Иллюстрация на обложке – @00maruu

Художественное оформление Радия Фахрутдинова

Москва оглушала. В ней все пребывало в сосредоточенном, торопливом движении, словно столичное население всем составом стремительно переселялось на Марс.

Коля с Люсей оказались в метро впервые, и сразу стало ясно, что это квест повышенной сложности: карты, маршруты, переходы и эскалаторы, а еще многочисленные человеческие потоки.

Они никогда не видели, чтобы люди так быстро ходили. Мамочки с колясками, старушки с тяжелыми сумками, девушки на высоченных каблуках оказывались быстрее и проворнее их.

Согласно схеме, дорога от Казанского вокзала до нужной им станции занимала не больше четырнадцати минут, но они потратили почти полчаса, разбираясь с пересадками.

Вышли из метро и, скинув рюкзаки и сумки прямо на землю, остановились перевести дух.

– Сгоняю за мороженым? – предложил Коля.

– Не нужно, – забеспокоилась сестра, – вдруг потеряешься.

– Вон магазин, – он мотнул головой, – если подождешь здесь, точно не потеряюсь.

Люся с опаской огляделась.

– Ладно.

– Тебе какое?

– Фисташковое.

Июль сиял в солнечных лучах, и все вокруг словно сверкало алмазной крошкой: дома, дороги, редкие деревья и набережная. Люди тоже искрились.

Проезжая часть была забита машинами: красивыми, дорогими и блестящими на ярком летнем солнце. Они выруливали с разных сторон и заставляли вздрагивать от резких сигналов. Мимо проносились электросамокаты, звякали велосипеды доставщиков, пробегали стайками шумные подростки.

На площади, чуть поодаль от Люси, в окружении плотного кольца зрителей, играли уличные музыканты, и до ее слуха отчетливо доносилось их жизнерадостное многоголосье: «No Woman, No Cry».

Достав из рюкзака бутылку воды, она сделала несколько больших глотков. От жары усталость как будто усилилась.

За двенадцать часов пути можно было отлично выспаться, но от волнения Люся так и не сомкнула глаз. Коля на нижней полке отрубился, как только легли, а она провела ночь, глядя в окно и с замиранием сердца фантазируя о том, что их ждет.

Эта поездка представлялась ей дверью в новый, неизведанный и чудесный мир. Мир надежд, успеха и исполнения желаний. Коля утверждал, что в Москве возможно все, и она искренне ему верила, потому что очень хотела, чтобы именно так и было.

Щурясь от солнца, Люся с нескрываемым любопытством разглядывала прохожих, монументальные здания, вывески магазинов и кафе, когда к ней подошла девушка: широкая пестрая юбка, длинные распущенные волосы, на запястьях разноцветные браслеты. В первый момент Люся испугалась, что это цыганка, но потом увидела картонную коробочку с монетами и сообразила, что это помощница музыкантов.

Торопливо сунув руку в боковой карман рюкзака, Люся вытащила горсть мелочи и кинула в протянутую коробочку.

– Подходи ближе, – расплылась в улыбке девушка.

– Не могу, брата жду. – Люся показала на вещи. – Но мне и здесь хорошо слышно. Здорово играют.

– Хочешь заказать песню? – Девушка игриво подмигнула.

– В смысле?

– Сыграют специально для тебя. Ну? У тебя есть любимая песня?

Люся пожала плечами.

– У меня много любимых. Они знают «Колдплей»?

– Пятьсот рублей.

– Это очень много, – растерялась Люся.

Взмахнув пестрой юбкой, девушка растворилась в толпе так же незаметно, как и появилась.

– Держи! – перед лицом возник нежно-зеленый шарик мороженого в вафельном стаканчике.

– А где твое мороженое? – удивилась Люся.

– Обойдусь. – Коля поморщился. – Знаешь, сколько оно здесь стоит?

– Я тебе оставлю, – пообещала она, пожалев, что отдала сдачу с проездного музыкантам. – А мне предлагали песню спеть за пятьсот рублей. Представляешь?

– Ладно, ничего! – Брат закинул рюкзак на плечо. – Пройдет немного времени – и они целыми днями будут играть только музыку из твоего плейлиста.

Люся засмеялась. Брат всегда умел обнадежить.

В огромной столовой за длинным столом, застеленным бледно-зеленой скатертью, их собралось шестеро. Гончар, как и полагается хозяину, занимал место во главе стола.

Брата с сестрой усадили по его левую руку, спиной к окнам, а с другой стороны расположились Шуйский и Магда – величественная бабка с фиолетовыми волосами.

Корги, сменивший к обеду растянутую футболку и клетчатые штаны на белую тенниску и джинсы, пришел позже всех и занял свободный стул в конце стола. Крупная громогласная женщина в кружевном фартуке по имени Козетта приносила еду и убирала грязные тарелки. За стол она не садилась и к обеду не присоединилась, однако, если слышала нечто для нее интересное, запросто вмешивалась в разговор.

Стол ломился от еды. Несколько овощных салатов, морепродукты, зелень, брынза, мясные нарезки. Определенно, это был праздничный обед, означающий, что им рады, но из-за жары есть не очень-то хотелось.

– Откуда же вы приехали? – полюбопытствовала Магда.

Она сидела напротив ребят и без стеснения разглядывала их. Лицо у нее было крупное, старческое, но не старушечье: брови тщательно нарисованы, ресницы накрашены, ярко-красная помада лежала густым слоем, а костлявые пальцы на обеих руках украшали массивные перстни с красными камнями.

– Поселок Первомайский. Это в Пензенской области, – ответил Коля.

– Двенадцать часов на поезде, – добавила Люся.

Шуйский с пониманием покачал головой.

– Далековато.

Он тоже приоделся. Бледно-голубая рубашка была туго застегнута под горло, волосы прилизаны еще сильнее, от него веяло сладковатым запахом одеколона.

– И что, родители вас спокойно отпустили в такую даль? – продолжила расспросы Магда.

Люся с Колей переглянулись.

– Мама в общине живет, – сказала Люся, – к нам не приезжает, ей не до нас.

Повисла тишина.

– А отец буддист, – добавил Коля.

– Вы тоже верующие? – заинтересовался Шуйский.

– Мы агностики, – поторопилась пояснить Люся, прежде чем брат успел объявить о своем воинствующем атеизме, который он взрастил в себе в пику родительским верованиям. – Мы считаем, что мир непознаваем.

Коля недовольно передернул плечами, но промолчал.

– Как здорово! – обрадовался Гончар. – Это очень резонирует с моими убеждениями. Расскажите нам, пожалуйста, еще немного о себе, – попросил Олег Васильевич. – Что вы любите, чем увлекаетесь, какие у вас планы на жизнь?

– У меня первый юношеский разряд по плаванью, – похвастался Коля. – Я получил его в шестнадцать, но дальше не пошел. Спорт для меня не самоцель. Я поступаю в университет на гражданского пилота. Умею красить дома и перекрывать крыши, в прошлом году все лето так подрабатывал с нашей местной бригадой. А еще играю в покер. Хорошо играю. Отец научил.

– Чем же занимается ваш отец?

Взгляд у писателя был заинтересованный и ласковый.

– Да ничем, – с легкостью бросил Коля, и сестра тут же наступила ему на ногу. – В смысле ничем особенным.

– Сейчас у него свой образовательный канал на «Ютубе», – сказала Люся.

– Где канал? – не понял Шуйский.

– Это в интернете, – охотно пояснил Коля. – Считайте, как передача по телевизору.

– А… – Сделав вид, что объяснение его удовлетворило, Шуйский уставился в тарелку.

– Почему же ты решил стать пилотом? – продолжил допрос Гончар.

– Не знаю, просто захотелось.

– Так не бывает. У всего всегда должна быть причина, – поучительно произнес писатель. – Ты увидел прекрасный самолет, летящий в лазурном небе? Прокатился на аттракционах – и тебя захватило чувство полета? Тебе рассказал кто-то из знакомых о том, что это круто?

– Нет, ну что вы? Все намного проще. – Коля не переставал улыбаться. – Когда я был маленький, то верил, что внутри облаков стоят прекрасные воздушные замки. Как в той сказке про Джека и волшебные бобы.

– Ну а ты чем увлекаешься? Что любишь? – Олег Васильевич резко переключился на Люсю. – Тоже плаваешь и играешь в покер?

– Я люблю рисовать. Люблю книги, кино, музыку, животных и вообще всю природу.

– Надо же! – обрадованно воскликнул писатель. – В таком случае вы, несомненно, подружитесь с моим Корги.

Люся осторожно посмотрела на парня и, встретившись с его открытым взглядом, смущенно улыбнулась.

– Я много чего люблю. Люблю танцевать, смотреть на звезды и спать, – добавила Люся.

– Спать? – переспросил Корги с сомнением. – Как можно любить спать? Когда ты спишь, тебя нет.

– Да, но если я хорошо сплю, то чувствую потом себя замечательно. А если не высыпаюсь, злюсь на все подряд. А еще сны! Мне часто снятся волшебные сны. Я их запоминаю и иногда могу вызвать сон с продолжением.

– Ты тоже собираешься учиться в Москве? – перебила ее Магда.

– Да, на юридическом. Хочу стать адвокатом.

– Почему же ты не поддержала брата? – Гончар вопросительно склонил голову. – Могла бы стать стюардессой, и вы летали бы вместе.

– Мы думали об этом, – призналась Люся, – но я боюсь высоты, да и учиться платно двоим слишком дорого. Я подала документы туда, куда смогу пройти на бюджет.

– Значит, у тебя нет своей мечты? – Корги хитро прищурился.

– Такой, как у брата, нет.

– А какие книги? Кино? Театральные постановки вы любите? – снова вклинился Шуйский. – У вас есть предпочтения в жанрах или темах?

– Я люблю кино, – поторопился ответить Коля. – Почти каждый день смотрю что-нибудь. Люблю Тарантино и особенно его «Бешеных псов», хотя некоторые считают, что этот фильм уже устарел. Но Тим Рот там очень здорово сыграл. А еще мне нравится «Талантливый мистер Рипли», и «На ярком солнце» тоже, но Ален Делон слишком аристократичен для Рипли. Сам по себе он отличный актер, но там он будто не совсем на своем месте.

– Ален Делон идеален, – категорично высказалась составляющая грязные тарелки на сервировочный столик Козетта. – Это самый прекрасный мужчина всех времен и народов. Ну, после Олега Васильевича, конечно.

Гончар громко расхохотался.

– Козетта вечно надо мной подшучивает.

– Какие уж тут шутки? – добродушно откликнулась та. – Вы же знаете, как я вами восхищаюсь.

– Ален Делон, – зло фыркнула Магда, – апофеоз зла!

На ее замечание никто не обратил внимания.

– А тебе нравится Том Рипли? – неожиданно спросил Люсю Корги. – Не Ален Делон и не Мэтт Дэймон, а сам персонаж?

– Трудно сказать. – Она задумалась. – Скорее, мне его жалко. У него огромное количество талантов, но он не может принять себя таким, какой есть, и поэтому хочет стать другим человеком.

– И тебя не смущают его поступки?

– Да не особо, – ответил за сестру Коля. – Если бы не они, то и фильма не было бы. Интересно же само кино и его сюжет, а не оценка поступков несуществующих людей.

– Значит, ты считаешь, что произведение ведет исключительно сюжет, а не вовлеченные в него персонажи?

– Я в этом не разбираюсь, – сухо ответил Коля. – Если мне что-то нравится, я не стремлюсь отыскать причины и разобрать на составляющие, и наоборот: если не нравится, то просто не нравится.

– Это называется анализом. Разве вас в школе этому не учили?

Гончар строго посмотрел на Корги и погрозил ему вилкой.

– А как вы относитесь к Брамсу? – поспешил вмешаться Шуйский.

Люся пожала плечами.

– К сожалению, мы не увлекаемся классической музыкой.

– Все-все. – Олег Васильевич замахал руками. – Дадим ребятам поесть. Больше никаких вопросов. А то они испугаются и сбегут от меня.

И все тут же, как по мановению волшебной палочки, переключились на собственные разговоры.

Обсуждали жару, грохочущие машины, разгружающиеся рано утром у соседнего дома, депрессивность последней книги Уэльбека, зерновой хлеб из новой пекарни на углу, «Мастера и Маргариту» в постановке Виктюка и пребывание Демиса Руссоса в захваченном ливанскими террористами самолете.

Люся осторожно разглядывала писателя. Немного суетливый и разговорчивый, однако слушать умел и, когда кто-то говорил, мог запросто замереть с открытым ртом. Курносый нос придавал ему добродушный вид, а темные любопытные глаза следили за всем внимательно и цепко.

Люсе он показался приятным, легким в общении человеком, и она порадовалась, что им с ним повезло.

Козетта заходила несколько раз: заменила грязные тарелки чистыми, принесла блюдо с курицей и картошкой, постояла, уперев руки в бока и слушая, как Шуйский рассуждает об эффективности иммуномодуляторов, громогласно высказалась, что все это чушь, но к столу так и не присела.

И уже в самом конце обеда, когда Магда, пожаловавшись на давление, ушла, а Корги втихую под столом переписывался в телефоне, Олег Васильевич попросил их с братом уделить ему немного времени.

Дневной свет в распахнутых окнах медленно угасал, постепенно сменяясь ясной пеленой июльской ночи.

Коля, определившись со спальней и закончив разбор вещей, заснул еще до десяти, едва коснувшись головой подушки.

Люся тоже легла. Но сон, несмотря на усталость, не шел. День выдался чересчур насыщенный, и впечатления теснились в голове, не давая сознанию успокоиться.

Еще месяц назад она и вообразить не могла, что будет жить в квартире с таким огромным количеством комнат, в историческом центре Москвы, да еще и бесплатно.

Месяц назад она думала только о том, где бы взять деньги и как успокоить брата.

О том, чтобы стать гражданским пилотом, Коля мечтал с двенадцати лет и примерно тогда же твердо решил, что после окончания школы поедет в Москву – поступать в институт гражданской авиации. Однако их бабушка по этому поводу иллюзий не питала и была уверена, что этого института Коле не видать как своих ушей.

«В Москве все по блату, поэтому ты никогда не поступишь на бюджет, – вдалбливала она ему. – А чтобы поступить на платное, нужны безумные деньги!»

И тогда Коля принялся копить. Сначала он экономил на всем, чем мог, стоило хоть сколько-нибудь незначительной сумме оказаться у него в руках; собирал мелочь возле железнодорожных касс, а немного повзрослев, начал подрабатывать: то снег на автостоянках расчищал, то объявления расклеивал, то машины у продуктовых лавок разгружал, а последние два лета подвизался помогать знакомым отца перекрывать крыши на дачах. Люся тоже принимала участие в Колиных накоплениях, ей казалось очень важным найти деньги на Колину учебу, потому что у нее такой глобальной мечты не было, и когда они заканчивали школу, то решили, что она подаст документы в любой вуз, куда при неплохих баллах ЕГЭ ее могут взять на бюджет.

К концу одиннадцатого класса у них набралась значительная сумма, с которой после окончания школы они собирались отправиться вместе в Москву. Ее хватило бы на оплату одного или даже двух лет Колиной учебы в институте и на съем квартиры на двоих. Коля сразу сказал, что ни о каких общежитиях речи не идет и что они будут жить вместе, потому что всегда было так. Он готовился серьезно и все продумал.

Деньги эти хранились в их с Люсей комнате за стенкой возле Колиной кровати. После смерти бабушки Люся собиралась перебраться в ее комнату, но никак не могла решиться – ей казалось, бабушкин дух все еще витает там.

И вот как-то раз в мае, перед последним звонком, Коля вернулся домой из школы и обнаружил, что денег в тайнике нет.

Долгих выяснений не потребовалось. Отец сразу сознался в содеянном, объяснив, что у него накопились долги, которые пришлось срочно отдавать.

Отец не ужасный человеком, но он увлекающийся и слабый. Люся прощала ему это, а Коля не мог.

Всю следующую неделю, убиваясь по потерянным деньгам, брат кидался на отца, что вполне понятно. Люся тоже очень переживала, но кому-то из двоих требовалось сохранять спокойствие. Она утешала Колю и пыталась если не простить отца, то хотя бы относиться к нему без ненависти.

Спустя пару недель отец обратился именно к ней, а не к сыну.

– Можно с тобой поговорить? Спокойно, без нервов? – Он прошел к ней в комнату и остановился на пороге. – Не обижайтесь на меня, ладно? Я отдам эти деньги, клянусь.

– Может, ты и отдашь – когда-нибудь потом, но нам нужно сейчас. Ты поступил ужасно, и я пойму Колю, если он тебя не простит. Как можно потратить столько денег? Ты играл?

Отец пристыженно опустил голову. Большой, высокий, с зачесанными назад светло-русыми волосами, бородой, принимая виноватый вид, он уменьшался раза в два.

– Все будет хорошо. Честно. Я обещаю! – Быстрым шагом отец пересек комнату, опустился на край кровати и взял Люсю за руку. – Котенок, я же все делаю ради вас. Как ты не понимаешь? Все-все. Всегда…

Люся испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она, конечно же, любила его. Отец играл с ними в детстве, рассказывал небылицы, ни к чему не цеплялся, не читал морали и не занудствовал. Но как родитель был совершенно безответствен и равнодушен: никогда не знал, где они и что с ними происходит, не интересовался ни учебой, ни спортивными успехами Коли, ни Люсиными рисунками, ни чем-либо еще, не касающимся его самого.

– Ты ничего для нас не делаешь, – сухо сказала Люся.

– Я хочу загладить свою вину.

– Собираешься вернуть деньги?

– Обязательно! Но не прямо сейчас.

– Все ясно! – Она отодвинулась. – Тогда нам не о чем с тобой разговаривать.

– Подожди! Просто послушай. У меня есть для вас интересное предложение. Это отличная возможность немного заработать и отправиться в Москву. Вы же хотели в Москву?

– Сколько заработать? – Вопрос поиска денег стоял особенно остро, и Люсю намного больше волновала сумма, нежели то, что понадобится делать для того, чтобы ее получить.

– Не то чтобы очень много, но это деньги и это Москва. Притом бесплатное проживание и содержание – шикарные условия. Поедете, осмотритесь, появится возможность позже найти работу. – Отец, который в жизни не проработал ни одного дня, говорил это с такой уверенностью, что Люсе стало любопытно.

– Ладно. И что же от нас потребуется?

– В общем, история такая. – Отец оживился. – У меня есть одна приятельница – Саша. Она соцработница в негосударственной компании, курирующей в основном людей богатых и выдающихся. Бизнесменов, спортсменов, деятелей искусства, публичных персон и всяких других. Так вот, у нее на попечении один известный писатель – Олег Гончар. Слышала про такого?

Люся помотала головой.

– Когда-то его все знали. Но суть не в том. Сейчас он пишет книгу. Угадай, о чем она? О разнополых двойняшках. Понимаешь, да? Ну и вот, когда Саша вскользь упомянула, что она тоже знает таких, не лично, конечно, но я много ей о вас рассказывал, Гончар очень заинтересовался и захотел с вами познакомиться. Саша сказала, что вы живете далеко, а он ответил, что готов пригласить вас к себе и даже выплачивать гонорар как консультантам. Представляешь? – Отец с восторгом посмотрел на Люсю.

– Ерунда какая-то. – Люся поморщилась. – Мало ли кто чего болтает.

– А вот и не ерунда! Я потом лично связался с ним – позвонил и поговорил. И это не болтовня, – торопливо заговорил отец, словно опасаясь, что дочь его выгонит. – Гончар на самом деле готов поселить вас у себя и платить по пятьдесят тысяч каждому. Пятьдесят тысяч! Это же настоящая зарплата. Саша говорит, что у него квартира в центре Москвы и он страшно богат.

– И за что же он собирается нам платить?

– Просто за разговоры. О таком можно только мечтать! Я, как услышал, сразу понял, что разобьюсь, но устрою вам это. Думаешь, я не понимаю, как виноват?

– Все, давай не будем.

У Люси имелись все основания ему не верить. Отец был еще тот аферист: плут и игрок.

– Просто расскажи об этом брату. Со мной он разговаривать не станет, а тебя хотя бы выслушает. Скажи, я хочу реабилитироваться. Только подумай: если вы отправитесь в Москву сразу после экзаменов, то у вас до сентября будет два месяца. Этих денег должно хватить на учебу, хотя бы на первое время, а потом я еще что-нибудь придумаю.

Он еще долго увещевал ее, соблазняя преимуществами Москвы, о которых Люся и без него знала. И ему удалось все же зародить в ней интерес.

Но только когда Коля сам созвонился с Гончаром и убедился, что все это чистая правда, они принялись обсуждать поездку в Москву.

Их отец с матерью познакомились на рок-фестивале под открытым небом, когда обоим было по двадцать. И через два дня, еще до окончания фестиваля, поженились. Неофициально, конечно, потому что для этого нужно было подавать документы в загс, ждать месяц и как минимум протрезветь, но их обвенчал семинарист-недоучка, борода и ряса которого стали вполне убедительным доказательством того, что этот брак заключается на небесах.

В то же лето они вместе с друзьями укатили на Казантип и прожили там дикарями до сентября. А потом, в надежде продлить каникулы, поехали к отцу в Узбекистан, но его семья не очень-то обрадовалась маме – с учетом того, что официально их брак оформлен не был, да и делать, как оказалось, в этой глухомани нечего. Никаких тусовок и развлечений. Работать мать с отцом не собирались, об учебе речь и не шла. Зато с наркотиками там было даже проще, чем на Казантипе. И за ту пару недель, что они пробыли в Узбекистане, отец успел организовать маленький наркоторговый бизнес, пообещав своим школьным друзьям наладить рынок сбыта в обеих российских столицах. Благо за лето он успел обрасти огромным количеством знакомых из Москвы и Питера, которые за коробок хорошей шмали могли отвалить кучу денег. Отец с мамой перебрались в Питер, сначала жили в каком-то богемном притоне, а как только бизнес стал налаживаться, расписались и сняли комнату в коммуналке. Лет пять так жили, ничего не делая, развлекаясь и предаваясь духовному познанию мира.

