Схематично выполненная декорация изображает интерьер универсального магазина и примыкающей к нему кондитерской в небольшом городке на юге США. Высокие стены, потемневшие у верха, словно тронуты сыростью и паутиной. За расположенным в глубине сцены запыленным окном – тревожная пустота, переходящая в сгущающиеся сумерки. Действие пьесы разворачивается в сезон дождей, ранней весной, из-за чего окно иногда делается вовсе не прозрачным и отсвечивает серебристой пеленой капель. На окне старомодным шрифтом золочеными буквами написано: «УНИВЕРСАЛЬНЫЙ МАГАЗИН ТОРРЕНСА».

Товары обозначены очень скупо и условно. Вертикально стоят рулоны намотанных на большие катушки хлопчатобумажных тканей, к тоненькой белой колонне зачем-то прислонен черный портновский манекен. Под потолком – неподвижный вентилятор со свисающими с него полосками клейкой бумаги от мух.

К лестничной площадке ведут несколько ступенек и пропадают вверху. На самой площадке стоит мрачного вида искусственная пальма в зеленовато-коричневом ящике для цветов.

Однако кондитерская, частично виднеющаяся за широкой арочной дверью, находится в романтическом полумраке, словно некий скрытый подтекст пьесы.

Другое, куда меньшее по размерам сценическое пространство, находится в нише, где помещается крохотная спальня. Ниша обычно задернута занавеской с выцветшим рисунком в восточном стиле, изображающим золотое дерево с ярко-красными плодами и фантастическими птицами.

При поднятии занавеса две молодящиеся женщины средних лет, Долли и Бьюла, накрывают легкий ужин а-ля фуршет на двух принесенных из кондитерской столиках со столешницами из мрамора с серыми и розовыми прожилками и с изящно изогнутыми черными железными ножками. Обе они – жены мелких плантаторов, разодетые в безвкусные цветастые наряды.

Вдалеке слышится гудок поезда, в ответ на который в разных местах раздается собачий лай. Женщины замирают у столиков, а затем с резкими криками бросаются к арочной двери.

Долли. Коротыш!

Бьюла. Пёсик!

Долли. Скорый прибывает на станцию!

Бьюла. Быстрей туда, встречать поезд!

Тяжело шагая, появляются их мужья – грузные краснолицые мужчины в обтягивающей или мешковатой одежде и заляпанных грязью ботинках.

Коротыш. Я скормил «однорукому бандиту» сотню пятаков, а он выдал обратно только пять.

Пёсик. Наверное, несварение у него.

Коротыш. Поговорю-ка я с Джейбом насчет этих автоматов.

Мужчины выходят, раздается звук заведенного двигателя, который затем удаляется.

Долли. Похоже, у Джейба есть заботы поважнее, чем «однорукие бандиты» и бильярдные автоматы в кондитерской.

Бьюла. Сущая правда. Ходила я тут к доктору Джонни насчет Пёсика. У него снова сахар в моче. И, уже прощаясь, спросила у доктора, как прошла операция, та, что Джейбу Торренсу делали в Мемфисе. Ну, и…

Долли. И что же он ответил, Бьюла?

Бьюла. Самое ужасное, что только может сказать врач!

Долли. А именно?

Бьюла. Вообще ничего, ни единого словечка не произнес! Только взглянул на меня своими огромными темными глазами и головой покачал. Вот так!

Долли (с мрачным удовлетворением). Похоже, одним кивком он подписал Джейбу Торренсу смертный приговор.

Бьюла. Вот и я о том же подумала. По-моему, они его разрезали… (Умолкает, чтобы попробовать что-то со стола.)

Долли. И сразу обратно зашили! Так я слышала…

Бьюла. Не знала, что эти маслины с косточками!

Долли. А ты думала, они с начинкой?

Бьюла. Ну да. А где сестры Темпл?

Долли. Где ж им быть, по-твоему?

Бьюла. Шныряют где-нибудь наверху. Если Лейди их поймает, то покажет этим старым девам, где раки зимуют! Недаром же она итальянка!

Долли. Ха-ха, недаром! Верно сказано, дорогая… (Выглядывает за дверь на проезжающую машину.) Ну, я сама поразилась, когда поднялась наверх!

Бьюла. Наверх?

Долли. Наверх, и ты ведь тоже там была, потому как я тебя видела, Бьюла.

Бьюла. А я и не говорю, что не была там. Любопытство – оно в породе человеческой.

Долли. У них там отдельные спальни, и даже не рядом. Они в разных концах коридора, а вокруг сплошная темень и грязь! Знаешь, на что это походит? На окружную тюрьму! Богом клянусь, никогда бы не подумала, что так могут жить белые люди! Вот так штука…

Бьюла. Да и неудивительно. Ведь Джейб Торренс купил эту женщину.

Долли. Купил?

Бьюла. Да, купил, когда она была восемнадцатилетней девчонкой! Купил, причем дешево, потому что ее бросил с разбитым сердцем этот (резко поворачивает голову вслед проезжающей машине и продолжает) парень по фамилии Катрир… Ох, какой же он… м-м-м… красавчик был… А они встретились, и словно камень о камень – так и вспыхнуло! Да… Вспыхнуло…

Долли. Что-что?

Бьюла. Огонь! Ха… (Чиркает спичкой и зажигает свечу в одном из подсвечников. Слышатся нарастающие звуки мандолины. Последующий монолог должен произноситься как откровение, адресованное зрителям и всецело завладевающее их вниманием. Долли не остается в сценическом пространстве, и после нескольких первых предложений исчезает всякое восприятие диалога между персонажами.) Ну, было это давно, задолго до того, как вы с Пёсиком переехали в Двуречное графство. Хотя, может, что-то и слышали. Отец Лейди был макаронником из Италии, и когда он только-только сюда явился, то принес с собой лишь мандолину да обезьянку в зеленом бархатном костюмчике – ха-ха. Он играл в кабаках за четвертные и гривенники – еще до сухого закона… Его прозвали Итальяшкой, имени его никто не знал, вот и пристало к нему: Итальяшка да Итальяшка…

Долли (тихо). Ах-ха-ха…

Бьюла присаживается на стул и, чуть подавшись вперед, напряженно смотрит в зал, всецело завладевая вниманием зрителей. В ее интонациях грусть воспоминаний, и при первых признаках беспокойства публики она встает и выходит на авансцену. Этот монолог должен задать условную тональность всей постановке.

Бьюла. Подумать только, вот таким был папаша Лейди! Потом грянул сухой закон, и никто и ахнуть не успел, как Итальяшка принялся толкать из-под полы выпивку, будто всю жизнь только этим и занимался! Он по дешевке купил участок земли на северном берегу Лунного озера. Там проходило высохшее речное русло, а люди боялись, что однажды река снова хлынет туда, потому и отдали за бесценок… (Придвигает стул ближе к авансцене.) Разбил там сад, весь северный берег засадил виноградниками и фруктовыми деревьями. Потом понаставил беседок, маленьких таких деревянных белых беседок со столиками и скамейками, где можно было выпить и прочее… ха-ха! А весной и летом молодые парочки вроде нас с Коротышом захаживали туда, чтобы уединиться, ха-ха, да и не только! Ха-ха!.. Тогда в округе достать спиртное было негде, не то, что теперь. Нынче-то полметра сойди с дороги, свистни три раза, и тут же из кустов выскочит негр с бутылкой маисовой водки!

Долли. И то правда, ха-ха!

Бьюла. В то время по всей округе и вправду негде было взять выпивку, вообще нигде, только на винограднике у Итальяшки. И мы ходили к нему, попивали красное итальянское винишко в беседках, где откалывали такое… Вот помню, однажды в воскресенье старый доктор Тукер, тогдашний наш методистский пастор, чуть удар не схлопотал, когда с амвона распекал Итальяшку!

Долли. Господи, помилуй!

Бьюла. Да-да, мэм! В каждой белой беседке стояло по лампе, и тут, и там, одна за другой лампы эти гасли, когда парочки принимались миловаться…

Долли. Ой-ёй!..

Бьюла. И там можно было услышать преинтересные звуки – вскрики, плач, шепот, стоны, смешки… (Ее голос звучит тише из-за нахлынувших воспоминаний.) А потом одна за другой лампы снова зажигались, и Итальяшка с дочкой играли и пели итальянские песни… (Мандолина звучит громче, голос поет «Скажите, девушки, подружке вашей».) Но иногда Итальяшка принимался искать дочку, а та внезапно исчезала!

Долли. И где же она была?

Бьюла. Да с Дэвидом Катриром.

Долли. О-о! Ха-ха-ха…

Бьюла. …старшим братом Кэрол Катрир. Они с Лейди частенько прятались в саду, а старый папашка-Итальяшка все орал: «Лейди, Лейди!» И ни словечка в ответ, как бы долго и громко он ее ни звал…

Долли. Ну, сдается мне, нелегко откликнуться «Папа, я здесь!», когда тебя обнимает любимый!

Бьюла. Так вот, той весной, нет, попозже, летом это было… (Долли снова выходит из сценического пространства.) …Папашка-Итальяшка совершил роковую ошибку. Начал продавать выпивку неграм. А ревнители порядка зевать не стали. Нагрянули как-то ночью с баками горючего – а лето засушливое выдалось – да и запалили! Всё дотла сожгли: виноградники, беседки, деревья фруктовые. Мы с Коротышом были в танцзале на другом берегу озера и видели, как все заполыхало. Через десять минут весь северный берег превратился в море пламени, и оттуда по всему озеру разносился вой Итальяшки: «Пожар! Пожар! Пожар!» А то люди без него не знали, ведь все небо пылало багровым заревом, что твое красное вино! Ха-ха-ха… И ни одной пожарной машины, ни одной не выехало из пожарной части Двуречного графства! Бедный Итальяшка… Старикан схватил одеяло, бросился в сад в одиночку огонь тушить, да так и сгорел заживо… Да-да! Заживо сгорел…

Звуки мандолины обрываются на полутакте. Долли возвращается к столу выпить кофе.

Знаешь, о чем я иногда думаю?

Долли. Нет, о чем?

Бьюла. Я иногда думаю-гадаю, подозревает ли Лейди, что ее муж, Джейб Торренс, был вожаком ревнителей порядка в ту ночь, когда ее отца сожгли в виноградниках на берегу Лунного озера!

Долли. Бьюла Биннингс, от одной мысли об этом у меня кровь стынет в жилах! Как она могла двадцать лет прожить замужем за этим человеком, если бы знала, что тот сжег ее отца?

Вдалеке лает собака.

Бьюла. Могла, могла – ненавидя. Люди могут долго прожить бок о бок, ненавидя друг дружку. Приглядись – они же жадные до денег. Я всегда подмечаю: когда муж с женой друг дружку не любят, они становятся жадными до денег. Никогда такого не замечала? Конечно же, замечала. Немного нынче пар, что весь век живут душа в душу. Так вот, иные до того доходят, что еле-еле друг дружку переносят. Разве не так?

Долли. Истинная правда, прямо как из Писания!

Бьюла. Еле-еле друг дружку выносят, а некоторые и до этого не доходят. Знаешь, Долли Хэмма, похоже, половина мужей-самоубийц в нашем округе вовсе не наложила на себя руки, как утверждает судебный следователь!

Долли (искренне восхищаясь остроумием Бьюлы). Дорогая, ты думаешь, что это женушки спровадили их к праотцам?

Бьюла. Я не думаю, я знаю. Ведь есть же пары, Долли, где людей воротит и тошнит от одного вида, запаха или голоса спутника жизни еще до того, как они прокомпостируют обратный билет во время свадебного путешествия.

Долли. Верить не хочется, а приходится.

Бьюла. Но они держатся друг за дружку.

Долли. Верно, держатся.

Бьюла. И так год за годом, год за годом, копят деньги и всякое имущество, наживают себе богатство, уважение и положение везде – в городке, в округе, в столице. В церкви, куда ходят, в клубе, который посещают – везде-везде. И ни одна живая душа не ведает, что они моют руки, прикоснувшись к тому, чего только что касались пальцы благоверной или благоверного! Ха-ха-ха-ха!..

Долли. Бьюла, у тебя такой зловещий смех, что прямо жуть!

Бьюла (громче). Ха-ха-ха-ха! Но ты же знаешь, что это правда.

Долли (кивает зрителям). Да, правду она говорит.

Бьюла. Потом у кого-то… случается… рак или… или удар какой… или еще что-то… А другой или другая…

Долли. …забирает себе добычу?

Бьюла. В точку – забирает добычу! Боже ты мой, это надо видеть, как он или она расцветает. Новый дом, новая машина, новая одежда. Некоторые даже церковь меняют! Если это вдова, то заводит себе кавалера помоложе, а если вдовец, то начинает увиваться за какой-нибудь пташечкой, ха-ха-ха! Вот я так прямо и сказала Лейди сегодня утром, прежде чем она уехала в Мемфис, чтобы забрать Джейба домой: «Лейди, похоже, вы не откроете кондитерскую, пока Джейб окончательно не оправится после операции». А она отвечает: «Нельзя тянуть с открытием на такой долгий срок». Прямо так и сказала. Нельзя тянуть с открытием на такой долгий срок. Слишком много туда вложено. Там нужно все отремонтировать, заново отделать и открыть точно по расписанию в Страстную субботу. Почему? Да потому! Она знает, что Джейб вот-вот умрет, и хочет побыстрее навести в делах полный порядок!

Долли. Мысль ужасная, но верная. Почти все ужасные мысли – верные.

Женщины вздрагивают от внезапного смеха из задней части сцены. Освещение меняется, обозначая конец пролога.

Женщины оборачиваются и видят в арке между магазином и кондитерской Кэрол Катрир. Ей чуть за тридцать; Кэрол не назовешь хорошенькой, но она обладает какой-то странной неуловимой красотой, которая подчеркивается почти гротескным стилем наложения макияжа, коим танцовщица по имени Валли недавно поразила французскую и итальянскую богему. Лицо и губы напудрены до белизны, еще больше подчеркиваемой подведенными черным ресницами и накрашенными синим веками. Ее семья – одна из старейших и именитых в округе.

Бьюла. Похоже, кто-то не знает, что магазин закрыт.

Долли. Бьюла?

Бьюла. Что?

Долли. Вот ты можешь понять, зачем люди так размалевываются?

Бьюла. Некоторым нужно выпендриться – хоть тресни, а надо чем-то к себе внимание привлечь.

Долли. Уж мне такое внимание точно не нужно. Не надо мне его…

Во время этого диалога, достаточно громкого для того, чтобы Кэрол его слышала, она подходит к телефону-автомату и опускает монетку.

Кэрол. Дайте Тулейн 0370 в Новом Орлеане. Что? Ой, обождите минуточку.

По лестнице медленно, словно испытывая от появления Кэрол благоговейный страх, спускается Ева Темпл. Кэрол со звоном открывает кассу, берет несколько монет, возвращается и опускает их в телефон-автомат.

Бьюла. Она взяла деньги из кассы.

Ева проходит мимо Кэрол, как испуганный ребенок мимо клетки со львом.

Кэрол. Здравствуйте, Систер.

Ева. Я Ева.

Кэрол. Здравствуйте, Ева.

Ева. Здравствуйте… (Затем громким шепотом Бьюле и Долли.) Она взяла деньги из кассы.

Долли. Ой, да она делает все, что заблагорассудится, она ведь Катрир!

Бьюла. Т-ш-ш…

Ева. А что это она босиком?

Бьюла. Говорят, когда ее в последний раз арестовали на улице, она была в пальто на голое тело.

Кэрол (телефонистке). Жду. (Затем женщинам.) У меня каблук попал между прогнившими досками тротуара и сразу же сломался. (Поднимает руку, в которой держит туфли.) Говорят, что если утром сломаешь каблук, то до заката встретишь любовь всей своей жизни. Но когда я сломала каблук, уже стемнело. Может, это значит, что я встречу любовь своей жизни до рассвета. (У нее на удивление звонкий голос, как у ребенка. На лестничной площадке появляется Систер Темпл со старой вафельницей в руках.)

Систер. Это они?

Ева. Нет, это Кэрол Катрир!

Кэрол (в трубку). Пожалуйста, вызывайте еще, он, наверное, пьяный.

Систер проходит мимо нее так же, как Ева.

Иногда приходится долго пробираться между мебелью в гостиной…

Систер. Она опять вырядилась?

Ева. Угу!

Кэрол. Берти? Это Кэрол! Привет, дорогой! Ты обо что-то споткнулся? Я слышала грохот. Ну, выезжаю прямо сейчас, уже на шоссе. Все улажено, «пособие» получила при условии, что никогда не стану даже приближаться к Двуречному графству! Пришлось их немного пошантажировать. Явилась на ужин с накрашенными глазами в своем черном жакете с блестками, а Бетси Бу, невестушка моя, спросила: «Кэрол, ты на бал-маскарад собираешься?» А я отвечаю: «Ой, нет, собираюсь прокатиться с ветерком по шоссе отсюда до Мемфиса, как в те времена, когда я тут жила». Так вот, дорогой, она пулей вылетела из столовой и вернулась с чеком, на котором еще чернила не высохли! Я буду получать чеки каждый месяц, покамест стану держаться подальше от Двуречного графства… (Весело смеется.) Как Джеки? Дай ему Бог здоровья, крепко поцелуй его за меня. Ой, милый, мчусь прямо к тебе, даже попутчиков подсаживать не буду, разве что тебе кого-нибудь привезти! Встретимся в баре «Свет звезд», прежде чем он закроется, или если я уж совсем бессовестно опоздаю, то выпью с тобой кофейку в «Будильнике» до того, как закроются на день все ночные забегаловки… Я… Берти? Берти? (Неуверенно смеется и вешает трубку.) Так, посмотрим, что еще… (Достает из кармана пальто револьвер и направляется к прилавку, чтобы зарядить его.)

Ева. Что она ищет?

Систер. У нее спроси.

Ева (приближаясь). Кэрол, что вы ищете?

Кэрол. Патроны для револьвера.

Долли. У нее нет разрешения на ношение оружия.

Бьюла. У нее и водительских прав нет.

Кэрол. Если я кого-то встречу, он не застанет меня врасплох.

Долли. Надо сообщить об этом шерифу Талботту, когда он вернется со станции.

Кэрол. Вот вы ему и сообщите, дамочки. Я его уже предупредила, что если он еще хоть раз попытается остановить меня на шоссе, я его пристрелю…

Бьюла. Когда у кого-то неприятности с законом…

Ее прерывает панический визг Евы, тотчас подхваченный Систер. Обе сестры кое-как взбегают на лестничную площадку. Долли тоже вскрикивает и отворачивается, закрыв руками лицо. В магазин входит темнокожий колдун. Его лохмотья пестро украшены множеством талисманов и амулетов из ракушек, костей и перьев. Его иссиня-черная кожа покрыта нарисованными белой краской магическими знаками.

Долли. Выведите его, выведите, он сглазит моего ребенка!

Бьюла. Ой, тише ты, Долли…

Долли бросается на лестничную площадку вслед за сестрами Темпл. Колдун приближается, быстро и неразборчиво что-то бормоча беззубым ртом, издавая звуки, похожие на шелест сухой травы на ветру. В его вытянутой вперед дрожащей руке что-то зажато.

Это же просто безумный старик-колдун с Синей горы. Он не сглазит твоего ребенка.

Когда темнокожий появляется под софитом, звучит примитивная музыка или короткое соло ударных. Бьюла вслед за Долли поднимается на площадку.

Кэрол (очень звонким и чистым голосом). Идите сюда, дядюшка, дайте-ка взглянуть, что тут у вас. А, какая-то косточка. Нет, не хочу ее касаться, она еще не чистая, на ней еще кусочки мяса.

Женщины издают возгласы отвращения.

Да, знаю, это птичья грудная кость, но она еще тронута тлением. Пусть подольше полежит на голом камне под дождем и солнцем, пока не выгорят все остатки тления и не смоются прочь. И тогда из нее выйдет добрый амулет для белой магии, а сейчас она годится только для черной, дядюшка. Так что унесите ее и сделайте, как я сказала…

Темнокожий благодарно кланяется и медленно шаркает в сторону двери.

Эй, дядюшка Плезент, прокричи нам клич Чоктоу.

Темнокожий останавливается в кондитерской.

Он наполовину Чоктоу и знает клич этого племени.

Систер Темпл. Не давайте ему здесь орать!

Кэрол. Ну же, дядюшка Плезент, ты же знаешь этот клич!

Она снимает пальто, присаживается на подоконник справа и сама заводит клич. Темнокожий запрокидывает голову и завершает его: это череда лающих звуков, все более высоких и напряженно-громких. Женщины на площадке пятятся все дальше наверх. И в этот момент, словно вызванный этим кличем, в магазин заходит Вэл. Это молодой человек лет тридцати, обладающий некоей дикой красотой, будто бы родственной звучащему кличу. Он не в джинсах и не в футболке, на нем мешковато сидящие темные саржевые брюки, лоснящиеся от долгой носки. Сразу бросается в глаза куртка из змеиной кожи с белыми, черными и серыми переливами. В руке он держит испещренную надписями гитару.

Кэрол (глядя на молодого человека). Спасибо, дядюшка…

Бьюла. Эй, ты, старик! Чоктоу! Колдун! Черномазый! Валил бы ты отсюда, а? А то нам вниз спуститься надо.

Кэрол протягивает темнокожему доллар, тот выходит, кудахча себе под нос. Вэл придерживает дверь, пропуская в магазин Ви Талбот т, грузную, рыхлую женщину чуть за сорок. Она пишет маслом картины в стиле примитивизма и держит в руках одну из своих работ.

Ви. Зацепилась юбкой за дверцу «шевроле» и, боюсь, порвала ее.

Женщины спускаются в магазин. Короткие приветствия, все внимание сосредоточено на Вэле.

Тут темно, или у меня зрение садится? Весь день писала, картину закончила за десять часов, лишь прерывалась на несколько минут, чтобы выпить кофе, а потом опять за работу, пока перед глазами ясно. Думаю, на этот раз у меня получилось. Но устала так, что еле на ногах стою. Ничто так не выматывает, как эта работа, устает не то чтобы тело, но внутри вся словно выжатая. Понимаете, о чем я? Внутри вся выжатая. Да, но зато! Чувствуешь, что что-то совершила, когда заканчиваешь работу, а иногда… такой подъем! Как поживаете, Долли?

Долли. Хорошо, миссис Талботт.

Ви. Отлично. А вы, Бьюла?

Бьюла. О, вроде бы неплохо.

Ви. По-прежнему почти ничего не вижу. А это кто там? (Показывает на стоящую у окна фигуру Кэрол. Повисает многозначительное молчание. Ви внезапно восклицает.) Ой! А я-то думала, что ее родня выставила ее из округа…

Кэрол издает еле слышный и немного грустный смешок. Вновь переводит взгляд на Вэла, когда идет в кондитерскую.

Джейб и Лейди вернулись?

Долли. Коротыш и Пёсик уехали на станцию их встречать.

Ви. А-а, значит, я вовремя. Принесла свою новую картину, на ней еще краски не высохли. Решила, что Лейди захочет повесить ее в спальне Джейба на время, пока он восстанавливается после операции, поскольку после того, как посмотришь смерти в глаза, людям хочется вспомнить о чем-то духовном. А? Да! Это вознесение Святого Духа…

Долли (глядя на холст). Вы голову не пририсовали.

Ви. Голова – это вспышка света, она так мне привиделась.

Долли. А что это с вами за молодой человек?

Ви. Ах, извините. Так устала, что позабыла о приличиях. Это мистер Вэлентайн Зевьер. Это миссис Хэмма и миссис… Простите, Бьюла, все время вашу фамилию забываю.

Бьюла. Прощаю. Меня зовут Бьюла Биннингс.

Вэл. А это куда девать?

Ви. Ах да, это шербет. Я решила, что Джейбу надо будет съесть что-нибудь легкое и необременительное, вот и прихватила вазочку с шербетом.

Долли. А с каким?

Ви. С ананасным.

Долли. Ой, обожаю ананасный. Надо бы его в холодильник поставить, пока не подтаял.

Бьюла (заглядывая под прикрывающую вазочку салфетку). Боюсь, слишком поздно.

Долли. Ой, уже растаял?

Бьюла. До жижицы.

Ви. Ах, какая незадача. Давайте все-таки поставим его на лед, может, загустеет.

Женщины продолжают разглядывать Вэла.

Где холодильник?

Бьюла. В кондитерской.

Ви. А я думала, что Лейди ее закрыла.

Бьюла. Закрыла, но холодильник остался.

Вэл заходит в кондитерскую.

Ви. Мистер Зевьер не из наших краев. Прошлым вечером у него во время грозы сломалась машина, и я позволила ему переночевать в камере для задержанных. Он ищет работу, и я решила привести его к Лейди и Джейбу, поскольку, если Джейб не сможет больше работать, им наверняка понадобится помощник в магазине.

Бьюла. Отличная мысль.

Долли. Угу.

Бьюла. Что ж, тогда проходите. Похоже, они со станции не сразу отправились домой.

Долли. Может, это и не скорый был.

Бьюла. А, может, они заглянули куда-нибудь по дороге, чтобы Коротыш купил выпить.

Долли. Ну да… К Руби Лайтфут.

Они проходят мимо Кэрол и скрываются из виду. Кэрол встает и проходит в магазин, рассматривает Вэла с откровенным, почти детским любопытством. Тот не обращает на нее внимания, всецело занятый починкой пряжки от ремня перочинным ножом.

Кэрол. Что вы там чините?

Вэл. Пряжку.

Кэрол. Ребята вроде вас вечно что-то чинят. Туфлю мне не почините?

Вэл. А что с туфлей?

Кэрол. Почему вы делаете вид, что не помните меня?

Вэл. Трудно вспомнить человека, с которым никогда не встречался.

Кэрол. Тогда почему вы так испугались, когда увидели меня?

Вэл. Разве?

Кэрол. Мне на секунду показалось, что вы убежите.

Вэл. При виде женщины я могу прибавить шагу, но вот бежать вроде не приходилось… Вы мне свет загораживаете.

Кэрол (делая шаг в сторону). Ой, извините. Так лучше?

Вэл. Спасибо…

Кэрол. Боитесь, что донесу?

Вэл. Что-что?

Кэрол. Что донесу? Нет, я не стукачка. Но если надо, то смогу доказать, что я вас знаю. Это было на Новый год в Новом Орлеане.

Вэл. Мне бы плоскогубцы…

Кэрол. На вас была эта куртка, а на руке – кольцо в форме змеи с рубином.

Вэл. Никогда у меня не было кольца в форме змеи с рубином.

Кэрол. А с изумрудом?

Вэл. Не было у меня кольца в форме змеи ни с рубином, ни с изумрудом, ни с чем…

Начинает негромко насвистывать, глядя в сторону.

Кэрол (чуть улыбаясь). Тогда, может, в форме дракона с изумрудом, бриллиантом или рубином. Вы нам сказали, что это подарок одной женщины-остеопата, которую вы встретили как-то на жизненном пути. И что как только вы оказываетесь на мели – неважно, где вы или давно ли с ней виделись – то даете ей телеграмму за счет получателя, а эта дама-остеопат высылает вам перевод на двадцать пять долларов с одной и той же припиской: «Люблю. Когда вернешься?» А в качестве доказательства, хотя в эту историю было нетрудно поверить, достали из бумажника последнюю из таких нежных телеграмм. (Запрокидывает голову и негромко смеется. Вэл еще больше отворачивается, поглощенный починкой пряжки.) Мы прошли за вами через пять заведений, прежде чем познакомились, а я к вам первая подошла. Я шагнула к стойке, у которой вы примостились, тронула вас за рукав и спросила: «Из чего у вас куртка?» А когда вы ответили, что из змеиной кожи, я сказала: «Жаль, что не сказали до того, как я ее коснулась». А вы ответили: «Может, это вас научит не распускать руки». Было за полночь, и я основательно нагрузилась. Помните, что я вам тогда сказала? «А что, черт возьми, остается делать в этом мире – только вцепиться во что-то и держать, пока пальцы не обломаешь!» Такого я раньше никогда не говорила и даже не думала, но потом поняла, что сказала самую что ни на есть истину. Что еще остается в этом мире – только вцепиться и держать, пока пальцы не обломаешь… А вы меня окатили отрезвляющим взглядом. По-моему, вы слегка мне кивнули, потом взяли гитару и начали петь. А спев, пустили шляпу по кругу. Когда туда бросали купюры, вы свистели. Мы с моим двоюродным братом Берти положили в шляпу пять долларов, вы просвистели пять раз, а потом присели к нам за столик выпить джина с тоником. Еще показывали автографы на гитаре… Пока все правильно?

Вэл. Почему вы из кожи вон лезете, чтобы доказать, что я вас знаю?

Кэрол. Потому что хочу познакомиться с вами поближе! Прокатиться с вами ночью и зажечь.

Вэл. А что такое «зажечь»?

Кэрол. О, вы разве не знаете? Это когда садитесь в машину, немного выпиваете, потом катаетесь, останавливаетесь, танцуете под музыкальный автомат, потом еще чуток выпиваете, еще чуть-чуть катаетесь, останавливаетесь и снова танцуете под музыкальный автомат, потом бросаете плясать и просто пьете и катаетесь, а затем тормозите и только пьете, после чего, наконец, и пить бросаете…

Вэл. А что дальше?

Кэрол. А там уже зависит от погоды и того, с кем зажигаете. Если ночь ясная, то расстилаете одеяло среди надгробий на Кипарисовой горе – это местное кладбище, – а если ночь ненастная, вот как сегодня, то, понятное дело, отправляетесь в мотель где-нибудь на перекрестке магистралей…

Вэл. Я так и подумал. Но такие катания не по мне. Пить до упаду, курить травку и спать с кем попало – это для двадцатилетних ребятишек, а мне сегодня стукнуло тридцать, так что я свое откатал. (Поднимает на нее свои темные глаза.) Я уже не первой молодости.

Кэрол. В тридцать – очень даже первой, хочется верить! Мне вот двадцать девять!

Вэл. Не-ет, если с пятнадцати лет крутишься на этой чертовой карусели – к тридцати молодость кончается!

Берет гитару и начинает петь «Райские травы».

Кэрол достает из кармана пальто бутылку бурбона и протягивает Вэлу.

Кэрол. Спасибо. Просто чудесно. Поздравляю вас с днем рождения, Змеиная Кожа, от души поздравляю.

Она вплотную придвигается к Вэлу. Входит Ви и резко бросает:

Ви. Мистер Зевьер не пьет.

Кэрол. Ах, простите-извините!

Ви. Вели бы вы себя поприличнее, ваш отец бы не лежал парализованным!

Звук остановившейся снаружи машины. Женщины с криками бегут вниз. Входит Лейди, кивнув женщинам и придерживая дверь, чтобы впустить Джейба и других мужчин. Здоровается с женщинами, бормоча что-то невнятное, словно от усталости даже говорить не может. На вид ей от тридцати пяти до сорока пяти, но фигура у нее моложаво-стройная. Лицо напряженное. Она из тех, кто в юности пережил сильное эмоциональное потрясение. При волнении с ней может случиться истерика. Голос у нее зачастую визгливый, и все тело напряжено. Но в периоды спокойствия к ней снова возвращается девичья мягкость, и она выглядит лет на десять моложе.

Лейди. Входи, Джейб. Нас тут целая депутация встречает. И даже стол накрыли.

Входит Джейб, сухопарый старик с по-волчьи вытянутым, желтовато-серым лицом. Женщины поднимают дурацкий галдеж.

Бьюла. Глядите-ка, кто к нам приехал!

Долли. Да это Джейб!

Бьюла. Не подумала бы, что он болен. Похоже, он в Майями отдыхал. Полюбуйтесь, какой у него замечательный цвет лица!

Долли. В жизни его таким здоровяком не видела!

Бьюла. Кого это он обдурить задумал? Ха-ха-ха! Только не меня!

Джейб. Уф-ф… Господи… Как же я… устал…

Неловкое молчание. Все жадно смотрят на нервно покашливающего умирающего старика с напряженной волчьей улыбкой на лице.

Коротыш. Слышишь, Джейб, мы тут скормили твоим «одноруким бандитам» уйму мелочи.

Пёсик. А бильярдный автомат раскалился, как ствол пистолета.

Коротыш. Ха-ха.

На лестнице появляется Ева Темпл и визгливо зовет сестру.

Ева. Систер! Систер! Систер! Кузен Джейб приехал!

Наверху громкий топот и крики.

Джейб. Господи…

Ева бросается к нему, резко останавливается и принимается плакать.

Лейди. Ой, да прекрати ты, Ева Темпл! Что вы там делали наверху?

Ева. Не могу сдержаться, как же я рада его видеть, как же отрадно снова увидеть нашего дорогого, благословенного кузена Джейба!

Систер. Где Джейб, где наш драгоценный Джейб? Где наш бесценный кузен?

Ева. Да вот же он, Систер!

Систер. Ой, да будет благословенна жизнь твоя. Поглядите-ка, какой у него румянец, а?

Бьюла. Вот и я ему то же самое сказала, что он как будто в Майями побывал и загорел под флоридским солнцем, ха-ха!

Все предыдущие реплики произносятся очень быстро, накладываясь друг на друга.

Джейб. Ни под каким солнцем я не загорал. Вы все меня извините, но пойду-ка я праздновать свое возвращение наверх, в постель, потому как я – будто выжатый лимон. (С трудом ковыляет к подножию лестницы, Ева и Систер, всхлипывая и прижимая к глазам платки, следуют за ним.) Вижу, здесь кое-какие перемены случились. Так-так. Так-так. С чего это тут оказался обувной отдел? (Мгновенно становится враждебным, словно у них с женой это в порядке вещей.)

Лейди. У нас в магазине всегда не хватало света.

Джейб. Поэтому ты перенесла обувной отдел еще дальше от окна? Разумно. Очень логичное решение, Лейди.

Лейди. Джейб, ты же знаешь, я тебе говорила: мы тут установим лампы дневного света.

Джейб. Так-так. Так-так. Ладно. Завтра позову черномазых, чтобы помогли переместить обувной отдел обратно к окошку.

Лейди. Делай, что хочешь, это твой магазин.

Джейб. Угу. Угу. Рад, что напомнила.

Лейди резко отворачивается. Джейб поднимается по ступенькам, Коротыш и Пёсик за ним. Женщины сбиваются в кружок и перешептываются. Лейди устало опускается на стоящий у стола стул.

Бьюла. Не сойти ему больше по этой лестнице.

Долли. Никогда, дорогая.

Бьюла. Его уже в предсмертный пот бросает! Заметила, как бросает?

Долли. И желтый весь, как масло, пожелтел, прямо как…

Систер всхлипывает.

Ева. Систер! Систер!

Бьюла (подойдя к Лейди). Лейди, похоже, вам не очень хочется говорить на эту тему, но мы с Пёсиком очень волнуемся.

Долли. И мы с Коротышем тоже.

Лейди. Насчет чего?

Бьюла. Насчет операции, которую Джейбу сделали в Мемфисе. Она прошла успешно?

Долли. Или не очень?

Лейди смотрит на них невидящими глазами. Все женщины, кроме Кэрол, обступают ее, сгорая от любопытства.

Систер. Для хирургического вмешательства было уже поздно?

Ева. Разве оно не удалось?

Этажом выше раздается громкий размеренный стук.

Бьюла. Мне сказали, что оно уже и не требовалось.

Долли. Мы верим, что все не так безнадежно.

Ева. Верим и молим Бога, что не так безнадежно.

У всех на лицах еле заметные невольные улыбки. Лейди обводит их взглядом, потом, слегка ошарашенная, издает еле слышный смешок, вскакивает из-за стола и шагает к лестнице.

Лейди (словно на бегу). Извините, мне надо наверх, меня Джейб зовет. (Поднимается по лестнице, женщины смотрят ей вслед.)

Кэрол (внезапно громко нарушая молчание). Если уж о стуках, то у меня мотор постукивает. Вот так: тук-тук-тук. Я спрашиваю: кто там? Не знаю, то ли я с кем-то из умерших предков переговариваюсь, то ли мотор вот-вот вывалится, и я останусь одна посреди ночи на пустынном шоссе. Вы смыслите в механизмах? Уверена, что смыслите. Может, сделаете одолжение и немножко прокатитесь со мной? Сможете услышать, как стучит?

Вэл. У меня нет времени.

Кэрол. Чем же вы заняты?

Вэл. Жду, чтобы поговорить о работе в этом магазине.

Кэрол. Я вам работу предлагаю.

Вэл. Мне нужна работа, за которую платят.

Кэрол. А я вам заплачу.

Женщины громко перешептываются на заднем плане.

Вэл. Может, завтра как-нибудь.

Кэрол. Мне нельзя тут ночевать. Мне нельзя оставаться в этом округе до утра.

Шепот становится громче. Отчетливо слышится слово «развратная». Кэрол – не поворачивая головы и широко улыбаясь:

Что это они обо мне судачат? Не слышите, что эти бабы обо мне болтают?

Вэл. Да ладно вам…

Кэрол. Вот вовсе и не ладно! Что они там говорят? Что я развратная?

Вэл. Если не хотите, чтобы о вас болтали, тогда зачем такой макияж? Зачем вы?..

Кэрол. …Выпендриваюсь?

Вэл. Что-что?

Кэрол. А я показушница! Хочу, чтобы на меня обращали внимание, таращились, слышали, чуяли мое присутствие. Хочу, чтобы все знали – я живу! А вы разве не хотите, чтобы все знали, что вы живете?

Вэл. Я просто хочу жить, и мне плевать, знают об этом или нет.

Кэрол. Тогда зачем вы играете на гитаре?

Вэл. А зачем вы устраиваете цирк?

Кэрол. Верно – по той же причине.

Вэл. У нас разные дорожки… (Он все время отодвигается от Кэрол, но та не отстает от него. Она говорит настойчиво, упорно и не терпя возражений.)

