Слово, что ты предписал сочинить, я завершил, о славнейший! Ты повелел [рассказать] об Армянской войне, где многие — не одиночки! — отличились доблестью.

Вот [что] я изложил в этих семи разделах:

Первый. То время.

Второй. События от [действий] властителя Востока.

Третий. О единодушии церковной общины.

Четвертый. Междоусобие среди отколовшихся от этой общины.

Пятый. Нашествие людей восточных.

Шестой. Сопротивление армян войною.

Седьмой. Продолжение боевых действий.

В этих семи главах я по порядку и со всей полнотой изложил начало, середину и конец, чтобы ты повседневно читал, узнавая о доблести благих и о бесславии отступников — не для того, чтобы утолил в себе жажду обильных земных познаний, но дабы тебя коснулся небесный промысел, который в предвидении своем готовит воздаяние обеим сторонам, по зримому предугадывает незримое.

Но ты, о великий в познании Бога, почему ты даешь [мне] поручение, тогда как и сам мог бы принять [чье-то] повеление касательно [создания] более совершенных [творений]? Как кажется мне, и тебе, и тем, кто пребывает в любомудрии, это признак небесной любви, а не земного честолюбия. Как выразились некие из славных историков: «Согласие — матерь благ, несогласие — родитель зла».

И мы сами, взирая на святую любовь, [обусловившую] твое повеление, нисколько не медлили и не убоялись, видя собственное ничтожество. Ибо праводушие уже есть нечто значительное, ему положено быть помощником в слабости, как молитве — в познании и святой любви в делах общей пользы.

И мы, восприняв эту любовь вместе с твоим повелением, охотно приступили к сему сочинению, которое есть утешение для любимых, надежда для уповающих, ободрение для отважных, по собственной воле ринувшихся на смерть, видя впереди победоносного военачальника [Христа], который никого не станет попирать во вражде ногами, но выказывает всем свою непобедимую мощь. И вот, кто пожелает, тот [будет] принят как добровольный мученик. А поскольку понятие этого мученичества многозначно, Он и благости всем раздает многоразличные. Но что ставим превыше всего — это святую любовь, исходящую от непритворных мыслей.

Эта искренность подобна вышней. И мы, увидев это в тебе, забыли нашу природу. И вот, паря, мы возносимся вместе с тобою. И когда в высоком парении пронесемся сквозь вредоносные грозовые ветры, то, вдохнув немного чистого горнего воздуха, почерпнем знание во спасение нас самих и во славу всепобеждающей Церкви. И пусть множество святых служителей с радостью совершат полагающуюся им службу во славу Отца всеобщего, и там с ними святая Троица, ликуя, возрадуется в беспечальной своей сущности!

Итак, приняв повеление от тебя, по природе своей не ведающего зла, начнем, откуда начать достойно, оплакивать бедствия нашего народа, хотя это и противно нашему желанию. И вот, вопреки своей воле, в плаче заливаясь слезами, мы поведаем о многих ударах, кои и нас коснулись и которых мы оказались очевидцем.

Итак, после падения рода Аршакуни, стал господствовать над страной нашей Армянской род перса Сасана, который правил по законам могов и много раз сражался с теми, кто не следовал этим законам[3]. Начиная со времени царя Аршака, сына Тирана, он сражался до шестого года Арташэса, царя Армении, сына Врамшапуха[4]. А когда и того отрешили от царства, царская власть перешла в руки нахараров Армении, ибо, хотя подати поступали персидскому двору, армянскую конницу вели в бою всецело нахарары. Потому и свободно, с вознесенной главой, процветало в стране Армянской богопочитание — от начала правления Шапуха, царя царей, до второго года Йазкерта, царя царей, сына Врама[5]. В нем дьявол нашел себе приспешника и излил [в него] накопленный яд и наполнил его, как колчан, отравленными стрелами. И стал он неистовствовать в своей нечестивости, исполнился чванства и, буйствуя, рассылал бурю на все четыре стороны света. И представлял нас, верующих во Христа, как своих врагов и противников, и, притесняя, устрашал своим мятежным нравом.

Ибо очень были ему милы вражда и кровопролитие, потому он и не находил в душе покоя: «На кого бы мне излить горечь яда?» или: «Куда бы мне разослать это множество стрел?» И от крайнего безрассудства, накинувшись, как разъяренный зверь, на Греческую страну, разгромил все до города Мцбина и многие области ромеев разорил набегами, а все церкви сжег. Собрал много добычи и пленных и навел ужас на все войско страны[6].

А блаженный кесарь Феодосий[7], ибо был он миролюбив во Христе, не пожелал встретить его войною, но послал к нему со множеством сокровищ мужа по имени Анатолий, который был его спарапетом Востока. И персов, которые по принадлежности к христианству бежали и находились в городе кесаря[8], схватил и выдал в его [Йазкерта] руки. И все, о чем тот когда-то говорил, [Феодосии] выполнил согласно его воле и удержал его от великого гнева. И тот вернулся в свой город Тизбон[9].

И когда этот нечестивый властитель увидел, что его злое дело удалось, начал присовокуплять [к нему] еще другой замысел, как человек, щедро подбрасывающий дрова в пылающий огонь. Ибо там, где испытывал некоторые опасения, он утвердился безбоязненно. Вследствие этого поколебал он многих из святой общины христианской, кого угрожающими словами, кого оковами и пытками, а кого и погубил мучительной смертью. Грабил он добро и имущество и с великим поношением мучил всех. И когда увидел, что разбежались и рассеялись они в разные стороны, горя и пылая как печь, созвал он на совет служителей шуйцы[10], которые были связаны с идолопоклонством нерасторжимыми узами, чтобы сжечь общину святой церкви.

Ибо такие при жизни пребывают словно в густом мраке, и души их заперты в теле, как живой в могиле, и к ним никогда не проникнет луч чистого света Христова. Так и смертельно раненые медведи перед последним издыханием дерутся особенно яростно, почему мудрые, уступая, бегут от них. Именно такой конец наступил для этого государства. Получая удар, [такие правители] не ощущают, а если сами бьют, то не сознают. И когда не бывает врага вовне, начинают сражаться и биться между собою. Приложимы к ним слова пророка: «Муж, мучимый в голоде своем, обратится и поест половину своего тела»[11].

Подобно этому и сам Господь говорит: «Всякий дом и царство, что разделяется внутри себя, не может пребывать твердо»[12].

Так что же ты вопишь, что ты борешься, что ты пылаешь, как не угасаешь? К чему зовешь на совет тех, кто души у вас вырвал, и неоскверненное ваше вынес на осквернение, а тленное тело ваше, проволоченное, как омерзительная падаль, выкинул вон?! Ты воистину желаешь, чтобы прикрыт был замысел твоего нечестия. Но увидишь: как он откроется, так познаешь исход его!

Говорят моги: «Храбрый царь, боги дали тебе твое царство и победу, но нисколько не нуждаются они в благах вещественных, кроме как чтобы обратил ты к одному закону все народы и племена, что в твоем государстве, — тогда и страна греков, покорившись, подчинится твоим законам. Итак, о царь, немедленно последуй нашему призыву: собери войска и составь рать, отправься в страну кушанов[13], и все народы собери ты вместе и заставь пройти через ворота Пах[14] внутрь, и там же устрой свое пребывание. Когда ты остановишь и запрешь всех на далекой чужбине, исполнятся замыслы твоей воли и, как ты являешься в наших предсказаниях, овладеешь и страной кушанов, и даже греки не выступят против твоей власти. Но только устрани лжеучение христиан!»

Угодным показался этот совет и царю, и согласным с ним вельможам. Написал он грамоты, отправил гонцов во все места своего государства. А вот образец этого указа:

«Ко всем народам моего государства ариев и не-ариев[15]! Да умножатся у вас [блага] от нашего человеколюбия, пребывайте в благополучии, мы же сами здравствуем с помощью богов!

Ничуть вас не потревожив, мы пошли в страну греков и без ратного дела, любовно и человеколюбиво покорили нам всю страну в рабство. Исполнитесь добрыми мыслями и пребывайте в неиссякаемой радости, но дело, о котором мы говорим, исполните немедленно. Мы задумали непреложно направиться в страну Восточную — с помощью богов подчинить нам государство кушанов. Как только вы увидите сие послание, немедленно отправьте конницу, опережая, встретьте меня в стране Апар!»[16]

Такого рода послание пришло в Армению, и в Иверию, и в Алванию, и в Лпинк, и в Цавдэк, и в Кордук, и в Алдзник, и во многие другие отдаленные местности, [насельников], которых в прежнее время не заставляли следовать по этому пути[17]. В Великой Армении [царь] составил рать из азатов, и сыновей азатов, и остаников из царского удела. По этому же примеру [набирал] из Иверии и из Алвании и из страны лпинов, а также из различных краев юга, близ границы Тачкастана[18], и страны ромеев, и из Кордука, и из Дасна, и из Цавдэ, и из Арзнарзюна[19], — все они были верующими в единую соборную апостольскую Церковь и крещеными.

И не разгадав, по невинности, двуличные мысли царя, каждый двинулся из своей страны, бодро, с любовью к Господу в мыслях, чтобы с искренней верой выполнить воинскую службу. Взяли они с собой книги божественного Святого Завета, [отправились] со многими церковнослужителями и священниками. Но отдали распоряжение в [своей] стране в надежде не на жизнь, а на смертный конец, препоручая друг другу [свои] тела и души. Ибо, хотя замысел царя не был открыт для них, но у всех в мыслях были подозрения. А когда, в особенности, увидели, что сломилась пред ним [царем] мощь греков, они были совсем потрясены и поражены в своих мыслях.

Но, так как они привыкли блюсти заповеди святых заветов Божьих, постоянно помнили заповеданное Павлом: «Рабы, будьте послушны господам вашим по плоти, не с притворством и лестью, но чистосердечно служите как Богу, а не как людям, ибо от Господа воздаяние за труды ваши!»[20]

Со всем этим благомыслием отправившись из своей страны и положившись на Святого Духа, они явились к [царю], выполнив его повеление и все сделав согласно его воле. Очень радовался царь, что исполнились его желания и мысли и вот, поступил он с ними так, как наставляли служители его нечестия.

И когда царь увидел все снаряжение и многочисленность войска варваров[21], которые с готовностью пришли на царскую службу, он еще более возрадовался перед лицом вельмож и всего войска. Внешне он скрывал свою собственную волю и замыслы и вынужденно одаривал со щедростью. Со всеми вместе двинулся он против царства страны хонов, которых называют кушанами[22], но, провоевав с ними два года, нисколько не смог воздействовать на них. Затем отправил воинов в их края и призвал к себе других, снаряженных так же. Тот же обычай установил и на последующие годы, и выстроил там город для собственного проживания, — начав в четвертый год своего правления и [закончив в] одиннадцатом году своего царствования[23].

И когда увидел, что верны остались ромеи своему договору который они установили с ним, и перестали хайландуры[24] выходить через пограничную крепость Чора[25], и зажила его страна, окруженная со всех сторон миром, и он придавил даже царя хонов, ибо разорил многие его гавары, а власть его утвердилась [повсюду] — по всем атрушанам своей страны он разослал добрых вестников, умножил принесение жертв огню белыми быками и косматыми козлами и весьма участил непрестанное служение своей скверне; венками и повязками почтил он многих из могов и еще более многих могпетов. Дал также повеление отбирать имущество и достояние христиан, которые жили в самой стране персов.

Вот так возгордился и зазнался в мыслях своих, вознесясь превыше людской природы, обнаглел не только в земных военных делах, но [даже] вообразил себя кем-то более великим, чем [допускает] природа унаследованного от отцов сана. Посему лицемерно скрывал свои мысли, но, как догадывались мудрецы, он словно ставил себя в один ряд с бессмертными. И приходил в ярость при одном имени Христа, когда слышал, что, мол, он был мучим, был распят, умер и был погребен.

И в то время как он непрестанно метался от этих безумных мыслей, один из молодых армянских нахараров возразил ему говоря: «Храбрый царь, откуда ты знаешь об этом, чтобы такие слова произносить о Господе?» Ответил царь: «Да в моем же присутствии читали книгу вашего лжеучения!» Ему тот юноша и говорит: «Почему, о царь, ты дал читать только до этого места? Продолжи чтение, и там услышишь о воскресении, явлении пред многими, вознесении на небо, восседании одесную Отца, об обетовании второго пришествия, с чудесным воскрешением всех, о скором воздаянии праведного суда!» Когда царь услышал это, он был глубоко уязвлен, но притворно засмеялся и сказал: «Все это — вранье!» Ответил воин Христов: «Если веришь в его земные страданья, тем более поверь во второе грозное пришествие его!»

И, слыша это, царь распалился как огонь в печи вавилонской до того, что тут же и его люди были опалены как халдеи[26]. Тогда излил он весь пыл гнева на блаженного мужа по имени Гарегин. У него были путы на ногах и путы на руках, царь два года предавал его мучениям и, отняв княжескую власть, приговорил к смерти.

У тех, чьи души ослабли по отношению к небесной добродетели, телесная природа весьма подвержена страху. От каждого дуновения ветра она колеблется, и от всякого слова смущается, и ото всего дрожит. Такой человек в жизни своей пробавляется [пустыми] сновидениями и, умирая, идет на окончательную гибель. Как сказал кто-то из древних: «Смерть неосознанная есть смерть, смерть осознанная — бессмертие». Кто не осознал смерти, трепещет перед нею, но кто осознал смерть, не страшится ее. И все эти беды проникают в мысли человека от невежесгва. Слепой лишен лучей солнца, а невежда лишен совершенной жизни. Лучше быть слепым глазами, чем слепым разумом. Как больше душа тела, так зрение умственное выше, чем телесное.

Если кто чрезмерно возрос в мирском величии, а разумом он беден, такой более многих других достоин жалости, как мы это видим не только у заурядных людей, но и у наиболее выдающихся. Не имея у себя соправительницей мудрость, царь не может соответствовать своему уделу. А если это так в мирских делах, то насколько же больше в духовных?!

Душа есть жизнь всего тела, но мысли — правители и тела, и души, как в отношении одного человека, так и в отношении всего мира. Царь ответствен не только за себя, но и за тех, кого он погубил.

Но мы, хотя и не имеем дозволения злословить о правителях, не можем восхвалять того, кто оказывается богоборцем. И я рассказываю о бедственных событиях, которые обрушились через него и на святые церкви, и не стану медлить. Не умолчу — без намерения злословить, но правдиво говоря об исходе дел. [Повествую об этом] не рассказами побужденный и не слухами пробужденный, но сам, лично оказавшись там на месте, я видел его и слышал звук его голоса, когда он нагло говорил. Как страшный ураган, который обрушивается на великое море, так он потрясал и приводил в содрогание все множество своих войск.

И устроил он смотр всех учений и разбирал учения могов и волхвов и все учения своей страны. Коварно свалил туда же и христианство и говорил, отдавшись буйным замыслам: «Спрашивайте, разберите, рассмотрите! Пусть мы примем то учение, которое изберем как лучшее!» И спешил, дабы поскорее свершилось бывшее у него в мыслях.

А происходившие из разных мест христиане, что были у него в войске, разгадали [опасность от] огня, который пылал и горел втайне и желал охватить пожаром все горы и долы. Возгорелись и они несгораемым огнем и твердо приготовились к испытаниям от тайных козней.

Стали они после этого громогласно, с псалмами и духовными песнями, и с блистательными проповедями совершать службу прямо против великого стана. И всех, кто только приходил к ним, они безбоязненно, не страшась, охотно поучали. И Господь споспешествовал им знамениями и чудесами, ибо многие больные из языческого войска получили исцеление.

А когда тот нечестивый понял, что коварство его замысла открылось и что горение приготовленного им огня — прежде, чем кто-либо раздул его — явно было распознано пребывающими в страхе Божьем, начал он тайными стрелами растравливать замысел своего злодейства и вызывал неисцелимые раны на телах и в душах.

То он жалил и извивался, как ядовитая змея, то потягивался и рыкал, как яростный лев. Он корчился и катался по земле во власти своих двуличных мыслей, желая осуществить свой замысел. И, поскольку наложить руку и схватить он не мог, так как [христиане] не были сосредоточены вокруг него в одном месте, он начал выдвигать младших перед старшими, подлых перед почитаемыми, невежественных перед знающими, трусливых перед храбрыми мужами. Нужно ли мне перечислять раздельно — он оттеснил всех достойных, так что породил раскол между отцами и сыновьями.

И, хотя это бесчинство он учинял над всеми народами, он особенно воевал с Армянской страной, ибо видел, что [армяне] наиболее рьяны в богопочитании, — в особенности те, что происходили из нахарарских родов Армении, — и безгрешно хранят святое учение апостолов и пророков. Совращал он некоторых из них золотом и серебром, многих и другими щедрыми дарами, тех — агараками и большими деревнями, некоторых же почестями и княжениями великими. Также вселял в души и иные пустые надежды. И так постоянно прельщал и подзадоривал: «Если только, — говорит, — вы признаете учение могов, а ваше заблуждение чистосердечно обратите в истину законов наших великих богов, я доведу вас в величии и старшинстве до равенства с моими любезными нахарарами, да и это еще дам превзойти!» И так лицемерно принижал себя перед всеми, говоря с ними о любви, чтобы удалось коварством изловить их согласно указаниям первейших советников. И это он делал начиная с четвертого года до одиннадцатого года своего правления[27].

И когда увидел, что нисколько не удались его тайные происки, но что его противники действуют весьма решительно, — ибо замечал он, что христианская вера день ото дня все шире распространялась по всем краям, расположенным вдоль отдаленного пути, по которому он сам проходил, — начал он сохнуть и тощать и испускать громкие вздохи. Невольно выдал он свои тайные замыслы и отдал громогласное повеление, говоря: «Все народы и языки, которые находятся под моей властью, да оставят законы своих лжеучений, и все до последнего придут к поклонению солнцу, принося ему жертвы, и именуя его богом, и творя служение огню[28]. И сверх всего этого, пусть выполняют законы учения могов, ни в чем не делая упущений».

Говоря так, он дал огласить [то же] в большом лагере[29] и обязал всех [подчиниться] предписанию с указанием кары [ослушникам]. Спешно отправил гонцов ко всем отдаленным народам и такое же повеление разослал ко всем.

Итак, к началу двенадцатого года своего царствования[30], собрал он рать в неисчислимом множестве, и отправил ее, и дошел до страны Талакан[31]. Когда царь кушанов увидел это, он не решился выступить навстречу ему войною, а, обратившись в бегство в сторону неприступной пустыни, укрывшись, спасся вместе со всем своим войском. А [Йазкерт] совершал набеги на гавары, места и местности, захватил много крепостей и городов, собрал пленных, добычу и доставил на землю своего господства. И после этого, пребывая вотще в этих замыслах, укрепился в бреднях своего лжеучения, говоря служителям нечестия: «Что воздадим мы богам за такую великую победу, когда никто не смог выступить против нас войною?»

Тогда все моги и волхвы подняли единодушно голоса свои: «Боги, которые дали тебе господство и победу над врагами, не станут просить у тебя видимых почестей, но чтобы упразднил ты всякие учения человеческих заблуждений и чтобы обратил [инаковерующих] в наш единый закон Зрадаштовых[32] предписаний!»

Угодной показалась эта речь царю и всем вельможам, особенно же первенствующим в [служении] законам. Они посовещались между собою, и это мнение восторжествовало.

Там, по ту сторону прохода Пах, [царь] задержал множество конницы из Армении, Иверии, Алвании и всех тех, кто веровал в Святое Евангелие Христово. И строгий приказ отдали стражам у прохода: «Если кто на восток к нам придет — пропустить, но с востока на запад пусть будет путь непроходимым».

И когда затворил и запер их в крепкой и безвыходной клетке — истинно назвал я ее «крепкой» и «безвыходной», ибо нет там места, куда можно бежать и укрыться, так как вокруг живут враги — он наложил на них руку, великими мучительствами и различными пытками лишил многих из них духа и понуждал отступить от истинного Бога и поклоняться видимой материи. Но все воины, в прекрасным замысле, с доблестной силой восклицали и говорили: «Свидетели нам небо и земля, мы никогда не поступались царской службой и не подмешивали робости к доблестному мужеству! Не заслужены и безжалостны эти [наносимые] нам удары!»

И умножался шум их криков, пока сам царь не стал очевидцем их недовольства, но тут же, немедленно, клятвенно подтвердил и сказал: «Не выпущу вас, пока не выполните целиком мои повеления!»

И вот, злейшие служители получили власть, чтобы представить четырех воинов, из знатных по происхождению, на пытки и мучения. И, наказав их сначала многими ударами, в тех же оковах отвели в место заключения. А остальным на некоторое время он обманно даровал прощение и всю вину возложил на этих заключенных. И сделал он это по сатанинскому наущению.

А спустя двенадцать дней дал повеление устроить обильный ужин — изобильнее, чем в обычные дни, — и позвал многих из воинов-христиан. И пока готовили седалища, он каждому из них пожаловал место для сидения[33]. И ласково и благосклонно, как бывало прежде, говорил с ними, не пожелают ли они отведать жертвенного мяса, вкушать каковое никогда не было позволено христианам. Когда никто из них не согласился, он их нисколько не понуждал, а приказал подать им обычное кушанье и более всего винами увеличивал веселье в зале.

Но когда оттуда вышли они в царские сени, то некоторых из них задержали, завязав руки назад и опечатав им шаровары, и бдительно содержали под стражей, кого два дня, а кого и три[34]. Многих мучили и другими постыдными казнями, что мы даже не признали достойным предать письму А некоторых из них выслали на чужбину, лишив почета родовитости.

И вновь составляли из них отдельные отряды, [отправляя] в далекую страну, в крепости пустыни, на войну с врагами царя, и многим пришел там конец от меча. И всем уменьшили положенное жалованье, и заставляли страдать от голода и жажды, а места зимовки отводили в суровой местности. И представляли их всем как презренных и трусов.

А они из любви к Христу с большой радостью принимали все мучения ради великой надежды, уготованной блюдущим заповеди терпеливцам. Чем больше злоба умножала оскорбления, тем больше и больше укреплялись они в любви к Христу, особенно потому, что многие из них учились с детства святым книгам. Этим утешали себя и ободряли товарищей и словно светлый столп берегли [церковное] служение и умножали его.

Вследствие этого и многие язычники, которым их голоса казались сладостными и приятными, ободряли их и говорили слова утешения, что лучше человеку принять смертные муки, чем отступить от таких законов.

Но, однако, хотя они из любви к Христу с большой радостью ликовали внутренне, внешний вид их на чужбине был очень жалок. Столь почитаемое воинство дошло до ужасного унижения, и их наследственную свободу жестоко поработил тиран-убийца, который в кровопролитии преступал даже языческие законы и вовсе не подозревал, что будет за все это отмщение с небес.

Он не помнил чьих-либо земных заслуг, [даже] то, что в мирской жизни превыше всего: ведь там оказались [и] некоторые нахарары, которые его братьев вскормили молоком своих матерей[35]! С ними он обошелся жестче, чем со всеми другими.

И сверх всего этого еще измыслил злодеяние. Некоего из своих преданных слуг, имя которого было Деншапух, он прислал с поручением в страну Армянскую. Тот, прибыв по царскому велению и доставив привет от великого царя, с притворным миролюбием произвел перепись всей страны Армянской, [якобы] для снятия податей и облегчения тягот [по поставке] конницы. И, хотя внешне он притворничал, но изнутри зловеще проглядывали [тайные] замыслы.

Первое — свободу Церкви [от податей] он обратил в податную зависимость.

Второе — монахов-христиан, которые проживали в обителях, он охватил той же переписью.

Третье — подать со страны он еще более утяжелил.

Четвертое — он столкнул между собою нахараров и в каждом доме возбудил ссору.

И все это делал в расчете, что, может быть, расколется согласие и рассеется община церковная и что заставит он монахов бежать, и шинаканов разорит, и они от крайней нужды поневоле обратятся к законам могов.

И еще злее пятое, ибо, против того, кто был хазарапетам страны, почитался христианами мирянами как отец-наставник — против него возбудил обвинение и, отстранив его от этой должности, вместо него привел в страну перса, а еще другого, мобеда, произвел в судьи страны, чтобы они смутили славу церкви.

Но, однако, хотя все эти дела были тягостны, никто открыто не посягал на самое церковь. Вследствие этого никто и не воспротивился ему, хотя и произошло утяжеление податей. Ибо с чего следовало брать в размере ста дахеканов, взимали вдвойне. Также облагали епископов и [рядовых] иереев, состоявших не только при благоденствующих церквах, но и при разоренных. Но кто же может рассказать о тяжести мута и сака, бажа и хаса, с гор, и полей, и лесов?! Они это взимали не так, как подобает царскому достоинству, а по-грабительски отнимая, так что сами даже удивлялись, как там, откуда поступает все это добро, [как] еще держится страна.

И когда увидели: всем этим мы не смогли измотать [страну], открыто повелели могам и могпедам составить грамоту в духе их неправого учения. И вот образец этой грамоты:

«Михрнерсех, взурк храматар Ерана и Ан-Ерана[36], Великой Армении [шлет] множество приветов! Да познаете вы, что всякий живущий под небом человек, который не следует законам веры маздейской[37], глух, и слеп, и обманут дэвами[38] Харамана.

Ибо когда еще не было неба и земли, Зруан, великий бог, тысячу лет приносил жертвы и сказал: «Быть может, будет у меня сын по имени Ормизд, и он сотворит небо и землю». И зачал двоих во чреве, одного для приношений, а другого, чтобы говорил: «быть может». Когда он [Зруан] узнал, что во чреве двое, он сказал: «Кто первый придет, тому дам царство мое!».

А который был зачат от маловерия, разорвал чрево и вышел наружу. Говорит ему Зруан: «Мой сын светозарен и благоуханен, ты же темен и злолюбив». И когда тот горько заплакал, дал ему царство на тысячу лет.

Когда родил и другого сына, назвал его Ормиздом, отнял царствование у Архмна и дал Ормизду, и говорит ему: «Доселе я тебе делал приношения, теперь ты мне делай!» И Ормизд сотворил небо и землю, а Архмн наперекор сотворил зло.

И так разделяются творения: ангелы — Ормиздовы, а дэвы — Архмновы. Все благое, которое от небес здесь оказывается, — Ормиздово, и все вредное, которое там и тут совершается, — это сотворил Архмн. Подобно же все, что доброе на земле, — это Ормизд сотворил, а что не добро, — то сотворил Архмн; так, человека сотворил Ормизд, а хвори и болезни, и смерть сотворил Архмн. И все бедствия и напасти, какие приключаются, и несущие горести войны — творения злой стороны, а удача, и господство, и слава, и почести, и здоровье телесное, красота лика и искусство речи, и долголетие — там замешано доброе творение.

И все люди пребывают в заблуждении, когда говорят: «Смерть сотворил Бог, и злое, и доброе от него». Особенно, когда говорят христиане: «Бог ревнив, из-за вкушения с дерева одной фиги Бог сотворил смерть и повел человека под эту кару». Такой ревности и у человека к человеку не бывает, уж не говоря о Боге по отношению к людям, потому что, кто это говорит, тот глух и слеп и обманут дэвами Харамана[39].

Затем и другое заблуждение: Бог, который сотворил небо и землю, пришел, говорят, и родился от некоей женщины, имя которой было Мария, а мужа ее — Иосиф. А по правде он был сыном некоего Бантурака[40] от незаконного сношения. И вот из-за этакого человека в заблуждение впали многие.

Если в стране ромеев вследствие крайней глупости, по невежеству впали в заблуждение и лишены нашей совершенной веры, то они сами себе причиняют вред. Но почему за их блужданием и вы теряете разум?! Каких законов держится ваш государь, те и вы примите, тем более что отчет перед богом [Ормиздом] мы имеем дать и за вас!

Не верьте вашим предводителям, которых вы называете назареями[41], ибо великие они обманщики. То, чему на словах поучают, того на деле не берут на себя. «Есть мясо, — говорят они, — не грех!», но сами не желают есть. «Брать жену — достойно!», но сами и смотреть на нее не хотят. «Копить добро, — говорят, — не грешно!», но бедность беспредельно восхваляют. Почитают бедствия и поносят удачу, смеются даже над словом «счастье» и издеваются над великолепием. Любят убогую одежду и почитают подлых больше, чем почтенных. Славят смерть и поносят жизнь, презирают рождение человека и восхваляют бездетность. И если послушает их кто и к женщинам перестанет приближаться, то скоро наступит конец мира!

Но я не пожелал все в подробностях описать вам, ведь они много чего еще говорят. Но что хуже всего того, что я уже написал вам — они проповедуют, будто люди подняли Бога на кресте, и что умер он и был похоронен, но затем воскрес и вознесся на небо. Не достойно ли было бы вам самим тут же осудить их за такие недостойные учения? Дэвы, которые суть бесы, не бывают пойманы и мучимы человеком, не говоря уже о Боге, творце всех творений. И говорить вам такое стыдно, а для нас это крайне невероятные слова.

Итак, перед вами на выбор два выхода. Или дайте ответ, слово за словом, на эту грамоту, или явитесь ко двору и предстаньте великому собранию».

Имена епископов, которые собрались в Айраратском[42] гаваре и ответили на грамоту:

Йовсэп, епископ Айрарата,

Сахак, епископ Тарона,

Мелэт, епископ Маназкерта,

Езник, епископ Багреванда,

Сурмак, епископ Бзнуника,

Тачат, епископ Тайка,

Татик, епископ Басеана,

Касу, епископ Туруберана,

Еремиа, епископ Мардастана,

Евлал, епископ Мардой-Али

Ананиа, епископ Сюника,

Мушэ, епископ Рштуника,

Басил, епископ Мокка,

Гад, епископ Вананда,

Елиша, епископ Аматуни,

Елбайр, епископ Андзавацика,

Еремиа, епископ Апахуника[43].

Все эти епископы и многие хорепископы и почтенные иереи из разных мест вместе со святым причтом церкви, единомыслящие и единоверные, все вместе собрались в царской резиденции, городе Арташате и с согласия великих нахараров и всего населения страны ответили на грамоту:

«Епископ Йовсэп вместе со своими единомышленниками, от великих до малых, Михрнерсеху, великому хазарапету ариев и не-ариев. Со многими миролюбивыми мыслями да умножатся приветы тебе и всему великому воинству ариев!

От предков мы имеем обычай, согласно богоданной заповеди, творить молитву о благоденствии царя и неустанно просить у Бога долголетия ему, дабы в мире осуществлял он то вселенское властвование, которое заповедал ему Бог. И чтобы в его долгом мирном пребывании и мы во здравии и богопочитании провели нашу жизнь.

Касательно грамоты, которую ты направил в нашу страну. В прежние времена некто из могпетов, который был совершенен в вашей вере, и вы его почитали, словно [стоял он] выше человеческой природы, уверовал в Бога живого, творца неба и земли, и слово за словом растолковал и изъяснил вам ваши законы. И когда вы не смогли противостать ему словом, он был побит камнями и погублен [по приказу] царя Ормизда[44]. И, если ты сочтешь возможным с доверием выслушать наши слова, [знай], что во многих местах вашей страны найдется книга о нем. Прочти, и там выяснишь [истину].

Что же до нашей веры, так она нисколько не невидима и проповедуется не в каком-либо одном уголке мира, но распространена по всей земле, — на море, на суше и на островах. Не только на западе, но и на востоке, на севере и на юге, и между ними полна она мощи. Она не уповает на человека, чтобы через него, как наставника, распространиться по стране, а сама в себе имеет опору. Не в сравнении с другими, негодными, видится она великой, а свыше, с небес, имеет правдивое законоположение, минуя посредника, ибо един Бог, и нет другого, кроме него, ни старше, ни младше.

Не у кого-либо другого взял Бог начало, но сам по себе он вечен. Не в каком-либо месте, а сам по себе он место. Не он в какое-то время, а времена от него возникли. Он выше не только неба, но и всего, что мыслится людьми и ангелами. Он не выступает в телесном обличий и не доступен взору ока. И он не только не ощутим рукою, но и не постижим для чьей-либо мысли, не только той, что у нас, телесных, но и у бестелесных ангелов. Но, если сам пожелает, то доступен мысли взысканных им, хотя и не зрим очами. Да и является в мыслях не нам, привязанным к мирскому, а тем, кто истинно верует в Бога.

И имя его: Творец неба и земли. Но [явился он] прежде неба и земли, как самосущий Он самоименен. Сам Он безвременен, а нам, творениям, когда пожелал — положил начало бытия, не из чего-либо, а из ничего, ибо нечто — только Он сам, а все остальное от Него стало чем-то. И не то, что Он потом понял и сотворил, но когда Он еще не сотворил, в предвидении своем Он видел творения. Так и теперь, пока человек не совершил еще чего-либо благого или злого, Богу уже ведомы людские дела. Подобно же и тогда, пока не сотворил, Он не в каком-то смешении различал еще не возникшее, а в порядке и в соответствии пребывали перед ним виды всех частей. А что до людей и ангелов, — то и виды их и то, что сотворится в каждом виде.