Потом их лавочку накрыли. Кого-то арестовали, кого-то посадили, отцу чудом удалось сбежать, и около месяца он жил где придется. А когда вернулся, решили переехать в Пензенскую область к бабушке, и, чтобы та согласилась принять семейку бездельников, маме срочно пришлось забеременеть.

На самом деле мама всегда была со странностями. Одно то, что она надумала рожать дома в ванной, несколько лет обсуждала вся округа, не говоря уже о торжественном захоронении плаценты под столетней сосной.

Прожив с нами чуть больше пяти лет, мама свинтила, отправившись волонтером в добровольческую организацию, но через полгода вернулась и сразу уехала на реставрацию церкви; после, увлекшись религией, немного пожила в монастыре, затем перебралась в поселение родноверов, а последние года три жила в какой-то коммуне и даже на похороны бабушки не приехала – сказалась больной.

Коля с Люсей ее толком не знали и привязанности к ней не чувствовали, впрочем, как и негатива. Ее в их жизни просто не было – чужой человек.

С отцом же все обстояло иначе. Он никуда не сбегал, а очень даже неплохо обосновался на бабушкиной шее. Пить он не пил, с наркотиками завязал, скандалы не устраивал, охотно сидел с детьми и во всем слушался бабушку. Соседи в нем души не чаяли. Он отличался обаянием и умением ладить с людьми. И все ничего, вот только работать он не хотел, но зато регулярно играл: то в карты, то на автоматах, а как освоил онлайн-казино, так и вовсе из дома перестал вылезать. Деньги на свои игры он где-то находил: или отыгрывался, или проворачивал мелкие сделки из серии толкнуть на «Авито» «раритетный» хлам советской эпохи, собираемый практически задарма у дачников из близлежащих поселков.

А потом отец вдруг открыл в себе дар целителя человеческих душ и завел свой ютуб-канал. Нахватавшись по верхам религиозно-философских очевидностей, он с глубокомысленным видом рассказывал людям, как справляться с жизненными трудностями, преодолевать черные полосы, эффективно формулировать послания Вселенной и зарабатывать много денег.

Когда канал начал приносить доход, отец и вовсе перестал выходить из дхьяны к делам мирским и полагал, что любое сопротивление жизненному потоку чревато бесполезной, а иногда и опасной тратой энергии. Все должно идти так, как идет. К этому Коля с Люсей привыкли. Недеяние в действии и действие в недеянии. Папа был далек от них, как Гаутама Будда от крепостных крестьян Российской империи.

Шторы в кабинете Гончара были раздвинуты, и его заливал утренний свет. Окна выходили в сквер, и густо разросшаяся зелень мягко рассеивала лучи еще не успевшего раскалиться солнца. В воздухе еще витали остатки ночной свежести, и дышалось легко.

Олег Васильевич сидел за письменным столом.

Коля бодро постучал в раскрытую дверь и вошел.

– Доброе утро. Можно?

– Конечно! Прошу! – жизнерадостно воскликнул Гончар, делая широкий жест. – Присаживайся. Мне уже не терпится начать! Я заготовил для тебя тысячу вопросов. Но не пугайся, мы будем двигаться постепенно.

Коля прошел и сел на приготовленный для него мягкий стул с подлокотниками.

– Так тебе удобно? Сначала хотели поставить кресло, но решили, что энергетика стула для наших задач лучше подходит. Энергетика стула, – повторил Гончар, – интересный образ. Что-то в нем есть, правда?

– Спасибо. Стул подходит, – Коля откинулся на спинку.

– Ты же не против, если я буду записывать нашу беседу? – Писатель показал Коле небольшой черный диктофон. – Чтобы не отвлекаться. Потом обработаю материал. Обработаю материал, – снова повторил он задумчиво. – Канцелярские обороты засоряют нашу речь почище слов-паразитов.

– Записывайте. Мне без разницы.

– Итак… – Олег Васильевич широко развел руками, словно охватывая поверхность всего стола, на которой перед ним лежал диктофон, пухлый блокнот, золотистая ручка и очки с прямоугольными стеклами. – Приступим?

Как перед ответственным экзаменом, Коля расправил плечи и сделал глубокий вдох.

– Я готов.

– Давай поступим так: я буду задавать тебе вопрос, но ты можешь рассказывать о чем захочешь. Просто о себе и сестре. О ваших взаимоотношениях, похождениях, переживаниях, радостях и ссорах. Мне все-все про вас интересно.

– Мы почти всегда вместе, и с нами чего только не происходило, – оживился Коля. – Могу рассказать, как мы нашли заблудившуюся в лесу девочку, как собирали деньги на операцию для математички, как учились читать мысли. А еще однажды устроили настоящий школьный бунт.

– Это очень хорошо, – одобрил Олег Васильевич, – но давай сначала поговорим о ваших вкусах и предпочтениях. Что вы любите одинаково сильно, а в чем различия?

– Трудно вот так сразу вспомнить… – Коля наморщил лоб. – Сестра любит маслины, а я их терпеть не могу. Зато люблю квашеную капусту и соленые огурцы, а она нет. Она любит вареное мясо, сыр, зелень, орехи и ягоды, а я – шашлыки, макароны, пельмени и супы. А вместе мы фанаты мороженого, арбузов и яблочной пастилы.

– Этот вопрос не только о еде. Он шире.

– Извините, – спохватился Коля. – Она предпочитает книги, а я кино, она меломанка, я больше по спорту, ей нравится порядок, мне же на него плевать, Люся старается не спешить в принятии решений, а мне нужно все и сразу, она доверяет интуиции, я – фактам…

– Хочешь сказать, что вы совершенно разные люди?

– Ну что вы? Мы не можем быть совершенно разными, потому что вместе росли, воспитывались, ходили в один класс и друзья у нас общие.

– То есть, скажем, если бы рядом с тобой с момента рождения находился ребенок из другой семьи, ничего бы не изменилось?

Коля недоумевающе посмотрел на писателя.

– Как не изменилось? Мы же с Люсей очень похожи. Вы сами видели.

– Получается, дело только во внешности? И ваша близость ограничивается лишь этим?

– Ладно, я понял. – Коля пробежал глазами по стенам с картинами. – Вы хотите спросить про связь – есть ли она между нами, потому что сходство и связь – это разное.

Губы писателя довольно растянулись, отчего глаза сделались совсем крохотными, а курносый нос вздернулся еще сильнее.

– Я очень рад, что ты осознаешь это. Значит, мы двигаемся в верном направлении.

– Однажды Люсю в бассейне ударила током сушилка для рук. А я в это время был еще в воде, и когда это произошло, у меня неожиданно свело обе ноги. Никогда раньше ноги не сводило, а тут сразу две. Хорошо, тренер оказался рядом. А еще Люся как-то пошла в магазин и на обратном пути к ней привязались два алкоголика. Она тогда так сильно испугалась, что я сразу понял: что-то случилось, и – как был в домашнем – рванул в магазин. К счастью, наткнулся на них неподалеку от дома. Вот такая связь у нас есть – это правда.

– Это хорошо. – Гончар сделал вид, будто что-то записывает. – Выходит, вы способны передавать друг другу чувства боли и страха. А какие-то другие эмоции? Скажем, положительные. Радость? Счастье?

– Никогда о таком не задумывался, наверное потому, что от счастья не сводит ноги в бассейне, – усмехнулся Коля. – Но если повспоминать, скорее всего, найдутся примеры.

Вообще, мы с сестрой живем очень дружно. С самого рождения. Ссоримся иногда, но без злости и больше от скуки. Люся порой «маму» включает и цепляется с поучительными замечаниями вроде: «руки не моешь», «постель не заправил», «громко жуешь», «мусор не выкинул», «не стрижешься». А я разыгрываю ее: могу жабу в кровать подсунуть, или в квас папиного пива подлить, или сфоткать в некрасивом виде, чтобы она просто пофыркала. Бывает, и повозимся, типа деремся, но никогда ничего такого, что не закончилось бы перемирием или смехом.

– Получается, вы очень близки?

– Конечно, близки. У нас, кроме друг друга, никого нет. Можно ведь про родителей не рассказывать?

– Я бы с удовольствием послушал и про них, но на нет и суда нет. – Олег Васильевич снова уткнулся в блокнот. – Скажи, а тебе когда-нибудь хотелось быть одному, самому по себе? Ты уникальный и неповторимый – как другие люди?

– В смысле, без сестры? – удивился Коля. – Не! Она делает меня намного более уникальным. У нас в поселке нет больше такой двойни, как мы. Нас все знают, мы особенные. Некоторые люди даже специально с нами знакомятся, им интересно нас сравнивать. Да и потом, что бы я делал один? Подыхал от скуки и одиночества?

– Хорошо, допустим. Ну а если бы у тебя был брат. С братом же намного интереснее – общие увлечения, проделки.

– В том, что касается проделок, Люся не уступит ни одному парню. – Коля невольно рассмеялся.

– Значит, тебя не смущает, что она девочка?

– Ни капли. В этом даже есть плюсы. Благодаря ей я научился отлично ладить с девушками, понимаю их и умею подстраиваться.

Гончар одобрительно покачал седой головой.

– Что ж, это всем плюсам плюс. У тебя есть девушка, который ты встречаешься?

Коля неопределенно пожал плечами.

– Сейчас нет.

В школе и, пожалуй, даже в поселке он пользовался повышенным вниманием со стороны женского пола: он отлично сложен, разговорчив, излишней стеснительностью не страдал и занимался спортом.

И после расставания со своей первой любовью Вероникой успел повстречаться с пятью или даже шестью местными красотками без каких-либо привязанностей и клятв.

– А у твоей сестры есть парень?

– Нет и не было.

– Почему?

– Не нравится никто.

– Но ведь рано или поздно это произойдет, и как ты отнесешься к тому, что Люся полюбит кого-то сильнее, чем тебя?

– Да хорошо отнесусь. – Коля пожал плечами. – Я хочу, чтобы она нашла себе нормального парня.

– А нормальный – это, по-твоему, какой?

– Нормальный – это нормальный.

– Нормальных не будет! – Гончар пристально посмотрел на него из-под бровей. – Просто знай. Ты думаешь, что нормальный – это кто-то похожий на тебя, но другого такого нет. Да если бы даже и нашелся, ты все равно не признал бы этого.

Из-за одной неприятной детской истории Коля очень боялся старых женщин.

В одиннадцать лет он заболел корью. Люся тоже заболела, но она поправилась быстро, а у него начался отит. Ухо воспалилось так, что температура подскочила до тридцати девяти, голова раскалывалась, есть было больно, а спать он совсем не мог. Едва начинал дремать, как сильнейший спазм вновь выдергивал его из успокаивающего забытья. Курс антибиотиков, которые прописал врач, не помог.

Коля не находил себе места и совершенно измучился. В те дни он часто оставался дома один: бабушка работала, Люся училась, папа до вечера уходил неизвестно куда.

Когда лежать в постели становилось совсем невыносимо, он надевал длинный болоньевый плащ, который по возвращении тщательно протирал, чтобы бабушка ничего не заметила, и отправлялся гулять по окрестностям. Движение отвлекало от боли, но восприятие реальности притупилось. И все, что обычно его интересовало и приносило удовольствие, отошло на второй план, затуманилось и стало казаться неважным. А те вещи, которые он прежде совершенно не замечал, неожиданно проступили с необыкновенной ясностью.

Жук, попавший в бочку с водой, запутавшаяся в паутине бабочка, стрекоза, бьющаяся в стекло теплицы, мышеловки, расставленные в сарае, крысиная отрава. Он стал обращать внимание на раздавленных на дорожке улиток, мух, прилипших к развешанным под потолком клейким лентам, – микроскопические жизни, которые не представляли ни для кого ценности.

– Благодаря вам мне удастся заполнить некоторые пустоты, образовавшиеся после смерти моей сестры. Вот сейчас я явственно вспомнил, как провалился в прорубь, а Оленька, рискуя жизнью, меня вытащила. Безусловно, мы с вами разные люди, но то, что нас объединяет, не зависит ни от характера, ни от условий жизни. И если все пойдет так же хорошо и дальше, я обязательно докажу, что моя теория верна.

Гончар замер, задумчиво разглядывая свои руки, лежащие на столе.

– Что это за теория? – спросила Люся.

Они беседовали уже час, и если поначалу писатель держался весьма деловито, то, чем дольше они разговаривали, тем чаще он замирал: то ли осмысливая ее слова, то ли размышляя о чем-то своем.

– У меня есть правило: пока текст недописан – не раскрывать его содержание. Это позволяет удерживать внутреннюю энергетику и страсть к работе. Но когда он будет закончен, вы с братом станете первыми, кто получит возможность с ним познакомиться.

– Что же случилось с вашей сестрой?

Люсю подмывало спросить об этом с самого начала разговора, но подходящего момента не представлялось.

– А… ну… она умерла. Несчастный случай. – Гончар рассеянно помолчал. – Мыла окна. Поскользнулась на пене, схватилась за раму, но старые петли не выдержали. А там высота… пятый этаж.

– Это ужасно! – искренне откликнулась Люся. – Представляю, как вы расстроились.

– Расстроился? – Он недоверчиво прищурился. – А ты могла бы представить, что твой брат умер?

– Мне не хочется это представлять.

– Прошу тебя, попробуй. – И хотя голос его звучал ласково, Люся почувствовала давление.

В ее воображении немедленно нарисовалась картина, как Коля балансирует на подоконнике пятого этажа, хватается за оконную створку, петли не выдерживают веса, и он, сорвавшись, летит вниз.

– Легче представить, что я сама умерла. – Она встряхнула головой, прогоняя жуткое видение. – Это не так страшно.

– Когда умирает кто-то из близнецов или двойняшек, второй тоже умирает. Не физически, но умирает.

– Вы правы, я сморозила глупость.

– Однако это не значит, что физической боли не было, ты же понимаешь. Когда это произошло, я чувствовал все. Падение из окна приковало меня к кровати почти на два месяца. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но, даже обретя вновь способность двигаться, заговорил я лишь через полгода.

– Поразительно! – ахнула Люся. – Мы тоже чувствуем друг друга, но, наверное, не так сильно.

– А вы не пытались развивать в себе эти способности? Общаться телепатически? Или предсказывать поступки друг друга? Мы вот все детство этим занимались. Очень полезное умение, скажу я тебе. Особенно на экзаменах, – Гончар улыбнулся, напряжение в его голосе пропало, и он снова разговаривал привычным добродушным тоном. – А давай-ка ты сейчас попробуешь отправить мысленное сообщение брату? Любопытно проверить, насколько чутко вы ощущаете друг друга.

– Какое сообщение?

– Да любое. – Гончар очень оживился от этой своей идеи. – Просто позови его.

Люся прикрыла глаза, пытаясь представить, чем брат в этот момент может заниматься. Скорее всего, еще спит или просто валяется в постели и смотрит блогеров.

«Эй, Коль, приди ко мне, пожалуйста! Прямо сейчас. Это важно».

Собственный голос в голове прозвучал безжизненно и бестолково.

«Я в кабинете у Гончара. И ты мне очень нужен!»

Нет. Это не то. Она сама ничего от своих призывов не чувствовала.

«Быстро иди сюда!»

Представив, как, услышав этот приказ, Коля от неожиданности свалится с дивана, она невольно рассмея-лась.

– Ничего страшного. – Гончар шумно выдохнул. – Я и не надеялся, что у тебя получится с первого раза.

Люся вспомнила, как нечто подобное они с Колей как-то пытались проделать с бабушкой, внушая ей мысли. Засели под столом на кухне, пока она варила на неделю суп, и гипнотизировали: «Положи в холодильник ложку» или «Урони полотенце», но получилось у них только с заданием «Почеши нос». Они пришли в столь бурный восторг, что бабушка, услышав, как они давятся от смеха, тут же обнаружила их и погнала с кухни.

– Пожалуй, на сегодня все. Кажется, мы оба устали. Благодарю тебя за столь приятное общение. – Олег Васильевич кивнул. – Ты сама обратно дорогу найдешь? Я побуду еще немного здесь. Увидимся на обеде.

– Замечательное, просто чудесное утро! – Гончар выехал из кабинета Коле навстречу. – Мне так хочется на воздух, пока он еще окончательно не прогрелся и не превратился в удушливый смог. Ты не против небольшой прогулки?

Коля был рад возможности пройтись, однако к инвалидному креслу приспособился не сразу и долго вывозил писателя из подъезда, однако за воротами дома дело пошло веселее. Проехав немного вдоль проезжей части, они свернули на узкую улочку во дворах и медленно двинулись по ее теневой стороне.

Дома здесь были невысокие, старые и напоминали крошечный потерянный остров в бушующем океане мегаполиса. Кое-где попадались покрытые толстым слоем серой пыли раскидистые тополя. В аккуратно остриженных кустах громко резвились воробьи. Тонкая полоска чистейшего неба между зданиями слепила синевой.

– Все родственники по линии моей матери жили в Москве с николаевских времен, – сообщил Гончар, едва они отдалились от шума машин. – Если захочешь, я тебе потом покажу свое генеалогическое древо. На самом деле это только кажется, что время тяжеловесно. Сто лет – огромная цифра. Срок отпущенной человеку жизни. Но взять всего лишь десять раз по сто – и мы окажемся в тысячном году. Только представь. Москвы еще даже не было. История стремительна… – Гончар запрокинул голову. – Есть только одна вещь, которая не меняется никогда, – это небо. Ему совершенно безразлично то, что творится внизу. Какие изменения претерпевает город, чем живут и дышат люди, какой нынче год и курсы валют. Оно само по себе. Живет и существует рядом с землей, но в то же время само по себе. И в этом смысле мы с ним удивительно похожи. Когда в твоей голове выстраиваются невообразимые сценарии, обыденное и будничное становится совершенно неважным.

Коле было сложно поддерживать столь сложный разговор.

Накануне вечером он побывал на пятом этаже и с самого утра думал только об этой вылазке. Устав наблюдать, как Корги заигрывает с его сестрой, а она с ним, Коля оставил их вдвоем и решил вернуться к себе, но, пока шел по лестнице, заинтересовался тем, что же находится в квартире над ними, и поднялся наверх.

Пятый этаж разительно отличался от всех остальных помещений дома. Облупившиеся, где-то раскрошенные до кирпича стены, черные от пыли и копоти потолки, сорванные с петель и валяющиеся посреди коридора и комнат двери. Свет сюда попадал через грязные треснувшие стекла. В нескольких комнатах окна и вовсе оказались побитыми, а пол усыпан осколками.

В одной из комнат на высоте метров четырех к потолку были приклеены горелые спички, а на стене красовался детальный рисунок обнаженной женской груди.

Во второй обнаружились вбитая в стену железная цепь и перевернутая миска, словно здесь кого-то принудительно держали. В угловой комнате, там, где у Люси была спальня, он нашел гору пивных банок и красные лакированные женские туфли, разбросанные по разным углам.

Так он неспешно бродил по заваленным комнатам и вдруг услышал шаги совсем неподалеку, словно кто-то торопливо ходил из стороны в сторону.

– Эй, – крикнул Коля, озираясь, – здесь кто-то есть?

Никто не ответил, но звук шагов стих. Коля принялся открывать сохранившиеся двери. Громко распахивал их и оглядывал сумеречные комнаты. Одну, другую, третью, а когда очередная дверь распахнулась, от неожиданности он отлетел к противоположной стене – посередине комнаты, не двигаясь, стоял человек в черном плаще.

– Эй, – окликнул его Коля. – Алле!

Но человек даже не пошевелился.

– Добрый вечер! – снова прокричал он и тут заметил, что у дальней стены в таких же недвижных позах на стульях сидят еще люди в плащах.

Первой его мыслью было: сектанты, и он попал на их тайное собрание. Розовый закатный свет окрашивал все вокруг в нереальные призрачные тона, и лиц их он различить не мог.

Однако в комнате стояла абсолютная, мертвая тишина. Испытав легкое замешательство, Коля все же двинулся к человеку, положил ему руку на плечо и развернул к себе. От резкого толчка человек покачнулся и с грохотом упал на пол. Это всего лишь манекен! И все остальные, сидящие на стульях, тоже манекены. Смешная, немного глупая ситуация. В отместку за свой кратковременный испуг, дурачась, Коля пару раз пнул пластикового сектанта. А потом подошел и раскидал в разные стороны сборище на стульях.

Комната наполнилась шумом и грохотом, безжизненные тела разлетелись по углам. Коля и сам не знал, зачем с ними сражался, но после победы весь взмок и подошел к пустому оконному проему, чтобы подышать свежим вечерним воздухом.

Взгляд мельком скользнул по симпатичному особняку напротив, и в окне последнего этажа Коля заметил темную фигуру, будто бы смотрящую прямо на него.

Испытав чувство неловкости, он поспешил вернуться к Корги, а когда вошел в комнату, чтобы расспросить его о том, что видел, застукал их с сестрой целующимися.

Люся любила рисовать, но не красками и не на планшете. Все ее рисунки – черно-белая графика. Небольшие и очень детализированные рисунки, как старые книжные иллюстрации, которые увлекли ее еще в далеком детстве, когда она таскала из бабушкиного книжного шкафа книги. Читать взрослые произведения девочке было скучно, а рассматривать картинки – интересно.

Первое время она пыталась их перерисовывать, добавляя новые детали: чашку на столе, птичку или элемент одежды, но постепенно стала делать зарисовки самостоятельно – обычные бытовые и домашние. Чуть позже появились фантастические декорации и сюжеты. Потом люди: прекрасные девушки, герои и чудовища. После природа – натуралистичная, но замысловатая: причудливые деревья, цветы, облака. Затем – города и деревушки, замки, домишки, индустриальная эстетика. Со временем люди стали более реалистичными и идеально прекрасными, с индивидуальностью и характером.

Она хранила десятки толстеньких изрисованных альбомов, но никогда не считала себя подающей надежды художницей и уж тем более никому не показывала свои работы.

На обеде Корги не появился и на ужине тоже. Забеспокоившись, Люся подошла к Шуйскому:

– Вы не знаете, почему нет Корги?

