На высоте ста тридцати пяти метров над Лондоном, любуясь потрясающим видом на город, кто мог бы ответить «нет»?

Теперь я знаю кто.

Джейд Тугуд.

Девушка, которую я называл своей половинкой в течение четырех лет. Женщина, с которой всего несколько мгновений назад я планировал провести остаток своей жизни. Человек, с которым я сейчас заперт в стеклянной кабинке на высоте 443 фута над землей.

Она могла сказать «нет».

Точнее, она сказала «нет».

Канун Нового года. Колесо обозрения «Лондонский глаз». Девушка моей мечты. Кольцо. Совместное будущее.

Разве что-то могло пойти не так?

Я тщательно все спланировал. Все должно было пройти идеально. Идеальный конец года, идеальное начало следующего. Несколько месяцев я штудировал веб-сайты и журналы, выбирая обручальное кольцо и мечтая о том, как сделаю ей предложение. Я ждал подходящего момента. И только когда Джейд обмолвилась, что хочет попасть на «Лондонский глаз», я понял: здесь все и случится. Именно эту историю мы будем потом рассказывать друзьям и родственникам, а также внукам, которые у нас появятся.

Глянцевая брошюра рекламировала пакетное предложение. Определенно, реклама попала в цель. Да, это стоило недешево, но что может быть романтичнее, чем аренда частной кабинки?

На страницах брошюры улыбались, смеялись, целовались жизнерадостные пары. Красивые люди проливали слезы счастья. Качественные фото, великолепные виды. Слово «волшебный» было выделено жирным шрифтом. «Специальное предложение, – гласила надпись. – Идеальная романтическая обстановка». В брошюре не было никаких упоминаний об отказе отответственности, если обстановка окажется неидеальной. Никаких примечаний мелким шрифтом о том, что девушка может сказать «нет». Никакой гарантии возврата денег, если вдруг она это сделает. Но, в конце концов, как гласил слоган, кто мог бы сказать «нет»?

Мы еще не достигли высоты, откуда открываются обещанные виды, а все уже пошло не так. Мы только что сели в кабинку. В нашу личную кабинку, которая в течение следующих тридцати минут зарезервирована только для нас двоих, с коробкой роскошных шоколадных трюфелей и бутылкой шампанского. Я не люблю шампанское, но на нервной почве опустошил первый бокал еще до того, как кабинка тронулись. Наверное, я слишком рано открыл бутылку и слишком рано задал свой вопрос…

Если где-то существует инструкция «Как сделать предложение девушке на колесе обозрения “Лондонский глаз”», там должно быть написано: «Опуститесь на одно колено в тот момент, когда вы достигнете самой верхней точки вращения колеса. Захватывающая панорама и возможность обзора на 360 градусов позволят вам добиться максимального эффекта».

Но я не стал ждать. Может, сделай я предложение на фоне чудесных видов Лондона, Биг-Бена, барочной архитектуры Кристофера Рена и небоскребов Сити, Джейд сказала бы «да». Но роковые слова «Ты выйдешь за меня?» я произнес в тот момент, когда перед нами проплывал интерактивный музей «Лондонская темница». И мой вопрос напугал ее больше, чем изображения окровавленных тел на его рекламных щитах.

– Нет, Джош, нет, – Джейд смотрит на меня так, словно перед ней незнакомец, а не мужчина, с которым она живет. Мужчина, которого она, предполагается, любит.

Мы познакомились, когда работали вместе в Бристоле – городе, где я вырос и где мы живем сейчас. Получив степень по истории в Королевском колледже Лондона, я устроился на временную, как тогда думал, работу в отеле – просто перебиться какое-то время, пока не пойму, чем хочу заниматься. Джейд появилась там несколько лет спустя, когда ее отец, владелец отеля, предложил ей работу портье. Не скажу, что мы полюбили друг друга с первого взгляда, но так же, как постепенно втягиваешься в работу, очень скоро мы втянулись в отношения.

Прошло четыре года; три из них мы встречались, причем последние два года жили вместе, – так неужели она не ожидала от меня такого вопроса?

– Брак, Джош? Ты серьезно? О чем ты? Я только сказала, что хочу прокатиться на колесе обозрения, и вовсе не для того, чтобы ты сделал мне предложение!

Странно, что это стало для нее таким сюрпризом. Она же не думает, что шампанское, шоколад и личная кабинка – это все за стандартный билет в 24 фунта?

– Ладно, извини. Очевидно, я выбрал неподходящее время. Но почему ты не хочешь даже подумать об этом? Почему так уверена, что мы не готовы? Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю, правда? Мы хотим провести нашу жизнь вместе. Разве это не логичный шаг?

– Ты уже можешь встать, – прямо говорит она, игнорируя мои вопросы. И я осознаю, что все еще стою на одном колене с кольцом в руке. Джейд отодвигается от меня как можно дальше… Обычно она проявляет куда больше эмпатии.

Я поднимаюсь с колен и выглядываю из окна кабинки. Просто не верится! идеальный момент внезапно превратился в катастрофу, и вместе с ним оказались испорчены все счастливые дни, часы, минуты, которые я провел в этом городе. Детские воспоминания о семейных поездках в столицу – тогда все казалось больше, ярче и в целом более впечатляющим. Студенческие времена, когда мы дни и ночи проводили в Британском институте кино и с умным видом перебирали книжки на лотках букинистов под мостом Ватерлоо. А однажды мне достался горящий билет со скидкой на спектакль в Национальном театре; я там ничего не понял, но притворился, что мне понравилось.

Южный берег Темзы всегда был моим любимым местом в Лондоне. Мощеная улица, извивающаяся вдоль реки, – там множество достопримечательностей и всегда масса народу. Туристы со своими чемоданами на колесиках, мамы с детскими колясками, бегуны, группки школьников, скейтбордисты, лавирующие среди голубей, пары, которые гуляют, держась за руки. Я хорошо знаю этот район. Я мог бы поведать вам о том, что под крышей Национального театра обитают около 60 000 пчел или что на заднем фасаде здания «Шелл-Мекс» расположены самые большие часы в Великобритании. Я мог бы рассказать вам обо всем этом и о многом другом… но не сейчас. Сейчас я могу думать только об одном: моя девушка не любит меня так, как люблю ее я, и она сказала мне «нет». Не желаю больше видеть этот город. Вообще-то, я хочу убраться отсюда прямо сейчас. Но это невозможно. По крайней мере, в ближайшие двадцать восемь минут.

Я прохаживаюсь по кабинке. Прозрачная капсула, обычно вмещающая более двадцати человек, сейчас кажется слишком маленькой для нас двоих. Я чувствую приступ клаустрофобии. Запах ее духов «Диор», напоминающий о счастливых временах, заполняет кабинку, и мне становится нечем дышать. Разве нельзя просто выпустить нас отсюда? Или повернуть колесо в обратную сторону? Неужели здесь нигде нет тревожной кнопки? Должен же быть способ покинуть кабинку в чрезвычайной ситуации! А у меня действительно чрезвычайная ситуация.

Ее слова эхом повторяются в моей голове, и разносятся по кабинке, и звучат все громче и громче, отражаясь от стеклянных стен.

Нет. Нет. Нет.

Что вообще означает «нет»? Это «нет» на данный момент? Или «нет» навсегда?

Я смотрю на часы. Осталось двадцать семь минут. Что не так с этим колесом? Оно сломалось?

Джейд молчит. Проводит по волосам наманикюренными пальцами. Сколько я ее знаю, Джейд всегда была блондинкой, но темные глаза выдают натуральный цвет ее волос. Она раздраженно смотрит на меня: вижу, хочет что-то сказать. Такое выражение лица у нее было, когда она призналась, что разбила мою любимую кружку.

– Я не хотела тебе этого говорить. Не сейчас. Толь-ко не в новогоднюю ночь. Мне очень жаль, Джош. Я, вообще-то, хотела сказать тебе… Ну… Я просто собиралась признаться: я действительно думаю, что нам следует… расстаться.

Что?

– Я встретила, я имею в виду… Я встречаюсь кое с кем еще.

Мне будто нож в спину воткнули. Едва могу дышать. Не может быть. Это что, такой прикол? Тщательно продуманная шутка? Должно быть, это одно из тех телешоу со скрытыми камерами.

Я оглядываюсь, пытаясь обнаружить спрятанные камеры. Их нет.

– Что значит «встречаюсь с кем-то еще»? – Я нервно отпиваю глоток из своего бокала, но во рту все равно сухо.

– Мне казалось очевидным, что в последнее время у нас не все так гладко. Это не оправдывает того, что я кое с кем встречаюсь, но…

– Кто он? – с трудом выговариваю я.

– Его зовут… Джордж, – нерешительно отвечает она.

Кто такой, черт возьми, Джордж? Джордж Буш? Джордж Клуни? Вот единственные Джорджи, о которых я знаю, и, насколько мне известно, она никогда не встречалась ни с кем из них, не говоря уже о романе. Как Джейд могла знать больше Джорджей, чем я? Мы работаем вместе. Мы живем вместе. У нас один круг общения. Какой еще Джордж?

– Кто он такой? – повторяю я, желая узнать подробности, к которым совершенно не готов. – Я его знаю?

Я удивлен, что мой голос не срывается, когда я задаю вопрос.

– Эмм… – Она делает паузу, прежде чем нанести смертельный удар. – Да, вы виделись с ним раньше, но на самом деле ты его не знаешь. Он остановился в отеле… Это мистер Хенли.

О боже! Джордж Хенли… Это наш постоянный клиент: один из тех бизнесменов, которые останавливаются здесь каждую неделю. Один и тот же график, одна и та же комната. Элегантный, всегда в костюме. Я почему-то думал, что он женат. Выходит, он приезжал сюда не по делам? Неудивительно, что Джейд получает такие хорошие отзывы на TripAdvisor[1]. Недавно опубликованные комментарии вихрем проносятся у меня в голове, и слова дружелюбная, любезная и внимательная внезапно обретают новый смысл.

– Послушай, мне действительно очень жаль, Джош. Разумеется, я не хотела причинить тебе боль. – Она трет лицо руками, прикасается к губам, теребит ожерелье, которое я купил ей в прошлом году.

Интересно, снимает ли она его, когда идет на свидание с Джорджем? Интересно, он тоже купил ей ожерелье?

Пытаюсь выбросить эти мысли из головы.

– Я просто хочу быть честной.

– Сейчас уже немного поздно для этого.

Как же я сам не догадался? И почему она не сказала мне об этом раньше – до того, как мы провели Рождество вместе, обнимаясь под елкой, целуясь под омелой, обмениваясь подарками?

Вот дерьмо!

Джереми. Я подарил ей кролика на Рождество. Это должно было стать символом нашей новой семьи. Вполне в духе времени: домашнее животное, помолвка, брак, дети. Таков был план.

– А как же Джереми? Как ты могла так с ним поступить? – возмущенно спрашиваю я, как будто кролик, который прожил у нас неделю, – это наш семилетний сын.

– Думаю, нам придется с этим разобраться. И с квартирой. – Она смотрит в пол, не желая встречаться со мной взглядом.

– Что мне делать с работой? Я не могу работать с тобой сейчас. Особенно когда он останавливается в отеле каждую неделю.

– Я поговорю с папой и посмотрю, что можно сделать, – извиняющимся тоном произносит она. – Уверена, что он выплатит тебе выходное пособие, – добавляет Джейд, как будто уже все обдумала.

Жить в квартире, принадлежащей отцу вашей девушки, и работать в отеле, которым он владеет, – это сплошное развлечение и удовольствие, пока ваша девушка не начнет развлекаться с кем-то другим.

Я хочу разозлиться. Мне хочется плакать. Но я не могу сделать ни того ни другого. Я просто в шоке. Меня трясет. Я не могу смотреть на Джейд и старательно рассматриваю Лондон, который с этой высоты кажется игрушечным. Игрушечные лодочки плывут по реке, игрушечные поезда проносятся по мосту Хангерфорд. Черные такси и красные автобусы играют в пятнашки на улицах. Супружеские пары прогуливаются среди павильонов рождественской ярмарки, прихлебывают глинтвейн и смеются. Влюбленные парочки обнимаются и целуются. Терри и Джули[2] переходят мост Ватерлоо. Почему это не мы?

Словно из уважения к нашим испорченным отношениям, Лондон на мгновение замолкает; слышна только музыка, несущаяся из динамиков где-то внизу, на земле. «Вот это я называю Рождеством!» С сентября в фойе отеля постоянно звучали песни из этого сборника – неудивительно, что за это время я выучил их наизусть. С первых нот узнаю долетевшую сюда песню: Lonely This Christmas[3].

Жую конфеты (не пропадать же добру) и не могу удержаться от смеха: диджей словно нарочно запустил саундтрек, который должен сопровождать меня всю жизнь. Джейд, похоже, не находит это забавным. Она начинает плакать.

Почему она плачет? Это я должен плакать. Она не имеет права.

– Приготовьтесь позировать для своей официальной фотографии в «Лондонском глазе», – с дьявольской точностью выбрав время, объявляет громкоговоритель. – Улыбочку!

Крайне маловероятно, что наша фотография подойдет для рекламы «Лондонского глаза»: мы стоим на противоположных концах кабинки, Джейд в слезах, я маниакально смеюсь и набиваю рот шоколадными конфетами.

В других кабинках шутят и хохочут счастливые пары и семьи, а мы молчим до конца поездки. О чем тут говорить? Конечно, есть еще вопросы, которые я мог бы задать, и ответы, которые хочу получить, но что это изменит? Я знаю, что все кончено.

Высадившись из колеса обозрения, вручаю Джейд пластиковую карточку:

– Вот, возьми.

– Что это?

– Ключ от нашего номера в отеле Sea Containers[4]. Это должно было стать частью сюрприза. Предполагалось, что мы встретим Новый год, наблюдая за праздничным салютом из нашего гостиничного номера как помолвленная пара. Но, по-видимому, это не то, чего ты хочешь.

Я зарегистрировался там накануне, пока она ходила по магазинам, но сейчас не хочу сидеть в номере в одиночестве.

Она молчит и смотрит на меня так, будто собирается сказать что-то важное.

– Джош, я не могу. Я не могу остаться там одна, – вот и все, что за этим следует.

– Ну, ты можешь пригласить Джорджа.

Я прекрасно знаю, что Джордж Хенли сейчас не в Лондоне, тем не менее сказал именно это. По прошествии трех лет это мои прощальные слова женщине, на которой я хотел жениться.

Джейд берет ключ и поворачивает налево. Идет мимо уличных музыкантов и прохожих, мимо старинной карусели с веселыми детьми. Вдыхая букет ароматов рождественской ярмарки, проходит мимо переоборудованного двухэтажного автобуса, торгующего замороженным йогуртом, – направляется к отелю и нашему номеру, который был предназначен для нас двоих. Теперь там будет спать только один человек.

Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает из виду. Постояв так немного с конфетами в руках, я поворачиваю направо.

Перехожу Вестминстерский мост, не обращая внимания на освещенные достопримечательности, которые попадают в поле моего периферийного зрения. Я не хочу смотреть вверх. Такое чувство, что все наблюдают за мной, осуждают меня. Как будто все знают, что произошло. Кажется, что на меня смотрят даже скульптуры рыб, обвитые вокруг фонарных столбов. Я абсолютно одинок в одном из самых оживленных городов мира. Здесь живет девять миллионов человек, а у меня никого нет.

Я иду, глядя под ноги, и замечаю монету в пятьдесят пенсов, поблескивающую в сгущающейся темноте. Мне нужны деньги, чтобы компенсировать сегодняшние траты, поэтому я наклоняюсь и поднимаю ее. Как там всегда говорила мама? «Если пенни подберешь, то удачу обретешь».

Означает ли это, что я получу в пятьдесят раз больше удачи?

Я не склонен к суевериям, но сейчас перемена в судьбе нужна мне, как никогда раньше… Кладу монету в карман, и она звенит, ударившись о коробку с кольцом.

Какого черта я сделал гравировку на кольце? Куда теперь его девать?

Продираюсь сквозь толпы тусовщиков, идущих мне навстречу с бутылками в руках; они пытаются занять лучшие места для обзора сегодняшнего праздника. Стрелки часов движутся к полуночи и к Новому году, и взоры людей со всего мира устремляются на колесо обозрения «Лондонский глаз». По всей планете будут транслироваться кадры фейерверков, взрывающихся там, откуда мы только что ушли. Это будет сцена ликования и торжества. На набережной Темзы сотни тысяч гуляющих будут весело петь и танцевать. Миллионы людей уютно устроятся дома перед телевизорами. И все они будут вести обратный отсчет. Обратный отсчет перед тем, как поцеловать своего любимого человека, радуясь наступившему году. Десять, девять, восемь…

На их месте должен был быть я. Я должен был напевать под нос Auld Lang Syne[5] и целовать свою невесту, наблюдая за всем этим из нашего идеально расположенного номера. Вместо этого последние несколько часов этого года я провожу в автобусе, прижатый к довольно крупному мужчине, поедающему готовый ланч из супермаркета «Сэйнсбёрис». Я возвращаюсь в Бристоль – в пустую квартиру, откуда должен съехать, и к работе, с которой вскоре придется уволиться.

Внезапно осознаю, что за один вечер я потерял девушку, дом и работу.

Вот уж действительно, с Новым годом.

– Ну, Джош, по крайней мере, ты понял: если что-то звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой…[6]

Мне было интересно, как скоро кто-нибудь додумается до этой остроумнейшей шутки. Что ж, с начала вечеринки прошло восемь минут и тридцать семь секунд – додумались даже быстрее, чем я предполагал. Приз достается дяде Питеру, который еще не успел переступить порог дома. Выглядит он так, будто прибыл не на «Мерседесе 4×4», а на машине времени прямо из лета 1976 года. Он похож на участника музыкального дуэта Hall & Oates, того, что с жуликоватыми усами. Его рубашка, расстегнутая до середины груди, открывает яркую золотую цепочку и поросль седых волос.

Войдя через парадную дверь, он официально пожимает мне руку, крепко стискивая ее, как будто мы на какой-нибудь конференции, а не на вечеринке. Двадцать лет работы в Сити обеспечили ему не только высокую пенсию, раннюю отставку и шикарную машину, но и привычку пожимать руку всем, кто подвернется: билетерам, кассирам супермаркетов, уборщицам.

– Извини, не успели поменять купленный для тебя подарок, – предупреждает дядя и, не проявляя ни малейших признаков сожаления или смущения, вручает мне пакет. Он жестом указывает на моих кузенов – Петулу, Пенелопу и Персиваля, которые не отрываются от своих новых айфонов.

Ненавижу открывать подарки на глазах у дарителей: как только ты их распаковал, приходится делать вид, что ужасно рад. Сегодня я не хочу улыбаться и притворяться, но у меня нет ни сил, ни желания спорить, когда дядя Питер, стоящий в дверном проеме, призывает меня открыть подарок. Разрываю обертку (похоже, дядя использовал бумагу, в которую уже что-то заворачивали) и обнаруживаю книгу под названием «Как спланировать идеальную свадьбу».

Спереди все еще красуется ценник: £1,99. Даже не знаю, что из этого кажется более оскорбительным[7].

– Уверен, что когда-нибудь это тебе пригодится!

Он хихикает и похлопывает меня по спине, а потом отправляется пожимать руки всем остальным собравшимся в комнате. Вечеринка уже в самом разгаре. Играет музыка – Фрэнк Синатра и Дин Мартин, не какой-нибудь драм-н-бейc. Папа не любит современную музыку, а современным он считает все созданное после 1960-х годов.

Засовываю оберточную бумагу в карман. На мне та же одежда, что была вчера вечером в Лондоне. Я решил, что не хочу возвращаться в нашу с Джейд квартиру и сидеть там в одиночестве. Только не после всего, что произошло. Хорошо, что мои родители живут недалеко от Бристоля. И в такое время нет места лучше дома. По крайней мере, я так думал.

Кузены принимают эстафету от своего отца: каждый из них приветствует меня остроумными соболезнованиями, как будто они не радио во время поездки слушали, а придумывали шутки.

– Джейд Тугуд? Больше похоже на Джейд, которая ни на что не годится[8].

– Очевидно, предложение было не слишком хорошей идеей.

– Вероятно, она была слишком хороша для тебя.

Я изо всех сил стараюсь не реагировать.

Когда я сказал маме, что планирую сделать предложение, она разволновалась и решила собрать семью, соседей и еще целую толпу незнакомых мне людей на вечеринку по случаю моей помолвки. Что может быть хуже, чем провести день, празднуя помолвку в компании едва знакомых людей? Теперь я знаю что: провести с ними день, оплакивая свою несостоявшуюся помолвку, куда труднее.

Когда вчера я попросил все отменить, мама возразила, что приглашения уже разлетелись, и посмотрела на меня так, словно все неделями ждали этого события, разбив палаточный лагерь под открытым небом, поэтому никак нельзя просто обзвонить их и сказать, что вечеринка не состоится.

Баннер «Счастливой помолвки!», висевший на фасаде нашего кирпичного дома 1960-х годов постройки, был перерисован и теперь гласит «Добро пожаловать домой!». Большинство людей просто купили бы новый баннер… Даже нет: большинство людей просто отменили бы вечеринку. Но мои родители – не большинство людей.

Мама целую вечность ждала шанса покрасоваться перед соседями. Предыдущую вечеринку она устроила, когда я первым в нашей семье поступил в университет. Всем говорила, что я отказался от предложений из Оксфорда и Батского университета, хотя на самом деле это был университет Брукса. В нашей деревне главное развлечение – выпендриваться друг перед другом, больше в Кэдбери почти нечем заняться. В соседнем поселке Уэстон-сьюпер-Мэр есть хотя бы пирс и ослы, на которых можно кататься по пляжу, а у нас – только магазин «Рыба и чипсы», аптека, где проходят неофициальные встречи группы «Весонаблюдатели», и «Национальный паб года» (так написано на вывеске. И лишь мелким шрифтом уточняется, что эта награда была присуждена в 1987 году; с тех пор у заведения сменилось пять владельцев).

До меня в нашей деревне никто и никогда не оканчивал университетов. Я хотел вырваться отсюда, увидеть мир, изучать искусство и литературу, влюбиться – но из-за нескольких неудачных решений меня принесло обратно. Похвастаться мне нечем: ни девушки, ни карьеры. Ничего.

Я отхожу от входной двери и заглядываю в гостиную. Папа, как и всегда, когда собирается компания, пользуется случаем заработать. Тщательно оберегая последние сохранившиеся пряди волос, он стоит в углу в клетчатой рубашке, принимая ставки на то, кто из жителей деревни умрет следующим. Если угадаете, кто первым отбросит коньки, – заберете домой котенка (очевидно, после того, как папа получит за него значительный процент). Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, как он нажился на моем выпускном, купив туда дополнительные билеты и перепродавая их по грабительским ценам за пределами Барбикана.

Мама тем временем в своей стихии: подносит гостям канапе, как хозяйка светского приема в Нью-Йорке 1920-х годов. Недавно она бросила работу риелтора и теперь ест слишком много шоколада, чтобы с полным правом ходить на встречи группы «Весонаблюдатели», где можно пообщаться и посплетничать. В остальном ее светская жизнь ограничена еженедельными визитами к Грэму, ее психотерапевту; он утверждает, что способен видеть будущее, однако о моем разрыве с Джейд не предупреждал.

Бабуля с каждым моим приездом, кажется, становится все ниже и ниже. Сейчас она танцует и поет посреди комнаты. Спектакль «Волшебник страны Оз» в театре одного актера – для всех, кто готов смотреть и слушать. Она жизнь и душа любого мероприятия.

Хотя вечеринка устроена в мою честь, я не знаю большинство людей, собравшихся в нашей гостиной. Да я и саму гостиную узнаю́ с трудом: мама уставила ее новой мебелью и украсила безделушками, которые папа завтра вернет в магазины. Кажется, что мы попалив журнал «Домашний очаг», но только на один день. Новый диван. Пледы, подушки и пуфы. Маленькие таблички с вдохновляющими цитатами: «Все случайности неслучайны», «Сохраняй спокойствие и двигайся вперед!», «То, что вас не убивает, делает вас сильнее». Даже подставки для напитков говорят мне: «Живи, люби, смейся».

Над камином висит гирлянда моих школьных фотографий; на каждой красуется знак копирайта, прямо на моем лице. Папа уверен, что заключил выгодную сделку и «взломал» систему: распечатал фото с сайта, вместо того чтобы платить «этим грабителям» в фотостудии.

Из тех, кого я знаю, здесь Мадлен – самопровозглашенный мэр деревни; обычно именно она организовывает подобные мероприятия. Без сомнения, позже она оценит нашу вечеринку – по косточкам разложит. Мадлен пришла со своим мужем Джеффом, у которого тревожное расстройство: он ненавидит любые неловкие ситуации. Еще у Джеффа фобия: он боится есть на публике. Желая избежать неловкости, он не отказывается от канапе, которыми его угощают, и к концу дня его карманы будут набиты сливочным сыром и копченым лососем.

Я оборачиваюсь и замечаю нашего соседа Десмонда, который пристает к женщинам вдвое моложе его и рассказывает ужасные шутки, которые никогда не доходят до кульминации. Скоро он будет храпеть и давиться во сне своей вставной челюстью. Его жена Берил, сидя в инвалидном кресле, говорит всем, кто готов ее слушать, что не хочет рассказывать о своем здоровье, – а потом подробно излагает историю всех своих многочисленных болезней. Удивительное дело: какая бы медицинская проблема ни возникла у любого из соседей, вскорости у Берил появится такая же. Это как если бы деменцией можно было заразиться воздушно-капельным путем, а потом вылечиться за месяц.

Снова раздается звонок в дверь, и я возвращаюсь к своим обязанностям.

– О, мне правда очень жаль, Джоши, – говорит Карен, моя бывшая няня, войдя в дом.

Мама действительно пригласила всех. Карен, по-видимому, не понимает, что прошло два десятилетия с тех пор, как она укладывала меня в кровать и любую беду могло поправить ласковое слово. Она протягивает мне коробку со сладостями, которую я кладу поверх быстро растущей горы других коробок, банок и контейнеров с подаренными шоколадными конфетами. Не исключено, что это те самые коробки, которые мы дарили сегодняшним гостям на прошлой неделе, и сейчас они просто возвращают их с оставшимися там батончиками «Баунти» и «Милки Уэй».

– Не волнуйся, я уверена, что ты скоро встретишь кого-нибудь другого.

– Спасибо, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Проходите туда, – указываю в сторону гостиной, где Джефф уже начал сильно потеть.

Даже не знаю, что хуже – шутки или сочувствие. Я еще не готов ни к тому ни к другому. Хочу свернуться где-нибудь клубочком, выплакаться и набить рот всем этим шоколадом. Прошло всего двадцать четыре часа. Я не думаю о том, что рано или поздно встречу кого-то другого. Я не хочу, чтобы эта красивая, соблазнительная, пока еще неведомая вторая половинка, которую мне все время обещают, ждала меня где-то в большом мире. Я хочу быть с Джейд, хочу того будущего, которое мы планировали, и чтобы моя жизнь вернулась на круги своя. Но как будто мало того, что я переехал в родительский дом, – кажется, теперь я должен делить свое горе со всей деревней.

Я собираюсь поприветствовать очередного незнакомца из прошлого, но тут из гостиной доносится крик. Спешу посмотреть, что случилось, и обнаруживаю дрожащего Джеффа, который не может дышать: у него паническая атака. Чья это была идея – пригласить самого тревожного человека в мире на самую неловкую вечеринку на свете? Джеффа усаживают на диван – и запасы канапе взрываются в его задних карманах; сливочный сыр разлетается во все стороны и размазывается по комнате. Мама хватает мокрое кухонное полотенце и мечется вокруг, жалуясь, что не может оттереть пятно с обивки дивана. У папы вытягивается лицо: он понимает, что теперь не сможет вернуть диван в магазин; деньги, полученные от тотализатора, не покроют расходы на вечеринку.

Тем временем Мадлен не только не беспокоится о муже, но и выглядит подозрительно счастливой (похоже, наша вечеринка не смогла затмить ее летний прием). Бабуля настаивает на том, что шоу должно продолжаться. Берил берет пример с Джеффа и тоже симулирует приступ паники. А Десмонд каким-то образом все проспал. Все остальные толпятся вокруг Джеффа. Я ничем не могу ему помочь, поэтому пользуюсь всеобщей суматохой и проскальзываю в свою спальню, успев увидеть, как дядя Питер старательно пожимает руки прибывшим врачам скорой помощи.

Я жил здесь десять лет назад, и сейчас эта комната самым наглядным образом показывает, что моя жизнь сделала круг. Все здесь, на удивление, осталось по-прежнему. Плакаты с Дэвидом Бекхэмом и Майклом Оуэном все еще украшают бежевые стены, на полке стоит лавовая лампа, а на шкафу лежат мягкие игрушки «Бани», которые я собирал в детстве. Я был практически уверен, что папа сдает мою комнату через Airbnb[9], но никаких постояльцев здесь нет – только дедуля, который сидит на моей кровати и смотрит по телевизору фильм «Эта замечательная жизнь», не обращая внимания на панику, царящую внизу.

– Прости, Джош. Надеюсь, ты не возражаешь. Для меня там немного шумно.

Мама определенно унаследовала свою коммуникабельность не по отцовской линии. В отличие от бабули, которая любит быть в центре внимания, дедушка старается избегать шумных сборищ. Его редко можно увидеть на публике. Единственный повод выйти в свет – это еженедельные уроки танцев с бабушкой, и то он стремится уйти сразу после занятий, тогда как бабуля обычно задерживается и слоняется без дела, со всеми болтая. Дед любит проводить время в одиночестве: играет на органе, который стоит у них в коттедже, или смотрит телевизор. И все же, несмотря на различия, они женаты уже почти шестьдесят лет и всегда выглядят влюбленными.

– Что ты обо всем этом думаешь? – дедушка всегда задает этот вопрос, и я никогда не понимаю, что конкретно он имеет в виду.

– О вечеринке? Скажем так: сидя здесь, ты ничего не теряешь.

– Тогда составь мне компанию и посмотри со мной фильм, – он жестом приглашает меня сесть рядом с ним на кровать.

Я смотрел этот фильм почти каждое Рождество, сколько себя помню. Это единственный фильм, который всегда заставляет меня плакать.

Мы сидим в тишине и смотрим телевизор. В отличие от всех остальных, дед знает, что я не хочу говорить о Джейд. Когда Джордж Бейли и Мэри вот-вот воссоединятся на экране, дедуля понимает, что смотреть на это мне тоже не стоит.

– Мы все знаем, чем он закончится. Хочешь посмотреть что-нибудь другое? – предлагает он, протягивая мне пульт от телевизора.

– На твоем месте я бы не доверял моему выбору: в данный момент я ничего не могу сделать правильно, – говорю я.

Сначала даже не понял, услышал ли он меня: дед молчал добрых тридцать секунд.

– По-моему, ты слишком суров к себе. Эта девушка в Лондоне… Это она приняла неправильное решение, а не ты, – в конце концов отвечает он.

– Спасибо, дедуля, но серьезно: посмотри на все решения, которые я принял, и на то, куда они меня привели. Я взялся не за ту работу. Я неправильно выбрал девушку и неправильно выбрал время, чтобы сделать ей предложение. Чаще всего я сам не знаю, чего хочу, а если все же делаю выбор, он оказывается неправильным… – Я смотрю на него. – Извини, что не сдержался и выплеснул все это на тебя: просто уже сутки все мысли только об этом.

Он кладет руку мне на колени.

– Когда я был молод, у нас не было такого большого выбора, как у тебя, мы просто жили как жили. Я бросил школу в тринадцать лет и начал работать. Хотел ли я быть строителем? Я никогда не знал ничего другого. С удовольствием стал бы пианистом, но жизнь сложилась именно так. А еще прежде, до меня, мужчины в нашем роду поголовно шли работать в шахту и женились на соседках.

– Может, так было бы лучше, – бормочу я и тут же вспоминаю, что у меня клаустрофобия, а моей ближайшей соседке восемьдесят четыре и она страдает ипохондрией.

– Я не говорю, что сейчас лучше или было лучше тогда, но я смотрю на ваше поколение и думаю: как вам повезло, что у вас так много возможностей! Вы можете делать со своей жизнью что угодно. Тебе просто нужно решить, чего ты хочешь, и идти к этому.

– Но откуда мне знать, чего я хочу?

– Когда ты найдешь это, то тут же поймешь, ты же умный парень, – дедушка подмигивает и треплет меня по голове. – У тебя гораздо больше времени, чем у меня, чтобы разобраться с этим.

– Я хотел Джейд.

– Знаю. Что бы я тебе ни сказал, это ничего не изменит… и все-таки послушай. До знакомства с твоей бабушкой мне нравилась одна девушка. Когда она отказала мне и стала встречаться с моим другом, я был опустошен… А потом оказалось: ее отказ – лучшее, что когда-либо со мной случалось. Через несколько недель я впервые увидел твою бабушку. Только подумай: тебя бы сегодня здесь не было, если бы все сложилось иначе.

Я видел черно-белые фотографии дедули в молодости и с трудом верю, что какая-нибудь девушка могла ему отказать. Сейчас у него все тот же пробор сбоку, вот только волосы седые, а не каштановые.

Он медленно переключается с канала на канал, чтобы посмотреть, что там еще идет, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выхватить у него пульт.

– Похоже, вот-вот начнутся «Гринч» и «Один дома», – наконец объявляет он.

– Мне все равно, что смотреть.

– Почему бы не подбросить монетку? У тебя есть? – он проверяет свои карманы, забыв, что его пальто с бумажником осталось внизу.

Я роюсь в карманах и вытаскиваю оттуда все содержимое. Смотрю на пятидесятипенсовую монету, которую подобрал вчера вечером, и на коробочку с кольцом. Дедушка делает вид, что не замечает никакой коробочки.

– Давай поторопимся и подбросим уже эту монету.

Подбрасываю монету и смотрю, как она взлетает, вращаясь в воздухе, – и в этот момент мне в голову приходит идея. И это просто фантастика…

Во всяком случае, мне эта идея показалась фантастической.

– Да ты с ума сошел!

М-да… Не такой реакции я ожидал, рассказав друзьям о своем новом методе. Точнее, пока я вообще не собирался говорить об этом – знал, что они подумают. Я планировал начала опробовать идею, а потом уж представить на их суд, перечислив все плюсы и выгоды, – тогда бы они ее сразу оценили по достоинству. Но если у бара человек подбрасывает монетку, чтобы решить, какой коктейль выбрать, – такому человеку приходится во всем признаться друзьям.

– Итак, позволь мне уточнить. Ты, что ли, собираешься бросать монетку всякий раз, когда нужно принять решение? И будешь так делать до конца года? Я правильно тебя понял? – спрашивает долговязый Джейк, озадаченно глядя, как мы расплачиваемся за выпивку. Он смотрит на меня сверху вниз через очки в роговой оправе, автоматически приглаживая свои взъерошенные волосы светло-клубничного цвета.

Стоящий за стойкой Большой Ди, шестидесятилетний хозяин бара с ирокезом (привет из 1980-х!), тоже удивлен. Обычно у него есть мнение по любому поводу и он высказывает его, завладевая разговором, но сейчас Ди явно сбит с толку.

– Да, Джейк, ты все правильно понял, – мой ответ звучит так, будто я отчитываюсь перед ними. Или извиняюсь. Или даю показания в суде.

– Это типа новогоднего обещания самому себе? – уточняет Большой Ди.

– Да, вроде того.

Не успев отхлебнуть из своей кружки, я понимаю, что совершил ошибку, проболтавшись им. Я ведь не собирался ничего рассказывать!

Мы идем от барной стойки к столику в углу зала, где сидит Джесси. Хозяева заведения просто переоборудовали вестибюль бывшего банка, и место получилось не хуже, чем все эти модные гастропабы, в которых подают еду как в забегаловке по ценам ресторанов со звездой Мишлен и есть крафтовое пиво на розлив.

Интерьер в темных тонах, но без души. Тут не хватает липких полов, деревянных круглых столов, мишени для игры в дартс и еще кучи всего. Стены выглядят так, будто попали сюда по ошибке. Многовековая история этого здания в Клифтоне ограничена трехстрочной рецензией, украденной из Википедии и напечатанной в меню.

– Ты ведь знаешь, что обычно люди обещают себе на Новый год похудеть, бросить пить или курить, верно? Джесси, какое у тебя обещание в этом году? – спрашивает Джейк, когда мы садимся рядом с девушкой. Ее темные волосы распущены и достают почти до талии, хотя Джесси высокая – такого же роста, как и я. Она одета в мягкую оранжевую флуоресцентную куртку, как будто только что вернулась из Санкт-Морица и не успела переодеться. Она всегда мерзнет и никогда не заморачивается при выборе одежды. В то время как Джейк отчаянно пытается быть хипстером, Джесси, сама того не осознавая, справляется с этим лучше него.

– Мое новогоднее обещание? Я собираюсь пробежать лондонский марафон, – говорит она слишком решительно для человека, который и в самом деле питает вкус к таким изощренным пыткам.

– Что ж, это немного безумно, но гораздо лучше, чем подбрасывать монетку при каждом своем решении, – отвечает он.

– Что еще за история с монеткой?

Теперь и Джесси об этом знает. Прекрасно.

– Разве ты еще не слышала об этой бредовой идее Джоша? Он весь год будет подбрасывать монетку перед тем, как принять какое-то решение.

– Нет, не слышала. Ты что, с ума сошел, Джош?

Похоже, это такая стандартная реакция.

– Не могу поверить! Мы не виделись всего несколько недель, и за это время ты умудрился сделать предложение, расстаться, потерять работу, вернуться домой… и доверить свою жизнь монете. Именно это происходит, когда я не даю тебе советов по всем вопросам? – Джейк театрально закатывает глаза. Во время его речи я понимаю, что со стороны похож на героя сериала «Жители Ист-Энда»[10].

– У компании «Хьюлетт-Паккард» эта затея сработала. Вы знали, что они подбросили монетку, чтобы узнать, в каком порядке расположить свои фамилии в названии? – парирую я.

– Это правда, – подтверждает Джесси. – «Паккард-Хьюлетт» больше напоминает престижную юридическую фирму, чем технологическую компанию. Но это было всего лишь одно из решений. Одно-единственное, понимаешь? Они же не подбрасывали монету постоянно, чтобы понять, как проектировать свои компьютеры…

– Так ты собираешься подбрасывать ее буквально для каждого решения: какие носки надеть, какой бутерброд съесть? – смеется Джейк.

– Да, – отвечаю я, хотя и понимаю, что не все продумал досконально. – Наверное, я просто чувствую, что до сих пор принимал не самые лучшие решения, так почему бы не позволить судьбе немного направить меня? Может быть, монета действительно поможет мне найти себя и любовь. Что мне терять?

– Твое достоинство, – хихикает Джесси себе под нос.

– Нет-нет, Джесси, не насмехайся над ним. Теперь, когда он все объяснил, это выглядит очень разумно! – Джейк, как всегда, саркастичен.

– Вчера вечером я прочитал, что среднестатистический человек принимает примерно 35 000 решений в день, то есть более миллиона в месяц, или двенадцать миллионов в год. Подумайте, как долго я обдумываю каждое из них, сколько времени трачу впустую и в конечном счете сколько раз ошибаюсь.

Мои друзья вежливо потягивают свои напитки и слушают, как я разглагольствую. Мы ждем начала еженедельной викторины в пабе «Крикетерс Армз»; она возобновляется после праздничного перерыва. Мы трое познакомились друг с другом, когда одновременно поступили на работу в отель, и с тех пор встречаемся еженедельно.

Джейк уволился несколько месяцев назад и теперь управляет другим отелем в Бристоле. Звучит неплохо, если не знать, что его отель занимает тридцать пятое место из тридцати шести в городском рейтинге TripAdvisor. Джесси ушла пару лет назад и сменила сферу деятельности: теперь она учительница начальных классов. По-видимому, даже шестилетки меньше раздражают ее, чем гости отеля. Они оба на год моложе меня и никогда не дают мне забыть об этом.

– Это из-за Джейд? – Джесси спокойно помешивала соломинкой в своем бокале, а тут внезапно уставилась на меня, как будто только что разгадала великую тайну.

Почему все должно превратиться в сеанс психотерапии? Нет, это не из-за Джейд. Вообще не имеет к ней никакого отношения! Просто я хочу что-то изменить. Сделать свою жизнь лучше.

– Дело не в Джейд, – твердо отвечаю я.

Конечно, они мне не верят.

– Простите, а кто такая Джейд? – спрашивает новая девушка Джейка, подсаживаясь за наш столик.

Это наша первая встреча с ней. Она невысокого роста, со светло-русыми волосами; работает в сфере маркетинга в социальных сетях.

Мой разрыв с Джейд отразился не только на мне: мы потеряли четвертого члена команды для викторины. Джош, Джейд, Джесси и Джейк. Мы были «ДЖедаями».

Ей остается квартира, а мне – команда «ДЖедаев». Здорово!

Заменить ее в команде оказалось гораздо проще и быстрее, чем в моей жизни: сегодня Джейк пообещал привести человека, чье имя начинается на «Дж». И привел. Это Джеки, его новая девушка.

Теперь многое прояснилось. Раньше я думал, что он начал говорить о себе в третьем лице: «Что ты делал в выходные?» – «У Джей сегодня спектакль, так что я пойду на него» или «Джей нужно работать». Помню, что передразнивал его в ответ: «О, это хреново, потому что Джош интересуется, не хотел бы Джей с ним встретиться». А у него, оказывается, просто была дурная привычка называть девушку сокращенно: Джей[11]. Когда он представил нам Джеки, до меня наконец дошло.

– Значит, из-за того, что ты якобы принял неправильное решение с Джейд, теперь собираешься подбрасывать монетку каждый раз, когда нужно принять решение? – спрашивает Джеки.

Нет, нет, нет. Дело не в Джейд.

Не нравится мне эта Джеки. Не понимаю, почему ей и остальным так сложно переварить то, что я сказал. Вроде все просто: я буду подбрасывать монетку перед каждым решением, которое приму в жизни. Что в этом странного?

– С возвращением, ребята. Вы сегодня в деле? – спрашивает Малыш Ди, переходя от стола к столу и собирая вступительные взносы. Малыш Ди – сын Большого Ди и ведущий викторины. По иронии судьбы он на два фута выше своего отца и полностью лысый.

– Вот, держи, – говорю я, передавая наши монеты.

– Изменили состав команды? – замечает он.

– Да, что-то в этом роде.

Я что, должен всем рассказывать про свой разрыв?

Малыш Ди протягивает бланк, а мимо нас, ухмыляясь, проходят трое парней в очках, лет по двадцать с небольшим.

– Я так надеялась, что они еще не вернулись с каникул, – вздыхает Джесси, провожая их взглядом.

– Они всегда здесь. За последние три года ни разу не пропустили викторину, – отвечаю я, а парни, как обычно, усаживаются за столик у бара.

– Кто это? – с любопытством спрашивает Джеки.

– Наши главные соперники. «Квизламистские экстремисты». Три аспиранта факультета астрофизики Бристольского университета, которые выигрывают каждую викторину. За те три года, что мы соревнуемся, нам удалось добраться лишь до второго места, – объясняет Джейк.

Наших общих знаний о диснеевских мультиках (Джесси до сих пор не повзрослела) и Бейонсе (Джейк ходит в студию и танцует под песни Бейонсе каждый четверг), а также моей коронной темы – история футбольного клуба «Бристоль Сити» с 2001 года по сегодняшний день – явно недостаточно, чтобы одолеть этих «Квизламистских экстремистов».

– Это что, ожесточенное соперничество? Во что вы меня втянули?

– Нет, они почти не замечают нас. Это как раз самое худшее. Очевидно, они даже не считают нас соперниками.

– А вы, ребята, хороши? – продолжает допытываться Джеки.

– Мы-то хороши, но дело не в этом. А в том, что они непобедимы, – снова вздыхает Джесси.

– Если бы мы пошли в любое другое место, то, вероятно, выиграли бы, – заявляет Джейк.

– Определенно, – соглашаюсь я.

Игра началась. Я смотрю, как соперники торопливо записывают ответы на бланке с картинками, в то время как мы изо всех сил пытаемся придумать хоть один.

– По-моему, это их основной источник дохода. Они просто каждый вечер ходят по разным викторинам в пабах и загребают выигрыши.

– Это несправедливо по отношению ко всем остальным, – возмущается Джесси.

– Ничего страшного. Скоро они окончат университет и переедут куда-нибудь, – обнадеживает Джейк. – Не пойму, почему Джоша каждый раз раздражает, что мы не выигрываем.

– Джейк, ты слышал историю о том, как Джоша выгнали с детского праздника, потому что он неудачник? – Джесси любит рассказывать эту историю всем подряд.

Она забывает упомянуть, что я был всего лишь ребенком, а не взрослым человеком, который все еще посещает детские праздники по случаю дня рождения. Это несколько тонкое, но чрезвычайно важное различие, которое я должен каждый раз упоминать.

– Ладно, ребята, мы начнем. Все готовы? Вопрос первый… – Малыш Ди останавливает Джесси, и она не успевает усугубить мое смущение.

– Итак, в обратном порядке: «Большая охота за фактами» – сорок семь очков, «Повсюду ущербные» – пятьдесят два очка, «Тривия Ньютон Джон» – пятьдесят четыре очка…

Неужели он забыл упомянуть о нас? Конечно, мы потеряли много очков в музыкальном раунде. Малыш Ди исполнял песни на казу[12], и мы не могли определить, играл ли он Джима Моррисона или Ван Моррисона.

– И у нас два претендента на первое место!

Мы лидируем? Не может быть.

– «ДЖедаи» и «Квизламистские экстремисты» набрали по пятьдесят девять очков.

Должно быть, он обсчитался!

«Квизламистские экстремисты» смотрят на нас с большим беспокойством.

– Ладно, дайте мне две секунды. Сейчас мы выявим победителя, чтобы узнать, кто получит джекпот на этой неделе.

Малыш Ди явно не был готов к такому исходу и отчаянно пытается найти подходящий вопрос в своем телефоне. В зале воцаряется неловкая тишина, звуки доносятся только из кухни. Несмотря на запах готовящейся еды, распространяющийся по пабу, ко мне еще не вернулся аппетит после шока от расставания. Джесси весь вечер грызет свою картошку фри, а Джеки съела бургер с киноа.

Конечно, она же веган.

– Хорошо, итак… Пожалуйста, запишите свой ответ на кусочке бумаги и помните, что на кону победа… Сколько евро в среднем собирают из фонтана Треви в Риме каждый год?

Каверзный вопрос.

Смотрим друг на друга в замешательстве. Мы все еще немного шокированы тем, что в этот раз претендуем на победу. После года еженедельного участия в викторинах это наш шанс погреться в лучах славы, которой «Квизламистские экстремисты» наслаждаются каждую среду.

– Что вы думаете? – шепчет Джесси, наклоняясь через стол, уставленный пустыми пивными стаканами и тарелками.

Вполголоса обсуждаем варианты. На самом деле мы понятия не имеем, каков настоящий ответ, и изо всех сил пытаемся придумать хоть что-нибудь более-менее подходящее. Джесси вдруг берет ручку и начинает записывать какие-то цифры.

– Что ты там складываешь? – спрашиваю я.

– Я просто подсчитываю, сколько евро, по моему мнению, собирают каждый день, а затем умножаю все это на 365.

– Типичная учительница.

– Значит, тысяча евро в день – это 365 000 евро в год. Как ты думаешь, это звучит правдоподобно?

– И тебе необходимо было это высчитать на бумаге? – подшучиваю я над ней.

– Не знаю… Думаю, что эта сумма может быть больше, – вмешивается Джеки. – Подумайте, сколько туристов ходит туда каждую ночь и бросает монетку. Это самое важное из того, что нужно сделать в Риме, не так ли?

– Но они каждый раз бросают именно по евро или по нескольку центов?

– Не все такие прижимистые, как ты, – огрызается Джейк с дерзкой ухмылкой.

Я смотрю на «Квизламистских экстремистов», пытаясь прочесть по губам, что они говорят.

– Хорошо, тогда давайте увеличим сумму, – Джесси приступает к работе над новой цифрой. – Скажем, полмиллиона?

– С удовольствием соглашусь, – киваю я.

– Нет, я думаю, что это больше похоже на полтора миллиона. У меня такое чувство, будто я уже где-то об этом читал.

Джейк и Джеки переглядываются и кивают в знак согласия.

– Неужели это так много? Не выбрать ли нам что-нибудь среднее? – Джесси парит ручкой в воздухе.

– Даю вам еще десять секунд, ребята. Десять, девять… – ревет Малыш Ди.

Мы беспомощно смотрим друг на друга.

– Поскольку вопрос касается денег, почему бы нам не попробовать подбросить твою монету, Джош? – предлагает Джейк.

Наконец-то они оценили мой план!

– Ладно. Орел – 500 000 евро, решка – 1,5 миллиона. Все согласны? – поспешно говорю я.

– Четыре, три…

Вот оно, первое важное решение монеты. Это шанс доказать всем сомневающимся, что я имею право следовать ее решениям. У нас есть шанс выиграть 100 фунтов стерлингов.

– Запишите свой окончательный ответ.

– Может быть, нам не суждено было победить, – мрачно говорю я, когда мы выходим из паба, опустошенные тем, что так близко подошли к победе над «Квизламистскими экстремистами». Если раньше у Джейка, Джесси и Джеки были сомнения насчет нового метода, то теперь сомнений нет: они настроены скептически.

– Если бы ты только послушалась меня, мы бы победили, – говорит Джейк, обнимая Джесси на прощание, и поворачивается ко мне: – В любом случае ты не должен был указывать Малышу Ди, куда засунуть его казу. Ты не умеешь проигрывать.

– Я умею проигрывать! – отвечаю я.

– Он просто все еще выплескивает свой гнев из-за Джейд.

– Дело не в Джейд! – кричу я вдогонку Джейку и Джеки.

– Как тебе Джеки? – спрашивает меня Джесси, как только они оказываются вне пределов слышимости. Я внезапно вспоминаю, как мы вместе работали за стойкой регистрации и сплетничали о парах, остановившихся в отеле. Мы начали работать в отеле в один и тот же день и сблизились на почве пустой болтовни и отсутствия карьерных устремлений. Даже присутствие Джейд никогда не мешало нам с Джесси веселиться.

– Похоже, довольно милая… Посмотрим. Трудно судить о человеке после нескольких часов знакомства.

Джесси останавливается рядом со мной на автобусной остановке; вокруг ни души, кроме пары студентов на другой стороне дороги. Раньше отсутствие водительских прав мне не мешало – я жил в Лондоне, а затем в центре Бристоля, – но сейчас я застрял на краю ойкумены с очень ненадежным автобусным сообщением, на которое нельзя положиться. Я сдавал экзамен по вождению, когда мне было семнадцать, и умудрился провалиться три раза. Каждый раз у меня был один и тот же экзаменатор, и на третий раз он сказал мне: «Я не заваливаю людей, они сами себя заваливают». После этого мне было невыносимо снова идти на пересдачу.

– Ты же знаешь, что тебе необязательно ждать со мной автобуса, – говорю я Джесси: она дрожит в своей яркой куртке, а до ее теплой квартиры всего несколько минут ходьбы.

– Все в порядке, мне нетрудно. Это не так уж долго, – говорит Джесси, посматривая на электронное табло. Оно никогда не бывает точным и уже четыре минуты подряд обещает прибытие автобуса через восемь минут.

– Ты уже видел Джейд после того инцидента? – спрашивает Джесси. Фиаско под названием «Лондонский глаз» теперь называют просто «инцидентом».

– Нет, не видел. Очевидно, она и сама не хочет меня видеть. Она собирается отвезти мои вещи в отель, чтобы я забрал их там. А также извещение об увольнении.

– Да, это реальная проблема – жить в квартире, принадлежащей отцу твоей девушки.

– А еще когда он владеет отелем, где ты работаешь.

– Да, это отстойно… Зато теперь ты сможешь найти работу, которая тебе действительно будет нравиться. Ты зря там остался. Когда я уволилась, тебе тоже надо было уйти.

– Но я все еще не знаю, чем хочу заниматься. Ты-то всегда знала, что хочешь стать учителем.

– Ты все поймешь, обещаю. Только подумай, тебе больше не придется работать без перерыва в эти ужасные двойные смены. У тебя за это время накопилось достаточно денег, не так ли?

– Бо́льшую часть сбережений я потратил на кольцо. К счастью, мне дадут зарплату за несколько недель, это поможет продержаться некоторое время, пока я не найду работу.

– Ну, это уже хорошо, и я уверена, что ты скоро что-нибудь найдешь. Небольшой перерыв – это не так уж и плохо. Сколько ты там проработал? Семь лет? Тебе нужно немного времени, чтобы вновь обрести себя.

– Но если я не знаю, чего ищу, – как я это найду?

– Узнаешь, когда найдешь. Поверь мне, все получится.

– Спасибо, Джесси. Я очень на это надеюсь. Просто не могу поверить, что все обернулось именно так. Как будто недостаточно того, что я сделал предложение девушке, которую люблю, и узнал, что она была мне неверна, – надо было еще лишиться работы и крыши над головой.

– Девушка, которую ты любишь или любил? Только не говори мне, что ты все еще любишь ее после того, что она сделала.

– Я знаю, что должен ненавидеть ее, но все, о чем я могу думать, – почему все пошло не так? Что я сделал? Почему она ушла с другим?

– Ты не сделал ничего плохого, уверяю. Мы друзья, и мне нравится Джейд, но брось, Джош… то, что она сделала, жестоко. После такого уже ничего не вернуть. Ты заслуживаешь гораздо лучшего. Просто представь, что ты успел увернуться от пули, пока не стало слишком поздно.

Приятно осознать, что она на моей стороне. Но, что бы ни говорила Джесси, я не могу притворяться, что не хочу сейчас вернуться в квартиру Джейд. Мне невыносимо думать о том, что вместо этого она будет там с ним.

Наш разговор прерывает прибытие автобуса: он появляется совершенно безо всякой связи с расписанием, чуть не заехав на тротуар. Интересно, как этот водитель сдал экзамен на права?

– Я знаю, сейчас так не кажется, но у тебя все обязательно получится, Джош, я уверена. Я буду рядом, когда ты захочешь поговорить об этом или не говорить об этом, – улыбается Джесси.

– Спасибо и извини, что проиграли сегодня вечером.

– Мы были близки к победе. Выиграем в следующий раз.

Водитель пассивно-агрессивно кашляет и пытается закрыть двери, так что я торопливо машу на прощание и сажусь в автобус, идущий обратно в никуда.

Еще нет и девяти утра, а я уже семнадцать раз подбросил монетку.

Орел. Вставай, хватит валяться в кровати. Уфф.

Решка. Душ вместо ванны.

Решка. Джинсы лучше, чем брюки.

Решка. Хлопья побеждают кашу.

Орел. Апельсиновый сок, а не яблочный.

Я быстро втянулся в это, но до сих пор не привык к тому, что пришлось вернуться домой и жить с родителями.

– Если ты просто подбрасываешь монетку вместо того, чтобы ее потратить, я ее у тебя заберу, – шутливо замечает папа за завтраком, открывая газету.

Все безделушки уже вернулись обратно в магазин после вечеринки, и теперь наш дом выглядит привычно, если не считать совершенно нового дивана с пятнами от сливочного сыра.

– Ты можешь спросить монету, выиграет ли «Сити» сегодня вечером? – интересуется папа, выглядывая из-за страниц спортивных новостей.

– Это же не волшебная монета, пап. Она не предсказывает будущее.

Я безнадежно пролистываю на телефоне бесконечные объявления о работе. Ни одно из них мне не подходит. Похоже, чтобы занять самую простую должность, надо пройти не меньше семи собеседований. Работа для начинающих требует, чтобы у кандидата был минимум пятилетний опыт в этой области. А все, что кажется интересным, оказывается неоплачиваемой стажировкой.

– Никто из вас мне не помогает, – вздыхает мама и тычет пальцем в айпад, пытаясь зайти в продуктовый интернет-магазин. – Хотя бы скажите, что вы хотите на ужин на этой неделе…

В первые дни после возвращения домой меня угощали ростбифом на обед и стейком на ужин. Теперь мы три вечера подряд едим печеные бобы: то ли это папа экономит на продуктах, то ли они уже просто хотят от меня избавиться.

Прежде чем успеваю ответить, меня отвлекает вибрирующий телефон. Опускаю взгляд и вижу сообщение от Джейд. Никаких извинений и «милый, вернись» – вместо этого мы решаем, как быть с Джереми. Все говорят, что собака не лучший подарок на Рождество, но никто никогда не предупреждает вас о кроликах. Нет ни наклеек на бампер, ни призывов на телевидении. Политики возврата в течение двадцати восьми дней для них не существует. Я планировал начать этот год со своей невестой и нашей новой, очень современной семьей, но вместо этого участвую в споре об опеке над домашним кроликом.