И поскольку он сила созидающая, не могло наше зло помешать его благости, как и произошло. И имеем мы судьей десницу творящую. Сами руки, которые утвердили небо и землю, вырезали на каменных досках скрижали, в которых содержатся умиротворяющие и спасительные законы, дабы познали мы единого Бога, Творца видимых и невидимых. Не разных, якобы одного благого, а другого злого, а единого, того же всеблагого.

Но если тебе покажется, что есть нечто злое в творениях Бога, смело выскажись и познаешь, быть может, благую истину. Ты назвал дэвов злыми. [Вместе с тем] есть дэвы и благие, которых и вы, и мы называем ангелами. Если дэвы пожелают, то станут благими, а если ангелы пожелают, то будут злыми. Это зримо и в людях, а особенно в сыновьях одного и того же отца: один послушен и покорен отцу, а другой злее сатаны. Да и сам отдельный человек кажется надвое разделенным, иногда злым, а иногда благим. И тот, кто был благим, тот же и озлобится, а бывает, что вновь обернется в благого. Природа же одна.

Но вот ты говоришь, что ради одной фиги Бог создал смерть. Так клочок пергамена незначительнее фиги, но если на нем будет начертано царское слово, тот, кто порвет его, приемлет смертную кару! Так что же, достоин ли царь называться злом? Ничуть! Я и не говорю этого, а привожу пример и поучаю других. Бог тогда был бы ревнив, если бы не заповедал не есть от того древа. Но если он заранее предостерег, то в этом он проявил заботу своей природной любви. А человек пренебрег этим и получил в наказание смерть.

А то, что ты сказал, что Бог, мол, родился от женщины, так от этого тебе не следовало отворачиваться и бежать. Ибо вот Архмн и Ормизд, утверждаете вы, родились от отца, а не от матери. Но при благом размышлении ты в это не поверишь. А вот нечто еще более смехотворное: бог Михр[45] родился от женщины, как если кто-то с собственной бы родительницей возлег.

Но если бы ты немного снизил гордыню своего величия и по-доброму явился на спор, знаю я, что, поскольку ты во всем другом весьма мудр, то и [суждения] относительно рождения Господа нашего от святой Девы не почел бы за болтовню. Конечное спасение признал бы за большее, чем сотворение мира из ничего, преступление приписал бы свободе человека, а освобождение от служения — благости Божьей.

Ибо, когда ты слышишь, что Бог создал весь мир сей из ничего, понимай, что творение родилось от Слова. А поскольку именно Бог без мук родил всю эту великую материю, то Он печется о ней воистину как отец. Ибо, поскольку Он сам нетленен, то и творение родил нетленным. Но [человек] по своей воле пал, разрушился и сам не смог даже встать и удержаться на ногах. Так как он из праха сотворен, то, сам себе навредив, в ту же природу возвратился. И не то чтобы он по воздействию некоей внешней злой силы принял от кого-то кару наказания, но по собственной небрежности не прислушался к благодетельной заповеди. [И вот], смертью, которую он принял на себя, наказана его рабская часть.

А если смерть создал Бог зла, какое же творение является в смерти? Никакое! Но творениям благого Бога он навредил. Если же это так, то не подобает даже называть его благом, но тленной недоделкой. Бога, у которого творения поддаются разрушению и искоренению, не подобает называть богом вечным. Так оставьте ваш глупый лепет!

Не бывает в одной стране двух правителей и у одного творения двух богов. Если дерзнут и станут двумя царями в одной стране, то мир рухнет и царства погибнут.

Мир сей материален, и элементы различны и противостоят друг другу Но един творец этих противостоящих, который приводит их к миру и к любви. Сбив, он смягчает жар огня прохладой воздуха, а чрезмерную суровость воздуха жаром огня. Точно так же и мелкую, как пыль, землю он замешивает влажностью воды, а способность воды просачиваться вниз задерживает, уложив настил из уплотненной земли.

Ибо, если бы согласны были между собой элементы, то, быть может, некто слабоумный признал бы их Богом неразрушимым и, отставив Творца, этим творениям поклонялся. Посему тот, кто создал сей [мир], заранее остерегся, чтобы люди, взирая на противоборство тленных элементов, признали нетленным только их управителя, одного, но не двух, одного и того же Творца всех этих четырех элементов, из которых все рождаются по велению их Творца.

И четыре времени года, совершая круговращение, осуществляют свое годовое служение, и все четверо подчиняются воле, изъявляемой их Творцом, и не ведая того, они впряжены в это необходимое дело, не отымая друг у друга порядок почета.

Таково просто высказанное объяснение, вполне доступное слуху каждого.

Ибо то, что есть огонь, сущностью и силой смешано еще с тремя частями. Так, жар чаще находится в камнях и железе и реже в воздухе и воде, а сам по себе отдельно нигде не является. А природа воды пребывает и отдельно, и в смешении с остальными тремя частями, чаще в произрастающих из земли растениях и реже — в воздухе и в огне. А воздух проникает и в огонь, и в воду, а через воду — в пищу, обеспечивающую рост.

Вот так смешаны эти элементы, и они становятся как одно тело и, не теряя собственной природы, никогда не останавливаются в противоборстве, взирая на того несмешанного Властителя, который приспосабливает смешения для расселения всех живых и продолжения вечности всего мира сего.

А если Бог проявляет такую заботу о бессловесном мире, то насколько же больше он [заботится] о словесном мире человека!

Об этом и некто из славных мудрецов ваших сказал, что Михр был бог, рожденный матерью, происходил от человека, а царь — божий сын и доблестный сподвижник семерых богов. И если [вам] можно верить этому сказанию, тому, что вы полностью и делами показываете в служении вашей вере, то мы не только сказкам не верим, появляемся учениками великого пророка Моисея, с которым Бог говорил из среды куста на Синае и при нем написал закон и дал ему, и толковал сей материальный мир как творение. И он раскрыл материальный мир, как состоящий из творений, а свою нематериальную сущность — как Творца материй из ничего. И показал ему эту землю с нами, землянами, и это небо с небожителями, что это дело Его рук. Обитатели неба — ангелы, а обитатели земли — люди. Словесны лишь человек и ангел, Бог же выше, чем небо и земля.

И все творения безмолвно выполняют веления Его заповеди и никогда не преступают поставленные им пределы. Но человек и ангел свободно предоставлены своей воле, поскольку они наделены разумом. Пребывая в велении Его, они бессмертны и суть сыны Божий. Все творения [Бог] отдал в служение: землю людям, а небо ангелам. Но если в непослушании они преступят заповеди, то содеют противное Богу против всех почетов примут бесчестие, чтобы явилось непререкаемым его господство, а совершившие преступление посрамлены.

И если ты совершись ошибку по неведению, я, твердо зная истину, не смогу следовать за твоим заблуждением. Если я пойду в ученичество к твоему невежеству, мы оба будем преданы безвозвратной погибели, я, быть может, еще строже, чем ты, ибо имею свидетелем слово, сказанное самим Богом: «Раб, говорит, который не знал волю господина своего и творит дело, достойное палки, бит будет, но меньше. А кто более осведомлен в воле царя и простудится в чем пред ним, да будет без заступничества бит много больше»[46].

Итак, молю тебя и всех пребывающих под твоей властью, ни ты со мной не будь многажды наказан, ни я с тобою в большей мере. Но и я, и ты, и все это ваше сообщество вместе с удалым вашим царем-давайте будем ученичествовать в божественном Писании, чтобы спастись от наказания и ад попрать ногами и неугасимого огня избегнуть и Царство [небесное] унаследовать и преходящей жизнью непреходящее величие навсегда заслужить.

Но относительно того, чем ты испуган, будь сговорчив, и ты сразу усвоишь истину.

Некто из ангелов полка бессмертных ослушался и был изгнан с небес. И, придя в наш мир, обманными словами и лживыми обещаниями сулил неопытному и невежественному, как малое дитя, новозданному человеку неосуществимую надежду. Он обратил его умственный взор кверху, чтобы он вкусил от плодов дерева, к которому [Бог] и близко подходить не велел, и сам стал богом. А тот, забыв заповедь Божью, обманулся этим коварным обманом, утратил славу бессмертия, которую он имел, и не достиг [мнимой славы], которая представлялась ему в грезах. Вследствие этого он был изгнан из места, где жил, низвергнут в сей порочный мир, в котором и вы ныне обитаете и в одурении блуждаете вослед тому же советчику — уже не во вкушении от запретного плода, но называя творения богом, и поклоняясь бессловесным элементам, и поднося пищу бесчревным дэвам, и будучи прогнаны от Творца всего [сущего].

Не успокаивается злой советчик, но желает, чтобы [человек] превзошел его в зле. Ведь дэвы не насильно ведут кого-либо к погибели, но услаждают грех по вкусу человека и уговорами улавливают в обман неучей, как многие люди [завлекают] своих товарищей в воровство и разбойничество. Не то чтобы, применяя, какое-либо насилие, но лживым обманом заставляют творить многое зло, [вовлекая] кого в колдовство, кого в блуд, а кого в бесчисленные другие грязные дела. И через праведных судей воздают месть в смертной мере. И не потому, что судьи благого Бога — благодетели, а злого — злодеи; ведь множество раз бывает, что от доброго человека исходят злодеяния, а вот от злейших — совершеннейшие блага.

И справедливые судьи, которые судят злодеев, не называются злодеями и мучителями, но добрейшими и благодетелями. Природа [судьи] одна, не две их, но из этой одной являются дела двойственные, для одних убийственные, а для других наградные. И если у людей принято, чтобы [судья], назначенный царем, своим решением пекся о [своей] власти, насколько больше в отношении всего мира подобает Богу, который для всех желает жизни, а не смерти! Но вот там, где умножилась преступность, казнил всех смертью, а где было покорное послушание, удостоил наград бессмертия.

Это истинный Бог, творец всех нас, которого ты нагло, разнузданными устами, без боязни, без страха, дерзко хулишь. Оставив спасительное имя Иисус Христос, называешь его сыном Бантурака и полагаешь [Иисуса] обманщиком. И небесное спасение ты порочишь и бесчестишь на погибель себе и всему этому миру. За это ты получишь и понесешь непреходящее возмездие наказания в неугасимом огне грозной геенны, вместе со всеми твоими соучастниками, первыми, срединными и последними.

Но мы знаем Бога таковым, в него же верим безраздельно. Бог, который сотворил сей мир, явился и родился от святой девы Марии, что прежде было предсказано пророками, без каких-либо причин телесного порядка. Как из ничего сотворил Он сей великий материальный мир, подобно же без какого-либо телесного посредника получил Он тело от непорочной Девы, истинно, а не в призрачном видении. Был Богом истинно и стал Человеком истинно. Став Человеком, не потерял божественности и, будучи и оставаясь Богом, не нарушил свою человечность, а остался тем же.

Но, тогда как мы не могли видеть незримого и приблизиться к недостижимому, Он явился, вошел в нашу человечность, чтобы и мы вошли в его божественность. Он не счел каким-либо бесчестием надеть на себя им же сотворенное тело, но возвеличил его как свое, Богом созданное творение. Не мало-помалу удостоил его чести бессмертия, как в случае бестелесных ангелов, а сразу всю природу, с телом, дыханием и душою, облачил и соединил с божественностью. Единство, но не двойственность! И после этого мы знаем одну божественность; та, что прежде мира была, та же и сегодня, и вовек.

Это Иисус Христос, который своим телом спас весь мир, пришел по своей воле к смерти. Как знает сама божественность, воплотился от непорочной Девы, и родился, и был завернут в пелены и положен в ясли, и Он подвигнул, привел волхвов из краев Востока на поклонение. Вскормлен был, как младенец, молоком, возрос и рос тридцать лет, был крещен Иоанном, сыном неплодной, в реке Иордан. Сотворил величайшие знамения и чудеса среди евреев, был предан священниками, был осужден Пилатом Понтийцем. Был распят, умер, был погребен, воскрес на третий день, явился двенадцати ученикам и многим другим, более чем пятистам. И, пространствовав с ними сорок дней, вознесся на небо с горы Масличной на виду у своих учеников, поднялся и воссел на отцовский престол. Обещал во второй раз прийти с грозной силой, воскресить мертвых, обновить весь мир, произвести правый суд между праведниками и грешниками, дать награды достойным и наказать злодеев, которые не верят во все эти благотворения.

В этих верованиях нас никто не может поколебать, ни ангелы, ни люди, ни меч, ни огонь, ни вода, ни какие только есть жестокие пытки.

Все имущество наше и достояние в твоих руках, и тела наши пребывают пред тобою. Делай, что желаешь по собственной воле. Если ты оставишь нас в этой вере, никакого другого господина на земле мы не выменяем на тебя, а на небе не выменяем Иисуса Христа на другого бога, ибо нет другого Бога, кроме Него.

И если после этого великого свидетельства еще раз спросишь, то вот мы тут, наши тела — в твоих руках. Без промедления делай, что тебе угодно. От тебя наказание, а от нас готовность [принять их]. Меч твой, выи наши! Мы ничем не лучше, чем прежние, которые за это свидетельство положили имущество, и достояние, и тела свои.

Ибо если бы даже были мы бессмертны и надлежало нам умереть ради любви Христовой, это было бы достойно, поскольку и Он был бессмертен, но так возлюбил нас, что и смерть принял на себя, чтобы мы, через Его смерть, избежали вечной гибели. И если уж Он не пожалел своего бессмертия, мы, как по волей своей, стали смертны, так по воле же умрем ради любви к Нему, чтобы Он по воле пожаловал нам бессмертие. Умрем как смертные, чтобы Он принял нашу смерть как [смерть] бессмертных!

Но ты обо всем этом больше нас не спрашивай. Ибо не с человеком у нас обет веры, чтобы, как дети, лгать тебе, а нерасторжимо — с Богом, с котором нет способа порвать и прочь уйти, ни ныне, ни после, но вовек, но во веки веков!»

В этом великом согласии объединилось все множество, от великих до малых. Нерушимой клятвой удостоверили они, что будут жизнью и смертью твердо стоять на нем.

Когда грамота дошла до дворца и ее прочли в великом хонастане пред всем многолюдным сборищем войска, то многие, услышав, одобрили этот ответ. Хотя и испытывали страх перед государем, но втайне между собой отзывались столь же одобрительно. Более, чем красноречию, изумлялись смелости и бесстрашию. И многие из оробевших начали надевать броню твердости, и такое перешептывание слышалось из всех уст.

А злолюбивый могпет вместе с великим хазарапетам выдохнул злословие и распалил царя как огонь неугасимый. И начал тот скрежетать зубами, как раненый в агонии, и открыто стал кричать на великое собрание и сказал: «Знаю я зломыслие множества людей, которые сомневаются в наших законах и безвозвратно заблудились вослед колдовству. И задался я мыслью-никому не дам избегнуть величайших пыток, пока они поневоле не отойдут от столь ошибочной веры. Даже если это будут из самых близких, такие же беды и на них наведу!

Тогда злобный старик вставил слово и говорит царю: «Из-за чего ты так сильно огорчаешься? Ведь если кесарь не выступает против твоего веления и хоны пребывают в служении тебе, то кто же тот человек на земле, что может пойти наперекор твоему приказу? Отдай, как подобает государю, повеление, и все, что ты скажешь, немедленно будет выполнено!»

И тут же царь вызвал старшего писца и повелел написать указ, и не по-обычному, а яростными словами, [обращаясь] как к ненавистным и негодяям, не вспоминая вовсе о великих заслугах этих, преданных государю, людей, но только отдав поименное повеление о явке мужей, которых знал лично. И вот их имена:

из рода Сюни Васак,

из рода Арцруни Нершапух,

из рода Рштуни Артак,

из рода Хорхоруни Гадешой,

из рода Мамиконеан Вардан,

из рода Мокац Артак,

из рода Апахуни Манэч,

из рода Аматуни Вахан,

из рода Вахевуни Гют,

из рода Андзеваци Шмавон.

Этих нахараров поименно вызвали к царскому двору[47]. Частью они уже были при [при царе], в составе войска, другие находились в северных краях в крепости Хонац, а некоторых нахараров он [ранее] оставил там же, в стране Армянской.

Итак, хотя все они [до этого] и не были вместе, в одном месте, но, заранее разгадав замыслы злонравного тирана, они и далеких полагали за близких, [словно бы] находящихся в одной с ними местности.

И, утвердившись при посредничестве великого Йовсэпа в едином согласии, направился каждый из своего места к царскому двору. И очень они спешили ради своих братьев и сыновей и любезных, вскормленных единой грудью близких, которые пребывали в жесточайшем, великом утеснении. Поэтому и ввергли они себя в смертельную [опасность], нисколько не оробели, подобно лишенным мужества трусам, но доблестно укрепляли они себя [в надежде], что, быть может, спасут тех от величайших ударов.

И, как только прибыли они к царскому двору, предстали перед царем в великую пасхальную субботу[48]. Но, хотя и видели они, что братья их [впали] в великое огорчение и сокрушение и тяжко страдали за имя Христа, нисколько не выдали собранию грусть и печаль на лицах. И чем больше они казались веселыми, тем больше удивлялись злолюбцы.

А в прежнее время был обычай. Когда прибывала ко двору армянская конница под началом у какого-либо знатного полководца, [царь] высылал навстречу мужа и спрашивал о благополучии мира в стране Армянской, и повторял это же дважды и трижды, и сам делал смотр отряду. И, прежде чем наступало ратное дело, почитал даже самое их прибытие достойным великой благодарности, и перед своими сопрестольниками и всеми вельможами воздавал хвалу всем [прибывшим] и напоминал о заслугах их предков и рассказывал о доблестях каждого мужа.

Но в этот день ничуть не вспомнил о подобном, но, как некий злой дэв, не переставал вызывать и нагонять зимнюю вьюгу. Это походило на ярость бушующего моря, когда не по поверхности лишь [бегают] волны, но как бы вздымаются из самих глубин бездны, пенясь и нагромождаясь... Ревя голосом вишапа, по-звериному рыча, [море] приводит в движение свое не знающее границ владычество, чтобы целиком обрушиться, разлиться, все покрывая, по горам, ложбинам и ущельям и совершенно обезобразить красу широких полей.

Рыча, он орал и говорил: «Поклялся я моим солнцем, богом великим, которое своими лучами освещает всю вселенную и теплом своим оживляет всех сущих. Если завтра утром, при появлении этого чуда, вы не преклоните вместе со мною перед ним колени, исповедуя его своим богом, я никак не пощажу вас, наведу на вас всякие тяжкие мучения, пока принужденно вы не выполните волю моих повелений».

Но, укрепившись во Христе, верующие не зябли от зимней стужи, не томились от палящего зноя, не трепетали от ужасного голоса, не устрашались угроз о мучениях, а, обратив взоры кверху, сознавали, что сила Христова пришла к ним на помощь. И с радостными лицами и скромными словами выступив вперед, дали ответ царю: «Просим тебя, доблестный царь, прислушайся к нашим словам и приветно услышь, что мы тебе скажем.

Ибо напоминаем мы тебе времена Шапуха, царя царей, который был отцом деда твоего Йазкерта, и Бог дал ему землю Армянскую в служение[49], но при той же вере, какой мы и теперь следуем. И отцы наши, и деды отцов наших пребывали в трудах и служении ему и с готовностью выполняли все повеления его слов, и много раз бывали щедро им награждены. И с тех времен и до твоего [восшествия] на сей отцовский престол и мы в том же служении служили, — тебе, возможно, даже лучше, чем предшественникам».

Говоря об этом, они указывали на доблесть и мужество в деле воинском, большие, чем у предков. А что касается мутов и саков и других, какие еще были, податей со страны, то во дворец поступало больше, чем при его отце.

«Так и со святой Церковью, которая изначала была свободна во Христе по порядкам предков наших, а ты ее обложил податью, и мы из преданности твоей власти нисколько не воспротивились тебе. Так каким же образом проснулся этот гнев против нас? Скажи ты нам, в чем мы провинились? Или наша вера причиной тому, что мы оказались без заслуг перед тобою?»

А дэв зла, исполненный всякого коварства, отвернул в сторону лицо и говорит: «Вредом я считаю принимать в царскую казну подати с вашей страны и бесполезной [почитаю] доблесть вашего мужества. Ведь вы по невежеству отклонились от наших истинных законов и пренебрегаете богами, и убиваете огонь, и заражаете воду, а, погребая мертвецов в земле, оскверняете землю. И, избегая благочестивых, достойных вознаграждения дел, даете силу Хараману. Но, что более всего [грешно], не сближаетесь постоянно с женщинами, и великая бывает радость дэвам от того, что вы отвергаете наставления и не блюдете все обряды могов. Вижу я в вас стадо, которое разбрелось и заблудилось в пустыне, и очень тяжко мне при мысли, что, быть может, боги, в гневе на вас, не взыскали бы с нас вместе. Но вы, если хотите выжить, и сохранить себя, и при возвращении удостоиться проводов с величанием, сразу и без промедления выполните то, что я сказал!»

Тогда блаженные нахарары подняли дружно свои голоса и высказались перед всеми: «Царь, больше не говори нам такое, ибо Церковь не человеком построена, и она не дар солнца, которое, как ты путанно думаешь, является богом: солнце не только не бог, но и не есть нечто живое. А церкви, это не дары царские, и не умелое искусство, и не изобретения мудрецов, и не добыча доблести воинской, и не обманное измышление дэвов. И вообще, кого бы ты не назвал из земных, великих или малых, нигде не найти Церкви, ими [созданной]. Но это благодать великого Бога, посланная не кому-либо из людей, но всем одаренным разумом народам, коим суждено жить под солнцем. Основания ее заложены на неподвижной скале, ни нижние не могут ее сдвинуть, ни верхние опрокинуть. И то, что ни небо, ни земля не потрясают, то никто из людей да не дерзнет победить! Так вот, поступи, как ты того желаешь, все мы готовы к любым орудиям пыток и истязаний, которыми ты грозил, готовы не только к мучениям, но и к смерти. И если ты вновь о том же спросишь, то от каждого из нас услышишь даже больше, чем это в ответ!»

Тогда царь, сам став горше желчи, разлил во чреве море своей добровольной желчи, и через нос и через рот его вырвались клубы горячего пара, как густой дым из пылающей печи. И, так как гнев его взял верх, то сломил силы тела его и пробил переполненный сосуд его мыслей, рассыпал и раскидал его коварные замыслы. И то, что он никогда не высказал бы и своим любезным, в том он против воли оголился перед слугами Христа и весь раскрылся полностью. Утроял и учетверял он нерушимую клятву солнцем и говорил так: «Не сможете вы разорить неприступную крепость мою и не дам вам тут же обрести то, что желаете. Но всех вас и тех, кто в моих войсках, велю переправить в жесточайших оковах по непроходимым местам в Сагастан[50]. Пусть многие из вас околеют от зноя в походе, а остальные попадут в крепкие замки и в безысходные тюрьмы. А в вашу страну пошлю несметное войско со слонами, а жен и сыновей ваших велю отправить в Хужастан[51], а церкви и то, что вы называете мартириями[52], разорю, снесу и предам разрушению. А если кто воспротивится, тот погибнет под ногами слонов, кончит лютой смертью. И все сказанное мною я сделаю и выполню по отношению к насельникам [вашей] страны!»

И тотчас велел знатных нахараров с великим поношением удалить от лица своего, но предусмотрительно приказал главе палачей содержать их без оков, в отдельном для каждого помещении, а сам, беснуясь, возвратился крайне удрученный и кинулся в свои покои.

А истинно верующие во Христа нисколько не усомнились и не поколебались в прежнем наставлении святых наставников своих, но все еще искали способа, как вывести и себя, и близких из великой беды. И весьма старались, сулили тем вельможам, которые помогали им при царском дворе, великие богатства, а пока раздали им немалые деньги.

И когда со всех сторон затворилась безвыходная их тюрьма, тогда, применив замысел Авраама, восклицали и говорили в сердце своем: «Все мы посвятили и возложили братьев, и сыновей, и всех любезных наших в узах, на святой престол, как Исаака[53]. Прими же, Господи, добровольную жертву нашу и не отдай Церковь Твою на посмеяние и поругание этому нечестивому властителю!»

Некий евнух из советников царя втайне имел нерушимую любовь ко Христу ибо он был крещен в живительной купели и очень искал способ сохранить жизнь этим несчастным. И когда в точности проверил, что все те беды, которыми пригрозил, царь желает навлечь на страну Армянскую, [евнух], хотя и не всем, но некоторым из них дал совет и [указал] способ, чтобы на некоторое время они себя избавили от этой беды.

И пока снаряжали отряд, чтобы отправить их в безвозвратную ссылку-как уже поступили со многими гшхарарами из страны Иверской, — в это самое время пришел гонец с тревожной вестью из кушанских краев, что отдельно выступил вражеский отряд и разорил многие царские области. И это была [армянским нахарарам] великая помощь с небес. И нечестивец в смятении поспешил отправить вперед конницу и сам поспешил за ней. И так как он был глубоко озабочен в мыслях своих, то разорвал свою твердую клятву.

И, видя это, богобоязненные молились с великой надеждой и говорили единодушно: «Ты, всеобщий Владыка, Ты знаешь сокровенное в сердцах людей, и открыты перед Тобою все невидимые замыслы, и никакого свидетельства Ты не ищешь от видимых, ибо и несодеянное нами видят очи Твои. Изливаем мы ныне перед Тобой нашу мольбу. Прими, Господи, сокровенное молитв наших и сделай нас совершенными ради заповеданного Тобой, чтобы посрамлен был сатана, который, возгордившись, сражается с нами через власть этого нечестивца.

Поколебли, Господи, упрямые замыслы коварного и воспрепятствуй воле нечестия его. И в мирных помыслах наших верни нас вновь в святую Церковь, чтобы она, ограбленная внезапно, не была презло разрушена врагом!»

И нерушимо положив с Богом этот свой обет, что твердо будут пребывать в прежних помыслах, они отправили представителем в стан того же своего советчика, что они якобы выполнят беззаконную волю [царя].

Услышав это, царь весьма обрадовался и возликовал, думая, что его боги пришли к нему на помощь, повернули и разрушили помыслы [истинного] Бога, и что те [отступники] принесут свое поклонение солнцу, почтят его жертвами, согласно всем законам могов.

И того не мог понять этот заблудший, что непорочный свет солнца праведности рассеивал и стирал темные замыслы его, а [лучи] сокрушали и упраздняли извращенные желания его. И, будучи слеп к истинному откровению, нимало не постиг он обманной уловки, которой поддался. Рассыпал и бросал перед ними земные награды и вновь обновил всем им пативы и гахи, выдвигая их вперед и возвышая в своей мировой державе. И с безмерной щедростью жаловал от дворца агараки и аваны каждому из них, называл их любимыми и друзьями и в кичливой гордыне упрямых мыслей надеялся, что истина уступит обману.

И, сделав это, отправил с ними много конницы и из могов немалое число — более семисот проповедников-с ними послал, и некое знатное лицо поставил над ними в качестве могпета. Уговаривал и умолял, поручая: «Когда я, вернувшись с этой войны, прибуду с миром, пусть вами будет выполнено и сделано все согласно моей воле». И так, с пышностью и почетом провожал их в долгий путь в землю Армянскую. А сам радостно послал благую весть во многие атрушаны, писал и докладывал могам и могпетам и всем вельможам различных краев и стран, как, мол, с помощью богов продвинулось его доблестное предприятие.

А эти нечестивцы, выйдя из своих темных засад, возгорелись желанием без промедления выполнить это повеление. Дали знать в отдаленные страны, чтобы немедленно двинуться в землю западную. И, не достигнув еще великой страны Армянской, бросали палку и метали жребий о том, какой [племя] какому разряду [могов] достанется в учение. Ибо было получено от дворца общее повеление как об Армянской стране, так и об Иверской, и об Алванской, и о стране лпинов, и об Алдзнике, и о Кордуке, и о Цавдэке, и о Дасне[54], и относительно других, которые в различных местах Персидской державы тайно держались христианства.

И неожиданным нападением спешили грабить сокровища святых церквей, а затем, как дэвы, набрасывались друг на друга. Отряд войск был многочислен, и злолюбивый Сатана, как военачальник, являлся между ними и непрестанно будоражил всех и торопил. Так как был назначен срок-шестой месяц, они суетились и торопились, согласно повелению царя:

«От навасарда до навасарда, гласил [приказ], во всех местах, какие только есть под властью великого царя, да будут упразднены церковные обряды, да будут заперты и опечатаны двери святых храмов, да будут изъяты в царскую казну по описи и счету священные сосуды, да умолкнут звуки псалмов и да прекратится чтение истинных пророков. Священники да не осмеливаются в домах своих поучать народ, верующие во Христа мужи и жены, которые проживают в своих обителях, да сменят свои одежды соответственно мирскому обычаю!

Далее, и жены нахараров да постигнут учение могов. Сыновья и дочери азатов и шинаканов да поучаются в наставлениях тех же могов. Да будут расторгнуты и воспрещены обряды святого брака, которые они имели от предков по христианскому чину, а вместо одной жены пусть заведут много жен, чтобы, плодясь, размножался народ армянский. Дочери да принадлежат отцам и сестры братьям, матери пусть не устраняются от сыновей, да и внучки пусть восходят на ложа дедов!

Убойный скот да не умерщвляется, не будучи посвящен, будь то овцы, или козы, или тельцы, или птицы, или свиньи. Тесто да не замешивают без пандама, помет птиц и скотов в огонь да не швыряют, руки без гомэза да не омываются, выдры и лисицы и зайцы да не умерщвляются. Змеи и ящерицы, лягушки и муравьи и какие другие еще есть всякие многоножки-черви да погибнут, и пусть их срочно, по счету, предъявят согласно царской мере. И пусть выполняются какие только есть повинности, в отношении жертвоприношений или убоя, — согласно праздничному обряду, по годовым датам и согласно порядку о [сдаче] определенной меры золы в капичах.

Все это, что мы сказали, да совершится в течение определенного времени, до конца года, а остальное пусть после приготовят».

А моги и могпеты, получив все это в качестве предписания, день и ночь спешили достичь страны Армянской и в великом ликовании никогда не утомлялись, [поглощая] протяженность пути.

Хотя и не в наших силах сказать о всех злых делах, которые произошли там в стане с полком Армянским, но не хотим мы и молчать, скрывая горе и притеснение. Скажем же немногое из многого, чтобы слился наш голос с голосами тех, кто нас горестно оплакивал. Вот и ты, услышав, прольешь немало слез над бедствиями нашего народа[55].

Ведь когда там, в великом стане персидском, [воины] из разных племен, верующие в святое Евангелие Христово, увидели злосчастное согласие армян[56], они были поражены в мыслях своих и, сокрушаясь, пали на лицо свое. Многие из них, погруженные в тяжкую скорбь, с раненой душой и с горькими слезами пришли и обличали этих нахараров и порицали братию священников.

Они чувствовали к ним всем отвращение и говорили: «Для чего брали ваш святой Завет и куда понесете вы сосуды господнего престола? Неужели забудете вы духовные освящения или, умолкнув, пресечете звучание ваших, каку пророков, голосов? Вы зажмурили голоса от чтения и заткнули уши свои, чтобы не слышать! Но неужели вы не вспомните о незабываемом в мыслях ваших? Как поступите с заповедью Господа: «Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным и пред святыми ангелами»[57].

Наставниками были апостольских проповедей, а ныне станете учениками в обманных заблуждениях? Были учителями истины, а теперь станете учить лживым обманам могов? Вы были проповедниками силы Творца, а теперь стихии богами признаете? Вы были обличителями обмана, а теперь обманнее обмана будете? Вы были крещены огнем и [святым] Духом, а теперь в золе и в пепле погрязли? Вы были взращены живым телом и бессмертной кровью, а теперь в чаду от сала [жертвенных животных] и в [их] гное грязном почернели? Вы были храмом Святого Духа, а теперь будете капищем дэвов? С детства вы были облачены во Христа, а теперь, лишившись славы, подобно дэвам, будете плясать солнцу?

Были вы наследниками Царствия небесного, а теперь сами себя сделали наследниками геенны. Им грозит огонь неугасимый, зачем же и вы с ними, опаленные, сожигаетесь? Для них откармливается червь, который не умирает, а теперь вы утучняете свое тело ему на откорм! Вокруг них держится густой мрак, зачем же вы, одетые светом, направились с ними в тот же мрак? Они издавна были ослеплены, зачем же вы вслед за слепыми слепнете? Для них был вырыт глубокий ров, зачем же вы первые наполняете его? Когда вы научились многочисленным именам их богов, ведь ни один из вас нигде не находился между ними? Разгруженные от тяжелой ноши, сами на себя вы взяли тяжкий груз! Свободные от рабства, вы яростно вошли в служение, от которого нет освобождения!

Если бы вы знали и вам было бы явно, как небо скорбит по вас и охвачена печалью земля под ногами вашими! Ангелы вверху разгневались на вас, а внизу мученики гневаются на вас! Жалею, жалею любезных ваших, и множество раз жалею вас самих! Ибо если бы кто освободил вас от служения, а вы сами отдались в служение другому, в великий гнев привели бы своего прежнего господина. А как вы теперь поступите с грозным божественным повелением? «Я есть Бог, и нет другого, кроме Меня, и после Меня не будет другого Бога. Я Бог ревнитель, воздаю за грехи отцов сынам до седьмого рода»[58]. Но если праведные сыны принимают гибель за грехи отцов, то, когда грешат и сами сыны, разве не будут они в ответе заодно и за себя, и за отцов?!