– Кажется, он уехал.

– Как уехал? Куда?

– Сложно сказать. – Шуйский задумчиво потер подбородок. – Этот парень никому ничего не докладывает. Сегодня здесь, завтра там.

– Значит, вы не знаете, когда он вернется?

– Спроси-ка лучше у Олега Васильевича. Он единственный, кто имеет на него влияние.

После утреннего инцидента с портретом спрашивать Гончара о Корги Люся постеснялась и отправила брата, а сама осталась ждать на лестнице.

Однако не прошло и пяти минут, как из квартиры выскочила раскрасневшаяся Козетта.

– У вас совсем совести нет?! – накинулась она на Люсю. – Олег Васильевич с головной болью и давлением. Мало нам этого паршивца, теперь еще вы воду мутите! Если ему станет хуже, пеняйте на себя. Я этого не спущу. Вылетите отсюда оба – и ты, и твой брат. Вы здесь только для его душевного успокоения, но если из-за вас он окончательно подорвет себе здоровье, я сделаю так, что ваша жизнь здесь станет невыносимой.

– Простите. – Люся вжалась в перила. – Мы просто хотели узнать, когда вернется Корги.

– Вот именно! – Козетта уперла руки в бока. – Достаточно того, что этот мальчишка бессовестно сбежал и теперь Олег Васильевич невероятно расстроен. Нужно еще прийти и сыпать ему соль на рану!

– Мы не знали, что он сбежал. – Люся растерялась, снова вспомнив об их договоренности. – А может, у него неприятности и он просто не может вернуться? Его могли обокрасть или он угодил в полицию? Или даже попал под машину?

– Не может! – суровый взгляд Козетты будто перекрыл ей воздух. – Корги известный пройдоха, и… и, если он заявится, просто сделай вид, что ничего не было. Так будет лучше для всех. Теперь главное, чтобы вернулся.

Козетта сокрушенно покачала головой и, перед тем как уйти, добавила:

– В наших общих интересах, чтобы все вошло в свое русло.

Когда дверь за ней закрылась, Люся вспомнила про разбитое зеркало, которое нужно поставить в спальне, пока эта страшная женщина не заявилась к ним с уборкой.

– Ты читал мои книги?

Вопрос Олега Васильевича поставил Колю в тупик.

Он попытался вспомнить, что говорила об этом сестра, но она почти ничего не рассказывала. Только Корги как-то завел разговор и бегло обмолвился о нескольких из них. В книге «Игрок» рассказывалось о жестоком парне, манипулировавшем женщинами и без сожаления рушившем их жизни; еще в одной, название которой Коля не запомнил, речь шла о «маленьком человеке», пережившем Гражданскую войну, революцию и репрессии, но погибшем от рук собственной жены. В «Неуде» одинокая учительница похитила ученика из неблагополучной семьи, чтобы воспитать по-своему. Коля тогда еще предположил, что учительница педофилка, но Корги сказал, что это советская книга и в те времена про такое не писали.

– Немного, – уклончиво ответил Коля в надежде, что вникать писатель не станет, однако тот стал:

– И что же ты читал?

– Кажется, «Игрока» и «Неуд».

– Да-а-а? – Глаза Гончара под очками округлились от удивления. – И как тебе «Неуд»?

– Очень захватывающе.

– Что же тебя там захватило?

Широко расставив локти на столе, писатель словно занял собой все его пространство.

– Образ учительницы. Очень яркий и сильный персонаж, – ученическим тоном проговорил Коля.

– Сильный-то сильный, но неужели это все, что ты о ней можешь сказать?

Под его требовательным взглядом Коле сделалось неуютно. Он замялся, и Гончар сразу все понял.

– Ты ведь не читал, да?

– Простите, школьная привычка, – с легкостью сдался Коля. – Я не собирался обманывать.

– Кто же тебе рассказал об этих книгах?

– Я и не помню. Слышал краем уха.

– «Неуд» – страшная книга и жестокая. Она о том, что бывает, когда теряется чувство меры; как быстро хорошее может превратиться в ужасное; о том, что никто не вправе судить и о необратимости последствий. Добро неочевидно, как и благие цели.

Коля прилежно кивал.

– Учительнице действительно удалось перевоспитать хулигана, оболтуса и двоечника. Но стал ли он от этого лучше? Как он теперь проявит себя среди людей, после того, что с ним произошло? Общество избавилось от потенциального дебошира и пьяницы, однако та новая личность, в которую он превратился, гораздо хуже и страшнее.

– Я понял.

– За эту книгу я получил три премии, и многие считают, что это мое лучшее произведение. Но я его не люблю и сожалею, что оно состоялось. Не потому, что мои мысли и идеи изменились, а потому, что мы всегда в ответе, за то, что приводим в этот мир. Иногда при попытках разоблачить зло получаем обратный эффект. Это зло подхватывают, обхаживают, упаковывают в красивую обертку. Взять хотя бы Чикатило. Ты же знаешь Чикатило? Маньяка, педофила, изверга? Про него даже кино сняли, и не одно. Люди любят ужасное не меньше, чем прекрасное, они тайно восхищаются им и тиражируют. Вот так и моя учительница. Она монстр, но ею восхищаются. Понимаешь?

– Да, конечно.

– Ладно. – Олег Васильевич откинулся на спинку кресла. – Я не собирался говорить об этом, просто надеюсь, эту книгу ты никогда не прочтешь.

Коля усмехнулся.

– Если честно, я не люблю читать, но после ваших слов мне стало любопытно.

– Ты ее не найдешь. Мои книги не переиздают, а старые тиражи канули в Лету. Если кто и помнит книгу «Неуд», то уже немолодые люди, которые вряд ли подсунут ее своим детям и внукам.

– Но у вас же наверняка есть свои экземпляры? Моя сестра нашла около двадцати ваших книг у нас в квартире.

– Да, но «Неуда» там точно нет, как нет и «Игрока». – Олег Васильевич выдвинул ящик стола и достал оттуда толстую стопку испещренных печатным текстом листов. – Это моя последняя и неизданная рукопись. Но я уже к этому не стремлюсь. Просто не писать не могу, потому что только это наполняет мою жизнь смыслом.

Коля пристыженно потупился, и писатель поторопился пояснить:

– Я спросил, читал ли ты мои книги, только для того, чтобы выяснить, насколько мы с тобой понимаем друг друга. Я задаю тебе вопросы и уже кое-что знаю о тебе, а ты ничего обо мне не знаешь. Обо мне как о человеке. Какой я? Добрый ли? Честный? Умный? Да-да, а что такого? Глупых писателей пруд пруди, быть может, и я из их числа?

Прочитать книгу – лучший способ узнать автора. Безусловно, автор не равен своему произведению. Он не оно, однако в нем его мысли, взгляды, вопросы, которые его беспокоят, его надежды, фобии, поиски жизненно важных ответов. Я не учительница из «Неуда», но мое сознание породило ее и позволило сделать достаточно реалистичной настолько, что в существование этой женщины люди готовы и даже хотели бы верить. Я получал немало писем от тех, кто якобы где-то ее встречал.

Гончар задумчиво склонил седую голову.

– Я не мню себя великим и не планирую остаться в веках. Раньше хотел, не скрою, но это было в далекой-далекой молодости, в существование которой я уже верю намного меньше, чем в сюжеты и людей из собственных книг. Но ты тоже наверняка желаешь покорить мир. И это правильно, в восемнадцать лет все этого хотят. Кажется, что нет ничего важнее, чем заявить о себе, показать всем, чего ты стоишь. И только потом, с возрастом, отношение к этому миру меняется, быть его завоевателем больше неинтересно, потому что он намного примитивнее, чем пытается казаться. Случившееся с моей сестрой враз избавило меня от иллюзий.

– А что случилось с вашей сестрой?

– Люся тебе не рассказывала?

– Мы с ней, как и обещали, не обсуждаем содержание наших с вами разговоров.

– Хорошо, – Гончар одобрительно кивнул. – Это был несчастный случай.

От высокой температуры, непрекращающейся ломоты и ужасных снов Люся так измучилась, что все события, произошедшие с ней накануне, смешались, переплелись, утонули в густом тумане нереальности.

Нежные поцелуи Корги, его последующее исчезновение, букет пионов и портрет, нарисованный вслепую; поход в клуб, духота, коктейль из шампуня; черные лабиринты комнат пятого этажа, таинственные шаги, незапертые замки; появление незнакомого человека – врача… Было ли это на самом деле или это часть болезненных кошмаров?

Веселые детские голоса, шуршание колес машин, стук каблуков по асфальту, щебет птиц – все звуки, доносившиеся до ее слуха с улицы, больше не казались приятными: вероломно врываясь в сознание, они раздражали и мучили навязчивостью.

Люся просила брата держать окна закрытыми, а шторы задернутыми, но потом все равно просыпалась от истошных звуков улицы и пронизывающих сквозняков. Коля твердил, что ей нужен воздух, в комнате невозможно находиться, но она желала только одного – уснуть и не просыпаться.

Брат приносил еду, однако запах еды тоже вызывал отвращение, несколько раз заходила Козетта, предлагая сменить постель, но Люся не дала.

Отчего-то ей все время хотелось плакать, только слез не было, лишь не отпускающее ни на миг внутреннее напряжение, терпеть которое было не менее мучительно, чем боль.

Как-то в детстве они с Колей поссорились из-за сосисок. Дело было, в общем-то, не в самих сосисках, а в принципе. Коля свою порцию уже съел, и оставшаяся по праву принадлежала Люсе. Но ей есть пока не хотелось, и она отложила их на потом, а Коля есть хотел, и даже очень, поэтому считал, что сосиски должны достаться тому, кому они нужнее. Сначала брат с сестрой просто спорили, потом кричали, а когда доводы и слова закончились, одновременно сорвались и кинулись к холодильнику, где и сцепились. Опрокинули табуретку, сбили со стола хлебницу, рассыпали солонку и в довершение всего разбили трехлитровую банку с чайным грибом.

Бледно-коричневая жидкость забрызгала им ноги, стекло проткнуло медузообразное тело гриба, оно лежало, засыпанное мелкими осколками.

– Мы убили гриб, – честно сообщил Коля бабушке вечером.

– И похоронили под грушей, – добавила Люся.

– Как похоронили? – бабушка всплеснула руками. – Прямо в землю, что ли?

– В тряпочку завернули.

– Совсем сбрендили? Быстро тащите его назад!

Бабушка как следует промыла несчастный и уже заметно подсохший гриб, запихнула его в новую банку и залила водой.

– Постоит чуток, сам очистится, а когда отрастит новый слой, мы старый отрежем и выкинем, а новый будет жить.

Теперь Люся сама чувствовала себя желеобразным чайным грибом с колотой раной. И ей тоже нужно отрастить новый слой, чтобы очиститься.

– В восьмом классе меня пырнули ножом. На пустыре за поселком. Какие-то залетные беспризорные пацанята лет четырнадцати. Похоже, сбежали то ли из колонии, то ли из детдома. Вот и мотались в поисках пристанища и денег. Я тогда с другом был. Понятное дело, что нас двое, мы старше, и каждый с легкостью отметелил бы обоих.

Мы их застукали, когда они женскую сумочку потрошили. Ну, они сразу за нож. А я вроде как смелый, меня все ребята наши уважали, взял и попер на них, что, мол, кишка тонка нож в человека воткнуть. Короче, сам напросился. Мальчишка, может, и не собирался меня резать, просто перед другом своим побоялся слабину дать. Ну а я перед своим.

К счастью, рана совсем неглубокая оказалась, но пацаны запаниковали и сбежали, а друг меня в больницу потащил. Там уж и отца вызвали. Он примчался непривычно встревоженный, волнующийся, как будто ему не плевать на меня. Ну, или просто изображал тревогу. И в тот момент я к нему очень проникся, мне вдруг показалось, что на самом деле он совсем не такой, каким мы его видим каждый день. Представилось, что он по неким таинственным причинам только вынужден изображать никчемного и слабого человека. Ну, знаете, вроде секретного агента, который ведет тихую, неприметную жизнь. И пока мы думаем, что отец шатается, собирая старое барахло, или просаживает деньги в карты, на самом деле он выполняет секретное задание по спасению мира. А мама, может быть, тоже агент, которому просто нельзя раскрывать, что у него есть семья.

К тому времени я уже вырос из того возраста, когда на полном серьезе верят в подобное, и все же мне, наверное, хотелось найти для них какое-то оправдание.

В тот же вечер я в шутку рассказал о своих фантазиях сестре, и она предложила проверить. Несерьезно, конечно. Мы оба знали, что прикалываемся, но доля надежды, маленькая крупица веры в чудо все же теплилась в нас.

Решили установить за ним слежку. По очереди. И записывать результаты в тайную тетрадь. В ней фиксировалось время выхода из дома, место, куда он приходил, сколько времени там провел и локации перемещения. Развивая нашу теорию, мы допускали, что его сомнительного вида дружки тоже, возможно, работают под прикрытием, и, встречаясь, они не просто перекидываются картишками, а обмениваются секретной информацией, отчитываются о проделанной работе и получают новые задания из Центра.

Так мы начали следить за отцом по-настоящему, и, конечно же, увлекательным это было только первые два-три дня, а потом стало ясно, что ничего не происходит, у нас копятся прогулы, в школе происходит что-нибудь интересное, а торчать на улице в феврале – то еще удовольствие.

Я уж не помню, кто это начал первым. Наверное, сестра, у нее с выдумками намного лучше, чем у меня. В общем, неожиданно мы стали писать нашу собственную историю о секретных похождениях отца, как если бы это происходило на самом деле.

Сестра, например, могла оставить такую запись: «Двенадцать сорок. Объект вышел из Чайного домика, замаскированный под развозчика пиццы, взял самокат и покатил его рядом с собой, что позволило мне беспрепятственно следовать за ним. Тринадцать десять. Объект вошел в прачечную, пробыл в ней десять минут и вернулся без самоката, но с большим монитором. Рисунок монитора прилагаю.

Тринадцать тридцать три. Зашел в электротовары. Я прошла за ним и в приоткрытую щель подсобного помещения смогла увидеть, как он меняется с кладовщиком: монитор на коробку конфет. Но там, очевидно, находятся не конфеты, потому что объект прикладывал к ней ухо и слушал что-то внутри. Тринадцать пятьдесят девять. Объект вернулся в Чайный домик, а вышел в своей привычной одежде и без коробки. Четырнадцать одиннадцать. Объект дома».

Ну, вы поняли, она так придумывала, как будто видела сама. Я тоже стал отвечать ей в том же духе. У меня, правда, получалось менее таинственно, но зато обязательно происходило что-нибудь важное. То удавалось заметить у него оружие, то на него кто-то нападал, то я обнаруживал за ним злодейскую слежку.

Смотрели «Люди в черном»? Вот и мы тоже смотрели, поэтому определили отца в службу контроля инопланетной полиции.

Чтобы вести журнал слежки, нам уже не нужно было ходить за ним и пропускать школу. Если честно, классное развлечение. К некоторым эпизодам Люся добавляла зарисовки, и постепенно эта тетрадь превратилась в настоящую книгу. А потом, когда она закончилась, завели другую. К тому времени отец, чье кодовое имя было Покер, успел расследовать не одно темное дело, арестовал парочку монстров и даже кого-то прибил. А еще за ним на пустырь прилетала тарелка и забирала на несколько дней. В такие дни приходилось делать перерыв, да и писать особо не получалось, потому что, когда отец пропадал, бабушка очень злилась и наваливала на нас кучу дел.

Пока Коля все это рассказывал, выражение лица Гончара оставалось хмурым и задумчивым. Припоминая случай на пустыре, их выдумку со слежкой за отцом, Коля надеялся развеселить писателя, заинтересовать, но к концу рассказа тот как будто стал еще мрачнее.

Сидел, уставившись невидящим взглядом в блокнот, и рисовал кружочки.

– Простите. – Коля смутился. – Я наговорил лишнего. То, как меня пырнули ножом, совсем не относится к делу, просто хотел объяснить, с чего все пошло.

– Нет-нет, все нормально. – Олег Васильевич уставился на него исподлобья. – Продолжай.

– За пару лет у нас накопилось несколько таких тетрадей. Потом мы стали пропускать дни и терять интерес. А к десятому классу уже совсем ничего не писали. Запрятали в коробку и убрали под Люсину кровать. Так вот, моя бывшая девушка Вероника случайно ее нашла и стащила тайком пару тетрадей, чтобы показать своим подружкам. Ну а те начали распускать сплетни. Поверили во все. – Коля рассмеялся. – Что с них взять? Дуры. На сплетни было плевать. Но сам факт. Как она вообще посмела трогать мои вещи? И дело было даже не в обиде. Просто разлюбил ее в один момент. Как отрезало.

– Так, значит, ты убежден, что никакого влияния на твое решение относительно Вероники сестра не оказывала?

– Точно нет. Они, конечно, не дружили, но Люся не вмешивалась. Мы просто стали не так близки, как обычно. Но это во многом из-за меня.

– А если бы Вероника не нашла тетради, ты выбрал бы ее?

– Что значит выбрал? – Коля поморщился. – Вероника была моей девушкой. Люся – сестра. Для чего мне выбирать? Это же совершенно разные вещи.

– Никакие не разные. – Писатель покачал головой. – Когда человек не может одновременно находиться в двух местах, ему приходится выбирать, что для него важнее. Ты отдал свободное время Веронике, тем самым сильно отдалился от сестры. А это и значит «выбрал». Определился с тем, что для тебя важнее.

– Люся всегда была и будет для меня важнее всех.

– Это ты сейчас так говоришь, а если бы ты продолжил отношения с Вероникой, то ответ этот не был бы столь однозначен.

– Я не знаю. – Коля недовольно откинулся на спинку стула. – Вы спросили, точно ли я уверен в том, что Люся не имеет отношения к моему расставанию с Вероникой. И я объяснил, что она ни при чем.

– Вовсе нет. Ты просто рассказал, что принял решение самостоятельно и Люся никоим образом на тебя не воздействовала. Однако это не означает, что твоя сестра не способствовала тому, что Вероника нашла эти тетради. Это как раз очень умный и стратегически оправданный ход. Люся знала, как ты отнесешься к подобному поступку, и лишь создала прецедент.

– Неправда! – Коля разозлился. Ему не нравилось, что Гончар подталкивает его к тому, чтобы думать о том, о чем он никогда не помышлял и не собирался. – Люся не стала бы так делать.

Гончар двусмысленно усмехнулся.

– Можешь упрямиться – прятать голову в песок и отказываться принимать очевидное, – но от этого становится только хуже, ведь прозрение часто наступает слишком поздно.

– Может, вам просто постоянно встречались подлые и коварные люди, поэтому вы не хотите допустить, что далеко не все преследуют выгоду?

– А может, тебе просто слишком мало лет, что ты не понимаешь обратного? – Писатель победно задрал курносый нос. – В стремлении сохранить свое природа у всех людей одинакова.

Коля хотел ответить что-нибудь резкое, но сдержался и просто промолчал.

– Извини. – Гончар неожиданно смягчился. – Дело не в тебе. С утра голова болит. Я очень метеозависимый человек.

– У меня есть одна просьба, – решительно сказал Коля. – Нам с сестрой очень нужен ключ от нашей квартиры. Я знаю, что он есть у Шуйского. Пожалуйста, повлияйте на него. Я пробовал разговаривать, но бесполезно.

Он хотел добавить, что Шуйский угрожал ему, но не стал опускаться до подобного.

– Хорошо. – Гончар задумчиво постучал пальцами по столу. – Поговорю с ним. Хотя лично мне совершенно без разницы, какие двери заперты, а какие нет.

К руке осторожно прикоснулись пальцы. Люся была уверена, что Коля будит ее, чтобы заставить померить температуру или в очередной раз чем-то напоить. Но открывать глаза и двигаться было очень тяжело, поэтому она продолжала лежать, не шевелясь и притворяясь, что спит.

Но брат не ушел, а опустился рядом на кровать и взял ее руку в ладони. Он никогда так не делал, и ей пришлось приоткрыть один глаз, чтобы проверить, не случилось ли чего.

Однако когда в ночной полутьме она увидела, что на кровати сидит вовсе не Коля, от удивления немедленно вскочила и выдернула руку.

– Тихо-тихо, лежи, – негромко произнес Корги, – я просто зашел тебя проведать.

– Ты вернулся?!

– Как видишь.

Люся обрадованно выдохнула и невольно обняла его за шею.

– Чего это ты разболелась? – Он ласково убрал волосы с ее лица. – Тебя продули сквозняки этого дома? Во время жары их не замечаешь.

– Брат считает, что я подцепила вирус в клубе. Но если было так, то он тоже заболел бы.

– Вы ходили в клуб? Очень интересно.

– Душно, скучно и музыка ужасная. Мы быстро ушли.

– И Коля даже ни с кем не познакомился?

– Нет. – Люся легла на подушку, но руку Корги не выпустила. – Я так рада, что ты нашелся. Мне как будто сразу легче стало, не знаю почему.

– Да разве я терялся? – В темноте очертания лица юноши показались Люсе настолько совершенными, что, не удержавшись, она провела пальцем по его щеке.

А вдруг он ей так же привиделся, как Магда и Козетта? И хотя полной уверенности в том, что они к ней не приходили на самом деле, у нее не было, в воспоминаниях эти эпизоды, как и все прочее, остались неким подобием сна.

– Сейчас ночь?

– Да и все спят.

– Коля тоже?

– Пришлось прикрыть ему дверь.

От Корги пахло свежей травой и зеленью. Такой сильный и яркий запах, каких не бывает во снах.

– Ты был за городом?

– Как ты узнала?

– Ты пахнешь природой и свежестью.

– Это не я, это космеи. – Перегнувшись через нее, он достал с другой стороны кровати большой рассыпающийся букет. – Вот.

– Опять у бабушки возле метро нашел?