– Что там пишет Джейд? – мама наклоняется, глядя поверх айпада.

Переезд домой означает не только печеные бобы на ужин, но и потерю личного пространства. Мама читает мои сообщения, а папа думает, что работает в Королевском почтовом сортировочном бюро: перлюстрирует всю мою почту, прежде чем передать мне. Банковские выписки тщательно изучаются, личные письма читаются, а приглашения на мероприятия прикрепляются к календарю.

– Она хочет, чтобы я забрал Джереми, – отвечаю я. Какой смысл скрывать? – Очевидно, у Джорджа аллергия на кроликов.

Мое сердце словно ножом пронзает каждый раз, когда она упоминает его имя.

Мама откладывает айпад, а папа закрывает газету. Он заговорил первым:

– Если кролик будет жить у нас, тебе придется платить за его содержание. И присматривать за ним. Я не собираюсь за ним убирать.

– Да, само собой. Я обо всем позабочусь.

Моим единственным домашним животным в детстве была золотая рыбка, которая таинственно умерла после того, как местный магазин повысил цены на корм для рыб. Я не утверждаю, что папа ее убил, но теперь ее преждевременная смерть кажется мне немного подозрительной.

– Как ты относишься к тому, что она упомянула… Джорджа? – мама произносит его имя одними губами.

Я немедленно начинаю воображать смерть Джорджа и продумываю его убийство в мельчайших деталях.

– Не знаю. Я и не подозревал, что у них уже все настолько серьезно, – отвечаю я.

Больше всего меня беспокоит вопрос: что у него есть такого, чего нет у меня? Конечно, он богат и красив, а я сейчас безработный и живу с родителями, но все же…

– Могу устроить тебе встречу с Грэмом, если хочешь. Тебе полезно будет с кем-нибудь поговорить.

Как раз в тот момент, когда я думаю, что хуже уже быть не может, мама предлагает оплатить мой поход к ее психотерапевту. Тому самому, который говорит, что ее проблемы восходят к семнадцатому веку. В последний раз она водила меня к одной из своих целительниц, когда у меня был стресс во время школьных экзаменов, и та убедила, что мне поможет иглоукалывание. Вот только я попал не к настоящему китайскому терапевту, а к Сью Ли из деревни, которая училась акупунктуре в интернете.

– Нет, спасибо. Я не хочу встречаться с Грэмом.

– Хорошо, тогда почему бы нам не посмотреть твой гороскоп на сегодня? – мама выхватывает у папы одно из газетных приложений.

– Мам, прекрати. Я не хочу идти к психотерапевту. И читать гороскоп тоже не хочу. Пожалуйста…

Папа, неспособный обсуждать чувства, отрывается от газеты.

– Без нее тебе будет лучше, сынок, – говорит он, тщательно пережевывая тост с мармеладом.

Я киваю в ответ, не зная, что сказать.

– Значит, мы берем Джереми к себе? – спрашивает мама, когда папа возвращается к чтению спортивных новостей.

– Посмотрим, что решит монета.

Сегодня я подбрасываю ее уже восемнадцатый раз.

– Как там? Орел – это всегда «да», решка – «нет»? – спрашивает мама, ожидая результата.

– Да, и это орел. Похоже, у нас появился новый член семьи. – Я показываю ей монету на ладони.

Папа стонет то ли из-за Джереми, то ли из-за футбольных новостей.

– Хочешь, я подвезу тебя за ним? – предлагает мама.

– Нет, со мной все будет в порядке, спасибо, – говорю я вставая. – И да, насчет ужина: что угодно, только не печеные бобы, пожалуйста…

Я сажусь в автобус, идущий в город, и включаю музыку, чтобы скоротать время по дороге. Только выйдя из автобуса, понимаю, что наушники были неправильно подключены к телефону, – таким образом, все пассажиры вместе со мной слушали на повторе Unbreak My Heart[13].

Почему никто ничего не сказал?

Наконец я вхожу в современный многоквартирный дом, который возвышается над остальными строениями Бристоля. Он приобрел скандальную известность, когда жена Тони Блэра купила здесь пару квартир в качестве инвестиций.

Джейд сказала, что ее не будет, поэтому я жму кнопку на домофоне, чтобы пройти через главный вход и подняться на лифте. Доехав до верхнего этажа, я вспомнил, как она впервые пригласила меня сюда после нашего свидания в Бристольском зоопарке. Мы провели день, смеясь и дурачась, обсуждая, какими животными хотели бы быть. Держались за руки, когда отважились войти в комнату страха; вместе кормили пингвинов.

Когда я пришел к ней домой, она спросила, не хочу ли я посмотреть фильм, но мы увидели только вступительные титры, а потом оказались друг на друге на диване. Только на следующее утро я увидел этот вид из окна. Самый замечательный панорамный вид на Бристоль, которым не могла похвастаться никакая другая квартира.

Интересно, Джейд и Джордж делали здесь то же самое? На диване, в спальне, на кухне, в ванной. Я пытаюсь избавиться от этих навязчивых мыслей, отпираю дверь и толкаю ее.

Квартира небольшая – одна спальня с аккуратной кухней, гостиная и ванная комната, – но мне не придется проходить дальше прихожей: клетка с Джереми стоит у самых дверей. Кролик, невинная жертва этой грязной истории, мирно спит внутри. В зоомагазине мне сказали, что он породы минилоп, но этому большому мальчику совсем не подходит слово «мини». Он скорее жирнолоп. Учитывая, что у меня больше нет работы, чтобы содержать себя, я боюсь даже думать о том, как буду заботиться еще и о нем.

Рядом с клеткой стоит картонная коробка без записки. Я отрываю скотч, чтобы посмотреть, что внутри. Еще кое-что из моих вещей, которые она нашла. Немного кухонной утвари, несколько книг и крошечная металлическая жестянка с сентиментальными мелочами, которые, как она решила, будут значить для меня больше, чем для нее. Удивительно, как три года жизни могут уместиться в одной коробке. Вся история отношений, все эти моменты и воспоминания – все теперь лежит в жестянке из-под печенья. Просматриваю кучу полароидных фотографий, которые мы сделали во время отпуска на Майорке, корешки билетов, поздравительные открытки, рождественские открытки, открытки на День святого Валентина, открытки без повода. Впервые осознаю, что у меня практически нет собственных фотографий: я всегда был фотографом, Джейд – моделью.

Я оборачиваюсь и вижу внимательный взгляд Джереми. Оказывается, он не спал. Наверное, Джейд попросила его проследить за мной… Надо забирать вещи и уходить, но я подбрасываю монету, чтобы получить разрешение пройти в гостиную. Мне кажется странным красться по квартире, которую так хорошо знаю, но я хочу найти свидетельства того, что Джордж уже переехал.

У раковины стоит только одна зубная щетка; ни одного мужского пальто, ни одной лишней пары обуви. Теперь, осматриваясь тут, я понимаю, что мой отъезд ни в малейшей степени не изменил ландшафт квартиры, не считая картонной коробки с вещами в коридоре. Найти «десять отличий» было бы непросто, учитывая, что вся мебель и безделушки принадлежали Джейд.

Раньше я об этом даже не задумывался, а теперь до меня доходит: я всегда был здесь только гостем. Я оставил в этой квартире меньше следов, чем капли дождя на окне.

Стою и смотрю в окно, вспоминая времена, когда Джейд свешивалась из него с сигаретой, как французская кинозвезда на черно-белой фотографии, одновременно раздражая меня своей дурной привычкой и пугая, что вот-вот упадет. Вспоминаю, как мы просто сидели на столе, целовались, пили и смотрели, как мир внизу живет своей жизнью.

Дождь, хлещущий в окна, быстро превращается в лавину из воды и прерывает мои воспоминания, атакуя стекло и барабаня по крыше сверху. Парк-стрит, которая обычно полна студентов, выскочивших за кофе, сейчас почти пуста. Дождь каскадом спускается с холма, как водная горка. Вот женщина сражается с зонтиком, а потом прячется под строительными лесами у церкви Святого Георгия. Мужчина, одетый в оранжевый светоотражающий комбинезон, наблюдает, как листья, которые он только что убрал с дороги, подымают бунт и устремляются обратно, под колеса мчащихся автомобилей. Машины едут с включенными фарами, хотя до вечера еще далеко. Ветер грохочет и воет, проносясь над открытыми пространствами, а деревья энергично начинают танцевать. Чайки и строители в белых шапках покидают плоские крыши зданий, потому что там образуются целые бассейны с водой.

Сквозь капли дождя на стекле башня Кэбот Тауэр, окруженная великолепной парковой зоной, и ряды известняковых домов в георгианском стиле выглядят, как на картине пуантилиста Жоржа Сера. Густой туман скрывает на горизонте холмы Мендип, мачты корабля-музея «Грейт Бритн» и башни Бристольского собора – они сейчас не более чем просто силуэты.

Громкий стук в дверь. Кто это? Наверняка не Джейд: у нее есть свой ключ. Может, соседи? Я познакомился с парочкой из них на одном мероприятии, где всем было очень неловко, а темы для разговоров иссякли после того, как каждый из нас рассказал, как долго он тут живет, описал планировку квартиры и понял, что все они идентичны.

Может быть, это Джордж?

Мое сердце колотится. Что я скажу ему после того, как несколько недель планировал его убийство?

Должен ли я открыть дверь?

Достаю из кармана пятидесятипенсовик и подбрасываю его в воздух, чтобы принять решение. Теперь эта монета – соучастник всего, что происходит в моей жизни.

Я задерживаю дыхание, когда смотрю в дверной глазок, ожидая увидеть своего заклятого врага. Вздыхаю с облегчением: это почтальон принесла заказную посылку. Работая посменно, я много раз оказывался дома, когда требовалось расписаться за доставку. Как правило, в посылках была заказанная Джейд одежда.

– Привет, как дела? – незаинтересованно спрашивает почтальон, не зная, что больше не увидит меня здесь.

Я ставлю свою подпись в устройстве, которое она сует мне в руки, и возвращаю его ей, хотя электронная закорючка, которую я поставил, не имеет никакого отношения к моей настоящей подписи.

Когда она уходит, я еще раз оглядываю квартиру, прощаясь со своим бывшим домом и прежней жизнью. Мелькает безумная мысль разбросать по квартире кроличью шерсть, чтобы вызвать аллергию у Джорджа, но вместо этого просто беру коробку и клетку и последний раз захлопываю дверь этой квартиры, оставив свой ключ внутри.

– Теперь только ты и я, малыш, – говорю я Джереми.

Он ничего не отвечает.

Кто-нибудь когда-нибудь собирался бежать марафон, не объявив об этом всем и каждому?

Прошел месяц с момента нашего почти триумфа (когда мы чуть не выиграли у «Квизламистских экстремистов») и окончательного разочарования; с тех пор мы впервые пришли на викторину. Несколько встреч мы пропустили из-за того, что Джесси постоянно находится в спортзале, Джейк репетирует свою последнюю танцевальную программу, а я оплакиваю неудавшуюся жизнь. Джейк задерживается в отеле – вынужден разбираться с гостем, который пытается шантажировать администратора, чтобы переночевать в номере бесплатно. Я сижу с Джесси, и она снова рассказывает о своих приготовлениях к марафону.

Она впервые в жизни бежит лондонский марафон (или любой другой марафон, если уж на то пошло). Я стал ее спонсором, но совершенно ясно дал понять, что ей придется вернуть деньги, если она не добежит до финиша. По-моему, все эти сайты, принимающие деньги до фактического события, кажутся немного мошенническими.

– Почему бы тебе тоже не начать бегать или хотя бы не сходить в спортзал? Поверь мне, это тебе поможет. Эндорфины заставят тебя чувствовать себя великолепно, и ты сможешь сосредоточиться на том, чтобы быть в хорошей форме, а не думать постоянно о Джейд.

Я прощаю ей эту подколку в адрес моей неидеальной физической формы и представляю себе эту пытку бегом. На самом деле я втайне впечатлен тем, что она хотя бы пытается пробежать марафон.

– В твоем возрасте особенно важно поддерживать себя в форме.

– Джесси, я старше тебя всего на год!

Небрежно бросаю монету.

– Полагаю, не помешает попробовать, – говорю я морщась, ненавидя решение монеты.

– Что? Ты все еще подбрасываешь монету?

– Что ты имеешь в виду? Я начал всего несколько недель назад, и это должно продлиться целый год. Разве не помнишь?

– Ну да, конечно, я помню, но это уже на три недели дольше, чем я ожидала. Обычно эти твои причуды продолжаются максимум два дня.

– О чем ты? У меня нет причуд!

– А помнишь, прошлым летом ты сказал, что собираешься стать волшебником?

– Я не имел в виду, что стану волшебником как таковым…

– Ладно, ты собирался научиться кое-каким фокусам.

– Я хотел выучить один магический трюк, который мог бы использовать как коронный номер на вечеринках, но потом понял, что помимо коронного должны быть еще и другие номера, а у меня их нет.

Это было после того, как все по кругу начали показывать свои умения на дне рождения Джейка, – в тот момент я понял, что у меня вообще нет никакого таланта. Вот у Джейка есть актерские способности, Джесси умеет бегать. Я не умею ни играть на чем-нибудь, ни петь, ни даже жонглировать. Я решил, что хочу научиться играть на пианино и одному волшебному трюку.

– О’кей, так ты научился этому фокусу?

– Ну, это зависит от обстоятельств, – ответил я, потягивая новый сорт крафтового пива, рекомендованный Большим Ди.

– От чего зависит? Я не жду от тебя уровня Гарри Гудини. Можешь исполнить этот трюк прямо сейчас? Просто ответь «да» или «нет». И прежде чем ты начнешь оправдываться, учти: у них за барной стойкой есть колода карт.

– Если ты ставишь вопрос именно так, то, вероятно, «да», но не без риска тебя травмировать.

– И как долго ты пытался научиться своему трюку?

– Примерно один день… Но нельзя же обобщать из-за одного-единственного случая!

– Ты умеешь играть на пианино? Ты написал тот роман? Ты создал этот новый бизнес по производству свечей – как там он назывался… «Фитиль и Стиль»? «Фитиль-Ваниль»?

У меня на складе все еще лежат 2000 свечей. Я был уверен, что это будет очередной бум столетия.

– Мы сейчас не об этом говорим. Это не причуды. Это мой образ жизни.

Я вполне доволен этим своим изречением. Похоже на то, что хорошо зарабатывающие менеджеры по рекламе в «Саатчи и Саатчи»[14] придумали его во время мозгового штурма.

– Если через месяц ты все еще будешь следовать этому своему «образу жизни», я начну принимать это к сведению.

Ей не стоило показывать кавычки пальцами. Это было неуместно.

– Итак, хочешь узнать, как у меня обстоят дела на сегодняшний день? – спрашиваю я Джесси, которая растянулась на удобном, мягком кожаном диване, в то время как я приютился на деревянном стуле. Кажется, ее больше занимает песня Рианны, которая звучит из динамиков.

– Полагаю, ты собираешься рассказать мне об этом вне зависимости от того, хочу я этого или нет. И судя по тому, что на тебе надето, это определенно повлияло на твой новый имидж, – смеется она, оглядывая меня с ног до головы.

Я сижу в ярко-красных брюках и старом зеленом джемпере, который монета выбрала из моего гардероба сегодня утром. Это смелое сочетание. Благодаря монете я впервые выгляжу более странно, чем Джесси.

– В выходные монетка приняла свое первое важное решение. Разве ты не заметила, что я подстригся?

– Хм, не совсем, все выглядит так же, как обычно. Может быть, немного короче по бокам?

Решение монеты поменять парикмахера не окупилось. Это была пустая трата времени – пойти в новую парикмахерскую, заплатить втрое дороже; и при этом путь до нее через весь Бристоль занял на десять минут больше из-за того, что я не хотел проходить мимо моей прежней парикмахерской.

Входит Джейк. Снимает очки и щурится, чтобы увидеть нас. У него явно был долгий и тяжелый день. Сегодня он без Джеки: она либо в отъезде, либо уже сыта по горло нашей компашкой. Вероятно, последнее.

– Ты пропустил все новости о новом «образе жизни» Джоша.

Она снова показывает кавычки пальцами в воздухе.

– Это все еще из-за монеты? – спрашивает Джейк.

– Да, все дело в монете, – отвечаю я.

– Ладно, у меня есть вопрос, на который ты должен дать ответ: не хочешь ли угостить меня выпивкой?

Хоть у него было время подумать, он явно так и не понял, как это работает.

– Видишь ли, дело не в этом.

– Да брось, давай посмотрим, что покажет монета.

Я сдаюсь.

– О, это решка. Извини, придется тебе платить самому. Ты же знаешь, что я бы купил тебе пинту пива, но не могу пойти против монеты. Таковы правила.

– Ты же знаешь, что никогда не покупал мне ни одной пинты пива, а мы приходим сюда каждую неделю уже больше трех лет.

– Этому просто не суждено было случиться.

– Ладно, не хочешь ли ты угостить Джесси выпивкой?

– Это несправедливо. Система работает не так. Это не игра. Монету можно использовать только для реальных решений. Я никогда не собирался покупать Джесси выпивку.

– Большое тебе спасибо.

Может быть, даже лучше, когда им неинтересно.

– В любом случае, пока я не забыл, Джош. Я решил, что помогу тебе зарегистрироваться в Тиндере, – говорит Джейк, вешая пиджак на спинку стула.

– Я не уверена, что Джош готов к этому. Прошло всего несколько недель.

– Нет, ему будет полезно двигаться дальше. Он не может просто сидеть и хандрить всю оставшуюся жизнь.

Я слушаю, как Джейк и Джесси обсуждают меня, как будто я стал невидимым.

– Привет, ребята, я здесь. Я не сижу и не хандрю, но я согласен с Джесси. Честно говоря, мне сейчас не очень хочется идти на свидание.

– Ерунда, это пойдет тебе на пользу. Я думал, весь смысл монеты в том, чтобы помочь тебе найти любовь.

– Да, я хотел бы найти любовь, но Тиндер – это не то, что я имел в виду.

– Тогда можешь просто повеселиться. Разве это не преимущество холостой жизни? Я знаю, что ты уже стар, но еще недостаточно взрослый, чтобы жениться.

Я пропустил мимо ушей неизбежную старую шутку.

– Но Тиндер? Серьезно? – спрашиваю я.

– В наши дни все так встречаются. Либо в приложении для знакомств, либо на работе. Поскольку работы у тебя нет, остается только один вариант. К тому же это не от тебя зависит…

– А почему это зависит от тебя? – перебиваю я, начиная уставать от вмешательства Джейка.

– Это и не от меня зависит. Все зависит от монеты, не так ли?

– Наверное, – неохотно соглашаюсь я.

Джейк исполняет победный танец. Монета, которая спасла меня от покупки выпивки, теперь повернулась ко мне спиной. Предательница.

– Почему ты должен помогать мне регистрироваться? Я и сам могу.

– Нет, тебе нельзя доверять. Тебе нужен наш с Джейком опыт, – добивает меня Джесси.

– Дай мне свой телефон, и я найду лучшие фотографии для твоей учетной записи… А теперь разве ты не должен принести нам всем выпить?

Захожу на кухню за стаканом воды, и мама протягивает мне розовый конверт с моим именем и адресом, напечатанными на лицевой стороне.

– Я только что обнаружила его на крыльце, это для тебя. Он лежал под ковриком. Почтальон, должно быть, доставил еще утром.

Я смотрю на конверт в замешательстве, удивляясь, как он ускользнул от папиного почтового досмотра. Предполагаю, что это еще одно свадебное приглашение от университетского друга. В последние дни я стал получать приглашения на свадьбу так же часто, как счета. Просьбы о том, чтобы я купил счастливой паре новую посуду, хуже, чем неизбежные налоговые сборы.

– Выключишь везде свет, когда пойдешь наверх? Мы с папой идем спать, – говорит мама.

– Да, конечно. Спокойной ночи, мам.

Я жду, пока она доберется до верха лестницы, прежде чем открыть конверт.

Это не приглашение на свадьбу и не счет. Это красная карточка, украшенная мультяшным медведем, держащим воздушный шар в форме сердца. Красочный текст гласит: «С Днем святого Валентина».

Мое сердце учащенно бьется.

Я с тревогой открываю валентинку, ожидая увидеть внутри длинное, написанное от руки послание, которое все объясняет.

Таксист Uber явно не знает, что и думать, когда забирает нас из дома Джейка. Он, должно быть, привык видеть много странного, проезжая по Бристолю субботним вечером, но мы двое его точно удивили.

Я одет как Джеймс Бонд, в смокинге и с игрушечным пистолетом, а Джейк в собачьем комбинезоне с висячими ушами.

– Вам на Вудфилд-роуд? – спрашивает водитель очень нерешительно, когда мы забираемся на заднее сиденье.

– Да, верно, спасибо, – отвечаю я, избегая искушения выдать себя за Роджера Мура.

Явно не похоже, что мы идем на одно и то же мероприятие.

– Почему в этом году они проводят его у Дэна? – спрашивает Джейк, когда мы едем по городу.

– Очевидно, его дом немного больше, и, по-видимому, сейчас его очередь принимать гостей. Последние два раза мы собирались у Джесси, не так ли?

Уже третий год подряд Джесси устраивает костюмированную вечеринку по случаю дня рождения – своего и Дэна, он у них в один день. Дэн – ее университетский друг. Эти сборища стали чем-то вроде традиции. Первые две вечеринки посвящались Диснею и Гарри Поттеру, а в этом году тема вечера – лондонское метро. Монета выбрала для меня станции «Бонд-стрит» и «Оксфорд-Сёркус», и в итоге мне пришлось разодеться, как клоуну.

«Джош, вы приехали», – произносит автоматический голос навигатора, когда мы подъезжаем к обочине. Водитель на протяжении поездки с нами не разговаривал – возможно, думал, что мы законченные психи.

– Держу пари, он поставит тебе плохую оценку, – говорит Джейк, когда мы идем по тротуару, озираясь в поисках нужного дома. Мы где-то в Редленде, но я не знаком с этим районом.

– Мой рейтинг и так плохой с тех пор, как я на такси возил Джейд в Лонглит Сафари-парк. Пришлось вызвать Uber, так как никто из нас не умел водить машину.

– О да, я это помню. Тогда пострадала машина или что-то в этом роде?

– Ага. Одна из обезьян сорвала с дверцы зеркало. Водитель словно сошел с ума. Я думал, он собирается выкинуть нас…

– Боже, – Джейк ищет взглядом дом Дэна, но, похоже, нас завезли слишком далеко. – Мы знаем номер его дома?

– Номер три.

Джейк следует за мной, поправляя свой костюм собаки. Наконец я звоню в квартиру. Войдя в роль, направляю пистолет на дверь, ожидая, когда ее откроет Джесси или Дэн.

Дверь открывается, и я понимаю, что это не Джесси. И не Дэн. Вместо этого я направляю пистолет в лицо перепуганной старой леди, которая начинает кричать.

– О нет, Джош, это номер пять, – кричит мне Джейк из-за угла.

Спасибо, Джейк, если бы ты сказал это тридцатью секундами раньше, было бы чудесно.

Справа я вижу группу монахинь, которые входят в дом, расположенный ниже по улице. Одна, две, три…

«Семь сестер»[17]. Это тот самый дом.

Пистолет в моих руках все еще направлен на женщину, которая съежилась в дверях.

– Мне очень жаль, мадам, кажется, мы ошиблись домом. Извините, что побеспокоил.

Я убираю пистолет во внутренний карман смокинга и покидаю седовласую леди. Она в ужасе смотрит мне вслед.

В конце концов мы добираемся до нужного дома, входим внутрь, и нас сразу же окружают пекари и банкиры.

– Я же говорил, что все выберут «Бейкер-стрит» или станцию «Банк» – это так очевидно.

– Я не вижу здесь других собак.

Мы идем через переполненный дом, чтобы найти Джесси, зная, что другие гости оценивают наши костюмы. Это место меньше, чем я ожидал, и грязнее. Немытые тарелки сложены рядом с раковиной, а в гостиной валяется так много обуви, что это похоже на распродажу в магазине «Кларкс». Мы замечаем Джесси рядом с парой участников группы ABBA. Она одета как медвежонок Паддингтон, есть и багажная бирка, и бутерброды с мармеладом – все как полагается. Ее прямые темные волосы выбиваются из-под красной шляпы.

– Так и будешь держать их в руках всю ночь? – говорю я, указывая на бутерброды, уже готовые потечь.

– Да, они и правда немного размякли, – признает она, обнимая нас обоих. Мне удается при этом не испачкать мармеладом мой смокинг. – Вы оба отлично выглядите – «Бонд-стрит», я полагаю, и… Кто ты в этом году, Джейк?

– Разве это не очевидно?

– Ну, я вижу, ты снова собака. Я пытаюсь сообразить, что это за станция. Собака, собачка, щенок… Ты с «Острова собак»?

Джейк качает головой и гавкает.

– «Лающий Бродвей»? «Гав-Бек»?

– Нет, я со станции «Баркинг»[18].

– Ты определенно Баркинг. Собираешься носить один и тот же наряд каждый год?

В прошлом году Джейк был Пушком из «Гарри Поттера», а в позапрошлом – Бродягой из «Леди и Бродяги».

– В любом случае с днем рождения! Тебе нравится вечеринка? – уныло спрашивает Джейк.

– Да, я отлично провожу время, спасибо. Приятно видеть, что все постарались и приложили столько усилий. Или, по крайней мере, большинство.

Как по команде, мимо проходит девушка в джинсах и футболке с вешалкой на шее.

– «Хэнгер-лайн», – шепчет Джесси, явно не впечатлившись.

– О, конечно.

– Так значит, тебе двадцать семь? Стареешь. Как ты себя чувствуешь? – я не могу не подразнить ее после всех издевок по поводу моего возраста.

– Почти так же, как и в двадцать шесть. Как ни странно.

– Двадцать семь – хороший возраст.

– Я удивлена, что ты это помнишь, ведь тебе было двадцать семь довольно давно.

– Не думаю, что человек, которому под тридцать, может шутить насчет моего возраста.

– Двадцать семь – это еще не конец второго десятка. Ведь у меня сейчас все еще середина двадцатых, не так ли? – она выглядит искренне обеспокоенной.

– До тридцати осталось недолго, – шучу я.

– Но ты всегда будешь старше меня.

С этим не поспоришь.

Джесси оборачивается, когда подходит Бьорн Борг[19] (станция «Уимблдон») с поздравительной открыткой. Мы с Джейком отступаем в угол, пытаясь понять, какой костюм что означает.

– Предполагаю, что та пара в костюмах бортпроводников – это терминалы Хитроу. А вот этот, в короне?

– М-м-м, Кингс-Кросс?

– Да, хороший выбор… А как насчет того парня в костюме астронавта? С какой станцией это может быть связано?

– Есть что-то близкое с Луной? Космосом?.. Или с чем-то вроде звезды?

– А как насчет «Евростара»?

– Нет, я думаю, это Юстон.

– Юстон?

– Да, примерно как «Хьюстон, у нас проблема!»

– О боже, это так неубедительно.

– А как насчет парня, который держит бильярдный кий?

– Понятия не имею. Джесс, что это за парень с кием для бильярда? – спрашиваю я и ловлю ее, когда она собирается еще выпить.

Она оглядывается, чтобы понять, кого мы имеем в виду. Он стоит рядом с двумя парнями в футболках «Арсенала» и «Тоттенхэма».

– По-видимому, он собирался быть ботаническим садом «Кью Гарденс»… Наверное, здесь все озаботились выбором костюма в самый последний момент.

– Неужели? После всех усилий, которые мы приложили? – говорит Джейк.

Джесси закатывает глаза.

– Честно говоря, он, наверное, удивляется, почему ты пришел в обличье собаки.

– Это станция «Баркинг»! Четвертая зона. Хаммерсмит, Сити и линия метро «Дистрикт-лайн». На самом деле это вполне осознанный выбор! – Джесси уходит, не дослушав его оправдания.

– Разве эта девчонка не была здесь в прошлом году? – Я незаметно указываю на девушку в другом конце комнаты. Она также нашла способ повторно использовать свой прошлогодний наряд и снова носит на шее сиденье для унитаза. Возможно, мне тоже пора провести ревизию своих костюмов: у меня их полно, можно выложить на eBay.

– Да, я помню, как мы разговаривали с ней в прошлый раз. Почему бы тебе не пойти и не поздороваться?

– Почему мы не можем подойти к ней вдвоем?

– Ну, ты одинок, а она явно здесь одна и очень хороша собой. Нужно ли еще что-то говорить?

– Она в костюме туалета!

– Иди, это будет для тебя хорошей практикой!

– Я не знаю. Не уверен, что готов.

– Я же не прошу тебя предлагать ей руку и сердце! Просто поболтай. Подожди, я должен ответить. Это из отеля…

Джейк следует за Джесси на кухню, чтобы ответить на телефонный звонок. Он дежурит все выходные, а это значит, что ему нужно быть готовым к любой чрезвычайной ситуации. Практически в любом из тридцати шести отелей города каждую неделю возникают серьезные проблемы.

– Самое время, – комментирую я, но он уже ушел, и это выглядит так, будто я разговариваю сам с собой.

Я подбрасываю монетку, чтобы принять решение. Монета говорит мне пойти и поговорить с девушкой, вместо того чтобы стоять в одиночестве и играть на телефоне. Я обхожу комнату по кругу, чтобы дать себе время набраться смелости. Это плохая идея, так как в результате я подхожу к ней со спины. Я размышляю, не похлопать ли девушку по плечу, чтобы привлечь ее внимание, но решаю отказаться от этого и выныриваю из-за ее спины, как маньяк.

– О, привет, – говорит она, вздрогнув от неожиданности. – Я тебя не увидела.

– Прости… Привет… Кажется, мы встречались в прошлом году?

– Да, что-то смутно припоминаю, – говорит она с ирландским акцентом.

Она хорошенькая, с рыжими волосами до плеч и ярко-голубыми глазами.

– Мне снова нравится твой наряд, – говорю я, глянув вниз и быстро вскинув голову, чтобы не выглядело, будто я пялюсь на ее грудь.

– Да, я должна была выжать из этого образа все возможное. Плакса Миртл… Ватерлоо. Я надеюсь, что в следующем году будет музыкальная тема и я смогу приехать сюда в качестве Лу Рида.

– Или Лу Беги. На самом деле они оба музыкальные гении.

– Совершенно верно. Меня раздражает то, что эти парни, одетые как ABBA, украли мою идею и пришли в образе станции «Ватерлоо». Я думала, что буду уникальной, – она оглядывает комнату, прежде чем снова повернуться ко мне. – А кто ты такой?

Я достаю пистолет.

– Бонд-стрит, Джеймс Бонд-стрит.

Неужели я действительно только что это сделал?

– Ну конечно же. Выглядишь довольно элегантно. Особенно по сравнению со всеми остальными.

– Да, это не так уж трудно, особенно на фоне того парня, который несет в руке банку пива и у него на голове фаллоимитатор. Или того, который одет как «Кокфостерс».

– Итак, у тебя был хороший год? – смеется она, глядя на парня, о котором я говорю.

– Да, неплохой, спасибо. А у тебя?

– Ага. Быстро он пролетел, правда?

Что еще сказать человеку, которого видишь раз в год?

Придумай что-нибудь, Джош.

Я пытаюсь вспомнить, что мне о ней известно. К счастью, к нам присоединяется Джесси, которая идет из кухни с парой напитков в руках.

– Хочешь один?

– Главное, его взболтать, а не смешивать.

Правда, Джош?

– О чем вы там болтали? Могу я присоединиться? – спрашивает Джесси у Ватерлоо.

– Я просто спросила, как… Прости, как тебя зовут?

– Это Джош.

– Как прошел год у Джоша.

– Он еще не начал рассказывать тебе о своей монете?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Джесси.

– Нет, а что это за монета?

Я наблюдаю, как Джесси пересказывает все этой случайной девушке в костюме туалета.

– Ого, это очень смело. Так как же это работает? Тебе придется подбросить монетку, если я спрошу, присоединишься ли ты к нам после вечеринки?

– Да, примерно так.

– Наверно, это будет весело, – улыбается она.

После слишком большого количества выпивки на вечеринке мы идем в клуб «Клифтонский треугольник». Мы самая разношерстная команда, которую вы когда-либо видели. Слева от меня ангел, справа – сэндвич Виктория. Четверо парней, одетых как участники группы ABBA, горстка пекарей в белых поварских колпаках, две из семи сестер, парень с бильярдным кием, Ватерлоо и Джесси (она все еще с бутербродами) составляют основную группу, а другие следуют за нами. Вот только Джейк куда-то запропастился.

– Ты видел, что они снова сменили название на «Салонную ящерицу»? – спрашивает меня Ватерлоо, затягиваясь сигаретой. Она оставила где-то сиденье унитаза, поэтому теперь выглядит самой нормальной из нас.

– Мы действительно туда едем? Наверняка есть места получше. Музыка там дрянная.

– Да, именно поэтому это так здорово.

– Почему бы нам не поехать в «Ла Рокка»? – предлагает одна из монахинь.

– Джош, подбрось монетку, посмотрим, стоит ли нам пойти в «Салонную ящерицу» или в «Ла Рокка», – требует Ватерлоо.

– О’кей, все, орел – это «Салонная ящерица», решка – это «Ла Рокка». Согласны?

Все столпились вокруг, когда мы остановились на тротуаре, чтобы принять важное решение.

Я бросаю монету в ночное небо.

– Орел. Значит, «Салонная ящерица»!

Бенни, Бьерн и пекари радостно вопят.

– Ура! – Ватерлоо взволнованно хватает меня за руку и тащит по дороге.

Я не был в «Салонной ящерице» со школы. Он, как и следовало ожидать, полон студентов и школьников, притворяющихся, что им больше восемнадцати, и музыка здесь все такая же дрянная, как я помню. К тому времени, как мы входим в клуб, вся наша группа уже знает о монете. Джесси изо всех сил старается отговорить их, но это бесполезно. Не успеваю я опомниться, как все скандируют «брось монетку», а передо мной выстраивается очередь из людей.

Комната начинает вращаться, когда Ватерлоо обнимает меня. Мы танцуем под попурри из хитов девяностых, становясь все ближе и ближе с каждой песней. Мы начали ласкать друг друга. Она наклоняется прямо к моему лицу, чтобы ее было слышно через песню группы Spice Girls[20].

– Итак, мистер Бонд-стрит, давайте посмотрим, считает ли монета, что вы должны поцеловать меня.

Следующие двадцать минут мы проводим, переключаясь между подбрасываниями монеты и небрежными, пахнущими табаком поцелуями.

Следующее, что я помню, – как я просыпаюсь утром. Я не знаю, который час. Я даже не знаю, где нахожусь. С трудом открываю глаза. Голова гудит. Свет проникает сквозь полупрозрачные серые занавески.

Неужели это тот дом, где была вечеринка? Если так, то я его не узнаю. Я не у Джесси. Я не у Джейка. Дома у Ватерлоо? Неужели я здесь уснул? Мы спали вместе? Как мы вернулись?

Я оглядываю себя. Я все еще одет в смокинг, хотя, судя по его состоянию, никто уже не захочет покупать его на eBay. Ищу телефон и кошелек. К счастью, они на месте, но я, кажется, потерял пистолет. Его нет ни в одном из карманов… Переворачиваюсь на кровати, чтобы найти его, и, к своему удивлению, понимаю, что лежу рядом с девушкой в костюме слона. На ней все еще надет хобот.

Я решаю встать с постели и убраться из этой таинственной квартиры, пока Замок не объявился[21].

Я в полусне жду свой автобус на остановке, как вдруг раздается звонок. Я прищуриваюсь, всматриваясь в мобильный. Глазам даже на экран смотреть больно.

Это Джесси.

– Эй, Джош, я просто проверяю, ты все еще готов встретиться со мной в спортзале?

Вот дерьмо.

– Джош, ты здесь? – кричит она.

Я быстро убираю телефон от уха.

– Да, – неохотно отвечаю я.

– Значит, увидимся там через час?

– Давай не сегодня! – умоляю я.

– Брось, ты не можешь отказаться. Я тебе устроила гостевой пропуск на сегодня.

– Я не отменяю, я просто откладываю.

Мимо меня с шумом проносится мопед. Почему все так громко?

– Ты уже целую вечность это откладываешь. Ты обещал монете, что пойдешь со мной. От этого ты отказаться не можешь.

– Но мне так плохо.

– Ну, тут ты сам виноват. Мог перестать пить, как это сделала я.

– И мне нечего надеть, – говорю я, глядя на свой наряд, грязный, вонючий и совершенно непрактичный.

– Что на тебе сейчас надето?

– Я все еще в смокинге.

– Ты еще не был дома?

– Нет, просто жду автобуса, – я не пытаюсь ей объяснить, где был все утро.

Я слышу разговоры на заднем плане.

– Джесси?

– Извини, секунду…

Она разговаривает с кем-то другим. Судя по приглушенным звукам, это ее соседка по дому. Она живет с двумя девочками с ее работы.

– Какой у тебя размер обуви?

– Ты сейчас со мной разговариваешь?

– Да, с тобой.

– Десятый, у меня десятый.

– Ладно, одиннадцатый подойдет. Иззи сказала, что ты можешь позаимствовать кое-что из спортивного снаряжения ее парня.

– Но…

– Никаких возражений. Будь там.

Я чувствую себя неловко, как только захожу в раздевалку. Все смотрят на меня, когда я снимаю смокинг. Парень Иззи – фанат тренировок, и у него есть все необходимое. Я надеваю его ярко-оранжевые кроссовки, опасаясь, что стал похож на завсегдатая спортзала. Знаю, что я не в форме, и не хочу, чтобы мой прикид сейчас неправильно поняли. Я здесь только из-за Джесси и монеты. Иногда я ненавижу их обеих.

– Ладно, начнем с отжиманий. Покажи мне, сколько ты можешь сделать.

Дерьмо.

Я вспотел от похмелья еще до того, как начал их делать.

– Давай, Джош, покажи, на что ты способен, приятель.

Лежу ничком на земле, пытаясь сделать отжимание. Мне неловко. Вокруг полно людей, и все смотрят на меня. Мне не нужен гостевой пропуск на один день, чтобы понять, нравится ли мне это место. Я через минуту решаю, что нет.

Ну же, хоть один-то раз!..

– Нет, ты должен держать спину прямо, приятель. Ну же. Мы остановимся, как только ты дойдешь до десяти.

Десять?!

– Я дам тебе за это полторы звезды. Пойдем побегаем на дорожке.

Я не знал, что бесплатная тренировка предусматривает рейтинги. Не думаю, что смогу получить пять звезд за что-либо.

Адам пытается мотивировать меня, говоря с сильным северным акцентом:

– Мы начнем с легкой пробежки, попробуем продержаться в таком темпе пять минут, а затем будем его наращивать. Давай заставим твои мышцы и сердце работать. Давай, ты можешь это сделать.

Есть только несколько вещей, за которыми я бы побежал. Автобус. Поезд. Фургон с мороженым. Но бежать ради того, чтобы бежать? Нет, спасибо.

– Полегче с ним, – подходит Джесси с другой беговой дорожки. Адам-физиотерапевт обнимает ее за плечи.

Блестяще! Теперь у меня есть два зрителя, которые смеются надо мной.

– Как у тебя дела? – Адам, к счастью, забыл обо мне и завел разговор с Джесси. Они наслаждаются дружеской беседой, пока я умираю.

– Не так уж плохо, спасибо. Просто побегала часок. Пробежала восемь миль, все нормально.

Час на беговой дорожке? Мне уже скучно.

– Когда у тебя следующая долгая пробежка?

– Думаю, в эти выходные пробегу шестнадцать миль.

Я не знаю, зачем ей вообще моя поддержка. Марафон, похоже, ее не пугает.

– Джош, когда закончишь с Адамом, можешь пойти со мной на тренировку по боксу, посмотришь – вдруг понравится?

Когда я закончу с Адамом, мне, вероятно, понадобится скорая помощь.

– Погоди, монета решила, что я пойду только в спортзал, а не на тренировку.

– Перестань отмазываться!

– Мне нужно снова ее подкинуть, – говорю я, залезая в карман своих потных шорт, а потом пытаюсь подкинуть монету на бегу. На секунду мне кажется, что я сейчас упаду с беговой дорожки.

Почему эта монета так меня ненавидит?

Мое страдальческое выражение лица красноречивее слов.

– Вот так. А теперь поторопись, заканчивай пробежку и встретимся во-о-он там, – говорит Джесси, указывая на комнату за стеклянной стеной. Что ж, прозрачная стена позволит зрителям наблюдать за моими страданиями. Этот спортзал похож на гладиаторскую арену.

Я оказался единственным мужчиной на занятии по боксу, и надеюсь, что пройдет оно не слишком энергично, так как я едва могу стоять. Я представлял, что там будет полно молодых мускулистых боксеров-энтузиастов, но всем, кроме Джесси, здесь за сорок – значит, я вряд ли буду растерзан.

– Ты знаешь, что случилось с Джейком? – спрашиваю я Джесси, когда мы делаем растяжку, чтобы разогреться.

– Как мы и думали. В отеле возникла проблема, и ему пришлось с ней разбираться.

– И что произошло на этой неделе? Опять кто-то подрался?

Пару недель назад Джейку позвонил в четыре часа утра ночной портье, когда парень на мальчишнике обнаружил, что приятель переспал с его девушкой. Разразился настоящий ад, в приемной началась массовая драка. Мы все удивлялись, почему портье позвонил Джейку, а не в полицию…

– Вроде там был какой-то парень, который бегал по отелю голышом, а потом начал размазывать свои фекалии по стенам номера.

– Прелестно.

– Стало еще хуже, когда уборщица вошла, увидела, что произошло, и ее обильно вырвало. Неужели ты не рад, что мы больше не работаем в гостиничном бизнесе?

Не то чтобы у меня был выбор.

– Бедный Джейк. Как ты думаешь, в других отелях есть такие гости?

– Бог его знает. В любом случае, хватит о Джейке. То, что случилось с тобой, это более важный вопрос, – серьезно говорит она.

– Давайте, ребята, разделитесь на пары. Один из вас берет пэды[22], а другой – перчатки. Всем должно хватить, – перебивает тренер.

– Что значит «то, что со мной случилось»? – говорю я, нанося удар.

– Я беспокоюсь о тебе, Джош. Это не похоже на тебя – так себя вести. Ты был совершенно опустошен. А потом связался с Луизой, которую едва знаешь.

– Луиза?

– Ватерлоо.

– Лу, одетая в костюм туалета. Я должен был это помнить… Но, честно говоря, я почти ничего не помню.

Пытаюсь восстановить в памяти прошлую ночь, но воспоминания как отрезало.

– Ты не помнишь, как катался по полу клуба, напевая мелодию из «Джеймса Бонда» и притворяясь, что всех перестрелял?

– О боже, неужели я это делал?

– Ты не помнишь, как Луиза расстроилась, когда ты попытался поцеловать кого-то другого?

Я рад, что сейчас ничего не помню.

– Ты не знаешь, как я оказался в одной постели со слоном? Неужели мы?..

– Ты имеешь в виду Сару? Нет, ты этого не сделал.

– Скорее всего, мне помешал ее хобот, – говорю я.

– Джош, это не шутка. Ты правда ничего не помнишь? Она позволила тебе переночевать у нее после того, как из-за тебя нас всех выгнали из клуба.

– Правда?

– Да, правда. Вот что я думаю. Джейк считает, что это хорошо, что ты выпускаешь пар, но я беспокоюсь о тебе. Ты никогда так не сходил с ума. Я не думаю, что эта история с монетой – хорошая идея, если она побуждает тебя делать такой выбор, как прошлой ночью, – Джесси говорит как моя мама.

Мы меняемся пэдами и перчатками, но я не уверен, что это хорошая идея, когда Джесси в таком настроении.

– Разве мне нельзя немного повеселиться? Впервые после расставания с Джейд я хорошо провел время!

– Естественно, ты можешь повеселиться, но я думала, что подбрасывание монеты должно было помочь тебе наладить жизнь, а не усугубить ситуацию?

Пульсирующая боль в моей голове соглашается с ней.

– В твоих словах есть смысл.

– Я имею в виду, неужели тебе действительно нужно подбросить монетку, чтобы решить, хочешь ли ты еще выпить? Все просто воспользовались тобой прошлой ночью. Я думала, ты стараешься не тратить деньги, пока не найдешь новую работу.

– Но я заключил сделку.

Она на секунду замолкает, размышляя.

– Почему бы тебе не перезаключить ее на то, чтобы подбрасывать монету только во время важных решений? Или всего несколько раз в день. Я не думаю, что это будет обманом. Разве нет?

– Нет, – я почувствовал, что при этих словах она ударила чуть сильнее.

Я пытаюсь все обдумать, но у меня слишком болит голова.

– Может, ты и права. Я, вероятно, не должен подбрасывать монетку, чтобы посмотреть, стоит ли мне выпивать очередную рюмку, и мне, наверное, не нужно этого делать, чтобы выбрать, какие носки надеть. Я просто буду использовать ее для серьезных вещей… или когда застрял и не могу принять решение.

– Я, как всегда, права! – Джесси улыбается и под конец делает комбо – прямой левой и перекрестный правой.

– Меняйтесь партнерами, – рявкает тренер.

Пока все меняются местами, я отхожу от Джесси, прежде чем она успеет конфисковать монету. Я оказываюсь напротив крошечной женщины средних лет в очках, как у библиотекаря. Она поднимает свои подушечки, и я осторожно прикасаюсь к ним перчатками, опасаясь причинить ей боль.

– Поменяйтесь местами.

Снимаю перчатки и беру у женщины подушечки. Первым же ударом она сбивает меня с ног.

Если русская рулетка – это опасно, то бросать монетку, чтобы решить, кого лайкнуть в Тиндере, – смертельно опасно. Один неверный бросок – и вот тебя уже держат на привязи в чьем-то подвале и используют в качестве секс-раба. Это Джейк решил, что мне пора снова ходить на свидания. Значит, он и будет виноват, если я окажусь заточен в подземелье.

В радиусе пяти миль от нашего дома живет всего семь зарегистрированных в Тиндере женщин младше шестидесяти, так что у монеты нет широкого выбора. Одна из них описывает себя как «начинающая колдунья и любовница сатаны». К счастью, монета отвергает колдунью, и ровно в 19:28 я стою у местного полицейского участка, ожидая встречи с девушкой, которую она мне выбрала. Эмма, темные волосы, 24 года, рост пять футов девять дюймов, парикмахер. Любит Тейлор Свифт, «просекко» и пиццу с ананасами.

Пока Эмма не пришла, просматриваю наш чат на Тиндере. Переписка с ней была довольно поверхностной: «Как прошли выходные?», «Извини, что долго не отвечала», «Ты очень занята на этой неделе?» Надеюсь, что в реальной жизни у нас найдутся темы для разговора.

Полицейский участок пуст; аптека и газетный киоск уже закрыты. Я оглядываюсь в ожидании Эммы, но в этот холодный вечер замечаю только парочку собачников, выгуливающих своих питомцев. Чувствую, что дрожу от холода и от волнения. Я уже много лет не ходил на свидания; толком и не помню, что и как надо говорить.

– Эй, ты Джош? – спрашивает она, появляясь из ниоткуда.

– Да, а ты, должно быть, Эмма? Привет!

Она протягивает руки, чтобы обнять меня, и я неловко бодаю ее головой.

Не стоит с этого начинать знакомство, Джош.

– На самом деле все меня называют просто Эм – для краткости, – улыбается она, когда мы отпускаем друг друга.

– Лучше, чем «Ма», – шучу я.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я имею в виду твое имя. Эмма. Лучше, чтобы тебя называли «Эм», чем «Ма».

Она вопросительно смотрит на меня.

– Не волнуйся, это была просто плохая шутка.

Могу я начать все сначала?

– Да, теперь понимаю.

Она запоздало смеется (больше похоже на фырканье), а я рассматриваю ее. Эмма почти одного роста со мной. Ее длинные, густые волосы выглядят темнее, чем на фотографиях. Она хороша собой и кажется милой. Но ясно, что никакой искры между нами не проскочило.

Дай ей шанс, Джош.

– Так куда пойдем, в паб или в закусочную? Выбирай! – говорю я, начиная замерзать.

– Да какой там выбор! Вот в чем проблема Кэдбери, верно? Это всегда одно из двух.

Это правда. Здесь некого и некуда пригласить: либо паб, который будет полон любопытных деревенских жителей, либо совершенно не романтичная закусочная.

– Я знаю, извини. Может, в следующий раз поедем в Бристоль?

– Знаешь, я голодна как волк, так что соглашусь на рыбу с жареной картошкой, если ты не против, – предлагает она, избавляя меня от необходимости вытаскивать монету.

– Звучит неплохо… Надо было заказать столик.

– Вряд ли здесь можно зарезервировать столик.

– Да я знаю! Просто еще одна неудачная шутка. Сейчас я остановлюсь.

Я и забыл, как неловко с кем-то встречаться.

Открываю стеклянную дверь закусочной и пропускаю Эмму вперед. Здесь всего два столика; за одним из них двое мужчин в заляпанных краской комбинезонах обсуждают скачки.

– Что ты будешь? Я принесу, – предлагаю Эмме, пока мы изучаем меню.

– Спасибо. Можно мне рыбный пирог с картошкой и кока-колу?

Я делаю заказ, пока Эмма садится за свободный столик.

– Боюсь, у нас закончилась кока-кола, дорогой. Но есть спрайт и «Танго», – с сильным западным акцентом говорит женщина за прилавком.

Я действую как посредник, курсируя между ней и Эммой.

– Спрайт, пожалуйста, – говорит мне Эмма.

– Спрайт, пожалуйста, – повторяю я женщине.

– Добавить в блюда соль и уксус, дорогой?

– Хочешь соли и уксуса, Эм?

– Только соль.

– Соль и уксус в одно, просто соль – в другое. Спасибо.

– Тебе с собой, милый?

– Нет, мы сели за столик.

Я оглядываюсь на тусклый интерьер – не лучшее место для создания искр на первом свидании.

– Хорошо, поняла. Наслаждайся, дорогой.

Я беру пару миниатюрных деревянных вилок и, смущенно пытаясь открыть пакетики с соусом, присоединяюсь к Эмме, которая уже сидит на металлическом стуле. Стол украшен граффити и пятнами от кетчупа.

Что ж, в этом есть своя романтика.

С улицы задувает в дверные щели. Здесь холодно.

– Может, заберем заказ с собой? Я не пытаюсь торопить события, просто давай съедим это у меня… Здесь холодно, – нерешительно говорю я, хотя не уверен, что это хорошая идея. Я не сказал ей, что все еще живу с родителями.

Она выглядит такой же нерешительной.

– Все в порядке, не волнуйся, я не собираюсь тебя убивать или что-то в этом роде, – пытаюсь я ее успокоить.

Джош, просто заткнись.

– О’кей, да, почему бы и нет?

Она встает, и мы просим контейнер, чтобы забрать наш заказ с собой, а двое за столиком по-прежнему обсуждают дневные гонки.

Родители уехали на неделю в отпуск по дешевой путевке, которую папа нашел в газете. Иначе я бы не стал приглашать Эмму. Мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что я встретился с кем-то из Тиндера. (Она все еще волнуется насчет педофилов.)

Когда мы идем мимо полицейского участка, я внезапно осознаю: если вечер пройдет хорошо, придется сочинить какую-нибудь длинную и сложную историю знакомства, чтобы мама никогда не узнала правды. Вымышленную версию придется рассказывать на нашей свадьбе и вообще поддерживать до конца наших дней, а настоящую историю мы унесем с собой в могилу. Кажется, это потребует больше усилий, чем оно того стоит.

– Вот мы и пришли! – говорю я и открываю входную дверь.

Мы всего-навсего собираемся поесть рыбы с жареной картошкой, но я все равно испытываю странное чувство, приводя домой девушку. Такое ощущение, что я изменяю Джейд, и это звучит довольно иронично.

– Прекрасный дом, – восторженно улыбается Эмма.

Она снимает туфли на высоком каблуке и оставляет их у двери, а затем заходит в коридор, демонстрируя свой красный педикюр.

– Можно оставить здесь пальто? – вежливо спрашивает она, открывая моему взору узкие кожаные брюки и серую футболку.

– Да, конечно, просто повесь его там, – я указываю на перила. – Принести тебе еще соусов?

– Еще кетчупа, пожалуйста.

– Отлично, я захвачу тарелки. Неси все туда и устраивайся, – я провожаю ее в гостиную и направляюсь на кухню.

Достаю кетчуп из холодильника. Теперь, когда нас в доме стало трое, папа переключился с «Уэйтроуз»[23] на «Теско»[24]. Не желая терять лицо перед соседями, мама попросила доставщика «Teско» припарковать свой фургон за углом, где встретила его с пакетами от «Уэйтроуз» в карманах.

– У тебя много твоих фотографий, – кричит мне Эмма, когда я осторожно двигаюсь к столу с бутылкой кетчупа, двумя тарелками и столовыми приборами в руках.

Вот черт! Я забыл, что мама оставила их на каминной полке.

– Большинство из них дурацкие, – говорю я. Эмма внимательно рассматривает каждую фотографию.

– Нет, ты был милым ребенком.

Она берет бумажную упаковку и начинает вытряхивать картошку на одну из тарелок; ломтики рассыпаются по столу.

– Надо было взять порцию поменьше.

– Да, тут слишком много.

– Они не остыли?

– Нет, все в порядке, спасибо, – говорит она, заправляя картофель соусом.

Мы все еще чувствуем себя неловко, но здесь, во всяком случае, удобнее, чем в забегаловке.

– Ты, наверное, много работаешь, раз можешь позволить себе такое, – говорит она, поднимая глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Дом. Я все еще пытаюсь на него накопить.

Она думает, что это мой дом, а не дом моих родителей. И что я украсил его собственными фотографиями. Она, должно быть, думает, что я эгоист.

– О нет, это…

Меня прерывает звонок в дверь.

– Погоди минутку, пойду посмотрю, кто там.

Ставлю стакан на стол и направляюсь к двери. Снаружи слишком темно, чтобы разглядеть, кто это, сквозь стеклянные панели.

Нет. Нет. Нет.

– Что вы здесь делаете? – шепчу я с недоверием и волнением, отпирая дверь, но не давая пришедшим войти.

– В смысле, что мы здесь делаем? Мы здесь вообще-то живем, Джош. Ты нас впустишь? – говорит папа, и они с мамой врываются мимо меня в коридор, бросая свои чемоданы у шкафа, где стоит телефон. Я пытаюсь убрать туфли Эммы из их поля зрения.

– Но я вас не ждал раньше воскресенья.

– Почему ты шепчешь? У твоей мамы было плохое предчувствие насчет отеля, и она захотела обсудить это с Грэмом, вот нам и пришлось прервать поездку, – он закатывает глаза.

– Что за запах? Ты ел рыбу с жареной картошкой? – спрашивает мама.

– Да, заказал навынос… Ну что, отнесете сумки наверх и распакуете вещи? Вы, наверное, сразу ляжете спать, вы же с дороги! Могу принести вам что-нибудь перекусить, если хотите, – говорю я в панике.

– Еще только восемь часов, Джош. Мы все же не настолько дряхлые, чтобы укладываться в это время.

Мама продвигается все дальше по коридору, несмотря на мои протесты.

Как же быть?

– Дело в том… – начинаю я.

– Извини, мы не знали, что у тебя гости! – Мама замечает Эмму, которая вышла в холл посмотреть, из-за чего переполох. – Привет, ты Джесси?

– Нет, я Эмма.

Она выглядит смущенной.

– Привет, Эмма, я – мама Джоша.

– Здравствуйте… Как дела? Я не знала… Джош не сказал мне, что его родители присоединятся к нам сегодня вечером, – она озадаченно смотрит на меня.

– Я сам не знал, что будут родители, – мямлю я.

– Вы живете неподалеку?

– Нет, дорогая, мы живем здесь.

– Я думала, это дом Джоша.

– Да, Джош живет здесь с нами.

– Но это, конечно, не его дом. Он просто живет здесь бесплатно, – уточняет папа.

Эмма смотрит на меня, и я быстро опускаю голову, избегая ее взгляда.

– Да у вас тут рыба с жареной картошкой! А для нас что-нибудь осталось? Умираем с голоду. – Папа проходит в гостиную.

Я бегу за ним.

– Пап, поужинайте в столовой. Можешь забрать всю эту картошку, – я пытаюсь вывести его из комнаты.

– Чем больше народу, тем веселее, верно? Я уверена, Эмма не возражает, чтобы мы с папой присоединились к вам, – кричит мама.