Кэрол. В свое время я была так называемой «ушибленной Христом» реформисткой. Знаете, что это? Нечто вроде легкой формы эксгибиционизма… Я агитировала, произносила речи, писала письма против истребления чернокожих в нашем округе. Мне казалось, что нельзя заставлять их умирать от пеллагры или от голода, если долгоносик, цветоед или сильные дожди губят урожай хлопка. Я пыталась добиться открытия бесплатных больниц, ухлопала на это все деньги, которые мне оставила мама. А когда случился суд над Уилли Макги, которого отправили на электрический стул за непозволительные отношения с белой шлюхой (ее голос звучит, как страстное заклинание), я подняла шум. Натянула на себя мешок из-под картошки и отправилась пешком в законодательное собрание штата. Дело было зимой. Я шагала босиком в холщовом мешке, чтобы выразить персональный протест губернатору штата. О, думаю, что с моей стороны это было отчасти проявлением эксгибиционизма, но не только. Было там и что-то еще. И знаете, сколько я прошла? Девять километров от городской черты. На меня орали, улюлюкали, в меня даже плевали! И так на каждом шагу. А потом арестовали. Догадайтесь, за что? За бродяжничество в непристойном виде! Да-да, именно так обвинение и звучало – «бродяжничество в непристойном виде», поскольку было заявлено, что надетый мной мешок из-под картошки не является пристойным одеянием… Ну, все это было довольно давно, и теперь я больше не реформистка. Я просто «непристойная бродяжка». И я показываю всем этим сукиным детям, насколько непристойной может быть такая бродяжка, если она вкладывает в это всю душу – вот как я! Ладно, я рассказала вам свою историю показушницы. А теперь сделайте мне доброе дело. Сядьте в мою машину и отвезите меня на Кипарисовую гору. Там послушаем, как разговаривают мертвецы. Там, на Кипарисовой горе, они щебечут, как птички, но говорят одно лишь слово: «жить». Они твердят: «Жить, жить, жить, жить, жить!» Только это они и знают, только такой совет и могут дать. Просто жить. (Открывает дверь.) Просто! Все очень просто…

Уходит. Голоса женщин звучат громче, выделяясь из мерного, неразборчивого бормотания как шипение гусей.

Голоса женщин. Нет, не выпивка! Наркотики!

– Она точно ненормальная!

– Блюстители порядка предупредили ее отца и брата, чтобы и духу этой Кэрол не было в нашем округе!

– Совершенно опустилась!

– Да, развратница!

– Развратница!

Словно не в силах вынести это шипение, Вэл внезапно подхватывает гитару и выходит из магазина. Одновременно с этим на лестничной площадке появляется Ви Талботт и зовет его.

Ви. Мистер Зевьер! Где мистер Зевьер?

Бьюла. Ушел, дорогая.

Долли. Вот так-то, Ви. Был прекрасный кандидат на спасение, да и того переманила оппозиция.

Бьюла. Он уехал на Кипарисовую гору с этой девицей… Катрир.

Ви (спускаясь). Если бы некоторые женщины постарше подавали достойный пример, то молодежь вела бы себя поприличнее!

Бьюла. Это вы о ком?

Ви. О тех, кто устраивает пьянки и напивается так, что не различает, где свой муж, а где чужой. И о тех, кто прислуживает в церкви и в то же время играет в карты по воскресеньям…

Бьюла. Вот уж хватит! Теперь мне ясно, откуда все эти грязные сплетни идут!

Ви. Я лишь повторяю то, что слышу от других, а на попойках этих сроду не бывала!

Бьюла. Не бывали и не будете! Вы – общеизвестная зануда и брюзга, профессиональная лицемерка!

Ви. Я пытаюсь улучшить нравы! А вы на ваших пьянках усугубляете их падение! Иду, иду обратно наверх! (Бежит наверх.)

Бьюла. Что ж, рада, что высказала ей все прямо в глаза. Лопнуло мое терпение, чтобы выносить такое лицемерие. Долли, давай поставим в холодильник то, что может испортиться, да пойдем отсюда. Никогда мне так тошно не было!

Долли. О господи! (Задерживается у лестницы и кричит.) Короты-ы-ы-ыш! (Берет тарелки и уходит.)

Систер. Эти женщины – прямо отбросы какие-то.

Ева. Родня этой Долли на Синей горе – сплошь голытьба всякая. Вот Лолли Такер мне рассказывала, что ее престарелый папаша сидит на крыльце босой и хлещет пиво прямо из ведра! Давай цветы возьмем – у алтаря поставим.

Систер. Да, а в приходских записях отметим как пожертвование Джейба.

Ева. Я еще и бутерброды с оливками возьму. Пригодятся для чаепития у викария.

Долли и Бьюла проходят через магазин.

Долли. У нас еще есть время собраться тесным кругом.

Бьюла (кричит). Пёсик!

Долли. Коротыш! (Быстро выходят из магазина.)

Ева. На крыльце босой сидит?

Систер. И пиво прямо из ведра хлещет!

Уходят, взяв зонты и прочее. Мужчины спускаются по лестнице.

Шериф Талботт. Сдается мне, что Джейб отдаст концы еще до того, как вызреет урожай.

Коротыш. Никогда он здоровым не выглядел.

Пёсик. А сейчас и того хуже.

Идут к двери.

Шериф Талботт. Ви!

Ви (с лестничной площадки). Тише ты. Надо было поговорить с Лейди о том молодом человеке, а при Джейбе нельзя, потому как он думает, что еще сам сможет работать.

Шериф Талботт. Так, пошли, хватит дурить.

Ви. По-моему, надо дождаться, пока этот парень вернется.

Шериф Талботт. Осточертело мне видеть, как из тебя лезет всякая дурь, как только к нам в округ заявится очередной бродяга.

Громкий звук клаксона. Ви выходит на улицу вслед за мужем. Звук отъезжающей машины. Вдалеке лают собаки, освещение постепенно гаснет, указывая, что проходит какое-то время.

Двумя часами позже в тот же вечер. Пейзаж за большим окном тускло подсвечен виднеющейся сквозь тучи луной. Взлетает и смолкает явный и чистый девичий смех Кэрол, затем слышен звук быстро отъезжающей машины.

Вэл входит в магазин до того, как стихают звуки мотора, где-то на дороге лает собака. Вэл бормочет себе под нос «Господи боже!», подходит к столу, стирает с губ и с лица губную помаду бумажной салфеткой, берет в руки гитару, которую оставил на прилавке.

Звуки шагов на лестнице. На площадке появляется Лейди во фланелевом халате; она вздрагивает от холода. Нетерпеливо щелкает пальцами, и старая собака Белла, хромая, спускается вместе с ней. Не замечая Вэла, сидящего в темном углу, проходит к телефону у лестницы. В ее хриплом и резком голосе слышится отчаяние.

Лейди. Аптеку дайте! Знаю, что там закрыто, это миссис Торренс, у меня тоже закрыто, но тут больной только-только после операции, да-да, срочный вызов. Разбудите мистера Дубинского, звоните, пока не ответит, срочный вызов! (Пауза. Ругается по-итальянски себе под нос, затем вслух.) Как же хочется сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть…

Вэл (негромко). Нет, не надо, Лейди.

Она ахает, оборачивается и видит Вэла. Не выпуская из руки трубку, со звоном открывает кассу и что-то оттуда выхватывает.

Лейди. Что вы тут делаете? Знаете же, что закрыто!

Вэл. Я увидел свет, дверь была не заперта, вот я и вернулся.

Лейди. Видите, что у меня в руке? (Поднимает над кассой револьвер.)

Вэл. Собираетесь меня пристрелить?

Лейди. И не сомневайтесь, мистер, если не провалите отсюда!

Вэл. Вам не о чем беспокоиться, Лейди, я вернулся, чтобы гитару забрать.

Лейди. Гитару?

Вэл с мрачным видом приподнимает гитару.

Та-ак…

Вэл. Меня привела сюда миссис Талботт. Я был тут, когда вы вернулись из Мемфиса, разве не помните?

Лейди. А-а-а… Ах, да… И все время здесь были?

Вэл. Нет. Уходил, а потом вернулся.

Лейди (в трубку). Просила же звонить, пока не ответит! Давайте, звоните, звоните! (Вэлу.) Уходили, а потом вернулись?

Вэл. Да.

Лейди. Зачем?

Вэл. Вы знаете девушку, которая тут была?

Лейди. Кэрол Катрир?

Вэл. Она сказала, что у нее сломалась машина, и попросила починить.

Лейди. Починили?

Вэл. Машина у нее не ломалась, ничего у нее не ломалось… То есть у нее самой что-то сломалось, но в другом смысле…

Лейди. А что у нее сломалось?

Вэл. Голова – она во мне ошиблась.

Лейди. Это как?

Вэл. Она решила, что у меня на лбу написано «Кобель и жеребец».

Лейди. Она что-что решила?.. (Внезапно в трубку.) Ой, мистер Дубинский, простите, что разбудила, но я только что привезла мужа из Мемфиса, из больницы, и где-то забыла коробочку с люминалом… Он мне нужен до зарезу! Три ночи не спала, вся разваливаюсь, слышите, разваливаюсь вся, три ночи не спала, надо снотворное выпить. Слушайте, если не хотите потерять клиентку, пришлите хоть сколько-нибудь. Тогда сами принесите, черт вас подери, извините за выражение! Потому что я вот-вот рухну! (Швыряет трубку.) Чтоб ты… Господи! Всю аж трясет! Тут холод, как в морозильнике, сама не знаю почему, тепло здесь вообще не держится. Может, потолки слишком высокие или еще что, ну вот не держится тепло, и все тут… Так что вам нужно? Мне надо наверх.

Вэл. Вот, накиньте.

Снимает куртку и протягивает ей. Она не сразу ее берет, испытующе смотрит на него, потом медленно принимает куртку и внимательно ее разглядывает и ощупывает, водя пальцами по змеиной коже.

Лейди. Из чего это она сделана? Похоже на змеиную кожу.

Вэл. Ну да, именно из нее.

Лейди. И зачем вы носите куртку из змеиной кожи?

Вэл. А она вроде визитки. Меня так и зовут – Змеиная Кожа.

Лейди. И кто же вас так зовет?

Вэл. Ну люди в барах, там, где я работаю… Но с этим покончено. Завязал я с этим делом.

Лейди. Так вы что же – артист?

Вэл. Пою и играю на гитаре.

Лейди. Да? (Надевает куртку, словно примеривая.) И вправду теплая.

Вэл. Это от тепла тела.

Лейди. Горячая у вас, наверное, кровь.

Вэл. Верно.

Лейди. Ну и что, скажите на милость, вы у нас ищете?

Вэл. Работу.

Лейди. Хлыщи вроде вас не работают.

Вэл. Что значит «хлыщи вроде меня»?

Лейди. Те, что на гитаре играют и треплются, какие они теплокровные.

Вэл. Но это правда. У меня температура всегда на пару градусов выше нормальной, как у собаки. Для меня она в самый раз, как и для собаки, это верно.

Лейди. Ха!

Вэл. Не верите?

Лейди. Мне нет причины вам не верить, и что с того?

Вэл. Да так, ничего…

Лейди вдруг тихонько смеется. Лицо Вэла медленно расплывается в теплой улыбке.

Лейди. Необычный вы человек, это уж точно! Как вы тут оказались?

Вэл. Проезжал здесь вчера вечером, и распредвал у меня забарахлил, вот и застрял. Пошел к окружной тюрьме, чтобы поспать и от дождя укрыться. Миссис Талботт разрешила переночевать на койке в камере для задержанных и сказала, что, если я дождусь вашего возвращения, вы, возможно, дадите мне работу помощника в магазине, у вас же муж болеет.

Лейди. Ага… Ну это она ошиблась… Если и возьму помощника, то из местных, не могу же я нанять нездешнего… в куртке из змеиной кожи и с гитарой… у которого температура, как у собаки! (Запрокидывает голову и смеется мягким смехом, начинает снимать куртку.)

Вэл. Оставьте.

Лейди. Нет, сейчас мне пора идти, да и вам тоже…

Вэл. А мне некуда идти.

Лейди. Ну у всех свои заботы, и у вас тоже.

Вэл. Вы какой национальности?

Лейди. Что это вы спрашиваете?

Вэл. Похоже, вы иностранка.

Лейди. Я дочь итальяшки-бутлегера, которого сожгли здесь, в его же саду! Забирайте куртку…

Вэл. Как вы своего отца назвали?

Лейди. А что?

Вэл. «Итальяшка-бутлегер»?

Лейди. Его сожгли живьем в собственном саду! И что с того? Тут эту историю все знают.

Джейб стучит в пол.

Мне надо идти, меня зовут.

Она выключает свет над прилавком, и в этот момент Вэл принимается тихонько напевать «Райские травы», подыгрывая себе на гитаре. Внезапно умолкает и выпаливает:

Вэл. Я в электрике разбираюсь.

Лейди жалостливо смотрит на него.

Могу любую работу на подхвате выполнять. Лейди, мне сегодня стукнуло тридцать, и с прежней жизнью я завязал. (Пауза. Вдали лают собаки.) Жил в распутстве, но сам я не распутник. А все из-за нее. (Приподнимает гитару.) Моя спутница жизни! Смывает с меня грязь, словно водой, если что-то ко мне пристанет… (Тихонько наигрывает, загадочно улыбаясь.)

В магазине днем несколько недель спустя. Стол и стул отнесены в кондитерскую. Лейди вешает телефонную трубку. Вэл стоит за входной дверью. Поворачивается и входит. На улице упряжка мулов пытается вытащить на обледеневшую дорогу большой грузовик. Голос темнокожего: «Взя-а-а-ли!»

Вэл (подходя справа к окну). Вчера ночью грузовик с прицепом сполз в кювет. Шесть мулов пытаются вытянуть его обратно… (Смотрит в окно.)

Лейди (выходит справа из-за прилавка). Мне только что на вас пожаловались, мистер, и серьезно пожаловались. Женщина говорит, что, не будь она вдовой, ее муж пришел бы и выбил из вас душу.

Вэл (шагнув к ней). Да? Невысокая такая, с розовыми волосами?

Лейди. С розовой заколкой в волосах?

Вэл. Да нет, с розовыми волосами. Невысокая, в клетчатом пальто с вот такенными пуговицами.

Лейди. Я говорила с ней по телефону. Насчет своей внешности она не распространялась, но сказала, что вы вели себя фамильярно. Я спросила: «В чем? В разговоре или в поведении?» А она отвечает: «И в том, и в другом!» Вот этого-то я и боялась, когда на прошлой неделе вас предупредила, чтобы тут никаких выкрутасов.

Вэл. Эта невысокая женщина с розовыми волосами купила у меня открытку-валентинку, а я всего-то и сказал, что меня зовут Валентин. А через несколько минут пришел темнокожий мальчишка и вручил мне валентинку с какой-то припиской. Похоже, я ее еще не выбросил… (Находит открытку и протягивает подошедшей Лейди. Та читает и яростно рвет открытку в клочья. Вэл закуривает сигарету.)

Лейди. Вместо подписи – поцелуй накрашенных губ! Вы не ходили на свидание?

Вэл. Нет, мэм. Потому-то она и пожаловалась. (Бросает на пол спичку.)

Лейди. Поднимите спичку.

Вэл. В сержанты хотите податься?

Нарочито аккуратно поднимает спичку и выбрасывает за дверь. Лейди следит за его движениями. Вэл возвращается к ней ленивой походкой.

Лейди. Вы и перед ней так расхаживали?

Вэл (у прилавка). Это как?

Лейди. Вот так – с оттяжкой, с оттяжечкой!

Вэл внимательно смотрит на нее добродушно-растерянным взглядом.

И стояли рядом с ней вот так же? Так же близко? В такой же, такой же… позе?

Вэл. В какой?

Лейди. Да в как бы намекающей!

Вэл. На что?

Лейди. На то, с чем вы, по вашим словам, завязали… На… Черт, да вы сами знаете, о чем я… Зачем, вы думаете, я дала вам для работы темный костюм?

Вэл (грустно). Угу… (Вздыхает и снимает синюю куртку.)

Лейди. Зачем это вы ее снимаете?

Вэл. Возвращаю вам костюм. Пойду в кладовку брюки переодену. (Протягивает ей куртку и шагает к нише.)

Лейди. Эй! Простите меня! Слышите? Я ночью плохо спала. Эй, я же извинилась! Слышите? (Она заходит в нишу, тотчас же возвращается с гитарой Вэла. Тот за ней.)

Вэл. Отдайте гитару, Лейди. Вы все время ко мне придираетесь, а я так стараюсь!

Лейди. Я ведь извинилась. Хотите, чтобы я встала на колени и башмаки вам лизала?

Вэл. Просто гитару отдайте.

Лейди. Я не придираюсь. Я вами довольна, честно!

Вэл. Что-то не заметно.

Лейди. У меня нервы на пределе. (Протягивает руку.) Ну мир?

Вэл. То есть я не уволен и можно остаться?

Они по-мужски жмут друг другу руки. Она протягивает ему гитару. Наступает молчание.

Лейди. Понимаете, мы друг друга не знаем, мы… мы… только… знакомимся…

Вэл. Это точно, как пара животных, которые обнюхиваются…

Воображаемая картина смущает ее. Он подходит к прилавку, облокачивается на него и ставит гитару на пол.

Лейди. Ну не то чтобы так, но…

Вэл. Мы не знаем друг друга. А как люди друг друга узнаю́т? Раньше я думал, что по прикосновению.

Лейди. Как это?

Вэл. Ну касаясь друг друга.

Лейди (отходя и садясь на стул для примерки обуви справа от окна). Ой, в смысле – прижимаясь?

Вэл. Но потом мне стало казаться, что это делает людей совсем уж чужими, да-да, совсем чужими…

Лейди. Тогда как, по-вашему, люди узнаю́т друг друга?

Вэл (садясь на прилавок). Ну отвечая на ваш вопрос, я бы сказал: никто никогда никого не узнаёт! Все мы приговорены к пожизненному одиночному заключению в собственной шкуре! Понимаете, Лейди? Говорю вам, это правда, и нам нужно глядеть ей в глаза. Мы приговорены отбывать пожизненное в собственной шкуре, в одиночке, пока не умрем!

Лейди (встает и подходит к нему). Нет, я не то чтобы оптимистка, но с такими печальными словами не соглашусь!

Они по-детски грустны и печальны. В магазине становится темно. Лейди садится на стул справа от прилавка.

Вэл. Вот послушайте! Ребенком я жил у Ведьминой заводи. Родню мою разметало по свету, как перья на ветру, и я был там один, круглый год охотился, ставил капканы и скрывался от властей. И все это время, находясь в одиночестве, я чувствовал, что чего-то жду.

Лейди. Чего?

Вэл. А чего ждем мы все? Что произойдет хоть что-нибудь, и жизнь обретет смысл… Сейчас уже и не вспомнить того ощущения, много времени прошло, но ждал я будто бы ответа на вопрос. Словно задашь его и ждешь ответа, но то ли вопрос не тот, то ли задан не тому человеку – ответа нет. Разве все останавливается, когда не получаешь ответа? Нет, жизнь продолжается, как будто ответ уже дан. Проходят дни и ночи, а ты все ждешь от кого-то ответа и живешь, словно его получил. А потом… ну… потом…

Лейди. И что потом?

Вэл. Получаешь в ответ вранье, отговорку.

Лейди. И что это за отговорка?

Вэл. Не притворяйтесь, что не знаете – знаете ведь!

Лейди. Любовь?

Вэл (кладя руку ей на плечо). Вот это и есть вранье. Оно многих одурачило, кроме нас с вами, это истинная правда, Лейди, уж поверьте.

Лейди задумчиво смотрит на Вэла, а тот продолжает говорить, сев на табурет у прилавка.

Когда мне было четырнадцать, я у заводи встретил девушку. И в тот день меня не покидало чувство, что если я еще немного потолкаю лодку багром по заводи, то наткнусь на то, чего так долго ждал!

Лейди. И девушка, встреченная вами на заводи, и была тем самым ответом?

Вэл. Она заставила меня так подумать.

Лейди. И как ей это удалось?

Вэл. Выбежав голышом из своей хижины. Я в своей плоскодонке тоже сидел в чем мать родила. Она немного постояла на ярком солнце, и тело ее лучилось светом, как небеса. Вы видели, какие раковины изнутри перламутрово-белые? Вот и кожа у нее была такой же. Господи, помню, как с плауна вспорхнула птица, отбросила крыльями тень на тело девушки, а потом пропела одну-единственную высокую чистую ноту. Девушка будто бы ждала этого сигнала, она повернулась ко мне, улыбаясь, а потом вернулась в хижину…

Лейди. А вы за ней?

Вэл. Да, за ней, за ней, как хвост за птицей! Думал, она даст мне ответ на мой вопрос, я все ждал, но потом уже не знал, тот ли это ответ, да и вопрос уже не казался проще, чем ответ, и…

Лейди. И что?

Вэл. В пятнадцать лет я уехал из Ведьминой заводи. Когда издох мой пес, я продал лодку и ружье… Подался в Новый Орлеан в этой самой куртке из змеиной кожи… И очень скоро узнал, что почем.

Лейди. И что же вы узнали?

Вэл. Что надо продавать что-то еще, кроме змеиной кожи и других шкурок, которые я добывал на заводи. И покатился под горку! Вот он ответ…

Лейди. Нет, это не ответ!

Вэл. Ладно, тогда вы ответьте!

Лейди. Ответа я не знаю, знаю лишь, что скатывание по наклонной – не ответ, только и всего. Если бы думала, что это и есть ответ, то взяла бы пистолет Джейба или морфий, и тогда…

В магазин влетает женщина.

Женщина. Мне срочно надо позвонить!

Лейди. Давайте звоните.

Женщина подходит к телефону и опускает монетку. Лейди идет в кондитерскую. Вэлу:

Принесите мне из холодильника бутылочку кока-колы.

Вэл идет направо. Во время громких и частых криков женщин Лейди и Вэл выглядят задумчивыми, словно под впечатлением от недавнего разговора. Одну-две минуты невдалеке раздаются настойчивые гудки автомобильного клаксона.

Женщина (в трубку). Усадьбу Катриров, дайте усадьбу Катриров, пожалуйста! Дэвида Катрира или его жену, все равно, кого!

С улицы вбегает Бьюла.

Бьюла. Лейди, Лейди, где Лейди? Там Кэрол Катрир…

Женщина. Тише, прошу вас! Я как раз звоню ее брату насчет нее!

Лейди садится за столик в кондитерской.

(В трубку.) С кем я говорю? Хорошо! Звоню насчет вашей сестры, Кэрол Катрир. Она сигналит у автозаправки «Красная корона», гудит и гудит там без умолку, потому что мой муж велел заправщикам не обслуживать ее машину, а она все гудит и гудит. Там уже огромная толпа. Мистер Катрир, я думала, что вы с вашим отцом порешили навсегда выставить эту девицу из Двуречного графства, мы все это так понимаем.

Звук клаксона.

Бьюла (возбужденно и одобрительно). Хорошо! Хорошо! Скажите ему, если…

Входит Долли.

Долли. Она вышла из машины и…

Бьюла. Т-с-с!

Женщина. Ну, я просто хотела вам сообщить, что она снова в городе, снова шумит и буянит, а мой муж, владелец заправки «Красная корона», уже звонит…

Долли выходит на улицу и смотрит по сторонам.

…шерифу, так что если Кэрол сегодня арестуют, то не говорите, что я не предупредила вас, мистер Катрир.

Звук клаксона.

Долли (вернувшись). Да, хорошо! Вот так!

Бьюла. Где она, куда она направилась?

Женщина. И лучше побыстрее. Да. Сочувствую вам, вашему отцу и миссис Катрир, но Кэрол у нас ничего не получит, мы просто отказываемся ее обслуживать, она не… Алло? Алло? (С грохотом вешает трубку.)

Бьюла. И что он? Приедет за ней?

Долли. Звоните шерифу!

Бьюла снова выходит на улицу. Вэл возвращается с бутылкой кока-колы, протягивает ее Лейди и облокачивается на музыкальный автомат.

Долли выходит к Бьюле.

Что вообще происходит?

Бьюла (с улицы). Гляди-ка, гляди-ка, ее с заправки выталкивают.

Увлеченные происходящим, они забывают о Лейди. Невнятные выкрики продолжаются. Невысокая женщина с автозаправки выбегает на улицу.

Долли. А где Кэрол?

Бьюла. Заходит в аптеку «Белая звезда»!

Долли снова вбегает в магазин и бросается к телефону.

Бьюла (обращаясь к Лейди). Лейди, дайте мне слово, что, если эта девка Катрир явится сюда, вы ее не обслужите! Слышите?

Лейди. Нет.

Бьюла. Это как? Вы откажетесь ее обслуживать?

Лейди. Я не могу никому отказать в обслуживании.

Бьюла. Очень хотелось бы знать почему?

Долли. Т-с-с! Я звоню.

Бьюла. Кому звонишь, Долли?

Долли. В аптеку «Белая звезда»! Хочу убедиться, что мистер Дубинский откажется обслуживать эту девку! (Найдя монетку и опустив ее.) Дайте звезду «Белая аптека». То есть… (Топает ногой.) …аптеку «Белая звезда»! От волнения ум за разум заходит!

Лейди протягивает кока-колу Вэлу. Бьюла стоит у окна.

Занято там. Она еще не вышла?

Бьюла. Нет, пока что в «Белой звезде»!

Долли. Может, там ее не обслужат.

Бьюла. Дубинский павиана краснозадого обслужит, если тот положит на прилавок гривенник и во что-нибудь лапой ткнет!

Долли. Я точно знаю, что, когда она в прошлый раз полчаса просидела в кафе «Синяя птица», официантки так к ней и не подошли!

Бьюла. Тут другое дело. Они же местные!

Долли подходит к прилавку.

Отсюда никого не выдавишь бойкотом, пока все не станут заодно. Мне Лейди только что сказала, что обслужит ее, если та зайдет.

Долли. Не сделает она этого.

Бьюла. Да ты сама спроси! Лейди сказала, что обслужит!

Лейди (встает, поворачивается к женщинам и кричит). Нет, черт подери, нет! Не стану я ей отказывать в обслуживании, из-за того что она вам не нравится! К тому же меня очень радует, что эта оторва дает своему братцу прикурить! (После этой вспышки возвращается к прилавку.)

Долли. Тише! (В трубку.) Мистер Дубинский! Это Долли Хэмма, жена мистера Пёсика Хэмма!

В дверь тихо входит Кэрол.

Хочу спросить, Кэрол Катрир у вас в аптеке?

Бьюла (предостерегающе). Долли!

Кэрол. Нет, не в аптеке.

Долли. Что?

Кэрол. Она здесь.

Бьюла идет в кондитерскую.

Долли. Ой!.. Ничего-ничего, мистер Дубинский, я… (Неистово бросает трубку и идет к двери.)

Молчание, во время которого все смотрят на девушку со своих мест в магазине. Она всю ночь ехала в открытой машине: волосы в беспорядке, лицо раскраснелось, глаза лихорадочно сверкают. Она ведет себя, как загнанный зверь, отчаянно, но бесстрашно.

Лейди (мрачно и негромко). Здравствуйте, Кэрол.

Кэрол. Здравствуйте, Лейди.

Лейди (язвительно-сердечно). А я-то думала, что вы в Новом Орлеане, Кэрол.

Кэрол. Да, была. Вчера вечером.

Лейди. Быстро же вы вернулись.

Кэрол. Всю ночь гнала.

Лейди. В такую грозу?

Кэрол. У меня ветром крышу с машины сорвало, но я не остановилась.

Она пристально смотрит на Вэла, тот нарочито не обращает на нее внимания, ставит бутылку из-под кока-колы на стол.

Лейди (с нарастающим нетерпением). Что-нибудь дома случилось, кто-нибудь заболел?

Кэрол (рассеянно). Нет. Насколько мне известно, нет, да я бы и не узнала, если бы что-то стряслось, они… Можно присесть?

Лейди. Ну конечно.

Кэрол (подходит к стулу у прилавка и садится). Они мне платят, чтобы я держалась отсюда подальше, так что и не узнала бы…

Молчание. Вэл нарочито медленно проходит мимо нее и скрывается в нише.

Похоже, у меня температура, наверное, пневмония начинается, все вокруг плывет…

Снова молчание, слышно лишь шипящее перешептывание Бьюлы и Долли у двери магазина.

Лейди (немного раздраженно). Вам что-нибудь нужно?

Кэрол. Все как в тумане…

Лейди. Кэрол, я спросила: не нужно ли вам чего?

Кэрол. Извините!.. Да…

Лейди. И что именно?

Кэрол. Не беспокойтесь, я подожду.

Из ниши выходит Вэл в синей куртке.

Лейди. Чего подождете, чего вы подождете? Не надо вам ничего ждать, просто скажите, что нужно, и если у меня есть, я подам!

Звонит телефон.

Кэрол (рассеянно). Спасибо… нет…

Лейди (Вэлу). Возьмите трубку.

Долли что-то неразборчиво шипит на ухо Бьюле.

Бьюла (вставая). Просто хочу подождать и увидеть, обслужат ее или нет.

Долли. Она только что сказала, что да!

Бьюла. Все равно подожду!

Вэл (в трубку). Да, сэр, здесь. Передам. (Вешает трубку, затем говорит Лейди.) Ее брат узнал, что она здесь, и едет за ней.

Лейди. Ноги Дэвида Катрира не будет в этом магазине!

Долли. Ой-ой!

Бьюла. В свое время Дэвид Катрир был ее возлюбленным.

Долли. Помню, ты говорила.

Лейди (внезапно оборачиваясь к женщинам). Бьюла! Долли! Что вы там шипите, как гусыни? (Выходит из-за прилавка.) Отчего бы вам не пойти в… «Синюю птицу»… Кофейку горячего выпьете и поболтаете!

Бьюла. Похоже, нам тут дают от ворот поворот.

Долли. Никогда не задерживаюсь там, где меня не привечают, а если меня где-то не привечают, то в жизни туда не вернусь!

Выходят, хлопнув дверью.

Лейди (после паузы). Зачем вы сюда пришли?

Кэрол. Кое-что передать.

Лейди. Мне?

Кэрол. Нет.

Лейди. Тогда кому?

Кэрол пару секунд мрачно смотрит на Лейди, затем переводит взгляд на Вэла.

Ему? Ему?

Кэрол чуть кивает.

Ладно, передавайте что нужно.

Кэрол. Это… очень личное. Можно мне поговорить с ним наедине?

Лейди снимает с крючка шаль.

Лейди. Ой, да ради бога! От плантации вашего братца десять минут езды на небесно-голубом «кадиллаке», подаренном ему богатенькой женой. Так вот, он едет сюда, но в магазин я его не впущу. Я не хочу, чтобы он даже ручки дверной коснулся. Я знаю, что вы хотите передать, и парень этот знает, так что ничего личного в том нет. Только скажу, что парень этот не продается! Так, пойду на шоссе поджидать небесно-голубой «кадиллак». Как замечу его, распахну дверь и заору, и когда заору – чтобы вы пулей отсюда вылетели! Ясно вам?

ПРИМЕЧАНИЕ: Вышеозначенная сцена немного затянута, это можно исправить, играя ее живо и быстро. Также неплохо обозначить переход между сценой Лейди и Вэла и последующей групповой сценой.

Лейди хлопает за собой дверью. Грохот закрываемой двери усиливает наступающее молчание. Вэл ведет себя не то чтобы враждебно, но нарочито равнодушно. Это говорит о некоей отстраненности, а также о нежелании ввязываться в чужие проблемы. Он держит гитару с благоговейной сосредоточенностью и тихонько берет на ней аккорд. Девушка пристально смотрит на Вэла, тот высвистывает ноту и подтягивает струну, не глядя на девушку. Поскольку за этой сценой следует эмоциональная сцена между Лейди и Дэвидом, ее нужно играть в более низкой тональности. Важно, чтобы Вэл не казался грубым по отношению к Кэрол, их диалог должен походить на разговор двух одиноких детей.

Вэл (негромко, занятый своим делом). Вы сказали моей нанимательнице, что хотите мне что-то передать, верно, мисс? И что же сказать хотите?

Кэрол (встает и нерешительно подходит к Вэлу. Он свистит и подтягивает струну). Вы просыпали пепел на новый синий костюм.

Вэл. Вы это хотели мне сказать?

Кэрол (отступая на шаг). Нет. Нет, это просто повод к вам прикоснуться. А передать хочу…

Вэл. Что?

Начинается гитарная музыка.

Кэрол. Что очень хотелось бы держать что-то в руках так же бережно, как вы держите гитару. Хотелось бы так же нежно и трепетно обнять вас! (Роняет руку ему на колено, которым он опирается на табурет у стойки.) Потому что вы – вы моя мечта!

Вэл. (Отставляет гитару и делает шаг в ее сторону. Говорит с ней не грубо, а скорее недоверчиво оттого, что прошел долгий путь от романтического восторга от подобных признаний до постепенно развившегося неверия в них.) Кого вы пытаетесь обдурить, кроме себя? К вам мужчина прижмется, так вы и рассыплетесь. (Берет ее за руку и опускает рукав.) Это что? Запястье с суставом? Больше похоже на веточку, которую я двумя пальцами сломаю… (Небрежным, но аккуратным движением берет ее за воротник пальто и открывает шею. Проводит пальцем по вене.) Девочка, да вы же вся прозрачная, я все жилки вижу. Придавит вас мужчина, так вы сломаетесь, как щепка…

Музыка медленно умолкает.

Кэрол (пристально смотрит на него, пораженная таким отношением). Забавно… И прямо в точку. Акт любви – это такая боль! И все же, я терплю и боль, и опасность, лишь бы уйти от одиночества хоть на несколько минут. А опасность в том, что родов я не вынесу.

Вэл. Ну тогда улетай, птичка, улетай, пока крылья не обломались. (Снова занимается гитарой.)

Кэрол. Почему я вам не по нутру?

Вэл (оборачиваясь). Мне все по нутру, пока не начнут лезть в душу.

Кэрол. А чем я вам дорожку перешла? Разве я стукнула кому, увидев на вас часы своего двоюродного брата?

Вэл (начинает снимать часы). Вы ни единому моему слову не поверите, но я вам всю правду сказал. Мне тридцать лет, и я завязал и с вашей компанией, и с заведениями, куда вы хаживаете. С клубом «Место встреч», баром «Свет звезд», «Музыкальной шкатулкой» и прочими ночными кабаками. Вот (протягивает ей часы), возьмите этот швейцарский хронометр, показывающий время, день недели, месяц и бредовые лунные фазы. До них я ничего не крал, а когда их украл, то понял, что мне пора завязывать, так что теперь верните их Берти… (Берет ее за руку и пытается вложить часы ей в ладонь, стараясь разжать пальцы. Она плачет, но с яростью смотрит ему в глаза. Он шумно вдыхает и с силой пускает часы по полу.) Вот мой ответ вам и всем, с кем вы там шуры-муры крутите!

Кэрол (сбрасывая пальто). Ни с кем я не кручу! Думала, с вами смогу закрутить… (Музыка обрывается.) Вы здесь в опасности, Змеиная Кожа. Вы сняли куртку, кричавшую: «Я вольный и одинокий!», и надели красивенькую синюю робу заключенного!.. Прошлой ночью я снова проснулась с мыслью о вас. Всю ночь гнала, чтобы предупредить вас об опасности… (Прижимает к губам дрожащую руку.) Хотела передать вам предупреждение! И надеялась, что вы меня услышите и дадите увезти себя отсюда, пока… пока еще не поздно.

Распахивается дверь. С криками вбегает Лейди.

Лейди. Там ваш брат идет, выметайтесь! Сюда я его не пущу!

Кэрол, всхлипывая, подбирает пальто и идет в кондитерскую. Вэл шагает к двери.

Заприте дверь! Не пускайте его в магазин!

Кэрол, всхлипывая, опускается на стул у столика. Лейди взбегает по лестнице на площадку, одновременно в магазин входит Дэвид Катрир. Это высокий мужчина в охотничьем костюме. Он почти так же красив, как и в молодости, но что-то исчезло. В его облике – сила пленника, командующего другими пленниками. В лице и во взгляде – та же отчаянная и неестественная жестокость, с которой Лейди воспринимает мир.

Дэвид. Кэрол?

Вэл. Она там. (Кивает в сторону полутемной кондитерской, куда ушла девушка.)

Дэвид (идя в кондитерскую). Кэрол!

Та поднимается и выходит на освещенную часть сцены.

Ты нарушила договор.

Кэрол чуть кивает, пристально глядя на Вэла.

(Резко.) Ладно, я отвезу тебя домой. Где твое пальто?

Кэрол бормочет что-то нечленораздельное, пристально глядя на Вэла.

Где ее пальто, где пальто моей сестры?

Вэл нагибается, поднимает уроненное Кэрол пальто и протягивает Дэвиду. Тот набрасывает его на плечи Кэрол и с силой толкает ее к входной двери. Вэл отходит в сторону.

Лейди (внезапно и резко). Подождите, пожалуйста!

Дэвид смотрит на площадку и замирает, когда Лейди сбегает вниз.

Дэвид (тихо и хрипло). Как… дела, Лейди?

Лейди (поворачиваясь к Вэлу). Вэл, выйдите.

Дэвид (обращаясь к Кэрол). Кэрол, подожди меня в машине.

Открывает дверь сестре, та оглядывается на Вэла с отчаянием во взгляде. Вэл быстро проходит через кондитерскую. Звук закрываемой двери. Кэрол легонько кивает, словно в ответ на мучительный вопрос, и выходит из магазина. Пауза.

Лейди. Я тебе однажды сказала, чтобы ты никогда здесь не появлялся.

Дэвид. Я за сестрой приехал… (Поворачивается, словно собираясь уйти.)

Лейди. Нет, обожди!

Дэвид. Боюсь сестру одну оставлять на дороге.

Лейди. Я должна тебе сказать то, чего раньше никогда не говорила. (Подходит к нему. Дэвид поворачивается к ней, затем отступает в сторону.) Тем летом, когда ты меня бросил, я носила под сердцем твоего ребенка.

Молчание.

Дэвид. Я… не знал.

Лейди. Нет-нет, я тебе не писала ни записки, ни письма – гордячка была, гордость имела. Но носила под сердцем твое дитя в то лето, когда ты меня бросил, когда вместе с виноградником сожгли отца, а ты, ты умыл руки и открестился от дочки итальяшки-бутлегера… (Она задыхается и умолкает, яростно взмахивает рукой, стараясь продолжить.) А потом… женился на… светской девице, которая отстроила твою родовую усадьбу и нарожала тебе… (Переводит дух.) …здоровеньких детишек…

Дэвид. Я… не знал.

Лейди. Ну а вот теперь знаешь, теперь знаешь. Тем летом, когда ты меня бросил, я носила под сердцем твоего ребенка, но лишилась его, и вместе с ним из меня ушло сердце!

Дэвид. Я… не знал.

Лейди. Потом я хотела умереть, но смерть не приходит, когда ее зовешь! Тогда мне хотелось умереть, но я выбрала нечто вроде смерти. Ты себя продал. А я продала себя. Тебя купили, и меня купили. Ты нас обоих сделал продажными шлюхами!

Дэвид. Я… не знал.