– Нет, сам надрал. Будем на них учиться натюрморт рисовать. Ты же знаешь, что у художников обязательно должны быть цветы? Можно хоть на чем учиться – на фруктах или книгах, но цветы – это нечто особенное, в них важны не только композиция, текстура и теория теней. Изображая цветы, ты всегда стремишься к прекрасному. – Корги усмехнулся. – Ну, по крайней мере, я. Оставлю их здесь. Они помогут тебе поправиться.

Он поднялся.

– Не уходи, пожалуйста. – Она поймала его за руку. – Посиди немного со мной.

– Я готов сидеть хоть всю ночь. Только схожу за едой. Тебе что-нибудь принести?

Люся прислушалась к себе и внезапно поняла, что проголодалась.

– Можно апельсин? Или яблоко. А еще лучше арбуз, если есть.

– Надеюсь ты оценишь мой подвиг, ведь вылазка на кухню Козетты – это большой риск. Я как-то стащил у нее колбасу, так она меня по всему дому гоняла, пытаясь отлупить половником.

Корги тихо вышел из ее спальни, прикрыв за собой дверь. Все-таки в том, что квартира не запиралась, есть и плюсы.

Неожиданному улучшению Люсиного здоровья Коля очень обрадовался, однако чуть позже, после того как он принес ей завтрак и она рассказала о ночном посещении Корги, стало ясно, что с дверным замком нужно срочно что-то решать. Она об этом пока не спрашивала, но то было лишь вопросом времени. К тому же вероломное появление Корги его разозлило.

Немного поразмыслив и взвесив все возможные варианты, Коля все же остановился на том, который представлялся ему наименее проблематичным: купить дверную задвижку и самостоятельно установить ее. Не нужно ничего сверлить, портить дверь и заморачиваться с ключами. Когда они дома – можно запереться, а уходят – все открыто, как и просит Шуйский. И волки сыты, и овцы целы.

В магазин он отправился сразу после разговора с Гончаром. Сегодня писатель был на удивление тихим, вопросов почти не задавал, не провоцировал и закончил разговор на полчаса раньше, чем обычно.

Хозяйственный магазинчик, где продавались дверные задвижки, Коля нашел, лишь обойдя два квартала. Кроме защелки, он взял винтики для установки и отвертку. Парень его возраста, с ленивой неторопливостью пересчитав каждый винтик, сложил все в тонкий прозрачный пакет и замешкался, возясь с кассовым аппаратом. В этот момент сквозь витрину на другой стороне улицы Коля и заметил Шуйского. Тот стоял возле автобусной остановки и, словно поджидая его, смотрел прямо на магазин.

Схватив поскорее свою покупку, Коля выскочил на улицу. Перехода поблизости не было, а машины ехали быстро и плотным потоком. Он остановился и помахал Шуйскому рукой, но тот не ответил, просто взял и отвернулся, словно незнакомый, чужой человек. И это было так странно. Коля крикнул ему, однако никакой реакции не последовало – Шуйский будто нарочно дразнил его.

Разозлившись, Коля уже собрался рискнуть и перебежать дорогу, как к остановке подошел автобус и Шуйский уехал.

– Ты, пожалуй, тоже иди, – с тревогой сказала Люся Корги, когда Коля вышел. – Большое спасибо за обед, но я должна поговорить с братом.

Корги подсел к ней на край кровати и взял за руку.

– Мне показалось, что это я его разозлил.

– Дело не в тебе. Он просто хочет разобраться с замками. Я сама просила. Накануне моей болезни мы поднимались на пятый этаж ночью. И там кто-то ходил. Довольно неприятно знать, что в любой момент сюда может войти кто угодно. А вдруг там живут бомжи или скрывается преступник?

– Нет там никого, – отмахнулся Корги, – и бояться нечего. Это старая квартира Олега Васильевича, и, из-за того, что она связана со смертью его сестры, он как будто забыл о ее существовании и всячески делает вид, что пятого этажа вообще не существует. Считай, что это просто чердак.

– Но там не просто чердак. Там заброшка! Скажи честно, там кто-то прячется? Кто эта девочка, которую видел Коля? Я тоже слышала шаги!

– Да, бывает, что там кто-то прячется… – Корги замялся. – Но не девочка.

Люся пристально посмотрела в остужающую прозрачность его глаз.

– Это был ты? Но почему?

Корги ласково взял ее за руку.

– Просто поссорился с Гончаром, психанул и сделал вид, что ушел, потому что ехать мне некуда и никакого другого дома, кроме этого, у меня нет.

– Но ты бы мог сказать нам. Дать знать, что ты здесь. Написать записку. Я переживала. Беспокоилась. Думала, что-то случилось.

– Спасибо! – Он порывисто поцеловал ее руку. – Мне очень приятно, что ты беспокоилась и ждала моего возвращения. Но так было лучше для всех.

Люся собиралась спросить, что он имеет в виду, но Корги уже поднялся.

– Не буду испытывать терпение твоего брата. А то я и так ему уже не нравлюсь.

– Неправда! Ты ему нравишься.

– А тебе? – Наклонившись, он приблизился так, что Люсе ничего не оставалось, как поцеловать его самой. Коротко и легко, как бы между делом. Однако, придержав ее за спину, он перехватил инициативу и выпустил, только когда она напомнила, что он собирался уходить.

– Ты мне не ответила. – Корги задержался на пороге. – Я тебе нравлюсь?

– Если бы не нравился, зачем мне с тобой целоваться?

– Просто скажи «да».

– Да. А я тебе?

– Тоже.

– Даже больше, чем Валя и Алина?

– Алла. Можешь не верить, но мне никто не нравился так, как ты.

После его ухода Люся еще некоторое время лежала, приводя взбудораженные чувства в порядок. Ее переполняло ощущение бурного, необъятного счастья, светлого, нежного и трепетного, как подрагивающие на сквозняке лепестки космей.

А потом она все же заставила себя встать и отправилась к брату.

Он валялся в одних трусах на покрывале и что-то смотрел в телефоне.

– Ты папе писал, пока я болела? – Люся медленно вошла в комнату.

– Нет, а зачем?

– Сказать, что все в порядке.

– Если ему интересно, мог бы и сам написать.

– Знаешь же, что сам он не напишет.

– Ну вот и я не обязан. Да и как я напишу, что все в порядке, если это не так?

– Ты на меня за что-то злишься?

– Только за то, что ты пришла сюда босиком. – Коля подвинулся, приглашая ее к себе. – Ты болела, и я скучал.

– Расскажи все нормально, а то я толком ничего не поняла. – Люся устроилась рядом с братом. – Что с Шуйским и что за монеты у него в комнате?

– Я тебе сначала другое скажу. Шуйский прямым текстом объявил мне, что мы всем тут мешаем и они терпят нас из-за Гончара.

– И ты серьезно отнесся к его словам? – Люся внимательно посмотрела на брата. – Как же так? Тебя в жизни никто не мог запугать. Ну, кроме старух, конечно.

– Да не в этом дело! – Коля порывисто сел. – Я уже говорил. Мне не нравится, что они как будто пытаются нами манипулировать. Мы просто сразу неправильно себя повели – чересчур доверчиво и открыто. Старались быть хорошими и всем понравиться. А они нас запутывают, обманывают, пугают. Наговаривают друг на друга, создают атмосферу дурдома. Ходят по пятому этажу, чтобы мы думали, что там кто-то есть. Заявляются сюда ночью и держат в постоянном напряжении. Типичная методология сектантов. Помнишь, Полина Игоревна рассказывала? Чтобы обратить человека в ту или иную веру, нужно сначала разрушить его реальность. Лишить его точки опоры, выбить из привычного ритма существования и оборвать связи со всем привычным. Ничего это тебе не напоминает? А когда реальность рушится, то психика начинает подстраиваться под новые условия.

– Коль, ты чего? – Люся недовольно покачала головой. – Хочешь сказать, что они все во главе с писателем сектанты?

– Да нет же. Нет. Ничего я не хочу сказать. – Ему и самому не понравилось, как он это сказал. – Просто поговорить в эти дни было не с кем.

– Кстати, знаешь, что я выяснила? – Люся оживилась. – По пятому этажу тогда ходил Корги. Он там спрятался от Олега Васильевича, потому что они поругались и Корги сделал вид, что ушел, а на самом деле все это время был наверху. Вот так. Все нормально, зря мы боялись.

– Это ты боялась. Может, он тебе еще и про девочку рассказал? Может, это его подруга и они там вместе тусят?

– Про девочку не рассказывал.

– Корги твой вообще мутный тип. Не собирался прямо сейчас тебе говорить, но, раз уж так получилось, то считаю своим долгом предупредить, чтобы ты с ним не связывалась.

– Я уже связалась, – ответила Люся сухо.

Она ждала чего-то подобного.

– Просто остановись, пока не поздно.

– Чем он тебе не нравится?

– Я не сказал, что он мне не нравится. Я сказал, что он мутный. От таких, как он, стоит ждать неприятностей.

– Если ты помнишь, я против твоей дурацкой Вероники слова не сказала. Хотя ты постоянно шел у нее на поводу, уступал, когда не стоило, отдавал ей то, чего она не ценила, не видел недостатков, выгораживал.

Люся никогда не разговаривала с братом об этом именно потому, что понимала, что он воспримет ее чувства и слова неправильно. Подумает, будто она заставляет его выбирать или отказывается делить его с Вероникой.

Люся мечтала, что брат обзаведется девушкой, с которой она могла бы подружиться, которая разделяла бы их общие интересы и была легкой в общении, но Вероника считала, что весь мир крутится вокруг нее, и постоянно капризничала.

А Коля не то чтобы не замечал этого совсем, он замечал, но принимать отказывался.

– Это не критика, Люся! – Брат сделался жестким. – Я твой брат и должен тебя защищать. А если тебе так сильно не нравилась Вероника, то могла бы и сказать, а не действовать тайком.

– Тайком? Ты о чем?

– Ты же специально подсунула ей коробку с нашими журналами, да? Знала, что я разозлюсь, когда узнаю. Иначе с чего бы ей лезть на твою половину комнаты?

– Совсем сдурел? – Она опешила. – С каких пор ты так обо мне думаешь?

– Ладно. Не злись. – Коля пожалел о сказанном. – Мы же с тобой друг друга чувствуем. Вы обсуждали нечто подобное с Гончаром?

Не желая отвечать, Люся пожала плечами.

– Просто объясни, почему, если одному из нас грозит опасность или мы испытываем боль, то почти всегда чувствуем это. А любовь к другому человеку нам не передается? Ты влюблена в Корги, я это понимаю, но ничего не испытываю. Отчего так?

– Значит, об этом с тобой говорит Гончар? Все ясно. Он настраивает тебя против меня? Вот почему он просил нас не пересказывать друг другу эти разговоры!

– Нет, не настраивает, но задает определенные вопросы, – ответил Коля уклончиво. – У тебя с ним иначе?

– Не помню. Пока я болела, все отодвинулось неправдоподобно далеко. Давай не будем ссориться и перетерпим. Нужно признать, что мы с тобой совсем не так представляли московскую жизнь. Не в том смысле, что проще, но как-то понятнее, что ли.

– Ты права! – Коля крепко обнял сестру. – Главное, что ты пошла на поправку. И ни о чем не беспокойся. Замок на двери я сделаю.

Про деньги, которые предлагал им Шуйский, он так и не сказал. Решил отложить до следующего раза, ведь, если Люся будет против, они точно поссорятся.

На следующее утро Гончар выдал Коле оплату за месяц, и все прочее немедленно сгладилось и стало несущественным. Глупые подозрения, тревоги, домыслы превратились в несусветную чепуху. Даже казавшееся весьма заманчивым предложение Шуйского враз потеряло свою прелесть.

Деньги обладают огромной силой – они отрезвляют, приводят сознание в ясность и компенсируют любые неудобства. Коля слышал и другую версию, о том, что деньги опьяняют, но такого их количества у него пока не водилось.

Деньги латают бреши и цементируют любой расшатавшийся фундамент – вот как он это ощущал и на радостях даже написал отцу: «У нас все в порядке. Как твои дела?»

Чем дольше они жили в доме Гончара, тем больше он им открывался, и не только новыми комнатами, помещениями и видами из окна. Дом неожиданно показывал вещи, которых Люся с Колей прежде не замечали, отворял дверцы, приобретал свежие краски, звучал перекличкой голосов, музыкой и эхом, чувствовал, слышал, дышал. Во время дневной жары он приносил прохладу, а по ночам светил уютным желтым светом и дарил яркие, образные сны.

Каждого из своих обитателей он окружал заботой и подстраивался под их предпочтения, стараясь поменьше скрипеть, гудеть и вздыхать. Старый, мудрый и добрый – так ощущала его Люся.

После того как они узнали о болезни Гончара, их отношение к писателю сильно изменилось. Теперь они видели, понимали и чувствовали намного больше: и как обитатели дома подыгрывали Гончару, выполняя его чудачества, и как тяжело ему концентрировать внимание, и что они все собирались именно на обед, потому что к ужину он совсем уставал и почти ни на что не реагировал. Люся удивлялась, что они не замечали этого раньше. И Козетта потому была так строга, что находилась в постоянном страхе за его здоровье; этим же объяснялась и тревожность Шуйского, и дурное настроение Магды. Выяснилось также, что каждую ночь в квартире писателя оставались ночевать Шуйский или Козетта на случай, если ему вдруг станет плохо. Магда для этой роли была старовата, а Корги Козетта не доверяла.

Неожиданное появление в доме нового жильца в лице Таты обрадовало не только Колю, но и Люсю, которая подозревала, что брат увлекся этой девушкой. Ревностное внимание брата ослабло, и он перестал постоянно заводить разговор о Корги и о том, чтобы Люся ему не доверяла. Теперь его главным образом занимали две вещи: ожидание, когда Тата выйдет из своего заключения и он сможет открыто пригласить ее куда-нибудь, и – что, пожалуй, еще сильнее – тема наследства.

Коля не прекращал обдумывать вероятность приобщиться к его раздаче. Он только и делал, что прикидывал, сколько что стоит в доме, и строил предположения, как много денег у Гончара может быть на счетах и в какой валюте. Он больше не чувствовал себя растерянным и заблудившимся. Ситуация обрела ясность и рациональное объяснение.

Брат без труда перенял манеру остальных домочадцев соглашаться с писателем во всем и подстраиваться под любое его чудачество. И если раньше Коля предлагал ей рассказывать друг другу об их беседах с Гончаром, то больше ни о чем подобном и не заикался, предпочитая строго выполнять все предписания и ничего не нарушать.

Люсе же разговоры о возможном получении наследства не нравились. Она считала, что такого рода корысть в принципе недопустима и извлекать выгоду из чьей-либо смерти некрасиво. Это ее осуждение распространялось не только на брата, но и на остальных. К счастью, Корги избегал разговоров об этом, и Люся была счастлива, что он не такой, как остальные.

Оправившись окончательно после болезни, Люся возобновила утренние посещения Олега Васильевича. Ее отношение к нему тоже изменилось, но не так, как у брата. Встречаясь с писателем один на один, она испытывала чувство глубокой жалости и щемящего сострадания. Каждый раз, сидя в кабинете, рассказывая свои истории или слушая его, она ловила себя на мысли, что, возможно, разговаривает с ним в последний раз. Размышляла о том, насколько он готов к уходу из жизни и осознает ли это в полной мере, или же его затмения и провалы уносят его от реальности, облегчая принятие неизбежного.

Стекла в доме напротив так сверкали, что Коля щурился, и Люся постоянно делала ему замечание. Он просил, чтобы ему разрешили повернуться к окнам спиной, но тогда получался «не тот» свет.

Коля уже жалел, что согласился на эту затею. Пребывать два часа в одной позе – то еще испытание, особенно на такой жаре, когда пот щекотными струйками стекает по голой спине до самых трусов. И хотя сидеть, прислонившись к стене, было вполне удобно, он точно знал, какую профессию никогда себе не пожелает.

Тогда как Люся с Корги чувствовали себя замечательно. Между их мольбертами стоял деревянный столик с тарелкой винограда и стаканами, наполненными лимонной водой. И пили они, когда хотели, а не по команде. И переговаривались только друг с другом, и смеялись, и заигрывали так, словно, кроме них, в комнате больше никого нет, а Коля – лишь прислоненный к стенке манекен.

На сестре были розовые спортивные шорты и обычная белая майка, волосы заплетены в косички, а ресницы густо накрашены черной тушью. От внимания Корги она сияла и выглядела очень милой и вместе с тем соблазнительной. Коля смотрел на нее и гордился, словно ее красота – это его заслуга.

Корги надел очередную мешковатую футболку цвета размытой синей акварели и широкие светло-серые шорты, болтающиеся на бедрах.

Оба стояли за мольбертами босиком и пританцовывали под «Колдплей». Их жизнерадостное настроение передавалась и Коле. И он, хоть и не был доволен своим положением, не переставал улыбаться, глядя на них.

Свежий букет пионов в вазе на высоком стуле наполнял цветочным ароматом комнату, перебивая даже устойчивый запах краски.

Время от времени Корги подходил к Коле и, показывая на отдельные участки его тела, объяснял тонкости изображения теней, а пока он шел обратно, Коля успевал вытереться валяющейся возле его ног простыней.

Корги хотелось верить. И не только из-за того, что Люся была от него без ума, мысль, что человек способен столь правдоподобно изображать искренность, претила.

Коля и сам не знал, отчего снова и снова возвращается к вопросу о доверии. По большому счету, кроме секрета Гончара о болезни упрекнуть Корги не в чем. В отношении Люси он вел себя идеально, по крайней мере когда Коля мог наблюдать, а происходящее между ними за закрытыми дверьми его не касалось.

– А что, если нам сегодня вечером сходить куда-нибудь развеяться? – неожиданно предложил Корги. – На концерт или потанцевать? Хочется уже какого-то движения.

– В последний раз мы как-то неудачно сходили, – скептически заметил Коля.

После болезни сестры он уже опасался заговаривать о развлечениях.

– Это потому, что вы были без меня, – рассмеялся Корги. – Я отведу вас в хорошее место. Познакомишься с какой-нибудь девушкой.

Лучший аргумент для Коли сложно придумать, он совершенно изнывал от нехватки женского внимания, что особенно остро ощущалось в этой пионово-розовой атмосфере влюбленности. После знакомства с Татой ему стало немного легче, ведь он всерьез рассчитывал на взаимную симпатию с ее стороны. Однако отвечать на его настойчивые знаки внимания девушка не торопилась. А последние два дня, когда ее заключение закончилось, и вовсе избегала его по непонятным причинам. Коля три раза приглашал ее на свидание, и всякий раз она отказывалась. Ему начало казаться, будто она влюблена в Корги, хотя, скорее всего, то были лишь его домыслы.

– На какой концерт? – заинтересовалась Люся.

– Да на любой, – запальчиво отозвался Корги.

– Так уж и на любой?

– Отвечаю. Достаточно лишь пожелать.

– А если я скажу, что хочу на «Колдплей»? – засмеялась она.

– Значит, будет «Колдплей».

– Чувствую в этом какой-то подвох.

– Подвоха нет, – Корги подошел к ней вплотную.

– Будешь сам петь?

– Могу сам. Могу Криса Мартина[2] подтянуть. Это как ты решишь.

– Ты не говорил, что поешь. – Подняв голову, она смотрела на него не отрываясь.

– Да я вообще очень одаренный творчески человек.

– Я против концерта, – поторопился перебить их Коля, подозревая, что еще немного, и они начнут целоваться прямо при нем. – Лучше танцы. И вообще, я уже устал. Сворачивайте лавочку. Завтра продолжим.

Перед тем как уйти, он взглянул на работы обоих. Конечно, Люсе до Корги очень далеко: на рисунке Корги его тело, пока еще без детальной прорисовки лица, выглядело невероятно живым и почти настоящим, тогда как у сестры это был просто хороший и немного приукрашенный рисунок.

Коля с нетерпением ждал вечера. Сразу после ужина он погладил рубашку и джинсы, принял душ, побрился и неприкаянно бродил по квартире, поторапливая сестру, которая не собиралась, а то и дело залипала в телефоне, переписываясь с Корги. И едва он дождался, когда она все же наденет сарафан и застегнет босоножки, как неожиданно раздался звонок на городской дисковый аппарат в библиотеке. Коля удивленно снял трубку.

– Спустись на второй этаж! – взволнованным голосом потребовала Козетта.

– Что-то случилось? – спросил он, но повариха уже кинула трубку.

Договорившись с сестрой встретиться на улице, Коля отправился к Гончару.

– У Олега Васильевича небольшое помутнение, – приперла его к стенке в прихожей Козетта. – Будь вежлив, со всем соглашайся и не смей расстраивать. Понял?

Коля послушно кивнул.

– Так бывает. Ничему не удивляйся. Утром он и не вспомнит.

На втором этаже стояла тишина. В коридоре на стенах приглушенным светом горели ночники. Ковровые дорожки смягчали шаги. Дверь в спальню Гончара была приоткрыта. Там тоже горел слабый свет.

Писатель сидел в кровати с белой повязкой на голове и, увидев Колю, радостно воскликнул:

– Кристофер! Сашенька, так это же Кристофер!

– Я Коля, – сказал Коля.

– Как я рад тебя видеть, мой дорогой! – Олег Васильевич сиял, словно увидел старого друга. Его ровные искусственные зубы обнажились в белоснежном оскале. – Проходи скорее, у меня для тебя есть новость.

Коля сделал пару шагов и остановился перед кроватью.

– Будь добр, присядь. – Писатель взмахнул рукой, указывая на стул. – Ты знал, что малышка Тата вернулась из Дорсета? Помнишь Тату? Вы с ней дружили, когда были маленькие. Просто не разлей вода.

– Ну так. – Коля пожал плечами, не зная, что ответить.

– Не смею настаивать, но я хочу, чтобы именно ты составил ей компанию.

– Хорошо.

– Тата – необыкновенная девочка. Девушка. Она станет для тебя прекрасной партией. Я всегда питал к ней особенно нежные чувства.

– Хорошо, – снова повторил Коля.

– Знаешь притчу о чуде? – Олег Васильевич попытался выбраться из-под одеяла, но Коля остановил его, подсев рядом на край кровати.

– Нет.