Эмма стоит как вкопанная, она все еще сбита с толку происходящим. Мама и папа идут на кухню, и я уже было подумал, что они все-таки решили оставить нас с Эммой одних, – но тут они возвращаются с тарелками, столовыми приборами и стаканами.

Прежде чем я успеваю это остановить, оставшуюся картошку уже разделили на четверых. Мама и Эмма прижимаются друг к другу на одном диване, папа и я – на другом.

– Так откуда вы двое знаете друг друга? – спрашивает мама.

– Мы познакомились на… – начинает Эмма.

– Эмма тоже живет в Кэдбери, – перебиваю я.

– Ты никогда раньше не упоминал об Эмме. Значит, это свидание? Ты не говорил, что с кем-то встречаешься, – взволнованно шепчет мама через всю комнату.

– Ты же знаешь, что тебя все слышат, мама.

Я хочу провалиться сквозь землю.

– Ты сейчас такой скрытный, не то что в школе, когда с радостью рассказывал нам о своем дне. Я помню, как ты приходил домой и рассказывал нам, с кем разговаривал на переменке…

– Я ни с кем не встречаюсь, – мямлю я, чувствуя, как краснею.

– Ну я, например, думаю, что это здорово, что ты ушел от Джейд.

Теперь Эмме интересно, кто такая Джейд.

– Мам, ты можешь остановиться?

– Извини его, Эмма, я не понимаю, почему он сегодня в таком плохом настроении. Расскажи нам о себе. Чем ты занимаешься?

– Я парикмахер. Точнее, стажер в парикмахерской. Работаю на Хай-стрит, – говорит Эмма, совершенно сбитая с толку происходящим.

Похоже, я все же кое-что узнаю о ней на этом свидании, не задав ни единого вопроса. Папа тем временем уплетает рыбу, которую у меня отобрал.

– А где ты живешь?

– На другом конце деревни. Знаете те дома за церковью?

– Да, знаю. Я хожу на йогу с женщиной, которая там живет. Сьюзен, кажется?

– Да, это моя мама.

– Вот забавно! Как тесен мир. Значит, тебе не стыдно жить с родителями, в отличие от кое-кого другого? – она указывает вилкой и подмигивает мне.

– Нет, мы очень хорошо ладим.

Итак, нам обоим по двадцать с лишним, но мы все еще живем с родителями. Похоже, это единственное, что у нас есть общего.

– Могу я спросить, какой у тебя знак зодиака?

О боже, она же не собирается составлять ей гороскоп?

– Мам, я думаю, вопросов уже достаточно.

– Эмма не против, а ты?

Конечно же нет.

Эмма беспомощно улыбается в ответ.

– Знаешь, просто подожди меня здесь. Я схожу за картами Таро и сделаю расклад на тебя…

– О, очень любезно с вашей стороны… Но я должна… мне завтра рано на работу, так что мне, наверное, пора, – робко говорит Эмма.

– Может, сначала доешь? – мама похлопывает ее по коленям. После появления моих родителей Эмма практически не притронулась к своей картошке.

– Нет, я не голодна. Но спасибо.

Она вскакивает и направляется в коридор, чтобы забрать пальто.

– У нас есть свободная комната, так что можешь остаться, чтобы не возвращаться в потемках, – предлагает мама, следуя за ней по пятам.

– За комнату всего сорок девять фунтов в сутки, – вмешивается папа с набитым ртом.

Я не уверен, что он шутит. Затем он даст ей прайс-лист на прокат полотенец и поздний выезд.

– Ох, Гэри, не шути так… Кстати, подвези Эмму домой, – предлагает она и поворачивается к Эмме: – Не хочу, чтобы ты возвращалась одна.

– Честное слово, все в порядке…

– Я не собираюсь принимать «нет» в качестве ответа. Поторопись, Гэри.

Папа разочарованно оставляет свою тарелку и хватает ключи от машины.

– Надеюсь, еще увидимся, – говорит мама, обнимая Эмму на прощание.

Эмма, уже на полпути к двери, решает не обнимать меня.

Мы с мамой стоим на крыльце и машем моей паре из Тиндера, которую папа отвозит к ней домой. Она сидит на переднем сиденье с окаменевшим лицом.

Зря я боялся, что Эмма может оказаться странной. Странным из нас двоих был я. Бедная девочка.

– Что это такое? – спрашивает Джейк, входя в паб. Он указывает на детскую коляску рядом с нашим столиком.

– Коляска, люлька, колесное устройство для перевозки маленьких детей…

Смешно, что я всегда приезжаю первым, хотя живу дальше всех. Я сижу за нашим обычным столом и убираю телефон, когда приходит Джейк.

– Очень смешно, да, я это вижу, но чей там ребенок? Это же не еще один твой сюрприз, правильно?

– Он действительно мой, но это не ребенок, не волнуйся. Мне пришлось бы заняться сексом, чтобы завести ребенка, но знаешь, этого определенно не происходило.

– Я так понимаю, твое свидание из Тиндера прошло не слишком удачно?

– Даже не спрашивай.

Джейк обходит стол и заглядывает внутрь коляски.

– Черт возьми, почему он в коляске?

– Джереми хотел поиграть, а мамы с папой сегодня нет дома, поэтому я одолжил у соседа коляску и привез его с собой.

– Иногда ты такой смешной, Джош, – говорит Джейк, усаживаясь за столик. – Так у тебя есть еще какие-нибудь свидания из Тиндера?

– Нет, меня там заблокировали.

– Что? Заблокировали в Тиндере? Как тебе это удалось? Что ты сделал?

– Понятия не имею. Там просто написано, что я заблокирован.

– Ты посылал кому-то сомнительные сообщения?

– Нет. Конечно нет! Наверное, люди жаловались на мои фотографии, так как не верили, что человек может быть таким красивым.

Я почти уверен, что Эмма рассказала всем обо мне, едва выйдя за порог.

– Хорошо, тогда план Б – Bumble[25]. Что ты об этом думаешь?

Монета приземляется решкой вверх.

– Не уверен, что мне такое подходит.

– Hinge[26]?

– Опять решка.

– Хорошо, тогда как насчет того, чтобы я свел тебя с одной из своих подруг?

– Что это, уже план Г? Я действительно в порядке, спасибо, Джейк. Думаю, справлюсь сам.

Он выразительно смотрит на монету, поднимая брови.

– Хорошо, буду бросать монетку, пока не выпадет орел. Это тебя устроит?

– Дело не в том, чтобы меня устроило, а в том, чтобы сделать счастливым тебя. Какой у тебя любимый типаж девушки?

– Не знаю. Вряд ли у меня есть определенный типаж. Просто нужен кто-то, кто не будет мне изменять, и было бы отлично.

– Хм, у меня на примете есть девушка, которая ходит со мной на уроки танцев… Она идеальна. Мисс Англия.

– Что? Она модель?

– Нет, глупый. Думаешь, мисс Англия захочет пойти с тобой на свидание? Это просто фамилия такая. Оливия Ингленд.

Звучит неплохо.

– Хорошо. Как ты думаешь, мы поладим?

– Да, она очень милая. Просто будь настоящим джентльменом, ей это нравится. И не стоит ей рассказывать про монету. Оставь это мне, и я все устрою.

– Спасибо, подумаю. Как у вас с Джеки?

– Честно сказать? – спрашивает он, все еще снимая пальто и шарф.

– Да, конечно.

– Все идет так хорошо. Ну, прям очень хорошо.

– Почему ты не хотел мне об этом говорить?

– Не знаю. Джесси посоветовала не забивать тебе этим голову.

– Не будь глупцом. Да, сейчас моя личная жизнь – сплошная катастрофа (и вся моя жизнь в целом катастрофа), но это не значит, что я не хочу, чтобы вы были счастливы. Я очень рад за тебя.

– Спасибо. Да, у нас все так хорошо, что даже не верится. Мы просто действительно очень с ней похожи, у нас одинаковое чувство юмора и классный секс…

– Так ты думаешь, она та, кто тебе по-настоящему нужен?

– Не знаю. Думаю, еще слишком рано говорить об этом. Есть только одна вещь, которая мне в ней не нравится, – веганство. Прости, но я больше не могу. Мне надоело все время жевать чечевицу. Я люблю настоящие сосиски из мяса. Что я могу с этим поделать? – он усмехается.

– Думаю, если проблема только в этом, то у тебя все хорошо, – улыбаюсь я.

Когда мы отпиваем по глотку, мимо нашего столика проходят две хорошенькие девушки. Они замечают Джереми.

– О боже, это так мило. Как его зовут? Можно его подержать? – одновременно спрашивают они.

– Да, не стесняйтесь, его зовут Джереми. Учтите, он довольно тяжелый.

Я вытаскиваю Джереми из коляски и передаю брюнетке.

– Он такой милый.

– Как и его хозяин! – хихикает блондинка.

– Я и не знал, что кролики так притягивают телочек, – шепчет мне Джейк, когда они по очереди тискают Джереми.

– И я тоже. С Джейд это не сработало. Она даже не хочет навещать его по выходным.

– Почему бы тебе не пригласить кого-нибудь из них на свидание? Или даже обеих! Они уже по уши в тебя влюблены.

Я бросаю монетку. Решка. Отрицательно качаю головой.

– Да ладно!.. Это может стать началом прекрасного романа, и у Джереми будет мама.

Не могу сказать, что не испытываю искушения, когда блондинка мне улыбается. Она привлекательна. На спине из-под ее укороченного винтажного топа выглядывает часть татуировки. Предплечье украшено стразами. Я не понимаю, зачем люди делают такой пирсинг, но знаю, что это означает: она слишком крута для меня.

– Нет, я не могу пойти против монеты, – неохотно говорю я.

– Если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы кто-нибудь присмотрел за ним, дай нам знать. Мы живем прямо тут, за углом, – блондинка снова улыбается и машет нам с Джереми на прощание.

– Если у нас с Джеки ничего не получится, тоже заведу кролика, – решает Джейк.

Когда девушки выходят из паба, появляются три завсегдатая этого места: «Квизламистские экстремисты». Они не замечают нас, и это еще хуже, чем если бы подстебывали. Следом идет Джесси, которая строит рожи за их спинами. На ней ярко-желтая лыжная куртка.

– Тебе холодно?

– Нет, все нормально, спасибо. А как вы? – спрашивает она садясь. Джесси решает не снимать куртку и набрасывает поверх нее пальто Джейка.

– Я хоро…

– А теперь, когда все собрались, – торжественно заявляет Джейк, – позвольте сообщить вам кое-какие новости.

– Ты выиграл в лотерею?

– Ты уволился с работы?

– Твой отель сейчас на тридцать четвертом месте в рейтинге лучших в городе?

– Нет, нет и нет. Нас покажут по телевизору!

– Что ты имеешь в виду? Почему нас покажут? Всех нас?

– Несколько месяцев назад я записал нас на новую телевикторину, которую снимают в Бристоле. Сегодня утром оттуда позвонили и пригласили нас на съемки! Здорово, правда?

– Ты записал нас на телевикторину? Но мы даже в пабе не можем выиграть!

– О чем ты думал?

– Ну, может, мы победим, раз «Экстремистов» там не будет.

– Или облажаемся перед миллионами телезрителей!

– Не волнуйтесь, это дневное шоу, его никто, считай, не смотрит. Нас увидит кучка безработных и пенсионеров, которые засыпают под включенный телевизор. На самом деле, Джош, ты должен быть хорош в таких викторинах, ты же днями напролет смотришь такие шоу!

– Да-да, очень смешно. Но днем я не только смотрю телевизор, но и, чтоб ты знал, усердно откликаюсь на дурацкие объявления. Не так-то просто найти работу!

– Ну вот, тогда тебе точно не помешают призовые деньги.

Это правда. Мои деньги от выходного пособия почти закончились (корм для Джереми, выпивка на всех после вечеринки у Дэна). Я не могу заставить себя заложить обручальное кольцо, пока нет. И, что еще хуже, мне кажется, что я никогда не найду работу. Я подал заявки буквально на сотни вакансий. Вчера записывал видеоинтервью, не понял, в какой момент видеокамера выключилась, и испортил запись.

– Разве мы не должны сначала пройти прослушивание или что-то в этом роде? – спрашиваю я.

– Я и это уже сделал. Мне позвонил помощник редактора и дал три минуты, чтобы ответить на вопросы, сколько успею. Вопросы, кстати, довольно легкие. Потом осталось только отправить наши фотографии и немного рассказать им о нас.

– И по-видимому, получить наше разрешение на это? Спасибо, что сначала спросил, хотим ли мы в этом участвовать, – говорю я.

– Ну, я знал, что вы не будете против, и не хотел, чтобы вы волновались, пока наше участие не подтвердится.

– Не уверена, что хочу идти на телевидение, – извиняющимся тоном говорит Джесси.

– Что ты имеешь в виду? Пойдем, будет весело!

– Когда будет запись?

– Точно не в ближайшие несколько месяцев, так что у нас есть время все обдумать. Вы в деле, ребята?

Я подбрасываю монету в воздух. Этот процесс стал уже неотъемлемой частью меня.

– Наверное, – неохотно соглашаюсь я.

– Отлично, а Джесси? – спрашивает Джейк, и мы оба выжидающе смотрим на нее.

– Ох, ну ладно, если это так важно. Но дайте мне сначала пережить марафон, прежде чем думать об этой викторине.

Эти марафонцы любят постоянно поднимать свою тему.

– На самом деле тебе недолго осталось его ждать. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше не бывает! И да, забыла сказать: я побегу в костюме единорога.

– Да вы оба с ума сошли! – говорю я, сбитый с толку. – Да марафон и без этого трудно пробежать!

– Просто мне нужно собрать побольше спонсоров, и я надеюсь, что маскарадный костюм поможет в этом. И потом… ну ты же знаешь, я люблю единорогов, так что это показалось мне лучшим выбором.

– Ты уже приготовила костюм?

– Да, купила в интернете. Ее зовут Руби.

– Руби? Ты дала имя своему костюму? Вряд ли я смогу появиться на телевидении с вами двумя! – говорю я, покачивая Джереми взад-вперед в детской коляске.

Никогда раньше не ходил на свидание вслепую. Нужно произвести хорошее впечатление. Выйдя из автобуса, я поглядел в камеру айфона вместо зеркала, убедился, что выгляжу прилично, и решил зайти за цветами.

Цветочный магазин закрыт, так что вместо этого я заглядываю в «Сэйнсбёрис». Я ничего не знаю ни о цветах, ни о том, что нравится Оливии Ингленд, и Джейк мне ничем не помог – держал язык за зубами и ничего о ней не рассказывал.

Подбрасываю монету, чтобы решить, что выбрать: разноцветные герберы или розовые тюльпаны. Тюльпаны побеждают. Расплачиваюсь в автоматической кассе и пытаюсь содрать этикетку с целлофана, чтобы букет выглядел более презентабельно.

Я прихожу в ресторан пораньше. Он входит в сеть пиццерий и расположен в старом здании свинцового завода, но интерьер точно такой же, как в любом другом подобном заведении. Десятки столов из темно-красного дерева уже накрыты, на каждом – столовые приборы и бокалы для вина. Зря я заказывал столик: помещение на пару сотен человек в этот вечер практически пустует. Мужчина лет тридцати, который листает меню в дальнем углу зала, смотрит на меня, по-видимому довольный, что больше не будет сидеть здесь в полном одиночестве.

Ко мне подходит улыбающаяся официантка.

– Добрый вечер! Столик на одного?

– Нет, вообще-то на двоих. Я забронировал столик…

Прежде чем я успеваю договорить, она ведет меня в дальний конец ресторана, захватив по пути два меню. Хотя свободных мест полно, она усаживает меня рядом с мужчиной, которому приходится передвинуть свой рюкзак. Он неловко кивает мне, когда я сажусь рядом с ним на длинный кожаный диван, который тянется вдоль всей стены ресторана.

Мы сидим в буквальном смысле бок о бок. Здесь что-то не так со всеми этими стульями?

– Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Только воду, пожалуйста… И еще у меня есть скидочный купон. Если хотите, могу показать его прямо сейчас.

Достаю купон из кармана пальто и демонстрирую его официантке.

Я сомневался насчет этого свидания не из-за Джейд и не из-за того, что мое свидание из Тиндера прошло ужасно, а больше из-за того, что я на мели. Я потратил кучу денег, слушая, как старик громко кончает в телефонную трубку, и теперь у меня на счету осталось 17 фунтов стерлингов (а в ящике стола лежит обручальное кольцо стоимостью в сотни долларов). К счастью, я заметил, что в этом ресторане есть скидка для именинников, и подумал, что если королям и королевам позволительно иметь два дня рождения[27] в год, то почему мне нельзя?

Я беспокоюсь, что официантка попросит какие-то доказательства, но она не глядя берет купон.

– Спасибо, я только схожу к кассе и отсканирую его.

Хорошо, что Оливии еще нет и она не узнает, что я заплачу за еду вдвое меньше положенного… Достаю телефон и открываю ее аккаунт в социальной сети, чтобы еще раз проверить, как она выглядит. Джейк отказался показывать фото Оливии, но мне удалось найти ее профиль. Проблема в том, что единственная фотография, которая тут выложена, – групповая трехлетней давности. Я продолжаю пролистывать приложения, чтобы убить время, а потом обновляю их и снова листаю.

К счастью, вскоре появляется Оливия. Она что-то говорит официантке и направляется ко мне. До нашего столика довольно далеко; пока она идет, я обдумываю, как поприветствовать девушку.

Восторженно улыбаюсь – а затем понимаю, что не смогу так растягивать губы все тридцать секунд, которые ей понадобятся, чтобы добраться до нашего столика на каблуках. Затем я очень неловко машу рукой и наконец решаю встать.

– Извини, что опоздала.

– Все в порядке, Лиза, я еще ничего не заказал, – говорит мужчина рядом со мной, и она садится за его столик.

Нет, пожалуйста, нет.

Она сочувственно улыбается мне.

Снова сажусь и обхватываю голову руками – и тут же слышу другой женский голос:

– Джош?

– Да. Привет, ты Оливия?

Я снова встаю, больно ударившись коленями о столешницу.

Мне будто снится кошмарный сон.

– Привет! Выглядишь прекрасно, – говорю я, пытаясь скрыть боль.

Она действительно выглядит очень хорошо. Может, она и не мисс Англия, но определенно привлекательна. У нее длинные светлые волосы, ниспадающие на плечи, и зеленые глаза, а зубов хватит на троих. Она, по-видимому, обанкротила в детстве зубную фею.

– Спасибо, ты тоже очень хорошо выглядишь – мне нравится твоя рубашка, – ласково говорит она.

Еще один выбор, сделанный монетой, – я так и не смог решить, какую рубашку надеть.

– Большое спасибо. О, это тебе, – я чуть не забыл отдать ей цветы.

– Они прелестны. Совсем необязательно было их покупать, но это очень мило, – произносит она, беря букет в руки.

Монета сегодня в ударе.

– Итак, как прошел ваш день рождения? – спрашивает официантка, ставя на стол кувшин с водой.

– Все было здорово, спасибо, – немедленно отвечаю я, надеясь, что Оливия не спросит, откуда официантка знает про мой день рождения.

– Делали что-нибудь веселое? – продолжает официантка с сильным испанским акцентом.

Что я делал в свой день рождения?

Я уверен, что с тех пор, как она задала этот вопрос, прошло по меньшей мере пятнадцать минут. Я начинаю сильно потеть. Голубая рубашка, которую Оливия только что похвалила, быстро меняет цвет: под мышками расплываются мокрые темные пятна. Мне приходится вытирать лоб салфеткой.

Просто скажи что-нибудь, Джош. Что-нибудь.

– Я ходил в лазертаг, – говорю я, к удивлению официантки и Оливии, но больше всего к удивлению самого себя.

Откуда это взялось? Какой двадцативосьмилетний парень пойдет в лазертаг на свой день рождения? Лазертаг вообще еще существует?

– Круто, вам подарили какие-нибудь хорошие подарки?

К чему все эти вопросы? Зачем она их задает?

И тут я понимаю, что она делает. Она меня раскусила. Видит мою историю насквозь. Она, вероятно, предупредила руководство, что я обманщик. Меня выгонят и арестуют. Если я не смогу ответить на эти вопросы, у меня не будет никаких шансов на суде против сумасшедшего прокурора. Я признаюсь во всем. Меня посадят в тюрьму навечно… Чувствую, что вот-вот упаду в обморок.

– Мне подарили йо-йо.

Йо-йо? Что, черт возьми, я говорю?

Она выглядит смущенной. Я думаю, это потому, что йо-йо не очень популярны в Европе, и она предполагает, что «йо-йо» – это новая игровая приставка или модель мобильного телефона, что было бы гораздо более разумным подарком для 28-летнего человека. Почему я это не сказал? Что со мной не так?

– Ладно, тогда поздравляю вас с днем рождения! – она пытается быть дружелюбной, но я на это не куплюсь. Я видел достаточно полицейских сериалов и знаю все эти приемчики. Хороший коп, плохой коп… Меня так легко не проведешь.

– Дайте мне знать, когда будете готовы сделать заказ.

Она покидает нас, по-видимому собираясь обдумать свой следующий шаг. Как раз в тот момент, когда я решаю, что допрос окончен, вступает Оливия:

– Джейк не упоминал, что у тебя день рождения. Я очень польщена, что ты решил провести его со мной.

– Нет, это… Да не волнуйся, я с удовольствием, – неуклюже говорю я.

Я понимаю, что только что сказал своей привлекательной, утонченной спутнице, что провел весь день, бегая по темной комнате и притворяясь, что стреляю в людей. У меня нет с ней никаких шансов.

– Мне придется сделать тебе подарок чуть позже, – улыбается она, прежде чем осознает, как кокетливо это звучит, и начинает хихикать. Я тоже смеюсь.

Я так и знал: если следовать решениям монеты, то все будет хорошо!

– Итак, что тебе нравится в меню? – я пытаюсь отвлечь разговор от своего фальшивого дня рождения. Монета уже заранее предопределила мой выбор, но после допроса официантки я слишком нервничаю, чтобы что-то есть. – Кстати, все за мой счет. Я с удовольствием тебя угощу: не каждый день есть возможность пригласить на ужин такую красивую женщину.

Комплимент действительно был к месту, не так ли?

– Это очень любезно, но…

– Я настаиваю. Это… ну, сегодня же мой день рождения, так что не надо со мной спорить.

– Что ж, это очень мило с твоей стороны, спасибо, – улыбается она.

– Что бы ты хотела заказать?

– Мне очень нравится, как выглядит здесь морской окунь.

Постой. Я не удивлен, что по такой цене он тебе нравится.

– А как насчет спагетти? Я уже брал здесь их раньше, и они действительно были хороши, – говорю я, пытаясь склонить ее к более дешевому варианту. Даже со скидкой я не могу позволить себе морского окуня.

– М-м-м, хорошо… да, звучит неплохо, – говорит Оливия, доверяя моей рекомендации и не читая описания. – Здесь очень тихо, правда? – замечает она, оглядывая пустой ресторан.

– Решил забронировать все заведение только для нас двоих, – шучу я.

Собираюсь добавить, что пара, сидящая рядом с нами, не получила об этом уведомление, – и понимаю, что они меня слышат. И не только они. Даже шеф-повар слышит каждое наше слово. Почему они не включают музыку?

Снова подходит официантка. Я беспокоюсь, что она схватит лампу накаливания, направит мне в лицо и начнет следующий раунд допроса.

– Вы уже определились?

– Да, мы закажем пиццу «Маргарита» и одну порцию спагетти, – говорю я, указывая на меню.

– Отлично. Какие-нибудь напитки?

– Думаю, воды будет достаточно, – говорю я, прежде чем Оливия успеет заказать что-нибудь еще.

– Ладно, я оставлю вам одно меню. Если вам еще что-нибудь понадобится, просто позовите.

– Большое спасибо, – с энтузиазмом говорит Оливия официантке.

– Так откуда ты знаешь Джейка? – спрашиваю я.

– Вообще-то я знаю его девушку – Джеки. Мы с ней дружим со школы. А с Джейком я познакомилась совсем недавно. Вы ведь работали с ним?

– Да, мы вместе работали в отеле.

– А сейчас ты не работаешь?

– Эм, нет… Сейчас я ищу работу. А как насчет тебя?

– Сейчас пишу докторскую диссертацию…

Я отвлекся на пару рядом с нами и слушаю Оливию вполуха. Они страстно целуются за своим столиком, в нескольких дюймах от нас, выводя искусство есть спагетти (как в мультфильме «Леди и Бродяга») на новый уровень.

– Итак… Джейк говорил, что ты недавно рассталась со своим бывшим, – я наклоняюсь, чтобы задать ей вопрос, старательно отводя глаза от этих поедателей спагетти.

Какого черта я завел этот разговор?

Если мужчина и женщина пережили неудачный разрыв, это еще не значит, что они предназначены друг для друга. И вряд ли это лучшая тема для разговора. По крайней мере, на первом свидании.

– Да, я узнала, что Хэмиш мне изменял, – говорит она раздраженно, как будто все еще не может в это поверить. – Он лектор, очень умный, очень красивый, намного старше меня. (Когда мы познакомились, мне было девятнадцать.) Недавно мы ходили на новоселье к моей лучшей подруге. Впервые попали к ней домой, понимаешь? А его телефон автоматически подключился к ее домашнему вайфаю.

Значит, не так уж он умен.

– Оказывается, они встречались за моей спиной.

Что за человек будет ей врать?

– Самое неприятное то, что мы вместе купили дом, но теперь я живу там одна.

Купили дом? Я не могу позволить себе даже нормальную еду.

Прежде чем говорить о других взрослых вещах, таких как кредитные карты, пенсии и дети, Оливия хочет услышать мой рассказ. Мы как будто сравниваем, чья история печальнее, и я благодарен судьбе хотя бы за то, что не потерял лучшего друга: оказывается, Джейк ничего не рассказывал о моем разрыве. И я рад, что он познакомил меня с такой девушкой, как Оливия.

Только не облажайся, Джош.

Учитывая отсутствие других клиентов, заказ нам подали быстро. Официантка поставила свечу в пиццу и начала петь «С днем рождения тебя». Впервые за весь вечер я рад, что в ресторане только мы и поедатели спагетти. Я бы не выдержал, если бы к поздравлениям присоединился полный зал народа… Наконец песня заканчивается, и Оливия начинает аплодировать.

Поскольку в этот раз мамы рядом нет, поддерживать и направлять беседу мне придется самому, так что я припас несколько подходящих тем для разговора. Однако мы обходимся без этих домашних заготовок и с удовольствием обсуждаем семью, хобби, праздники. Оливия накручивает волосы на пальцы и спагетти на вилку. Замечаю, что пицца гораздо вкуснее, когда платишь за нее только половину стоимости; неужели я становлюсь похож на папу?

Пара рядом с нами, которая больше времени потратила на поцелуи, чем на еду, расплачивается и уходит. Кто-то наконец догадался включить стереосистему, но они, похоже, выбрали плейлист «Песни о любви», и от этого неловкость только растет, поскольку мы сидим сейчас в совершенно пустом ресторане под саундтрек Уитни Хьюстон.

– Закажете что-нибудь на десерт? – спрашивает официантка, убирая наши тарелки.

– Спасибо, не нужно. Принесите счет, пожалуйста. – Жаль, что у меня не хватает денег, чтобы заплатить за десерт. Тогда мы могли бы еще поболтать.

Похоже, Оливия разочарована, что я прервал наш ужин.

Я делаю вид, что иду в туалет, а сам останавливаюсь у кассы и проверяю счет. £31,85. Очень дорого. После покупки цветов у меня осталось всего 14 фунтов.

Официантка меня раскусила?

– Извините, вы не сняли скидку на день рождения, – нервно говорю я.

– Ах, извините, сейчас все исправлю. Вот так. Сейчас должно быть все правильно.

£16,90. Все еще слишком много.

Я просматриваю счет, уверенный, что все правильно сложил. Когда добираюсь до конца чека, то замечаю плату за обслуживание.

Я сглатываю комок в горле.

– Извините, плата за обслуживание обязательна? Можно ее убрать? – Я мечтаю сквозь землю провалиться.

Официантка выглядит потрясенной.

– И что это за дополнительные £1,50?

– Это добровольное пожертвование. В этом месяце мы поддерживаем благотворительную организацию «Борьба за жизнь», занимающуюся борьбой с раком у детей…

Она начинает распечатывать новый счет.

Я так не могу.

– Эм, можно мне и это снять, пожалуйста?

– Серьезно? Это на благотворительность.

– Извините, да, пожалуйста, не могли бы вы убрать это? – Я смотрю в пол.

– Хорошо. Я принесу вам счет, сэр, – говорит она пассивно-агрессивным тоном.

Она, конечно, прекратила всякие любезности, пошла за мной и швырнула счет на стол.

Она просто раздражена, что не смогла меня раскусить.

– Ты уверен, что хочешь заплатить за обоих? Я с удовольствием оплачу свою долю, – говорит Оливия, когда я беру счет и с облегчением вижу, что мы уложились в £13,70.

– Мне очень понравился вечер, – галантно отвечаю я, и официантка закатывает глаза.

Теперь она точно не получит чаевых.

Я достаю из кармана бумажник, чтобы вытащить карту, и меня охватывает паника. Ее там нет.

О, черт!

Я хочу сказать это про себя, но говорю вслух как раз в тот момент, когда Оливия и официантка смотрят на меня.

Я лихорадочно обыскиваю себя, проверяя, не положил ли карту в другой карман. Нет, ее нигде нет. Я достаю из бумажника все остальные карточки – железнодорожную карту, временные водительские права, кучу накопленных мною карточек из магазинов (на случай, если она прячется за ними) – и разбрасываю их по столу. Ее там определенно нет.

Она подумает, что я сделал это намеренно.

– Все нормально? – спрашивает Оливия, когда я снова начинаю потеть.

Официантка нетерпеливо притоптывает ногой.

– Ужасно неловко, но я где-то оставил свою карту. Ты не могла бы заплатить? Я сразу же переведу тебе деньги…

Я высыпаю на стол остальное содержимое карманов – монету, мобильный телефон, ключи и салфетку, – чтобы доказать, что моей карточки там нет. Официантка сочувственно смотрит на Оливию, думая, что та заслуживает гораздо лучшего.

– О’кей, конечно, не проблема, – Оливия выглядит немного смущенной, когда снова тянется за сумочкой. – Сколько мы должны? – она берет счет. – Цена кажется довольно разумной. Чаевые оплатить дополнительно или они включены в счет? – спрашивает Оливия, протягивая свою карточку.

– Обычно к счету добавляется дискреционная плата за обслуживание, но меня попросили убрать ее, – она сверлит меня взглядом. – Чаевые по карточке сначала идут в ресторан, но чаевые наличными поступают прямо к нам.

– Тогда мы оставим вам чаевые наличными. Большое спасибо за чудесный вечер.

Официантка улыбается Оливии в ответ, а затем, игнорируя меня, уходит.

– Черт, как неудобно! Видимо, я оставил ее в магазине, когда покупал цветы… Там пришлось вставить карточку в автомат, а я привык пользоваться бесконтактной оплатой… Наверное, забыл ее в автомате, – пытаюсь объяснить я.

– Все в порядке, правда. Не волнуйся. А карту, наверное, теперь лучше заблокировать, – говорит она, помогая мне собрать остальные карточки со стола.

Оливия берет мои временные водительские права, которые я до сих пор ношу с собой в качестве удостоверения личности.

– О боже, посмотри на себя, эта фотография уморительна… Теперь ты выглядишь намного красивее, – улыбается она.

Хотя я только что облажался по полной, как ни удивительно, она не кажется обескураженной.

– Почему там написано, что твой день рождения в сентябре?

Черт возьми!

Что мне сказать?

Я больше не могу лгать.

– Ужасно стыдно, но я сейчас на мели, поэтому притворился, что сегодня мой день рождения. Ради скидки в пятьдесят процентов.

– Хорошо, – она делает паузу. – Уж не знаю, оскорбляться или впечатляться твоей сообразительностью… Ну, раз сегодня не твой день рождения, то подарка не будет, – она улыбается, на этот раз более решительно. Честно говоря, я не могу поверить, что она еще не ушла.

Я смущаюсь и начинаю складывать все обратно в карманы.

– Думаю, ты можешь хотя бы оставить чаевые. Положи туда эти пятьдесят пенсов, а я поищу еще мелочь, – Оливия указывает на монету, лежащую на столе.

– Вообще-то… Извини, я… я не могу.

Ох, Джош. Ты просто идиот.

Не могу разобрать, что у Джейка в руках, пока он не подходит ближе.

– Кажется, я пропустил твой день рождения, – говорит он, не в силах скрыть широкую улыбку, и присоединяется к очереди на автобус до Лондона.

Джейк держит миниатюрный праздничный торт.

Весело.

Значит, Оливия все ему рассказала.

– Зачем тебе еще один день рождения – разве ты недостаточно взрослый? Сколько тебе сейчас лет?

– Ты каждую неделю об этом спрашиваешь. Я всего на год старше тебя!

– Вообще-то, я советовал тебе быть джентльменом, а не скрягой. Больше не буду сводить тебя со своими подругами, – говорит Джейк, шутливо качая головой. – Очевидно, ей эта история с монетой тоже показалась странной. Я же просил тебя не упоминать об этом.

– Ну, у меня не было выбора. Пришлось все рассказать, потому что она хотела, чтобы я дал эту монету в качестве чаевых, и расстроилась, когда я отказал: решила, что я пожалел оставить официантке пятьдесят пенсов.

– Это на тебя похоже. Может, ты просто зажал чаевые?

– Заткнись!

– Короче, ты все испортил, но это было для тебя хорошим уроком. В следующий раз не забудь взять с собой банковскую карточку и прислушайся к моему совету: никогда больше не говори девушке, что подбрасываешь монету, чтобы принимать решения, а то ты кажешься немного чокнутым. Хорошо?

– Не волнуйся, следующего раза не будет. Я с этим покончил, – обещаю я.

Это моя первая поездка в Лондон в новом году. Я рад, что еду не один, хотя Джейк – самый раздражающий попутчик для двухчасовой поездки в автобусе. Он не только взял в дорогу сборник занимательных фактов, чтобы мы могли попрактиковаться перед телешоу, но еще и все время суетится. Не прошло и двадцати минут, как он решил пересесть к окну и начал перелезать через меня.

– Вот как люди пользуются туалетами в автобусах? – риторически спрашивает он.

Я пытаюсь слушать музыку, но каждые две минуты приходится снимать наушники, чтобы узнать, что он говорит.

– Сначала ты должен согнуться в три погибели, чтобы просто туда войти (эти туалеты сделаны для коротышек), а потом надо сохранять равновесие, пока пол под тобой движется во все стороны одновременно, – он демонстрирует это, трясясь, дико размахивая руками и толкая меня локтем.

Как только я с облегчением понимаю, что его увлекательная история окончена, и снова надеваю наушники, он опять начинает говорить.

– Кроме того, почему в автобусах либо очень холодно, либо невыносимо жарко? Почему нельзя поддерживать в салоне нормальную температуру?

Он начинает снимать джемпер и снова толкает меня локтем. Я оглядываюсь: может, где-нибудь есть свободное место?

– Держу пари, Джесси в любом случае замерзла бы.

– Как думаешь, она оценит? – он указывает на джемпер, который теперь лежит у него на коленях. Мы подготовили себе джемперы с единорогами и надписью «Беги, Джесси, беги», сделанной нестираемым маркером. Еще у нас есть повязки на голову с изображением единорогов с торчащими рогами и плакат. Он выглядит так, будто его сделали третьеклассники, а не двое так называемых взрослых.

Как, черт возьми, мы будем выглядеть?

– Да, думаю, джемперы ей понравятся, – говорю я и смотрю на часы. – Она как раз сейчас направляется в Гринвич. Интересно, как она себя чувствует. Ты ей не писал?

Сегодня тот день, ради которого были все эти тренировки – 26,2 мили добровольных мучений. С помощью единорога Руби Джесси удалось добиться своей цели по сбору средств и в точности следовать плану тренировок. Пока она собирала тысячи фунтов на благотворительность, мне пришлось договориться с банком об увеличении кредитного лимита, чтобы иметь возможность поехать на марафон.

Я был уверен, что к этому времени найду работу, но большинство компаний даже не рассматривают мое резюме, не говоря уже о том, чтобы пригласить меня на собеседование. Надежды тают с каждым днем, и теперь я подаю заявки на все вакансии подряд. Какой смысл в высшем образовании, если все, что дал мне диплом, – это гора студенческих долгов?

Спустя два часа мы прибываем на Лондонский центральный автовокзал «Виктория». Отсюда надо еще час ехать через весь Лондон до нашей первой смотровой площадки – «Катти Сарк»[28]. В городе полно людей: это родственники, друзья и знакомые марафонцев, которые, как и мы с Джейком, приехали их поддержать. Наши рога единорога периодически тычутся в людей, и я постоянно извиняюсь. Наконец мы добираемся до площадки. Старт мы пропустили, и первая группа бегунов уже успевает пронестись мимо нас с таким видом, будто бежать марафон – чистое удовольствие. Мы изо всех сил стараемся не обращать внимания на запах пота и расположенных неподалеку туалетных кабинок.

– Ты плакат приготовил? – спрашивает Джейк.

– Да, вот он… Но мы отсюда не увидим, когда она пробежит.

Я передаю ему плакат. Зрителей так много, что между нами и бегунами стоят люди в несколько рядов, поэтому трудно разглядеть хотя бы что-то. Все заслоняют таблички и плакаты: «“Боль” в переводе с французского – это просто слово, обозначающее хлеб», «Если Бритни Спирс смогла пережить 2007 год, то и вы сможете пережить 26,2 мили», «Почему красавчики всегда куда-то убегают?».

– Ребята, не хотите протиснуться ближе? – спрашивает нас мужчина средних лет. Он держит табличку с надписью «Беги, случайный незнакомец!». – За кого вы здесь болеете?

– За нашу подругу Джесси. Судя по приложению, скоро она здесь появится.

– Мы тоже будем болеть за нее, – заявляет женщина, которая стоит рядом с нами.

– А вот и она! – один из новых членов фан-клуба Джесси взволнованно кричит и требует, чтобы Джейк поднял плакат повыше.

– Нет, это не наша Джесси. Наша одета как единорог, – предупреждаю я, увидев, что к нам приближается бегунья с именем «Джесси» на груди. Когда самозванка пробегает мимо, атмосфера становится немного унылой. Наверное, она удивилась, почему мы за нее не болели.

– А вот и она!

Джесси невозможно не заметить, учитывая ее наряд и люминесцентные кроссовки, но Джейк впадает в панику и забывает поднять плакат. Джесси пробегает мимо. Не уверен, что она нас заметила.

– Она выглядела спокойной, – авторитетно замечаю я с таким видом, будто разбираюсь в марафоне и марафонцах.

– Да, и все еще в костюме.

Мы благодарим наших товарищей-болельщиков и решаем разделиться, чтобы встретить Джесси в следующем промежуточном пункте. Подбрасываем монетку, чтобы определить, кто куда пойдет. И Джейк, и Джесси настолько привыкли к монете, что она стала частью нашего процесса принятия решений. Может быть, они еще не поддерживают меня, но по крайней мере понимают. Монета решает, что Джейк поедет к собору Святого Павла, а я отправлюсь на центральную улицу Лондона – Стрэнд. С трудом добираюсь до станции метро, зажатый в толпе, которая движется туда же. Выхожу со станции «Чаринг-Кросс». Невероятно, что Джесси сможет пробежать такое расстояние! При виде здания Национальной галереи, которое возвышается на Трафальгарской площади, я решаю заглянуть в бесплатный туалет при музее, прежде чем простоять на тротуаре еще час.

Очередь в галерею буквально обвивается вокруг фасада здания: как и положено в таких местах, на входе проводится проверка сумок, и сегодня здесь, похоже, дежурит особо бдительный охранник. Я становлюсь в очередь и наклоняюсь завязать шнурки, случайно толкая девушку впереди своей единорожьей повязкой.

– О, простите, это был мой рог, – говорю я выпрямляясь, и она оборачивается.

Прозвучало как-то двусмысленно.

Я замираю, когда вижу ее лицо, и неловко застываю в позе, которая представляет собой что-то среднее между «присел» и «встал».

Вау!

Если бы Джейк спросил меня сейчас, какой у меня типаж девушки, я бы ответил ему: вот он, мой типаж! Мое лицо расплывается в улыбке.

Она прекрасна. Естественная красота, с минимальным макияжем. Густые брови и великолепные темные глаза, каштановые волосы небрежно собраны в пучок, и она носит большие модные серебряные серьги-кольца.

Выпрямись, Джош.

Пару секунд мы молчим. Я не могу не смотреть на нее, и она, кажется, смотрит на меня не менее пристально. Мы глядим друг другу в глаза как зачарованные. Мы совершенно точно не встречались раньше, и все же в ней есть что-то очень знакомое.

– Не беспокойся. Красивый джемпер, – наконец говорит она. – Как дела у Джесси? Она уже закончила свой забег? – девушка читает надпись на моем джемпере.

Я чувствую, что мучительно краснею, и от этого смущаюсь еще больше.

– Пока нет, еще бежит. Я просто решил сделать перерыв, прежде чем продолжу болеть за… свою подругу, – старательно подчеркиваю голосом слово подруга, чтобы она не думала, что Джесси – это что-то большее для меня.

Получилось даже слишком убедительно. С таким же успехом можно было прокричать, что я одинок и что она мне нравится.

Я понимаю, что смотрю девушке в глаза, не моргая. Отвожу взгляд и замечаю, что она одета в джинсы, кроссовки и желтую куртку, а в руках у нее книга в мягкой обложке и сумочка. Очередь продвигается вперед. Минуту назад я мечтал попасть в музей побыстрее, но теперь хочу, чтобы охранник проверял каждый предмет в сумке каждого посетителя, – тогда я смогу говорить с ней подольше.

– Ты тоже пришла посмотреть марафон? – Отчаянно пытаюсь поддержать разговор, пока она снова не отвернулась.

– Нет, не поверишь, но я собираюсь посмотреть на картины, – улыбается она. – Я думала, что в галерее будет тихо, пока все остальные наблюдают за марафоном, но теперь я в этом не уверена. А ты собираешься посмотреть что-то конкретное?

Тут подходит наша очередь. Охранник машет ей рукой, не утруждаясь проверкой ее маленькой сумочки, украшенной значками. Девушка топчется в фойе, ожидая, когда я присоединюсь к ней и отвечу на вопрос.

– Простите, сэр, можно заглянуть в вашу сумку, пожалуйста? – высокий строгий охранник раздражен тем, что я не подготовился к осмотру заранее.

Я не мог подготовить сумку заранее. Я разговаривал с самой совершенной в мире девушкой.

– Пожалуйста, откройте сумки заранее: это ускорит процесс! – кричит он людям в очереди позади меня.

Я открываю сумку, и он подозрительно долго проверяет ее содержимое, даже вытаскивает мою бутылку воды. Не пойму, что его смущает.

– Не могли бы вы отойти на минутку, сэр?

Когда девушка оглядывается, чтобы проверить, иду ли я за ней, я улыбаюсь, а затем закатываю глаза, когда меня задерживают. Она раскачивается с пятки на носок, словно раздумывая, стоит ли ждать меня.

Охранник бормочет в рацию какой-то код, и я остаюсь ждать в углу, пока он впускает в галерею новую партию посетителей. Вижу рядом табличку с надписью «Сегодня проверка сумок не проводится». Они что, не проверяют сумки в те дни, когда террористы уходят на выходные? Другой охранник, предположительно старший по званию, подходит к нам и что-то бормочет первому охраннику. Оба смотрят на меня. Еще одна волна туристов врывается внутрь, загораживая девушку, и она исчезает в их толпе.

– Простите, сэр, нужно было проверить, не считается ли рог на вашей голове оскорблением чувств или оружием. Мне сообщили, что все в порядке и вам можно войти. Но не могли бы вы снять его и нести в руках? Извините за задержку.

Да, ты должен извиниться.

Я забыл, что мне был нужен туалет, и поспешно обхожу молодого рыжеволосого мужчину, держащего в руках считыватель для карт. Перепрыгиваю через ступеньки – и уже на полпути вверх, посреди большой каменной лестницы, он обращается ко мне с просьбой о пожертвовании.

Когда я наконец добираюсь до самого верха, я вижу два указателя.

Слева: 1200–1500 Беллини, Ван Эйк, Пьеро, Рафаэль, Учелло

Справа: 1500–1600 Тициан, Гольбейн, Бронзино, Массейс, Веронезе

В какую сторону она пошла?

Монета подсказывает, что направо.

Я спешу мимо бесценных работ, не обращая на них внимания. Смотрю только на людей, которые сидят, бродят по залам, восхищаются картинами, – пытаюсь ее найти. Каждый раз, когда попадается кто-нибудь в желтой куртке, мое сердце колотится как бешеное.

Каждая девушка, которую я вижу, напоминает незнакомку. Переступаю порог между залами. Здесь темные половицы сменяются светлыми, обои меняют цвет с красной смородины до клюквы. Деревянный пол поскрипывает под моими шагами.

Где же она?

Добираюсь до центральной лестницы и раздумываю, идти ли мне дальше или лучше вернуться и обойти здесь все еще раз. Неужели она уже забрела так далеко? Монета велит мне вернуться. Сердце на мгновение замирает: а вдруг у нее здесь назначена встреча? Может быть, у нее есть парень. Или даже муж. Я не посмотрел, носит ли она кольцо… Добираюсь до новой развилки, и монета приказывает повернуть налево. Зал заполнен людьми, собравшимися вокруг одной картины.

Картина «Послы» Ганса Гольбейна.

Я изучал эту картину в университете во время лекций о Тюдорах – впрочем, ничего о ней не помню, кроме оптической иллюзии черепа, нарисованного на полу. Его можно увидеть, если смотреть на картину справа под определенным углом. Группа туристов роится вокруг меня, пытаясь рассмотреть полотно поближе. Разворачиваюсь, чтобы выбраться из толпы, и натыкаюсь на человека, делающего снимок.

– Извините, – говорим мы оба, прежде чем я осознаю, в кого только что врезался.

Это она.

– Еще раз здравствуй. Значит, тебя пропустили? – улыбается девушка.

– Да, в конце концов пропустили. Кажется, мой рог единорога показался им оружием. В наши дни их используют все террористы, – я нервно смеюсь над собственной шуткой.

– Извини, я бы подождала тебя…

– Все в порядке, – я улыбаюсь ей в ответ.

Зачарованно смотрю на нее, пытаясь придумать, что сказать, но во рту пересохло. Меня чуть не сбивает с ног турист, пробирающийся поближе к картине. Девушка хихикает. Мы ничего не говорим, только улыбаемся друг другу.

– Я здесь не для того, чтобы посмотреть на что-то конкретное, просто разглядываю… Это я отвечаю на твой вопрос. Ну, на тот, что ты задала в очереди, – заикаясь говорю я.

– Здесь так много картин, которые нужно посмотреть, правда? Я понятия не имею, куда идти и с чего начать.

– Я знаю, это что-то вроде лабиринта, – отвечаю я. – Я помню, когда был ребенком, дедушка всегда сначала водил меня в сувенирный магазин, прежде чем отправляться в галерею. Он покупал несколько открыток с картинами, и потом мы искали оригиналы. Это было похоже на охоту за сокровищами.

– Ух ты! Отличная идея, – говорит она. – Может, так и поступим?

Я все еще улыбаюсь, как безмозглый дурак.

– Да-да. С удовольствием. Давай так и сделаем.

Мы идем в сувенирный магазин и начинаем просматривать открытки.

– Сколько мы выберем? – спрашивает она.

Ты можешь взять хоть все, если хочешь. Я был бы счастлив остаться здесь с тобой навсегда.

– Может, возьмем по несколько штук?

Я выбираю несколько открыток с левой сторо-ны стеллажа, а она – с правой, и мы направляемся к кассе.

– Вы платите отдельно? Или вместе?

– Я заплачу, – быстро вмешиваюсь я.

– Ты уверен?

– Да, конечно.

– Хорошо, большое спасибо.

Мы выходим из магазина и возвращаемся в галерею.

– Хорошо, что будем искать? – спрашиваю я, глядя на открытки, которые она выбрала.

– Я выбрала одну Каналетто, одну Ренуара, Дега… – Мы стоим в углу зала, пока она перебирает их, показывая мне. – И «Подсолнухи» Ван Гога. Знаю, что это довольно банально, но хочу их увидеть. Вообще-то, сегодня я пришла ради них.

– Значит, ты большая поклонница Ван Гога? – спрашиваю я.

– Я бы не сказала, что большая поклонница, но я только что прочитала письма, которые он написал своему брату. Они довольно интересные.

– Я не знал, что он еще и писатель, я знаком только с основами… Отрезанное ухо, самоубийство, ну… все эти оптимистичные вещи.

Она громко смеется, и мы медленно идем дальше, поглощенные разговором.

– Честно говоря, раньше я мало что знала о нем. А сейчас работаю за границей в английском книжном магазине и в галерее по соседству увидела его картину «Подсолнухи». Как-то неправильно, что я никогда не видела эту версию картины, хотя сама из Лондона. Вот и решила зайти в галерею и посмотреть на нее, пока я здесь.

– Где… – я начинаю спрашивать, где она работает, но не успеваю, так как она продолжает говорить.

– Это довольно… Прости, о чем ты собирался спросить?

– Нет, только после тебя, продолжай.

– Извини, я просто хотела сказать, что довольно грустно читать о его жизни. У него было разбито сердце, он так страдал. Ты знаешь, что он сделал предложение трем разным женщинам и все они отвергли его?

– Бедняга, – говорю я, сохраняя невозмутимое выражение лица. Смотрю на ее левую руку, чтобы увидеть, носит ли она кольцо. К счастью, на ее безымянном пальце ничего нет.

– После того как третья женщина сказала ему «нет», он продолжал посылать ей письма и поехал в Амстердам, чтобы найти ее, но она не захотела его видеть.

– Значит, он был недостаточно крут для нее, – шучу я, зная, что он чувствовал.

– Нет, определенно не был, но знаешь что? Мне это очень нравится. Есть общепризнанная версия, что эта женщина была его двоюродной сестрой, что тоже немного странно. Но я не о том. Сейчас люди иначе проявляют свои чувства. И поступки совсем другие. Например, поставить суперлайк кому-нибудь в Тиндере…

– …или послать личное сообщение.

– Вот именно! Печально, правда? Неудивительно, что говорят, будто романтика умерла.

– Значит, ты хочешь, чтобы кто-нибудь отрезал для тебя ухо?

– Ладно, возможно, это уже слишком.

– Почему «слишком»? Я как раз собирался отрезать свое и отдать его тебе.

Что я делаю? Я шучу про отрезанное ухо?

– Извини, – смеется она и похлопывает меня по плечу, когда мы останавливаемся и снова смотрим друг другу в глаза.

– Мы уже пропустили одну картину, – говорю я, указывая на пейзаж Венеции, мимо которого мы только что прошли.

– Нам нужно перестать болтать и сосредоточиться, – шутит она.

Мы подходим ближе к картине.

– Мне очень нравится Каналетто, – говорит она, любуясь его работой.

– Мне тоже. Его детали поразительны, правда же? – я понимаю, что согласился бы с ней, даже если бы ненавидел эту картину. – Ты когда-нибудь была в Венеции?

– Вообще-то нет. Я бы с удовольствием поехала туда, но я бы хотела побывать абсолютно везде, в этом-то и проблема.

Я мысленно планирую наше первое свидание, представляю наш первый поцелуй и то, как мы впервые скажем друг другу: «Я люблю тебя». Представляю наши романтические поездки во Францию, Италию или Испанию, где мы будем проводить блаженные вечера, гуляя рука об руку и заходя в небольшие книжные магазины. Сочиняю свою свадебную речь. Выбираю имена нашим детям.

– Так, одну картину мы нашли. Что у нас дальше? – спрашиваю я.

– Ищем Ренуара и Дега.

– Думаю, они здесь, – указываю я и веду ее в соседний зал. – Ты так говоришь об искусстве, будто очень хорошо в нем разбираешься.

– Нет, я на самом деле мало что знаю. Я больше люблю книги, но мне нравятся и такие картины, – она смотрит на работы импрессионистов, мимо которых мы проходим, и останавливается возле некоторых картин. – Вчера я ходила в «Тейт Модерн» и поняла, что в современном искусстве вообще ничего не понимаю.

– Ты имеешь в виду холсты, на которых изображено пятнышко краски?

– Да, или одинокий кусок веревки.

– Ты слышала историю, как кто-то оставил пару обуви в углу Музея современного искусства в Нью-Йорке, и все решили, что это инсталляция?

Когда она смеется, ее темные глаза щурятся.

– Я всегда хотела узнать, искренне ли художник верит в то, что его работа хороша, или он просто смеется над всеми, – она улыбается.

– Понимаю тебя. Так забавно читать некоторые описания к работам. Они такие претенциозные.

Мы смеемся и ловим взгляды друг друга, забывая, что нас окружают сотни людей. На секунду мы остаемся только вдвоем.

И тут я вспоминаю, зачем приехал в Лондон, и быстро достаю телефон.

– О, тебе пора пойти посмотреть на Джесси? – спрашивает она, а я проверяю приложение, надеясь, что Джесси замедлила ход и я смогу побыть здесь еще немного.

– Да, похоже, она почти на месте. Очень жаль, но мне пора.

– Не извиняйся. Я бы не простила себе, если бы помешала тебе увидеть такой важный для твоей подруги момент.

– Но мы еще не видели «Подсолнухи», – говорю я.

Мы смотрим друг на друга в поисках решения.

– А хочешь, я пойду с тобой?.. Не знаю, что ты планируешь делать потом, но можем вернуться и посмотреть «Подсолнухи». Хотя ты, наверное, хочешь провести вечер со своими друзьями… Ничего, все в порядке… – смущенно бормочет она.

– Нет, отличная идея! С удовольствием! Может, это будет… как свидание? – выдыхаю я.

– Да, «как свидание» звучит идеально, – она улыбается.

Направляясь к выходу, мы проходим мимо самых выдающихся портретов в истории. Даже среди этих картин, изображающих прекрасных женщин, я понимаю, что она, безусловно, самая красивая в галерее.

В конце концов я нашел их обоих в толпе за финишной чертой.

– Видели женщину, одетую как Мона Лиза? Это было очень здорово! А мистера Картофельная Голова? – восклицает Джейк. Он восхищается медалью, висящей на шее Джесси. – Тебе следовало пригласить их на свою следующую костюмированную вечеринку.

– Да, они выложились по полной, – говорит Джесси. – Вообще-то, мистер Картофельная Голова меня раздражал. Какое-то время он бежал рядом со мной, но зрители приветствовали его, а не меня. Я все пыталась от него оторваться.

– Удивительно, сколько людей пришло посмотреть марафон! – Джейк случайно наступает на пустую бутылочку из-под энергетика (их здесь сотни), поднимает глаза и видит меня.

– Почему ты бежал? – спрашивает меня Джесси, оборачиваясь. Она завернута в одеяло из фольги, в руках у нее сумка с подарками. Лично я не стал бы пробегать 26,2 мили ради бесплатного брелока, но она кажется довольно счастливой.

– Похоже, это ты только что пробежал марафон, а не Джесси, – шутит Джейк, а я стою рядом с ними потный и запыхавшийся.

– Знаю-знаю, но у меня важные новости. Грандиозные. И мне нужна ваша помощь.

– Тогда давай выкладывай.

– Это может показаться глупым, но, по-моему, я только что ее нашел. Ту, которую искал. Девушку моей мечты, – сбивчиво говорю я, все еще задыхаясь. Только что я пробежал через Сент-Джеймс-парк. Со стороны, наверное, выглядел как марафонец, который заблудился и побежал не в ту сторону.

– Ух ты! Поздравляю, Джош! Где она? – Джесси бросает связку ключей обратно в сумку и поднимает глаза.

– В этом-то и проблема. Вот почему мне нужна ваша помощь.

– Зачем тебе наша помощь? Просто позвони ей и скажи, чтобы пришла сюда. Посидим где-нибудь вместе, выпьем…

– Я не могу ей позвонить.

– Я тебя не очень сейчас понимаю, Джош, – Джесси отпивает большой глоток воды.

– Ну, пока я ждал тебя, зашел в Национальную галерею и заговорил с девушкой, которая стояла передо мной в очереди. Потом мы вместе бродили по галерее, но, когда вышли, чтобы посмотреть на тебя, мы разделились в толпе, и последние двадцать минут я там бегал в поисках нее.

Я жду, когда Джесси поймет, что я пропустил ее пробег.

– Как ее зовут? Сейчас найдем ее профиль. Я могу кого хочешь отследить в соцсетях! – хвастается Джейк, как будто это ценный навык в резюме.

– В том-то и дело, что я даже имени ее не знаю…

– Джош, что ты говоришь? Она вообще настоящая?