Мандолина еле слышно наигрывает «Скажите, девушки, подружке вашей».

Лейди. Но все это было давно. Я отчего-то поехала туда вечером несколько дней назад – на берег озера, где был отцовский виноградник. Помнишь, помнишь виноградник моего отца?

Дэвид пристально смотрит на нее. Она отворачивается.

Не помнишь? Даже этого не помнишь?

Дэвид. Лейди, я… другого ничего и не помню…

Лейди. Как отец играл на мандолине, как мы с ним пели в винограднике?

Дэвид. Да, другого ничего и не помню…

Лейди. «Неблагодарное сердце»! «Словно роза»! Мы прятались, а отец все звал: «Лейди! Лейди!» (Поворачивается.) А как я могла ответить, когда мы целовались! (Резко и шумно вдыхает, глаза широко раскрыты, ладонь прижата ко рту, словно она сказала нечто невыносимое. Дэвид резко отворачивается.)

Музыка обрывается. Джейб начинает звать ее стуком в пол второго этажа. Она проходит к лестнице, останавливается и оборачивается.

Я злопамятная! Больше никогда здесь не появляйся. А если тут объявится твоя оторва-сестра, пришли за ней кого-нибудь, только чтобы тебя здесь не было. Потому как я надеюсь, что меня больше никогда не пырнут ножом. (Прижимает руку к груди, с трудом дыша.)

Дэвид отворачивается, идет к двери. Она делает шаг в его сторону.

И не надо меня жалеть. Руки я не опустила. Магазином вот занимаюсь, там кондитерская, которая откроется весной, там все заново обустраивается, чтобы туда приходила молодежь, она будет напоминать…

Дэвид берется за ручку двери и замирает спиной к ней.

…отцовский виноградник и те вечера, когда попивали вино, когда у тебя было кое-что получше, чем вся остальная жизнь!

Дэвид. Лейди… это…

Лейди. Что?

Дэвид. …это правда! (Открывает дверь.)

Лейди. А теперь уходи. Я просто хотела сказать, что жизнь моя еще не кончена.

Дэвид выходит, Джейб продолжает стучать. Лейди оцепенело стоит, пока в магазин тихонько не входит Вэл. Она не сразу замечает его возвращение и бормочет:

Какого же я дурака сваляла…

Вэл. Что?

Она подходит к лестнице.

Лейди. Я сваляла дурака!

Она натужно поднимается по ступенькам. Освещение медленно меняется, обозначая смену картин.

В тот же день на закате. Вэл в магазине один, как будто собирается уходить. Закат огненный. Крупная рыхлая женщина открывает дверь и ошарашено останавливается. Это Ви Талботт.

Вэл (оборачиваясь). Здравствуйте, миссис Талботт.

Ви. У меня что-то с глазами. Ничего не вижу.

Вэл (подходя к ней). Позвольте я вам помогу. Наверное, когда вы ехали, солнце било вам в глаза. (Подводит ее к стулу для примерки обуви справа от окна.) Вот сюда присаживайтесь.

Ви. Спасибо… огромное.

Вэл. Не видел вас с того вечера, когда вы привели меня сюда спросить насчет работы.

Ви. К вам священник еще не приходил? Преподобный Тукер? Я взяла с него слово, что он зайдет. Я ему сказала, что вы у нас вновь прибывший и еще не приняты ни в одну церковь. Хотелось бы, чтобы вы ходили в нашу.

Вэл. Очень… любезно с вашей стороны.

Ви. В епископальную церковь Воскресения Господня.

Вэл. Угу.

Ви. Пожалуйста, разверните картину.

Вэл. Конечно. (Срывает обертку с холста.)

Ви. Это церковь Воскресения Господня. Я так ее себе воображаю. Знаете, Джейб и Лейди никогда не ходили в церковь. Я подумала, что картину надо бы повесить там, где Джейб видел бы ее, надеюсь, она поможет обратить беднягу-умирающего к Иисусу…

Вэл приставляет картину к стулу справа от прилавка, садится перед ей на корточки, долго и внимательно всматривается в нее. Ви нервно покашливает, встает, наклоняется поглядеть на холст, снова садится на место. Вэл тепло ей улыбается и снова поворачивается к картине.

Вэл (наконец). А что это вот тут?

Ви. Шпиль.

Вэл. А-а… А разве он красный?

Ви. Ну… нет… но…

Вэл. А почему вы нарисовали его красным?

Ви. О, понимаете… (Нервно и возбужденно смеется, словно ребенок.) …он таким предстал мне! Я пишу то, что мне является, а не то, что есть на самом деле. Внешность обманчива, и в сущности все не так, как видит глаз. Нужно обладать даром, чтобы видеть!

Вэл. Да. Даром. Даром, чтобы видеть… (Поднимается и нарочито серьезно кивает.)

Ви. Я пишу по видениям. Меня называют визионеркой.

Вэл. Гм-м.

Ви (с застенчивой гордостью). Именно это так нравится газетчикам в Новом Орлеане и в Мемфисе. Они называют такой стиль примитивизмом, плодом видений. Одна из моих работ представлена на экспозиции музея в Одюбон-парке, там попросили прислать еще. Но я не могу выдавать их так быстро! Нужно дождаться… видений. Нет, без… видений я писать не могу… Я без видений жить не могу!

Вэл. У вас всегда были видения?

Ви. Нет, только с тех пор, как я родилась. Я… (Умолкает, пораженная абсурдностью своего ответа. Оба внезапно смеются, потом она принимается тараторить, ее огромная грудь вздымается от волнения, она вертится на стуле, жестикулируя стиснутыми руками.) Я родилась в сорочке! Это вроде вуали, тонкая-тонкая такая паутинка на глазах. Она называется «сорочкой». Это знак того, что у человека будут видения, и они у меня были, были! (Останавливается, чтобы перевести дух. Освещение ослабевает.) Когда я была маленькой, умерла моя сестренка. Прожила всего сутки и умерла. Пришлось крестить ее в полночь, чтобы спасти ее душу.

Вэл. Угу. (Садится напротив, внимательно слушает, улыбается.)

Ви. В полночь пришел священник, а после обряда крещения подал мне чашу со святой водой и сказал: «Обязательно вылей ее на землю!» А я ослушалась. Я побоялась выйти на улицу в полночь, когда в доме… смерть! Проскользнула на кухню и вылила святую воду в раковину. Ударил гром! Раковина почернела, стала черная, как смоль!

В дверь входит шериф Талботт.

Шериф Талботт. Дорогая! Ты что здесь делаешь?

Ви. Разговариваю.

Шериф Талботт. Я на минутку зайду к Джейбу, а ты выходи и жди меня в машине. (Поднимается по лестнице. Ви встает, берет в руки картину и идет к прилавку.)

Ви. Ой, и говорю вам!.. С тех пор, как я начала писать, мой взгляд на мир переменился. Сама не могу объяснить, какое все другое.

Вэл. Не надо объяснять. Я понимаю, о чем вы. Пока вы не начали писать, все не имело смысла.

Ви. Что?.. Что не имело смысла?..

Вэл. Существование!

Ви (медленно и тихо). Да… да, не имело… Существование не имело смысла… (Кладет холст на лежащую на прилавке гитару и садится на стул.)

Вэл (встает и подходит к ней). Вы, жена окружного шерифа, живете в Двуречном графстве. Вы видели ужасные вещи.

Ви. Ужасные! Ужасные!

Вэл. Избиения!

Ви. Да!

Вэл. Линчевания!

Ви. Да!

Вэл. Разорванных на куски собаками сбежавших заключенных!

Она впервые в состоянии выразить свой ужас.

Ви. Спущенные с цепи псы!

Вэл. Да.

Ви. Рвали сбежавших заключенных!

Вэл. Да.

Ви. На куски…

Привстает и устало опускается на стул. Вэл смотрит поверх ее головы в полумрак магазина, взгляд его темнеет. Возможно, его речь звучит слишком четко. Стоит нивелировать этот эффект нерешительностью и паузами.

Вэл (отступая на шаг). Ярость не всегда внезапна. Иногда она копится долго. Смерчи рождаются медленно. Порок… разъедает сердца людские… и гниют они постепенно…

Ви. Откуда вам?..

Вэл. …известно? Сам видел и знаю!

Ви. Я тоже видела! Тоже знаю!

Вэл. Мы все это видели на представлении из первого ряда. (Садится перед ней на корточки и касается лежащих на коленях рук. Ее дыхание становится прерывистым.) И вот вы начали рисовать свои видения. Без плана, без навыка вы начали писать, словно Бог коснулся ваших пальцев. (Медленно и нежно поднимает ее руки с коленей.) Этими нежными женскими руками вы сотворили красоту в этой темной земле…

На лестничной площадке появляется шериф Талботт, он молча смотрит вниз.

Да, вы сотворили красоту! (Со странной нежностью подносит ее руки к губам. Она охает.)

Когда Вэл заканчивает петь, по лестнице спускается Лейди. Он встает и зажигает лампочку под зеленым абажуром.

Вэл. Долго же вы там.

Лейди. Я дала ему морфий. Он, наверное, умом повредился. Говорит мне жуткие вещи, будто бы я желаю ему смерти.

Вэл. А вы уверены, что не желаете?

Лейди. Я никому не желаю смерти. Смерть – это ужас, Вэл.

Пауза. Она медленно подходит к окну. Он берет гитару и идет к двери.

Вам нужно идти?

Вэл. Уже опаздываю.

Лейди. Куда опаздываете? У вас свидание?

Вэл. Нет…

Лейди. Тогда побудьте еще немного. Сыграйте что-нибудь. У меня нервы совсем расшатались…

Вэл возвращается к прилавку и прислоняется к нему. На фоне разговора гитару еле слышно.

Какого же я сегодня дурака сваляла перед…

Вэл. Братом той девушки?

Лейди. Да… всю гордость… растеряла…

Вэл. Его сестра сказала, что приехала сюда меня предупредить. Интересно, о чем?

Лейди (садясь на стул для примерки обуви). Я ему наговорила такого, чего из гордости не надо было говорить…

Каждый из них говорит о своем. Тихо продолжает играть гитара.

Вэл. В последнее время я пару раз просыпался по ночам, сердце колотится, я ору, приходилось взять гитару, чтобы успокоиться… Почему-то не могу я привыкнуть к этому городку, неуютно мне тут, страшно, но… хочется остаться… (Резко умолкает, слышен захлебывающийся лай собак.)

Лейди. Это псов спустили с цепи, они гонятся за сбежавшим из тюрьмы…

Вэл. Беги, парень! Быстрее, братец! Если поймают, никогда тебе больше не бегать! Это… (Берет гитару подмышку и подходит к двери.) …уж точно… (Лай превращается в дикий вой.) Та-ак… Взяли его псы… (Пауза.) Рвут на кусочки! (Пауза. Лай продолжается. Звук выстрела. Вэл замирает, взявшись за дверную ручку, оглядывается на Лейди, кивает, открывает дверь. В сумерках воет ветер.)

Лейди. Погодите!

Вэл. А?

Лейди. Вы где остановились?

Вэл. В смысле?

Лейди. Где ночуете?

Вэл. В меблирашках у шоссе.

Лейди. Вам там нравится?

Вэл. Угу.

Лейди. А чем?

Вэл. Там удобная кровать, плита с двумя конфорками, душ и холодильник.

Лейди. Сэкономить хотите?

Вэл. Никогда не умел экономить.

Лейди. Сумеете, если здесь останетесь.

Вэл. Это где?

Лейди. А вот тут.

Вэл. А где тут-то?

Лейди (показывая на нишу). Там, за занавеской.

Вэл. В примерочной?

Лейди. Там есть раскладушка, на которой спала сиделка, когда Джейбу сделали первую операцию. Рядом здесь есть ванная, найму сантехника, чтобы он поставил холодный и горячий душ! Сделаю так, что вам будет удобно… (Встает, подходит к лестнице. Пауза. Вэл закрывает дверь и пристально смотрит на нее.)

Вэл (подходя к прилавку). Не люблю быть… обязанным.

Лейди. Не будете обязанным, это вы мне одолжение сделаете. Мне будет спокойнее по ночам, если в доме кто-то есть. Да. А вам это ничего не будет стоить! Сможете сэкономить деньги, которые вы платите за жилье. Сколько отдаете? Десятку в неделю? Так за два-три месяца сэкономите столько, чтобы… (Делает широкий круг рукой, издав короткий изумленный смешок.) Идите взгляните, понравится вам или нет!..

Но Вэл не двигается, он, похоже, размышляет.

Лейди (вздрагивая и обняв себя за плечи). И куда здесь тепло уходит?

Вэл (задумчиво). Наверх уходит…

Лейди. Вам с собачьей температурой не холодно, так ведь? А я мерзну! Аж синею вся!

Вэл. Да…

Ожидание становится для нее невыносимым.

Лейди. Ну так посмотрите комнатку, понравится вам там или нет?!

Вэл. Пойду посмотрю…

Он подходит к нише и скрывается за занавеской. Там зажигается свет, отчего занавеска с вычурным рисунком делается полупрозрачной: высвечивается золотое дерево с алыми плодами и белыми птицами. На улице ревет грузовик, по заиндевевшему окну проносятся всполохи света. Лейди громко ахает, достает из-под прилавка пол-литровую бутылку и бокал, ставит их на прилавок со звоном, от которого сначала испуганно вскрикивает, а затем смеется. Наливает жидкость в бокал и садится на стул справа от прилавка. Свет за занавеской гаснет, оттуда выходит Вэл. Лейди сидит неподвижно, не глядя на него; он неспешно возвращается, заходит за прилавок и ставит гитару на пол. Вид у него немного грустный, словно он испытал знакомое и ожидаемое разочарование. Он тихонько присаживается на край прилавка, берет бутылку и, задумчиво вздохнув, немного наливает себе. От холода громко скрипят половицы. Лейди внезапно спрашивает его хриплым голосом:

Лейди. Ну понравилась комнатка или?..

Вэл. Никогда в жизни не отказывался от чего-то дармового. Нравится мне там картина на стене. Известная картина, называется «Сентябрьское утро». Ха-ха! Может, мне под ней спать будет беспокойно. Наверное, свет придется включать, чтобы еще раз на нее взглянуть! Она там так съежилась от холода, что, может – ха-ха! – мне трудно будет заснуть…

Лейди. Ой, да с вашей собачьей температурой и владением собой вам для того, чтобы не спать, нужно гораздо больше!

Вэл. Я пошутил.

Лейди. Я тоже.

Вэл. Но вы же знаете, каково холостякам. Они по вечерам не только со своей тенью домой приходят.

Пауза. Лейди делает глоток.

Лейди. Вы туда к себе в меблирашку девиц таскаете, да?

Вэл. Пока нет. Но хочется чувствовать себя в этом плане свободным. Это от прежней жизни, к которой я привык. В городах я всегда работал по ночам, а если работа ночная, то живешь словно в другом месте, не там, где живут работающие днем.

Лейди. Да, знаю… представляю…

Вэл. Работающие днем и работающие ночью живут в разных городах. Названия одинаковые, а города разные. Как день и ночь. Есть что-то дикое в этих краях, о чем знают лишь «ночные» люди…

Лейди. Да, знаю!

Вэл. Мне тридцать лет! Но сразу измениться нельзя, нужно…

Лейди. Время… да…

Короткая пауза, приводящая Лейди в замешательство. Вэл слезает с прилавка и обходит его кругом.

Вэл. Вы ко мне очень добры, Лейди. Зачем вы хотите, чтобы я оставался здесь?

Лейди (вызывающе). Я же сказала, зачем.

Вэл. Чтобы коротать ночи?

Лейди. Да! Чтобы, чтобы… сторожить по ночам магазин!

Вэл. Ночным сторожем берете?

Лейди. Да, ночным сторожем.

Вэл. Вам здесь страшновато одной?

Лейди. Естественно! Джейб спит с пистолетом под подушкой, но если в магазин кто-нибудь вломится, он не сможет встать, а мне останется лишь заорать! И кто меня услышит? Похоже, у ночной телефонистки какая-то сонная болезнь! А что это вы все выспрашиваете? И смотрите на меня так, будто я что-то замышляю… Добрые люди не перевелись. Вот даже я! (Она напряженно сидит на стуле, поджав губы и закрыв глаза, дышит с громким присвистом из-за нервного напряжения.)

Вэл. Понимаю, Лейди, но… Почему вы так сидите, словно аршин проглотили?

Лейди. Ха! (Резкий смешок. Она откидывается на спинку стула.)

Вэл. Вы еще напряжены.

Лейди. Знаю.

Вэл. Расслабьтесь. (Подходит ближе.) Покажу вам кое-какие приемчики, которым меня научила одна дама-остеопат, она и меня вылечила.

Лейди. Какие приемчики?

Вэл. Как разминать суставы и кости, после чего расслабляешься, словно отпущенная струна. (Огибает стул. Она смотрит на него.) Вы мне доверяете или нет?

Лейди. Да, полностью доверяю, но…

Вэл. Ну тогда чуть подайтесь вперед, поднимите руки и сядьте боком.

Лейди выполняет указания.

Опустите голову. (Вэл поворачивает ей голову и разминает шею.) Теперь позвоночник, Лейди. (Упирается коленом ей в поясницу и с силой надавливает на нее. Лейди резко и испуганно вскрикивает.)

Лейди. Ха-ха! Звук такой, будто половицы от холода скрипят, ха-ха!

Вэл с облегчением вздыхает.

Вэл. Так лучше?

Лейди. О, да! Спасибо… большое…

Вэл (поглаживая ей шею). У вас кожа, будто шелк. И слишком светлая для итальянки.

Лейди. У нас в стране почти все думают, что итальянцы смуглые. Смуглые, но не все! Некоторые светленькие… очень светленькие… По папиной линии все были смуглые, а по маминой – светлые. Ха-ха!

Смех у нее бессмысленный. Вэл понимающе улыбается ей, а Лейди тараторит, чтобы скрыть смущение. Вэл отворачивается и устраивается на прилавке рядом с ней.

Сестра моей бабушки приехала сюда из Монте-Кассино, чтобы умереть в кругу родни. Но мне кажется, что люди всегда умирают в одиночестве… Рядом с родней или нет. Я тогда была маленькая и помню, что умирала она так долго, что мы почти забыли о ней… Она такая тихая была… Все в уголке сидела. Еще помню, что как-то раз спросила ее: «Бабушка Тереза, а что люди чувствуют, когда умирают?» Только ребенок мог такое спросить, ха-ха! Да, и помню, что она ответила: «Одиночество». По-моему, она жалела, что не осталась в Италии и не умерла в родных краях… (Впервые смотрит ему в глаза после разговора о нише.) Так, здесь есть ванная, приведу сантехника, чтобы провел горячий и холодный душ! Ну… (Встает и неловко отходит от стула. Вэл, похоже, теряет к ней интерес.) Пойду наверх, принесу чистое белье и постелю вам в нише.

Она поворачивается и быстро идет, почти бежит к лестнице. Вэл кажется погруженным в размышления, но как только Лейди уходит с лестничной площадки, он бормочет что-то себе под нос и подходит к кассе. Громко кашляет, чтобы заглушить звонок при ее открытии, хватает оттуда купюры и снова кашляет, чтобы заглушить звонок при закрытии кассы. Берет гитару и выходит из магазина. Лейди возвращается вниз со стопкой белья. В проеме незакрытой двери чернеет темнота. Лейди подходит к ней и выглядывает на улицу, вертя головой по сторонам. Затем влетает обратно, ругается по-итальянски, плечом или ногой захлопывает дверь и швыряет белье на прилавок. Внезапно бросается к кассе, со звоном открывает ее и обнаруживает пропажу. Яростно захлопывает кассу.

Ворюга! Ворюга!

Поворачивается к телефону, снимает трубку. Пару секунд держит ее в руке, затем с силой бросает на рычаг. В отчаянии бредет обратно к двери, открывает ее и всматривается в беззвездную ночь, пока не гаснет освещение сцены. Вступает музыка – гитарный блюз.

Позже тем же вечером. Немного пошатываясь, в магазин заходит Вэл с гитарой в руках, приближается к кассе и со звоном открывает ее. Отсчитывает из пачки купюр несколько штук, возвращает их в кассу, а остальное кладет в карман куртки из змеиной кожи. Внезапные шаги наверху, лестничная площадка освещается. Вэл быстро отходит от кассы, когда на площадке появляется Лейди в белом сатиновом халате. В руке у нее фонарик.

Лейди. Кто там?

Музыка умолкает.

Вэл. Я.

Лейди (направляя на него луч фонарика). О господи, как вы меня напугали!

Вэл. Не ждали меня?

Лейди. Откуда мне было знать, что это вы вошли?

Вэл. А я-то думал, что вы мне комнату выделили.

Лейди. Вы же ушли, не сказав, нравится она вам или нет. (Спускается по лестнице, не отводя от Вэла луча фонарика.)

Вэл. Я никогда от чего-то дармового не отказывался.

Лейди. Ну может, что-то вы и сказали, так что я не знала, ждать вас или нет.

Вэл. А я думал, что вы приняли мои слова на веру.

Лейди. Я никогда ничего на веру не принимаю.

Вэл делает шаг к нише.

Погодите! Я спускаюсь… (Спускается, светя ему в лицо фонариком.)

Вэл. Вы мне глаза слепите.

Он смеется. Она продолжает светить фонариком. Он снова шагает к нише.

Лейди. Постель не постелена, потому что я вас не ждала.

Вэл. Ничего страшного.

Лейди. Я принесла белье, а вас и след простыл.

Вэл. Ну да…

Она берет белье с прилавка.

Дайте сюда. Я сам могу себе постелить. Завтра вам придется подыскать себе нового продавца. (Берет у нее белье и идет к нише.) Мне нынче вечером повезло. (Показывает пачку денег.)

Лейди. Эй-эй!

Он останавливается у занавески. Она подходит к кассе и зажигает лампочку под зеленым абажуром.

Вы только что кассу открывали?

Вэл. А почему вы спрашиваете?

Лейди. Мне показалось, что минуту назад я услышала, как она звякнула, потому и спустилась.

Вэл. В этом… белом атласном халатике?

Лейди. Вы только что кассу открывали?

Вэл. Интересно, кто же, кроме меня…

Лейди. Вы или не вы, но кто-то открывал! (Открывает кассу и торопливо пересчитывает деньги. Ее всю трясет.)

Вэл. Лейди, как это вы нынче вечером не заперли деньги в сейф?

Лейди. Иногда забываю.

Вэл. Очень опрометчиво.

Лейди. Зачем вы открывали кассу, когда вернулись?

Вэл. Нынче вечером я открывал ее дважды: перед уходом и когда вернулся. Позаимствовал там немного денег и вернул обратно, а остальное себе оставил. (Показывает пачку купюр.) Мне пять раз подряд двадцать одно выпадало. С таким выигрышем можно до лета отдыхать… (Кладет деньги обратно в карман.)

Лейди. Да там кот наплакал! Мне вас жалко.

Вэл. Жалко? Меня?

Лейди. Да, вас, потому что вам никто не сможет помочь. Меня тронула ваша… непохожесть, разговоры ваши необычные… О птичках без лапок, которым приходится спать на волнах ветра… И я сказала себе: «Этот парень – птичка без лапок, и ему приходится спать на волнах ветра». Мое глупое итальянское сердце размякло, и мне захотелось вам помочь… Вот ведь дура! Получила то, чего следовало ожидать. Вы меня обворовали, пока я была наверху и собирала вам белье для постели!

Вэл направляется к двери.

По-моему, даже разочарование в вас – сущая дурость.

Вэл (останавливается и кладет белье на прилавок). Вы разочаровались во мне, а я – в вас.

Лейди (выходя из-за прилавка). Чем это я вас разочаровала?

Вэл. Раньше за занавеской не было никакой раскладушки. Вы нарочно ее туда поставили.

Лейди. Была она там! Она сложенная за зеркалом стояла.

Вэл. Не стояла она ни за каким зеркалом, когда вы мне три раза сказали сходить и…

Лейди (оборвав его). Я нарочно оставила деньги в кассе, чтобы выяснить, можно ли вам верить.

Вэл. Я же все вернул…

Лейди. Нет-нет-нет, нельзя вам доверять, сейчас я точно знаю, что нельзя. Я должна верить человеку, а иначе он мне не нужен.

Вэл. Хорошо, ладно. Рекомендаций я от вас не жду.

Лейди. Я вам дам рекомендацию. Скажу, что этот парень – жуткий трепач! Но не скажу, что честный и вкалывает. А добавлю, что ходит с оттяжечкой и разговорами мозги пудрит, пока ручонками в кассе шарит.

Вэл. Я взял меньше, чем вы мне должны за работу.

Лейди. Только стрелки не переводите. Я вас насквозь вижу.

Вэл. Я вас тоже насквозь вижу, Лейди.

Лейди. И что же вы видите?

Вэл. Точно хотите, чтобы я сказал?

Лейди. Очень хочется услышать.

Вэл. Вижу женщину не первой молодости, соскучившуюся по мужской ласке, которая наняла первого встречного, чтобы тот выполнял двойную работу без оплаты за сверхурочные… То есть днем продавец, а ночью – жеребец, а еще…

Лейди. Господи, нет! Вы!.. (Замахивается, словно хочет ударить его.) Господи, нет!.. Вы, дешевый… (С ругательствами бросается на него с кулаками. Вэл хватает ее за руки. Она несколько секунд борется с ним, затем, всхлипывая, бессильно опускается на стул. Вэл осторожно отпускает ее руки.)

Вэл. Это естественно. Вам было… одиноко…

Лейди жалобно плачет, опершись на прилавок.

Лейди. Зачем вы вернулись?

Вэл. Положить обратно взятые из кассы деньги, чтобы вы не вспоминали меня как бесчестного и неблагодарного… (Берет гитару и, мрачно кивая, шагает к двери. Лейди судорожно вдыхает, бросается к двери, опережает его и преграждает ему путь, широко раскинув руки.)

Лейди. Нет, нет! Не уходи… Я не могу без тебя!!!

Он смотрит на нее пять секунд. Ее неподдельная страстность трогает его, он разворачивается и шагает к нише… Задергивая занавеску, он оглядывается на Лейди.

…Жить! Продолжать жить!

Начало гитарной музыки: «Любовная песня Лейди». Он задергивает занавеску и включает свет, отчего та становится полупрозрачной. Через щелку видно, как он садится с гитарой в руках. Лейди берет белье и идет к нише, у самого порога неуверенно замирает, борясь со смешанными чувствами, но тут Вэл начинает так нежно шептать слова песни, что Лейди все-таки отодвигает занавеску и заходит в нишу. Вэл мрачно смотрит не нее поверх гитары. Лейди задергивает занавеску. Вычурный рисунок – золотое дерево с белыми птицами и алыми плодами – подсвечивается горящей за занавеской лампочкой. Гитара тихонько играет несколько минут, музыка кончается, освещение медленно гаснет, пока подсвеченной не остается лишь занавеска на нише.

Занавес

Раннее утро. Страстная суббота. В нише горит свет. Полуодетый Вэл сидит на краю раскладушки и курит. Лейди сбегает вниз по лестнице, она задыхается, волосы у нее распущены, она в халате и тапочках.

Лейди (панически, резким шепотом). Вэл! Вэл, он спускается!

Вэл (хрипло, спросонья). Кто? Что?

Лейди. Джейб!

Вэл. Джейб?

Лейди. Клянусь тебе, он спускается!

Вэл. И что?

Лейди. Господи, вставай и одевайся! Эта чертова сиделка сказала ему, что он может спуститься и проверить, как идут дела! Хочешь, чтобы он застукал тебя полуодетым на раскладушке?

Вэл. А разве он не знает, что я здесь сплю?

Лейди. Никто об этом не знает, кроме нас с тобой.

Наверху слышны голоса.

О господи, они идут.

Сиделка Портер. Не спешите. Ступенька за ступенькой.

Медленные, шаркающие шаги по лестнице. Профессионально-гнусавое подбадривание сиделки.

Лейди (панически). Да надевай же рубашку и выходи!

Сиделка Портер. Вот так. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой, обопритесь на мое плечо, и снова ступенька за ступенькой.

Вэл встает, еще не проснувшись окончательно. Лейди ахает и задергивает занавеску как раз в тот момент, когда на площадке показываются спускающиеся фигуры. Лейди дышит, как уставший бегун, когда пятится от ниши и улыбается натянутой улыбкой. Джейб и сиделка, мисс Портер, выходят на площадку, и в этот момент в разрывах туч появляется солнце. Их освещает яркий свет, бьющий в узкое окно на площадке. Вид у них причудливый и ужасающий: высокий мужчина в поношенном черном костюме, висящем на нем, как пустой мешок, со злобно горящими на желтом лице глазами, опирающийся на плечо коренастой невысокой женщины с ярко-розовыми или оранжевыми волосами в накрахмаленном белом халате и со слегка презрительным и сладким голосом медсестры, нанятой ухаживать за умирающим.

Сиделка Портер. Ой, только посмотрите, какое солнце яркое выглянуло.

Лейди. Мисс Портер, тут… тут внизу холодно.

Джейб. Что она сказала?

Сиделка Портер. Говорит, что внизу холодно.

Лейди. Тут… тут… еще прохладно, воздух не прогрелся!

Сиделка Портер. Он твердо решил спуститься, миссис Торренс.

Лейди. Знаю, но…

Сиделка Портер. Его упряжкой лошадей не удержать.

Джейб (обессиленно). Давайте… немного тут передохнем.

Лейди (с жаром). Да, отдохните там минутку!

Сиделка Портер. Хорошо, чуточку передохнем.

Они садятся на скамеечку под искусственной пальмой, на которую падает свет. Джейб пристально смотрит на свет, словно умирающий дикий зверь. Из ниши раздаются какие-то звуки. Чтобы их заглушить, Лейди издает испуганно-придушенные смешки, потирает руки, стоя у подножия лестницы, и притворно кашляет.

Джейб. Лейди, что случилось? Что это ты так разволновалась?

Лейди. Это прямо чудо какое-то.

Джейб. Что еще за чудо?

Лейди. Что ты вниз спускаешься.

Джейб. А ты думала, что больше уже не спущусь?

Лейди. Но не так скоро, не так скоро, Джейб! Мисс Портер, а вы думали, что он так быстро поправится?

Джейб встает.

Сиделка Портер. Готовы?

Джейб. Готов.

Сиделка Портер. Он просто молодец, миссис Торренс, постучите по дереву, чтобы не сглазить.

Лейди. Да, по дереву постучать, по дереву!

Она громко барабанит по прилавку костяшкам пальцев. Вэл неслышно выходит из ниши, когда сиделка и Джейб снова принимаются медленно и с шарканьем спускаться по ступеням.

(Отступая чуть назад.) Осторожно, не перестарайся. Ты же не хочешь, чтобы тебе снова стало хуже. Верно, мисс Портер?

Сиделка Портер. Ну я всегда стараюсь мобилизовать пациента.

Лейди (резким шепотом Вэлу). Кофе кипит, быстро сними с плиты этот чертов кофейник! (Испуганным взмахом руки велит Вэлу зайти в нишу.)

Джейб. С кем это ты говоришь, Лейди?

Лейди. С… с… с продавцом Вэлом! Велела… принести… тебе стул!

Джейб. А кто это?

Лейди. Вэл, Вэл, продавец, ты же его знаешь!

Джейб. Пока нет. Горю желанием познакомиться. Где он?

Лейди. Здесь, здесь, вот он!

Вэл выходит из ниши.

Джейб. Раненько он здесь.

Лейди. Кто рано встает, тому Бог подает.

Джейб. Верно. И где подачка?

Лейди (громко). Ха-ха!

Сиделка Портер. Осторожно! Шажок – ступенька, мистер Торренс.

Лейди. В Страстную субботу у нас больше всего покупателей, больше бывает только под Рождество, да и то не всегда! Так что я велела Вэлу прийти на полчаса пораньше.

Джейб спотыкается и неловко падает к подножию лестницы. Лейди визжит. Сиделка бросается к нему. Вэл подходит и ставит старика на ноги.

Вэл. Вот так, вот так.

Лейди. О господи.

Сиделка Портер. Ой-ой!

Джейб. Все нормально.

Сиделка Портер. Вы уверены?

Лейди. Уверен?

Джейб. Да пустите же! (Шатаясь, подходит к прилавку, облокачивается на него, тяжело дыша, и обводит всех суровым взглядом со зловещей улыбкой на лице.)

Лейди. Господи-господи!

Джейб. Так, значит, этот парень тут работает?

Лейди. Да, это тот самый продавец, которого я наняла для подмоги по магазину.

Джейб. И как, хорошо справляется?

Лейди. Отлично, отлично.

Джейб. Симпатичный какой. Женщины к нему небось сильно липнут.

Лейди. Старшеклассницы после уроков слетаются сюда, как мухи на варенье!

Джейб. А женщины постарше? Они и есть настоящие покупательницы – с деньгами. Выбивают денежки из мужей, а потом швыряются ими! Какая у тебя зарплата, парень, сколько я тебе плачу?

Лейди. Двадцать два пятьдесят в неделю.

Джейб. Недорого он тебе обходится.

Вэл. И еще… комиссионные.

Джейб. Комиссионные?

Вэл. Один процент с продаж.

Джейб. Да? Да? Не знал.

Лейди. Я знала, что при нем торговля пойдет бойчее, и пошла.

Джейб. Еще бы.

Лейди. Вэл, подайте Джейбу стул, ему надо сесть.

Джейб. Нет, не хочу я садиться. Хочу посмотреть на новую кондитерскую.

Лейди. О, да-да! Взгляни! Вэл, Вэл, включите свет в кондитерской! Хочу, чтобы Джейб увидел, как я ее обустроила! И… очень этим горжусь!

Вэл проходит в кондитерскую и зажигает там свет. Включаются лампочки в арках, светится включенный музыкальный автомат.

Заходи и посмотри, Джейб. Мне есть, чем гордиться!

Он пару секунд пристально смотрит на Лейди, затем медленно шаркает в расцвеченную всеми цветами радуги кондитерскую. Лейди отходит в сторону. В тот же момент начинает играть паровой орган, его звуки неуклонно нарастают. Мисс Портер идет рядом с пациентом, поддерживая его под локоть.

Вэл (вернувшись к Лейди). Он прямо смерть ходячая.

Лейди (отстраняясь). Тише!

Вэл заходит за прилавок и стоит в тени.

Сиделка Портер. Красота какая.

Джейб. Да уж, чертовски красиво.

Сиделка Портер. Никогда ничего подобного не видела.

Джейб. И другие тоже.

Сиделка Портер (возвращаясь в магазин). Кто там все украсил?

Лейди (с вызовом). Я, причем сама!

Сиделка Портер. Кто бы мог подумать! Красиво, ничего не скажешь.

Паровой орган звучит громче.

Джейб (вернувшись в магазин). Там цирк приехал или карнавал у нас?

Лейди. Что-что?

Джейб. Похоже, цирковой орган там на шоссе.

Лейди. Никакой это не цирковой орган. Это реклама торжественного открытия кондитерской Торренс сегодня вечером!

Джейб. Как ты сказала?

Лейди. Это реклама открытия нашей кондитерской, об этом с утра объявляют в Глориэс Хилл, Сансете и Лионе. Иди скорее сюда, сам увидишь, они идут мимо магазина. (Торопливо бежит к двери, распахивает ее, слышны приближающиеся звуки парового органа.)

Джейб. Расторопная у меня жена, мисс Портер. И во сколько мне обойдется эта чертова музыка?

Лейди (почти истерически). Сам удивишься, как дешево. Почти даром!

Джейб. И почем это даром?

Лейди (закрывая дверь). Сущие гроши, за семь пятьдесят в час! И это три города в Двуречном графстве!

Музыка удаляется.

Джейб (со сдержанной яростью). Расторопная у меня жена, мисс Портер, разве нет? (Гасит свет в кондитерской.) Ее папаша-итальяшка такой же расторопный был, пока не сгорел.

Лейди ахает, словно ее ударили.

(Медленно расплываясь в уродливой улыбке.) Виноградник держал на северном берегу Лунного озера. А новая кондитерская чем-то его мне напоминает. Но однажды он ошибся, здорово ошибся, начав выпивку черномазым продавать. И мы его сожгли. Сожгли дом, сад и виноградник, а сам Итальяшка сгорел, пытаясь пожар потушить. (Отворачивается.) Пойду, пожалуй, наверх.

Лейди. Ты сказал «мы»?

Джейб. Закололо что-то у меня…

Сиделка Портер (беря его под руку). Ну идемте наверх.

Джейб. Да, наверх…

Идут к лестнице. Паровой орган играет громче.

Лейди (почти крича). Джейб, ты сказал «мы»? Ты сказал «мы сожгли»?

Джейб (останавливаясь у подножия лестницы и обернувшись). Да, я сказал «мы сожгли». Ты все правильно расслышала, Лейди.

Сиделка Портер. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой, не волнуйтесь.

Они медленно поднимаются по лестнице и скрываются из виду. Паровой орган проезжает вход в магазин, слышно [или видно] кричащего в мегафон клоуна.

Клоун. Не забудьте, ребята, нынче вечером торжественное открытие кондитерской Торренса, бесплатные напитки и призы, не забудьте, вечером торжественное открытие кондитерской!

Голос стихает. Джейб и сиделка доходят до площадки и скрываются из виду. Музыка парового органа постепенно удаляется. Сверху раздается хриплый крик. Оттуда сбегает сиделка Портер.

Сиделка Портер (кричит). У него кровь пошла, у него кровотечение! (Бежит к телефону.) Доктора Бьюкенена! (Поворачивается к Лейди.) У вашего мужа кровотечение!

Музыка парового органа по-прежнему слышна. Лейди, похоже, не слышит сиделку. Говорит Вэлу:

Лейди. Слышал, что он сказал? Он сказал «мы», сказал «мы сожгли»… дом… виноградник… сад… Итальяшка сгорел, туша пожар…

Свет на сцене меркнет, звуки органа стихают.

На закате в тот же день. Вначале Вэл один. Он стоит неподвижно почти под авансценой в напряженной позе прислушивающегося к опасности дикого животного, голова его повернута, словно он смотрит влево поверх дома за пределы сцены, сосредоточенно нахмурившись. Через секунду он что-то резко бормочет себе под нос, расслабляется, достает сигарету и подходит к двери магазина, открывает ее и стоит, выглядывая на улицу. Недавно прошел дождь и скоро опять пойдет, но сейчас ясно, внезапно выглядывает яркое солнце, и в ту же секунду вдалеке раздается хриплый женский крик ужаса и восторга. Крик повторяется, когда женщина приближается.