Вы были нашей крепкой оградой упования, когда настигла опасность, мы к вам выходили за успокоением, и вот эта великая крепость рухнула до основания. Мы вами гордились перед врагами истины, а теперь вы наш позор перед теми же врагами. Доселе, считаясь с вашей истинной верой, и нас сколько-нибудь щадили, а теперь из-за вас и нас беспощадно карают. Перед страшным судом Божьим вы дадите ответ не только за самих себя, но и за всех многих, которых также мучают из-за вас!».

Это и более этого говорили этим знатным вельможам и добавляли боли к болям. Но те не хотели объявить и показать им свой замысел, молчать же и не давать ответа было невозможно. Задыхаясь, они предавались обильным слезам. И все, кто слышал и видел это, были вместе с ними в безутешной скорби.

В это время иереи, бывшие там же в войске, не снеся в сердце гнева, отделились от нахараров и от всего множества и поспешили послать кого-то на коне гонцом в страну Армянскую. С тяжелой вестью на устах и с разорванным воротом прибыл он на собор епископов. Заливаясь обильными слезами, стоял он и рассказывал о всех испытаниях, но не раскрыл пред ними тайны замысла.

В это время рассеялись епископы каждый в свое княжество и послали хорепископов в деревни и агараки и во многие крепости горных гаваров. Подняли и собрали множество мужей и жен, шинаканов и азатов, священников и монахов. Они наставили их, укрепили и обратили всех в воинов Христовых.

И как первое решение утверждено было следующее: «Да будет рука родного брата против его близкого, если тот преступит обет заповеди Божьей. И пусть не пощадит отец сына своего и пусть не держится сын за почтительность к отцу. Жена пусть сражается с мужем-супругом, и раб пусть обратится против своего господина. Пусть над всеми царят божеские законы, и пусть преступники получат наказание осуждения по единому закону!»

И когда это было так установлено и устроено, явились все с вооружением и в шлемах, с мечами у поясниц и со щитами в руках, — не только доблестные мужи, но и мужние жены.

А войско Армянское, вместе со вспомогательными отрядами и со множеством могов, добралось в четвертый месяц[59] в страну Армянскую, в большой гюлакалак, который называется Англ[60]. Стали, расположились станом, окружили себя укреплениями, со всех мест там сосредоточились, и было их бесчисленное множество.

А спустя двадцать пять дней сам могпет вместе с могами подоспел с большим войском, чтобы взломать двери церкви в день воскресный. Он хотел попробовать свои силы в предстоящем деле. Но святой иерей Левонд в согласии с участниками первого совещания и с многочисленной братией оказался там наготове. Хотя он и не был хорошо осведомлен ни о мыслях всех нахараров, ни о силе мощи могпета, он не стал ждать всех епископов и не дал нечестивому князю ни малейшей передышки, но учинил вокруг воинов и могов большую свалку. Так, схватив в руки дубины, пробили головы могам и могпету и вынудили их разбежаться по своим пристанищам, а сами, начав богослужение в церкви, совершали господнюю службу, непрерывно творя ее до вечера в то воскресенье.

И после этого бурного возмущения со всех концов страны Армянской стало прибывать туда множество мужей и жен. И зрима была там великая печаль и смятение. Одни, как из родников, источали из глаз своих крупные слезы, другие громкими криками почти что сотрясали небо, а часть их, осмелев и бросаясь к оружию, готова была смерть предпочесть жизни. Некоторые из святой братии церковной, взяв в руки Евангелие, взывали с молитвами к Богу, другие же жаждали, чтобы разверзлась земля и стала им могилой. Так породили они в могпете великую тревогу. Много раз умолял он своих помощников, чтобы они уберегли его от смерти и доставили во дворец.

А относительно дела, ради которого прибыл, он понуждал их и говорил: «Напишу-ка и доложу великому царю, чтобы отверг он предложения о подобных вещах. Ибо если бы и сами боги явились нам на помощь, невозможно, чтобы законы могов утвердились в Армении, как я попытался [склонить] к этому общину церковную. Ведь если бы воины этой страны стали могами, то те нисколько не пощадили бы их, — не только посторонних, но и братьев, и сыновей, и всех близких своих и даже самих себя. То люди, которые и оков не боятся, и пыток не страшатся, и имуществом своим не дорожат и, что худшее из зол, смерть предпочитают жизни. Кто же сможет противостоять им?

Я даже слышал от предков наших, что во дни Шапуха[61], царя царей, когда начало это учение расти и расширяться и заполнять всю страну Персидскую и проникать даже туда, на восток, те, что бьли наставниками наших законов, увещевали царя [позаботиться], чтобы законы могов никак не были упразднены в стране, [тогда и] отдал он грозное повеление, чтобы умолкла и прекратилась христианская вера. Но, сколько ни пытался он препятствовать, все больше и больше умножались [числом] и плодились [христиане], и достигли они страны кушанов. И оттуда [христианское учение] распространилось на юг до Индии.

И так они были бесстрашны и смелы в стране Персидской, что понастроили во всех городах страны церкви, которые превосходили великолепием дворцы, где жили цари. Возводили и так называемые мартирии и украшали их таким же убранством, как церкви, а во всех пустынных местах воздвигали монастыри. И, хотя явной помощи ниоткуда не было видно, возрастая, они росли и множились и умножали внешнее великолепие. Об источниках этого богатства мы ничего не знали, но твердо понимали одно: вся вселенная шла за их учением.

Хотя царь наложил сурово на них руку и многих из них схватил и предал мучениям, а еще большее число их предал смерти, он ожесточился в себе и устал от них, но не смог сократить их множество. Далее, хотя по всей стране Персидской он запер и опечатал двери церквей, они обратили в церковь каждый дом и служили повсюду согласно своей вере. И каждый себя полагал мартирием, и это человеческое здание было им дороже, чем построенное из земли. Мечи убивающих притупились, а их шеи согнулись, грабители этого имущества устали, притом, что добро, день ото дня возрастая, умножалось. Рассвирепел царь, и очень озлобились суровые палачи, а те, бодрствующие и бодрые, радостно принимали все истязания пытками и приветно переносили всякое ограбление их имущества.

Когда увидел царь, что в своем натиске они идут на смерть, как святые стада к небесной соли, отвел их истязания и пытки и повелел могам и могпетам, чтобы никто не причинял им обиды, но чтобы уверенно, не страшась каждый оставался в своем учении — мог и зандик, иудей и христианин, и многие прочие секты, какие есть в различных краях страны Персидской. И тогда страна обрела мир и покой и, умолкнув, прекратились все распри и ссоры. Ведь при потрясении в нашей стране пришел в движение также и запад, а с ним заволновался и весь Тачкастан.

Все это мы знаем лишь понаслышке; но то, что я сам, своими глазами увидел, кажется мне значительнее былого. Итак, ты марзпан этой страны[62], тебе надлежит написать и доложить во дворец об этом единодушии [перед] насилием, как бесстрашно пренебрегали они этим царским повелением. И, если бы мы не поспешили и не обратились в бегство, они ни одного из нас не оставили бы в живых. Но, если безоружные люди прибегли к подобному насилию, кто сможет устоять перед их дерзким нападением, если вдруг к ним присоединятся и воины!

Я вот не был осведомлен о нерушимом согласии этой церкви, ибо одно то, что слышит человек, а другое то, что он видит достоверно, своими глазами. Ты, что с детства был воспитан в этом учении и доподлинно знал твердость этих людей и что без великого кровопролития они не дадут нам наложить руку на эти церкви, почему все это ты прямо и достоверно не выложил царю? Поскольку старшим среди нахараров был ты, и вся эта страна была доверена тебе в марзпанство, почему ты не взял на себя великую заботу? Ибо в иное время ты бывал мудр, и я это знал, а тут поступил безрассудно. А если ты так не сделал, ясно, что и ты с ними заодно и что по твоему наущению проделали это надо мною и над войском!

Но если это так и ты не желаешь держаться за учение могов, не стесняйся из страха перед царем. Я напишу и доложу двору, чтобы мовпетан мовпет, и дарандардзапет, и великий хазарапет склонили царя к согласию, дабы он уступил, согласно прежнему распоряжению, и чтобы они положились на волю людей, с тем, чтобы мало-помалу те приобщились к законам могов, и принявшие их охотно выполняли повеление царское. Ибо страна это пограничная, и, если причинят [им] какой-либо ущерб, возможно, что, рассеявшись, они уйдут на чужбину. Но если страна эта обезлюдеет, тогда и тебя самого постигнет великая кара от дворца!»

Ответил марзпан могпету. «Все твои наставительные речи, которые ты произнес, истинны, но ты увидел то, о чем мы в прошлом не знали и ныне весьма сожалеем. Но ты поступи сейчас так, как я скажу, и это придется тебе по душе. Будь немного терпелив и скрой свои замыслы от многих, но мужам, которых назову, тем ты сообщи. Тем временем я наберусь силы, чтобы привести на помощь войска, и, быть может, смогу расколоть единство церкви. И, если мне удастся осуществить это, знаю, что потом смогу выполнить и царский приказ!»[63]

И тотчас вызвав конный отряд из страны Сюнийской[64], пополнил свои войска [для] помощи могам и могпету. И потом стал говорить: «Пошли-ка грамоту ко двору относительно конницы, которой в Алвании десять тысяч, чтобы на зимовку пришла она сюда, в Армению. И когда мы будем иметь ее под рукой, никто не сможет отвергнуть царский приказ!»

Ответил могпет марзпану: «Это рассуждение опять-таки противоречит моим словам, ибо если мы будем сражаться с этой страной, то страна совершенно разорится и мы не избегнем кары. Самим нам вред и царской [казне] великий ущерб!»

Но марзпан вовсе не желал прислушиваться к нему, ибо сердцем и разумом принял он веру персидскую. Стал он после этого прельщать: кого богатством, кого увещевательными речами, а всех рамиков, угрожая им грозными словами, приводил в трепет. Ежедневно он умножал выдачу припасов к столу, заводил, веселя, музыку, проводя долготу ночей в застольных песнях и непристойных плясках, услаждал некоторых музыкальными ладами и языческими песнями, воздавал великие восхваления законам царя. Он вывез из дворца множество богатств и каждому тайно всучал взятку под видом награды и почести. И многими коварствами соблазнил простодушных людей и перетянул на свою сторону.

И когда святые епископы увидели все это, еще более подзадоренные, они сплотились в том же согласии и с находчивой мудростью [мысленно] разделили лагерь на две части. Когда же, в особенности, убедились, что нечестивый князь Сюнийский получил смертельную рану в душу — с отвращением отвергли [его] и отстранились от него.

Устроив однажды ночью совещание всем множеством единомышленников, призвали на этот совет и спарапета войска[65], расспросили и убедились в непреклонности мыслей того, кто даже на ничтожную часть не поступился любовью к Христу. И единодушно сотворив молитву за него, вновь приняли в ряды благочестивых. И через него и многих из тех, кто не отклонился от прежнего единства, они вовлекли в то же соглашение. И те собрались и составили многочисленное войско. И еще дальше отступились от могов и могпета и от нечестивого Васака.

А тот так одурил и одурманил разум могпета, что даже не дал ему возможности постичь последствия. Стал распределять могов по домам нахараров и учреждать огромный дневной паек, приносить в жертву убойный скот и насильно заставлять крещеных людей есть жертвенное мясо и поклоняться солнцу. А когда по всей стране начала умножаться такая омерзительная смута, то и жены стражников дерзнули погасить в воскресный день лампады в церкви и разодрать одежды инокинь.

Когда святые епископы-единомышленники заметили эту тревогу и смятение, то, взяв в руки святое Евангелие, кинулись, не ожидая приглашения, к ставке спарапета, где сосредоточились войска Армянские.

Подняли свои голоса и говорят: «Молим всех вас этим святым Евангелием, — если марзпан и могпет творят это злое беззаконие с вашего согласия, то сначала порубите нам шеи, а потом уж касайтесь церкви. Но, если они творят это зло без вашей на то воли, пусть сегодня же с них будет взыскано ваше мщение за это!»

А те, что были в ставке спарапета, встали на ноги, единодушно вознесли свои голоса к Богу и говорят: «Ты, Господи, ведаешь сердца всех, и не нужно Тебе никакого от людей свидетельства. Если мы оторвались умом и сердцем от Тебя, Тебе это хорошо ведомо, и сегодня же покарай нас по грехам нашим. А если мы твердо пребываем в согласии святого сего Евангелия, Ты, Господи, будь нам сегодня в помощь и выдай нам врагов истины, чтобы поступили мы с ними согласно нашей воле!»

Сказав это, ударились все головами о землю и приняли благословение, идущее от Евангелия и от епископов. А один из присутствующих там нахараров, хоть и участвовал в их замысле, не присоединился к ним в этом великом свидетельствовавши. И тут же, в тот же час был ими побит камнями. И напал на всех великий страх.

При этом все так распалились ревностью гнева, что у всех зрителей спирало нутро, и они пренебрегли царскими наградами и попрали ногой грозные повеления. Кинулись тотчас к своему оружию, всю ночь готовились и снаряжались, а когда забрезжил рассвет, разделив полк на три части, ударили по стану. Первый отряд с восточной стороны, и второй отряд с западной стороны, и третий отряд с северной стороны, взяв в окружение, обложили весь многолюдный лагерь и многих перебили и еще больше из видных людей связали и кинули за подвластные им могучие замки. А добычу, и награбленное, и захваченное в лагере, собрав в одном месте, хранили как бы по царскому повелению.

А когда захватили марзпана, он присоединился к ним с клятвою твердо держаться обета и каялся в первом своем отступлении от них. Кидался он покаянно в ноги святым епископам и умолял, валяясь в ногах, чтобы не отвергли, не отталкивали его от себя. Повторял и утроял нерушимую клятву на святом Евангелии перед всем множеством, написал и припечатал эту клятву и привязал ее к Евангелию, и умолял, чтобы месть с него взыскал Бог и чтобы они не убивали его, как свойственно людям.

А они, хотя и были убеждены в его коварном притворстве и что он вновь обманно вернется к прежнему заблуждению, нисколько не спешили наложить на него руку за прежние вины, а оставили его на суд святого Евангелия.

А те, что прибыли, дабы взять в добычу святую сокровищницу Церкви, против воли сдались и сложили свою добычу пред лицо святых епископов и всего войска. И повеление царя, отвергнутое, обратилось в ничто. А преуспевшие силою Бога мужи и жены, и все множество рамиков, славословя, восклицали и говорили: «Готовы мы к гонениям и к смерти и ко всяким притеснениям и мучениям за святые церкви, кои нам заповедали наши предки силою пришествия Господа нашего Иисуса Христа, через которого мы вновь родились в единой надежде веры ~ крещением во Христа Иисуса. Подобно же желаем мучением и кровью обновить себя. Ибо отцом нашим признаем святое Евангелие, а матерью вселенскую Церковь. Пусть никто между нами стеною злобы не станет, не оторвет нас от нее [церкви]!»

И далее господин не превосходил более собственного раба, а изнеженный азат удрученного сельчанина, и все одинаково не сдавали в мужестве. Одно [билось] сердце в устремлениях всех мужей и жен, старцев и отроков, и всех пребывающих в согласии во Христе. Ибо все стали воинами единого воинства, надели единую броню веры по заповеди Христовой, мужи и жены перепоясались единым поясом истины.

Отвергнуто было золото, и никто не брал себе серебра, а почтенные одежды для украшения и возвеличивания оказались в небрежении и бесчестии и не пробуждали алчности. Даже [простое] имущество в глазах каждого его владельца шло ни во что. Считали они себя как бы мертвыми трупами, и каждый сам рыл себе могилу и жизнь свою считал смертью, а собственную смерть подлинной жизнью.

Но очень часто слышался возглас: «Лишь бы умереть доблестно, лишь бы имя и душу унаследовать, чтобы жив был в нас Христос, которому нетрудно вторично обновить нас и всех, усопших прежде, из праха и воздать каждому по делам его!»

Говоря это и более, чем это, и утешая себя и друг друга, воины заново приготовили свое оружие, молельщики непрестанно пребывали в молитвах своих, а те, что говели, подвизались в постах своих. День и ночь не прерывались голоса священнослужителей в святых псалмах, чтения божественных заветов шли без перерыва во все часы, подобно и толкователи учительствовали в утешении небесном.

В это время вновь напали на замки и аваны, которые занимали персы в различных укрепленных местах страны, разрушали и сокрушали их жилища. Первым был великий Арташат вместе с его аванами. Взяли неприступные крепости: город Гарни, Ани, Артагерс и их аваны, Еркайнордк и Архни и их аваны, Бардзрабол, Хоранист, Цаханист, надежный Олакан и с ними их аваны, Арпанеал, аван Ван и с ним его аваны, Греал и Капойт, Оротн и Вашакашат[66].

Все это, с относящимися к ним деревнями и агараками, военными отрядами и военачальниками, захватили в том же году и разорили, мужей и жен с их имуществом и добром, вместе с драгоценными сокровищами и утварью увели в плен. Разоряли и разрушали их строения, поджигали и сжигали дома служения огню. Вычищали мерзость идолопоклонства и забирали утварь и оборудование атрушанов, приносили и складывали в святых церквах и через святых иереев отдавали на служение святому Престолу. И, вместо суетного обряда, который упраздняли, во всех местах языческих водружали спасительный крест Христов, воздвигали всесвятой престол и в святости совершали живительное таинство, назначали на месте церковнослужителей и священников. Укрепленная надеждой, радовалась вся страна.

И пока, исполнившись этой великой добродетели, творили они дела геройские, над каждым обозначилась некая божественная благодать. Ведь без договоренности с Армянскими войсками, с восточной окраины страны кто-то напал на страну Атрпатакан[67]. И в разных местах причинили много ущерба, захватывая, и разоряя, и разрушая многие атрушаны.

А те, что наткнулись на великие крепости, сотворив крестное знамение, напали на гарнизоны. И стены двух очень больших замков, рухнув, развалились, хотя к ним никто и не приблизился. И все жители страны, пораженные страхом перед великим знамением, сами, своими руками сожигали храмы огня. Отрекаясь от законов могов, исповедовали святое Евангелие.

И другие великие дела удачи совершали благодаря этому воинству. Ибо там, где не надеялись, что кто-либо упомянет имя Бога, великий ужас нисходил на тех сверху, и каждый рассказывал товарищу о новых чудесных видениях. Подобно же и звезды на небе являлись, сверкая ярким светом, чего не было в их прежней природе. А все юноши страны упражнялись в храбрости, подобно воинственным мужам.

И вот, через много дней прибыл хазарапет Алвании со святым епископом страны и в великом смятении торопил войска, говоря: «Полк персидский, который был в стране хонов, вернулся оттуда, вступил в нашу страну, прибыла от двора в большом количестве также и другая конница. И кроме всего этого, еще и триста могов-наставников привели с собой, всполошили страну и кое-кого перетянули на свою сторону, и хотели наложить руку на церковь. И по велению царя всех понуждали и говорили: «Если по доброй воле примете нашу веру, получите от него [царя] дары и почести, и будет вам от казны сложение податей, а если по доброй воле не согласитесь, то есть у нас повеление воздвигать в деревнях и городах атругианы и в них возжигать Врамов огонь[68], и поставить могов и могпетов служителями веры по всей вашей стране. И если кто-либо, воспротивившись, станет перечить, сам он примет смертную кару, а жена и дети такового, становясь анашхархиками, поступят во владение дворца!»

Когда эта тяжкая, горькая весть достигла полка Армянского, [воины] нисколько не ослабели и не лишились отваги, но снова состоялось совокупное собрание всей страны по поводу прибытия к ним вестников печали. И единодушно подбодрив их, отпустили, чтобы на некоторое время лукавым обманом задержали тех и чтобы они отступились от своих недобрых намерений, не тронули святой общины их церкви. А сами, [вооружившись] могуществом Бога, совещались и искали выхода из обстоятельств.

В это время одного из великих нахараров. Атома из рода Гнуни, спешно послали в западную страну доложить об этом коварном замысле царя Востока, одновременно и рассказать о собственных мужественных подвигах, которые [христиане] наделе совершили, — поправ ногами грозное повеление, произвели величайшее избиение могов, — и просить от него [кесаря] помощи, а если он пожелает, даже перейти к нему в служение.

Вот копия грамоты, которую написали кесарю Феодосию: «Йовсэп епископ, со многими моими со[братьями]-епископами и со всем войском Армянским, марзпан Васак и Нершапух Рмбосеан вместе с нашим спарапетом и со всеми нашими великими нахарарами [обращаемся] к тебе, великославному кесарю Феодосию.

Да умножатся наши приветы тебе и всем твоим войскам, тебе, что с миролюбивым человеколюбием властвуешь над морем и сушей, и нет никого среди нас, земных, кто стал бы супротив вашему беспрепятственному господству.

Мы располагаем правдивыми памятными сочинениями о добродетельных предках ваших, как, властвуя в Европе, они переправились и овладели и страной азийцев, от границ Сеира до краев Гадеса[69], и никого не нашлось, кто бы восстал и выступил против их власти.

При столь великой власти они страну Армянскую именовали великим и любимым дасгпакертам. Посему и предок наш Трдатий[70], который в детстве был похищен своими дядьями, зарезавшими его отца, и, будучи спасен, воспитан в великой стране Греческой, помнил вашу давнюю любовь. Воцарившись вашей властью, он завладел своей отцовской страной. Подобно же и веру во Христа приняв от святого главы епископов Рима, просветил темные северные края, которые ныне возлюбившие тьму сыны Востока желают отнять и вырвать у нас.

И мы, смелея от вашей мужественной доблести, кое в чем смогли воспротивиться их повелениям, главное же, ныне подготовились к будущему. Мы предпочли смерть в богопочитании жизни в отступничестве. Если же вы возьмете нас под свою руку, то мы вновь встретимся с жизнью и никогда со смертью! Но, если хоть немного промедлите, жар от этого пламени достигнет, возможно, и многих других стран!»

И когда предстали перед великим царем, то огласили письмо с просьбой Армянской страны и памятные сочинения о предках, упомянули много книг, к сему относящихся, которые содержали тот же нерушимый обет.

Но пока блаженный Феодосии опрашивал весь Сенат и желал найти мирный способ разрешения дела, и был озабочен и весьма настроен, чтобы восточные церкви не были разграблены нечестивыми язычниками, — в это-то самое время настал безвременно конец жизни его и возникло злющее препятствие оказанию помощи.

И воцарился вместо него кесарь Маркиан, и через негодных своих слуг, мужей-советчиков: Анатолия, который был спарапетом, и сирийца Елпария, — оба мужи бесчестные и негодные, в то же время безбожники, — склоненный их речами, не пожелал царь прислушаться к единому союзу армян, которые всей своей силой противостали злобности язычников. И сей, лишенный мужественности [Маркиан], предпочитал сохранить договор с язычниками ради мирского покоя, чем стать соратником общины христианской. По этой причине поспешно отправил послов к царю персидскому, того же Елпария, и заключил с [царем] нерушимый договор, [обязавшись] оставить армянские войска без помощи войском, и оружием, и всяким содействием.

И, когда так получилось и отпала надежда на помощь от людей, святые епископы вновь стали ободрять себя и войско Армянское. Те же, хотя и учитывали свою малочисленность и сговор обоих царей, но нисколько не трепетали от страха и, верные прежнему обету, были смелы и говорили: «Мы готовы и поражать, и погибнуть! Нетрудно Богу с немногими творить дела многих и с ничтожными совершать великие деяния».

Хотя они и не имели предводителем царя, и не было какого-либо помощника извне, от чужих, но, благодаря своей добродетели и утешению от святых вардапетов, все нахарары со своими дружинами, каждый из своего удела, дружно, без промедления сошлись в одном месте. Много было и другой конницы, из самого царского удела.

И все войско разделили на три полка.

Полк первый дали Нершапуху Рмбосеану и послали его на охрану страны близ границ страны Атрпатакан.

Полк второй дали под начало зоравару Армении Вардану, чтобы пересек он пределы Иверии [и пошел] на марзпана Чора, который явился разорять церкви Алвании[71].

А третий полк дали под начало Васаку, князю Сюника, который в своих сокровенных замыслах не отошел от языческого обета.

И тот отобрал и взял к себе тех, за кем знал слабость в вере:

ишхана Багратуни с его дружиной,

ишхана Хорхоруни с его дружиной,

ишхана Апахуни с его дружиной,

ишхана Вахевуни с его дружиной,

ишхана Палуни с его дружиной,

ишхана Габелеана с его дружиной,

ишхана Урца с его дружиной.

Многие и другие отряды из царского удела он привлек на свою сторону, и кое-кого из сепухов других родов. И коварным обманом он укрылся в засаде в крепостях своей страны, под вымышленным предлогом, что, мол, он сразу же выступит оттуда против полка Персидского, чтобы изгнать его из страны Алванской.

А сам из тайного убежища спешно отправил послов к полку Персидскому: «Вот, разрушил я единодушие общины Армянской и, расчленив рать, [двинул полки] по трем направлениям. Полк первый я удалил в Хер-и-Зареванд[72]. А полк второй состоит под моим началом, и не дам я ему вредить царским войскам. И всех других, оказавшихся в этой стране боеспособных мужей, я раскидал, рассеял по всему пространству этой страны. Но полк третий я передал под начало Вардану в Алвании, в малом составе и немногочисленный. Смело выходи навстречу и вовсе не бойся дать сражение. Знаю я, что перед великой силой они понесут поражение!»

Это он написал и посвятил в это марзпана по имени Себухт. А тот, когда услышал все эти ободряющие вести от Васака и, проверив, утвердился в мысли, что с малосильным полком идет на него спарапет Армении, не стал выжидать в краях Чора, а собрал все множество своих войск и поспешно перешел большую реку именуемую Кура. И встретился с [Варданом] близ границ Иверии против города Халхала, который был зимней ставкой царей Алвании. Прошел и сосредоточился со всем своим войском, построив боевые порядки, окружил он все пространство поля. Вооруженные и в доспехах, [стояли они] во всей готовности для боя против полка Армянского.

А когда доблестный Вардан и все войско, которое было с ним, увидели могучую оснащенность полка язычников, осознали и собственную малочисленность. Но, хотя их было много меньше, чем тех, они нисколько не убоялись того великого множества, а все единодушно воздели руки свои к небу, восклицали и говорили:

«Покарай, Господи, тех, кто карает нас, сразись с теми, кто сражается с нами, оружием и щитом твоим помоги нам! Поколебли и приведи в дрожь полчища нечестивцев, рассей и разбросай злое единодушие врагов Твоих пред Твоим спасительным, великим знамением и подари через нас, немногих, доблесть для победы над несметным множеством. Мы молим не ради похваления, суетного славолюбия, бесполезных приобретений, и не от жадности корыстолюбия, направленного на обретение преходящего величия, но чтобы знали и поняли все те, кто не покорствует проповеди святого Евангелия, что ты властвуешь над жизнью и смертью и в руке Твоей победа и поражение. А мы готовы умереть ради любви Твоей, а если доведется и убивать их, то мы будем мстителями не за себя, а за истину!»

И, говоря это, сплотились, напали и сломили правое крыло и, отбросив его налево, предали всех мечу по [всему] пространству и обратили в бегство вплоть до недоступных мест в лесах, у глубоких обрывов реки Лопнас[73]. Здесь противостали им некоторые из рода царя Баласакана[74], сбросили с коня одного из армянских нахараров и из полка Димаксеанов убили Муша и Газрика.

Тут Аршавир Аршаруни взглянул зорким оком, зарыкал как лев и напал как вепрь, поразил и сразил храброго Вурка, брата царя лпинов, и с ним прикончил многих его приспешников. И так каждый [из полка армянского] поверг на землю своего противника. И вследствие дерзкого наскока больше было тех, кого скинули в реку, чем павших на суше от меча. И от множества упавших тел прозрачные воды реки обратились в кровь. И никто из них не спасся и не скрылся в густых лесах равнины. Но кто-то из вражеской рати, став в доспехах на спину коня, переправился через большую реку, [будучи] на волосок от смерти покинул сражение, доставил печальную весть оставшейся части основного войска, и они в бегстве бросились к шахастану[75].

Тогда войско армянское, завершив славное ратное дело, занялось обиранием трупов; собрали огромную военную добычу и обобрали трупы павших. И собрали много серебра и золота, оружие, и добрых коней и украшения храбрых мужей.

Затем с не меньшей отвагой напали на замки и города, в которых закрепились персы в стране Алвании, крепко сражаясь и сжигая опорные крепости, а могов, которых привели [персы] для совращения страны, где только находили их в различных неприступных местах, группами предавали мечу и выставляли на корм птицам небесным и зверям земным. Очищали места от всяких омерзительных жертв и, спасая, освобождали церкви от невыносимого утеснения.

И многие из нахараров Алоании и из шинаканов, которые ради имени Божьего рассеялись и бежали в неприступные места гор Капкоха[76], когда увидели успех дела, которое Бог совершил через полк Армянский, сами являлись, собирались и присоединялись к [армянским] войскам и становились единодушными и равными участниками геройских подвигов. Затем они направились к Хонским вратам[77], которыми силою завладели персы, взяли и разрушили врата и перебили войска, что располагались внутри, а врата вверили власти Вахана из рода царей Алвании. И во всех этих доблестных [подвигах] решительно никто из них не пал раненым, кроме одного блаженного, который геройски погиб в великом сражении[78].

И здесь же того самого мужа, которому вверили эти врата, отправили послом в страну хонов и ко многим другим племенам варваров, бывших союзниками страны хонов, чтобы вести с ними переговоры и заключить договор, установить нерушимый союз. А те, когда все это услыхали, поспешно, без промедления прибыли на место и стали очевидцами победных дел. И нисколько не помедлили клятвенно вступить в договор согласно собственным законам, приняли на себя [также] и клятву христианскую — твердо соблюдать единство с ними.

Но, когда это совершили и обрели великую уверенность, пока еще спокойно пребывали там же, на месте, явился из страны армянской гонец печали. Он бил себя в лоб и, разрывая ворот, [рассказывал] об изменнике Васаке: «Отступив от обета христианского и разорив многие места в стране Армянской, особенно царскую зимнюю ставку, где были стоянки войск, Гарни и Ерамаванк, великий дастакерт Драсханакерт, Варданашат и крепость Ошакан, Парахот, Сардеанк, аван Дзолакерт и крепость Армавир, аван Куаш, Аруч, Ашнак, и весь Арагацотн, и Арташатский наханг и самый Арташат, и все деревни и аваны вокруг него взял, разорил и поджег и все ваши семьи вынудил бежать, покинув места собственного пребывания. Наложил руку и на святые церкви, унес святые сосуды церковного престола, увел в плен семьи священников, а их самих связал и заключил в тюрьму. И, распространив набеги, он разоряет всю страну. А полк, который был в краях Атрпатаканских, не поспел оказать помощь Миджнашхарху[79]. Но войска, которые там оставались, ускользнули от нечестивца, отступили к окраине страны и пока еще держатся данного с вами обета единения в любви Христовой. Те же, что были с ним, так некоторые бежали в свои места, но очень многие были совращены его нечестием».

Двинувшись от этого места, чтобы возвратиться в Армянскую страну, в великой поспешности, и со многой добычей, и с безмерным величием, и в беспечальной радости, с песнями на устах, они громко восклицали: «Исповедуем Господу, что благ Он, что милость его вовеки, что поразил Он великие народы и убил могучих князей, ибо Он благ, ибо вовек милость Его!» И, распевая этот псалом и исполнив его до конца, с молитвами приносили славословие святой Троице.

Там зоравар[80] занялся отстававшими воинскими рядами, обеспечил их передовым, замыкающим и боковым прикрытием, в целости и здравии приведя за тридцать дней к границам родной страны.

Васаку и ишханам, которые были при нем, доложили о доблести и геройстве полка Варданова в стране Алвании, а также о договоренности с хонами. До того, как они встретились друг с другом, [Васак] избрал себе [помощником] ночь и в бегстве бросился в неприступные места своей страны. И в такой поспешности удалился, что пленных и добычу, которые он забрал в гаваре Айрарат, да сверх того и свое еще, поневоле оставил и бежал.

Поскольку наступило зимнее время, а продовольствие отбил вражеский полк, [Вардан] не мог обеспечить питанием все войско в одном месте, и рассеял и разослал их по различным говорам страны на зимний отдых. Приказал он быть наготове со снаряжением к весеннему времени. А некоторых из своего полка, из числа старших нахараров, он оставил себе на помощь и укрепился, заняв место, где [некогда] находилась царская резиденция.

И отряд за отрядом направлял в страну Сюник, брал и разорял многие гавары, и поставил [Васака] и все войско, которое было при нем, в такое стесненное положение, что они не брезгуя, перед угрозой голодной [смерти], ели падаль — ослов и коней. И многие удары наносил отступникам. А тем временем весь сонм святых епископов и вся церковная братия проливали горькие слезы по жестоко страдавшим, ибо босоногими и пешком угоняли мужей и вскормленных в неге жен, а многие младенцы, побитые о камни, были побросаны вдоль дорог.

