Современная венгерская пьеса
Антология современной венгерской пьесы включает в себя произведения, написанные в Венгрии за последние 25 лет. Разнообразные по жанрам и тематике, эти пьесы, наряду с произведениями авторов старшего и среднего поколения, таких, как Л. Немет «Большая семья», Й. Дарваш «Пропасть», И. Добози «Пришла весна», М. Хубаи «Три ночи одной любви» и др., знакомят читателей и с творчеством венгерских драматургов более молодого поколения, пришедших в литературу позже, но уже успевших завоевать симпатии читателей и зрителей.
ПРОПАСТЬ{1}
Драма в трех действиях
Перевод
Л а й о ш Х о р в а т.
К л а р и — его дочь.
Л а ц и — младший брат Клари.
У ч и т е л ь.
Б а л о г н е — служанка.
М и к у ш.
И м р е М и к у ш — его сын, судебный исполнитель.
Ш а н д о р Б а к.
Ф е р е н ц К о в а ч.
К о в а ч н е — его жена.
Э р ж и к е — их дочь.
Д о к т о р Б е к ш и ч — сельский врач.
Т а в а с и н е, Р о з и — поденщица.
Е е д о ч ь.
Ф е х е р н е, Ю л и ш.
Е е с ы н.
Т е т у ш к а Ж у ж а.
К р е с т ь я н е — мужчины, женщины.
Действие первое
Б а л о г н е
Т а в а с и н е
Б а л о г н е
Ф е х е р н е
Б а л о г н е. Я же вам сказывала, он забежал на минутку в сельскую управу.
Т а в а с и н е
Б а л о г н е. Твой муженек у какой молотилки?
Т а в а с и н е. Какая там молотилка? Пока что на косом поле жнут. У Мартонов. После обеда я тоже подсоблю, а то на этом жалком клочке земли им до самого рождества не управиться. Пшеница-то вся полегла, колосья к земле пригнулись, а корни — торчком. А с молотилки уже сообщили, что пора являться да к делу приступать.
Ф е х е р н е
Б а л о г н е. Да вы не расходитесь, голубушки! Я говорю же, господин учитель вот-вот придет!
Т а в а с и н е
Б а л о г н е. Ей-ей, состоялась. Вчера вечером.
Ф е х е р н е. Что ж так наскоро, ни с того ни с сего?
Б а л о г н е. Как — наскоро? Эта волынка с каких пор тянулась. А вот теперь господин учитель набрался храбрости и заявил Хорвату, дескать, так или этак.
Т а в а с и н е
Ф е х е р н е
Б а л о г н е. А как же. Пригласили…
Вы же знаете, у господина учителя никого из родных нет, так вот, чтобы и от него кто-нибудь…
Т а в а с и н е
Б а л о г н е
Ф е х е р н е
Б а л о г н е. Ты ведь меня, Юлишка, знаешь как облупленную, я не из таковских, чтоб зря оговорить кого-нибудь или дурно отзываться о людях. Но все же скажу по совести — помолвку единственной дочери Хорваты могли бы устроить и пошикарнее. Добра у них хватает, земли, поди, хольдов{2} сто… Но вместо того чтоб погулять на радостях, отец невесты весь вечер просидел с кислой миной, будто уксуса напился. Правда, по чести говоря, вино было таким же прокислым, как уксус. Я с трудом выпила четыре, нет, пять стаканчиков. И это за весь-то вечер! А ведь, бывало, когда еще мой покойный муж жив был — весельчак был, бедняга, — мы с ним…
Д е в о ч к а
Т а в а с и н е
Б а л о г н е. Сколько он стаканчиков пропустил, того я не ведаю.
Т а в а с и н е. Да я не о том спрашиваю. Доволен был?
Б а л о г н е. О, об этом даже спрашивать грешно! У них настоящая любовь, слышите, — большая, пылкая любовь! Должно быть, сам господь бог создал их друг для друга. Я вам верно говорю. Ах, до чего же пригожая, умная, обходительная эта Кларика! Словно и не дочь своего отца.
Ф е х е р н е. Она, поди, достаточно ходила в школу, чтоб научиться быть обходительной. За деньги нынче уж и такое можно приобрести.
Б а л о г н е
Т а в а с и н е. А почему бы ей за него не заступиться? Небось учительшей станет. Барыней. А ведь она всего-навсего мужицкая дочь. Каким бы богатеем ни был ее отец — все одно, он был и останется мужиком. А она, сколько бы ее ни школили, все равно деревенская девка!
Ф е х е р н е. Не помолвка, а диковинка какая-то. Люди сказывают, будто Хорват еще в воскресенье говорил своим дружкам…
Т а в а с и н е
Б а л о г н е
Ф е х е р н е. Говорят, будто он сказал, что скорее выдаст свою дочь за цыгана Вакарча, чем за этого… учителя… ничтожного паршивца, отец которого еще батрачил у них, Хорватов.
Б а л о г н е. Да, им это не дает покоя… Слыханное ли дело — сын бедняка посмел выйти в люди. Этот Хорват так спесив, что собственную дочь загубить готов.
Т а в а с и н е. Сельский писарь! Вот кого хотелось бы ему заполучить в зятья!
Б а л о г н е. А кем был отец у этого прощелыги? Нищим.
Ф е х е р н е. Но барином. Все-таки барином, хоть и паршивым, как поросенок кочующего цыгана. А этим выскочкам только того и надо! Чтоб из крестьянской девки сделалась барыней, щеголихой.
Б а л о г н е. Ну уж о Кларике ты ничего дурного не говори! Знаешь, как она заявила отцу? Мол, коли не отдадут за учителя, в колодец брошусь.
Ф е х е р н е. Я о ней ничего дурного и не говорю, да и не могу сказать. Я скажу только сущую правду: коли мужик начнет карабкаться вверх по лестнице, то он еще безжалостнее придавит тех, кто стоит ступенькой ниже его самого.
Т а в а с и н е. Этот Хорват идет по улице так, словно считает ниже своего достоинства ступать по земле. Противно смотреть, как он задается. И все из-за ста хольдов? Их же ему отец нажил, сам-то он к отцовскому наследству ни одной борозды не прибавил. Да его хлебом не корми — дай только покрасоваться. Коляска с балдахином, галстук, пианино… А для бедного рабочего человека ему и воды жалко.
Ф е х е р н е. Это уж верно. Всегда таким был.
Т а в а с и н е. Слыхала, он привез домой Ферко — сына Ковачей. Мальчонка служил у них, пас гусей.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Б а л о г н е
Т е т у ш к а Ж у ж а. Ты, кажется, ходила сюда добрый десяток лет, а ничему не научилась; как была глупой, так и осталась.
Т а в а с и н е. Вот и вам досталось, тетушка Мари.
Б а л о г н е. И поделом. Мне вечно достается, как заезженному коняге цыгана. Как-то раз некий цыган нещадно хлестал свою лошадь, потому что она не могла стронуть с места тяжелый воз. Какой-то прохожий крикнул: «Что ж ты бьешь доброго коня, его пожалеть надо, воз-то тяжелый», а цыган в ответ: «А чего жалеть-то? Мой конь к побоям привык, он без них обойтись не может»…
Ф е х е р н е
Т а в а с и н е. Ой, да не стану я ждать.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Б а л о г н е. А когда тут не было сборищ? Всегда были. Но теперь-то уж все равно. Недолго теперь осталось здесь жить господину учителю. Сказывают, Хорват уже приказал строить новый дом.
В с е ж е н щ и н ы
Б а л о г н е. Конечно. Вы что думаете, новая хозяйка захочет здесь жить? Нет… Хорват возведет молодым хоромы почище докторских.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Да ну! Все-таки состоялась?
Б а л о г н е. То-то и оно. Вчера вечером отпраздновали.
Т е т у ш к а Ж у ж а. А ведь как этот надутый пузырь Хорват противился… Твердил без конца, мол, учитель такой-сякой, паршивец этакий… А все-таки наперекор ему вышло. Теперь небось не скажет, что отец господина учителя когда-то батрачил у Хорватов. Вот так-то и вертится мир.
Б а л о г н е. Коли так, то правильно вертится. Пусть хоть разок солнышко и бедняцкого сына пригреет.
Т а в а с и н е. Я рада — теперь и мы можем тыкать в нос хозяевам: видали, мол, и бедняку случается выйти в люди, хоть вы, богатеи, ни во что нас не ставите.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Бёжи Кардош, что батрачит у Хорватов, родственницей нам приходится — она племянница мужа моей дочки. Так вот она рассказывала — вся родня Хорватов — братья, сестры, ну, словом, все, были против учителя. Теперь-то уж могут только локти кусать от досады. На этот раз беднота взяла верх.
Б а л о г н е. Откровенно говоря, я этому рада больше, чем если бы меня сосватал какой-нибудь хозяйский сын.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Ф е х е р н е. Однако рановато радоваться. Коли к гнилой картошке положить хорошую, она тоже сгниет…
Б а л о г н е
Т а в а с и н е. Да, он именно такой… Всегда за бедняков, за правду вступается.
Б а л о г н е. И впредь так будет. Картофель был добротный, значит, и семя отменным будет.
Колокола по старику Ковачу звенят.
Ф е х е р н е. Помер, бедняга.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Б а л о г н е. Господин учитель совсем не барин, он человек особенный. Всех людей уважает… К нему всякий может прийти со своим горем, заботами, бедой — всегда поможет. Сами же знаете.
Т а в а с и н е. Что верно, то верно.
Ф е х е р н е. Поживем — увидим, чем все кончится! Вот взять того же Микуша, судебного исполнителя. Тоже взял в жены дочку богатого хозяина, а теперь своих бедных родителей и знать не хочет!
Б а л о г н е
Т е т у ш к а Ж у ж а
Т а в а с и н е. Люди рассказывают, что намедни, когда мать к ним наведалась, невестка ее только в кухню впустила. А еще говорят, будто Микуш не позволяет своей матери обращаться к невестке на «ты».
Т е т у ш к а Ж у ж а
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
В с е
У ч и т е л ь. Доброе утро. Доброе утро, тетушка Жужа. Вот уж никак не ожидал увидеть в своей холостяцкой квартире столько красавиц.
Т а в а с и н е
У ч и т е л ь
Ф е х е р н е. Еще бы, чего доброго, услышит кто.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Мы ведь слыхали радостную новость. От души желаем господину учителю всяческих благ, большого счастья.
В с е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Ну что ж, пора делом заняться, посмотрим, что и как! Кто сюда первым пришел?
Т а в а с и н е. Я пришла самая первая. Меня муж насмерть забьет, если я не поспею вовремя в поле с обедом.
У ч и т е л ь. Ну, полно, что за чепуха!
Т а в а с и н е. Здесь она. Во дворе дожидается.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Нам ведь матушка господина учителя как бы родной приходилась. Отцов брат, Михай, мой дядя, женился на Юлче, как бишь ее…
У ч и т е л ь. Как же, конечно, помню… тетушка Жужа.
Т е т у ш к а Ж у ж а
У ч и т е л ь
Д е в о ч к а. Хорошо, дядя учитель.
М а л ь ч и к
Т а в а с и н е. Может, ты сначала поздороваешься? Ты еще не сказала «здрасте»!
Ф е х е р н е. И ты, Шани, поздоровайся как следует.
Д е т и
У ч и т е л ь
Д е т и
У ч и т е л ь
Т а в а с и н е. Что ж, это было бы прекрасно. Я теперь старшего могу прихватывать с собой, а уж малышку таскать так далеко в поле не под силу. Километров десять отсюда! А с молотилкой еще дальше уходят…
Ф е х е р н е. С детской группой давно бы пора!.. У меня у самой четверо ребятишек…
У ч и т е л ь
Т е т у ш к а Ж у ж а. О господи, как это распрекрасно… Воистину…
Т а в а с и н е. Храни вас господь, господин учитель. Я пошла, а то мой муж…
У ч и т е л ь
Д е в о ч к а. До-о-сви-да-а-ания…
У ч и т е л ь
Ф е х е р н е
У ч и т е л ь. Скорее, добрый ветеринар. Я слышал, он умеет за ними ухаживать, лечит их.
Ф е х е р н е. Одним врачеванием не проживешь. А живодерством и подавно.
У ч и т е л ь
Ф е х е р н е. Я своего сына в Пешт не отпущу. Ни за что, лучше прибью.
Т е т у ш к а Ж у ж а. В этом ты, Юлишка, права. Пешт людей портит!
У ч и т е л ь
Ф е х е р н е. Должно быть, ничего не выйдет.
У ч и т е л ь. Займемся и этим, чтоб вышло.
Ф е х е р н е. Дом-то ведь как кусок хлеба нужен. Что за жизнь, коли своего угла нет. Вот и приходится ютиться с этакой оравой детей по чужим углам. Беда, да и только… Задолжали с арендной платой за жалкую лачугу, теперь целую кучу денег должны. Глазами так и колют хозяева, дескать, убирайтесь, и все тут. Нам, беднякам, совсем невмоготу жить стало…
У ч и т е л ь. Я займусь этим делом. Может быть, удастся помочь вам найти человеческое жилье. У вас четверо детей.
Ф е х е р н е. Четверо. Вот этот, да еще трое поменьше.
У ч и т е л ь. Маленьких приведите в детскую группу.
Ф е х е р н е. Да, но…
У ч и т е л ь. За них вам платить не придется.
Ф е х е р н е. Покорно благодарю, господин учитель.
У ч и т е л ь. Не благодарите. За то, что полагается каждому венгру, меня благодарить не стоит. Разве что — господа бога!
Ф е х е р н е
М а л ь ч и к. До сви-да-а-ания…
У ч и т е л ь. Будьте здоровы, Фехерне. Сервус, Шани. Ты уж присматривай за собаками!
М а л ь ч и к. Присмотрю, дядя учитель.
У ч и т е л ь
Т е т у ш к а Ж у ж а. Одна вот пришла. Внучонок мой на хуторе. Отец его свинопасом пристроил.
У ч и т е л ь. Мал еще, не справиться ему с кабанами.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Он, мой бедняжечка, слабенький еще, это верно. Но ведь дома что — ни еды, ни одежонки. Там хоть поесть дадут, да и одежку какую-нибудь. Вот зимой-то он не мог аккуратно ходить в школу, сапожков у него, сердечного, не было… Вы же изволите это знать…
У ч и т е л ь
Т е т у ш к а Ж у ж а. Помню, как же не помнить… Господин учитель был бедняцким сыном. Уж таков удел бедняка — достатка в семье нет, и самая частая гостья беспросветная нужда.
У ч и т е л ь
Т е т у ш к а Ж у ж а
У ч и т е л ь
Т е т у ш к а Ж у ж а
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Эх, что ж это вы, тетушка Мари! Разве я не говорил, что моя комната не министерство и докладывать не нужно?! У кого ко мне дело — пусть заходит.
Б а к. Здравия желаю!
У ч и т е л ь. Добрый день, дядюшка Шандор. Слыхал, вы меня искали.
Б а к. Да, я приходил, хотел было внука записать. Потому как отец с матерью работают на току, у молотилки.
У ч и т е л ь. Пожалуйста, сейчас запишем. Вот только сперва закончу с тетушкой Жужей.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Да. Надо, непременно, господин учитель!
У ч и т е л ь
Б а к. Благодарствую, я не устал.
У ч и т е л ь. Как вы поживаете? Как здоровье?
Б а к
У ч и т е л ь. Работаете?
Б а к. Дровишки колю на усадьбе Дери. Я бы подрядился работать и на току, у молотилки, да вот прошлым летом сопрелая скирда подо мной расползлась, так что…
У ч и т е л ь
Б а к. Беда? Ну… ну… беды-то никакой нет.
У ч и т е л ь. Гляжу, вы вроде что-то сказать хотите. А ну, выкладывайте, смелее…
Б а к. Как бы вам сказать это… Фамилия моя, господин учитель… Фамилия…
У ч и т е л ь
Б а к. Ну вот… нельзя ли с ней что-нибудь сделать…
У ч и т е л ь. Что сделать?
Б а к. Ну… изменить… коли возможно…
У ч и т е л ь
Б а к. Больно много у меня хлопот с ней. Вот и вчера чуть было человека не убил.
У ч и т е л ь. Из-за чего?
Б а к. Да из-за фамилии… Бак-то значит козел.
У ч и т е л ь. Ну и что же?
Б а к. Один негодник с дурной башкой привел свою козу на усадьбу Дери, где я колю дрова. Заходит, стало быть, этот человек во двор и говорит: «Нашей козочке козел требуется, вот я его и подыскиваю…» Меня такая злость взяла, схватил я топор, замахнулся, чтобы тут же наказать обидчика, да каналья успел скрыться…
У ч и т е л ь
Б а к
У ч и т е л ь
Б а к
У ч и т е л ь
Б а к
У ч и т е л ь. Да нет же. К тому же тиран был австрийцем, а вы мадьяр.
Б а к
У ч и т е л ь. Никакой тут беды нет, дядюшка Шандор. Пусть и внуки станут такими же порядочными и честными венгерскими патриотами, как их дед.
Б а к. Будьте здоровы, господин учитель.
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Решительно ничего не остается.
У ч и т е л ь
Л а ц и. Да, господин учитель.
У ч и т е л ь. А ну-ка посмотрим, не забыл ли ты географию. Вон там на стене карта.
Л а ц и
У ч и т е л ь
А смог бы ты показать, где Дебрецен?
Л а ц и
У ч и т е л ь
Л а ц и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Да, он так сказал. Хочет с вами о чем-то переговорить.
У ч и т е л ь. В таком случае надо оформлять его в школу. Присядьте, Клари.
Л а ц и
У ч и т е л ь. Ну, не беда. Потом… Мы потом будем это учить. Но ты все же найди.
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Мне хотелось бы уже в понедельник ее открыть, но вы, Клари, вы сдержите свое обещание? Сможете присматривать за детишками?
К л а р и. Разумеется. Это самое малое, что я могу сделать. Правда, к подобным начинаниям у отца интереса нет, но я уламывала его и в более трудных случаях. Не так ли?
У ч и т е л ь. Вы очаровательны, вы прелестны!
К л а р и. Теперь не до ухаживаний и комплиментов, — лучше подскажите, что я еще должна сделать?
У ч и т е л ь. Надо выпросить немного молока ребятишкам. Да мешок картошки, муки…
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Души не чают? Я это чувствую. Но для того чтоб эти люди полюбили, требуется совсем немного, поверьте. Ведь на их долю выпало слишком мало радостей, их вечно обманывали, обкрадывали, и они стали недоверчивыми, поэтому тем, кто способен о них по-настоящему заботиться, помогать, — словом, любить их, они всегда откроют свое отзывчивое сердце. Я дорожу их доверием и потому сделаю для них все, что смогу, все, что будет от меня зависеть. В этом я вижу свой долг и перед моим отцом, и перед матерью, и перед всеми моими далекими предками, батрачившими всю свою жизнь…
К л а р и. Таким я впервые увидела вас, Пишта, таким полюбила.
Пожалуй, я не стану дожидаться отца. Пойду домой, чтобы собраться с силами для будущих сражений.
У ч и т е л ь
Л а ц и
У ч и т е л ь
М и к у ш. Мое почтение!
У ч и т е л ь. Добрый день, дядюшка Микуш.
М и к у ш
У ч и т е л ь. И правильно сделали, дядюшка Микуш. Но почему вы не обращаетесь ко мне запросто? Вы должны были сказать: вот, решил заглянуть к тебе, сынок. Ведь когда-то вы качали меня на коленях и небось не величали господином.
М и к у ш. То было давным-давно. А может, и вовсе не было…
У ч и т е л ь. А может, все же было? Я-то ведь помню.
М и к у ш. Может быть, и было, но я давным-давно усвоил — кто стал господином, тот им и останется, независимо от того, как я его прежде называл. Даже если я и обращался к нему — сын мой, Имре…
У ч и т е л ь. А что с Имре?
М и к у ш. Признаться, не знаю. Описывает и продает с молотка имущество недоимщиков, стало быть, он судебный исполнитель. Давненько я его не видел, а ведь наше-то село не такое уж большое… Как раз давеча сказал я своей старухе: давай, мать, не будем платить налоги, авось тогда наш сын навестит нас…
У ч и т е л ь
М и к у ш
Конечно, по правде говоря, еще хорошо, коли они в родное-то гнездо этак разок-другой залетят поглядеть, живы ли старики или уж отправились на тот свет… Но что поделаешь, если им отчий дом нелюб и недорог? Разоренное, старое гнездо… Да… Вот давеча прислал десять пенгё{5}. Так, между прочим, через прислугу — у них ведь и служанка имеется. Вот я и раздумываю, как мне поступить. Поначалу решил я эти деньги вернуть ему при встрече и заявить, что за любовь да за ласку деньгами расплачиваться не принято… Но теперь уж не могу этого сделать, потому как деньги пришлось истратить… Нужда заставила… Нужда заставила…
У ч и т е л ь
М и к у ш
У ч и т е л ь. Куда вам торопиться, дядюшка Микуш, успеете.
М и к у ш. Вспомнил я господина учителя, потому что нынче ночью приснился мне, мир праху его, мой покойный кум, и я сказал бедняге: послушай, кум Иштван, твой сын славный малый, он стал теперь достойным человеком, и уж коли вы с кумой не успели увидеть, каким молодцом стал ваш сын, так мы, бедняки, теперь видим это… Вот как я говорил ему во сне.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Ушли, незадолго до вашего прихода.
Х о р в а т. Не беда.
М и к у ш
У ч и т е л ь
М и к у ш
У ч и т е л ь. Нет-нет, не скажу.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Да.
Х о р в а т. Некогда работал у нас поденщиком.
У ч и т е л ь. После обеда у меня никаких особых дел нет. В школу что-то не больно идут записываться…
Х о р в а т. Ну что ж, добро! Пока все. А после обеда мы с тобой еще потолкуем. Правда, у меня не так уж много времени, нужно на хутор съездить. Столько всяких забот да хлопот, просто беда!
У ч и т е л ь. Что-нибудь случилось? Неприятность какая?
Х о р в а т. Неприятность? Этого добра всегда хватает. Вот, к примеру, жатва. Работа не спорится, если самому за уборкой не присматривать. Все время надо следить за жнецами, потому что поденщики только и знают что лодыря гонять. А зерно-то уже осыпается… Потом всегда что-нибудь неожиданное да происходит. Вот и нынче ночью не успел даже домой, на хутор, заехать, пришлось катить на коляске за доктором.
У ч и т е л ь. За доктором?
Х о р в а т. Да. Наш пастушонок, что пасет гусей, такой дурной щенок — распорол себе на стерне ногу да расковырял ранку… Ух… Вот и придется теперь туда наведаться, поглядеть, что стало с мальчишкой. Одно только горе со всеми этими бездельниками. Будто и без того неприятностей мало. Ну, мне пора, пойду. Будь здоров, сынок. Сервус! Ждем тебя к обеду.
У ч и т е л ь. Непременно приду.
У ч и т е л ь
Г о л о с И м р е М и к у ш а. Видать, совесть у тебя не чиста.
У ч и т е л ь
Г о л о с И м р е М и к у ш а. Боюсь помешать твоему вдохновению.
У ч и т е л ь. Лицезреть судебного исполнителя для вдохновения — это просто необходимо.
И м р е М и к у ш. Ну, вещей здесь не так-то много, чтоб можно было описать их и наложить арест. Но, я слыхал, ты тоже решил позаботиться о завтрашнем дне. Что ж, старина, позволь тебя поздравить с помолвкой.
У ч и т е л ь. Благодарю. Вам уже известно?
И м р е М и к у ш. Нам обо всем известно, старина.
У ч и т е л ь. Тебе видней. Как-никак ты уже почти год женат…
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Я не ради приданого…
И м р е М и к у ш. Знаю, знаю. Любовь. Но даже при всем при том сто хольдов чего-нибудь да стоят. Секретарь нашей сельской управы Мишка охотно согласился бы заполучить их в приданое. Слыхал, ты к нему заходил… Ты, кажется, придумал спасительную идею и хочешь ее навязать ему? Печешься, так сказать, о благе народном… Ну что еще там за группа при школе? Смотри не подорви местный бюджет, а то придется мне побегать за денежками налогоплательщиков.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Значит, идешь на попятный. Хорошо, что ты высказался, мне давно хочется с тобой серьезно поговорить.
И м р е М и к у ш. Ну что ж… Изволь. Я к твоим услугам.
У ч и т е л ь. Послушай, Имре! Я не собираюсь быть духовным наставником или судьей. Каждый живет как хочет. Правда, нас с тобой кое-что связывает, и поэтому мы не вправе проходить мимо того, что касается тебя или меня. Мы с детских лет знаем друг друга. Вместе росли, мужали, в общем, судьба у нас складывалась одинаково, как, впрочем, у всех венгерских бедняков. Не многим из нас удается выбраться, подняться на более высокую ступеньку социального бытия, и потому нам не может быть безразлично, как живут и ведут себя люди, подобные нам с тобой. И если те, кто остался там, в нищете и бесправии, откуда мы с тобой вырвались, не могут нас спросить, так ли мы живем, то мы сами должны быть требовательны друг к другу. Не берусь судить, правильно ли живешь ты, но над тем, что я делаю, над тем, как живу и во что верую, я никому не позволю глумиться.
И м р е М и к у ш. Но послушай, старина, это же…
У ч и т е л ь. «Нам обо всем известно!» — заявил ты. Так вот, я тоже знаю, как зло говоришь ты по поводу всего, что я здесь делаю, — словом, о моей работе.
И м р е М и к у ш. Право же, старина, я вовсе не…
У ч и т е л ь. Всякий вправе иметь о ней свое суждение. Считать ее недостаточной, ни во что не ставить, осуждать, даже смеяться над ней, если угодно, — всякий, но только не ты. Я и сам знаю, как мало я еще сделал. Но разве кто-либо пытался здесь сделать больше? Ты ведь хорошо знаешь, какую глухую стену недоверия мне приходится пробивать. Это относится и к тем, кто живет в лачугах, и к тем, кто в барских хоромах. Мы с тобой здесь родились, и все нас прекрасно знают с детских лет, и все же, когда несколько лет тому назад я вернулся сюда, меня встретили настороженно, словно я был чужим. И как много времени и сил мне потребовалось, чтобы создать обстановку взаимного доверия. И если за все это время я ничего особенного не делал, разве что только старался помогать каждому, кто нуждался, — голодному давал кусок хлеба, плачущей утирал слезу, — то и это кое-что да значит. Не утверждаю, будто я делаю что-то великое или необыкновенное, но для меня это святое дело, в этом я вижу свое призвание. И если ты не хочешь помогать, не хочешь, чтоб эти будничные дела переросли в большие, значительные, то хоть не мешай мне, не ставь палки в колеса.
И м р е М и к у ш. Пишта, право же… я просто ума не приложу, отчего ты именно на меня так накинулся.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш. Ну что ж, ладно. Хоть я и не заслужил всего этого, но готов простить обиду, которую ты мне нанес. От другого я бы подобных оскорблений не потерпел. Ну, пока. У меня тоже найдется что тебе сказать, но не теперь. Мне недосуг этим заниматься.
У ч и т е л ь. Буду с нетерпением ждать. Любопытно послушать. Будь здоров.
Ф е р е н ц К о в а ч
У ч и т е л ь
Как поживает мой дружок Ферко, мой самый любимый ученик? Что-то он стал неверным, совсем меня позабыл. А ведь я приготовил ему несколько книжек для чтения.
Бога ради, скажите, что произошло?
Ф е р е н ц К о в а ч
У ч и т е л ь
Ф е р е н ц К о в а ч
У ч и т е л ь
Ф е р е н ц К о в а ч. Я не знаю… я всю неделю работал на току при молотилке… А тут вдруг меня вызвали домой… Он там лежит… в беспамятстве… бредит… господина учителя поминает… Вы всегда изволили говорить, дескать, из Ферко толк выйдет… а я и не знаю, что теперь будет…
У ч и т е л ь
Ф е р е н ц К о в а ч. Не знаю… Я только что пришел домой… работал… деньги нужны, чтоб семье жить… чтобы хлебом были сыты… И Ферко… Не знаю, что будет… заражение крови, говорят… заражение крови… его привезли с хутора уже больным… Зачем я только его отдал? За что ж у нас такая горькая доля? Сделайте одолжение, придите… Сделайте, пожалуйста, что-нибудь, господин учитель.
У ч и т е л ь
Ф е р е н ц К о в а ч. У Хорватов… я отдал его в пастухи… Гусей пасти — чтоб ему же одежку справить… Придите, пожалуйста… сделайте хоть что-нибудь…
У ч и т е л ь
Ф е р е н ц К о в а ч
К о в а ч н е. Мужа моего… нет здесь? Он сказал, что сюда пошел.
Б а л о г н е. Он был здесь и ушел. Только что ушел с господином учителем. Что с вами? Беда какая стряслась?
К о в а ч н е
Т а в а с и н е. Разве я не говорила? Говорила же я, что так оно и есть? Что этот живодер Хорват вернул бедного парнишку домой совсем больным.
Т е т у ш к а Ж у ж а
Ф е х е р н е
Ш а н д о р Б а к
Г о л о с а. Что? Что вам понятно?
— А ну-ка расскажите, да поскорее!
— Что? Говорите же, дядюшка Шандор.
Ш а н д о р Б а к. Ну да, теперь понятно, почему полный воз Хорвата нынче утром стоял перед домом доктора Бекшича…
Ч е й - т о г о л о с. Почему?
Ш а н д о р Б а к
Т а в а с и н е
Ш а н д о р Б а к
Ф е х е р н е
Т е т у ш к а Ж у ж а. Слыханное ли это дело, значит, стоит разок занозить на стерне ногу, и пожалуйте — заражение крови… И это у такого крепкого мальчугана? Да вот мои ноги, бывало, от этого самого жнивья каждое лето болячками покрывались. Когда еще девчонкой была…
М и к у ш. А ведь, кажись, давненько это было.
Т е т у ш к а Ж у ж а. И все-таки я жива-здорова. За всю свою жизнь ни разу не болела.
Б а л о г н е
Ш а н д о р Б а к. Пожалуй, с час тому назад.
Т а в а с и н е
Ф е х е р н е. Случись кому цыпленка придавить, и то строго взыщешь.
М и к у ш. А я вам так скажу: для этих мироедов вроде Хорвата ребенок бедняка всегда куда меньше цыпленка значил.
Б а л о г н е. Что правда, то правда. Так уж испокон веков повелось.
Т а в а с и н е. Вот именно, так оно и останется, коли по-прежнему будем молча все обиды терпеть. Безропотных пуще всего терзают да гнут. Так не будем же на сей раз смирными. Надобно отдать этого кабана-мироеда в руки правосудия.
Ш а н д о р Б а к. Да ведь и правосудие больше к толстосумам расположено.
Ф е х е р н е. Но нельзя же оставлять этакое злодейство безнаказанным. Не должно это сойти душегубам с рук.
Б а л о г н е. Пожалуй, коли все это правда…
Т е т у ш к а Ж у ж а
М и к у ш. Не плохо бы спалить усадьбу брюхатого кулака. Вот это и было бы справедливым возмездием!
Т а в а с и н е. Надо жандармам пожаловаться. Под суд отдать мерзавца. Пора ему шею свернуть, и так уж на его совести грехов хватает, кругом виноват…
Ш а н д о р Б а к. У него хватит пшеницы, чтоб откупиться да выскочить из петли.
Ф е х е р н е. Тут уж не выкрутишься. На все свидетели найдутся. Закон-то не подкупишь!
У ч и т е л ь
Т а в а с и н е
У ч и т е л ь. Я только что оттуда. Мальчик скончался от заражения крови…
Ф е х е р н е
У ч и т е л ь
Что говорит его мать? Мне тоже хочется услышать!
Ф е х е р н е
У ч и т е л ь. А что же правда?
Ф е х е р н е. Вранье все это, вот что она твердит…
Т е т у ш к а Ж у ж а. Хорват доктору пшеницу отвез.
Т а в а с и н е. Ферко обо всем успел рассказать…
М и к у ш. Тут дело кляузное, господин учитель, какая-то грязная история…
У ч и т е л ь. Послушайте! Можно понять, когда мать в отчаянии сзывает всю деревню. Но вам-то следовало бы сохранять хладнокровие, быть более разумными. Врач сказал правду. Никакого обмана тут нет, никакого подлога, это несчастный случай. Можете мне поверить. А теперь ступайте все по домам, спокойно, без шума. И поверьте мне, потому что я вам не лгу.
Г о л о с К о в а ч н е. Где мой муж?.. Вы не видели моего мужа? Ой, горе мне, помер мой сыночек… Погиб мой ненаглядный, умненький мой сыночек. Загубили канальи… Они за это поплатятся, гады…
Действие второе
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Должно быть, вы считаете меня глупенькой, неспособной понять, что у вас здесь что-то неблагополучно? Но раз вы не удостаиваете меня своим доверием и не хотите поделиться со мной, то…
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Всех, кого вы знаете. А вам известно, что здешние кумушки распускают про нас с вами различные сплетни? И так и эдак судачат на тему — почему я повадилась сюда ходить.
У ч и т е л ь. Про кого тут только не сплетничают?!
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Но почему ни один отец, ни одна мать не идут к нам? Почему не приводят своих детей?
У ч и т е л ь. Я дважды объявлял об открытии детской группы через глашатая — барабанщика…
К л а р и. И они все-таки не приходят…
У ч и т е л ь. Пока не пришли…
К л а р и. Пока? А потом придут? Мне стыдно пройти по улице. Или вы намерены еще раз объявить о своей затее с барабанным боем? В третий, а может, и в четвертый раз? Чтоб над нами потешались пуще прежнего?
У ч и т е л ь. Я сам обойду всех. Зайду в каждую семью, в каждый дом…
К л а р и. Значит, придется их упрашивать, чуть ли не в ножки кланяться, чтоб они пришли. Видно, отец все-таки прав. Глупец тот, кто ради этих людей хоть мизинцем пошевельнет, заявил он мне.
У ч и т е л ь. Помилуйте, нельзя же так говорить.
К л а р и. А что тут скажешь другое? Да, эти несчастные живут в чудовищной бедности, но почему они так упорно отказываются, когда им хотят помочь? Что же нам в таком случае делать? Или, выходит, правы те, кто считает, что не стоит за них болеть душой, ибо большего они не заслуживают.
У ч и т е л ь. Клари, не говорите так. Вы не можете, вы не должны так говорить. Вы еще многого не понимаете.
К л а р и. Возможно, Пишта. Но я как раз и жду от вас разъяснений. Я вовсе не принимаю близко к сердцу болтовню, я боюсь, что вы…
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. Проходи, проходи, пожалуйста.
А ну, подойди-ка сюда, девочка. Тебе нечего бояться, тетя тоже любит детей. Иди же, не бойся!
Ну вот. Давно бы так. Мы же с тобой всегда были добрыми друзьями. Разве нет? А теперь расскажи-ка толком, зачем ты пришла. Мама прислала?
Нет? Она знает, что ты пришла сюда?
Так не годится, Эржике. Ты должна была спросить разрешения.
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. Нет? Почему же?
Э р ж и к е. Потому что… потому что мама сказала… что мне нельзя сюда ходить, к господину учителю… не позволено… вот почему.
У ч и т е л ь. А почему тебе не позволено сюда ходить? Мама объяснила?
Э р ж и к е. Потому что… да все из-за Ферко…
У ч и т е л ь. Из-за Ферко?
Э р ж и к е
У ч и т е л ь
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. А почему же они боятся?
Э р ж и к е. А так… потому что нельзя…
У ч и т е л ь. Но почему же нельзя?
Э р ж и к е. Потому что дома не разрешают…
У ч и т е л ь. А почему не разрешают?
Э р ж и к е. А потому… потому что взрослые говорят: в школу ходить нужно, если не будешь туда ходить, тебя строго накажут, а вот в детскую группу не разрешают, потому что хозяин Хорват убил Ферко. Они говорят — потому эту детскую группу и придумали, чтобы люди не узнали, что Хорват натворил… Толкуют еще, будто Хорват вздумал даже молоко даром давать. Все это неспроста: он хочет показать людям свою доброту, а сам угробил Ферко, и все это вранье, будто Ферко умер сам по себе… Да еще говорят, будто господин учитель…
У ч и т е л ь
Э р ж и к е
У ч и т е л ь
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. Кто же плетет подобную чушь?
Э р ж и к е. Ну… все говорят… Вот так и говорят… Все…
У ч и т е л ь. И что ж они еще говорят?
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. А ты всему этому веришь?
Э р ж и к е. Я люблю господина учителя… потому что вы такой добрый, хороший… Вот я взяла да и пришла сюда к вам…
У ч и т е л ь. Хорошо, Эржике. Ты славная девочка, правильно поступила, ты молодец. А теперь ступай домой и скажи маме, чтоб… Кстати, отец твой дома?
Э р ж и к е. Он на молотьбе. Хлеб зарабатывает.
У ч и т е л ь. Тогда передай своей маме, что я прошу ее на минутку зайти сюда. Ничего другого не говори, только то, что я прошу ее прийти. Ладно?
Э р ж и к е
У ч и т е л ь. Не бойся, девочка, за правду тебя не накажут. И помни — всегда надо говорить только правду. А теперь ступай домой и скажи своей матери то, что я просил. А сама приходи когда захочешь.
Э р ж и к е
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
Вы знали об этой сплетне? Признайтесь, что знали. Теперь я понимаю. Именно это вы и не хотели мне сказать. Чуяло мое сердце, что вы что-то утаиваете от меня. Ведь правда же, вы именно об этом умалчивали?
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. А что из того, что я сказал бы? Поймите, Клари, я и сам ничего толком не знал. Эта девочка ошеломила меня точно ток же, как и вас. Конечно, кое-что мне было известно, но я думал, не сегодня-завтра страсти улягутся и пересуды постепенно прекратятся, — словом, как это бывает обычно. Но что я мог сделать, даже если б предупредил вас?
К л а р и. Что? Доискаться правды и схватить за шиворот злостного сплетника, распустившего ложные слухи. Там, где речь идет о столь чудовищных обвинениях, снисхождение неуместно. Кто возводит обвинение, должен предъявить доказательство вины.
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Даже знай мы обо всем заранее, мы все равно ничего бы не смогли сделать, пресечь эти разговоры, уладить все, особенно тем методом, что вы предлагаете. Подобным путем ничего не добьешься, только напортить дело да обостришь обстановку. Кому хоть немного известно, как возникают подобные легенды…
К л а р и
У ч и т е л ь. Безразлично, как это назвать. Не будем спорить. Важно одно: мы не должны чинить произвол — это все равно что тушить пожар, подливая масло в огонь. Теперь, после рассказа девочки, я окончательно убедился — насильственные меры в таком деле недопустимы. Раз уж у мальчика загноилась рана и погубила несчастного, не стоит бередить раны других обездоленных.
К л а р и. Словом, будем мириться и потворствовать подстрекателям, сбивающим с толку людей? Вы разве не слышали, к чему они призывают? «Поджечь бы его усадьбу!»
У ч и т е л ь
К л а р и. Как и все остальное? Нет, надо положить этому конец
У ч и т е л ь. Успокойтесь, Клари.
К л а р и. Как же я могу успокоиться, когда говорят, будто мой отец… будто я… да и вы… Когда я вишу, что эта мразь забрасывает нас грязью, затягивает в болото, а мы стоим как истуканы и выжидаем?!. Мне хочется смеяться и плакать одновременно, как только я подумаю, что вот уже несколько дней мы ждем здесь этих людей, в ножки им готовы поклониться, чтоб они пришли, жаждем им помочь, а они замышляют удавить нас…
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
Послушайте меня. Я вас понимаю. Знаю, что по-своему вы правы, но… но теперь в наших общих интересах… прошу вас… Потом вы поймете, почему я прошу вас пока повременить…
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
У ч и т е л ь. Здравствуй, дядя Густи!
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь. А что нового на поприще народного здравоохранения?
Б е к ш и ч. Увы, здравоохранение хиреет. Кстати, как обстоят дела с твоей гениальной затеей? С детской группой? Мне на улице только что повстречалась Кларика…
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. Ну, вижу, случай тяжелый, из ряда вон выходящий. Что ж, придется, пожалуй, зайти.
Б е к ш и ч. Послушаем-ка! Ну, что за беда? На что ты жалуешься? Послушаем!
У ч и т е л ь. Присядь, пожалуйста, дядя Густи.
Б е к ш и ч. Ух, до чего ты серьезен. Уж не вздумал ли драться с кем-нибудь на дуэли?
У ч и т е л ь. Помилуй!
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь. Ничего… только, знаешь, он был моим самым любимым учеником… Вот и не выходит из головы трагическая судьба мальчика… Очень мне его жаль.
Б е к ш и ч. Мальчишку невозможно было спасти. Сепсис. Даже госпитализировать было уже поздно.
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. Видишь ли, эта штука очень коварная. Особенно она опасна для тех крестьянских детей, которые растут в глуши и с ранней весны до поздней осени ходят босиком. Случается, они поранят ногу или занозят ее и, не обращая внимания, продолжают ходить. Если рана кровоточит — ничего, пусть себе кровоточит, авось сама заживет… Если болит, тоже не велика беда — поболит-поболит, да перестанет. Дети с раннего возраста ко всему притерпелись, они не жалуются и не хнычут из-за подобных пустяков. Ты же сам знаешь, как это обычно бывает. Поболит-поболит, а там, глядишь, ранку и затянуло. Так чаще всего бывает, все проходит без каких-либо осложнений и последствий. Но будь на сей раз столь трагического исхода с этим беднягой, я вообще считал бы крестьян невосприимчивыми к инфекции. Да и сами-то они не больно верят, будто от подобных пустяков может случиться беда. В этом, конечно, есть доля истины, ибо, если учесть количество разнообразных болячек у них на коже, то каждый второй ребенок неминуемо должен был бы погибнуть от столбняка. Именно поэтому-то они и не обращают внимания на симптомы болезни даже тогда, когда дело принимает серьезный оборот! В данном случае так и произошло. Парнишка уколол ногу на стерне, она заныла — что ж за беда! И прежде ведь болело. Он пожаловался слишком поздно, когда вся нога у него распухла. А инфекция — это, понимаешь ли, штука серьезная, за какие-нибудь несколько часов проникает в организм, и тогда, если сердце не выдерживает, токсический яд убивает человека.
У ч и т е л ь. Словом, дядя Густи, по-твоему, никто не виноват в этом несчастье?
Б е к ш и ч. Виноват? А кто виноват, что этакому мальцу все лето приходится бегать босиком по стерне да пасти скотину за какие-нибудь два кило пшеницы…
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. К сожалению, не остается ничего иного, как смириться с волей божьей…
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь. Так-то оно так, но ведь…
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. Ну то-то же! Медосмотр этот я тоже проведу по расчету, из чисто шкурных интересов. Глядь, и обнаружу уйму плохих зубов. Кто ж их вылечит? Доктор Бекшич… Не дядя Густи, а доктор медицины Густав Бекшич, врач с дипломом!
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. Ладно, ладно, смейся!
У ч и т е л ь. Над ними надо сооружать мосты, дядюшка Густи…
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч
У ч и т е л ь
Б е к ш и ч. Словом, скажешь, если понадоблюсь. Проведем и взвешивание. А теперь тороплюсь к старику Бёржёку.
У ч и т е л ь. Будь здоров, дядя Густи.
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Тетя Мари, сходите, пожалуйста, к Ковачам… и пригласите сюда Ковачне. Я уже посылал за ней, но ее все нет и нет.
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Да.
Б а л о г н е. Пригласить сюда?
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Погодите-ка немного, тетя Мари.
Послушайте, тетя Мари, вы часто встречаетесь со здешними людьми, знаете, можно сказать, всех, и прежде, бывало, много рассказывали мне то об одних, то о других, а в последнее время что-то все молчите. Скажите, вы знаете, о чем теперь больше всего толкуют люди?
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Да я не об этом. Не случилось ли, часом…
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е. Да вот домик у меня имеется, и теперь там все пришло в запустение, зять не справляется… да еще мой старшенький больно уж зовет.
У ч и т е л ь. Что ж, ладно, тетя Мари. Силой удерживать вас не могу. Но ведь последние годы ваш дом, кажется, был в исправности и сын вас не звал. Почему же именно теперь вы решили уехать?
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Послушайте, тетушка Мари, этот дом всегда был вашим домом. Вы знали моего отца, мою мать, и меня вы с пеленок знали. И я всегда относился к вам как к родной матери. Но раз уж вы теперь решили меня покинуть, что я могу поделать. Я не вправе вас удерживать, но вправе спросить, почему вы это делаете. Скажите мне откровенно, почему вы хотите уйти?
Что же вам люди наговорили?
Признайтесь, ведь дело в этом. Вам забили голову какой-то чепухой — словом, наговорили что-то… Я и сам бы их послушал, узнал бы, в чем дело.
Право же, я думал, что заслужил вашу откровенность, думал, вы сразу же подойдете ко мне и спросите — правда или неправда то, о чем говорят люди. Но раз уж вы этого не сделали раньше, хоть теперь скажите мне обо всем. Не бойтесь, я не стану скрывать истину… говорить неправду.
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е. Истинно вам говорю, только из-за дома, да из-за сына моего, да и стара уж я стала…
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
Х о р в а т
У ч и т е л ь
Х о р в а т
У ч и т е л ь
Х о р в а т
У ч и т е л ь
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Не знаю, что вам рассказал доктор Бекшич, но ничего особенного он рассказать не мог. Только то, что было. Я хотел услышать непосредственно из уст врача…
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Я как раз и хотел призвать врача в свидетели, и не на суд, а для того, чтобы он растолковал людям. Я хотел выяснить у него, как все это произошло, чтоб разъяснить истину сбитым с толку людям.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Но такими доводами вряд ли удастся убедить их в необоснованности обвинений.
Х о р в а т. А кто собирается их убеждать?
У ч и т е л ь
Х о р в а т. Пустое! Пусть себе болтают сколько угодно. А ежели мне станет невмоготу все это слушать, то я и без всяких обстоятельных объяснений да упрашиваний сумею отстоять свои интересы, свою честь. Напущу на них жандармов да судью, и никаких объяснений с ними не будет. Уж я-то позабочусь, чтобы всяким там подонкам неповадно было в другой раз задевать мою честь…
У ч и т е л ь. Однако в данном случае речь идет о несколько большем, нежели честь одного человека.
Х о р в а т. О чем это таком большом?
У ч и т е л ь. В частности, например, обо мне и, главное, о моей работе, которой я здесь занимаюсь и намерен заниматься и впредь. Мне стоило неимоверных усилий всколыхнуть эту «никудышную, дрянную, паршивую» и уж не знаю какую там еще голытьбу, из среды которой, кстати сказать, я и сам вышел. И поскольку мое призвание быть их наставником, помощником, советчиком, добрым другом, то я не хотел бы отпугнуть их от себя, ожесточить, даже сознавая, что на сей раз они не правы… Я говорю «отпугнуть от себя», потому что в их глазах я уже связан с Лайошем Хорватом узами…
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Я говорю не о какой-то помехе. Речь идет не о том, чтобы упрашивать и пытаться подкупить их. Я знаю их как свои пять пальцев и уверен — они ждут не этого. Они уже ни на что не рассчитывают и ничего от нас не хотят. В своей вражде они как бы находят выход той горечи и отчаянию, которые их охватывают в этой тяжелой жизни. Они верят — и об этом они шепчут друг другу, — что у них есть основания питать эту вражду, и эта уверенность дает им силы переносит все тяготы судьбы, иначе жизнь стала бы для них невыносимой.
Х о р в а т. Значит, я должен позволить запятнать свое имя, терпеть, когда меня называют убийцей…
У ч и т е л ь. Я не о том. Я просто хотел объяснить, каково положение, с которым нам пришлось столкнуться. Если мы будем действовать не по-доброму, а принуждением и угрозами, если станем давать отпор этим толкам, то еще больше обострим обстановку и дадим новую пищу для разжигания ненависти.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Я знаю и лучший способ, чтоб им легче жилось. Надо пытаться облегчить, улучшить их жизнь. Враждой ничего не добьешься. Доброжелательностью, сочувствием — многого.
Х о р в а т
Б а л о г н е
Х о р в а т
У ч и т е л ь
У ч и т е л ь
Х о р в а т. Это еще что? Может, я должен просить прощения? Или броситься перед ними на колени?
У ч и т е л ь. Я пригласил эту женщину к себе и хочу с ней поговорить.
Х о р в а т
У ч и т е л ь
У ч и т е л ь
Присядьте, Ковачне. И вы, тетя Мари, садитесь, если желаете.
Послушайте, Ковачне, вы, должно быть, хорошо знаете, зачем я вас пригласил. Давайте поговорим как друзья, откровенно. Вы знаете, я всегда был другом вашей семьи, вы ведь убеждены в этом, не правда ли?
У ч и т е л ь. Ответьте мне, Ковачне, в чем вы обвиняете Хорвата? Расскажите все начистоту, не бойтесь, ничего вам за это не будет. Я никогда не дам вас в обиду. Поверьте, я не собираюсь кого-то судить за это, просто хочу разобраться. Отвечайте же, прошу вас.
Почему же вы не хотите мне ответить? Расскажите все, что знаете.
К о в а ч н е
У ч и т е л ь. Бедняжка умер от заражения крови, а вы утверждаете, будто это Хорват забил его насмерть.
К о в а ч н е. Мы вовсе не утверждаем, господин учитель…
У ч и т е л ь
К о в а ч н е. Мы ни о чем таком не ведаем. Знаем лишь одно — наш сын помер.
У ч и т е л ь. Выслушайте меня, Ковачне! Я говорил с доктором Бекшичем, он сказал, что у мальчика получилось заражение крови. Он распорол на жнивье ногу, рана засорилась, в нее попала инфекции, которая и поразила весь организм. Отравила ядами. Вот истинная правда. Такое заражение крови может погубить даже самый крепкий организм, не то что слабого ребенка. Словом, в этом несчастье нет ничего подозрительного, ничего необъяснимого. Если хотите, мы вместе сходим к доктору Бекшичу, и он вам все более подробно, более точно растолкует. Хотите пойти?
Конечно, вы и ему-то не больно поверите… Кое-кто утверждает, будто Хорват его подкупил. Но как же можно поверить, что дипломированный врач, давший клятву честно исполнять свой долг, оказался способным на такой ужасный обман даже за целый воз пшеницы? Вы только сами подумайте: если все это правда и если бы обман доктора обнаружился, он лишился бы не только своей должности и куска хлеба, но в довершение ко всему его посадили бы в тюрьму. Ведь рано или поздно, а истина всегда выходит наружу, правду никогда не скроешь.
Так вот, если кто умирает от побоев, у него горячки не бывает. А были на нем следы побоев?
Вот видите, стоит только здраво поразмыслить, как сразу же все предстает в ином свете. Я понимаю и сочувствую вашему горю. Но нельзя так безответственно обвинять кого-то в столь страшном преступлении…
К о в а ч н е
У ч и т е л ь
И разве не вы говорите, будто я затеял устройство детской группы лишь для того, чтобы замять дело, скрыть преступление? И не вы ли запретили детям приходить сюда, ко мне? Почему, вы ни одного ребенка не привели в детскую группу?
Тетя Мари, а вам что известно обо всем этом?
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
К о в а ч н е. Мы ничего не думаем… Ничего не знаем… И на господина учителя ничего не наговариваем…
У ч и т е л ь
Остались другие дети, и им надо помогать, чтоб никому из них в шесть-восемь лет не приходилось тянуть тяжелую лямку, как бедному Ферко.
Надеюсь, вы меня поняли, Ковачне? И теперь вы сами пойдете к соседям и знакомым. Договорились?
Хотите пойти, Ковачне? Отвечайте!
К о в а ч н е
У ч и т е л ь
К о в а ч н е
У ч и т е л ь
К о в а ч н е
Правда и огне не горит и в воде не тонет, правду не скроешь… Ни пшеницей, ни детской группой… Я расскажу, отчего помер Ферко… И не пойду я никуда с господином учителем… Ни к кому не пойду… Вы никакого права не имели меня сюда вызывать.
У ч и т е л ь. А вы, тетя Мари, что же не уходите? И вам, пожалуй, незачем тут оставаться! Вы ведь вроде уходить собирались…
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Ладно, тетушка Мари, пусть будет по-вашему.
У ч и т е л ь. Войдите!
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Здравствуй. Да так, ничего.
И м р е М и к у ш. Ну, ладно. Не стану тебе докучать. Только, понимаешь ли, в последний раз ты мне кое-что сказал, а мне тогда недосуг было тебе ответить. Понимаешь ли, я не люблю оставаться в долгу перед кем бы то ни было… за словом в карман не полезу.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Ничего!..
И м р е М и к у ш. Ничего. Так! Словом, ничего? За других говорить не могу, но я лично весьма сожалею…
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш. Ты, верно, думаешь, что у меня нет никакого интереса ко всякого рода общественным нуждам. А ведь ты ошибаешься! Если, конечно, критически подойти к людям моей профессии, то они не очень-то щедры к народу, впрочем, тебе это хорошо известно. Однако ты не думай, будто я глух к людской беде, будто не хочу сделать что-нибудь доброе. Напротив, я много размышлял над тем, как бы помочь всем этим беднякам, но ничего не смог сделать. Тебя просто не понимают, даже отец родной, не говоря уж о братьях и сестрах. Протянешь им руку помощи, а они злобно огрызаются. Но если у тебя в руках бич, они сразу же становятся смирными, как говорится, поджимают хвосты. Ты ведь знаешь, какие у меня отношения с семьей? Впрочем, оставим это. Лучше не выносить сор из избы. Честно говоря, я давно пришел к выводу — человеку выпадает та судьба, которую он заслуживает.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш. Я предпочитаю не касаться конкретных личностей, а говорю вообще. Могу добавить ко всему сказанному лишь одно: идеалисты благородны, они необходимы в жизни, и я всегда огорчаюсь, если кто-нибудь начинает думать, как я…
У ч и т е л ь. Словом, твой визит — выражение сочувствия?
И м р е М и к у ш. Ты, Пишта, склонен всегда все истолковывать превратно. По всякому поводу готов иронизировать.
У ч и т е л ь. Боже упаси! Спасибо, что навестил, и прими мою признательность за сочувствие.
И м р е М и к у ш
И м р е М и к у ш. Целую ручки, Кларика. Я всего лишь на минутку забежал к Пиште потолковать по душам. Не обижайтесь, что уже собрался уходить. Целую ваши ручки. Будь здоров, Пишта.
К л а р и
У ч и т е л ь. Что случилось?
К л а р и. Что вы сказали отцу? О чем вы с ним говорили? Он прибежал домой в страшном гневе. Требовал, чтоб я немедленно вернула вам обручальное кольцо. Он и слышать не хочет о нашей свадьбе. Говорите, Пишта, я с ума сойду. Я никогда не видела отца в таком гневе… Говорите же!..
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Тогда я еще не знал… когда говорил с твоим отцом… Теперь уже знаю… Здесь всему конец…
К л а р и. Чему конец?
У ч и т е л ь. Я всегда верил во что-то, ибо чувствовал, что без веры не могу жить… Верил, надеялся и как ребенок строил карточный домик… И вдруг все рухнуло. Может быть, вера всего лишь игра… И наша беда в том, что мы играем ва-банк и ставим всю свою жизнь на одну карту. Ребенок может заново построить свой домик, взрослому же человеку начинать все сначала невмоготу.
К л а р и
У ч и т е л ь. Я тебя очень люблю! Не будь тебя, я уже сегодня ушел бы отсюда.
К л а р и. Да что произошло? Неужели тебя так расстроили обывательские сплетни?
У ч и т е л ь
К л а р и. Но почему же? Все из-за этих глупых сплетен? Ты же знаешь, это сплошные выдумки. Ты же не чувствуешь себя виноватым. А выгнать тебя они не смогут.
У ч и т е л ь. Выгнать они, действительно, не смогут, и каждое первое число я буду исправно получать свое жалованье. Но разве я могу с этим примириться? Наверное, было бы разумнее довольствоваться этим и не мечтать ни о чем другом. Тогда из меня получился бы заправский чинуша, исправно исполняющий свои обязанности, и не больше. Я же всегда стремился к чему-то большему, и вот теперь это стало невозможным. Ведь в глазах этих людей я навсегда остался бы лютым врагом, а то и того хуже — предателем.
К л а р и. Ты смотришь на вещи слишком мрачно. Рано или поздно люди все забывают.
У ч и т е л ь. А я? Я смогу забыть? Стану жить, будто ничего не случилось, и твердить про себя, дескать, люди глупы, они заслуживают своей участи, потому что не доросли и не смогли оценить по достоинству мою готовность помочь им… Пожалуй, можно еще добавить — я, мол, все-таки считаю идеализм прекрасным и нужным делом и глубоко скорблю, если кто-нибудь приходит к такому же заключению, что и я. Нет, этого я не смогу! Слишком глубоко мое убеждение и слишком остро чувство собственного достоинства, чтоб я докатился до этого.
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и. Да. Уехать.
У ч и т е л ь. Куда?
Действие третье
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш. Ну-ну, бросьте хныкать… Расскажите-ка лучше поскорей, что тут у вас стряслось? Что произошло?
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е. Нет, ушел на рассвете. Я и не знаю, что…
И м р е М и к у ш
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е. Я ничего не знаю. Нынче ночью, около полуночи, я проснулась от ужасного грохота и шума… Вбегаю сюда — я ведь, изволите ли знать, сплю на кухне, — а тут уже же вот так…
И м р е М и к у ш. А господин учитель?
Б а л о г н е. А он-то, сердечный, сидит на краю своей постели. Все уговаривал меня уйти, лечь спать, говорил — ничего, дескать, не случилось, никакой беды…
И м р е М и к у ш. Да, явное преувеличение налицо…
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш. И он не говорил, куда пойдет?
Б а л о г н е. Ничего не сказал, ни единого слова…
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е. Я ничего не знаю, ваше благородие…
И м р е М и к у ш. Кто-нибудь уже приходил сюда сегодня утром? Скажем, господин секретарь сельской управы или из жандармерии?
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш. Так вот, послушайте меня, тетя Мари! Я сейчас побегу к господину секретарю в сельскую управу. Через несколько минут вернусь. Но покамест я буду отсутствовать, вы ни до чего не должны дотрагиваться. В интересах следствия очень важно, чтобы все оставалось так, как есть.
Б а л о г н е
И м р е М и к у ш. Да, для следствия. Уж не думаете ли вы, что такое гнусное дело можно оставить безнаказанным?
Б а л о г н е. Но ведь господина учителя нету дома… Да и он мне сказал, что ничего особенного здесь не случилось… А не выйдет ли из этого следствия какая-нибудь большая неприятность для господина учителя?
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
У ч и т е л ь. Тетя Мари!
Б а л о г н е
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Вы ничего не видели и не слышали. Кто бы вас ни спрашивал. Вы всю ночь крепко спали. А окна разбил ветер.
Б а л о г н е. Окна разбил ветер…
У ч и т е л ь. А был ночью ветер?
Б а л о г н е. Нет, не было.
У ч и т е л ь. Ну, в таком случае их разбил не ветер, а кто-то из пьяной компании угодил камнем в окно.
Б а л о г н е. Кто-то из пьяной компании угодил камнем в окно…
У ч и т е л ь. Но вы даже этого не слышали. Понимаете?
Б а л о г н е. Понимаю, господин учитель.
У ч и т е л ь. Если люди станут расспрашивать, вы все равно ничего не знаете.
Б а л о г н е. Это правда, я ничего не знаю. Я и его благородию господину Микушу так сказала — я ни о чем ничего не знаю…
У ч и т е л ь
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Он был здесь?
Б а л о г н е. Да.
У ч и т е л ь. Когда?
Б а л о г н е. Только что. Проходил под окнами, ну и заглянул, а потом, когда увидел то это… Вот это…
У ч и т е л ь
Б а л о г н е. Что сейчас же вернется, только сбегает на минуту к господину писарю… И что в комнате нельзя прибирать. Все должно оставаться так, как есть. Из-за следствия…
У ч и т е л ь. Из-за чего?
Б а л о г н е
У ч и т е л ь. Господин Микуш пошел к писарю?
Б а л о г н е. Он так сказал. И что тут же вернется.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Должно быть, какая-то пьяная компания натворила. Просто глупая выходка. Я не придаю этому особого значения.
И м р е М и к у ш. И ты говоришь вполне серьезно?
У ч и т е л ь. Вполне серьезно.
И м р е М и к у ш. В сельской управе. Я предупредил Мишку об этом скандальной случае.
У ч и т е л ь. К чему?
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Это сугубо мое личное дело, и я могу судить о нем, как мне заблагорассудится. Повторяю — я не придаю всему случившемуся никакого значения.
И м р е М и к у ш
У ч и т е л ь. Нет?!. Почему же? Чьи окна разбиты — ваши или мои?
И м р е М и к у ш. Здесь разбито не твое окно, а окно одного из уважаемых людей села. Потому что, хотя мы, интеллигенция, здесь на селе каждый в отдельности и являемся частными лицами и между нами, как частными лицами, могут быть расхождения во взглядах, в одном мы должны быть едины — мы должны поддерживать покой села, его душевное равновесие и гармонию.
У ч и т е л ь
И м р е М и к у ш. Да-да, покой. Теперь уж мы воочию убедились, к чему приводят попытки воздействовать на людей уговорами. Вот к чему.
У ч и т е л ь. Твоя забота просто трогательна. Но все же в данном вопросе самое компетентное лицо я. И сам переговорю с Мишкой.
И м р е М и к у ш
Б а л о г н е
К л а р и. Тетя Мари! Где господин учитель?
Б а л о г н е. Только что пошел в сельскую управу. С его благородием господином Микушем.
К л а р и. Он здоров, с ним ничего не случилось? Он не ранен?
Б а л о г н е. Я вроде ничего такого не заметила.
К л а р и
Х о р в а т
Б а л о г н е
Х о р в а т. Не городите чепуху!
Б а л о г н е
Х о р в а т. То-то, значит, мужики пьяные. Совсем из ума выжила старая хрычовка!
Б а л о г н е
Х о р в а т. Спите как сурок, коли ничего не слышите. Что и говорить!
К л а р и. Не обижай тетю Мари, папа. Ты же видишь, как она, бедняжка, перепугалась.
Х о р в а т. Ах, бедняжка! Какая жалость! Бедняжка! Точь-в-точь такая же, как и все остальные. Вот и сейчас заступается за своих бедных да обиженных. Ничего, дескать, не слыхала, ничего не видела.
Б а л о г н е
К л а р и
Б а л о г н е
К л а р и. Но нам вы можете преспокойно все рассказать. Когда же это случилось?
Б а л о г н е
Х о р в а т. Ну вот, значит, слыхала все ж таки? Не спала, значит, беспробудно…
К л а р и. Да ну, папа! Перестань.
Б а л о г н е. Ничего. Всю ночь неспамши по комнате ходил. С зарей, чуть свет, ушел куда-то. А куда — того не знаю… Вот только недавно домой вернулся…
К л а р и. Бедный Пишта…
Х о р в а т. Это мы еще посмотрим. Теперь уж я сам возьмусь за дело и наведу здесь порядок. Да такой, что эти паршивцы на всю жизнь запомнят. Очернить понапрасну человека, растоптать его честь! Возвести напраслину ни за что ни про что, обвинить во всех смертных грехах?! Я уже сделал донесение…
К л а р и
Х о р в а т. Позавчера. Только тебе не хотел говорить.
К л а р и. Может, этого не следовало делать? Без ведома Пишты.
Х о р в а т. А мне именно так и хотелось. Без его ведома. Опять стал бы мешать, вставлять палки в колеса. Дескать, надобно действовать добром, убеждением и все такое прочее в том же роде.
К л а р и
Х о р в а т. Ты уж послушай меня. Хватит этой гнусной комедии… Пора положить конец раз и навсегда. Пусть эти мерзавцы зарубят себе на носу — нельзя безнаказанно замарать честь человека.
К л а р и
У ч и т е л ь. Нет, ничего. Я вполне здоров.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Да.
Х о р в а т. У секретаря?
У ч и т е л ь. У него.
Х о р в а т. Стало быть, ты подал заявление?
У ч и т е л ь. Нет, напротив, я взял его обратно.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Да, взял. Кто-то подал его вместо меня, а я забрал. Теперь я попрошу и вас пойти со мной в управу и забрать свое заявление обратно… Ваше заявление…
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Так, как говорю. Я только что узнал, что позавчера вы написали заявление в жандармерию по делу бедняги Ферко. Мне очень хотелось бы, чтобы теперь вы взяли его обратно.
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Именно после всего этого. Быть может, еще не совсем поздно…
Х о р в а т. Какое это имеет отношение ко всему случившемуся?
У ч и т е л ь
Х о р в а т
У ч и т е л ь. Сейчас не в этом суть.
Х о р в а т. В чем же?
У ч и т е л ь. Обстановка и без того напряженная, и если мы не сумеем, а тем более не захотим удержать людей от необдуманных поступков, кто знает, не приведет ли это к роковым последствиям. Трудно предположить, до чего могут довести разгоревшиеся страсти.
Х о р в а т. Страсти потому и разгораются так без удержу, что мы этому потворствуем, попустительствуем этим негодяям. Надо было с самого начала унять горлодеров. Заткнуть паршивцам глотку, тогда все было бы как надо.
У ч и т е л ь. Сейчас не стоит пререкаться по этому поводу. Я прошу вас взять ваше заявление назад.
Х о р в а т
К л а р и
Х о р в а т. Не кипятиться? А что еще сказать, коли слышишь подобное? Хорошо еще, что от меня не требуют раздать мои земли этим канальям в благодарность за то, что так удружили — очернили меня при всем честном народе…
У ч и т е л ь
К л а р и. Пишта, помилуйте! Как вы можете?!
Х о р в а т
К л а р и
Х о р в а т
К л а р и
Х о р в а т
К л а р и
Х о р в а т. Не пойдешь?
К л а р и. Не пойду!
Х о р в а т. В таком случае я знать тебя не знаю!
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Не сержусь.
К л а р и. Наверно, он уж и сам пожалел, что наговорил сгоряча. Пойдем догоним его. Или, если хочешь, сначала я с ним поговорю. Да, так, пожалуй, будет лучше всего. Верно, Пишта? Все уладим, устроим. А потом вместе уйдем отсюда. Скажи же, мой дорогой, что так будет. Мы уйдем из этой деревни и все забудем. Вот увидишь, забудем это скверное место, будто его вовсе никогда и не было. Или станем вспоминать, как жуткую сказку, которой нас запугивали в детстве. Мне хочется уехать отсюда как можно дальше. Куда-нибудь в Задунайский край… Свить гнездо в укромном уголке посреди лесистых холмов, в живописной долине, у самого берега речки…
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Я никуда отсюда не уеду. Я должен остаться здесь…
К л а р и. Я тебя не понимаю, Пишта. После всего случившегося ты хочешь остаться здесь? Поело такой кошмарной ночи?
У ч и т е л ь. Да, после этой ночи. В последние дни я действительно думал над тем, не перевестись ли мне куда-нибудь. Мне казалось, ты права, мы должны уехать отсюда. Не будь этого ночного происшествия, возможно, я так и поступил бы. Но теперь я уже не могу уйти.
К л а р и. И как раз сейчас, когда положение безотрадное и все кажется таким безнадежным, ты пришел к этому решению?
У ч и т е л ь. Порой и безнадежность придает силу и энергию не меньше, чем уверенность в успехе. А то и больше, потому что стремление плыть против течения требует от человека куда больше сил, если он не хочет утонуть. А я не хочу идти ко дну.
К л а р и. Чего же ты, собственно, хочешь? Хочешь идти напролом, противопоставить себя всей деревне? Допустить, чтоб в следующий раз на тебя напали ночью на улице? Или станешь перед недругами и скажешь: так и так, вы во всем правы, правильно, мол, сделали, что напали на мой дом да забросали окна камнями. Скажи, Пишта, только откровенно, какой ты видишь выход?
У ч и т е л ь. Выход? Теперь меня волнует лишь первый шаг. И чутье мне подсказывает, что я должен сделать его не по дороге, уводящей из деревни…
К л а р и
У ч и т е л ь. Прежде всего ступай за отцом. Помирись с ним.
К л а р и. Но что ему сказать? И что сказать самой себе?
У ч и т е л ь. Входите, пожалуйста!
У ч и т е л ь. Входите, дядюшка Микуш!
М и к у ш
У ч и т е л ь. И правильно сделали, дядюшка Микуш. В последнее время вы слишком часто обходили мой дом… Должно быть, не желали со мной знаться…
М и к у ш. Ну что ж…
У ч и т е л ь
М и к у ш
К л а р и
М и к у ш. Да нет, помилуйте! Я не хочу вам докучать. Мне только хочется убедиться в своей правоте. Я-то ведь знаю, что я прав, но все-таки хочу лишний раз убедиться, так ли это. Потому, как я всем говорил, быть того не может, чтобы господин учитель пошел на такое. Быть не может. В крайнем случае его силком тянули, против желания. Мыслимо ли допустить, чтоб он по своей охоте засадил людей за решетку. Потом я еще сказал, дескать, узнай я, кто так гадко набезобразничал нынче ночью, вот своими бы руками взял за жабры да свернул шею. Я-то ведь знаю, что господин учитель не таков…
У ч и т е л ь. Я никуда не уйду, дядюшка Микуш.
М и к у ш. А то горланят, окаянные, так, мол, и так, а учителю, дескать, отсюда придется убираться… иначе, мол, они не утихомирятся… Толкуют еще про сто хольдов земли… А ведь господин учитель не из таких, чтоб за сотню хольдов позволил так запросто запутать себя. Даже за целую тыщу! Скорее, бросит все к чертям, коли вздумают сбить его с толку… Он уж такой.
К л а р и
М и к у ш. Я знаю… Говорил я им, окаянным, что господин учитель не сделал ничего такого… а они все свое гнут; твердят, будто…
К л а р и. Что — будто?
М и к у ш
К л а р и
М и к у ш
К л а р и. Словом, люди говорят, что господин учитель из-за меня да из-за моего отца пошел против них?
М и к у ш
У ч и т е л ь. Ладно, дядюшка Микуш. Никуда я отсюда не уеду, и с моего пути меня никто не собьет, не беспокойтесь. Идите-ка спокойно, и если вам случится еще раз проходить мимо моего дома, заглядывайте ко мне…
М и к у ш
К л а р и
У ч и т е л ь. Да. Хочу.
К л а р и
У ч и т е л ь. Возможно, ты никогда этого и не поймешь! Этого понять нельзя, надо прочувствовать. Да и прочувствовать может лишь тот, кто вышел оттуда, откуда вышел я сам — из самых низов общества, из гущи самых обездоленных людей. Знаешь, когда ночью случилось это несчастье, меня охватило отчаяние, я думал — всему конец. Никак не мог совладать с собой, заставить себя лечь и ни о чем не думать. На рассвете я вышел, не мог больше оставаться дома. Пошел в деревню. Я шел туда, словно хотел проститься со всем, что было для меня дорого. На краю деревни стояла бедная лачуга, где я родился и где прошло мое детство. Я подошел к ней. Вот здесь, думал, я вырос в нужде и познал, что значит родиться в семье бедного крестьянина… От этого порога я начал свой нелегкий путь, чтобы пробиться в люди и расширить свой кругозор. Затем я вышел за околицу в поле. Вот здесь, на этих полях, от зари и до зари с детских лет и до глубокой старости трудились мои отец и мать. Здесь, на этой земле, шла борьба за кусок хлеба, хотя ни один клочок земли им не принадлежал. А до них за тот же хлеб обильно поливали эту землю по́том и кровью мои деды и прадеды, и кто знает, сколько их было… Потом я пошел на кладбище поклониться могиле отца с матерью. Ты не представляешь, какое скорбное чувство вызывает вид погоста. Какие душевные силы он способен пробудить. Так было и со мной. Я ушел из дому на заре с намерением проститься со всем этим, с родной деревней, навсегда, а вернулся с ощущением, будто только теперь я по-настоящему вернулся домой. Не знаю, где и когда я отчетливо понял и почувствовал, что не могу оставить все это. Может, это пришло ко мне там, в поле, за околицей, может, у могилы матери… Не знаю. Но это чувство овладело мною незаметно, как незаметно озаряет все небо утренний свет. Когда я подошел к своему дому, моя душа уже не терзалась, я слышал голос своего сердца, своей совести: «Ты не должен уходить отсюда, тебе не пристало убегать».
Нет-нет, не пойми меня превратно. Я знаю, твой отец не виноват, так же как и я… Кто-то сказал, кто-то сделал предположение, люди создали свою версию и ответили на нее взрывом негодования. В этом была их правда. Их ожесточение можно понять — за ним стоит вековая нужда, горе, недоверие венгерских бедняков к своим угнетателям. Беспросветная нужда была уделом и моей матери и всех моих предков. Так что, как видишь, бывают и парадоксальные случаи, когда ложь оборачивается суровой правдой. Так получилось и на сей раз. И мне нельзя не считаться с этим, раз я хочу посвятить свою жизнь обездоленным людям, в душах которых еще теплится надежда на счастливую долю. И если я выбрал этот путь, мне не к лицу бежать отсюда. Меня никогда не покидало ощущение близости моей покойной матери, словно ее недремлющие очи пристально наблюдают с неба за мной. Я всегда вижу ее лицо с маленькими, прищуренными татарскими глазами, и она, одобрительно улыбаясь, всегда меня подбадривает. Уже по одной этой причине мне не дано уйти отсюда, а то она настигнет меня и шепнет на ухо: «Сынок, уж больно ты изменился…»
У ч и т е л ь
М и к у ш. Вот, господин учитель, извольте и ей растолковать… Пожалуйста, пусть она сама услышит из уст господина учителя!
У ч и т е л ь
Т а в а с и н е
М и к у ш. Мыслимо ли распускать всякие там ложные слухи? Пусть теперь господин учитель сам тебе растолкует, собирается он уходить или нет?
У ч и т е л ь
Входите! Вы держитесь так, словно никогда здесь прежде не бывали.
Т а в а с и н е
У ч и т е л ь
Так вот что я вам скажу — я остаюсь здесь. Здесь, в этой комнате. Как-нибудь наведу тут порядок и никуда отсюда не уйду. В этой деревне я родился, зачем же мне отсюда уходить?
К л а р и
У ч и т е л ь
Т а в а с и н е
У ч и т е л ь. Стало быть, другие тоже… все… Ну что ж, вот и выдался подходящий случай поговорить. Теперь-то уж все одно, все позади и терять нам нечего. По крайней мере объясните мне — почему?
М и к у ш. Я… да я и не знаю ни о чем…
У ч и т е л ь. А вы, тетушка Жужа? Вы тоже ничего не слышали?
Т е т у ш к а Ж у ж а
У ч и т е л ь
Кто это сделал? И зачем?
Совсем по-иному стояли мы друг против друга еще несколько недель тому назад. Помните?
М и к у ш
У ч и т е л ь. Спасибо, дядюшка Микуш. Ступайте и вы. Придется мне самому взяться за дело…
К л а р и. Что же теперь ты станешь делать, Пишта?
У ч и т е л ь. Останусь здесь и начну все сначала. Я знаю, теперь мне будет куда труднее, чем прежде, но я готов продолжать работу, за которую взялся, когда пришел сюда. Да, нелегко будет снова заслужить их доверие, ведь они считают меня пособником. Придется приложить все усилия. Придется заново восстановить то, что рухнуло, но так, чтоб оно было лучше и прочнее прежнего. Конечно, одному мне не избавить их от бедности, от нужды и невзгод, вряд ли мне одному под силу создать им другую жизнь, но я должен доказать им свою преданность, помочь, облегчить им жизнь — в этом я вижу свое призвание, смысл своей жизни. Ради этого я хочу жить и трудиться. Понадобились вот эти кирпичи
К л а р и. А как же я? И что будет с нами?
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь
К л а р и
У ч и т е л ь. Я тоже не могу поверить. Да и не хочу. Я тоже говорю, это дело надо как-то уладить. Но именно поэтому я и должен теперь уйти от тебя… Я обязан пойти вслед за ними и найти их снова… Чтоб затем вернуться за тобой.
ТРИ НОЧИ ОДНОЙ ЛЮБВИ{8}
Стихи
Авторизованный перевод
Стихи в переводе
Б а л и н т.
Ю л и я.
В и к т о р.
Д-р Л а й о ш С е г и л о н г и — судья.
М е л и т т а — его жена.
Ф р и д е ш Х е н к е р — капитан.
Ш а н д о р — поэт кроткий.
К а р о й — поэт строгий.
У ч а с т к о в ы й к о м е н д а н т п о П В О.
Г а с п а р }
М е л ь х и о р }
В а л т а с а р } — волхвы{9}.
Д е з е р т и р ы.
М о л о д о й с о л д а т.
К р и т и к.
Ц в е т о ч н и ц а.
Ч и л л а.
Ш а н д о р
К а р о й
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Действие первое
Ю л и я. Не слишком ли велика для нас эта квартира?
Б а л и н т. Это, по-видимому, всего лишь холл, а залы там дальше.
Ю л и я. Тебе и эти хоромы малы? Да в них уместились бы все меблированные комнатушки, мансарды и каморки для прислуги, в которых мы с тобой до сих пор ютились…
Б а л и н т. Что ж, попробуем, каково жить в бальных залах.
Ю л и я. Ты всегда уверял, что достаточно иметь одну кровать, а писать ты можешь, примостившись с краю, у себя на коленях.
Б а л и н т. Так я писал четверостишия. Здесь я напишу поэму.
Ю л и я. Тссс…
Б а л и н т. Что такое?
Ю л и я. Слышишь, какое здесь эхо?
Б а л и н т. Ау!..
Ю л и я. Похоже, весь дом пуст… Ау!..
Б а л и н т. Послушай, Юли, просто не верится, неужели здесь не будет ни домовладельца, ни дворника, ни квартирной хозяйки?
Ю л и я. Кто же станет орать на нас, если мы включим электрическую плитку?
Б а л и н т. Кто запретит нам любить друг друга?
Ю л и я. Кто постучит в стену, когда ты будешь читать стихи?
Б а л и н т. И подслушивать, когда мы целуемся!
Ю л и я. Никто!.. Никто!..
Б а л и н т. Начнем же исследовать этот неведомый мир. Ты иди туда, я — сюда!.. И если попадешь в беду, кричи «ау!..», я поспешу на помощь… А может, и я позову тебя!..
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. Нет. Я обнаружила ванную, а в ней бассейн, как у бегемота Ионы{10} в зоопарке.
Б а л и н т. Значит, мы сможем здесь еще и нырять.
Ю л и я. Но сначала наполним его водой.
Г о л о с а Б а л и н т а и Ю л и и
Б а л и н т и Ю л и я. Добрый день!
К о м е н д а н т
Ю л и я. Должно быть, это прежние жильцы сложили туда свои вещи.
К о м е н д а н т
Б а л и н т
К о м е н д а н т. Огнеопасная?
Б а л и н т. Всякая бумага легко воспламеняется.
К о м е н д а н т. Покажите!
Б а л и н т. С чего это?
К о м е н д а н т. Чтобы проверить, соблюдаете ли вы правила ПВО по противопожарной безопасности. Вот для чего.
Б а л и н т. О чем я только не передумал, когда писал, но вот мысль о соблюдении правил противопожарной безопасности как-то не приходила в голову.
К о м е н д а н т. На этот раз вы дешево отделались… Но только попадитесь мне!.. В следующий раз!..
Б а л и н т. В следующий раз?.. А что будет в следующий раз?
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. В этом доме мы будем жить друг для друга… Дадим обет.
Б а л и н т. Только друг для друга и для человечества… Клянемся!
Что это?
Ю л и я. Телефон. Вон там, на полке… Что нам с ним делать?
Б а л и н т. Оставь, пусть звонит!
Ю л и я
Б а л и н т. Завидуешь нам? Нашей любви?
Ю л и я. Устыдился-таки…
Б а л и н т. Кто его знает? Может, на нас готовится новый налет. Будем начеку, Юлика. Есть такие точки, куда молнии ударяют с особым пристрастием. Наши предшественники наверняка что-то знали, иначе зачем бы им столь поспешно бросать эту квартиру?
Ю л и я. Может, они опасались бомбежки.
Б а л и н т. Уж этого-то я боюсь меньше всего.
Ю л и я. А чего ты боишься больше всего?
Б а л и н т. Лишиться тебя.
Ю л и я
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я.
В м е с т е.
Только ты.
Ю л и я. Погоди, я выключу телефон.
Ой! Кран! Я забыла закрыть воду!
Б а л и н т. С каких это пор водопроводные краны поют?..
Ю л и я
Г о л о с В и к т о р а
Ю л и я. Добрый день, Виктор.
Б а л и н т. Привет.
Ю л и я. Виктор. Не знаю, кто он такой, что за человек, но это он достал нам квартиру…
Б а л и н т. Забыв предупредить, что будет приходить сюда принимать ванну.
В и к т о р. Здравствуйте! Извините, что не встретил — проспал.
Ю л и я. Вы тут живете?
В и к т о р. Неужели вы подумали, что я пришел с первым визитом в пижаме?
Б а л и н т
В и к т о р. Кроме меня, никого. Я полагал, что не буду вам обузой.
Б а л и н т. Надеюсь, что нет. Более того, мы вам весьма признательны, ведь благодаря нашим заботам мы обрели приют, и, судя по его размерам, это не просто квартира, а хоромы.
В и к т о р. Вам тут нравится?
Б а л и н т
Ю л и я
В и к т о р. Раз вы спрашиваете, значит, уже угадали. Хочу видеть вас каждый день. Только и всего.
Ю л и я. В таком случае нам действительно лучше уйти.
В и к т о р. Я не стану вас стеснять.
Б а л и н т. Я, в сущности, не знаю, чем мы обязаны такой любезности. Позавчера мы случайно встретились в кафе, вчера ты позвонил, что нашел для нас квартиру, а сегодня мы уже живем с тобой под одной крышей. Надеюсь, ты не у Гитлера научился подобной напористости?
В и к т о р. Нет… Он, как и я, научился этому в мире бизнеса… С тех пор как я вернулся на родину с документами одного бедняка, умершего в Аргентине, я вынужден считать себя авантюристом. Мне думается, что тот, другой господин, тоже отпетый авантюрист, только бизнес у него покрупнее да размах пошире.
Б а л и н т. Я полагал, что сравнение с Гитлером уязвит твое самолюбие.
В и к т о р. Я бы и оскорбился, будь это с твоей стороны лестью.
Б а л и н т
В и к т о р. Признаться, я тоже когда-то мечтал стать поэтом.
Б а л и н т. Теперь мне все понятно. И барские хоромы, которые ты очистил из уважения ко мне, и эта сказочная быстрота, с которой все произошло… Но не будем терять времени. Достань из кармана халата свиток рукописи, которую ты, разумеется, случайно захватил, и читай! Я готов тебя слушать.
В и к т о р. О моем поэтическом даровании говорят лишь факты.
Б а л и н т. У тебя нет никаких рукописных стихов?
В и к т о р. Ни строчки. Но все же у меня есть ars poetica.
Б а л и н т. Послушаем.
В и к т о р.
Б а л и н т
В и к т о р
Ю л и я. Признаться, я не испытываю к ней ни малейшего влечения.
В и к т о р. Сделайте одолжение!
Ю л и я
В и к т о р. У меня припасен южноамериканский концентрат для ванны с дивным ароматом. Можно вам предложить?
Ваши раздумья напрасны, я все равно уже всыпал его в воду.
Б а л и н т. Ты любишь, как я погляжу, ставить других перед свершившимися фактами.
В и к т о р. Если хочешь преуспевать в жизни… Ты ведь сам сказал, что хотел бы иметь квартиру, где никто не будет вас беспокоить. Вот ты и обрел ее. Что ж тут плохого?
Б а л и н т. По-твоему, это именно то, что надо?
Ц в е т о ч н и ц а. Доброе утро!
В и к т о р. Как вы сюда попали?
Ц в е т о ч н и ц а. По черной лестнице. Ей-богу, я вошла с черного хода…
Б а л и н т. Вы тоже здесь живете? Или желаете только принять ванну?
Ц в е т о ч н и ц а. Еще чего?.. Мне велели отнести эти цветы господину директору.
Б а л и н т
В и к т о р. За цветы уплачено?
Ц в е т о ч н и ц а. Да.
В и к т о р
Б а л и н т. Возьми, пожалуйста.
Ц в е т о ч н и ц а
Б а л и н т. Я не хотел вас обидеть.
Ц в е т о ч н и ц а
Б а л и н т. Не туда, сюда, по парадной лестнице.
Б а л и н т. Неужели они еще могут вернуться?
В и к т о р
Б а л и н т. Твои друзья… как, бишь, их зовут… господин директор со своими чадами и домочадцами.
В и к т о р. Они мне не друзья. И до поры до времени они сюда не вернутся. К тому же директор-то он липовый, выскочка… Вздумал податься в оптовую торговлю текстилем, рассчитывал нажиться, хапать, сколько душа пожелает, как в свою бытность на интендантской службе, когда он расхищал солдатские консервы. Прикарманить вагон-другой из товарных поставок для него — пара пустяков, но акционеры оказались более обидчивыми, чем венгерские солдаты. Разыгрался скандал. Господин директор вновь поспешно напялил офицерский мундир, жену отослал в имение, вещи, которые у него могли конфисковать, рассовал по родственникам. А уж квартиру придется караулить тебе.
Б а л и н т. Я не открою! Мы договаривались о пустой квартире, а здесь из всех щелей лезут призраки. Я не хочу, чтоб непрошеные гости вторгались в мою жизнь.
В и к т о р. Я все же посмотрю, кто там так растрезвонился. А волноваться тебе незачем.
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т. Что там еще стряслось? И в ванной призраки?
Ю л и я. К туалетному зеркалу прикреплена фотография…
Б а л и н т. Всего-навсего! Лишь бы акционеры не вылезли из канализационной трубы… того и гляди, последнюю простыню с тебя стянут. Они на все способны…
Ю л и я. Да, но что это за фотография! Мне страшно…
Б а л и н т. Ерунда, не обращай внимания, не бойся… Уйдем отсюда.
Ю л и я. В таком виде?
Б а л и н т. А хотя бы! Ева, наша прародительница, когда ее изгнали из рая, была одета не лучше.
Ну вот, мы и в окружении!.. Спрячься!
Ш а н д о р.
В и к т о р
Б а л и н т. Добро пожаловать!
Ш а н д о р. Мы хотели первыми приветствовать поэта в его новой обители.
К а р о й
Ш а н д о р
К а р о й
Ш а н д о р. Здесь мы сможем регулярно собираться. И построим для чистой поэзии башню из слоновой кости.
К а р о й. Да здравствует башня из слоновой кости! Пока нас не угонят из нее месить окопную грязь.
Ш а н д о р. Пусть наш окоп — штаб-квартира гуманизма — будет тут!
К а р о й. Размечтался, как цыган, у которого не было пороха.
Ш а н д о р. Мы будем сражаться духовным оружием!
К а р о й. Никогда никто в мире еще не смеялся так, как будут смеяться над твоим оружием.
Б а л и н т. Дорогие друзья, я рад вас видеть у нас на новоселье. Но расскажите лучше, что произошло в Будапеште за те полтора часа, как мы расстались? Что слышно о нашем великом критике — верховном судье? Вчера он заверял, что, выпустив свой новый том стихов, я выдвинулся в число лучших поэтов нашего поколения. Он знает мои стихи наизусть. Он уже пишет рецензию на сборник моих избранных стихов.
К а р о й. Я не могу больше этого слушать.
Б а л и н т
Ш а н д о р. Раскритиковал и разоблачил… Выдал тебя с головой…
Б а л и н т. Уму непостижимо!
Ш а н д о р. Да не читай ты!
К а р о й. Пусть читает…
Б а л и н т
В и к т о р. Мне пришлось видеть черную пятницу на бирже. Разорившиеся банкиры, словно кузнечики, прыгали с шестого этажа. Но чтоб поэт так глубоко переживал злопыхательскую рецензию… Бессмертие, вот что будет ужасно. Но об этом тебе поведает моя спотыкающаяся баллада.
Б а л и н т
В и к т о р.
Ш а н д о р. Но маленькая толика бессмертия никогда не повредит.
В и к т о р.
Б а л и н т. Что ж мне делать с этим пасквилем?
К а р о й. Изорви в клочья! Растопчи!
Б а л и н т
К а р о й. Я хотел лишь доказать тщетность твоей ярости, в ней нет никакого смысла. Газета вышла тиражом в тридцать тысяч экземпляров.
Ш а н д о р. Что ты намерен делать?
Б а л и н т. Как-нибудь переживу.
К а р о й. Вот так-то лучше.
Б а л и н т. Все же покажи мне еще раз газету.
К а р о й. К чему тебе терзаться?.. Впрочем, на, бери!
Ю л и я. Доброе утро… А может, добрый вечер? Все в голове перемешалось. Здравствуйте… Хорошо, что зашли.
Б а л и н т. Ничего, Юлика… Ничего особенного.
Ю л и я. Будем упаковывать вещи или останемся?
Б а л и н т
К а р о й. В таком случае придется тебе переселиться в мир иной, потому что в этом мире ныне никто ничего хорошего не сулит.
В и к т о р. А ты попытайся его изменить! Начни с этой квартиры… Обзаведись обстановкой в стиле рококо…
Ю л и я. Да. Пожалуйста.
В и к т о р. Благодарю.
Б а л и н т. Мне даже шторы не на что купить… Голые стены, на которых прежде висели картины, и то насмехаются надо мной — у господина директора, мол, на этом месте висело полотно Меднянского{13}, но он увез его с собой. Здесь была картина Сени{14}, а тут Риппль-Ронаи{15}…
К а р о й. Ты ошибаешься! Здесь висели грубые имитации, безвкусная мазня. А мы повесим подлинные произведения искусства.
Б а л и н т. Когда?
К а р о й. Сейчас. Я буду вешать, а ты налей нам по чарке вина.
Ю л и я. Не обессудьте, но я не очень люблю Гулачи.
К а р о й
Ю л и я
К а р о й. Нет ничего проще. Вот огромная стена.
Ю л и я. В сумеречном освещении она будет восхитительна. От нее как бы исходит свет.
Б а л и н т. Когда за окном совсем стемнеет, мы сядем перед ней, Юлика, и будем любоваться игрой красок во мраке зимней ночи.
К а р о й. У меня еще есть великолепные восточные ковры. Возлежать на них одно удовольствие. Вот этот темно-бордовый бухарский подойдет вам?
Ю л и я. Да. Пусть он будет большим, чтобы мы все на нем уместились.
Ш а н д о р
В с е
Б а л и н т. Он измывается над вами! Черт бы его побрал! Мы только было собрались спеть «Марсельезу», а он тянет «Богему». Это он про нас! Понимаете? Что мы — богема, и все тут! Не хочу больше этого слышать!
К а р о й. Пойдем и мы, надо еще обставить другие комнаты.
С у д ь я. Кажется, мы ошиблись адресом.
М е л и т т а. Не беда.
С у д ь я. Я убежден, что мы попали в чужой дом. Прошу вас, перестаньте петь.
М е л и т т а. Неужели вы думаете, мой дорогой, что, попади мы туда, куда шли, я запела бы на пороге? Стараюсь спасти положение, вот и все.
С у д ь я. Уйдем, пока не поздно.
М е л и т т а. Теперь уже поздно. В передней мы наткнемся на горничную, и она может нас принять за жуликов.
С у д ь я
М е л и т т а. Это другое дело.
С у д ь я. Я абсолютно уверен, что это не та квартира. Возможно, этажом выше, а может, и ниже… Но эта явно не та… К тому же нас приглашали на ужин, а тут уже готовят кофе. Следовательно, они или поужинали, или…
М е л и т т а. Прекратите, прошу вас. От ваших логических рассуждений положение отнюдь не прояснится, а станет еще более невыносимым, да к тому же и голова у вас разболится еще больше.
С у д ь я. У меня начинается головная боль, когда вы мне возражаете, да еще от пения. Дайте же мне разобраться.
Расположение комнат совершенно то же, но вот обстановка стала куда скуднее, чем в последний раз.
М е л и т т а. Прошу вас прекратить следствие. Это не приведет ни к чему хорошему. Мы попали куда надо. Вот и корзина цветов, которую мы послали супругам Залавари.
С у д ь я. Браво! Я, не колеблясь, сразу же назначил бы вас судебным следователем! Все верно. Теперь и мне стало ясно… Значит, в ванной поет Залавари.
В и к т о р
М е л и т т а. Мы хотим вас попросить, перестаньте, пожалуйста, петь.
С у д ь я. Понимаете, у меня болит голова.
В и к т о р. Пожалуйста.
М е л и т т а. Видите! Я же говорила вам — не доискивайтесь!
С у д ь я. Нам не следовало сюда приходить. Не следовало… Я же говорил, не надо идти…
М е л и т т а. Вы говорили, Лала, что нам не следует идти к Залавари, но ведь это не Залавари. Будьте логичны.
