© В. Панов, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Это моя история.

И она – только для меня.

Я бы с удовольствием поделился ею – своей историей, с широкой публикой, ведь она в должной мере интересна и поучительна, однако пока получается так, что я навсегда останусь единственным читателем и единственным критиком литературного произведения, которое каждый вечер читаю перед сном. В своей голове. Читаю по несколько страниц книги, которая никогда не будет написана.

Книги о моей жизни.

Её не существует, но я держу её в руках, чувствуя приятную тяжесть «толстого» романа, вдыхаю ни с чем не сравнимый запах только что пришедшего из типографии тома и улыбаюсь, проводя пальцами по обложке. Я не могу увидеть её в деталях, ведь я не художник, знаю только, что обложка строгая, но привлекающая внимание. Я доволен ею и любуюсь всякий раз, когда книга оказывается в моих руках, то есть каждый вечер. Я открываю книгу каждый вечер, но не специально – так получается само, благодаря давным-давно появившейся привычке. Каждый вечер я открываю книгу и читаю свою жизнь. Не перечитываю подряд, от корки до корки, а перелистываю страницы, выбирая отдельные эпизоды или главы, в зависимости от настроения, и погружаюсь в них. В прошлое, ставшее буквами на страницах неизданной книги.

Моей книги.

Которая никогда не будет написана.

Я так и не стал поклонником компьютерных игр, хотя когда-то увлекался ими, как многие мои друзья и сверстники. Я смотрю только нашумевшие фильмы и сериалы – исключительно для того, чтобы поддерживать бессмысленные, но нужные светские беседы. Я люблю театр, но придирчив к актёрской игре и оригинальности пьесы, терпеть не могу нелепое «осовременивание», когда классические пьесы бездарными постановками обращают в глупый фарс, и потому посещаю театры не часто. И книги постепенно превратились для меня в главное и любимое времяпрепровождение. Я на них не зациклен, но читаю много, выбирая не то, что на слуху, а то, что по душе, и старательно избегаю мемуаров, особенно от ещё живых авторов – чтобы не «наслаждаться» безудержным самолюбованием, перемешанным с публичным перетряхиванием грязного белья, что так нравится широкой публике. Кроме того, в мире не осталось людей, историю жизни которых мне хотелось бы знать, тем более в их собственном исполнении. И тут возникает забавная коллизия, поскольку мою книгу можно назвать именно мемуарами. А я читаю её каждый вечер… Без самолюбования, но с большим интересом. Вновь и вновь переживая эпизоды, из которых сложена моя жизнь. Честно описанные эпизоды: поверьте, этот нюанс необычайно важен. Я не выставляю себя в выгодном свете, не пытаюсь ни за что оправдаться и не скрываю того, чего стыжусь – ведь каждому есть чего стыдиться. Я рассказываю как есть, поскольку искренность – основное и единственное достоинство мемуаров. Моя книга искренняя, и поэтому она никогда не будет напечатана.

В ней слишком много признаний, которые нельзя делать.

В ней слишком много деталей, которые нельзя обнародовать.

В ней слишком много эпизодов, о которых должны знать только их участники.

И сейчас я пишу для своей книги ещё один такой эпизод.

Я поворачиваю голову и смотрю на мужчину лет сорока или сорока пяти, сидящего слева от меня. Я не знаю, как его зовут, и никогда не узнаю. Я вижу его лицо – круглое, мясистое лицо простого человека, вижу привычные к труду руки и предполагаю, что его зовут Степан. Не знаю зачем предполагаю, возможно, именно потому, что это не имеет никакого значения. Мужчина одет по-походному: синяя непродуваемая куртка с большим количеством карманов, тёмно-зелёные рабочие штаны на лямках и коричневые непромокаемые ботинки. Одежда не новая, но добротная. Как и рюкзак. Мужчина спиной привалился к камню, а правым боком – на рюкзак. Он даже не сидит, а полулежит, и если бы не свесилась на грудь голова, можно было подумать, что он любуется невидимым в ночи Байкалом.

Мужчина кажется спящим, присевшим отдохнуть и задремавшим после долгого перехода, но это не так. Мужчина двадцать минут как мёртв.

Это я его убил.

– Это уже Иркутск, да?

Учитывая, что прошло минут двадцать с тех пор, как самолёт стал снижаться, причём именно Иркутск являлся конечной точкой маршрута, вопрос сидящей у иллюминатора девушки прозвучал несколько странно. Однако её сосед, усатый мужчина в светлой рубашке-поло, улыбнулся и подтвердил:

– Совершенно верно, Лера, вы видите Иркутск. Но пока пригороды, если можно так выразиться.

– А где Байкал? – продолжила расспросы девушка, разглядывая землю с высоты птичьего полёта. – С той стороны, да? Я выбрала место с неправильной стороны? Нужно было садиться справа?

Вопросы на мгновение поставили собеседника в тупик, но затем мужчина догадался, что до сих пор Иркутск оставался для темноволосой красавицы лишь точкой на карте, не более, причём на карте мелкого масштаба, на которой город казался расположенным совсем рядом с озером, и через секунду Лера подтвердила его догадку:

– Я всегда думала, что Иркутск стоит на Байкале.

Ну, да, точно, карта мелкого масштаба, а возможно, вообще глобус и большая точка на нём. География редко становится для школьников любимым предметом, а уж география родной страны – тем более. Девушка же была совсем молоденькой, окончившей школу год или два назад, и училась она, судя по вопросам, не то чтобы хорошо. Во всяком случае, географии.

– Иркутск стоит на Ангаре, – нашёлся наконец мужчина. И на всякий случай добавил: – Ангара – это река.

– А Байкал?

– Байкал – озеро. Самое глубокое на Земле.

– Это я знаю, – отрезала девушка. – Где оно? Почему не видно, раз оно очень большое? Реки я видела, а Байкал где? С той стороны самолёта? Я ведь об этом спрашиваю, неужели непонятно?

Мужчина замолчал, потому что ему как раз всё стало понятно, и в разговор вступил третий попутчик – сидящий у прохода парень в чёрной футболке.

– От Иркутска до Байкала примерно семьдесят километров. Это до Листвянки.

– Что такое Листвянка? – поинтересовалась Лера. То ли девушка не считала контекст, то ли не захотела считывать.

– Листвянка – это посёлок, – ответил парень. – Он находится в том месте, где Ангара вытекает из Байкала.

– Как неожиданно, – подняла брови Лера. – Я думала, Ангара в него впадает. Это ведь реки впадают в моря и озёра, разве нет?

– Ну… – Молодой человек широко улыбнулся – а что ещё ему оставалось? – и ответил уклончиво: – Иногда случается наоборот.

Усатый кашлянул и опустил голову.

Парень же продолжил смотреть попутчице в глаза.

Он заприметил симпатичную девушку ещё в зале ожидания Шереметьева, чуть не задохнулся от радости, увидев, что они с Лерой оказались соседями по ряду, но не сумел завязать знакомство: девушка сухо представилась, исключительно из вежливости ответив на его предложение познакомиться, затем попросила у стюардессы плед, предупредив, что есть не будет, отвернулась к иллюминатору и сладко проспала всё путешествие, что удаётся далеко не всем. Леру разбудила стюардесса – когда самолёт пошёл на снижение, и у молодого человека оставалось совсем мало времени, чтобы произвести на попутчицу впечатление.

– А почему они не построили Иркутск на Байкале? – продолжила расспросы девушка. – Было бы красиво: там озеро, там город. И река вытекает отсюда – туда. Можно было бы поставить мост, такой же, как во Флоренции – с разными магазинами, лавками, спа-салонами и пускать на него туристов. Можно за деньги, а можно и так, чтобы покупали что-нибудь. В Иркутске есть мосты?

Мужчины переглянулись, после чего усатый неуверенно ответил:

– Да. – Очень неуверенно, поскольку после высказываний попутчицы он уже ни в чём не был уверен, даже в существовании моста, по которому каждое утро ездил на работу.

– Видите, построили мосты, но не там, где это имело смысл. – Девушка вздохнула. – Всё у нас так: ничего не могут заранее как следует продумать. Чтобы на века, как во Флоренции. И не приходилось потом спрашивать, почему так получилось?

– Ну… – Молодому человеку очень хотелось сказать то, что он думает, но поскольку надежда на интересное знакомство всё ещё сохранялась, он выбрал нейтральную тему для продолжения разговора: – Лера, вы надолго в Иркутск?

– Пока не знаю, – после короткой паузы ответила девушка.

– По работе?

– К жениху.

Ответ должен был смутить собеседника, однако молодой человек не сдался, решив, что столь незатейливым способом его пытаются отшить.

– Сами из Москвы?

– Разве не похоже, что я из Иркутска? – удивилась Лера.

Конечно, не похоже, особенно в свете только что состоявшегося диалога. Однако ответил молодой человек дипломатично, в последний раз попытавшись прорвать оборону понравившейся красотки:

– По вам видно, что вы из столицы.

– А вы внимательный, – рассмеялась девушка. – Я – из столицы, как и мой жених. Он здесь в командировке.

Второе упоминание мужчины, сделанное нарочито уверенным тоном, поставило крест на надеждах парня. Усатый, с интересом прислушивавшийся к разговору, сочувственно вздохнул, а молодой человек грустно уточнил:

– Решили не дожидаться его дома?

– Не терпелось увидеться.

– Повезло ему…

– Ну и надо же где-то начинать отпуск, – продолжила девушка, оставив без комментариев последнее замечание. – Почему не на Байкале?

– Понятно.

И сам ответ, и тон, которым он был произнесён, показали, что знакомства не будет. Ни слова больше.

После приземления молодой человек выскочил из самолёта одним из первых. За ним последовал усатый, бросив напоследок: «Всего хорошего». Девушка же спешить не стала. Осталась в кресле, разглядывая через иллюминатор нехитрый аэропортовский пейзаж и изредка бросая взгляды на толкающихся пассажиров, вышла последней, забрала багаж – большой чемодан ей помог снять с ленты усатый попутчик, и вышла в зал.

– Аркадий!

– Лера!

Разумеется, он встречал её с цветами, как иначе? И, разумеется, сначала обнял и покружил в воздухе. И крепко поцеловал.

– Наконец-то!

Идеальная встреча, как в кино.

– Я очень рада тебя видеть, – прошептала девушка, немножко удивляясь тому, что говорит правду, что действительно влюбилась в этого обаятельного, весёлого и умного мужчину. К тому же – отличного любовника. Влюбилась по-настоящему. Влюбилась настолько, что примчалась к нему через всю страну.

– А я – счастлив. Счастлив видеть тебя. – Аркадий вновь поцеловал девушку. – Счастлив, что ты прилетела… ко мне.

– К тебе.

Они не могли оторваться друг от друга и долго, минут пять, просто стояли посреди небольшого зала аэропорта, не обращая внимания на снующих вокруг людей. Они соскучились. Они, наконец-то, встретились. И окружающий мир исчез из их восприятия.

Минут на пять. Примерно…

А затем Аркадий посмотрел на чемодан и шутливым тоном осведомился:

– Это весь твой багаж?

– Я налегке, – рассмеялась в ответ Лера. – Если что-то понадобится…

– У тебя это будет, – не дал ей закончить Аркадий. – У тебя будет всё, что ты захочешь.

– А если я захочу много?

– Значит, будет много.

Деньги у него водились, это девушка поняла при первой же встрече. Аркадий ими не швырялся, тратил столько, сколько нужно, со спокойным достоинством, и было видно, что тратит не последнее. А вот машина – здесь – оказалась скромной, всего лишь «Toyota Camry», и без водителя.

– Такую выдали, – усмехнулся Аркадий, перехватив взгляд Леры. – А водителя я на сегодня отпустил.

– Чтобы он не мешал?

– Чтобы он не увидел, как я набрасываюсь на тебя на заднем сиденье.

– А ты собираешься наброситься на меня на заднем сиденье?

– Набросился бы. Поэтому и сел за руль.

Она счастливо засмеялась и вновь поцеловала мужчину. Очень крепко. Многообещающе.

Августовская ночь опускается быстро и всегда темна. Её переполняет предосенний мрак, густой, как чёрные мысли, и ожидание скорого холода. Но именно ожидание, потому что в начале месяца августовская ночь ещё тепла, согретая жарким июлем и таинственно улыбается, обещая привычные летние приключения. Но под пологом совсем не летней тьмы. Глубокой тьмы, в которой звёзды кажутся особенно яркими, особенно – падающие звёзды, а ожидание близкой осени обостряет чувства до отточенности опасной бритвы.

Август именно такой.

И в чернильной тишине его ночей можно с беспечной лёгкостью творить всё, что угодно. Абсолютно всё…

– Чего ты копаешься? – громко спросил Шумахер.

Бочка остановился, тяжело опёрся на лопату, задрал голову, пару секунд раздумывал над неожиданным вопросом, после чего догадался:

– Ты прикалываешься, что ли?

– Это игра слов, – объяснил Шумахер. – Согласись – удачная.

И расхохотался. Стоящие рядом девушки Шумахера поддержали, но приглушённо – атмосфера их немного нервировала. Нет, не мистическое дыхание августовской ночи, а разрытая могила на старом иркутском кладбище, возле которой они стояли. Осквернённая могила нервировала, но одновременно возбуждала, вызывая ощущение соучастия в недозволенном, даже преступном действии, идущем вразрез с законом и моралью. Возбуждала запретным, может, не очень желанным, но сладким плодом, вкус которого ярко оттенял принятый недавно алкоголь. Возбуждала тем, что они плюнули на общепринятое, почувствовав себя сильными. И свободными. Готовыми на всё.

Съевшими запретный плод.

Однако его сладость не затуманила голову, заставив позабыть обо всём на свете, в смехе девушек слышались нервные нотки, распознав которые, Шумахер понял, что действие алкоголя ослабевает, и протянул подругам початую бутылку:

– Согрейтесь.

– С удовольствием!

Первой выпила Ангелина, за ней большой глоток виски сделала Кристина, вытерла губы тыльной стороной ладони и громко рассмеялась:

– А ведь и правда игра слов! Забавная!

На этот раз её смех звучал намного естественней, чем пару минут назад, что вызвало у Шумахера довольную улыбку.

– Кому смешно, а кому не очень, – проворчал из ямы вернувшийся к работе Бочка.

– Ты сам предложил развлечься, – напомнил Шумахер.

– Я был пьян.

– Теперь протрезвел?

– Вполне.

– А мне тут нравится, – неожиданно произнесла вновь приложившаяся к бутылке Ангелина.

Шумахер улыбнулся ещё шире, но прокомментировать заявление не успел.

– Сначала, конечно, показалось странным, но теперь… – Ангелина сделала ещё один глоток, отдала бутылку подруге и облокотилась на ближайший надгробный камень. – Сфотографируй меня!

Кристина рассмеялась.

Девушки знали, что Бочка и Шумахер периодически «навещают» кладбища, но впервые оказались на их «развлечении». Были с ними, когда Бочка вдруг предложил «докопаться до какой-нибудь могилы», и с радостью согласились составить ребятам компанию в их предприятии. Из-за любопытства и, конечно, изрядно выпитого. Трезвея, начали нервничать, но сейчас, по мере того как алкоголь восстанавливал утраченные позиции, девушки окончательно раскрепостились: бродили меж могил, тыкали пальцами в «смешные», на их взгляд, фамилии, пинали венки, сломали старый крест и закрасили несколько фотографий чёрной краской, воспользовавшись прихваченным Бочкой баллончиком – раскопка могилы дело небыстрое, время у девушек было.

– Сфотографируй меня!

Шумахер поднял мощный фотоаппарат и сделал несколько кадров. Потом ещё. И ещё. Девушка постепенно заводилась, и кадры становились всё более и более «горячими».

– Нравится? – спросила Ангелина, поднимая руки так, чтобы застёгнутая на одну пуговицу блузка открыла чёрный бюстгальтер.

– Ты же знаешь, что да.

– Тогда не останавливайся.

– Что ты имеешь в виду?

– Фотографируй! – Ангелина дождалась очередной вспышки, расстегнула блузку и поставила ногу на невысокую могильную плиту. – И так!

– С удовольствием. – Шумахер сделал несколько снимков, подошёл к девушке и мягко провёл рукой по её бедру.

Ангелина прильнула к молодому мужчине и крепко поцеловала в губы. Крепко и горячо. И так долго, что сделавшая ещё глоток виски Кристина рассмеялась и спросила:

– Вас сфотографировать?

– Лучше сразу видео, – пробормотал увлёкшийся Шумахер, чьи руки мягко скользили по телу девушки.

– Пошла жара, – прокомментировала Кристина.

Ангелина захихикала, но в этот момент штык лопаты ударился во что-то твёрдое и Бочка сообщил:

– Докопался.

– Быстро ты… – с лёгким сожалением протянул Шумахер, поцеловал Ангелину и вернулся к могиле: – Гроб?

– Гроб, гроб, – подтвердил Бочка. – На кой ляд они его так глубоко зарыли? Заколебёшься, пока докопаешься.

– Надо было человека нанять, – хихикнула Ангелина, поправляя задранный Шумахером бюстгальтер.

– Вижу, вы время зря не теряли, – заметил Бочка.

– Выбирайся из ямы – и тебе достанется.

– Обещаешь?

– Конечно, милый.

– Это старая могила? – неожиданно спросила Кристина.

– Крест древний, вокруг всё заросло… конечно, старая, – ответил Шумахер, не глядя на девушку. – А в чём дело?

– Я вдруг подумала… – Кристина коротко вздохнула. – Там же будет череп? Не голова?

– А что не так с мёртвыми головами? – поинтересовался в ответ Шумахер.

– Они вонючие и гнилые, – помогла подруге Ангелина. И сморщила носик. – Лучше череп. К тому же он прикольнее.

– Череп, череп, – сообщил из ямы Бочка. Он как раз сломал крышку гроба и вытащил «сувенир». – Лови.

И бросил добычу вверх.

– Ой!

Не ожидавшая подобного Кристина резко подалась назад, и череп поймал Шумахер. Рассмеялся и сунул его Ангелине:

– Подержи. – А сам наклонился к осквернённой могиле. – Вылезай.

– Руку дай.

Бочка выкинул из ямы лопату, с помощью друга выбрался на поверхность и плюнул в могилу:

– Счастливо оставаться.

Шумахер поддержал друга и сделал глоток из бутылки.

– Мне оставил? – спросил Бочка.

– Конечно. – Шумахер отдал бутылку, в которой оставалось не меньше трети виски, и перевёл взгляд на девушку: – Что скажешь?

– Неплохой экземпляр, – оценила Ангелина, вертя в руках череп. – Сгнил не сильно, крепкий.

– Зачем он вам? – тихо спросила Кристина, которая всё ещё стояла в шаге позади.

– Думаешь, мы в зал черепа из кабинета анатомии принесли? – Бочка вопросительно изогнул правую бровь. – Или ты решила, что это пластиковые китайские поделки с «Али-экспресса»?

– Если так, то за кого ты нас принимаешь? – поинтересовался Шумахер.

– Так все те черепа… – Кристина была по-настоящему удивлена.

– Из могил, – подтвердил Бочка. – Все черепа, которые ты видела в зале – настоящие.

– И когда-то были людьми…

– Когда-то все мы были людьми, – обронил Шумахер.

Сказал, вроде, небрежно, полушутя, однако тон получился таким, что Бочка бросил на друга удивлённый взгляд. Но промолчал.

– Интересно, кем он был? – продолжила Кристина, глядя на череп, с которым продолжала забавляться подруга.

– На табличке было имя, можешь поискать её и узнать, – предложил Бочка.

– Это имя, просто имя, не более, – девушка помолчала. – Неужели вам всё равно, какие дела за ним стоят?

– За именем?

– За именем и за человеком.

– Это была самая обычная, ничем не выделяющаяся могила, – ответил Бочка. – А значит, дела за тем, кто в ней лежит, стоят самые обычные: родился, учился, женился, где-то работал, умер. Всё.

– Теперь лежит без головы, – хихикнула Ангелина.

– Плевать, – добавил Шумахер.

– Всем плевать, – вздохнула Кристина. – А мне всё равно интересно, кем он был? Мужчиной или женщиной? Хорошим человеком или плохим? Чем занимался? Как умер?

– Зачем тебе это знать? – не понял Бочка.

– Мы вскрыли его последний дом и отняли голову… Мне кажется, следует проявить хоть капельку уважения, – ответила девушка.

– Зачем уважение тому, для кого всё закончилось? – искренне удивился Шумахер. – Он гнил здесь десятки лет, и за всё это время им заинтересовались только мы. Есть повод порадоваться.

– Нам?

– Ему.

– Его башке будет намного веселее в нашем зале, чем в сырой земле, – громко рассмеялась Ангелина. Затем поцеловала череп в лоб и прижала к груди. – Вспомни, как это было, дурашка.

– Кажется, кто-то завёлся, – игриво заметил Шумахер.

– Давно уже, – не стала скрывать Ангелина, продолжая тискать череп. – Когда ты меня лапал у могилы.

– Я всё слышал, – вставил своё слово Бочка.

– На самом интересном месте ты заорал, что докопался до гроба. Очень не вовремя.

– А то что?

– А то всё могло зайти очень далеко. – Ангелина задрала блузку.

Кристина закатила глаза. Шумахер сделал маленький шаг к Ангелине, но девушка подбежала к покосившемуся кресту и попросила:

– Фотографируй! – Положила череп на левую ладонь и уставилась в пустые глазницы.

– Какой кадр!

– Может, поедем уже? – спросила Кристина, которую стало тяготить пребывание на кладбище.

– Сейчас поедем, – пообещала Ангелина.

Но вместо того, чтобы направиться к машине, она насадила череп на крест, вновь расстегнула блузку и приняла вызывающую позу.

– Фотографируй!

Шумахер издал одобрительное восклицание и поднял фотоаппарат. Бочка же обнял Кристину и предложил бутылку:

– Ещё глоток. Чтобы стало весело… как всем.

– Иди ко мне, – позвала подругу Ангелина. – Почувствуй себя ведьмой!

– Расслабься, – прошептал Бочка. – Сегодня такая ночь…

«Такая ночь…»

Они уже нарушили массу запретов и нарушат остальные. Если, конечно, осталось что нарушать. Они давно вышли за рамки, а здесь, на кладбище, просто переступили через очередную черту, и вседозволенность туманила головы сильнее алкоголя. Им было хорошо.

Кристина сделала глоток крепкого виски и засмеялась. Легко, по-настоящему. Через голову стянула майку, под которой не оказалось ни бюстгальтера, ни топика, и встала рядом с подругой.

– Мы – ведьмы!

И ответила на жаркий поцелуй Ангелины.

– Какой кадр!

Ангелина сбросила блузку, бюстгальтер и шорты. Кристина последовала её примеру и теперь на девушках оставались только трусики.

– Кажется, мы зря не брали их с собой раньше, – пробормотал Бочка, завинчивая на опустевшей бутылке пробку. Оставлять её здесь он не собирался. – Я уже забыл об усталости.

Впрочем, сейчас они с Шумахером готовы были позабыть обо всём на свете – слишком уж горячей получалась фотосессия.

– Мы – ведьмы!

– Да! – поддержал девушек Шумахер.

Но остался на месте, не мешая Ангелине и Кристине резвиться. Остался, несмотря на то, что позы и движения «ведьм» становились всё более призывными. Не откровенно зовущими, но обещающими – девушки знали, как реагируют на них спутники, и давно позабыли о смущении.

– Ночь! Кладбище! Череп! – провозгласила Ангелина.

Она присела перед извивающейся под неслышную музыку подругой, провела руками по бёдрам и стала медленно стягивать трусики.

– Я – ведьма! – воскликнула Кристина, обеими руками поднимая над собой череп. – Вы сделали меня такой! И теперь трепещите!

Шумахер продолжал фотографировать, а Бочка почувствовал, что оставаться сторонним наблюдателем ему осталось недолго – не выдержит. Он медленно, не желая торопиться, расстегнул на рубашке пуговицу, затем ещё одну, понял, что замечен – Ангелина ему улыбнулась и провела языком по губам, расстегнул следующую…

И вздрогнул, услышав изумлённый возглас:

– Что вы здесь делаете?!

«Развлекаться» они приехали на старое и довольно большое кладбище, на территорию проникли через пролом в заборе, могилу выбрали на дальнем краю и надеялись остаться незамеченными. Но, видимо, слишком увлеклись, и громкие голоса, а также вспышки фотоаппарата привлекли внимание местного работника. Или же сторож чересчур хорошо относился к своим обязанностям и не пренебрегал ночными обходами. Но как бы там ни было, старик ошибся, решив, что одного его появления будет достаточно, чтобы хулиганы ретировались. И если девушки среагировали «как положено»: Кристина взвизгнула, Ангелина выругалась, обе похватали одежду и поспешили спрятаться за могилами, то их спутники, убедившись, что сторож явился один, повели себя совсем не так, как застигнутые на месте преступления вандалы.

А может, именно так…

– Вали отсюда, дед! – рявкнул Шумахер. – Такую кайфушку обломал, скотина!

– Что я сделал? – растерялся сторож.

– Проваливай! – Шумахер поднял с земли выроненный девушками череп и показал его старику: – Убирайся, пока я и тебе башку не оторвал, придурку!

– Да что… да вы… – До сторожа только сейчас дошло, что «весёлая» компания не только фотографировалась среди могил, но вскрыла одну из них. И вид развороченного захоронения заставил старика рассвирепеть. – Да что вы такое творите?

Дикость происходящего привела сторожа в неистовство, и он, не помня себя, бросился на Шумахера. Девушки завизжали. Но если Кристина крикнула:

– Не надо!

То Ангелина завопила:

– Дай ему!

И радостно запрыгала, когда Шумахер дал – хладнокровно встретил старика прямым левой, не позволив приблизиться и схватить себя. Удар получился жёстким, нокаутирующим. Пропустив его, сторож даже не вскрикнул – мешком осел, несколько мгновений, покачиваясь, постоял на коленях, а затем навзничь упал на землю. А подскочивший Шумахер несколько раз ударил его ногой:

– Скотина! Сволочь! Всё испортил!

– Оставь его, – буркнул Бочка.

Но Шумахер не услышал или наплевал – продолжил избивать пребывающего без сознания старика до тех пор, пока друг его не оттащил.

– Оставь!

– Он всё испортил!

– Это его работа.

– Так пусть не работает! – Шумахер поправил сбившуюся рубашку и выругался. – Я его на следующий раз учу, старого подонка! Чтобы больше не смел нам мешать!

– В следующий раз он полицию вызовет. – Бочка помолчал: – Если, конечно, останется на такой опасной работе.

Шумахер ударил старика ещё раз, плюнул в него, развернулся и молча пошёл к пролому, через который они влезли на кладбище. У машины задержался, велел девчонкам лезть в салон, а сам взял Бочку за рукав и негромко спросил:

– Может, вернёмся?

– И сбросим его в могилу? – хмыкнул тот. – Прикинь, старик очнётся и увидит, что лежит в яме…

– Сначала лопатой врежем. Так, чтобы не очнулся.

То, что Шумахер говорит серьёзно, Бочка понял мгновенно. Вздрогнул, отрицательно покачал головой, открыл багажник, положил в него лопату и демонстративно захлопнул крышку.

– Что не так? – раздражённо спросил Шумахер.

– Сейчас мы – хулиганы, – ответил Бочка, не глядя на друга. – А если забьём его до смерти, то полицейские начнут кладбища пасти и нас конкретно искать.

– Затаимся на время.

– Зачем отказывать себе в удовольствиях? – Бочка выдал нервный смешок и кивнул на девушек: – И не забывай о свидетелях. Они ведь не дуры, всё поймут… Нам это надо?

Последний аргумент стал для Шумахера решающим. Он пробурчал что-то неразборчивое, но явно недовольное, дёрнул плечом, показав, что согласен, и пошёл к водительскому месту:

– Поехали ко мне. Дача как раз пустая, зависнем на пару дней.

И бросил Бочке череп.

Я всегда любил читать исторические романы.

Даже в детстве и юности, когда мы читаем особенно много и читаем очень разное.

В то время многие мои сверстники увлекались фэнтези, героями меча и магии, бесстрашно нападающими на драконов и побеждающими их… Сейчас я говорю о тех сверстниках, которые читали, а не погрузились в компьютерные игры – их привлекала яркость волшебного мира, определённо выигрывающая при сравнении с обыденностью реальной жизни. Я тоже не прошёл мимо этого литературного направления, однако сильного впечатления оно на меня не произвело. Не могло произвести, поскольку предложенная авторами условность оказалась слишком сказочной и мне приходилось заставлять себя принять её. А где есть усилие, там нет плавности вхождения в авторский мир, и по этой причине фэнтези не смогло меня увлечь. К тому же магия, которая в небольших количествах украшает книгу, для многих писателей превратилась в костыль, которым они подпирают своё неумение выстроить сюжет. Или же с её помощью они скрывают своё дремучее невежество. Исторические книги – совсем другое дело, поскольку описываемые в них события имели место быть. Всё это действительно происходило. Писатели, безусловно, приукрашивают или усиливают некоторые эпизоды, в противном случае они не были бы писателями, однако не способны изменить главного – это было. Женщины гибнущего Владимира действительно пытались спастись в Успенском соборе – и умерли в нём. Женщины Вайнсберга действительно вынесли своих мужей на плечах, а Конрад III их не тронул – потому что дал слово. И оставленная Москва действительно горела, а Наполеон смотрел на неё и понимал, что он пришёл – но не завоевал.

Настоящее.

Я всегда ставил его выше любого вымысла, не умея и не желая сопереживать выдуманным героям. Ведь в реальности, которая кажется обыденной, происходило и происходит множество вещей, достойных толстого, умного романа. Это я знаю точно.

И тогда же, в детстве, меня заинтересовал вопрос, ответ на который я, в силу недостаточного опыта, не смог отыскать сам: почему прижатые к стене воины, находящиеся в крайне невыгодном, не грозящем смертью, а гарантирующим смерть положении, начинали драться с ещё большим ожесточением?

Да, некоторые сдавались, история знает и такие примеры, но ни один из этих случаев не стал образцом для подражания. Сложившие оружие спасли свои жизни, но героями не стали, не могли стать. Они просто выжили, отказались сражаться в безвыходной ситуации, выбрали самый логичный путь, но что помешало другим поступить так же? Почему капитан Руднев повёл «Варяг» в безнадёжное сражение против японской эскадры? Почему Беляев, капитан канонерской лодки «Кореец», отправился в прорыв вместе с «Варягом», хотя у «Корейца», в отличие от быстрого крейсера, не было даже мизерных шансов на удачу? Почему защитники Брестской крепости умирали от жажды и ран, но продолжали сражаться в полном окружении?

Почему?

Я спросил у отца и услышал неожиданный ответ:

«Гордость».

Неожиданный, потому что в те годы я ещё не знал, насколько важным является для человека это чувство. Для настоящего человека.

«Гордость?» – переспросил я.

«Гордость» – подтвердил отец.

«Но ведь плен – это возможность спастись. Какая может быть гордость, когда на кону – жизнь?»

«Гордость – это и есть жизнь, сын. И только она даёт человеку надежду».

«А если надежды нет?»

«Надежда есть всегда. До тех пор, пока ты сам определяешь свою судьбу, сам принимаешь решения – у тебя есть надежда. Отдав себя в чужие руки, ты можешь рассчитывать только на милость. А если враг твой дикий и подлый, знающий только ненависть и злобу, то милость его станет для тебя унижением и пыткой. Надежда всегда впереди, и чем выше твоя голова, тем дальше ты видишь…»

Надежда.

Она не умирает последней – она есть всегда. А умирают те, кто перестаёт верить. Перестаёт надеяться. Ведь что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились – нас ведёт надежда.

Пусть даже на несбыточное.

То лето выдалось в Иркутске жарким. Дождливым, но жарким. В июле температура частенько забегала за тридцать градусов, и лишь начавшиеся в конце месяца грозы принесли старому городу долгожданную и очень приятную свежесть. Август обещал стать таким же, однако его первые дни выдались прохладными, намекающими, что осень не за горами, и сегодняшние плюс двадцать четыре воспринимались с радостью, позволив вновь одеться легко. Но поскольку предстояла поездка на Байкал, да ещё с ночёвками, то собирающиеся на площади Кирова ребята о тёплых вещах не забыли, и их рюкзаки были достаточно объёмными.

А шорты – короткими.

Именно такие выбрала первая пришедшая к месту встречи участница экспедиции – очень короткие джинсовые шорты, с торчащими карманами. Они идеально сочетались с белыми кроссовками и белой футболкой и прекрасно смотрелись на длинноногой загорелой девушке, роскошные чёрные волосы которой были собраны в большой хвост. Из-за него, а другую причёску девушка делала редко, её пытались прозвать Кобылой – в девятом классе, когда она перешла в другую школу. Завистливые одноклассницы принялись взахлёб обсуждать, что хвост называется «конским», надеясь, что к симпатичной новенькой приклеится обидная кличка, но потерпели неудачу, поскольку мальчики, бывшие основной целью этих заходов, сказали, что во-первых, причёска новенькой идёт; во-вторых, завистницы и сами раньше не брезговали собирать волосы на затылке, ну, у кого было что собирать; и мальчики стали звать новенькую так, как её звали чуть ли ни с детского сада – Зеброй, к чему девушка давно привыкла и не обижалась. Бессмысленно обижаться, имея фамилию Зеберг. Только нервы тратить.

Зебра приехала к месту встречи раньше всех и, когда на небольшой парковке остановился «Mitsubishi Pajero», быстро допила газировку, бросила банку в урну и улыбнулась вышедшему из машины Доктору:

– Привет!

– Привет! – Они обменялись быстрым дружеским поцелуем. – Я думал, что буду первым.

– А я думала, что ты будешь с Риной.

– Я хотел, но она отказалась, – вздохнул молодой человек, открывая дверь багажника и укладывая рюкзак Зебры рядом со своим. – Как ты дотащила такую тяжесть?

– Я хрупкая только на вид.

– На вид ты изящная, а не хрупкая.

– Это комплимент?

– Разумеется. Причём очень искренний.

Искренний, но без всякого намёка на флирт – обычный, дружеский комплимент, слегка поднимающий настроение, но абсолютно ничего не значащий.

Доктор захлопнул дверцу, и они с Зеброй вернулись в тень – сидеть в машине не хотелось, лучше уж стоять на лёгком и очень приятном утреннем ветерке. Тем более, путь предстоял не близкий, насидеться успеют.

– Почему Рина не поехала с тобой? – вернулась к теме девушка.

– Не сказала, – коротко ответил Доктор.

– Она…

– Да, в последнее время она немного… – Молодой человек выдержал коротенькую паузу. – Немного не такая, как обычно.

В голосе прозвучал очень лёгкий, едва ощутимый укор, который Зебра без труда уловила. Она прекрасно считывала интонации и настроение Доктора.

– Да… понятно… – В короткий ответ трудно вложить большую грусть, но у девушки получилось. – Извини, что заговорила об этом.

– Всё в порядке. – Доктор достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет и предложил Зебре.

– Спасибо. – Она прикурила от своей зажигалки, глубоко затянулась и тихо сказала: – Я приехала первой, надеясь поговорить с тобой наедине.

– Я догадывался, что нам потребуется кое-что обсудить, – в тон ей ответил Доктор. – Поэтому тоже приехал задолго до времени.

– Ты шутишь? – удивилась Зебра.

– Нет.

– Ты знал, что я приеду раньше? Я ведь не говорила.

– Тебе не нужно говорить.

Он читал Зебру так же легко, как она – его. Они понимали друг друга с полуслова, как настоящие друзья, хотя познакомились меньше года назад.

Познакомились благодаря Рине.

– Спасибо. – Короткая, в одну затяжку, пауза. – Тебя тоже это напрягает?

И снова без уточнений – они не требовались.

– Напрягает, но так хочет Рина. – Тон Доктора не оставлял сомнений в том, что он, так же, как и девушка, не в восторге от происходящего.

– А ты? – Зебра посмотрела мужчине в глаза. – Что думаешь ты?

– Ты знаешь, что я думаю. Или догадываешься.

– То же, что и я.

– То же, что и ты. – Он вздохнул и перевёл взгляд на машину.

До времени встречи оставалось десять минут.

– Я… не могу сказать, что сильно верю, – очень тихо продолжила Зебра. – И то, что мы задумали, меня… смущает.

Девушка явно хотела высказаться иначе, но в последний момент выбрала максимально нейтральное определение.

– Тогда зачем едешь? – грустно спросил Доктор.

– Ты знаешь зачем. Или догадываешься. – Зебра специально ответила так. – У меня нет никого ближе Рины, и я… я помогу ей всем, чем могу. Буду поддерживать во всём.

– Но ты сомневаешься. – Он не обвинял, а констатировал. Как настоящий, проницательный врач. – Ты не веришь.

– Главное, что верит она. И ей нужна наша поддержка. – Зебра посмотрела на тлеющий кончик сигареты. – Ты тоже не веришь.

– Но буду делать вид.

– Как и я. – Зебра с грустью подумала, что они с Доктором многое делают абсолютно одинаково. И делают, и думают. Как получилось, что они не вместе? Почему он заметил Рину, а не её? – Будет хорошо, если кто-то из нас сумеет сохранить холодную голову. Хотя бы один. А лучше – двое.

– Да, холодные головы нам пригодятся. – Доктор докурил, смял окурок об урну и тут же закурил снова. – Помимо всего прочего, меня сильно напрягает тот факт, что наша поездка – идея Кейна.

Сказал – и удивился, а потом поймал себя на мысли, что искренность в их отношениях была правилом, а не исключением, и удивление исчезло. Они с Зеброй всегда были честны друг с другом, и по молчаливой договорённости не поднимали только одну тему – их отношений.

Которых не было.

– Тебя беспокоит Кейн, потому что ты не доверяешь Рине? – удивилась девушка.

– Я не знаю, что буду делать, если у Кейна получится задуманное.

– Получается, ты – веришь?

На этот раз пауза продолжалась три затяжки, во время которых он успел вытереть выступивший на лбу пот. И лишь потом очень тихо ответил:

– Я надеюсь.

– Но не хочешь, чтобы получилось? – И прежде, чем Доктор ответил, Зебра продолжила: – Чего ты не хочешь больше: чтобы не получилось или чтобы не получилось у Кейна?

– Если не получится вообще, это будет означать, что не получилось у Кейна.

– Я спрашивала о другом.

Он прекрасно понял, о чём она спрашивала, но не хотел отвечать на этот вопрос. На очень трудный, весьма болезненный для него вопрос, и поэтому вновь попытался сменить тему:

– В действительности, меня тревожит другое: что будет, если у Кейна получится?

– Что будет с Риной или у вас с Риной?

Доктор ответил девушке очень долгим взглядом. Который она выдержала. Знала, что бьёт по больному, но всё равно спросила. Была готова к любой реакции и потому сдержала взгляд. Увидела в его глазах ярость, но не изменилась в лице, продолжила смотреть спокойно, давая понять, что не собиралась обижать или оскорблять, и с трудом сдержала радостную улыбку, когда Доктор всё правильно понял.

А он действительно понял.

Шумно выдохнул, показав, что Зебра прошла по очень тонкому краю, и ответил:

– Ты предлагаешь начать разбираться в том, что ещё не произошло. И может не произойти. Я бегу от этих вопросов, но не могу убежать – они возвращаются. Я бьюсь над ними всю неделю, начал воспринимать их гораздо спокойнее, чем в начале, но со стороны они звучат очень… резко.

– Извини.

– Я тебе благодарен.

И кивком указал на идущего к машине парня, опоздавшего всего на пять минут.

Откровенный разговор закончился.

– Кислый, ты чего кислый? – рассмеялся Доктор, обмениваясь с ним рукопожатием.

– Старая шутка, – пробормотал парень. – Привет.

– Привет.

– Привет, Зебра. – Их поцелуй получился ещё более быстрым и дружеским, чем поцелуй девушки с Доктором. Даже не дружеским – приятельским. – А где все?

– Тебя ждём.

– Я что, последний?

– Нет, ещё Рина.

– Я думал, ты с ней приедешь.

– Она сказала, что ты всё равно опоздаешь.

– И решила опоздать сама?

– Да.

– Женщины, – вздохнул Кислый. – Они всё решают за нас.

– Когда-нибудь ты станешь идеальным мужем, – хмыкнул Доктор.

– Это каким?

– Подкаблучником.

– С чего ты взял?

– Ты в самом деле не понял?

Зебра прыснула. Кислый не обиделся.

Он был молодым и отнюдь не зажатым, обыкновенным парнем, умеющим и пошутить, и повеселиться, но при этом беззлобным и очень мягким. А кличку свою получил за подаренное матерью-природой, при посильном участии родителей, лицо – подбородок у него был узким и заострённым, из-за чего обыкновенных размеров нос казался большим, а уголки губ – всегда опущенными.

Кислый был близким другом Кейна – лидера сетевого сообщества «Байкальские тайны» и организатора поездки, продолжать при нём свой откровенный, но весьма сомнительный, с точки зрения Кейна, разговор Зебра и Доктор не могли, вот и перешли на лёгкий, ни к чему не обязывающий трёп.

– Я думал, внедорожники больше, – произнёс Кислый, заглядывая в салон. До сих пор кататься в «Pajero» Доктора ему не доводилось.

– Извини, большие закончились, пришлось взять этот.

– Тоже неплохой.

– Спасибо.

– Поместимся, – добавила Зебра.

– Туда – да, оттуда будет тесно.

– Разве Кейн не на своей машине? – удивился Доктор.

– А… точно. – Кислый виновато улыбнулся. – Тогда и обратно поместимся.

– Почему ты с ним не поехал? – вдруг спросила Зебра. Спросила обыкновенно, по-приятельски, потому что, учитывая их дружеские отношения, Кислый должен был отправиться на Байкал с Кейном. Но Доктор сумел услышать в голосе девушки лёгкую настороженность – присутствие Кислого не вызывало у Зебры восторга.

– Он меня не взял. Сказал, что буду мешать.

– Готовит сюрприз?

– Не знаю.

Ответ прозвучал торопливо и не очень уверенно, из чего стало понятно, что Кислый знает причину, по которой Кейн велел ему ехать с Доктором и девушками, однако рассказывать о ней не будет. Ну, разве что случайно проговорится, что маловероятно, поскольку запреты Кейна Кислый соблюдал свято. И, чтобы сменить тему, быстро спросил:

– Как вам идея Кейна?

– Мы едем, – коротко ответил Доктор.

Ответил так, будто констатация факта всё объясняла. Впрочем, она действительно всё объясняла, но простого ответа Кислому оказалось мало.

– Неожиданная идея, да? Никто не думал, что Кейн предложит что-то подобное.

Зебра бросила быстрый взгляд на Доктора и едва заметно улыбнулась, поняв, что он правильно прочитал ситуацию: Кейн поручил приятелю выведать настроение группы, а плохой интриган Кислый не нашёл ничего лучше, чем задать прямой вопрос. И услышал в ответ именно то, что должен был услышать:

– Мы едем, – повторил Доктор.

А Зебра кивнула, показав, что решение принято и говорить не о чем.

Тем не менее Кислый хотел продолжить, даже рот открыл, готовясь задать следующий вопрос, но из переулка вышла Рина, Доктор молча поспешил навстречу девушке и забрал у неё рюкзак.

– Я мог за тобой заехать.

– Я добралась на такси.

– Почему не сказала подъехать к машине? Зачем таскать тяжести?

– Со мной всё хорошо.

Выглядела девушка превосходно: не очень высокая, на полголовы ниже подруги, Рина могла похвастать восхитительно округлыми формами, которые сейчас подчёркивали джинсы и тоненькая майка. Густые каштановые волосы пострижены в каре до плеч, маленький нос чуть вздёрнут, под ним – припухлые, изящно очерченные губы, но главное – глаза: большие, выразительные, карие глаза. Притягивающие. Манящие. Обещающие…

Эту девушку Доктор поцеловал совсем не дружески – страстно, поцеловал так, как любил. А поцеловав, чуть отстранился и тихо спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Как спала?

– Без тебя было скучно и одиноко.

– Извини.

– Это ты извини.

Рина часто оставалась в его квартире, а Доктор у неё – никогда. Поэтому сегодняшнюю ночь они провели не вместе.

– Вижу, Зебра и Кислый уже здесь.

– Да.

– Извини, что пришлось меня ждать.

– Не говори ерунды, – отмахнулся он. – Ты приехала тогда, когда сочла нужным.

– Подожди. – До машины оставалось шагов десять, и Рина придержала Доктора за руку. Заставила повернуться и посмотрела в глаза. – Спасибо.

Он понял, что девушка благодарит отнюдь не за ожидание, и мягко ответил:

– Ты ведь знаешь, что я сделаю для тебя всё. Абсолютно всё.

– Но это… – Рина вздохнула. – Я знаю, что это слишком. И благодарна, что ты со мной.

– Нет. – Он легко коснулся пальцами щеки девушки. – Ничего не слишком, когда речь идёт о тебе.

Если на душе тяжело, нужно поменять небо.

Хоть ненадолго улететь из любимого города, по улицам которого стало тяжело ходить, который стало трудно видеть, в котором стало больно дышать. Из города, в котором он не сумел уберечь любимую женщину.

Улететь из Москвы.

Улететь, чтобы потом вернуться, через время, которое лечит, и не только потому, что Москва – это место работы и карьеры. За этим в Москву возвращаются те, кто ради работы и карьеры в Москву перебрался: ругаются, но возвращаются, мечтая поскорее заработать на пенсию или дослужиться до неё, и уехать из места, позволяющего на себе зарабатывать тем, кто его не любит. Феликс же свой город любил и знал, что вернётся в него с радостью. Но сейчас им необходимо расстаться. Необходимо ненадолго поменять небо, но не душу, ведь Москва всегда будет в душе Феликса Вербина, в его сердце. Пусть сейчас оно и кровоточит открытой, невыносимо болящей раной. Феликс знал, что однажды рана превратится в рубец и город в этом поможет, но сейчас он бередил её, заставляя страдать и мучиться.[1]

Феликс уезжал.

А Москва молча наблюдала за тем, как Вербин добирается до «Савёловской» и садится в аэроэкспресс до Шарика, начав большое путешествие с малого пути. В аэропорт, в терминал «В», который по привычке называл «новым», Феликс приехал за пару часов до вылета. Регистрировался заранее, с собой лишь ручная кладь, поэтому в очереди сто[2] ять не пришлось, только на досмотре, но двигалась она быстро. Оказавшись внутри, Вербин отыскал нужные посадочные ворота, подошёл к панорамному окну и остановился, машинально ища на поле «Рюмку». Смешно, конечно – знаменитый посадочный павильон, круглый и оригинальный символ Шереметьева снесли ещё в 2015-м, посчитав, что современное квадратное лучше изящного старого, но взгляд продолжал искать его на поле. И всё благодаря яркому детскому впечатлению: первый полёт, точнее, в тот момент – ожидание первого полёта, волнение, суетящиеся родители: «Билеты проверь! – Куда они денутся? – А паспорта у тебя? – У тебя в сумочке. Вместе с билетами». Лимонно-жёлтое такси до аэропорта – в «Волгах» пахло совсем не так, как в «Жигулях», строгие контролёры и потрясение – стоящее прямо на поле здание. А вокруг – самолёты. «Папа, что это? – Из него выходят на посадку». Красиво! А к красоте быстро привыкаешь, красота покоряет и захватывает. И остаётся с тобой надолго и, даже исчезнув, постоянно о себе напоминает, заставляет оглядываться даже сейчас, через много-много лет, когда мало кто из посетителей Шарика поймёт, что ищет на поле Вербин. Люди ведь легко забывают то, что было раньше. Зачем засорять голову? Исчезло и исчезло, значит, не было особенно нужным – ни само строение, ни история аэропорта. Разрушим и забетонируем. А потом приедем в какое-нибудь европейское захолустье, будем умиляться старому домику и вздыхать: «А у нас таких не сыщешь…» Действительно, почему не сыщешь? Загадка…

Привычно поискав взглядом «Рюмку» и привычно её не найдя, Феликс пробормотал: «Опомнись», и встал в очередь на посадку – её как раз объявили. В результате, оказался в салоне одним из первых и уверенно прошёл к креслу у аварийного выхода – в ряду для «длинноногих». Когда приходилось летать, тем более – далеко, Вербин не жадничал и доплачивал авиакомпании за комфортное размещение, иначе прилетал к месту назначения с гудящими коленями. Если не успевал зарегистрироваться у аварийного выхода, брал места у прохода, в который можно было вытянуть ноги, но на этот раз ему повезло – тринадцатый ряд оказался почти свободен, и Феликс выбрал место «F», у окна. Заодно порадовался тому, что не занятым оказалось кресло «F», а не «A», потому что спать в самолёте Вербину было удобнее на правом боку.

Устроившись, Феликс некоторое время поиграл в бесхитростную игру «Угадай попутчика» – таращился на идущих по проходу пассажиров, пытаясь понять, кто из них проведёт шесть часов в соседнем кресле, не угадал, вспомнил, что забыл написать друзьям, что в самолёте, взялся за телефон, отправил пару сообщений, машинально углубился в новостную ленту и вздрогнул от неожиданности, услышав насмешливое:

– Так вот кто успел к иллюминатору раньше меня.

Оторвался от телефона и посмотрел на высокого блондина, который уже положил багаж на полку и теперь с любопытством разглядывал Вербина. Блондин был не просто высоким – благодаря широким плечам и плотному сложению, он казался огромным, и даже Феликс, со своими ста девяноста четырьмя сантиметрами роста, выглядел на его фоне довольно скромно. Тощим Вербин никогда не был, но при этом, несмотря на подходящие данные, никогда не стремился «накачаться», сохраняя комфортный для себя вес. А вот попутчик, похоже, в зал заглядывал не только для поддержания формы и его мощную фигуру прекрасно подчёркивал элегантный дорожный костюм.

О существовании подобной одежды Феликсу было известно исключительно из книг, действие которых разворачивалось в конце XIX – начале ХХ века. Другими словами, речь шла о давно исчезнувшем из обихода артефакте из прошлого, однако увидев, во что одет блондин, Вербин мгновенно припомнил это сочетание – «дорожный костюм»: удобный, красивый, явно сшитый на заказ. Его дополняли сорочка, галстук и мягкие кожаные туфли. Блондин же по очереди оглядел кроссовки, джинсы и футболку Феликса… и тоже ничего не сказал. Зато наклонился к стюардессе и что-то прошептал ей на ухо, девушка рассмеялась, и Вербин понял, что она покорена и проблем с обслуживанием у попутчика не будет. Блондин же добродушно улыбнулся стюардессе, снял пиджак и отдал ей, видимо, повесить на «плечики», оставшись в жилете и сорочке. Ослабил узел галстука, уселся в крайнее, у прохода, кресло и повернулся к Феликсу.

И они долго, почти полминуты, смотрели друг на друга. Моргали, конечно, не дети всё-таки, но молчали. Затем Вербин поинтересовался:

– В «бизнесе» мест не хватило?

И услышал в ответ громкий, необычайно заразительный смех.

– Что меня выдало? – отсмеявшись, спросил блондин.

– Галстук очень красиво завязан.

– Научить этому узлу?

– Вы не похожи на человека, который сам себе завязывает галстуки, – заметил Вербин.

– А как иначе? – удивился в ответ попутчик. – Галстук – это не «что-то там на шее мешается», но главный элемент мужской индивидуальности – сейчас мы говорим об одежде, как вы понимаете. Галстук – это единственное, что нельзя дарить мужчине по праздникам, тем более – женщинам. Ну и… я не женат.

Как и большинство здоровенных, понимающих свою силу мужиков, блондин был добродушным, во всяком случае, хотел таким казаться. Лицо он имел располагающее, большие серые глаза смотрели приветливо, а густая, идеально подстриженная борода – на взгляд Феликса, длинновата, но в целом, нормально – добавляла шарма, а не казалась данью моде.

– Поверьте – я никогда не знакомлюсь с попутчиками. Но для вас сделаю исключение. – Он протянул руку. – Александр.

– Феликс, – ответил Вербин, отвечая на рукопожатие. Крепкое, но не нарочитое: блондину не требовалось доказывать окружающим свою мощь, и он всем пожимал руки с одинаковой силой. Ну, наверное, за исключением стариков, женщин и детей. – Очень приятно.

– Взаимно.

– Почему решили оказать мне честь?

– Вы наглый, – с улыбкой ответил Александр, глядя Вербину в глаза. Ответ ни в коем случае не был оскорблением: Феликс спросил – блондин ответил. Причём подразумевалось, что окажись Вербин обычным, вежливым, рука не была бы протянута.

– Может, дерзкий? – предложил свою версию Феликс.

– Нет, именно наглый, – покачал головой Александр. И на всякий случай добавил: – Но это не оскорбление.

– Я понял, – кивнул Вербин.

– Это у вас врождённое, нечто такое, чему вы не в состоянии противиться и не способны контролировать. Это здоровый признак столичного жителя, – продолжил блондин, не дожидаясь ответа. – Ма-асквич, да?

Александр намеренно подчеркнул в этом слове знаменитое московское «аканье».

– Коренной.

– То есть не прибыли из какого-нибудь имперского захолустья с прочей пеной перестройки?

– Живём в большой деревне, сколько себя помним, ещё прапрадед мой к колодцу на Ордынке бегал, – в тон собеседнику ответил Феликс и ехидно поинтересовался: – Хотите угадаю, откуда вы?

– Институт Отта, – с гордостью произнёс Александр. – Вам это о чём-то говорит?[3]

– Достойно, – кивнул Вербин. – Потом, конечно, физико-математический лицей? Двести тридцать девятый?

– Как вы догадались?

– По узлу галстука.

– Я ведь говорю – наглый. – На этот раз Александр не рассмеялся – захохотал. – Кажется, я рад, что мы познакомились.

– Я пока не знаю, но близок к тому, чтобы с вами согласиться, – улыбнулся в ответ Феликс. – В Иркутск по работе?

– Совмещаю приятное с полезным: предложили две командировки на выбор – Иркутск или Владивосток, я и вспомнил, что никогда не был на Байкале.

– А во Владивостоке?

– Тоже не был.

– Монетку бросали?

– Решил начать с того, что ближе. – Александр пожал могучими плечами и поинтересовался: – А вы?

– Только отпуск, – ответил Вербин. – Никаких командировок.

– В отпуск в одиночестве? Или догоняете друзей?

– Друзья в Иркутске, – уточнил Феликс. – Позвали посмотреть Байкал.

– Тоже впервые?

– Один раз выбирался. Давно.

– Вот и я впервые. – Александр по-прежнему не заморачивался с выслушиванием ответных реплик. – Честно говоря, я бы от этих командировок отболтался, всегда отбалтывался, но потом подумал: какого чёрта? Жить в России и не побывать на Байкале – глупо и в своём роде неприлично. Как там: «Славное море – привольный Байкал, славный корабль – омулёвая бочка». Помнишь классику? Ничего, что я на «ты»? Вот и славно. Омулёвая бочка, да… легендарная, если вдуматься, ёмкость. У меня друг периодически в Иркутск мотается, омуля привозит, ну, рыба как рыба, но я решил посмотреть, откуда она берётся и вообще, есть ли это озеро или название напитка полностью выдумано. Жаль, что в нём купаться холодно, но проверим. Я к холодной воде привычный, у нас, в Питере, тёплую воду даже летом не часто включают, Балтика, слышал? Ну, как, Балтика – Финский залив. Нет, я его люблю и всё такое, но, собака, холодный, конечно. Ты сам из Москвы? Ну, не расстраивайся. Так вот, Байкал, вроде, пресный, а в остальном такой же холодный, как залив. И сам Иркутск, конечно, город интересный: шаманы, декабристы, Колчака расстреляли… за один день посмотреть не успеешь. В общем, я решил порешать командировочные дела и задержаться. А ты надолго?

– На неделю, не меньше. А там – как пойдёт.

Феликс пока не знал, сколько времени ему понадобится, чтобы захотеть вернуться в Москву. Не испытывая при этом… острой боли. Потому что болеть его душа будет всегда.

– Хорошо, когда отпуск длинный и можно самому решать, что с ним делать, – прокомментировал его слова Александр.

– Ну… не то, чтобы…

– Или ты какой-то из творческих? Писатель там, или художник? И располагаешь своим временем?

– Разве плохо быть кем-то из творческих? – удивился Вербин.

– Наверное, нормально, я не пробовал, поэтому точно не знаю, – свободно ответил Александр. – Но пьёте вы много.

– Не я – они.

– Тогда хорошо. – Однако понять, что именно «хорошо», из ответа блондина не было никакой возможности. То ли то, что Феликс не оказался писателем или художником, то ли то, что много пьёт не он, а некие «они». – Я тоже как-то думал написать книгу, но потом понял, что народа ещё много в живых осталось, может возникнуть недопонимание: кто-то себя не найдёт, кто-то, наоборот – узнает, а оно мне надо? Ну, или, например, заявятся ребята из налоговой, там ведь не по всем делам срок давности истёк, и начнутся глупые расспросы: «Что это у вас, голубчик, на сто тридцать девятой странице приблизительно на восемь лет с конфискацией написано?» Вот и получается: что рассказать есть, амбиций полно, русский литературный вроде нормальный, а с книгой обождать придётся – пока народ перемрёт, да сроки истекут. Ну, я человек молодой, подожду…

– Послушайте, молодой человек, вы не могли бы вести себя потише? – попросил сидящий позади мужчина.

Увлёкшись разговором, Феликс и Александр не обратили внимания ни на руление, ни на взлёт, пережив которые, некоторые пассажиры решили вздремнуть и оказались весьма недовольны шумными соседями.

Услышав вопрос, Александр обернулся, обаятельно улыбнулся и ответил:

– Мог бы, но зачем?

Ответ прозвучал настолько спокойно и естественно, что сосед не уловил нахальный подтекст и объяснил:

– Люди пытаются спать.

– У нас ночной рейс, если вы не заметили, – добавил второй мужик.

– А вы правда спите в самолёте? – притворно изумился Александр.

– Да.

– Разумеется.

– То есть вас совсем не пугает, что вы находитесь на высоте десять тысяч метров и со скоростью девятьсот километров в час мчитесь в весьма условном направлении? Будучи запертыми в железяке, весом девяносто тонн? Вы вообще можете себе представить девяносто тонн? Я в армии танкистом служил, знаете, сколько танк весит? Сорок тонн. В два с лишним раза меньше. И он по земле ползает, понимаете? Ему падать некуда. Хотя с чего там падать? Вы способны поднять сорок тонн? Мало кто может. И танк сам себя высоко не поднимет, разве что прыгнуть может, если разгонится, и то недалеко. А мы сейчас на десяти тысячах метров! Вы знаете высоту Эвереста? Восемь километров. Знаете, сколько до него отсюда спускаться надо? Например, на санках? Два километра строго вниз. – Александр указал глазами на пол. – А наши санки весят девяносто тонн, и возникает вопрос: как они вообще на такую высоту взобрались?

Мужики переглянулись.

– Иногда нужно задумываться над тем, что нас окружает, – серьёзно и с большой грустью произнёс Александр. – И тогда сон уходит сам собой. – После чего вновь повернулся к Феликсу и как ни в чём не бывало поинтересовался: – Так на чём мы остановились? – Но ответить не позволил: – Ты по какому ведомству проходишь?

– На государевой службе, – сказал Вербин, мысленно отдавая должное проницательности попутчика.

– Не в налоговой?

– Нет.

– Всё равно неплохо, – поразмыслив, решил Александр. – Времена сейчас непростые, лучше быть поближе к казне. У тебя во фляжке что?

– Ты заметил фляжку? – искренне удивился Феликс.

– Я по молодости в пограничных войсках служил, – ничуть не смущаясь, рассказал «танкист». – Глаз намётан, знаешь ли. Так что припас?

– Виски.

– Отлично, – одобрил Александр. – Я после него сплю, как младенец. – И вызвал стюардессу. – Олечка, солнышко, завари нам с другом, кофе, пожалуйста, спасибо, звёздочка моя. – Улыбнулся вслед удаляющейся девушке и продолжил: – После кофе я тоже сплю, но не как младенец, а как взрослый мальчик. Такой, знаешь, лет тридцати пяти… – Блондин неожиданно замолчал, внимательно посмотрел на Феликса и спросил: – Почему ты всё время молчишь? Расскажи что-нибудь о себе.

Волосы разметались по подушке. Глаза закрыты, а рот чуть приоткрыт. Дыхание ровное.

Спит…

Немного беспокойно, но точно спит. Кулачок левой руки крепко сжат, как, бывает, сжимают его младенцы.

Маленькая…

Впрочем, не такая уж и маленькая.

В комнате жарко, во сне Лера скомкала одеяло в ногах, а свободная футболка – её единственная одежда, задралась, и теперь девушка лежала обнажённой, а поскольку мужчина, которого Лера знала под именем Аркадий, наблюдал за ней с помощью видеокамеры, в некоторые моменты ему начинало казаться, что он видит затянувшееся вступление к фильму для взрослых. Камера была дорогой, с хорошим разрешением, и бросив на картинку несколько взглядов подряд, Аркадий рассмеялся, пробормотал:

– Это неизбежно. – Приблизил изображение и стал медленно, очень внимательно разглядывать спящую красавицу.

Не толстенькую, но изящно округлившуюся молодую женщину с покатыми плечами, небольшой, на «троечку», но очень красивой грудью с крупными тёмными сосками, и тонкой талией, подчёркивающей крепкие бёдра. Ни намёка на юношескую худобу, что Аркадию очень нравилось – он любил, когда молодые девушки могли похвастаться развитой женственной фигурой. Глаза у Леры были тёмными, маленькими, но очень яркими, живыми и смешливыми. Сейчас закрыты, но Аркадий их прекрасно помнил. Ему нравилось в них смотреть. Завершали картину чёрные брови, аккуратный носик и полные, чётко вырезанные губы идеальной формы. Девушка возбуждала Аркадия. А когда она перевернулась на живот, показав камере округлую попу, мужчина пробормотал:

– Нет, это невозможно. – И отвернулся от монитора, на который шла «картинка» с камеры.

И улыбнулся, подумав, что может в любой момент, когда только пожелает, войти в комнату и полюбоваться спящей девушкой. Прикоснуться к ней. Поцеловать. И даже взять её. Но в подглядывании была своя прелесть, приносящая необычное, ни на что не похожее наслаждение. Ведь Лера не знала, что Аркадий за ней наблюдает, и вела себя естественно, очень по-настоящему, что умиляло и возбуждало мужчину. Возбуждало настолько, что он с трудом заставлял себя переставать любоваться Лерой.

Но и дела сами себя не сделают. Тем более – важные дела.

Аркадий вернулся к ноутбуку, который успел свалиться в «спящий режим», запустил программу, положил руки на клавиатуру, собираясь поработать, но понял, что видит не цифры и буквы, а раскинувшуюся на кровати Леру. И не просто видит, а чувствует её запах, слышит её тихое дыхание, ощущает её близость – физически! – ощущает, что она рядом, и хочет…

Самое удивительное заключалось в том, что Аркадий не хотел заняться с девушкой любовью. То есть хотел, но не сейчас. Сейчас он испытывал иное желание – сказать, обратиться к ней, выговориться. Вид спящей красавицы пробудил в Аркадии чувства, о существовании которых он давно забыл. Но к которым был готов. И которых жаждал.

Аркадий хотел быть нежным.

И хотел говорить с чудесной девушкой, слышать её голос, её рассказы, но в первую очередь – хотел говорить сам. Хотел поделиться тем, что у него на душе. Тем, о чём никогда никому не рассказывал.

Поэтому Аркадий закрыл программу, отставил ноутбук, вышел из кабинета и быстрым шагом добрался до комнаты девушки. Метрах в пяти от неё стал ступать тише – Лера же спит! – дверь открыл бесшумно, однако внутрь не вошёл. Остановился на пороге и долго, почти две минуты, смотрел на спящую девушку. И лишь потом решился заговорить. Но очень-очень тихо, почти шёпотом, боясь нарушить сон своего сокровища.

– Так получилось, что я никогда в жизни никому не говорил о чувствах. Я имею в виду – о настоящих чувствах, тех, которые действительно наполняют душу. Но при этом я хорошо знаю, что нужно говорить женщинам, как нужно говорить женщинам, как ласкать вас словами, какими словами и с какой интонацией. Я очень хорошо это знаю и умею. И мне всегда казалось, что это и есть разговор о чувствах – лёгкая ложь, которая приводит к приятному продолжению. Нет, не казалось – я в этом не сомневался. Я думал, что большего не существует, но однажды встретил женщину… не ревнуй – это было давно… я встретил… – на губах Аркадия появилась грустная улыбка. – Я встретил… я шептал ей привычные слова и лишь потом задумался о том, что все они, все те слова, что я шептал привычно, – я произносил их совершенно по-новому. Я жил этими словами. Я остро чувствовал каждый их звук и то, что они означают. Я понимал смысл этих слов, а не повторял работающий алгоритм. Привычно. Я это понял, когда стало слишком поздно – я потерял ту женщину. И в следующий раз мои слова вновь звучали глухо. Привычно. Ты не представляешь, как я тогда на себя злился, как ругал себя за то, что говорил ей только стандартные слова, пусть и говорил от души. Я ругал себя за то, что не рассказал ей о своих чувствах по-настоящему, пусть не так гладко, как это звучало… привычно… для меня… Зато по-настоящему, потому что второго шанса у меня не было. В жизни редко бывает второй шанс. И я свой упустил.

Аркадий провёл пальцами по дверному косяку. Он жаждал коснуться девушки, но Лера спала, а будить её он не хотел. Да и так, наверное, было лучше – без касаний. Издалека. Едва различимым шёпотом.

– Я не жалуюсь. Я рассказываю, как есть.

Ещё одна пауза.

– Я был близок со многими женщинами, ты ведь понимаешь, что не первая… Не обижайся, но так получилось. Вы входите в мою жизнь и приносите в неё нечто новое, каждая – своё. Ни одна из вас не идеальна, но каждая уникальна, а главное – вы все избраны. Да, не спорь – избраны. Тебе может показаться, что встреча… что наша встреча, которая полностью изменила твою судьбу, была случайной, что тогда, в московском баре, ты была слишком пьяна и только потому повелась на мои речи, но это не так. Ты не была сильно пьяна, Лера, твой взгляд безразлично скользил по сидящим в баре людям… безразлично… до того мгновения, пока ты не увидела меня. И вспыхнула искра, которую невозможно не почувствовать. Ты увидела меня, хотя я всегда сажусь в углу, не привлекаю внимания и внимательно наблюдаю. Я тоже разглядываю посетителей, но в отличие от тебя не лениво, от нечего делать, а целенаправленно – я ищу правильный взгляд. Бывает, ухожу из заведений в одиночестве на протяжении нескольких дней и даже недель. Но я не волнуюсь и не беспокоюсь, я знаю, что обязательно встречу ту, единственную, особенную женщину, которая посмотрит на меня так, что не останется сомнений – она пойдёт за мной куда угодно. В этом есть что-то мистическое. Я ведь просматриваю огромное количество претенденток. Я осторожен и терпелив, я умею видеть правильные взгляды, но каждый раз изумляюсь тому, как это работает. Как тесно сплетаются наши судьбы. Какое доверие мы начинаем испытывать друг к другу. И, кстати, я встречал правильные взгляды не только в барах – ещё в парках, магазинах, метро, просто на улице… Везде находятся женщины, замечающие того, кто не хочет быть замеченным. Что-то заставляет вас обращать внимание именно на меня. Мы начинаем разговаривать. Через десять минут становимся лучшими друзьями. На следующее утро просыпаемся влюблённой парой. А потом мы становимся очень и очень близки. – Аркадий вновь выдержал паузу. – Ты уже догадываешься, насколько тесным будет наше знакомство, но стараешься об этом не думать. Ты гонишь эти мысли, но поверь – всё то, что ты себе нафантазировала, померкнет перед тем, что я с тобой сделаю. Но я не собираюсь спешить. Нет. Это место располагает к долгим и вдумчивым отношениям, и я, признаться, люблю именно такие – долгие и вдумчивые. Если брать среднюю продолжительность жизни, мы будем вместе очень недолго. Но я сделаю всё, чтобы эта часть жизни показалась тебе намного длиннее предыдущей.

Аркадий начал медленно поворачиваться, собираясь покинуть комнату, но задержался и вновь улыбнулся.

– Но есть ещё кое-что, о чём ты должна знать, Лера, кое-что очень важное. Я умею ловить правильные взгляды, но никогда раньше не чувствовал той искры, о которой рассказал. Той искры, которая заставляет меня произносить слова по-настоящему и хотеть… хотеть говорить о чувствах. Раньше так было один-единственный раз. И теперь… с тобой, Лера. Удивительно, но почему-то – с тобой.

Больше он не задерживался. Вернулся в кабинет, запустил программу на ноутбуке и подменил информацию в базе данных авиакомпании, убрав из неё все упоминания о том, что Валерия Герасимова путешествовала из Москвы в Иркутск. А когда закончил, вновь посмотрел на монитор, приблизил изображение и коснулся ягодиц девушки. Очень мягко. И улыбнулся так, словно в самом деле ощутил кончиками пальцев нежную кожу и приятную упругость молодого тела. Будто ласкал её, постепенно разжигая.

Прикоснулся так, будто любил.

Лера по-прежнему лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, показывая себя со спины. Лежала спокойно, не шевелясь и не вздрагивая, что давалось ей с огромным трудом, зато Аркадий не видел, что из закрытых глаз девушки льются слёзы.

Она не знала о видеокамере, но не хотела их показывать.

Даже себе.

Есть ли в реальности окружающего мира место необъяснимому?

Или мы сами вводим его в жизнь, определяя, во что нужно верить, а во что – нет? Определяя для себя. А потом верим в то, что выбрали, и наша вера порождает надежду. И даёт нам силу пройти через любые испытания. А если сил оказывается мало, если мы не можем в реальности найти нужного или необходимого, то обращаемся к тому, чьё существование не доказано, но возможно – в надежде обрести то, чего нам так отчаянно не хватает. Чего мы жаждем. О чём мечтаем. Без чего не можем жить… Мы просим о милости, подобно сдавшемуся в плен солдату, и так теряем право на самостоятельное решение. Ведь если милость оказана – за неё нужно платить. Так или иначе – платить.

И чем больше мы получим – тем больше придётся отдать.

Но мало кто думает о том, что каждая исполненная просьба имеет свою цену. Ведь мы подсознательно считаем, что существование необъяснимого не доказано, а только возможно. И если после обращения всё-таки обретаем желаемое, то списываем приобретение на «случайность» или «совпадение», на «удачный расклад», стараясь позабыть о том, что искренне верили. Что жаждали. Что были готовы на всё. Мы стараемся вернуться в привычную реальность, в которой всему есть логичное объяснение, пусть даже на уровне – «повезло!». Стараемся не думать о том, что получили не потому, что «так совпало», а потому что просили.

Людям не нравится чувствовать себя должниками.

А многие этого боятся – боятся думать о том, что стали обязаны таинственному необъяснимому, продемонстрировавшему невероятную силу. Парадокс: люди приходят с мольбой, уповая на силу тех, кто является их последней надеждой, а убедившись в могуществе тех, к кому обратились – начинают их бояться.

Люди… такие люди…

Но я не обвиняю их ни в чём и уж конечно не смеюсь над их непоследовательностью и страхами. Сам я слишком прагматичен, чтобы полагаться на необъяснимое, как в литературе, так и в жизни, но догадываюсь, что движет теми, кто верит – надежда. Которая иногда оказывается столь эфемерной, что поддержать её способен лишь тот, чьё существование не доказано, а только возможно. Поэтому я не осуждаю людей: ведь часто, чертовски часто бывает так, что человек живёт лишь до тех пор, пока у него остаётся надежда.

Пусть даже на того, чьё существование не доказано…

– Приезжай за нами в воскресенье в три дня, – сказал Кейн, глядя лодочнику в глаза. – Договорились?

– А не поздно? – удивился тот. – Пока до Хужира дойдём, пока вы до парома потом доедете…[4]

– У тебя что, планы на вечер? – поднял брови Кейн.

Лодочник осёкся. Замолчал, глядя на собеседника в упор и пытаясь понять, как реагировать на вопрос, который прозвучал не грубо, но очень жёстко. Так спрашивал командир роты, когда юный лодочник отдавал Родине долг в Забайкальском военном округе, и этот молодой мужчина вольно или невольно с такой точностью скопировал интонации капитана Рюмина, что лодочник едва не вытянулся по стойке «смирно». Но опомнился и лишь головой покачал, удивляясь, с какой лёгкостью мальчишке удалось смутить его – мужика пожившего и битого.

«А может, он тоже офицер?»

Кейн, в свою очередь, старался держаться спокойно и не выдать охватившего его раздражения. Лодочник ему не понравился с первого взгляда: грузный, неторопливый, явно себе на уме дядька, задающий слишком много вопросов, которые Кейн воспринимал как попытку влезть не в своё дело. Но и деваться было некуда: когда молодой человек сообразил, что в арендованную на выходные лодку вся компания не поместится, искать вторую было поздно и пришлось договариваться с чересчур любопытным толстяком, который, к тому же, откровенно пялился на легко одетых девушек.

– Планов на вечер у меня нет. Но вы, получается, в ночь в Иркутск поедете?

– Нам главное на паром успеть, а дальше, да – в ночь, – ответил Кейн. И с усмешкой добавил: – Не люблю стоять в пробках.

– Ну, как скажешь, – развёл руками лодочник. – Приплыву в воскресенье в три.

– Вот и хорошо.

Фразой и тоном Кейн дал понять, что разговор окончен, однако лодочник бросил взгляд на склонившуюся к рюкзаку Зебру, вздохнул и вдруг спросил:

– Ты хорошо подумал?

– О чём? – не понял Кейн, мысленно уже распрощавшийся с толстяком.

– Местные к мысу Рытому с опаской относятся. И слухи о нём самые разные ходят.

– Что говорят? – осведомился Кейн, демонстративно переводя взгляд с лодочника на расположившихся на берегу друзей. У них получилось добраться до мыса довольно рано, ещё и четырёх часов не было, но до вечера нужно успеть обустроить лагерь – в том месте, которое он выбрал, и времени на болтовню тратить не следовало. Однако толстяк ещё на Ольхоне пытался поделиться известными ему сведениями о мысе Рытом, и Кейн решил его выслушать, несмотря на то что его собственная информация была куда объёмнее той, которую лодочник сумел собрать за всю жизнь. Причин же для проявления вежливости было две. Во-первых, обычные туристы никогда не откажутся от подобного разговора – чтобы потом с придыханием пересказывать друзьям и родственникам узнанные «тайны». Во-вторых, глупо ссориться с тем, кому предстоит забрать команду из этого дикого края. Ещё обидится и не приплывёт, скажет, что «забыл». А на одной лодке придётся делать две ходки…

– Шаман говорит, что здесь запретное для людей место, даже для шаманов запретное, – негромко рассказал толстяк. – Тот, кто здесь живёт, чужих не любит, сам никого не зовёт и ходить никому не разрешает. Так что лучше его не раздражать.

Сообщение не содержало ничего принципиально нового, однако в целях поддержания рабочих отношений пришлось изобразить интерес:

– Ты сам с шаманом говорил?

– Доводилось.

Кейн вздохнул, показав, что услышанное произвело на него сильное впечатление, но промолчал. Лодочник же принял вздох собеседника за чистую монету и предложил:

– Хочешь, я тебя на другой мыс заброшу? За те же деньги. Здесь полно удобных мест, где можно спокойно встать лагерем.

– Почему ты это предлагаешь?

– О тебе беспокоюсь. И о них. – Толстяк кивнул на ребят. – Давай переедем, пока вы лагерь не разбили.

Кейн вздохнул ещё раз, так же тяжело, ловко демонстрируя лодочнику напряжённую работу мысли, после чего покачал головой и медленно ответил:

– Я ценю твою заботу, правда ценю, но мы останемся здесь. Так уж решили.

– Как знаешь. – Лодочник снова посмотрел на Зебру. – В воскресенье в три.

– Да, в воскресенье в три. На этом месте.

– Надеюсь, увидимся.

Больше ему сказать было нечего.

Кейн проводил отходящее от берега судёнышко долгим взглядом, дождался, когда лодочник возьмёт курс на Ольхон, и подошёл к друзьям.

– Отдохнули?

Задал вопрос, понимая, что усталости, по большому счёту, взяться неоткуда: Байкал сегодня был настроен дружелюбно и переход из Хужира на Рытый превратился в приятную прогулку, наполненную шутками и смехом. А самое главное, хорошее настроение не оставило ребят и после высадки: дожидаясь, пока лидер закончит с лодочником, члены группы что-то оживлённо обсуждали, смеясь и активно жестикулируя.

Как самые настоящие туристы.

– О чём вы говорили? – спросила Рина.

– Наш толстый друг рассказал, что мыс Рытый – весьма непростое и даже опасное место, которое лучше обходить стороной. – Кейн улыбнулся и пожал плечами. – Ничего нового.

Рина рассмеялась:

– Будто мы не знаем.

И посмотрела на Доктора. Тот едва заметно кивнул.

– Как это – опасное? – растерялась Настя.

– Именно так – опасное. – Кейн посмотрел девушке в глаза. – Я ведь рассказывал.

– Ты говорил, что мыс Рытый считают опасным шаманы, – уточнила Настя.

– Всё так, – подтвердил Кейн. – А люди слушают шаманов и тоже считают мыс опасным.

– О людях ты не говорил.

– Разве шаманы – не люди? – тихо обронила Зебра.

– То есть, людям, которые верят шаманам, ты доверяешь больше, чем самим шаманам? – не сдержался Доктор.

Сидящий рядом Кислый громко хмыкнул. Настя покраснела, помолчала и со вздохом призналась:

– Я об этом не подумала.

– Шаманы знают такие места и рассказывают о них людям, – вступила в разговор Рина. – Люди разносят слова шаманов по миру, и так ты узнала о том, что мыс Рытый – опасен. Ты узнала от людей, но по сути – от шаманов.

– Так это работает, – тихо добавил Доктор.

Однако услышан не был – Настя в упор посмотрела на Рину, после чего вдруг спросила:

– Ты в это веришь?

И все замолчали. Потому что никто, кроме Кейна, понятия не имел, знает ли Настя то, что знают они, и не мог определить, был ли вопрос неловким или оскорбительным.

Все ждали реакции Рины. Которая оказалась на удивление спокойной:

– Да, я верю.

Доктор судорожно вздохнул и взял Рину за руку. Зебра закусила губу и отвернулась. Кислый криво усмехнулся. Настя же медленно оглядела спутников, после чего остановила взгляд на Кейне:

– Почему мы сюда приехали?

И услышала уверенное:

– Потому что сюда мы и стремились.

– Не могу сказать, что разочарована, но никакого «вау!» у меня не возникло. Мыс как мыс, – поделилась впечатлениями Рина. – Если честно, я ожидала чего-нибудь более…

– Мрачного? – подсказала Зебра.

– Да, именно мрачного, – согласилась Рина. – Я сначала хотела сказать «величественного», но, когда ты произнесла «мрачного», поняла, что искала именно это слово.

С воды мыс Рытый и в самом деле не выглядел загадочным, хоть в чём-то соответствующим суровой репутации: каменистый прибой, за которым следовал широкий пологий берег, и лишь затем, довольно далеко от воды, поднимались горы, меж которых бежала речка Рыта. Место для лагеря Кейн выбрал не в ущелье, но близко к горам, пройти пришлось изрядно, однако никто не жаловался – все понимали, что место выбрано не просто так. Когда добрались – минут пятнадцать отдыхали, расположившись кто на камнях, кто на рюкзаках, а кто просто на земле, после чего занялись лагерем: выкладывали камнями кострище, обустраивали «кухню», собирали валежник, ставили палатки… дела нашлись для всех. Рина и Зебра отвечали за ужин и в целом за меню на ближайшие два дня и потому могли спокойно вести разговор.

– А почему не «величественного»? – спросила Зебра.

– Здесь величественно, но не настолько, чтобы это отмечать, – помолчав, ответила Рина. – Не выпендрёжно, без нарочитости, а спокойно, уверенно. Мыс знает свою силу и показывает её с достоинством. И ты действительно подобрала очень правильное слово: я ожидала гнетущей мрачности, атмосферы, которая будет давить, высасывать соки, а здесь… Здесь совсем не так. Я чувствую силу, знаю… и не просто знаю, а абсолютно уверена в том, что сила здесь есть. Сила, которой не нужен внешний эффект. – Рина посмотрела на Зебру. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Кажется, да, – ответила та, глядя подруге в глаза.

Ответила так, что никто бы не усомнился в её искренности, но понимала Зебра другое: Рина хотела, чтобы здесь была сила – и потому её чувствовала. Наверное, так.

Наверное.

– Прости, что спрашиваю, и можешь не отвечать, если не хочешь, но ты… – Зебра покрутила в руке банку консервов и вернула её на место. – Ты не чувствуешь здесь ничего плохого?

– В самом месте? – уточнила Рина.

– Да.

– Нет.

– А если прислушаться?

– Если прислушаться, я сразу вспоминаю рассказы о мысе. – Рина негромко рассмеялась. – И тогда начинаю думать о плохом. Не чувствовать, а думать, однако это не то, о чём ты спрашиваешь.

– Да, не то, – согласилась Зебра. – Истории и легенды, которые мы вспоминаем, – это одно, а внутреннее ощущение – совсем другое… – И вернулась к вопросу: – Внутреннего напряжения у тебя нет?

– Нет, – покачала головой Рина. – А у тебя?

– Мне, если честно, слегка неспокойно, – призналась Зебра. – Мне кажется, я тоже ощущаю силу этого места, но от неё мне становится тревожно.

– Чувствуешь угрозу? – насторожилась Рина.

– Нет, это другое, я чувствую… – Зебра помолчала, тщательно подбирая слова, и объяснила: – Я чувствую, что если что-то пойдёт не так – пощады не будет.

– Ага… – Рина помолчала. – Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.

Голос её дрогнул, поэтому Зебра поспешила утешить подругу:

– Всё пройдёт хорошо, уверена. Мы не ошибёмся.

– Я…

– Всё пройдёт так, как надо, – твёрдо повторила Зебра. – И всё будет хорошо.

– Я… – Рина помолчала, затем отвернулась, в надежде, что подруга не увидит выступившие на глазах слёзы, и тихо закончила: – Спасибо.

Зебра же мягко коснулась её руки и подумала, что разница в восприятии окружающего могла быть вызвана тем, что ей здесь ничего не нужно и на скрытую силу мыса она смотрит без надежды.

В отличие от Рины.

Надежда порождает веру, вера заставляет чувствовать силу, ощущение силы усиливает надежду… так рождается замкнутый круг, в центре которого – исполнение желания. Единственного желания. Заветного. В этом причина особой чувствительности Рины, но об этом ни в коем случае нельзя говорить.

И чтобы не проколоться, Зебра поменяла тему.

– Ещё мне не нравится эта девчонка. – Короткий кивок на Настю. Доктор как раз закончил устанавливать палатку, и девушка увязалась с ним за валежником. – Зачем Кейн её привёз?

– Ему нужно было с кем-то приехать, – ровным голосом ответила Рина.

Но по тому, как быстро она среагировала, Зебра поняла, что подруге новенькая тоже не пришлась по душе.

– Кислый приехал один, и ничего.

– Кислый приехал один? – замечание вызвало у Рины искреннее удивление. – Я думала, вы…

– Чтобы я с Кислым? – Зебра покачала головой. – Я слишком себя уважаю.

Не то чтобы Кислый был плох… он просто не был во вкусе Зебры, поэтому проверять, насколько он хорош в действительности, девушка не собиралась.

– Вот я и удивилась.

– Могла бы спросить.

– Извини…

– Нет, я не с ним. – Тон Зебры не оставлял сомнений в том, что тема Кислого себя исчерпала. – А вот Кейн – с Настей. Она ему нравится.

– Ему все нравятся, – обронила Рина.

– Берёт от жизни всё, что может.

– Старается взять.

– Или так. – Зебра выдержала коротенькую паузу. – Как думаешь, она знает?

– Уверена, что знает.

– И согласилась? – От изумления Зебра выронила пакет макарон.

– Может, её это заводит. – Рина чуть передёрнула плечами. – Или это вообще было её идеей.

– Наша поездка?

– Да.

– Почему ты так думаешь?

– Слишком она… необычная. Неожиданная для нас. – Рина выставила на землю банки с тушёнкой, взяла в руку консервный нож, но открывать жестянки пока не стала, продолжила разговор. – Кейн раньше ни о чём таком не думал, а тут у него появляется новая девушка, а ещё через неделю – новая идея. Вот я и подумала о связи между этими двумя событиями.

– Логично, – прокомментировала Зебра.

– Ага, – очень легко подтвердила Рина.

Настолько легко, что Зебра решилась на вопрос, который откладывала две последние недели:

– А ты… извини, что спрашиваю, и не отвечай, если не хочешь, но… Я не могу не спросить: как ты относишься к этой идее?

– Я верю, – коротко отозвалась Рина.

– Правда?

– А у меня есть выбор?

– Прости… – стушевалась Зебра. – Прости ещё раз, пожалуйста, прости меня, я не должна была…

Рина не дала подруге закончить фразу – обняла за плечи и крепко прижала.

– Тебе не за что извиняться, дорогая. И я очень благодарна за то, что ты со мной. И это ты прости меня за то, что я не сказала раньше о том, как мне важна твоя поддержка. Не представляю, как бы я выдержала всё это одна.

– Разве ты одна? А Доктор?

– Доктор – это моё плечо. А ты – моя душа.

Рина была единственной девочкой, которая не дразнила новенькую и не пыталась придумать ей обидную кличку. И подружились они с Зеброй сразу – и навсегда. И с тех пор секретов друг от друга у них не было.

– Мне кажется, Доктор не очень одобряет то, что мы планируем сделать, – прошептала Зебра.

– Так же, как и ты.

– Так же, как и я.

– Но вы оба здесь, и я очень этому рада, – проникновенно произнесла Рина. – Мне важно, что вы…

– Мы тоже верим, – перебила подругу Зебра. – Мы не одобряем, но верим. И очень хотим, чтобы всё получилось.

Рина очень долго смотрела подруге в глаза, а затем тихо сказала:

– Значит, всё получится.

– Меня зовут Настя.

– Ты уже говорила. На Ольхоне.

– Извини, я помню, что кому-то говорила, а кому-то нет, но мне трудно сразу запомнить всех. – Девушка смотрела ему прямо в глаза. – А ты сказал, что тебя зовут…

И непонятно – действительно не помнит или же решила столь незатейливым образом начать разговор.

– Меня зовут Доктор. – Он пожал её тонкую руку. – Очень приятно.

– Мне тоже. – Настя не стала задерживать его руку в своей, но было видно, что девушка настроена поболтать. – Просто Доктор?

– Просто Доктор, – подтвердил Доктор.

– Кислый сказал, что его зовут Дима.

– Надо же, не знал.

Она на мгновение нахмурилась, а затем сообразила:

– Это шутка?

– У нас, как и в любом сетевом сообществе, есть свои правила, – мягко произнёс Доктор. – Одно из них – каждый представляется так, как сочтёт нужным. Если человек хочет назвать своё настоящее имя – он его называет, нет – нет.

Он постарался, чтобы объяснение не прозвучало грубо, и у него получилось. Настя приняла слова мужчины как должное, но от вопроса не удержалась:

– А ты не хочешь?

– Нет.

– Ты врач?

– Нет.

– Тогда почему Доктор?

Он вздохнул.

– Я настырная?

Немного настырная, но видно, что весёлая, озорная и не прочь пофлиртовать. В рамках допустимого, конечно, но почему нет? Ведь озорство у неё искреннее, радостное, вызванное молодостью.

Настя была худенькой блондинкой с короткой, под мальчика, стрижкой. Она абсолютно не походила ни на Рину, ни на Зебру, но не терялась рядом с ними. И в какие-то мгновения казалась прелестной куколкой, немного наивной и очень открытой. Однако Доктор сильно сомневался в правильности этого впечатления. Он догадывался, что Настя совсем не дурочка, но плевать на это хотел, поскольку не был уверен, что увидится с ней ещё когда-нибудь. А вот общение с весёлой красавицей доставляло ему удовольствие.

– Ты смешная.

– А почему смешная? – Девушка сделала вид, что обиделась. Получилось очень правдоподобно и очень по-мультяшному, особенно – надутые губки.

– А почему настырная?

– Потому что ко всем пристаю.

– Пристаёшь, потому что никого не знаешь. – Доктор выдержал паузу. – Признаться, мне странно, что ты согласилась отправиться в поход с незнакомыми людьми.

– Я – девушка Кейна, – напомнила Настя.

– Давно?

– Достаточно давно для того, чтобы отправиться с ним в поход.

– Ты ведь знаешь, что Кейн – это кличка? – Он не удержался – поддел.

В ответ прилетела ослепительная улыбка:

– Псевдоним.

– Можно сказать и так.

– Знаю.

– Хорошо, что не пришлось тебя разочаровывать.

– Я – девушка Кейна, я даже знаю, как его зовут, – пошутила она в ответ.

– Расскажешь как-нибудь?

– Он просил молчать.

Они рассмеялись.

Валежника в лесу оказалось много, они быстро собрали по охапке и теперь неспешно возвращались в лагерь. Очень неспешно.

– Кейн просил при всех называть его только Кейном, – рассказала Настя. – Мне его просьба показалась странной, но исполнить её нетрудно. Почему нет?

– Ему так нравится.

– Да. А мне нравится делать ему приятно.

При этом девушка так многозначительно посмотрела на молодого мужчину, что тот поспешил продолжить разговор.

– С прозвищами иногда получается очень смешно, – заметил Доктор, откашлявшись. – Чаще всего они возникают из переделки имени или фамилии, либо подчёркивают особенности, вроде Толстый или Кислый…

– Сам пошёл, – шутливо бросил идущий навстречу Кислый. Судя по всему, он тоже отправился за валежником.

Доктор и Настя снова рассмеялись.

– Ещё случаются клички «от обратного», например, я знавал одного Толстого, который был тощим, как килька.

– Почему же его звали Толстым? – удивилась девушка.

– Понятия не имею, – честно ответил Доктор. – Когда мы познакомились, он уже давно и с удовольствием так звался.

– У тебя очень правильный и потому временами странный русский язык, – заметила Настя.

– Это всё образование, – шутливо махнул рукой Доктор и вернулся к теме: – Ещё бывает, что прозвищем подчёркиваются черты характера… Кейн говорил, почему он – Кейн?

– Это имя лидера в компьютерной игре.[5]

– Именно так – лидера, – подтвердил Доктор. – К счастью, твой парень не пытается походить на настоящего Кейна внешне, но он – лидер, я говорю без иронии, ему действительно важно быть лидером и чувствовать себя лидером. Поэтому кличку он себе подобрал идеально.

– Псевдоним, – поправила его Настя, которой слово «кличка» резало слух.

– Можно сказать и так, – не стал спорить Доктор, который специально использовал в отношении Кейна слово «кличка».

Они бросили валежник на кучу, но не разошлись и не направились к лесу – остановились, продолжая разговор.

– А ты, получается, всё-таки врач?

– Вовсе нет. – Доктор достал из кармана пачку сигарет. – В отличие от твоего парня, я не увлекаюсь и не увлекался компьютерными играми, зато являюсь большим поклонником сериала «Доктор Кто»… Видела?

– Слышала.

– Ну, хоть так… – Он улыбнулся. – И когда встал вопрос о псевдониме, я колебался недолго.

– А почему встал вопрос о псевдониме?

– Потому что я пришёл в сообщество через Сеть.

– Я думала, ты оказался в сообществе, познакомившись с Риной.

Таких знаний Доктор от Насти не ожидал, однако удивления не выказал.

– Кейн рассказал? – небрежно уточнил он, раскуривая сигарету.

– Да.

– Всё так. – Доктор глубоко затянулся и выдохнул дым. – Сначала я познакомился с Риной, потом она рассказала о сообществе, но в него я вошёл через Сеть.

– Чтобы остаться за псевдонимом?

– А ты молодец, – медленно протянул Доктор, думая, что не ошибся – девочка только выглядит наивной.

– Ещё какая молодец, – ответила Настя. В её голубых глазах заблестели озорные искры. – Ты даже не представляешь какая.

Она не двигалась, не тянулась, не прикасалась, просто сказала несколько слов, но сказала их так, что Доктору показалось, будто девушка сделала шаг и положила руки на его плечи.

Так она сказала.

А через несколько секунд улыбнулась и спросила:

– То есть своё настоящее имя ты мне не назовёшь?

– Это будет нечестно по отношению к остальным, – откашлявшись, ответил Доктор. – Пошли в лес, а то на нас уже обращают внимание.

– То есть, когда мы вдвоём окажемся в лесу, все успокоятся?

– Зависит от того, как долго мы там пробудем, – пробормотал Доктор.

– Они прекрасно смотрятся, – заметил Кейн, попытавшись изобразить ироничную улыбку. – Так мило щебечут.

– Просто разговаривают, – ответила Рина. – Настя – новенькая, вот и пытается наладить контакт со всей компанией.

Зебра ушла за водой, и едва она скрылась из виду, Кейн тут же подсел к девушке. Сказал, что нужно отдохнуть после установки палатки, и завёл неспешный разговор. Сначала – ни о чём, когда заметил Доктора и Настю – о них.

– Они собирают валежник, так почему бы заодно не поболтать? – с отлично сыгранным равнодушием произнесла Рина.

– Надеюсь, ты права.

– Ревнуешь?

– Я? – с отлично сыгранным изумлением ответил Кейн. – Нет. – Короткая пауза. – А ты?

– Мне с чего ревновать? Это ты обратил внимание на то, что они вместе.

– А ты заговорила о ревности, – заметил Кейн. – А Доктор Насте явно понравился. Да и он в её компании чувствует себя очень… уютно.

Рина повернулась к Кейну, впервые с начала разговора посмотрев ему в глаза, прищурилась, несколько мгновений молчала, обдумывая услышанное, а затем негромко произнесла:

– Только не говори, что ты специально привёз Настю, чтобы подложить под Доктора.

– А если так? – очень мягко спросил в ответ Кейн.

– Если так, то зачем?

– Ты знаешь зачем.

– Чтобы показать, что Доктор тоже не пропускает ни одной юбки?

Рина умело выделила слово «тоже», заставив Кейна смутиться. Но лишь на мгновение. После которого мягко, но очень уверенно ответил:

– И для этого тоже.

– Напрасно.

Однако короткую фразу – всего из одного слова – девушка произнесла очень тихо. И не очень уверенно. И отвернулась, вновь переведя взгляд на Доктора и Настю. Которые, продолжая оживлённо болтать, медленно брели к лесу. А им навстречу тащил охапку валежника Кислый. А значит, Доктор и Настя окажутся в лесу совсем одни.

– Не напрасно, – прежним, очень мягким тоном сказал Кейн.

– Не начинай, – попросила Рина. Но опять – неуверенно.

– А если я скажу, что всё понял? – Он не горячился, не давил, даже за руку девушку не взял, хотя очень хотел. Он был очень проникновенен. – Если скажу, что ошибался? Что виноват? Если…

– Ты уже это сказал.

– Как? – удивился Кейн.

– Тем, что мы здесь.

– А-а.

Рина вновь посмотрела ему в глаза, но теперь без прищура. Посмотрела так, как когда-то смотрела только на него. Потом – только на Доктора. Теперь… Кейн узнал этот взгляд. И несмело улыбнулся.

– Ты поняла?

– Трудно было не понять.

– Спасибо.

– Спасибо тебе. – Девушка прикоснулась к его руке. Очень легко. Пальцами. Не сжала – прикоснулась. – За то, что борешься.

И сразу убрала руку.

А он не потянулся к ней. Знал, что не сейчас, что не время.

Кислый вновь направился в лес, Зебра до сих пор не появилась, и никто не мешал им сидеть, глядя друг другу в глаза.

– Всё очень запуталось, – прошептала девушка.

– Распутаем, – пообещал Кейн. – У нас всё получится.

– У нас?

– У нас. – Он улыбнулся и повторил: – У нас.

К вечеру лагерь приобрёл обжитой вид. Палатки установлены, обустроены, вещи разложены, дров в достатке, ужин получился простым, но сытным – макароны с тушёнкой, и съели его с большим аппетитом. Но расходиться не стали – рано. Да и как ещё коротать походный вечер, если не у костра? Заварили травяной чай, пустили по кругу бутылку коньяка – одну, желания напиваться ни у кого не было, и потянулся неспешный разговор. Сначала вспоминали старые истории, интересные и забавные случаи, произошедшие во время походов в другие места силы. Большую их часть Доктор или слышал, или читал на сайте сообщества, но помалкивал, понимал, что предназначены они не для него, а для Насти. Сидел рядом с Риной, иногда смеялся, но в основном молчал, разомлев от еды и коньяка. Кейн же, напротив, был в ударе, а поскольку рассказчиком он был великолепным, как и балагуром отличным, умеющим описать случившееся не только интересно, но и смешно, компания то и дело принималась хохотать. А Настя делала круглые глаза и удивлялась: «Неужели так было?» Ей подтверждали, что было, и Кейн переходил к следующей истории.