Когда все это принесло успех богобоязненным, все епископы и иереи дали распоряжение по всей стране, чтобы в течение всего месяца Калоц[81] в посте и молитвах совершать моления к Богу и приобщить праздник победы в сражениях к святому празднику явления Христа[82], дабы нерасторжимо было это великое поминание с непреходящим божьим праздником.

И обо всем этом проявлении Божьем, которое в величии явилось стране Армянской, святые епископы написали и отправили в страну Греческую, в великий город, к святой общине церковной, чтобы и те, творя молитвы, просили у Бога: как мы начали, так в том и достигли завершения.

И одного из прежних персидских пленников освободили от пут и поставили перед нахарарами, говорили с ним и указывали на происшедшие бедствия, на разорение стран и поражение царских войск и на то, что еще предстояло в будущем. А после того, как это полностью раскрыли перед ним, единодушным было порицание, исходившее от обеих сторон — праведников и отступившихся от веры. Говорили о том, как понапрасну принудил их [царь] к отступлению от отеческих законов, и о лукавстве мятежного Васака, как он, ссылаясь на слова армян, обманул царя, мол, те, якобы, принимают веру могов. Никто не говорил ему подобных слов, он самочинно преподнес эту ложь.

Когда все это объяснили ему полностью, отпустили его посланцем [к царю] для оправдания и чтобы изыскать и исхитриться — быть может, удастся им выручить братьев своих из утеснении.

Но к тому уже поспели вестники печали от нечестивого Васака, чтобы рассказать о всех испытаниях, которым [Вардан] подверг царские войска. И все это обвинение было направлено против святой общины церкви. Ибо желанием нечестивца было расколоть единство епископов с нахарарами. Но он все еще не понимал, что если в природе и можно видеть, как душа и тело некоторое время разлучаются, то такого не может быть, когда кто-либо от любви к Богу принял клятву.

Итак, сей муж отправился в зимнюю ставку, довел все это до слуха царя, заставил его встрепенуться и задрожать, так что [царь] утратил весь свой воинский дух, тем более что с восточной войны он вернулся согбенным, а не с поднятой головой. Когда же, проверив, он утвердился в том, что [услыхал] от этого последнего посланца, то все бедственные плоды своих деяний свалил на советчиков. И тогда погасло в нем сжигавшее его яркое пламя, ибо заткнулись рты коварных советчиков, которые постоянно подталкивали его на вредоносные поступки. Поникнув и уйдя от непомерной гордыни, он вернул свое одичавшее сердце к человеческой природе. Оглянулся и увидел себя в полной немощи, понял, что то, что сотворить желает, не способен осуществить. Посему остановился в дерзком натиске и заглушил свой бешеный рык.

И тот, кто громогласным криком вопил и еще более грозными повелениями приводил в дрожь и дальних и близких, начал кроткими и просительными словами говорить со всеми и возглашать: «Какой причинил я вред, навел ли какие бедствия на племена, и на народы, и на каждого в отдельности?! Ведь немало учений в стране нашей Арийской, и каждое вероисповедание [почитается] явно. Кто же когда-либо стеснял и понуждал [людей], чтобы обратить их всех в один закон могов, особенно [приверженцев] христианского учения. Как твердо и истинно пребывали они в своей вере, так и по отношению к нам показали себя лучшими, чем [сторонники] других учений. И никакого упрека не может кто-либо сделать избранным ими законам, а я считаю их под стать нашей вере маздезнов, почему и были они почтенны при наших предках, как я и сам помню — при отце моем, который восседал на этом великом престоле. Когда он начал изучать и исследовать все учения и доподлинно постиг их, он признал законы христианские наиболее возвышенными среди всех остальных. Посему возвеличенные [христиане] участвовали в шествиях при царском дворе, и радовались щедрым наградам, и безбоязненно передвигались по всей стране. Также и тех, что были главными среди христиан и кого называют епископами, он удостаивал подарков и даров. И как своим доверенным, поручал им отдельные марзы и никогда не ошибался в великих делах царских.

А вы этого никогда не вспоминали, но ежедневно отягощали слух мой, говоря о них всякое злое. Смотрите, как вы понудили меня содеять нечто, чего я не желал, и получился великий ущерб на границах между двумя непримиримыми врагами. И мы все еще на дальнем пути, и ни одно дело в этой войне не достигло завершения. А вы здесь же, в моем доме, навязываете мне войну, и конец ее будет горше, чем [в войне] с внешними врагами!»

Все это и еще более, чем это, говорил он всей знати и вину в преступлениях валил на могпета и могов. И все взурки и почтенные нахарары, которые восседали в собрании и внимали льющейся его речи, устыдившись, склонялись, вперив взор в землю, и не решались поднять голову.

Но некоторые из них, угождая его мыслям, говорили так: «Да, доблестный царь, это так, как ты сейчас сказал. Но теперь ты можешь, выправив, все уладить. Нет ничего такого, что могло бы выйти за пределы твоей воли. Ибо от богов тебе дано — все, что пожелаешь, ты можешь свершить. Не тесни свою душу смятением и не смущай мысли у всех у нас. Быть может, и не трудно найти средство к завершению этих дел. Прояви кротость и с терпимостью разреши этим людям отныне держаться христианства. И этим ты приведешь восставших к покорности!»

Угодными показались царю эти слова. И тут же, без промедления, призвал он пред лице свое [мужей] от всех народов, которые держались христианства и которые были в его войске, а он им прежде насильственно запретил, чтобы кто-либо осмелился открыто почитать Бога. Ибо тех, кто противился, он истязал и отнял у них видимые должности, а некоторых заставлял против воли поклоняться солнцу и вверг все воинство в тоску и скорбь. Но в этот день он велел, чтобы снова без опаски, по старому порядку, твердо стояли в законе христианства. А кто был грешен и не желал немедленно, без всякого покаяния, прийти и приобщиться к христианскому порядку, повелел царь, чтобы они были схвачены и отведены в свою церковь. А священникам он предоставил право, чтобы поступали так, как найдут нужным, согласно своим правилам. И немедленно упорядочил урезанные выдачи продовольствия применительно к каждому, а отнятые у них седалища велел подать на свое место и не возражал, чтобы они ежедневно являлись во дворец[83]. И все вновь узаконил, как было установлено прежде. Он впал в смирение и говорил с ними ласково, по древнему обычаю.

А когда все это сделал и установил, то в их присутствии разослал указы о прощении христианам в каждой подвластной ему стране: «Если кто находится в оковах, то по царскому велению да будет освобожден. И если у кого отобрано имущество, да будет возвращено. Подобно же и земли, будь то вотчинные, будь то жалованные, будь то благоприобретенные, если окажутся у кого-либо изъятыми — мы повелеваем, чтобы были возвращены!»

И когда обо всем этом уведомил их, просил у них, чтобы засвидетельствовали его верность по отношению к Армянской стране, и клятвенно вступил в договор с ними, который скрепили и все его вельможи: «Я совершенно забуду о том, чтобы мстить вам!

Как вы прежде истинно следовали законам вашим, далее держитесь их больше! Но только не выходите из служения нам!»

Обо всем этом грамотой сообщил стране Армянской и многим другим странам, которые держались христианства, но сам тайно, коварно поспешил отправить послов к кесарю Маркиану. И когда, проверив, убедился, что ромеи отказались содействовать христианству помощью войском и чем-либо другим, тут же вернулся к прежним заблуждениям. Былую неудачу он приписал своим сановникам и думал так — «По прежним замыслам я все выполню!»

А армяне, хотя и получили обманное письмо царя с увещеваниями, которое внешне содержало благую весть о жизни, а внутренне — горечь смерти, удивлялись скудоумию [царя] и говорили друг другу: «Сколь бесстыден его коварный обман! Ведь дважды и трижды он пытался и был уличен, а не стыдится. И, зная о нерушимом нашем обете, все еще бесстыдствует и нагличает. Преследуя нас, стремится подавить наш дух!

Верить ли нам его ненадежному повелению? Какое благодеяние мы видели в отношении какой-либо из наших церквей, что в стране Персидской? Ибо кто сам для себя зол, тот не может быть благ для другого, и кто сам бредет во тьме, не может другого вести светом истины. Как нет праведности от вероломства, так нет и истины от лжи, равным образом нет и надежды на мир от мятежных мыслей.

Но мы, что спаслись могуществом Божьим и укреплены верою в надежду Христову, который пришел и принял тело нашей природы от святой Девы и, объединенный неотделимой божественностью, за наши грехи принял страсти на Свое тело, и в нем был распят, и погребен, и, воскреснув, явился многим, вознесся в виду учеников к Отцу Своему, воссел одесную Всемогущего — [мы] в Нем исповедуем Бога истинного и на Него же уповаем, что во славе и силою Отца придет воскресить всех усопших и обновить ветхость сотворенных, совершить суд вечный над праведными и грешниками.

Мы не поддаемся на обман, как дети, и не впадаем в заблуждение, как невежды, и не обманываемся, как неразумные, но готовы ко всяким испытаниям. И молим Бога, и непрестанно просим у многой милостивости Его, чтобы в чем начали, в том и завершили доблестно, а не позорно. Ибо ныне и Восток и Запад узнали, что вы богоборцы и нас беспричинно убиваете за все наши заслуги. Свидетели нам небеса с небесными и земля с земными, что ничем мы не согрешили даже и в мыслях, но вместо воздаяния наград и добра нам вы хотите отнять у нас истинную жизнь, что невозможно и да не будет впредь!

А верить ли ныне недостойным устам того, кто злейшим образом понуждал нас к отступничеству? Не совершив ничего доброго, станет ли он возглашать благовестие? Мы не можем сегодня, тут же, принять его вынужденную исповедь — он хулил Христа и заставлял верующих отступиться от него! И тот, кто клялся пустыми обрядами своего заблуждения, всячески истязал служителей церкви, теперь, явившись воровски, приносит нам славословие и тем самым хочет излить на нас все свое лукавство!

Не верим мы этому и не согласимся с этим лживым повелением!»

И когда он понял: «Не могу я разрушить твердость пребывающих в согласии!», — он направил [в Армению] исполненного злобы старика, в котором поселился Сатана со своею силой, того, кто совершил многие злодеяния. Воля его с детства питалась беспорочным телом святых, а жажда утолялась кровью безгрешных. Добавил царь к его злобности свое смертоносное повеление. Придал ему многие полки из всех стран, отправил с ним многочисленные стада слонов.

Достигнув границ Армении, тот вступил в город Пайтакаран, а все войско расположил вокруг города, дабы лучше подготовить исполнение своих злобных замыслов. То был властитель и повелитель всего государства Персидского, и имя его было Михрнерсех[84], и не было никого вовсе, кто бы посмел ослушаться его. И не только вельможи и малые, но и сам царь считался с его повелениями. Он-то и предпринял это злобное дело.

До этого места я нисколько не робел рассказывать о бедствиях нашего народа, которые злейшим образом обрушились на нас от внешних врагов истины. Из [врагов] меньшая часть побила нас, а больше побитыми нами оказались они, потому что тогда мы были еще единодушны и дружны. Хотя некоторые затаили коварное двоемыслие, но в глазах внешних [врагов] единодушие наше оказалось опасным, и в двух или трех случаях они не смогли противостоять нам.

Но вот далее, когда раскол, крадучись, проникает внутрь, с нарушением единомыслия удаляется и небесная благодать, люди становятся себялюбивыми и весьма умножаются стоны и плач. Когда, отсеченные, отпадают члены, которые до этого были частями вот этого священного тела, человек предается слезам около лежащего трупа, но еще большей горечью наполняется он по поводу того, кто обращается в труп всей душой и телом. И если это так из-за одной личности, насколько же это сильнее в отношении целого народа?!

Но тут наш плач не об одном народе, а о народах и странах, о чем я скажу в дальнейшем, подвигаясь по порядку хотя и не с радостными мыслями. Вот, против воли, отмечаю многих, которые сами отошли от своей истинной жизни и явились причиной гибели множества других, одних в отношении видимых только [благ], других же — видимых и невидимых. И это последнее хуже всего. Дверь к погибели, которую они отворили, закрыть может только Бог, а для человека уже пройден предел возможного.

Этот нечестивый Михрнерсех, так как он, испытав в прошлом, знал кощунственность Васака и теперь, послав за ним, призвал его к себе. Поскольку тот еще прежде отделился и отошел от единства армян, то явился и предстал [перед Михрнерсехом], удостоверил свою преданность, подтвердил вероломное отступничество армян. Он еще прибавил и рассказал, преувеличивая, о том, что и не содеяно армянами, и желал, лебезя, угодить нечестивцу.

А тот, хотя в душе сильно хулил его, но внешне воздал ему почести и пожаловал великие земные дары. И обещал ему княжение большее, чем тот имел, и породил в нем тщетные мечты, которые были выше власти [Михрнерсеха] — якобы [Васаку] предстоит достигнуть царского сана, только бы нашел он способ сломить единодушие армянской общины и чтобы исполнилась по стране царская воля.

И когда [Васак] согласился во всем следовать его воле, желчный старец понял, что тот одурманен, охвачен пустыми мечтаниями и что он изменил упорству объединенных [церковным обетом]. Он очень утешился в своих омраченных мыслях и подумал, мол, всех так могу уловить, [приведя] к окончательной их погибели. А благоразумие [Васака] приписывал собственной изворотливости, но того не знал, что Васак сам себя отрешил и отлучил от святой церкви, отошел и отчуждился от любви к Христу.

Ибо он забыл о пришествии сына Божьего и не вспомнил проповедь святого Евангелия, пренебрег грозными предупреждениями и не утешился благой вестью. Отступился от купели, которая зачала его, и не вспомнил [принявшего его] Святого Духа, который родил его. Презрел честное тело, которым он был очищен, и попрал ногою животворную кровь, которою были искуплены его грехи. Он стер запись об усыновлении и своею рукою разрушил незыблемую печать перстня. Выбыл из числа блаженных и многих взбунтовал вслед за собою.

Простер руку к криводушию и усвоил поклонение дэвам и стал сосудом зла, и Сатана наполнил его всяческим коварством. Взял [Сатану] в руки, как щит, и надел на себя, как доспех, и стал как бы воином, исполнителем его воли. Сражался он ухищренно с мудрыми и с великой сноровкой — с учеными, открыто с простодушными и тайно с проницательными. Простер руку и изъял многих из полка Христова, и примешал их к полкам дэвов. И воровски вполз во многие места и проник, как змея, в среду укрепленных и, прорыв подкоп, открыто похитил и изъял многих из азатов и еще большее число из шинаканов и некоторых других из тех, которые [лишь] именуются священниками. Вот имена их, его соучастников:

ишхан Рштуни, по имени Артак,

ишхан Хорхоруни, по имени Гадишой,

ишхан Вахевуни, по имени Гют,

ишхан Багратуни, по имени Тироц,

ишхан Апахуни, по имени Манэч,

ишхан Габелеан, по имени Артэн,

ишхан Акэ, по имени Ынджул,

и другой ишхан Палуни, по имени Варазшапух,

некий сепух из Аматуни, по имени Манэн,

также многих других азатов, которых именуют останиками из царского удела.

И всю свою страну полностью взбунтовал [и привел] к отступничеству, не только из множества мирян, но и многих из церковного обета, особенно через лжеиереев, коими и творил зло: это некий иерей по имени Зангак, некий иерей по имени Петрос, некий дьякон по имени Сахак, некий дьякон по имени Муши. Он их посылал к простодушным людям, обманывал и надувал. А те клялись святым Евангелием и говорили: «От царя будет пожаловано всем христианство!» И так вероломно извлекли они многих из святого сообщества, приводили и смешивали с полком отступников.

И собрал всяческие соблазны и составил многочисленную рать, составил список и представил поименно многих [воинов] великому хазарапету, [рассказал] и о своей храбрости и мужестве, очень похвалялся, как он изощрялся в совращении, а воинов армянских изображал разобщенными и расчлененными.

И когда все эти злые дела удались ему, нарушил и согласие страны Иверии с Арменией, не дал выступить вперед Алвании и таким же точно образом задержал страну Алдзник. Отправил он грамоту, лживо выдавая одно за другое, и в Греческую страну, некоему мужу, имя которого было Васак, из тех Мамиконеанов, которые находятся в служении у греков. И, по злосчастию времени, муж этот был спарапетом Нижней Армении[85], ему были вверены ромейские войска на персидской границе, а своими деяниями он был вне божеских законов. Нашел Васак в том Васаке соучастника себе в великих злодействах, в которых оба они сошлись.

Писал он и сообщал непрестанно, что якобы все армяне присоединились к нему. И это же самое письмо Васак Нижней [Армении] с великой осторожностью отправил в стольный город кесаря[86]. Даже мысли святых епископов отвратил от них и поселил во всех войсках греческих сомнения в отношении веры.

Ведь через лжесвященников он лгал и обманывал, выдавая их за правдивых людей, посылал Евангелие с крестом и ими прикрывал всю свою сатанинскую лживость. Себя и все крыло отступников он выставлял как преданных богопочитанию; уверял, что он более предан, чем все войска Армении; клялся, и утверждал, и ссылался также на все повеления дворца о прощении.

В Греческой стране и так склонны были выслушать все это с удовлетворением, а [благодаря] его действиям тем более изменились и пали ниц перед ним.

Подобно же поступал он и со всеми краями страны, где были крепости — в Тморике и Кордике[87] в Арцахе[88] и Алвании, в Иверии и в стране Халтик[89], рассылал [вести], настаивал, чтобы никого (из противной стороны) не удостаивали пристанища.

И по великому его злодейству обстоятельства принесли ему еще удачу в делах; ибо никого не нашлось извне в помощь войску армянскому, кроме тех хонов, о которых уже была моя речь. Но и против них он собрал многочисленную конницу ариев, закрыл и запер ворота прохода [хонов]. И вовсе не давал покоя царю персидскому, но посылал вести и призывал многочисленные отряды в пограничную крепость Чор, сосредоточил там все [силы] страны иверов, лпинов и чилбов, [вызвал силы] Вата, Гава, и Глуара, и Хрсана, и Хечматака, Пасха и Посха и Пюкуана, все войско Таваспарана — с гор и с равнин, и из всех горных укреплений[90]. Кого привлекал он утварью, великими дарами и щедрой раздачей царской казны, а кого запугивал угрозой царского веления.

Когда он все это сделал и выполнил по велению царя, то изо дня в день писал и доносил великому хазарапету Персии[91], который укрылся и притаился в городе Пайтакаране. После этого и тот осмелел [настолько], чтобы показаться многим народам; на одних он наводил страх, другим любовно раздавал дары. Призвал к себе Васака и всех тех князей, которые были за него, пожаловал им много даров от дворца, также и воинам, которые держали его сторону. Привел к нему [Васак] и иереев-отступников, представил, утвердил и объявил: «С помощью этих мы будем охотиться за теми, чтобы отколоть от единой общины!» А когда хазарапет услышал это, очень благодарил тех иереев и обнадеживал их:

«Если эта победа будет наша — пожалую вам имущество других священников и доложу царю о вашей великой заслуге!»

И [Васак] так поколебал и смутил страну Армянскую, что породил раскол между многими родными и братьями, не оставил в единстве отца и сына и посеял смуту в мирном спокойствии.

И были у него там, в его ашхархе[92], двое племянников по брату, [верные] святому обету добродетели. Написал и донес на них во дворец и получил право на их имущество, отверг и изгнал их из страны, с тем, чтобы они больше не возвращались туда. Подверг преследованиям и понудил бежать всех монахов страны, которые обличали бесповоротное его нечестие. Содеял и учинил всякие злодеяния против истины. И то, чего не знали нечестивые язычники, сообщал им, а относительно обета христианского [наставлял]: как, каким образом можно искоренить его из страны Армянской.

Когда Михнерсех увидел в нем все это зло, он на него стал возлагать больше надежды, чем на самого себя. Спрашивал и уточнял, сколько всего мужей в рати Вардана в Армянской стране. Когда услыхал от него, что их больше шестидесяти тысяч, потребовал также сведений относительно доблести каждого и сколько имеется таких, которые полностью вооружены, и сколько таких, которые, будучи лучниками, лишены [иного] вооружения, также и относительно пеших щитоносцев.

И когда проведал об общем числе этого множества, тем более попытался узнать, сколько имеется начальствующих над храбрыми героями, чтобы подготовить троих против одного на каждого из них, не говоря о всех прочих. И даже осведомлялся у него относительно каждого отряда и на сколько полков делится войско, и кто из них является саларом, и какой начальник, с какой стороны будет вступать в боевое построение, и каково имя каждого из хамхарзов, и сколько трубачей будет играть в составе полка. Будут ли устраивать лакиш или свободно расположатся станом; будут ли выстраивать фронт против фронта или единой ратью атакуют в одном месте? Кто из них неустойчив и кто из них будет тверд, отдавая себя на смерть?

И когда обо всем этом осведомился у него, призвал всех военачальников и перед [Васаком] дал им всем строгий приказ, чтобы все они слушались его указаний. И все войска вместе с их военачальниками поручил некоему мужу из знати, имя которого было Мушкан Нюсалавурт.

А сам тотчас отправился в страну Восточную и, встретившись с великим царем[93], рассказал ему все о положении дел, о своей изворотливой мудрости и о лживых ухищрениях Васака, как он свое прежнее нечестие пожелал прикрыть тем, что расколол, разделил надвое воинство Армянское!

Когда царь услышал все это из уст великого хазарапета, душа его исполнилась желчи и он твердо поклялся: «Если в великом сражении этот нечестивец останется жив, я дам ему испить с великим поношением чашу смертельной горечи!»

Любовь к Богу превыше всякого земного величия, и она делает людей бесстрашными, как бестелесные войска ангелов, и так искони можно было видеть у многих людей, множество раз и во множестве мест. Люди, вооруженные любовью к Богу, ни о чем не пожалели, не убоялись, подобно робким, становящимся малодушными — ни своей смерти, ни ограбления своего имущества, ни избиения своих близких, ни пленения своих семей, ни исхода своего из родной земли и впадения в рабство на чужбине. Они почитали за ничто все эти мучительные испытания, лишь бы только быть единодушными с Богом, лишь бы только не уйти от него в плен. Его признавали превосходящим всякое зримое величие, избрав его в мыслях своих. И отступничество [от него] полагали за смерть, но смерть за Бога — непреходящей жизнью, рабское состояние на земле — за свободу своей жизни, и обречение себя на чужбину — за пребывание с Богом. Так в то время и мы это увидели своими глазами, ибо страна Армянская подвизалась в таком же точно подвиге.

Ведь когда великий Вардан увидел раскол в своей стране, он [сам] нисколько не поколебался от маловерия. Хотя, проверив, он убедился в сомнениях также и многих из тех, которые до сих пор были с ним единодушны, — [тем не менее] он и сам обрел дух, и ободрил свои войска. Ибо, в согласии с нахарарами, которые не откололись от священного обета, он, овладев, держал в своих руках места [обычного] пребывания царей. Дав приказ своим войскам собраться в городе Арташате, он, взамен отступников, которые ушли вслед за ишханом Сюника, поставил на их место их братьев, или сыновей, или племянников по брату и дал им отряд каждого [из ушедших]. Ибо он пока еще сохранял власть над всей страной.

И все они спешно явились к месту сражения, каждый со своим отрядом и полным снаряжением, — и они, и те, что искони твердо пребывали там:

Нершапух Арцруни,

и Хорэн Хорхоруни,

и сам спарапет,

и Артак Палуни,

и Вахан Аматуни,

и Гют Вахевуни,

и Татул Димаксеан,

и Аршавир Аршаруни,

и Шмавон Андзаваци,

и Тачат Гнтуни,

и Атом Гнуни,

и Хосров Габелеан,

и Карэн Сахаруни,

и Хмайеак Димаксеан,

и другой еще Димаксеан, Газрик,

и Нерсех Каджберуни,

и Парсман Мандакуни,

и Арсэн Ындзаяци,

и Айрук Слкуни,

и Врэн Ташраци,

и Апрсам Арцруни,

и царский шаххорапет,

и Хурс Срвандзтеац,

и Колеаны,

и Акэаци,

и Трпатуни,

и отряд Рштуни,

и все царские горцакалы, каждый со своим отрядом.

Все они сплоченно прибывали на ратное дело, на равнину Артаза, и было всего, по подсчету, шестьдесят шесть тысяч мужей, [считая] с конницей и пехотой.

Пришли с ними святой Йовсэп и иерей Левонд и многие другие священники и в еще большем числе дьяконы. Потому что и они нисколько не убоялись пойти с ними на дело ратное, ибо почитали это сражение [проявлением] не мирской, а духовной добродетели и желали пасть одной смертью с храбрыми героями.

Начал спарапет, в единодушии с нахарарами, говорить с войском и сказал: «Я участвовал во многих войнах, и вы были со мною. Бывало, что мы храбро побеждали врагов, и бывало, что они нас побеждали, но больше бывало так, что мы оказывались победителями, а не побежденными. И все это были, без исключения, [примеры] мирской славы, ибо сражались мы по велению смертного царя. Кто бежал — обесславливал себя перед страной и находил от [царя] безжалостную смерть. А кто выделялся храбростью, наследовал славное имя [среди своего] народа и великие дары от преходящего, смертного царя. Вот, каждый из нас имеет на теле много ран и рубцов, много было таких подвигов, за которые и дары великие получены были нами. Но я почитаю эти подвиги ничтожными и бесполезными и за ничто [почитаю] полученные обильные дары, ибо все они преходящи...

И вот, если совершали эти подвиги мужества ради смертного повелителя, насколько больше [должны мы сотворить] за бессмертного Царя нашего, владыку живых и мертвых, [того] кто будет судить каждого человека по делам его?! Действительно, если, прожив весьма долго, я и достигну старости, — все же [все мы] уйдем из этого тела, чтобы войти к Богу живому и уж не уходить от него.

Итак, прошу вас, о храбрые мои соратники! Многие из вас превосходят меня в мужестве и, согласно наследственному пативу, вы выше меня по гаху, но, поскольку вы, по вашей воле и согласию, поставили меня вашим предводителем и начальником, пусть приятными и благостными покажутся слуху великих и малых мои слова. Не устрашимся, убоявшись множества язычников, и не повернем перед ужасным мечом мужа смертного. Ибо если даст Господь победу рукам нашим, — истребим силы их, чтобы поднялась правая сторона. А если концом жизни нашей окажется священная смерть в этом сражении, примем ее с радостным сердцем. Лишь бы не подметалась робость к нашему мужеству и храбрости!

Когда вспоминаю свои [деяния] и [деяния] некоторых из вас в прошлом, особенно помню, как обманули мы этого нечестивого правителя и провели его как негодного мальчишку. А именно, хотя внешне мы выполнили его нечестивую волю, но в тайных помыслах сам Господь нам свидетель — до какой степени мы неотрывны от Него! Вы и сами это знаете, мы искали способа успокоить наших, бывших в великой тревоге близких, чтобы вместе с ними, дав бой, сразиться с нечестивым правителем за унаследованные от отцов богоданные законы[94]. И, хотя мы ничем не смогли помочь им, да будет невозможно для нас променять Бога на людей ради телесной любви.

А ныне в двух или трех битвах сам Господь помог нам с великой силой, так что мы обрели храброе имя и жестоко поразили царские войска, и могов, не щадя, перебили, и мерзость идолопоклонства из многих мест вычистили, нечестивый приказ царя отринули и разрушили. Волнение моря утишили, волны, вздымавшиеся как горы, улеглись, высоко поднявшаяся пена исчезла, звериная ярость утихла. Тот, кто, говоря с нами, грохотал в тучах, поник и оказался ниже, чем свойственно было его природе. Кто желал словом и повелением осуществить свое злодейство над святой Церковью, ныне [вынужден] сражаться и луком, и копьем, и мечом. Кто мнил, что мы носим христианство, как одежду, ныне не может заставить сменить ее, как и цвет кожи, и, вероятно, не сможет до скончания [века]. Ибо основания [христианства] твердо заложены на недвижной скале, не на земле, а вверху, на небесах, где дождь не льет, ветры не дуют и потоки не возникают. И мы, хотя телом пребываем на земле, но верою своею обстроились на небесах, где никто не может проникнуть в нерукотворное строение Христово.

Твердо стойте за неколебимого военачальника нашего[95], который никогда не забудет деяний вашего геройства. О храбрецы, для нас самое большое — это то, что совершил Бог через нашу природу, и чем величайте является могущество Бога. Ибо если мы, истребляя других ради божеских законов, обрели себе славу и оставили церкви доблестное имя нашего рода, и нам предстоит воздаяние от Господа — таковое уготовано каждому из нас в соответствии с усердием его сердца и по совершенным им делам — насколько же больше мы [обретем], если умрем в великом свидетельствовании ради Господа нашего Иисуса Христа, что пожелали бы [нам] и небесные [силы], если это окажется возможно! И так как эти дары выпадают не всем, а лишь тем, кому они уготованы благодетелем Господом, то и нам это доставили не наши праведные дела, а щедрый податель, как и сказано в святом Завете: «Где умножились грехи, там умножилась благодать Божья»[96].

И нам весьма подходит веление сего ответа. Ведь если мы предстали перед людьми как совершенные нечестивцы, вдвое более оправданными явимся людям и ангелам и Отцу всех нас. Ибо действительно в тот день, когда прослышали люди о нас в связи с нечестивым делом, много слез было пролито в святой Церкви и еще больше нашими близкими. Да и товарищи наши в гневе грозили нам мечом и желали причинить нам горькую смерть, а слуги наши в возмущении убегали от нас. А чужие, которые слышали о том, что мы именуемся христианами, не ведая о помыслах наших, с причитаниями на устах непрестанно оплакивали нас и весьма поносили по неведению. И скажу самое главное: не только люди на земле, но и ангелы на небесах отвратили лица свои от нас, чтобы не смотреть на нас со скорбью.

И вот настало время, чтобы избавились мы от всякой дурной славы. В то время мы, подобно печальным и скорбящим, были удручены душой и телом, ныне бодрствуем и бдим в том и другом, все мы обрели мудрость, ибо видим благодетеля Бога около себя вождем; наш полководец — не смертный, а военачальник всех мучеников.

Страх есть признак маловерия, — маловерие мы давно отринули от себя, так пусть и страх с ним вместе бежит из мыслей и помыслов наших!»

Все это высказал доблестный полководец всему множеству [воинов]. Он скрытно ободрял и укреплял сердца некоторых из них и восполнял нехватку, [проистекавшую] от бедности. Воину, которому что-то не хватало, он предоставлял [помощь] от себя и от своих товарищей: у кого не было оружия, он снабжал оружием, кому нужна была одежда, того одевал, а кто был без коня, тому коня предоставлял. И обильной выдачей дневного пайка радовал всех и всем являл себя веселым. И, согласно военному обычаю, постоянно повторял перед ними памятные повествования о доблестных мужах, ибо сам он с детства был сведущ в святых Заветах. Беря в руки удивительное описание [подвига] Маккавеев, он читал во всеуслышание и подробно объяснял [слушателям] исход дела — как, вступив в бой, они сражались за богоданные законы против царя Антиоха. Ибо, хотя они погибли мучениками в этом [бою], но слава, [обретенная ими благодаря] их доблести, до нынешнего времени пребывает не только на земле, но незабываема и на небесах. Он также напомнил воинству и о том, как соплеменники Маттафии, отколовшись, отделились от единения с ним, они подчинились велению царя, построили капища, отвратившись от Бога, принесли мерзкие жертвы и приняли смертную кару от святых единомышленников. А Маттафия и те, что были с ним, нисколько не ослабели, не обессилели, но еще более укрепились и долгое время участвовали в том ратном деле[97].

Это он говорил и там же, на поле, занял позицию, выстроил войско и на всех участках постепенно расположил конницу.

А спустя немного дней персидский военачальник двинулся со всей языческой толпой и, прибыв, достиг страны Армянской, гавара Хер-и-Зареванд. И там, в этом же гаваре, занял позицию, окружил [укреплениями] стан, выкопал ров, устроил вал, обвел палисадом, укрепил подобно городу всякими сооружениями. От его войск отделился большой отряд, он совершал набеги, стремясь разорить множество гаваров.

Когда армянские войска услыхали об этом, они избрали от всего воинства одного сепуха из рода Аматуни, по имени Арандзар, исполненного мудрости и храбрости. Он выступил навстречу [персидскому военачальнику] с двумя тысячами, истребил большинство отряда, а остальных, [обратив] в бегство, отбросил в их стан. А сам, невредимый, тотчас же вернулся, и был в тот день великий радостный праздник для армянского войска.

А отступник Васак вновь принялся за ухищрения и происки по прежнему своему вероломству. Он разъезжал с лжеиереями, о которых мы раньше сказали, через них по царскому приказу оглашал повеления и клятвенно уверял, что могут вновь исповедовать христианство. Так он делал много дней, но не смог расколоть единодушие, особенно же святую церковную братию, которая не обособилась от воинства.

А когда блаженный иерей Левонд получил наказ от своих святых товарищей, от великого Йовсэпа и всех именитых лиц, от священников и военачальников, он отверз уста и громким голосом говорил перед посланными [на подвиг]: «Вспомните все наших древних отцов, которые жили до явления Сына Божия, во все времена!