С у д ь я. Это я должен быть логичным? Будьте сами логичной. Я встаю в шесть утра. У меня ежедневно по три судебных заседания, а в ветреную погоду у меня вдобавок начинается мигрень. К тому же я терпеть не могу Зала…
М е л и т т а
С у д ь я. У меня голова раскалывается от боли. Уйдем отсюда.
М е л и т т а. Подождем. Вот разгадаем загадку, и мигрень вашу как рукой снимет.
С у д ь я. И хоть бы один стул найти… посидеть…
М е л и т т а. Сядьте на ковер.
С у д ь я. Какой ковер?
М е л и т т а. Вот тут написано: бухарский.
С у д ь я. Бухарский? У Залавари никогда не было бухарского ковра. И никакого ковра тут нет!.. А если б и был, я бы на него не сел.
М е л и т т а. Правильно, надо всегда сохранять чувство собственного достоинства.
С у д ь я. Когда вы сегодня звонили, кто с вами говорил по телефону?
М е л и т т а. Трубку никто не поднял.
С у д ь я. И мы, зная, что хозяев нет дома, все же пришли!
М е л и т т а. А почему бы и нет? Раз в ванной свистят и варится кофе, значит, кто-то дома.
С у д ь я. Но ведь нас приглашали не на чашку кофе, а на ужин.
М е л и т т а. Вы же говорили, что все равно ничего не будете есть, потому что у вас мигрень.
С у д ь я. Совершенно верно, я сказал, что ничего не стану есть за ужином. Но я вовсе не намерен отказываться от еды только потому, что тут вообще нечего есть.
М е л и т т а. Лала, вы неисправимый формалист.
С у д ь я. Ничего не поделаешь. Когда в передней не пахнет едой, а из столовой не доносится стука посуды, и нас не приглашают к столу, у меня вдруг просыпается аппетит, в желудке урчит, и желудочные соки требуют утоления голода калорийной нищей. В судебной медицине об этом ничего не сказано, но, мне думается, Мелитта, мои условные рефлексы действуют наоборот.
М е л и т т а
С у д ь я. Попытаюсь, Мелитта.
М е л и т т а
В и к т о р. Целую ручки, мадам! Сервус, Лала!
С у д ь я. Ты на короткой ноге с семейством Залавари?
В и к т о р. В деловых отношениях…
М е л и т т а. Обожаю поэтов! К сожалению, мне редко приходится общаться с ними.
В и к т о р. Здесь собралась славная плеяда поэтов, к тому же истинных лириков.
С у д ь я. Очевидно, Залавари на сей раз решили пригласить к себе ни ужин более пестрое общество.
В и к т о р. Увы, Залавари тут больше нет.
С у д ь я. Как так?
М е л и т т а. Мой дорогой, вы не выносите Залавари, так почему же вы не можете примириться с отрадным фактом, что их тут нет? Ну и слава богу, что их нет.
С у д ь я. Но ведь они пригласили нас на ужин.
В и к т о р. Верховное командование не могло обойтись без нашего друга Ричи Залавари. Сам понимаешь… международные события огромной важности… Словом, Ричи нет. И ужина тоже нет.
С у д ь я. Тогда нам, пожалуй, ничего не остается, как отправиться восвояси.
М е л и т т а. Жаль… Я только стала входить во вкус…
С у д ь я. Как прикажете. Но я не желаю вместо ужина пить черный кофе.
В и к т о р. Сударыня, а вот и поэты!
М е л и т т а. Добрый вечер.
В и к т о р. Друзья, позвольте вам представить моих закадычных друзей…
Ю л и я
М е л и т т а. Вам удивительно везет, Лала. Теперь нечего опасаться, что придется вместо ужина пить черный кофе. Его тоже нет.
Ю л и я. Этому уже не поможешь.
М е л и т т а. В следующий раз, когда мы сюда придем, я принесу вам кофеварку из небьющегося стекла. Надеюсь, вы нас еще пригласите? Мы чувствуем себя у вас превосходно.
В вас чувствуется истинный поэт… Мне страсть как хочется хоть раз в жизни послушать свободные стихи. Прочтите, пожалуйста, что-нибудь.
В и к т о р
М е л и т т а. Ничего, если они чуть фривольны. Я вам разрешаю. Или вот что — прочтите мне ваши стишки на ухо.
С у д ь я. Мелитта, дорогая, вы спутали свободные стихи со свободной любовью.
М е л и т т а. Дорогой мой, позвольте нам сначала согрешить, а потом уж осуждайте, как это бывает в жизни.
С у д ь я. Я осуждаю ваше поведение, Мелитта.
М е л и т т а. Слышите? Значит, есть еще судьи в Венгрии. Господин председатель призвал к порядку свою супругу и вот-вот прикажет очистить зал заседаний от публики.
С у д ь я. Я уже осудил ваше поведение, сударыня!
М е л и т т а. Вот-вот, слышите? О, если б вам довелось хоть раз оказаться перед ним, ну, скажем, на скамье подсудимых. Вы получили бы огромное удовольствие. Он олицетворение правосудия, беспристрастности, справедливости. О, Лала, какое блаженство слушать вас в зале суда…
С у д ь я
В и к т о р. Редко приходится наблюдать подобную душевную гармонию между супругами. Конечно, когда есть общность интересов…
М е л и т т а. Попредседательствуй немного, Лала! Мне кажется, наши друзья оценят тебя по достоинству.
С у д ь я. Сейчас? Здесь?
М е л и т т а. А почему бы и нет? Ведь служат же полуночные мессы… Право, можно хоть раз провести и ночное судебное заседание! Как председательствующий, объяви, Лала, — «Именем святой венгерской короны». Я так люблю это слушать.
С у д ь я. Нет… нет… Этим шутить нельзя.
М е л и т т а. Почему? Ты же всерьез изображал в новогодний вечер председательствующего на суде.
С у д ь я. Именем святой венгерской короны… Извольте, раз уж вам так хочется!
М е л и т т а. Вот-вот.
С у д ь я. А кого будем судить?
М е л и т т а. Какая разница. Там видно будет. Говори дальше.
Ю л и я. Нет!.. Не надо!..
М е л и т т а. Эта сцена, мой дорогой, получилась вполне правдоподобной. Так обычно кричит жена обвиняемого. Господин председатель!
С у д ь я. Ох уж эти мне дамские капризы!..
М е л и т т а
С у д ь я. Прошла, милая.
М е л и т т а. Господа, нельзя ли попросить кого-нибудь принести из передней мой плащ.
Благодарю. Прошу вас, Лала, наденьте!
С у д ь я. Да что вы… Это же дамский плащ.
М е л и т т а. Наденьте на него… Вот видишь, как тебе идет! Повтори еще раз, Лала, я обожаю слушать, как ты это говоришь, скажи в третий и последний раз.
Ш а н д о р. К чему все это? Здесь же нет подсудимого.
С у д ь я. За свою многолетнюю практику, дорогой друг, я открывал множество судебных заседаний, но еще ни разу не случалось, чтоб не было подсудимого. Правда, бывали случаи, когда не являлся палач, которого в тот день приглашали быть крестным отцом новорожденного. Но еще ни разу судопроизводство не застопорилось из-за отсутствия подсудимого. Обвиняемый всегда найдется.
К а р о й
С у д ь я. Ага! Продукт интеллекта. А в чем обвиняется автор? В плагиате?
Б а л и н т. Помилуйте, что за вздор!
С у д ь я. Судя по вашему возмущению, деяние, инкриминируемое обвиняемому, куда серьезнее, и, несомненно, его совершили вы.
Б а л и н т. Да. Критическая рецензия написана о моих стихах.
С у д ь я. Ваше место на скамье подсудимых.
Ш а н д о р. Я буду его защитником.
С у д ь я. Уголовно-процессуальный кодекс предписывает соблюдение еще кое-каких формальностей, но их пока можно обойти. Итак… Именем святой венгерской короны судебное заседание по рассмотрению дела поэта, автора томика стихов «Льется свет», объявляю открытым…
Б а л и н т. Я не признаю себя виновным!
С у д ь я. Упорное отрицание вины, как правило, к добру не приводит.
Ю л и я. А что ему говорить, раз он не виноват?
С у д ь я. Посторонним на суде подавать реплики не полагается.
Ю л и я. Я желаю дать свидетельские показания.
С у д ь я. Мы вас вызовем, если понадобится. А сейчас слово представителю обвинения.
К а р о й
Б а л и н т. К чему подобный риторический вопрос? Читайте мои стихи.
К а р о й. Уже первое стихотворение сборника вызывает у нас подозрение. «По небосводу сверкают огненные гривы доисторических драконов». Уж не вздумал ли поэт сравнивать самолеты германского рейха с семиглавыми драконами? Перелистываем несколько страниц и убеждаемся, что подозрения эти отнюдь не лишены основания. Автор сам разоблачает себя, высказывая свои самые затаенные мысли:
М е л и т т а. Браво!.. Пардон… Я хотела сказать — мне очень понравились рифмы.
С у д ь я. Судебное разбирательство объявляется законченным, а предъявленное обвинение доказанным. От предъявления обвинения в преднамеренном оскорблении вооруженных сил союзной нам Германской империи суд на сей раз считает возможным воздержаться. Куда более тяжким прегрешением представляется нам намек на социальное неравенство в распределении материальных благ, что следует рассматривать как подстрекательство к классовой вражде.
Б а л и н т. Я рад, что мои стихи вам понятны. Ваш литературный анализ, господин судья, значительно глубже, чем у моего рецензента. Благодарю вас.
С у д ь я. Могу ли я рассматривать реплику подсудимого как признание вины?
Б а л и н т. Мне не в чем признаваться. Я создал пока еще слишком мало и ходатайствую об отсрочке судебного разбирательства до тех пор, когда я напишу еще более хлесткие стихи. Я, кажется, начинаю входить во вкус.
С у д ь я. В вашем признании нет и намека на чистосердечное раскаяние.
Ш а н д о р. Позвольте заметить, стихи, как правило, распространяются в узком кругу читателей. Ящики моего письменного стола набиты рукописями, а я до сих пор не сумел составить сборника своих стихов.
С у д ь я. Доводы защиты будут учтены судом при рассмотрении смягчающих вину обстоятельств.
Б а л и н т. Я не нуждаюсь в смягчающих вину обстоятельствах. Поверьте, мои стихи скоро получат широкую известность. Их популяризирует вот эта критическая рецензия, ведь она напечатана в газете тиражом в тридцать тысяч экземпляров. Разве этого недостаточно?
С у д ь я
Б а л и н т. Вы только сейчас спохватились? Чего вы боитесь?
С у д ь я. Мелитта, мы уходим. Вот ваш плащ.
М е л и т т а. Помилуйте, дорогой, ведь игра только-только начала принимать забавный оборот.
Б а л и н т. Я настаиваю на вынесении мне приговора!
С у д ь я. Оставьте меня в покое!
Б а л и н т. Не увиливайте. Раз уж вы судите меня именем святой короны, то должны вынести мне смертный приговор.
М е л и т т а. Лала, продолжайте слушание дела.
С у д ь я. Что за дикая мысль. Мы не выносим смертных приговоров на основании кляуз. Это смешно…
Б а л и н т. А если б я предстал перед вами на настоящем суде? Не ровен час, и меня могут привлечь к суду и всерьез, не правда ли?
С у д ь я. Не волнуйтесь. Если вы попадете к моему коллеге Тёреки, вам грозит месяц лишения свободы, да и то условно.
Ч и л л а. Ой!
Х е н к е р. Перестань визжать. Целую ручки!.. Сервус, Лала… Я думал, в квартире никого нет.
Б а л и н т. Как вы сюда попали?
Х е н к е р. С черного хода. А вы?
Ю л и я
Х е н к е р. Капитан Хенкер.
М е л и т т а. Так вот оно что! Значит, вы, Фрицике, получили ключ от прелестной хозяйки квартиры мадам Залавари. Рекомендую пойти в отель, Фрицике, здесь не дом свиданий.
Ч и л л а. Меня зовут Чилла.
Х е н к е р. Простите за вторжение…
Ч и л л а. Почему ты меня не познакомишь?
Х е н к е р. Не пищи!.. Ступай!..
М е л и т т а. И вы тоже, Фрицике. Можете уйти не стесняясь.
Ю л и я
Х е н к е р. Честь имею! Целую руки! Будем считать, что ничего не произошло!
Ю л и я. Кто это был?
М е л и т т а. Как — кто был? Разве ты его не знаешь? Фриц Хенкер, любовник госпожи Залавари.
Ю л и я. Что ему тут надо? Чего ему от нас нужно?
С у д ь я. Пошли, Мелитта.
Ю л и я. Он еще вернется… Я видела его фотокарточку там, у зеркала. Он стоит между двух повешенных и ухмыляется.
М е л и т т а
Б а л и н т. А палач все-таки явился на суд, хотел, наверное, снять мерку…
С у д ь я. Очень рад был познакомиться с вами.
М е л и т т а
Б а л и н т
Ю л и я. Жаль все-таки, что мне не удалось дать показания в твою пользу.
Б а л и н т. А что бы ты сказала?
Ю л и я. Что может сказать свидетель защиты? Только одно, что любит обвиняемого.
К а р о й. Итак, продолжаем обставлять квартиру… Здесь мы поставим гарнитур в стиле ампир.
В и к т о р. Лучше рококо.
Б а л и н т. Брось эту ерунду!
К а р о й. Я уже написал…
Б а л и н т
Ю л и я. Я же не знаю французского!
К а р о й.
Ш а н д о р.
К о м е н д а н т
Б а л и н т. Опять мы забыли запереть входную дверь…
К о м е н д а н т. Я вас спрашиваю: почему у вас горит свет?
В и к т о р. Во всем Будапеште горят фонари, даже на мостах. Выгляньте в окно, старина.
К о м е н д а н т. Меня это не интересует. На этом участке я комендант. И все должно быть по моему указу.
Ю л и я.
К о м е н д а н т
Действие второе
В и к т о р. Что, сударь, прощаетесь со своей картинной галереей?
Б а л и н т
В и к т о р. Не думаю, что картина Пикассо может способствовать поднятию духа венгерской королевской армии.
Б а л и н т. Тем более!
Ю л и я. Сколько рубашек тебе положить?
Б а л и н т. Такие вопросы обычно задает в пьесах жена, собирая чемодан мужу, когда он отправляется в Англию на дерби… Положи все три.
Ю л и я. Я просто не знаю, разрешают ли солдатам носить гражданские рубашки.
Б а л и н т. Ты тоже опасаешься за боевой дух венгерской королевской армии? Можешь быть абсолютно спокойна, мы проиграем войну не из-за моих рубашек. А для большей уверенности положи еще мою зубную щетку.
В и к т о р
Б а л и н т. Пройдет и этот день.
Ю л и я. Виктор, вы много где бываете, со всеми знакомы…
В и к т о р. Все, что угодно, только не просите у меня сливочного масла.
Ю л и я
В и к т о р
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. Который?
Б а л и н т. Двадцать один. Через двадцать два часа я должен явиться в казарму. Теперь в моей жизни это отправная точка. По ней я измеряю время. В моем распоряжении еще двадцать один час, почти целые сутки. Может показаться, что это очень много. Двадцать один час!
Б а л и н т
Ю л и я. Нет, не могу.
Б а л и н т. Ты слышишь, Юли, как проходит время?
Ю л и я. Это наши сердца стучат так громко.
Б а л и н т. Сколько времени у нас еще осталось? Взгляни на часы.
Б а л и н т. Сколько у нас еще осталось До завтрашнего утра? Ну-ка! Ты и считать не умеешь?
Ю л и я. Как же… Целых четыре года.
Б а л и н т. О каких годах ты говоришь?
Ю л и я. О тех, в течение которых мы любили друг друга.
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т. А потом…
Ю л и я. Потом…
Б а л и н т. Ты вскочила с постели…
Ю л и я. Ой, мы с тобой проспали! — сказала я.
Б а л и н т. А в окно, выходившее во двор-колодец, каждый день в восемь утра на минутку заглядывало солнце. Это та самая минута… Гляди!
А потом? Что было потом?
Ю л и я.
Б а л и н т.
В м е с т е.
Ю л и я
Б а л и н т. Восьмого…
Ю л и я. …июля!
Б а л и н т. С Южного вокзала как раз отходил поезд в Венецию. На другой день я взялся репетировать двух срезавшихся на экзаменах гимназистов. К концу августа мы скопили немного денег.
Ю л и я. И уложили чемоданы.
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я. А потом? Мы стали укладываться…
Б а л и н т. Разве ты не помнишь? Вспыхнула война — вот что случилось! Прощай, Италия! Возможно, мы уже никогда не увидим полосатого, как тигр, собора Сиены{19}.
Ю л и я
Б а л и н т. А сколько потом развелось этих крыс! Просто ужас!
И вот уже полтора года, как мы перебрались сюда, на эту квартиру. Помнишь, как это было?
Ю л и я. Вспомни-ка!.. Что ты тогда сказал?
Б а л и н т. Не будет ли это жилье слишком просторным для нас?.. Теперь твоя очередь.
Ю л и я. Нет, не моя, снова ты… Сказав это, ты поцеловал меня.
Б а л и н т. И тогда зазвонил телефон.
Ю л и я. Тогда здесь вовсе не было телефона.
Б а л и н т. Нет, был.
Ю л и я. Да, но он был испорчен. Не помнишь?
Б а л и н т. Разве?
Ю л и я. Конечно. А если даже он и звонил, мы его не слышали. А потом ты стал уверять меня, что мы будем жить тут совсем одни, душа в душу и только друг для друга.
Б а л и н т. Я не говорил: только…
Ю л и я. Именно так ты и сказал: только друг для друга. Разве не помнишь? Мы сидели вот здесь, на мне было красное платье, ты еще сказал, чтоб я его не помяла.
Б а л и н т
Ю л и я. Гостей? Ты же сам запер дверь на ключ.
Б а л и н т. Действительно.
Ю л и я. Мы лежали тут рядом. И ты сказал мне: никого, кроме тебя, только ты одна. И я сказала: никого, кроме тебя, только ты один.
Б а л и н т. А когда же разбился кофейник из иенского стекла?
Ю л и я. У нас никогда не было иенского кофейника!
Б а л и н т
Ю л и я
Б а л и н т. Солнечное затмение. Или уже наступил вечер. А возможно, мы начинаем слепнуть.
Ю л и я. Скажи, каким будет все, когда мы состаримся?
Б а л и н т. Это единственное, чего я даже представить себе не могу.
Ю л и я. А ты попытайся. Ведь надо же!
Б а л и н т. Как ни стараюсь, все попусту…
Ю л и я. А лет через десять?
Б а л и н т. Через десять лет? Наступит мир. Люди будут счастливы. А молодые поэты примутся воспевать несчастную любовь. Хоть бы поскорее дожить до этой счастливой поры! С каким удовольствием я стал бы читать уйму беспомощных стихов о смерти, попивая крепкий кофе. Это будет блаженная жизнь!
В и к т о р. Счастливого вам будущего!
Ю л и я. Не вспугните его… Мы как раз мечтали вслух о будущем.
В и к т о р. Простите, у меня только что состоялся деловой разговор с бравым представителем унтер-офицерства. Отсюда и солдафонский стиль.
Б а л и н т. Небось продал солдатские ботинки или купил продажного генерала?
В и к т о р. Все генералы уже давно продались. Да я и не зарюсь на такой завалящий товар… Я провернул великолепное дело, заключил выгоднейшую сделку.
Ю л и я. Словом, достали сливочное масло…
В и к т о р. Ох уж эти мне обывательские интересы! Где ваше дерзание? Ваше воображение? Больше фантазии, сударыня! Вместо сливочного масла чуть-чуть сюрреализма!
Ю л и я
В и к т о р. Что вы делаете?
Ю л и я. Разве не видите? Укладываю вещи, как в таких случаях делают все обывательницы.
В и к т о р. Укладываться незачем. Все улажено.
Б а л и н т. Ах вот оно что! Война, что ли, кончилась? Тогда и тальк не понадобится.
В и к т о р. Между прочим, твои остроты неуместны.
Б а л и н т. Тогда и ты не остри.
В и к т о р. Тебе не надо идти на военную службу.
Ю л и я. Что вы говорите!
В и к т о р
Ю л и я. В этом кроется какая-то…
В и к т о р. Да, махинация! Подкуп! Афера! Ничего не поделаешь! Уж таков мир, в котором мы живем.
Ю л и я. Я знала, Виктор, вы не оставите нас в беде. Как вам это удалось?
В и к т о р. Были, конечно, и трудности. Они норовили во что бы то ни стало сбыть мне по сходной цене витязя Шомодьвари{20}, но я настоял на твоей кандидатуре.
Б а л и н т. За шестьсот пенгё?
В и к т о р. На этой сумме мы сошлись. Бескорыстный унтер сказал мне, что четыреста из них он должен отдать поручику. Полковнику перепадет разве что двадцатка. Денег я ему, разумеется, не дал — получит, когда принесет справку об освобождении от военной службы.
Ю л и я. Сюда принесет?
В и к т о р. Нет. Хозяин угловой прачечной доводится ему зятем. Мы договорились так: он придет туда в три часа дня с бумагой, а ты отдашь ему шестьсот пенгё. А потом уж пиши себе на здоровье стихи о мире, пока другие позволяют себя убивать.
Б а л и н т. У меня на такое дело нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Теперь ты рассуждаешь, словно комический персонаж из бульварного водевиля, собирающийся ехать на дерби. У тебя на «такое» нет денег, нет шестисот пенгё на такую пустяковину, как своя собственная жизнь!.. Скажи прямо, что у тебя вообще нет денег, и мы раздобудем, сколько нужно.
Б а л и н т. У меня нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Вот это понятно.
В и к т о р. Шандор!
Ш а н д о р. Привет!..
Ю л и я. Шандорка! Вы живы?
Б а л и н т. Разве призраки носят военную форму?
В и к т о р. Тогда и умирать не стоит.
Ш а н д о р. Как видно, вам ничего не стоит похоронить друга.
Б а л и н т. Ходили слухи, что ты умер от тифа.
Ш а н д о р. И вы поверили?
Ю л и я. Значит, будете долго жить. Лет до ста.
Ш а н д о р
Б а л и н т. Никто не опроверг слуха о твоей смерти.
Ш а н д о р
Б а л и н т. Некролог?!
Ш а н д о р
Б а л и н т. Я не писал о тебе, старина…
Ш а н д о р. А кто писал?
Б а л и н т. Насколько мне известно, никто.
Ш а н д о р. Словом, вот как вы меня ценили — ни в грош не ставили… Ну что ж, учту, лучше поздно, чем никогда…
Ю л и я. Поверьте, Шандорка, мы все любим вас…
Ш а н д о р. А вы спросите у него, напишет он обо мне некролог, если со мной случится непоправимая беда? Через два дня я снова возвращаюсь на фронт. Тиф-то и в самом деле едва не отправил меня на тот свет.
В и к т о р
Б а л и н т. Едва ли нам придется писать некрологи друг о друге. Меня тоже призвали.
Ш а н д о р. Ну и что? Твое положение куда лучше, как-никак два сборника стихов уже вышли в свет, тебе и умереть не страшно, потомки не забудут. Твое имя даже в литературной энциклопедии красуется, сам видел: «Достойный представитель молодого поколения». Чего тебе еще?
Б а л и н т. Действительно, чего? Петёфи{21} не дожил и до моего возраста.
Ш а н д о р. Ему тоже было легко. Вы не знаете, что испытывает поэт, всем сердцем жаждущий славы и умирающий, не оставив ни одной напечатанной строчки! Даже разносной рецензии обо мне никто не написал.
Друзья, а у вас еще есть в ванной горячая вода?
Ю л и я. Виктор, вот теперь достаньте-ка ваши бесценные запасы южноамериканского экстракта для ванны с волнующим ароматом.
Ш а н д о р. Спасибо… Не сердитесь, но мне вдруг стало так жаль самого себя… И все-таки я буду жить наперекор всему! Всех переживу! В этом будет моя месть.
Ю л и я. А ты вот к своей судьбе относишься пренебрежительно.
Б а л и н т. Неужели и ты не понимаешь? Если б мне сказали: беги! — дали оружие или аэростат, кило взрывчатки, чтоб я действовал по своему усмотрению… Я принял бы такой дар от судьбы, от Виктора, от кого угодно, чтоб беззаветно драться с фашистскими подонками до последнего патрона, до последнего вздоха. Но взять в долг шестьсот пенгё и стать сообщником прохвоста солдафона… скрываться… затем снова и снова доставать шестьсот пенгё и снова прятаться… Нет уж, увольте!
В и к т о р
Б а л и н т. За адрес спасибо. Остальное я решу сам.
В и к т о р. Все же… Шесть сотенных на всякий случай…
Ю л и я
В и к т о р. Хорошо.
Б а л и н т. Сколько мы заплатили за это серийное издание по искусству?
В и к т о р
Ю л и я. Помнится, милый, мы купили всю серию за восемьдесят пенгё.
Б а л и н т
В и к т о р. Только не теперь, старина.
Б а л и н т. Ладно, будь по-твоему!..
Ю л и я. Это всегда так бывает, когда приходится продавать книги.
Б а л и н т. Пожалуйста, отбери ты.
Ю л и я
Б а л и н т. Эту можно, эту нет, как у тебя все легко решается.
Ю л и я.
Б а л и н т.
В и к т о р. Поторапливайтесь же, ради бога! Не мешкайте!
Б а л и н т. Я не могу продать своих лучших друзей, даже не попрощавшись с ними. Унтер, каким бы тупым он ни был, и то поймет. Пусть подождет.
В и к т о р. Пусть. А если ему, допустим, не захочется ждать? Вдруг его, скажем, пригласят перекинуться в картишки? Может же произойти подобная случайность!
Б а л и н т. Благодаря подобной случайности Шелли{26} сел на парусник и погиб во время шторма, а Петёфи — на повозку, которая отвезла его в Шегешвар{27}, и он нашел там смерть…
В и к т о р. Скажу тебе только одно: постарайся вовремя соскочить с такой повозки.
Б а л и н т. Должно быть, их тоже предостерегали доброжелатели… И это им, наверное, было приятно. Ну, будьте здоровы!
В и к т о р. Вы думаете, все это пустяки?
Ю л и я. Он единственный не склонен принимать все это всерьез.
В и к т о р. О, если б он отнесся к этому так же серьезно, как к переводу стиха, к которому подыскивает рифму. Знаете, какие усилия мне пришлось приложить, чтобы уговорить этого продажного мошенника? Он даже разговаривать не стал бы, предложи я ему менее двух тысяч. Но я пообещал ему еще паровую прачечную… Откуда я ее раздобуду? Скажи-ка мне!
Ю л и я. А шестьсот пенгё где бы вы смогли раздобыть?
В и к т о р. Понятия не имею. Положился бы на собственное вдохновение… Посулил бы и святому Антонию паровую прачечную, авось бы он помог, подсказал, из кого можно выжать деньжат. Кстати, они все равно понадобятся, ведь за всю эту макулатуру Балинт получит гроши. Вам не приходит в голову какая-нибудь счастливая идея? А может, у вас есть знакомый богатей?
Ю л и я. Виктор, я не знаю, почему вы так добры к нам?
В и к т о р
Ю л и я. Тем благороднее то, что вы сейчас делаете для нас.
В и к т о р. Эгоизм, сущий эгоизм! Во-первых, мне тяжело видеть вас такой печальной. Во-вторых… Почему не берут трубку?.. Не понимаю… Во-вторых, если вы останетесь одна, вы, конечно, не захотите жить под одной крышей с чужим мужчиной, и мне, при всем своем рыцарском благоговении к вам, придется съехать с этой квартиры. Когда и где я смогу вас тогда видеть?
Ю л и я. Виктор! Я вспомнила одного знакомого, у него наверняка есть деньги. Судья Сегилонги…
В и к т о р. Эврика! Сегилонги. Знаете, Юлия, я, словно завзятый Дон Жуан, завлек вас в эту квартиру…
Нет, сударыня, это я не вам. Вы тоже любите Сирано? Вот и чудесно! А теперь соедините меня с попечительницей солдатских сирот, отцы которых погибли на войне.
К а р о й. Целую ручки. Я слышал, Балинту прислали призывную повестку. Этого следовало ожидать.
Ю л и я. Мы еще не теряем надежду. Пытаемся вот…
К а р о й. По-моему, надежды никакой.
В и к т о р. Алло!
Ю л и я
В и к т о р. Спасибо.
К а р о й. К тому же нам грозит новый ледниковый период. На нас неотвратимо надвигается космический холод — абсолютный нуль. Человечество обречено на гибель от замерзания.
В и к т о р. У тебя снова кончилось топливо?
К а р о й. Увы, да!
В и к т о р. Так бы и говорил. Сколько тебе надо?
К а р о й. Центнер брикета, плюс доставка на дом, плюс сапожнику за подбивку подметок. Короче говоря, полусотенной хватит.
В и к т о р. Ты явился кстати.
М е л и т т а. Добрый день. Простите, что так нежданно-негаданно…
В и к т о р. Отнюдь нет. Мы вас ждали, да еще как! Я не жалуюсь на свое вдохновение, оно способно творить чудеса.
М е л и т т а
Ю л и я. Как же! Мы только что вспоминали тебя.
М е л и т т а. Это очень мило с вашей стороны. А почему вы вдруг обо мне вспомнили?
В и к т о р. Дело в том, что есть один фельдфебель…
М е л и т т а. Я… и фельдфебель?
В и к т о р. Прошу вас, не обращайте внимания на чин. В порядке исключения.
М е л и т т а. Вы просите невозможного.
В и к т о р. Оставим табель о рангах. Скажем так: один из представителей венгерской королевской армии, в прачечной на углу…
М е л и т т а. Прачечная? Ваши ассоциации, мои друг, прямо-таки оскорбительны.
В и к т о р. Позвольте еще одно слово?
М е л и т т а. Ни одного! Продолжая в том же духе, вы в следующий раз заговорите о деньгах.
В и к т о р. Вот спасибо! Вы меня опередили! Я как раз собирался об этом заговорить.
М е л и т т а. Я же говорю, что с вас станет. А ведь мне потому так полюбилась ваша братия, что вас не интересуют ни бизнес, ни деньги… Вы выше всего этого.
К а р о й. Или считаем это ниже своего достоинства.
В и к т о р. Вы так презираете деньги, сударыня?
М е л и т т а. К несчастью, я их обожаю. Но так приятно иной раз забыть о них. Например, оказавшись здесь, среди вас. Мне кажется, будто я прихожу сюда каяться, искупать свои грехи, оставляя позади себя весь этот меркантильный, суетный мир. Вы согласны со мной?.. Вы примете меня к себе, словно кающуюся Магдалину?
В и к т о р. С радостью. Но сначала потолкуем о плате за отпущение грехов.
М е л и т т а. За это мне ничего не жаль.
В и к т о р. Речь пойдет о ничтожно малой сумме.
М е л и т т а. Даже странствующий в пустыне скиталец многое отдал бы за такой оазис.
К а р о й. Здесь не оазис, а пустыня! Но и нам, увы, нужны деньги!
М е л и т т а. Нет, нет, нет! Умоляю вас! Не будите во мне алчность. Монтекукколи{29} был знатный вояка, но и он всегда говорил, что для ведения войны необходимы три вещи — деньги, деньги и деньги!
М е л и т т а.
В и к т о р.
М е л и т т а.
В м е с т е.
М е л и т т а.
В м е с т е.
М е л и т т а.
В м е с т е.
М е л и т т а. А вы знаете, сколько денег мне самой нужно. Я и мужа втянула в коммерцию. Мне еще и за этот грех придется каяться. Я чувствую.
К а р о й. Господин судья и коммерция?
М е л и т т а. Да. Во славу святой венгерской короны он перешел на поприще торговли текстилем. Теперь он усердно поставляет сукно для нашей доблестной армии.
В и к т о р. Немыслимо! Один из столпов независимого венгерского королевского суда!
М е л и т т а. Ох, уж эта мне независимость! Как судья, он никогда не был независимым. У него появилось куда больше независимости, когда он перешел на оптовую торговлю текстилем. Вот теперь у него денег куры не клюют. Просто душа не нарадуется!
Но в глубине души в ответ на это заговорила совесть: «Фу! Зачем тебе такая уйма денег, Мелитта?»
В и к т о р. И мы тоже говорим, милая сударыня: «Зачем вам столько денег, Мелитта?»
М е л и т т а. Еще! Еще! Совесть грешницы Мелитты обожает искупать свою вину. Еще!
К а р о й. Мне нужны деньги всего лишь на центнер брикета. Плюс за доставку…
М е л и т т а. О!..
В и к т о р. Плюс еще шестьсот…
М е л и т т а. О, зачем вы будите во мне жадность к деньгам? Берегитесь! Я ведь тоже начала с таких мелочей. Но как потом возросли мои потребности! И они все продолжают расти…
В и к т о р. Бедный Лала!
М е л и т т а. Не жалейте его. Он и в коммерции остался джентльменом. В глубине души я люблю его за несгибаемую стойкость истинного джентльмена.
В и к т о р. Я никогда не предположил бы ничего подобного о его превосходительстве.
М е л и т т а. Он и меня поразил. И словно помолодел! Наши исторические времена пошли ему впрок. И физически и духовно.
В и к т о р. Взгляните, наш друг поэт получил повестку о призыве.
М е л и т т а. Он призывается? Герой… Думаю, он будет недурно выглядеть в парадной форме.
Ю л и я. Я страшно боюсь за него.
М е л и т т а. Нам всем приходится дрожать за кого-то. У меня тоже есть близкий друг, его хотят арестовать, даже в газетах о нем пишут. Собственно, я из-за него и пришла сюда.
Ю л и я. Кто он такой? В чем его вина?
М е л и т т а. Некий гонимый. Разве этого недостаточно?
В и к т о р. В последнее время вы что-то пристрастились к благотворительности…
М е л и т т а. Что поделаешь, торговля текстилем не может целиком заполнить мою жизнь, как некогда заполняли ее волнующие судебные разбирательства.
В и к т о р. Делец не муж, а его дражайшая супруга!
К а р о й. Центнер брикета, плюс доставка, плюс новые подметки, Только и всего.
Ю л и я. Я приготовлю вам чашку чая.
К а р о й
Ю л и я
К а р о й. Брр… Лучше не продолжайте.
Ю л и я
К а р о й
К а р о й. Шандор! Ты жив?
Ш а н д о р. Нравится это кому-то или нет, но я жив-здоров. И хватит об этом болтать. Нет в мире лучше эрзац-чая! Налейте и мне чашечку.
В и к т о р
К а р о й. Что?
В и к т о р. Деньги! Паровая прачечная, брикет! Издание полного собрания твоих сочинений! Сейчас я позвоню директору фабрики эрзац-чая и продам ему эти стихи — непревзойденный поэтический шедевр.
Ш а н д о р. Я тебе за одну минуту сочиню десяток таких реклам.
В и к т о р. Да, я подожду, спасибо.
Ш а н д о р.
В и к т о р. Колоссально! Господин генеральный директор?.. Здесь собрался цвет венгерской поэзии. Я сейчас передам вам блестящие результаты одного поэтического конкурса. Напой ему.
Ш а н д о р
В и к т о р. Колоссально! Вот это я называю истинным вдохновением!
Ш а н д о р. Генеральный директор говорит, что ему нравится.
В и к т о р. Я был в этом уверен! Дешевле, чем за тысячу пенгё, я этот шедевр ему не уступлю.
К а р о й. Дай я сам.
В с е в м е с т е.
К а р о й
Ш а н д о р. Вдохновение заразительно! Сюда трубку!
В и к т о р
Ш а н д о р.
В с е в м е с т е.
В и к т о р. Вот! Вот! Вроде получается! Уж коли я купил люстру у Грюна, как не купить липового чая! Старайтесь, ребята, сочиняйте бессмыслицу, чем глупее, тем лучше! Ведь дело идет о жизни — быть или не быть!
К а р о й.
В и к т о р
К а р о й. Сейчас я ему выложу, но вряд ли он моему панегирику обрадуется.
Ш а н д о р.
В и к т о р. Слишком цинично.
К а р о й.
В и к т о р. Слишком профессионально. Эти стихи предназначены лишь для узкого круга специалистов. Выразите как-нибудь, что эрзац-чай лучше настоящего. Все потребители липы как манны небесной ждут от вас, чтоб вы воздали ей хвалу.
К а р о й.
В и к т о р. Такие нескладные стишки я господину генеральному директору передать не могу! Ни в коем случае!
К а р о й. Ты чьи интересы защищаешь в данный момент, его или наши?
В и к т о р. Раз ключ от сейфа у него, значит, директорские.
Ш а н д о р.
В и к т о р. Вот так, это вполне подходит!
К а р о й.
В с е в м е с т е.
К а р о й.
В с е в м е с т е.
В и к т о р. Ну, что вы скажете?
Б а л и н т. Да здравствует липа! Ура! Это звучит куда приятнее, чем «хайль Гитлер» и прочая сволочь.
В и к т о р
Б а л и н т. Объясните мне наконец, что вы тут затеяли?
В и к т о р. Пытаемся спасти твою жизнь.
Ш а н д о р. Думаю, мы расстались с нашей последней иллюзией о гуманности капитализма.
Ю л и я. Скажи, милый, ты продал книги?
Б а л и н т. Да, продал.
Ю л и я. Ну, и?..
Б а л и н т. И сундук мой пуст, можешь укладывать вещи.
В и к т о р. А деньги?
К а р о й. Позвони еще раз этому директору…
В и к т о р. Не стоит…
Ш а н д о р. Для него эти стихи слишком хороши.
К а р о й
Б а л и н т
К а р о й. А я готов подхватить:
В и к т о р. Да замолчи ты!
Пойду укладываться. Я уезжаю отсюда.
К а р о й. Неужели нельзя их продать? Мне бы полусотенную, больше не надо… Такие скверные стихи, и вдруг не продаются. Это самые скверные стихи на свете, почему же их никто не покупает?
В и к т о р. А вдруг это пришел бескорыстный унтер, чтоб оказать помощь в кредит… Разве чудеса бывают только тогда, когда мы жертвуем деньги святому Антонию?
Ю л и я
Б а л и н т. Кто это может быть?
Ю л и я. Я посмотрела в глазок и увидела чьи-то глаза. Я где-то их видела, но где?
Б а л и н т
Впусти его!
Х е н к е р. Мы, кажется, уже знакомы. Капитан Хенкер.
В и к т о р
Х е н к е р. Да. Я не знаю, что там сочинили обо мне в газетах борзописцы. Ситуация сложилась весьма пикантная. Женщина визжала, со муж стал куражиться, задел мою офицерскую честь. Я его тут же на месте и прикончил… Насколько мне помнится, тут ванная.
Б а л и н т. Еще один пикантный случай.
Х е н к е р
Ю л и я. Что ему тут надо?
Б а л и н т. Бог отдал его в наши руки. И поскольку мы хорошо знаем, что делают убийцы с нами, попадись мы им в лапы, мы должны решить, как нам поступить с этим палачом: пристукнуть его, выдать полиции или отпустить на все четыре стороны.
В и к т о р. Пока этот мерзавец принимает ванну, у вас есть достаточно времени для дискуссии о гуманизме. А я пошел.
Б а л и н т. Виктор по-своему уже высказался в этой дискуссии. А вы что скажете?
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Б а л и н т и К а р о й.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Б а л и н т и К а р о й.
Г о л о с Х е н к е р а
Х е н к е р
К а р о й
Ш а н д о р
Б а л и н т.
Б а л и н т и К а р о й.
Х е н к е р
Ю л и я. Пожалуй, по этому адресу вы найдете для себя куда более надежное убежище. Вот, возьмите.
Х е н к е р. А, так это Мелитта, моя дорогая… Это она прислала, не правда ли? Представляю, как она тревожилась. К вам, сударыня, я загляну в следующий раз.
Ю л и я. Берегись! Он вооружен.
Б а л и н т. Ха-ха! Вооружен! Ну и что же?
Ш а н д о р.
Б а л и н т.
Х е н к е р
Б а л и н т
Х е н к е р
Б а л и н т. Может, прикажете подать вам веревочную лестницу? До чего мне нравятся трусливые романтики!
Х е н к е р. За подобные выпады стоило бы пристрелить вас тут же на месте…
Ю л и я
Х е н к е р. Одному? В кромешной темноте? Раз вы так хорошо знаете, как пройти…
Б а л и н т. Я тоже знаю. Идите за мной.
Х е н к е р. А вы пойте, пусть полицейские послушают.
К а р о й.
Ю л и я
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. Мой дорогой, что это у тебя на лбу? Кровь?
Б а л и н т
Ш а н д о р. Мы так хорошо спелись. Не продолжить ли нам дискуссию о гуманизме?
Б а л и н т. Оставь! Мы уже сдали по нему экзамен.
В и к т о р. Я уже собрал свои вещи. Только темного костюма не могу найти. Может, я отнес его в ломбард? Но тогда была бы квитанция.
Б а л и н т
К а р о й. Спасибо тебе.
Б а л и н т. Не стоит благодарности.
Ш а н д о р. Старый Зрини с поэтами и разговаривать не станет, пока они не выложат ему деньги на бочку — по меньшей мере четыре сотенных.
Б а л и н т. А ты смело иди к нему и увидишь, он будет с тобой разговаривать. Он ждет тебя.
Ш а н д о р. Первый экземпляр своей книги я посвящу тебе, Балинт.
В и к т о р
Ю л и я. Обещаю.
В и к т о р
Б а л и н т. Увы! От двух тысяч пятисот минут осталось так мало.
Ю л и я. За эти полтора года мы наконец впервые остались наедине. О чем ты думаешь?
Б а л и н т. О чудесном стихотворении размером всего в пять строчек. Я уже давно мечтаю перевести его. Ритм стиха так и звенит у меня в ушах.
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. Ты всегда его найдешь, стоит только тебе захотеть.
Б а л и н т. Знаю. Я всегда храню в сердце свет твоих очей. Так в зрачках умершего застывает мгновение, за которым уже ничего не последует.
Ю л и я
Б а л и н т
Б а л и н т. Светает.
Слушай же, Юли!
Ю л и я
Б а л и н т. Представь себе, Юли, вот сейчас где-то в Сербии или в Советской России собирается в поход против фашистских захватчиков молодой поэт. Голова его полна поэтическими замыслами. Ему, должно быть, тоже хочется перевести стихи Аполлинера{33}.
Ю л и я
Б а л и н т
Ю л и я. Конечно, хочу…
Б а л и н т. Ты была права. Вторая строка у меня поначалу как-то не получалась… Послушай теперь:
Ю л и я
Б а л и н т. Стихотворение «Прощание», автор Аполлинер… Ну, как, тебе нравится?
Спой и ты, моя хорошая, и сердце перестанет ныть.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я. Нет, нет! Я не могу! Только не это!
Б а л и н т
Ю л и я.
Б а л и н т
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я
Действие третье
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Ю л и я.
Б а л и н т.
Г о л о с Ю л и и.
Б а л и н т.
К р и т и к
К о м е н д а н т
К р и т и к. О поэте, который здесь жил.
К о м е н д а н т. Тут никто не жил.
К р и т и к. Он жил здесь.
К о м е н д а н т. Что вы хотите о нем узнать?
К р и т и к. Нас интересует решительно все. Расскажите все, что вам известно.
К о м е н д а н т. Я хочу знать, почему вы им интересуетесь? Вы из полиции? Родственник из-за кордона? Или…
К р и т и к. Я литературовед.
К о м е н д а н т. Так какое же вы имеете право все разнюхивать? Смотрите, как бы я сам за вас не принялся!
К р и т и к. За меня? Моя жизнь — чистая страница, ничем не запятнана! Хотя она и полна противоречий. Я хвалил Балинта в глаза, неодобрительно отзывался о нем в печати, теперь оплакиваю его.
В и к т о р. Что вы здесь делаете?
К р и т и к. Собираю биографические данные о безвременно погибших писателях. Сборник выйдет в роскошном библиофильском издании, в черном кожаном переплете, на тончайшей бумаге. Под моей редакцией. Может, вы тоже подпишетесь?
В и к т о р. Вы знали их?
К р и т и к. Я автор первой обстоятельной рецензии о творчестве Балинта.
В и к т о р. Ах, это были вы! Как же, помню.
К р и т и к. Что, кстати, стало с ней? С его женой?
В и к т о р. Я был тут. Стояла зима. Фронт проходил совсем близко, за две улицы отсюда…
Вот видите, сколько проблем создает человеку война.
К р и т и к. И тогда пришла Юлия?
В и к т о р. Нет, не Юлия.
М е л и т т а. Добрый день. Целую вечность вас не видела.
В и к т о р. Вы меня узнаете?
М е л и т т а. О, конечно! Поскольку нынче усы только у тех, кто их прежде не носил, а те, у кого они были, избавились от них. Мне нетрудно было догадаться, кто вы… Где Юлия?
В и к т о р. Я жду ее. А как поживает господин судья?
М е л и т т а. О, Лала? Лучше не спрашивайте. Он укладывается. А я вот хожу по городу и прощаюсь с друзьями. И что за странность: люди, которых я любила, остаются здесь, а те, кого терпеть не могла, уезжают с нами.
Передайте Юлии мой привет. Ее я тоже любила. И она, понятно, тоже остается здесь… Нет, пожалуй, не говорите ей ничего. Не выношу слезливых прощаний-расставаний. А для чего же я сама хожу, прощаюсь со всеми?
В и к т о р
А вот и Юлия. Все-таки стоило соблюсти этикет.
Г о л о с Ю л и и
Ю л и я. Дорогой мой!
В и к т о р. К сожалению, это не он, а всего лишь я.
Ю л и я
В и к т о р. Вы все еще надеетесь?
Ю л и я. Да, надеюсь! Я уверена — он вернется. Октябрь всегда был для него счастливым месяцем.
В и к т о р. Вы продрогли… Вся дрожите.
Ю л и я. Надежда вдруг покинула меня. Вот почему я зябну.
В и к т о р. Вода в чайнике закипела, я выключил плитку.
Ю л и я. Спасибо.
В и к т о р. Спасибо.
Ю л и я
В и к т о р. Жандармам на улице.
Ю л и я. Я вас так давно не видела. Вы — неверный друг, совсем позабыли меня.
В и к т о р. Но ведь я же говорил, что приду, если только понадоблюсь вам.
Ю л и я
В и к т о р. Да. Я пришел, чтоб увести вас отсюда.
Ю л и я. Куда?
В и к т о р. В более надежное место.
Ю л и я. Я никуда отсюда не уйду.
В и к т о р. Это необходимо. Вас будут здесь разыскивать. Поймите же — вы в опасности.
Ю л и я. Чего доброго, прольете свой чай. И на том спасибо, что предупредили. Придется мне тоже отрастить усы. Тогда уж меня никто не узнает.
В и к т о р. Вам грозит смертельная опасность.
Ю л и я. Смертельная опасность? Как это понять?
В и к т о р. Я принес вам книгу, полистайте ее.
Ю л и я. Что это?
В и к т о р. Список политически неблагонадежных лиц, составленный органами внутренних дел. В алфавитном порядке, как в телефонной книге. Вы найдете в нем и свое имя.
Ю л и я. Какая скрупулезная точность! С каким знанием дела составляют черные списки…
В и к т о р. Можете поискать в нем и мое имя.
Ю л и я. Ваше?
В и к т о р. Иначе говоря, человека, по чьим документам я нелегально вернулся на родину. Не думал, что он такой порядочный человек. Даже в черный список занесен. Вот, прочтите и сразу станете относиться ко мне с большим уважением.
Ю л и я. Да перестаньте вы! Чем-чем, а уж политикой-то вы никогда не занимались.
В и к т о р. Но теперь я просто обязан заниматься ею. Не могу же я опозорить присвоенное мною чужое имя! Сожалею, что до сих пор не старался стать героем. Уж если меня повесят, так пусть за собственные поступки. Разве не так? В этом есть что-то вдохновляющее. Но погибать под чужим именем глупо. Пойдемте со мной.
Ю л и я
Я знала! Это он!
В о л х в ы.
Г а с п а р.
М е л ь х и о р.
В а л т а с а р.
Ю л и я. Что с ним? Откуда вы пришли? Что он просил мне передать?
В а л т а с а р.
В и к т о р. Кто вы?
Г а с п а р.
М е л ь х и о р.
Г а с п а р.
М е л ь х и о р.
Г а с п а р и М е л ь х и о р.
В а л т а с а р.
В с е в м е с т е.
В и к т о р. Ишь как разошлись! Кого вам надо?
Г а с п а р. Супругу поэта.
М е л ь х и о р. Точнее, его вдову.
В а л т а с а р. Ту, которую мы чтим музой поэта, увенчанного лаврами, — певца нашей многострадальной родины.
Ю л и я. Что с ним? С моим мужем?
Г а с п а р. Словом… скапутился он, значит.
М е л ь х и о р. Капут!..
В а л т а с а р. Аус… или, как бы это сказать?..
Ю л и я. Это неправда!
В а л т а с а р. Мы сами видели, как он повалился на снег.
Ю л и я. Вот и неправда! Он встал и пошел дальше.
В а л т а с а р. Увы! Этого мы не видели.
М е л ь х и о р. Будь правда на вашей стороне, мы были бы рады.
Г а с п а р. Такого не бывает, чтобы павший встал из снега.
Ю л и я. Вы его не знали. Вы только видели его. Да и то не его, а кого-то другого, какого-нибудь беднягу, который, возможно, споткнулся и упал на снег. Вы пришли не по адресу.
Г а с п а р. Как это так — мы его не знали?
В а л т а с а р. Стихотворца?
М е л ь х и о р. Увенчанного лаврами поэта?
В а л т а с а р. Кто же, как не мы, зачитывались его стихами?
Г а с п а р. Именно нам он доверил свои последние строки.
М е л ь х и о р. Свой завет.
Г а с п а р. Мы запомнили его наизусть.
М е л ь х и о р. Наша память не подвластна цензуре.
В а л т а с а р. Наши черепные коробки крепки.
Г а с п а р. Ни один шпик не просунет туда носа.
М е л ь х и о р. Вы понимаете нас, сударыня?
Г а с п а р. Мы принесли вам последние стихи вашего мужа. Всего три строфы…
М е л ь х и о р. Ты начнешь!
Г а с п а р. О да, разумеется… Он… как бишь его. Вот только первое слово не могу вспомнить. Подскажи-ка!
В а л т а с а р. Я умею лишь продолжать… Начинаешь всегда ты.
М е л ь х и о р. Тогда продолжай…
В а л т а с а р. Я продолжаю, если кто-то уже начал.
Г а с п а р. Беда в том, видите ли, что в дороге меня сильно контузило в голову при взрыве гранаты. И вот теперь я иногда за-за-заикаюсь.
М е л ь х и о р и В а л т а с а р
Г а с п а р. Но-но-но ведь…
Ю л и я. Что он велел мне передать?
М е л ь х и о р. Сейчас пройдет приступ и он заговорит.
Г а с п а р. Приступ! Атака! Так-так-так-так-так… Трах-тарарах! Бум!
В а л т а с а р. Знакомый ритм. Вот он! Тата-тити-та-ти-ти-та-та…
М е л ь х и о р. Та-та! Так! Так! «Вижу», я помню, это слово было. Та-ти-ти! Вижу!
Г а с п а р. Бах! Ти-и-и! Та-та-ти-ти-ти-та-та! Бах!
Ю л и я
В о л х в ы. Бах! Трах-тарарах!
В и к т о р. Попытайтесь все-таки припомнить… Его слова!
Г а с п а р. У нас память отшибло.
М е л ь х и о р. А ведь в пути мы все время повторяли про себя…
Г а с п а р. Мы теперь никак не можем вспомнить ни строчки! Увы!
М е л ь х и о р. Да где вам понять, что нам пришлось пережить!
Г а с п а р. Вот они здесь, у меня в голове! Слова так и просятся на язык. А начать не могу! Поэт наказал мне: «Коль скоро я умру, Гаспар, разыщи Юлику и прочти ей мои последние стихи!» Почему же я не могу их вспомнить? Почему?
М е л ь х и о р. Потому что тебя сильно контузило взрывной волной.
В а л т а с а р. Будьте покойны, сударыня, когда-нибудь мы их вспомним.
М е л ь х и о р. И тогда уж скажем вам без запинки, слово в слово!
Г а с п а р. Я еще вернусь к вам.
В и к т о р
М е л ь х и о р. Вот только что было на языке.
Г а с п а р. А у меня в голове.
В а л т а с а р. А у меня в сердце…
В с е в м е с т е
Ю л и я
В и к т о р. Почти всем там один конец.
Ю л и я. Но эти же вернулись домой!
В и к т о р. Да, домой… В дом умалишенных. Отныне их приют там.
Ю л и я. Меня снова знобит.
А что будет, если они вернутся?
В и к т о р. Еще не самая большая беда, если вернутся эти.
Ю л и я
В и к т о р
Ю л и я
В и к т о р
Х е н к е р. Я вам не помешал?
Ю л и я. Кого вы теперь разыскиваете?
Х е н к е р. Трех типов. Утром они околачивались возле Цепного моста{34}, а теперь их видели здесь, в этом районе. Проверить их документы так и не удалось… Кстати, что с вашим дражайшим супругом?
Ю л и я. Он на военной службе.
Х е н к е р. Браво!
В и к т о р. Мы как раз собрались уходить.
Х е н к е р. Кто вы такой?
В и к т о р
Х е н к е р
В и к т о р. Я рассчитываю на нашу сговорчивость и готовность пойти на сделку. Речь идет о солидной партии драгоценностей.
Х е н к е р. Приложу все старания.
В и к т о р
К р и т и к. Дальше! Что было дальше?
В и к т о р. Не знаю. Меня уже здесь не было, я ушел.
К р и т и к
В и к т о р. После войны его казнили как военного преступника… В живых не осталось ни одного очевидца, кто мог бы рассказать, что здесь произошло.
С о л д а т
К р и т и к. Все ясно… Типичный случай рождения живой легенды.
С о л д а т. Поэт вернулся домой и встретился…
К р и т и к
С о л д а т. Поэт вернулся домой и встретился со своей супругой. Я готов подтвердить под присягой, что именно так и было.
Х е н к е р
С о л д а т. Тут все пусто, и гардеробы, и чуланы.
Х е н к е р. Голодранцы! Я заберу солдат и проверю соседний дом, а ты оставайся тут.
С о л д а т. Слушаюсь.
Х е н к е р. При первом же подозрительном шорохе открывай огонь.
С о л д а т
Б а л и н т
К р и т и к
Б а л и н т. Садитесь, гостями будете!
С о л д а т. Слушаюсь!
Д е з е р т и р. И этот уже признал тебя командиром.
Б а л и н т. Сколько вас здесь?
С о л д а т. Вместе с капитаном шестеро.
Б а л и н т. Ты и себя к ним причисляешь?
С о л д а т. Без меня их пятеро.
Б а л и н т. Ты откуда?
С о л д а т. С улицы Юллём.
Б а л и н т. С улицы Юллём… Ее отсюда из окна видно.
С о л д а т. Авось и мне когда-нибудь посчастливится вернуться домой… А вы что, дезертиры? Как это вам удалось?
Б а л и н т. Нас свел случай. Если посчитать — ты девять тысяч девятьсот девяносто девятый, с которым нам довелось повстречаться по счастливой случайности.
С о л д а т. Нелегким был, должно быть, ваш путь.
Б а л и н т. Я уже начинаю забывать об этом.
С о л д а т. Вам-то уже хорошо.
Б а л и н т. Здесь дома никого не было?
С о л д а т. Были.
Б а л и н т. Женщина?
С о л д а т. Да.
Б а л и н т. Она была одна?
С о л д а т. Вы ее ждете?
Б а л и н т. Ее.
С о л д а т. И детишки есть?
Б а л и н т. Пока только уголок для люльки…
С о л д а т. Тогда надо заиметь люльку, а остальное само приложится.
Б а л и н т.
Д е з е р т и р.
С о л д а т.
Б а л и н т.
С о л д а т. Ступайте в ванную! Патруль не станет искать вас в стенном шкафу… Это уж наверняка!
Д е з е р т и р. Берегись! Он обманет нас!
С о л д а т
Б а л и н т. Сюда, говоришь, лучше?
К о м е н д а н т. Следуйте за мной.
Ю л и я. Что вам от меня нужно?
К о м е н д а н т
Ю л и я. Я не пойму, о чем вы.
К о м е н д а н т. Вы умышленно нарушали распоряжения по противовоздушной обороне. Устраивали иллюминации…
Ю л и я
К о м е н д а н т. Где?.. Куда вы его упрятали?
Ю л и я. Снимайте их сами.
К о м е н д а н т. Меня вы не проведете! Мне, как должностному лицу, донесли, будто бы политически неблагонадежные элементы, чьи имена занесены в список подозрительных лиц…
Ю л и я. Я не понимаю, о ком вы говорите.
К о м е н д а н т. Есть список! И в нем все подозрительные личности! Вы, может быть, отрицаете?
Ю л и я. Я отрицаю все. Оставьте меня в покое и уходите.
К о м е н д а н т. А иллюминации?..
Ю л и я. Да, отрицаю. Уходите вон!
К о м е н д а н т. Какие-то бумаги. Подозрительная компания. Муж дезертир.
Ю л и я. Вы явно путаете меня с кем-то другим…
К о м е н д а н т. Все станет ясным на набережной Дуная{35}.
Отставить! Здесь командую я!
Марш!
Б а л и н т
К о м е н д а н т. Так это вы, значит! Вас-то мы и ждали.
Ю л и я. Я не знаю этого человека.
К о м е н д а н т
Б а л и н т. Нет. Не знаю.
К о м е н д а н т. Это ваша жена. Она стояла вот тут и пела, что уже не долго продлится.
Б а л и н т. Моя жена сидела дома в красном платье.
К о м е н д а н т
Ю л и я. Я жила в другом доме. Через окошечко, выходившее в узкий двор…
…каждое утро на одну минуту заглядывал солнечный луч.
К о м е н д а н т. А что вы делали, когда…
Ю л и я
Я отчетливо помню маршрут нашего путешествия: Умбрия, Сицилия…
К о м е н д а н т
Б а л и н т. Я в ту пору репетировал двух провалившихся гимназистов.
К о м е н д а н т
Б а л и н т. Моего заработка на ковры не хватало.
К о м е н д а н т
Ю л и я
К о м е н д а н т
Б а л и н т
К о м е н д а н т. Здесь только я вправе задавать вопросы. Говорите о стихах.
Б а л и н т. Превосходные стихи… И перевод вполне удался.
К о м е н д а н т
Ю л и я. Вижу, что это почерк смелого и одаренного человека.
К о м е н д а н т. Ага! Вот оно что!
Ю л и я. Мне приходилось заниматься графологией… «Осень мертва давно»…
К о м е н д а н т. Молчать! Я запрещаю вам разговаривать между собой!
Ю л и я. Я читала стихи.
К о м е н д а н т
Б а л и н т. «На земле мы с тобой не встретимся».
К о м е н д а н т. Я же сказал!
Б а л и н т
Ю л и я. «…мы с тобой не встретимся…».
К о м е н д а н т. Молчать!
Ю л и я. «Но я жду тебя все равно…». Это тоже здесь написано.
К о м е н д а н т. Не подлежит никакому сомнению, что вы тут жили. Личность ваша установлена, вы опознаны…
Б а л и н т. Люди, которые тут жили, мечтали жить только друг для друга и для человечества… Нам этого не удалось. Мы не те люди.
В и к т о р
С о л д а т. Нет. Вошел капитан.
Х е н к е р
Ю л и я. Мы сейчас умрем?
Б а л и н т. Это не будет больно.
К о м е н д а н т
Ю л и я
К о м е н д а н т
Ю л и я. Мне чудится, что все это уже происходило с нами когда-то. Но только это и было нашей жизнью.
Б а л и н т. Встречи я буду ждать.
Г о л о с Ю л и и
Б а л и н т. Ау!..
В и к т о р
К р и т и к
Ц в е т о ч н и ц а. Однажды я приносила сюда цветы. Поэт, что писал такие чудесные стихи, еще живет тут?
В и к т о р. Он тут жил.
Ц в е т о ч н и ц а
К р и т и к
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ц в е т о ч н и ц а.
В с е т р о е.
Ш а н д о р.
К а р о й.
Ц в е т о ч н и ц а и Ш а н д о р.
В с е в м е с т е.
БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ{36}
Перевод
Э р н ё Б о д о р.
К а т а — его жена.
В и ц а — его дочь.
П е т е р — его сын.
А н д р а ш С и л а ш и — учитель-пенсионер.
Г а р а — домоуправ.
К л а р а — уборщица.
Л и д и М э с л е н и — студентка.
В е р а — подруга Лиди.
К а р ч и В о г е л — жилец.
Ш а н д о р Т о т — его друг.
С л е с а р ь.
Действие первое
В и ц а
К а т а. Может, ты хоть раз сама выгладишь?
В и ц а. Но ты же знаешь, что я не умею.
В и ц а. Я так тебя ждала… Думала, забудешь, что мне нужно идти на свидание.
К а т а. Петер дома?
В и ц а. Петер? Да-а, дома.
К а т а. Он занимается?
В и ц а. Лежит на диване и читает какую-то пьесу.
К а т а
В и ц а
К а т а. Мой?
С и л а ш и. Прошу прощения, что не представился. Мне было интересно, узнаете вы меня или нет…
К а т а. О, конечно… Ваш голос мне сразу…
С и л а ш и. Я всегда любил такие эксперименты и в жизни…
К а т а
С и л а ш и. Я думал, в этой маскарадной маске, которую надевает на нас старость…
К а т а. О нет! Вы не правы… Просто это от неожиданности. Сколько лет мы не…
С и л а ш и. Двадцать три…
К а т а. Как только я услышала ваш голос… Нет, ни за что на свете не соглашусь, будто я не узнала вас. Ведь вы почти не изменились.
С и л а ш и. Да и кое к чему другому…
К а т а. Я, наверно, изменилась куда больше…
С и л а ш и
К а т а. Молодость?
С и л а ш и. Которая уже и тогда служила вам маской… Кажется, что-то горит?
К а т а
В и ц а
К а т а. Нет, не юбка… Дядя Банди столь же наблюдателен, как и раньше на уроках физики…
В и ц а. Мамочка… Мне нужно собираться… Ты ведь выгладишь…
К а т а
С и л а ш и. И, разумеется, нижнюю юбку-колокол может выгладить только мамочка.
К а т а. О, вы так разбираетесь в моде?
С и л а ш и. Кто был учителем в женской гимназии…
К а т а. Тогда мы этого не замечали.
С и л а ш и. Или я так ловко это скрывал… Когда я иной раз по утрам прохожу мимо женской гимназии и думаю о своих коллегах, которые спустя несколько минут начнут там урок, то невольно обращаю внимание на фигурки сегодняшних девочек, спешащих в школу.
К а т а. И все же вы им изменили. Сами попросились к мальчикам…
С и л а ш и. Да, последние двадцать лет я преподавал в Сентеше.
К а т а
С и л а ш и. Да, помню, мне в тот день позвонили с утра. Можете представить, какой это был для меня соблазн…
К а т а. Мы были так огорчены…
С и л а ш и. Я все учел… И ту сердечную боль, которую я мог бы причинить кое-кому своим приходом…
К а т а. А сейчас? Что вы делаете в Будапеште? Уж не откомандировали ли вас на курсы повышения квалификации?
С и л а ш и. На курсы? Нет, меня уж больше не пошлют на курсы. Увы, я пенсионер. А в Будапешт я переехал в семью дочери.
К а т а. Как, она уже замужем? Маленькая…
С и л а ш и. Эмма… Да, замужем. Вышла за моего молодого коллегу. Даже их сынишка уже в таком возрасте, когда дедушка может быть столь же заботливой няней, как и бабушка.
К а т а. А бабушка… тетя Бора?
С и л а ш и. Она навсегда осталась в Сентеше… Рак… Так что маленькому Банди приходится довольствоваться моим обществом…
К а т а. Это единственное, в чем я завидую вашему внуку, — у моих детей нет такого деда.
С и л а ш и. Но ваши дети уже большие. Эта девочка…
К а т а. Она младшая. Тем более.
С и л а ш и. И вот в один прекрасный день, когда меня уже давным-давно не ждут, я все-таки появился, как собственная тень.
К а т а. Но как вы разузнали, где я живу? Вы знали мою фамилию по мужу?
С и л а ш и. Да, из присланного приглашения на свадьбу.
К а т а. Ну, разумеется, несравненная память господина учителя…
С и л а ш и. А кроме того, скромный провинциальный учитель, стараясь не быть назойливым, все же внимательно следит за судьбой своей лучшей ученицы.
К а т а. Лучшей…
С и л а ш и. Несколько лет назад к нам в гимназию попал молодой коллега, который слушал ваш спецкурс. Некий Сегё.
К а т а. Как же, помню… Не так-то много у меня было слушателей.
С и л а ш и. А к тому же ваши научные статьи… в «Вестнике физики».
К а т а. О, если б я знала, что вы их тоже читаете… Мне было бы за них еще более неловко.
С и л а ш и. Нет, почему же? Они очень интересны. Особенно прошлогодняя, об элементарных частицах.
К а т а. Это всего лишь научно-популярный очерк, не более. Стоило ли тратить столько сил на то, чтобы их автор стал чем-то большим, нежели просто машинистка или секретарша.
С и л а ш и. Замечательно и то, что человек может жить в атмосфере науки. Может просматривать самые свежие журналы, вести семинары, следить за новейшими научными достижениями.
К а т а. Постепенно и эти занятия становятся такой же обязанностью, как исправление курсовых работ, покупка продуктов, глажка модных юбок…
С и л а ш и. Да, вы, женщины, мало выиграли от эмансипации.
К а т а. А вы читали мою кандидатскую диссертацию? Теория относительности в электродинамике.
С и л а ш и. А как же… В диссертации было немало оригинального. Я даже хотел вас поздравить…
К а т а. Я тогда собиралась послать ее вам. Но потом решила, что пошлю следующую работу… Которая была бы достойна ваших ожиданий. Но позже уже нечего было посылать. Да и стареешь тем временем. Самый старший по возрасту ассистент на кафедре. Вы же знаете, как смотрят молодые гении на застрявшую в ассистентах старуху.
В и ц а
К а т а. Да, можешь взять.
В и ц а. Как по-твоему, какие туфли к ней надеть?
К а т а. Красненькие.
В и ц а. А можно я надену твои?..
К а т а. Ну что ты спрашиваешь?
С и л а ш и. Да, вы схожи не только в этом. Ваша дочка очень напоминает ту девушку, что сидела на третьей парте… около окна.
К а т а. К сожалению, мы похожи только внешне. Характер у нее, скорее, отцовский. В сыне гораздо больше моего. Хотя он иной раз меня пугает.
Г о л о с П е т е р а. Да?
К а т а. Зайди-ка на минутку. Хочу тебя кое-кому представить… Тому, о ком я тебе много рассказывала.
Господин учитель Силаши.
П е т е р. Да, слышу. Легендарный господин учитель Силаши! Мама обычно из-за вас жалеет меня.
С и л а ш и
П е т е р. Да, потому что у меня нет такого учителя, как вы. Который мог бы слегка навести порядок в моих мыслях.
С и л а ш и. А вы? Или… можно на ты?
П е т е р. Как вам угодно. Взрослые имеют право обращаться ко мне, как они хотят.
С и л а ш и. А вы не разделяете мамино мнение?
П е т е р. Нет, я не думаю, чтоб в моих мыслях — как это представляет себе мама — кто-либо мог навести порядок… Двадцать лет назад вообще было легче привести в порядок мысли любого человека.
С и л а ш и. Я чувствую это на собственном опыте. Только я думал, это оттого, что я состарился…
П е т е р. Возможно, и вы постарели. Только молодежь нынче не склонна быть… простофилями… И если молодые люди и считают себя достойными жалости, то вовсе не оттого, что обожаемый учитель в минуты их юношеского умиления не смог накинуть им на шею аркан.
К а т а. Ты слишком торопишься выложить свои карты…
П е т е р. Я думал, ты позвала меня, чтобы представить. Но если тебе угодно, я могу отвечать, как на приемных экзаменах в институте.
С и л а ш и. Ни в коем случае… Ведь тогда я не узнаю, почему нынешняя молодежь жалеет себя. А это очень важно — знать, почему то или иное поколение жалеет себя.
П е т е р. Почему? Ну, хотя бы потому, что у нас нелады с правдой.
С и л а ш и. Можно полюбопытствовать, что за книгу вы читаете?
П е т е р. Вы все равно с ней не знакомы. Это книга одного швейцарского писателя…
С и л а ш и
П е т е р. Несомненно. Жаль, что я не совсем понимаю. Плохо знаю немецкий.
С и л а ш и. А почему вы не читаете переводы его произведений?
П е т е р. Я уже все прочел.
К а т а. Вот видите…
С и л а ш и. Если учесть исходные данные, это весьма обнадеживающее уравнение.
К а т а. Вы серьезно?
С и л а ш и. Вы же знаете, я всегда говорю серьезно.
К а т а. Значит, он не безнадежен? Вы тоже считаете, что в нем есть какое-то рациональное зерно… Мы столько спорим об этом с его отцом.
С и л а ш и. Угол зрения педагога, конечно, намного удобнее родительского. Ему не обязательно пребывать в постоянном беспокойстве.
К а т а. Да.
С и л а ш и. Эти значительные перемены в нашей жизни создают значительную дистанцию между родителями и детьми…
К а т а. Да, пугающую дистанцию… Я часто ощущаю, что подобное отдаление вовсе не предусматривалось. Вот, к примеру, я и дочь. Хоть я иной раз и чувствую, что выросла в другой атмосфере, я ближе стою к нынешнему миру… Не только потому, что выросла в бедной полукрестьянской семье и знаю, что именно изменилось… Речь идет о той вере, согласно которой человек живет и которая трудно укладывается в формулы! Меня воспитывали в духе следования долгу, и это вы, мои учителя, привили мне: если я этим поступлюсь, вокруг меня все рухнет. И сейчас, даже если б я захотела, я не смогла бы отступиться от своего долга. У моей дочери иное, непонятное для меня кредо: стремление к наслаждению. Сын же, в котором есть что-то благородное, живет в состоянии постоянного бунта, словно та материя, из которой я столь спокойно и естественно сформировалась, никак не может понять законы кристаллизации.
С и л а ш и. Может, это потому, что перед ним нет готовых схем. И он все должен понять сам, даже схему сетки кристалла.
К а т а. Вы так думаете, дорогой дядя Банди? Как хорошо, что вы пришли. Разве с чужими об этом поговоришь… Просто удивительно, что двадцать три года спустя именно сейчас вы… Нет, есть все-таки на свете телепатия… Вы уж простите меня, дядя Банди, за мой вопрос, но как вам пришла в голову мысль…
С и л а ш и. Прийти…
К а т а. Только из-за того, что вы оказались в Пеште?
С и л а ш и. Я уже давно собирался наведаться. Когда уходишь на пенсию, вместо живых учеников обращаешься к бережно хранимым в памяти. К тому же исчезло еще одно сдерживающее меня обстоятельство…
К а т а
С и л а ш и. Да, вы и сами, должно быть, помните. Она чрезвычайно болезненно реагировала на мои отношения с ученицами… Хотя она была совсем простая женщина, но обладала повышенной чувствительностью. Вот почему я и перевелся в мужскую гимназию…
К а т а. Так я и думала. И восхищалась вами.
С и л а ш и. Чем тут восхищаться. Просто я бережно относился к ней. Но теперь, когда ее уже нет, я могу позволить себе сию небольшую компенсацию.
К а т а. Присмотреться к заботам своих старых учениц…
С и л а ш и. Да.
К а т а. Да?
С и л а ш и. Дело в том, что моя дочь работает вместе с вашим мужем.
К а т а. На заводе автосамосвалов? Она инженер?
С и л а ш и. О нет, она не была преуспевающей ученицей… Всего-навсего счетовод.
К а т а. Как ее фамилия?
С и л а ш и. Печине.
К а т а. Не помню, чтоб мы с ней встречались.
С и л а ш и. Одно время она работала в отделе вашего мужа.
К а т а. Да? И она что-нибудь рассказывала?
С и л а ш и. Нет, ничего особенного. Просто мне показалась знакомой его фамилия: Эрнё Бодор. Насколько я помню, вы познакомились в университете.
К а т а. Скорее, в столовой. Он учился на экономическом факультете, а мы ходили туда обедать…
Г о л о с П е т е р а
К а т а. Вица уже ушла. Открой сам, это, наверно, отец.
Г о л о с Б о д о р а
К а т а
Б о д о р. Силаши…
С и л а ш и. Но вы не производите впечатление человека, попусту терзающегося душевными муками.
Б о д о р. Понимаете, молодым мужьям трудно свыкнуться с мыслью, что, кроме них самих, у жен существует кумир… По любому вопросу, где только можно было аргументировать изречениями Силаши, не стоило и вступать в спор…
К а т а. Как называется в поэзии преувеличение?
С и л а ш и. По-моему, гипербола.
Б о д о р. А я думал, это какая-то кривая. Все это я говорю вам не из учтивости…
К а т а. Да, было такое…
Б о д о р. Я прикидывался великодушным, будто бы желая угодить жене. А на самом деле хотел лицезреть реальные черты моего постоянного соперника… Признаюсь, я всегда представлял себе господина учителя стройным, респектабельным мужчиной с ликом пророка.
К а т а. Он таким и был.
Б о д о р. А поскольку сам я всегда выглядел несколько моложе своих лет… Вам, вероятно, знакомо это чувство.
С и л а ш и
К а т а
Б о д о р
С и л а ш и. Она носит фамилию мужа: Печине.
Б о д о р
К а т а. Она назвала господину учителю твою фамилию.
С и л а ш и. Думаю, я и без того к вам наведался бы.
Б о д о р. А позвольте узнать, что же обо мне рассказывала ваша дочь? Отчего вы сразу… Полагаю, она сказала что-нибудь любопытное.
С и л а ш и. Мне известно лишь, что вас интересуют вопросы реконструкции завода.
Б о д о р. Да… Не отрицаю, меня эти вопросы очень интересуют. Хотя моя жена, как представитель точных наук, со строгостью физика считает мои идеи пустыми прожектами.
С и л а ш и. Полагаю, речь идет о проблеме организаций производства, и как таковая она достойна изучения. Весь новейший прогресс, в том числе и развитие современных естественных наук, стал возможным благодаря организационным усовершенствованиям…
Б о д о р. Ты слышишь? Господин учитель говорит… Я и не думал, что Печине даст обо мне столь беспристрастную информацию. Но, по-моему, визит господина учителя к своей прежней ученице вызван организационной проблемой иного рода…
К а т а
Б о д о р. Если уж ты так пытаешься докопаться до смысла моих слов, скажи лучше, что я голоден как волк. На заводе ем только всухомятку.
С и л а ш и. О, простите, я уже ухожу…
К а т а. Ни в коем случае. Вы меня обидите, дядя Банди…
Б о д о р. Да мне вовсе не к спеху, к тому же я могу поесть в другой комнате.
К а т а. Останьтесь, дядя Банди, я купила всего вдоволь, и вы перекусите с нами…
С и л а ш и
Б о д о р. Да, хотя она несколько разностильна.
С и л а ш и. Вижу. Здесь книги вашей жены… Научные труды, классики.
Б о д о р
С и л а ш и. Моя позабытая книжица.
Б о д о р. Эти полки с книгами в пестрых обложках мои… Экономические труды, научно-популярные технические издания — смежная область науки и журналистики. Если как следует присмотреться, можно обнаружить и легкое чтиво.
С и л а ш и. Да, здесь две разные сферы. Так по крайней мере это кажется, судя по библиотеке.
Б о д о р. Эти сферы мирно сосуществуют, как два полушария земли.
С и л а ш и. Будь я молодым человеком, я предпочел бы иметь партнера с другим кругом интересов.
Б о д о р. Да, молодежь это привлекает. А позже способствует превращению брачной жизни в две соседние крепости. Как этот наш «общий» рабочий кабинет… Ну, не хочу жаловаться. У вас, вероятно, уже сложилось определенное мнение о нашем браке…
С и л а ш и. Я не могу мгновенно ставить диагноз. Не считаю себя настолько компетентным, чтоб в столь сложных делах, как современные браки, высказать суждение.
Б о д о р. А выразить участие? Своей прежней любимице…
С и л а ш и
Б о д о р. Разве это предположения?
С и л а ш и. Меня привела сюда обострившаяся ностальгия старого педагога.
Б о д о р. А может, вы снизошли как ангел-хранитель в критический момент?.. Что ж, возможно.
К а т а. Уже кипит. Правда, ничего особенного, свежезамороженные почки.
С и л а ш и
К а т а. Еще одна причина, чтобы остаться с нами.
С и л а ш и. Вы забываете, что у них есть ребенок.
К а т а (
Б о д о р. Было бы очень приятно провести вместе вечер.
С и л а ш и. Сожалею. Как-нибудь в другой раз.
К а т а. Еще через двадцать пять лет. Подождите секундочку, я даже адреса вашего не записала. Если вы не придете, хоть я вас разыщу…
С и л а ш и
Б о д о р
Г о л о с П е т е р а. Да. Но уже недолго…
Б о д о р. Пора ужинать.
Господин учитель Силаши — в роли няньки! Так пропадают великие таланты мира сего!
К а т а. Если он и вправду пошел домой. Может, он ушел просто в силу своего такта.
Б о д о р. Такт! Рад, что встреча с кумиром не принесла тебе более серьезных разочарований.
П е т е р. Башковит!
Б о д о р. Кто?
П е т е р. Этот старик.
Б о д о р. Ты имел случай в том убедиться? Или это из одной симпатии к матери?.. Признаться, не люблю старых сплетников.
К а т а. Эти сплетни — лишь плод больного воображения твоей нечистой совести.
Б о д о р
П е т е р. Товарищ домоуправ. Со слесарем.
Г а р а
Б о д о р
Г а р а. Это слесарь.
Он живет здесь в доме и мог бы посмотреть…
К а т а. Можно сделать батарею побольше?
С л е с а р ь
К а т а. Очень вам благодарна, товарищ Гара…
Г а р а. Это всего лишь простая арифметика. Размер поверхности батареи и кубатура комнаты…
Б о д о р. Нельзя пожаловаться на отсутствие рыцарей. Сначала былой кумир с поблекшими усами, а теперь домоуправ, влиятельный партиец со своими теплыми батареями.
К а т а. Может, ты прекратишь свои разглагольствования? Мало того, что ты выжил моего гостя, теперь и меня хочешь обидеть…
Б о д о р. Какая чувствительность! Уж и пошутить нельзя. Кого это я выжил? И объясни, пожалуйста, что тут обидного?
К а т а. Ты даже не можешь понять, что объяснять обиду… унизительнее, чем переносить ее. Но я объясню. Во-первых, упоминая о моих рыцарях, ты даешь понять, что я и сама отношусь к числу этих людей, которых, кстати, я очень уважаю, но которые в твоих глазах выглядят старыми, смешными чудаками.
Б о д о р. Ну что ж, можно понять и так.
К а т а. Во-вторых… отталкивая меня к этим людям, ты в глубине души испытываешь удовольствие от того, что сам относишься к совершенно иному кругу, где в понятия «рыцарь», «любовь» и «кумир» вкладывают более серьезное содержание.
Б о д о р. Ага, мы уже ближе к истине.
К а т а. И наконец, ты бы не переживал, будь у меня действительно рыцари. Тебе это даже было бы на руку. Ты мстишь мне, укоряя за эти человечески очень ценные, но по твоей философии унизительные связи, чтобы наказать за отсутствие таковых.
Б о д о р. Истинно естественнонаучный анализ… А теперь поставь себя на место человека, которого ежеминутно анализируют подобным образом.
К а т а. Для этого не надо быть глубоким мыслителем… К тому же я уже давно стараюсь ничего не замечать.
Б о д о р. А после того как разговорчики Печине несколько открыли тебе глаза…
К а т а. Неужели ты не понимаешь, что эта Печине — не что иное, как твоя совесть.
Б о д о р. Если б твое воображение было столь же чистым, как моя совесть!
П е т е р
Б о д о р. Что ты сказал?
П е т е р. Кафе «Роза».
Б о д о р. Говори яснее… Я еще не усвоил вашего сногсшибательного стиля.
П е т е р. Я только хотел обратить твое внимание на некое кафе.
Б о д о р. Это уж действительно слишком!
К а т а. Вы что, совсем потеряли рассудок?.. Петер, выйди из комнаты…
Б о д о р. Не надо… Я сам уйду… Хочу хоть в воскресенье пожить спокойно. Если меня будут спрашивать с завода, я поехал к нам на дачу, в Хидегкут.
К а т а. Мне не следовало в твоем присутствии вступать в этот… спор.
П е т е р. А мне и подавно не следовало ввязываться в этот… спор. Разумеется, я жалею об этом отнюдь не из-за
К а т а. Ты должен уважать отца.
П е т е р. Один из известных недостатков молодого поколения в том и заключается, что оно не признает априорного уважения.
К а т а. О, ты даже нахватался философских терминов, только…
П е т е р. Я уважаю то, что достойно уважения.
К а т а. И критерий тому — твоя непогрешимость… А разве господин учитель Паи недостоин уважения?
П е т е р. Господин учитель Паи?
К а т а. Он был у меня сегодня утром, именно из-за тебя. Ты хоть бы ради нашей старой дружбы пощадил его.
П е т е р. Будильник?
К а т а. И что это за идея — сунуть будильник в ящик учительского стола?
П е т е р. Надеюсь, он понял намек. Он еще довольно молод и относительно умен. Если он подтянется и станет преподавать физику чуть интереснее…
К а т а. Он даже не стал искать виновного. Слишком очевидно все улики были против тебя. Он попросил меня откровенно с тобой поговорить…
П е т е р. Очень жаль, что из-за такой ерунды он сразу же побежал к тебе…
К а т а. Тебя выгонят из гимназии до аттестата.
П е т е р. Есть такие профессии, где аттестата зрелости не требуется… Поскольку мой отец считается интеллигентом, мне таковым все равно не быть…
К а т а. Отец тут ни при чем. Все это от твоего безрассудного бунтарства. Из-за нескольких звонких фраз хочешь испортить себе будущее…
П е т е р. Пусть хоть эти остатки роскоши будут принадлежать мне, мамочка. И не надо нравоучений. Неужели ты не видишь, что
К а т а. Я? Не тому?
П е т е р. Ну, разумеется, не так, как отец… В более тяжелой форме. Неужели ты не чувствуешь, что твоя жизнь — воплощенное банкротство того, что ты проповедуешь. Ведь что собой представляет твоя так называемая нравственность? Это всего лишь недостаток в твоем развитии, которым все мы пользуемся. В первую очередь мы трое, но, по всей вероятности, другие мелкие эгоисты тоже. А если ты чему и учишь, то лишь тому, чтоб всякие затасканные идейки не задурили бы мне голову.
К а т а. А ты так уверен, что не унаследовал этого недостатка?
П е т е р. Может, и унаследовал. Но я стараюсь перевоспитаться… Очень жаль, но придется прервать этот урок.
К а т а. Ты уходишь?
П е т е р. К Анци.
К а т а. В театр?
П е т е р. Нет. К ней… Слушать пластинки.
К а т а. Вот видишь, этого я тоже не могу понять.
Г о л о с П е т е р а. Чего, мамочка?
К а т а. Этой вашей «дружбы»…
Г о л о с П е т е р а. Анци очень приятная женщина.
К а т а. Женщина, а ты…
Г о л о с П е т е р а. Ученик средней школы. Видишь ли, она воспринимает вещи более здраво… А именно: она — Анци, а я — Петер.
К а т а. Но я была знакома с мужем этой Анци.
Г о л о с П е т е р а. Они разошлись.
К а т а. Но она не смогла смыть с себя следы этого стареющего, распутного волокиты… И мне страшно, что ты с ней… слушаешь пластинки.
Г о л о с П е т е р а. Ты хочешь, чтобы я таскался с такими пискушками, как Вица?
К а т а. Не могу себе простить, что я сама привела ее в наш дом.
П е т е р
К а т а
Простите, звонят.
Л и д и
К а т а
Л и д и. Я думала, в таком платье…
К а т а. Я и фамилию вашу помню… Мэре…
Л и д и. Мэслени. Лиди Мэслени.
К а т а. Присаживайтесь, пожалуйста.
Л и д и. В университете как-то не получается…
К а т а. Да, мой кабинет — проходной двор…
Л и д и. Один раз вы дали понять, что можно дома… Вот я и подумала, что в субботу после обеда…
К а т а. Насколько я вас знаю, вам нелегко было решиться на этот визит.
Л и д и. Да, я очень стеснительная…
К а т а. В таком случае наберитесь храбрости и расскажите, зачем пришли.
Л и д и. Вы были ко мне так внимательны… Спросили, не из провинции ли я.
К а т а. Вы из села Кардошкут.
Л и д и. Да. А вы, сказали вы, из Сегхата. Ваш отец служил смотрителем дамб.
К а т а. Да… По сути дела, он тоже был крестьянином.
Л и д и. Да, только он набрался опыта… Вот поэтому я и решила обратиться к вам. Вы, пожалуй, смогли бы представить себя на моем месте.
К а т а. Вы плохо себя чувствуете в институте?
Л и д и. Я гораздо слабее, чем думала. За курсовую получила кол.
К а т а. Да, помню. Вы, вероятно, мало решали устные задачи.
Л и д и. Да, только самые обычные. Начальную школу я кончила в деревне. А позже не удалось наверстать упущенного. Бывает, что я боюсь написать слово, настолько неуверенно себя чувствую.
К а т а. Это и с другими случается.
Л и д и. В гимназии я училась посредственно и только по доброте мне натянули в аттестате «хорошо». Из-за крестьянского происхождения…
К а т а. А почему вы поступили учиться именно к нам?
Л и д и. Наша учительница математики довольно хорошо относилась ко мне. По математике у меня была пятерка. И я решила — может, что получится. А на приемных экзаменах опять…
К а т а. Происхождение…
Л и д и. Одну задачу я все-таки решила, а потом струхнула — такие вокруг меня все были умные…
К а т а. Зачастую это лишь кажется, ведь не так трудно разыграть из себя умника.
Л и д и. Но я чувствую себя какой-то неуклюжей, словно я вдвое выше, чем нужно, и только ум совсем малюсенький. Правда, насколько это возможно в общежитии, я занимаюсь.
К а т а. Так всегда бывает, когда человек попадает в непривычную обстановку. Наверное, вы раньше и не бывали в Будапеште.
Л и д и. Была… Один раз на экскурсии со школой.
К а т а. Ну и какой вы хотите получить от меня совет?
Л и д и
К а т а. Бежать? Так быстро?
Л и д и. Дело не только в этом. В Кардошкуте, вы знаете, образовался кооператив. У моих родителей было немного земли, и они вступили в него. Они уже в возрасте, маме за пятьдесят… Я была последышем… А старикам ведь тяжело дается такая работа… Да и ездить на велосипеде далеко. Может, мне легче было бы там освоиться…
К а т а. Вы готовы работать в деревне?
Л и д и. Так я же раньше там работала. Я люблю работать в поле. А потом, молодым легче в этой новой обстановке… Да и от аттестата, пожалуй, могла бы быть польза.
К а т а. А родители… вы думаете, они этому обрадуются?
Л и д и. Нет. Они рады, что можно сказать соседям: «Лиди учится в университете на физика…» Но им станет легче, если я вернусь.
К а т а. Вижу, вы ждете не столько моего совета, сколько одобрения: «Правильно, мол, деточка, поезжай-ка, сматывай удочки»… Но я не могу этого сделать.
Л и д и. Ну еще бы, разве может преподаватель сказать студенту крестьянского происхождения — уезжайте, мол… Но клянусь вам, я никогда никому об этом не расскажу.
К а т а. Нет, вовсе не потому. Вы для меня… ну, как младшая сестра… пришли за советом, а я буду бояться чего-то! За кого вы меня принимаете?
Л и д и. Извините… Но всем нам приходится многое учитывать.
К а т а. Вы меня вовсе не убедили, что университет не для вас. Вы сейчас в шоке, и он пока еще не прошел… Кроме того, вы начали учиться в университете с меньшей подготовкой, чем другие, а чтобы наверстать упущенное, нужен год, другой.
Л и д и. Но это не только из-за учебы… Если я пойму, как надо учиться, я могу работать как вол, — так было в гимназии с латынью. Но для меня здесь все…
К а т а. Понимаю… Все, чем мы живем…
Л и д и. К этому я никогда не привыкну… А если и привыкну, то уже потеряю свое «я»…
К а т а. И вы пришли ко мне как к человеку, вышедшему из тех же низов, чтоб я подсказала, как вам быть?
Л и д и. О, у меня и в мыслях не было сравнивать вас с собой. Вы такая способная… Вы печатаете свои статьи. Корбуй, который занял первое место на курсовом конкурсе, с таким уважением отзывается о вас. И эта прекрасная квартира, книги… А эта фотография на стене… наверное, ваши дети…
К а т а. Да, только теперь они уже не такие маленькие.
Л и д и. Нет, этого мне никогда не достичь.
К а т а. А если б достигли… вы были бы очень счастливы?
Л и д и. Об этом я даже думать не могу. О счастье у меня всего лишь такие… деревенские понятия. Мои родители, брат, — он работает мастером на заводе по ремонту весов, — девочки и ребята, с которыми мы вместе учились в школе, — все под стать мне.
К а т а
Б о д о р
Л и д и. Извините, я вас слишком задержала.
К а т а. Нет-нет, напротив. Мы продолжим этот разговор. Первое, что вы должны понять, — это что и как нужно учить. Позвольте вам в этом помочь. Мир представляется совсем иным, когда чувствуешь в себе уверенность.
Л и д и. Я вам очень признательна… Чем я могу отблагодарить вас?
К а т а. Это я вам благодарна, что вы обратились ко мне… Так часто занимаешься никчемными делами… и меня радует, если я чувствую, что кому-то действительно могу помочь.
Б о д о р. Ката, я не поехал на дачу. Я хотел пройтись пешком, чтобы немного подумать. Но с полпути вернулся… Мне трудно начать объяснение с тобой.
К а т а. Говори…
Б о д о р. Никогда не думал, что нам придется объясняться на эту тему… Но, поскольку я уважаю тебя и себя тоже…
К а т а. Я жду…
Б о д о р. Я не хочу, чтобы мы оба вели себя недостойным образом: чтобы я лгал, а ты следила за мной…
К а т а. Я не следила…
Б о д о р. Ну, чтоб другие следили. Чтоб мой сын делал намеки, от которых я чувствую себя виноватым… Я не знаю, что тебе известно, но не хочу, чтоб ты услышала правду от других.
К а т а. Действительно, почему бы тебе самому не сказать?
Б о д о р. Не будь ты такой сильной… или, скажем, люби ты меня…
К а т а. Конечно, у тебя нет никаких причин лгать. Усложнять себе жизнь. В конце концов, ты не сделал ничего такого, что было бы противозаконным…
Б о д о р. Что?
К а т а. И даже такого, что противоречило бы теперешней морали. В конечном итоге мы с тобой равны… Только я постарела раньше тебя… В чем именно — не стоит искать.
Б о д о р. Ты же знаешь, что речь идет не об этом. Из-за этого я бы никогда тебя не оставил…
К а т а. Разумеется, нашлась такая понимающая душа, которая лучше меня смогла оценить твои планы реконструкции завода… Я бы на твоем месте не стала отрекаться от своих поступков и считала бы недостойным прикрывать их подобными приемами. Раз ты не хочешь лгать, не лги и самому себе.
Б о д о р. Это же сущая правда, что ты обращалась со мной как с болваном…
К а т а. Признаться, несмотря на твой диплом с отличием, я не считала тебя слишком умным… Я знавала по-настоящему умных людей. Но это не было помехой моей любви к тебе. Я даже считала тебя очень милым, несмотря на твою мальчишескую угловатость. Ведь когда мы с тобой познакомились, ты был таким увальнем…
Б о д о р. По крайней мере ты признаешь, что я сумел это преодолеть.
К а т а. И если в юности, когда у меня тоже еще были козыри, меня не тревожило, что чувство справедливости в тебе развито не так уж сильно, то зачем мне говорить об этом сейчас, когда я и сама знаю, что моя карта бита? Теперь же ты начинаешь возмущаться моим тогдашним обхождением, которое в ту пору, когда я была еще красива, ты переносил весьма покорно.
Б о д о р. Не только люди со слабо развитым чувством справедливости, но даже болваны любят, когда то, что они считают своим кровным делом, воспринимается всерьез…
К а т а. Это я-то не воспринимала всерьез? Разве я не предлагала тебе помощь, чтобы превратить твои «прожекты» в серьезное дело? Я хотела учить тебя статистической математике. Но ты не смог понять даже кривой рассеивания Гаусса{37}.
Б о д о р. Не переношу математику.
К а т а. Ведь это я обратила твое внимание на информационные расчеты, я занималась ими по воскресеньям, чтобы ты понял их суть. Но ты искал более поверхностных слушателей… Которые легко приходят в восторг от рассуждений товарища начальника…
Б о д о р. Товарища начальника?