– Один маленький мальчик очень любил слушать сказки и верил каждому слову. – Широко распахнув глаза, Гончар принял загадочный вид. – Однако сколько он ни искал чудес в жизни, никак не мог отыскать. Совсем разочаровавшись, он пришел к матери и сказал: «Я не могу найти чудеса. Значит, их не существует». А его мама ответила: «Запомни, дорогой, чудеса они потому и чудеса, что их нельзя отыскать, они приходят сами».

Немного помолчав, писатель добавил:

– А я всегда был хорошим мальчиком и верил, что рано или поздно чудо произойдет. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Не совсем, – признался Коля.

– Только то, что чудеса должны приходить сами. Я так мечтал о детях, что теперь должен быть очень внимательным. Может случиться что угодно. – Неожиданно скривившись, он закашлялся и протянул дрожащую руку. – Налей мне, пожалуйста, воды.

Вскочив, Коля налил воду из стоявшего на тумбочке стеклянного графина в граненый стакан и подал ему. Гончар сделал несколько шумных глотков и удовлетворенно кивнул.

– Так вот… На чем я там остановился? Ах, да! И вот тут появляетесь вы. Мои дети. Мои потомки и наследники. – Его пальцы крепко сжали покрывающее ноги одеяло. – Дети, о которых я и мечтать не мог. Дети от женщины, которую я совершенно не помню, потому что не помню уже почти никого. И я не знаю, любил ли я ее, любила ли она меня и какая связь была между нами – наполненная духовным влечением или же исключительно плотская. Мне не ведомо ничего. И я не знаю, пришли ли вы с чистыми помыслами или же принесли за пазухой камень; я даже не совсем уверен, происходит ли это на самом деле. Быть может, вы лишь плод моего измученного воображения… Но вы, определенно, мое собственное приключение, мой финальный сюжетный твист, который приготовила мне жизнь напоследок. И за счастье снова ощутить это я готов заплатить любую цену…

Олег Васильевич говорил путано и бурно. Его внезапное возбуждение, вызванное бредом, напоминало ударную волну, от которой Коля вот-вот был готов вылететь из комнаты.

Телефон в кармане провибрировал уже в третий раз, и Коля украдкой бросил взгляд на всплывшее сообщение от Люси: «Если ты сейчас же не ответишь, мы уйдем без тебя!»

– Прошу! – произнес неожиданно Гончар с мольбой, будто мог знать, что написано в сообщении. – Останься со мной. Чего тебе стоит?

– Я никуда не ухожу, – успокоил его Коля и, почти не глядя в экран, написал ответное сообщение: «Я скоро».

– Если проторчим здесь до утра, больше никуда не успеем. – Вытерев пот со лба, Корги глубоко вдохнул мягкую свежесть летней ночи.

– И куда же нам нужно успеть? – Люсе совершенно не хотелось никуда уходить, они протанцевали в клубе едва больше часа, однако Корги настойчиво вывел ее на улицу.

– Ты же просила концерт…

– Ах, да, «Колдплей». Они уже ждут нас?

Вытащив из кармана телефон, он сделал вид, что проверяет сообщения.

– Да. Все готовы. Идем.

Люся весело подхватила его под руку.

– Если мы отправимся до Лондона пешком, то даже к утру не успеем.

– Здесь недалеко, – заверил он. – Не волнуйся.

Звук их шагов разносился эхом по улицам, у Люси в крови еще бурлила музыка, и она продолжала пританцовывать, а Корги время от времени подыгрывал ей, изображая персонажа киношного мюзикла, где герои поют и танцуют прямо посреди дороги. Это получалось у него очень забавно, и Люся не переставая смеялась. Мягкий свет фонарей рассеивался в темноте полупрозрачной ночи. От асфальта шло тепло, и они, то и дело останавливаясь, целовались. Веселый пьяный дядька, встретившийся им по дороге, сообщил, что у него час назад родилась дочка. Они поздравили его, а потом Корги крикнул ему вдогонку: «Назовите дочку Люсей!» И дядька ответил: «Обязательно».

Люся, конечно, жалела, что Коля не смог пойти с ними, но не могла не признать, что без его критического и чересчур подозрительного в последнее время взгляда дышится ей значительно легче. В этом доме из-за отсутствия друзей, свободы, собственных увлечений, от неприкаянности и своеобразия обстановки брат, которому всегда все было нипочем, сделался тревожным и настороженным. Ему повсюду чудился подвох и виделись несуществующие смыслы.

Он был так озабочен тем, чтобы уложить все, с чем столкнулся, в понятную и приемлемую для себя схему, что совершенно растерялся, не понимая, как войти в гармонию с миром, где во главу угла были поставлены не логика и здравомыслие, а творческое, сиюминутное и спонтанное. Его сознание отказывалось принимать любое явление, которое не соответствовало норме, будь то сумасшедшая бабка или скалящийся бездомный пес.

Люсе же было просто хорошо. И меньше всего ей хотелось задаваться вопросами. Раз Корги сказал, что их ждет «Колдплей», то какая разница, какое в итоге объяснение за этим стоит.

– Бойко. Оба. Задержитесь, – просит классная после звонка.

Одноклассники быстро собирают вещи и торопятся на следующий урок. Люся с Колей пересаживаются на первую парту.

– Вот. – Учительница выкладывает перед каждым из них отпечатанный бланк. – Заполните.

«Заявление на предоставление путевки для оздоровления и отдыха детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, детей из многодетных семей и детей из семей одиноких».

– Что это? – Коля с недоумением смотрит на листы.

– Школа приняла решение отправить вас в лагерь. Просто заполните заявления.

– Что значит «находящихся в трудной жизненной ситуации»?

– Ну как вы. Дети, оставшиеся без попечения родителей, малоимущие, дети-инвалиды и другие.

– Мы инвалиды? – недоумевает Коля.

– Формально, конечно, вы не сироты, но фактически находитесь без попечения… Ваша бабушка долго собирала документы, чтобы доказать, что у вас малоимущая семья. К сожалению, подтвердить это стало возможно только после ее кончины.

– Я не собираюсь ни у кого ничего просить! – Коля резко встал. – У нас есть родители, и мы ни в чем не нуждаемся.

– Ну что ты? – Классная смотрит ласково. Она хочет помочь. – В этом нет ничего унизительного. Если можно воспользоваться государственными льготами, то почему бы это не сделать?

– Потому что есть другие дети, кому этот лагерь нужнее. – Люся тоже поднимается. – Пусть едут маленькие.

– Дело даже не в этом! – Коля чувствует себя задетым, ему претит мысль о собственной несчастности. – Подобное притягивается подобным! И если мы будем думать о том, что мы бедные, то навсегда такими и останемся.

Учительница снисходительно улыбается.

– Ты и в самом деле считаешь, что одними мыслями возможно повлиять на существующее положение вещей?

– Это не просто мысли, а среда обитания. Человек неосознанно подстраивается под то, что его окружает.

– Да-да, конечно. – Классная забирает заявления. – Я знаю, что ваши родители религиозны. Но вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать, куда данная среда обитания может завести.

– Родители – это родители, а мы сами по себе. Может, нас вообще в капусте нашли? Откуда вам знать? – с детским вызовом объявляет Коля.

– Пусть так. – Учительница бросает вопросительный взгляд на притихшую Люсю. – Значит, от лагеря вы точно отказываетесь?

– Точно, – говорит сестра, – у нас другие планы.

Люся немедленно отправилась к Корги и громко постучала в дверь его квартиры. Она знала, что открыто, но все равно прождала довольно долго, прежде чем заглянуть внутрь и позвать его. В квартире стояла полная тишина.

Осторожно пройдя по коридору, она заглянула в каждую комнату.

В темной спальне с разобранной постелью легкий ветерок шелестел разложенными на кровати альбомными листами. Но едва она потянулась к ним, как совсем рядом услышала доносящийся из шкафа негромкий стук.

Распахнув створку, Люся в изумлении отступила назад.

Вешалки с одеждой едва заметно покачивались и бились друг о друга, а под ними, по-детски обхватив колени, сидел Корги.

– Дурацкие вешалки, – проворчал он, ничуть не смутившись.

– Что ты делаешь в шкафу? – ошарашено спросила она.

– А кто сказал, что нельзя находиться в шкафу, если ты у себя дома? – Он проворно вылез и слегка пригладил растрепавшуюся копну волос.

– Но это нелепо.

– Я могу себе такое позволить, – ответил тот, вытирая взмокшее лицо.

Люся ждала, что он объяснит происходящее, но Корги продолжал делать вид, что все в порядке.

– Ты от кого-то прятался?

– Я никого не ждал.

Потянувшись, она обняла его и, прижавшись к щеке, прошептала:

– Расскажи, пожалуйста, что произошло.

– А что произошло? – Его брови с насмешливым удивлением взлетели вверх.

Отстранившись, он сдержанно снял ее руки.

– Мне нужно побыть одному.

– Это из-за Гончара? Магда дала понять, что вы поссорились, поэтому тебя не было на обеде?

– Слишком много вопросов. – Повернувшись к ней спиной, он подошел к окну и отдернул занавески.

В солнечных лучах его светлая рубашка просвечивала, а волосы отливали серебром. На какое-то мгновение Люсе показалось, что еще немного – и он весь растворится в этом солнце.

– Не приходи больше ко мне. – Неожиданно холодно произнес Корги. – На этом все.

– В каком смысле? – растерялась она.

– Мы с тобой весело провели время, но на этом все. Никакого продолжения быть не может. Надеюсь, ты не собираешься закатывать истерики или устраивать разборки? Мне не хочется раздувать из такой фигни скандал.

– Из-за фигни? – прошептала Люся, не в силах поверить, что он это говорит.

– Если пойдешь жаловаться брату, я натравлю на него Магду. – Сунув руки в карманы, Корги посмотрел на нее исподлобья. – Войну со мной вы не осилите.

– Извини, но я не понимаю. Хочешь сказать, что все, что было вчера, не по-настоящему? И клуб, и концерт, и остальное…

– Концерт по-настоящему, а остальное – нет.

Стало невыносимо душно, на лбу проступил пот, но в этот момент она была бы рада задохнуться, чтобы не испытывать раздирающие изнутри чувства.

Солнце по-прежнему сияло вокруг него, но теперь Люсе виделось, будто он в нем горит.

– Но зачем? Зачем ты так поступил и для чего говоришь сейчас это?

– Понятное дело зачем. Это же игра, а я обожаю игры. Ты очень легкая жертва и была обречена, но в этом доме такая невыносимая скукота, что сойдет и любое развлечение. А говорю потому, что дальше играть интереса нет. Что на кону? Ничего нового я уже не получу, а изображать отношения просто так скучно и бессмысленно.

Он наконец отошел от окна, и солнечный ореол слетел с него, как дымок с догоревшей свечи. Теперь Люся отчетливо различала пренебрежительное выражение лица, снисходительную усмешку и необъяснимую злость во взгляде, как если бы она совершила какой-то проступок и теперь он вознамерился за него отомстить.

– Значит, Магда была права, предупреждая о тебе? Она знала, что ты это нарочно делаешь?

Люся спросила это только потому, что должна была сказать хоть что-то, чтобы сдерживаемый ужас, отчаяние и обида не обрушились на него градом упреков и унизительной для нее мольбы. Она чувствовала, что приближается катастрофа, и готова была умереть на месте, лишь бы избавиться от охватившей ее обреченности, от наступающей черноты и бессилия. Ей нестерпимо захотелось ударить его, причинить боль и пытать, заставляя раскаяться в этой убийственной черствости и чудовищном цинизме.

– В этом доме все всё про меня знают, – усмехнулся Корги. – Не советую драматизировать. Ты хорошая девушка, и мне тебя даже жаль, но сострадание не мой конек. Я получил, что хотел и планирую занять свое время чем-нибудь поинтереснее.

Жестокость, с которой он это произносил, не укладывалась у Люси в голове, словно ему было мало вонзить в нее лезвие, и теперь он с наслаждением проворачивал его внутри, заставляя истекать кровью.

– Все, давай, пока. – Взмахом руки он указал ей в сторону выхода. – У меня много дел.

– Сидеть в шкафу?

– Тебя это не касается.

После обеда, дождавшись, пока сестра уйдет, Коля поднялся на пятый этаж, чтобы проверить квартиру Таты. Ему не давал покоя вопрос, почему девушка внезапно уехала. Когда он приходил к ней этой ночью, она никуда не собиралась.

Просидев, отбывая наказание, взаперти около месяца, она вдруг взяла и сорвалась в один момент. Последнее время Коля ко многим вещам относился с подозрением, и это событие не стало исключением.

К пятому этажу он немного привык. Здешняя разруха больше его не шокировала. Тем более днем, когда все утопает в лучах и выглядит скорее чудесным, нежели зловещим. Однако комната с манекенами даже ему по-прежнему не нравилась.

Вначале Коля попросту прикрыл эту дверь, чтобы лишний раз на них не смотреть, но от этого стало только хуже. Всякий раз ему чудились доносящиеся оттуда голоса и движения, и он оставил дверь открытой, чтобы точно видеть, что в комнате ничего не происходит. И вот теперь, окинув ее пространство беглым взглядом, он удивленно остановился.

Манекены не только изменили свои места, но, что самое странное, оказались переодеты. И если раньше на них были темные плащи, то сейчас их наряды напоминали каталог моды шестидесятых-семидесятых годов.

Они стояли, словно пассажиры, поджидающие автобус, в непринужденных, но закрытых позах, а их пластиковые блестящие лица были обращены к окну, будто бы бросая немой вызов человеку, смотрящему из окна в доме напротив.

Интересно было бы встретиться с ним и расспросить, кто это здесь так развлекался, но у Коли и без того хватало вопросов.

Шутливо помахав в окно, он поспешил дальше по коридорам, чтобы успеть вернуться к себе до прихода Люси и ничего не объяснять. Иначе сестра снова назовет его параноиком и не воспримет его рассуждения всерьез.

Перед дверью в квартиру Таты он остановился и постучал. Немного обождал и заколотил снова, чтобы удостовериться, что ее точно нет дома.

Квартира действительно оказалась пуста, в этом он смог убедиться в следующие десять минут, обойдя каждую комнату и заглянув под каждую кровать, за каждую штору и проверив каждый шкаф.

Более того, обследовав все, Коля не обнаружил ни следов поспешных сборов и стремительного бегства, ни следов борьбы, что он тоже интуитивно допускал.

Чашки после их вчерашнего чаепития были вымыты, на кухонном столе остался лежать блокнот.

«Я не разговариваю не потому что не могу, а потому что не хочу. Писать тем более», – еще раз перечитал он.

– Ну и? – Брат скрестил руки на груди. – У меня такое чувство, что я попал в какой-то квест и, пока не обойду всех персонажей и не задам правильные вопросы, дальше не продвинусь.

– Какой же вопрос ты хочешь задать мне?

Они стояли друг напротив друга посреди комнаты с книжными шкафами.

Люся пришла сюда, чтобы найти одну из книг Гончара, в которой, как ей казалось, встречалась глава под названием «Эманации вещей». Тогда она мельком пролистала страницы, не вникая в содержание, но теперь, услышав от Козетты слово «эманации», сразу вспомнила об этом.

– Я был у Корги. Он отчитал меня за то, что я якобы тебя не люблю, потому что не вижу в тебе художника, и хотел, чтобы я его побил. Но причину не назвал. Вы поссорились?

Все это время Люся нарочно думала только о книге, пытаясь расшифровать подслушанный разговор двух ненормальных теток, но, как только Коля произнес имя Корги, снова почувствовала, что земля уходит из-под ног.

– Магда сказала, что Корги сделал это по просьбе Олега Васильевича, – она замялась.

– Что сделал? – не понял Коля.

– Ты понимаешь, про что я.

– Вообще нет!

– Как это не понимаешь? Ты же мой брат! – неожиданно для самой себя вспылила Люся. – Ты – это практически я и есть. Как ты можешь не понимать и не чувствовать, что происходит?!

– Еще вчера ты упрекала меня в том, что я ограничиваю твою свободу и вмешиваюсь в личную жизнь.

– Это было не так!

– Не важно. Суть именно такова.

– Основная мысль, которую я пытаюсь до тебя донести: что у них был сговор против меня. Против нас. Что-то связанное с его сестрой и их отношениями. Магда сказала, что Гончар винит себя в ее смерти. Коль, это безумие какое-то. – Люся шмыгнула носом. – Когда Корги меня послал, было такое чувство, словно небо рухнуло. А сейчас я понимаю, что ты был прав. И насчет Корги, и Гончара, и что здесь все против нас. Козетта предлагала Магде от нас избавиться… и от Корги почему-то тоже.

– Как послал? – Из всего услышанного это было самое неожиданное для Коли. – Раз у них сговор, то зачем ему так поступать?

– Я не знаю. – Люся готова была расплакаться. – Думаю, поссорившись с Гончаром, он сделал это ему назло, типа вышел из игры.

– И Тата вышла из игры, – задумчиво произнес Коля. – Что же это значит? Черт!

Он быстро прошелся по комнате.

– У меня знаешь какая идея есть? Она может показаться тебе бредовой, но она не менее бредовая, чем все, что тут творится. А что, если нам сходить в тот дом? – Коля махнул рукой в сторону окна. – Поговорить с тем человеком у окна. Только представь, сколько всего он видит и знает.

– Помнишь, ты сказал, что «в случае чего» мы можем уехать? Так вот, мне кажется, что этот момент настал. У нас есть деньги, которые нам дал Олег Васильевич. Снимем квартиру, найдем работу. Будем понемногу откладывать, как и хотели.

– Сбежать и отказаться от огромного наследства?

– Какое наследство, если они с нами играют? Я больше не собираюсь встречаться с Гончаром и разговаривать, даже если ему станет лучше. И не смогу быть откровенной, не смогу ничего рассказывать ни о себе, ни о тебе. Я точно не сдержусь и выскажу ему все. Не хочу больше от него зависеть и оставаться в этом доме тоже!

– Тихо, тихо. – Коля подошел к ней и обнял. – Главное, что мы вместе. Они хотят рассорить нас, но мы не поддадимся, правда же?

Люся обхватила брата руками и крепко прижалась к нему.

– Правда.

– А ведь точно. – Коля замер. – Я, кажется, понял, что это за игра. Гончар понимал: если ты свяжешься с Корги, я буду злиться. И Корги нарочно себя так вел… Олег Васильевич проверяет нас на прочность. Насколько мы привязаны друг к другу. Как сильно дорожим этой связью. Помнишь, он говорил про единое целое?

Окрыленный своей догадкой, Коля рассмеялся.

– Все в порядке. Ничего ужасного не происходит. Это всего лишь проверка!

– Все в порядке? – Ошеломленно отстранившись от него, Люся отступила назад. – Что ты такое говоришь? Корги меня обманул. Мы провели эту ночь вместе, а сегодня он объявил, что просто развлекался. И я не только не могу вот так запросто отказаться от того, что чувствую, но еще и унижена, опущена ниже плинтуса. Это называется в порядке?

– Хочешь, чтобы я наказал его? Да запросто!

– Стой. – Люся поймала брата за локоть. – Ты поступишь так, как они и планировали. А нам нельзя совершать предсказуемые поступки.

– И что же ты предлагаешь?

– Уехать! Они уверены, что мы не сможем этого сделать.

– А как же наследство?

– Вот именно! А если никакого наследства не существует, как и любви Корги? Если тебя разводят точно так же, как и меня? Может, Гончар все нарочно тебе наговорил? Что мы его дети и остальное. Ты вроде бы такой умный и догадливый, но в том, что касается тебя самого, дальше носа не видишь.

– Хочешь уйти прямо сейчас? – несколько секунд Коля обдумывал этот вариант. – Ладно, собирай вещи!

Поначалу идея уехать от Гончара показалась Коле безумной. И не только потому, что им некуда было идти. Сильнее всего его волновала тема с наследством. Чего бы там ни рассказывала Люся, он был уверен, что все эти игры, включая выходку Корги и легенду Магды о том, что Гончар с их помощью пытается избавиться от чувства вины, являются частью борьбы за немалое состояние писателя. И пускай он не до конца понимал всю цепочку обстоятельств, в которую не укладывались перемещающиеся манекены, исчезновение Таты и внезапный разрыв Корги с его сестрой, ее причина виделась ему вполне отчетливо. Когда дело касалось денег, люди готовы идти на любые безрассудства. И вот так, с легкостью, выбывать из игры, раз уж жизнь подкинула ему такой шанс, он был не готов, пусть даже временами дом и сводил его с ума.

Но потом, когда Люся сказала, что они должны поступить так, как от них не ожидают, он вдруг ясно понял, насколько хорош этот план.

Выйти из зависимости вовсе не означает уйти насовсем. Так они покажут Гончару и всем остальным, что способны действовать самостоятельно, по-взрослому: трезво и решительно. И что провинциальные нуждающиеся дети – это вовсе не робкие, дрожащие ягнята, которых достаточно прикормить морковкой, чтобы вести на заклание. Что они, хоть и молоды, но давно умеют постоять за себя, а если понадобится, способны и укусить.

Все портила только Люсина влюбленность. Коля знал, что сестра не притворяется, чувствовал. Ощущал на уровне физического и эмоционального восприятия, и это одновременно и расстраивало его, заставляя сопереживать, и злило, вызывая праведное негодование: как могла такая умная и рассудительная девушка настолько потерять самоконтроль и бдительность? Отчего она так доверилась этому парню, у которого на лбу написано, что он проходимец? Да, действительно, в первые дни Коля и сам чуть было не купился на его обаяние, но чем сильнее увлекалась им Люся, тем очевиднее становилось, что все это добром не кончится.

И вот теперь, наблюдая за тем, как она мучается, и сопоставив факты, он пришел к выводу, что и ее прошлая болезнь, когда они думали, что поймали вирус в душном кафе, также была связана с Корги – с его внезапным отъездом и ее волнением, что с ним что-то случилось. И стоило парню вернуться, как сестра мгновенно поправилась.