За окном появляется Ви Талботт, словно ослепшая и обезумевшая, одной рукой она прикрывает глаза, другой ощупывает окно, ища вход. Она ловит ртом воздух. Вэл делает шаг в сторону, берет ее под руку и помогает войти в магазин. На несколько секунд она прислоняется к двери, судорожно дыша в овальное стекло в ней, затем вскрикивает.

Ви. Меня… ослепило!

Вэл. Вы ничего не видите?

Ви. Нет… ничего.

Вэл (помогая ей присесть на табуретку у прилавка). Присядьте вот сюда, миссис Талботт.

Ви. Куда?

Вэл (осторожно подталкивая ее). Вот сюда.

Ви со стоном опускается на табуретку.

Что случилось, что у вас с глазами, миссис Талботт?

Ви (глубоко вздохнув). Видение, которого ждала и о котором молила всю жизнь!

Вэл. У вас было видение?

Ви. Я видела очи Спасителя! Они ослепили меня. (Подается вперед, страдальчески прижимая руку к глазам.) О-о-ой, они выжгли мне глаза!

Вэл. Откиньтесь чуть назад.

Ви. Глаза будто огнем жжет…

Вэл (двигаясь вправо). Принесу вам холодного на глаза.

Ви. Я знала, что видение случится, тому было много знаков!

Вэл (из кондитерской). Наверное, это страшный шок, когда является видение… (Он говорит тихо и серьезно, доставая из холодильника колотый лед и заворачивая его в платок.)

Ви (с детской наивностью подошедшему Вэлу). Мне казалось, что я увижу Спасителя вчера, в Страстную пятницу, как и надеялась. Но я ошиблась, я так… расстроилась. Пятница прошла, и ничего не случилось, ничего… но сегодня…

Вэл прикладывает платок ей к глазам.

…сегодня днем я как-то взяла себя в руки, вышла на улицу, чтобы помолиться в пустой церкви и поразмыслить о завтрашнем Воскресении Христовом. Я шла по дороге, думая о таинствах Пасхи, как вдруг пелена!.. (Она с содроганием произносит это слово.) …будто спала с глаз моих! Свет, о какой свет! Никогда раньше не видела подобного сияния! Мои глаза будто бы иглами кольнуло!

Вэл. Свет?

Ви. Да, да, свет. Вы же знаете, что мы живем между светом и тенью, да, да, именно там, в мире света и тени…

Вэл. Да. В мире света и тени. (Кивает в знак полного понимания и согласия. Они похожи на двух детей, которые просто и незатейливо открыли смысл жизни, идя по сельской дороге.)

Ви. Мы живем в мире света и тени, и… теряемся…

В окно магазина смотрит какой-то человек.

Вэл. Да, они… смешиваются между собой…

Ви. Ну а затем… (Умолкает, вспоминая видение.) Я услышала раскат грома! Небеса! Разверзлись! И там, в разверзшихся небесах, я увидела, говорю вам, увидела два огромных сияющих ока воскресшего Иисуса Христа! Не распятого, а воскресшего! То есть распятого и затем воскресшего! Сверкающие очи воскресшего Христа! А потом огромная… (Поднимает руки и очерчивает большой круг, чтобы описать апокалиптическое волнение в атмосфере.) Его десница! Невидимая! Я не узрела его десницу! Но она меня коснулась… вот здесь! (Хватает руку Вэла и прижимает к своей огромной вздымающейся груди.)

Шериф Талботт (яростно, появляясь в кондитерской). Ви!

Она встает, сбрасывая с глаз платок со льдом. Резко ахает и, пошатываясь, пятится назад с взглядом, полным ужаса, восторга, испуга и веры.

Ви. Это ты!

Шериф Талботт. Ви!

Ви. Это ты!

Шериф Талботт (приближаясь). Ви!

Ви (по слогам). О-чи! (Падает на колени, обняв руками Вэла. Тот подхватывает ее и поднимает. В окно магазина смотрят двое или трое мужчин.)

Шериф Талботт (отталкивая Вэла). Отпусти ее, прочь руки от моей жены! (Грубо хватает Ви и толкает к двери. Вэл делает шаг, чтобы ей помочь.) Стоять. (У двери Вэлу.) Я еще вернусь.

Вэл. Я никуда не ухожу.

Шериф Талботт (Пёсику, выходя с Ви на улицу). Пёсик, зайди внутрь с тем парнем.

Голос (снаружи). Шериф застукал его, когда он шуры-муры крутил с его женой.

Повтор: те же слова, другой голос вдалеке. Входит Пёсик Хэмма и молча становится у двери, пока на улице бубнят возбужденные голоса. Эту сцену нужно играть негромко, буднично, словно исполняется знакомый ритуал.

Вэл. Что вам нужно?

Пёсик не отвечает, а достает из кармана пружинный нож, выкидывает лезвие и отходит вправо. Входит Коротыш. За дверью слышны голоса.

Голоса (за дверью). Сукин сын спутался…

– Правильно, надо его…

– Прирезать сукиного…

Вэл. Что вам на…

Коротыш закрывает дверь и молча становится рядом, выкинув лезвие пружинного ножа. Вэл переводит взгляд с одного на другого.

Шесть часов. Магазин закрыт.

Мужчины усмехаются со звуками, похожими на шелест сухой листвы. Вэл шагает к двери, Талботт преграждает ему путь, Вэл замирает на месте.

Шериф Талботт. Парень, тебе же сказали – стоять.

Вэл. Я никуда… не ухожу.

Шериф Талботт. Встань-ка вон туда, к свету.

Вэл. Куда?

Шериф Талботт. Вон туда. (Показывает. Вэл заходит за прилавок.) Хочу на тебя поглядеть, пока просматриваю фотографии разыскиваемых.

Вэл. Я не в розыске.

Шериф Талботт. Такого красавчика всегда кто-нибудь да разыскивает.

Мужчины усмехаются. Вэл стоит прямо под лампочкой с зеленым абажуром. Талботт перебирает вынутые из кармана фотографии.

Парень, какой у тебя рост?

Вэл. Никогда не мерил.

Шериф Талботт. А вес?

Вэл. Никогда не взвешивался.

Шериф Талботт. Шрамы и отметины на лице и теле имеются?

Вэл. Нет, сэр.

Шериф Талботт. Расстегни рубашку.

Вэл. Зачем? (Не расстегивает.)

Шериф Талботт. Расстегни ему рубашку, Пёсик.

Пёсик быстро выступает вперед и разрывает Вэлу рубашку до самого пояса. Вэл вырывается, мужчины наставляют на него ножи, он пятится назад.

Вот так хорошо, стой на месте, парень. Чем раньше занимался?

Коротыш присаживается на ступеньки.

Вэл. Раньше – это когда?

Шериф Талботт. До того, как сюда явился.

Вэл. Путешествовал и… Играл…

Шериф Талботт. Играл?

Пёсик (приближаясь). Во что?

Коротыш. С бабами играл?

Пёсик смеется.

Вэл. Нет. На гитаре играл… и пел.

Вэл касается лежащей на прилавке гитары.

Шериф Талботт. Дай-ка на нее взглянуть.

Вэл. Глядите, только не трогайте. Я никому не даю ее трогать, кроме музыкантов.

Мужчины подходят ближе.

Пёсик. Ты чего лыбишься, парень?

Коротыш. Не лыбится он, у него просто рот дергается, как лапка у подыхающей курицы.

Оба смеются.

Шериф Талботт. А что это там за надписи на гитаре?

Вэл. Автографы…

Шериф Талботт. Чьи?

Вэл. Музыкантов – умерших и живых.

Мужчины вслух читают написанные на гитаре имена: Бесси Смит, Ледбелли, Вуди Гарти, Джелли Ролл Мортон и др. Наклоняются поближе, продолжая наставлять на Вэла ножи. Пёсик берет гитару за гриф и тянет к себе. Внезапно Вэл с кошачьей ловкостью запрыгивает на прилавок. Бежит по нему, отбиваясь ногами от тянущихся за ним рук. На площадку сбегает сиделка Портер.

Сиделка Портер. Что тут происходит?

Шериф Талботт (одновременно). Стоять!

Хриплые крики Джейба сверху.

Сиделка Портер (возбужденно, на одном дыхании). Где миссис Торренс? У меня там тяжелобольной, а его жена исчезла.

Снова крики Джейба.

Я много больных повидала, но ни разу не сталкивалась с тем, чтобы жене не было никакого дела до…

Снова крики Джейба. Они смолкают, когда сиделка возвращается наверх.

Шериф Талботт (заглушая сиделку). Пёсик! Коротыш! Быстро отошли от прилавка. Поднимитесь-ка наверх, проведайте Джейба. А я с этим парнем разберусь, давайте, давайте.

Коротыш. Пошли, Пёсик…

Они идут наверх. Вэл, тяжело дыша, стоит на прилавке.

Шериф Талботт. (Садится на стул для примерки обуви у окна. В нем заметна какая-то странная конфузливая мягкость, когда, оказавшись наедине с Вэлом, он словно бы заметил в нем искреннюю натуру и на мгновение устыдился своей недавней садистской жестокости.) Ладно, парень. Давай слезай с прилавка. Не трону я твою гитару.

Вэл спрыгивает с прилавка.

Но вот что я тебе скажу. Знаю я один округ, на границе которого висит огромный дорожный знак с надписью: «Черномазый, да не падут на тебя в этом округе лучи заходящего солнца». Только и всего, никаких угроз, просто надпись: «Черномазый, да не падут на тебя в этом округе лучи заходящего солнца!» (Хрипло смеется, встает и делает шаг в сторону Вэла.) Так вот, сынок. Ты не черномазый, и округ у нас не тот. Просто хочу, чтобы ты представил себе дорожный знак: «Парень, да не падут на тебя в этом округе лучи восходящего солнца». Я сказал «восходящего», а не «заходящего», потому как до заката всего ничего осталось, и ты не успеешь собрать манатки. Однако мне кажется, что если ты и вправду так трепетно относишься к своему инструменту, то облегчишь мне работу, если завтра утром в нашем округе тебя не коснутся лучи восходящего солнца. Ясно тебе, парень?

Вэл, тяжело дыша, пристально смотрит на него с каменным лицом.

(Идет к двери.) Надеюсь, ясно. И я не люблю насилие. (У двери оглядывается и кивает Вэлу. Потом выходит на улицу в ярких лучах заката. Вдалеке лают собаки. Начало гитарной музыки «Блюз собачьего воя». Пауза, во время которой застывший Вэл нежно покачивает в руках гитару. Его отстраненный и озабоченный взгляд переходит в резкий легкий кивок. Он отдергивает занавеску у ниши, заходит внутрь и задергивает занавеску. Освещение меркнет, обозначая смену картин.)

Полчаса спустя. Освещение более схематичное, чем в предыдущих картинах. В магазине так темно, что ясно видны лишь вертикальные силуэты колонн, отдельные элементы пальмы на лестничной площадке и очертания бумажных виноградных лоз в кондитерской. Вид в огромном окне становится фоном для разворачивающегося действия. Порывы ветра со свистом гонят по небу тучи, в разрывах которых то появляется, то исчезает луна. Собаки в полицейском участке ведут себя беспокойно, то и дело слышится их лай. Фонарь за дверью время от времени выхватывает из темноты движущуюся с загадочной поспешностью человеческую фигуру, призывно выкликающую и манящую рукой, словно тень из подземного царства.

При поднятии занавеса или включении света сцена пуста, слышны спускающиеся по лестнице шаги, когда в магазин вбегают Долли и Бьюла и негромко зовут:

Долли. Пёсик?

Бьюла. Коротыш?

Ева Темпл (появляясь на площадке и негромко заявляя повелительным тоном привилегированного лица, допущенного в больничную палату). Мистер Биннингс и мистер Хэмма наверху у Джейба. (Затем на площадке показывается всхлипывающая Систер Темпл.) Сходи осторожнее, Систер.

Систер. Помоги-ка, я еле иду…

Ева не обращает внимания на ее просьбу и смотрит на женщин.

Бьюла. Кровотечение прекратилось?

Ева. Похоже на то… Систер, Систер, возьми же себя в руки, всем нам иногда приходится в жизни с этим сталкиваться.

Долли. Он без сознания?

Ева. Нет, кузен Джейб в сознании. Сиделка Портер говорит, что у него на удивление сильный пульс для человека, потерявшего столько крови. Конечно, ему сделали переливание.

Систер. Два.

Ева (идя к Долли). Да, и поставили капельницу с глюкозой. И он снова обрел силы, как по волшебству.

Бьюла. А она там?

Ева. Кто?

Бьюла. Лейди!

Ева. Нет! Последнее, что мы знаем – она недавно вошла в салон красоты в Глориэс Хилл.

Бьюла. Быть того не может.

Ева. А вы Систер спросите!

Систер. Она все-таки планирует…

Ева. Устроить торжественное открытие кондитерской. Включи-ка свет, вон там, Систер.

Систер идет, включает свет и уходит вправо. Освещается украшенная кондитерская. Долли и Бьюла восторженно ахают.

Конечно, это не нормально, это полное безумие, и ему нет оправдания! А когда она примерно час назад, в пять, звонила по телефону, то о Джейбе ничегошеньки не спросила, нет-нет, она о нем даже не обмолвилась. Поинтересовалась, доставили ли от Руби Лайтфут ящик виски. Да, прямо проорала и повесила трубку, прежде чем я смогла…

Бьюла (заходя в кондитерскую). А-а, вот теперь мне все понятно! Теперь ясно, чего она добивается! Электрическая луна, звезды из фольги и искусственные лозы. Выходит, она превратила этот зальчик в виноградник своего папаши на Лунном озере!

Долли (внезапно, усевшись на стул для примерки обуви). Вон она, идет, идет!

Сестры Темпл скрываются в кондитерской, когда в магазин входит Лейди. На ней дождевик с капюшоном, в руках бумажный пакет с покупками и картонная коробка.

Лейди. Давайте, давайте, дамочки, у меня уши горят!

Бьюла (выходя из кондитерской). Лейди, ой, Лейди, Лейди…

Лейди. А что это так жалобно? (Откидывает капюшон, глаза ее сверкают, ставит на прилавок пакет и коробку.) Вэл? Вэл! Где мой продавец?

Долли качает головой.

Похоже, он в «Синей птице» ест шницель с жареной картошкой и капустным салатом за девяносто пять центов…

Звуки из кондитерской.

Кто там в кондитерской, это вы, Вэл?

Сестры Темпл выходят и величественно шествуют мимо нее.

Уходите, девушки?

Сестры выходят из магазина.

Да, ушли! (Смеется и сбрасывает на прилавок дождевик. Под ним платье с глубоким вырезом, тройная нитка жемчуга и приколотый к корсажу букетик с лиловой шелковой лентой.)

Бьюла (грустно). Сколько же мы знакомы, Лейди?

Лейди (заходит за прилавок, распаковывает бумажные колпаки и свистки). Давно, Бьюла. По-моему, вы помните, как мы приплыли сюда на сухогрузе из сицилийского Палермо через венесуэльский Каракас. У нас была шарманка и обезьянка, которую папа купил в Каракасе. Я тогда была росточком с ту самую обезьянку, ха-ха! Помните ее? Продавший ее папе мужик сказал, что обезьянка совсем молоденькая, но соврал, она была старушкой, еле чухалась, ха-ха-ха! Но хорошо одетая. (Обходит прилавок справа.) На ней был зеленый бархатный костюмчик и красная кепочка, которую она снимала и надевала, а в лапках держала бубен, который пускали по кругу, ха-ха-ха… Играла шарманка, а обезьянка танцевала под ярким солнцем, ха-ха! О, соле мио, да-да-да-да-а-а… (Садится на стул у прилавка.) Как-то раз она перетанцевала на ярком солнце, она ведь старенькая была, и хлопнулась замертво… А папа повернулся к зевакам, отвесил поклон и сказал: «Концерт окончен, обезьянка сдохла». Ха-ха!

Небольшая пауза. Затем Долли ядовито спрашивает:

Долли. Разве не удивительно, что Лейди такая стойкая?

Бьюла. Да-а, удивительно! Гм…

Лейди. А вот для меня концерт не окончен, и обезьянка еще не сдохла! (Внезапно.) Вэл, это вы, Вэл?

Кто-то, скрытый из виду, заходит в кондитерскую, от сквозняка громко звенят китайские колокольчики. Лейди бросается вперед, но замирает на бегу, когда появляется Кэрол. На ней пальто и белая матросская шапочка с опущенными полями, а также с названием корабля и датой – прошедшей или будущей, воспоминанием или чем-то ожидаемым.

Долли. Ну вот и ваша первая посетительница, Лейди.

Лейди (заходя за прилавок). Здесь закрыто, Кэрол.

Кэрол. Там, снаружи, большая вывеска: «Открытие сегодня!»

Лейди. А для вас она закрыта.

Кэрол. Мне придется тут немного побыть. Остановили мою машину, понимаете, у меня нет прав, у меня их отобрали, придется искать кого-нибудь, кто перевез бы меня через реку.

Лейди. Можете взять такси.

Кэрол. Я слышала, что тот парень, который у вас работает, сегодня уезжает, и я…

Лейди. Кто сказал, что он уезжает?

Кэрол. Шериф Талботт. Начальник полиции предложил мне попросить его перевезти меня через реку, потому что ему тоже в ту сторону.

Лейди. Кто-то вас очень сильно ввел в заблуждение!

Кэрол. А где он, что-то я его не вижу?

Лейди. Зачем вы сюда возвращаетесь и достаете этого парня? Вы ему неинтересны! И зачем ему нынче вечером уезжать?

Она выходит из-за прилавка, в это время открывается дверь.

Вэл, это вы, Вэл?

Через кондитерскую входит темнокожий колдун, что-то быстро бормоча и что-то сжимая в протянутой руке. Бьюла и Долли вылетают в дверь с возгласами отвращения.

Нет, не нужны твои амулеты, уходи!

Кэрол (приближаясь к колдуну). Дядюшка! Прокричи клич Чоктоу! Я тебе за это дам доллар.

Лейди ахает и отворачивается, взмахнув рукой. Темнокожий кивает, вытягивает морщинистую тонкую шею и издает череду лающих звуков, все более высоких и напряженно громких. Клич вызывает бурную реакцию. Бьюла и Долли выбегают из магазина. Лейди замирает, у нее перехватывает дыхание. Пёсик и Коротыш с резкими криками сбегают вниз по лестнице и выталкивают темнокожего на улицу, не обращая внимания на Лейди и на вскрикивания «Коротыш!» и «Пёсик!» на тротуаре. Вэл отдергивает занавеску на нише и выходит, словно вызванный кличем. Наверху, в комнате больного, слышны яростные, постепенно стихающие от изнеможения крики. Кэрол выходит на авансцену и говорит, обращаясь к зрителям и к себе:

Кэрол. Есть еще какая-то дикость в нашем краю! Он раньше был диким, тогда тут жили дикари и дикарки, и была в их сердцах какая-то дикая нежность друг к дружке. Но теперь наш край болен неоновыми огнями, болен тяжело, как и другие края. Я подожду на улице в машине. Это самая быстрая тачка во всем Двуречном графстве!

Выходит из магазина. Лейди смотрит на Вэла округленными глазами, в них немой вопрос. Рука ее прижата к горлу.

Лейди (с наигранной прямотой). Ну что же ты за ней не идешь?

Вэл. Один приехал сюда, один и уеду. В попутчиках не нуждаюсь.

Лейди. Тогда надевай белую куртку. Ты мне нынче вечером понадобишься в кондитерской.

Вэл пристально смотрит на нее несколько секунд.

Шевелись, шевелись, хватит лодырничать! Через полчаса кино закончится, и все поедут к нам. Тебе еще нужно наколоть льда для мороженого и коктейлей!

Вэл (будто решив, что она спятила). Наколоть льда для мороженого и коктейлей?

Лейди. Да, и позвони Руби Лайтфут, скажи ей, что мне нужно еще с дюжину четвертинок виски. Оно хорошо с газировкой идет. Знаешь, как продавать выпивку из-под прилавка? Хорошо. За «крышу» надо будет заплатить. (Ахает, хватается за низ груди.) Но особо остерегайся продавать выпивку несовершеннолетним. Ни под каким видом. Если сомневаешься, требуй водительские права. Только родившимся раньше… Так, отнять двадцать один от… Ой, потом посчитаю. Эй, шевелись, шевелись, хватит в облаках витать!

Вэл (кладя гитару на прилавок). Это ты в облаках витаешь, Лейди, а не я.

Лейди. Шевелись, сказано тебе, шевелись!

Вэл. Тебе какая шлея под хвост попала? Закинулась амфетаминчиком и залакировала черным кофе, чтобы полночи на ногах держаться? (В его голосе – мягкая, почти нежная ирония, но он уже принял решение уехать, он уже мысленно снова в ночных барах среди доступных девиц и дешевых клоунов. Он стоит у прилавка, пока Лейди суетится. Когда Лейди бегает из кондитерской и обратно, он хватает ее за запястье, притягивает к себе и сжимает ей руки.)

Лейди. Эй!

Вэл. Может, хватит дергаться, как сом на крючке?

Лейди. Иди надень белую куртку и…

Вэл. Сядь. Нам надо поговорить.

Лейди. Времени нет.

Вэл. Хочу с тобой кое-что обсудить.

Лейди. Не могу.

Вэл. Тебе сегодня нельзя открывать кондитерскую.

Лейди. Будь уверен на все сто, что открою!

Вэл. А я вот не уверен!

Лейди. А я вот уверена! Пусть и не на все сто, но я…

Вэл. Кто-то уверен, кто-то нет… (Отпускает ее руки и грустно пожимает плечами.)

Лейди. Ты что, не понимаешь? Там, наверху, тот, кто поджег виноградник моего отца, где я умерла, да-да, умерла. Там погибли три жизни – две рожденных и одна нерожденная… Это он заставил меня совершить убийство! (Мгновенно замирает.) И я хочу, чтобы он на пороге смерти увидел, что виноградник снова живет! Хочу, чтобы он услышал, как нынче вечером виноградник опять наполнится весельем! А ему недолго осталось. Это необходимо, и никакая сила на земле не сможет этому помешать. Черт подери, я даже сама этого не очень хочу, но это нужно, надо что-то сделать, чтобы с ним поквитаться, чтобы… чтобы… не дать ему одержать верх! Понимаешь? Просто чтобы не дать ему одержать верх! О, нет уж, во второй раз я не дам себя победить! (Обнимает его.) Спасибо, что ты рядом со мной… Да благословит тебя Господь за это… А теперь прошу тебя – иди и надень белую куртку…

Вэл смотрит на нее, словно колеблется между естественным движением души и тем, чему научила его жизнь с момента отъезда из Ведьминой заводи. Потом снова вздыхает, опять грустно пожимает плечами и идет в нишу, чтобы надеть куртку и достать из-под раскладушки холщовую котомку со своими пожитками. Лейди берет с прилавка бумажные колпаки и прочие карнавальные принадлежности, проходит в кондитерскую и расставляет их по столикам, потом возвращается, но замирает на месте, увидев выходящего из ниши Вэла в куртке из змеиной кожи и котомкой в руках.

Лейди. Это не белая куртка, на тебе куртка из змеиной кожи, в которой ты сюда приехал.

Вэл. В ней приехал, в ней и уеду.

Лейди. Ты сказал – «уеду»?

Вэл. Да, мэм, сказал «уеду». Осталось только утрясти дело с зарплатой.

Сбывается то, чего Лейди больше всего боялась. На корриде это называется «моментом истины», когда матадор идет прямо на бычьи рога, чтобы нанести последний и смертельный удар.

Лейди. Так… значит… смываешься, да?

Вэл. Я все собрал. Хочу успеть на автобус на юг.

Лейди. Ага, верю-верю. Не вертите мне вола, мистер. Она ждет тебя на улице в своей мощной тачке, и ты…

Внезапные шаги на лестнице. Они отшатываются в разные стороны. Вэл ставит котомку на пол, уходит в тень. На лестничной площадке появляется сиделка Портер.

Сиделка Портер. Миссис Торренс, это вы там?

Лейди (подходя к подножию лестницы). Да, я здесь. Уже вернулась.

Сиделка Портер. Можно попросить вас подняться и поговорить о мистере Торренсе?

Лейди (кричит сиделке). Минутку обождите, скоро приду! (Наверху закрывается дверь. Лейди поворачивается к Вэлу.) Так, ладно, мистер. Ты чего-то испугался, верно?

Вэл. Мне угрожали насилием, если я здесь останусь.

Лейди. Я плачу, много плачу, чтобы нас тут не трогали, это и тебя включает.

Вэл. Нет, мэм, мое время тут кончилось.

Лейди. Ты так говоришь, словно срок в тюрьме отсидел.

Вэл. Я застрял здесь дольше, чем думал, Лейди.

Лейди. Но как же я?

Вэл (подходит к ней). Я мог бы смыться еще до того, как ты вернулась в магазин, но хотелось сказать тебе то, чего я никому и никогда не говорил. Никому и никогда. (Кладет руку ей на плечо.) Я люблю тебя, Лейди, люблю по-настоящему! (Целует ее.) Буду ждать тебя за границей округа, просто назначь время и…

Лейди (отстраняясь). Ой, вот только не надо мне о любви заливать! Легко говорить «люблю-люблю!», когда за дверью ждет быстрый и бесплатный транспорт!

Вэл. Помнишь, что я тебе говорил в тот вечер, когда мы познакомились?

Лейди (отходит вправо). Да, ты много чего говорил. О собачьей температуре, и птичке без лапок, которой приходится спать на волнах ветра!

Вэл (одновременно с ней). Нет, не то, не то.

Лейди. Как ты любую женщину можешь покорить? Я тогда сказала «Ерунда!», а теперь беру свои слова обратно. А ведь можешь! Можешь вертеть женщиной, да так, чтобы втоптать ее в грязь, чтобы она и не пикнула!

Вэл. Я о том, что завязал с прошлым…

Лейди. И долго ты продержался на первой в жизни постоянной работе?

Вэл. Слишком, слишком долго!

Лейди. Четыре месяца и пять дней, мистер. Ладно! И сколько из заработанного ты взял?

Вэл. Я просил тебя выдавать мне только…

Лейди. Только на жизнь. Могу дать тебе полный отчет. Восемьдесят пять долларов, нет, девяносто! Это же курам на смех, мистер! А знаешь, сколько тебе причитается? Если, конечно, ты их получишь? Не надо ничего высчитывать, а все назубок помню. Причитается тебе пятьсот восемьдесят шесть долларов, это совсем не курам на смех, мистер. Однако… (Переводит дух.) Если попытаешься нынче вечером свалить, да еще не предупредив меня… То вообще ни черта не получишь! Ничегошеньки…

Кто-то горланит у двери справа: «Эй, у вас открыто?» Лейди бежит к двери и кричит: «Закрыто! Закрыто! Уходите!» Вэл идет к кассе. Лейди поворачивается к нему и ахает.

Ты хорошенько подумай, а не то я… Если кассу откроешь, то клянусь, я распахну дверь и заору: «Продавец магазин грабит!»

Вэл. Лейди…

Лейди (с яростью). Что?

Вэл. Ничего, ты…

Лейди. Чего-чего?

Вэл. … не в себе. Я так уеду, без денег.

Лейди. Значит, ты меня не понял! Ты остаешься – с деньгами или без!

Вэл. Пожитки при мне. (Поднимает с пола котомку. Лейди бросается и хватает в руки гитару.)

Лейди. Тогда я поднимусь наверх и соберу свои пожитки! А это возьму как гарантию, что ты дождешься, пока я… (Возвращается. Вэл ставит котомку на пол.)

Вэл (приближаясь к ней). Лейди, что ты…

Лейди (отступая и замахиваясь гитарой). Не!..

Вэл. … Делаешь…

Лейди. Не!..

Вэл. …С моей гитарой?!

Лейди. Держу как гарантию, что пока я…

Вэл. Лейди, да ты с самого утра, как чумная!

Лейди. Дольше, гораздо дольше! Подержу при себе твою «подругу жизни», пока вещи собираю! Да-да! Соберу вещи и уйду! Если ты уходишь, то и я с тобой!

Вэл шагает к ней. Она заходит за прилавок.

Не веришь, да, не веришь? А что мне, по-твоему, еще делать? Что? Остаться в магазине, набитом бутылками и коробками, а ты уедешь далеко, быстро и далеко, без меня и… даже адреса не оставишь?!

Вэл. Я вышлю адрес… я напишу…

Лейди. Ой, спасибо, вот спасибо! И что, мне за занавеску с этим адресом идти? «Ой, дорогой мой адресок, обними меня, поцелуй, будь верен!» (Издает жуткий сдавленный вскрик, прижимает ко рту кулак.)

Он осторожно приближается, протянув руку к гитаре. Она отступает, закусив нижнюю губу и сверкая глазами. Раздается стук Джейба наверху.

Стоять! Хочешь, чтобы я ее расколошматила?

Вэл. Он… стучит, зовет тебя…

Лейди. Знаю! Это Смерть меня зовет! Ты думаешь, я не слышу, как он колотит – тук, тук, тук? И вправду – звук такой, будто кости друг о дружку гремят… Спроси, каково мне было жить в обнимку со смертью, и я отвечу. У меня мурашки бежали по коже, когда он ко мне прикасался. Но я терпела. Похоже, мое сердце чуяло, что обязательно придет тот, кто вытащит меня из этого ада. Это ты. И ты пришел. А теперь погляди на меня! Я снова живу! (Судорожно всхлипывает, продолжает спокойнее и резче.) Я больше не буду чахнуть в темноте! Уясни это себе, да покрепче. А теперь слушай! В этом магазине все твое, а не только зарплата, а все, что успела накопить Смерть! Но Смерть должна умереть, прежде чем мы уедем… Тоже дошло? Тогда надевай белую куртку! Сегодня торжественное открытие… (Бросается в кондитерскую.) …кондитерской…

Вэл бежит за ней и хватает за руку. Она резко вырывается.

Только тронь меня, и я твою гитару расколошмачу! Разобью, если ты…

Быстрые шаги на лестнице.

О мисс Портер!

Рукой отталкивает Вэла. Тот уходит в нишу. Лейди ставит гитару у музыкального автомата. Сиделка Портер спускается по лестнице.

Сиделка Портер (спускаясь и внимательно глядя по сторонам). Что-то долго вас не было.

Лейди (отходя в сторону). Ну да, у меня масса… (Задохнувшись, умолкает. Невидящим и злобным взглядом смотрит на каменное лицо сиделки.)

Сиделка Портер. Масса чего?

Лейди. Дел масса… столько всего надо… (Судорожно вздыхает, прижав к груди кулак.)

Сиделка Портер. Мне послышалось, что вы только что на кого-то кричали, нет?

Лейди. Ах, да… Какой-то пьяный проезжающий разорался, что я ему выпивку не продала…

Сиделка Портер (идя к двери). Ага. Мистер Торренс принял снотворное и спит.

Лейди. Очень хорошо. (Садится на стул для примерки обуви.)

Сиделка Портер. В пять часов я сделала ему укол.

Лейди. Мисс Портер, а этот… морфий, он сердце не ослабляет?

Сиделка Портер. Постепенно – да.

Лейди. А сколько времени больные обычно его выдерживают?

Сиделка Портер. Это зависит от возраста больного и состояния сердца. А почему вы спрашиваете?

Лейди. Мисс Портер, а разве им не помогают… ну, в смысле?..

Сиделка Портер. В каком смысле, миссис Торренс?

Лейди. В смысле облегчить страдания?

Сиделка Портер. А, понимаю, о чем вы. (Защелкивает сумочку.) Понимаю, что вы имеете в виду. Но убийство есть убийство – вне зависимости от обстоятельств.

Лейди. Об убийстве никто не говорил.

Сиделка Портер. Вы сказали «облегчить страдания».

Лейди. Да, как люди милосердно облегчают страдания животного, когда оно…

Сиделка Портер. Человек и животное – не одно и то же, миссис Торренс. И я не поддерживаю того, что называют…

Лейди (заглушая ее). Не читайте мне проповедь, мисс Портер, я просто хотела знать…

Сиделка Портер (перебивая). Я не читаю вам проповедь, а просто ответила на ваш вопрос. Если вам нужен кто-то для облегчения страданий вашего мужа…

Лейди (вскакивая и заглушая ее). Да как вы смеете!..

Сиделка Портер. Я вернусь в половине одиннадцатого.

Лейди. Не надо!

Сиделка Портер. Что?

Лейди (заходя за прилавок). Не возвращайтесь в половине одиннадцатого, вообще не возвращайтесь.

Сиделка Портер. От ухода меня всегда освобождает врач.

Лейди. А сейчас вас освобождает от ухода жена больного.

Сиделка Портер. Это надо будет обсудить с доктором Бьюкененом.

Лейди. Я сама ему позвоню. Вы мне не нравитесь. По-моему, вам не место в медицине, у вас глаза холодные. Мне кажется, вам нравится наблюдать, как человек страдает.

Сиделка Портер. Я знаю, почему вам мои глаза не нравятся. (Защелкивает сумочку.) Они вам не нравятся, потому что вы понимаете, что они видят все и вся.

Лейди. Что это вы так на меня пристально смотрите?

Сиделка Портер. Не на вас я смотрю, а на занавеску. За ней что-то горит, и дым идет! (Шагает к нише.) Ой!

Лейди (хватая ее за руку). Нет-нет, туда нельзя.

Сиделка Портер (Грубо отталкивает ее и подходит к занавеске. Вэл встает с раскладушки, отдергивает занавеску и холодно смотрит на сиделку.) Ах, простите! (Поворачивается к Лейди.) Как только я вас увидела в прошлую пятницу, когда мне поручили уход за этим больным, то сразу поняла, что вы беременны.

Лейди ахает.

А еще я поняла, увидев вашего мужа, что не от него. (Величественно шествует к двери.)

Лейди (внезапно выкрикивает). Спасибо, что сказали это, мои надежды оправдались!

Сиделка Портер. Похоже, у вас совсем не осталось стыда.

Лейди (восторженно). Нет, не осталось! А появилась… огромная радость!

Сиделка Портер (ядовито). Тогда почему бы вам не нанять паровой орган и клоуна, чтобы объявить об этом?

Лейди. Сделайте это за меня и избавьте от расходов. Объявите по всей округе!

Сиделка выходит. Вэл быстро подходит к двери и запирает ее. Потом шагает к Лейди.

Вэл. Это правда, что она сказала?

Лейди ошарашенно движется к прилавку, ее взгляд из ошарашенного становится изумленным. На прилавке кучей лежат серебряные и золотые бумажные колпаки вместе со свистками для открытия кондитерской.

Вэл (хриплым шепотом). Так она правду сказала или нет?

Лейди. Ты прямо как мальчишка перепуганный.

Вэл. Она же по всей округе раззвонит.

Пауза.

Лейди. Теперь иди, оставаться тут опасно. Возьми в кассе, сколько тебе причитается, и иди. Живо, живо, возьми ключи от моей машины, и езжай за реку, в другой округ. Ты исполнил то, для чего сюда приехал…

Вэл. Выходит… это правда?..

Лейди (садясь на стул у прилавка). Правда, как слово Божие! В моем теле жизнь, мое тело, засохшее дерево, снова расцветает! Ты дал мне жизнь, теперь иди же!

Он медленно наклоняется к ней, нежно берет ее сплетенные пальцы, подносит к губам и дышит на них, словно согревая. Она сидит очень прямо, напрягшись и глядя перед собой, будто ясновидящая.

Вэл. Почему ты мне раньше не сказала?

Лейди. Когда женщина долго была бездетной, как я, ей трудно поверить, что она еще сможет родить! У нас между домом и садом стояла небольшая смоковница. Она никогда не давала плодов, говорили, что она бесплодная. Шло время, проходила весна за весной, и она почти что стала… чахнуть… И вот как-то раз я увидела маленькую зеленую смокву на дереве, о котором говорили, что оно бесплодно! (Сжимает в руках позолоченный бумажный свисток.) Я побежала по саду и по винограднику с криками: «Ой, папа, на смоковнице смоквы появятся, смоквы появятся!» Казалось прямо чудом, что после десяти пустых весен маленькая смоковница даст плоды, и это надо было отметить! Я подбежала к шкафу, открыла коробку с елочными игрушками, вытащила оттуда стеклянные колокольчики, стеклянных птичек, сосульки и звездочки… И повесила их на деревце, все эти колокольчики, птичек, сосульки и звездочки, потому что деревце выиграло битву и принесет плоды! (Восторженно встает.) Открывай коробку! Открывай коробку с елочными игрушками и обвесь меня колокольчиками, птичками, звездочками, блестками и снежинками! (Словно в бреду, она напяливает себе на голову остроконечный позолоченный бумажный колпак и бежит к подножию лестницы со свистком в руке. Свистит и свистит в него, со странными извивами поднимаясь по ступенькам. Вэл пытается ее остановить. Она вырывается и взбегает на площадку, свистя в свисток и выкрикивая.) Я победила, победила тебя, госпожа Смерть, я рожу! (Внезапно умолкает, хватая ртом воздух, и неуверенно спускается вниз. Внезапно вскрикивает и бежит по ступенькам вниз, умолкает у подножия лестницы. Идет, спотыкаясь, как слепая, вглубь магазина, протянув руку Вэлу. На лестнице слышатся медленные гулкие шаги и хриплое дыхание. Она стонет.)

О господи! О боже!

На площадке возле искусственной пальмы в тускло отсвечивающем зеленовато-коричневом ящике появляется Джейб. Весь в пятнах лиловый халат болтается на его иссохшей желтой фигуре. Он – сама смерть; он наклоняется и зловеще всматривается в полутемный интерьер магазина в поисках жертвы.

Джейб. Сволочи! Сволочи! (Вцепившись в ствол искусственной пальмы, поднимает руку с зажатым в ней револьвером и стреляет вниз. Лейди взвизгивает и бросается закрыть неподвижную фигуру Вэла своим телом. Джейб с трудом одолевает еще несколько ступенек и снова стреляет. На этот раз попадает в Лейди, она громко и судорожно ахает со звуком «Хах!» Джейб стреляет еще раз, громкое «Хах!» повторяется. Лейди поворачивается к нему лицом, все еще закрывая Вэла своим телом. В ее взгляде – все страсти и тайны жизни и смерти, ее глаза яростно сверкают, в них знание, вызов и принятие случившегося. Но патронов больше нет, револьвер бессильно щелкает, и Джейб швыряет его в их сторону. Он спускается и проходит мимо них, хрипло крича.) Я тебя сожгу! Я ее папашу сжег и ее сожгу! (Открывает дверь и выскакивает на улицу, хрипло вопя.) Продавец грабит магазин, он застрелил мою жену, продавец грабит магазин, он мою жену убил!