Потом, как это всегда бывает, веселье само собой пошло на спад. Забавных случаев было припасено на всю ночь, а может, и на несколько ночей, но слушать их расхотелось, и Кейн, прекрасно чувствующий настроение компании, перестал солировать, позволив Кислому рассказать не смешную и не до конца понятную историю о шамане.

Потом помолчали, понимая, что надо бы идти спать, но не хочется уходить от костра, а потом Настя неожиданно сказала:

– Жаль, купаться нельзя. Я люблю по ночам купаться.

– Голой? – немедленно уточнил Кислый.

– Ага, – легко подтвердила Настя. – Кто же по ночам одетым купается?

– В Байкале купаться можно, но недолго, – шутя сообщил Кислый. – Могу проводить к берегу, а потом угостить коньяком.

– Что же это за купание такое, если после него коньяк полагается?

– А что после ночного купания полагается?

Доктор с интересом посмотрел на Кислого, потом – на Кейна, увидел, что тот абсолютно спокойно воспринимает двусмысленные фразы приятеля, и едва заметно улыбнулся.

– После ночного купания полагается много всякого интересного, – без всякого смущения ответила Настя.

– И где же ты купалась?

– На море. Мы в том году с подругой на Южный берег Крыма ездили, там камни сплошные, но так красиво… Именно из-за камней красиво. И море… Оно такое тёплое по ночам, теплее, чем днём.

– Днём отсыпались?

– Ага. – Настя мечтательно улыбнулась, а потом вздохнула: – А здесь купаться холодно.

– Таков Байкал, – протянул Кейн.

Очень спокойно протянул, словно его спутница рассказывала об удачном походе по магазинам, а не ночном купании с «интересным» продолжением, в котором он не принимал участия.

Что же касается Рины и Зебры, то они как воды в рот набрали и, судя по всему, не обрадовались подобной откровенности блондинки.

– Да, это Байкал. – Настя подняла голову. – Сегодня полная луна?

– Я тоже обратила внимание, что она огромная. – Рина решила принять участие в разговоре.

– Полнолуние завтра, – сообщил Кейн.

– Ты уверен?

– Я специально предложил поехать на этой неделе, потому что завтра – полнолуние. – Кейн помолчал. – Тринадцатое число и суббота.

– Тринадцатое опасно по пятницам, – рассмеялась Настя. – Это все знают.

– Это в кино, – подал голос Доктор.

– «Пятница, тринадцатое», – добавил Кислый.

– Я знаю, о каком кино идёт речь, – язвительно отозвалась Настя. Она давно поняла иерархию группы и относилась к Кислому без пиетета. – Но ведь сценаристы отталкиваются от уже существующих поверий.

– Или выдумывают собственные, – не согласился Доктор. – Которые потом становятся популярными, а иногда – народными.

– Например?

– Например?

– Да, приведи пример, когда выдумка сценаристов стала, как ты говоришь, народным поверьем.

Настя смотрела ему в глаза и улыбалась.

– Народный танец подойдёт?

– Вполне.

– Сиртаки, – ответил Доктор. – Его придумали в 1964 году для фильма «Грек Зорба», а теперь он считается народным.

– Что за танец?

– Греческий.

– А кто придумал?

– Американцы.

– Ты настолько хорошо знаешь историю кино?

– Просто зачем-то храню в голове массу ненужных сведений.

– Знаешь много интересного?

Ответить Доктор не успел.

– А китайские печенья с предсказаниями придумали живущие в США японцы, – вернулся в разговор Кислый.

– При чём тут печенье? – нахмурилась Настя, недовольная тем, что кто-то влез в её с Доктором разговор.

– Просто вспомнил.

Ему тоже захотелось показать себя знающим человеком.

– Выдумки сплетаются с реальностью и становятся её частью, – произнесла Зебра, удивлённая тем, что ни Рина, ни Кейн никак не реагируют на откровенный интерес, который Настя проявляла к Доктору.

– Ладно, допустим, фильмы влияют на реальность, – согласилась блондинка. – Сценаристы придумали, что пятница тринадцатое – нехорошее сочетание, и все поверили. Допустим, в этом ты прав. Но ведь не станешь отрицать, что существуют опасные сочетания дат и дней недели?

– Завтра – суббота, тринадцатое, полнолуние, – веско произнёс Кейн. Произнёс таким тоном, что все замолчали, прислушиваясь. Произнёс тоном лидера. – А мы находимся в месте, в котором, как говорят шаманы, стена между нашим миром и Преисподней истончена до предела, а может, вообще исчезла. И завтра мы проверим, существуют ли опасные сочетания дат, дней недели и прочих факторов.

– Звучит угрожающе, – улыбнулась Настя.

– Или возбуждающе? – Кейн провёл рукой по её спине, пусть с запозданием, но показав, что эта девушка – его.

– Что ты имеешь в виду? – Настя, совершенно не стесняясь, чуть выгнулась под его рукой. На ней была широкая толстовка, скрывающая линии тела, однако само движение читалось откровенно.

Кислый открыл рот. Доктор прищурился. Зебра едва слышно сказала всё, что думает о новенькой. И только Рина осталась безучастной.

– Страх – это ведь тоже возбуждение, – объяснил Кейн, продолжая поглаживать спину подруги. Под толстовкой. – Он даёт сильнейший эмоциональный подъём, но только со знаком «минус», поэтому его ощущаешь не так, как…

– Оргазм? – Настя сбросила остатки стеснения.

Рина и Зебра в очередной раз промолчали.

– Оргазм тоже наступает, но чуть позже, – улыбнулся Кейн. – Когда страх проходит, идёт сильнейший выброс адреналина. И появляется упоительное чувство вседозволенности.

– А возможно это чувство, но без страха?

У Кейна вспыхнули глаза:

– Возможно. Нужно лишь отказаться от привычных… оков, которые сдерживают нас.

Кейн явно ждал возражений, надеялся, что Доктор затеет спор, но тот промолчал. Только очень мягко сжал руку Рины. И почувствовал, что она подалась к нему.

Долго, почти полминуты в лагере царила тишина, а затем Кейн улыбнулся:

– Пожалуй, нужно идти спать.

– С удовольствием, – хихикнула Настя.

– Только не слишком шумите, – попросил Кислый.

– Это уж как получится.

Они скрылись в своей палатке.

– Мы тоже пойдём. – Рина поднялась на ноги. – Завтра сложный день, хочу как следует выспаться.

– И вы не шумите, – повторил шутку Кислый.

– Я слишком устала, – ответила Рина прежде, чем Доктор открыл рот. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Зебра проводила Доктора долгим взглядом, затем медленно провела руками по длинным ногам, задумчиво глядя на догорающий костёр, и вздрогнула, услышав несмелое:

– А мы с тобой…

– У тебя ведь есть спальный мешок? – перебила Кислого девушка.

– Хочешь сказать, что я не должен из него вылезать? – уныло уточнил он в ответ.

– Или оставайся спать у костра.

– Ладно, ладно, я понял… не хочешь – как хочешь. – Кислый вздохнул, прислушиваясь к доносящемуся из палатки Кейна шуршанию, и спросил: – Может, раскуримся?

– Кури сам. Я – спать.

Зебра направилась к палатке.

– Как знаешь. – Кислый коротко выругался и достал пакетик с травкой.

– А когда начнётся тайга? – поинтересовался Феликс, с деланным разочарованием разглядывая простирающуюся вокруг равнину.

– Ты опять за своё? – рассмеялся сидящий за рулём Сергей и погладил бритую под ноль голову. – Спрашивал уже.

– Конечно, как я могу не спрашивать? – Вербин сделал вид, что изумлён до крайности. – Мы ведь в Сибири?

– В Сибири, – подтвердил Сергей.

– А раз мы в Сибири – давай тайгу. Вынь, как говорится, да положь. Иначе в этом всём нет никакого смысла, потому что Сибирь – это тайга. Без вариантов.

– Что ты такой вредный?

– Какой есть.

Шутливый диалог брал начало с их первой, давней, да к тому же – зимней, поездки на Байкал. Однако в тот раз он начался совсем не шутливо – Вербин действительно удивился тому, что, выехав из Иркутска, они оказались не в глухой тайге… ладно, пусть не в глухой тайге, но хотя бы в густом лесу – а на широкой открытой равнине. И вопрос – в тот раз – он задал серьёзно, и услышал в ответ, что Сибирь – это не только тайга, но и степи. Местами. Не то чтобы Феликс об этом не знал, но не ожидал оказаться в степи по дороге на Байкал.

С тех пор это стало их с Сергеем шуткой, то один тот разговор вспомнит, то другой. Да и чего не вспомнить – ехать двести с лишним километров, обо всём поговорить успеешь. И даже о том, о чём говорить сложно, но в дороге – почему-то – легко:

– Что решил, брат, дальше трубить или перчатки на гвоздь? – негромко спросил Сергей, когда они отъехали от города километров на пятьдесят. И после довольно длинной паузы, которая последовала после окончания предыдущей темы. Спросил, потому что знал, что после потрясений, что выпали на долю Вербина, первое, что приходит в голову – бросить всё и подать рапорт на заслуженную.

Во время предыдущего расследования Феликс Вербин, майор, старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска, потерял невесту. А по сути – жену. Любимую женщину, рядом с которой был по-настоящему счастлив. Официально смерть Криденс с делом Кровососа не связывали, она была признана естественной. И даже неофициально увязать смерть с расследованием было крайне сложно, однако Вербин винил себя в гибели невесты, мучился, что не уберёг Криденс от беды, и с радостью согласился на предложение взять длительный отпуск. Первые несколько дней сидел в квартире, в основном спал, иногда что-то ел. Дверь открывал редко, на звонки отвечал ещё реже, только на самые настойчивые. А Сергей, которому рассказали о беде Вербина, оказался настойчив, звонил, не переставая, и тем заставил Феликса снять трубку. Сергей тот разговор начал с чего положено, потом помолчал, а потом – Феликс уже хотел заканчивать общение – велел собираться и лететь к нему, пригрозив, что в противном случае сам явится в Москву, вышибет дверь, упакует Вербина в ручную кладь и отвезёт в Иркутск. Яростный дружеский напор подействовал: Феликс сначала просто пообещал, но Сергей, почувствовав слабину, усилил нажим и заставил друга открыть ноутбук и забронировать билет. Вот и получилось, что Вербин едет на пассажирском сиденье внедорожника, стараясь не думать о том, что мечтал побывать на Байкале вместе с Криденс.

– Служить останусь, – помолчав, ответил Феликс. – Больше я ничего не умею. – Подумал и добавил: – Да и не хочу ничем другим заниматься.

– Как и все мы, – кивнул Сергей. – Косого только пуля исправит. – Помолчал и уточнил: – Ты реально хочешь продолжить?

– Хочу. Но честно скажу: не знаю, потяну ли? – Вербин провёл пальцами по пластику дверцы. Погода стояла отличная, тёплая, но не жаркая, поэтому кондиционер выключили и открыли окна. Стало, конечно, шумно, зато ветер приносил не только приятную свежесть, но – иногда – и яркие степные запахи. – То, что случилось с Кри, нельзя было предвидеть. Я ругаю себя не за то, что сделал что-то не так, потому что я всё делал так, как должен был делать. Я ругаю себя за то, что не почувствовал, понимаешь? Я говорил, что люблю её, но когда пришёл час – не почувствовал, что она в беде. Хотя должен… обязан был понять, что с Кри что-то происходит. Я должен был пойти с ней в тот вечер. А я остался на месте преступления.

Феликс выставил руку за окно и растопырил пальцы, с наслаждением принимая на них плотный воздушный поток – друг вёл машину довольно быстро.

– А если Криденс не хотела, чтобы ты почувствовал? – негромко спросил Сергей.

– Об этом я тоже думал и склонен с тобой согласиться, – ответил Вербин, разглядывая руку. – Однако для меня это обстоятельство не имеет никакого значения. Пусть Криденс этого не хотела – не важно, важно то, что я должен был почувствовать. Должен – и всё.

Он сжал кулак.

Вербин и Криденс были идеальной парой, прекрасно дополняли друг друга во всём и точно знали, что наконец-то, после долгих поисков, нашли свою половинку. Сергей приезжал в Москву полгода назад и видел, что Феликс не изменился рядом с Криденс, не стал другим человеком, как любят говорить писатели, а просто был счастлив.

А сейчас – разбит вдребезги.

И винит в случившемся себя.

– Можно задать не очень приятный вопрос?

– Можно, – кивнул Вербин, не поворачиваясь к другу.

– Кровосос убил Кри?

– Нет. Но я точно знаю, что Криденс умерла из-за него.

– Вот дерьмо, – выругался Сергей. И тут же напомнил: – Но ведь Кровососа больше нет.

– Не всё так просто.

Объяснять, что имеет в виду, Феликс не хотел, и тут ему повезло: едва прозвучал ответ, Сергей начал сбрасывать скорость.

– Мы останавливаемся?

– Ты забыл обычаи?

– Не думал, что ты до сих пор их придерживаешься.

– Обычаи потому и называются обычаями, что их придерживаются всегда, – размеренно ответил Сергей. – Законы меняют, историю переписывают, принципами торгуют, но есть незыблемые вещи, которые были, есть и будут всегда, даже когда придуманные людьми законы, история и принципы канут в Лету.

– Да, ты говорил, – обронил Вербин.

– Не веришь?

– Даже если и не верю – не собираюсь проявлять неуважение.

– Вот это правильно, – одобрил Сергей, останавливая машину. – Выходим.

От Иркутска до Ольхона примерно двести пятьдесят километров, и в прошлый раз это вызвало у Феликса такое же удивление, как и наличие по дороге степи – он ожидал, что будет много меньше. Выслушал короткое: «Это Сибирь, брат, здесь триста километров – не расстояние, а немного в сторону», пожал плечами и сел в машину, сказав себе, что расстояние и впрямь не самое великое. Однако проехать его без остановок не получилось, поскольку под «незыблемыми вещами» Сергей подразумевал в том числе остановки у барисанов – попросить у хозяев местности спокойной дороги, хорошей погоды и добрых людей. Просьба подкреплялась небольшой дозой крепкого, а поскольку Сергей был за рулём, отдуваться приходилось Феликсу, но он справился.[6]

Он угостил хозяина местности, сделал маленький глоток сам, закурил, глядя на раскинувшиеся вокруг просторы, и неожиданно почувствовал, что… нет, ему не стало спокойно… боль не ушла… его не утешили… С ним разделили мысли. Не прочитали, чтобы обдумать или дать совет, но разделили. Боль не забрали – боль останется с ним навсегда, ведь это его боль, но мысли стали частью всего вокруг. И говорить ничего не нужно – потому что всё уже известно. И ему никто ничего не скажет – потому что слово должно родиться в нём. Когда придёт время. И каким то слово будет – решать ему и только ему.

Феликс проявил уважение.

И почувствовал, что уважение проявили к нему.

– О чём мысли гоняешь? – спросил Сергей.

– Извини, я в последнее время периодически выпадаю из реальности, – медленно ответил Вербин. – Погружаюсь в себя.

– Значит, за руль я тебя не пущу.

– Ты не заметил, что я уже махнул рюмашку? – поднял брови Феликс.

– Да ну? – пошутил в ответ Сергей. – Но тогда тем более не пущу.

Они рассмеялись и направились к машине.

И Феликс подумал, что пока идея с бегством за море себя оправдывает – ему действительно стало чуть легче. И вовсе не потому, что он напивался до беспамятства, Феликсу этого не требовалось, он этого не хотел. Просто другое небо и другой город. Просто вдали от места, где разбился вдребезги.

Два дня Вербин бродил по Иркутску. В основном – в одиночестве. Так получилось, что до сих пор он был в городе только зимой, и теперь с удовольствием разглядывал знакомые улицы в новом – для себя – убранстве. Старые дома, зелёные деревья, по-летнему весёлая Ангара – всё вокруг казалось другим и одновременно – тем же самым. Иркутск переоделся в летнее, показав гостю, что сибирским городам идёт не только снег, и Вербину новое убранство города понравилось.

Прогулки Феликс перемежал встречами с друзьями. Выпивали, конечно, но в меру. Говорили много, но самой главной темы касались только в том случае, если Вербин сам о ней заговаривал. И за это Феликс был друзьям очень благодарен.

Затем Сергей взял два дня в счёт отпуска – пятницу и понедельник, чтобы провести на Байкале побольше времени, и они с Вербиным отправились на Ольхон. Выехали рано, нормально позавтракать не получилось, остановки не в счёт, поэтому Феликс искренне обрадовался, увидев знакомое здание.

– Наконец-то, «Harat’s»!

– Помнишь его? – рассмеялся Сергей, сбрасывая скорость.

– Как можно забыть?

В Черноруде, в двух шагах от переправы на Ольхон, слева, если ехать к Байкалу, их ждал, наверное, единственный в мире ирландский паб, в котором подавали буузы. И весьма неплохие буузы. Или, возможно, Феликс считал их весьма неплохими, потому что именно в ирландском пабе попробовал их впервые: в прошлую поездку Сергей встретил Вербина ранним утром в аэропорту, они сразу махнули на Ольхон, и буузы от «Harat’s» стали для голодного после ночного перелёта Вербина первой едой на иркутской земле, а первое всегда самое лучшее.

Есть буузы нужно руками и сначала – обязательно! – выпить образовавшийся внутри бульон, или через отверстие сверху, или надкусив буузу у основания, тут уж на любителя. Феликс любил откусывать, потом приниматься за начинку, пуская первый кусок вместе с бульоном, и уж потом добавлять сметану – ни с чем другим Вербин ни буузы, ни хинкали не признавал.

– Вкусно?

– Идеальный завтрак.

– И время для него идеальное – обеденное, – хмыкнул Сергей. – Как раз то, что нужно, после долгой дороги.

– Еда мужская, два килограмма, – пробормотал Феликс, доедая четвёртую буузу. После чего вытер руки, откинулся на спинку диванчика и сыто вздохнул: первый голод утолён, нужно сделать паузу.

И оглядеться.

Первые в жизни буузы Вербин запомнил очень хорошо, а вот обстановка прибайкальского паба отложилась у него смутно, только что стены украшены шарфами, бейсболками, футболками, плакатами, фотографиями и прочими артефактами со всех концов России, оставленными здесь восторженными гостями Байкала. И посмотрев на эту коллекцию, каждый новый посетитель «Harat’s» чувствовал желание оставить что-нибудь от себя – на память, чтобы поддержать традицию, и в надежде вернуться. А если не с чем было расставаться – делали надписи, выплёскивая несмываемым маркером переполняющие после свидания с Байкалом эмоции.

В прошлый раз Вербин ничего не оставил и ничего не написал, видимо, не был готов, сейчас же сам попросил у бармена маркер, отыскал на стене свободное место и старательно вывел:

«Contra felicem vix deus vires habet».[7]

Фразу, которую Криденс велела вырезать на одной из панелей своего бара «Грязные небеса». Надпись появилась после их знакомства, и Вербин выучил её наизусть: и то, как произносится, и то, как пишется. И, поставив точку, подписал: «Феликс и Криденс».

Ведь она и в самом деле была сейчас здесь – в его сердце.

Если хочешь, чтобы тебя никогда не нашли, мало хорошо спрятаться – нужно сделать так, чтобы тебя не искали там, где ты прячешься. Это наилучший способ избежать встречи с преследователями. И единственный, гарантирующий стопроцентный результат – быть там, где тебя не ищут. Мужчина, которого Лера знала под именем Аркадий, об этом способе знал и чётко ему следовал, благо, возможности для этого у него были. Однако додумался до него Аркадий не сразу – пришлось учиться на собственном опыте и едва при этом не обжечься.

Первая «особенная» девушка – именно так он их называл, особенными – была из Иркутска. Рыжая хохотушка по имени Лида. На самом деле в ней не было ничего примечательного: тощая студентка-третьекурсница с бледными губами и большим количеством веснушек, она привлекла внимание одним-единственным – тем самым взглядом, который случайно бросила на Аркадия на улице. Взглядом, который он заметил и не смог проигнорировать. Тогда он ещё не знал, что это – «тот самый» взгляд, только почувствовал его, но запомнил и с тех пор ни разу не ошибся. Тогда же Аркадий подошёл, заговорил, через четверть часа получил от девушки номер телефона и обещание встретиться вечером следующего дня. Лида с замиранием сердца думала о том, что вытащила счастливый билет: ею увлёкся красивый, представительный мужчина, с хорошими манерами и явно со средствами. Он же думал, что Лида первой войдёт в только что законченное логово и волновался, как школьник. Боялся, что чего-то не продумал, что первый блин окажется комом, девушка сумеет сбежать и тем поставит крест на его судьбе. Но всё прошло на удивление гладко. На второе свидание Аркадий приехал на машине, предложил покататься, в дороге одурманил девушку, уничтожил оба телефона – её и свой, который купил специально для «операции», и привёз в своё логово.

На «новоселье».

Аркадий очень опасался за эту часть «операции» – поездку с пребывающей в бессознательном состоянии девушкой по городу, с облегчением выдохнул, когда она закончилась благополучно, поздравил себя с отличным достижением, но поторопился – следующая неделя выдалась настолько нервной, что полностью смазала ощущение праздника, который Аркадий себе устроил.

Исчезновение девушки всколыхнуло Иркутск, город, может, и большой, но не настолько, чтобы не заметить пропажи молоденькой студентки. К тому же в памяти ещё была свежа кошмарная история «ангарского маньяка», сделавшего область «знаменитой» на всю страну, и его, разумеется, принялись немедленно приплетать во всех материалах, ставя управления ВД по Иркутску и области в весьма неловкое положение. Друзья Лиды, а она была девушкой общительной, забили тревогу сразу – им, в отличие от полицейских, не требовалось время, чтобы убедиться в том, что девушка не «загуляла», они знали, что это не так. Новость об исчезновении быстро распространилась и оказалось, что иркутяне – люди неравнодушные, не отмахиваются, мол, пропала и пропала, а готовые потратить своё время на помощь оказавшейся в беде семье. Через два дня город оказался обклеен объявлениями с фотографией Лиды, волонтёры ходили по всем районам и опрашивали людей, в надежде, что кто-нибудь вспомнит, что видел девушку, и даже полиция, покряхтев, тоже стала чем-то заниматься, однако результата её действия не принесли.

Ничьи действия не принесли результата.

Лида не нашлась.

Что же касается Аркадия, то эти дни стали в его жизни самыми напряжёнными. Лида преследовала его повсюду: смотрела с компьютерного монитора, с объявлений на столбах и стенах, а её имя постоянно звучало в разговорах. Лиду искал весь Иркутск, и Аркадий почти не спал, терзаемый мыслью, что волонтёры или полицейские в конце концов найдут человека, который вспомнит, как девушка садилась в его машину, и на пороге появятся не очень вежливые ребята в масках.

Какое уж тут «новоселье»?

Но всё обошлось – для Аркадия. Свидетели не нашлись, следы девушки затерялись, а через две недели шум стих – город признал поражение. Аркадий постепенно успокоился и довёл задуманное до логического конца. Но понял, что или он будет искать «особенных» женщин не когда захочется, а не чаще раза в год, а то и реже, и надеяться, что их исчезновение не вызовет в городе такого же шума, или он придумает, как не гадить там, где живёшь.

И он придумал.

Аркадий перестал искать «особенных» поблизости, охотился в других городах, чаще в Москве и Санкт-Петербурге, где проводил много времени по работе, зазывал жертву в Иркутск, после чего стирал из Сети все доказательства её приезда. Он это умел.

И иногда посмеивался, глядя, как особенных женщин пытаются найти там, где они жили…

Никаких окон.

Ни окон, ни заложенных кирпичом проёмов там, где они могли быть. Ни намёка на них. А значит, это не цокольный этаж, а гораздо глубже. «Минус второй уровень», как сказали бы на паркинге. Скорее всего, так.

При этом Лера не могла объяснить, почему думала, что находится в подвале, а не в глухой комнате. В первую очередь, конечно, из-за отсутствия окон – оказавшись в подобных помещениях, то есть оказавшись, как Лера, пребывая в бессознательном состоянии, человек машинально воспринимает их подземными. Во вторую, из-за отчётливого чувства тяжести, почти физически ощущаемого давления со всех сторон. Конечно, это чувство могло появиться из-за угнетённого состояния, в котором пребывала девушка – пленение не способствует хорошему настроению, тем не менее Лера не сомневалась в том, что находится под землёй. Но Аркадия об этом не спрашивала.

Аркадий…

Девушка по-прежнему называла похитителя так, хотя понимала, что это не его имя и он никогда не назовёт настоящее. А если назовёт, это будет означать, что их «отношения» подходят к концу. К финалу, после которого Аркадий отправится на поиски следующей «особенной», а она… Она перестанет жить. И думала об этом Лера спокойно, даже обыденно – привыкла. Первые два дня рыдала в голос, кричала, умоляла, обещала никому ничего не рассказывать, много раз повторила, что отец заплатит любые деньги за её освобождение и не станет преследовать… И лишь к вечеру второго дня заточения поняла, что Аркадию плевать на крики и обещания. И уж тем более на деньги. Это не похищение ради выкупа или давления на отца. Всё намного хуже…

Ей просто не повезло.

Весь третий день Лера пролежала молча, уткнулась в подушку и думала, иногда плакала, иногда проваливалась в забытьё. Утром четвёртого дня повела себя как смирившаяся девочка. Изо всех сил стараясь скрыть, что не стала ею. И Аркадия она всё реже, даже в мыслях, называла по имени, предпочитая использовать обезличенное «он». Не Аркадий, а человек без имени. Он.

Враг.

Враг, который хочет её убить. На четвёртый день эта мысль перестала вызывать у Леры ужас – только холодную, тщательно скрываемую ненависть. И она сделала всё, чтобы явившийся на пятый день Аркадий остался очень доволен. Умений Лере доставало, а идеально притворяться она научилась ещё с первым своим мужчиной – мальчиком из хорошей семьи, приятным во всех отношениях, но ничего из себя не представляющим в постели. Марк был старше на четыре года, до их знакомства встречался с несколькими девушками, однако, как почти сразу поняла Лера, опыт и умения не всегда достигаются количеством партнёрш, и даже ей, тогда совсем ещё молоденькой девчонке, через пару месяцев стало с Марком откровенно скучно.

«Зато притворяться научилась», – шутила она потом.

С Аркадием скучать не приходилось – он был отчаянно, как-то идеально хорош в постели. Но теперь их близость не доставляла девушки того наслаждения, что раньше. Обстановка не располагала.

Отвратительная, надо сказать, обстановка.

Похититель держал девушку в маленькой, не более шести квадратных метров, комнате, в которой едва помещался широкий топчан: язык не поворачивался назвать это ложе «койкой» и уже тем более – «кроватью». Одежду предлагалось бросать на пол. А напротив единственной и всегда запертой двери, стоял главный источник унижения Леры – ведро с крышкой. Крышка прилегала плотно, но, когда её приходилось открывать, девушку едва не рвало от запаха, а на глазах выступали слёзы.

У изголовья, естественно, на полу, хранились газетный кулёк с сухим собачьим кормом и пластиковая бутылка с водой. Кулёк пополнялся, бутылка менялась. От растоптанной гордости было горько – и на душе, и во рту.

Кроме запертой двери девушку удерживала тонкая, но очень прочная цепочка. Одним концом она крепилась к «браслету» на левом запястье Леры, другим цеплялась к стальному тросику, который проходил под потолком и исчезал за дверью.

«Ты здесь не первая, так что поверь – система удержания проверена неоднократно, – сказал Аркадий, когда она очнулась и нашла себя в «конуре». – Всем кажется, что если приложить усилия, то можно выдернуть тросик, но это не так. Порвать его невозможно, а крепится он к проложенным в стенах трубам – с ними ты точно ничего не сможешь поделать. Никто не сможет – сил не хватит. Единственный выход – удавиться. Я серьёзно. Не стану рассказывать, как это сделать, но длина цепочки позволяет покончить с собой. Однако, на мой взгляд, нет ничего глупее, чем добровольно лишить себя жизни».

С этим Лера была полностью согласна и, поигрывая цепочкой – то натягивая, то ослабляя её – мысленно пообещала Аркадию, что убивать себя не станет. Во всяком случае, до тех пор, пока не попытается убить его.

– Я до сих пор под впечатлением, – с улыбкой призналась Света. – Сейчас, конечно, поутихло, эмоции не такие яркие, как сразу после концерта, но всё равно переполняют. Было очень круто.

– Я знал, что тебе понравится, – рассмеялся Шумахер.

– Спасибо вам.

– Ерунда.

Неделю назад они с Бочкой организовали Свете и Ляпе поход в ночной клуб на популярную столичную группу. Причём выступление было не заурядным концертом, а закрытой вечеринкой «для своих», и после выступления музыканты вышли «в люди» – общаться, фотографироваться, делиться яркими подробностями богемной жизни. Для Шумахера и Бочки в подобных мероприятиях не было ничего необычного, а их неизбалованные знакомые чувствовали себя побывавшими на другой планете и считали тот поход главным событием лета. А может, и года.

Но если Свете понравился именно концерт и возможность запросто поговорить со столичными гостями, то Ляпу гораздо больше обрадовало приглашение на вечеринку «для своих». Ему льстило внимание богатых приятелей, и он мечтал со временем войти в их круг: ездить на дорогой тачке, иметь дом за городом, проводить утро буднего дня в известной кофейне в центре города и никогда не думать о деньгах. И ради того, чтобы стать своим, молодой человек был готов на многое.

Ведь речь шла о его жизни.

– Какие планы на выходные? – перешёл к интересующей его теме Шумахер.

Тем не менее вопрос он задал небрежным тоном, не показывая, что ответ для него очень важен.

– Пока не знаю, – подыграл ему Ляпа, который был прекрасно осведомлён, о чём идёт речь. – Есть предложения?

Света вопросительно подняла брови, но промолчала.

– Мы с Бочкой планируем вечеринку, но очень закрытую, – медленно ответил Шумахер, выделив голосом слово «очень».

– Звучит интригующе, – обронила Света.

– У нас с друзьями есть одно увлечение, – продолжил Шумахер. – Эдакий косплей не для всех, с помощью которого мы вносим в жизнь некоторое…

– Разнообразие, – подсказал Бочка.

– Спасибо, – улыбнулся Шумахер.

– Частный карнавал?

– Можно сказать и так.

– Не знаю… – протянула девушка, переводя взгляд на Ляпу.

Тот пожал плечами:

– Почему нет?

Света поджала губы. Судя по всему, она ждала от парня совсем другого ответа.

– На тот случай, если ты подумала что-то не то, сразу хочу предупредить – мы уже давно не дети и неприятностей не ищем, – вновь выступил Бочка. – Все наши вечеринки проходят строго на добровольной основе. Только так и никак иначе.

– А на первый раз у вас будет гостевой пропуск, – рассмеялся Шумахер. – Промотур. Не понравится – уйдёте.

– В любой момент? – уточнила девушка. Она стала догадываться, что именно имели в виду их новые друзья под «очень закрытой» вечеринкой.

– Можете вообще не приходить.

И снова – небрежный тон, призванный рассеять малейшие сомнения в том, что что-то может пойти не так. И тактика принесла плоды: тон девушки стал мягче.

– Много людей принимает участие в вашем… косплее?

– Нет, – тут же ответил Бочка. – Это очень закрытая вечеринка.

Слово «очень» он выделил так же, как друг.

– И там…

– И мужчины, и женщины – всё как положено.

– А что за косплей?

– Он посвящён одному древнему культу.

– Шаманизм?

– У вас будет гостевой пропуск – увидите сами. – Шумахер выдержал чётко выверенную паузу и, глядя на Ляпу, закончил: – Или не увидите.

После чего взял в руки чашку с остывшим кофе и перевёл взгляд на улицу, разглядывая проезжающие по Киевской автомобили.

– И когда будет… карнавал? – тихо спросила Света.

– Завтра.

– Уже завтра?

– Завтра тринадцатое, – ответил Шумахер так, словно это всё объясняло. Ответил, продолжая смотреть через витрину на улицу.

– Но ведь не пятница, – пошутила девушка.

– Шабаш тринадцатого – что может быть лучше?

– Настоящий black sabbath, – усмехнулся Бочка.

– Шабаш?

– Интересно, правда?

Света вновь посмотрела на Ляпу, тот ответил долгим взглядом и пожал плечами:

– Если не понравится – уйдём.

Девушка, очевидно, пребывала в затруднении, поэтому давить на неё не стали.

– У вас гостевой пропуск, – напомнил Бочка, подозвал официантку и заказал два кофе – себе и Шумахеру. Извиняющимся тоном объяснил: – Нам ещё нужно поговорить.

И улыбнулся, показывая, что разговор окончен.

Теперь всё зависело от Ляпы.

Которому очень хотелось стать своим.

Тем не менее, когда ребята ушли, Шумахер скомкал салфетку и угрюмо бросил:

– Ты рано их отпустил.

– Продолжив давить, мы бы всё испортили, – хладнокровно ответил Бочка.

– Откуда ты знаешь?

– Наблюдал за девчонкой.

– Ты как чёртов Шерлок Холмс!

– Я как чёртов здравомыслящий парень, у которого нигде не свербит и он способен мыслить здраво, – с прежним хладнокровием произнёс Бочка.

– У кого свербит?

– У тебя.

– С чего ты взял?

– С того, что ты на Свету запал, вот и прыгаешь вокруг неё, как ошалевшая горилла.

Бочка ждал, что друг начнёт отнекиваться, но Шумахер неожиданно замолчал, вновь потаращился на улицу, словно ожидая, что по ней проедет знакомый, а потом спросил:

– Заметно?

– Мне – да. А Ляпа, похоже, ни черта не видит.

Шумахер побарабанил пальцами по столешнице и усмехнулся:

– Ляпа хочет в нашу компанию, думает, мы ему в жизни поможем.

– Я понимаю.

– А Света классная…

Стройная русоволосая красавица с высокой грудью и ямочками на щеках. Юная, но уже сформировавшаяся, с большими лучистыми глазами и бархатным голосом. И видно, что чистая, воспитанная в строгости, что заводило парня ещё больше.

– Даже странно, что она такому кретину досталась. – Шумахер выдержал многозначительную паузу. – Пока досталась.

Девчонка его волновала. Бочка хорошо понимал состояние друга, видел, что он не отступит, и предложил:

– Трахни её на стороне. Закружи голову деньгами, подари что-нибудь… ну, не мне тебя учить. Зачем в зал вести?

– Не даётся.

– А в зале дастся?

– А куда ей деваться?

– Только никакого насилия, – предупредил Бочка. – Я серьёзно.

– За кого ты меня принимаешь? – Шумахер округлил глаза. – Ты не хуже меня знаешь, что ни один гость не остался равнодушным. Всех затягивает.

Что верно, то верно. Шабаш, который Шумахер назвал «косплеем», возбуждал неимоверно и устоять перед водоворотом страстей ещё никому не удалось. Свою роль играли и раскованная обстановка, и раскованные участники, и лёгкий наркотик, помогающий преодолеть внутренние запреты.

– А Ляпа?

– А что Ляпа?

– Он же наверняка догадывается, что там будет.

– Ляпе хочется быть с нами и ещё ему хочется новых ощущений, – хохотнул Шумахер. – Кристина рассказала, что он её лапал на концерте и номер телефона попросил.

– Дала? – поинтересовался Бочка.

– Телефон – да. Сказала, что всё остальное – дело времени.

Кристина, что ни говори, девушка эффектная: яркая, энергичная, умелая, задорная… Она не только производила на мужчин сильное впечатление – она этому впечатлению полностью соответствовала. Но Бочка прекрасно понимал разницу между ней и Светой, поэтому вздохнул:

– Дурак он.

– Дурак, – не стал отрицать довольный происходящим Шумахер. – Но, когда такая девчонка, как Кристина, согласна на тебя запрыгнуть – тут у кого угодно мозг отключится.

И в этом тоже была правда.

Бочка мысленно согласился с другом и тут же перешёл к действительно волнующей его теме:

– Я бы не стал рисковать с новенькими, после последней поездки на кладбище.

– А что не так с кладбищем? – не понял Шумахер.

– Дед наверняка в полицию заявление подал.

– Ну, подал, и что? К тебе кто-то приходил?

– Нет.

– И ко мне нет. Дед старый, видел нас в темноте, опознать не сможет. Камер там не было, телефоны мы выключили, «симки» вытащили, так что о кладбище забудь.

Нехитрым мерам предосторожности Бочку и Шумахера научил Каин. Велел строго их соблюдать и никогда не забывать, и друзья, понимая их важность, не забывали. И про телефоны девушек не забыли. Другими словами, со всех сторон подстраховались.

– Не было никакого кладбища, – закончил Шумахер. – И нас там не было.

Поскольку предпоследний аргумент – необходимость затаиться после избиения сторожа – не сработал, Бочка, поколебавшись, выложил на стол главный и последний козырь:

– Давай дождёмся Каина?

– Он сказал, что явится не раньше понедельника, – ответил Шумахер. – Не хочу ждать.

Потому что лидеру, возможно, не понравится предложение привести в зал новых людей. Точнее, ему наверняка не понравится причина, по которой Шумахер хочет их привести, и он предложит подождать, чтобы самому убедиться в надёжности новичков. Шумахер же ждать не хотел.

– Вдруг Каин разозлится?

– Почему он должен разозлиться?

– Потому что мы приведём ребят без разрешения.

– Уверен, Каин будет рад новым адептам, которых мы как следует подготовим к его появлению.

– А если разозлится?

Бочка чётко дал понять, что считает вопрос важным – а он действительно был таким! – и не согласится с предложением друга, пока они его не обсудят. Шумахер это понял, но сглупил, задав совершенно неуместный вопрос:

– Боишься Каина?

И тут же о нём пожалел, услышав абсолютно уместный и логичный ответ:

– А ты нет?

Коротко выругался и насупился.

Они оба понимали, что Бочка прав, однако признавать это Шумахеру было неприятно.

Потому что он давно сказал себе, что не боится ничего на свете.

Прыгал с самых высоких «тарзанок», без раздумий лез в драку с явно превосходящими соперниками и кличку свою – Шумахер – заработал, доказывая себе и друзьям, что не боится сумасшедших скоростей, что на машине, что на мотоцикле. Привык жить без страха, но Каин…

Каин стал первым человеком за много-много лет, в присутствии которого у Шумахера иногда подгибались ноги.

– Я тебе не рассказывал, да? – медленно произнёс он, вертя в руке маленькую ложку. – Не рассказывал о том, как всё началось?

– Я не спрашивал, – ответил Бочка. – Думал, не моё дело.

И вдруг сообразил, что Каин с пугающей простотой вошёл в их жизнь – Шумахер привёл его на встречу, сказал: «Мой хороший друг», и с тех пор завертелось. Ведь Шумахеру Бочка доверял со школы.

– Ты тогда с отцом в Шанхае был, а я тут зависал в одиночестве. В целом, как обычно шло, но в один из вечеров застрял в «Либре». Просто подбухивал тихонько, настроение такое было – одному побыть, никого не хотел видеть. Там он ко мне и подсел. Слово за слово, разговорились, ты сам знаешь, как он умеет говорить. Я заинтересовался. Потом в другой бар перешли… – Шумахер помолчал. – А потом оказались на кладбище. Не спрашивай как – не помню. Помню только, что стою среди могил, а Каин говорит: «Ну, раз ты не веришь, то я покажу». Руки в стороны разводит, голову задирает и замирает так. Я стою, глазами хлопаю, пытаюсь понять, о чём мы говорили, чему я не верю, и вдруг чувствую – чернота из могил к нему ползёт. Не ко мне – к нему. – Ещё одна пауза. – Если бы ко мне – точно бы помер от страха. А Каин ничего, улыбается, на меня не смотрит, но спрашивает: «Видишь?» Я сначала кивнул, потом понял, что он вверх смотрит, и говорю: «Да». Он смеяться начал. «Подойди», говорит. Я подошёл. Он меня за руку взял, и мы… Мы вверх полетели.

Бочка постарался «удержать лицо», но Шумахер слишком хорошо его знал и спросил:

– Не веришь?

– Ну…

– Я бы тоже не поверил. Но мы полетели, прямо вверх, и я город видел, весь чёртов город, как будто на самолёте подлетаю. А Каин говорит: «Однажды и ты так сможешь». И смеётся. А я чувствую, как ветер мне в лицо бьёт.

Шумахер замолчал и сделал знак официантке посчитать столик.

– И что? – спросил Бочка.

– И всё, – пожал плечами Шумахер. – Что тут ещё может быть? Утром дома проснулся и помню только то, как летал. Вечером Каин позвонил. А через два дня ты приехал, и я вас сразу познакомил. Дальше ты знаешь.

– Почему не рассказывал? – поинтересовался Бочка. – Каин запретил?

– Нет, он об этом вообще больше не говорил. – Шумахер расплатился, оставив щедрые чаевые, и извиняющимся тоном закончил: – Я думал, он и тебе покажет.

– Город с высоты?

– Ага.

Но не показал. Почти год прошёл, а так и не показал.

Почему?

Они помолчали, а затем Бочка спросил:

– Зачем ты мне об этом рассказал?

– Затем, что ты – мой друг, – медленно ответил Шумахер, вновь переводя взгляд на улицу. – И только ты имеешь право знать, что тогда, будучи с Каином на кладбище, я дико, неимоверно сильно перепугался.

И Бочка понял, что дело не только в Свете. Да, девчонка – лакомый кусочек и украсит шабаш, но Шумахер хочет проявить самостоятельность, чтобы показать, что не боится Каина. В первую очередь – показать себе.

А значит, ни за что не отступит.

Вода была холодной, невыносимо холодной, но на удивление приятной. От её холода не дрожало тело и не сводило ноги. Не появлялось желания выбежать на берег и сильно, до красноты, растереться полотенцем. Или принять грамм сто согревающего. Её холод не превращался в тепло, как это бывает с замерзающими, не убаюкивал подло, чтобы убить, а продолжал леденить, показывая своё истинное лицо. Тёмная в ночи вода не лгала, оставаясь такой, какая есть, а холод вымораживал то, что ей не нравилось – черноту. Потому что сейчас, в ночи, вода хоть и казалась тёмной, но оставалась прозрачной и пронзительно чистой.

Чистой и очень спокойной.

И стоящая в воде Криденс была очень спокойной.

Девушка по пояс зашла в Байкал, чуть развела руки, поглаживая ладонями холодную воду, а затем выпрямилась и замерла, зачарованная уходящей в небытие сибирской ночи лунной дорожкой. И стоящий на берегу Феликс знал, что не должен, что не имеет права нарушать идиллию её омовения в холоде воды и холоде света. Он мог лишь любоваться красотой своей женщины и ждать. И чувствовать холод истинно чистой воды, но не так, как ощущала его Кри.

Его холод мог убить.

Они стояли совсем рядом, но в разных водах.

Он слышал её дыхание.

Она – биение его сердца.

Он знал, что если останется в своей воде – холод его не убьёт. А перейти в другую воду он не мог.

Она знала, что её холод не спасёт. Ни в её воде, ни в другой.

И они оба знали, что невыносимый холод пронзительно чистой воды подарил им несколько минут. В которые они будут чувствовать друг друга. Стоя в разных водах.

– Спасибо, что взял меня с собой, – тихо сказала Криденс, прижимаясь к Феликсу.

Она стояла на самой линии воды, и он – на самой линии воды. Обнимая Кри обеими руками.

– Здесь удивительно хорошо, Лекс, ты подарил мне капельку счастья. Снова.

Он приготовил миллиарды слов для неё, но все они были произнесены его руками. Его слезами. Его болью… которую очень мягко убивал холод прозрачной воды.

Ведь холод у них был разным.

Теперь.

Теперь… они по разные стороны воды.

– Если ты хочешь остаться со мной, ты должен меня отпустить.

Он вздрогнул, на мгновение боль его души победила холод, чуть не заставила сказать то, что нельзя, но лунная дорожка добралась до линии вод и всё вокруг заблестело ослепительными искрами. И рассыпалось на них, когда искры стали брызгами чистейшей воды.

Всё вокруг исчезло в них.

Потому что минуты истекли.

Феликс открыл глаза, полежал, молча глядя в потолок, затем бесшумно поднялся, взял со стула одежду и вышел из комнаты. Из дома. Прошёл по территории базы и остановился на берегу, в том самом месте, где несколько минут назад обнимал Криденс. Остановился у линии воды. Чувствуя только свой холод.

Потому что сейчас стоял один.

Остановился и прошептал:

– Я люблю тебя.

Один раз. Ведь больше не надо. Потому что эта фраза достаточна и полна.

– Я люблю тебя.

И потом долго стоял и смотрел на бескрайний, священный во всех мирах Байкал.

А Байкал смотрел на него.

А существуют ли случайности?

Да, те самые, знаменитые случайности, на которые мы так часто и так много списываем. Я не говорю о стечении обстоятельств – меня интересует случайность поступка.

«Я не хотел, но сделал».

«Я понимал, что поступаю плохо, но что-то меня побудило…»

«Я не могу это объяснить».

«Это вышло случайно».

Случайность.

Под алкоголем или наркотиками. Под воздействием внезапного импульса. Под воздействием чувств. В состоянии аффекта. Не помня себя от ярости… ревности… ненависти… Когда голова затуманена и мы действуем… глупо? безрассудно? безумно? А потом говорим, что сами не понимаем, как всё получилось.

Случайно.

Так существует ли случайность поступка? Или мы постепенно, день за днём, всей своей жизнью подбираемся к нему, потому что где-то в глубине души всегда рассматривали такой поступок как один из возможных? И что-то в глубине нас всегда было готово пойти на подлость и даже убийство. Всегда было готово. Пряталось… ведь чёрное не любит выходить на свет, знает, что от него попробуют избавиться… поэтому пряталось, терпеливо дожидалось подходящего момента, а до него – мягко превращало в чёрное всё вокруг. Всё, до чего могло дотянуться в твоей душе. А потом неожиданно сходится: обстоятельства, окружение, эмоции… и достаточно черноты внутри. Ты уже не просто готов – ты заряжен, и делаешь то, чего никогда бы не сделал.

Но так ли это?

Действительно ли ты этого не хотел?

Действительно ли случаен поступок, разделивший жизнь на «до» и «после»?

И можно ли его исправить?

Об этом ты думаешь, когда открываешь глаза и понимаешь, что совершил нечто немыслимое.

Случайно.

И не важно, орёшь ли ты благим матом или переживаешь молча – тебя обязательно разрывают эмоции. Ты кричишь, что не хотел – хоть во весь голос, хоть беззвучно. Ты захлёбываешься в ужасе от содеянного и твердишь, что всё получилось случайно. Ты думаешь только о том, как бы повернуть время вспять. Тебе очень плохо.

А потом голова становится холодной и появляется первая здравая мысль: ты сделал – что дальше? Ответ на этот вопрос станет одним из главнейших решений в жизни: примешь ты себя нового или начнёшь с ним войну? А если начнёшь – сможешь ли одержать победу?

А если примешь – то кем станешь?

– Сука!

В общем, к этому всё шло…

До Ольхона они добрались засветло, к парому – в сгущающихся сумерках. По дороге нигде не задерживались, придя в Хужир, расплатились с лодочником, перенесли вещи в машины и уехали. Доктор, Зебра и Рина – в «Pajero», Кейн и Кислый – в «девятке». При этом Кейн и Кислый вернулись на Ольхон чуть раньше, чтобы не встречаться с лодочником.

В дороге Доктор и девушки почти не общались, лишь изредка обмениваясь короткими фразами «по делу», а на пароме Доктор даже из машины не вышел, остался за рулём и не вылезал из смартфона, лишь изредка бросая взгляды на стоящих у борта спутниц. Не рядом стоящих, а на дистанции, которую они, сознательно или нет, держали: не менее двух метров. И даже парой фраз не перекинулись.

У «Harat’s», что в Черноруде, остановились – таким был уговор. Доктор аккуратно завёл «Pajero» на пустую парковку – в воскресный вечер туристы игнорировали паб, стремясь поскорее добраться до дома, и поставил рядом с «девяткой». Кейн и Кислый ждали их на улице, курили возле машины, но даже в лицах не изменились, увидев друзей. Даже взглядом не поприветствовали. Доктор же спокойно вышел из внедорожника, подошёл, яростно выкрикнул:

– Сука!

И с размаху ударил Кейна в скулу. Не очень точно, но сильно. Кейн дёрнулся, его повело в сторону, однако на ногах он устоял и молча бросился на противника. Доктор тоже перестал кричать и некоторое время они прыгали по пыльной парковке, пытаясь достать друг друга дальними ударами. Получалось не очень. И не только потому, что ни один из соперников не был особенно сведущ в единоборствах, но и потому, что они больше внимания уделяли защите: отскакивали, уклонялись и блокировали выпады, не желая пропускать удары. А примерно через минуту после начала сражения дистанция между ними внезапно сократилась – отступая, Доктор споткнулся, а Кейн, вместо того чтобы ударить, вдруг резко сблизился, вцепился в Доктора, и они, кряхтя, принялись… В этой стадии глупых уличных драк чрезвычайно трудно разобраться, что именно противники пытаются сделать. Возможно, надеются повалить врага на землю, оказаться сверху и начать молотить кулаками; возможно, просто повалить на землю, а там что получится; возможно всё. Но поскольку силы соперников были примерно равны, Доктор и Кейн просто ёрзали, вцепившись друг в друга – красные от натуги, шумно дышащие, злые.

Что до их спутников, то они отнеслись к происходящему достаточно индифферентно. Не было пошлых криков «опомнитесь!», «остановитесь!», не было попыток разнять драчунов или поучаствовать в драке. На глазах Зебры блестели слёзы, губы шевелились, словно девушка беззвучным шёпотом умоляла друзей прекратить сражение, а руки нервно теребили толстовку, которую Зебра хотела надеть, выйдя из машины. Рина наблюдала за происходящим равнодушно. Кислый – тоже. И именно к нему обратился вышедший на улицу бармен.

– Хочешь, я полицию вызову?

– Зачем? – Кислый достал из кармана пачку сигарет и жестом предложил бармену.

Тот отказался и объяснил суть своего нехитрого предложения:

– Ну, разнимут их.

Становиться участником стычки, особенно учитывая безучастное поведение спутников дерущихся мужчин, бармен счёл излишним.

– Пока менты приедут, ребята уже закончат, – хмыкнул Кислый, пуская облако дыма. – Разнимать некого будет.

– Помирятся?

– Конечно. Они почти братья.

– А дерутся почему?

– Из-за женщины, – ответил Кислый и поймал себя на мысли, что ответил предельно честно.

– Любовь?

– Ага. Сейчас выяснят отношения и помирятся.

Мимо проехала пара автомобилей, пассажиры которых с интересом поглядели на мнущих друг друга мужиков.

– Вы мне всех клиентов распугаете, – посетовал бармен, несмотря на то, что автомобили явно не собирались останавливаться у придорожного паба. – Есть будете?

– Поедим, – кивнул Кислый. – Голодные все, с обеда не жрали.

– Может, начать готовить?

– Им ещё умыться надо будет.

– Пиво холодное есть? – спросила Рина.

– Для тебя, красавица – самое холодное.

Бармен приятно улыбнулся девушке, однако реакции на лёгкий, ничего не значащий флирт не последовало.

– Наливайте.

– Какое?

– Любое светлое.

– И мне, – добавил Кислый.

– И мне, – вздохнула Зебра. И тут же спросила: – Но ведь мы их подождём?

– Не заблудятся, – отрезала Рина и направилась к дверям паба.

И действительно – не заблудились.

Кейн и Доктор вошли в зал минут через пять. Молча сходили в уборную – разумеется, по очереди, привели себя в порядок, затем уселись за столик – далеко друг от друга, и принялись изучать меню.

– Ты уже можешь есть? – негромко спросил Кислый у Зебры.

Девушка сделала глоток пива, перехватила внимательный взгляд Доктора, после чего ответила:

– Я попробую. – И вздохнула.

Пообедать у неё не получилось – съеденное тут же возвращалось обратно, поэтому Зебра, в отличие от остальных, на еду не набросилась, а стала аккуратно откусывать, медленно пережёвывать и делать паузы между кусочками, прикидывая, что происходит внутри.

– Выпей водки, – равнодушно посоветовала Рина. – Дальше само пойдёт. Или в одну сторону, или в другую.

Несколько мгновений Зебра изумлённо смотрела на подругу, после чего спросила:

– Ты серьёзно?

– Конечно.

– Как ты можешь так говорить?

– Заколебалась смотреть на твой выпендрёж.

– Это не выпендрёж.

– Тебе виднее.

– Рина!

– Что?

Зебра оглядела мужчин, задержав взгляд на Докторе, а когда поняла, что ни один из них не станет ругаться с Риной, продолжила:

– За что ты так со мной?

– Я просто предложила тебе расслабиться. Как вчера.

Зебра резко отставила тарелку, вскочила и бросилась к туалету. Судя по звукам, её опять вырвало.

– Заболела? – спросил из-за стойки бармен.

– Перепила вчера, – грубовато ответила Рина.

– Весёлый вечер?

– Обхохочешься.

Теперь она обвела мужчин взглядом, но с тем же, как перед этим у Зебры, результатом: никто её не поддержал, не стал уточнять, как именно им было весело. Повисшая пауза показала бармену, что развивать тему не следует, и он перешёл на деловой тон:

– Что-то ещё заказывать будете?

– Нет. – Доктор, съевший всего две из четырёх заказанных бууз, поднялся, подошёл к стойке и попросил: – Посчитайте.

– За всех?

– Да.

– Мне твои подачки не нужны, – грубо бросил Кейн.

– На телефон положишь.

– Пошёл ты!

– Как хочешь. – Доктор протянул бармену крупную купюру: – Это за всех, кроме скандалиста, сдачу оставь себе.

И вышел на улицу.

Рина тоже поднялась, и к ней присоединилась вышедшая из туалета Зебра. Кейн и Кислый остались за столиком, с интересом наблюдая за развернувшейся у машин перепалкой: Рина что-то сказала Зебре, та в долгу не осталась – ответила, а Доктор закурил и демонстративно отвернулся, разглядывая дорогу. Затем Рина вытащила свой рюкзак и положила его на капот «девятки». Доктор попытался ей что-то сказать, убедить, но Рина ответила столь яростно и, по всей видимости, грубо, что на лице Доктора отобразилась абсолютная беспомощность. Зебра заплакала.

Рина закончила короткий монолог, развернулась и направилась к бару, оставив рюкзак на капоте «девятки». По дороге закурила.

Доктор посадил плачущую Зебру в машину, и внедорожник резко выехал с парковки.

Занавес.

– Как думаешь, у нас получилось? – спросил Кислый, разглядывая курящую на улице Рину. Вслед уехавшим друзьям девушка не посмотрела ни разу.

– Почему спрашиваешь?

– Потому что раньше Рина такой не была.

Кейн помолчал, обдумывая слова приятеля, потом вздохнул и медленно произнёс:

– Я уверен, что у нас получилось, Кислый. Даже думать не хочу, что всё было зря.

На Ольхон опускался тихий, спокойный и очень мягкий летний вечер.

Откуда-то слева, из центра Хужира, слышалась музыка. Иногда – особенно громкие взрывы смеха и весёлые голоса, но звуки именно долетали – едва-едва, поскольку шумные отдыхающие находились далеко от базы, на которой остановились Феликс и Сергей. Здешние же гости предпочитали ложиться пораньше, на территории царила тишина, поэтому в домике друзья не остались – прихватили что нужно и расположились в отдалённой, стоящей у воды беседке, где и повели неспешный разговор. Втроём повели: узнав, что Сергей приехал на Ольхон, «на огонёк» заглянул Егор, участковый «с того берега», как в шутку представил старого друга Сергей. Утром – «Если будет погода, это ведь Байкал!» – полицейский пообещал отвезти друзей в Большое море, поэтому остался ночевать на Ольхоне.

Но Егор приехал вечером. Днём же друзья вдвоём объездили всю западную часть острова. Получили разрешение на посещение заповедника и направились на самый север, сначала по степи, остановившись полюбоваться на белый Едор, затем углубились в лес – главное испытание для тех, кто решил забраться на самый кончик Ольхона, поскольку ведущая через него дорога представляла собой первоклассную коллекцию рытвин самого разного вида и предназначения: от мелких, едва заметных, заставляющих едва подпрыгнуть в кресле, до здоровенных, способных гостеприимно проглотить подготовленный внедорожник и выплюнуть его, пережёванным, на обочину. Вместе с раздолбанной в хлам подвеской. Однако красота северного Ольхона стоила того, чтобы преодолеть все рытвины леса – красивейший Саган-Хушун, знаменитый легендой о трёх братьях; Шунтэ-Левый, который многие называют мысом Любви; и, конечно же, Хобой, самый северный, наблюдающий за тем, как Малое Море выходит в Большой Байкал. На величественный простор, которым можно любоваться бесконечно.[8]

Обратно приехали в сумерках, встретили Егора, поужинали и перебрались в беседку – негромко, никому не мешая, беседовать. Сначала обо всём на свете: машины, охота, рыбалка, «китайцев в этом году опять мало приехало…» Затем, и как-то очень плавно, перешли к байкальским тайнам. Вербин упомянул, что видел странный сон – без каких-то подробностей, Сергей тему поддержал, Егор добавил, и завертелся разговор о том, что видели сами или друзья, словам которых Егор с Сергеем абсолютно доверяют. Разговор о тайнах, которых не просто много – они повсюду, и не поговорить о них – всё равно что молча посидеть. Феликс давно перестал удивляться тому, что простые на первый взгляд байкальские скалы, ущелья, поляны могут оказаться местами силы или сценой для древней легенды. И уж тем более его не смущало спокойствие, с которым друзья смешивали нереальное с повседневностью – ведь именно так достигается гармония того, что есть сейчас, с тем, что было всегда.

Да и сами рассказы – основанные на реальных событиях! – вызывали у Феликса искренний интерес. Ведь он понимал, что собеседникам нет нужды лгать: он не турист, они не гиды. Они просто рассказывали то, что знали.

– В общем, там если прямую линию провести – упрёшься в распадок, в котором когда-то было кладбище. Не христианское, старое кладбище. А поскольку преграды никакой нет и выход из распадка удобный, вот мертвецы и балуют.[9]

– По ночам ходят? – уточнил Феликс.

– И по ночам тоже, – подтвердил Сергей. – Но важно то, что ходят, и все знают, что там – плохое место, одно из таких, какие стороной обходят, но бизнесмены упёрлись, сказали, что место для их целей отлично подходит и строительство всё-таки затеяли. Их тоже понять можно: во-первых, прямо у дороги и от Иркутска недалеко; во-вторых, посёлок большой рядом, и других больших и приличных точек для всяких там дискотек в нём нет, то есть можно легко центровыми стать; в-третьих, землю взяли выгодно. Короче, сказали шаману, что всё понимают, но тут – деньги, и построились.

– Спокойно построились? – поинтересовался Вербин. – Без эксцессов?

– Построились спокойно, – кивнул Сергей. – Не знаю, как так получилось, но проблем во время строительства у них не возникло. Или я о них не слышал. Зато потом началось по полной программе: как большое гулянье, так или драка серьёзная, не просто помахаться, а с увечьями, или поножовщина, а за ней – труп. Люди на ровном месте в бешенство приходили, стоит что не так сказать – мгновенно зверели.

– Это всё «синька», – буркнул Егор.

– Водку везде пьют, – пожал плечами Сергей. – И везде по пьяни в драку лезут, но в том отеле статистика совсем дурная была. А главное, там люди пропадали…

– Прямо в номерах? – не понял Феликс.

– До номеров, вроде, не доходило, но народ реально пропадал, – серьёзно ответил Сергей. – Выходит компания покурить на улицу, пьяные, конечно, ну, или поддавшие как следует… В общем, тёплые… Стоят трещат о том о сём, всё у них в порядке. Потом докурили, собираются за стол возвращаться, а кто-то остаётся… то ли ещё покурить захотел, то ли позвонить ему надо – не важно зачем. Остаётся, в общем, а остальные уходят. – Сергей помолчал. – Так вот, если за столом оказывается кто-то знающий или не слишком пьяный и замечает, что после перекура не все вернулись – есть шанс человека спасти. Только нужно сразу подрываться и бежать на поиски. Девчонку одну так вытащили: подруга увидела, что её нет, и заставила парней на улицу вернуться.

– И что?

– Нашли примерно в километре от отеля, почти замёрзшую – зимой дело было…

– В километре? – удивился Вербин. – Куда она пошла?

– Она не знает, – пожал плечами Сергей. – Говорит, курила, со всеми не ушла, потому что ей позвонили, а кто позвонил – не помнит, поговорила, убрала телефон, смотрит – девушка какая-то стоит, незнакомая, но приятная. Сказала что-то неразборчиво, повернулась – и стала в сумерки уходить, а наша за ней пошла, как под гипнозом, потом устала и присела отдохнуть. Когда нашли – она уже засыпать начала. А есть те, которых не нашли. Ну, в смысле, вовремя не нашли, потом только, когда поздно стало.

– И как это объяснить? – тихо спросил Феликс.

– Я с самого начала всё объяснил, – хмыкнул Сергей. – С объяснения начал.

– Место такое, – взял слово Егор. – Там строить ничего нельзя и людям лучше не появляться.

– Из-за кладбища?

– И из-за него тоже. – Егор взял из тарелки кусочек сыра. – Где-то – из-за старых захоронений, где-то живёт кто-то, кто чужих не любит. По-разному бывает. Наука такие вещи старается не замечать, потому что объяснить не может, но опыт показывает, что не замечать их не получается – себе дороже выходит.

– Нужно проявлять уважение, – протянул Феликс.

– По большому счёту, этого вполне достаточно, – согласился участковый. – Здесь поговорка «Что посеешь – то и пожнёшь» работает на все сто процентов, без осечек. Как себя покажешь, так с тобой и обойдутся.

Жёстко, но абсолютно оправданно: терпеть хамов и подонков учат хамы и подонки, нормальные, уважающие себя люди ставят наглецов на место. А если те не понимают – ставят так, чтобы поняли. С другой стороны, у любого человека есть право на ошибку. Чем бы она ни была вызвана: глупостью, склочным характером, упрямством – ошибиться может каждый. Важно, чтобы человек осознал, что натворил, раскаялся и тем получил право на прощение. Не обязательно на само прощение, но право на него у человека есть.

– Бизнесмены пробовали исправить ситуацию? – поинтересовался Вербин.

Сергей хотел ответить, но Егор его опередил:

– А здесь никак не исправишь. Они ведь никого не обидели, просто построились там, где не следовало. – Поймал выразительный взгляд Сергея и развёл руками. – Ну, извини.

Они были совсем разными: Сергей – плотно сбитый, мощный, дышащий силой; Егор – жилистый, сухой, быстрый, темноволосый, в отличие от бритого наголо Сергея… Они казались противоположностями, но тем не менее чем-то неуловимо походили друг на друга. Феликс долго не мог понять, чем именно, и лишь сейчас сообразил: «вес пера» и «первый тяж». И укорил себя за то, что не сразу среагировал на едва заметные, но характерные движения бывших боксёров.

– В целом, всё так – прощения просить бизнесменам было не за что, но они пытались разрулить ситуацию, – вернул себе слово Сергей. – Через какое-то время, когда среди местных об отеле пошла не очень хорошая слава, бизнесмены опомнились и прибежали к шаману, мол, помоги. Тот в отказ: я предупреждал. Они к другим шаманам – с тем же успехом, позвали священника, привезли из Иркутска, так он даже из машины не вышел. Огляделся и спросил: «Вам говорили здесь не строить?» Бизнесменам деваться некуда: «Да, говорили». Батюшка в ответ: «Вот и не надо было строить». И уехал.

– Не помог?

– Егор правильно сказал: там помочь невозможно. Там место такое – строить нельзя.

– И что с отелем теперь?

– Работает потихоньку, но раскрутиться, как планировали, у владельцев не получилось. Да и сменились они уже. Прежние, кто всё затеял, из бизнеса вышли. Новые ковыряются, но что-то мне подсказывает, что они от приобретения не в восторге.

Егор согласно кивнул.

– И как это объяснить? – продолжил Феликс.

Сергей несколько мгновений внимательно смотрел на друга, пытаясь вспомнить недавний разговор, и медленно ответил:

– Я тебе уже два раза всё объяснил. Других вариантов нет.

– А-а. – Вербин потёр лоб. – Тогда понятно.

– Короче, с научной точки зрения это не объясняется никак, – добавил Егор. – И для многих это означает, что объяснений нет, есть только совпадения. Остальные прислушиваются и стараются не нарушать правила, которые были сформированы ещё до того, как люди перестали искать друг у друга в шерсти и слезли с деревьев.

Участковый улыбнулся и налил в стопки местный, настоянный на травах, шестидесятиградусный самогон, который гнал хозяин базы. Пахучий и очень мягкий напиток, который Вербин с Сергеем распробовали ещё по приезде. Дни стояли тёплые, но, когда солнце скрывалось, у воды становилось прохладно, и крепкий, но в разумных дозах, самогон прекрасно дополнял долгие вечерние беседы.

– И много здесь таких мест? – поинтересовался Феликс.

– Встречаются, – пожал плечами Сергей. – Я ведь рассказывал.

– Ну, да…

– Не веришь? – прищурился Егор.

– Трудно сказать, – честно ответил Вербин. И сразу – мгновенно – вспомнил Криденс, обожавшую подобные истории. Ей на Байкале было бы раздолье. – С одной стороны, я человек прагматичный и практичный, да и работа не позволяет увлекаться фантазиями. С другой, у меня нет оснований вам не верить. Вы ведь рассказываете то, что сами видели.

– Или слышали, – не стал скрывать Егор. – Но мы хорошо фильтруем сплетни, потому что знаем, что могло быть, а что – нет.

– Основываясь на опыте?

– На опыте и знаниях. Далеко не всё, что тут рассказывают – правда. Но при этом далеко не всё, что тут рассказывают – сказки. – Егор помолчал. – Тут недалеко, по западному берегу Байкала, есть мыс Рытый. Завтра увидишь, будем мимо проходить. Там по ущелью течёт река – Рыта, но до Байкала она не добирается, в камнях исчезает. Как говорят – уходит в Холодный мир. Так вот, мыс этот – место очень серьёзное и жёсткое, а в ущелье даже шаманы не ходят.

– Потому что нельзя?

– Потому что нельзя, – подтвердил участковый. – По преданию, давным-давно здесь духи бились крепко, и хозяин мыса одержал победу. Он очень силён и не любит, когда его беспокоят.

– Насколько не любит?

– Крепко наказывает, – буркнул Сергей. – Поэтому на мыс Рытый стараются лишний раз не ходить. И не лишний – тоже.

– Через ущелье есть путь к верховьям Лены, – продолжил Егор. – Лет пятнадцать назад двое учёных из Москвы захотели до них добраться, но чтобы обязательно через мыс. Что-то им прям захотелось по ущелью пройти. С ними трое местных отправились, все мужики опытные, знающие. До мыса дошли на корабле, но как стали подходить – двигатель глохнет. На ровном месте затыкается и молчит. Починили кое-как, подошли, трап скинули, а он упал – соединение сломалось… Такое вот совпадение. Им уже тогда сказали: вас тут не ждут. Но мужики упрямые попались, на лодке высадились и пошли как хотели: по ущелью к верховьям Лены.

– Нормально прошли?

– Нормально прошли, – кивнул Егор. – А когда добрались до Сети и стали звонить родным, узнали, что в тот день, когда они вошли в ущелье, у обоих москвичей и одного иркутянина дома собаки умерли. – Участковый помолчал. – Не старые. Здоровые. Просто легли и умерли. Одновременно.

– Это точно?

– Я лично говорил с Эриком – это иркутянин, и у меня нет оснований ему не верить. Да и кто будет о таком лгать?

– Пожалуй, – протянул Вербин. Он прекрасно понимал, зачем о таком лгать, но и подвергать слова участкового сомнению не стал. – А что с остальными?

– А остальные в течение года погибли, – ровным голосом ответил Егор. – И это, поверь, тоже точно.

– Гм… – Феликс посмотрел на Сергея.

Тот едва заметно пожал плечами.

– Эта история общеизвестна?

– Да. Её никто не скрывает.

– И как… как на неё среагировали?

– Как обычно: кто-то сказал – совпадение, кто-то убедился, что на мыс лучше не ходить. Ну, не на сам мыс, а в ущелье. По берегу, вроде, ходить можно, но только не женщинам. Хотя люди и сам мыс стараются обходить стороной – мало ли? – Егор разлил последний самогон по стопкам и улыбнулся: – Странно, что ты не веришь в необычное, Феликс, ты же ловил Кровососа.

– Он оказался просто убийцей, – спокойно ответил Вербин.

– Просто?

– В том смысле, что он – обыкновенный человек. Только зверь.

– Необычное поведение для зверя.

– Что ты имеешь в виду?

– Завалил кучу народа, а затем покончил с собой, – объяснил участковый. – Звери так не поступают.

Да, звери так не поступают. И те двое, которые были названы Кровососом и обвинены в убийствах, действительно имели к ним отношение. Прямое отношение. Но самый хитрый зверь остался в тени. Однако говорить об этом Феликс не мог – доказательства отсутствовали. А языком трепать он не любил.

– Там ведь даже летучие мыши были, – рассмеялся Сергей.

– Постановка, – вздохнул Вербин. – В ходе расследования ничего сверхъестественного обнаружено не было.

– А ты бы сказал?

– Почему нет? Дело ведь закрыто. – Они выпили по последней, и Феликс закурил. – Что у нас завтра?

– Встретимся у Шаманки, там на катер сядем и пойдём по Малому Морю в Большой Байкал.

– Ты этот поход никогда не забудешь, – пообещал Егор. И добавил: – Если погода будет.

– А в понедельник с утра – в Иркутск.

– Звучит неплохо, – рассмеялся Вербин. – Я имею в виду первую часть, конечно.

Потому что на Ольхоне хотелось быть и быть…

– Поверь – скучно не будет, – прощебетала Ангелина, с улыбкой разглядывая смущённую Свету. – Ребята у нас весёлые, заводные…

– В каком смысле? – насторожилась Света.

– Во всех, – не стала скрывать Ангелина. – Но ты ни о чём таком не думай, тут правила чёткие: не хочешь – как хочешь. Каин сказал, что всё только добровольно, а перечить Каину даже Шумахер не станет.

– Кто это – Каин?

– Наш лидер, он тут всем заправляет.

– Его сегодня не будет, но если останешься – познакомишься, – вступила в разговор Кристина. – Поверь, он классный.

– Ещё какой, – поддержала подругу Ангелина. И хихикнула, видимо, вспомнив что-то очень приятное.

Света же тяжело вздохнула.

В происходящем ей не нравилось приблизительно… всё, и девушка корила себя за то, что поддалась на уговоры Ляпы и согласилась явиться на этот косплей-карнавал-шабаш с совершенно незнакомыми людьми. Которые то и дело повторяли: «Только по желанию…», что тоже изрядно нервировало.

Если «только по желанию», то зачем это сто раз подчёркивать?

С другой стороны, участники действа вели себя сдержанно, скабрезных шуток или пошлых намёков не допускали, держались спокойно, дружелюбно, но чуть нетерпеливо, как люди, ожидающие начала чего-то весьма интересного и приятного. «Старых» участников оказалось шестеро: уже знакомые Свете Бочка и Шумахер, их девушки, во всяком случае, Света решила, что Ангелина и Кристина их девушки, и ещё одна пара – Игорь и Юля, которые сразу же присоединились к парням. А Свету взяли под опеку девушки.

Но если собравшиеся люди пока – пока! – производили приятное впечатление, то место, в котором предполагалось провести косплей-карнавал-шабаш, вызвало у Светы лёгкую оторопь. Оно находилось в подвале унылого пятиэтажного дома, затерявшегося среди себе подобных. Сначала отдельный вход преграждала самая обыкновенная, деревянная, обитая жестью дверь. За ней находился небольшой тамбур, и чтобы оказаться в помещении, требовалось пройти через следующую дверь – мощную, современную, с глазком и двумя непростыми замками.

И уже за ней находился зал.

«Для косплея? Да, какой, к чёрту, косплей?!»

И карнавал к чёрту – это был зал для шабашей, и точка. Всё выкрашено в чёрное: стены, пол, потолок… светильники продуманно тусклые, в помещении царит полумрак, хорошо освещена только дальняя стена, на которой нарисована пентаграмма с вписанной в неё головой козла. Над пентаграммой – козлиный череп, а под пентаграммой – плоский чёрный камень, видимо алтарь. Пол деревянный, сухой, в углу свалено несколько матрацев. И всюду человеческие черепа: лежат под пентаграммой, висят возле настенных светильников и смотрят пустыми глазницами на собирающихся участников действа.

Ждут.

Заглянув в зал, Света захотела немедленно уехать, но Ляпа оживлённо болтал с парнями, стоя рядом с алтарём, Ангелина с Кристиной увлекли разговором, и потому решила повременить. Оставалась в раздевалке, непонимающе наблюдая за тем, как продолжающие разговор девушки принялись снимать с себя одежду, и окончательно растерялась, когда Кристина протянула ей чёрный шёлковый балахон с капюшоном:

– Надень. И не волнуйся, он чистый.

– Как надеть?

– Обычно его носят на голое тело. – К этому моменту Кристина осталась в одной лишь в футболке, и, отвечая на вопрос, сбросила её, продемонстрировав оторопевшей Свете «как». – Здесь расправляешь, здесь затягиваешь верёвочку, и ты готова к шабашу.

– И снимается легко, – хихикнула Ангелина. – А без балахона в зал нельзя.

– Но я… – Света судорожно подыскивала правильный ответ. – Я ведь гостья.

– Ну, надень на бельё, – подумав, предложила Кристина. – Только остальную одежду снимай, нельзя, чтобы торчали джинсы или кофта.

– А мужчины? – выдавила из себя Света.

– У них точно такие же балахоны. – Ангелина хихикнула. – И носят они их точно так же.

Дело принимало совсем неожиданный оборот. Света вновь выглянула в зал, тихо ойкнула, увидев, что находящиеся там ребята уже переоделись – даже Ляпа! – подумала и решила воспользоваться советом Кристины: сняла всё, кроме лифчика и трусиков, и натянула на себя балахон.

– Тебе идёт, – рассмеялась Ангелина, помогая новенькой расправить капюшон. – Настоящая красотка.

И быстро переглянулась с Кристиной.

– И много вас? – поинтересовался Ляпа, глядя на переодевающихся в углу Игоря и Юлю. Особенно на Юлю.

– Не очень, – спокойно ответил Бочка. – Мы, как ты понимаешь, не даём объявления в Интернете. Людей подбираем аккуратно. Точечно.

– А их как нашли?

– Случайно. – Стоящий рядом с Бочкой Шумахер широко улыбнулся. – Но они не столько верующие, сколько свингеры, любители острых сексуальных ощущений.

– Ах, свингеры… – пробормотал Ляпа.

– Какие-то проблемы? – небрежно осведомился Бочка.

– Нет… вроде… нет… – До Ляпы только сейчас дошло, почему при встрече Юля целовала Бочку и Шумахера в губы, а во время разговора с интересом поглядывала на него, ничуть не смущаясь присутствия мужа. – Свингеры…

А затем пронзила неприятная мысль: «А вдруг они знают, что в среду я… звонил Кристине?»

И не только звонил. Девушка сказала, что ей лень выходить из дома, и попросила привезти бутылку вина, потому что вечером ждёт подруг «на поболтать». Ляпа сказал, что ему не трудно, спросил адрес и в результате передача бутылки затянулась на два с половиной упоительных часа. О которых, разумеется, он ничего не рассказал Свете.

«Проклятье! Наверняка знают!

Но виду не подают.

Но смотрят так, что никаких сомнений – знают. Но Свете, наверное, не скажут, зачем говорить? Или скажут?»

У Ляпы вспотели ладони.

– У тебя сегодня гостевой пропуск, – сказал Шумахер, глядя парню в глаза. – Принуждения не будет, здесь всё происходит исключительно по доброй воле. Но если произойдёт, то не обессудь, всё будет так, как здесь принято. Понимаешь, что я имею в виду?

– Кажется, да.

– Уверен, что понимаешь.

Будет оргия, не зря же они подчеркнули, что Игорь и Юля – свингеры. Да и Кристина с Ангелиной, судя по всему, совсем не целомудренные особы. Очень бойкие. Весьма умелые… во всяком случае – Кристина. Обещанная оргия манила новыми, ещё неизведанными эмоциями, обещала их, обещала наслаждение на грани, а может, и за нею. Будь Ляпа один, без раздумий принял бы предложение, но Света… Будет оргия, а делиться девушкой Ляпе не хотелось.

«Уйти? А если они скажут Светке? Или Кристина скажет? Или уже сказала?»

Молодой человек понял, что окончательно запутался. И Кристина как раз вышла из раздевалки, высокая, улыбающаяся, в чёрном балахоне, под которым ничего нет. Совсем ничего – выйдя в зал, девушка стала поправлять волосы, поясок развязался и полы балахона распахнулись, открыв обнажённое тело.

Ляпа кашлянул, с трудом заставил себя перестать смотреть на Кристину и спросил:

– А если Света захочет уйти?

– А ты захочешь остаться?

– Наверное…

– Тогда ты сам решишь, что будешь делать, если твоя женщина захочет уйти. – Шумахер выделил голосом слово «твоя». – Но билет на шоу у вас общий.

– Я понял, – кивнул Ляпа. – Понял…

Или остаются вместе, или вместе уходят.

Он бросил взгляд на Кристину, затем на Юлю, она, в отличие от Кристины, даже не стала завязывать балахон, и медленно пошёл к раздевалке.

– Дурак, – очень тихо сказал Бочка.

Шумахер поморщился и в тон ему произнёс:

– Сфотографируешь меня со Светой.

– Ты сдурел? – не сдержался Бочка. – Мы здесь не снимаем!

– Это фотки – только для меня, и чтобы Света знала, что они есть. Иначе она точно больше не появится.

Бочка понял, что Шумахер окончательно закусил удила, угрюмо кивнул и уточнил:

– Но мы ведь их сотрём?

– Главное, чтобы Света знала, что они есть, – повторил Шумахер. – В этом смысл.

А потом можно и стереть – когда всё зайдёт достаточно далеко. Но оставался вопрос – зайдёт ли? Потому что единственное, чего Бочка точно не собирался позволять другу, так это насилие. На этом Бочка стоял твёрдо.

– Ты уверен, что у вас сладится?

– Уверен. – В голосе – ни грана сомнений. – Сейчас этот… дурак… как раз её уламывает. Для меня. И для тебя тоже. – Шумахер улыбнулся и крепко поцеловал подошедшую Кристину. – Ты молодец.

– С Ляпой было неплохо, – промурлыкала в ответ девушка. – И ему явно меня не хватило.

– Я не хочу здесь оставаться, – прошептала Света, вцепившись в руку Ляпы. – Не хочу.

– Да почему?

Девушка передёрнула плечами, и её голос стал ещё более нервным:

– Ты что, не понимаешь, что здесь будет?

– Шабаш, – пробубнил парень. – Типа…

– Типа в конце все перетрахаются, как кролики, это же очевидно, – закончила Света. – Я читала про такие шабаши, я знаю! – Она вдруг осеклась, чуть отстранилась, внимательно глядя Ляпе в глаза, и осторожно поинтересовалась: – Или ты этого как раз и хочешь?

– Я…

– Хочешь или нет? – с напором спросила девушка, сжимая его руку очень-очень крепко.

– А ты хочешь? – нашёлся он.

– Что? – опешила Света. И хватка её ослабела.

– Ты давно поняла, что нас ждёт на шабаше, но всё равно приехала, – продолжил Ляпа, глядя своей девушке в глаза. – И даже переоделась.

– Ты тоже переоделся.

– Ну и что?

– То, что я в белье, а ты?

– Я переодевался с мужиками, – выкрутился Ляпа. – Они разделись, и я не мог… не мог по-другому…

– Они действительно настолько важны для тебя?

Света отпустила руку молодого человека и теперь просто стояла рядом. Совсем рядом. Но уже не касаясь его.

– Они… Мы здесь в гостях, – произнёс, после короткой паузы, Ляпа. – Мы просто смотрим, наблюдаем. Если нам что-то не понравится – уходим. Это я тебе обещаю: мы ничего не сделаем, если нам не понравится.

Он выделил «мы» и «нам» и добился того, что девушка вновь его коснулась – положила ладонь на грудь и предложила:

– Давай уйдём прямо сейчас.

– Подождём, когда всё начнётся. Убедимся, что ты права, и тогда уйдём. – Тон парня показывал, что это – единственный компромисс, на который он согласен. – Если всё действительно будет так, как ты говоришь, я здесь не останусь. Мы аккуратно и незаметно уйдём.

– Незаметно?

– Они будут слишком увлечены друг другом.

– Хорошо. – Девушка помолчала. – Почему они важны для тебя?

– Я… я чувствую здесь силу, – ответил Ляпа, развернулся и пошёл к алтарю.

Света вздохнула, положила их рюкзаки и кроссовки у самого края раздевалки, чтобы долго не искать, и медленно побрела в зал, из которого уже доносилась тихая музыка.

Которая постепенно становилась громче.

И проникала всё глубже и глубже. Проникала ненавязчиво, аккуратно, мягко, но неотвратимо. И наполняла собой душу. Идеально гармонируя с легчайшим ароматом благовоний, которые Бочка разжёг в курительнице, и молитвой, которую, стоя перед алтарём, громко читал Шумахер. Читал, держа в руке жёлтый лист, возможно даже, настоящий пергамент, хотя Света в этом сильно сомневалась. Читал так, что не оставалось сомнений – не в первый раз. И текст знает наизусть, а пергаментный лист в руке нужен ему для страховки и создания законченного образа.

Впрочем, все сомнения Светы – и в том, что в руке Шумахера настоящий пергамент, как и в происходящем вокруг – постепенно рассеивались. Полумрак, благовония, молитва, музыка, благожелательные взгляды, уверенное обещание Ляпы, что они уйдут в любой момент, когда захотят, мягкие прикосновения окружающих… Атмосфера обволакивала душу нежной мягкостью, убаюкивала обещанием изысканных наслаждений, расслабляла, дозволяя принимать чужие улыбки искренними, а чужие прикосновения – ласковыми.

Очень незаметно туманила голову, заставляя считать неважным всё, что мешало принимать происходящее вокруг. Делая важным только то, что здесь и сейчас.

– Сделай глоток!

В руках у Светы вновь оказалась металлическая чаша с густым вином. В первый раз Бочка пустил её по кругу в самом начале церемонии, и тогда девушка, в отличие от остальных, лишь пригубила напиток. И Ляпе не позволила приложиться как следует. Сейчас же она с жадностью припала к чаше и сделала два больших глотка.

«Остановись!»

Голос разума звучал очень тихо, едва угадывался, но тем не менее заставил девушку оторваться от чаши.

«Что я творю?»

Ещё ничего, но душу наполняет предвкушение праздника, упоительное ожидание чего-то совершенно незнакомого… запретного… сладкого… острого… обещающего полную свободу и абсолютное раскрепощение… ради удовольствий…

«Что я творю?»

Слова и музыка продолжают звучать, но после того, как чаша прошла по кругу второй раз, стоящие на коленях адепты, которые до сих пор сохраняли небольшую дистанцию, начали от неё избавляться. Пример подала Юля – тесно прижалась к Игорю, а он мгновенно запустил руку под балахон жены. Причём так запустил, что тонкая ткань балахона собралась выше бёдер Юли. И кроме Игоря, гладить женщину принялся Бочка. Света замерла, а в следующее мгновение почувствовала, что её шею обнимает чья-то тонкая рука, повернулась, увидела улыбающуюся Ангелину, тихонько выдохнула… и ответила на жаркий, очень страстный поцелуй в губы.

«Что я творю?»

Что-то незнакомое. Что-то запретное. Что-то сладкое. Что-то острое. Что-то такое, чего нельзя делать, но и нет сил противиться желанию. Слова, благовония, музыка, руки… дерзкие руки… жадные губы… Света не может от них оторваться, не может не обнять Ангелину и видит, как с плеч Кристины спадает балахон и Ляпа впивается губами в тёмный сосок большой груди девушки.

Запретов больше нет. Есть только руки, которые ласкают её тело. Губы для поцелуев. Ещё одни руки… их прикосновения такие нежные… ласковые… ещё одни руки помогают освободиться от балахона…

– Это неправильно… – шепчет Света.

Ангелина расстёгивает на ней бюстгальтер. Света извивается в томлении, выгибается, окончательно погружается в музыку, благовония, слова… путается в них… проваливается в них… в их упоительное обещание… в их восхитительное исполнение… проваливается с головой… чувствуя только негу… вкушает ласки и ласкает сама… И находит себя на алтаре. Запрокидывает голову и утыкается взглядом в чёрные глазницы козлиного черепа. А пентаграмма, кажется, пылает адским пламенем. Козёл смеётся и нетерпеливо требует продолжения.

«Какого продолжения?»

Спрашивает себя Света и слышит голос Шумахера:

– Приветствуем наших новых адептов! Друзей и соратников, готовых встать рядом с нами. Отринувших правила. Презревших законы. Плюющих на крест и отдающих себя нашему Господину!

«Новые адепты? Мы отдаём себя какому-то господину? Что происходит?»

Вокруг все голые и она – голая, распластана на чёрном камне, неприлично разведя в стороны ноги. Распалённая, потная, жаждущая…

«Что… что я делала?!»

Она не помнит. Музыка ещё играет, но уже не радует. Наполнила душу чёрной отравой и шепчет:

«Расслабься…»

Голые люди подбадривают голого Ляпу, о спину которого трётся женщина… Света не видит, что это за женщина, потому что у женщины голова козла… и у всех на плечах козлиные головы… только у Ляпы ещё нет… у Ляпы, который кладёт руки на её колени, и так расставленные, и медленно разводит их в стороны. Широко разводит. Открывая её полностью. Козлиные головы гогочут мерзости, и охвативший девушку ужас помогает ей окончательно прийти в себя.

– Нет!

Она ногой отталкивает Ляпу, спрыгивает с алтаря, хватает его за руку и бежит к выходу из зала. Они бегут. Вместе. Ляпа, к счастью, не тормозит, возможно, решает, что это новая игра. Глаза у Ляпы слегка бешеные, но он бежит, и это важно. Света торопливо суёт ноги в кроссовки, подхватывает рюкзаки и толкает Ляпу к двери:

– Скорее!

В ночь, в темноту, пусть голыми – плевать! – лишь бы прочь. Прочь отсюда!

– Зачем?

Он действительно с трудом соображает, иначе бы не задал столь глупый вопрос.

Ей хочется кричать: «Потому что здесь нельзя оставаться!» Но пережитый ужас подсказывает правильный ответ:

– Хочу трахаться на качелях! На улице.

Ляпа глуповато смеётся и бежит следом.

– Стой! – Шумахер, до которого только сейчас доходит, что придуманный им план летит к чертям, громко ругается и бросается следом. – Бочка, держи их!

Они теряют время, чтобы натянуть штаны и кроссовки, и выбегают в ночь на несколько минут позже Ляпы и Светы. В чернильную августовскую ночь. Редкие фонари горят тускло, как светильники в подвале, почти все окна темны и никого вокруг. С одной стороны хорошо, что без свидетелей, с другой – их удивлённые крики или смех указали бы, куда помчались голые беглецы.

– Нужно их поймать!

– Зачем? – удивляется Бочка. – Мы же договаривались – строго по желанию!

– Каин сказал, что все новички должны становиться адептами! Никаких осечек!

– Они будут молчать, – уверяет Бочка, показывая на фотоаппарат.

Но Шумахеру плевать:

– Ты – налево, я – направо. Если что – зови!

Бочка видит, что друг напуган, понимает почему, ругается и подчиняется. И ещё он знает, что от Каина достанется всем, и ругается снова. Бежит вдоль дома, внимательно разглядывая двор, гаражи… Кажется, тень? Или показалось? Они могли спрятаться там? Звать Шумахера рано – он мог ошибиться. В конце концов, ночью вокруг полно теней. Бочка сворачивает с дорожки, продирается через кусты к гаражам, давным-давно поставленным здесь жильцами окрестных домов, оказывается на замусоренной какими-то железяками поляне, спотыкается, ругается громче… и пропускает удар в челюсть.

Подкравшийся из темноты Ляпа бьёт и метко, и сильно, Бочка, может, и устоял бы, но вновь спотыкается и летит на землю.

– Чёрт!

– Беги! – кричит Ляпа Свете и устремляется в проход между гаражей.

– Стой!

Разъярённый Бочка мчится следом, догоняет, пытается толкнуть Ляпу в спину, чтобы сбить с ног, но тот неожиданно меняет направление, резко останавливается и снова бьёт преследователя кулаком в лицо. А поскольку бежит Бочка быстро, второй удар оказывается много тяжелее первого. Бочка вскрикивает и падает на землю. Бормочет что-то, пытаясь справиться с разноцветными кругами перед глазами, трясёт головой, даже смеётся, а когда приходит в себя – видит сидящего на корточках Шумахера.

– Ты как?

– Он. Меня. Вырубил. – Бочка пытается подняться, но его ведёт, и он вновь усаживается на землю. Нокаут. – Надо передохнуть.

– А побежали они куда?

Бочка долго обдумывает вопрос, после чего с прежней медлительностью сообщает:

– Они. Побежали. Потом.

Имея в виду – после того, как вырубили его, а значит, он ничего не видел.

Шумахер ответ понимает, сплёвывает, встаёт и в бессильной злобе бьёт ногой землю. Голова у Бочки кружится не переставая.

О том, что он потерял фотоаппарат, Бочка вспомнил только в полдень – когда проснулся. И то не сразу, потому что голова болела дико.

Время…

Оно убивает тело – каждым шагом секундной стрелки, каждой сменой дня и ночи, каждой новой весной. Вечны лишь пирамиды – их время боится, а всё остальное однажды обратится в прах. И никто не знает, когда случится то самое «однажды», когда живое потеряет своё название и свой смысл, обратившись в горсть гниющей протоплазмы. Об этом моменте стараются не думать, потому что нет ничего хуже, чем знать, когда «однажды» наступит. Но никто о нём не забывает.

О том, что время – убивает.

Безжалостно и хладнокровно.

И оно лечит – душу, притупляя пережитое, окутывая даже самую острую боль ватным одеялом повседневности. Плотным, тяжёлым одеялом с миллиардами оттенков чувств: от чёрных до нежно-бирюзовых, цвета безоблачного неба. И ты теряешься в калейдоскопе этих ярких лоскутков, в коротких, быстро меняющихся эмоциях, из которых состоит наша жизнь, путаешься в них и так возвращаешься к привычной жизни. Другим, но возвращаешься.

Время – лечит. И только самые сильные чувства способны прорваться сквозь его ватное одеяло и навсегда остаться с тобой – до того самого мгновения, до «однажды». До того, как время заберёт своё.

В большинстве своём с нами навсегда остаются самые радостные, счастливые и весёлые воспоминания, те эмоции, благодаря которым за спиной вырастали крылья и казалось, что тебе всё по плечу. Абсолютно всё. И, наверное, так и было. Не забывается биение сердца, когда в ответ на признание ты слышишь: «Я тебя люблю»… не забывается взгляд, от которого всё внутри замирает… не забывается прикосновение, почувствовав которое ты понимаешь, что живёшь для того, чтобы любить…

Самые яркие эмоции не бывают чёрными.

Не должны быть чёрными…

Не имеют права быть чёрными…

Ведь это чувства, которые останутся с тобой до призыва Последней Трубы…

В квартире было тихо-тихо. Можно было бы сказать: «как на кладбище», но он поймал себя на мысли, что не хочет так говорить. Не может так говорить и так думать, несмотря на то, что и в самом деле оказался на кладбище. Или в склепе. Нет, ещё рано, пока – рано. Он ещё в квартире, стены которой слышали смех и весёлые возгласы, здесь радовались победам и достижениям, пусть маленьким, вроде красного аттестата или поступления в университет, но важным для живущих здесь людей достижениям. В этих стенах праздновали успехи и строили планы на будущее. А теперь квартира готовилась стать склепом. Пусть ненадолго, лишь на то время, которое проведёт в нём мёртвое тело – формально. А в действительности – навсегда.

На то время, пока в этих стенах будут помнить Рину.

Шторы задёрнуты, полумрак и очень тихо, потому что никого нет. Так захотела Рина – чтобы он пришёл, когда в квартире никого не будет. Чтобы встретились только они. Вдвоём.

Она не хотела прощаться при всех. Даже если все тихо сидят на кухне в противоположном конце квартиры и никак не мешают. Не хотела. И все сделали так, как она попросила.

В квартире только они.

Он смотрит на её тонкие руки – и помнит их совсем другими, не полными, но налитыми силой; он смотрит на потерявшие округлость плечи – и помнит их совсем другими, без выступающих костей; он смотрит на нездоровую кожу – и помнит её совсем другой, загорелой, шелковистой; он смотрит на впавшие щёки, потерявшие блеск волосы, бледные губы – и помнит совсем другое. Он не хочет помнить то, что видит, но знает, что никогда этого не забудет.

Квартира скоро станет склепом.

– Прости меня, – говорит он, глядя Рине в глаза. Глаза он помнит. Да, сейчас они грустны, но девушке доводилось грустить или задумываться раньше, и он помнит, какими они становились – такими же. Глаза не изменились. Только глаза. – Прости меня.

– За что? – Рина отвечает очень тихо.

– За то, что не смог помочь.

– И за то, что останешься жить?

Вопрос звучит едва слышно, но бьёт наотмашь. Бьёт в самую душу. Он вздрагивает, не находясь с ответом, а Рина продолжает:

– Вы все будете жить. Погрустите немного, только потому что «так положено», и будете жить. Будете радоваться каждому новому дню, бухать, трахаться… ты сойдёшься с Зеброй… или уже сошёлся и спишь с ней каждую ночь… а потом приходишь ко мне, делаешь унылую морду и говоришь «прости»? Что мне твоё «прости»? Какой в нём смысл?

Он хотел сказать, что Рина пожалеет о своих словах, но не мог. Потому что не желал превращать прощание в скандал. И знал, что не пожалеет. Не потому, что плохая, а потому что времени у неё нет. Хотя, может, и пожалеет, перед самым концом, когда всё, что было, становится ярким, а придуманное исчезает. Когда моменты прошлого наплывают друг на друга, ты видишь себя со стороны и иногда – стыдишься.

Он молчит. А ей не требуются ответы. Она хочет говорить сама.

– Я не хотела, чтобы так вышло, но меня не спрашивали. Я получила столько, сколько мне было отведено, ни секундой больше, но до сих пор не понимаю, почему получила так мало. Я делала всё, как ты говорил: надеялась и боролась до самого конца. Я делала всё, что имело смысл, и всё равно проиграла. Получается, смысла нет? И надеяться было не на что? Ничего нет, кроме решения, которое принимает кто-то за нас? Всё предопределено, и я не могла ничего изменить? Получается, так? И ты мне лгал. Врал в лицо, когда говорил о надежде! Ты мне врал!

Он мог сказать, что надежда – это не гарантия, а вера, но не мог этого сказать. Не сейчас. Не глядя в то настоящее, что осталось от Рины – в её глаза. Не сейчас. Не собирался рассказывать, как было тяжело ему и как безумно тяжело – сейчас. Слышать всё это. Видеть всё это.

Невыносимо.

Но он слушает и смотрит. И не превращает прощание в скандал. Он выдержит.

Он любит.

– А знаешь, я ни о чём не жалею! Я до конца верила, до конца боролась, я чувствовала себя живой и даже сейчас… – Рина судорожно выдыхает, кажется, вот-вот зайдётся в кашле, но справилась и продолжила: – Даже сейчас я жива. Ещё жива. И я бы сделала всё точно так же. А может, сделала бы ещё больше. Потому что мне кажется, что если бы я сделала ещё больше – у меня бы получилось. Обязательно получилось. И я жалею только о том, что не сделала больше.

Она понимает, что говорит? Понимает. Просто сейчас она говорит болью и страхом. И горем. И жуткой завистью. А он – молчит, потому что знает, чем Рина закончит свою речь, очень тихую, но очень яростную. Не догадывался – знал. Ждал и был готов услышать:

– Я тебя ненавижу.