Ибо когда отторг и низверг нас дьявол из божеского места, мы пали, беспощадно осужденные по грехам, что мы недостойно содеяли по нашей разнузданности [и] навлекли на себя силу яростного гнева Творца. Побудили милостивого судью на взыскание с нас, творений, нелицеприятной мести, до того, что он повелел морю небесному излиться на сушу, твердое дно земли было пробито. Верхние и нижние [воды] стали для нас орудием наказания, чтобы при отсутствии ходатая взыскать месть за наши преступления.

Действительно, лишь праведный Ной оказался совершенным в роде человеческом, который утишил Господний гнев и явился началом дальнейшего размножения нашего человеческого племени. Затем и Авраам в испытании своем оказался добродетельным и полученную от Бога награду тут же, своими руками, воздал ему обратно. Вследствие этого принял его Бог в пример, ибо в нем увидел отражение незримого прихода Сына Божия, и постижение непостижимого, и заклание Бессмертного, который Своей смертью пресек власть смерти. И если смертью умирает смерть, то не будем страшиться стать сосмертниками Христа, ибо с кем мы умираем, с тем же и оживаем.

Помните, добродетельные, великого Моисея, которому до того, как достиг он возраста мужества, во младенчестве явился замысел святого геройства. Дом царя египтян вошел к нему в служение и невольно, как кормилица, вскармливал. И в час избавления народа от утеснения он стал посредником между небом и землей и в то же время назван был богом над египтянами. Ибо там, где святой его замысел оказывался возобладавшим, сам он лично взыскивал месть с египтян, а где пребывало над ним божье откровение, совершал через посох великие чудеса. И ради святой ревности, которую он имел, поразил египтянина и зарыл в песок. Вследствие этого дал ему [Бог] великое имя и поставил вождем народа. И главное то, что оправдался он в пролитии крови и назван был величайшим из всех пророков, истребил не только внешних врагов, но и соплеменников своих, которые в пустыне заменили Бога тельцом.

И если он издалека взыскал такую месть [ради] пришествия Сына Божия — мы, ставшие очевидцами и весьма взысканные небесными дарами его благости, тем более должны ратовать за эту же истину в ближнее время. Во имя Того, кто смертью положил Себя за наши грехи, оправдал нас перед грозным приговором — пойдем и мы на смерть за ту бессмертную силу, чтобы не оказаться слабее, чем [прежние] мстители!

Вспомните великого священника Финееса, который убиением снял скверну в час сражения и из рода в род утвердил клятвенно священничество. Не забывайте и святого пророка Илию, который не мог спокойно взирать на идолопоклонство Ахава и в праведной ревности умертвил своею рукою восемьсот, и дважды пятьдесят спалил неугасимым огнем и, взыскав Божью месть, в неуловимой грозной колеснице вознесся с земли на небо. Вы достигли большего жребия, ибо уже не колесницы высланы вам, а сам Господь, выйдя навстречу с могучей силой колесниц и коней, со святыми ангелами, вырастил у всех вас крылья, чтобы вы стали Ему спутниками и проживали в Его граде.

И что же мне еще повторять перед этим вашим доблестным геройством, ибо вы больше меня сведущи и умудрены в священных Писаниях. Давид в отроческом возрасте камнем поверг великую гору плоти и нисколько не убоялся огромного меча исполина Голиафа. Рассеял полки иноплеменных, спас войска от смерти и народы от пленения. Он стал первым из царей израильских и был наречен [пра]отцом Сына Божия. Он был так назван по требованиям времени, а вы, воистину рожденные от Святого Духа, — вы сыны Божьи и сонаследники Христа. Никто да не отнимет от вас вашу долю и, сделав вас чужаками, не изгонит вас!

Вспомните всех прежних полководцев Израиля — Иисуса, Гедеона, Ефтайю и всех других, что пребывали в истинной вере. Они поразили, истребили войска язычников и очистили землю от скверны идолопоклонства. И ради твердости в праведных деяниях нисколько они не поколебались в замыслах своих, и, не имея ушей, солнце и луна услыхали и выполнили слово их повеления. Море и реки, что им не свойственно, открыли перед ними дорогу И высокие стены города [Иерихона], от одного звука [труб] упав, разрушились, дабы свершилось возмездие от праведных законов. И все другие, которые совершили доблестные подвиги за веру, каждый в свой век, восхвалены людьми и оправданы Богом.

Действительно, Господь все тот же от начала и до сего дня, и после [времен], и во веки веков, и по ту сторону всей вечности. Он не обновляется, ибо не ветшает, не обращается в ребенка, потому что не стареет. Не меняется неколебимая природа Бога, как и сам он говорил устами святых пророков: «Это Я, это Я, тот же от начала до веку. Славы моей не дам никому, ни доблесть мою — истуканам!»[98]

Зная это, братья, да не ослабнем, но с твердым сердцем и с крепкой верой решительно нападем на врагов, которые, поднявшись, идут на нас. Надежда является нам вдвойне: если умрем, — будем жить, а если умертвим, — также будем жить. Вспомним слова апостола, который говорит: «Вместо той радости, которая ему предстояла, Он послушно принял смерть, смерть на кресте. Потому и Бог превознес Его и даровал Ему имя, которое превыше всех имен, чтобы во имя Иисуса Христа преклонилось всякое колено, и небесных, и земных, и тех, кто в преисподней».

И тот, кто истинно присоединился к Сыну Божию, очами духа видит незримый чистый свет лучей мыслимого солнца, которое в каждый час и каждый день, сияя ярче, является всем, чистое видом и ясно смотрящее, [наделенное] прозрачной чистотой привлекает взоры и, распространившись по небу, приближает к не-приближимому видению и могуче склоняет к поклонению трем членам единой силы. И вот, кто по божественным ступеням ступал и в высоте достигал дворца и видел полностью все величие, только тот наследует непреходящую радость и беспечальное утешение.

Не будем же, честные мои государи, поднявшись настолько ввысь, валиться, падая на землю, но закрепимся, заняв место в высях. И если будем смотреть на землю в низине, то увидим ее полной всякой скверны и отвратительной мерзости. Ибо какие только несчастия и смуты не происходят среди осквернителей?! Нужда нищих и бесчисленные их страдания, тяготы и лишения от сборщиков податей, презрение и побои от насильственных сотоварищей, голод и жажда вследствие немощи природы. Морозы зимнего времени и зной летнего, безвременные хвори и смертельные болезни всегда мучат людей. Страх перед внешними и ужас от внутренних [врагов] непрерывно постигают их, они прежде времени жаждут смерти и не находят ее, и много таких, которые роют и ищут и бывают полны радости, когда ее находят. А те, что кажутся нам удачливыми в богатстве и нежатся в этой преходящей жизни, возомнив, гордятся преходящими частями мира сего, это те, кто ослеп для истинной жизни. Какие только злодеяния не совершаются среди них?! С богатством смешано ограбление бедных, со святым супружеством — мерзкий блуд! Тому, чем они неразборчиво пользуются, приносят они поклонение как Богу, отклонившись от истинной жизни.

Разве весь этот мир не есть творение Творца всех? И то, чему они поклоняются и что почитают, действительно есть часть той же материи! И вот, части пребывают в служении у частей! Ибо если одна часть сего мира [разрушается], то и все части должны с нею разрушиться. Но и в этих частях должно проявляться различие. Итак, что лучшее — известно всем, и кто способен понимать, тот и есть избранный из этих частей. А если это так, то поклоняющиеся [материи пребывают выше] всех [атрибутов] поклонений языческих. [Поклоняющиеся материи] превосходят бессловесные элементы, у которых они состоят в мерзком служении. И Бога существование, который принял облик человеческий, они не почитают, а приносят поклонение творениям. Их грехам нет прощения на праведном суде.

Так отринем же темные замыслы заблудших, сочтем их самыми жалкими и несчастными из всех людей, особенно потому, что ослепли они по своей воле, а не по принуждению и никогда не найдут пути истины. А мы раскрытыми очами видели небесный свет, да не встретится же нам внешняя тьма! Ибо, кто был во тьме, к тем пришел свет истинный. Ослепшие [же] упустили жизнь. Но вы, кто верою принят, вы — сыны, а не пасынки, любимые, а не враги, дольники и наследники горнего незримого града.

Там пребывает вождь спасения нашего, а здесь Он доблестно претерпел мучения, и Он же научил всех апостолов, своих соратников, соучастников. И вы сегодня с ними вновь являетесь, благословленные, [с] верой против незримого врага, одетые в доспехи и броню, выступив против такого же сатанинского дела. Так ли, иначе ли, вы приведете к поражению обе стороны, как это сделал сам Господь по отношению к миру. Казалось, Он умер, но Он в то время претерпел совершенное мученичество, поверг противника, в сражении победил, врагов рассеял, добычу собрал, пленных вызволил, дары раздал всем своим любимым, по добродетели каждого.

Все вы знаете, что прежде, когда наступало для вас ратное дело, хотя и был у вас обычай, чтобы священники постоянно были в войске, в час боя вы присоединялись к их молитвам, но затем оставляли их в каком-либо надежном месте. Но сегодня епископы и иереи, и дьяконы, и псаломщики, и чтецы Писания, каждый по чину, словно одетые в доспехи и готовые к сражению, желают вместе с вами атаковать и разить врагов истины. И если некоторым из них придется даже погибнуть, то и этого они не убоятся, поскольку они предпочитают скорее умереть, чем убивать [себя].

Они как бы обрели вторые очи: очами веры они видят побиение камнями пророков, а телесными глазами — доблесть этого вашего геройства. Тем более, что в вас мы видим и то, и другое [качество]. Ибо и вы сами видите мучения святых апостолов, и убиение всех доблестных мучеников, смертью которых утвердилась святая Церковь, а пролитие ими крови послужило во славу вышним и нижним. Итак, до второго пришествия такое же подвижничество совершается через муки!»

Столько сказал в ту ночь святой иерей Левонд и, воздавая славу, закончил, произнеся: «Аминь!» И, воздвигнув престол, совершили пресвятое таинство; установили и купель, и сколько было некрещеных среди множества войска, в течение той ночи окрестили всех, а утром [новокрещеные] причастились святых тайн и стали такими озаренными, как в великую святую Господню Пасху.

И с великим ликованием и большой радостью воскликнуло все множество войск: «Да уравняется наша смерть со смертью праведников и пролитие крови нашей с кровью святых мучеников. И да будет угодна Богу добровольная жертва наша, и пусть не отдаст Он Церковь свою в руки язычников!»

Затем, когда зоравар персидского войска увидел, что не найти более посланцев, чтобы ввести [армян] в заблуждение, и отпала надежда [на то, что удастся] рассеять их, [разорвав] нерушимое согласие, — он вызвал нечестивого Васака и всех шиханов — отступников из страны Армянской, которые были при нем. Расспрашивал он их и выспрашивал об ухищрениях [для достижения] победы. И когда он осведомился о доблестях каждого из мужей, то вызвал многих из военачальников, которые были у него в подчинении, и приказал привести стада слонов, распределив зверей по различным отрядам при каждом слоне по три тысячи тяжеловооруженных, кроме всех других [родов] войск.

Беседовал он по велению царя и со знатнейшими и говорил: «Вспомните каждый повеление великого царя и поставьте себе целью обрести славу храбрости. Перед жизнью труса предпочтение отдайте смерти! Не забывайте о елее, и венце, и ветвях [лавра], и щедрых дарах, которые жалуются вам от царского двора. Вы тэры своих гаваров и имеете великую власть. Вы сами ведаете о храбрости страны Армянской и по опыту знаете геройскую отвагу каждого [их] мужа. Если, потерпев поражение, вы даже останетесь в живых, вы лишитесь того большого имущества, которым обладаете. Помните о ваших женах и детях, помните о любимых ваших друзьях. Быть может, вас будут попирать ногой внешние враги, а скорбь вы разделите с близкими друзьями».

Он также напоминал им о многих из бежавших сотоварищей, которые, хотя и вышли живыми из сражения, но понесли смертную кару от меча, сыновья их и дочери и вся их семья были причислены к анашхархикам, а их все наследственные гавары отобраны.

Это он говорил и еще более устрожал царское повеление. Приводил в порядок и устраивал все войско, расширял и удлинял фронт вдоль большого поля. И справа и слева от каждого зверя снаряжал по три тысячи вооруженных воинов, а самых отборных витязей собрал вокруг себя. И укрепил полк Матеан[99], как некую могучую башню или словно неприступный замок. Раздавал отличительные знаки, распускал знамена и приказывал быть готовыми к сигналу великой трубы. А отряд из Апарха, [отряды] катышей, хонов, гелов[100], а также людей из всех отборных войск сосредоточил в одном месте воедино и отдал приказ правому крылу своего войска быть наготове против армянского зоравара.

А отважный Вардан выступил вперед, расспрашивал знатных и в согласии с общим мнением так назначил военачальников:

первый полк отдал под власть ишхана Арцруни и соратником ему [определил] великого шихана Мокского. А всех прочих нахараров [назначил] помощниками этих обоих и множество войска расположил на флангах с той и с другой стороны.

А второй полк он вверил Хорэну Хорхоруни и соратниками ему [дал] Ынцайина и Нерсеха Каджберуни.

А третий полк вверил Татулу Ванандеци и соратником его повелел быть Тачату Гнтуни. И многих из храбрых мужей [поставил] по крыльям, с той и с другой стороны.

На себя он взял полк четвертый и [выбрал] себе соратниками храброго Аршавира и родного брата своего Хамазаспеана.

Располагал и устраивал он фронт, обращая его на все стороны поля, в точности против полка ариев, на берегу реки Тлмут[101].

И когда они таким образом приготовились, обе стороны распалились и, полные решимости и великой ярости, со звериной силой бросились одна на другую, и шум криков обеих сторон создал гром, какой [рождается] меж сомкнувшимися тучами, а гул голосов потряс утесы гор. От множества шлемов и от сверкающих доспехов [воинов] исходили солнечные блики. Также и от великого блеска мечей и от бряцания множества копий словно [падало] с небес огромное пламя. Кто в силах описать великое смятение от страшных звуков, когда сшибка щитоносцев и завывание лучных тетив оглушали всех вокруг!

Там можно было видеть и великое смятение, и потери при неизбывном замешательстве, когда обе стороны в стремительных атаках налетали друг на друга. Ибо сдержанные ошалевали, а робкие приходили в отчаяние, храбрецы упражнялись в доблести, а герои испускали кличи. И когда все множество [сражающихся] сгрудилось вместе, они стиснули реку, и полк Персидский, испугавшись бурного течения реки, стал топтаться на месте, а полк армянский, подоспев, перешел [реку] и, вздыбив коней, атаковал их с великой силой. От ужасной их сшибки множество раненых обеих сторон повалились на землю и бились в агонии.

При этом великом смятении храбрый Вардан поднял глаза и увидел отборных храбрых удальцов персидского войска, как они потеснили левое крыло армянского полка. В грозном порыве бросился он туда и, прорвав правое крыло персидского полка, отшвырнул к [слонам], окружив кольцом, избивал их тут же на месте. И вызвал такое замешательство, что полк Матеан, утратив сплоченность, лишился своего крепчайшего построения, и воины даже обратились в поспешное бегство.

А затем поднял бдительный взгляд Мушкан Нисалавурт и увидел, что некоторые из армянского полка отделились и отстали в ущельях гор. И тогда, испустив громкий клич, он подбодрил находившееся вокруг войско ариев, которое, закрепившись, стало перед полком Вардана. Тут-то обе стороны признали свое поражение: великое нагромождение трупов казалось бесформенной грудой камней.

Когда Мушкан Нисалавурт увидел это, он стал поджидать [слонов] Арташира, который восседал на [одном из] них в высокой башенке, как в укрепленном городе. Громким звуком витых труб он поторопил свои полки, и его передовые отряды взяли [Вардана] в кольцо.

Тем не менее доблестный Вардан со своими храбрыми соратниками произвел там немалое побоище — в том месте, где и сам он удостоился принять совершенное мученичество.

Ратное дело затянулось, день кончался и близился к вечеру Многих [из раненых] нашла смерть, а груды трупов, тесным-тесно наваленные, были как срубленные в лесу деревья.

Там можно было видеть переломленные копья и сокрушенные луки, поэтому нельзя было уверенно опознавать святые тела павших. И было великое смятение и паника среди поверженных обеих сторон. Те, что остались живы, в растерянности рассеялись по горной равнине [меж] неприступных ущелий. Но когда встречались, они вновь разили друг друга. И до самого захода солнца непрерывно продолжалось это горькое дело.

Цветущие поля — пора была весенняя — оказались залиты обильными потоками крови. При виде нагроможденных трупов павших, от стонов пораженных и выкриков изувеченных, от вида того, как извиваются, ползая, и двигаются раненые, бегут слабодушные, притаиваются отчаявшиеся, теряют сознание мужи, утратившие мужество, вскрикивают жены, рыдают близкие друзья, а родные вопиют: «Увы!» и «Горе!» — сердце разрывалось и внутренности переворачивались. Ибо не было стороны, которая победила, и стороны, которая понесла поражение: доблестные выступили против доблестных, и потерпели поражение обе стороны.

Но так как в великом сражении пал спарапет Армении[102], то не оказалось там верховного вождя, вокруг которого собрались бы отряды уцелевших. Хотя оставшиеся в живых по сравнению с теми, кто погиб, составляли большинство, но они рассеялись и рассыпались в разные стороны. Добравшись, занимали укрепления во многих местах страны и овладели многими гаварами и замками, которых никто не мог бы взять.

Вот имена тех доблестных мучеников, которые смертью пали там на месте:

из рода Мамиконеанов храбрый Вардан со ста тридцатью тремя мужами,

из рода Хорхоруни доблестный Хорэн с девятнадцатью мужами,

из рода Палуни храбрый Артак с пятьюдесятью семью мужами,

из рода Гнтуни чудесный Тачат с девятнадцатью мужами,

из рода Димаксеан мудрый Хмайеак с двадцатью двумя мужами,

из рода Каджберуни великолепный Нерсех с семью мужами,

из рода Гнуни юный Вахан с тремя мужами,

из рода Сруандзта стремительный Гарегин с двумя братьями и восемнадцатью мужами.

Эти двести восемьдесят семь мучеников с девятью великими нахарарами там же на месте скончались. И из царского дома, и дома Арцруни, и из каждого нахарарского дома, кроме этих двухсот восьмидесяти семи, [пали] еще семьсот сорок мужей, и в тот день в этом великом сражении каждый вписал свое имя в книгу жизни. А всех вместе будет тысяча тридцать шесть.

А на стороне отступников и язычников пало в тот день три тысячи пятьсот сорок четыре мужа. Из них девять мужей были из наиболее знатных, вследствие чего Мушкан Нисалавурт был чрезвычайно удручен. Когда же, в особенности, он увидел несметные потери своего полка — втрое против войска армян, то рухнула мощь его и он не мог прийти в себя и собраться с мыслями. Ибо сражение кончилось не так, как он предполагал. Когда же он приглядывался и видел множество павших с его стороны, и подсчитывал их и находил такое превышение числа своих павших над [количеством павших] из полка армян, тем более, когда это касалось замечательных мужей, которых самолично и поименно знал сам царь, — сей муж впадал в великую тревогу за самого себя. Правдиво описать и показать положение дел [ему было страшно] — он боялся царя, с другой стороны, и скрыть не мог, ибо не смог бы промолчать о столь великой битве.

И пока он так размышлял о себе и сокрушался в мыслях, отступник Васак, который спасся, притаившись между слонами, приносил утешение его смятенным мыслям, коварно учил его уловкам, как он вероломством сможет сражаться против крепосгей. Клятвы, [данные армянам], он скреплял [ссылкой] на царское повеление и своим личным свидетельством и [подтверждением] лжеиереев, которые были с ним; он их отправлял ходатаями и изображал прощение за восстание, словно бы даже вновь разрешено церковное строительство и при этом все порядки снова будут установлены согласно прежнему обычаю. Хотя повеление царя было дано весьма определенно — вследствие того, что совсем сломилась его сила, так как обе [подчиненные ему] стороны понесли поражение, — но армянское войско ввиду коварства Васака и поскольку оно много раз убеждалось в его лживости — не могло тотчас же поверить повелению царя.

Тогда [Васак] снова стал подстрекать Мушкана Нисалавурта и всю знать ариев. Взяв войско, он достиг крепости, в которой засел один из отрядов армянского войска вместе со святыми иереями. Завязав бой, они сражались вокруг замка. И поскольку [сторонники Васака] никак не могли воздействовать на них, снова прибегли к клятвенным обещаниям, чтобы по договору вызвать их вниз, [заверив], что не причинят им никакого зла, дважды и трижды высылали Евангелие. Хотя священники и соглашались спуститься и предстать перед ними, но многие из воинов не могли поверить лживой присяге Васака, ибо его злодейским советам начал следовать Мушкан Нисалавурт.

Один из храбрых армянских воинов по имени Бак, который, бежав, оказался в этом замке, выйдя на стену, осыпал бранью нечестивого и раскрыл перед персидским военачальником все те злодеяния, которые тот сотворил для страны Армянской. Услышав это, многие не только с армянской стороны, но в еще большей степени из персидского войска, подтвердили это обличение. Сей муж в ту же ночь вышел с семьюстами мужами из этого замка, и его не смогли схватить.

А те, что остались в крепости, хотя и знали поистине о лживости их клятв, но не имели при себе припасов. Когда они, вынужденно спустившись, предстали перед [персидским военачальником], тот приказал убить из их числа двести тринадцать мужей. Воскликнули все они и сказали: «Славим Тебя, Господи Боже наш, что удостоил нас небесного призыва, когда все еще стоят церкви, и нерушимы храмы мучеников, и единодушен и красуется святой обет Церкви. Да уравняется наша смерть со смертью доблестных мучеников, и да смешается наша кровь с кровью павших от ран, и да пребудет благоволение Господа над его Церковью и над множеством жертв, по собственной воле восходящих на сей святой престол!» Говоря это, они, двести тринадцать, тут же приняли смерть.

А святые иереи, которые оказались там, в крепости, сии блаженные Йовсэп и Левонд, со многими своими сотоварищами, подставили свои шеи главе палачей, говоря те же слова, что сказали те двести [тринадцать]. Ибо не было у этих блаженных привязанности к телесной жизни, но с мудростью искали они способ, чтобы собственной смертью выкупить благополучие всей страны. Вследствие этого они огласили жалобу ко двору и всю вину за восстание возложили на нечестивого Васака.

Когда Мушкан Нисалавурт узнал об этом, он не посмел наложить на них руку; [предав] смерти, но подвергнул Йовсэпа и Левонда палочным ударам и велел держать их в заключении: ведь они принесли жалобу ко двору! Но других священников отпустили каждого к себе, отдав [при этом] распоряжение по поводу устроения и успокоения страны.

Но люди Армении, которые разобрались в непоследовательности царских повелений и [действий] злоумышленного отступника Васака, нисколько не поверили мнимому прощению, а подбадривали друг друга и говорили: «К чему нам вся эта жизнь в полном превратностей мире, к чему нам видеть солнце, после [ухода] любезных наших? Ибо, если наши храбрые герои пали в великой битве, и множество раненых распростерлось на поле в потоках крови, и их тела стали падалью для птиц и пищей для зверей, а наши чтимые нахарары впали в унижение и нужду, каждый лишился своего княжества и их преследуют лишения, а все благополучие Армении оказалось в гибельной опасности и в невыносимом осквернении — не будем следовать этим лживым повелениям, не отдадимся власти нечестивых правителей!»

Покинул затем каждый [свои] деревни, аваны, агараки. Вышли невесты из брачных чертогов, женихи — из покоев, старцы свалились с сидений и младенцы выпали из объятий. Уходили юноши и девы, множество мужчин и женщин находили оплот в крепостях, [окруженных] пустыней, и во многих надежных горных местах, считая, что лучше, подобно зверям, пребывать среди скал в богопочитании, чем в отступничестве нежиться каждый в своем доме. Безропотно довольствовались пищей из трав и не вспоминали привычных им кушаний. Землянки почитали они за палаты высоких зданий и постель на земле за украшенные покои.

Псалмы были для них песенными напевами, а чтение Святого Писания — высшей радостью. Каждый человек в душе был Церковью и сам же священником. Тело каждого было святым алтарем и души их — благоприемлемой службой. Ибо никто из них не оплакивал безутешно павших от меча, и никто не рыдал по своим любезным. Радостно восприняли они разграбление многого добра и вовсе не вспоминали, что у них когда-то было имущество. Терпеливо пребывали они в воздержании и с замечательной доблестью переносили великое мученичество. Ибо если бы не видели открытыми глазами надежду радостную, то не могли бы проявить столь великую доблесть.

Многие из тех, что происходили из великих нахарарских родов, и их братья, и сыновья, и дочери, вместе со всеми своими любезными [обосновались] в неприступных местах, одни в сумрачной стране Халтик, многие другие в южных краях, в неприступных твердынях Тморика, а часть — в густых лесах Арцаха, прочие же в самой Срединной стране захватили многие крепости. И все они с великим терпением переносили многие лишения ради любви к Христу и, моля, просили Бога только о том, чтобы не пришлось им видеть разрушение святых церквей.

Но, как многократно показывали мы злобность нечестивца [Васака], он подстрекал и понуждал персидские войска из ближних краев страны, чтобы явились по царскому велению в подмогу [его сторонникам] войско. И когда прибывало много конницы, она восполняла число павших и рать по численности становилась прежней. И двинулись они вперед к Срединной стране и, завязав бой, сражались под великой крепостью горы Капойт. А те, кто был внутри, храбро сражались и поражали многих из персидской рати, а остальных обратили в бегство в их же стан. Но те, вновь прибегнув к уговорам, стремились подчинить их обманом.

Никто не поверил [призывам] спуститься [за стены] — чтобы их не выдали коварно врагам, но в связи с клятвенными обещаниями одному священнику, имя которого было Аршэн, [некоторым] пришлось сойти к ним. Говорил он с ними искренно и сокрушенно, указывал на безвредность исхода безвинных, взывал [затем] отступника Васака к милосердию, с мольбой напоминал ему прежний чин христианского обета [с надеждой, что] он оставит крайнюю озлобленность и несколько смягчится. Но тот ничуть не прислушался и пренебрег обильными его речами, связал и выслал блаженного и тех, кто с ним спустился. Когда же, в особенности, он увидел, что полководец следует его воле и советам, начал он отправлять во многие места карательные отряды, и множество людей, которых находили вне крепостей, увели они в плен и, вооружившись факелами, многие места предали огню.

А те, кто был в крепостях Тморика, когда услыхали обо всех этих злодеяниях, совершенных царскими войсками, сочли, что пребывание в укреплениях не дает никакой пользы и выгоды. Храбро покинув их, они, с помощью крепостной стражи, атаковали и, достигнув ближней области Персии, безжалостно избивали и проливали потоки крови. Оставшихся в живых, взяв в плен, увели и заключили там же в крепостях, а постройки в стране, вооружившись факелами, предали огню.

А когда и те, что были в горах Халтика, увидели, что персидские войска дерзко и без страха располагаются в неприступных местах страны Армянской, с великой силой напали на гавар Тайк[103], где множество ущелий. И застигли многочисленный отряд царских войск, который имел целью захватить крепостную стражу в укреплениях этого края. Нападавшие думали также, что там находятся сокровища нахараров, поэтому со всяческим рвением обыскивали эти местности.

Они увидели там, что в двух деревнях сожжены церкви, почему еще больше закипели гневом. Совершили нападение, сшиблись лицом к лицу и в своем натиске победили, сломили, низринули силу персидского отряда и перебили многих из них, а остальных обратили в бегство и изгнали из ашхарха.

И при столь дерзком нападении только блаженный Хмайеак, брат спарапета Армении Вардана, в ярости без предела сражаясь, геройски пал за священный обет единодушия. А все остальные, целые и невредимые, преследовали по пятам беглецов.

И когда все так свершилось, царские войска перестали, потеряв голову, соваться повсюду, особенно же остерегались прикасаться к церквам. А затем стали вновь и вновь запрашивать двор.

А те, что в бегстве попали в леса Арцаха, отнюдь не оставались там мирно и не молчали, но часто посылали гонцов в страну хонов, шевелили и понуждали их войско и напоминали им о договоре, который бьш заключен теми с Арменией и скреплен нерушимой клятвой. Многие из них были расположены благосклонно выслушивать эти слова, хотя [армяне] строго осуждали их, говоря: «Почему вы не явились, приготовившись к сражению?»

И не сумев поначалу прийти к согласию между собой, они собрали многочисленное войско, [затем] не мешкая напали и достигли границ Персидского государства. Нанеся удары по многим областям, также взяв в плен огромное число людей, отвели их в свою страну и открыто показали царю свое единодушие с войском армянским.

А когда весть обо всем этом дошла до персидского полководца, он пришел в ярость и в великом гневе нагромождал обвинения против нечестивого Васака, как будто тот был источником и приводчиком всех бед, которые произошли. И тотчас выступив в поход, он достиг страны Персидской. Написал во дворец и доложил в точности обо всем, и вину за это дело взвалил на отступника.

А когда царь услыхал о всем разорении, причиненном стране, и проверил обстоятельства великого сражения, он сломился, сдал в великой своей кичливости и, приумолкнув, прекратил каждодневные обманы и козни. Он изучал и расследовал ошибки, допущенные в этом нелепом предприятии, и, желая [во всем] разобраться, говорил: «Кто бы меня правдиво осведомил об обстоятельствах этого дела?» А тот, кто там, при царском дворце, был наилучше осведомлен об этом нечестивом деле, тот же хазарапет Михрнерсех, выступив вперед, сказал царю: «Я тебе скажу это, храбрый царь! Если ты желаешь в точности услышать правду, вели призвать тех, что являются главарями христиан в Армении, и они охотно явятся и расскажут тебе правдиво обо всем!»

Тогда написал он одному из высших нахараров, по имени Атрормизд, чей княжеский удел находился вплотную у границ Армянской страны и кто был помощником полководца в этой войне, и поручил тому страну Армянскую в качестве марзпанства. А Мушкана Нисалавурта со всеми оставшимися войсками снарядил в страну алванов, лпинов и чилбов, и [в страну] хечматаков, и [в страну] таваспаров, и [в страну] Хибиован[104], и во все крепости, которые были разорены войсками хонов по уговору с армянами. Царь был крайне удручен не только разорением страны и потерями в войсках, но еще более тем, что та пограничная крепость, которую, начав издавна, только-только смогли построить, была взята с легкостью, разорена и разрушена, причем не было даже надежды на ее восстановление. А Васака вместе с главными христианами повелел вызвать ко двору.

Итак, этот марзпан Атрормизд прибыл и вступил в страну Армянскую мирно, с любовью. По царскому велению вызвал он к себе Сахака, святого епископа Рштуника, чтобы узнать у него подоплеку восстания. Хотя и [Сахак] разорил один атрушан и многим мучениям подверг служителей огня, но он нисколько не побоялся прийти на площадь суда.

Затем и из удела Арцруни [вызвал] некоего благочестивого иерея по имени Мушэ, который был первым духовным лицом в ашхархе Арцруник[105]: и он разорил капище и много мучил могов оковами и пытками. Но он нисколько не убоялся и по своей воле предстал перед марзпаном.

И еще двое других блаженных священников, имена которых Самуэл и Абрахам, — и они разрушили атрушан в Арташате и еще ранее были заключены в оковы отступником Васаком. Доставили и их к честным их товарищам.

Привели туда же и великого Йовсэпа, и Левонда, и Каджаджа, и Аршэна. И когда марзпан осведомился у них и узнал от всех от них [правду], он написал и все доложил во дворец истинно так, как услыхал из их уст.

А Васак, хотя он и поспел ко двору раньше и, изворачиваясь как мог, рассказал все лживо, — не смог оправдаться в глазах царя. [Царь] ответил ему, говоря: «Когда явятся и христиане, всенародно выслушаю их на суде».

А те святые священники, так как их вели в оковах, достигли царской зимней ставки [лишь] спустя два месяца и двадцать дней. Как услыхал великий хазарапет, что доставили их в город, сам лично посетил их. Но хотя он разузнал и услышал от них все, он не мог наложить на них руку и предать мучениям, так как многие из армянских нахараров продолжали удерживать захваченные крепости страны, а марзпан все еще пребывал в опасениях. Поэтому он приказал содержать этих святых под строгой охраной и повелел лаской усмирить страну. Ради этого и сам он разъезжал [по стране], и собирал, и устраивал, согласно [скрепленному] клятвой договору.

И повелел каждому епископу приступить к служению в своем княжестве, согласно прежнему обычаю открыто совершать богослужение, появляться всенародно, без страха. Также допускал их к себе, удостаивал их подарков и подношений. И, так как многие области были захвачены и разорены войсками, велел снять подати со страны, а также облегчил на некоторое время [выставление] царской конницы. А инокам, которые ушли и скрылись, повелел вернуться и занять каждому свое место.

Весь чин богослужения, — заявил он, — как имели в прежние времена, при предках, так пусть держат и теперь. А если окажутся такие, что ушли в какую-либо отдаленную страну, на то я имею полномочия от двора, сказал марзпан. Будь они из азатов, или шинаканов, или из служителей церкви — пусть явятся и получат все добро, что они оставили, каждый свое имущество.