К а т а. По-настоящему меня беспокоило лишь то, что ты не был действительно умным. Что этот твой недостаток секретарша или машинистка…
Б о д о р
К а т а. О тебе. Никто другой меня не интересует.
Б о д о р. Ты думаешь, это банальный случай с секретаршей? Ты должна более ясно представлять себе суть случившегося.
К а т а. Ты собираешься показать мне ее фотографию?
Б о д о р. Нет, я только хочу тебе растолковать.
К а т а. Если б я хотела, я через полчаса знала бы, кто она… Но я не следила за тобой. А если кто и осмеливался намекать, я отваживала доброжелателей.
Б о д о р. Да, с твоей спесивостью…
К а т а. Если это спесивость… Я изучала тебя с феноменологической точки зрения… Наблюдала, каким ты хотел казаться. Ты не настолько уж сложен, чтобы твое поведение не рассказало мне того, что я хотела знать…
Б о д о р. В самом деле?
К а т а. Я знаю, что это не первый случай…
Б о д о р. Вот как…
К а т а. Три года назад, когда у тебя были настолько «расстроены нервы», что ты один поехал на курорт.
Б о д о р. Все это было лишь мимолетным увлечением по сравнению с нынешним.
К а т а. Знаю. Тогда из-за угрызений совести ты был очень ласков. А теперь с помощью постоянных нападок ты хочешь заглушить… свое отчаяние.
Б о д о р. Значит, теперь я, по-твоему, впал в отчаяние?
К а т а. Да. Потому что теперь тебя сильно держат. И ты еще не знаешь, что сделаешь, чтобы угодить ей. А пока что обвиняешь меня…
Б о д о р. А как ты думаешь, что я буду делать?
К а т а. Пока что то, что делал до сих пор.
Б о д о р. Как это понять?
К а т а. Я не знаю, что она хочет… Развести нас?
Б о д о р. Нет.
К а т а. Она тебе еще этого не сказала? В противном случае ей придется подождать.
Б о д о р. Сколько?
К а т а. Скажем, год.
Б о д о р. Ты думаешь, за это время что-нибудь изменится?
К а т а. Я думаю не о себе. Не о том, чтобы
Б о д о р. А пока?
К а т а. А пока…
Б о д о р. А ты?
К а т а. Петера я переселю в гардеробную. Нехорошо, что они с Вицей спят в одной комнате.
Действие второе
В и ц а. Мамочка!
К а т а
В и ц а. Я слышала прыжки: прыг-прыг… Думаю, что это такое? Я уж все себе воображала, только не это…
К а т а
В и ц а. Я и сейчас собиралась это сделать. Но ты вышла, я следила за тобой, прикрыв глаза, думала, ты хочешь меня разбудить… Ты как будто что-то скрывала. А потом — прыг-скок, прыг-скок… Это победило даже мою законную лень в воскресное утро. Но почему ты не крутишь хула-хупп? Эта скакалка — прошлый век…
К а т а
В и ц а
К а т а. Ну, ладно, хватит.
В и ц а
П е т е р
В и ц а
П е т е р. Наверное, ты опять была дурой.
В и ц а. Проклятая скакалка… Ну откуда я знала, что мне нельзя этого замечать.
Ну что я могу поделать… это было так комично. Я никогда не видела, как она занимается зарядкой. А ты видел?
П е т е р. Как может женщина быть столь бестактной… Слабый пол!
В и ц а. Не все же могут быть столь изысканными, как некоторые дамы…
П е т е р
В и ц а
П е т е р. Не говори с ней об этом, ладно? Раз уж в тебе нет ни грана… понимания.
В и ц а. Вечно ты делаешь из мухи слона… Вот видишь, она уже моется…
П е т е р
В и ц а. Как по-твоему, мне следует извиниться?
Мамочка! Не сердись!
К а т а. Да не сержусь я, осленок мой! В конце концов ты права.
В и ц а. Нет, это Петер прав.
П е т е р. Дура!
К а т а. В том, что он встал, — несомненно. По крайней мере я смогу рано закончить уборку.
П е т е р. Мы тебе поможем.
В и ц а. Я с удовольствием помогла бы, но…
К а т а
П е т е р. Я не слышал.
В и ц а. Папа? Я только что вспомнила, он приходил домой, тебя еще не было — только переоделся. Просил передать, чтобы мы его не ждали. Какой-то банкет на заводе. Какой он был элегантный…
П е т е р. Ну, забыла, и ладно. О чем тут говорить…
К а т а. Да, конечно, банкеты обычно затягиваются. Наверное, он переночует у своего друга, а потом пойдет в бассейн. Тем лучше, я пока смогу у него убраться.
В и ц а. Право, я так хотела бы тебе помочь, мамочка. Но я договорилась с Верой…
К а т а. Ладно, ладно, только поторапливайся.
Г о л о с П е т е р а. Ну, а если мы хотим нюхать?..
К а т а
П е т е р
К а т а. Зачем же спорить вместо того, чтобы вынести мусор? Уборщица права.
П е т е р. Так я же отдал…
К а т а
П е т е р. Об этом еще можно спорить, надо бы спросить математика.
К л а р а. Я уже заметила, что он любит поспорить. Говоря по правде, мусор был только предлогом.
К а т а. У вас есть к нам и другие претензии?
К л а р а. Нет, что вы. Вы самые симпатичные жильцы… А я, знаете, оттуда
К а т а. Товарищ домоуправ?
К л а р а. …что надо бы несколько облегчить вашу участь. В последнее время вы немного бледны, а эти сумки, которые вы таскаете…
К а т а. А-а, вспомнила. Мы с ним как-то шли от автобусной остановки. Он интересовался, почему я не найму домработницу. Так ведь они канули в вечность. Оказалось, что у него тоже нет.
К л а р а. Так то ж совсем другое дело. Он это из принципа. Сам готовит и убирается и даже бухгалтерский учет ведет — во сколько обходится жизнь самостоятельного гражданина.
К а т а
К л а р а. Иначе бы я к вам не позвонила.
К а т а. Сказать по правде, я не очень-то люблю впускать в квартиру чужих. Да и средства не позволяют, чтобы за работу, которую я и сама…
К л а р а. Пять форинтов. Ну, скажем, четыре…
К а т а
К л а р а. Я, например…
К а т а. Вы?.. Это серьезно?
К л а р а. Так вы же здесь живете. Мне никуда не надо тащиться…
К а т а. Вы мне очень симпатичны… Но не скрывается ли за этим что-то…
К л а р а. Что именно?
К а т а. Какая-то неправильно понятая товарищем домоуправом галантность?
К л а р а. Вы что же думаете, моя дорогая, что я как сообщница разыгрываю комедию, чтобы пощадить вашу гордость?
К а т а
К л а р а. Так я ж вам говорю, под чердаком живу.
К а т а
К л а р а. В воскресенье?
К а т а. О, воскресенье для нас день домашней работы. Но если это противоречит вашим принципам…
К л а р а. Нет, почему же, поезжайте спокойно. А я пойду к обедне. Поезжайте и избавьтесь от того, что гнетет вашу душу. Пойду спущу лифт и вернусь.
К а т а. Значит, я могу одеваться?
К л а р а. Конечно.
К л а р а. Только я хочу еще что-то сказать.
Г о л о с К а т ы
К л а р а. О моих принципах… Чтобы позже не удивлялись.
Г о л о с К а т ы. Пожалуйста.
К л а р а
Г о л о с К а т ы. Да?..
К л а р а. Прежде чем наш орден распустили, я работала в одном задунайском детском саду.
К а т а. А в доме… об этом знают?
К л а р а. Дворничиха знает. Только у нее с этим связаны важные интересы.
К а т а. Да, я слышала, что она очень болезненная, бедняжка. А товарищ домоуправ?
Г а р а
К л а р а. Только неофициально. Он попросил, чтоб я не разводила в доме клерикальную реакцию.
К а т а
Г а р а. У гражданки Клары — не могу же я называть ее сестрой — настоящий крестьянский юмор. Но в качестве рабочей силы! Можете спокойно на нее положиться.
К а т а
Г а р а. Пусть вас не беспокоит, что она монахиня. Она, по сути дела… вы же знаете, что среди францисканских монахинь очень многие были из простого народа.
К л а р а. Да, я безукоризненный крестьянский кадр.
К а т а. О, поймите меня правильно: у меня нет никаких ни религиозных, ни даже антирелигиозных предубеждений. Только… мне не хотелось бы использовать эту ситуацию. Я имею и виду низкую плату.
Г а р а
К а т а. Да. Я даже удивилась, насколько профессионально она выполнена.
Г а р а. И даже свой заработок
К а т а. А теперь и я буду больной сестрой?
К л а р а
Должно, из-за лифта шумят.
Г а р а
К а т а
Г а р а. Нечто в этом роде.
К а т а. Теперь-то я понимаю, товарищ Гара, почему вы так печетесь о делах нашего дома. Вы рветесь отдавать.
Г а р а. О, это, так сказать, для того лишь, чтоб немного занять свободное время. Приходишь к пяти домой, а в доме пусто: после определенного возраста уж невозможно привыкнуть к положению вдовца. Ну, а дом — вы же знаете, что я председатель домкома, — мне в некотором роде заменяет семью.
К а т а. Для вас это обнадеживающее семейство? Я имею в виду собрания жильцов.
Г а р а
К а т а
П е т е р. Торопись, мне нужно бриться.
Г о л о с В и ц ы
П е т е р. Ну, хватит спорить о моих вторичных половых признаках.
К а т а. Мне захотелось подышать весной.
П е т е р
В и ц а
К а т а. Ну, не пугайся… К нам спустился ангел… с чердака и будет убираться.
П е т е р. Ага, уборщица… Ну наконец-то у этой старой карги родилась удачная идея.
К а т а
В и ц а. А кто это? Твоя студентка?
К а т а. Скажите, чтоб она ехала за мной в Хидегкут.
П е т е р
К а т а. Да, окопаю деревья. В этом году мы совершенно запустили участок. Что ты так озабоченно на меня смотришь?
П е т е р. Лучше бы тебе прогуляться со мной.
К а т а. Нет, ты готовься к выпускным экзаменам.
П е т е р
В и ц а. Если тебе угодно знать — на утреннюю мессу.
П е т е р. Скажите пожалуйста… Ты верующая?
В и ц а. Вовсе не верующая.
П е т е р. Но твои кавалеры…
В и ц а. Все мои кавалеры хорошо воспитанные мальчики из приличных семей.
П е т е р. И точно так же не верующие, как ты или я. Только они воображают, будто делают великое дело, простояв на коленях службу.
В и ц а. Как и ты со своей стильной прической.
П е т е р. Мне было бы стыдно ходить с таким крестоносцем, как этот Якабхази.
В и ц а. Что ж мне, по-твоему, с женатыми мужчинами ходить?
П е т е р. По крайней мере… с настоящими мужчинами, а не с этакими вешалками.
В и ц а. Не знаю, что бы ты сказал, если б в один прекрасный день я пришла домой и призналась, что…
П е т е р. Попросил бы вмешаться гинеколога… Даже будь у тебя какие-нибудь серьезные чувства, я, к сожалению, и тогда бы этому не поверил. В крайнем случае подумал бы, что тебя споили… шоколадным ликером.
К л а р а
В и ц а. Щетка для паркета? Я даже не знаю, как она выглядит…
К л а р а. Очень жаль. Я бы на вашем месте не позволяла, чтоб мать натирала полы.
В и ц а
К л а р а. Чего только не наслышишься у вас.
П е т е р. И не насмотришься. Например, всяких теток-уборщиц, проповедующих нравственность и читающих нотации по часовой оплате.
Г о л о с П е т е р а
С и л а ш и
П е т е р. У мамы было. Тоже под влиянием хорошей погоды. Вероятно, она ни с кем так охотно не гуляла бы сейчас, как с вами.
С и л а ш и. То есть предпосылки для совместной прогулки были налицо… Но тем не менее прогулка не состоялась… А вы?
П е т е р. Мне нужно присмотреть за уборщицей… Однако, прошу вас, присаживайтесь.
С и л а ш и
П е т е р. Вероятно, ей было необходимо с кем-то поговорить. Дома она не может удовлетворить этой потребности…
С и л а ш и
П е т е р. Нет. В том-то и дело, что не случилось… И я не знаю, что бы могло случиться.
С и л а ш и. Да, я кое-что слышал…
П е т е р. И я не могу ее утешить. Говорить ей возвышенные глупости. Только смотрю на нее и злюсь… Я уж думал, забегу к вам…
С и л а ш и. Чтобы я говорил ей возвышенные глупости?
П е т е р. Я считаю, что все с самого начала было плохо. И то, что ее сейчас постигло, — логично, это наказание за ее душевную доброту. За то, что она считала добротой…
С и л а ш и. А разве это не было добротой?
П е т е р. Если дерево узнают по плодам… Нас, например, она испортила.
С и л а ш и. Не совсем. Раз вы ей сочувствуете…
П е т е р. И на этом все кончается.
С и л а ш и. А если это все же больше, чем биологическая привязанность…
П е т е р. Что? Умиление нравственным превосходством! Клянусь, нет! Я ненавижу эту мораль! Как паразита, который впился в нее, чтобы высосать все жизненные соки.
С и л а ш и. Посмотрим, высосал ли…
П е т е р. А разве оставил что-нибудь? От этой чудесной женщины?
С и л а ш и. У нравственности после отдельных поражений возникают помехи для равновесия… Но есть и резервы, увидите…
П е т е р. Пустые слова. Я потому и хотел зайти к вам: раз уж вы ее тогда отравили, то сейчас необходимо использовать этот яд в качестве наркотика.
С и л а ш и. Этот яд больше нужен не ей…
П е т е р. А мне?
С и л а ш и. И еще многим молодым… В ком есть благородство, которое не находит себе выхода.
П е т е р. Хорошо! Только знаете, в чем наше счастье? В том, что мы получали этот… хрестоматийный материал в столь высокой концентрации, что он перестал действовать. Потому что его можно применять только… как это называют у медиков, которые в таких маленьких дозах…
С и л а ш и. Гомеопаты.
П е т е р. Да, гомеопаты. Мама получала от вас и от других этот называемый моралью яд в таких гомеопатических дозах, и, нужно признаться, в довольно привлекательной упаковке. И он действовал в ее суровой, закаленной крестьянской натуре до тех пор, пока от нее не осталось лишь прыгающее через скакалку загнанное животное. На нас же сей обман обрушивался лавиной и к тому же в столь прозрачной форме, что даже законченные простофили вынуждены были защищаться. Или цинично, по принципу — своя рубашка ближе к телу, или вроде нас — восставая против всего… Возмутительно то, что я говорю?
С и л а ш и. Нет, вовсе не возмутительно. Я, как учитель, в свое время тоже протестовал против того, что мы слишком рано взываем к добродетелям, которых в молодых душах еще нет и которые могут появиться лишь с помощью малых… гомеопатических доз. Разумеется, после этого молодым трудно различать.
П е т е р. Различать?.. Что?
С и л а ш и. То, что является лишь фразой, и то, что действительно необходимо для завершения развития души… Потому что я в свою очередь, как сформировавшийся в провинции приверженец естественных наук, нравственность также отношу к животворным силам. Это то, с помощью чего личность после сильных биологических изменений, каковыми является и отрочество, пытается… достичь своих наивысших возможностей.
П е т е р. Да, и как раз их-то и теряет…
С и л а ш и. Верно, зачастую… Ведь существует и ошибочная мораль… И даже более того: любая мораль так или иначе одностороння. Однако она имеет одно счастливое свойство: даже среди плохого она может выбрать для себя наиболее подходящее. Я был знаком с одной пожилой женщиной спириткой, которая от своих духов узнала, что в образе ее калеки внука на землю вернулась свекровь, против которой она когда-то много грешила. И хотя это, как и любое переселение душ, явная ошибка, она на старости лет с удивительной самоотверженностью ухаживала за этим калекой.
П е т е р. Как мать за нами! Ну и что она от этого получила?
С и л а ш и. Достоинство, уверенность, выдержку. И, вероятно, покой…
П е т е р. А постоянные насмешки собственных детей?
С и л а ш и. Не будем пока торопиться с этим смехом. Я, как физик, предпочитаю дождаться конца опыта. Если все обстоит так, как мы предполагаем, ваша мать пережила большое потрясение, и, быть может, вы и правы, что там, в Сегхате, мы привили ей во многих отношениях отжившую мораль. И все же беру на себя смелость быть оракулом и утверждаю…
П е т е р. …что рано или поздно она бросится под поезд…
С и л а ш и. …что ее мужественная душа выйдет из этого испытания еще более сильной.
П е т е р. Мамы нет дома.
Л и д и. Нет? О, как жаль.
П е т е р. Не стоит жалеть… Она сегодня все равно не могла бы вами заняться.
Л и д и. Я не поэтому…
П е т е р. С нее хватает — семья, институт.
Л и д и. Вижу; в последнее время она такая бледная.
П е т е р. Она поехала в горы.
Л и д и. Я только хотела сообщить ей хорошую весть.
П е т е р. Что, и такие еще бывают?
Л и д и. К сожалению, это относится только ко мне. И не так уж важно. Но, может, тетя Ката была бы рада…
П е т е р. Лотерейный выигрыш…
Л и д и. Нет, всего лишь четверка по контрольной.
П е т е р. Великолепно!
Л и д и. Интегрирование. А поскольку она со мной занималась…
П е т е р. Понятно…
Л и д и. С удовольствием.
П е т е р. Если тут кто-то останется, я мог бы проводить господина учителя Силаши.
Л и д и
С и л а ш и. Мы с вами знакомы?
Л и д и. Только заочно… Тетя Ката мне рассказывала… Когда объясняла ряды… что она это еще от господина учителя Силаши…
С и л а ш и. Вы ее студентка?
Л и д и. Она руководитель нашей лаборатории… Но для нас она значит гораздо больше…
П е т е р. Эта девушка связывает свободную моральную валентность матери… которая не используется в процессе семейных забот. Правда, я хорошо помню химию?
Л и д и. Мы с ней отчасти земляки. И она действительно меня немного опекает…
С и л а ш и. И, как я слышу, с успехом.
Л и д и. О да. Теперь уж и математика легче дается. Предельные значения… Как раз она тогда и упомянула, что этому еще от господина учителя Силаши…
С и л а ш и. Да, у нас был небольшой математический кружок.
Л и д и. Не будь тети Каты, я, надо думать, удрала бы обратно в деревню.
С и л а ш и
Л и д и
П е т е р. Откуда вы знаете, что у нее беда?
Л и д и. Право, не знаю. Мне так казалось…
С и л а ш и. Словом, она популярна.
Л и д и. Да, такая тихая, простая… Человек ведь чувствует, что внутри…
С и л а ш и. Они тоже хотели бы?
Л и д и. О, не только они. У меня есть одна знакомая… в кондитерской работает. Я ей рассказывала о тете Кате, так и она мне покоя не дает, чтобы я их познакомила…
С и л а ш и. Так…
П е т е р. Что вы хотите сказать этим «так»?
С и л а ш и. Я думал над нашим опытом. Первое, что нам необходимо, — полная обозримость всего поля эксперимента…
Л и д и
С и л а ш и. Да, подождите ее. И расскажите ей, что думаете… И подругу свою приведите…
Л и д и. Вам помочь?
К л а р а. Нет, оставайтесь-ка на этой кушетке… Вы у нее берете уроки?
Л и д и. Не беру… получаю.
К л а р а. Бесплатно?
Л и д и. Да.
К л а р а. Тогда вы спокойно могли бы приходить сюда по воскресеньям убирать.
Л и д и. Я?
К л а р а. А вам в голову не пришло, что за добро нужно платить?
Л и д и. Мне очень стыдно. Вы думаете, я могла бы ей этим помочь? Я с радостью…
К л а р а. Теперь уж обождите. А то отберете мой заработок. Придумайте что-нибудь другое!
Л и д и. Из Кардошкута.
К л а р а. В церковь ходите?.. Мне можете сказать.
Л и д и. Дома, ради мамы…
К л а р а. А вы, конечно, не боитесь.
Л и д и. Знаете, у меня столько других страхов. Коллоквиумы.
К л а р а. А если бы вы попали в пустыню и искали ночлег… Под чьим кровом вам спокойней спалось бы — у того, кто благочестивый, или у того, кто нет?
Л и д и. Я об этом как-то не думала… Наверное, у того, кто благочестивый, спокойнее. А вы почему спрашиваете?
К л а р а. Чтобы узнать, могу ли я оставить на вас эту квартиру.
Л и д и. Вы уходите? Тогда, разумеется, и я уйду.
К л а р а. Зачем же сразу пугаться.
Л и д и. Нет, правда. Я могу и у дома подождать.
К л а р а. Оставайтесь.
Л и д и. Даже если я не верю в проклятия?
К л а р а. Я не в вашу веру верю.
Л и д и. А во что же?
К л а р а
К а т а
Л и д и
К а т а. Петер не сказал? Правда, это было бы напрасно… Я так и не доехала…
Л и д и. Вам плохо, тетя Ката?
К а т а. Нет, вовсе нет… Просто я испугалась… А сестра Клара?.. Я хочу сказать, уборщица?
Л и д и. Она тоже ушла. Я одна в квартире.
К а т а. Да, конечно, в церковь…
Л и д и. Ваш сын… Петер сказал, чтобы я обязательно вас подождала… У меня небольшая радостная весть.
К а т а. Радостная весть — мне?.. А Петер?
Л и д и. Он пошел проводить господина учителя.
К а т а. Господина учителя?
Л и д и. Господина учителя Силаши. Представьте себе, мы познакомились.
К а т а. С учителем Силаши?
Л и д и. Он был еще здесь, когда я пришла. Он тоже говорил, чтобы я осталась и рассказала вам все.
К а т а. Что?
Л и д и. Как вас все любят в институте.
К а т а. Ах, вот что?
Л и д и. Так ведь контрольная уже была!
К а т а. Разве? Значит, просто так, побеседовать. Ты не обидишься, если я тебя о чем-то попрошу?
Л и д и. Ну, конечно, нет…
К а т а. Давай сегодня не будем разговаривать… Вдруг я скажу что-то не так, как тогда, в первый раз. Завтра, в институте, хорошо?
Л и д и. Конечно. Но, может, все-таки лучше мне остаться с вами?
К а т а. Нет-нет. У меня дела… Значит, ты говоришь, господин учитель Силаши искал меня?
Л и д и. Да.
К а т а
Л и д и. Ну, тогда я…
К а т а
Б о д о р. За тобой… Ты нас страшно испугала.
К а т а. Разве я что-нибудь сказала? Не помню.
Б о д о р. Нет, просто тем, как ты повернулась и вскочила в уже тронувшийся автобус.
К а т а. Тогда зачем же?
Б о д о р. Матильда тоже сказала, чтоб я сразу ехал за тобой.
К а т а. Какие вы благородные. Впрочем, хорошо, что ты пришел. По крайней мере сразу же договоримся…
Б о д о р. О чем?
К а т а. Чтоб ты больше сюда не приходил. У меня нет сил… Физически. Уж не говоря о душевных силах, я просто больше не могу. Я уже не могу, чтобы ты был — или не был — за той дверью. А сейчас… Ты должен отсюда уйти.
Б о д о р. Так сразу?
К а т а. Да… Или я уйду.
Б о д о р. Но это не так просто. Где мне так быстро найти квартиру?
К а т а. Есть же у нас домик. Не так уж трудно ездить оттуда на работу.
Б о д о р. Это твой дом!
К а т а. Возьми его себе. Я все равно не смогу больше переступить его порога… Если хочешь, готова и договор подписать…
Б о д о р. Об этом и речи быть не может, пока ты в таком состоянии.
К а т а. Вам тоже будет лучше. Не придется воровать у меня… пасторальные свидания. Ты же говорил, что не любишь врать. А для двух… любящих… это вполне подходящий дом. Можно отапливать.
Б о д о р. Конечно, я попробую приспособиться к твоим желаниям. А когда мне лучше… забрать свои вещи?
К а т а. Это уже частный вопрос. Позвонишь. Но сейчас…
Б о д о р. Может, сейчас мне лучше все-таки остаться? Пока ты не успокоишься?..
К а т а. Ты полагаешь, твое присутствие принесет мне покой?
Б о д о р. Я бы так хотел сказать что-нибудь такое…
К а т а
Б о д о р. Ты и вправду не знала?.. Я не хотел тебе верить.
К а т а. Ведь тогда… Уйди, очень прошу, уйди!
Б о д о р. Нет, до тех пор, пока кто-нибудь… А где дети?
Господин учитель. Слава богу.
С и л а ш и
Б о д о р. Нет. Но я очень прошу вас не оставлять ее одну. По крайней мере, пока не придут дети.
К а т а
С и л а ш и. Нет, это я быстро поднялся по лестнице… Наш разговор как-то странно оборвался…
К а т а. Телефон!
С и л а ш и. Это ваше горестное «о-о», а потом тишина. Я думал…
К а т а. К сожалению, нет.
С и л а ш и. …что у вас обморок…
К а т а. И вы, бросив воскресный обед, прибежали сюда посмотреть, что делает эта безумная…
С и л а ш и. Полагаю, это вполне естественно.
К а т а. Вы пришли в самый разгар наших семейных дрязг!
С и л а ш и. Действительно ничего не случилось?
К а т а. Нет, только неожиданно появился муж… как второй сердечный приступ. Спустя несколько минут после первого.
С и л а ш и. Милая Ката, один раз я уже сильно поплатился за то, что кое-что знал.
К а т а. Когда это было?
С и л а ш и. Когда я впервые пришел к вам. Я тогда действительно кое-что слышал. И подумал, старый осел, зайду посмотрю, как вы… А вы оба сразу же поняли мой странный визит. Не так вы, как ваш муж… И я боюсь…
К а т а
С и л а ш и. Что это тоже сыграло свою роль.
К а т а. Бедный дядя Банди! Вот почему вас невозможно было затащить сюда. Боюсь, вы даже скрывались от меня.
С и л а ш и. Нет, отчего же, ведь я пришел.
К а т а. По принципу телепатии. Могу вас заверить: то, что вы пришли именно тогда, было чудом, словно существует бог, который протянул мне руку помощи… То, что последовало, — было закономерным, и я примерно уже знала… Невозможно было не знать. Но то, что мне еще предстояло узнать, новый сюрприз, уготованный мне судьбой, это…
С и л а ш и. Вы узнали это сегодня утром.
К а т а. Это похоже на травлю. Словно меня заманили в западню и нацелили на меня ружье.
С и л а ш и. Что же все-таки произошло?
К а т а. Ночью я то и дело просыпалась. С тех пор как он сказал мне в лицо — если угодно, признался, — мы спим в разных комнатах. Я тогда ответила, что хочу дать ему время. Чтобы он опомнился. Просто, чтобы он вернулся. Но я только мучала себя. Это было невыносимо — и когда он там, за дверью, и когда его там нет. Вечером я отнесла ему в комнату ужин. Но ночью, проснувшись, я не знала, дома он или нет. То мне казалось, что я даже слышу его дыхание, то снова глубокая тишина за этой стеклянной дверью… Я строила всякие бредовые планы, дескать, буду ходить плавать. И вообще хотела помолодеть. С этим чувством я и проснулась утром. Я делала зарядку здесь, в холле. И… Нет, этого я даже вам не могу рассказать. Так стыдно…
С и л а ш и. Думаю, это не так уж и важно.
К а т а. Да. Словом, я дошла до того, что даже дети меня высмеяли. А это уже само по себе достаточно. Но комната моего мужа была пуста.
С и л а ш и. Да, моя дочь тоже.
К а т а. И он мог в любую минуту вернуться. Я понимала, что не смогу устоять и загляну в его лукавое лицо, хранящее следы ночных воспоминаний… Но как я могла убежать из этого ада… Ведь меня ждала обычная воскресная уборка. И обед… И тогда вновь как бы случилось чудо! Домоуправ, который обычно видел меня только на лестничной площадке, прислал уборщицу.
С и л а ш и. Я ее видел.
К а т а. Да, и я ухватилась за это предложение, приняла даже ее жертву — не пойти на заутреню… лишь бы освободиться… Не помню, говорила я вам, что у нас есть небольшой домик в Хидегкуте?
С и л а ш и. Да, знаю.
К а т а. Хидегкутский домик! Четыре года подряд это была идея, объединяющая нашу семью… Сначала участок, а потом, после смерти моего отца, и домик: мы получили какие-то деньги за его дом в Сегхате. Прошлой осенью дом был готов. Деревья мы посадили еще в первый год, так что и урожай уже сняли. В первый год все работали с воодушевлением; Эрнё купил книгу Мохачи «Плодоводство», а Петер вскопал участок. Но, разумеется, им и это надоело. Я подумала — поеду, вскопаю, слегка проветрюсь. Там так красиво. Я даже почувствовала некоторую радость, хотя сердце мое так и сжималось…
С и л а ш и. Представляю, что за этим последовало.
К а т а. Нет, этого даже представить себе нельзя. Думаете, я застала их в домике? На купленном на премиальные диване? Нет, все было не так банально… Я сделала всего несколько шагов по тропинке, ведущей к дому… И вдруг — они вдвоем, непринужденно держась за руки, как два студента…
С и л а ш и. Это и было тем нацеленным ружьем.
К а т а. Нет, даже не это. Вы думаете, это было ужасно, дядя Банди? Нет, господь бог приберег для меня еще кое-что, такая жестокость не может быть случайной… Здесь я узнала, кто эта женщина.
С и л а ш и. Вы не знали?
К а т а. А вы знаете, дядя Банди?
С и л а ш и. Насколько мне известно — счетовод.
К а т а. Счетовод! Да, она свела счеты. О, какой она была милой, стройной девочкой, когда попала к нам. Еще был заметен небольшой шов после операции заячьей губы. Но даже это ей шло, у нее была такая заячья мордашка… Я неохотно загружала ее работой, такая она была хрупкая и вместе с тем — огонь. В ее обязанности входило лишь следить за детьми.
С и л а ш и. Она была вашей няней?
К а т а. Вы с таким облегчением об этом говорите, дядя Банди. Думаете, она родственница? Нет, не родственница, больше… Мы оба работали, бабушки с дедушкой, на шею которых можно бы посадить детей, у нас не было. Я была так благодарна ей, что могла оставлять детей с ней. Ей было четырнадцать лет. Легкая, как птичка, ребячливая, шаловливая… Я даже побаивалась, но она заботливо присматривала за ними.
С и л а ш и. Значит, это было очень давно.
К а т а. Она жила у нас, пока Вица не пошла в школу… В ту весну я помогла ей сдать экзамены на аттестат зрелости. Потому что она любила читать — Стендаля, Анну Седеркени{38}, энциклопедию… Как раз в то время открылись вечерние школы. И я уговорила ее кончить гимназию. Их было четыре сестры — учились они хорошо, хотя из них и получилось только — парикмахер, продавщица, няня…
С и л а ш и. Умная девочка?
К а т а. Нет, думаю, что нет. Скорее, с внешним блеском… Во время экзаменов с ней приходилось много заниматься, Эрнё даже высмеивал меня… Но я считала, что все же дам ей что-то за любовь к моим детям. Не думала, что платой будет мой муж.
С и л а ш и. Но зачем же связывать эти вещи?
К а т а. События десятилетней давности и настоящие? Кто знает. Кто поймет род человеческий? Во всяком случае, не я. Эрнё, как я уже говорила, высмеивал нашу дружбу… Но под конец на горизонте уже появилось небольшое облачко. Во всяком случае, я почувствовала облегчение, когда она ушла от нас и поступила работать. Раза два она потом забегала к нам — уже после замужества. Она вышла замуж за инженера.
С и л а ш и. Но, насколько мне известно, они разошлись…
К а т а. Ее муж в пятьдесят шестом эмигрировал. Для меня осталось неясным, почему он уехал без нее. Я еще ее жалела. Эрнё как-то раз упомянул, что она была у него, просила работы. Квартиру свою она продала, имущество прожила… Позже я спросила, смог ли он ее устроить. Он ответил только, что пока не решено. Я еще подумала, что ему неприятно мое напоминание. Он вообще-то не особенно любил оказывать протекцию.
С и л а ш и. Думаю, для вас лучше считать это случайностью…
К а т а. Что?
С и л а ш и. Что эта женщина — ваша бывшая няня. И не ищите тут чего-то рокового.
К а т а. Не все ли равно теперь, что я ищу. Сердце мое все поняло в ту минуту, когда я увидела на склоне их фигуры. Даже в минуту смерти они будут стоять перед моими глазами как олицетворение человеческой неблагодарности…
С и л а ш и. Благодарность — это чувство, проявляющееся в затишье. В пылу страстей оно неспособно проявиться.
К а т а. Пыл страстей! Какой тут пыл? Маленькой Матильде вновь захотелось подняться туда, откуда она скатилась. А для этого наиболее целесообразно воспользоваться старыми, хорошо знакомыми слабостями дяди Эрнё. Она с благоговением слушает его планы реорганизации завода. Уже тогда она слушала с таким же преданным выражением лица, если Эрнё иной раз снисходил до нее и рассказывал ей о чудесах техники.
С и л а ш и. Если все обстоит так, как вы рассказываете, что они могут отнять у вас?
К а т а. Что? Теперь уже ничего! Все, что можно было, я отдала сама.
С и л а ш и. Что именно?
К а т а. Свою жизнь.
С и л а ш и. Это не совсем так… Во-первых, вы живете.
К а т а. Лишь для того, чтобы оплакивать свое украденное прошлое.
С и л а ш и. Прошлое — ваше неотъемлемое достояние, и никто не в силах отнять его у вас.
К а т а. Молодой женщине никогда не почувствовать того, что чувствовала я… там. Ее бы до такой степени не обидели, не унизили. Она еще за все в жизни может расплатиться. У нее в руках козырь: она сама. Но что могла сделать я? Повернуться и бежать, во всяком случае, очень спешить — так, что я чуть не упала, вскочив в автобус.
С и л а ш и. У вас тоже есть козырь.
К а т а. Да. Сорок два года — не так уж страшно. Можно еще себя подремонтировать и на склоне лет наскрести горсточку идиллий. Если б я не изуродовала себя этой столь достойно оплеванной верностью. Если б я не подавила в себе здорового инстинкта.
С и л а ш и. Я думал не об этом…
К а т а. Но я думаю об этом, и к тому же постоянно. Как в темной башне прохожу я по своей жизни, тщетно стуча в замурованные окна. Сразу же после освобождения я попала на работу в лабораторию одного завода, руководитель которой… Вы, вероятно, слышали о нем — он одновременно с с англичанами провел первый опыт с радиолокатором. А, да что говорить! Где свидетельство, которое выдается за подобное самоотречение? Где тот банк, коль скоро мы отменили бога, в котором оно разменивается? Мужчина, знающий больше меня, одной со мною профессии и каждую минуту находящийся рядом со мной… Правда, мои воспоминания порой иллюзорны. Может, их приукрашивает так долго сдерживаемое, а сейчас бурно прорвавшееся чувство неудовлетворенности? Но тогда у меня уже было двое детей, а муж — в плену. Его увели прямо на улице, весной сорок пятого года. Тогда это было просто подло с моей стороны! В результате его подцепила какая-то пустышка; первая его жена погибла от осколка во время бомбежки. Это было самое большое окно — настоящие ворота. Остальные я заделала значительно проще…
С и л а ш и. Вы говорите: окна… Но действительно ли был через них выход…
К а т а. Да, и в этом-то весь ужас! Я переношусь в прошлое и заново переживаю свои решения.
С и л а ш и. Вы и сейчас решили бы точно так же.
К а т а. Да, как будто бы и нельзя иначе. Но, быть может, это всего лишь мираж. Потому что, возможно, не характер определяет наши решения, а решения — характер. Позже щель казалась мне все более узкой, заделка окон все быстрее… пока я не оказалась замурованной в этой тюрьме настолько, что почувствовала: у меня даже никогда и не было возможности выбора.
С и л а ш и. А если б вы в первом или последующих случаях выбрали другое, вы уверены, что…
К а т а. Даже в самом худшем случае я привыкла бы, что сегодня сплю в постели одного, завтра — другого…
С и л а ш и. Словом, мы промахнулись с нашей нравственностью.
К а т а. Да, моральная надстройка относительна. Нельзя жить моралью прошлой эпохи. Мы там, в Сегхате, на основе романов, склонности своего сердца и при поддержке учителя составили рецепт благородства.
С и л а ш и. И это анахронизм? Это повлекло за собой наказание? Я сегодня уже слышал подобное обвинение.
К а т а. От кого?
С и л а ш и. От вашего сына…
К а т а. Петер еще ребенок. Должно быть, он допустил какую-то бестактность.
С и л а ш и. Он налетел на меня так, словно надеялся, что у меня найдется какой-нибудь аргумент или что-то в этом роде, с помощью чего я смогу оправдать побуждения, которые он считает постыдными и осуждает. Он проводил меня до дома.
К а т а. Чтобы под предлогом этой прогулки улизнуть от меня и от занятий…
С и л а ш и. Он натура более глубокая, чем вы предполагаете. Он может страдать за других и вместо других. Это великое дело…
К а т а. Ну, и что вы ему ответили?
С и л а ш и. Я принял вызов. От имени всей морали прошлого.
К а т а. А именно?
С и л а ш и. Я сказал ему: вы выйдете из этого кризиса окрепшей.
К а т а. Я?
С и л а ш и. Да, потому что ваша жизнь была экспериментом, на основе которого он хотел сделать слишком поспешные выводы.
К а т а. Дядя Банди, так вы полагаете, что они слишком поспешные?
С и л а ш и. Да, я это вижу.
К а т а. Что вы видите?
С и л а ш и. Что нравственность — единственная сфера, где в расчет принимается лишь пыл и искренность усилий.
К а т а. И целесообразность!
С и л а ш и. И целесообразность. Но не успех.
К а т а. Как это понять?
С и л а ш и. А вот так, что усилие здесь проявляете вы: оно становится моральным капиталом, и неудача не может лишить его ценности.
К а т а. То есть дети мои могут развратиться, муж — отбросить меня как тряпку…
С и л а ш и. А ваше благородство лишь сбросит бремя, станет более свободным.
К а т а. Вы исходите из мужского опыта…
С и л а ш и. Нет, из женского… опыта сильных духом, благородных женщин.
К а т а. В таком случае я не хочу быть благородной женщиной! Ни шага дальше по тому пути, который привел меня сюда.
С и л а ш и. У вас есть другой путь?
К а т а. Да, путь малодушных женщин. Надеяться, что мой муж разочаруется и вернется ко мне. Или ходить к косметичке, привести себя в порядок, чтобы нравиться другим.
С и л а ш и. Своим тоном вы сразу же даете ответ, можете ли вы это сделать.
К а т а. А если не могу, то должна холодным здравым умом признать, что достойна случившегося…
С и л а ш и. Или?
К а т а. Или по заслугам возненавидеть — не мужа, а весь мир, галактику, в которой моя судьба сложилась именно так.
Действие третье
П е т е р. Обруч… У тебя в этой юбке ноги будут как ходули.
В и ц а. Ну вот, пожалуйста, теперь ноги. Что ты еще хочешь раскритиковать во мне?
П е т е р. Во всяком случае — прогресс.
В и ц а. Что?
П е т е р. Что сама зашиваешь.
В и ц а. В последнее время я не особенно люблю просить маму.
П е т е р. Ты воображаешь, что у тебя не хватит для этого душевных сил…
В и ц а. Ты с успехом заменяешь отца. С тех пор как ты сдал на аттестат, слишком уж задрал нос.
П е т е р. Церковь в Варошмайоре{39}?
В и ц а. Площадь Москвы.
П е т е р. Твой крестоносец порвал с клерикализмом?
В и ц а. «А где ж прошлогодний снег?»
П е т е р. Прогресс… Ну, а новый?
В и ц а. Женатый…
П е т е р. О-о…
В и ц а. То есть почти.
П е т е р. Твой отец?
В и ц а. И твой. Он поведет меня на выставку.
П е т е р. Колоссально…
В и ц а. Я думаю, это вполне пристойно — проводить воскресенье с отцом.
П е т е р. Во всяком случае, гармонирует с твоей этикой. Правда, что он был с твоей школой на экскурсии?
В и ц а. Представь. И ухаживал за всеми учительницами. Если ты видел Фружи, как она вертелась вокруг него. Она его выдвинет председателем родительского комитета.
П е т е р. Он этого заслуживает в качестве образцового родителя.
В и ц а. Не суди дела родителей.
П е т е р. Особенно если выгода от подобной воздержанности налицо.
В и ц а. Отец во многом прав.
П е т е р. Словом, ты все-таки судишь, а он выкладывает перед тобой свои доводы… Но, Вица, если я узнаю…
В и ц а. Что?
П е т е р. Что на выставку вы… идете втроем…
В и ц а. Ну, этого не бойся.
П е т е р. Кто?
В и ц а. Твоя красавица!
П е т е р. Анци!
В и ц а. С каким-то пожилым мужчиной. В ранние сумерки. Не то чтобы под ручку, а так… совсем рядом.
П е т е р. Врешь!
Г о л о с К а т ы
В и ц а. Мамочка, я глажу.
К а т а. Я сделала небольшие расчеты наших расходов.
В и ц а. Не забудь про купальник, мамочка. Не могу же я ходить в прошлогоднем.
К а т а. Речь идет о более серьезном. Я не хочу, чтобы ваш отец тратился на нас.
В и ц а. Даже эти тысяча шестьсот?
К а т а. Он живет отдельно от нас. А мужчине, когда он один, за все приходится платить вдвойне.
В и ц а. Но не брать денег! Это безумие, мамочка.
К а т а. В конце концов, все мы взрослые люди. Петеру исполнилось восемнадцать. На него даже по закону не надо платить.
П е т е р. Ты совершенно права. Не бери у него ни филлера{40}!
В и ц а. Если вы так думаете…
П е т е р. Что-то ты быстро успокоилась.
В и ц а. Ну вот, теперь плохо, что успокоилась.
П е т е р. Я вижу все твои планы.
К а т а. Разумеется, я не могу запретить вам принимать от отца то, что он сочтет нужным…
В и ц а. Вот видишь!
К а т а. Но это не должно быть обязанностью.
В и ц а. Какая ты благородная, мамочка!
К а т а
П е т е р. Распространение знаний! Ты должна заниматься своей научной работой!
К а т а. Моя научная работа! Это в лучшем случае приносит четыреста-пятьсот форинтов. Остальное нам следует сэкономить самим.
П е т е р. Летом я пойду работать.
К а т а. Если ты попадешь в институт, то тогда летом сможешь поработать. Я думаю, нам надо сдать маленькую комнату.
П е т е р. Маленькую? Почему не большую? Все равно же пустая.
К а т а. Я не хочу, хотя бы из-за книг. Отцовские книги тоже пока здесь.
В и ц а. Не понимаю, мамочка. От тысячи шестисот ты отказываешься, а из-за каких-то несчастных трех сотен мы впустим в дом чужих людей. Которые вечно будут открывать дверь в ванную.
П е т е р. Запрешь, моя дорогая. А может, жильцом будет какой-нибудь красавец.
В и ц а
К а т а. И телефонный счет очень большой. Нужно записывать, кто с кем говорит, а если не поможет, повесим замок.
В и ц а. Но, мамочка, ведь это три-четыре звонка в день.
П е т е р. Пусть лучше они звонят…
К а т а. Самое трудное… тетя Клара.
П е т е р. И уборку? Ну уж этого я не позволю. Чтоб ты снова натирала полы…
К а т а. Но два раза по четыре часа — это двести форинтов в месяц.
В и ц а. Этого ты не сделаешь, она так привыкла к нам.
К а т а. Во второй квартире ее сейчас же примут — за восемь форинтов. И так уж это слишком льготная плата.
П е т е р. Она почувствует себя несчастной, если не сможет спорить со мной.
К л а р а. Так уж предусмотрено планом.
К а т а
К л а р а. Это уже не его полотер… он продан дому.
П е т е р
К л а р а. За мизерную сумму… И жильцы могут им пользоваться за очень скромную плату — только возмещение расходов на его ремонт.
К а т а. Но я, к сожалению…
П е т е р
К а т а. Что это?
П е т е р. Объявление. Я повешу его у остановки.
В и ц а. А я иду одеваться.
К л а р а
К а т а. Сейчас речь не об этом, милая сестра Клара. Вы, вероятно, заметили, что у нас произошли изменения. Мой муж больше у нас не живет.
К л а р а. Вижу.
К а т а
Б о д о р. Извини, что я вторгся. Знаю, ты мне запретила.
К а т а. Речь идет не о запрете, это всего лишь просьба. Если ты хочешь встречаться с детьми, то в среду я занята в институте до восьми вечера.
Б о д о р. Я обещал Вице повести ее на выставку.
К а т а. Позвать ее?
Б о д о р. Нет, подожди. Я хотел одновременно принести деньги.
К а т а. Деньги?
Б о д о р. На детей. Ползарплаты.
К а т а. Думаю, тебе больше не стоит этого делать.
Б о д о р. Ты отказываешься от алиментов?
К а т а. Я подсчитала, и похоже, что мы обойдемся без них…
Б о д о р. Это что? Демонстрация в целях моего унижения?
К а т а. Нет. У тебя и так, вероятно, большие расходы.
Б о д о р. Это уж мое дело, какие у меня расходы.
К а т а. А наши условия не изменились. Нам легче экономить.
Б о д о р. Ты хочешь, чтобы я умолял тебя взять деньги?
К а т а. Я не имею привычки отказываться от чего-либо лишь для того, чтоб меня умоляли. Ты завоевал себе свободу… так незачем тебе быть связанным материально.
Б о д о р. Твое великодушие ужасно.
К а т а
Б о д о р. Когда я сообщил… ну, скажем, признался, ты сказала…
К а т а. Что год не дам тебе развода.
Б о д о р. Прошло всего два месяца.
К а т а
Б о д о р. Да.
К а т а. Тебе или больше ей?
Б о д о р. И ей и, естественно, мне… Пойми, она в очень неудобном положении. Она живет… снимает комнату у деверя… А это довольно примитивные люди. Мои приходы туда…
К а т а. Но ведь есть хидегкутский домик.
Б о д о р. Не может же она постоянно туда носиться.
К а т а. Поселитесь там…
Б о д о р. Тоже неудобно… Соседи, продавцы… все.
К а т а. Какие вы стали разборчивые.
Б о д о р. И от квартиры она не хочет отказываться, пока не…
К а т а. Она еще не сказала, что беременна?
Б о д о р
К а т а. Потому что это, как мне известно, тоже неплохое средство.
Б о д о р. О Матильде можешь говорить все что угодно, но коварства в ней нет.
К а т а
Б о д о р. Случившегося все равно не изменить. А если и ты уже смирилась… зачем мучить нас еще десять месяцев… Это было бы…
К а т а. Недостойно меня?
Б о д о р
К а т а. Уборщица убирается.
Б о д о р. Нет, этот шум?
К а т а. Полотер.
Б о д о р. Полотер? Ты купила?
К а т а. Нет, он принадлежит дому.
Б о д о р. Так-так. Полотер товарища домоуправа, который он привез в прошлом году из Советского Союза. Извини, что я сразу не сообразил.
К а т а. Тебе очень хотелось бы, чтобы и моя совесть была не чище твоей? Ну ладно, оставим. Ты не за тем пришел. Значит, просишь у меня эти десять месяцев?
Б о д о р. Мы оба могли бы быть свободными.
К а т а. Но я не убеждена, что даже в надежде на собственную свободу… я могу снять с тебя этот спасательный пояс.
Б о д о р. Не понимаю, на что ты намекаешь.
К а т а. Все-таки двадцать лет ты был моим спутником жизни. В общих чертах, довольно приятным. И я не убеждена, имею ли я право сейчас, когда чужая женщина, воспользовавшись твоей слабостью, которая, быть может, имеет и биологические причины…
Б о д о р. Ты прекрасно знаешь, что я еще не в том возрасте!
К а т а. Я не хотела тебя обидеть. Словом, одна женщина, злоупотребляя твоей неопытностью, а возможно, и некими воспоминаниями…
Б о д о р. Матильда ничем не злоупотребляла. Она попала в водоворот помимо своей воли… И если тебе угодно знать, ее все еще мучает совесть из-за тебя.
К а т а. Прекрасно. Но ты все же между нас двоих находишься в исключительном положении. И я не уверена, следует ли мне лишить тебя этой десятимесячной отсрочки… Она знает о моем условии?
Б о д о р. Естественно. Я вынужден был сказать.
К а т а. Поэтому она так и борется? Не верит в тебя или, по всей вероятности…
Б о д о р. Я же говорю, что ее положение невыносимо.
К а т а. Хоть бы оно действительно было настолько невыносимым, чтоб она решилась на полугодовое сожительство с тобой. Наш домик все же неплохое гнездышко…
Б о д о р. Именно это в тебе и было неприятным — ты всегда обращалась со мной, как с неоперившимся птенчиком.
К а т а. Ты не веришь, что я жалею тебя.
Б о д о р. Я не только не верю, но и требую, чтоб ты меня не жалела. Если не хочешь дать развода, так и скажи, что ненавидишь нас и будешь мстить, где только сможешь… Ты уже отравила душу моего сына.
К а т а. Хорошо, постараюсь быть точной… как если бы я проводила лабораторный анализ. Когда два с половиной месяца назад я поставила это условие, возможно, я себя обманывала, ожидая от этого срока чего-нибудь и для себя. И сейчас, когда ты вошел…
Б о д о р. Ты подумала, что я буду проситься обратно.
К а т а. Да, не только мозг, но и сердце пронзила эта мысль… Как бы выразиться поточнее? Подобный институт, как существующая двадцать лет семья, как и всякое единое целое, стремится каким-то образом защитить себя. А где ж ему искать защиту, как не в том сердце, которое давало ему живительную силу. И это приговоренное к смерти нечто — семья — загорелось надеждой и смотрело на тебя.
Б о д о р. А ты?
К а т а. А я окаменела от ужаса.
Б о д о р. От того, что я вернусь?
К а т а. От того, что в интересах семьи мни нужно побороть самое себя, подавить рефлексы, вызванные обидой и унижением, которые и знать не хотят о том, чтобы я спала в одной постели о тобой.
Б о д о р. Тогда в чем же дело?
К а т а. Не проси, чтобы я ответила тебе сейчас. Все это так неожиданно. На такое, резонерствуя, все равно не ответишь. Надо переждать, пока все уляжется, пока в тебе не останется ни капли эмоции и ответит лишь прояснившийся разум.
Б о д о р. И когда сие наступит?
К а т а. Не знаю… Скоро.
Б о д о р. Я могу прийти за ответом завтра?
К а т а
Б о д о р. Или лучше позвонить?
К а т а. Да, лучше по телефону…
Б о д о р
К а т а. А разве ты не возьмешь с собой Вицу? Вица!
Папа пришел за тобой.
В и ц а
К а т а
К л а р а. Вы сами хотели что-то, дорогуша.
К а т а. О да, нас прервали… Словом, в нашем положении, как вы сами видели, наступило некоторое изменение.
К л а р а. Он вас покинул.
К а т а. Да, с сегодняшнего дня мы можем рассчитывать лишь на собственные силы.
К л а р а. Не надо полностью сбрасывать со счетов господа бога.
К а т а. Я его уже давным-давно сбросила, сестра Клара.
К л а р а. Не думайте так… Если книги и отняли у вас веру, то сами-то вы все-таки хотите жить богоугодно. У меня на это глаз зоркий.
К а т а
К л а р а. Но-но.
К а т а. На моей голове, хоть итого и не видно, точно такой же монашеский убор, как под вашей косынкой. Только в сердце моем никогда не будет той просветленности.
К л а р а. У меня она, слава богу, есть.
К а т а. Как вы можете снизойти к нам, из вашей кельи на мансарде! Я вам завидую.
К л а р а. На все божья милость. Его дважды ниспосланная особая благодать.
К а т а. Что же это за благодать?
К л а р а. Милостью бога я родилась в такой семье — отец мой был кузнецом, — которая даже по тем временам была редкостью: голод, пьянство, прелюбодеяние — все было. И господь бог очень рано открыл мне глаза на то, каков этот мир и что в нем ценного. И насколько тело мое вышло таким неуклюжим, настолько душа моя, не озираясь по сторонам, устремилась к небесному нареченному.
К а т а. Это было первой. А вторая?
К л а р а. То, что светские власти распустили наш орден. Сколько столетий существует орден францисканцев, а такое случилось впервые.
К а т а. А в чем же здесь благодать?
К л а р а. А в том, что орден ведь также общество, и эта уйма неразумных баб — не хочу обижать своих сестер-монахинь, ведь дьявол и меня может сбить с пути истинного — приносит с собой все грехи мира: ревность, зависть, властолюбие, злословие… Не сойди к нам божья благодать, мне так и пришлось бы умереть в этой обстановке. А так я остаюсь монахиней, в моей душе крепок данный обет, и я могу остаться вне мирской суеты.
К а т а. Из двух благодатей, в более коварной форме, я тоже получила свою: адские муки. И моя маленькая семья, словно шелуха, отделилась от меня. Но вместо просветленности в моей душе только мрак и апатия.
К л а р а. Потому что то, что вы считали знанием, ослепило вас и сделало невежественной…
К а т а. И что же в этой чаше?
К л а р а. Посмотрите вокруг себя, моя милая. Подумайте только о том, что произошло с вами и без всякой видимой причины со многими другими. Разве может этот мир быть настоящим?
К а т а. Надо признаться, что он кошмарен.
К л а р а. Вот видите! Только на минуту представьте себе, что это лишь ложный мир — юдоль испытаний, — а другой, истинный, в котором все на своих местах, для нас непостижимым образом находится вне его.
К а т а. Платон мыслил несколько похоже.
К л а р а. Вот видите! А стоит вам эту мысль впустить в свое ожесточившееся сердце, она там мигом наведет порядок. И ваше собственное благородство, которое вы теперь тащите на себе, словно бремя чудачества, поднимет вас на своих крыльях.
К а т а. Знаете, что странно, сестра Клара? Живи я на двести лет раньше, я все это приняла бы за чистую монету и вам не пришлось бы меня даже наставлять, я сама жила бы с сознанием этого… Но сейчас… знаете, как я вас слушаю?
К л а р а. Как?
К а т а. Как ваши святые слушают искусителей.
К л а р а. Боже милостивый!
К а т а. Которые вместо трудностей нашей судьбы соблазняют нас более легким, сладостным… А это для нас проклятие.
К л а р а
Г а р а
К л а р а. Перебой, да только не с ней.
Г а р а
К л а р а. Раз не гудит, думаете уж, я лодырничаю?
К а т а
Г а р а. Я делаю это с удовольствием.
К а т а. Если вы со всеми жильцами будете так…
Г а р а
К а т а
Г а р а. Да, ваш уважаемый муж…
К а т а. По сути, мне его уже надо было бы выписать.
Г а р а. Вы хотите это сделать сейчас?
К а т а. Поскольку он живет на даче — у нас есть маленький домик, — это, может, и не так срочно. Позже, когда мы…
Г а р а. Я это уже давно подозревал. Еще тогда, когда казалось… словом, когда ваш муж был еще здесь. Когда мы с вами встречались в автобусе или в парадном, меня всегда удивляло одно несоответствие: хорошая семья, ради которой вы таскаете тяжелые сумки, и печаль на вашем лице… Наверное, и вы заметили, что я всегда старался как можно любезнее…
К а т а. Не только я, но и муж…
Г а р а. Ваш муж?
К а т а. Но это не важно. Вы всегда были со мной очень приветливы.
Г а р а. Кто сам одинок, всегда почувствует и поймет одиночество другого.
К а т а
Г а р а. В пятьдесят четвертом, сразу же после того, как меня выпустили… Дело в том, что меня все сажали. Дважды хортистские фашисты, потом немцы, а потом наши. Она умерла как раз перед тем, как я попал в этот дом. Кровоизлияние в мозг — от бесконечных волнений.
К а т а
Г а р а. А почему бы нам не жить хорошо? Мы оба были непривередливы… По основным вопросам у нас было согласие. Но я не люблю об этом говорить. Люди всегда думают — всякий брак хорош, когда один уже на кладбище. А ведь есть же хорошие браки. Но поскольку люди всегда говорят о плохих, вот и кажется, что хороших нет.
К а т а. Вы находитесь в доме висельника, товарищ Гара.
Г а р а. А я и не хочу говорить о веревке.
К а т а
Г а р а. Почему? В моей маленькой квартире все равно не используются все его возможности. А так он стал неким символом.
К а т а. Символом?
Г а р а. Конечно. Символом того, что мы в этом доме живем не только рядом… Если это оправдает себя, можно будет купить и другие машины: стиральную, холодильник.
К а т а. Вы верите в то, что из жильцов одного дома, из четырех-пяти человек можно создать настоящий коллектив?
Г а р а. Для меня это столь же естественно, как для паука плести паутину. И безусловно, я в это верю. То, что случилось, пусть не поколеблет вас…
К а т а
Г а р а. Да, ближайшие ясли отсюда за километр. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как ребятишек тащат затемно… На свете, поверьте мне, еще много хороших людей… И много прекрасных вещей, в которых мы можем найти утешение.
К а т а. Хорошие люди! Это, товарищ Гара, все равно что человечество! Мы предполагаем о нем все самое доброе, но жизненный опыт приобретаем от тех нескольких…
Г а р а. К сожалению, никто не может предложить ничего больше, чем самого себя… свою помощь.
К а т а. Мой отец был гораздо проще… совсем простой человек, товарищ Гара.
Г а р а. Да я в вас никогда и не чувствовал этого аристократизма.
К а т а. А он есть! Только в другой форме… Какое-то упрямство, раз уж сделала на это ставку в жизни… А вместо того… Словом, лучше ничего, чем что-нибудь… Бога тоже не надо.
Г а р а. Бога, конечно, не надо. Но душевное спокойствие!
К л а р а. Товарищ Гара, теперь полотер и взаправду испортился.
Г а р а. Иду, иду.
К а р ч и. Я насчет комнаты.
Г а р а. Комнаты?
К а р ч и. Улица Кёртэ, дом четыре, второй этаж.
Г а р а. Это какое-то недоразумение.
К а р ч и. Я прочитал на столбе у остановки.
К а т а
К а р ч и. Такие объявления, конечно, не бланки для телеграмм.
Г а р а. При чем тут бланки для телеграмм?
К а р ч и. На них не указано, когда их вывесили.
К а т а
Г а р а
К а т а. Да вот за излишки жилплощади придется платить, товарищ домоуправ.
Г а р а. Но все-таки… незнакомого, просто так, с улицы, в вашу милую семью… Я действительно с радостью помогу вам…
К а т а. О, наша милая семья!..
К а р ч и. Комната? Десять квадратных метров: прекрасно. К сожалению, «подходит» — понятие двустороннее.
К а т а. Опасаетесь, что вы нам не подойдете?
К а р ч и. Я всего лишь чернорабочий.
К а т а. Да? А мне показалось, какой-то библиотекарь.
К а р ч и. Увы, действительность порой требует от воображения исключительных усилий.
К а т а. Вы хотите знать мои условия?
К а р ч и
К а т а. Нет, почему же? Можете мыться и в другое время. Что касается гостей, то у нас в семье девушка.
К а р ч и. Ой, еще и это!
Г а р а. Вы боитесь красивых девушек?
К а р ч и. Нет, только слишком красивых условий.
К а т а. Думаете, цена окажется не по карману рабочему?.. Двести пятьдесят?..
Г а р а. Это уж действительно цена для чернорабочего.
К а р ч и. В таком случае разрешите мне продлить осмотр этого домашнего очага еще на тридцать секунд.
Г а р а. Почему именно на тридцать?
К а р ч и. Потому что неприятности начнутся только сейчас.
К а т а. Какие неприятности?
К а р ч и. В бланке прописки существует графа: предыдущее место жительства.
К а т а. Ну и что, где вы жили до сих пор?
К а р ч и. Если не считать того месяца, когда мой дядя был вынужден оказать мне гостеприимство… В маленьком местечке на реке Ипой… оттуда видна Чехословакия.
Г а р а. Уж не Марианостра{41} ли?
К а р ч и. Точно. Вам эти места знакомы?
К а т а. Вы вышли из тюрьмы? Что же вы натворили?
К а р ч и. Использовал свое знание санскрита. В своей прежней жизни — пожалуйста, не думайте о каком-то спиритуализме — я был филологом. Делал подстрочные переводы классических текстов. И мои коллеги решили, что в качестве такового я смогу содействовать благоприятному приему в одном азиатском посольстве тезисов, которые они почему-то считали важными.
Г а р а. Значит, политика пятьдесят шестого года.
К а р ч и. И по воле амнистии теперь я искатель сложно снимаемых квартир.
К а т а. А сейчас вы кем работаете?
К а р ч и. Электромонтер. Ношу ящик за одним рабочим. Прошу вас, не стесняйтесь. Мой дядя тоже тянул с пропиской… и в конце концов…
К а т а. Я думаю, что товарищ домоуправ…
К а р ч и
Г а р а. Я считаю, что тот, кто уже отбыл свое наказание…
К а р ч и. Верно? Я тоже так думаю… Зачем его еще наказывать? Но сия традиция, как видно, складывалась веками.
Г а р а. То, что молодой человек рассказал о своей роли и о тезисах, собственно, говорит о том…
К а р ч и. Да-да. Только мне не хотелось бы смешивать квартиру и самокритику.
Г а р а
Г о л о с К а т ы. Так это вы?
Г о л о с Л и д и. Мы пришли не вовремя?
К а т а
Л и д и. Мне перенесли экзамен по политэкономии. А потом
К а т а. Лиди уже раза три обещала с вами прийти, да все откладывала.
В е р а
Л и д и. То покоя мне не давала, чтобы я ее привела, то вдруг — а что это я пойду?
К а т а. Что-то не видно, чтоб вы были такой робкой.
В е р а. Да, в кондитерской. Девятый район…
Л и д и. Она была первой городской — тогда я еще не была знакома с вами, — кто разговаривал со мной как с человеком.
В е р а
К а т а. Воображаю, сколько наивных вещей она наговорила.
В е р а. Ей и говорить не надо было. По ней все было видно.
Л и д и. У Веры проблемы. Такой личности, как она, нелегко развиваться в кондитерской.
К а т а. А она хочет развиваться? Это действительно проблема. Только сейчас у нас есть более насущные и прозаичные заботы.
К а р ч и. Вогел. Один из многих блуждающих по земле Вогелов. Для отличия — Карой. Карой Вогел.
К а т а. Господин Вогел хотел бы поселиться у нас. Мы ведь сдаем маленькую комнатку.
Л и д и
К а т а. Да, мы так решили.
К а р ч и. Только возникла небольшая заминка… и мы сейчас колеблемся.
К а т а. Заминка отнюдь не того характера, как вы думаете.
Л и д и
К а р ч и. Пардон, не нападайте на меня, пожалуйста. Трудность заключается не в этой райской комнатке. И тем более не в тете Катоке, которая, по всей вероятности, снизошла к нам с небес… Заминка в моей скромной личности, а точнее, в котомке, называемой «прошлым», которую ваши невинные очи узрят лишь после моего удаления.
К а т а
Господи, что здесь сегодня творится?
К а т а
К а р ч и. Я его не испорчу. Сколько лет малышу?
Л и д и
К а т а. Да и ваши манеры, и то, что…
К а р ч и. …то, что я был за решеткой?
К а т а. Именно это будет ему импонировать.
В е р а
К а т а. Силади?
В е р а. Он хотел позвать вас гулять. Но услышал, что у вас гости.
К а т а. Силади? Силаши!
В е р а
Г о л о с К а т ы
К а р ч и
Но уже одно то прекрасно, что меня выдворяют не просто так… а после некоторой душевной борьбы.
К а т а
Ну, скажем… в комнате господина Вогела.
С и л а ш и
К а т а. Пока что только предвидится… Он был здесь.
С и л а ш и. Только-то?.. А я уж думал…
К а т а. Не говорите, что вы ожидали худшего и чтобы я его отпустила… Вы уж, пожалуйста, не сердитесь, дядя Банди, но в этом деле вы ведете себя легкомысленно.
С и л а ш и. Но что ж вы собираетесь делать?
К а т а. Откуда я знаю… Пока что только сжаться и выжидать… Ждать и думать… Поэтому я так обрадовалась вашему приходу.
С и л а ш и. У нас еще будет время поговорить.
К а т а. Нет, как видно, это срочно. Для них. И именно сегодня все словно сговорились против меня. Вместо того чтобы оставить меня в покое и дать возможность обдумать все… Кто небесное спасение предлагает, кто повышение жизненного уровня.
Этот молодой человек — наш жилец. Теперь у нас есть и он и его прошлое. Теперь уж придется не только убирать за ним, но и заниматься им.
С и л а ш и. Я вижу, и Лиди привела сегодня свою подругу.
К а т а. У той тоже проблема, как и у всех нас. Все похоже на сумбурный сон или роман Кафки, в котором человек не может делать то, что необходимо.
С и л а ш и. Может, это и есть знамение?
К а т а. Знамение?
С и л а ш и. Все привносят свои горести, чтобы вы забыли о своей.
К а т а
С и л а ш и. Почему вам так кажется? Потому что так труднее жить?
К а т а. Труднее?
С и л а ш и. Потому что я знаю вас…
К а т а. Да? Для меня это всегда было лучшим. Вы думаете, это все привито мне? Что лучше то, что легче? От меня все ожидают этого; не только муж, но и Петер и Вица: дать распасться тому, что и без меня уже распалось. Чтобы я тоже уподобилась атому, легкомысленному, ветреному атому, как многие другие люди… Стать свободной, как сестра Клара.
С и л а ш и
К а т а. И это тоже? Почему немыслимо?
С и л а ш и. Потому что вы, Ката, молекула, создающая химическое соединение, атом углерода. Именно поэтому вы сейчас так несчастливы!
К а т а. Как распалось мое крохотное соединение! Но, коль скоро именно я соединитель, вы не чувствуете противоречия? Рассеять то, что я должна связать?
С и л а ш и. Я просто говорю… не удерживайте его. Отпустите и ждите, что будет. Ядерные силы, которые уже не в состоянии удержать неустойчивый атом, как излучение…
К а т а. Опять физика! Но это же не физика, дядя Банди.
П е т е р
К а т а. Новый жилец… Но почему ты такой нервный?
П е т е р. Нервный? Я еще никогда не был столь спокоен.
К а т а. В конце концов можешь узнать. Это и к тебе относится. Здесь был отец и просил, чтобы я сейчас же дала развод.
П е т е р. Надеюсь, ты наскребла хотя бы немного гордости и согласилась?
С и л а ш и
П е т е р. Семья? Почему семья?
К а т а. Петер, ты невменяем. Ты встретился с отцом!
П е т е р. Видишь, как сузилась твоя фантазия! Если кто-то невменяем, причиной может быть только встреча с моим отцом. Сумасшедшие дома полны его жертвами. Нет, я не с ним встретился.
К а т а
П е т е р. Нет, ничего не сказал.
К а т а. А они?
П е т е р. Ничего… Анци испугалась и сказала: «О!» Как будто мы встретились в Антарктиде.
К а т а. И это все?
П е т е р
К а т а
Г а р а. Непонятно. Целый год с ним ничего не случалось. У сестры Клары особый талант к поломкам.
К л а р а. Я испускаю клерикальное излучение.
Г а р а
П е т е р. Поздравьте, пожалуйста, маму. Для нее было важно, чтобы я закончил гимназию.
Г а р а
К а т а. Он хотел быть врачом. Но шансов почти никаких.
Г а р а. Да, я слышал. Семь человек на место.
К а т а. Сейчас мы подали заявление в наш институт. Теперь, когда
П е т е р. Никакой! Я не хочу учиться в институте.
К а т а. Когда ты это решил? Сейчас, у церкви?
П е т е р
Г а р а. Но почему? Мы-то уж знаем — то, что вы упустите сейчас, потом трудно будет наверстать.
П е т е р
Г а р а
С и л а ш и
П е т е р. Или, другими словами, чтобы уж не действовать столь ошеломляюще на мать и господина Гару: вместо члена семьи я хочу стать квартирантом или в крайнем случае снимать койку.
Г а р а. Как это понять? Вы хотите сами зарабатывать на хлеб?
П е т е р. Можно сказать и так!
Г а р а. Это благородно, но не лишне ли?
К а т а
Лиди!
К а р ч и. Простите, это я задержал ее своими разговорами.
Г а р а. Мы говорим об учебе. Я думаю, для молодого человека это столь же необходимо, как и свет для растений. Если есть хотя бы маленькая щелка, надо к ней тянуться.
П е т е р. Но почему такой щелкой должен быть именно институт? Наши институты, даже по мнению господина учителя Силаши, чуть выше техникума. Он сам предложил мне записаться в его домашний университет.
К а т а
П е т е р. Он и его зять давно мечтают найти подходящее подопытное животное, на котором можно испробовать, какое общее, или, как они говорят, основное образование можно дать не особенно глупому человеку.
С и л а ш и. Естественно, это предлагалось только в том случае, если вас не примут в институт.
К а р ч и
П е т е р. Ну, в таком случае, если господин учитель не возьмется за это дело, я просто желаю опуститься на дно. Работа — вот мой девиз!
С и л а ш и. Это что — романтика?
П е т е р. Нет. Наиболее трезвое решение… До меня дошло, что мы своим поведением… Короче говоря, что я просто-напросто заурядный, старомодный шалбер.
К а т а. Кто?
П е т е р. Я сам только что узнал это слово…
К а т а
П е т е р
К а т а. И поэтому ты теперь не хочешь идти в институт?
П е т е р. Я уже сказал, что не поэтому. Ну, а если и поэтому! Что странного в том, что я не хочу еще пять лет рядиться в пеленки?
К а т а. Ну, а во что ты тогда хочешь рядиться? В свои фразы? Которым ты даже не можешь следовать.
П е т е р. Я тебе уже преподнес пару сюрпризов.
К а р ч и
П е т е р
К а р ч и. В ремонтной конторе.
К а т а. Который находится над ним.
К а р ч и. Над ним или под ним, в общем, все равно. Главное, чувствовать себя в мире, как дома. Поверьте, я неохотно променял бы воспоминания, связанные с моим вынужденным отдыхом, на опыт, приобретенный в каком-то другом месте отдыха.
П е т е р
К а т а
П е т е р
К а р ч и. О семье? Извини, но это несколько неожиданный поворот.
П е т е р
К а р ч и. Однако представления у меня об этом прекрасные, и боюсь, что даже ради тебя я не смогу от них отказаться.
Г а р а
П е т е р. А каким образом в таком случае вы хотите ликвидировать эксплуатацию?
Г а р а. Эксплуатацию?
П е т е р. Если буржуазное государство эксплуатирует трудящихся ради трутней, то семья во сто крат больше эксплуатирует простачков, тех, кто готов на самопожертвование ради эгоистов и людей без совести.
К а р ч и. Ты, вероятно, имеешь в виду прежнюю, каторжную по своей сути, семью. Но новая, основанная на любви!
П е т е р. Это еще что такое — любовь? Каким образом это слово сохранилось в нашем словаре?
К а р ч и. Любовь? В жизни человечества это очень молодое чувство. В древнем мире любви и не было.
П е т е р. В таком случае — обратно в древний мир!
К а р ч и
К а т а. Наконец-то я слышу и что-то хорошее.
П е т е р
Г а р а. На какие мысли вы намекаете?
П е т е р. Я уже говорил: мысль о том, что мир — это камера пыток, которую придумали, чтобы мучить доброту и искажать красоту.
Г а р а
П е т е р. Штучки моего отца? Мой отец негодяй. Но если б он отказался от своего высокомерия, мы с ним вполне бы ужились… допустим… ходили бы к одной и той же женщине. А то, что я принимаю это близко к сердцу…
Л и д и. О каком идефиксе вы говорите?
К а т а. Не понимаешь? О том, что мы все еще семья! Но будь осторожен, как бы я не поверила твоим разглагольствованиям. Знаешь, что самое противное в вашей безответственности, в этом шалберничестве? То, что вы так говорите, надеясь, что сколько бы вы ни разрывали, найдется кому соединить… для вашего же спасения.
П е т е р. Ты думаешь? Попробуй! Выгони отсюда и меня, не только отца. В конце концов то, что ты выносила именно эту группу клеток, из которых получился я, тебя ни к чему не обязывает. Что означает само по себе то, что ты припудривала мою попку?
К а т а. Действительно, что?
П е т е р. Рабочее общежитие в тысячу раз лучше, чем эта…
С и л а ш и. Не вернуться ли нам к отвлеченным вопросам?
Г а р а. Я тоже так считаю.
П е т е р. Чем? Что я, Солон{42}?
Г а р а. Чтобы каждый жил сам по себе, беспризорно?
П е т е р. Жил? Живет! В семье ли, вне семьи — все мы так живем. А чем бы я ее заменил?..
С и л а ш и. Да, чем? Это и мне интересно.
П е т е р. Во всяком случае, чем-то более духовным. При нынешнем половинчатом решении две столь несовместимые вещи, как голова и нижняя часть тела, вынуждены гармонировать.
К а р ч и. А все же, точнее?
П е т е р. Ну, например, тем, что могло бы быть создано в Сегхате вокруг господина учителя Силаши. Если бы его тоже не поглотило это плотоядное растение — я имею в виду его брак. Или то, что могло бы возникнуть сегодня здесь, если б мы спорили не о таких глупостях, а об учебной программе нового университета или по меньшей мере о детском саде товарища Гара.
Г а р а
С и л а ш и. Как лично задетому, разрешите заметить, что я все же приверженец матриархата. Женщина, которая…
П е т е р. Женщина! Где она, эта женщина?
В е р а. И это спрашиваете именно вы?
К л а р а
Г а р а. Верно. А я отнесу общественную собственность… в небольшой ремонт.
С и л а ш и. Со своей стороны, предлагаю продолжить спор в парке. Мой зять будет счастлив, если сможет принять в нем участие.
Г а р а
К а т а
К а р ч и
К а т а
В е р а. О, мне и так было очень хорошо!
К а т а
С и л а ш и
К а т а. Что? Этот припадок бешенства!
С и л а ш и. Правду можно говорить и страстно… После обеда я вам позвоню.
К а т а
К л а р а
К а т а
П е т е р
К л а р а
К а т а
К л а р а
К а т а. Зная заранее, в чем наше благо, взирать на наше безумство.
Ш а н д о р. Извините, пожалуйста… Здесь сдается комната?
К а т а. К сожалению, вы опоздали.
Ш а н д о р
К а т а. Извините, но вы пришли поздно. Минут десять как сдали. Мы еще не успели снять объявление.
Ш а н д о р. Десять минут назад? А кому? Уж не тому ли немного конопатому парню с большими зубами?
К а т а
Ш а н д о р
К а т а
Ш а н д о р. Все-таки сказал? И вы все же сдали?
К а т а. Я же говорю, что сдали…
Ш а н д о р
К а т а. Он? Ушел. Комнату займет завтра.
Ш а н д о р
К а т а. Поверьте, мы его не съели.
Ш а н д о р. Но ведь я все время стоял внизу у ворот.
К а т а. Наверно, они вышли через другие ворота. У нас два выхода.
Ш а н д о р
К а т а
Ш а н д о р. А я уж устал ждать. Договорились, думаю, или нет: он уже давно должен был выйти.
К а т а. У нас были гости, и он тоже увлекся спором. Наверно, поэтому и забыл о вас.
Ш а н д о р. Узнаю его! Если он еще будет работать у нас, его или током убьет, или лифтом задавит, — обо всем забывает в разговоре.
К а т а
Ш а н д о р. Это он все шутит: товарищ начальник.
К а т а. Он очень гордится вами. Говорит: герой нашего времени.
Ш а н д о р
К а т а. Как вижу, вы из деревни.
Ш а н д о р
К а т а. Нет, не только произношение… Я слышала, вы техникум кончаете.
Ш а н д о р. Электротехнический… На вечернем, сейчас сдаю экзамены за третий курс.
К а т а. Уже за третий! Тогда вам достается.
Ш а н д о р. Да, мало времени остается на безделье. В комсомольской организации на меня тоже то одно, то другое наваливают. А теперь еще создали социалистическую бригаду…
К а т а. Ну, и за девушками нужно ухаживать?
Ш а н д о р. Без этого нельзя.
К а т а. А чтение?
Ш а н д о р. Читаю больше по специальности. Ну и книжки из популярной серии «Дешевая библиотека». Вот я и попросил, чтобы Карчи приставили ко мне. Многие его сторонились… знаете, он несколько неловкий. Пока несешь с ним ящик, он на нервной почве разговаривает — для него это вроде упражнения интеллигента в языке, а я… Почему вы улыбаетесь?
К а т а. Улыбаюсь? Наверное, потому, что я когда-то была такой же.
Ш а н д о р. Вы… из деревни?
К а т а. Уже незаметно?.. Слишком давно я… упражняю свой язык…
Ш а н д о р. А вы кем работаете?
К а т а. Я физик.
Ш а н д о р
К а т а. В университете.
Ш а н д о р. В университете? И преподаете тоже?
К а т а. Разумеется.
Ш а н д о р. И вы тоже окончили университет?
К а т а. Давным-давно. Почему вы на меня смотрите с таким восхищением? Не такое уж это большое дело.
Ш а н д о р. Но как же! Когда еще я окончу институт? Электротехнический факультет.
К а т а. Вы и институт собираетесь кончать? Это большое дело. А потом что будете делать?
Ш а н д о р. Кто знает? Может, поеду в Советский Союз, или в какую-нибудь развитую капиталистическую страну.
К а т а. Ну, а жениться вы не думаете?
Ш а н д о р. Почему же нет? Найдем и для этого время. А ваш муж? Он с вами по одной специальности работает?
К а т а
Ш а н д о р
К а т а. А чемодан вы не оставите?
Ш а н д о р
К л а р а. Чему это вы так блаженно улыбаетесь, голубушка?
К а т а. Верно, все-таки есть на свете счастливые люди.
Действие четвертое
К а т а
К л а р а. Что за черт? Еще окно разобьется.
К а т а
К л а р а. Я принесла выглаженное белье… Вы сегодня не пошли в институт?
К а т а. Мне нужно сегодня там быть только днем… Я позвонила, что не смогу прийти.
К л а р а. Вы не больны?
К а т а. Нет-нет. Просто мне хотелось использовать первую половину дня.
К л а р а. Вы все-таки отберете у Петерке эту комнату?
К а т а. Вы же слышали, что мы ее сдали. Я хочу привести ее в порядок, пока он не пришел.
К л а р а
К а т а. Он очень серьезный молодой человек. Звонил господин учитель Силаши: его зять понаслышке знаком с ним, в свое время в колледже имени Этвеша{44} он подавал большие надежды… А теперь, после того как с ним случилось это несчастье…
К л а р а. Конечно, несчастье!
К а т а. Думаете, мне скорее удастся днем?
К л а р а
К а т а. Пока на диван в нашей комнате. Потом я найду место. Придется нам с Вицей немного потесниться.
К л а р а. Ну, это будет неплохо.
К а т а
К л а р а
К а т а. Допустим, папа римский и партия договорились бы.
К л а р а. Так как же, вы думаете, я поступила бы?
К а т а. Нет.
К л а р а. А обет?
К а т а
К л а р а. Вы, конечно, неверующие… то есть не то чтоб совсем без веры, по крайней мере вы, — а такие, кто сам не ведает, что верит.
К а т а. Что до моего обета — поскольку ради покойной мамы мы венчались в церкви, — я бы отпустила…
К л а р а. Там же, где и наш.
К а т а. Мой обет блюсти интересы семья пронизывает все мое существо. Он в том, что я знаю, что им хорошо. Их судьбы вверены моим заботам.
К л а р а. Кем, моя милая? Скажите, кем? Вот видите, вы тоже не можете обойтись без всевышнего.
К а т а. Да, верно, это же поверье.
К л а р а. Именно в том-то и заключено чудо, творимое господом… что даже в душу тех, кто отвергнет святой образ, вселяет он веру. Или вы полагаете, что для монахини обет послушания всего лишь пустое обещание, данное в сакраментальную минуту и сдерживаемое из страха и по долгу чести? У меня обет тоже проник в самую кровь и плоть мою.
К а т а. Жажда вольготной жизни, вот что проникло. Чтобы никто и ничто не могло вас связывать. Вот почему вам так хорошо живется там, наверху.
К л а р а. Правильно вы говорите, вольготная жизнь — чтобы кроме господа бога у меня не было никакой привязанности, вернее, лишь постольку, поскольку это предназначено всевышним. Вот в чем разница между нашими обетами.
К а т а. В том, что я, покинутая, все равно обязана оставаться рабыней своей привязанности? О, как это претит мне!
К л а р а. От такого доброго сердца, как ваше, нельзя отречься.
К а т а. В таком случае как это назвать?
К л а р а. Прегрешением заблудшего, отвернувшегося в суете от господа бога.
К а т а
К л а р а. Не волнуйтесь. Не от него.
К а т а. Нет? Но я и не думала о муже.
К л а р а. Та девушка, которая вчера здесь была… подруга Лиди.
К а т а. Вера? Но зачем же? Как ей это пришло в голову? Корзину цветов! Она еще здесь?
К л а р а. Нет. Убежала.
К а т а. Вы ей не сказали, что я дома?
К л а р а. Сунула мне в руки корзину и убежала. Я ей и сказать бы не успела.
К а т а
К л а р а
К а т а
В е р а
К а т а. Позвонила.
К л а р а. Ничего себе комедия!
В е р а. Так обидно! Раз в жизни хотела сделать что-то романтическое. И вот на тебе, оплошала, все пошло шиворот-навыворот!
К а т а. Отчего же? То, что я в такое время дома, — совершенная случайность. Тетя Клара тоже зашла всего на минуту, принесла глаженое белье.
В е р а. Теперь уж все равно… Подавальщице кафе-кондитерской ни к чему играть в благородство и преподносить свою душу со взбитыми сливками.
К а т а
В е р а. Вы думаете, я… я хотела вас обмануть?
К а т а. Нет, не думаю. Но представьте себе, что я остаюсь здесь наедине с этой корзиной и с уравнением со множеством неизвестных — кто же все-таки послал мне цветы, может, мне пришло бы в голову, что это мой муж — вы же вчера слышали, — что это его вдруг осенило.
В е р а. Вот видите, какая я дура… я об этом даже не подумала. Меня просто умилило, какая чудесная идея пришла в мою башку. А сегодня до обеда я как раз свободна… то есть я отпросилась в райсовет — и мчалась как сумасшедшая, чтобы совершить этот идиотизм прежде, чем пожалею свои деньги. Знаете, как это бывает, никак не успокоишься, пока не сделаешь что-то.
К а т а. Еще бы, со мной это тоже бывает… Но что вы, собственно говоря, хотели выразить этими цветами? По сути дела, даже не от своего имени, а от имени всего человечества, — как будто это оно прислало. Раз уж вы здесь, можете мне сказать. Пожалели меня?
В е р а. Я? Вас? Да чтобы такая, как я — я и называть-то себя не хочу, — пожалела тетю Катоку?
К а т а. А почему бы и нет? Что ж тут удивительного. После всего, что вы здесь услышали. Наверное, и Лиди вам кое-что рассказывала.
В е р а. Лиди! Она благоговеет перед вами… кумир, как прежде говорили. Я тоже хотела, как прихожанки храма старой Буды, те, что обычно подсовывают лилии под мышки статуи пресвятой девы… Вы видели?
К а т а. Вы так думаете?
В е р а. Вы такая хорошая, умная, к вам люди, как животные к источнику, ходят… Я, правда, этого никогда в жизни не видела, только по радио слышала…
К а т а. Все это болтовня, выражаясь вашим языком. Правда здесь лишь то, что, как и другие, вы хотели бы, чтобы существовал источник, из которого можно почерпнуть немного веры в жизнь. Если вы его найдете, покажите и мне.
В е р а. Вы к тому ж еще и скромная. Я, особенно раньше, если какой-нибудь симпатяга на меня оборачивался, сразу воображала, будто я восхитительное создание, сразу на пять сантиметров от гордости вырастала. А ведь что такого, если на человека как на самку смотрят?
К а т а. Вот видите. А другие это считают великим благом. Что по крайней мере ими не пренебрегают как самкой. Ну, хватит, давайте поговорим серьезно. Почему вы уже не такая, как прежде? И как пресвятой Марии, которой я в вашем воображении являюсь, бросаете свою недельную зарплату?
Лиди говорила, что у вас проблемы.
В е р а. Ничего интересного… мои проблемы вовсе не интересны.
К а т а. Но я и правда с радостью вас выслушаю. Просто я вчера была слишком издергана. Я, верно, отбила у вас охоту?
В е р а. Нет, что вы! Просто я поняла…
К а т а. Но почему? Не всегда же я в таком состоянии, как вчера или сегодня… Договоримся на какой-нибудь другой день, можно даже с Лиди.
В е р а. Нет, только не с Лиди. Ей известна лишь одна сторона моей жизни в кафе, да и то только послеобеденная.
К а т а. А есть и другая сторона?
В е р а. Есть.
К а т а
В е р а. Была. Меня исключили из третьего класса гимназии. Это так называемая… ну, в общем, мужчины на меня оборачивались. Но я в то время еще очень наслаждалась тем, что во мне есть нечто, отчего глаза мужчин лезут на лоб, а женщины икают от зависти.
К а т а. Это не так уж плохо, насколько я помню.
В е р а. Плюс ко всему, я записалась в спортклуб. Весной теннис, летом гребля.
К а т а. Так вы попали в кафе-кондитерскую?
В е р а. Да, один из приятелей отца работает в тресте.
К а т а. И это кафе не то место…
В е р а. В особенности для человека с такой слабой волей.
К а т а. Вы уж слишком сильно выражаетесь; в конце концов вы трудящаяся женщина. Согласно нынешней морали никого не касаются ваши личные дела.
В е р а. Но дела эти все-таки существуют… В монастыре, поверьте мне, я могла бы прожить без мужчин многие годы. Но здесь, вы же знаете, как бывает: заказывая чашку крепкого кофе, со мной может любой заговорить, а кому уж очень захочется — сама не знаю почему — вскружить голову… К тому же это хоть какое-то развлечение, если угодно, в нашей будничной жизни.
К а т а. Дело привычки. Ну, а прежние барыни, кто кроме опостылевших им ночных рубашек своих супругов, и духа мужского не нюхали, но постоянно грезили о кавалерах?.. Вряд ли это чистоплотнее. В конце концов, важно не то, что мы делаем, а то, какими моральными принципами руководствуемся в своих поступках. В этом хотя бы нет чванства. Надо быть всегда человеком, вести демократический, вольный образ жизни, без мещанских предрассудков.
В е р а
К а т а. Если вас шокирует поведение поклонника, вас же никто не принуждает.
В е р а. Верно, никто меня в постель не тащит.
К а т а. Ваша беда, как я погляжу, в том, что вы как электрический скат — любого можете ударить током. Ненароком даже того, кого и не хотите. Но представьте себе противное.
В е р а. Что?
К а т а. Что вы никого не способны пленить. И остаетесь одинокой со своим целомудрием, с угнетенными рефлексами, и то, что сейчас так просто, словно вы ныряете в воду бассейна, и попадаете в постель другого… Конечно, и эта постель всего лишь мираж счастья — ведь кому оно нужно, призрачное счастье?
В е р а. Тетя Катока, кого вы имеете в виду?
К а т а. Каждого, кто десять, двадцать, а то и тридцать лет всерьез относился к мужу, семье.
К л а р а
К а т а. Жилец? Уже?
К л а р а. Нет, другой, его друг.
К а т а
Ш а н д о р
К а т а
Ш а н д о р
В е р а
К а т а. С его другом… нашим жильцом, ты уже знакома. А это его начальник.
В е р а. Этот… и уже в начальниках ходит.
К а т а. Но он очень гуманный начальник. Даже квартиру они вместе ходят искать.
В е р а
Ш а н д о р. Этот.
К а т а. Значит, вы все же встретились?
Ш а н д о р. А как же. Иду себе через парк, я имею в виду Варошмайор, а они ходят взад-вперед, знаете, где обычно сидят шахматисты, и все еще спорят; тот пожилой господин, кажется Силаши, и еще какой-то толстяк.
К а т а. Это его зять.
Ш а н д о р. С ними была еще девушка.
В е р а. Лиди. Удрала от меня, негодница!.. Ее интересует такая… диалектика.
К а т а. Ну а теперь вы поменялись ролями? Вы поднялись сюда, а он ждет у подъезда?
Ш а н д о р. Нет, он сейчас работает.
К а т а. А вы?
Ш а н д о р. У меня с сегодняшнего дня отпуск.
К а т а. Да, ведь у вас экзамены. В каком вы техникуме?
Ш а н д о р. В электротехническом.
В е р а. Бог ты мой!
К а т а. Ничего себе компания. Вера улаживает дела с налогом, у меня ненормированное рабочее время, по крайней мере хоть вы прогуливаете легально.
Ш а н д о р. Что и говорить, демократии с нами повезло!
К а т а. Но почему вы надумали начать свой отпуск у нас? Может, вы не смогли решить какую-нибудь физическую задачу?
Ш а н д о р. Да, задача… физическая. И я в некотором сомнении, как ее решить.
К а т а. Ну!
Ш а н д о р. Вот чемодан надо бы отнести домой.
К а т а. Этот?
Ш а н д о р. Мой приятель — с первою взгляда и не видно — вечно шутит да хохмит, но все это от нервозности… он немного впечатлительный парень… чуть что — смущается. Вчера он мне сказал: ты, мол, все равно сейчас не работаешь, а мне вроде и неловко как-то… в общем, чтоб я зашел вместо него.
К а т а. Но отчего же? Он передумал?
Ш а н д о р. Да как сказать.
К а т а. Лучше нашли?
Ш а н д о р
К а т а. Так что же тогда?
Ш а н д о р. Очень умный он парень, да больно много в нем этой интеллигентской блажи.
К а т а. Какой?
Ш а н д о р. Что ему, мол, сдали здесь комнату только из порядочности. Что вы женщина добросердечная, совесть не позволила, чтоб из-за его прошлого…
К а т а. Но мы же и это обсудили.
Ш а н д о р. И я ему говорил. Это же дело случая, кто в ту пору оставался на воле, а кто попадал…
В е р а. …за решетку.
Ш а н д о р. Что вы не из таких, чтобы не понимать этого.
К а т а. А он?
Ш а н д о р. Неловко, мол, все-таки. А уж если по правде — он еще о каком-то семейном обстоятельство упоминал.
К а т а. Понимаю.
Ш а н д о р. Дескать, вы еще и сами не решили, хотите ли вы…
К а т а. …квартиранта или нет.
Ш а н д о р. Что вам это место, может, еще понадобится, а он будет торчать у вас, как бельмо на глазу.
К а т а. И что вы ему на это ответили?
Ш а н д о р. Я? Что у каждого своя голова на плечах. Почему ты хочешь думать за них. Они сдали комнату, а ты снял. А если вернется… некое лицо… ну, в крайнем случае немного потеснитесь.
К а т а. Совершенно верно.
Ш а н д о р. Или если ты уж хочешь быть очень благородным, возьмешь свой чемодан и отправишься восвояси.
К а т а. Вижу, у вас и образ мыслей столь же здравый, как и…
Ш а н д о р. А все эти разговоры о семье — ведь они и в парке продолжали спорить; дескать, семья — это ячейка общества, да еще каким будет общество будущего! Как им это в школе не надоело.
К а т а
Ш а н д о р. Как сказать! Меня ведь тоже не в капусте нашли. Но в конце концов до меня дошло: худо было бы, если б семья сводилась только к родне. Мы не кролики, чтобы нас пускали под нож из той же клетки, где мы родились.
К а т а. Словом, и у вас все-таки тоже есть своя теория?
Ш а н д о р. Я, правда, не многое еще испытал, вернее, больше видел, чем испытал, но уж это-то я знаю: где есть хорошие люди, там и семья есть, а без этого и семья не семья… Взять хотя бы моего отца. Был у меня в ремонтной мастерской бригадир, старый монтер, он меня выучил. Так он для меня больше отец, чем… А мать… словом, она умерла. Или взять этого Карчи. Где мне до него? Какие он только науки не прошел, правда, и Марианостру тоже испытал, а мы с ним как братья. То-то и хорошо в этом разобщенном мире, что человек не привязан к домашнему очагу как собака к своей конуре, а волен идти и искать себе общество по душе.
К а т а. А если кто-то все же держится за домашний очаг, где росли его дети, — за настоящую семью?
Ш а н д о р. Разные бывают люди! Одни — мятущиеся души — не дорожат даже тем, чем стоило бы, а другие, поглупее, норовят удержать даже то…
К а т а. …что следовало бы отпихнуть от себя… Ну, а меня вы к кому причисляете? К мятежным душам или к тем, что поглупее?
Ш а н д о р. Я не настолько вас знаю, чтобы судить об этом. А если бы и знал…
К а т а. Сочли бы за лучшее промолчать?
Ш а н д о р. Во всяком случае, будь я такой женщиной, как вы… физик… да к тому же…
К а т а. К тому же?
Ш а н д о р. Ну, говорили там в парке кое-что о вас — эта Лиди, да Силаши, да… есть же у меня в конце концов своя голова на плечах.