Вэл. Неужели?..

Лейди. Да! Да…

Они становятся исполненными странного, почти торжественного достоинства. Она поворачивается к нему с виноватой улыбкой, словно извиняясь на неуклюже сказанные слова, он грустно смотрит на нее, подняв руку, словно пытаясь ее удержать. Но она еле заметно качает головой и показывает на призрачно-светящийся воображаемый сад и нетвердой походкой идет туда. Начало музыки. Лейди входит в кондитерскую и обводит ее взглядом, как обычно напоследок смотрят на милые сердцу места, навсегда их покидая.

Концерт окончен, обезьянка сдохла…

Музыка нарастает, заглушая звуки, издаваемые Смертью в кондитерской. Внезапно музыка обрывается. В огромном проеме окна магазина появляются человеческие фигуры, за стеклом пляшут всполохи карманных фонариков, кто-то начинает взламывать дверь.

Вэл (вскрикивает). Куда?!

Поворачивается и бежит сквозь тускло освещенную кондитерскую, скрывается из виду. Что-то хлопает. Что-то трещит. В магазине мужчины, темнота наполняется хриплыми криками.

Мужские голоса (кричат). К стене прижмитесь!

– У него пистолет!

– Пёсик, наверх!

– Джек, в кондитерскую!

(Дикий крик в глубине магазина.)

– Взяли его. Взяли!

– Веревку, веревку ищи!

– Да в хозтоварах ищи!

– А у меня кое-что получше веревки!

– Чего там у тебя?

– Что, что там у него?

– Паяльная лампа!

– Господи…

Секундное молчание.

– Пошли, какого черта ждем?

– Погоди-ка, хочу глянуть, работает ли она!

– Погоди, погоди!

– Гляди-ка!

Темноту разрывает вспышка синего пламени. Она высвечивает фигуру Кэрол в кондитерской. Мужчины хором возбужденно вскрикивают, склоняясь к ослепительно-синей струе огня, их лица мерцают, словно лица демонов.

– Господи!

– Работает!

Они выбегают на улицу. Беспорядочные выкрики. Включаются моторы. Их рев быстро удаляется. В почти полной тишине где-то далеко лает собака. Тут появляется темнокожий колдун с охапкой одежды, он рассматривает ее и роняет на пол, оставив только куртку из змеиной кожи, которую поднимает повыше и что-то возбужденно бормочет беззубым ртом.

Кэрол (тихо и мягко). Что там у вас, дядюшка? Подойдите-ка, дайте взглянуть.

Он подходит к ней.

Ах, да, его куртка из змеиной кожи. Я вам дам за нее золотое кольцо.

Медленно снимает с пальца кольцо. Где-то вдалеке раздается надрывный крик боли. Она внимательно прислушивается, пока он не стихает, затем понимающе кивает.

Дикие оставляют после себя шкуры, чистые шкуры, зубы и белые кости. И эти талисманы переходят от одного к другому, чтобы те, кто из породы беглецов, могли всегда следовать своей породе…

Крик повторяется еще более надрывно и снова стихает. Она накидывает куртку, будто ей холодно, кивает темнокожему старику и протягивает ему кольцо. Затем направляется к двери, останавливается на полпути, когда входит шериф Талботт с фонариком в руке.

Шериф Талботт. Никому не двигаться, не двигаться!

Она проходит мимо него, словно не замечая, и скрывается за дверью. Шериф яростно кричит:

Ни с места!

С улицы звенит ее смех. Он бросается за ней, крича:

Стоять! Стоять!

Тишина. Темнокожий колдун с загадочной улыбкой смотрит вверх. Медленно опускается занавес.

Спальня в старомодной, но все еще фешенебельной гостинице где-то на побережье Мексиканского залива в городе под названием Сент-Клауд. Мне гостиница представляется похожей на один из «Гранд-отелей» неподалеку от Сорренто или Монте-Карло в окружении пальмовой рощицы. Стиль отделки напоминает «мавританский». Основной предмет декорации – огромная двуспальная кровать, придвинутая к авансцене. В углу, под закрытыми ставнями, стоят плетеная тахта и два плетеных стула, над которыми висит на латунной цепи светильник в арабском стиле. Окна от пола до потолка выходят на галерею. Также присутствует ведущая в коридор дверь, стены обозначены очень условно.

На большой кровати две фигуры: спящая женщина и проснувшийся молодой человек, сидящий на постели в белых шелковых пижамных штанах. Лицо женщины наполовину закрыто черной атласной полумаской, защищающей ее глаза от яркого утреннего солнца. Она лежит и ворочается на постели, словно ее мучают кошмары. Молодой человек закуривает свою первую сигарету.

За окнами слышны негромкие тревожные крики птиц и хлопанье крыльев. В дверном проеме появляется входящий из коридора темнокожий официант Флай, несущий на подносе кофе на две персоны. Он стучит. Чанс встает, на мгновение задерживается, чтобы причесать начинающие редеть белокурые волосы, и идет открывать дверь.

Чанс. Спасибо, поставь вон туда.

Флай. Слушаюсь, сэр.

Чанс. Дай-ка мне сначала бром. Смешай его с водой. У меня…

Флай. Руки дрожат с утра?

Чанс (вздрагивая после лекарства). Открой немного ставни. Эй, я сказал немного, не так широко, не так. (При открытии ставен мы впервые ясно видим молодого человека. Ему под тридцать, но с виду он выглядит чуть старше. Лицо его можно назвать «молодым, но немного потасканным», но он все еще исключительно красив. Тело у него не дряблое, и белая шелковая пижама сидит на нем как влитая. Звонит церковный колокол, а в другой церкви, поближе, хор начинает петь «Аллилуйя». Чанс подходит к окну и говорит.) А я и не знал, что сегодня… воскресенье.

Флай. Да, сэр, пасхальное воскресенье.

Чанс (выглядывает наружу, держась за ставни). Угу…

Флай. Поют в епископальной церкви, а звонят – в католической.

Чанс. Я включу твои чаевые в счет.

Флай. Благодарю вас, мистер Уэйн.

Чанс (вслед идущему к двери Флаю). Эй, откуда ты знаешь, как меня зовут?

Флай. Я служил официантом в Большом бальном зале, когда вы приходили туда по субботам и танцевали с красивой такой девушкой, дочерью Босса Финли.

Чанс. Я подниму твои чаевые на пять долларов, если ты забудешь и как меня зовут, и все остальное. Тебя ведь Флай зовут? Да, Флай. Закрой дверь, да не шуми.

Голос из коридора. Одну минуточку.

Чанс. Кто там?

Голос из коридора. Джордж Скаддер.

Небольшая пауза. Флай уходит.

Чанс. Откуда ты узнал, что я здесь?

Входит Джордж Скаддер. Это аккуратный, симпатичный молодой человек деловитого вида. Он мог бы быть председателем Торговой палаты, но на самом деле он молодой врач лет тридцати шести или семи.

Скаддер. Заместитель управляющего, заселявший вас вчера вечером, нынче утром позвонил и сказал, что ты вернулся в Сент-Клауд.

Чанс. И ты сразу явился сюда, чтобы поприветствовать меня в родном городе?

Скаддер. Такое впечатление, что твоя дама выходит из наркоза.

Чанс. У принцессы выдалась трудная ночь.

Скаддер. Принцессу склеил? (Издевательски.) Во как!

Чанс. Она путешествует инкогнито.

Скаддер. Обалдеть, похоже, так оно и есть, если она с тобой в один номер заселяется.

Чанс. Джордж, ты единственный из всех, кого я знаю, кто говорит «во как», «обалдеть» и «надо же.

Скаддер. А я не из утонченных натур, Чанс.

Чанс. Это уж точно. Кофе хочешь?

Скаддер. Нет. Я поговорить пришел. Коротенько.

Чанс. Ну так говори.

Скаддер. Зачем ты вернулся в Сент-Клауд?

Чанс. У меня тут мать и девушка. Как там Хевенли, Джордж?

Скаддер. О ней попозже. (Смотрит на часы.) Через двадцать пять минут мне надо быть у себя в кабинете в больнице.

Чанс. Оперируешь?

Скаддер (открывая врачебный чемоданчик). Я теперь там главный врач.

Чанс. Да, неплохо ты поднялся.

Скаддер. Зачем ты вернулся?

Чанс. Узнал, что мать болеет.

Скаддер. Однако ты спросил «Как там Хевенли?», а не «Как там мать?» (Чанс отхлебывает кофе.) Твоя мать умерла две недели назад.

Чанс медленно поворачивается спиной к гостю и идет к окну. По жалюзи пробегают тени птиц. Он чуть опускает их и оборачивается к Скаддеру.

Чанс. А почему мне не сообщили?

Скаддер. Тебе сообщили. За три дня до ее смерти тебе послали телеграмму по имевшемуся у нее адресу: Лос-Анджелес, почтамт, до востребования. Ответа мы не получили, и уже после ее кончины, в тот же день, отправили еще одну телеграмму, и снова никакого ответа. Вот выписка из церковной книги. Церковь собирала деньги на ее лечение и на похоронные расходы. Ее похоронили на вашем семейном участке, и на церковные деньги поставили неплохой памятник. Я сообщаю тебе эти подробности несмотря на то, что я и все в городе знают, что ты ею не интересовался, ее судьба куда больше волновала совсем малознакомых людей вроде меня.

Чанс. Как она умерла?

Скаддер. Она долго болела, Чанс, и ты это знаешь.

Чанс. Да, она болела, когда я уезжал отсюда в последний раз.

Скаддер. У нее было больное сердце, да и не только сердце, Чанс. Но люди очень хорошо к ней относились, особенно прихожане одной с ней церкви, а преподобный Уокер был с ней до самого конца.

Чанс садится на кровать. Гасит недокуренную сигарету и тотчас закуривает еще одну. Его голос становится тихим и напряженным.

Чанс. Ей всегда не везло в жизни.

Скаддер. Не везло? Ну все уже позади. Если хочешь побольше об этом узнать, поговори с преподобным Уокером, хотя, боюсь, он вряд ли встретит тебя сердечно.

Чанс. Ее уже нет. Зачем об этом говорить?

Скаддер. Надеюсь, ты не забыл о письме, которое я отправил тебе вскоре после твоего последнего отъезда?

Чанс. Я ничего не получал.

Скаддер. Я писал тебе по очень важному личному делу на адрес, который дала мне твоя мать.

Чанс. Я очень часто переезжал.

Скаддер. В том письме я не упоминал никаких имен.

Чанс. И что там было, в том письме?

Скаддер. Сядь поближе, вот тут, чтобы мне не пришлось говорить слишком громко. Иди сюда. Об этом нельзя болтать во весь голос. (Скаддер указывает на стул у тахты. Чанс подходит и ставит на стул ногу.) В этом письме я просто рассказал, как некоей известной нам девушке пришлось пережить нечто трагическое и ужасное после последнего общения с тобой. И добавил, что тебе стоит хорошенько подумать, прежде чем снова приезжать в Сент-Клайд, но ты не подумал.

Чанс. Я же сказал, что не читал никакого письма. И не говори мне о нем, ничего я не получал.

Скаддер. Я пересказываю тебе то, о чем написал в письме.

Чанс. Ладно, излагай, о чем писал, только не бубни и не стой как истукан. О чем ты мне писал? О чем таком «ужасном»? О какой девушке? О Хевенли? О ней, Джордж?

Скаддер. Вижу, что тихо об этом говорить не получается, так что я…

Чанс (вскакивает и преграждает Скаддеру дорогу). Что с Хевенли? Что это за «ужасное» такое?

Скаддер. Не будем называть имен, Чанс. Нынче утром, узнав, что ты вернулся в Сент-Клауд, я бросился сюда, пока об этом не прослышали отец и брат этой девушки, которые не допустят, чтобы ты с ней увиделся, и выставят тебя из города. Вот и все, что я должен тебе сказать здесь и сейчас… Однако надеюсь, что был достаточно красноречив, чтобы ты осознал всю серьезность положения и немедленно уехал…

Чанс. Господи! Если что-то стряслось с Хевенли, ты должен мне сказать, должен!

Скаддер. Повторяю – никаких имен. Мы в номере не одни. Дальше я спущусь вниз и поговорю с Дэном Хэтчером, заместителем управляющего… он сказал мне, что ты остановился в этом номере… И объявлю ему, что ты хочешь уехать. Так что разбуди-ка свою спящую красавицу и собирайтесь в дорогу. Советую нигде по пути не останавливаться, пока не пересечете границу штата…

Чанс. Ты не выйдешь отсюда, пока толком не объяснишь, что тут в Сент-Клауде происходит с моей девушкой.

Скаддер. С ней связано гораздо больше, о чем нельзя говорить никому, а уж тем более тебе. Ведь ты превратился в преступника, выродка – иначе тебя и не назвать, Чанс. Думаю, следует тебе напомнить, что когда-то давно отец этой девушки выпустил насчет тебя распоряжение, похожее на медицинское назначение, и распоряжение это – кастрация. Так что подумай хорошенько над моими словами, ведь это лишит тебя единственного, чем ты в жизни держишься. (Шагает к выходу.)

Чанс. К таким угрозам я привык и не уеду из Сент-Клауда без моей девушки.

Скаддер (в дверях). Нет у тебя в Сент-Клауде никакой девушки. В следующем месяце мы с Хевенли поженимся. (Быстро уходит.)

Потрясенный услышанным, Чанс поворачивается и снимает телефонную трубку, опустившись на колени.

Чанс. Алло? Сент-Клауд, 525. Алло, тетя Нонни? Это Чанс, да, Чанс. Я остановился в отеле «Роял Палмс» и… В чем дело, что случилось с Хевенли? Почему не можете говорить? Приходил Джордж Скаддер, и… Тетя Нонни? Тетя Нонни?

На другом конце провода вешают трубку. Спящая женщина внезапно вскрикивает во сне. Чанс бросает трубку на рычаг и бежит к кровати.

Чанс (наклоняясь над ней, пока она пытается очнуться от кошмара). Принцесса! Принцесса! Эй, принцесса Кос! (Снимает с нее полумаску, она садится на кровати, ахает и ошалело смотрит по сторонам.)

Принцесса. Кто вы? Помогите!

Чанс (садясь на кровать). Тише, успокойтесь.

Принцесса. О… Мне… приснился… ужасный сон…

Чанс. Все хорошо. Чанс рядом.

Принцесса. Кто?

Чанс. Я.

Принцесса. Я не знаю, кто вы!

Чанс. Скоро вспомните, принцесса.

Принцесса. Не знаю, не знаю…

Чанс. Скоро припомните. За чем это вы тянетесь, дорогая?

Принцесса. За кислородной маской!

Чанс. За чем? Вам трудно дышать?

Принцесса. Да! Мне… не хватает… воздуха!

Чанс (роясь в багаже). Где же ваш кислород? Не помню, куда мы его положили. Ах да, в сумку из крокодиловой кожи с кодовым замком. Первая цифра – вроде бы ноль… (Возвращается к кровати и извлекает сумку из дальнего угла.)

Принцесса (будто на последнем издыхании). Ноль, ноль. Два ноля справа, а последний слева…

Чанс. Ноль, три ноля. Два справа, а последний слева…

Принцесса. Быстрее! Я задыхаюсь, я умираю!

Чанс. Сейчас, сейчас, принцесса.

Принцесса. Живее!

Чанс. Вот, уже нашел…

Он достает из сумки небольшой кислородный баллончик и маску. Прилаживает маску ей на нос и рот. Принцесса падает на подушку. Чанс подкладывает ей под голову еще одну подушку. Через пару секунд ее дыхание выравнивается, она рычит на него:

Принцесса. Какого черта вы сумку на замок закрыли?

Чанс (становясь в изголовье кровати). Вы велели положить туда все ценности.

Принцесса. Это я о драгоценностях, и вы это знаете, гаденыш.

Чанс. Принцесса, я не думал, что у вас будут еще приступы. Я решил, что под моей защитой панические атаки прекратятся, я…

Принцесса. Дайте мне таблетку.

Чанс. Какую?

Принцесса. Розовую, розовенькую такую, и водки…

Он ставит баллончик на пол и идет к чемодану. Звонит телефон. Чанс протягивает даме таблетку, берет бутылку с водкой и идет к телефону. Садится, зажав коленями бутылку.

Чанс (наливая водку и прижимая трубку плечом к уху). Алло? О, здравствуйте, мистер Хэтчер… Как? Но, мистер Хэтчер, когда мы приехали вчера вечером, нам ничего не сказали, а мисс Александра дель Лаго…

Принцесса (кричит). Не называйте моего имени!

Чанс. …очень устала, ей нездоровится, мистер Хэтчер, она никак не может ехать дальше… Уверен, что вы не захотите принять на себя ответственность, если с мисс дель Лаго что-то случится…

Принцесса (снова кричит). Не называйте моего имени!

Чанс. …в случае, если она попытается уехать отсюда в таком состоянии… разве нет?

Принцесса. Повесьте трубку! (Чанс подчиняется. Подходит к принцессе с бокалом и бутылкой в руках.) Хочу все забыть, хочу забыть, кто я…

Чанс (протягивая ей бокал). Он сказал, что…

Принцесса (пьет). Замолчите, прошу вас. Я забываю!

Чанс (принимая у нее бокал). Ладно, забывайте дальше. Нет ничего лучше забвения, жаль, что я не могу…

Принцесса. А я могу и забуду. Я забываю, забываю…

Она снова ложится, Чанс стоит в ногах кровати, его словно осеняет. Он ставит бутылку на пол, бросается к тахте и берет в руки магнитофон. Несет его к кровати и ставит на пол. Кашляет, включая его в розетку.

Что происходит?

Чанс. Ищу зубную щетку.

Принцесса (отбрасывая кислородную маску). Уберите ее, пожалуйста.

Чанс. Вы уверены, что она больше не понадобится?

Принцесса (придушенно смеясь). Да. Ради бога, уберите ее подальше. Я, наверное, жутко в ней выгляжу.

Чанс (принимая маску). Нет-нет, просто экзотично, как марсианская принцесса или насекомое под увеличительным стеклом.

Принцесса. Спасибо. Пожалуйста, проверьте баллончик.

Чанс. Зачем?

Принцесса. Проверьте, сколько в нем осталось кислорода. Там есть краник, регулирующий давление…

Чанс. Вы еще дышите, как скаковая лошадь, пробежавшая полтора километра. Уверены, что вам не нужен врач?

Принцесса. Нет, бога ради… нет!

Чанс. Почему вы так боитесь врачей?

Принцесса (хрипло, задыхаясь). Они мне не нужны. То, что случилось – сущая ерунда. Со мной часто такое бывает. Что-то меня тревожит… накатывает адреналин, и я задыхаюсь, вот и все, только и всего… Я проснулась, не зная, где я и с кем, вот и запаниковала… накатил адреналин, и я стала задыхаться…

Чанс. А сейчас все нормально, принцесса? (Встает коленями на постель и поправляет подушки.)

Принцесса. Не совсем, но уже легче, легче.

Чанс. У вас масса комплексов, пышечка.

Принцесса. Как вы меня назвали?

Чанс. Пышечкой.

Принцесса. С чего это? Я что, перестала следить за фигурой?

Чанс. Вы здорово прибавили в весе, после того как месяц назад пережили разочарование.

Принцесса (бросая в него подушкой). Какое еще разочарование? Ничего такого не припомню.

Чанс. Вы так хорошо управляете памятью?

Принцесса. Да. Пришлось научиться. А где я, в больнице? А вы, вы кто – санитар?

Чанс. Я за вами ухаживаю, но я не санитар.

Принцесса. Но я вас наняла, нет? Для какой-то цели?

Чанс. Я у вас не на жалованье.

Принцесса. Тогда как? Я оплачиваю расходы?

Чанс. Да, оплачиваете счета.

Принцесса. Понятно, да, понятно.

Чанс. Зачем вы глаза трете?

Принцесса. Все как в тумане! Разве я не ношу очки? Где мои очки?

Чанс. С ними случилась маленькая неприятность.

Принцесса. Это какая?

Чанс. Вы в них упали.

Принцесса. И что, они вдребезги?

Чанс. Одно стекло треснуло.

Принцесса. Ну тогда давайте то, что от них осталось. Я вовсе не против, чтобы проснуться рядом с мужчиной, но хотелось бы знать, с каким именно, чтобы потом внести нужные поправки…

Чанс (встает, идет к чемодану и закуривает сигарету). Вы знаете, как я выгляжу.

Принцесса. Нет, не знаю.

Чанс. Раньше знали.

Принцесса. Говорю же вам, что не помню, все из головы вылетело!

Чанс. Я не верю в потерю памяти.

Принцесса. Я тоже. Но надо верить в то, что с тобой происходит.

Чанс. Куда я задевал ваши очки?

Принцесса. Меня не спрашивайте. Вы сказали, что я в них упала. Находясь в таком состоянии, вряд ли я могу знать, где мои вещи. А что случилось вчера вечером?

Он находит очки, но ей не подает.

Чанс. Вы отключились.

Принцесса. И мы спали в одной постели?

Чанс. Да, но я вас не домогался.

Принцесса. Мне вам спасибо за это сказать или обвинить в неверности? (Грустно смеется.)

Чанс. Вы мне нравитесь, вы премилое чудовище.

Принцесса. У вас молодой голос. Вы молоды?

Чанс. Мне двадцать девять лет.

Принцесса. Возраст молодой, если только вы не араб. И что, вы красивый?

Чанс. Я был первым красавцем в городе.

Принцесса. А город большой?

Чанс. Средненький.

Принцесса. Что ж, я люблю приключенческие романы, читаю их на ночь, и если меня не тянет в сон, то они хорошие. Но этот слишком хорош, чтобы дать покой. Найдите-ка мои очки…

Он тянется через изголовье кровати и подает ей очки. Она надевает их и внимательно его разглядывает. Потом знаком подзывает подойти ближе и касается пальцами его голой груди.

Ну могло быть и лучше, но, видит Бог, бывало гораздо хуже.

Чанс. Что это вы делаете, принцесса?

Принцесса. Устанавливаю тактильный контакт.

Чанс. Вы это делаете так, словно наощупь определяете, настоящий перед вами шелк или искусственный…

Принцесса. Похоже на шелк. Настоящий! Это я точно помню – мне нравятся гладкие тела, гладкие, как шелк!

Чанс. Я соответствую этому стандарту?

Принцесса. Похоже, что да. Но мне по-прежнему кажется, что в наших отношениях чего-то не хватает.

Чанс (отстраняясь от нее). У вас свой жизненный опыт, у меня – свой. Нельзя ждать, что все сразу придет в норму… Два человека – два жизненных опыта. Естественно, кое-что должно утрястись, прежде чем наступит полное понимание.

Принцесса (бросая очки на кровать). Выньте разбитое стекло, не то оно мне в глаз попадет.

Чанс (выполняет приказание, резко бросив очки на прикроватный столик). Вам нравится командовать, да?

Принцесса. Похоже, я к этому привыкла.

Чанс. А если командовать станут вами? Превратитесь в рабыню?

Принцесса. Который час?

Чанс. Мои часы в каком-то ломбарде. Может, на свои взглянете?

Принцесса. А мои где?

Чанс лениво тянется к столу и подает ей часы.

Чанс. Они остановились в пять минут восьмого.

Принцесса. Сейчас уж точно позже… или раньше, не помню, когда…

Чанс. Платиновые, да?

Принцесса. Нет, обычное белое золото. Я никогда не беру в дорогу очень дорогие вещи.

Чанс. А почему? Вас часто обворовывали, так? Часто облапошивали?

Принцесса. Чего-чего?

Чанс. Облапошивали. Такое слово в вашем лексиконе имеется?

Принцесса. Подайте мне телефон.

Чанс. Зачем?

Принцесса. Я попросила подать мне телефон.

Чанс. Слышал. Я спросил – зачем?

Принцесса. Хочу узнать, где я и кто со мной рядом.

Чанс. Ой, да бросьте вы.

Принцесса. Дадите вы мне телефон или нет?

Чанс. Успокойтесь, иначе снова начнете задыхаться… (Обнимает ее за плечи.)

Принцесса. Пожалуйста, уберите руки.

Чанс. Вам что, со мной неспокойно? Расслабьтесь, прислонитесь ко мне спиной.

Крепко обнимает ее. Она затихает и тяжело дышит, как попавший в капкан заяц.

Принцесса. При провалах в памяти чувствуешь себя как в ловушке… Кажется, будто умер кто-то, кого любила, и не хочется вспоминать, кто бы это мог быть.

Чанс. А свое имя вы помните?

Принцесса. Да, помню.

Чанс. И как вас зовут?

Принцесса. Похоже, есть причина, по которой я предпочла бы имя вам не называть.

Чанс. Ну, а я вот его знаю. В отеле «Палм Бич» вы зарегистрировались под вымышленным именем, но я узнал, как вас зовут на самом деле. И вы мне это подтвердили.

Принцесса. Я – принцесса Космонополис.

Чанс. Да, и были известны как…

Принцесса (резко садится на кровати). Нет, хватит… Дайте-ка я сама. Потихоньку и сама… Последнее, что я помню…

Чанс. Какой последний город вы помните?

Принцесса. Город под жутким названием Таллахасси.

Чанс. Да, мы его проезжали. Там я вам напомнил, что завтра воскресенье, и нам надо хорошенько запастись выпивкой, чтобы пережить этот день без сильного обезвоживания, и мы там остановились. Но это оказался университетский город, и мы с трудом отыскали винный магазин…

Принцесса. Но все-таки отыскали?

Чанс (поднимается, берет бутылку и наливает ей). Ну конечно, купили три бутылки водки. Вы свернулись калачиком на заднем сиденье в обнимку с бутылкой, а когда я оглянулся, вы уже успели накачаться. Я намеревался держаться Старой испанской тропы и двинуть прямиком в Техас, где вы хотели посмотреть на старые нефтяные скважины. Я здесь не останавливался… меня остановили.

Принцесса. Кто, полиция? Или…

Чанс. Нет, не полиция, но что-то меня остановило.

Принцесса. А машина? Где моя машина?

Чанс (подавая ей бокал). На стоянке отеля, принцесса.

Принцесса. Ой, значит, это отель?

Чанс. Старый фешенебельный отель «Роял Палмс» в городе Сент-Клауде.

За окном с тоскливыми криками пролетают чайки, их тени скользят по жалюзи.

Принцесса. Какие тут голуби хриплые. Кричат как чайки. Конечно, возможно, это голуби с ларингитом.

Чанс смотрит на нее с мимолетной улыбкой и тихонько смеется.

Пожалуйста, помогите мне встать.

Чанс. Вам что-то нужно? Я принесу.

Принцесса. Хочу к окну подойти.

Чанс. Зачем?

Принцесса. Наружу выглянуть.

Чанс. Я могу описать вам вид.

Принцесса. Не уверена, что поверю вашему описанию.

Чанс. Ладно, оба-на!

Принцесса. Господи, я же просила помочь мне встать, а не… ронять на ковер! (Неуверенно покачивается, вцепившись в спинку кровати, затем вздыхает и подходит к окну. Замирает, щурясь от яркого солнца.)

Чанс. Ну и что вы видите? Опишите мне вид, принцесса.

Принцесса (лицом к зрителям). Вижу пальмовую рощицу.

Чанс. А сразу за ней – шоссе в четыре полосы.

Принцесса (щурясь и прикладывая ладонь ко лбу). Да, а дальше полоску пляжа с купающимися, а за ней – только вода, насколько хватает глаз. (Тихонько вскрикивает и отворачивается от окна.)

Чанс. Что слу…?

Принцесса. Господи, я вспоминаю то, что вспоминать не хочется. Проклятый конец своей жизни! (Судорожно вздыхает.)

Чанс (бросаясь на помощь). В чем дело?

Принцесса. Помогите мне лечь. Господи, неудивительно, что вспоминать не хочется, хочется забыть!

Чанс помогает ей дойти до кровати. Всем своим видом он выражает сочувствие, на самом деле очень поверхностное.

Чанс. Кислород?

Принцесса (снова судорожно вздыхая). Нет! Где травка? Вы ее в машине оставили?

Чанс. Ах, травка? Она под матрасом. (Обходит кровать и достает маленький кисет.)

Принцесса. Хорошенькое местечко вы выбрали.

Чанс (садясь на кровать). А что с ним не так?

Принцесса (присаживаясь на край кровати). В мире есть горничные, они перестилают постели и могут заметить бугорок на матрасе.

Чанс. Это не марихуана. Что это?

Принцесса. Ну разве не прелесть? Год за решеткой в образцовой тюрьме для именитых наркоманов. Что это? А вы не знаете, что это, вы, красивенький и глупенький молодой человек? Это гашиш, марокканский, самый лучший.

Чанс. Ах, гашиш! Как вы протащили его через таможню, когда совершали свое триумфальное возвращение?

Принцесса. Я его не протаскивала. Корабельный врач делал мне уколы, пока травка летела через океан к одному темному молодому господину, который думал, что сможет меня шантажировать. (Стремительно надевает домашние туфли.)

Чанс. И не смог?

Принцесса. Конечно, нет. Я его раскусила.

Чанс. Вам в дороге делали уколы?

Принцесса. С моим невритом? Пришлось. Давайте живо это сюда.

Чанс. А не нужно его понадежнее упаковать?

Принцесса. Вы слишком много говорите и задаете слишком много вопросов. Давайте быстрее. (Встает.)

Чанс. Я в этом вопросе новичок.

Принцесса. Не сомневаюсь, иначе не говорили бы об этом в гостиничном номере…

Поворачивается лицом к зрителям и тотчас меняет объект своего внимания.

Долгие годы все твердили мне, что с моей стороны просто смешно думать, что я не смогу вернуться на экран или на сцену женщиной средних лет. Мне твердили, что я – настоящая актриса, художник, а не звезда, чья карьера зависит от возраста. Но в глубине души я знала, что легенда Александры дель Лаго неотделима от молодости…

Главное – понять, когда стоит уйти. Я это знала и ушла как раз вовремя. Вышла в тираж! Куда? Зачем? На мертвую планету, на Луну…

Некуда уходить из искусства, потому что – хотите верьте, хотите нет – я когда-то действительно была настоящей актрисой, художником. Вот и отправилась на Луну, но там нет воздуха. Я начала задыхаться в той иссушенной и иссушающей все и вся стране, где время течет и ничего не приносит, и открыла для себя… Еще не готово?

Чанс встает и идет к ней со свернутой самокруткой.

Открыла для себя вот это!

И еще многое другое, что помогает усыпить рвущегося из меня тигра. Почему жаждущий тигр мечется в джунглях моей души? Почему везде и всюду жаждущее всегда мечется?

Спросите любого хорошего врача. Но не верьте его ответу, потому что… это не ответ… Если бы я была старухой, но сами видите – я не старуха…

Я просто немолода, нет, немолода. Больше немолода…

Чанс. Никто немолод вечно…

Принцесса. Но вы же видите, что я не могла состариться, пока внутри меня мечется тигр.

Чанс. Никто не хочет стариться…

Принцесса. Вышедшие в тираж звезды иногда дают уроки актерского мастерства. Или начинают заниматься живописью, малюют цветы в горшочках или пейзажики. Я могла бы малевать пейзажи бесконечной иссушенной страны, где я скиталась, словно заблудившийся кочевник. Если бы я могла писать пустыню и кочевников, если бы могла… ха-ха-ха…

Чанс. Т-с-с.

Принцесса. Извините.

Чанс. Курите.

Принцесса. Да, покурить! А потом молодые любовники…

Чанс. Я?

Принцесса. Вы? Да, в конечном итоге, вы. Но вы появляетесь после возвращения. Ха… Ха… Блистательного возвращения, когда я сделалась дурой и вернулась… Экран – очень точное зеркало. Есть такая штука – крупный план. Камера наезжает, ты стоишь неподвижно, а твоя голова и лицо занимают весь кадр в сфере софитов. И вся твоя жуткая жизнь кричит, пока ты улыбаешься…

Чанс. А вы откуда знаете? Может, это был не провал, может, вы просто испугались, стушевались, принцесса… Ха-ха-ха…

Принцесса. Не провал… После этого крупного плана все ахнули… Ахнули… Я слышала, как они поражено перешептывались: «Это она? Она? Она?» Я совершила ошибку, надев на премьеру очень вычурное платье со шлейфом, который пришлось подбирать, когда я встала со своего места и начала бесконечное отступление из города огней. Вверх, вверх, вверх по нестерпимо длинному проходу в зале, задыхаясь и вцепившись в белый королевский шлейф платья, вверх по бесконечному проходу, и какой-то незнакомый мужчина схватил меня со словами: «Останьтесь, останьтесь!» Одолев проход, я развернулась и ударила его, отпустила шлейф и забыла о нем. Попыталась сбежать вниз по мраморной лестнице, конечно же, споткнулась и покатилась – голова, ноги, голова, ноги – до самого низа, как пьяная портовая шлюха… Руки, чьи-то безликие и милосердные руки помогли мне встать. А потом? Бегство, нескончаемое, непрерывное бегство, пока я не проснулась сегодня утром… Господи, все ушло…

Чанс. Давайте я вам еще одну сверну, а? Свернуть?

Принцесса. Я вашу докурю. Нельзя выйти в тираж, пока в тебе еще рыдает сердце актрисы, рыдает у тебя в душе, в нервах. Сердце? О, нет, оно тоже ушло…

Чанс (подходит к ней, забирает у нее самокрутку и протягивает свежую). Вот, я вам еще одну свернул, принцесса… еще одну… (Садится на пол, прислонившись к кровати.)

Принцесса. Так вот, рано или поздно, в какой-то период жизни, все, чем жил раньше – или теряешь, или бросаешь. А потом… умираешь или находишь что-то еще. Вот мое что-то еще… (Подходит к кровати.) Обычно я принимаю строжайшие меры предосторожности, чтобы… меня не застукали… (Садится на кровать, затем ложится на спину, свесив голову рядом с головой Чанса.) Вообразить себе не могу, что заставило меня вам открыться. Я ведь вас почти не знаю.

Чанс. Наверное, я внушил вам доверие.

Принцесса. В таком случае – я спятила. А теперь вот что мне скажите. Что там за водоем или море, вон там, за пальмовой рощицей. Спрашиваю потому, что сейчас припоминаю, что мы повернули на запад от моря, когда выехали на магистраль под названием Старая испанская тропа.

Чанс. Мы вернулись к морю.

Принцесса. К какому морю?

Чанс. К Мексиканскому заливу.

Принцесса. Какому-какому?

Чанс. К заливу непонимания между мной и вами…

Принцесса. Мы что, друг дружку не понимаем? Лежа тут и покуривая травку?

Чанс. Принцесса, не забывайте, что травка эта ваша, вы мне ее дали.

Принцесса. Что вы пытаетесь доказать? (Звонят церковные колокола.) Долго же тянутся воскресенья.

Чанс. Вы не отрицаете, что она ваша.

Принцесса. Что мое?

Чанс. Вы контрабандой ввезли ее в Соединенные Штаты и тайно протащили через таможню. В отеле «Палм Бич» травки у вас было довольно много, и вас попросили выехать оттуда до того, как вы сами решили съехать, потому что в одну особенно ветреную ночь ее запах просочился в коридор.

Принцесса. Что вы пытаетесь доказать?

Чанс. Вы не отрицаете, что дали мне ее попробовать?

Принцесса. Мальчик, я сильно сомневаюсь, что обладаю пороками, которые нужно «дать вам попробовать».

Чанс. Не называйте меня «мальчиком»,

Принцесса. Это почему же?

Чанс. Это звучит высокомерно и снисходительно. И все свои пороки я перенял от других.

Принцесса. Что вы пытаетесь доказать? Сейчас я все вспомнила. Четко и ясно. Эта порочная привычка и свела нас. Когда вы зашли ко мне в коттедж и принесли сливочный мусс с папайей, то понюхали воздух, улыбнулись и сказали, что тоже не прочь бы покурить.

Чанс. Верно. Я услышал знакомый запах.

Принцесса. Что вы пытаетесь доказать?

Чанс. Вы четыре или пять раз спросили, что я пытаюсь доказать. Ответ – ничего. Я просто хочу убедиться, что память окончательно к вам вернулась. Вы помните, как я пришел к вам в коттедж и принес сливочный мусс с папайей?

Принцесса. Конечно, помню, Карл!

Чанс. Я не Карл, я Чанс.

Принцесса. А назвались Карлом.

Чанс. У меня всегда наготове запасные имена.

Принцесса. Вы не преступник, нет?

Чанс. Нет, мэм. Не преступник. Это вы совершаете тяжкое преступление.

Она секунду смотрит на него, потом идет к входной двери, выглядывает и прислушивается.

Вы это зачем?

Принцесса (закрывая дверь). Проверить, не подслушивает ли кто?

Чанс. Вы все еще мне не доверяете?

Принцесса. Тому, кто представился вымышленным именем?

Чанс. Вы сами зарегистрировались в отеле «Палм Бич» под вымышленным именем.

Принцесса. Да, чтобы скрыться от репортеров и избежать соболезнований по поводу катастрофы, от которой я бегу. (Подходит к окну. Пауза, затем вступает печальная музыка.) Итак, мы не пришли к пониманию?

Чанс. Нет, мэм, не совсем.

Она поворачивается спиной к окну и оттуда смотрит на него.

Принцесса. Так в чем загвоздка, в чем причина?

Чанс. Все в том же.

Принцесса. А именно?

Чанс. Разве каждый из нас к чему-нибудь не стремится?

Принцесса. А вы стремитесь?

Чанс. Угу.

Принцесса. И к чему же?

Чанс. Вы говорили, что у вас есть большой капитал и контрольный пакет акций какой-то второразрядной киностудии в Голливуде, и что вы можете устроить мне контракт. Я засомневался в ваших словах. Вы не похожи на трепачек, которые мне встречались раньше, но трепачки попадаются очень разные. Так что я стал надеяться даже после того, как мы закрыли дверь вашего коттеджа и стали пробовать сливочный мусс с папайей… Вы попросили выслать вам бланки контракта, который мы подписали. Его нотариально заверили в присутствии трех свидетелей – найденных мной в баре случайных посетителей.

Принцесса. Тогда чего же вы еще хотите?

Чанс. Я не очень-то всему этому поверил. Знаете, такие вещи можно купить за шесть монет в любом промтоварном магазинчике. Меня слишком часто обманывали и обводили вокруг пальца, чтобы я верил всему, в чем есть хоть капля трепотни.