Это он говорил и клятвы скреплял и рассылал в разные концы [страны]. Таким образом, многие явились, и собрались, и получили каждый свое владение.

Но важнее всего то, что рассылал он грамоты от двора, чтобы если кто-либо против воли, подчиняясь насилию, принял веру могов, то пусть он тотчас же вернется к христианству. И встречно говорил [сам] царь тем, кто был в царском доме: «Если кто не охотою следует вере маздезнов, на таких и боги гневаются, и я [этим] нисколько не доволен. И ныне такое же повеление даю всем, предоставляя [это] воле человека, согласно мыслям каждого. Кто чему желает поклоняться, пусть и поклоняется. Все — мои подданные!» Так он говорил и по всей стране дал письменное повеление.

Когда услыхали и увидели это многие рассеянные и разбросанные по отдаленным местам, стали они являться и получать каждый свое имущество. А когда нахарары, которые пребывали в крепостях страны или на далекой чужбине, увидели [возрождающееся] благополучие этой страны, а особенно утверждение Церкви, ободрились и обрели смелость предстать перед царем. Ради сего отправили сообщение марзпану страны, чтобы доложил он двору слова нахараров. А тот немедленно, по велению царя, приказал доставить им от дворца грамоту благоволения и незыблемую клятву. Хотя и сознавали они горечь этого господства, — что лживы [приверженцы веры маздезнов] во всем, но пожелали разделить страдания тех святых, чтобы, если даже их ждет смерть, нисколько не убояться в страхе.

И когда об этом услыхал царь, он велел вызвать их к нему, но не в оковах, а с несвязанными ногами и несвязанными руками. Каждый из них привел свою жену, и сыновей, [доставил] и свое имущество и передал марзпану, а сам спешно отправился в царскую зимнюю ставку.

И пока еще царь оставался там, в зимней ставке, он учредил по их поводу следственное присутствие. И воссел хазарапет, чтобы выслушать обе стороны. И когда обвинение растянулось на много дней, то повинной была признана сторона отступников.

Ибо были представлены грамоты, которые выдавал Васак и все те, кто был с ним, чтобы в договоре о восстании [адресаты] были с ним заодно: одну грамоту в страну иверов и одну грамоту в страну алванов, а также одну грамоту в Алдзник, и одно послание к царю греческому, и одну грамоту к великому спарапету Антиохии[106]. И ко всем этим грамотам была приложена удостоверяющая печать Васака. Он был причастен также и к убиению могов в Зарехаване[107]. И представили его грамоты и приказы по поводу многочисленных замков, которые [восставшие] отняли у персов, ибо в то время он был марзпанам.

Также и один нахарар, [тот самый], которого он направил в качестве посла к грекам и имя которого было Атом, из рода Гнуни, — он, выступив, обличал [Васака] перед великим присутствием, [выложив] то самое послание, которое тот дал ему за своей печатью.Предъявил ему обвинение также и Мушкан Нисалавурт и вместе со своими товарищами-соратниками объявил, что и после окончания войны Васак дал пролиться многой крови, [сказал] как тот лживой клятвой обманывал и побуждал спускаться из замков и одних убивал, а других уводил в плен в качестве царских рабов и рабынь. И сверх всего этого вреда он еще оказался расхитителем податей страны, которые направлялись в царскую казну.

Также многие из его сотоварищей-отступников выявили его злодеяния, которые он совершил в отношении Армянской страны. Спросили о нем и [некоторых] оставшихся в живых могов и телохранителей, которые [прежде] пребывали в оковах, а потом доставлены во дворец и говорили: «Вам что-нибудь известно о его злодеяниях?» Они же дали ответ и сказали: «Все мучения, которые случились с нами, и многие поражения, которые понесли царские войска, и разорение, и плен страны Армянской, и утрата царских податей, всему началом и приводчиком бед был этот муж!»

И пока все эти обвинения против него нагромождались в течение столь многих дней, выступили и его сородичи, которые еще прежде были его обвинителями перед царем, и начали по порядку показывать и выявлять, что подружился он с хоном Хераном, в согласии с царем Баласакана, в то время как этот Херан истребил в Алвании персидские войска и в нападении своем достиг страны Греческой, и много пленных и добычи увел от ромеев, от армян, от иверов и от алванов, так что сам царь постиг эти замыслы и казнил царя Баласакана. В то время Васак был марзпаном Армении и оказался причастным к замыслам царских врагов. Так показывали и выявляли его сородичи, потому что они знали хорошо и были [глубоко] осведомлены о его злых замыслах. Все это они раскрывали и выявляли перед царем, наряду с другими, еще более многочисленными вероломствами его: как обманно вел он свою жизнь, не только в отношении друзей, но и в отношении самого царя.

Тогда хазарапепг дал приказ и говорит: «Приведите сюда также из тех кандальников, которые находятся там, в тюрьме!» Освободили от оков и привели из числа тех блаженных Сахака, епископа Рштуника, святого Йовсэпа и иерея Левонда.

И когда перед ними упали [словесные] покровы [обвинительной] речи на судилище[108], дал ответ епископ Сахак и говорит: «Те, что явно отступились от истинного Бога, не ведают, что творят и что говорят, ибо помыслы их впотьмах! Господ своих они почитают со лживыми оговорками, а со своими товарищами приносят обманные обеты. Они ловушки сатаны, ибо именно через них он осуществляет свою волю во всей ее горечи, как это видно и по этому самому Васаку. Ведь пока он слыл за христианина, он мнил внешне прикрыть и скрыть все свое злодейство в отношении вашего неосведомленного управления и все свое коварство прикрывал христианством. Отсюда и вы сами вообразили [невероятное], чрезвычайно возвысили его, больше, чем он был того достоин. Вы ему доверили страну Иверию[109] — спросите в этой стране, остались ли они им довольны? Вы признали его тэрство над Сюником — послушайте его же сородичей, что они рассказывают о нем. Вы сделали его марзпаном Армении;

то, что с великим трудом приобрели ваши предки, — он в один год [уничтожил], погубив всю страну. Разве вы не заметили, как только спало с него честное имя Божье, которое он носил обманно, обнажилось все его злодейство. Ибо если он оказался лживым пред своим Богом, то пред кем же из этих смертных окажется правдивым?!

Разве не слышали вы и прежде все обвинения против него, которые ныне стали явными? Но вы сами прекрасно знаете, ради чего вы его покрывали. Мне так кажется, что он ублажал вас пустой надеждой. Но ни вы, ни он, ни те, что придут [в жизнь] после вас, не смогут увидеть в нас подобное. К чему нас спрашивать? Так вот, поступайте с ним, как вам угодно!»

Удивился великий хазарапет его суждениям и мысленно исследовал все слова обвинения на судилище. Потому что он понял, что тот муж был обвинен воистину в соответствии с недостойными его деяниями. Вошел он и доложил двору о всех речах, произнесенных на судилище. И когда услышал царь и уточнил у хазарапета виновность этого мужа, то очень разгневался и был глубоко уязвлен. Тем не менее он пожелал долготерпеливо довести его до выставления на великий позор. Двенадцать дней он оставался в молчании, пока следствие по обвинению не пришло к концу.

И вот, в один из торжественных дней повелел он пригласить на ужин всех видных и знатных. Пригласили и отступника, и он, согласно древнему порядку и обычаю дворцовому, надел парадную одежду, полученную от царя. Наложил он и почетную повязку [на волосы], а сверху возложил золотую тиару. И кованый, золотой пояс, выложенный жемчугами и драгоценными камнями, надел вокруг стана. И в уши [вдел] серьги, и ожерелье надел на шею, и соболей на плечи, и, [так] возложив на себя все положенные знаки благородства, отправился во дворец. Среди множества толпы он выглядел самым нарядным и примечательным.

А нахараров, которые добровольно явились из Армении, сами себя предав испытаниям, и святых, которые прежде них прибыли, — всех держали в оковах при царском дворе. Когда увидели его, украшенного и наряженного, с большой свитой направлявшегося во дворец, стали про себя насмехаться и говорить: «О безумный купец, ты отдал бессмертную и непреходящую почесть и купил эту, преходящую, но и ее ты потеряешь в ближайшие дни!»

[Васак] вошел и сел в одной из внутренних палат, где было место собрания знатнейших. И вот явился дворцовый сенекапет, обратился к нему с вопросом и говорит: «Царь послал к тебе [узнать], от кого ты получил эти почетные украшения, скажи немедленно — за какие заслуги?» И напомнил ему все речи, произнесенные на судилище, на котором он был осужден, а также и то, о чем там не говорилось, — и это тоже объявил ему. Ибо [Васак] получил тэрство страны Сюник не по [условленному] порядку, а коварством и происками дал убить своего дядю Валинака и забрал себе тэрство, якобы за особые заслуги перед дворцом. И многими другими словами осудили его, чему свидетелем была вся знать. Он словно онемел, и в его устах не нашлось правдивого слова. Когда повторили и в третий раз сказали, оповещая [о происходящем] дворец, — ему был вынесен смертный приговор.

И вот явился и выступил вперед главный палач и в присутствии всей знати подошел к нему, совлек с него то почетное облачение, которое тот получил от дворца, и натянул на него одежду смертника. Связали ему ноги и руки и посадили на кобылу на женский манер. Отвезли и сдали его в то подземелье, где пребывали все осужденные на смерть.

А нахарары Армении и святые епископы вместе с иереями, хотя и были в великом испытании, нимало не вспоминали о тяготах, которые их постигли, ни о тех, которые еще предстояло испытать, но пребывали в изумлении от великого откровения, которое изошло от Бога. Утешали они друг друга и говорили: «Мы с мужеством сражались, отдадимся испытаниям с еще большим терпением! Слышали мы от святых отцов наших, что главная из всех добродетелей — терпение, а мудрость небесная — совершенное богопочитание, и этого никто не может обрести без мучений. А когда мучения продлятся над [кем-либо], тогда умножатся дары воздаяния. А если это так, будем вымаливать у Бога только того, чтобы смогли претерпеть всякие испытания, и пусть сам Господь сотворит средство для нашего спасения!

Слыхали мы о суде над сорока воинами Христовыми, которые претерпели множество мучений. Один из них поспешил [укрыться] в бане и лишился венца, а тридцать девять терпеливо приняли конец и достигли того благовествования, которого желали[110]. А этот наш сотоварищ, который прежде отрешился от нас, вот он стал соучастником Сатаны. Пока душа его еще в теле, он предпочел пытки геенны, которым можно сострадать не только применительно к святым, но [даже] ко всем зверонравным людям».

Это они говорили, и проливали над погибшим обильные слезы, и там же, с песней духовной на устах, говорили: «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на людей, и лучше уповать на Господа, нежели надеяться на князей. «Все народы окружили меня, но именем Господним я их победил!»[111]. Ободряли друг друга и говорили: «Зная это, братья, да не устрашимся этого безбожного племени язычников, которые в ярости своей злее пчел! Пусть гнев их выльется на собственную их погибель, а мы будем возглашать имя Господа и прогоним всех!»

А отступник Васак взирал на единодушие святых кандальников, которые с великой радостью принимали мучения и, казалось, ликовали более, чем прежде во дворце, смотрел, и тосковал, и никто не привлек его к себе, но держали его отдельно, в тех же оковах. И день за днем приводили его на большую площадь и швыряли его, как падаль, насмехались и издевались над ним и делали его посмешищем для всего войска. Обобрали и стащили с него все, что еще было на нем, ничего не оставив, и так, издеваясь, довели до такого нищенства, что даже хлеб выклянчивали для него и приносили ему слуги его. И в такой ужасной [мере] обложили его удел государственными податями, что даже отцовское и дедовское и свое [личное] имущество и даже женские украшения приложил он и отдал и выплатил, но не смог покрыть долг дворцу. И до того его довели, что он спрашивал: «Нет ли каких-нибудь сокровищ в могилах предков наших?» И если бы он их нашел, то вынул бы и отдал в качестве пени за себя и за свою семью, ибо многие [из его близких] ушли [в неволю] за долги.

И когда таким образом, претерпев удары со всех сторон, он ослабел, то там же, в оковах, схватил тяжкую болезнь. Чрево его воспалилось, поражены были и протерлись его внутренности, тучность его сошла и иссочилась. Зашевелились черви в его глазах и поползли вниз, в его ноздри. Его уши закупорились, а губы покрылись жестокими язвами. Порвались связки жил на его руках и вывернулись пяты его ног. Исходил от него трупный запах, и убежали от него при нем взращенные слуги. Лишь язык его оставался живым во рту его, но не было покаяния на его устах. В удушье вкусил он смерть и в безвыходной горечи сошел в ад. Злорадствовали все любезные его, и никто из его врагов не пресытился [выпавшими] ему ударами.

И тому, кто пожелал через отступничество стать царем страны Армянской, не нашлось в ней места и для могилы. Ибо умер он как пес, и выволокли его как падаль. Не было помянуто имя его во святых, и не было ему поминания в церкви перед святым престолом. Не упустил он ни одного злодеяния, которого бы не содеял в жизни своей, и не оказалось такого величайшего бедствия, которое не постигло бы его при его смерти.

Написана сия памятная запись о нем ради обличительного посрамления грехов его. Всякий, кто услышит сие и познает, да бросит вослед ему проклятие и да не пожелает [следовать примеру] деяний его!

Итак, в шестнадцатом году властвования того же царя[112], [царь] вновь направился в великом гневе в страну кушанов, на дела ратные. Выйдя из Вркана[113] и вступив в страну Апар, он велел в тех же узах держать нахараров и иереев в городе Нюшапух[114], в цитадели. И он увел с собой двух блаженных узников, а там, где он проходил, страх наводил на все христианство.

Видя это, один хон по имени Бэл, который был царского рода, из страны хайландуров и тайно тяготел к христианам, с любовью и охотой учился у них истине, хотя и по своей воле покорился власти царя, весьма огорчался в мыслях своих, когда наблюдал, как мучились святые. И так как ему другого не удавалось придумать, то [чтобы помочь узникам], он отправился к царю кушанов. Рассказал ему о всех мучениях, которые принес царь стране Армянской. Поведал ему также о том, что разрушена хонская крепость, доложил ему о разногласиях в войске, ибо многие племена отошли от любви к царю. Сообщил ему и о ропоте в стане ариев.

Когда царь кушанов услышал это, он не поддался никаким сомнениям в отношении этого мужа, и подозрения, что тот — лазутчик, не зародились в его сердце. Ибо немного ранее того слышал он, а затем проверил это у Бэла, что [Йазкерт] идет на страну кушанов, поспешил немедленно собрать войско, составил рать, чтобы выступить навстречу ему с мощной рукой, ибо хотя и не мог встречно дать сражение, но, преследуя арьергард, он нанес много ударов царским войскам. И так теснил его, что разбил с помощью [даже] небольшого отряда, заставил повернуть обратно, и сам, наездами пустившись по пятам, разорил многие области царские и невредимым вернулся в свою страну.

И когда царь [персидский] осознал: «Без чести и славы вернулся я из этой войны», — он умерил свою гордыню и понял, что все бедствия произошли от разлада в войсках. И сокрушался сердцем и не знал, на кого излить горечь яда. А великий хазарапет пребывал в огромном страхе, потому что [именно] он был причиной всех бедствий, которые произошли.

Начал он влагать слова в уста могпета и могов, которые говорили царю, явившись пред его лицо: «Доблестный царь, мы из самого вероучения знаем, что никто из людей не может устоять против твоей великой мощи; но разгневаны на нас боги из-за христиан, которые против наших законов, ведь до сего дня ты их оставил в живых». И еще напоминали ему: «Они даже в тюрьме проклинали тебя!» И много другого бранного говорили про тех святых, и ежедневно чернили их в глазах [царя], и направляли мысли царя к яростному гневу, пока он не поспешил пролить кровь невинных.

Дал повеление относительно двоих, Самуэла и Абрахама, которые содержались в войске при нем, чтобы тайно погубили их. А те, что находились в цитадели города, были отдалены от войска примерно на двенадцать дневных переходов. Велел хамбаракапету, имя которого было Деншапух, чтобы он прежде [царя] отправился в город, где пребывали святые священники Господни, имея право судить их под злейшими пытками, допросить и покончить с ними мечом.

Но еще прежде могпет, которому это было поручено, множество раз, больше, чем по велению царскому, мучил их; ибо он был ишхан-денпетом страны Апар, пылал в своем могстве и больше многих ученых был осведомлен в законах Заратуштры[115]. Также, заблуждаясь в своем лжеучении, [эти ученые] гордились тем, что он был прозван Хамакден[116]. Знал он Ампарткаш, изучил и Бозпайит, владел и Пахлавиком и Парскаденом. Ибо эти пять кештов охватывают все законы могства. Но сверх этих есть еще шестой, который называют Петмог[117].

Мнил о себе, что он совершенен во всяком знании, посматривал на блаженных, мол, по невежеству они отвратились от великого нашего учения. Запала ему суетная мысль непрестанно мучить их: «Быть может, не вынесут они телесных страданий, услышу я от них слова какие о пощаде». Ради этого он и отделил иереев от нахараров, отдалил их подальше от тех и бросил их в сырое и темное подземелье. И приказал [доставлять этим] шести мужам время от времени по два ячменных хлеба, полторы меры воды и вовсе никому не позволял приближаться к тюремным дверям.

И когда он сорок дней утеснял их этим и не услышал от них слова слабости, появилась у него другая мысль, что будто один из его слуг тайно узнал нечто от них и скрытно подает им пишу. Подойдя, сам опечатал верхнее оконце и дверь тюрьмы и приказал, чтобы установленное дневное пропитание носили преданные ему люди. И делал так пятнадцать дней.

Но и от этого блаженные нисколько не встревожились, но с великим терпением переносили заключение и непрестанно с псалмами пребывали в ежедневном служении. И при завершении молитв радостным славословием немного отдыхали, вытянувшись прямо на земле.

А стражи, которые были поставлены над узниками, когда слышали непрестанное звучание голосов, весьма удивлялись их безболезненному здоровью. Посему довели до слуха могпета и сказали: «Эти мужи вовсе не лишены великой силы, ибо если бы они имели медные тела и то бы уже распались от этой сырости и влажности. Уже много времени, как нам поручена охрана этой тюрьмы. Мы не припомним, чтобы кто-либо из узников в течение месяца выжил в этом помещении. Итак, мы говорим тебе: если ты получил повеление об их казни и убьешь их — делай, как знаешь! Но если нет, и тебе поручено охранять их, а не казнить, то узники пребывают в чрезвычайной опасности. Да и мы поражены страхом и очень боимся, когда видим столь великие муки».

И когда могпет услышал это, он, встав, сам подошел среди ночи к окошку тюрьмы и, взглянув внутрь во мраке ночи, когда те отдыхали от служения, увидел, что тело каждого из узников горело и светилось как возженная неугасимая лампада. Он был поражен страхом и говорил про себя: «Что это за великое чудо? Значит, наши боги явились и спустились в эту тюрьму, и то горит и сверкает их слава? Но если не [боги] к нам приблизились, то самому человеку невозможно облачиться в такое блистание света. Я так слышал об этом вероучении, что они по крайней тупости заблудились и обманно преображаются в глазах невежественных людей. Быть может, и это видение просто представилось мне!»

И не мог он вообще постичь это явление. И пока он пребывал в этих размышлениях, вновь встали святые со своих жестких лежалищ и приступили к обычному служению. Тогда удостоверился и понял могпет, что он зрел не нечто такое, что ему привиделось, но что от них самих блистал свет. Он вновь был поражен страхом и говорил: «С кем из узников бывало подобное явление? Я такого не знаю и не слыхал от отцов-предков!» И он был так невыносимо потрясен великим чудом, что задрожало все его тело, и в забытьи он пробыл на крыше до утра. А когда забрезжил свет, он, восстав как многодневный больной, пошел в свое обиталище и никому не осмелился рассказать, что он видел.

Подозвал он к себе стражей и говорит им: «Пойдите выведите тех узников в более сухую горницу и там держите их бдительно». Когда один из палачей услыхал приказание могпета, он поспешно ушел и принес [узникам] эту весть, великую и благую: «Велел вам, — сказал он, — выйти в сухую горницу. Идите скорее, не медлите, так как даже мы умоляли [его] по поводу ваших страданий».

А святой Йовсэп начал кротко говорить с главой палачей и молвил: «Ступай и скажи вашему глупому начальнику: разве ты не слыхал о грядущем пришествии Господа нашего или относительно чудесных зданий, которые хранятся для нас изначально в готовности. Вследствие этого мы легко переносим великие мучения из любви к той надежде, которую мы зрим. Ты хорошо сделал, что пресек страшные телесные мучения; впрочем, мы нисколько не сникли, подобно какому-нибудь безбожнику, у которого нет никакой надежды в мыслях, кроме как на видимое. Но мы из любви к нашему Христу сами весьма обрадовались [этим мукам]. И даже считаем это совершенным даром, ибо временным страданием мы унаследуем вечное блаженство!

Если бы пожелали строений, — мы имеем строения на небе без телесного рукотворчества, и рядом с ними ваши дворцы меркнут. То же относится и к одежде, и к славе, и к незагрязненной пище. Если бы кто-либо пожелал сказать вам об этом, ваша немощь не смогла бы выслушать это, ибо по застарелости вашей слепоты вы не видите, и не слышите, и не воспринимаете, и потому нас караете попусту, неправедно и безжалостно. А наш Царь [небесный] щедр и благодателен, и открыты двери царствия Его. Если кто пожелает обратиться, пусть смело обращается! И на пришедших к покаянию он не станет гневаться, ни на кого, никогда!

Но относительно облегчения, которое ты велел оказать нам — в нашей власти было там же, в стране нашей, не попадать в руки вашего царя, подобно другим, которые избегли этих испытаний. Но как мы пришли добровольно, как бы зная о грядущих бедах, нисколько не убоялись таких испытаний, точно так же хотим, чтобы ты утяжелил наши [муки], пока злобная воля твоя не насытится нами. Ибо если Бог наш, который есть Творец неба и земли и всех видимых и невидимых, и по любви своего милосердия склонился к роду нашему человеческому и облачился в тело, доступное для мучений и прошел через все [испытания] достоинств, и выполнил все деяния Провидения; по воле своей предался в руки распнителей, смертью умер и положен был в могилу и, силой своей божественности воскреснув, явился ученикам и многим другим; и вознесся к Отцу своему на небо и воссел одесную отцовского трона, и пожаловал нам небесную силу, чтобы через Его бессмертие и мы нашим смертным телом могли быть причастились к мукам его бессмертного величия, и он уже не считал нашу смерть смертной, но как бессмертным воздал нам награду за труды наши! Итак, малыми мы полагаем эти муки по сравнению с любовью, которую он излил на род человеческий!»

Когда могпет услыхал от главного палача все эти слова, он пришел в волнение, замутились мысли его и сон из глаз его пропал на много ночей. А в один из дней, в вечернее время, встав, пошел к ним один безмолвно и никого не взял с собой из служителей. И когда он достиг двери того [узилища], посмотрел через какое-то отверстие внутрь, и представилось ему такое же видение, как прежде; но те [мученики] пребывали спокойно во сне. Тихо позвал он по имени епископа, так как [тот] хорошо знал по-персидски. Тот [подошел] и спросил: «Кто ты?» «Я тот самый, — сказал он, — хочу войти внутрь и повидать вас!»

И когда он вошел и оказался среди тех святых, не представилось ему более прежнее знамение, и рассказал он им о двукратном явлении чуда. Дал ответ священник Левонд и сказал: «Бог, который сказал, чтобы во тьме зародился свет, который возник и осветил мудростью невидимые творения, — той же силой [и] сегодня возник [свет] и в омраченном уме твоем, и открылись ослепшие очи души твоей, и ты увидел неугасимый свет благости Божьей. Поспеши, не медли, — как бы, вновь ослепнув, ты не ушел во тьму!»

И когда он это сказал, все встали на ноги, говоря слова из сорок второго псалма: «Пошли, Господи, свет Твой и истину Твою, чтобы они предводительствовали и вели нас на гору святую и в чертог Твой[118]. Праведной истиной, Господи, Ты предводительствовал и привел этого заблудшего к Твоей непреходящей радости и неустранимому покою Твоему. Вот, подобен сей день святым мучениям Твоим — как спас Ты повинного смерти разбойника от второй смерти и тем открыл замкнутую дверь Едема, так спас и сего погибшего, который был причиной смерти многих, а ныне Ты сделал его причиной жизни нашей и его самого. Славим Тебя, Господи, и голоса наши согласны со святым пророком. Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу ради милости и истины Твоей, дабы никогда не говорили язычники, мол, где их Бог[119]? Так и сегодня объявилось великое могущество Твое среди этого дерзкого и темного народа!»

А тот, кто даром обрел богоданную благодать, начал и он говорить отдельно: «Господь — свет мой и жизнь моя, кого я убоюсь? Господь — опора жизни моей, пред кем я заробею[120]? Ибо знаю я истинно, что отныне у меня много врагов, и желают они приблизиться и поглотить тело мое. Но Ты, владыка всего, пришел ради жизни всех, дабы обратились и жили пред Твоим человеколюбием. Не отделяй меня от сих святых агнцев, к коим я примешался, дабы меня, отделившегося от стада Твоего, не сокрушил злой зверь. Не взирай, Господи, на многолетнюю нечестивость мою, чтобы, отвратившись от праведной жизни сей, я вновь не наставлял многих на гибель. Но для тех, кому стал я причиною гибели, [ныне] послужу им причиной жизни! Пусть сатана, который возгордился мною и кичился среди многих обреченных на гибель, — окажется посрамленным, мною усмиренный, среди своих учеников!»

И когда они [все] сказали это, предложили и ему сотворить молитву и вместе с ним замолкли, [бодрствуя] до третьей стражи. И так все они в умиротворении отошли ко сну до утреннего часа.

Но он оставался на ногах, и бодрствовал, и, воздев руки, предавался молитве. И в то время как он, сквозь оконце в потолке, устремлял взоры к небу, дом неожиданно наполнился светом. Показалась ему лестница сияющая, которая тянулась от земли к небу, и множество полков ратных поднимались ввысь, и казались они обновленными, и чудесными, и грозными, и великолепными, словно ангелы. И он запомнил в уме количество [воинов] в каждом полку, который предстал его взору. Было в них и по тысяче, и по тридцать три, и по двести тринадцать [воинов]. И так он приблизился, что узнал троих из них — Вардана, Артака и Хорэна[121]. И в руках у них было девять венцов. Они беседовали друг с другом и говорили: «Вот наступил час, когда и они смешаются с нашим полком, ибо их мы и ожидаем, им принесли заветный дар! И тот, кого не ожидали, явился и приобщился к [нам] и стал одним из воинов Христовых»[122].

Трижды это чудесное видение являлось блаженному мужу. Разбудил он святых от сна и рассказал им видение по порядку.

Они же, пробудившись, приступили к молитве и сказали: «Господи, Боже наш, как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес! Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, дабы сделать безмолвным врага и мстителя»[123]. Ибо не скажешь более: «Увижу небеса — творение перстов Твоих»[124], но узрею Тебя, владыка неба и земли, как и явился Ты сегодня мне, отдаленному чужаку, отказавшемуся от ожидания жизни — через посредство святых воинов Твоих!

Вот Ты, Господи, милостью Своей увенчал любезных Твоих и милосердием своим искал сего погибшего, обратил его и смешал с сонмом святых Твоих. И не только узрел он небеса — творение перстов твоих, но увидел он небеса и обитателей их и, будучи еще на земле, приобщился к полку бесчисленных ангелов Твоих. Узрел и души совершенных праведников, узрел и сходство славы невидимых приготовлений и в руках у них увидел непременный залог, что в готовности сохраняется в руках Строителя. Благостен Он ради этого святого видения, благостны мы ради Его близости к нам. Ибо через Него мы твердо узнали, что тот, кому явились подобные чудеса, тот великую долю их получил от неиссякаемой доброты Твоей. Бесконечны дары Твои, Господи, и без просьбы подаешь все это добро, кому желаешь, с Твоей обильной и неревнивой щедростью. И если Ты не отказываешь тем, кто ничего не просит, отвори нам, Господи, дверь милости Твоей, ибо с младенчества нашего мы возжелали благосклонности святых Твоих. Новое творение Твое полагаем заступником за души наши. Да не потонет корабль веры нашей среди моря грешного!»

И так, творя долгую молитву, они омывали себя обильными слезами. Жалостную мольбу обращали к Благодетелю, дабы услышан был голос их моления, и чтобы твердо держались они в скорбном усилии и не лишились венцов, что святые уже держали в руках своих — как было возвещено им Святым Духом. Ибо близко было время их призвания, когда они, отправившись, бестрепетно отрешились бы от тревожного ожидания, исполнения которого ждали во многих муках и с небольшим залогом достигли небесного величия, коего издавна желали. Поскольку ишханом страны был сам могпет и ему были препоручены узники этого города — он утром без опаски провел узников к себе во дворец. Омывал и очищал их от [следов] мук тюремных и, набрав воды после омовения святых, обмывал собственное тело. Установил в своем доме купель и принял от них святое крещение, причастился к животворной плоти и очистительной крови Господа нашего Иисуса Христа. Громким голосом восклицал он и говорил: «Крещение это да служит смытию грехов моих и возрождению во мне Святого Духа, и вкушению бессмертного таинства, чтобы унаследовать небесное усыновление». И поставил он стол с яствами, и подносил им утешительную чару, и был един с ними [во вкушении] хлеба благословенного.

Но, хотя он достиг небесных благ и не страшился людских ударов, весьма тревожился по поводу близких, как бы их не осудили, как наносящих ущерб делам царским. По той же причине он ночью тайно привел и нахараров, которые содержались в узах в том же городе, и [ради этого] сделал большие затраты. И каждый был в великой радости по поводу новых чудес, которые представились им. И совершенно забыли о горестях, постигших их.

Но во время пиршества святые припомнили об одном священнике[125], который вместе с ними находился в святых оковах, ибо ранее он проживал среди шинаканов и был весьма невежествен в книгах утешительных. Велели ему занять голову стола. Блаженный же ответил и сказал: «Что это вы творите и почему скрываете от меня ваши тайные намерения? Я скромнее самых младших из вас и невежественнее самых малых ваших учеников. Как же я все это [возьму на себя]? Для меня и то слишком, что я причастился ныне к вашим святым узам. Если вы считаете меня достойным вашего стола, займите каждый свое место и прикажите мне [занять] свое место». Но святой епископ вместе со всеми святыми принудили его и усадили выше всех.

И когда кончилось пиршественное собрание и все с радостью приступили к пище, встал святой Йовсэп и начал услаждать их сладостной песнью и сказал так: «Ликуйте вы во Христе, ибо завтра настанет этот час и окажутся забыты все невзгоды и мучения, которые мы претерпели. И вместо немногих трудов наших мы получим многократное отдохновение, и вместо темного узилища вступим в небесный город светлый, а градоправитель этого города сам Христос — учредитель торжества, и в этом ристалище Он первым отличился, получив знак победный. И ныне тот же Господь споспешествует нам, принимая тот же знак во спасение душ наших и во славу достохвальной Святой Церкви. И как видите вы брата этого во главе нашего стола, также и завтра Он первым примет венец через гибель свою. Ибо вот, явился к нам враг жизни нашей, увенчающий священные муки наши — служителей Христовых».

Сказал это и услышал [от могпета] твердые слова, чем все они весьма утешились. Тот сказал: «Святыми молитвами вашими да поступит так со мной Христос и, согласно слову твоему, пусть выведет меня из этого мира. Вот, пока ты это говорил, душе моей было предуведомление, я вспомнил человеколюбие Христа, который и в мир сей явился ради грехов наших. Да смилостивится он ко мне, как к разбойнику при распинании. Как через него отворил замкнутые ворота рая, а сам стал проводником тех, что к тому самому месту должны были обратиться для радости, — так пусть и сегодня сделает меня Иисус Христос служителем в вашем славном собрании.

Вот, ради одного грешника, который обращается к покаянию, бесконечной делается радость ангелов небесных, ибо ведают они о воле Господа своего. Ибо как Он искал одну заблудшую овцу, так и они радуются вместе ради одного вернувшегося к покаянию. Быть может, ради меня явился великий зоравар Армении со многими своими святыми товарищами, венец он доставил вам, а радостную весть огласил всенародно. И более всего мне удивлялись, ибо не знали меня при жизни, а в святом небытии желают, чтобы и я разделил участь с блаженный.

Молю вас, властители мои и отцы, сотворите молитву над ничтожеством моим, дабы удостоился я достичь великого обещания, которое сошло с ваших правдивых уст и достигло и моего слуха. Жажду я увидеть этот день, а в этот день — час, который наступил для нас.

Когда же я выйду из этого тягостного и отвратительного тела, когда я увижу Тебя, Господи Иисусе?! Когда я скину страх перед смертью?! Когда невежество мое достигнет совершенного знания?! Помоги мне, Господи, помоги мне и простри всемогущую длань твою в помощь, дабы, согласно моим обещаниям, и дела действительно исполнились на мне. И прославится на мне, грешном, имя Господа Иисуса Христа!»