К а т а. Ну, и что бы вы сделали на моем месте?
Ш а н д о р. Вы сами знаете… что тут говорить.
К а т а. А если… все-таки.
Ш а н д о р
В е р а. …ко всем чертям!
Ш а н д о р. Что-то в этом роде.
К а т а. Видно, что вы еще не изучали атомную физику. Не знаете, какие процессы происходят внутри солнца.
Ш а н д о р. Так ему подсказывает его разум, вернее, его скромность.
К а т а. И что вы мне посоветуете — вернуть ему?
Ш а н д о р. Мне кто-то раз сказал: по тому, у кого спрашивают, можно догадаться, какого ответа ждут.
К а т а. А если я обращусь к вам?
Ш а н д о р. Вы догадываетесь, что я отвечу, и ничем не рискуете, положившись на меня.
К а т а. Ну, будь по-вашему. В таком случае передайте господину Вогелу, что чемодан его я не отдам. Его опасения — еще не аргумент для того, чтобы я вернула ему задаток. Если у него есть более веские доводы, пусть сам придет. Его комната, кстати, как видите, уже прибрана и приготовлена для него.
Ш а н д о р
К а т а. …упустить свое счастье.
Ш а н д о р. Если позволите.
К а т а
В е р а. Я просто вспомнила, что вы раньше говорили. Что вы уже не…
К а т а. Ну-ну, говори!
В е р а. Про ската.
К а т а
В е р а. Про электрического. Дескать, вы не можете ударить током… Я вот сидела тут и наблюдала, как вы этого… вмиг окрутили.
К а т а. Что я сделала?
В е р а. Я только диву давалась, что такая… уже не очень молодая женщина…
К а т а
В е р а
К а т а. Вы хотите сказать, что я…
В е р а. Да нет же, вы меня превратно поняли… Мыслимо ли, чтобы вас заинтересовал такой желторотый юнец, неотесанный рабочий парень! Он всего-навсего…
К а т а. Да ни о чем подобном и речи не было. Это все плод вашей фантазии… видно, что у вас только одно на уме.
В е р а
К а т а. Ну полно, я тоже не хотела вас обидеть. У вас, молодежи, как пыльца весной: так и роятся в голове подобные домыслы. Вы способны заподозрить такую измученную старую женщину…
В е р а. Я же только его имела в виду. А вы, пока тут с нами разговаривали, все равно свое горе переживали.
К а т а
В е р а. Конечно, немного отлегло от сердца, я это видела.
К а т а. От этого вроде бы и беды кажутся не столь уж тяжкими.
В е р а
К а т а. Нет, разумеется. Позже… Когда вы станете постарше, то поймете — ничто так не притягательно, особенно если жизнь не удалась, как твоя собственная молодость, которую вдруг увидишь в другом. В Лиди я люблю именно это: смятение неоперившегося птенца, попавшего в большой город.
В е р а. Ну конечно, этот парень тоже сущий провинциал.
К а т а. Этакое деревенское прямодушие с налетом застенчивости и мне было присуще.
В е р а. Я сразу заметила: вы искали в нем лишь свою молодость.
К а т а
В е р а
П е т е р. Вижу, у нас веселое настроение!
К а т а
П е т е р. Почему Ниобее?.. Ах да, по своим детям.
К а т а. Твои вещички я перенесла в будуар.
В е р а. Ну, мне тоже пора смываться.
К а т а. Почему? Вы что, испугались? Мы даже не успели поговорить о ваших проблемах.
В е р а. О, мои проблемы! С меня вполне достаточно, если вы, тетя Катока… не станете меня больше называть на «вы».
К а т а. Я называла тебя на «вы»?
П е т е р
К а т а. На «Гамме»?
П е т е р. Решил поступить на работу учеником-инструментальщиком.
К а т а
П е т е р. Я произвел на них самое благоприятное впечатление. С первого надену спецовку.
К а т а. Вот как! Ну, а что с общежитием? Ты говорил, что предпочел бы жить там.
П е т е р
В е р а. Вы меня вовсе не растрогали.
П е т е р. Я вас? Вы полагаете, это входило в мои намерения?
В е р а. Та женщина была права. Вы барчонок, или как там она сказала. Вам вздумалось продемонстрировать, что вы не боитесь дерзить матери?
Г о л о с К а т ы
П е т е р. Во избежание недоразумений… я вовсе не вам и вашим выщипанным бровям хотел это продемонстрировать.
К а т а
П е т е р. Тоже мне проблема!
К а т а. По-моему, тебе прежде всего следовало бы уйти из кафе и поступить на другую работу.
В е р а. Да, правда, это было бы неплохо.
К а т а. Но вопрос — куда? Может, в продмаг?
В е р а
К а т а. У нашего домоуправа хорошие связи. Он может устроить тебя на работу где-нибудь неподалеку отсюда.
В е р а. Это тот самый коренастый дяденька?
К а т а. Он очень порядочный человек. А потом выучишься какой-нибудь профессии.
В е р а. Ага. Вот только я больно глупа.
К а т а. Что-то не заметно… Ну, теперь беги, а то для райсовета ты слишком уж долго задержалась.
В е р а. А можно мне зайти в другой раз?
К а т а. Ну, разумеется, глупышка ты моя!
П е т е р
К а т а. Она хочет расти.
П е т е р. Кстати, я подумал, что и я хочу того же. Целую руку.
К а т а. Куда ты? Ведь только пришел.
П е т е р. К Силаши. Предъявлю ему ультиматум — согласен он учить меня в вечерней школе рабочей молодежи или нет.
К л а р а. Ну и Петерке! Чуть не сшиб меня с ног, так мчался по лестнице.
К а т а. Пошел к господину учителю Силаши.
К л а р а. Вдруг так поспешно?
К а т а. Петера? Его уже не надо совращать.
К л а р а. Помилуйте, да как вы, будучи матерью, можете говорить такое про родного сына?
К л а р а. Что вас так поразило, голубушка?
К а т а. Это моя маленькая семья!
К л а р а
К а т а. Это спустя год после того, как мой муж вернулся из плена. Наша няня Матильда сфотографировала нас.
К л а р а. И у Вицечки еще не было уродливой прически с этаким «лошадиным хвостом».
К а т а. Обставляя ему комнату, я вставила фотографию в рамку и повесила вот сюда
К л а р а. И что взбрело в голову этому несчастному вдруг порвать ее?
К а т а. Что? Вот и я спрашиваю. Кому только не лень — все ее рвут, каждый по-своему. Эту беззащитную маленькую семью.
К л а р а. Подойти?
К а т а. Нет, я сама.
Г о л о с К а т ы
К л а р а. Вы расходитесь?
А ваш клятвенный обет?
К а т а. Я тоже постараюсь…
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ДОН-КИХОТА{50}
Трагикомедия в двух действиях
Перевод
Д о н - К и х о т.
Л ж е - Д о н - К и х о т.
С а н ч о П а н с а.
Д у л ь с и н е я.
Г е р ц о г.
В и в а л ь д о.
Л у с и н д а.
С е р в а н т е с.
Д о н ь я Д о л о р о з а.
У ч и т е л ь п е н и я.
П р е д в о д и т е л ь к р е с т ь я н.
К о м а н д и р.
Х о з я и н постоялого двора.
Х о з я й к а — его жена.
П е р в ы й п а ж.
В т о р о й п а ж.
П е р в а я д у э н ь я.
В т о р а я д у э н ь я.
П е р в ы й с л у г а.
В т о р о й с л у г а.
С л у ж а н к и.
С т р а ж н и к и.
Л е т о п и с е ц.
Д а м ы и к а в а л е р ы, ю н о ш и и д е в у ш к и, м у з ы к а н т ы, д у э н ь и, к р е с т ь я н е.
Действие первое
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Кто мог бы подумать, что придет день, когда и вы, сеньор, возьметесь за разум, хоть и на пороге смерти.
Вот и Серый будит вас, сеньор!
Д о н - К и х о т
С а н ч о
Д о н - К и х о т. Я слышу только рев осла.
С а н ч о. А ревели-то мы все трое.
Д о н - К и х о т. Древнейший голос.
С а н ч о. Древний и даже богатырский.
Д о н - К и х о т
С а н ч о. В опочивальне дворца, на шикарном ложе, еще теплом от тела лежавшей здесь дамы — хозяйки замка!
Д о н - К и х о т. Что ты болтаешь, Санчо? Это всего лишь сарай, не более.
И храпят вокруг.
С а н ч о. Это звук рожка, сеньор.
Д о н - К и х о т. Если дуть в него через ноздри, а?
С а н ч о
Д о н - К и х о т. Если судьба окажется ко мне благосклонной, приеду домой, лягу в постель, исповедуюсь, как полагается праведному христианину, и все. Устал я, Санчо.
С а н ч о. А королевство, которое должно принадлежать вашей милости? А мое губернаторство? А божественная Дульсинея, нежная, как лепесток розы, светлый луч сеньора кабальеро, первая дама, благоухание которой приятнее самого превосходного чесночного запаха…
Д о н - К и х о т. Не чеснок это, глупец, а индийская лилия или амбра! Но надо признать, был ты мне верным слугой, хранителем моего справедливого меча, служил не как смерд, а почти по-рыцарски.
С а н ч о. Да, мы с вашей милостью во всем были и останемся вместе, — и в огне горели и в воде тонули, горе и радость делим, как простокваша и урчание в желудке.
Д о н - К и х о т. Что за сравнения, Санчо?
С а н ч о. А у меня от простокваши всегда в животе урчит.
Х о з я и н
Г о л о с
Д о н - К и х о т. Святое братство! Это его сбиры! Помоги мне, о Дульсинея!
Х о з я и н
Смею вас заверить — я и сам член уважаемого братства. Хотите, принесу бляху, батог и шпагу?
К о м а н д и р. Молчать! Теперь мы заняты другим.
Мы разыскиваем некоего
В общем, похож он на жердь с облупленной от времени корой: худой, костлявый, выражение лица — как говорится в приказе — от голода и отсутствия коренных зубов — печальное. Нос крючковатый, словно сам себя нюхает… Вот так!.. А оруженосцем при нем состоит смерд по имени Санчо Панса… И похож он на хорошо устоявшийся сыр из тех, что возят с собой в переметной суме…
С а н ч о. Сам ты сыр!
К о м а н д и р. Смотри-ка, оруженосец! А вот и Рыцарь Печального Образа, освободитель каторжников с галеры. Забрать его и в кандалы!
С а н ч о. Остановитесь! Разве ваша милость не видит
К о м а н д и р. Совсем из жизни ушел, всемогущее Святое братство снова осталось с пустыми руками? Улизнул мошенник? Сначала безумцем был, теперь покойником стал?
С а н ч о. Видите!
Х о з я и н. Маргарита!
К о м а н д и р. Пошли!
Х о з я й к а
Х о з я и н. Ну и черт с ним!
С а н ч о
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Неужто язык у вашей милости заболел?
Д о н - К и х о т. Притворившись мертвым, я утратил право на жизнь. Безмолвно внимал я мерзким речам… опозорил рыцарскую честь. Человек, Санчо, должен быть либо смелым, либо трусом. Рыцарь с мужественной душой не может быть трусливым в своих поступках. Трезвые рассуждения — для меня сухой хлеб! Пусть его грызут собаки! Что скажут те, кто во всем этом огромном мире ждет от меня помощи и спасения? Что Дон-Кихот бежал? Что трусость точно сапожный клей слепила ему веки? Молчал, словно ему зашили рот? Валялся в пыли, как брошенная на землю палка?
С а н ч о. Ах, сеньор, откуда они узнают? Никто никогда даже не услышит об этом! Неужели вы думаете, что писатель, который вас так прославил, теперь нас обесславит? Да и знать ему об этом вовсе не обязательно, Уж я постараюсь, чтобы в этой истории все было представлено, как надо, — будто сеньор кабальеро обратил стражников Святого братства в бегство. Неужто ваша милость думает, что другие рыцари делают иначе? Я уверен, что в чернилах у них геройства куда больше, чем в крови.
Ну, слава богу, вот вы, сеньор, и пришли в себя!
П е р в ы й п а ж. Чудит наш сеньор, ничего лучшего не нашел, как за сумасбродом охотиться!
В т о р о й п а ж. Один сумасшедший другого ищет. И как он до этого додумался? Хочет осчастливить преследуемого судьбой рыцаря.
П е р в ы й п а ж. Очень уж этот рыцарь прославился! Его историю напечатали в тридцати тысячах экземпляров. Да еще и продолжение обещают!
В т о р о й п а ж. И теперь Дон-Кихота Ламанчского ищут по всей Испании! Фантастическая личность!
Д о н - К и х о т
П е р в ы й п а ж
Д о н - К и х о т. Кого?
П е р в ы й п а ж. Несравненного рыцаря Дон-Кихота Ламанчского.
Д о н - К и х о т. Возможно, что и знаю.
В т о р о й п а ж. Чудесно!
Д о н - К и х о т
П е р в ы й п а ж. Господин наш, благородный рыцарь, говорит, что не будет знать покоя до тех пор, пока не благословит брак страшного Ламанчского льва и Тобосской голубки.
Д о н - К и х о т. Так и сказал?
П е р в ы й п а ж. Он озолотит славного рыцаря, посадит его с собою за стол, а выезжая на охоту, даст ему лучшего скакуна из своих конюшен.
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Вам хорошо, а мне и подавно. У нас, у странствующих рыцарей, всегда так. То в дорожной пыли валяемся, то королевство в подарок получаем. Слушаюсь, ваша милость!
П е р в ы й п а ж. Если вашей милости случится повстречать славного рыцаря, не сочтите за труд сказать ему, что герцог просит его к себе пожаловать.
Д о н - К и х о т. Я непременно сообщу ему об этом.
С а н ч о. Какая жалость!
Д о н - К и х о т. Какая жалость?
С а н ч о. Что ваша милость распрощалась с рыцарской жизнью.
Д о н - К и х о т. Что ты болтаешь?
С а н ч о. Что мы с вами едем домой умирать…
Д о н - К и х о т. Умирать? Ни в коем случае, Санчо! Ступай, мой верный оруженосец, к хозяину этого замка, засвидетельствуй ему мое почтение и попроси у него немного оливкового масла, вина, соли и щепотку сухого розмарина…
С а н ч о
Д о н - К и х о т. Волшебный напиток Фьерабраса, один глоток которого после битв и сражений, после тяжких скитаний…
С а н ч о. …так выворачивает наизнанку, что все внутренности у самого горла с трудом удержишь, бывало!
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Так ведь и часа еще не прошло, как ваша милость сказали мне…
Д о н - К и х о т. Ступай и принеси что велено. А то, что ты слышал, того ты не слышал!
С а н ч о. Слушаюсь, сеньор!
Д о н - К и х о т. Наступил наконец день торжества! Всем телом и душой жажду войти в храм, где будет вознаграждена моя несломленная рыцарская доблесть.
С а н ч о
Д о н - К и х о т. Ты сам смешал его, несчастный?
С а н ч о. Все положил, что надобно.
Д о н - К и х о т. А пропорции? Законы алхимии? И вдохновенная рука рыцаря?
С а н ч о. Масло, вино, розмарин… Масло чуть прогорклое, но для волшебного напитка сойдет.
Д о н - К и х о т
С а н ч о
Д о н - К и х о т
Х о з я и н. Сеньор рыцарь?
Х о з я й к а. Что с ним?
Д о н - К и х о т. Пропорции… Санчо… ты спутал пропорции…
Х о з я й к а. Сеньор кабальеро! Вы воскресли! Совсем воскресли?
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Иду, лечу со всей скоростью моего осла.
Д о н - К и х о т. Прощайте, сеньор кастелян. Вы вели себя благородно, я вам многим обязан.
Х о з я и н. Знаю. Законы рыцарства не разрешают оплату услуг деньгами.
Д о н - К и х о т. Вам и законы рыцарства известны? Ну что ж, в путь!
Д о н ь я Д о л о р о з а
С л у ж а н к а
У ч и т е л ь п е н и я
Вот так. Потом три аккорда, и вы преклоняете перед ним колени, обнимаете его ноги. Больше чувства, дуэньи, больше нежности и души! Вы должны порхать на крылышках чувства! Сеньорита Долороза, я вас слушаю.
Д о л о р о з а
У ч и т е л ь п е н и я. Отставить! Вы фальшивите! Надо было меня слушать! Совсем не то!..
Г е р ц о г
Маэстро! Вы опять наелись чеснока! Служитель муз поглощает такую гадость! Ни души, ни чувства, ни благородства, нигде, нигде, нигде! Донья Долороза…
Д о л о р о з а. Приказывайте, ваша светлость!
Г е р ц о г. Все ли сделано, чтоб благородный рыцарь почувствовал: после стольких незаслуженных страданий он наконец вознагражден!
Д о л о р о з а. Приказывайте, ваша светлость!
Г е р ц о г. Что наконец увенчана столь долго преследуемая добродетель!
Д о л о р о з а. Смею надеяться, светлейший!
Г е р ц о г. Вивальдо, все в замке прочитали историю Дон-Кихота Ламанчского?
В и в а л ь д о. Созданы специальные кружки для чтения, мой герцог!
Г е р ц о г
В и в а л ь д о. Все исполнено по вашему велению, ваша светлость.
Г е р ц о г. Хорошо. А ты всех пригласил, кто упомянут в этой истории? Дульсинею?
В и в а л ь д о. Гонцы уже скачут во все концы, ваша светлость.
Г е р ц о г. А он? Мой гость?
В и в а л ь д о. Сеньор кабальеро
Г е р ц о г. Очень хорошо. Ему непривычны такие одежды, рыцарь носит доспехи, как собственную кожу, рука его привыкла к копью, в жару и холод, при любых невзгодах…
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Браво, Вивальдо, вижу, ты хорошо подготовился.
Д о л о р о з а. Сеньор кабальеро… раздевается…
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Видишь, Вивальдо, каковы женщины! А ведь они, конечно, читали, что странствующие рыцари столь же скромны, сколь отважны…
П а ж и. Сеньор рыцарь!
Г е р ц о г. Приветствую тебя, рыцарь, в моем замке, куда достигло эхо твоей славы.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т
У ч и т е л ь п е н и я. Начинайте! Самое время!
Д о л о р о з а. Мольба к сеньору Дон-Кихоту Ламанчскому!
У ч и т е л ь п е н и я. Мертвечина!..
Д о л о р о з а.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д о л о р о з а.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Что? Как?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Нужно не иметь ни стыда, ни совести, чтоб не покраснеть от этих слов! Прелестной сеньорите известно и мое приключение со львом?
Д о л о р о з а. Мы все об этом читали… У нас даже дыханье перехватило, когда лев не принял вызова, а лениво повернулся задом к вашей милости, прогоняя кисточкой хвоста мух… Скажите, какие чувства овладели вами, когда лев оказался перед самым вашим носом той частью туловища, где у него торчит хвост?
Л ж е - Д о н - К и х о т. А было это так, милашка, что задняя часть его туловища на самом дело была его головой: чародеи своим колдовством превратили львиный зад в голову, а голову в зад.
В и в а л ь д о. Такие случаи в истории нередки.
Г е р ц о г. Донья Долороза, прошу вас уберечь целомудренную душу рыцаря от тлетворного духа придворного разврата.
У ч и т е л ь п е н и я
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Что это такое?
Д о л о р о з а
Л ж е - Д о н - К и х о т
П е р в а я д у э н ь я. Нет силы, могущественней любви.
В т о р а я д у э н ь я. Награда странствующих рыцарей.
Г е р ц о г
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т. …как говаривает по своему обыкновению мой добрый Санчо, хотя, должен заметить, автор явно с ним перебарщивает! Другие сведения вашей светлости не требуются? Прочие размеры… места подвигов? Обилие крови, пролитой мною или моими противниками? Все это можно подсчитать в унциях.
Г е р ц о г. Пусть этим занимаются летописцы.
Щадишь меня, рыцарь? Чтобы не повредить мои слабые пальцы?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Вы угадали, герцог!.. А где владычица моего сердца несравненная Дульсинея?
Г е р ц о г. Пусть еще немного потерпит твое влюбленное сердце.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ваша светлость приказывает вулкану! Пятнадцать лет жду я мгновения, когда смогу преклонить колени перед благоухающими сандалиями прекрасной Дульсинеи!
Г е р ц о г. В книге Сервантеса говорится о десяти годах.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Десять, пятнадцать, сто или десять тысяч, какая разница? Сосчитай-ка песчинки на морском берегу. Или волоски в шкуре у павиана!
Г е р ц о г. Такой разговор мне нравится!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Быть верным самому себе — рыцарская обязанность.
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Ага! Кто бы это мог быть?
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Все еще заколдованная в обличье крестьянки? Или теперь она предстанет перед нами действительно герцогиней?
В и в а л ь д о. Отсюда сверху она кажется лебедью, белоснежной лебедью в розовых лучах солнца.
Г е р ц о г. Разве в подлиннике речь идет не о голубке?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Она попеременно кажется то лебедью, то голубкой.
В и в а л ь д о. И Тобосская белая лебедь…
Г е р ц о г
В и в а л ь д о. Голубка…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Встретились.
Г е р ц о г. Я сам распоряжусь, чтоб сеньорита Дульсинея как можно скорее была вверена заботам наших дуэний. Сеньоры! Голубка…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Послушай, старик, если б этот олух не убрался отсюда, я совсем бы запутался. Что у меня, ума палата? Пятьдесят страниц наизусть выучить!.. Даже взмок от волнения.
В и в а л ь д о. Вспомни, Хинес, что я говорил тебе: провернем это дельце, а потом тебе и голова не будет нужна!
Л ж е - Д о н - К и х о т. А что ты скажешь о моих манерах?
В и в а л ь д о. Простоваты… переигрываешь, Хинес, словно ты и не рыцарь, а какой-то альфонс.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Послушай! Хоть я и не рыцарь, а по роже тебе так могу съездить…
В и в а л ь д о. Дорогой мой… Ты обидчив, как девица, которую впервые тискает мужчина!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Замнем для ясности. А с Дульсинеей как быть? Вдруг скажет, что я не я?
В и в а л ь д о. Она вообще глупа! Деревенская девка, она же зачарованная герцогиня, или голубка, или львица… Сам черт не разберет!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Неужто нельзя было подобрать какую-нибудь сообразительную девицу из Севильи или Толедо? Из злачного заведения? Для амурных утех в свободные часы…
В и в а л ь д о. Сам герцогский духовник за ней ездил! Я не мог вмешаться в это дело…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Жаль. А теперь мне мучиться с этой яловой коровой в образе мадонны!
В и в а л ь д о
Л ж е - Д о н - К и х о т
В и в а л ь д о
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Увы, она все еще считает себя крестьянкой. Но ты не печалься, рыцарь, если надо, мы пожертвуем одной из наших провинций, но освободим ее от уз чародея.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Целой провинцией? Вот это ловко!
Г е р ц о г. И счастливая любовь поможет ей! Доверимся чудодейственной любви, и так далее, и так далее… А теперь, рыцарь, готовься и ты к достойной встрече. Пошли.
В и в а л ь д о. Начинается новая глава истории.
М у ж с к о й г о л о с
Г о л о с Л у с и н д ы. Как бы не так! Я несу это рыцарю!
М у ж с к о й г о л о с. Рыцарю… все рыцарю!..
Л у с и н д а
В и в а л ь д о
Г о л о с с т р а ж а
В и в а л ь д о
Г о л о с Д о н - К и х о т а
В и в а л ь д о. Посветите на него!
О боже! Рост… длинное печальное лицо… крючковатый нос… впалая грудь… паучьи ноги… сущий призрак! Как он сюда попал? Какие черти его принесли? Святая Аполлония! Неужели он настоящий?
Л у с и н д а
Уберите свой меч, сеньор рыцарь! С него течет вода. Завтра утром, когда предстанете перед герцогом… А пока, пожалуйста, потише! Так будет разумнее и вообще… Дайте мне руку, да не жмите так сильно! Вот так! А теперь, сеньор рыцарь, потихоньку за мной! Вот так! Вот так!
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Сеньор рыцарь, прошу вас, потише! Как можно тише! В соседней комнате все слышно, а это комната моей госпожи.
Д о н - К и х о т. Госпожи? Что вы говорите? Какие тут могут быть госпожи, кроме той, которая в образе прелестного цветка стоит сейчас передо мной.
Л у с и н д а. К сожалению, сеньор рыцарь, я всего лишь служанка, меня зовут Лусинда. Но, возможно, меня скоро переведут в горничные, если удастся заслужить благоволение моей госпожи.
Д о н - К и х о т. Какая скромность! Почти на грани притворства! Ваша застенчивость нелепа! Служанка! Горничная! Хотите уверить меня, что эти покои
Л у с и н д а. Это чудесно, сеньор рыцарь, но повторяю вам, еще и еще раз повторяю, что моя госпожа…
Д о н - К и х о т. Чтоб ей пусто было, вашей госпоже! Пусть пауки высосут ей глаза! Пусть овцы выщиплют ее волосы!..
Л у с и н д а. Моя госпожа живет в покоях по соседству…
Д о н - К и х о т. Эта дура, тупица!.. Эта балда!.. Эта сука!..
Л у с и н д а. Очень прошу вас, не спешите ругаться… Моя госпожа, сеньор рыцарь, Дульсинея Тобосская.
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Именно она, сеньорита Дульсинея!
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Да, она.
Д о н - К и х о т. Так за этой стеной
Л у с и н д а. Нет, ваша милость, я еще не прислуживала госпоже, я только видела ее.
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Нельзя, сеньор рыцарь!
Д о н - К и х о т
Д о л о р о з а
Л у с и н д а. К вашим услугам, донья Долороза!
Д о л о р о з а
Л у с и н д а. Здесь?
Д о л о р о з а. Очевидно, я ослышалась.
С л у ж а н к а. Возраст у нее подходящий.
Д о л о р о з а. Так-то оно так, но сеньор герцог этого не терпит. Знаете, как он следит за нравственностью. Даже в курятниках велел поместить кур отдельно от петухов.
Д у л ь с и н е я
Д о л о р о з а. Портниха что-то исправляет в нем.
Д у л ь с и н е я. Что ты там обо мне болтаешь, Долороза?
Д о л о р о з а. Что швея долго копается. Но мы ее поторопим.
Д у л ь с и н е я. Я совсем закоченела! Сколько мне еще тут торчать голышом, как херувимчик? Я доложу об этом его светлости! Сеньор герцог!
Д о л о р о з а. Извольте, сеньора.
Д у л ь с и н е я. Хоть бы святая Аполлония избавила меня от этих мук, и кто их только придумал? Зачем мне для какого-то типа надевать на себя колоду? Лучше на костер взойти, чем терпеть тиски вокруг пуза. Ох! И сколько мне еще ждать всяких тряпок, шелка-бархата, пояса, пуговиц, пряжек. Для чего мне вся эта ерунда? Разве только, чтоб я, праведная христианка, потеряла веру в нашего господа Иисуса Христа!
Д о н - К и х о т. Это ее небесный голос! Эолова арфа! Ангельское пение!
Д о л о р о з а. Простите нас, благородная сеньора! Вот и одежды, недостойные для облачения вашего величавого стана. Вы спрячете в них свою красоту, при взгляде на которую устыдилась бы и Венера. Но сначала попросим удалиться учителя пения.
Пачка из пуха павы…
Д у л ь с и н е я
Д о л о р о з а. Так точно, донья!
Д у л ь с и н е я. Бабушка твоя донья!
Д о л о р о з а. Трудно ей ко всему этому привыкнуть!
Д у л ь с и н е я. Надо сознаться, что герцог — благородный сеньор, даже не видя меня, столько всего надарил!
Д о л о р о з а. Осмелюсь довести до вашего сведения, сеньорита, что скоро вас придет приветствовать сеньор жених. Хорошо бы вам поторопиться.
Д у л ь с и н е я. Черта с два тут справишься со всеми этими пуговицами, хоть они и алмазные! Иди сюда, милочка!
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Не сердитесь, сеньор! Думаю, вам в самый раз закусить. Даже если душа парит. Посмотрите на меня, какая я легкая, как птичка, вот-вот вспорхну и полечу! Но и я ем. Вот, пожалуйста…
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Только ароматные пряности, сеньор рыцарь, доставленные из заморских стран судами именитого Кортеса{61}.
Д о н - К и х о т. Потому что очень скоро, через несколько мгновений, я буду беседовать с Дульсинеей.
Л у с и н д а. Будьте осторожны, сеньор рыцарь! Будьте очень осторожны!
Д о н - К и х о т. Зачем ты это мне говоришь? Почему я должен быть осторожен?
Л у с и н д а. Тут, в замке, уже есть один из таких, как ваша милость. Под вашим именем, сеньор рыцарь, он позорит вашу честь!
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. И светлейший герцог осыпает его почестями, подобающими вам, истинному рыцарю.
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Сама не знаю… Чувствую… сердцем чувствую.
Д о н - К и х о т. Настоящий! Да, но кто может нас рассудить? Кто представит доказательства подлинности того и другого? Какое зерцало отразит истину? У одного человека только два глаза, два уха, одно сердце и так далее. А у толпы много глаз, много ушей, но разве толпа никогда не ошибается? Кто подтвердит, что я — это я? Бывает, обманщику верят скорее, чем настоящему рыцарю. Хорошо придуманная ложь, заимствованная понемножку отовсюду, может показаться достовернее неуклюжей правды. Не бойся, Лусинда, я действительно настоящий, и моя рыцарская честь велит мне победить непобедимое, доказать невозможное: что Дон-Кихот есть Дон-Кихот.
Д о л о р о з а. Вот вы и готовы, донья. Сеньорита Дульсинея очарует благородного рыцаря.
Д у л ь с и н е я. Думаешь, я его соблазню?
Д о л о р о з а
П а ж
Д у л ь с и н е я. Поднимите лицо, сеньор кабальеро, а то, не дай бог, судорогой шею сведет.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Вы все еще, обожаемая госпожа, под властью волшебных чар?
Д у л ь с и н е я. Послушайте, рыцарь! Вот уже много лет вы позорите меня, шлете ко мне незнакомцев, уши прожужжали всякими россказнями, а мне только краснеть остается. Человек вы зрелый, темечко у вас должно было давно зарасти.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Тысячекратная награда моей верности, что я наконец вижу тебя, прекраснейший цветок Монтьельской равнины. У меня даже в глазах зарябило!
Д у л ь с и н е я. Откровенно говоря, не понимаю я герцога, не лезет мне в голову, ради чего он решил такому пугалу — покорно прошу на меня не обижаться, — как ваша милость, приемы да праздники устраивать, столько денег расходовать, за которые у нас в Тобосо можно целое стадо свиней купить.
Л ж е - Д о н - К и х о т. О, девственная красота! Хотелось бы мне, чтоб ты испытала силу моих объятий!
Д у л ь с и н е я. Вот-те и раз! Девственная красота! Тогда извольте объяснить мне, как попали ко мне сиротинки, один от первого моего законного мужа, другой от второго — упокой их и того и другого, господи! А ребята мои уже большенькие, по нескольку мер одной муки за месяц съедают!
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. Какому везению? Думаете, я хоть что-нибудь из вашей болтовни понимаю?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Так навострите уши или промойте их, что ли, только слушайте внимательно!
Д у л ь с и н е я. Какое вы имеете право? То мелким бесом передо мной рассыпались, то вдруг заговорили, как карманщик с площади Сан Сальваторе в Севилье{62}!
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я
Л ж е - Д о н - К и х о т. Послушайте, красавица, можно с вами начистоту?
Д у л ь с и н е я. Не разводите канитель, говорите!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Речь идет о деньгах, не о сорняках… о золотых эскудо! Сможете себе такое именьице на них купить, красавица, что ваши сиротинки будут благословлять имя своей матери и после того, как вы в прах обратитесь.
Д у л ь с и н е я. Хоть речь идет о деньгах, не о сорняках, но слова ваши что сорняки. Все вокруг да около ходите, чем прямо сказать.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Старый хрыч
Д у л ь с и н е я
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ну хотя бы ей… Словом, деньги эти можно добыть, если с умом взяться за дело. Герцогиня! С этой минуты ваше великолепие будет только и исключительно доньей Дульсинеей Тобосской, той самой, которую вообразил владычицей своих помыслов безумец из тяжеленной книги. Только за дело надо браться с осторожностью. Ходят слухи, что вокруг замка бродит какой-то тип, называющий себя Дон-Кихотом. И еще говорят, будто он как две капли воды похож на меня. Такой же молодцеватый.
Д у л ь с и н е я. Раз уж его преподобие притащил меня сюда по приказу безумного старика, может статься, что сам герцог возьмет меня в жены…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Дульсинея…
Д у л ь с и н е я. Да ну, перестаньте щекотать, слышите! Говорят вам — у меня двое ребят дома.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ну и что? Я и сам не знаю, сколько детей у меня по свету разбросано — и белые, и золотистые, и краснокожие, а может, и черные есть! Чао, Дульсинея! Впрочем, послушай!
Д у л ь с и н е я. Я только по звездам умею читать, сеньор!
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. Как тут понять, что к чему? Кто здесь безумец, кто мудрец? Важно одно, чтоб деньжата в мои руки попали! Только уж больно много кривлянья. Все надо помнить, как и кому кланяться, перед кем приседать, кому улыбаться, когда и во что наряжаться. Неужто пресвятая дева дозволит, чтоб и впредь так было? До последнего издыхания и похохотать нельзя будет, лишь улыбаться слегка? Не разговаривать, а вести светскую беседу, не ходить, а выступать величаво… И еще все эти ротозеи вокруг, бездельники… Дорогие вещи разбросаны, того и гляди, кто-нибудь стянет! Я б лучше метлу в руки взяла, чем попусту всякие слова тратить. Кто ни пройдет, наследит на чистом полу, поясница заболит подтирать за каждым… А тут еще обруч какой-то под юбку всунули, зачем он мне? Его преподобие сказал бы: носи, дочь моя, с христианским терпением.
Д у л ь с и н е я. А теперь вы кто?
Д о н - К и х о т. Требуйте, о моя королева, чтоб я принес вам локон с головы Медузы, каждый волосок которого — змея! Требуйте солнечные лучи в бутылке! Но не просите, о королева красоты, объяснений, кто я такой. Я — молчаливая преданность!.. Безмерная послушность!.. Мох на могильной плите нашей любви. Я негасимое Северное сияние! Кто я и что я, о несравненная? Бледное отражение вашего блистательного существа… Я всего лишь первый рыцарь мира, никто и ничто иное.
Д у л ь с и н е я. Значит, это вы и есть тот безумец?
Д о н - К и х о т. Я?..
Д у л ь с и н е я. Который говорит о себе, что он не безумен?
Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. Послушайте, вы! Что вы там наговариваете? То один меня подстрекает, то другой… Бог свидетель, мне и без того трудно жить.
Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. А теперь говорите без околичностей: кто вы и что вам от меня нужно?
Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. А я, если уж вам угодно знать, Дульсинея Тобосская!
Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. Я вам это затем говорю, добрый человек, что вы не Дон-Кихот!
Д о н - К и х о т. Что я — не я?
Д у л ь с и н е я. Дон-Кихот, хранитель ключа от моего сердца, находится в замке и как раз сейчас играет в очко с герцогом.
Д о н - К и х о т. Дульсинея! Дульсинея!
Д у л ь с и н е я. Вон отсюда, не то закричу!
Д о н - К и х о т. Я не настоящий? И это говорит она, Дульсинея? Где этот злодей, этот каторжник? Он похитил мою Дульсинею!
Д у л ь с и н е я
Д о н - К и х о т. Наконец я с тобой встретился! Теперь уж ты не превратишься в туман, воздух или воду в моих руках. Вот она, награда всей моей жизни! Наконец я расправлюсь с вероломным двойником. Боишься? Дрожишь? Зубами щелкаешь от страха? О, какая это чудесная музыка для меня!
Д у л ь с и н е я. Караул!
Д о н - К и х о т. Паразит, пресмыкающееся! Защищайся!
Д у л ь с и н е я. Караул! Он совсем с ума спятил! На помощь! Люди!
Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Что случилось? Что тут происходит? Почему Дон-Кихот в таком виде? Такой оборванный? Такой не такой?
Д у л ь с и н е я. Этот человек, ваша светлость, обманщик!
Л у с и н д а
Г е р ц о г. Эта дама утверждает, что вы не настоящий Дон-Кихот. А теперь я у вас спрошу: она, эта дама, — Дульсинея?
Д о н - К и х о т
Действие второе
В и в а л ь д о. Вот именно. Герцог настаивает на испытании. За какой-то час все будет решено: жизнь или смерть? Золото или мусор.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Успокойся, Вивальдо!
В и в а л ь д о
Л ж е - Д о н - К и х о т. Это было в Севилье. Там я закончил воровскую академию. Ректором был сам Обезьянья Нога. Затем я окончил Разбойный университет, когда деканом в нем был Резатель. Докторские же диссертации мои были построены исключительно на обращении с дамами, пышненькими и высокородными. Я прошел двоеженство, науку обхождения с уважаемыми, но пылкими вдовушками и без ложной скромности скажу тебе, что в совершенстве постиг искусство изготовления всевозможных бумаг, снабженных королевскими печатями.
В и в а л ь д о
Л ж е - Д о н - К и х о т. Много болтаешь, Вивальдо. Седло мне всегда натирает зад, но урок твой я хорошо запомнил: толкнуть старика в бок, и он — раз-два — и очутится на том свете! Верно?
В и в а л ь д о. По-моему, да. А теперь ступай, сюда идет его придурковатая светлость… Сколько кретинов в этом замке! Мне надо еще его проинструктировать. Отдыхай и готовься!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Такие поединки не для меня.
Г е р ц о г
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Этот обманщик, как мы его называем, сказать по правде, заставил меня вдумчивее взглянуть на случившееся, разобраться во всех известных мне фактах.
В и в а л ь д о. На коленях прошу всемилостивейшего прощения!.. Что вы нашли достойным размышления в этом мерзком типе? Разве он не запинается языком, не мямлит или — лучше сказать — не заикается?
Г е р ц о г. Моисей{64} тоже заикался. И Демосфен был заикой. Даже я в юности заикался.
В и в а л ь д о. Это дело другое! А испытания на ловкость? Эти дрожащие руки, бегающие глаза? И самое главное — решающее слово Дульсинеи!
Г е р ц о г. Дульсинея в плену волшебных чар.
В и в а л ь д о. В том-то и заключается чудесная сила любви, что под ее благотворным влиянием исчезают чары, растворяются, словно туман в лучах солнца.
Г е р ц о г. Я еще не сказал, что этот оборванный нищий — настоящий Дон-Кихот. Я пока размышляю, по праву и свойству своего мозга. Решающим, конечно, будет поединок.
В и в а л ь д о. А если снова вмешается волшебство или обман?
Г е р ц о г. Все равно. Сама манера сражаться, побеждать или терпеть поражение откроет нам, кто из двоих Дон-Кихот. Настоящий рыцарь проявляет себя в бою. Но они, кажется, скоро начнут. Пошли, Вивальдо!
Г о л о с Д о н - К и х о т а. О несравненная Дульсинея, приди на помощь своему рыцарю!
Д у л ь с и н е я. Еще чего захотел, долговязый! Помощи моей просишь? Пусть тебе черти на том свете угольками помогут!
Г о л о с Л ж е - Д о н - К и х о т а. Дульсинея! Милочка! Пошли мне хоть один поцелуй!
Д у л ь с и н е я. Дорогой мой, любимый, сердце мое!
Г о л о с Л ж е - Д о н - К и х о т а
Л у с и н д а
В и в а л ь д о. Хитрая уловка! Дело ясное, что не обошлось без волшебства!
Г е р ц о г. Поразительно! Оборванец выиграл поединок, всыпал тому!
Не разойми их, мог бы и голову тому отрубить!
В и в а л ь д о. Надеюсь, ваша светлость заметила, что оборванец, ринулся в бой, прежде чем был подан знак.
Г е р ц о г. Интересно! Я заметил как раз обратное, что этот наш нарушил правила и бросился вперед раньше времени!
В и в а л ь д о. Но важно не это… Ваша светлость совершенно правильно отметила, что рыцарь остается рыцарем, даже проигрывая битву, а обманщик виден и когда побеждает.
Г е р ц о г. Так оно и есть! Ты слышал, что кричал побежденный, выбитый из седла? Какие слова он употреблял? У меня даже язык не поворачивается сказать такое!
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Проси сюда рыцаря.
В и в а л ь д о. Постой! Ты еще не знаешь, какого из двух.
Г е р ц о г. Того, на ком оборванный камзол, глаза затуманены лихорадкой, но копье не сломлено.
В и в а л ь д о. Ваша светлость, для установления истины нужно еще несколько испытаний.
Г е р ц о г. Что касается меня, я почти полностью уверен.
В и в а л ь д о. Будьте бдительны, ваша светлость!
Г е р ц о г
Не знаю, с чего начать… Мне неловко перед вами, сеньор кабальеро!
Д о н - К и х о т. Мой верный Санчо Панса сказал бы на это, что плащ может пригодиться и после дождя. Им можно вытереться.
Г е р ц о г. Превосходный удар копьем! Настоящий удар Дон-Кихота!
Д о н - К и х о т. Да, я голоден, но я алчу любви или, лучше сказать, жажду. Моя душа иссохла, мое сердце тоскует: где же, где же она, моя Дульсинея?
Г е р ц о г
Д о н - К и х о т. У нее пелена на глазах от колдовства. Но мой образ не вытравить из ее глаз, ее существо трепещет от любовной тоски по мне, а все остальные ее ощущения лишь обман, наваждение, одно очковтирательство!
П е р в ы й с л у г а. Ну, этот получил по заслугам! Свергнут с коня, как архангел Гавриил, только что без крыльев.
В т о р о й с л у г а. Словно выброшенный на берег сом или пойманный в сеть карп!
Г е р ц о г. Потише. Отнесите его в спальню и позовите хирурга.
Д о н - К и х о т
По праву рыцаря повелеваю вам передать главной поварихе следующее послание…
Надо помочь несчастному, который осмелился покуситься на нашу жизнь и на нашу честь. Пусть дуэнья, ведающая приготовлением пищи, сделает ему напиток — питающий плоть и манну небесную для души. Немного оливкового масла, вина, щепотку соли и чуточку сушеного розмарина!
Г е р ц о г. Волшебный напиток Фьерабраса!
Д о н - К и х о т. Именно так, как вы изволили сказать, ваша светлость.
Г е р ц о г. Сеньор рыцарь… Этим вы вписали золотыми буквами свое имя в мое сердце.
Д о н - К и х о т. Благодарю за великодушие. Приветствую вас, отдавшего жизнь, могущество, сверкание своих владений на утешение сирых и несчастных, на помощь бедным.
Г е р ц о г. Да будет так!
Д о н - К и х о т. На челе вашей светлости мне чудится удивительная звезда: оно озарено светом человечности.
Г е р ц о г. И жизнь и богатство — суета сует! Что значат слитки золота и платины? Столбики золотых и серебряных монет. Столбики… О, пора могущества. Геркулесовы столпы!
Д о н - К и х о т. Умоляю вас, ваша светлость, скажите что-нибудь попроще.
В и в а л ь д о
К воротам замка пришла гурьба смердов, они настойчиво просят вашу милость выслушать их, говорят, вопрос жизни или смерти!
Г е р ц о г. На сей счет они могут толковать с себе подобными… Скажи им…
Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Ты считаешь это правильным, рыцарь?
Д о н - К и х о т. Народ, как мне известно из литературы, всегда надо принимать!
Г е р ц о г. Если это твое мнение, рыцарь, пусть так и будет.
Какой едкий запах прелой овчины!
П р е д в о д и т е л ь к р е с т ь я н
Г е р ц о г. Что вам надо?
П е р в ы й к р е с т ь я н и н. Милости!
П р е д в о д и т е л ь. Освободите нас, ваша светлость, от месты! На коленях вас молим, снимите с нас месту!
С л у г а. Мы напоили сеньора зельем, приготовленным по рецепту, а его выворачивает наизнанку.
Д о н - К и х о т. Это и есть доказательство, что он не был посвящен в рыцари. Можешь идти.
П р е д в о д и т е л ь. Так точно, сеньор герцог, нас губит места! Будьте милостивы, избавьте нас от месты!
Д о н - К и х о т. Что это такое? Что значит «места»? Слово жужжит над моим ухом, как крылатый жучок, что-то слышится в нем знакомое, но что?
П р е д в о д и т е л ь. Ах, ваше сиятельство!
Д о н - К и х о т
П р е д в о д и т е л ь. Ну тогда, странствующий сиятельный рыцарь! Всякий знает, что такое места, все, кто опасается, как бы господские отары не сожрали его посевы, молодые деревца, распускающиеся кусты! Боятся и ждут, когда сеньоры велят гнать гурты овец с севера на юг, когда хлынут они, словно море в бурю, только пахнет это море овчиной… Эх!.. К осени на севере скот съедает всю траву, и король разрешил герцогам, графам и маркизам гонять отары на юг, пасти их на наших землях, поедать наши посевы, нашу жизнь!.. По праву месты на наши поля скатываются герцогские отары. Множество овец, созданных для пожирания всего, что растет, мгновенно уничтожают взращенное нами в поту и трудах — и совсем еще молодые ростки и те, которые уже начинают колоситься. Десятки тысяч овец лишают нас смысла жизни, приданого наших дочерей, снаряжения, наших сынов! О милостивый господин, освободи нас от месты, хотя б на неурожайный год. Пусть хоть год, хоть два живет без боязни несчастный народ, рассеянный по земле, по ее бесконечным просторам, для труда и надежды, для размножения и вздохов!
Г е р ц о г
Д о н - К и х о т
Мой разум, как громоотвод, пронзил серебряным копьем бурю ваших слов.
Слушайте меня, очнитесь! Я Дон-Кихот Ламанчский, бывший Рыцарь Печального Образа, позже наименованный Рыцарем Львов, поборник справедливости, возвещаю вам: на всем протяжении нашей родной Испании, включая Севилью, Мадрид, Бургос, Вальядолид и другие большие города, — упраздняю, запрещаю, отменяю месту, тяготу бедных крестьян и смердов. С сегодняшнего дня конец всякому произволу, обязующему вас отдавать на уничтожение бесчисленным жадным овцам выращенные вами нежные и ароматные апельсиновые деревца, оливковые рощи, капусту и лук! Приказываю вам отсель быть веселыми и сытыми, самим вкушать плоды вашего честного труда. А если какой-нибудь дурак пастух осмелится нарушить это мое приказание, хватайтесь за дубинки, натягивайте тетивы ваших луков, ищите увесистые камни и нещадно гоните злодеев! Так повелеваю в месяц Рыб я, Дон-Кихот Ламанчский, — запомните навечно мое имя — Рыцаря Освободителя!
А теперь, осознав обретенную справедливость, ступайте с миром.
Г е р ц о г
Д о н - К и х о т. Ваша светлость, конечно, чувствует себя, как лицо, осуществившее желание рода человеческого.
Г е р ц о г
Д о н - К и х о т. Сеньор герцог сам пожелал это в душе.
Г е р ц о г. Чтоб смерды хватались за дубинки, камни, дреколье, гнали моих пастухов?
Д о н - К и х о т. Ей-богу, веселенькое будет зрелище — несколько разбитых переносиц у сбиров.
Г е р ц о г. Чтобы десятки тысяч моих овец с ягнятами, коровы с телятами, чтоб две тысячи голов прочего моего скота были изгнаны с крестьянских угодий?
Д о н - К и х о т. Как господь бог изгнал Адама и Еву из рая.
Г е р ц о г
Д о н - К и х о т. Слишком много слов бросаешь на ветер, герцог!
Г е р ц о г. Хватайте его, закуйте в кандалы! Он обманщик! Вор! Злодей!
В и в а л ь д о. Слава богу, истина одерживает верх!
Д о н - К и х о т. Что ты на это скажешь, приятель?
Л у с и н д а
Д о н - К и х о т. Кто там?
Л у с и н д а. Я, сеньор рыцарь!
Д о н - К и х о т. Узнаю твой голос… Ты пришла… Пришла сюда… Случайность или ты сама захотела прийти?
Л у с и н д а. Но ведь вы понимаете?
Д о н - К и х о т. Необыкновенная, единственная, несравненная!
Л у с и н д а. Вы преувеличиваете, сеньор рыцарь. Я этого не заслужила.
Д о н - К и х о т. Моя Дульсинея!
Л у с и н д а
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Вам прислала еду не Дульсинея и не волшебник, а добрая христианка кухарка, как ей подсказало ее жалостливое сердце!
Д о н - К и х о т. Обманщица! Имей в виду…
Л у с и н д а. Я от всего сердца люблю вас, сеньор! И желаю вам только добра!
Д о н - К и х о т. Дьявольские ухищрения! Вон отсюда, вероломная!
Л у с и н д а
Д о н - К и х о т. Кто тут опять? Лусинда или еще кто-то пришел досаждать мне?
Д у л ь с и н е я
Д о н - К и х о т. А там кто? Если мой слух не обманывает, ты девственна и благородна.
Д у л ь с и н е я. Ишь какой смекалистый!
Д о н - К и х о т. Ты стройна, но с округлыми формами, твоя душа подобна вулкану!
Д у л ь с и н е я. Ты вертишься совсем около!
Д о н - К и х о т. И добродетельна, как только что выпавший снег. Ты Дульсинея Тобосская!
Д у л ь с и н е я. Угадал!
Д о н - К и х о т. Моя королева! Ты пришла вызволить меня из неволи?
Д у л ь с и н е я. Может быть…
Д о н - К и х о т. Ты принесла ключи от моих кандалов?
Д у л ь с и н е я. А почему бы в нет?
Д о н - К и х о т. Снять с меня колдовство? Дать мне возможность снова сесть на резвого коня? Взять в руки острое копье? Открыть моим очам бесконечные дали? О Дульсинея! А я, жалкая душонка, еще смел сомневаться! Разреши мне сказать здесь и теперь: я люблю тебя, Дульсинея. Я лишен всего, что отличает рыцаря, но повторяю: я люблю тебя, Дульсинея. Всю свою жизнь я подчинил этому чувству, вся моя жизнь менее, чем ничего, менее тени, она улетает, как несомый ветром песок, когда меня охватывает это великое неизгладимое чувство! Люблю тебя, одну тебя, навсегда и на веки вечные. О, если б нашлось перо, чтоб записать мои слова, как некогда Гомер, запечатлевший в звездной системе любовного мироздания каждый удар сердца мудрого и хитрого Одиссея! Я уже решил, Дульсинея, что, освободившись от земных пут, я умчу тебя в мирные края, где не бывает битв, и все дни, все ночи, все ночи и все дни посвящу служению твоей красоте. Да, Дульсинея, не презирай меня за эти земные слова, но я хочу сделать тебя своей супругой. Я никогда еще не спрашивал тебя, Дульсинея, но теперь спрошу — мне нужна уверенность, чтоб мое страждущее сердце могло вновь наполниться жизненными соками. Любишь ли ты меня, Дульсинея? Скажи! Твой рыцарь, распластанный как летучая мышь между жизнью и смертью, спрашивает тебя: ты любишь меня, Дульсинея?
Д у л ь с и н е я. Тссс! Тише! Кто-то идет!
Д о н - К и х о т. Сколько мне еще ждать тебя? Полчаса? Тысячу лет?
Д у л ь с и н е я. Молчи!
Час призраков! Страшно мне, мурашки по спине бегают. Самое лучшее было бы подушку на голову да прижаться телом к горячему телу.
Наконец ты решил прийти сюда, мой пылкий сеньор жених!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Давно ждешь, милашка?
Д у л ь с и н е я. Удивительный брак: до последней минуты трясет страх, не обманут ли? Не дырявый ли мешок все обещания? Сверху сыплют в него, снизу высыпается. Ах! Честная женщина никогда не может быть ни в чем уверена!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Хорошее местечко, тихое, пустынное, нигде ни души. Поговорим обо всем, что не дает тебе покоя…
Д у л ь с и н е я
Л ж е - Д о н - К и х о т. Кто?
Д у л ь с и н е я. Рыцарь.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Не бойся его, милашка. Он отсюда не выберется, а если и выйдет, то ногами вперед. И болтовне его теперь никто не поверит, каждый засвидетельствует, что он рехнувшийся дурак, что ему место только за решеткой.
Д у л ь с и н е я. Это к нашим с тобой расчетам отношения не имеет!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Боишься, дорогая, что я тебе очки втираю? Обмана боишься?
Д у л ь с и н е я. Вот именно.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ах ты глупая, откормленная голубка! Дурочка! Чтоб я тебя обсчитал?
Д у л ь с и н е я. Это в наш с тобой уговор не входило!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ничего не значит! Ты такая аппетитная!
Д у л ь с и н е я. Бороду мог бы подстричь, колешься, как еж!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Вот это был поцелуй! В этом, как я вижу, мы с тобой сойдемся!
Д у л ь с и н е я
Л ж е - Д о н - К и х о т. Как только запоет хор, бросайся к герцогу и целуй ему руку!
Д у л ь с и н е я. У него руки вонючие!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Не беда, все равно они у него герцогские! А теперь возьми этот платок, мой свадебный подарок. И попрощаемся! Каждый в свою сторону, я направо, ты — куда хочешь. Покойной ночи, Дульсинея Тобосская.
Д у л ь с и н е я. Ах, наглец! Как он меня тискал, всю облапил! Щеки горят! Даже не верится, что этакий хилый в состоянии воспламенить порядочную женщину! Ничего не поделаешь, сколько лет вдовею… как незасеянное поле, недаром говорят — отдохнувшая земля приносит богатый урожай… Много накопится в ней соков и томления! Но на всякий случай я затеплю свечу пресвятой деве, буду молить ее избавить меня от соблазнов… Пора идти, готовиться к завтрашнему дню, должно, будет мне все же награда за эту собачью комедию…
Д о н - К и х о т
Так это и есть Дульсинея! Эта бездушная болтунья, лентяйка? Из-за этой потаскушки мне погибать тут, среди саламандр, тараканов и мокриц? Вивальдо, Вивальдо!
Д о л о р о з а
В с е. Великолепно!
— Замечательно!
— Поразительно!
Д о л о р о з а. Тише!
С т р а ж. Что здесь происходит? Что за шабаш?
В и в а л ь д о. Что тебе?
Д о н - К и х о т. Тарелку супа.
В и в а л ь д о. Можешь и кое-что другое получить — свободу. Перед тобой откроются двери темницы, но для этого и ты должен кое-что сделать. Отказаться от своей безумной гордыни…
Д о н - К и х о т. Во мне больше нет гордости.
В и в а л ь д о. От бессмысленного высокомерия…
Д о н - К и х о т. И высокомерия нет.
В и в а л ь д о. Это еще не все. Скажи, что ты не рыцарь, что никогда не был рыцарем!
Д о н - К и х о т. Что я не рыцарь?
В и в а л ь д о. Скажи, что ты обманщик, вор или, как называют немецким словом в Севилье на толкучке, швиндлер{65}!
Д о н - К и х о т. Я?.. Я должен сказать, что я… швиндлер?
В и в а л ь д о. Именно так!
Д о н - К и х о т. Сейчас сказать? Сию минуту? Или, может быть, завтра?
В и в а л ь д о. Нет!
Д о н - К и х о т
В и в а л ь д о. Подожди, потерпи минутку, надо позвать всех.
Д о н - К и х о т. Вот я и сдался! Только бы вон отсюда, только бы поскорее!
Г е р ц о г. Что тебе надо, Вивальдо, в столь поздний час?
В и в а л ь д о. Преступные уста произнесут сейчас признание того, что ваша светлость проницательно и тонко уже давно поняла.
Г е р ц о г. Не нукай, выпусти его!
Подпортился немножко… Хороши наши темницы, исправляют и облагораживают людей! Говори!
Д о н - К и х о т. Признаюсь чистосердечно… признаюсь как на духу.
Г е р ц о г. Погоди!
Г е р ц о г. Народ и будущие поколения должны знать правду, полную, настоящую правду. Теперь говори!
Д о н - К и х о т. Сеньор летописец! Ваша светлость!.. Потомки! Я назвал себя рыцарем обманно! В очистительном огне истины признаю: я не рыцарь и не Дон-Кихот. Я не пустился в путь, чтобы заступиться за сирых, вдов, поражать копьем деспотов! С этого мгновения я всего лишь обманщик, хитрый обманщик, разоблаченный обманщик…
В и в а л ь д о. И еще?
Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
В и в а л ь д о. Отцеубийца.
Г е р ц о г. Все-таки признался, что он отцеубийца!
Г о л о с а. Вор, обманщик, швиндлер!
— Швиндлер!
Л у с и н д а
П е р в ы й с л у г а. Сколько свадебных подарков… А эта корзина, если б она была даже с навозом, и то полегче было бы.
В т о р о й с л у г а. Подношения крестьян. Сборщики налогов выжали из них.
Д у л ь с и н е я
О пресвятая дева! Сколько пения! Все кругом расцвечено: золотое, желтое, синее! Прохладная ласка бархата, шелка, и как хорошо по-мужски пахнет кожа!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Чего ты тут крутишься, вертишься, бездельница? Герцогиня кур, гусей, уток! Все забегались, тебя разыскивая, старикан герцог прямо с ног сбился!
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т. Отвечай… гусыня!
Д у л ь с и н е я. И все же я не Дульсинея…
Г е р ц о г
Д у л ь с и н е я. Нежные девы… луч… души… наши души…
Г е р ц о г. Благородный цветок сжимает свои лепестки от слишком горячего солнечного луча. Плачь, дочь моя!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Это она, Дульсинея! Благородный цветок, стыдливо складывающий свои лепестки…
Г е р ц о г. Вы теперь супруги! Обними ее, рыцарь!
Г е р ц о г. Так! С благоговением и целомудренной скромностью! Ты свободна от злых чар, дочь моя! Призрак покинул твое сердце! Правда, девочка?
Д у л ь с и н е я. Должно быть…
Г е р ц о г. Щебетание жаворонка, свадебное волнение!
С а н ч о
Г е р ц о г. Встань, поднимись с колен, верный оруженосец! Твоя госпожа Дульсинея Тобосская здесь, рядом со своим супругом!
С а н ч о
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
И этот рыцарь — Дон-Кихот!
С а н ч о
Г е р ц о г. Порядочек! Теперь все ясно! К познанию истины часто ведут кривые дорожки. Но цель одна — правда… И право!
А теперь предадимся блаженству и усладим слух упоительной музыкой.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Теперь вы, ваша светлость, своими глазами видели, своими ушами слышали, на что способно в наши дни колдовство. Этот тип, воплотившийся в образе Санчо, — я его сразу по запаху узнал, это не Санчо, от него серой несет — этот тип не что иное, как скупщик краденого и завсегдатай севильского борделя под вывеской «Мерлин».
Г е р ц о г. Забудем это чертово логово «Мерлин»! Обнимитесь! Я хочу вас видеть такими, как позднейшие поколения смогут увидеть вас лишь на гравюрах… Прижмитесь друг к другу теснее.
Вы достойны кисти старика Тициана! Кротость, чистота, обаяние. А теперь давайте поговорим о будущем.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Увековечим этот момент!
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Д у л ь с и н е я. Теперь можно готовить кошельки. Только ты не воображай, от меня несколькими реалами не отделаешься.
Г е р ц о г
Д у л ь с и н е я. Слышишь, что я тебе сказала?
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Сядем.
Пиши!.. Чтоб народ и последующие поколения помнили, чем кончился роман Дон-Кихота.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. «В соответствии с нашим высочайшим волеизъявлением объявляем Дон-Кихота Ламанчского, рыцаря, холостого, и Дульсинею Тобосскую, девицу, соединенными навеки по законам божеским и людским брачными узами, а этот торжественный день — днем радости нашего двора! В честь этого события приказываем каждый год в этот день трубить на всех бастионах нашего замка, даже на самых дальних, в фанфары. Обязую всех своих наследников, всех степеней и колен, на веки вечные подчиняться этому приказу. Vale»[3].
Летописец. …На веки вечные. Vale.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я. Наши сердца переполнены благодарностью, на глазах у нас слезы, ком подкатывает к горлу… мы благодарим!..
Благодарим вашу светлость! Vale.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т. Я могу черпать мысли лишь из моего смертного мозга, но думаю и считаю, что вслед за солнечными лучами с неба засияет лучезарный свет земного солнышка.
Г е р ц о г. Что ты говоришь, рыцарь? Не понимаю.
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Завещание?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Раньше оно называлось духовной.
Г е р ц о г. Какое ты имеешь отношение к моему завещанию?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Когда мне передавали ваше приглашение, в нем было сказано: явись, благородный рыцарь, к герцогу, который хочет осветить лучами золотых талеров мрак твоего земного бытия. Добродетель его светлости вознаградит доселе ненагражденную добродетель…
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т. Вот эту?
Г е р ц о г. Да. Высшей наградой. Торжественные звуки фанфар войдут в историю, это тоже должно вас радовать.
Л ж е - Д о н - К и х о т. А приглашение?
Г е р ц о г. Какое приглашение?
Л ж е - Д о н - К и х о т. А обещание?
Г е р ц о г. Какое обещание?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Понимаю. Ваша светлость хочет испытать мое верное сердце. Но я все же хочу посмотреть на завещание.
Д у л ь с и н е я. Нам ведь тоже, сеньор герцог, надо между собой рассчитаться, я этому типу вовсе не доверяю.
Г е р ц о г. Так для тебя это не самое главное? Бракосочетание, самое важное таинство? Что ты смог наконец заключить в свои объятия ту, к которой так давно стремился?
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г. Солнышки закатились.
Л ж е - Д о н - К и х о т. А земли?
Г е р ц о г. Залежались.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Стада? Отары? Табуны?
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т
Д у л ь с и н е я
Л ж е - Д о н - К и х о т
Г е р ц о г
Л ж е - Д о н - К и х о т. За это я с тобой еще посчитаюсь, старикан! И этой паскудной девке помогу в преисподнюю отправиться!
Г е р ц о г. В темницу его, туда, где страдал невинный!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Меня? Да ты знаешь, кто я? Со мной так обращаться, с Хинезилло, председателем севильского ученого общества?
Г о л о с а. Санбенито{68}!
— Клеймо палача!
В и в а л ь д о
Г е р ц о г. Тонко проводишь различие, Вивальдо! В этом мы с тобой схожи. Оба человечны! Пусть исполнится твое желание! Все мы люди, все мы человеки, каждый из нас может ошибиться! Владыка время рано или поздно открывает нам истину. Пройдет десять, двадцать, пятьдесят лет, какое это имеет значение, когда оглядываешься назад? А наперед кто может быть уверен? Кто может себя обеспечить? Прошу тебя, отправь посланников, чтобы как можно скорее восстановить попранную справедливость! А ты, Дульсинея, останься.
Д у л ь с и н е я. Хватит с меня! Не нужны они мне, ни настоящие, ни поддельные! За кого вы меня тут принимаете? Насквозь я вас вижу. «Настоящий», «не настоящий»… И с таинствами играть не положено. Других дур себе ищите, а с меня хватит! Прощайте! Vale!
Д о н - К и х о т. Ты звал меня, петух?
Л у с и н д а. Ваша милость звала? Вы проснулись? И даже с кровати встали?
Д о н - К и х о т. Своими ногами. Ты чему удивляешься?
Л у с и н д а. Я рада, рыцарь. Мое сердце наполнилось счастьем! Столько дней вы лежали недвижимо.
Д о н - К и х о т. Как — недвижимо?
Л у с и н д а. Сомкнув глаза и уста.
Д о н - К и х о т. Зима остается зимой, пока не придет весна.
Л у с и н д а. Надо сказать священнику, чтоб он не торопился сочинять похоронную речь.
Д о н - К и х о т. Какую похоронную речь?
Л у с и н д а. Рассвет! Раннее утро!
Д о н - К и х о т. Подожди.
Л у с и н д а. Земля тоже теплая, сеньор рыцарь. Ее тепло проникает через мои ступни в сердце, а от сердца разливается по всему телу. Вот так-то.
С а н ч о. Здесь уже дневной свет?
Д о н - К и х о т. А ты думал, это мой призрак?
С а н ч о. На самом деле или следуя рыцарским законам?
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Если вы это серьезно, я могу вам предложить вчерашнего супа.
Д о н - К и х о т. Намекаешь, что у меня нет зубов? Эти постоянные разговоры о супах!
С а н ч о. Ах, сеньор кабальеро! Если б под карнизом вместо голубей гнездились молочные поросята, мы сейчас закусили бы жареной свининкой.
Л у с и н д а. Сейчас принесу суп.
Д о н - К и х о т. Она не служанка! Она цветущая веточка, молоденькая герцогиня…
С а н ч о
Д о н - К и х о т. Даже этой маленькой радости хотите меня лишить? Алмаз становится камнем, герцогиня — крестьянкой? Хуже нет волшебников наизнанку, призывающих к трезвости. Скажи, Санчо, зачем нам такая жизнь, где все осязаемо, где каждый предмет имеет свою форму и материю, где за действительностью нет другой действительности, которую некоторые называют будущим, другие надеждой, а кто и перспективой?
С а н ч о. Правильно говорите, ваша милость! Жена уж и то мне все уши прожужжала: не хочет она быть перспективой оруженосца, чей рыцарь потерял свое имение и свои мечты! Какие заработки могут из этого получиться?
Л у с и н д а. Сеньор кабальеро! Прибыла сеньора Дульсинея! Во дворе у вас дожидается. Пока она к нам в горку лезла, раскраснелась вся, щеки, как лососина.
Д о н - К и х о т
Л у с и н д а. Она, верно, узнала, что ваша милость больны, в постели…
С а н ч о. Было бы, пожалуй, лучше, если б ваша милость забралась под одеяло.
Д о н - К и х о т. Она пришла к больному, пусть увидит больного, так?
С а н ч о. Так! Так! Пусть опечалится ее сердце. Для посетителей больных нет лучше награды, как радоваться собственному милосердию.
Д о н - К и х о т
Что мне сказать ей, Санчо? Как обратиться? Где найти слова?
С а н ч о. Стоните по временам.
Д у л ь с и н е я
Говорят, он уже ближе к небу, чем к земле.
Говорят…
Я принесла тебе — вон в той корзинке — жареного каплуна и маринованные маслины!
О боже!
У него всегда душа ввысь взмывала… так говорят.
Говорят, что прекрасная душа любит пребывать в дрянненьком теле.
С а н ч о. Вот я и говорю тебе, донья, что после такого длинного пути и отдохнуть не мешает. Прошла бы ты туда, в комнату для гостей, а я налью в таз свежей воды, чтобы поплескаться тебе вдосталь, пыль дорожную смыть. А потом, свеженькая, чистенькая, вернешься сюда, к сеньору рыцарю, которого к тому времени, может, и поднимет на кровати, и даже посадит эта самая душа, о которой ты только что рассуждала.
Д у л ь с и н е я. Что ж, это ты дело говоришь.
Д о н - К и х о т. Жареный каплун!
С е р в а н т е с. Добрый день.
Д о н - К и х о т. Вам кого?
С е р в а н т е с. Заговорил все-таки!
Д о н - К и х о т. Только родственные души называют друг друга на «ты».
С е р в а н т е с. Я тебе родственник.
Д о н - К и х о т. С какой стороны?
С е р в а н т е с. По восходящей линии.
Д о н - К и х о т. У виселицы тоже есть восходящая линия. Что вам надо? Не сборщик ли вы налогов? У меня не уплачено. Насколько мне известно, святого Георгия{69} освободили от налогов, когда ему удалось убить дракона.
С е р в а н т е с. Убивать драконов — дело частное. Что касается сбора налогов, то я когда-то этим занимался.
Д о н - К и х о т. Как ваше имя?
С е р в а н т е с. Сервантес.
Д о н - К и х о т. Мне оно кажется знакомым.
С е р в а н т е с. Я твой создатель, сын мой.
Д о н - К и х о т
С е р в а н т е с. Не понимаешь? Это я тебя выдумал!
Д о н - К и х о т. Пошутили, и хватит, сеньор. Может быть, будущие поколения…
С е р в а н т е с. Вижу, ты упрям. Но и этим качеством ты обязан мне. Слушай внимательно, сейчас объясню.
Д о н - К и х о т. Вам нечего объяснять мне, сеньор. Что вы меня сотворили? Что вы меня выдумали? Пусть так! А еще что? Что повесили мне на пояс ржавый меч? Дали мне щит, сквозь который и швейная игла пройдет насквозь? И послали с таким снаряжением завоевывать мир? Зажечь в темноте факел? Ты это сделал, ты! И еще вложил в мою душу блуждающий огонь, навязчивую идею справедливости! С таким-то телом!..
С е р в а н т е с. Вот об этом я и хочу с тобой поговорить…
Д о н - К и х о т. Может ли быть бесстрашной рука, похожая на кочергу! Неутомимыми ноги, похожие на ноги кузнечика! А мое неукротимое сердце поднимало такие водовороты, каких не бывает и на реке Тахо! Вы хитрили и выставили меня на посмешище, чтоб в лицо и за моей спиной хохотали сотни и тысячи глупцов, смеялись над безумцем, хоть он и не безумец, просто в нем столкнулись бессмертие и то, что обречено на гибель.
С е р в а н т е с
Д о н - К и х о т
С е р в а н т е с. Я в тяжелом положении, сын мой. Пойми меня. Ведь ты — это я. Моя судьба печальней, чем ты думаешь. Жена меня бросила, дочь загуляла. А меня теснят, преследуют… Литературой не проживешь. При дворе обо мне распространяют злобные слухи. Сплетничают и клевещут. И это делают мои коллеги! Везде конкуренция! И круговая порука! И везде Лопе де Вега. На сцене театров, в издательствах, везде безраздельно господствует он!
Д о н - К и х о т. Где этот халтурщик? Я снесу ему голову!
С е р в а н т е с
Д о н - К и х о т
С е р в а н т е с. Удовлетворяя желания издателей и читателей…
Д о н - К и х о т. Слушаю и ликую сердцем.
С е р в а н т е с. Ты вернулся домой, примирившись, и исповедуешься священнику…
Д о н - К и х о т
С е р в а н т е с. Это из-за церковной цензуры. Потом пишешь прощальное письмо королю…
Д о н - К и х о т. Королю?
С е р в а н т е с. Из-за придворной цензуры.
Д о н - К и х о т. А потом?
С е р в а н т е с. Больше ничего. Ты умрешь.
Д о н - К и х о т. Я?
С е р в а н т е с. Да. По авторскому замыслу.
Д о н - К и х о т. Ложный замысел. Я не умру.
С е р в а н т е с. Как ты смеешь?
Д о н - К и х о т. Нет и нет!
С е р в а н т е с. Берегись, я могу покончить с тобой одним росчерком пера! Ты моя собственность! Мой авторский вымысел.
Д о н - К и х о т. Плевать мне на вымыслы! Или у тебя мозг размягчился и ты забыл, что в один прекрасный день твое творение начало жить, вышло из каменного века и ты потерял над ним власть! Так и со мной случилось.
С е р в а н т е с. Замолчи! Я тебе запрещаю… Безумец!
Д о н - К и х о т
С е р в а н т е с. Караул! Спасите!
С а н ч о. Какой вы прыткий, сеньор рыцарь! Опять стали прежним.
Д о н - К и х о т
С а н ч о. Которому нельзя отказать в мудрости…
Д о н - К и х о т. Правильно.
Д у л ь с и н е я
Д о н - К и х о т. Благослови меня, Дульсинея.
Д у л ь с и н е я. Значит, снова в путь?
Д о н - К и х о т. А разве может быть иначе? Я и теперь в пути. Благослови меня.
Д у л ь с и н е я. Наклонитесь чуть-чуть.
Д о н - К и х о т. Через сто лет, через тысячу, не знаю. Но я всегда буду с тобой.
В и в а л ь д о
С е р в а н т е с. Нам он, может, и изменил, но самому себе остался верен. Он теперь стал самостоятельным.
КЛАДБИЩЕ РЖАВЧИНЫ{70}
Драма в двух частях
П и с а т е л ь.
Я н о ш Х а б е т л е р - с т а р ш и й.
Я н о ш Х а б е т л е р - м л а д ш и й.
М а р и я П е к.
Г и з и к е.
Э с т е р.
Х а й н а л к а.
И ш т в а н Х и р е ш.
М и к л о ш С у х а.
Д ё р д ь З е н т а и.
З е н т а и - с т а р ш и й.
Э р в и н.
Ш а н д о р Ш е р е ш.
Ж е н а Ш е р е ш а.
Д я д ю ш к а Р е й х.
К а т о Р е й х.
Ю л и Ч е л е.
С ё р м.
К а п и т а н В и л ь м о ш М а т ь я ш.
А д в о к а т К о л и ш.
И ш т в а н К а л а у з.
Э н д р е К ю в е ч е ш.
А н н а К ю в е ч е ш.
Б е л а Ш а п а д т.
Б е л а С ю ч.
Ш т а д и н г е р — резчик по камню.
П и р о ш к а Ц и р а.
К а б а т ч и к.
М а с т е р.
Р ы ж и й Г р а ф.
В р а ч, п о л к о в н и к полиции, п р а п о р щ и к, ц ы г а н к а, с е с т р а м и л о с е р д и я О р ш о й я — монахиня, к е л ь н е р, ф о т о г р а ф, р а б о ч и е, с о л д а т ы, п о л и ц е й с к и й, п о с е т и т е л и кухни для бедняков, п о с е т и т е л и кабачка «Арфистка», с а н и т а р ы, д в о р н и к, А г а т а, т р у б а ч, м у з ы к а н т ы, д а м а, п а с т о р, ж е н щ и н а.
Часть первая
М а с т е р. Он убил человека, черт его подери!
П и с а т е л ь
М а с т е р. Нет, в первый раз объявился. Он привез сырье.
Р ы ж и й Г р а ф. Ну, теперь Яни достанется по первое число.
П и с а т е л ь. Если докажут, что он убил умышленно, долго не видать его желтым глазам вольной жизни.
Р ы ж и й Г р а ф
М а с т е р
Р ы ж и й Г р а ф. Яни не убийца. Бывает, накричит, обидит человека, а потом самому же и совестно. Да ты ведь это знаешь.
М а с т е р
Р ы ж и й Г р а ф. Не знаю, как это вышло. Пусть лучше сам обо всем расскажет.
П и с а т е л ь
Я н и. Это вы хотели видеть меня?
П и с а т е л ь. А вы ждали кого-то другого?
Я н и. Чего вам от меня надо?
П и с а т е л ь. Я хочу знать, что произошло на свалке.
Я н и. Я убил человека, только и всего. Протокол я подписал, в остальном мое дело — сторона.
П и с а т е л ь. Вы затеяли опасную игру, это может стоить вам не одного года тюрьмы. Будьте благоразумны. Дома вас ждет семья.
Я н и. Вы адвокат?
П и с а т е л ь. Нет… Но я хочу помочь вам.
Я н и. Какое вам дело до меня?
П и с а т е л ь
Я н и. И столько уже накатали об этом?
П и с а т е л ь. Об этом — ни слова. И случай на заводе — единственное, чего я еще не знаю.
Я н и. Единственное?
П и с а т е л ь
Я н и
П и с а т е л ь
Я н и. Ну, а если я расскажу?
П и с а т е л ь. Тогда я сожгу свои записи и все забуду.
Я н и. А если не скажу?
П и с а т е л ь
Я н и. Вы меня шантажируете?
П и с а т е л ь. Если не верите, я могу доказать.
Х а б е т л е р
П и с а т е л ь. И этой клятвы он не нарушил.
Весной его перевели в Будапешт. Как-то, получив увольнительную, он зашел в «Зеленый охотник»{73} и здесь познакомился с Марией Пек. Мария Пек была хрупкая, невысокого роста, с крепкой грудью и холодными глазами. Потом они бегали на танцульки каждое воскресенье.
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. А я никогда не потею, поэтому у меня на коже каждое лето выступают пятна.
Х а б е т л е р. И правда, пятна. Как медные монетки.
К е л ь н е р
Х а б е т л е р
К е л ь н е р. Слушаюсь.
Х а б е т л е р
«За бога и отечество», вот что это значит. Когда господин капитан перевел мне, я был очень растроган.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
К е л ь н е р
М а т ь я ш
А, это ты! Подойди поближе, садись и слушай! Я выскажу тебе свою последнюю волю.
М а т ь я ш
Х а б е т л е р
М а т ь я ш
Х а б е т л е р
М а т ь я ш
К о л и ш
Стало быть, рота исчезла. Твоя супруга со свойственной ей очаровательной манерой сообщила что-то в этом роде.
Х а б е т л е р. Так точно, господин адвокат, именно так обстоит дело. Мы поженились и уехали в Брюгеч к моим приемным родителям. Но в первый же день жена рассорилась с моей матерью и с половиной деревни. Сегодня на рассвете мы вернулись в Пешт, я сразу в школу, а там ни души. Рота как в воду канула. Тут я всполошился и прямо сюда, на улицу Байзы{77}, обсудить это чрезвычайное происшествие с женой.
К о л и ш. Итак, твоя рота исчезла.
Х а б е т л е р
К о л и ш. Каких нот?
Х а б е т л е р. Симфония Вильмоша Матьяша о мировой войне, о море пролитой крови и бессмысленной смерти. Теперь впору хоть покупай дудку да играй по вечерам.
М а р и я П е к. Скотина безмозглая!
К о л и ш. Мария, сколько раз повторять, что у тебя скверные манеры. Вот, например, ты недавно заявила моей жене: «Не будьте растяпой».
М а р и я П е к
К о л и ш
Х а б е т л е р. Да, я плотник.
К о л и ш. Браво, приятель! Встретимся на Гревской площади{78}!
М а р и я П е к
К о л и ш
П и с а т е л ь. Им по собственной глупости пришлось уйти с квартиры адвоката Колиша. При очередной перебранке адвокат потерял терпение и вышвырнул Марию Пек на улицу даже без расчетной книжки. Тогда Мария Пек отправилась к своему двоюродному брату, подмастерью резчика по камню Йожи Штадингеру, который занимал командный пост в Красной Армии. Но к тому времени он уже не мог оказать никакой помощи…
Х а б е т л е р. Вполне можно обойтись и одной свечой. По-моему, если у человека нет подходящего заработка и с деньгами туго, то надо очень и очень подумать, прежде чем тратить. Стоит только легкомысленному человеку начать транжирить, и ему каюк, сроду не встать на ноги. По крайней мере я так считаю.
М а р и я П е к. Заткнись ты наконец!
Х а б е т л е р. Опять начинаешь? Как бешеная свинья…
Ш т а д и н г е р
М а р и я П е к. А он чего мелет! Жрать нечего, в трубах вода замерзла, я уж и не знаю, во что бы еще завернуть ребенка, а этот идиот несет чушь о какой-то там бережливости!
Х а б е т л е р. Все равно не к чему орать! Слов нет, мы действительно попали в довольно таки кошмарное положение, но именно поэтому нельзя забывать о бережливости.
М а р и я П е к. Ну, слышишь? Этому все одно талдычь, что ослу!
Ш т а д и н г е р
Х а б е т л е р. Я готов согласиться. Но тем не менее считаю, что не пристало матери семейства вести себя так легкомысленно и безответственно.
М а р и я П е к. Да ведь он набитый дурак! Не стоит попусту и слов тратить, дурак он и есть дурак!
Х а б е т л е р. Ну вот, опять ты начинаешь! И с матерью моей так же вела себя. А меж тем тебе не мешало бы стать бережливее!
М а р и я П е к. Ну и убирайся к своей матери! Пусть она экономит!
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Ты еще измываешься, душегуб!
Х а б е т л е р. Мой тебе совет, заткнись или думай что говоришь!
М а р и я П е к. Заткнись? Да что я тебе — тварь бессловесная, чтобы помыкать мной? Выродок ты!
Ш т а д и н г е р
М а р и я П е к. И ты на меня орешь?
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
Ш т а д и н г е р
М а р и я П е к
П р а п о р щ и к. Добрый вечер, Штадингер!
Ш т а д и н г е р. В Надькеси{86}.
П р а п о р щ и к. Когда?
Ш т а д и н г е р. Десятого сентября тысяча восемьсот девяносто первого года.
П р а п о р щ и к. Имя матери?
Ш т а д и н г е р. Жофия Пек.
П р а п о р щ и к. Ты служил у красных?
Воевал?
Нечего кивать, приятель! Воевал или нет?!
Ш т а д и н г е р. Воевал.
П р а п о р щ и к. Вот так-то лучше! Где?
Ш т а д и н г е р. Под Шалготарьяном{87}.
П р а п о р щ и к. А еще где?
Ш т а д и н г е р. Больше нигде.
Ш т а д и н г е р
Г о л о с. Янош Хабетлер!
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Не стану я этого делать, и вообще я никого не боюсь! Никого и ничего! Ни капли не боюсь!
М а р и я П е к. Не ори!
Х а б е т л е р. Пусть тот молчит, кто собирается предстать перед господом богом! А я лично не собираюсь, и нечего мне молчать!
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
С о л д а т
М а т ь я ш. Можешь идти.
Стало быть, ноты целы?
Х а б е т л е р. Так точно, господин капитан!
М а т ь я ш
Ты знаешь послание апостола Павла?
Кончено.
Х а б е т л е р
М а т ь я ш
Х а б е т л е р. Да, господин капитан. Уж и дочка народилась.
М а т ь я ш. На что вы живете? Где-нибудь работаете?
Х а б е т л е р. Перебиваемся случайными заработками.
М а т ь я ш. Вы ведь каменщик?
Х а б е т л е р. Никак нет. Я плотник.
М а т ь я ш. Плотник?
Х а б е т л е р. Премного благодарен господину капитану за помощь. Мало кому на свете живется лучше, чем полицейскому: хоть дождь, хоть ветер, а у семьи всегда крыша над головой и хлеб на столе. А из меня вышел бы справный полицейский, команды я знаю, к дисциплине приучен, в оружии разбираюсь. Вот только одна беда.
М а т ь я ш. Сколько классов вы кончили?
Х а б е т л е р. Четыре.
М а т ь я ш
Х а б е т л е р. Мои приемные родители — католики, но меня в приюте окрестили евангелистом. А жена и дочка — реформатской веры.
М а т ь я ш
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Так не найти мне сейчас работы! А тут, глядишь, вскорости жизнь повернется к лучшему, хоть избавимся от нищеты. Господин капитан был очень добр, он так и сказал мне: «Не бойся, я сам все улажу».
М а р и я П е к. Нечего тут ладить! Нечего! Эх ты, дурень! Уладить-то они уладят, а потом хлебнешь горя!
П и с а т е л ь. Яноша Хабетлера вызвали в штаб гонведов{89} при Протестантском духовном управлении и определили рассыльным. Через два дня они получили квартиру.
А н н а. Будет пить, Янош. И так уж немало выпил.
Х а б е т л е р. Сегодня праздник, Анна. Я поднимаю чарку за здоровье и счастье моего сына. И от всего сердца благодарю кума и крестного отца Пишту Калауза и моего дорогого соседа Банди Кювечеша и его очаровательную жену Аннушку. Да хранит бог моего сына Яноша и всех вас в этом скромном гнездышке.
К ю в е ч е ш
А н н а. Ну вот, дождались! Говорила же, не давайте ему пить, не то он опять все перебьет!
К ю в е ч е ш. Я?.. И перебью! Вдребезги!
Х а б е т л е р. Дорогой сосед, если не умеешь пить, не пей, а то вино в голову тебе ударяет и ты возводишь напраслину про меня да про Аннушку, людей в стыд вгоняешь без всякой причины.
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к. Никто тут не любезничает. И на кой черт вы его спаиваете? А ты попробуй только тронь дома Анну, я тебя из поселка вытурю!
К ю в е ч е ш (
М а р и я П е к. Анна! Поди-ка сюда!
К а л а у з. Можно сказать, будущее твоего сына и дочери обеспечено. Должность у тебя действительно отличная, да и квартира ваша, во всяком случае, обстановка вполне подходящая. Одежду получаешь даром, и проезд на трамвае бесплатный, да и служба твоя при пасторах, думается, не слишком утомительная.
К ю в е ч е ш
Х а б е т л е р. Не скажу, что служба у меня такая уж утомительная, но зато она требует большого внимания, а зачастую и все уменье нужно.
К ю в е ч е ш
Х а б е т л е р. Верно. Это самое и поем. Но, дорогой сосед, мы заняты не только по праздникам реформации, мне на каждый день хватает дел, и моя работа не из легких. Утром в приказе по полку объявляют, в каком госпитале, тюрьме или казарме состоится богослужение. Я складываю в деревянный сундучок облачение, серебряную чашу, псалтырь, мыло, полотенце и сопровождаю дежурного пастора.
К ю в е ч е ш. А потом садишься и носом клюешь.
Х а б е т л е р. Нельзя мне дремать, сосед. Когда пастор заканчивает молитву и проповедь, вступаю я. Запеваю: «Как лань стремится в прохладные струи ручья…».
Верующие подпевают.
К ю в е ч е ш. Ну, а кроме как псалмы тянуть, есть у тебя какая работа?
Х а б е т л е р
К а л а у з. Казни? Уж не хочешь ли ты сказать, что и при казнях вы тоже присутствуете?
Х а б е т л е р. Да, приходится, но это тягостная обязанность. Я больше всего люблю крестины, они обычно проходят на дому, а там частенько и чаевые перепадают.
К ю в е ч е ш. А похороны? Бывают там чаевые?
Х а б е т л е р. Если рядового хоронят, с теми мы управляемся быстро, отряжают только солдат нести гроб. С офицерами больше возни, а уж с высокими чинами… Хоть бы не было их совсем, этих знатных покойников!
А н н а. Значит, бывают и знатные покойники?
Х а б е т л е р. Бывают, и этих я просто ненавижу. Знатным покойникам положены торжественные похороны.
К а л а у з. И за это ты их ненавидишь?
Х а б е т л е р. Вот именно. Когда Хермана Кёвеша{90}, генерал-полковника, героя мировой войны, хоронили на кладбище Керепеши{91}, так заупокойная целых два с половиной часа тянулась. Главнокомандующего Пала Надя{92} провожали из Офицерского клуба. На панихиду прибыл его высокопревосходительство Миклош Хорти{93}. В помещении духотища, все канделябры пылают. У пресвитера, господина Таубингера, прямо ноги подкашивались, а он все говорил и говорил. Знатные господа утирались платками. А я стоял как раз у самого канделябра, пот с меня так и лил градом. Усы хоть выжми, глаза все изъело потом.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. А потому, драгоценная мамочка, что боялся сунуть руку в карман, кругом полно было сыщиков, кто их знает, как они поймут, зачем я полез в карман. А вытирать пот ладонью в трех шагах от господина регента я постеснялся.
М а р и я П е к
К а л а у з
М а р и я П е к
П и с а т е л ь. Весной Янош Хабетлер привез из Брюгеча Гизике. Через год красавица Анна Кювечеш родила сына. Мария Пек стала его крестной матерью. По соседству с ними поселились монахини, открыли приют имени Пия, но ребенка Анны Кювечеш туда не взяли.
М а р и я П е к
Слава Христу!
С е с т р а О р ш о й я
М а р и я П е к. Преподобная сестра, отчего вы никогда не взглянете на моего крестника?
С е с т р а О р ш о й я
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
А н н а. Пойду за детьми.
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Чего ты скулишь? Меня ведь вызовут, не тебя!
Х а б е т л е р. А если тебя посадят? Или оштрафуют как следует?
М а р и я П е к. Черта с два оштрафуют! Что я ей, оплеуху влепила? Или пинка дала? Мели больше!
Х а б е т л е р. Имей в виду, что господин инспектор полиции строжайшим образом предупредит тебя, чтобы впредь не сквернословила перед монахинями. Так непристойно вести себя! Да завтра же над тобой будет потешаться весь поселок!
М а р и я П е к. Ну и ладно! Хватит брехать!
Х а б е т л е р. Вот что, жена! Добром прошу тебя, попридержи язык, а то, неровен час, кончится мое терпение, а тогда уж точно беды не миновать!
Г о л о с М а р и и П е к
Х а б е т л е р. Полковой пресвитер Балаж Дани.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Ох, Иисусе!
Х а б е т л е р. Изволите знать, господин полковой пресвитер, говорю я ему, с часу ночи я обычно подрабатываю грузчиком на оптовом рынке у торговца Йожефа Хуньорго, потому как семья моя нуждается.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Подумал, потом изрек: благородный поступок. Да, сказал он, добрая у вас душа. И дал пенгё. Вот, купи себе вина, а детям леденцов.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Что вы поете?
Х а б е т л е р
Здорово?
М а р и я П е к. Здорово! Присматривай за Банди Кювечешем, чтоб не пил.
Г о л о с К а л а у з а
Х а б е т л е р. Иду!
Ц ы г а н к а. Целую ваши прелестные ручки, моя красавица!
М а р и я П е к. Ну, только тебя не хватало! Может, денег принесла?
Ц ы г а н к а. Я удачу принесла, драгоценная, большое счастье!
М а р и я П е к. А взамен загребешь деньги, если получишь! Но у меня не разживешься!
Ц ы г а н к а
М а р и я П е к
Ц ы г а н к а
Недалеко от тебя живет одна черная женщина. Дурной глаз положила она на мужа твоего, отбить хочет…
М а р и я П е к. Убирайся отсюда…
Боже правый, один ты все видишь!
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к. Ах ты, проклятущий! Так ведь окочуриться можно! Катись отсюда, не то, видит бог, оболью из ведра! Ступай домой и проспись!
К ю в е ч е ш
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к. Все не уймешься?
К ю в е ч е ш. Где твой святоша? Златоуст треклятый!
М а р и я П е к. Не дери глотку! На что это похоже? Выпил кружку и несет невесть что. Всполошишь всех соседей. К утру протрезвеешь, опять прощения станешь просить. А ну, убирайся отсюда к чертовой матери!
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к
К ю в е ч е ш
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Может, я до сих пор попусту тратила деньги? На любовников транжирила?
Х а б е т л е р. Утром я рассказал о нашем тяжелом положении, — что сносят бараки и нам придется съезжать отсюда. Мне разрешили прислуживать за столиками в офицерской столовой и брать из еды остатки домой, семье.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Не швыряй, другая бы рада была такой удаче. Я сроду не делал ничего незаконного, но уж о семье своей забочусь из последних сил.
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. «Быть беде»! Какой беде? Мастер ты зубы заговаривать, негодяй отпетый! Поганый твой язык!
Х а б е т л е р. Замолчи, Христа ради! Уж лучше я уйду, уйду куда глаза глядят!
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Заткнись, говорят, мать твою! Заткнешься ты или нет?
М а р и я П е к
А н н а
К ю в е ч е ш. Добрый вечер, кума. А муж где?
М а р и я П е к. Ушел.
К а л а у з. А когда придет?
М а р и я П е к. Не сказал.
К а л а у з
К ю в е ч е ш. Вдвоем какая игра. Да и в азарт мне нельзя входить, я всего лишь жалкий сапожник.
К а л а у з
М а р и я П е к. Поджарить хлеб с чесноком?
К ю в е ч е ш. Поджарь.
К а л а у з. Послушай, Кювечеш, осталось там еще во фляжке?
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к. Не ори! Тут тебе не кабак!
К ю в е ч е ш
М а р и я П е к
К ю в е ч е ш
Скажите же что-нибудь.
П и с а т е л ь. Шли годы. После Гизике и Яни у Хабетлеров родились еще две дочери, Эстер и Хайналка. Гизике плакала и кричала: почему мы без конца рождаемся! Хабетлер насилу вырвал ее из рук у Марии Пек. Яни после школы бежал на улицу или на пустыре слушал байки Сёрма.
Я н и. Скажи, дядя Сёрм, военный корабль тоже может перевернуться?
С ё р м. И с людьми и с орудиями! Молись тогда богу, пока цел, но все понапрасну. Загробной жизни нет. Рыба сожрет человека, и вся недолга. Но люди боятся, вот и отбивают поклоны. Не бери с них пример, Яни, и не молись, никчемная глупость.
Я н и
С ё р м. Потому как от этих именин никакого проку. Куда лучше мой календарь.
Я н и
С ё р м. Нет, лучше уж я подожду тебя здесь. У меня ты вечно корчишь такие рожи, что тошно глядеть.
Я н и. Да там воняет, как в норе у хорька.
С ё р м. Это верно, ведь у меня чистоту наводить некому.
Я н и. Мы с Гизике прибирали у тебя, даже два раза. А через час ты опять все расшвыриваешь.
С ё р м. Конечно расшвыриваю! Потому что я старый! К ста годам и ты неряхой заделаешься. Что, думаешь нет? И я был не абы кем! Моряком!
М у ж ч и н а. В очередь, папаша!
С ё р м. Нечего делать мне замечания! Чтоб я больше не слышал ни единого слова! Мало того, я требую двойную порцию! Зарубите это себе на носу. Все, вся Мадьярия!
Г и з и к е. Опять ругается?
Я н и. Он же очень старый.
Г и з и к е. А сколько ему?
Я н и. Не знаю, Гизике. Он говорит, сто лет.
Г и з и к е. Сто лет!