– Конечно настоящая! – огрызаюсь я.

– Итак, давай пройдемся по этому вопросу еще раз. Ты что, не сказал: «Привет, меня зовут Джош, а тебя как зовут?» Тебе не пришло в голову это сделать?

– Нет, мы просто поговорили, я планировал узнать все подробности позже, но не успел опомниться, как потерял ее в толпе.

– Ты уверен, что это не она тебя потеряла при первой же возможности? – шутит Джейк.

– Прекрати, – ругает Джейка Джесси.

– Нет, определенно нет. Это была ее идея – вместе пойти и подбодрить Джесси. Она заговорила со мной сама… а может, и я с ней, не помню. Но нет, определенно нет. Это действительно было взаимно. Она бы не сбежала.

А может, сбежала бы?

Я начинаю сомневаться.

– Ты говорил ей что-нибудь до этого, что могло бы ее оттолкнуть? Ты не упомянул, например, о монете, о том, что сделал предложение своей бывшей?..

– Нет, я не сказал ничего такого. Мы действительно хорошо провели время. Я ей тоже определенно понравился.

Так ли это?

– Я знаю, это звучит безумно, но она мне действительно понравилась. Правда. После Джейд меня никто не интересовал, а тут между нами проскочила искра, понимаешь, о чем я? Как мне ее найти?

– Пойдем поищем ее. Она не могла уйти слишком далеко, – говорит Джесси, сбрасывая одеяло из фольги.

– Но тебе же надо отдохнуть?

– Нет, со мной все будет в порядке. Не каждый день встречаешь ту единственную. Пошли найдем ее. А родителям я напишу, что встречусь с ними позже, – говорит Джесси, вырываясь вперед.

Мы идем мимо колонны герцога Йоркского.

– Где вы были, когда расстались?

– У станции Эмбанкмент. Там полиция пыталась контролировать толпу. Думаю, она застряла на другой стороне дороги.

– Значит, есть вероятность, что она все еще там: из-за этой толкучки далеко не уйдешь.

– Может, и так, но у меня такое чувство, что она пошла обратно в галерею. Она хотела вернуться туда потом, чтобы посмотреть «Подсолнухи» Ван Гога.

– Хорошо, как насчет того, чтобы отправиться на набережную, а если не найдем ее там, то пойдем в галерею? – предлагает Джесси. – Как она выглядит?

Пока мы тащимся по улицам вслед за другими усталыми бегунами, я пытаюсь описать ее.

– Ей от двадцати до двадцати пяти. Темные волосы, собранные в пучок. Рост примерно пять футов.

– А во что она была одета?

– На ней желтая куртка, джинсы… И сумочка с разноцветными значками, – я пытаюсь вспомнить как можно больше деталей.

Мы идем по краю Трафальгарской площади, на другом конце которой маячит Национальная галерея.

– Может, нам разделиться, чтобы охватить бо́льшую площадь? – предлагает Джейк. – Один из нас может прогуляться по набережной, а двое других направятся прямо в галерею.

– Да, звучит разумно.

Я обдумываю, где она может быть, и подбрасываю монету.

– Каков вердикт? – спрашивает Джейк.

– Мы с Джесси пойдем в галерею, ты – на набережную, ок?

– Да, я буду приставать к каждой девушке в желтой куртке.

– Большое спасибо, Джейк.

Мы расходимся в противоположных направлениях и подходим к тому же охраннику, который остановил меня раньше. На этот раз он впускает нас обоих без каких-либо задержек, несмотря на костюм Джесси.

Я думаю о том, что в Лондоне, с учетом тех 650 000 зрителей, которые приехали посмотреть на марафон, шансы найти потерянную девушку и встретить настоящего единорога приблизительно равны.

– Прости, я еще даже не поздравил тебя, – извиняюсь я перед Джесси, когда мы поднимаемся по каменным ступеням. Так был занят собой, что украл ее важный момент.

– Все в порядке, ты и так достаточно наслушался моих разговоров о марафоне за последние несколько месяцев. Это гораздо важнее.

– Простите, а где «Подсолнухи» Ван Гога? – спрашиваю я одного из добровольцев, патрулирующих зал.

– В 44-м зале, так что идите прямо, а потом направо.

Когда мы идем по галерее, высматривая ее, это похоже на дежавю. Но на этот раз я знаю, где она будет.

Она будет ждать меня у «Подсолнухов».

Я иду по ламинированному полу и, когда толпа редеет, наконец замечаю картину. Оттенки светящейся желтой краски завораживают меня… Отрываюсь от картины и оглядываю зал.

Где она?

Мы ходим из зала в зал.

Она должна быть здесь.

– Может, присядем и подождем? – предлагает Джесси, уже почти неспособная ходить.

Садимся в кожаные кресла, наблюдая за бесконечным потоком людей, которые пришли полюбоваться картинами. Мы ждем и ждем, но она не появляется. Джейк пишет, что ему тоже не повезло.

– Я уверена, что, даже если мы не найдем ее сегодня, ты сможешь найти ее в интернете. Она рассказала что-нибудь, что могло бы помочь ее найти? – Джесси пытается поднять мне настроение.

Пытаюсь сосредоточиться, но все как в тумане. Я вспоминаю ее улыбку и мерцающие карие глаза, но ничего такого, что помогло бы ее разыскать.

– Она англичанка? Какой у нее был акцент? – Джесси пытается помочь мне.

– Да, она англичанка, но у нее не было особого акцента. Погоди, она сказала, что из Лондона.

– Она сказала, где работает?

– Да, упомянула, что сейчас работает за границей в книжном магазине неподалеку от того места, где находится другая картина Ван Гога «Подсолнухи».

– Прекрасно. Значит, мы знаем, где она живет. Это большая подсказка. Где находится другая версия «Подсолнухов»?

Мы выжидательно смотрим друг на друга: приличная команда знатоков должна знать ответ.

Мы действительно можем опозориться на телевидении.

Джесси тянется к телефону, отмахивается от потока поздравительных сообщений и гуглит «Подсолнухи».

– Ты в курсе, что он нарисовал несколько версий «Подсолнухов»? – Джесси разбивает мне сердце.

Это будет не так просто.

– Сколько их там? – спрашиваю я, боясь услышать ответ.

– Двенадцать.

Двенадцать!

– Нет, погоди, тут две разные серии картин, – она начинает читать вслух. – Первая серия, выполненная в Париже в 1887 году, изображает цветы, лежащие на земле, в то время как на картинах из второй серии, выполненной годом позже в городе Арль, букет подсолнухов в вазе. Так что нас интересует вторая серия, там подсолнухи такие же, как на этой картине.

Я смотрю на Джесси, пытаясь переварить информацию: во второй серии оказалось семь картин.

По крайней мере, это лучше, чем двенадцать.

– Подожди секунду, – Джесси продолжает читать, теперь почти шепотом. – Одна картина погибла при пожаре во время Второй мировой войны, и еще одна находится в частной коллекции, так что у нас осталось всего пять.

Еще лучше.

– А те четыре картины случайно не в одной галерее? – с надеждой спрашиваю я.

– Нет… к сожалению, нет. На самом деле они даже не в одной стране. Итак, одна здесь, в Лондоне… и есть другие – в Амстердаме, Мюнхене, Филадельфии и Токио.

Филадельфия? Токио?

– Мы хотя бы сузили круг поисков до четырех городов.

– Да, но это не самые маленькие города в мире. Одному богу известно, сколько в Токио книжных магазинов!

– Все в порядке. У нас хотя бы есть зацепка… Слушай, мне надо пойти прилечь, если ты не против. Но можешь остаться, если хочешь, – извиняется Джесси, глядя на часы. Она уже с ног валится от усталости.

– Нет, пойдем. Она не придет. Спасибо, что подождала ее вместе со мной.

– Уверена, что мы ее найдем, – оптимистично заявляет Джесси.

Я в последний раз оглядываю зал и «Подсолнухи».

– Очень на это надеюсь.

Когда я окончил школу, то представлял себе, что мое возвращение туда будет триумфальным. Ликующая толпа выкрикивает мое имя, лимузин высаживает меня у входа… Вместо этого на встречу выпускников я направляюсь на пассажирском сиденье маминого «Форда-Фиесты».

Я уже несколько недель с ужасом жду этого дня. Не потому, что я ненавидел школу. Совсем наоборот: мне там так нравилось, что иногда я задаюсь вопросом, не были ли это лучшие годы в моей жизни. Тогда было намного проще: не приходилось самому принимать важные решения, все было заранее спланировано. Самой большой проблемой было обогнать других по дороге в столовую или решить, в чьей футбольной команде играть на перемене… Я боюсь возвращения в школу, потому что мне абсолютно нечего предъявить за эти десять лет.

С того момента, как папа открыл приглашение и приколол его к календарю, не было никаких шансов его проигнорировать. Особенно когда монета встала на сторону родителей.

Иуда!

По дороге в школу расстроенно молчу, а мама ведет машину. Поездка занимает двадцать минут.

– Будет приятно снова повидаться со всеми, узнать, чем они занимаются. Я бы хотела повидать своих старых школьных друзей, – говорит мама.

Несколько лет назад она была на встрече выпускников в честь тридцатой годовщины окончания школы и утверждала, что впредь будет поддерживать связь со всеми, но с тех пор они ни разу не виделись.

– Ну же, Джош, поговори со мной… Что происходит? Я подумала, что сегодня, увидев старых друзей, ты сможешь взбодриться.

Мама всегда приберегает серьезные темы для машины, когда у меня нет возможности увильнуть от них. В конце концов, если заблокировать замок на двери, я точно не выскочу посреди разговора.

– Я знаю, что у тебя, должно быть, сердце разбито из-за Джейд, но прошло уже несколько месяцев, и я беспокоюсь о тебе. Как бы нам ни нравилось, что ты живешь с нами, я думаю, что сидеть сложа руки – этим делу не поможешь.

Не уверен, что им действительно нравится жить со мной. Увидев квартальный счет за воду, папа поставил в ванной таймер для яиц, чтобы мы знали, сколько времени отведено на душ.

Наконец я нарушаю молчание:

– Во-первых, я не сижу сложа руки, а изо всех сил стараюсь найти работу. Я отправил около пятисот откликов на вакансии. Это не моя вина, что нет буквально никакой работы. А во-вторых, хотите верьте, хотите нет, но дело не в Джейд. У меня было несколько самых дерьмовых месяцев в жизни, а потом, когда я думал, что удача повернулась ко мне лицом, и встретил потрясающую девушку, – все опять закончилось плохо. Извини, но у меня далеко не лучшее настроение.

– Ты встретил кого-то еще? Что же ты раньше не сказал? Это прекрасно! Когда? – разволновавшись, она отвлекается от дороги и чуть не разбивает машину.

– Не имеет значения.

– Хоть ты сейчас и едешь в школу, но, пожалуйста, Джош, веди себя как взрослый. Ты можешь поговорить со мной об этих вещах.

Мы стоим на светофоре. В «Ауди» рядом с нами ревет «Радио 1» на максимальной громкости. Я перебираю мамины диски в бардачке, надеясь, что Simply Red[29] заставит ее прекратить разговор, но все диски лежат не в своих коробках.

– Это произошло, когда я был в Лондоне. Я встретил девушку, но ничего о ней не знаю, так что шансы увидеть ее снова практически равны нулю.

– Никогда не знаешь наверняка. На днях я думала об Аннабель, с которой когда-то работала, а потом в тот же день я проехала мимо нее на машине. Мой психотерапевт говорит, что это называется синхроничностью[30].

– Ты встретила женщину, которая живет в пяти минутах езды от тебя и всегда гуляет со своей собакой, – это не одно и то же! Но я буду продолжать думать о той девушке и посмотрю, появится ли она волшебным образом в моей жизни. А деньги так тоже можно приманить? А работу?

Машина дергается и поскрипывает, когда мама пытается переключить передачу, изо всех сил стараясь подняться на крутой холм.

– Ты не могла бы остановиться за углом? – спрашиваю я. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как она меня высаживает.

– Ладно, хорошо. Надеюсь, что сегодня вечером ты будешь улыбаться и проведешь время лучше, чем думаешь, Гэри… Ой, прости, Джош! – кричит она, когда я чуть ли не на ходу выпрыгиваю из машины. Никогда не понимал, как она может путать меня и папу. Это же она выбрала мне имя.

– Смотрите, кто пришел! Джош, как дела, приятель?

Такое уж мое везение, что именно Люк-чертов-Пирси проходит мимо, когда я выхожу из машины. Он протягивает руку, чтобы пожать мою.

– Не самым лучшим образом, Люк. Видишь ли, сегодня утром мою машину пришлось сдать в ремонт, что очень меня раздражает.

Я впечатлен своей скоростью мышления и думаю, что мне это сойдет с рук, пока не вспоминаю, что мама не является мастером импровизации.

– Дорогой, когда захочешь вернуться домой, просто напиши, чтобы я за тобой заехала… И предупреди, если захочешь поужинать! – кричит она из окна.

Люк щелкает брелоком, чтобы запереть свой новенький «Мерседес», и мы вместе идем к школьным воротам.

– И еще скажи, на какой день тебя записать к дантисту. До свидания! – кричит она, отъезжая.

Это будет долгий день.

Через десять лет после окончания школы каждый класс по традиции приглашают на встречу выпускников. Кульминация мероприятия – когда из земли выкапывают капсулу времени с надеждами и мечтами наших восемнадцатилетних «я». По сути, встреча выпускников – это уловка: школа заманивает вас обратно, чтобы попросить денег и собрать ваши новые контактные данные.

Мы идем по указателям в обеденный зал, где уже все собрались. Все вокруг кажется ниже и меньше, чем я помню, но в целом мало что изменилось. Я останавливаюсь посмотреть фотографии сотрудников на доске объявлений, и оказывается, что даже учителя в большинстве все те же.

Войдя в обеденный зал со свежепокрашенными стенами, я оглядываю толпу, а какой-то шестиклассник подносит мне бокал «просекко». Нынешние ученики выглядят такими молодыми, а сотрудники – такими старыми… Замечаю нашего тренера по регби, который игнорировал меня в течение трех лет, когда я переключился с регби на футбол, и нашего учителя английского языка, который не раз заставлял срабатывать школьную пожарную сигнализацию, куря в туалете.

Я оглядываюсь на всех этих учителей, которые внушали нам, что мы сможем быть такими, какими сами захотим, и достичь всего, о чем мечтаем. Это была полная чушь. Лучше бы они научили нас справляться с разбитым сердцем и разочарованием в жизни, а не с Пифагором и периодической таблицей.

Потягиваю свой напиток и просматриваю школьные журналы, разложенные на столах. Я пролистываю страницы о выпускниках, которые возвращались сюда, чтобы выступить с речью и вдохновить нынешних школьников. Возможно, звали и меня, но приглашение затерялось в папином «сортировочном бюро».

Когда я поднял глаза и осмотрелся, на меня буквально нахлынули воспоминания.

– Джош!

Я узнаю этот голос, хотя не слышал его уже много лет. Уилл Стивенс, несносный мальчишка, который всегда считал себя лучшим во всем, подбегает ко мне.

– Как поживаешь?

Он сильно хлопает меня по спине.

– Чем ты занимался, приятель? Ты ведь был в Лондоне, не так ли? А потом работал в отелях? Это правда?

Школьные встречи были разрушены интернетом. Возможность следить за всеми убила все веселье и всю интригу: обсуждать практически нечего, так как все уже в курсе, как у тебя дела (а иногда даже знают, что именно ты ел на завтрак на протяжении последних нескольких лет).

– Да. Я там больше не работаю, сейчас у меня перерыв.

– Честно говоря, если кто-то из нас и должен был чего-то достичь, я бы поставил все свои деньги на то, что этим кем-то будешь ты.

Тогда тебе повезло, что ты этого не сделал.

Я замечаю свое имя, выгравированное на доске старост на стене, прямо под списком знаменитостей, которые учились тут, а потом добились больших успехов и стали учеными, благотворителями, телезвездами.

– Чем сейчас занимаешься? – спрашиваю я его, хотя не сказать, что мне действительно интересно услышать ответ.

– Ну, я работаю в Сити в компании по поиску персонала.

Похоже, все работают в банковской сфере или подбирают персонал. Когда появятся рекрутинговые компании, набирающие рекрутеров, это будет значить, что все действительно зашло слишком далеко.

– Тебе нравится?

– Да, неплохо. Я зарабатываю кучу денег, так что не могу жаловаться. А как насчет твоей девушки? Ее здесь нет? Ты, должно быть, скоро женишься, ты ведь с ней уже несколько лет, я прав?

– Мы расстались несколько месяцев назад, так что я снова одинок. А как насчет тебя?

Как по сигналу к нам подходит красивая высокая блондинка и берет его за руку. Она похожа на модель «Виктория Сикрет». Я вспоминаю, почему он мне не нравился в школе.

– Мы с Эрин поженились в прошлом году на Мальдивах, и, как видишь, у нас скоро будет пополнение в семье.

Я так поражен красотой этой женщины, что даже не заметил ее выпирающий животик, который сейчас поглаживает Уилл. Учитывая, что мне с трудом удается заботиться о кролике, я не уверен, поздравлять ли ее с беременностью или посочувствовать. Видя, как гордо она баюкает свой живот, я думаю, что в данном случае должен быть рад за них обоих.

Мы оглядываем комнату, пока Уилл информирует меня о том, чем все занимаются по жизни. Эдди – дантист, Алекс ушел в политику, Грег управляет туристической компанией, Луис – бухгалтер. Похоже, здесь нет никого из моих старых друзей – только те, кто захотел вернуться и чем-то похвастаться. Люди, которые раздражали меня в школе и еще больше раздражают сейчас.

– Ты можешь поверить, что Томми теперь врач? Он только что окончил медицинский университет. Надеюсь, он не будет принимать роды у моей жены!

Это тот самый парень, который до последнего класса приторговывал всяким барахлом из своего шкафчика и почти каждый день посещал школьную медсестру из-за травмы головы, которую получил, издеваясь над собакой.

А вот мои школьные ведомости были полны восторженных похвал. Мне было суждено сделать что-то великое. Интересно, что пошло не так? Вчера я проснулся в два часа дня; почувствовал удовлетворение оттого, что подстриг ногти на руках, но решил не переутомляться, подстригая их на ногах; выпил; посмотрел сериал на Netflix; подал резюме на вакансию мерчандайзера и получил отказ.

Что случилось?

– Жаль, что мы не встретились раньше, правда. Как быстро пролетело время, да? – спрашивает Уилл у Хьюго, еще одного регбиста, который присоединился к нам.

– Знаешь, я был чертовски занят, если ты понимаешь, о чем я, – тот фыркает, опустошая свой бокал «просекко», и весело толкает меня локтем: – Я смотрю, мисс Уильямс все еще выглядит привлекательно.

У нас была школа для мальчиков, так что любая учительница моложе сорока считалась привлекательной, но была одна, к которой все мальчики так привязались, что некоторые собирали огрызки ее карандашей и бутылки с водой, из которых она пила.

– Извините, ребята, извините меня, я собираюсь пойти и пофлиртовать с ней, – Хьюго уверенно шагает к ней, и я с восхищением наблюдаю, как он терпит неудачу; его немедленно сменяет директор по развитию школы, который не упускает представившуюся возможность.

– Привет, ребята, может быть, вы захотите сделать пожертвование? Десять процентов учеников получают финансовую помощь, и, как всегда, мы полагаемся на щедрую поддержку наших «старичков».

Я прекрасно это знаю. Я ходил в эту школу только потому, что получал стипендию (папа нипочем не стал бы платить за мое обучение. Нам раздают бланки для пожертвований. Я едва могу содержать себя и Джереми, но все остальные согласны дать деньги, поэтому я не хочу выглядеть хуже прочих и подписываюсь на регулярную схему пожертвований.

Просто сообщу банку, что хочу отменить подписку, прежде чем нужно будет сделать первый взнос…

Удар гонга разносится по залу, заглушая все разговоры.

– Все готовы? – спрашивает директор, держа в руках молоток.

Мы спускаемся за ним по главной лестнице и выходим на лужайку перед зданием, где школьный садовник уже выкапывает капсулу времени. Никогда не понимал, зачем им садовник на полный рабочий день, чтобы ухаживать за крошечным участком травы перед зданием. Когда капсулу вытаскивают, я надеюсь, что ее содержимое было безнадежно испорчено, но чудесным образом все наши письма прекрасно сохранились, и директор раздает их. Я бросаю взгляд на цели Уилла: «Обесцветить волосы и сходить в IKEA».

Нерешительно достаю свое письмо из манильского конверта, на котором нацарапано мое имя. Тогда мой почерк был намного аккуратнее, чем сейчас.

– Джейк мог бы и прийти. И вообще уделять викторинам больше внимания. Это ведь он записал нас на шоу.

– Джош, у них ведь годовщина. По-моему, он имеет право провести вечер с Джеки.

– Ну, отметили бы свою годовщину в другой вечер, в чем проблема?

– Но тогда это не была бы их годовщина…

– А кто вообще празднует семимесячную годовщину?

– Я помню, что вы с Джейд это делали! Кстати, ты тогда пропустил викторину из-за этого…

Сегодня вечер среды, но Джейк бросил нас с Джесси ради свидания с Джеки. Мы решаем пропустить игру. Раз уж мы не можем победить «Квизламистских экстремистов» полным составом, то обыграть их вдвоем было бы, мягко говоря, сложно. Вместо этого мы сидим в «Пинкмане», современной пекарне-кафе, с чаем и колодой карточек с фактами и готовимся к телевикторине.

Кафе расположено в паре минут ходьбы от Бристольского университета. Днем оно заполнено студентами, но вечером за длинными деревянными столами почти никого, лишь один мужчина работает на ноутбуке.

– Так ты уже оправилась после марафона?

Прошло две недели, и я впервые вижу Джесси после ее забега.

– Не уверена, что когда-нибудь оправлюсь. Думаю, это обойдется мне в целое состояние: придется годами ходить к хиропрактику. Следующий день после марафона был ужасным, и ноги все еще очень болят.

– Ты бы пробежала его снова?

– Не знаю. Возможно. Несмотря на боль, это был удивительный опыт. Но в любом случае теперь твоя очередь. Я приду подбодрить тебя и пропущу тот момент, когда ты пробежишь мимо, – она поднимает брови.

Она все знала.

– Да, мне очень жаль, но у меня была уважительная причина.

– Ты все еще надеешься найти ее?

– Я бы очень этого хотел.

– Тогда ладно. Как мы это сделаем?

– Мы?

– Ну, я так же заинтересована в этом, как и ты. Мне пришлось бежать марафон, а потом еще несколько часов бродить по Лондону, так что да, мы ее найдем.

– Я просмотрел всю телетрансляцию марафона в надежде, что замечу ее где-нибудь в толпе, но все безуспешно. Тебя я тоже не увидел, но заметил кого-то еще в таком же костюме, как у тебя.

– Знаю, я хотела сказать тебе об этом. Его фотография была напечатана в Daily Mail. Почему они не сфотографировали меня?

– Смешно. Я думаю, он просто скопировал тебя.

– В каком костюме ты собираешься бежать в следующем году? – спрашивает Джесси.

– Не уверен, что сделаю это в следующем году, – говорю я, вгрызаясь в кусок морковного пирога, выбранный монетой вместо соблазнительного миндального торта. Эта кофейня недалеко от квартиры Джейд, и здешние пирожные всегда были искушением, подстерегавшим нас по дороге домой. Я неожиданно понимаю, что после марафона совсем не думал о Джейд.

– Итак, давай обсудим, что нам о ней известно, – говорит Джесси, вытаскивая из сумочки блокнот и ручку. Она открывает чистую страницу, пишет вверху листа ДЕВУШКА-ПОДСОЛНУХ и подчеркивает этот заголовок.

– На самом деле не так уж и много. Только то, что я сказал тебе после марафона. Ей около двадцати, у нее темные волосы…

Я беспокоюсь, что начну забывать, как она выглядит. Джесси записывает мои комментарии так сосредоточенно, словно собирается составлять фоторобот.

– И живет она или в Мюнхене, или в Амстердаме, или в Токио, или в Филадельфии?

– Да, совершенно верно.

– Каково общее население этих городов? Полагаю, многомиллионное?

– Примерно тринадцать миллионов. Я погуглил.

Джесси записывает абсолютно все, будто собирается складывать в столбик.

– Значит, даже если она сказала тебе правду и действительно живет в каком-то из этих мест, твой шанс найти ее – один из тринадцати миллионов?

– Но мы знаем, что она работает в книжном магазине, так что это сужает круг.

– Интересно, сколько там английских книжных магазинов? Может, найти их все и написать им по электронной почте? Спросить, есть ли у них кто-нибудь, соответствующий этому описанию…

– Нет, это звучит жутко. Вряд ли кто-нибудь ответит на такое. Они решат, что я мошенник.

– Хорошо, как насчет того, чтобы съездить в эти города и поискать ее в книжных магазинах?

– Как Ван Гог?

– Что значит «как Ван Гог»?

– Она сказала, что Ван Гог гонялся за женщиной, в которую был влюблен. Кажется, та была его кузиной.

– Немного странно.

– Я знаю.

– Вот тебе и вдохновение, – Джесси отхлебывает чай. – Не для того, чтобы преследовать твою кузину, а чтобы пойти и найти эту девушку.

– Не забывай, что мне опять пришлось увеличивать кредитный лимит. Иначе я не смог бы себе позволить даже этот кусок пирога, не говоря уже о путешествии по всему миру.

Меня отвлекает запах пиццы: парочке на другой стороне кафе подают еду.

– У нас есть еще какой-нибудь способ разыскать ее?

– Без имени сделать это довольно трудно. Если бы мы знали имя и фамилию, то нашли бы ее в соцсетях, а так – что мы будем гуглить? Темноволосая девушка из Филадельфии?

Я не сказал Джесси, что уже пробовал этот способ. Я также искал в Гугле все английские книжные магазины и их сотрудников, но мне не повезло. И я даже создал новую учетную запись в Тиндере для поиска тысяч одиноких женщин в Мюнхене, Амстердаме, Токио и Филадельфии. Других идей у меня нет.

Джесси перечитывает свои записи.

– А если мы запустим кампанию в интернете, чтобы найти ее? Это может сработать.

– Нет, определенно нет. Это еще более странно, чем поиски по электронной почте.

– Да брось, это может быть романтично!

– Вряд ли. Какой же я дурак, что не узнал о ней никаких подробностей! Встретил девушку своей мечты – и даже не спросил, как ее зовут.

– Думаю, не стоит ее идеализировать. Не сомневаюсь, что она милая, но вы говорили… сколько? Максимум тридцать минут? Я уверена, что и Джек Потрошитель мог бы показаться милым в первые полчаса знакомства.

Тот раунд викторины про серийных убийц на позапрошлой неделе явно произвел на нее впечатление.

– Даже если ты ее найдешь, я не хочу, чтобы ты связывал с ней большие надежды. Давай посмотрим на это по-другому…

– Собираешься провести одну из своих аналогий?

– Именно. Представь, что ты находишься в мебельном магазине…

– Ты просто выдумываешь это на ходу?

– Сосредоточься. Ты находишься в мебельном магазине, тебе нужен новый стол. Да?

– Хорошо, я ищу новый столик. У меня даже нет квартиры, не говоря уже о деньгах, но мне почему-то нужен столик.

– Перестань меня раздражать, я пытаюсь тебе помочь.

– Ладно, извини, продолжай.

– Когда ты ходишь по магазину, то видишь, что столы очень разные, некоторые из них тебе нравятся, другие не подходят для твоей квартиры. А потом ты замечаешь один, который кажется идеальным. Он выглядит великолепно.

– Ладно, звучит неплохо. В чем проблема?

– Проблема в том, что ты пришел в магазин неподготовленным. Ты не знаешь размеров стола, который тебе действительно нужен. Так что он, конечно, выглядит великолепно, но ты не уверен, впишется ли он в размеры комнаты. К тому же ты его толком не проверил. А вдруг у него ножки неустойчивые, гвозди торчат…

Я киваю.

– И пока ты так зациклен на этом столе, ты не смотришь по сторонам и не ищешь другой стол, который, возможно, лучше подходит для твоей квартиры.

– Так что ты хочешь сказать? Что я должен получить гарантию на него?

– Я хочу сказать, что, хотя эта девушка – извини, стол – может выглядеть великолепно, она при этом может быть не так хороша, как ты думаешь, и ты можешь упустить что-то лучшее.

– А если это идеальный стол? А если он так же хорош, как и выглядит? А если, пока я буду бродить по магазину и рассматривать другие столы, кто-то другой быстро купит тот мой идеальный стол?

– Справедливо… Надо придумать другой способ найти этот столик.

Мужчина, сидящий рядом, отрывается от ноутбука и смотрит на нас, как на сумасшедших.

– Честно говоря, Джесси, я думаю, что ты просто объективируешь женщин, – шучу я и беру одну из карточек с фактами. – Ну что, начнем с общих вопросов?

– После ссоры с любимым она была так опустошена, так убита горем, что в отчаянии прибежала сюда, на мост, и решила покончить с собой. Она спрыгнула с моста…

Я до такого еще не дошел. Еще нет.

Наконец-то у меня появилась работа: теперь я пешеходный гид в Бристоле. Рассказываю замечательную историю Сары Энн Хенли своей группе туристов, стоя у подвесного Клифтонского моста. Единственное, что вышло хорошего из встречи выпускников, – Грег обмолвился, что его компании нужны люди на лето, чтобы водить по городу туристические группы. Монета ухватилась за возможность выбраться из дома, и наконец-то мой опыт работы в индустрии гостеприимства и даже моя степень по истории пригодились.

– В то время женщины носили длинные юбки с кринолинами, а день был очень ветреный. И вот ветер раздул ее юбку, и та сработала как парашют, замедлив падение. Сара Энн приземлилась в грязь на берегу Эйвона, примерно в 245 футах ниже по течению, не получив никаких серьезных травм…

После нескольких экскурсий я понял, что туристов гораздо больше интересуют болезненные подробности самоубийств, чем рассказы об инженерных чудесах Изамбарда Кингдома Брюнеля.

Если честно, не о такой работе я мечтал в детстве. Девятнадцать лет учебы в школе и университете – и все для того, чтобы в конечном итоге водить туристов по Бристолю, а в конце дня получить «столько, сколько, по их мнению, стоит эта экскурсия»? Впрочем, сейчас мне нужна любая работа, чтобы платить по кредиту и покупать корм для Джереми. И еще папа вот-вот начнет взимать с меня арендную плату – у мистера и миссис Доусон через четыре дома от нас живет квартирант, который платит им за питание и проживание, и папе нравится эта идея. Я думал, что единственное преимущество жизни с родителями – это возможность экономить деньги.

Очевидно, нет.

Мы спускаемся из обсерватории, проходим мимо красивых домов Сион-Хилл и останавливаемся у неработающей железной дороги Клифтон-Рокс. Я выкладываю все, что знаю об этом месте, приправляя рассказ шутками. Сегодняшняя группа состоит из трех французских подростков, которые приехали по обмену, немецкой пары средних лет, австралийского туриста, группы друзей из Испании и самой раздражающей американки на свете.

– Город Бат, как известно, знаменит своими водами, но Бристоль пытался с ним конкурировать. Говорили, что вода здесь тоже обладает целебными свойствами…

– А Джейн Остин все еще живет в Бате? – это пятнадцатый вопрос, который американка задала мне за последние двадцать минут.

Меня так и подмывает ответить, что стоимость аренды в центре выросла, и Джейн Остин пришлось уехать. Сдерживаюсь и вежливо объясняю, что писательница умерла более двухсот лет назад.

– Как я уже говорил, Бристоль и Бат соперничали между собой, и здесь вода гораздо вкуснее. Если вы посетите римские бани в Бате, не пейте там воду, она отвратительна! – Австралийский парень и француженки хихикают, у немцев каменные лица, а американка уже пытается придумать очередной вопрос.

Грег сказал, что эта работа – отличный способ познакомиться с привлекательными молодыми одинокими женщинами. Он не упомянул о назойливых, требовательных, любознательных туристах.

Когда мы добираемся до башни Кэбот, делая значительный крюк, чтобы не пройти мимо парикмахерской, где я стригся раньше, начинается дождь. Интересно, зачем гулять по городу в такую погоду? С другой стороны, так они получат настоящий британский опыт… У всех членов моей группы есть зонтики, так что только я промок насквозь и рискую подхватить пневмонию.

– Джованни Кабото, или Джон Кабот, как мы его называем, отправился на поиски Азии. Однако в итоге он поплыл не в ту сторону и вместо этого нашел Северную Америку, – кричу я, перекрывая шум дождя, стучащего по бетону. – Он назвал это место Ньюфаундленд. Джованни был не самым изобретательным парнем.

Дождь льет все сильнее. Такое чувство, что я нахожусь на детском шоу, где меня поливают из ведра, пока я пытаюсь ответить на вопросы. На середине рассказа я замечаю Джейка и Джеки.

Что они здесь делают?

Джейк останавливается и начинает корчить рожи, пытаясь отвлечь меня. Определенно, взрослые так себя не ведут. Я не удивлюсь, если он нарочно выследил меня, чтобы напомнить о подготовке к телевикторине, из-за которой очень волнуется. К счастью, он терпеть не может, когда у него мокрые волосы, поэтому не задерживается здесь надолго. Хорошо. Хватит с меня на сегодня раздражающих клиентов.

Когда мы приближаемся к концу двухчасовой экскурсии, я указываю на одну из работ Бэнкси в конце Парк-стрит. Я вынужден кричать, чтобы меня услышали сквозь шум машин. Вижу на другой стороне улицы туристическую группу моих конкурентов. Гид одет как пират. Возможно, я должен быть благодарен судьбе за то, что до такого еще не дошел. Пока что.

– Как я уже сказал в самом начале, у нас нет фиксированной оплаты, но было бы здорово, если бы вы дали столько, сколько, по вашему мнению, стоит эта экскурсия. Большое вам спасибо, наслаждайтесь Бристолем!

Группа тихо аплодирует, а я, промокший насквозь, жду, когда первый из них полезет в карман. Я быстро понял важность группового мышления. Сколько бы ни дал первый человек, все остальные его скопируют.

Американка, приехавшая из страны, где чаевые являются стандартной практикой, подходит ко мне первой. Она протягивает 20 пенсов.

После двадцати двух дней пешеходных экскурсий по Бристолю с нетерпением жду выходного, чтобы расслабиться перед телевизором. К сожалению, у мамы другие планы.

– Поторопись, в одиннадцать бабуля и дедуля ждут нас в садовом центре.

Она раздвигает занавески, и меня ослепляет яркое летнее солнце.

Почему пожилым людям так нравятся садовые центры? Что там такого привлекательного?

– Мне обязательно ехать?

– Да, ты не видел их целую вечность. А потом встретимся с Джули – мне надо передать ей подарок на день рождения.

Джули О’Нион – одна из маминых подруг, с которой она познакомилась в своей послеродовой группе, когда я появился на свет. В детстве я много времени проводил с ней и ее дочерью Элизабет. Мама всегда говорила, что их настоящая фамилия Онион[31], но они добавили апостроф, чтобы та звучала солиднее. Тем не менее они действительно солидны. Из числа тех, для кого поло – спорт, а не сорт мятных конфет.

– Неужели?

– Да, так что вставай скорее.

– Сначала я должен спросить монету.

– Давай уже, – вздыхает она.

– Орел – я весь день смотрю Netflix, решка – иду с тобой.

Со времен моего детства садовый центр преобразился. Теперь здесь продаются не только растения: есть и одежда, и товары для дома и питомцев. Уже хорошо: смогу купить корм для Джереми. У дедули болит спина, поэтому, погуляв минут двадцать, мы решаем посидеть в кафе, пока мама и бабуля осматривают растения.

– Так что там с телевикториной? – спрашивает дедушка. – Она уже скоро.

Прожевываю кусок датской выпечки, которую он купил для меня.

– Я знаю, это-то и беспокоит. Не думаю, что у нас получится.

– А я вот в этом не сомневаюсь. Ты очень умный парень, и мы будем рядом, чтобы подбодрить тебя.

– Спасибо, но лучше не возлагайте особых надежд. Нам, наверное, следовало послушать Джейка и больше тренироваться… – Откусываю еще кусочек. – Кстати, выпечка просто восхитительная. Ты точно не хочешь?

Может быть, садовые центры нравятся старикам как раз из-за кафе?

– Нет, спасибо, я просто попью чай. Как в целом у тебя дела?

– С работой все в порядке, хотя и надоело повторять одно и то же снова и снова. Но зато познакомился с интересными людьми.

– С кем-нибудь особенным? – он поднимает брови.

– К сожалению, нет.

– А как насчет девушки, которую ты встретил в Лондоне? – дедуля подмигивает мне.

– Откуда ты об этом знаешь? – мой голос, кажется, дрожит.

– Твоя мама что-то говорила.

– Ну естественно… Нет, насчет той девушки никаких новостей. У меня нет ее контактных данных, я даже не знаю, в какой стране она живет. В общем, больше шансов выиграть викторину, чем найти ее. В любом случае у меня нет денег, чтобы поехать на поиски.

Дедуля делает большой глоток чая, как будто пытается что-то вспомнить.

– Помнишь, как мы водили тебя в Бристольский музей, когда ты был маленьким, и ты искал там картины?

– Да, конечно. Я очень хорошо это помню. Я рассказывал об этом той девушке, и мы с ней делали то же самое.

– Так представь, что эти поиски – такая же охота за сокровищами, только интереснее.

– И чуточку сложнее.

– Хорошо, но ты помнишь, что мы тебе говорили?

– Да, ты говорил мне: «Никогда не сдавайся», и один раз мы много часов бродили по музею, пока не выяснили, что одну из картин отправили на выставку в другой город.

– Да, мы там провели целую вечность, правда? – дедуля хихикает. – Но нельзя же просто сдаться. Когда я ухаживал за твоей бабушкой, мне потребовалось шесть попыток, прежде чем она согласилась потанцевать со мной. Если ты думаешь, что эта девушка особенная, то не вздумай сдаваться. Я внимательно слушаю его, доедая пирожное.

– Как тебе удалось ее завоевать?

– Она ходила в сельский клуб на уроки танцев, а я играл там на органе. Пока играл, я любовался, как она танцует. После каждого урока подходил и спрашивал, не потанцует ли она со мной как-нибудь. Наконец она согласилась, и с тех пор мы танцуем вместе.

Бабуля и мама возвращаются с каким-то растением.

– Как у вас тут дела? – спрашивает мама, подходя к нашему столику.

– Хорошо, спасибо. Мы как раз говорили о футболе, – дедушка улыбается мне.

– Нам, пожалуй, пора идти, мне нужно еще к Джули. Вы с нами?

– Идите, а мне нужно еще раз сходить в туалет. Ты же знаешь, каково это – дожить до моего возраста! – дедуля корчит мне рожицу.

Мы обнимаем их на прощание, и я забираю у мамы покупки, чтобы отнести их к машине.

– Увидимся на викторине. Заранее желаю удачи! – дедуля пожимает мне руку и кладет мне в ладонь двадцатифунтовую банкноту. – Это в поисковый фонд, – шепчет он.

Мы паркуемся в Клифтоне перед фасадом красивого четырехэтажного дома О’Нионов в георгианском стиле, с балконом из кованого железа. Мамин «Форд» выделяется на улице, полной «Ягуаров» и «Бентли».

– Когда ты в последний раз видел Джули? – спрашивает мама.

– По-моему, лет десять назад. А дома у них вообще был в раннем детстве.

Перед тем, как выйти из машины, мама поворачивается ко мне.

– Я говорила, что Элизабет тоже здесь?

Теперь ясно, зачем ты потащила меня с собой.

– Нет, мам, ты этого точно не говорила.

Она прекрасно знает, что не говорила мне об этом.

В последний раз я видел Элизабет, когда нам было лет по семь; потом ее отправили в школу-интернат на другом конце страны. Мама по-прежнему сообщает мне новости о ее жизни, и мы с Элизабет поздравляем друг друга с днем рождения через соцсети.

– Почему ты раньше не сказала? Если собираешься свести меня с кем-то, то хотя бы дай подготовиться как следует. Я выгляжу ужасно, – упрекаю я, и мы выходим из машины.

Я помню, как играл здесь в детстве. Смотрю на этот дом и на сад позади меня. Удивительно, что все здесь по-прежнему осталось таким же огромным, каким я это запомнил. Мама запирает машину.

– Во-первых, я не пытаюсь тебя ни с кем сводить, а во-вторых, ты выглядишь очень даже мило, – говорит она, облизывая палец и стирая крошку от выпечки с моего лица.

– Мам, прекрати, – отмахиваюсь я. – Ты ведь знаешь, что это не сработает, правда?

– Я помню, как ты хотел на ней жениться.

– Мне было семь.

– Когда ты был помоложе, вы с ней ладили. И сейчас у нее все хорошо. И она из хорошей семьи.

– Извини, я не знал, что мы живем в романе Томаса Харди.

– Я знаю, тебе понравилась та таинственная девушка, с которой ты познакомился в Лондоне, но вы можете никогда больше не встретиться, так что лучше рассмотреть все варианты, верно?

Что случилось с ее верой в «синхроничность»?

Мы поднимаемся по ступенькам, украшенным растениями в горшках, к большой, внушительной черной входной двери. Я почти ожидаю, что нас встретит дворецкий, но дверь открывает миссис О’Нион. Она немного постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз. Ее светлые волосы поседели.

– Привет вам обоим. Рада тебя видеть, Джошуа. Прошло так много времени.

Никто не звал меня Джошуа с тех пор, как мне выписали свидетельство о рождении.

Внутри дома все так же красиво, в георгианском стиле. На стенах портреты в золотых рамах.

– Элизабет, посмотри, кто у нас тут, – кричит миссис О’Нион, когда высокая худая женщина с коротко остриженными темными волосами спускается по огромной лестнице. Она хорошо выглядит.

– Привет, Джош, рада тебя видеть, – она целует меня в щеку. Мама не может скрыть восторга.

– Может, мы оставим вас вдвоем в гостиной? – спрашивает мама, толкая нас в комнату.

– Хорошая идея, я поставлю чайник. Мы пойдем посидим в оранжерее, присоединяйтесь к нам, когда захотите, – соглашается миссис О’Нион.

Если раньше это не было похоже на подставу, то теперь-то уж точно. Я следую за Элизабет в гостиную. В гостиную? Да эта комната больше похожа на объект собственности Национального фонда Великобритании! Боюсь даже сесть: вдруг поврежу антикварную мебель?

– Все в порядке, можешь присесть, – говорит Элизабет, указывая на кресло. Ее голос звучит еще более аристократично, чем раньше. Я чувствую себя так, словно выиграл приз – ужин с одним из младших членов королевской семьи.

– Так что у тебя нового? – спрашиваю я, садясь напротив нее. Комната такая большая, что мне почти приходится кричать, чтобы меня услышали.

– Ты имеешь в виду за последние сколько лет? Двадцать? – она громко хихикает.

Это было не так уж смешно.

– Да, полагаю, что так.

– Ну, с чего бы начать? Я уверена, ты помнишь, что я уехала в школу-интернат. Это было здорово. Я чудесно провела там время и, хотя скучала по дому и маме, встретила там замечательных людей. Это дало мне хороший старт…

Необязательно рассказывать абсолютно все, что с тобой происходило за последние два десятилетия.

– Затем я решила взять паузу на год, чтобы сосредоточиться на своих занятиях искусством, прежде чем отправиться волонтером в Намибию. Что я могу сказать? Это такая красивая страна, и мой опыт пребывания там заставил меня о многом задуматься. Потом мама устроила меня на стажировку в парламент…

Она действительно собирается рассказать мне абсолютно все.

– После этого я отправилась в Оксфорд изучать гуманитарные науки. Это было такое замечательное время, потрясающая возможность учиться у таких невероятных преподавателей. Получив там степень бакалавра, я решила, что хочу стать стоматологом, и поехала учиться в Манчестерский университет, чтобы изучать там стоматологию… Я закончила его… дай подумать… да, два года назад. Ты можешь в это поверить? И теперь я могу с гордостью сказать, что я квалифицированный дантист.

– Да, не могу поверить. Поздравляю, – говорю я, слушая ее и почти засыпая.

Зря я боялся, что она начнет задавать мне какие-нибудь вопросы (а ведь мои ответы не идут ни в какое сравнение с ее собственными). Об этом можно не беспокоиться: вопросов она не предполагает.

– Так тебе нравится смотреть на зубы? – я заполняю паузу, понимая, что начал говорить с фальшивой заинтересованностью.

– О да, это такая замечательная карьера. На днях у меня был один пациент…

Элизабет красива и умна, из хорошей семьи, сумела построить отличную карьеру. Наша детская исто-рия должна стать идеальным началом для взрослого романа, но… я ничего не чувствую. Я бы предпочел сидеть напротив Девушки-Подсолнуха. Пока Элизабет болтает без умолку, я отключаюсь и начинаю думать о той девушке. Интересно, она ходит на свидания? Встречается с другими парнями? Может, она меня уже забыла?

– Пойдем выпьем чаю, Джош? Джош? – адресованный мне вопрос застает врасплох.

– Да, отличная идея, – с вежливой улыбкой отвечаю я, довольный, что больше не придется слушать о том, как она ставит пломбы.

Разговор с ней был не менее болезненным, чем вырывание зубов.

Она ведет меня по коридору. Я и забыл, какое тут все величественное. Похоже, будто ты в музее. Даже их оранжерея украшена бюстами, фарфором и картинами.

Мама сидит на мягком диване и выжидающе смотрит на нас, а мы входим так торжественно, будто собираемся объявить о нашей помолвке.

– Вы так быстро. Как у вас дела?

– Хорошо, спасибо, – преувеличиваю я, садясь рядом с мамой.

Миссис О’Нион развалилась на бежевой кушетке с чашкой чая в руках. Я поднимаю глаза и замечаю портрет, висящий над ее головой.

Это ее портрет. Обнаженная натура.

И под словом обнаженная я имею в виду абсолютно голая.

На портрете она сидит точно на том же месте, на котором сидит сейчас. В точно таком же положении. Ноги расставлены.

Я отчаянно пытаюсь посмотреть куда-нибудь еще, но портрет маячит прямо передо мной, и взгляд неизбежно к нему возвращается.

Прекрати, Джош.

Я смотрю прямо на миссис О’Нион. На ту, что в одежде.

– Тебе нравятся картины, Джошуа? Это все Элизабет.

Вы, должно быть, шутите.

– Она очень талантлива, не так ли?

Я начинаю оглядывать остальную часть комнаты. И замечаю, что на других картинах крупным планом изображены интимные части тела… Надеюсь, что не все они принадлежат миссис О’Нион.

– Эм, нет, ух ты, да, нет, я думаю… ты очень талантлива…

Куда, черт возьми, мама меня привела?

Именно тогда я решаю, что больше не могу ждать. Дедуля прав. Мне нужно поехать и найти Девушку-Подсолнух.

– Давайте, ребята, у меня хорошее предчувствие насчет сегодняшнего дня.

– Похоже, ты теперь относишься к этому по-другому. Я думал, ты против того, чтобы тебя показывали по телевизору.

Это важный день. Наше появление на телевидении. Наши пятнадцать минут славы. Сейчас 8.30 утра, и мы едем на такси в телестудию. Мы с Джесси сидим сзади, а Джейк, избранный капитаном команды, едет впереди.

– Я никогда не возражал, – вру я. – Ладно, может, раньше я и не был особенно увлечен этой идеей, но теперь думаю, что это может помочь найти Девушку-Подсолнух.

– Что? Ты думаешь, что она будет следить за шоу, где бы ни жила, заметит тебя и свяжется с тобой через организаторов телевикторины? – с сомнением говорит Джесси.

– Или увидит, как мы тупим, и подумает: «Слава богу, что я не стала связываться с этим парнем, который не знает ответов на вопросы!» – шутит Джейк.

Мы оба игнорируем его.

– Нет, я больше думал о том, что мне нужны деньги, чтобы отыскать ее, и это лучшая возможность их заработать.

– Что? Поехать и попытаться найти ее в тех городах? – Джесси, кажется, удивлена тому, что я прислушался к ее предложению. – Ты действительно думаешь, что сможешь ее разыскать?

– Не знаю, но хотелось бы попробовать.

– По-моему, это отличная идея, – улыбается она.

– А монету ты бросал? Не можешь же ты принять такое решение без монеты!

Я не решался спросить об этом монету: вдруг она отвергнет мою идею?

– Ладно, поехали…

Подбрасываю ее в воздух, чуть не задев потолок салона такси. Водитель смотрит в зеркало заднего вида, гадая, о чем мы говорим.

– Монета говорит «да», – с радостью сообщаю я, когда она благополучно приземляется у меня на ладони.

Я смотрю в окно, представляя свое воссоединение с девушкой мечты.

– Не хочу портить тебе настроение, Джош, но не забывай, что сначала мы должны выиграть викторину, чтобы получить призовые деньги, – шепчет Джесси, похлопывая меня по плечу.

– Когда мы победим, – уверенно заявляет Джейк, – ты, во всяком случае, сможешь сводить ее на свидание и заплатить за ее ужин.

– Да-да, очень смешно.

– Он сможет заплатить даже за свой ужин на свидании! – выпаливает Джесси. – Прости, не могла удержаться.

Она сочувственно кладет свою руку на мою. Оба все еще подтрунивают надо мной по поводу того случая с Оливией.

– А вы как планируете потратить выигрыш? – спрашиваю я.

– На самом деле я об этом не думала. Но мне обязательно нужно подстричься, – говорит Джесси, ее темные локоны спускаются почти до талии.

Я не уверен, что новая стрижка – это самая захватывающая вещь, на которую можно потратить наш выигрыш, и мне кажется странным, что Джесси хочет подстричься после, а не до своего появления на национальном телевидении.

– А я потрачу деньги на отпуск. Мы с Джеки сможем съездить в Берлин на несколько дней.

Такси останавливается у входа в «Студии Бутылочного двора»[32]. Это бывшая винодельня и завод по розливу вина. Судя по табличкам, здесь снимают несколько ведущих мировых телешоу, но снаружи все выглядит так, будто мы в промзоне.

– Ну, это явно не Голливуд, – говорю я, глядя в окно.

– Ладно, ребята, вы сегодня вторые на очереди, так что придется немного подождать. Сначала я проведу вас в гардеробную, а потом в комнату ожидания, где вы сможете подготовиться к шоу, – говорит нам прыщавая девушка лет восемнадцати с планшетом в руках, пока ведет нас по лабиринту коридоров.

На стенах в рамках удачные кадры из программ, которые здесь снимали. Джейк приходит в восторг оттого, что идет по стопам Майкла Шина, Эйдана Тернера и Бенедикта Камбербэтча.

– Я оставлю вас здесь с Шэрон. Она поможет с костюмами. Хотите что-нибудь перекусить? У нас есть бутерброды с беконом и вегетарианские блюда.

– Бутерброды с беконом – это здорово, спасибо, – мы дружно киваем.

– Я думал, ты теперь веган, – поворачиваюсь я к Джейку.

Его лицо каменеет: он стал веганом в знак солидарности с Джеки.

– Ладно, я выберу веганский вариант. Спасибо.

Шэрон – женщина лет пятидесяти с темным каре и сомнительным чувством стиля.

– Вещи принесли? – спрашивает она.

Каждому сказали взять с собой чемодан с одеждой, чтобы стилисты могли выбрать что-нибудь подходящее. Футболка, джемпер, рубашка – ни фирменных логотипов, ни слоганов.

– Давай посмотрим, что у тебя тут есть.

Она поворачивается ко мне, заставляет примерить каждый из вариантов, и останавливается на простой белой рубашке.

Затем Шэрон бросает взгляд на разноцветные шмотки Джесси и в ужасе отшатывается.

– К сожалению, тут ничего не подходит… Можешь примерить вот это? – она протягивает Джесси простую темно-синюю футболку и подталкивает ее к раздевалке. – Обязательно верни ее после съемок! – строго добавляет она, как будто Джесси решила проникнуть на телестудию и провести там целый день, чтобы украсть футболку Primark.

Пока Джейк примеряет свои варианты, девушка с планшетом приносит бутерброды с беконом. Я откусываю кусочек, и кетчуп брызжет на мою белую рубашку. Видела ли это Шэрон? Отчаянно вытираю пятно, прежде чем она снова заставит меня переодеваться.

В конце концов нас ведут в комнату ожидания. Она очень отличается от того, что показывают по телевизору. Здесь нет никакой роскоши – только несколько кожаных диванов и парочка свежих газет, которые мы просматриваем на всякий случай: кто знает, что может пригодиться для викторины? Мы с Джесси садимся, а Джейк расхаживает по маленькой комнате, упражняясь в скороговорках: «От топота копыт пыль по полю летит».

Пока я пытаюсь стереть пятно от кетчупа (от моих усилий оно становится еще больше), дверь снова распахивается. Возвращается запыхавшаяся девушка с планшетом.

– Извините, что прерываю. В сегодняшнем шоу участвуют ваши соперники. Будьте друг с другом полюбезнее! – шутит она, пропуская в комнату другую команду.

Не могу поверить своим глазам. Не может быть. Кто угодно, только не они.

«Квизламистские экстремисты» вступают в комнату маршем, словно готовясь к битве.

– Привет, ребята, – говорят они хором и, похоже, довольны такой слаженностью своей команды.

Мой план найти Девушку-Подсолнух уже рушится.

– Вы знакомы? – спрашивает девушка с планшетом.

– Да, к сожалению, – бормочу я себе под нос.

– Вообще-то, мы ходим на одну и ту же викторину в один паб, – отвечает Джесси.

– А, это забавно. Кто обычно выигрывает?

– Они. Каждый раз, – говорю я разочарованно.

– Что ж, удачи обеим командам. Если что-нибудь понадобится, зовите меня, – с этими словами она поворачивается, закрывает дверь и оставляет нас в неловком молчании.

По крайней мере, они нас признали (для разнообразия).

– Где ты услышал об этой викторине? – шепчу я Джейку, когда они рассаживаются в другом конце комнаты ожидания, которая не больше нескольких метров в длину.

– В пабе.

– От кого?

– Ну, раз уж ты спросил об этом… вполне возможно, что от кого-то из их команды. Я ждал свою выпивку, а Большой Ди говорил с ними об их заявке…

– Значит, когда ты сказал нам, что мы по крайней мере не столкнемся с «Квизламистскими экстремистами»?..

– Я не знал, что мы в конечном итоге будем играть против них.

– Теперь у нас нет шансов.

– Честно говоря, я не думаю, что у нас было много шансов раньше, – вмешивается Джесси.

– Не думай так, – Джейк включает Уинстона Черчилля. – Сегодня тот день, когда мы наконец победим их и войдем в историю, посрамив «Квизламистских экстремистов». Да, мы можем быть аутсайдерами, но у каждой собаки есть свой день[33], и сегодняшний день – наш.

– Джейк, ты же знаешь, что они слышат каждое твое слово? – Джесси бросает взгляд на «Экстремистов», которые все еще пялятся на нас.

– Нам нужно сосредоточиться на игре, а не на сопернике. Давайте обсудим еще несколько вопросов…

Мы с Джесси в отчаянии смотрим друг на друга. Джейк снова открывает свою тетрадь по викторинам.

– Думаю, эти вопросы мы не повторяли. В каком году была выпущена первая модель айфона? – спрашивает Джейк.

– 2008? – предполагаю я.

– Нет, Джош! Это неправильно. В 2007 году. Как по-гречески будет «огонь»?

Я в замешательстве смотрю на Джесси, а затем через всю комнату на «Квизламистских экстремистов», которые слушают нас и явно знают ответ.

– Мы не знаем, – шепчу я.

– Пиро.

– О да, в этом есть смысл, – кивает Джесси.

– Какой астронавт «Аполлона-11» не ступал на Луну?

Джесси вскакивает от волнения.

– Я знаю! Это… это… нет, не помню.

– Майкл Коллинз, – вздыхает Джейк.

– Да, я так и знала.

– С чего ты взял, что эти вопросы будут в шоу? – жалко бормочу я. Теперь, когда наши шансы на победу уменьшились, я опустошен.

– Никогда не знаешь наверняка, и это хорошо, когда твой мозг постоянно работает, – с энтузиазмом говорит Джейк.

– Они не готовятся, – я киваю на «Квизламистских экстремистов».

– Им не нужна никакая практика, – вздыхает Джесси.

Продюсер прерывает нас, чтобы быстро объяснить правила, а затем убегает, крича что-то в микрофон. В комнату врываются наши друзья и родственники.

Каждому из нас дали по четыре билета. Мама, папа, бабуля и дедуля пришли подбодрить нас. Мама разоделась, как на бал, бабуля пытается украсть Джейка у Джеки, чтобы потанцевать с ним, а папа угощается бесплатной едой. Родственники «Квизламистских экстремистов» нарядно одеты и выглядят одинаково серьезными.