Когда блаженный сказал это, встали они с седалищ и, ликуя, говорили: «Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Царь [небесный], ибо подал нам радостную пищу. Наполни нас своим Духом Святым, дабы оказались мы Тебе угодны и не устыдились — ибо воздаешь Ты каждому по делам его». И тотчас они крепко задумались — каким образом смогут спасти могпета, чтобы, когда об этом узнают при дворе, не вспыхнул гнев против остальных. И не сумев в этот час прийти к решению, сотворили все вместе молитву, а жизнь этого уверовавшего мужа препоручили Богу.

А нахарары, обливаясь слезами, прощались со святыми и в скорбной радости, пав им в ноги, умоляли великой мольбою — препоручить их Святому Духу, дабы никто, говорили они, ослабев и выйдя из нашего общего единства, не стал бы пищею злобного зверя.

Блаженные же единодушно ободряли их и говорили: «Укрепитесь, братья, в Господе и утешьтесь человеколюбием Бога, который не оставит вас сиротами и, [ради нашей] веры в Христа, не отвратит от нас свою милость. Благодаря многим заступникам, которых мы имеем при нем, не погаснет горение ваших светильников и не возрадуется возлюбивший тьму враг жизней ваших. Тот же Господь укрепил древних мучеников, смешав их с сонмом ангелов своих. Их святые души и все собрание праведников придут вам на помощь в терпении, дабы вместе с ними вы стали достойны их венцов».

Так говорили им и всю ночь пребывали в [пении] псалмов. А утром сказали хором: «Принеси, Господи, милость Твою тем, кто признает Тебя, справедливость Твою тем, кто прав сердцем. Да не ступит на нас нога дерзостных, а руки виновных пусть не трясут нас, но пусть падут все, кто творит нечестие; низринуты, и пусть не смогут встать!»

И немедленно подошли палачи к дверям тюрьмы, вошли внутрь и увидели, что прежний могпет — а именно ему было доверено охранять их — сидел с ними и выслушивал их да еще убеждал их не бояться смерти. И когда палачи увидели это великое чудо, весьма поразились свершившемуся, но не решились спросить его, а ушли и рассказали Деншапуху, которому была поручена пытка святых.

Когда же тот услышал [об этом] от царских палачей, его охватил великий страх — быть может, и он окажется причастен [к случившемуся], ибо был ближайше знаком с этим мужем. Приказал вывести из тюрьмы всех этих узников и удалил их из города на двадцать персидских храсахов. Незаметно заговорил смогпетом, мол, в чем причина его оков? Муж же сей отвечал ему: «Перестань говорить со мной скрытно и светлым мыслям не внемли во мраке. Ныне раскрылись глаза мои, ибо узрел я свет небесный. Если желаешь приобщиться к жизни, расспроси меня открыто, и я расскажу тебе, как я видел великие [деяния] Бога».

И когда [Деншапух] услышал от него обо всем, убедился, что тот заодно со святыми и не отступится от их благоволения, он не осмелился схватить его, хотя и имел повеление из дворца. Поспешно отправился и сам рассказал тайно царю обо всем, что и как слышал от [могпета].

Царь ответил и сказал Деншапуху: «Пусть никто не услышит об этом от тебя, в особенности о великом видении, которое представилось ему, дабы невежественные люди, усомнившись, не расстались с нашими непреложными законами. Пока мы собирались привести к послушанию прочих — быть может, они обретут свои души, нашлись, вероятно, такие, с которыми мы не справились; и те, что были наставниками в нашей вере, совратились вслед за их [христианским] заблуждением.

И что для нас более всего ужасно, к их вере склонилось не какое-нибудь ничтожество, но наш единоверец, известный по всей Верхней стране[126]. Если мы начнем с ним спорить, он, будучи более осведомлен [в вере] нашей страны, чем все прочие наставники, сокрушит, быть может, основание нашей веры. Если станем судить его с прочими злодеями, весть о его христианстве обрастет славой и распространится, а на нашу веру сойдет великое нечестие. А если он погибнет от меча, то ведь в лагере много христиан, они по всей стране разнесут его кости[127]. Пренебрежение, которое питали к нам все те люди, которые почитали кости этих назареев, было несущественно. Но если той же чести удостоятся кости могов и могпетов, мы сами станем разрушителями нашей веры.

Но пока я заклинаю тебя бессмертными богами! Прежде всего пригласи к себе этого ожесточившегося старика. Если он смирится полюбовно и раскается в [причастности] к их колдовству, возвеличь его по первому разряду, и пусть никто никоим образом не проведает о его вражеском поступке. Если же он не согласится и не пожелает подчиниться твоим словам, возведи на него великое обвинение, исходящее из этой страны, дабы он оказался повинен в зле, причиненном царским делам. Затей против него публичную тяжбу и сошли его за пределы Курана и Макурана[128] и там швырни его в яму, и пусть он обретет позорную смерть. А инаковерующих немедленно лиши мирской жизни, дабы не сотрясались законы нашей страны. Ибо если они так быстро обучили искусного могпета — как смогут невежественные люди выстоять перед их соблазнительной ложью?!»

Тогда Деншапух воссел в присутствии, удаленном, как мы сказали, от лагеря на двенадцать храсахов. Расспрашивал могпета и говорил: «Я получил право допрашивать тебя не только речью, но и всяческими пытками. Пока рука моя не дотянулась до тебя, прими почести и отступись от бесчестия, пожалей свои благородные седины. Откажись от христианской веры, коей ты не придерживался от рождения, и вернись к учению могов, как и был ты наставником многих».

Ответил [ему] блаженный: «Молю тебя, властелин, который прежде в глазах моих был родным братом, а ныне совершенный враг, не сострадай ты ко мне по прежней любви, но соверши на мне злую волю вашего царя. Как обрел ты власть надо мной, так и суди меня!»

Когда Деншапух увидел, что [могпет] пренебрег царскими угрозами и на лице его не появилось мольбы, и он предпочел, чтобы Деншапух говорил с ним не тайно, а открыто — он обошелся с ним согласно царскому повелению. Тайно забросил его на чужбину, поступил так, как усвоил от своего наставника. [Царь] также назначил Деншапуху двух близких помощников из старших горцакалов — Джаникана, царского марзпета, и хандердзапета Мована, состоявшего при мовпетан мовпете.

Эти трое вместе со своими подчиненными вывели святых из этой пустыни и той же ночью перевели их в другое, столь же отдаленное и еще более суровое место. И никому из войска не позволили взглянуть на них — ни армянам, ни вообще христианам, ни даже посторонним язычникам. А стражам, которые в этом городе были поставлены над узниками, приказали охранять их со всей предосторожностью, дабы никто не угадал пути, по которому поведут их на смертное место, — ни сами [осужденные], ни кто-либо из посторонних.

Но некий хужик из царского войска, который тайно исповедовал христианскую веру, оказался в отряде палачей и с орудиями пыток состоял при дневных стражах, проник среди ночи в отряды этих нахараров и смешался [с воинами]. Первый отряд считал, что он из второго, второй — из третьего, и всем стало казаться, что он принадлежит одному из этих отрядов. И никто не спросил:

«Кем ты приходишься нам?» — ни господа, ни служители.

Когда прибыли в [назначенное] пустынное место, которое оказалось начисто лишенным зеленой растительности и было настолько диким и каменистым, что не было места, даже чтобы присесть, эти три нахарара, отдалившись, сошли поодаль [с коней] и приказали своим палачам связать [святых] по рукам и ногам. Те опутали им ноги длинной веревкой, впряглись по двое и потащили. И пока волокли по камням, так их растерзали, что на тех блаженных не осталось живого места. Тогда развязали их и снесли в одно место.

И казалось им: вроде смягчили их суровость и усмирили их необузданную строптивость. «Ныне, что бы мы ни сказали, они подчинятся нашим словам, признают волю царя и спасутся от тяжких мучений». И не смогли в должной мере понять, что вооружили их словно удалых воинов, и наставили их, и обучили их, [придав смелость] диких и кровожадных зверей. И если ранее [осужденные] в какой-то мере колебались, то [ныне], глядя на свои тяжкие телесные раны, отбросили прежний страх. Словно опьянев и утратив чувства, они начали соревноваться в [смелости] ответов и спешили, словно жаждущие к источнику — кто раньше прольет свою кровь на землю.

И пока святые приготовлялись к этому, начал говорить с ними Деншапух и сказал: «Царь послал меня к вам. Всеобщее разорение страны Армянской, утверждает он, и гибель, которая постигла царские войска, — все эти беды произошли от вас. Многие нахарары ныне страдают в оковах, и это все случилось вследствие вашего упрямства. Но и сейчас, если желаете меня выслушать, я скажу вам — были вы причиной всех гибельных мучений, сегодня будьте причиной вашего спасения. Нахарары пребывают в путах — их можно освободить лишь через ваше посредство. Разоренная страна ваша вами устроится, а многие уведенные в плен вернутся обратно.

Ныне взгляните собственными глазами — столь родовитый муж, который и царю был известен лично вследствие великих познаний в нашей вере, и был совершенен в этом учении и любезен всей знати и чуть не вся страна зависела от него, но, поскольку он презрел веру маздезнов и дал себя обольстить вашей нелепой наукой, царь не пощадил его великого сана, и я сослал его словно пленники-анатхархика так далеко на чужбину, что он и не дойдет до места своего наказания. Так, если, будучи им вскормлен, [царь] не пощадил его во имя почитаемой веры, насколько [суровее обойдется] он с вами, чужеземцами, достойными смерти вследствие [вашего вмешательства] в царские дела. И нет вам иного способа выжить, как если вы поклонитесь солнцу и выполните волю царя, как и научил нас великий Заратуштра. И если вы так сделаете, не только избавитесь от оков и избегнете смерти, но и с богатыми дарами будете отправлены в свою страну».

Выступил вперед иерей Левонд, а переводчиком сделал епископа Сахака. «Как мы станем внимать, — сказал он, — двусмысленным повелениям твоим? Вот, ты прежде всего поклонился солнцу, а поклонение обусловил волею царя. Возвеличил солнце, призвав имя его, и возвеличил царя более, чем солнце. И объявил, что это солнце служит земным созданиям помимо собственной воли, а царь в силу своей свободы, кого желает, обоготворит, а кого пожелает — поработит. И сам он не постиг истины. Не говори с нами, словно с юнцами, ибо мы совершенны в возрасте и не чужды знания. Откуда ты начал, оттуда и стану тебе отвечать.

Итак, в нас усмотрел ты причины разорения нашей страны и разгрома царского войска. Но наша вера нас не так учит, а велит весьма почитать земных царей и любить их со всей нашей силой, служить им не как какому-то человеку среди людей, а как Богу истинному. И если через них мы лишаемся чего-либо, то вместо земного царства нам обещано небесное. И не только службу и повиновение свое обязаны мы приносить им, но и самих себя превыше жизни посвятить любви царской. И как на земле мы не вольны менять царя на другого владыку, так и на небесах не имеем власти заменять истинного Бога нашего другим, ибо нет Бога кроме него.

Но скажу тебе нечто в какой-то мере тебе уже известное. Кто из рати храбрецов последним вступает в бой!? А если он так поступает, будет признан не удальцом, а совершенно негодным [воином]. Или кто из разумных купцов обменяет благородный жемчуг на скверную подделку, если только он не оглушен невежеством так, как предводители вашего заблуждения.

Ты нашел нас вдали от множества наших праведников и пытаешься по-разбойничьи разрушить твердыню наших мыслей. Но мы не одиноки, как это тебе кажется. Нет места пустующего, где не было бы Христа, царя нашего. Только те лишены его, которые подобны тебе и твоему бесовскому повелителю, те, которые предали его. А вот воины нашей страны, которые научены нами во Христе, смогли растоптать страшное повеление вашего царя и пренебрегли его великими дарами, в то время как у них отняли их наследственное тэрство, и они не сожалели ни о женах и детях, ни о временных дарах сей жизни. Не вспоминали также о крови своей, [пролитой] ради любви к Христу, а страшными ударами погубили поклоняющихся солнцу — ваших проповедников, и великую гибель навели на ваши войска. И многие из них пали в той же битве, другие подверглись различным испытаниям, иные оказались на дальней чужбине, а большинство уведено было в плен. Все они прежде нас вошли в рай Божий, они смешались с сонмом ангелов небесных и пируют в уготованной радости, к чему успел приобщиться блаженный муж, о котором ты говоришь, что я, мол, [виновник] ссылки его. Блажен он и блаженна земля, по которой он пройдет, и место, где он скончается. Он доблестно пройдет не только по вашему царству, но и по небесным светилам, которым вы поклоняетесь».

Андердзапет Мован ответил им: «Боги благодетельны, они с кротостью заботятся о роде человеческом, дабы [люди] узнали и познали собственное ничтожество и величие [богов], и пользовались дарами сего мира, которые предоставлены им царем, и что из уст [богов] исходят повеления о смерти и жизни. Вам не позволено противиться их воле, не поклоняться солнцу, которое лучами своими освещает всю вселенную и жаром своим доставляет пищу людям и животным. И ради распространяющейся на всех щедрости и беспристрастного управления Михр был назван богом, ибо нет в нем коварства и безрассудства. Посему мы снисходительны к вашему невежеству, ибо мы не человеконенавистники, подобно хищным и кровожадным зверям. Пощадите сами себя и не делайте нас поневоле причастными к [пролитию] вашей крови. Забудьте о ваших прежних преступлениях и впредь поступайте правильно, чтобы ради вас и на других сошла милость великого царя!»

На это ответил епископ Сахак и сказал: «Как человек ученый и очень просвещенный, ты преисполнен благородной заботы об устроении страны и прославлении царя. Но об этом ты проповедуешь с полным невежеством, ибо веруешь во многих богов и не признаешь у них единой воли. Если вышние борются друг с другом, как мы, будучи по сравнению с ними ничтожествами, сможем поверить словам твоим? Соедини воду и огонь, дабы мы научились у них примирению; призови солнце в дом твой как огонь. И если приход его невозможен, дабы мир не остался во тьме, пошли огонь к нему, чтобы научился он его неистощимости.

И если природа твоих богов едина, пусть, соединившись, они уравняются друг с другом. Пусть огонь, подобно солнцу, не нуждается в пище, а царские служители пусть [не отвлекаются] для насыщения его. Так, один из них ест ненасытно и все время умирает, а другой не ест, но без воздуха блекнет свет его лучей. Зимой остывает и морозит всю зеленую растительность, летом пылает и сжигает все живое. И то, что само постоянно меняется, не в силах наделить кого-нибудь неколебимой жизнью. Я не могу обвинять тебя — тот, кто не видел великого царя, поклоняется его сановникам. Но если так поступит кто-либо из умудренных знанием, ему немедленно вынесут смертный приговор.

Что же касается солнца, то, если желаешь просветиться, поведаю тебе истину. Оно — частица сотворенных [тел] сего мира, частица, отделенная от множества частей. Часть [тел] выше него, часть ниже. Само по себе оно не имеет чистого сияния, но через посредство воздуха велением Божьим распространяет свои лучи и огненной частью согревает все сущее, находящееся ниже него. А вышние вовсе не получают его лучей, ибо свет заключен в его шаре, как в некоем сосуде, который отверзается и изливает [лучи] вниз, в усладу нам, живущим внизу. Подобно тому как корабль, летящий над бездной вод морских, слепо следует, направляемый умелым и знающим кормчим, также и солнце, направляемое своим распорядителем, меняясь, обращается по кругу в течение года.

Как прочие частицы мира учреждены ради нашей жизни, так и солнце, как одна из этих частиц, дано нам для того, чтобы светить, также как и луна, и звезды, и воздух в своем беспрестанном колебании, и несущие дождь тучи. Также и из земных частей море и реки, и источники, и всякие полезные воды, точно также как и все, [относящееся] к суше со своими полезными действиями. И нельзя что-либо из них объявить богом; а если кто-либо дерзнет сказать [такое], погубит невежеством душу, если же возвеличивает их, называя богом, то они ничего не выигрывают. В одном государстве двух царей не бывает. И если это неприемлемо для человека, то насколько же такой нестройный порядок дальше от божественной природы!

Так вот, если желаешь усвоить истину, услади горечь сердца и раскрой очи своих мыслей, а пробудившись, не следуй в слепоте во тьме, ты, что пал в бездну и стремишься всех увлечь за собой. И если [твои сторонники], что не видят и не разумеют, следуют за твоим неверным учением — не причисляй и нас к ним. Ибо отверзты глаза наших мыслей, и мы отличаемся зоркостью. Телесными очами мы видим существа и понимаем, что они сотворены кем-то другим и подвержены тлену. Творец же всего невидим для телесных очей, но только разумом постигается могущество его.

Поскольку он увидел нас, пребывающих в великом невежестве, и смилостивился к нашей неучености, — в каковом [качестве] и мы некогда, подобно вам, видимое полагали творцом и творили всяческое нечестие — посему любовью своею он явился и воплотился человеком и научил нас своей невидимой божественности. Тот, кто изошел на виселицу креста, в то время как люди в неведении тянулись к этим самым светилам, заставил померкнуть свет солнечных лучей, дабы опустилась тьма и послужила его человечности, а недостойные, подобно вам, не видели бы великого нечестия своей жизни. Так и ныне, кто не исповедует распятого Бога, душу и тело того окутывает тот же мрак. Так и ты пребываешь сейчас в той же тьме да еще нас подвергаешь мучениям. Мы готовы умереть по примеру нашего Господа. Выполни же свое злобное намерение, как пожелаешь!»

Когда нечестивый Деншапух взглянул на них и увидел всех их в великой радости и ликовании, он понял, что не дойдут до них угрозы и увещания. Приказал вывести вперед одного из младших, иерея Аршэна, по поводу которого у святых раньше были даже сомнения. Связали его по рукам и ногам и так туго затянули путы, пока не стали скрипеть все его жилы. И много часов он провел в таком невыносимо стянутом положении.

Отверз святой уста свои и сказал: «Вот, окружили меня многие псы, и собрание злодеев обложило меня. Прокололи ноги мои и руки мои и вместо рта моего возопили мои кости»[129]. Услышь меня, Господи, услышь голос мой и прими душу мою в сообщество твоих святых поборников, которое явилось твоему новому творению. Я самый младший из всех, но милосердие твое, смилостивившись, вывело меня вперед».

И когда он сказал это, не смог более раскрыть рта, поскольку орудие пытки невыносимо стягивало [его путы]. И палачи тут же подучили приказ трех нахараров — отсекли мечом голову блаженному. И тело его бросили в высохшую яму.

Там же Деншапух начал говорить с епископом и сказал: «Когда я прибыл в страну Армянскую, мне пришлось там кружить год и шесть месяцев. Мне совершенно не приходилось слышать чьей бы то ни было жалобы ни по поводу тебя, ни, в особенности, Йовсэпа, а ведь он возглавлял всех христиан и был доверенным во всех царских делах. Также и тот, кто был марзпаном страны до моего прибытия, был весьма доволен этим мужем. Я сам, своими собственными глазами увидел, что он был признан подлинным отцом всей страны и прямодушно любил великих и малых.

Вместо того чтобы вы [молили], я молю вас — пощадите свои благородные души, не ввергайте их в мучительную гибель по недавнему примеру, который вы узрели собственными глазами. Поскольку вас одолели упрямые мысли, я также решил многими муками лишить вас жизни вашей. Я знаю, вас соблазняет [пример] этого мужа. Но он болен телом, и нет ему выздоровления вмешательством врачей, он утомлен нездоровьем и желает больше смерти, чем жизни».

На это святой Йовсэп ответил: «Восхваление, которое ты воздал прежде этому епископу, а затем и мне, ты принес справедливо и ради этих вот седин почтил, как надо. Так и должно быть. Однако истинным служителям Божьим не следует прекословить мирским властителям или подстрекать кого-либо из мирян к неудовольствию вследствие [собственной] алчности по отношению к земным вещам. Но [нужно] скромно и покорно учиться заветам Божьим и без ложной мудрости быть кротким по отношению ко всем, и справедливой проповедью вести всех к единому Господу сущих.

Что до обольстительных речей этого мужа, о котором ты говорил, то ты не погрешил против истины, но высказал сущую правду. Ибо он как чужак не соблазняет нас и не путает словно [какой-нибудь] обольститель и обманщик, но горячо нас любит. Ведь едины наша матерь — Церковь, родившая нас, и отец наш, Дух Святой, что породил нас. Как могут быть в несогласии и не объединяться дети одного отца и единой матери? Это кажется тебе обольщением, мы же днем и ночью мыслим о том, чтобы нерасторжимым сохранить единство в жизни. И если он, утомившись, стремится покинуть это болезненное тело, то в большей степени это касается нас. Ибо нет никого среди рожденных женщиной, кто бы не имел тела, не [подверженного] болезням и страданиям».

Деншапух сказал: «Вы не знаете, насколько я снисходителен к вам. Не по приказу царскому я так долго препираюсь с вами, а из собственного благоволения послабляю вам. Я не столь лют, как вы, ненавидящие самих себя и враги другим. Я вкусил в вашей стране хлеба-соли и питаю к вашей стране милость и любовь».

Ответил иерей Левонд: «Тот, кто проявляет жалость и любовь к чужим, выполняет заветы Бога, но он обязан заботиться и о своей душе, ибо мы не являемся властителями самих себя, но есть [Бог], который требует от нас ответа и за чужих и за своих. Но ты сказал, мол, иду вам навстречу по собственной воле, а не по приказу царя. Если стало привычным нарушать повеления вашего царя, то поступаете вы хорошо, ибо он разрушитель страны и убийца невинных людей, друг сатаны и враг Бога. Но мы не можем преступить повеление нашего Царя и не в силах непреходящую нашу жизнь променять на тленные и пустые блага сего мира.

Но то, что сказал ты обо мне, мол, не найдя выздоровления от врачей, он смерть возлюбил более жизни, — эти слова не подходят тем, кто видит все муки мира. Умерь немного свой буйный гнев и прислушайся к моим правдивым словам и взгляни по порядку на дела мирские. Кто из смертных живет безмятежно, не полны ли все болезнями — кто внутри, кто снаружи. Холод и зной, голод и жажда и всяческая бедность [их одолевают]. Извне — несправедливость, обирание, осквернение развратными посягательствами. Изнутри — нечестивость, отступничество, невежество, безвозвратное падение из-за разнузданности.

Но то, что ты с презрением отнесся к врачам, мол, не найду я у них выздоровления, — не удивляет, ибо они люди. Есть болезни, против которых они находят исцеляющие средства, и есть такие, которые сопротивляются их способам. Ибо все мы смертны, те, кто лечит, и те кто лечится. О, если бы ваши действия походили на врачебное искусство! Ибо велика истинность их лечения. Когда видят, что кто-то заболел, не медлят, идя к нему, но спешат изыскать средство и вылечить, тем более, когда при дворе заболеет кто-либо из приближенных царя. И [врач], подойдя к большой площади, увидит множество сановников, здоровых и красивых юношей, а когда он войдет внутрь, в царские покои, там ему представится восхитительное и замечательное зрелище — всякие служители, но он не станет удивляться чудесному видению. И если даже ложе, на которое укладывают больного, будет литого золота и украшено каменьями, до всего этого ему нет дела. Он прикажет откинуть златотканое покрывало, просунет руку и исследует все тело — горячо ли оно, и спокойно ли бьется сердце на своем месте, не тверда ли печень, не беспорядочно ли биение [крови] в жилах, согласно этому применит целебное средство, даровав [больному] выздоровление.

Но если врачевание людей способно так пренебречь [сопутствующими обстоятельствами][130], и [лекарь] выполняет назначение, используя лишь собственную науку — насколько достойнее для вас, имеющих под своей великой властью всю страну, позаботиться прежде о том, чтобы души свои вылечить от всех заблуждений мирских, а телесно все и так находится в вашем услужении. Ныне же, пребывая в невежестве и свои бессмертные души губя в неугасимом пламени геенны, телом вашим — хотите того или нет — вы заражены неизлечимой болезнью. И вы еще упрекаете нас в телесных болезнях, что возникли не по нашей свободной воле, а соответственно телесной природе, как это случается с любым человеком.

А Христос, истинный Бог, живой и животворящий, в силу своего благодеяния явился врачевателем душ и тел и, прежде всего, он сам в болях собственных мучений вылечил весь род человеческий. И трогательно смилостивившись, вторым рождением он родил нас в здоровье, без болей и ран, а прежние раны от тайных ударов дракона вылечил и, [сгладив] рубцы, сделал нас непорочными духом и телом, дабы стали мы соратниками ангелов и войском небесного Царя нашего. Ты не знал этого, не вкусил небесных даров Божьих и не желаешь узнать от нас. И нас также стремишься отвратить, но это невозможно, и пусть не будет иначе, и ты не сможешь [это] сделать!

О моем же болезненном теле скажу тебе кратко. Я ликую и радуюсь, когда смотрю на свои измученные телеса, знаю, что крепнет во мне здоровье души моей. Тем более что залогом для меня является великий учитель язычников, который утешился своими телесными болями и гордился ударами по себе сатаны и говорил: «Ибо если мы сращены с Ним подобием смерти Его, то насколько больше должны быть соединены и подобием воскресения!»[131] А ты, наш властелин, суди нас согласно твоей злобной воле. Мы не убоимся ни чудовищных, ужасных твоих угроз, ни страшной смерти, которой ты нас подвергаешь!»

Тогда [Деншапух] увел блаженных чуть в сторону и обратился только к святому епископу: «Я некогда воздавал тебе хвалу, но ты не оценил оказанной тебе чести. Напоминаю же тебе злодеяния, которые ты совершил, дабы ты сам приготовил себя к смерти. Ведь это ты разрушил атрушан в Рштунике и погубил огонь? Далее, как я узнал и проверил, ты и могов подверг мукам, ты же и унес предметы нашего священного служения. Итак, если ты все это совершил, поведай мне!»

Ответил святой: «Почему ты ищешь узнать это от меня, когда проведал об этом заранее?»

Деншапух говорит: «Одно дело слух, другое истина». Епископ говорит: «Скажи же мне, как ты сам думаешь». Деншапух говорит: «Я слышал, что все зло в Рштунике тобою совершено».

Епископ говорит: «Если ты выяснил столь достоверно, к чему же вновь спрашиваешь?»

Деншапух говорит: «Истину хочу от тебя узнать». Епископ говорит: «Ты не пользу жизни своей ищешь узнать у меня, но тянешься мыслями к моей крови».

Деншапух говорит: «Я не кровожадный зверь, но мститель за оскорбление богов».

Епископ говорит: «Ты называешь богами бессловесные стихии и ищешь погубить подобных тебе людей. Вместе со своим царем ты ответишь за это перед неподкупным судом Божьим. А то, что желаешь услышать от меня согласно собственной злой воле, — это я скажу тебе. Я действительно сжег храм итогов подверг бичеванию и орудия скверны, что были в храме, я выкинул в море. Но кто в силах убить огонь? Всемудрый Творец сущего позаботился заблаговременно и четыре стихии сотворил по природе бессмертными. Что же, убей воздух, если можешь, или уничтожь землю, дабы не рождала зеленой растительности, перережь реку, чтобы погибла. Если ты сможешь так сделать для этих трех [стихий], тогда и огонь ты сможешь убить.

Но если наш Зодчий утвердил нерушимое единство этих четырех стихий, и поэтому сущность огня обнаруживается и в камнях, и в железе, и во всех ощущаемых стихиях, что ж ты облыжно обвиняешь меня, мол, ты убил огонь. Ну-ка, убей тепло солнца, ведь оно содержит часть огня, либо отдай приказ, чтобы огонь не высекался из железа. Умереть может тот, кто дышит и движется, и ходит, и ест, и пьет. Когда же ты видел, чтобы огонь ходил, говорил или мыслил? То, что ты не видел живым, полагаешь мертвым? Насколько же ваша нечестивость менее простительна, чем у всех [других] язычников, которые оказываются куда более просвещенными, чем вы. И хотя и они заблуждаются относительно истинного Бога, однако бессловесные стихии не почитают за богов. Итак, если ты по невежеству полагаешь, что природа огня может погибнуть, [знай], что твои слова не примут [даже] твари, ибо огонь причастен ко всем».

Деншапух говорит: «Я ничуть не вступаю с тобой в спор при исследовании природы стихий. Признайся лишь, ты погасил огонь или нет?»

Ответил блаженный: «Поскольку ты не пожелал выучиться истине, я сам раскрою волю отца твоего, Сатаны. Я по собственной воле вошел в ваш дом огня[132] и увидел, что [там] находятся служители вашего нечестивого суеверия, и перед ними пылал полный огня жертвенник. Я обратился к ним посредством слова, а не плетей, мол, как вы мыслите об огне, которому поклоняетесь? Они мне ответили и сказали: «Мы ничего не ведаем, столько лишь знаем, что таков обычай предков и грозное повеление царя».

Я им говорю далее — как вы мыслите природу огня, считаете ли вы его творцом или творением? Все они в один голос говорят: «Мы не считаем его творцом, ниже успокоителем прислуживающих [ему]. Руки наши в мозолях от топоров, а спины ссажены от переноски дров. Глаза наши слезятся от едкого его дыма, а лица закопчены густой и влажной сажей. Если подносим ему пищу в изобилии, он [еще более] алкает; если же ничего не даем, он совершенно гаснет. Если мы подходим ближе и поклоняемся ему, он опаляет нас; а если мы держимся далеко, он обращается в пепел. Такой представляется нам его природа».

Я им говорю далее: «А знаете ли вы, кто научил вас подобным заблуждениям?» Они отвечают: «Почему ты вопрошаешь нас? Чтобы получить ответ, взгляни на эти предлежащие предметы. Законодатели наши ослепли лишь духовно, а наш царь телесно слеп на одно око, душа же его вовсе лишена глаз». Посему, услышав это от могов, я преисполнился к ним сострадания, ибо в невежестве они говорили справедливо. Я лишь немного наказал их плетьми, велел самим бросить огонь в воду и сказал так: «Боги, которые не создали небо и землю, пусть сгинут из-под небес!» И затем отпустил могов».

Когда Деншапух услышал обо всем из уст святого епископа, его охватил великий страх из-за враждебных слов, обращенных к царю, и из-за поношения веры. Потому не решился подвергнуть [епископа] мучительным ударам — а вдруг он заставит его тем самым еще более бесчестить царя в присутствии, и на него же, [Деншапуха], падут подозрения, что он боролся с ними с [излишним] долготерпением.

Он сидел в присутствии, опоясанный мечом, и старался вселить в святых страх. Вот он зарычал словно грозный лев и, выхватив меч, как зверь, напал на блаженных. Отсек правое плечо епископа вместе с лопаткой и бросил руку наземь. А тот упал налево, собрался с духом, поднял [отрубленную] правую руку и, громко воскликнув, сказал: «Прими, Господи, добровольное подношение, которым я самого себя подношу целиком, и сопричисли меня к ряду святых воинов твоих!»

Он продолжал ободрять своих товарищей и сказал: «Итак, о праведники, наступил час нашей смерти. Закройте на мгновение глаза телесные и тотчас узрите надежду нашу — Христа!» И корчась [и обливаясь] собственной кровью, сказал: «Благословлю Господа во всякое время; хвала ему непрестанно в устах моих. Господом будет хвалиться душа моя; услышат кроткие и возвеселятся». И, произнося этот псалом, он продолжал его до следующего места: «Много скорбей у праведных, и от всех их избавит Господь и сохранит все кости их!»[133]

И пока в теле его сохранялась какая-то сила, взглянув собственными глазами, он увидел, как с небес спустилось множество ангелов, а в руках у архангела шесть венцов. И далее услышал он голос свыше, который возглашал: Мужайтесь, возлюбленные мои, ибо вот, позабыли вы вашу тягостную жизнь и достигли этих благодатных венцов, которые сотворили вы собственной мудростью. Пусть каждый возьмет и возложит себе на голову, ибо материя, которая нужна была, чтобы сплести их, добыта вами, завершенность же этому действу придана всесвятыми руками Христа. Принимая [муки] от этих служителей, вы удостаиваетесь того же венца, что и Стефан[134]». Также видел он отчетливо, что сверкает еще меч над шеями блаженных.

А когда святой Левонд увидел, что не собираются допрашивать их и судить по-одному, но последовал общий приказ о смерти, он сказал блаженному Йовсэпу: «Подойди ближе под меч, ибо саном ты выше всех». И когда он сказал это, они выстроились один за другим. Поскольку же палачей весьма понуждали и торопили, те одновременно отсекли головы блаженных и кинули их перед святым епископом. А когда они испускали дух, он воскликнул, говоря: «Господи Иисусе, прими наши души и введи нас в ряды возлюбленных Твоих!» И все погибли одновременно, в одном и том же месте.

И если также пожелаешь включить в подсчет с ними и могпета, который уверовал во Христа, — получится семь, кроме еще тех двух, которые мученически погибли в Вардэсе, и другого епископа по имени Татик, погибшего в Сирии. Но там на месте [погибли] шестеро, и вот их имена:

Сахак, епископ из Рштуника,

Святой Йовсэп из Вайоцдзора, из деревни Холоцимк

Левонд, иерей из Вананда, из деревни Иджеванк

Мушэ, иерей из Албака

Аршэн, иерей из Багреванда, из деревни Елегек

Каджадж, диакон [оттуда], откуда был [и] епископ Рштуника

А блаженный могпет — из города Нюшапуха

Самуэл, иерей из Айрарата, из деревни Арац

Абрахам, диакон из той же деревни.