И это волновало Колю сильнее всего остального. Он допускал, что Корги воздействовал на Люсю при помощи гипноза или внушения, но в таком случае почему не освободил ее от этого, решив все оборвать? Получалось, что он либо нарочно пробуждал в ней страдания, чтобы подтолкнуть к необдуманным поступкам, либо в этом был замешан кто-то другой, например Гончар. Последняя версия ему нравилась больше других. Она очень логично складывала все элементы цепочки: приступ писателя, бунт Корги, историю Магды, вот только никак не отвечала на вопросы, касающиеся наследства и возможного их с Гончаром родства. Зато желание Корги свести с ума его сестру и, может, даже избавиться от нее, вписывалось в этот расклад идеально.

Он еще очень многого не понимал, но после отъезда из дома голова его удивительным образом начала проясняться.

Коля просидел на кухне, опустошая едва начатую вместе с сестрой бутылку мартини, до самого утра. Люся, к счастью, заснула быстро, и он был предоставлен сам себе: осмысливая положение, в котором они оказались, и придумывая дальнейший план действий и слов, которые скажет писателю так, чтобы его не обидеть, но обозначить свою позицию.

Спать отправился около пяти, забрался по лесенке на верхний ярус кровати и мгновенно отрубился. Проснулся весь взмокший от невыносимой духоты и жары. Солнце за окном светило вовсю, а часы на телефоне показывали двенадцать пятнадцать.

Коля свесился, чтобы поинтересоваться самочувствием сестры, и, не обнаружив ее в кровати, нехотя спустился вниз. Люси не было ни на кухне, ни в туалете, ни в ванной. Площадь всей съемной квартиры была едва больше каждой из их спален в доме Гончара, поэтому уже через пару минут он понял, что Люся ушла.

Рюкзак она не взяла, но прихватила немного денег и телефонную зарядку. Коля немедленно позвонил ей, но автоответчик известил, что абонент недоступен.

Единственный комплект ключей остался в кармане его джинсов; уходя, Люся лишь притворила за собой дверь. Никакой записки или сообщения, как они обычно делали, предупреждая друг друга, не написала.

Он предположил, что на фоне болезни у нее случился приступ сомнамбулизма и, находясь в беспамятстве и не понимая, где находится, сестра покинула квартиру неосознанно и теперь мечется в лабиринтах московских улиц. Но, забирая деньги и зарядку, сестра действовала вполне осознанно, а значит, искать ее нужно лишь в одном месте.

Недолго думая, Коля набрал номер Корги. Он не сильно надеялся, что тот ответит на звонок, однако парень взял трубку после первого же гудка.

– Привет, – произнес Коля сухо. – Люся у вас?

– У кого у нас? – отозвался он в привычной шутливой манере.

– Она в доме?! – Коля был рассержен и жалел, что не может схватить Корги за шкирку и хорошенько встряхнуть прямо сейчас.

– Трудно сказать – дом большой.

– Лучше не беси меня!

– Если честно, то я ее сегодня не видел, но нюх мне подсказывает, что она где-то здесь.

Коля услышал в трубке звук шагов по ступеням и понял, что Корги поднимается к ним в квартиру.

– Хотя, – задумчиво протянул Корги, – это вроде ты должен ее чувствовать, а не я.

– Давай пошевеливайся, – поторопил его Коля, подспудно беспокоясь, что других версий Люсиного местонахождения у него нет.

– Та-дам! – послышалось в трубке, и наступила тишина.

– Что?! – выкрикнул он. – Ты нашел ее? Она там?

Корги не ответил, а через секунду телефон пиликнул сигналом о пришедшем от него сообщении. Это была фотография – Люся преспокойно спала, раскинувшись на своей кровати. И Коля с облегчением выдохнул. Лицо у нее было расслабленное, румянец здоровый, страдальческое выражение, которое он наблюдал весь вчерашний день и не прошедшее даже во сне, сменилось легкой умиротворенной улыбкой.

На тумбочке рядом с кроватью Коля заметил чашку, а рядом раскрытый чайный мешочек Магды.

– Эй! – снова крикнул он в трубку, потому что связь с Корги еще не оборвалась. – Послушай, она, кажется, выпила эту ведьминскую дрянь. Может, нужно промыть ей желудок?

– Не нужно, – неожиданно серьезно ответил Корги. – Ей так будет намного лучше. Просто приезжай.

– Я уже внес оплату за квартиру за месяц.

– Тогда не приезжай. Как хочешь, в общем.

Корги отключился, а Коля, не сдержавшись, со всей злостью шибанул кулаком по хлипкой гипсокартонной стене, оставив заметную вмятину. Потом оделся, подхватил оба рюкзака и, заперев квартиру, поехал к Гончару на метро.

Еще вчера Люся убеждала его во что бы то ни стало свалить, а сегодня тайком сбежала одна.

Что-то между ними определенно нарушилось. И был ли тому причиной гипноз или колдовство, или у сестры просто поехала крыша от жары и влюбленности, Коля намеревался выяснить, спросив об этом напрямую у Гончара. Пусть завтра утром предложит свое объяснение. В утренние часы писатель бывал более чем разумным и мог дать исчерпывающий ответ, однако сейчас Коля едва успевал к обеду.

Вечером все собрались в комнате, оформленной под концертный зал: ряды стульев, красная драпировка, ковровые дорожки и рояль.

Шуйский нарядился в черный костюм с бабочкой, волосы его были прилизаны сильнее обычного и блестели в свете люстры, подобно влажной коже дельфина. Магда надела розовое кружевное платье, отлично сочетающееся с затейливой фиолетовой прической, но с гротескной уродливостью подчеркивающее ее возраст. Козетту же Люся впервые видела без фартука, отчего ее строгое темно-синее облачение само по себе казалось праздничным. На Олеге Васильевиче была шелковая рубашка ретро: большой отложной воротник и затейливые вензеля «огурцы», а поверх нее – коричневый жилет.

К подобной торжественности Люся с Колей готовы не были. Они надели то, в чем приехали сюда. Она – абрикосовое платье, он – обтягивающую футболку а-ля восьмидесятые.

Близнецы сели позади всех и негромко переговаривались, не опасаясь быть услышанными. Заметив возле окна одинокую женскую фигуру в коктейльном платье на лямках и с высоко забранными волосами, Люся пихнула брата локтем.

– Смотри, твоя вернулась. А говорили, больше не появится. Похоже, эманации сработали.

Несколько секунд брат с интересом смотрел на Тату.

– Хочешь, садись с ней, – предложила Люся. – Я уже в порядке.

– Потом, – отмахнулся он, но, пока не началось представление, не сводил с Таты глаз.

После чая Магды и сна Люсе стало намного легче. Даже не верилось, что еще утром ей было настолько плохо, что она, бросив брата, вернулась сюда одна. Этого она совершенно не помнила, будто в тот момент ее самой в теле не было.

Корги появился самым последним. Он задержался минут на пятнадцать, и его ждали, однако никто не упрекнул, даже Магда.

В отличие от остальных заморачиваться одеждой он не стал. Пришел в домашнем, словно только поднялся с постели. Взлохмаченный, с недовольным и отрешенным выражением лица. Вошел и, не глядя ни на кого, шумно рухнул на крайний стул, вытянул ноги и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, насколько ему претит происходящее.

Люся боялась, что, когда увидит его, снова распереживается и даст слабину или, наоборот, не совладав с обидой, разозлится, однако его театральное появление не произвело на нее ни малейшего впечатления. Чувства будто притупились и застыли. Где-то глубоко в груди еще сидел твердый, неподатливый комок горечи, но с ним вполне можно было жить.

Как на светском торжественном приеме, Козетта обнесла всех подносом с высокими узкими бокалами, наполненными шампанским. На низком столике Люся заметила блюдо с порционно разложенными по небольшим тарелочкам кусками ягодного пирога и белого кремового торта. За ними на подставке с ножкой возвышалось широкое блюдо с фруктами.

Возможно, раньше, когда Гончар еще не болел, они всегда так проводили вечера.

От шампанского Люся попыталась отказаться, однако Козетта чуть ли не силой заставила ее взять бокал.

Гончара отвезли в его спальню и уложили на кровать. Козетта, как и в прошлый раз, сделала ему укол, но ничего не изменилось. Олег Васильевич по-прежнему оставался без сознания, время от времени немного оживал и то произносил отрывочные невнятные фразы, то внезапно пугающе затихал, отчего повариха тут же хваталась за его пульс, а Шуйский за собственное сердце.

Магда устроилась на стуле с высокой спинкой напротив высокого зеркала и до самого приезда врача сидела молча, вглядываясь в его потустороннюю глубину.

– Я вас предупреждал, – сказал доктор, бегло осмотрев Гончара, – теперь так будет все чаще и чаще. И дольше. Никто ничего не может предсказать. Может, он уже вообще больше не придет в себя. Я не знаю. И кроме как облегчить его страдания, вы уже ничего не можете сделать. Простите, но такие вещи необратимы. Если хотите хоть немного продлить ему жизнь, вам необходимо обеспечить ему полный физический и душевный покой. Любые всплески эмоций, переживания или, напротив, бурная радость стремительно сокращают его часы.

Козетта разразилась низкими грудными рыданиями.

– Это все Корги, Корги…

– Это все эти. – Магда кивнула в сторону Коли. – Из-за них он каждый день не в себе.

– Не нужно искать виноватых. – Доктор скользнул взглядом по Коле. – Постарайтесь просто поскорее завершить незаконченные дела и приготовьтесь морально.

Шуйский схватился за голову.

– Мы все обречены!

– Безусловно, – спокойно отозвался доктор, – все мы, так или иначе, смертны. Это лишь вопрос времени.

После его ухода Козетта немедленно выпроводила всех с этажа, оставшись дежурить возле постели Олега Васильевича. А Коля отправился искать сестру. Он предполагал, что она поднялась к ним в квартиру, однако там ее не нашел. К телефону она не подходила, и в квартире Корги ее, как и его, тоже не оказалось. Спустившись во двор, он обошел сквер и вернулся в дом, где на лестнице второго этажа неожиданно наткнулся на Тату.

Девушка была босиком, а волосы растрепались.

– Как он? – глядя с верхней ступени, тихо, но совершенно отчетливо спросила она, и Коля остолбенел.

– Ты разговариваешь?!

– Это не важно. Какие прогнозы?

– Доктор сказал, что все может произойти в любой момент, – ответил он все еще удивленно.

– Он очнулся?

– Пока нет.

– Корги это специально сделал.

– Я так и понял.

Тата тяжело вздохнула. Лицо у нее было напуганное.

– Лучше бы он сразу умер.

– Ты это чего? – Коля попытался посмотреть ей в глаза, но она отвела их.

– Ты не представляешь, что теперь будет. – В ее голосе слышался неподдельный ужас.

– А что будет?

– Я не знаю, но мне очень страшно.

Поднявшись на несколько ступенек, Коля остановился прямо перед ней.

– Хочешь, идем к нам? Поболтаем, поиграем во что-нибудь? Отвлечешься, а завтра Олегу Васильевичу наверняка станет лучше.

– Лучше не будет, – отрезала она. – Вам с сестрой нужно поскорее уходить отсюда.

– Мы уже пробовали, сегодня только вернулись. – Улыбнувшись, Коля взял ее руку в свои и успокаивающе погладил. – Рассказать тебе о наших приключениях?

Тата трагично помотала головой.

– Не нужно. Просто уезжайте, и все.

– Люся не может этого сделать, – признался Коля. – Она думает, что ее заколдовали, заставив влюбиться в Корги, и, когда его нет поблизости, она начинает умирать.

– Это правда, – ничуть не удивившись, сказала Тата. – Но, оставаясь рядом с ним, она умрет еще быстрее.

– Что ты такое говоришь?! – Коля с негодованием схватил ее за плечи. – Тоже веришь в эту чепуху?

– У Олега Васильевича мощнейший дар внушения. Его творческая сила и талант развили в нем способность убеждать людей во всем, чего бы ему хотелось самому. А Корги создан для того, чтобы влюблять в себя людей, но он строптивый и непредсказуемый, вот Олегу Васильевичу и понадобились гарантии, чтобы привязать твою сестру к нему настолько сильно, что, пожелай кто-либо из них прекратить эти отношения, у них ничего не выйдет. Корги сам попал в ту же зависимость, и до этого момента он был без ума от твоей сестры. Но, зная о планах Олега Васильевича на нее, попытался все остановить. И, похоже, ему удалось. Но теперь… теперь неизвестно, что будет.

– О каких планах Олега Васильевича? – Коля нахмурился. – Зачем ему вредить моей сестре?

– Это довольно сложно объяснить! – Тата потупилась, глядя на свои босые ноги.

Сейчас она выглядела как никогда хорошо, и Коля злился, что в столь прекрасный для романтического подката момент он был вынужден думать о каких-то тайных заговорах и бояться того, чего не понимал.

– Олег Васильевич хочет, чтобы ты ее убил.

– Что? – Ему показалось, что он ослышался. – Кого убил?

– Люсю.

– Ты бредишь?!

– Ему нужно простить себя за то, что случилось с Ольгой. И он надеется тем самым доказать, что это естественная и единственно возможная реакция брата на предательство сестры-двойняшки.

– Так он все-таки убил Ольгу? – Коля попытался осознать услышанное.

– Насколько мне известно, она покончила с собой, но из-за него. Олег Васильевич не хотел отпускать ее от себя и очень ревновал к человеку, которого она полюбила. Именно такую ситуацию он и стремился разыграть между вами троими. Корги выпала роль избранника Люси. Вначале он охотно согласился на это, но позже сильно пожалел и попытался отыграть назад.

– И ты так спокойно сейчас об этом рассказываешь? Если это правда, отчего ты не предупредила раньше?

– Сейчас, Коля, он без сознания и, если даже и слышит нас, не способен этим управлять. А раньше мог. Понимаешь?

– Не очень.

– Например, знать и слышать любой разговор. Или заставить молчать.

– Хочешь сказать, что он вот так, силой мысли способен контролировать весь дом? Это уж как-то слишком фантастично! – Коля недоуменно развел руками, но ему вспомнилась комната с монетами и слова Шуйского о том, что это единственное место, где их нельзя подслушать.

Тата сделала шаг назад.

– Я не жду, что ты поверишь.

– Думаю, вы все сговорились сводить нас с ума и рассказывать всякие мистические байки, чтобы нам не досталось его наследство. Просто признай это.

– Лично мне никакое наследство не нужно. – Она продолжала медленно отходить. – Меня уже давно нет, как ты этого не понимаешь?!

Резко развернувшись, Тата бросилась вверх по лестнице. Немного помешкав, Коля кинулся за ней, но, добежав до пятого этажа, не нашел. Она снова исчезла, растворившись между лестничными пролетами.

– А давай прямо сейчас выдвинемся в клуб? – Корги курил в разбитое окно.

Легкие сумерки освежали духоту последнего этажа, из-за крыши нагревающегося на солнце сильнее остальных. Вместе. Вдвоем. Или на концерт.

– Какой еще концерт? – Люся стояла рядом с ним и нервничала.

– Любой, какой пожелаешь.

– Ты знаешь, что случилось с моим братом? Ты хоть что-нибудь понимаешь?!

– Но тебе же понравилось со мной гулять? – Корги словно не слышал ее вопросов.

– Да, но тогда мы были с тобой влюблены, а сейчас нет.

– Невлюбленные тоже могут хорошо провести время вместе. – Он смотрел ей в глаза пристально, не мигая, и она почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

– Прошу, перестань. Если ты мне не поможешь, я пойду одна.

– И куда же ты пойдешь? – Окутанный облаком сигаретного дыма, он напоминал призрака.

– Искать Колю!

– Здесь ты его не найдешь, хоть весь дом обойди. Чего, кстати, делать не советую. Во всяком случае, сейчас.

– А что сейчас? Почему ты не можешь сказать прямо? – Люся требовательно коснулась его плеча.

– В это сложно поверить.

– А у меня уже нет другого выхода. Говори!

В коридоре что-то грохнуло, и Люся, затаив дыхание, замерла.

– Что это? – встрепенулась Люся.

– Не обращай внимания. – Корги вышел из оцепенения. – Это же пятый этаж. Тут и в обычные дни так бывает.

– Так – это как?

Выбросив окурок из окна, он взял ее за плечи.

– Знаешь выражение «задворки сознания»? Так вот это то самое место: воспоминания, фантазии, тайные желания и страхи – они существует сами по себе. Появляются и исчезают, особо ни на что не влияя. Когда Олег Васильевич спит, здесь всегда что-нибудь такое происходит. И если наблюдать со стороны, не вмешиваясь, то это как смотреть кино. Ты можешь неожиданно увидеть человека или животное, вещи приобретают странную форму или перемещаются в пространстве, а иногда могут возникнуть сцены из его прошлого, но они похожи на мираж: бесплотные и скоротечные. – Шум в коридоре возобновился, и Корги прислушался. – Считай, что мы все у него в голове.

– Я не могу этого представить. Как я могу оказаться в чьей-то голове, если реально и физически существую?

– Не воспринимай буквально! – Он успокаивающе улыбнулся. – Всю жизнь Гончар занимался тем, что моделировал, создавал и управлял разного рода реальностями. Своими, выдуманными и подчиняющимися только его правилам. И в какой-то момент настолько сам в них поверил, что любой, находясь рядом с ним, волей-неволей вовлекается в систему его писательского мироздания, где действуют только те законы, которые допускает он.

– А можно как-то попроще объяснить?

– Ты в детстве играла в ролевые игры? Дочки-матери, магазин или школу? Где все договариваются о том, что существуют в некой иной своей ипостаси и принимают ее за правду.

– Да, но там все в курсе, что они в это играют.

– А здесь Олег Васильевич силой творческого таланта убеждает тебя принимать свою правду, только и всего.

Люся вдруг вспомнила один детсадовский эпизод. Однажды она выдумала Сказочную страну. Просто так, оттого, что ей очень хотелось, чтобы с ней произошло что-нибудь волшебное. Она сочинила это спонтанно, посреди обычной детской болтовни, когда все чем-то хвастаются друг перед другом. Взяла да и сказала, что по ночам она не отдыхает, потому что переносится в Сказочную страну. Поначалу дети верить не хотели, и тогда она попросила Колю подтвердить, что это правда. Брат охотно ее поддержал, и они так складно стали рассказывать об этой стране, что дети заинтересовались. Один мальчик даже попросил их взять его с собой.

А на следующий день Люся объявила всем, что тот мальчик тоже путешествовал с ними по Сказочной стране. Мальчик обрадовался всеобщему вниманию и вместе с ними принялся рассказывать про их ночные приключения. Потом к ним подключился второй мальчик, а за ним и другие. Никто из детей не мог признаться в том, что на самом деле с ним ничего не происходило, потому что остальные рассказывали об этом так увлеченно и убедительно, что им ничего не оставалось, как поверить в эту игру без остатка. Позже они все дружно рисовали карту этой страны, ее сказочных животных и жителей. Но то было детство, и в нем все было возможно.

– Теперь же, когда его рассудок поплыл, а мозг еще продолжает работать, все, на что так или иначе распространялось его влияние, вышло из-под контроля и потекло хаотическим сумбуром. И предсказать, что будет и как это отразится на нас, невозможно.

– Такое у вас уже было?

– Раньше в квартире под Татой жил еще один человек. Так вот он однажды поднялся сюда и не вернулся.

– И куда же он делся?

Корги пожал плечами.

– Думаю, ушел в одно из воспоминаний. Они иногда бывают такими прекрасными, что устоять очень сложно. Вот я и говорю, что главное – не вмешиваться.

Осознать то, что рассказывал Корги, Люся и не пыталась, принимая как есть. Других объяснений не было.

– Ну а что нам делать с Колей? Как найти его?

Корги тяжело вздохнул.

– Таких долгих и глубоких провалов у Гончара еще не случалось. И то, что произошло с твоим братом, для меня неожиданно и ново. Я предлагаю уйти. Если и мы, и Коля выйдем за пределы дома, то сможем освободиться от его влияния. Просто встретимся на улице. Там, где ничего уже не действует.

– Отличная мысль! – обрадовалась Люся, доставая телефон.

Больше всего она опасалась, что брат не ответит на звонок, однако он откликнулся сразу.

– Сейчас же одевайся и иди на улицу, – велела она. – Встретимся возле «Лайма и корицы».

– Зачем? – глухо поинтересовался он.

– Просто иди туда. Ни с кем не разговаривай и нигде не задерживайся.

– Хорошо, что ты позвонила. Мне кажется, еще немного, и я сойду с ума.

– Я тоже про себя так думаю, – призналась Люся.

Коля отключился, и она повернулась к Корги. В полумраке комнаты лицо его было идеально очерченным и притягательно-прекрасным. Перед ее глазами тут же встала ночь, которую они провели вместе в его квартире.

– А вдруг все еще не до конца прошло? – с опаской поинтересовалась она, с трудом сдерживаясь, чтобы не обнять его.

– Вот и узнаем, – Корги быстро опустил глаза.

И если бы она не знала, что смутить его невозможно, то приняла бы это за замешательство.

Едва Коля вышел из квартиры, как дверь напротив приоткрылась и оттуда выглянула Тата.

– Зайди, пожалуйста, ко мне!

– Ты сбежала, а теперь просишь зайти! – Он вспомнил, как, недоумевая, гонялся за ней по лестнице.

– Прости. Если зайдешь, я тебе все объясню.

– Вообще-то я очень тороплюсь.

– Ладно, тогда не нужно, – печально проговорила она и начала закрывать дверь.

– Стой! – Коля быстро перешел на ее сторону. – Только не дольше пяти минут!

Тата прошла до дверей спальни и остановилась к нему спиной. А когда он нагнал, резко повернулась и обхватила за шею.

– Пожалуйста, не уходи никуда. Не бросай меня! Мне очень-очень страшно одной, как никогда раньше.

– Идем с нами, – предложил он. – Люся с Корги ждут меня на улице. Уйдем отсюда все вместе.

– Я не могу уйти, разве ты этого еще не понял?

Глаза ее были широко распахнуты. В них читались доверие и страх ребенка. Коля невольно прижал ее к себе.