Ответ он не придумывал заранее, слова пришли сами собой. Очень тихие. Очень честные. Те слова, которыми была пропитана его тоскующая душа:

– Я тебя люблю, – говорит он, глядя в то единственное, что осталось от его Рины. – И буду любить всегда.

А потом был конец декабря…

И той ночью город укутал снег.

Именно укутал: метели не случилось, потому что ветер загулял в степи, и снег мягким, сказочным одеялом лёг поверх прежней зимней одежды старого Иркутска. Коммунальные службы постарались счистить его с дорог и тротуаров, но дома и деревья не тронули, не нарушили изысканное снежное обрамление. А на Радищевском кладбище даже дорожки толком не успели почистить, и оно встретило процессию облачённым в белый, очень холодный саван, из которого тянулись к небу чёрные стволы деревьев. А только что выкопанная могила тянулась вниз, под саван, ненадолго прохудившийся в этом месте.

Но скоро город вновь укутает снег и восстановит порванное полотно.

Скоро…

Людей пришло меньше, чем он ожидал. То ли день такой выдался, что прочие заботы затмили скорбное приглашение, то ли устали ждать и постарались выбросить из головы умирающую девушку. Из головы и из памяти. Из жизни. А пришедшие были мрачны, но молчаливы, скупы на эмоции. Рыдали двое: мать Рины и Зебра. Но рыдали за всех. В голос. И их плач далеко разлетался по старому кладбищу. А когда рыдания стихали, можно было различить шелестящий шёпот: «Совсем молодая…» Так говорили и так думали. Ведь о чём ещё думать на похоронах двадцатилетней девчонки? Которой жить бы да жить, идти вперёд от победы к победе, от достижения к достижению, на радость старикам родителям. Смерть молодых противоестественна. Любая смерть: от болезни, несчастного случая, по злому умыслу – не важно. Важно то, что молодые должны жить. И потому эта фраза: «Совсем молодая…» стала главной во время прощания.

Не могла не стать.

– Рина институт успела окончить?

– Академический взяла на последнем курсе.

– Из-за этого?

– Из-за этого.

– Не успела, значит.

– Да.

– Молодая совсем.

– И не говори…

– И не спасёшься от него.

– Говорят, жених у Рины был, так он большие деньги на лечение давал. Даже в Москву с ней летал.

– Жених богатый?

– Какая теперь разница?

– И то верно. Не помогли деньги.

– Молодая совсем…

Но так говорили «взрослые» – родственники и друзья родителей, знавшие девушку с детства. А стоявшая рядом молодёжь предпочитала помалкивать. Молодые плохо принимают смерть сверстников. Не потому, что боятся, а потому что она противоестественна. Молодые не считают время, думают, что его много и будет много всегда, и теряются, вдруг понимая, что невообразимо большое будущее способно съёжиться до размеров клочка бумаги со страшным диагнозом. Который тяжёлой надгробной плитой придавит все мечты и надежды.

Молодые молчали.

Их пришло человек пятнадцать – школьные друзья, сокурсники, просто знакомые, и они, несмотря на то, что не все знали друг друга, старались держаться рядом, словно близость сверстников поддерживала в них веру в будущее. В то, что времени много. В то, что смерть совсем молодой Рины – трагическая случайность, которая им не грозит. Они казались едиными, и только очень внимательный наблюдатель смог бы определить, что участники августовской поездки держатся особняком.

Отдельно стоящие скалы всегда привлекают внимание.

Как люди, не желающие послушно шагать в строю. Не желающие быть такими, как все. Выходящие вперёд и гордо вскидывающие головы. Таких людей помнят. А таким скалам дают имена собственные – как людям. И как большим горам. И слагают о них красивые легенды. Или рассказывают о них правдивые истории, очень похожие на волшебные сказки…

Парус неподалёку от Геленджика, Монах на Кунашире, Золотые ворота в Крыму, Шаманка на Ольхоне – притягивающие символы, посмотреть на которые приезжают специально. Фотографии которых, даже сделанные на телефоны, больше похожи на видовые открытки. Красота которых не знала человеческих рук. Тайны которых не раскрыты.

Шаманка…

Зимой Феликс обошёл её по кругу – по льду, теперь же насладился восхитительным видом скалы в воде, поймав себя на мысли, что смотрится она совершенно иначе. Так же естественно, как зимой, но при этом – ярче, острее. И еще он бы с удовольствием посмотрел на Шаманку осенью, во время шторма, бьющего в неё изо всех сил. Посмотрел бы, как справляется скала с бушующими волнами. Как принимает их, оставаясь собой…

Затем Феликс поднялся на высокий берег, полюбовался Шаманкой с него – и сфотографировал, разумеется, и неожиданно услышал громогласное:

– Кого я вижу! Вот уж не ожидал так не ожидал! Привет! Как сам?

– Привет, – улыбнулся Вербин, пожимая Александру руку. – Скорее, это я тебя не ожидал.

– Почему? – удивился самолётный знакомый. – Я ведь говорил, что не только по работе – я ещё и турист! Только не тот, который в поход, в палатке, спальнике – упаси боже! А цивилизованный турист. На фоне Эйфелевой башни, с тобою селфи… гм… заделаем… Ну и всё такое прочее. Решил вот полюбоваться красотами чудесного Байкальского края, поддержать, так сказать, производителей диких скал и чистой воды, тоже знаешь, опыт… Почему не ожидал-то?

Как это «почему»? Потому что Ольхон был последним местом, где Феликс предполагал встретить бородатого питерского франта. На приёме у губернатора – естественно, в дорогом ресторане – пожалуйста, даже в ночном клубе – скорее всего, или в каком-нибудь «закрытом» заведении, только для своих. Там встреча не вызвала бы удивления. Но на Ольхоне? В месте, безусловно, знаковом, но не то чтобы хорошо обустроенном для подобных туристов, требующем от них определённой жертвенности. А с жертвенностью сибаритский образ Александра никак не вязался. С другой стороны, если подумать, то почему нет? Раз уж Александр поставил себе целью побывать на Байкале, то наверняка готов к страданиям, о которых будет потом взахлёб рассказывать в питерских салонах. К тому же, Александр явно готовился к походу – на нём был безупречно пошитый дорожный костюм, причём не тот, который он выбрал для самолёта, а другой, светлый, и подходящие костюму ботинки. По понятным причинам – слегка запылённые.

– Здесь, конечно, дико, с комфортом есть определённые проблемы, – доверительно сообщил Александр Вербину. – Но побывать на Ольхоне, я считаю, необходимо каждому русскому человеку. На Байкале, разумеется, но как можно побывать на Байкале и не полюбоваться закатом на Ольхоне? И не встретить рассвет? «От заката до рассвета», помнишь, да? Только у нас без вампиров – скрепы не те, более интересные. Шаманы там, бубны, и всё такое прочее… Кстати, о закатах и рассветах: Феликс – это Маша. Маша – это Феликс, мой большой и хороший друг – не так давно мы вместе путешествовали… Нет, родная, не как с тобой. Мы именно путешествовали.

Спутницей Александра оказалась стройная, азиатской внешности девушка с гладкими прямыми волосами до плеч. Изящная и очень приятная. Платье на ней было открытым, но достаточно консервативным, судя по всему, Александр объяснил спутнице, как она должна выглядеть рядом с его дорожным костюмом. И они действительно прекрасно смотрелись.

Она улыбнулась Вербину и зачем-то решила объяснить:

– На самом деле меня зовут…

– На самом деле наша красавица не совсем Маша, – плавно перебил девушку Александр. – Но для простоты мы решили, что в течение нескольких дней её будут звать именно так.

– Очень приятно, – улыбнулся Феликс.

– Маша, родная, сходи, посмотри на скалу.

– Мы там только что были, – удивилась девушка.

– Вот и славно, значит, ты легко сумеешь найти дорогу и туда, и обратно. – Александр мягко подтолкнул спутницу в спину, с удовольствием посмотрел ей вслед и улыбнулся: – Не то, чтобы у нас с тобой были какие-то секреты, просто иногда нужно отдыхать от подобного общества. Маша – абсолютно чудесная девушка, я сейчас говорю именно о том, о чём ты подумал, но когда мы общаемся, мне кажется, что я говорю с ней на испанском. Ты говоришь на испанском? Я – на испанском и английском, в армии пришлось выучить, я ведь рассказывал, что был переводчиком в отряде глубинной разведки? Так вот, Маша очень хорошо воспитана, слушает внимательно, соглашается с тем, что слышит, но по глазам вижу, что понимает она не больше половины того, что я говорю. Чёрт, а ведь я стараюсь быть проще. Помнишь: будь проще – и люди к тебе потянутся. Они тянутся, конечно, но для этого приходится стимулировать их финансово. Кстати, как тебя сюда занесло?

– Я сюда и ехал.

– Только сюда?

– Нет, конечно, сначала по Иркутску побродил… – Феликс начал рассказывать, но через пару мгновений вспомнил, с кем говорит, и мысленно рассмеялся: вопросы Александр задавал не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы собеседник чувствовал себя участником разговора.

– А я сразу сюда поехал – на Ольхон, священное место священного Байкала. Ну, чтобы и «галочку» поставить, и времени много не потерять. Сегодня возвращаюсь, поваляюсь в ванне, завтра поработать придётся, а потом хочу по железной дороге вокруг Байкала. Говорят, очень красиво. Ездил?

– Я…

– И раз уж ты вспомнил про ванну, хочу сказать: девчонки здесь – огонь. Не то что в Англии какой-нибудь, там как рыбы снулые… Кстати, о рыбе! Пробовал уже? Как по мне – очень хорошо. Я, если честно, северную больше люблю, ел норильского сига? Нереальный вкус! Язык проглотишь и не заметишь как. Но уху здесь готовят – объеденье. И омуль прекрасен. Как там: «Славное море – привольный Байкал, славный корабль – омулёвая бочка». Помнишь классику? Тут великие места, Феликс, беглецы с каторги и всё такое прочее. Сначала их казаки вели на восток, потом они самостоятельно бежали на запад, только без фургонов и индейцев. А чего бежать? Зачем отсюда бежать? Сибирь богатая, живи – не хочу. Всем место найдётся. Всех накормит. Что, милая, надоело?

Александр улыбнулся вернувшейся девушке.

– Сделала десять селфи и память в телефоне закончилась, – язвительно рассказала Маша, которая не была Машей. – Когда мы поедем?

– Сейчас поедем. – Александр вопросительно посмотрел на Феликса.

– Я как раз собирался уезжать, – хмыкнул Вербин.

– Вот и хорошо. – Они медленно направились прочь от Шаманки. – Я ведь тебя не задержал?

– Я в отпуске.

– Хорошо быть в отпуске, не то, что мы – пашем день и ночь, и только редкими выходными днями позволяем себе вырваться из каменных джунглей, посмотреть на удивительные уголки природы. Маша, сколько раз ты видела Шаманку?

– Не считала.

– Видишь – со счёта сбилась. Путешествует в своё удовольствие, а для нас, трудящихся, каждая поездка – событие, память о котором останется на всю жизнь.

Александр остановился возле чёрного, как ночь, «Audi Q7».

– Твоя? – не удержался Вербин.

– Взял покататься.

– А где шофёр?

Александр кивнул, показав, что не считает вопрос шуткой, но объяснил в своём стиле:

– Феликс, чтобы ты обо мне ни думал, я – человек простой, склонный к несложным удовольствиям и житейским радостям, одно из которых – вождение автомобиля. Мне нравится сидеть за рулём, и я совсем от этого не устаю.

– А как же выпивать?

– Только вечером, – улыбнулся Александр. – Такими красотами нужно любоваться на трезвую голову. – Он открыл дверцу. – Увидимся.

– Возможно, – не стал отрицать Вербин.

– Уверен, что увидимся – Иркутск не такой уж большой, как я уже выяснил.

Они обменялись рукопожатием, после чего Александр уехал, а Феликс подошёл к Сергею и Егору.

– Приятеля встретил?

– В самолёте вместе летели.

– Вот уж не думал, что ты в «бизнесе» летаешь! – пошутил Сергей.

– Что меня выдало? – рассмеялся Феликс, а в следующий миг сообразил, что ответил фразой Александра.

– Всю зарплату бухнул?

– Кредит взял.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, то это он что-то в экономе забыл.

– Наверное, в «бизнесе» места закончились, а лететь надо было, – предположил Егор.

– Наверное, – согласился Феликс. – Наверное…

– Пока ты спал, звонил Игорь, – рассказал Шумахер, задумчиво разглядывая вышедшего на кухню друга. – Сказал, что ближайшие пару шабашей они с Юлей пропустят.

– Ничего удивительного, – пробурчал Бочка, глотая таблетку болеутоляющего и запивая её водой из-под крана. – Ты хоть бы кофе сварил.

– Сварю, сварю. – Шумахер посмотрел на «разукрашенную» физиономию Бочки, покачал головой и направился к кофеварке. – Они вчера первыми свалили, когда я тебя привёл – уже одетые стояли. Попрощались мило, хотя было видно, что разочарованы.

– Эти вернутся. – Бочка уселся на табурет, прикоснулся к левой скуле и поморщился. – Они заведённые, им нравится.

– Угу.

Ангелина и Кристина к их возвращению надели балахоны, но посмотрев на с трудом ворочающего языком Бочку и злого, как собака, Шумахера, сообразили, что продолжение отменяется, и уехали вслед за Игорем и Юлей. Шумахер же кое-как одел друга, оделся сам, запер зал, вызвал такси и повёз Бочку домой. Подумав, остался с ним – мало ли, станет плохо? – и продрых на диване. Проснулся час назад и старался не шуметь, потому и не варил кофе.

– Теперь понимаешь, что мы натворили? – спросил Бочка, сделав первый глоток.

– Ну, не специально же… – протянул Шумахер, размешивая сахар. – Мы ничего такого не планировали.

– Конечно, не планировали. Мы просто без спроса привели в зал новичков, а они сбежали.

– Не начинай, а? – попросил Шумахер. – И так тошно. – Помолчал, и добавил: – Нужно было держать Светку на алтаре. – А он стоял рядом с Ляпой, нетерпеливо дожидаясь своей очереди. – Или дать ей больше наркоты.

– Что говорить? Теперь все разговоры в пользу бедных. – Бочка вновь потрогал скулу. – Зверёныш, блин, найду – убью, на хрен.

Шумахер покачал головой, подумав про себя: «Один раз уже нашёл», сделал глоток кофе и неспешно произнёс:

– В том, что они сбежали, нет ничего страшного. – У него было время обдумать случившееся на холодную голову, и потому говорил Шумахер с присущей ему уверенностью. – Сами они нам с тобой ничего не сделают – мелкие слишком. Если обратятся в полицию – сдуру, разумеется, то мы и тут чисты, как белый снег, поскольку ничего противозаконного не совершали. Да, собрались культурно отдохнуть по своим правилам. Сыграть в ролевые игры, а в какие – не их собачье дело, в те, которые нас заводят. Светку никто из нас даже пальцем не тронул… ну, лапали, конечно, но, когда она сказала «нет», – всё закончилось. И это все подтвердят. А то, что она сбежала в истерике, так это от того, что хахаль на её глазах Кристину трахнул. Фото у тебя должно быть.

– Я их снял.

– Вот и молодец.

– Я знаю, что в полицию Ляпа не пойдёт, – хмуро продолжил Бочка. – И Светку отговаривать будет: побоится, что мы про Кристину расскажем. Не про зал, где он на наркоту всё спишет, а про среду, когда он к ней домой приезжал.

– Точно, – согласился окончательно повеселевший Шумахер. – К тому же, если она нас сдаст, мы её фотки по всей Сети раскидаем. Будет потом родителям рассказывать, какая она невинная… Я так понимаю, кадры там – огонь.

– Покажи, – оживился Бочка.

– Что показать? – не понял Шумахер.

– Фотки покажи, мне ведь интересно.

– Я их не видел.

– Ты же сказал, что кадры – огонь.

– Я видел, как ты фотографировал, с какого ракурса, – объяснил Шумахер. – И понимаю, что кадры должны получиться бешено горячими. И то, как Света с Ангелиной миловалась, а Ляпа – с Кристиной, и потом, на алтаре.

– Давай посмотрим.

– Давай.

И парни почти полминуты молча таращились друг на друга. Первым не выдержал Шумахер. Повторил:

– Давай.

– Что давать? – упавшим голосом осведомился Бочка.

– Фотоаппарат давай, – очень тихо ответил Шумахер. – Он же у тебя был.

– А кто меня от гаражей тащил?

– Когда я тебя тащил, у тебя фотоаппарата не было.

– И тебя это не напрягло?

– Не до того было: я сначала бегал, их искал, потом тебя в чувство приводил, потом тащил…

Бочка замысловато выругался. Подумал и выругался ещё раз – более вдумчиво. Ему было не жалко дорогой игрушки, ему становилось холодно от мысли, что кто-то посмотрит карту памяти.

– Ты его уронил? – догадался Шумахер.

– Получается.

– Рядом он точно не валялся, я бы заметил.

– Значит, или он далеко отлетел, или я его раньше выронил. – Бочка помолчал. – Ляпа меня сначала перед гаражами заловил и первый раз врезал. Только тогда не сильно получилось.

В другое время Шумахер над другом посмеялся бы, но не сейчас. Ситуация не располагала.

– Что делать?

– Сейчас едем туда, покажешь, где падал, – медленно ответил Шумахер. – Попробуем найти, времени не очень много прошло. А если не найдём… – Он поморщился. – Если не найдём, то будем дальше думать.

– Мы в дерьме, – подытожил Бочка. – Мы в большом дерьме.

Действительно – море.

Огромное, привольно раскинувшееся море. Главное в Сибири, главное во всём мире. Величие Байкала трудно осознать с берега, даже с острова, даже с самого кончика Ольхона, смотрящего на север, куда тянется грандиозное озеро. Величие Байкала можно осознать лишь на воде, на быстром катере, уходящем прочь от берега так далеко, что мир вокруг начинает казаться миражом. Отражением несуществующего в голубоватой байкальской дымке. И даже контуры далёких гор кажутся ненастоящими… воспринимаются ненастоящими, потому что невозможно видеть горы, находясь посередине моря. А когда Байкал играет большой волной, кажущиеся миражом горы обращаются в мощные стены, которые он пробует на крепость. И поздней осенью, во время предваряющих зиму штормов, игривые волны замирают на этих стенах причудливыми скульптурами. Невероятной красоты платьем из чистейшего байкальского льда.

Но это случится не скоро, до поздней осени ещё три месяца, а сейчас быстрый катер мчится по прозрачной байкальской воде и её брызги чертят вокруг него радужные дуги. И нет никаких мыслей – только эмоции, только встречный ветер и бескрайность священного моря.

– Невероятно, – улыбнулся Феликс, отвечая на вопрос Сергея.

– Это Байкал, здесь всё невероятно.

Стоящий за штурвалом Егор молча кивнул, подтверждая слова друга.

Сделав большую петлю к северу, они на высокой скорости возвращались в Малое Море, но в какой-то момент Егор попросил Сергея подать бинокль, навёл его на берег и негромко выругался:

– Кажется, выходному конец.

Сергей прищурился на место, которое изучил участковый, деталей, разумеется, не разглядел, но догадался, что имеет в виду Егор:

– Группа работает?

– Прямо на берегу.

– Твоя земля? – понял Феликс.

– Ага. – Егор направил катер к берегу. – Кстати, это мыс Рытый. Вчера о нём говорили.

– Тот самый? – переспросил Вербин.

– Другого у нас нет.

Феликс припомнил вчерашний разговор – пришлось приложить лёгкое усилие – с интересом оглядел берег, к которому шёл катер, и подумал, что знаменитый мыс не производил особенного впечатления. Если честно, с воды и не скажешь, что это именно мыс. Рытый оказался широким и пологим, и таким же – пологим – уходил от Байкала, и лишь в километре, а то и больше, от берега – насколько далеко, Феликс с воды оценить не мог – поднимались горы, меж которых тянулось ущелье. Как догадался Вербин – то самое, запретное, по которому текла река Рыта, не сумевшая добраться до Байкала.

А почему не сумела: сама так решила или запретили – никто не знает. Давно это было.

Судно, на котором прибыла группа, стояло метрах в ста от места происшествия, которое легко угадывалось по работающим сотрудникам. Наверное, обыкновенные туристы не обратили бы на них внимания, решив, что такие же, как они, путешественники высадились на берег, однако Егор мгновенно понял, что за «путешественники» оказались на мысу, и Вербин мысленно похвалил участкового за внимательность. И за отношение к делу – мог ведь мимо проплыть, а потом списать всё на неработающий телефон. Но не проплыл, не списал, отправился туда, где должен был находиться.

А вот возглавляющий группу следователь действия участкового не оценил. Точнее, возможно, оценил, но хвалить не стал, зато попенял:

– Где ты запропал? Всё утро тебе звонили, – недовольно произнёс он вместо приветствия.

– Далеко ходили, – спокойно ответил Егор. – Телефон не брал.

– А теперь взял?

– Теперь я вас увидел.

– А-а… – Следователь без восторга покосился на спутников участкового и обратился к Сергею: – Привет, Анатолич, сто лет, сто зим.

– Здорово. – От улыбки Сергей воздержался и сразу представил Вербина: – Феликс, мой друг. Наш человек.

– Боташев. – Следователь вяло пожал Вербину руку. – Зачем пожаловали?

– В отпуск.

– А-а… тогда ладно.

Сначала Феликс удивился холодному приёму, потом сообразил, что следователя не могло не насторожить неожиданное появление на месте происшествия Сергея – начальника антитеррористического подразделения регионального управления ФСБ, и расслабился. Хочет Боташев быть холодным – пусть будет, его право. Они-то знают, что случайно здесь оказались, но убеждать в этом следователя не станут, смысла нет.

– Мы здесь походим? – спросил Сергей, давая понять, что признаёт главенство Боташева и шага не ступит без его разрешения. Не потому что не может, а из вежливости.

– Шпионов ищете? – съязвил следователь.

– Размяться захотелось.

– Я имел в виду, зачем вы здесь остаётесь?

– Катер-то Семёныча, мы с ним до Хужира шагнуть думаем, – объяснил Сергей.

– Егор тут застрянет.

– Мы не торопимся.

– Как знаешь. – Боташев вытащил пачку сигарет. Помолчал, глядя на неё, а затем неожиданно сменил тон, выдав следующую фразу почти дружески: – Из-за ерунды, ёлки-палки, день пропал, ага. На ровном, чтоб его, месте.

– Жмур? – поинтересовался Сергей, хотя и сам видел, что труп.

Они приехали к финалу – эксперты закончили и готовились убрать тело, – и в последний момент успели увидеть картину такой, какой она открылась коллегам.

Плотный, одетый по-походному мужчина – в синей походной куртке с капюшоном, рабочих штанах и крепких ботинках, сидел на земле, спиной привалившись к камню, а правым боком – на рюкзак. Поза спокойная, расслабленная. Голова свесилась на грудь, и можно подумать, что мужчина спит… Нет, пожалуй, не просто можно: любой бы подумал, что мужчина спит. Устал, присел отдохнуть и заснул.

И не проснулся.

– Криминал? – уточнил Вербин, хотя уже понял, что слово «ерунда» прозвучало не просто так.

– Нет, это не убийство.

Боташев ответил настолько уверенно, что Феликс машинально уточнил:

– Почему?

– Ты городской, что ли? – рассмеялся в ответ следователь.

– Мой друг из Москвы, – сообщил Сергей. – Так что не просто городской, а совсем городской – столичный!

– С проверкой? – вновь насторожился следователь.

– В отпуск, – повторил Вербин.

– Отпуск – дело хорошее. – Боташев глубоко затянулся, выпустил облако дыма и кивнул на Байкал: – Будь это криминал, убийца привязал бы к телу каменюгу, да в воду.

– Через три дня одни кости останутся, – добавил Сергей.

– А если убийца хотел, чтобы тело нашли?

Вопрос вызвал лёгкое недоумение:

– Зачем?

– А вдруг?

Боташев и Сергей переглянулись, после чего Сергей, улыбнувшись, осторожно протянул:

– Брат, здесь тебе не столица, здесь люди простые и ничем таким не заморачиваются: убил – бросил в воду – и сказке конец.

– Погоди… Феликс… Феликс Вербин? – Боташев наконец-то обозначил интерес к новому знакомому. – Вербин из Москвы? Из МУРа? Ты по Кровососу работал?

– Да, – коротко ответил Феликс.

– Силён. – Боташев протянул руку и теперь его рукопожатие было крепким. – Уважаю.

– Спасибо.

– Но здесь, сто пудов, обошлось без криминала. Просто умер человек, так бывает. Мужики за мотором шибко не следят, даже когда он поскрипывать начинает: стучит – и ладно. Кому нужно раз в год проверяться? По врачам бегать? Что внутри происходит, не знают. Потом едет такой герой на рыбалку, закидывает чекушку для сугреву – и привет. – Боташев машинально бросил взгляд в сторону экспертов. – Портит людям выходной.

– Часто такое бывает?

– Просто – бывает.

– Понятно. – Вербин тоже посмотрел на экспертов, затем – на пустынный берег, горы, Байкал… И вопрос родился сам по себе: – Разве на рыбалку в одиночку ходят?

– А что не так?

– Сибирь всё-таки, места довольно глухие, случись что… – Феликс кивнул на тело. – Никто не поможет.

– Я же говорю – городской, – рассмеялся следователь.

– Чуть-чуть есть, – улыбнулся в ответ Вербин. – Но летом я езжу к друзьям на дачи.

Шутка вызвала ещё один приступ смеха, после чего Сергей объяснил:

– Ходят, конечно, поодиночке. Компаниями чаще, но таких тоже полно. И пропадают люди, что скрывать. В этом ты прав, брат: это Сибирь, здесь на пару километров ушёл – и нет тебя. А там кто знает, что случилось: на бандитов наткнулся, на злого духа или зверь прибрал. Медведю, в общем, до лампочки, что ты в тайге делаешь, разозлишь его – и привет. А у кого-то сердце не выдерживает. Наши мужики и правда за собой не очень следят.

И внешне всё выглядело именно так, как предполагал Боташев. Расслабленная поза мертвеца, спокойное лицо – сейчас мужика паковали в мешок, но Вербин хорошо помнил, каким его нашли, и мысленно поставил «галочку» в этой графе: ничего подозрительного. Никаких признаков насилия. Никаких следов борьбы. Присел отдохнуть, задремал, и в этот момент заглох «мотор». Смерть по естественным причинам. Бывает.

Оставалось всего несколько вопросов, которые Феликс не мог не задать.

– Как он здесь оказался?

– На лодке пришёл, – ответил Боташев, раскуривая следующую сигарету. – Её уже отработали и принайтовали к катеру.

– А как его нашли?

– А ты любопытный.

– Я… – Вербин мастерски изобразил смущение, после чего выставил перед собой ладони. – Я прошу простить меня за привычку спрашивать. Если мои вопросы вас напрягают – я умолкаю и любуюсь Байкалом.

Ответ Боташеву понравился, поэтому следующая его фраза прозвучала в уже привычном дружелюбном тоне:

– Фигня, – махнул рукой следователь. – Когда ещё получится понаблюдать за работой крутого столичного профессионала? – Он тоже умел играть на публику, и Феликс не понял, иронизирует Боташев или говорит серьёзно. – Сидел мужик приметно, совсем рядом с берегом. Туристы мимо плыли – его заметили, обратно плыли – он снова там, да в той же позе. Капитан почуял неладное, подошёл ближе, посигналил – мужик не откликается. Капитан решил проверить, что за дела, ну и… нашёл его.

– Оказался неравнодушным.

– Люди здесь стараются друг за другом приглядывать, – негромко добавил Сергей.

Хорошие люди.

Вербин кивнул, соглашаясь с услышанным, и протянул:

– Сидел, значит, приметно…

– Ага.

– Но лагерь не разбил, не устроился.

– Не успел, – объяснил следователь. Затем бросил: – Я скоро.

И направился к закончившим работу экспертам.

– Что тебя смущает? – взял быка за рога Сергей, дождавшись, когда Боташев отойдёт на несколько шагов.

– Зачем он сюда приплыл? – поинтересовался в ответ Вербин.

– Боюсь, он не расскажет.

– Он – да. – Феликс посмотрел на закрытый мешок. – Но вопрос остаётся.

– Приплыл и приплыл. – Сергей слегка пожал плечами. – Порыбачить. Я так понял, ребята в лодке полный набор рыбака нашли.

– А как же репутация мыса? – поднял брови Феликс. – После того, что я вчера услышал, я бы сюда один не поплыл. Хотя я, как ты знаешь, достаточно далёк от веры в места силы и всё, что к этому прилагается. Но не поплыл бы. А мужик, как я понимаю… – повторный кивок на тело. – Мужик все эти истории наверняка знал.

Несколько мгновений Сергей удивлённо смотрел на Вербина, а затем округлил глаза:

– Ты серьёзно?

– Вы мне вчера полночи твердили, что это непростое место.

– Согласен – непростое. – Сергей явно хотел сказать «плохое», однако в последний момент передумал и выбрал нейтральное определение. – Но… – Он явно не мог увязать понятие «непростое место» с идущим в реальности расследованием. – Но как это связано с твоими подозрениями?

– Только одним, – ответил Вербин и повторил: – Рыбак наверняка знал о репутации мыса, но всё равно приплыл, да ещё в одиночку. Это единственное, что меня смущает. Здесь что, отличная рыбалка?

– Как везде, – ответил подошедший Егор.

– Тогда что он здесь делал?

Сергей и Егор переглянулись, после чего участковый нашёлся с ответом:

– О мысе Рытом все знают, но не все верят. Для одних это место силы, для других – просто мыс.

– Верил он или нет, мы не знаем, – согласился Вербин. – Но я бы спросил у родственников и друзей, часто ли он ходил на мыс Рытый?

– Следов борьбы нет, признаков насилия нет, – перечислил Егор. – Ребята говорят, что сто пудов – сердце.

– Вскрытия тоже ещё нет, – напомнил Феликс. – Сейчас ребята могут говорить что угодно – это просто слова, а подписывать они будут официальное заключение. Тогда и посмотрим.

Егор покачал головой, но ответить не успел.

– Ну, хватит, брат! – Сергей с недоверием посмотрел на Вербина: – Хочешь сказать, что простого, судя по одежде, работягу убили с помощью препарата, имитирующего естественную смерть? Это, знаешь ли, как-то необычно для наших мест.

Егор кивнул и улыбнулся.

– Видимо, у меня сильная профессиональная деформация, – пробормотал Феликс. Потому что в устах Сергея его сомнения прозвучали… весьма сомнительно.

– Не просто сильная – она тебя с головой накрыла.

– О чём речь? – поинтересовался Боташев. – Феликс, ты всё ещё веришь, что здесь произошло убийство, и раскрыл дело?

И Вербин, который почти согласился с тем, что заигрался в подозрения, увидел, как вздрогнул подошедший вместе со следователем мужчина. Судя по всему – местный житель, не сотрудник.

«Интересно…»

– Познакомьтесь – Дугар, глава администрации.

Какой именно администрации, следователь почему-то не сказал.

– Очень приятно.

– Дугар тоже потерял выходной, – хохотнул Боташев.

Рукопожатие главы оказалось крепким и спокойным, смотрел он прямо, взгляд не отводил. Но услышав о «раскрытии дела» – вздрогнул. В этом Вербин не сомневался. Но при этом был уверен, что вздрогнул Дугар от неожиданности, не от страха. А значит, он скорее всего тоже предполагал – как минимум, предполагал – что смерть рыбака наступила не по естественным причинам, и удивился, услышав, что кто-то разделяет его мнение. Альтернативную версию, идущую вразрез с тем, что говорил следователь.

«Есть над чем подумать…»

– Мне напомнили о профессиональной деформации, – ответил Вербин. – Пришлось согласиться с диагнозом.

– Признание – первый шаг к выздоровлению, – поделился старой шуткой Боташев. – Рад был познакомиться. Серый, пока. Егор?

Следователь вопросительно посмотрел на участкового.

– Ребят в Хужир закину и сразу приеду.

– Договорились.

Сопровождаемый Дугаром Боташев направился к берегу, где группа уже заканчивала погрузку в катер. Вербин проводил его взглядом и спросил:

– Егор, ты не будешь против, если я поболтаю с местными?

– Сейчас?

– Нет, конечно.

– А Боташев сказал, что ты на пути к выздоровлению, – коротко рассмеялся Сергей. – Неужели ошибся?

– Он следователь, а не психиатр, – серьёзно ответил Феликс. И перевёл взгляд на Егора: – Я не имею права вести расследование, я это знаю, просто хочу подробно поговорить с местными о мысе. Типа, турист, увлечённый красивыми легендами.

– Если Боташев узнает, у тебя будут проблемы, турист, – предупредил участковый. – Он, в общем, нормальный, но самолюбивый.

– Я не стану целенаправленно расспрашивать о сегодняшнем трупе, – пообещал Вербин. – Но если в разговоре о нём зайдёт речь – останавливать собеседника не буду. И если нарою что-нибудь интересное – сразу сообщу тебе. А ты уж сам решай, как с Боташевым разбираться. Так пойдёт?

– Так пойдёт, – вздохнул Егор.

– А какой здесь посёлок поблизости?

– Онгурён.

– Дугар оттуда?

– Да.

– Начну с него.

– Зачем тебе? – неожиданно спросил Сергей.

– Любопытно, – развёл руками Феликс. – Вы мне столько всего о мысе рассказали, что я не могу не копнуть глубже, не провести, так сказать, самодеятельное этнографическое исследование.

– А как же отпуск?

– А о чём ты думал, когда притащил меня на место преступления?

– Не доказано, – заметил Егор.

– Вот я и развлекусь на отдыхе – поищу доказательства. Не найду – хорошо, зато послушаю рассказы о здешних местах.

– Вчера не хватило? – съязвил Сергей.

– Вчера уже закончилось, а завтра вам на работу обоим, а мне станет скучно.

– Упрямый ты, – вздохнул Сергей. И посмотрел на Егора: – Что скажешь?

– Я не могу запретить Феликсу общаться с людьми и задавать вопросы, в конце концов, на то он и турист.

– Спасибо, – кивнул Вербин.

– Приплыву за тобой завтра или пришлю кого, чтобы тебя в Онгурён доставили. И Дугара предупрежу, у нас с ним отношения хорошие, думаю, не откажет.

– Спасибо.

– Он ещё не согласился, – продолжил Егор. – А настаивать я не буду. Просто скажу, что с ним хочет пообщаться… ты.

– За это спасибо. – Вербин помолчал. – Если он откажется, это тоже будет любопытно.

– Почему?

– Да, есть одна мысль…

– Но ты её не расскажешь?

– Не сразу. Пусть Дугар сначала не согласится.

– А если он согласится с тобой поговорить?

– Тогда я его послушаю, – ответил Феликс. – И поделюсь с тобой другими мыслями, которые появятся после того, как я его послушаю.

Егор и Сергей вновь переглянулись, помолчали, а затем Сергей спросил:

– Один в Онгурён пойдёшь?

– Да. Если можно.

– Можно, конечно, почему нет? Я тебя тогда в Хужире подожду.

– Ты же в Иркутск собирался?

– А как ты без меня доберёшься?

– Ну, справлюсь, не мальчик. Ты бы вещи мои забрал, а там…

– Поедем, как ты в Онгурёне закончишь, – решительно ответил Сергей. – И не спорь.

– Спасибо.

– Одним «спасибо» не отделаешься.

– Догадываюсь…

Тем временем Егор запустил двигатель и медленно отвёл катер от берега. Мыс Рытый стал удаляться, и только сейчас Феликс понял, что с того момента, как увидел подозрительный труп, он ни разу не вспомнил Криденс.

Ни разу.

В этот раз Аркадий отсутствовал дольше и приехал, когда оставленный девушке корм почти закончился. Воду Лера экономила, а за едой не уследила, не могла понять, как много в кульке гранул и сколько она съедает – часов у неё не было, окна тоже, свет в конуре не выключался, биологические часы сбились от переживаний, поэтому девушка жила, ориентируясь на потребности организма: захотелось есть – поела, захотелось спать – поспала. И всякий раз после пробуждения заставляла себя делать зарядку – комплекс нехитрых упражнений, которые помогали ей хоть как-то поддерживать форму: и внешне, и внутренне. Это было удивительно, поскольку раньше Лера никогда в жизни зарядку не делала. В фитнес-зал, конечно, ходила, но чтобы, проснувшись, сразу начать заниматься – такого за девушкой не водилось. А здесь решила, что надо, обязательно надо. И с каждым разом старалась увеличивать число упражнений.

Что же касается пищи для ума, то ею для девушки стали две толстые книги, к счастью, не из современной русскоязычной прозы, а шедевры классической русской литературы – «Бесы» Достоевского и «Мастер и Маргарита» Булгакова. «Мастера» Лера раньше читала, роман понравился, и девушка сразу потянулась к нему, но остановилась и взялась за «Бесов», решив, что в её обстоятельствах чем сложнее – тем лучше. Вот и сейчас, вытряхнув из кулька последнюю горсть корма, улеглась на кровать, раскрыла книгу, но прочитать успела всего несколько страниц – в соседнем помещении послышались шаги, в дверном замке повернулся ключ, и на пороге появился Аркадий.

– Привет. – Он был румян и весел.

Лера задумчиво посмотрела ему в глаза, помолчала… и промолчала. Однако смутить похитителя не смогла.

– Как ты? – с улыбкой поинтересовался мужчина.

– Издеваешься? – Девушка кивнула на смятый кулёк, показала на раскрытой ладони горсть корма и демонстративно бросила остатки еды на пол.

– В том числе издеваюсь, – не стал отрицать Аркадий. – Ты ведь помнишь, что наши отношения подразумевают весь спектр эмоций?

– У нас нет никаких отношений.

– А как ты называешь это всё?

«Это всё»?! Похищение, насилие и пребывание в грязной конуре? Девушку захлестнули ярость, обида, ненависть. Захотелось броситься на самодовольного подонка, ударить, хотя бы попытаться ударить, зная, что он выше и сильнее, захотелось увидеть кровь из его разбитой губы и крикнуть ему в лицо грязное ругательство.

Захотелось.

Опомнилась девушка в самый последний момент. Скривила губы, показав, что готова разрыдаться, и беспомощно повторила:

– Ты издеваешься?

– Валерия, ты совсем отупела? – полушутя поинтересовался Аркадий. – Я только что ответил на этот вопрос.

Сделал шаг назад и бросил:

– Выходи.

– Зачем? – насторожилась девушка.

– Просто выходи, не бойся. – Он окончательно исчез из проёма. – И ведро прихвати.

До сих пор Аркадий сам убирал за пленницей, но делал это, когда она спала. Теперь ей открылся следующий уровень.

«Интересно, чем я заслужила такой подарок?»

Лера поднялась с топчана, поправила «браслет», взяла ведро и шагнула за дверь.

Соседняя комната оказалась довольно большой, не менее тридцати квадратных метров, и тоже без окон. Слева, в углу, спрятался за занавеской унитаз, в который Аркадий велел девушке вылить содержимое ведра, после чего вымыть его из шланга и убрать в «конуру». Покончив с этим, Лера вернулась в большую комнату, подошла к стоящей следом за унитазом душевой кабинке и вопросительно посмотрела на мужчину.

– Горячая вода, шампунь, гель, – произнёс Аркадий с видом радушного хозяина, к дому которого вышла чудом уцелевшая в авиакатастрофе пассажирка, неделю бродившая по пустыне.

Под душ хотелось до невозможности, до подрагивания пальцев, однако Лере удалось сдержать первый порыв и небрежно поинтересоваться:

– Я должна помыться?

– Неужели не хочешь?

– Надоело спать с грязнулей?

– Разумеется.

– То есть, если я откажусь, ты больше не будешь меня трахать?

И лишь задав вопрос, девушка сообразила, что ведёт себя слишком дерзко, отнюдь не как покорная, сломленная пленница, которую должна изображать. К счастью, Аркадий то ли не услышал промелькнувших в голосе интонаций, то ли не придал им значения.

– Конечно, буду, – рассмеялся он. – Просто ты помоешься в любом случае: или добровольно, или после того, как я тебя изобью.

– Бить не надо. – Девушка испуганно съёжилась. – Я очень хочу в душ.

– Не сомневаюсь. – Аркадий подошёл и с видом благодетеля расстегнул «браслет». – Чтобы тебе было удобнее.

– Спасибо.

Девушка с радостью скинула футболку – грязную, отвратительно пахнущую, на мгновение задержалась, показывая себя мужчине, едва заметно улыбнулась, увидев, что он среагировал, зашла в кабинку и задвинула створки. И едва не застонала от удовольствия, когда в неё ударил поток воды.

Как же хорошо.

Мылась Лера долго и с удовольствием, сначала даже позабыла о роли, которую вынуждена была играть, но, вымыв голову, опомнилась и несколько раз прижалась к стеклянным стенкам то грудью, то попой – словно невзначай. Знала, что эти шалости не останутся без внимания, и не ошиблась: открыв створки, девушка сразу поймала заинтересованный взгляд Аркадия, вновь улыбнулась, стыдливо прикрыла рукой грудь и тихо попросила:

– Дай, пожалуйста, полотенце.

– Слева от тебя.

Полотенце лежало на комоде, рядом с аккуратно сложенным халатом, который Лера надела после того, как вытерлась – неспешно, поворачиваясь к Аркадию то одним, то другим боком. Она знала, что мужчина едва сдерживается, но знала, что сдержится – он не любил торопиться. Чувствуя себя отдохнувшей и восхитительно свежей, девушка сунула ноги в тапочки – пол в подземелье был холодным, и вновь выдала вопросительный взгляд, демонстрируя Аркадию, что не решается без разрешения подать голос.

Она должна – обязана! – играть роль покорной и сломленной пленницы.

– Можешь оглядеться, – произнёс мужчина, правильно поняв не прозвучавший вопрос.

– Спасибо.

Лера поправила халат и медленно прошла по комнате.

За душевой кабиной стоял комод с тремя выдвижными ящиками, в которые девушка заглядывать не стала; за ним, но уже в другой стене, располагалась мощная железная дверь – напротив прохода в её конуру; справа от двери – трёхстворчатый шкаф, кресло, у следующей стены – большая двуспальная кровать, с виду – очень удобная. У четвёртой стены – круглый столик, сервированный на двоих: пять тарелок, накрытых клошами из нержавейки, бокалы для воды и вина, бутылка воды, бутылка белого вина в ведёрке со льдом.

– Я подумал, что нам следует отметить твой приезд. Наконец.

Прозвучало очень светски.

– Ничего, что я в халате?

– Он тебе идёт. – Аркадий взял бутылку и принялся отвинчивать пробку. – Сегодня у нас будет новозеландский совиньон. Я помню, что ты предпочитаешь французов, но поверь – этот новозеландец тебя не разочарует.

Аромат действительно производил впечатление.

– Мы ведь под землёй? – в тон мужчине поинтересовалась Лера.

– Рыба исключительно местная, – рассказал Аркадий, подвигая девушке стул и усаживаясь напротив. – Приготовлена мастером своего дела.

Он поднял клош, и у Леры закружилась голова от восхитительного аромата. По-настоящему закружилась, и девушка поняла, как сильно соскучилась по хорошо приготовленной еде.

– На первое, разумеется, уха. На второе – сиг.

И то и другое – изумительно вкусно, а под белое вино – великолепно. И хотя совиньон оказался в меру лёгким, в голове у Леры зашумело. Не могло не зашуметь после всего, что с ней произошло.

– Вкусно?

– Да.

– Я очень рад.

Он рассказывал забавные истории, шутил, улыбался, даже смеялся, а она… Ей в какой-то момент стало удивительно легко. Хорошая еда и алкоголь сделали своё дело – Лерой овладела приятная расслабленность, полностью растворившая в себе страх и переживания. Она поддакивала шуткам, улыбалась и в какой-то момент рассмеялась, сначала неуверенно, но в следующий раз – искренне. Лере неожиданно стало казаться, что они волшебным образом вернулись в Москву, в ресторан, в котором встретились на следующий после знакомства день, где долго сидели рядом, глядя друг другу в глаза и болтая обо всём на свете. Вернулись в тот вечер, когда она по-настоящему почувствовала, что перед ней – её Мужчина. Тот самый. Необъяснимым образом единственный. И прав, тысячу раз прав проклятый мерзавец: между ними действительно возникла связь – при первой встрече. И стала неразрывной на следующем свидании. Та самая связь, которую нельзя объяснить – только почувствовать. Аркадий был искренен в тот вечер, такое поведение невозможно сымитировать, оно в мелочах. Или…

Или он искренне искренен со всеми своими «особенными» женщинами?

А потом забывает их и начинает сначала?

Впрочем, думать об этом сейчас совсем не хотелось.

Еды было не очень много, ровно столько, чтобы приятно насытить, но не потянуло в сон. Вино пошумело в голове, не вызвав опьянения. Лера окончательно расслабилась, сама начала болтать, что-то рассказывать, смеяться чаще… И сама, без просьбы или принуждения, ослабила пояс халата. Потому что поймала его взгляд и поняла, что Аркадию понравится. Ему очень понравилось. Особенно когда пола халата «случайно» соскользнула и открылась не только коленка, но и загорелое бедро девушки. Он ничего не сказал, но посмотрел на Леру с благодарностью. А она сказала, что вино – прекрасно.

Он действительно оказался вкусным – совиньон из Новой Зеландии.

И помог девушке отрешиться, пока ее брал иркутский маньяк. Приглушил отвращение, которое вызывал у Леры Аркадий, позволил не вздрагивать от его прикосновений и сыграть свою роль до конца. Роль послушной пленницы.

От наваждения девушка очнулась лишь сидя на своём топчане, в чистой футболке. Очнулась от щелчка закрывшегося «браслета». От понимания того, что, проснувшись, снова увидит ведро и сухой собачий корм в газетном кульке.

– Спасибо за восхитительный вечер, – прошептала она, с трудом сдерживая рыдания. И её голос прозвучал очень… благодарно.

– Как-нибудь повторим, – пообещал он, целуя Леру на ночь.

– Я ведь была хорошей девочкой?

– Идеальной.

– И я всё сделаю, чтобы ты был доволен, – сказала она, глядя Аркадию в глаза. – Я стану послушной девочкой, самой послушной на свете. И самой любящей. У тебя ещё никогда не было такой, как я – по-настоящему особенной. Ты увидишь. Ты почувствуешь. Я сделаю для тебя всё. Только для тебя.

Он улыбнулся и вышел из «конуры». В дверном замке повернулся ключ.

Она перевернулась на живот и уткнулась в подушку. Слёзы лились, но плечи не дрожали. Он видит её покорной, но никогда не увидит слабой.

Никогда.

Что такое будущее?

То, что будет? То, что наступит завтра? Или через неделю? А что случится через неделю? Кто-то придумает новое мобильное приложение, кто-то закончит квартальный отчёт, кто-то купит квартиру, кто-то получит премию, у кого-то родится ребёнок… Это и есть будущее?

День за днём под неумолимое тиканье часов?

А что такое будущее, когда тебе двадцать шесть? Что такое будущее, когда ты молод и силён, и вся жизнь впереди? Для кого-то – это один интересный день, сменяющий другой, жизнь от поездки до поездки, от события до события; для других – любимое увлечение, постепенно заполняющее настолько полно, что на бытовые мелочи не остаётся ни сил, ни времени; третьи, прагматичные и надёжно стоящие на ногах, понимают, что именно сейчас, в молодости, закладывается фундамент карьеры, и стараются сделать его максимально прочным и крепким, заводят нужные знакомства, отрабатывают полезные связи, создают репутацию, просчитывают шаги.

Будущее – это не что-то непонятное и отдалённое, а то, что мы строим. Своими руками, своим умом. Это планы, повлиять на исполнение которых способна любая мелочь. А если планы большие, если кажется, что суждено достигнуть многого и твои перспективы по-настоящему блестящие, ты сделаешь всё, чтобы этим планам ничего не помешало. Сделаешь всё, ради спасения своего будущего.

Абсолютно всё.

И ты никогда не допустишь, чтобы твоё будущее зависело от кого-то другого.

От кого-то слабого.

Ненадёжного.

Воды было много, намного больше, чем в реальности: широкий, мощный поток заполнил почти всё ущелье, оставив берегу лишь узкую полоску – каменистую и скользкую. То была Рыта, и то была совсем не Рыта. Или Рыта – но преображённая, словно где-то в верховьях открылся кран, наполнивший её русло так, как не наполнялось оно даже по весне. Река величаво текла по ущелью, и казалось, что теперь ей точно хватит сил добраться до Байкала… Но так только казалось. Потому что вместе с самой рекой изменилось и место, в котором она исчезала – там появился круглый провал, окружённый огромными валунами. Даже не валунами, а скалами и их обломками. И они казались каменными губами гигантского рта, жадно поглощающего поток воды. Поток, идущий из крана, который кто-то открыл в верховьях. И река исчезала в нём, покорно принимая закон: ведь ей, даже ставшей сильной, запрещено впадать в священное море.

Наверное, потому, что вода в реке была чёрной.

Шумной, быстрой, мокрой, остро пахнущей свежестью… но чёрной. И не холодной, а тёплой. Как кровь. Зебра вошла в неё – в тёплую, как кровь, воду, по бёдра и, чуть наклонившись, стала водить над быстрым потоком ладонями, заговаривая его словами, которых не понимала. Прочитав заговор, Зебра опустила кисти рук в воду, затем подняла и внимательно осмотрела – чистые, нетронутые чёрным… и только под ногтями придирчивый взгляд заметил следы воды, только там. Они всегда были там, и Зебре всегда хотелось, чтобы чернота исчезла и оттуда, чтобы не осталось на ней даже мельчайших следов чёрной, тёплой, как кровь, воды, и она продолжала заговаривать реку, и вновь опускала кисти в воду.

В надежде стать совсем-совсем чистой.

Три раза опускала девушка руки в чёрную воду, и трижды входила в реку, каждый раз – в новом образе. Сначала, какой помнила себя в походах: в крепких туристических ботинках, штанах-карго и футболке. Во второй раз вошла в тонкой белой рубахе до пят, подол которой сразу прилип к ногам. В третий раз ступила полностью обнажённой, а осмотрев руки – окунулась в Рыту с головой. Не закрывая глаз. И чувствуя жгучий холод тёплой, как кровь, воды. А вынырнув – увидела плывущую по реке себя… спокойную… омытую чёрной, тёплой, как кровь, водой. Безмятежную и умиротворённую. Уносящуюся в бездну провала, что прятался меж огромных валунов… и грохот падающей в никуда воды ударил в самую душу. Потому что падала в провал – она…

– Нет! – Зебра закричала и открыла глаза. – Нет… пожалуйста, нет.

– Ты бы сменила звонок будильника, – пробурчал лежащий рядом мужчина. – А то как телефон трезвонит.

– Извини… – Девушка вздохнула, стряхивая с себя дурное виденье, а затем прильнула к мужчине всем телом. Она специально ставила будильник на двадцать минут раньше необходимого, потому что знала, что по утрам её мужчина легко возбуждается. Лёгкое движение грудью, напряжёнными сосками… рука скользит по его спине, замирает на шее, мягко спускается на бок… мужчина поворачивается и гладит Зебру по животу. Он тоже знает, что ей нужно, чувствует остатки напряжения, вызванного плохим сном, и нежно ласкает её грудь. Зебра улыбается. Он впивается в её губы, крепко целует, продолжая ласкать рукой, а затем переворачивает на спину.

Зебра запрокидывает руки за голову и улыбается.

Ей хорошо.

Его напор заставляет позабыть обо всём на свете, поднимает на вершину блаженства, где так прекрасно и легко, что не хочется возвращаться в реальность. Где вместо слов – упоительные стоны, а руки дрожат не от страха, а от удовольствия.

И в следующий раз Зебра вспоминает о ночном виденье только через сорок минут.

Он вышел из ванной комнаты, пару мгновений смотрел, как девушка варит в турке кофе, и тихо спросил:

– Опять этот сон?

Он знал, каким будет ответ, но ему было важно его услышать.

– Да, – коротко отозвалась Зебра. Не отвлекаясь от турки.

– Ты принимала успокоительное на ночь?

– Да.

– И что?

– Как обычно: сплю спокойно и крепко, сон вижу во всех деталях, намного отчётливее, чем без таблеток.

– То есть с успокоительным хуже?

– С ним я не просыпаюсь среди ночи.

– То есть лучше?

– Что так, что так… всё равно.

Всё равно плохо.

Он вздохнул, подошёл и поцеловал девушку в шею. И потянул ноздрями острый запах кофе.

– Сейчас… – Зебра наполнила его чашку, вернула турку на плиту, чуть подалась назад, прижимаясь к мужчине спиной, и тихо сказала: – Спасибо, что не бросаешь меня.

Он не стал брать кофе, а двумя руками обхватил девушку, продолжая стоять сзади, прижал к себе крепко, помолчал, а затем прошептал ей на ухо:

– Мы вместе.

Зебра потёрлась щекой о его щёку и рассказала:

– Когда ты рядом, сон приходит намного реже. Честное слово – я давно это заметила. И я не так выматываюсь, когда вижу его. И очень быстро прихожу в себя.

– С моей помощью, – улыбнулся он.

– С твоей помощью, – улыбнулась она. – Когда ты рядом…

И поймала себя на мысли, что готова стоять так вечность: в его объятиях, позабыв обо всём. И улыбнулась этой мысли, потому что в ней было счастье.

С сожалением выскользнула из его объятий, чтобы налить кофе себе, и вздрогнула, услышав неожиданный вопрос:

– Тебе Рина тоже это говорила? – спросил он, сделав маленький глоток обжигающе горячего кофе.

Вздрогнула, но не расплескала и уточнить умудрилась очень ровным, спокойным голосом:

– Что именно?

– О том, что ненавидит.

Зебра вспомнила Рину – на кровати, совсем больную и болезненно злую, вспомнила взгляд её больших и очень живых глаз – злобный, полный ненависти взгляд, вновь поставила турку на плиту, хотя налила всего половину чашки, и ответила:

– Когда мы прощались. – Пауза. – Боюсь, у неё для каждого нашлось плохое слово. – Тихий вздох: – Я её не виню.

Но рука предательски дрожит. На глазах слёзы. И очень-очень хочется, чтобы он обнял. Вот сейчас – обнял и прижал крепко, потому что плохо, плохо, плохо… как после сна, а может, ещё хуже. А он смотрит, потому что не просто так задал вопрос. Он смотрит и думает, что Зебра сильно изменилась, побывав на мысу, а смерть подруги окончательно её добила. Девушка часто плакала, была рассеянна, порой забывала самые простые вещи и говорила, что мыс часто является ей наяву.

Не сам мыс. А то, что там случилось.

И ему было важно знать, способна ли Зебра держать себя в руках. Очень важно.

– Она мне снится, – едва слышно продолжила девушка.

– Рина?

– Да. А тебе?

– Нет, – солгал он. Лгать он умел идеально.

Солгал, потому что не мог сказать Зебре, что Рина снится ему слишком часто. Но не та Рина, которая его ненавидела, не приговорённая к смерти, измученная болью и завистью, излучающая лютую злобу, а другая, настоящая – яркая, смешливая, игривая Рина, которую он любил всей душой. И которую видел, обнимая Зебру. Видел, даже не закрывая глаз. Которую продолжал чувствовать.

Которую продолжал любить.

– Рина снится мне не часто… – продолжила Зебра. – Не так часто, как река, но снится.

– Что в тех снах?

– Она на меня ругается, – честно ответила девушка. – Обычно сон такой: я открываю глаза, а она сидит у изголовья. Вся в чёрном. И в косынке чёрной. И худющая, как тогда, только глаза на месте, не больные глаза, а как тогда… – Зебра помолчала. – Я открываю глаза, потому что она на меня смотрит. Худющая, но не больная, понимаешь? И старая. Я во сне понимаю, что Рина – старая, потому что она начинает меня ругать по-стариковски. Ругать и проклинать за то, что я тебя увела. И за то, что я жива… А потом Рина тянет ко мне руки, чтобы забрать с собой, мне становится страшно – там, во сне – я кричу и прихожу в себя на берегу реки. Я иду в воду. – Девушка смахнула с глаз слезинку. – После таких ночей я просыпаюсь совсем выжатой.

Зебра замолчала, он подошёл и мягко её обнял – заплаканную, дрожащую, немного жалкую, полностью ему доверяющую. Обнял крепко и поцеловал, чувствуя, как она успокаивается в его объятиях.

Он знал, чего она хочет, чего ждёт – что он предложит уехать. Куда угодно, только подальше от города, в котором всё напоминает об их тайне. Зебра никогда об этом не просила, но он слышал её мольбу. И в той беззвучной просьбе было отчаяние, но, сменив небо над головой, Зебра не поменяет душу и, глядя на него, всегда будет видеть то, что случилось на мысу. Боль сидит в ней, а не в Иркутске, и этого не изменить.

Никогда не изменить.

Поэтому общего будущего у них нет.

И ещё он подумал, что если Зебра окончательно сломается, она убьёт его будущее.

В эту ночь Феликс долго не мог заснуть. Ворочался, периодически поругиваясь на едва слышно поскрипывающую кровать, то укутывался в одеяло, то раскрывался, проваливался в короткую дрёму, в которой ему снилось, что он не спит, потом тянулся к лежащим на тумбочке часам, выяснял, что прошло всего пять минут, и снова падал на подушку.

Не спалось.

Но причиной тому было не беспокойство, не тоска, что обуревала его последнее время, не мысли о преступлении, которое случилось на мысу. Ничего из этого, а может – всё вместе. Даже скорее всего – всё вместе.

Феликсу не спалось. И он не понимал почему.

Эмоциональное перевозбуждение на фоне случившегося прошлой ночью видения? Страх увидеть его снова? Нет, не страх – нежелание пережить ещё одно потрясение. Или наоборот – желание, отчаянно-острое, жгучее желание ещё одной встречи?

Когда Криденс была жива, Феликс радовался, видя её во сне, хотя спал, обычно, как бревно, не видя снов. Но в те редкие ночи, когда сны приходили – Феликс видел в них любимую и только её. После смерти Кри являлась ему дважды – в Москве. В подробностях те сны Вербин не помнил, потому что плакал, но точно знал, что в них была она. И вот, вчерашнее видение – назвать его сном у Феликса язык не поворачивался. Именно видение, в котором он был полноправным участником, которое помнил во всех деталях… И которое не хотел пережить вновь. Потому что они с Кри стояли в разных водах. Даже когда она к нему прижималась. Даже когда он слышал её дыхание.

В разных водах.

И разные воды шептали, что он должен отпустить. И Кри шептала, не произнося ни слова. Шептала отчётливо и очень горько. Феликс её слышал, Феликс понимал, что Кри права, во всём права, но не был готов принять, что воды их теперь разные.

И потому не хотел возврата чудесного видения, в котором Кри благодарила его за путешествие на Байкал. И хотел его увидеть, потому что в нём была Кри. Ей здесь было хорошо.

Но она была не с ним.

И ещё Феликс не понимал, откуда могло взяться то видение? Ведь он, в отличие от Криденс, никогда не был ни суеверным, ни особенно верующим. Считал себя прагматичным и был таким. Догадывался, что Криденс будет ему сниться, но не ожидал столь яркого, наполненного символами видения, чётко дающего понять, что в следующий раз они с Кри встретятся не здесь.

И ничего нельзя исправить…

Так же, как ничего не смогут исправить родные обнаруженного на мысу Рытом рыбака – при нём были документы, так что им уже сообщили. Наверное, они тоже не могут заснуть. А может, заснули – на успокоительных или снотворном. А может, сидят на кухне или в комнате, смотрят в тёмное окно, вспоминают мужа… отца… брата… Или плачут. Жена, наверное, плачет. Наверняка у него есть жена. Хочется верить, что они ладят… ладили.

Феликс ощутил странную, абсолютно необъяснимую связь с семьёй рыбака. Для него необъяснимую, для человека, далёкого от мистики. Случайно ли получилось так, что он, прилетевший под другое небо, чтобы исцелить израненную душу, встретил здесь смерть? И оказался единственным, кто верит, что на мысу произошло убийство и нужно отыскать и наказать виновного. Он не вернёт семье мужа, отца, брата, но сделает так, чтобы тот человек, который убил мужа, отца и брата, больше никогда и никому не причинил вред.

А в том, что рыбака убили, Вербин уже не сомневался. И чутьё, которое заставило его насторожиться на мысу, тут было ни при чём: сначала Егор написал, что глава Онгурёна согласился поговорить, а незадолго до того, как Феликс отправился спать, позвонил сам Дугар и сказал, что ехать в Онгурён не придётся – у него появилось важное дело в Хужире, и он приплывёт. Один. И Феликс должен быть один. И это означало, что их разговор и есть то самое важное дело.

А раз так, то завтра расследование сдвинется с мёртвой точки.

Так и получилось.

Явился Дугар в половине седьмого утра, ещё вечером объяснил, что летом дни дорогие, жаль на сон тратить, так что поспать Вербину не удалось. Встал в шесть, умылся, оделся и отправился на берег, где они договорились встретиться. Понаблюдал, как Дугар ведёт катер, помог пришвартоваться, пожал протянутую руку и предложил пройти в беседку. Туристы тоже ценили ясные летние дни, планировали на них поездки, поэтому на причале турбазы скоро станет слишком оживлённо для вдумчивого разговора. Дугар с предложением согласился, молча последовал за Вербиным, а усевшись на скамейку, улыбнулся:

– Я знал, что ты захочешь поговорить. Знал ещё до того, как Егор позвонил.

Феликс пристроился напротив и улыбнулся:

– Почему?

– По твоему взгляду.

– На мысу?

– Да.

– Что было не так с моим взглядом?

Однако Дугар не принял шутку, показав, что относится и будет относиться к их разговору предельно серьёзно.

– Ты – хороший охотник, ты сразу увидел след.

Вот так.

Не то чтобы собеседник Вербина огорошил, но услышать подобное в самом начале разговора было несколько странно.

– Разве Боташев не охотник? – поинтересовался в ответ Феликс.

– Охотники бывают разные, – ответил Дугар таким тоном, что простенькое замечание превратилось в непреложную истину. – Недалеко от моего посёлка есть отличное, очень удобное пастбище с хорошей травой. Тропа к нему идёт вдоль обрывистого берега. Без всяких, разумеется, ограждений. Коровы не дуры – они к обрыву не подходят, и долгое время всё было в порядке. Пока об этой дороге не узнал медведь.

– И напал на стадо?

– Напал, но не так, как ты думаешь. – Дугар едва заметно улыбнулся. – Медведь не стал бросаться на коров. Он притаился в кустах, а когда стадо оказалось рядом – выпрыгнул и так рявкнул, что пастух обделался, а коровы помчались быстрее самого быстрого скакуна.

– Сколько свалилось с обрыва? – Вербин мгновенно понял ход мыслей шустрого мишки: запаниковавшие коровы наверняка позабыли об осторожности.

– Две. Медведю надолго хватило. – Дугар помолчал, после чего спросил: – Медведь – хороший охотник?

– Умный.

– Но ленивый.

– Он нашёл способ не бегать.

– Вот и Боташев нашёл способ, – тут же ответил Дугар. – Он хороший охотник, но ленивый. Ему зверя видеть надо, а ты по следу пойдёшь. И даже не по следу, а по запаху следа. Ты пойдёшь и не остановишься.

Ну, может, и так…

Феликс никогда не называл таких, как Боташев, ленивыми охотниками, использовал другое определение, но понял, что имеет в виду собеседник, и оставил за ним право выражаться так, как тот посчитает нужным.

– Я вижу не след, а зверя, который его оставил.

– Ты видишь след даже после сильного снегопада, поэтому я пришёл к тебе. – Дугар посмотрел Феликсу в глаза. – Пришёл, чтобы сказать, что зверь, которого ты почуял… ты один почуял, один из всех, кто был на мысу… так вот, этот зверь опасный. Его история живёт не только здесь.

– Не здесь – это не на мысу? – уточнил Вербин, предположив, что собеседнику известно об убийствах в других местах, например, в Иркутске. Но ошибся.

– Не только в нашем мире, – ответил Дугар, глядя Феликсу прямо в глаза. – Его история вышла за пределы и поэтому зверь очень опасен. И очень силён.

Так.

Интересно.

В памяти всплыли рассказы Егора и Сергея, причём не только о мысе, но и других местах силы или же просто странных местах, в которых происходило нечто сверхъестественное. Долгие и обстоятельные рассказы, благодаря которым у него зародились подозрения насчёт естественности естественной смерти рыбака на мысе Рытом. Да, рассказы позволили ему почуять след. Но существовал важный нюанс: по мнению Феликса, эти рассказы могли обрамлять расследование, могли дать мотив преступнику, но ни в коем случае не могли оказаться внутри расследования. Убийство, если, конечно, речь шла о нём, совершил человек, и искать его нужно привычными оперативными методами. Причём в нашей реальности.

Однако выражать недоверие человеку, который ради этого разговора специально приехал на Ольхон, Вербин не собирался. Свидетелей надлежит выслушивать внимательно, оставляя эмоции при себе, а выводы – на потом. Поэтому, услышав о «другом мире», Феликс только кивнул и вежливо поинтересовался:

– Ты – шаман?

– Нет, я просто хочу тебе помочь. Ведь это правильно – помогать людям.

– Почему ты хочешь мне помочь? – неожиданно для самого себя, спросил Вербин.

А может, и не неожиданно, а потому что различил в голосе Дугара грусть.

Спросил, и услышал в ответ сочувственное:

– Егор сказал, ты хороший человек, только подранок сейчас. Тоскуешь и поэтому мечешься. Зацепило тебя крепко, и все боятся, что ты из ямы не выкарабкаешься. Но я вижу – выкарабкаешься, уже начал. И поэтому предупреждаю: здесь можно в другую яму свалиться, которую не человек выкопал.

– А кто?

Молчание.

– Дух?

– Ты пока не веришь… – протянул Дугар, отворачиваясь к Байкалу. – Но тебя не заставляют. Не хочешь верить – не верь, но держи в голове. Ты правильно себя ведёшь – с уважением, и это тоже держи в голове. Твоё уважение видят, и поэтому уважают тебя. И поэтому я тебе говорю: ты идёшь по следу, который оставил не простой человек.

– Я думаю, что на мысу Рытом совершено убийство, но пока не могу этого доказать, – медленно ответил Феликс. – Но я не верю, что убийство совершил дух.

– А зверь?

– Звери – мой профиль, я их в клетки сажаю.

Дугар внимательно посмотрел Вербину в глаза, понял, что Феликс не рисуется, кивнул и спросил:

– Тебе рассказывали о мысе?

– Рассказывали.

– Что думаешь?

– Думаю, что мыс – очень непростое место.

– То есть веришь?

– В то, что убийство мог совершить дух – нет, – повторил Феликс. – Духи получают жертвы, а не приносят их. Так что ловить я буду человека.

– Зверя, – поправил Вербина собеседник.

– Не в первый раз.

– Такого – в первый.

– Объясни, – попросил Феликс.

Попросил вежливо, несмотря на то, что вступление несколько затянулось. И собеседник в просьбе не отказал.

– Многие считают, что на мысу истончилась преграда и можно без труда открыть проход в Холодный мир, – рассказал Дугар. – В проход можно руку протянуть, а можно и шагнуть. Посмотреть, что там, в Холодном мире. Или поговорить с кем. Только все забывают, что преграда истончилась для обоих миров, и с той стороны есть много желающих проход открыть. А есть и такие, кто умеет. Иногда их вызывать надо, а иногда они сами приходят.

– Хочешь сказать, что рыбака убил явившийся из холодного мира дух?

В ответ – долгий взгляд, вызвавший лёгкую неловкость.

– Ты хороший охотник, смелый, зачем сейчас торопишься? Я ведь знаю, что ты не дурак. – Дугар подождал ответа, не дождался, чему обрадовался – Вербин признал его правоту, и продолжил: – Я ничего не хочу сказать, я рассказываю, как по-разному люди думают о мысе. А ты перебиваешь.

– Извини.

– Ничего страшного. – Дугар достал из кармана зажигалку, повертел, перехватил взгляд Феликса, объяснил: – Бросаю. – Вернул зажигалку в карман и продолжил: – Шаман по срочному делу уехал, он бы рассказал, как есть, а я – стараюсь.

– Шаман разрешил со мной говорить?

– Шаман сказал с тобой поговорить, – поправил Вербина Дугар.

– Шаман у вас белый?

Этот вопрос вызвал улыбку:

– Знал, что спросишь. Белый. У кого хочешь спроси – белый. И ещё скажу: ни шаман, ни мы к тому, что происходит на мысу, отношения не имеем. Можешь, конечно, подозревать и расследовать, но только время потеряешь. Это не наше дело.

– Шаман знает, чьё это дело?

– Даже если знает – не скажет.

– Потому что в нём чёрный шаман замешан?

– Нет. Шаман говорит, что там чёрный человек замешан. Очень чёрный, но человек. Не шаман. Зверь.

– То есть убийца есть и твой шаман догадывается, кто он?

– Ты надоел перебивать меня вопросами. – Дугар начал сердиться.

– Это профессиональное, – улыбнулся в ответ Феликс. – Всё, больше не мешаю, продолжай.

Дугар вновь достал зажигалку, на этот раз вертел её много дольше, почти минуту, убрал с таким видом, будто почти собрался вернуться к лодке, но передумал.

– Ты сейчас плохо сказал. Посмеялся, хотя смеяться не должен был.

– Я прошу прощения, – предельно искренне произнёс Вербин. – Извини меня, пожалуйста. Я не привык выслушивать подобные версии совершённых преступлений.

– Только поэтому я с тобой разговариваю: потому что ты стараешься, хоть и получается плохо, – сварливо ответил Дугар. – И пойми простую вещь: шаман не может увидеть паспортные данные человека. Только образ, и то, если получится. Шаман может задавать вопросы, но ответы не всегда точны, их нужно расшифровывать. Поэтому знаем мы мало и то, что знаем, шаман готов тебе рассказать.

– Но он уехал, – уточнил Феликс.

– Рано или поздно вернётся. – На этот раз Дугар не обиделся на то, что был перебит. – Шаман считает, что с мысом связана старая и очень страшная история. Шаман считает её неправильной, однако сделать ничего не может, потому что она случилась выше его возможностей.

– Что произошло? – спросил Вербин. – По мнению шамана?

Он догадывался, что прямого ответа не услышит, и не ошибся.

– Глупый человек пришёл на мыс и начал эту историю с тем, с кем лучше не иметь никаких дел. Шаман не знает, что это была за история, но тот, с кем не нужно иметь дел, сильно разозлился. Глупому человеку должно было стать очень плохо, но он сумел победить себя и теперь он чёрный, полностью чёрный. И уже не глупый. Он чёрный и опасный. Ты сможешь его остановить, но не сможешь изменить, понимаешь?

Феликс кивнул. Он уже видел таких людей.

Такого человека.

Такую женщину.

– Поэтому шаман велел спросить: ты действительно хочешь пойти по следу человека, который стал абсолютно чёрным там, на мысу, в месте, где стена с Холодным миром истончена до предела? Там, где живёт большой хозяин этих мест?

– Я пойду по следу чёрного человека, – твёрдо ответил Вербин.

– Хорошо. – Дугар выдержал паузу. – В этом случае шаман велел передать, что ты смелый.

И поднялся на ноги.

– И всё? – удивился Феликс.

– Шаман тебе позвонит.

Такой результат разговора Вербина, мягко говоря, не устраивал.

– Ты же сказал, что он уехал!

– Однажды приедет.

– Когда?

– Он тебе позвонит.

И что теперь делать? Не хватать же, на самом-то деле, не трясти, требуя назвать телефон шамана. Остаётся только ждать…

Феликс тоже поднялся и последовал за собеседником к лодке.

– Больше ничего не скажешь?

– Я расскажу шаману, что ты – настоящий охотник и с тобой можно иметь дело, – очень серьёзно ответил Дугар. – А ещё скажу, что смелость твоя не от бесстрашия, а от боли. Раньше от бесстрашия, теперь – от боли. И тебе нужно вернуть себя бесстрашного, потому что смелость от боли всегда заканчивается смертью.

Открыть глаза и встретить новый день.

Раньше Лера не ценила это простое, но такое важное удовольствие – возможность открыть глаза, улыбнуться и понять, что наступил новый день. Неповторимый, поскольку ни один день жизни не похож на остальные. Неповторимый, и тем интересный, тем радостный. Новый день жизни. Раньше Лера не понимала, какое это счастье – встречать новый день жизни. Она просто просыпалась, иногда – в плохом настроении, и тогда морщилась, как будто отбывала повинность проснуться. Не ценила радость нового утра, и лишь теперь, когда жизнь… когда дней жизни осталось не так уж много, девушка осознала, насколько важен каждый из них. Как дорого простое удовольствие проснуться и знать, что впереди день и ты сама решаешь, пойдёшь ли в институт или прогуляешь, встретишься с подругами или заедешь, наконец, к бабушке, потому что уже месяц обещаешь попить с ней чаю и посплетничать, да всё не успеваешь.

Ты сама решаешь, чем занять свой день.

Ты – свободна.

Бесценно.

Лера открыла глаза и чуть потянула левую руку. Она делала так каждый раз, просыпаясь. Она знала, что чудес не бывает, но повторяла и повторяла этот жест – тянула левую руку, в надежде, что сумеет перевернуться на другой бок. Но не получалось.

Не свободна.

И ещё одна появившаяся в заточении привычка – прислушиваться. С закрытыми или открытыми глазами, прислушиваться к тому, что происходит вокруг, особенно – в соседней комнате. Не слышны ли шаги? Или дыхание? Не рядом ли он? Прислушивалась не столько потому, что боялась – до сих пор Аркадий не был с ней груб, а потому что его появление вносило хоть какое-то разнообразие в унылое времяпрепровождение.

Нет, ничего не слышно. В соседней комнате царила тишина.

Лера поднялась, сходила к ведру, в очередной раз испытав приступ унижения. Умылась над ним, экономно использовав воду из пластиковой бутылки, вернулась на топчан, пожевала собачий корм – очень немного, потому что не хотелось, сделала обязательную после сна зарядку, снова улеглась на топчан и раскрыла книгу. Девушка дочитала «Бесов» и, к собственному удивлению, решила вернуться к роману немедленно, сочтя его слишком сложным для однократного прочтения.

«А жаль, если господам помещикам бывшие их крепостные и в самом деле нанесут на радостях некоторую неприятность.

И он черкнул указательным пальцем вокруг своей шеи.

– Cher ami[10], – благодушно заметил ему Степан Трофимович, – поверьте, что это (он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще. Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на то что наши головы всего более и мешают нам понимать…»[11]

Лера заложила книгу пальцем и перевернулась на спину.

«Интересно, Достоевский ошибся в описании или в те времена этот жест демонстрировали указательным пальцем?»

Потому что в современности его всегда показывали большим пальцем. Во всяком случае, других вариантов девушка припомнить не смогла: и в кино, и в жизни его всегда показывали так – большим пальцем слева направо.

«Нанести некоторую неприятность… Изящно выражаются классики. Не пора ли и мне нанести одному ублюдку некоторую неприятность?»

Не ту, на которую указывал жест персонажа «Бесов», но всё равно неприятность. Правда, неизвестно, для кого – для неё или Аркадия, – задуманный ход действительно станет неприятностью, но сейчас это не имело значения. Нужно действовать, демонстрировать послушание, но ставить условия. Нельзя ничего не делать. Нельзя.

Ведущую в «конуру» дверь девушка исследовала давно, чуть ли не в первый день, выяснила, что открывается она наружу, и поняла, что при желании сможет её выбить, поскольку косяк не показался крепким. До сих пор Леру сдерживало только незнание того, что находится за дверью и как далеко она сможет зайти, будучи прикованной. Но увидев, что трос позволит гулять по всей соседней комнате – Аркадий снял «браслет» исключительно ради удобства и чтобы получилось переодеться, – Лера решилась.

«Вполне возможно, Аркадий ждёт от меня этого поступка, так что не буду его разочаровывать. А если не ждёт, скажу, что надоело сидеть в конуре, поэтому решила принять душ и поменять ведро».

Девушка была уверена, что сумеет убедить похитителя в своей правоте. Если же не получится, что ж, придётся понести наказание.

«Посмотрим, как ты на самом деле ко мне относишься и что готов вытерпеть…»

Лера была уже не той девочкой, которая несколько дней назад прилетела в Иркутск. И уж тем более не той растерянной, насмерть перепуганной девочкой, проснувшейся в «конуре» в первый день заточения. Она сумела сделать очень важное и нужное: вернула себе ясность ума и продумала стратегию действий. Да, вероятность успеха была мизерной, в районе статистической погрешности, но даже такая стратегия дарила надежду. А надежда придавала сил.

«Я буду стараться. Я буду бороться. Он меня не сломает!»

Девушка подошла к двери, перехватила цепочку, чтобы не мешала, постояла, примеряясь, а затем ударила ногой в район замка. Голая пятка тут же отрапортовала, что мысль была интересной, но Лера учла далеко не всё, что должна была учесть.

– Чёрт!

Она потёрла ушибленную ногу, выругалась, глядя на дверь, как на личного врага, переставила ведро, разбежалась и ударила дверь плечом. Тоже больно, но совсем не так, как отозвалась пятка. И в косяке, кажется, что-то хрустнуло. Может, конечно, показалось, но даже если звук прозвучал только в её воображении, он добавил девушке уверенности.

– Я сумею!

Ещё один удар, потом ещё и ещё. Лера набрасывалась на дверь с остервенением, которого никогда раньше не испытывала, с яростью и злобой, не чувствуя боли. В какие-то мгновения ей казалось, что она летит на Аркадия, и тогда удары становились ещё сильнее, ещё злее. Но главное – она не останавливалась, била, била и била, и громкий хруст выломанного замка стал для неё бесценным призом.

Победа!

Лера добила дверь ногой, шагнула в комнату, огляделась, убедилась, что Аркадия в ней нет, вернулась в «конуру», взяла ведро, вымыла его и вернула обратно. Затем стянула футболку, протянула её через цепочку почти до тросика и вошла в душевую кабинку. Мылась, как и в прошлый раз, долго и с удовольствием, только не прижималась к стеклянным стенкам. И не только мылась. В плену девушка изрядно похудела, а «браслет» Аркадий застёгивал не плотно, опасаясь перетянуть, и теперь, стоя в кабинке, Лера старательно намылила левую руку, сложила кисть и потянула «браслет» вниз. И почувствовала, что получается!

Получается!

Проклятый «браслет» готов был соскочить с руки, но девушка ухитрилась сдержаться, совладать с желанием освободиться и броситься к выходу – она помнила, что вторая дверь не чета первой, её ударами плеча не выбить, а значит, придётся сохранить своё достижение в тайне, дождаться подходящего момента и нанести неожиданный удар.

– Я могу освободиться, но я потерплю, – прошептала Лера, глядя на остановившийся на полпути «браслет». – Я дождусь.

Она вернула «браслет» на запястье, ополоснулась, вышла из кабинки, вытерлась, надела футболку и приступила к исследованию комнаты. Тросик тянулся через весь потолок, и длины цепочки хватало, чтобы заглянуть в каждый уголок помещения. Лера догадывалась, что вряд ли найдёт в комнате что-то, что можно использовать в качестве оружия, поэтому вела её не надежда, а любопытство.

В комоде лежали полотенца, пара халатов и постельное бельё. Всё чистое и умело сложенное.

– А ты, я смотрю, аккуратист… – усмехнулась девушка. – И, наверное, холостяк.

Задвинула ящики, подошла к шкафу, распахнула одинарную створку и выругалась, увидев на средней полке тюбик с обезболивающей мазью, видимо, для плеча, и сложенный пополам лист бумаги, на котором крупными печатными буквами было написано: «Наконец-то!»

– Урод!

Тюбик, тем не менее, оказался кстати: девушка смазала плечо, после чего продолжила осмотр шкафа. Однако ничего интересного не обнаружила – он оказался забит женским бельём самых разных цветов и фасонов, чем напоминал склад соответствующего магазина. При этом Лера не нашла в шкафу «игрушек» для взрослых, чему удивилась – в её представлении, человек со столь дикими отклонениями, как Аркадий, должен был держать под рукой кучу дополнительных приспособлений для получения удовольствия.

– То есть в сексе ты выдумщик, но достаточно консервативный выдумщик… На чём же тебя клинит?

Она не сомневалась, что в какой-то момент об этом узнает, но думать, что именно узнает и каким образом, ей сейчас не хотелось.

Девушка подобрала себе чистые трусики, сходила в «конуру» за книгой и завалилась на кровать. Сначала читать не получалось – Лера ждала появления Аркадия, однако время шло, дверь не открывалась, девушка постепенно увлеклась происходящим на страницах книги и незаметно для себя задремала. И проснулась от насмешливого:

– Вижу, ты тут похозяйничала! – Аркадий вошёл бесшумно и фразу произнёс, стоя у кровати. И рассмеялся, глядя на подскочившую от неожиданности девушку. – Долго дверь ломала?

Лера, хоть и спросонья, но роль свою сыграла прекрасно: сначала съёжилась, показывая, что ожидает расправы, а услышав смех, несмело улыбнулась и ответила:

– Я решила, что больше не хочу жить в конуре. – Но ответила без вызова, очень тихо, всем своим видом демонстрируя, что понимает – напортачила, но очень хотелось.

– А я всё думал, когда тебе придёт это в голову?

– То есть так было можно?

– Ты могла попросить, – мягко сказал Аркадий, продолжая стоять рядом с кроватью.

– И ты бы разрешил?

– Скорее всего – нет.

Он явно играл, но девушка его игры не понимала. Если «нет», то для чего, в таком случае, тюбик с мазью и записка? Или он сам не знает, чего хочет? Или он издевается?

Последнее предположение показалось наиболее верным.

– То есть я должна была повести себя как плохая девочка? – пролепетала Лера, демонстрируя полнейшую растерянность.

– Не боишься, что я скажу «да»?

– Потому что ты накажешь?

– Зависит от тебя.

Лера стояла на коленях, на самом краю кровати, а в полушаге от неё покачивался с пяток на мыски улыбающийся мужчина. Девушка смотрела на него снизу вверх и смотрела, как ей казалось, достаточно жалко. И голос дрожал именно так, как должен был дрожать в данных обстоятельствах. Лера знала, что не переигрывает.

– Я постараюсь загладить вину.

– Каким образом? – заинтересовался Аркадий.

– Любым.

– Абсолютно любым?

– Я сделаю всё, что ты захочешь, милый.

– Я могу захотеть много.

– И ты всё получишь.

– Всё?

– Всё, что тебе угодно, – подтвердила девушка, но договорить фразу не успела.

Аркадий ударил без замаха и без предупреждения, резко и сильно. Ударил кулаком в голову, в висок, и охнувшая Лера слетела с кровати, ударившись головой об пол. Хотела закричать, но не сумела – в голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Всё стало ватным: и голова, и тело, и боль запуталась в этой вате, отступила на задний план. Лера скрючилась, пытаясь защитить голову, но это было машинальное движение, жалкая попытка спрятаться в саму себя, лишь раззадорившая взбешённого Аркадия. Который что-то кричал – девушка так и не узнала, что именно, бил пленницу ногами, хватал за волосы, плевал в лицо и снова бил. Потом с лёгкостью поднял с пола, швырнул на кровать лицом вниз, и Лера даже сквозь вату поняла, что Аркадий её насилует. Жестоко и грубо, как до этого – бил. Мысленно сказала ему спасибо за то, что первый удар пришёлся в голову, и окончательно отключилась, полностью растворившись в сглаживающей происходящее вате.

Лера не знала, сколько времени пробыла без сознания.

Очнулась на холодном полу, лёжа у кресла, в котором восседал Аркадий. У его ног. Сначала увидела коричневые ботинки, чёрные носки, джинсы… подняла голову, столкнулась с холодным взглядом мужчины и всхлипнула:

– Прости меня.

Он молча подвинул к ней правую ногу, и Лера, поняв, чего от неё хотят, поцеловала пыльный ботинок. Потом подползла ближе и обняла ноги Аркадия.

– Прости меня, пожалуйста.

И замолчала, напряжённо вслушиваясь в тишину, которая продлилась почти минуту.

– Посмотри на меня, – негромко приказал Аркадий.

Лера подчинилась. Больше всего на свете ей хотелось вцепиться в ногу мучителя зубами и перегрызть кость. И смотреть потом, как он подыхает от потери крови и болевого шока. И улыбаться, как он сейчас. И если бы девушка хоть на минуту, хоть на мгновение поверила, что это возможно – вцепилась бы без раздумий. Но Лера понимала, что эта кость ей пока не по зубам, и покорно, униженно смотрела в глаза похитителя. Губы её подрагивали. В глазах стояли слёзы. Она беззвучно умоляла не бить.

– Я не сержусь. Больше. Но ты будешь наказана за каждый случай, когда осмелишься сделать что-нибудь без моего разрешения. И с каждым разом наказание будет становиться жёстче. – Пауза. – Это понятно?

– Да, – пролепетала девушка. – Прости меня, прости, пожалуйста. Прости.

– Можешь оставаться в этой комнате. – Он поднялся на ноги, сделал шаг к двери, но задержался и через плечо бросил: – С новосельем.

И услышал правильный ответ, произнесённый правильным тоном:

– Спасибо тебе огромное.

Чем остался доволен.

– Доволен? – переспросил Сергей.

– Скорее, да, – подумав, ответил Феликс. – Я, разумеется, ожидал большего, но встреча не была бесполезной. Если я правильно понял… А я уверен, что понял правильно, шаман попросил Дугара посмотреть на меня и оценить, можно ли со мной общаться. То, что Дугар передаст шаману, мне понравилось.

– Ты же сказал, что шаман уехал, – припомнил Сергей.

– Так сказал Дугар, – уточнил Вербин. – С другой стороны, будь шаман здесь, он бы не стал прятаться, позвонил бы сразу после нашей встречи с Дугаром.

– Уверен, что позвонил бы?

– Абсолютно уверен. Я не сомневаюсь, что произвёл на Дугара хорошее впечатление. – Феликс бросил быстрый взгляд на друга. – Что тебя смущает?

– Если шаман знает убийцу, он вполне может прятаться. Из предосторожности.

– Шаман убийцу не знает, – покачал головой Вербин. – Но он или знает, или, скорее всего, догадывается, что происходит на мысу.

– А что там происходит? – пожал плечами Сергей. – Рыбака убили?

Некоторое время Феликс молча разглядывал приближающийся Баяндай, потом тихо ответил:[12]

– Именно поэтому я хочу встретиться с шаманом.

И Сергей подумал, что раз другу это нужно – пусть встречается. Хоть с шаманом, хоть с ламой, хоть со священником – с кем угодно. Пусть встречается и говорит, копается в естественной смерти рыбака, потому что копание ему помогает, потому что в Иркутск возвращался совсем другой Вербин, не мрачный, пребывающий глубоко внутри себя, а сосредоточенный; не напряжённый, а размышляющий. Вербин, который на глазах становился самим собой.

А вот с профессиональной точки зрения Сергей понятия не имел, как следует относиться к расследованию Феликса.

С одной стороны, трудно не согласиться с предварительными выводами следователя: признаков насилия нет, следы борьбы не наблюдаются, как и следы присутствия других людей, по всему получается, что мужик приехал на мыс, решил отдохнуть перед тем, как разбивать лагерь, присел, тут сердце и прихватило. Лодка и всё рыбацкое снаряжение в наличии. Осталось дождаться результатов экспертизы, но Сергей не был уверен, что в Усть-Ордынском, куда отвезли тело, сумеют отыскать сложный яд. Если, конечно, есть что искать. С другой стороны, нельзя не принимать во внимание профессиональное чутьё Вербина и то, что его подозрения базируются на очень правильном вопросе: зачем одинокому рыбаку разбивать лагерь в столь неоднозначном месте, как мыс Рытый? Способен ли этот вопрос перевесить очевидные факты в виде отсутствия следов борьбы и вообще каких-либо следов? Время покажет. Точнее, первыми своё слово должны сказать эксперты, но когда это будет…

Сергей бросил взгляд на задумавшегося друга.

«Интересно, насторожился бы Феликс, не расскажи мы с Егором истории о мысе?»

Но теперь это не имело значения – Вербин и насторожился, и увлёкся расследованием.

И пока всё складывалось неплохо.

Благодаря тому, что Дугар назначил встречу на раннее утро, а сам разговор не затянулся, они вернулись в Иркутск к часу дня. Сергей предложил остановиться у него, Феликс вежливо поблагодарил друга, но отказался, сказав, что привык к самостоятельности, и ещё по пути – как только появился устойчивый сигнал – забронировал номер в недорогом отеле в центре. Около него и расстались, договорившись созваниваться по ходу дела. Отель оказался симпатичным, а комната – уютной и чистой. Правда, небольшой, но это Вербина не смущало, главное, кровать в ней стояла стандартного размера. Он разложил вещи, долго плескался под душем, раздумывая, не вздремнуть ли после раннего подъёма и долгой дороги – отпуск ведь для того и выдумали, чтобы отсыпаться! – но вернувшись в комнату, увидел, что ему дважды звонили. Номер незнакомый, но местный, и Вербин сразу догадался, кто это может быть. И позвонил сам.

– Добрый день.

– Добрый день, Феликс, меня зовут Сундар, твой телефон дал мне Дугар.

– Очень приятно, Сундар, спасибо, что так быстро позвонил, – вежливо ответил Вербин. Вежливо, но на «ты» – так же, как обратились к нему.

– Да… – Мужчина помолчал. – При встрече я расскажу, почему так получилось. У тебя есть время?

– Для тебя – сколько угодно.

– Приятно слышать. А сейчас?

– Куда подъехать?

– Ты ещё не устал от бууз?

– Мы не частили.

– Тогда приезжай в «Улус», это в Сто тридцатом квартале.

– Когда?

– Когда сможешь – я уже на месте.

Смог Вербин очень скоро: оделся, одновременно заказав такси, машина подъехала в тот момент, когда он вышел из отеля, и в результате Феликс оказался в ресторане меньше чем через полчаса. Собеседника узнал без труда – за другими столиками сидели компании – обменялся рукопожатием и расположился напротив.

– Я заказал чай… Тебе нравится чай? Ты его пьёшь?

– Конечно пью. А сибирский – с особенным удовольствием.

– Значит, я угадал. – Сундар наполнил чашку Вербина и мужчины сделали по глотку горячего, молча разглядывая друг друга.

Шаман оказался невысоким худощавым мужчиной лет пятидесяти. Одет он был в тёмную рубашку с короткими рукавами и брюки. С виду – обыкновенный человек, не особенно и приметный, однако официантка общалась с ним с отчётливым уважением. Не как к постоянному клиенту, а как к известному постоянному клиенту. Говорил Сундар негромко, спокойно, размеренно, чувствовалось, что обдумывает каждое слово, но не потому что волнуется, а в силу привычки. Что же касается волнения, то в шамане его не было, зато ощущалась необъятная внутренняя свобода абсолютно уверенного в себе человека.

– Ты из Москвы?

– Я не специально приехал…

– Специально, – мягко перебил Вербина шаман. – Ты приехал, потому что не мог оставаться там, где был. Приехал совсем больным, ни на что не надеясь – ты бежал вместе со своей болью, зная, что от неё не убежать. Но вольно или нет, ты выбрал правильное место.

– Я здесь излечусь? – криво улыбнулся Феликс.

– Ты здесь преодолеешь, – ответил Сундар.

Они оба знали, что боль останется с Вербиным навсегда.

– Кто тебе рассказал? – помолчав, спросил Феликс.

– У тебя всё на лице написано, – грустно произнёс шаман. – Ты вернёшься к себе. И она хочет, чтобы ты вернулся к себе. И вам в этом помогают. Я вижу, что вам помогают. Тебе здесь почему-то рады, Феликс, и помогут вернуться к себе. А взамен ты поможешь закрыть одну старую, очень неприятную историю.

Потому что всё на свете имеет свою цену.

– Ты знаешь, что это за история? – насторожился Вербин.

– У нас ещё есть время для разговора. – Сундар демонстративно посмотрел на часы. – И я расскажу тебе всё, что знаю.

– Торопишься?

Шаман улыбнулся:

– Я уверен в том, что сказал, потому что вчера вечером должен был улететь, меня ждали в тысячах километров от Иркутска. Но мой рейс перенесли на сутки, что очень странно и со мной случилось впервые – обычно я летаю точно по расписанию.

По тому, как была произнесена фраза, Вербин понял, что Сундар не лжёт – он действительно впервые столкнулся с переносом авиарейса и счёл это знаком.

– Сначала я был несколько… обескуражен. Но потом позвонил Дугар, и я понял, почему остался.

– Извини, что расстроил твои планы, – пробормотал Феликс.

– Ты здесь ни при чём, – равнодушно произнёс шаман. – Мне просто велели остаться. – И тут же бросил вопрос: – Что ты нашёл на мысу?

– Мёртвого мужчину.

– Смерть считают естественной.

– Да. – Вербин ответил и только в следующее мгновение понял, что Сундар его не спрашивал.

– Вскрытие уже сделали?

– Наверное, сейчас этим занимаются. – Феликс сделал ещё глоток чая. – Но мне кажется, эксперты ничего не найдут.

– Причины никогда не вызывают подозрений, – вздохнув, подтвердил Сундар. – Они всегда естественны.

– Всегда? – прищурился Вербин. – Значит, это не первый труп?

Шаман вновь наполнил чашки и поинтересовался:

– Что ты думаешь о мысе Рытом?

Вопрос был ожидаемым. Феликс понимал, что разговор с Сундаром не станет обыкновенным опросом, и уж тем более – допросом, и обязательно будет связан с верой шамана, с необъяснимым, наполняющим его жизнь и… и всю байкальскую землю. От того странного, от чего можно отмахиваться, но невозможно отмахнуться.

– Я понимаю, что репутация у подобных мест не появляется просто так, не берётся «с потолка». И возможно – возможно! – в основе легенд, связанных с такими местами и с мысом в частности, действительно лежит нечто необъяснимое. Я считаю так: если мне не доводилось сталкиваться ни с чем подобным, это не значит, что необъяснимого не существует.

Феликс ожидал вопрос и подготовил тот ответ, который считал правильным, а главное – честным. Шаман, в свою очередь, ждал чего-то подобного: он кивнул и чуть улыбнулся. Но промолчал, позволив Вербину закончить мысль.

– Я уверен, что на мысу совершаются преступления, а теперь я уверен, что речь идёт не об одном убийстве. Но я уверен, что преступления совершаются человеком, не духом, и я хочу поймать этого человека. И если окажется, что преступник неким образом связан… с необъяснимым, это будет означать только то, что я поймаю преступника, который неким образом связан с необъяснимым. Для меня это обстоятельство не имеет никакого значения.

– Вообще никакого? – поднял брови шаман.

– Абсолютно, – подтвердил Вербин, глядя Сундару в глаза. – Я возьму зверя и посажу его в клетку. Больше меня ничего не интересует.

Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга, затем шаман качнул головой и тихо сказал:

– Кажется, я понимаю, почему они тебе помогают. Такие охотники являются не часто.

Эту реплику Феликс оставил без внимания. Но заметил:

– Хороший чай.

Чем заставил Сундара легко улыбнуться. Но именно легко и совсем ненадолго. После чего шаман вернулся к серьёзному тону:

– Ты не веришь, но относишься с уважением – это хорошо, это правильно. Возможно, во время расследования ты столкнёшься с чем-то, что заставит тебя поверить. Возможно, нет. Но это уже не моё дело, я не собираюсь тебе ничего доказывать. Я лишь хочу сказать, что тот, кого ты ищешь – верит. Он абсолютно верит в тайну мыса и в того, кто на мысу живёт. Эта вера делает его слабее, потому что охотник знает, по какому следу идти, но эта вера делает его сильнее, потому что тот, кто общается с… необъяснимым… – Шаман нарочно использовал это определение и даже улыбнулся, произнеся его. – …Тот делается в своих глазах выше остальных. Он ничего не боится, и ты не сможешь его напугать. Он пойдёт до конца, что бы ни случилось. Ни перед чем не остановится. И у него достанет ума и сил, чтобы снести со своего пути любое препятствие.

– Любое? – прищурился Вербин.

Но не был услышан. Сундар не позволил себя перебить и закончил монолог так, как собирался:

– Ты ищешь человека, который заключил сделку. И заключил её давно.

– Как давно?

– Десять лет.

– И ты никому об этом не рассказывал? – Вербин почувствовал закипающую внутри злость – на равнодушие, на безразличие к судьбам других, на позицию «моя хата с краю», на всё, что позволяет преступникам чувствовать себя вольготно и творить всё, что вздумается. Но через мгновение понял, что в очередной раз поторопился с выводами.