Итак, там, где умертвили шестерых этих святых в пустыне, Деншапух, могпет и майпет Джникан там же на месте выбрали стражей из своих служителей и велели охранять тела блаженных до десяти дней или еще дольше, пока царское войско уйдет, и чтобы иноверцы, говорили они, придя, не взяли их кости и, роздав, не распространили по всей стране, отчего люди еще более впали бы в заблуждение ереси назарейской.

А хужик, о котором сказали выше, оставался при оружии там со стражами, как один из них. Муж, полный мудрости и совершенный в божественном знании, он ждал и высматривал, как похитить у них кости святых.

И когда прошло после того три дня, большой страх напал на всех, и они, ослабевшие и полумертвые, упав и не имея сил подняться, пролежали три дня, а на четвертый день двумя из стражников злейше овладел дэв. Но вот около полуночи послышались ужасные звуки и грохот громогласный из недр, как раскаты землетрясения. Земля дрожала под ними, и от сверкания мечей вокруг них сыпались искры. И видели они все, как восстали все мертвецы, и те же страшные слова, что на суде, звучали в их ушах, так что, набросившись один на другого, они даже убивали друг друга. И настолько смутились и ошалели, что один не знал, куда другой убегает. И по возвращении рассказывали с великим изумлением о всех перенесенных ими муках.

Три нахарара стали совещаться и с удивлением говорили друг другу: «Что предпринять, что делать с непостижимой ересью христиан? Ведь пока они живы, удивительна их жизнь, они презирают имущество как [люди] без потребностей, святолюбивы, как бестелесные, беспристрастны были, как праведные [судьи], бесстрашны, словно наделенные бессмертием. Если это все назовем [действием] невежественных и дерзких, то как нам поступить, когда все больные в стане здесь от них выздоравливают. И что важнее всего этого — было ли такое, чтобы труп человеческий поднялся и предстал живым, или кто услышал его речи?

«Ибо наши служители не лгут, мы сами убедились в правдивости их. И если бы они пожелали примешать сюда какую-нибудь жадность телесную, они бы только намекнули христианам в нашем войске и по весу тела каждого из них получили бы золота. Затем и эти мужи, которые были умучены дэвом, ведь тогда не были одержимы болезнью, и мы это знаем. Ясно, что сегодня было великое знамение. Если мы так умолчим, на нас самих падет подозрение. А если отведем их пред лицо царя, тогда он выслушает от них о всех этих великих чудесах, тогда, быть может, законы наши в какой-то степени окажутся нарушены».

Дал ответ могпет и говорит: «Не меня ли назначили начальником над вами обоими? Почему вы до такой степени стеснились и смущаетесь в душе своей? Вы выполнили свое дело и веление царское довели до конца. Итак, если эта весть распространится и какие-либо допросы будут учинены пред лицом царя, — это дело наше, могов, вы же не беспокойтесь и ни о чем не думайте. И если вы ужаснулись в душе своей, завтра с раннего утра приходите в Даримир[135], ибо там главный мобедан мобед приносит жертву. И он успокоит ваши мысли».

А хужик, когда услыхал это все и понял, что их мысли далеки уже от святых, преданных смерти, он тут же, немедленно взял десять мужей, о которых знал, что они христиане, и, прибыв на место, нашел все [тела] в сохранности. И так как он все еще был в сомнении относительно тех палачей, то святых переместили оттуда в другое место, на расстояние примерно двух парасангов. И когда [хужик и пришедшие с ним] обрели спокойствие, они очистили и прибрали кости блаженных, перенесли в стан и припрятали. И понемногу сообщили сначала армянскому отряду, а затем и многим [прочим] христианам, которые были в войске. И первый плод дарственный поднесли скованным нахарарам[136]. И сразу вслед за этим они освободились от своих оков, и угроза смерти их миновала. И в страну Армянскую были отправлены грамоты о прощении.

Этот блаженный хужик, который удостоился втайне быть служителем святых, об этом было рассказано, [что случилось] от их смерти и до сих пор, — поведал нам вновь о судебном приговоре, обо всем по порядку, о мучительном волочении [по земле], допросе и испытании, учиненном судьями, об ответах каждого святого и о кончине их, и об ужасе, который напал на стражей, и отчаянии, охватившем трех нахараров при расследовании, и об укладке святых костей [мучеников], причем не беспорядочной, а сгребая в одно место, [кости] каждого из них он по отдельности собрал в шести ларцах, выяснил имя каждого и на ларцах обозначил. И железные оковы положил при костях каждого, хотя палачи их разбросали. Он также положил и одежды в каждый ларец.

И скончались эти шестеро святых желанной смертью своею в день двадцать пятый месяца Хротиц[137], в великой пустыне в стране Апар в округе города Нюшапух.

А ученики сих блаженных пребывали в узах внутри города. И вот, пришел какой-то старший палач и вывел их прочь из города. Из этого же города он вывел сирийских христиан, пять мужей, ибо и они пребывали в узах ради имени Христова. Допросил их словами, и они не согласились поклоняться солнцу. Мучил их палками, и они еще более утвердились в той же мысли. Отрезал им носы и уши и приказал отвести в Сирию, чтобы пребывали они в царском мшакстве. Отправлялись они с большой охотой, так, словно получили от царя великие дары.

Итак, тот же главный палач явился к ученикам святых, преданных смерти, выбрал двоих из них, наиболее скромных, отвел в сторону от других и говорит им: «Как ваши имена?»

Один из них дал ответ и сказал: «От родителей меня зовут Хорэн, а его Абрахам, а по чину благодатному мы рабы Христовы и ученики блаженных, которых вы убили».

Дал ответ глава палачей и говорит им: «А теперь чем вы занимаетесь и кто вообще привел вас сюда?»

На это дал ответ Абрахам и говорит ему: «Это следовало вам узнать от наставников наших, ибо то были не какие-либо ничтожества, но владели отцовским имуществом в подобающем количестве, подобно же [имели] и служителей, как таких, как мы, так и получше нас. С теми, кто нас воспитал и обучил, с ними мы и пришли. Посему имеем мы веление от наших богоданных законов любить их, как святых родителей, и служить им, как духовным владыкам».

Разгневался старший палач и говорит: «Говоришь, словно неразумный и дерзкий упрямец. Пока вы в мире пребывали в [своей] стране, это было хорошо. Но когда те стали преступниками, [повредив] царским делам, и оказались повинными смерти за свои деяния, вам не следовало вовсе приближаться к ним. Разве вы не видели в большом этом войске: когда кто-либо из начальствующих впадет в опалу царскую, он надевает одежды скорби и отделенно, отлученно сидит одиноко в стороне, и никто не осмеливается подойти к нему близко. А ты говоришь с гордостью, словно ученик невинного!»

На это дал ответ Хорэн: «И ваш порядок праведен и наш не лжив. Если нахарар провинится, ему надлежит быть покорным тому, от кого он получил почести, ведь кроме почета он еще и великие дары принял. И тот, кто поступает иначе, наталкивается на неблагоприятные последствия. Так вот, если бы наши наставники провинились перед Богом или согрешили в чем перед царем, мы поступили бы по отношению к ним подобным же образом: не подошли бы к ним в [нашей] стране и не последовали бы за ними сюда, в чужую страну. Но поскольку по отношению к обеим сторонам они жили в праведности, и вы зря и безвинно убиваете их, — мы еще более станем служить святым костям их!»

Говорит ему глава палачей: «Я уже раньше сказал, что ты совершенно неисправим. Вот и стало явно, что во всех их вредных деяниях и вы замешаны».

Абрахам спрашивает: «В каких вредных деяниях?»

Глава палачей говорит: «Во-первых, в смерти могов, а затем — во всех других».

Абрахам говорит: «Это [исходит] не только от нас, но соответствует и вашим законам. Когда цари дают вам повеление, и вы действуете через ваших служителей».

Глава палачей говорит: «Клянусь богом Михром, ты еще дерзостнее говоришь, чем твои наставники. Ясно, вы еще более зловредны, [чем они]. Итак, вам не спастись от смерти, кроме как если поклонитесь солнцу и исполните волю законов наших!»

Хорэн говорит: «Доселе ты злословил, как человек, а теперь лаешь, как негодная собака. Если бы у солнца были уши, ты бы велел и его бранить. Но оно по природе лишено чувств, и ты в своей злобе еще более бесчувствен, чем оно. В чем ты видел, что мы хуже наших отцов? Не хотите ли вы испытать нас словами? Открыто сравни твою злобу и нашу доброту, и окажется посрамленным отец твой сатана — не только нами, более совершенными, но и теми, что кажутся тебе незначительными: и тот нанесет ужасные раны твоей душе и телу!»

Когда глава палачей услышал это, он страшно разгневался на них. Повелел волочить еще более, чем прежних [жертв], и их так ужасно волочили, что многим показалось — они умерли.

А когда прошло три часа, снова начали говорить оба и сказали: «Незначительным нам кажется это поношение и за ничто считаем телесные боли по сравнению с великой любовью божьей, в которой скончались отцы наши духовные. Так не медли и не останавливайся, но то, что ты им содеял, то же соверши и с нами. Если их дела кажутся тебе злейшими, то сосчитайте наши вдвойне. Ибо они словами приказывали, а мы делом исполнили их повеление».

Тогда тот еще более разъярился против них и приказал до смерти бить их палками. И на каждом из них сменилось по шесть мужей из палачей. И когда уже они, упав на землю, лежали полумертвые, приказал, чтобы обоим коротко отрезали уши. И так срезали, как будто и не было их на месте. Очнулись, как от сна, от ужасных побоев, начали просить с мольбою и говорить: «Молим тебя, доблестный воин царский, или прикончи нас, как отцов наших, смертию, или твори свою кару по образцу последних. Ибо уши наши выздоровели [и приобрели] небесную неуязвимость, а обоняние при этих мучениях все еще на месте. Не делай нас одаренными небесной благодатью лишь наполовину. Очистил ты тела наши волочением и уши наши отрезанием, очисти и носы наши усекновением, ибо насколько ты безобразишь нас в земном [облике], настолько украшаешь в небесном!»

Дал ответ приниженно старший палач и говорит: «Боюсь, если, пребывая около вас, я еще помедлю, вы обратите меня в ученика вашего упорного заблуждения. Ибо теперь я выдам намерения царские в отношении вас. До сих пор было поведено о вашем наказании, и сверх этой кары — идти вам в Сирию и быть вам царскими мшаками, чтобы кто на вас ни взглянул, уже не упирался в этом заблуждении против веления царского».

Говорят ему блаженные: «Ты нашу землю оставил полувозделанной, мы на царской земле не сможем трудиться нашими полутелами»[138].

Когда глава палачей услыхал это, он начал умолять воинов, которые их уводили, и говорил: «Только бы отсюда вы их забрали и ушли, а достигнув Сирии, пусть бродят там, где пожелают».

Это и есть армянские исповедники, которые с радостью приняли на себя увечья и муки. И так как они избегли святой смерти, то в скорби и печали направились по долгому пути. Не оковы на ногах и руках казались им тяжелыми, а [дума]: «Почему не оказались мы достойными сравняться с доблестными мучениками?»

И когда доставили их в страну вавилонян, в область, которая называется Шапух[139], хотя они и были под царским наказанием, но и открыто, и тайно, весьма торжественно были приняты жителями страны. Но блаженные и этим были крайне опечалены, мол, мы мало потрудились и много отдыхаем. И всегда оставались в той же скорби.

[Придя на место], они там старались видеть священные оковы нахараров, быть служителями их телесных нужд. Сообщили об этом вельможам той страны, которые принадлежали тому же святому обету христианства. И с одобрения всех великих и малых оповестили всю страну, чтобы, [поднося им] необходимое, принять участие в судьбе святых узников на далекой чужбине.

И так из года в год собирали, по возможностям каждого, кто — немного, а кто — много, у кого что было в запасе, драмы либо дахеканы[140], собирали, укладывали и давали блаженным, чтобы доставили тем [нахарарам]. И так они пробыли служителями, пока не исполнилось десять лет этого служения.

И так как они весьма строго содержались в жаркой стране и непрерывно странствовали через тот же Шапух, Мешов и через Кашкар и всю Сирию и Хужастан, сражаемые ужасным зноем, [то] от солнечного удара умер святой Хорэн и был погребен жителями той страны вместе со святыми мучениками.

А блаженный Абрахам пребывал непрерывно в той же добродетели и, кружа [повсюду], собирал все подношения верующих и отвозил в отдаленные места, и сам доставлял по потребностям каждого. И так продолжалось до двенадцатого года осужденных, пока не умолили его все единодушно, чтобы он согласился отправиться в страну Армянскую. Ибо когда он придет [армянам], в нем увидят [одного] из доблестных мучеников, которые скончались от меча, в нем увидят и святые оковы мученичества.

А когда мученики, исповедники и узники через него станут видимы, — через него получит благословение вся страна, через него получат благословение и сыны их для взрастания, через него станут скромными старцы в собственной мудрости. Через него будут научаться князья их человеколюбию, через него западет жалость от Бога в сердце царя — устроять и устанавливать мирную жизнь для всей страны. Через него церкви прославятся, как доблестный и совершенный воин, через него мартирии украсятся, через него и мученики, радуясь, возликуют. Через него и поле Аварайра, заблистав, наполнится цветами — не от дожденосных туч, но от [останков] святых, проливших кровь мучеников, рассеявших и рассыпавших болезни [своих] святых костей. Когда исповедник своими многострадальными стопами пройдет по обширным бранным полям, которые по природе не что иное, как земля, когда живой мученик будет странствовать по ним, живой, пришедший к живым, — вся страна оживет вдвойне.

«Мы знаем, — говорят, — когда увидят его все монахи страны Армянской, через него вспомнят духовные полки воителей, которые за нас, говорят, отдали себя на смерть и пролили кровь свою, принеся ее в жертву Богу. Благодаря ей будут помянуты святые иереи, которые замучены на чужбине и утишили распаленный гнев царя. Этим, быть может, вспомнят наши оковы и, творя молитвы, испросят у Бога, чтобы нам, пленным, вновь вернуться в родную страну нашу.

Ибо очень истомились мы, не только телесно, но еще более стремясь увидеть святые наши церкви и святолюбивых священнослужителей наших, которых мы в них утвердили. И если в другой раз поможет нам Бог пойти и утешить оставшихся, знаем, что и для нас откроет Бог врата милосердия своего, чтобы пойти по той же дороге, по которой [следуют] стопы сего святого».

Когда у нахараров, наделенных благодатью Божьей, родился этот замысел, они многими уговорами привели исповедника к согласию. И так как он привык никогда не противиться благому, по прежней привычке и в этом случае он поспешил немедленно исполнить решение единодушно согласившихся во имя Божественной добродетели. Пришел и вступил в страну Армению Великую.

Поспешили и немедленно вышли навстречу ему мужи и жены, великие и малые, и все множество азатов и шинаканов. Падали ниц перед святым и, простирая к нему руки, говорили: «Благословен Господь Бог в вышних, направивший к нам ангела с небес — доставить нам весть о воскресшем, чтобы унаследовали мы Царство [небесное], ибо в тебе мы видим воплощенными всех отчаявшихся с надеждой о воскресении, а скованных — в уповании на свободу от пут. В тебе мы видим и устроение страны нашей в мире. Ибо церкви наши в ликовании радуются, и через тебя святые мученики наши беспрерывно предстательствуют за нас перед Богом. Благослови нас, святой отец наш, ты — уста усопших, говори с нами с открытым благословением, дабы в душах наших мы тайно слышали благословение святых.

Ты открыл дорогу тем, что желали вернуться в свою страну. Молим Бога, чтобы неотступно шли вслед за тобой, святым проводником. И как открыл ты закрытую дорогу в [нашу] страну, отвори и на небесах двери для молитв наших, дабы моления и от нас, грешных, достигли Бога для предстательства за этих узников. И пока пребываем мы в смертном теле, как видим мы твою божественную святость, пусть увидим и любимых наших страдальцев, [ведь] мы давно разбиты и раздавлены душой и телом. Итак, уверуем в истинную надежду — как исполнилось наше великое ожидание твоей святой любви, так и вблизи мы увидим истинных свидетелей Христовых, по поводу небесной красоты которых мы пребываем в горячем ожидании».

Но блаженный исповедник, хотя и был принят всей страной со столь великой любовью, никак не хотел приблизиться к кому-либо для удовлетворения [жизненных] телесных нужд, но избрал себе место вдали от всех многочисленных толп людей и вместе с тремя братьями кончил жизнь свою в великом подвижничестве.

Если кто пожелает изложить это, с трудом сумеет рассказать о благочестивых делах его. Заговоришь ли о бодрствовании — словно лампада неугасимая горел он все ночи напролет. А что до умеренности в еде, считай, что он был похож на обходящихся без пищи ангелов. Говоря о скромности, среди живых не найдешь ему равного. Пожелаешь ли заговорить о бескорыстии, то, как мертвый не соблазняется имуществом, таким же точно считай и блаженного.

Не умолкая, постоянно пребывал он в служении бесконечными молитвами, всегда беседовал с Богом в вышних. Был он солью для утративших вкус и взбадривающей шпорой для всех ленивцев. Через него была посрамлена жадность и весьма пристыжено чревоугодие. Он принес выздоровление стране нашей Армянской, и множество раненых с его помощью обрели здоровье. Был он совершенным учителем для [бывших] учителей своих и святым отцом-наставником для [бывших] отцов своих. Прислушиваясь к его славе, умудрялись невежды, а, видя его вблизи, одумывались дерзкие. Он проживал телесно в тесной келье, и слава о святости его достигла дальних и близких. Бесы, преисполнившись страха, убежали от него, спустились ангелы и поселились возле него.

Греки через него считали блаженной страну Армянскую, и многие варвары спешили видеть его во плоти. Он был любезен возлюбленным Бога и многих из врагов истины обратил на сторону святой любви. Он стал благочестив с самых отроческих лет своих и в том же благочестии завершил жизнь свою. Как не вступил он в святой брак в мире сем, так же оказался не подвержен земным благам, исходящим от всяческих тленных предметов мира сего. И если следует высказаться открыто: как променял он телесные нужды на пользу духовных вещей, так и переместился с земли на небеса.

Имена нахараров, которые по доброй воле ради любви Христовой отдали себя в оковы царские:

из рода Сюни два брата, Бабгэн и Бакур;

из рода Арцруни Мершапух, Шавасп, и Шнгин, и Мехружан, и Паргев, и Тачат;

из рода Мамиконеан Хамазаспеан, и Хамазасп, и Артавазд, и Мушел;

из рода Камсаракан Аршавир и Тат, Вардз, Нерсех и Ашот;

из рода Аматуни Вахан, и Арандзар, и Арнак;

из рода Гнуни Атом;

из рода Димаксеан Татул и Сатой, вместе с двумя другими сотоварищами;

из рода Андзеваци Шмавон и Зуарэн и Араван;

из рода Аравелеан Папак и Вараздэн и Дат;

из рода Арцруни Апрсам;

из рода Мандакуни Сахак и Парсман;

из рода Ташраци Врэн;

из рода Рапсонеан Бабик и Йохан.

Эти тридцать пять мужей, кто из старших нахараров, а кто из младших, но все телом [воистину] нахарарские отпрыски, а по духовной доблести — все небесные граждане. И много еще других азатов — кто из царского удела, а кто из уделов тех же нахараров, сотоварищи и соратники доблестных витязей. И все они по своей воле вошли в священные оковы мучения.

Но мы сейчас удивлены не только тем, что они по своей воле отправились и вступили в испытание, но еще больше мы изумлены, что люди изнеженные, как они, воспитанные среди снежных гор, стали жителями знойных равнин. Те, что наподобие свободной дичи бродили среди изобилующих цветами гор, были брошены в сожженную страну Востока со связанными ногами и руками. Мучимые голодом и терзаемые жаждой, во мраке днем и без света ночью, без покрывала и без ложа, подобно зверям, спали на земле девять лет и шесть месяцев. И с такой великой радостью переносили лишения, что вовсе никто не услышал из уст ропота и брани, но обильные выражения удовольствия, подобно благоденствующим, пребывающим в богопочитании людям.

И пока они были в таких лишениях, возникла мысль у царя, что от великих страданий тяготятся они горькой жизнью своею. Послал к ним великого хазарапета и [тот] сказал: «Хоть впредь подумайте о себе и не пребывайте в том же упорстве, поклонитесь солнцу и будете освобождены от злейших оков ваших, и каждый вновь обретет свою [свободную] жизнь на родине».

Дали ответ блаженные и говорят: «Для какого испытания, ты, придя, спрашиваешь нас, и действительно ли сам царь послал тебя?» Поклялся хазарапет и говорит: «В этом нет ни слова больше или меньше, что не вышло бы из уст его!» Тогда они говорят ему: «Те, что однажды научились истине, никогда не отступят от нее, но остаются теми же, что они есть. Неужели тогда мы уперлись по какому-то неведению, а ныне лишения вразумили нас чему-то? Это не так, но в мыслях живет лишь то сожаление, что как это мы не закончили нашу жизнь с прежними [мучениками]! Но теперь мы умоляем тебя и через тебя великого царя: больше уж по этому делу не спрашивайте нас, а что вы замыслили о нас — совершите!»

Когда великий хазарапет услыхал это, весьма похвалил в мыслях своих их твердую стойкость и после этого стал проявлять к ним расположение как к возлюбленным Божьим. И многими словами увещания склонял царя к согласию, чтобы тот освободил их от оков. Ибо хотя он и был отстранен от царского хазарапетства и во многих делах был признан вредным, [да и] сам в душе своей лелеял [мечту] о разрушении страны Армянской, почему и с великим поношением его вернули домой, — до конца своей жизни он никогда не желал злословить об этих узниках.

А многие из блаженных, что были моложе, научились грамоте своей родной страны, и было им это пищей духовной, которою они себя ободряли и товарищей утешали. Настолько восхитились в мыслях и думах своих, что и те [из блаженных], что были постарше, смягчились, освежели, помолодели. Ибо, хотя для них времена учения прошли, но они, распевая совместно множество псалмов, духовно сливались с новооперившейся стаей отроков.

И так возвышали святое служение, что, очарованные их сладким пением, некоторые из суровых палачей делали им послабления, насколько это было в их руках безотносительно от царского веления, проявляли ко всем любовь и часто помогали им в их телесных нуждах. Особенно же потому, что через них удавались исходящие от Бога чудеса врачевания, так что в том городе, где были узники, многие из одержимых очистились. Поскольку не было у них вовсе священников, к ним обращались больные и хворые того города, и каждый получал от них выздоровление от своих болей.

Даже и тот, кто был великим ишханом той страны, которого именовали Харевшлом Шапух и ему были поручены все подлежащие наказанию, проявлял ко всем великую заботу и любовь. Старцев из их числа воспринимал как отцов и самых молодых из них ласкал как любимых сыновей. Много раз писал и докладывал [царскому] двору о страданиях и лишениях узников и указывал на благородный образ жизни каждого мужа. Перед вельможами старался, тщился различными способами, пока долгими уговорами не привели царя к согласию. Повелел разбить их оковы и снять с них траурные [одежды] карательные и облачить их в одеяния, подобающие нахарарам.

Установил им содержание и распорядился [выдать] от дворца полное снаряжение. Написал и поручил великому хазарапету, чтобы они с царскими войсками отправились на войну.

И когда это так было установлено, и было составлено новое повеление царя, во многих местах, куда прибыли, они преуспели в делах мужества, так что относительно их послали ко двору даже грамоту с похвалой. Поэтому царь смягчился в мыслях, повелел всех привести пред лицо свое. Пришли и представились Йазкерту, царю царей. Он с удовольствием посмотрел на них, поговорил с ними словами мирными и обещал вернуть каждому его княжение соответственно отцовскому титулу и отпустить их всех в страну в христианской вере, за которую они и были мучимы.

И пока там, в армии, в великой радости выступали перед царем, в то именно время царя постиг конец жизни, в девятнадцатый год царствования его. И два его сына, противостоя друг другу, воевали за [царскую] власть. Жестокая война свирепствовала два года.

А пока они пребывали в этой вражде, восстал и царь Алвании, ибо он был их племянником по сестре и, согласно отечественной вере, прежде был христианином, но Йазкерт, царь царей, насильственно сделал его могом. И, улучив удобное время, он решил отдать себя смерти: почел за лучшее погибнуть на войне, чем ценою отступничества править царством. Вследствие всего этого возвращение их в свою страну задержалось. А воспитатель младшего сына Йазкерта по имени Рахам из рода Михрана, хотя и видел, что арийцы разделились надвое, но с [одной] половиной зверски напал на старшего сына царя. Поразил, истребил отряд и, взяв в плен царского сына, приказал там же на месте убить его. А остальные войска привел и уговорил, и установил единодушие по всей Арийской стране, и поставил царем своего воспитанника, имя которого было Пероз[141].

Но хотя в Арийской стране и установился великий мир, царь Алвании не желал вновь покоряться, окопал крепость Чора и провел по эту сторону войска маскутов[142], объединил одиннадцать царей горских и противостал войной полку Ариев. И великий ущерб нанес войскам царским. Хотя они и дважды и трижды давали грамоту с мольбою, никак не могли привести этого мужа к согласию, а в письмах и через посланцев он порицал их за напрасное разорение страны Армянской. Напоминал им смерть нахараров и мучения узников. «В ответ на такую любовь и заслуги, вместо того, чтобы лелеять, вы лишаете их жизни», — говорил он. «Лучше пусть я, — говорил, — приму на себя их мучения, чем оставлю [без защиты] христианство!»

И когда увидели, что ни силой, ни любовью не смогли привести [его] к согласию, отправили огромные сокровища в страну хайландуров, открыли Аланские ворота[143], выставили многочисленное войско изхонов и сражались в течение года с царем Алвании. Хотя и поколебались и рассеялись его войска от войска хонов, но его не смогли покорить. К тому же и телесные поражения постигли хонов, частью в боях, частью и от мучительных болезней. И когда настолько затянулась осада, большая часть страны пришла в разорение, но никто из [жителей], усомнившись, от [царя] не откололся.

Вновь послал к нему царь персов [требование]: «Мою сестру, что у тебя, и племянника отправь прочь, ибо они изначала были могами, хоть ты их обратил в христиан, — и страна твоя тебе да будет!» Но этот замечательный муж сражался не за господство, а за богопочитание. Мать (?) и жену отправил и отказался от всей страны, и сам взял Евангелие и пожелал уйти прочь из той страны.

Когда об этом услышал царь, горько раскаивался он и сожалел, и весь вред от этого дела он свалил на своего отца. Нерушимую клятву скрепил печатью и дал отнести к [царю Алвании]. «Только не уходи из твоей страны, и что ты скажешь, я сделаю». Но тот выпросил собственность, [причитающуюся ему] как отроку, которую отец его пожаловал ему в детстве его, — тысячу ердов[144]. Взял это у царя и поселился вместе с монахами. И каждодневно так [подчинял] себя служению, что и не вспоминал вовсе, что прежде он был царем.

И вся эта долгая вражда, которая происходила до пятого года царя царей Пероза[145], явилась причиной задержания нахараров армянских. Но в отношении содержания и права входить во дворец Пероз [все это] весьма умножил по сравнению с многолетними обычаями.

И в том же пятом году многим из них вновь пожаловал имущество и других обнадежил — в шестом году одновременно отпустить всех, с [их] имуществом и почестями. Но к этому месту мне предстоит вернуться. А жены блаженных и добродетельных — узников и павших на войне! По всей стране Армянской всех [их] счесть я не могу, ибо больше тех, которых я не знаю, чем тех, кого знаю. Но около пятисот я знаю лично поименно, не только старших, но и многих из младших. Все поголовно, проявляя ревность к небесному, нисколько не отставали от тех, которые не вкусили мирского. Были ли они из старших, или из младших[146], — облачались в ту же добродетель веры. Даже не вспоминали нисколько об изнеженности, свойственной исконной их принадлежности азатам, но готовы были проявить терпение в бедах большее, чем мужчины, которые, влача жизнь на этом свете, страждут от обязанностей, падающих на шинаканов[147].

И не только в душах своих утешались невидимой силой надежды на вечность, но и в телесных лишениях [легко] переносили тяжкую ношу. Ведь хотя и имела каждая ею самою воспитанных служительниц, никто из них не обнаруживал, которая — госпожа, а которая — служанка, — одинаковая одежда была у всех, и одинаково обе спали на земле. Никто никому не стелил постель, ибо они даже не выбирали соломы: тот же был темный цвет у циновок, тот же черный цвет — у подушек изголовья.

Не было у них поваров для изысканных яств и отдельных пекарей для услужения, как это принято у азатов, но были только общие. Начало субботы [отмечали] как отшельники, проживающие в пустынях. Никто никому не лил воду на руки, и младшие старшим не подавали полотенце. Не попадало мыло в руки вскормленным в неге женам и не подавались умащения для приятности. Не ставились перед ними чистые блюда, и не появлялись кубкодержатели при пире. Ни у одной не стоял у дверей слуга, и почтенные мужи не приглашались в их дома. Не вспоминался им вовсе кто-либо из детских воспитателей или любимых родных.

Покрылись пылью и закоптились пологи и завесы молодых новобрачных и паутиной затянулись их брачные покои, разбиты были высокие кресла их зал и полопались сосуды их пиршества. Рухнули и разрушились дворцы их, и, будучи разорены, пришли в разрушение их замки-пристанища. Высохли и увяли сады и цветники их, и вырваны были виноносные лозы их виноградников.

Собственными очами увидели они разграбление их имущества и своими ушами услышали [стоны] мучений и страданий своих любимых. Их сокровища взяты были в царскую казну, и вовсе не осталось украшений на их лицах.

Жены нежные страны Армянской, взращенные в ласках и неге, на своих подушках и ложах, [отныне] на босу ногу и пешком шли они в дома молитвы, неустанно вымаливая, как бы им вытерпеть великие лишения. Те, что с детства своего были вскормлены мозгом телят и яствами из дичи, [ныне], существуя травоядением, как дикие животные, принимали [обычную] пищу с великой радостью и вовсе не вспоминали привычную изнеженность. В черный цвет окрасилась кожа их тел, так как днем они были палимы солнцем, а всю ночь напролет лежали на земле. Непрестанное бормотание уст, — то было пение псалмов, а высшим утешением [им были] чтения из пророков. Объединялись по двое, составляя дружные и равные упряжки, прокладывали борозду к царствию [небесному], чтобы, не сбиваясь, довести ее до пристани [вечного] покоя.

Забыли они женскую немощность, обрели в духовной войне мужество и добродетель; дали бой и сразились с превеликими грехами, отсекли, отрезали и отбросили смертоносные корни [греха]. Искренностью победили коварство и святою любовью смыли синюю окраску зависти, они отсекли корни жадности, и усохли ее смертоносные плоды. Смиренностью одолели [чужую] гордыню и тем же смирением достигли небесной высоты. Молитвами отворили запертые двери небес и чистыми прошениями склоняли ангелов ко спасению. Услыхали благовестие издалека и восславили Бога и вышних.

Бывшие среди них вдовы стали вновь невестами добродетели и сняли с себя проклятие вдовства. А жены узников по воле своей надели путы на телесные желания и приобщились к мучениям святых кандальников. Они при жизни уподобились доблестным мученикам убиенным, и издали стали наставниками и утешителями узников. Своими перстами зарабатывали и питались, и на установленное им от дворца содержание из года в год приобретали пищу и отправляли [узникам] в утешение. Уподоблялись бескровным травяным кобылкам, которые без пищи живут сладостью песни, живы только вдыханием воздуха и являют подобие бестелесных.

Многих зим растаяли льдины. Настала весна и прилетели новые ласточки, увидели [их] и возрадовались жизнелюбивые люди, но [эти] никогда не увидели своих любимых. Весенние цветы напомнили верных, возлюбивших подвиг мученичества супругов, и очи затосковали по желанной красоте их лица. Утомились охотничьи псы, сорвались набеги охотников. Память о них [осталась жить] лишь в письменных сказаниях, и никакие годовые праздники не смогли вернуть их из чужбины. Взглянули [любящие] на место их за столом, посмотрели и прослезились и во всех собраниях помянули их имена. Многие памятники были водружены в их честь, и имя каждого было на них обозначено.

И хотя так, со всех сторон, [бушующие] волны налетали на их думы, они нисколько не ослабели в небесной добродетели. Сторонним [людям] они представлялись вдовами в печали и страданиях, а в душе своей были украшены и утешены небесной любовью.

Они оставили привычку спрашивать прибывшего издалека: «Когда же нам доведется повидать любимых наших?» И о том были их молитвы к Богу, чтобы, как начали, с той же доблестью закончили, исполненные небесной любви.

И мы, и они все в равной мере да унаследуем [небесную] столицу добра и да достигнем того, что обещано возлюбленным божьим — во Христе Иисусе, Господе нашем!