С ё р м
М у ж ч и н а
С ё р м. Видно? А почему? Потому что неблагодарный человек регент! Вероломный негодяй! Крыса!
Да не охраняй я его в том сражении, не разъезжал бы он теперь в экипаже, не набивал бы брюхо в роскошном дворце! Чтоб его черви источили!
Г и з и к е
Я н и
П и с а т е л ь. Когда стали сносить бараки, на переселение им дали всего две недели. Женщины плакали, мужчины, собираясь кучками, обсуждали свалившуюся на них беду. Полицейские по двое патрулировали среди трущоб. Хабетлеры переехали на улицу Надьфуварош{100}.
Б е л а Ш а п а д т. Ты даже не знаешь, от кого забрюхатела! Догадаться не можешь!
Ю л и Ч е л е
И ш т в а н Х и р е ш
Б е л а Ш а п а д т. А чего ты не работаешь? Могу объяснить: потому что ты ленивая свинья!
Ю л и Ч е л е. Не вытяну я на тяжелой работе, уж пробовала. Разом пот прошибает, и голова кружится, все так и плывет перед глазами. Даже с картонажной фабрики меня прогнали. Я уж дядюшку Рейха не раз просила, подыскал бы что подходящее, у него ведь большие знакомства.
К а б а т ч и к. На кой тебе дядюшка Рейх? Ты вон каждый день с самим господом богом беседуешь в часовне Риты{102}.
Ю л и Ч е л е. Да, я каждый день молю его, чтобы у меня родился здоровый ребенок. Чтобы берег каждый шаг Шандора Варги и чтоб не вспыхнула палинка в нутре у дядюшки Рейха.
К а б а т ч и к. Кто этот Шандор Варга? Отец твоего ребенка?
Ю л и Ч е л е. Да. Мой жених. Раз в две недели пешком приходит из Хортилигета{103}. Он там работает. Как скопим деньжонок, то первым делом выведем клопов — уж очень он привередливый, — потом купим приличную кровать и поженимся.
И ш т в а н Х и р е ш. Вон Бела Шападт вам выведет.
Б е л а Ш а п а д т
И ш т в а н Х и р е ш
Б е л а Ш а п а д т. Умный ты, Иштван Хиреш. Одна фамилия чего стоит{105}, далеко пойдешь.
И ш т в а н Х и р е ш. Постараюсь. А уж если ничего не получится, подамся стены скоблить.
К а б а т ч и к. У Иштвана Хиреша одно на уме: заполучить Като Рейх, других желаний у него не бывает.
Ю л и Ч е л е. Еще бы! Охотно верю! Любой мужчина не прочь обнять Като. Да только не надейся, не выйдет, она сама влюблена.
К а б а т ч и к. Дядюшка Рейх пожаловал!
Д я д ю ш к а Р е й х
Б е л а Ш а п а д т. Скажи, дядюшка Рейх, где самая высокая колокольня на свете? Уж ты-то наверняка знаешь.
Д я д ю ш к а Р е й х
К а б а т ч и к. А не мог бы ты сказать, кто стянул копилку из синагоги на улице Надьфуварош?
Д я д ю ш к а Р е й х
К а б а т ч и к. Некрасиво? А на кладбище ты что поделываешь?
Д я д ю ш к а Р е й х
Ю л и Ч е л е. Скажи им, дядюшка Рейх, что ты мне достанешь работу! Что ты обещал!
Д я д ю ш к а Р е й х. Правда, истинная правда, и я — даю слово — испробую все. Не бойся, дитя мое! Господь защитит нас в наших невзгодах.
Я н и. Недотепа этот Бела Шападт. Вот уже год я помогаю ему в свободное время и понял, что вся его работа яйца выеденного не стоит. Работай я один, я бы делал все быстрее и красивее.
К а т о Р е й х
Я н и
К а т о Р е й х. Сначала выслушай меня, Яни. Я всегда ловлю каждое твое слово. Помнишь, в прошлом году ты как-то посмеялся, что волосы у меня пушистые, стоят копной. Я тогда всю ночь проревела, думала, остригусь наголо: пусть видит, как я его люблю. Но побоялась, что ты потом не станешь со мной разговаривать… Мы могли бы быть счастливы, Яни. Не знай я этого, не стала бы заводить разговора. И у нас был бы красивый ребенок…
Я н и. Не могу я жениться на еврейке. Я о них очень плохого мнения, их вообще любить невозможно. Ну, что ты на меня уставилась? Не я это придумал, это всем известно!
К а т о Р е й х
Я н и
Ну, разве тебя кто обижает? Пусть только кто посмеет тебя обидеть, он у меня света белого невзвидит.
Г о л о с к а б а т ч и к а
Д я д ю ш к а Р е й х. Это ты, доченька? Ничего страшного не случилось, не плачь… сейчас ляжем и проспимся… Как следует проспимся, доченька.
П и с а т е л ь. Осенью дядюшке Рейху кто-то сказал, что создано очень важное санитарное учреждение: «Салюбритас». И предложил ему место. Дядюшка Рейх тут же устроил на работу Юли Челе. Грязным заведением оказался этот «Салюбритас». Приехал грузовик, с него сгрузили плевательницы, и потянулась работа. Юли Челе очень огорчилась.
Ю л и Ч е л е. Еще стаканчик!
К а б а т ч и к. Хватит с тебя! Я вызываю «скорую помощь».
Ю л и Ч е л е. Еще один! Последний!
Б е л а Ш а п а д т. Ты все ныла, что у тебя нет работы! Что клопов выводить собираешься, и кровать купить, и замуж выйти! Ну, так я скажу тебе сейчас, чего ты хочешь!
И ш т в а н Х и р е ш. Пить, пока со стула не свалишься.
Б е л а Ш а п а д т. Ведь у тебя постоянная работа, не тяжелая, получаешь двадцать пенгё в неделю.
И ш т в а н Х и р е ш. Зарабатываешь больше, чем любой из нас! Восемьдесят пенгё в месяц. Так я говорю или нет? И торчишь тут, пока не выгонят, у самой брюхо горой, а палинку хлещешь, как бездонная бочка!
Ю л и Ч е л е. Ну, еще один! Последний!
И ш т в а н Х и р е ш. Сроду не найти тебе порядочного человека, ни за какие деньги! Вон и жених тебя бросил.
К а т о Р е й х. Господи боже! Чего же не вызовут «скорую помощь»?
К а б а т ч и к. Я уже позвонил.
К а т о Р е й х
Я н и
К а т о Р е й х. Пойдем! Надо узнать, что с ней.
Я н и. Грязная пьяная свинья! Пусть подыхает!
К а т о Р е й х. Не говори так. Может, ее уже нет в живых.
Я н и. Как ты не понимаешь? Ведь мы же люди! Нельзя так производить на свет! Ребенок не должен рождаться так, среди пьянства и скотства! Ребенок есть ребенок!
П и с а т е л ь. С весны и до осени по воскресеньям семья Хабетлеров вместе с соседями и знакомыми отправлялась на прогулку в Народный парк{108}. Они отдыхали на лужайке, смеялись над Жужей Капосташ{109}, над балаганным зазывалой-клоуном с обсыпанным мукой лицом. Гизике влюбилась в Белу Сюча; на Керепешском кладбище, где ветер разносит запах намогильных венков, они целовались под сенью склепов, смотрели в глаза друг другу. Гизике была счастлива. Когда ее поставили к ткацкому станку и положили жалованье восемнадцать пенгё в неделю, они решили пожениться.
Г и з и к е
К а т о Р е й х. А меня еще никто не целовал. Рано или поздно я выйду замуж за твоего брата, пусть он будет первым, я так хочу.
Г и з и к е
К а т о Р е й х. Если он хочет, я окрещусь. Для отца это горе, но я все равно пойду к священнику и окрещусь. И тогда мы сможем пожениться, и я рожу ему сына, потому что он обязательно хочет сына.
И ш т в а н Х и р е ш
Г и з и к е. Здравствуй!
И ш т в а н Х и р е ш
Г и з и к е. Только на этот раз… Ну, как исключение.
И ш т в а н Х и р е ш. Его ждешь?
Ты выходишь замуж?
Г и з и к е
И ш т в а н Х и р е ш. Ну тогда… поздравляю, Гизике. Желаю счастья.
Б е л а С ю ч. Мать одна дома?
М а р и я П е к
Б е л а С ю ч. Меня зовут Бела Сюч.
М а р и я П е к. Чего вам надо?
Б е л а С ю ч. Прошу Гизике в жены.
М а р и я П е к
Г и з и к е
Б е л а С ю ч. Чтобы ноги моей больше здесь не было.
Г и з и к е. Господи боже!
Б е л а С ю ч. Пойдем со мной. Я женюсь на тебе.
Г и з и к е
Б е л а С ю ч
Видеть тебя больше не хочу.
Г и з и к е
М а р и я П е к
П и с а т е л ь. Иштван Хиреш каждый вечер подолгу сидел на кухне, разговаривая с Марией Пек. Он говорил, что руки готов на себя наложить, если Гизике выйдет замуж за другого. Приносил апельсины, вишни в шоколаде, билеты в кино. Гизике не любила его. Он казался ей слишком угодливым, нудным, часто она ему прямо так и говорила. Но на рождество тысяча девятьсот сорокового, по настоянию матери, Гизелла Хабетлер вышла замуж за Иштвана Хиреша. Мария Пек жарила рыбу, готовила лапшу с творогом.
Э с т е р. Слезь с кровати!
Х а й н а л к а. Ой, мамочка, только не по голове! Пожалуйста, по чему угодно, только не по голове!
М а р и я П е к. Ты еще будешь учить меня!
Х а б е т л е р. Прямо какой-то сумасшедший дом! Соседи подумают, что у нас тут смертоубийство.
М а р и я П е к. Соседи! О, господи боже мой! Да я когда захочу, тогда и луплю своих сорванцов!
Я н и. Чего мы без конца переставляем мебель в этой злосчастной квартире?
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
И ш т в а н Х и р е ш
М а р и я П е к
Я н и. Мама, можно я приведу Като Рейх?
М а р и я П е к. Ступай, сынок!
И ш т в а н Х и р е ш
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Сейчас, мамочка, одну минуту. Бенгальские огни отсырели. Я выбираю, какие посуше…
К а т о Р е й х
Г и з и к е. В Сентэндре{110}. Мы сняли комнату до завтра, до полудня.
К а т о Р е й х. Чего ты смеешься?
Г и з и к е. Я фотографировалась босой. Он велел, чтобы я сняла туфли. Но я и так выше его.
Х а б е т л е р. Выйдите все! И ты тоже.
К а т о Р е й х
И ш т в а н Х и р е ш. Гизике, нам пора идти, а то упустим последний поезд.
Х а б е т л е р. Подождите! Выпьем хоть по стакану вина за ваше будущее счастье.
М а р и я П е к. Нужно им твое вино! Идите, идите, а то отец как заведет, так и до пасхи не кончит.
Послушай, Като, ты почему не привела отца?
К а т о Р е й х. Он спит. Выпил рому. Уж очень он намерзся на кладбище.
М а р и я П е к. Сходи за ним!
Я н и
Х а б е т л е р
Э с т е р
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. А что же ему писать? Йошка Шобри{112}?
Х а б е т л е р. Предположим, я пишу письмо своей родне. Ведь я же не напишу в конце: «Обнимаю вас. Янош Хабетлер-старший». Это было бы просто смешно.
М а р и я П е к. Чего ты прицепился? Садись к столу и помалкивай.
Д я д ю ш к а Р е й х
М а р и я П е к. Высосешь бутылку рома, вот и мерещится невесть что.
Д я д ю ш к а Р е й х
М а р и я П е к. Ну, ладно, видел так видел.
Д я д ю ш к а Р е й х
М а р и я П е к. Куда это тебя несет?
Д я д ю ш к а Р е й х
М а р и я П е к
Х а б е т л е р. Я? Зачем?
М а р и я П е к. Может, мне самой двигать кадки с лимонными деревьями?
Х а б е т л е р. Ну ладно, ладно, я просто поинтересовался.
Д я д ю ш к а Р е й х
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
К а т о Р е й х. Папа, тебе плохо?
Д я д ю ш к а Р е й х
М а р и я П е к
Д я д ю ш к а Р е й х. Я верю в счастье и в то, что душа не умирает.
Я н и. Сёрм говорил — загробной жизни нет. Сожрет человека рыба, и дело с концом.
Д я д ю ш к а Р е й х. Сёрм говорил неправду, сынок. Вот его, наверное, уже схоронили, а сегодня вечером он все-таки с нами. Я не раз говорил это дочке.
Когда ей грустно, я подолгу разговариваю с ней о важных вопросах жизни.
М а р и я П е к. Что ты ищешь, сынок?
Я н и. Ботинки господина подполковника. Папа, вы опять не принесли их?
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Чего тебе перепало?
Х а б е т л е р. Два дня внеочередного отпуска.
Я н и. И вы сочинили ему, папа?
Х а б е т л е р. Когда я был молодым и ухаживал за девушками, доводилась мне ходить через большой лес. И вот иду я как-то лесом и слышу — на верхушках деревьев, в ветвях, цыганский оркестр наяривает разудалую песню: «Эх, когда я парнем был да когда к девушкам ходил»… Схватил я свою дубинку, прицелился, как из ружья, и крикнул: пиф-паф! Тут весь оркестр попадал с деревьев, только один цимбалист на верхушке остался.
М а р и я П е к. А почему цимбалист остался?
Х а б е т л е р
Я н и
П и с а т е л ь. На доме двадцать семь по площади Кальмана Тисы{113} появилась черная стеклянная вывеска, золотые буквы на ней гласили: «Deutsches Heim»{114}. На третьем этаже дома поселились элегантные немцы в штатском. Когда Янош Хабетлер-младший встречал их на улице, слышал их речь, он бледнел от ярости. Одну уличную девку он выгнал из «Арфистки» за то, что видел ее с немцами. Причину своей ненависти он и сам не мог объяснить. Когда его антипатия приняла опасные формы, Янош Хабетлер-старший решил вмешаться.
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
Я н и
М а р и я П е к. Закрой дверь. Отец хочет поговорить с тобой.
Х а б е т л е р. У меня к тебе вопрос. Что ты кричал судье на матче «Вашаша»{115}?
Ты кричал, скотина, что, когда придут русские, он, мол, засвистит по-другому. Бела Шападт говорил, что Като Рейх даже плакала и насилу утащила тебя оттуда. Вот я и спрашиваю теперь, когда ты своим поведением накликаешь беду на всю семью, чего ты взъелся на немцев, поносишь их самыми последними словами?
Ведь наверняка им дано на то полное право, они живут здесь у нас с разрешения высокого начальства. Еще раз предупреждаю тебя, попридержи язык, пока не дошло до беды!
Ну, вот вам, пожалуйста!
М а р и я П е к. Вечером я сама поговорю с ним. Да не стой ты тут, как тридцать три несчастья! Собирай кастрюли и отправляйся за ужином.
Х а б е т л е р. Тут не до шуток, это вопрос жизни и смерти. Может повлечь за собой такие вещи, что и подумать страшно.
М а р и я П е к. Ну ладно, хватит.
Поправь воротник! Пойдешь с отцом в «Людовику»{116}.
Х а й н а л к а. Почему это вечно я? А почему не Эстер?
М а р и я П е к. Если опять расплескаешь суп, пришибу!
Ю л и Ч е л е. Скажи, доволен ты Гизике?
И ш т в а н Х и р е ш. Все бы ничего, но иногда она раздражает. Уставится перед собой и будто глухая. По нескольку раз приходится повторять одно и то же.
Ю л и Ч е л е. Проучи ее!
М а р и я П е к
Ю л и Ч е л е. Да я ничего особенного и не сказала-то!
И ш т в а н Х и р е ш. Не сердитесь, мама.
М а р и я П е к
И ш т в а н Х и р е ш. Мама, я знаю что делаю, неохота мне на фронт идти. А так меня назначили батальонным писарем, еще и деньги платят, на этой неделе куплю дачку в Пештсентэржебете{117} и почти совсем новую лодку-двухпарку. Пожалуйста, за меня не беспокойтесь. Гизике ничего не передавала?
К а т о Р е й х
М а т ь я ш. Продолжайте, пожалуйста.
М а р и я П е к. И этот безмозглый сопляк что-то сболтнул ребятам. А потом его вызвал к себе инструктор допризывников. И спрашивает, чего, мол, брешет русское радио. Сын молчит. Говори, или я тебе зубы вышибу! Тогда Яни ему и ляпни: «Не такой уж вы силач». Допризывники засмеялись, а инструктор разозлился и написал донос.
М а т ь я ш
М а р и я П е к. Не знаю.
М а т ь я ш. Музыку оно передает. Старинные венгерские песни. И московский диктор подробно объясняет: как в тысяча восемьсот сорок восьмом русский царь был жандармом Европы{118}, так теперь Гитлер во главе немецких фашистов является таковым.
М а р и я П е к. Вы поможете моему сыну?
М а т ь я ш. Помогу, безусловно. Считайте это дело улаженным.
М а р и я П е к. Молись днем и ночью. Может, твой бог милостивее нашего.
П о л к о в н и к. Как зовут?
Я н и. Янош Хабетлер-младший.
П о л к о в н и к. Где работаешь?
Я н и. На металлообрабатывающем.
П о л к о в н и к. Признаешь себя виновным?
Я н и. Нет.
П о л к о в н и к. Зачем же тогда ходил к господину подполковнику Матьяшу, если не считаешь себя виновным?
Говори громче!
Откуда ты знаешь господина подполковника?
Я н и. Моя мать ходит к ним прибирать.
П о л к о в н и к. Отец твой чем занимается?
Я н и. Унтер-офицер.
П о л к о в н и к. Где?
Я н и. В академии «Людовика».
П о л к о в н и к. По какому праву ты угрожал инструктору?
Я н и. Это он угрожал мне.
П о л к о в н и к. Если ты ни в чем не виноват, зачем тогда бегал просить защиты? Полиция не трогает невинных людей. Известно тебе это?
Ты анархист. Знаешь, что это значит?
Я н и. Не знаю.
П о л к о в н и к. Это болезнь. И неизлечимая. Можешь идти.
Х а б е т л е р
Ю л и Ч е л е
М а р и я П е к. Угости их.
Ю л и Ч е л е. Пей, солдатик. Взял бы меня в жены, я б тебя прямо до самого фронта проводила.
Х а б е т л е р. Не болтай глупостей.
Б е л а Ш а п а д т. Новый закон выходит. Христианин отныне не имеет права целовать еврейку.
Ю л и Ч е л е
Б е л а Ш а п а д т. Так это закон! Кто его нарушает, тот оскверняет расу. Тебя-то не посадят в тюрьму, ни одна собака тебя не пустит в постель.
И ш т в а н Х и р е ш
М а р и я П е к
Я н и
Б е л а Ш а п а д т
Я н и. А ты ползаешь, как ленивая вошь. Грош тебе цена. Пока кисть обмакнешь, неделя пройдет.
Б е л а Ш а п а д т. Может, я тебе должен что-нибудь?
Я н и. Тоже мне католик, а сам светильный газ лакал, когда жена валялась с каждым подонком, даже с парикмахером Силади. И все равно не сдох.
М а р и я П е к
Я н и. Чего встала! Ступай помоги матери. Ты не в гостях.
К а т о Р е й х
Я н и. Когда вернусь, ты станешь моей женой. И не бойся, никому не удастся помешать.
К а т о Р е й х. Я всегда была твоей…
Я н и. Я не за то тебя люблю, что ты красивая, не думай. Я люблю тебя, потому что ничего не могу с собой поделать. Закрою глаза, открою — все равно вижу тебя.
К а т о Р е й х. Да будет так!
П и с а т е л ь. В мае их послали на фронт. Они проезжали через Татарский перевал{123}. Все обернулось скверно с самого начала. При выгрузке их обстрелял самолет, и в первое же утро они насчитали двенадцать убитых. Они прибыли в Порохи, где две недели рыли противотанковые рвы. Интендантство стояло за пятьдесят километров. Как-то раз оттуда вернулась одна только лошадь. Насмерть перепуганная, раненая, оно волочила за собой оторванный валек. На северных склонах Карпат ими овладел страх. Низко плыли облака, задевая за огромные сосны, вода в горных ручьях была темная. При отступлении, у Парканьнаны{124} прошел слух, что взорван мост Маргит{125}. Они попали в Комаромскую крепость{126}, где было много раненых, убитых, крови и вшей. У Чапди{127} их часть разбили буквально за несколько часов. Яни и Дюри Калауз, спасаясь, бежали через виноградники. Но вот Дюри Калауза подстрелили, он зашатался. Яни взвалил друга на спину и больше километра по снегу тащил его на себе. У придорожной канавы, при свете звезд он похоронил Дюри Калауза. Стоял такой холод, что слезы замерзли на лице Яни.
М а р и я П е к
А если я не позволю Като носить звезду, как вы думаете, будет ей что за это?
Б е л а Ш а п а д т. Ерунда, кто ее обидит. На картонажной фабрике ее любят, и в «Арфистке» тоже о ней спрашивают. Кабатчик только что утром интересовался, не дать ли ей денег.
М а р и я П е к. Не нужны ей деньги.
Б е л а Ш а п а д т
К а т о Р е й х. Когда?
Б е л а Ш а п а д т. Еще сегодня, до наступления темноты.
М а р и я П е к. Не пущу! Никуда не пойдешь. Уедем в Брюгеч к бабушке, и ты вместе с нами.
Б е л а Ш а п а д т. Распоряжение строжайшее, нельзя не выполнить. Не бойся, мы каждый день будем навещать тебя, приносить что требуется.
М а р и я П е к. Господи боже, как ты мог содеять такое?
Э с т е р
Б е л а Ш а п а д т. Като Рейх переселяется и дом с желтой звездой. Надо трогаться, а то если здесь застанут…
М а р и я П е к
Б е л а Ш а п а д т. Завтра я навещу их, принесу шоколаду. Сейчас ведь всем тяжело. Яни и Иштван Хиреш на фронте, вот и ваш муж ушел с «Людовикой» в неизвестном направлении. Кругом бомбежки, столько народу погибло. Во время войны всем достается.
Э с т е р
Х а й н а л к а
М а р и я П е к. Да не пойдем мы в подпал, мы поедем к бабушке, в Брюгеч. Господи боже, за что ты от нас отступился!
Часть вторая
Х а б е т л е р
Д в о р н и к
Ш а н д о р Ш е р е ш. Товарищи, меня зовут Шандор Шереш. В семье нас было одиннадцать детей мал мала меньше. Я не окончил даже четырехклассной школы. Пришлось ходить в имение, на поденщину.
Отец мой служил стрелочником на железной дороге, бился как рыба об лед, чтобы прокормить семью сам-тринадцать. И голодать приходилось, ходили мы в тряпье. Такое не забывается… Когда нужда погнала меня в город на заработки, я вступил в профсоюз; не мирился, вместе со всеми добивался прибавки к зарплате, и тогда хозяин выставил меня за ворота. А после пошло-поехало: меня то и дело выбрасывали то с одной, то с другой работы. После освобождения, прямо скажу, у меня словно гора с плеч свалилась. Я сразу понял, что со старыми порядками покончено. Вступил в партию и сейчас разъясню, почему я так сделал. Я сделал это без всякой задней мысли и не ради личной корысти. Я всего лишь рабочий, работаю на швейной фабрике. И я от чистого сердца советую вам: прислушивайтесь к коммунистам, потому что они всегда и везде защищали и теперь защищают интересы простых рабочих, таких, как мы с вами. Вот и все, что я хотел сказать.
М а р и я П е к
Зато, кажется, открытая душа, безобидный.
И ш т в а н Х и р е ш
М а р и я П е к. Я плохо воспитываю твою дочь, Иштван Хиреш?
Нет у тебя сердца.
Сколькими бы людьми ты ни командовал, сколько бы денег ни зарабатывал, в моих глазах ты пустое место.
И ш т в а н Х и р е ш
М а р и я П е к. А я скажу тогда сыну, скажу ему, что не столько воды в море, сколько слез я пролила.
Х а б е т л е р. У меня совершенно точно установили язву желудка.
П и с а т е л ь. Мария Пек частенько заглядывала на церковный двор, у площади Габора Бетлена{128}, читала официальные списки погибших, но не находила имени Като Рейх и ребенка. Хайналка и Эстер с отличием окончили на аттестат зрелости. Хайналка попала в служащие на тракторный завод, Эстер — на обувное предприятие. Девушки после работы приходили домой, отдыхали часок, умывались и бежали на свидание. Позднее саксофонист Эрвин и его друзья стали ежедневными гостями в тесной квартире Хабетлеров.
Ш а н д о р Ш е р е ш
М а р и я П е к. Ну что, Шаника, опять пришел агитировать?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Я очень устал, дорогая Мария. Но, поверь, сейчас не время для отдыха.
М а р и я П е к. Никак ты не можешь без проповедей.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Мне нужда указала, где мое место, поэтому я и после работы на фабрике не отсиживаюсь дома, а иду к людям, беседую с ними, стараюсь открыть им глаза.
М а р и я П е к
Ш а н д о р Ш е р е ш. Ты говоришь «простак». А ведь посуди сама: даже к тебе найти подход не так-то просто. Твой единственный сын воевал против Советского Союза и теперь томится в далеком плену. Вот посоветуй мне, как при таком положении убедить тебя в правоте коммунистов. Но я уверен: вернется твой сын целым и невредимым домой, отойдет твое сердце, и ты сама поймешь, на чьей стороне правда. Твоя семья — из низов, как и я, как другие бедняки, и сейчас твоим детям и будущим внукам открыты все дороги…
Х а й н а л к а. Эрвин, расскажи мне о любви своей игрой.
Т р у б а ч
Х а й н а л к а
М а р и я П е к
Э с т е р
Х а б е т л е р
Ш а н д о р Ш е р е ш
Х а б е т л е р. Премного благодарен, что вы так тепло отнеслись к возвращению моего дорогого сына и радуетесь нашему огромному счастью. Я поднимаю бокал за моего единственного сына.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Далеко ты был?
Я н и. У Охотского моря.
М а р и я П е к. Накрывайте, девочки! Дорогим гостям пора и честь знать.
Х а б е т л е р
Х а й н а л к а
Я н и. Разберите мне постель, мама. Устал я.
П и с а т е л ь. На другой день девочки купили Яни костюм, рубашку, галстук, ботинки. Через несколько дней он начал токарничать на Металлообрабатывающем в Андялфёльде{130}. По воскресеньям ходил на футбольные матчи, вечером читал спортивную газету. Иногда подряжался делать ремонт квартир у знакомых, в одиночку таскал ведра, стремянку. Весь свой заработок до последнего филлера он отдавал матери.
М а р и я П е к. По мне, сынок, трепись сколько влезет. Как бы какой чин повыше урвать, вот что тебе душу точит.
И ш т в а н Х и р е ш. Все равно я не позволю, чтобы моя Агата играла с ублюдком этой Юли Челе!
М а р и я П е к. А сам-то ты что о себе воображаешь, кто ты такой? Такое же ничтожество, как и всякий другой!
Я н и. Зря кричите, мама, вы не правы! Юли Челе — подлая стерва, воровка, она кончит тюрьмой, и девчонка ее будет не лучше.
М а р и я П е к. Заткнись, не то поколочу!
Я н и. Всех бы вам только колотить!
А я как раз о тебе говорил. Какая ты все-таки погань! Тащишь с шоколадной фабрики, как сорока. А надоест работать, чуть подмешай соли в кофе — и готово, сильное сердцебиение. Получай пособие по болезни да спекулируй на барахолке у Телеки{131}.
Ю л и Ч е л е. Ну и что? Ведь не из твоего кармана пособие.
М а р и я П е к
Э р в и н
Х а й н а л к а. Я каждую неделю буду писать тебе, что люблю до гроба.
Э с т е р. Мама, можно нам пойти в кафе?
Я н и. В эспрессо! За каким чертом вас туда носит, в эти кафе?
Х а й н а л к а. Просто так, посидеть.
Я н и
М а р и я П е к
Х а й н а л к а. Пожалуйста! Пойдем с нами!
Я н и
М а р и я П е к. Не мели языком, дурень.
Я н и. Ладно, слыхали уже. У вас все скоты или дурни.
П и с а т е л ь. Саксофониста Эрвина осенью призвали в армию. Хайналка сдержала слово, каждую неделю писала ему, что будет любить до гроба. После отъезда Эрвина компания распалась, кончились ежедневные сборища на квартире Хабетлеров. Обе девушки по вечерам отправлялись в кафе «Юность».
З е н т а и. С тех пор как мы с женой живем врозь, я много читаю.
Э с т е р. Вы так рано женились и уже развелись?
З е н т а и
Э с т е р. И давно вы живете один?
З е н т а и. С тех пор как появился на свет.
Э с т е р. А ваши родители?
З е н т а и
Э с т е р. А ваш отец?
З е н т а и
З е н т а и - с т а р ш и й
З е н т а и - с т а р ш и й
К е л ь н е р
З е н т а и - с т а р ш и й. Прошу прощения, я сейчас вернусь.
Э с т е р
Папа сказал, если явимся хоть минутой позже, чем закроют парадное, будет худо.
М и к л о ш С у х а
З е н т а и - с т а р ш и й
М и к л о ш С у х а
Повесили ярлык. И как ни работай, как ни старайся, все равно все время дрожишь, что выгонят.
Х а й н а л к а. Не надо бояться. Ты молодой, сильный
М и к л о ш С у х а. Я люблю тебя, Хайналка.
Х а й н а л к а. Я уже не девушка.
М и к л о ш С у х а. Будь моей женой.
Э с т е р. Хайналка, пошли!
П и с а т е л ь. На рождество, в день свадьбы Эстер, Миклош Суха принес Хайналке обручальное кольцо. В феврале они поженились. Мария Пек пекла и стряпала, жарила рыбу, готовила лапшу с творогом. Весь дом ел-пил, пел-веселился.
З е н т а и
Э с т е р. Заткнись!
М а р и я П е к. Чего ты к нему пристала? Весело человеку, вот и поет!
Э с т е р. Мама, не вмешивайтесь, пожалуйста. Я его лучше знаю!
М а р и я П е к. Ах, не вмешиваться?
Х а б е т л е р. Умоляю вас, прекратите! Вечно, всегда одно и то же представление!
Б е л а Ш а п а д т. От имени старожилов дома желаю молодоженам большого счастья!
Ш а н д о р Ш е р е ш. И от себя лично и от имени своей супруги я тоже желаю большого счастья Хайналке и не мужу.
З е н т а и. Пойдемте во двор, я еще раз вас сфотографирую.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Заодно и попрощаемся.
М а р и я П е к. Куда вы торопитесь?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Мы уезжаем.
М а р и я П е к. Вот непутевый, что же ты, разве не работаешь больше на фабрике?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Не работаю, дорогая Мария. Несколько дней назад я получил другое назначение. Меня направляют на секретную работу, поэтому я уж лучше сразу тебя предупрежу: ничего не расспрашивай, рассказывать я все равно не имею права.
М а р и я П е к. А раз так, я больше ни о чем и не спрашиваю тебя, Шаника, ведь ты теперь важный человек, фон барон демократии, глядишь, еще и в газетах тебя пропечатают, а мы тогда гордиться станем тобой да радоваться, если удостоишь нас своим посещением.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Дорогая Мария, хоть ты вечно подшучиваешь надо мною, но я знаю, что это ты не со зла, любя, твои симпатии всегда чувствуются, несмотря ни на какие подковырки. Поэтому я никогда и не обижаюсь на тебя и верю, что рано или поздно ты будешь на нашей стороне. С кем же еще тебе идти, если ты нею свою жизнь трудилась не покладая рук.
М а р и я П е к. Куда же вы едете?
Ш а н д о р Ш е р е ш. В Рим, на самолете.
Боится она самолетов. А уж из Рима отправимся по месту работы — в Тель-Авив. Разрешение на переписку нам дано, так что, если хотите, я оставлю свой точный адрес.
М а р и я П е к
И ш т в а н Х и р е ш
З е н т а и - с т а р ш и й. Не бизнес. Жуть сколько денег, страшные налоги.
И ш т в а н Х и р е ш
З е н т а и
Я н и
Э с т е р. Перестань дурака валять!
Терпеть тебя не могу! Не лезь ко мне, а то я уйду!
З е н т а и
М а р и я П е к. Оставь ты его в покое!
З е н т а и - с т а р ш и й
М а р и я П е к
Не будь здесь столько народу, я бы тебя отделала…
Б е л а Ш а п а д т
Х а й н а л к а
М а р и я П е к. Так не годится. Извольте дождаться, пока гости разойдутся по домам.
П и с а т е л ь. Старого Зентаи неожиданно выселили в Охатпусту{132}, на Хортобади{133}. Мария Пек каждый месяц собирала продовольственные посылки, а Дёрдь Зентаи отвозил их отцу.
М а р и я П е к. Хайналка, смотри, какую распашонку я тебе сшила.
З е н т а и. Целую руку, мама. Отец просил всем кланяться.
Х а б е т л е р. Ну, что поделывает старик?
З е н т а и. Путается с бабами.
М а р и я П е к. На это у него всегда ума хватало.
Я н и
М а р и я П е к
Х а й н а л к а
Ребята, Шереш письмо прислал!
З е н т а и. Дайте Эстер! У нее здорово получается!
Чур, марка моя!
М а р и я П е к
Х а й н а л к а. «У нас тут все еще держится большая жара, что Боришке не по здоровью. Жара ее очень изматывает, и она обливается потом».
М а р и я П е к. Бедная Бориш!
Х а й н а л к а. «Но в общем ничего страшного. Главное, помнить, что, где бы мы ни работали, теперь все мы работаем на самих себя. Поэтому, я считаю, надо лучше выполнять любую работу, которую поручает партия. Если все так станут относиться к делу, то приблизится решающая победа рабочего класса. Дорогой Яника, я рад, что ты не считаешь, будто я зазнаюсь».
Х а б е т л е р. Это я писал ему.
Х а й н а л к а. «Мы, сознательные коммунисты, отличаемся от тех, кто любым путем старается пролезть наверх и забывает, что на высокий пост его поставил народ. Но тот, кто об этом забывает, тот рано или поздно получает по заслугам. Дальше ты пишешь, Яника, что твоя облигация не выиграла».
В с е. А жаль!
Х а й н а л к а. «Но ведь остается надежда, что тебе еще повезет и твой номер вытащат в следующий раз. А главный выигрыш, что все мы теперь имеем возможность трудиться. Потом ты пишешь, что Хайналка осталась без работы».
Э с т е р
Х а б е т л е р
З е н т а и. У него ума больше, чем у любого из нас.
М и к л о ш С у х а. По-моему, ты ошибаешься. Этот человек беспримерно глуп. Я думаю, и в миссии его держат каким-нибудь рассыльным, а жена, наверное, убирает, стряпает, стирает — словом, одна прислуга на все.
З е н т а и. Я не утверждаю, что он гений, но факт, что с четырьмя классами образования он сделал карьеру. За границей они получают зарплату валютой. Вот когда с барахлом вернутся домой, поймешь, что это значит.
Я н и. Да никак он не разглагольствует. Как подвыпьет, поет народные песни.
Х а й н а л к а
Я н и
Э с т е р
Я н и
Х а б е т л е р
Я н и. А вам, папаша, я и подавно не советую ввязываться. Уж глупее вас не найти человека во всем восьмом районе. Ну-ка, быстро скажите, сколько будет шестью девять?
Х а б е т л е р
М а р и я П е к
Я н и. А нечего смеяться над простым рассыльным. Если рассыльный и прачка верят во что-то, то тут разве что одним идиотам смешно! А те, кто смеется, во что-нибудь верят? Во что? Ну-ка, скажите мне! Мама, пожалуйста, ну скажите же мне!
П и с а т е л ь. Хайналка родила здорового мальчика. Они поселились у матери Миклоша Сухи в однокомнатной квартире, которую та снимала. Весной Хайналка познакомилась с интересным мужчиной, каждое утро они вместе дожидались электрички. Однажды августовским вечером они случайно встретились в тестом автобусе. У мужчины в руках была сумка, он ехал за город. Далеко, в каком-то будайском ресторанчике, среди зелени, они пили скверный кофе и коньяк, а потом по крутой улице брели к летнему домику. Когда они вошли в комнату, мужчина опустил штору. Потом у Хайналки оторвалась пуговица с платья. В этот вечер Хайналка сторонилась мужа и не поцеловала ребенка. Она получила работу, устроилась на стекольную мастерскую бухгалтером. По ее просьбе туда же приняли и Миклоша Суху, и это привело к беде.
М и к л о ш С у х а
Х а й н а л к а
М и к л о ш С у х а
Х а й н а л к а. Это еще зачем?
М и к л о ш С у х а
Ребенок, конечно, останется у меня.
Х а й н а л к а
М и к л о ш С у х а
Х а й н а л к а. Мне уйти?
М и к л о ш С у х а
Х а й н а л к а
П и с а т е л ь. Старый Зентаи переселился обратно в Будапешт. В то время началась реабилитация.
Ю л и Ч е л е
Б е л а Ш а п а д т. У них всякого добра и не сосчитать сколько. Товарищ Шереш весьма ловко прячет контрабанду. Я делал ремонт у них в квартире, запросил для ровного счета восемьсот форинтов. Выложили, даже не торгуясь.
Ю л и Ч е л е. Они привезли тысячу пар нейлоновых чулок и еще магнитофон и платиновые иглы, их можно спрятать в маленькой коробочке, а зубные врачи-частники дают за них хорошие деньги. И два мотоцикла БМВ, спрятали их в гараже райкома.
М а р и я П е к. Добро пожаловать, старый греховодник.
З е н т а и - с т а р ш и й. Друзья, я познакомился с роскошной женщиной. Муж у нее постоянно в командировках. Прекрасно обставленная квартира, дама благородного происхождения.
М а р и я П е к. Не боишься, что муж вернется?
З е н т а и - с т а р ш и й. А, не вернется он!
М а р и я П е к. И сколько же лет этой даме?
З е н т а и - с т а р ш и й. Сорок. Самый чудный возраст. Но она не выглядит на свои годы. Влюблена в меня до безумия.
М а р и я П е к
З е н т а и - с т а р ш и й
М а р и я П е к. Ах ты, старый охальник! И не покраснеет ведь! Ему не нынче-завтра гроб тесать, а он все за бабами волочится.
З е н т а и - с т а р ш и й
М а р и я П е к. Почему? Нам сносу, что ли, не будет, как сапогам?
З е н т а и - с т а р ш и й. Это не тема.
Ходит-ходит человек, а потом вдруг в один прекрасный день свалится где прихватит, может, и посреди улицы. Я стараюсь не думать об этом.
Э с т е р
З е н т а и - с т а р ш и й. Я поеду к нему.
М а р и я П е к. Привозите его сюда. Я буду ходить за ним.
З е н т а и - с т а р ш и й. Ну, тогда я пошел.
Э с т е р. Я тоже пойду.
Ш а н д о р Ш е р е ш. Все злопыхаете?
Б е л а Ш а п а д т. О чем бы это? Разве у нас есть недостатки? Пойдемте, сударыня, я прокачу вас на новом метро.
Ю л и Ч е л е. Во здорово!
М а р и я П е к. Скажи мне, Шандор, какая разница между прежними порядками и теперешними?
Ш а н д о р Ш е р е ш
М а р и я П е к
Ш а н д о р Ш е р е ш. Не к лицу тебе такие слова, Мария. Я всю жизнь тружусь, с малолетства. Ни дня, ни часа не просидел еще сложа руки. Не было случая, чтобы я прогулял или опоздал на работу. И на фабрике меня потому выдвинули, что заметили мою добросовестность, и если надо было выступать за справедливость, я всегда говорил правду в глаза.
Ж е н а Ш е р е ш а
Ш а н д о р Ш е р е ш. Куда мы пойдем, Бориш? С работы меня тоже выгнали.
Ж е н а Ш е р е ш а. С работы? Как же так? Кто выгнал?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Енё Шлейферт.
Я н и
Х а б е т л е р. Кушай, пожалуйста, дорогая Боришка, ешь сколько душе угодно.
Ж е н а Ш е р е ш а. Такой вкусной ухи я даже дома, в Бонавёльдпуште{136}, не едала.
Х а б е т л е р. Я и правда очень рад, что тебе нравится наш скромный ужин.
Ж е н а Ш е р е ш а
Х а й н а л к а
Ш а н д о р Ш е р е ш. Сегодня утром я сказал товарищу Енё Шлейферту, что у нас творится неладное и что следует немедля вмешаться, чтобы помочь народной демократии.
М а р и я П е к. Ешь, Шаника, и зря не мели языком. Вечно ты разглагольствуешь о политике, ничего не смысля. Партия то, да партия сё, ну, вот, иди-свищи теперь свою партию. Кто знает, чем ты занимался… Был случай, я уже распрощалась так вот с одним каменотесом. Мой двоюродный брат… валялся на улице, среди конского навоза…
Ш а н д о р Ш е р е ш
Ж е н а Ш е р е ш а. Наверное, просто так болтают, без умысла, не думая. Ведь они же знают нас.
Я н и
Ж е н а Ш е р е ш а. Да. И все орут… А утром очередью выбили молочный бидон у какой-то женщины, прямо из рук…
Ш а н д о р Ш е р е ш. Большая беда пришла… Наши товарищи должны это видеть… Это уж такое большое несчастье, что даже на самых верхах должны забеспокоиться…
Я н и
М а р и я П е к. Ты — как бешеная собака! Опять лаешься?
Я н и. Лаюсь? А почему? Разве это неправда? Бросили его, и вся недолга! Может отправляться на фонарный столб, в Освенцим! О нем забыли! И если подохнет, значит, ему не повезло!
Х а й н а л к а
Х а б е т л е р
Б е л а Ш а п а д т
Х а б е т л е р
Б е л а Ш а п а д т. Деньги для них ничего не значат. Ведь платят не коммунисты, и не разъезжающие по заграницам наемные краснобаи
Х а б е т л е р
Б е л а Ш а п а д т. А как же иначе! Введут восьмипартийную систему, верхнюю и нижнюю палату. Или, может, вернут монархию.
Ш а н д о р Шереш. На политзанятиях учили, что если кто выступает против существующего строя, то он и получит за это по заслугам. Могу добавить только, что, к сожалению, теперь это не очень-то практикуется, капиталистическое общество больше оберегало себя. Но «в перспективе» именно так я могу ответить на твой глупый вопрос.
Б е л а Ш а п а д т. А через три дня? Когда здесь, в Венгрии, будут парашютисты в синих комбинезонах? И кое-что еще? Что ты тогда запоешь?
Ш а н д о р Ш е р е ш. Тебе не стану отвечать, ты заправский хулиган, и на тебя мне плевать. Я обращаюсь сейчас к моей жене, которая боится твоей бандитской рожи и орущих на улице людей, а положение такое, что мне нелегко ее успокоить; ведь все происходит у нее на глазах. Я малообразованный человек, и мне трудно объяснить, почему я оптимист. А это правда, и, если бы кто мог заглянуть мне в душу, он сам убедился бы в этом.
Х а б е т л е р. Сынок, дорогой! Где же ты был, что так выглядишь?
И ш т в а н Х и р е ш. Революция идет, папа.
Г и з и к е. Что это за стрельба? Кто стреляет? В кого? Почему?
И ш т в а н Х и р е ш
З е н т а и
Я н и
М а р и я П е к. Заткнись! Тебя это не касается. Это его дело!
Х а й н а л к а. Поешь чего-нибудь и ложись.
И ш т в а н Х и р е ш. Мне надо идти.
Г и з и к е. В комендантский час? Ты с ума сошел!
И ш т в а н Х и р е ш. Я должен идти.
Х а б е т л е р. Господи боже! Куда же это он идет?
Г и з и к е. К этой шлюхе в красном пальто.
М а р и я П е к. Я постелю вам, ночуйте здесь с Бориш.
Ш а н д о р Ш е р е ш
П и с а т е л ь. Иштвана Хиреша подстрелили ветреным, промозглым ноябрьским днем, недалеко от Цепного моста{140}. Он шел в Буду и нес в рюкзаке утку. По извилистым узким улочкам его увезли в больницу. В конце февраля Янош Хабетлер-старший отправился за ним. Иштван Хиреш смущенно поздоровался, затем взял под руку женщину в красном пальто и ушел с ней. Потом его арестовали. Гизике каждый раз, когда принимали передачу, носила ему продукты, сигареты. С женщиной в красном пальто она больше не встречалась.
Э с т е р. Не могу я с ним больше. Не могу видеть его бессмысленную рожу, когда он пьяный.
М а р и я П е к. Я кое-что замечала, когда он возвращался из провинции. Литрами воду хлебал, нутро требовало… В каждой командировке напивался до полусмерти.
Г и з и к е. Так несправедливо. Все на него накинулись, а надо бы послушать и другую сторону. У Эстер тоже хватает недостатков. А всех собак сроду на него вешают.
Я н и
М а р и я П е к. Да заткнись ты!
Х а б е т л е р. В моей семье непозволительно так вести себя. Вот я поговорю с ним.
М а р и я П е к. Нечего тебе говорить с ним! Что ты можешь ему сказать? Это тебя не касается! Пусть сами разбираются!
Г и з и к е
М а р и я П е к. Чего болтаешь! Кому же ей еще пожаловаться?
Г и з и к е. Да кому угодно, только не вам! Перемоют все косточки и со зла еще надают самых вредных советов!
М а р и я П е к
Г и з и к е. Сроду я не была права в этом доме.
М а р и я П е к
З е н т а и - с т а р ш и й
Э с т е р. Теперь бы только Яни женить.
Я н и. Тогда мы все за одним столом не поместимся. Да и что нам, ссор не хватает?
М а р и я П е к. Ссоры у нас не по злобе, а для жены твоей всегда место найдется. Мне бы хотелось дожить до твоей свадьбы.
Х а б е т л е р. Я, правда, не люблю вина, можно сказать, за всю жизнь не выпил столько, сколько ваша мать за неделю, но сейчас я пью за здоровье моей дорогой, доброй женушки, за милых деток, ненаглядных внучат, за всю мою горячо любимую, дорогую семью!
М а р и я П е к. Ну, а прекрасная вдова? Что ж ты ее пропустил?
Х а б е т л е р
Ю л и Ч е л е. Что с тобой?
Я н и. Подвыпил.
Ю л и Ч е л е. Может, горе у тебя какое?
Я н и. Нет у меня никакого горя.
Ю л и Ч е л е
Я н и
Ю л и Ч е л е. А твоя душа?
Я н и
Ю л и Ч е л е
Я н и
Ю л и Ч е л е
П и с а т е л ь. На Новый год выпустили Иштвана Хиреша. Он сразу же направился к Хабетлерам.
Х а й н а л к а. Что случилось?
Г и з и к е. Я сказала, что, пока он был в беде, я не бросала его. Теперь он на свободе, может работать, а мне лично — больше не нужен.
Х а й н а л к а. Нельзя было так, Гизике. Ведь он только что вышел. Куда, к кому он пойдет? Ох, родная, ты как следует все обдумала?
Г и з и к е. Я все обдумала и знаю что делаю. Когда я прознала про его гадости, вы хотели, чтобы я вернулась домой. Я же сказала, что чаша еще не переполнилась. И ждала, все терпела. Одной мне бы никогда не получить квартиру. А теперь уж я не нужна ему, да и он нам больше не нужен.
П и с а т е л ь. Дождливым весенним днем Хайналка неожиданно встретила саксофониста Эрвина. На радости они расцеловались и зашли поговорить в кафе «Юность».
Э р в и н. У меня небольшой ансамбль. Только что вернулись из Болгарии, гастролировали на взморье. Прилично подзаработали…
Х а й н а л к а. А у меня прелестный сын. Я работаю в магазине трикотажа, кассиршей.
Э р в и н. А муж?
Х а й н а л к а. Он техник в Геодезическом управлении, часто выезжает на периферию. Без ума от математики!
Э р в и н. Приходи ко мне, я сыграю только для тебя.
П и с а т е л ь. В середине лета Яноша Хабетлера-старшего хватил удар. Он начал вдруг задыхаться, лицо его исказилось, он потерял сознание. Дочери неделями кормили отца с ложечки.
Э с т е р. Папе уже гораздо лучше. Теперь надо следить только, чтобы он поменьше двигался, а то ему хоть кол на голове теши, не слушается.
Х а й н а л к а
З е н т а и. Что он такого сделал тебе?
Х а й н а л к а. Ничего. Просто распался наш брак. Я не могу сказать о нем ничего особенного, что он вытворял то да се. Просто мне до чертиков скучно с ним — одним словом, тошно. Не ладится. Ничего плохого он мне не сделал. Даже не в этом дело.
М и к л о ш С у х а. А она мне сделала.
М а р и я П е к
М и к л о ш С у х а. Изменяла.
М а р и я П е к. Значит, моя дочь шлюха?
М и к л о ш С у х а. Я этого не сказал…
Х а й н а л к а
З е н т а и. Ребята, сейчас не об этом речь. Это ваше дело, и никого не касается. Надо обсудить, что будет с ребенком. Вот что важно.
М и к л о ш С у х а
Х а й н а л к а. Нет, Миклош. Завтра я заберу свои вещи и ребенка.
Э с т е р. Ну и катись он к черту, этот Миклош Суха, со своими кроссвордами!
Я н и
П и р о ш к а Ц и р а. Целую руку.
М а р и я П е к
Я н и. Поместимся.
Х а б е т л е р. Садитесь сюда, пожалуйста. Устраивайтесь поуютнее в нашем скромном гнездышке.
З е н т а и - с т а р ш и й. Я тоже женюсь. Беру в жены одну вдовушку с шестьюдесятью тысячами форинтов. Она к тому же еще и собой недурна.
М а р и я П е к. Ах ты старый козел! Вечно у тебя одно на уме!
З е н т а и - с т а р ш и й. Ну и что? Зачем себе отказывать в удовольствии? Истратим старушкины денежки, а там можно и побоку.
З е н т а и
Э с т е р. Ах ты свинья! Опять нализался, скотина!
М а р и я П е к. Оставь его в покое! Отойди от него!
З е н т а и - с т а р ш и й
Ш а н д о р Ш е р е ш
З е н т а и
П и с а т е л ь. Свадьба Яноша Хабетлера-младшего состоялась на рождество. В марте старик Хабетлер ушел на пенсию. Закончился бракоразводный процесс Хайналки. Эрвин купил квартиру, внес сорок тысяч форинтов аванса. В начале осени они поженились. Пирошка была в положении, Яни как одержимый ждал ребенка, не давал даже ветру подуть на жену. Роды были преждевременные, на восьмом месяце Пирошка родила слабенького мальчика. Янош Хабетлер-старший бездельничал, чувствовал себя как в тюрьме. Мария Пек строго следила за ним, не выпускала даже в коридор. Старик брюзжал, оскорблял жену резкими, язвительными замечаниями. В таких случаях Мария Пек выпивала добрый стакан вина и истошно призывала на мужа все кары небесные. Свары между ними становились день ото дня грубее, частенько они по нескольку дней не разговаривали. Оба люто ненавидели друг друга.
Х а б е т л е р. Пока я без сознания лежал в больнице, не заходила ли ко мне кума?
М а р и я П е к
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Из-за этого существа ты даже бил меня! Топтал ногами! Кобель проклятый! Я трудилась, не разгибая спины, не отходила от корыта, сорок лет тянула, как кляча, а ты в «Людовике» любезничал с уборщицами. Думаешь, я не знаю? Думаешь, мне неизвестно, что ты спал даже с женой Белы Шападта?
Х а б е т л е р. А почему бы и нет! Что мне, отказываться? Насколько я помню, это была крепкая, ладная, здоровая женщина.
М а р и я П е к. Смерти моей хочешь? Ладно, доставлю тебе такую радость! Только не вздумай потом носить цветы на могилу! Все с улыбочками, со словечками, а сам как есть убивец! Подлец! И отродясь таким был! Кривая душа, негодяй двуличный!
Х а б е т л е р. Христом богом молю тебя, замолчи! Перебаламутишь весь дом сверху донизу. Сорок лет прошу тебя, заклинаю, попридержи ты свой мерзкий язык, разговаривай ты, как у людей принято, приличным тоном, без крика. Нет, только и знает что орать на всех: на меня, на детей, на соседей; как с цепи сорвалась! Всю жизнь прожила хамкой, чисто базарная баба, каждый может подтвердить. Хочешь, давай спросим кого угодно.
Самых дальних соседей, дворника, любого родственника из Брюгеча или даже собственных детей, уважала ли ты хоть кого в своей жизни? Никого. Обращалась ли ты хоть к кому, к кому угодно на свете, без грубостей? Не сыскать такого примера. Хоть всех опроси, не окажется на твоей стороне ни одного человека на всем белом свете.
М а р и я П е к. Покарает тебя господь, за все тебе воздаст, гадина ты последняя…
Х а й н а л к а. Так нельзя жить. Вы оба больные, даже не знаешь, за кого больше тревожиться. И все только обещаете, что станете жить в ладах, и все понапрасну, что ни день, то новая ссора. Есть только один выход: мама переселится ко мне или к любой из нас, а папа пусть живет здесь, вместе вам нельзя оставаться.
М а р и я П е к. Ладно, ладно! Лучше бы о себе позаботились, благо забот и без нас хватает! А нам уж, если сорок лет, худо ли, хорошо ли, протянули, теперь хуже не станет. Эстер с ребенком пусть возвращается домой.
Г и з и к е. А с чего бы это ей оставлять квартиру, мебель, стиральную машину? Чтобы Зентаи пропил все?
Я н и
Х а б е т л е р. Надо мне поговорить с Зентаи.
Я не потерплю пьянства в своей семье. Таких людей я презираю, не верю им, ни единому слову.
М а р и я П е к. Опять замолол? В могилу меня свести хочешь? Ждешь не дождешься!
Я н и. Я уйду от вас, мама. Заберу жену, сына и уйду.
М а р и я П е к. Куда ты денешься, сынок?
Я н и. Не знаю. Я просил на заводе дать квартиру. Если там не помогут, уеду в Дьёр{141} или на какую-нибудь машинно-тракторную станцию, где дадут жилье. Уж свои-то деньги я везде заработаю.
М а р и я П е к. А остальная семья?
Я н и. Какое мне дело до них!
М а р и я П е к. Правда?
Я н и. Правда, мама. Что этот паскуда-отец, что потаскухи-сестры: друг друга стоят. Да и вообще вся эта помойная яма!
М а р и я П е к. Ну, а мать? Меня ты как обзовешь?
Я н и. Нельзя здесь жить. Вся эта грязь и безалаберщина добром не кончатся. Мама, я хочу, чтобы у меня был порядок, я заберу своего сына. В моих силах воспитать его человеком. Да я и имею на это право.
М а р и я П е к
П и с а т е л ь. Два дня спустя перепуганный Бела Шападт позвонил на квартиру Хайналки. Он сказал, чтобы они приезжали, с Марией Пек плохо. Хайналки не было дома, саксофонист на такси приехал на улицу Надьфуварош.
Б е л а Ш а п а д т
Х а б е т л е р
Э р в и н
М а р и я П е к. Видишь, мне даже умереть не дают… Он сказал, что никогда не любил меня… что из чувства порядочности жил со мной. Ему противно было целовать мои руки… такие они… безобразные…
Э р в и н
Х а б е т л е р. Я не решился перечить ей. И вообще, когда это случилось, меня не было в комнате.
Э р в и н. Тогда молитесь богу. Если яд проник в кровь, можете готовиться к похоронам.
Г и з и к е
М а р и я П е к. Обещаю.
З е н т а и. Я поступаю в университет. Не успокоюсь, пока меня не станут звать доктором Зентаи. Даже если изменится строй, диплом все равно останется в силе.
Э с т е р. Не сердись, но меня смех разбирает, когда на выпускном вечере веселятся плешивые типы. В восемнадцать лет это еще куда ни шло, а уж так, по-моему, просто нелепо.
З е н т а и. Твое мнение меня не интересует.
Э с т е р. Ты ни одного вечера не посидишь с ребенком. Черкаешь там что-то, трешь резинкой, зубришь стихи, если случайно заявишься домой трезвым.
Не смей меня трогать! Ты мне противен! Уходи отсюда! Нет, этого я не выдержу!
З е н т а и. Ладно, уйду.
Э с т е р. Ты — скотина! Даже твой кровный отец на суде подтвердит, что ты распоследний пропойца и негодяй! А мылом моим не смей пользоваться! И зубной пастой тоже! Пива хлебай на две бутылки меньше, я не намерена на тебя ишачить! Правильно отец твой советовал гнать тебя к чертовой матери, а себе подыскать подходящего, честного, порядочного человека!
З е н т а и. Господи, а ведь какое великолепное воспитание я получил! Каждое утро меня будили актрисы. Отец, еще сонный, с похмелья, приставлял мне к уху трубку, и я слушал их щебетанье. Одна актриса даже пела господину инспектору. Конечно, будем справедливы, он все-таки заботился обо мне. Однажды пьяный приставил мне ко лбу револьвер, потому что я не хотел ужинать. Мать три года промучилась с ним, потом умерла… Но этот добродетельный человек все-таки мой родной отец, и на его могиле я велю написать: «Здесь покоится Никто…» А ты просто глупая гусыня, и до чего же ты мне противна, ей-богу!
Э с т е р. Когда уберешься отсюда?
Г о л о с З е н т а и
Э с т е р. Когда я наконец от тебя избавлюсь?
Г о л о с З е н т а и. Уйду… скоро уйду.
П и с а т е л ь. Вся семья была того мнения, что Зентаи никуда не уйдет. Но в конце октября он неожиданно переселился, забрал с собой фотоаппарат и радиоприемник. Эстер пришла домой, увидела пустой столик, где раньше стоял приемник, и заревела.
Г и з и к е. Ты что, спятила? А если бы он все разделил поровну? Радуйся, что мало забрал.
М а р и я П е к. Господи, все трое… Все трое…
З е н т а и - с т а р ш и й
Э с т е р. Нисколечко я не убиваюсь. Противен он мне. Как есть подонок. Раз в месяц только придется встречаться с ним, чтобы получать деньги на ребенка. А там, да поможет нам бог!
З е н т а и - с т а р ш и й. Оставь ты бога в покое, не верю я в эту муть. А попов, так тех просто ненавижу. По-моему, живут они припеваючи, не утруждают себя, и всего вдоволь. Если лет этак через пятьдесят я случайно умру, не подпускайте попа ко мне близко, не то вылезу из гроба и дам ему пинка под зад.
Х а б е т л е р
М а р и я П е к. Ну и дуреет же человек под старость!
Х а й н а л к а
Не плачьте, мама, куда ни посмотришь, везде одни неудачные браки, только жены мирятся с мужьями-пьяницами и с побоями да боятся, что соседи осудят, и жалеют делить мебель и барахло.
Г и з и к е. Мы, слава богу, не такие. У нас нет этой рабской привязанности. Мы не боимся одиночества и детей прокормим и воспитаем.
Я н и. Уж это точно. Один будет играть на кларнете, другая — мурлыкать модные песенки. И смогут есть лапши с творогом и жареной рыбы сколько влезет!
Г и з и к е. И это все, что ты можешь сказать? А если тебя жизнь покорежит? Куда ты денешься? Это я нянчила тебя в бараке, пока мама работала, я водила тебя гулять, купала, совала тебе хлеб, яблоки.
Я н и. Зачтется тебе на том свете! А передо мной нечего ломаться, знаю я о тебе предостаточно, о всех твоих похождениях. Дураком, что ли, меня считаете? Остается только повесить у входа красный фонарь: пусть все видят, где живут девицы Хабетлер! Пожалуйста, милости просим! Одна другой стоит! Джаз, танцы, шоколадный ликер! Минуточку терпения, до всех черед дойдет!
М а р и я П е к. Неправда! Не слушайте его! Он просто так орет! Вечно он собачится. От меня, от меня у него этот треклятый сволочной характер! А сердце у него доброе, у вашего брата! Никогда он вас не оставит.
Я н и. Плевать я хотел на всю семейку! И на вас тоже! Не ломайте комедию, этим меня не проймешь, осточертело все! И вы мне надоели, мама! Все мне опротивели! Все! Сыт по горло! До тошноты!
М а р и я П е к
Я н и
П и с а т е л ь. Участковый врач сделал Марии Пек укол и ушел. Но не прошло и получаса, как он без вызова снова вернулся. Бессильный что-либо предпринять, сделал красноречивый сочувственный жест. Сердце, сказал он. И вызвал «скорую помощь». Наутро дети уже не застали Марию Пек в палате. Она умерла в четыре часа утра.
Х а б е т л е р. Не пустили меня к ней! Не было меня с ней рядом! Не подержал я в последнюю минуту ее дорогую руку.
Я н и. Пожалуйста, не надо. И так сердце разрывается, зачем же усугублять горе? Пожалуйста, поймите это, папа.
Х а б е т л е р. Она сказала, что покинет меня! Сказала мне! В землю положат родную мою, бесценную! Жизнь моя единственная, навеки ты меня покинула! Отправлюсь и я эа тобой, родная, золотая моя мамочка! Пусть обоих нас укроет одна могила!
В р а ч
Г и з и к е. Надо заплести ей косы и уложить сзади венком.
Я н и
Э р в и н. Нельзя его пускать на похороны. Лучше дать сильное снотворное. Даже если потом он будет упрекать нас, все-таки легче, а то вдруг подкосит его сердечный приступ прямо там, на Ракошкерестурском{142} кладбище.
Х а й н а л к а. Мы не имеем права лишать отца последнего прощания.
Г и з и к е. И мама ждет его. Всегда вместе держались всей семьей. Так и впредь надо стараться…
П и с а т е л ь. Дочери взяли напрокат черные пальто, платки, сумки. Нарукавных повязок хватило даже на внуков, и они испуганно, но гордо носили их.
Х а й н а л к а. Нет у меня больше мамы!
Э р в и н
Х а й н а л к а. Ты была там?
Ф о т о г р а ф. Какие фотографии желаете, господин?
Э р в и н
Г и з и к е. Папа, наверное, был бы рад фотографиям. Может, и в Брюгеч послал бы несколько штук.
Х а й н а л к а
Э р в и н
Х а б е т л е р. Господи! Она меня покинула! Боже правый, милосердный! Покинула меня!
Я н и. Папа, прошу вас! Папа, ну, пожалуйста, не надо!
З е н т а и - с т а р ш и й
Ж е н щ и н а
Б е л а Ш а п а д т. Убирайся отсюда! Оставь в покое убитую горем семью!
Я н и
Г и з и к е. Схожу к маме на могилку. Папа не пойдет со мной?
Х а й н а л к а. Папа никуда не пойдет. Пусть отдыхает дома.
Х а б е т л е р. Я слышу, как она жалуется. Говорит, ледяной ветер, я мерзну, ведь вы принесли меня сюда, на холодное кладбище, прямо из теплой постели. Укрою тебя, обниму, лягу с тобой на веки вечные, моя маленькая, дорогая, милая мамочка.
Х а й н а л к а
Х а б е т л е р
Яни, Гизике, девочки — все думают, будто между мной и Анной Кювечеш была какая-то любовная связь. Потому что ваша мать вечно меня ею попрекала, и никак этого нельзя было выбить у нее из головы.
Э р в и н
Х а б е т л е р
З е н т а и
Э р в и н
З е н т а и
Я н и
З е н т а и. Не твое дело.
Я н и. Дурак ты. Если б я хоть раз полез на тебя с кулаками… Но тебя незачем бить, ты и сам с собой управишься, в одиночку.
Э р в и н
Х а й н а л к а. Вот послушай, это мы пели еще в гимназии.
Э р в и н. Красиво звучит, торжественно. Но ведь здесь нужен орган или фисгармония. Может быть, сопровождение рояля или гитары. К сожалению, это нельзя переложить для духовых инструментов.
З е н т а и
Х а й н а л к а. Господи, за что ты наказываешь нас! Проходи, садись.
З е н т а и. Ей-богу, я еще с утра чувствовал, что-то неладно. Два раза звонил ему, он не брал трубку. В полдень зашел к нему домой, звонил, но он так и не открыл. Даже на лестнице чувствовал запах газа… ребята, я знал, что его уже нет в живых, и не решился войти один. Крикнул сверху дворнику, тот вызвал полицейского. Мы взломали дверь. Старик сидел в уборной, головой прислонился к стене. Так он и умер. Мы с полицейским открыли окна, потому что газом пахло невыносимо.
Э р в и н. Он покончил с собой?
З е н т а и
Э р в и н. Ночуй у нас.
З е н т а и. Нельзя. В Пештлёринце{144} мой фотоаппарат, утром я сдам его в комиссионный, может, дадут тысячи три. Тогда оплачу расходы по похоронам.
Х а й н а л к а
З е н т а и. Нет, пойду домой. Я буду осторожен дорогой. Пить не смогу, у меня в кармане всего пять форинтов. А дома мне уже ничего не страшно. Если не засну, — на стене, напротив кровати, висит фотография дочки.
Э р в и н. Давай ложиться. Мне завтра вечером играть, я хочу выспаться наконец.
З е н т а и
Не сердитесь на мою глупость. Спокойной ночи.
Х а й н а л к а
Э р в и н. Рискованная затея. Пьяный он грубый, задиристый. Или плачет, или дерется. Одно ясно, что утихомирить его нельзя. Но все равно, попытаюсь.
З е н т а и. Прошу прощения за эту сумасшедшую ночь.
Х а й н а л к а. Не говори глупостей!
З е н т а и. Я купил поваренную книгу, учусь стряпать.
Э р в и н
З е н т а и. Надо изучать кибернетику. Не ту, что вы думаете, но эти умные машины. Метод, вот что нужно освоить. Машина работает, как человеческий мозг. Если я изучу машину, я точно смогу знать, как зарождается мысль в мозгу. Или космические полеты. Вот увидите, я еще полечу к звездам. Ведь там не потребуют ни анкеты, ни паспорта, ни визы. Оплатил дорожные расходы до какой-нибудь далекой планеты и лети.
Х а й н а л к а. Поздно уже, давайте спать.
З е н т а и. Газом пахнет.
Х а й н а л к а. Да нет же. Я перекрыла даже главный кран.
З е н т а и. Газом пахнет.
У меня тоже не много волос осталось. Твоя сестрица вырвала целый клок. Отец еще напоследок советовал, чтоб я к ней вернулся. Но я не вернусь. Хватит с меня. Уж лучше научусь стряпать, стирать рубашки, только бы не видеть ее.
Х а й н а л к а. И ты ей не больно нужен.
З е н т а и. Я не хотел в непочтительном тоне говорить о своей жене. Не сердись, Хайналка, прости меня.
Х а й н а л к а
З е н т а и. Не кричи на меня! Ты видела, в какой гроб его положили? И на гроб-то даже не походит!
Э р в и н. Успокойся, прошу тебя…
З е н т а и. Полицейский позвал меня к телефону, когда старика выносили. Как Христа… И мне пришлось перешагнуть через него.
П и с а т е л ь. Рассветало, когда они вошли к Зентаи. Он открыл окно, стоял, облокотившись на подоконник, и все еще насвистывал. На его обнаженные плечи и грудь падал серебристый снег.
Я н и
Р ы ж и й Г р а ф. Согласился ты побелить класс?
Я н и. Да. В воскресенье утром начну, а к вечеру закончу.
Р ы ж и й Г р а ф
Я н и
Р ы ж и й Г р а ф. Сажать не сажают, но могут оказать любезность: оштрафуют на пару сотен форинтов. Ты же знаешь, во всем виноват крейсер «Аврора», что не в Нью-Йорке начал палить.
З е н т а и
По мнению врачей, после выпивки падает содержание сахара в крови. Поэтому на другое утро пьют пиво, тогда проходит похмелье. Меня это не интересует. Я пью ради священного мира, чтобы избавить окружающих людей от собственной грубости.
Я н и. Ты и пьяный ничуть не лучше. И так всю жизнь себе испоганил. Пил, шлялся по бабам, ссорился. Даже в нашей семье не ужился.
З е н т а и. Другие тоже не ужились. Даже саксофонист сбежал. А ведь не пил и не шлялся по бабам. И все-таки ушел в чем был, в одном костюме и в дырявых ботинках. Все бросил.
Что касается меня, то после двенадцати лет честной работы начальник отдела кадров, сославшись на пункт «В» Трудового кодекса, выставил меня на улицу. В данном случай он поступил незаконно. Я пошел в редакцию «Непсабадшаг»{145}, попросил их о помощи. Я сослался на Двадцать второй съезд, и они занялись моим делом, причем основательно, добросовестно и с полным успехом. На мою прежнюю работу, по дружескому совету журналиста, я больше не вернусь, потому что позднее они все равно свернут мне шею, только на этот раз более умело. Я нашел одно великолепное предприятие тяжелой промышленности, где, ей-ей, уже прослышали обо мне и с радостью взяли меня старшим референтом отдела труда и зарплаты. Пока уважаемая фирма выдаст мне трудовую книжку и подтверждение, что больше не нуждается в моих услугах, пройдет еще несколько дней, а там я примусь за работу. Теперь происхождение не важно, были бы способности. К августу бог даст поправлю свои дела, с премией набежит тысячи четыре.
Я н и
З е н т а и. В новогоднюю ночь я купил бутылку шампанского, хотел отнести на кладбище. Но понапрасну сулил таксисту сто форинтов, он не клюнул на удочку, объяснил, что ворота заперты и что в такую пору не годится тревожить покойников. Тогда я пошел в буфет «Адам» и уговорил какую-то дешевку выпить со мной.
Я н и. Брось пить. Вот и сейчас в тебе больше пол-литра, сам зеленый весь, как лимон.
З е н т а и
Я н и. Замолчи.
З е н т а и. Нет уж, теперь моя очередь высказаться, потому что у меня, подонка, есть свое особое мнение об этом добропорядочном семействе, об убитом горем вдовце, который за двадцать лет впервые вставил себе зубы и каждый божий день ходит на могилу супруги. Свежевыбритый, в начищенных ботинках, в отглаженных брюках. Ну, не колоссально? Вместо пятичасового чая он ходит на кладбище заводить знакомства, ухаживать за вдовами.
Я н и. Ну и мразь ты. Десять лет прожил с нами… Мать горшки из-под тебя таскала…
З е н т а и
Я н и. Замолчи!
З е н т а и
П и с а т е л ь
КТО НЕ ИМЕЕТ МУЖЕСТВА ЛЮБИТЬ{147}
Пьеса в трех действиях
Авторизованный перевод
Т а м а ш Ш о л т э с — инженер.
Е в а — его жена.
З о л т а н К е р н э р — инженер.
Э р в и н Л у к и ч — физик.
А н д р е а М о р в а и — счетовод.
А г н е ш Х о л л о д и — судья.
П о н г р а ц — начальник отдела кадров.
С е д е ч и — главный технолог.
Ф а б и а н — юрисконсульт.
Д е м е к — прораб.
С т е н о г р а ф и с т к а.
В е р а }
Ю д и т }
К л а р и } — студентки.
С т у д е н т - м о р а л и с т.
З а в и с т л и в а я д е в у ш к а.
С т у д е н т - ц и н и к.
Действие первое
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Не знаю. Уже повесили трубку.
Е в а. Я еще на лестнице слышала звонок… Как ты думаешь, кто бы это мог быть?
Т а м а ш
Т а м а ш. Да, денек нынче не ахти какой удачный.
Е в а
Т а м а ш. Так и должно быть. Пусть себе восхищаются за свои собственные денежки, а я у себя дома, и меня все эти древности не волнуют.
Невероятно! Стоимость лихтенштейнских марок растет… Лихтенштейн и Ватикан — вот два фаворита.
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. По-моему, ты нервничаешь.
Е в а. Нет, уже прошло.
Т а м а ш. Если прошло, не будь такой раздраженной.
Е в а. О Вадуцской серии марок.
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Позволь тебе не поверить.
Е в а. Да, да, я думала о нем.
Т а м а ш. Значит, ты опять за свое.
Е в а. Это не имеет значения.
Т а м а ш. Сообщница? В каком таком преступлении? Или я задавил этого несчастного?
Е в а
Т а м а ш. Или перепугал его насмерть? Неожиданно дал резкий сигнал? Прижал к кювету?
Е в а. Нет.
Т а м а ш. Что же в таком случае?
Е в а
Т а м а ш. Прости, но я бы резюмировал это происшествие иначе… Мы ехали в Фелдебрё и на подступах к Тотфалу{151} заметили, что кто-то лежит в кювете, а рядом с ним валяется перевернутый мотоцикл «Чепель»…
Е в а. Его лицо было залито кровью…
Т а м а ш. Это не имеет значения. Дело в том, что он был просто пьян. Вспомни. Я остановил машину, мы вышли и, когда я над ним наклонился, сразу же почувствовал, что он сильно выпил. А кто за рулем — пить не должен.
Е в а. И все же нам не следовало оставлять его там.
Т а м а ш. А что мы могли бы сделать? Я же не врач.
Е в а. Отвезли бы в Эгер, в больницу.
Т а м а ш. Но мы спешили в Фелдебрё.
Е в а. Повернули бы назад… А церквушку осмотрели бы в другой раз. Ну не увидел бы Фелдебрё — подумаешь, какая беда!
Т а м а ш. Ты сама вызвалась показать его мне.
Е в а. Да, но не такой ценой.
Т а м а ш. Я уже тебе разъяснил, что мы ехали по двести четырнадцатому шоссе, где оживленное движение, а не по глухой лесной просеке. Минут через пять-десять, должно быть, подъехала другая машина… его непременно подобрали, отвезли в вытрезвитель, привели в чувство, перевязали, а то и прооперировали, если потребовалось. Можешь быть спокойна, он уже там не валяется.
Е в а. А если другой машины не было?
Т а м а ш. Должна была быть.
Е в а. А если она подъехала слишком поздно… а он тем временем скончался?
Т а м а ш. Значит, ему не повезло — он получил столь тяжелую травму, что и мы ничем не смогли бы помочь.
Е в а. А если и те не подобрали его?
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. А ты подумала о последствиях?
Е в а
Т а м а ш. Не о чехлах речь, а о нас самих. Потому что это дело не закончилось бы больницей. За ней последовал бы допрос в полиции. А как доказать, что это не я его сшиб? Кто может подтвердить?
Е в а. Он! Он, пострадавший, оправдал бы нас.
Т а м а ш. А если бы не смог? Если б он оказался лишенным такой возможности?
Ладно, допустим. Рассмотрим наиболее благоприятный исход. Пострадавший не будет утверждать, что я его сбил, но что последует за этим? Следствие, бесконечные протоколы, судебные разбирательства, дача свидетельских показаний. И всей этой канители месяцами не будет конца. Нам только этого не хватает. Разве не благоразумнее было бы дать полный газ? Кто может подтвердить, что я видел пострадавшего? Я вел машину и следил за дорогой. За дорогой, а не за кюветом.
Е в а
Т а м а ш. Элементарные нравственные устои — все это громкие слова… Только попробуй посочувствовать людям, и тебе же это выйдет боком.
Е в а. Не фиглярничай, Тамаш! Мы поступили скверно, и переиграть этого уже нельзя. Мы оставили этого несчастного человека на шоссе, и для нас с тобой он навсегда останется там.
Т а м а ш
Е в а. Люблю копаться в душе?
Т а м а ш. Не сердись — да.
Е в а. Пять лет я твоя жена, но сейчас словно впервые тебя вижу.
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Будь умницей, послушай, что я тебе скажу… Человека, потерпевшего аварию, мы действительно могли бы вытащить из канавы и доставить куда-нибудь в медпункт. Но если ты поглядишь на то, что окружает тебя и меня в этом мире, то увидишь — разве только он один попал в беду? Разве он один наскочил на дерево или придорожный столб? И если я действительно стану принимать близко к сердцу людские судьбы, мировые события, всю ту уйму бед, зла и мерзости, невольным свидетелем которых нам ежедневно приходится быть… если начну шуметь, кричать, предъявлять претензии… если возьму на себя роль воинственного и доброго самаритянина… тогда… Ну, как ты думаешь, чем все это тогда кончится?.. Рано или поздно мне свернут шею… Но ты ведь, надеюсь, этого не хочешь…
Е в а. Нет, нет!
Т а м а ш. Что означает твое «нет»?
Е в а. В последнее время у меня всегда была потребность говорить тебе «нет». На все, чего бы ты ни захотел, чего бы ни попросил, я на все отвечала тебе — нет! Теперь хочу положить конец.
Т а м а ш
Е в а. Я и сама толком не знаю — всему!
Т а м а ш. Собственно говоря, что произошло?
Е в а. Я не могу больше так жить!
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Ты слышала? Я сказал, что идем на концерт. Иначе от него не отвяжешься.
Е в а. А кофе мы его все-таки угостим?
Т а м а ш. Не возражаю. Но после кофе я сразу же выставлю его за дверь.
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Мне пойти открыть, или ты сам?
Т а м а ш. Пожалуй, я сам…
Г о л о с Т а м а ш а. Пожалуйста, проходите сюда… сюда, направо.
А н д р е а
Т а м а ш
А н д р е а
Т а м а ш. Нас не было дома.
А н д р е а
Т а м а ш
А теперь говорите, что вам угодно. Только, пожалуйста, побыстрее. Мы должны уходить.
А н д р е а
Т а м а ш. Что?
А н д р е а. Мою характеристику для поступления в вечерний университет.
Т а м а ш. Да, не подписал. Кстати, от кого вы об этом узнали?
А н д р е а. От Эсти.
Т а м а ш. Какая Эсти? Та, что работает в секретариате дирекции?
А н д р е а. Да.
Т а м а ш. Я привлеку ее к дисциплинарной ответственности.
А н д р е а
Т а м а ш. А теперь-то вы от меня чего хотите?
А н д р е а. Чтоб вы все-таки поддержали мою просьбу о выдаче характеристики.
Т а м а ш. Я не могу этого сделать.
А н д р е а. Почему вы не хотите, чтобы я училась?
Т а м а ш
А н д р е а. Но почему?
Т а м а ш. Сейчас объясню. Кем вы хотите стать?
А н д р е а. Хотела бы археологом.
Т а м а ш. Ну вот видите! По этой причине я и не поставил свою подпись. Если вам во что бы то ни стало хочется учиться, почему бы не поступить в какой-нибудь технический вуз? Тогда я, пожалуй, поддержал бы ваше заявление. Тогда бы вы учились для нас. А в данном случае… Что нам за польза от того, что мы отпустим вас в университет?
А н д р е а. Но если я…
Т а м а ш
А н д р е а. Потому что после выпускных экзаменов меня направили сюда на работу.
Т а м а ш. И вы рассчитывали отсидеться здесь годик-другой… Пробраться с нашей помощью в университет, — пусть, мол, они пойдут на жертвы, предоставят мне всякие льготы, делают поблажки… Потом, воспользовавшись нашей поддержкой, вы со своим дипломом тихонько смотаете удочки, найдете себе теплое местечко, а мы останемся с носом. Так вы рассчитали?
А н д р е а
Т а м а ш. Не преступление, а грубый просчет, любезная Андреа Морваи.
А н д р е а
Т а м а ш
А н д р е а. А если я вас очень попрошу… Я всегда мечтала стать археологом, меня интересовала…
Т а м а ш
А н д р е а. Да, с детских лет.
Т а м а ш. Да знает ли ребенок вообще, что такое археология? Он, в сущности, по-настоящему даже не понимает, чего он хочет. Все это детские мечты.
А н д р е а
Т а м а ш. Не туда.
А н д р е а
Т а м а ш. Спокойной ночи.
Е в а
Т а м а ш. Ты слышала наш разговор?
Е в а. Да, мне все было слышно.
Т а м а ш. Вот видишь, я окружен подобными дурочками, с которыми приходится работать.
Е в а. Почему же дурочками?.. Тебя удивляет, что она к чему-то стремится?
Т а м а ш. Одержимая какая-то.
Е в а. Потому что мечтает о чем-то?
Т а м а ш. Через месяц-другой все равно бросит занятия…
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Ты, кажется, хотела стать врачом, а работаешь гидом-переводчиком. Вот на какую высоту подняла тебя великая человеческая солидарность отзывчивых к твоей судьбе людей.
Е в а
Т а м а ш. Кто за тебя тогда заступился?
Е в а. Тогда никто. И именно поэтому я хотела бы помочь этой девушке, ибо знаю, как плохо, когда никого нет рядом в нужный момент, когда никто не поддержит в трудную минуту.
Т а м а ш. Ты нынче удивительно чувствительна, все принимаешь близко к сердцу, но одного ты не можешь понять — живи я так, как тебе хочется, мне пришлось бы проделать непосильную да и ненужную работу — познать не только деловые, моральные качества своих сослуживцев, но и вникать во все сложности их душевных переживаний. Разве это осуществимо?
Е в а. Да, да… Счетовод всего лишь счетный работник, но и у него может быть сложная человеческая натура. Человеческая душа сложна, многогранна. Ты должен понимать, считаться с этим.
Т а м а ш. Возможно… Но я никогда не говорил, что желаю быть причисленным к лику святых.
Е в а. Только теперь я по-настоящему поняла, какой ты циник.
Т а м а ш. А ты старомодна, увы… Ни дать ни взять, горшок цветущей герани.
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Это Иверт, французский каталог.
Что ты ищешь?
Е в а. Ничего. Твои марки меня не интересуют.
Т а м а ш
Е в а. Но ты ж сидишь над этими каталогами, зачитываешься ими, как биржевой маклер сводками курса акций. У тебя нет коллекции, а есть акции. Твоя серия с орхидеями — сущий банковский вклад.
Т а м а ш. А чего ты злишься? Потому что я серьезно, на научной основе занимаюсь коллекционированием марок? К слову, у меня уже давно нет орхидейной серии, теперь я переключился на более ходовой товар — старинные венгерские литографические экземпляры; это куда перспективнее. А ты с такой брезгливостью говоришь о моем вкладе.
Е в а. Лишь для сравнения.
Т а м а ш. Банковский вклад даже в качестве сравнения весьма привлекателен. Это и более шикарная машина, и более комфортабельная, обставленная современной мебелью квартира, и длительное заграничное путешествие — вот что он может нам дать. Неужто все эти блага для тебя ничего не стоят? Ты не хотела бы ими пользоваться?
Е в а. До чего же ты расчетлив, до чего ловок… Так и хочется увидеть тебя с забрызганной грязью физиономией, с шишками на лбу. Конечно, я говорю глупости… Вряд ли я когда-нибудь увижу тебя другим.
Т а м а ш. С запачканной физиономией? Нет уж, увольте. Я всегда и во всем соблюдаю правила личной гигиены.
Е в а. Моя беда в том, что я никак не могу примириться с тобой. Иной раз так и хочется разбить тебя, словно неудачно слепленный керамический горшок… А потом меня охватывают другие чувства — хочется начать жизнь с тобой заново — авось посчастливится и все обернется к лучшему…
Т а м а ш. Сейчас?.. Когда ты призналась, что хорошо бы начать жизнь заново…
Е в а. Пусти!
Т а м а ш. Не глупи… Ты обворожительна. Меня влечет твоя красота, я жажду тебя…
Е в а
Т а м а ш. Почему ты побледнела? Я тебя обидел?
Е в а. Не удалось.
Т а м а ш. Если я ненароком обидел тебя чем-то, глубоко сожалею.
Е в а. Излишне.
Т а м а ш. Поверь, я вовсе не хотел.
Е в а. Избавь, пожалуйста! И не проси прощения! Звонят. Это, должно быть, Золи.
Т а м а ш. Наконец-то!
К е р н э р
Т а м а ш. А почему что-то должно было измениться? Выпьем? Вот привез из Цегледа{154}. Пить можно, палинка что надо.
К е р н э р. В таком случае налей.
Т а м а ш
К е р н э р. За твое здоровье.
Т а м а ш. Присаживайся.
К е р н э р. Благодарю.
Я бы хотел поговорить с тобой наедине.
Т а м а ш. Ева дома.
К е р н э р. Я уже полтора года не курю.
Т а м а ш
К е р н э р
Т а м а ш. Как тебе будет угодно… Но сначала выпьешь чашечку кофе? А вот и Ева, уже несет.
К е р н э р. Вы очень гостеприимны.
Е в а. Давно мы тебя не видели, Золи.
К е р н э р. Не стану отпираться, виноват, простите.
Е в а. Сколько кусков сахару?
К е р н э р. Благодарю, предпочитаю без сахара.
Е в а. А сигарету?
К е р н э р. Тоже воздержусь.
Т а м а ш. Он уже полтора года как бросил курить. Только что признался.
Е в а. Но что же произошло?
К е р н э р. Просто я оказался трусом. Меня напугали, я и бросил.
Е в а. Печальная история. Расскажи что-нибудь повеселее. Слыхала, прошлым летом ты ездил на машине в Италию.
К е р н э р. Постой, постой! Давным-давно у тебя была собачка. Ее звали Фигуркой. Она еще существует?
Е в а
К е р н э р. Тогда хорошо. Вот эти гостинцы я привез из Италии.
Е в а. Что это?
К е р н э р
Е в а. Ты очень мил. Фигурка будет весьма благодарна.
К е р н э р. Помимо всего прочего в моем багаже, привезенном из Италии, превосходная история со сногсшибательной концовкой. Послушайте… В Риме в одном из универмагов я видел старуху воровку. Она казалась вполне приличной опрятно одетой старушкой, лет семидесяти на вид. Контролер застал ее на месте преступления, в тот момент, когда она засовывала в сумку краденое, и уже собрался было препроводить ее в контору для проверки документов, но тут вмешался в дело благоверный старушонки. Ему тоже было, пожалуй, не менее семидесяти. Это был почтенный, прилично одетый господин, вполне респектабельного вида. Он закатил старушенции такую оплеуху, что детективу, должно быть, стало жаль бедняжку, он только махнул рукой и отошел от них.
Е в а. Ну что ж, дело обернулось довольно благополучно.
К е р н э р. Погодите, это еще цветочки, а ягодки впереди. Отгадайте, что сперла старушка?
Е в а. Шелковые чулки.
К е р н э р. Не то, совсем не то. Красть шелковые чулки — банально.
Т а м а ш. Пудру с губной помадой.
К е р н э р. Тоже неудачно, избитый прием. Придумайте что-нибудь из ряда вон выходящее, экстравагантное. Нечто такое, отчего человеку должно взгрустнуться.
Е в а. Тщеславная семидесятилетняя старушка стащила зеркальце.
К е р н э р. Нет.
Т а м а ш. Купальное трико.
К е р н э р. Фи, какое у тебя извращенное воображение!
Е в а. Погоди минутку, сейчас отгадаю.
К е р н э р. Она в ней не нуждалась — и без того была худущей.
Е в а. Пистолет, чтоб прикончить своего благоверного.
К е р н э р. Метко замечено. Но она украла вовсе не пистолет.
Т а м а ш. Лиловый парик.
К е р н э р. Нелепость.
Е в а. Соску с погремушкой.
К е р н э р. Нет.
Т а м а ш. Гвозди для гроба.
Е в а. Скорее, венок из цветов померанца.
К е р н э р. Нет, нет!
Е в а. Бутылку палинки. Джина, виски, рома.
К е р н э р. Не то.
Т а м а ш
К е р н э р. Теперь не до шуток, друзья.
Е в а. Что же украла эта несчастная?
К е р н э р
Е в а.
К е р н э р. Забыл.
Т а м а ш. Палинка ударила тебе в голову, старина.
Е в а. Ты в самом деле не знаешь? Разыгрывал нас?
К е р н э р
Т а м а ш. Ты ничуть не изменился.
К е р н э р. Клянусь, рассказал правдиво, все как было, как на духу.
Е в а. А тебе известно медицинское определение этой патологической аномалии?
К е р н э р. Амнезия — потеря памяти.
Е в а. Ошибаешься, старческое слабоумие. Ну, будь здоров! У меня дела, пожалуй, уже не увидимся.
К е р н э р
У тебя все еще «шкода»?
Т а м а ш. Нет, поменял на «симку».
К е р н э р. И как?
Т а м а ш. Терпимо. А у тебя?
К е р н э р. Старый «опель».
Т а м а ш. Ну и как?
К е р н э р. По-прежнему сносный.
Т а м а ш. С кем ты ездил в Италию?
К е р н э р. Да подцепил одну в институте.
Т а м а ш. Ничего бабенка?
К е р н э р. Мне такие нравятся. Мне по душе их трезвость, деловитость, этакий, знаешь ли, ультрасовременный реализм. После первого же ужина она спросила: «Ну, а на десерт ты, конечно, предпочитаешь меня?»
Т а м а ш. Что называется, не мудрствуя лукаво, сразу взяла быка за рога. Без всяких лишних слов, изображения каких-то там чувств… Сразу суть дела.
К е р н э р. Ты прав. Без излишнего пустословия, присловья, сразу к сути. Так что перейдем к сути и мы, Тамаш.
Т а м а ш. Слушаю тебя.
К е р н э р. Я пришел по делу канатной дороги в Иванде.
Т а м а ш. Вот оно что!
К е р н э р. Догадываешься почему?
Т а м а ш. Пока еще нет.
К е р н э р. Мне как эксперту пришлось дать заключение.
Т а м а ш
К е р н э р. Но заключение подписал я. Ты разве не знал?
Т а м а ш. Кажется, теперь припоминаю.
К е р н э р. Где документы экспертизы?
Т а м а ш. У меня.
К е р н э р. Вот и превосходно.
Т а м а ш
К е р н э р. Потому что я поставил на нем свою подпись. И если ты изымешь
Т а м а ш. Чтоб и следа не осталось?
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Мы с тобой были однокурсниками, вспомни, сколько раз мы выручали друг друга! Вместе проказничали, вместе волочились за красотками.
Т а м а ш. Не забыл.
К е р н э р. Ну то-то же! Слава богу, что не забыл. Такая дружба даже годы спустя кое к чему обязывает.
Т а м а ш. Значит, по-твоему, из-за того, что мы дружны, надо сваливать вину на других? Дружба двух людей — это…
К е р н э р
Т а м а ш. Короче говоря, надо выкрасть из досье твое заключение?!
К е р н э р. Да.
Т а м а ш
К е р н э р
Т а м а ш. Да. Пока могу предъявить заключение экспертизы — пустая формальность. Но только до тех пор.
К е р н э р. Кто может считать тебя виновным?
Т а м а ш. Покуда я могу постоять за себя, меня не волнует, что думают обо мне.
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Речь идет совсем о другом. Ты же прекрасно знаешь.
Т а м а ш
К е р н э р. Почему это тебя интересует?
Т а м а ш
К е р н э р. Тамаш! Прошу тебя, вынь из досье мое заключение, я знаю, ты можешь преспокойно его изъять.
Т а м а ш. Мы уже все обсудили и покончили с этим.
К е р н э р. Ты можешь легко, без риска его изъять: ты ведь всегда слыл педантом и потому одновременно затребовал два заключения. Второе ты запросил от Института физики металлов. И они прислали такое же письменное заключение, что и я.
Т а м а ш. Откуда это тебе известно?
К е р н э р. Не важно! Знаю. Тебя выгородит и одна экспертиза. А мою изыми.
Т а м а ш
К е р н э р. Прошу тебя, мне ужасно неприятна вся эта история.
Т а м а ш. Так-то оно так, но ты уж как-нибудь сам должен это уладить.
К е р н э р. Ты же знаешь — почти при любом разборе дисциплинарного дела не хватает то одного, то другого документа, той или иной справки, а там, глядишь, и все дело, из-за которого сыр-бор загорелся, — замяли. Сперва откладывают, а потом постепенно все и затихнет. Опасен не только радиоактивный пепел, но и обычная канцелярская пыль. Тоже все засыпает. Особенно досье по дисциплинарным делам. Итак! Образумился ты наконец?
Т а м а ш. Весьма сожалею, но изъять твое заключение не могу.
К е р н э р. Нет?
Т а м а ш. Последний раз говорю — нет!
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Ты никак не можешь забыть, что с Евой, собственно, я тебя свел.
Т а м а ш
К е р н э р
Т а м а ш. Ну и?..
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Никакого.
Т а м а ш. В таком случае, зачем ты ее впутываешь?
К е р н э р
Т а м а ш. Брось вилять! Говори прямо — какое отношение ко всему этому имеет Ева?
К е р н э р. Ты думаешь, между нами что-то было? Я бы сказал… А почему бы и нет… Мы же не ханжи, в конце концов, мы живем не в эпоху строгих филистерских нравов… К сожалению, между нами ничего не было.
Т а м а ш. Ну, будет! Уходи отсюда!
К е р н э р. Ничего не было, понимаешь? Ровным счетом ничего. Не дури.
Т а м а ш. Иди. А то дождешься, наговорю тебе каких-нибудь грубостей.
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Ты что, на колючку напоролся? Советую вытащить занозу.
Т а м а ш
Г о л о с Е в ы
Т а м а ш. Ушел наконец.
Е в а
Т а м а ш. Откуда ты знаешь?
Е в а
Т а м а ш. Откуда ты знаешь, что он влип в скверную историю?
Е в а. Достаточно было на него взглянуть. Я знаю его как облупленного. Когда-то мы с ним были закадычными приятелями.
Т а м а ш. Ты говорила с ним в эти дни? Встречалась?