Я замечаю, что дедули нет, поэтому медленно пробираюсь к выходу и нахожу его сидящим на стуле в коридоре.

– Ты как, дедуль?

– Привет, Джош. Я в порядке, просто там слишком людно. Ну, как настроение? – Он медленно встает со стула и обнимает меня.

– Раньше у нас было мало шансов на победу, а теперь их совсем нет. Это команда, которой мы всегда проигрываем на викторине в пабе.

– Ну же, больше уверенности. Ты же знаешь, что мы гордимся тобой, что бы ни случилось.

– Извините, что прерываю, ребята, но вы выходите в эфир через десять минут, поэтому вам нужно сделать макияж прямо сейчас, – кричит девушка с планшетом и указывает на соседнюю зеркальную комнату.

– Удачи, Джош! – дедуля похлопывает меня по спине.

Визажист пудрит мне лицо, и я ожидаю, что в результате превращусь в Дэвида Бекхэма, – но нет, никакого контраста между «до» и «после» в моем зеркальном отражении не наблюдается. После макияжа нас ведут в студию. Она выглядит меньше, чем я ожидал. И ведущий в темно-синем костюме тоже не такой, каким я его помнил. Это бывшая звезда мыльных опер, о его романтических историях было много публикаций. В жизни он оказывается ниже ростом, толще и почти абсолютно лысым.

– Как настроение, ребята? Волнуетесь? – спрашивает он самым невозмутимым тоном, подходя и пожимая нам руки. Раньше он не был таким плохим актером.

– Желаю вам всем удачи! – говорит он, и я вижу уныние в его глазах. Похоже, его карьера зашла в тупик.

Занимая свое место между Джейком и Джесси, я оглядываюсь и вижу всех зрителей в первом ряду. Джеки отчитывают за то, что она пытается заснять происходящее для соцсетей. Мама несколько раз постукивает себя по голове, «чтобы вызвать хорошие вибрации», – этому ее научил психотерапевт. Бабуля пытается попасть в телевизор, улыбаясь в камеру и не подозревая, что они еще не начали запись. Дедуля ободряюще мне улыбается.

– Три, два, один…

Вот и все.

Свет одновременно жарит и ослепляет. Нервы сдают. Я чувствую, как камеры смотрят на меня. Да, это не сравнить с викториной у Малыша Ди… Сижу ровно и боюсь пошелохнуться.

– Добро пожаловать на шоу «Отопри!», где знание – ключ к победе.

Ведущий включил свою фирменную улыбку, когда камеры заработали.

– Правила игры просты. У нас будет три раунда, и команда, набравшая наибольшее количество очков, выиграет ключ. Этот ключ отпирает одну из двух дверей. За одной из дверей находится джекпот в тысячу фунтов, за другой – ничего. – Он поворачивается к нам. – Понятно?

Мы все киваем в ответ.

– Но прежде чем мы начнем первый раунд, давайте познакомимся с командами.

Когда вы сидите дома в четыре часа дня в четверг, пролистывая каналы, то не задумываетесь, сколько времени уходит на создание одного из этих ужасных шоу. На самом деле там приходится переснимать моменты, когда ведущий путает реплики, или камера находится не под правильным углом, или кто-то из зрителей кашляет. К финальному раунду, мы, как ни странно, отстаем совсем немного. Счет 11:9.

– Итак, финальный раунд…

Ведущий нажимает фальшивую кнопку, и на экране, управляемом кем-то другим, вспыхивает рубрика: «Фильмы Диснея».

Джесси вскакивает со своего места.

– Я знаю эту тему! – шепчет она.

– Ты всегда так говоришь, – шепчу я в ответ.

– Нет, на этот раз точно!

– Итак, давайте сыграем!..

Звучит драматическая музыка, и мерцающие огни буквально пронизывают студию, прежде чем включается таймер.

– Кто единственная диснеевская принцесса, прототип которой – реальный человек? – читает ведущий на своей карточке.

Джесси нажимает на кнопку.

– Покахонтас.

– Правильно. Как в «Русалочке» зовут двух любимых угрей Урсулы?

– Флотсам и Джетсам, – Джесси чуть не запинается от волнения.

– Снова правильно.

На экране высвечиваются обновленные результаты. 11:11.

– В каком короткометражном фильме впервые появился Микки Маус?

Мы с Джейком выжидающе смотрим на Джесси, но она виновато качает головой.

Врываются «Квизламистские экстремисты».

«Сумасшедший самолет», – уверенно заявляют они.

– Совершенно верно. Вы снова в лидерах.

Вот черт!

12:11.

– Какая реальная актриса вдохновила на создание Белль из «Красавицы и чудовища»?

– Кэтрин Хепберн, – Джесси сияет от восторга.

Откуда она все это знает?

12:12.

– Кто единственный главный герой диснеевского фильма, который не произносит ни слова на протяжении всей картины?

Я смотрю на Джейка и Джесси, а затем на «Квизламистских экстремистов». Похоже, идей ни у кого нет.

– Мне придется поторопить вас… Кто-нибудь хочет дать ответ? Таймер тикает. Пять, четыре, три…

В последний момент Джесси жмет на кнопку.

– Это Дамбо?

– Правильно! – Раздается звонок. – Вот и все, время закончилось. Какой финал!

«Квизламистские экстремисты» выглядят потрясенными и обессиленно откидываются на спинки кресел.

– Поздравляю команду «ДЖедаев», которые только что завершили эту встречу со счетом 13:12.

Неужели это правда?

Я щиплю себя и смотрю на Джесси. Она в экстазе. Не могу поверить, что мы победили.

– Итак, вы победили конкурентов, но вам предстоит еще одно испытание, прежде чем вы сможете забрать призовые деньги. Я дам вам этот ключ, и вы сможете открыть одну из двух дверей. За одной дверью вас ждет джекпот, за другой – ничего.

Нас слепят красные лучи прожекторов. Вновь звучит тревожная музыка, напряжение растет.

– Какую мы выберем? – спрашивает Джейк. Мы все смотрим друг на друга.

Я стараюсь избегать взглядов Джейка, Джесси и ярких огней и ловлю взгляд дедули. Приглядевшись, я вижу, что он жестом предлагает мне бросить монету.

А так вообще можно делать на телевидении?

Это похоже на дежавю.

– Может, подбросим монетку? – говорю я, вероятно, слишком тихо для того, чтобы микрофоны смогли это уловить.

– Все прошло не очень хорошо, когда мы сделали это на викторине в пабе.

– Возможно, сегодня она оправдается.

– Скорее всего, на этот раз все будет правильно.

Не думаю, что Джейк разбирается в теории вероятности.

– Конечно, пусть решает монета.

– А нам можно подбросить монетку? – нерешительно спрашиваю я ведущего.

– Я никогда не видел, чтобы команда на викторине подбрасывала монетку, выбирая ответ, – произносит он и неуверенно оглядывается.

Продюсер поднимает большой палец вверх и инструктирует оператора камеры, чтобы получить крупный план, когда монета взлетит в воздух.

– Хорошо, допустим, дверь номер один – орел, а дверь номер два – решка. Хорошо? – говорю я.

Джейк и Джесси кивают. Я подбрасываю монету.

– Решка!

– Значит, вы идете к двери номер два? – спрашивает ведущий.

– Да.

– Вы уверены?

– Да, мы уверены.

– Это ваш окончательный ответ?

– Окончательный ответ.

Продолжай в том же духе.

– Давайте посмотрим, что находится за дверью номер два…

Музыка продолжает ритмично биться, мое сердце учащенно колотится. Я не могу вынести напряжения…

– Вы выиграли тысячу фунтов!

Как только режиссер объявляет «Снято», мы бежим к зрителям, где попадаем в море объятий.

– Поздравляю!

– Молодец!

– Отлично справились!

Я оглядываюсь на съемочную площадку и вижу, что «Квизламистские экстремисты» все еще на своих местах, заняты жарким разбором игры и пытаются определить, где все пошло не так.

– Так что вы будете делать с этой кучей денег? Сколько это, по 333 фунта на каждого? – спрашивает папа, вероятно собираясь побудить нас инвестировать в одну из его новых схем.

– Джейк, ты наконец-то поедешь в отпуск, а Джесси сможет подстричься, – говорю я друзьям, когда они подходят ко мне. Джесси смотрит на Джейка, потом снова на меня.

– На самом деле, Джош, мы решили отдать все деньги тебе. Ты сможешь тогда найти свою Девушку-Подсолнух.

– Не будьте идиотами!

– Нет, правда, Джош, это решено.

– Вы уверены? Я не могу взять все деньги.

– Да, можешь, и отказ не принимается.

– Я сейчас завален работой, так что мы с Джеки все равно не скоро сможем куда-нибудь поехать. Я думаю, тебе деньги нужнее, – говорит Джейк.

– И это важнее, чем моя стрижка!

– Большое спасибо, это так… любезно с вашей стороны, – я почти теряюсь в словах. – Честно говоря, ребята, вы лучшие. Не могу поверить, что я поеду и найду ее.

Еще чуть-чуть – и я разрыдаюсь.

Мы обнимаемся, и я вижу, как дедуля улыбается мне с другого конца студии.

Мы стоим перед табло вылета в аэропорту Бристоля. Мимо нас движется бесконечная процессия отдыхающих. Они вылезают из припаркованного под дождем автобуса, проходят через вращающиеся двери и устремляются к стойкам регистрации. Люди тащат и несут большие чемоданы, спешат, бегут, в последнюю минуту распаковывают, переупаковывают и паникуют. Мне всегда казалось, что в отпуске мало кто расслабляется по-настоящему.

– Вы уверены, что я должен это сделать?

– Дело не в том, уверены ли мы, а в том, уверен ли ты. Это ведь ты летишь!

– Знаю, но я просто думаю, что это слишком большая сумма денег, чтобы тратить их в погоне за напрасной надеждой. Неужели я хочу потратить все свои деньги на поиски случайной девушки, которую, возможно, даже не найду?

– Ты имеешь в виду наши деньги, – вмешивается Джейк. Он не в духе, потому что не любит вставать так рано.

– Не думай о деньгах, – говорит Джесси ободряюще.

– Лето закончилось, и я снова без работы. Призовые деньги помогли бы мне продержаться какое-то время, пока не найду что-нибудь еще…

– Ты был так уверен, что хочешь найти ее. Что изменилось?

– Не знаю… Честно говоря, я просто начал думать о том, что будет, если мне снова разобьют сердце. Не уверен, что смогу с этим справиться.

– Но ты должен поехать, найти ее и выяснить, может ли у вас что-нибудь получиться. Иначе ты всю жизнь будешь думать: а если бы… А это еще хуже в долгосрочной перспективе. Ты думаешь о ней, даже когда идешь на свидание.

– Это правда.

– И монета сказала, что тебе нужно поехать. Раз уж ты подбрасывал ее весь год, ты должен следовать решению монеты.

Я киваю. Я все это знаю, и в глубине души я ничего так не хочу, как поехать и найти ее.

– Если ты трусишь, мы можем просто сесть в автобус и вернуться в город. Если ты не на сто процентов уверен в своем решении, – продолжает Джесси.

– Не по 7,5 фунтов за билет, так не пойдет. Раз уж он нас сюда притащил, он просто обязан теперь лететь, – вставляет Джейк. Общественный транспорт он тоже не очень любит.

– Нет, ты прав. Я действительно хочу найти ее. Я просто немного беспокоюсь. Вдруг я ее найду, но она переехала, или встретила кого-то другого, или мы просто больше не будем знать, о чем разговаривать, или, я не знаю… она забыла, кто я.

– Или наоборот, она может чудесным образом влюбиться в тебя… – подхватывает Джейк.

Уточнение «чудесным образом» звучит немного обидно, но я удерживаюсь от комментария.

– Это последнее оповещение, приглашающее на рейс EZY6025 в Барселону, – твердым тоном говорит автоматический голос, как будто он был запрограммирован злиться на опоздавших.

– Так ты в Мюнхен или в Амстердам? – спрашивает Джейк между зевками, желая вернуться в уютную постель. Это его выходной день, а он встал ни свет ни заря. – Думаю, тебе нужно подбросить монетку, чтобы решить, куда ты поедешь в первую очередь.

Я исключил посещение Филадельфии и Токио на том основании, что пока не могу себе этого позволить, поэтому у меня есть два варианта:

08.50 BM1841 Мюнхен

09.25 U26161 Амстердам

Я хотел приехать в аэропорт и решить на месте, но теперь ситуация начинает давить на меня, и я не так уверен в себе. Я достаю монету из кармана и подбрасываю ее в воздух.

– Вы абсолютно уверены, что не возражаете, если я потрачу ваши деньги?

Джейк закатывает глаза.

– Нет, конечно, мы не возражаем. Мы просто хотим, чтобы ты был счастлив. Ты этого заслуживаешь, – говорит Джесси.

– Все в порядке. Ты сможешь вернуть мне деньги, когда узнаешь, что она миллионерша, – Джейк впервые за это утро улыбается. – Удачи, придурок, найди ее!

– Джесси, спасибо, что согласилась присмотреть за Джереми. Помни: он любит капусту, а не морковь.

– Не волнуйся, я о нем позабочусь.

Джесси, которая, похоже, вот-вот заплачет, крепко обнимает меня, Джейк шутя раскидывает руки – и не успеваю я опомниться, как мы все трое обнимаемся в центре аэропорта Бристоля.

– Спасибо, ребята, скоро увидимся!

Я иду к стойке регистрации, молясь, чтобы монета сделала правильный выбор.

– Так вы едете в Германию на каникулы?

Я отстоял очередь в отделе паспортного контроля и предъявляю свой паспорт Андреасу Кепплеру, как гордо гласит его бейдж с именем. Полет прошел без особых эксцессов, вот только в зоне турбулентности пару раз казалось, что самолет вот-вот упадет и мы разобьемся.

Каким-то образом мне удалось выбрать самого недоверчивого пограничника. Похоже, что Андреас не любит приезжих, сыт по горло иммиграционной политикой своего правительства и взялся за эту работу, чтобы лично помешать людям въезжать на территорию Германии.

Он задает вопрос с сильным немецким акцентом и не смотрит мне в глаза, предпочитая вместо этого пристально изучать мой паспорт, который уже проверяли в аэропорту Бристоля всего два часа назад. Он, что ли, думает, что за это время в паспорте что-то изменилось?

Как я должен ответить на его вопрос?

– Ну, вообще-то, я пытаюсь найти девушку, которая, возможно, работает в английском книжном магазине в Мюнхене, и в которую я, кажется, влюблен.

Не очень удачный ответ.

Глаза Андреаса тут же отрываются от моего паспорта, чтобы рассмотреть меня лично.

Никогда не знаешь, допрашивают ли вас сотрудники паспортного контроля или просто дружески болтают. Хочет ли этот немец с суровым лицом и татуировками, сидящий в стеклянной коробке, знать все детали моего визита в немецкий город, или ему достаточно того, что я не собираюсь импортировать и экспортировать запрещенные вещества в промышленных объемах?

– Как долго вы пробудете в Германии? – спрашивает он уже более серьезным тоном, как будто мои слова заставили его присмотреться ко мне.

– Столько, сколько потребуется, чтобы найти ее… или пока не кончатся деньги.

Во время полета у меня заложило уши, поэтому я изо всех сил стараюсь расслышать, что он говорит, и выкрикиваю свои ответы на его вопросы.

– Сколько у вас с собой денег?

Дотошный.

– У меня есть тысяча фунтов, которые я выиграл… Ну, вообще-то, я выиграл не все; мои друзья дали мне немного денег.

Опять слишком много информации, Джош. Слишком.

Даже если вначале это и была дружеская беседа, теперь это точно допрос. Надо было пойти к электронным воротам. Они никогда не работают, но так было бы лучше.

Позади меня начинает выстраиваться очередь, и бизнесмен за моей спиной вздыхает так громко, что я слышу его недовольство, несмотря на объявления громкоговорителя. Но я не нарочно задерживаю его, затягивая разговор с Андреасом, моим добрым приятелем.

– Где вы собираетесь остановиться?

– Я ничего не бронировал. У меня действительно не было времени подумать об этом. Наверное, в каком-нибудь хостеле.

Он качает головой. Я начинаю паниковать. Это стандартные вопросы, которые они задают всем, или меня в чем-то подозревают? Женщину слева от меня, которая одновременно со мной сдала свой паспорт, уже пропустили. Это не может быть хорошим знаком.

За кого он меня принимает? Наркокурьер, террорист, нелегальный иммигрант, шпион? В университете я читал, что во время Второй мировой войны немцы использовали слово «белка» для обнаружения шпионов. Я, конечно, не смогу произнести немецкое Eichhörnchen. Если они все еще используют его как тайный пароль, то у меня неприятности.

– Кем вы работаете?

Хорошо, на этот вопрос я наконец-то могу ответить.

– Я экскурсовод, провожу пешеходные экскурсии и показываю людям город, – говорю я четко и лаконично, надеясь, что это последний вопрос и он отпустит меня.

– Где вы проводите эти экскурсии?

– О, извините, я проводил их в Бристоле, но, вообще-то, это было только летом.

– Значит, сейчас у вас нет работы?

Похоже, Андреас не любит лжецов. Или безработных. Его лицо начинает хмуриться. Морщины на лбу проступают отчетливее, а хватка на моем паспорте становится все крепче.

– Ну да, я полагаю, что у меня нет работы, если вы так выразились.

Внезапно меня осенило. Что я наделал? Что я делаю? Я потратил все свои деньги на девушку. Снова. Разве история с Джейд ничему меня не научила?

Он смотрит на меня, потом на мой паспорт и повторяет это снова по кругу. Я понимаю, что человек, которого он видит перед собой, не очень похож на фотографию, сделанную девять лет назад. Я стараюсь выглядеть точно так же, как тогда: намеренно не улыбаюсь.

Никогда не понимал, почему на фотографиях в паспорте все должны выглядеть угрюмыми.

– Значит, у вас нет работы, вам негде остановиться, и вы приехали в Германию, чтобы найти таинственную девушку, которую вы не знаете…

Пот капает у меня со лба. Раз уж я это чувствую, то он, конечно, это видит. Эта мысль повергает меня в ужас, и я начинаю потеть еще больше.

Должно быть, я выгляжу виноватым. Он собирается вызвать охрану, чтобы отвести меня в какую-нибудь заднюю комнату. Я видел это в тех реалити-шоу со скрытыми камерами в аэропорту. Нервно смотрю на свой рюкзак: а вдруг я случайно положил туда нож или что-то такое? А может, кто-то подсунул туда бомбу, пока я не видел… В самолете монета была в прекрасном настроении, так что в итоге я получил газету, лотерейный билет без выигрыша и булочку. А вдруг в этой булочке наркотики?

Итак…

– Что ж… Удачи, сэр. Надеюсь, вы ее найдете.

Он с улыбкой возвращает мне паспорт и подмигивает. Я в замешательстве оглядываюсь на него.

Мог ли я представить?

– Загляните в английский книжный магазин «Слово» на Шеллинг-штрассе…

Проходя мимо его стойки, я замечаю, что у него на столе лежит обложкой вверх открытый томик «Джейн Эйр». Андреас на самом деле старый романтик.

Прежде чем какое-либо другое официальное лицо меня остановит, я быстро хватаю свой багаж, а затем ступаю наконец на землю Германии. Теперь осталась самая малость – найти Девушку-Подсолнух в этом городе с населением полтора миллиона человек. По крайней мере, у меня уже есть первая цель.

– В этом году на фестиваль приехало около шести миллионов посетителей, так что везде будет очень оживленно, – обещает молодой человек, сидящий рядом со мной в автобусе из аэропорта. Мой попутчик одет в синюю клетчатую рубашку и традиционные кожаные брюки. Пока он не упомянул о фестивале, я гадал, многие ли так одеваются в Германии.

Кто же знал, что Октоберфест на самом деле проходит в сентябре? Очевидно, все, кроме меня. Это похоже на недобросовестную рекламу. Как, например, Рождество в ноябре.

Таким образом, мой один шанс на 1,5 миллиона уже стал одним на 7,5 миллиона. Если раньше я пытался найти иголку в стоге сена, то теперь ищу иголку в поле, уставленном стогами сена.

После того как меня высаживают перед зданием вокзала Хауптбанхоф, мимо проходят еще тысячи клетчатых рубашек, и все они движутся в одном направлении – видимо, к пиву. Их сопровождают десятки женщин с заплетенными в косы волосами. Многие из них одеты в традиционные дирндли[34], хотя подозреваю, что эта одежда куплена скорее в филиале «Энн Саммерс»[35], чем в подлинном баварском магазине. Кажется, что все говорят с английским или австралийским акцентом.

На их фоне я выгляжу странно в джинсах и свитере. Проталкиваюсь сквозь толпу и иду к книжному магазину «Слово», который упомянул Андреас. Гугл утверждает, что в городе только два английских книжных магазина; оба находятся в нескольких минутах ходьбы от «Новой пинакотеки», где выставлены «Подсолнухи».

По обилию кофеен и закусочных с едой навынос, рекламирующих скидки для студентов, становится ясно, что я вхожу в университетский район. Каждый раз волнуюсь при виде желтой куртки, хотя Девушка-Подсолнух может быть одета во что-то другое. Я следую за толпой студентов к кафедре английского языка и культуры Мюнхенского университета, которая находится прямо по соседству с книжным магазином. Медный знак говорит мне, что я прибыл на место. Вхожу в темно-бордовые стальные двери магазина, и «в животе у меня порхают бабочки».

Горстка посетителей внутри не похожа на Андреаса: они молоды, носят рюкзаки и, вероятно, изучают английский по соседству. На правой стене висит огромный черно-белый ковер, на котором вышит слоган: «Магазин “Слово”. Продаем книги с 1985 года». Это не просто книжный магазин, это дань уважения английской культуре. Чайные подносы и фарфоровые кружки, королевские сувениры и банки с мармеладом, изящные салфетки и открытки с изображением Генриха VIII и его шести жен – все это здесь продается. Тут даже есть целый раздел садоводства, полный книг Алана Титчмарша. Я и не знал, что он так популярен в Германии.

Магазин оказался меньше, чем я ожидал, зато он трехуровневый. Я брожу по магазину, делая вид, что рассматриваю книги, но на самом деле ищу Девушку-Подсолнух. Похоже, поблизости нет никого из сотрудников, не говоря уже о той, кого я хочу найти. Я поднимаюсь по лестнице в раздел DVD-дисков. Коллекция состоит из самых стереотипных британских фильмов: от Гарри Поттера и Джеймса Бонда до Монти Пайтона и полного собрания «Так держать». Неужели немцы думают, что мы только и делаем, что смотрим мистера Бина?

На противоположной стене я замечаю ряд писем в рамках. Все они из Кларенс-хауса. В первом письме секретарь королевы-матери информирует о том, что королева-мать не сможет присутствовать на открытии магазина «Слово»; во втором благодарит за поздравления с днем рождения королевы-матери; в третьем приносит извинения за то, что королева-мать не сможет присутствовать на праздновании годовщины магазина. Я ожидаю, что четвертое письмо будет уже от самой королевы-матери, которая прикажет им убираться и перестать ее беспокоить, но прочесть его не успеваю: замечаю пару ног за углом. На верхнем этаже мужчина лет пятидесяти стоит на коленях на темно-сером ковре, выставляя книги на нижние полки.

– Простите… – я слегка пугаю его, подходя к нему сзади.

– Hallo, kann ich Ihnen helfen?[36] – машинально произносит он, прежде чем осознает, что может говорить по-английски. – Извините, могу я чем-нибудь помочь?

– Что ж, надеюсь. У меня такой вопрос: я ищу девушку, которая, как мне кажется, могла бы здесь работать. Ей за двадцать, у нее темные волосы, она англичанка… – бормочу я.

Мужчина растерянно смотрит на меня.

– Здесь случайно не работает молодая англичанка с темными волосами?

На этот раз я говорю гораздо медленнее. Что-то его смущает: то ли мой акцент, то ли мой вопрос.

– Вы говорите о Кларе? – спрашивает он, поднимаясь на ноги и возвышаясь надо мной. Его рост, должно быть, около шести футов и трех дюймов.

– Может быть. Я не знаю ее имени.

Он смотрит на меня, пытаясь понять, зачем мне нужна эта информация.

– Я приведу ее.

Вот так просто? Должно быть, судьба действительно на моей стороне! Мне удалось найти ее с первой попытки. Джейк и Джесси не поверят.

Все еще выглядя сбитым с толку, он идет к двери в задней части магазина, протискиваясь между покупателями и книжными полками.

Мое сердце колотится, ладони вспотели. Что я ей скажу?

Я не ожидал, что найду ее сразу. И не успел обдумать, что собираюсь сказать. И не представлял, что мне придется разговаривать с ней в переполненном книжном магазине в присутствии его владельца. Как я объясню, почему поехал в Мюнхен искать ее? Может, лучше уйти, пока они не вернулись?

Я расхаживаю взад и вперед, всерьез подумывая о том, чтобы просто выбежать за дверь. Мужчина возвращается один. Может быть, Клара заметила меня и отказалась выходить? Может, сейчас он попросит меня покинуть магазин и пригрозит полицией?

– Извините, сэр, но Клары сегодня уже не будет. Днем она учится.

– Хорошо, могу я еще раз спросить? Клара действительно англичанка? И она примерно такого роста, с темными волосами? – я бурно жестикулирую.

– Да, совершенно верно. Это она. Она будет на работе завтра утром. Хотите, чтобы я позвонил ей?

– Нет, все в порядке, я вернусь завтра. Большое вам спасибо за помощь!

Думаю, что телефонный разговор был бы еще более неловким. Хорошо бы спросить, есть ли у него ее фотография, но я не могу себя заставить сделать это. Я просто подожду до завтра, чтобы увидеть ее лично.

Я улыбаюсь, не в силах поверить в свою удачу, и выхожу на улицу. Мое сердце бешено колотится.

Я уже мечтаю о завтрашнем воссоединении с Девушкой-Подсолнухом – Кларой. Я не предполагал, что ее будут звать Кларой. Вполне логично, что она работает в этом магазине рядом с университетом; она могла бы изучать английскую литературу. Интересно, где она сейчас? Я оглядываю всех студентов, пытаясь найти ее в толпе. Может, она на лекции? Или на пивном фестивале? А вдруг она одета в дирндль и сейчас хлещет пиво, танцуя на столе?

Решаю заглянуть в другой английский книжный: «Мюнхенскую читальню», она рядом. Этот магазин расположен вдали от шума и суеты кампуса и не так выделяется. Он чисто букинистический, поэтому в витрине выставлено всего несколько относительно новых книг. Никаких сувениров. Впрочем, если о книге не следует судить по обложке, то о книжном магазине – по внешнему виду. У входа стоят ящики с книгами за полцены. Прежде чем войти, быстро просматриваю книги Джеймса Паттерсона и устаревшие путеводители.

Внутри магазин похож на приемную частного хирурга: со светлым деревянным ламинированным полом, большими растениями в белых горшках из IKEA и удобными креслами. Комнату разделяет на части лабиринт черных стеллажей от пола до потолка, расположенных под разными углами. Лысый американец в очках, который мог бы быть близнецом Стэнли Туччи[37], сидит за прилавком и обсуждает по телефону своих питомцев. Оказавшись в отделе популярной литературы, невольно слышу его разговор и не сразу понимаю, что Диккенс – это собака.

– Ты же знаешь, каково это… Да… Да, точно… Им нужно время, чтобы освоиться… Я помню, как у нас родились два котенка… Да, верно… Теперь они ладят друг с другом и с Диккенсом. Слава богу…

– Простите, вы не знаете, когда появится новая книга Даниэлы Стил? – спрашивает его женский голос из-за стеллажа.

Я жду, когда он положит трубку, и подхожу к стойке.

– Могу я предложить вам эспрессо? – спрашивает он с сильным нью-йоркским акцентом.

Я в замешательстве – это же книжный, а не «Старбакс», – но потом вижу на стойке табличку с рекламой горячих напитков. Он включает чайник рядом с компьютером.

– Нет, спасибо, я просто хочу знать, работает ли здесь одна англичанка. Ей за двадцать, у нее темные волосы.

– Извини, чувак, я единственный, кто работает в этом магазине, и мне не двадцать. А волос у меня нет уже много лет, – он смеется над собственной шуткой. Я сдерживаю смешок, чтобы не показаться грубым.

Я ни капли не унываю, уверенный в том, что Клара действительно Девушка-Подсолнух. Я больше беспокоюсь о том, где ночевать: каждый отель, хостел и гостевой дом в городе забронированы, а цены выросли до небес из-за наплыва туристов со всего мира. Я бреду обратно через центр города, мимо Новой ратуши, где собрались туристы, ожидающие ежедневного представления[38].

После того как мне отказали в четырех отелях, я уже решаю, что ночевать придется на тротуаре, – и рядом с главным железнодорожным вокзалом замечаю хостел с табличкой «Свободные номера». Слава богу, думаю я, но тут администратор называет цену. Даже зная этот бизнес изнутри, я не могу торговаться бесконечно, учитывая, что у них остался только один отдельный номер. Я неохотно отдаю бо́льшую часть своего выигрыша из викторины и иду наверх, понимая, что это будет не лучшее жилье в Мюнхене. Поворачиваю ключ и еле вхожу, с трудом втискивая в комнату себя и свою сумку.

Если Октоберфест в сентябре – это надувательство, то как тогда назвать шкаф, за который я заплатил 150 евро как за «отдельный номер премиум-класса»? Называть это номером странно. Говорить о приватности, когда в нем нет занавесок, – это уже слишком. Тем более что окно выходит прямо на многоэтажный офисный блок. Я решаю переодеться в ванной, но «ванная» – это не совсем подходящее слово. Ванны здесь нет. И даже двери в нее нет. Кто-то придумал разместить унитаз прямо под раковиной, так что воспользоваться им сможет только акробат. При этом пол здесь с подогревом. Забудьте о шторах или двери туалета! Теплый пол – вот та вещь, без которой вы просто не можете обойтись.

Тем не менее единственное, что сейчас имеет значение, – завтрашняя встреча с Кларой.

Я лежу в постели и тороплю стрелки часов, которые никак не сдвинутся с места. Словно мне семь лет и я жду, когда все остальные проснутся.

Не ожидал, что буду в восторге от своего двадцать девятого дня рождения. Я боялся его: вот и еще один год прошел без каких-либо успехов. Вообще-то, я перестал радоваться дням рождения после того, как мне исполнился двадцать один год: тогда я получил пищевое отравление в дешевом ресторане, который выбрал папа. Весь вечер меня рвало.

Но сегодня все по-другому. Сегодня будет самый лучший день рождения в моей жизни. Я даже не раздражаюсь, что Джейк и Джесси, как обычно, докапываются до моего возраста, а открытка от родителей (в виде футбольной бутсы) явно предназначена для пятилетнего ребенка.

Книжный магазин открывается только в 10 утра, а до него всего двадцать минут ходьбы. У меня достаточно времени, чтобы быстро позавтракать в буфете и упаковать свои вещи (это нетрудно, когда живешь в комнате-шкафу: здесь все на расстоянии вытянутой руки).

– Как прошло ваше пребывание в отеле? – спрашивает молодой человек на стойке регистрации, когда я возвращаю ключ.

Ну, я почти не спал из-за нервов и постоянного шума гуляк, возвращающихся в общежитие, и выгляжу ужасно. Не помогло и то, что кондиционер в номере работал всю ночь. Налитые кровью глаза, опухшее лицо и заложенный нос – совершенно неподходящий вид для нашего долгожданного воссоединения. А за 150 евро там даже не было геля для душа.

– Все в порядке, спасибо, – говорю я, возвращая ключ и выбегая на прохладный мюнхенский утренний ветерок. Я сам провел немало времени на ресепшене и отлично понимаю, что администратор не хочет знать правду. По пути к книжному магазину краем уха слушаю рассказ гида, который проводит бесплатную пешеходную экскурсию по Мюнхену. Плакаты с рекламой тура были расклеены по всему хостелу, а также объявления об однодневных поездках в близлежащий Берхтесгаден и замок Нойшванштайн.

– Существует старая традиция: жители совершают набеги на соседние деревни, чтобы украсть их майское дерево. Потерявшие майское дерево обязаны устроить вечеринку в честь тех, кто их обхитрил.

Большая группа туристов внимательно слушает, собравшись прямо вокруг майского дерева Мюнхена. Немка, ведущая этот тур, говорит с шотландским акцентом, будто изучала английский по сериалу «Таггерт».

– Несколько лет назад было украдено майское дерево Мюнхенского аэропорта. Сотрудники аэропорта обратились за помощью в городскую полицию, но там над ними только посмеялись. Оказалось, что дерево похитила сама полиция. Они подменили записи с камер наблюдения, чтобы замести следы. Закончилось все тем, что аэропорт устроил вечеринку для города, чтобы вернуть свое майское дерево!

Вся группа начинает смеяться, а мне интересно, сколько раз гид рассказывала одну и ту же историю.

Продолжая идти к книжному магазину, я прокручиваю в голове свой собственный сценарий и репетирую то, что собираюсь сказать Кларе.

«Я знаю, что это, хм, совершенно случайно и ты, вероятно, не ожидала увидеть меня снова, но ты мне действительно понравилась, и ну, эм, я подумал: может быть, ты чувствуешь то же самое?»

Тренируясь, я понимаю, что слишком похож на персонажа Хью Гранта. Когда я практиковался перед зеркалом прошлой ночью, текст звучал гораздо лучше, хоть мне и пришлось сгибаться в три погибели, чтобы видеть свое отражение.

В спешке я вышел из отеля раньше, чем следовало, и магазин еще закрыт. Нетерпение мешает мне спокойно ждать под дверью. Решаю постоять в сторонке, наблюдая за входом: вдруг я увижу, как она идет на работу. Звоню бабуле и дедуле, чтобы поблагодарить их за поздравления.

– Семь, шесть, девять, восемь, два, четыре.

Никогда не понимал, почему бабуля всегда повторяет свой номер телефона, когда берет трубку.

– Привет, как дела? – говорю я.

– Доброе утро. Со мной все в порядке, спасибо. А как у вас? – очень вежливо осведомляется она.

Обычно ей требуется не меньше минуты, чтобы понять, кто звонит, поэтому я ускоряю процесс.

– Это Джош, бабуля. Как у тебя дела?

– О, Джош, так приятно тебя слышать. С днем рождения! Тебя уже кто-нибудь тянул за уши?

– Пока нет.

– С днем рождения тебя… – она поет, а я стою на холодной улице и внимательно наблюдаю за магазином.

– Большое тебе спасибо. Я просто хотел поблагодарить тебя за прекрасное сообщение.

– Не за что, Джош. У нас и подарок есть. Получишь, когда вернешься.

– Спасибо.

– Итак, я хотела спросить, знаешь ли ты, каким маршрутом добирался до Германии? Ты ведь в Германии, верно?

– Да, бабуля, я в Мюнхене.

Я слышу, как она листает свой атлас, который был опубликован, когда Британское содружество еще управляло миром. Добрая половина из указанных там стран больше не существует (или они теперь называются по-другому, или слились с другими государствами).

– Как ты туда попал?

– Не знаю, я не управлял самолетом, – легкомысленно отвечаю я, сосредоточившись на магазине.

Я вижу, как вчерашний человек отпирает дверь и вывешивает снаружи табличку.

– Извини, бабуля, мне нужно идти.

– Одну минуту. Дедушка тоже хочет поздравить тебя с днем рождения.

– Прости, бабуля. Не могла бы ты передать дедуле, что я перезвоню ему чуть позже? Еще раз спасибо. Скоро увидимся! – я завершаю разговор.

По городу разносится бой часов, и внезапно на улицу выплескивается поток студентов. Они выходят из одних дверей и заходят в другие: одни занятия закончились, а другие сейчас начнутся. Я протискиваюсь сквозь толпу. Сердце стучит как бешеное. Чувствую, что меня сейчас вырвет… Почти дойдя до нужной двери, я останавливаюсь посреди тротуара. Ноги как ватные.

Это он? Тот самый момент? Я действительно это сделаю?

Я думаю обо всем, что случилось за год, и обо всех решениях, которые принял с помощью монеты: они-то и привели меня сюда. Я заставляю себя замедлить шаг.

Давай, Джош, ты можешь это сделать.

Я снова останавливаюсь у входа в магазин и делаю глубокий вдох. Вот так.

Распахиваю дверь, вхожу в магазин и сразу же вижу Клару. Она стоит за прилавком на первом этаже. На ней бирюзово-зеленый джемпер и очки в темной оправе, каштановые волосы заплетены в косу. Она отрывается от своего занятия и улыбается мне, когда я вхожу.

– Guten Morgen![39] – восклицает она.

Мое сердце замирает.

Она меня не узнает.

И я ее – тоже.

Клара действительно темноволосая англичанка лет двадцати, но это не Девушка-Подсолнух. Смотрю на нее, пытаясь скрыть разочарование.

– Привет, – говорит она. – Чем могу помочь?

– Ничего не нужно, спасибо.

Я с недоверием читаю ее имя на бейдже.

Как такое может быть?

Я был абсолютно уверен, что это тот самый магазин и что сейчас мы воссоединимся…

Раз уж я ворвался в книжный с таким энтузиазмом, надо купить здесь что-нибудь, чтобы не выглядеть слишком странно. Беру у стойки открытку с Анной Болейн и молча расплачиваюсь. Уже уходя, понимаю, что человек, влетевший в магазин, чтобы купить открытку с обезглавленной королевой Тюдоров, выглядит скорее сумасшедшим.

Снова выхожу на улицу, чувствуя себя подавленным. Такое ощущение, что я не приблизился к цели, а отдалился от нее. Вернулся к началу поисков, не выяснив ровным счетом ничего. Даже ее имени.

Но я ведь не думал, что это будет так просто?

Меня так и подмывает поехать в аэропорт и отправиться в Амстердам, но монета советует зайти в художественную галерею. По дороге мне попадается пекарня. Покупаю себе маленький праздничный торт для бодрости и кладу его в сумку: съем попозже.

В разгар фестивальной лихорадки Музейный квартал кажется самой спокойной частью Мюнхена. Несколько музеев, посвященных различным периодам истории искусств с римских времен и до наших дней, окружены пышными садами. Я ищу Новую пинакотеку, которая фокусируется на европейском искусстве восемнадцатого и девятнадцатого веков. Обхожу вокруг большого мрачного здания. Как попасть внутрь? Нет никаких указателей. В конце концов нахожу вход. Пожилая дама на стойке регистрации приветствует меня и жестом указывает на ржавые шкафчики внизу, чтобы я оставил там сумку. Это вам не Лувр.

Изучаю план галереи. Ван Гог выставлен в предпоследнем зале, и я быстро прохожу туда, минуя картины Гейнсборо, Рейнольдса, Гойи и Делакруа, не удостоив их и взглядом. Меня сразу же поражает, как тихо в этой галерее. Не просто тихо – здесь практически никого нет. По пути в зал, полный греческих пейзажей, я не встретил ни одного человека. Наверное, сейчас все жители и гости Мюнхена празднуют и напиваются, и только несколько культурных посетителей бродят вокруг галереи, пытаясь найти вход.

Мане, Сезанн… Когда я наконец добираюсь до выкрашенной в сиреневый цвет комнаты с работами Ван Гога, я почти ожидаю, что Девушка-Подсолнух будет стоять там, восхищаясь картиной. Но здесь тоже никого нет. Я наедине с тремя работами Ван Гога, парой Гогенов, Серюзье и скульптурой Родена. И со своими мыслями.

Увлажнитель воздуха тикает в углу, а я сижу на диване в центре зала и получаю эстетическое удовольствие от созерцания «Подсолнухов». Впервые я по-настоящему могу оценить цвета, густые мазки кисти и простую красоту картины.

Я смотрю на «Подсолнухи», гадая, сидела ли она на этом самом месте, любуясь шедевром. Если бы только картина могла говорить!

Сначала я слышу шум, а потом уже вижу его источник. Прямо скажу: такого я не ожидал.

Невысокий мужчина средних лет, вцепившись в камеру «Никон» с большим объективом, бежит сквозь толпу по улице, вымощенной терракотовой плиткой. За ним несется шестифутовая блондинка – секс-работница в черном облегающем белье. В руках у нее огромный фаллоимитатор, которым она размахивает, как дубинкой. Толпа перед ней услужливо расступается.

Поравнявшись с мужчиной, она выхватывает его фотоаппарат и бросает в канал, а потом разражается бранной тирадой. Он явно не читал надписи «Никаких фотографий». Здесь, в квартале красных фонарей, можно делать что угодно, запрет один: это не должно быть заснято на камеру. Ошеломленный и растерянный, мужчина стоит на месте, окаменев. Женщина разворачивается и идет к своей будке, чтобы вернуться к работе.

Добро пожаловать в Амстердам.

Даже если бы я захотел остаться в Мюнхене, то не смог бы позволить себе этого из-за цен на жилье во время Октоберфеста. Как только я понял, что Девушки-Подсолнуха там нет, больше меня ничего там не удерживало. Прямо из галереи я поехал в аэропорт и полетел в столицу Нидерландов, забронировав отель по интернету.

Я продолжаю идти мимо освещенных неоновым светом стеклянных кабинок, разбросанных вдоль канала, незаметно сверяясь с картой в телефоне (не дай бог решат, что я что-то фотографирую). Женщина, украшенная татуировками, пирсингом и больше, в принципе, ничем, стучит в окно и манит меня войти. Даже не собираюсь подбрасывать монету, но чувствую себя странно польщенным тем, что секс-работница хочет заняться со мной сексом. Впрочем, она тут же забывает обо мне и снова стучит в окно, зазывая тучного мужчину, идущего в двадцати ярдах позади меня.

Рядом со мной шагает семья с ребенком: видимо, они не туда свернули.

– Пап, что это за магазины? – спрашивает девочка, которой, вероятно, не больше семи лет.

Он напрягается, пытаясь придумать объяснение.

– Они парикмахеры, сюда мужчины приходят стричься. – Он вздыхает с облегчением и думает, что все сошло ему с рук.

– А дядя без волос зачем пришел стричься? – продолжает девочка, когда крупный лысый мужчина исчезает в одной из кабинок.

Чтобы не идти мимо секс-клуба, они быстро сворачивают на следующем повороте. Я раздумываю, не зайти ли в клуб минут на двадцать – просто чтобы согреться, потому что бриз с канала заставляет меня дрожать от холода. Кстати, все каналы и мосты выглядят совершенно одинаково, а это значит, что здесь почти невозможно сориентироваться. В итоге я трижды прохожу мимо одного и того же секс-работника. По ошибке, честно! Я не единственный, кто кружит в этом районе. С наступлением темноты большие группы перевозбужденных мужчин наводняют район красных фонарей. Пытаюсь пробраться сквозь толпу глазеющих парней, которые подзадоривают друг друга.

Сигнал в мобильном пропадает. Ну, и как теперь узнать дорогу? Вряд ли стоит спрашивать у пьяных… Я окончательно продрог, поэтому подхожу к одной из кабинок. Эта женщина кажется чуть скромнее других: она выглядит старше и на ней чуть больше одежды, чем на остальных.

– Эй, дорогой, хочешь потрахаться или чтобы я тебе отсосала? Пятьдесят евро.

Что там я говорил про скромность…

– Мм, нет, – в панике отвечаю я.

– Входи, – настаивает она, игнорируя мой ответ. На ней тонна макияжа и фальшивый автозагар, ярко-белые зубы сверкают в люминесцентном освещении.

Я захожу внутрь, и она тут же закрывает за мной дверь. Вопросительно смотрит на меня, ожидая, когда я передам ей деньги.

– Вы заняты сегодня вечером? – я пытаюсь завязать разговор, но тут же понимаю, что для проститутки эта фраза звучит иначе, чем, скажем, для таксиста.

– Чего ты хочешь?

– Вообще-то, я просто хотел спросить, не знаете ли вы, где находится это место? – Показываю название места на экране своего телефона (даже пробовать не буду произнести его по-голландски).

– Ты что, отлить хочешь? Отвали!

Я проверяю свою ширинку, гадая, что она имеет в виду, – и тут до меня доходит, что она просто неправильно употребила артикль, из-за чего смысл фразы изменился. На самом деле она сказала: «Ты что, прикалываешься?»

– Джош?

Изо всех мест, где тебя могут узнать, вход в бордель – далеко не самое лучшее. Особенно когда твоя рука на ширинке.

– Боже мой, Джош, это ты, да?

Спотыкаясь, выхожу на улицу, дверь за мной захлопывается, а я поднимаю глаза, в панике гадая, кто застал меня в самой компрометирующей ситуации. Как мне это объяснить? Никто не поверит, что я просто спрашивал дорогу.

Кто это? Пожалуйста, пусть это будет не Девушка-Подсолнух!

В темноте я не узнаю девушку, стоящую передо мной. Она пухленькая, симпатичная, с короткими светлыми волосами. Быстро перебираю в памяти: кто-то, с кем я работал? Ходил в начальную школу? Подруга друга?

Теперь это выглядит еще более неловко. Я притворяюсь, что знаю ее.

– Не волнуйся, ты меня не знаешь! – говорит она. Я понимаю, что смотрел на нее и молчал последние тридцать секунд.

– А, хорошо. А можно спросить, откуда ты меня знаешь? – я нервно смеюсь.

– Я следила за твоими поисками.

– Какими поисками?

– Ты ищешь Девушку-Подсолнух, верно?

Я подозрительно смотрю на нее.

– Откуда ты знаешь?

– Я слежу за поисками в интернете.

– Извини, я действительно в замешательстве…

Кто она такая и почему преследует меня?

Она достает мобильный из переднего кармана темно-синих джинсов, вводит пароль и заходит на страницу в соцсети. Щелкнув несколько раз, сует телефон мне в лицо.

– Смотри!

Я смотрю на аккаунт с моими фотографиями. Но это не мой аккаунт!

Беру телефон и нажимаю на первую фотографию, чтобы прочитать подпись.

– Джош сейчас в Амстердаме, помогите ему найти Девушку-Подсолнух! Если у вас есть какая-либо информация, пожалуйста, свяжитесь с нами или напишите на электронную почту FindSunflowerGirl@hotmail.com. Дж+Дж.

Конечно, это они.

4327 подписчиков. Вау!

Прокручиваю ленту вниз: мои фотографии, «Подсолнухи» Ван-Гога, снимки с марафона, отфотошопленный знак «Разыскивается». Первый пост был загружен два дня назад.

Не могу поверить, что Джейк и Джесси сделали это. Я лишаюсь дара речи. Хочу позвонить им немедленно, но вспоминаю, что у моего телефона нет сигнала. Просмотрев все посты, я возвращаю ей телефон.

– Спасибо, что показала. На самом деле я ничего об этом не знал! – Я все еще ошеломлен и очень зол.

– Разве не мило со стороны твоих друзей? Они пытаются помочь, – уверяет она, видя мою реакцию.

– Это с какой стороны посмотреть.

– Может быть, тебе нужна моя помощь? Не хочешь пойти выпить? Хочу расспросить о твоих поисках.

– Ну, вообще-то, я надеялся…

– Было бы полезно иметь здесь местного гида.

– Да, но я был…

– Давай же!

Она не примет «нет» в качестве ответа. Девушка решительно уводит меня от толп туристов и секс-работниц и, к счастью, не вспоминает о том, что мы встретились на выходе из борделя.

Мы перемещаемся в другой район, для хипстеров, и по дороге она устраивает мне импровизированную экскурсию. Мы уходим все дальше и дальше от моего отеля, но я не возражаю. Входим в помещение, похожее на большой переоборудованный кинотеатр. Это оказывается модное кафе. Меню здесь похоже на мечту вегана.

– Я буду австралийский латте без кофеина, с обезжиренным молоком, спасибо, – говорит она, присаживаясь.

Заказываю кофе и несу его к нашему столику, подсчитывая в уме, сколько у меня осталось денег.

– Мне следует спросить, как тебя зовут, – я учусь на своих ошибках.

– Я Ева. Приятно познакомиться, Джош, – она протягивает руку и пожимает мою. Она хорошо поладила бы с дядей Питером. – Ты ведь англичанин, верно? На днях я прочитала в одной статье, что тела восьмидесяти трех процентов британских мужчин, которые умирают в Амстердаме, находят в каналах, так что тебе лучше поостеречься, – говорит она улыбаясь.

Мне тоже приятно познакомиться.

– Ты всегда начинаешь разговор с фактов о смерти? – Я решаю не приближаться к воде.

– Не всегда, но это полезный факт, правда?

Я смеюсь над ее странностями.

– Так как же ты узнала о моих поисках? – спрашиваю я.

– Я только что рассталась со своим парнем… ну, честно говоря, это он со мной расстался. Недавно, всего несколько недель назад. И у меня был разговор с одним из лучших друзей о том, что романтика умерла…

Неужели в наши дни у всех разбито сердце? Я думал, что у меня есть на это патент.

Хочу подбодрить ее, но она так тараторит, что невозможно вставить ни слова.

– Так что вот так! Короче говоря, этот друг рассказал мне о твоей странице, и теперь я немного подсела и хочу узнать, чем все закончится. Я думаю, это очень романтично. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь вот так меня искал! Странно, что я столкнулась с тобой в реальной жизни. Подожди секунду, мне просто необходимо рассказать об этом подруге…

Прежде чем я успеваю возразить, она тычет мне в лицо мобильником и делает снимок, ослепляя меня вспышкой.

– Упс, не знаю, почему была включена вспышка. Позволь мне сделать еще одну фотку.

Теперь я в курсе, как себя чувствуют знаменитости.

– Погоди: спрошу у подруги, не хочет ли она присоединиться к нам.

Она начинает переписываться со своей подругой.

– Так о чем я говорила? Ах да, именно так я нашла твой аккаунт после своего разрыва.

– Мне жаль это слышать. У тебя сейчас все в порядке?

– Ни слова обо мне! Это же ты у нас знаменитость, Джош. Так ты думаешь, что Девушка-Подсолнух здесь, в Амстердаме?

– Ну, ее не оказалось в Мюнхене, так что я на это надеюсь. У меня заканчиваются варианты. Я не могу позволить себе поехать в Токио или Филадельфию.

– Знаешь, если ее здесь нет, в Амстердаме полно других красивых женщин. И тебе даже не придется им платить… – она театрально подмигивает.

– О нет, я не… – я чуть не подавился чаем с перцем и мятой.

– Все в порядке, мы все здесь без предубеждений, Джош.

– Симпатичные, открытые – какие еще черты характера есть у здешних людей?

– Мы все довольно, как бы это сказать… Говорим обо всем по существу.

– Ты имеешь в виду – прямолинейные?

– Да, в Нидерландах мы все довольно прямолинейны. Мы говорим то, что думаем. Это хорошо, потому что тебе не придется беспокоиться, говорю я правду или нет. Я всегда честна. Если я не захочу тебя видеть, то велю тебе отвалить. Но не сегодня, у тебя ведь день рождения!

Из-за всех переживаний я почти забыл, что сегодня мой день рождения. Оказывается, Джейк и Джесси уведомили мир об этом факте.

– Есть что-нибудь такое, чего ты обо мне не знаешь?

– Вряд ли! Это, кстати, похоже на интересную игру. Расскажи мне что-нибудь такое, чего я о тебе не знаю.

– В этом году я постоянно подбрасывал монетку, чтобы принимать важные решения.

Жаль, что я проболтался (а ведь Джейк советовал мне никогда не упоминать об этом), но я устал, и это первое, что пришло мне в голову.

– Я этого не знала. Это так странно… но так круто. О, это должно быть очень весело! Давай спросим монету о чем-нибудь.

Я не знаю, под веществами ли Ева или она просто от природы такая маниакальная.

– Это не игрушка.

– Спроси, не выпить ли мне еще.

Ты можешь использовать свою собственную монету.

Я подбрасываю монету, чтобы доставить ей удовольствие. Решка.

– Спроси, стоит ли мне встречаться с Джулианом в эту пятницу.

С такой скоростью мы можем заниматься этим всю ночь.

Орел.

– Спроси, стоит ли мне снова с ним встречаться.

– Мне кажется, монета немного устала.

– Итак, Джош, во сколько завтра приступим к поискам?

– Собираешься пойти со мной?

– Ну, тебе понадобится помощь местного жителя. И потом, когда найдем ее, – тоже: как вижу, ты не очень-то умеешь ладить с женщинами.

Откровенно.

– И да: завтра спрашивать о ней буду я, а не ты. Если честно, ты немного похож на сталкера.

И прямолинейно.

– Тебе не нужно завтра на работу или куда-нибудь еще?

– Нет, завтра у меня выходной. Идеально, да? Значит, встретимся в девять у Музея Ван Гога и оттуда уже пойдем.

Она одним движением подхватывает сумочку и пальто и убегает, прежде чем я успеваю спросить, как добраться до моего отеля.

Воспользовавшись в кафе бесплатным вайфаем (кстати, сеть называлась «Мартин Роутер Кинг»), я ориентируюсь на местности и наконец заселяюсь в отель. Падаю на кровать, едва добравшись до номера. Я слишком устал, чтобы звонить Джейку и Джесси, и так и не перезвонил дедуле. Протягиваю руку, чтобы расстегнуть молнию на сумке, – и вспоминаю о своем праздничном торте. Извлекаю из сумки развалившийся и изрядно помятый торт и задуваю воображаемую свечу.

Я загадываю желание: найти ее завтра.

– Алло?

Это определенно не голос Джесси. Более глубокий, более грубый – короче говоря, это мужской голос. Смотрю на экран своего айфона, чтобы проверить, правильно ли я набрал номер. Все правильно.

– Э-э, привет, а Джесси дома?

– Конечно, сейчас дам ей трубку. Рановато для звонка, приятель, ты не думаешь? – вздыхает он. Его голос мне знаком, но я не могу узнать его.

Смотрю на часы, которые показывают 8:00. Я забыл, что в Лондоне на час меньше. Когда Джесси берет трубку, я начинаю извиняться, но потом вспоминаю, что должен злиться на нее.

– Эй, Джош, ты в порядке? – это голос Джесси.

– Кто это был?

Раздается приглушенный шум, как будто Джесси ходит по комнате.

– Привет, извини, никто.

Ну кто-то же говорил со мной!

– Что это за страница в соцсетях?

– И тебе доброе утро, Джош. Да, я в полном порядке, а ты?

– Черт возьми, что это за страница? – повторяю я.

– Это что, инквизиция? Я так понимаю, ты увидел страницу?

– Да, и увидел ее только потому, что столкнулся здесь кое с кем, кто следит за ней, и эта девушка меня узнала. Теперь благодаря вам, ребята, меня везде будут считать чудаком.

– По-моему, и до этого все считали тебя чудаком, Джош.

– Это не смешно. Я помню, как говорил вам в «Пинкмане», что не хочу никаких кампаний в социальных сетях. А вы взяли и сделали это за моей спиной. Вы не имели права так поступать.

– Прости, но мы хотели помочь. Мы собирались прилететь и помочь тебе, но решили, что так, вероятно, будет более продуктивно.

– Чья это была идея?

– Мы с Джейком обсуждали это, а потом Джеки предложила помочь, и мы согласились.

Конечно, Джеки же занимается маркетингом в соцсетях. Неудивительно, что у страницы столько подписчиков.

– Значит, вы все в этом замешаны. Здорово. Все, кроме меня. Неужели вы не могли хотя бы предупредить?

– Ладно, наверное, нам следовало это сделать. Мне очень жаль.

– Теперь это выглядит так, будто я ее преследую. Это ее отпугнет.

– Нет, обещаю, что не отпугнет. Если хочешь, мы удалим страничку. Но ты же видишь: это явно работает, раз уж ее видели даже в Амстердаме.

Правда. Может быть, это не такая ужасная идея.

– У вас есть какие-нибудь зацепки?

– Пока ничего конкретного.

– Что это значит?

– Ничего. Мне кажется, ты уже близко к цели.

– Ты что-то скрываешь от меня, да? В чем дело?

– Мы получили несколько сообщений от девушек, и каждая утверждает, что она и есть Девушка-Подсолнух. Но я не думаю, что это кто-то из них, так как они живут не в тех местах. Одна из Парижа, другая из Мельбурна и третья, кажется, из Южной Кореи. Их было несколько. Немного странно, что так много девушек хотят быть с тобой.

– Сохрани их данные на всякий случай, – шучу я.

– И у нас было электронное письмо, которое, по мнению Джейка, может быть настоящим, но я не уверена.

– Что там было написано?

– Оно от другой девушки, которая утверждает, что она и есть Девушка-Подсолнух… – Джесси делает паузу. – Она попросила свернуть нашу кампанию, так как у нее уже есть парень.

Мое сердце замирает.

– Зачем кому-то врать о таком? – спрашиваю я.

– Не знаю, но вряд ли это она.

– Тогда почему Джейк думает, что это может быть правдой?