Принцесса. Очень умно. Однако у меня создается впечатление, что между нами в некоторой мере сложилось понимание.

Чанс. В некоторой мере. И не больше. Мне хотелось подогревать в вас интерес.

Принцесса. Ну тут вы просчитались. Мой интерес возрастает по мере возрастания удовольствия.

Чанс. В этом отношении вы тоже неординарны.

Принцесса. Я неординарна во всех отношениях.

Чанс. Однако мне кажется, что подписанный нами контракт полон лазеек и оговорок.

Принцесса. По правде говоря – да. Я могу от него отказаться, если захочу. И студия тоже. У вас есть какой-нибудь талант?

Чанс. К чему?

Принцесса. К игре, дорогуша, к актерской игре!

Чанс. Сейчас я уверен в этом не так, как раньше. У меня было больше шансов проявить себя, чем пальцев на руках, и почти всегда я их реализовывал, но не до конца. Мне все время что-то мешает…

Принцесса. Что? Что именно? Вы знаете? (Он встает, печальная музыка звучит еле слышно.) Страх?

Чанс. Не страх, а ужас… Иначе стал бы я вашей чертовой нянькой, таскаясь с вами по всей стране? Поднимать вас, когда упадете? Стал бы? Да если бы не этот затык, я давно был бы звездой!

Принцесса. Карл!

Чанс. Чанс… Чанс Уэйн. Вы по уши накачались.

Принцесса. Чанс, вернитесь в свою юность. Сбросьте эту наигранную, злобную жесткость и…

При поднятии занавеса Принцесса с авторучкой в руке подписывает чеки. Чанс в темных брюках, носках и модных мокасинах надевает рубашку.

Чанс. Пиши-пиши, или чернила кончились?

Принцесса. Я начала с конца книжки, где суммы покрупнее.

Чанс. Да, но что-то быстро остановилась.

Принцесса. Ладно, еще один чек в начале книжки как признание того, что я довольна. Но не полностью довольна.

Чанс (сняв телефонную трубку). Коммутатор? Пожалуйста, соедините с кассиром.

Принцесса. Ты зачем звонишь?

Чанс. Ты должна сказать кассиру, что посылаешь меня обналичить чеки.

Принцесса. Должна? Ты сказал – «должна»?

Чанс. Это кассир? Одну секундочку. Принцесса Космонополис. (Протягивает ей трубку.)

Принцесса (в трубку). Кто это? Нет, кассир мне не нужен. У меня остановились часы, я хотела узнать, который час… Пять минут четвертого? Спасибо, он говорит, что сейчас пять минут четвертого. (Вешает трубку.) Я не готова остаться одна в номере. Давай-ка больше не будем грызться по пустякам и прибережем силы для крупных скандалов. Я обналичу тебе чеки, как только приведу в порядок лицо. Просто не хочется оставаться одной в номере, пока я не приведу в порядок лицо, с которым я предстану перед миром, дорогой мой. Может, когда мы получше друг друга узнаем, нам не придется больше цапаться по пустякам, может, дорогой мой, мы и больших скандалов устраивать не станем. Открой немного ставни, а? (Он, похоже, ее не слышит. Звучит печальная музыка.) Я не смогу увидеть лицо в зеркале… Открой ставни, я не смогу увидеть в зеркале лицо.

Чанс. Хочешь, чтобы я ставни открыл?

Принцесса (указывая на окно). К сожалению, придется! Открывай!

Он открывает ставни. Стоит у окна, глядя наружу, печальная музыка не смолкает.

Чанс. Я родился в этом городе, в Сент-Клауде.

Принцесса. Хорошее начало, чтобы рассказать о себе. Давай, продолжай. Мне очень интересно, хочется побольше о тебе узнать. Устроим тебе кастинг, нечто вроде киношной пробы. Я буду наблюдать за тобой в зеркале, пока привожу в порядок лицо. Давай, рассказывай, и если рассказ меня увлечет, то я пойму, что у тебя есть талант, и пошлю телеграмму в студию на Западном побережье, что я еще жива и скоро приеду туда с молодым человеком по имени Чанс Уэйн, который, по-моему, создан для того, чтобы стать яркой молодой звездой.

Чанс (выходя на авансцену). Вот Сент-Клауд, город, где я родился и жил, пока не уехал из него десять лет назад. Родился я нормальным и здоровым пятикилограммовым малышом, но с какой-то загадочной примесью в крови, от которой у меня появилось желание или стремление быть не таким, как остальные… Ребята, вместе с которыми я вырос, почти все по-прежнему здесь, они, как говорится, «остепенились», занялись бизнесом, женились, растят детей. Небольшая компания, душой которой я в свое время был, являла собой скопище снобов с громкими именами и большими деньгами. У меня не было ни того, ни другого… (Принцесса негромко смеется в своем полутемном углу.) А была у меня только… (Принцесса чуть поворачивается, выставив в неяркий луч света руку со щеткой.)

Принцесса. Красота! Скажи же! Скажи, что была лишь красота! Я же так говорю – с гордостью, и неважно, как я грущу, что она уходит.

Чанс. Ну да… а остальные… (Принцесса продолжает причесываться, внезапно осветивший ее холодный луч света снова гаснет.) …все теперь сделались молодой элитой. Девчонки стали матронами, играют в бридж, ребята входят в число членов Торговой палаты, а кое-кто из них принят в престижные клубы Нового Орлеана, ездит на карнавал «Марди Гра» перед Великим постом… Чудесно? Нет, скучно… Я хотел, ждал и надеялся на что-то лучшее… Да, и я дождался, и я достиг. Получил то, о чем это сборище с заплывшими жиром мозгами даже не мечтало. Черт подери, когда они только начинали учиться в университетах Луизианы или Миссисипи, я уже пел в самом громком нью-йоркском мюзикле, в «Оклахоме», и журнал «Лайф» напечатал мою фотографию, где я в ковбойском костюме бросаю вверх «шестивёдерную» шляпу! Вот так-то! Ха-ха… И одновременно занимался и кое-чем другим…

Может, для этого занятия я и создан – дарить любовь… Я переспал со всеми сливками нью-йоркского общества! С вдовами и женами миллионеров, их светскими девицами-дочерьми. Какие громкие фамилии: Вандербруки, Мастерсы, Хэллоуэи и Коннауты, ежедневно мелькающие в газетах. Их визитные карточки – их кредитные карты…

Принцесса. И сколько тебе платили?

Чанс. Я давал людям больше, чем брал. Стареющим я давал ощущение молодости. Одиноким девушкам – понимание и рост в их собственных глазах. Совершенно убедительная демонстрация любви и привязанности! Грустным и потерянным – надежду и позитив! Эксцентричным натурам – терпимость, потакание и прочее, чего они жаждали…

Но каждый раз в тот момент, когда я мог получить то, что хотел, а хотел я многого, мог подняться на их уровень, воспоминания о моей девушке влекли меня домой, к ней… А когда я возвращался… Господи, город гудел, как растревоженный улей. Говорю тебе, он аж потрескивал. А потом началась корейская война. Я едва не загремел в армию, так что поступил во флот, потому как морская форма шла мне больше… Впрочем, только форма мне и подошла…

Принцесса. Ах-ха!

Чанс (передразнивая ее). Ах-ха! Я не смог приспособиться к проклятому четкому распорядку, к дисциплине…

Я все время думал, что там-то мне и крышка. Мне было двадцать три года, это самый пик молодости, и я знал, что молодость скоро кончится. Когда меня отпустят с флота, Господи Боже, мне, наверное, стукнет почти тридцать! Кто тогда вспомнит Чанса Уэйна? В жизни вроде моей нельзя останавливаться, нельзя выжидать на очередной ступеньке, нужно идти, идти и идти, а как только чуть притормозишь, тебя выбрасывает на обочину, и жизнь продолжается уже без тебя.

Принцесса. Похоже, я не понимаю, о чем ты.

Чанс. Я о параде! Большом параде тех, кто шагает по жизни, а не о смотре экипажа на мокрой палубе. Так вот, однажды утром я причесывался и заметил на расческе восемь или десять волосков – первый звоночек будущей лысины. Волосы у меня были по-прежнему густыми. Но останутся ли они такими же через пять лет, даже через три года? Когда закончится война? Эта мысль перепугала меня до смерти. У меня начались кошмары, я просыпался в ледяном поту с колотившимся сердцем, а во время увольнительных напивался так, что просыпался черт знает где и черт знает с кем. Из зеркала на меня смотрели безумные глаза. Мне стало казаться, что я не доживу до конца войны, что не вернусь на родину, бурная и славная жизнь Чанса Уэйна пойдет прахом в тот момент, когда раскаленный стальной осколок врежется мне в голову, оказавшись с ней в одно и то же время в одном и том же месте… И эта мысль мне ой как не понравилась. Представь, что жизнь, полная надежд, стремлений и чаяний, обрывается в один момент и исчезает, словно арифметическая задача, стертая с доски мокрой тряпкой, заканчивается с полетом пули, выпущенной не конкретно в тебя, а так, наугад. И тогда я сломался, нервы у меня сдали окончательно. Меня комиссовали по болезни, я вернулся домой в гражданском и тут увидел, как изменился город и люди. Меня встретили вежливо? Да, но не сердечно. Никаких тебе газетных заголовков, лишь несколько строчек на пятой странице о том, что «Чанс Уэйн, сын миссис Эмили Уэйн, проживающей на Норт-Фронт-стрит, уволен со службы на флоте с отличной аттестацией и прибыл домой для восстановления здоровья»… И вот тогда я понял, что Хевенли стала для меня самым важным в жизни человеком…

Принцесса. Хевенли – так зовут твою девушку?

Чанс. Да, так зовут мою девушку в Сент-Клауде.

Принцесса. Это из-за Хевенли мы здесь остановились?

Чанс. А по какой еще причине нам здесь останавливаться?

Принцесса. Та-а-ак… Меня используют. А почему бы и нет? Даже от старой клячи есть какая-то польза. Она красивая?

Чанс (протягивая ей фотографию). Вот тут я как-то вечером сфотографировал ее со вспышкой голышом на Даймонд-Ки. Это небольшая песчаная коса примерно в полукилометре от берега, во время прилива она вся под водой. Я щелкнул ее как раз во время прилива. Вода только-только покрывает ее тело, словно сгорая от желания, как и я. Во мне это желание не умерло и никогда не умрет. (Забирает у нее фотографию.) Ее зовут Хевенли. Сама видишь, это имя как раз для нее[2]. Здесь ей пятнадцать лет.

Принцесса. И ты тогда же ее взял?

Чанс. Я был всего-то на два года старше, и тогда мы соединились по собственной воле.

Принцесса. По чистой случайности!

Чанс. Принцесса, люди в этом мире делятся не на богатых и бедных и не на добрых и злых. Они делятся на умеющих любить и получать от этого удовольствие, и на тех, кому это не под силу. Вторые лишь смотрят на первых с черной завистью. Зрители и актеры. Я веду речь не об обычном удовольствии и не о том, которое можно купить, а о великом наслаждении. И ничто, случившееся потом со мной или с Хевенли, не может затмить собой те многие бессонные ночи, когда мы дарили друг другу истинное наслаждение от любви, которым могут похвастаться очень немногие…

Принцесса. Несомненно, рассказывай дальше.

Чанс. И всякий раз, когда я снова приезжал в Сент-Клауд, я возвращался к ее любви…

Принцесса. К чему-то неизменному в меняющемся мире?

Чанс. Да, и после каждого разочарования или провала я возвращался к ней, словно к врачу.

Принцесса. И она врачевала твои раны? Что же ты тогда не женился на этой докторше, на Хевенли?

Чанс. А я разве тебе не говорил, что Хевенли – дочь Босса Финли, крупнейшего политического воротилы в этом краю? Если нет, то это серьезное упущение.

Принцесса. А он был против?

Чанс. Он считал, что его дочь достойна кого-то в сто, в тысячу раз лучше меня, Чанса Уэйна. В мой последний приезд сюда она позвонила мне из аптеки и попросила приплыть на Даймонд-Ки, где мы с ней увидимся. Я ждал очень долго, почти до заката, уже начинался прилив, когда я услышал рокот приближавшейся моторной лодки. Она заходила со стороны солнца, я прищурился. Хевенли была в мокром шелковом купальнике, а волны и брызги окутывали ее радужным сиянием. Она стояла в лодке, словно на водных лыжах, кричала мне разные слова и кружила, кружила вокруг косы!

Принцесса. Но к косе не пристала?

Чанс. Нет, просто кружила и кричала. Я поплыл к лодке, почти было за нее схватился, а она умчалась, вся в радужных брызгах, потом снова принялась кружить и кричать мне разные слова…

Принцесса. Какие слова?

Чанс. Ну вот такие: «Чанс, убирайся отсюда и больше не возвращайся в Сент-Клауд. Чанс, ты врун, я устала от твоего вранья. Отец был прав! Ты никчемный неудачник! Не смей возвращаться в Сент-Клауд!» Потом замолчала, махнула мне рукой на прощание и повернула лодку к берегу.

Принцесса. И это конец истории?

Чанс. Принцесса, конец истории зависит от тебя. Хочешь мне помочь?

Принцесса. Хочу. Поверь, не все в этом мире друг другу враги. Я тебе не враг, веришь?

Чанс. Поверю, если докажешь.

Принцесса. Это как?

Чанс. Есть у меня одна задумка.

Принцесса. Какая?

Чанс. Так, сейчас я тебе вкратце изложу свой план. Как только я поговорю со своей девушкой, мы с тобой тотчас уезжаем. Не очень далеко, принцесса, в Новый Орлеан. Но больше не скрываемся, останавливаемся в отеле «Рузвельт» как Александра дель Лаго и Чанс Уэйн. К тебе тут же бросаются газетчики, и ты созываешь пресс-конференцию…

Принцесса. Вот как?

Чанс. Да! Вкратце смысл в том, что ты объявляешь конкурс талантов, чтобы найти пару молодых людей, дебютантов, на главные роли в фильме, который ты собираешься снять, чтобы показать свою веру в молодость. Проводится конкурс, ты приглашаешь других арбитров, но решающее слово – за тобой!

Принцесса. А ты и?..

Чанс. Да, я и Хевенли выигрываем конкурс. Мы увозим ее из Сент-Клауда и вместе отправляемся на Западное побережье.

Принцесса. А я?

Чанс. Ты?

Принцесса. Ты на минуточку забыл, что общественная шумиха нужна мне меньше всего на свете?

Чанс. А как, по-твоему, лучше всего продемонстрировать публике, что ты можешь подняться выше собственных интересов?

Принцесса. Ну да, да, только это неправда.

Чанс. Можешь притвориться, что так оно и есть.

Принцесса. Всю жизнь презирала притворство!

Чанс. Понимаю. Время берет свое. Оно очерствляет людей. Время и мир, в котором ты жила.

Принцесса. И в который ты сам рвешься. Разве не так? (Пристально смотрит не него, затем идет к телефону. В трубку.) Касса? Алло, это кассир? Говорит принцесса Космонополис. Я пришлю к вам молодого человека, чтобы вы обналичили для меня дорожные чеки. (Вешает трубку.)

Чанс. Можно ненадолго позаимствовать твой «кадиллак»?

Принцесса. Зачем, Чанс?

Чанс (принимая красивую позу). Люблю пофорсить. Хочу, чтобы меня увидели в твоей машине на улицах Сент-Клауда. Прокатиться по всему городу под звуки фанфар в купленном тобой шикарном костюме… Можно?

Принцесса. Чанс, ты просто растерянный мальчишка, которому я очень хочу помочь найти себя.

Чанс. Я прошел кастинг!

Принцесса. Иди, поцелуй меня. Я люблю тебя. (Поворачивается к зрителям.) Это я сказала? Я, серьезно? (Поворачивается к Чансу с протянутыми руками.) Какой же ты еще ребенок… Иди сюда… (Чанс уворачивается и садится на стул.)

Чанс. Мне нужен пышный выход. Пышный выпендреж – промчаться по городу в твоем «кадиллаке». Потрясти у них перед носом пачкой денег, пройтись в роскошном костюме, который ты мне купила.

Принцесса. Я тебе купила роскошный костюм?

Чанс (снимая со стула пиджак). Просто шикарный. Когда ты рядом со мной в отеле «Палм Бич» перестала чувствовать себя одинокой, ты накупила мне классных вещей. Сегодня вечером я возьму реванш, под звуки фанфар проедусь по городу в твоем открытом «кадиллаке», чтобы меня увидели все, кто решил, что я ни на что не годен. Возьму с собой контракт, настоящий или поддельный, чтобы сунуть его под нос тем, кто думает, что я сдулся. Вот такой план. Завтра получишь машину и то, что останется от твоих денег. Все решится нынче вечером.

Принцесса. А с чего это ты взял, что я не позвоню в полицию, как только ты выйдешь из номера?

Чанс. Ты не сделаешь этого, принцесса. (Надевает пиджак.) Машину найдешь на стоянке отеля, а оставшиеся деньги – в бардачке.

Принцесса. А ты где будешь?

Чанс. Со своей девушкой или нигде.

Принцесса. Чанс Уэйн, не надо ничего этого делать. Я не трепачка и хочу быть тебе настоящим другом.

Чанс. Ложись-ка снова спать. Я понял, что ты очень хорошая, но со мной просто угодила в плохую компанию.

Принцесса. Я твой друг, и я не трепачка. (Чанс поворачивается и идет к лестнице.) Когда мы увидимся?

Чанс (с вершины лестницы). Не знаю… Может, никогда.

Принцесса. Никогда – это слишком долго, Чанс, я буду ждать.

Посылает ему воздушный поцелуй.

Чанс. Пока.

Принцесса стоит и смотрит ему вслед, пока меркнут софиты, и опускается занавес.

Терраса в доме Босса Финли; деревянное здание в стиле викторианской готики, с дверью справа и одной белой колонной. Как и в других картинах, стены отсутствуют, действие происходит на фоне неба и моря.

Близость к морю показана ярким задником и криками чаек, как в Действии первом. Мебель – белоснежная плетеная в викторианском стиле. Актеры в белых или светлых костюмах. Общая обстановка картины – в контрастных синих, голубых и белых тонах, как на холстах Джорджии О’Кифф.

При поднятии занавеса Босс Финли стоит по центру, Джордж Скаддер – неподалеку.

Босс Финли. Чанс Уэйн соблазнил мою дочь, когда ей было пятнадцать лет.

Скаддер. Совсем девчонкой.

Босс Финли. Ей было пятнадцать, когда он ее совратил. Знаешь, откуда я это узнал? Ее сфотографировали голышом на косе Даймонд-Ки.

Скаддер. Чанс Уэйн сфоткал?

Босс Финли. Ей было всего пятнадцать, совсем еще ребенок, когда… (Кричит в сторону кулис.) Чарльз!

Входит Чарльз.

Позови мисс Хевенли.

Чарльз (почти одновременно). Мисс Хевенли! Мисс Хевенли! Вас отец хочет видеть.

Чарльз уходит.

Босс Финли (Скаддеру). Чанс Уэйн? А кто же, черт подери, если не он? Я видел эти снимки. Он отнес пленку на проявку в какую-то студию в Пасс-Кристиане, а там сделали больше копий, чем заказал Чанс Уэйн, а потом они пошли по рукам. Я видел эти снимочки. Вот тогда-то я в первый раз предупредил этого сукиного сына, чтобы он убирался из Сент-Клауда. Но сейчас он опять вернулся. Говорю тебе…

Скаддер. Босс, можно одно предложение? Отмените сегодняшний митинг, в смысле – не ходите туда, а вечером как-нибудь развейтесь. Возьмите яхту и немного покатайтесь на ней вместе с Хевенли…

Босс Финли. Не собираюсь я себя беречь. О, я знаю, что если меня хватит удар, то я и умру. Но не потому, что у Чанса Уэйна хватило наглости вернуться в Сент-Клауд. (Кричит в сторону кулис.) Том-младший!

Том-младший (за сценой). Да, сэр!

Босс Финли. Он уже проверил?

Том-младший (входя). Хэтчер сказал, что звонил в их номер в «Роял Палмс», трубку взял Чанс Уэйн, и Хэтчер говорит…

Босс Финли. Хэтчер говорит… Что еще за Хэтчер?

Том-младший. Дэн Хэтчер.

Босс Финли. Терпеть не могу признаваться в собственном невежестве, но этот Дэн Хэтчер значит для меня не больше, чем просто Хэтчер, то есть – ничего.

Скаддер (негромко и почтительно). Хэтчер, Дэн Хэтчер, заместитель управляющего «Роял Палмс», нынче утром сообщил мне, что Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд.

Босс Финли. Этот Хэтчер болтун или умеет держать язык за зубами?

Скаддер. Думаю, я достаточно красноречиво убедил его, что в этом деле необходима осторожность.

Босс Финли. Осторожность… Такая же, с какой ты прооперировал мою дочь, так осторожно, что теперь любая деревенщина во все горло спрашивает об этом, где бы я ни выступал?

Скаддер. Я сделал все возможное, чтобы сохранить ту операцию в тайне.

Том-младший. Когда папа не в духе, он срывает зло на ком попало.

Босс Финли. Просто хочу знать: Уэйн уехал?

Том-младший. Хэтчер говорит, что, по словам Чанса Уэйна, стареющая кинозвезда, с которой он связался…

Скаддер. Александра дель Лаго…

Том-младший. Плохо себя чувствует, чтобы отправиться в дорогу.

Босс Финли. Ладно, ты у нас врач, отправь ее в больницу. Вызови скорую и увези ее из «Роял Палмс».

Скаддер. Без ее согласия?

Босс Финли. Скажи, что у нее что-нибудь заразное – тиф там или бубонная чума. Увези оттуда и запри на карантин. Так мы их разделим. А как только мы их разделим, то выставим Чанса Уэйна из Сент-Клауда.

Скаддер. Не уверен, что это лучший способ.

Босс Финли. Хорошо, тогда сам способ придумай. Моя дочь – не шлюха какая-нибудь, но после ее последней встречи с Уэйном ей сделали операцию, какую делают шлюхам. Я не хочу, чтобы этот Уэйн снова заночевал в Сент-Клауде. Том-младший…

Том-младший. Да, сэр.

Босс Финли. Хочу, чтобы завтра его здесь не было. Завтра начинается в полночь.

Том-младший. Я знаю, что делать, папа. Можно взять яхту?

Босс Финли. Не знаю, как ты это сделаешь, просто возьми и сделай. Где твоя сестра?

На галерее появляется Чарльз, показывает Боссу Финли на лежащую на берегу Хевенли и уходит.

Том-младший. Валяется на берегу, как выброшенная прибоем утопленница.

Босс Финли (зовет). Хевенли!

Том-младший. Джордж, я хочу, чтобы ты вечером прокатился со мной на яхте.

Босс Финли (зовет). Хевенли!

Скаддер. Я знаю, что у тебя на уме, Том-младший, но не стану ввязываться. Даже знать об этом не желаю.

Босс Финли (снова зовет). Хевенли! Есть один такой врач, у которого отобрали лицензию за то, что он вызволил девушку из беды, и он слишком щепетилен, чтобы поучаствовать в абсолютно праведном деле.

Скаддер. Не сомневаюсь в его праведности, это дело праведно со всех точек зрения…

Том-младший. Да, со всех точек зрения.

Скаддер. Но я уважаемый в городе врач, и лицензию у меня не отбирали. Я главный врач больницы, основанной твоим отцом…

Том-младший. Говорю тебе – вот ничего и не знай.

Скаддер. Нет, сэр, знать ничего не желаю… (Босс Финли начинает кашлять.) Не могу себе этого позволить, и твой отец – тоже… (Уходит на галерею и пишет рецепт.)

Босс Финли. Хевенли! Иди сюда, дорогая. (Скаддеру.) Ты что там пишешь?

Скаддер. Рецепт от кашля.

Босс Финли. Порви и выбрось. Я всю жизнь харкал и плевался и дальше буду харкать и плеваться. Уж не сомневайся.

Слышен звук автомобильного клаксона.

Том-младший (взбегает на галерею и собирается уходить). Папа, он подъезжает!

Босс Финли. Том-младший!

Том-младший замирает.

Том-младший. Этот Чанс Уэйн спятил?

Скаддер. Спятил этот преступник и выродок или нет – вот вопрос, который оказался не под силу множеству судов.

Босс Финли. Так обратись в Верховный суд, там тебе вынесут решение по этому вопросу. Тебе скажут, что красивый молодой преступник и выродок вроде Чанса Уэйна по умственным и моральным качествам – ровня любому белому мужчине в нашей стране.

Том-младший. Он остановился у подъездной дорожки.

Босс Финли. Ни с места, Том-младший, стоять!

Том-младший. Я стою, папа.

Чанс (за сценой). Тетя Нонни! Эй, тетя Нонни!

Босс Финли. Что он там кричит?

Том-младший. Зовет тетю Нонни.

Босс Финли. Где она?

Том-младший. Бежит по дорожке, как заяц от собаки.

Босс Финли. А он за ней, нет?

Том-младший. Нет, он уехал.

У входа появляется ужасно взволнованная тетя Нонни, она ищет что-то в сумочке, явно не замечая находящихся на веранде мужчин.

Босс Финли. Что ищешь, Нонни?

Тетя Нонни (замирая). Ой, не заметила тебя, Том. Ключ вот свой ищу.

Босс Финли. Дверь открыта, Нонни, да так широко, как церковные врата.

Тетя Нонни (смеется). Ох-ха-ха…

Босс Финли. А почему ты не ответила тому молодому красавчику, что кричал тебе из «кадиллака», а, Нонни?

Тетя Нонни. Ой, а я-то думала, что ты его не заметил. (Глубоко вздыхает и выходит на террасу, закрывая белую сумочку.) Это был Чанс Уэйн. Он вернулся в Сент-Клауд, остановился в «Роял Палмс», он…

Босс Финли. Что ж ты так с ним пренебрежительно? После стольких-то лет привязанности?

Тетя Нонни. Я ходила в «Роял Палмс» предупредить его, чтобы он уезжал, но…

Босс Финли. А он тут выпендривался в огромном белом «кадиллаке» и все в клаксон гудел.

Тетя Нонни. Я ему записку оставила, я…

Том-младший. И что было в записке, тетя Нонни? «Люблю, целую»?

Тетя Нонни. Просто «Сейчас же уезжай из Сент-Клауда, Чанс».

Том-младший. Он уедет, но только не в фасонистом «кадиллаке».

Тетя Нонни (Тому-младшему). Надеюсь, все миром обойдется… (Поворачиваясь к Боссу Финли.) …правда, Том? Силой никогда ничего не решишь, особенно с молодежью. Если предоставишь это дело мне, я уговорю его уехать из Сент-Клауда. Смогу уговорить и уговорю, честное слово. По-моему, Хевенли не знает, что Чанс вернулся. Том, ты же знаешь – Хевенли говорит, что не из-за Чанса ей… Говорит, что это был не Чанс.

Босс Финли. Ты вся в свою покойную сестрицу, Нонни, такая же легковерная, как и моя жена. Не можешь отличить вранья от правды, даже если все ясно, как божий день. А теперь иди и передай Хевенли, что я хочу ее видеть.

Тетя Нонни. Том, она не очень хорошо себя чувствует, чтобы…

Босс Финли. Нонни, а ведь тебе за многое надо ответить.

Тетя Нонни. Мне?

Босс Финли. Да-да, тебе, Нонни. Это ты очень-очень долго благоволила Чансу Уэйну, поощряла его, помогала ему и содействовала совращению Хевенли. Иди и приведи ее сюда. Тебе и вправду есть, за что ответить. И очень за многое.

Тетя Нонни. Я помню, когда Чанс был самым милым, красивым и обходительным мальчиком в Сент-Клауде, он оставался таким, пока ты, ты…

Босс Финли. Иди, приведи ее! Приведи! (Тетя Нонни уходит через дальний конец террасы. Через несколько секунд начинает звать: «Хевенли! Хевенли!») Вот ведь интересно, просто поразительно, как часто того, кто добился положения в обществе, тянут обратно вниз те, кого он пригрел под своей крышей. Пригреешь их, а они так и норовят насолить. Все до единого.

Том-младший. Включая меня, папа?

Босс Финли. А хоть бы и тебя.

Том-младший. Это каким же образом?

Босс Финли. А ты примерь костюмчик – если маловат, то пуговки расстегни, он и сядет нормально.

Том-младший. Папа, ты несправедлив.

Босс Финли. А за что тебя хвалить-то?

Том-младший. Я весь прошлый год посвятил организации клубов «Молодежь за Тома Финли».

Босс Финли. Недешево мне обходится Том Финли-младший.

Том-младший. И в этом тебе очень повезло.

Босс Финли. С чего это ты взял, что мне повезло?

Том-младший. За последние полгода обо мне в прессе писали чаще, чем…

Босс Финли. В первый раз – о твоей езде в пьяном виде, во второй – о мальчишнике, который ты учинил в столице штата. Я пять тысяч выложил, чтобы замять шумиху…

Том-младший. Как же ты ко мне несправедлив, как же…

Босс Финли. И все знают, что в школе тебя тащили, как тащат в гору впряженного в плуг норовистого мула. Ты вылетел из колледжа с такими оценками, которые мог получить только полный идиот.

Том-младший. Меня снова туда приняли.

Босс Финли. По моему настоянию. На липовых экзаменах, с заранее приготовленными ответами, которые тебе по карманам костюмчика рассовали. А твои дружки? Слушай, все эти клубы «Молодежь за Тома Финли» – сплошное сборище малолетних преступников, которые носят значки с моим именем и фотографией.

Том-младший. А как насчет твоих известных всему свету подружек? Как насчет мисс Люси?

Босс Финли. А кто такая мисс Люси?

Том-младший (смеется так, что чуть не падает). Кто такая мисс Люси? Папа, ты даже не знаешь, кто она такая, та женщина, которую ты содержишь в «Роял Палмс» за пятьдесят долларов в день?

Босс Финли. Ты что такое говоришь?

Том-младший. Которая катит на денек в Новый Орлеан с мотоциклетным эскортом, гудящим так, будто царица Савская шествует. Чтобы там всякую всячину себе покупать в кредит по открытому счету. И ты спрашиваешь, кто такая мисс Люси? А она о тебе и слова доброго не скажет. Говорит, что ты слишком стар для постели.

Босс Финли. Вот ведь вранье какое. И кто сказал, что мисс Люси так говорит?

Том-младший. А она это написала губной помадой на зеркале в дамской комнате отеля «Роял Палмс».

Босс Финли. Что написала?

Том-младший. Вот тебе дословная цитата. Она написала: «Босс Финли – сдувшийся старый сморчок».

Пауза. Двое мужчин, старый и молодой, смотрят друг на друга, тяжело дыша. Скаддер деликатно отходит в дальний конец веранды.

Босс Финли. Не верю!

Том-младший. И не верь.

Босс Финли. Однако проверю.

Том-младший. Я уже проверил, папа. Почему бы тебе от нее не избавиться, папа?

Босс Финли отворачивается, оскорбленный и уязвленный, смотрит на зрителей старческими, налитыми кровью глазами, словно кто-то из публики выкрикнул ему вопрос, который он не расслышал.

Босс Финли. Не лезь не в свое дело. Человека, облеченного священным предназначением, благодаря которому он добился высокого положения в обществе, публично пригвождает к позорному столбу родное дитя. (На галерею входит Хевенли.) А-а, вот она, вот моя девочка. (Останавливает ее.) Побудь здесь, дорогая. Оставьте-ка нас с Хевенли наедине, м-м, да… (Том-младший и Скаддер уходят.) Не уходи, задержись, дорогая. Хочу с тобой поговорить.

Хевенли. Папа, я не могу сейчас разговаривать.

Босс Финли. Это важно.

Хевенли. Не могу, не могу сейчас говорить.

Босс Финли. Ладно, не говори, просто выслушай.

Но слушать она не хочет и пытается уйти. Босс Финли удержал бы ее силой, но в этот момент на веранде появляется старый темнокожий слуга. В руках у него трость, шляпа и обернутая в подарочную бумагу коробочка. Он кладет их на стол.

Чарльз. Пять часов, мистер Финли.

Босс Финли. Что? Ах да, спасибо…

Чарльз включает небольшой фонарик у двери. Это отмечает четкое разделение сцен. Освещение меняется на приглушенное, свет исходит как бы не от фонарика, а отражает радужное свечение неба, заполняющее всю террасу.

Тихонько посвистывает морской ветер. Хевенли подставляет ему лицо. Чуть позже, возможно, будет шторм, но сейчас с моря дует лишь легкий свежий бриз. Хевенли всегда смотрит в сторону залива, поэтому мягкий свет софита ритмично падает на ее лицо.

В ее отце внезапно просыпается былая горделивость. Глядя на свою красавицу-дочь, он становится почти величественным. Как только темнокожий слуга уходит в дом, он приближается к ней с почтительностью пожилого придворного, подходящего к принцессе крови или инфанте. Важно рассматривать его отношение к ней не как тягу престарелого ловеласа, а как естественное чувство любого пожилого отца к красавице-дочери, напоминающей ему покойную жену, которая влекла его, когда он был ровесником дочери.

В этот момент может вступить величественная музыка вроде Моцарта, напоминающая придворный танец. Выложенная плитами терраса может напоминать паркетный пол бального зала, а движения актеров – величественные и строгие движения придворного танца тех времен. Но если используется этот эффект, он должен быть лишь намекающим. Следует воздерживаться от перехода к «стилизации».

Босс Финли. А ты все такая же красивая.

Хевенли. Разве, папа?

Босс Финли. Конечно, красивая. Глядя на тебя, никто бы и не подумал…

Хевенли (со смехом). Наверное, бальзамировщики так хорошо надо мной поработали, папа…

Босс Финли. Перестань так говорить. (Затем, увидев Чарльза.) Иди обратно в дом! (Звонит телефон.)

Чарльз. Слушаюсь, сэр, я только…

Босс Финли. Иди в дом! Если это меня, то я дома только для губернатора штата и для президента шельфовой нефтяной корпорации.

Чарльз (за сценой). Это опять мисс Хевенли.

Босс Финли. Скажи, что ее нет.

Чарльз. Извините, ее нет дома.

Хевенли отходит вглубь сцены к низкому парапету или волнорезу, отделяющему дворик и лужайку от берега. Начинают сгущаться сумерки. Фонарик у двери призрачно высвечивает почти романтическую картину: Хевенли останавливается у богато украшенной вазы с высоким папоротником, с которого соленый морской ветер сдул почти все листья. Босс Финли смущенно идет за ней.

Босс Финли. Дорогая, ты в присутствии людей говоришь и делаешь такие вещи, словно забывая, что уши даны людям для того, чтобы слышать, а языки – чтобы повторять услышанное. И поэтому становишься предметом разговоров.

Хевенли. Чего, папа?

Босс Финли. Предметом пересудов и сплетен, которые могут навредить той миссии, которую…

Хевенли. Папа, не надо речей, произносимых «Гласом Божьим». Было время, когда ты мог меня спасти, если бы разрешил выйти замуж за все еще молодого и чистого парня. Но вместо этого ты выставил его из города, выбросил прочь из Сент-Клауда. А когда он вернулся, ты увез из Сент-Клауда меня и попытался силком выдать за какого-то пятидесятилетнего толстосума, от которого тебе было что-то надо…

Босс Финли. Слушай, дорогая…

Хевенли. А потом за другого, третьего… От них всех тебе было что-то надо… Я исчезла, и поэтому Чанс уехал. Пытался пробиться наверх, сделаться таким же, как те большие шишки, с которыми ты через меня хотел породниться. Он уехал. И пытался. Нужные двери не открывались, и он толкался в сомнительные двери… Папа, ты женился по любви, так почему же ты не позволил и мне поступить так же, пока я была еще жива, а парень был еще чистым и неиспорченным?

Босс Финли. Ты упрекаешь меня за?..

Хевенли. Да, папа, упрекаю. Ты женился по любви, а мне этого не позволил, и хотя ты и поступил так, еще и маме сердце разбил. Мисс Люси была твоей любовницей…

Босс Финли. Кто такая мисс Люси?

Хевенли. Ой, папа, она была твоей любовницей задолго до маминой смерти. А мама лишь обеспечивала тебе благопристойный фасад. Можно я пойду в дом, папа?

Босс Финли. Нет, нет, пока мы не закончим разговор. Какие жуткие, ужасные вещи говорит моя крошка… (Обнимает ее.) Завтра, завтра утром, когда на Светлой седмице начнутся распродажи, я отправлю тебя в город с мотоциклетным эскортом, прямо в «Мезон Бланш». Когда приедешь в магазин, иди прямиком в офис мистера Харви Петри и скажи, чтобы он открыл тебе неограниченный кредит. Потом иди и ни в чем себе не отказывай, словно собираешь приданое перед свадьбой с принцем Монако… Купи себе полный гардероб, включая меха. Пусть лежат до зимы. Платья? Три, четыре, пять, самые роскошные. Туфли? Да сколько душе угодно. Не одну шляпку, а дюжину. Недавно я хорошо заработал на продаже прав на подводное бурение нефтяных скважин и хочу, дорогая, чтобы ты купила себе драгоценности. Так, по этому поводу скажи Харви, чтобы он мне позвонил. Или еще лучше – может, мисс Люси поможет тебе выбрать. Когда дело касается камушков, она становится хитрой и расчетливой, что твоя крыса – этого у нее не отнять… Где я купил булавку, которую подарил твоей маме? Помнишь булавку, которую я ей купил? Последний мой ей подарок перед смертью… Когда я покупал булавку, я знал, что она умирает, и купил булавку за пятнадцать тысяч долларов только для того, чтобы она подумала, что выздоровеет… Когда я заколол булавку на ее ночной рубашке, бедняжка расплакалась. Спросила: «Господи, Босс, зачем умирающей такой огромный бриллиант?» А я ответил: «Дорогая, посмотри на ценник. Что там написано? Видишь пять цифр? Единицу, пятерку и три ноля? А теперь подумай дорогая, – говорю я ей. – Если бы ты умирала, если бы не было шансов, потратил бы я пятнадцать тысяч на булавку, чтобы заколоть ею саван? Ха-ха-ха». И она тоже рассмеялась. Потом села на постели, повеселела, как птичка, с бриллиантовой булавке на рубашке весь день принимала гостей, болтала с ними и смеялась. А к полуночи умерла, а булавка так и осталась у нее на рубашке. И до самой последней минуты верила, что бриллианты – вовсе не доказательство и что она не умирает. (Выходит на террасу, снимает халат и начинает надевать смокинг.)

Хевенли. Ты ее с булавкой и похоронил?