Е в а. Как-то раз он заходил к нам в отдел.
Т а м а ш. И о чем вы говорили?
Е в а. Да он вовсе не ко мне приходил.
Т а м а ш. Я только хочу тебя предостеречь. Прежде чем я выгнал этого типа, он позволил себе проехаться на твой счет.
Е в а
Т а м а ш. В сущности говоря, этот пижон сказал, что ты была его любовницей.
Е в а
Т а м а ш. Он говорил не прямо, а только обиняками, иносказательно, полунамеками, давая понять это и тут же отказываясь от своих слов, короче говоря, преподнес все в самой гнусной форме.
Е в а. Я была его любовницей? Когда это я была его любовницей?
Т а м а ш. До того, как мы с тобой познакомились. А может, и тогда, когда я тебя уже хорошо знал. В уточнение подобных деталей он не вдавался.
Е в а. Он просто соврал!
Т а м а ш. Что же, твои слова меня успокоили.
Е в а. А ты разве сомневался?
Т а м а ш. Дело было так давно, что, в сущности, это уже не имеет никакого значения, даже если б и было правдой.
Е в а. Ты так легко примирился бы с этим?
Т а м а ш. Мужчина, склонный ревниво копаться в прошлом своей жены, попросту глуп. Мне неизвестны муки ревности, они не отягощают моих сладких снов, когда в предрассветной дремоте мне часто грезится нечто неизъяснимо приятное. Прошлое меня не интересует, ибо что такое прошлое? Сон, полусон или дым? Протянешь руку, чтобы его схватить, а оно тут же и рассеивается.
Е в а. Значит, тебя не интересует мое прошлое?
Т а м а ш. Я этого не говорил. Однако нам следует все же прийти к какой-то договоренности, обрести ясность.
Е в а. Зачем?
Т а м а ш. Чтоб впредь не попадать в неловкое, а то и дурацкое положение, если доведется вновь встретиться с подобными кавалерами, которые ехидно зубоскалят за моей спиной.
Е в а. Ты полагаешь, их было несколько?
Т а м а ш. Этого я знать не могу. Но о Кернэре я никогда не думал.
Е в а. И ты хочешь быть уверен, что больше не попадешь в неловкое положение?
Т а м а ш. Надеюсь, тебе это понятно.
Е в а. Вполне.
Т а м а ш. Стало быть…
Е в а
Т а м а ш
Е в а. И то и другое.
Т а м а ш. Прошу ясности.
Е в а. А что бы ты ответил на «да»?
Т а м а ш. Принял бы к сведению.
Е в а. Так что ж, на сем и покончим?
Т а м а ш. Покончим.
Е в а. Ну нет!
Т а м а ш. Жаль, что ты сказала это как-то неубедительно.
Е в а
Т а м а ш. Что именно?
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш
Действие второе
Х о л л о д и
Ф а б и а н
П о н г р а ц
С е д е ч и
Ф а б и а н
С е д е ч и. Процедура рассмотрения данного дисциплинарного дела — пустая формальность. Шолтэс тут ни при чем.
П о н г р а ц. Не спеши! Больно уж ты торопишься с выводами.
С е д е ч и
П о н г р а ц. Ну, скрывать-то ему особенно нечего — напротив…
Ф а б и а н. Когда приходится отбиваться от исков о взыскании с нас неустойки — на душе всегда муторно. Всем этим сутяжным делам я предпочитаю подряды Шолтэса. Технические проекты, схемы монтажа всегда ясны, оформление подрядных договоров — простое. Тамаш — человек надежный, на него всегда можно положиться.
П о н г р а ц. Погоди-ка! Положиться-то на него можно. Но объясните мне, почему его не любят?
С е д е ч и. Кто его не любит?
П о н г р а ц. Ну ясно — люди, кто с ним работает.
Ф а б и а н. На него жаловались?
П о н г р а ц
С т е н о г р а ф и с т к а. Он дал мне обидное прозвище — девочка с ноготок.
С е д е ч и. С ноготок? Ну и ну! Ах он такой-сякой этот Тамаш!
П о н г р а ц. А почему он вас так прозвал?
С т е н о г р а ф и с т к а. В то время я как раз работала у него и однажды после обеда вынуждена была отпроситься, мне должны были привезти дрова…
С е д е ч и. На него жалуются одни прогульщики да лодыри.
П о н г р а ц. Я считаю его стиль работы неправильным.
Ф а б и а н. Зато он точно соблюдает договорные сроки, этого нельзя забывать. И ивандскую канатную дорогу сдал в срок.
С е д е ч и. Если Тамаш за что-нибудь берется, он всегда выполняет честно. И можно голову дать на отсечение: будет так, как он сказал.
П о н г р а ц. Я предпочел бы сохранить свою голову и поспорить на кружку пива — по крайней мере хоть удовольствие получишь.
Ф а б и а н. Я видел его здесь.
П о н г р а ц. А тот другой? Физик?
Ф а б и а н. Я посадил его в бюро технической информации. Не хотелось бы, чтоб они с Кернэром видели друг друга.
П о н г р а ц. Правильно.
С е д е ч и. Больше свидетелей нет?
Ф а б и а н. Кое-кто вызвался выступить. Сами понимаете… Подобные рекламации с требованием возмещения миллионных убытков вызывают ажиотаж, они способны многих взбаламутить.
П о н г р а ц. Я вызвал из Иванда Демека.
С е д е ч и
П о н г р а ц. Он же прораб бригады Шолтэса, его нам обходить никак не следует.
Ф а б и а н. Что ж, начнем.
П о н г р а ц. Жужика, пригласите сюда Шолтэса.
С е д е ч и. Что ты хочешь от этого Демека?
П о н г р а ц
П о н г р а ц. Садись.
Т а м а ш. Нет, персональных отводов не имею.
П о н г р а ц. В таком случае прошу юрисконсульта изложить суть дела.
Ф а б и а н
С е д е ч и. Работы по реконструкции уже завершены.
Ф а б и а н
П о н г р а ц. Теперь нам следует разобраться в том, кто несет персональную ответственность в этом деле. Монтажными работами руководил ты, товарищ Шолтэс. Признаешь ли ты свою вину?
Т а м а ш
П о н г р а ц. Кто же виноват?
Т а м а ш. Поставщики отгрузили нам негодный канат, а эксперты утверждали, будто некондиционный канат вполне доброкачествен.
П о н г р а ц. На строительстве подвесной дороги были использованы два сорта каната, не так ли?
Т а м а ш. Да, два сорта.
П о н г р а ц
С е д е ч и. Да, сорокадвухмиллиметровый для линии с загруженным подвижным составом.
П о н г р а ц
С е д е ч и
Т а м а ш
П о н г р а ц. Мы заказывали такие канаты?
С е д е ч и. Да, такие.
П о н г р а ц. И такие же поставили?
С е д е ч и. Да! Точно такие.
П о н г р а ц
Т а м а ш. Оба сорта каната имели серьезный изъян.
П о н г р а ц. В чем он заключался?
Ф а б и а н
П о н г р а ц. Кто это установил?
Ф а б и а н. Технологический институт транспортного машиностроения.
П о н г р а ц
Т а м а ш. Потому что нам он казался кондиционным, без изъянов.
П о н г р а ц. И ты довольствовался кажущейся кондицией?
Т а м а ш. Я приглашал для технической экспертизы двух специалистов, и они заверили меня, что отгруженные заводом-поставщиком канаты соответствуют проектным заданиям.
П о н г р а ц. А кто был приглашен в качестве экспертов?
Ф а б и а н. Сперва канаты были испытаны сотрудником Научно-исследовательского института стали Золтаном Кернэром. Вот его заключение о результатах проведенной экспертизы.
Ф а б и а н. Вторым экспертом был физик Эрвин Лукич, адъюнкт Института физики металлов. А вот и его заключение.
П о н г р а ц
Т а м а ш. Потому что я не доверял Кернэру.
П о н г р а ц. А зачем же в таком случае ты к нему обратился?
Т а м а ш. Мы обратились в Институт стали, а там уж поручили провести экспертизу ему.
Ф а б и а н
П о н г р а ц
Т а м а ш. Потому что считаю его малосведущим, слабоподкованным инженером. Он был когда-то моим однокурсником, и я-то уж хорошо его знаю.
С е д е ч и
Т а м а ш. Я как раз собирался об этом сказать. Дело в том, что Кернэр связан с канатным заводом. Он работает там по совместительству.
П о н г р а ц. Как? На том самом заводе, который поставил нам канат?
Т а м а ш. Да.
П о н г р а ц
Т а м а ш. Да, на том самом заводе.
П о н г р а ц. Стало быть, если я правильно понял, получается так: Кернэр, представляющий Научно-исследовательский институт стали, контролирует Кернэра — работника канатного завода, и этот последний успокаивает Кернэра, ученого эксперта, дескать, спи спокойно, старина, все в полном порядке. Между тем ему следовало бы встревожиться — ведь он-то знает, что дело обстоит далеко не благополучно.
Ф а б и а н. То-то и оно.
П о н г р а ц. А ну, послушаем-ка этого Кернэра!
Ну, может быть, кто-нибудь из вас хочет крепко выругаться, а? Отведите душу. Говорите, говорите, не стесняйтесь. В протокол не занесут.
Или вы бережете свое возмущение для протокола? Что ж, не возражаю, можно и так.
Т а м а ш. Как вам угодно.
П о н г р а ц. Спасибо, что пришли. Присядьте, пожалуйста.
В связи с крупными дефектами, обнаруженными на ивандской подвесной дороге, против руководителя монтажной бригады нашего треста Тамаша Шолтэса возбуждено дисциплинарное дело. Вы исследовали поставленный подрядчиком канат и о результатах произведенной вами экспертизы дали письменное заключение. Вы остаетесь при своем мнении?
К е р н э р
П о н г р а ц. Лаборатория Технологического института транспортного машиностроения впоследствии пришла к иному заключению.
К е р н э р. Мне об этом ничего не известно.
П о н г р а ц. А известно ли вам, что смонтированная канатная дорога две недели спустя вышла из строя?
К е р н э р. Да, я что-то слышал об этом краем уха.
П о н г р а ц. И что вы по этому поводу думаете?
К е р н э р. У меня нет на этот счет каких-либо суждений.
П о н г р а ц. Все же… может быть, есть? Какие-нибудь?
К е р н э р
С е д е ч и. Как установлено проверкой, перегрузки не допускались.
К е р н э р
Ф а б и а н. В отличие от вашего заключения экспертиза Технологического института установила разрывы стальной нити, трещины и другие дефекты.
К е р н э р
П о н г р а ц. Видимо, следовало бы все-таки подвергнуть канаты более тщательной экспертизе?
К е р н э р. Это могли бы сделать и другие.
С е д е ч и. Кто, например?
К е р н э р. В частности, Шолтэс.
С е д е ч и. А почему именно он?
К е р н э р
П о н г р а ц. Шолтэса? Дело принимает весьма любопытный оборот. Точнее, о чем вы его конкретно предупреждали?
К е р н э р. Чтобы он привлек к экспертизе и физика.
П о н г р а ц. Следовательно, новая экспертиза была произведена после вашего предупреждения?
К е р н э р. Да.
П о н г р а ц. Послушаем, что скажет Тамаш Шолтэс.
К е р н э р
П о н г р а ц. Вы непременно должны быть!
К е р н э р. Кроме уже сказанного, я едва ли могу сообщить что-либо новое.
П о н г р а ц. Вы хотите уйти? Непонятно. Вы сделали весьма важное заявление, и в ваших же собственных интересах знать, что ответит на это Шолтэс.
К е р н э р. Признаться… Я не подумал о том, что встречусь здесь с ним. Сюрприз неприятный.
П о н г р а ц. Раз вы говорили Шолтэсу то, о чем рассказали нам, почему эта встреча для вас столь неприятна?
К е р н э р
С е д е ч и. Из-за этого дела?
К е р н э р. Нет… по другой причине.
П о н г р а ц
К е р н э р. Разумеется, если вы настаиваете, я останусь. Но позвольте напомнить — канатную дорогу строил не я.
П о н г р а ц. Это нам всем хорошо известно.
С т е н о г р а ф и с т к а. Пил кофе в буфете… Еле отыскала.
П о н г р а ц. Я пригласил тебя для того, чтобы сразу же выяснить одну важную деталь — товарищ Кернэр сообщил нам, что он обращал твое внимание на дефекты канатов.
Т а м а ш
К е р н э р
П о н г р а ц
Т а м а ш
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р
П о н г р а ц
Т а м а ш. Это тоже неправда.
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Да, из-за Евы!
Т а м а ш
П о н г р а ц. Кто такая Ева?
Т а м а ш. Моя жена.
П о н г р а ц
К е р н э р. В сущности, она к нему не имеет никакого отношения. Я всего лишь хотел дать понять…
П о н г р а ц
Т а м а ш. Меня никто ни о чем не предупреждал. Проводя повторную экспертизу, я действовал по собственной инициативе. И не потому, что кондиционность канатов внушала сомнение, — просто я не доверял эксперту.
П о н г р а ц. Почему?
Т а м а ш. Потому что эксперт Кернэр работает по совместительству консультантом того самого завода-подрядчика, который поставил нам канат. Услуги эксперта Кернэра завод-поставщик щедро оплачивал.
П о н г р а ц
К е р н э р
Ф а б и а н. И сколько же, в частности, вы получили за подобную экспертизу?
К е р н э р. На это я отвечать не обязан.
С е д е ч и. Может быть, вы откроете нам секрет — каков ваш месячный заработок на заводе?
К е р н э р
С е д е ч и
П о н г р а ц
К е р н э р
П о н г р а ц. Потрудитесь пройти сюда, в соседнюю комнату.
Т а м а ш. Полагаю, вам известно — я развожусь с женой. Но все-таки мне как-то неловко, он так бесцеремонно зачем-то приплел и ее.
П о н г р а ц. Насчет этого будь спокоен — ее имени он больше не назовет. А теперь снова попрошу тебя выйти, я должен вызвать другого важного свидетеля.
С е д е ч и
П о н г р а ц
Ф а б и а н. Да о том, сколько он ежемесячно заграбастывает на заводе.
П о н г р а ц. Ну и сколько же?
С е д е ч и. Тысячи три, должно быть, не меньше.
П о н г р а ц. Откровенно говоря, вел он себя довольно таки подозрительно. Любопытно, на чью сторону встанет физик, который дал второе письменное заключение. Кого он будет оправдывать, Шолтэса или Кернэра?
С е д е ч и. Ты сомневаешься в Шолтэсе?
П о н г р а ц. Мы еще не доиграли партию. Докопаемся до сути, а уж потом я выскажусь.
Ф а б и а н. Жужика, прошу вас… Физик дожидается в бюро…
С е д е ч и. Вы были в курсе этой амурной интрижки?
П о н г р а ц. Какую бы цель ни преследовал Кернэр, получилось некрасиво, гнусно.
Х о л л о д и
Е в а
Х о л л о д и. Вы вступили в брак по любви, не так ли?
Е в а. Да.
Х о л л о д и. А теперь вы не любите своего мужа?
Е в а. Если б я попыталась заставить себя снова полюбить его, это было бы равносильно самоубийству.
Х о л л о д и. Что же между вами произошло? Попробуем разобраться. Как явствует из искового заявления, вы встретились и сошлись совсем молодыми.
Е в а. Еще в студенческие годы. Тамаш заканчивал институт, а я училась на втором курсе медицинского факультета университета. В тот год зима была суровой. У кого не хватало денег на посещение кафе-эспрессо или кондитерской
Х о л л о д и. Стало быть, там вы познакомились?
Т а м а ш. Да, там. Я правда, не часто посещал эту библиотеку. Но однажды в читальном зале я встретил Еву. Она случайно оказалась моей соседкой по столу. Поставив перед собой черную плюшевую собачку, Ева принялась сосредоточенно штудировать книгу по анатомии. А когда она вышла в коридор покурить, я пошел за нею. Мы разговорились…
Т а м а ш. Как зовут вашу собачку?
Е в а
Т а м а ш. Видел, в читальном зале. Вы поставили ее перед собой, а прежде чем выйти сюда, запрятали в свою сумочку. Должно быть, вы очень ее любите?
Е в а
Т а м а ш. Овчарка?
Е в а
Т а м а ш. А какая разница?
Е в а. Как между небом и землей. Когти пули обрастают шерстью, а когти овчарки — открытые.
Т а м а ш. Нет.
Е в а. Так вот, значит, Фигурка — породистая.
Т а м а ш. И что умеет делать ваша собачка?
Е в а. Она совсем несмышленая, и мне приходится объяснять ей окружающий мир.
Т а м а ш. А вы разве познали его?
Е в а. Изучаю.
Т а м а ш. Мир?
Е в а. Да, мир.
Т а м а ш. И Фигурка учится вместе с вами?
Е в а. Вы же видели. Даже анатомию изучает.
Т а м а ш. Счастливое существо ваша Фигурка.
Е в а. Нет, это я счастливая. Потому что у меня есть кто-то, кто меня слушает, с кем я могу всегда поделиться впечатлениями, доверить самые сокровенные мысли.
Т а м а ш. А Фигурка учится только у вас? Не мог бы я, например, ее чему-нибудь научить?
Е в а. Боюсь, что Фигурка понимает только меня.
Т а м а ш. О, я бы научил ее вполне доступным и приятным вещам.
Е в а. Например?
Т а м а ш. Например, эффект Оппенгеймера{156}. Оппенгеймер в процессе разработки квантовой теории обнаружил…
Е в а
Т а м а ш. Да, физика.
Е в а. В таком случае оставьте… Фигурка боится физики.
Т а м а ш. А между тем я умею объяснять ее в весьма популярной и увлекательной форме.
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Это, мой песик, весьма сомнительное открытие.
Т а м а ш. Это ужасающий конфликт. Послушай меня, Фигурка. Можно найти этому объяснение, найти выход. Вместо всеобъемлющего познания мира разумнее ограничиться изучением лишь какой-то его части, замкнуться в себе, уйти в свою скорлупу, иначе потонешь в гигантских, бескрайних просторах вселенной, запутаешься в умопомрачительных сложных взаимосвязях причинности явлений.
Е в а. Мой песик отвергает такое жизневосприятие. Фигурка считает, что она задохнется в тесной конурке. Ей нужен весь мир. Пули ведь охраняет стада на степных просторах, ей требуется приволье.
Т а м а ш. Это оттого, что ты, Фигурка, еще не знаешь, насколько приятна обособленная часть чего-то целого, а потому необъятного. Я тебе рекомендую, зажмурь глаза и восприми ограниченную сферу окружающего мира в пределах терпимого, не более. Все остальное не заслуживает внимания, оно не должно тебя интересовать.
Е в а. Это уж своеобразная житейская мудрость, философия, не так ли?
Т а м а ш. Да. Фигурка, ты, видно, существо понятливое, восприимчивое. Это действительно целостная, проверенная на жизненном опыте философия. Рационалистическая философия профильтрованного мира. Путеводитель по жизни, расщепленной на мельчайшие частицы.
Е в а. Кто? Фигурка?
Т а м а ш. Я спросил хозяйку собачки.
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р
Т а м а ш
К е р н э р. Мы в ссоре, и Евица все еще на меня дуется.
Т а м а ш. Теперь моя очередь спросить — вы с ней знакомы?
К е р н э р
Т а м а ш. О всяких пустяках. Поначалу о ее собачке, затем о теории Оппенгеймера.
К е р н э р. Я тебя предупреждаю, эта девушка занята.
Т а м а ш. Принимаю к сведению. Кстати, как ее фамилия?
К е р н э р. Это не должно тебя интересовать. Я же сказал — она занята.
Т а м а ш
Х о л л о д и
Т а м а ш. Ева была обаятельной девушкой, хорошенькой, да к тому же она показалась мне умницей. И я сразу решил, еще там, в коридоре, что добьюсь ее расположения. Я заручился ее согласием провести вместе ближайший субботний вечер.
Ю д и т. Ой, осторожно, чего доброго, чулок порвешь.
В е р а. Не вертись, стой прямо!
Ю д и т. Только посмотри, какая у нее ладная, стройная фигурка!
В е р а. В этом наряде ты очень изящна и прехорошенькая. Я верю — ты произведешь неотразимое впечатление и пленишь любого самого взыскательного кавалера.
Г о л о с Е в ы. Я мечтаю пленить.
Ю д и т. Кого же? Ты все еще не назвала нам его имени.
В е р а
Ю д и т. Послушай, Ева, ты не получишь золотых сандалет, если сейчас же не откроешь нам, для кого мы тебя наряжаем.
Е в а
В е р а
К л а р и. Пожалуй, только цвет чуть-чуть ярковат.
Ю д и т. Вот и хорошо, что яркий.
Е в а
К л а р и
Е в а. Спасибо за чулки, Кларика.
Ю д и т. Зря ласково целуешь ее, чулки цвета загара уже вышли из моды.
Е в а
В е р а. И до чего у тебя стройные ножки!
Е в а. Спасибо за комплимент, да и за платье, Верочка.
Ю д и т. Платье действительно сидит на тебе как влитое.
В е р а. От Золи Кернэра она уже упорхнула.
Ю д и т. Скажи только одно — ты дала ему отставку?
Е в а. Завтра! Завтра все узнаете!
Т а м а ш. Обращаться к тебе на «ты» или на «вы»?
Е в а. Ты уже говорил мне «ты».
Т а м а ш. У тебя завидная память. Значит, ты великодушно разрешаешь задним числом?
Е в а. Разрешаю. Давай выпьем на брудершафт.
Т а м а ш
Будь доброй к Тамашу, будь ласковой с беднягой!
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. От кого это ты слышала подобную чушь?
Е в а. От многих.
Т а м а ш. Все они завистливые злопыхатели.
Ну что ты сопротивляешься. Я хочу тебя поцеловать.
Какие сладкие у тебя губки! Какие аппетитные!
Е в а. Ты меня задушишь.
Т а м а ш. Ну, полно, перестань, дорогая, давай-ка лучше потанцуем.
Е в а
Т а м а ш. Погоди, погоди! Раз тебя это шокирует, я могу выразиться более изысканно: любовь — это трепетное ожидание с замиранием сердца, когда можно захлебнуться от счастья, а то и зачахнуть от любовной тоски.
Е в а. Ах, бедняжка Тамаш. У тебя слишком заигранные пластинки
Т а м а ш
Е в а. Да.
Т а м а ш. Ты ошибаешься и напрасно тешишь себя надеждой.
Е в а
Т а м а ш. Зачем?
Е в а. Чтобы долго быть счастливой.
Т а м а ш. Помолчи-ка лучше!
Е в а
Т а м а ш. От этого? От этого сна, дорогая, очнуться невозможно. Это уже существует в нас, оно — это чудное, бесценное, неповторимое сокровище… Его не купишь ни за какие деньги. И от него теперь уж никуда не денешься. Никто не в силах истребить это чувство.
Е в а
Т а м а ш. Мой дед ответил бы так: «Вот пристала, как колючий репей, ты меня совсем не любишь».
Е в а. На что моя бабка тут же сказала бы: «Любовь зла, полюбишь и козла. Ты меня тоже не любишь».
Т а м а ш. Но мой дед возразил бы: «Нет, люблю, люблю, и мне жаль каждую упущенную минуту, которой мы не воспользовались, ведь жизнь человека слишком коротка, она проходит быстро и безвозвратно».
Е в а. Моя бабушка взмолилась бы: «Не буди спящую. Пусть ей, блаженной, грезятся радужные мечты».
Т а м а ш. Ты совсем захмелела, моя дорогая.
Е в а
Т а м а ш. Но мы выпьем.
Е в а
Т а м а ш. Будь здорова!..
Л у к и ч
П о н г р а ц. Спокойно, не волнуйтесь, товарищ Лукич.
Л у к и ч
Э р в и н
П о н г р а ц
Л у к и ч. Да, там.
П о н г р а ц. Вы провели испытания?
Л у к и ч. Да, эта работа была возложена на меня.
П о н г р а ц. В своем заключении вы написали, что качество канатов безупречное.
Л у к и ч
П о н г р а ц. Но теперь-то вам уже известно, что после монтажа канаты вскоре стали рваться?
Л у к и ч. Да, я что-то слышал об этом.
П о н г р а ц. Могу ли я узнать, каково ваше мнение на этот счет?
Л у к и ч
П о н г р а ц. Негативный?
Л у к и ч. Словом… Было похоже на то… что определенная часть канатов не вполне кондиционна… Но мне стало известно, что аналогичную экспертизу провел инженер Кернэр… А Кернэру я доверял… его знаниям, профессиональному опыту… Как я мог оспаривать компетентность авторитетного специалиста Кернэра?
П о н г р а ц. Значит, вам было известно о заключении Кернэра?
Л у к и ч. Да, я знал о его существовании.
Ф а б и а н. И каким образом вам удалось ознакомиться с содержанием этого документа?
Л у к и ч. Я был у Кернэра.
Ф а б и а н. Для чего?
Л у к и ч. Чтоб проконсультироваться с ним.
П о н г р а ц. Значит, вы с ним консультировались. Ну а потом?
Л у к и ч. Я с ним посоветовался… и он одернул меня за излишнее рвение. Заверив, что все в полном порядке, он уговаривал меня не создавать трудностей, не быть излишне придирчивым… Он меня обезоружил, убедил своими доводами.
П о н г р а ц. Значит, у вас были опасения, сомнения?
Л у к и ч. Да, я колебался.
П о н г р а ц. А вы не подумали о возможных последствиях? Не предполагали, что дефектные канаты могут оборваться?
Л у к и ч. Меня крайне огорчает вся эта история… Я не стану оправдываться… Я позорно провалился, уронил свое достоинство и в своих собственных глазах и в глазах коллектива института… Я сознаю свою вину…
С е д е ч и. Итак, вы утверждаете, что советовались к Кернэром?
Л у к и ч. Да, советовался.
П о н г р а ц. И у вас не закрались подозрения?
Л у к и ч. Какие подозрения у меня могли возникнуть? Мне было сказано — задание, мол, срочное, неотложное, в интересах народного хозяйства его выполнение нельзя затягивать. Сроки поставки партии канатов сжатые. А позёры-зазнайки, мол, проканителятся, начнут тянуть с экспертизой… а я сумею покончить с этим в течение нескольких часов… Я обратился к нему всего лишь за советом.
Ф а б и а н. Вы и прежде знали друг друга?
Л у к и ч. Встречались у моей тетушки.
С е д е ч и. Вы родственники?
Л у к и ч. Нет.
П о н г р а ц
Л у к и ч
П о н г р а ц. Нет. Этого он не утверждает. Не обижайтесь за такой вопрос, но мы считаем нужным выяснить и это обстоятельство. Значит, денег вы от него не получили.
Л у к и ч. Нет, нет, нет!..
П о н г р а ц. Больше у нас нет вопросов. Еще раз благодарю, что вы потрудились сюда прийти.
Л у к и ч
П о н г р а ц. Да, верно, никто не пострадал.
Л у к и ч. Благодарю.
Ф а б и а н. Сопляк!..
С е д е ч и
П о н г р а ц. А почем ты знаешь, что он сказал правду? Тут все лукавят, ловчат. Да, дело несколько запутывается.
С е д е ч и
П о н г р а ц. Что я, белены объелся?
К е р н э р. Пожалуйста, я к вашим услугам.
П о н г р а ц. Вы знали, кто был вторым экспертом?
К е р н э р. Нет.
П о н г р а ц. Физик Эрвин Лукич из Института физики металлов.
К е р н э р. Я этого не знал.
П о н г р а ц. Стало быть, вы никогда не говорили с Лукичем об испытаниях канатов под нагрузкой и на разрыв?
К е р н э р
П о н г р а ц. Спасибо. Я прошу занести это в протокол.
К е р н э р. Можно мне наконец уйти?
П о н г р а ц. Пожалуйста.
С е д е ч и
Ф а б и а н
П о н г р а ц. А Шолтэс?
Ф а б и а н. Шолтэс здесь ни при чем.
С е д е ч и. С этим делом пора кончать. Ведь ясно как божий день — Шолтэс невиновен, он держался корректно, работал, как всегда, аккуратно, добросовестно.
П о н г р а ц. Да не торопитесь вы… Я считаю, эту партию необходимо доиграть до конца.
Ф а б и а н. Не понимаю — что ты намерен еще выяснять?
П о н г р а ц. Самое существенное. Подумайте… Кернэр знал, что канаты негодны, Лукич — подозревал, эту истину мы выяснили. Но почему Шолтэс проявил слепоту? Он что, ничего не видел?
С е д е ч и. В его задачу входило только одно — обеспечить выполнение монтажных работ в срок.
П о н г р а ц. Даже при наличии негодных канатов?
Ф а б и а н. У него на руках имелись заключения двух экспертов, в них черным по белому было зафиксировано — канаты годны к монтажу.
П о н г р а ц
Х о л л о д и
Е в а
В е р а
Е в а
В е р а. Конечно, пустяки.
Е в а. Посмотри горло.
В е р а. Еще есть краснота.
Е в а. Сильная?
В е р а. Как дивный венецианский пурпур.
Е в а
В е р а. Поехала в Оперу с новым знакомым.
Е в а. А Юдит?
В е р а. Укатила за город с доктором, у которого машина «Вартбург».
Е в а
В е р а
Е в а
Как ты здесь очутился?
Т а м а ш. Не суть важно.
В е р а. Зайцем проскочил?
Т а м а ш. Ухитрился.
Е в а. Представь себе, вот невезение, как назло заболела гриппом — и это в мае-то!
Т а м а ш. Температура?
Е в а. Тридцать восемь и два.
Т а м а ш. Пустяки!
В е р а. Я говорю то же самое.
Т а м а ш. Вы не могли бы оставить нас одних?
В е р а. Я как раз хотела вам предложить…
Е в а. Зачем ты обидел девушку?
Т а м а ш
Е в а. Как хорошо, что ты здесь!..
Т а м а ш. Не волнуйся, никто. Проскочил незамеченным.
Е в а. Я уже отчаялась, думала, сегодня вечер не получится субботним… Тамаш, тебе нельзя здесь оставаться.
Т а м а ш. Я и не намерен. Одевайся и поехали!
Е в а. Куда?
Т а м а ш. Ах да, ты еще не знаешь… Фери Тёрёк нынче вечером собирается съездить на своей машине в Дёндёш{157}. Прихватит и нас с тобой. Фери премилый парень, обещал подбросить нас в горы Матра{158}. В курортном кабачке Матрафюреда{159} мы перекусим, выпьем чарочку-другую доброго винца и потанцуем всласть до самого закрытия.
Е в а
Т а м а ш. В таком случае собирайся!
Е в а. Увы, это невозможно, мой дорогой.
Т а м а ш. Почему?
Е в а. Я не могу удрать из изолятора.
Т а м а ш
Е в а. Если узнают, меня выставят из общежития.
Т а м а ш. Да не трусь ты!
Е в а. Конечно, хорошо было бы съездить. Но придется отложить до другого раза.
Т а м а ш. В другой раз у нас не будет машины, а теперь подвернулась попутная. Было бы глупо не воспользоваться.
Е в а. Где я смогу устроиться, если меня отсюда выставят?
Т а м а ш. И когда нам выпадет такая редкая удача — субботний вечер с попутной машиной?
Е в а. Что для тебя важнее — попутная машина или я?
Т а м а ш
Е в а. Ты что, сердишься?
Т а м а ш. Обойдемся без мелодрамы. Кисейная барышня-затворница, оставайся в своей келье, а я ухожу.
В е р а. Простите, если помешала.
Т а м а ш
В е р а
Т а м а ш
Х о л л о д и. Ну и куда вы в тот вечер направились?
Т а м а ш. В горы Матра.
Х о л л о д и. И высокая температура вашей спутницы вас нисколько не тревожила?
Т а м а ш. Все это весьма условно. Стоит принять таблетку аспирина — и температура сразу станет нормальной. Все зависит только от нас самих.
Х о л л о д и. Но даже прими она целую дюжину таблеток аспирина, это не оправдывает вашей безответственности. Вы увели больную девушку из изолятора. И вернулась она в общежитие не в воскресенье, как вы обещали, а только в понедельник, в полдень.
Т а м а ш. Это произошло потому, что Фери Терек оказался дубиной! Внезапно исчез. Вообразил, будто удружил мне. Поверьте, мы с Евой все воскресенье разыскивали его в Дёндёше, но так и не нашли. Вот и пришлось возвращаться в Будапешт ночным поездом.
Е в а
Х о л л о д и. И что с вами произошло дальше в то лето?
Е в а. Я сдала государственные экзамены по иностранным языкам — английскому и немецкому — и поступила работать гидом-переводчицей. Лето в тот год выдалось чудесное, и я часто выезжала с туристическими группами и на Балатон и в заповедные места Хортобадя{160}. Многие наши студенты подрабатывают таким образом. Вот и мне пришлось этим заняться, чтобы скопить денег на зиму. Меблированные комнаты стоили дорого.
С т у д е н т - м о р а л и с т
Е в а
С т у д е н т - м о р а л и с т. Ты слишком много разъезжала в машинах…
З а в и с т л и в а я д е в у ш к а
С т у д е н т - ц и н и к
С т у д е н т - м о р а л и с т. Как ты сдала экзамены? Я слышал, у тебя снизились оценки? Верно?
З а в и с т л и в а я д е в у ш к а. А откуда ты брала деньги на наряды? Поклонники давали?
С т у д е н т - ц и н и к. Домой-то небось возвращалась только на рассвете. Уж со мной ты можешь поделиться, я одобряю вольготную жизнь.
З а в и с т л и в а я д е в у ш к а. К тебе и в общежитие захаживали мужчины, ты ведь не станешь отпираться?
С т у д е н т - м о р а л и с т. Говорят, в Матрафюреде ты танцевала в нетрезвом виде — верно?
Е в а
С т у д е н т - ц и н и к. Смотри, пожалеешь!
С т у д е н т - м о р а л и с т. Ты и сейчас не раскаиваешься?
Х о л л о д и
Е в а
С т у д е н т - м о р а л и с т. Потому что ты то и дело удирала с лекций.
Х о л л о д и
Е в а. Да. Осенью, в разгар охотничьего сезона, приезжает много охотников-любителей, вот я и сопровождала их на отстрел. За две недели можно было заработать тысячу двести форинтов. Работала я и в экспортно-импортных объединениях. Всегда на час-другой нужен был переводчик.
Х о л л о д и
С т у д е н т - м о р а л и с т. Полагалось.
Е в а. Та осень оказалась для меня трудной… Хлебнула горя… Приходилось то и дело искать работу, а она попадалась порой далеко не легкая да и с жильем было плохо, жила в тесных, неблагоустроенных каморках, за которые брали дорого. От усталости я иной раз просто падала. Выход, как мне тогда казалось, был один — переехать к Тамашу. Так я и сделала. Мы поженились. Тогда же мы и договорились.
Х о л л о д и. О чем?
Е в а. Однажды, когда я вернулась домой после двухнедельного отсутствия — я тогда сопровождала немцев в Пилишские горы{161}, — Тамаш был чем-то расстроен. Я сразу это увидела и принялась, как могла, развлекать его.
Е в а
Я тебе никогда не рассказывала о моей коллекции. В детстве я собирала птичьи яйца. И однажды у меня их было уже шестьдесят восемь… Там было и яичко обыкновенной овсянки — на серой скорлупке голубые крапинки, и яичко редчайшей птицы с черной шейкой — голубая скорлупка в красных крапинках, и коноплянки — светло-голубое с коричневыми пятнами. Было у меня и яичко черного дрозда.
Т а м а ш
Е в а. Ну что же, насмехайся! Это действительно было так. Я была деревенской девчонкой, строптивой, упрямой, увлекалась своей коллекцией птичьих яиц. О, какая это была дивная коллекция! Сколько разнообразия в расцветке и форме… под стать ярчайшей живописи Кандинского. Свои сокровища я хранила в коробке с ватой.
Т а м а ш. Извини. Я думал совсем о другом.
Е в а. Что-нибудь случилось? Что с тобой?
Т а м а ш. Ева, послушай меня, миленькая, нам надо с тобой серьезно поговорить.
Е в а. Я тебя слушаю. Говори!
Т а м а ш. Я буду говорить о сугубо материальном, о прозаическом. Моя ежемесячная стипендия — всего пятьсот форинтов. Тебе же удается заработать по две-три тысячи форинтов в месяц. Вот и сопоставь эти суммы.
Е в а. Дурачок мой, неужели это тебя огорчает?
Т а м а ш. Послушай, Евица, меня беспокоит другое. У тебя плохи дела в университете, и долго так продолжаться не может. Ты же знаешь — в деканате известно все: что ты пропускаешь лекции, манкируешь занятиями. И все это потому, что ты должна зарабатывать. Словом, ты должна прекратить свою халтуру, это ясно, но если ты это сделаешь, что будет с нами? Ведь тебя лишили стипендии, а на мои пятьсот форинтов мы не проживем. Ну, допустим, наскребем еще как-нибудь две-три сотни, и все. Хватит ли этого? Проживем ли? Словом…
Е в а. Словом… продолжай…
Т а м а ш. Я хочу предложить на твое усмотрение конкретный план действий. Один из нас год-другой будет исключительно зарабатывать деньги на жизнь. Только зарабатывать, понимаешь? А второй тем временем, энергично взявшись за дело, защитит диплом. А потом поменяемся ролями. Специалист с дипломом станет зарабатывать деньги на жизнь, а другой заниматься дипломом. Согласна?
Е в а
Т а м а ш. Мне до окончания института остался всего год, а тебе целых три. Я готов отсрочить подготовку диплома на год, а ты тем временем будешь учиться, но можно сделать и наоборот. Ты начнешь… вернее… продолжишь… обслуживанне своих иностранцев-охотников, а я… Не отвечай сразу. Надо хорошенько обдумать, а теперь будем ложиться спать, утро вечера мудренее.
П о н г р а ц. Что-то я не все понял. Повторите, пожалуйста, товарищ Демек, но только самое существенное, все то же, да покороче.
Д е м е к
Ф а б и а н. Уточните, пожалуйста, как вы ему докладывали? Этот разговор желательно воспроизвести все-таки со всеми подробностями.
Д е м е к
П о н г р а ц
Д е м е к
Ф а б и а н. А почему вы решили, что с канатом не все в порядке?
Д е м е к. Да достаточно было на него взглянуть, чтобы сразу понять, в чем дело.
С е д е ч и. А могла ли быть допущена при монтаже перетяжка?
Д е м е к. Нет, монтаж производился согласно установленным нормативам.
П о н г р а ц. Смонтированные канаты нигде не пересекались?
Д е м е к. При монтаже не допускалось никаких отступлений от проекта. Опасения внушало только качество каната.
Ф а б и а н. Значит, вы довели до сведения инженера Шолтэса свои опасения?
Д е м е к. Во вторник я ему просто сообщил, что канаты провисают, наружные нити обрываются, а кое-где и расщепляются.
П о н г р а ц. А в среду? Ведь в начале своих показаний вы сказали, что в среду даже дважды беседовали с инженером Шолтэсом.
Д е м е к. При вторичной беседе я его предупредил, что канаты распустятся словно бутоны роз.
С е д е ч и. Откуда вы это взяли?
Д е м е к. Раз ты мастер своего дела, с первого взгляда должен определить качество материала, с которым предстоит работать.
П о н г р а ц. Итак, вы, значит, предупреждали товарища Шолтэса о плохом качестве канатов?
Д е м е к. Да, предупреждал. Говорил, что эти канаты даже не стоит сматывать с барабана.
П о н г р а ц. А он?
Д е м е к. Он заявил, пусть, мол, вас это не беспокоит. А потом еще сказал, что канаты прошли экспертизу в Институте стали, да и физики их испытывали. Поэтому нам волноваться нечего. Они, дескать, специалисты, а мы нет.
П о н г р а ц. И что же, инженер Шолтэс даже не счел нужным осмотреть эти канаты?
Д е м е к
Ф а б и а н. Так был там на стройке в среду инженер Шолтэс или не был?
Д е м е к. В среду он был.
Ф а б и а н. Так как же?
Д е м е к
С е д е ч и
Д е м е к. Нет, не в ссоре. И никакой вражды меж нами нет. Да имей я на него зуб, и тогда не пошел бы против. Подавил бы свою неприязнь, и все.
С е д е ч и
П о н г р а ц
Д е м е к
Т а м а ш
Д е м е к. Но вы, вы — вы-то должны были заметить, что наружные нити каната уже кое-где рвутся.
Т а м а ш. Я ничего не заметил.
Д е м е к. В прошлую среду, если помните, я дважды обращался к вам, но вы изволили меня прогнать.
Т а м а ш. Это не в моих обычаях — прогонять кого бы то ни было. Вас я тоже не прогонял.
Д е м е к. Но вы же махнули рукой. Это одно и то же.
П о н г р а ц
Т а м а ш. Да, настаиваю и утверждаю — Демек ни о чем меня не предупреждал и ни о чем не докладывал. К слову, могу сказать — Демек относится ко мне с явным предубеждением.
П о н г р а ц. С предубеждением? Почему?
Т а м а ш. Из-за одной женщины.
П о н г р а ц
Т а м а ш. В Иванде Демек настойчиво ухаживал за девушкой, некой Лонци. Она не отвечала ему взаимностью, вот он и решил, что это я настраиваю ее против него. С тех пор он меня ненавидит.
Д е м е к. А разве неправда, что вы преподнесли ей пражские бусы?
Т а м а ш. Неправда. Я никогда никаких бус никому не дарил.
П о н г р а ц
Д е м е к
П о н г р а ц. Но кто-нибудь слышал, когда вы с ним говорили?
Д е м е к. Этого я не могу знать.
П о н г р а ц. Когда вы показывали ему канаты, кругом, наверное, были люди?
Д е м е к. Да, были, наверное, кто-нибудь видел…
П о н г р а ц
Д е м е к. С товарищем Шолтэсом.
П о н г р а ц. А кроме него?
Д е м е к. Я вовсе не хотел слишком распространяться об этом деле… Думал, инженер Шолтэс сам как-нибудь поймет, чего я добиваюсь.
П о н г р а ц. Так чего же вы добивались?
Д е м е к. Приостановки монтажных работ и отказа от подряда.
Т а м а ш. Оно и понятно, ведь его ненаглядная Лонци взяла расчет и Демек хотел последовать за ней.
П о н г р а ц. Прошу прекратить разговоры, не имеющие отношения к делу. Почему ты не хочешь этого понять?
Д е м е к
С е д е ч и
Д е м е к. Да, этого я скрыть не могу. Я на него зол.
С е д е ч и
Д е м е к. Потому что не хочу впутывать в это дело имя Лонци.
П о н г р а ц
С е д е ч и. Этот Демек явно хотел очернить Тамаша, но у него ничего не вышло.
Ф а б и а н. Рыл ему яму, а сам угодил в нее со своей Лонци.
С т е н о г р а ф и с т к а
П о н г р а ц
С е д е ч и
П о н г р а ц
С е д е ч и. Что за польза Шолтэсу монтировать явно негодные канаты?
П о н г р а ц. Этого я тоже не знаю.
Ф а б и а н. Тамаш Шолтэс заручился заключением двух экспертов, они подтвердили пригодность канатов. А прораб, который якобы предупредил инженера, как выяснилось, на него зол! Чего тут еще надо выяснять?
П о н г р а ц. Не знаю.
Ф а б и а н. Я предлагаю закончить дело инженера Шолтэса и считать вопрос исчерпанным.
С е д е ч и. Я — за это предложение.
П о н г р а ц. А я — против.
С е д е ч и. Двое против одного.
П о н г р а ц. И для вас вопрос решается так просто: двое против одного?
Двое против одного!.. И, стало быть, вопрос исчерпан? Двое против одного! И теперь уже можно почить на лаврах? Двое против одного!.. Этим, дескать, все улажено? Двое против одного!.. И можно преспокойно отправляться на боковую?
Е в а. Каким я считаю наше супружество? Счастливым? Неудачным? Или, воспылав страстью, мы вначале сошлись, а потом наши чувства остыли и мы охладели друг к другу? Увы, наши супружеские отношения определялись отнюдь не постоянством чувств и привязанностью. Наши чувства, подобно маятнику, были неустойчивы. Мы шарахались то в одну сторону, то в другую. Горячо принимаясь за что-нибудь, мы вскоре оба остывали. Однажды выдался чудесный вечер, когда казалось, что все переменится к лучшему и наша жизнь наладится… Тамаш в ту пору уже работал в Политехническом институте. Ему удалось устроиться на кафедру по проектированию металлических конструкций. И вот в тот самый вечер он пришел домой расстроенный, бледный…
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Бей, да посильнее, чтобы стало очень больно.
Е в а. Тебя кто-нибудь обидел? Говори…
Т а м а ш. Ты что, оглохла?! Не слышишь, о чем я тебя прошу?
Е в а. Ты сошел с ума, пусти.
Т а м а ш. Мечтали о квартире? Ее не будет… Говорили о том, что осенью ты снова поступишь в университет? Так вот, тебе предстоит и дальше тянуть лямку, работать переводчицей!.. Хотели обзавестись новой машиной? Придется довольствоваться старой!..
Е в а. Ты бы хоть сел. Может, приготовить чашку кофе? Или выпьешь чего-нибудь? У нас есть бутылка черешневой палинки.
Перестань меня мучить, скажи, что случилось?
Т а м а ш
Е в а. За что? Он же благоволил к тебе.
Т а м а ш. Потому что я наговорил дерзостей, перечил ему.
Е в а. И из-за этого ты так расстраиваешься? Но ты же поступил честно, сказал то, что думал, что было у тебя на душе.
Т а м а ш
Е в а. Наступило время, когда и я обожглась. Это случилось значительно позже. У нас была новая квартира — две комнаты с холлом, центральным отоплением. Она досталась нам бесплатно. Тамаш получил ее от работы. В то время он много работал, часто ездил в командировки… и вот однажды, когда он был дома, ночью зазвонил телефон…
Мы уже легли спать, и получилось так, что я первая протянула руку за трубкой…
Т а м а ш. Кто это звонил?
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Этого она не сказала. Только спросила — это квартира Шолтэса? Почему-то поинтересовалась, сестра ли я тебе? А когда я ей сказала, что жена, ответила: «Извините, я ошиблась» — и доложила трубку.
Т а м а ш. Какая наглость.
Е в а. Как ты думаешь, кто эта женщина?
Т а м а ш. Откуда мне знать?
Е в а. Но, по-моему, она звонила тебе.
Т а м а ш. Почему мне?
Е в а. Потому что она явно хотела говорить не со мной.
Т а м а ш. Что ты хочешь этим сказать?
Е в а. А то, что она все-таки хотела поговорить именно с тобой.
Т а м а ш
Е в а. Ночью?
Т а м а ш. Ночью так ночью! Почем я знаю, кто это звонил и что ей было надо.
Е в а. Думаю, ты все-таки знаешь.
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Нет.
Т а м а ш. Словом, подтверждаешь? Подтверждаешь даже здесь, на суде?
Е в а. Да.
Х о л л о д и
Ф а б и а н
Действие третье
Е в а
Т а м а ш. Ох, не спрашивай, просто нелепый случай.
Е в а. С каких это пор ты стал так изысканно вежлив?
Т а м а ш
Е в а. Почему именно «Картезианца»?
Т а м а ш. А не все ли равно?
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Разве для тебя это не безразлично?
Т а м а ш. Нет.
Е в а. О, ты снова подчеркнуто вежлив.
Т а м а ш
Е в а. Не беспокойся, сиди…
Т а м а ш. Закуришь?
Е в а. Спасибо. Предпочитаю свои.
Т а м а ш
Е в а. Я была занята.
Т а м а ш. Но бывало же у тебя хоть изредка полчаса свободного времени?
Е в а
Т а м а ш. Я хотел тебя видеть, потому что между нами осталось много невыясненного, неулаженного.
Е в а. А что ты хочешь еще уладить?
Т а м а ш. Мы даже вещи не поделили…
Е в а. Самое необходимое я забрала.
Т а м а ш. Комната твоя…
Е в а
Т а м а ш. Почему ты сердишься?
Е в а. Вовсе я не сержусь.
Т а м а ш. Здесь остались кое-какие твои мелочи… В стенном шкафу в прихожей я нашел твои записи лекций, старые письма и еще какую-то писанину…
Е в а. Собственно говоря, я за этим и пришла. Сейчас все уложу и сегодня же увезу. Андреа поможет мне упаковать… Кстати, с твоего разрешения, я пригласила сюда Андреа.
Т а м а ш
Е в а. Твоя бывшая сотрудница…
Т а м а ш. Она на другой же день ушла от нас, с тех пор я ее не видел. А как вы с ней встретились?
Е в а. В тот вечер, когда ты выставил ее за дверь, я пожалела девушку и устроила на работу. Теперь она работает у нас.
Т а м а ш
Е в а. Туда она поступила сама.
Т а м а ш. Ты влипла в скверную историю. Зачем тебе это было нужно?
Е в а
Т а м а ш. А ты, Ева, все еще сердишься на меня.
Е в а. Для меня это уже пройденный этап.
Т а м а ш. Перестань, к чему задаваться. Я вижу, ты все еще любишь меня, потому и кипятишься. Не спорь. Мне тоже тебя недостает.
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. «Простить», «принять обратно» — оставим этот устаревший словесный мусор. Выбросим его как макулатуру в корзину для ненужных бумаг. С тобой все должно быть просто, легко… Мне очень недостает тебя, Ева…
Е в а. И ты готов забыть Золи Кернэра?
Т а м а ш. Кернэра?..
Е в а. Это тебя волнует?
Т а м а ш. Неужели ты не видела, какой это подлый человек, коварный, хитрый, жалкий трус.
Е в а. Неужели ты все еще на него злишься?
Т а м а ш. Прости за столь нелестную характеристику… Но я не могу иначе отзываться о нем.
Е в а
Т а м а ш. О том, что Золи уже не вернется… Жаль, а? Должно быть, болит за него душа?
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Зачем это тебе знать?
Т а м а ш. Меня все-таки интересует, что ты о нем думаешь?
Я спрашиваю не из праздного любопытства — ведь это касается нас обоих, нашего будущего.
Е в а. Разве у нас еще есть будущее?
Т а м а ш. Это зависит только от нас двоих — от тебя и меня.
Е в а. Видать, тебе действительно несладко, раз ты настроен всепрощенчески. С тебя сняли все обвинения, оправдали, можно сказать, ты получил новое задание… Уж не подвернувшаяся ли нога так пошатнула твою обычную самоуверенность?
Т а м а ш. Почему ты все время стараешься задеть мое самолюбие?
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Скажи, я действительно сам толкал тебя на…
Е в а. На измену?
Т а м а ш. Да. Толкал? Вынуждал? Отвечай же!
Е в а. В тот вечер я все тебе сказала.
Т а м а ш. Но это была правда?
Е в а. Ты сомневаешься?
Т а м а ш. А что в твоих словах было правдой, а что нет?
Е в а. Ответить?
Т а м а ш
Е в а. Вот ты ничего и не понял. Ты ни о чем не догадался до сих пор? В тот вечер я не могла поступить иначе.
Т а м а ш. Зачем, зачем ты это сделала?
Е в а. Чтобы задеть тебя, сбить с тебя самоуверенность, лишить чувства превосходства, убедить в твоем страшном эгоизме. Помнишь, что случилось в тот вечер? Мы бросили несчастного мотоциклиста на произвол судьбы, к тебе пришла девушка, просила помочь, но ты с возмутительным бессердечием отделался от нее, просто выгнал, и затем пришел Кернэр. Ты и его выставил за дверь, и тут ты был прав. Но Кернэр не из тех, кто легко сдается, и он решил тебе отомстить. Зная твое болезненное самолюбие, он великолепно сыграл на нем, правильно рассчитал все и нанес точный удар. И ты поверил. Поверил, что я его любовница. Но как же ты мог так легко поверить этому? Разве мы не прожили вместе целых пять лет? Разве ты не знал меня? Почему ты так легко поверил в эту грубую ложь?
Т а м а ш
Е в а. Я не могла поступить иначе. Ты меня оскорбил, унизил…
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. И потому ты призналась?
Е в а. Мне хотелось бросить тебе вызов. Сбить с тебя спесь, хоть на мгновение поколебать твою наглую самоуверенность, твой эгоизм!
Т а м а ш. Это тебе полностью удалось.
Е в а. Нет, ты ошибаешься. Ты был всегда непробиваем. Ведь тогда ты легко мог разоблачить меня, у тебя были основания не поверить в мое так называемое признание. Если б ты чуть больше думал обо мне, то увидел бы, что мое признание шито белыми нитками. Но ты думал только о себе, о своем оскорбленном самолюбии, и тебя интересовало лишь одно — много ли удовольствий доставляет мне Золи.
Т а м а ш. До сих пор не понимаю, как ты могла сказать, что изменяла мне?
Е в а. Потому что, живя с тобой целых пять лет, я всегда и во всем чувствовала твою отчужденность. Тебя мало интересовала моя жизнь, и я имела все основания изменить тебе, но я этого не делала. Ты ведь знаешь, я слишком разборчива, да и труслива немного, чтобы пойти на это. Но ты делал все, чтобы меня оттолкнуть. Помнишь ночные телефонные звонки?
Т а м а ш. Значит, ты говоришь, что не изменяла мне? Хочется, но трудно поверить. Ты же сама призналась!
Е в а. Будь ты более внимательным, ты мог бы в тот же вечер опровергнуть мое нелепое признание. У тебя могли быть неопровержимые доказательства.
Т а м а ш. Доказательства? Значит, их могло быть много?
Е в а. Конечно. Вспомни тот вечер. Я предложила Золи закурить, протянула ему сигареты. Будь я действительно ему близкой, я знала бы, что он давно не курит, а когда принесла кофе, хотела положить в чашку сахар. Причину его отказа мне тоже полагалось бы знать, но я принялась его расспрашивать: «Почему, отчего, да что с тобой случилось?» Помнишь, что он отвечал? «Я трус, меня напугали врачи, я струхнул…» Много у тебя было возможностей усомниться тогда в моем признании, но ты этого не сделал. Ты не можешь и сейчас мне поверить.
Т а м а ш. Все-таки не могу понять: как ты могла признаться в супружеской неверности? Вот так прямо и заявить судье: неверна, мол. И это сделала ты, именно ты?
Е в а
Т а м а ш
Е в а. Да, заладила… Я за многое теперь себя корю: и за то, что бросила университет, и за то, что держалась за эту уютную квартиру, дорожила всем этим комфортом, твоей машиной, и даже за то, что принимала участие в твоих развлечениях.
Т а м а ш. Машина принадлежит нам обоим.
Е в а. Да, обоим. Но я, собственно, стыжусь не самой машины, а того, какой ценой она нам досталась. Мне слишком дорого пришлось за нее расплачиваться. Я всегда тебе уступала, ты всегда поступал как хотел.
Т а м а ш. Пойду посмотрю, кто это. Возможно, врач.
Е в а. А я, пожалуй, начну укладываться.
Т а м а ш. Все-таки решила?
Е в а
П о н г р а ц. Я говорил с твоим лечащим врачом. Он считает — еще недели две.
Т а м а ш. Да, мне он тоже так сказал.
П о н г р а ц. Спасибо.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Надеюсь, я не помешал…
Т а м а ш
П о н г р а ц
Т а м а ш. Да, наш брак расторгнут.
П о н г р а ц
Т а м а ш
П о н г р а ц. Я пришел тебе сообщить, что мы решили вновь заняться этим делом.
Т а м а ш. Кто же настаивает — завод или институт?
П о н г р а ц. Не завод и не институт.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Нет, речь пойдет не о нем, а о тебе.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Признаться, я тогда так и не разобрался в своем отношении к тебе. Я ценю тебя как дельного работника, толкового инженера, но в этой ивандской истории твое поведение мне как-то непонятно. Честно говоря, оно мне не нравится. С первого же момента не нравилось…
Т а м а ш
П о н г р а ц. Поведение остальных мне понятно. Завод поставил негодный материал, к сожалению, у нас это еще случается. Кернэр строчил заведомо ложные заключения, чтобы загрести побольше денег, этот сопляк Лукич просто-напросто струсил, его подавил авторитет Кернэра, он и заикнуться не посмел о своих подозрениях, но ты… Как ты мог смонтировать негодные канаты? Неужели ты не заметил, что они с браком? Не могу понять, как это могло случиться.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Нет, я проверил.
Т а м а ш. В таком случае меня подкупили.
П о н г р а ц. И этого не было.
Т а м а ш. Но ведь что-то должно же быть.
П о н г р а ц. Вот я и отгадал это что-то.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Такая уж у меня профессия.
Т а м а ш. И что же, теперь ты пришел поделиться со мной решением сложного ребуса?
П о н г р а ц
Т а м а ш
П о н г р а ц. Администрация решила снова привлечь тебя к дисциплинарной ответственности, и, пожалуй, тебе лучше пока не ходить в трест.
Т а м а ш. Гуманно, ничего не скажешь — поспешил лично сообщить мне столь «приятную» новость.
П о н г р а ц. Я мог бы и написать, но узнал, что ты нездоров, говорили, будто ты даже на постельном режиме, вот я и решил зайти тебя проведать, узнать, серьезно ли ты болен.
Т а м а ш. Я не нуждаюсь в сострадании.
П о н г р а ц. Я и не собираюсь тебя щадить во имя милосердия.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Берусь доказать — ты прекрасно знал, что канаты негодны.
Т а м а ш. Неправда! Демек солгал! Вы сами убедились, он настроен против меня.
П о н г р а ц. Мы вызовем ивандских монтажников, пусть они скажут тебе в глаза, сколько раз предупреждали тебя. Да будет тебе известно — я не согласился с выводами по твоему делу, съездил на стройку и поговорил с рабочими.
Т а м а ш. Еще бы — ведь монтажники лучше квалифицированного инженера разбираются в канатах различного сечения.
П о н г р а ц. Во всяком случае, монтажники уверяют, что, как только заметили, что канаты кое-где стали рваться, сразу же предупредили об этом тебя.
Т а м а ш. Неправда!
П о н г р а ц. У тебя будет время сказать об этом монтажникам. Мы предоставим такую возможность.
Т а м а ш. Все, что они говорили, — несусветная чушь. Я не обязан был прислушиваться ко всякой безответственной болтовне.
П о н г р а ц. Вот и выходит — ты все знал, но тем не менее распорядился монтировать негодные канаты. Ты причинил стране миллионные убытки.
Т а м а ш. У меня на руках был технический паспорт завода-поставщика, да к тому же я предъявил вам заключения экспертов. Кто же после всего этого может предъявлять мне претензии?
П о н г р а ц
Т а м а ш
П о н г р а ц. Ошибаешься, это долг человека.
Т а м а ш. Значит, ты обвиняешь меня в умышленном молчании?
П о н г р а ц. Да, ты обо всем знал, но прикинулся, будто тебе ничего не известно.
Т а м а ш. С какой же целью, по-твоему, я это сделал?
П о н г р а ц. Чтоб избежать лишних хлопот. Ведь, заговори ты, пришлось бы стукнуть кулаком по столу, спорить, доказывать, уличить в подлости старого приятеля, обвинить крупный завод в поставке негодных канатов. Для всего этого нужны мужество, решительность, пришлось бы пойти на риск, ведь в споре можно потерпеть и поражение. Но ты не любитель рисковать. К чему? Куда спокойнее промолчать, пройти мимо. Тобой всегда и во всем движут холодный расчет и осторожность. Иной раз ты напоминаешь мне кибернетического робота.
Т а м а ш
П о н г р а ц. Пришлось. И еще хочу сказать — тебе не удастся прожить легко, как говорится, без сучка, без задоринки, не удастся переждать в сторонке. Пойми, даже самую сложную математическую задачу в конце концов решают. Это я и пришел тебе сказать. О дне заседания по новому рассмотрению твоего дисциплинарного дела я извещу тебя.
Т а м а ш. Постой!
П о н г р а ц. Никакого сговора между нами быть не может.
Т а м а ш. Пусть сам черт с вами сговаривается. Я только хочу заявить — я ухожу, я отказываюсь у вас работать. Считайте, что меня уже нет в тресте. Я не допущу, чтобы меня втаптывали в грязь. Вас много, а я — один, и я слишком щепетилен, чтоб позволить себе такую роскошь — тягаться с вами.
П о н г р а ц. Ты ошибаешься, думая легко отделаться. Знаю, на что ты рассчитываешь. Инженеров твоего профиля мало, они нарасхват, и ты полагаешь, что, уволившись, тут же получишь более выгодное предложение и все пойдет по-старому. Не выйдет! Новое рассмотрение твоего дисциплинарного дела состоится, и ты должен понести наказание. Пусть все узнают, каков ты есть на самом деле, пусть узнают, что подлость никогда не прощается.
Т а м а ш
Е в а. Я готова, только подожду Андреа…
Т а м а ш
Е в а. У тебя?
Т а м а ш. На сей раз, кажется, не удастся. Меня выгоняют с работы. Ко мне только что приходил наш кадровик, он заявил мне об этом.
Е в а. С чего это тебя станут выгонять?
Т а м а ш. Помнишь подвесную дорогу в Иванде?
Е в а. Беда невелика. Сегодня выгонят, а завтра предложат десяток новых должностей, а послезавтра — еще больше.
Т а м а ш. Но меня увольняют с административным взысканием. С таким клеймом трудно будет устроиться на приличное место. Уже и теперь все двери передо мной захлопывают. Звоню этому бесхребетному Седечи — велит мне передать, мол, у него совещание. Звоню Фабиану — тоже где-то совещается. Случись с человеком беда — вокруг него сразу же глохнут телефоны.
Е в а. Кто у вас в кадрах?
Т а м а ш. Все еще Понграц.
Е в а. Ты, кажется, его недолюбливаешь.
Т а м а ш. Вернее — он меня не выносит. Вероятно, чем-то недоволен. Все, по его мнению, мало работают. Не горят на работе, энтузиазма не хватает. Надо, мол, всегда перевыполнять план… Словом, старик — идеалист, а считает себя убежденным материалистом.
Е в а. Тебе действительно нужна моя помощь?
Т а м а ш. Да, только с тобой я сумею пережить это трудное для меня время.
Е в а
Т а м а ш. Иронизируешь?
Е в а. Как ты глух! Именно за это я тебя и любила. Я не стыжусь в этом признаться… Целых пять лет я любила тебя… Ты пробуждал в моей душе надежды, сулил счастье…
Т а м а ш. Сулил?
Е в а. Когда мы впервые с тобой встретились в библиотеке, меня увлекала твоя мальчишеская бесшабашность, наивность житейской философии: можно, мол, жить припеваючи, стоит только замкнуться в узком кругу своих интересов… Когда же ты увел меня, больную, из общежития, твоя смелость, твоя дерзость пленили меня. Ты казался мне героем, и я таяла от любви. И когда бросила университет, — свято верила — это нужно для того, чтобы ты добился какой-то высокой, благородной цели…
Т а м а ш. Наше обоюдное счастье — вот какая цель вдохновляла меня, разве ты не понимала?
Е в а. Счастья не получилось, Тамаш. Мы потерпели неудачу. Разве то, к чему мы с тобой пришли, счастливый исход? Скажи откровенно: чего ты достиг? Лично я — ничего. Мы исковеркали друг другу жизнь — вот, пожалуй, и все, в чем мы преуспели.
Т а м а ш. Перестань ворошить прошлое. Нельзя же портить все до конца.
Е в а. Когда я пришла, ты еще говорил иначе.
Т а м а ш. Я и тогда предлагал — давай начнем новую жизнь. Но тут случилось непредвиденное… Меня вышибли из седла… Мне необходимо теперь чувствовать тебя рядом.
Е в а. Чем я могу помочь?
Т а м а ш. Всем. Тем, что ты есть, тем, что и дальше будешь жить вот здесь, рядом со мной, ходить здесь, дышать со мной одним воздухом, тем, что я смогу тебя слушать, смотреть на мир твоими глазами и учиться понимать его.
Е в а. Неужели для тебя это действительно такое потрясение?
Т а м а ш. Я смертельно напуган. Я боюсь остаться один.
Е в а
Т а м а ш. Я доведен до отчаяния, того и гляди, начну спотыкаться на ровном месте, и ты должна поддерживать меня.
Е в а
Т а м а ш. Мы воспрянем духом, крепко встанем на ноги.
Е в а. Ты-то на ноги встанешь, а я? Я снова окажусь у разбитого корыта.
Т а м а ш. Чего же ты хочешь?
Е в а. Многого.
Т а м а ш
Е в а. Ты не забыл, что я хотела стать врачом? Так вот, я собираюсь продолжать занятия в Мединституте.
Т а м а ш
Е в а. Да, и не откладывая. И так мы это делали из года в год… То тебе надо было закончить институт, то нужно было копить деньги, сперва на квартиру, потом на машину, затем… бог весть на что… Мой заработок всегда для чего-то был необходим. Теперь придется это изменить.
Т а м а ш. Именно теперь? При таком тяжелом для нас стечении обстоятельств? Ведь я, возможно, на долгое время выйду из строя, окажусь не у дел…
Е в а. Если ты согласен с моими планами — никакие трудности нас не испугают. Начнем все сначала… Продадим машину, коллекцию твоих марок, а если понадобится, и нашу кооперативную квартиру.
Т а м а ш
Е в а. Я тоже не хочу стать безликим человеком и смириться с невыносимым положением, которое досталось мне в удел в нашем браке.
Т а м а ш. Ты играешь словами.
Е в а. Так ответь — тебе нужен мой заработок или я?
Т а м а ш. Зачем ты меня обижаешь?
Е в а. Если ты считаешь, что тебе нужна я… если, как ты выразился, я одним своим присутствием буду тебе полезной… я не могу допустить, чтобы ты жил по-прежнему, я не позволю тебе уйти в свою скорлупу, укрыться за каким-нибудь неприметным письменным столом… Иного выхода я не вижу, и жизнь свою с тобой я представляю только так: ты изменишь, пересмотришь свое отношение к людям. Если же этого не произойдет, значит, ты не изменишь своего отношения и ко мне.
Т а м а ш. Короче говоря, с чего, по-твоему, я должен начать?
Е в а. Пойти к Понграцу.
Т а м а ш
Е в а. Все, что ты ему скажешь, ты решишь сам. Ты должен остаться в тресте. Конечно, рано или поздно тебя примут куда-нибудь на работу даже с взысканием, занесенным в трудовую книжку. Но я считаю, что ты должен остаться на прежнем месте, где работал до сих пор, даже если понизят в должности. Я на этом настаиваю, таково мое условие.
Т а м а ш. К чему все это?
Е в а. Это, должно быть, Андреа, пойду открою дверь.
А н д р е а
Т а м а ш. Добрый день, милая Андреа.
А н д р е а. Благодарю…
Т а м а ш. Знаю… Сегодня вы не ко мне, а к Еве. И все-таки присядьте.
Е в а
Т а м а ш
А н д р е а
Т а м а ш. Когда вы в прошлый раз сюда приходили, я был с вами довольно сух и неприветлив.
А н д р е а. Ну, раз уж на то пошло — вы тогда разговаривали со мной далеко не лучшим образом.
Т а м а ш. Вы тогда на меня обиделись?
А н д р е а. Какое это имеет теперь значение?
Т а м а ш. Вы можете мне ответить правду, если я спрошу — вы человек с верой?
А н д р е а. Как это понять?
Т а м а ш. А вот так — вы способны верить во что-нибудь?
А н д р е а. Без веры нельзя жить… Кстати, что вы имеете в виду? Веру в религиозные догмы?
Т а м а ш. Нет, не религию.
А н д р е а. Понимаю. Я и сама далека от этих мыслей.
Е в а
Т а м а ш. Хочу узнать, действительно ли она верила в свое призвание стать археологом? Хочу разрешить наш давнишний спор.
А н д р е а. Вы уже просили у меня прощения, и я считаю вопрос исчерпанным. Я действительно поверила в свое призвание.
Т а м а ш. А как вы обрели эту веру?
А н д р е а. Ответ требуется для уточнения моей характеристики или вы интересуетесь из любопытства?
Т а м а ш. Только из любопытства.
А н д р е а. В таком случае открою вам тайну… В одной книге по истории искусства я увидела ушебти. Они меня очаровали.
Т а м а ш. Какая вы образованная, Андреа. Просветите меня, что такое ушебти, я не знаю.
А н д р е а. Я тоже не знала, пока не прочла пояснение к иллюстрации… А поскольку эта книга была на немецком языке, я с трудом справилась с текстом, но в конце концов все же разобрала его… Как выяснилось, древние египтяне при погребении знатных покойников клали рядом с умершими маленькие статуэтки из дерева, камня или фаянса размером в двадцать — двадцать пять сантиметров… Вот эти погребальные статуэтки и называются «ушебти». По верованиям древних египтян, когда властитель загробного мира, он же судья душ умерших. Озирис, повелевал умершим знатным особам обрабатывать свои наделы в загробном царстве, эти самые ушебти должны были являться вместо них и выполнять все работы…
Е в а. Об этом ты даже мне не рассказывала.
Т а м а ш. И эта наивность древних египтян привлекла вас к археологии?
А н д р е а. Посудите сами, до чего дерзкий и хищный замысел. Это меня заинтриговало, и мне захотелось узнать, каким же был мир в древние времена.
Т а м а ш. Я удовлетворен ответом и больше вас не задерживаю.
Е в а. Пойдем, Андреа, я хочу тебя кое о чем попросить…
Т а м а ш. Ева! Неужели ты все-таки решила уйти?
Е в а. Если ты хочешь, чтоб я осталась… впрочем, ты знаешь, с чего тебе надо начать. Звони Понграцу!
Т а м а ш
Е в а. Звони без промедления, пока я здесь.
Е в а. Звонил?
Т а м а ш
Е в а. Не мог дозвониться?
Т а м а ш. Я и не пытался.
А н д р е а. Это фото вашего выпуска. Вот это ты?
Е в а
А н д р е а
Е в а
Т а м а ш. Зачем ты ее выпроводила? Ты с ней обошлась довольно бесцеремонно.
Е в а. Потому что хочу поговорить с тобой наедине.
Т а м а ш. Разве в этом есть такая сверхсрочная необходимость? Успеется…
Е в а. Короче говоря, ты не хочешь с ним говорить.
Т а м а ш. Твоя подружка пришла в тот момент, когда я тебя спрашивал, ради чего я должен говорить с Понграцем? Чтоб меня снова унизили, снова привлекли к дисциплинарной ответственности? А потом то и дело давали мне почувствовать, что они, дескать, умеют прощать? Ты этого хочешь? Вряд ли. Так зачем же в таком случае мне туда возвращаться?
Е в а. Потому что там тебя хорошо, так же как и я, раскусили. И тебе бы пришлось здорово перестроиться…
Т а м а ш. Иначе говоря, перестать быть самим собой.
Е в а. И это невозможно?
Т а м а ш. Возможно, но мучительно.
Е в а
Т а м а ш
Е в а
Т а м а ш. Ты меня не поняла. Я хочу жить с тобой. Только с тобой, потому что в тебе есть то, чего не хватает мне. Без тебя я погибну, пойду ко дну…
Е в а. Можешь не продолжать… Бесполезно! Мне сейчас надо бы испытывать чувство облегчения и даже счастья, что я наконец избавилась от тяжких пут привязанности, любви к тебе, но этого не произошло. Я измучена, и на душе у меня тяжело, видно, увы, снова потерпела неудачу.
Т а м а ш. Потому что не только я тебя люблю, но и ты, ты меня любишь.
Е в а. Нет, теперь уже не люблю. Наша любовь, тлевшая под пеплом мелких житейских радостей, давно угасла.
Т а м а ш. Ева, раз уж ты так настаиваешь… я продам машину… Даже с Понграцем поговорю. Так и быть, обещаю тебе! Начнем все сначала, с нуля.
Е в а. С тобой мне уже ничего не хочется. Ты не способен стать другим, ты никогда не изменишься. Ты всегда будешь стремиться низвести меня до жалкой роли пешки — ушебти. Ты не преминешь позаботиться, чтобы при погребении твоих останков не забыли положить рядом с тобой безответных ушебти.
Т а м а ш
ЛАЗЕЙКА{163}
Комедия в двух частях
Авторизованный перевод
О р б о к.
О р б о к н е.
Д ю л а.
К а р о л а.
Т е т я Т о н и.
М а р и.
Часть первая
Т е т я Т о н и
Д ю л а
Т е т я Т о н и. Как же рано? Без пяти шесть!
Д ю л а. Значит, мне и поспать не придется. К восьми на работу. Потрясное на вас платье, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Нравится?
Д ю л а. Эпохальное!
Т е т я Т о н и. Вчера купила.
Д ю л а. Прибыли пенсии?
Т е т я Т о н и. Прибыли.
Д ю л а. Из Канады?
Т е т я Т о н и. И оттуда тоже.
Д ю л а. А французы на этот раз не опоздали?
Т е т я Т о н и. На этот раз не опоздали.
Д ю л а. Спасибо, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. За что же, Дюла?
Д ю л а. За то, что вы никогда не браните меня.
Т е т я Т о н и. Не имею права: я же не член вашей семьи.
Д ю л а. По праву старости. Отца моего, например, годы сделали вечно рыкающим львом.
Т е т я Т о н и. Возможно, и я когда-нибудь стану такой, но пока еще я не чувствую себя старой.
Д ю л а. Неужели?
Т е т я Т о н и. Человек стар, когда ему в голову начинают приходить мудрые мысли. Я, слава богу, пока еще не могу на это пожаловаться.
Д ю л а. Ну что вы, тетя Тони? Вы, наверное, всегда были очень умной женщиной. Не зря же вы столько пенсий получаете из нескольких стран сразу. Я вот часто думаю: и откуда у вас столько пенсий? Я даже как-то у мамы спросил, но она лишь отругала меня: не твоего, говорит, ума дело.
Т е т я Т о н и. Когда-нибудь, Дюла, я расскажу тебе. А сейчас, извини, я тороплюсь. На массаж. У меня очередь на семь часов.
Д ю л а. Неужели вы так и не побраните меня? Ну хотя бы самую малость?! Человек заявляется домой к утру. Взяли бы и пристыдили его.
Т е т я Т о н и. Ну вот еще! Живи себе на здоровье хоть сто лет, не зная забот.
Д ю л а. Вы, тетя Тони, добрая, отзывчивая. Будто кукушечка.
Т е т я Т о н и. Кукушечка?
Д ю л а. Ну да. А что? Ты ей: ку-ку. И она тебе в ответ: ку-ку. Красивая птичка. Никогда никого не обидит. Всем долгой жизни желает! Целую ручку, тетя Тони.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Доброе утро, тетя Тони. Что вы там делаете в такую рань?
Т е т я Т о н и. Да вот порхаю тут. Ищу поудобнее местечко. Сейчас куковать начну. Сколько вам раз кукукнуть?
О р б о к н е. Не понимаю, тетя Тони, о чем вы?
Т е т я Т о н и. Говорю, что куковать собираюсь! Ваш сыночек Дюла в кукушки меня произвел.
О р б о к н е. Ужасный мальчишка! Разумеется, он опять заявился поутру? И что мне с ним делать? Грубит всем подряд, вот и вас теперь обидел.
Т е т я Т о н и. Пустяки, Орбокне. Он же не знал, что это меня обидит. А я, между прочим, и есть кукушка: не сею, не пашу, но зернышки собираю. С миру по зернышку, набирается пенсия. Одна, другая, четвертая.
О р б о к н е
О р б о к. Мы, кажется, немного опаздываем?
О р б о к н е. Нет. Еще только четверть седьмого. У нас еще уйма времени.
О р б о к. Да, но я еще должен успеть задать своему сыночку взбучку. Опять пришел только к утру.
О р б о к н е. Правильно, Пишта. Поговори с ним. За десять минут успеешь. У тебя ведь в этом такая большая практика.
О р б о к. Что ты хочешь этим сказать?
О р б о к н е. Ничего особенного.
О р б о к
О р б о к н е
О р б о к. Товарищ Бодони. Вчера. Когда я вез его на совещание к министру.
О р б о к н е. А… в связи с чем он так сказал?
О р б о к. Скоро узнаешь, милая Эржи. Приготовься к самому худшему.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Вы преувеличиваете, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Да что уж там. Меня даже родственники мои осуждали. Хорошо, что я ни капельки не завишу от них.
О р б о к н е. Да, получать сразу четыре пенсии — это великое дело.
Т е т я Т о н и. Не четыре, а пять! Считайте, Орбокне, четыре от частных лиц и одну от государства. Словом, если бы ваш столь строгий муж узнал… Ладно, хватит об этом, да и мне пора мчаться на массаж. Всего хорошего!
Д ю л а. Целую ручку, мама. Доброе утро.
О р б о к н е. Между прочим, я слышала, когда ты пришел.
Д ю л а. А папа?
О р б о к н е. И папа тоже.
Д ю л а. Значит, он опять будет снимать с меня стружку.
О р б о к н е. Конечно.
Д ю л а
О р б о к н е. Почему ты так неуважительно говоришь об отце? Ты уже не мальчик, Дюла. Такой большой балбес, а достоинства ни на грош. Ведь ты же дипломированный техник — почти что инженер.
Д ю л а. Мама, я ведь очень скромный человек и напрочь лишен чувства гордости.
О р б о к н е. При чем тут гордость, речь идет об элементарном личном достоинстве. Отец твой двадцать пять лет проработал шофером такси. Но был человеком с достоинством, и видишь, чего он достиг. Возит самого товарища Бодони, большого начальника! Тебе есть с кого брать пример.
О р б о к
Приятного аппетита.
О р б о к н е. Спасибо.
Д ю л а
О р б о к. Не надо.
Д ю л а. А жаль. Потому что, попробуй ты его один разок…
О р б о к
О р б о к н е
О р б о к. Подожди, ты же не знаешь, почему я все это рассказываю.
Д ю л а
О р б о к
О р б о к н е. Ну и?..
О р б о к. Ну и прекратила.
О р б о к н е. Слава богу!
О р б о к. А ты-то чему радуешься?
Д ю л а
О р б о к н е. И товарищу Бодони…
О р б о к
О р б о к н е. Боже мой, Пишта, что за слова! И вообще: почему ты говоришь об этом так грубо? Я, например, с уважением отнеслась бы к мужчине, которому удалось вернуть девушку на правильный путь.
Д ю л а. Я тоже.
О р б о к н е
Д ю л а. Развиваюсь, мама.
О р б о к. Не знаю, будешь ли ты продолжать так восторгаться этим мужчиной, когда узнаешь, что тип, о котором ты говоришь с таким почтением, не кто иной, как твой сын! Наберется там еще немножко кофе?
О р б о к н е
Д ю л а. Мы любим друг друга, мама.
О р б о к
Д ю л а
О р б о к н е. А что сказал товарищ Бодони девушке, когда узнал, что именно с нашим сыном… Не знаю даже, как выразиться…
О р б о к. Вчера вечером, когда я отвозил его домой, он ничего об этом не говорил. Товарищ Бодони лишь сформулировал тезис: «Беда наша в том, что воспитанию молодежи мы уделяем слишком мало внимания». Этот тезис и помог мне понять, как я должен поступить.
О р б о к н е. Как же?
О р б о к
Д ю л а
О р б о к. Я говорю не о тебе, а об этой буфетчице.
Д ю л а. Я тоже думаю о Мари, папа.
О р б о к. Возможно. Но ты думаешь о ней в другой плоскости.
Д ю л а. Надеюсь, папа.
О р б о к. Оставь при себе свои потрясные реплики. Одним словом, эта буфетчица может прекратить свой безнравственный образ жизни, оставаться на своей работе, помогать своей больной, одинокой матери — наше общество предоставляет для этого все условия. Но… без тебя!
Д ю л а. Я не понимаю тебя, папа.
О р б о к. Мы никогда не понимали друг друга. Откровенно говоря, порой я надеялся, что, когда перед тобой встанет вопрос, с кого брать пример в жизни, ты все-таки подумаешь обо мне. Возможно, с моей стороны это было чрезмерной претензией, а может, самовлюбленностью. Лучше не говорить об этом. Теперь уже все равно. Сейчас никакие разговоры больше не помогут. Сейчас нужны действия. Решительные действия.
О р б о к н е. Пишта!
О р б о к. Да, Эржи, именно действия.
Д ю л а. Можно встать?
О р б о к. Можно.
Д ю л а
О р б о к н е
О р б о к. О какой суровости ты говоришь?
О р б о к н е. Ты и со мною суров и груб… Появляешься в доме, будто следователь в связи с каким-нибудь преступлением.
О р б о к. Не понимаю.
О р б о к н е. Стоит мне нечаянно пересолить суп, как ты уже считаешь, что я нарушила социалистическую законность.
О р б о к. Как-то странно ты сегодня выражаешься.
О р б о к н е. Надо же когда-то высказать тебе все.
О р б о к. Говори яснее. Какие у тебя ко мне претензии? Скажи мне о моих недостатках прямо и откровенно. Я не против деловой критики! Пожалуйста!
О р б о к н е. Да, ты хочешь людям добра, постоянно заботишься о благе семьи, постоянно…
О р б о к. Что ж ты перечисляешь мои достоинства. Ты о недостатках хотела говорить… Вот и говори о моих недостатках.
О р б о к н е. А это и есть твои недостатки. Да пойми ты: нельзя жить под постоянным контролем, когда каждый мой шаг тотчас оценивают по пятибалльной системе. Я уже давно перестала чувствовать себя просто твоей женой, я воплощенная идея, которой всегда нужно пребывать только на высочайшем морально-этическом уровне.
О р б о к. Значит, мне нужно было похвалить наше дитятко за то, что он спутался с этой…
О р б о к н е. Нет, но ты должен был поговорить с ним как-то иначе. К чему были эти угрозы, что ты выгонишь его из дому?
О р б о к. Так что же я, по-твоему, должен был сделать?
О р б о к н е. Не знаю. Я тоже больше уже не понимаю молодежь. Видно, мы оба стали стары для этого.
О р б о к. Глупости ты говоришь. Если бы подобное случилось в семье товарища Бодони
О р б о к н е. Тогда и товарищ Бодони ошибается.
О р б о к. Товарищ Бодони ошибается?
О р б о к н е
О р б о к. Ну так вот, этот вопрос я больше обсуждать не желаю. И вообще мне пора в гараж.
О р б о к н е
О р б о к н е
К а р о л а. Извините, пожалуйста. Здесь живет Антония Кралашовская?
О р б о к н е. Тетя Тони?
К а р о л а. Да, тетя Тони.
О р б о к н е. Живет она здесь, но сейчас ее нет дома.
К а р о л а. Ой-ой!
О р б о к н е
К а р о л а. Я родственница тети Тони. Из Сомбатхея{164}. Меня зовут Карола Иштванец. Неудачная фамилия, не правда ли? Лучше бы уж называли Иштваница. А то какой же из меня Иштванец?
О р б о к н е. О, это ничего не значит.
К а р о л а. У вас очень хороший характер.
О р б о к н е. Говорят, что да.
К а р о л а. Но имя — это не все. «Оно — не рука, не нога, не плечо, не лицо, не какая-нибудь другая важная часть человека». Что-то в этом роде в «Ромео и Джульетте» говорят. Вы любите классиков?
О р б о к н е
К а р о л а. Спасибо.
О р б о к н е. Тетя Тони живет наверху, на втором этаже, вон ее балкон.
К а р о л а. Да. А мне так хотелось бы недельку пожить у тети Тони.
О р б о к н е. Наверняка. Она же, бедняжка, такая одинокая. И постоянно обижается на родственников, что они ее не навещают.
К а р о л а. В последний раз тетя видела меня, когда мне было три года. Мои родители, разумеется, не знают, что я имею намерение остановиться у тети Тони.
О р б о к н е
К а р о л а. К счастью. Иначе они бы меня убили за это!
О р б о к н е. Но почему же?
К а р о л а. Простите, а вы хорошо знаете тетю Тони? Очень хорошо?
О р б о к н е. Да.
К а р о л а. Тогда вам, вероятно, известно, что в молодости тетя Тони была эдакой… ну, что ли, дамой с камелиями{166}, если уж опираться на классиков.
О р б о к н е. Известно.
К а р о л а. А правда, что от своих бывших поклонников она и по сей день получает денежную помощь?
О р б о к н е. Мы ее между собой называем «пенсией».
К а р о л а. Вы осуждаете ее?
О р б о к н е. Нет. Я очень люблю тетю Тони, и мне ее искренне жаль.
К а р о л а. Мне тоже. А не могли бы вы сказать, что это за люди, с таким усердием оказывающие ей коллективную помощь?
О р б о к н е. Я их не знаю. Поговорите с ней. Может, она вам сама расскажет.
К а р о л а. Училась. Теперь буду работать.
О р б о к н е. Где, если не секрет?
К а р о л а. С осени начну преподавать в сельской школе. Буду учить и воспитывать детей.
О р б о к н е. Воспитывать детей — какое прекрасное призвание! Я иногда очень жалею, что мой сын не стал педагогом.
К а р о л а. А что, у него есть к этому склонность?
О р б о к н е
К а р о л а. Вы правы, воспитание детей — призвание прекрасное. Только работа педагогическая очень трудная. Быть педагогом почти так же трудно, как быть родителем.
О р б о к н е. По-вашему, быть родителем трудно?
К а р о л а. Труднее всего на свете. Во всяком случае, при нынешних устаревших методах воспитания детей.
О р б о к н е. Вы считаете, что нынешние методы воспитания устарели?
К а р о л а. Да, конечно! А разве вы сами не замечали, как быстро стареют люди, едва у них рождаются дети? Воспитание детей губит самих родителей. Их губят именно огромные усилия, которые они прилагают, чтобы привить детям свои устаревшие взгляды на мораль, на отношения между людьми. А некоторые родители вообще норовят превратить своих детей в таких же точно старичков, как они сами, вместо того чтобы самим помолодеть до их возраста.
О р б о к н е
К а р о л а. Конечно. Ну, здравствуй.
О р б о к н е. Вы… Как? Ты тоже хочешь говорить мне «ты»?
К а р о л а. Нет, если это вас обижает, я, разумеется, могу называть вас тетей.
О р б о к н е. О, зачем же! Давай уж на равных. Будем говорить друг другу «ты». Эржи.
А вот и тетя Тони!
К вам гостья, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Ко мне?
О р б о к н е. Да, вот эта девушка. Зовут ее Карола Иштванец, она только что приехала из Сомбатхея и хотела бы недельку пожить у вас.
Т е т я Т о н и
К а р о л а. Да.
Т е т я Т о н и. А родители твои знают, что ты поехала ко мне?
К а р о л а. Нет.
Т е т я Т о н и. А если б знали, всыпали б тебе?
К а р о л а. Как пить дать!
Т е т я Т о н и. Тогда можешь оставаться. И даже поцеловать меня.
К а р о л а. С удовольствием.
Т е т я Т о н и. Последний раз я видела тебя, когда тебе было три года. Интересно, такой ты меня и представляла?
К а р о л а. Куда более старой. А вам, тетя Тони, и пятидесяти не дашь.
Т е т я Т о н и. Можешь давать и больше. Я не люблю, когда меня слишком молодят. Для семидесяти я вполне молода, а вот на пятьдесят не тяну — стара.
О р б о к н е. Добро пожаловать в наш дом, Карола. А я побегу в гастроном, так что не буду вам больше мешать.
К а р о л а
Т е т я Т о н и. Вы уже на «ты» с Орбокне? И ты даже зовешь ее Голубкой?
К а р о л а. Да, мы уже подружились.
Т е т я Т о н и. Гм! Удивительная ты девушка, Карола. Мне, например, и в голову не приходило назвать ее Голубкой.
А как ты узнала мой адрес? Ведь я живу здесь всего три месяца.
К а р о л а. По радио. Передавали музыку по заявкам радиослушателей. Кто-то просил исполнить для Антонии Кралашовской в день ее семидесятилетия песню… И адрес сказали.
Т е т я Т о н и. Жаль, что я не слышала. Иди-ка сюда, Карола, сядь. А кто просил исполнить для меня песню, ты не помнишь?
К а р о л а. Сказали, что один из ваших старых поклонников.
Т е т я Т о н и. Ну, это еще мне ничего не говорит. А песню, песню ты не помнишь, которую этот поклонник заказал?
К а р о л а. Помню. Это была «Аве Мария» Шуберта.
Т е т я Т о н и. Тогда это Адам Керекеш, директор Института естествознания.
К а р о л а. Тетя Тони… если не секрет, сколько же разных песен могли по случаю вашего дня рождения заказать?
Т е т я Т о н и. Пять. Из всех мужчин мира только пять человек могут песней напомнить мне о нашей былой любви. Венгерскую народную песню-привет могли прислать из Швеции, застольную Дон-Жуана — из Канады, песенку «Ночью на крыше омнибуса» — из Италии, старинную французскую — из Парижа, ну, а пятую ты уже сама знаешь. Пять песен — пять мужчин. За целую жизнь.
К а р о л а. Только пять? Но, тетя Тони, тогда можно сказать, вы вели вполне нравственный образ жизни.
Т е т я Т о н и. Не нужно преувеличивать, милая. Просто у меня было чуть меньше мужчин, чем у обычных, всеми уважаемых женщин.
К а р о л а. И все пятеро покинули вас?
Т е т я Т о н и. К счастью, да.
К а р о л а. Значит, вы были им неверны?
Т е т я Т о н и. Напротив, была и осталась верна навеки!
К а р о л а. Тогда почему же они покинули вас?
Т е т я Т о н и. Что делать, девочка. Так захотелось истории. Первый из-за своих революционных взглядов в тысяча девятьсот двадцатом году эмигрировал в Швецию. За эти годы он стал шведом, академиком. Он член комиссии по Нобелевским премиям, и каждый месяц аккуратно посылает мне мою маленькую «нобелевскую премию». Второй — тот, что заказал для меня венгерскую народную песню, он был изобретателем, но в Венгрии не получил признания и в тысяча девятьсот двадцать восьмом эмигрировал в Канаду, где у него теперь свой автозавод. Третий — он был еврей — покинул страну в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, а в настоящее время — католический священник в Италии. Поскольку с его деньгами у меня связаны религиозные чувства, я их не трачу, а кладу в сберкассу — мечтаю, чтобы у меня были похороны по первому разряду, с кремацией, оркестром и т. п.
К а р о л а. К чему говорить о смерти, тетя Тони?!
Т е т я Т о н и. О смерти я говорю совершенно спокойно. Ведь я все равно не умру раньше ста.
К а р о л а
Т е т я Т о н и. Хорошо… Четвертый — француз. Настоящий француз. Он работал в посольстве в Будапеште, но в тридцать девятом году его отозвали. Сейчас он член правительства Франции. И, наконец, Адам Керекеш, моя последняя любовь. Она приходится на сороковой год. Это любовь местная, отечественная. Он был самым нежным. Каждый день чем-либо доставлял радость. Потом он начал писать стихи. После третьего стихотворения я поняла, что помимо меня у него есть еще другая женщина. Так оно и было. Выяснилось, что он хочет на ней жениться. Разумеется, я сразу же порвала с ним. Любить, зная, что у человека есть еще и жена, я, конечно ж, не могла.
К а р о л а. Я не понимаю только, как им всем пришло в голову высылать вам денежное пособие.
Т е т я Т о н и. Чудачка, конечно же, это была не их идея. Просто они получили соответствующее письмо. Циркуляр, как я его называю.
К а р о л а. Циркуляр?
Т е т я Т о н и. Во время войны мою табачную лавчонку разбомбило, и, когда кончилась война, я подумала: надо же и мне на что-то жить. Тогда я и вспомнила о своих бывших друзьях и пустилась на их поиски. Через Красный Крест я узнала их адреса и разослала свой «циркуляр».
К а р о л а. Тетя Тони, вы похожи на гордо парящую чайку.
Т е т я Т о н и. Спасибо, Карола. Я рада, что я кажусь тебе чайкой, а не бездомной кукушкой.
К а р о л а. Да что вы, тетя!
Т е т я Т о н и. Можешь говорить мне «ты». Так же, как и Орбокне.
К а р о л а. Вам, тетя Тони, я не посмею говорить «ты».
Т е т я Т о н и. Но почему? Орбокне всего на несколько десятилетий моложе меня.
К а р о л а. Целую ручку, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Я рада, что ты приехала ко мне. Отлично отдохнем вместе. По утрам бассейн, днем будем бродить по городу, после обеда — в кафе, а вечером…
К а р о л а
Т е т я Т о н и. В дождливые дни, когда некуда будет деться.
К а р о л а. Но, тетя Тони, извини, пожалуйста… Ты не любишь просвещаться?
Т е т я Т о н и. Нет. От просвещения у меня морщины образуются на лице. Мне хорошо только там, где не надо ни о чем думать. В бассейне, например, на улице, в кафе, а вечером, естественно, в театре. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
О р б о к. Здравствуй, милая.
О р б о к н е. Здравствуй, Пишта.
О р б о к. Я заглянул к Дюле. Вижу, его нет дома.
О р б о к н е. Не пришел еще.
О р б о к. Поставь лейку, Эржи. Сядь.
Итак, слушай. Мы обсудили этот вопрос с товарищем Бодони.
О р б о к н е. И что он сказал?