– Она описала, во что ты был одет в тот день.

Мое сердце разбито.

– Да ладно, а кто еще мог это знать? Значит, это действительно она. Встретила кого-то другого.

– Не уверена. Сообщение показалось мне немного странным, и я запросила дополнительную информацию, но тут она перестала отвечать. Я все-таки думаю, что девушка, которую ты нам описал, была бы более деликатна, даже если бы и не хотела, чтобы ты ее нашел.

Я обдумываю слова Джесси.

– Слушай, я рассказала тебе об этом только для того, чтобы ты был в курсе. Я все еще думаю, что Девушка-Подсолнух где-то недалеко. Ты все равно там, так что можешь сегодня же заглянуть в книжные магазины: вдруг повезет? Мы оставим страницу до конца дня и посмотрим, что произойдет.

– Хорошо, я дам вам знать, как у меня дела. Что ж, возвращайся к мистеру Никто.

– Вообще-то, мне нужно пойти покормить Джереми. Удачи!

– Спасибо, Джесси, но имей в виду, что я все еще сержусь на вас обоих.

Кладу трубку, сбитый с толку и сообщением, и таинственным приятелем Джесси.

Как только подхожу к Музею Ван Гога, сразу замечаю Еву. Честно говоря, я ее немного стесняюсь. Все разгуливают в шортах и футболках, а она одета как Шерлок Холмс, только трубки не хватает.

– Зачем нам увеличительное стекло? – потрясенно спрашиваю я, когда она заключает меня в объятия – слишком сердечные, если учесть, что мы знакомы меньше двенадцати часов. Когда мы обнимаемся, я случайно сбиваю с ее головы знаменитую шляпу Шерлока Холмса.

– Это то, что носят детективы. Неудивительно, что ты до сих пор не нашел ее в этом, – она указывает на мою одежду. На мне те же черные джинсы, что и в последние несколько дней, и толстовка с капюшоном.

– Ты же знаешь, что мы просто зайдем в несколько книжных магазинов, чтобы посмотреть, работает ли там эта девушка, а не пытаемся раскрыть убийство.

– Тогда ладно, – раздраженно говорит она, убирая увеличительное стекло в рюкзак, где я успеваю заметить множество других детективных принадлежностей. Мне показалось, что я видел даже подслушивающее устройство, но решаю не поднимать этот вопрос: в конце концов, она же не вспоминает о том, что мы встретились в борделе.

– Я тут подумала… Может, выложишь мою фотку на своей страничке?

– Ты поэтому так нарядилась? Для фотографии? Ты ведь знаешь, что я не веду ту страницу, верно?

– Ты можешь отправить фотографию своей подруге, а она загрузит.

– Ты действительно так сильно этого хочешь?

Она с энтузиазмом кивает и снова берет увеличительное стекло, готовая позировать. Я фотографирую ее на телефон.

Мимо нас проносится шальной футбольный мяч. Один из детей, играющих в большом парке поблизости, бежит за ним, распугивая десятки чаек, которые устроились на траве. Вид у них угрожающий.

– Хорошо, так куда мы пойдем в первую очередь? – спрашиваю я после фотосессии.

Она раскрывает большую бумажную карту Амстердама – настоящий музейный экспонат.

– В центре города есть четыре английских книжных. Каждый из них недалеко от Музея Ван Гога, гдевыставлены «Подсолнухи». Я пометила их красной ручкой.

Она явно сделала свою домашнюю работу. Каждый магазин на карте обведен красным. Есть ли среди них тот самый?

– Давай пойдем этим путем, направимся сюда и обойдем вокруг, – Ева указывает на карту и ведет по запланированному маршруту пальцем, как будто она футбольный тренер и это план игры.

– Отлично.

Ей требуется почти пять минут, чтобы снова сложить карту, и в конце концов она просто сминает ее и засовывает в сумку.

– Не торопись, времени полно, – улыбаюсь я. – Пошли!

– Не так быстро. Прежде чем отправляться в любой из этих магазинов, надо зайти в музей. Нельзя приехать в Амстердам и не увидеть «Подсолнухи», особенно в твоем случае.

– Это действительно необходимо?

– Нам надо думать, как она. Нам нужно установить с ней связь!

Я ошеломленно смотрю на Еву.

– Ну же, Джош, ты хочешь ее найти или нет?

– Разве нам не нужно было заранее купить билеты или что-то в этом роде?

– Все в порядке, билеты я заказала вчера вечером. Деньги вернешь позже, не волнуйся.

Заказала билеты? Блестяще. У меня ведь неограниченный бюджет!

– Только надо взять аудиогиды, – заявляет она, не оставляя выбора.

О, прекрасно, еще расходы.

В конце концов мы поднимаемся по эскалатору в галерею, хотя Ева не в восторге оттого, что пришлось оставить снаряжение детектива-любителя в гардеробе вместе с сумками.

Несмотря на толпу людей, здесь очень тихо, все ходят и слушают свои аудиогиды. По галерее разносится только голос Евы: она не понимает, что говорит слишком громко.

Мы пропускаем ранние работы Ван Гога, чтобы добраться до главного шедевра. На бирюзовой стене всего одна картина, прямо по центру, в золотой раме. В отличие от Мюнхена, здесь трудно рассмотреть ее как следует, потому что вокруг толпятся люди. Каждый смотрит в экран своего мультимедиа-путеводителя, где есть фотографии крупным планом и дополнительная информация.

– Для Ван Гога желтый цвет был символом счастья. Он, как известно, использовал только три оттенка желтого, чтобы завершить эту картину. В голландской литературе подсолнух был символом преданности и верности. На различных стадиях эти цветы также напоминают нам о цикле жизни и смерти.

Мы поднимаемся еще на один лестничный пролет.

– Тут кое-что интересное, – я снимаю наушники и окликаю Еву. Передо мной переписка Ван Гога с его братом Тео. – Она сказала, что недавно читала его письма, так что, возможно, видела их здесь.

– Да, это вполне возможно. Давай заглянем в сувенирный магазин, – Ева тащит меня через весь зал к магазину, спрятанному в углу. – Посмотрим, что тут у нас… – говорит она, включая режим детектива.

Рядом со всеми мыслимыми и немыслимыми товарами с изображением «Подсолнухов» – брелоками, карандашами, футболками – лежит стопка «Писем Ван Гога», изданных «Пингвин классикс».

– Думаю, она приехала сюда, увидела в музее письма и купила книгу.

Она кивает в знак согласия с моей теорией.

– Как думаешь, нам стоит их купить?

– Я ее уже читал, – отвечаю я, кладя обратно книгу, протянутую Евой.

Я скачал и прочитал ее через день после того, как Девушка-Подсолнух упомянула о ней, чтобы потом мы могли обсудить эту книгу, если когда-нибудь встретимся снова.

Когда мы спускаемся на первый этаж и возвращаем наши аудиогиды, я понимаю, что идея с музеем была действительно хороша. Вслух я этого не говорю, но теперь настроен более оптимистично.

– Ну что, теперь мы достаточно прониклись, чтобы найти ее? – саркастически осведомляюсь я, когда мы выходим на свежий воздух.

– Думаю, да, но после всего этого я очень проголодалась. Я еще не завтракала, так что, может, сначала поедим? Ты любишь омлет? Хорошо, если да, потому что я знаю идеальное место!

Здесь крутят старые песни из мюзиклов, слышно, как на огне потрескивает масло и гремят сковородки.

– Здесь ты можешь съесть практически любой омлет, какой захочешь. Здорово, правда? – говорит Ева, садясь за большой столик. – Что будешь? Наверное, подбросишь монетку? Я тоже хочу попробовать!

– Конечно. – Я протягиваю ей монету.

Мы выбираем между омлетом и омлетом.

В ресторане подошли к делу серьезно: на стенах картины с летающими яйцами, а шеф-повар одет в красную футболку с надписью Eggspert[40] на спине. Я смотрю, как он готовит, и убеждаюсь, что надпись не врет: он делает четыре омлета одновременно.

– И что же ты ей скажешь, когда найдешь?

– Пока не знаю.

– Что значит «не знаю»? Ты должен был об этом подумать. А если бы ты нашел ее в Германии? Надеюсь, ты не собирался просто молча стоять и смотреть на нее?

– Нет, наверное, я просто собирался сказать ей…

– Порепетируем?

– Что? Наш разговор?

– Да. Я буду Девушкой-Подсолнухом, а ты – собой. Представь, что ты только что увидел меня в книжном магазине.

– Мы не будем этого делать.

– Будем! Тебе нужно попрактиковаться. У тебя будет только один шанс. Я не хочу, чтобы ты все испортил.

– Может, сначала поедим?

Я знаю, что хочу сказать, просто не собираюсь обсуждать это с Евой.

– По-моему, кто-то начинает немного нервничать. Давай, пока нам несут еду.

Она не остановится.

– Эй, привет, надеюсь, ты помнишь меня по Лондону? Мы встречались в Национальной галерее в день марафона, – говорю я глупым голосом.

– Ты начинаешь с «эй, привет»? Серьезно? И еще ты слишком нервничаешь. Смелее! Больше уверенности! Начни сначала.

Почему я согласился провести с ней день?

– Привет! Мы встретились в Лондоне, в Национальной галерее, в день марафона, и я хотел пригласить тебя на свидание, но у меня не было твоего номера, поэтому я выследил тебя.

– Фу, фу-у! Ты действительно говоришь как сталкер. «Выследил тебя». Не говори так.

– Ладно, так что мне сказать? – я изо всех сил стараюсь не злиться.

– Хорошо, что мы тренируемся, правда? Что будет, если она тебя не вспомнит? Или ты ей не нравишься? Или у нее есть парень?

– Я думал, ты должна помогать мне.

Наевшись омлета, выходим из ресторана, и меня чуть не сбивает с ног возникший из ниоткуда велосипедист. Я действительно не понимаю, как устроено дорожное движение в Амстердаме, и, что еще страшнее, никто из местных жителей, похоже, этого тоже не понимает. Велосипеды, мотоциклы, легковые и грузовые автомобили – они едут со всех сторон по дорогам и тротуарам. Кажется, тут даже трамваи не привязаны к трамвайным линиям.

– О’кей, это первый магазин, – Ева указывает на высокий дом в ряду других зданий у канала. На нем симпатичная неброская синяя с белым вывеска «Подержанные английские книги». – Так. Когда войдем, говорить буду я. И дай мне знать, если увидишь ее.

Похоже, что этот поиск веду уже не я.

Продавец за прилавком, должно быть, удивляется, когда в его книжный магазин заходит человек, одетый как Шерлок Холмс. Похоже, что мы с Евой направляемся на какую-то косплей-конвенцию.

– Привет, – говорит он.

– Привет, – отвечает Ева.

Я просто киваю и направляюсь вглубь магазина.

Здесь царит полная тишина, если не считать скрипучих половиц, которые буквально стонут каждый раз, когда на них наступаешь. И вообще, такое ощущение, что ты у кого-то в гостях, а не в книжном магазине.

Пока Ева осматривает первый этаж, я отваживаюсь спуститься в подвал, пригибаясь и стараясь не удариться головой о низкий потолок. Здесь очень тихо и пахнет заплесневелой бумагой.

От неожиданности подпрыгиваю, когда Ева хлопает меня по плечу.

– К сожалению, здесь ее нет. Этот человек – единственный, кто работает в магазине. Пойдем в следующий.

С первым покончено.

Мы направляемся в главный торговый район города, подальше от музеев каннабиса и секса, к магазину «Уотерстоунс». В витрине выставлены самые известные персонажи британских детских книг: Гарри Поттер, медвежонок Паддингтон, кролик Питер и Алиса. Внутри темно-зеленые узорчатые ковры и книжные шкафы из красного дерева, в точности как в любом другом их магазине. Мы разделились, чтобы осмотреть четыре этажа – здесь не только книги, но и настольные игры, подарки и записные книжки.

– Я не увидела никого, кто подходит под ее описание. Поговорила с парой сотрудников; они не помнят, чтобы такая девушка работала здесь в последнее время, – говорит Ева, возвращаясь ко мне.

Меня завораживают полки с британской едой на втором этаже. Этот раздел – мечта эмигранта: чайные пирожные «Туннокс», песочное печенье «Волкерс», йоркширский чай, печенье «Хобнобс», бисквиты «Джемми Доджерс», золотой сироп «Абрам Лайл», огурчики «Бранстон», соус «Ах! Бисто», мясная паста «Боврил», паста «Мармайт»…

– Ты меня слышал? – трясет меня Ева.

– Да, я понял, что здесь ее тоже нет. Но остаются еще два магазина, – отвечаю я.

– А что такое «Хобнобс»? – спрашивает Ева, заметив, куда я смотрю.

– Ты никогда не пробовала «Хобнобс»? Овсяное печенье. Пойдем, я возьму пачку, и ты сможешь его оценить.

Несмотря на сильно завышенную цену, нам нужно перекусить, чтобы поддержать энергию и поднять мне настроение.

– На самом деле неплохо, – одобряет Ева. Она успела съесть полпачки еще до выхода из магазина.

До следующего пункта назначения всего несколько сотен футов. Улица полна магазинов. Superdry, Mango, Levi’s – эти вывески можно увидеть в любом городе мира, и книжный магазин здесь такой же, без тени индивидуальности. Современный магазин, ничего особенного. На полках уцененные романы Николаса Спаркса и «Дневник Анны Франк», переведенный на все языки мира. Две голландки – одна возле полок, другая за прилавком – разговаривают друг с другом под негромкое бормотание местной радиостанции.

Я просматриваю книжки-раскраски и задаюсь вопросом, кому может понадобиться календарь в середине года, но тут Ева подает знак, и мы снова выходим на улицу. В этом магазине мы провели не больше двух минут.

– Похоже, наша последняя надежда – американский книжный, – оптимистично говорит Ева. Определенно, теперь мой стакан заполнен меньше чем наполовину. – Можно срезать путь. Сюда.

Мы идем по узкому переулку, и скоро я чувствую себя под кайфом от запаха травки. Прежде чем зайти в магазин, Ева отводит меня в сторону и пытается подбодрить.

– Я знаю, что это наш последний магазин, но если ее здесь нет, то это не значит, что ты ее не найдешь. Если тебе суждено ее встретить, так и будет.

Да, Ева способна раздражать, но сейчас мне действительно приятно это слышать. Я рад, что рядом со мной человек, помогающий в поисках.

– Спасибо. Будем надеяться, что она работает именно здесь. Это бы все упростило.

Я сразу же замечаю плакат с «Подсолнухами», висящий за прилавком справа от входа.

Возможно ли?..

Это должно быть хорошим знаком. Магазин гигантский, несколько этажей. Ева оглядывает первый этаж, где продают подарочные издания и журналы. Здесь есть все мыслимые варианты – от роскошных периодических изданий до Marie Claire и Hello!

Я поднимаюсь на второй этаж по лестнице, в которую встроены книжные полки с музыкальными дисками. Здесь на больших, до потолка, стеллажах расставлена беллетристика в мягких обложках, и прямо тут же, в кафе, продают эфиопский кофе и пирожные. Несколько человек сидят и читают, попивая кофе и слушая джазовую музыку, льющуюся из динамиков.

Я поднимаюсь еще на один лестничный пролет и прохожу через раздел биографической литературы. Здесь полно покупателей и сотрудников, но никто из них не похож на Девушку-Подсолнух. Симпатичный мужчина развалился на кожаном диванчике с книгой, будто это не магазин, а библиотека. Лестница наверх перегорожена, на табличке написано «Только для персонала».

Она там, наверху?

Я оборачиваюсь и вижу Еву.

– Ну, у меня две новости: хорошая и плохая, – говорит она.

– Давай выкладывай.

– Что ты хочешь услышать в первую очередь?

– Самое важное.

Приступай уже к делу!

– Итак, хорошая новость в том, что, по-моему, мы ее нашли. Менеджер сказал, что здесь работала англичанка, которая соответствует описанию.

Мое лицо озаряется.

– Где она сейчас? – нетерпеливо спрашиваю я, чувствуя, что мы близки к тому, чтобы найти ее.

– Это плохая новость. Она уволилась несколько недель назад.

Почему я так долго откладывал поиски?

Сердце замирает при мысли о том, что я был так близко к цели. Теперь она может быть где угодно.

– Хорошо, он знает, где она сейчас работает?

– А вот это действительно плохая новость. Он сказал, что она упоминала о переезде в Новую Зеландию.

Новая Зеландия? Я не могу позволить себе лететь туда, чтобы найти ее. Почему она не могла переехать в Ньюкасл? Или Ньюки?

– И есть еще кое-что, что тебе, вероятно, следует знать.

– Да, что там еще?

Ева выглядит нерешительной. Я впервые вижу, что она колеблется.

– Очевидно, она переехала туда с…

Она не хочет заканчивать предложение.

– Она переехала туда со своим… парнем.

– Почему ты сразу не сказала? Наверно, это самое важное… Значит, хороших новостей нет, не так ли? – я буквально вываливаю на Еву кучу упреков, хотя очевидно, что она ни в чем не виновата.

– Прости, я…

– Итак, полагаю, это означает, что письмо, которое получила Джесси, было от той самой девушки, – перебиваю я ее.

– Думаю, да. Мне жаль, что у тебя ничего не вышло, Джош. Я действительно хотела помочь.

В отделе популярной психологии американского книжного магазина я обнимаю голландскую девушку, одетую как Шерлок Холмс, которую встретил возле борделя.

Я подъезжаю к амстердамскому аэропорту Схипхол, чувствуя себя полным дураком.

Я потратил бо́льшую часть нашего выигрыша на безрезультатные поиски. Конечно, она должна была встретить кого-то другого! А может, у нее все это время был парень, о котором я не знал…

Дождь стучит в окна поезда. Я оглядываю вагон, смотрю на пары, которые держатся за руки. У них впереди захватывающие романтические каникулы за границей. Я возвращаюсь один в Великобританию с таким ощущением, что уже проходил через это раньше.

Вот так британских мужчин в конечном итоге и вытаскивают из каналов!

Когда поезд прибывает в аэропорт, я ищу ближайший рейс на электронном табло. C удовольствием полечу самым дешевым рейсом, в каком бы аэропорту Великобритании он ни приземлился. Не то чтобы мне было куда спешить. Я стою в очереди у стойки EasyJet[41], когда звонит мой телефон.

– Привет, Джесси, – отвечаю я унылым тоном.

– Алло, Джош? Это ты?

– Алло, ты меня слышишь?

– Да, едва-едва! Где ты сейчас?

– Я в аэропорту Амстердама, собираюсь лететь домой.

– Я тебя не слышу. Ты можешь говорить громче? Ты в аэропорту?

Голос диктора из громкоговорителя раскатисто звучит прямо надо мной.

– Да, я в аэропорту, еду домой, – кричу я в трубку, пытаясь перекричать шум в терминале.

– Почему ты возвращаешься домой? Что случилось?

– Все кончено. В последнем магазине оказалось, что там работала англичанка, которая только что уехала со своим парнем в Новую Зеландию. В полном соответствии с полученным сообщением, – мрачно резюмирую я.

Она молчит.

– Хорошо, я признаю, что это не обнадеживает. Но мы не знаем наверняка, что это та самая девушка, да и сообщение могло прийти от кого угодно.

– Не знаю. Наверно, мне лучше бросить это дело. Я попробовал, но, думаю, пора возвращаться домой.

– Ты не можешь остановиться сейчас.

– Но, Джесси…

– У меня есть новость! Я звонила, чтобы сказать, что американские «Подсолнухи» сейчас не в Филадельфии. Их одолжили музею Орсе в Париже, они там уже полгода. Выставка заканчивается в этом месяце.

Не знаю, что и сказать! Вспоминаю, как мы с бабулей и дедулей обыскивали Бристольский музей в поисках картины, которую одолжила другая галерея.

– Ты меня услышал? – спрашивает Джесси. – Я говорила кое-кому на работе о твоих поисках, и они сказали, что видели эту картину в Париже несколько недель назад.

– Да, спасибо, что сообщила. Но судя по тому, что мы узнали сегодня, и по письму, что вы получили, похоже, что она была в Амстердаме.

– Но ты только подумай, если – всего лишь если! – это сообщение неверное, то ты уже исключил целых три из пяти картин. Так что шансы пятьдесят на пятьдесят, что она в Париже. Разве это не стоит того, чтобы сделать последний рывок?

– Да, но только в том случае, если ее слова были правдой, и если она не переехала, и миллион других «если». Да она может быть где угодно, в любом уголке мира! И явно не хочет, чтобы ее нашли, иначе бы написала на вашу страницу.

– Не думаю, что это правильное отношение. Мы даже не знаем, видела ли она эту страницу. Разве ты не должен подбрасывать монетку в таких случаях?

Я в шоке оттого, что Джесси предлагает мне довериться монете.

Что это с ней?

Я не хочу отдавать это решение на волю случая, или судьбы, или какой бы то ни было высшей силы, управляющей моей жизнью. Я просто хочу домой. Я больше не могу.

– Давай-давай! – настаивает она, чувствуя мою нерешительность.

Я неохотно достаю монету из кармана и неловко пытаюсь перевернуть ее, зажав телефон между ухом и поднятым плечом. Монета выскальзывает из руки и падает на пол.

– Итак? – говорит Джесси.

Я наклоняюсь, чтобы посмотреть, какая сторона обращена вверх.

– Там написано, что я должен ехать в Париж, – тихо отвечаю я.

Женщина – невысокая, рыжеволосая и миниатюрная, с татуировками на руках – хлопает меня по плечу, как только я заканчиваю разговор с Джесси.

– Извините, я не хотела подслушивать, но вам нужно в Париж? Мой друг, который только что высадил меня, едет в Жирону. Он поедет через Париж, вас подвезти?

Все это время она стояла позади меня в очереди к стойке EasyJet, слушая, как я болтаю о своей личной жизни.

– О боже, да! Я согласен. Это было бы потрясающе. Огромное спасибо! У меня почти не осталось денег, так что бесплатно добраться до Парижа – это огромная помощь.

– Хорошо, я только проверю, не уехал ли он уже.

Я кладу телефон обратно в карман. Это безумие! Я действительно это делаю? Что сказала бы мама, если бы узнала, что меня подвезет совершенно незнакомый человек? Не просто по дороге, а в другую страну?

Когда женщина поворачивается ко мне спиной, я решаю спросить монету, следует ли мне принять это предложение. У меня в голове полный бардак. Буквально минуту назад я собирался домой – и вот уже еду в Париж.

Она говорит по телефону на испанском, сопровождая свою речь множеством энергичных кивков головой.

– Все в порядке, он еще здесь.

– Большое спасибо, это невероятно любезно, – повторяю я, следуя за дружелюбной женщиной из терминала аэропорта. Она объясняет, что летит в Испанию налегке, а ее друг перегоняет машину и везет их багаж.

– Похоже, вы ищете девушку?

– Да, совершенно верно.

– Что ж, надеюсь, вы ее найдете. Я с радостью помогу любому, кто ищет любовь.

Мы направляемся на экспресс-парковку, где нас ждет новенькая белая «Ауди». Двигатель все еще работает. Когда мы приближаемся, высокий загорелый темноволосый мужчина лет тридцати с небольшим выпрыгивает с водительского сиденья. Он одет в майку футбольного клуба «Барселона», длинные каштановые волосы собраны в узел на макушке.

– Hola![42] Хесус, – говорит он, выразительно постукивая себя по груди, чтобы показать, что это его имя.

– Джош, – отвечаю я, будучи не в восторге от собственного имени. – Большое спасибо, что согласились подвезти меня. Это очень любезно с вашей стороны.

Я запихиваю свою сумку на заднее сиденье машины, водружая ее поверх больших чемоданов и сложенной мебели, которые уже и так занимают много места.

– Извините, я не… много говорю по-английски.

– Это… очень… мило… с твоей стороны… отвезти… меня… в Париж. Спасибо… вам… большое, – повторяю я медленно и четко.

– Все в порядке, – улыбается он.

– Жаль, что его английский оставляет желать лучшего, – извиняется женщина, сжимая в руке маленькую дамскую сумку. – Но он высадит вас в центре Парижа.

Я еще раз благодарю ее, прежде чем прыгнуть на переднее сиденье. Я пачкаю идеально чистый коврик на полу машины своими промокшими от дождя ботинками. Она что-то говорит ему по-испански или, возможно, по-каталонски и машет нам обоим на прощание.

Когда мы выезжаем с парковки аэропорта, у меня появляется идея. Я достаю мобильный телефон и начинаю набирать вопрос в гугл-переводчике.

– Eres parti… partidario del club de fútbol de Barcelona?[43] – говорю я с самым ужасным испанским акцентом на свете.

Это смущает его больше, чем мой английский. Тогда я показываю ему экран своего телефона, чтобы он мог прочитать перевод.

– Нет, – он указывает на свои глаза.

– Мм, глаза… очки? – предполагаю я, как будто мы играем в шарады и я угадываю ответ.

– Si, я без очков.

– Тебе нравится Месси? – я указываю на его рубашку.

– Месси. Да. Самый лучший.

На этом разговор заканчивается. Пусть человек спокойно сосредоточится на вождении, особенно если у него не очень хорошее зрение.

Откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в окно, надеясь, что красивый пейзаж скрасит мне следующие пять часов. Главное, что я на пути в Париж. Все еще есть надежда, пусть и слабая, найти Девушку-Подсолнух.

Смотрю на шоссе и думаю о том, что меня спасает человек по имени Хесус[44]. Невероятно! Не так я представлял себе Второе пришествие…

Как человек, который подбрасывает монетку, чтобы выбрать, какую бутылку воды купить, я отдаю себе отчет, что в вопросах веры такой подход не годится. Я и вся моя семья – христиане дважды в год. Мы празднуем рождение Иисуса и его воскресение, а потом не думаем о нем до конца года.

Во время праздничной службы папа обычно развлекается, переделывая тексты гимнов в футбольные кричалки. А когда по решению местного совета «этот чертов парковщик» начал эвакуировать машины, оставленные за пределами церковной парковки, вообще предложил бросить это дело. Я посещал занятия, когда готовился к конфирмации, но меня выгнали за то, что я задавал слишком много вопросов. Хоть наш викарий и проповедует прощение, с тех пор я обычно остаюсь без шоколадки в конце пасхальной службы. Тем не менее, когда вы застряли в ожидании чуда в амстердамском аэропорту Схипхол и человек по имени Хесус предлагает вас подвезти, начинаешь о чем-то задумываться…

На протяжении двадцати миль водитель пытается придумать, о чем со мной говорить. Я смотрю на него, на его современную одежду и думаю, что Иисусу давно пора было сменить имидж. Наверное, неловко, когда на всех витражах ты в одном и том же.

– Эй, Иисус прощает тебя, – смеется он, указывая на грязь от моих ботинок.

– Мне очень жаль, – говорю я, пытаясь подобрать грязь и выбросить ее в окно, но он уже отвел глаза, и мы снова умолкаем.

Я проверяю гугл-карты на своем телефоне, чтобы найти маршрут, по которому мы едем, и определить, сколько еще часов займет путешествие. Мы должны проехать через Утрехт, Антверпен, Гент и Лилль… но я крепко засыпаю еще до выезда из Амстердама.

Примерно через час меня будит крик Хесуса. Он нечленораздельно ругается.

Что случилось?

– О Иесус! – далее опять неразборчиво.

Оглядываюсь, чтобы посмотреть, не подрезала ли его машина… Нет, поблизости нет других автомобилей. Я не знаю, где мы находимся и что происходит, но никак не ожидал таких выражений от сына божьего.

Он начинает хлопать себя по лицу, продолжая рулить одной рукой. Мне больше нравилось, когда он молчал.

Не слишком ли я был доверчив, когда решил поехать на попутке с совершенно незнакомым человеком?

Он продолжает очень быстро говорить по-испански, и единственные слова, которые я могу разобрать, – это «твою мать». Я вдруг забеспокоился, что эти слова адресованы мне. Согласен, что немного неприлично засыпать в машине, но все же он ведет себя слишком грубо. Старательно смотрю прямо перед собой, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Когда мы подъезжаем к станции техобслуживания, он паркуется у входа. Это здесь он собирается убить меня, расчленить и выбросить мое тело по частям? Неужели через несколько дней мой труп найдут за придорожным кафе?

Он улыбается и показывает знаками, что идет внутрь. Я нерешительно улыбаюсь в ответ, совершенно сбитый с толку, и решаю позвонить Джейку, чтобы они хотя бы знали, откуда начать поиски, если я не доеду до места.

Очевидно, Джейк не очень занят, так как берет трубку после первого гудка.

– Джейк, ты никогда не поверишь, что со мной случилось.

– Ты нашел Девушку-Подсолнух?

– Нет, не говори глупостей.

– Хм! Ты решил, что вернешь мне деньги, которые я тебе отдал?

– Нет! Я с Иисусом.

– С Иисусом? О боже, Джош, что ты курил в Амстердаме? Ты ведь не ходил в эти их кофешопы[45]?

– Нет, не ходил. Я был в аэропорту, собирался лететь домой, и тут появился Хесус и предложил подвезти меня до Парижа.

– Что, на своем осле?

– Нет, Джейк, у него арендованная машина.

Я вдруг начинаю чувствовать себя Марией Магдалиной, которая пытается убедить всех и каждого, что видела Иисуса у гроба.

– Ну конечно. Итак, позволь уточнить: ты говоришь, что тебя предложили подвезти до Парижа. Предложил Иисус? Что Иисус делал в Амстердаме? Мне кажется, что это место ему не подходит.

– Не знаю. Дело не в этом. Вероятно, у него не было возможности посетить Амстердам в прошлый раз, – бормочу я.

– Хорошая мысль. Наверное, он просто поехал прокатиться со своими ребятами. Могу себе представить, какой Иуда устроил бы мальчишник в Амстердаме.

– В любом случае я позвонил тебе только для того, чтобы сообщить, что нахожусь недалеко от Антверпена на станции техобслуживания с Хесусом, на случай если со мной что-нибудь случится.

– Что может с тобой случиться? За тобой придет Понтий Пилат? Ты с сыном божьим, ты должен быть в безопасности.

Я представляю, как Джейк закатывает глаза.

– Забавно. Ладно, мне пора: он возвращается из кафе на станции техобслуживания.

– Дай мне знать, если он превратит свою бутылку воды в вино.

Я прощаюсь с этим Фомой неверующим, а Хесус возвращается в машину с чашкой кофе навынос.

– Кофе… поможет мне enfocar, – говорит он, указывая на кофе и улыбаясь.

Я в замешательстве оглядываюсь.

– Enfocar… Я не знаю, как это перевести на английский, – теперь он пытается воспользоваться электронным переводчиком. – Сфокусироваться? – говорит он, показывая мне слово.

И тогда я наконец понимаю, что он имеет в виду. Он не ругался. Он кричал не на меня. Он просто устал.

Он кричал на себя, чтобы взбодриться.

Это уже имеет какой-то смысл.

Надеюсь, что кофе действительно поможет ему, ведь впереди еще несколько часов езды. Теперь я не боюсь погибнуть от рук маньяка, а всего лишь опасаюсь умереть в автокатастрофе.

Хесус указывает на стереосистему, по-видимому надеясь, что музыка не даст ему заснуть и отправить нас обоих на тот свет. Он пролистывает подборку иностранных радиостанций, прежде чем остановиться на компакт-диске.

Хотя Хесус едва говорит по-английски, он знает наизусть «Призрак оперы» Эндрю Ллойда Уэббера, поэтому до конца путешествия мы поем дуэтом. Он настаивает на том, чтобы быть Призраком, поэтому я пою за Кристину Даэ. У Хесуса ангельский голос.

Только увидев знаменитые бульвары и всемирно известные здания, я понимаю, что мы уже едем по Парижу. Мы исполняем партию на бис, и Хесус притормаживает в центре Парижа, у Северного вокзала. В Город Огней[46] приходит ночь.

– Большое спасибо за помощь! Вы так много для меня сделали, – говорю я, пожимая ему руку. Я показываю большой палец, чтобы он понял.

– Пожалуйста… Я не Бог. Я просто Хесус, – хихикает он.

Думаю, пора сказать викарию, что теперь я готов к конфирмации.

С детства не спал в двухъярусной кровати и уже забыл, каково это. Наверху храпит мужчина с метеоризмом, а вторая такая же кровать в этой маленькой комнате занята огромными татуированными мужиками устрашающего вида. Они выглядят так, будто им убить человека – пара пустяков, так что я почти не сомкнул глаз.

Зевая, выхожу из хостела и звоню Джесси. Хоть и не могу отделаться от мысли, что Девушка-Подсолнух в настоящее время прыгает с тарзанки в Квинстауне (Новая Зеландия) со своим семифутовым парнем-фотомоделью, но в целом чувствую себя довольно бодро. Я верю: в третий раз мне должно повезти, ну и все такое. К тому же я обзавелся друзьями в «высших» кругах.

– Я слышала от Джейка, что у тебя было интересное путешествие.

– Да, что я могу сказать? Пути Господни неисповедимы.

– Да, он был прав: ты накурился.

Пользоваться навигатором, когда говоришь по телефону, не так-то просто, а потому я ошибаюсь и выбираю гораздо более длинный маршрут к левому берегу, где расположены английские книжные магазины. Улыбаюсь, проходя мимо впечатляющего дворца Гарнье[47], где обитал любимый призрак Хесуса.

– Так что насчет той девушки из Парижа, которая связалась с вами?

– Ну, она написала нам на почту, но что-то я не могу найти ее сообщение и не помню, как ее зовут…

– Не ты ли ругала меня за то, что я не спросил ее имени?

– Извини, я не ожидала, что она может оказаться Девушкой-Подсолнухом. Мы же тогда не думали насчет Парижа… Уверена, что найду ее сообщение.

– Какой смысл было создавать страницу, если не можешь отыскать сообщение? – возмущаюсь я.

– Я найду его, не волнуйся. Какие у тебя планы на сегодня?

– Извини за резкость. Я просто устал. Сегодня утром зайду в несколько магазинов, так что скрести за меня пальцы.

– Скрестила пальцы на руках и на ногах. И, Джош… Я правда думаю, что тебе повезет. Сразу сообщи, если будут новости.

Прохожу через прекрасный Сад Тюильри, мимо отдыхающих в зеленых шезлонгах и изваяний, застывших в непринужденных позах, и иду по мосту через Сену. Предприимчивый уличный продавец предлагает мне замо́к любви.

– Мне некому его подарить, – извиняющимся тоном объясняю я свой отказ.

Эта бизнес-модель, должно быть, рабочая: перила моста украшены сотнями висячих замков самых разных форм, размеров и цветов. Инициалы, написанные нестирающимся маркером, признания в любви, сердечки… Я читал, что с Моста Искусств, который расположен чуть дальше по реке, пришлось снять замки из-за их веса; похоже, это не помешало влюбленным голубкам найти новое место, чтобы скрепить свои чувства. Экономней было бы не выбрасывать ключ в реку, а использовать кодовые замки на случай, если отношения долго не протянут.

Передо мной музей Орсе и большой плакат с «Подсолнухами», рекламирующий выставку Ван Гога.

Опять Ван Гог.

Может, это наконец-то та самая картина?

Я останавливаюсь и читаю плакат. Выставку спонсируют крупные банки и аудиторские компании; до ее закрытия осталось всего две недели, а потом картина вернется в Филадельфию. Нетерпеливые туристы спешат войти в музей, пока очередь не выросла. Я прохожу мимо и иду вдоль реки, просматривая открытки, картины и книги на прилавках букинистов.

Я планирую зайти в три английских книжных магазина, в том числе в «Книги Сан-Франциско». В первом книжном провожу не более двух минут: это крошечный магазинчик, которым управляет сварливый француз. Все остальные магазины в этом антикварном книжном квартале, похоже, закрыты. «Книжный магазин Аббатства» встречает меня более гостеприимно. Прямо на входе дружелюбный мужчина продает кофе из термоса. Он стоит снаружи неспроста: внутри все пространство занимают высоченные стопы книг. Девушке определенно негде здесь спрятаться.

Когда я добираюсь до желтого фасада книжного магазина «Шекспир и компания» напротив собора Парижской Богоматери, ноги уже отваливаются. Вокруг кипит бурная жизнь большого города, в кафе по соседству столики вынесены наружу, люди угощаются пирогами и пирожными. Внутри магазина яблоку негде упасть. Туристы входят и выходят, многие пренебрегают запретом на фотосъемку ради колоритной картинки в соцсетях.

Магазин действительно чрезвычайно фотогеничен – от мозаичного пола до деревенской люстры, качающейся над головой. Стены и лестницы расписаны цитатами. Похоже, что книги здесь счастливы.

Проходы для покупателей довольно узкие, и между чайной комнатой «Голубая устрица» и «Старым прокуренным читальным залом» образуется пробка. Я протискиваюсь внутрь и поднимаюсь на второй этаж по скрипучей красной лестнице. Читаю черные буквы над дверью: «Будь вежлив с незнакомцем: он может оказаться переодетым ангелом»[48].

Да ведь у Девушки-Подсолнуха на сумке был розовый значок с этой цитатой! Почему я не вспомнил об этом раньше?

Должно быть, это то самое место. Конечно.

С новой надеждой я обошел весь этаж, отчаянно желая одного: завернуть за угол и увидеть ее. Я прохожу мимо человека, печатающего на старинной пишущей машинке, мимо людей в кардиганах (книжный клуб?), со снобским видом обсуждающих роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Вхожу в музыкальную комнату, где маленькая люстра (горят две лампочки из трех) тускло освещает старомодное пианино в алькове. Объявление, наспех написанное от руки красным фломастером, просит покупателей не играть после семи вечера, так как музыка может разбудить кота. Спускаясь по лестнице, я замечаю зеркало с прикрепленными к нему записками. Люди со всего мира оставляли здесь сообщения, написанные на клочках бумаги, корешках билетов и открытках. Я прочитал одну: «Икар не продумал все до конца, возможно, тебе тоже не стоит этого делать».

Пробираюсь через толпу посетителей обратно к стойке.

– Привет.

Мужчина не поднимает глаз, он что-то пишет на листе бумаги.

– Bonjour, привет, – повторяю я.

– Да, чем могу помочь?

Он продолжает писать. Я замечаю на прилавке коробку с одинаковыми значками для булавок. Точно такой же значок был у Девушки-Подсолнух.

– Здесь работает англичанка? Ей лет двадцать, темные волосы, симпатичная…

Наконец он поднимает глаза.

– Могу я спросить, кто вы?

Я не хочу рассказывать этому парню свою историю.

– Просто друг.

– Друг таинственной девушки, которая может здесь работать, а может и не работать, и чьего имени ты не знаешь? – цинично спрашивает он.

– О’кей, да, это звучит странно, но скажите, работает ли здесь такая девушка? Она сейчас где-то здесь?

– Нет, сейчас ее здесь нет, – нелюбезно отвечает он.

– Но ведь она здесь работает? Не могли бы вы передать ей вот это и попросить связаться со мной?

Я протягиваю ему записку, которую приготовил заранее, с моим номером, сообщением и цитатой из писем Ван Гога: «Какой была бы жизнь, если бы у нас не было смелости что-либо предпринять?»

Он подозрительно смотрит на меня и берет записку с таким видом, словно собирается отправить ее в мусорное ведро.

– Я передам ей, – неохотно говорит он.

Я благодарю его за помощь и выхожу из магазина, возвращаясь к солнечному свету и суете. Бесцельно бреду по мосту в сторону собора Парижской Богоматери, и тут в кармане вибрирует телефон.

– Встретимся перед «Подсолнухами» в три часа дня.

Так быстро?

Целый рой бабочек бушует в моем животе, когда я читаю сообщение.

Оно от Джесси.

Почему она хочет встретиться перед «Подсолнухами»? Зачем едет в Париж? Почему ничего не сказала об этом утром, когда мы говорили по телефону?

Я спрашиваю ее, что она задумала. Наверное, она уже в самолете (а может, просто игнорирует мои сообщения), потому что больше от нее не приходит никакой информации. Я убиваю время в кафе, гипнотизируя телефон в ожидании ответа от Джесси и сообщения от Девушки-Подсолнуха. Интересно, парень в магазине уже передал ей записку? Нервничаю так, что даже подташнивает. Меня так и подмывает вернуться в магазин, но, взглянув на часы, я понимаю, что пора двигаться к галерее. Возле музея Орсе я понимаю, что это была неудачная идея – встретиться перед «Подсолнухами». Особенно в три часа дня в субботу.

С таким же успехом Джесси могла бы сказать: «Давай встретимся посреди Таймс-сквер в канун Нового года». Пусть сейчас и не самый разгар туристического сезона, очередь у входа в галерею тянется, извивается и огибает здание.

Когда я в конце концов попадаю внутрь, меня охватывает благоговейный трепет. Здание впечатляет. Это переоборудованный железнодорожный вокзал с мраморным полом и богато украшенным потолком; трудно поверить, что когда-то здесь ходили поезда. Указатели ведут меня по направлению к Ван Гогу – «Подсолнухи» повсюду. Огромные золотые часы над моей головой отсчитывают время до нашей встречи. Осталось двадцать минут.

Я направляюсь на выставку, просматриваю работы и читаю тексты под ними. Вскоре меня окружает группа посетителей – на шее у каждого бейджик, а аудиогиды прижаты к ушам, как мобильные телефоны. Они толпятся у одной картины, пока голос в их ушах не велит им двигаться дальше, и, как стадо, они перемещаются к следующей.

Я прохожу мимо прекрасной «Звездной ночи» и сажусь на деревянную скамейку рядом с «Подсолнухами», чувствуя себя уже кем-то вроде эксперта по работам Ван Гога. Я пялюсь на оттенки желтого уже почти пятнадцать минут, и охранник, патрулирующий зал, начинает поглядывать в мою сторону. Интересно, я больше похож на грабителя или на сумасшедшего, который собирается уничтожить бесценное произведение искусства? Вероятно, последнее.

Три часа дня.

Где она? Почему не отвечает на звонки и сообщения?

Я постукиваю ногой и нервно сжимаю пальцы, оборачиваясь к входу в зал. Вместо Джесси вижу толпу туристов, пробивающихся внутрь. Все пытаются сфотографироваться на фоне картины, не обращая внимания на попытки раздраженного охранника остановить этот беспредел. Вспышки следуют одна за другой. Стоило повесить тут табличку-предупреждение для эпилептиков[49].

Американец, которому удалось пронести с собой фотоаппарат, отталкивает меня с дороги, чтобы сфотографировать произведение искусства крупным планом. Он ни на секунду не останавливается, чтобы хотя бы посмотреть на картину, и устремляется дальше, готовый оттолкнуть кого-то другого, чтобы сфотографировать следующее полотно. С тем же успехом он мог бы загрузить изображения из Гугла. Затем мимо проходит женщина скандинавского типа с красной помадой на губах, в красном берете и футболке в бретонскую полоску. Это как официальный дресс-код для туристов во Франции. Она останавливается, чтобы прочитать текст рядом с картиной, кивая в знак согласия с тем, что там написано. Позади нее стоит большая группа французских подростков, которые, как и я, похоже, не интересуются ни одной картиной Ван Гога, кроме «Подсолнухов». Несколько девушек позируют для селфи с картиной, высунув при этом языки. Я оглядываюсь, надеясь, что Джесси выскочит из ниоткуда и появится на скамейке рядом со мной.

Поторопись.

Я пытаюсь позвонить ей снова, но не получаю ответа.

Долго еще ждать?

Смотрю на картину Ван Гога, висящую рядом с «Подсолнухами», и замечаю, что он изобразил на своей односпальной кровати две подушки, лежащие рядом. Интересно, он все еще надеялся найти кого-нибудь, с кем можно было бы разделить постель? Я начинаю жалеть Ван Гога, который так и не нашел свою любовь, и надеюсь, что со мной этого не произойдет.

– Bonjour!

Кто-то похлопывает меня по спине. Наконец-то!

Я оборачиваюсь.

Это она.

Это на самом деле она.

Наконец-таки.

Не Джесси.

Это Девушка-Подсолнух.

– Bonjour, – отвечаю я, не понимая, почему мы говорим по-французски, и совершенно потрясенный тем, что вижу ее.

Я замечаю, что в руке она держит открытку с «Подсолнухами» из Национальной галереи.

– Я наконец-то нашла ее!

А я нашел тебя.

Она наклоняется и обнимает меня.

– Извини, что опоздала, очередь на входе была огромная. Должна сказать, я очень разочарована, что сегодня на тебе нет повязки с единорогом.

Я смеюсь. На ней та же желтая куртка, что была в Лондоне: та самая, которую я высматривал по всей Европе.

– Как? Кто? Почему? – надеюсь, что она может читать мои мысли, так как связно говорить я, кажется, не в состоянии.

– Твоя подруга Джесси. Я написала ей на электронную почту где-то неделю назад, когда увидела, что ты ищешь меня в соцсетях. Но я не получила ответа и подумала, что это все… ну, ты понимаешь. А сегодня она наконец ответила и сказала, что ты будешь ждать меня здесь. Вот она, сила интернета, верно?

Конечно.

– Значит, ты видела страницу?

– Один из моих друзей увидел ее. Ты всегда гоняешься за женщинами по всей Европе? – она усмехается.

– Только время от времени, – смущенно шучу я. Я наконец-то вновь обрел способность говорить, хотя меня все еще трясет.

– Ван Гог гордился бы тобой, но знаешь, было бы намного проще, если бы ты просто попросил мой номер телефона в Лондоне.

– Я собирался, но ты исчезла, прежде чем я успел это сделать!

– Я исчезла? Это ты исчез, пока мы переходили дорогу! Я думала, ты просто был сыт мной по горло и решил сбежать.

– Нет, вовсе нет. Я потратил целую вечность, пытаясь найти тебя снова. Я дошел до финиша марафона, вернулся на набережную, пошел в галерею, но нигде не мог тебя найти.

– Я делала то же самое. Должно быть, мы просто разминулись. Я не думала, что будет так сложно найти кого-то с рогом на голове, но тебя нигде не было видно. Там было так много людей.

– Я знаю, это было безумие. Прости, что потерял тебя.

– Нет, не извиняйся. Я действительно была очень удивлена, когда увидела, что ты пытаешься найти меня. Приятно удивлена.

– Значит, тебе это не показалось странным?

– Ну, это было немного странно. Нет, шучу: это было очень мило.

– Мило?

– О’кей, очень романтично. Так лучше?

Наши взгляды встречаются. У нее действительно самые красивые карие глаза.

– Да, так лучше.

Она смотрит на картину.

– По крайней мере, мы наконец-то увидели «Подсолнухи» вместе. Ну, одну из картин. Эта немного отличается от картины в Национальной галерее, – она сравнивает ее с открыткой.

– На самом деле эта версия больше похожа на мюнхенскую, а картина в Амстердаме похожа на лондонскую.

– Посмотри на себя, теперь ты настоящий эксперт по Ван Гогу! Я все еще не могу поверить, что ты ездил в Амстердам и Мюнхен, разыскивая меня.

– Не-а, я просто давно мечтал о каникулах, – шучу я.

– Крут и невозмутим, – она улыбается.

Мы оба стоим там, любуясь картиной, рассматривая все вокруг, пока следующая туристическая группа не врывается в тускло освещенный зал.

– Может, выберемся отсюда? – предлагает она.

Прошло меньше десяти минут, но я уже рад, что не отказался от своих поисков. Она красивая, веселая и харизматичная – еще лучше, чем мои воспоминания о ней!

Мы выходим из галереи, идем мимо длинной очереди, которая все еще тянется и петляет вокруг. Я улыбаюсь, глядя на старую женщину, напоминающую бабулю: в шерстяной шляпе и перчатках она танцует рядом с уличным музыкантом, который играет на французском горне.

Полагаю, что во Франции это просто «горн».

– Хочешь попробовать лучший в мире горячий шоколад?

– Для такого заявления должны быть веские основания!

– Поверь, тебе понравится. Шоколад – мой единственный порок.

Мы бредем по улицам Левого берега, где люди потягивают кофе за столиками вдоль дороги. Вы бы не стали пить кофе на обочине M25[50], но в Париже это выглядит стильно.

– Их главный магазин находится на другом берегу реки, недалеко от Лувра, но там всегда столпотворение, а в этот можно просто взять и войти. Здесь гораздо проще получить свою дозу шоколада.

Мы заходим в «Анджелину» – небольшую, но идеально оформленную пекарню, где продают множество сладких деликатесов. Она делает заказ и болтает с бариста на беглом французском; тот дает нам два стакана горячего шоколада.

– Я заплачу, – предлагаю я, доставая бумажник.

– Все в порядке. Ты и так потратил достаточно времени и денег, чтобы найти меня.

Я потягиваю теплый густой шоколад через черную соломинку. Это восхитительно.

– Разве это не в прямом смысле счастье в чашке?

– Он прекрасен. Теперь я понимаю, почему у тебя от него зависимость. Когда ты так хорошо выучила французский?

– Моя мама – француженка. Она была мадемуазель Оклер до того, как познакомилась с моим отцом в Лондоне. Меня воспитывали как билингва, хотя до переезда сюда я не очень свободно говорила по-французски.

Я придерживаю дверь, и мы выходим на улицу.

– Я только что поняла, что назвала незнакомцу девичью фамилию своей матери. Наверное, это было не очень разумно, да? Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься украсть все мои сбережения.

– Все в порядке, только не говори мне, на какой улице ты выросла или как зовут твоего первого питомца.

– Постараюсь об этом помнить… Так вот, как я уже сказала, мой французский улучшился, когда я начала здесь работать. Я тружусь в книжном магазине «Шекспир и компания», если тебе знакомо это название.

– Да, я был там сегодня утром. Искал тебя. Это действительно хороший магазин.

– Правда? Мне там так нравится. Я планировала приехать в Париж всего на месяц или около того после универа, но нашла этот магазин и начала работать как «перекати-поле», а потом у них открылась постоянная вакансия, так что я все еще здесь.

– Что такое «перекати-поле»?

– Ой, извини! Сейчас объясню. В общем, это такая программа: ты можешь жить в книжном магазине бесплатно, пока читаешь одну книгу в день и помогаешь в магазине. А когда покидаешь это место, пишешь свою автобиографию, то есть одну страницу о себе. Таких людей называют «перекати-поле» – человек, которого как бы носит ветром с места на место. Некоторые живут так долгое время, десятилетия.

– Ух ты, это круто. Так ты все еще живешь в магазине?

– Нет, я съехала. Жить там потрясающе, но личного пространства недостает. Поскольку теперь у меня есть зарплата, я снимаю квартиру недалеко от Сорбонны.

Улицы, кажется, становятся все уже и уже, и это затрудняет беседу, так как нас то и дело разделяют встречные прохожие; мы вынуждены идти гуськом друг за другом.

– Тебе все еще нужно читать по книге в день?

– Нет, свою репутацию я уже заработала. – Она ждет, пока миниатюрная женщина, выгуливающая большую собаку, пройдет мимо нас. – Никому об этом не говори, но я не дочитала до конца ни одной книги, даже когда была «перекати-поле».

– Что ты имеешь в виду, говоря, что никогда не дочитывала до конца книгу? Как можно работать в книжном магазине и не прочитать целую книгу? – недоумеваю я.

– Да нет, на самом деле я читаю. Много. Пойми меня правильно. Я просто не читаю книги до конца. Я знаю, что это звучит глупо, и именно поэтому никому об этом не рассказываю. Я просто думаю: зачем мне знать конец?

– А почему бы и нет?

– Тебе не кажется, что грустно узнать, что произойдет в конце? Мне нравится оставаться с персонажем в его вселенной и представлять будущее как множество возможных вариантов.

– Значит, ты не знаешь, что произошло с Ромео и Джульеттой, Гарри Поттером или Джеем Гэтсби?

– Ну, это довольно экстремальные примеры, но во-обще-то я не знаю, чем заканчивается большинство книг, так что, пожалуйста, не разрушай для меня эти миры.

– Хорошо, что я больше не самый странный из нас двоих.

– Ты все еще странный, Джош, не волнуйся.

Никогда раньше не встречал таких, как она.

За углом мелькает мотоцикл, и нам приходится ждать, пока его треск смолкнет и мы снова сможем слышать друг друга.

– По правде сказать, тот парень, который работал сегодня утром в твоем книжном, был не слишком дружелюбен.

– О, правда? Как он выглядел?

– У него были темные растрепанные волосы, довольно короткие, – я показываю рукой, какой у него был рост. – Он определенно не хотел передавать тебе мою записку.

– А!.. Да, это Том. На самом деле он хороший, просто склонен к гиперопеке. Скоро он уезжает – собирается продолжить свое путешествие. Сейчас пишет автобиографию для нашей книги «Перекати-поле», поэтому, вероятно, был раздражен тем, что ты его оторвал от работы. Кстати, в книге, помимо биографий, есть истории о людях, которые приехали в Париж в поисках самих себя, и о романтических встречах, которые случались в этом магазине.

– Что ты написала в автобиографии?

– Я тебе как-нибудь покажу, если хочешь.

– Да, с удовольствием.

Все идет хорошо.

– Так ты планируешь поработать там какое-то время?

– Не знаю. Никаких конкретных планов у меня пока нет. Я изучала английский в университете, но куда это меня приведет? Хотела бы работать в издательстве, но сначала попутешествовать. Понять, для чего я гожусь лучше всего.

Она открывает металлическую калитку, ведущую в зеленый оазис с ухоженными цветами. За рекой виден собор Парижской Богоматери. Слышу громкий щебет птиц, соревнующихся с автомобильными гудками и сиренами. Оглядываясь по сторонам, я понимаю, что этот парк совсем рядом с ее книжным магазином.

– Что ж, боюсь, на этом турне заканчивается. Напоследок могу показать тебе самое старое дерево в Париже, – она указывает на большую акацию, которая огорожена заборчиком и опирается на две бетонные подпорки.

– Откуда ты это знаешь?

– На другой стороне вывеска, на которой это написано, – смеется она. – Извини, но скоро мне придется бежать на работу. У меня есть еще минут десять. Посидим здесь немножко?

– Конечно, почему нет.

Мы садимся на одну из скамеек, под ногами скрипит песок и гравий.

– И все-таки расскажи о себе побольше. Я почти ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты преследуешь девушек.

– Что бы ты хотела узнать?

– Ты знаешь эту игру, где нужно сказать две правды и одну ложь?

– Ладно. Дай мне секунду подумать о чем-нибудь интересном.

– Давай, а я буду угадывать, – говорит она, потягивая горячий шоколад. Свой я уже давно выпил.

Три интересных высказывания о себе?

Я подбрасываю монетку…

Слышу голос Джейка: он строго-настрого запрещает упоминать о монете.

Что интересного я сделал в жизни?

Ничего.

– Ладно, я умею играть на пианино, я вошел в десятку лучших по стране по итогам выпускного экзамена по истории, и у меня есть кролик по имени Джереми.

– О, это тяжело. Ты не похож на человека, у которого есть кролик… Но сомневаюсь, что ты способен войти в десятку лучших по итогам выпускного экзамена, – поддразнивает она.

– Ну спасибо!

– Я думаю, кролик – это ложь! А если ты умеешь играть на пианино, я отведу тебя в магазин прямо сейчас, чтобы ты для меня сыграл. Я всегда думала, что это было бы романтично, если бы кто-то сыграл мне серенаду на пианино. Я пробовала учиться играть на инструменте, который стоит в магазине, но пока освоила только «Чопстикс»[51].

– Жаль разочаровывать, но на самом деле я соврал как раз про пианино. Мой дедушка очень хорошо играет, и мне всегда хотелось тоже научиться. Хотя бы одну крутую песню. Не знаю… может быть, «Эй, Джуд» или что-то из Бетховена. Я бы никогда не играл ее для одного и того же человека дважды и никогда не выходил бы на бис.

– Тогда почему ты не учишься играть?

– Может быть, теперь я научусь – хотя бы для того, чтобы сыграть тебе серенаду. Теперь твоя очередь. Выкладывай три факта о себе!

Колокола собора Парижской Богоматери начинают громко звонить.

– Похоже, меня спас звон колокола. Извини, мне пора, – говорит она, бросая взгляд на часы. Как могли десять минут пролететь так быстро? – Но в следующий раз я что-нибудь придумаю и хочу услышать о кролике Джереми.

В следующий раз. Да.

– Когда будет следующий раз?

– У меня завтра выходной, можем провести его вместе. Но не волнуйся, если у тебя другие планы: посмотреть достопримечательности или что-то еще.

– Нет, я с удовольствием увижусь с тобой завтра.

– Ладно, воскресенье – лучший день недели. Я устрою тебе настоящую экскурсию по моим любимым местам. Утром мне нужно кое-что сделать… Встретимся в час дня? И вот мой номер, чтобы мы больше не потерялись. – Она быстро пишет его на листке, вырванном из записной книжки.

Девушка-Подсолнух чмокает меня в щеку и направляется к магазину.