Босс Финли. С булавкой похоронил? Да нет же. Я наутро отнес ее обратно в ювелирный магазин.

Хевенли. Выходит, она не стоила тебе пятнадцати тысяч долларов.

Босс Финли. Да какое мне было дело? Я человек не мелочный. Да я бы бровью не повел, если бы она мне миллион стоила… если бы миллион тогда у меня был. Одна улыбка твой мамы в тот день, когда она умерла, стоила бы всех денег мира.

Хевенли. Похоже, это очень ярко доказывает, что у тебя все-таки большое и щедрое сердце.

Босс Финли. Да кто бы сомневался? Кто? Кто? (Смеется.)

Хевенли начинает смеяться, затем истерически вскрикивает. Идет в сторону дома. Босс Финли бросает трость и хватает ее за руку.

Погоди минутку, детка. Погоди, погоди. Послушай меня, я тебе кое-что скажу. На прошлой неделе в Нью-Бетесде, когда я говорил об угрозе десегрегации для благочестивых белых женщин Юга, какой-то клакер крикнул из толпы: «Эй, Босс Финли, а как насчет твоей собственной дочери? Как насчет операции, которую ей сделали в Сент-Клауде в больнице имени Томаса Дж. Финли? Она надела траур по аппендиксу?» И тот же клакер, тот же вопрос, когда я выступал в «Колизее» в столице штата.

Хевенли. И что ты ему ответил?

Босс Финли. Его и там, и там вывели из зала, а на улице немного помяли.

Хевенли. Папа, это иллюзия власти.

Босс Финли. Это не иллюзия, это настоящая власть.

Хевенли. Папа, мне очень жаль, что эта операция доставляет тебе столько неприятностей, но можешь ли ты представить, как себя чувствовала я, когда узнала, что скальпель доктора Джорджа Скаддера вырезал из меня молодость и превратил меня в бездетную старуху? Иссохшую, холодную и бесплодную. Мне казалось, что когда с залива дует ветер, я глухо стучу, как иссохшая мертвая лоза. Папа, я больше не стану доставлять тебе неприятности. Если меня пустят, если примут, я уйду в монастырь.

Босс Финли (кричит). Ни в какой монастырь ты не уйдешь! Это протестантский штат, и уход дочери в монастырь поломает всю мою политическую карьеру. О, я знаю, что ты приняла мамину веру, потому что в глубине души всегда хотела делать все мне наперекор. Так вот, нынче вечером я буду выступать перед членами клуба «Молодежь за Тома Финли» в бальном зале отеля «Роял Палмс». Мою речь будут транслировать по национальному телевидению, и ты, деточка, войдешь в зал под ручку со мной. Наденешь белоснежное платье, символизирующее девственность, на одном плече у тебя будет значок клуба «Молодежь за Тома Финли», а на другом – бутоньерка с лилиями. И будешь стоять со мной на трибуне. Ты – по одну руку, а Том-младший – по другую, и все для того, чтобы искоренить любые слухи о твоей испорченности. И будешь улыбаться гордой и счастливой улыбкой, будешь смотреть на толпу гордым и радостным взглядом. Глядя на тебя, всю в белом, на воплощение девственной чистоты, никто не посмеет повторять или верить грязным сплетням, которые о тебе распускают. Я очень рассчитываю на эту кампанию, которая привлечет молодых избирателей в ряды участников крестового похода, который я возглавляю. Я единственный, кто стоит между Югом и черными днями Реконструкции южных штатов после Гражданской войны. А вы вместе с Томом-младшим будете стоять рядом со мной на трибуне в огромном зеркальном бальном зале как яркие примеры белой южной молодежи, которой угрожает опасность.

Хевенли (с вызовом). Папа, я не стану этого делать.

Босс Финли. Я не спросил, станешь ли, я сказал – сделаешь.

Хевенли. Предположим, что я откажусь.

Босс Финли. Тогда не сделаешь, только и всего. Не сделаешь, так не сделаешь. Но будут последствия, которые тебе вряд ли понравятся. (Звонит телефон.) Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд.

Чарльз (за сценой). Особняк мистера Финли. Мисс Хевенли? Извините, ее нет дома.

Босс Финли. Я его выставлю, его выставят из Сент-Клауда. Как ты хочешь, чтобы он уехал: на белом «кадиллаке», на котором он сейчас рассекает по городу, или в мусоровозе, который катит на свалку у залива?

Хевенли. Ты не посмеешь!

Босс Финли. Хочешь сама увидеть?

Чарльз (входит). Вам снова звонили, мисс Хевенли.

Босс Финли. Многие одобряют насильственные меры против нарушителей нравственности. И против всех тех, кто хочет опоганить чистую белую южную кровь. Черт подери, когда мне было пятнадцать, я босиком спустился сюда с красно-песчаных гор, словно меня призвал Глас Божий. Верю, что так и было. Твердо верю. Это Он меня призвал. И никто, никогда и нигде меня не остановит… (Знаком велит Чарльзу подать коробочку в подарочной бумаге. Тот подает.) Спасибо, Чарльз. Навещу-ка я мисс Люси немного пораньше.

В последней реплике слышны грусть и неуверенность. Он поворачивается и уходит налево усталой, но решительной походкой.

Занавес

Во время короткой паузы зал остается в темноте.

Угол коктейль-бара и внешней галереи в отеле «Роял Палмс». Стиль отделки такой же, как и в спальне – викторианско-мавританский. На заднике сцены – величавые пальмы на фоне темно-фиолетовых сумерек. Галерею и интерьер разделяют арки в мавританском стиле, над одним из столиков такой же светильник, как и в спальне: богато украшенный, из кованого металла с абажуром из дымчатого стекла. Возможно, на галерее имеется низкая каменная балюстрада, где у спускающейся в сад лестницы стоит фонарный столб с пятью рожками и плафонами перламутрового цвета. Где-то за сценой тапер играет на пианино или на новакорде.

За столиком в баре сидят две пары, представляющие собой светское общество Сент-Клауда. Они – ровесники Чанса. За стойкой – Стафф, исполненный гордости от своего недавнего повышения, потому что из подавальщика содовой в аптеке выбился в бармены в «Роял Палмс». На нем белая куртка-китель, широкий ярко-красный пояс и легкие синие брюки в обтяжку. Когда-то Чанс Уэйн работал здесь барменом, и Стафф двигается с развязной грациозностью, которую он подсознательно перенял от Чанса.

В бар входит любовница Босса Финли, мисс Люси. Она в нарочито пышном бальном платье и с пышной прической, как у красавицы-южанки до Гражданской войны в США. Светлый локон по-девичьи завит и уложен с одной стороны ее остренького, как у терьера, лица. Она чем-то раздосадована, и вся ее злость выплескивается на Стаффа, который с деланой невозмутимостью стоит за стойкой.

Стафф. Добрый вечер, мисс Люси.

Мисс Люси. Мне не позволили сидеть за банкетным столом. Нет, меня пристроили сбоку рядом с парочкой жен парламентариев штата. (По-хозяйски заходит за стойку.) Где у тебя двенадцатилетний виски? Эй, а ты что, трепач? Помнится, был один трепач, что подавал содовую в аптеке… Лед положи… Ты трепач, да? Хочу тебе кое-что сказать.

Стафф. Что у вас с пальцем?

Она хватает его за ярко-красный пояс.

Мисс Люси. Сейчас расскажу. Приехал ко мне Босс с большим глазурованным пасхальным яйцом. Верхушка у него откручивается. Он велел мне ее открутить. Откручиваю, а внутри маленькая синяя бархатная коробочка для драгоценностей, нет, не маленькая, а огромная, как чей-то болтливый рот.

Стафф. Чей рот?

Мисс Люси. Рот того, кто совсем рядышком.

Стафф (отходя влево). Мне надо стулья расставить. (Снова входит с двумя стульями в руках, ставит их у столиков, пока мисс Люси продолжает говорить.)

Мисс Люси. Открываю я коробочку и начинаю вынимать большую булавку с бриллиантами. Только я за нее взялась, а этот старый сукин сын возьми и захлопни коробочку. И прямо по пальцам попал. Один ноготь аж посинел. А Босс и говорит: «А теперь спустись в бар, зайди в дамскую комнату и опиши эту булавку помадой на зеркале. Ну?!» Потом спрятал коробочку обратно в карман и саданул дверью моего номера так, что картина со стены упала.

Стафф (ставя стулья у столика). Мисс Люси, это ведь вы в прошлую субботу сказали: «Хотелось бы, чтобы ты видел, что написано помадой на зеркале в дамской комнате».

Мисс Люси. Тебе же сказала! Потому что думала, что тебе можно доверять.

Стафф. Здесь и другие были, они все это слышали.

Мисс Люси. Но в баре был только один член клуба «Молодежь за Тома Финли» – это ты.

Оба замирают. Замечают вошедшего в бар мужчину. Он высокий, худой, лицо у него лучисто-бледное, как у святого на картине Эль-Греко. На голове у него повязка, одет он как сельский житель.

Эй, ты!

Клакер. Добрый вечер, мэм.

Мисс Люси. Ты из «Деревенских бродяг»? Из оркестра?

Клакер. Я из деревни, но не из оркестра.

Он замечает пристальный и полный интереса взгляд мисс Люси. Стафф уходит с полным бокалов подносом.

Мисс Люси. Что тебе здесь нужно?

Клакер. Приехал послушать речь Босса Финли. (Голос у него громкий, но напряженный. При разговоре потирает сильно выступающий кадык.)

Мисс Люси. Тебя не пустят в зал без пиджака и галстука… Ты клакер, так ведь?

Клакер. Я не клакер. Просто задаю вопросы, два-три вопроса, в зависимости от того, сколько времени понадобится, чтобы схватить меня и вышвырнуть из зала.

Мисс Люси. Вопросы у тебя гаденькие. Сегодня их повторишь?

Клакер. Да, мэм, если проникну в зал и если меня услышат.

Мисс Люси. А что у тебя с голосом?

Клакер. На прошлой неделе, когда я выкрикивал вопросы в Нью-Бетесде, меня ударили по кадыку рукояткой пистолета, вот голос и сел. Он и сейчас осипший, но уже лучше. (Собирается уходить.)

Мисс Люси (заходит за стойку, достает из-под нее пиджак, который держат для торжественных случаев, и бросает его клакеру). Погоди. Вот, надень-ка. Сегодня вечером Босс выступает по телевидению. В кармане пиджака галстук. Сиди тихонько у стойки, пока Босс не начнет речь, и закройся газетой. Понял?

Клакер (разворачивая газету). Спасибо вам.

Мисс Люси. И тебе спасибо, пусть тебе повезет больше, чем обычно.

Входит Стафф и направляется к стойке.

Флай (входит на галерею). Мне нужен Чанс Уэйн. (Звук клаксона за сценой.) Мистер Чанс Уэйн. Мне нужен Чанс Уэйн. (Уходит.)

Мисс Люси (вернувшемуся Стаффу). Разве Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд?

Стафф. Помните Александру дель Лаго?

Мисс Люси. Вроде да. Я была председателем ее здешнего фан-клуба. А что?

Чанс (за сценой). Эй, парень, припаркуй машину у входа, да бамперы не поцарапай.

Стафф. Она и Чанс Уэйн остановились здесь вчера вечером.

Мисс Люси. Да ладно! Пойду-ка все разузнаю. (Уходит.)

Чанс (входит и идет к стойке). Привет, Стафф! (Берет коктейль и отхлебывает.)

Стафф. Поставь обратно. Тут тебе не фуршет с коктейлями.

Чанс. Дружище, разве ты не знаешь… тьфу… никто больше не пьет мартини с джином и оливками. Сейчас все пьют мартини с водкой и лимонной цедрой, все, кроме провинциалов в Сент-Клауде. Когда я работал на твоем месте, я придумал ту самую униформу, которая сейчас на тебе… Скопировал ее у Вика Мэтьюра в фильме про Иностранный легион, и выглядел в ней даже лучше, чем он сам, и почти так же, как ты, ха-ха…

Тетя Нонни (входя справа). Чанс, Чанс…

Чанс. Тетя Нонни! (Стаффу.) Постели-ка скатерть вон на тот столик и принеси бутылку шампанского… «Мумм красная лента»…

Тетя Нонни. Уезжай отсюда.

Чанс. Но я только что шампанское заказал. (Внезапно его вальяжность исчезает, когда она смотрит на него печальным взглядом.)

Тетя Нонни. Нельзя, чтобы нас видели вместе…

Она отводит его к краю сцены. Декорация немного меняется, рядом с пальмами появляется скамейка. Они торжественно проходят к ней и садятся. Стафф суетится за еле освещенной барной стойкой. Через пару секунд он выходит с несколькими бокалами и исчезает в главном помещении бара с левой стороны. Звучит легкая музыка: песня «Люби меня крепче».

Чанс (идет за ней). Почему?

Тетя Нонни. Хочу тебе одно сказать, Чанс. Уезжай из Сент-Клауда.

Чанс. Почему в моем родном городе все ко мне относятся как к какому-то преступнику?

Тетя Нонни. А ты у себя спроси, у своей совести спроси.

Чанс. О чем спросить?

Тетя Нонни. Сам знаешь, о чем, и я знаю…

Чанс. Что я знаю?

Тетя Нонни. Не стану я сейчас об этом говорить, просто не могу. Тебя жутко заносит. Тебе нельзя доверять. Нам в Сент-Клауде надо жить… О, Чанс, почему ты так сильно изменился? Почему ты живешь только безумными мечтаниями, у тебя нет адреса, где до тебя можно вовремя достучаться… достучаться?

Чанс. Безумные мечтания! Да. А разве жизнь – не безумные мечтания? Лучше определения я и не слышал… (Глотает таблетку и запивает ее из фляжки.)

Тетя Нонни. Ты что там выпил, Чанс? Вытащил что-то из кармана и запил спиртным.

Чанс. Да, я проглотил безумную мечту и запил ее другой безумной мечтой, тетя Нонни, вот такая теперь у меня жизнь…

Тетя Нонни. Почему, сынок?

Чанс. Ой, ради бога, тетя Нонни, вы забыли, чего от меня ждали?

Тетя Нонни. Те, кто любил тебя, ждали от тебя только одного – нежности, честности и…

Стафф уходит с подносом.

Чанс (опускаясь на колени сбоку от нее). Нет, не после моего блестящего начала. Вот, в семнадцать лет я поставил и сыграл главную роль в одноактной пьесе «Храбрец», с которой мы выиграли конкурс штата. Хевенли играла вместе со мной, вы не забыли? Вы же ездили с нами как воспитательница девочек на национальный конкурс, проходивший в…

Тетя Нонни. Конечно, помню, сынок.

Чанс. В плацкартном вагоне? Как мы вместе пели?

Тетя Нонни. Вы тогда были влюблены.

Чанс. Господи, да, мы были влюблены! (Негромко напевает.)

Люби меня, как я тебя,

И мы с тобой – теперь одно.

Дуэтом с тетей Нонни.

Хочу сказать при свете дня,

Что нам быть вместе суждено.

Чанс негромко, но заливисто смеется в холодном свете, падающем на пальмовую рощицу. Тетя Нонни внезапно встает. Чанс хватает ее за руки.

Тетя Нонни. Ты… поступаешь… так нечестно…

Чанс. Тетя Нонни, мы не выиграли тот чертов национальный конкурс, мы заняли второе место.

Тетя Нонни. Чанс, вы не второе место заняли. Вы получили поощрительную премию. Четвертое место, просто за него полагался почетный отзыв.

Чанс. Почетный отзыв. Но на национальном конкурсе поощрительная премия что-нибудь да значит… Мы бы победили, но я текст перепутал. Да, я поставил эту чертову пьеску и даже толком не слышал текст, который мне шипела толстуха с книжкой в суфлерской будке. (Закрывает лицо руками.)

Тетя Нонни. Я тебя еще крепче за это полюбила, сынок, и Хевенли тоже.

Чанс. Это случилось в поезде по дороге обратно домой, когда она и я…

Тетя Нонни (в наплыве чувств). Знаю, я…

Чанс. Я подмазал проводника в мягком вагоне, чтобы тот на час пустил нас в свободное купе в том грустном… поезде, везшем нас домой…

Тетя Нонни. Знаю, я… я…

Чанс (вставая). Дал ему пять долларов, этого оказалось мало, поэтому я отдал ему часы, булавку для воротничка, заколку для галстука, перстень с печаткой и костюм, который я купил в кредит, чтобы отправиться на конкурс. Первый свой в жизни костюм, за который отдал больше тридцати долларов.

Тетя Нонни. Не надо бередить былые раны.

Чанс. …чтобы купить наш с ней первый час любви. Когда она разделась, я увидел, что тело у нее только начинает превращаться в женское, и…

Тетя Нонни. Перестань, Чанс.

Чанс. И сказал: «Ой, Хевенли, нет», но она сказала: «Да». И в ту ночь я в ее объятиях заплакал, сам не зная, о чем плачу. А плакал я по молодости, которая неминуемо закончится.

Тетя Нонни. С той поры ты сильно изменился.

Чанс. Я поклялся себе, что больше никогда не буду вторым ни на каком конкурсе, особенно теперь, когда Хевенли была моей… Тетя Нонни, взгляните на этот контракт. (Выхватывает бумаги и щелкает зажигалкой.)

Тетя Нонни. Видеть не желаю эти фальшивые бумажки.

Чанс. Они подлинные. Посмотрите на печать нотариуса и подписи трех свидетелей. А знаете, тетя Нонни, с кем я приехал? С Александрой дель Лаго, принцессой Космонополис – она моя…

Тетя Нонни. Кто?

Чанс. Покровительница! Агент! Продюсер! В последнее время она не очень на виду, но у нее остались связи, влияние и деньги… А деньги открывают все двери. Все те, в которые я стучался все эти годы, да так, что костяшки пальцев в кровь сбил.

Тетя Нонни. Чанс, даже теперь если бы ты вернулся со словами: «Я забыл текст, я проиграл конкурс, я… провалился»… Но ты вернулся с…

Чанс. Послушайте еще минутку, а? Тетя Нонни, вот мой план. Местный конкурс красоты.

Тетя Нонни. Ой, Чанс…

Чанс. Местный конкурс красоты, который она выиграет.

Тетя Нонни. Кто?

Чанс. Хевенли.

Тетя Нонни. Нет, Чанс. Она уже не такая молодая, она увядает, она…

Чанс. Ничто так быстро не проходит, даже молодость.

Тетя Нонни. Нет, проходит.

Чанс. Она вернется, словно по волшебству. Как только я…

Тетя Нонни. Ради чего? Ради какого-то конкурса?

Чанс. Ради любви. Как только я ей скажу…

Тетя Нонни. Чанс…

Чанс. Это будет не местный конкурс. Национальный! О нем напишут все крупнейшие издания. Лучшая подруга принцессы Космонополис – журналистка Салли Пауэрс. Даже вы ее знаете. Самая влиятельная кино-колумнистка в мире. Чье слово – закон в киноиндустрии…

Тетя Нонни. Чанс, говори потише.

Чанс. Хочу, чтобы все меня слышали.

Тетя Нонни. Нет, не надо, не надо, Чанс. Потому что если тебя услышит Босс Финли, ты окажешься в огромной опасности.

Чанс. Я или вернусь с Хевенли, или не вернусь вовсе. Буду жить или умру. Третьего для меня нет…

Тетя Нонни. К чему ты хочешь вернуться – так это к своей чистой и непорочной юности. Но не можешь.

Чанс. Вы по-прежнему мне не верите, тетя Нонни?

Тетя Нонни. Нет, не верю. Пожалуйста, уезжай. Уезжай отсюда, Чанс.

Чанс. Прошу вас…

Тетя Нонни. Нет, нет, уезжай!

Чанс. Куда? Куда мне уезжать? Здесь дом моего сердца. Не делайте меня бездомным.

Тетя Нонни. Ох, Чанс…

Чанс. Тетя Нонни, прошу вас…

Тетя Нонни (поднимается, собираясь уходить). Я тебе напишу. Пришли мне адрес, я напишу.

Выходит через бар. Появляется Стафф и движется к стойке.

Чанс. Тетя Нонни…

Она уходит. Чанс достает из кармана фляжку и что-то еще, что он запивает водкой. Отступает назад, когда по лестнице поднимаются две пары, проходят по галерее в бар и садятся за столик. Чанс глубоко вздыхает. В освещенное пространство входит Флай, нараспев говоря: «Мне нужен мистер Чанс Уэйн, мне нужен мистер Чанс Уэйн». Чанс грациозно разворачивается и заходит в бар через вестибюль. Его имя вызывает оживление у стойки и за столиком.

Эдна. Слышали? Разве Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд?

Чанс глубоко вздыхает, затем направляется в зал, шагая, как выходящий на арену матадор.

Вайолет. Господи, да… Вон он.

Чанс читает принесенную Флаем записку.

Чанс (Флаю). Не сейчас, потом, потом.

Сидящий слева тапер начинает играть на пианино… Вечер в коктейль-баре только начинается. Флай уходит через галерею.

Ну вот! То же место, та же старая компания. Время в Сент-Клауде словно остановилось. (Баду и Скотти.) Привет!

Бад. Как жизнь…

Входит Флай и останавливается на террасе.

Чанс (кричит за сцену). Эй, Джеки… (Тапер перестает играть. Чанс подходит к столику, за которым сидят пары.) …помнишь мою песню? А вы… ее помните?.. Видите, он помнит. (Тапер начинает наигрывать «Большой, огромный, дивный мир».) Теперь я дома. В родном городе… А ну, все вместе!

Этот явный признак одобрения подбадривает его. Сидящая за столом четверка намеренно игнорирует его. Он поет:

Ну же, пойте!

В былые времена они пели, теперь молчат. Он еще немного продолжает петь, затем смущенно умолкает. Кто-то у стойки что-то шепчет соседу, и тот смеется. Чанс неловко хмыкает и говорит:

Что случилось? Тут прямо кладбище какое-то.

Стафф. Тебя слишком долго не было, Чанс.

Чанс. И только в этом дело?

Стафф. Именно…

Джеки заканчивает играть, сделав арпеджио. Хлопает закрываемая крышка пианино. У стойки – странное молчание. Вайолет что-то шепчет Баду. Обе девушки встают и выходят из бара.

Бад (кричит Стаффу). Стафф, счет!

Чанс (с преувеличенным удивлением). А-а, Бад и Скотти. Совсем вас не заметил. С вами за столиком не Вайолет с Эдной сидели? (Садится за столик между Бадом и Скотти.)

Скотти. Похоже, они не узнали тебя, Чанс.

Бад. Вайолет узнала.

Скотти. Узнала?

Бад. Она сказала: «Боже, Чанс Уэйн».

Скотти. Узнала и выказала презрение.

Чанс. Мне все равно. На меня свысока смотрели всякие специалисты, да и сам я кое на кого смотрел свысока… Эй! (Слева появляется мисс Люси. Чанс замечает ее и идет навстречу.) Это мисс Люси или Скарлетт О’Хара?

Мисс Люси. Привет, Чанс Уэйн. Говорили, что ты вернулся в Сент-Клауд, но я не поверила. Сказала, что нужно увидеть это собственными глазами… Обычно в газетной колонке Гвен Филипп появляется строка: «Приехавший домой погостить уроженец Сент-Клауда скоро сыграет одну из главных ролей в новой кассовой картине». А я как заядлая киноманка всегда от этого очень волнуюсь… (Ерошит ему волосы.)

Чанс. Никогда не проделывайте этого с лысеющим мужчиной. (Улыбка не сходит с лица Чанса, она становится более натянутой и широкой.)

Мисс Люси. Разве ты лысеешь, малыш? Может, именно поэтому ты немного изменился? Не уходи, я сейчас вернусь, только закажу себе чего-нибудь выпить…

Она подходит к стойке и сама себе наливает. Чанс причесывается.

Скотти (Чансу). Не выбрасывай оставшиеся на расческе волосы, Чанс. Сохрани их и разошли в письмах по фан-клубам.

Бад. А разве у Чанса Уэйна есть фан-клуб?

Скотти. Есть, и его фанатки – самые терпеливые в мире. Они годами ждут, пока он появится на экране секунд на пять в массовке.

Мисс Люси (возвращаясь к столику). Знаете, этот мальчик Чанс Уэйн был таким красавцем, что аж глазам больно. Но теперь уже почти не больно. Летом я каждое воскресенье ездила на городской пляж смотреть, как он ныряет с вышки. Брала с собой бинокль, когда он устраивал бесплатные выступления по прыжкам в воду. Или ты уже бросил?

Чанс (неловко). В прошлое воскресенье прыгал.

Мисс Люси. Как всегда эффектно?

Чанс. Я был немного не в форме, но никто не заметил. Мне по-прежнему удается двойное сальто назад и…

Мисс Люси. Где это было, не в Палм Бич во Флориде?

Входит Хэтчер.

Чанс (напрягшись). Почему в Палм Бич, почему именно там?

Мисс Люси. Кто же мне говорил, что месяц назад видел тебя в Палм Бич? Ах, да, Хэтчер… Сказал, что ты подрабатывал на пляже у какого-то большого отеля, нет?

Чанс. Подрабатывал… на пляже?

Стафф. Втирал масло в жирные телеса миллионеров.

Чанс. Что за шутник это все насочинял? (Смеется слишком громко.)

Скотти. Надо разузнать, как его зовут, и в суд за клевету подать.

Чанс. Я давно бросил выяснять, откуда берутся сплетни обо мне. Конечно, это лестно и тешит самолюбие, когда о тебе еще говорят в родном городе, даже если несут полную околесицу, ха-ха-ха.

Возвращается тапер, начинает играть «Люби меня крепче».

Мисс Люси. Малыш, ты изменился, но вот все никак не пойму, в чем именно. Вы все заметили, что он изменился, или он просто постарел? (Садится рядом с Чансом.)

Чанс (быстро). Мисс Люси, меняться – значит жить, жить – значит меняться, а не меняться – значит умереть. Вы это знаете, да? Раньше я этого пугался, а вот теперь не боюсь. А вы боитесь, мисс Люси? Боитесь?

За спиной Чанса появляется одна из девушек и знаками показывает, что они ждут ребят на улице. Скотти кивает и поднимает вверх два пальца, что означает «две минуты». Девушка возвращается на улицу, недовольно тряхнув головой.

Скотти. Чанс, а ты знаешь, что Босс Финли проводит нынче вечером встречу членов клуба «Молодежь за Тома Финли»?

Чанс. Да, видел объявления по всему городу.

Бад. Он собирается заявить свою позицию по поводу дела о кастрации, которое произвело столько шуму по всему штату. Слышал о нем?

Чанс. Нет.

Скотти. Если не слышал, то, наверное, летал на искусственном спутнике Земли.

Чанс. Нет, просто меня не было в Сент-Клауде.

Скотти. Так вот, поймали первого попавшегося черномазого и кастрировали гада, чтобы показать, что не шутят, когда речь идет о защите белых женщин в нашем штате.

Бад. Кое-кто считает, что тут малость переборщили. Северная пресса подняла шумиху на всю страну.

Скотти. Босс заявит свою позицию по отношению к этому делу нынче вечером в бальном зале, что наверху.

Чанс. Ага. Нынче вечером?

Стафф. Да, вечером.

Бад. Говорят, рядом с ним на трибуне будут стоять Хевенли Финли и Том-младший.

Посыльный (входя). Записка для Чанса Уэйна. Записка…

Эдна прерывает его взмахом руки.

Чанс. Сомневаюсь я насчет этого дела, ой, сомневаюсь.

Скотти. Сомневаешься, что черномазого кастрировали?

Чанс. О, нет-нет, насчет этого как раз не сомневаюсь. Ты же знаешь, в чем тут дело, так ведь? Дело тут в ревности, и месть на почве ревности – настолько часто встречающаяся зараза, с которой я лично сталкивался тут и там, что я не сомневаюсь ни в ее существовании, ни в ее проявлениях. (Мужчины отодвигают стулья, презрительно глядя на Чанса. Чанс берет у посыльного записку, читает ее и бросает на пол.) Эй, Стафф, тут что, на голову нужно встать, чтобы выпить дали? Передай ей – попозже. Мисс Люси, можете заставить этого подавальщика содовой из забегаловки плеснуть мне рюмку водки со льдом? (Она смотрит на Стаффа и щелкает пальцами. Тот пожимает плечами, наливает водку и добавляет лед.)

Мисс Люси. Чанс, слишком ты шумишь, малыш.

Чанс. Не слишком, мисс Люси. Просто сильно сомневаюсь, что Хевенли Финли, единственный близко знакомый мне человек в Сент-Клауде, унизится до того, чтобы стоять на трибуне рядом с отцом, пока тот станет распинаться по телевидению по делу первого попавшегося под руку после полуночи молодого негра, которого взяли и кастрировали. (Чанс говорит крайне возбужденно, упершись коленом в сиденье стула и раскачивая его. Клакер опускает газету, на его лице появляется недобрая улыбка, когда он подается вперед, напрягши шею, чтобы получше услышать разглагольствования Чанса.) Нет! В это я не верю. А если бы поверил, то устроил бы показательные выступления по прыжкам в воду. Прыгнул бы с вышки на городском пляже, поплыл бы прямо на косу Даймонд-Ки, потом дальше, пока бы меня не разорвали акулы и барракуды, братишка. (Стул переворачивается назад, он растягивается на полу. Клакер вскакивает, чтобы помочь ему. Мисс Люси тоже вскакивает, оказывается между клакером и Чансом, и быстрым предостерегающим жестом или взглядом отталкивает клакера. Клакера никто не замечает. Покрасневший Чанс со смехом поднимается на ноги. Его смех заглушается хохотом Бада и Скотти. Чанс поднимает стул и продолжает. Смех стихает.) Потому что я приехал в Сент-Клауд, чтобы увезти ее отсюда. Увезти ее не просто куда-нибудь, а в самые глубины своего сердца. (Украдкой быстро достает из кармана розовую капсулу и запивает ее водкой.)

Бад. Чанс, что это ты там проглотил?

Чанс. Водку высшей очистки.

Бад. Ты ею запил какую-то штучку, которую достал из кармана.

Скотти. Похожую на розовую пилюльку.

Чанс. О-ха-ха! Да, я запил наркоту. Хочешь? У меня ее много. Всегда ношу с собой запас. Когда грустно, она веселит. А когда весело, то веселишься еще больше. Глотни и убедись.

Скотти. А мозги она не разрушает?

Чанс. Нет, наоборот, стимулирует.

Скотти. А не от нее ли у тебя глаза какие-то странные, Чанс?

Мисс Люси. Может, это-то я и подметила. (Словно стремясь переменить тему.) Чанс, разреши-ка лично для меня один спор.

Чанс. Какой спор, мисс Люси?

Мисс Люси. Насчет того, с кем ты путешествуешь. Слышала, что ты поселился здесь с известной стареющей кинозвездой.

Все таращатся на Чанса. В какой-то мере он добивается того, чего хотел. Он в центре внимания. Все смотрят на него, пусть даже враждебно, подозрительно и со злобным спортивным интересом.

Чанс. Мисс Люси, я путешествую с вице-президентом и держательницей контрольного пакета акций киностудии, с которой я только что заключил контракт.

Мисс Люси. Это она в свое время блистала на киноэкране?

Чанс. Она была, есть и будет важной и легендарной фигурой в киноиндустрии у нас и по всему миру, и я лично подписал с ней контракт.

Мисс Люси. А как ее зовут, Чанс?

Чанс. Она не хочет афишировать своего имени. Как и все всемирно известные деятели киноискусства, она не хочет, не желает и отказывается быть в центре нездорового внимания. Уединение – роскошь для великих звезд. Не спрашивайте меня, как ее зовут. Я слишком ее уважаю, чтобы оглашать ее имя за этим столом. Я очень ей обязан, потому что она поверила в меня. Слишком много времени ушло на то, чтобы разглядеть во мне талант, в который поверила эта женщина. И я не предам ее имя огласке за этим столом. (Он говорит все громче, у него начался «приход».)

Мисс Люси. Малыш, ты что-то весь взмок, и у тебя руки трясутся. Ты не заболел?

Чанс. Заболел? Кто заболел? Да я здоровее всех, кого вы видели.

Мисс Люси. Ну, малыш, видишь ли, не надо бы тебе оставаться в Сент-Клауде. Сам же знаешь, так ведь? Я ушам своим не поверила, когда услышала, что ты вернулся. (Двум мужчинам.) Вот вы верите, что он вернулся?

Скотти. Зачем ты вернулся?

Чанс. Хотелось бы услышать от тебя хоть одну причину, по которой мне нельзя навестить могилу матери и поставить ей памятник. Плюс разделить радость встречи с девушкой, которую люблю многие годы. Да, это ради нее, ради Хевенли Финли, я пробивал себе путь наверх, и теперь, когда мне это удалось, слава будет принадлежать и ей. Я почти что уговорил руководство разрешить ей сняться со мной в картине, на которую я подписал контракт. Потому что я…

Бад. А как называется картина?

Чанс. Как называется? «Молодость»!

Бад. Просто «Молодость»?

Чанс. А разве не прекрасное название для картины, в которой на экране впервые появятся молодые таланты? Все вы вроде как сомневаетесь. Если не верите, вот, взгляните. Взгляните на контракт. (Достает его из внутреннего кармана.)

Скотти. Ты его всегда с собой таскаешь?

Чанс. Просто он случайно оказался в кармане этого пиджака.

Мисс Люси. Уже уходишь, Скотти? (Скотти поднимается из-за стола.)

Скотти. Слишком уж много тут говорильни.

Бад. Девчонки ждут.

Чанс (быстро). Слушай, Бад, прикид у тебя классный, вот только дай мне кое-что посоветовать твоему портному. Парень среднего роста выглядит лучше с обычными плечами, а не с подкладными. Они делают тебя ниже, объемнее и где-то приземистее.

Бад. Спасибо, Чанс.

Скотти. А для моего портного советики есть, Чанс?

Чанс. Ни один портной в мире не может скрыть сидячий образ жизни заказчика.

Мисс Люси. Чанс, малыш…

Чанс. Ты все так же в банке работаешь? День-деньской сидишь на пятой точке и считаешь сотенные купюры, а раз в неделю одну из них кладут тебе в карман? Костюмчик ничего себе, Скотти, если ты им доволен, но на пятой точке брюки начинают лосниться.

Вайолет (появляется в дверях, сердито). Бад! Скотти! Идемте же.

Скотти. Я живу не за счет смазливой мордашки и езжу на своей машине. Не на «кадиллаке», но на своей. А если бы умерла моя мать, я бы сам ее похоронил, и не позволил бы, чтобы в церкви собирали по медяку ей на погребение.

Вайолет. Скотти, если вы оба сейчас не подойдете, я поеду домой на такси.

Мужчины выходят вслед за ней в пальмовую рощицу. Видно, как они дают женам деньги на такси и знаками показывают, что остаются.

Чанс. Добропорядочные мещане ушли, мисс Люси.

Мисс Люси. Да…

Чанс. Ну… Я ведь вернулся не для того, чтобы сцепиться со старыми друзьями… Так, уже четверть восьмого.

Мисс Люси. Уже?

Люди, сидящие в затемненных углах бара, смотрят на Чанса. Взгляды у них не зловещие. Они просто чего-то ждут, то ли начала встречи наверху, то ли чего-то еще… Мисс Люси близоруко щурится на Чанса, затем переводит взгляд на людей и обратно, наклонив голову, словно озадаченный терьер. Чанс явно расстроен.

Чанс. Так… А как в этом заведении насчет стейков? Они тут по-прежнему лучшие в городе?

Стафф (отвечая на телефонный звонок у стойки). Да, это он. Он здесь. (Мельком глядит на Чанса и вешает трубку.)

Мисс Люси. Малыш, я пойду в гардероб, возьму палантин, вызову свою машину и отвезу тебя в аэропорт. Там у них есть воздушное такси, летающее, называется вертолет, оно домчит тебя до Нового Орлеана за пятнадцать минут.

Чанс. Я не уеду из Сент-Клауда. Что я такого сказал, что вы решили, что я уеду?

Мисс Люси. А я-то думала, что у тебя достаточно здравого смысла, чтобы понять – лучше отсюда убраться.

Чанс. Мисс Люси, вы выпили, и выпивка вскружила вашу прелестную головку.

Мисс Люси. Подумай хорошенько, пока я хожу за палантином. У тебя еще есть друг в Сент-Клауде.

Чанс. В Сент-Клауде у меня есть еще и девушка, и без нее я никуда не поеду.

Посыльный (за сценой). Записка Чансу Уэйну, записка мистеру Чансу Уэйну.

Принцесса (входя вместе с посыльным). Громче, молодой человек, громче… Ах, все, вот он!

Но Чанс уже взбегает на галерею. Принцесса выглядит так, будто второпях накинула одежду, спасаясь из горящего дома. Ее голубое платье с блестками наполовину застегнуто, волосы в беспорядке, глаза осоловело блестят. В одной руке она держит очки с разбитым стеклом, другой поправляет сползающий норковый палантин. Движения у нее неуверенные.

Мисс Люси. Я знаю, кто вы. Вы – Александра дель Лаго.

Громкое перешептывание. Пауза.

Принцесса (на лестнице, ведущей на галерею). Что? Чанс!

Мисс Люси. Дорогая, позвольте я застегну вам молнию. Секунду, не шевелитесь. Дорогая, давайте-ка я отведу вас наверх. Вам нельзя показываться в таком виде…

Внезапно с галереи сбегает Чанс и выводит Принцессу на улицу. Она едва ли не в панике. Она сбегает до середины ведущей в пальмовую рощицу лестницы, задыхаясь, прислоняется к каменной балюстраде под декоративным фонарным столбом с пятью рожками и плафонами перламутрового цвета. Интерьер затемняется, когда Чанс выходит вслед за ней.

Принцесса. Чанс! Чанс! Чанс! Чанс!

Чанс (тихо). Если бы ты оставалась наверху, ничего бы не случилось.

Принцесса. Я оставалась, оставалась.

Чанс. Я же тебе говорил – подожди.

Принцесса. Я ждала.

Чанс. Разве я тебе не сказал, чтобы ты подождала, пока я вернусь?

Принцесса. Я ждала, ждала тебя целую вечность. Потом, наконец, я услышала, как в пальмовой рощице грустно и протяжно протрубили серебряные трубы, а затем… Чанс, со мной произошло чудо из чудес. Послушай меня, давай я тебе расскажу, а?

Мисс Люси (сидящим в баре). Т-с-с!