О р б о к. Сказал, что на вещи надо смотреть диалектически.
О р б о к н е. И?
О р б о к. И я теперь на них так и смотрю.
О р б о к н е. Как?
О р б о к. Диалектически. Я уже ясно вижу выход из нашего положения.
О р б о к н е. Почему же ты такой мрачный?
О р б о к. Потому что выход далеко не блестящий.
О р б о к н е. Почему?
О р б о к. Товарищ Бодони свел все к четырем тезисам. Первый: если я запрещу Дюле встречаться с буфетчицей, то она снова угодит на скользкий путь. Второй: если я разрешу Дюле встречаться с ней, то на скользком пути окажется он сам. Вот такие-то дела, Эржи.
О р б о к н е. А где же выход?
О р б о к. Выход изложен в третьем тезисе. «Товарищ Орбок, — сказал товарищ Бодони, — если ваш сын решит порвать с буфетчицей, то сделать это нужно так, чтобы она снова не очутилась в том болоте, из которого ей с помощью вашего сына едва удалось выкарабкаться». Поняла? С точки зрения нашей морали это единственно правильный выход.
О р б о к н е. Это все теория. А как на деле?
О р б о к. Я и об этом спрашивал у товарища Бодони. Он сказал, что практическое решение данной проблемы предоставляет мне.
О р б о к н е. И что же ты собираешься делать, Пишта?
О р б о к. Моя задача — заполучить назад Дюлу от буфетчицы. Но так, чтобы она сама была довольна таким решением.
О р б о к н е. Ты прогонишь Дюлу?
О р б о к. Нет, потому что это не соответствовало бы взглядам товарища Бодони. Я связан по рукам и ногам его тезисом.
О р б о к н е. И по ногам? Значит, и ты не уйдешь из дома по истечении срока твоего ультиматума?
О р б о к. Нет, поскольку этому мешает гуманизм товарища Бодони.
О р б о к н е. И что же ты собираешься сделать?
О р б о к. Не знаю.
О р б о к н е. Ты хорошо знаешь, Пишта, что я чувствую и переживаю. И все же я хотела бы, чтобы в нашем доме все проблемы решались без семейных трагедий. Товарищ Бодони прав.
О р б о к. Этого ты можешь и не говорить: он всегда прав.
О р б о к н е. В наше время семейные проблемы нужно решать современно.
О р б о к. Современно?
О р б о к н е. Именно. А не избитыми, устаревшими методами.
О р б о к. Устаревшими… методами?
О р б о к н е. Да. И знаешь кто это сказал?
О р б о к. Бодони!
О р б о к н е. Карола.
О р б о к. Это еще кто такая?
О р б о к н е. Родственница тети Тони, учительница. Сегодня утром она приехала из Сомбатхея и будет здесь жить у нее. Сейчас они вместе отправились на какую-то выставку. Очень оригинальная и современно мыслящая девушка.
О р б о к. Я проголодался.
О р б о к н е. Сейчас накормлю.
О р б о к. Интересная мысль, отличная диалектическая формулировка.
О р б о к н е. Да. И мы с тобой не должны стариться, Пишта, оттого что стали родителями.
О р б о к. А ты думаешь, мы состарились?
О р б о к н е
О р б о к
Т е т я Т о н и. Это муж нашей Голубки… Идем, я тебя с ним познакомлю. Говори с ним уважительно. Он страшно любит, когда его уважают.
К а р о л а. Карола Иштванец. Весьма неподходящая для девушки фамилия, правда?
О р б о к. Несколько необычная. Жена мне уже говорила, что вы тут у нас поселились. Как вам нравится наша столица?
К а р о л а. Очень нравится. Представляете, мы даже умудрились попасть на выставку ЮНЕСКО{167}, посвященную истории письменности.
Т е т я Т о н и. Зато на кафе-мороженое у нас уже не осталось времени. У одной подписи Клеопатры проторчали битых десять минут с моей радостью. Подумать только, сколько всего понаписало человечество.
К а р о л а. Какая это была, однако, эпоха, когда человек мог для своей подписи символом характера избрать льва!
Т е т я Т о н и. Я могла бы в лучшем случае рассчитывать на старую кукушку.
К а р о л а. О нет: на нескольких летящих чаек.
Т е т я Т о н и. А вот товарищ Орбок для подписи пользовался бы только изображениями львов.
О р б о к. Вы считаете меня таким смелым?
К а р о л а
О р б о к. Что вас так удивило, милая девушка?
К а р о л а. Голос! Какой красивый у вас голос, товарищ Орбок!
О р б о к. Красивый?
К а р о л а. Исключительно. Между прочим, точно такой же красивый голос у одного большого начальника… забыла его фамилию. Он как-то тут на днях по телевизору выступал.
О р б о к. Товарищ Бодони?
К а р о л а. Вот-вот! Он самый!
О р б о к. Интересно, до сих пор мне никто этого не говорил.
Т е т я Т о н и. Не знаю. Я по телевизору только оперетты слушаю. Едва ли товарищ Бодони в них выступает.
К а р о л а. Удивительно красивый голос. По моим наблюдениям, у мужчин голос редко бывает красивый. А как ваше мнение, тетя Тони?
Т е т я Т о н и. Не было случая прислушиваться к их голосу. Я не даю возможность мужчине подать голос.
О р б о к. А почему вы вдруг заговорили о моем голосе?
Т е т я Т о н и. У нее что на уме, то и на языке. Такой уж у нее характер.
К а р о л а. Знаете ли, я люблю все красивое. Как было бы хорошо, если б все люди были красивыми. Я хочу и детей, которым я буду преподавать, научить быть красивыми.
Т е т я Т о н и. Моя радость — учительница.
К а р о л а. Такими же красивыми и простыми, как Эржи.
О р б о к. Это кто?
К а р о л а. Ваша жена.
О р б о к. Извините… Право, никак не мог подумать, что такая молодая девушка, вроде вас, может называть мою жену этак запросто, по имени, Эржи!
Т е т я Т о н и. Это еще что! Она зовет ее Голубкой.
О р б о к. Как?
Т е т я Т о н и. Так, между прочим, звали вашу жену, когда она еще только училась в школе.
О р б о к. Первый раз слышу. Со слов жены я понял, что она успела полюбить вас, но рассказывать такие подробности из своей жизни!
Т е т я Т о н и. Ей люди все рассказывают. Я вон тоже на выставке столько всего ей выболтала, что сама поражаюсь.
О р б о к
Т е т я Т о н и. Я рада, что Карола понравилась и вам, товарищ Орбок. А Эржи просто полюбила ее. Эржи, чтобы вы знали, — это ваша жена, товарищ Орбок.
К а р о л а. На «Короля Лира», тетя Тони.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Пишта!
Ты, ты свистишь?
О р б о к. Да, насвистываю.
О р б о к н е. Давненько я не слышала, чтоб ты свистел… Уже лет десять, пожалуй.
О р б о к. Возможно, мамочка… Вероятно, потому, что за последние десять лет у меня сегодня в первый раз такое хорошее настроение.
О р б о к н е. Ты видел Каролу?
О р б о к. Видел.
О р б о к н е. Очаровательное создание, не правда ли?
О р б о к. Совершенно верно, дорогая Голубка.
О р б о к н е
О р б о к. Эта девушка вселила в меня душевное спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо.
О р б о к н е. Что ты имеешь в виду?
О р б о к. Я имею в виду товарища Бодони.
О р б о к н е. Даже эта девушка напоминает тебе товарища Бодони.
О р б о к. Речь идет, дорогая, о его четвертом тезисе. «Жизнь указывает выход из самых безвыходных ситуаций». Понимаешь?
О р б о к н е. Нет.
О р б о к. Не понимаешь? В историю с Дюлой вмешалась сама жизнь и подсказала нам выход.
О р б о к н е. Не понимаю, что ты замышляешь?
О р б о к. Не я замышляю. Жизнь указует своим перстом, родная моя. Она послала нам эту девушку, чтобы Дюла… в нее влюбился.
О р б о к н е. Как же он в нее влюбится, если он уже любит свою буфетчицу?
О р б о к. В эту девушку невозможно не влюбиться. Она так красива, так мила, так умна… Это такое очаровательное существо… Сына-то своего я все-таки знаю. Что бы там ни было, а он — мой сын. Он такой же, каким я был в двадцать два года.
О р б о к н е. Но тебе не приходилось иметь дело с такими легкомысленными женщинами, как эта буфетчица.
О р б о к. Эржи, ты не знала меня в двадцать два года.
О р б о к н е. Пишта!..
О р б о к. Так вот, До знакомства с тобой я был по характеру примерно таким же, как наш Дюла.
О р б о к н е. И это ты говоришь мне только теперь? Понятно, в кого пошел наш сын. Но я рада, что и ты был таким.
О р б о к. Рада? Чему же?
О р б о к н е. Значит, и ты не такой уж безнадежно непогрешимый…
О р б о к. Да, конечно… в свое время…
О р б о к н е
О р б о к
О р б о к н е. Нет, дорогой, не преувеличение. А сейчас я так счастлива.
О р б о к
О р б о к н е
О р б о к. Верно, мамочка, я чувствую себя прямо-таки двадцатилетним.
К а р о л а
Д ю л а. Простите. Здравствуйте, тетя Тони. Читаете?
К а р о л а
Д ю л а. Добрый вечер.
К а р о л а. Приветик!
Д ю л а. Так кто же ты?
К а р о л а. Родственница тети Тони. Учительница. Приехала сегодня утром. Пробуду здесь неделю.
Д ю л а. Меня зовут Дюла.
К а р о л а. О тебе я уже слышала. Познакомилась с твоими родителями. Ты техник по телевизорам.
Д ю л а. Больше ты обо мне ничего не слыхала?
К а р о л а. Нет.
Д ю л а. Например, какой я ужасный тип?
К а р о л а. Нет.
Д ю л а. Значит, не успели. Как тебя зовут?
К а р о л а. У меня очень неудачное имя.
Д ю л а. Ничего, как-нибудь переживу.
К а р о л а. Карола Иштванец.
Д ю л а. Подумаешь. Я ожидал худшего. А что ты читаешь?
К а р о л а. Путеводитель по Будапешту. Что бы ты порекомендовал мне посмотреть в Будапеште?
Д ю л а. Меня.
К а р о л а. Спасибо за ценный совет.
Д ю л а. Не стоит. Спокойной ночи.
К а р о л а. Ты всегда так поздно возвращаешься домой?
Д ю л а. Что ты! Сегодня еще рано. Мы с Мари были на «Короле Лире», потом немного прошвырнулись…
К а р о л а. Ее зовут Мари?
Д ю л а. Да.
К а р о л а. Понравился ей «Король Лир»?
Д ю л а. Понравился. Только разные там буйства пришлись ей не по душе. Говорит: какой-то сумасшедший дом, а не представление.
К а р о л а. Интересное мнение.
Д ю л а. Интересное. Головой-то она не так чтобы очень была сильна…
К а р о л а. Мы с тетей Тони тоже были на «Короле Лире».
Д ю л а. Правда? Эх, как же мы там не встретились…
К а р о л а. Жаль, конечно. Я познакомилась бы с Мари.
Д ю л а. Не слишком.
К а р о л а. Она нравится твоим родителям?
Д ю л а. Еще как! Особенно отцу. Сегодня утром он мне заявил: если в течение трех дней не порву с ней, то мне скатертью дорога на все четыре стороны.
К а р о л а. И ты порвешь?
Д ю л а. Ты что — чокнутая? Я же люблю ее.
К а р о л а. Почему же отец так настроен против нее?
Д ю л а. Возражения морального характера. У нее, видишь ли, было прежде много поклонников.
К а р о л а. И что же ты собираешься делать?
Д ю л а. Послезавтра уйду из дому. Переселюсь куда-нибудь.
К а р о л а. Может, к тому времени отец передумает, смягчится?
Д ю л а. Ты его еще не знаешь! Если он что сказал, то быть по сему. Страшно последовательный человек. На мое воспитание расходует уйму энергии. Эту бы энергию да на мирные цели…
К а р о л а. Трагедия родителей. Люди, став родителями, утрачивают способность молодо думать.
Д ю л а. Так это же естественно!
К а р о л а. Но почему? Вот и твой отец спасовал перед старостью. А его нужно возвратить в молодость.
Д ю л а
К а р о л а. Ну и зря смеешься. Человек может оставаться молодым, сколько ему захочется. Надо только уметь. Я, например, всю жизнь буду молодой.
Д ю л а. Легко об этом говорить в двадцать лет. А вот заведем мы с тобой деток и тоже станем похожими на наших предков. Ты — одинокой, как моя мама, а я, как мой отец, буду ругать своего блудного сына за его любовь к буфетчице. Сгоревшая лампочка свету не дает. Это я про отца сказал. Метафора.
К а р о л а. А что, если я научу его, как загореться и снова начать светить?
Д ю л а. Ничего у тебя не выйдет.
К а р о л а. Плохо ты знаешь своего отца. И глупо ведешь себя при нем. Хочешь, через три дня отец нежно прижмет тебя к груди и скажет: «Иди, сын, своей дорогой. Не буду тебе мешать».
Д ю л а. Брось ты.
К а р о л а. Не веришь?
Д ю л а. Тоже мне волшебница!
К а р о л а. Ладно, посмотрим, кто из нас прав. Спокойной ночи!
Д ю л а. Спокойной ночи… деревенская дурочка!
О р б о к н е
О р б о к
О р б о к н е. Это что у тебя — зарядка?
О р б о к. Да.
О р б о к н е. Поднимаешь такие тяжеленные штуки?
О р б о к. Да они и совсем не тяжелые.
О р б о к н е. Десять лет не видела, чтобы ты возился с этими железяками.
О р б о к. Это точно, последние годы я разленился.
О р б о к н е. Это не вредно?
О р б о к. Да что ты!
Д ю л а. Отец!
О р б о к
Д ю л а. Сейчас мне уже в мастерскую пора, а завтра я обязательно займусь.
О р б о к
Д ю л а. Каролу? Конечно, видел. Вчера вечером, когда пришел домой.
О р б о к. И… как она тебе?
Д ю л а. Не знаю даже, что сказать. Милее ее я еще не встречал. Извини, папа…
О р б о к
О р б о к н е. Удивительно.
О р б о к. Нет ничего удивительного, дорогая! Я знаю своего сына.
О р б о к н е. Ты меня поражаешь, Пишта. Просто удивительно! Пойду покормлю Дюлу.
К а р о л а. Доброе утро, дядя Орбок. Вот уж не думала, что вы такой сильный.
О р б о к. Просто люблю этак утречком немножко поразмяться. Необходимо. Целый день за рулем, сидишь, развалясь на мягком сиденье.
К а р о л а. Может быть, хватит? Чего доброго, надорветесь!
О р б о к. Надорвусь? Ну что вы!
К а р о л а. У нас с тетей Тони сегодня напряженный день: бассейн, Аквинкум, Национальная галерея{168}, музей в Крепости{169}…
О р б о к. И тетя Тони выдерживает такую нагрузку?
К а р о л а. Мне бы выдержать. А она вечером собирается еще в варьете.
О р б о к. Да, тетя Тони действительно женщина неутомимая. Хотя ей в жизни, видать, много довелось поработать, бедняжке. Вон сколько одних пенсий получает. Жена мне рассказывала, что тетя Тони была во многих странах медицинской сестрой. Всю свою жизнь посвятила служению людям, облегчению их страданий. Надо сказать, эти капстраны довольно-таки прилично обошлись с ней, смогли оценить по заслугам ее подвиг. Пенсии, конечно, эти государства не по своей воле согласились платить. Наверняка, их к этому тамошние профсоюзы принудили.
К а р о л а. Скорее всего… Скажите, пожалуйста, Дюла уже встал?
О р б о к. Встал и как раз собирается уходить. Я слышал, вы уже познакомились.
К а р о л а. Да, вчера вечером. Я читала на балконе, а он домой вернулся. Он очень похож на вас, товарищ Орбок.
О р б о к. Вы находите?
К а р о л а. Вылитый отец!
О р б о к. И… Он вам понравился?
К а р о л а. Весьма.
О р б о к. Я рад этому.
К а р о л а. Но дело ведь не в самих мужчинах. Вот и вы, товарищ Орбок, должны быть рады, что вам досталась такая красивая, милая жена. Это большое счастье.
О р б о к. Несомненно.
К а р о л а. Так что это наш долг. Мы, женщины, призваны окрылять мужчину.
О р б о к. Да. Но при этом они еще должны принимать участие и в производительном труде. А так, оно конечно, Эржика, например, действительно дала мне крылья.
К а р о л а. А это, товарищ Орбок, позволило вам вырастить такого прекрасного сына.
О р б о к. Вы считаете?
К а р о л а. Безусловно. А это в наше время встречается не часто. Родители обычно так увлекаются процессом воспитания, что уже перестают замечать тех, кого они воспитывают.
О р б о к. В этом что-то есть!
К а р о л а. По-настоящему современные родители не мешают развиваться индивидуальности своих детей.
О р б о к. Конечно.
К а р о л а. И не навязывают детям собственных взглядов на мораль.
О р б о к. Ясное дело!
К а р о л а. Наоборот, поощряют их: идите своим путем!
О р б о к. Совершенно правильно!!! Вы знаете, Карола, у товарища Бодони есть по этому вопросу выдающийся тезис: «Некоторые родители норовят превратить своих детей в таких же точно старичков, как они сами, вместо того чтобы самим помолодеть до их возраста». Не знаю, способны ли вы почувствовать глубину этой мысли?
К а р о л а
О р б о к. По-моему, этот тезис можно бы положить в основу всей современной педагогики. Хотя, конечно, и ваш тезис насчет женщин, окрыляющих мужчин, тоже, признаюсь, весьма любопытен. Крылья — это я точно получил от нее! Одним словом, крылья. Понимаете?
К а р о л а. Да.
О р б о к. А вот сыну моему их-то как раз и не хватает.
Г о л о с т е т и Т о н и
К а р о л а. Извините, меня зовут. Иду, тетя Тони!
О р б о к н е
О р б о к. А она восхищается Дюлой!
О р б о к н е. Ты говорил с ней?
О р б о к. Только что. Она на балкон выходила.
О р б о к н е. И что же она сказала?
О р б о к. О крыльях.
О р б о к н е. О крыльях? О каких крыльях?
О р б о к. О тех, которыми женщины окрыляют мужчин. И, как я понял, девушке кажется, что у Дюлы этих крыльев еще пока нет. А у меня есть.
О р б о к н е. У тебя есть?!
О р б о к. Ну да. И Карола считает, что дала мне эти крылья ты!
О р б о к н е. Эта девушка всех покорила. Я, кажется, даже помолодела лет на десять с тех пор, как она здесь.
Т е т я Т о н и. Покажи, покажи, где он упражнялся?
К а р о л а. Да вон там, видите — гантели еще лежат.
Т е т я Т о н и
К а р о л а. Да.
Т е т я Т о н и. Какой ужас! И он для тебя старался, поднимал?
К а р о л а. Да. Но почему это тебя так взволновало, тетя Тони?
Т е т я Т о н и. Ты не заметила, когда он их поднимал, каких-нибудь эмоций с его стороны?
К а р о л а. Эмоций? Дышал тяжело.
Т е т я Т о н и. Да не об этом я. Блеска у него в глазах не заметила?
К а р о л а. Нет, не заметила. Почему ты об этом спрашиваешь?
Т е т я Т о н и. Карола, у меня страшные подозрения. Лев готовится к прыжку. Надеюсь, теперь ты меня понимаешь? Нет, я должна немедленно погадать на картах.
Д ю л а
К а р о л а. Утро доброе. Зачем же мне свистеть?
Д ю л а. Сообщить: чего доброго, ты еще права окажешься. Заворожила моего отца! Представь себе, за завтраком он не проронил ни слова о Мари. А прощаясь, даже похлопал меня по спине. Ты волшебница, Карола! Разреши в знак признательности и уважения поцеловать тебе руку.
К а р о л а
Д ю л а. Момент.
К а р о л а
Д ю л а. Я думаю.
К а р о л а. В Сомбатхее, например, все парни меня уважают.
Д ю л а. Судя по мне, в Будапеште — тоже.
К а р о л а. Один парень даже сказал, что ему жаль тратить на меня время. Потому что на таких, как я, нужно обязательно жениться.
Д ю л а. А женитьба — это стихийное бедствие. Меня такие вещи тоже пугают.
К а р о л а. Тебя? Но ты же влюблен.
Д ю л а. Именно поэтому, Карола. Из всей школьной зубрежки мне по душе был один Петёфи. Помнишь: «Любовь и свобода — вот все, что мне надо». Так вот: любовь и свобода, а не женитьба! Мари мне как раз потому и нравится, что она не грозит мне узами брака. Узами — то есть неволей! Конечно, тебе, столь совершенной и достойной всяческого уважения девушке, трудно понять ход моих ужасных рассуждений.
К а р о л а. Кажется, меня будут всегда только уважать, и не больше.
Д ю л а. Что делать, коль ты рождена для уважения. А нам, нынешним парням, на что такая девушка, как ты? С тобой не подурачишься, перед тобой не пофасонишь, для этого ты слишком умна. Тебе под стать только парень исключительных способностей и характера. Я же в лучшем случае могу лишь восхищаться тобой.
К а р о л а. Этой весной один наш молодой преподаватель сказал, что при виде меня ему в голову приходит Академия наук.
Д ю л а. Точно. Колоссальное наблюдение. Можешь этим гордиться.
К а р о л а
Д ю л а. Ты прекрасна, Карола. Воплощенное совершенство.
К а р о л а. Говоришь, прекрасна?
Д ю л а. Прекрасна и совершенна.
О р б о к н е
О р б о к. Спасибо.
О р б о к н е. Так быстро все произошло!.. Просто невероятно быстро… и все так, как ты предвидел…
У тебя сейчас такой смелый, такой уверенный взгляд, Пишта.
О р б о к
О р б о к н е. Сейчас, когда ты смотришь в будущее, у тебя очень бодрый и молодцеватый вид. Я знаю, о ком ты сейчас думаешь, Пишта…
О р б о к
О р б о к н е
Часть вторая
Г о л о с О р б о к н е
О р б о к
Г о л о с О р б о к н е. А где твой ключ?
О р б о к. Потерял.
Г о л о с О р б о к н е. Потерял? Такого с тобой еще не случалось.
О р б о к н е
О р б о к. Товарищ Бодони сказал, что я ему сегодня больше не нужен.
О р б о к н е. Такого тоже еще не случалось… Ты в самом деле потерял ключ?
О р б о к
О р б о к н е. Никого. Я одна.
О р б о к. А тетя Тони?
О р б о к н е. Они с Каролой ушли еще утром.
О р б о к. Поразительная женщина эта тетя Тони!
О р б о к н е. Карола говорит, в бассейне за ней не угнаться.
О р б о к. Тетя Тони и наших внуков переживет.
О р б о к н е. В бассейн?
О р б о к. А что? Фигурка у тебя не хуже, чем у тети Тони.
О р б о к н е. О, какой же ты чудак!
О р б о к. А что с парнем, мамочка?
О р б о к н е. С Дюлой?
О р б о к. Ну да. Если память мне не изменяет, именно так его зовут? Где он?
О р б о к н е. Недавно звонил из мастерской. Спрашивал, можно ли ему прийти домой? Потому что… потому что сегодня истекает срок ультиматума.
О р б о к. Какого ультиматума? Ах да! Принеси-ка телефон, дорогая. Я хочу отсюда позвонить.
О р б о к н е. Отсюда?
О р б о к. Постой.
О р б о к н е. Какое красивое!
О р б о к. Отныне ты постоянно будешь получать от меня знаки внимания.
О р б о к н е. Пишта, я… я даже не знаю, что мне с ним делать.
О р б о к. Надеть на палец.
О р б о к н е
О р б о к. Надо на нем что-нибудь выгравировать. Знаешь, пожалуй, я напишу какую-нибудь поэму в твою честь. Но где же телефон?
О р б о к н е
О р б о к. Можно.
О р б о к н е. Девяносто шесть четыре пятьдесят восемь. Алло! Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Дюлу Орбока… Кто просит? Родители… Что? Это ты сам? А-а, понимаю… Один во всей мастерской? Подожди, я передам трубку отцу.
О р б о к. Алло!.. Это я. Твой отец. Что с тобой, черт побери? Совсем заработался… Давай-ка, друг, быстренько собирайся и марш домой. Что ты там лепечешь? Ах, ультиматум… К черту все ультиматумы! Понял?.. Не устраивать нам сожжение ведьм? Ты что, голубчик, думаешь, мы в средневековье живем? Ну что ты заикаться начал? Так вот, запомни следующее. Во-первых, современный родитель не станет подавлять индивидуальность своих детей. Слушай, слушай! Во-вторых, он не должен навязывать детям собственных взглядов на мораль. В-третьих, не должен мешать им идти своим путем… Ну что с тобой? Расхныкался! Ладно, давай быстрее приезжай. Марш домой!
О р б о к н е
О р б о к. Хватит восхищений и вообще всякой торжественности.
О р б о к н е. Послушай, Пишта, а вдруг наш Дюла не влюбится в Каролу? И тогда получится, что мы сами отдали его этой буфетчице?
О р б о к. Как это не влюбится? Что ты говоришь?
О р б о к н е. Ты прав, Пишта. А как товарищ Бодони, не интересовался развитием событий?
О р б о к. Старик очень занят. Понаехало столько иностранцев.
О р б о к н е. Как, ты уже называешь товарища Бодони стариком?
О р б о к. Ну и что? Ты же знаешь, как я его уважаю. Просто он для меня как отец родной.
О р б о к н е. Отец? Да он же моложе тебя на целых пять лет?
О р б о к. Не важно. Авторитет в корне меняет возрастные соотношения.
О р б о к н е. И он ни словом не обмолвился о нашем сыне и его вопросе?
О р б о к. Нет, в личном плане заметил только: товарищ Орбок, вы словно помолодели.
О р б о к н е
О р б о к
О р б о к н е. Ты же сегодня брился, утром.
О р б о к. В такую жару волос так и прет наружу. Не могу же я ходить щетинистым, как дикобраз. Да, помнится, и ты не любила, когда Я небрит.
О р б о к н е. Боже мой, как я счастлива…
Т е т я Т о н и
О р б о к н е
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Мой муж… Мой муж, он совершенно переменился.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Вы тоже?
Т е т я Т о н и. Разве что слепой этого не увидит.
О р б о к н е
Т е т я Т о н и. Ну, раз уж и вы об этом заговорили, не только лед тает. Мне кажется, в нем уже заметны и другие приметы весны.
О р б о к н е. Верно ведь? Вам, тетя Тони, тоже кажется, что мой муж влюблен?
Т е т я Т о н и. Да, стоило мне увидеть его с этими железяками, как я тотчас же усекла, в чем тут дело.
О р б о к н е. Спасибо, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. За что же, милая?
О р б о к н е. За то, что и вы, тетя Тони, заметили крылья, выросшие за спиной у моего мужа. Я так счастлива.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Конечно, радуюсь.
Т е т я Т о н и. Простите, дорогая, но всему есть предел, в том числе и самопожертвованию.
О р б о к н е. Самопожертвованию? Я вас не понимаю, тетя Тони. Неужели я, по-вашему, настолько стара, что только через силу, принося себя в жертву, способна любить мужа?
Т е т я Т о н и
О р б о к н е
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Да. Вот это колечко.
Т е т я Т о н и. Значит, товарищ Орбок уже в открытую нежен к вам?
О р б о к н е. Вы как-то странно выражаетесь, тетя Тони. Между прочим, он обещал каждый день оказывать мне внимание.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Как же, обещал!.. В самом ближайшем времени он посвятит мне чуть ли не поэму…
Т е т я Т о н и. Бедная Голубка.
О р б о к н е. Почему же бедная, тетя Тони? Неужели вы не понимаете, что у нас начинается новая жизнь? Мой муж, например, уже отменил свой ультиматум, и Дюле больше не нужно уходить из дому.
Т е т я Т о н и. И товарищ Орбок примирился с существованием буфетчицы?
О р б о к н е. Ну что вы! Просто он уверен, что Дюла сам откажется от нее.
Т е т я Т о н и. Почему это он вдруг откажется?
О р б о к н е. Мой муж считает, что Дюла скоро влюбится в Каролу…
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. Только об этом и мечтает.
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. В чем?
Т е т я Т о н и. Признаюсь честно, милая. Мне казалось, что ваш муж помолодел потому, что — как бы это поделикатнее выразиться — его чело нежно задел своими пальчиками ангел любви.
О р б о к н е
Т е т я Т о н и. Согласна. Но только мне казалось, что на челе товарища Орбока запечатлелась не ваша натруженная длань.
О р б о к н е. А чья же?
Т е т я Т о н и. Каролы.
О р б о к н е
Т е т я Т о н и
О р б о к н е. О, тетя Тони, как мало вы знаете моего мужа… и вообще мир, в котором мы живем.
Т е т я Т о н и. Ну ладно, Орбокне. Я еще раз прошу прощения. Я действительно забыла, что с моих времен прошло несколько десятилетий, что мир изменился и мужчины стали другими. Надеюсь, что мое заблуждение вы еще не расцените как признак старости. Ведь до ста мне еще жить целых тридцать лет. А за тридцать лет до смерти человек еще не слишком стар.
О р б о к н е
О р б о к
О р б о к н е. Иду, дорогой, иду…
О р б о к
К а р о л а
О р б о к. Сейчас открою. Нет, увы, не могу открыть: я ведь потерял свой ключ от калитки.
К а р о л а. Ничего, тетя Тони откроет.
О р б о к. Тети Тони нет дома. Поехала в кондитерскую за пирожными. А Эржи ушла за вином! Мы тут решили вечером устроить небольшое семейное торжество.
К а р о л а. А Дюла?
О р б о к. Он еще не приходил. Обождите-ка. Когда Дюла приходит поздно, он, не желая громыхать калиткой, перелезает через забор.
К а р о л а. Здесь нетрудно перелезть.
О р б о к. В юбке трудно.
К а р о л а. Почему? В сельской школе я и физкультуру преподаю. Вот смотрите, как это делается: ставлю ногу на решетку, ложу, простите… кладу руку на верхушку столба, поворачиваюсь. Вот и все. Теперь осталось только спуститься вниз.
О р б о к. Обождите, я помогу вам.
К а р о л а. Спасибо, но я немного тяжеловата.
О р б о к. Поднимал и потяжелее.
К а р о л а. Да, да, видела. Гири!
О р б о к
К а р о л а. Спасибо.
О р б о к. С удовольствием.
К а р о л а. Я вас не оцарапала, товарищ Орбок?
О р б о к. Ах, ну о чем речь!
К а р о л а. Мне показалось, что у вас вот здесь, возле уха, небольшая царапина.
О р б о к. Пустяки, порезался во время бритья.
К а р о л а. Дядя Орбок, это вы только что производили здесь страшный рев?
О р б о к. Да. Проверял Дюлин магнитофон. У нас же танцы сегодня вечером. Заставим мы с Дюлой пуститься в пляс и тетю Тони, и мою жену, ну и, разумеется, вас.
К а р о л а
О р б о к. Я потерял сегодня не только ключ, Карола, но и…
К а р о л а. Но и?..
О р б о к. Тут одним словом всего не выразишь. Пришлось мне поступиться многим. И вы тому причиной. Я, например, отказался от своих испытанных методов воспитания. Сегодня, к примеру, истек срок ультиматума, после чего я должен был выгнать из дома Дюлу. Понимаете?
К а р о л а. Товарищ Орбок…
О р б о к. Но вместо этого я спустился на землю, разбил вдребезги кумир отцовского авторитета и в этой кутерьме забыл где-то не только ключи от калитки, но и свои замшелые методы воспитания.
К а р о л а. А именно?
О р б о к. Сегодня я позвонил Дюле и сказал, что никакого ультиматума не было и нет.
К а р о л а. Нет.
О р б о к. Нет. Потрясно?
К а р о л а. Вполне.
О р б о к. Вы еще молодая девушка, Карола, и не представляете, какое это прекрасное чувство, когда ты не только должен все время запрещать, но можешь и позволять! Ибо только тогда ты можешь и себе кое-что позволить! Позвольте?
О, какое это прекрасное чувство, когда ты только позволяешь, позволяешь, позволяешь! Впрочем, об этом я уже говорил. Одним словом, Дюла может отныне поступать как ему угодно.
К а р о л а
О р б о к. А если он увидит, что ошибся и что настоящая любовь только теперь постучалась к нему в дверь?
К а р о л а. Я не совсем улавливаю вашу мысль, товарищ Орбок.
О р б о к. Если бы он, например, узнал, что нравится прекраснейшему в мире существу. Скажем — вам.
К а р о л а. Мне?
О р б о к
К а р о л а. Нет. Да я и не могу им увлечься: мы с ним просто не подходим друг другу.
О р б о к. Вы уверены, Карола?
К а р о л а. Уверена.
О р б о к
К а р о л а. Вы рады этому?
О р б о к. Как вам сказать…
К а р о л а. Но почему же вы рады этому, товарищ Орбок, если вы надеялась, что с моей помощью Дюла избавится от Мари?
О р б о к. Потому что во мне вдруг заговорила… совесть. Потому что я вдруг понял: вы достойны лучшего человека, чем мой Дюла.
К а р о л а. Почему? Дюла, по-моему, очень хороший человек.
О р б о к. Безусловно. Но мой сын мелковат для вас… Не ростом, конечно, а так, вообще. Мелок… А вы влечете к себе нечто более солидное.
К а р о л а
О р б о к. Необыкновенный человек.
К а р о л а. Такого век не дождешься.
О р б о к. Ну вот, а Дюла самый обыкновенный парень. Хотя внешне он довольно привлекательный. Верно?
К а р о л а. О да.
О р б о к. Язык хорошо подвешен.
К а р о л а. Это уж точно.
О р б о к. Умен. Но, увы, не герой.
К а р о л а. Зато у него очень приятный голос. В точности как у вас. Вы с Дюлой, должно быть, хорошо поете. Сегодня вечером будете петь?
О р б о к. Когда-то пел. Но сегодня, Карола, я не буду петь. К чему ворошить прошлое? Не хочу впадать в старческую сентиментальность.
К а р о л а. Вы, товарищ Орбок, совсем не старый мужчина.
О р б о к. Нет?
К а р о л а. Может быть, когда-то вы и были старым, но сейчас-сейчас вы снова молоды.
О р б о к. Молод?
К а р о л а. Да.
Д ю л а. Спасибо, папа. Как приятно видеть, что тебя понимают. Спасибо вам.
О р б о к. Не за что. И говори мне «ты».
Д ю л а. Я?.. Тебе? Ну, хорошо. Привет, отец!
О р б о к. Ведь что такое молодость, сынок?
Д ю л а. Да, папа, скажи, что?
О р б о к. Молодость, сынок, это полет души. Понимаешь?
Д ю л а. Приблизительно.
О р б о к. Да, душа человека летит на распахнутых крыльях, и ничто не может остановить ее полет. Нет таких авторитетов, закоснелого прошлого, над которыми не мог бы подняться человек, если он молод. И я поднялся в самую высь, Дюла. Я пролетел над самим собой. Можешь ты взвиться ввысь и полететь вместе со мной, сынок?
Д ю л а. Могу.
О р б о к. Лети же ко мне! Полетим вместе в страну юности.
Д ю л а. Потрясающе!
О р б о к. Два орла взмывают ввысь… Смотрят с высоты полета… И радуются. Как ты думаешь, чему?
Д ю л а. Чему, скажи?
О р б о к. Чему же еще? Конечно, свободе!
Д ю л а. Ты прав, папа. Какой же я дурень, что сам не догадался.
О р б о к. Ничего, мой мальчик. Рядом со мной ты научишься быть по-настоящему молодым. А теперь выкладывай, что сказала Мари, когда ты сообщил ей об отмене ультиматума?
Д ю л а. Не мог я ей этого сообщить. Ее дома не было.
О р б о к. Где же она была?
Д ю л а. В министерстве. Представь себе, папа, ее неожиданно вызвал товарищ Бодони.
О р б о к. Прекрасно. Как видно, под моим влиянием и товарищ Бодони помолодел.
О р б о к. Кто там?
М а р и. Это я, товарищ Орбок.
О р б о к. О-о. Это вы… Мари?
М а р и. Да, товарищ Орбок, это я. Я прямо от товарища Бодони.
О р б о к
М а р и. Спасибо, я не стану заходить. Мне хотелось бы с вами поговорить, товарищ Орбок. С глазу на глаз.
О р б о к. Ну не упрямьтесь. Мы все очень рады вам. Мы как раз празднуем отмену ультиматума.
М а р и
О р б о к. Не понимаете? Нет больше никакого ультиматума…
М а р и. Да, товарищ Орбок, понимаю, ультиматума нет. Но я не зайду. Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, товарищ Орбок. Я же сказала, что я только что от товарища Бодони.
О р б о к. Я слышал. Только не пойму, почему вы говорите таким мрачным и официальным тоном в столь радостную минуту?
М а р и. Почему же «мрачным», товарищ Орбок? И тем более «официальным»? Где мы могли бы поговорить?
О р б о к. Как вам будет угодно. Но если вы непременно хотите поговорить со мной с глазу на глаз, давайте присядем вон на ту скамеечку. Подойдет?
М а р и. Подойдет.
О р б о к. Прошу вас, садитесь.
М а р и. Спасибо.
О р б о к. Красиво.
М а р и. Прямо как в деревне.
О р б о к. Точно.
М а р и. Товарищ Орбок, меня вызывал товарищ Бодони. Полтора часа проговорили с ним. Товарищ Бодони говорил со мной так красиво, так красиво, просто нет слов…
О р б о к. Можно не сомневаться.
М а р и. Короче говоря, товарищ Орбок… расстаюсь с Дюлой.
О р б о к
М а р и. Мне нелегко было решиться на этот шаг. Но человеку иногда приходится быть беспощадным к самому себе. Будущее требует пожертвовать настоящим.
О р б о к. Что с вами произошло?
М а р и. Я поднялась на ноги…
О р б о к. В каком смысле?
М а р и. Раньше я не видела перспективы, а товарищ Бодони расширил ее…
О р б о к
М а р и. Да, и теперь я знаю, что в жизни могут быть не только малые цели, но и великие.
О р б о к. Это тоже товарищ Бодони вам сказал?
М а р и. Да. Когда расширял перспективу… А как он красиво говорил. Как поэт!
О р б о к. В этом я не сомневаюсь.
М а р и. Это он вдохнул в меня силу, да такую, что я могу отказаться от человека, которого люблю.
О р б о к. Но если вы его любите…
М а р и. Да, очень люблю. И потому могу быть такой щедрой. Ради того, кого мы любим, можно пожертвовать всем и, если так нужно, даже отказаться от него.
О р б о к. Это тоже тезис товарища Бодони?
М а р и. Нет, это я прочитала в одной книге.
О р б о к. Послушайте, Мари, вы решительно все путаете! Ибо чему нас учит товарищ Бодони? Отказываться нужно только от предрассудков.
М а р и. Что такое предрассудки? Приведите, пожалуйста, пример. Так мне легче будет понять теорию.
О р б о к. Пожалуйста, скажем, парень пренебрегает девушкой из-за того, что он не первый в ее жизни мужчина, — это предрассудок. Хороший пример?
М а р и. Товарищ Бодони знает примеры и получше.
О р б о к. На то он товарищ Бодони. А я только его шофер. Можно взять и другой предрассудок, когда современная молодая девушка думает, что из-за своих прегрешений, совершенных прежде по недомыслию, она будто бы недостойна настоящей любви, — так говорил товарищ Бодони?
М а р и. Нет, не так. Товарищ Бодони ясно сказал: «Вы, милая, не должны ни с кем вступать в любовные отношения просто так. Найдите себе парня, который вас по-настоящему полюбит и готов будет на вас жениться!» Вот что сказал мне товарищ Бодони.
О р б о к. Товарищ Бодони чересчур узко смотрит на данную проблему!
М а р и. Почему же, товарищ Орбок? Что ж тут узкого, если девушка хочет быть любимой женой, матерью и тому подобное?
О р б о к
М а р и. А с вашим сыном я должна порвать. Почему? Да потому, что как же сможет ваша такая культурная семья принять меня в свое лоно?
О р б о к. Да, в самом деле.
М а р и. Вот и товарищ Бодони так же считает. И я вполне понимаю свое положение.
О р б о к н е
О р б о к. Мари!
О р б о к н е. Уж не…
О р б о к. Она самая.
О р б о к н е. Зачем она приходила?
О р б о к. Товарищ Бодони ее прислал.
О р б о к н е. Бодони? Зачем?
О р б о к. Она под его влиянием решила порвать с Дюлой.
О р б о к н е. Так это же чудесно! Теперь события будут развиваться быстрее.
О р б о к. Какие еще события?
О р б о к н е. Ну, между нашим Дюлой и Каролой… Я уже сплю и вижу их свадьбу.
О р б о к. Дорогая Эржике, сейчас не время мечтать.
О р б о к н е. А что такое?
О р б о к. А то, что я не все рассказал тебе о Мари.
О р б о к н е. Что еще?
О р б о к. С помощью товарища Бодони она сделала шаг вперед.
О р б о к н е. Как? Ее повысили, что ли?
О р б о к. Она сама поднялась в моральном плане. И положила конец. Теперь на ее расположение могут рассчитывать только такие мужчины, которые имеют серьезные намерения.
О р б о к н е. Я рада, что она взялась за ум.
О р б о к. Взялась, взялась! Как ты можешь пожимать плечами, когда налицо факт возрождения человека. В этом факте, если хочешь знать, отражается процесс пробуждения самосознания! Понимаешь? К этому нельзя относится как к чему-то второстепенному.
О р б о к н е. Что-то ты опять заговорил нечеловеческим языком.
О р б о к. Безразличие — это наша болезнь! Мы уже становимся безразличными к собственным успехам. Только недостатки и просчеты могут по-настоящему взволновать нас. А наши успехи, кажется, уже никого больше не интересуют. В том числе и тебя.
О р б о к н е. Меня?
О р б о к. Да. Разве интересуют тебя развитие, рост, те огромные изменения, которые…
О р б о к н е. Ты говоришь о тяжелой промышленности?
О р б о к. Я говорю о Мари!
О р б о к н е. Не понимаю.
О р б о к. Мари сбросила с себя оковы старой морали. Слова товарища Бодони упали на благодатную почву.
О р б о к н е. Остановись, Пишта. Ты снова ораторствуешь, словно на трибуне.
О р б о к. Наверно, потому, что мне больно смотреть, как некоторые люди с равнодушием взирают на новые явления нашей жизни.
О р б о к н е. Почему? Я искренне рада, что товарищу Бодони удалое наставить эту буфетчицу на путь праведный.
О р б о к. Наконец-то ты признала. Но… мы должны смотреть дальше. Если Мари перековалась, если она поднялась — я не боюсь этого слова — до нашего морального уровня, то и мы должны соответственно оценить эти изменения.
О р б о к н е. В каком смысле?
О р б о к. Видишь ли, поскольку Мари изменилась, может быть, нашему Дюле следовало бы теперь жениться на ней.
О р б о к н е. Жениться на этой…
О р б о к. Эржи! Я запрещаю…
О р б о к н е. Ты сам называл ее так…
О р б о к. Тогда я ошибался, а теперь признаю свою ошибку.
О р б о к н е. Пишта… Что с тобой?
О р б о к. Я открыл новый мир. Только что, словно Колумб, я вступил ногой на берег открытой мною новой земли.
О р б о к н е. У тебя опять такой удивительный блеск в глазах, Пишта.
О р б о к. Я счастлив, дорогая.
О р б о к н е
О р б о к
О р б о к н е
О р б о к. С каким планом?
О р б о к н е. Насчет Дюлы и Каролы…
О р б о к. Это был ошибочный план.
О р б о к н е. Но ты же сам говорил, что будет совершенно естественным, если Дюла влюбится в Каролу. И при этом ссылался на четвертый тезис товарища Бодони.
О р б о к. Ну и что ж? Я неправильно понял его тезис. Не я первый, с кем такое случается. Ведь что сказал товарищ Бодони? Если я сам не найду решения, его найдет жизнь, потому что жизнь находит выход из самых безвыходных положений. Теперь уже совершенно ясно, что, говоря слово «жизнь», товарищ Бодони имел в виду самого себя.
О р б о к н е. Никак не могу уследить за твоей мыслью.
Т е т я Т о н и. Кофе готов! Вы чем-то расстроены?
О р б о к н е. Представьте себе, тетя Тони, здесь только что была Мари, эта буфетчица, и заявила, что по указанию товарища Бодони она порывает с Дюлой и вернется к нему только при условии, что он женится на ней.
Т е т я Т о н и. Надеюсь, товарищ Орбок отклонил сию сумасбродную идею?
О р б о к н е. Напротив, хочет дать согласие на их брак.
О р б о к
Т е т я Т о н и. Это я-то святая! Ошибаетесь.
О р б о к н е. Тетя Тони, подождите, вы же знаете, что…
Т е т я Т о н и
О р б о к
Т е т я Т о н и
О р б о к. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив.
Т е т я Т о н и. Но ведь вы собирались выгнать его, когда он не хотел порвать с этой девушкой?
О р б о к. Тогда! Но с тех пор много воды утекло в Дунае. Прошло целых три дня.
Т е т я Т о н и. Вы полагаете, товарищ Орбок, трех дней достаточно, чтобы у человека переменились принципы?
О р б о к. Конечно. Чем более развито общество, тем быстрее у людей могут меняться принципы. Взять хотя бы меня в качество живого примера. Три дня назад у меня какая была точка зрения? А какой точки зрения я придерживаюсь сейчас? Противоположной. В этом и состоит диалектика.
Т е т я Т о н и. И с каким пылом, с каким юношеским задором вы говорите, товарищ Орбок.
О р б о к. Да, конечно, поскольку за последние дни я помолодел.
Т е т я Т о н и. Это заметно. Но мне кажется, вы чуточку перестарались и помолодели на несколько лет больше, чем вам следовало бы.
О р б о к н е. Как прикажете вас понимать, тетя Тони?
Т е т я Т о н и. Можешь обращаться ко мне на «ты», Голубка. С данного момента я больше не твоя соседка, но соратница по борьбе. Будь я немного постарше, я даже сказала бы: твоя мать.
О р б о к н е. Тетя Тони…
Т е т я Т о н и. Просто Тони.
О р б о к. Я не понимаю ваших намеков, тетя Тони. Мне кажется, вы не знаете даже прописных истин тенденций развития нашего общества.
Т е т я Т о н и. Может, вы и правы. Но зато я знаю прописные тенденции мужчин. Скажем прямо: всю их азбуку от альфы до омеги.
О р б о к. Не хотите ли вы этим сказать, тетя Тони, что вы знаете моего сына лучше, чем я?
Т е т я Т о н и. Я хочу сказать, что эта девушка не пара вашему сыну.
О р б о к. Голос средневековья. Кто же, по-вашему, ему пара?
Т е т я Т о н и. Карола! Надеюсь, вашу милость это не оскорбит?
О р б о к
Т е т я Т о н и. Да, Карола!
О р б о к н е. Но ведь и ты, Пишта, тоже хотел, чтобы Дюла и Карола…
О р б о к. Да. Но это было тогда, когда я еще думал, что у Каролы пробудятся какие-то нежные чувства к Дюле. Увы, этого не случилось.
Т е т я Т о н и. Откуда вам это известно, товарищ Орбок?
О р б о к. Сегодня после обеда я разговаривал с Каролой. Я спросил ее, нравится ли ей мой сын. И эта милая девушка искренне ответила: нет, не нравится.
О р б о к н е. Не может быть!
Т е т я Т о н и. Обожди-ка, Голубка. Интересно. Только что мы стояли с Каролой на балконе, и, глядя вслед уходящим облакам, Карола тихо вздохнула и сказала: «Не правда ли, тетя Тони, любовь — самое прекрасное чувство на свете?»
О р б о к
Т е т я Т о н и. В кого же?
О р б о к. Не знаю… Может, в кого-нибудь… в Сомбатхее?..
Т е т я Т о н и. В Сомбатхее?
О р б о к. Ну да. Она же там живет?
Д ю л а
О р б о к. Конечно.
Д ю л а. Спасибо, папа.
К а р о л а. Очень забавно, Дюла, когда ты начинаешь говорить в таком возвышенном стиле. Тебе это не идет.
О р б о к. Но на этом волшебство не кончается. Сейчас ты пойдешь к Мари и там увидишь… еще одно чудесное превращение. Оказывается, товарищ Бодони тоже волшебник. Сегодня ты, Дюла, найдешь совсем не ту Мари, которую оставил вчера.
Д ю л а. А какую же?
О р б о к. Ты увидишь человека, вступившего на путь морального обновления.
Д ю л а. Кого?
О р б о к. Вчера ее вызывал к себе товарищ Бодони и поднял ее на самый высокий моральный уровень.
Д ю л а. Что сделал?
О р б о к. Мари порвала со своей прежней жизнью. Поставила точку.
Д ю л а. Какую точку?
О р б о к. Теперь на ее любовь может рассчитывать лишь тот, кто готов жениться на ней. Я думаю, ты меня понимаешь?
Д ю л а. Нет. Ничего не понимаю.
О р б о к. Так что ты можешь не только пойти к ней сейчас, но и попросить ее руки. Можешь жениться на ней.
Д ю л а. Не знаю, какую кашу заварил товарищ Бодони, но я, папа, пока вообще не собираюсь жениться.
О р б о к. Ты не хочешь на ней жениться?
Д ю л а. Нет. У меня другие планы. Я…
Т е т я Т о н и
Д ю л а. Спасибо, тетя Тони, за поддержку и сочувствие. А что вы скажете, мама?
Т е т я Т о н и. Бывают мгновения, когда безмолвие женщины красноречивее любых слов. Но я знаю, Эржи, что ты хотела бы сказать. Понимаю тебя. Надеюсь, и вы, товарищ Орбок, тоже понимаете?
О р б о к. Я вообще ничего не понимаю.
К а р о л а
О р б о к
К а р о л а. Правильно. Но эта «чепуха» — довольно-таки серьезная вещь, товарищ Орбок. Дело в том, что молодые люди часто видят браки, в которых трудно обнаружить даже следы былой любви. И эти молодые люди приходят к выводу, что в супружеской жизни человек никак не может быть счастлив.
О р б о к. Отчасти, может, вы и правы. Но этот парень
О р б о к н е. Отец прав, Дюла.
Т е т я Т о н и. Ну вот, пожалуйста, теперь она заговорила. И до чего кстати! Ты, Голубка, уж не обижайся, моя дорогая.
О р б о к
Д ю л а. Кажется, да.
О р б о к. Так. Или, может быть, ты… влюбился в другую?
Д ю л а. Кажется, нет.
О р б о к. Что значит «кажется»? Опять за свое? Собирайся к Мари, и чтоб я больше не слышал никаких возражений.
Д ю л а. Нет, папа, об этом и речи быть не может.
О р б о к. Вижу, слова больше не помогают, пора переходить к действиям.
О р б о к н е. Пишта…
О р б о к. Да, к действиям, Эржи.
О р б о к н е. Боже мой, Пишта!
Т е т я Т о н и
Т е т я Т о н и
Д ю л а
Т е т я Т о н и. Я, тетя Тони.
Д ю л а. Добрый вечер. Очень вас прошу: говорите, пожалуйста, потише, чтобы мама не проснулась.
Т е т я Т о н и. Ладно, буду потише. (
Д ю л а. Видите ли, в полночь истекает срок ультиматума. А сейчас половина двенадцатого.
Т е т я Т о н и. Дюла!
Д ю л а. Тише, тетя Тони. Я соврал маме, что собираюсь исполнить волю отца и женюсь на Мари. И она успокоилась и легла спать.
Т е т я Т о н и. Дюла… вы хотите сбежать?
Д ю л а. Это самый лучший выход, тетя Тони, поверьте. Старик с товарищем Бодони в отъезде. Когда они вернутся, не знаю. Я оставил ему на окне прощальное письмо.
Т е т я Т о н и. А куда же вы пойдете так поздно?
Д ю л а. К одному приятелю.
Т е т я Т о н и. Ах ты боже мой! Дюла! Сколько же еще глупостей вы можете наделать в жизни. А я было собиралась дать вам умный совет.
Д ю л а. Спасибо, дорогая тетя Тони. Мне, честное слово, очень жаль покидать наш дом, наше милое, уютное гнездышко.
Т е т я Т о н и. Не хотела я, чтобы ваши мысли о гнездышке омрачились воспоминаниями о бездомных кукушках.
Д ю л а. Это противоречит моим взглядам на жизнь, тетя Тони. У меня на этот счет есть целая философия.
Т е т я Т о н и. Да. Не вы один такой. Многие и до вас считали себя философами только потому, что ощущали необычайную легкость в мыслях.
Д ю л а. Как?
Т е т я Т о н и. А так, что я хочу знать истинную причину.
Д ю л а
Т е т я Т о н и. Попробуем разобраться.
Д ю л а. Точно. Вот это слово я как раз искал и не мог найти. Прежде я относился к Мари очень порядочно. Думал о ней всегда с нежностью, любовался ею, словно облачком.
Т е т я Т о н и. Даже в ее глупость были влюблены.
Д ю л а. Да, да! Хотя среди глупых она тоже не была в первых рядах. Я раньше каждый час, каждую минуту о ней думал. А теперь — три дня ее не видел, казалось бы, с ума должен был сойти…
Т е т я Т о н и. И не сошли?
Д ю л а. Должен был бы радоваться, какой она стала хорошей.
Т е т я Т о н и. А вы не радуетесь.
Д ю л а. Даже наоборот, тетя Тони. А почему? Скажите, почему?
Т е т я Т о н и. В этом доме на ваш вопрос может ответить одно-единственное существо. Карола, ты все слышала? Тогда выйди и объясни ему.
К а р о л а. Я много думала над твоим вопросом, Дюла. А сейчас поняла, что…
Т е т я Т о н и. Разговор этот касается только вас, как только я уйду, поплотнее закройте дверь: я так люблю подслушивать.
Д ю л а. Итак, почему я так подло поступаю с Мари?
К а р о л а
Д ю л а. Может быть, в письме смогла бы?
К а р о л а. Может быть.
Д ю л а. Адрес моего друга: Длинная улица, дом четырнадцать. Ты когда поедешь в Сомбатхей?
К а р о л а. Завтра утром.
Д ю л а. Ну, тогда… До свидания.
К а р о л а. До свидания.
Д ю л а. Может, тебе легче будет написать, если я расскажу тебе, что…
О р б о к
К а р о л а
Это ты, Дюла?
О р б о к
К а р о л а. Ты так страстно шепчешь, Дюла… Можно подумать, что я тебе нравлюсь.
О р б о к
К а р о л а. Ночь, темно, я тебя не вижу, так мне легче признаться, что я действительно… чуточку увлечена тобой.
О р б о к
К а р о л а. Почему ты вздыхаешь?
О р б о к. Потому что, откровенно говоря, я думал, что не я нравлюсь тебе, а мой отец.
К а р о л а. Глупости!
О р б о к. Почему? Мне кажется, отец по уши в тебя влюблен.
К а р о л а. Ну зачем ты говоришь такое? Он же не глупец какой-нибудь.
О р б о к. Кто знает.
К а р о л а. Не смей говорить непочтительно об отце. Твой отец в самом деле и мечтает и любит. Любит женщину, которая дала ему крылья! Твою маму. Он снова воспылал к ней любовью.
О р б о к
К а р о л а. Какой же он старик, если в его сердце снова вспыхнула любовь.
О р б о к. Ты думаешь, что этот старый хрыч пятидесяти с лишним лет еще способен любить?
К а р о л а. Любви все возрасты покорны. Твой отец — исключительный мужчина. Решительный, мужественный, очень сильный, умный, и голос у него такой красивый. Откровенно говоря, как мужчина — он куда интереснее тебя.
О р б о к
К а р о л а. Зачем?
О р б о к. Чтобы вызвать во мне ревность…
К а р о л а. О какой ревности ты говоришь? Ты же любишь свою Мари.
Д ю л а
К а р о л а
Г о л о с О р б о к н е
Д ю л а. Папа!..
О р б о к. Дюла!..
О р б о к н е
Сейчас же выходи! Дюла!
Д ю л а. Я здесь, мама…
О р б о к н е. Дюла… Мне так стыдно за тебя!
Д ю л а. Мама, дорогая, я объяснил бы тебе все, но не могу.
О р б о к н е. Это же невероятно, родного отца назвать старым хрычом. Стариканом!
Д ю л а. Ой!
О р б о к н е. Но Карола хорошо отчитала тебя! Молодец. Правильно она сказала: как мужчина — отец куда привлекательнее тебя.
Д ю л а
О р б о к н е. Был бы здесь отец, послушал бы своего сыночка. Бедняжка, ни дня, ни ночи не знает. Все работает.
Д ю л а. О, лучше умереть, чем такое сносить.
О р б о к н е. Вот, вот. Ни на что другое вы не годитесь. Хлипкая пошла молодежь. Да тебе всего двадцать два года, а ты уже дряхлый, опустошенный старик.
Д ю л а. Мама, умоляю… Если б ты знала…
О р б о к н е. Я все знаю, своими ушами все слышала… Мне во сне приснилось, что ты ушел. Просыпаюсь, бегу в твою комнату, вижу: тебя нет, и вдруг слышу твой голос, как ты коришь родного отца.
О р б о к. Эржи…
О р б о к н е
Д ю л а. Папа, прошу тебя…
О р б о к н е. Не смей говорить отцу «ты». Хватит грубостей.
О р б о к. Не надо быть излишне строгой, Эржи, пусть говорит мне «ты». Привет, сынок!
Д ю л а. Привет, отец.
О р б о к н е. Ты ничего не знаешь, Пишта. Он тут такое наговорил о тебе Кароле, что повторить стыдно. Сказал, будто бы ты влюбился.
О р б о к
О р б о к н е. В Каролу. Правда, что это неправда?
О р б о к. Конечно.
О р б о к н е. И ты не снимаешь с него стружку за такое неуважительное к тебе отношение?
О р б о к. Да, конечно.
О р б о к н е. И не спросишь его, что ему ответила Карола?
О р б о к. Что же она ответила?
Д ю л а. Я не расслышал как следует.
О р б о к н е. Расслышал, все ты расслышал. Она ответила, что ты, Пишта, не глупец какой-нибудь. Вот видишь? Совершенно посторонняя девушка знает тебя лучше, чем твой собственный сын.
О р б о к
О р б о к н е. Правильно. Прочисти ему уши.
О р б о к. Попробую.
О р б о к н е. Я знаю, нелегкое это дело.
О р б о к. Нелегкое, это уж точно.
О р б о к н е. Только долго не засиживайтесь.
О р б о к. Ну, сын…
Д ю л а. Ну, папа…
О р б о к. Что же теперь будет?
Д ю л а. Что-то должно быть, отец.
О р б о к. Кому-то из нас нужно сесть вот на этот стул.
Д ю л а. Я тоже так думаю.
О р б о к. И кто-то кому-то должен прочистить уши.
Д ю л а. Обязательно.
О р б о к. Вся проблема только: кому садиться. Стул-то один.
Д ю л а. А ушей две пары.
О р б о к. У тебя нет желания присесть?
Д ю л а. Нет. А у тебя?
О р б о к. Мне тоже не хочется. Между прочим, тебе это легче будет сделать, ты уже столько раз сидел на этом стуле. Разом больше, разом меньше — какая тебе разница?
Д ю л а. Ладно, уговорил.
О р б о к. Сядешь?
Д ю л а. Сяду.
О р б о к. Мерси.
Д ю л а. Ничего особенного не произошло, старина. Я понимаю тебя: принялся молодеть… ну и немного перестарался.
О р б о к
Д ю л а. Молодость — дело неплохое, но быть молодым тоже нужно уметь.
О р б о к
Д ю л а. Это еще зачем?
О р б о к. Вдруг мать у дверей подслушивает.
Д ю л а. Ну если так, тогда валяй.
О р б о к. Спасибо. Мы-то с тобой знаем, что это всего лишь самокритика.
О р б о к. Чего?
Д ю л а. Не разрешаю тебе жениться на Мари…
О р б о к
Д ю л а
О р б о к
Д ю л а. Она совершеннейшая из женщин на свете.
О р б о к
Д ю л а. Сойдет и так!
О р б о к. Ты понял меня, негодяй! И… и учти: пока я жив…
Д ю л а. Спасибо, папа, за головомойку. Спокойной ночи.
О р б о к
ТООТ И ДРУГИЕ{171}
Трагикомедия в двух частях
Перевод
М а й о р.
Т о о т.
М а р и ш к а — его жена.
А г и к а — их дочь.
П о ч т а л ь о н.
П р и х о д с к и й с в я щ е н н и к Т о м а й и.
П р о ф е с с о р К и п р и а н и.
Г и з и Г е з а н е — женщина с дурной репутацией.
А с с е н и з а т о р.
Л е р и н ц к е — сосед.
Э л е г а н т н ы й м а й о р.
С а н и т а р.
М у з ы к а н т ы, п о м о щ н и к а с с е н и з а т о р а.
Часть первая
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а
А г и к а. «Господин майор, о котором я вам писал много хорошего, заболел. Постоянные налеты партизан окончательно расшатали его нервы. Ему дают двухнедельный отпуск по болезни. Я его уговорил воспользоваться вашим гостеприимством. Он отказывался, но в конце концов я его уговорил. Он едет к вам. Вы представляете, что это для меня значит?!»
М а р и ш к а. Боже мой, какое счастье! Стаканчик вина дядюшке Дюри.
П о ч т а л ь о н
А г и к а. Майор… Был ли в наших краях когда-нибудь майор? Никогда!
Т о о т. Вот только нервы у него расшатаны.
М а р и ш к а. У нас он поправится… Прочти, доченька, еще раз это место.
А г и к а
М а р и ш к а
Т о о т
М а р и ш к а. Некоторые. Дюла ясно пишет «некоторые». Чего же тебе еще надо?
Т о о т. Не мешало бы знать поточнее.
А с с е н и з а т о р. Слушаю вас, господин шеф пожарной команды.
Т о о т. К нам приезжает начальник сына, он очень чувствителен к запахам.
А с с е н и з а т о р. Поздравляю вас, господин шеф пожарной команды! Прикажете качать?
Т о о т. Сами решайте, господин доктор. Я лично к этим запахам привык.
А с с е н и з а т о р. Так выкачивать или не выкачивать?
Т о о т. Вопрос в том — воняет или не воняет?
А с с е н и з а т о р
Т о о т
А с с е н и з а т о р. На вашем месте я не стал бы спешить с этим делом. Предположим, я приступаю к операции — что дальше? Посудите сами, господин шеф пожарной команды. Лежит, скажем, на морском дне чистая-пречистая жемчужина. Она чиста — пока море спокойно. Но если взбаламутить воду… понимаете? Она вновь станет чистой только после того, как уляжется волна. Надеюсь, вы понимаете мою аллегорию?
Т о о т. Значит, оставим так?
А с с е н и з а т о р. Видите ли, я отказался от юриспруденции, ибо мой нынешний промысел дает в десять раз больше дохода. Но я и не предполагал, что на новом поприще столкнусь с такими сложными проблемами. Скажу честно: в юридической практике я с такой проблемой не сталкивался. Вопрос о том: в какой степени ваш будущий гость чувствителен к запахам. Что об этом пишет ваш сын?
Т о о т
Что пишет о запахах наш Дюла?
М а р и ш к а
А с с е н и з а т о р. Мда. Несколько неопределенно.
М а р и ш к а. Один наш жилец уже как-то жаловался.
А г и к а. А он даже не был майором — всего-навсего проводником в вагоне.
М а р и ш к а. Что ни говори, у майора должна быть более тонкая организация.
А г и к а. Иногда, особенно по воскресеньям, этот запах беспокоит даже меня, а я ведь не майор.
М а р и ш к а. Не болтай! Беги, доченька, позови соседей.
Т о о т. Легко сказать.
А с с е н и з а т о р. Когда приезжает гость? Все дело в том, что, если я сейчас потревожу массу, потребуется минимум две недели, чтобы она вновь успокоилась. Есть у нас это время?
Т о о т. Наш гость приезжает вот-вот.
А с с е н и з а т о р
Т о о т. Как скажете, господин доктор. Вам виднее. Благодарю за консультацию. Сколько обязан, разрешите узнать?
А с с е н и з а т о р. Нисколько, уважаемый господин Тоот. Гонорар я беру только за операцию.
Т о о т. Этого я не могу принять.
А с с е н и з а т о р
М а р и ш к а. Вот и наши милые соседи, дорогой Лайош.
Т о о т. Прошу вас прослушать, что пишет мой сын с фронта.
М а р и ш к а
Л е р и н ц к е. Добрые вести.
Г и з и. Рада за вас.
М а р и ш к а. «Я забыл предупредить вас об одном очень важном обстоятельстве. Дело в том, что постоянный страх перед партизанами окончательно лишил его сна и ему необходим покой. Малейший шум выводит его из себя. Я знаю, что мой дорогой отец пользуется всеобщим уважением и сможет обеспечить полную тишину…».
П о ч т а л ь о н. Вот те раз…
Л е р и н ц к е. А разве у нас нет тишины?
М а р и ш к а. Разумеется, есть. Загляните в книгу отзывов. Один наш жилец так и написал: «Здесь тишина густая, как черный бархат». Этот жилец работал на свинобойне.
А г и к а. Мне очень нравится, как это сказано. Я часто читаю: «густая, как черный бархат».
Г и з и
М а р и ш к а
Л е р и н ц к е. Но какие шумы? Что вы имеете в виду?
Т о о т. Разрешите, я объясню. Естественные шумы, как-то: шум ветра или шум дождя — мы устранить не в состоянии.
Л е р и н ц к е. Попробуйте…
Т о о т. Но с другой стороны…
Л е р и н ц к е. С другой стороны?
Т о о т. Да, уважаемый сосед. Именно со стороны твоего участка нет-нет да и донесется, глядишь, весьма неприятный звук.
Л е р и н ц к е. Икание.
М а р и ш к а. Нечто в этом роде.
Л е р и н ц к е. Как только выпью пива, — в особенности если оно холодное, — на меня икота нападает… Но теперь все. Конец! Завяжу.
М а р и ш к а. Спасибо, соседушка.
Т о о т
Г и з и. А я зачем понадобилась? Уж с моей-то стороны никакие звуки не доходят. Пьяниц и грубиянов я не терплю. Я даже написала объявление и вывесила на самом видном месте. Над кроватью.
Т о о т. Мадам, вас мы просим о самой малости. Сущий пустяк. Ваша калитка, видите ли, чуть-чуть скрипит.
Г и з и. По вашему, это пустяк?
М а р и ш к а. Просто ее надо чуть-чуть смазать.
Г и з и. Видите ли… Моя калитка скрипит неспроста. Ее скрип имеет весьма определенное назначение. Он выполняет, так сказать, служебную роль. Как вам известно, основной круг моих клиентов — сборщики смолы. Это весьма милые и вполне порядочные люди, но по своей природе они несколько медлительны. Скрип калитки сигнализирует о приходе клиента. Понимаете? Клиент открывает калитку, она скрипит, это в свою очередь заставляет предыдущего клиента поторопиться. Теперь представьте, что я смазала калитку. Калитка не скрипит, следующий клиент ждет, предыдущий не торопится, в результате я несу материальный ущерб.
Т о о т. А другого способа поторопиться нельзя придумать?
Г и з и. Старый способ вернее, господин Тоот.
Т о о т. Понимаю. Вы хотите, чтобы мы возместили материальный ущерб? Какую сумму он может составить?
Г и з и. Что вы! Этого я никогда себе не позволю. Я всего-навсего обрисовала ситуацию. Мне только доставит удовольствие сделать что-нибудь для такого человека, как вы, господин Тоот. До свидания, господин шеф пожарной команды.
Т о о т. Сердечно благодарю вас.
М а р и ш к а. Всего доброго.
Т о о т
П о ч т а л ь о н. Я ей посоветовал отвести ее к леснику — она не хочет.
А г и к а. Собака?
П о ч т а л ь о н. Тетушка.
М а р и ш к а. Что же ты сделал?
П о ч т а л ь о н. Пришлось задушить.
А г и к а. Тетушку?
П о ч т а л ь о н. Собаку… Надо было тетушку?
М а р и ш к а
П о ч т а л ь о н. Ради господина Тоота я с удовольствием.
Т о о т. Спасибо, но это уж слишком… Что у нас еще?
А г и к а. Я бегала на автобусную станцию и договорилась с водителями, что они эти две недели не будут гудеть у нашего дома.
Т о о т
М а р и ш к а. Обещала не молоть.
Т о о т
М а р и ш к а. Не может быть. Я помогла ей намолоть на две недели вперед.
Т о о т
П о ч т а л ь о н. Что — я?
М а р и ш к а. Ты сопишь!
П о ч т а л ь о н. У меня больные легкие. Я так дышу. С хрипом.
Т о о т. Вот что, мой дорогой. Отныне ты будешь делать вдох у дома профессора Киприани, а выдох — у дачи Штубенхамера.
П о ч т а л ь о н. Это очень большое расстояние.
Т о о т. Да, немалое.
П о ч т а л ь о н. А если я задохнусь?
М а р и ш к а
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а
Т о о т. Не волнуйся, Маришка. У него здесь
М а р и ш к а. Тихо.
А г и к а. Скорее бы приехал господин майор!
М а р и ш к а
А г и к а. Завтра в это время он будет уже здесь.
М а р и ш к а. Мы создадим ему полный покой.
Т о о т. Полный. Я ручаюсь.
М а р и ш к а. Теперь я совершенно спокойна.
Т о о т. Я тоже.
М а р и ш к а. Что?
Т о о т. Будто что-то капает. Капает или трещит.
А г и к а
М а р и ш к а
А г и к а
Т о о т. Что значит — какой?
А г и к а. Как следует его величать — милостивый государь, как профессора Киприани, или ваше сиятельство, как нашего герцога?
Т о о т. Думаю, его следует величать просто — господин майор.
М а р и ш к а. Или — дорогой господин майор.
А г и к а
Т о о т. Правильно. У профессора нет ничего, кроме учености, у герцога Люксембургского — всего-навсего леса. Майор же — командир! На петлице у него золотая звезда. Он офицер.
А г и к а
Т о о т. Успокойся, дочка.
М а р и ш к а
Т о о т. Что там еще?
М а р и ш к а. Не пойму.
А г и к а. Можно я скажу? Сердиться не будете?
Т о о т. Говори, дочка.
А г и к а. Это сопит твоя сигара.
Т о о т
А г и к а. А когда попадает слюна, то сопит.
М а р и ш к а. Как ты разговариваешь с отцом, доченька? Твой отец не выделяет слюны.
А г и к а. Тихо-то как, господи.
М а р и ш к а. Тишина густая, как черный бархат.
Т о о т. Добро пожаловать, господин майор.
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а
Т о о т. Тише! Автобус! Я слышал гудок.
М а р и ш к а. Я уже ничего не слышу.
Т о о т. Опять гудит!
А г и к а. Можно сказать? Папа, какой же гудок ты можешь слышать, когда водитель обещал не гудеть.
М а р и ш к а. Много болтаешь, Агика.
Т о о т. Волнуется, бедняжка. Как моя каска? Не запылилась?
А г и к а. Чуть-чуть.
Т о о т. Едут! Уже близко!
М а р и ш к а. Вон — я уже вижу!
А г и к а
Т о о т
Э л е г а н т н ы й м а й о р
А г и к а
Э л е г а н т н ы й м а й о р. Не хотите ли вы этим сказать, что вы и есть дочь герцога Леонарда Люксембургского?
М а р и ш к а. Дочь герцога?
Э л е г а н т н ы й м а й о р. Герцог пригласил меня на охоту.
А г и к а
Э л е г а н т н ы й м а й о р. Что же вы мне морочите голову?
М а р и ш к а
Т о о т
М а й о р
Т о о т. Извините, господин майор… Мы здесь…
М а й о р
Т о о т. Мы здесь, вот мы, уважаемый господин майор!
М а р и ш к а. Не здесь, господин майор, тут, тут мы!
А г и к а
М а й о р
А г и к а
М а й о р. Вот именно. Не верится, что я в тылу. Здесь мне все знакомо по описаниям вашего сына.
Т о о т. Бывшая пивная Клейнов и дом нашего священника.
М а й о р. Тогда все в порядке.
Т о о т
М а й о р. Почему же вы все время смотрите в ту сторону?
Т о о т. Я смотрю исключительно на вас, господин майор.
М а й о р. Послушайте, Тооты. Вот, что я вам скажу: для человека достаточно и того, что у него за спиной находится ровно половина вселенной. Каждый об этом знает, и совершенно излишне об этом ему напоминать, постоянно глядя за спину собеседнику. Понятно или, может быть, не понятно?
Может быть, я не ясно выразил свою мысль? Или я сказал что-нибудь необычное?
М а р и ш к а. Что вы, господин майор.
Т о о т
М а й о р. Вы можете смотреть всюду, куда вам угодно. Я же сказал, что не хочу ни в чем вас стеснять и у меня нет никаких экстрапожеланий.
Т о о т
М а й о р. Не думаю.
Т о о т. А так?
М а й о р. Перед этим было лучше.
М а й о р. Нет-нет, ни в коем случае. Если бы ваш собеседник смотрел себе под ноги и постоянно прятал глаза, вам было бы приятно?
М а р и ш к а. Смотри вверх, дорогой Лайош.
М а й о р. Тоже не так. Это неудобно. На это я никогда не соглашусь. И вообще — я никогда не соглашусь на то, чтобы моя нервная система, расшатанная партизанами, доставляла столько хлопот моим любезным хозяевам. Нет-нет, во всем виноват я один.
М а р и ш к а. Не может быть и речи…
Т о о т. Что?
А г и к а. Разрешите мне сказать. Если папа надвинет каску на глаза, то будет совершенно безразлично, куда он смотрит.
М а й о р. Браво. Ваша дочь не лишена сообразительности.
М а р и ш к а. Приятно слышать…
Т о о т
А г и к а
М а й о р. О том, чтобы вы ползли на четвереньках, не может быть и речи. Я даже не хочу об этом слушать. Я же вам сказал: не обращайте на меня внимания, я — воздух. Если я вас стесняю — я уеду.
М а р и ш к а
Т о о т
М а р и ш к а. Что ты говоришь?.. Ты думаешь только о себе!
Вспомни о нашем сыне, вспомни о лютых русских морозах, о вьюгах… О мой бедный сынок!
Т о о т. Вот так?
М а й о р. Превосходно. Лучше и не придумаешь.
А г и к а. Такого папы, как мой папа, нет ни у кого на свете.
М а р и ш к а. А знаешь, Лайош, так, пожалуй, даже красивее.
А г и к а. Конечно, красивее.
М а р и ш к а
М а й о р
Т о о т. Очень удобно, уважаемый господин майор.
М а й о р. Ну тогда я спокоен… Можем идти?
М а р и ш к а. Конечно. Вот сюда, пожалуйста.
М а й о р
М а р и ш к а. Сделай же наконец что-нибудь, мой дорогой Лайош.
Т о о т. Что я могу сделать?
А г и к а. Офицер! Офицер! Офицер!
А г и к а
С в я щ е н н и к. Это вредно, но что мы можем поделать?
Г и з и
Т о о т. Пожалуйста, мадам.
А г и к а. Видно только его левую ногу, да и то не совсем.
Г и з и. Мне и этого достаточно.
С в я щ е н н и к. И правильно сделал. Не будет так давить на сердце.
М а р и ш к а. Слава тебе господи!
Г и з и
С в я щ е н н и к. Не знаю, что и ответить, дитя мое… Но в твоих словах есть доля истины.
Г и з и
Т о о т. А вам зачем?
Г и з и. Я придумала совершенно потрясающий способ печь яблоки. У моей постели стоит маленькая жаровня, и на ней все время пекутся яблоки. Мои клиенты прямо-таки с ума сходят, отведав их.
А г и к а
Г и з и. Ничего подобного. Во время работы я их переворачиваю…
М а р и ш к а. Благодарим покорно.
Т о о т. Говорить о печеных яблоках несколько преждевременно. Господин майор еще слишком слаб.
Г и з и. Разве я не понимаю? Я прошу иметь в виду — на будущее. Когда господин майор окрепнет… Я готова отдать ему все, что у меня есть.
Т о о т. Очень мило с вашей стороны.
Г и з и. До свидания. Слава Иисусу, святой отец.
М а р и ш к а. До свидания!
А г и к а
С в я щ е н н и к. В этих делах ты еще не смыслишь, доченька.
Т о о т
С в я щ е н н и к. Почему ты так думаешь?
А г и к а. Ах, папа, какой вы все-таки… Ведь господин майор едва на ногах держится…
М а р и ш к а. Мы раздевали его втроем. Он проспал с утра до вечера.
А г и к а. И какие сны ему снятся. Кричит, вскидывается…
Т о о т. Что бы я ни делал, все ему не нравится.
С в я щ е н н и к. Ты думаешь только о себе, сын мой. Сейчас он отдохнул, и все будет хорошо. Надень каску как следует. Бог вам в помощь.
В с е
М а й о р
М а р и ш к а. Наш священник господин Томайи.
М а й о р. Вы его знаете?
М а р и ш к а. Еще бы!
М а й о р. Никому нельзя верить. Мой пистолет всегда у меня под подушкой. Если он снова появится, прошу, Маришка, сразу стреляйте.
М а р и ш к а
А г и к а
М а р и ш к а. Кто знает, что ему приснилось!
Т о о т
М а р и ш к а. Не придирайся к нему, Лайош.
Т о о т
М а р и ш к а. Не терзай себя.
М а й о р
О да, я отлично выспался! Будто меня подменили…
М а р и ш к а. Ты слышишь, милый Лайош?
М а й о р. Этот сосновый аромат! Вы, разумеется, не понимаете, что он для меня значит.
Второй сюрприз — тишина! Ни звука, ни шороха!
А г и к а. Как черный бархат… Это один наш жилец так выразился.
М а й о р. Да… Что-то в этом роде. Послушайте, Тооты. После девяти месяцев на передовой в постоянном грохоте и грязи вы не можете себе представить, как я счастлив, что принял ваше приглашение.
М а р и ш к а. А мы как счастливы. У нашего сына такой добрый командир!
М а й о р. Не беспокойтесь за него. Он проводил меня на станцию. Мы вымылись в бане, выпили пива. Я приказал ему возвратиться в часть до темноты, пока нет партизан… не беспокойтесь. Ваш Дюла в безопасности. Спокойной ночи.
М а р и ш к а. Они вместе пили пиво… Мылись в бане.
А г и к а. И он засветло вернулся домой.
Т о о т. Бог мой, может быть, действительно все обернется по-хорошему. Может, он возьмет его к себе в штаб?
М а р и ш к а. О Дюла, только чтобы не было с тобой беды! Дюла, мальчик мой, не замерзни!
Т о о т. Стемнело уже. Пошли спать.
А г и к а
М а р и ш к а. Жаль, что господин майор лег спать…
Т о о т. У меня тоже глаза слипаются… Иди, доченька.
А г и к а. Мне так приятно гладить папочку.
М а р и ш к а. Отойди, Агика. Неужели ты не видишь, что отец хочет потянуться?
Т о о т
М а й о р
М а р и ш к а. Что вы, что вы, господин майор, ничего подобного.
М а й о р. Я слышал чей-то стон.
Т о о т
М а й о р. Кто-то звал свою мать…
Т о о т. Такая уж у меня дурная привычка. Когда потягиваюсь, стону… стоню…
М а й о р. Вот оно что?
Т о о т. Никакого значения я в это не вкладываю. Наоборот. Значит — очень хорошо себя чувствую, когда стоню… стону…
М а й о р
Кто это? Стой! Стрелять буду!
М а р и ш к а
А г и к а. И не жарко…
М а р и ш к а. Если вы пересядете сюда, господин майор, вам будет виден пейзаж.
М а й о р
М а р и ш к а. Сосновый лес в эти часы источает смолистый аромат.
Т о о т. Весь лес, который вы видите до самого горизонта — собственность герцога Леонарда Люксембургского.
М а й о р. Что вы говорите?
М а р и ш к а. Сбор смолы в разгаре. Если вы пересядете сюда, то увидите костры сборщиков смолы.
М а й о р
А г и к а. А у меня есть белочка. Звать ее Мицу.
М а р и ш к а. О чем ты говоришь, Агика?
А г и к а. Ой, правда. Я забыла, что ее уже нет, она — была.
Т о о т. В это время года на соснах делают зарубки и подвешивают банки.
М а й о р
Т о о т. В них стекает смола.
М а й о р. Не может этого быть!
М а р и ш к а. Эта книга отзывов предназначена для наших самых дорогих гостей. В ней много интересных записей.
Вас это не интересует?
М а й о р. Напротив.
А г и к а
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Как вы себя чувствуете?
Т о о т
М а й о р. У вас счастливый характер.
Что случилось, дорогой Тоот?
Т о о т. Все в порядке, господин майор.
М а й о р. Но вы встали.
Т о о т. Ох, простите.
М а й о р. Вы продолжаете хорошо себя чувствовать?
Т о о т. Я не жалуюсь, господин майор.
М а й о р. А почему вы чувствуете себя хорошо?
Т о о т. Почему?
М а й о р
Т о о т. Почти, уважаемый господин майор.
М а й о р. И что вы в это время… думаете?
Т о о т. Просто так, дышу воздухом, господин майор.
М а й о р. И ничего другого?
Т о о т
М а й о р
Т о о т. Это не так сложно.
М а й о р
Т о о т. Все.
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Тогда в домино?
Т о о т. Охотно, но дело в том, что я вообще не разбираюсь в играх.
М а й о р. Ну ничего, тогда сыграем «в дурака».
Т о о т. В карты тоже не умею.
М а й о р
М а р и ш к а
Т о о т
А г и к а. Папа иной раз бывает немножко упрям.
М а р и ш к а. Ты не смеешь так говорить про отца!
Т о о т
М а й о р
Т о о т. О господин майор. Я мечтал иметь трубку из корня вишневого дерева. Но эта так — блажь.
М а й о р. Я имею в виду не материальные предметы. Я обращаю ваше внимание на тот факт, что бездеятельность приводит к очень дурным последствиям.
М а р и ш к а
М а й о р
М а р и ш к а. Конечно, найдется… Для чего вам, уважаемый господин майор?
М а й о р
А г и к а. Можно мне сказать несколько слов? Мы с мамой никогда не сидим без дела. Вечерами, например, мы делаем коробки.
М а й о р
А г и к а. Коробки. Вечерами, когда нечего делать, мы режем и складываем коробки.
М а й о р. Какие коробки?
А г и к а. Для медикаментов. Для ваты, бинтов.
М а р и ш к а
Картон дает фабрика «Санитас»{173} в Эгере.
А г и к а. Кусок картона надо надрезать, потом согнуть, вот так… У нас есть специальная картонорезка…
М а й о р
М а р и ш к а
А г и к а. Это наш папа изобрел.
М а й о р. Очень, очень интересно.
М а р и ш к а. У него — золотые руки. Машину прикрепляем к столу.
М а й о р. Закрепляйте. Быстрей!
М а р и ш к а. Вам действительно интересно?
Т о о т. Почему вы раньше об этом молчали?
А г и к а. Вот смотрите. Беру картон, надрезаю, сгибаю края. Вдеваю — и коробка готова.
М а й о р
Смотрите — получается!
А г и к а
М а й о р
М а р и ш к а. Нет, нет, вы наш гость, и мы не можем допустить, чтобы вы занимались столь унизительной работой.
М а й о р. Прошу вас, Маришка, обо мне не беспокойтесь. Только я почувствовал, что могу сделать нечто полезное! А вы… Если вы не дадите мне делать коробки, я немедленно уезжаю.
М а р и ш к а
М а й о р
М а р и ш к а. У вас просто золотые руки!
А г и к а. Вы справляетесь лучше, чем я или мама.
М а й о р
Т о о т
А г и к а. Папочка?
М а й о р. Почему?
Т о о т
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Почему же вы отказываетесь вырезать коробки?
Т о о т. Господин майор, поймите мое положение. Если мои подчиненные узнают, что я в свободное время вырезаю коробки, они перестанут меня слушаться. Нет, нет… я не могу. Представляете, к каким последствиям это может привести? Мои подчиненные скорее дадут дому сгореть, чем послушаются команды человека, которого не уважают.
М а й о р
Т о о т. Как раз наоборот, ваше высокоблагородие, ваше положение совсем другое: майор может делать все, что ему заблагорассудится, и никому не придет в голову смеяться над вашим высокоблагородием…
М а й о р
Т о о т
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Хотите еще, чтобы я повторил? Да за такое, господин Тоот, на фронте расстреливают. Да, расстреливают.
М а р и ш к а. Боже, что ты сказал ему, Лайош?
Т о о т
М а р и ш к а. Да, я была здесь. Но, может быть, я не слышала? Думаю, тебе следует пойти к нему объясниться.
Т о о т. Мне? Пойди сама, если хочешь.
М а р и ш к а. Нет, я боюсь…
А г и к а. Я думаю, лучше пойти маме.
М а р и ш к а
Т о о т. Сковородой?
М а р и ш к а. Сковородой.
Т о о т. Это недоразумение. Я сказал: ваше высокоблагородие.
М а р и ш к а. Конечно, ты всегда знаешь что говорить, мой милый Лайош.
А г и к а. Я не знаю, что сказал папа, но давно заметила, когда он нервничает, он начинает заговариваться.
Т о о т
А г и к а. Однажды ты сказал: «Господи Иисусе», а священнику показалось, что ты сказал ему: «Не суйся». Помнишь?
М а р и ш к а. Я тоже припоминаю что-то в этом роде.
Т о о т. Этого не может быть. Когда я работал на станции — еще туда-сюда… а когда перешел в пожарное депо, я слежу за речью.
М а р и ш к а. Сейчас не время спорить. Лайош, умоляю тебя, подумай о Дюле. У нас один сын. Чтобы дать ему образование, я работала уборщицей. Вспомни, как после работы ты ходил на станцию, чтобы подработать несколько крон, таскал тяжести. И вот сейчас, из-за пустяка…
А г и к а. Скоро наступят холода… русская зима… пурга… бураны…
А г и к а. Папочка, тебе даже не надо просить прощения. Всего-навсего объяснить, что произошло недоразумение.
Мамочка, можно мне сказать?
М а р и ш к а. Что, доченька?
А г и к а. Я слышала, что папочка пришептывал.
М а р и ш к а. Что же?
А г и к а. Ни ваше высокоблагородие, ни сковородие, а совсем другое: «Чтоб ты сдох семь раз по восемь».
М а р и ш к а. Что? Что?
А г и к а. «Чтоб ты сдох» я еще понимаю, но «семь раз по восемь»… Скажи, есть такое выражение? Это звучит как проклятие.
М а р и ш к а. Что ты выдумываешь? Ты в гроб нас вгонишь.
А г и к а. Это что-нибудь плохое?
М а р и ш к а
М а й о р. В чем дело, Маришка? Почему вы так грустны? Из-за этого пустяка? Что вы стоите? Или что-нибудь еще случилось?
М а р и ш к а. Ничего не случилось, уважаемый господин майор.
М а й о р. Тогда приступим к делу. Не будем терять времени. Вы с нами, милейший господин Тоот, или нет?
Т о о т. Если дадите мне место, буду рад…
М а й о р
Т о о т. Нет, нет.
М а й о р. Картонорезкой управлять буду я. Вот так. Начали.
Т о о т
М а й о р. Важна ни красота, которая со временем придет, господин Тоот. Важно то, что мы все вместе, мы работаем. Что пальцы наши шевелятся, и кровь циркулирует, и время бежит.
А г и к а и М а р и ш к а
М а й о р. А милый господин Тоот?
П о ч т а л ь о н
М а й о р. Я всех убедительно прошу — если кто хочет спать, пусть не стесняется.
М а р и ш к а. Спать? Что вы!
А г и к а. Не знаю, почему, но я никогда не чувствовала себя такой свежей.
М а й о р. Ну, а как милый господин Тоот?
Т о о т. Что именно?
М а р и ш к а. Мы беспокоимся только за господина майора.
М а й о р. Я, к сожалению, страдаю бессонницей.
Т о о т. Наш горный воздух…
М а й о р. Мне воздух не помогает. Коробки — другое дело. Я готов делать коробки всю ночь.
М а р и ш к а. Всю ночь?
Т о о т
М а й о р. Не слишком ли поздно? Кто хочет спать?
А г и к а. Нет, нет, нет.
М а р и ш к а
М а й о р. Скажите-ка, господин Тоот…
Т о о т
М а й о р. Я не хотел верить, когда ваш милый сын уверял меня, что здесь я не только поправлю свое здоровье, но и буду чувствовать себя как дома… И вот…
М а р и ш к а
М а й о р. И вот… я у вас будто переродился! И здесь дело не в тишине и не в сосновом воздухе… Коробки, вот что меня переродило. Это прекрасное времяпрепровождение! Господин Тоот…
Я смогу ответить благодарностью… Как только вернусь на фронт, первым делом… Вы слышите меня, господин Тоот? Может быть, вы спать хотите?
Т о о т
М а й о р. Первым делом переведу вашего Дюлу в штаб… Там хорошо топят…
А г и к а. Мамочка, ты слышишь?
Папочка!
М а й о р. Что вы на это скажете, господин Тоот?
М а р и ш к а. Что произошло?
Т о о т. Я? Ничего. Просто зевнул.
М а р и ш к а
М а й о р
М а р и ш к а. Но ведь он совсем не хочет спать, уважаемый господин майор.
М а й о р. Тогда почему он зевает?
А г и к а. Папочка, почему ты зеваешь?
Т о о т
М а й о р. А что же это значит? Что вы совершенно бодры?
А г и к а. Совершенно верно. Он иной раз чихает, но вовсе не потому, что простужен. Он такой у нас!
М а р и ш к а. Да, да…
М а й о р. Я не позволю себе сомневаться в правдивости ваших слов, однако просил бы, чтобы зевков больше не было.
М а р и ш к а. Это не повторится, господин майор.
М а й о р. Прекрасно. Продолжим?
Т о о т
М а й о р. Вот именно.
Т о о т. Сказать откровенно?
М а й о р. Ну, разумеется.
Т о о т. Я…
Я бы с удовольствием еще поработал немного…
М а й о р
М а р и ш к а
М а й о р
М а р и ш к а
М а й о р. Надеюсь, завтра мы продолжим.
М а р и ш к а. Конечно, с огромным удовольствием!
А г и к а. Приятных сновидений, уважаемый господин майор!
М а й о р. Спокойной ночи моим милым хозяевам!
М а р и ш к а
А г и к а. Ой!
М а р и ш к а. Он никогда не был таким тяжелым… Принеси одеяло.
О Дюла! Мой мальчик!
А г и к а. Я, кажется, тоже немножко устала…
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а
А г и к а
Часть вторая
М а р и ш к а
А г и к а
М а р и ш к а
П о ч т а л ь о н. Да.
А г и к а. «Очень понравилось ему делать коробки, и теперь мы вырезаем их ночи напролет. Всем нам порой не хватает сна, но мы выручаем друг друга как можем. Вчера, например, когда Аги вздремнула, отец полез под стол, чтобы пощекотать ее, но, по печальному недоразумению, пощекотал господина майора».
«Господин майор очень рассердился и удалился к себе, хотя до рассвета было еще далеко. Однако мы надеемся, что сегодня он будет в хорошем настроении и мы вновь возьмемся за коробки. Крепко целуем тебя, родители и Агика».
М а р и ш к а
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а. Постой. Агика, дай дяде почтальону стаканчик вина.
П о ч т а л ь о н. Спаси бог вашего сына!
М а р и ш к а
А г и к а
Г о л о с м а й о р а
М а р и ш к а
Г о л о с м а й о р а
М а р и ш к а. Боже мой, что же вы собираетесь делать?
Г о л о с м а й о р а. Гулять.
А г и к а
Г о л о с м а й о р а. Это меня не волнует. Я буду гулять по своей комнате.
М а р и ш к а
А г и к а. Думаю, он еще сердится за вчерашнее.
М а р и ш к а. Аги, доченька, он относится к тебе лучше, чем к кому бы то ни было. Пойди к нему, объясни. Скажи: у отца такая привычка — щекотать…
Так все было хорошо. И сон было у него наладился.
Т о о т
М а р и ш к а. Что ты, милый!..
Ну! Неужели обиделся?
А г и к а
М а р и ш к а. На кого? За что?
А г и к а
Т о о т
М а р и ш к а
А г и к а
Т о о т. Это неслыханно.
Чего ты плачешь? Скажи!
М а р и ш к а
А г и к а. Папочка, когда следующий раз что-нибудь упадет, не лезь, пожалуйста, под стол. Я сама подниму.
М а р и ш к а. Так будет лучше.
Т о о т. Вы с ума сошли! Уж не верите ли вы в эту глупость?
М а р и ш к а. Конечно, не верим.
А г и к а. Главное, чтобы папочка не лазил больше под стол.
Т о о т. На что вы намекаете? Я нечаянно смахнул локтем коробку. Полез за ней, достал, и все.