– Постой, – окликаю я ее, когда она открывает металлические ворота. – Я все еще не знаю твоего имени!

Она оборачивается и улыбается.

– Люси.

– Ну, это безусловно не лучший район, но будет круто, обещаю, – говорит мне Люси, когда мы встречаемся на выходе из станции метро «Порт-де-Клиньянкур». Она выглядит прекрасно в белой футболке и джинсовом комбинезоне. Мы обнимаемся, и я чувствую тонкий аромат ее цветочных духов.

Вокруг нас вывески McDonald’s и KFC, дома, покрытые граффити; дорожные рабочие снимают асфальтовое покрытие с проезжей части. Тут грязно и шумно, совсем не похоже на туристический Париж, который я ожидал увидеть. Тем не менее я счастлив, что я здесь вместе с Люси.

Мы идем по оживленной дороге мимо заправочной станции туда, где в брезентовых торговых палатках продается всякая-разная одежда. Шарфы, шляпы, толстовки, обувь. В течение тридцати секунд мне предлагают айфон, флакон духов «Диор» и пару кроссовок «Адидас».

– Куда ты меня ведешь? – спрашиваю я.

Мы проходим мимо наперсточника. Не могу поверить, что туристы все еще ведутся на эти трюки! Вокруг него топчутся несколько человек.

– Сейчас увидишь.

Люси откидывает прядь волос, упавшую на глаза. Ее волосы собраны в хвост, и пара свободных волнистых прядей танцует перед ее глазами. Пирсинг в ушах поблескивает на солнце.

– Не волнуйся, тебе понравится, – успокаивает она меня.

Как только она заканчивает фразу, мимо нас пробегает группа мужчин с большими сумками в руках; за ними мчатся четверо полицейских. Машины с визгом тормозят, пропуская бегущих. Похоже, тут продают не только поддельные сумки от Гуччи…

Разве нельзя было просто пойти в Лувр?

– Мы почти на месте.

Сворачиваем с главной дороги, удаляясь от полицейских сирен. Узкая улочка выводит нас к самому замечательному блошиному рынку. Перед нами сотни открытых гаражей, украшенных красным лишайником. Там выставлены на продажу множество товаров – от игрушечных автомобилей до ювелирных изделий, спичечных коробков, пластинок и аркадных игр.

– Сейчас большинство блошиных рынков либо ориентированы на туристов, либо сильно задирают цены, но этот – настоящий рай для барахольщика. Всегда можно найти что-то по душе. Буквально все в моей квартире – отсюда.

Она права. Здесь нет толстовок с надписью «Я люблю Париж». Похоже, местные продавцы просто вытряхнули содержимое своих карманов, собрали то, что валялось в этих гаражах, и разложили на столе: наушники, обмотанные вокруг корешков билетов, разорванные журналы. Тут есть даже одинокие туфли (на случай, если вы потеряли одну из пары). Не знаю, кому может понадобиться пустой картридж от принтера, сломанный водяной пистолет или безногая Барби, но среди игрушек из «Киндеров» и другого барахла можно отыскать настоящие сокровища.

Я покупаю пару парижских сувениров ручной работы (вручу их Джейку и Джесси в благодарность за их поддержку). Мне удается сбить цену с десяти евро до пяти, и я чувствую себя так, словно заключил сделку на несколько миллиардов фунтов.

Люси останавливается перед прилавком с фарфором и столовыми приборами, а я нахожу в соседнем ларьке несколько страниц из фотоальбома, документирующих поездку какой-то женщины в Мадрид. Тут черно-белые фотографии, на которых она улыбается на фоне достопримечательностей, корешки билетов, гостиничные бирки и рукописные заметки. Почему кто-то продает это?

– Они действительно классные, – Люси присоединяется ко мне, смотрит на коллекцию старых фотографий. – Я люблю такие вещи. Мне всегда хочется побольше узнать о жизни этих людей.

– Кем именно она была? Что делала? К кому приехала?

– Кто ее фотографировал? Был ли у них роман? Чем все кончилось? Мы должны ее найти!

– Наверное, я пока воздержусь. Я уже искал женщину и нашел ее! – Мы оба смеемся.

Мы бродим по лабиринту гаражей, останавливаясь, чтобы обсудить предметы, которые нам обоим нравятся, и рассуждая, что было бы хорошо купить домой.

А может, в наш общий будущий дом.

Антикварная мебель здесь – мечта дизайнера интерьера.

– Bonjour, chérie, comment vas-tu?[52]

Люси встречает харизматичный седовласый француз, которого она, по-видимому, знает, с объятиями и поцелуями. В его ларьке есть все – от кнопок до дверных ручек и табличек с номерами улиц. Я чувствую легкую зависть, наблюдая, как они смеются и шутят по-французски, и жалею, что в голове не осталось ничего из школьной программы. Они оглядываются на меня, и я улыбаюсь в ответ, не понимая, что происходит. Она протягивает ему немного денег, и в обмен он дает ей книгу, которую она быстро кладет в сумку.

– Что ты купила? – спрашиваю я, когда Люси возвращается ко мне.

– Потом покажу. Если ты тут осмотрелся, хочу отвести тебя в другое мое любимое место.

На метро едем через весь город. По дороге мы много шутим и постоянно смеемся. Я рассказываю ей о своей семье и друзьях, она – о своих родителях, которые работают в Министерстве иностранных дел, и о своей лучшей подруге, недавно уехавшей в Южную Африку на шесть месяцев. Я – про Джейка и Джесси.

Мы говорим о нашем детстве. Люси рассказывает, как она вставляла в разговор фразы из малоизвестных книг, чтобы казаться более интересной. Делимся анекдотами об университетах, сравнивая опыт учебы в Кембридже и Лондоне. Говорим о студенческих вечеринках и пьянках, о ее диссертации на тему «Джек Керуак и поколение битников» и моей – «Значение Девятилетней войны». Мы обсуждаем наши любимые фильмы, еду и музыку; сравниваем соусы – сальса и барбекю; спорим, какая часть «Истории игрушек» самая лучшая. Говорим о ее старом увлечении Кейт Буш[53]; теперь Люси обожает Эда Ширана[54]. С каждой станцией, которую мы проезжаем, я влюбляюсь в нее все больше.

Выходим на станции «Филипп Огюст», и я вижу кладбище Пер-Лашез.

– Итак, сначала мы чуть не попали в полицейскую облаву, а теперь ты ведешь меня на кладбище. Ты действительно знаешь, как произвести впечатление! – смеюсь я. – Слушай, а тут вроде была какая-то знаменитая башня, которую мы должны были увидеть, нет?

– Я бы не назвала это облавой! Тебе же понравился рынок, так что не будь занудой. Думаю, здесь тебе тоже понравится. Странно, что мое любимое место в городе – это кладбище?

– Да нет… Ладно, вообще-то, это немного странно, – говорю я с улыбкой, повторяя слова, которые она сказала вчера.

Мы входим на кладбище через большие каменные ворота по соседству с очень удачно расположенным магазином, торгующим надгробиями. К нам присоединяются около дюжины туристов, все они смотрят на свои карты, и я удивляюсь, сколько людей, оказывается, предпочитают проводить воскресный день, разглядывая могилы.

– Они все идут к могиле Джима Моррисона, что иронично, поскольку он, возможно, даже не мертв.

– Только не говори мне, что ты веришь во все эти теории заговора, – смеюсь я.

– Ну, вскрытие его тела никогда не проводилось, так что кто знает? Может быть, он все еще где-то с нами.

– В следующий раз ты скажешь, что Элвис все еще жив.

– Да, – она изо всех сил пытается сохранить невозмутимое выражение лица.

– Очень смешно. Здесь похоронено много известных людей?

– Очень много: Оскар Уайльд, Эдит Пиаф, Шопен, Мольер, Пруст, Гертруда Стайн. Мне жаль простых людей, похороненных рядом с ними: их могилы постоянно тревожат… Пойдем сюда, – Люси указывает направо, когда я собираюсь последовать за британской парочкой.

Мы удаляемся ото всех остальных, сворачивая с бетонной дорожки.

– Осторожно! – предупреждает Люси, когда я чуть не спотыкаюсь о торчащий корень дерева, скрытый под слоем листьев. – Здесь что-то вроде лабиринта, но мне действительно нравится тут гулять, читать эпитафии, представлять, какую жизнь вели эти люди. Это, наверное, немного странно, но тут вспоминаешь, как коротка жизнь и что ты должен успеть за это время как можно больше.

– Значит, ты приходишь сюда каждую неделю?

– Да, стараюсь. Так приятно укрыться тут от городской суеты. Здесь, должно быть, похоронено более миллиона человек, так что я прочла еще не все эпитафии. Одни из них очень грустные, а другие довольно забавные. Посмотри, например, на эту, – она указывает на одну из них, написанную по-французски, и переводит ее для меня: – «Возможно, я просто помешан на любви, но мне нравятся романтичные девушки».

Я перехожу от надгробия к надгробию (все они разных форм и размеров), думая о ее словах.

– Ты когда-нибудь была влюблена? – нерешительно спрашиваю я.

– Когда-то была, но из этого ничего не вышло… – Люси делает паузу, и я жду, скажет ли она что-то еще. – Я сильно влюбилась в одного парня. Мы встречались целую вечность – почти два года, – но он никогда не хотел узаконить наши отношения. Он, казалось, не был уверен, что хочет оставаться со мной… а может, просто не знал, чего хотел, если уж на то пошло. В конце концов я решила, что заслуживаю того, кто знает.

– Грустная история, – говорю я, и мы продолжаем петлять по территории.

– Кроме того опыта, у меня не было долгосрочных отношений, если это вообще имеет значение. Думаю, я провела слишком много времени в университетской библиотеке, и мне, наверное, стоит перестать водить парней на кладбища, верно? Может, это и есть моя ошибка!

– Нет, вовсе нет, я рад, что ты привела меня сюда. Это очень мило.

– А как насчет тебя? Ты был влюблен?

Я замолкаю, раздумывая, сказать ли ей правду.

– Да ладно тебе. Я ведь тебе открылась.

Я решаю «сбросить бомбу».

– Я сделал предложение своей девушке в канун Нового года.

– О, ничего себе, хорошо.

Она смотрит на мою левую руку, чтобы увидеть, ношу ли я кольцо.

– Она сказала «нет» и призналась, что встречается с другим, а мы в тот самый момент были на колесе обозрения «Лондонский глаз». Мы застряли там вместе примерно на полчаса. Не лучшие полчаса в моей жизни.

Люси разражается смехом. Остальные люди обычно мне сочувствуют.

– Ты смеешься над этим?

– Прости, я не хотела! Но это было бы очень смешно, если бы произошло не с тобой, а с кем-то другим.

– К сожалению, это было со мной, но да, теперь я нахожу это довольно забавным, – я улыбаюсь.

– Серьезно, мне очень жаль. Звучит скверно. О боже… и вот она я, через пять минут после знакомства обсуждаю с тобой любовные неурядицы Ван Гога! Почему ты мне ничего не сказал? – спрашивает она, схватившись за голову.

– Хочешь верь, хочешь нет, но я подумал, что мои собственные любовные неурядицы – не лучшая тема для разговора.

– Но решил, что шутка про отрезанное ухо сработает? – она смеется. – А если серьезно, разве не лучше любить и потерять, чем вообще никогда не любить? Так говорят, во всяком случае.

– Не знаю. Думаю, я просто делал то, что, по моему мнению, следовало сделать, а не то, чего я действительно хотел.

За все четыре года отношений с Джейд я никогда не чувствовал себя так, как сейчас, после нескольких часов общения с Люси.

Мы поднимаемся на холм и находим скамейки. Одна из них свободна. Краска на ней шелушится, но именно из этой точки открывается прекрасный вид на городской ландшафт. Теперь я понимаю, почему это ее любимое место в Париже.

– Итак, ты спрашивал, что я купила, – говорит Люси, открывая сумочку и вытаскивая книгу.

– Ага. Что это за книга?

– Это «Арманс» Стендаля. Ты слышал о нем?

– Нет.

– Каждую неделю я покупаю на рынке очередной французский роман, прихожу сюда и читаю его. Мне полезно практиковаться во французском, и сейчас я пытаюсь прочитать всю классику.

– Но только не до конца, верно?

– Все еще считаешь это странным, да? Книжная история, кладбище… Наверное, не стоило рассказывать тебе все эти вещи.

– Нет, не говори глупостей. Признаюсь, я никогда не встречал никого похожего на тебя. – Она закрывает лицо руками. – Я в хорошем смысле, честно! Мне нравится, что ты другая. И для меня большая честь, что ты привела меня сюда, в твое любимое место.

– Я думаю, у книжек есть что-то общее со всеми этими людьми, похороненными здесь. Почему мы всю жизнь куда-то спешим? Чтобы попасть побыстрее на кладбище? Кончено – значит кончено. То же самое с фильмом, или американскими горками, или даже с сексом. Финал может быть замечательным, он может быть ужасным, но при этом сюжет книги в целом – это путешествия, взлеты и падения, это тайна, это неожиданные повороты, сюрпризы… Зачем знать, чем все кончится? Почему люди так стремятся перевернуть последнюю страницу и испортить весь сюрприз? Не знаю. Ох, просто не обращай на меня внимания, я сейчас замолчу.

Она открывает книгу и начинает читать первую страницу.

– Может быть, переведешь для меня?

Люси сидит на солнышке и читает вслух. Темные волосы завиваются кольцами и падают ей на спину.

Когда солнце начинает садиться, мы возвращаемся в центр города. Я провожаю ее до квартиры и заглядываю внутрь.

– Извини, тут небольшой беспорядок. Одни люди выращивают растения, другие – бороды. А у меня растут груды книг. Они завоевывают пространство, – говорит она, оглядываясь через плечо. По всей маленькой квартире-студии разбросаны стопки книг, как будто она играет в несколько «Дженга»[55] одновременно или готовится открыть книжный магазин.

– Когда у тебя был день рождения? – спрашиваю я, заметив на шкафу выставленные в ряд поздравительные открытки.

– В мае.

– В мае? Но тут везде эти открытки… Я думал, на прошлой неделе.

– Нет, просто мне всегда грустно убирать открытки сразу после праздника, поэтому я держу их весь год до следующего дня рождения, а потом заменяю новыми.

Моя открытка (в виде бутсы) от мамы и папы уже спрятана на дне сумки.

Мы продолжаем разговаривать в дверях – по большей части болтаем всякие глупости. Я думаю о том, можно ли ее поцеловать.

– У меня был такой прекрасный день, – улыбается она.

– Да, у меня тоже. Это было великолепно.

Мне очень хочется поцеловать Люси, но я не решаюсь и вместо этого обнимаю ее. Отстранившись, мы на мгновение замираем, пристально глядя друг другу в глаза, а потом я ухожу в парижскую ночь, полную огней, ругая себя за то, что не был чуть смелее.

– Какого черта вы здесь делаете? – говорю я, войдя в комнату. Не ожидал, что они приедут!

– Мы пришли, чтобы вернуть наши деньги.

– Прекрати, Джейк, – Джесси отталкивает его в сторону, чтобы обнять меня. – Прости, Джош, не обращай на него внимания. Мы приехали, чтобы помочь тебе.

– Не могу поверить, что вы прилетели в Париж… Располагайтесь! – Мои товарищи по комнате ушли на весь день, так что мы здесь одни. – Вы надолго приехали?

– Не волнуйся, мы не собираемся разрушать твой парижский роман. Завтра я должна вернуться в школу, а отель без Джейка может сгореть дотла, так что мы здесь только на один день. Твоя поездка вдохновила нас тоже сделать что-нибудь сумасшедшее, а билеты на самолет были не такие уж дорогие – и вот мы здесь.

– Вы очень добры, но вам действительно не стоило…

– Джош, давай без шуток. Тебе нужна наша помощь. Мы не можем тебе позволить испортить все теперь, когда ты наконец нашел ее.

– Спасибо за то, что верите в меня, ребята!

– Ну, в конце концов, это благодаря нам ты нашел Девушку-Подсолнух.

– Люси, – поправляю я Джейка.

– Прости, Люси.

– Да-да, я благодарен. Хоть вы и проделали все за моей спиной, я очень благодарен вам за это! Просто удивился, увидев вас… А как вы вошли в комнату? Видно, охрана тут ни к черту.

– Надеюсь, мы не нарушили твоих планов? – спрашивает Джесси.

– Нет. Нисколько. Я встречаю Люси сегодня после работы, так что как раз собирался запланировать что-нибудь приятное на вечер.

– Похоже, мы как раз вовремя. Тебе определенно нужна наша помощь, чтобы устроить все, как надо. Для начала мы позаботимся о том, чтобы ты не забыл свою кредитную карту! – поддразнивает Джейк, снимая пальто и присаживаясь на нижнюю койку.

Они намерены вечно это вспоминать?

– Ну же, что это за особенное мероприятие, которое ты планируешь? – нетерпеливо спрашивает Джесси.

– У меня есть несколько идей. Может, выберемся отсюда и обсудим где-нибудь в городе? – предлагаю я, думая в этот момент о красивых местах Парижа. Куда лучше беседовать там, чем в комнате дешевого хостела.

– Звучит неплохо. Куда пойдем?

– Мне все равно. Это ваш единственный день в Париже. Выбирайте!

Тридцать минут спустя мы сидим на ступеньках перед базиликой Сакре-Кёр вместе с сотнями других людей и едим блинчики. Поток туристов течет мимо нас по мощеной улице. Многие останавливаются, чтобы сфотографировать знаменитый храм. Небо сегодня такое ярко-голубое, что никакие фильтры не нужны.

– Почему бы нам не приезжать в Париж почаще? Это ведь так классно! Просто сидеть на улице, что-нибудь жевать, смотреть на город, – говорит Джесси, на минуту перестав расспрашивать о Люси.

– Как только викторина выйдет в эфир, мы больше не сможем вот так спокойно сидеть на улице. Придется постоянно отбиваться от фанатов, – предупреждает Джейк.

– Да уж, Джейк, это может стать настоящей проблемой. Наслаждайся, пока можешь, скоро тебя будут преследовать ради селфи и автографов, – мы с Джесси смеемся.

У подножия каменной лестницы итальянский музыкант с акустической гитарой и микрофоном запевает Volare[56]; вокруг него собирается все больше людей. Толпа ловит каждое слово, все покачиваются в такт.

– Кстати, как там Джереми? Куда вы его пристроили? – интересуюсь я, когда музыкант заканчивает песню, и отправляю в рот последний кусок блинчика. Бедного кролика передают из рук в руки… вряд ли ему это нравится.

– Я думала, ты шутишь, когда сказал мне, что он привередливый. Боже мой, мне казалось, кролики едят все что угодно. Только не этот… Все в порядке, сегодня за ним присматривают Иззи и Бетан.

Доверяю ли я соседкам Джесси присматривать за Джереми?

Двое полицейских в беретах и с пистолетами поднимаются по ступенькам, а несколько зрителей, напротив, направляются вниз, чтобы купить у уличного музыканта компакт-диск. Он знает, как работать с толпой, и, похоже, зарабатывает на этом немало. Особенно громкие овации звучат, когда он меняет текст песни No Woman, No Cry[57] на «Я помню наши посиделки на ступеньках Сакре-Кёр». Джейк не может удержаться и начинает подпевать.

– Джесси, ты так ловко устроила ту встречу перед «Подсолнухами»! Я-то думал, что увижу там тебя.

– Да, я прямо-таки собой горжусь. Жаль, что я не видела твоего лица, когда появилась Люси. Значит, она такая же классная, какой ты ее помнишь?

– Удивительно, но да. С ней так легко разговаривать, и нам действительно хорошо вместе. Мне очень нравится, что она уже сделала кучу крутых вещей в своей жизни. Вчера она рассказывала, как плавала в океане с дельфинами, и еще она хочет путешествовать и посмотреть мир…

– Тебе бы это не понравилось. Ты едва барахтаешься в неглубоком бассейне, не говоря уже о том, чтобы плавать в океане.

– Очень смешно. Но вы меня поняли: кажется, мы действительно подходим друг другу.

– Оно и видно. С тех пор как ты нашел ее, мы почти с тобой не общались.

– Извините, ребята. Мама сегодня тоже названивала без остановки, а я ей так и не перезвонил.

– Да я просто шучу! Мы оба так рады, что ты нашел ее. Теперь ты счастлив, Джош? – спрашивает Джесси, пихая в бок Джейка, которого больше интересуют его блинчики и музыка, чем мы.

– Да. Так когда же мы встретимся с этой загадочной девушкой? – спохватывается он.

– Скоро. Надеюсь. Но даже не думай сорвать наше свидание сегодня вечером!

– Не волнуйся, такого не произойдет. Можешь проверить наши билеты на самолет, если не веришь, – успокаивает меня Джесси.

– Когда вернешься в Англию? У тебя еще не кончились деньги?

– Вчера я продал обручальное кольцо Джейд, – сообщаю я им.

– Ты его продал?

– Да, после Амстердама у меня практически закончились деньги, и я захватил кольцо с собой на случай, если оно понадобится…

– На случай, если понадобится сделать предложение кому-то другому?

– Очень смешно, Джейк. На случай, если мне срочно понадобятся деньги. А когда я нашел Люси, то решил, что наконец-то пришло время, и отнес его в ломбард. Так что я смогу продержаться в моем роскошном хостеле еще несколько дней.

К нам подходит карикатурист и предлагает нарисовать наши портреты. Джейку идея нравится, но мы решаем, что это будет не слишком уместно, учитывая размазанную у нас на губах Нутеллу.

– В любом случае хватит обо мне. Я хочу услышать, чем вы оба занимались на прошлой неделе. Джесси, кто тот парень, что взял твой телефон, когда я звонил на днях? Мистер Никто?

Джесси выглядит смущенной.

– Разве ты не слышал? Насчет личного тренера? – Джейк возбужденно вклинивается в разговор.

– Точно, вот откуда я помню его голос! – Я внезапно вспоминаю Адама, нависавшего надо мной, пока я изо всех сил пытался отжаться хоть раз. – Значит, вы вместе?

– Полагаю, да.

– Когда это случилось?

– Да они встречаются с начала года!

– Что? Еще до того, как я начал ходить в спортзал?

– Что значит «начал ходить в спортзал»? Да ты там был всего один раз!

– Просто решил не возвращаться туда после того, как меня нокаутировали в боксерском зале. Это небезопасно!

– Ты больше времени потратил на выбор плейлиста для тренировок, чем на сами тренировки!

– Не пытайся сменить тему. Как тебе удалось сохранить все это в такой тайне? И почему ты мне не сказала?

– Когда мы начали встречаться, ты как раз порвал с Джейд, и я не хотела раздувать из мухи слона. Особенно когда Джейк выставлял напоказ свои новые отношения…

– Эй, я не выставлял их напоказ.

– К тому же я просто не хотела нас сглазить. У нас все развивается очень медленно, и это еще не официально, но да, все идет хорошо.

Мне приходится наклониться, чтобы услышать, что она говорит, – уличный музыкант заставил всех хлопать в ладоши в такт La Bamba[58]. Он выступает так, будто он хедлайнер фестиваля Гластонбери.

– А марафон? Ты что, бежала его только для того, чтобы иметь предлог чаще видеть Адама в спортзале?

– Ну, не стану лгать. Это дало мне дополнительную мотивацию для тренировок.

– Я думал, ты участвовала в марафоне, чтобы собрать деньги для бедных детей, а на самом деле ты хотела проводить больше времени с каким-то спортивным парнем. Невероятно, – поддразниваю я ее. – А как насчет тебя, Джейк? Когда сделаешь предложение Джеки? Я мог бы продать тебе свое кольцо!

– Еще не время, но все замечательно. Мы просто наслаждаемся обществом друг друга… и я не знаю, может, я с ума сошел, но чувствую, что она – та самая! О боже, теперь я говорю, как ты.

– Посмотри на нас, мы все так счастливы!

Джесси, сидящая посередине, обнимает нас обоих, и мы любуемся парижскими видами, слушая, как уличный музыкант и сотни туристов со всего мира подпевают Imagine[59].

– Это безумие, не так ли? То, что мы делаем ради любви. Я путешествую по Европе, Джесси пробегает марафон, а ты становишься веганом, – говорю я Джейку, глядя, как он смакует последний кусок своего блинчика.

– Вот черт… Только не говори Джеки! Что происходит в Париже, то навсегда останется в Париже, ладно?

– Куда мы направляемся?

– Это сюрприз. Скоро увидишь, – отвечаю я, ведя Люси по улицам Парижа, освещенным фонарями. Желтые огни отражаются в лужах на булыжной мостовой. – Только не слишком волнуйся. Я не поведу тебя на кладбище.

– Надеюсь, что нет, раз уж ты заставил меня так нарядиться.

Не думал, что она может выглядеть еще лучше, но оказалось, что это возможно. Она сменила джинсы на черное платье с длинными рукавами. Ее красивые темные глаза и полные губы подчеркнуты легким макияжем. Элегантные серебряные украшения поблескивают на шее и запястьях. К счастью, Джесси привезла мне чистую одежду, так что я выгляжу почти презентабельно.

Я защищаю Люси от моросящего дождя, держа зонтик над головой, и беру ее за руку, когда она спотыкается о булыжник на своих высоких каблуках. Она смотрит на меня и улыбается, сплетая свои пальцы с моими.

– Сегодня утром я подумал о том, почему твоя подруга прислала тебе эту страничку из соцсети о моих поисках. Мне вдруг пришло в голову, что в этом нет никакой логики.

– Что ты имеешь в виду?

– На днях ты сказала, что твоя подруга нашла эту страницу. Откуда ей было знать, что речь там идет именно о тебе? Если только ты не рассказала ей обо мне…

– Может, и так. Наверно, я тоже хотела найти тебя, – она краснеет. – Только не заносись, ладно?

– Нет, мне приятно слышать, что ты чувствовала то же самое.

– Проблема в том, что мне не на что было опереться в поисках. После того как мы расстались, я поняла, что мы говорили только обо мне и об искусстве. Я не знала о тебе ничего, кроме того, что твоя подруга Джесси бежала марафон. Я искала имена участников марафона, но не смогла найти тебя через них.

– С ума сойти, да? Даже когда знаешь чье-то имя, нелегко найти человека, не говоря уже о том, чтобы найти кого-то, если не знаешь имени.

– В конце концов нам удалось найти друг друга, – с этими словами она сжимает мою руку. Ее браслет трется о мою кожу.

Трудно поверить, что мы провели вместе всего несколько дней. Такое чувство, будто мы знаем друг друга много лет.

Мой телефон постоянно вибрирует в кармане, но я не хочу, чтобы меня беспокоили. Мы переходим через реку на правый берег. Несмотря на дождливую погоду, район кишит парочками, идущими рука об руку. Справа от нас из-за деревьев выглядывают кабинки большого колеса обозрения в саду Тюильри.

– Знаешь ли ты, что первое колесо обозрения было построено для Всемирной выставки в Чикаго, чтобы переплюнуть Эйфелеву башню, построенную в Париже для предыдущей Всемирной выставки? Это единственный факт, который я помню из нашего телевизионного выступления.

– Ты ведь не поведешь меня на колесо обозрения, правда? Даже не думай делать мне предложение! – шутит Люси.

– Нет, не волнуйся. Думаю, с меня хватит колес обозрения на всю жизнь.

Она ободряюще пожимает мне руку.

– Тогда говори, куда мы едем. Или хотя бы дай мне подсказку.

– Ты действительно хочешь испортить сюрприз?

– Да! Скажи мне!

– Ну, у меня было несколько вариантов, и Джейк с Джесси помогли мне определиться.

– Все еще не могу поверить, что они приехали навестить тебя. Это так мило. Жаль, они не остались, чтобы я тоже могла с ними познакомиться.

– Я уверен, что скоро вы познакомитесь. Так что да, мы свели все множество вариантов к двум, а затем я подбросил монету…

– Ты подбросил монетку, чтобы решить, где нам провести свидание? Это интересно.

Зачем я это сказал? Может, стоит ей все рассказать? Но Джейк просил не упоминать об этом.

– Да, есть кое-что, что я, вероятно, должен тебе рассказать. На самом деле это довольно длинная история.

– Продолжай, – улыбается она. Мы идем по тропинке вдоль реки, за морем зонтиков.

– Я с начала этого года ношу с собой монету и подбрасываю ее, чтобы принимать решения. Делаю так, как она говорит.

– Серьезно? Не могу понять, шутишь ты или нет.

– Да, это было что-то вроде новогоднего обещания. В то время я просто чувствовал, что не знаю, куда хочу двигаться дальше, не был уверен в возможности сделать верный выбор, не был доволен тем, что уже сделал, – так что да, мне пришла в голову эта идея.

– Значит, ты подбрасываешь монетку по поводу каждого своего решения?

– Это началось с каждого решения, и я имею в виду буквально каждое решение. Я подбрасывал ее, чтобы выяснить, какие носки надеть, что поесть, что посмотреть, но по прошествии нескольких месяцев стал обращаться к ней только по серьезным поводам.

– И ты делал это весь год? – с любопытством спрашивает Люси.

– Да. Все началось в первые пару дней нового года, после истории с Джейд. Дедушка подбрасывал монетку, и мне пришла в голову эта идея. И вот мы здесь, хотя прошло много месяцев после моего решения, и я все еще продолжаю это делать.

– Ты кажешься все более и более странным, – смеется она, и мы прижимаемся друг к другу под зонтиком.

Молча идем по берегу реки, любуясь тем, как красив город даже под дождем.

– Могу я спросить, подбрасывал ли ты монету, чтобы решить, ехать тебе на поиски или нет? – спрашивает Люси через некоторое время.

– Я так и сделал. Хорошо, что она сказала «да», верно? – улыбаюсь я.

Она ничего не отвечает, и я вдруг понимаю, как это прозвучало.

– Я в любом случае мечтал приехать и найти тебя. Просто моя мама хотела свести меня с девушкой, которая вроде старого друга нашей семьи, а потом я подбросил монетку, чтобы посмотреть, стоит ли мне искать тебя.

Люси на мгновение задумывается. Я чувствую, что каждое мое слово ухудшает ситуацию, а не спасает ее.

– Значит, ты подбросил монетку, чтобы выбрать между мной и ней? – ее тон быстро меняется с легкомысленного на серьезный.

– Нет, я не это имел в виду. Звучит скверно, – я начинаю нервно смеяться. – Видишь ли, моя мама всегда говорила мне, что в детстве я хотел жениться на Элизабет. И я пошел к ней домой, и она показала мне свои картины с обнаженной натурой, которые нарисовала… А потом я понял, что ты мне нравишься, поэтому я подбросил монету. Я не очень хорошо умею объяснять.

Просто заткнись, Джош.

Она отпускает мою руку.

– Вот что я хочу знать: был бы ты здесь, если бы монета не велела тебе сюда приехать?

– Наверное… Не знаю, что бы я сделал… – бормочу я.

– Джош, для тебя все это просто игра? Боже, за что мне это? – спрашивает она, глядя в небо. Я помню, что она сказала мне на кладбище о парне, которого любила и который не знал, хочет ли он быть с ней.

– Это вовсе не игра. Честное слово, – я пытаюсь коснуться ее руки, но Люси отшатывается и выходит из-под зонта. – Ты промокнешь.

Я не знаю, что делать и что говорить. В голове пусто. Люси морщится и недоверчиво качает головой.

– Мне очень жаль, но думаю, что все это было большой ошибкой. Мы едва знакомы, но гуляем рука об руку по Парижу, как будто нам суждено быть вместе. Наверное, я просто слишком увлеклась.

– Пожалуйста, мы можем просто поговорить об этом?

– Нет, не сейчас, Джош. Мне действительно не хочется разговаривать, извини. Может быть, все не так плохо, как кажется, но сейчас я чувствую себя идиоткой.

Она больше не может смотреть на меня, а только моргает, чтобы остановить слезы. Я чувствую себя ужасно и беспомощно.

– Ты можешь просто дать мне немного времени? – тихо спрашивает Люси и поворачивается, чтобы уйти.

Как я мог все испортить?

Джош, ты идиот.

– Прости, пожалуйста! Вернись! Все не так, как ты думаешь! – кричу я ей вслед, когда она боком пробирается сквозь толпу.

Я опускаю зонтик и пытаюсь догнать ее, но мне преграждают путь люди, идущие бок о бок.

– Извините, excusez-moi, – говорю я, отчаянно пытаясь протиснуться мимо семьи из четырех человек.

Масса зонтиков заслоняет мне путь и обзор. Вытираю с лица капли дождя… Я больше не вижу Люси. Лавирую в потоке людей, отчаянно ища ее. Такое чувство, что я снова потерял ее, как тогда, на марафоне, но на этот раз виноват я сам.

Я пытаюсь обогнать пару, идущую впереди, и не вижу, как велосипедист спускается по склону к реке. И велосипедист тоже меня не видит.

Следующее, что я помню, – как он врезается в меня и как я падаю, растянувшись на мокром бетоне. Монета и телефон вываливаются из кармана и тоже ударяются о землю.

Вскрикиваю от боли. К счастью, я, кажется, ничего не сломал. Вокруг собирается толпа, чтобы проверить, все ли со мной в порядке. Велосипедист помогает мне подняться на ноги, продолжая при этом извиняться.

Я медленно наклоняюсь, чтобы найти монету и телефон. Ребра болят. Я беру телефон и замечаю, что экран покрыт трещинами.

Мое сердце на мгновение замирает. Нажимаю кнопку на телефоне, чтобы проверить, насколько серьезны повреждения. Вижу список сообщений и пропущенных звонков; все они от мамы. Читаю верхнее сообщение. Оно короткое и недвусмысленное. Мое сердце останавливается.

«Дедушка в больнице. Возвращайся домой».

Пошатываясь, я ухожу с места аварии и перезваниваю маме. Она предупреждает, что перспективы у дедушки не очень хорошие, и просит меня как можно скорее вернуться домой. Нет времени искать Люси, чтобы загладить свою вину.

Я покидаю Париж быстрее, чем высыхают слезы.

Поездка проходит как в тумане. Хватаю свои вещи, выезжаю из хостела и покупаю билет на последний рейс из аэропорта Шарля де Голля. Это самый загруженный аэропорт во Франции, но в 10 часов вечера он почти пуст. Повсюду слоняются уборщики, магазины закрываются. Я сижу рядом с семьей из четырех человек с ушами Микки Мауса[60] на головах; двое их маленьких детей почти засыпают. Не думал, что полечу домой следующим рейсом за Джейком и Джесси. Когда они спросили, как долго я пробуду здесь, я надеялся, что…

– Mesdames et messieurs! – приглушенно объявляют по-французски, и я жду перевода. – Леди и джентльмены, следующие рейсом EasyJet EZY6224 в Бристоль: ваш рейс задерживается примерно на сорок пять минут.

Нет-нет-нет, мне нужно лететь домой сейчас же!

Прохаживаюсь взад и вперед по терминалу. Служащая собирается опустить металлические ставни в последнем открытом магазине. Я замечаю рекламу шоколада «Тоблерон», которая вызывает тысячи воспоминаний. Это любимый шоколад дедули, у него всегда есть запас, спрятанный рядом с креслом, и он тайно делится им со мной, отламывая кусочек, когда никто не видит.

Моя память, как видеоплеер, начинает воспроизводить моменты из детства. Мы шутили, играли в мини-гольф в Уэстон-сьюпер-Мэре, бросали монетки в игровые автоматы в Клеведоне, искали потерянный футбольный мячик в местном парке… Однажды мы прилипли брюками к пластиковым сиденьям на крикетной площадке… Дедушка прыгал в ручей, чтобы поймать мою мини-удочку, когда я ее уронил… Видео несколько раз останавливается, и я вижу его улыбающееся, смеющееся лицо. Не могу представить, что, возможно, никогда больше не увижу его, никогда не поговорю с ним. Больше всего меня ранит, что он никогда не увидит, как я добьюсь чего-то в жизни.

– Простите, простите, вы говорите по-английски? – я бросаюсь к женщине, закрывающей магазин.

– Немного, – отвечает она. Ставни уже наполовину опущены.

– Я знаю, что вы закрываетесь, но можно мне купить «Тоблерон»?

– Извините, мы закрыты, – отрывисто говорит она.

– Пожалуйста, вот деньги, – я поспешно достаю из кармана банкноту в пять евро и протягиваю ей. – Это для моего дедушки, он в больнице, и я хотел бы отдать ему, когда поеду навестить его, вот куда я сейчас лечу…

– Хорошо, давайте.

Не думаю, что она понимает меня, но я мешаю ей закрывать магазин. Она берет деньги и протягивает мне батончик.

С «Тоблероном» в руке иду к электронному табло с расписанием, надеясь на хорошие новости.

Задержка на час.

Уже на час? Каким образом она увеличилась? Самолет что, летит назад?!

Достаю из кармана телефон, чтобы проверить, нет ли новостей от мамы. Ничего.

Но ведь отсутствие новостей – хорошая новость?

Или плохая?

Подумываю позвонить ей, но не хочу ее беспокоить – да и не уверен, что готов сейчас услышать какую-нибудь новость. Вместо этого я прокручиваю список последних звонков и нажимаю на имя Люси. Я хочу извиниться, хочу объяснить ей, что случилось и почему я уехал. Но больше всего хочу услышать ее голос. Вместо Люси со мной говорит автоответчик. Либо отключила телефон, либо заблокировала мой номер. В любом случае ясно, что она не хочет со мной разговаривать.

На два часа позже, чем планировалось, мы в конце концов садимся в самолет. Полет, кажется, длится целую вечность. Возникает сильная турбулентность, самолет ныряет в воздушную яму и выныривает, отправляя стюардов в свободный полет. Вцепившись в подлокотники, я изо всех сил стараюсь успокоиться и не заплакать. Со стороны, должно быть, кажется, что я панически боюсь летать самолетом. Впрочем, большинство пассажиров крепко спит. Ерзаю в кресле всю дорогу, пока мы не приземляемся в Бристоле. В голове проносятся события прошедшей недели: волнение в Мюнхене, отчаяние в Амстердаме, поездка на машине с Хесусом, радость от встречи с Люси, а теперь дедуля…

Я выхожу из самолета через длинный извилистый терминал. К счастью, в этот раз у меня нет проблем с паспортным контролем. Похоже, таможенники больше интересуются тем, сколько времени осталось до конца их смены, чем моим паспортом. Женщина на таможенном контроле едва взглянула на мою фотографию, вернула паспорт и помахала мне рукой.

Пробираюсь мимо сонных отдыхающих, возвращающихся из самых разных мест. Завернув за угол, я вижу привычную очередь из встречающих и таксистов. Вот старик с седыми волосами… Он не похож на дедулю, но, когда к нему подбегает маленький мальчик, я с трудом сдерживаю слезы. Отвожу взгляд, смотрю направо, на табло вылета, под которым я стоял с Джейком и Джесси почти неделю назад. Такое ощущение, что меня не было гораздо дольше. Так много изменилось… С чего я вообще решил, что поездка – хорошая идея? Почему послушался чертову монету?

Через те же вращающиеся двери, в которые входил в аэропорт на прошлой неделе, выхожу в прохладную беззвездную ночь. Перевожу часы на один час назад, жалея, что не могу вернуть время на неделю назад.

Вижу мамину машину, припаркованную на экспресс-парковке. В это время ночи здесь тихо, вокруг всего несколько машин. Кладу рюкзак на заднее сиденье и открываю переднюю дверцу. Мама тут же берет меня за руку. Глаза у нее красные и воспаленные.

– Джош…

И я уже не слышу ничего остального.

Помню, однажды я прочитал статью, в которой утверждалось, что к двенадцати годам дети становятся свидетелями более 12 000 смертей на экране телевизора. По идее, мы должны быть готовы к смерти. У нас должен был выработаться иммунитет. Но видеть, как умирает мать Бэмби на экране, – это не то же самое, что переживать смерть близкого человека. Ни в малейшей степени. Я не знаю, что сказать. Мы сидим в тишине, кажется, целую вечность, пока последние отдыхающие разъезжаются, оставляя нас совершенно одних. Автостоянка пуста.

Я не плачу. Я просто в шоке.

– Я не хотела тебе писать, но ты не брал трубку, – мамин голос звучит так, будто она разговаривает сама с собой. – Я пыталась дозвониться тебе весь день.

– Знаю, мне очень жаль. Телефон был на беззвучном режиме, я собирался перезвонить тебе позже, – вру я. Я понимаю, что если есть какая-то форма рая и дедуля смотрит на нас сверху, то он видел, как я плохо обошелся с Люси, а теперь видит, что я лгу.

– Просто все произошло так быстро. Оказалось, что дедушка болен… то есть был болен в течение некоторого времени. Рак. Он знал это, но держал при себе, – с трудом выговаривает мама.

Я вспоминаю последние несколько раз, когда видел дедулю, и жалею, что так зацикливался тогда на своих проблемах. Мне ужасно стыдно, что я так и не перезвонил ему, когда он хотел поздравить меня с днем рождения. Я упустил свой последний шанс поговорить с ним. Вот и все. Навсегда.

– Ты в порядке, Джош? Ты молчишь… Расскажи, как у тебя дела. Как прошла поездка? – спрашивает мама, пытаясь переключиться на другую тему. Она не понимает, что эта тема тоже болезненна для меня.

– Все прошло хорошо, спасибо, – снова вру я.

Я не хочу обсуждать то, что было в Париже. Не собираюсь обременять ее чем-то еще. Определенно не сейчас. Еще рано.

Чувствую себя виноватым: несмотря на смерть дедули, я продолжаю вспоминать о Люси. Это ужасно, но я не могу выбросить ее из головы, когда должен думать о нем. Как будто воспоминания о ней были записаны на ту же пленку, что и память о дедуле.

– Смотри, кто это! – взволнованно кричит мама, прерывая мои мысли.

О чем она? Я никого не вижу.

– Кто там? – растерянно спрашиваю я.

– Это дедушка.

О боже, она сошла с ума.

Если мне сейчас так тяжело, то каково же ей?

– Что значит «дедушка»? Ты в порядке?

– Тут голубь… Я думаю, дедуля вернулся в виде голубя, – она указывает на неуклюжего толстого голубя, который ковыляет по асфальту рядом с машиной, сбитый с толку огнями аэропорта.

Я ничего не отвечаю.

– Ладно, я знаю, это звучит странно, но, когда я вышла из больницы, внезапно прилетел этот голубь, приземлился возле моей машины и просто посмотрел на меня. И вот он снова здесь. Он преследует меня.

– Это звучит немного безумно, мам, – говорю я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало сочувствие.

– Я позвонила Грэму, когда ждала тебя, и он сказал, что это вполне может быть он. Очевидно, после смерти мы можем превратиться в любое животное, – отвечает она, почти защищаясь.

– Если он вернулся голубем, значит ли это, что он сделал что-то плохое в своей жизни? Это ведь понижение в должности по сравнению с человеком? – перебиваю ее я.

– Грэм говорит, что это может быть просто временное перерождение. Душа может переродиться снова или несколько раз, прежде чем найдет другое тело, в котором ей будет удобно.

Грэм, должно быть, был в восторге, когда ему позвонили поздно ночью, чтобы спросить про голубя.

– Как ты думаешь, кем он может быть?

– Может, пандой или белым медведем?

Мы снова умолкаем. Мама смотрит на голубя, а я пытаюсь представить дедулю в облике белого медведя.

– А как насчет тебя? Кем бы ты стала? – спрашиваю я в конце концов.

– Знаешь, мы с твоей бабушкой договорились о знаке, чтобы, когда кто-нибудь из нас умрет, мы могли общаться и знать, есть загробная жизнь или нет.

– Что ты имеешь в виду? Например, включать и выключать свет в определенное время?

– Очевидно же, что я не могу сказать тебе этого, глупыш, это секрет.

Если мои представления о христианстве ограничены одним классом перед конфирмацией, то про реинкарнацию я знаю еще меньше. Дедуля умер всего несколько часов назад, а этот неуклюжий голубь выглядит намного старше, чем если бы ему был один день. Я решаю не думать об этом.

Пока мы смотрим на голубя в ожидании, что он подаст нам какой-нибудь знак или перестанет ворковать и заговорит, к нему присоединяется его подружка. Эти двое быстро залетают на металлическую ограду и начинают заниматься любовью. Если это действительно дедуля, то он, похоже, не терял времени и отыскал новую партнершу.

– Не говори бабуле, – говорю я маме, держа ее за руку. – Теперь мы поедем домой?

Наконец она отводит взгляд от голубей.

– Да. Поищи там монету в один фунт, – она кивает на бардачок передо мной.

– Ты давно здесь сидишь? – спрашиваю я, перебирая коллекцию компакт-дисков и конфетных оберток в поисках мелочи, пока она едет к электронному терминалу.

– Не знаю. Я, наверное, ждала тебя минут тридцать, и как долго мы…

– Мам, ты что, не видела цены?

Она смотрит на синюю доску рядом с барьером, освещенную парой прожекторов.

До 10 минут = 1 фунт стерлингов

10–20 минут = 3 фунта стерлингов

20–40 минут = 5 фунтов стерлингов

40–60 минут = 20 фунтов стерлингов

1–24 часа = 50 фунтов стерлингов

Она опускает окно и смотрит на экран билетного автомата, который подтверждает оплату.

– Это какая-то ошибка… – говорит она.

– Сколько там написано?

– Пятьдесят фунтов! Этого не может быть!

Она смотрит на меня, совершенно потрясенная. Мама, которая держала себя в руках, сообщая мне новость о смерти дедули, наконец разражается потоком слез. Я наклоняюсь, чтобы обнять ее, и тоже начинаю плакать.

Странно приглашать людей на похороны человека, которого они считали давно мертвым.

Когда я обзваниваю соседей, все, кажется, больше удивлены тем, что дедуля был еще жив неделю назад, чем шокированы фактом, что его больше нет. Некоторые даже думают, что уже были на его похоронах. Миссис Биггс, например, уверяет, что читала его некролог. Поэтому, когда вслед за этим она говорит: «Его будет очень нам не хватать», это кажется немного неискренним.

Честно говоря, трудно уследить за тем, на чьих похоронах ты был, а на чьих нет, когда в нашей деревне каждую неделю кого-нибудь хоронят. Учитывая, что средний возраст жителей Кэдбери составляет примерно семьдесят четыре года, то если в чем-то мы знаем толк, так это в похоронах. Для местных жителей такие мероприятия – шанс пообщаться и получить бесплатную еду. Многие приносят с собой небольшие контейнеры, чтобы забрать ее домой.

Я никогда раньше не был на похоронах. Когда умер дядя Эдвард, мама сказала, что я недостаточно взрослый, чтобы идти на похороны, а папины родители скончались до моего рождения. А когда умерла моя рыбка, мы просто спустили ее в унитаз: папа сказал, что с золотыми рыбками принято поступать именно так.

Утром в день похорон я впадаю в панику, когда понимаю, что у меня нет черного костюма. Вернувшись из Парижа, я занимался преимущественно двумя вещами: сочинял надгробную речь и безуспешно пытался связаться с Люси. В конце концов мама решает, что один из костюмов дедули мне подойдет. Очень странно идти на похороны в одежде человека, которого хоронишь. Вдвойне странно, учитывая, что дедуля был примерно на фут ниже меня.

– Ему это больше не понадобится, – говорит мама, и с этим не поспоришь.

Черный лимузин забирает нас в час дня. Это явно лишнее: церковь в пяти минутах ходьбы, мы слышим церковные колокола, не выходя из сада. Но «традиция есть традиция» – так говорит мама, когда папа причитает, что можно сэкономить деньги и пойти пешком. Я не только впервые иду на похороны, но и впервые сажусь в лимузин, вот только не при таких обстоятельствах, как хотелось бы.

Папа ерзает на кожаных сиденьях, пытаясь настроить портативный радиоприемник на футбольное обозрение станции «Би-би-си» в Бристоле. Он не надевает наушники, так как они «не влезают в его уши», поэтому мы все вынуждены слушать футбольный обзор. Папа поставил десятку на победу футбольного клуба «Сити», и они уже проигрывают со счетом 1:0. Сегодня он в плохом настроении: во-первых, похороны совпали по времени с матчем, а во-вторых, родители уже купили дедуле рождественский подарок и не сохранили чек.

Мама смотрит в окно, постукивая себя по лбу ради позитивных вибраций, и пытается разглядеть пролетающего мимо голубя. Она, по-видимому, ожидает, что дедуля прилетит на собственные похороны. Я чувствую, что если он это сделает, то будет немного разочарован. Кажется почти жестоким устраивать церковную службу для человека, который ненавидел и церковные службы, и большие скопления людей.

Бабуля в полном шоке и выглядит так, словно собирается в Аскот на королевские скачки. Ее шляпа задевает потолок салона машины, а улыбка такая же широкая, как лимузин. Она изо всех сил старается скрыть эмоции, которые ее обуревают. Бабуля начинает кашлять и, чтобы перестать, кладет в рот сливочную ириску, которая, боюсь, задушит ее.

Я верчу в руках распечатанный текст надгробной речи. Мои потные пальцы пачкают углы и мнут бумагу. Когда мы сворачиваем за поворот, впереди я замечаю катафалк с гробом дедули.

Я отвожу взгляд, пытаясь притвориться, что все это не на самом деле.

– Ты в порядке? – шепчу я бабуле.

– Да, Джош. Разве эти цветы не прекрасны? Мэри проделала фантастическую работу… – ее голос дрожит и срывается. Она быстро вытирает слезу, прежде чем кто-нибудь заметит это.

– Если вы не возражаете, я высажу вас здесь, а потом приеду и заберу вас, – перебивает шофер.

Поездка действительно заняла всего две с половиной минуты.

Он подъезжает к церкви, останавливается позади припаркованного катафалка и высаживает нас из машины. Церковь у нас старомодная, убрана в соответствии с традициями и достаточно мала, чтобы прихожане могли держаться за руки во время службы в День матери. Странно думать, что две недели назад мы с Люси осматривали кладбище, а теперь я оказался на похоронах.

Когда мы открываем задвижку на деревянных воротах и идем через кладбище к церкви, я замечаю свежий холмик земли в углу. Для дедули уже приготовлен участок рядом с могилами других членов нашей семьи, которых я никогда не видел.

Я делаю глубокий вдох и выдох. Увидев эту яму в земле, я окончательно осознаю происходящее. Беру бабулю за руку, так мы и идем дальше. Сейчас поддержка нужна мне не меньше, чем ей.

Мэдлин, которая едва знакома с дедулей, стоит на пороге, раздавая листовки с программой. Она не только самопровозглашенный мэр деревни, но и, по-видимому, церковный староста. Несколько опоздавших все еще бредут, опираясь на трости, а Берил и Десмонд, как всегда, наводят суматоху.

– Мы не можем втащить инвалидное кресло Берил в церковь, – вполголоса объясняет Мэдлин, наблюдая, как Десмонд несколько раз врезается в каменную ступеньку, все больше раздражаясь оттого, что кресло дальше не идет, и толкает Берил то взад, то вперед.

– Здесь нет пандуса? – спрашивает мама.

– Никто не может его найти, а Берил утверждает, что не может встать с кресла, – произнося это, Мэдлин поднимает брови, поскольку все мы знаем, что с Берил все в порядке.

– Гэри, пойди и попроси носильщиков помочь поднять инвалидное кресло, – говорит мама папе, который немедленно убегает, не отрываясь от радио.

Это последнее, что нам сейчас нужно. Служба может начаться в любой момент, и я хочу, чтобы все прошло гладко ради мамы, которая все тщательно организовала… и больше всего – ради дедули.

– Как ты себя чувствуешь, Берил? – бабуля делает большую ошибку, задав этот вопрос.

– Нехорошо. Кажется, у меня рак.

Действительно?

Прежде чем она успевает поставить себе еще какой-нибудь диагноз (или прежде чем я разозлюсь на нее за то, что превращает похороны в фарс), папа возвращается с носильщиками и водителем катафалка, чтобы поднять ее кресло.

Они переносят ее через ступеньку в церковь, а затем – из-за старого неровного каменного пола – продолжают нести ее по проходу, как в паланкине. Я, конечно, вижу похороны первый раз в жизни, но вряд ли они все проходят именно так.

Когда мы следуем за ними, начинается органный концерт. Девяностодвухлетняя Дорис играет «Останься со мной». Орган не настроен. Как опытный органист, дедуля перевернулся бы в могиле, если бы его уже похоронили. Я ожидал, что мама украсит интерьер церкви изображением голубей, но единственная новая деталь – это большая фотография дедули в рамке, расположенная в передней части церкви, чтобы прихожане могли вспомнить, чьи похороны они посещают на этой неделе. Эту фотографию сделал я, когда мы собирались в ущелье Чеддер на пятидесятилетие свадьбы бабули и дедули.

Я с трудом сдерживаю слезы.

Иду по проходу, чувствуя, что брюки задрались выше лодыжек. В дедулином костюме я почти не могу двигать руками и даже свободно дышать. В толпе незнакомцев замечаю несколько знакомых лиц. Тут присутствует один дальний родственник, который каждое Рождество дарит мне ежедневник на прошедший год, и еще один, который всегда забывает, как меня зовут. Судя по их виду, любого из этих двоих могут похоронить на следующей неделе. Джефф ужасно бледен и выглядит плохо – по-видимому, уже беспокоится по поводу приема пищи в публичном месте. Карен одними губами произносит: «Крепись, Джоши», – обращаясь ко мне со своего места в дальнем конце скамьи. Викарий стоит за кафедрой, проверяя свои листочки с записями, и, клянусь, отворачивается, как только ловит мой взгляд. Я думал, что теперь, когда я дружу с Хесусом, он, возможно, изменил свое отношение ко мне. Очевидно, нет.

Пока бабуля обходит церковь, чтобы поблагодарить всех, кто пришел, я сажусь впереди рядом с мамой. Она опускает голову и тихо произносит молитву.

Дядя Питер и его дети сидят в заднем ряду. Все в темных очках.

– Как дела? – спрашивает Питер, пожимая мне руку.

– Могло быть и лучше, – говорю я.

– Скажи своему отцу, что он должен мне мой выигрыш. Я поставил деньги на твоего дедушку на вечеринке по случаю твоей помолвки. Не могу поверить, что дедушка умер. С него пятьдесят фунтов.

В углу церкви папа бьет кулаком в воздух – по-видимому, «Сити» сравнял счет. Он не будет так счастлив, когда поймет, что скоро потеряет свой выигрыш.

Почему никто не выглядит расстроенным?

Берил все еще жалуется, что ей ничего не видно, поэтому носильщики перемещают ее снова и снова, пока она не занимает лучшее место в церкви и теперь загораживает обзор мне. Трое мужчин из похоронного бюро быстро вспомнили, почему они предпочитают работать с мертвецами. Наконец, пыхтя, они возвращаются на улицу, чтобы принести гроб.

Когда импровизация Дорис внезапно обрывается, мама подает знак, что пора включить музыку. Мэдлин, выполнив свой долг у дверей, теперь отвечает за стереосистему.

Бабуля присоединяется к нам на скамье, и шум приглушенных голосов замолкает. Из динамиков рвется песня «Улыбайся» Нэта Кинга Коула. Викарий жестом велит всем встать, и я почти жду, что Берил сейчас тоже поднимется со своего инвалидного кресла.

Слушаю песню и смотрю на фотографию дедули, представляя, как он подмигивает мне. Смешно, но я думаю о батончике «Тоблерон», который так и не смог ему подарить. Я больше не могу сдерживаться и содрогаюсь от рыданий.

Это случилось. Это и правда случилось.

Я не хочу с ним прощаться.

С тревогой оборачиваюсь, ожидая увидеть, как внесут гроб, но его все нет. Когда мы подходим к концу второго куплета, я понимаю, что что-то пошло не так. Все озираются по сторонам, но ничего не происходит. Им лучше поторопиться: песня длится всего три минуты.

– Джош, пойди проверь, в чем там дело, – шепотом просит мама. Ее глаза тоже полны слез.

Иду обратно по проходу, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Когда я выхожу на свежий, прохладный воздух, мне требуется мгновение, чтобы сообразить, что произошло.

Катафалк больше не припаркован снаружи.

Носильщики бегут вниз по дороге.

Они бегут быстро.

Гонятся за эвакуатором.

За эвакуатором, который увозит катафалк.

Катафалк, в котором все еще стоит гроб.

Я слышал о сбежавших невестах, но это, должно быть, первый раз, когда мертвец сбегает с собственных похорон. Пока сотрудники похоронного бюро занимались коляской Берил, чрезмерно усердные эвакуаторщики решили отбуксировать катафалк, припаркованный в неположенном месте.

Нэт Кинг Коул звучит у меня в ушах. Я начинаю улыбаться сквозь слезы. А потом меня разбирает хохот.

До самого конца дедуля все еще пытается убежать от людей, общественных мероприятий и церковной службы.

Я машу на прощание грузовику.

И дедуле.