– Какой смысл рассказывать о том, что всем известно? – горько спросил Сундар.

– Кому «всем»? – растерялся Феликс.

– Полиция, следственный комитет, судмедэксперты – все знают, – перечислил шаман. – Все, кто приезжает забирать трупы с мыса Рытого, – все знают. Что я могу им рассказать? Чем удивить?

– Подожди, подожди… ты хочешь сказать, что на мысу регулярно совершаются убийства, все об этом знают, но всем плевать?

– Это было бы слишком даже для них. – Сундар коротко рассмеялся. – Всё чуть сложнее: на мысу периодически находят мёртвых мужчин…

– Но причины смерти не вызывают подозрений, – сообразил Вербин, повторив слова шамана.

– Совершенно верно.

– Что их объединяет?

– Август, – коротко ответил Сундар.

– Именно август?

– Дата не важна, любой день месяца.

– Каждый август?

– Через год.

– То есть каждые два года, строго в августе, на мысу Рытом находят труп мужчины и никто этим не заинтересовался? – Вербин не мог представить, как такое возможно.

– Я уже сказал, а ты повторил: причины смерти не вызывают подозрений, а нет подозрений – нет повода для расследования. – Сундар показал официантке, что нужно принести ещё чаю. – К тому же за два года, а тем более за десять, многое может случиться. У нас трижды менялся участковый, следователи каждый раз разные, судмедэкспертам вообще плевать – кого привезут, того и вскроют. Ты – первый, кто приехал на мыс без мёртвых глаз и сразу предположил преступление. Потому Дугар мне позвонил – сказал, что ты понял. Только приехал – и сразу понял. Ты – охотник.

А потом перенесли рейс, что шаман воспринял как знак и сделал вывод, что появившийся охотник способен помочь в разрешении старой проблемы. Впрочем, эта часть происходящего – связанная со знаками и «приказом» остаться – занимала Вербина меньше всего. Что же касается последнего сообщения, то Феликс решил уточнить:

– Если тот человек заключил сделку, не получится ли так, что ты идёшь против хозяина мыса?

– Я в своём праве, – уверенно ответил Сундар. – Он волен заключать сделки, я волен их разрушать. Это вечная борьба. Он знает, что мы такие сделки… не приветствуем.

– Что ты уже пытался сделать?

– Почему ты решил, что я пытался?

– Потому что ты сейчас говоришь со мной. Потому что не приветствуешь такие сделки. Потому что тебе не всё равно.

Несколько мгновений шаман молчал, пристально глядя на Вербина, а убедившись, что Феликс говорит искренне, ответил несколько другим тоном:

– Честно скажу: я не знал, что происходит, не почувствовал, несмотря на то что живу совсем рядом и хожу соседними тропами. Не почувствовал. Видимо, хозяин мыса этого не хотел. Но после второго обнаруженного тела ко мне пришёл Дугар и сказал, что в августе на мысу уже находили мёртвого мужчину – за два года до того. Дугар обратил внимание на закономерность, не я. Но сначала он рассказал об этом тогдашнему следователю и тот его высмеял. Я же сразу предположил, что кто-то заключил сделку.

Сундар вёл рассказ настолько просто и обыденно, что смысл его слов не резал Феликсу слух. Более того, Вербин поймал себя на неожиданной мысли, что абсолютно спокойно реагирует на сочетание «заключил сделку». А что такого? В конце концов, какая разница, что стало мотивом преступления: деньги, месть или то, что человек настолько поверил в некую сущность, что убедил себя в том, что заключил с ней сделку? Разницы никакой, потому что преступление совершено, а понимание мотива, как правильно сказал шаман, позволяет охотнику взять след и пойти по нему. Всё остальное – детали.

– Мы с Дугаром поговорили и запомнили, что поговорили, – продолжил рассказ Сундар. – Через два года он пришёл снова, в июле, и сказал, что скоро убьют человека. Я спросил, что он хочет делать. Дугар ответил, что хочет поймать зверя, потому что убивать людей – неправильно. Но сначала хочет знать мнение. Я задал вопрос, можем ли мы вмешиваться, ответ был невнятным, но скорее неблагоприятным. Я честно передал его Дугару: никто не против, никто не за. На твоё усмотрение. Дугар спросил меня, я ответил, что мешать не стану, но сам не пойду, потому что лично для меня ответ был дан не просто неблагоприятный, а категорически запрещающий. Мне сказали, что если я пойду – я умру.

Пауза.

Сундар несколько мгновений буравил Феликса взглядом, ожидая глупого, но очевидного вопроса: «Испугался?» Но не услышал. Ни в слове, ни в мимике. Вербин чётко дал понять, что с уважением и пониманием относится к принятому тогда решению.

– Я на мыс не пошёл, у границы остался. Чтобы рядом быть на всякий случай.

– Каждую ночь его ждали?

– Начиная с первого августа, – кивнул Сундар. – Два человека у берега, два человека в ущелье. С рациями. Менялись, конечно, дежурили ночь через три. Дугару в Онгурёне верят, все мужчины согласились помочь. К тому же я ведь не сказал, что нельзя.

Нормальным людям не всё равно, что происходит на их земле, и они готовы сами навести на ней порядок. Но судя по появившейся в глазах шамана грусти, попытка оказалась неудачной.

– Что пошло не так?

– На девятую ночь умер человек, который сидел на берегу.

– По естественным причинам?

– Да, по естественным причинам, – печально подтвердил Сундар. – Я думаю, мы помогли убийце: он приплыл, посмотрел, увидел нас, понял, что на этот раз жертва сама пришла на мыс, подкрался, убил и ушёл.

– И никто ничего не видел?

– Если бы видел, мы бы сейчас с тобой не говорили.

– Или было бы два трупа, а не один.

– Или так, – согласился Сундар. – Но я думаю, он бы не стал повышать ставки.

– В смысле? – не понял Вербин.

– У него сделка: один человек в августе, каждые два года, – напомнил шаман. – Он бы не рискнул изменить условия, побоявшись, что в следующий раз придётся убивать двоих.

– У вас тут строго, – оценил Феликс.

– Очень строго, – серьёзно сказал Сундар. – И никакой привычной всем коррупции: пообещал – сделал, не сделал – пеняй на себя. За взяточку вопрос не порешаешь.

– Ну, хоть где-то порядок, – пробормотал Вербин.

– Что?

– Это я о наболевшем.

Шаман улыбнулся, но тут же вновь стал серьёзным.

– А теперь самое главное, Феликс. С хозяином мыса лучше не иметь никаких дел. Вообще никаких. Я видел людей, которые заключили сделку с теми, кто много слабее его. Я видел, как они ломаются, превращаясь в тени самих себя. Такие сделки высасывают человека досуха. И то были сделки с теми, кто слабее хозяина мыса. Намного слабее. Но тот, по следу которого ты пойдёшь, судя по всему, остался сильным. Настолько сильным, что хозяин мыса проявил к нему уважение. Я не знаю, что между ними произошло и как они заключили сделку, но я знаю, что ты ищешь человека, который уже был зверем, когда впервые пришёл на мыс и встретился с его хозяином.

– Да, это важно, – медленно произнёс Вербин.

Сундар вновь посмотрел на часы.

– Мне скоро в аэропорт…

– У меня ещё много вопросов, на которые нужно знать ответы, – сказал Феликс. Сказал таким тоном, что стало понятно: либо беседа перейдёт в энергичное, деловое русло, либо Сундар опять опоздает на самолёт.

Сундар не опоздал, но обедать Феликсу пришлось в одиночестве.

Ответив на вопросы, шаман тепло попрощался с Вербиным и помчался в аэропорт, а вконец проголодавшийся Феликс отдал должное бухлёру и традиционным буузам. Затем долго бродил по Иркутску, обдумывая полученную от Сундара информацию, старательно отделяя доказанные и проверяемые факты от комментариев, которыми шаман их сопровождал. Отделял не просто так, а потому что понимал, что в серьёзном разговоре с коллегами или следователем фраза: «Заключил сделку с потусторонними силами», – может быть произнесена только одним образом: «Сошёл с ума и решил, что заключил сделку с потусторонними силами», в противном случае серьёзный разговор на этой фразе закончится.

А серьёзный разговор состоится обязательно, потому что картина, которую нарисовал Сундар, Феликсу категорически не понравилась.

А сны стали приходить чаще.

И не важно, в одиночестве Зебра проводила ночь или нет.

И сны стали хуже, злее, безжалостнее. В самом главном из них, и самом страшном – о реке, – чернота на теле девушки теперь появлялась не только под ногтями, но пятнами покрывала руки и даже плечи. А себя – плывущей в полноводном потоке – Зебра видела отнюдь не умиротворённой, не безмятежной, а напуганной до последнего предела, пытающейся выплыть, вырваться из мощного течения Рыты, но не способной приблизиться к берегу даже на миллиметр. Зебра видела себя сражающейся, но проигрывающей.

И в каждом сне переживала дикий ужас падения в бездну.

Навсегда.

В каждом сне понимала, что мертва.

Уже мертва.

И просыпалась не с криком, а с тягостным, полным дикого ужаса воем.

Второй сон тоже изменился. В нём Рина стала старше, и если раньше Зебра не столько видела, сколько чувствовала новый возраст подруги, то теперь к ней являлась отвратительная старуха с перекошенным от ненависти и злобы лицом. И больше Рина не звала Зебру за собой, а грубо хватала за руку и с силой тащила к своей могиле по девственному, снежно-белому савану зимнего Радищевского кладбища. Тащила, оставляя чёрные пятна следов. Тащила к могиле с сорванным снежно-белым саваном – разрытой, ждущей могиле, вид которой выворачивал Зебру наизнанку. Она упиралась и кричала. Она звала на помощь и пыталась даже бить мерзкую старуху, в которую обратилась её лучшая подруга, но поделать ничего не могла. В каждом кошмарном сне Рине удавалось дотащить Зебру до могилы, и они срывались в чёрное вместе, осыпая землю на красный гроб… И в это мгновение могила оборачивалась провалом в Преисподнюю, и Зебра вновь оказывалась в потоке чёрной, тёплой, как кровь, воды.

Переживая дикий ужас падения в бездну.

С чёрными пятнами на руках и плечах.

Сны стали хуже, а успокоительное по-прежнему позволяло лишь рассматривать их с большей чёткостью, но не приносило успокоения. Зебра с криком вскакивала посреди ночи, иногда, не просыпаясь, бегала по комнате, пытаясь увернуться от цепких рук проклятой старухи, потом, проснувшись, долго не могла заснуть и потому вернулась к родителям, перестав оставаться у него по ночам. Их отношения не ухудшились, просто Зебра понимала, что мешает ему отдыхать перед работой, и не хотела ждать, когда он сам попросит её не появляться, пока не выздоровеет.

А она не могла выздороветь. Она сдавала с каждым днём.

И с каждым днём осознавала, что справиться с проблемами самостоятельно у неё не получается.

Самое же плохое заключалось в том, что Зебре не к кому было пойти, чтобы поделиться переживаниями. Понять её могли только те, кто был на мысу, но никто из них не горел желанием вспоминать случившееся и уж тем более – делиться впечатлениями и переживаниями. Даже её мужчина предпочитал молчать, хотя прекрасно знал, что гложет девушку.

А выносить историю за пределы их маленькой группы, Зебра не могла, понимала, чем это грозит.

Пока понимала.

И пока держалась.

А он понимал, что надолго её крепости не хватит, что Зебра гнётся и однажды обязательно сломается. И в этом, увы, нет никаких сомнений. Как и в том, что в то мгновение, когда она сломается, его будущее разлетится вдребезги. Он это понимал, но не знал, что делать, точнее, в глубине души догадывался, что ему придётся сделать, но не мог решиться. Даже не решиться – не мог представить, что так с ней поступит. С Зеброй. Которая верит ему абсолютно.

Он очень хотел, чтобы она пришла в себя. Но однажды понял, что надеждам не суждено сбыться.

Тот день они провели вместе: девушка приехала ещё до обеда, он взял отгул, и они не вылезали из постели, наслаждаясь возможностью позабыть обо всём на свете. И позабыли обо всём на свете, полностью увлечённые друг другом. И только под вечер, когда они, усталые, абсолютно вымотанные и абсолютно удовлетворённые, лежали обнявшись, Зебра вдруг сказала, словно продолжая разговор:

– Я, наверное, соглашусь с тем, что они предлагают.

И в этот момент он узнал, что есть какие-то «они», которые что-то предлагают. Но ухитрился остаться спокойным и мягко поинтересовался:

– С кем и насчёт чего?

Зебра хлопнула ресницами и покраснела:

– Разве я не говорила? Извини, пожалуйста, в последнее время я стала очень рассеянной и думала, что уж тебе-то я точно давно обо всём рассказала.

Он молчал, показывая, что с удовольствием услышит продолжение.

– Родители за меня беспокоятся и предлагают лечь в клинику на месяц, – сообщила девушка, удобнее устраиваясь на его плече. – Нет, это не «психушка», конечно! Ты не подумай! Я тоже сначала испугалась, когда они предложили, а потом посмотрела информацию, отзывы и поняла, что это отличный центр для тех, у кого есть психологические проблемы. – Зебра тихонько вздохнула. – Например, кто пережил сильный стресс.

– Как ты, – негромко сказал он.

– Как я, – ещё тише подтвердила она. А потом подняла голову и посмотрела мужчине в глаза. – Ты… ты ведь не считаешь, что я сошла с ума?

– Нет, конечно, – очень серьёзно ответил он. – Ты совершенно права: это стресс, не более. Просто он оказался очень сильным и надолго в тебе застрял.

– Ты правда так думаешь? – Зебра смотрела ему в глаза и не видела ни тени сомнения, ни капли лжи. А может, не хотела их видеть. А может, он не хотел, чтобы она их видела. – Мне нужно это знать. Очень нужно.

Он ответил на её взгляд, а потом – на вопрос:

– Я буду тебя ждать. – И нежно поцеловал в губы.

– Правда? – Зебра надеялась услышать эти слова, очень робко надеялась, а услышав – всхлипнула.

А мужчина ещё крепче прижал девушку к себе.

– Мы оба знаем, через что нам пришлось пройти. Я тоже страдаю, мне тоже тяжело. Но я крепче тебя. Это не укор… это констатация факта. Твои родители молодцы, они о тебе заботятся, и я сожалею о том, что сам не додумался до такого решения. Я не сомневаюсь в том, что тебе помогут, и буду тебя ждать, чтобы потом…

Он замолчал. Но продолжил смотреть девушке в глаза.

– Чтобы потом что? – неуверенно спросила она.

– Узнаешь, – пообещал он.

– Узнаю?

– Первой.

Зебра улыбнулась.

Он провёл пальцами по её щеке.

– Можно я останусь у тебя?

– Я рад, что ты это предложила.

– Я рада быть с тобой.

Он ответил долгим поцелуем в губы.

В эту ночь Зебра ничем не напоминала ту разбитую, переломанную девчонку, которой её знали два последних месяца. Яркая и яростная, страстная и заводная, неутомимая и нежная – она снова была собой, и «второе дыхание» девушки не могло не вызвать ответ: его напор не уступал, а страсть обжигала столь же сильно. Он любил, как в последний раз, и Зебра заснула счастливой.

Заснула почти мгновенно.

А он долго лежал, подложив руку под голову, слушал тихое дыхание девушки и думал, о том, что ему понадобилось меньше года, чтобы так сильно измениться. Думал о том, что не стал сражаться с собой новым – не нашёл сил, а принял себя. Сначала – с осторожной боязливостью, потому что новый он был ему абсолютно чужим. Незнакомым. Но очень скоро страх сменился радостью – от ощущения силы, от нового, ещё более откровенного, чем прежде, взгляда на мир, от понимания, что теперь ему многое по плечу.

В том числе то, от чего раньше он бежал со всех ног.

Ещё он думал о том, что в клинике Зебра наверняка проговорится. Вынужденно проговорится, потому что хорошие врачи обязаны докопаться до причины стресса и будут работать с девушкой до тех пор, пока она не скажет правду. И этой правдой Зебра убьёт его карьеру. И его самого. Но если прежний он трясся бы сейчас от страха и мучился сомненьями, не зная, что предпринять, если прежний он уповал бы на то, что «всё обойдётся», то новый он хладнокровно прокручивал в голове план, составленный несколько недель назад, прикидывая, сколько времени ему понадобится, чтобы всё подготовить.

Новый он не торопился с принятием важных решений, но когда принимал – не останавливался на полпути и чувствовал в себе силы снести любую преграду.

Через два дня он без предупреждения встретил Зебру после вечерних занятий. Но, разумеется, не около учебного корпуса – дождался, когда девушка отойдёт от него, расстанется с подругами и лишь тогда подошёл. И рассмеялся, увидев радостный блеск в её глазах.

– Привет.

– Ты как здесь оказался?

– Я к тебе.

– Ко мне? – Она крепко прижалась и счастливо улыбнулась. – Ко мне…

– Я вдруг сообразил, что послезавтра ты уедешь от меня на целый месяц, и не смог сдержаться. – Он обнял девушку чуть крепче. – Очень хочу тебя видеть… и очень хочу тебя.

– Ты читаешь мои желания, – прошептала Зебра, целуя его в шею. – Едем к тебе.

– Потом – ко мне. Но начать я хочу…

– В машине? – Они периодически экспериментировали, занимаясь любовью в разных местах, в том числе – в его машине, поэтому предложение не вызвало удивления или настороженности.

– Ты ведь не против?

– Когда я была против?

В салоне припаркованной машины не так удобно, как на кровати, зато близость дарит совсем иные ощущения. Особенно сейчас, когда ночная тьма ещё не сгустилась до черноты и случайные прохожие могли увидеть, что происходит в автомобиле. Или догадаться. Зебре не требовались зрители, к тому же девушка знала, что он выбирает такие места, в которых появление прохожих практически исключалось, но мысль о том, что это всё-таки возможно, её заводила. Добавляла остроты.

– Как ты хочешь это сделать?

– На заднем сиденье.

– Звучит интригующе.

Он и в самом деле выбрал место, в котором их не могли потревожить – заброшенный, стоящий на отшибе дом, возле которого можно было припарковать машину так, чтобы её не было видно с улицы. К тому же не очень далеко от университета, чтобы не возникло вопросов, как девушка сюда добралась.

Если, конечно, вопросы вообще возникнут.

Когда Зебра вышла, чтобы пересесть на задний диванчик, он оказался за её спиной, одной рукой обнял за грудь, другой прижал к лицу девушки платок с хлороформом. И держал до тех пор, пока Зебра не обмякла. Но упасть на землю не позволил, взвалил на плечо, как скрученный ковёр, и внёс внутрь, где уже были приготовлены ящик под ноги и переброшенная через балку верёвка над ним. Снял Зебру с плеча и поставил на ящик, удерживая левой рукой. Проверил, что девушка дышит, и правой рукой накинул ей на шею петлю. Затянул. Убедился, что всё рассчитал правильно и аккуратно вытолкнул ящик из-под ног несчастной. Постоял, равнодушно наблюдая за конвульсиями. С трудом удержался, чтобы не закурить, беззвучно выругавшись на себя: «Не хватало оставить здесь ненужные следы», поднял второй ящик – на котором стоял сам, и отнёс в машину. Его исчезновения никто не заметит, а вот на то, что он не такой пыльный, как остальные, да к тому же с отпечатками ног, могут обратить внимание. Вернулся, оглядел комнату ещё раз, убедился, что лишних следов нет и всё выглядит именно так, как он себе представлял.

Место трагедии готово. Самоубийство и точка.

Нет, точка ещё не поставлена.

Он вытащил из сумочки Зебры телефон – пароль давно не был для него тайной, и отправил SMS абоненту «Мамочка»: «Я не сумасшедшая! Яне сумасшедшая! Я несумасшедшая!!!» Приложил телефон к руке девушки, а потом бросил рядом, так, словно он выпал во время самоубийства. В последний раз огляделся и направился к машине.

– Так, давай проверим, правильно ли я тебя поняла, – неспешно произнесла Дарья, придерживая Сергея за правую руку. – Сейчас мы встречаемся с твоим знаменитым приятелем из Москвы…

– Да, – подтвердил Сергей и выдал давно заготовленную шутку: – И я удивляюсь тому, что ты так поверхностно накрашена.

– Понимаю, каким сюрпризом это для тебя станет, но поверь: женщины всегда красятся поверхностно, – язвительно ответила Дарья. – И этот принцип не нарушается тысячи лет.

– Я же иносказательно.

– То есть ты хотел сказать, что я не умею краситься?

Нет, этого Сергей совсем не хотел говорить, даже в шутку, поэтому изобразил виноватый вид и умилительно заглянул молодой женщине в глаза. Извинения были благосклонно приняты и разговор продолжился:

– В отпуск приехал?

– Да, Феликс в отпуске сейчас… – Сергей хотел расширить ответ, однако Дарья его перебила:

– На Ольхон гоняли?

– Вчера вернулись.

– Буузами кормил?

– Ну, само собой!

– Водку пили?

– И её тоже.

– Молодец, программа-минимум пройдена. Мужики повеселились от души. От меня чего нужно?

Дарья прекрасно понимала, что к ней обратились не для того, чтобы развлечь приехавшего в отпуск друга. Но зачем – не знала, по телефону Сергей ответил невнятно, мол, на месте разберёмся, а это означало, что начальник антитеррористического подразделения регионального ФСБ в очередной раз обращается с «деликатной» просьбой. А это, в свою очередь, означало, что предложение Дарье скорее всего не понравится. И поэтому она решила расставить точки над «i» по дороге от парковки, где её встретил Сергей, до кофейни, за столиком которой их поджидал Вербин.

– Давай, колись, чего придумал?

– Ну… всё само получилось…

– Что именно?

Сергей бросил взгляд на часы, решил, что Вербин не обидится, если они с Дарьей чуть-чуть опоздают, и посмотрел молодой женщине в глаза:

– Даш, ты ведь знаешь, что Феликс работал над делом Кровососа?

– Поэтому и назвала его знаменитым.

– Во время расследования он потерял невесту.

– Ох. – Дарья вздохнула. – Бедняга… – И тут же уточнила: – Смерть связана с расследованием?

– Официально – нет, по сути – тоже нет, но Феликс считает, что связана, и винит себя.

– Поэтому ты его позвал?

– Да. – Сергей грустно улыбнулся: – Его крепко ударило, почти раздавило, и я надеялся, что на Байкале Феликс сумеет отвлечься от своей беды.

– Получилось?

– Вчера он стал напоминать себя прежнего.

– Вчера… – протянула Дарья и прищурилась: – Что случилось?

– Мы возвращались с прогулки по Большому Байкалу и увидели, что на мысу Рытом работает оперативная группа. С нами был Егор… помнишь его?

– Конечно. – Дарье доводилось и отдыхать, и работать в тех краях, и с участковым она была знакома.

– Там его земля, поэтому мы пристали к берегу и узнали, что на мысу нашли рыбака, вроде как умершего от сердечного приступа.

– Вроде как? – Дарья умела вычленять из услышанного главное.

– Все считают, что сердечный приступ, но Феликс подозревает убийство, – развёл руками Сергей. – И завёлся.

– И стал напоминать себя?

– Ага.

– Основания предполагать убийство есть?

– Никаких.

– Только его чутьё?

– Да.

– Тогда какого чёрта ты отвлекаешь меня от любимых бумажек?

Да, по телефону она бы вежливо отказалась от встречи, и даже возможность знакомства с известным московским опером вряд ли соблазнила молодую женщину. Теперь же пришлось вникать в рассказ старого друга.

– Затем, Даш, что Феликс позвонил и попросил о встрече. Он вчера утром общался с главой Онгурёна, там, на Ольхоне, а ближе к вечеру, здесь, в Иркутске, с кем-то ещё. И сказал, что появились интересные новости. Сказал прежним тоном, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– А меня ты зачем позвал?

– Феликс сказал, что будет здорово, если его выслушает толковый следователь. И я сразу подумал о тебе.

– Подлый льстец.

– Тебе не нужно раскрытое дело?

– А оно есть?

– Сейчас узнаем. – Сергей помолчал. – Ну и человеку хорошему поможешь.

– Уверен, что ему нужна моя помощь? – неожиданно спросила Дарья, выделив слово «моя».

– Феликсу любая помощь нужна, – ответил Сергей. – Он сюда приехал абсолютно пустым, безразличным, а сейчас… он возвращается. Я это вижу. И я очень хочу, чтобы он вернулся.

Хорошо, когда есть такие друзья, которые видят – без объяснений и рассказов – сами видят, что с тобой происходит, и готовы поддержать в трудную минуту. Дарья знала: случись что – Сергей точно так же, без раздумий, придёт ей на помощь, и потому махнула рукой:

– Ладно, психолог-недоучка, пойдём, поможем твоему столичному приятелю вернуться.

Они зашли в кофейню, и женщина протянула руку поднявшемуся навстречу Вербину:

– Дарья.

– Очень приятно. Феликс.

– Очень приятно.

– Даша – «важняк» Следственного комитета, – добавил Сергей. – Восходящая звезда ведомства.

– Не пугай гостя.

– Его, пожалуй, запугаешь. – Они расселись за столиком. – Ты, Феликс, можешь ничего о себе не рассказывать – Даше всё известно.

– Что именно всё?

– Всё, кроме того, что ты хочешь нам рассказать.

– Хоть что-то мне удалось сохранить в тайне, – улыбнулся Вербин, разглядывая молодую женщину.

Лет тридцать, ну, может, чуть больше, совсем чуть-чуть больше. Светло-русые волосы стянуты в тугой пучок, но видно, что длинные. Глаза большие, зелёные, по-кошачьи играющие с добычей. А вот сложением следователь кошку не напоминала: была достаточно крупной, не полной, а именно крупной – в кости, однако рядом с высокими мужчинами такой не выглядела.

Она заказала капучино, дождалась его, мило щебеча о погоде, температуре воды в Байкале и «Как тебе наш город?» – разумеется, они сразу перешли на «ты», и лишь когда официантка принесла заказ, поинтересовалась:

– Феликс, я правильно поняла: у тебя есть сомнения относительно причины смерти человека, обнаруженного в воскресенье на мысу Рытом?

– У меня были сомнения, – поправил следователя Вербин, мягко, но заметно выделив слово «были».

– А теперь? – Дарья вопросительно изогнула правую бровь.

– Теперь они рассеялись, и я абсолютно уверен в том, что в ночь на воскресенье на мысу Рытом произошло убийство, – спокойно и очень твёрдо ответил Феликс. И добавил: – Не первое.

Сергей и Дарья переглянулись.

– Забавно до икоты, – выдал любимую шутку Сергей.

– Так, – сказала следователь. – С этого места поподробнее.

– С какого именно?

– Почему развеялись сомнения?

– Вчера у меня случился весьма интригующий разговор.

– С кем?

– С человеком…

– Он был на мысу в ночь на воскресенье? – перебила Феликса Дарья.

И Вербин поймал себя на мысли, что сам вёл разговор с Сундаром примерно в таком же ключе – постоянно торопился и забегал вперёд. Да, это несколько раздражает.

– Даш, Феликс обо всём расскажет, он для этого нас и позвал, – с улыбкой произнёс Сергей. – Не спеши.

Следователь посмотрела на него – молча, пожала плечами и кивнула Вербину, показывая, что он может продолжать.

– Человек, с которым я разговаривал, не свидетель нынешнего убийства и не стремится давать показания. Но они и не требуются, потому что всё, что он рассказал – это факты, которые легко проверить. Все факты есть в архивах и подтверждены документально. А он их просто систематизировал.

– Он – это кто? – быстро спросила Дарья. И подняла указательный палец, давая понять, что дальнейший разговор возможен только после получения ответа.

Этот вопрос рано или поздно должен был прозвучать, поэтому Вербин не стал юлить:

– Он – это местный шаман. – Но решил уточнить: – В смысле, не здешний, а тамошний.

Реакция на его слова оказалась скромнее, чем ожидал Феликс. Сергей вообще остался равнодушен, для него шаман являлся таким же гражданином России, как все остальные. Дарья же чуть сморщила нос, показав, что сочетание «мыс-шаман» слишком напоминает фэнтези, но отпускать ехидные комментарии пока не стала и следующий вопрос задала ровным тоном:

– Почему шаман стал систематизировать общеизвестную информацию?

– Потому что у него к мысу особое отношение.

– Ах, да, я должна была догадаться. – Теперь следователь не сдержалась.

Не просто не сдержалась, а откровенно продемонстрировала скептическое отношение к шаманам, которые позволяют себе вмешиваться в расследование. И к находящимся в отпуске сотрудникам, которые к шаманам прислушиваются. Однако Вербину было чем крыть:

– Главное, что его работа помогла взглянуть на картину под правильным углом.

– Под другим углом, – поправила его Дарья. – А насколько он правильный, покажет следствие.

Можно было вспылить, а можно было услышать, что следователь сказала: «покажет», и понять, что несмотря на продемонстрированный скепсис, Дарья готова внимательно слушать и, возможно, действовать.

– Хорошо, – согласился Феликс. – Нам только предстоит узнать, насколько угол – правильный.

Показал, что согласен с такой трактовкой его слов. Дарье продемонстрированная покладистость очень понравилась.

– По словам шамана, эта история началась десять лет назад – тогда на мысу Рытом обнаружили первого из интересующих нас мертвецов. Находка не вызвала ажиотажа, поскольку причина смерти не оставляла сомнений – передоз.

– Ага, – произнесла Дарья и бросила на Сергея выразительный взгляд.

Однако время выражения скепсиса прошло: Феликс уверенно взялся за рассказ и намеревался довести его до конца. Но на короткую реплику среагировал:

– Что не так?

– Наркоман, – хмыкнула следователь.

– И вместо уютного притона в городе он поехал колоться на мыс Рытый, – хмыкнул ей в тон Вербин. – Ничего не смущает?

– Пошёл с друзьями в поход…

– С друзьями-наркоманами? – поднял брови Феликс. – В поход?

Сергей что-то пробубнил себе под нос. Дарья поджала губы.

– В любом случае, шаман говорит, и я не вижу оснований ему не верить, следов присутствия других людей обнаружено не было. Наркоман пришёл на мыс в одиночестве.

– Пришёл? – уточнил Сергей.

– Да, в тот раз лодка отсутствовала, – кивнул Феликс. – Это была единственная неувязка, поэтому следователь решил, что наркоман бродил по тайге и пешком вышел на мыс.

– Может, и правда бродил, – негромко и только для того, чтобы не соглашаться сразу, произнесла Дарья. – Не все наркоманы – конченые. Может, он был обычным человеком, только с зависимостью, с появившейся зависимостью. Старался жить обычной жизнью, ходить в походы, как привык, вот и оказался на мысу.

– Может, и так, – кивнул Феликс. – Но по моему опыту, наркоманы, которые скрывают зависимость и делают вид, что ведут нормальный образ жизни, редко умирают от передоза. Я бы даже сказал – никогда.

И в этом он тоже был прав.

– В общем, приехавшие сотрудники зафиксировали смерть по неосторожности, или по естественным причинам, упаковали тело и уехали.

– Имя у наркомана есть? – спросила Дарья, достав телефон.

– Думаю, как-то его звали, – улыбнулся Вербин. – Шаман не запомнил или не стал говорить, но можно поднять в архивах.

– Понятно. – Следователь открыла в телефоне приложение «Блокнот» и сделала несколько пометок. – Что дальше?

– Как я уже сказал, на первый труп особого внимания не обратили, отметили только, что на мысу, и всё. – Феликс подумал и уточнил: – Местные отметили, разумеется, для них это важно. – Коротенькая пауза. – Взгляд с правильного угла и всё такое прочее.

Дарья промолчала.

– Шаман честно сказал, что не почувствовал происходящее, не понял сразу, что там творится, и выкинул историю из головы. Но через два года на мысу обнаружили погибшего мужчину и всё опять выглядело так, будто смерть наступила по естественным причинам: шёл по скользкому берегу, неудачно оступился и ещё более неудачно упал. Ударился головой о камень и сломал шею.

– Так сказали судмедэксперты? – уточнила Дарья.

– Да, так сказали судмедэксперты, – подтвердил Вербин.

– Тогда в чём проблема?

– Мыс пользуется определённой славой, – медленно произнёс Феликс, глядя следователю в глаза. – Я, к примеру, человек не суеверный, но скажу честно: после того, что я о нём услышал, я бы, наверное, не поехал на мыс Рытый в одиночку.

– Даже так? – Дарья повторно изогнула бровь. У неё это получалось красиво.

– Даже так, – серьёзно ответил Феликс.

– Тебе здесь никуда нельзя в одиночку, – наконец-то вступил в разговор Сергей. – Что тебе в тайге делать без того, кто тебя из неё вынет и отвезёт в лоно цивилизации?

Они рассмеялись, после чего Вербин продолжил рассказ:

– Итак, через два года на мысу вновь находят тело. И вновь причина смерти не вызывает подозрений. В общем, ничего не вызывает подозрений, кроме того, что мужчине на мысу делать было нечего. А он туда поехал и умер.

– Захотел и поехал – у нас свободная страна, – обронила Дарья, но уже без прежнего скепсиса. Она явно втянулась в историю.

– С этим не поспоришь, – не стал отрицать Вербин. – Шаман и в этот раз ничего не заметил, но на совпадение обратил внимание Дугар…

– Какое совпадение? – не поняла следователь. – Первый же от передоза умер.

– Август, – догадался Сергей.

– Совершенно верно – август.

Возникла короткая пауза.

– Но прошло два года, – протянула Даша. – Почему Дугар среагировал на вторую смерть?

– Видимо, в течение двух прошедших лет других трупов на мысу не находили, – ответил Феликс. – А тут снова мужчина, снова на мысу, снова естественная причина и снова… август.

– Почему они не пошли в полицию?

– Ну, вот я пришёл, – рассмеялся Вербин. – И как вы на меня смотрите? А как бы вы посмотрели, если бы к вам пришёл не я, а шаман, и даже не с трупами, а с недоказанной и очень слабой связью между двумя погибшими по естественной причине людьми? Да ещё погибшими с интервалом в два года?

Дарья поджала губы, ей явно не нравилось, что Феликс так часто оказывается прав, но поделать с этим следователь ничего не могла.

– Ладно-ладно, – примирительно произнёс Сергей, заметив, что молодая женщина начинает злиться. – Иногда и этого достаточно. – Помолчал и спросил: – Сколько трупов ты нам принёс?

– Шесть.

Сергей присвистнул и коротко выругался.

– Продолжай.

– Тем не менее, шаман сходил к местному участковому, тогда это был не Егор, изложил свои подозрения, но тот лишь плечами пожал: какая может быть связь между двумя случаями смерти по естественным причинам? Только мыс.

Какой полицейский захочет, чтобы на его земле «висяк» образовался? А тут, судя по отсутствию мало-мальски подозрительных следов, «висяк» явный. И если сам участковый этого бы не понял, то руководство ему быстренько бы всё объяснило, руководству ведь тоже отчитываться – перед теми, кто сидит на жёрдочке повыше.

– Шаман понял, что на основании совпадений дело никто открывать не станет, и они с Дугаром решили проследить за мысом.

– В августе?

– Да.

– Вдвоём?

– Привлекли поселковых.

– Кажется, я догадываюсь чем всё закончилось, – пробормотал Сергей.

– Один из наблюдателей умер по естественным причинам.

– Что за причины? – быстро спросила Дарья.

– Сказали – сердце.

– Вскрытие проводилось?

– Скорее всего, но я сомневаюсь, что исследовали внимательно. Да и отыскать следы такого препарата – та ещё задачка.

– Скорее всего ты прав, – кивнула следователь. – Другие мертвецы в том августе появились?

– Нет.

– Значит, один мужчина раз в два года, – подвела итог Дарья. – Не более.

– А ещё он дал понять местным, чтобы не лезли не в своё дело, – добавил Сергей.

– И это тоже, – согласилась следователь. – Получается, мы предполагаем очень собранного, хладнокровного, опытного, прекрасно подготовленного убийцу. Он провёл разведку, увидел, что местные его ждут и, наверное, даже обрадовался тому, что жертву не придётся искать и тащить на мыс… Но почему именно мыс?

– Шаман считает, что убийца заключил сделку с его хозяином и аккуратно исполняет взятые на себя обязательства, – ответил Вербин. Он бы с удовольствием об этом не распространялся, но вопрос задан, а ответ он знает, поэтому пришлось отвечать.

– Убийца заключил сделку? – прищурилась следователь.

– Убийца считает, что он заключил сделку, – поправился Феликс.

– Так лучше.

– Я знаю. – Вербин выдержал короткую паузу, показав, что не собирается отстаивать версию потусторонней подоплёки дела, и вернулся к рассказу: – Через два года, в августе, на мысу был обнаружен повесившийся турист. Никаких следов насилия, кроме как от верёвки. Вещи аккуратно сложены рядом. В качестве табуретки использовал булыжник. Следственный эксперимент подтвердил суицид.

– Подтвердил возможность суицида, – жёстко уточнила Дарья.

– Но этого хватило, – пожал плечами Вербин. – Родители и друзья не верили и, наверное, до сих пор не верят, что парень мог покончить с собой, но магия места и отсутствие каких-либо улик однозначно указывали на самоубийство.

– Он меняет почерк, – заметил Сергей.

– Для него главное – убить в течение августа, – ответил Феликс. – Способ, как я понимаю, не имеет значения.

– Значит, действительно сделка.

– Получается, так.

– Почему он не может оказаться очередным маньяком? – недовольно спросила Дарья, которой очень не нравилось упоминание сделки – даже в шутку.

– Маньяки ускоряются, – ответил Вербин. – Здесь же мы видим чёткую привязку к месту и времени, строгое соблюдение интервала… Это совершенно точно «серийник», и мы обсуждаем, какой у него может быть мотив. Может, и не сделка, но он абсолютно точно двинут и на мысе, и на августе.

– Интересно, о чём же они договорились, – пробормотал Сергей.

– Действительно интересно? – Дарья так на него посмотрела, что Сергей нервно усмехнулся. А следователь перевела взгляд на Вербина: – Что ты скажешь о шамане? Он может быть причастен к убийствам? Они могут быть жертвоприношениями?

– Я думал об этом, – честно признался Феликс.

– И?

– Зачем ему обо всём рассказывать? – удивился Вербин. – Его никто ни в чём не подозревал. Вообще никого не подозревали, потому что все шесть трупов, ну, пока – пять, официально проходят как самоубийцы или погибшие в результате несчастного случая, или умершие по естественным причинам. Рыбак под вопросом, но я не уверен, что судмедэксперты что-нибудь найдут. До разговора с шаманом у меня были только смутные сомнения, которые рассеялись бы через день-два – потому что не появилось бы никаких зацепок. Наш с вами разговор состоялся только благодаря моей встрече с шаманом. Так что вопрос: зачем ему себя сливать?

Приведённые Вербиным аргументы казались незыблемыми, тем не менее Дарья сделала предположение:

– Захотел славы? Или поиграть в «кошки-мышки».

– Нет, – покачал головой Феликс. – Он, конечно, мог меня обмануть, но пока я склонен думать, что шаман очень серьёзно относится к своим делам. Он верит. И он бы не стал рисковать своей сделкой или своими обязательствами из-за тщеславия.

– То есть предполагаемый убийца – человек со стороны, – подытожила Дарья. – Не местный.

– Он может быть иркутянином.

– Для тебя «местный» – это житель всей Иркутской области, – усмехнулся Сергей. – А для нас – житель района или посёлка. – И перевёл взгляд на следователя: – Я согласен с выводом: убийца явно со стороны. Возможно, он вообще приезжает на Байкал раз в два года – чтобы продлить сделку.

– В этом случае мы можем его искать столетиями.

– К этому я и веду.

– А я догадываюсь, к чему ведёте вы, – вздохнул Вербин.

– Естественно, догадываешься, ты ведь примерно в такой же структуре служишь.

Дарья поддержала Сергея кивком и вернула себе слово:

– Феликс, уверена, ты не удивишься тому, что пока я не могу ничего сделать официально. У нас есть лишь невнятные совпадения, одно только подтверждение которых потребует долгой работы в архивах.

– Отправь в архив кого-нибудь из своих стажёров, – предложил Сергей.

– У меня стажёры без дела не сидят. – Дарья сопроводила ответ очередным выразительным взглядом. – Они пойдут в архив только в том случае, если появится что-то действительно интересное и перспективное с точки зрения дела, а это интересное, как и само дело, вряд ли появится, потому что убийца уже выполнил двухлетний план и, скорее всего, уехал.

– Или где-то здесь затаился, – вздохнул Вербин.

– Или затаился, – согласилась следователь. – На два года.

– Ты мне веришь? – Феликс посмотрел Дарье в глаза.

И услышал ответ, на который надеялся:

– Верю, – кивнула следователь. – Никаких доказательств у тебя нет, но версия очень стройная. И рассказываешь ты её убедительно. Книги писать не пробовал?

– Даже не задумывался.

– А ты задумайся. – Дарья помолчала. – Когда улетаешь?

– Я ещё не брал обратный билет.

– Будешь заниматься расследованием?

– Поковыряюсь…

– Хорошо. Можешь рассчитывать на мою поддержку. Неофициальную, строго в рамках закона. Но поддержка у тебя будет. Оперативное сопровождение и силовая поддержка, я надеюсь, у нас тоже будет? – Дарья перевела взгляд на Сергея.

– Конечно, милая.

– Не сомневалась в тебе, дорогой, – усмехнулась следователь. И вновь обратилась к Вербину: – Что скажешь?

– Спасибо.

– Пожалуйста. Сейчас от меня что-то нужно?

– Если это не сильно затруднит и покажется достаточно законным, я хотел бы получить от родственников рыбака ответы на пару-тройку вопросов. Исключительно для того, чтобы подтвердить свою уверенность в происходящем.

– Перечисляй вопросы, я подумаю, как получить ответы.

«И не ошибиться…»

Так говорили все его учителя: «Невозможно провести сложную операцию и ни разу не ошибиться…» Невозможно предусмотреть всё, включая погодные условия и непредсказуемое поведение людей, особенно не имеющих непосредственного отношения к операции, вроде случайных прохожих, неожиданно оказавшихся в ненужном месте в ненужное время. И кроме того, необходимо готовиться к проблемам, появившимся от излишней самоуверенности – они обязательно будут.

Учителя у него были хорошие, знали, что говорили. Слушал он их внимательно, учился старательно и стал настоящим профессионалом. А став им – по-настоящему оценил предупреждение о самоуверенности. Ведь несмотря на знания, опыт и постоянное внимание ко всем, без исключения, деталям, он слишком верит в себя. Не считает непогрешимым, конечно, однако понимает, что хороший профессионал, и потому, бывает, себя не перепроверяет. А иногда – и такие случаи наиболее обидны – слишком доверяется холодному рассудку, логичным выводам, совершенно забывая прислушиваться к чутью. Он знал за собой этот «грех» – полагаться на разум, всегда полагаться на разум. И знал, что иногда это приводит к неприятным ошибкам.

Как сейчас.

Когда он должен был почувствовать, что всё идёт слишком гладко. Именно почувствовать, потому что с разумной точки зрения происходящее не вызывало никаких сомнений: да, гладко, но именно так, как должно быть. Разум подсказывал, что всё в порядке и волноваться не о чем, а чутьё – что не может быть всё настолько ровно и предсказуемо. Он в очередной раз доверился разуму и ошибся. И теперь пытался исправиться, искренне надеясь, что не потерял слишком много времени.

Невозможно провести сложную операцию и ни разу не ошибиться, поэтому вопрос заключается лишь в стоимости осечки. Сейчас она могла стать столь высокой, что он… Нет, не паниковал, но чувствовал себя неуютно. Ему было неловко признавать, что дело, изначально казавшееся элементарным, потребовало подключения опытного помощника. С которым они, один из Москвы, другой из Иркутска, лихорадочно пытались наверстать упущенное.

Телефон подал голос в тот момент, когда Дарья остановила машину и выключила двигатель. То есть вовремя зазвонил, вежливо позволив закончить движение. Хотя абонент с того конца провода, наверное, об этом не догадывался. И ещё он не знал, как скривилась следователь – именно скривилась, а не поморщилась – увидев, кто звонит. Тем не менее ответила. Но своеобразно: нажала кнопку, поднесла телефон к уху и громко произнесла:

– У меня ничего для тебя нет. – Спокойно выслушала ответ и осведомилась: – С каких пор тебя интересует моя повседневная жизнь? – Пауза. – Ты, наверное, удивишься, но я занимаюсь далеко не всеми делами города и области. Подожди, пока не стану губернатором. – Ещё одна пауза. – Я не знаю, ведёт кто-нибудь расследование или нет. А о трупе на мысу Рытом вообще от тебя узнала. Ага… Пока…

Убрала телефон в сумочку, повернулась к Феликсу и рассказала:

– Кто-то проболтался, что на мысу обнаружили труп. А поскольку на дворе давно не «святые девяностые» и трупы находим, мягко говоря, не каждый день, журналисты как коршуны налетели.

– Почему обратились к тебе, а не в пресс-службу? – удивился Феликс.

– Сначала пресс-службу пресс-уют, потом начинают звонить знакомым в надежде получить дополнительную информацию. – Она улыбнулась. – Можно подумать, у тебя в приятелях журналисты не числятся.

– Числятся, конечно.

– Значит, ты меня понимаешь. – Дарья помолчала. – Теперь по делу. Поскольку у тебя здесь нет никаких прав, лучше тебе со мной не ходить. Провести внутрь я тебя смогу, однако лучше тебе в управлении не светиться.

– Я понимаю, – кивнул Вербин. – И благодарен за помощь.

– Пока я только пообещала помочь, – ответила следователь. – Сиди в машине, а если на горизонте появится Боташев – прячься.

– Можно я тут прогуляюсь?

– Прогуляйся, – пожала плечами Дарья. – Но ключ от машины я тебе оставлю.

– Не боишься, что я её угоню?

– Найду даже в Монголии.

И Вербин понял: эта – найдёт.

– А чего ты в губернаторы хочешь? – пробормотал он. – Давай уж сразу в президенты, нам такие люди нужны.

– Вас много, а я одна, – рассмеялась Дарья. – Всё, хватит трепаться, у меня ещё своя работа есть. Жди.

С этими словами она направилась к подъезду, а Феликс закрыл машину, сунул брелок в карман и огляделся, раздумывая, в какую сторону имеет смысл прогуляться, чтобы наткнуться на кафе. Во время поездки он увлёкся разговором – рассказывал Дарье о некоторых деталях расследования дела Кровососа, и не особенно следил за дорогой.

«Налево или направо?»

По большому счёту, Вербину было абсолютно всё равно куда идти, и даже – найдёт ли он кафе, но его забавляла ситуация выбора, было интересно, угадает или нет?

«Налево или направо?»

Впрочем, долго гадать не пришлось. Направо по односторонней Володарского – именно оттуда они с Дарьей приехали, тянулись жилые дома и заборы. Налево улица упиралась в Т-образный перекрёсток, во главе которого маячил торговый центр. И в нём, по мнению Вербина, не могло не быть кафе. Или лавки с кофе навынос. Есть он не хотел, а от второй за утро чашки кофе не отказался бы.

«Значит, налево…»

Однако в этот момент его размышления прервал зазвонивший телефон. Номер местный, но незнакомый. Хотя… пожалуй, знакомый – этот абонент несколько минут назад звонил Дарье.

«Любопытно…»

Феликс повертел смартфон в руке, но на вызов ответил:

– Да?

– Добрый день, – произнёс приятный мужской голос. – Я говорю с Феликсом? Майором Феликсом Вербиным из Москвы?

«Совсем любопытно…»

– Да, всё так, – ответил Феликс.

И услышал из-за спины:

– Значит, я не ошибся.

Повернулся, одновременно опуская руку со смартфоном, и увидел улыбающегося мужчину, совершающего точно такой жест – убирающего смартфон от уха.

– Добрый день ещё раз. А я всё думаю – с кем это Даша приехала? Неужели с вами? Оказалось – с вами. – И протянул руку: – Владимир. Издание «Глагол».

– Феликс. Уголовный розыск.

– Я как раз собирался вам позвонить и вдруг вижу вас с Дашей… Я не сразу вас узнал, врать не буду, но узнал. Хотя ладно, чего уж там, скажу честно – догадался.

Он говорил размеренно, но при этом очень дружелюбно, всем своим видом выказывая полнейшее внимание к разговору. Феликс был не прочь узнать, как получилось, что собеседник «как раз собирался» ему звонить, но начать решил с более прозаического вопроса:

– Не помню, чтобы мы обменивались телефонами.

– Ага, – согласно кивнул Владимир. – А ещё я очень хорошо знаю Олега Юркина, он много о вас рассказывал. Олег вас по-настоящему уважает.

В небольших количествах лесть отлично смазывает шестерёнки любого разговора. Даже в том случае, когда на собеседника, как, например, на Вербина, она совсем не действует. К тому же Феликс прекрасно знал и Юркина, одного из самых популярных московских журналистов и блогеров, и то, как Олег к нему относится.

– Вы здесь в командировке? – легко продолжил Владимир.

Отвечать, откуда у него номер телефона Вербина, он не спешил.

– В отпуске. – Феликс решил поддержать игру.

– Позволите угостить вас кофе?

– Вы уверены, что вам это нужно?

– Ещё не знаю, – обаятельно улыбнулся Владимир. – Но вы – весьма интересный человек, а я – журналист, хотя сейчас больше редактор. С приставкой «главный», разумеется… В «поле» давно не работаю, но не хочу упускать возможность пообщаться.

– О чём?

– Ну, допустим, о Кровососе? – Владимир поправил очки и улыбнулся. – Вы ведь не откажете в небольшом интервью?

– Гарантировать ничего не могу, – предупредил Вербин.

– Неужели вам запрещено делиться подробностями старых дел?

Феликс неопределённо пожал плечами.

– Олегу вы периодически подкидываете интересную информацию.

Да, Юркину Вербин интервью давал. В этот раз не получилось – смерть Криденс отбила у Феликса желание общаться с журналистами, да и с прочим народом, но обычно не отказывал. Однако был нюанс…

– У нас с Олегом взаимовыгодное сотрудничество, – предупредил Вербин.

– Я тоже могу быть полезен.

Оставалось понять – насколько?

– Но для начала нужно прояснить один вопрос, – произнёс Вербин, глядя журналисту в глаза. – Вы знаете какой.

– Догадываюсь… – Владимир вновь улыбнулся. – Феликс… вы ведь позволите вас так называть?

– Без проблем.

– Спасибо. Так вот… Феликс, поверьте – я действительно оказался на Володарского случайно. Я не в том возрасте и не в том положении, чтобы стоять у подъезда СК в ожидании появления знакомых следователей. Был рядом, заметил машину Даши, позвонил ей, надеясь попить кофе и потолковать… ну, наш разговор, вы, полагаю, слышали. Понял, что с Дашей поговорить не получится, собрался уезжать, но увидел вас. А ваш телефон дал мне Сундар.

– Зачем? – машинально спросил Вербин.

– Мы знакомы.

– Это не объяснение.

– Это начало объяснения. – Владимир помолчал. – Получилось так, что я много знаю об Иркутске и нашем крае. Много езжу, встречаюсь с интересными людьми, в том числе – с шаманами. Сундар позвонил из аэропорта, сказал, что познакомился с вами, что вы произвели на него благоприятное впечатление, и ещё сказал, что будет благодарен, если я вам помогу.

Прозвучало весьма правдоподобно. Тем более журналист не мог знать о встрече с Сундаром. А если бы узнал, например, случайно увидев их в «Улусе», не стал бы ссылаться на шамана.

– Сундар сказал с чем помочь?

– Нет, но я, кажется, догадываюсь… Труп на мысе Рытом?

– Я не могу об этом говорить, – медленно произнёс Вербин. – У меня нет полномочий, и я действительно в отпуске. Вы что-то узнали?

– Я слышал, у рыбака сердце прихватило.

– На сегодняшний день это официальная предварительная версия, которая, поверьте, выглядит весьма непротиворечивой.

– Но вы с ней не согласны? – быстро спросил Владимир.

– Я не веду расследование, у меня нет отчёта криминалистов, у меня нет заключения судмедэкспертов… впрочем, его ещё ни у кого нет. Я просто наслушался историй о мысе – и заинтересовался. Повторяю: я не расследую и не буду расследовать обстоятельства смерти рыбака.

– Тогда что вас интересует?

– Всё, что связано с мысом.

– Вообще всё? – уточнил Владимир.

– Изрядную часть я уже знаю – спасибо Сундару и моим друзьям, но хотелось бы ещё кого-нибудь послушать. Особенно тех, кто там бывал.

И тут Феликс понял, чем, по мнению шамана, журналист мог оказаться полезен: именно этим – вывести на людей, которые бывали на мысе Рытом и не только на нём. Людей, которые верят в места силы и стараются узнать о них как можно больше. Познать на собственном опыте. Но главное – людей, которые верят. Это ключевое, поскольку только тот, кто убеждён в реальности происходящего в местах силы, способен поверить в заключение сделки с хозяином мыса.

Сундар продумал его расследование на шаг дальше.

– Кажется, я знаю, чем мы можем быть полезны друг другу, – медленно произнёс Вербин. – Но вы должны мне кое-что пообещать, и это, поверьте, очень важная просьба, к которой я прошу отнестись со всей серьёзностью.

– Что именно я должен пообещать?

– Сейчас… – Феликс ещё раз обдумал своё предложение, счёл его приемлемым и ответил: – Сначала – то, что обещаю я. Во-первых, я спрошу у руководителя, не против ли он моего интервью, а он обычно не бывает против, и я вам его дам. Во-вторых, если… я подчёркиваю – если! – благодаря вашей помощи я узнаю что-то действительно интересное, определяющее ход расследования, то даю слово, что расскажу об этом.

– Вы всё-таки ведёте расследование?

– И теперь – моя просьба, без выполнения которой наша сделка не состоится. Мне от вас понадобится информация. Из моих вопросов вы поймёте, что меня интересует, но вы должны пообещать, что не станете раскручивать историю самостоятельно.

– А если я – случайно! – пойму, что смогу помочь?

– Звоните и рассказывайте. Но не предпринимайте никаких самостоятельных шагов в этом направлении. И нет – расследование я не веду. Я не имею на это права.

Несколько мгновений Владимир молча обдумывал предложение – Вербин воспользовался паузой, чтобы закурить, – а затем поинтересовался:

– Вы подозреваете убийство?

– Я обещаю вам эксклюзив.

– Даю слово, что даже не высморкаюсь без вашего ведома.

– Договорились. – Феликс сделал долгую затяжку. – На самом деле, у меня очень простой вопрос, ответ на который я могу найти сам, но жаль тратить время. Как я уже понял, ваш край буквально пропитан необъяснимым. И я не сомневаюсь, что в городе есть увлечённые люди, которые собирают и систематизируют информацию о подобных явлениях.

– Обычно ваши коллеги называют их городскими сумасшедшими, – с иронией заметил Владимир.

– Я в отпуске.

Мужчины рассмеялись, после чего Вербин продолжил:

– Мне нужен человек, который в курсе всех этих дел, и не просто в курсе – а детально. По возможности – лидер сообщества, если у этого сообщества есть лидер.

– В курсе мест силы и странных явлений, которые здесь наблюдаются? – уточнил журналист.

– В курсе самого сообщества и его истории, – ответил Феликс. – В силу определённых причин, другие места силы, кроме мыса Рытого, меня не интересуют.

– Ах, да, вы ведь общались с Сундаром.

– Именно. То есть мне нужна информация не о мысе, а о людях, которые на мыс ходили. Вы можете сказать, с кем из сообщества мне имеет смысл пообщаться по этому вопросу?

– Думаю, что знаю человека, который вам нужен, – поразмыслив, ответил Владимир. – Он работает в Листвянке, это в семидесяти километрах от города, но если нужно, я с радостью вас отвезу.

– Я справлюсь, – махнул рукой Феликс. – Пожалуйста, позвоните ему и договоритесь о встрече на завтра. В любое время, когда ему будет удобно. Но не говорите, кто я – я расскажу сам.

– Расскажете?

– Да, – твёрдо подтвердил Вербин. – Мне скрывать нечего.

– Тогда почему не говорить заранее?

– Во-первых, ваш знакомый начнёт нервничать. Поверьте – начнёт, я прекрасно знаю, как люди реагируют на предложение пообщаться с полицейским. Во-вторых, он может захотеть с кем-нибудь посоветоваться. А мне совсем не нужно, чтобы по городу поползли слухи о том, что я задаю вопросы. В-третьих, ваш знакомый может отказаться от встречи и будет в своём праве, поскольку я не имею законных рычагов влияния. А мне не нужно ни первое, ни второе, ни третье. – Феликс выдержал короткую паузу. – Он не обидится, если вы так поступите?

– Нет, уверен, что нет.

– Тогда давайте так и сделаем. Мой телефон у вас есть, позвоните, как договоритесь.

– Хорошо.

– Был рад познакомиться.

– Взаимно.

До кафе Вербин так и не добрался.

Попрощавшись с Владимиром, он бесцельно прошагал метров сто сначала направо, потом налево, но заведения уже не искал – думал, прокручивая в уме состоявшийся разговор и надеясь, что поступил правильно. При этом Феликс понимал, что доверился не журналисту, а Сундару. Шаман произвёл на Вербина отличное впечатление, его заинтересованность в положительном результате расследования не вызывала сомнений, и он наверняка хорошо подумал, прежде чем подключить к расследованию Владимира.

«Будем надеяться, что ты не ошибся…»

– Давно здесь топчешься? – рассмеялась Дарья.

– Да, практически, всё время, – не стал скрывать Феликс.

– Не заскучал?

– У вас тут заскучаешь, пожалуй.

– Да, Володя изрядный болтун.

Вербин улыбнулся:

– Видела?

– Окна выходят на эту сторону.

Дарья подняла брови, дав понять, что ждёт ответа.

– Он меня узнал, – рассказал Феликс. – Сказал, что был тут случайно, сначала увидел тебя, потом – меня.

– Скорее всего, случайно, – согласилась следователь. – Чего хотел?

– Познакомиться, взять интервью о Кровососе.

– О мысе спрашивал?

– Да.

– Что ты ответил?

– Я знаю правила и слежу за языком, – спокойно сказал Вербин. – А сейчас я вообще не при делах, так что рассказать ничего не мог.

– И подозрениями не поделился?

– Я знаю правила.

– Хорошо. – Дарья помолчала. – Спасибо.

– Я не мог поступить иначе.

– Мог и поэтому – спасибо. Что-то у него попросил? За интервью.

– Наводку.

– По этому делу?

– Да.

– Он поймёт, о чём идёт речь?

– Поймёт.

– И?

– Чтобы делать выводы – нужна информация, – развёл руками Феликс. – Владимир может эту информацию дать, но я попросил его ни в коем случае не вмешиваться в ход расследования.

– Он послушает?

– Да.

– Уверен?

– Я плохо его знаю.

– Он пообещал?

– Да.

– Раз пообещал, значит, не полезет – Володе можно верить. – Дарья протянула руку, Вербин вернул брелок, однако машину она не открыла. Повертела брелок и рассказала: – Я поговорила с женой рыбака, правда, по телефону, но этого более чем достаточно. Узнала, что рыбак часто ездил на Байкал, где у него было несколько любимых мест. Иногда с друзьями, иногда – один.

– Мыс входил в число его любимых мест?

– Нет. И сразу отвечаю на следующий твой вопрос: он не увлекался шаманизмом или мистическими практиками. И в церковь никогда не ходил, они даже не венчаны.

– Когда он уехал на рыбалку?

– В пятницу утром.

– Созванивались?

– Там нет связи.

– Нашли его в воскресенье, – прикинул Феликс. – А значит, можно предположить, что он уже в пятницу где-то встал лагерем. Что же его заставило сорваться и плыть на мыс?

– Да что угодно, – пожала плечами Даша. – Надоело на старом месте, появились неприятные соседи, кто-то сказал, что на мысу именно сегодня отличный клёв – есть сотня возможных вариантов. Но все они – не более чем предположения. Как, собственно, и связь между шестью смертями за десять прошедших лет.

Последнюю фразу Дарья произнесла без иронии, задумчиво. Она оценила версию как вероятную, но пока не видела доказательств. А нет доказательств – нет результата.

– Чёрную кошку в тёмной комнате нужно начинать искать только в том случае, если она замяукала.

– Что станет мяуканьем?

– Для начала дождёмся результатов экспертизы. Если выяснится, что смерть рыбака наступила по естественным причинам, вероятность присутствия чёрной кошки снизится до нуля…

Они всегда встречались во второй половине дня, чаще всего вечером или ближе к вечеру. И для встреч Каин всегда выбирал неприметные места, в которых и вокруг которых отсутствовали видеокамеры. Они встречались в скверах и парках, на улицах, выбирая тупики и переулки около заброшенных домов, или, как сегодня, в дешёвом заведении на окраине, которому хозяева даже названия не придумали, а просто написали: «Кафе». И тем снизили ожидания клиентов до уровня: «здесь, наверное, не отравят».

Внутреннее убранство не отличалось изысканностью и полностью соответствовало вывеске: металлические столы, на двух из которых зачем-то лежали грязные скатерти, металлические и пластиковые стулья, голые стены, выкрашенные в салатовый цвет. Еду накладывали в одноразовую пластиковую посуду.

– Компот попробуйте, – с усмешкой предложил Каин растерявшимся собеседникам. – Компот здесь хороший варят.

Шумахер и Бочка спорить не стали – заказали кувшин компота и по чашке кофе, догадываясь при этом, что от кофе они скорее всего откажутся едва понюхав. Они привыкли к другим заведениям.

– Поесть что-нибудь порекомендуете? – пошутил Бочка.

– В городе поедите, – усмехнулся в ответ Каин.

– И то верно.

– На этот раз вас не было дольше обычного, – произнёс Шумахер почти светским тоном.

– Почему ты решил, что меня не было? – поинтересовался в ответ Каин.

– Я…

– Мы ничего о вас не знаем, поэтому только предполагаем. – Бочка поспешил на помощь сбившемуся другу. – Вас не было, мы решили, что вы уехали. Ничего более.

Каин не демонстрировал Бочке ничего сверхъестественного, никогда не угрожал, вёл себя благожелательно, однако ужас нагонял. С самого первого мгновения. Бочка видел – или чувствовал – в обыкновенно дружелюбном взгляде Каина нечто затаённое, и настолько страшное, что пробирало даже затаившимся, даже стараясь расположить, показаться если не хорошим, то нейтральным. Даже тогда пробирало. Внутри Каина прятался запредельно злой монстр, чудовищно сильный и невероятно жестокий, однако объяснить, как он это понял, Бочка не смог бы.

Никак не смог бы.

Почувствовал.

А с виду – обыкновенный мужик: достаточно молодой, явно заботящийся о своём внешнем виде – бородка аккуратно подстрижена, ногти холёные, одежда приличная, хоть и неброская. И явно не бедный. Если бы не взгляд – самый обыкновенный мужик. Но тайну этого взгляда видели не все.

– Проводили шабаши в моё отсутствие?

В вопросе не было ничего необычного, Каин, случалось, не появлялся по две-три недели, а то и больше, как в этот раз, и не запрещал Шумахеру и Бочке «развлекаться».

– Да, – ответил Шумахер, постаравшись сделать так, чтобы голос прозвучал спокойно и небрежно. И у него получилось.

– Сколько раз?

– Два.

– Мы не смогли не сделать шабаш тринадцатого, – рассмеялся Бочка. – Пусть и в субботу.

И вздрогнул, увидев, как изменился взгляд Каина. На мгновение, но изменился, потому что фраза Бочки стала солью на старую, но невероятно болезненную рану, причинив Каину – самому Каину! – невероятные муки.

Но лишь на мгновение.

Зверь взвыл, но тут же спрятался, и взгляд Каина вновь стал весёлым и дружелюбным.

– Хорошая дата, – одобрил он, наливая себе компот из принесённого официанткой кувшина.

– Вот и мы так решили, – приободрился Шумахер. – Сначала.

– Значит, что-то пошло не так? – уловил намёк Каин.

– Ну…

Парни не могли промолчать и не рассказать о случившемся, потому что понимали, что Каин так или иначе узнает о Ляпе и Свете. Или уже знает – вполне возможно, что Ангелина или Кристина докладывают ему обо всём происходящем. Или обе. И в таких обстоятельствах честность – лучшая стратегия.

– Что пошло не так?

Бочка и Шумахер переглянулись и Бочка неуверенно рассказал:

– Мы пригласили новеньких. – Говорить с такой же небрежностью, как Шумахер, у него не получилось бы. Поэтому и не пробовал.

– Та-ак… – протянул Каин, откидываясь на спинку неудобного стула. – Кажется, я знаю, что случилось потом.

И выразительно посмотрел на повреждённую физиономию Бочки. Сразу обратил на неё внимание, но специально не прокомментировал, решив дождаться рассказа. И дождался.

– Они казались прекрасными кандидатами, – промямлил Шумахер, мысленно благодаря друга за то, что тот начал неприятный разговор. Ведь в понимании начальства, кто первый открыл рот – тот и виноват больше. Классика поведения любого эффективного менеджера.

– Очень хотели присоединиться.

– Особенно пацан.

– Раз был пацан, значит, была и девушка. – Каин погладил бороду. Но мягким, спокойным жестом, не нервным и не раздражённым. – Вы пригласили пару?

– Да, – подтвердил Шумахер. – Пацан реально тащился от того, что мы рассказывали, очень хотел присоединиться и даже с Кристиной переспал.

– И вы решили, что он сумеет повлиять на свою подружку?

– Она выглядела… очень послушной.

– И красивой, наверное?

– А зачем на шабаше уродины? – ответил Шумахер, глядя Каину в глаза. – Вам нравятся красивые.

У Бочки перехватило дыхание – за такую наглость от Каина могло сильно «прилететь», но лидер, к его безмерному удивлению, отнёсся к заявлению Шумахера с неожиданной снисходительностью. Во всяком случае, сначала.

– Да, мне нравятся красивые, – с улыбкой признал он, вновь поглаживая бороду. И вновь – спокойно: – Но сейчас речь не обо мне, а о тебе. Потому что ты захотел трахнуть девку и поэтому рискнул притащить новеньких во время моего отсутствия.

Несколько мгновений за столом царила полнейшая и полная ужаса тишина, а затем Шумахер пролепетал:

– Откуда вы знаете?

– У тебя это на морде написано, – бросил Каин. И кивнул на Бочку: – А на его морде написаны последствия.

Бочка зарделся. И тут же вздрогнул, услышав адресованный к себе вопрос:

– Ты пытался его отговорить?

– Да…

Каин резко повернулся к Шумахеру:

– Он пытался тебя отговорить?

– Да…

– Какого хрена ты не послушал?

Тишина.

Шумахер выглядел так, будто уже умер. Бочка подумал, что вряд ли сильно отличается от друга, и почувствовал, что дрожит каждой своей клеточкой… каждым органом… всё у него внутри тряслось от ужаса. Но при этом выражения их лиц оказались именно такими, какими их желал видеть Каин. Он понял, что помощники достаточно напуганы, и распорядился:

– Рассказывайте дальше.

– Сначала всё шло по плану: ребята новеньких как следует разогрели, они завелись, девчонка с Ангелиной…

– Подробности меня не интересуют, – жёстко резанул Каин.

– Извините. – Шумахер глубоко вздохнул. – Когда девчонку положили на алтарь, она пришла в себя, вырвалась и побежала прочь. Ляпа – это её парень – за ней. Потом мы.

– Голышом?

– Оделись.

– А они?

– Девчонка успела шмотки схватить. Хитрая оказалась, сучка, с краю их положила.

– Долго же вы одевались.

Унылое молчание.

– Что потом?

– На улице темно было, мы побежали в разные стороны, и я… я их догнал, – рассказал Бочка. – Но неудачно.

О потере фотоаппарата они с Шумахером решили пока не рассказывать. Понимали, чем рискуют, умалчивая о такой детали, но страх пересилил – фотографировать во время шабашей Каин запрещал категорически, и потому провинность получалась двойной: съёмка в зале и утеря фотоаппарата. За такое могло не просто «прилететь», за такое Каин мог убить. Тем более что поиски ничего не дали – ребята тщательно осмотрели место драки, но аппарат как в воду канул. Судя по всему, его нашли. «А раз нашли – продадут. Он столько стоит, что местные смогут месяца два пивасик с чипсами покупать», сказал Шумахер. В его словах был смысл, однако Бочка всё равно нервничал.

Шумахер, впрочем, тоже.

– Ты догнал девку, но парень за неё вступился? – уточнил Каин.

– Да, – подтвердил Бочка.

А Шумахер развёл руками, показывая, что он бы, конечно, всех победил, но ему выпало бежать в другую сторону.

«Идиоты…»

Идиотов хотелось придушить. Или утопить, как слепых котят, потому что они такими и были – глупыми, ничего не понимающими котятами, слепо подчиняющимися требованию либидо и не способными думать ни о чём больше. С другой стороны, идеальных помощников не существует, а эти мало того, что полностью увлечены происходящим, так ещё и прошли особый ритуал, который гарантировал их верность.

Но, к сожалению, не предохранял от глупых поступков.

– Нужно было задержать парня в зале, – произнёс Каин, аккуратно поглаживая бороду. – Ангелина и Кристина должны были его отвлечь… и развлечь. А вы бы без помех догнали девку и сделали с ней всё, что захотели. Тогда бы она точно никуда не делась.

Шумахер и Бочка молча покивали, признавая правоту лидера.

– Как их зовут?

– Ляпа и Света.

– Настоящие имена знаете?

– Да.

– Найти сможете?

– Они прячутся, но мы…

– Через общих знакомых искать не надо, – предупредил Каин. – Или вы уже засветились?

– Нет, – покачал головой Бочка. – Нет.

– Если так, то хорошо. Вы уверены, что они не написали заявление в полицию?

– Три дня прошло, – напомнил Шумахер. – Полицейские бы уже наверняка вскрыли зал.

– А там тихо?

– Да.

– И это хорошо, – протянул Каин, прикидывая, что могут сделать полицейские в таких обстоятельствах.

Допустим, неудавшиеся новички всё-таки пошли в полицию. Рассказали, что их пытались заманить в секту. И что? И ничего. Насилие было? Нет. Кровь проливалась?

– Вы во время церемонии жертву приносили? – На некоторых шабашах Каин убивал кошек – это производило на находящихся под действием наркотика адептов сильное впечатление, не устроили ли помощники жертвоприношение при новеньких?

– Нет, – качнул головой Шумахер.

Ну, да, они в зал для другого ходят… Получается, оснований для проникновения у полицейских нет, и даже если они всерьёз отнеслись к словам Светы и Ляпы, то максимум, что сделают – заявятся на следующий шабаш.

– Ладно, выждем, – буркнул Каин. – Что касается парочки – скиньте инфу на них, посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо.

– Они безопасны, – неожиданно, в первую очередь – неожиданно для себя самого, произнёс Бочка. – Они сейчас забились в какой-нибудь угол и трясутся от страха, думая, что мы их ищем. А зачем они нам?

– Проверим, действительно ли они трясутся от страха, – рассмеялся Каин. – А если не трясутся, то… я как раз подыскиваю толковых участников для следующего ритуала. Как думаешь, Света подойдёт?

У Бочки задрожали пальцы. Он хотел что-то сказать, но испугался, что голос сорвётся, и потому обрадовался, что Шумахер опередил его с ответом:

– Подойдёт, – сказал он, облизываясь. – Идеально подойдёт.

И шумно выдохнул.

Параллельно Ангаре…

Именно так идёт одна из центральных иркутских улиц – Пятой армии: в квартале от набережной, повторяя изгибы Ангары. Начинается от Глазковского моста, оттуда же и счёт ведёт, а заканчивается на Карла Маркса, упираясь в Дворец спорта «Труд». Когда-то продолжалась дальше, но «Труд» рассёк Пятую армию на две неравные части, и за ним теперь переулок Аркадия Сударева.

А раньше, при рождении, улица называлась Троицкой – в честь стоящей в начале Свято-Троицкой церкви. Так уж повелось на Руси – многие улицы носили названия храмов, как, например, Никольская в Москве, названная в честь монастыря Николы Старого, или Кирочная в Санкт-Петербурге, поименованная из-за стоящей на ней лютеранской кирхи. Так и иркутская Троицкая должна была называться всегда, но в 1920 году её переименовали в улицу Пятой армии, потому что именно по ней вошли в город красноармейцы, гнавшие на Дальний Восток чехословацких палачей, заливших кровью всю Южную Сибирь. Но это было позже, в ХХ веке, а в веке XVIII, в январе 1739 года, в Иркутске была освящена небольшая деревянная церковь, выстроенная на средства купца Емельяна Югова – Харлампиевская, которая в самом начале XIX века была перестроена в каменный пятипрестольный храм, а поскольку его нижний престол был освящён во имя архистратига Михаила, то церковь получила название Михаило-Архангельская Харлампиевская. Белокаменная красавица, украсившая и улицу, и город.

В тридцатых годах ХХ века гонения на Русскую православную церковь привели к закрытию храма. Здание было отнято, утварь разграблена и лишь почти через семьдесят лет Михаило-Архангельский Харлампиевский храм был возвращён своим законным владельцам – людям, и вернулся к своим законным обязанностям – быть местом Божьим.

И именно к этой церкви тихим августовским вечером подошёл невысокого роста, полный мужчина лет пятидесяти, одетый по-летнему: рубашка с короткими рукавами, лёгкие брюки и сандалии. На плече висела необычная для человека его возраста белая сумка-шопер с каким-то весёлым принтом.

У ворот мужчина постоял минут пять, словно в последний раз раздумывая, идти или нет, но решился – зашёл на территорию, направился к храму, а увидев вышедшего священника, ускорил шаг и обратился издалека, словно всё ещё боялся передумать:

– Батюшка! Отец Евгений!

Священник остановился и вопросительно посмотрел на мужчину:

– Да?

Вечерняя служба давно закончилась, отец Евгений собирался домой, но отказывать страждущему не стал – неправильно это. А дождавшись, когда мужчина подошёл и остановился в шаге, поздоровался:

– Добрый вечер.

– Добрый… простите, что я поздно.

– Ещё даже не стемнело, – улыбнулся священник.

– Да…

Мужчина замялся.

– И главное, что ты пришёл, сын мой, хоть днём, хоть в ночи, но ты пришёл. Какое у тебя дело?

– Ну… – Мужчина потеребил ручку сумки. – Я не ваш прихожанин, отец Евгений, живу не в центре… И не самый лучший христианин, по правде говоря, поэтому пришёл не сразу.

Священник молча кивнул и машинально погладил большую русую бороду. Взгляд его тёмных глаз был внимательным, но благожелательным. Он видел, что мужчина пребывает в смущении и визит дался ему непросто: об этом свидетельствовали и неуверенность, и позднее время – в глубине души мужчина надеялся никого не застать. Но застал, встретил и теперь старательно подбирал слова.

– Я много слышал о вас, отец Евгений, лично о вас, и потому решился побеспокоить. Я не знаю, к кому идти, а вы наверняка разберётесь. Или мне посоветуете, к кому нужно обратиться.

– С чем идти, сын мой? – мягко спросил священник. – Что у тебя случилось?

– Ничего не случилось, что вы… – Именно в этот момент мужчина принял окончательное решение рассказать как есть, без утайки, и речь его перестала быть сбивчивой. – Я на работу рано собираюсь, встаю в пять, завтракаю быстро – и на автобус. Если от дома по дорожке, то получается минут десять до остановки, а если тропинкой мимо гаражей и по пустырю – то пять. Дороги там нет, конечно, тропинка только, но это летом, а зимой протаптываем в снегу… И вот, иду я по ней вчера утром, мимо гаражей как раз, и вижу – фотоаппарат лежит. – Мужчина глубоко вздохнул. – Чужая вещь. Но дорогая, очень хороший фотоаппарат, японский. Объектив мощный. А сам – цифровой. Мне сказали… потом… А тогда, утром… я его себе взял. Не чтобы объявление написать о том, что нашёл, а чтобы себе оставить. Или продать. Он ведь дорогой, зараза… мне сын сказал… потом… Я его на работу с собой взял. В сумку, конечно, спрятал, чтобы не спрашивал никто, и весь день не трогал. Никому не показывал. Вечером с сыном сели разбираться, а он говорит: «Надо карту памяти почистить». Подключил фотоаппарат к компьютеру своему, он умеет с этими компьютерами, не то, что я, ну и посмотрел, конечно, что там было… Он у меня любопытный. А как посмотрел – меня сразу позвал. А я как посмотрел, то сразу понял, что лучше бы я фотоаппарата этого не касался и не брал, потому что там… – Мужчина вытащил из шопера большой чёрный фотоаппарат и протянул священнику. – Я думаю, хозяина нужно найти, отец Евгений, но вам лучше знать, кто это должен сделать.

– Вот уж не думал, что ты найдёшь меня здесь, – проворчал Кислый. Причём, не в шутку проворчал, было заметно, что неожиданный визит его не обрадовал.

– Я не искал – просто зашёл.

– А раньше чего не заходил?

– Дела разные были, да и… – Он медленно оглядел помещение, заставленное разномастными пластиковыми и металлическими столами и не менее разномастными стульями, и поморщился: – Место здесь такое, что лишний раз заходить не хочется.

– Тогда чего зашёл?

– Давно не виделись.

Кислый хмыкнул и сделал глоток пива из большого пластикового стакана – другой посуды в забегаловке не предлагалось. Из этих стаканов посетители пили и пиво, и компот, и чай, и принесённую с собой водку – всё, что здесь подавали или разливали. Закусывали тем, что им накладывали в пластиковые тарелки. А поскольку повар частенько бывал пьян или под веществами, то выдаваемые с кухни блюда периодически принимали абсолютно невообразимый вид, например, салат из зелёного горошка с солёными помидорами черри. Без заправки. Но посетители не капризничали. Да и гурманы в это кафе, которое так и называлось – «Кафе», не забредали.

– Не виделись давно, – подтвердил Кислый, глядя на усаживающегося напротив мужчину. – Пива?

– Я за рулём. – Никогда раньше это обстоятельство не радовало его настолько сильно. – Что ты тут делаешь?

– Барыжу потихоньку.

Он поперхнулся. Кислый улыбнулся и развёл руками:

– Надо же на что-то жить в этом подлом мире. Но ты не думай, что я тут разбогател немерено – я своё место знаю. Получил «точку» и сижу на попе ровно: в большие деньги не лезу, ментам стучу строго по договорённости со старшими, соседей не напрягаю.

– Доволен?

– Надо же на что-то жить, – повторил Кислый. – Пока здесь кантуюсь, а там посмотрим.

– Сторчаться не боишься?

– А ты мне мама? – огрызнулся Кислый. Но запал его тут же погас. Ещё глоток пива и угрюмый ответ: – Думаешь, я не понимаю? Всё я понимаю. Подниму здесь денег на лечение и чтобы потом не голодать какое-то время, и завяжу с этим дерьмом. Я ведь…

И замолчал, угрюмо разглядывая пластиковый стакан с дешёвым пойлом – назвать этот напиток пивом язык не поворачивался. Замолчал, потому что помнил себя совсем другим: великолепным математиком, которому уже на первом курсе прочили большое будущее. Таких искали и охотно забирали крупнейшие IT-корпорации, что американские, что китайские, и никто даже представить не мог, что венцом карьеры Кислого станет торговля разбодяженным героином.

– Я ведь до той истории только травку курил, – медленно продолжил Кислый. – А когда вернулся, стал прям обкуриваться – иначе не спалось. Ну и в сентябре уже первый раз «вмазался» герычем. Так и живу с тех пор.

«Живёт ли»

Планировал работать – как раз устроился в солидную организацию, и писать кандидатскую, но уже в октябре понял, что «не успевает». Науку забросил, решив сосредоточиться на «зарабатывании денег», но в январе остался без работы – поймали «вмазывающимся» в туалете. Директор компании, человек старой закалки, с нулевой толерантностью к наркоманам, не только выкинул Кислого, но позаботился о том, чтобы об инциденте узнал весь Иркутск, что поставило крест на получении столь же престижной должности в IT.

– Да что мы всё обо мне? Ты, говорят, в гору пошёл?

– Кто говорит? – удивился он, поскольку нынешний круг общения Кислого был столь же далёк от его, как Земля от Галактики Андромеды. Непересекающиеся множества. А в следующий миг сообразил, что Кислый продолжает общаться с сообществом и теми друзьями, что не отвернулись. Цепляется за любую возможность оставаться в нормальной среде и от них узнаёт новости.

– Город у нас хоть и большой, но всё равно маленький, – рассмеялся Кислый. – Всё видно, как на ладони, а если кому не видно – другие расскажут. Да ещё от себя добавят, лишнего наплетут… Ты вот на похоронах Зебры не был.

– Я на той неделе в Москве работал, никак не мог в Иркутске быть, – медленно ответил он. – Да и не был я с Зеброй так близко знаком, чтобы на похороны ходить.

– А она тебя любила, – вдруг сказал Кислый.

– Что? – Он вздрогнул. От неожиданности.

– Видно это было. Наверное, всем, кроме тебя, видно.

А он вдруг почувствовал, что уверенность, с которой он вошёл в шалман, его покидает. И захотелось выпить мерзкого, многократно разведённого пива из пластикового стакана.

– Ты, Кислый, молчишь-молчишь, а потом вдруг такое скажешь, что глаза на лоб лезут, – коротко хохотнул он, пытаясь вновь взять себя в руки. – И выясняется, что ты всё вокруг видишь.

– Вижу, – не стал отрицать Кислый.

– И как это получается?

– Получается, потому что меня не замечают. Ведь я кто? Просто Кислый, который никому особенно не интересен. И незаметен. Ты не поверишь, сколько раз я оказывался свидетелем разговора, а люди даже не понимали, что я слышу всё, что они произносят – они меня не видели!

– Как в кино, – хмыкнул он.

– Лучше, потому что взаправду. – Кислый помолчал. – Вы с ней встречались?

– После той истории… нет. На похоронах Рины виделись. – Он прищурился: – Почему ты спросил?

– Да, в общем, просто так, – пожал плечами Кислый. – Родители её сказали, что Зебра бегала к кому-то, но не говорила к кому. Своей жизнью жила. Но кто-то у неё точно был, только этот «кто-то» не помог ей с тем дерьмом справиться.

– Почему ты решил, что она ко мне бегала?

– Потому что Зебра тебя любила, – почти равнодушно произнёс Кислый. – Говорил ведь.

И непонятно, что сильнее бьёт в душу: слова или равнодушие? Деланное равнодушие, потому что Кислый неровно дышал в сторону Зебры, и говорить о том, что девушка любила другого, ему наверняка было тяжело. Даже сейчас тяжело.

– С чего ты взял? – хмуро спросил он, отчаянно жалея, что приехал в шалман на машине.

– Видел.

– Ерунда.

– Не ерунда. Когда девчонка любит, она смотрит по-особенному – всегда на тебя, даже когда не на тебя. Я с ней говорю, но понимаю, что смотрит она на тебя, только на тебя. Зебра так на тебя смотрела, глаз не сводила. А ты – с Рины. И сейчас её вспоминаешь: Рину, которая нас прокляла, а не Зебру, которая тебя любила. Ты Рину вспоминаешь. – Кислый допил пиво и знаком велел неряшливой официантке повторить. – Чем она вас брала?

– Может, ведьмой была? – непроизвольно вырвалось у него.

Думал увидеть в ответ кривую усмешку, а увидел грустную:

– Похоже, другого объяснения нет, – согласился Кислый с таким видом, будто размышлял над этим вопросом несколько месяцев и, сопоставив опытным путём подтверждённые факты, пришёл к единственно возможному выводу. – Но если Рина была ведьмой, то почему не спаслась?

– Потому что таким было её наказание, – подумав, предположил он. – За то, что ведьма.

– Тебя она тоже прокляла перед смертью? – Вопрос был вызван тем, что он никак не отреагировал на оброненное чуть раньше замечание.

Отрицать не имело смысла.

– Сказала, что ненавидит.

– Веришь в это?

– В проклятие или ненависть?

Кислый рассмеялся – искренне весело, как всегда раньше и как ни разу с начала разговора. Рассмеялся и ответил:

– Начнём с простого: в её ненависть веришь?

– Да, – без колебаний ответил он.

При этом знал, что удивит.

– Почему? – растерялся Кислый.

– Потому что в тот момент Рина ненавидела всех, абсолютно всех, кому выпало жить дальше.

И это было правдой.

– Но ты её не осуждаешь?

– Осуждать Рину имеет право только тот, кто был в её ситуации, но повёл себя иначе. – Он не сказал «лучше», потому что не хотел даже в мелочах оскорблять память девушки. – А я в её ситуации не был. К счастью.

Поганого пива он больше не хотел, зато задумался о хорошей, качественной водке. Грамм сто пятьдесят. Залпом. Не здесь, конечно, откуда в дешёвом наркоманском шалмане взяться хорошей водке? Да и за рулём… Зато рядом с домом есть хороший ресторан, в него и придётся зайти. Обязательно придётся. Сто пятьдесят. Залпом. А закусить только после следующих пятидесяти.

– Ты очень хорошо сказал, – произнёс Кислый после очень долгой паузы. – Я не ожидал, что ты так скажешь, и хочу извиниться: и за то, что не ожидал, и за то, что вообще об этом заговорил.

– Мы не могли об этом не заговорить. – Очень хотелось курить и на улицу, на свежий воздух. – Теперь переходи к сложному вопросу.

– Уверен?

– Мы должны поговорить обо всём.

– Пожалуй… но пойдём, покурим. – Кислый то ли понял, то ли догадался, чего не хватает собеседнику, и поднялся из-за стола. Но на всякий случай уточнил: – Просто покурим.

– А столик не займут? – пошутил он.

– У меня абонемент.

Они вышли на задний двор – идти на улицу Кислый отказался, и закурили.

– А в проклятие веришь?

– Нет.

– Почему?

– Если у Рины не было сил на то, чтобы жить, откуда у неё силы на проклятие? Да ещё такое сильное.

– Вижу, у тебя на каждый вопрос есть ответ… много об этом думал?

– Почти каждый день думаю.

– Вот и я… – Кислый жадно затянулся. – И что надумал?

– Надумал, что мыс не только Рину убил, но и Зебру.

– Плохо думал, – не согласился Кислый. – Рина умерла, потому что срок её пришёл, а вот Зебра, да – из-за поездки. Из-за Рины. Зебру та история крепко накрыла, сама не своя ходила. Её родители в «дурку» собирались определять, но не успели – на пару дней не успели. Хотя говорили, что она не против. Но, видимо, что-то у неё в голове переклинило.

– Накрыла история… – тихим эхом повторил он, разглядывая тлеющую сигарету.

– Всех накрыла. И тебя тоже, хоть ты и стараешься виду не показывать.

– Как же ты тогда догадался? – попытался пошутить он.

– Видно, – серьёзно ответил Кислый. – Ты храбришься, пытаешься вести себя уверенно, но выглядишь дерьмово. Давно на себя в зеркало смотрел?

В Листвянку Феликс выехал заранее, но вовсе не потому, что опасался пробок. В прошлый раз – а других поездок у него не было, Вербин побывал в посёлке зимой и теперь захотел внимательно исследовать его другим, поскольку летний Ольхон произвёл на него не менее сильное впечатление, чем зимний. Как получится в Листвянке? Кроме того, Вербин планировал просто полюбоваться этой частью Байкала, рассмотреть далёкие горные вершины, обозначающие противоположный берег, и насладиться видом Ангары, важно выходящей из огромного озера.

В конце концов, он в отпуске или нет?

Машину одолжил у Сергея. Заехал к нему рано утром, получил ключи, бодрое пожелание быть осторожнее на дороге и повторное предложение составить компанию. Ключи взял, за пожелание поблагодарил, от предложения повторно отказался. Запустил навигатор и отправился в путь. Ехал неспешно, пару раз останавливался полюбоваться тайгой и Ангарой, но до Листвянки всё равно добрался намного раньше назначенного времени встречи. Полюбовался на исток Ангары, постоял у памятника Вампилову, несколько раз посмотрел на часы, раздумывая, не позвонить ли сейчас, а затем хлопнул себя по лбу, вспомнив, что ещё хотел обязательно посмотреть, и отправился в Байкальский музей, в который по глупости не заглянул в прошлый визит. Ведь Байкал интересен не только легендами – он уникален и неповторим, и поэтому в музее время промелькнуло незаметно. В том числе – благодаря экскурсоводу, который оказался не только отличным профессионалом, но увлечённым Байкалом человеком и украсил стандартный рассказ множеством дополнительных историй. Поэтому вернувшись на набережную, Феликс сначала долго смотрел на священное море академически подкованным взглядом – в ответ Байкал хмыкнул порывом ветра, – затем позвонил по присланному Владимиром номеру и через десять минут обменялся рукопожатием с молодым, не старше тридцати, мужчиной, одетым в футболку, шорты и низкие кеды.

– Антон.

– Очень приятно. Феликс.

– Володя сказал, что вы из Москвы?

– Ага.

– И хотите поговорить о нашем сообществе?

– Совершенно верно, – подтвердил Вербин.

– Вас интересует что-то конкретное или всё необычное, что происходит на Байкале и вокруг него? – уточнил Антон. – Я спрашиваю не просто так: как бы мне того ни хотелось, знать всё невозможно, поэтому о некоторых явлениях и местах силы другие люди расскажут лучше. Подробнее.

– Меня интересует само сообщество, – медленно ответил Феликс. – Его история и экспедиции, которые проводились в разное время.

– Вы журналист?

– Я – сотрудник Московского уголовного розыска, майор полиции Феликс Вербин.

На этих словах мужчина едва заметно вздрогнул.

– Но здесь я в отпуске.

Эта фраза помогла Антону успокоиться.

– То есть у нас одинаковое увлечение?

Пришлось его огорчить.

– К сожалению, нет, – вздохнул Вербин. – Я в отпуске, но пытаюсь кое-что разузнать. В частном порядке. Можно сказать, что веду небольшое личное расследование. У нас с Владимиром есть общие знакомые, которые посоветовали обратиться к нему, а Владимир, выслушав мой рассказ, решил, что вы сможете помочь в расследовании. На него не обижайтесь, пожалуйста, я попросил не говорить, что из полиции, потому что сейчас это в самом деле не имеет никакого значения.

– Но вы сказали, что из полиции, – заметил Антон. – Хотя это не имеет значения. По вашим словам.

– Я представился, потому что не хочу и не собираюсь вам врать, – ответил Феликс, глядя собеседнику в глаза. – И честно говорю, что разговор с вами для меня очень важен.

– Но я не обязан с вами говорить?

– Не обязаны, – развёл руками Вербин. – Мы можем попрощаться прямо сейчас.

Судя по выражению лица, Антону очень хотелось поступить именно так, однако то ли отношение к Владимиру помогло, то ли сыграла роль выбранная Феликсом линия поведения, но от этой мысли мужчина отказался. Жестом показал, что готов продолжить, и они медленно пошли по набережной.

– Почему вы ведёте дело в частном порядке? Вас наняли?

– Нет, я взял отпуск не для того, чтобы провести расследование, – ответил Феликс. – Я… мне нужно было как следует отдохнуть. Но будучи на Байкале, я случайно стал свидетелем одного… гм… события, назовём это так, на первый взгляд не вызывающего подозрений. Однако я обратил внимание на пару мелких нестыковок и решил с ними разобраться. Для себя.

– Профессиональная деформация?

– Именно, – улыбнулся Вербин. – Вижу, вы понимаете, что это такое.

– Я занимаюсь наукой, – ответил Антон. – А заниматься ею можно лишь будучи сильно увлечённым человеком.

Даже если Антон и планировал пошутить, у него не получилось. Во всяком случае, смеяться Феликсу не захотелось.

– Профессиональная деформация – единственная причина, по которой вы решили провести собственное расследование?

Как же приятно иметь дело с настоящими учёными – они не дураки, умеют анализировать и задавать правильные вопросы.

– Вторая, не менее важная причина, по которой я не могу поделиться своими наблюдениями с коллегами, а они, даже поверив мне, не смогут открыть дело, заключается в том, что, как мне кажется, прослеживается связь с…

Вербин запнулся.

– С аномальными, необычными и необъяснимыми явлениями, – помог ему Антон. – Я прав?

– Абсолютно.

– Да уж, с таким определением мне вызов на допрос вряд ли бы прислали.

– Ага. – На этот раз Феликс рассмеялся.

Но тут же стал серьёзным, потому что Антон быстро спросил:

– Вы не боитесь?

– Чего?

– Аномального. Необычного. Необъяснимого.

– То есть вы в это верите?

– А вы – нет?

– Возможно, поверю, – осторожно, чтобы не обидеть собеседника, произнёс Вербин. – Первый шаг сделан – я пришёл к вам.

– Если поверите, то как к этому отнесутся ваши коллеги?

– Если поверю – я сумею их убедить.

– Вы очень уверенный в себе человек.

– Я просто знаю, чего хочу.

– Это важно, – прокомментировал ответ Антон, и без предупреждения начал рассказ: – Если вы считаете, что мы коллекционируем расплывчатые фотографии йети, летающих тарелок и пытаемся составить кратчайший маршрут в Шамбалу, то крепко ошибаетесь. Мы всего лишь пытаемся разобраться, что происходит вокруг. А на Земле, сейчас я говорю не только о Байкале, испокон веков происходят странные вещи. Странные, непонятные, иногда пугающие явления, объяснить которые с научной точки зрения человечество пока не в состоянии и поэтому, как правило, все эти явления списываются на случайности, совпадения и ложные свидетельства. Иногда эти таинственные явления повторяются настолько регулярно, что набирается полноценная статистика за десятки и сотни лет, но даже в этих случаях их стараются не замечать. Потому что не в состоянии объяснить. Мы же пытаемся изучать и систематизировать эти данные. Ну, то есть, что мы понимаем под словом «изучать»? Мы наблюдаем, фиксируем и стараемся подыскать происходящему рациональное объяснение. В том числе, определяем, мошенничество это или нет. Но если мы оказываемся бессильны хоть как-то объяснить случившееся, то записываем в разряд чуда – мы, в отличие от настоящих учёных, этого не боимся. И накапливаем материалы, в надежде, что рано или поздно сумеем докопаться до истины.

– То есть вы больше учёные? Исследователи?

– Сообщество у нас не очень многочисленное, но люди в нём разные, – ответил Антон. – Кому-то, как мне, интересно искать научное объяснение происходящему. Кто-то искренне верит.

– И вы уживаетесь? – удивился Вербин.

– Разумеется, мы ведь одно дело делаем, – удивился в ответ Антон. – Они знают, что мы никогда, по крайней мере, в ближайшие сто лет, не докопаемся до сути; мы с уважением относимся к их вере.

– Насколько глубока их вера?

– По-разному, разумеется, как и везде, – пожал плечами Антон. – Кто-то увлекается, потом остывает, кто-то сохраняет на всю жизнь, кто-то погружается очень глубоко. Мне говорили, что много лет назад человек из сообщества сумел стать шаманом, а это, поверьте, очень непросто. Там одного лишь «знания материала» недостаточно.

– Кого в сообществе больше: учёных или верующих?

– Верующих, – сразу ответил Антон. – И многие учёные – верят. Или начинают верить.

– Вы начали?

– Я признаю, что не обладаю инструментарием для научного объяснения многих явлений, о которых слышал или свидетелем которых становился. Вас устроит такой ответ?

Вопрос Антону не понравился, возможно, показался чересчур личным, поэтому Вербин попытался исправить ошибку:

– Вы меня простите, если некоторые вопросы покажутся вам бестактными, и не стесняйтесь на это указывать. Дело в том, что я впервые столкнулся с подобными вещами и иногда сам себе кажусь слоном в посудной лавке.

– Вы всегда такой вежливый?

– Бывают неудачные дни, – не стал скрывать Феликс. – Но не сегодня.

И понял, что извинился своевременно – Антон улыбнулся.

– Скажите, в сообществе принято рассказывать о личном опыте взаимодействия с необъяснимым?

– Для того сообщество и существует. – На этот раз Антон рассмеялся. – Какой именно опыт вас интересует?

– Мыс Рытый.

– Что с ним не так?

– Это я и хочу выяснить.

– А-а. – Антон понял, что теперь он оплошал с вопросом. – Вы не могли выбрать место попроще?

– Мыс опасен?

– Он убивает. Во всяком случае, так говорят.

– Именно убивает? – Вербин стал абсолютно серьёзен.

– Каждое место силы воздействует на людей по-своему. Не всегда уникально, но всегда со своими особенностями. Сейчас я говорю не о «добрых» или «нейтральных» точках, а тех, которые ведут себя… непредсказуемо.

– Вы остерегаетесь называть их «чёрными»? Или «злыми»?