– Но ты же уезжала…

– Никуда я не уезжала. В том, что меня не было, виноват Олег Васильевич. Когда он забывает обо мне, я исчезаю.

Коля недоверчиво рассмеялся, встряхнул головой и отодвинул ее от себя.

– Хочешь сказать, что ты призрак и тебя не существует?

– Нет. Я не призрак, но существую я только благодаря Гончару.

– И кто же ты? Его фантазия? – Коля уже корил себя за слабость, поддавшись на ее уговоры. Вместо ясности на него наваливалось все большее непонимание.

– Воспоминание, – сказала Тата пробирающим шепотом, от которого Колю передернуло, как от ледяного сквозняка.

– Час от часу не легче! Если вы все решили свести меня с ума, то поздравляю, вам это удалось. А теперь я пойду, потому что больше не выдержу.

– Пожалуйста, – снова прошептала она, – побудь со мной, пока это не произойдет. Мне не привыкать быть забытой, но теперь я исчезну насовсем. И это очень страшно знать, что больше ничего не будет.

– Остальные тоже исчезнут? – Коля недоверчиво посмотрел, как она берет его за руку.

– Нет. Только я. Они же не воспоминания. У них есть жизнь, а у меня ее нет и никакого продолжения не будет. Раньше я жила в соседнем доме, и Олег Васильевич часто видел меня во дворе. Но я его не замечала. Совсем. Он был младше, а за мной ухаживали взрослые ребята. И я бы его, наверное, никогда не узнала, если бы не погибла.

– Погибла? – Коля думал, что ослышался.

– Попала под машину. Здесь недалеко на перекрестке. В те времена там не было светофора, а нетрезвых водителей не задерживали. Но благодаря тому, что Олег Васильевич начал обо мне часто вспоминать, ему удалось меня вернуть. Правда не сразу, а только через тридцать лет, когда уже его сестры не стало, а моя семья переехала. Оказалось, что он увидел, как моя мама выбрасывает на помойку коробку с моими вещами, и сохранил их у себя. Он был влюблен в меня тогда и пронес это чувство через всю жизнь.

– Трогательная история, – сказал Коля настороженно-прохладным тоном, все еще подозревая, что это какая-то разводка.

Но Тата ему нравилась, и он не мог заставить себя уйти, хотя и знал, что должен спешить.

Почувствовав Колины сомнения, она потянула его за собой, увлекая на кровать.

– Давай проведем эту ночь вместе, и будь что будет!

Отвечая на ее горячие поцелуи, он полностью растворился в ощущениях и очнулся, лишь когда внезапно понял, что страстно сжимает не прекрасное обнаженное тело Таты, а всего лишь смятое одеяло.

Ошеломленно вскочив, он обежал комнату, не в силах поверить, что девушки нет, даже выглянул в окно, где в спокойном ночном ритме жила летняя улица, и только потом был вынужден признать, что либо Тата действительно исчезла, либо ее вовсе не было.

Быстро натянув одежду, от которой сам не заметил как избавился, он первым делом схватился за телефон и набрал сестру, но та не ответила.

Со стороны центральной лестницы послышалось громыхание прибывшего лифта, а потом он отчетливо различил, как кто-то яростно трезвонит в их квартиру.

Выглянув в глазок, Коля резко отпрянул от двери: перед их квартирой стояла Магда. Вот уж с кем он меньше всего хотел бы сейчас встретиться. Выждав пару минут, пока звон не прекратится, Коля снова прильнул к глазку.

Крик ужаса вырвался у него непроизвольно, когда в преломленном стекле глазка он увидел фиолетовые волосы и огромный, выступающий вперед нос. Сморщенные губы Магды шевелились.

– Выходи по-хорошему, я знаю, что ты здесь.

Сломя голову, он бросился бегом к заднему выходу, распахнул дверь и помчался на пятый этаж, чтобы, минуя его, выйти через квартиру Корги. Была, правда, опасность, что он снова туда не попадет, но об этом Коля подумал, только уже ворвавшись в его темноту.

Под ногами захлюпала вода, и кроссовки мигом промокли. С потолка шел дождь. Коля поднял голову и увидел, как в глубине его черноты пролетела белая птица. В ту же секунду его оглушил пронзительный гудок, словно на него вот-вот выскочит поезд, но вскоре выяснилось, что это он сам, подобно локомотиву, несется вперед, а с обеих сторон мелькают огни придорожных станций и звездные созвездия.

Стучали колеса. Билось сердце. Тикали часы.

«– Олег Васильевич, рада с вами познакомиться, я поклонница вашего таланта, вы настоящий гений, я прочла все ваши книги. Они бесподобны!

– Благодарю за такую любезность, мне очень лестно слышать это от такой красавицы.

– Красота – всего лишь хорошая наследственность, а талант – особый дар природы.

– Талант – те же гены, дорогая, мы все насквозь состоим из генов, а ген созидания один из самых цепких и живучих».

Коля увидел эту сцену на стене, точно на экране кинотеатра, однако осмыслить не успел. Декорации снова переменились.

По толстому красному ковру, на котором он стоял, шагали отряды солдатиков, ехали машинки, скакали на лошадях индейцы. Все пребывало в движении и пылу игрушечной битвы, где каждый поверженный боец тут же вставал и снова мчался в атаку. Вот только неожиданно налетевший порыв ветра подхватил их всех разом и, подняв над ковром, унес за собой. Внезапно все в один миг стихло и прекратилось.

Коля обнаружил себя возле окна. Снаружи спокойно жил мир, даже не догадываясь, что творится в одном из старых московских особняков в самом центре столицы. Шумно выдохнув, он вытер со лба пот.

Теперь никакие объяснения не имели значения. Больше всего на свете он мечтал выбраться из этого ужасного дома и бежать без оглядки. Однако перед этим необходимо было найти сестру. На его звонок Люся не ответила, а часы на телефоне показывали, что с момента их последнего разговора прошло около часа.

Подобрав на всякий случай с пола деревянную ножку от стула, Коля вернулся в коридор и поскорее двинулся дальше. Возможно, он и успел бы благополучно покинуть этаж в следующую пару минут, если бы из комнаты с манекенами его кто-то не окликнул.

– Эй, Коля, или как тебя там, иди-ка сюда.

Приостановившись, он машинально повернулся на голос и увидел, как из полумрака комнаты к нему приближается манекен.

– Ну здоро́во! – Пластиковое лицо блестело даже в темноте. – У тебя, кажется, были проблемы?

Коля попятился. Остальные манекены тоже развернулись в его сторону.

«Это глюки», – сказал себе он и, швырнув в кукольного парня ножку от стула, тут же рванул с места. Манекены, громко топая, кинулись за ним, догнали, повалили и, больно схватив твердыми безжизненными пальцами, потащили в комнату. Бросили на пол и окружили.

– Думал, раз мы не можем ответить, мы ничего не чувствуем?

– Давайте его судить!

– К чему тратить время? Выкинем его из окна! Пусть полетает. Ты же хотел летать, летчик?

Закрыв голову руками, Коля призывал в себе силы проснуться. Однако кошмар не проходил.

Они снова подняли его и понесли к окну. Запаниковав, он принялся отбиваться. Бил куда придется направо и налево, разбивая в кровь кулаки о пластмассовые тела.

Поднялся жуткий грохот. Манекены падали, но не поднимались, и это придало ему решительности. Последних троих одного за другим он выбросил из окна.

Где-то заиграла музыка.

Свет в подвале уже горел. Перешагивая через трубы, они прошли пару отсеков, направляясь к тому месту, где Люся видела лестницу, пока не услышали в отдалении шорох.

– Это коты? – с надеждой предположила она.

– Да что угодно, – спокойно откликнулся Корги. – Сейчас весь дом превратился в пятый этаж, так что приготовься. Не думаю, что оно нас съест, но тебя может напугать.

– А ты типа такой бесстрашный?

– Я уже сказал, что сегодня боюсь только за тебя.

– Ты как Коля, – тихо фыркнула она, прислушиваясь. – Он тоже самый смелый, пока не увидит бабку.

Шорох прекратился, и послышались приближающиеся шаги. Корги быстро втянул ее в одну из секций, где стояло несколько ржавых велосипедов и почему-то – садовая тачка. Они прижались к стене так, чтобы со стороны прохода их не было видно, и затаили дыхание. Кто-то, грузно топая, прошел мимо.

– Это Козетта, – уверенно сказал Корги, когда все стихло. – Я ее за версту чую. Счастье, что она нас не заметила.

– Интересно, что она тут делала посреди ночи.

– Что-то, чтобы вернуть Олег Васильевича к жизни. Он для нее божество.

– Коробки с вещами! – вдруг догадалась Люся и оказалась права.

В том отсеке, куда она относила коробки, все было завалено одеждой, словно на приемном складе секонд-хенда. Козетта, выпотрошив каждую коробку, явно что-то искала.

– Для чего ей нужны вещи? – Люся двумя пальцами подняла первую попавшуюся кофточку и с интересом ее оглядела. – Что в них особенного?

– В них Олег Васильевич черпал вдохновение и энергию, которую потом вкладывал в свои произведения.

– Как это?

– Есть такая теория, что одежда, которую человек носил, заряжена его энергетикой и, соприкасаясь с ней, возможно его почувствовать.

– Фетишизм какой-то.

– Вообще нет. Фетишизм – это поклонение предметам. А это элементы перехода от плоти к духу. С их помощью Олег Васильевич мог создавать необычайно живых и правдоподобных персонажей.

– Вон она. – Люся показала пальцем в угол, где стояла серебристая складная лестница.

Ступая прямо по вещам, Корги добрался до нее и, с легкостью подхватив, зажал под мышкой. Но потом, заметив что-то под ногами, остановился и какое-то время смотрел, не отрываясь.

– Что там? – заинтересовалась Люся.

– Да так, ничего, – отмер он. – Показалось что-то знакомое.

Когда все стихло, Коля вылез из-под кровати.

В последний раз он так прятался лет пять назад от Люсиных подружек. Ему было любопытно выяснить, о чем болтают девчонки, и сестра милостиво позволила ему остаться под своей кроватью. Но когда девчонки пришли, Коля только и думал о том, чтобы не выдать себя, совершенно потеряв интерес к их разговорам.

Гончар лежал с таким благодатно-умудренным выражением на лице, словно уже воспарил над всем происходящим.

Проверять, действительно ли дверь заперта, Коля не стал. Сейчас это было самое спокойное и безопасное место в доме. Усевшись в стоявшее возле кровати кресло, он достал телефон и написал сестре сообщение, что выйти пока никуда не может и останется в спальне Гончара до утра. Он не сомневался, что Люся, благополучно покинув дом, давно ждет его на улице, ведь с ней был Корги, а тот наверняка знал все входы и выходы.

Все, что случилось после домашнего концерта, так взбудоражило Колю, что он никак не мог ни на чем сосредоточиться. Мысли метались от исчезновения Таты и их с Люсей разделения к манекенам и Магде. Заметив на тумбочке Гончара стакан воды, он сделал несколько глотков, а потом вылил оставшуюся воду в ладонь и умылся, намочив при этом брюки и ковер под ногами.

Он снова вскочил и прошелся по комнате.

Должен ли он что-то предпринять? Или лучше отсидеться, пока есть возможность? Может, позвонить в полицию и сказать, что их с сестрой держат в заложниках? Но как он объяснит им бо́льшую часть из того, что здесь происходило?

Часы на столике с графином показывали два часа ночи.

Ему нужно придумать какое-то оружие против обеих женщин, чтобы они испугались и дали ему беспрепятственно покинуть дом. Осмотревшись, он стал прикидывать, что можно использовать как оружие – от осколка зеркала до чугунной статуэтки, пока его взгляд не упал на инвалидное кресло, стоявшее неподалеку.

Ну конечно! Проще и быть не может!

Он выйдет отсюда вместе с Олегом Васильевичем. Посадит его в кресло и увезет. А если вдруг Магда или Козетта попробуют их задержать, пригрозит надеть писателю на голову пакет и задушить. Козетта точно не позволит причинить вред Гончару, а если сунется Магда, которой, по ее словам, все равно, жив писатель или нет, Козетта сама с ней расправится.

Это был идеальный, тихий и весьма миролюбивый план. Навредить Олегу Васильевичу он вряд ли мог, раз тот все равно не осознавал, что творится вокруг, а потом, когда Коля уже окажется за стенами двора, они вместе с Люсей и Корги подумают, как вернуть писателя обратно. Скорее всего, вызовут Шуйского и попросят забрать.

Не мешкая ни секунды, он бросился к кровати, сдернул с Гончара одеяло и, подхватив под спину и колени грузное тело, не без труда оторвал от матраса. Писатель оказался очень тяжелым – к такому Коля готов не был. Сцепив зубы, он донес его до инвалидного кресла, начал опускать на сиденье, но не удержал и, промахнувшись, уронил, едва не опрокинув на него кресло.

Ужасный момент! Коля готов был сквозь землю провалиться от того, что наделал. К счастью, обошлось без свидетелей. Собравшись с духом, он наклонился над Гончаром, чтобы проверить пульс. Однако стоило коснуться его руки, как глаза писателя резко распахнулись и он вполне осознанно уставился на Колю.

– Извините, – прошептал тот в полном потрясении, – я не хотел.

– Дай руку! – велел Гончар.

– Сейчас я вас пересажу в кресло. А хотите, в кровать? Я просто подумал… было бы неплохо нам прогуляться…

– Дай руку! – властно повторил писатель.

Коля повиновался, подал руку, и Гончар, ухватившись за нее, сел. Поморгал немного, повращал глазами, словно выполняя прописанную окулистом гимнастику, затем потребовал:

– Поставь меня на ноги!

– Но, Олег Васильевич, – запротестовал Коля, – вы же не можете стоять.

– Делай, что сказал!

Сунув руки ему под мышки, Коля напрягся и рывком поднял. Прислонил к себе, ожидая, что Гончар начнет заваливаться, но тот отпихнул его, выпрямился и, разминая ноги, покачался на мысках, сделал шаг, потом другой. После совершенно спокойно прошелся по комнате.

– Да-а-а, – ворчливо протянул он, – что-то я засиделся.

Коля в растерянности ждал, не зная, что и сказать. Мысленно он молился лишь о том, чтобы Гончар не заговорил об этом ужасном падении и не стал его обвинять. Но тот, похоже, и не собирался.

– Поздний час. – Олег Васильевич посмотрел на часы. – Удивительно – я свеж и бодр как никогда, а еще голоден. Сходи на кухню, принеси чего-нибудь, не будить же Козетту.

Коля молча направился к двери, дернул за ручку и с облегчением выдохнул.

– Она не открывается.

– Как не открывается?

– Магда что-то такое сделала, чтобы Козетта не могла войти.

– Хм! – Гончар нахмурился. – И зачем она это сделала?

– В отместку. Магда хотела добраться до меня, а Козетта ей не давала. Вот они и поругались.

– А что от тебя хотела Магда?

– Хотела меня съесть, – выпалил Коля, но, сообразив, что сморозил глупость, поправился: – Она отчего-то решила, что я угрожаю своей сестре.

– Да? – Гончар заинтересованно вскинулся. – А ты действительно угрожал?

– Конечно, нет! Я не знаю, откуда вообще это пошло.

– Так-так, – подбодрил его Гончар, как на их обычной утренней беседе, – продолжай.

– А что продолжать? Сегодня, пока вы… пока вы болели, тут творилось такое, что даже наш с вами разговор сейчас кажется мне сном.

Женский крик в коридоре заставил его замолчать. Коля узнал в нем испуганный голос сестры и снова попытался открыть дверь, но на этот раз по-настоящему приложив все силы.

– Я здесь! – закричал он и повернулся к писателю: – Прикажите им всем оставить ее в покое! Я знаю, вы можете.

Олег Васильевич уперся в него задумчивым взглядом.

– Умоляю, – предпринял еще одну попытку Коля, – из-за вашей болезни тут все перевернулось вверх дном.

Наконец Гончар решился, и стоило ему только взяться за дверную ручку, как дверь распахнулась.

Влетев в комнату, Люся бросилась к Коле и крепко его обхватила.

– Там Козетта, она сошла с ума, – торопливо выдала сестра, переводя дыхание. – Подожгла на кухне вещи и хочет всех нас убить, но сначала меня.

Гончар снисходительно посмотрел на нее.

– Успокойся! Здесь никого нет. Только вы и я.

– Ну как же нет?! – с негодованием воскликнула Люся. – Сами пойдите и посмотрите.

И тут вдруг она осеклась, сообразив, что Гончар спокойно прохаживается по комнате.

– Вы можете ходить?

– Получается, что могу. – Он развел руками. – Для меня самого это сюрприз.

– Мы хотим уйти, – решительно объявил ему Коля, беря сестру за руку. – Прямо сейчас.

– А как же деньги? – Гончар насмешливо прищурился. – Ты передумал получать наследство?

– Не нужно мне от вас ничего, – горделиво фыркнул Коля. – Я сам заработаю.

– Но вы же мои дети. – Писатель жалобно взглянул на Люсю и тут же громко расхохотался. – Вы же не можете бросить своего старенького больного отца.

– Наш отец в Первомайском, – твердо сказала Люся, – а о вас есть кому позаботиться. Мы больше не можем у вас оставаться, потому что здесь очень тяжелая обстановка и она нам не подходит.

– Что такое? – В голосе Гончара звучала издевка. – Тебе разонравился мальчик Корги? Это странно. Он всем девочкам нравится. Они гоняются за ним, даже убивают друг друга из-за него, а ты нос воротишь. Он тебе, кстати, не рассказывал? Очень занимательная история. И вполне себе молодежная и современная: здоровый человеческий цинизм на фоне секса, крови и денег. Жаль, что ее не напечатали. Так вот, я поселил его в этом доме и подарил тебе, а какова благодарность? Он у меня даже рисовать стал! А для нее тяжелая, видите ли, обстановка.

– Я не просила мне никого дарить. И вообще, вы говорите о людях так, словно их собственные мнения и желания ничего не значат.

– Конечно. Потому что без меня их нет. Они существуют или не существуют только благодаря мне, понимаешь? Они всего лишь плод моего воображения. Фантазия. Пшик.

– И держите вы их здесь насильно, – вступился Коля, – я знаю, Тата мне рассказывала.

– Насильно? – писатель удивленно пожал плечами. – Тата – единственная, кого я пожелал здесь видеть. Остальные пришли сами, каждый со своими проблемами и требованиями. Кто-то желал изменить свою судьбу, кто-то слишком много молился, а кому-то приспичило докопаться до истины.

Гончар пересек комнату и сел в кресло возле кровати.

– Ко мне приходили многие. Некоторых я звал, не скрою, но потом отправлял назад. Такому человеку, как я, одиночество не грозит. – Он снова рассмеялся. – Творчество – великая сила.

Коля поймал испуганный взгляд сестры.

– Получается, мы тоже персонажи, – иронично подыграл Коля.

– Вы? Нет. Вы всего лишь прототипы. Таков стиль моей работы. Я заимствую вашу внешность, ваши черты, манеру поведения и разговора, передаю ваш ход мыслей и привычки, а потом создаю совершенно новых людей – очень похожих на вас, но не вас.

– Но вы не писали эту книгу, – удивилась Люся. – Говорили, что не можете.

– Я писал ее в своей голове и уже почти закончил. Осталась развязка – то, ради чего вся книга и затевалась. Кульминация, драматический исход и финал. Не будем затягивать!

Хлопнув в ладоши, Олег Васильевич потер руки.

– Вы как предпочитаете: чтобы сначала каждый из вас произнес монолог или оформим это в виде диалога? Конфликт. Перепалка, брат в ярости хватает… – Он огляделся. – …Чугунный подсвечник. Или нет, это слишком кроваво и не тонко.

Он перевел взгляд на тот же пакет, на который смотрел Коля, когда придумывал, как будет вывозить Гончара из квартиры.

– Ты задушишь ее. Это будет красиво.

– Прекратите! – возмущенно перебила его Люся. – Вы, конечно, больной человек, и мы все понимаем, но это уже слишком. У всего есть предел! Спасибо за все и до свидания!

И тут Коля, сам не понимая, что делает, кинулся вслед за сестрой.

Догнал ее на пороге, грубо схватил за волосы и, не обращая внимания на ее крики, дотащил до кровати.

– Как ты могла выбрать его? – удерживая за плечи, проговорил он ей в лицо не своим голосом. – Мы же с тобой всегда были единым целым, а ты отказалась от меня и предала!

– С ума сошел? – завизжала Люся. – Немедленно отпусти, а то я тоже тебя ударю.

– Ты изменила всему, что нам было дорого, ты поддалась соблазнам и…

Люся с размаха отвесила ему звонкую пощечину. В ответ Коля схватил ее за горло.

Он не понимал, что происходит. Он говорил и делал то, чего не хотел, то, о чем не думал и что никогда не посмел бы совершить. Гнев застилал ему глаза, и остановиться он уже не мог, потому что, кроме остервенелой жажды справедливости, ничего больше не чувствовал.

Олег Васильевич, закинув ногу на ногу, с интересом наблюдал, как он все сильнее стискивает пальцы на Люсиной шее. Как она хрипит и всхлипывает. Сцена выходила убедительная и сильная. Если бы у него было чуть больше времени, если бы не память и здоровье, он дополнил бы ее монологом раскаяния, которого всегда ему так не хватало.

Ему хотелось услышать, как сестра будет оправдываться и как признает отвратительность своего поступка. Но такое воплотить в жизнь ему уже было тяжело, и он решил ограничиться лишь логической развязкой с последующим лирическим аккордом.

– Прекратите! – услышал Коля позади себя и, чуть ослабив хватку, обернулся на голос.

На пороге комнаты стоял Корги. В руках у него был пухлый блокнот Гончара и остро заточенный карандаш.

– Ты? – писатель изумленно вытаращился. – Откуда?

Быстрым шагом Корги пересек комнату и остановился перед его креслом.

– Вы должны их отпустить! Пусть уходят.

– Нет, подожди, как ты здесь оказался? Я же всех вас прогнал. Всех до единого. Тебя не может быть здесь!