– Не автобус, а…

– Вагон?

– Да! Знаменитый мост вверх по дороге?

– Хм, подвесной мост Клифтона?

– Да, оставь только первое слово.

– О, подвесной!

– Да! Так, хорошо, какой у нас Джош?

– Старый?

– Не в этом смысле! Как описать Джоша, когда он играет в игры?

– Конкурирующий?

– Когда он не выигрывает. Не победитель, но тоже два слова, – поспешно говорит Джейк, беспомощно размахивая руками, когда последние песчинки падают вниз в таймере для яиц.

– О… э-э…

– Время вышло! Стой! – кричу я за пару секунд до того, как время действительно заканчивается.

– Как же ты этого не знал?

– И каков же был ответ?

– Полный неудачник.

– Ох, конечно.

– Большое спасибо, ребята. Сколько у тебя там было очков? Два? Или три? – я двигаю красные фишки на игровой доске.

– Всего два, – говорит Джейк, пересчитывая карты. – Это был неудачный раунд.

Игры на скорость не его сильная сторона.

Викторины на этой неделе не будет, так как Малыш Ди в отпуске, поэтому мы решили собраться в пабе, чтобы поиграть в настольные игры. Запах жареной картошки вызывает у меня голод.

– Если я полный неудачник, значит, мне сегодня везет больше обычного, поскольку мы, кажется, вот-вот выиграем, правда? – самодовольно говорю я, когда мы с Джесси вырываем победу в игре против Джейка и Джеки. Очень помогает тот факт, что у Джеки куча времени уходит на то, чтобы прочитать карточку и придумать хоть что-то. Несмотря на то что они выглядят абсолютно влюбленными, эта игра может положить конец их медовому месяцу.

– Мы собираемся выпить еще по стаканчику, но я сфотографировал доску, так что не вздумай двигать фишки.

– Ты мне не доверяешь?

– Нет, – смеется Джейк, и они с Джеки направляются к бару.

– Что нового насчет Люси? – Джесси поворачивается ко мне, как только мы остаемся одни.

– Никаких новостей. Я до сих пор не смог с ней связаться. Должно быть, она заблокировала мой номер.

– У меня, может, сохранилась ее почта… Хочешь написать ей?

– Не знаю. Что я должен делать, если она не хочет со мной разговаривать? Чувствую себя просто ужасно… Она думает, что я отправился искать ее только из-за монеты, а когда она об этом узнала – бросил ее.

– Ты уехал по очень веским причинам. Когда Люси узнает правду, я уверена, она тебя поймет.

– Но она сказала, что все было ошибкой.

– Не говори глупостей, Джош. Она была расстроена. Разве ты никогда не говорил ничего под влиянием эмоций, совершенно не имея этого в виду? Ты должен доказать ей, что это не было ошибкой. Ты наконец-то нашел девушку своей мечты. Пожалуйста, не дай ей уйти сейчас, – Джесси берет свой бокал с вином и отпивает глоток. – Что самое худшее может случиться? Хуже, чем тогда с Джейд, уже не будет.

Это уже намного хуже.

– Может быть, это была глупая идея с самого начала. Что бы я стал делать? Переехал к ней в Париж? Мне предложили здесь работу.

– Правда? Что за работа?

– Я откликнулся на вакансию несколько месяцев назад. Рекрутинговая компания в центре города. Это приличная работа. И пенсия будет.

– Поздравляю! Я рада за тебя. Самое время устроиться на работу! Хотя не представляю, как ты будешь сидеть за столом в офисе с девяти до пяти. Не очень-то на тебя похоже, верно? Ты действительно этого хочешь?

– Ну, я хотя бы попробую. У меня сейчас нет другого выбора.

– А как в остальном? – спрашивает Джесси.

– Бо́льшую часть времени провожу с бабулей: помогаю разобраться с дедушкиными вещами и заодно приглядываю за ней. Мне так жаль ее.

– С ней все в порядке?

– Она говорит, что все прекрасно, но думаю, что только делает вид. Жалуется, что некому теперь открывать банки с маринованным луком.

– Наверное, она еще в шоке. Должно быть, потребуется немало времени, чтобы смириться с потерей… Очень мило с твоей стороны помочь ей разобраться с делами.

– Я рад, что делаю это. Бабуля собиралась избавиться от дедушкиного орга́на, но я остановил ее. А потом, когда мы разбирали его гардероб, нашли чемодан, который он упаковал для них двоих, и два билета на автобус до Девона. Он планировал сюрприз для бабули. Я тут подумал: может, это я его вдохновил?

– Джош! Ну же, разве это не заставляет тебя задуматься? Чего ты ждешь? Посмотри, как коротка жизнь. Ты не знаешь, когда она оборвется.

Я знаю, что Джесси права, но молчу.

– А как насчет монеты? Ты все еще подбрасываешь ее?

– Да. После Парижа и дедулиной смерти несколько дней не делал этого, но мне надо продержаться до конца года, теперь уже немного осталось. Хотя бы для того, чтобы доказать тебе и Джейку, что я действительно могу что-то довести до конца.

– Знаешь, я бы предпочла, чтобы ты довел до конца дело с Люси, особенно после того, как увидела, каким счастливым она тебя делает, – Джесси смотрит на меня в упор. Наверное, так она смотрит на своих непослушных учеников.

Я отвожу взгляд и с завистью смотрю на Джейка и Джеки, которые возвращаются со своим пивом. Они так счастливы вместе.

– Ладно, теперь наша очередь, верно? Нам нужно всего четыре очка, чтобы выиграть. Мы можем это сделать, – говорю я.

– Ладно, передай мне таймер. Я не верю, что ты сделаешь это, – Джейк протягивает руку.

– Какая тема? – спрашивает Джесси, беря в руки пачку карточек.

– Работа и карьера.

– Это не твоя сильная сторона, Джош, – шутит Джейк.

– Пойдем! Обещаю, что будет весело. И там будет куча твоих знакомых.

Я должен был сразу понять, что именно по этой причине мне не будет весело.

Джейк и монета подумали, что мне было бы неплохо сходить на его корпоративную рождественскую вечеринку в Бристольском зоопарке, чтобы развеяться. Тем не менее и пяти минут не прошло, а уже семь человек поинтересовались, чем я сейчас занимаюсь, и я мгновенно вернулся мыслями к своим проблемам.

Дедуля, Люси, моя ужасная жизнь…

У меня действительно нет никакого праздничного настроения. Не зря я сомневался, стоит ли идти на эту вечеринку. Мои опасения подтверждаются, когда я чуть не сломал зубы, пытаясь откусить кусок хлеба, который подают здесь к закускам.

– Боже, его что, нарезали неделю назад? – Джейк, сидящий рядом со мной, пытается разломить хлеб, а затем пилит его ножом, но ни то ни другое ему не удается. Мы едим паштет из куриной печени без хлеба.

– Сколько мы заплатили за эту еду? Сорок фунтов с человека, так?

Нет ощущения, что мы в зоопарке, хотя деньги мы заплатили в основном за это. Нам даже не удается войти через главный вход; вместо этого мы попадаем внутрь через боковую дверь в сопровождении двух здоровенных вышибал, которые, по-видимому, ожидают, что корпоративная вечеринка выйдет из-под контроля. Только безвкусный ковер с тигровым принтом намекает на то, что мы в зоопарке. За сорок фунтов я ожидал, что меня будет обслуживать орангутанг.

– Клянусь, от этих рождественских вечеринок больше хлопот, чем удовольствия. Все равно все тут только ради сплетен.

– Тогда вам лучше вести себя хорошо сегодня вечером, господин управляющий, чтобы не стать темой для сплетен в понедельник утром, – говорю я.

– Не волнуйся. Джеки хочет, чтобы я вернулся к полуночи. Сегодня я не собираюсь буянить. Кстати, ты выглядишь очень стильно, – говорит он тоном, который полностью подтверждает мои опасения.

Я слишком вырядился и выгляжу смешно.

– В приглашении, которое ты переслал, было написано very smart casual. Я не знал, что это. Very smart? Very casual? Что это вообще такое? Это smart casual[61] плюс галстук-бабочка?

– Я думаю, что все остальные просто проигнорировали эту часть.

Я оглядываю комнату. Мужчины одеты в джинсы и блейзеры, а один парень пришел в гавайской рубашке. Всего тут около шестидесяти или семидесяти человек вместе с гостями со стороны; я узнаю всего несколько лиц в этой комнате. Кого-то запомнил, заходя в гости к Джейку, кого-то знаю по работе в отеле.

– Ты специально для этого взял напрокат смокинг?

– Нет, это тот самый, в котором я был на вечеринке у Джесси, хотя мне пришлось отдавать его в химчистку. Видишь, не ты один умеешь экономить на нарядах. Хотя, судя по всем остальным, ты мог бы снова прийти в своем собачьем комбинезоне и выглядел бы вполне уместно.

Диджей – единственный человек в костюме. Это тучный бородатый парень не старше двадцати, который выглядит так, будто его выпустили на день из местной тюрьмы, но он постарался привести себя в порядок. Пока он притопывает ногой под очередную незатейливую рождественскую песню, я проверяю, нет ли у него на лодыжке электронного браслета. Может, он и наслаждается музыкой, но выражение лица у него такое, будто ему скучно, как и всем остальным. Сомневаюсь, что диджей был так уж необходим, – он просто запустил плейлист из «Спотифай»[62] и теперь до конца ночи будет стоять рядом со светомузыкой из магазина «Все за один фунт».

Еще слишком рано для рождественских песен, во всех смыслах рано: сейчас только начало ноября. Поскольку отель Джейка и ресторан всегда максимально загружены в праздничный период, собственную рождественскую вечеринку они всегда устраивают в другое время. В прошлом году, например, они провели это мероприятие в середине января (думаю, чтобы сэкономить). Но к тому моменту все уже устали отмечать, так что вечеринка никому не понравилась. А в этом году празднуют в ноябре, то есть большинство присутствующих уже пережили Рождество дважды за неполные десять месяцев. Через несколько минут я понимаю, что с меня и одного праздника уже хватит.

Официантка тоже не выглядит счастливой, когда заменяет наши недоеденные булочки на жареную индейку. Для нее эта вечеринка будет длиться вечность. Мясо сухое, и все на этой тарелке такое соленое, как вода в море. Менеджер по персоналу Кэтлин делает несколько замечаний о том, что это позор: столько еды тратится впустую, а ведь можно было послать ее детям в Африку. Кто-то просит Кэтлин заткнуться.

Пока мы ждем десерта, который неизбежно окажется отвратительным, и наливаемся бесплатной выпивкой, по кругу передается рыбка-предсказательница[63], из тех, что кладут в рождественские хлопушки. Она говорит Джейку, что он непостоянен, Кэтлин – что она страстная, а айтишнику Гарри – что он влюблен, и каждое предсказание вызывает нездоровое оживление за столом. Когда наконец очередь доходит меня, рыбка неподвижно лежит у меня на ладони.

– А что значит, если она не двигается?

Анна, которую я обычно раздражал, когда мы работали вместе, смотрит в шпаргалку.

– Очевидно, это означает, что ты мертвый.

Чертовски умная рыба.

После того, как мы поели, диджей приглашает всех на танцпол. Мы не сразу понимаем, что от нас требуется, потому что он держит микрофон слишком близко ко рту. Больше похоже, что он объявляет отправление поезда в 18:52 до вокзала Паддингтон. Микрофон шипит, потрескивает и почти оглушает своим пронзительным визгом. Когда мы наконец понимаем, что говорит диджей, приходится отодвигать столы и стулья, расчищая место для танцев. Танцпол завален хлопушками, разноцветными бумажными шляпами и остатками еды.

Сорок фунтов за это. Вы серьезно?

Диджей заводит музыку – сплошь хиты прошлого века. На танцполе начинается дискотека «Для тех, кому за тридцать». Танцоры наступают на брюссельскую капусту, поскальзываются на кусочках моркови, жареная картошка выскакивает из-под ног. Все слишком много выпили – почти каждый принес с собой алкоголь, замаскировав его под рождественские подарки. Я замечаю, как женщина в углу демонстрирует грудь парню, который определенно не является ее мужем. Почему люди, теряющие разум раз в год, делают это на корпоративах, при свидетелях, которых им предстоит видеть каждый день?

Джейк присоединяется к растущей толпе людей, танцующих конгу[64], а я остаюсь стоять в одиночестве, подпирая стену. Я замечаю, что парень из обслуживающего персонала щиплет за задницу какую-то девушку, когда та поворачивается, чтобы наполнить свой бокал. Вскоре я вижу ее на другом конце танцпола. Она тоже замечает меня, и наши взгляды встречаются. Мое сердце замирает. Я впервые вижу ее с той ночи. Я не уверен, должен ли подойти к ней, но она принимает решение и стремительно направляется ко мне. Еще до того, как она оказывается рядом, я понимаю, что она слишком много выпила. Я помню, какой игривой она становилась после нескольких бокалов вина.

– Привет, малыш, – говорит Джейд, подпрыгивая и оставляя долгий поцелуй на моей щеке, как будто прошлого года и не было вовсе. Эта женщина разбила мне сердце, и первое, что она говорит мне после одиннадцати месяцев разлуки, – «Привет, малыш».

– Что ты здесь делаешь? Не ожидал тебя увидеть, – говорю я.

Я рад, что все-таки надел смокинг. Пусть знает, кого она потеряла!

– Папу пригласили представлять здесь наш отель, но он не смог приехать, поэтому вместо него здесь я. Но он предупредил меня только час назад, так что я пропустила бо́льшую часть ужина.

Она выглядит потрясающе для человека, который только что узнал о вечеринке. На ней модное красное платье, которого я раньше не видел, а ее волосы, теперь окрашенные в более естественный цвет, скреплены сверкающей заколкой. На губах помада в тон платью.

– Джордж сегодня не с тобой? – ничего не могу с собой поделать.

– Нет, мы расстались. Он вернулся к жене.

Я ожидал, что Джейд будет смущена, но она говорит громко и уверенно, заглушая музыку.

– Мне жаль, – говорю я, прежде чем осознаю: я сожалею, что отношения моей бывшей с мужчиной, с которым она мне изменила, не увенчались успехом.

– А как насчет тебя? Ты нашел ту девушку, которую искал? – теперь она прижимается своим лицом к моему, чтобы перекричать песню группы The Weather Girls[65]. От нее пахнет красным вином. Судя по всему, она пропустила ужин, но не бесплатную выпивку.

– Как ты об этом узнала? – отвечаю я, и наши взгляды снова встречаются. На меня нахлынули воспоминания.

Она оглядывает комнату, прежде чем в конце концов ответить на мой вопрос.

– Не помню. Кажется, видела сообщения Джейка в соцсетях об этом.

– Да, я нашел ее, но из этого ничего не вышло. – Мне стыдно, что у меня нет ничего такого, что заставило бы ее хоть немного ревновать.

– Значит, мы оба одиноки?

– Думаю, да.

Музыка слишком громкая, чтобы мы могли нормально разговаривать. Мне приходится читать по ее губам, чтобы понять, о чем она говорит.

– Помнишь, как мы сюда приезжали? – снова кричит она.

– В зоопарк? Да, это был веселый день, правда?

Мы смотрим друг на друга. Я вспоминаю то свидание в зоопарке и первый раз, когда мы с ней переспали.

– Давай сбежим отсюда! – предлагает она, кивая головой на выход.

Когда Кэтлин поднимают в воздух, а затем роняют на пол в неловкой попытке повторить номер из «Грязных танцев», я понимаю, что больше не могу смотреть, как она танцует буги-вуги под хиты восьмидесятых. Монета говорит мне, что пора уходить, поэтому я оставляю Джейка в его стихии и выхожу на улицу с Джейд. Здесь можно говорить, не надрывая голос.

– Ну, как дела? – спрашивает она, когда мы выходим из зоопарка. Прохладный воздух очень бодрит.

Это действительно происходит или мне снится?

– Честно говоря, бывало и лучше… Дедуля умер.

– Прости, Джош, – она берет меня за руку. – Я знаю, как вы были близки.

– И с работой все непонятно. Мне наконец предложили место.

– Это ведь хорошо, не так ли?

– Да, но не уверен, что действительно хочу этим заниматься.

Я понимаю, что мы все еще держимся за руки.

– А потом я понял, что наконец встретил родственную душу. Но сам все испортил. И она больше никогда не захочет меня видеть.

– Мне очень жаль.

– Это не твоя вина.

Мимо нас, пошатываясь, проходит группа пьяных студентов.

– Я тоже сожалею о том, что случилось… ну, понимаешь… с нами, – она запинается.

Даже если это просто пьяное извинение, приятно слышать, как она это говорит.

– Зачем ты это сделала?

– Знаешь, сейчас это звучит глупо, но я думаю, что ты просто был слишком милым. Это странно? Мне кажется, что должен быть баланс. Иногда девушкам нравятся плохие парни.

Я был плохим целый год с тех пор, как ты бросила меня.

– Значит, Джордж был не таким милым?

– Он был настоящим бабником, – кричит она, как будто мы все еще на вечеринке и я не слышу ее из-за шума. – Я узнала, что он спал со своей секретаршей в отеле в Лондоне.

– Мне очень жаль.

Почему я продолжаю сожалеть?

– Честно говоря, когда первые эмоции схлынули, оказалось, что у нас с ним нет ничего общего. Я действительно скучала по всяким штукам, что мы с тобой делали вместе.

– Неужели?

Не столько желание, сколько привычка приводит нас в конечном итоге в квартиру Джейд. Она открывает дверь, и я вхожу вслед за ней. Никогда не думал, что снова окажусь здесь.

– Можешь принести бутылку вина с кухни? Там есть открытая, – говорит она, сбрасывая туфли и падая на диван.

Я все еще помню, где что лежит, и, думая о том, что нам обоим больше не нужно пить, приношу бутылку «Пино» и два стакана.

Помню, как Джейк сказал, что на вечеринке будут люди, которых я знаю, но совершенно не предполагал, что вечер закончится так.

– На самом деле есть кое-что еще, – говорит она, когда я сажусь рядом с ней.

Она опустошает свой бокал и поворачивается ко мне лицом.

– В общем… я… еще мне жаль, что я пыталась тебе помешать, твоим поискам. Не знаю… наверное, я ревновала, – невнятно бормочет она.

– Подожди… Что? Что ты имеешь в виду? Что ты сделала?

Она тянется за вином и, вместо того чтобы налить еще один бокал, делает глоток из бутылки.

– Джейд, что ты сделала? – серьезно спрашиваю я.

– Ну, я написала Джесси, что я – это она и что я не хочу, чтобы ты меня нашел. Но посмотри, как это хорошо сработало: ты сейчас здесь со мной, а не с той девушкой, верно?

– Ты имеешь в виду сообщение, в котором говорилось, что она переезжает со своим парнем? Это была ты?

Конечно. Все это имеет смысл.

– И ты знала, в какой одежде я был, так как видела наши фотографии с марафона, выложенные в сетях.

– Да, это было довольно умно, не так ли?

Я смотрю на Джейд, не зная, что и думать: я должен быть в ярости? Или это должно мне льстить? Впервые с тех пор, как мы расстались, я чувствую жалость к ней, а не к себе.

Она берет меня за руку.

– Зачем ты это сделала?

– Разве это не очевидно? Я скучала по тебе, Джош.

Она наклоняется и обнимает меня, ее язык начинает ласкать мой. Секунд тридцать я не чувствую опьянения, а вместо этого оказываюсь в параллельной вселенной, где все сложилось по-другому, где был сделан другой выбор, где все происходящее – естественно. Я провожу руками по ее волосам и спине, удерживая ее, опьяненный ее духами.

Тот самый аромат, который наполнял тогда кабинку «Лондонского глаза».

Она начинает расстегивать мою рубашку.

Что я делаю?

– Извини, дай мне минутку, – говорю я, отстраняясь и отступая в ванную. Я не готов к этому.

– Конечно. Поторопись, – подмигивает она.

Я запираю дверь ванной и смотрю на свое отражение в зеркале. Раньше я каждый день смотрелся в это зеркало, а теперь думаю, изменилось ли мое лицо за это время.

Изменился ли я за последний год?

Я медленно достаю монету из кармана. Монету, которую я подобрал после того, как Джейд перевернула мою жизнь.

Мое сердце колотится, голова болит.

Просто скажи «нет», Джош, и убирайся отсюда.

Монета закручивается спиралью и приземляется на мою ладонь. Я переворачиваю ее на тыльную сторону ладони. Орел – я делаю это, решка – я этого не делаю.

Я смотрю вниз.

Орел.

Это то, чего я хотел, не так ли? А как насчет Люси?

Бросить еще раз?

Орел. Снова.

Всего на одну ночь. По старой памяти. Я все равно больше никогда не увижу Люси.

Я не могу этого сделать. Не после того, что Джейд сделала со мной.

Еще раз?

Орел.

Орел.

Орел.

Каковы шансы?

Я дал обет следовать за монетой. Я должен ее слушаться.

Я открываю дверь ванной и прохожу через гостиную, где красное платье Джейд уже валяется на полу. Вхожу в спальню.

Она лежит на кровати совершенно голая.

Мое сердце рвется из груди. Я действительно собираюсь это сделать?

Слышу, как открывается дверь магазина. Слышу шаги: она идет по первому этажу. Вот скрипнули деревянные половицы узкой лестницы… и я начинаю играть. Я достаточно попрактиковался на старом органе дедули, когда помогал бабуле перебирать его вещи, но играть на пианино, особенно таком рассохшемся, – совсем другое дело. А когда сердце бешено колотится, а руки потеют, это еще труднее.

Я не могу видеть ее со своего места – с маленького табурета у пианино в углу комнаты, заполненной книгами. Я не знаю, как она отреагирует и что скажет. Поднимаю глаза, чтобы посмотреть, не вошла ли она, но сбиваюсь и сразу же перевожу взгляд на клавиши. Я хочу увидеть ее лицо.

Сосредоточься, Джош.

Я снова бросаю взгляд налево – и внезапно вижу ее. Она сидит на диванчике и улыбается; похоже, что изо всех сил старается сдержать слезы. Мне отчаянно хочется встать с табурета и обнять ее, но я продолжаю играть песню до конца. Мерцают волшебные гирлянды, свисающие с потолка, подрагивает пламя свечи, сияет старинная люстра (все три лампочки теперь на месте).

Я беру последнюю ноту, она аплодирует мне стоя и шутливо кричит: «Бис!»

– Боюсь, на сегодня все. Я бы сыграл еще, но, по-видимому, уже начался комендантский час. Кошке пора спать, – говорю я, глядя на часы. – Извини, я кое-где сфальшивил.

– Все в порядке, это было чудесно. Действительно. Не могу поверить, что ты действительно научился играть.

– Помню, что собирался разучить концерт для фортепиано с оркестром Бетховена, но надеюсь, Эд Ширан пока подойдет.

– Все было идеально.

– Ну, это и должно было быть «Идеально», – шучу я (именно так называется песня).

Не думал, что когда-нибудь снова увижу улыбку Люси.

Я хочу обнять или поцеловать ее, но, когда встаю, чувствую, будто ноги приросли к полу.

– Как ты это сделал? Как ты сюда попал?

– Просто скажу, что ваш нынешний «перекати-поле» гораздо дружелюбнее, чем тот, с которым я разговаривал в прошлый раз. Он сам приехал в Париж в поисках любви, так что он меня понял и помог. Он сейчас наверху, с кошкой. Ты говорила, что закрываешь магазин каждую пятницу, и я понадеялся, что твой распорядок не поменялся, иначе ждал бы всю ночь, чтобы сыграть тебе.

– Все это невероятно заботливо с твоей стороны. Я действительно это ценю.

Она достает из сумочки салфетку и вытирает слезы.

– Послушай, мне так жаль, Люси, мне жаль, что я не рассказал тебе о монете, но клянусь: все было совершенно не так, как могло показаться после тех моих слов, – заикаюсь я.

Я изо всех сил стараюсь успокоиться. Мне трудно дышать.

– В начале года я абсолютно не верил в свою способность принимать решения. Я был полностью потерян в жизни и начал подбрасывать монету, надеясь, что это решит все мои проблемы и даст мне какое-то направление. Правда в том, что я до сих пор не знаю, что хочу делать в своей жизни и где это делать, но с самого первого момента, когда увидел тебя, я был уверен лишь в одном. Я надеялся, что монета поможет мне найти себя, а нашел я тебя.

Я ничего не репетировал, а просто понял, стоя в ванной Джейд, что скучал не так по ней самой, как по ее квартире. Я понял, что благодарен за наши отношения, взлеты и падения, но все это позади. Самое главное: я понял, что Люси – единственная девушка, с которой я хочу быть. Я впервые не подчинился решению монеты, немедленно убрался от Джейд и отправился в Париж.

Я замолкаю, пытаясь придумать, что сказать.

– Мне не нужна была монета для этого безумного путешествия по Европе, чтобы найти тебя. Я сделал это… я сделал это, потому что не мог представить, что не увижу тебя снова. В этом году я, вероятно, принял около десяти миллионов решений, но это было, безусловно, лучшее из них. Я провел с тобой чудесные два дня и уехал из Парижа в тот вечер только потому, что мой дедушка попал в больницу… он умер. Мне тяжело об этом говорить.

– О, Джош, мне так жаль.

– Все в порядке… Это заставило меня вспомнить о том, как ты сказала на кладбище, что жизнь действительно коротка. Я думал об отношениях, которые были у моих бабушки и дедушки. Дедушка был счастлив не из-за того, что он делал, или не из-за того, чего не делал, а потому, что рядом с ним всегда была бабушка. Я не знаю, получится ли у нас так. Может быть, да, а может, и нет. Но я понял, что точно так же, как тебе не нужно знать, чем кончается книга, мне не нужно знать, как закончится эта история. Я просто хочу провести с тобой больше времени и посмотреть, что из этого получится.

Я сам удивлен тем, как все это вылилось в слова.

– Так что да, вот теперь я все сказал, – говорю я, когда слов больше не осталось, и наконец перевожу дыхание. – Что скажешь? – с надеждой спрашиваю я.

В магазине царит полная тишина, если не считать шума машин за окнами. Вероятно, прошло всего несколько секунд, но мне кажется, что я жду ответа от Люси целую вечность.

– Что я могу на это ответить?

Теперь уже ей нужно сделать паузу, чтобы успокоиться. Она больше не в силах сдерживать слезы. Я, кажется, тоже к этому близок.

– Мне так жаль твоего дедушку. Мне жаль, что я не знала об этом и не была рядом с тобой в такой момент. Я чувствую себя ужасно из-за того, что заблокировала тебя в телефоне… – Она делает глубокий вдох. – Но… я должна знать… Ты использовал монету, чтобы выбрать между мной и другой девушкой?

– Нет! Конечно нет. Мне жаль, что это так прозвучало, все совсем по-другому… С тех пор как я встретил тебя, ты единственная девушка, о которой я думал. Только когда мама…

– Остановись, Джош. Я тебе верю. Мне жаль, что я не позволила тебе объяснить все в тот день. Наверное, боялась, что мне снова причинят боль, и чувствовала себя глупо, потому что так быстро поверила тебе, влюбилась, придумала какую-то безумную идеальную любовную историю… Наверное, это заставило меня думать, что я совсем тебя не знаю.

– Ты меня знаешь. То, что ты видела, – это на самом деле я. Клянусь, что все это реально, но я согласен ждать, и хотел бы узнать тебя поближе, и хочу, чтобы ты узнала поближе меня.

– Мне бы тоже этого хотелось, – улыбается она. Я с облегчением улыбаюсь в ответ.

Когда я подхожу, чтобы обнять Люси, ее улыбка исчезает.

– Но есть еще кое-что, Джош, чего ты не знаешь. Дело в том, что на самом деле это последний раз, когда я закрываю этот магазин. Вообще-то, завтра я уезжаю из Парижа. Возвращаюсь в Лондон на несколько недель, чтобы провести Рождество с семьей, а потом отправляюсь путешествовать.

Этого не может быть. Не после всего, что было.

– Куда ты поедешь? – в отчаянии спрашиваю я.

– Начну с Европы и посмотрю, как далеко продвинусь. Плана как такового нет. Я просто хочу увидеть как можно больше.

– Ты знаешь, когда вернешься?

– Нет, не знаю. Шесть месяцев? Может быть, год? Наверное, когда у меня кончатся деньги.

Год?

Мой большой романтический жест и надежды на воссоединение горят синим пламенем.

Мы стоим в тишине, размышляя обо всем этом.

– Я не хочу ждать целый год, чтобы увидеть тебя снова и узнать, есть ли что-нибудь между нами. Я чувствую, что мы уже потратили достаточно времени, – говорю я, набравшись храбрости.

– Что ты предлагаешь?

– Ты не против иметь попутчика?

– А как же твоя жизнь? Ты не можешь просто все бросить.

– Я могу и хочу. Дедуля оставил мне немного денег в своем завещании, и думаю, он одобрил бы, потрать я их на то, чтобы посмотреть мир, особенно с тобой.

Отчаянно надеюсь, что Люси скажет «да». Она смотрит в пол, размышляя.

– Я думаю, что единственно правильным решением было бы бросить монетку, верно, Джош? Разве не так это работает? – она ухмыляется.

У меня вытягивается лицо от неожиданности. Мне больше не хочется полагаться на бросок монеты. Мое сердце бьется так часто, что, кажется, вот-вот взорвется.

– Ты это серьезно?

– Да. Подбрось монетку. Орел – мы вместе уходим в закат. Решка – говорим друг другу «до свидания».

Я растираю монету на удачу, прежде чем подбросить ее в воздух. Кажется, что она движется как в замедленной съемке, кувыркаясь, подобно олимпийскому гимнасту, вращаясь и целую вечность падая обратно, в мою протянутую ладонь.

Я едва могу заставить себя взглянуть на приговор.

– Да! Это орел!

Там, где разыгрывались тысячи любовных историй, в книжном магазине «Шекспир и компания» на левом берегу Сены в Париже, я наконец целую самую красивую девушку в мире. Ее мягкие губы нежно касаются моих, сначала нерешительно, едва-едва, а затем в поцелуе появляется уверенность, определенность, сила. Она проводит пальцами по моим волосам, когда я крепко обнимаю ее, не желая отпускать. Мы останавливаемся на секунду, чтобы восстановить дыхание. Я вытираю теплую слезу с ее щеки, мы обмениваемся улыбками. Ощущая во рту вкус ее мятной помады, я снова наклоняюсь за добавкой.

– Наверное, мне следовало убедиться, что это был орел, – шутит Люси между поцелуями.

– А что было бы, если бы там оказалась решка?

– Там в любом случае должен был быть орел. Я знала, что нам суждено быть вместе.

– Очень храбро – вот так взять и довериться судьбе.

– И это говорит человек, который испытывал судьбу весь год!

– Может, тебе стоит добавить постскриптум к своей биографии для «Перекати-поля»?

Мы стоим обнявшись. Все кажется таким естественным, таким правильным.

– Это сон или я только что видела, как кролик пробежал по комнате? – шепчет мне на ухо Люси.

– Куда он делся? – говорю я, когда мы отпускаем друг друга.

– Кажется, он вон в том углу.

Я наклоняюсь и шарю за стопкой книг, на которую она указывает, доставая оттуда кролика.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить.

После того как я оставил его дома во время своего последнего европейского приключения, я подумал, что он заслуживает того, чтобы поехать со мной в этот раз.

– Люси, познакомься с Джереми. Джереми, познакомься с Люси.

– Вау, это Джереми! Рада наконец-то познакомиться с тобой. Он такой милый, – говорит она, поглаживая его. – Интересно, что он обо всем этом думает? Хотя, может быть, нам лучше этого не знать. Представь, если я ему не понравлюсь, – смеется она.

– Кому ты можешь не понравиться?

– Ты за словом в карман не лезешь, да?

– Нет, обычно все не так! – я смеюсь, а она продолжает гладить Джереми. – Ладно, хватит. Теперь он крадет у меня все твое внимание. Это не он блестяще исполнил серенаду на пианино.

– Блестяще? Иди-ка сюда.

Я опускаю Джереми обратно на пол, и она притягивает меня ближе, снова целуя.

– Итак, куда мы отправимся в первую очередь? – спрашиваю я.

– Еще не знаю, но у нас есть последняя ночь в Париже!

– Может, нам пойти на свидание, которое я запланировал для нас в прошлый раз?

– Да, монетку можно не подбрасывать. Пошли.

Люси, Джереми и я запираем магазин и прогуливаемся вдоль освещенной Сены.

– Люси подходит тебе гораздо больше. Весы и Близнецы – очень хорошая комбинация, – говорит мама, вынимая из упаковки купленный в магазине торт. – Я всегда знала, что Джейд тебе не подходит: ваши звезды не совпадали.

– Жаль, что ты не сказала мне об этом раньше, – говорю я, закатывая глаза. Она не смотрит на меня, а осторожно снимает верхний слой и ложкой накладывает на основу клубничный джем, намеренно добавляя слишком много, чтобы он сочился по бокам.

– Джош, ты можешь положить упаковку от торта в мусорное ведро?

– Да, конечно.

Я беру упаковку с кухонного стола и открываю дверцу, за которой стоит мусорное ведро.

– Нет, не в это. В мусорное ведро, которое на заднем дворе.

Сегодня большой день: нас будут показывать по телевизору. Хлопот было много, и мама не успела испечь торт, поэтому купила его в Теско, но это секрет. Думал, она потребует, чтобы я измельчил магазинную упаковку в шредере, а остатки сжег. Она берет вилку и начинает приминать края торта, пока он не становится похожим на домашний, нарочито криво нарезает его и кладет на большую тарелку.

– У меня есть веганский десерт для Джейка и Джеки. В шкафу, если они захотят. Ты проверил, все ли в порядке с напитками? У нас есть еще в кладовке.

Когда я возвращаюсь на кухню с новой бутылкой вина, мама останавливает меня на полпути.

– Джош, ты же знаешь, мы будем скучать по тебе.

– Ты хочешь сказать, что теперь у тебя не будет никого, кто помог бы избавиться от коробок из-под тортов?

– Нет, я серьезно. Без тебя в доме будет так тихо и пусто.

– Я думал, ты будешь рада, когда я съеду от вас.

– Конечно нет. Я знаю, что ты хочешь уехать отсюда, но этот дом всегда будет твоим, когда ты захочешь вернуться. Твоя спальня всегда будет ждать тебя.

– Если только папа не сдаст ее в аренду…

– Я прослежу, чтобы он этого не сделал, – улыбается она.

– Прости, если бо́льшую часть года я был угрюмым, несчастным и, вероятно, досаждал тебе.

– Не волнуйся, мы с тобой уже все это проходили! Я рада, что теперь ты кажешься счастливым.

– Да, это точно, спасибо… Что ж, пойду проверю, не хочет ли кто-нибудь еще стаканчик.

Прежде чем разговор становится слишком эмоциональным, я ухожу в столовую, чтобы посмотреть, достаточно ли там выпивки. Там вовсю гремит из CD-плеера All I Want for Christmas[66]. Как всегда, мама пригласила к нам половину деревни. Дамы, кажется, все здесь – Карен, Мэдлин, Берил. Даже миссис О’Нион здесь. (К счастью, полностью одетая.) Я быстро направляюсь в гостиную.

Перила украшены рождественскими открытками, в основном от дальних родственников. Я даже получил открытку от Евы, которая была рада услышать, что я нашел Люси. Она тоже нашла свою любовь через соцсети, ее избранник – такой же поклонник Шерлока Холмса, как и сама Ева. Похоже, ее фото в костюме и с лупой произвело впечатление.

Рождество прошло как обычно: чрезмерное возбуждение, подарки, пережаренная индейка, недопеченный пудинг, расстроенные желудки, речь королевы, шутки, которые заходят слишком далеко, споры. Единственная разница с прошлыми праздниками заключалась в том, что вместо дедули за обеденным столом была его фотография в рамке. Кстати, на рождественской службе мы получили наш шоколад – то ли Хесус поговорил с викарием, то ли тому было неловко из-за инцидента с катафалком.

Кроме рождественских открыток, дом украшен изображениями кроликов, что в целом больше похоже на Пасху, чем на Рождество. Мама решила, что, побыв голубем и – недолгое время – фламинго, дедуля теперь кролик. И не вообще кролик, а конкретно Джереми. Я не пытаюсь это понять. Я просто рад, так как она готова подержать его у себя, пока мы с Люси будем в отъезде.

В конце коридора Джефф и Десмонд обсуждают результаты футбольных матчей. В этом году Джефф полностью избегает еды, хотя мама застелила диваны специальной пленкой. Я чуть не натыкаюсь на папу, который ходит кругами, как букмекер в Эйнтри[67], пытаясь состричь хоть шерсти клок, хотя результат викторины всем известен. Он предлагает множество пари: кто наберет больше очков, сколько очков наберет каждая команда, кто победит.

В передней комнате Джейк и Джеки уютно устроились на полу у телевизора, забив себе места в первом ряду. Джесси и Адам обнимаются на диване, и я жду, пока Адам отвернется, прежде чем взять шоколад (а то еще заставит меня отжиматься, чтобы компенсировать съеденные калории).

Я сажусь на диван рядом с Люси и целую ее. Так приятно осознавать, что она здесь и останется со мной на ночь, прежде чем мы отправимся завтра в наше путешествие.

– Разве твой отец не принимает ставки на то, как долго вы продержитесь вместе? – шутит дядя Питер с другого конца комнаты. – Ждать ли нам в ближайшем будущем еще одну вечеринку по случаю помолвки?

Я просто закатываю глаза.

Входит мама со своим фальшивым домашним тортом.

– Извините, я, кажется, перестаралась с вареньем. Выглядит немного неаккуратно, но, надеюсь, на вкус нормально.

Я немного напуган тем, насколько убедительно она играет, и чувствую себя виноватым оттого, что участвую в обмане.

– Нет, выглядит великолепно, – хором говорят все.

– Все, пожалуйста, возьмите себе по кусочку. У всех есть выпивка? Все готовы? – говорит мама немного раздраженным тоном, как будто приготовления ее утомили.

Она ставит торт на кофейный столик рядом с новеньким экземпляром школьного журнала для выпускников, который пришел по почте недели две назад вместе с анонсом нашего теледебюта. Если они хотели, чтобы я пожертвовал им свой выигрыш, то отправили его слишком поздно.

– Джош, ты не хочешь напомнить всем в столовой, что начало через минуту? Пора занять места.

Судя по тому, как все организовано, можно подумать, что нас сейчас покажут в фильме Стивена Спилберга, а не в телевикторине, втиснутой между двумя эпизодами старого телешоу.

Предупредив всех, я иду в спальню за мобильным телефоном. Когда открываю дверь, на долю секунды у меня мелькает безумная надежда увидеть там дедулю, который, как обычно, прячется от шумной толпы. Я смотрю на свою кровать, мысленно прокручивая все, о чем мы с ним говорили, сидя здесь почти год назад. Трудно поверить, что я больше его не увижу. Он бы с удовольствием посмотрел на меня по телевизору.

Конечно, наше кладбище не такое большое и знаменитое, как Пер-Лашез, но утром я водил туда Люси прогуляться, показать дедулино надгробие и попрощаться с ним, прежде чем мы отправимся в путешествие. Именно благодаря ему все сложилось так, как сложилось. Интересно, что бы он подумал обо всем этом. Обо всем, что случилось за год. О моей поездке. О Люси. Надеюсь, он был бы счастлив.

– Джош, ты идешь? Викторина начинается.

Я чуть не подпрыгиваю, когда Люси неожиданно обнимает меня.

– Да, иду. Мы не можем пропустить мои пятнадцать минут славы.

Как бы то ни было, телевизор глючит как раз в тот момент, когда я собираюсь ответить на свой единственный вопрос. Папа беспокоится, что это скажется на результатах пари. Он настаивает на том, что все ставки недействительны из-за технической заминки.

– Бразилия, это Бразилия! Да ладно, как ты этого не понял? – кричит дядя Питер.

– В студии гораздо сложнее быстро отвечать на вопросы, – говорю я, стараясь сосредоточиться на передаче, а не на болтовне гостей, которые выкрикивают свои варианты ответов.

– Так вот как мы на самом деле выглядим? – наклоняясь, шепчет Джесси.

– Я так не думаю.

– Почему у меня такой голос? – озабоченно спрашивает Джейк.

– У тебя действительно такой голос.

– Что это за выражение лица?! – парирует он, когда камера показывает меня крупным планом.

– Посмотри на Джейка, он такой расслабленный, – смеется Джесси.

– Я хотел скрыть, что нервничаю, и слегка перестарался, – говорит Джейк. На экране он развалился в кресле, будто в шезлонге на пляже.

– Ш-ш-ш, давайте уже посмотрим!

– Я ничего не слышу, прибавьте громкость, – кричит мама, заставляя всех лихорадочно искать пульт.

Я оглядываюсь. Дядя Питер разговаривает по телефону, а Десмонд крепко спит.

– О боже, только не смотрите в социальной сети, – шепчет Джейк через всю комнату.

– Почему? Люди пишут о нас? – нервно спрашивает Джесси.

– Да, куча людей. Вау!..

– Что они там говорят?

– Что за люди пишут об участниках телевизионной викторины?

– Чувак под ником RedHead98, например. Он назвал меня хипстерским придурком.

– Довольно точное описание, если честно.

– Это жестоко.

– А хорошие отзывы есть?

– Этот мне очень нравится: у Джейка есть ключ от моего сердца. Хештег – «красавчик».

– Они все о тебе?

– Прости, но я искал по запросу «Джейк, отопри!».

– Ты такой тщеславный!

Не знаю, интересно ли мне, что говорят обо мне мои поклонники.

Под конец в кадр попадают «Квизламистские экстремисты», вид у них сердитый и разочарованный. Когда эпизод заканчивается, мы с Джесси выходим в коридор, а Джейк тем временем перематывает запись, чтобы снова посмотреть лучшие фрагменты.

– Поздравляю, Джош.

– С чем? Я ответил на один вопрос! Это ты помогла нам выиграть.

– Нет, с тем, что продержался целый год. Не буду врать, это была самая абсурдная вещь, которую можно было придумать, и я не раз хотела, чтобы ты прекратил это делать, но ты продолжал. Ты пообещал целый год во всем полагаться на решения монеты и выполнил свое обещание.

Только когда Джесси упомянула о монете, я понял, о чем она говорит. В свете последних событий я почти забыл об этом. Привычка стала моей второй натурой.

– Осталось еще несколько дней, но да, наверное, я все-таки выполнил свое обещание. И я еще кое-что хочу тебе показать. Подожди секунду.

Я появляюсь из своей спальни в длинном пальто и цилиндре.

– Новый имидж? Выбрал, подбросив монетку?

– Нет. Загляни, пожалуйста, в цилиндр. Внутри ничего нет, правда?

– Нет. О чем ты говоришь?

– Хорошо, а теперь, если ты посмотришь туда… – Джесси делает, как я ей говорю, – что тут у нас?..

– Джереми! – восклицает она. – Ты вытащил кролика из шляпы! Отлично сработано. Ты наконец-то научился показывать фокусы. Как тебе это удалось?

– А еще я научился играть на пианино. Ну, точнее, я могу сыграть одну песню.

– Да, Люси рассказала мне о твоем грандиозном выступлении. Она кажется милой. Я так рада, что ты нашел ее и в конце концов у вас все получилось.

– Я выбрал идеальный столик? – спрашиваю я, намекая на ту аналогию, которую приводила мне Джесси в кафе.

Джесси улыбается и закусывает губу.

– Да, определенно идеальный столик, Джош.

– И вы с Адамом тоже идеальная пара, вы оба кажетесь такими счастливыми. Хотя сомневаюсь, что вы поедете в Исландию.

– Это еще почему? В чем проблема?

– Джесси, ты даже в Бристоле не снимаешь лыжную куртку! В Исландии ты просто окоченеешь!

– Со мной все будет в порядке. Мы едем всего на пять дней. Не то что вы. Что ты думаешь о своем большом путешествии?

– Честно говоря, не могу дождаться. Я так рад, что буду там с Люси. Помню, как вы с дедулей говорили мне в начале года, что я узнаю, чего хочу, когда найду это. Признаюсь, я был настроен скептически, но вы оба оказались правы.

– Как всегда! – она улыбается.

– Я все еще жду, когда на меня снизойдет озарение насчет работы… Надеюсь, что за время путешествия пойму, чем хочу заниматься в жизни.

– Я в этом не сомневаюсь. Иногда нужно немного больше времени, чтобы понять, но у тебя все получится… Надеюсь, до того, как тебе исполнится тридцать.

– Откуда, интересно, я знал, что ты скажешь именно так?

– Извини, не смогла удержаться.

– Честно говоря, переехав обратно к родителям, я больше походил на угрюмого подростка, чем на человека, которому почти тридцать. Думаю, мама и папа будут счастливы снова жить вдвоем.

– Я в этом сильно сомневаюсь. Ты же знаешь, мы все будем скучать по тебе.

– Я пообещал регулярно звонить бабуле и держать ее в курсе, чтобы она могла следить за нашей поездкой в своем устаревшем атласе. Ну а вы сможете следить за нами в соцсетях. Вы и еще несколько тысяч человек, которые по какой-то причине продолжают наблюдать за этой историей.

– Ты теперь инфлюэнсер! Буду ждать от тебя регулярных звонков и следить за обновлениями твоей странички. Кстати, я только что поняла, что ты пропустишь мою ежегодную костюмированную вечеринку.

– Да… Ты уже решила, какую тему выберешь в этом году?

– Я думала, может быть, сделать темой девяностые.

– А кем же тогда будет Джейк? Есть какая-нибудь знаменитая собака из девяностых?

– Бетховен, – Джейк присоединяется к нам в коридоре. Он явно предвкушает вечеринку. Наверняка уже стряхнул пыль со своего собачьего наряда. – Тебе лучше вернуться до нашей свадьбы.

– Конечно, я ни за что на свете не пропущу это событие. Вы уже решили, где будете устраивать прием?

– Может быть, в отеле, раз уж мы поднялись на тридцать четвертое место в городе. Один пользователь даже сказал, что наш отель выше среднего уровня.

– Двойные поздравления! Серьезно, я очень рад, что ты женишься!

– Я тоже, – смеется Джейк.

– Что ты мне там говорил? Что я недостаточно взрослый, чтобы жениться? А ты теперь, значит, достаточно взрослый. Может, даже старый!

– Заткнись. Не знаю, просто Рождество казалось идеальным временем, чтобы сделать предложение.

– Ты прав, – киваю я. – Это прекрасно, и я рад, что Джеки согласилась. Вы отлично подходите друг другу. И теперь мы заполучили еще одного ДЖедая в нашу команду.

Получив дедулино наследство, я вернул Джейку и Джесси деньги, которые они мне одолжили, так что, по крайней мере, у него есть немного наличных, чтобы подготовиться к большому дню.

– О да, тебя ведь не будет целую вечность. Что мы будем делать без тебя?

– Уверен, вы справитесь, – говорю я. – Теперь, когда мы один раз обыграли «Квизламистских экстремистов», я уверен, что вы можете делать это хоть каждую неделю. И просто подумай о том, сколько я всего буду знать, когда вернусь.

– Ага, но может быть и так: попадется вопрос о месте, где ты побывал, но ты не вспомнишь правильного ответа.

– Если честно, такое возможно.

– Ты тоже собираешься присоединиться к нашей команде? – говорит Джейк, когда Люси подходит к нам. Теперь мы вчетвером стоим тесной группой.

– Если только вы меня возьмете, вы ж теперь чемпионы!

– Мы тебя с удовольствием примем, хотя нам придется изменить название команды, раз теперь не все имена участников начинаются с Дж.

– На самом деле, Джош еще не знает, – говорит она, бросая на меня полный драматизма взгляд. – Люси – мое второе имя. Мое настоящее имя – Дженни.

– Что? Правда? – Мы потрясенно смотрим друг на друга.

– Нет. Шучу!

Мы стоим в коридоре и смеемся.

– Ты можешь поверить, что Китсу было всего двадцать пять, когда он умер? Я старше его и все еще не знаю, что делать в жизни.

– Ничего страшного. Ван Гогу было двадцать семь, когда он впервые взял в руки кисть, так что каждый из нас движется со своей скоростью, – успокаивает меня Люси.

Я по-прежнему не знаю, чем хочу заниматься, но, по крайней мере, уже лучше понимаю, кем хочу быть.

Мы приехали в Рим всего на несколько дней, это первая остановка в нашем большом круизе. Мы не планируем свое путешествие заранее, а едем куда глаза глядят. Посмотрим, что будет дальше. Рим – одно из немногих мест, которое Люси твердо решила посетить: это литературное паломничество в город, вдохновивший Генри Джеймса, Луизу Мэй Олкотт, Чарльза Диккенса и Сэмюэла Тейлора Кольриджа. Первый пункт в нашем списке – отдать дань уважения Джону Китсу и Перси Биши Шелли, чьи могилы находятся среди пышных садов Протестантского кладбища, а затем посетить дом-музей Китса – Шелли на площади Испании.

– Знаешь ли ты, что каждый год со дна фонтана Треви собирают 1,5 миллиона евро? Удивительно, не правда ли?

Когда наступает ночь, мы сидим, примостившись на краю того самого фонтана, с рожками джелато[68], под белым сиянием уличных фонарей. Тут холод собачий, но, когда вы в Риме[69], вы просто обязаны съесть джелато.

– Откуда ты это знаешь? – спрашивает Люси, сосредоточенно облизывая свой рожок. Розовая дорожка мороженого медленно стекает по ее бирюзовым ногтям.

– Я просто гений, что я еще могу сказать? – шучу, решив не раскрывать правду о событиях этой викторины и о том, как этот вопрос дал толчок миллиону других событий. Поскольку Люси видела нашу игру только один раз, по телевизору, не стану портить впечатление – пусть думает, что я действительно кое-что знаю.

Она берет телефон и гуглит, чтобы убедиться в моей правоте. Она явно мне не доверяет.

– Да, ты прав, около четырех тысяч евро за ночь, и, по-видимому, все идет на благотворительность. Это круто. Там говорится, что фонтан сделан из того же материала, что и Колизей. Он выбрасывает около 2 824 800 кубических футов воды каждый день… и Панини был архитектором, который завершил его строительство. Вот, пожалуйста, еще несколько фактов, которые ты можешь добавить в свой багаж знаний.

– Полагаю, это не тот Панини, который изобрел поджаренный сэндвич или книжку с наклейками?

Она закатывает глаза. Над чем-то смеется пара неподалеку.

– Ну хоть кто-то решил, что это забавно, – говорю я, и это наконец заставляет ее хихикать. Когда Люси смеется, ее глаза щурятся.

– Ты такой глупый, – она игриво толкает меня, и я притворяюсь, что падаю в воду, только подтверждая ее заявление.

Наверное, около фонтана Треви всегда шумно, но сегодня вечером особенно: площадь буквально запружена римлянами и многочисленными туристами, празднующими Новый год. Китайские фонарики, висящие в небе, ярко мерцают, зная, что их полет будет недолгим. К этому шоу огней присоединяются зеленые неоновые вывески магазина одежды «Бенеттон», и синяя сирена полицейской машины, следящей за всем вокруг, и белые огни экранов мобильников, и желтые вспышки фотокамер.

Стоя спиной к величественному фонтану со множеством скульптур, я любуюсь панорамой города. Смотрю на потрясающий собор напротив. Он стоит здесь, как ревнивый забытый любовник, который раньше привлекал всеобщее внимание, пока не появился фонтан. Смотрю на окна домов, окружающих нас; из одного окна выглядывает рождественская елка, словно пытаясь увидеть, что происходит на улице. Я представляю, каково это – просыпаться каждое утро и видеть в окно фонтан Треви… но потом спохватываюсь, что жильцам приходится терпеть постоянный шум и суету.

Смотрю на толпу, на людей, пригибающихся, пробирающихся ближе к фонтану через море шарфов и палок для селфи, уклоняющихся, чтобы не испортить кадр кому-то другому. Блондинка в розовом шерстяном джемпере, не смущаясь, занимает лучшую позицию для фото. Она принимает позы и одновременно инструктирует фотографа, своего бойфренда. Две тридцатилетние итальянки с пакетами с рождественской распродажи отмечают Новый год с бутылкой светлого лагера и сигаретой. Запах табака смешивается с запахом жареных на угле каштанов. Разговоры на разных языках, слова, произнесенные с разными акцентами, сливаются в общем гуле. На его фоне слышно, как британская пара средних лет громко обсуждает обратную дорогу в свой отель, заглушая шум падающей воды. Они внимательно изучают карту, и я вспоминаю Еву из Амстердама. Полночь все ближе, все вокруг поглядывают на часы.

Трудно поверить, что прошло всего двенадцать месяцев с тех пор, как я застрял в кабинке «Лондонского глаза» с Джейд. Как может все измениться за один год!

– Знаешь, я думаю, это был лучший год в моей жизни, – говорю я то ли себе, то ли Люси.

– Ну, сделать предложение, получить отказ, потерять работу, переехать к родителям, похоронить деда – да, звучит действительно фантастически. Даже не знаю, какие события могут сделать следующий год круче, чем этот, – говорит Люси совершенно невозмутимо, и только блеск в глазах выдает, что она шутит.

Я расхохотался, чуть не выплюнув фисташковое мороженое. И понимаю, что как раз это я должен был написать в своей рождественской открытке[70].

– И не забывай, что еще меня сбил велосипедист, нокаутировала женщина средних лет и мне пришлось пережить новогоднюю ночь в Риме с самым саркастичным человеком в мире, – отвечаю я. – Нет, серьезно, даже несмотря на все эти моменты, я бы ничего не хотел изменить. Я так много узнал о себе и с помощью монеты закончил этот год именно здесь, в одном из лучших городов Европы, с самой лучшей девушкой в мире, – я обнимаю ее и целую в щеку.

Все больше бесстрашных туристов стекаются на площадь. Владельцы магазинчиков с мороженым, пиццей и блинчиками, должно быть, заработают целые состояния этим вечером. Стены пиццерии украшены футбольными флагами и огромным плакатом с изображением футболиста Франческо Тотти. Продавец мороженого неистово жестикулирует (настоящая карикатура на итальянца), предлагая мороженое на любой вкус, начиная от лимончелло, киви и персикового до «Баунти», «Кит-Ката» и «Сникерса».

Мальчик, сидящий рядом со мной, который, по случаю праздника, еще не в постели в такой час, напевает Johnny B. Goode[71], как будто попал сюда из другого времени; его родители учат его сестренку правильно бросать монету через плечо. Похоже, эта инструкция тут многим пригодилась бы: монеты летят со всех сторон. Сидеть здесь довольно опасно.

– Ну что, хочешь бросить монетку? – предлагаю я Люси, когда одна из них чуть не падает мне на голову.

Она роется в горстке мелочи, которую мы получили от продавца мороженого: Люси явно не собирается вносить слишком много в фонд «Четыре тысячи евро за ночь».

– Если мы бросим монетку, это значит, что мы вернемся в Рим, верно?

– По-видимому так, Подсолнух, – это прозвище прижилось.

– Я бы с удовольствием вернулась сюда с тобой, – улыбается она. – Но сначала нам нужно осмотреть множество других мест.

– Конечно.

Мы оба решили, что, куда бы ни отправились, хотим добраться до Токио, чтобы увидеть последнюю картину «Подсолнухи» в коллекции Ван Гога. И пусть я еще не стал всемирно известным предпринимателем-мультимиллионером, который водит «Ламборджини», но по крайней мере одной из своих целей – путешествовать по миру – я собираюсь достичь.

– Давай вместе? У тебя есть монетка? – она протягивает мне ржавую монету в двадцать центов, но я уже достал свою из кармана.

– Да, на счет «три». Раз, два, три.

Я перекидываю правую руку через левое плечо. Точно так же, как бесчисленное множество раз за последний год, моя монета взлетает и вращается в воздухе, только на этот раз она падает не в мою ладонь, а в воду за моей спиной. Когда монета ныряет в фонтан, присоединяясь к тысячам других, которые мерцают, как рыбки, в прозрачной воде, я обнимаю Люси и целую ее губы со вкусом клубничного мороженого. На сотне чужих фотографий, не меньше, на заднем плане запечатлены мы с Люси в обнимку.

– Подожди, это была та самая монета? – спрашивает Люси, пытаясь разглядеть ее в воде. Затем поворачивается и смотрит на меня с удивлением, ее темные глаза выглядывают из-под зеленой шерстяной шляпы. Я киваю. Она лишь улыбается мне. Мимо нас пролетает голубь. Мы встаем и уходим, держась за руки, оставляя позади толпу туристов и воспоминания о прошедшем годе.

Над нашими головами взрывается фейерверк, украшая ночное небо мириадами цветов. Перед нами две узкие улочки, освещенные газовыми фонарями. Они похожи на ходы в лабиринте.

– Нам туда, – уверенно говорю я.