Этот вопрос собеседника не покоробил. Возможно, он слышал его не впервые.

– Именно «чёрных» точек или духов, которые вредят первыми и вредят просто так, без причины, очень мало. В основном места силы нейтральны к посторонним. Равнодушны. Если повести себя неуважительно, одни из них запомнят обиду, чтобы щёлкнуть по носу потом, когда этого совсем не ждёшь; другие заставят заплатить сразу, например, сломается мотор и двадцать километров по Байкалу придётся идти на вёслах. Или испортят все взятые с собой продукты. Или медведь неожиданно явится, но так – попугать, сломает чего-нибудь и уйдёт по своим делам. Что же касается мыса, он скорее убьёт. – Антон помолчал. – Это не мои слова.

– Бывали на мысу?

– Один раз.

– Что-нибудь почувствовали?

– Хотите посмеяться?

– Нет, конечно. – Феликс сделал вид, что удивился вопросу. – Меня интересует всё, что связано с мысом Рытым, абсолютно всё. И я расспрашиваю о нём не чтобы посмеяться или придумать юмористический монолог. Ради этого разговора я приехал к вам из Иркутска. Понимаю, что путешествие не самое далёкое, но тем не менее. И приехал я не для того, чтобы ёрничать.

– Извините, – смутился Антон.

– Ничего страшного. – Феликс достал пачку сигарет, посмотрел на неё, но закуривать не стал. – Я там был три дня назад, но только на берегу, дальше не ходил.

– И что?

– И ничего.

Молодой человек выдержал короткую паузу.

– Лично я, врать не буду, тоже ничего особенного на мысу не почувствовал. Для меня поездка стала обычной поездкой, но мы, правда, обошлись без ночёвки: осмотрели мыс, стену, побывали на реке и уехали. В запретную часть не заходили. Но существует рассказ, можно сказать – легендарный, об экспедиции на мыс Рытый, все участники которой… умерли.

Феликс тут же вспомнил историю Егора, решил, что услышит её же, но в более «мрачном» исполнении, но быстро понял, что ошибся. И мысленно похвалил себя за то, что не стал торопиться с выводами и перебивать собеседника.

А сначала он с деланным, но деланным очень хорошо, интересом уточнил:

– Умерли вообще все?

– Так гласит рассказ, больше похожий на легенду, – развёл руками Антон. – И прошу учесть, что это не мой рассказ, я пришёл в сообщество шесть лет назад, на третьем курсе института, и эту историю слышал в пересказе старых участников.

– Но не от участников экспедиции? – прищурился Феликс.

– Нет. Поэтому я и сказал, что рассказ больше походит на легенду. И сама экспедиция, и смерть участников случились задолго до моего прихода в сообщество.

– Когда?

– Я ведь сказал: шесть лет назад.

– Когда была экспедиция?

– А. Лет десять… или больше.

– Но не меньше десяти? – быстро уточнил Вербин.

– Это важно?

– Очень.

Феликс понял, что наткнулся на зацепку. Не почувствовал, не ощутил неведомым образом, что находится на правильном пути, а именно понял – потому что это был уже третий, после историй Егора и шамана, рассказ, связывающий мыс Рытый с цепочкой смертей. Если окажется, что «легенда» подтверждена фактами и поход случился больше десяти лет назад, то можно будет попробовать увязать истории Антона и шамана в рамках одной версии.

– Ну, если дата важна, я пороюсь в записях, – пообещал молодой учёный. – Но мне кажется, что не меньше десяти лет… Если честно, сначала я воспринял эту историю как «страшилку» для новичков. Из тех, которые рассказывают, чтобы подтвердить значимость сообщества. Но потом узнал, что всё это действительно было: на мыс Рытый отправилось пять участников сообщества, и все они потом умерли.

– А как они умерли? – поинтересовался Вербин. И не удивился, услышав в ответ:

– Я совершенно точно знаю, что одна девушка умерла от рака. Она стала первой. Ещё одна покончила с собой, повесилась…

«Как интересно!»

– Про остальных не помню, нужно посмотреть записи.

– Но вы уверены, что они умерли?

– Только со слов других участников сообщества. Тех, при ком всё это происходило.

– Понятно… – протянул Вербин. – Почему о девушке вы помните точно? Потому что она была первой?

– Рина… Её звали Рина… – Антон прищурился. – Рина была активной участницей, её многие знали, дружили… Она много общалась в Сети и в реале, поддерживала сайт, часто ездила в экспедиции… думаю, из-за неё о той истории вообще узнали в сообществе. Потому что, заболев, Рина стала искать способы выжить.

– И стала ездить по местам силы?

– Да.

– И на мыс отправилась за тем же?

– Да. В смысле, считается, что да.

Смертельно больная девушка отправляется на мыс Рытый в надежде заключить сделку. Затем, если верить легенде, умирает. Следом умирают все, кто с ней ездил, а на мысу – это уже не легенда – начинаются регулярные убийства. Если дата экспедиции окажется подходящей, это уже не совпадение. И плохо только то, что в данном случае явными подозреваемыми оказываются местные: члены экспедиции оскорбили хозяина мыса, местные их нашли, наказали, но вынуждены совершать жертвоприношения. Возможно такое? Богатый опыт подсказывал Вербину, что возможно всё. Но тот же опыт решительно противился подозрениям в адрес Сундара или Дугара, а искать кого-то третьего, например, «чёрного» шамана, пока не имело смысла. Лучше сосредоточиться на имеющейся зацепке и как следует её покрутить.

– Антон, вы можете дать мне адрес Рины? В смысле, адрес, где она жила с родителями?

– Хотите с ними поговорить?

– Мне нужно с ними поговорить, – с лёгким нажимом ответил Вербин. – Обязательно нужно.

– Я покопаюсь в записях или узнаю у старых участников сообщества, – пообещал Антон. – Не сомневаюсь, что адрес у вас будет.

– Спасибо.

– Пока не за что.

Разговор можно было заканчивать, однако Вербин решил попросить собеседника об ещё одной услуге. Требовать её он не мог, только просить и надеяться, что молодой учёный пойдёт навстречу.

– Антон, я догадываюсь, как вы отнесётесь к моей просьбе, но не могу не попросить: вы не могли бы сохранить мой визит в тайне? Хотя бы на ближайшую неделю.

– Потому что вы действуете в частном порядке и если ваши коллеги узнают о расследовании, им это не понравится?

– Не только. – Феликс выдержал короткую паузу. – Я до сих пор не уверен, что в моём расследовании есть смысл. И вовсе не потому, что оно связано с необъяснимыми явлениями – у меня мало реальных фактов. И я не хочу, чтобы по городу поползли слухи, которые могут не подтвердиться. И, да, вы правы – я не хочу, чтобы из-за этих слухов меня заставили отступить, а это вполне возможно.

– И это важнее всего, – с неожиданной твёрдостью произнёс Антон. – Я вижу, что вы хотите провести это расследование и верите в себя. И не хочу, чтобы вам помешали. Поэтому буду молчать.

Несмотря на бурное и жестокое «новоселье», переезд в большую комнату стал благом. Во-первых, Лера избавилась от унизительной необходимости ходить в ведро – и над ним же умываться. Во-вторых, кровать была не чета топчану из «конуры». В-третьих, больше места – больше упражнений для зарядки. В-четвёртых, восхитительная возможность принимать душ в любое время, когда захочется. Свет в большой комнате был ярче и перестал выключаться, когда Лера в неё перебралась, но «добрый» Аркадий выдал девушке маску для сна, и спать стало значительно удобнее, чем даже в полумраке «конуры».

О которой Лера вспоминала с содроганием. И, перебравшись в комнату, ни разу не заглянула за сломанную дверь.

А вот рацион не изменился: девушку по-прежнему ждали сухой корм и вода. Видимо, для перехода «на следующий уровень» в питании требовалось сделать что-то ещё, но Лера пока не понимала что именно.

Из плохого – к ней зачастил Аркадий. Видимо, похитителю действительно не очень нравилось брать её грязную, но было лень каждый раз ждать, пока девушка примет душ. Теперь же Аркадий знал, что пленница «готова» в любое время, и не отказывал себе в удовольствии «заглянуть на огонёк». И в первый раз явился вскоре после «новоселья», когда девушка спала. Разбудил не грубо, скорее, возбудил умелыми ласками и взял полусонную, запретив снимать маску для сна. Видимо, Аркадия это возбуждало, а Лера порадовалась, что не видит его самодовольную рожу. И заставила себя поверить, что любовью с ней занимался совсем другой человек. Тот, чьи прикосновения заставляли девушку замирать, а ласковые слова – задыхаться от счастья.

Когда Аркадий уходил, Лера попросила бритву. «Но, если тебе нравится что у меня появилось много лишних волос, можешь не приносить». Бритву Аркадий выдал ей в следующий визит, который, по оценкам девушки, состоялся часов через пять. Но не оставил, конечно: сказал, чтобы Лера не закрывала дверцы душевой кабинки, уселся на стул и внимательно наблюдал за тем, как девушка приводит себя в порядок.

Разумеется, последовало продолжение.

Попросила не подключённый к Сети планшет – поиграть, в ответ Аркадий пообещал принести ещё одну книгу.

«Классика надоела?»

«Нет, лучше её».

«Договорились».

Обещание сдержал, принёс первый том «Тихого Дона».

«У тебя хорошая библиотека».

«Читала?»

«Видела кино».

«Книга лучше».

«Тебе нравится читать?»

«Мне нравится, как развиваются наши отношения. Мы стали интересоваться друг другом».

Но на вопрос не ответил, повалил на кровать. Ушёл, но вернулся и оставил пиццу, её любимую, «Четыре сыра». Потом ушёл и больше не возвращался.

Аркадий.

Который наверняка никакой не Аркадий. А может и Аркадий, ведь ничего больше Лера о нём не знала, только имя, так почему не назваться настоящим? Меньше мороки.

«Как получилось, что я поддалась на его чары?»

На этот вопрос у девушки ответа не было. Точнее, был, но он звучал невыносимо грустно и больно – влюбилась. Именно влюбилась, потому что никакого расчёта у Леры не было и поразить её своими доходами Аркадий не мог – девушка выросла в богатстве. Зато его улыбка заставляла Леру хотеть, чтобы он улыбался ещё и ещё – только ей; а его ласки дарили немыслимое блаженство, заставляя хотеть, чтобы он ласкал ещё и ещё – только её. Между ними совершенно точно возникло То Самое Чувство… и как жаль, что всё закончилось настолько коряво.

«Ещё не закончилось!»

Да – не закончилось. Она жива и не сломлена, она только играет покорную рабыню, но не стала ею. У неё холодная голова, есть силы, пока есть, несмотря на собачью диету, но главное – её не оставляет решимость. Наоборот – крепнет с каждым часом.

«Я справлюсь. Я смогу!»

Дверь из тюрьмы – крепкая, металлическая – имела два замка, но судя по звуку, Аркадий никогда их не использовал и запирал с той стороны на засов. Выбить её, как получилось с дверью из «конуры», было нереально, и вырваться из заточения можно было, лишь когда похититель «заглядывал на огонёк»: находясь в комнате, Аркадий входную дверь не запирал, видимо, не видел смысла, поскольку после первого раза, больше не снимал с Леры «браслет» надолго – только переодеться. Но кто знает, вполне возможно, дальше стоит ещё одна дверь, например, в подвал, и она заперта? И даже скорее всего заперта. Поэтому выскочив из комнаты, Лера всё равно окажется в ловушке.

Рисковать девушка не хотела и изо всех сил старалась не думать о том, что путь на свободу открывается каждый раз, как похититель заходит в комнату. Она не будет торопиться. Она терпелива. Она дождётся подходящего момента и будет действовать наверняка.

Расставшись с Антоном, Феликс уселся на набережной и, глядя на тихий Байкал, принялся неспешно обдумывать состоявшийся разговор. Он понимал, что доказательств у него по-прежнему нет, даже слабых, но отправляясь в Листвянку, Вербин и не рассчитывал их добыть. Сюда его привела робкая надежда пройти по следу, и вот она в полной мере оправдалась…

«Ещё не в полной – должна совпасть дата экспедиции…»

Подтверждение придёт не раньше вечера, но если предположить, что дата его устроит, то версия вырисовывается стройная. Десять или, как выразился Антон – «не менее десяти лет назад», на мыс Рытый отправилась экспедиция из пяти человек. И все её участники, даже если среди них и были «учёные», относились к верующим, на что указывает цель поездки – попытаться заключить сделку, чтобы спасти смертельно больную Рину. Что произошло на мысу, знают только они, гадать об этом нет смысла, во всяком случае, пока. Возможно, ничего особенного. Возможно, что-то неприятное или преступное. Как далеко они могли зайти в церемонии, которую наверняка проводили?

Знают только они…

И все они, если верить Антону, уже мертвы.

А на мысу Рытом начались убийства.

Связаны ли эти события?

Возможно… но только возможно.

– В любом случае, других зацепок у меня нет, – проворчал Феликс. – А этот след очень похож на настоящий.

И ещё у него нет, точнее – не появилось, ничего, с чем можно идти к Дарье. Старую легенду она наверняка обзовёт сказкой и вряд ли согласится тратить время на проверку. Но Феликс следователя не винил, потому что не знал, как бы сам поступил, услышав подобную историю в повседневной рабочей запарке. «Важняки», что в СК, что в МУРе, без дел не сидят, и тянуть за очень старые ниточки начинают только при появлении весомых оснований, к которым легенду об экспедиции на мыс отнести сложно. Как и цепочку смертей, вызванных естественными причинами. Поэтому Дарью он трогать не будет, а сам копать продолжит, потому что…

В отпуске?

Нет.

Потому что приехал сюда не просто отдохнуть, как соврал Антону, а чтобы разобраться в себе. И Байкал помог, принял со всеми тяготами, выслушал и мягко коснулся своим дыханием. Не забрал боль, но рядом с ним она съёжилась и спряталась, рассыпавшись в огромности священного моря. Не утихла, но потеряла силу бить в душу. А силу боль черпала из души, из постоянных мыслей о том, что он виноват.

И Байкал подкинул ему головоломку…

И показал, что Кри теперь в другой воде…

Байкал…

Феликс тряхнул головой, посмотрел на часы, с удивлением понял, что провёл на лавочке больше получаса.

«Неужели задремал? Или крепко задумался? Как бы там ни было, ближайшие планы понятны: получить от Антона информацию и попытаться разузнать подробности о той экспедиции и судьбах её участников. А сейчас пора возвращаться в Иркутск…»

Но прежде Вербин решил заехать на знаменитый местный рынок, потому что нет ничего глупее, чем побывать на Байкале и не попробовать рыбы. Тем более, на рынке, который стоит у самого берега. И очаровывает столь сильными запахами, что во рту появляется слюна, а ноги сами несут к их источнику. Покупать рыбу с собой Феликс не собирался – рано, неизвестно, когда он соберётся в Москву. Купить, конечно, придётся – друзей угостить, но не сейчас. Сейчас же Вербин решил просто порадовать себя.

Он припарковался неподалёку от рынка и неспешно пошёл меж рядов, наслаждаясь смесью прекрасных ароматов. Купить хотелось сразу всё. И тут же съесть. Омуль посольский, баргузинский – пять видов одного только омуля, а ещё хариус, осётр, сиг, щука, окунь, голомянка… Рыба холодного копчения, горячего, вяленая, солёная, слабосолёная, свежая…

– Что ищете?

– У меня попробуйте!

– Лучшая рыба только у нас.

– Вчера плавала – ночью коптили!

От запахов кружилась голова, а в животе заурчало – Вербин вспомнил, что завтракал очень рано, ещё до поездки к Сергею, и желание съесть всё, что лежало на прилавках, стало непреодолимым. На такой рынок нельзя идти с пустым желудком.

«Может, сходить пообедать, а потом вернуться?»

Мысль показалась дельной, однако в следующее мгновение послышалось громогласное:

– Феликс! Чертяка! Так и знал, что встречу тебя здесь! – И Вербин увидел стоящего рядом с прилавком Александра. Как обычно, в костюме, на этот раз в «самолётном», и при девушке. – Привет! За рыбой приехал? Как настоящее турьё? То-то я смотрю, мы с тобой как ниточка с иголочкой: куда я – туда и ты! Присоединяйся!

Отказываться не имело смысла.

– Привет.

– Привет! Не знаю, что ты забыл в Листвянке, может, по музеям таскался, но я – сразу сюда. Нет, сначала, конечно, на Байкал посмотрел. Там Ангара вытекает, туда-сюда и всё такое прочее, но потом – сразу сюда. Чудесное местечко, ты уж мне поверь, хотя, конечно, браконьер на браконьере…

– Саша, – обиженно протянула хозяйка прилавка, дородная женщина с хитрющими глазами.

– Алевтина, не спорь, мне лучше знать, – вальяжно отозвался Александр. – Я вас тут всех насквозь вижу. Доставай, лучше, ещё один комплект, видишь – друга встретил.

Непонятно, как именно весёлый бородач выбрал прилавок, возле которого можно «зависнуть», но он не прогадал: Алевтина с помощницей обхаживали его изо всех сил. Причём, как подметил Феликс, старались они не только из-за денег, надеясь изрядно заработать на богатом клиенте, но и от души – попав под обаяние добродушного здоровяка.

– Я всегда думал, что сугудай должен быть холодным, как бивень мамонта, но теперь понял, что ошибался.

– Должен быть холодным, – попытался войти в разговор Вербин.

– Не смогу объяснить, сам попробуешь и всё поймёшь. Алевтина, радость моя, что так долго?

– Иду, Сашенька!

Под «ещё одним комплектом» подразумевались плоская пластиковая коробочка с сугудаем, пластиковая вилка, пластиковый стаканчик, в который Александр немедленно налил холодную водку, и горячая лепёшка.

– За встречу, дружище! Так приятно встретить на чужбине близкого человека!

– Я за рулём, – сообщил Вербин.

– Я тебя отвезу в Иркутск.

– А машина?

– Вот ведь ты зануда, – посетовал Александр, возвращая стаканчик на прилавок. Пить без Феликса он не хотел. – Откуда у тебя машина? Неужели купил?

– Друзья дали.

– Машину дали, а сами не поехали?

– В этом смысл – они работают.

– Тоже мне друзья. Будто не понимают, что ты в отпуске и имеешь полное право немного выпить в хорошей компании. Мы ведь с тобой с самого самолёта не выпивали, всё не до того было.

Близость сугудая, его потрясающий аромат, запах горячей лепёшки и слегка запотевший стаканчик не просто дразнили – они в приказном порядке требовали от Вербина плюнуть на всё и воспользоваться «полным правом». А в животе урчало так, будто в нём расположился здоровенный сибирский кот. Феликс держался из последних сил. И даже попытался перейти в контратаку:

– А ты как вернёшься? – поинтересовался он, потому что для здоровяка этот стаканчик явно не был первым.

– А ты не заметил? Я здесь с Леночкой. Леночка, подойди сюда, милая, познакомься – это Феликс, мой старый друг. Феликс – это Леночка.

– Очень приятно.

На этот раз компанию Александру составляла яркая блондинка.

– Леночка – замечательная мастерица и в том числе умеет водить автомобиль. Леночка, ты ведь умеешь?

– Только никогда не водила такой большой, как у тебя, – хихикнула девушка.

– Ничего страшного, когда большой – даже интереснее.

– А у меня Леночки нет, – вздохнул Вербин, стараясь не смотреть на стаканчик.

– Сейчас организуем, – пообещал Александр и перевёл взгляд на хозяйку: – Алевтина! У тебя есть на примете положительный во всех смыслах мужчина, который умеет водить автомобили и сегодня ещё не выпивал?

– Есть, – подумав, ответила Алевтина.

– Пусть придёт и отвезёт моего друга в Иркутск.

– А как он обратно вернётся? – растерялась Алевтина.

– Ты так спрашиваешь, будто это меня касается, – рассмеялся Александр. – Пусть скажет, сколько денег хочет и… и ждёт где-нибудь здесь, только не бухает при этом, а то я знаю, что вы, браконьеры, как заскучаете – сразу к синьке тянетесь. Мы скоро.

– Сейчас позвоню, – уверенно сказала Алевтина. Фраза «пусть скажет сколько» подействовала на неё магически. – Будет тебе водитель, Сашенька.

– Погоди, зачем? – растерялся Вербин.

– Ты меня виски поил? Поил. Теперь моя очередь. – Александр поднял стаканчик. – А главное, поверь – оно того стоит.

И оно действительно того стоило. Сугудай был тёплым, зато отменно приготовленным и таял во рту, великолепно сочетаясь с холодной водкой и горячей лепёшкой. Голодный Вербин съел первую коробочку мгновенно. Потянулся за второй, но Александр сказал: «Ты вот эту рыбку попробуй», и следующим оказался сиг горячего копчения. Восхитительный, как всё остальное. За сигом последовал омуль. Потом снова сугудай. Потом Алевтина сказала, что договорилась, и Феликс предпринял попытку сам заплатить трезвому водителю, которую Александр пресёк на корню, велев даже не думать о «такой ерунде».

И продолжал балагурить, привлекая внимание и соседних торговок, и посетителей.

– Лучшая рыба во всей Листвянке, красавица, если хочешь – попробуй! Мы с другом уже полтора часа пробуем, оторваться не можем. Так всё вкусно, хоть здесь ночуй.

– Или жить оставайся.

– Или жить оставайся!

И при этом успевал общаться с Феликсом:

– Так и знал, что ты сюда приедешь. Листвянка – тоже интересное место. Ангара туда-сюда, Бурятию видно, опять же – рыба. Ты когда домой? Завтра?

– Нет…

Вербин никак не мог запомнить, что Александра не интересуют ответы на задаваемые вопросы.

– Жаль, что так рано, здесь есть на что посмотреть. Надо бы задержаться, конечно. Мне товарищи предлагают в горы поехать. На недельку. Нет желания? Или ты на поезде ещё не ездил? А почему? На поезде вокруг Байкала – красота неописуемая. Я не думал, что на поезде будет так круто. Ну, если это не «Сапсан», конечно, хотя «Сапсан» мы любим не за вид из окна – там он слишком мельтешит, как по мне. Но здесь поезд не главное, а то, что из окна видать. Потрясающий, незабываемый вид. Ещё по одной? Твоё здоровье. Алевтина, порежь, пожалуйста, во-ооон той рыбки. Эх, надо тебе прилавок повыше сделать, да барные табуреты поставить… А лучше – кресла…

Феликс вздохнул и достал сигареты.

С посещением церкви дела у Сергея обстояли примерно так же, как у подавляющего большинства современных верующих: обязательно – только перед Пасхой, куличи святить, в остальное время – как получится. Получалось, разумеется, далеко не всегда, но Сергей старался. И, разумеется, не мог не откликнуться на просьбу отца Евгения заехать «потому что есть разговор». Священника, который в прошлом был воином, Сергей знал много лет, уважал – и как священника, и как воина, и потому затягивать не стал.

– Спасибо, что откликнулся, – поблагодарил его отец Евгений после того, как мужчины поздоровались и уселись за столом в небольшом кабинете.

– Разве я мог не приехать?

– Ну, ты у нас человек занятой, – заметил священник.

– Ну, ты просто так не позовёшь, – в тон собеседнику отозвался Сергей. – Случилось чего?

– Надеюсь, что нет.

– Надеюсь, ты не ошибаешься, и я вовремя. – Отец Евгений был человеком спокойным, к панике и преувеличениям не склонным. А поскольку тон священника не оставлял сомнений в том, что к происходящему он относится серьёзно, Сергей внутренне подобрался. – Поэтому говори скорее, зачем позвал – пока ничего не случилось.

– Вечно ты торопишься.

– Так и знал, что нужно было приехать через неделю, – пошутил в ответ Сергей.

– Через неделю могло быть поздно. – Не принял шутки отец Евгений. Машинально коснулся наперсного креста и перешёл к делам: – Вчера вечером ко мне пришёл один добрый прихожанин и рассказал интересную историю…

– На условиях анонимности, как я понимаю?

– Вовсе нет. Он назвался, сказал, где живёт, но я прошу без нужды его не беспокоить – он немного побаивается… А ещё ему немного стыдно.

– За что?

– Сейчас поймёшь. – Отец Евгений помолчал. – Всё началось с того, что рано утром в воскресенье он нашёл на улице очень дорогой фотоаппарат и сначала решил оставить его себе. Стыдно ему только за это.

– Человек слаб, – пожал плечами Сергей. – К тому же он его себе не оставил, как я понимаю?

– Именно, – согласился священник. – Человек слаб, а многие из нас ещё и любопытны, что, впрочем, тоже слабость. Будучи человеком любопытным, наш добрый прихожанин решил посмотреть карту памяти, после чего пришёл ко мне и принёс фотоаппарат. Как видишь, он оказался не так уж и слаб.

– Показывай, – вздохнул Сергей, который уже догадался, что содержимое карты памяти и заставило священника ему позвонить.

– Сам смотри.

Отец Евгений вытащил из ящика стола аппарат, Сергей его включил, запустил просмотр и некоторое время молча изучал фотографии. Качество экрана даже у дорогих моделей оставляет желать лучшего, деталей не разглядеть, однако сейчас мелкие подробности Сергея не интересовали. Только общее – что запечатлено. Поэтому внимательно, с приближением, он посмотрел только первые три фото, дальше начал пролистывать, лишь изредка задерживаясь на секунду-другую. Когда закончил, повертел фотоаппарат в руке, посмотрел священнику в глаза и негромко спросил:

– Хочешь сказать, у нас тут сатанисты завелись?

– Я ничего не хочу сказать, – развёл руками отец Евгений. – Я просто показал тебе фотографии, которые мне принесли. Я даже не знаю, по твоему ли это профилю.

– С профилем разберёмся, – пообещал Сергей, постукивая пальцами по столешнице. – Где нашли аппарат?

– Я укажу точное место.

– В воскресенье рано утром?

– Да.

– Судя по датам, развлекались они в ночь с субботы на воскресенье. А на кладбище – раньше… Свеженький отчёт.

– Я знал, что тебе понравится.

Мужчины помолчали, после чего Сергей вздохнул:

– Но ты ведь понимаешь, что здесь… – он указал на фотоаппарат. – …нет ничего, за что их можно брать. Насилия нет, ни над людьми, ни над животными, все участники, вроде, совершеннолетние, а развратные действия между взрослыми людьми по обоюдному согласию у нас не запрещены. Никто не может помешать им развлекаться.

– А как быть с осквернением могил?

– Нет фотографий, на которых было бы видно, что это они её раскопали, – ответил Сергей. – Их версия будет звучать так: «Да, у нас нетрадиционное верование, той ночью мы приехали на кладбище, увидели яму, решили, что её подготовили к утреннему захоронению, и сфотографировались около неё».

– Не подкопаешься, – кивнул священник.

– И в прямом, и в переносном смысле, – согласился Сергей.

– Я видел, что там нет насилия, – медленно произнёс отец Евгений. – Но знаю, что в таких сообществах до него один шаг.

– Тут я с тобой согласен, – кивнул Сергей. И предложил: – Сделаем так: я покажу фотографии спецам по деструктивным сектам и послушаю, что они скажут. Вариантов три: глупый фейк, то есть какой-то блогер или блогерка решили развлечь подписчиков «горячими» фото; взрослые развлечения для тех, кому приелись «групповушки» без смысла; или реальная проблема. И когда они скажут – будем решать, что делать дальше. Так пойдёт?

– Так пойдёт, – подумав, ответил отец Евгений. – А если спецы скажут, что это реальная проблема, то кто её решать будет?

– Что-нибудь придумаем, – рассмеялся Сергей. – Обещаю.

Обед на рынке получился не просто отличным – потрясающим.

И Феликсу даже удалось не напиться. Прикончили бутылку, которую Александр начал в одиночестве, и на этом остановились, почувствовав необыкновенно приятную расслабленность, которую способна дать только хорошая водка и только под отличную закуску. И в хорошей компании, организовать которую Александр был большой мастер. Бородач привычно солировал, сыпал шутками, веселил торговок и покупателей, и так же привычно не вызывал ничего, кроме добрых улыбок – обаяния у него хватало на весь земной шар. На каждого жителя.

Расстались абсолютно умиротворённые, привычно договорившись «увидеться». Как понял Вербин, это у них прекрасно получалось и без всяких договорённостей. На прощанье Александр вручил Феликсу пакет с рыбой – «С друзьями пиво попьёшь – меня вспомнишь», плюхнулся на пассажирское сиденье своего затонированного «Audi Q7» и попросил спутницу: «Милая, рули очень осторожно, я не люблю, когда меня потряхивает во сне». Примерно то же самое Вербин хотел сказать своему водителю, но постеснялся. Или не успел, потому что задремал ещё до выезда из Листвянки.

И проснулся только в Иркутске: сытым, довольным, прекрасно себя чувствующим.

Рыбу оставил Сергею – в знак благодарности и в качестве приятного дополнения к полному баку. На такси доехал до отеля, принял душ, ответил на звонок Сергея: «Ты зачем мне рыбу оставил? – А куда мне было её девать? – Значит, надо собраться пива попить. – Я в ближайшую неделю на рыбу смотреть не могу. – Ну, как знаешь». Вышел прогуляться перед сном, раздумывая, потребуется ли ему лёгкий ужин, и в этот момент позвонил Владимир. «Вы где? – В центре. – Я совсем рядом. Позволите угостить вас ужином? – Я ещё не созванивался с руководством. – Разве нам больше не о чем поговорить?»

Поговорить, наверное, было о чём, поэтому через двадцать минут Феликс сидел за столиком уютного ресторана, прикидывая, сможет ли съесть хоть что-то? И, к своему удивлению, понял, что сможет.

Но немного.

И не рыбу.

– Не думал, что вы согласитесь встретиться, – негромко произнёс Владимир.

– Почему? – удивился Вербин.

– Вы… только не обижайтесь, хорошо? Вы показались достаточно холодным человеком. И довольно закрытым.

– Мы и сейчас не обнялись при встрече.

Журналист рассмеялся:

– Пожалуй.

– По дороге я созвонился с руководителем, и он дал «добро» на интервью, – рассказал Феликс, изучая меню.

– А вот этого я точно не ожидал, – медленно ответил Владимир.

– Что я получу разрешение?

– Что вы не «забудете» о своём обещании. Я привык, что ваши коллеги стараются минимизировать общение с прессой.

– Все мои коллеги?

– Большинство.

– Вы часто к ним обращаетесь?

– Я – нет, мои журналисты – часто. И многие жалуются, что получают отказ… в некорректной форме.

– Может, запрос был сделан в некорректной форме?

– Что вы имеете в виду?

– Одну минуту… – Они заказали еду, после чего Феликс облокотился на спинку стула и неожиданно спросил:

– Как вы относитесь к дорожной полиции?

– К гаишникам? – переспросил журналист.

– Раньше их называли так, – подтвердил Вербин.

– И сейчас называют.

– Как вы к ним относитесь? – вернулся к вопросу Феликс.

– Без обид? – уточнил Владимир.

– Никаких обид.

– Но я всё равно постараюсь обойтись без нецензурных выражений, мы ведь в приличном заведении, вдруг выгонят, – рассмеялся журналист. – А без нецензурщины ответ получится коротким: плохо.

– Скандалили с ними?

– Пару раз.

– Из-за чего?

– Что?

– Из-за чего скандалили? – почти равнодушно повторил Феликс.

– Ну… – Владимир не ожидал, что они заговорят о встречах с дорожной полицией, и теперь пытался вспомнить подробности хотя бы одной из них.

– Вы были пьяны?

– Нет.

– Вы нарушили правила?

– Чуть-чуть.

– Превысили скорость?

– Феликс, я уже не помню, в чём было дело, но они начали до меня докапываться.

– После чего они начали к вам докапываться? Вы остановились, и они начали грубить?

– Да.

– Ни с того, ни с сего?

– Да.

– Почему, когда меня останавливают дорожные полицейские, они не начинают мне грубить?

– Полагаю, ответ очевиден. – Владимир добродушно рассмеялся. – Даже не знаю, почему вы задали этот вопрос.

– Я никогда не представляюсь и не показываю служебные документы. Для них я самый обычный водитель, но они никогда не хамят мне первыми, представляете? Полагаю, только полагаю, секрет кроется в том, что я никогда не начинаю их задирать?

– То есть ведёте себя послушно?

– Вежливо, – уточнил Феликс. – А ещё я понимаю, что мужики на смене, возможно, они уже часов восемь, если не больше, работают, что они вымотаны, возможно, голодные и, как любые люди, могут сорваться.

– Они обязаны держать себя в руках.

– А журналисты обязаны быть честными и беспристрастными, – пожал плечами Вербин. – Поговорим о том, кто, что и кому обязан?

– О чём мы вообще сейчас говорим?

– В конечном итоге, мы говорим о том, как важно слышать друг друга и как сильно помогает в быту элементарная вежливость. Когда вас останавливает полицейский, это не является покушением на ваши конституционные права, это рутинная процедура, из-за которой нет нужды начинать гражданскую войну. И уж тем более, не следует делить людей на тех, кто в форме, и остальных.

Последовала не очень длинная пауза, после чего Владимир обронил:

– Вы необычный полицейский.

– Просто – полицейский.

– Или так.

Владимир поковырял вилкой в салате, сделал глоток вина и поинтересовался:

– Вас интересуют только тайны, связанные с местами силы?

Откровенно говоря, Вербина и эти тайны не особенно интересовали – только как возможный мотив преступления, однако он понял, что журналист хочет сменить тему, и охотно поддержал разговор:

– Есть и другие?

– Иркутск – старый город с богатой историей, – произнёс Владимир. – Здесь пролегает основной путь на Дальний Восток, сюда стремились купцы, мореходы, золотоискатели, авантюристы – куда без них? – так что деньги в Иркутске водились. А где водятся деньги – там обязательно появляются тайны.

– Призраки в старинных особняках? – вопрос Вербин задал без иронии, поэтому журналист не обиделся.

– Не интересно?

– Нет.

– Золото Колчака?

– Тоже мимо, как и сам Колчак.

– Не интересуетесь историей?

– Слишком хорошо её знаю.

– Хорошо учились в школе?

– Читаю книги.

– Вы и в самом деле необычный полицейский.

С другой стороны, вряд ли обычный полицейский заинтересовался бы смертью рыбака, умершего на мысу Рытом от сердечного приступа. Тем более – находясь в отпуске. Владимир не нарушил данное Феликсу слово, но проявив обыкновенный, естественный журналистский интерес, выяснил, что в официальном заключении с вероятностью девяносто процентов будут значиться естественные причины, и отдавал должное Вербину, который упорно и целенаправленно копал там, где копать, по общему мнению, не имело смысла.

– Хотите, я устрою вам экскурсию по подземному Иркутску?

– А существует Иркутск подземный? – оживился Феликс.

И Владимир понял, что «материальные» исторические артефакты, те, которые можно разглядеть и пощупать, интересуют Вербина намного больше призраков. И мест силы.

– Ещё как есть! – с энтузиазмом продолжил журналист. – У нас ведь купеческий город. А где купцы – там деньги… и тайны. В том числе, подозреваю, контрабанда.

– Опиумокурильни, – протянул Вербин.

– Возможно, – не стал отрицать Владимир. – Перевалочные пункты для беглецов с каторги. Ходят слухи, что существует длинный подземный ход, идущий вдоль улицы Урицкого, ещё рассказывают, что другой ход вёл к Ангаре из дома генерал-губернатора. Говорят, подземелья якобы есть у особняков Файнберга и Второва… И это только самые известные… слухи. И предположения.

– То есть, вы их не видели?

– Честно говоря, я и не встречался с теми, кто их видел, – не стал скрывать Владимир.

– А как же обещанная экскурсия?

– Мы могли бы пройти по этим улицам.

– Тоже интересно, – кивнул Вербин. – Я люблю старые города.

– Это обещание?

– Это вступление к вопросу: почему вы решили рассказать мне о них? – с улыбкой произнёс Вербин.

– Вы пытаетесь разгадать какую-то загадку, – ответил журналист, глядя полицейскому в глаза. – Причём, судя по вашим вопросам и действиям, расследование ведётся не на Байкале, не на мысу Рытом, а здесь. Вот я и набрасываю связанные с Иркутском темы из разряда необычных. К тому же участники сообщества интересуются не только местами силы – городские легенды они тоже не оставляют без внимания.

– Я это учту.

– Рад, если был полезен.

– И охотно пройдусь над возможными подземельями.

– Я готов организовать экскурсию.

– Спасибо.

– Пока не за что. – Владимир помолчал. – Как прошёл визит к Антону?

– Вы с ним говорили?

– Я бы, конечно, не удержался, – честно признался журналист. – Но Антон позвонил сам.

– Обиделся?

– Вы ведь не скрыли, кем являетесь… Нет, не обиделся. Спросил, может ли он вам доверять? Я сказал, что да.

– Спасибо.

– Он пришлёт обещанную информацию. – Владимир помолчал. – В молодости я тоже интересовался подобными вещами, но это увлечение быстро прошло… У многих проходит, когда начинают понимать, что разгадать байкальские тайны вряд ли получится, а время идёт своим чередом и за пределами мест силы есть масса всего интересного. А главное – полезного и материального.

Вербин молча кивнул.

– Подобные сообщества питают мода и молодёжь. Мода скоротечна, молодёжь отворачивается. Полноводная река новых участников превращается в скромный ручеёк, но он не пересыхает, потому что места силы не исчезают, они вокруг, они то и дело всплывают в разговорах. Молодые ребята жадно познают новое, ездят в экспедиции, надеются увидеть нечто необычное, пытаются почувствовать запредельное, если не получается – через некоторое время уходят. Но если человек остаётся в сообществе больше, чем на пять лет – он поверил. Вы можете понять человека, который искренне верит?

Феликс уже слышал нечто подобное – от Сундара, но говорить об этом Владимиру не стал. Сделал маленький глоток вина и пожал плечами:

– Мне незачем понимать этого человека, мне важно твёрдо определить, что он верит, и тогда я пойму его мотив.

– Уверены, что поймёте?

– Абсолютно.

Владимир чуть склонил голову, но заявление не прокомментировал.

– Вы успели поднять материалы по той экспедиции? – поинтересовался Вербин.

– У меня есть хорошие знакомые, которые в то время были активными участниками сообщества.

– Это не ответ.

– Вы просили не путаться под ногами.

– Я выразился иначе.

– Отдаю должное вашему воспитанию.

– Это всё мама. – Феликс улыбнулся. – Вы успели поднять материалы по той экспедиции?

Больше Владимир не отнекивался.

– Пятеро ребят отправились на мыс Рытый, а затем умерли в течение года. Эта история наделала большой шум, но за пределы сообщества не вышла. Мы не очень хорошо умеем раскручивать такие события, единственный кейс – перевал Дятлова, о котором регулярно напоминают. А так… умерли – и умерли. Да и мыс Рытый – это вам не гробница фараонов.

– Если я правильно помню, те грабители могил умирали в течение десятилетий, – хмыкнул Вербин. – Но даже через двадцать лет говорили, что до покойника добрались египетские боги.

– Ага, профессиональный пиар, – кивнул Владимир. – Что же касается нашего случая, то у меня есть основания предполагать, что один из участников той экспедиции жив. Во всяком случае, не умер в первый год.

– Так. – Феликс подобрался. – Вы знаете имя?

– К сожалению, нет, – вздохнул журналист, и объяснил: – В те времена Интернет уже прочно вошёл в нашу жизнь и сообщество бурно развивалось именно в нём. Появился сайт, на нём – форум, где и проходило основное обсуждение. Вне Сети встречались не часто и как правило – небольшими компаниями. Да и когда проводились большие сборы, многие участники представлялись не именами, а сетевыми никами. Тогда это было в моде.

– На аватаре картинка, а не фото, вместо имени – ник.

– Да.

«В принципе, ничего сложного, – прикинул Вербин. – Если знать нужные ники, то вычислить людей, которые за ними скрываются, можно максимум за сутки».

– Вы знаете ники участников экспедиции?

– Рина, Зебра, Доктор, Кейн и Кислый.

– Больше похоже на клички, которые появляются у людей в реальной жизни. Трудно поверить, что желающий сохранить анонимность паренёк назовёт себя Кислым. Скорее, каким-нибудь Бэтменом.

– Вам виднее, – рассмеялся Владимир. – Только ники не помогут: в один прекрасный день сервер грохнулся, и вся цифровая история сообщества оказалась стёрта. Восстанавливали вручную, и восстановить получилось далеко не всё. Теперь они умнее, делают копии, но все старые материалы, включая форум, погибли.

– А когда это случилось?

Несколько секунд журналист смотрел Феликсу в глаза, а затем медленно произнёс:

– Да примерно тогда же.

– Интересно, да? – Вербин сразу отказался от спиртного, заказал чайник чёрного чая и теперь сделал маленький глоток. – Такое совпадение…

– Вы думаете, авария на сервере связана с экспедицией? – прищурился журналист.

– Я думаю, что у меня исчезла возможная зацепка. И это позволяет предположить, что авария на сервере не связана с экспедицией, а стала её следствием.

– Действительно, интересно, – согласился Владимир. – Я этот момент совершенно упустил из виду.

– Значит, будем разбираться по старинке, – резюмировал Вербин. – А теперь скажите, кто, по-вашему, выжил?

– Кейн и Доктор, – сразу ответил журналист. – Рина умерла от рака, Зебра повесилась, у Кислого случился передоз. Остаются Доктор и Кейн.

– Что даёт вам основания думать, что они живы? Насколько я помню, вы в то время были уже далеки от сообщества.

– Я знаю людей, которые присутствовали на похоронах трёх других участников экспедиции. И не слышал о похоронах этих двоих.

– Ответ настоящего полицейского.

– Или настоящего журналиста.

– Или так.

– Давайте уже закажем горячее? – предложил Владимир. – А то они скоро кухню закроют.

– Давайте, – пробормотал Феликс, уставившись в блокнот, в который вписал пять ников. А затем поставил кресты напротив трёх из них. – Значит, Доктор и Кейн… Доктор и Кейн…

Мужчина, которого Шумахер и Бочка знали под псевдонимом Каин, вернулся в кресло, сделал маленький глоток коньяка из пузатого бокала – не забыв, конечно же, насладиться ароматом выдержанного напитка, посмотрел на раскрытый ноутбук и вздохнул. Он знал, что нужно сейчас делать, какой файл открыть и что посмотреть. Он понимал, что должен это сделать, но не испытывал никакого желания.

Потому что догадывался, а может – в глубине души точно знал – что увиденное не доставит ему радости.

Рассказ Шумахера и Бочки не был путаным и складывался в классическую картину «Хотели как лучше – получилось как всегда». Авторы – два молодых дегенерата. У одного взыграло, второй не смог остановить приятеля. Бывает? Бывает. Каин прекрасно понимал, что ни одно предприятие в мире не обходится без ошибок, тем более – предприятие, связанное с людьми. Тем более, если это предприятие – секта, призывающая адептов плевать на условности и запреты. Как ни старайся, какие наводящие вопросы ни задавай, как ни готовь человека, шабаш ударит по нему крепко. И хотя до сих пор Каин действовал без осечек, все подобранные им кандидаты остались в его маленьком сообществе, он понимал, что однажды кто-то уйдёт и больше не появится. И был к этому готов.

Кроме того, Бочка и Шумахер ничего не нарушили – он не запрещал им приводить в зал новичков, полагая это само собой разумеющимся правилом, и стал жертвой собственного неумения подробно проговаривать запреты. Парни не сказали об этом прямо, но по их тону Каин понял, что Бочка и Шумахер держат этот ответ в голове, и потому не стал на них давить.

Но почувствовал, именно почувствовал, что помощники что-то недоговаривают.

Сам рассказ Каин принял, однако то, как помощники вели себя на встрече, ему не понравилось. Они были слишком беспокойны. Внутренне. Но это была не Иудина нервозность – человека, совершившего предательство, а тщательно скрываемый трепет нашкодивших детей. Бочка и Шумахер лгали ему, лгали, пытаясь что-то скрыть. Сначала Каин решил, что они волнуются из-за бегства новичков, но ближе к концу разговора заметил, что даже после головомойки и закрытия темы неудачного приглашения парочки напряжение парней не оставило. Стало слабее, но сохранилось. Было что-то ещё, о чём они не рискнули рассказать лидеру. Что-то важное.

– Не хотите рассказывать – не надо. Сам посмотрю, что у вас случилось.

Как и любой дальновидный руководитель, Каин рассказывал подчинённым не обо всём, поэтому Шумахер и Бочка понятия не имели о том, что зал оборудован четырьмя скрытыми видеокамерами, расположенными так, чтобы снимать происходящее с разных ракурсов. В своё время Каин не поскупился, поставил камеры с хорошей оптикой, которые автоматически начинали запись при включении настенных светильников. К накопителю камеры подключались старым, самым надёжным способом – по проводам, и не имели выхода в Сеть. С одной стороны, неудобно, поскольку приходилось ездить за жёстким диском; с другой – полная гарантия того, что не влезет посторонний.

Поездка тоже принесла пользу – Каин лично убедился, что зал не «пасут» полицейские.

– Что же у вас произошло? – пробормотал он, запуская видеофайл с последнего шабаша. С того, который состоялся тринадцатого числа и был прерван бегством новичков. – Что пошло не так?

Каин сделал ещё глоток коньяка.

Они собираются. Первым появляется Шумахер – кто бы сомневался! – через несколько секунд в кадре оказывается Бочка. О чём они говорят, Каин решил пока не уточнять: если из событий не станет ясно, что произошло, тогда можно вернуться и послушать, а пока он поставил видео на ускоренный просмотр. Ангелина и Кристина, здороваются, уходят в раздевалку. Переодеваются. С ними молоденькая, очень красивая девушка. Раньше Каин её не видел и потому определил как Свету. К Шумахеру и Бочке присоединяется рослый парень, допустим, Ляпа. Болтают. Ляпа несколько скован, но только потому, что Бочка и Шумахер для него авторитеты. Игорь и Юля. Девчонка Ляпы тормозит в раздевалке, Ляпа идёт за ней… Вот они выходят, в таких же, как у всех, балахонах. Начинается церемония. Чаша по кругу. Поведение обыкновенное, какое должно быть. Вторая чаша…

Иногда Каин пересматривал записи для удовольствия, внимательно разглядывая шабаши со всех ракурсов, но сейчас у него была конкретная цель и он заставил себя отрешиться, смотреть видео без эмоций, исключительно для того, чтобы понять причину волнения Шумахера и Бочки.

Новенькая девочка на алтаре, действительно красивая… отталкивает Ляпу… бежит…

«Эх… им просто не хватило дозы. Видимо, первый глоток был один и маленький…»

Новички убегают, Бочка и Шумахер бросаются следом, Игорь, Юля, Ангелина и Кристина остаются одни. Растерянно переговариваются. Игорь и Юля начинают собираться. Конец фильма.

«И что? Что-то произошло во время преследования? Их кто-то заметил? Но почему они молчат?»

Каин вновь пригубил коньяк и понял, что допустил ошибку – следил за новичками, их искал взглядом в первую очередь, за их действиями внимательно наблюдал. Но о том, что сделали Света и Ляпа, ему и так рассказали в подробностях. А значит, причина нервозности помощников не в них.

Точнее, не только в них.

Он вновь запустил файл и снова не стал слушать. С помощью ускоренного просмотра добрался до начала церемонии, здесь пустил обычную скорость и почти сразу воскликнул:

– Есть!

Поставил видео на паузу, внимательно рассмотрел картинку, убедился, что не ошибся, громко выругался, откинулся на спинку кресла и сделал большой глоток коньяка.

Бочка фотографировал происходящее.

Это нарушение тоже проходило по разряду ожидаемых. Каин наложил строжайший запрет на съёмку в зале, понимая, что в противном случае кадры рано или поздно утекут в Сеть, но прекрасно понимал, что ребята слишком привыкли к медиа и едва не лопаются от запрета. Однажды они должны были его нарушить…

И вот, однажды наступило.

«По всей видимости, они решили подстраховаться и сделать компромат на новичков – чтобы не сбежали. Это разумно. И скорее всего, так и было. Но почему они промолчали об этом? Боялись разозлить меня ещё одним нарушением? На этот раз – реальным нарушением приказа, за которым должно последовать наказание. Вряд ли, учитывая, как развивались события, наличие компромата стало бы большим плюсом, продемонстрировало мне их предусмотрительность… Тогда что? Получается… – Каин мягко провёл пальцем по подлокотнику кресла. – Получается, у них нет ни фото, ни видео. С фотоаппаратом что-то случилось… Они его потеряли, когда бегали за новичками. Что с ним ещё могло случиться?»

Каин громко выругался, поднялся, налил вторую порцию коньяка, подошёл к окну и остановился, бездумно разглядывая соседние дома. Ещё видные, несмотря на сгустившиеся сумерки.

«На кой ляд я вообще связался с этими имбецилами?»

Тратит своё время, нервы, деньги… оснащение зала потребовало больше средств, чем он ожидал, однако останавливаться было поздно и он довёл дело до конца. Но самое главное – риск. Да, Каин принимал все возможные меры предосторожности, был уверен, что они дают результат, но понимал, что риск всё равно велик. Организация секты сделала его уязвимым, но он…

Он не мог не быть лидером.

Пытался изо всех сил, однако не сумел остаться очень сильным, но незаметным человеком. Несмотря на всю свою волю, не смог обойтись без ощущения главенства над собственной стаей. Не мог отказаться от взглядов – уважительных, трепетных, восхищённых, почтительных… Не мог отказаться от власти. Заставлял себя изо всех сил, но не справился.

Ему были необходимы последователи и поклонники.

И теперь Каин пожинал плоды капитуляции перед самим собой.

Что делать?

«Что случится, если фото окажется в полиции? Ничего. Интернет пестрит подобными кадрами – вбей запрос в поисковую строку и наслаждайся».

А за тот шабаш им даже жестокое обращение с животными не пришьёшь, потому что Шумахер, по всей видимости, опасаясь спугнуть новичков, отказался от жертвоприношения. Просто люди культурно отдыхали и хотели расслабиться. Из пикантного – Света милуется с Ангелиной, и Света готовится отдаться своему парню на чёрном камне. Но не отдалась, отказалась, а поскольку всё строго по обоюдному согласию, задерживать их никто не стал. Претензий у полиции быть не может, однако все участники шабаша окажутся «на карандаше».

Если фотоаппарат у полицейских, затягивать с визитом они не будут – смысла нет, явятся на первый же шабаш, а значит, нужно провести его как можно скорее. И по результатам решить, что делать дальше.

И надеяться, что тупые последователи не выкинут чего-нибудь ещё.

– Думал, мы тебя не найдём?

Ляпа остановился и посмотрел на Шумахера и Бочку. Настороженно посмотрел, но без страха. И слегка удивлённо, поскольку действительно думал, что здесь, в «частном секторе» Ленинского округа, их со Светой не отыщут. Увы, надежда не оправдалась. Ляпа забыл, что рассказывая о себе – а Кристина проявила удивительное, очень лестное молодому человеку любопытство – упомянул, что это сейчас он с родителями живёт в центральном, Правобережном округе, а первые годы жизни провёл в бабушкином доме на Трактовой улице, на самом краю Иркутска.

Кристина рассказала об этом Шумахеру, и они с Бочкой прикинули, что дальняя окраина – лучшее место, чтобы спрятаться. И приступили к выслеживанию обидчика. Однако Каину договорились об этом не рассказывать. Предложил это Шумахер, а Бочка согласился, резонно полагая, что друг собирается сделать лидеру приятный сюрприз. И начало разговора этому предположению полностью соответствовало.

– Ты тогда сорвал нам отличную вечеринку.

– Мне жаль, – ответил Ляпа.

– Просто жаль? – прищурился Шумахер.

– Можешь написать эту фразу на стене в своём клубе, если тебе станет легче, а я как-нибудь заеду и распишусь несмываемым маркером.

– Приедешь? – глупо переспросил Шумахер.

– Нет.

Шумахер нахмурился, а Бочка вдруг понял, что видит перед собой совсем другого Ляпу: сильного внутренне, уверенного в себе, настоящего. Этот Ляпа не собирался смотреть в рот богатеньким дружкам и хихикать над их идиотскими шутками. Этот Ляпа понимал, что в реальной жизни холуём быть выгодно: ноги об тебя вытрут, но пожрать дадут, однако проснувшееся самоуважение не позволяло ему даже подумать о том, чтобы вернуться к прежней манере поведения.

И несмотря на то, что парней было двое, сумерки сгущались, на улице не было видно прохожих и стояли они в стороне от мостовой, по которой изредка проезжали автомобили, держался Ляпа уверенно и немного нагло.

– Как лицо? – спросил он, посмотрев на Бочку.

– Уже неплохо, – ответил парень, чувствуя нарастающую внутри злость. – Кость ты мне не сломал.

– А показалось, будто раздался хруст.

– Тебе показалось.

– Вижу, вам есть, что обсудить, – вернул себе слово Шумахер. – Поженитесь – болтайте сколько влезет, а сейчас…

– Нам нечего обсуждать, – перебил его Ляпа. – Вы показали, что делаете – нам не понравилось. На этом расстаёмся: мы там не были, ничего не видели, вы нас не знаете.

– Иначе что? – прищурился Шумахер.

– Ничего, – пожал плечами Ляпа. – Ваш косплей нас не касается, развлекайтесь, как хотите, а нас со Светой не трогайте.

– Она, кстати, знает, что ты переспал с Кристиной? – совершенно неожиданным для Бочки, очень гаденьким голосом поинтересовался Шумахер. Он хотел, чтобы фраза прозвучала так же нагло, как реплики Ляпы, но в горле что-то скрипнуло и тон получился полностью соответствующим подлости вопроса.

– Знает, конечно, – спокойно ответил Ляпа. – Неужели ты думал, что я оставлю в твоих руках такой рычаг давления? Мы со Светой долго говорили той ночью. И тебе тот разговор ничем не перебить.

– Странно, что Кристина тебе не понравилась, – протянул Шумахер. – Она у нас затейница.

Ляпа ответил ему долгим взглядом и повторил:

– Мы там не были, вы нас не знаете.

– Ты рассказал Свете только о том, что у тебя с Кристиной было на шабаше? А о поездке к ней домой? С бутылкой вина? – Шумахер, терпеть не мог проигрывать, уже считал Свету своей и потому бросил в бой последний козырь. Два последних козыря: – И скажи, что нам делать с фотографиями твоей подружки?

Ляпа побагровел.

– Даже не знаю, какие лучше: где Света ласкается с Ангелиной или где раздвигает на камеру ноги?

На несколько секунд на маленькой иркутской улице возникло такое напряжение, что можно было бы неделю питать весь город. Бочка решил, что теперь-то драка точно неизбежна, но Ляпа вновь его удивил:

– Покажи, – спокойно попросил он.

– Что? – осёкся Шумахер.

– Покажи фотографии. Они ведь наверняка у тебя в телефоне. Или нет? – Ляпа медленно оглядел Шумахера и Бочку. – Или их у вас нет? – Молчание. – Их у вас нет! – догадался Ляпа и широко улыбнулся: – Не знаю, куда вы их дели, но если вдруг они к вам вернутся – не советую их выкладывать на общее обозрение, понятно? А то головы поотрываю, на хрен. Ты уже знаешь, как это бывает. – Ляпа кивнул опешившему Бочке и посмотрел на Шумахера: – А ты – узнаешь.

И это было ошибкой, потому что Шумахер, до сих пор пребывающий в такой же прострации, как Бочка – ошарашенный наглостью Ляпы – взвился и недобрым голосом спросил:

– Ты мне угрожаешь?

– Что, испугался?

И эта фраза стала второй ошибкой Ляпы.

Фатальной.

Наглость ему ещё могли спустить, но обвинение в трусости привело Шумахера в бешенство. Вызвало абсолютно неконтролируемую, неистовую ярость. Звериную ярость. Наглое поведение, ускользнувшая Света, презрительное обвинение в трусости заставили его броситься на Ляпу с кулаками. Тот был готов – встретил Шумахера ударом в грудь, тут же отступил, чтобы держать в поле зрения обоих противников, но закончить манёвр не успел. Бочка знал друга намного лучше Ляпы, сразу догадался, что Шумахер полезет в драку, и в тот момент, когда Ляпа встретил Шумахера кулаком в грудь, Бочка изо всех сил ударил его в голову. Целился в скулу, но получилось в висок. И получилось так сильно, что Ляпу повело. Бочка же, не теряя времени врезал ещё раз. На этот раз удар пришёлся в скулу, хотя целился Бочка в висок, но цель всё равно была достигнута – Ляпа повалился на землю. А подоспевший Шумахер принялся бить его ногами. В голову.

– Что ты делаешь?

Бочка и сам был не прочь проучить дерзкого щенка: за то, что сбежал, за то, что надавал ему, когда сбегал, за то, что Светку не отдал, за наглость, в конце концов… Бочка хотел наказать Ляпу, но видел, что Шумахер не бьёт, а убивает, и потому закричал:

– Остановись!

– Лучше помоги!

– Ты что творишь? Ты сдурел? – Бочка во все глаза смотрел на окровавленного, тихо стонущего Ляпу. – Шумахер, ты что наделал? Он ведь едва дышит.

– Ещё дышит?!

Шумахер огляделся, увидел лежащий у забора кирпич, кто знает, как он здесь оказался, поднял его двумя руками и изо всей силы ударил Ляпу по голове. Усмехнулся, посмотрев на застывшего в ужасе Бочку, а затем сказал:

– Тут рядом Ангара. Она всё примет. – И ударил ещё раз.

Ошибки нет.

Ошибки нет.

Ошибки, мать твою, нет!

Всё точно, всё абсолютно точно – проверено, изучено, рассмотрено под микроскопом, разложено на молекулы, вымочено в растворах или как они делают свои проклятые анализы? Не важно. Какая, к чёртовой матери, разница, что они делают с его кровью и прочими образцами, если результат уже получен? И результат ставит крест на мечтах, надеждах, планах – на всём.

На жизни.

Проклятый результат.

«Нет! Нет!! Нет!!! Я не хочу! Я не хочу так!»

Кричи, кричи громче, в твоих воплях нет никакого смысла.

Кого волнует твой крик? Твоя боль? Твой ужас от того, что времени оказалось так мало? Контракт был заключён без твоего участия – детей ведь не спрашивают, хотят ли они рождаться… Когда ты появился, контракт уже был составлен и подписан. И никого не волнует, что некоторые его пункты оказались не такими, как ты ожидал. Например, срок действия контракта.

«Интересно, история знает примеры заключения бессрочных контрактов?»

Кривая усмешка.

Он надеялся, что прорвавшаяся сквозь слёзы шутка заставит его хоть на мгновение отвлечься, но она лишь разозлила. И усмешка превратилась в злобный оскал.

«Наверное, такие контракты есть, но не со мной… Мне предложено другое, а я… Я не хочу так!»

Но кого это волнует?

Его просто ткнули носом в строку: действие прекращается в период… по обоюдному согласию сторон… спасибо за сотрудничество…

«Я не хочу так!»

Он держался до последнего: заставил себя отрешиться от результатов первых анализов – таких же страшных, – сухо поблагодарил врачей и отправился в другую клинику, прошёл исследование, ничем не показывая, что догадывается, откуда взялись периодические головокружения и приступы слабости. Сказал, что хочет сделать обследование, потому что «мама очень мнительная», тщательно соблюдал все инструкции, шутил с медсёстрами, а получив результаты, спокойно выслушал слова врача, произнесённые мягким, проникновенным тоном. Он был готов.

«Мне очень жаль, но ваша мама оказалась права – обследование показало… но на начальной стадии… у вас есть шанс…»

Он вышел на набережную и там дал волю эмоциям:

– Нет! – Вцепился руками в парапет и в голосину выл: – Нет!!! Пожалуйста, нет! – Слова летели над водой. Никому не нужные слова. – За что?! Почему ты так со мной?

Он кричал, рыдал, ругался, снова кричал, умолял, обещал, а потом вдруг замолчал. Не потому, что пришёл в себя, нет, ужас леденил по-прежнему и внутренняя дрожь не оставляла. Замолчал, потому что услышал себя. Услышал свой крик и услышал в нём ответ.

«За что? Как это “за что”? А разве непонятно?»

И с горечью уставился на воду.

Которая будет бежать и после того, как он умрёт. Даже не заметит, что его нет. И та вода, уходящая под большие валуны мыса Рытого, тоже будет течь в привычном русле, возможно, негромко хихикая над теми, кто посмел нарушить её покой. И покой того, кто смотрел на них – глупых и самонадеянных – из-за деревьев. Смотрел на них с лёгким раздражением, которое обернулось большой бедой.

Вот что он услышал в своих словах – не такое уж далёкое прошлое.

И совершённую в нём ошибку.

– Я знаю, что сделал, и знаю, что виноват, – тихо сказал он, глядя на воду. И не сомневаясь в том, что будет услышан: вода обязательно донесёт, воде не трудно. – Я обещаю всё исправить. Нужно только подумать, как это сделать… как попросить у тебя прощенья… как?

Он смотрел на воду и спокойно перебирал возможные варианты. Спокойно и хладнокровно. Пока не остановился на том, который показался ему наиболее подходящим. Который покажет хозяину мыса, что он раскаивается и готов на всё, чтобы вымолить его прощение.

Абсолютно на всё.

Антон не подвёл – прислал письмо, прикрепив к нему файл с рассказом об экспедиции. Однако в изложении старой истории участниками сообщества, к сожалению, не оказалось ничего нового. Те же клички, тот же печальный финал – «все умерли». Действительно, «страшилка» для новичков, не более. А поскольку историю никак не «раскручивали», не дополняли выдуманными подробностями, стараясь сохранить сухой документальный тон, то читалась она без всякого интереса. Возможно, на тех, кто верит во все байкальские тайны, история навевала ужас, но взгляд со стороны за повествование не цеплялся. Не возникало ощущения искренности.

Из важного, но это уже в самом письме – точная дата похода: он состоялся одиннадцать лет назад, в августе. Что служило очередным косвенным подтверждением связи экспедиции и начавшихся через год убийств. В том же письме – имя и адрес Рины. Марины Петровны Фроловой, умершей одиннадцать лет назад. На момент смерти – двадцать один год.

К адресу прилагался домашний телефон, на который Вербин позвонил утром. Родители Рины вышли на пенсию, поэтому ждать вечера, когда они вернутся с работы, не пришлось, договорились увидеться в полдень. Отец – Пётр Дмитриевич – подрабатывал сторожем, но сегодня не его смена, так что он дома. Иначе пришлось бы ждать даже не вечера, а следующего дня. Об этом рассказала мать, с которой Феликс говорил по телефону. Вербин ожидал, что она будет грустна, но время сделало своё дело – женщина говорила голосом отнюдь не безжизненным и осталась спокойной, даже когда Феликс упомянул Рину. И не спросила, кто Феликс такой и почему хочет поговорить о дочери, просто сказала: «Приезжайте, раз надо», и продиктовала адрес, который у Вербина уже был.

На ошибку матери указал старший сын – Алексей, мать позвонила ему после разговора с Феликсом, и он тоже прибыл на встречу, не желая оставлять родителей один на один с незнакомцем. И вот он, едва поздоровавшись, задал вопрос в лоб:

– Вы кто?

Над ответом Феликс размышлял всю дорогу, понимал, что его в любом случае спросят. С одной стороны, подмывало назваться писателем, не журналистом, а именно писателем, собирающим материал для книги и специально ради этого прилетевшим в Иркутск. Мол, услышал о старой истории и решил положить её в основу нового романа. Но эту блажь Вербин быстро выкинул из головы, решив, что нет ничего хуже, чем обманывать потерявших дочь стариков. И пусть со смерти Рины прошло одиннадцать лет, боль никуда не делась, сидит в них крепко, а значит, необходимо проявить уважение.

И он сказал правду:

– Меня зовут Феликс Вербин, я – старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска. – Феликс показал документы. Подождал, пока их изучат и свыкнутся с мыслью, что к ним явился столичный полицейский, после чего спокойно продолжил: – Но здесь, в Иркутске, я – простой турист и вы можете не отвечать на вопросы и выставить меня за дверь.

– И нам за это ничего не будет? – уточнил Алексей.

– Ничего, – подтвердил Феликс. – Скоро вы забудете о моём визите и на этом всё закончится.

– Не скоро и вряд ли забудем, – негромко произнёс Пётр Дмитриевич. – О Марине давно никто не вспоминает.

– В этом нет ничего неожиданного, жизнь продолжается, а у неё – нет, и её – нет. – Зинаида Николаевна, мать девушки, грустно улыбнулась. – Мариночку помним мы, помнит Лёшка. Иногда её вспоминают родственники. Вы – первый посторонний человек за много лет, который пришёл к нам поговорить о дочери. И я хочу знать – почему?

– Мы бы не хотели, чтобы её память была… осквернена, – добавил Пётр Дмитриевич.

– В чём вы её подозреваете? – прямо спросил Алексей.

– Марину – ни в чём. Даю слово.

– Тогда почему вы здесь? Что вы расследуете?

– Я не имею права вести расследование на территории Иркутской области, – ответил Вербин. – Я просто задаю вопросы.

– Хорошо, почему вы задаёте вопросы?

– Ой, может, чаю? – всплеснула руками Зинаида Николаевна, только сейчас сообразив, что расположившемуся на стуле гостю ничего не предложили. – Я быстро.

– Нет, спасибо, может, позже… – Феликс помолчал. – Я приехал на Байкал как турист. Но случайно стал свидетелем обнаружения на мысу Рытом мёртвого тела. Пока по всему получается, что рыбак скоропостижно скончался от сердечного приступа.

– Рытый не самое рыбное место, – со знанием дела обронил Пётр Дмитриевич.

– Вот и мне так сказали, – кивнул Вербин. – Поэтому и заинтересовался.

– Не поверили в сердечный приступ? – удивился Алексей.

– Я – профессиональный дознаватель, моя работа – не верить в то, что мне настоятельно подсовывают. К тому же, мои иркутские друзья много рассказывали о мысе, о его репутации, и я удивился тому, что рыбак неожиданно снялся с лагеря, который обустроил за два дня до этого, отправился на мыс… и умер.

– В одиночестве?

– Да.

– Звучит и в самом деле подозрительно, – высказался Алексей со знанием дела. Как человек, который смотрит сериалы, а иногда читает детективы.

– Спасибо. – Феликсу понравилось, что мужчина преодолел первоначальную неприязнь и увлёкся разговором. – Я задал несколько вопросов и услышал о той экспедиции…

– Все участники которой умерли?

– Да.

– Вас это заинтересовало?

– Такая история не могла не заинтересовать, – мягко произнёс Феликс. – И я решил поговорить с вами.

– Как может быть связана смерть рыбака с событиями одиннадцатилетней давности? – удивилась Зинаида Николаевна.

– Возможно, никак, – честно ответил Вербин. – И возможно – возможно! – только разговор с вами способен дать ответ на вопрос, существует ли связь между этими двумя событиями.

– А если существует, чем это нам грозит? – мрачно спросил Пётр Дмитриевич.

– Что бы ни случилось одиннадцать лет назад, это уже история, – осторожно произнёс Феликс, понимая, что именно сейчас родственники Рины принимают окончательное решение: продолжать разговор или вежливо предложить незваному гостю пойти вон. – Но может получиться так, что в этой истории таится ключ к нынешним событиям.

– К убийству? – Алексей стал столь же мрачен, как отец.

– В настоящий момент у меня нет оснований утверждать, что на мысе совершено преступление. Зато есть абсолютно точная уверенность в том, что если преступление действительно произошло, Рина не имеет к нему ни малейшего отношения.

– Понятно.

Они переглянулись.

Зинаида Николаевна чуть пожала плечами, показывая, что согласится с любым решением мужчин, Пётр Дмитриевич кивнул, хоть и продолжал смотреть мрачно, и Алексей, уловив настроение родителей, спросил:

– Что вы хотите знать?

– Прежде чем я начну задавать вопросы, я хочу извиниться, если некоторые из них покажутся вам слишком личными или бестактными, – медленно сказал Феликс. – Я никоим образом не желаю оскорбить память вашей дочери.

– Спасибо, – вздохнула Зинаида Николаевна.

– Спасибо и спрашивайте.

Пётр Дмитриевич промолчал.

– Марина была активной участницей сообщества исследователей аномальных явлений… назовём его так. Правильно?

– Да, сестра увлекалась местами силы, дýхами и прочим… – Судя по тону, Алексей это увлечение не разделял. И не понимал. – И прочим аномальным.

– Марина увлеклась до того, как узнала о своём диагнозе, или после?

Зинаида Николаевна всхлипнула, Алексей вздохнул, а Пётр Дмитриевич ответил:

– Задолго до. О болезни мы узнали весной того же года, когда… ну… того же года, в общем. А всеми этими историями Марина увлекалась лет с шестнадцати.

– Может, и раньше, конечно, но именно тогда она стала принимать участие в деятельности сообщества, – добавил Алексей. – Стала читать их книги, материалы разные и ездить в экспедиции.

– Вы знали людей, с которыми общалась Марина?

– Пока сестра была совсем юной, я за ней плотно приглядывал, – ответил Алексей. – Потом… ну, сами знаете, как это бывает: «Мне уже восемнадцать, и я сама решаю, что делать!»

– Она была хорошей, – добавила Зинаида Николаевна. – Не позволяла себе ничего лишнего.

– Но парней своих в дом не приводила. Не знакомила.

– Почему? – удивился Вербин.

– Говорила, что жениха обязательно приведёт, а пока это так, увлечения.

– И вы ничего о них не знаете?

– Знаю, что у Марины были отношения с Кейном, лидером их компании, – рассказал Алексей. – Он старше, ему лет двадцать пять было или около того. И они долго встречались, года два. Я даже подначивать Марину стал, мол, неужели за два года не определилась? А она отвечала, что с Кейном интересно, весело, но ей не кажется, что он будет хорошим мужем.

«Прагматичная особа…» – промелькнуло в голове Феликса.

Но он привычно сохранил на лице бесстрастное выражение.

– А потом она бросила Кейна ради Доктора, – продолжил Алексей.

– Ты уверен, что нужно об этом рассказывать? – недовольно спросил Пётр Дмитриевич. Он явно не хотел выставлять дочь вертихвосткой.

– Они оба были в той экспедиции, и майору Вербину об этом наверняка известно.

Феликс кивнул, подтверждая слова Алексея, и мысленно сделал очередную пометку: «любовный треугольник».

– Скажите, а настоящих имён Кейна и Доктора вы не знаете?

– Марина называла их только кличками, – развёл руками Алексей. – Кажется, Кейна звали Димой, но я не уверен.

В блокноте появилась новая запись: «Кейн – предположительно Дмитрий».

– А Доктор?

– О нём вообще ничего не знаю.

– Мариночка тогда сильно преобразилась, – тихо рассказала Зинаида Николаевна. Снова всхлипнула, но нашла в себе силы продолжить: – Они познакомились в конце зимы, месяца за три до диагноза, и сразу начали встречаться. Мариночка была счастлива. Я понимаю, что у них тогда был период, который называют «конфетно-букетным», но он получился очень ярким и красивым, я думаю… я думаю, можно сказать, что это было самое счастливое время в жизни Мариночки. Даже когда она только начинала встречаться с Кейном, она не была так счастлива. – Тяжёлый вздох. – А потом случился диагноз, и Мариночка погасла. Но не сразу, потому что Доктор её не оставил. Представляете? Я – нет. Честно – не представляла, что так будет. Я думала, он убежит, но Доктор не просто сказал, что не уйдёт, но буквально вернул Мариночку к жизни.

– Подарил надежду, – глухо поправил жену Пётр Дмитриевич.

А Алексей кивнул, подтверждая слова отца.

– Мариночка тогда была полна сил, болезнь ещё не вцепилась, как… как потом… и они с Доктором много ездили по врачам.

– У него была машина. Джип японский.

– Он неплохо зарабатывал, – уточнил Алексей.

– Доктор отправлял анализы Мариночки в крутые центры в Москве, даже летал с ней туда, но… – Зинаида Николаевна отвернулась и смахнула с глаза слезу.

– Там сказали то же, что и здесь, – закончил за жену Пётр Дмитриевич.

– Мариночка рассказывала, что они случайно познакомились, на набережной, – вернула себе слово Зинаида Николаевна. Было видно, что она очень хочет рассказать о дочери новому человеку, тому, кто ни разу не слышал историю, поэтому Вербин чуть подался вперёд, показав, что ему интересно. – Мариночка с подругами гуляла, Доктор её увидел, подошёл, о чём-то спросил, посмотрел ей в глаза, и они начали разговаривать. Она рассказала, что опомнилась только часа через два. Подруги делись куда-то, а они с Доктором ходят по набережной и разговаривают. Холодно было, а они этого не замечают – ходят и разговаривают. Ещё Мариночка сказала, что никогда и никого не целовала на первом свидании, а его – поцеловала. Сразу и навсегда. – Пауза. – Думала, что навсегда.

Теперь вздохнул Пётр Дмитриевич.

– То есть Доктор не был участником сообщества? – уточнил Вербин.

– Нет, – ответил Алексей. – Как я понял, ему всё это было глубоко до лампочки, но он общался с друзьями Марины, потому что это было для неё важно. А Кейн сильно переживал по этому поводу и злился.

– Кейн любил Марину?

– По рассказам Марины я понял, что в первую очередь он любил себя. Такой, знаете, глубокой, искренней и полностью взаимной любовью: он любил себя, а себя любило его. Кейн был их заводилой, лидером – ярким, привлекательным и, как я предполагаю, немного деспотичным. Я думаю, уход Марины – не разрыв с ней, а именно её уход – крепко ударил по его самолюбию.

– Можно сказать, что Кейн враждовал с Доктором?

– Марина ничего такого не рассказывала, но Кейн точно не стал его фанатом. – Алексей хмыкнул. – Однако сделать Кейн ничего не мог, потому что Доктор был непростым парнем: хорошие деньги, крутая машина… У него явно были такие… особые друзья, которых он мог натравить на Кейна. Кейн это понимал и держался на расстоянии. Но вернулся к Марине, когда узнал о диагнозе. Не в смысле вернулся, как её парень, а пришёл, чтобы поддержать.

– Даже так? – удивился Вербин.

– Там всё сложно было… – Алексей покосился на родителей, но решил, что раз уж начал – надо продолжать. – После разрыва Кейн без женского внимания не остался, Марина говорила, он даже специально переспал с одной из её подруг. Но когда сестра заболела, он примчался и на нём лица не было. Говорил, что сделает что угодно и чем угодно поможет.

– То есть вы с ним всё-таки общались?

– Нет, он приходил к Марине. Она и рассказала. – Алексей помолчал. – А я его только видел – он казался очень взволнованным и расстроенным. Очень сильно переживал.

– Они оба переживали, – едва слышно сказала Зинаида Николаевна. – Оба любили мою девочку. А Доктор её тем летом на море возил. В Сочи.

– У Марины загранпаспорта не было, – уточнил Пётр Дмитриевич. – А делать она не стала. Сказала: «Если сделаю – точно ничего не получится». И… не стала, в общем.

– Вернулась загорелая, весёлая, довольная… Но потом опять всё навалилось: диагноз подтвердился, врачи разводили руками, шаманы…

– Это был мой следующий вопрос, – Феликс плавно перебил Зинаиду Николаевну. – Марина использовала свои знакомства среди людей с необычными способностями, чтобы излечиться?

Однако смотрел при этом на её сына, показывая, что ждёт ответа от него. Вербин уже понял, что брат знал о жизни сестры намного больше родителей. Впрочем, не удивительно.

– Пыталась, конечно, – кивнул Алексей. – Но там Кейн, в основном, всё организовывал. Марина поначалу отказывалась, потому что Доктору это не нравилось, но когда врачи сказали, что сделать ничего не смогут – стала прислушиваться. Они ездили к шаманам, знахарям, экстрасенсам разным, но всё напрасно.

– Поездка на мыс была одной из таких попыток излечиться? – очень-очень мягко спросил Вербин. И увидел то, что надеялся увидеть – Алексей едва заметно дрогнул.

«Да, так и есть, однако что-то с ней было не так… Или что-то пошло не так…»

– Да, конечно. – Алексей не терялся, просто на мгновение дрогнул, но разговор продолжил в прежнем ключе: – Марина сказала, что это очень сильное место, и если оно не поможет, то больше надеяться не на что.

– В то время она ещё была крепка?

– Мариночка стала угасать в начале октября, не в августе, – рассказала Зинаида Николаевна. – Но она сразу сказала, что если не получится, экспедиция станет её последней поездкой на Байкал.

– Марина не говорила, что именно они собираются делать?

Задавая вопрос, Феликс повернулся к Зинаиде Николаевне, однако следил за её сыном и увидел, как тот снова вздрогнул. На этот раз – вздрогнул. Ему не нравились вопросы полицейского, однако Алексей понимал, что если это покажет – вопросов станет ещё больше. И появятся вопросы к нему.

– Нет, не говорила.

– Она была очень взволнована, – добавил Пётр Дмитриевич. – И мне кажется, чего-то боялась.

– Чего?

– Я не знаю, – развёл руками старик. – Я чувствовал тогда, что Марине не по себе, но считал, что это связано с диагнозом. Она страстно желала излечиться, а мыс Рытый стал для неё последней надеждой.

Которая не оправдалась…

– В то утро за ней заехал Доктор?

– Я её подвёз к месту встречи, – ответил Алексей. – Но не к самому месту, Марина запретила мне приближаться. Я высадил сестру неподалёку, но видел, что её уже ждали у джипа Доктора.

– Кто ждал?

– Доктор, Зебра и Кислый.

– Как вы их узнали?

– Зебра – школьная подруга сестры, Доктора видел, а про Кислого потом Марина сказала. Он тоже старый приятель, только Кейна.

– А сам Кейн?

– Его я не видел, – покачал головой Алексей. – Но учитывая их сложные отношения с Доктором, думаю, Кейн поехал отдельно.

Логично.

Однако что-то в этой информации Вербину не понравилось. Но что? Ребята собрались и поехали. Четверо вместе, пятый – бывший любовник Рины – отдельно. Действительно, логично. Но почему Кейн поехал один? Зебра – близкая подруга Рины, Доктор общался с участниками сообщества «постольку поскольку», то, что они втроём – понятно. Но почему с ними Кислый? Почему Кейн не взял с собой приятеля? Вдвоём в дороге веселее.

«Тут есть над чем подумать…»

– После возвращения Мариночка совсем потеряла надежду, – продолжила рассказ Зинаида Николаевна. – Сначала она… не часто здесь появлялась.

Алексей поджал губы. Заметив это, Феликс не полез с расспросами.

– Перестала ходить на занятия… А в октябре вернулась к нам и почти не выходила из комнаты.

– К ней кто-нибудь приходил?

– Да, но я не знаю, были ли среди них Доктор или Кейн, – извиняющимся тоном ответила Зинаида Николаевна.

– А при мне никто из них не приходил, – добавил Алексей.

– Они все были очень расстроены. Но один молодой человек выглядел прямо подавленным. Почти таким же, как Мариночка. Я думаю, он и был Доктором.

– Сможете его описать?

– Я постараюсь, – пообещала Зинаида Николаевна, однако в её голосе слышалось очень большое сомнение. – Одиннадцать лет прошло.

– А может, и не Доктор, – бросил Алексей. – Он ведь уехать должен был.

– Далеко? – насторожился Вербин.

– Марина говорила, что Доктора должны вернуть в Москву на очень хорошую должность. Он ещё смеялся: приехал в Иркутск «заработать очки» для повышения, а нашёл жену-сибирячку, – рассказал Пётр Дмитриевич. – А мы шутили, что ей повезло – станет столичной штучкой.

– До диагноза шутили, – добавил Алексей.

Феликс молча кивнул.

– На похоронах они были?

– Я не видел, – качнул головой Алексей.

– Я похороны плохо помню, – вздохнула Зинаида Николаевна.

– Я тоже, – тихо сказал Пётр Дмитриевич.

Можно понять…

Вопросы об экспедиции подошли к концу, о приятелях – тоже, пищи для размышлений Вербин получил немного, но оставалась слабая надежда, что её можно добыть иным способом.

– У Марины была своя комната?

– Конечно.

– И там всё точно так же, как тогда, – почти с гордостью сообщил Пётр Дмитриевич.

– Вы сохранили комнату дочери?

– Я уже тогда жил отдельно, – объяснил удивлённому полицейскому Алексей.

– А нам и двух оставшихся достаточно, – произнесла Зинаида Николаевна. – Мы с Петей заходим к ней… сидим…

Не «в комнату», а «к ней» – к дочери.

Одиннадцать лет прошло, а боль не утихает. Боль остаётся навсегда.

– Я… – Вербин откашлялся. – Простите… я могу осмотреть комнату?

– Конечно.

Которую регулярно убирали… но и только. Во всём остальном она осталась в точности такой, как в последний день жизни девушки. На спинке стула висит чёрная толстовка. На письменном столе – книги и тетради, в одной стопке, вперемешку. Сверху лежит авторучка. На прикроватной тумбочке – планшет и наушники.

Всё как тогда.

– Марина вела дневник?

– Нет.

– Записи из поездок она обрабатывала, систематизировала и выкладывала на сайт сообщества.

– Оригиналы сохранились?

– Да, конечно.

– Можно я просмотрю? Хоть что-нибудь?

– Две верхние полки в книжном шкафу.

– Спасибо.

Толстые тетради вперемешку с разномастными блокнотами. Рукописные заметки об экспедициях и походах, карты и даже зарисовки. Рисовала Марина неплохо. И почерк у неё был аккуратный, такой трудно сохранить в походе, когда приходится записывать на коленке. По почерку чувствовалось, что девушка очень старалась. Но ни слова от себя – все записи строго по делу. Если Рина и вела дневник, в котором делилась эмоциями и переживаниями, его нужно искать специально. Но вряд ли девушка занесла в него что-то действительно важное.

Феликс вернул блокнот на место и задумчиво оглядел комнату.

В неприкосновенности.

Пожилые родители Марины скоро станут старыми. У них есть сын, наверняка – внуки или внучки, которые никогда в жизни не видели «тётю Марину», мемориал которой находится в квартире бабушки и дедушки. Интересно, им его показывали? Вполне возможно. Но для них мемориал не имеет такого значения, как для Зинаиды Николаевны и Петра Дмитриевича. Не может иметь. И поэтому однажды мемориал будет разрушен. И неважно, кто здесь будет жить – внуки или другие люди, никто из них не оставит комнату в прежнем виде. И тогда о Рине будет напоминать лишь надпись на кладбищенском камне.

– Где Марина хранила фотографии?

– В компьютере, в телефоне, на планшете – где все хранят, – ответил Алексей.

– Скажите, я смогу взять телефон и планшет? – осторожно спросил Феликс.

– Телефон пропал, – ответила Зинаида Николаевна. – Мы его обыскались, но не нашли. А планшет… – Она посмотрела на мужа. Пётр Дмитриевич, поколебавшись, кивнул. – Планшет возьмите. Только он под паролем и мы в него с тех пор не заглядывали.

– Мы постараемся что-нибудь придумать, – тихо сказал Вербин. Поймал взгляд Алексея и ответил на его вопрос до того, как он был задан: – Я даю слово, что если на планшете окажутся частные фото, они ни в коем случае не будут обнародованы. Я лично за этим пригляжу.

– Если вы надеетесь найти фото Кейна или Доктора, то скорее всего не получится: Марина не любила фотографировать людей, – добавил Алексей. – Но охотно позировала.

– Марина была красивой, – негромко сказал Вербин, глядя на фото девушки.

На одно из многих фото, украшающих комнату: Марина в походе, на пляже, в парке, на набережной, на Иерусалимской лестнице… И везде одна.

Зинаида Николаевна вновь всхлипнула, дотронулась до предплечья мужа и вышла из комнаты. Пётр Дмитриевич кашлянул, буркнул что-то нечленораздельное и последовал за женой.

– Я сказал что-то не то? – тихо спросил Феликс.

– Им до сих пор больно, – ответил Алексей, разглядывая одну из фотографий сестры. – Очень больно. Я приезжал часто, но всё-таки приезжал, а не жил здесь, и то чувствовал себя погано. А они наблюдали за тем, как Марина угасает. Здесь. В своём доме. В их доме. В режиме двадцать четыре на семь. Их дочь. – Алексей выдержал короткую паузу. – Я бы, наверное, не выдержал. Я уверен, что не выдержал бы. А они как-то справились и даже не сошли с ума. Не представляю, каково им пришлось, но они справились.

Невозможно представить. Зато можно понять, почему в квартире появился мемориал. Пусть не навсегда, но до тех пор, пока они живы.

– Вы ведь расследуете убийства? – тихо спросил Алексей.

– Как правило, – подтвердил Феликс. – Но не здесь.

Однако на оговорку Алексей не обратил внимания, его интересовало другое.

– Убивают, наверное, быстро? Пуля в голову или ножом. А тут – несколько месяцев. Несколько долбаных месяцев.

– Когда быстро – тоже ничего хорошего, – вдруг ответил Вербин. Неожиданно для себя ответил искренне.

– Что вы имеете в виду?

– Месяц назад моя невеста легла спать и не проснулась.

– Бог ты мой, – пробормотал Алексей. – Мне очень жаль.

– Это больно, – продолжил Вербин. – Быстро или долго – это всегда больно. И с этим всегда трудно жить. Сначала – почти невозможно, потом – трудно.

– Вы поэтому приехали на Байкал? Бежите от себя?

– От себя сбежать нельзя, – ответил Феликс. – Я ненадолго сменил небо.

Алексей выдержал короткую паузу, а затем крепко пожал Вербину руку.

– Феликс, подождите!

Выйдя из подъезда, Вербин сначала постоял – неспешно нащупал пачку сигарет, зажигалку, прикурил, задумчиво посмотрел, как медленно растворяются в летнем воздухе клубы дыма, затем вернул пачку и зажигалку в карманы и очень медленно пошёл вдоль дома к улице. Намеренно медленно. Он не догадывался, что с ним захотят поговорить – он надеялся, и надежда оправдалась.

– Феликс, подождите!

Алексей догнал его и остановился в шаге от развернувшегося полицейского.

– Да?

В глазах мужчины – сомнение. Вполне ожидаемое, учитывая обстоятельства, ведь ему было известно нечто постыдное, нечто такое, что могло запятнать память сестры, которая так важна для родителей. Сестры, которая так сильно любима ими… но в то же время Алексей чувствовал, что информация может оказаться полезной Феликсу. Информация, которую он не обязан выдавать. А Феликс не мог на него давить, чтобы её заполучить. Они оба это знали. Поэтому Алексей сомневался, а Вербин старательно обдумывал каждое слово разговора, который он уже мысленно спланировал.

– Я хотел спросить… Почему вы занялись этим расследованием? Чего вы ищете?

– Кого, – негромко поправил собеседника Вербин.

– Кого?

И ещё Феликс знал, что Алексей решился его догнать после короткого диалога в комнате Марины. После того, как пожал ему руку. А значит, придётся и дальше быть искренним. Но в данном случае, это не станет грубым нарушением данного Дарье обещания, потому что сейчас нужно быть искренним. Необходимо. В противном случае визит окажется бесполезным.

– Я подозреваю, что в Иркутской области орудует серийный убийца, – медленно ответил Вербин, глядя Алексею в глаза. – По моим подсчётам, он уже убил шесть человек. Как минимум – шесть. И у меня есть основания предполагать, что экспедиция, в которой принимала участие ваша сестра, каким-то образом связана с этими убийствами.

– С убийствами, которые начались после смерти Марины? – уточнил Алексей.

Для него это было очень важно.

– Первое произошло примерно через год после её смерти, – рассказал Феликс. – Поэтому Марина не может иметь ни к нему, ни к последующим преступлениям какого-либо отношения и её имя не будет упоминаться.

– Вы только подозреваете преступления?

– Да, – повторил Вербин. – И может получиться так, что я напрасно вас потревожил и разбередил старую рану.

Честность – это очень важно. А ещё более важно то, что Алексей почувствовал, понял, что с ним ведут себя честно. Он кивнул, но затем вернулся к своему вопросу:

– Но зачем вам это? Лично вам? Вы ведь здесь…

– В отпуске.

– И вы только что понесли тяжёлую утрату.

– Возможно, поэтому я и взялся за расследование – это и есть мой способ вернуться, – произнёс Феликс. – Не забыть обо всём – я не сумею, но вернуться. В последние недели я пребывал в полнейшем смятении и это, поверьте, не преувеличение. Я не знал, что буду делать дальше… просто не представлял. Я не хотел ничего. И ехать сюда – не хотел. Друг меня заставил, за что я ему безмерно признателен. Я прилетел, бродил по Иркутску, потом отправился на Байкал, рыдая… внутри себя рыдая от того, что прилетел без неё… а потом… – Вербин грустно улыбнулся. – То была случайность… наверное, случайность – в том, что я оказался на мысу. Но затем случайности закончились, потому что я увидел то, чего не увидели другие. Или представил, как это могло быть… Не естественная смерть, а хладнокровное убийство. У меня возникли подозрения – на ровном месте. Подозрения там, где нет даже намёка на них. И я начал задавать вопросы. Я не умею проходить мимо, если у меня возникают подозрения. Я начинаю копать. Это… извините за некоторый пафос – это моё призвание.

– Это не пафос, вам повезло, – тихо ответил Алексей.

– Возможно, вы правы. – Феликс докурил сигарету и бросил окурок в урну.

И замолчал, давая понять, что настала очередь собеседника быть искренним.

– Я не хотел… не мог говорить об этом при родителях. И вы понимаете, что сначала я вообще не собирался об этом говорить. А ещё… я догнал вас не потому, что вы взяли планшет. Я уверен, что ваши друзья сумеют его вскрыть, но знаю, что вы не найдёте там ничего интересного. Может, и найдёте, но это не будет иметь отношения к тому, о чём я собираюсь вам рассказать. Именно вам.

Да, всё случилось в тот момент, когда Алексей пожал ему руку. Именно тогда.

– Спасибо, – с чувством ответил Феликс.

Он предложил собеседнику сигарету, тот не отказался, закурили, и Алексей вернулся к рассказу:

– Я хорошо помню то лето – оно получилось самым напряжённым в моей жизни. И в жизни родителей тоже. Именно лето. Осенью, когда болезнь вцепилась по-настоящему и Марина начала быстро угасать, нам стало неимоверно тяжело, но это была другая тяжесть. Осенью мы на сто процентов знали, чем всё закончится. А летом оставалась надежда. Робкая. Жалкая. Надежда. Каждый визит к врачу, знахарю, шаману был для нас надеждой. Мы верили, мама и папа – сильнее, я… я заставлял себя верить и у меня получалось… Но мы верили – и для себя, и для неё. Мы поддерживали Марину изо всех сил. А Марина… потеряла надежду первой. Не смирилась, она до последнего не смирилась, но поняла, что все, к кому она обращается, не в силах ей помочь. – Алексей сделал глубокую затяжку и неожиданно спросил: – Что вы знаете о мысе?

– Уже довольно много.

– Люди верят, что на мысу открыт путь в Преисподнюю. Или открыт, или стена между нашими мирами там очень тонкая. Настолько тонкая, что, даже не обладая особыми познаниями, можно обратиться к тем, кто сидит за стеной. Люди верят, что это очень опасное место. И Марина решила, что это её последний шанс. То была экспедиция к тёмным силам, Феликс, к самым тёмным.

– К кому именно? – спросил Вербин. – К чёрному шаману? К хозяину мыса?

– К Сатане, – очень тихо ответил Алексей. – Рина сказала, что утратила всякую веру и теперь надеется лишь на Сатану. Они планировали провести на мысу ритуал, вызвать его и заключить сделку.

– Все участники экспедиции знали, что планируется? – уточнил Феликс.

– Да, – подтвердил Алексей. – Во всяком случае, так сказала Марина. Они все были её друзьями и хотели помочь.

– В чём заключался ритуал?

– Я не знаю, – развёл руками Алексей.

– Ритуал был проведён?

– Да.

Они постояли, молча переживая сказанное и услышанное. Молчали довольно долго, пару минут, Феликс даже подумал, что встреча окончена, однако Алексей продолжил:

– Когда они вернулись… – Забытая сигарета опалила ему пальцы, мужчина выругался и бросил окурок в урну. – Когда они вернулись… они… Нет – она, Марина, других я не видел. Так вот, Марина вернулась очень грустной. Сначала я решил, что их постигла очередная неудача, ну… вы понимаете, к этому я был готов… но потом понял, что Марина… она изменилась. Поездка её изменила. Я понимаю, как странно звучат мои слова, учитывая, что в тот момент сестра уже была приговорена и была… совсем не такой, как раньше. Но поездка на мыс вновь сделала её другой. Я спросил, что произошло на мысу, но говорить о ритуале Марина категорически отказалась. И даже разозлилась, что я лезу с расспросами. Мы поругались. А потом… – Ещё одна пауза. – Родители очень мягко сказали вам по поводу сентября. Фактически, они ничего не сказали, но вы, наверное, догадались.

Вербин едва заметно кивнул.

– Марина ушла в загул. Она бросила Доктора, вернулась к Кейну и один бог знает, что они творили этот месяц. В октябре Марина бросила Кейна и вернулась домой. Умирать. – Алексей жестом попросил ещё одну сигарету, раскурил – не сразу, потому что руки дрожали – и закончил: – Я действительно не знаю, что случилось на мысу, но что бы там ни произошло – это очень крепко врезало по сестре. Но не помогло ей выжить.

Не помогло.

Пятеро друзей решили обратиться к Сатане, чтобы спасти одного из них, но не получилось.

Не помогло. Да и не могло помочь.

«Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем».[13]

Не увидит жизни… не увидит…

Что же они натворили? Как проходил ритуал?

У Вербина, разумеется, было мнение на этот счёт, но делиться им он не хотел. Из вежливости. Из уважения. И ещё потому, что понимал, что у собеседника тоже есть мнение. И их мнения совпадают.

– Вам помог мой рассказ? – тихо спросил Алексей.

– Пока не знаю, – ответил Феликс. – Я догадываюсь, что на мысу произошло что-то не очень хорошее, и возможно, деталь, которую вы мне рассказали, окажется важной. Но так ли это, я пока не знаю.

– Вы ведь понимаете, что мой рассказ – только для вас? Чтобы вопросы, которые вы будете задавать дальше, другим людям, стали точнее. Если вы на меня сошлётесь – я откажусь от всех слов. Если родители узнают, что Марина обратилась к Сатане – я вас возненавижу. – Алексей вздохнул, а потом попросил: – Пожалуйста, не делайте им ещё больнее.

– Ни за что, – пообещал Вербин. – Как я сказал: меня интересует только то, что происходило потом.

– Спасибо.

– Это вам спасибо, Алексей. Я понимаю, как трудно было решиться на этот поступок, и очень благодарен вам за него.

Больше ему сказать было нечего.

Однако новая информация всегда порождает новые вопросы, поэтому Феликс не стал спешить с расставанием.

– Алексей, вы не уточните, чья была идея обратиться к Сатане? Кто придумал провести ритуал?

– Не знаю.

Ожидаемо.

– Это мог быть Доктор?

– Нет. – На этот вопрос Алексей ответил быстро и уверенно. – Из рассказов Марины я понял, что Доктор относился к её увлечению прохладно, с сообществом почти не общался, к знахарям и шаманам ездил только потому, что в них верила Марина. А врачи… отказали. Доктор верил докторам и только им. Марина говорила, что он очень практичный и прагматичный.

– Получается, Кейн?

– Из тех, кто там был – только он, – подумав, согласился Алексей. – Зебра точно нет, а Кислый… Кислый делал то, что говорил Кейн.

Однако был нюанс: на Ольхон Кислый, Зебра, Марина и Доктор поехали вместе, а Кейн, судя по всему – отдельно. Не могло ли получиться так, что он привёз с собой того, кто надоумил их обратиться к Сатане? Могло. Но был ли на мысу таинственный шестой?

«Тут есть над чем подумать…»

– Вы сейчас спросили, и я со всей очевидностью понял, что это действительно мог быть только Кейн, – продолжал тем временем Алексей. – Он был лидером, но в сообщество пришёл не просто так – он верил, действительно думал, что шаманы, духи и места силы реально работают. А когда понял, что Марине ничего не помогает…

Придумал нечто новое. Возможно, действительно надеялся, что Сатана вернёт любимую к жизни, а Марина – в знак благодарности – вернётся к нему. По сути, так и получилось – вернулась, правда, ненадолго. Но вернулась. Версия получается складной? Более чем. Любовь и вера порождают дьявольский коктейль…

Но была ли любовь?

– Кейн хотел вернуть Марину?