Принцесса. Чанс, когда я увидела, как ты проезжал под окном с высоко поднятой головой, с ужасной надменной гордостью неудачников, которая мне так знакома, я поняла, что твое возвращение обернулось таким же провалом, как и мое. И в моем сердце шевельнулось какое-то доброе чувство к тебе. Это чудо. Вот оно-то и произошло со мной. Это чувство касалось не только меня самой. И оно означает, что сердце мое еще живет, живет какая-то его часть, оно не целиком умерло. Что-то в нем еще живо… Чанс, прошу тебя, послушай. Мне очень стыдно за сегодняшнее утро. Я больше никогда тебя не унижу, больше не унижу себя, ни тебя, ни себя… Я не всегда была таким чудовищем, когда-то я им не была. И то чувство, которое я испытала, увидев тебя возвращающимся потерпевшим неудачу в пальмовую рощицу, дало мне надежду, что я перестану быть чудовищем. Чанс, ты должен помочь мне перестать быть чудовищем, ты способен и сможешь помочь мне. И я буду тебе благодарна. Нынче утром я чуть не умерла, чуть не задохнулась в приступе паники. Но даже во время приступа я увидела в тебе доброту. Настоящую доброту, которую ты почти утратил, но она… еще в тебе осталась…

Чанс. И что я такого доброго сделал?

Принцесса. Ты дал мне кислород.

Чанс. Так любой бы поступил.

Принцесса. У тебя могло уйти на это больше времени.

Чанс. Я чудовище, но не настолько.

Принцесса. Ты вообще не чудовище, ты просто…

Чанс. Что?

Принцесса. …заблудился в бескрайней стране, в краю великанов-людоедов, плотоядных и кровожадных людоедов…

Внезапно за сценой раздается голос.

Голос. Уэйн?

Голос звучит отчетливо, но не громко. Чанс слышит его, но не поворачивается, он на секунду замирает, словно почуявший охотников олень. Среди посетителей бара мы видим обладателя голоса, Дэна Хэтчера. По виду, одежде и манерам он – истинное воплощение образа заместителя управляющего отелем. Он примерно одного возраста с Чансом, худой, с белокурыми волосами и тонкими светлыми усиками, обходительный, веселый; его страсть к насилию выдают лишь запонки и булавка для галстука с ярко-красными искусственными рубинами.

Хэтчер. Уэйн!

Он делает шаг вперед, и в тот же момент у него за спиной появляются Том-младший и Скотти, который чиркает спичкой и дает Тому-младшему прикурить. Чанс внезапно сосредоточивает все внимание на Принцессе, нежно обнимает ее и разворачивает к арке в мавританским стиле.

Чанс (громко). Я принесу тебе выпить, а потом отведу наверх. Тебе нехорошо, и не нужно здесь оставаться.

Хэтчер (быстро подходит к подножию лестницы). Уэйн!

Это сказано слишком громко, чтобы можно было не обратить внимания. Чанс останавливается вполоборота и откликается.

Чанс. Кто это?

Хэтчер. Спустись-ка на минутку!

Чанс. А, Хэтчер! Сейчас приду.

Принцесса. Чанс, не бросай меня.

В этот момент вой полицейских сирен возвещает о прибытии Босса Финли. Авансцена внезапно освещается с левого края, скорее всего – фарами подъезжающих к главному входу отеля машин, это сигнал, которого ждут все сидящие в баре, они бегут налево. В ярком свете остаются лишь Чанс, стоящая позади него Принцесса и сидящий за стойкой клакер. Тапер играет быстрое танго. Слева слышен голос Босса Финли, он явно работает на публику.

Босс Финли (за сценой). Ха-ха-ха! Малышка, улыбайся! Улыбнись, сейчас птичка вылетит! Разве она не Божественная, не Хевенли, это имя прямо ей под стать!

Хевенли (за сценой). Папа, идем внутрь!

В эту секунду она вбегает в отель и оказывается лицом к лицу с Чансом. Клакер поднимается. Чанс и Хевенли долго стоят друг напротив друга: он – на лестнице, ведущей в пальмовую рощицу и на галерею, она – в баре. Они просто смотрят друг на друга, клакер стоит между ними. Затем входит Босс Финли и хватает ее за руку. Потом замечает клакера и Чанса, приподнимает трость, чтобы ударить, но не ударяет. Затем тащит Хевенли влево за сцену, откуда вспышки блицев и вопросы репортеров сопровождают дальнейшее действие. Чанс понимает, что Хевенли будет стоять на трибуне рядом с отцом. Ошеломленно стоит, не двигаясь с места.

Принцесса. Чанс! Чанс! (Он поворачивается к ней, как слепой.) Вызывай машину и едем. Все уложено, даже… магнитофон с записью моего бесстыдного признания…

Клакер возвращается на свое место у стойки. Появляются Том-младший и Скотти в сопровождении еще двух мужчин. Принцесса замечает их и умолкает. Подобное она видит впервые в жизни.

Хэтчер. Уэйн, спустись-ка сюда.

Чанс. Зачем, что тебе нужно?

Хэтчер. Спустись, тогда скажу.

Чанс. Поднимись сюда и скажи.

Том-младший. Спускайся, трус поганый.

Чанс. О, привет, Том-младший. Что это ты там прячешься?

Том-младший. Это ты прячешься, а не я, трус.

Чанс. Это ты в темноте, а я на свету.

Хэтчер. Тут Том-младший хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.

Чанс. Он может и здесь со мной поговорить.

Том-младший. Хэтчер, скажи ему, что я поговорю с ним в туалете на втором этаже.

Чанс. Я в туалетах ни с кем переговоров не веду.

Том-младший яростно бросается вперед. Мужчины его удерживают.

Что это вообще такое? Глазам и ушам своим не верю. Вы там что, совещаетесь? В свое время я уезжал, когда мне велели. Но не теперь. То время давно прошло. Теперь я уезжаю, когда сам захочу. Слышишь, Том-младший? И отцу своему передай. Это мой город. Я здесь родился, а не он. Его сюда просто позвали. Его сюда призвали проповедовать ненависть. А я родился здесь, чтобы любить. Объясни ему эту разницу между нами и спроси, у кого, по его мнению, больше прав здесь оставаться… (Он не получает ответа от группы мужчин, удерживающих Тома-младшего от того, чтобы не совершить убийство прямо в баре. Подобный инцидент напрочь испортит выступление Босса Финли по телевидению, транслируемое на все южные штаты. Они это знают, а Чанс продолжает издеваться над ними.) Том, Том-младший! Чего ты хочешь? Может, хочешь вернуть деньги, которые я давал тебе на билеты в кино и на бейсбол, когда ты по субботам за доллар подстригал лужайку у дома папаши? Или сказать спасибо, что я давал тебе мотоцикл и подгонял девчонку, которая прокатилась бы с тобой в коляске?

Иди, иди сюда! Дам тебе ключи от своего «кадиллака» и скажу, сколько берет любая шлюха в Сент-Клауде. Ты у меня по-прежнему номер один, потому что ты брат Хевенли.

Том-младший (вырываясь). Не произноси имени моей сестры!

Чанс. Я произнес имя своей девушки!

Том-младший (вырвавшись). Все нормально у меня, нормально. Оставьте нас один на один. Не хочу, чтобы Чанс думал, что тут четверо на одного. (Отталкивает приятелей.) Хорошо? Пойди сюда.

Принцесса (пытаясь удержать Чанса). Нет, Чанс, не надо.

Том-младший. Извинись перед дамой и иди сюда. Не бойся. Хочу просто с тобой поговорить. Просто поговорить, тихо и спокойно.

Чанс. Том-младший, я знаю, что после моего последнего приезда сюда с Хевенли что-то случилось, и я…

Том-младший. Не очень-то свой поганый язык распускай.

Чанс. Я знаю, что много чего плохого в жизни совершил, гораздо больше, чем могу припомнить, но Хевенли я в жизни ничего плохого не сделал.

Том-младший. Ты хочешь сказать, что кто-то другой спал с моей сестрой, и заразил ее кто-то другой во время твоего последнего приезда в Сент-Клауд? Знаю, это возможно, вполне возможно, что ты не знал, что сотворил с моей сестренкой, когда в последний раз приезжал в Сент-Клауд. Помнишь, как ты вернулся домой без гроша в кармане? Моей сестре приходилось платить за тебя в ресторанах и барах и покрывать фальшивые чеки, которые ты выписывал на банки, где у тебя не было счетов. Пока ты не встретил эту богатую сучку, Минни из Техаса, ту, с яхтой. Ты начал на выходные пропадать у нее на яхте, а по понедельникам возвращался с деньгами от нее и встречался с моей сестрой. Я о том, что ты спал с Минни, которая путалась с любым ублюдком-альфонсом, которого склеивала на Бурбон-стрит или в доках, а потом снова принимался спать с моей сестрой. И однажды в то же время ты подцепил что-то от Минни и заразил мою сестру, сестренку мою, которая и слыхом не слыхивала о подобных вещах и не знала, что это за зараза, пока не сделалось слишком поздно и…

Чанс. Я уехал из города до того, как узнал…

Вступает печальная музыка.

Том-младший. Узнал! А сестренке моей что-нибудь сказал?

Чанс. Я думал, что если что-то случится, она мне напишет или позвонит…

Том-младший. Как она могла тебе написать или позвонить, ведь на помойках нет ни адресов, ни телефонов. У меня руки чешутся прикончить тебя прямо здесь, на этом самом месте!.. Моя сестренка Хевенли ничего не знала о болезнях и операциях для шлюх, пока ее не пришлось чистить и лечить – да-да, стерилизовать при помощи ножа доктора Джорджа Скаддера. Да!.. Именно ножа… И сегодня вечером… Если ты тут останешься вечером после митинга, то тоже получишь нож. Ясно тебе? Нож получишь. Вот и все. А теперь возвращайся к своей даме, а я пойду к отцу.

Принцесса (когда Чанс возвращается к ней). Чанс, ради бога, поедем сейчас же…

Печальная музыка заполняет пространство и смешивается с шумом ветра в листьях пальм.

Я целый день слышу какую-то печальную песнь, которая витает в здешнем воздухе. В ней поется: «Кануло, кануло, больше не вернуть». Пальмовые заросли у моря и оливковые рощи на средиземноморских островах – все они пропитаны этой печальной песнью. «Кануло, кануло…» Кипр, Монте-Карло, Сан-Ремо, Торремолинос, Танжер. Это все места изгнания из любимых нами краев. Темные очки, широкополые шляпы и шепоток: «Это она?» Изумленное перешептывание… О, Чанс, поверь, после поражения следует бегство. Всегда – бегство и больше ничего. Смирись с этим. Вызови машину, пусть принесут багаж, и поедем по Старой испанской тропе. (Пытается обнять его.)

Чанс. Руки убери.

Митингующие запевают за сценой песню «Звездно-синий флаг»[3].

Принцесса. Никто, кроме меня, не спасет тебя здесь от гибели.

Чанс. Не хочу, чтобы меня спасали.

Принцесса. Не бросай меня. Если бросишь, я снова превращусь в чудовище. Стану первой леди страны людоедов.

Чанс. Иди обратно в номер.

Принцесса. Одна я никуда не пойду, не могу.

Чанс (в отчаянии). Кресло-каталку! (Слева входят митингующие, среди них Том-Младший и Босс Финли.) Кресло-каталку! Стафф, живо кресло-каталку даме! У нее опять приступ!

Стафф и посыльный подхватывают Принцессу, но она отталкивает Чанса и укоризненно смотрит на него. Посыльный берет ее под руку. Она опирается на него и выходит. На сцене остаются Чанс и Клакер.

Чанс (словно подбадривая и утешая кого-то, но не себя). Все в порядке, теперь я один, никто меня не дергает.

Он тяжело дышит, ослабляет галстук и расстегивает воротничок. Оркестр в бальном зале начинает играть живую, но с лирическими нотками популярную мелодию вроде польки. Чанс поворачивает голову на приглушенные звуки музыки. Затем из-за левой кулисы выходит тамбурмажоретка с золотисто-лиловым знаменем, на котором написано «Молодежь за Тома Финли», лихо подбрасывает его вверх. За ней идут Босс Финли, Хевенли и Том-младший, который так крепко держит сестру под локоть, словно ведет ее в камеру смертников.

Том-младший. Папа! Папа! Скажи ей, чтобы она шагала!

Босс Финли. Малышка, подними голову повыше, когда мы войдем в бальный зал. (Музыка играет громче. Они шагают по лестнице и выходят на галерею на заднем плане, затем идут по ней. Босс Финли выкрикивает.) Марш вперед! (Они удаляются по лестнице.)

Голос (за сценой). Помолимся. (Хор голосов читает молитву.)

Мисс Люси (оставшаяся в баре). Все еще хочешь попробовать?

Клакер. Думаю попытаться. Как мой голос?

Мисс Люси. Лучше.

Клакер. Пожалуй, подожду здесь, пока он не начнет речь, а?

Мисс Люси. Подожди, пока в бальном зале не погасят люстры… Почему бы тебе не задать вопрос, который не заденет его дочь?

Клакер. Я не хочу задевать его дочь. Но он же собирается выставить ее непорочной девственницей в белом, на которую зарится черная похоть Юга, вот его козырь и главный довод в речи от имени Гласа Божьего.

Мисс Люси. Он искренне в это верит.

Клакер. А вот я не верю. Я верю, что молчание Божье, его абсолютное безмолвие есть долгая и ужасная тишина, из-за которой весь мир пребывает в растерянности. По-моему, нарушить ее еще суждено любому человеку, живущему ныне или в грядущем, но уж никак не Боссу Финли.

Входит Стафф, идет к столику и начинает его вытирать. Свет в люстре меркнет.

Мисс Люси (с восхищением). Нужна деревенщина, чтобы осадить деревенщину… (Стаффу.) Включи телевизор, малыш.

Голос (за сценой). Предоставляю слово нашему любимому Томасу Дж. Финли.

Стафф двигает рукой, словно включая телевизор, который занимает собой всю заднюю стену. С балконных перил начинает бить узкий, яркий и прерывистый луч света. Стафф двигает головой так, что оказывается в этом луче. Чанс медленно идет к авансцене, его голова также в прерывистом луче света. Во время его прохода на телеэкране во всю стену внезапно появляется изображение Босса Финли. Он обнимает Хевенли за плечи и говорит. Когда Чанс видит обнимающую Хевенли руку, он издает горловой звук, словно его ударили под дых. Теперь появляется звук – очень громкий – который всегда на мгновение отстает от изображения.

Босс Финли (на телеэкране). Благодарю вас, друзья, соседи, родственники и сограждане… Я раньше вам это говорил, но скажу снова. Я облечен миссией, выполнить которую на Юге считаю священным долгом… Когда мне было пятнадцать лет, я босиком спустился с красно-песчаных гор… Зачем? Потому что Глас Божий призвал меня исполнить эту миссию.

Мисс Люси (Стаффу). Слишком громко распинается.

Клакер. Слушайте.

Босс Финли. А в чем же состоит эта миссия? Я говорил вам это раньше, но повторю еще раз. Защитить от осквернения кровь, которую я считаю священной не только для себя, но и для Него.

На заднем плане мы видим, как Клакер поднимается на последнюю ступеньку лестницы и делает руками движение, словно распахивает двери. Заходит в зал и скрывается из виду.

Мисс Люси. Убавь звук, Стафф.

Стафф (поднимая руку). Т-с-с!

Босс Финли. Кто лучший друг цветных на Юге? Правильно…

Мисс Люси. Стафф, сделай потише.

Босс Финли. Это я, Том Финли. Это знают и белые, и черные.

Чуть позже тем же вечером. Спальня в отеле. Ставни в мавританском углу открыты, за ними пальмовая рощица. По-прежнему слышны разрозненные звуки недавнего происшествия. В пальмовой рощице что-то горит. Чучело? Эмблема? Пляшущие отблески пламени падают на фигуру Принцессы. На фоне интерьера видны величественные очертания пальм и звездного неба.

Принцесса (расхаживает туда-сюда с телефоном в руках). Портье! Что там с моим шофером?

На галерею входит Чанс, видит приближающиеся с противоположной стороны фигуры, быстро отступает и скрывается в темном углу галереи.

Вы сказали, что обеспечите мне шофера… Почему не можете, вы же обещали! В этом отеле кто-то уж точно мог бы сесть за руль и увезти меня отсюда за любую цену! Лишь бы прочь из этого ада…

Она внезапно оборачивается, когда в дверь стучит Дэн Хэтчер. За его спиной показываются Том-младший, Бад и Скотти, потные и помятые после потасовки в пальмовой рощице.

Кто там?

Скотти. Она не откроет. Ломай дверь.

Принцесса (роняя телефон). Что вам нужно?

Хэтчер. Мисс дель Лаго…

Бад. Не отвечай, пока она не откроет.

Принцесса. Кто там?! Что вам нужно?

Скотти (трясущемуся Хэтчеру). Скажи, чтобы она выметалась из номера.

Хэтчер (с наигранной важностью). Заткнись. Сам разберусь… Мисс дель Лаго, время вашего проживания закончилось в половине четвертого дня, а сейчас уже за полночь… Прошу прощения, но вам больше нельзя занимать этот номер.

Принцесса (распахивая дверь). Что вы сказали? Повторите, что вы сказали! (Ее властный голос, драгоценности, меха и повелительные манеры на какой-то момент обескураживают их.)

Том-младший (первым приходя в себя). Это мистер Хэтчер, заместитель управляющего. Вчера вечером вы остановились в отеле с человеком, чье присутствие здесь нежелательно, и нам сообщили, что он находится у вас в номере. Мы прибыли сюда с мистером Хэтчером напомнить вам, что время вашего проживания давно закончилось, и…

Принцесса (повелительно). Время моего проживания в любом отеле мира заканчивается, когда я этого захочу…

Том-младший. Это не любой отель мира.

Принцесса (преграждая им путь). К тому же я не разговариваю с заместителями управляющих, когда хочу пожаловаться на неучтивое ко мне отношение, о чем мне, безусловно, придется заявить касательно моего здесь пребывания. Я не говорю даже с управляющими гостиниц, я разговариваю с их владельцами. Именно с ними касательно проявленной по отношению ко мне неучтивости. (Берет в руки атласное постельное белье.) Это мое белье, и я заберу его с собой. Я никогда прежде не испытывала такого невнимания ни в одном отеле, нигде в мире. Мне известно имя владельца этого отеля. Это сетевой отель, и владеет им мой личный друг, чьим гостеприимством я пользовалась в столицах таких иностранных государств, как… (Том-младший протискивается в номер.) Какого черта он делает в моем номере?

Том-младший. Где Чанс Уэйн?

Принцесса. Так вы ради этого явились? Тогда можете уходить. Его здесь нет с утра, он уехал.

Том-младший. Скотти, проверь ванную… (Открывает шкаф, нагибается и заглядывает под кровать. Скотти уходит вправо.) Как я уже говорил, мы знаем, что вы – Александра дель Лаго. Вы путешествуете с негодяем, о чем вы, уверен, не имеете ни малейшего понятия. Поэтому вам нельзя оставаться в Сент-Клауде, особенно после скандала, который мы… (Скотти возвращается из ванной и знаком показывает, что Чанса там нет.) Так вот, если вам нужна помощь, чтобы уехать из Сент-Клауда, я…

Принцесса (перебивая). Да. Мне нужен шофер. Кто-то, кто сел бы за руль моей машины. Я хочу отсюда уехать, очень хочу. Сама я водить не умею. Меня нужно отсюда увезти!

Том-младший. Скотти, подождите-ка с Хэтчером за дверью, пока я тут кое-что ей объясню… (Те выходят и ждут за дверью в левом конце галереи.) Я обеспечу вам водителя, мисс дель Лаго. Если не смогу, то найду полицейского, полдюжины полицейских. Хорошо? Как-нибудь потом приезжайте в наш город, слышите? Мы расстелим вам красную ковровую дорожку, хорошо? А сейчас до свидания, мисс дель Лаго.

Они удаляются по затемненному коридору. Чанс выходит из своего укрытия в другом конце, медленно и осторожно приближается к двери номера. На пальмовую рощицу налетает ветер. Похоже, он разгоняет гуляющих там, остаток пьесы играется на фоне ночного неба. Ведущие на террасу двери с жалюзи открываются, в номер входит Чанс. Со времени последнего своего появления он демонстрирует гораздо меньше благоразумия. Принцесса не замечает его, пока он не хлопает дверьми. Она ошарашенно поворачивается к нему.

Принцесса. Чанс!

Чанс. У тебя тут были гости.

Принцесса. Тебя искали какие-то мужчины. Сказали, что мое присутствие в отеле и в городе нежелательно, потому что я приехала сюда с преступником и выродком. Я попросила, чтобы мне нашли водителя, чтобы отсюда уехать.

Чанс. Я твой водитель, я пока еще твой водитель, принцесса.

Принцесса. Ты не мог проехать через пальмовую рощицу.

Чанс. Через минуту я буду в норме.

Принцесса. На это уйдет больше минуты, Чанс, послушай меня, а? Можешь меня выслушать? Сегодня утром я слушала с жалостью и пониманием, да, с жалостью слушала твою историю. И в сердце своем прониклась к тебе чувством, на которое, как мне казалось, я уже не способна. Вспомнила молодых людей, которые были для меня тем же, что и ты, или на что ты надеешься. Я ясно всех их видела – глаза, голоса, улыбки, тела, очень ясно. Но имен их я вспомнить не смогла. Я не смогла бы вспомнить их имен без того, чтобы раскопать программки пьес, в которых я начала играть в двадцать лет, где они говорили: «Мадам, граф ожидает вас» или же… Чанс? Им почти это удалось. Да-да, Франц! Да, Франц… как его? Альбертцарт. Франц Альбертцарт. Боже, боже, Франц Альбертцарт… Пришлось его уволить. Он слишком крепко держал меня в сцене вальса, от его жадных пальцев оставались синяки, однажды он мне позвоночный диск сместил, и…

Чанс. Я жду, пока ты замолчишь.

Принцесса. Недавно я встретила его в Монте-Карло. Он был с семидесятилетней женщиной, но, судя по его глазам, сам выглядел гораздо старше. Она вцепилась в него и вела на невидимой цепи по «Гранд-отелю»… по вестибюлям, казино и барам, словно слепую умирающую болонку. А он был ненамного старше тебя. А вскоре он на своем «альфа-ромео» или «феррари» сорвался с утеса на горной дороге где-то на Лазурном берегу. Случайно? Череп у него раскололся, как яичная скорлупа. Интересно, что оказалось внутри? Старые непомерные амбиции, маленькие предательства, возможно, даже скромные попытки шантажа, которые так и не удались, и какие-нибудь остатки былого обаяния и привлекательности. Чанс, Франц Альбертцарт и есть Чанс Уэйн. Пожалуйста, посмотри правде в глаза, и тогда мы продолжим наши отношения, а?

Чанс (отстраняясь от нее). У тебя все? Закончила?

Принцесса. Ты меня не слушал, так?

Чанс (снимая телефонную трубку). И не надо было. Я утром тебе рассказал свою историю и не собираюсь ниоткуда срываться и разбивать себе башку, как яичную скорлупу.

Принцесса. Нет, потому что ты не умеешь водить машину.

Чанс. Коммутатор? Междугороднюю, пожалуйста.

Принцесса. Ты врежешься в пальму. Франц Альбертцарт…

Чанс. Где твоя записная книжка?

Принцесса. Не знаю, что ты там задумал, но все без толку. Сейчас единственная твоя надежда – позволить мне вести тебя на дивной невидимой стальной цепи по «Карлтонам», «Ритцам», «Гранд-отелям» и…

Чанс. Разве ты не знаешь, что я скорее умру? Уж скорее умру… (В трубку.) Барышня? Срочный личный звонок от мисс Александры дель Лаго мисс Салли Пауэрс в Беверли-Хиллз, штат Калифорния…

Принцесса. О, нет! Чанс…

Чанс. Мисс Салли Пауэрс, голливудская журналистка, да, Салли Пауэрс. Да, посмотрите в справочнике. Я подожду, подожду…

Принцесса. Ее номер – Колдуотер пять-девять тысяч… (Зажимает рот рукой, но слишком поздно.)

Чанс. В Беверли-Хиллз, Калифорния, Колдуотер пять-девять тысяч.

Принцесса выходит на авансцену, пространство вокруг темнеет, видна лишь пальмовая рощица.

Принцесса. Зачем я дала ему номер? Ну, а почему бы и нет, все равно я рано или поздно все узнала бы… Я несколько раз начинала звонить, снимала трубку, а потом снова вешала. Так пусть он сделает это за меня. Что-то произошло, я дышу глубоко и свободно, словно паники как не бывало. Может, она исчезла. Он делает за меня то, чего я так боюсь, и ищет за меня ответ. Сейчас он для меня лишь тот, кто совершает этот ужасный звонок и ищет ответ. Я вся в свете. Его почти не видно. Что бы это значило? Может, то, что меня еще рано сбрасывать со счетов и отправлять в тираж?

Чанс. Хорошо, позвоните в «Чейсен». Постарайтесь там до нее дозвониться.

Принцесса. Ну, ясно только одно. Мне нужен лишь этот звонок. Похоже, я стою в круге света, а вокруг все темно. Он где-то там, на заднем плане, словно и не выходил из мрака, где родился. Я снова притягиваю свет, словно корону на голове, предназначенную мне с рождения чем-то особенным в крови. Она моя, я рождена, чтобы ею владеть, как и он рожден для того, чтобы за меня позвонить Салли Пауэрс, дорогой хранительнице моей полузабытой легенды. (Вдалеке звонит телефон.) Легенды, которую я пережила… Чудовища нескоро умирают, они живут долго, ужасно долго. Их тщеславие безгранично, как безгранично их отвращение к самим себе… (Телефон звонит громче, одновременно с этим софиты снова освещают спальню. Она поворачивается к Чансу, и обстановка снова становится более реалистичной.) А телефон все звонит и звонит.

Чанс. Мне дали еще один номер…

Принцесса. Если ее там нет, назови мое имя и спроси, куда до нее можно дозвониться.

Чанс. Принцесса?

Принцесса. Что?

Чанс. У меня есть личные причины для этого телефонного звонка.

Принцесса. Ничуть не сомневаюсь.

Чанс (в трубку). Я звоню по поручению Александры дель Лаго. Она хочет поговорить с мисс Салли Пауэрс… А нет ли другого номера, по которому принцесса могла бы до нее дозвониться?

Принцесса. Если тебе дадут номер, это добрый знак.

Чанс. Как? Хорошо, я туда позвоню… Барышня? Попробуйте позвонить мисс Салли Пауэрс по другому номеру. Каньон семь-пять тысяч… Скажите, что срочно, на проводе принцесса Космонополис…

Принцесса. Александра дель Лаго.

Чанс. Александра дель Лаго звонит мисс Пауэрс.

Принцесса (себе). Кислорода бы чуточку, пожалуйста…

Чанс. Это вы, мисс Пауэрс? Говорит Чанс Уэйн… Я звоню по поручению принцессы Космонополис, она хочет с вами поговорить. Через минуту подойдет к аппарату…

Принцесса. Не могу… скажи, что я…

Чанс (вытягивая телефонный шнур). Дальше не вытягивается, принцесса, придется тебе подойти.

Принцесса нерешительно мнется, затем подходит к протянутой трубке.

Принцесса (тихим, но резким голосом). Салли? Салли? Это вправду ты, Салли? Да, это я, Александра. Это все, что от меня осталось, Салли. Да-да, я там была, но продержалась лишь несколько минут. Как только они начали смеяться не там, где надо, я бросилась бежать по проходу, вылетела на улицу с криками «Такси, такси»… И вот до сих пор бегу. Нет, ни с кем не говорила, ничего не слышала, ничего не читала… Хотелось просто… темноты… Что? Это ты просто снисходительна.

Чанс (словно себе). Скажи ей, что открыла новых звезд. Две звезды.

Принцесса. Минутку, Салли, что-то… дышать нечем!

Чанс (хватая ее за руку). И понапористей. Скажи, чтобы завтра она написала это в своей колонке, во всех колонках, во всех своих интервью на радио сказала… Что ты нашла пару молодых людей, звезд завтрашнего дня!

Принцесса (Чансу). Иди в ванную и подставь голову под холодную воду… Салли… Ты и вправду так думаешь? Ты не льстишь, Салли, ради нашей прежней дружбы?.. Вырос, говоришь? Мой талант? Это как, Салли? Стал глубже? Больше чего? Ах, силы! Ну, дорогая Салли, дай тебе Бог здоровья.

Чанс. Хватит болтать. Скажи обо мне и Хевенли!

Принцесса. Нет, разумеется, рецензий я не читала. Сказала же, что сбежала, сбежала. Со всех ног, куда глаза глядят. Что-что? О… Очень мило с твоей стороны, Салли. Мне даже все равно, если ты говоришь это не слишком искренне. Салли, по-моему, ты знаешь, как для меня прошли эти пятнадцать лет, потому что во мне бьется… «рыдающее сердце артиста». Прости, Салли, я плачу, а салфеток под рукой нет. Прости, Салли, я плачу…

Чанс (шипит у нее за спиной). Эй, обо мне скажи! (Она пинает его по ноге.)

Принцесса. Ты о чем, Салли? Ты и вправду так думаешь? Кто? На какую роль? О господи!.. Кислород, кислород, быстро!

Чанс (хватает ее за волосы и шипит). Обо мне, обо мне! Ах ты, сука!

Принцесса. Салли? Слишком чувства нахлынули, прямо через край. Можно я тебе попозже позвоню? Салли, я перезвоню… (В восторженном полузабытьи вешает трубку.) Моя картина бьет рекорды по кассовым сборам в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

Чанс. Перезвони ей, пусть трубку возьмет.

Принцесса. Бьет рекорды. Величайшее возвращение в истории кинематографа – вот как она это называет…

Чанс. Ты обо мне ни слова не сказала.

Принцесса (себе). Сейчас появляться нельзя, рано еще. Надо на недельку лечь в клинику, потом на неделю или дней на десять съездить на ранчо в Вегасе. Неплохо бы вызвать туда Акерманна, чтобы тот сделал несколько кинопроб, прежде чем я отправлюсь на Западное побережье…

Чанс (у телефона). Иди сюда, перезвони ей.

Принцесса. Машину оставлю в Новом Орлеане и полечу самолетом в… в… в… Таксон. Надо привлечь Штрауса, пусть займется моей рекламой. И нужно хорошенько замести следы последних нескольких недель… в аду!

Чанс. Иди сюда. Вот, перезвони ей.

Принцесса. Чего-чего?

Чанс. Поговори с ней обо мне и о Хевенли.

Принцесса. Поговорить о мальчишке с пляжа, которого я подобрала ради удовольствия, чтобы отвлечься от депрессии? Теперь, когда кончился кошмар? Связать свое имя Александры дель Лаго, обладательницы… Ты же меня используешь. Просто используешь. Когда ты был мне нужен, то закричал: «Кресло-каталку!» Так вот, кресло-каталка мне не понадобилось, я сама выкарабкалась, как и всегда. Я вернулась в страну великанов-людоедов, где теперь живу одна. Чанс, ты проехал то, мимо чего нельзя было проезжать. Проехал мимо своей лучшей поры, мимо молодости. Это все, что у тебя было, а теперь этого нет.

Чанс. Да кто бы говорил, черт подери! Смотри. (Силой поворачивает ее к зеркалу.) Погляди в зеркало. Что ты там видишь?

Принцесса. Я вижу Александру дель Лаго, актрису и звезду. Теперь твоя очередь, что ты видишь?

Чанс. Я вижу Чанса Уэйна…

Принцесса. Франца Альбертцарта, лица которого безжалостно коснется завтрашнее утреннее солнце. Конечно, в самом начале ты был увенчан лаврами, на твоих золотистых волосах покоился лавровый венок, но золото тускнеет, а лавры вянут. Посмотри на себя, на жалкое чудовище… (Она гладит его по макушке.) Конечно, мне известно, что я тоже чудовище. Но с одним отличием. Знаешь, в чем оно? Нет, не знаешь. Так я тебе скажу. Из страсти и мучений своего существования я создала нечто, что могу открыть миру – скульптуру почти героическую, с которой я могу сбросить покров, и это правда. А ты? Ты вернулся в город, где родился, к девушке, которая не желает тебя видеть, потому что ты наполнил ее тело такой гнилью, что ее пришлось резать, вычищать и вешать на крюк, словно приготовленного для воскресного обеда цыпленка… (Он замахивается, чтобы ударить ее, но его поднятый кулак устремляется вниз и ударяет его в живот. Чанс сгибается пополам и жалобно вскрикивает. В пальмовой рощице шумит ветер, еле слышно вступает печальная музыка.) Да, и ее брат, один из тех, кто ко мне приходил, угрожал тебе тем же самым. Кастрировать тебя, если ты здесь останешься.

Чанс. Дважды этого сделать нельзя. Ты проделала это со мной утром, вот на этой кровати, где я имел честь, имел огромную честь…

Ветер шумит сильнее. Они отходят друг от друга: он – к кровати, она – к маленькому туалетному столику.

Принцесса. Годы проделывают с женщиной то же самое… (Ссыпает со столика в сумочку жемчуга и пузырьки с таблетками.) Ну…

Внезапно она бессильно обмякает, ее ярость улетучивается. В ее лице и голосе проявляется какая-то неуверенность, выдающая то, что она вдруг понимает, что ожидающее ее будущее – отнюдь не череда триумфов. Она по-прежнему держится величественно, когда подхватывает серебристый норковый палантин и закутывается в него. Тот моментально сползает у нее с плеч на пол; она, похоже, этого не замечает. Чанс поднимает палантин и набрасывает ей на плечи. Она презрительно фыркает и поворачивается к нему спиной. Затем решительности у нее убавляется, она поворачивается к нему лицом и смотрит испуганным, одиноким и нежным взглядом огромных темных глаз.

Принцесса. Я уезжаю, пора ехать. (Он слегка кивает, ослабляя виндзорский узел черного вязаного галстука. Она по-прежнему смотрит на него.) Ну так ты едешь или остаешься?

Чанс. Остаюсь.

Принцесса. Тебе нельзя здесь оставаться. Я отвезу тебя в соседний город.

Чанс. Спасибо, но… Спасибо, принцесса.

Принцесса (хватая его за руку). Едем, тебе нужно уехать вместе со мной. Мое имя связано с твоим, мы вместе зарегистрировались в отеле. Что бы с тобой ни случилось, в это впутают и меня.

Чанс. Все, что могло со мной случиться, уже случилось.

Принцесса. Что ты пытаешься доказать?

Чанс. У всего должен быть смысл, так, принцесса? Я о том, что если жизнь не имеет смысла, то ты ничего не достиг, всегда что-то оставалось, всегда чего-то не хватало, так ведь? Так вот, во всем по-прежнему должен оставаться смысл.

Принцесса. Я пошлю коридорного за багажом. Тебе лучше спуститься вместе с ним.

Чанс. Я не предмет твоего багажа.

Принцесса. А чем еще ты можешь быть?

Чанс. Ничем… но не предметом твоего багажа.

ПРИМЕЧАНИЕ. В этой сцене очень важно, чтобы поведение Чанса означало самоосознание, а не жалость к самому себе. В нем должны проявляться достоинство и честность обреченного человека. В Чансе и Принцессе нужно показать единение потерянных людей, но без фальшивой сентиментальности, а с правдивостью моментов, когда люди разделяют обреченность, когда вместе идут на расстрел, потому что Принцесса так же обречена. Она, в отличие от Чанса, больше не может повернуть время вспять, и время одинаково безжалостно к ним обоим. Для Принцессы – очень недолгое возвращение к призрачной славе. Сообщенное Салли Пауэрс может быть и наверняка является правдой, но показать, что она идет навстречу триумфу – значит исказить перспективу ее будущего. Принцесса подсознательно признается себе в этом, когда садится на кровать лицом к зрителям рядом с Чансом. Их обоих ждет катастрофа, и в глубине души она это знает. Они сидят рядом на кровати, как пассажиры на одной скамье в поезде.

Принцесса. Чанс, нужно двигаться дальше.

Чанс. Двигаться куда? Мне нельзя было проезжать мимо своей молодости, но я ее проехал.

Вступает печальная музыка и продолжается вплоть до занавеса.

Принцесса. Ты еще молод, Чанс.

Чанс. Принцесса, возраст некоторых людей можно определить только по уровню накопившейся в них гнили. По этой мерке я – древний старец.

Принцесса. А я кто? Знаю, я мертва, как старая египетская… Забавно, да? Мы еще сидим рядышком в этом номере, словно на одной скамье в поезде… и вместе куда-то едем… Гляди. Вон ослик ходит кругами, поднимая воду из колодца… (На что-то показывает, словно из окна поезда.) Смотри, пастушонок гонит стадо. Какая старая, безвременная страна. Гляди…

Все громче и громче тикают часы.

Чанс. Нет, послушай. Я не знал, что здесь есть часы.

Принцесса. По-моему, часы есть везде, где живут люди…

Чанс. Он идут – тик-так – тише, чем бьется сердце. Но это мина замедленного действия, она скоро взорвется и разнесет мир, в котором мы жили, на мелкие обгорелые кусочки… Время – кто может его одолеть, кто когда-нибудь сможет его победить? Может, герои и святые, но только не Чанс Уэйн. И я ведь чем-то жил… временем?

Принцесса. Да, временем.

Чанс. …которое грызет, как крыса грызет свою лапу, попавшую в капкан, а потом, отгрызя ее и вырвавшись на свободу, не может бежать, истекает кровью и умирает.

Тиканье часов стихает.

Том-младший (за сценой слева). Мисс дель Лаго…

Принцесса. По-моему, объявляют нашу… станцию…

Том-младший (за сценой). Мисс дель Лаго, я нашел вам водителя.

Входит полицейский и ждет на галерее.

С усталой грациозностью она встает с кровати, задержав руку на плече сидящего рядом Чанса, и, немного пошатываясь, идет к двери. Открыв ее, лицом к лицу сталкивается с Томом-младшим.

Принцесса. Пошли, Чанс, у нас тут пересадка… Идем же, нам надо ехать дальше… Чанс, прошу тебя…

Чанс качает головой, и Принцесса устало машет рукой. Уходит по коридору вместе с полицейским и скрывается из виду.

С лестницы входит Том-младший, останавливается и негромко свистит Скотти, Баду и третьему мужчине, которые входят и останавливаются в ожидании. Том-младший спускается по лестнице спальни и останавливается на нижней ступеньке.

Чанс (вставая и выходя на авансцену). Я не прошу у вас жалости, а всего лишь понимания… даже не его… нет. Просто узнайте в себе меня, а во всех нас – нашего общего врага, время.

Занавес