– А я не ваша собачка, – зло процедил Корги, – меня не нужно прогонять или подзывать. Или вам напомнить, как все обстоит на самом деле?

Коля почувствовал, как собственный разум возвращается к нему, и ужаснулся при виде отчаянно ловящей ртом воздух сестры. Глаза ее были широко распахнуты, в них застыл неописуемый ужас.

– Прости. – Он сгреб ее в охапку и прижал к себе. – Это не я. Клянусь, я не понимал, что делаю.

Ее спина под его ладонью затряслась.

– Уходите, – сказал Корги, продолжая недвижно стоять перед упершимся в него взглядом Гончара. – Пока Олег Васильевич так силится меня прогнать или загипнотизировать, он вам ничего не сделает. Вы только посмотрите, как он покраснел от натуги.

Лицо писателя действительно побагровело – появление Корги, а особенно то, что он ему не повиновался, привело его в дикую ярость.

Коля поднял сестру и понес к выходу.

Однако Корги не рассчитал одного. Резко вскочив, Гончар бросился на него, сбил с ног и придавил весом своего тела.

Коля замешкался, Люся принялась вырываться.

– Помоги ему! – закричала она.

– Не вздумай даже! – сдавленно прокричал из-под Гончара Корги. – Быстро уматывайте прямо сейчас. Мне ничего не будет.

Упрашивать Колю было не нужно, он выбежал с сопротивляющейся сестрой на руках в коридор и дальше на лестницу.

– Прошу, давай вернемся, – умоляла Люся. – Гончар его убьет.

– Лучше пусть его убьет Гончар, чем я тебя.

– Но, Коля, так нельзя, я не могу его бросить.

– Он сказал, что ему ничего не будет. Корги молодой и сильный. Он знаешь как меня несколько раз о стену приложил? Он справится. А если мы вернемся и Гончар опять залезет мне в голову, то я уже ничего сделать не смогу. Может, он вообще заставит меня драться с Корги. Ты как хотела бы: чтобы он меня убил или я его?

Последний довод подействовал на Люсю отрезвляюще.

Они спустились по центральной лестнице и открыли подъездную дверь; с той же легкостью отворилась и решетчатая калитка.

Такси приехало через пять минут и помчало их по ночной Москве в квартиру на «Сходненской».

Утро началось с дождя. Он громко барабанил по железному уличному подоконнику, исполосовав каплями все стекло.

Брат с сестрой провалялись в кровати полдня, просыпаясь, коротко переговариваясь о том, что события накануне не были сном, и снова засыпали в надежде на то, что в следующее пробуждение окажется, что это им все-таки приснилось.

Наконец около часу дня Коля слез со второго яруса и, разминая затекшую на неудобном продавленном матрасе спину, остановился над открывшей глаза сестрой.

– Я все равно не верю. И, наверное, не поверю никогда.

– А я верю, – ссохшимися губами тихо проговорила она. – У меня на шее остались синяки от твоих пальцев.

Она задрала голову, демонстрируя темные подтеки.

– Больно? – Коля почувствовал стыд.

– Только когда дотрагиваешься.

– Извини.

– Вот именно! Какое уж тут неверие?

– Знаешь… – Он потупился. – Никогда не думал, что мной можно так запросто управлять. Я всегда считал себя волевым и независимым человеком.

– Я тоже про себя так думала, – призналась Люся, – пока со мной не случилась эта любовь.

– Надеюсь, она прошла?

– Кажется, прошла. По крайней мере, я не умираю. Но за Корги все равно волнуюсь. Он пришел за мной и защитил. Чего бы он там про себя ни говорил, он хороший человек. И я до сих пор корю себя, что мы его там оставили.

– Ладно. – Коля потянулся. – Что будем делать?

– Сейчас или вообще?

– И сейчас, и вообще.

– Сейчас мы выпьем по чашке кофе и поедем к Гончару.

– Ты уверена? А вдруг мы опять не сможем выйти?

– Сделаем так: в дом зайдет кто-то один, например я, а ты останешься снаружи. И, если я не вернусь через пятнадцать минут или не позвоню, ты вызовешь полицию.

– Нет, это опасно, поэтому пойду я, – отрезал Коля. – А ты останешься ждать, и это не обсуждается.

– Хорошо, – согласилась Люся. – После постелей Гончара спать на таких койках ужасно.

Молока в доме не оказалось, сахара тоже, кофе получился горький и одновременно пресный.

Одежда под дождем быстро промокла.

Ехали на метро. Больше оно Люсю не пугало. Ей вообще казалось, что из нее вычерпали все чувства и эмоции и теперь ее ничто не волнует: внутренняя усталость и пустота, не горечь, не печаль, а равнодушие. Безучастность и отрешенность. Никаких распускающихся в груди цветов или порхающих бабочек – новое и очень странное состояние. Как опухшая после долгих слез голова. Заторможенная безучастность.

Пассажиров в вагоне было немного, но они все равно встали возле дальних дверей, чтобы разговаривать.

– Ну, допустим, – размышлял Коля вслух, – пусть Гончар гипнотизер и все такое, я даже готов допустить, что на обед они кормили нас галлюциногенами или пускали какой-то психотропный газ. Даже наше разделение я мог бы, вероятно, объяснить. Но вся эта тема с персонажами… Ее я понять никак не могу. Они же на самом деле пропали, стоило ему захотеть. Козетта гналась за тобой по коридору, а потом в один момент исчезла.

– Возможно, ее отвлек Корги. Ты же видел, что он-то никуда не делся. А это доказывает, что Гончар придумал все это. Может, они даже нарочно подыгрывали ему?

– Точно, – вспомнил Коля, – Корги так и говорил, что все играют свои роли. А ведь сколько мы видели фильмов, где богатые, уставшие от однообразия жизни люди, которым уже нечего больше хотеть, играют с другими? Может, это была постановка со всякими спецэффектами и нас просто разыграли? – Он очень обрадовался этому своему предположению.

– Хочешь сказать, что сейчас мы приедем, войдем в дом, и они такие выскакивают в колпачках и с дудками: «Та-дам! Это был розыгрыш»?

– Слушай, а ведь и в самом деле, – еще сильнее воодушевился брат. – Помнишь, я тебе говорил, что видел Шуйского на остановке и потом он это упорно отрицал? Точно. Они просто нанятые актеры – вот и все. Он сбежал по своим личным делам с рабочей площадки, потому и не хотел сознаваться.

Люся почувствовала, как внутри у нее шевельнулось чувство, похожее на надежду.

– Значит, они все актеры?

– Все-все. – Коля ободряюще обнял ее. – Увидишь ты своего Корги, не сомневайся. А может, нам Гончар еще и денег заплатит.

Больше ни о чем другом Коля уже думать не мог. Он снова строил грандиозные планы и фантазировал, а когда вышли из метро, сам предложил купить торт.

Люся так не веселилась, ей нужно было убедиться во всем наверняка. Слишком уж яркие и ужасающие впечатления ей довелось пережить.

Оставив сестру в «Лайме и корице», чтоб не мокла, Коля побежал к дому Гончара.

На следующий день Коля узнал, что поступил в университет на бюджет, поэтому из Москвы они все же не уехали и остались доживать на «Сходненской» оплаченный месяц.

События в доме Гончара начали постепенно отходить в прошлое, дикие воспоминания стираться, а необъяснимому находились оправдания.

Брат и сестра старались как можно меньше говорить об этом, называть имена или упоминать обстоятельства. В точности, как было у них с мамой: тому, что болезненно и необъяснимо, не место в жизни, которая продолжается, несмотря ни на что. Какой прок в слезах, если горю они не помогут? И какой смысл погружаться в тупиковые переживания о том, чего нельзя изменить?

Так учила их бабушка, и это было единственно верное решение.

Вскоре совершенно неожиданно и без предупреждения к ним заявился отец с огромным арбузом в руках и спортивной сумкой через плечо. Он сказал, что приехал поздравить Колю с поступлением, однако брат с сестрой сильно сомневались, что это настоящая причина его визита.

Помыв руки, отец сразу же отправился на кухню и, расстегнув сумку, выложил на стол пачку денег.

– Вот. Все на месте, можешь пересчитать.

Коля задумчиво покрутил деньги в руках:

– Где ты столько достал?

– Это твои, – немного смущенно сказал отец, – те самые.

– Значит, ты все-таки их нарочно забрал? – Коля осуждающе покачал головой. – Хотел вынудить нас согласиться на аферу с Гончаром?

Молча взяв арбуз, отец направился к раковине. Коля смотрел на него не отрываясь.

– Только ты просчитался! Не было у него никакого богатства. Он просто сумасшедший старик. Вот и все.

– Я думал, сумасшедший старик – это я. – Добродушно усмехнувшись, отец пустил струю воды и принялся мыть арбуз.

– В сравнении с ним ты нормальный и адекватный человек, – рассмеялась Люся. – Меня даже медитации твои больше не пугают.

– По крайней мере, вы пообщались. Признаюсь, я не думал, что он так быстро вас выгонит.

– Пап, он умер. – Люся протянула ему большую миску.

– Умер? – От удивления отец задел арбузом кран и забрызгал все вокруг. – А что случилось?

Люся поспешила вытереть пол, а Коля переложил арбуз в миску и отнес на стол.

– У него была опухоль мозга.

Отец задумчиво опустился на табуретку.

– Он говорил, что болен, но я не думал, что настолько. Жаль! Я надеялся, что он оставит вас у себя. – Подняв голову, отец перехватил Люсин взгляд. – Но это не то, что ты подумала.

– А что я подумала?

– Что я собирался от вас избавиться. Это не так. Просто хотел хоть что-то для вас сделать, но не получилось. Уже и не надеялся, что найду его. Но нашел же! Только, увы, поздно.

– Ты его искал? – Коля принялся сосредоточенно резать арбуз. – Ты же говорил, что это он проявил к нам интерес.

– Проявил, но после того как я его нашел.

– Ты так говоришь, как будто вы знакомы, – сказала Люся.

– Знакомы не были, но я о нем знал.

– Говори, пожалуйста, нормально, – попросил Коля. – У меня от этих загадочных фраз глаз дергаться начинает.

– Он вам ничего не сказал? – Отец был раздосадован. – Я думал, вы поэтому не пишете мне и не звоните.

– Мы не звонили, потому что ты украл мои деньги, забыл?! – ворчливо сказал Коля. – Так что же Олег Васильевич должен был нам сказать? Хотя… стой, погоди.

Он замер с поднятым ножом.

– Значит, это все-таки правда? – Коля боялся произнести свое предположение вслух. – Я так и думал! А Люся не верила.

– Во что я не верила?

– Что ты нам не отец!

– Вот сейчас было обидно! – Отец надулся. – Не буду вам ничего рассказывать, раз вы такие умные и я вам никто. Могу вообще уехать и больше никогда не появляться.

– Рассказывай, пожалуйста. – Из-за его спины Люся показала брату кулак. – Коля нарочно так сказал, из вредности.

– Ваш папа я, – пристально глядя Коле в глаза, сказал он. – Ясно? И по крови, и по документам, и по всему остальному. И еще в зеркало не мешает иногда смотреть. Но если ты хочешь от меня отказаться, дело твое. Тебе уже восемнадцать, и теперь ты можешь менять в своей жизни все: имя, пол, родителей… Что захочешь.

– Ладно. Не обижайся, – примирительно сказал Коля, передавая ему порцию арбуза. – Я правда ерунду сказал. Просто сам Гончар нам об этом говорил, вот я, признаюсь, и засомневался. Но сейчас понимаю, что это глупо.

– Глупо, – подтвердил отец, – но не совсем. Он ваш дед. А папа – я!

Выждав немного, пока удивление на лицах ребят не сменится заинтересованностью, он удовлетворенно продолжил:

– Ваша бабушка рассказала мне об этом незадолго до смерти. Она всю жизнь скрывала от всех имя отца вашей мамы, потому что винила себя в легкомысленности. В советское время родить ребенка без мужа считалось чуть ли не смертным грехом. Ваша мама об этом не знает. Бабушка раскрыла тайну только для того, чтобы я попытался вас пристроить. Надеялась, что он жив, благополучен и поможет обустроиться в Москве. Вот только ваша бабушка не знала ни его адреса, ни номера телефона, ничего. Шанс найти его был небольшой, но все же был. Мне пришлось перерыть чуть ли не весь интернет и несколько раз обращаться за помощью к своим подписчикам, пока не объявилась Саша и не раздобыла для меня его номер. Я позвонил ему и все рассказал. Он сначала мне не поверил, сказал, что я аферист и вымогатель, и разговаривать не стал. Но когда Саша показала ему фотографию вашей бабушки, которую я ей отправил, перезвонил и сказал, что заинтересован и хочет проверить, так ли это. Я сначала хотел вас прямиком к нему отправить, но потом решил, что, если обнадежу, а он потом от вас откажется, то плохо получится. Решил ничего не говорить, а деньги взял, чтобы у вас выхода не осталось. Простите!

– Вот это да, – ахнула Люся. – Вот бабушка дает!

– Это точно! – рассмеялся Коля; ему внезапно стало очень легко. – Теперь понятно, в кого у нас мама такая чудна́я.

– Да уж, – отец вздохнул. – Ваша мама себя так и не нашла, но, надеюсь, у вас все получится. Я правда очень рад твоему поступлению. А что же Люся?

– Я в этом году поступать не собираюсь, – откликнулась она. – Буду готовиться к поступлению на дизайнерское отделение. Хочу стать иллюстратором, а для этого многое нужно изучить.

– Я в этом вашем творчестве ничего не понимаю, но мама, думаю, одобрила бы. Она и сама когда-то рисовала, пока бабушка не потребовала заняться чем-то серьезным. Послушайте, ну а чего писатель-то? Неужели он вам ничего не оставил?

Коля с Люсей переглянулись.

– Кое-что оставил, – сказала сестра и кивнула на стоящий под окном старый клетчатый чемодан с ручкой.

– Что там? – заинтересовался отец и, вскочив с табуретки, тут же схватил его. – Ого! Тяжеленький. Там слитки золота?

Щелкнув замками, он откинул крышку и озадачено замер над содержимым.

– Что за фигня?

– Это называется «книги», – шутливо пояснила Люся.

– И чего? Они дорогие?

– Может, когда-нибудь в будущем Олега Васильевича признают классиком и они станут цениться, но пока это всего лишь бумага и больное воображение, – фыркнул Коля.

Одну за другой папа достал несколько книг, покрутил в руках и положил рядом с собой на пол.

– Так себе наследство, если честно. Гляди-ка, а там еще что? – вытряхнув оставшиеся книги, он вытащил картину. – Это точно не Ван Гог?

– Она называется «Ежевичные сны», – пояснила Люся. – Приносит вдохновение и бессмертие. Хочешь, забирай себе. Ты такое любишь.

– Ладно, – он охотно отложил картину в сторону и следом выудил спрятавшуюся на самом дне чемодана рукопись. Небрежно раскрыл на первой попавшейся странице и высокопарно прочел:

«Раскаяние – это не про меня. Я никогда не совершаю опрометчивых поступков и ни о чем не жалею, – цинично заявил Сева. – С тем же успехом вы можете взывать к совести разверзшегося вулкана или пролившейся дождем тучи. Относитесь ко мне как к явлению, и тогда, возможно, вам будет легче принять все, что случилось!»

– Помнишь эти слова? – Люся взволнованно посмотрела на брата, который склонив голову набок, сосредоточенно уставился на название книги.

– А ты в курсе, – наконец произнес он, – что слово «игрок» – это зеркальная анаграмма слова «корги»? Только сейчас заметил.

– Игрок? – Люся торопливо протянула руку. – Дай, пожалуйста, мне нужно ее прочесть.

Но Коля оказался проворнее. Быстро забрав листы рукописи у отца, он спрятал их себе за спину.

– Ты чего? – Люся удивленно заморгала.

– Просто не нужно ее читать – и все. Мы ведь решили, что не будем вспоминать.

– Это ты решил. Отдай по-хорошему.

– Извини, но нет.

В ту же секунду, не сходя с места, Коля точным броском отправил стопку листов в раскрытое окно.

Шумно прошелестев страницами на ветру, рукопись спланировала вниз.

– Ты дурак?! Может, это единственный экземпляр этой книги?

– Очень на это надеюсь. – Преградив дорогу, Коля схватил ее за плечи. – Умоляю, мы не должны больше впускать это в свою жизнь.

– А что случилось? – вернувшись на свое место, отец с удовольствием приступил к арбузу.

Люся посмотрела на Колю исподлобья.

– Что значит «впускать»?

Коля немного помялся, затем, продолжая придерживать сестру за плечи, усадил на табурет.

– Поклянись, пожалуйста, что после того, что я тебе скажу, ты не побежишь возвращать эту книгу.

– Хорошо. Клянусь, – неохотно выдавила из себя Люся, потому что любопытство было сильнее.

– Я все время боялся, что ты попытаешься это сделать, уповая лишь на то, что эта тема тебя больше не волнует.

– Что за тема? – снова вклинился отец.

– Но даже если никаких ненужных чувств у тебя не осталось, существует опасность, что когда ты станешь читать эту книгу и погрузишься в ее содержание, то он придет к тебе сам – как пришел к Гончару. И если вдруг заявится, то может оставаться сколько угодно долго. А я не хочу, чтобы ты тоже сошла с ума. Не хочу, чтобы мы сошли с ума, ведь теперь я тоже вовлечен в этот твой мир.

Люся недоверчиво поморщилась.

– Ладно, давай начистоту. – Коля скрестил руки на груди. – До прихода отца я только предполагал это, а теперь точно уверен. Тебе по наследству передалась эта способность Гончара к творчеству и умение внушать окружающим свои фантазии.

– С чего ты взял? – пораженно прошептала Люся.

– Помнишь, Ольга Васильевна говорила об этом, когда ты спрашивала, почему во время вашей прогулки его могли видеть и другие люди. Но это ладно, тут я готов списать все на то, что тебе это лишь казалось. Однако тот ужасный последний эпизод, когда я тебя душил. Ты же не забыла?

– Я все отлично помню.

– Так вот, в тот момент Корги пришел к тебе на помощь именно по твоей воле. Гончар избавился от всех, прогнал их и не давал вернуться. Исчезли все: Магда, Козетта, Шуйский, Корги тоже исчез. Но ты вернула его. Сама! Силой собственного воображения, и именно это так шокировало Олега Васильевича: его персонаж действовал против него, помимо его воли.

– Эй, ну объясните мне хоть что-нибудь, – взмолился отец. – Все это звучит жутко интересно, но я ни черта не понимаю.

Сорвавшись с места, Люся бросилась в коридор и понеслась вниз по лестнице.

– Ты же поклялась! – крикнул ей в спину Коля, но она уже не слышала.

Вдруг все то, что говорил брат, правда? Если она способна на это, то обязана вернуть себе Корги. Все эти дни, пытаясь не думать и не вспоминать, она снова чувствовала себя больной и разбитой, одинокой, неприкаянной и несчастной.

В ее воображении то и дело возникали то его ледяные глаза, то пепельная копна волос, то обезоруживающая улыбка. В ушах звучали его голос и смех. В такие моменты она повсюду чувствовала запах пионов.

Что брату с того, что она вернет себе все это? Разве у каждого не собственное счастье? И отчего она не имеет права жить так, как нравится ей, пусть даже и в выдуманном мире?

В конце концов, Гончар прожил таким образом долгие годы и был избавлен от неприятной и трагической реальности, где существовал в полном одиночестве и безвестности среди разрушенных стен.

Не переставая задаваться вопросом, кому могла понадобиться выброшенная книга, Люся проискала рукопись под окнами дома около часа и вернулась с пустыми руками. К тому времени отец с братом успели уже прикончить половину арбуза.

Они ели, болтали и смеялись.

– Ну что? – спросил Коля с веселой улыбкой. – Нашла?

– Ты знаешь, куда она делась?

– Два пацана шли мимо, и я попросил их забрать листы и выкинуть как можно дальше от этого дома.

– Получается, Гончар был прав, и ты сейчас подтвердил его теорию. Думаешь, ты книгу из окна выбросил? Ты выбросил меня!

Она рисовала Корги несколько дней подряд. Портреты, фигуры, наброски отдельных сцен в движении и покое. Однако рисунки получались хоть и удачные, но не до конца точные.

Ей требовалось еще многому научиться, чтобы передать все так, как осталось в памяти, ведь, только стерев границу между воображением и правдой, можно его вернуть.

Дело зашло в тупик. Пока она научится рисовать достаточно хорошо, чтобы эти рисунки стали похожи на правду, пройдет немало времени, и к тому моменту она уже не вспомнит детально, каким он был.

– Ты должен мне помочь. – Ей пришлось пойти на попятную и отправиться к брату. – Пожалуйста, давай сделаем это вместе. Ольга Васильевна помогала Гончару. Я думаю, что если ты тоже захочешь его вернуть, то вместе у нас получится.

– Извини, но нет. – Коля понимал, что заставляет сестру страдать, но в своей уверенности был непреклонен. – Даже пробовать не собираюсь. У тебя вся жизнь впереди, а ты собираешься поставить на ней крест. Стоит только начать – и потом уже не остановишься.

Единственным решением оставалась книга, и если Коля не ошибался и она действительно обладала способностями Гончара, то, погрузившись в повествование, она сможет вытащить оттуда Корги.

Будь это одной из уже опубликованных книг, среди которых она обнаружила и «Лекарство от любви» – несчастную историю брошенной женихом Магды, и «Неуд» с Козеттой в «главной роли», и «Пятьдесят с половиной копеек» о сожженном во сне собственной женой Шуйском, она бы могла дать объявление и поискать ее среди букинистов. Но «Игрока» не издавали, и это приводило Люсю в отчаяние.

Папа уехал в Первомайский, с Колей они не разговаривали.

Она рисовала, он по полдня пропадал в своем будущем университете.

Капля последней надежды вспыхнула в ней неожиданно, когда, отправившись в магазин, она заметила на улице женщину в инвалидной коляске и подумала о сестре писателя. Каким-то же образом она узнала содержание этой книги еще до того, как Олег Васильевич умер.