– Мне кажется, он действительно её любил, – ответил Алексей. – Или я хочу в это верить… Не знаю… Когда Марина была с ним, она, случалось, жаловалась на Кейна, говорила, что у него тот ещё характер. И ревновала… я не знаю, были у неё основания или она реагировала на флирт, но сестра его ревновала… И в какой-то момент устала от этого. В Доктора Марина влюбилась по уши, такое чувство ни с чем не спутаешь, дико злилась, когда Кейн переспал с её подругой, но после поездки на мыс всё снова поменялось. Марина даже слышать не хотела о Докторе.

И не говорила – почему…

Ещё один весьма любопытный факт, который может многое прояснить. Однако причину резкого охлаждения в отношениях Марины и Доктора им не узнать… она навсегда останется тайной для всех, кроме участников экспедиции.

– Алексей, из того, что я услышал, можно сделать вывод, что Марина не была в полной мере откровенна с семьёй, – негромко произнёс Вербин. – Даже с вами.

– Вы всё поняли правильно, – подтвердил мужчина. – Родителям она рассказывала очень мало, мне – постольку-поскольку. Иногда, когда было настроение, становилась очень словоохотливой, но такое случалось редко. Как правило, отделывалась общими фразами. Даже об экспедициях и походах.

– Близкие друзья у неё были?

– Зебра, – мгновенно ответил Алексей. – Кстати, я могу назвать её настоящее имя и дать адрес.

– Буду признателен… – протянул Феликс и неожиданно спросил: – Вы верите, что подруга вашей сестры покончила с собой?

Вопрос вызвал заминку.

– После смерти Марины Зебра стала сама не своя, – рассказал Алексей. – Почему – не знаю, но думаю, что из-за поездки на мыс. Родители даже хотели отправить её в психушку – нервы подлечить, но она их опередила. Другими словами, её состояние было таким, что когда Зебра повесилась – никто не удивился. Даже её родители. И отвечая на ваш вопрос… вполне возможно. – О смерти подруги сестры Алексей говорил значительно спокойнее. – К тому же у полиции не было никаких сомнений в том, что это самоубийство.

Как и в том, что рыбак на мысу Рытом умер от сердечного приступа…

– Других друзей у Марины не было?

– Поговорите с нашим книжником, с Гришей, – предложил Алексей. – Марина любила читать и много с ним общалась – чисто по-дружески. Не знаю, была ли она с ним откровенна, но других друзей – именно друзей! – кроме Гриши и Зебры у неё не было.

На этот раз они встретились недалеко от залива Якоби, но не у пляжа и заведений, где многочисленные горожане наслаждались тёплым вечером, а в стороне, ближе к плотине.

Каин, как обычно приехал раньше помощников, но приехал, разумеется, не к месту встречи: вышел из машины неподалёку, огляделся, убедился, что подозрительные «прохожие» и «зеваки» отсутствуют, и устроился ждать. Незаметный, не привлекающий внимания. И подошёл к помощникам минут через пять после того, как они явились на берег реки.

– Добрый вечер.

– Добрый…

Увидев лидера, Бочка и Шумахер оборвали разговор и замерли, глядя на Каина так, как должно смотреть на сильного вожака – с едва различимым напряжением.

– Вы хотели нас видеть? – Вопрос был вызван тем, что обычно Каин не баловал помощников встречами, предпочитая решать текущие вопросы по Сети. И вот – вторая за неделю.

– Я знаю, чего хотел, – неспешно ответил Каин. – О беглецах новости есть?

– Нет, – спокойно произнёс Шумахер. – Увы.

– Увы, – эхом повторил Бочка, не отрывая взгляд от широкой Ангары.

От реки, которая стала вызывать у него весьма противоречивые чувства. И ведь нельзя сказать, что до сих пор Бочка относился к Ангаре с какой-то особенной теплотой – для него она всегда была просто рекой, на берегах которой стоит его родной город. Временами создавала неудобство – из-за заторов на мостах, но в целом была привычной частью пейзажа, не более. Ну, да, гулял по набережной. Ну, да, смотрел на воду. Но пиетета не испытывал. А со вчерашнего дня Ангара стала его пугать. По-настоящему пугать, потому что старая шутка про бандитов: «Ангара всё примет», неожиданно перестала быть шуткой – лично для него. И те истории, о которых Бочка слышал – о выловленных в реке покойниках, перестали быть далёкими несмешными байками. Он поучаствовал в процессе. Лично. И поэтому иногда у него начинали подрагивать пальцы.

– Они в городе?

– Вы не разрешили искать их через общих знакомых, – осторожно напомнил Бочка.

Рассказывать о том, что добрались до Ляпы и уж тем более, куда его потом дели, они с Шумахером не собирались.

– Или в городе, или уехали. Нас они заблокировали, я позвонил с домашнего, но Ляпа бросил трубку, как только услышал мой голос. И этот номер тоже заблокировал.

– Не хочет говорить, – добавил Бочка.

– Его можно понять, – обронил Каин.

– Но они никуда не пойдут, – уверенно сказал Шумахер. – Во-первых, они нас боятся. Во-вторых, между нами всё ровно, мы их ничем не обидели. Никакого насилия и никакого криминала.

– Не с чем им в полицию идти, мы ведь просто развлекались, – плавно добавил Бочка.

Каин вновь почувствовал лёгкую недоговорённость, но счёл, что она, как и в прошлый раз, вызвана историей с фотоаппаратом. Он даже представить не мог, что Бочка и Шумахер нашли, а главное – убили, Ляпу. А парни, в свою очередь, понимали, что узнай об этом Каин – простой выволочкой они не отделаются.

И в живых вряд ли останутся.

– Я хочу, чтобы завтра вы провели шабаш, – негромко, но очень твёрдо произнёс Каин.

– Завтра? – изумился Шумахер.

– Да.

– Зачем? – вырвалось у Бочки.

– Интересный вопрос, – хмыкнул Каин. И мягким движением погладил бороду. – Чтобы в очередной раз обратиться к нашему Господину.

– А… извините.

Бочка стушевался под взглядом лидера, но ему на помощь пришёл Шумахер:

– Может, выждем?

– Чем раньше мы узнаем, к каким последствиям привели ваши действия – тем лучше. Потому что нет ничего хуже неопределённости, – объяснил Каин. – Вы абсолютно правы в том, что сейчас полиции нечего вам инкриминировать, даже жестокое обращение с животными пролетело мимо, потому что тебе хватило ума не приносить жертву. Но если они взяли вас на карандаш, то ждать не станут – явятся сразу. Мы об этом узнаем и вот тогда будем выжидать.

– Потеряем зал.

– Если ваши новички пошли в полицию, мы уже его потеряли.

– Насовсем?

– Да, насовсем, – подтвердил Каин. – Больше мы туда не вернёмся.

– А почему, если у нас всё чисто? По доброй воле и по закону?

И Бочка неожиданно понял, что убийство Ляпы ничуть не изменило Шумахера. Нисколько. Вчера он ещё нервничал, но только потому, что опасался быть застигнутым на месте преступления. Плюс адреналин. Сегодня же он, похоже, окончательно выкинул историю с Ляпой из головы. И спокойно смотрел на Ангару. И вёл себя намного увереннее, чем во время прошлой встречи. Лидер это почувствовал, но внимания не обратил.

Или сделал вид, что не обратил.

И пока не собирался говорить, что знает о фотоаппарате – чтобы не объяснять, откуда он об этом знает, и не пугать помощников своим знанием.

Но не ответить не мог, поэтому произнёс:

– Всегда по закону и всегда будет? – сопроводив ответ кривой усмешкой.

Помощники притихли. А с Ангары налетел короткий, но очень холодный порыв ветра. Откуда только взялся…

– Вы в девчонках уверены? – спросил Каин.

– Да, – без колебаний ответил Шумахер.

Бочка бросил на друга удивлённый взгляд и постарался объяснить:

– Они ничего не знают.

Но сделал только хуже:

– О чём именно они не знают? – заинтересовался Каин.

– Они знают только то, что мы проводим шабаши, на которых им… весело. – Бочка быстро пришёл в себя и сумел вывернуться, отыскав правильные слова. – Они не знают ничего, что выходит за рамки зала.

– Хорошо, – помолчав, произнёс Каин. – Напоминаю: если вас возьмут – держаться уверенно и твёрдо. За вами ничего нет, а если что есть, то доказать они ничего не могут. Если сами не посыпетесь – выйдете уже на следующий день. Это понятно?

– Да.

– Да.

– И самое главное: если полиция вас в субботу не повяжет – в воскресенье проведём свой шабаш, для взрослых. – Каин по очереди посмотрел на помощников. – Я намерен повеселиться.

У Шумахера вспыхнули глаза.

– С удовольствием!

– А если накроют? – спросил Бочка.

– Тогда я повеселюсь один, – рассмеялся Каин. И не прощаясь пошёл прочь.

– Повеселюсь один, – повторил Шумахер, дождавшись, когда лидер отойдёт достаточно далеко. – Он нас подставляет!

– Он проверяет и правильно делает, – вздохнул Бочка. Помолчал и продолжил: – Нужно девчонкам сказать, что говорить о кладбище.

– А что говорить о кладбище? – не понял Шумахер.

– Пусть говорят, что мы приехали фотографироваться и нашли уже разрытую могилу.

– А… ну, да, правильно. – Шумахер почесал затылок. – Только они напрягутся, если мы это скажем.

– Наркоты побольше положим – расслабятся.

– Ты заговорил как настоящий менеджер Сатаны!

– Заговоришь тут, – вздохнул Бочка. И плюнул в реку.

– А вот за это – спасибо. Простое, но очень большое, искреннее человеческое спасибо, – с чувством произнёс Феликс, прочитав название ресторана, к которому они подошли.

– Ты сейчас о чём? – не понял Сергей. – За что спасибо?

– За то, что мы, наконец-то, добрались до заведения, в котором не подают бууз.

– А-ааа…

– И только не говори, что это единственный в мире итальянский ресторан, в котором их подают. А то я уже был в одном ирландском пабе…

– То-то мне здешнее меню не кажется законченным, – рассмеялся Сергей. – Надо будет намекнуть владельцам.

– Буузы с помидорами и сыром под соусом песто?

– Ага, сваренные в нём. – Они расположились за столиком, и Сергей продолжил: – Ты что-то имеешь против бууз?

– Нет, просто они повсюду.

– Быстро, вкусно, понятно. Тебя же не смущает, что в Крыму на каждом шагу чебуреки?

– Не смущает, – признал Вербин. После чего быстро проглядел меню, не нашёл в нём бууз и спросил: – Заказывать будем?

– Давай Дашку подождём.

– Она надолго опоздает?

– А мне почём знать? – развёл руками Сергей. – Обычно приходит вовремя.

– Женщина приходит вовремя? – притворно удивился Феликс.

– Тебе говорили, что ты сексист?

– И не один раз. Но мне слегка странно слышать это обвинение от тебя.

– Ты должен бороться со своим сексизмом, как проявлением средневекового воспитания, – продолжил шутку Сергей. – Если хочешь – могу прислать методичку.

– Какую ещё методичку?

– Как бороться со своим сексизмом изнутри.

– У меня внутри и без методички постоянно идёт сложная борьба не знаю с чем, но уверен, что я постепенно побеждаю.

– Ты уже пил сегодня? – строго осведомился Сергей.

– Нет.

– А по разговорам не скажешь.

Мужчины рассмеялись.

– Чему радуетесь? – поинтересовалась подошедшая Дарья.

– Обсуждаем борьбу с внутренними демонами.

– Чьими?

– Его. – Сергей указал на Вербина.

– Побеждаешь?

– Очень стараюсь, – улыбнулся в ответ Феликс.

И Дарья поняла, что впервые с начала их знакомства видит Вербина улыбающимся по-настоящему, от души. И даже смеющимся.

Хороший знак.

Однако заострять на нём внимание следователь не стала. Взяла в руки меню и осведомилась:

– Вы уже заказывали?

– Нет, только пришли, – ответил Сергей.

– Врёшь.

– Десять минут назад.

– Допустим. – Дарья просмотрела меню. – Мне, кстати, кажется интересным подобный формат проведения рабочих совещаний. В следующий раз можно будет собраться в «Кочевнике».

– Вижу, у тебя большие планы на это расследование.

– Вы сначала чего-нибудь расследуйте, а потом поговорим о планах.

Они сделали заказ, а когда официантка ушла, Дарья плавно продолжила:

– Начну со своих новостей, раз уж они вам настолько интересны, что вы о них не спрашиваете. Токсикология не готова, поэтому, от чего умер рыбак, до сих пор доподлинно неизвестно. Насколько я понимаю, Боташев ждёт подтверждения сердечного приступа и никакого расследования не проводит.

– Нет оснований, – буркнул Вербин.

– Нет оснований, – подтвердила Дарья.

– Ты ему рассказала о версии Феликса?

– Да. И как ни странно, он её выслушал до конца, не перебивая, видимо, из уважения к тебе. – К кому именно «тебе», следователь уточнять не стала. – Боташев сказал, что звучит любопытно, однако повторил, что не будет ничего делать, пока нет результатов экспертизы. Если она подтвердит сердечный приступ, обнаружение тел в августе придётся считать совпадением.

– Тела находят каждые два года, – негромко заметил Вербин. Он прекрасно понимал резоны Боташева: нет оснований – нет дела, и оттого становилось особенно грустно.

– Все найденные на мысу люди умерли по естественным причинам, – напомнил Сергей. – А если не по естественным, я имею в виду передоз и суицид, то никаких следов борьбы или присутствия посторонних.

– Но люди умирают… причём каждые два года. В августе.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Феликс, – мягко произнесла Дарья. – В своё время я тоже интересовалась необычным… думаю, как большинство людей. И знаю о существовании явлений, которые, по разным причинам, пока невозможно объяснить научным методом.

– Какие причины ты имеешь в виду? – быстро спросил Вербин.

– Недостаток доказательств, разумеется, – ответила следователь. – Который может стать результатом плохого осмотра места происшествия или непрофессионально проведённой экспертизы. Или… – Она выдержала паузу. – Или на мысу действительно должен кто-то умереть: каждые два года, в августе.

– Вот уж не думал, что ты согласишься на мистическую теорию, – весело сказал Сергей.

– Скорее на теорию, подразумевающую некий необъяснимый факт, – поправила его Дарья.

– Не похоже на тебя.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Ты готова подписаться под своими словами?

– Я не веду это дело.

– Хорошая позиция.

– Лучшая из возможных.

Мужчины переглянулись.

– Но если вы сможете поколебать мою версию, то я… не знаю, буду ли я этому рада, но выслушаю с интересом.

– Я правильно понял, что тебе проще признать существование хозяина мыса, чем то, что в Иркутской области действует хладнокровный серийный убийца? – уточнил слегка удивлённый Вербин.

Он лишь повторил высказывание Дарьи, но перестроил так, чтобы подчеркнуть заложенный в него смысл. И теперь, не будучи завуалированным, оно прозвучало совсем по-другому, заставив собеседников смутиться.

И подумать над ответом.

– Твоя версия интересна и имеет право на существование, – медленно произнесла Дарья, после довольно долгой паузы. – Версия стройная и страшная, поскольку речь идёт о планомерных, повторяющихся преступлениях. Версия неприятная, поскольку мы, получается, проспали серийного убийцу и позволили ему безнаказанно действовать в течение десяти лет. Но версии не хватает доказательств, и ты сам это понимаешь. Нет доказательств и нет мотива. По сути, ты опираешься лишь на цепочку событий, связанных исключительно местом и временем. И у меня есть серьёзные сомнения в том, что эксперты найдут в теле рыбака следы какого-либо препарата. Хотя после разговора со мной Боташев позвонил им и попросил работать предельно внимательно и даже предложил направить в помощь специалистов из Иркутска. Он на самом деле хороший следователь, и если с ним нормально поговорить – послушает. А я с ним поговорила нормально, ты уж мне поверь. Мы будем искать, Феликс, но если на мысу работал специалист – следы уже растаяли. Растаяли ещё до того, как было обнаружено тело. И ещё из серии: «Ты тоже понимаешь»: мы никак не сможем доказать насильственный характер предыдущих смертей, эта дверь уже захлопнулась. А значит, если экспертиза ничего не даст…

– Нет оснований, – глухо закончил Феликс.

– Нет оснований, – подтвердила следователь. – И я вижу, ты тоже не сильно веришь в результаты экспертизы.

– У него колоссальный опыт. Ошибок от него ждать не приходится.

– Все ошибаются, – задумчиво произнёс Сергей.

– Я только что, в прошлом расследовании, столкнулся с человеком, который не допустил ни одной ошибки, – протянул Вербин. – Не хочу, чтобы это повторилось.

– Ты же раскрыл дело Кровососа, – прищурилась Дарья. – Что не так?

– Всё так, – вздохнул Феликс. – Всё так…

– Не ошибся сейчас – ошибётся в следующий раз, – произнёс Сергей. – Да, это поганая мысль, потому что может стоить жизни ещё одному человеку, но если мы не доберёмся до него сейчас – придётся подождать два года.

– Или так, – согласилась Дарья.

– Он идеально продумывает преступления и хладнокровно их исполняет, – продолжил Вербин. – Они очень для него важны, и я склонен согласиться с шаманом: дело тут не в желании убивать, как у обыкновенных серийных убийц. Тот, кого мы ищем, считает, что заключил сделку, и скрупулёзно её исполняет. Некоторые «серийники» хотят оказаться пойманными, по разным причинам, но хотят. Некоторые начинают уставать от убийств, то есть от самих себя – бывает и такое. Оказавшись за решёткой они раскаиваются в своей слабости, мечтают вновь вернуться на охоту, но становится слишком поздно – из «Полярной совы» хода нет. Другим начинает хотеться славы, мечтают, чтобы все узнали, что они натворили.

– А журналисты и рады, – буркнул Сергей. – Охотно зовут зверей в эфир посмаковать подробности.

– Да, – согласился Вербин. – Только вот нашему парню не нужны ни известность, ни слава. И от себя он не устанет. Он или профессионал, или очень хорошо подготовлен, поэтому не оставляет следов. Но хуже всего то, что он относится к происходящему с прагматичностью бизнесмена – это сделка. А значит, хладнокровный расчёт. Полагаю, в своём представлении, он не убивает людей, а исполняет взятые обязательства. Для него это не игра и никогда ею не станет. И ни в коей мере не способ прославиться. А тот факт, что мы ничего не знаем, точнее, не знали о происходящем, не возвышает убийцу в собственных глазах и никогда не приведёт к тому, что он однажды подкинет нам пару-тройку ребусов, разгадав которые мы сумеем к нему приблизиться. Наше незнание – ещё одна цель, к которой он стремится. Не чтобы почувствовать себя умнее, а чтобы остаться непойманным.

– Он осторожен, – протянул Сергей. – И педантичен – одна жертва в два года.

– Мы не знаем, что он делает в промежутках, – бросила Дарья.

– Даже если в промежутках он бегает с топором по улицам и кромсает первых встречных, щедро оставляя на местах преступлений отпечатки пальцев и ДНК, и возвращается домой, по уши заляпанный кровью жертв, нам это никак не поможет – преступления на мысу он разрабатывает предельно тщательно. И даже если экспертиза подтвердит, что рыбак был убит, у нас не будет никаких следов, кроме следов препарата в теле жертвы.

– Ну, в этом случае, через два года я сумею убедить руководство провести на мысу несколько скрытных оперативных мероприятий, – негромко произнесла Дарья. – Но это не точно.

– Либо мы его вычислим, – ответил Феликс.

– Но не сможем привязать к убийствам на мысу?

– Но вычислим. И через два года мы будем точно знать, кого ждём. Будем «пасти» не мыс, а конкретного человека. И если мы будем достаточно осторожны, а он не заметит наблюдения, мы возьмём его на месте преступления. Если он действительно хорошо подготовлен и поймёт, что его «пасут», ему придётся крепко подумать, как совершить убийство в таких обстоятельствах.

– Но он всё равно постарается его совершить, – прищурилась следователь.

– Для убийцы это очень важно, – напомнил Вербин. – Если он действительно верит в сделку, соблюдение сроков и прочих условий является для него необходимостью.

– Судя по уверенности, с которой ты говоришь, у тебя появилась зацепка, – улыбнулась Дарья.

– Да, наработки есть, – не стал скрывать Феликс.

– Что-то действительно интересное?

– Копался в прошлом? – поинтересовался Сергей.

– Пытался понять, с чего всё началось.

– И что узнал?

– Узнал довольно много любопытного, – протянул Вербин. Они закончили с салатами, сделали по глотку белого, и Феликс продолжил: – Но моё внимание привлекла история, случившаяся одиннадцать лет назад в августе: пятеро молодых людей, активных участников сообщества исследователей непознанного, отправились в экспедицию на мыс Рытый, в надежде мистическим образом помочь своей подруге Рине, которой диагностировали рак.

– Начальная стадия? – уточнил Сергей.

– Одна из последних. Как я понял, болезнь подкралась незаметно и быстро прогрессировала.

– Бедняжка, – вздохнула Дарья. – Сколько ей было?

– Двадцать один.

Ещё один вздох.

– Совсем молоденькая.

Эту реплику Вербин комментировать не стал.

– Что произошло на мысу, достоверно установить невозможно. Есть одно подозрение, о котором я расскажу позже, потому что оно появилось совсем недавно. А изначально моё внимание экспедиция привлекла по двум причинам. Во-первых, подходит дата.

– Август? – уточнил Сергей.

– Год, – покачал головой Феликс. – Экспедиция состоялась ровно за год до обнаружения на мысу первого тела.

– Ок, одно совпадение есть, – обронила Дарья.

– Во-вторых, все участники экспедиции умерли в течение следующих двенадцати месяцев. Из-за чего она стала легендой местного сообщества.

– О-па, – воскликнул Сергей. – Реально все умерли?

– В настоящий момент одна смерть подтверждена на сто процентов – я общался с родственниками, ещё в двух смертях уверен – мне сказали, что могут привести железные доказательства, включая экскурсию на кладбище, и двое оставшихся членов экспедиции пока под вопросом.

– Есть вероятность, что эти двое живы? – поинтересовалась следователь.

– Да. Ими я и планирую заняться.

– Но по легенде умерли все? – переспросил Сергей.

– На то она и легенда, – пожал плечами Вербин.

– Понимаю.

Феликс достал блокнот.

– Сразу предупреждаю, что буду оперировать кличками, поскольку у меня есть только два подтверждённых имени.

– Это мы при необходимости поправим, – проворчал Сергей.

Дарья молча кивнула.

– Итак, первая подтверждённая смерть – Марина Петровна Фролова, она же – Рина. За несколько месяцев до экспедиции у неё диагностировали рак, и поездка стала её последней надеждой на спасение.

– Они собирались обратиться к духу? – прищурился Сергей.

– Вроде того, – кивнул Вербин. – Они держали в тайне цель экспедиции, а свои соображения я изложу позже.

– Хорошо.

– Рина умерла в декабре того же года.

– Это её смерть подтверждена на сто процентов?

– Да.

– Дашь потом координаты.

– Конечно. – Феликс потёр подбородок. – Я одолжил у родителей планшет Рины, надеюсь, мы найдём там что-нибудь интересное.

– Ты его одолжил или одолжил? – Последнее слово Дарья выделила особо.

– Всё было честно. – Вербин выставил перед собой ладони. – Я попросил устройство, объяснив, что попытаюсь вскрыть, чтобы изучить хранящуюся в нём информацию, в первую очередь – фотографии. Они согласились.

– Тогда давай сюда, – сказал Сергей, забирая у Феликса планшет. – Я сегодня завезу его человеку, который в этих делах шарит. Утром проснёшься, а все данные будут у тебя.

– Официально? – недовольно спросила Дарья.

– Этот человек мне немножко должен.

Следователь вздохнула и вновь перевела взгляд на Вербина:

– Продолжай.

– Заканчивая тему мобильных устройств: телефон девушки пропал, родители не смогли его отыскать. Я пока не знаю, как это объяснить и нужно ли здесь что-то объяснять, но факт отметил.

– Факт любопытный, – согласилась Дарья.

– Обычно телефоны пропадают из-за хранящейся в них информации, – добавил Сергей. – Но я знаю пару случаев, когда их просто потеряли.

Они рассмеялись. Затем вновь пригубили вина, и Вербин вернулся к рассказу.

– Смерть Рины стала первой. Как я уже сказал, девушку похоронили в декабре, а в марте следующего года покончила с собой её близкая подруга – Зебра. Брат Рины утверждает, что Зебра – как и Рина – сильно изменилась по возвращении с мыса, а после похорон и вовсе впала в затяжную депрессию. Родители собирались поместить Зебру в клинику, но не успели – девушка повесилась.

– В суициде нет сомнений?

– В суициде всегда есть сомнения, но полиция, как я понимаю, приняла эту версию.

– Вряд ли мы что-нибудь отыщем через столько лет, – вздохнул Сергей.

– Я на это и не рассчитываю. – Феликс выдержал короткую паузу. – Третий участник экспедиции – молодой человек по кличке Кислый, умер от передоза. А поскольку он был конченым наркоманом, никто не удивился.

– Был или стал? – вдруг спросила Дарья.

Вербин ответил следователю долгим взглядом, после чего с уважением качнул головой:

– Спасибо, это очень важный вопрос, который я упустил.

– Ты не упустил, думаю, у тебя не было возможности его задать.

– И это тоже, – не стал отнекиваться Феликс. – Я при первой же возможности уточню, но что-то мне подсказывает, что стал.

– Тоже так думаю, – согласилась Дарья.

– А что с двумя оставшимися? – поинтересовался Сергей.

– Легенда гласит, что умерли все. Но об этих двоих я пока ничего не знаю.

– Что за клички?

– Кейн и Доктор. И оба они состояли в отношениях с Риной.

– Одновременно?

– Вот ведь ты развратник.

– Я просто уточнил, – хмыкнул Сергей. И мило улыбнулся следователю. Следователь сделала ему «глаза».

– Нет, не одновременно. Сначала Кейн, затем – Доктор.

– Любопытно… – протянула Дарья. – Любовные треугольники всегда непредсказуемы.

– Интересно ещё и то, что после поездки на мыс Рина вернулась к Кейну.

– И что это значит?

– Понятия не имею, – пожал плечами Феликс. – Но учитывая, что до этого Рина в Докторе души не чаяла – факт весьма примечательный.

– Факт примечательный и важный, – задумчиво произнесла Дарья. – Показывает, что на мысу действительно произошло нечто очень серьёзное.

– Или оскорбительное для Рины.

– Вряд ли оскорбительное, – подал голос Сергей. – Думаю, отправляясь на мыс, она была готова ко всему.

– Тогда можно предположить, что не был готов Доктор, – прищурился Феликс. – В самый важный момент он слился, и его обвинили в том, что ритуал закончился неудачей.

– Тоже версия, – поразмыслив, согласилась Дарья.

– Получается, у нас есть три смерти из пяти сразу после экспедиции и цепочка подозрительных смертей в течение последующих десяти лет, – подытожил Сергей. – Есть с чем работать.

– Ещё нет, – осадила его следователь. – Совпадения с элементами мистики. Все смерти от естественных причин и ни одного доказательства обратного. Любой судья нас на смех поднимет. Я уж не говорю о прокуроре, который за такое дело может просто не взяться. Нужны факты. Без фактов нам предложат книгу написать, скажут, фантазия богатая.

– Напишем книгу – они устыдятся и возбудят дело, – рассмеялся Сергей.

– Что-то ты больно жизнерадостным стал после бокала белого, – язвительно заметила Дарья. – На старые дрожжи, что ли, легло?

– Ты – следователь, вот и расследуй.

– Ну-ну… – Дарья выразительно посмотрела на Сергея, но развивать тему не стала. Улыбнулась и попросила: – Феликс, расскажи о своих подозрениях насчёт ритуала.

– Конечно. – Вербин помолчал. – Но хочу предупредить, что эту информацию я получил на конфиденциальных условиях. Я лично считаю её точной, однако свидетель откажется её подтверждать.

– Слишком личная? – догадалась Дарья.

– Она способна запятнать память Рины.

– Понятно. – Следователь грустно улыбнулась. – Что-то очень грязное?

– Суди сама: незадолго до смерти Рина рассказала брату, что они ездили на мыс для проведения сатанинского обряда.

Сергей издал короткое восклицание, чем вызвал удивлённые взгляды.

– Что? – спросила следователь.

– Ничего-ничего, продолжай, – пробормотал Сергей. – Я потом расскажу, а пока в сторонке покурю.

Вербин внимательно посмотрел на друга, но приставать с расспросами не стал.

– Они планировали провести сатанинский обряд с целью вылечить Рину? – уточнила Дарья.

– Да. Планировали призвать Сатану и заключить с ним сделку.

– Обряд был проведён?

– Ни меня, ни Алексея – это брат Рины, там не было. А Рина так и не рассказала, что случилось на мысу. – Вербин взял бумажную салфетку и сложил её пополам. – Но если тебя интересует моё мнение, то обряд не задался – девушка ведь умерла.

– А если бы не умерла?

– В этом случае, как мне кажется, мы бы вряд ли сейчас здесь сидели.

– Гм… – Следователь обдумала слова Вербина и согласилась: – Пожалуй. – Пауза. – Но получается, они сразу поняли, что ничего не получилось? Ещё на мысу? И Рина обвинила в этом Доктора?

– Видимо, да. Но что именно у них не получилось, почему они это поняли и как в этом замешан Доктор, мы никогда не узнаем. – Феликс бросил салфетку на стол и посмотрел на Сергея: – Ну, колись, почему ты так возбудился при упоминании Сатаны? Были отношения?

– Типун тебе на язык, – пробормотал Сергей. – Хотя, вас тут послушаешь…

– Это я тебя наслушался, – рассмеялся Вербин. – Не рассказывали бы вы с Егором столько баек о здешних местах, я бы, может, и не среагировал на смерть рыбака.

– Пожалуйста.

– Угу.

– Мальчишки, такие мальчишки, – притворно вздохнула Дарья. – Серый, давай, рассказывай, если есть что рассказывать, да поедем уже. Время позднее, а завтра на работу.

– Тебе тоже?

– Серый! – В голосе следователя послышались повелительные нотки.

– В общем, слушаю я вас и пытаюсь понять, случайность всё это или действительно существует мистическая связь?

– Ну, раз ты заговорил о мистической связи, значит, дело плохо. – Дарья покачала головой. – Пора заказывать коньяк.

– Дослушай сначала.

– Я пытаюсь.

– Помнишь отца Евгения?

– Ты ещё спроси, помню ли я, кто у нас президент, – фыркнула следователь. – Отец Евгений сына моего крестил. Странно, что ты этого не помнишь.

– Я слегка удивлён, вот и задаю странные вопросы. – Теперь Сергей смотрел на Вербина. – Священник у нас есть очень хороший, настоятель Харлампиевского храма, отец Евгений. В своё время много где поучаствовал, потом к Богу пришёл. Очень уважаемый человек.

– Наш, – добавила Дарья.

– Наш, – согласился Сергей. – Он мне вчера позвонил, попросил приехать. Я заглянул, конечно, а отец Евгений фотоаппарат показывает – прихожанин на улице нашёл и принёс. Как я понимаю, не сразу принёс, потому что фотоаппарат дорогой, и первой мыслью было его присвоить. Но человек в карту памяти заглянул, офигел – и пошёл к отцу Евгению. А тот меня позвал.

– Неужели сатанисты? – с улыбкой прищурилась Дарья.

– Во всей красе.

– Да уж, совпадение… – Следователь коротко рассмеялась, а затем по очереди посмотрела на мужчин: – Или вы меня разыгрываете?

– Я похож на человека, способного такое придумать? – округлил глаза Сергей.

– Ты – нет. А вот твой приятель, столичная штучка…

– Ну, какая он столичная штучка? Посмотри на него внимательно, видно же, что деревенский.

– Москва – большая деревня, – подтвердил Феликс. – Сто раз говорил.

– Так и вижу тебя, шагающего поутру к колодцу, – язвительно произнесла Дарья.

– За водой ходить – дело женское, я с восхода солнца в поле, за плугом. Ну, там, борона, борозда, старый мерин и всё такое прочее.

Они вновь рассмеялись.

– Я не думала, что вы меня разыгрываете, но не могла не спросить. – Следователь вернулась к серьёзному тону: – Что на фото?

– Полный комплект: осквернение могил и оргия. Ну, или шабаш.

– Жертвоприношения?

– Возможно, были, но на этих фото их нет. – Сергей потёр подбородок. – Я отдал материалы спецам, они прикинут, насколько там всё деструктивно.

– А что за контингент? – спросил Феликс.

– Молодняк. Десять лет назад им лет по десять и было. Ну, может, по пятнадцать. Так что явно не твоя тема.

– Да, не похоже, – кивнула Дарья.

– Эти – нет, – ровным голосом произнёс Феликс.

На несколько мгновений за столиком наступила тишина, а затем следователь поняла, что имел в виду Вербин.

– У них может быть взрослый лидер.

– Да.

– Я проверю.

– Ты проверишь? – удивился Сергей, не ожидавший услышать это из уст следователя.

– Если ты не против, – улыбнулась в ответ Дарья.

– Хочешь прихватить дело?

– А у тебя без меня будет дело?

– Ну… я на самом деле обрадовался, – усмехнулся Сергей. – Просто по мне незаметно. Я скрытен, как любой шпион.

– Ну-ну…

– Хочешь разнести сатанинское гнездо? – поинтересовался Вербин.

– Будет весело. Присоединишься?

– Охотно.

– Из вас пора делать православный спецназ, – заметила Дарья.

– А мы кто по-твоему?

– Уж точно не монахи.

– Монахов в спецназ нельзя, у них задачи другие.

– Тебе откуда знать?

– Книги читал.

– До слёз, – простонала следователь. – Книги… Серый, ты полон сюрпризов. – Она посмотрела на часы и вернулась к деловому тону: – Давайте подводить итоги. Серый, на тебе планшет. Но помни, что материалы из него не твои, а Феликса. Мы этот планшет в глаза не видели. – Дождалась кивка и продолжила: – Мы с тобой работаем по сатанистам. Сначала, конечно, послушаем экспертов, но я думаю, как минимум разжигание им примотать можно. Вероятность того, что они связаны с сатанистами Феликса, я считаю фантастической, но в голове мы это держим.

– Спасибо.

– Что касается тебя… – Дарья поджала губы, но было видно, что шутя. – Ты продолжаешь отрабатывать свою версию в автономном режиме. И постарайся не свалить на наши головы ещё какие-нибудь напасти.

– О чём ты говоришь? – растерялся Вербин.

– Сам посуди: сначала ты обнаружил серийного убийцу, потом – сатанистов, и всё это – в нашем небольшом, тихом, уютном Иркутске. Знаешь, меня начинает напрягать твоё присутствие.

– Это я ещё в отпуске, – хмыкнул Феликс. – Так, развлекаюсь со скуки.

Дарья закатила глаза.

Старый дом. Деревянный, чуть покосившийся. На улицу – как положено! – выходят окна, вход по левой стене, нужно свернуть с улицы, войти в дверь и сразу оказаться в изрядных размеров комнате, уставленной полками с бесчисленными книгами. Оказаться в большой библиотеке, она же – книжная лавка, в которой можно отыскать как современные издания, так и старые, сорока, пятидесяти и даже столетней давности.

Комната, в которой прошлое смешивалось с настоящим множеством самых разных страниц.

Царство Книжника.

Логово Гриши, известного всему читающему Иркутску и далеко за его пределами. Увлечённому любителю хороших книг, с которым… они никогда особенно не дружили. Он любил читать, но с Гришей познакомился благодаря Рине, пару раз встречал на тусовках сообщества и однажды заглядывал в лавку. И всё. Но почему-то, случайно проезжая по улице и бросив взгляд на старый дом, он поймал себя на мысли, что нужно остановиться и зайти. Если, конечно, лавка открыта. Или просто подойти к дому. Если Гриша сегодня не здесь. Постоять у двери и уехать. В последнее время у него часто появлялось желание оказаться в местах, которые что-то для него значили или были важны, и встретиться с людьми, которых давно не видел. Сначала он не понимал этого странного желания, но пару дней назад догадался, что прощается. Не говоря себе об этом и даже не думая, он прощался с тем, что имело для него смысл: сейчас или когда-то. Он никому не говорил о том, что происходит, но смотрел на людей и места так, как смотрят в последний раз. Зная, что никогда их больше не увидит.

Он прощался.

Но осознав, не стал целенаправленно ездить по друзьям и местам, продолжил жить обыкновенно, но если взгляд цеплялся за что-то знакомое или появлялось жгучее желание кого-то увидеть – откладывал дела и ехал. Или, как сейчас, остановился, припарковал машину и зашёл в книжную лавку. И очень обрадовался тому, что дверь подалась, а хозяин оказался на месте.

– Привет.

– Привет. – Сидящий в старом кресле Гриша оторвал взгляд от книги, ответил на приветствие, помолчал, после чего заметил: – А говорили, что ты уехал.

– Иногда они возвращаются, – вздохнул он, медленно проходя вдоль книжных полок и машинально перебирая взглядом названия. Ничего не мог с собой поделать: всегда так поступал, когда видел книги. Даже одну книгу. Всегда смотрел на её название.

– Демоны возвращаются?

– Почему во множественном числе? – удивился он.

Ответ выглядел шуткой и был воспринят как шутка, но он поймал себя на мысли, что знает, что всё очень серьёзно. Фраза получилась двусмысленной, правда, только для него.

– И кто вернулся к тебе? – Гриша закрыл книгу. Не заложил пальцем, а закрыл и отложил, показав, что полностью в распоряжении гостя.

– Лучше об этом не говорить. – Он не собирался быть невежливым, но ответ прозвучал грубовато.

– Не моё дело? – прищурился хозяин лавки.

Он повертел в руке книгу, которую взял с полки – первое издание «Двух капитанов» Каверина, погладил обложку, но открывать не стал, вернул и вздохнул:

– Извини.

– Плохое настроение?

– Что-то накатывает в последнее время.

– Почему накатывает, тоже не моё дело?

«Да, тоже не твоё!»

Однако отвечать в таком ключе он не хотел. Не мог. В конце концов, он заехал без предупреждения, встретили его дружелюбно и нет ничего глупее, чем в таких обстоятельствах начать вести себя как избалованная девица. Поэтому дёрнул плечом и извиняющимся тоном произнёс:

– Прости, я сам не свой.

Это Гриша видел. Не знал, что стало причиной такого настроения, но видел, что гость на взводе. Тем не менее он – гость, наверняка пришёл не просто так, и выгонять его хозяин лавки не собирался.

– Чай будешь?

– Давай.

Чайник вскипел быстро. Гриша наполнил два гранёных стакана, достал пакетик и спросил насчёт сахара. Получив отрицательный ответ, подвинул стул.

– В ногах правды нет.

Как и надеялся, пока возился с чаем, гость немного успокоился и окончательно объяснил себе – именно себе! – зачем явился. Из его глаз исчезла растерянность и, сделав маленький глоток обжигающе горячего напитка, он произнёс:

– Так получилось, что я совсем потерял связь с сообществом, но мне интересно…

И замолчал. Поставил стакан на стол и уставился на него так, словно говорил с ним.

– Да? – поднял брови Гриша.

– Ещё раз прости, но теперь за другое… – Гость по-прежнему смотрел на стакан. – Я смогу продолжить разговор, только при одном условии.

– Хочешь, чтобы всё осталось между нами?

– Очень тебя прошу. – Пауза. – Для меня это крайне важно.

– Даю слово, – твёрдо произнёс Гриша.

Хозяин лавки видел, что гостю плохо. Хозяин лавки видел, что гостю нужно поговорить, возможно – выговориться. Очень нужно. И поэтому хозяин лавки не видел ничего плохого в данном обещании. Так нужно, значит, так будет. И он собирался обещание сдержать.

– Спасибо. – Гость прикоснулся к стакану, но в руку не взял. Прикоснулся так, словно хотел почувствовать, насколько горячим стало стекло. Или обжечь кончики пальцев. – Что говорят в сообществе о нашей поездке?

– О той самой?

Гриша думал пошутить, но споткнулся о взгляд гостя и стушевался, понял, что фраза: «Для меня это очень важно», – относилась не только к просьбе сохранить разговор в тайне – сама тема была для гостя немыслимо важна. А может – тяжела. Скорее, да – тяжела. Поэтому любые шутки выглядели неуместными.

– Чьё мнение тебя интересует? – откашлявшись, спросил Гриша.

Гость понял его мгновенно:

– О поездке говорят не только в сообществе? – Кажется, это его сильно удивило. А вот расстроило или обрадовало, хозяин лавки не сумел разобрать.

– Если мы говорим о сообществе, то ваша поездка начинает превращаться в легенду.

– Из-за Зебры? – догадался он.

– Слухи поползли с самого начала, – рассказал Гриша. И наконец-то взялся за чай. – Все знали, что вы собираетесь к месту силы, чтобы попросить за Рину. Все ждали, чем закончится экспедиция. И, когда стало понятно, что Рина умирает, решили, что ничем. Её смерть была…

– Ожидаемой, – подсказал гость. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, и не бойся меня обидеть, продолжай.

– Спасибо. – Гриша помолчал. – Когда Рина умерла, все снова вспомнили о поездке. А потом заметили, что Зебра грустит намного сильнее, чем можно было ожидать. Разумеется, они с Риной были очень близки, все понимали, что Зебра будет тяжело переживать смерть подруги, но нельзя было не заметить, что переживание…

– Затянулось. – Он вновь подобрал очень точное слово.

– Затянулось, – повторил хозяин лавки, бросив на гостя быстрый взгляд. – Потом пошёл слух, что родители собираются положить Зебру в клинику, и народ начал шептаться, что её состояние вызвано вашей поездкой. А потом, когда Зебра покончила с собой, слухи превратились в уверенность. – Гриша выдержал паузу, после которой негромко спросил: – Поездка тоже не моё дело?

– Да, поездка – не твоё дело. – На этот раз ему было плевать, как прозвучит ответ: грубо, грубовато или равнодушно.

Хозяин лавки не обиделся. Он ждал такого ответа. Но посетовал:

– Вы все о ней молчите.

– Любопытство погубило кошку, – вздохнул гость.

– Да, я слышал эту старую историю.

– Она правдива, так что поверь: лучше не знать.

– Поверю. – Гриша посмотрел на стакан, но к чаю не притронулся. – Историю с Кислым, которого отовсюду вытурили, тоже все заметили. А поскольку раньше Кислый ничего, кроме травы, не употреблял, в сообществе сделали вывод, что на героин он сел не просто так, а из-за вашего путешествия на мыс Рытый.

Экспедиция становится легендой…

Или уже стала.

– И все гадают, кто станет следующим? – Он спросил равнодушно.

– Таковы люди, – развёл руками Гриша.

– И ты?

– Я стараюсь об этом не думать.

– Почему?

И услышал язвительный ответ:

– Потому что фразу «любопытство погубило кошку» я услышал задолго до того, как ты её произнёс.

– Но вопрос ты задал.

– Не удержался. И ещё подумал: вдруг что-то изменилось?

Гость рассмеялся и одним глоток выпил почти половину стакана остывшего чая.

– Теперь скажи, кто ещё обсуждает нашу поездку?

– Ты действительно хочешь это знать? – Гриша стал очень серьёзен.

– Мне нужно об этом знать, – ответил он, уловив перемену в голосе собеседника.

– Почему?

Он всё-таки был любопытен – Гриша, услышавший фразу задолго до того, как гость её произнёс. Любопытен, как кошка.

– Предлагаю договориться так, – медленно протянул гость. – Ты расскажешь о том, кто ещё, кроме ребят из сообщества, интересуется нашей поездкой и что они о ней говорят, а я расскажу, почему мне это важно.

– Даёшь слово?

– Даю слово.

– Твой ответ тоже должен остаться между нами?

– Да. Но благодаря ему твоя внутренняя кошка немного успокоится.

Хозяин лавки улыбнулся:

– Заманчиво.

Гость остался серьёзен:

– Я слушаю.

И вздрогнул:

– Вы напрягли шаманов, – сообщил Гриша.

– Сильно?

– Они недовольны.

– Гм… – Гость нервно пригладил рукой волосы. – К нам они не приходили и не обращались.

– Не придут и не обратятся, – спокойно ответил хозяин лавки. – О чём им с вами разговаривать?

– В смысле? – не понял гость.

– Это у вас проблемы, не у них, – объяснил Гриша. – Вы должны к ним идти и спрашивать, как всё разрулить.

– Что разрулить?

То ли гость сильно растерялся и потому ударился в глупые уточнения, то ли делал вид, что не понимает, хотя зачем – непонятно. И ответить на его вопрос хозяин лавки мог только одним способом:

– Давай так: я понятия не имею, что вы там натворили, ты спросил – я ответил, поделился тем, о чём узнал. Шаманы, как я понимаю, тоже не в курсе деталей, но они говорят, что вы отправились в очень плохое место, повели себя без уважения и разозлили очень серьёзного духа. И не просто разозлили – вы чем-то его оскорбили. Поэтому я не особенно хочу знать, что вы сделали. То есть хочу, потому что любопытен, и внутренняя кошка скребётся, но если ты не скажешь – тоже буду доволен.

– Чтобы случайно не пристегнуться к нашему путешествию? – угрюмо уточнил гость.

– Да. Слова ведь только кажутся тихими – разносятся они громко.

– Разумное поведение.

– Спасибо, что понимаешь.

– Тут понимать нечего – ты в своём праве.

Гость допил чай и вновь окинул взглядом книги. Он услышал всё, что хотел, и теперь обдумывал услышанное с видом человека, получившего подтверждение не очень приятной догадки. И хозяин лавки не удержался от вопроса:

– Ты поверил?

Объяснять, что именно он имеет в виду, не требовалось.

– А ты мне соврал? – спросил гость, продолжая смотреть на книги.

– Нет.

– Сам веришь в то, что говорят шаманы?

Гриша откинулся на спинку кресла, вздохнул и ответил:

– Байкал велик, загадочен и священен во всех мирах. Никто не знает его тайн, даже шаманы, но я думаю, они видят больше обычных людей. Больше и дальше. Ну а насколько они точны в своём мнении, из нас двоих знаешь только ты. Со своей стороны, могу предложить познакомить тебя с шаманом, который мне это сказал. Возможно, он тебе поможет.

– Не уверен.

– Тебе виднее.

Они помолчали. Почти минуту. Но хозяин лавки не стал говорить, что ждёт обещанного рассказа, потому что знал, что гость об обещании не забудет. И не ошибся.

– Теперь моя очередь. – Гость достал из сумки сложенный пополам лист бумаги и протянул Грише. – Прочитай.

Хозяин лавки надел очки, быстро проглядел лист, задержав взгляд на «шапке», тихо выругался, перечитал медленно, внимательно, а затем удручённо покачал головой.

– Ты не представляешь, как я тебе сочувствую.

– Как ты сказал: та поездка становится легендой, – грустно произнёс гость, забирая у Гриши бумагу со своим диагнозом.

Со своим приговором.

Вход в магазин Вербин отыскал не сразу.

Приехав по нужному адресу, он несколько секунд с удивлением таращился на старый деревянный дом, стоящий в ряду таких же старых деревянных домов, затем посмотрел на другую сторону улицы, убедился, что и там тянется ряд старых деревянных домов, и задумчиво почесал затылок. Признаков магазина – витрины или вывески – не наблюдалось. Подъезда – тоже: дом смотрел на улицу закованными в ставни окнами. Справа, впритык, следующий дом, слева – проход.

«Наверное, сюда», – подумал Феликс, и не ошибся.

Дверь нашлась сбоку, и толкнув её, Вербин оказался в большой комнате, все стены которой, от пола до потолка, занимали книжные полки. Разумеется, не пустые. Книги, книги, книги, журналы и снова книги. Новых изданий не много, в основном – советские и старше. И запах… ни с чем не сравнимый запах книжного собрания, напомнивший Вербину о школьной библиотеке. О детстве.

– Хороший магазин, – с улыбкой сказал Феликс хозяину, который вопросительно смотрел на остановившегося в дверях посетителя.

– Правда?

– Я люблю маленькие лавки, – объяснил Вербин, проходя в комнату. – В больших книжных супермаркетах можно заблудиться, иногда чувствуешь себя потерявшимся среди стеллажей и полок, на которых лежит огромное количество книг… – Феликс улыбнулся. – Книги – это не совсем товар. То есть товар, я понимаю, но о нём – о них – хочется поговорить. Книга – она ведь для души.

– Тут я с вами согласен, – пробормотал хозяин, немного сбитый с толку разглагольствованиями странного посетителя.

– Поэтому мне больше нравятся маленькие книжные магазины, в которых можно не только найти нужную книгу, но и поговорить. – Вербин посмотрел на ближайшую полку. Полное собрание сочинений Ивана Тургенева в двенадцати томах, 1956 год, недостаёт восьмого тома. Дома у Вербина был полный комплект. – При этом маленькие магазины тоже могут быть большими. Вы бывали в питерском «Подписные издания»?

– Конечно. Большой магазин.

– Но с душой.

– Согласен, – кивнул хозяин лавки и улыбнулся: – Если вы депутат, то, пожалуйста, пробейте закон о дополнительных налоговых льготах для книжных магазинов.

– Я похож на депутата? – удивился Феликс.

– Не хотел вас обидеть, но вы много говорите.

Они рассмеялись, и Вербин протянул руку:

– Феликс.

– Григорий.

– Очень приятно.

– И мне. Хотя, наверное, я ещё не уверен.

– А я, наверное, усилю вашу неуверенность.

– Чем? – поднял брови Григорий.

– Я – майор полиции.

– Вы не похожи на полицейского, – заметил хозяин лавки абсолютно спокойным тоном. Сообщение Вербина его ничуть не встревожило.

– Вы сделали мне комплимент?

– От всей души.

– Московский уголовный розыск.

– Далеко вас занесло.

– Я в отпуске, – рассказал Вербин, возвращаясь к изучению стоящих на полках книг. – Приехал к другу, Байкал посмотреть.

– И решили подобрать хорошую книгу на обратный путь?

– Мне посоветовал обратиться к вам Алексей, старший брат Рины. – Феликс плавно обернулся, чтобы увидеть реакцию хозяина. – Помните её?

Да, помнит. Но с воспоминанием было что-то не так – Григорий слегка помрачнел. Возможно, потому, что вспомнил умершую подругу. Возможно… потому что вспомнил умершую подругу и это воспоминание было связано не с грустью по ней, а с чем-то неприятным.

– Мы говорим об одной и той же Рине?

– Да.

– Десять лет прошло, – тихо сказал Григорий.

– Одиннадцать.

– Вам виднее.

– Да, я специально уточнял. – Вербин продолжал смотреть хозяину лавки в глаза, но не видел в них ни страха, ни беспокойства. Григорий не чувствовал себя виноватым, однако сама по себе тема явно была ему неприятна. А значит – и визит полицейского.

– О чём вы хотите поговорить? А главное… вы имеете на это право? Вы ведь из Москвы?

– У меня нет никаких прав проводить расследование, и я его не провожу, – спокойно ответил Вербин. – Я задаю вопросы как частное лицо, и вы можете на них не отвечать. Можете просто выставить меня за дверь – и я уйду.

– Но, если я не отвечу, вы расскажете об этом своим здешним друзьям? – криво улыбнулся хозяин лавки.

– Расскажу, – не стал скрывать Феликс. – И тогда, возможно, вопросы появятся к вам. Но это не угроза, Григорий, я пришёл к вам, как к другу Рины, в надежде получить информацию, в которой нуждаюсь. Как вы наверняка поняли, я уже был у родителей девушки, и они ничего от меня не скрыли. Ни они, ни Алексей.

– Что вы ищете?

На этот вопрос последовал давно заготовленный ответ:

– Я считаю, что та, давнишняя, поездка на мыс Рытый неким образом связана с серией преступлений в настоящем. И я пытаюсь нащупать эту связь, чтобы выйти на преступника.

– Но вы не уверены?

– Версии могут меняться вплоть до оглашения вердикта судьи. На то они и версии.

– О каких преступлениях вы говорите? – медленно спросил хозяин лавки. Тон спокойный, размеренный, но Феликс видел, что собеседнику пришлось приложить усилия, чтобы «удержать» голос.

– Я не имею права отвечать на этот вопрос. Скажу так: в Москве я – старший опер по особо важным, квартирные кражи меня не интересуют.

– Понятно. – Григорий погладил лежащую на столе книгу, помолчал и негромко сообщил: – Рина умерла от рака. Никакого криминала.

– Я знаю.

– Тогда почему вы здесь?

– Меня интересует не то, как она умерла, а то, как пыталась спастись.

– Как ходила по врачам?

– Нет. – Феликс без спроса расположился на стуле напротив хозяина лавки и жёстко произнёс: – Алексей рассказал, что, потеряв надежду, Рина разочаровалась во всём, во что верила, и решила обратиться к Сатане.

Григорий вздрогнул. Вербин понял, что явился по адресу.

– Вам об этом что-нибудь известно?

– Тот факт, что я люблю читать книги, не означает, что я поклоняюсь Сатане, – криво пошутил хозяин лавки.

– Тот факт, что я – полицейский, не означает, что я не читаю книги.

– Приятно слышать.

– Очень рад.

– Но этого мало. – Сомнения ещё не оставили хозяина лавки. – Прежде чем мы продолжим… или не продолжим наш разговор, ответьте, пожалуйста, для чего вы стали копаться в старой истории? Я уже понял, что в настоящем происходят не квартирные кражи.

– Я подозреваю, что кто-то убивает людей, – ответил Вербин, глядя Григорию в глаза. – Сейчас.

– И убийства связаны со старой поездкой?

– Такова версия.

– Почему вы задаёте вопросы в частном порядке?

– Потому что речь идёт об очень старой истории.

– И никто не хочет в ней копаться?

– Как я уже сказал, это всего лишь одна из версий. На первый взгляд – самая бесперспективная.

– Но вы ведь в отпуске.

– Профессиональная деформация.

Феликс поднял брови, показывая, что ждёт решения Григория. И тот, вздохнув, произнёс:

– Я не был и не являюсь членом секты дьяволопоклонников. – Судя по всему, мысль, что Вербин мог так подумать, сильно задела хозяина лавки. – Я говорю это не потому что боюсь чего-то, а потому что это правда.

– Я вам верю.

Григорий кивнул и продолжил:

– Так вот. Я был другом Рины, именно другом, без отношений. Я был бы не против завести отношения, врать не стану, но Рина никогда не смотрела на меня иначе как на друга, шансов ноль. Но друзьями мы были хорошими, многим делились, и она, как мне кажется, была со мной так же откровенна, как с Зеброй.

– Почему вы не поехали на мыс? – спросил Вербин. И тут же уточнил: – Вопрос вызван только тем, что в экспедицию, насколько мне известно, отправились все близкие друзья Рины. Даже те, кто не верил в результативность поездки.

– Я в то лето много путешествовал. Был в Питере, Москве, а весь август провёл в Крыму. Об экспедиции узнал, когда вернулся.

– Были бы здесь – поехали?

– Не знаю, – честно ответил Григорий. – То, что они хотели сделать, что планировали сделать… о ритуале я узнал позже, от самой Рины… и… наверное, не поехал бы. Я много размышлял над этим вопросом и понял, что у моей дружбы с Риной был предел. Этот предел – обращение к тому, к кому нельзя обращаться. Я не особенно верующий, если вам интересно, но Сатана – нечистый, это слово очень хорошо его определяет. И те, кто с ним – нечистые сразу или становятся таковыми. И всё, что произошло потом, показывает, что в этом – истина.

– Почему Рина решила обратиться к Сатане?

– Она хотела жить. – Вопрос слегка удивил Григория. – Любой ценой.

– Любой?

– А вы бы не захотели?

Феликс вспомнил, как увидел лежащую на кровати Криденс. Только увидел, бросил взгляд и понял – всё.

Всё.

И первая мысль: «Что угодно за то, чтобы это оказалось сном! Ночным кошмаром! Что угодно за то, чтобы проснуться, услышать дыхание спящей рядом женщины и почувствовать, что в её дыхании – твоё счастье».

Что угодно…

– Вижу, вы понимаете, – очень тихо сказал Григорий.

– Да… – Феликс понял, что переживания отразились на его лице, и слегка смутился. Кашлянул. – Извините.

– Вы извините. – Григорий вздохнул. – Я ничего не знаю о той секте, вообще ничего. Я даже не знаю, была ли это секта или они сами придумали ритуал. Об этом Рина не рассказывала, а я не спрашивал. Мне было больно даже смотреть на неё, поэтому я соглашался со всем, что она говорила. Хотя… то, что была какая-то секта, мне кажется сомнительным. Вы ведь уже знаете о байкальских тайнах?

– Да, я расспрашивал людей.

Григорий постарался отыскать на лице Феликса ухмылку, но не нашёл и спокойно продолжил:

– В наших местах действительно встречаются необъяснимые явления, и в больших, надо сказать, количествах. Рина и другие участники сообщества их систематизировали, изучали, встречались с шаманами, ходили в походы. Им было интересно и важно. Поэтому, узнав о своём диагнозе… о своём приговоре, Рина стала обращаться не только к врачам, но и к тем, в кого верила: к священникам, шаманам, ездила в места силы, но всё без толку. Вот тогда она и решилась на крайние меры. Она была готова на всё.

– Рина спрашивала у вас о книгах этой… – Вербин на мгновение сбился. – О книгах этой направленности?

– Нет, – спокойно ответил хозяин лавки, и было видно, что он говорит искренне. – Но материал у них совершенно точно был, причём довольно серьёзный. Рина в него верила. Откуда взялся материал, я не знаю, но она говорила, что чёрную мессу подготовили по всем правилам. И место выбрали намеренно… Как я понимаю, о мысе Рытом вы уже достаточно знаете?

– Да.

– Считается, там почти стёрта грань с Холодным миром, вот они и решили, что раз так, то это лучшее место, чтобы открыть врата в Преисподнюю.

«А как к этому отнёсся хозяин мыса?» – неожиданно подумал Феликс. И мысленно улыбнулся тому, что рассуждает как полноправный член сообщества.

Тем не менее этот вопрос он оставил при себе.

– Григорий, скажите, если допустить, что никакой секты не было. То есть Рина не обращалась ни к кому со стороны, кто мог добыть нужные материалы, тем более – серьёзные, и вообще подать эту идею?

– Я бы поставил на Кейна, – уверенно ответил хозяин лавки. – Он действительно был полностью погружён во всё, чем занималось сообщество. Он верил и во всём искал непознанное, необъяснимое.

– Но Рина на него не указывала?

– Я об этом не спрашивал.

– Понимаю… – Вербин помолчал. – Насколько я знаю, в тот момент они с Кейном уже не были вместе.

– Они расстались за несколько месяцев до диагноза, но, как оказалось, Кейн по-настоящему любил Рину, – грустно улыбнулся Григорий. – Это было очень неожиданно, но это было. И когда Кейн узнал о диагнозе – вернулся, чтобы быть рядом.

– Как на это отреагировал Доктор?

– Я думаю, Доктор был уверен в своих позициях, поэтому – спокойно.

– Но потом Рина его бросила.

– Совершенно верно.

– Из-за того, что произошло на мысе, – протянул Феликс, внимательно глядя на хозяина лавки. А поймав его взгляд, уточнил: – Это первое, что приходит в голову.

Вербин уже понял, что Григорий или знает, или догадывается, что случилось во время чёрной мессы, и лихорадочно продумывал дальнейший разговор.

– Наверное, – неопределённо ответил хозяин лавки. – Как бы там ни было, они вернулись в Иркутск и начали умирать. Это общеизвестно.

– Легенда гласит, что умерли все, – обронил Феликс.

– Легенда, конечно, красивая и привлекает внимание к сообществу, что полезно для притока новых участников, но, как это часто бывает, не полностью отражает реальную картину.

Феликс об этом знал, но не стал мешать Григорию продолжить рассказ.

– Рина ушла первой, в том же декабре. Следующей весной, в марте, повесилась Зебра. Она тоже молчала о поездке на мыс, но все понимали, что её затянувшаяся депрессия связана именно с ней.

– То есть её самоубийству никто не удивился?

– Нет. К тому же она отправила эсэмэску родителям… Этого послания и рассказов о том, что последние месяцы Зебра была сама не своя, хватило вашим коллегам, чтобы закрыть дело. Да и никаких улик не было, всё указывало на самоубийство.

Вербин молча кивнул.

– Потом заболел Доктор, – рассказал Григорий. – Его я знал хуже всех, он держался особняком и появлялся очень редко.

– Чем он заразился?

– Этим не заражаются. У Доктора обнаружили рак.

– Вы уверены?

– Он приезжал ко мне, показывал диагноз, и было видно, что он не играет. Да и такими вещами, знаете ли, не шутят. – Григорий грустно улыбнулся. – Но если Доктор меня обманывал – не знаю зачем – то делал это гениально. Он сидел на том же стуле, на котором сидите вы…

Хозяин лавки замолчал, явно ожидая реакции, но Феликс остался невозмутим.

– Железные нервы, – похвалил его Григорий.

– Моя работа – идти по следу, – ответил Вербин. – Такими вещами меня не смутить.

– Да, я должен был догадаться… Что же касается Доктора, то когда он был здесь, то очень плохо выглядел, я имею в виду – внешне. И поведение соответствовало – его трясло, чуть не рвало от страха и ужаса. Я сейчас не хихикаю над ним, поймите правильно, а рассказываю, как есть. В смысле, как было. Я понимаю, что диагноз стал для него колоссальным ударом, и очень ему сочувствую… Сочувствовал.

Григорий произнёс фразу так, словно не сомневался в смерти Доктора, поэтому Вербин уточнил:

– Вы были на его похоронах?

– Нет. Он уехал, сказал, что будет лечиться в Москве или в Питере. Деньги у него были… и больше я о нём ничего не слышал.

«Вычёркивать или нет? С одной стороны: нет тела – нет дела, старая полицейская истина. С другой – абсолютная уверенность Григория. Тут есть над чем подумать».

– А потом умер Кислый, – продолжил хозяин лавки. – Отправился на мыс и помер от передоза. Увлёкся. Но он к тому времени совсем сторчался, поэтому никто не удивился. – Хозяин лавки замолчал, с лёгким удивлением глядя на Феликса, и хмыкнул: – Кажется, я уже произносил эту фразу.

«Никто не удивился… Так же, как никто не удивился самоубийству Зебры… Они жили и вели себя так, что их смерти не вызвали подозрений… Неужели и впрямь совпадение?»

Однако в рассказе Григория прозвучало слово, за которое Вербин зацепился. Не сразу, но зацепился, сообразив, что в последнее время слышит это слово очень часто.

– На какой мыс? – переспросил он.

– На мыс Рытый, – спокойно ответил хозяин лавки.

– Гм…

– Что вас удивляет?

«Нет, не удивляет, а многое меняет…»

– Я знал, что Кислый умер от передоза, но не знал, что на мысу, – ответил Феликс. – Никто об этом не упоминал.

– Может, не сочли нужным? В конце концов, какая разница, где это случилось? И если честно, это могло случиться где угодно.

– Может, и нет разницы… Вы помните, когда умер Кислый?

– На следующий год, летом… вроде, в конце.

– В августе?

– Можно уточнить, но вполне возможно, что да. – Григорий прищурился: – Это важно?

– Я пока не знаю, – ответил Вербин, глядя хозяину лавки в глаза. И думая о том, что именно Кислый открыл цепочку «естественных» смертей на мысу Рытом. И если это совпадение, то у мироздания невероятное чувство юмора.

– А что вы скажете о Кейне? Он жив?

– Я ничего не слышал о Кейне с той весны, когда умерла Зебра, – рассказал хозяин лавки. – Ходили слухи, что он сумел устроиться в очень серьёзную, богатую компанию и уехал из города. Наверное, это действительно так.

– Почему?

– Он бы не ушёл из сообщества, – ответил Григорий. – Он был лидером, авторитетом, его уважали, а флёр таинственности – единственный выживший из всех участников экспедиции – привлёк бы к нему ещё большее внимание.

«Возможно, именно внимания он и стремился избежать… Но для этого ему пришлось наступить на горло собственному “я” и отказаться от роли лидера…»

– Знаете настоящее имя Кейна?

Вербин задал вопрос машинально, поскольку уже привык не получать на него ответ. Но спросил. И неожиданно услышал:

– Его зовут Дмитрий, Дмитрий Леонидович Яковлев.

– Откуда вы знаете? – Феликс слегка растерялся.

– Я на первом курсе попал в студенческий совет, – ответил Григорий. – Кейн тоже в нём участвовал, так что я с ним познакомился раньше Рины.

– Интересно…

– Это вам помогло?

Вербин не видел смысла скрывать ответ на этот вопрос.

– Получилось так, что до сих пор он нигде не «светил» своё настоящее имя. Я, конечно, рано или поздно его бы узнал, но вы мне сэкономили время. Возможно, много времени.

– Я рад, – улыбнулся Григорий. – Что же касается таинственности, то это, наверное, было частью созданного им образа для сообщества. А может, и профессиональное.

– Вы знаете, где он работает? – мгновенно среагировал Вербин.

– Сейчас я о Кейне ничего не знаю, – повторил хозяин лавки. – А в то время он стал вплотную заниматься компьютерной безопасностью, говорил, что это очень перспективное направление. Кейн окончил математический факультет и в таких вещах отлично разбирался.

«Это объясняет безвременную кончину старого сайта сообщества…»

Но у Вербина тоже были знакомые компьютерные специалисты. То есть не у него, а у Сергея, однако дело своё они знали. Утром они выгрузили ему информацию с планшета Рины и прислали ссылку на диск. Феликс просмотрел материалы, отобрал фотографии, на которых присутствовали молодые люди, и показал Григорию:

– Узнаёте кого-нибудь?

– Откуда у вас эти фото? – удивился хозяин лавки.

– С планшета Рины, – спокойно ответил Вербин. – Но не беспокойтесь, всё честно – родители сами мне его дали, можете проверить.

– Я вам верю. – Григорий пролистал фотографии. – Это Кислый.

Тощий парень, с действительно кислым лицом. Кличка в точности описывала внешность молодого человека.

– Когда он стал наркоманом?

– Он ещё в школе покуривал травку, а героин… – Григорий задумчиво посмотрел на фото. – А на героин Кислый сел после той поездки. Я тоже обратил на это внимание.

«После той поездки…»

– Это Сашка… – Григорий продолжил листать фотографии. – Эту девчонку не знаю… это Зебра…

– Кейн на фото есть?

– Нет.

– А Доктор?

– Тоже нет.

– Ну и ладно.

Феликс убрал планшет, всем своим видом давая понять, что визит практически окончен, и, когда хозяин лавки расслабился, дружелюбно спросил:

– Рина говорила, кто ещё был на мысу?

И понял, что угодил в точку – Григорий вздрогнул и, кажется, чуть подался назад.

– Нет.

– Не называла имени? Или клички? – И прежде, чем хозяин лавки ответил, продолжил, чуть повысив голос: – Вас охватило огромное желание сказать, что вы ничего не знаете. И я никогда не докажу, что вы знали, но промолчали. Это останется на вашей совести. Только на ней.

– Вы ещё верите в совесть? – хрипло спросил Григорий.

– А вы – нет?

– Вокруг посмотрите.

– Я смотрю, – спокойно ответил Вербин. – Смотрю часто. И вижу, уж поверьте, намного больше, чем вы. И знаете что я вам скажу? Всё вокруг не рассыпалось только потому, что остались люди, для которых имеет значение совесть, репутация, уважение и самоуважение. Люди с чётким пониманием добра и того, что правильно. Думаете, я не вижу холуёв, тупых лакеев, циничных воров и подонков всех мастей? Вижу лучше вас. Но если вы согласитесь с тем, что кроме них никого нет, вы станете таким же. Сразу.

– Я не такой.

– Я знаю, – мягко произнёс Феликс. – Гриша, я уже догадался, что там произошло. Будем откровенны: ничего другого там произойти и не могло – учитывая то, какое впечатление случившееся произвело на Кислого и Зебру. Ещё я знаю, что вы не сможете подтвердить свои слова и они не станут свидетельством. Зато вы укрепите мои подозрения. И сбросите груз, который несёте уже десять лет.

Григорий молчал очень долго. Минут пять, если не больше, в магазине царила полная тишина, даже машины, кажется, перестали проезжать по улице, не мешая хозяину лавки размышлять. А затем он решился.

– Я заставлял себя не верить. – Григорий говорил очень тихо и смотрел на книжные полки. – Не хотел верить. Не мог.

Он тоже её любил. Без всяких шансов на отношения – просто любил. И тоже не хотел пачкать её память. Но груз действительно получился тяжким и возможность от него избавиться пересилила.

– Я уверял себя, что это было сказано в бреду, потому что тогда, перед самой смертью, Рина не всегда сохраняла ясность рассудка… может, поэтому и сказала… Во время нашей последней встречи… Рина сказала, что на мысу они принесли жертву.

– Человека?

– Да. – Пауза. – Скорее всего, это была девушка, потому что Рина сказала: «Эта сучка не помогла». Именно так: «эта сучка не помогла». Именно так… Представляете? Меня до сих пор трясёт, когда я об этом вспоминаю.

Григорию было очень грустно от того, что девушка, которую он любил, назвала жертву сучкой. А может, не грустно – противно. Отняла жизнь – и наградила презрительным ругательством.

– Она хоть сожалела? – очень тихо спросил Вербин.

– Рина жалела только о том, что ничего не получилось, – глухо ответил Григорий. – Она очень хотела жить. Проклинала всех за то, что мы остаёмся, а она уходит. В ней было столько ненависти, что я… Я заставлял себя верить, что о жертве Рина сказала со зла. – Он наконец-то посмотрел Вербину в глаза: – Я должен был пойти в полицию?

– У вас не было никаких доказательств. Только слова человека, сказанные в бреду, – твёрдо сказал Феликс. – Вам бы не поверили.

– Но ведь вы кому-то поверили, – вздохнул Григорий. – Поверили без всяких доказательств и стали искать преступника. – Он помолчал. – Чтобы наказать.

Аркадий вновь пришёл, когда она спала. Спала крепко и сладко, как у неё давно не получалось. Спала очень спокойно и поэтому, почувствовав нежные прикосновения умелых мужских рук, Лера улыбнулась и прошептала:

– Милый…

Такой ненасытный.

Но не пошевелилась, изображая спящую и медленно распаляясь от его ласк. Чувствуя, как возбуждение смешивается с нереальностью сна, создавая восхитительное ощущение пребывания в сладкой сказке. Охватившая девушку нега казалась тёплой ароматной водой, в которую она погрузилась, как в ванну. Только ещё лучше, потому что ванна была на двоих.

Просыпаться не хотелось, но очень хотелось проснуться, чтобы реальность сказки стала сказочной реальностью. Ведь непонятно, что лучше: оставаться в восхитительно приятных грёзах или же почувствовать всю остроту реальных чувств? Хотелось быть и там, и там. Ведь и там, и там – невыносимая сладость…

Лера потянулась. Звякнул проклятый «браслет». Глаза закрыты, но ей не нужно их открывать – она чувствует мужчину и предугадывает его движения.

Шепчет:

– Хочу тебя…

Переворачивается и оказывается сверху. Аркадий не против и улыбается, лёжа на спине. Его руки мягко скользят по бёдрам девушки. Она наклоняется и целует его в губы.

– Хочу тебя…

Он громко дышит. Чувствуется – напряжён до предела, но сдерживается изо всех сил, не хочет торопиться. Он не трахает её, а получает изысканное наслаждение от близости. Но он напряжён, Лера это чувствует и умело подводит Аркадия к финалу. Лера молода, но большая мастерица, превосходно владеет своим телом и мышцами. Будучи сверху, она полностью контролирует происходящее, и в тот момент, когда Аркадий перестаёт сдерживаться, скатывается направо и вперёд, слетает с кровати, одновременно перехватывая цепочкой шею проклятого мучителя и, крича что-то невнятное, начинает с силой давить на неё. Всей силой рук. Всем своим весом. В стороны и вниз. Не видя, но чувствуя, как стальная цепочка впивается в кожу и сдавливает горло мужчины, полностью перекрывая доступ воздуха. Секунды экстаза, во время которых Аркадий стал полностью беззащитен, Лера использовала идеально – он пропустил удар, растерялся, а сейчас и вовсе запаниковал, не понимая, как справиться с удушьем. Она боялась, что Аркадий сообразит сделать обратный кувырок, скатится с кровати и так освободится, но он не додумался. Аркадий хрипит, стучит ногами по кровати, сжимает простынь руками, но не делает ничего правильного. И постепенно затихает. Но Лера продолжает сдавливать его горло, отсчитывая про себя секунды. Возможно, счёт идёт слишком быстро, зато до двух тысяч – так девушка решила. Она называет числа, глядя на душевую кабинку. Считает сначала молча, про себя, затем начинает произносить числа вслух; она заставляет себя не сбиваться и возвращается, если пропустила хоть одно число. Она не может позволить себе ошибиться.

Ведь слишком многое поставлено на карту.

И лишь произнеся:

– Две тысячи!

Лера ослабляет хватку, отползает от кровати и без сил падает на пол. Дрожит. От напряжения, эмоций и… страха. Дрожит и не спускает взгляд с раскинувшегося на кровати Аркадия. Боится, что он поднимется, покрутит головой, откашляется и скажет:

– Не получилось.

Боится, что он начнёт её избивать, но знает, что продолжит драться. До конца. Насмерть.

Дрожит.

Боится.

Но Аркадий лежит недвижно. Грудь не вздымается. Дыхания не слышно. Не двигается. Лера встаёт, медленно подходит к похитителю и касается пальцем запястья. Пульса нет. Пробует нащупать на шее. Пульса нет.

Лера улыбается.

Лера открывает глаза и улыбается.

«Какой чудесный сон!»

Приятный во всех отношениях сон, обещающий великое счастье свободы. Он снился девушке трижды, и каждый раз обрастал новыми важными деталями. Причём детали были настолько точными, что Лере начинало казаться, что она не сон видит, а тренируется. Оттачивает движения, учится правильно дышать и до миллисекунды угадывать момент атаки. И у неё всё получается.

И вот уже трижды девушка просыпалась в отличном настроении.

И даже собачий корм не вызывал привычного отвращения.

Лера сделала зарядку, приняла душ, съела горсть еды, сделала пару глотков воды и медленно прошлась по комнате. Сон не отпускал. Уже после первого раза он навсегда застрял в памяти и ощущениях, не позволяя думать ни о чём другом, и очень быстро превратился в постоянный фон. А сразу после пробуждения мысли о нём, а особенно – чувства, были невероятно яркими. Острыми. В первые мгновения Лере всегда казалось, что это уже случилось – и поэтому она улыбалась. Потом её охватывала лёгкая грусть, а потом – неуверенность.

Сумеет ли она претворить задуманное в жизнь?

Точнее – в смерть.

Ведь одно дело – быть яростной и сильной во сне, и совсем другое – наяву.

Сумеет ли?

Лера села в кресло, сделала маленький глоток воды, несмотря на то, что воды теперь было вдоволь, бутылку она расходовала экономно, подняла левую руку и посмотрела на «браслет».

Совершенно понятно, что какой бы девочкой она ни была: послушной, покорной, страстной, искренне любящей, особенной – она всё равно умрёт. Не в том смысле, что все мы однажды умрём, а умрёт очень скоро и, возможно, в этой комнате. И не нужно обольщаться: что бы Аркадий ни говорил, каким бы восхитительным любовником ни был, он привёз её сюда не для того, чтобы отпустить. Или убьёт, или будет держать в плену очень и очень долго, пока не встретит другую «особенную» женщину. Или его не переклинит. Или Лера попросту ему наскучит.

И тогда – убьёт.

Без сомнений.

Лере была отвратительна мысль, что её убьёт Аркадий. Когда-то от осознания этого делалось страшно, но девушка постепенно заставила себя сменить страх на отвращение к будущему убийце.

К своему будущему убийце.

К человеку, который лишит её жизни.

Если она ничего не сделает.

Если позволит себя убить.

Если окажется слабой.

Вот почему к ней приходил сон – напоминал, что нужно быть смелой, решительной, опасной. Напоминал, что жизнь – это дар, который нужно отстаивать. И если нет того, кто за неё вступится – нужно драться самой.

Или умереть.

– Вы позволите называть вас Светой? – мягко спросила Дарья.

Девушка вздрогнула, подумала, внимательно разглядывая следователя, после чего неуверенно спросила:

– А я останусь с вами?

Вопрос, мягко говоря, получился нестандартным.

– Что вы имеете в виду? – удивлённо поинтересовалась Дарья.

– Я устала ходить по кабинетам. – Света говорила неспешно, ровным, почти бесстрастным тоном, однако следователь видела, что девушка едва сдерживается. – Я не думала, что в нашей стране настолько сложно подать заявление в полицию.

– Теперь вы добрались до нужного кабинета. – Дарья позволила себе чуть улыбнуться. – И поверьте, это произошло очень быстро.

Но помыкаться девушке пришлось.

Сначала Света отправилась в полицию, попросила принять заявление о пропаже человека, на что ей вежливо ответили, что прошло слишком мало времени. Девушка стала кричать, обвинять сотрудников в равнодушии, потом разрыдалась и принялась сумбурно рассказывать о секте, в которой они с Ляпой оказались и из которой сбежали. Услышав о сатанистах, полицейские позвонили в Центр противодействия экстремизму, сказали, что к ним прибыл их «клиент», и отправили Свету на Лыткина. Даже подвезли. По дороге девушка поняла, на что в разговоре с полицейскими необходимо упирать в первую очередь, поэтому разговор с ребятами из ЦПЭ обошёлся без рыданий и обвинений в бездействии. Света подробно рассказала о секте, ответила на несколько уточняющих вопросов, после чего полицейские попросили девушку подождать и позвонили «смежникам» из ФСБ, уточнить, нет ли у них в разработке сатанистов. На что удивлённый Сергей ответил, что есть, немедленно подключил Дарью, и ещё через час девушка оказалась на Володарского.

– Так всё-таки, я могу называть вас просто Светой? – повторила вопрос следователь.

Девушка кивнула:

– Раз я в нужном кабинете, то да, конечно.

– Думаю, так будет удобнее и вам, и мне, – продолжила Дарья и, чтобы не показалось, что она пялится на заявительницу, перевела взгляд на разложенные на столе бумаги. Впрочем, пялиться дальше не имело смысла – следователь не сомневалась, что на фото, которое показывал Сергей, была именно эта девушка. Не на тех кадрах, что были сделаны на кладбище, а из зала, где проходил шабаш. По фотографиям казалось, что Светлана активно и с удовольствием принимает участие в оргии, поэтому её визит вызвал у Дарьи обоснованные подозрения – не затеяли ли сектанты какую-то игру?

– Итак, вы начали с заявления об исчезновении человека…

– Хотела заявить, но мне сказали, что времени прошло мало! – перебила её Света. – А как мало, если Ляпа пропал два дня назад?!

Указывать девушке на неподобающее поведение следователь пока не стала. Позволила высказаться, выдержала короткую паузу, после чего осведомилась:

– Он не пришёл ночевать?

– Ляпа уехал по делам, я ждала его в частном доме, а он… Он не вернулся. И не позвонил. И на звонки не отвечает, я ему сто раз звонила.

– И вы решили, что ваш друг пропал?

– Я всё написала в заявлении, – сказала Светлана, глядя на Дарью с необычной, для девушки её возраста, жёсткостью.

– Я хочу услышать от вас, – произнесла следователь, спокойно выдержав взгляд.

– Мы не жили в том доме, мы в нём прятались. Поэтому я думаю, что Ляпа не просто пропал.

Света перевела взгляд на окно.

– Ляпа – это Николай Григорьевич Ляпунов? – уточнила Дарья.

– Да, – подтвердила девушка.

– Ваш жених?

– Это имеет значение? – удивилась Света.

– Когда человек пропадает, всё имеет значение. Абсолютно всё.

– Например?

– Например, почему вы прятались в том доме?

Светлана вздрогнула. Но быстро взяла себя в руки и вздохнула:

– Об этом я тоже писала.

– Я читала, – подтвердила Дарья. – Но мы должны проговорить все детали, именно проговорить. – Она вновь бросила взгляд на бумаги. – Вы написали, что вас преследовали члены секты сатанистов. Это так?

– Да, – едва слышно выдавила из себя девушка.

– Вы с Николаем состояли в этой секте?

– Нет! – Теперь девушка снова смотрела Дарье в глаза. – Нет, что вы! То есть они, как я понимаю, хотели, чтобы мы в ней оказались. Запудрили мозги Ляпе разными обещаниями, типа, что он войдёт в узкий круг, станет своим и прочей ерундой. Ляпа загорелся и меня уговорил сходить посмотреть. Но мы не были членами секты! Я сразу сказала Ляпе, что мне не нравится и нужно уходить, но он сказал: «Давай ещё посмотрим», я согласилась, а потом… – Девушка замолчала, через пару секунд поняла, что следователь ждёт продолжения, а главное, не просто ждёт, а настаивает на нём, вздохнула и вернулась к рассказу: – Бочка и Шумахер – мажоры, так Ляпа сказал. Сам он не такой, но надеялся, что дружба с ними поможет ему… ну… устроиться в жизни.

– Я понимаю, – кивнула Дарья.

– Ещё они сказали, что первый раз мы будем на церемонии в качестве гостей. Захотим принять участие – примем, не захотим – не надо.

– Вы захотели?

Вопрос заставил Свету крепко задуматься. Она не могла знать, что Дарья видела фотографии с шабаша, и у следователя получилась отличная возможность проверить искренность девушки. Почти минуту Света молчала, глядя мимо Дарьи, но нашла в себе силы продолжить:

– Я в какой-то момент захотела, но не уверена, что понимала, что делаю. Мне кажется, я себя не контролировала.

– Вас заставили принять наркотик?

– Нет, никто меня не заставлял и не принуждал. Я думаю, наркотик был в чаше с вином, которую они пустили по кругу перед церемонией.

Стандартная уловка для привлечения сомневающихся новичков. Лёгкий дурман, заставляющий раскрепоститься и поддаться на мягкие ласки, затем следует оргия, которую фотографируют или снимают на видео, и, если опомнившиеся новички пытаются вырваться, начинается шантаж.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я бы никогда не стала делать того, что делала потом, – очень тихо ответила Света.

Кадры, которые Дарья видела, были очень «горячими» и могли доставить девушке много неприятностей, окажись они в Сети.

– Вы помните, что именно вы делали?

– Смутно. Однако в какой-то момент я очнулась и не позволила им сделать… в общем… не позволила. – Девушка вспомнила застывшего над ней Ляпу, ждущего своей очереди Шумахера, и на неё накатила дурнота. Но лишь на мгновение. – Когда я очнулась, то лежала на алтаре, а Ляпа готовился в меня войти. Но я сразу поняла, что он будет первым, но не последним. Я видела, как на меня смотрел Шумахер, я думаю… я думаю, он потому и позвал Ляпу – из-за меня. Но так я подумала потом, уже совсем потом, когда мы с Ляпой ночью говорили. А тогда я испугалась, вырвалась и убежала. И Ляпу утащила.

– Он сопротивлялся?

– Нет, побежал со мной.

– К вам применяли насилие во время шабаша?

– Нет.

– Вы уверены?

– Не уверена. Я ведь сказала, что не контролировала себя и многое из того, что происходило в зале, до сих пор как в тумане. – Света помолчала. – Но мне кажется, что насилия не было. Они ведь знали, что мы с Ляпой под наркотой, так что зачем применять насилие? Со стороны выглядело так, будто… будто я… будто я согласна на всё по доброй воле.

Дарья кивнула.

– А после, когда вы покинули зал, они применяли насилие? Или угрожали его применить?

– Бочка и Шумахер за нами погнались.

– С какой целью?

– Вернуть.

– Вам кричали: «Догоним – убьём!» Или что-нибудь в этом роде?

– Нет. – Света прищурилась. – Или я не слышала. Я была… в шоке. – И под действием наркотиков. – Почему это так важно?

– Потому что пока, как ни печально, мне нечего им инкриминировать, – честно ответила следователь. – Наркотики из вашего организма скорее всего вышли. Анализ мы сделаем, но, боюсь, следов не осталось. Следов насилия на вас и не было. Так что в настоящий момент у нас есть только ваше слово – против их слов. Вы говорите одно, а они скажут, что вы пришли в зал по доброй воле и по доброй воле ушли.

– Но я…

– Я понимаю, как это звучит, но они приняли все меры предосторожности. – Дарья выдержала короткую паузу. – Бочка и Шумахер вас догнали?

– Да.

– Драка была?

– Ляпа им врезал… Одному из них. – Света нахмурилась, припоминая детали и рассказ Ляпы. – Нас догнал Бочка, наверное, Шумахер побежал в другую сторону. Мы как раз оделись, и он нас поэтому догнал. Но Ляпа его ударил. Потом он нас снова догнал и Ляпа ударил его сильнее, так, что Бочка сознание потерял. А мы убежали. – Пауза. – Больше не догоняли.

– Больше не догоняли… – медленно повторила Дарья. С грустью думая, что это, скорее, Бочка может подать заявление на Ляпу. – Света, скажите, почему вы считаете секту опасной и склонны думать, что её члены причастны к исчезновению вашего друга?

– Ну… – Девушка растерянно хлопнула глазами. – Они ведь поклоняются Сатане.

– Из вашего рассказа получается, что это, скорее, некий косплей. И если завтра их заинтересуют… ну, например, герои какого-нибудь аниме, то они перекрасят подвал, чтобы создать новый фон, и купят другие костюмы.

– Вы правда так думаете? – Девушка была готова разрыдаться.

– Я пока ни о чём не думаю, я пытаюсь понять, что происходит.

– Но Ляпа пропал!

– Именно поэтому я так подробно расспрашиваю вас о случившемся, – объяснила следователь. – Я хочу вам помочь, Света, но для этого должна понимать, от кого вас нужно защищать. И где искать вашего друга.

– Теперь… я, кажется, поняла.

– Спасибо. – Дарья с грустью посмотрела на вновь опустившую взгляд девушку. Совсем молоденькая, с виду робкая, но, кажется, стержень в ней есть, а значит, есть надежда, что стержень поможет ей преодолеть это испытание.

– Скажите, почему Ляпа… – Следователь коротко чертыхнулась. – В смысле, почему Николай решил спрятаться?

– Ляпа сказал, что лучше с ними не общаться несколько дней, пока они не успокоятся. И потом не общаться никогда. Не хотел с ними связываться.

– Только поэтому?

– Ничего другого Ляпа не говорил.

Или не хотел расстраивать подругу, такое тоже возможно. Ладно, отложим пока.

Дарья глубоко вздохнула.

– Света, я сейчас задам очень неприятный вопрос, но я должна его задать, поэтому, пожалуйста, отнеситесь к нему серьёзно. Хорошо? И ни в коем случае не думайте, что я пытаюсь вас оскорбить или не хочу заводить дело. Поверьте, этот вопрос должен прозвучать.

– Задавайте, – выдохнула девушка.

– Не могло получиться так, что Николай испугался происходящего, бросил вас и уехал?

По мере того, как следователь произносила фразу, на лице девушки появилось и окрепло возмущённое выражение, но к счастью, Света вспомнила предваряющую фразу, заставила себя успокоиться, помолчала и уверенно ответила:

– Нет.

Очень уверенно.

И прежде, чем Дарья задала следующий вопрос, объяснила свою позицию:

– Ляпа их не боялся. Он за меня боялся, очень переживал, что втянул меня в историю, просил прощения постоянно, но их не боялся. Мы прятались, чтобы дать Бочке и Шумахеру время сообразить, что с ними больше не будет никакого общения. Ляпа так сказал, и я ему верю.

Очень чётко и по делу. Возможно ли, что Николай Григорьевич Ляпунов действительно сбежал, бросив подругу на окраине Иркутска? Да, возможно. Однако Дарье не хотелось так думать… С другой стороны, если Ляпа не сбежал, то его в лучшем случае похитили, а в худшем… В худшем случае его тело может быть когда-нибудь будет обнаружено. Может быть.

Но об этом тоже не хотелось думать.

И вот, гадай, что лучше: чтобы оказался подонком, но живым, или честным парнем, но, увы, мёртвым.

– Света, расскажите, пожалуйста, о секте, – попросила Дарья.

– Я знаю очень мало, – печально ответила девушка. – С ними общался Ляпа.

– Вы называли две клички: Бочка и Шумахер. Я правильно понимаю, что настоящие имена этих граждан вам неизвестны?

– Неизвестны, – подтвердила девушка.

– Вы сможете их опознать?

– Да, Шумахер – брюнет, такой, знаете, яркий и смазливый. Мне такие не нравятся. Бочка совсем не толстый, наоборот – подкачанный, стройный.

– К подробностям вернёмся чуть позже, – сказала Дарья. – Главное, что вы их запомнили, можете опознать и… описать. – Она чуть заметно улыбнулась. – Вы знаете, как Николай с ними познакомился?

– Нет.

– Они часто общались?

– Думаю, в последнее время – часто.

Телефона Ляпы у них нет, но он и не нужен, главное – знать номер. И иметь хоть какие-то основания запустить этот номер в оперативную разработку. Имеющиеся основания на «хоть какие-то» тянули с трудом – ведь напуганный парень и в самом деле мог уехать к родственникам в другой город и даже область, поэтому Дарья отчаянно искала дополнительные зацепки.

– Света, вы можете добавить что-нибудь ещё? Возможно, вы о чём-то говорили с другими членами секты? Случайно услышали разговор? Или что-то вам показалось странным?

– Мне там всё показалось странным, – вздохнула девушка. – И неприятным.

– Я понимаю.

– А так… – Светлана прищурилась. – Перед началом церемонии со мной много общались две девушки: Ангелина и Кристина. Мы просто болтали обо всём, в основном, о том, что «будет круто»… такие разговоры всегда ведут с новичками…

Дарья молча кивнула.

– Но в какой-то момент Ангелина сказала, что мы с Ляпой – особенные. Я не поняла, уточнила, и Ангелина ответила, что мы первые, кого привёл не Каин. Я спросила, кто такой Каин, и из ответа поняла, что это их лидер. И он имеет на них очень сильное влияние.

«Интересно…»

Получается, лидер всё-таки есть… что, впрочем, не удивительно. Если бы секта оказалась самодеятельным творчеством двух распущенных мажоров, можно было бы решить, что она создана исключительно для разврата. Впрочем, и ярко выраженный лидер мог создать «секту» исключительно для удовлетворения, но такое случается редко. Обычно лидеру этого мало.

– Каин? – переспросила Дарья.

– Каин, – подтвердила девушка.

– Они его описывали?

– Нет, конечно, зачем? Но… – Света вновь прищурилась, старательно вспоминая разговор перед шабашом. – Я спросила, старый ли он? Кристина ответила, что «мужчина на пике, не больше сорока», они с Ангелиной переглянулись, рассмеялись, а потом Ангелина сказала, что борода у него приятная, очень мягкая. И они снова засмеялись.

– И всё? – уточнила следователь.

– И всё, – кивнула девушка. – Мы ведь не очень долго с ними говорили. – И с надеждой спросила: – Вы найдёте Ляпу?

Следователь выдержала взгляд Светы и ответила единственным способом, позволяющим не солгать несчастному ребёнку:

– Я постараюсь.

Появление в уравнении таинственного лидера позволило Дарье выстроить более-менее стройную версию.

Некий Каин, человек, обладающий хорошими лидерскими качествами и организаторскими способностями, создаёт в Иркутске секту сатанистов. Небольшое, закрытое, тщательно скрываемое сообщество, позволяющее Каину удовлетворять амбиции или потребности. Секта действует не менее полугода, возможно, больше, но не меньше, потому что её ядро – Бочка и Шумахер, успели почувствовать силу и частично выйти из-под контроля вожака. Они повели себя как начинающие водители, проехавшие три-пять тысяч километров, вошедшие во вкус и решившие, что обучение окончательно завершено и они владеют всеми секретами шофёрского мастерства – именно эти, накопившие мизерный опыт, водители чаще всего попадают в ДТП. Потому что теряют осторожность.

С двумя мажорами произошло то же самое.

Кто-то из них, скорее всего – Шумахер, если судить по тому, как о нём отзывалась Света, решил ввести в секту новичков, не посоветовавшись с лидером. Скорее всего, имел место яркий сексуальный мотив. Или желание доказать Каину свою самостоятельность. Или и то, и другое. Инициация не удалась – новички сбежали. Шумахер и Бочка потеряли контроль над собой, помчались следом и в процессе погони допустили ещё один серьёзный прокол – потеряли фотоаппарат. Узнав обо всём этом, лидер разозлился и приказал…

На этом месте стройная версия обрывалась.

Каин приказал убить отступников? Очень и очень сомнительно. Это не «начинающий водитель», а опытный организатор. Каин, без сомнений, изучил законы и знает, что в настоящий момент у правоохранительных органов к нему нет и не может быть никаких претензий. Насилия не было. Наркотики исчезли в ближайшем унитазе. Рассказ сбежавших новичков бездоказателен, да и не стали бы они ничего рассказывать. Света пошла в полицию только после исчезновения жениха. Опытный организатор всё это просчитал бы с лёгкостью и не стал преследовать беглецов. А вот «начинающий водитель», да ещё получивший, как он считает, щелчок по носу, помчался бы «выяснять отношения». Вот и получается, что исчезновение Ляпы – самодеятельность Шумахера и Бочки. И скорее всего, речь идёт о непредумышленном убийстве: встретились – повздорили – подрались – перестарались.

– Что скажешь?

– Скажу, что Кейн и Каин – очень похожие клички, – ответил Сергей. – Что неожиданно или, наоборот, ожидаемо возвращает нас к версии Феликса.

– Созвучие к делу не пришьёшь, – протянула Дарья, ругая себя за то, что сама не обратила на это внимания.

Она с интересом слушала отчёты Вербина о проводимом им расследовании, однако перспектив не видела, или не хотела видеть, поскольку результаты экспертизы умершего на мысу рыбака до сих пор не пришли. Будут факты – будет разговор. Сейчас же Дарья относилась к занятию Феликса как к сомнительному, но, по всей видимости, необходимому психотерапевтическому сеансу, и потому не услышала созвучия кличек. И сейчас не увидела в нём ничего достойного внимания.

– Меня интересует твоё мнение о рассказе Светы.

Сергей едва заметно пожал плечами и уточнил:

– Ты имеешь в виду, какова вероятность того, что Шумахер и Бочка завалили парня?

– Да.

– Я с твоими выводами согласен, процентов девяносто, что они это сделали, причём случайно.

– И десять процентов на то, что Ляпа сбежал?

– Десять процентов на то, что Ляпа попал под машину, или оступился и упал в открытый канализационный люк, сломал ногу и умер от жажды и огорчения.

– Ты не веришь, что он сбежал?

– Нет, – покачал головой Сергей. – Фото и рассказ девчонки однозначно говорят о том, что во время оргии Ляпа завёлся и почти вписался в секту. Но опомнился. Света заставила его вернуть над собой контроль, а это, поверь, в таких обстоятельствах сделать очень и очень трудно.

– Поверю на слово, – улыбнулась Дарья.

– Ляпа убежал со Светой, подрался с преследователями, спрятал её, просил прощения, и я не верю, что после всего этого он струсил и удрал… Не верю. Не увязывается с предыдущими поступками.

– То есть у нас серьёзные подозрения на убийство?

– Как по мне, у нас почти стопроцентная уверенность в совершённом убийстве.

– Девяностопроцентная, – поправила его следователь.

– Это и есть почти стопроцентная, – хмыкнул Сергей. – И если эти парни попробовали кровь, пусть даже случайно, то остановиться им будет трудно.

– Почему?

– Пресыщенные мальчики перешли на следующий уровень, – объяснил свои резоны Сергей. – У них окончательно слетели моральные запреты, они уверовали в свою безнаказанность, и кто знает, что они устроят во время следующего шабаша?

– Всё, что угодно, – тихо сказала Дарья, мысленно соглашаясь с другом.

– Всё, что угодно, – повторил Сергей.

– Нужно брать их во время следующего шабаша?

– Только так мы гарантируем, что на нём ничего не случится.

– Основание – подозрение в совершении преступления.

– Похищение или убийство.

– Давай попробуем… – согласилась Дарья. – Район, указанный Светой, совпадает с тем, где был найден фотоаппарат. Нужно вычислить подвал и быть готовыми работать без разведки.

– Отработаем, – пообещал Сергей.

– Если отработаем как следует, кто-нибудь обязательно «поплывёт» и мы узнаем что случилось с Ляпой.

Почему именно дьявол?

Он даже сейчас не мог этого объяснить.

Скорее всего, сработали заложенные в далёком детстве паттерны, оказавшиеся много крепче всех остальных, появившихся чуть позже или совсем недавно. Сработал страшный, но многообещающий образ почти всесильного существа – ведь сила притягивает. И не имеет значения, реальная это сила или та, в которую веришь. Ведь если веришь, значит, объект твоей веры уже в какой-то степени реален. Для тебя. И раз ты считаешь объект поклонения всесильным, то веришь в его способность излечить Рину.

Пусть даже за плату.

И не важно, что это будет за плата – так он думал сначала. Потом, углубившись в историю вопроса, он понял, какой должна быть плата, чтобы просьба была услышана. Не обязательно выполнена – нечистый любит издеваться, но щедрый аванс гарантированно привлечёт внимание дьявола. Очень щедрый аванс. Но когда он узнал, как обратить на себя внимание дьявола, то… даже не ужаснулся. Ему нужна была сила Сатаны. Ему нужен был результат – здоровье Рины. И ради этого он был готов пойти на что угодно – ради результата.

Зло?

Да, Зло. Причём не простое Зло – Абсолютное.

И он согласился его принять.

Тогда, много лет назад, он был самонадеян, дерзок и силён. И у него даже был малюсенький опыт служения дьяволу: в унаследованной от бабушки квартире он обнаружил множество икон, которые были без всякой жалости отправлены на свалку. Он мог бы, наверное, неплохо заработать – некоторые иконы были очень старыми, но не стал. Захотел выбросить – и выбросил. Словно уже тогда знал, что однажды обратится к Сатане по-настоящему. И обратился. Но не для себя – для Рины. И даже подумал, что платить придётся ей. Нет, не боялся последствий, решил, типа, в шутку, что сам обратится к Сатане в другой раз. Не понимал, что Зло – это не слово, написанное мелом на асфальте. Не абстрактное понятие, о котором интересно рассуждать, сидя в кресле. Это тьма гнетущая, не способная объять только Свет. И если Света в тебе мало, то сам не заметишь, как потемнеешь.

До черноты.

До самого дна чёрного.

В котором нет запретов – только удовольствия и выгода. В котором добро есть слабость, а свет вызывает отвращение. И сам свет, и светлые люди.

Он прошёл весь этот путь, шаг за шагом. Был рядом с тьмой, коснулся тьмы, растворился в ней. И не испытал никакого дискомфорта. Всё случилось плавно и само собой. Тьма не захватила его, а взяла своё. И даже мысль о первом убийстве – не само убийство, а только мысль о нём! – не вызвала у него никакого подспудного отторжения. Никаких эмоций. Никакого раскаяния. Он решил – он сделал. А тот факт, что убил «чисто», не оставив следов и не оказавшись под подозрением, придал ему уверенности.

А убийство – породило жажду крови.

Но тогда он об этом не знал. Не догадывался, как сильно изменился. Решил, что случившееся – необходимость, не более, которая, не будучи раскрытой, скоро забудется. Он действительно легко переступил через убийство, через кровь и смерть, и пришедшие через несколько месяцев сны не воспринимал кошмарами. Предсмертный хрип, затухающие глаза, конвульсии… он не пугался – он вспоминал. И с удовольствием смотрел эти сны, наслаждаясь особенно яркими деталями. И постепенно, не сразу, но и не через год, окончательно разобрался в себе: ему нужно больше, чем воспоминания.

Много больше.

Он жаждал настоящей любви.

И он знал, как её распознать – по взгляду. По особенному взгляду, который длится мгновение, а запоминается навсегда. Ведь в этом взгляде обещание – пока лишь обещание! – счастья. Однажды оно у него было, и поэтому он знал, как распознать особенный взгляд. Не верил, даже не задумывался, что увидит его вновь, искренне считал, что такое с человеком случается только раз в жизни, и вдруг, совершенно неожиданно, споткнулся о него примерно там же, где и в первый раз – в центре Иркутска. Споткнулся и замер поражённый. А когда пришёл в себя, то понял, что девушка почувствовала то же самое.

Особенный взгляд.

Особенная девушка.

Она была нежна и прелестна. Она искренне, ещё более искренне, чем он, верила, что отыскала единственного. Но она не была Риной. Совсем не была. И заплатила за это страшную цену.

Его первая «особенная» девушка.

После обеда Феликс вплотную занялся информацией с планшета Рины.

Начал с фотографий, перепроверил себя и убедился, что показал Григорию все те, на которых присутствовали хоть какие-то парни. Кейна и Доктора хозяин книжной лавки на них не опознал.

«Интересно, как им это удалось?»

Впрочем, пока неважно: расследование продолжается, информация накапливается и скоро – в этом Вербин не сомневался, он будет знать настоящие имена всех участников экспедиции.

Просмотрел календарь, но тоже впустую: судя по всему, Рина стала им активно пользоваться только в самом конце весны, узнав о диагнозе – никаких других отметок, кроме приёмов у врачей, в этом приложении не обнаружилось. В электронном блокноте – обрывочные заметки о путешествиях. Видимо, делались, когда под рукой не оказывалось блокнота бумажного. Аккаунты в социальных сетях удалены, узнать, с кем девушка переписывалась в их мессенджерах, не представляется возможным. Во всяком случае, сейчас. И, возможно, это никогда не понадобится. Последняя надежда – записная книжка телефона, которую девушка синхронизировала с планшетом. Контакта «Доктор» в ней не оказалось, «Кейн» – тоже, зато был некий «Дима Я», а поскольку других контактов с подобными инициалами не нашлось, Вербин решил, что это и есть Дмитрий Яковлев. Что же до отсутствия в списке Доктора, его легко объяснить разрывом отношений.

Доктор пока оставался «белым пятном».

Итак, телефон Кейна есть. Если, конечно, он всё ещё действует – за десять лет многое могло измениться. И есть кое-какая информация, которую Феликс запросил, узнав настоящее имя Кейна.

Дмитрий Леонидович Яковлев, тридцать семь лет, уроженец Иркутска, в настоящее время место постоянной прописки – Москва. Высокооплачиваемая должность в IT-департаменте очень крупной компании. Не женат. Собственность: квартира в Москве, была квартира в Иркутске – продана. Дом в Иркутске, доставшийся по наследству от деда.

Дом на Марата.

Почему не продал? Феликс вбил запрос в поисковую строку и прищурился: компания, в которой работает Кейн, имеет крупный филиал в Иркутске, наверное, ему часто приходится здесь бывать. Вполне возможно, вообще живёт на два дома, такое случается, и в этом случае наличие собственности объяснимо.

Если Кейн сейчас в городе, то наверняка в доме. В любом случае, нужно узнать, был ли Кейн в Иркутске на той неделе. Соседи должны знать, даже если они не общаются, то наверняка обращают внимание на свет по вечерам или приезжающую машину. Нельзя провести в доме несколько дней и не привлечь к себе внимание.

Нужно заехать и проверить.

«Сегодня пятница, – напомнил себе Вербин. – Даже если Кейн в городе, он может быть где угодно и явиться домой далеко за полночь».

Позвонить?

Но звонить, не контролируя ситуацию, Феликс не хотел. Он, конечно, был далёк от мысли, что, узнав о цели визита майора полиции, Кейн мгновенно запаникует и ударится в бега, но голосу по телефону легко отказать, сославшись на занятость. Или на то, что он сейчас в Москве. Или собирается ехать в аэропорт. Любая причина сгодится. Голос по телефону даст понять, что им заинтересовались, и самым логичным для Кейна будет выиграть время под любым невинным предлогом, чтобы тщательно продумать предстоящий разговор. Он не дурак и сразу поймёт, что интерес к экспедиции десятилетней давности может быть вызван только одним – обнаружением на мысу трупа рыбака. Догадается, что Феликс связал два этих события, и спланирует дальнейшие шаги.

Нет, Кейна нужно выводить на разговор неподготовленным и внимательно наблюдать за эмоциями.

– Выведу, – пообещал Вербин, разглядывая присланную фотографию Яковлева. – Будем говорить тогда, когда нужно мне, а не тебе.

С фотографии на него смотрел обыкновенный, не незаметный, а просто ничем не примечательный светло-русый мужчина с приятным, гладко выбритым лицом и приветливым взглядом больших синих глаз. Аккуратная причёска, волевой подбородок. Больше на портретном фото ничего не разглядишь, но Феликс не сомневался, что Кейн держит себя в отличной физической форме, подтянут и хорошо сложен. Он нравится женщинам, знает об этом и умеет пользоваться. Надо полагать, на работе у него репутация жуткого бабника, что является отличным объяснением отсутствия семьи. Он умён…

– Я не знаю, ты ли это, но я это выясню, – негромко произнёс Вербин. – И если это ты – я тебя возьму. Ты всё продумал, но я тебя возьму.

План действий сформировался мгновенно. Да, сегодня пятница, люди отдыхают после трудовой недели. Если Кейн соберётся расслабиться, скорее всего, поедет в заведение после работы. Что будет дальше, предсказать тяжело, но вряд ли он вернётся домой раньше десяти вечера. Значит, к десяти нужно явиться по адресу и осмотреться. Если дома никого не окажется, подождать до часа ночи, терпения Вербину было не занимать. Приедет поздно – отложить разговор до утра. Приедет рано – позвонить или постучать и настоять на разговоре. Не приедет – повторить визит завтра. Ведь может оказаться так, что Кейн уже в Москве.

Феликс посмотрел на часы – времени полно, и зашёл в федеральную базу пропавших без вести. Ввёл параметры поиска: пол – женский, возраст – от семнадцати до двадцати шести, предположительное место исчезновения – Иркутск, Иркутская область, одиннадцать лет назад, июль-август-сентябрь. Машина думала недолго и вариант предложила всего один. Анастасия Васильевна Кошкина, на момент исчезновения – двадцать один год, третий курс Иркутского государственного университета, исторический факультет.

«Кем ты хотела стать? Учителем истории? Или планировала заниматься наукой?»

Несколько минут Феликс молча всматривался в фотографию худенькой жизнерадостной блондинки.

Теперь неважно.

Ты сдала сессию, осталась подработать в городе, а последние недели августа хотела провести у родителей. Ты им позвонила и сказала, что приедешь пятнадцатого.

Ты не приехала.

Ты исчезла.

Тебя убили.

Твои родители – единственные люди, которые о тебе помнят. Они надеются, что ты жива. Они знают, что тебя убили, но надеются, что ты жива. Кроме этой надежды у них ничего не осталось. И я хочу извиниться за то, что, может быть, из-за меня они потеряют надежду, Настя, надежду увидеть тебя живой. Может быть, из-за меня они узнают, кто и когда тебя убил и, может быть, получат твои останки, чтобы оплакать их. Может быть. И прости, что я не приду к твоим родителям, если не найду доказательств. Не приду, если не найду тебя. Но я обещаю расплатиться с тем, кто тебя убил.

– Короче, я с ними раскурился, даже не подумал, что мы у меня на хате… Сначала, конечно, помнил, что за ними приглядывать нужно, но раскурился хорошо, на «хи-хи» пробило конкретно, как маленького, а один из них говорит: «Давай вмажемся», ну я и дал.

– И сам вмазался? – уточнил он.

– Ага, – уныло подтвердил Кислый.

– И что?

– И больше ничего: утром просыпаюсь, их нет, конечно, а вместе с ними дневной выручки нет. И десяти «чеков» нет – нашли, суки, нычку.

– Ты попал.

– Приятно, что ты сумел с идеальной точностью описать сложившуюся ситуацию, – хмуро пробурчал в ответ Кислый. – Короче, я к своим пацанам бегу, так, мол, и так, киданули меня, а они ржут. Крысятничаешь, говорят, сука, истории такие ваша долбаная шобла миллионами рассказывает. Гони, говорят, выручку и за те «чеки» бабло не забудь принести, а то научишься играть в «отскреби себя от асфальта». И штраф ещё выписали, суки.

– Как выкрутился?

– Почти всё, что накопил, им отдал. – Кислый добавил несколько грязных ругательств, раскрывающих ненормальные сексуальные пристрастия как самих обидчиков, так и их родителей. – Но хрень в том, что они меня за прокол с «точки» сняли. Сказали, что в следующий раз я денег не найду, а если всех провинившихся торчков мочить, то на ком прибыль делать? Так что я сейчас на дне. – Кислый помолчал и закончил: – В буквальном смысле слова.

И глубоко затянулся сигаретой. Обыкновенной.

Что в этой истории было правдой, а что ложью, спутника Кислого не слишком волновало. Но он не мог не отметить, что окончательное падение Кислого случилось как нельзя кстати – оказавшись без средств к существованию, он с радостью принял предложение провести несколько дней на Ольхоне – «оттянуться по старой памяти» – к месту встречи явился вовремя, вымытым, выбритым и пахнущим первой бутылкой пива. Но извинился, сказал, что старается употреблять как можно реже. Подумав, признался, что из экономии. Поболтал немного, после чего уснул.

Что ему тоже было на руку – болтовня раздражала.

Проснувшись – уже совсем рядом с островом, на подъезде к парому, Кислый во второй раз пересказал спутнику свою грустную историю. Новых подробностей не появилось, из чего можно было сделать вывод, что либо она абсолютно правдива, либо Кислый отлично её зазубрил. Затем покрутил головой, поковырялся в сумке и поинтересовался:

– Напомни, почему мы «по старой памяти» не сняли сауну в городе?

Дорога его изрядно утомила. Или же начал сказываться возникший в организме дефицит героина.

– Я скоро уезжаю.

– А… точно, я опять забыл.

– Ничего страшного. – Он улыбнулся. – Оттянемся на Ольхоне. Кто знает, когда я его снова увижу?

– Да, увидишь ещё и не раз, – махнул рукой Кислый. – Ты ведь не на другую планету летишь, а в Москву.

– Кто знает, как дальше всё сложится? Вдруг не получится вырваться?

– Байкал – это навсегда. Ты его по-настоящему чувствуешь, я вижу. А раз чувствуешь, то как бы ни сложилось – будешь возвращаться. Обязательно будешь.

– Обязательно буду, – повторил он, удивляясь услышанному.

– При любой возможности.

– При любой возможности…

Когда-то давно, в другой, как принято говорить, жизни, ему довелось побывать в Каире, посмотреть на пирамиды. Он ехал, чтобы поставить «галочку», занести в своё личное туристическое дело факт посещения одного из Чудес света. А уехал – абсолютно изумлённый, потрясённый до глубины души. Уехал с одной мыслью – обязательно вернуться. Потому что ни один небоскрёб, ни одно скопление небоскрёбов, которые он уже видел к тому времени, включая самые знаменитые, как грибы, растущие в нефтяных эмиратах, не произвели на него даже толики того впечатления, как пирамиды.

И он понял, почему их боится Время.

И Байкал, давно, при первой встрече, поразил его столь же глубоко – концентрированной силой. Мощь океанов размазана по невообразимым просторам, а здесь она собрана, сжата так, что можно потрогать рукой и восхищённо замереть, ощутив её древний Закон.

Нет на Земле ничего похожего. И невозможно представить, что ты никогда больше не увидишь священное во всех мирах море. Невозможно.

– Ты говорил, что девчонки будут.

Голос Кислого прозвучал глухо, словно издалека. Сначала он решил, что Кислый шепчет, потом сообразил, что приятель говорит громко, но его слова с трудом пробиваются сквозь пелену задумчивости, в которую он погрузился, и тряхнул головой:

– Девочки уже там.

– А как они добрались?

– На своей машине.

– Подцепил богатых тёлок? – улыбнулся Кислый.

– Новая работа – новые знакомства. – Он заставил себя рассмеяться пошлым, скабрезным, неприятным, зато понятным приятелю смехом. – Я общаюсь с богатыми папиками, в том числе – неформально, и произвожу впечатление на их дочек.

– Жениться не собираешься?

– Есть мысли, – солгал он.

– Богатый папаша – это мечта. – Кислый вздохнул. – Один раз женился – и всю жизнь как сыр в масле катаешься.

– В услужении у избалованной дуры?

– Зато ни о чём думать не надо. Главное – ребёнка ей заделать, и вот ты уже член семьи. Без хлеба с маслом не останешься.

«Как же сильно ты изменился…» – с горечью подумал он, потому что тот Кислый, которого он знал, никогда бы не задумался о карьере донора спермы. Тот Кислый верил в себя и свой талант и собирался свернуть все попавшиеся на пути горы.

Хоть и выглядел кислым.

А может, и не изменился, просто жизнь, изрядно над ним покуражившаяся, научила «мыслить рационально и прагматично», искать возможности оказаться в тепле и на высокой жёрдочке, и плевать на всё остальное. Да и что может быть важнее?

И что может быть печальнее, чем вид сломленного человека?

К этому времени они давно проехали «тот самый» «Harat’s», переправились на остров – на паром прошли быстро, без очередей, и приближались к Хужиру. Почти на месте… Он внутренне подобрался: время и очень спокойным голосом произнёс:

– Кстати, я взял всё, что обещал.

От неожиданности Кислый подпрыгнул на сиденье:

– Правда?

– Правда.

– Что же сразу не сказал?

– Хотел сказать, но ты уснул.

– Разбудил бы! – настроение Кислого резко улучшилось и он с чувствительным пафосом, доступным исключительно наркоманам, произнёс: – Ты – настоящий друг.

Он улыбнулся.

– Дашь?

– Собираешься прямо сейчас вмазаться? – Он сделал вид, что удивился.

– Хочу перед девочками быть в форме.

Ну, да, дрожащие руки производят унылое впечатление. Тем более – на «богатых тёлок», которых нарисовало воображение Кислого. И которых не существовало в действительности.

– Пожалуй, ты прав.

Ход разговора был рассчитан идеально: они проехали Хужир, но и потом нигде не остановились – поехали прочь, подальше от людей, к давно подобранному им месту: удалённому и пустынному.

– А почему не на обочине? – почуяв дозу, Кислый стал нетерпелив.

– Потому что не хочу, чтобы случайный полицейский увидел, как ты ширяешься.

– Тоже правильно.

Он остановил машину, огляделся, словно впервые здесь оказался, убедился, что никого нет, и вытащил из кармана «чек».

– Приступай.

– Спасибо… спасибо, брат.

Движения Кислого, который до сих пор производил впечатление абсолютно расслабленного, даже расхлябанного человека, стали легки и точны. Схватив «чек», он тут же вытащил из сумки кожаный футляр – несессер наркомана, подготовил шприц, поднёс под ложку зажигалку, втянул раствор в цилиндр, закатал рукав, перемотал руку жгутом, укололся и блаженно откинулся на спинку кресла.

– Спасибо.

– На здоровье.

– Ты всегда был шутником. – Кислый вновь стал расслабленным.

– Ага… – протянул он. – Ты отдохни пока. Впитай ханку.

А сам вышел из машины, сходил к берегу, посмотрел на темнеющее небо – время было рассчитано не менее точно, чем разговор в машине, ещё раз убедился, что людей поблизости нет, вернулся, достал из багажника надувную лодку, распаковал и накачал работающим от автомобильного аккумулятора компрессором. Отнёс к воде. Принёс и установил мотор, залил бензин. Приготовил запасные канистры, проверил вёсла – на всякий случай. Действовал не менее точно и аккуратно, чем Кислый. Который никак не реагировал на приятеля.

Которого считал другом.

Который оказался убийцей.

Подготовив лодку, он перенёс в неё пребывающего в отключке Кислого, уложил и накрыл брезентом. Вернулся за его рюкзаком, к которому добавил подготовленные туристические мелочи, которые Кислый не стал бы брать с собой, чтобы «оттянуться как раньше»: «пенку», спальный мешок и горелку. Закрыл машину и отчалил.

Наступил самый опасный этап операции. До сих пор они ни с кем не общались и, к счастью, не встретили ни одного знакомого. К тому же никто не знает – в этом он был абсолютно уверен, – что они отправились на Ольхон. Но сейчас Кислый крепко обдолбан – он позаботился о том, чтобы «чек» дал именно такой результат, – а у него в кармане ещё несколько доз, которых вполне хватит на крупные неприятности с законом. А идти до Рытого далеко, мало ли на кого нарвёшься? Всё это заставляло убийцу немного нервничать, но везение его не оставило – по дороге им встретились только рыбаки, которые не обратили никакого внимания на одного «из своих», и он без приключений добрался до мыса. Вытащил лодку на берег, побродил, убеждаясь, что на Рытом людей тоже нет, после чего перенёс Кислого, посадил около камня, так, чтобы утром его обязательно заметили с воды, рядом бросил вещи, как бросил бы их собравшийся уколоться наркоман, и раскрыл несессер.

Затем выпрямился и посмотрел в сторону реки, в сторону места, где Рыта исчезала из нашего мира, в сторону запретного ущелья, в которое они нагло вторглись. Посмотрел, вздохнул и потёр подбородок. Он не знал, как правильно проводить ритуал, но был уверен, что будет услышан.

А дальше – как получится.

– Я не знаю, как тебя зовут. Но я знаю, что виноват перед тобой. И я хочу загладить свою вину и попросить прощения. И прошу принять этот дар в знак моего раскаяния. Я сожалею о том, что сделал. – Голос стал крепче, и голова оставалась гордо поднятой. Он не умолял, а предлагал договориться. – Я сожалею, но не потому, что испугался… Не только потому, что испугался… – Короткая улыбка. – Как видишь, я с тобой честен. Я сожалею о том, что был глуп и глупость заставила меня вести себя без должного уважения. За это я прошу прощения. В этом я раскаиваюсь. – Помолчал и развёл руками. – Больше мне сказать нечего. Теперь всё зависит от тебя. Дай знать, что надумаешь.

Убийца вернулся к Кислому, затянул на плече жгут и вколол ещё одну дозу – из своего шприца. Ослабил затяжку и вложил в руку наркомана его шприц.

И посмотрел на парня в последний раз.

– Этот укол тебя убьёт, Кислый. Так должно было произойти и так произошло, потому что то, что мы здесь натворили, ничего не изменило. Рина умерла. Но этого мало. Наша выходка убила Зебру, убила тебя и, возможно, убьёт всех нас. Так что ты не первая и не последняя жертва. Ты умрёшь тихо и в кайфе, как жил последние месяцы, и твою смерть сочтут трагической случайностью. Закономерным результатом твоей зависимости. Но он знает, что тебя убил я. И я убил тебя для него. Так я прошу прощения. Он это знает.

– Знаешь, когда ты позвонил, я думала, что ты хочешь нас на дачу позвать, – сказала Ангелина, усаживаясь на задний диванчик автомобиля.

– Я тоже, – добавила Кристина.

– Можно и на дачу, – спокойно сказал сидящий за рулём Бочка. – Но сначала нужно заглянуть в зал.

– Вам там веселее? – хихикнула Ангелина.

Однако спутники на пошлую шутку девушки не среагировали.

– В прошлый раз мы не завершили шабаш, – объяснил Бочка почти деловым тоном. – Господина нельзя обижать.

– Потому что за обидой может последовать наказание, – добавил Шумахер.

– Ты серьёзно? – удивилась Ангелина.

– Вполне.

– Наказание от кого?

– А как ты думаешь?

– Ну, не от тебя же.

– Верить или не верить – это ваше дело, – медленно ответил Шумахер. – Но нам необходимо провести церемонию до конца.

Девушки переглянулись, но промолчали. Поняли, что их спутники несколько взвинчены, хотя стараются этого не показывать, и не стали развивать тему, которая могла легко перерасти в скандал. Однако слегка удивились проявленному рвению, поскольку до сих пор считали, что Бочку и Шумахера в первую очередь интересуют прикладные элементы поклонения дьяволу, нежели вопрос веры.

Тем не менее Кристина, не удержавшись, обронила:

– Неожиданно.

– Что именно? – нахмурился Шумахер.

– Пятница, – объяснила девушка. – Обычно мы собираемся по субботам.

– У нас есть планы на выходные, – соврал Бочка. – Если сильно не устанем – получится весело.

– Что за планы? – навострила уши Ангелина.

– Вы можете устать? – перебила подругу Кристина. – А вот это совсем неожиданно. Когда это у вас началось? Каковы симптомы?

Молодые люди рассмеялись. Рассмеялись нормальным, совсем не напряжённым смехом, оставив позади неловкую ситуацию.

– Кто-нибудь ещё будет? – томным голосом поинтересовалась Ангелина.

– С каких это пор тебе стало мало нас двоих? – продолжил шутить Бочка.

– С тех пор, как вы начали говорить, что сильно устаёте, – не осталась в долгу девушка. – Хочу подстраховаться.

Они снова рассмеялись, после чего Шумахер уверенно пообещал:

– Сегодня – никакой усталости.

– Вечер обещает быть интересным, – протянула Кристина.

И Бочка неожиданно вспомнил, что когда-то… всего три года назад, Кристина ему по-настоящему нравилась. Можно даже сказать – был в неё влюблён. Вспомнил с лёгкой грустью, как о том, чего уже не вернуть, но как могло быть, если бы… Если – единственное, что оставляет после себя исчезнувшее навсегда.

Если…

Девушки вышли из машины у входа в подвал и сразу отправились вниз – Шумахер дал им ключи. Парни же припарковали автомобиль, свободное место нашлось не сразу, и медленно пошли в зал.

– Боишься ментов? – поинтересовался Шумахер.

– А ты?

– Немного дёргает, – не стал скрывать Шумахер. И его неожиданная честность показала, что «дёргает» довольно сильно. – Но мы ведь знаем, что говорить и как говорить. И знаем, что они ничего не смогут нам предъявить, ведь так?

Всё так, однако Бочку беспокоило не только это.

– Меня напрягает, что Каин нас подставляет, – честно сказал он.

– Он всё правильно делает, – убеждённо ответил Шумахер. – С этой проблемой нужно разобраться как можно скорее.

«С проблемой, которую создал ты!» – едва не выпалил Бочка, но ухитрился сдержаться.

Что толку ругаться, если всё уже сделано? Одна проблема потянула за собой другую, другая – третью, и всё закончилось на берегу Ангары… Нет, не закончилось, к сожалению, совсем не закончилось. На берегу Ангары родилась колоссальная проблема, превратившаяся в одно из тех событий, которые определяют дальнейшую жизнь. Таких событий немного, кто-то называет их развилками, но развилкой оно было только до момента принятия решения. Потом стало полноценным Событием.

Которое останется с ними навсегда.

– Как думаешь, девчонки догадываются, что может нагрянуть полиция?

– Они вообще ни о чём не думают, – махнул рукой Шумахер. – А даже если размякнут – им рассказать нечего.

И очень внимательно посмотрел на друга.

– А мы ничего не скажем, – спокойно ответил Бочка, глядя ему в глаза. – А у них против нас ничего нет.

Он понял, что необходимо повторить эту мантру, причём уверенным голосом.

– Именно так.

– Но что будет потом?

– Найдём новый подвал и продолжим, – усмехнулся Шумахер. – Ты же слышал, что сказал Каин: оборудовать его придётся за свой счёт, так что всё в наших руках: я предлагаю обязательно поставить сауну и небольшой бассейн.

То ли он хотел поднять другу настроение не особенно смешной шуткой, то ли и впрямь решил подойти к созданию следующего «зала» с размахом. О планах Бочка старался не думать, а шутку не поддержал.

– Сначала мы окажемся на крючке у полицейских.

– Какое-то время посидим тихо, – согласно кивнул Шумахер. – Но вечно они за нами следить не будут. И телефоны прослушивать не будут. Вызовут несколько раз с вопросами: «Не вернулись ли вы к прославлению бога вашего – Сатаны?», а потом отвяжутся. У них своей работы по горло.

– Пожалуй, ты прав…

– Я знаю, что прав. Поэтому всерьёз размышляю насчёт сауны.

Шумахер улыбнулся и первым начал спускаться в подвал.

И подумал, что Бочка, как ни печально это признавать, начинает расклеиваться. Или рассыхаться, раз уж он – бочка. И если он продолжит вести себя, как истеричная девчонка, то его придётся отправить вслед за Ляпой. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь – слабые звенья нужно вырывать и менять на сильные.

Шумахер подумал об этом очень спокойно, без эмоций. И лишь на один вопрос он сейчас не знал ответ: предупреждать об этом Каина или всё сделать самому? А Каину потом сказать, что Бочка уехал в Москву. Второй вариант Шумахеру нравился намного больше.

Дом Светлана указала весьма приблизительно. Сказала, что когда они с Ляпой ехали туда, она была полностью поглощена разговором и не особенно смотрела по сторонам, а когда бежали оттуда – тем более не было времени изучать окрестности, в точности запоминая местонахождение зала. Кроме того, туда девушка ехала в глубоких сумерках, оттуда бежала ночью. В таких условиях мало что разглядишь. Фотоаппарат был обнаружен рядом с гаражами и никак не указывал на конкретный дом. А подходящих под описание вокруг стояло несколько. А времени нет. И расспрашивать коммунальщиков нельзя – среди них мог оказаться сидящий у сатанистов на зарплате. В результате, ребятам Сергея пришлось потрудиться: они аккуратно, не привлекая к себе внимания, изучили все расположенные неподалёку от гаражей дома и определили два возможных варианта. Однако окончательная точка была поставлена уже в сумерках, когда один из наблюдателей вызвал «Базу» и доложил:

– Есть сбор объектов.

– Количество? – мгновенно отозвался Сергей.

– Две девушки и два парня.

– Может, это просто компания?

– Объекты движутся к подвалу.

Значит, действительно они. Сергей подобрался.

– Объекты на месте?

– Девчонки – да, парни паркуют машину.

– Началось, – негромко произнесла сидящая рядом Дарья. – Начинаем или подождём, когда они как следует повеселятся?

– Для начала подождём, не приедет ли кто-нибудь ещё, – улыбнулся Сергей. – Дадим на это минут сорок – сорок пять. Как раз они и развеселиться успеют.

– Хорошо.

Указывать, как проводить захват, Дарья не собиралась. Кивнула, удобнее устроилась в кресле и с интересом прослушала краткую инструкцию, которую Сергей дал находящимся в салоне микроавтобуса бойцам:

– Работаем спокойно и аккуратно. Внутри не бандиты, а молодые ребята. Возможно, под наркотой, поэтому есть вероятность, что окажут сопротивление. Специальной подготовки никто из них не проходил, из оружия может быть только нож. В этом случае вы знаете, что делать…

Дарья шумно вздохнула, но промолчала – вмешиваться в инструктаж она права не имела. Сергей же едва заметно улыбнулся и добавил:

– Только без членовредительства. Нужно постараться обойтись без переломов и следов от прикладов на физиономиях.

То ли из-за того, что сегодня они собрались в минимальном составе – всего лишь вчетвером; то ли из-за неудачного предыдущего шабаша; то ли из-за разговора в машине, оставившего лёгкий, но неприятный осадок, мгновенно вызвавший в памяти предупреждение о том, как следует себя вести, если начнут задавать вопросы о кладбище… то ли из-за всего сразу и явно не самого лучшего настроения обычно позитивного и готового к любым развлечениям Бочки… а скорее всего – из-за отсутствия наркотиков… но «заводилась» четвёрка очень и очень долго. Не то чтобы они совсем разучились «веселиться» без веществ: несколько раз пробовали обходиться – всегда получалось, однако сегодня настраивались с трудом. Молитва, которую принялся читать Шумахер, показалась девушкам чересчур громкой, музыка – надоедливой, и даже балахоны – неудобными. Кристина и Ангелина то и дело переглядывались, надеясь, что, когда «дойдёт до дела», станет веселее, мысли терзаемого дурными предчувствиями Бочки двигались приблизительно в том же направлении, а вот Шумахер неожиданно «завёлся». Но не в интересующем остальных смысле.

Шумахер привычно встал у алтаря вполоборота к залу, держа в руке развёрнутый свиток – он вёл церемонии в отсутствии Каина – и в начале держался обыкновенно: читал громко, уверенно, изредка поглядывая на стоящих на коленях адептов. Но в какой-то момент – Бочка не сумел уловить, когда именно это произошло, голос Шумахера резко окреп, стал очень громким, наполняющим собой всё помещение, и в нём появились новые интонации – пугающие и одновременно завораживающие. Интонации зверя, готовящегося пожрать зачарованную, неспособную к бегству жертву. При этом показалось, что Шумахер перестал себя контролировать: его глаза закатились, спина неестественно выпрямилась, пальцы скрючились, словно их свело судорогой, свиток спланировал на пол, и Шумахер, обратившись лицом к пентаграмме с вписанной козлиной мордой, читал молитву по памяти.

Первой на эту странную и даже пугающую метаморфозу обратила внимание Кристина. Тихо ойкнула, толкнула локтем подругу, та не сразу сообразила, на что смотреть, а когда увидела закатившиеся глаза Шумахера, выругалась и дёрнула за рукав Бочку.

– Что с ним случилось?

– Понятия не имею, – в тон девушке ответил Бочка. – Может, впал в религиозный экстаз?

– Или без нас обдолбался?

– Исключено.

– Уверен?

– Сто процентов.

Говорить, что Шумахер решил встретить полицейских «чистым», Бочка не стал – девушкам этого знать не следовало.

– Я боюсь, – пискнула Кристина. – Он никогда таким не был.

– Увлёкся, наверное, – предположил Бочка, мысленно обкладывая друга последними словами.

– Я хочу уйти.

– Никто никуда не пойдёт! – громыхнул Шумахер. И повернулся к адептам – напряжённый, с закатившимися глазами, но всё равно их видящий.

Ангелина громко всхлипнула. Кристина вцепилась в руку Бочки, который побледнел и задрожал. И ещё им всем показалось, что несмотря на то, что Шумахер рявкнул на них и замолчал, он продолжил читать молитву – громкие слова всё ещё наполняли зал.

– Мы никуда не идём, – запинаясь, произнёс Бочка.

– Он явится к нам, ибо мы просим его об этом! – объявил Шумахер, вновь поворачиваясь к алтарю. – На колени!

Кристина, которая как раз стала подниматься, торопливо приняла прежнюю позу, а Шумахер развёл в стороны руки:

– Просим тебя, Господин: явись к нам! Явись!

Последнее слово призыва прозвучало с неимоверной силой, не обволокло зал, а взорвалось в нём, заставив задрожать развешанные на стенах черепа. Ангелине, пребывающей в полуобморочном состоянии, показалось, что козлиная морда ей подмигнула. Бочка изумлённо раскрыл рот. Кристина обеими руками заткнула уши и завизжала, потому что второй взрыв – уже не от слова – прозвучал ещё громче и мощнее. Прозвучал за их спинами. Железная дверь слетела с петель, на пороге возникла фигура – в клубах дыма и пыли… неясная, и потому кажущаяся необыкновенно массивной… явившаяся на вызов, и потому кажущаяся потусторонней… тёмная, и потому кажущаяся опасной…

Грохот, пыль, дым и вспышки света сделали своё дело, поэтому первое, что услышал оперативник, был дикий вопль Кристины:

– Я не хочу! Не забирай меня!

– Наш Господин явился! – взвыл Шумахер.

– Идите на …! – отозвалась перепуганная Ангелина.

– Стоять!

– Лежать!

– Никому не двигаться!

Кристина вскочила и заметалась по залу. Шумахер пал ниц перед ухмыляющимся козлиным черепом.

– Уйдите все! – верещала Ангелина, обхватывая руками голову. – Уйдите все на …! Не трогайте меня! Уйдите!

И только Бочка, к своему собственному удивлению, сохранил ясность мысли. Он на четвереньках добрался до стены, у которой они с Шумахером оставили одежду, нащупал телефон и быстро написал: «Я в полиции! Выручай!» После чего бросил телефон на джинсы, встал на колени и поднял руки, показывая, что не собирается оказывать сопротивление.

Принадлежащий Кейну дом не поражал воображение, но выглядел добротно, достойно, во всяком случае, именно таким казался с улицы – если смотреть через забор. Через высокий глухой забор, со всех сторон закрывающий участок от посторонних глаз. И вдоль которого были установлены неприметные видеокамеры.

«Сразу видно – человек не бедный, заботится о безопасности…»

Камеры Феликс обнаружил только потому, что искал их опытным взглядом, медленно проходя по противоположной стороне улицы. Искал, заметил и остановился так, чтобы рассмотреть участок Кейна, не попадая в зону их действия. Отыскать нужную точку оказалось непросто, но Вербин справился. И внимательно осмотрел участок и постройки.

Дом стоит в глубине, ближе к дальней стороне, примерно посередине. Слева пристроен гараж, соответственно, ворота и калитка – слева. От них, судя по всему, ведёт дорожка к гаражу и крыльцу. На калитке старая табличка: «Охраняется вневедомственной охраной». Логично, учитывая, что хозяин подолгу отсутствует. Дом одноэтажный, по всей видимости, старый, дедом построенный, а то и прадедом, но крыша новая, а значит, можно предположить, что и сам дом отлично отремонтирован. Наверняка комфортный внутри. Однако Феликс всё равно не мог понять, зачем Кейн его сохранил. Он уже плотно переехал в Москву, обзавёлся недвижимостью. Компания наверняка готова оплачивать ему хороший отель на время командировок, зачем тратиться на содержание дома?

«Или ты сентиментальный?»

Возможно? Вполне возможно. Квартиру в многоквартирном доме продал, а дом оставил. Всё-таки дом – это дом, он на земле стоит.

«Ладно, поговорим – выясним… Если, конечно, в выяснении этого нюанса будет хоть какой-то смысл…»

В двух окнах горит свет, значит, внутри кто-то есть, и Вербин искренне надеялся, что хозяин, а не арендаторы. А ещё надеялся, что хозяин встретит его трезвым, поскольку пятничный вечер этого отнюдь не гарантировал.

– Начинаем, – пробормотал Феликс. Он набрал номер Кейна, который узнал из записной книжки Рины, выслушал: «Абонент в настоящее время не обслуживается», не удивился, подошёл к калитке и надавил на кнопку интеркома. Ответили не сразу, но ответили.

– Да? – прозвучал в динамике приятный мужской голос. Приятный ещё и тем, что, кажется, трезвый.

– Добрый вечер.

– Поздний вечер. – Мужчина ответил не грубо, но чётко дал понять, что время для визита выбрано не самое подходящее.

– Прошу прощения, но раньше заглянуть не мог, – вежливо извинился Вербин. – Я ищу Дмитрия Леонидовича Яковлева.

– По какому вопросу?

– Это вы?

Феликс знал, что этим уверенным ответом сдаёт себя с потрохами, но специально построил фразу именно так, поскольку не собирался объясняться с интеркомом.

– Да, – помолчав, сказал мужчина. – Это я.

– Меня зовут Феликс Вербин, майор полиции. – О том, что он из Москвы, Феликс решил пока умолчать. – Мне нужно задать вам несколько вопросов об одной очень старой истории.

– Насколько старой?

– Больше десяти лет прошло.

– Действительно старая.

– Жернова правосудия крутятся медленно, но неотвратимо.

– Ну, что же, вы меня заинтриговали. Проходите.

Замок щёлкнул, и Вербин открыл калитку.

Участок оказался небольшим, облагороженным ровно настолько, чтобы не выглядеть запущенным. Логично, учитывая, что Кейн появляется не часто и не располагает временем на полноценную заботу о хозяйстве. Дом же действительно качественно отремонтирован. Снаружи. Потому что внутрь Феликса не пустили.

– Давайте посидим здесь, – предложил Кейн, указывая на лавочку. – Вечер тёплый, и я заодно покурю. Я не курю в доме.

– С удовольствием.

– Покурите с удовольствием? – уточнил Кейн.

– И покурю тоже.

– Сейчас все бросают.

– И везде запрещают, – вздохнул Феликс.

– Вижу, вы понимаете, что я имею в виду.

– Не все способны отказаться от дурной привычки.

– Я бы сказал, что не все хотят, – уточнил Кейн. – Кто-то не способен, согласен, но многие не хотят.

– И тут вы правы.

Они уселись на лавочку, рядом, так, что у Вербина не было возможности видеть лицо собеседника, закурили и только после этого Кейн небрежно полюбопытствовал:

– Я не расслышал, по какому вы вопросу. – Спросил тоном человека, настолько уверенного в своей законопослушности, что даже поздний визит полицейского не вызвал у него ничего, кроме лёгкого интереса.

– Но тем не менее, меня пустили, – дружелюбно заметил Вербин.

– Я живу один и лучше коротать вечер с человеком, чем с телевизором, – ответил Кейн. – Телевизор, знаете ли, надоедает.

– Я под него засыпаю.

– Я тоже.

Они рассмеялись.

– Меня зовут Феликс Вербин, я – майор полиции. – Пауза. – Московский уголовный розыск.

– Далеко же вас занесло.

– Я в отпуске.

– Тогда чему обязан?

– Моей профессиональной деформации.

– Как интересно. – Кейн изобразил на лице сочувствие: – Но извините, ничем не могу помочь – я не психолог. Или такими проблемами занимаются психиатры?

Он не собирался оскорблять собеседника, и Феликс охотно поддержал шутку:

– А ведь вы были моей последней надеждой.

– Кто же меня рекомендовал?

Вопрос был с подтекстом, поэтому отвечать на него Вербин не собирался. И медленно протянул:

– Профессиональная деформация – очень забавная штука… – И посмотрел на сигарету. – В прошлое воскресенье я с друзьями отдыхал на Ольхоне.

– Завидую. Давно там не был.

Замечание было брошено вскользь. С едва различимой грустью. И прозвучало очень искренне.

– Я побывал впервые. – Вербин не стал затягивать разговор упоминанием о том, что впервые – несколько лет назад, зимой. – И так совпало, что моих друзей… они тоже служат в органах… моих друзей вызвали на мыс Рытый – там обнаружили труп.

Упоминание мыса оставило Кейна равнодушным и следующий вопрос он задал исключительно из вежливости:

– Убийство?

– Естественные причины.

– То есть напрасно съездили?

– Можно сказать и так, – мягко согласился Феликс. – Однако получилось так, что предыдущим вечером, в субботу, друзья рассказали мне массу занимательных историй о таинственных местах силы, духах и разных необъяснимых явлениях, которыми славятся здешние места.

– Поверьте, я понимаю, о чём вы говорите, – улыбнулся Кейн. – Ни один турист не уезжает от нас, не наслушавшись подобных историй.

– Фантастических? – быстро спросил Вербин.

– Легендарных, – поправил его Кейн. – Здешние земли располагают…

Заканчивать фразу он не стал. Феликс выждал несколько секунд, после чего вернулся к рассказу:

– В том числе, мне рассказывали о мысе Рытом.

– Очень опасное место.

– А на следующий день на нём обнаружили труп.

– И вы заинтересовались?

– Профессиональная деформация, – развёл руками Вербин.

– И только она?

– Ничем другим объяснить не могу.

– То есть вы не верите в сверхъестественное? – тихо поинтересовался Кейн.

– Вы сейчас серьёзно? – Феликс сделал вид, что удивился.

– Просто спросил.

Удовлетворять его любопытство было не обязательно, однако ответ укладывался в канву разговора, поэтому Вербин, помедлив, объяснил:

– Я допускаю, что в мире порой происходят события, которые трудно или вообще невозможно объяснить. Одни верят, и таких людей достаточно много, что эти события – проявления сверхъестественного. Другие, и я скорее отношусь к их числу, предполагают, что отсутствие внятного объяснения вызвано недостатком информации. Но и те, и другие редко забредают в опасные места по собственной воле, чтобы на личном опыте убедиться, насколько правдивы рассказы о них. И поэтому я сильно удивился тому, что одинокий рыбак снялся с обустроенного лагеря, отправился на мыс, обладающий репутацией опасного места, и… умер.

– Вы стали искать объяснение его смерти?

– Что поделать – профессиональная деформация.

– Как к этому отнеслась ваша жена?

– Я здесь один.

– Скучали?

– Не успел, – спокойно ответил Вербин. – Сначала наслаждался красотами, а потом случилось… это событие.

– И вы начали расследование?

– Я не имею права вести расследование, я в частном порядке задаю вопросы.

– Почему?

– Мне интересно.

– Значит, всё-таки скучали… – Кейн задумчиво улыбнулся. – Но вы сказали, что смерть рыбака вызвана естественными причинами.

– И в этом заключается мой главный интерес – ошибаюсь я или нет?

– Вы увлечённый детектив.

– Таким уж уродился.

– Что же привело вас ко мне?

– Решив задавать вопросы, я подумал, что нужно больше узнать о мысе Рытом…

– Почему не о рыбаке?

– Он оказался самым обыкновенным человеком.

– Понимаю…

– Я же решил идти от места. Меня интересовали все странные, загадочные и таинственные случаи, которые происходили на мысу. И связанные с ним легенды.

– В таком случае, у вас накопилось очень много историй, – не удержался от комментария Кейн. – Я знаю, о чём говорю.

– Я знаю, что вы знаете, Дмитрий, – с очень лёгким нажимом произнёс Феликс. – И вы правы – связанных с мысом историй достаточно много, но меня, как вы понимаете, в первую очередь заинтересовала старая экспедиция, в которой вы принимали участие.

Брошенный сбоку взгляд не мог дать полное представление о том, что происходит с выражением лица Кейна, однако Вербин был уверен, что собеседник остался абсолютно спокоен. Лишь на губах появилась едва заметная и очень грустная улыбка.

– Экспедиция Последней надежды.

– Так вы её называли между собой?

– Так я её называл для себя. Возможно, остальные тоже, но вслух это название никогда не произносилось. Оно лишь ощущалось. И ощущалось необыкновенно ярко. Остро.

– Тогда вас звали Кейном.

– Да, по молодости я увлекался компьютерными играми и выбрал этот псевдоним, – подтвердил Кейн. И раскурил ещё одну сигарету. – Я знал, что рано или поздно о той поездке станут задавать вопросы.

– Почему?

– Потому что она – легенда. Но я не ожидал, что экспедицией заинтересуется полиция.

– Сейчас я не полицейский, – напомнил Вербин. – В настоящий момент я – частное лицо, удовлетворяющее своё любопытство.

– Напишете книгу?

– Возможно, я расскажу об этой истории знакомому писателю. Я не очень хорошо складываю слова.

– Но подмечаете факты.

– Такова моя работа. – Феликс помолчал. – Это правда, что все участники экспедиции умерли в течение года?

– И вы сейчас говорите с призраком, – усмехнулся Кейн, выпустив клуб дыма.

– Кроме вас.

– Наверное.

– Вы не следили?

– Нет.

– Могу я узнать почему?

– Потому что та история… – Кейн в первый раз продемонстрировал беспокойство – едва заметно дёрнул плечом. – Та поездка очень сильно изменила всех нас. Рина умерла, потом покончила с собой Зебра, экспедиция стала превращаться в легенду, что мне, говоря откровенно, не нравилось. Но как раз тогда мне предложили очень перспективную работу в Москве. И я уехал.

– Caelum, non animum mutant, cui trans mare current, – неожиданно сказал Вербин.

– Что? – не понял Кейн.

– Это старое латинское выражение: «Небо, а не душу, меняют бегущие за море».

– Очень точное.

– Римляне знали толк в слове.

– Наверное. – Кейн помолчал. – Но если быть совсем откровенным, то именно из-за той поездки я перестал заниматься исследованиями необъяснимых вещей – слишком… слишком необъяснимо и больно всё получилось. – Теперь он бросил быстрый взгляд на Вербина и так же, как Феликс, не сумел ничего прочитать на лице собеседника. – Ну, как необъяснимо… Вы ведь знаете о Рине?

– Да.

– Рина была моей любовью. Возможно, единственной любовью в жизни. Той, которая не повторяется. – Он выглядел абсолютно искренним. – Знаете, когда-то давно, уже после того, как Рина умерла, я прочитал книгу, кусочек из которой запал мне в душу. В нём женщина описывает историю из своей жизни… Эпизод из своей жизни. Она совсем юна, у неё молодой, горячо любимый муж, они отправляются в кафе – дешёвое, потому что денег нет, они мало зарабатывают и вынуждены экономить, и кофе не очень вкусный, и пальто на ней старое, в котором она чувствует себя неловко… Она сидит в этом кафе, наверное, на пластиковом стуле, в некрасивом зале, и мечтает, что однажды они отправятся в популярный ресторан, она будет модно и дорого одета, и они будут пить очень вкусный кофе. Потом её муж умер – очень рано. Она сумела построить свою жизнь, в которой были и дорогие рестораны, и модные пальто… Но сидя в них, она думает о том, что однажды у неё было всё, что она была счастлива – в той дешёвой забегаловке с отвратительным кофе. Она была счастлива, но не знала об этом.[14]

– Очень трогательная история.

– И очень жизненная, – задумчиво произнёс Кейн. – Всё именно так, как у меня тогда… Я был молод и эгоистичен. Казалось, мир послушно вертится вокруг меня, и я смогу добиться всего, что пожелаю. А женщины… женщины лишь приятное дополнение к яркому течению времени. Я был у Рины первым. Вы были у кого-нибудь первым? Можете не отвечать и… простите за вопрос… он риторический… Я был у Рины первым и не понял, как это важно. И для неё, и для меня… Для нас. Я не обижал Рину, но не относился к ней так, как она заслуживала. Нет, опять неправильное слово… Не относился к ней так, как должен был относиться. Как обязан был относиться. Я жил больше для себя, и в один не прекрасный день она ушла. Даже не ушла – осталась рядом, но с другим. Я думаю, он тоже её любил. Так же сильно, как я его ненавидел. Но я ничего не мог с ним поделать, потому что Рина его любила – я это видел. Она смотрела на него так, как до того смотрела на меня, и когда я видел её взгляд – сходил с ума от ярости. От дикой боли. От понимания, что потерял. Я не знаю, доводилось ли вам ненавидеть, Феликс, наверное, при вашей работе этого нельзя, но пути Господни неисповедимы. И если вы ненавидели – вы меня понимаете. Если нет – не дай вам бог пережить нечто подобное. – Кейн с удивлением посмотрел на сигарету, которая успела погаснуть в его руке, коротко усмехнулся и бросил её в пепельницу, которую поставил на лавочку, когда они присели. – Я вас не утомил?

– Мне очень интересно, если такое слово уместно в данном случае, – медленно ответил Вербин. – Если вас оно покоробило, прошу меня извинить.

– Не покоробило, конечно, что вы? – Кейн покачал головой. – Вот уж не думал, что я когда-нибудь кому-нибудь… исповедуюсь. Но то ли у вас аура подходящая, то ли мне пришло время высказаться. Не знаю, что вам про меня рассказали, да мне и неинтересно, но, несмотря на репутацию, я никогда не был открытым человеком. И свои чувства, тем более – свою боль, всегда держал при себе. Ни с кем не откровенничал, и вот, пожалуйста – выложил всё полицейскому. Смешно.

– Я в отпуске, – напомнил Вербин.

– Но тем не менее.

– Да, тем не менее.

По улице проехала машина, водитель которой не смог отказать себе в удовольствии «порадовать» горожан грохочущей музыкой. К счастью, проехала машина быстро, с явным и грубым нарушением скоростного режима, зато не сумела помешать разговору.

– Я так и не женился, – вернулся к «исповеди» Кейн. – Предложения были, в том числе весьма перспективные с точки зрения карьеры и положения в обществе, но не женился. А несколько лет назад понял, что всюду ищу Рину. Ищу и не могу найти. Мои женщины красивые, умные, как правило, сильно моложе меня, часто – возраста Рины, но они – не она. Я никогда не называю их её именем, но устал заниматься любовью с закрытыми глазами. Понимаете, что я имею в виду?

– Боюсь, мне только предстоит это понять, – очень-очень тихо сказал Феликс.

И почувствовал на себе запредельно внимательный взгляд Кейна. Теперь – не быстрый, а долгий, откровенный. Изучающий. Кейн увидел в глазах Вербина нечто знакомое, и кивнул:

– Вы уже понимаете. Знаете, как это будет.

– Да.

– Поэтому приехали? Сменить небо, потому что ничего не можете поделать с душой?

– Да.

Кейн кивнул, показав, что не обижается на столь короткие ответы, и негромко спросил:

– Соболезновать уместно?

– Вполне.

– Соболезную.

– Спасибо.

– Наверное, поэтому я с вами так разоткровенничался – почувствовал родственную душу, – продолжил Кейн, закуривая очередную сигарету. Многовато, конечно, но учитывая, что прошлую он почти не тянул – приемлемо. – В наших местах чувства обостряются. И это ещё один необъяснимый факт.

– Поэтому возвращаетесь?

– И поэтому тоже. Но в первую очередь из-за того, что Байкал – это навсегда. Хотя я знаю людей, для которых он стал всего лишь точкой на карте: они здесь родились, выросли, уехали и не возвращаются. Я о них знаю, но не понимаю. Я считаю, что нельзя так не чувствовать свою землю. Я хотел продать дом, но не смог. Квартиру продал, хотя разумнее было бы оставить её, но продал, потому что квартира – это квартира, полезная площадь… а дом – это земля, на которой мой прадед строил… свою жизнь. Не смог продать. – Кейн провёл рукой по лавке. – Вы ведь знаете, что я живу в Москве?

– Мне говорили, – не стал скрывать Вербин.

– Вам говорили… вы уже много обо мне знаете… И я сегодня упоминал… – Кейн вновь улыбнулся. – Но мне повезло: у компании есть большие интересы в Иркутске, так что я часто возвращаюсь. Иногда живу здесь недели по две-три.

– Действительно, повезло.

– Ещё как… – Кейн демонстративно посмотрел на часы, давая понять, что разговор затянулся, и вернулся к делам: – Что же касается вопроса об экспедиции, то всё так: я – единственный, кто не умер.

– Можете это объяснить? – быстро спросил Вербин, и они дружески рассмеялись.

– Возможно, потому что я не наркоман и не сумасшедший. И никогда не испытывал тяги к саморазрушению. Не испытывал, даже когда мне было очень плохо – после смерти Рины… – Сейчас он говорил очень серьёзно. И с большой печалью. – Сумел справиться. Даже не забухал.

– Под сумасшедшей вы подразумеваете Зебру?

– Никто так и не понял, почему она покончила с собой, – ровным голосом ответил Кейн. – Все дико удивились и дико расстроились, потому что Зебра была хорошей. По-настоящему хорошей, понимаете? Не слабохарактерной – таким был Кислый, а именно хорошей, и очень хорошо относилась к Рине.

– Вы знаете о смерти Кислого?

– Конечно.

– А о том, что он умер на мысу?

– Да, – негромко сказал Кейн, после короткой паузы.

– Вас это не удивило?

– Почему это должно было меня удивить?

Сейчас в его голосе отчётливо прозвучали недовольные нотки и Кейн акцентированно посмотрел на часы. Положенное гостеприимство проявлено, пора бы гостю и честь знать.

Однако у Феликса оставался ещё один вопрос. Самый важный.

– Вы расскажете, что произошло на мысу? – спросил он, глядя Кейну в глаза. Но не увидел ни волнения, ни беспокойства. Ничего. Вопрос не испугал и не смутил – Кейн его ждал и знал, как реагировать.

– Давайте сделаем так: выкурим ещё по одной сигарете, насладимся приятным летним вечером. Захотите – помолчим, захотите – поговорим о чём-нибудь нейтральном. – Кейн улыбнулся. – А потом вы навсегда уйдёте.

– Всего четверо, – протянула Дарья, задумчиво глядя на Сергея.

– Что не так?

– Маловато для секты.

– Напиши, что это была маленькая секта, которая не успела вырасти и сильно навредить обществу, – улыбнулся Сергей. – Кроме того, это сегодня их было четверо, членов секты наверняка больше. Так что мы всё равно молодцы.

Удачно проведённая операция – обошедшаяся без потерь и повреждений с обеих сторон, привела Сергея в отличное расположение духа, и он позволил себе слегка порезвиться. А вот следователь, чья работа, по большому счёту, только начиналась, была сдержанна и сосредоточенна.

– Ты по-прежнему уверен, что нас ждали?

– Думаю, если их лидер не дурак, то он нас ждал – после того количества «косяков», которое они наворотили за последнюю неделю, мы просто не могли не явиться… А лидер, как мне кажется, не дурак, поэтому, да, уверен – нас ждали.

– Мы поторопились?

– Нет, – поразмыслив, ответил Сергей. – Ляпа пропал – это факт, и к его исчезновению скорее всего имеют отношение Бочка и Шумахер. С ними нужно плотно пообщаться… – Он вновь улыбнулся: – Хочешь кофе?

– Пока не стану, – качнула головой Дарья.

– А как будешь не спать всю ночь?

– С чего ты взял, что нам не придётся спать всю ночь?

– Будет зависеть от того, насколько продуктивно мы пообщаемся с Бочкой и Шумахером. Возможно, и впрямь не придётся.

– Если получится продуктивно – тогда и выпью, – решила следователь. – Сейчас не хочу.

Задержанных они разделили: девушек, разговор с которыми решили провести в последнюю очередь, поместили вместе, парней – по отдельности, каждого в свою допросную. Девушки были напуганы, но наверняка знали мало. Парни же держались спокойно, что косвенно свидетельствовало о том, что они и в самом деле ждали «гостей».

– Из подвала точно никто не ушёл? – неожиданно спросила Дарья.

– Точно, – ответил Сергей, слегка удивлённый вопросом следователя.

– Ты уверен?

– Там один выход – мы проверили. Окна заложены… разве что кто-то из них обернулся в туман, как вампир, и вылетел через вентиляцию. – Сергей помолчал. – А что случилось?

– К нам заявилась родственница Бочки.

– Мама?

– Сестра.

– Чего хочет?

– Требует объяснений и обещает позвать адвоката.

– Интересно… – протянул Сергей.

– Ты ожидал чего-то другого? – недовольно уточнила следователь.

– Интересно, что Бочка позвонил сестре, а не маме с папой, – объяснил свою реплику Сергей. – Ты не знаешь, что у него с семьёй?

– Нет, пока… – Дарья прищурилась: – Что нам это даёт?

– Тесная, очень близкая связь с сестрой… – медленно произнёс Сергей. – Намного ближе, чем с родителями… однако в секту Бочка её не привлёк.

– Кто же потащит родного человека в такой вертеп? – поморщилась следователь. – Думай, что говоришь.

– Пребывание в подобных сообществах меняет человека, – ответил Сергей общеизвестной истиной. – Вседозволенность быстро развращает. Им становится плевать на родственные связи, чувства, отношения – на всё. И чем греховнее поступки – тем они вожделенней. Кроме того, поклонники Сатаны считают, что он горячо одобряет любые проявления инцеста и, если появляется возможность, всегда стараются его… гм… устроить. Но Бочка не пустил сестру в секту.

– Значит, он не извращенец.

– Или он прекрасно понимает, что творит, и оберегает сестру от грязи, в которую вляпался сам.

– Хочешь сказать, что сестра – его «крючок»? – догадалась Дарья.

– Может стать «крючком».

– Но как мы её используем?

– Над этим я сейчас и размышляю… – Сергей потёр подбородок. – Она совершеннолетняя?

– Лет девятнадцать на вид. Могу уточнить.

– Уточни, пожалуйста, и, если совершеннолетняя, поговори с ней.

– О чём?

– Сначала обсуди её взаимоотношения с братом – я хочу убедиться, что не ошибаюсь. А потом мне будет нужно минут двадцать, не более…

– Простите, вы – Элеонора?

Дарья прекрасно знала, к кому подошла, но специально сыграла лёгкую растерянность, изобразив человека, которого неожиданно вызвали «на дело», ничего толком не объяснив. То есть показав, что оказалась примерно в столь же затруднительном положении, что и девушка, а значит, дальше им придётся разбираться в происходящем совместными усилиями.

– Да, Элеонора Бочкарёва.

– Дарья Петрова, старший следователь по особо важным делам Следственного управления Следственного комитета России по Иркутской области.

– Такая молодая и уже по особо важным? – грубовато и с явным подтекстом переспросила девушка.

И вопрос, и тон, каким он был задан, не вязались с внешним видом Элеоноры. Перед Дарьей стояла обыкновенная и обыкновенно одетая девушка, в поведении которой, а главное – в глазах, не читалось ничего скотского, частенько свойственного отпрыскам богатых родителей: ни избалованности, ни наглого ощущения собственного превосходства. Но девушка взвинчена, она, что естественно, полностью на стороне брата, считает, что Бочку задержали незаконно, без оснований, вот и сорвалась. И, как показалось Дарье, сама об этом пожалела.

Во всяком случае, Дарье хотелось так думать.

– У вас будет возможность оценить мои профессиональные качества, – мягко пообещала следователь. – Элеонора, раз уж вы здесь, мы могли бы с вами побеседовать?

– Вы собираетесь меня допрашивать?

– Нет, ни в коем случае. Я хочу поговорить о вашем брате, просто поговорить – без протокола. И вы не обязаны соглашаться.

– А если я откажусь, вы меня вызовете повесткой?

– Мы обе знаем, что вы непричастны к делам вашего брата. – В это Дарье тоже хотелось верить. – Так что о повестке речь вряд ли пойдёт.

– Тогда о чём вы хотите поговорить?

– О вашем брате, – повторила Дарья. – Вы ведь из-за него сюда приехали?

Некоторое время Элеонора обдумывала слова следователя, затем поинтересовалась:

– В чём вы обвиняете Эдика?

– Я не стану говорить об этом в коридоре, – твёрдо ответила Дарья и посмотрела на часы. – Элеонора, у меня впереди непростая ночь, поэтому, пожалуйста, не затягивайте: да или нет?

– Вы мне расскажете, что происходит? – уточнила девушка.

– Да.

– И после вашего рассказа я смогу вызвать адвоката?

– Вы сможете его вызвать и во время нашего разговора и даже до него, прямо сейчас, – пообещала Дарья. – В любой момент, когда сочтёте нужным.

Она завела девушку в комнату, у дверей которой стоял Сергей, и попросила:

– Пожалуйста, выключите телефон, положите его в сумочку, а сумочку, если вас не затруднит, оставьте на вешалке у двери.

– Зачем? – удивилась Элеонора.

– Чтобы вы случайно не записали наш разговор.

– Такое бывало?

– Было очень много попыток, – серьёзно ответила следователь. – И несколько весьма неприятных удавшихся попыток, которые имели плохие последствия для всех. Поэтому, поверьте, для современного мира в моей просьбе нет ничего странного – речь идёт о самой обычной предосторожности.

– Да, наверное, вы правы. – Элеонора покрутила в руке смартфон, но подчинилась: выключила и убрала в сумочку, которую оставила у двери. Прошла через комнату, устроилась на предложенном стуле, спиной к входу, и вопросительно изогнула бровь:

– В чём обвиняют Эдика? За что его арестовали?

– Ваш брат задержан, а не арестован, – мягко уточнила Дарья. – И обвинения ему ещё не предъявлены.

– За что его задержали?

– Дело весьма… щекотливое. Поэтому я и попросила вас о разговоре… – Дарья вновь вернулась к образу слегка растерянного, чуть сомневающегося следователя. Помимо всего прочего, такая манера поведения позволяла затянуть разговор, о чём просил Сергей. – Признаюсь честно, в моей практике такое встречается впервые. И у коллег ничего подобного не было… Хотите пить?

– Нет. – Пауза. Девушка неуверенно смотрит на следователя, судя по всему, Элеонора думала, что Дарья немедленно примется «фонтанировать» деталями расследования, и предложение сбило её с толку. – Спасибо.

– Вы работаете? Учитесь?

– Вам не всё равно?

– Мне интересно.

– Четвёртый курс университета.

– А ваш брат уже окончил?

– Два года назад.

– Работает?

– У отца. – Элеонора откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. – Вы ведь знаете, кто наш отец?

– Да, мне сказали, – кивнула Дарья. – И я, признаться, удивлена, что вы только сейчас о нём упомянули.

Обычно попавшиеся мажоры сразу прячутся за спины могущественных родственников.

– Вы поэтому решили поговорить со мной? – спросила Элеонора. – Проявляете уважение к отцу?

– И поэтому тоже. – Говорить об истинной причине разговора Дарья не стала. – Почему вы до сих пор ему не позвонили?

– Позвоню, конечно, но решила сначала в точности узнать, что произошло. – Девушка помолчала. – Мы не очень общаемся в последнее время. У папы сейчас другая семья, молодая жена… я его не виню, мама умерла, и он вправе выстраивать свою жизнь так, как сочтёт нужным, к тому же, молодая жена соответствует его должности. А мы с Эдиком уже выросли, стали самостоятельными. Он нас любит и выручит… ну, вы понимаете, что он может тут устроить…

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сухо подтвердила Дарья.

– Поэтому вы до сих пор на «вы»?

– Нет. Я обязана быть вежливой.

– Вас это тяготит?

– Привыкла, – рассмеялась Дарья.

Элеонора поняла, что следователь шутит, и рассмеялась. Коротко, но не делано. А затем продолжила:

– В общем, я хотела сказать, что папа нам поможет, но мы не очень близки последнее время. И… и поэтому я не тороплюсь ему звонить.

– Вы с братом живёте отдельно?

– И отдельно друг от друга, – ответила Элеонора. – Я в нашей старой квартире, а брату папа купил новую. Но недалеко.

– Часто общаетесь?

– Довольно часто.

– Тусите вместе?

– Нет. У него своя компания, у меня – своя.

– Но какое-то время назад вы тусили вместе? – уточнила Дарья, глядя девушке в глаза.

– Почему вы так решили?

– Потому что все младшие сёстры тусят со старшими братьями, – развела руками следователь. – Я сама младшая сестра, поэтому знаю точно: и на опыте, и на опыте подруг. В этом нет ничего плохого – до определённого предела. И часто общение заканчивается свадьбой с лучшим другом старшего брата. – Дарья выдержала короткую паузу. – А иногда – тем, что его друзья начинают интересоваться созревшей девочкой.

– Так было у вас? – спросила Элеонора.

– Да, мною стали интересоваться, – не стала скрывать Дарья.

– Давали повод? – Девушка спросила, тут же поняла, как прозвучал вопрос, и покраснела: – Извините.

– Вам не за что извиняться – я сама подняла эту тему, – спокойно ответила следователь. – Все девочки дают повод – тем, что красивы и молоды. Поэтому я и упомянула о границах, которые нужно соблюдать при общении с друзьями старшего брата. Обязательно нужно соблюдать.

– А зачем вы подняли эту тему? – поинтересовалась Элеонора.

– Хочу знать, когда Эдуард стал отодвигать вас от своих друзей и как он это объяснил? – очень твёрдо, неожиданно твёрдо, спросила Дарья.

Девушка покрутила головой, удивляясь, как плавно следователь подвела разговор к интересующему её вопросу, помолчала и медленно произнесла:

– Вы очень верно описали ситуацию.

– Я знаю жизнь.

– Заметно. – Элеонора провела рукой по бедру. – Мне нравился Шумахер. Вы ведь знаете Шумахера?

– Да.

– Он мне всегда нравился. Ну, в смысле, когда я начала… влюбляться. – Элеонора посмотрела на Дарью, Дарья кивнула, показав, что понимает о чём говорит девушка. – Он весёлый, заводной, резкий и гоняет отлично. И сильный. Знаете, это очень хорошо чувствуется – когда внутри человека есть сила. Или же он очень хорошо её демонстрирует, а слабость – прячет. Я сейчас уже не школьница и видела, как это бывает, когда человек кажется сильным, даже чувствуется сильным, а потом превращается в тряпку. Стержень не выдерживает. Вы, наверное, видели такое много раз…

Подтверждать предположение Элеоноры следователь не стала.

– Я не знаю, что у Шумахера со стержнем, но тогда он производил на меня впечатление очень сильного человека. Я… я ему в рот смотрела… первая, так сказать, влюблённость… Он видел, конечно, понимал, что происходит, подначивал меня, но брат сказал, что не надо с ним крутить. Честно сказал, что к Шумахеру хорошо относится, другом считает, но с ним мне крутить не надо – обожгусь крепко. Я обиделась, конечно, даже злилась, когда сообразила, что Эдик меня от него отодвигает, но потом поняла, что брат прав. На чужом примере, к счастью, поняла. У них в компании девчонка есть, Кристина, Эдику она очень нравилась, но у него с ней не складывалось. Он не говорил почему, но я видела, что Эдик очень хочет завязать с ней отношения и переживает, что не получается. Потом Кристина с Шумахером замутила, сначала, вроде, нормально у них всё было, а однажды я к брату приехала как-то утром, без предупреждения, а Кристина у него. – Элеонора бросила быстрый взгляд на Дарью и решила, что нужно пояснить: – Ну… они спали.

– Я догадалась, – кивнула следователь.

– Только у брата с ней ничего серьёзного уже не намечалось, да и не могло намечаться, – продолжила девушка. – Потому что Кристина не ушла от Шумахера к Эдику, а просто стала и с Шумахером, и с Эдиком… вы… вы понимаете?

– Да.

– Вот. – Элеонора вздохнула. – Потом Ангелина появилась, другие девчонки… Такая вот у них компания.

– Вас это не смущает?

– Меня не смущает, потому что это не моё дело, – тут же ответила девушка. – К тому же я точно знаю, что у них всё по согласию.

– Я имела в виду другое, – очень серьёзно уточнила следователь. – Сам факт участия вашего брата в таких… развлечениях.

– Это его жизнь, – тихо и после паузы произнесла Элеонора. – Но я уверена, что в том, что мы сейчас с вами беседуем, виноват Шумахер. И поверьте, я говорю это не для того, чтобы обелить брата и выставить его в лучшем свете. Я сейчас честна: Эдик всегда шёл на поводу у Шумахера, а Шумахер всегда стремился выйти за рамки. Ему это важно, он так живёт. Я не знаю, что произошло и почему они оказались у вас, но уверена, что виноват Шумахер. Он втянул в это Эдика.

После рассказа Светланы у Дарьи сложилось такое же мнение, однако делиться им следователь не собиралась – излишняя торопливость ещё никому не помогла. Тем более, Элеонора не ждала ответа, а тут же задала следующий вопрос:

– Они натворили что-то серьёзное?

– Я надеюсь, что не успели, – честно ответила Дарья.

– Тогда зачем вы их арестовали?

– Задержали, – вновь уточнила следователь. – Мы их задержали, Элеонора, и сделали это в том числе для того, чтобы они не успели натворить ничего серьёзного.

– Вы обещали рассказать, что произошло, – напомнила девушка.

– Расскажу. Но вы должны пообещать, что пока не станете ни с кем делиться этой информацией. Кроме адвоката, разумеется.

– Эдику понадобится адвокат?

– Возможно.

Элеонора тяжело вздохнула, поменяла ноги, положив левую на правую, и попросила:

– Рассказывайте.

Они выкурили по сигарете, но молча. Никаких нейтральных тем – только наслаждение тёплым вечером. А затем Феликс ушёл.

Но не был уверен, что навсегда.

Встреча с Кейном оставила у него странное послевкусие, которое требовалось тщательно обдумать и оценить. Тщательно и неспешно. При этом Вербин понимал, что Кейн проследит за ним через видеокамеры, поэтому, выйдя за калитку, неспешно пошёл вниз по улице, демонстрируя, что уходит. А сам свернул в первый же переулок, но не остановился, продолжил идти, размышляя на ходу. И даже снова закурил, хотя от выкуренных во время встречи сигарет во рту было кисло.

Итак, что было произнесено?

Ничего, кроме рассказа о чувствах к Рине. Любил ли Кейн девушку так, как описывает? Вполне возможно. При этом, с той же вероятностью возможно, что сейчас, по прошествии стольких лет и из-за того, что он так и не нашёл женщину, с которой ему хотелось быть, чувства Кейна многократно усилились, превратившись в тёплые и сентиментальные воспоминания о молодости. Пусть не такой далёкой, но всё-таки молодости. И потому Кейн старается не думать о том, что был тогда заурядным оскорблённым самцом, страстно желающим вернуть девушку, которая крепко проехалась по его самолюбию. Он явно мечтал отомстить – на это указывает интрижка с подругой Рины, и наверняка придумал бы что-нибудь ещё, но Рина заболела и Кейн… Будь он самовлюблённым индюком – отступил бы, плюнул и подумал: «Как вовремя она меня бросила». Однако Кейн вернулся и остался рядом. Получается, действительно любил?

– Любил и хотел помочь.

Что это даёт?

Пока фиксируем: Кейн испытывал к Рине сильные чувства.

Но по врачам девушку возил Доктор, потом – с ним же – она ездила к шаманам и знахарям. Но всё напрасно. Кейн, разумеется, об этом знал. И постарался придумать нечто такое, что вернёт Рине надежду. Сначала вернёт надежду, а потом, если получится – девушка увидит в нём своего спасителя. А поскольку всё уже было перепробовано, Кейн предложил Рине обратиться к Сатане. Это была его идея, вот что даёт понимание чувств Кейна – идея с Сатаной была целиком и полностью его. К тому же Доктор, как уверенно говорили все опрошенные, не особенно верил в темы сообщества, относился к ним, как минимум, скептически. Ему бы такое и в голову не пришло.

Кейн решил обратиться к Сатане.

Провести чёрную мессу на мысе Рытом.

И убить Настю.

Версия? Версия. Достаточно стройная и вполне имеющая право на существование.

Итак, вот как всё было… Кейн узнаёт, что очередная поездка к шаману оказывается безуспешной, и делает предложение. Находящаяся в отчаянном положении Рина соглашается… Интересно, она знала, что планируется жертвоприношение? Теперь на этот вопрос ответить невозможно. Но насколько он важен? Для расследования шести смертей на мысе Рытом – нет, не важен. Только для самого Феликса. Для того, как он будет думать о Рине.

Знала ли она?

Как сказал Григорий: «Она жалела только о том, что не получилось…»

Но это было потом, после того как всё произошло и ничего не получилось. Сделка не была заключена, и страшная болезнь продолжила убивать Рину. Но кровь пролилась, а кровь меняет всё вокруг… И всё, и всех… Знала ли Рина, что Кейн планирует совершить убийство? Знала ли она, для чего Кейн позвал с собой Настю?

– Давай ты ничего не знала, хорошо?

Рине всё равно, а Феликсу легче. Ведь иначе он терял к ней последние капли сострадания. К красивой девушке, умевшей вызывать настоящие чувства. К девушке, которой было дано так мало времени.

Судьба…

По переулку Вербин дошёл до следующего перекрёстка, оказался на параллельной улице и повернул направо, решив посмотреть, с кем соседствует Кейн по дальней стороне участка. По той, к которой почти вплотную примыкал его дом.

Итак, вы убили несчастную Настю… Но почему Рина вернулась к Кейну? Не могло получиться так, что Доктор, ничего не знавший об истинных планах Кейна, попытался ему помешать и Рина обвинила его в испорченном ритуале? В том, что ничего не получилось? Очень похоже. И её ярость объяснима – ритуал был для неё последней надеждой, то есть получается, что Доктор её уничтожил – надежду. А значит, и саму Рину. В результате девушка разъярилась и пошла в загул с прежним любовником. Вполне возможно, как раз для того, чтобы сделать Доктору больнее.

Похоже? Вполне похоже. Принимается.

Что дальше?

А дальше пролившаяся кровь стала растворять в себе всех вокруг. Рине на это было плевать – она умирала. Кейн, судя по всему, был к этому готов, а вот Зебра и Кислый – нет. И слабые звенья начали лопаться: сначала очень хорошая Зебра, которая не смогла жить с таким грузом на совести; за ней – Кислый, пытавшийся, но, видимо, безуспешно, забыться в наркотиках. Хороший человек и слабохарактерный человек. Такие ломаются первыми.

Но почему Кислый отправился умирать на мыс? Что это было? Вызов? Раскаяние? Что он хотел этим сказать?

Однако додумать эту мысль Феликс не успел. Остановился и замер, изумлённо разглядывая чёрный, полностью тонированный «Audi Q7» с очень знакомым номером. Который стоял напротив примыкающего к дому Кейна участка.

Пришедшая Сергею идея была абсолютно авантюрной, не подкреплённой никакими фактами и базировалась исключительно на вере в Феликса. В то, что проводимое Вербиным расследование серии естественных смертей, которые он считает умышленными убийствами, имеет отношение к появившейся в Иркутске секте. Вместо фактов – лишь совпадения: в обоих случаях в деле замешаны сатанисты, а псевдонимы лидеров созвучны. Мало? Ничтожно мало! Вероятность того, что дьяволопоклонники нынешние и прошлые как-то между собой связаны, близка к статистической погрешности, однако расследование Вербина заставило Сергея задуматься над личностью лидера сатанистов. Если в секте всё происходит «добровольно» и «по обоюдному согласию», то почему принимаются столь серьёзные меры предосторожности? Только потому, что культ, мягко говоря, нетрадиционный? Или Каин не только не хочет попадаться, но и в принципе привлекать к себе внимание? Понятно, что мало кто согласится добровольно оказаться на карандаше у полиции, тем более по столь сомнительному поводу. Но одни рискуют только репутацией, а у других есть тайны, которые могут перестать быть тайнами, окажись эти люди в поле зрения правоохранительных органов. Что заставляет Каина проявлять осторожность? Откуда у него такая власть над Бочкой и Шумахером? Они ребята самолюбивые, привыкшие быть первыми, делать всё, что вздумается, и не нести никакой ответственности – точные копии родителей. Но при этом – не дураки. Не могли не понимать, что Каин их подставляет, требуя провести шабаш в нынешних обстоятельствах, но послушно подставились. Отсюда вопрос: только ли харизмой держит он в подчинении Шумахера и Бочку?

Харизма вещь хорошая, но кровь связывает людей намного крепче.

Закрывая дверь в допросную, Сергей незаметно вытащил из сумочки Элеоноры телефон и направился в комнату Бочки. По дороге прихватил папку с какими-то документами, вошёл, уселся перед парнем, некоторое время молча его разглядывал, затем раскрыл папку, разумеется, так, чтобы Бочка не смог разглядеть, что за бумаги в ней лежат, соорудил на лице кислую мину и поинтересовался:

– Бочкарёв Эдуард Алексеевич?

– Зашёл и не знаешь к кому? – хмыкнул в ответ парень.

– Я обязан удостовериться, что зашёл в правильную комнату, – улыбнулся в ответ Сергей. И повторил: – Бочкарёв Эдуард Алексеевич?

– Да.

– Хорошо…

Сергей вальяжно развалился на стуле, закинув ногу на ногу, положил папку на колени и принялся делать вид, что полностью увлечён документами. Через полторы минуты услышал вопрос:

– Представляться не будете?

Странное поведение офицера Бочку несколько озадачило и заставило слегка занервничать.

– А я твоё дело не веду, – не отрываясь от бумаг, ответил Сергей.

– У меня есть дело?

– Понятия не имею. – К сожалению, Бочка не задал следующий «правильный» вопрос, то есть тот, который хотел услышать Сергей, поэтому пришлось переходить к интересующей теме самому: – Твои распутные развлечения под пентаграммой меня не касаются, я убийства расследую.

И внутренне подобрался, увидев, как вздрогнул Бочка. Внешне же Сергей продолжал держаться вальяжно, показывая, что полностью уверен в себе и знает намного больше, чем говорит.

– Какие убийства? – откашлявшись, спросил Бочка.

– Разные, – протянул Сергей, не отрываясь от документов. – Но в основном сложные, когда сосед соседа по пьяни кухонным ножом режет, меня не вызывают.

– А сейчас зачем вызвали?

– Почему вызвали? – искренне удивился Сергей. – Сейчас меня никто не вызывал – сам пришёл. – И, не дав парню справиться с растерянностью, резко спросил: – Ты ведь из этой секты, да?

На операции Сергей был в маске, из зала задержанных везли в другом автомобиле, поэтому был уверен, что Бочка его не узнал.

– Допустим, – ответил молодой человек, изо всех сил стараясь держаться уверенно.

– Как это допустим, если тебя взяли во время шабаша. Голого, если не ошибаюсь.

– Не голого, а в церемониальном балахоне.

– Под которым ничего не было.

– Это моё личное дело! – громко заявил Бочка. – Я вообще не понимаю, за что нас арестовали! Мы не делали ничего противозаконного, мы развлекались. Мы все совершеннолетние и имеем на это право. Хотим собираться и молиться Сатане – хотим и собираемся, у нас свобода совести. За что нас арестовали?

– Понятия не имею, – развёл руками Сергей. – Я ведь говорил, что занимаюсь серьёзными преступлениями. А ваш хентай-косплей под эту классификацию не попадает.

– Не занимаетесь? – До Бочки только сейчас дошёл смысл того, о чём Сергей говорил в начале встречи.

– Нет.

– То есть вы не имеете права меня допрашивать?

– Я и не допрашиваю, я провожу опрос. Как видишь, мы обходимся без протокола.

– Я могу не отвечать на ваши вопросы?

– Это твоё право.

– Тогда давайте просто молча посидим до тех пор, пока вы не уйдёте, – предложил повеселевший Бочка.

Маятник его настроения качнулся в другую сторону, от подозрительности и сомнений к самодовольству и расслабленности. Именно этого Сергей и добивался.

– Ты имеешь все основания игнорировать мои вопросы, – произнёс он, закрывая папку и бросая её на стол. – Например, ты имеешь полное право не отвечать на вопрос, есть ли у тебя сестра?

– Не впутывайте Элю, – бросил Бочка. – Она здесь ни при чём.

– Да, всё так – Элеонора, – произнёс Сергей, как будто удивлённый тем, что задержанный правильно назвал имя. – Она интересовалась твоими делами? В подвале бывала?

– Я ведь сказал – не впутывайте. – Молодой человек начал злиться.

– Это значит «да»?

– Что с ней? – хрипло спросил Бочка. Маятник его настроения совершил необычайно быстрое и резкое движение обратно.

– Если у нас тут конкурс «Кто не ответит на больше вопросов», то я тоже в игре, – холодно отозвался Сергей.

– Что с Элеонорой?

– Я ведь сказал, что не занимаюсь твоим делом. Я ищу орудующего в городе серийного убийцу, и мне важно знать: Элеонора была в курсе твоих дел?

– Почему вы спрашиваете?

– Была или нет?! – рявкнул Сергей.

– Нет!

– Точно?

– Да! Что с ней?!

– Она встречалась с Каином? Знакома с ним?

– При чём тут Каин? – рявкнул в ответ ничего не понимающий Бочка.

– Элеонора знает Каина? – продолжил давить Сергей.

– Нет!

– Она могла следить за тобой? Могла подглядеть, чем вы занимаетесь в подвале, и заинтересоваться?

– Нет. Нет. – Бочка был на грани нервного срыва. – Нет!

– Тогда, наверное, с ней всё в порядке, – неожиданно спокойно произнёс Сергей, вновь принимая расслабленную позу.

– Что вы имеете в виду?

– Это её телефон? – Сергей достал из кармана телефон, упакованный в пластиковый пакет для вещественных доказательств, и положил на стол.

– Да, – упавшим голосом подтвердил парень, повертев аппарат в руке и, по всей видимости, узнав чехол сестры.

– Пароль знаешь?

– Нет… – На Бочку было больно смотреть. – Что с Элеонорой?

– В последний раз её видели в компании высокого светловолосого мужчины, лет тридцати пяти – сорока…

Это был очень рискованный момент: описывая мужчину, с которым якобы видели Элеонору, Сергей держал в уме фотографию и описание Дмитрия Яковлева, только бороду ему «дорисовал», о которой говорила Света. Если бы не угадал – всё пошло бы прахом… Но угадал.

– Чёрт! Чёрт! – Бочка сдавил руками виски. – Чёрт!

– Что случилось? – поинтересовался Сергей, возвращая телефон в карман.

– Вы не представляете! Я должен… я не знаю… – Бочка окончательно растерялся. – Зачем он так? Это неправильно! Он не может! Он не должен так поступать.

– Кто он?

– Вы должны помочь…

– Кто он? Каин?

– Да. – Бочка несколько раз глубоко вздохнул, посмотрел на Сергея осмысленным взглядом и жалобно попросил: – Помогите мне.

– Расскажи, чего боишься, – произнёс в ответ Сергей. – Что Каин может сделать с твоей сестрой?

Каин ждал Бочку и Шумахера в двух домах от оговорённого места, а машину оставил ещё дальше, в переулке. Причём поставил так, чтобы в случае опасности можно было сразу уехать в противоположную от места встречи сторону. Ждал и внимательно, с лёгким напряжением всматривался в прохожих, поскольку допускал, что его молодые и неопытные помощники могли попасться на не слишком сложном задании, которое он приказал выполнить. А попавшись – могли растеряться и сдать полицейским организатора. Могли испугаться и «поплыть», несмотря на то, что задание не было ни сложным, ни сильно наказуемым: этой ночью Бочка и Шумахер должны были вскрыть могилы – каждый на своём кладбище – и принести черепа. И всё. Даже если попадутся, то инкриминировать им смогут разве что надругательство над телами умерших и местами захоронения. Штраф, принудительные работы, арест… Мелочь. Откупятся. Каин долго и старательно вбивал эту информацию в головы помощников и надеялся, что они её не забудут. Но всё равно принимал меры предосторожности.

Мало ли…

Приехал Каин на двадцать минут раньше назначенного времени, наблюдал внимательно, ничего подозрительного не заметил и улыбнулся, увидев, что парни тоже явились загодя. А увидев, что лидера ещё нет, отошли в сторону, чтобы не мешать прохожим и не привлекать их внимания, закурили и завели неспешный разговор. Держались естественно и спокойно.

«Кажется, я и в самом деле в них не ошибся…»

Несвойственная мажорам пунктуальность показала Каину, что свою роль он сыграл правильно, его авторитет и положение не вызывают сомнений. А выполненное задание – в противном случае, для чего им приезжать? – демонстрировало, что Бочка и Шумахер абсолютно увлечены и с ними можно работать.

«Значит, будем работать».

Этих двоих Каин «вёл» довольно давно и очень аккуратно. Приметил на одной из загородных вечеринок и сначала обратил внимание на Шумахера – тот был ярким и охочим до нового и острого. Сразу понял, что действовать нужно через него. Выбрал подходящий момент, познакомился, увлёк и не удивился тому, что парень попросил взять в компанию Бочку. Который, в свою очередь, сначала вызывал у Каина сомнения: Бочка очевидно был «ведомым», а не «ведущим», а «ведомые» часто ломаются. Но Бочка приятно удивил Каина: он оказался столь сильно подвержен влиянию Шумахера, что принял предложение без сомнений и колебаний. И оказался столь же ценным приобретением, как и его боевитый друг.

Парни стали ядром сообщества – Каин избегал называть их компанию сектой – и помогли найти нескольких новых членов, начав, разумеется, со своих подружек. Всё развивалось в строгом соответствии с планом, и сегодня помощникам предстояло выйти на следующий уровень.

«Посмотрим, чего вы действительно стоите…»

Каин неспешным шагом приблизился – Бочка и Шумахер его заметили, но навстречу не двинулись – и дружелюбно поздоровался:

– Вечер.

– Добрый вечер.

– Как ваши дела?

Бочка и Шумахер переглянулись, после чего Шумахер улыбнулся:

– Задачку вы задали непростую.

– Неужели не справились? – Каин сделал вид, что искренне удивлён ответом.

– Справились, но умаялись, – честно ответил Бочка. – Раньше мне никогда в жизни не приходилось столько копать.

– Мне тоже.

– Ничего, сейчас у вас будет возможность расслабиться и повеселиться.

– В кино пойдём? – пошутил Шумахер.

– Вы обещали интересное мероприятие, – припомнил Бочка.

– Я слово держу. – Теперь Каин не улыбался. – Только чтобы на сеанс попасть, нужны билеты. Покажете?

– Здесь? – изумился Бочка.

– Какая разница где? Я ведь не прошу ими жонглировать.

Парни неуверенно переглянулись, после чего Бочка раскрыл сумку и показал Каину завёрнутый в целлофановый пакет череп.

– Я его отмыл как следует. Чистый.

Помимо всего прочего, Бочка был аккуратистом, что не очень вязалось с положением выросшего в достатке мажора, и Каин не сомневался в том, что его «билет» будет представлен в идеальном состоянии. И руки запачкать не побоялся – вряд ли Бочка попросил почистить череп домработницу.

– Хорошо.

Задания парни получили одинаковые, однако добыть «билеты» они должны были по отдельности, на разных кладбищах. Бочка справился. Что же касается Шумахера…

– Я не был уверен, что именно нужно, поэтому решил сымпровизировать. – Шумахер раскрыл свою сумку и показал отрубленную голову. Тоже в целлофане, разумеется. Не череп, а голову, едва начавшую разлагаться. – По-моему, так даже смешнее.

Бочка поморщился. Каин в лице не изменился, но про себя выругался, недовольный самодеятельностью парня.

– Свежий труп?

– Пара дней как зарыли, не больше, – ответил Шумахер, застёгивая сумку. – Копать было легко.

– Чем отделил?

– Лопатой.

– Сколько ударов?

– Три.

– Неплохо. – Каин помолчал. – На свежую могилу скоро родственники заявятся, будет шум.

– Вот именно – скоро заявятся родственники, – согласился Шумахер. – Начнут права качать, крик поднимут, раздуют скандал на весь город, ещё и газетчиков подтянут… поэтому что сделают кладбищенские власти, когда увидят разрытую могилу и трупака с оторванной башкой? Правильно – быстренько её закопают и приведут в порядок. И будут молчать, потому что сами себе не враги.

Бочка вновь поморщился, но спорить не стал. Каин тоже. В любом случае, дело уже сделано. Махнул рукой, бросил: «За мной», и направился вниз по улице.

– Далеко?

– Нет, рядом.

– Что нас ждёт?

– Забавное приключение.

– Опасное?

– Нет.

– Законное?

Каин резко остановился и в упор посмотрел на задавшего вопрос Бочку.

– Нет.

И насладился наступившей тишиной.

«Что скажете, детишки?»

На город давно опустились весенние сумерки, и хотя фонари не включили, Каин отчётливо видел обескураженные лица парней – неожиданно честный ответ ввёл их в лёгкий ступор. Затем Бочка посмотрел на друга – Каин ждал этого взгляда, а Шумахер усмехнулся:

– То есть всё, как обычно?

– Чуть жёстче обычного, – предупредил Каин. – Даю слово, что такого вы ещё не видели. И не делали. И если вы в себе сомневаетесь, то лучше нам расстаться прямо сейчас.

И вновь – тяжёлый взгляд на Бочку. Потому что в Шумахере Каин не сомневался. И Шумахер не подвёл.

– Я в игре, – хрипло сказал он. – Вы умеете заинтриговать.

Через несколько мгновений Бочка кивком поддержал приятеля. И даже постарался убрать с физиономии кислое выражение. Правда, безуспешно.

– Помните – это ваше решение, – жёстко произнёс Каин. – Запомните и никогда не забывайте.

Сказав – огляделся, убедился, что их никто не видит, и шагнул к заброшенному зданию. А по дороге рассказал:

– С документами на это строение царит такая неразбериха, что дом ещё долго будет стоять бесхозным. А может, и всегда. Как бы там ни было, лет десять он ещё точно будет без хозяина рассыпаться, а нам это на руку.

Внутри пришлось включить телефонные фонарики – электричество не подавалось, а в темноте можно было легко загреметь с полуразвалившейся лестницы. И в лучшем случае крепко приложиться.

– Здесь находится главный алтарь Иркутска, – рассказал Каин, уверенно спускаясь в подвал. – Вам оказана большая честь – увидеть то, что видели единицы избранных.

В действительности, Бочка и Шумахер были первыми посетителями этого логова, но Каин периодически намекал помощникам, что их сообщество – далеко не единственная ячейка адептов Сатаны в городе. Ложь, в том числе, помогала объяснять его частые отлучки.

– Мы с ними встретимся? – спросил Шумахер.

– Возможно.

– Вот будет смешно увидеть перед алтарём папашу, – хохотнул парень. И покосился на друга: – Или твоего.

Бочка промолчал. Каин улыбнулся, но тоже не среагировал на реплику. Пройдя почти через весь подвал, остановился, велел: «Шумахер, свети. Бочка – отодвинь ящик!» С виду – большой и тяжёлый, он оказался набит тряпками, и парень без труда его поднял. Под ящиком оказался обычный дощатый пол, тёмный, грязный, слегка подгнивший, но Каин потянул за искусно спрятанную ручку, и «пол» поднялся, оказавшись крышкой, скрывающей лаз в довольно широкий подземный коридор, пройдя по которому, они уткнулись в металлическую дверь, за которой находился большой подземный зал, выложенный потемневшим от времени кирпичом. Освещение электрическое – «Я подключился к уличному кабелю», – но намеренно скудное, как в их подвале. На стенах пентаграммы и черепа, но это Бочка заметил уже потом, потому что в то мгновение, когда Каин включил свет, послышалось испуганное мычание и парни увидели лежащую на алтаре девушку. Светловолосую. В белой шёлковой блузке и чёрной юбке до колен. Чулок и туфель нет и рядом с алтарём не валяются. Рот заткнут кляпом.

– Ох! – выдохнул Бочка.

– Ни хрена себе, – добавил Шумахер.

– Нравится? – Каин сиял, как радушный хозяин, предложивший дорогим гостям изысканное блюдо. И разлил по бокалам вино. – Угощайтесь. Красное, густое, терпкое. То, что нужно перед началом.

Шумахер сделал большой глоток. Не сводя с девушки взгляда.

– Нравится? – повторил Каин.

– А она должна нам нравиться? – откашлявшись, поинтересовался Бочка.

– Смотря какие мысли у вас возникли, когда вы её увидели, – рассмеялся Каин, поглаживая бороду. – Смотря о чём вы подумали.

– А о чём мы должны были подумать?

– Ну…

– Бочка, не грузи! – Шумахер подошёл ближе и внимательно оглядел распластанную на чёрном камне блондинку. Улыбнулся, представив нечто приятное, мягко прикоснулся к воротнику блузки, но убрал руку, повернулся и посмотрел на лидера: – Можно?

– Всё, что угодно. – У Каина раздулись ноздри.

– Вообще всё? – уточнил Шумахер.

– На что хватит фантазии.

– Она у меня богатая.

– Значит, сегодня нам всем будет очень весело.

Теперь раздулись ноздри и у Шумахера.

– Она согласна? – тихо спросил Бочка, стараясь не смотреть на девушку.

– Тебя действительно это интересует? – удивился Каин.

– Хочу понимать, как далеко мы можем зайти.

– Не ограничивай себя, – мягко ответил Каин, забирая у Бочки бокал. – Она здесь для того, чтобы мы исполнили свои фантазии. – И перевёл взгляд на жертву: – Ты ведь будешь послушной девочкой?

Блондинка вновь замычала.

– Если это не согласие, то я не знаю, что такое согласие.

В глазах несчастной столько ужаса, что Бочку едва не стошнило. А Шумахер засмеялся:

– Кажется, я понял…

– Ты всё правильно понял. – Каин положил руку на плечо парня. – Что ты хотел сделать с её блузкой?

– Посмотреть, что под ней.

– Так посмотри.

Первое движение – неуверенное. Шумахер медленно расстёгивает верхнюю пуговицу. Девушка умоляюще смотрит на Каина. Каин улыбается.

– Скоро всё закончится.

Под блузкой ничего нет. Несколько мгновений Шумахер разглядывает грудь девушки, затем касается её – сначала едва, а затем сжимает очень сильно, специально делая больно.

Каин улыбается.

У Бочки дрожат пальцы. Он чувствует, что начинает шуметь в голове, понимает, что Каин подмешал в вино наркотик, и пытается бороться. Пытается сохранить голову ясной, ведь это – единственный способ не замазаться больше, чем он уже замазался. Бочка пытается, а Шумахер расстёгивает юбку, стягивает её, несколько мгновений гладит бёдра блондинки – под юбкой тоже ничего не оказалось – и начинает медленно снимать ветровку.

Каин улыбается.

Он видит, что Бочка колеблется, но не волнуется – он этого ждал. И не сомневается в том, что обстановка и наркотик сделают своё дело и Бочка обязательно присоединится к другу… который уже полностью раздет. А мычание блондинки становится ритмичным. А над алтарём беззвучно, но очень довольно хохочет козлиный череп, рога которого омыты кровью многочисленных жертв. Каин знает, как будет, и потому не удивляется, когда на алтаре сплетаются в дикой, не знающей запретов похоти уже три тела. Не смеётся громко, боится, что звук заставит парней опомниться, но улыбается так широко, как никогда в жизни.

Он не ожидал, что наблюдение принесёт столько удовольствия.

Но Каин держит себя в руках. Внимательно следит за распалёнными помощниками, выбирая Тот Самый Момент.

Когда вожделение достигает предела. И полностью поглощает разум. Когда хочется больше, чем можешь получить… чем имеешь право получить. Когда страсть смешивается с потом, пот – с похотью, похоть – с рычанием, а рычание вызывает ярость. Ведь в рычании нет Слова. В рычании приходит Зверь. Беспомощность девушки разрушила все возможные запреты, Бочка и Шумахер упиваются абсолютной властью над несчастной жертвой, их ласки становятся всё более и более грубыми. А затем – жестокими. Они видят, что причиняют боль, и заводятся от этого. Чем ей больнее – тем им лучше, чем громче она стонет – тем с большей яростью они на неё набрасываются. Сжимают. Растягивают. Бьют.

До исступления.

Забыв обо всём. Задумываясь лишь о том, как причинить ещё больше мучений. Как заставить закричать сквозь кляп. И смеются, если слышат этот крик – едва слышный. Полный запредельного ужаса и предсмертной тоски.

Жертва уже знает, чем всё закончится.

Жертвы умеют это чувствовать.

А Бочка и Шумахер – ещё нет. Сейчас они не думают, но чувствуют. Правда, испытывают совсем иные чувства, нежели блондинка. Они уже всё перепробовали – или им кажется, что всё, но до полного удовлетворения далеко. Они не знают, что его принесёт, но чувствуют – именно чувствуют! – что должно быть нечто… нечто особенное… нечто ещё не испытанное…

Ритуальный нож с блестящим лезвием и чёрной рукоятью.

Он появляется в идеально рассчитанный Каином момент. Не появляется – Каин подаёт его Шумахеру, и Шумахер чертит на плече несчастной девушки длинную кровавую черту. Она кричит сквозь кляп, но лишь раззадоривает мучителей, рычание которых переходит в смех, а смех – в рычание. Шумахер слизывает кровь, а затем зубами вгрызается в тело девушки.

«Интересно, у меня в такие моменты столь же безумный взгляд?» – думает Каин.

И говорит:

– Сделаем это для нашего Господина. Утолим его жажду.

В пустых глазницах козлиного черепа прячется вся тьма мироздания. Засохшая на его рогах кровь оживает и льётся на лучи сатанинского знака, разжигая таящийся в них огонь. Бочка срывает с несчастной кляп. Шумахер заносит над головой ритуальный нож. Девушка испускает пронзительный крик, вкладывая в него все оставшиеся силы. Алтарь начинает соответствовать своему названию – на нём льётся кровь. Шумахер бьёт жертву в грудь с остервенением новичка, не видя, что уже первый удар оказывается смертельным. Бьёт и бьёт, наслаждаясь каждым ударом.

«В следующий раз можно будет обойтись без наркотика…»

Каин улыбается.

Он счастлив.

Он создал последователей, настоящих последователей, которых можно назвать детьми и даже больше, чем детьми – он создал уникальные копии себя. Маленьких дьяволят, которые понесут в большой мир огромное Зло. Что может быть лучше? Что может быть величественнее? И как же сильно не хватало ему настоящих последователей, как же долго пришлось ждать, пока озабоченные извращенцы не распознают внутри себя беспощадных монстров.

Теперь же всё изменится. Теперь у него есть те, кому он может полностью доверять.

Кто повязан кровью.

Которая осталась на их руках, телах и лицах.

После того как девушка издала последний всхлип, в подземном зале воцарилась тишина, а затем Шумахер слез с мёртвой блондинки и посмотрел на Каина.

– Это было невероятно. – И слизнул с клинка кровь. – Мать твою, я даже не думал, что может быть настолько хорошо.

Бочка очень тихо вздохнул.

– Тебя что-то беспокоит? – поинтересовался Каин.

Тот факт, что Бочка не принимал непосредственного участия в убийстве, его чуточку смущал – парень не почувствовал вкус убийства, однако это был тот самый случай, когда одного зайца должен убить один охотник. Пока же Бочке придётся довольствоваться окропившей его жертвенной кровью.

– Меня беспокоит, что её будут искать. – Бочка кивнул на девушку.

– Нет.

– Нет?

– Не будут, – уточнил Каин, улыбаясь Шумахеру.

– Почему? – растерялся Бочка. – Она не выглядит бомжихой.

– Она не бомжиха.

– То есть её будут искать?

– Но не в Иркутске.

– Почему?

Несколько мгновений Каин смотрел на перепачканного в крови парня, после чего с улыбкой протянул ему бутылку воды:

– Потому что это мои проблемы, Бочка. А тебе нужно умыться.

Водопровод в подземелье отсутствовал.

– Только всю воду не трать, – рассмеялся Шумахер. – На мне крови больше.

«Только в прямом смысле, – подумал Бочка. – В переносном на нас её поровну».

Не он нанёс смертельный удар… да и все остальные удары тоже – не он… но он был рядом, насиловал, держал, когда Шумахер бил жертву, и если сегодня ночью он не пойдёт в полицию, то завтра утром проснётся полноправным членом клуба убийц. Бочка это знал. И ещё он знал, что не пойдёт в полицию.

Все это знали.

– Ты отлично держишься, – похвалил Бочку лидер.

– Никогда не переживал ничего подобного.

– Этим ты меня не удивил, – произнёс Каин.

И многозначительно замолчал, глядя Бочке в глаза. Внимательно и без улыбки. У Бочки задрожали руки, он посмотрел на Шумахера, но увидел… нет, не равнодушие, а полное согласие с лидером.

С любым его решением.

А значит, что если он ошибётся, то может оказаться следующей жертвой Господину. Принесённой прямо сейчас.

Все это знали.

– Когда… – Бочка откашлялся. – Когда мы сможем повторить?

– Вот это отличный вопрос! – рассмеялся Шумахер. С облегчением рассмеялся, потому что тоже просчитал ситуацию. – Когда!

Каин видел, что правильная фраза прозвучала благодаря уму парня, а не потому что Бочка уверовал, и уж тем более – не потому что желал перейти из соучастника в убийцы. Но Бочка далеко не слабак, считать его таким – большая ошибка, и он нужен, чтобы уравновешивать наглого и амбициозного Шумахера, который сейчас смотрит ему в рот, но рано или поздно обязательно проявит свою суть.

– Мы повторим, – пообещал Каин, отвечая на вопрос Бочки. – Но не на следующей неделе. И даже не в следующем месяце. – Он перевёл взгляд на мёртвую девушку. – Конвейера не будет, нужно соблюдать осторожность, потому что наше поклонение Господину предусматривает не штраф, а пожизненное.

– Она ведь не первая, да? – прищурился Шумахер. – До сих пор всё было нормально?

– И я сделаю всё, чтобы так осталось, – жёстко ответил Каин. Он понимал, что дети только вступают в его мир и нужно быть с ними терпеливым. – Вы обрели силу и власть, почувствовали, как это должно быть, и вам понравилось.

Шумахер усмехнулся.

– А теперь нужно сделать так, чтобы не потерять ни силу, ни власть.

– Господин не хочет частых жертв? – осведомился Шумахер. Он умылся, оделся, окончательно пришёл в себя и стал ещё более наглым. И его ничуть не смущало, что они вели разговор возле остывающего тела молоденькой девушки.

– Господину нравится получать жертвы, – неспешно ответил Каин. – Но если мы перестанем их приносить – их станет меньше. Поэтому осторожность и ещё раз осторожность. Ещё вопросы есть?

– Они всегда так быстро дохнут?

– Я покажу, как продлить удовольствие. Научу всему, что знаю.

Несколько мгновений парни молчали, а затем Шумахер улыбнулся:

– Наконец-то я дома.

Минут через двадцать они расстались. Каин сразу исчез в ближайшем переулке, пообещав позвонить, а парни побрели вверх по улице. Молча побрели, поскольку выплеснули первые эмоции в разговоре с лидером и теперь обдумывали и вновь переживали случившееся. Шумахер улыбался. Он пребывал в приподнятом настроении и сожалел только о том, что не может обсудить обуревающие его чувства с Бочкой, который хоть и был рядом, но пока не знает, каково это – наносить смертельный удар и видеть, как жизнь уходит из жертвы.

Из жертвы, которую убил ты.

Пока не знает.

Бочка же, возможно, как раз поэтому, пребывал в смятении и поймал себя на мысли, что был бы счастлив напиться в дрова, а утром узнать, что всё случившееся было страшным сном, неприятным кошмаром, который никак не отразится на его судьбе. Но такая опция в этой игре отсутствовала.

И именно Бочка первым нарушил молчание:

– Я с детства слышал рассказы об иркутских подземельях и всегда их боялся. У меня нет клаустрофобии, но я всегда их боялся. Хоть и не был никогда. Даже подвалов боялся… Как чувствовал, что мне под землю нельзя.

– Чего бояться? – хмыкнул Шумахер. – Ты ведь зашёл туда не клиентом. Как баба.

Последняя фраза прозвучала непонятно: то ли Шумахер имел в виду жертву, то ли укорял расклеившегося друга. Бочка решил, что первое, и зачем-то сказал:

– Её зовут Карина… звали…

– Откуда ты знаешь? – удивился Шумахер.

– Она шептала, когда мы вытащили кляп. Всё время шептала своё имя.

– Не слышал… – Шумахер бросил на Бочку быстрый взгляд. – Ты слишком много о ней думаешь.

– А знаешь, о чём я ещё думаю?

– Догадываюсь, но не хочу слышать.

– Не догадываешься. – Бочка понимал, что сейчас не лучшее время для этого разговора, что Шумахер слишком заведён, однако сам не мог думать ни о чём другом: – Теперь мы у него на крючке.

И услышал неожиданный ответ:

– А он – у нас.

И растерялся:

– В смысле?

– Понятно, что это не первая девка, которая там сдохла, – объяснил Шумахер. – Каин регулярно совершает жертвоприношения Господину и, видимо, так получает силу. Он увидел, что мы особенные, понял, что мы нравимся Сатане, и открыл свою тайну. Он научит нас всему, что знает сам, и мы станем равными. – Шумахер коротко рассмеялся. – Так что мы на крючке друг у друга.

– Но мы о нём ничего не знаем, – обронил Бочка. – Совсем ничего.

– Мы знаем это место.

– Он найдёт другое.

Шумахер остановился и нахмурился:

– К чему ты ведёшь?

– Мне плевать, что он у нас на крючке. Тоже. Якобы. Для меня важно то, что будет с нами. А мы у него на крючке. И теперь нам придётся выполнить любой его приказ.

Бочка знал, куда бить – по самолюбию. Напомнил, что их зависимость от Каина резко усилилась, и тем испортил другу настроение.

– Ты заметил, что он держался в стороне? Вдруг он записывал всё, что мы делали с Кариной?

Это предположение заставило Шумахера задуматься. Но ненадолго.

– Даже если это Home-video действительно существует, мне всё равно, – ответил он после короткой паузы. – Мне понравилось то, что мы делали и как всё закончилось. И я очень рад, что Каин полностью открылся. Он во мне не ошибся.

Шумахер замолчал, явно ожидая, что скажет друг, и Бочке ничего не оставалось, как подтвердить:

– Во мне тоже.

– Вот и здорово! – Шумахер потрепал Бочку по плечу. – Ты умный и всегда думаешь на пару шагов вперёд. Но в нашей ситуации бояться нечего: Каину требуются последователи, и мы с тобой идеальные кандидаты.

– А вдруг он в нас разочаруется? – очень тихо спросил Бочка. – Что он тогда сделает?

Человек, которого Лера называла Аркадием, Бочка и Шумахер – Каином, а Феликс – Кейном, пребывал в глубокой задумчивости.

Он знал, что однажды этот момент настанет, что полиция окажется совсем рядом, поскольку как ни старайся, как ни рассчитывай действия, предусмотреть абсолютно всё практически невозможно. К тому же никто не застрахован от ошибок, в том числе вызванных потерей концентрации. Или нелепыми случайностями. И именно в этом заключался главный вопрос, стоящий сейчас перед Кейном: совпадение или случайность? Из-за чего был нанесён весьма неожиданный визит? Именно неожиданный, выбивающийся из всех предусмотренных Кейном схем. Он предполагал, что прокол может случиться либо «благодаря» его молодым и неопытным ученикам, либо тому, что кто-то сумеет выйти на след одной из его «особенных» женщин. Но визит, связанный с историей, которую Кейн считал похороненной и забытой, выбил его из колеи.

Случайность или совпадение?

Множество людей в самых разных ситуациях задавали себе этот вопрос, мучительно пытаясь отыскать правильный ответ.

Чем вызвано появление полицейского? Можно ли доверять словам Вербина о том, что он лишь удовлетворяет своё любопытство? Не получится ли так, что визит московского опера, якобы пребывающего здесь в отпуске – часть игры, затеянной полицией для его поимки? Разум подсказывал, что невозможно увязать старую экспедицию на мыс Рытый с его нынешними занятиями, однако действия полицейских не позволяли Кейну впасть в благодушное настроение. Скорее, намекали, что есть небольшой, пока – небольшой, повод для паники. Именно из-за того, что такого развития событий Кейн представить не мог. И, как результат, не мог понять, что делать: замереть или начать движение? Остаться в городе, делая вид, что встреча с полицейским не произвела на него никакого впечатления, или улететь в Москву и не появляться в Иркутске месяца три?

Случайность или совпадение?

Кейн вновь включил запись и несколько секунд разглядывал атаку на ритуальный зал. Не в первый раз и не так внимательно, как в первый раз. Особого смысла в очередном просмотре не было, Кейн ничего не искал на видео, а напитывался настроением разгрома, уничтожением того, что он создавал несколько последних месяцев. Испытывая лёгкую грусть от того, что всё придётся начинать сначала. Не завтра, конечно, и даже не в этом году, но придётся – Кейну понравилось иметь верных и послушных адептов. Понравилось воспитывать их, постепенно подводя к вершине, на которой стоял он. Не на саму вершину, разумеется, на неё, если хватит сил, они взойдут сами, но остановить в шаге, демонстрируя, какую силу и власть они могут заполучить. Возможно, через год-полтора в новую команду вольются Шумахер и Бочка.

Кейн поставил запись на паузу, несколько секунд смотрел на то, как плечистый спецназовец надевает на лежащего ничком Шумахера наручники, и тихо выругался.

Случайность или совпадение?

Как получилось, что одновременно с разгромом ритуального зала к нему заявился известный московский полицейский? Медийной персоной Феликс не был, но честно назвал своё имя, поэтому Кейну не составило труда отыскать нужную информацию и узнать, что он перекуривал на лавочке с одним из самых опытных оперативников Московского уголовного розыска. «Важняк», принимавший участие в расследовании нашумевшего дела Кровососа, совершившего в столице серию зверских убийств. Все лавры за его поимку достались, разумеется, людям с большими погонами на плечах, но Кейн был реалистом и понимал, кто действительно шёл по следу убийцы. Точнее – убийц. И понимал, кого в действительности нужно опасаться. Однозначно нужно опасаться, потому что лишь настоящий охотник пойдёт по едва почуянному следу. Да ещё находясь на отдыхе после сложнейшего расследования.

Случайность или совпадение?

Разгром ритуального зала Кейна не волновал, он не сомневался, что Шумахер и Бочка будут молчать. А вот визит Вербина… смущал. Это фактор, который невозможно было предвидеть, а значит – учесть. Непредсказуемый фактор. И след, который взял москвич, был хоть и старым, но неприятным, ведь как ни крути, но из участников экспедиции в живых остался только он.

Единственный.

– У него ничего нет и быть не может, – пробормотал Кейн. – Он не знает, что произошло на мысу, разве что догадывается. Но доказательств нет и взяться им неоткуда. Всё кануло в Лету. Бежать, конечно, пока не нужно, а вот следы почистить необходимо.

Жаль, конечно, что с Лерой придётся покончить наспех, не получив привычного удовольствия, но что делать – так сложилось. Будем считать, что Лере повезло. А вот следующей «особенной» женщине придётся «отработать» за двоих. Смерть следующей «особенной» будет особенно лютой.

Кейн выключил компьютер и хладнокровно просчитал в голове дальнейшие шаги: прикончить Леру, избавиться от тела, уничтожить мебель и тщательно обработать комнату, зачистив её от следов ДНК. Нужные химикаты давно подготовлены. Работы много, но за ночь управиться можно.

Он поднялся и направился к ведущей в подвал двери.

На этот раз они оказались не в подвале.

Тоже под землёй, но не в подвале, а в давным-давно выкопанном убежище. Или в подземной ночлежке для бедняков и беглецов с каторги. Или в старинной опиумокурильне. Или в схроне контрабандистов. Или на тайном складе кого-нибудь из добропорядочных купцов, благодаря которым в Иркутске появились легенды о развитой сети подземных ходов. Зачем в своё время выкопали это помещение, так и осталось загадкой. А поскольку располагалось оно в стороне от центра, без дополнительных исследований нельзя было определить, является ли оно самостоятельным объектом или частью чего-то большего. С точностью можно было сказать только то, что подземелье выкопано не позже XIX века, и в нынешнем своём состоянии оно угнетающе действовало даже на самых опытных бойцов – мужиков с весьма устойчивой психикой. Но виной тому были не потемневшие за столетия стены, а новое предназначение, которое подземелье обрело совсем недавно. Страшное предназначение, понимание которого вызывало у много чего повидавшего Сергея омерзение – как у любого нормального человека.

Старинное подземелье было переделано в пыточную камеру.

– Ты не против, если я ненадолго выйду? – тихо спросила Дарья.

Последние десять минут она вела себя настолько тихо, что Сергей позабыл о присутствии следователя. Теперь же, увидев, как побледнела молодая женщина, засуетился:

– Конечно. Тебя проводить?

– Справлюсь. – Дарья глубоко вздохнула.

– У тебя есть вода?

– В машине, да, есть. – Следователь помолчала. – Если найдут что-нибудь важное – пусть без меня не трогают, хорошо?

– Хорошо. – Сергей помолчал. – Ты как?

– А как ты думаешь? – Она отпустила очень короткое ругательство. – Как в бочку с дерьмом окунулась.

Всё правильно, всё так. И все остальные – как в бочку с дерьмом. Потому что никак иначе нормальный человек в подобных обстоятельствах чувствовать себя не может. Но помимо естественного омерзения, Сергей с трудом справлялся с накатившей яростью. Не бешеной, туманящей голову злобой, а холодной, расчётливой яростью, которая не кричала, а спокойно, обдуманно и очень твёрдо говорила, что способное на такие зверства существо не имеет права жить. Не должно жить. Это не человек, а монстр, умело им прикидывающийся. Его необходимо уничтожить.

Ярость диктовала своё мнение, но Сергей умел её сдерживать. Давно научился. Но мысленно порадовался тому, что владельца подземелья на месте не оказалось. Сергей знал, что его парни – профессионалы, и он – профессионал, но сейчас не был уверен ни в них, ни в себе. И не мог дать ответ, как бы они с парнями поступили, застукай в логове убийцу. Что бы они сделали, зная, что подонок останется жить. Да, получит пожизненное, поедет в «Полярную сову» и, скорее всего, никогда из неё не выйдет. Но останется жить.

Зверь продолжит дышать. Жрать. И вспоминать тех, кого убил, предварительно подвергнув бесчеловечным истязаниям.

Разве это справедливо?

Разве так должно быть?

Бочку с собой не взяли: парень подробно указал дорогу, что позволило оперативникам без труда найти надёжный, тщательно замаскированный лаз в подвале заброшенного, постепенно разрушающегося дома – не зная, куда идти, ни за что не отыскали бы – и вскрыли его. Прошли по коридору, взломали дверь и оказались в небольшом подземном зале со сводчатым потолком. Стены и потолок выложены кирпичом, а пол – каменными плитами. Старым, потемневшим от времени кирпичом и потёртыми плитами.

По правую руку от входа, в центре этой стены, стояло самодельное деревянное кресло с широкими кожаными ремнями на подлокотниках, ножках и спинке. Ремни гарантировали, что зафиксированная в кресле жертва никуда не денется, оказавшись в полной власти палача. Само кресло имело тёмную, неравномерную окраску, но подойдя ближе, Сергей понял, что кресло никто специально не красил – дерево было пропитано кровью. Не испачкано, а пропитано, ведь крови оно видело много.

До ужаса много.

А за то, чтобы её было именно столько и даже, больше, отвечали разнообразные пыточные инструменты, лежащие на передвижном столике, угловой полке и развешанные на стене. Не только острейшие скальпели, пилы, щипцы и крючки, но и целая коллекция изощрённых орудий, в точности копирующих древние приспособления. Среди них – «груша страданий», «колыбель Иуды», «кошачья лапа», «испанский сапог», различные тиски и дробилки. Все они пребывали в идеальном состоянии, но несли на себе следы неоднократного использования.

– Да что же он здесь творил? – не выдержал один из оперативников.

– Грех, – неожиданно для самого себя ответил Сергей. – Смертный грех.

И услышал в ответ фразу, которая совсем недавно пришла ему в голову:

– Жаль, что мы не застали ублюдка.

И поймал себя на мысли, что согласен – жаль. Очень жаль. Потому что именно от таких зверей они и должны защищать мир.

Обязаны.

Над креслом была изображена пентаграмма. А на противоположной стене такой же знак был изображён значительно крупнее, начинался от пола, и в каждом его луче в стену были ввинчены захваты, позволяющие распять жертву. Третий дьявольский символ, видимо главный, был нарисован над плоским чёрным алтарём, также оснащённым ремнями. В эту пентаграмму была вписана голова козла, а сверху висел его череп. И алтарь, и пол под ним были перепачканы засохшей кровью.

Однако самая страшная находка ожидала оперативников в дальнем левом углу. Здесь они обнаружили толстую, каменную, идеально притёртую к отверстию крышку, поднять которую можно было только с помощью старого деревянного ворота. Неизвестно, для чего строители использовали или предполагали использовать находящийся под крышкой колодец, возможно, в качестве уборной, а вот убийца превратил его в братскую могилу, сбрасывая в глубокую яму тела жертв. Возможно – ещё живых. И посветившие фонариком спецы поняли, что видят останки не менее двух десятков человек. Кости, черепа, одежда, обрывки одежды, очки… При его уровне подготовки, убийца мог поставить в яму чан с кислотой и уничтожать следы, но он предпочитал хранить. Возможно, изредка любовался своими «достижениями». Возможно, не изредка. Выше всех в яме лежали тела и части тел недавних жертв, убитых, судя по внешним признакам, в течение последних трёх-четырёх месяцев. И когда крышку подняли, помещение наполнил тошнотворный запах гниющей плоти.

После этого Дарья и захотела выйти.

Сергей же, убедившись, что больше ничего «интересного» в подземелье не отыщется, последовал её примеру и отыскал следователя у машины. Остановился рядом, помолчал, затем предложил сигарету. Дарья не отказалась, хотя бросила восемь лет назад и с тех пор к табаку не притрагивалась. Но тут не отказалась. Неловко закурила, кашлянула, затянувшись, выдохнула дым и угрюмо спросила:

– Кем нужно быть, чтобы такое учинить?

Спросила в никуда, но Сергей ответил:

– Больным уродом.

– Об этом даже не напоминай, – буркнула следователь. Руки у неё дрожали, однако с голосом Дарья совладать сумела и звучал он твёрдо. – Даже думать не хочу, что эта мразь сумеет прикинуться сумасшедшим.

– Какая разница? Сидеть ему всё равно вечно.

– Вечно ему гореть, – со злостью уточнила Дарья. – А чтобы его навсегда посадить, нужно сначала поймать.

А как ловить, если всё, что у них есть – это описание от Бочки и девушек: высокий, светловолосый, бородатый. Имени нет, только псевдоним – Каин. Телефон, номер которого указал Бочка, оказался выключен, надо думать – навсегда, спецы «пробивают» историю звонков и мессенджеров, но Сергей не сомневался, что Каин включал аппарат только вдали от своего дома и только для связи с помощниками. Бочка ничего не знает. Шумахер молчит и вряд ли что-нибудь скажет, он упёртый и, если верить Бочке, уже попробовал кровь. Ангелина и Кристина не знают вообще ничего.

Ни одной зацепки.

Ни одной ниточки, которая приведёт к убийце.

– Поймаем, – угрюмо пообещал Сергей. – Он не мог не наследить здесь, не мог не оставить ДНК. Возьмём образцы…

– И будем ждать совпадений?

– Может, в базе отыщутся. А может, да – будем ждать совпадений. А дальше…

– А дальше… больной он или здоровый, будем надеяться, что его запрут и никогда не выпустят, – закончила за него Дарья. – И он не станет давать интервью дурнопахнущим журналистам.

Дурнопахнущие интервью дурнопахнущим журналистам, готовым вывести в эфир любую тварь, лишь бы это положительно отразилось на рейтинге. Потому что хороший рейтинг положительно сказывается на стоимости рекламных контрактов. Потому что ничего, кроме денег, их не интересует.

Дарья сделала маленький глоток воды, помолчала, явно прислушиваясь к себе – не вырвет ли? – и неожиданно спросила:

– Кстати, что там у Феликса? Мы, вроде, хотели встретиться сегодня вечером.

– Точно – Феликс! – За бурными событиями вечера, плавно перетекшими в бурные события ночи, Сергей совершенно позабыл созвониться с другом. Вытащил телефон, посмотрел на появившиеся сообщения и выдохнул: – Пока я был внизу, без связи, он три раза звонил.

– Так набери ему.

– Ага… – Сергей нажал на кнопку вызова, подождал и прищурился: – Не берёт.

– Спит?

– Даже если бы спал – ответил. Он всегда на связи.

– Уверен?

– В этом – на сто процентов.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, а затем Дарья жёстко сказала:

– Если ты в этом уверен, то надо срочно отследить телефон Феликса. Он не просто так тебе звонил, а теперь не отзывается.

И сделала ещё один глоток воды.

Сергей не отвечает. Не удивительно… Он предупредил, что планируется рейд к сатанистам, так что занят. Феликс нажал кнопку «Отбой» и покрутил телефон в руке. Позвонить Дарье? А что он скажет? Что увидел неподалёку от дома Кейна автомобиль случайного знакомого?

И?

Действительно: и что?

К тому же автомобиль стоит не возле дома, а на соседней улице, и Александр мог к кому угодно приехать. Мало ли у него знакомых? Мысли же о том, что весёлый здоровяк за ним следит, Вербин не допускал, и если встреча в Листвянке ещё могла показаться подозрительной – при определённых условиях, то с Ольхоном такое точно не пройдёт – Александр приехал на остров намного раньше.

Случайные встречи со случайным знакомым… самолёт, Ольхон, Листвянка…

Но можно ли назвать случайной эту встречу? Во время разговора Кейн вёл себя спокойно и неторопливо, не был похож на человека, которого в доме дожидается гость, и на часы стал поглядывать только после того, как Феликс подобрался к неприятной для него теме. Кейн определённо был один.

Мог ли Александр проникнуть в его дом тайно?

Мог. Но… зачем?

Остановившись в изумлении – при виде автомобиля, – больше Вербин ошибок не допускал: спокойно прошёл мимо «Audi», бросил мимолётный, абсолютно естественный и невинный взгляд в окна, но, несмотря на сильную тонировку, остался уверен, что машина пуста. Ждёт хозяина.

«К кому же ты приехал?»

Учитывая прошлые встречи, Феликса подмывало назвать эту очередным совпадением, однако он не мог себе этого позволить. Без проверки – не мог.

Удалившись от автомобиля на тридцать шагов, Вербин спрятался за деревом и оглядел примыкающий к владениям Кейна участок. Дом полуразрушен, одно окно выбито, забор местами обвалился, участок зарос кустарником и небольшими деревцами, поэтому через него легко пройти незамеченным к забору Кейна. Есть ли там калитка? А видеокамеры? Видеокамеры – наверняка, но их наличие не всех останавливает. Другими словами, подобраться к дому Кейна, который стоит почти вплотную к заброшенному участку, не составляет труда. А ночью – тем более. Даже если кто заметит, решит, что мужику срочно потребовалось отлить. Только вот отсутствует Александр уже достаточно долго, не похоже, что отправился по естественным надобностям.

Если, конечно, он отправился в дом Кейна.

Феликс вновь посмотрел на телефон. Позвонить?

Нет, рано.

А когда будет не рано? И не станет ли тогда слишком поздно? Позвонить? Вербин вновь надавил на кнопку вызова, а Сергей вновь не ответил.

«Набрать Дарье?»

Не успел.

Услышал тихие шаги, разглядел движение на заброшенном участке, а затем через пролом в заборе вышли двое: высокий мужчина в чёрном комбинезоне, перчатках и чёрной вязаной маске, который вёл, даже не вёл, а почти нёс на левой руке, едва одетую девушку. Явно пребывающую в прострации.

«Что происходит?!»

Мужчина огляделся, но Феликса не заметил – его надёжно закрывали стволы деревьев, и направился к машине. И вот тогда Вербин сделал одну маленькую, но очень большую глупость: он быстро и, как ему казалось, почти бесшумно побежал к парочке, намереваясь атаковать мужчину сзади. Не сомневаясь, что мужчина – преступник: ведь честный человек не станет надевать маску! Атаковать, сбить с ног и обездвижить. Вербин умел это делать, и получалось у него достаточно неплохо. И, несмотря на габариты подозреваемого, Феликс был абсолютно уверен в том, что получится и в этот раз. Поэтому в том, что произошло в следующие секунды, Феликс винил исключительно себя. Некоторая растерянность от происходящего привела к потере контроля, потеря контроля – к неправильному расчёту расстояния и недооценке противника. Здоровяк явно услышал приближающиеся шаги, но виду не подал, позволяя Вербину думать, что он остаётся незамеченным, а в нужный момент – идеально рассчитав время на слух! – неожиданно развернулся, одновременно разгоняя правую руку, и встретил Феликса так, как его давно никто не встречал. Первоклассным свингом, но не танцем.[15]

К такому приёму Вербин оказался совершенно не готов.

И потому очнулся уже после того, как «Audi» уехал.

Если верить часам – минут через десять очнулся.

Встал на четвереньки, потряс головой, выругался, поднялся на ноги, пошатнулся, снова выругался, подождал, когда перестанет кружиться голова, ну, как перестанет – когда головокружение прекратит мешать ходить и думать, огляделся, удостоверился, что его позора никто не видел и на помощь никто не спешит, и достал телефон.

– Серый.

– Мы тебя засекли, – спокойно отозвался Сергей. – Гуляешь?

– Да. Погода отличная.

– Рад за тебя.

– А чего засекали?

– А чего не отвечал?

– Потом расскажу. А пока слушай, это очень важно. Дай ориентировку на чёрный «Audi Q7»… – Вербин продиктовал номер. Говорил он медленно – из-за шума в голове, но отчётливо. – Водитель на меня напал.

– Ты же, вроде, местные легенды изучал.

– Вот, докатился, – ответил Феликс, осторожно ощупывая левую половину лица. Болело жутко.

– Свидетели есть? – деловито поинтересовался Сергей.

– Нет. Это неважно… С ним девушка и есть подозрение, что она сильно не в себе. Возможно похищение.

– Девушка… Ага… – Вербин понял, что Сергей стал очень серьёзен. – На девушек у нас сейчас особая стойка.

– Что случилось?

– Потом расскажу. Ты в районе Марата?

– Да.

– Скоро буду.

– Я пока зайду в дом, из которого они вышли, – сказал Вербин.

– Зачем? – насторожился Сергей.

– Поверь, так надо. Это дом Кейна.

– Чёрт!

– В общем, ты приезжай, но жди снаружи. Я один войду, осмотрюсь, если появятся основания для твоего появления – позвоню.

– А если не появятся?

– Тогда наша единственная надежда – «Audi».

– Понял.

Феликс включил на телефоне фонарик, прошёл через заброшенный участок – идти получалось значительно лучше, чем пять минут назад, но его всё ещё подташнивало, обогнул дом справа, а зайдя за него, увидел маленькую калитку, ведущую на участок Кейна. Открытую калитку. Прошёл через неё и угрюмо хмыкнул – тут его поджидала распахнутая задняя дверь дома Кейна.

Ему указывали дорогу.

В коридоре горел свет, поэтому Вербин выключил фонарик, сделал несколько шагов и увидел очередную открытую дверь, за которой находилась ведущая в подвал лестница, спустился и огляделся. Обыкновенное хранилище всего на свете, замена квартирным антресолям. Но справа – ещё одна дверь, вновь приоткрытая. Небольшая комната-тамбур, призванная скрыть мощную стальную дверь, ведущую в последнее помещение, войдя в которое Феликс угрюмо выругался.

На месте.

Душевая кабинка, унитаз за шторкой, трёхстворчатый шкаф и широкая кровать, на которой лежит задушенный тонкой цепочкой хозяин дома.

Вербин потрогал руку Кейна – начинает остывать. Мысленно поблагодарил здоровяка за открытые двери – не хватало ещё их взламывать – припомнил, не прикасался ли к чему-нибудь, затем достал телефон и набрал номер Сергея.

И всё-таки Лера отличалась от всех, абсолютно от всех прежних «особенных» женщин. Внешне… ну, понятно, что внешне девушка на них не походила, поскольку у Кейна не было «пунктика» на какой-то определённый типаж, не отдавал предпочтение только брюнеткам или рыжим. Его «особенные» женщины были разными. Лера отличалась внутренне – Кейн чувствовал в ней огонь, и это ему нравилось. А ещё – и это Кейн понял только в разговоре с Феликсом – он никогда не представлял на месте Леры Рину. Ни разу. Да, девушки были отдалённо похожи, но именно отдалённо, и это обстоятельство не имело никакого значения. Скорее, наоборот – Кейн давно заметил, что чем сильнее «особенная» женщина походила на любимую, тем больше усилий приходилось ему прикладывать, чтобы представить рядом с собой Рину.

А с Лерой усилий прикладывать не приходилось, потому что он видел рядом с собой Леру. И хотел видеть Леру.

Не Рину.

Это изумляло.

И приводило в бешенство.

«Я люблю Рину!»

Но видел перед собой Леру. И только её.

И с ней был нежен. Потому что хотел быть нежным. Заботливым. Предупредительным. Чутким.

Любящим.

Это приводило в бешенство. Но Кейн ничего не мог с собой поделать: нежность к Лере удовлетворяла его сильнее, чем лютая жестокость с другими «особенными». И это наводило его на очень странную, неожиданную мысль:

«А ведь у нас, наверное, могло получиться…»

Мысль пугала, именно пугала, потому что Кейн отдавал себе отчёт в том, что теперь у них ничего не получится. Шанс утерян. Лера стала «особенной»… особенной «особенной»… да, так – особенной «особенной», но всё равно «особенной», а значит, должна до конца пройти по предназначенному для неё пути. Это будет означать, что он, возможно, потерял и вторую настоящую любовь своей жизни, но выхода у него нет.

Лера должна…

Кейн открыл дверь. И замер на пороге.

Очарованный.

Девушка встретила его так, как Кейн любил и как научил: сложив руки и робко стоя у края кровати. И, несмотря на прозрачный пеньюар, подчёркивающий достоинства прекрасной фигуры, казалась олицетворением невинности. Но одновременно – страсти. Невинность не служила Лере маской, под которой скрывался порок. Нет! Кейн видел в девушке подлинную чистоту и чистую, обжигающую страсть… направленную на него. Он знал, что умеет доставить удовольствие женщине, и знал, что доставляет, что Лера ни разу не симулировала, когда была с ним, и это знание возбуждало.

Ему нравилось доставлять удовольствие Лере. Нравилось, как она начинает поскуливать в ожидании оргазма и как кричит, не в силах больше сдерживать эмоции. И как вытягивается в струнку. И как…

«Я люблю Рину!»

Кейн вынужден был кричать себе, напоминать, что стоящая перед ним девушка – не Рина. И никогда ею не была. Но крик не помогал.

И сейчас не помог.

Кейн смотрел на пленницу с обожанием и жадностью. И понял – сейчас только понял, – что приходил к Лере много чаще, чем к другим «особенным». Неожиданный и неожиданно откровенный разговор с полицейским помог ему разобраться в происходящем и многое осознать. И даже почувствовать лёгкую боль.

– Я очень тебя ждала.

Кейн улыбнулся – искренне, и понял, что в план сегодняшней ночи придётся внести изменения: он должен овладеть Лерой. Сейчас. Должен.

Прямо сейчас.

Немедленно.

И это не укрылось от Леры. Девушка давно научилась читать похитителя, знала, что означает этот взгляд, и потому сделала маленький шажок к кровати. Никакой пошлости, только нежный призыв. И Кейн почувствовал, как его с головой накрывает особенное чувство. Не «особенное», а особенное – настоящее до дрожи. Пропитывающее насквозь. Самое главное чувство мужчины к женщине.

«Я люблю Рину!»

Но эти слова больше не пронзали, а только шелестели на грани восприятия. В них не было прежней силы. В них не было прежнего чувства. Просто слова…

Не имеющие смысла.

Кейн крепко обнял девушку и надолго впился в её губы. Надолго и жадно. С радостью и восторгом ощущая нарастающую страсть. Впился, как после долгой разлуки, и целовал так, как целуют одну на свете женщину – единственную. Целовал в губы – долго, с наслаждением. Целовал шею и плечи. Мягко стянул с девушки пеньюар и принялся целовать груди, чувствуя, как ей становится жарко. И как ловко она расстёгивает его ремень. Чуть отстранился, стянул через голову рубашку – не расстёгивая, и подтолкнул Леру к кровати.

«А ведь у нас могло получиться…»

Лера чувствовала, что сегодня Аркадий неестественно нетерпелив – в силу странного, необычного возбуждения. Именно странного: помимо желания обладать, присутствовало нечто другое, незнакомое, но ощутимое – девушка это поняла, едва похититель вошёл в комнату. Сначала что-то промелькнуло во взгляде. Затем – молниеносный, без привычной и очень ласковой прелюдии, переход к сексу, причём – к грубоватому сексу. Аркадий и раньше иногда увлекался и начинал действовать жёстко, в пределах, но жёстко, однако сегодня Лера чувствовала именно грубость. И отчётливо читаемую отстранённость. Аркадий хотел её, но наспех, как муж, торопящийся к началу футбольного матча. Его явно что-то занимало, и лёжа под ним, Лера неожиданно догадалась что.

Время пришло.

У неё не было никаких доказательств, только нахлынувшее ощущение приближающегося конца. Но не такое ощущение, как в первый день, рождённое паникой, страхом и непониманием происходящего, а хладнокровное и расчётливое понимание того, что сегодня её убьют.

Время пришло.

Аркадий убьёт её сразу после того, как насытится. А сегодня он нетерпелив, видимо, хочет поскорее перейти к следующей части «программы», которая возбуждает его не меньше, чем первая. А значит… если она хочет жить… нужно продлить ему «удовольствие» – чтобы выиграть время и собраться с духом.

Время пришло.

Один из них сегодня умрёт.

– Хочу тебя…

Лера ловко переворачивается и оказывается сверху. Очень мягко и очень естественно. Аркадию нравится поза «наездница», поэтому он не протестует. Аркадий улыбается. У него очень обаятельная улыбка. Лера её ненавидит. Наклоняется и целует Аркадия в губы. Страстно. Чтобы не видеть улыбку, которую она ненавидит.

– Хочу тебя…

Аркадий постанывает от вожделения. Ему хорошо до потери самоконтроля. Лера чувствует, что он совершенно позабыл о «деле», с которым явился, но не сомневается, что вспомнит. Обязательно вспомнит. А сейчас он постанывает и сжимает её бедра, щиплет грудь, вновь принимается за бёдра. Сейчас Аркадий напряжён до крайнего предела, но сдерживается сам, поскольку наслаждается каждым движением, каждой секундой близости. Он перестаёт торопиться, и Лера выбирает момент для удара. Она полностью контролирует происходящее. Она превосходно владеет своим телом и умеет чувствовать партнёра. Она изучила партнёра и знает, что сможет рассчитать всё до мгновения.

И рассчитывает.

Аркадий стонет очень громко. Даже не стонет – восклицает нечто нечленораздельное, мгновенно переходящее в изумлённое, поскольку привычно-яркого удовлетворения нет – в тот момент, когда раздаётся восклицание, Лера скатывается направо и вперёд, одновременно перехватывая цепочкой шею проклятого мучителя, слетает с кровати и начинает с силой сжимать горло Аркадия.

Восклицание переходит в хрип.

А Лера начинает считать, изо всех сил сжимая цепочку на шее врага.

– Шесть… восемь… двенадцать…

И тоже кричит, потому что этот Аркадий – настоящий, не из сна – не паникует, а ухитряется сделать кувырок назад, слететь с кровати, оказавшись около неё, и начинает не глядя, вслепую, молотить кулаками. Удары тяжёлые, жестокие. Аркадий знает, что спасает свою жизнь, и потому не церемонится, бьёт изо всех сил, не обращая внимания на боль в руках, и достигает цели – тяжёлый удар попадает в висок. У Леры шумит в голове. Глаза застилают слёзы – от обиды и горя, от разочарования, от того, что она не сумела. Слёзы злости на себя. Слёзы ненависти к мучителю, который начинает снимать с шеи цепь.

Слёзы ощущения надвигающейся смерти…

И вдруг оно исчезло – ощущение.

Совсем исчезло, потому что Аркадий неожиданно уходит куда-то влево – сначала, затем оказывается на кровати – снова, причём в прежней позиции, которую она так хорошо представляла во снах, и Лера видит на Аркадии мужчину в чёрной маске. И в чёрном комбинезоне. Видит очень крупного мужчину в чёрном. Настоящего здоровяка.

«Полиция?»

Аркадий не двигается, даже не хрипит, кажется, он без сознания. У девушки слабеют руки. Она смотрит мужчине в маске в глаза и не может поверить, что спасена. У неё начинают подрагивать губы.

«Боже… Боже… я…»

Но в комнате нет больше никого. Никто не осматривается. Никто не изучает, что находится за дверью в «конуру». Никто не фотографирует и не снимает видео. В комнате лишь они трое. И когда Лера это понимает, она слышит вопрос от мужчины в маске:

– Хочешь закончить?

Он не говорит, что именно закончить. Понятно без слов. А она смотрит в его глаза почти минуту и чувствует, как в руки возвращается сила. И кивает. Молча. Он тоже отвечает кивком и тихо говорит:

– В общем, ты всё делала правильно, только перехвати цепочку удобнее. А он тебе больше не помешает. – Пауза. – Я скажу, когда нужно будет перестать давить на его шею.

И сказал.

И только после этого Лера разрыдалась. В голос. Потому что только после этого всё закончилось.

– Ты где? – негромко спросил Феликс.

– Там, где ты велел, – сварливо ответил Сергей. – У заброшенного участка.

– Один?

– Сам же сказал, что я должен быть один. – Сергей помолчал. – Я так понимаю, что за заброшенным участком находится дом твоего подозреваемого?

Он, разумеется, уже всё проверил.

– Да, – подтвердил Вербин. – Сейчас выйду.

– Выходишь, как входил?

– Да, как входил.

Феликс убрал телефон, обогнул старый дом, быстро добрался до пролома в заборе – тошнота исчезла, голова перестала кружиться и о нокауте напоминала только боль в скуле, – а оказавшись на тротуаре, сразу увидел друга.

– Привет.

– Привет. – Сергей быстро, но внимательно, опытным взглядом, изучил повреждения на лице Феликса и хмыкнул: – Вижу, ты весело провёл время.

– Не без этого, – не стал отрицать Вербин.

– Кто тебе врезал?

– Мой новый подозреваемый.

– Ещё один выживший участник экспедиции? – уточнил Сергей.

– В смысле – самолётный знакомый, – поправил его Феликс.

– Ого! – Сергей стал серьёзным. – Рассказывай, что случилось? И почему мы вдруг подорвались искать тот внедорожник?

Вербин открыл было рот, чтобы ответить на вопрос, но понял, что ответ получится сумбурным, выдохнул, помолчал, после чего начал рассказ:

– Узнав, что Кейн жив, я решил его навестить…

– Почему сегодня?

– Почему нет? Он работает на два города: Иркутск и Москва, и я, признаться, не ожидал его застать. Приехал на удачу, но он оказался дома.

– И согласился с тобой поговорить?

– Да.

– Что ты ему рассказал?

– То же, что всем остальным: что меня заинтересовала странная, но не вызывающая особых подозрений смерть на мысу, начал задавать вопросы, узнал об экспедиции, заинтересовался и вот – отыскал единственного выжившего. Поговорили хорошо, но у меня осталось от разговора странное послевкусие.

– Начал его подозревать?

– Кейн слишком хорошо держался, если ты понимаешь, что я имею в виду. Очень уверенно. Никакой паники, никакой растерянности, никакого волнения.

А так у честных людей не бывает.

– Как будто был готов к визиту полиции?

– Именно. – Феликс машинально коснулся скулы. Сергей оставил жест без комментариев. – В конце разговора Кейн фактически выставил меня за дверь, но корректно, придраться не к чему. Без истерики и очень спокойно. В общем, мне нужно было всё обдумать, и я решил побродить вокруг дома. Вышел на параллельную улицу и увидел внедорожник. – Вербин кивнул на мостовую: – Он стоял здесь.

– «Audi» твоего приятеля?

– Ага. Я, как ты понимаешь, сильно удивился и решил посмотреть, что он тут забыл. Встал вон там, за деревьями, позвонил тебе, но ты был вне доступа. Минут через десять они вышли: мужчина и девушка…

– Твой приятель?

– В том-то и дело, что я не смогу ответить точно, – вздохнул Феликс. – По сложению – он. Но в маске.

– Одежда?

– Чёрный комбинезон. Перчатки. Так что думаю, следов ДНК он внутри не оставил.

– А ты?

– И я.

Сергей вздохнул, потёр подбородок и кивнул, показывая, что ждёт продолжения истории.

– Когда они подошли к машине, я попытался его остановить, но… – вдаваться в детали Вербину не особенно хотелось, поэтому эту часть повествования он решил подсократить: – В общем, он оказался быстрее.

– Голова как? – деловито осведомился Сергей.

– Так себе, – не стал лгать Феликс. – Прилетело мне знатно.

– Может, к врачу?

– Надеюсь, не понадобится. Пока, вроде, даже таблетка от головы не нужна. – Вербин вновь прикоснулся к скуле и продолжил: – Когда очнулся, они уже уехали. Я позвонил тебе, затем прошёл через заброшенный участок, за домом увидел распахнутую калитку, за ней – открытую дверь в дом, затем открытую дверь в подвал, а в подвале – труп хозяина.

– Кейна?

– Да. – Феликс достал пачку сигарет. – Но самое интересное заключается в том, что в подвале я обнаружил следы длительного пребывания пленницы. Думаю, именно её мой самолётный знакомый тащил к машине.

– Что за следы?

– Там «браслет», а от него цепочка к металлическому тросу, протянутому под потолком – чтобы девчонка могла по подвалу перемещаться. Ну и остальные удобства: туалет, душевая кабинка, двуспальная кровать…

– Значит, здесь он играл и развлекался, а когда девчонки ему надоедали – отвозил в пыточную, – угрюмо подытожил Сергей.

– Куда? – не понял Вербин.

– Сейчас расскажу. Криминалистов только вызову… – Сергей достал телефон. – Если кто-то ещё остался на дежурстве.

– Все заняты?

– У нас тут… Подожди, короче…

Минут пять Сергей говорил по телефону, объясняя, кто, куда и зачем должен ехать, затем позвонил в другой отдел, задал вопрос по поводу «Audi», выслушал ответ и посмотрел на Феликса:

– Внедорожник нашли пустым.

– Не удивлён, – усмехнулся Вербин. – И не сомневаюсь, что «Audi» уже числится в угоне.

– Скорее всего, – согласился Сергей. И задумчиво добавил: – Но получается, твой самолётный знакомый девчонку из плена вытащил.

– Получается так, – согласился Феликс.

Только нужно добавить: девчонку вытащил, похитителя убил. Вот так получается, а не только пленницу освободил. Весёлый сибарит Александр оказался опытным и хладнокровным убийцей, вот как получается. И никак иначе.

Однако говорить об этом Вербин не стал – Сергей и сам всё понимал. Вместо этого поинтересовался:

– Почему у вас на девчонок стойка?

– Потом объясню. Жди здесь.

Сергей скрылся за забором заброшенного участка, минут через десять вернулся, коротко кивнул, показав, что увидел всё, о чём говорил Феликс, закурил и рассказал:

– День выдался суматошным. Сначала сектантов брали – сатанистов, о которых я рассказывал. Короче, девчонка объявилась, та, с фотографий, которую на алтарь положили. Сначала просто в полицию обратилась, мол, человек пропал – парень её. Ну, ребята с земли, сам понимаешь, сказали, что времени мало прошло. Она в крик, слёзы, упомянула секту, мол, их с приятелем сатанисты преследуют. Ребята как услышали – в ЦПЭ её направили, оттуда мне звонят, так, мол, и так, у вас в разработке сатанистов случайно нет? Я говорю: ещё как есть! Подключил Дашу. Девчонку привезли на Володарского, послушали её и поняли, что скорее всего парня и впрямь грохнули. Решили заняться ими плотно, поехали смотреть, что к чему, а у них как раз очередной шабаш, на нём и прихватили. Стали с заводилами работать, один раскололся. – Как именно это получилось, Сергей уточнять не стал. – Парень слился, рассказал об основателе секты, но зацепок там ноль – этот жук отлично шифруется. Зато выяснилось, что однажды он устроил заводилам «особенную» мессу, во время которой они принесли в жертву девушку.

– Любопытное совпадение, – пробормотал Вербин.

– Что ты имеешь в виду?

– Я уверен, что во время экспедиции на мыс Рытый они принесли в жертву девушку. Я даже знаю кого.

– Похоже, это уже не совпадение, а почерк, – произнёс Сергей. – Если тогда действительно пролилась кровь, то мужика шибануло крепко. На всю жизнь. – Он помолчал, раскурил ещё одну сигарету и рассказал: – В том подземелье, где проходила «особенная» месса, мы обнаружили колодец с костями. Там не меньше двадцати девчонок лежит.

– Дерьмо, – буркнул Феликс.

– Ещё какое. – Сергей посмотрел на тлеющий кончик сигареты. – Я только не понимаю, для чего он секту замутил? У него ведь всё шло так, как он хотел: привозил девчонок в подвал, жил с ними, потом убивал, и никто вокруг не подозревал, что он вытворяет. Зачем ему секта? Это ведь большой риск. – Сергей посмотрел на Вербина: – Славы захотел?

– Скорее, лидерства, – ответил Феликс. – Если всё это не жуткое совпадение и преступник действительно Кейн, то создание секты полностью соответствует его психологическому портрету. Ему требовались ученики, последователи, почитатели. И я думаю, он сильно страдал из-за их отсутствия.

– А я думаю, он страдал мало, – выдохнул Сергей. И было понятно, что он очень рад тому, что «самолётный знакомый» Вербина ухитрился опередить всех и добраться до Кейна.

Феликс хотел ответить, но не успел – подъехала Дарья, и мужчины направились к машине следователя.

Ночь на субботу прошла спокойно. Несмотря на репутацию мыса Рытого, которую все участники экспедиции держали в голове и о которой много говорили между собой, наказывать незваных гостей никто не явился – ни медведь, ни кто серьёзнее. То ли хозяин мыса отсутствовал по делам, то ли так сильно удивился демонстративной дерзости, что решил повременить и придумать для наглецов нечто изощрённое. Ведь месть, как говорят англичане – это блюдо, которое подают холодным. Только тогда по-настоящему раскрываются все оттенки вкуса, доставляя наивысшее наслаждение повару, наблюдающему за мучениями едока. Быстрая месть – удел слабых. Отложенная месть бьёт наотмашь. И всегда неимоверно жестока.

Но в ту ночь об этом никто не думал. В ту ночь все ждали от хозяина мыса быстрого ответа на вторжение, а когда поняли, что его не будет, точнее, поверили, что его не будет – испытали то самое возбуждение, о котором говорил Кейн: возбуждение, вызванное пережитым страхом. Однако продолжение случилось только у него с Настей, во всяком случае, если судить по шорохам и тихим стонам из палатки, к которым внимательно прислушивался Кислый. И Рина – из своего спального мешка, делая вид, что спит. Доктор же заставил себя отрешиться от посторонних шумов и заснул. А Зебра, чья палатка располагалась дальше от палатки Кейна, «отключилась» мгновенно, едва застегнув спальник, и только утром узнала, что обкурившийся Кислый так и остался у костра.

Утро погодой порадовало. Несмотря на предупреждения о возможном дожде, небо над мысом было безоблачным, а солнце – летним, что позволило девушкам разгуливать по лагерю в одних купальниках. Правда, Рина и Зебра вначале появились в футболках, но увидев, что Настя ею пренебрегла, оставшись только в тоненьком белом бикини, решили последовать примеру дерзкой блондинки. При этом тщательно скрывали истинное отношение к ней и общались с Настей мило, по-дружески и без дистанции, показывая, что новенькая стала полноправным членом команды.

После завтрака Зебра и Настя отправились мыть посуду, Доктор и Кислый – за валежником, а Кейн отозвал Рину в сторону, протянул лакированную шкатулку чёрного дерева и попросил:

– Открой.

Девушка подчинилась и тихонько вздохнула, увидев покоящийся на красном бархате кинжал с чёрной рукоятью и тёмным, обоюдоострым лезвием, украшенным мелкой вязью символов.

– Помнишь, я ездил в Москву? – негромко спросил Кейн.

– Да, – кивнула Рина, не отрывая взгляд от клинка.

– Я случайно увидел его в антикварной лавке и понял, что это знак. Почувствовал, что это знак, когда он оказался в моей руке. Только не спрашивай, сколько он стоит – мне самому до сих пор страшно.

– Зачем тебе нож? – наконец нашлась Рина.

– Это кинжал, и он необходим для ритуала – так сказано в книге, которую я купил в той же лавке. Сначала купил книгу, а потом хозяин лавки сказал, что мне нужно кое-что ещё, потому что пальцем серьёзные вещи не делаются. И кухонными ножами тоже. – Кейн забрал шкатулку, захлопнул крышку и посмотрел девушке в глаза: – Я буду сражаться за тебя всю жизнь, Рина. И сделаю что угодно, чтобы ты жила.

В первое мгновение она обрадовалась, обрадовалась так, что едва не рассмеялась от счастья, от того, что кто-то собирается сражаться за неё, отринув все существующие правила и законы. Но затем… затем ей показалось, что со стороны реки долетел порыв холодного ветра. Словно кто-то выдохнул его – не очень сильный, но очень холодный. Словно кто-то невидимый сказал, что ждёт, но будет не против, если не дождётся. Будто кто-то о чём-то предупредил.

В последний раз.

Рина зябко поёжилась и повторила:

– Зачем тебе нож?

– Чертить символы, – ответил Кейн, глядя на возвращающихся мужчин. – Скажи им, чтобы больше не ходили в лес – нужно прогуляться к реке.

Мимо двух скал, двух Братьев, охраняющих дорогу в запретное ущелье. Вдоль реликтовых тополей, удивлённо разглядывая застрявшие в их кронах валуны и обломки скал. К не очень широкой в это время года Рыте. К тому месту, где она скрывается среди валунов, исчезая навсегда из реального мира, отправляясь…

– В Преисподнюю, – сказал Кейн, когда они встали вокруг.

– Прямо туда? – спросил Доктор, но на его реплику не обратили внимания – все смотрели на воду, которая, по какой-то странной причине, не добегала до Байкала. И все думали об этой причине. Думали о том, что сказал Кейн. И слушали его – лидера их маленького сообщества.

– Сегодня мы проделаем дверь в стене, которая разделяет наши миры. И заглянем так далеко, как получалось лишь у немногих избранных.

– Мы проделаем дверь или откроем? – вдруг спросил Кислый.

– Проделаем, – повторил Кейн. – Дверей нет, стены гладкие и надёжные, потому что таков закон деления миров. Но пытливый ум способен проделать дверь в любой стене и получить то, что ему нужно.

– Или то, что предназначено, – добавил Доктор. На этот раз – громко и уверенно, продолжая смотреть на воду, но зная, что эта реплика без внимания не останется.

– Кому предназначено? – прищурился Кейн.

Рина сделала маленький шаг в сторону, и Доктор понял, что произнесённая фраза стала ещё одной ошибкой, которой мастерски воспользовался соперник. Но отступать не собирался – поздно, и с прежней уверенностью спросил:

– Разве нет?

– В том числе, – медленно ответил Кейн, глядя на Доктора. И радуясь шагу, который сделала Рина. – В конечном итоге каждый получает то, что заслужил.

– Сегодня будет так же?

– Сегодня я получу то, что хочу. Я в этом уверен.

Рина улыбнулась.

Но Доктор этого не заметил, потому что Настя неожиданно обернулась и одновременно схватила Кейна за руку.

– Что случилось? – недовольно спросил он. Недовольный тем, что ему помешали добить в разговоре Доктора.

– Я почувствовала на себе взгляд, – слегка растерянно ответила девушка. И было видно, что она не играет, а действительно растеряна и даже немного напугана. – Честно – на меня только что кто-то смотрел!

– На тебя?

– Сзади.

– Я не удивлён, – хмыкнул Кислый. – Сзади ты так же хороша, как спереди.

– Заткнись.

– Но я правда не удивлён.

– Заткнись. – Кейн повысил голос, заставив Кислого умолкнуть, и вновь повернулся к Насте. Но ничего не сказал. Девушка сама поняла, что должна продолжить рассказ. Объяснить, почему сорвала речь лидера.

– Я никогда не думала, что взгляд может так чувствоваться… так сильно чувствоваться, – слегка запинаясь, начала блондинка. – То есть я читала в книгах фразы «он почувствовал, что на него смотрят», но всегда считала их вымыслом – как можно почувствовать взгляд? Иногда поворачивалась, видела смотрящих на меня людей или только что отвернувшихся людей, но никогда не думала, что меня заставляли обернуться их взгляды. Повернулась и повернулась, захотелось потому что. – Настя нервно хохотнула. – А сейчас я именно почувствовала и именно взгляд. Он как будто физически меня касался, но я знала, что это – взгляд.

– Кто он?

– Взгляд.

– А касался кто?

– Тот, кто смотрел.

– Откуда?

– Оттуда. – Девушка указала на заросли.

– Надо проверить. – Кейн сделал шаг к реликтовым тополям, стоящим вдоль реки.

– Стой! – крикнула Рина. Крикнула так, что все замерли. – Не ходи. – А когда убедилась, что полностью завладела вниманием друзей, добавила: – Он ведь уже не смотрит?

Настя молча кивнула.

– Вот и не нужно ходить.

Возможно, Кейн и не собирался идти в лес, видел ведь, что Настя не играет, а значит, рисковать не следует. Но шагнул, чтобы показать, что готов, а благодаря Рине у него появилась прекрасная возможность остаться на месте без потери лица.

– Возвращаемся в лагерь, – сказал он, прижимая к себе блондинку. – Вечером продолжим.

– Здесь? – тихо спросила Настя.

– Да.

– А он?

Вновь возникла пауза, совершенно ненужная Кейну пауза, однако он быстро нашёлся с ответом:

– Если бы он не хотел нас тут видеть, мы бы сегодня не проснулись.

Кейн посмотрел девушке в глаза и улыбнулся.

Они вернулись вечером, часа через три после позднего обеда или раннего ужина – очень сытного, поскольку Кейн сказал, что силы им пригодятся, но участвовать в ритуале с набитыми животами не следует. Поели, отдохнули, а когда стало темнеть – направились по уже знакомой тропинке к реке, а добравшись – не сумели сдержать изумлённых восклицаний.

– Невероятно, – выдохнула Рина.

– Класс! – оценила Настя.

– Когда ты успел? – спросила Зебра.

– Днём, когда вы ходили к Байкалу.

– Очень здорово.

– Красиво?

– Мрачно.

– Готично, – добавил Кислый.

– Соответствует ритуалу, – обронил Доктор.

– Я обещал, что всё будет так, как нужно, – рассмеялся довольный произведённым эффектом Кейн. Бросил взгляд на Рину и закончил: – И обещаю, что всё получится.

Местом церемонии он выбрал площадку перед большим круглым камнем с почти ровной поверхностью – ему предстояло стать алтарём. Рядом возвышалось несколько валунов, но они не образовывали круг, как наверняка хотелось Кейну, однако площадку кое-как ограждали, и потому оказались задействованы в ритуале: их покрывали нарисованные чёрной краской символы. При этом Кейн уточнил, что краска боится воды и первый же дождь смоет все следы церемонии.

И когда они пришли, над алтарём как раз нависла полная луна.

Огромная.

Ожидающая, что будет дальше.

Вокруг площадки Кейн воткнул тринадцать факелов, и когда они вспыхнули, ритуальная зона приобрела законченный вид: луна, огонь, мистические символы и ожидание… Даже не ожидание – предвкушение того, что в скором времени произойдёт. Потому что невозможно поверить, что в таком месте ничего не случится. Потому что все ощущают колышущуюся вокруг силу и нарастающее внутреннее напряжение. Но не нервное, боязливое, а томительное…

Предвкушение.

– Идеально, – прошептала Рина.

После чего стянула и бросила на землю толстовку, оставшись в майке и тренировочных штанах – от факелов шёл изрядный жар. Настя тут же последовала её примеру. Причём под майкой, как заметил Доктор, у Насти не было ничего надето. А в следующее мгновение он понял, что и Рина пренебрегла бюстгальтером. Зебра, в свою очередь, торопиться не стала, осталась в толстовке. И молчала, очень внимательно наблюдая за происходящим. Она стояла позади всех и, кажется, сознательно дистанцировалась от группы.

Но отделиться не получилось – Кейн хорошо продумал ход церемонии.

– Вы видите на земле две линии, – громко произнёс он. – Тот из вас, кто искренне верит в происходящее и желает молить Господина о помощи Рине, пусть зайдёт за первую и встанет возле алтаря. Тот, кто хочет остаться зрителем – пусть не приближается даже ко второй линии, а лучше – возвращается в лагерь. На церемонии есть место только верующим.

Развилка.

Дороги нет, но они на развилке.

Кейн подвёл спутников к черте, ловко поставив перед сложнейшим выбором: уйти, бросив подругу и любимую женщину, или остаться, став полноправным участником ритуала.

Рина и Настя переступили через первую черту одновременно. Следом – Кислый, возбуждённый настолько, что выражение его лица перестало быть кислым. За ним – Доктор, но только после того, как переглянулся с Зеброй. Шагнул нерешительно, но шагнул, а затем расправил плечи и уверенно посмотрел на Кейна. И самой последней к алтарю приблизилась Зебра.

– Спасибо, – сказала Рина, продолжая смотреть на Кейна.

Ей никто не ответил.

– Встаньте на колени, – распорядился лидер. А когда члены группы исполнили приказ, взял с алтаря металлическую чашу и протянул Рине:

– Сделай три глотка и пусти по кругу.

– Что здесь? – не удержался от вопроса Доктор.

– Красное вино. Без примесей.

– Кагор?

– Конечно, нет. Кагор пришлось бы смешивать с козлиной кровью… – Кейн улыбнулся. – Или ты на это надеялся?

– Не надеялся, – проворчал Доктор, принимая чашу из рук Насти. – Но от тебя всего можно ожидать.

– Спасибо. Это очень важный для меня комплимент.

– Тебе виднее.

Убедившись, что Кислый допил вино до последней капли, Кейн поставил чашу около алтаря, раскрыл старую книгу и принялся громко читать заклинание. Кажется, на латыни.

Доктор думал, что обращение к Сатане не займёт много времени, но вскоре понял, что ошибся – минута проходила за минутой, а заклинание не заканчивалось. Кейн читал громко, нараспев, и читал выразительно – явно тренировался, готовясь к выступлению, и не только проговаривал фразы, но и продумывал интонации, умело играя хорошо поставленным голосом. Кроме того, Кейн установил две переносные колонки, маленькие, но достаточно мощные, чтобы наполнить звуком всю площадку, и в какой-то момент включил запись органа – негромкую, очень характерную, на которую идеально ложились напевная латынь, жар факелов, полнолуние и красная пентаграмма над алтарём. Кейн продумал всё, и вскоре Доктор почувствовал, что его затягивает в заклинание. Неспешно, но неотвратимо. Как в омут. И ещё он, кажется, начал понимать некоторые слова и повторять их вслед за Кейном, раскачиваясь в такт музыке. Повторять не в одиночестве, а вместе со всеми. И вместе со всеми воздевать руки к полной луне, которая не спешила подниматься высоко и подсвечивала происходящее мистическим серебряным светом.

Не настоящим светом, а отражением настоящего.

В голове не шумело. В голове просто ничего не осталось, кроме радости единения и обращения к тому, кого они так сильно жаждали видеть. Желали видеть все вместе и каждый по отдельности. Страстно желали видеть, разрываясь от предвкушения и неистового желания встречи с Сатаной. И Доктор желал этого столь же сильно, как остальные. И Зебра призывала Сатану всей душой. И горящими глазами. И яростными выкриками.

Чего уж говорить об остальных?

На мысу не осталось равнодушных. На мысу не осталось неверующих. На мысу бесновались те, кто был готов призвать и принять дьявола. В мир и в себя.

– Господин! Явись! Явись к нам теперь! – Кейн перешёл на русский. – Явись, ибо ради тебя я отвергаю плоть Христову! Я плюю на распятие! Я верую только в тебя!

Кейн вновь наполнил и пустил по кругу чашу, и в ней, кажется, сейчас была кровь. Но не Христова, а козлиная. И это обрадовало, потому что всем показалось, что из висящей над алтарём луны выступила окутанная лживым светом фигура. И с каждым глотком козлиной крови та фигура обретала плоть и силу – в этом мире. А напиток в чаше всё больше и больше делался кровью. Теперь уже не казался, а давал характерный привкус. А время исчезло, растворилось в жаре факелов, полной луне, напевной латыни и явлении Господина.

Время спряталось в реальность, а у алтаря смешалось всё.

Доктор поворачивает голову и видит Рину, жарко целующую в губы полуголую Настю, и громко смеётся, и начинает стягивать с Насти спортивные брюки – последнее, что осталось на ней из одежды. Чувствует прижавшуюся девушку и отвечает на страстный поцелуй Зебры. Плечи которой кусает не помнящий себя Кислый. И бросает куда-то чьи-то спортивные штаны, не помня, как они оказались в его руках. И начинает танцевать, окончательно теряя время, место и смысл, зная лишь луну, алтарь и явившегося Господина. Видя его здесь – его величественную козлиную морду, смеющуюся блеянием и толкающую рогами. Зная лишь отсутствие правил. И музыку, которая больше не ложится на заклинание, а заставляет кружиться в хороводе. В мельтешении смеха, тел и вседозволенности. Зная только абсолютное слияние всех со всеми в радости служения Нечистому. Радуется Зебра, с которой Кислый. Радуется Доктор, который тоже с Зеброй, но в сладкой истоме знает, что только что под ним была Настя. Знает, что был с Настей, а теперь видит, как смеётся Рина, обнимающая Кейна за шею. Доктор видит… и с удивлением находит себя с Зеброй. И понимает, что был и с Зеброй, и с Настей, а Рина – только с Кейном. И от этого понимания ему становится дико, но с Зеброй – сладко. И он снова впадает в туман единения не важно с кем, но чёрный червячок в душе не позволяет ему радоваться так, как должно радоваться милости Господина, подарившего своим ученикам удовольствие вседозволенности. А потом Доктор находит себя стоящим подле камня и обнимающим Зебру, а она ластится к нему, прижимаясь всем телом. А Кейн укладывает на алтарь громко смеющуюся Настю. А Рина обнимает Кейна сзади, как своего мужчину. А Настя смеётся, даже когда Кейн провозглашает:

– Прими эту жертву, Господин! Прими и спаси мою Рину! Умоляю тебя – прими!

А Доктор видит в руке ненавистного Кейна кинжал и понимает, что сейчас… вот сейчас его Рина будет спасена жертвой Сатане.

«Моя Рина!»

Которая больше не будет его Риной, потому что она смеётся и обнимает сзади Кейна – как своего мужчину. Потому что рядом с ним жаркая Зебра, и всё мешается так, как раньше никогда: полная луна, неясная фигура с головой козла, туман вседозволенности внутри и снаружи, радость явления, страх потери, желание быть первым… доказать… спасти… желание…

– Прими эту жертву и спаси мою Рину!

Настя перестаёт смеяться, но уже слишком поздно.

Кейн готовится стать спасителем, но тоже не успевает.

Доктор вырывает из его руки кинжал, отталкивает – и Кейна, и Рину, занимает место у алтаря и с силой вонзает клинок в грудь Насти. Клинок легко проходит сквозь рёбра и пронзает сердце. Настя кричит. Зебра задыхается от нахлынувшего ужаса. Кислый безумно хохочет. Кейн, кажется, матерится, но это не важно, потому что счастливая Рина слизывает кровь Насти, которую смеющийся Доктор прижимает к алтарю до тех пор, пока не прекращаются конвульсии.

Рина слизывает кровь.

Он – её герой.

Он – её спаситель.

Он это сделал.

– Кейн? – переспросил Феликс.

– Он это сделал, – кивнул Сергей. – Он главный и единственный подозреваемый, и потому основная версия сейчас такова: Кейн убедил себя, что одиннадцать лет назад заключил сделку с дьяволом, которая требовала от него регулярных убийств на мысе Рытом. Какое-то время Кейн чётко следовал графику, но вкус крови постепенно свёл его с ума, и Кейн начал убивать женщин… девушек, которых он заманивал в Иркутск. А потом, то ли под влиянием черт характера, то ли желая ещё больше услужить дьяволу, Кейн создал секту, на которой и спалился.

– Так… – Вербин сделал маленький глоток вина, тщательно обдумал услышанное и понял, что хотел сказать старый друг: – То есть смерти на мысу мы на Кейна не повесим?

– Не сможем при всём желании, – вздохнул Сергей. – Во-первых, как ты понимаешь не хуже меня, примотать к расследованию старые смерти у нас не получится. Во-вторых, токсикологическая экспертиза не нашла в организме рыбака подозрительных веществ в таких количествах, чтобы ребята согласились поставить подпись под заключением о насильственной смерти. В-третьих, мы не можем ни доказать, ни подтвердить, что Кейн находился на Байкале в интересующие нас даты – его телефон был выключен.

– Но мы понимаем, что он это сделал, – взяла слово Дарья. – Он убивал, и он издевался над несчастными девочками. И если бы не ты со своим дурацким расследованием естественных смертей, у нас на руках были бы участники секты, куча тел в колодце и никаких ниточек к серийному убийце. А ты притащил его нам на блюдце.

– Я сейчас разрыдаюсь от гордости.

– Болван.

– Спасибо, дорогая.

Феликс ответил и поймал себя на мысли, что этот шутливый, очень лёгкий диалог был абсолютно невозможен всего неделю назад, когда он только прилетел на Байкал, абсолютно потерянный и разбитый. Полностью опустошённый. Даже не он прилетел в Иркутск, а его тень, причём – тень, готовая растаять. И даже готовящаяся растаять. А кто собирается завтра улетать домой? Он. Он сам.

Вербин знал, что рана останется с ним навсегда и никогда не затянется. Будет кровоточить и болеть. Он об этом знал и был к этому готов. И ещё знал, что рана будет кровоточить, но не убьёт. Он выплыл и теперь мог себе позволить улыбаться – искренне, и шутить – искренне. Тем более обстановка позволяла: они расположились за столиком отличного, а по многим отзывам – лучшего ресторана в городе, чтобы отметить окончание дела и его отъезд в Москву. Настроение у всех приподнятое – а каким ему ещё быть? – поэтому шутки и подначки звучат гармонично. Когда они уместны, конечно, потому что, помимо шуток, Дарья и Сергей рассказывают Вербину те детали расследования, о которых он ещё не был осведомлён.

– Яковлев оказался хорошо подготовленным преступником. А поскольку умер он неожиданно, во всяком случае, для себя, то нам его архив достался в целости и разбираться с ним мы будем долго. Как оказалось, Яковлев следил за подвалом с помощью нескольких видеокамер, причём замаскированы они были настолько искусно, что мы их отыскали только после того, как увидели записи. В пыточной тоже работали видеокамеры, но там… – Сергей поморщился. – Там не для слабонервных, короче.

Углубляться в настолько грязные детали он сейчас не хотел.

– Его компьютеры только начали изучать, но мы уже знаем, что Яковлев вносил изменения в базы данных авиакомпаний, – добавила Дарья. – Думаю, он находил потенциальных жертв в других городах, входил в доверие, приглашал посетить Байкал, когда они прилетали – пленял, а потом подделывал базы данных, чтобы следы жертв не вели в Иркутск.

– Но жертвы могли рассказать друзьям и знакомым, что собираются лететь в такую даль, зачем удалять их данные из программы? – удивился Феликс.

– Ну, рассказали они друзьям, – пожал плечами Сергей. – Друзья рассказали об этом полицейским, причём, заметь, не сразу рассказали, а через неделю, в лучшем случае. Полицейские пробивают базу – база слова друзей не подтверждает, вопрос закрыт – жертва не улетела, нужно искать там, где жила.

– Ну, может, и так… – протянул Вербин, не желая затевать спор.

– Яковлеву казалось, что это хорошая страховка, и она действительно оказалась такой: за несколько лет активных действий Яковлев убил двадцать три девушки, но следы в Иркутск не вели.

– Ладно, ладно, убедили.

– Кроме того, мы обнаружили в доме накладную бороду и усы, художники нарисовали возможный портрет Яковлева с ними, и члены секты опознали в нём Каина.

– Он же Кейн, – усмехнулся Феликс.

– Он же Кейн, – кивнула Дарья. – Но далёкое прошлое мало кого интересует.

– Понимаю…

Следователь хотела что-то добавить, но Вербин опередил её вопросом:

– Начальство довольно?

Он догадывался, что услышит, но было интересно, не ошибся ли.

– Ну, учитывая, что Яковлев, в отличие от «Ангарского маньяка», старательно заметал следы и о жертвах, соответственно, никто не знал, начальство полностью удовлетворено продемонстрированными нами навыками, – рассказала Дарья.

– Хорошо.

– В общих чертах – да.

Однако по её тону Феликс понял, что у разговора будет продолжение, причём у следователя оно не вызывает восторга.

– Что-то не так?

Вербин посмотрел на друга, Сергей молча развёл руками, показывая, что от него ничего не зависит.

– Есть одна вещь, которая тебе не понравится, – медленно ответила Дарья. – Если честно, она никому из нас не нравится.

– Это связано с Александром? – догадался Феликс.

– Да. – Следователь взяла салатную вилку, покрутила её в руке и вернула на стол. – Ты говорил, что не сможешь его опознать.

– Он был в маске.

– И он не оставил в доме никаких следов, – вздохнула Дарья. – Более того, как мы и предполагали, «Audi» числится в угоне – хозяин заявил о нём примерно за пять минут до того, как Серый поставил машину на поиск.

– Ловко.

– Ещё как.

– А вы можете как следует поговорить с хозяином? – уточнил Вербин, выделив голосом сочетание: «как следует».

– Нет, – качнула головой Дарья. – Не тот человек. Лёгкое давление он выдержит без труда, сочтёт за шутку, а работать с ним жёстко нам не позволят.

Феликс нахмурился:

– То есть через машину мы к Александру не подберёмся?

– Мы к нему никак не подберёмся, – тихо ответила следователь. – Во-первых, никто, кроме тебя, Александра ни в доме Яковлева, ни около него не видел. На видеокамерах – массивный человек в маске и чёрном комбинезоне, для суда это ни о чём.

– Я понимаю.

– Во-вторых, его телефон находился в квартире, расположенной довольно далеко от дома Яковлева. А хозяйка квартиры клянётся всеми святыми, что в тот момент, когда Александр якобы тебя бил, он находился с ней. В приятной, так сказать, позиции.

– И ей мы тоже верим, – усмехнулся Феликс. – Как и хозяину «Audi».

Но усмехнулся горько, прекрасно понимая, что обстоятельства бывают разные. Александр продемонстрировал великолепную подготовку, к нему не подобраться, а значит, его придётся оставить в покое. А если продолжать разрабатывать, то в «частном порядке», не подставляя друзей.

– У нашей доверчивости есть две весомые причины, – мягко объяснила Дарья. – Отсутствие доказательств и… – Она выдержала короткую паузу. – И готовность Александра обо всём рассказать.

– Что? – не понял Феликс.

– Ты не против с ним поговорить? Он этого очень хочет.

Получилось по-настоящему неожиданно.

Несколько мгновений Вербин переводил недоумённый взгляд с Сергея на Дарью и обратно, после чего попросил уточнить:

– Он сам на вас вышел?

– Через людей, просьбы которых мы не можем игнорировать, – ответила следователь. – А они настоятельно попросили встретиться с ним и выслушать.

– Ещё прозвучало, что Александр мог сесть в самолёт и улететь по своим делам, – добавил Сергей. – Но он захотел обо всём тебе рассказать.

– Именно мне?

– Именно тебе. Понимай как хочешь.

– Что же касается нас, то мы знаем только то, что его зовут Александр Андреевич Жданов и прописан он в Санкт-Петербурге на набережной Грибоедова. А это, в свою очередь, означает, что Александр может иметь некое отношение к «старшему брату». – Следователь покосилась на Сергея. Тот на выразительный взгляд не среагировал. – Судя по всему, больше мы о нём ничего не узнаем, а если он улетит, то никогда и не увидим, поэтому…

– Мне очень интересно его послушать, – кивнул Феликс. – Он приедет сюда?

– Он ждёт моего звонка.

– Звони.

Дарья взялась за телефон, и через десять минут в зал вошёл мужчина, к которому Вербин… пока не знал, как относиться. Он понимал, что Александр сыграл важную роль в происходящем, но пока имел о ней смутное представление. А тот факт, что Александр по доброй воле изъявил желание обо всём рассказать, с одной стороны, Вербина обрадовал, с другой – вызвал обоснованный вопрос: для чего ему это нужно? И хотя вопрос не прозвучал, разговор «самолётный знакомый» начал с ответа на него:

– Друзья… полагаю, я никого не обидел этим обращением? – Ответа он не ждал. – Спасибо. Итак, друзья мои, у каждого из вас есть сложившаяся репутация в профессиональной среде. Не скрою – весьма лестная репутация, из уважения к которой я и попросил о встрече.

Александр был привычно элегантен: светло-серый костюм, ботинки в тон и серая, но тёмная, сорочка. И его одежда – в представлении Феликса – наконец-то оказалась полностью уместна обстановке.

– Но согласно нашей договорённости… – Александр посмотрел на Дарью, Дарья едва заметно кивнула. – …Встреча ни в коем случае не является официальной. Более того, вам предстоит выслушать не мой рассказ, а мою фантазию на заданную тему. Плод воображения, идея сюжета для будущей книги. Феликс, я ведь рассказывал о мечте стать писателем, не так ли?

– Так, – с лёгкой улыбкой подтвердил Вербин.

– Так, – широко улыбнулся в ответ Александр. Затем посмотрел на поданный салат, вздохнул, взял в левую руку бокал с вином и продолжил: – Представьте себе человека, для простоты давайте называть его Августом, который в том числе оказывает конфиденциальные услуги высокого уровня тем, кто способен за них заплатить. Разумеется, Август не даёт объявления в газетах или Сети, о нём знают только те, кто должен знать, и рассказывают только тем, кому можно рассказать. Репутация Августа безупречна. И вот в один прекрасный день Август получает не очень сложный контракт: нужно отыскать дочь весьма уважаемого человека, которая вдрызг разругалась с отцом и уехала из города, где они живут.

– Из какого города? – мягко уточнил Сергей.

– Даже если бы я знал из какого, эта деталь не имеет ни малейшего значения и не добавит к выдуманному мною рассказу ничего интересного, – обаятельно улыбнулся в ответ Александр.

Несмотря на то, что его рассказ официально считался «плодом воображения», Александр всё равно старался избегать уточнений.

– Девушка уехала, отец попросил её отыскать, Август не увидел в контракте никакой проблемы. Тут необходимо отметить, что у весьма общительного Августа сложился широкий круг друзей и знакомых, готовых оказать ему посильную помощь как за вознаграждение, так и ввиду хороших отношений. Один из таких знакомых просмотрел списки пассажиров всех авиакомпаний и сообщил, что девушка… вы не против, если в дальнейшем я стану называть её Валентиной?

– Конечно, нет.

– Прекрасно. Благодаря этому человеку стало известно, что Валентина отправилась в Иркутск. Август задаёт несколько вопросов отцу девушки, узнаёт, что она никогда не бывала на Байкале, но очень хотела: и на само озеро, и на Ольхон, догадывается, где девушка решила отдохнуть от уважаемых родственников, срочно берёт билеты – поэтому получается в экономический класс… – Быстрый взгляд на Феликса. Феликс с трудом скрывает улыбку. – …И летит через половину страны в весьма приятной компании. В Иркутске Августу сообщают, что телефон Валентины путешествует на Ольхон. В какой-то момент телефон вновь исчез из Сети, но это уже не имеет значения: Август садится в машину, едет на остров, но, к своему удивлению, не находит на Ольхоне никаких следов пребывания девушки. Хотя Август, вы уж мне поверьте, ищет весьма тщательно.

– Но при этом Август не забывает хорошо проводить время, – язвительно заметил Вербин.

– Август не любит путешествовать в одиночестве, – рассмеялся в ответ Александр. – И любит делиться эмоциями и впечатлениями. Ну и открывать для себя что-то новое, разумеется.

– Что-то новое? – переспросил Сергей. – В каком смысле?

– В географическом. – Александр перевёл взгляд на Дарью. – Надеюсь, мы не утомили вас своими мужланскими шуточками?

– Ни в коем случае, – покачала головой следователь. – Но я бы хотела вернуться к рассказу.

– Вы торопитесь?

– Мне ещё ребёнка укладывать.

– Понимаю…

– Сомневаюсь.

– Надеюсь, что понимаю, – изменил точку зрения Александр. Сделал глоток вина и продолжил: – Не обнаружив Валентину на Ольхоне, Август почувствовал неладное. Он оставил хозяевам отелей и туристических баз номер своего телефона и немного денег, пообещав, что если девушка появится, а они позвонят – денег будет намного больше. Это, кстати, легко проверить.

– Я запоминаю то, что нужно проверить, – ответила Дарья.

– Но иногда лучше записывать. – Александр снова посмотрел на салат и снова оставил его в покое. – Август спешно возвращается в Иркутск, а когда он находится в пути, ему звонит старый товарищ, тот самый, который помог определить маршрут девушки, и рассказывает, что имя Валентины таинственным образом исчезло из списка пассажиров. Представляете удивление Августа? Получается, кто-то сломал базу данных авиакомпании и заменил имя Валентины на имя другой женщины. Не выдуманной женщины, разумеется: неизвестный внёс настоящие данные из той же базы. Но для чего? Этот простой вопрос изрядно озадачил Августа, но только потому, что он размышлял со своей колокольни. Август был абсолютно уверен в том, что о предпринимаемых им шагах никто не знает. То есть никому не известно, что он ищет Валентину, а значит, нет смысла убирать её имя из базы данных. Более того, нет никакого смысла убирать её имя, если человек знает, что Август ищет Валентину, потому что Август уже в Иркутске. Получается, имя девушки убрали из списка пассажиров не потому, что Август вышел на охоту, а следуя протоколу: девушка прилетает в Иркутск – через некоторое время её имя исчезает из списка. Кто-то подчищает следы… И тут Август понимает, что Валентина – не первая девушка, исчезнувшая из списка пассажиров.

– Он подумал только об этом? – уточнила Дарья.

– Сначала Август решил, что речь идёт о канале поставки «живого товара» за границу, но поразмыслив, отказался от этой версии.

– Почему?

– Трафик слишком сложный, – объяснил Александр. – Работорговцы ориентированы на опт, а здесь мы имеем дело с разовыми поставками. То есть подразумевается продуманное похищение, что привело Августа к неприятной мысли о том, что Валентина могла оказаться в руках серийного убийцы.

– Август настолько проницателен? – удивилась следователь.

– Перед Августом стояла конкретная задача, которую он считал элементарной, – честно ответил Александр. – И когда ситуация усложнилась, он стал просчитывать все возможные варианты. В том числе – этот. Но мы должны понимать, что Августу было абсолютно безразлично, в чьих руках оказалась Валентина. Август должен был вернуть девушку домой, а не расследовать сопутствующие преступления.

– Это мы понимаем.

– В таком случае, вы знаете, что сделал Август.

– Видеокамеры? – подал голос Сергей.

– Видеокамеры, – подтвердил Александр. – Август молился, чтобы преступник не тронул записи, и ему повезло.

– А почему ему повезло? – неожиданно спросила Дарья. – Почему преступник, имея возможность стереть данные видеокамер, не сделал этого?

– Полагаю, потому, что видео хранится не так долго, как сведения о пассажирах, – ответил Феликс. – Пока девчонку – или девчонок, хватятся; пока сообразят – если сообразят, что искать нужно именно в Иркутске, пройдёт масса времени и записи исчезнут сами собой, официальным, так сказать, образом. А в нашем случае, Август спохватился довольно быстро.

– Всё так, – кивнул Александр. – На то, чтобы изучить записи, ушло три дня. Наш парень знал расположение видеокамер и старался либо в них не попадаться, либо становиться так, чтобы его трудно было идентифицировать. Но Августа в первую очередь интересовал не он, а Валентина, а она не скрывалась. – Александр сделал ещё глоток вина. К салату он так и не притронулся. – Август засёк, в какую машину села девушка, и с помощью ещё одного своего друга «повёл» машину по городу. К сожалению, в какой-то момент автомобиль исчез из поля зрения видеокамер и дальше началась рутинная оперативная работа по определению района и дома.

– Почему не стал искать через машину? – поинтересовался Феликс.

– Август быстро узнал, что машина числилась в угоне.

– Как знакомо, – пробормотал Сергей.

Александр ответил дружеской улыбкой и притворным вздохом:

– Как выяснилось, в Иркутске опасно владеть хорошей иномаркой.

Сергею оставалось лишь покачать головой, удивляясь потрясающе вежливой и абсолютно не оскорбительной наглости Александра. Впрочем, он не знал здоровяка так хорошо, как Феликс, вот и удивлялся.

– Преступник сильно рисковал, – заметил Вербин. – Опасно ехать на похищение на угнанной машине.

– Хозяев не было в городе, так что об угоне заявили только на следующий день, в воскресенье, седьмого августа. Уже после того, как преступник использовал и бросил машину.

– То есть подготовка на высоте?

– Преступник очень старался.

– Но тем не менее, как я понимаю, Август справился с задачей и вычислил дом? – улыбнулась Дарья.

– Августа этому учили, – в тон ей ответил Александр. – И учили очень хорошо.

– Определив дом, Август провёл разведку?

– Август наблюдал за домом в течение нескольких часов и отправился внутрь лишь убедившись, что хозяин на месте.

– Август понимал, что он мог ошибиться? – неожиданно жёстко спросила следователь.

– Август был на сто процентов уверен, что не ошибается, – прежним тоном произнёс Александр, ничуть не смущённый резкостью Дарьи. – И как видите, не ошибся.

– Как Августу удалось незамеченным проникнуть в дом? Там всюду видеокамеры.

– С этим Августу повезло, – не стал скрывать Александр. – Хозяина дома отвлекли.

Вербин едва слышно выругался.

– Что было потом? – быстро спросила Дарья.

– Понятия не имею, – добродушно рассмеялся Александр. – На этом месте моя фантазия заканчивается и начинается ваша история. Если, конечно, вы захотите мне её рассказать.

Вполне логичное завершение рассказа: говорить о том, что произошло в подвале, Александр не станет даже под соусом «плода воображения». И никто не станет. Яковлев мёртв, дело закрыто.

– Что с девушкой? – отчеканила Дарья по-прежнему холодным тоном.

– Мне говорили, что с ней всё в порядке. Физически. – Александр выдержал короткую паузу и грустно улыбнулся: – Психологическая помощь ей будет требоваться ещё очень долго, но я хочу верить, что Валентина справится. Хотя досталось ей крепко.

И было очевидно, что он не играет, а в самом деле искренне сочувствует несчастной девочке, чудом вырвавшейся из лап серийного убийцы. И ещё было очевидно, что Александр не раскаивается ни в одном своём поступке.

Правильно ли это? Ответа на этот вопрос у Феликса не было. Он знал только то, что небеса – грязные, и многие считают, что ради их чистоты можно слегка запачкаться. Вербин это мнение не разделял, будь у него доказательства – без раздумий использовал бы их против Александра, но ответа на вопрос, правильно ли поступил питерский франт, у него не было. Потому что помнил, с каким выражением лица Сергей рассказывал о посещении пыточной. Сергей, который побывал в нескольких «горячих» точках и видел много больше Вербина. На Сергея посещение пыточной произвело сильнейшее впечатление.

И потому ответа не было.

– И ещё… – Александр допил вино и с улыбкой посмотрел на Феликса: – Август просил передать, что сильно извиняется за уличное недоразумение. Ему было неприятно делать то, что он сделал, но Август просит учесть, что в этот момент был на работе. И очень надеется, что бутылка хорошего коньяка или виски – на твоё усмотрение – поможет ему загладить свой поступок.

– Можно обойтись и без этого, – проворчал Вербин.

– Значит, на его усмотрение. – Александр подозвал официантку, что-то ей прошептал и поднялся на ноги: – Было приятно пообщаться, друзья мои, а с кем-то – познакомиться. Надеюсь, я был достаточно забавен в своих фантазиях, а теперь вынужден откланяться – дела призывают меня в другой город.

– Увидимся, – буркнул Сергей.

– Всё может быть.

Александр покинул ресторан, официантка водрузила на стол коробку с коньяком, которую Вербин тут же попросил убрать, и друзья переглянулись.

– Я не нашёл в рассказе нестыковок, – вздохнул Сергей. – Всё логично, последовательно и всё объяснено. Яковлеву просто не повезло похитить дочь уважаемого человека, который заволновался и послал по её следу опытного человека. Окажись на её месте простая девчонка, то в лучшем случае мы сумели бы её спасти – благодаря Феликсу, в худшем – нашли бы потом в колодце.

Вербин молча кивнул.

– Александр убил Яковлева, – хмуро сказала Дарья. – Но мы не сможем это доказать. Никак не сможем. – Она посмотрела на Сергея и поморщилась: – Да, я тоже видела колодец. И была в той комнате. – Следователь избегала называть пыточную – пыточной. – Я всё понимаю, но Александр убил человека.

– Не докажем, – вздохнул Феликс.

– Не докажем, – согласился Сергей.

Дарья же подозвала официантку и попросила убрать со стола следы пребывания питерского франта: его бокал и тарелку с нетронутым салатом. Они её раздражали. А затем подняла бокал:

– Дело закрыто.

– Дело закрыто, – согласился Сергей. – Как бы там ни было, зверь остановлен.

– Дело закрыто… – протянул Вербин после того, как бокалы соприкоснулись.

– Не чувствую уверенности, – заметил Сергей, сделав глоток вина. – Что тебя опять смущает?

– Мы ничего не узнали о Докторе, – ответил Феликс.

– И что?

– В принципе, наверное, ничего, – медленно произнёс Вербин. – Но я вот о чём подумал: в записной книжке Рины был телефон Кейна, да Кейну и не требовалось скрывать свою связь с Риной – о ней все знали. И его все знали, если не все, то многие. И все знали, что он был членом сообщества. Его фотографировали. Его имя и адрес мне назвали на третий день поисков, а если бы я имел возможность плотно работать с нынешними участниками сообщества, то узнал бы и в первый день. Кейну не имело смысла прятаться.

– К чему ты ведёшь? – нахмурилась Дарья.

– Не получилось ли так, что сайт уничтожил не Кейн, а Доктор? И он же забрал телефон Рины и лазил в её планшет.

– Но зачем?

– Затем, что в результате этих действий мы ничего о нём не знаем, – развёл руками Феликс. – И узнать нам неоткуда, потому что нет ни одной зацепки, понимаешь? Нет имени, нет адреса, нет места работы. Нет ничего. Единственное, что нам известно о Докторе – это то, что он заболел.

И опять – надежда.

Ничего, кроме надежды.

Анализы сданы в самую лучшую профильную клинику, причём я специально попросил её работников ни в коем случае не сообщать о результатах до приёма у врача. Никаких намёков. Хранить полное молчание. В клинике отнеслись с пониманием, полагаю, я не был первым обратившимся с подобной просьбой. И, что приятно – они сдержали данное обещание.

Сам же я старался не думать о результатах анализов.

Заставил себя не думать о результатах, и знаете, у меня получилось. Признаться, я не ожидал, что у меня настолько сильная воля, но у меня получилось. Разумеется, я нашёл себе массу дел на эти дни, но важно не то, что я был занят с утра до позднего вечера, важно то, что занимаясь делами, я почти не думал о результатах. А когда вспоминал – немедленно переключался на работу. По вечерам – тут я лгать не буду – меня спасали женщины, алкоголь или таблетки.

Так и протянул.

К клинике подъехал за полчаса до назначенного времени, поэтому внутрь зашёл не сразу. Припарковался в паре домов, неспешно дошагал до парадного, но даже у моей выдержки есть предел – у дверей остановился и закурил. А через минуту отступил в сторону, чтобы не мешать вышедшему на улицу мужику. И поймал на себе его взгляд. И услышал вопрос:

– Уже можно или уже всё равно?

Уточнения не требовались: большая часть посетителей клиники имела схожие проблемы. Страшные проблемы. Угадывающиеся по облику, а особенно – по взгляду.

– Скоро узнаю, – ответил я.

– Понятно. – Он жестом попросил у меня сигарету, и я, разумеется, не отказал. – Мне уже всё равно.

– Сочувствую.

– Удачи.

Он пошёл вверх по улице. Спокойной походкой уверенного в себе человека.

Приговорённого к смерти.

Понадобится ли мне его удача? Не знаю. С одной стороны, удача нужна всем и всегда, глупо отказываться от такого подарка. С другой, всё, что я мог сделать – я сделал. И речь теперь идёт не об удаче, а о том, удалось ли мне договориться. Сейчас я приехал за результатом – во всех смыслах, а удача требовалась мне раньше. Тем не менее я не отказался и тихо сказал вслед приговорённому к смерти:

– Спасибо.

Сказал очень искренне, от всей души. Потому что в его положении трудно остаться таким человеком, каким остался он. Поэтому – спасибо. Затем я бросил окурок в урну и вошёл в клинику, оказавшись в кабинете врача за семь с половиной минут до назначенного времени.

А врач…

Врач меня узнал, я это видел, но он не рискнул начинать серьёзный разговор, не заглянув в документы, что стоило мне ещё полутора минут ожидания. Но, учитывая раннее появление, я всё равно оставался в плюсе.

– Да, всё верно. – Врач постучал пальцами по папке и выдал мне Самую Лучшую Улыбку: – У вас ремиссия!

Судя по всему, на моём лице не отразилось то, что должно было отразиться, или то, на что рассчитывал добрый доктор, поэтому он повторил:

– Результаты анализов прекрасны! – воскликнул врач с таким энтузиазмом, словно имел к этому хоть какое-то отношение. – Они абсолютно не похожи на те, что были в начале лета. У вас ремиссия!

– Вы уверены?

– Абсолютно!

Признаюсь честно – такого я не ожидал. Я гнал от себя слово «ремиссия», не желая надеяться на…

– То, что вы говорите, похоже на чудо.

– Ремиссии случаются не так редко, чтобы называть их чудом, но у вас идеальный случай! Для учебника! Это потрясающе!

Не заразиться его воодушевлением было невозможно, поэтому я постарался изобразить на лице приличествующую случаю радость, что оказалось не трудно, поскольку я… Я был счастлив. По-настоящему счастлив, как никогда раньше. Как никогда в жизни. Потому что только теперь я понял настоящую ценность жизни. И цену жизни. Я знал, что получил второй шанс, и не собирался его упускать. Но прежде, чем перейти к празднованию, а у меня были большие планы на ближайшую неделю, я собирался задать ещё один вопрос. Но не успел – мой добрый доктор первым обратился к нужной теме:

– Вы ведь понимаете, что нужно будет проверяться?

– Разумеется.

– В ближайшие несколько месяцев нам придётся видеться довольно часто, а потом – каждые два года.

– Каждые два года? – переспросил я.

– Да, – подтвердил добрый доктор. – Если ближайшие исследования подтвердят эти невероятные результаты, то в следующий раз мы увидимся через пару лет. В сентябре.

– Хорошо, – спокойно произнёс я. И машинально произнёс: – Спасибо.

– Я к вашему счастью отношения не имею.

А я не стал говорить, что поблагодарил не его.

Вышел из клиники и подставил лицо начавшемуся дождю. Сентябрьскому, ещё тёплому питерскому дождю. А затем достал бумаги, которые добрый доктор сунул мне на прощанье, развернул, не боясь, что они размокнут и расползутся, точнее, мне было плевать, что они размокнут и расползутся, и ещё раз прочитал: не обнаружено… в норме… не подтверждается…

Пациент Жданов Александр Андреевич здоров…

Здоров… здоров… здоров…

Это чудо называется ремиссией.

Капли тёплого дождя падали на голову, на бумагу, на написанные от руки слова, которые всё-таки стали расплываться, но не исчезнут до тех пор, пока стороны соблюдают условия сделки.

– Значит, каждые два года… – негромко произнёс я, глядя на отмену недавно вынесенного приговора. – Ну, что же, договорились.

И вода понесла мои слова в Байкал, к мысу Рытому, к тому, к кому я обращался, стоя на набережной Санкт-Петербурга. К тому, с кем заключил сделку.

У кого просил прощения.