А г и к а. Конечно, папочка, конечно. Но все-таки ты был под столом слишком долго.
М а р и ш к а. Мне тоже так показалось.
Т о о т. Ну, может быть, может быть… я там капельку вздремнул. Но кусаться… Я никогда не кусался…
М а р и ш к а. Я тоже так думаю. Пощекотать и укусить — вещи разные.
А г и к а. Конечно, разные. Но без причины никто не обижается. Возможно, папочка так пощекотал, что могло сойти за укус.
Т о о т. Нормальный человек это не перепутает.
А г и к а
Т о о т. Что? Чавканье?
М а р и ш к а. Да, мне тоже показалось.
Т о о т. Позвольте, позвольте… Давайте разберемся. Я полез под стол… Может быть, я смял коробку?
М а р и ш к а. Может быть.
А г и к а
Т о о т. Какой?
А г и к а. Звук разгрызаемой кости.
М а р и ш к а. Мне тоже так показалось.
Т о о т. С ума можно сойти!.. Так вы думаете, что я действительно мог…
М а р и ш к а. Это верно.
А г и к а. А я разве что-нибудь говорю? Но все-таки, если папочка не будет сердиться, я напомню, что с ним иной раз случаются странности.
Т о о т
А г и к а. Помнишь, в прошлом году ты ни с того ни с сего дал господину священнику пощечину. Когда мы гуляли в парке. Ты подошел к господину священнику и дал пощечину.
Т о о т. Пощечину? Ха-ха! Я хотел согнать с его носа муху. Вот как было дело. Скажи, Маришка! Скажи же! Это все злые сплетни.
М а р и ш к а. Конечно, сплетни. Однако два дня господин священник со мной еле здоровался.
Т о о т. Я не знаю, почему он с тобой еле здоровается.
М а р и ш к а
Т о о т. Ах, вот как ты заговорила? Будто ты не знаешь, что меня уволили из-за того, что начальнику станции надо было пристроить своего племянника диспетчером.
М а р и ш к а. Рассказывай! Тебя прогнали потому, что ты оскорбил итальянского короля Виктора-Эммануила{174}.
Т о о т
М а р и ш к а. Этого милого и скромного человека, этого красавчика! Когда он посетил Венгрию, регент пригласил его на охоту — в наши края. Все сбились с ног в ожидании его приезда. На станции сажали цветы, красили скамейки. И вот, когда все было готово к встрече и королевский поезд наконец остановился и оркестр играл гимн, когда дети побежали с цветами, какой-то стрелочник, представьте, прямо позади королевского поезда расстегивает штаны и тут же, на путях, — что бы выдумали?.. Ему, видите ли, приспичило! Да как ты смел! Что плохого сделал тебе этот бедный красавчик король?
Т о о т. Это было не так!
М а р и ш к а. Мне неинтересно, как это было. Подумай лучше о своем сыне, который на фронте, в стужу… Иди и проси прощения у господина майора.
Т о о т
М а р и ш к а
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Это я вас должен спросить. В чем дело?
Т о о т. Ни в чем.
М а й о р. Почему же, когда я с вами говорю, вы смотрите куда-то в сторону?
Т о о т. А… Из сада залетела бабочка, Я взглянул на нее.
М а й о р. Какая бабочка?
Т о о т. Бархатная, с двумя желтыми пятнышками.
М а й о р. Вот видите. Во время работы вы разглядываете бабочек.
Т о о т. Я только взглянул. Мельком.
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Весьма распространенный предрассудок. Не вы первый так говорите. Заставить человека не думать — легче всего. Поставим опыт. Вы берете яблоко, кусаете его. Берите воображаемое яблоко — берите, берите, не бойтесь. Так. Теперь кусайте. Так. Жуете? Жуйте. Так. Потом глотаете то, что прожевали. Проглотили? Отлично. Ну, а теперь скажите — думали вы о чем-либо, пока кусали, прожевывали и проглатывали?
Т о о т
М а й о р. Мда…
Т о о т. Конечно, господин майор. «Бог, мадьяру счастье дай…»{175}.
М а й о р. Пропойте его, пожалуйста. Пропойте, не стесняйтесь. Хотя бы начало.
Т о о т
М а й о р
Т о о т. Нет.
М а й о р. Вот видите! Значит, опыт удался. Когда вы поете гимн, у вас нет никаких мыслей. Отлично, милый Тоот. Вы — способный человек. Насколько пагубно влияют на человека мысли, я убедился на фронте. Мысли лишают человека воли, он становится игрушкой в их руках, их рабом. Господин Тоот прекрасно проиллюстрировал эту истину в случае с бабочкой. И — наоборот, в случае с гимном вы оказались на высоте. Вам понятен смысл моих слов?
А г и к а. Все ясно как день.
М а р и ш к а. Я поняла, но не совсем…
Т о о т. Я — тоже.
М а й о р
А г и к а. Я резала картон, а мама сгибала и делала коробки.
М а й о р. А что делал милый господин Тоот?
Т о о т. Я дышал воздухом.
М а й о р
А г и к а
М а й о р. Взгляните на меня. Перед вами абсолютно здоровый человек. На фронте меня одолевали кошмары. Нервы были вконец расшатаны, и мне казалось, что восстановить их никогда не удастся. Здесь же я обрел сон, от моих недугов не осталось и следа. Своим здоровьем я обязан этим коробкам. Я забыл, что такое война!
М а р и ш к а
М а й о р. Я скажу откровенно: ложась спать, я мечтаю поскорее проснуться и вновь взяться за коробки…
А г и к а. Я тоже.
М а р и ш к а. Мы — тоже!
М а й о р
А г и к а
М а й о р. Иной раз я думаю — если бы человечество захотело меня понять! Если бы все захотели резать коробки. Настанет пора, и весь мир будет резать коробки.
А г и к а
М а й о р. Я уверен. Конечно, нельзя всех людей стричь под одну гребенку. Каждая нация имеет свои особенности. Но — тем лучше! У голландцев, например, коробки будут круглые, как головки сыра. Французы тоже что-нибудь придумают. Даже русские… да, пусть даже русские… делают коробки. Но маленькие. Совсем маленькие. Для спичек.
А г и к а. Скорее бы!
М а й о р. Это произойдет не так скоро. Но потом человечество прославит наши имена.
А г и к а
М а й о р. У вашей дочери весьма острый ум. Как у картонорезки.
Т о о т
М а й о р. Да, милый Тоот. Задача.
Т о о т. Не знаю.
М а р и ш к а. Ну, Лайош, не упрямься.
А г и к а. Ты ведь слышал, что я сказала?
Т о о т. Ты сказала: «Наша картонорезка слишком мала».
М а й о р. Правильно. Поздравляю! А если картонорезка мала, то… что следует?
М а р и ш к а. Ему трудно.
М а й о р. Если вы подскажете, это только заденет его самолюбие. Я уверен, что он додумается. Ну ладно, так и быть. Я сам ему помогу. Милый Тоот, представьте, что ботинки жмут. Вы надели новые ботинки, а они жмут. Что вы в таких случаях делаете?
Т о о т. Сейчас.
А г и к а
М а й о р. Не торопите его. Подумайте хорошенько, милый Тоот.
М а р и ш к а. Что ты, милый Лайош? Садись! Тебе надо подумать.
Т о о т. Да, лучше.
М а р и ш к а. Ты думаешь?
Т о о т. Нет.
М а р и ш к а. Дать нашатырю?..
А пока запрокинь голову… Лучше?
Т о о т. Знаешь, как было бы лучше? Лежа…
М а р и ш к а. Что ты, что ты…
Вдохни поглубже, Лайош.
Т о о т
М а р и ш к а. Отодвинуть стол?
Т о о т. Нет, не стол…
М а р и ш к а. А что же?
Т о о т. Стена.
М а р и ш к а. Стена? Может, выйдем в сад?
Т о о т. Не эта стена. Та, что у меня там… в мозгу…
М а й о р
Т о о т. Не знаю, глубокоуважаемый господин майор.
М а й о р
Т о о т. Правда?
М а й о р. Разрешите дать вам совет? Расстегните мундир, подумайте спокойно… тихо…
Т о о т
Кажется, что-то забрезжило.
М а й о р. Ну, наконец-то… Прекрасно! Что же именно?
Т о о т
М а й о р. Не будем мешать. Может, чашечку кофе?
Т о о т
Следовательно… Нет, опять выскочило из головы.
Сколько времени?
М а й о р
Т о о т
М а й о р. Конечно, что за вопрос? Если угодно, можете снять все…
Т о о т
М а й о р. Не мешайте ему!
Т о о т. Господин майор! Маришка! Есть! Если картонорезка мала, надо сделать другую, побольше!
М а й о р. Я не сомневался, что вы догадаетесь, милый господин Тоот! Поздравляю!
М а р и ш к а
Г и з и. Добрый вечер, соседушка.
М а р и ш к а. Чем обязана, мадам…
Г и з и. Я принесла печеных яблок… И если не возражаете, поговорю с господином майором.
М а р и ш к а
М а й о р
Г и з и
М а р и ш к а. Гизи Гезане.
М а й о р. Чем могу служить?
М а р и ш к а
Г и з и
М а р и ш к а. Вас приглашают зайти к ней.
М а й о р. Это дело не пойдет.
М а р и ш к а
Г и з и. На четверть часика.
М а р и ш к а
М а й о р. Пятнадцать минут, пятнадцать минут… Если бы они были у меня!
М а р и ш к а. Вы слышали, что он ответил?
Г и з и. Скажите ему, умоляю, что ко мне ходят не только сборщики смолы. Я лицом в грязь не ударю.
М а р и ш к а
М а й о р. Верю.
Г и з и
М а р и ш к а
М а й о р. Я вас понимаю, мадам! Я, конечно, должен бы нанести вам визит вежливости, я не только вам… Но когда? Когда? И что скажут милые Тооты, если я хоть на четверть часа их покину!
М а р и ш к а
М а й о р. Что главное в жизни? Всегда быть на месте, на своем месте. На фронте мои солдаты с нетерпением ждут моего возвращения. Когда я представляю себе, как мой батальон лежит… там…
М а р и ш к а
М а й о р
М а р и ш к а
Г и з и
М а р и ш к а. Можно повесить?
М а й о р. Пожалуйста.
Г и з и. Даже над кроватью?
М а р и ш к а
М а й о р. Куда хотите.
Г и з и. Большое спасибо.
М а р и ш к а
Г и з и. До свидания.
А г и к а
М а й о р. Посмотрим!
А г и к а. Большое спасибо, господин майор.
М а й о р. Сейчас испробуем. Не будем терять ни минуты.
В с е
М а й о р. По местам! Я режу картон, вы загибаете углы… Закладываю три листа. Приготовились… Нет, заложу четыре…
А г и к а. Папа, подавай господину майору четыре листа сразу.
М а й о р. В чем дело?
М а р и ш к а. Наверное, паук.
М а й о р. Какой паук?
М а р и ш к а
Можно продолжать, мы их прогнали.
М а й о р
А г и к а. У меня есть такое настроение.
М а й о р. А у милого господина Тоота? Что вы скажете?
М а р и ш к а. Он ничего не хочет сказать.
М а й о р. Видимо, он что-то жует.
М а р и ш к а. Это у него бывает, господин майор. Жует что-нибудь и никак не проглотит.
М а й о р. Почему же он не выплюнет?
А г и к а. Папочка, выплюнь, пожалуйста.
М а р и ш к а. Лайош!
Что ты за отец? В тебе нет ни капли отцовского чувства!
М а й о р
М а р и ш к а. Если бы…
А г и к а. Папа всего-навсего открыл рот. Он и не думал зевать, мамочка. С чего бы ему? Спать он не хочет, здоров, не скучает…
М а й о р. Пусть он сам скажет.
Т о о т. Я? Ничего.
М а й о р. Итак, вы открыли рот. Дальше?
Т о о т. Зевать я и не думал.
М а й о р. Нелишне, однако, принять кое-какие меры предосторожности против зевоты. Вы со мной не согласны?
Т о о т. Принять меры? Разумеется.
М а й о р. Вы слышали поговорку: зевать легче, чем не зевать? Не слышали? Я сам ее придумал.
А г и к а. Очень мило.
М а й о р
М а р и ш к а. Сезон слив уже кончился, господин майор.
М а й о р. Не беспокойтесь. Мы обойдемся.
М а р и ш к а. Улыбнись, Лайошка.
А г и к а. Папа у меня всегда такой серьезный.
М а й о р. Это не беда. Даже лучше…
М а р и ш к а. О! Мне бы никогда не пришло в голову!
А г и к а. И как все просто!
Т о о т
М а й о р. Ну и пользуйтесь на здоровье, милый Тоот.
Т о о т. Что я должен с ней делать?
А г и к а
Т о о т. Не болтай глупости!
М а р и ш к а. Только не проглоти, милый Лайош.
М а й о р. Ни жевать, ни глотать нельзя. Можете сосать, как постный сахар.
Т о о т
А г и к а. А куда же еще?
Т о о т
М а р и ш к а. А ты что думал, милый Лайош?
Т о о т. И я должен держать его во рту?
М а р и ш к а
М а й о р. Не стоит этого бояться, господин Тоот. Поначалу, может, вам будет чуточку неприятно, но потом вы привыкнете к нему, как к вставному зубу.
Т о о т
М а р и ш к а. Разве я когда-нибудь желала тебе плохого? Открой рот, Лайош.
Т о о т. Чтоб я…
А г и к а
М а р и ш к а. Мне тоже ты так больше нравишься.
М а й о р. Ну, все позади… Надеюсь, вам не очень неприятно?
Видите, какой успех! Женщины от вас будут без ума.
Хватит заниматься разговорами. Начнем работать. Все — по местам! Я попробую заложить пять листов. Приготовились… Отставить! Прежде чем начать, я хочу сообщить, что по возвращении в часть я не только переведу вашего сына в штаб, но и отведу ему койку рядом со своей вместо лейтенанта Микулица… Мой штаб расположен в здании школы, а там выставлен двойной караул.
Не будем терять время! Я больше не могу терпеть!.. Начали, начали! Где господин Тоот?
А г и к а. Он, наверное, сейчас придет…
М а р и ш к а
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а
С в я щ е н н и к
М а р и ш к а
С в я щ е н н и к
М а р и ш к а. Пропал — и все. Дома — гость, а я за ним бегаю.
С в я щ е н н и к
М а р и ш к а. Бедняжка.
С в я щ е н н и к. Говорит, что это произошло с ним во время утренней верховой прогулки.
М а р и ш к а. Наверное, растрясло. Что ж вы ему посоветовали?
С в я щ е н н и к. Принять теплую ванну. А нельзя ли твоего мужа привязать? К стулу, например. Тогда он не сможет убегать.
М а р и ш к а. Как только свяжешь — он заснет. Он даже фонарик, маленький такой, не хочет в рот взять.
С в я щ е н н и к. А если повесить на шею колокольчик? Могу одолжить.
М а р и ш к а
С в я щ е н н и к. Тише. Слышишь? Это не ты издаешь звуки?
М а р и ш к а. Я? Что вы!
С в я щ е н н и к. Не слышишь?
Т о о т
С в я щ е н н и к. Но почему?
Т о о т. Дверь была заперта.
С в я щ е н н и к. Вполне резонно…
Т о о т. Что мне делать? Поверите — боролся изо всех сил. Но не могу. С каждым днем меня все сильнее захватывает желание куда-нибудь спрятаться.
С в я щ е н н и к. Куда спрятаться?
Т о о т. Не имеет значения. Лишь бы спрятаться, куда угодно! Знаю, что нехорошо, но вот и сейчас, разговариваю с вами, отец мой, а едва сдерживаю себя, чтобы не забраться под вашу сутану.
С в я щ е н н и к
Т о о т
С в я щ е н н и к. Видишь, сын мой, ты умный человек… Чем же тебе помочь? Идет война, газеты пишут, что победа наша близка, а мы все боимся чего-то… Да что там говорить! Возьми себя в руки, подумай, что тебя гнетет?
Т о о т. Три вещи гнетут меня, святой отец.
С в я щ е н н и к. Говори.
Т о о т. Во-первых, майор требует, чтобы я носил каску, надвинув ее на глаза.
С в я щ е н н и к. Дальше, дальше.
Т о о т. Во-вторых… я люблю иногда так потянуться, чтобы хрустнули косточки, и простонать: «Ох, мама-мамочка»…
С в я щ е н н и к
Т о о т. Он мне это запрещает. И, в-третьих, он требует, чтобы я держал во рту карманный фонарик, дабы не зевать.
С в я щ е н н и к. Вон оно что…
Т о о т. Не очень. Так, с куриное яйцо.
С в я щ е н н и к. Гм… И его надо проглотить?
Т о о т. Ни в коем случае. Только сосать, как постный сахар.
С в я щ е н н и к. И это все, что тебя беспокоит?
Жаль, не слышала! Ты издеваешься надо мной, сын мой! В мире идет война, гибнут люди, матери оплакивают своих сыновей. А он приходит ко мне со своими мизерными жалобами! Вместо того чтобы воздать хвалу отцу небесному за то, что он привел к вам в дом командира вашего сына, находящегося на фронте… О боже! Уведи его! Видеть не хочу!
М а р и ш к а. Что же мне с ним делать?
С в я щ е н н и к. Ему нужен не я, не бог, а психиатр…
М а р и ш к а. Правда ваша… Поведу-ка я его к профессору Киприани…
С в я щ е н н и к. Да, это известный врач.
М а р и ш к а
С в я щ е н н и к
М а р и ш к а. Золотые слова. И упрямство свое изгони!
С в я щ е н н и к. Постись — и обретешь покой! Идет война, сын мой, все мы страдаем. Ступай!
М а р и ш к а
С в я щ е н н и к
К и п р и а н и
Т о о т
М а р и ш к а. Ох, Лайош! Господин профессор, он сейчас плохо соображает…
К и п р и а н и
Т о о т. Флейта?
М а р и ш к а. О боже…
К и п р и а н и. Вы помолчите, мадам.
Т о о т. Не знаю.
К и п р и а н и. Отлично! А теперь, милый Тоот, скажите, вы женщина или мужчина?
Или ни то ни се?
Т о о т
М а р и ш к а. Лайош, что ты говоришь!
К и п р и а н и. Что вы беспокоитесь, мадам? Все в порядке.
Т о о т. Нет.
К и п р и а н и. Примите мои поздравления, мадам, ваш муж абсолютно здоров.
М а р и ш к а. Как вы можете так говорить, профессор? Он только что туфлю назвал флейтой. Он уверяет, что в мозгу у него какая-то стена.
К и п р и а н и
Т о о т
К и п р и а н и. Гм…
Т о о т. И у меня тоже.
К и п р и а н и
М а р и ш к а. Так мы можем пойти домой? Вам, вероятно, известно, профессор, у нас гость — господин майор. И вот, вместо того чтобы стараться ему угодить, мой муж только и делает, что раздражает его. Вот и сейчас он назвал вашу туфлю флейтой. Разве это нормально?
К и п р и а н и. В моей клинической практике это вполне нормальный случай. Ныне, мадам, я скорее назову больным клиента, который туфлю назовет туфлей. Вы удивляетесь? Между тем у каждой эпохи есть свои странности, у нашей эпохи это — смещение понятий. Было время, когда люди молились на богов с собачьими головами или гадали на кофейной гуще, но никто не называл их сумасшедшими… Конечно, если он не может ужиться с майором, для вас это не большое утешение.
М а р и ш к а. Помогите, господин профессор.
К и п р и а н и. Я — готов, но вы меня не послушаетесь, мадам.
М а р и ш к а. Почему?
К и п р и а н и. Меня никто не слушается… Ну, попытаемся… Встаньте на минуту, милый Тоот.
Как вы думаете, какого вы роста?
Т о о т. Я ростом выше среднего.
К и п р и а н и. Совершенно верно. А ваш гость — майор?
Т о о т. Уважаемый господин майор едва доходит мне до плеча.
К и п р и а н и. Я так и предполагал. Вот где собака зарыта! Господина майора раздражает, что он ниже вас ростом, хотя вы в том не виноваты.
М а р и ш к а. Слышишь, милый Лайош?
Т о о т. Слышу. А что я могу сделать?
М а р и ш к а. Ты думаешь только о себе… Речь идет о жизни нашего сына.
Т о о т. Я пробовал. Но не могу, ведь это от природы…
К и п р и а н и. Я его вполне понимаю. Если вы этого так хотите, милый Тоот, я вам помогу.
Лошадь господину шефу пожарной команды.
С а н и т а р. Слушаюсь.
К и п р и а н и. Я дам вам лошадь, и вы будете на ней здесь кататься сколько угодно.
С а н и т а р
М а р и ш к а. Ты здесь хочешь остаться, Лайош? Не пойдешь домой?
Т о о т. Я не дурак.
К и п р и а н и. Мадам, ваш муж будет здоров, вы можете быть совершенно спокойны.
М а р и ш к а. Нас ждет господин майор, мы должны делать коробки. Речь идет о жизни нашего сына.
Т о о т
М а р и ш к а. Ты пойдешь со мной, Лайош. Ты пойдешь со мной, и мы будем резать коробки.
Т о о т. С коробками покончено. Лучше умру.
М а р и ш к а
К и п р и а н и. Мадам, раз вы обратились ко мне, то будьте любезны меня слушаться. В конце концов, я тоже… Должен же когда-нибудь наступить конец этой проклятой войне!
М а р и ш к а. Ты слышишь, Лайош?
К и п р и а н и. Может быть, тогда наконец рухнет стена, которая все время падает.
М а р и ш к а. Бежим, Лайош!.. Караул!
К и п р и а н и
М а р и ш к а
И до каких пор ты намерен там сидеть?
Г о л о с Т о о т а
М а р и ш к а. Он уезжает завтра, ты же знаешь.
Г о л о с Т о о т а. Тогда посижу еще немножко.
М а р и ш к а. Только о собственном удовольствии думаешь. Агика!
Я пошла в магазин. Папа — в туалете, господин майор — в доме. Смотри за ними.
А г и к а. Не правда ли, чудесная погода, господин майор?
Солнце, и в то же время не жарко.
Можно вам задать один вопрос, господин майор?
М а й о р
А г и к а. Почему господин майор иной раз бывает в хорошем настроении, иной раз в плохом?
Я все не решалась, господин майор, вас спросить… Скажите первое, что вам приходит на ум, когда вы смотрите на меня.
М а й о р. Ваш отец все еще там?
А г и к а. Ах!
М а й о р
Г о л о с Т о о т а. Одну минуту.
М а й о р. Я это слышу со вчерашнего вечера. Тоот, вы что-то замыслили. Что вы замыслили, отвечайте!
Т о о т
М а й о р. Что же в таком случае вы здесь делаете?
Т о о т. Ничего.
М а й о р. Отдыхаете… Тогда зачем вам закрываться?
Т о о т. Уважаемый господин майор! В нашем поселке я пользуюсь репутацией честного человека. Спросите кого угодно. Я сидел и слушал, как гудят шмели, как вдали лает собака или мычит корова. Я вспоминал мое детство, и мне казалось, что моя покойная мать качает меня на руках.
М а й о р
Т о о т
Немножко тесновато, но, как говорится…
М а й о р. В тесноте, да не в обиде.
Ваше здоровье! Мне здесь очень нравится.
Как здесь хорошо! Я бы на вашем месте никуда отсюда не уходил.
Т о о т. Я и не хочу никуда уходить.
М а й о р. Отлично вас понимаю. Что за шорох?
Т о о т. Листья шумят на деревьях.
М а й о р. Что-то жужжит.
Т о о т. Это жук.
М а й о р. Какой?
Т о о т. Майский, наверное.
М а й о р. Даже не хочется вставать.
Т о о т. Мне тоже.
М а й о р. Надеюсь, однако, вечером посидим напоследок за коробками? Если хотите, конечно?
Т о о т. Какой может быть разговор!
М а й о р. Знаю, знаю…
Т о о т. Слава богу.
М а й о р
Т о о т. Ха… ха…
М а й о р. Милый мой Тоотошка, киска, голубчик…
Т о о т. Ха… ха… ха…
М а й о р. Не спеть ли нам что-нибудь?
Т о о т. Что?
М а р и ш к а
М а р и ш к а. Вот и пришли.
А г и к а. Пора прощаться.
М а й о р. Поверьте, милые Тооты, у меня нет ни малейшего желания уезжать.
М а р и ш к а. Как пролетели эти две недели! Правда, милый Лайош?
Т о о т
М а й о р. Я очень доволен вами, господин Тоот. Советую только не повторять своих прежних ошибок.
Т о о т
М а р и ш к а. Целуем нашего сыночка и просим передать ему эту небольшую посылочку.
М а й о р. Обязательно передам… Я человек не слов, а дела, и докажу свою благодарность!..
М а р и ш к а
М а й о р. Если бы в эту тяжелую минуту расставания у меня возникло желание пошутить, я бы сказал: «У вас было так хорошо, будто я вовсе у вас и не был…»
Надо идти…
М а р и ш к а. Всего вам доброго, господин майор.
М а й о р
А г и к а. До свидания, господин майор.
Т о о т
М а р и ш к а
Т о о т
М а й о р. Всего вам доброго!
М а р и ш к а и А г и к а
М а й о р
Т о о т, М а р и ш к а и А г и к а
А г и к а
Т о о т. У…
М а р и ш к а. Поддержи папочку, Аги.
Т о о т. Не надо…
П о ч т а л ь о н
М а р и ш к а. Вот мы и дома… Ничего не будем убирать. Сначала поспим.
Т о о т
М а р и ш к а
Т о о т. Дай.
М а р и ш к а. Какой хороший вечер.
А г и к а. Скоро сборщики смолы зажгут свои костры.
М а р и ш к а. Поздно, милый Лайош… Не хочешь ли спать?
Т о о т. Удивительно! Совсем не хочу спать. Чувствую, как во мне…
А г и к а. Хочешь потянуться?
Т о о т
М а й о р. Вижу, вы не верите своим глазам, но это я!
Доехал до Эгера, являюсь к военному коменданту, а он мне приятную новость: партизаны взорвали мост.
А раз так, раз мы снова вместе… Есть предложение: поработаем?
Т о о т
М а й о р. В сад? Картонорезку? Зачем?
Т о о т. Там, в цветах, где мальвы…
М а р и ш к а
Т о о т. Поздно. Пошли спать!
М а р и ш к а
Т о о т. На три? Нет, ровно на четыре. Опять не так что-нибудь?
М а р и ш к а. Все так, мой дорогой Лайош… Ты всегда делаешь все как надо…
МОЯ ЛЮБОВЬ ЭЛЕКТРА{177}
Перевод
Э л е к т р а.
О р е с т.
Э г и с т.
К л и т е м н е с т р а.
Х р и с о т е м и д а.
Н е м о й.
Х о р (один мужчина).
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и.
Г р а ж д а н е, с о л д а т ы.
Часть первая
Х р и с о т е м и д а. Ты ненормальная.
Ты меня слушаешь?
Э л е к т р а. Как выйду на площадь — одно и то же вижу у всех людей в глазах. И на лицах стражников написано, что они считают меня не в своем уме. И мать с утра до вечера то же твердит. Над люлькой она мне одну только песенку пела: ты ненормальная, Электра.
Х р и с о т е м и д а. А тебе никогда не казалось, что они правы?
Э л е к т р а. А вдруг они не правы?
Х р и с о т е м и д а. Все дураки и лгут, ты одна хорошая и чистая, не так ли?
Э л е к т р а. А если действительно все дураки и лгут и только я чистая?
Х р и с о т е м и д а. Праведных людей нет. Ни одного. Кроме тебя. Есть только Электра. Прекрасная Электра.
Э л е к т р а. Говорят, я непохожа на других. Ну, значит, или я праведная, или они. А если все-таки я?
Х р и с о т е м и д а. Знаешь что, лучше быть злодейкой, да со всеми вместе, чем чистой, да одной.
Х о р. Слышишь, Электра? Не для того рождается человек, чтобы отличаться от других. Запомни заповедь: быть, как другие.
Э л е к т р а. Сестренка, ты глупая гусыня. Ты повторяешь, что гогочут остальные.
Х р и с о т е м и д а. С тобою невозможно говорить.
Э л е к т р а. Правда? Все так считают. Только я слово скажу — в глазах у них ужас появляется, и меня тут же перебивают: с тобою невозможно говорить.
Х р и с о т е м и д а. Ты останешься одна как перст.
Х р и с о т е м и д а. Образумься же! Ты знаешь, что такое быть одной?
Э л е к т р а. Бывает, в сумерках, я стою, смотрю в окно с опаской, чтобы не сказали, что Электра подглядывает. И вижу, как играют дети в шарики в пыли. Молодые идут под ручку. Или старушка идет, ее поддерживает внучек. А я стою в комнате, наверху, прячусь за занавеской. Одна в комнате, одна во всем дворце, одна-одинешенька на всем свете.
Х р и с о т е м и д а. Вот видишь, ты, несчастная!
Э л е к т р а. Ну и что? Я вам не нужна? А вы кому нужны?
Х р и с о т е м и д а. Ты можешь наконец понять, что это не игрушки?
Э л е к т р а. В сундуке я нашла старую куклу. Не знаю, как она туда попала, мои сундуки пусты. На ней было красное платье и красный платочек. Я взяла ее на руки, стала баюкать, петь ей. Я ее раздела и уложила спать. Это, по-вашему, игрушки? Я выкинула куклу — зачем она мне?
Х р и с о т е м и д а. Электра, бога ради, пойми наконец — это последняя твоя возможность.
Э л е к т р а. Мать тоже говорила много лет подряд: это последний мой годочек, а там наступит старость. Проходит год, она глядится в зеркало и снова говорит: теперь последний мой годочек.
Х р и с о т е м и д а. Ты ведь знаешь Эгиста.
Ты знаешь Эгиста. Ты знаешь, он шутить не любит.
Э л е к т р а. Со мною шутки плохи.
Х р и с о т е м и д а. Смотри, еще сама захочешь, чтобы все обернулось шуткой.
Э л е к т р а. Эгист может убить меня. Может пронзить меня своим трезубцем, как нашего отца. Пусть привяжет меня к хвостам лошадей и они разорвут мое тело. Но пусть со мной не шутит.
Х р и с о т е м и д а. Гляди, Электра!
Э л е к т р а. Он царь. Он властен надо мной. Он может пытать меня. Но и под пыткой Электра останется Электрой. И мертвая Электра — это Электра.
Х о р. И мертвая Электра — это Электра.
Э л е к т р а. Он мне сладости приносил в детстве. А я кусала его за руки. Он выбирал мне самых красивых рабынь из пленниц, а я плевала им в лицо. Он присылал мне шелк и бархат, а я раздирала все на мелкие кусочки. Лучше будет ему убраться с моего пути.
Х р и с о т е м и д а. Послушай, безумная. Эгист решил так: если завтра на Празднестве ты не заговоришь, как все, он в тот же вечер выдаст тебя замуж.
Знаешь Лотоса, свинопаса? Он каждое утро выгоняет на пастбище со всего города свиней?
Он получает три золотых в год. Ест он хлеб с луком, а еще травы разные, что собирает на лугах. Одежду ему город покупает раз в пять лет. Правда, одежда полагается одному ему, город о жене его не станет заботиться.
Э л е к т р а. Взгляни на мое платье. Я буду его носить, покуда не истлеет. И сандалии у меня только одни. И ем я, только чтобы не умереть с голоду.
Х р и с о т е м и д а. Легко тебе говорить: только пожелай — и тебя оденут в пурпур, осыпят твою постель лепестками роз, принесут на подносах самые вкусные яства.
Э л е к т р а. Да мне ничего не нужно, понимаешь? Ты понимаешь, Хрисотемида? Не нужны мне богатые одежды, зачем мне мягкая постель, зачем диадема, мне только свобода нужна, Хрисотемида.
Х о р. Какая свобода, прекрасная царская дочь?
Э л е к т р а. Я — Электра. Я сброшу с себя одежды. Я сорву украшения. Я оттолкну от себя еду. Мне не нужно того, что не я.
Х о р. Но кто же ты, прекрасная царская дочь?
Э л е к т р а. Я — Электра. Богатство связало мне руки. Роскошь кандалами заковала ноги. Я человек, я не могу носить оковы.
Х р и с о т е м и д а. А если завтра Лотос бросит тебя на убогое ложе и сдерет с тебя платье? Если смердящий рот его станет искать твои губы и липкий его язык начнет заигрывать с твоим? Если волосатыми руками, которыми он оскопляет кабанов, он разопрет твои бедра и возьмет тебя силой?
Если палач будет рвать твое тело раскаленными щипцами, ты будешь ненавидеть палача. В объятиях Лотоса ты возненавидишь самое себя. И не его зловоние будет тебе претить, а запах собственного тела.
Х р и с о т е м и д а. Теперь ты молчишь? И не скажешь: что может царь со мною сделать?
Э л е к т р а. Мне нужно жить, пусть осквернят, обесчестят, затопчут в грязь. Мне нужно жить, хотя бы в муках. И я буду жить, пока не выполню свой долг.
Х р и с о т е м и д а. Опомнись, Электра, прошло пятнадцать лет с тех пор, как убили нашего отца.
Э л е к т р а. Пусть хоть сто пятьдесят. Время не загладит преступления. Преступление искупит только возмездие.
Х р и с о т е м и д а. Агамемнон мертв, черви давно съели его тело. А ты живешь, и тело твое розово. Какой же закон повелевает, чтобы живой пожертвовал собой ради покойного?
Х о р. Какой закон повелевает, о Электра, чтобы ты розовую плоть пожертвовала ради истлевшего скелета?
Э л е к т р а. Я не видела, как наша мать на него в бане сеть накинула. Не слышала я крика, когда Эгист пронзил его своим трезубцем. Но с тех пор я не сплю ночами, я не хочу спать. Не отдыхаю днем, мне не нужно отдыха.
Х р и с о т е м и д а. Забудь, Электра.
Э л е к т р а. Черви выели ему глаза, но взгляд остался. Черви сгрызли ему горло, но крик остался.
Х р и с о т е м и д а. Хоть один раз вечером ты ляг в постель и не думай о нем. Хоть одним утром проснись, и пусть день будет твой, а не его, Агамемнона.
Э л е к т р а. Я вам не уподоблюсь. Я не забуду. Я не надену белую тунику, пока не выполню свой долг.
Х р и с о т е м и д а. Так вся жизнь пройдет, Электра.
Э л е к т р а. Значит, у меня не будет возлюбленного, и я не буду целовать своего ребенка. Высохнут мои руки, лицо покроется морщинами, обвиснут груди, но я не сниму траур, пока не закончу дела своего.
Х р и с о т е м и д а. Какие могут быть дела у человека? Он просто должен быть счастливым.
Х о р. Это очень тонкий вопрос, девушки: чем заняться человеку, покуда он живет?
Х р и с о т е м и д а. Знаешь ли ты, как радостно проснуться и увидеть свое смеющееся дитя в колыбели? А вечером, на брачном ложе, когда супруг твой смотрит на тебя, и ты глядишь на него, и не можешь наглядеться, и ваши желания близки?
Э л е к т р а. А помнишь, ты упрашивала мать солгать, будто ночь ты провела у нас? Разве и тогда радовал тебя твой супруг? А помнишь, ты рвала на себе волосы, ты не хотела больше детей, ты желала сохранить стройность!
Х р и с о т е м и д а. Тебе этого не понять. Тут будто сходишь с ума. Потом рождается ребенок, и радуешься ему. Любишь кого-то, и этому рада. А потом проходит любовь, и радуешься, что у тебя славный муж.
Э л е к т р а. Если бы я полюбила, я любила бы только его, только его одного. Радость всегда была бы мне радостью. А дурное всегда было бы плохо, и оно мне ни к чему.
Х р и с о т е м и д а. Ты где живешь, Электра? В каком царстве мечты?
Э л е к т р а. А как же ты живешь? В каком же мире лжи?
Х р и с о т е м и д а. Неужели ты думаешь, есть люди, что не лгут? Покажи хоть одного человека.
Х о р. Да-да, Электра, хоть одного-единственного.
Х р и с о т е м и д а. Пока люди молоды, им кажется, они могут жить как хотят. А потом, когда молоко на губах обсохнет, начинают понимать: жить надо так, как можно.
Х о р. Слышишь, царская дочь? Не жизнь следует подгонять под законы, а законы приспосабливать для жизни.
Х р и с о т е м и д а. Ты думаешь, мне не горько, что чужой восседает на троне? Что Клитемнестра больше родных детей любит своего властелина, у которого руки в крови? И все равно, пойми, Электра, мир праху усопших, а живые должны наслаждаться жизнью. Прегрешение не требует отмщения, прегрешение надо забыть. Забытое более не существует и не тревожит ничье спокойствие.
Х о р. Прегрешение не требует отмщения. Прегрешение надо забыть. Забытое более не существует и не тревожит ничье спокойствие.
Э л е к т р а. Если мы забудем, что Агамемнона убили, тогда уж всякое может случиться. Тогда и солнце, может, завтра не встанет. И человек может превратиться в любую тварь. А то, может, возьмут и сожгут людей всех, как поленья. Не понимаешь, Хрисотемида? Если преступление не повлечет возмездия, значит, нет больше законов, есть только ложь. А если уж беззаконие — то мир больше не мир, а человек не человек.
Х о р. Если преступление не повлечет возмездия, законов больше нет, есть только ложь. А если беззаконие — то мир не мир, и человек не человек.
Э л е к т р а. Ложь поразила весь город, словно чума. Вы живете, будто ничего не случилось, будто не убила нашего отца его собственная жена. Как будто вам неведомо, что руки у правителя обагрены кровью. О Хрисотемида, все вы погрязли во лжи, и вы лжете с утра до вечера, вы лжете своим детям и матерям, своим возлюбленным, вы лжете стенам и животным, вы и траву оболжете, скажете — она красная, а небо у вас зеленое, радость вы выдаете за скверну, а прекрасное — за грех. Ах, Хрисотемида, вы лжете и без всякой нужды, ибо ложь у вас уже в крови.
Х р и с о т е м и д а. Ну хорошо, безумная. Расправься с ложью. Накажи виновных, отмой весь мир до чистоты, как стеклышко, сдерни тучи с солнца.
Э л е к т р а. Я держу солнце на небе. Я слежу, чтобы люди не стали четвероногими скотами. Это я рождаю каждого невинного младенца. Я, Электра, я, которая не забывает. Пока не забыл хоть один человек, и вы не забудете. Пока хоть один человек помнит закон, останется правда на земле.
Х р и с о т е м и д а. Ну, если можешь, отомсти за нашего отца.
Э л е к т р а. Не за отца нужно мстить — за преступление. За грех, который охватил весь город. За грех, что постоянно рождает новые грехи, ибо если закона нет, то всякое может случиться.
Х о р. Слышите, граждане? Если закона нет, все, что угодно, могут сделать с вами.
Х р и с о т е м и д а. Ну что ж, берись, Электра, искорени зло. Берись, Электра, у тебя много сил.
Э л е к т р а. Если бы у меня были силы, Эгиста давно бы не было в живых.
Х р и с о т е м и д а. Тогда зачем ты разглагольствуешь? Что ж ты языком болтаешь, раз ничего не можешь сделать?
Э л е к т р а. Мне не под силу натянуть тугую тетиву, мне не под силу вознести тяжелый меч. И я выжидаю. Я жду: придет Орест и расправится с ложью. Я жду, и я не забываю.
Э г и с т. Только в том и дело, что не придет Орест?
Э л е к т р а. Ты подслушивал?
Э г и с т. Тебе известна моя старая привычка. Царю необходимо знать, что болтают в городе. И удивительно, что вы не помните об этом.
Э л е к т р а. Мои думы ты знаешь.
Э г и с т. Научили меня люди, что такое высказанные думы. Жаль только, обезглавлены эти люди, не могут рассказать тебе о своих испытаниях.
Э л е к т р а. Смотри, я могу испугаться.
Э г и с т. Боже упаси. Не взял бы на душу греха пугать такую невинную девицу. И ты не бойся, Хрисотемида. Хотя тебя никто не просил выбалтывать мои планы Электре, я все же люблю тех моих подданных, кто точно знает, что надобно болтать. Но ты могла бы с большим рвением постараться для меня.
Э л е к т р а. Она не для тебя старалась.
Э г и с т. Откуда ты знаешь? И ты уверена, что я не подослал к тебе твою сестрицу? Ведь честности она весьма предпочитает другие радости.
Э л е к т р а. Ты ее такою сделал.
Э г и с т. Великолепно: что бы ни случилось в городе, по-твоему, я всему причина. И если шлюхами становятся добропорядочные женщины, отцеубийцами делаются честные граждане, в этом я тоже виноват? Я вне себя от счастья. Наконец-то мы с тобой хоть в чем-нибудь согласны. Но если все, что в городе случается, от меня исходит, то, стало быть, и город — это я.
Э л е к т р а. Чего ты хочешь от меня?
Э г и с т. Прежде всего хочу тебе сообщить, что ты напрасно ждешь Ореста.
Э л е к т р а. Ты ведь знаешь, ни слову твоему я не верю.
Э г и с т. Послушай. Надеюсь, у тебя нет сомнений в том, как я оберегаю свою безопасность. Подумай, кто мне всех опасней, кто угрожает моей жизни? Конечно же, Орест, сын Агамемнона. Теперь ты поверишь, что я за каждым шагом его слежу?
Не отвечаешь, — значит, поверила. Тогда поверь и в то, что братец твой весьма походит на какую-то вашу родню. Что заполняет его жизнь? Во-первых, женщины. Во-вторых, карты. Конские бега — это в-третьих. В-четвертых, вино, конечно. И больше ничего. А меня в школе еще учили: кто указанные утехи ставит превыше всего, вряд ли возьмется выполнять задачу, которую ты возлагаешь на брата.
Э л е к т р а. Каждое слово — ложь.
Э г и с т. В самом деле? В таком случае я продолжаю. Как ты полагаешь, если я считаю его своим заклятейшим врагом, почему я не отдам приказа покончить с ним? Не знаешь? Я скажу тебе, моя милая. Потому что любой невиннейший дурак: погонщик, что клянет меня за павшую скотину, крестьянин, проклинающий меня в неурожай, и старики, оплакивающие Агамемнона в кофейнях, — в его царствование они еще знавали объятия женщин, — любой из этих болтливых глупцов опасней сына Агамемнона.
Опять молчишь, теперь поверила.
Э л е к т р а. Молчу, ибо ни слову не верю твоему.
Э г и с т. Веришь или нет, напрасно себя не обнадеживай. Орест и счастлив и доволен жизнью и вовсе не намерен возвращаться на родину. Да вряд ли существует человек, который безмятежную жизнь по своей воле сменил бы на смертельную опасность.
Э л е к т р а. Иногда я в зеркало заглядываю и вижу в нем такого человека.
Э г и с т. Да ты же ненормальная, Электра. Сама знаешь, таких же на земле не существует.
Э л е к т р а. Я — дочь Агамемнона. А брат мой — сын Агамемнона. Один у нас отец — одно у нас стремленье. Горе тебе, царь. Орест не только брат Электры, на нее похожий, Орест — это сама Электра, а Электра — это сам Орест.
Э г и с т. Твой братец не слишком торопится свершить задуманное.
Э л е к т р а. Сегодня, завтра или через десять лет — не важно, но он поймет, что жизнь его — это смерть твоя. И когда-нибудь он все равно придет, и этот день твоею смертью означится.
Э г и с т. А ты где будешь в этот день, драгоценная моя?
Э л е к т р а. Вместе с ним. В его мозгу, которым тебя он ненавидит. В сердце беспощадном. В мече, которым он тебя пронзит.
Э г и с т. Я подскажу тебе — ты будешь в конуре у Лотоса.
Х р и с о т е м и д а. Будь милосерден, царь.
Э г и с т. Я царь, а не лекарь милосердный. Владыка не может быть сердобольным. Я царь и знаю: чтобы держать порядок в городе, черепами надо мостить улицы, а стены штукатурить воплями. Я крови не люблю, но если цена порядка — кровь, я кровью заплачу.
Э л е к т р а. Я тоже заплачу, за все, за все.
Х р и с о т е м и д а. Опомнись, ты, несчастная, — погибнешь.
Э г и с т. Погибнуть может человек, если ему есть не дадут две недели или же если кровь из него выпустят. Но от отвращения никто еще не умирал.
Х о р. Ты уверен в этом, царь?
Э г и с т. Электра будет жить, такова моя воля.
Х о р. Ты уверен в этом, царь?
Э г и с т. С тех пор как я сижу на троне, все граждане довольны. Да знаешь ли ты, что это значит? Что может большего желать правитель, чем довольство граждан?
Э л е к т р а. Свинья в грязи тоже довольна.
Э г и с т. Об этом я и говорю. А люди — свиньи. Неужели ты думаешь, у человека желания иные, чем у свиней?
А что ты, собственно, о себе воображаешь? Как смеешь ты вечно не давать покоя людям?
Э л е к т р а. Я родилась смущать людской покой.
Х о р. Слышите, люди? Электра родилась, чтобы смущать людской покой.
Э г и с т. Учти, милая моя, люди этого не любят. Им нравится лежать в грязи и удовлетворенно хрюкать.
Э л е к т р а. Пока я жива, они не могут быть довольными.
Х р и с о т е м и д а. Ты же знаешь, она только зря мелет языком. Все ее считают сумасшедшей. Никто на нее внимания не обращает.
Э л е к т р а. Что, больно хлещет кнут? Не сможешь мирно хрюкать, Хрисотемида. Не сможешь удовлетворенно хрюкать, царь свиней. Не будет вам покоя, пока я есть. Пока я существую, не будете покоиться в грязи — Электра будет вас хлестать, пока людьми не станете.
Э г и с т. А я все сделаю, чтобы ты не была человеком.
Э л е к т р а. Убьешь — так мой труп вам все равно помешает жить спокойно.
Э г и с т. Убить торговца болтливого, прикончить недовольного котельщика. Убивать нужно для острастки людей. Народ тогда доволен, когда он знает точно, чего опасаться.
Х о р. Заметьте, граждане. И научитесь, чего вам следует бояться. Тогда спокойна будет ваша жизнь.
Э г и с т. Мне нет нужды в застенки спускаться. Я и так знаю, каждого человека можно сломить, способ лишь нужно отыскать. И я для каждого свой способ нахожу. И каждого могу сломать, Электра. Что станешь делать, например, ты, Электра, если раскаленными щипцами начнут рвать твое тело?
Или, например, убили бы твоих детей?
Или на твоих глазах бесчестили твою жену?
Тебя бы это не сломило?
Э л е к т р а. Не спрашивай, сам знаешь.
Э г и с т. Да, знаю. Потому и не отдаю тебя палачам. Они слабы на выдумки.
Э л е к т р а. На себя тоже не очень надейся.
Э г и с т. Послушай, Электра. К чему твое упорство? Завтра минет пятнадцать лет с тех пор, как я завладел троном.
Э л е к т р а. Пятнадцать лет с тех пор, как убил Агамемнона.
Э г и с т. Странно, как совпадают эти даты, правда? Что делать, так судьба велела. Послушай, Электра. Завтра на Празднике Истины ты, как и все горожане, предстанешь перед царским троном и выскажешь всю правду.
Э л е к т р а. Интересно, что ты сделаешь со мной, если я выскажу всю правду.
Э г и с т. Ты знаешь хорошо, что все на Празднике Истины безнаказанно могут высказать всю правду, что есть у них на душе; знаешь ли ты хоть один случай, когда кто-нибудь понес наказание за сказанное на Празднике?
Э л е к т р а. На Праздниках никто ни разу правды не сказал.
Х р и с о т е м и д а. А ты, Электра? Почему ты ни разу не сказала правды?
Э л е к т р а. Они уши заткнут, если я заговорю, они запуганы.
Х р и с о т е м и д а. Ты все только болтаешь, Электра. Ты трусишь, как и все. И среди всех нас ты — самая лживая, ведь мы по крайней мере честно признаемся в своей трусости.
Э л е к т р а. Слово теперь уж больше ничего не значит. Нужен меч. Я буду молчать. Молчать, пока не явится Орест. Каждый год я прихожу на Праздник в полном трауре, и я, трусливая Электра, я одна молчу и молча слушаю всю вашу ложь.
Э г и с т. Как человек, я понимаю твою ненависть. Мне нечего возразить. Но я не человек — я царь, и для царства своего я отбираю тех, кто не нарушает порядка.
Х о р. Как человек, он понимает, как царь — он голову снесет.
Э г и с т. Я тебя не заставляю отречься от самой себя. Ты ненавидишь — ненавидь и дальше. Мечтай о том, как собственной рукой ты вырвешь мое сердце. И жди Ореста, пока не состаришься. Это твое право, Электра. Моя же обязанность — обеспечить спокойствие своим подданным. А завтра и каждый год на Празднике ты станешь делать то, что делают другие. Больше от тебя мне ничего не нужно.
Э л е к т р а. Ты считаешь меня такой глупой?
Э г и с т. Электра, я не боюсь тебя. И не о себе забочусь: о спокойствии своих подданных. Они не смогут жить спокойно, раз в городе есть хоть один человек инакомыслящий.
Э л е к т р а. Ты считаешь меня такой глупой?
Э г и с т. Чем ты можешь мне навредить? Мою власть охраняет целое войско вооруженных стражников. Я не боюсь тебя. Но я хочу осуществить свою волю. Я хочу, чтобы в городе царил порядок. И не мешай мне на моем пути, Электра. Не становись мне поперек дороги.
Э л е к т р а. Убей меня. Убей Электру, царь, коль не боишься.
Э г и с т. Я предлагаю честную сделку, от тебя мне нужен только один день, остальные дни твои, и жизнь твоя. А это ведь не мало.
Э л е к т р а. Ты полагаешь, царь, я для того живу, чтобы спать и просыпаться, чтобы есть и пить? Нет, я живу не воздухом, который легкие вдыхают, и не кровь, что течет в жилах, поддерживает во мне жизнь. Электра — это долг, который она должна исполнить, живая или мертвая. И даже мертвая я буду жить, пока я не достигну цели.
Э г и с т. Мечты прекрасны, моя дорогая. Но прекрасны также и вода, и воздух, и хлеб. У человека, ушедшего из этого мира, не будет мечты. Не сможет он даже мечтать меня прикончить.
Э л е к т р а. Как ты меня боишься. Ты ведь знаешь: Электра лишь тогда Электра, если каждый год и каждый день она остается сама собой. Ведь если девица поспит с мужчиной хоть раз, пропала ее невинность. А человек, солгавший раз, солжет второй раз.
Х о р. Ах, бедняжка, невинное создание.
Э л е к т р а. Ты хотел бы избавиться от меня. Избавиться от Электры, которая напоминает людям о преступлении, совершенном тобою. Убей же, царь, ты властен надо мною. Убей, если решишься. Но ты ведь знаешь хорошо, что мертвая я все равно Электра, и, призадумавшись над мертвым телом, люди вспомнят твои же преступления и собственные прегрешения. Ты ведь знаешь, как и я, если только раз я выскажу неправду, никто моим словам потом не станет верить и никого не поразит мое молчание. Стоит только раз отречься от себя — и нет больше Электры. И вот тогда ты от меня избавишься. Нет, царь, я тебе такую услугу не окажу.
Э г и с т. Что ж. Увидим, кто из нас пожалеет. Увидим, кто сильнее. Посмотрим, что произойдет с Электрой, когда из царской дочери ты превратишься в свинопаоову жену.
Э л е к т р а. Я не царская дочь, я — Электра. И не Лотоса жена я буду, а Электра.
Э г и с т. Не подумай, что я собираюсь терзать тебя. Я гораздо умнее и знаю, что мучение только прибавит тебе сил. И знаю кое-что еще, чего никогда не понять Хрисотемиде, ибо весь мир ее между ног находится. Тебя сломит не отвращение, не бедность, не зловоние, не муки. Ты не сможешь быть самой собой, моя милая. И это тебя сломит.
Х о р. Электра, вот что тебя погубит: ты не сможешь быть самой собой.
Э г и с т. Какой я был глупец и ранее не догадался: ты дочь Агамемнона и потому смущаешь людской покой. Царская дочь, стража отдает тебе честь, когда входишь ты в дворцовые ворота. Царская дочь, перед которой расступается народ, когда она идет по городу. Дочь царя совсем иная, чем они, и на нее они должны смотреть с благоговением.
Э л е к т р а. Я — Электра, а не дочь царя. И люди смотрят на Электру, а не на дочь Агамемнона. Они ждут правды, а правда — это твоя погибель.
Э г и с т. Посмотрим. Посмотрим, что будет завтра, когда ты станешь свинопасовой женой. Посмотрим, как будут на тебя глядеть те женщины, что раньше пялили глаза со страхом и почтением, когда ты станешь вместе с ними стирать одежду своего мужа — свинопаса. Когда родишь ребенка, подобно им, и они будут знать, что каждый вечер муж подминает Электру под себя. Увидим, как станут глядеть на тебя мужчины, что ранее со страхом или дерзостью исподволь на тебя заглядывались, коль повстречают под ручку с Лотосом. Со свинопасом, которого самый последний человек презирает, этот свинопас сам будет тебя в грязь затаптывать. Увидим, что станется с Электрой.
Э л е к т р а. Царь, знаешь что? Увидим!
Э г и с т. Не торопись с ответом. Я правитель милостивый. Даю тебе я эту ночь. А завтра на Празднике ты покажешь, какой ты избираешь путь.
Х о р. Завтра на Празднике, царская дочь, покажешь, какой ты избираешь путь.
О р е с т. Мне кажется, мы прибыли, учитель.
Мне бы следовало помнить город, где я родился, но, ей-же-ей, я ничего не помню.
Или я был очень мал? Ведь мне было уже четыре года, и я мог хоть что-нибудь запомнить. Но я ничего не помню. И знаю об этом городе только по твоим рассказам.
Да и об отце я знаю только, что ты рассказывал. Ты говорил, он был огромный, темноволосый, любил поесть, был смелый воин, искусный полководец. Но это все слова, на что они. Как странно, что я не помню ничего о детство. Первое воспоминание — мне десять лет, ты положил мне на плечо руку и говоришь: тебя зовут не Федон, тебя зовут Орест. Царь Агамемнон был твоим отцом. Его предательски убил Эгист и занял трон. И еще ты сказал: с сегодняшнего для я буду звать тебя Орестом, чтобы ты не забывал, кто ты такой. Чтобы никогда не забыл — ты не можешь успокоиться, пока не освободишь свой народ. В тот момент я стал взрослым. И с тех пор я помню все.
Конечно, каждому помнится самое важное, самое главное. Иному материнский поцелуй, иному первая любовь. Я же помню, что я — Орест. Орест, и это значит смерть тирану.
Мы хорошо его провели. Он думает, глупец, что я все время провожу в объятиях танцовщиц и мирно пережевываю жвачку, как корова. За свое благодушие ты дорого заплатишь, царь.
Что мне было делать? Мне приходилось лгать и днем и ночью, с ложью ложиться спать и с ложью просыпаться и лгать даже во сне, чтобы сбить с толку Эгистовых лазутчиков. Я потерял понятие, кто я: сам Орест или тот, за кого я себя выдаю.
Конечно, все это не важно. Что мне опасаться лжи, если она полезна. Она мне не вредила. Грех небольшой, сколько бы ни лгал, я нисколько не менялся.
Об этом только ты знаешь, учитель. Сколько бы я времени ни проводил в притонах, сколько бы ни выпивал вина, как бы глупо на рожи шпионов ни пялился, я всегда был Орестом, который ни на минуту не забывает о своем долге.
Я удивляюсь одному. Ведь можно было полагать, что во владениях тиранов полиция коварна, как змея. Иди же все люди отупели от отсутствия свободы? С этими поддельными бумагами дешевейшим обманом мы проникли через все сторожевые посты. И вот увидишь, сам Эгист охотно поверит моим россказням.
Ты был прав. Не мог же я идти войной против своего народа. Как бы ни ненавидел тирана народ, он все равно будет защищаться от врагов. И мне поставили бы в упрек каждого защитника этого города, убитого моими воинами, каждую женщину, изнасилованную моими солдатами, каждую сожженную лачугу. Такую роскошь я не могу себе позволить. Не завоевателем пришел я в свою страну — освободителем.
Не бойся. Нет во мне ни чувства мести, ни ненависти. Ты же знаешь меня, я не действую сгоряча. Это шахматная партия, учитель, сперва его ход, потом я хожу, потом снова он, потом опять я. В конце концов я делаю мат королю.
Х о р. Шах, шах. Шах, шах. Ничья. Рокировка. Пат. Мат.
Э л е к т р а. Кого вы здесь ищете?
О р е с т. Кто знает, может быть, тебя.
Э л е к т р а. Меня?
О р е с т. В наши времена люди все ездят: одни торгуют слоновой костью, других интересует красота неведомого края, а некоторые желают обучиться чужому языку. Иной бежит от самого себя в иноземное государство. А я, наверное, затем отправился в дорогу, чтобы найти тебя.
Э л е к т р а. Тебе известно, кто я?
О р е с т. Конечно. Свежий розовый бутон. Прекрасная заря. Сокровище вашего города.
Э л е к т р а. Прекрати глупый вздор.
О р е с т. Если глупо это лишь потому, что красоту твою я осмелился сравнить с чем-либо, тогда согласен. Только ведь человеку приходится приноравливаться к тому, что ожидают от него. Сказать девушке, что она красива, — этого мало. Она желает преувеличения.
Э л е к т р а. И ты преувеличиваешь, правда?
О р е с т. А почему бы нет? Мне ничего не стоит, а ей приятно.
Э л е к т р а. Солгать — и ничего не стоит?
О р е с т. При чем тут ложь? Я говорю о красоте прекрасным женщинам, и если я преувеличиваю красоту, то, значит, я ее еще приукрашаю.
Э л е к т р а. Знаешь что? Для приукрашивания найди себе другую. Есть много девушек, и они тебя станут слушать очень охотно.
О р е с т. Что ж, пожалуй!
Э л е к т р а. Ты лжец самодовольный.
О р е с т. Вот видишь, стоило мне правду высказать, как ты уже назвала меня самодовольным.
Э л е к т р а. Хватит. Ты мне надоел.
Х о р. Что они, бранятся или милуются? Может, милуются, бранясь, или, милуясь, бранят друг друга?
О р е с т. Ты знакома со мной всего пять минут и уже судишь обо мне; не слишком ли ты доверяешь первому взгляду?
Э л е к т р а. Я на змею взгляну, и тотчас вижу, что змея.
О р е с т. Лестное сравнение. Только змею никто не заставляет вылезать из кожи. А человеку приходится выкручиваться, как жизнь потребует.
Э л е к т р а. Ты серьезно так думаешь?
О р е с т. Нет, болтаю ерунду. А почему? Да потому, что девушек словами завлекают.
Э л е к т р а. Даже если и охоты нет?
О р е с т. Наверное, действительно никакой охоты нет.
Э л е к т р а. А ты ко всему еще и глуп.
О р е с т. Ты так скоро можешь судить обо мне? Подумай, ведь я знаю о тебе лишь одно — что ты прекрасна.
Э л е к т р а. Оставь эти глупые сказки.
О р е с т. Тебе так много говорили о красоте твоей, что надоело слушать?
Э л е к т р а. Никто еще не говорил.
О р е с т. Теперь ты кривишь душой.
Э л е к т р а. Я никогда не лгу.
Х о р. Можешь ей поверить, Электра никогда не лжет. В этом ее самый большой недостаток.
О р е с т. Неужели в городе одни слепые живут? Или старцы, не замечающие женской красоты?
Э л е к т р а. Не утруждай себя. Я знаю, я некрасива.
О р е с т. Ну, вот видишь, если я не льщу тебе, ты мне и не веришь. А может быть, я для того пришел, чтобы высказать наконец, что думаю.
Э л е к т р а. Для этого уехать нужно было на чужбину?
О р е с т. Девочка, что ты знаешь обо мне?
Э л е к т р а. Я вижу тебя.
О р е с т. Ты видела паяца, который после представления входит в свою каморку? Еще минута, и он сбросит свой парик, снимет нос-картошку, посмотрит в зеркало и там увидит самого себя.
Э л е к т р а. Паяц, хотя и снимет свой парик, он в зеркале увидит все равно паяца.
О р е с т. Ты когда-нибудь чувствовала себя паяцем?
Э л е к т р а. А ты?
О р е с т. А что, если да?
Э л е к т р а. Не понимаю тебя.
О р е с т. Может, я для того отправился в путь, чтобы встретить девушку, сказать ей, что она красива, и чтобы она поверила, поверила, что говорю я правду.
Э л е к т р а. Ты странный человек.
О р е с т. Почему же странный? Я такой, как есть. Странно было бы, если бы я был другим.
Э л е к т р а. Раньше всегда замечала, когда люди лгут. А сейчас не могу разобраться.
О р е с т. Знаешь что, обещаю тебе впредь, как начну лгать — предупрежу.
Э л е к т р а. Не надо шуток.
О р е с т. Почему? Люблю шутить. Но сейчас я говорю серьезно.
Э л е к т р а. Я даже не знаю, кто ты.
О р е с т. Не все ли равно, как меня зовут. Если судьбе будет угодно, ты все равно узнаешь мое имя.
Э л е к т р а. Многим девушкам ты говорил такие слова?
О р е с т. Ни одной еще. Да если бы и говорил, все равно бы это ничего не значило. Когда я к тебе обращаюсь, каждое слово приобретает особый смысл.
Э л е к т р а. Жаль, что ты все время лжешь.
О р е с т. Почему ты мне не веришь?
Э л е к т р а. А почему я должна верить?
О р е с т. Мне уйти? Я наскучил тебе?
Э л е к т р а. Как хочешь.
О р е с т. Ты же знаешь, я хочу с тобой остаться. Ведь знаешь?
Э л е к т р а. Лучше тебе уйти. Мне своих бед хватает.
О р е с т. Что за беда у тебя, милая?
Э л е к т р а. Какое тебе дело до моей беды?
О р е с т. Мне до тебя есть дело.
Э л е к т р а. Несчастье не поделишь. И я несу свою беду, мне с нею приходится жить.
О р е с т. Тебе легче будет, если поделишься со мной.
Э л е к т р а. Я не ищу легкой жизни.
О р е с т. Тебе не кажется: стоит поделиться заботой — и забота уменьшится, разделишь радость — радость станет больше.
Э л е к т р а. Вот и найди себе другую девушку, она охотно разделит радость с тобою.
О р е с т. Но мне ты нужна!
Э л е к т р а. Выбор твой неудачен, у меня нет радости, чтоб разделить с тобой. Говорят, я родилась для скорби.
О р е с т. Кто это говорит? И почему ты веришь?
Э л е к т р а. Есть человек, один-единственный, с кем я могла бы разделить свое горе.
О р е с т. И этот человек — не я.
Э л е к т р а. Не ты. Жаль, но это не ты.
О р е с т. Ты так любишь его?
Э л е к т р а. Люблю, как свет солнца, как чистую воду, что смоет грязь с моего тела. Как серп молодого месяца.
О р е с т. Порой мне снится любовь. Я не могу рассказать эти сны. К утру все забываю. Что мне снится?.. Тополя, тополя до неба, безбрежная река… Не знаю. Только знаю одно: увидеть сон о любви — радость несравненная.
Э л е к т р а. Любовь — это радость. И только радость?
О р е с т. А что еще?
Э л е к т р а. Мне казалось, любовь — это также и гибель. Прекраснейшая гибель. Я погибаю и все равно жива.
Х о р. Ба, Электра, ты думаешь о любви?
О р е с т. Разве ты гибнешь, когда твой возлюбленный обнимает тебя?
Э л е к т р а. У меня нет возлюбленного.
О р е с т. Ты правду говоришь?
Э л е к т р а. Это о своем брате я говорила.
О р е с т. Ты правду говоришь?
Э л е к т р а. Я ведь сказала тебе, я никогда не лгу.
О р е с т. Как странно. И хорошо. Когда я тебя увидел, то очень обрадовался. А потом мне стало не по себе. А теперь мне радостно опять. И больше прежнего.
Э л е к т р а. Правда это?
О р е с т. Больше никогда не солгу тебе.
Х о р. Запомни хорошенько его слова. От этого человека едва ли ты получишь больший комплимент.
Э л е к т р а. Ты странный юноша.
Х о р. Вы оба странные, ребята.
Э л е к т р а. Хочу сказать тебе кое о чем. Выслушаешь?
О р е с т. Говори, милая.
Э л е к т р а. Есть одна девушка. Здесь, в нашем городе. Моего возраста она. Замуж хотят ее выдать за человека, который ей противен.
О р е с т. Противен ей? Пусть не идет за него.
Э л е к т р а. Ей говорят: если выйдет замуж — погибнет, если ни выйдет — погибнет все равно.
О р е с т. Не понимаю тебя.
Э л е к т р а. Ей говорят: ее жизнь — это смерть ее. Ей говорят: она не может жить и умереть не может.
О р е с т. Не понимаю тебя.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Что вам здесь надо?
О р е с т. Ты нас имеешь в виду?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. А ты думал — кого?
О р е с т. Нас ведь трое здесь, а не двое.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Ты не шути. Я шуток не люблю.
О р е с т. Странный город: здесь, кажется, никто не любит шуток.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Ты слышал, что я спросил?
О р е с т. Ладно, не накидывайся. Мне нужен царь Эгист. Я весть ему принес.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. А кто ты такой? Документы у тебя есть?
О р е с т. Сколько угодно.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Пойдете со мной.
О р е с т. Приветствую тебя, царь!
Э г и с т. Почему ты думаешь, царь — это я?
О р е с т. Простейшее логическое заключение из трех частей: первая — это самое роскошное здание в городе и, очевидно, это царский дворец. Во-вторых, на груди у этого мужа столько наград нацеплено, что, скорей всего, он не кухарка. И в-третьих, вышеназванного мужа я попросил нас провести к царю. Из всего этого следует, что ты — Эгист.
Э г и с т. Если у тебя есть и другие достоинства, не только язык так хорошо подвешен, ты многого достигнешь. Ты обыскал его?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Он сказал, что весть принес тебе, господин мой!
Э г и с т. И по этой причине ты не обыскал его? О боги, в этом городе я должен обо всем сам заботиться. Ну, шевелись! Надеюсь, чужестранец, ты не обидишься?
О р е с т. На твоем месте я бы сделал то же самое.
Э г и с т. Юноша, ты мне нравишься. А понравишься ли вообще, увидим, когда услышу известие, которое ты мне принес.
О р е с т. Я не такой глупец, чтобы приносить плохие вести. По книге толкования снов дурная весть, принесенная царю, — к несчастью.
Э г и с т. Я слушаю.
О р е с т. Та весть, что я принес, — наилучшая из возможных. Уверен, она обрадует тебя.
Э г и с т. Если ты так умен, как кажется, то должен знать: заставлять ждать царя — судьбу испытывать.
О р е с т. Так выслушай известие: Орест мертв.
Э г и с т. Что ты сказал?
О р е с т. Ты слышал: Орест мертв.
Э г и с т. Так. Ты уверен в этом?
О р е с т. Я сам закрыл ему глаза. Я сам зажигал костер под его телом.
Э г и с т. Так, значит, мертв. Убили?
О р е с т. Зачем же было убивать его? Он никогда и мухи не обидел. Он был моим близким другом и преданным товарищем.
Э г и с т. Так почему ты думаешь, что смерть его меня радует?
О р е с т. На моих руках умирая, он сказал: пойди к царю Эгисту и скажи, теперь уж нечего ему бояться.
Э г и с т. Так. Значит, он думал, я его боюсь.
О р е с т. И еще он сказал: не стоило Эгисту опасаться. Ведь девушки лучше украшают жизнь, чем царская корона, а погонять коней гораздо веселее, чем господствовать над людьми.
Э г и с т. Как он умер?
О р е с т. На ипподроме. Отрицать не буду — голова его всегда была мутна. Спать он ложился на рассвете, и не один, конечно. Он вожжи мог едва держать. Но в лошадях он разбирался лучше любого, он был царем на ипподроме. Только никак не мог он сделать выбор, что лучше — женщины, вино иль лошади.
Э г и с т. Как он ошибался, бедняга. Я давно уже его не опасался.
О р е с т. Однако эта мысль его тревожила.
Э г и с т. Меня бы тоже встревожило, если бы Эгист меня боялся. Ну, мальчик, ты достоин награды.
О р е с т. Смею надеяться.
Э г и с т. В самом деле?
О р е с т. К чему мне лукавить? Путь был долгий и пыльный, постоялые дворы скучны. Но была причина, что в путь меня отправила.
Э г и с т. Меня пленяет такая откровенность.
О р е с т. Говорят, тебе каждый может высказать всю правду.
Э г и с т. Раз говорят, должно быть, это правда.
О р е с т. Единственная просьба у меня — хотел бы я жить при твоем дворе.
Э г и с т. По-твоему, это скромная просьба. Только я не переношу чужестранцев около себя. Почему ты хочешь остаться в нашем городе?
О р е с т. Не пойми превратно: не богатство дворца меня притягивает и не твоя государская мудрость. Слух идет, что нигде нет женщин краше, чем у вас.
Э г и с т. Я в этом не разбираюсь. Ты хорошо сказал: Орест погиб, ибо не мог сделать выбора между женщинами и скачками. Я выбрал, и поэтому я царь.
О р е с т. А не спросить ли нам у воина, у этого. Солдаты обычно хорошо разбираются в двух вещах: в обращении с оружием и в женских бедрах.
Э г и с т. Боюсь, мои солдаты понимают только в женских бедрах. Ну, говори.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Могу тебя заверить, господин мой, осведомленность чужестранца полная. В твоих владениях все самое лучшее: подданные твои — самые верные, благоденствие — самое завидное, и горожане довольнее довольных. И женщины здешние, конечно, самые красивые на свете.
О р е с т. И, знаешь ли еще одно, чтоб до конца быть откровенным: мне лучше пока не возвращаться в родной город.
Э г и с т. Так. Что ты сделал?
О р е с т. Беда не в том, что сделал, а в том, пожалуй, чего не сделал. Видишь ли, некая красавица полагает, что я обязан повести ее к алтарю. А меня совсем не вдохновляет такая идея, боги свидетели.
Э г и с т. Значит, ты просишь предоставить тебе убежище от женщины?
О р е с т. Пусть будет так.
Э г и с т. Скажи, юноша, ты был когда-нибудь влюблен?
О р е с т. Я? Я постоянно влюблен. Ничего не могу поделать — такова натура. Увижу красивое плечо или стройную ножку — и уже влюблен.
Э г и с т. Я не об этом спрашиваю. Тебя завлекают в постель прекрасные бедра — это естественно. Но любовь — это другое, как говорят, противоестественное чувство. Ненормальность, отнимающая разум у человека.
О р е с т. Царь, любовь — это чудная услада, она оставляет прекрасный вкус на губах.
Э г и с т. Мне подозрительны влюбленные. От влюбленного всего можно ожидать. Он и шкурой своей готов рисковать и законы ни во что не ставит.
О р е с т. Невероятно.
Э г и с т. Я хочу, чтобы мои подданные были счастливы. Все, что смущает их покой, им вредит. Всякая перемена пагубна. Счастлив тот, кто, просыпаясь, точно знает, что ожидает его днем. И знает также, что через двадцать лет дни его будут точно такими же.
Х о р. Люди, запомните хорошенько: всякая перемена пагубна. Не забывайте это, если хотите быть счастливыми.
О р е с т. Царь, ты мудрый человек.
Э г и с т. Я мудрый правитель. Основа всему — порядок. Пусть люди знают, что́ можно им делать, а чего нельзя. Тогда они привыкнут и поймут: все, что им дозволено делать, — для них полезно, а все, что не дозволено, — вредит им.
Х о р. Еще один урок, внимайте все. Люди, что вам можно делать, то хорошо для вас, а чего нельзя — то плохо. Только не спутайте, иначе горе вам.
Э г и с т. Влюбленных не люблю. Влюбленные способны на все. Они способны даже порядок поставить под сомнение.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Господин мой, тебе нечего их опасаться. С тех пор как ты повелел запретить любовь, в нашем городе нет влюбленных. Недавно последних четвертовали.
О р е с т. Ты мудрый повелитель.
Э г и с т. Завтра приходи на Праздник Истины. Своими глазами увидишь, как довольны люди в моем царстве.
О р е с т. Я слышал об этом празднике, царь.
Э г и с т. Тем более тебе стоит посмотреть. Это в своем роде бесподобно. Прекрасное доказательство тому, как порядок делает людей счастливыми. Такими счастливыми, что нет у них сильнее желания, чем прославление порядка.
О р е с т. Действительно, бесподобно.
Э г и с т. Видишь, юноша, я настолько уверен в своей власти, что даже истины не опасаюсь. Моя власть — истина сама.
О р е с т. Ты уверен в себе или в своих подданных?
Э г и с т. Когда ты станешь старше, поймешь, что властитель уверен только в самом себе.
О р е с т. А я могу быть уверен в твоей милости, царь?
Э г и с т. Каждый, кто мне служит, может рассчитывать на мою милость.
О р е с т. Я могу остаться при твоем дворе?
Э г и с т. Я сказал, юноша, кто служит мне, может рассчитывать на мою милость.
К л и т е м н е с т р а. Добрый вечер, любовь моя. Я больше не могла без тебя — несколько часов уже тебя не видела.
Э г и с т. Ты ошибся, достойный стражник. Есть еще влюбленные в городе. Вот. Царица. Но ей простительно, она влюблена в меня.
О р е с т. Ты — Клитемнестра?
К л и т е м н е с т р а. Я Клитемнестра. Счастливая Клитемнестра, которая может любить Эгиста. А ты кто, юноша?
О р е с т. Я весть принес царю. И тебе также.
К л и т е м н е с т р а. Добрую весть?
О р е с т. Для Эгиста добрая. Хороша ли будет для тебя — не знаю.
К л и т е м н е с т р а. Что хорошо Эгисту, хорошо и мне.
О р е с т. Так знай же: сын твой умер.
К л и т е м н е с т р а. Кто умер?
О р е с т. Орест, царица.
К л и т е м н е с т р а. Орест, мой сын. Мой мальчик умер. Это неправда.
О р е с т. Это правда.
К л и т е м н е с т р а. Умер Орест. Это правда, любовь моя?
Э г и с т. Кажется, правда.
К л и т е м н е с т р а. Умер мой мальчик. Если ты подтверждаешь, — значит, это правда.
О р е с т. Прежде чем его оставила душа, он просил передать тебе последнее прости. Он прошептал: скажи моей матери, я всегда ее любил. Она оттолкнула меня от себя, изгнала на чужбину, но я никогда не забывал ее поцелуя. Так он сказал, бедняга, и умер.
Х о р. Я сейчас расплачусь.
К л и т е м н е с т р а. Я оттолкнула. Я изгнала на чужбину. Подлые друзья Агамемнона похитили его из дворца, чтобы я больше его не видела.
О р е с т. Орест рассказывал, его похитили потому, что опасались за его жизнь.
Э г и с т. Ты не представляешь, какая бывает сумятица, когда умирает царь. В такую пору легко головы летят.
К л и т е м н е с т р а. Бедный мой мальчик. Как быстро его настигла смерть.
О р е с т. Пятнадцать лет он все-таки еще прожил. Это не мало, как подумаю, что он мог бы лишиться головы четырех лет от роду.
К л и т е м н е с т р а. Прожил, но как? Я ведь знаю: по кабакам, за шлюхами таскался, в картежных притонах проигрывал деньги Агамемнона.
Э г и с т. Бог дал — бог и взял, с этим делом покончено. К чему голову ломать над тем, чего уж не изменишь.
Х о р. Один мудрец учил так: размышлять следует только над тем, чего изменить не дано. Конечно, может, он не мудрец был, а глупец.
Э г и с т. Не забудь, юноша, завтра мы ждем тебя на Празднике.
О р е с т. Я приду. Будь уверен.
О р е с т. И это моя мать. Странно. Медведь в берлоге — и тот роднее, чем такая мать.
И я должен любить ее только потому, что она произвела меня на свет?
Одному богу ведомо, кто мне мать. Та, что родила меня, или мне ты мать, ты, воспитавший меня? Она, из плоти которой я вышел на свет, или же тот, кто выпестовал из меня Ореста?
Говорят, она помогала нашим друзьям, похитившим меня из дворца. Но говорят, она и глазом не моргнула бы, если бы Эгист отдал меня в руки палача.
Узнаю ли когда-нибудь правду? Да если и узнаю, что из того?
Да ладно, что мне до нее. Неинтересно. Сейчас мне нужно разделаться с мордастым тираном.
А я похож на нее? Безусловно. Когда я лгу, я всегда уподобляюсь тому, кому я лгу.
Никогда еще не было так тягостно. Как мне это опротивело! Черт его знает почему.
Насколько проще было бы бросить ему в лицо, кто я, чем притворяться. Ах, как легко тем, кто может высказать всю правду. Очень легко. Но я ведь ловко все это проделываю, не так ли?
Э л е к т р а. Прими меня, земля. О солнце, погасни для меня. Пусть черви сгложут мою плоть. Пусть выпадут волосы и кости истлеют в могиле.
О р е с т. Что с тобой?
Э л е к т р а. Сгинь с моих глаз!
О р е с т. Ради бога, что с тобой?
Э л е к т р а. Сгинь с моих глаз долой!
О р е с т. Что я тебе сделал плохого?
Э л е к т р а. Смотри на меня, изверг. Любуйся своими делами: ты встретился с девушкой юной, а теперь перед тобою труп.
О р е с т. Ты была прекрасна, когда мы встретились, а сейчас еще прекраснее.
Э л е к т р а. В чем ты провинился? Жизнь моя теперь — темная яма, полная крыс и змей.
О р е с т. Не понимаю тебя.
Э л е к т р а. Я была счастлива. Только теперь я поняла: счастлива потому, что знала, за что страдаю. А теперь я стану как другие — страдать, не зная почему.
Х о р. Как другие люди страдают, не зная почему.
О р е с т. Не понимаю тебя.
Э л е к т р а. Ты принес весть, что умер Орест?
О р е с т. Так вот что!
Э л е к т р а. Ты глупая скотина! Спроси подрубленное дерево, о чем оно горюет. Спроси, о чем рыдает мать, когда убивают ее ребенка. Спроси у солнца, что случилось, когда оно не может более светить.
О р е с т. Разве здесь было известно кому-нибудь имя Ореста? И кто-нибудь думал о нем? И кто-то его оплакивал?
Э л е к т р а. Если бы я могла плакать, как другие люди. Я только муки знаю, а слез нет у меня в глазах.
О р е с т. Если бы она знала! Ночами, когда металась по своей комнате, неотрывно глядя на пламя светильника, — если бы только знала, что она неодинока. В годы страшного отчаяния, когда только на себя она надеялась, — если бы она знала, что неодинока.
Э л е к т р а. Орест, солнышко мое, что ты со мною сделал! Уж не пойду я больше на башню ждать тебя. А если станут мучить опять, не смогу уж я сказать — погодите, вот он придет…
О р е с т. Кто ты, почему так ждешь его?
Э л е к т р а. Я человек, который ждет правды.
О р е с т. А разве ты не знаешь? Тебе не говорили, кто был Орест?
Э л е к т р а. Все лгали. Ты тоже лжешь, как и все.
О р е с т. Не говорили, что он бродил по кабакам, бегал за девицами и дулся в карты?
Э л е к т р а. Ты лжешь. Одна я знаю, кто был Орест.
О р е с т. Ты? Ты знаешь?
Э л е к т р а. Орест был сама доброта и смелость, и сила, и любовь.
О р е с т. Что ты говоришь?
Э л е к т р а. Ах, Орест, ты умер, никто так и не узнал, какой ты. Никто не знал, какой ты хороший, какой красивый, какой милый. Горе мне. Горе мне. Горе тебе, несчастный город.
О р е с т. А разве город тоже ждал его?
Э л е к т р а. Я ждала его. Этого мало?
О р е с т. Если бы он знал!
Э л е к т р а. Здесь все прогнило. Напрасно убирают улицы, грязи становится все больше. Каналы источают ложь, зловоние пронизывает стены города, заражает все и даже плоть младенцев. Люди заживо гниют и сами этого не замечают.
Х о р. Люди заживо гниют и сами этого не замечают.
Э л е к т р а. О, горе мне! Теперь уж только одно остается — отточить нож и перерезать себе горло.
О р е с т. Милая моя.
Э л е к т р а. Мне жить, как все? Лгать, что я живу, раз я дышу, раз волосы мои еще растут?
О р е с т. О, милая моя!
Э л е к т р а. Я не стану гнить заживо. Не буду есть гнилье, не хочу дышать смрадом. И не хочу рожать загнивших в чреве младенцев.
О р е с т. Любовь моя.
Э л е к т р а. Другого избавления нет — лишь лезвие ножа.
О р е с т. Слушай меня. Слушай внимательно. Я знал Ореста. Знал, как самого себя. Клянусь тебе, все, что говорят о нем, — ложь. Клянусь, он жил только для того, чтобы вернуться в свой родной город.
Э л е к т р а. Что ты говоришь?
О р е с т. Если бы он знал, что его так ждут. Что есть хотя бы один человек, любящий его.
Э л е к т р а. Ты говоришь так, словно сам любил его.
О р е с т. Он был моим другом.
Э л е к т р а. О, презренная тварь! Он был твоим другом, и ты принес эту ужасную весть?
О р е с т. Я сделал то, что велел мне Орест.
Э л е к т р а. Что ты мелешь?
О р е с т. Любовь моя, Орест мертв, но я пришел вместо него.
Э л е к т р а. Вместо него?
О р е с т. Ты ведь ждала того, кого никогда не видела. Вот и пришел тот, кого ты никогда не видела. А если ты меня и ждала?
Э л е к т р а. Я ждала избавления.
О р е с т. А если я и есть избавление?
Э л е к т р а. Ты?
О р е с т. А что, если я?
Э л е к т р а. Пол во дворце запятнан кровью. Кровь на стенах домов. Я дышу кровью, вдыхаю кровь. Чуть глаза открою — передо мною кровь. Закрою — опять кровь вижу.
О р е с т. А если я пришел, чтобы смыть кровь?
Э л е к т р а. Смыть ее можно только кровью.
О р е с т. А может быть, я затем и пришел, чтобы кровью смыть кровь.
Э л е к т р а. Пока господствуют преступники, город не может быть свободным. Пока преступники живы, город не может стать свободным. Пока город несвободен, и я несвободна.
О р е с т. А если я пришел, чтобы освободить тебя?
Э л е к т р а. Ты?
О р е с т. Ты никогда не слышала: когда Ореста похитили из дворца, забрали и кинжал отцовский, чтобы было ему чем отомстить. Вот, смотри, кинжал. Вот надпись. Плектра. Кинжал Агамемнона!
О р е с т. Да, это кинжал Агамемнона.
Э л е к т р а. Как ты осмелился показать его? Безумный, не знаешь, у Эгиста при дворе каждый доносчик.
О р е с т. Взгляни на кинжал. Взгляни хорошенько. Кроме тебя, его никто не видел.
Э л е к т р а. Ты не боишься? Не боишься меня?
О р е с т. Когда я отправился в путь, то решил, что единственным моим союзником будет этот кинжал. Теперь у меня двое союзников: ты и кинжал.
Э л е к т р а. Настолько ты мне доверяешь?
О р е с т. Если выдашь, палач растерзает меня. Видишь, жизнь моя в твоих руках.
Э л е к т р а. Настолько веришь мне?
О р е с т. Никто никогда не любил Ореста.
Э л е к т р а. Меня тоже никто никогда не любил.
О р е с т. Пока я не узнал тебя, был только наказ Ореста — освободить город.
Э л е к т р а. Пока я тебя не узнала, одна у меня только цель была — освободить город.
О р е с т. Чтобы люди могли спать спокойно.
Э л е к т р а. Чтобы уничтожить ложь.
О р е с т. Чтобы старики могли спокойно умирать.
Э л е к т р а. Чтобы трава была зеленой, а небо голубым.
О р е с т. Чтобы влюбленные могли любить друг друга.
Э л е к т р а. Чтобы никто никогда не лгал.
О р е с т. Таков мой долг.
Э л е к т р а. Таков мой долг.
Х о р. Вам кажется, вы говорите об одном и том же?
Э л е к т р а. Ты так мне доверяешь?
О р е с т. Я так тебя люблю.
Э л е к т р а. Эй, царь, ты слышишь? Ты слышишь, мерзавец? Я уже не одна. Дрожишь? Трясешься? Теперь ты понимаешь, придется умереть тебе!
О р е с т. Эгист умрет.
Э л е к т р а. Вы говорили, я безумна. Вы говорили, я ни на кого не похожа? Взгляните на него, посмотрите на этого чужеземца — меня увидите. Вы слышите, что́ он говорит? То же, что я.
О р е с т. Тиран погибнет, и город обретет свободу.
Э л е к т р а. Насмехались надо мной, пренебрегали мной, отворачивались от меня? Теперь посмотрите ему в глаза, посмотрите на его сильные руки. Взгляните на кинжал Агамемнона в его руках.
О р е с т. Руки у меня крепкие. И остер кинжал Агамемнона.
Э л е к т р а. Дай мне поцеловать этот кинжал. Дай мне твою руку поцеловать, чужеземец.
О р е с т. Я для тебя чужой?
Э л е к т р а. Мне незнакомо твое лицо. Твои руки. Твои глаза. Но ты мне не чужой.
О р е с т. Теперь мое лицо — твое. И глаза. И руки.
Э л е к т р а. Не напрасно я ждала, не напрасно.
О р е с т. Теперь тебе нечего бояться, ничего не бойся, я защищу тебя.
Э л е к т р а. Защити меня, спрячь меня, спаси меня, у меня нет больше сил. О дорогой, пятнадцать лет у меня были силы, каждый день, каждую ночь, всегда. А теперь нет, посмотри, нет сил, кончились.
О р е с т. Не бойся, любовь моя. Я защищу тебя.
Э л е к т р а. Да перейдет к тебе моя сила. Да укрепит тебя моя вера.
О р е с т. Ты мои силы умножила. С тех пор как ты со мной, я в сто раз сильнее стал.
Э л е к т р а. Будь осторожен. Будь осмотрителен. Если они одолеют тебя, и я с тобой погибну.
О р е с т. А если я верх одержу, со мною и ты победишь.
Э л е к т р а. Будь осторожен. Моя жизнь стала твоею. Цель моя стала твоею.
О р е с т. Моя жизнь принадлежит тебе.
Э л е к т р а. Иди, дорогой, иди, исполни волю Ореста.
О р е с т. Я исполню волю Ореста. Исполню твое веленье.
Э л е к т р а. Да помогут тебе боги, любовь моя.
О р е с т. Да хранят и тебя боги.
Х о р. И жили они счастливо до самой смерти. Поскольку человек вообще живет до самой смерти.
Э л е к т р а. Что со мной? О боги, что со мной? Нет у меня матери, приклонила бы голову ей на грудь. Клитемнестра, убийца, ты лишила меня матери! Орест мертв, а Электра жива. Как это может быть? Ореста нет, а глаза мои глядят, уста разговаривают. Как это может быть? Как могу я жить без него и даже не призывать смерть? Орест, ты простишь меня? Ты можешь простить? Брат мой, дорогой мой, жизнь моя, не сердись на меня. Ты прислал его вместо себя, ты прислал его Электре. Скажи, кого же ты прислал, избавителя или возлюбленного? А может, избавитель и есть возлюбленный?
Помоги, Орест, помоги своей бедной сестренке, она не знает, что с ней. Так просто было ждать тебя: как сестра брата, как рабыня избавителя. А пришел не ты, Орест, вместо тебя пришла любовь.
Орест, дорогой, поверишь ли? Электра гордая, Электра надменная, которая ни перед кем никогда не склоняла головы, — готова броситься в объятия чужеземцу, готова опуститься перед ним на колени, прижаться лицом к его ногам. Какою же властью ты его наделил, что он так властен надо мной? Пусть хоть мир перевернется, пусть солнце погаснет, я все равно скажу:
Электра счастлива, хотя ты мертв, Орест.
Часть вторая
Э л е к т р а. Сколько лет я тебя ждала, Орест. Я тосковала по тебе, как голодный тоскует по куску хлеба, как ребенок тоскует по матери, как слепой по белому свету. Придешь ты — и несчастная Электра наконец-то сможет отдохнуть. Не нужно ей будет больше бороться и страдать. Исполнится закон, по которому ты — ее защитник. Но что бы стало тогда со мной, Орест? Кем бы я была? Сестра царя у подножия твоего трона? Добродетельная матрона, раздающая милостыню бедным? Вязала бы кружевные покрывала, украшала бы вышитыми подушками диван, где ты возлежал бы со своей милой? Или ушла бы куда глаза глядят, без тебя, одна, опять одна все так же. Ах, Орест, что делать, когда не для чего больше жить?
Х о р. Что делать, если не для чего жить?
Э л е к т р а. Ты ведь знал, скажи, ты знал это? Ты знал, когда посылал другого вместо себя? Орест, дорогой, там, в могиле холодной, не сердись на Электру, которая проснулась сегодня и, смеясь, долго нежилась в лучах солнца. Не сердись на сестренку — ведь это ты послал ей счастье. Если тобою свершается закон, пусть свершится тобою и жизнь моя. Свершится и закончится. Брат мой дорогой, знал ли ты, что если придешь, то смерть принесешь мне? Знал ли, что не только избавителя послал мне, — жизнь послал. Ах, Орест, неужто нужно было умереть тебе, чтобы жить Электре? Ах, Орест, а если бы ты жил, значит, мне пришлось бы умереть?
О р е с т. Ты бы поверил? Скажи, ты бы поверил?
Я должен хохотать над собой. Почему же я не могу смеяться? Скажи!
Не думал. Вот уж никогда не думал. Может ли так быть? Действительно, может ли так быть?
Так легко язык мой вертелся. А сказать было нечего. А теперь столько нужно сказать, да слов не хватает.
Ночью мне приснился сон. Мне никогда не снятся сны. А если и приснится, к утру я все забываю. А сегодня я помню свой сон: лес шел, держась за руки. Целый лес, и все деревья держали за руки друг друга. Они перешли реку вброд, прошли лугом, взобрались на гору и все время держались за руки. Деревья. Целый лес.
Я встал до восхода солнца. Никогда не думал, что так прекрасен рассвет. Он был перламутровый. Тебе неинтересно?
Невероятно. Я влюблен. Представь себе, я влюблен.
Х о р. Согласно толковому словарю, любовь — влечение двух полов, чувство, основанное на инстинкте сохранения рода, которое проявляется главным образом в томлении по вожделенной особе, в привязанности к ней, в ее идеализации, в самопожертвовании ради нее и преданности ей.
К л и т е м н е с т р а. По закону царица не обязана говорить на Празднике Истины. Но сегодня, в пятнадцатую годовщину царствования нашего любимого повелителя, я хочу говорить. Я простая влюбленная женщина, и все же выслушайте меня, граждане.
Х о р. Выслушайте ее, граждане.
К л и т е м н е с т р а. Слова ваши наполнили меня радостью, ибо я убедилась, насколько вы почитаете и страшитесь вашего повелителя, как то и предписывает закон. А еще более радуюсь я оттого, что этим вы гордитесь. Вы горды тем, что соблюдаете законы нашего властелина и подчиняетесь его приказам, горды тем, что господин наш вами доволен. Вы гордитесь потому, что ваша почтительность, смирение и послушание известны всему миру. И вы горды также, что всем этим вы обязаны своему повелителю.
Х о р. Именно так, граждане.
К л и т е м н е с т р а. Слова ваши исполнены радости. Но все же, кажется мне, мало говорили вы, как вы любите Эгиста. Знаю, только скромность сдерживает ваш язык. Не слушайтесь голоса скромности. Поверьте мне, граждане. Откройте свои сердца, исторгните из них всю свою любовь к Эгисту. Не он в этом нуждается — вам это нужно, чтобы стать счастливыми. Учитесь у меня, граждане. Верите пример с Клитемнестры: она счастлива с той поры, когда смогла всю любовь свою принести к ногам Эгиста.
Х о р. Ибо счастье не в том, уважаемые граждане, чтобы вас любили, а в том, чтобы вы могли кого-нибудь обожать.
Э г и с т. Кто еще хочет говорить?
Действительно, все говорили?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Мой господин, есть один-единственный гражданин, который еще не высказался.
Э г и с т. Единственный человек, который не признает законов нашего города. Но, может быть, он просто устал от долгого молчания? Может, ему нужно собраться с силами? Может, у него просто во рту пересохло и язык прилип к небу?
Ладно. Подождем еще немного. Может быть, он надумает говорить. Идите, граждане, ешьте, пейте, вы этого заслужили. А потом мы послушаем и того, кто сейчас не в силах заговорить.
Э г и с т. Она все упорствует, мерзавка.
К л и т е м н е с т р а. Не обращай внимания, мой дорогой.
Э г и с т. Она очень ошибается, если думает, что это ей так сойдет.
К л и т е м н е с т р а. Любовь моя, Орест мертв, чем может повредить тебе эта глупая девчонка?
Э г и с т. Она меня возмущает.
К л и т е м н е с т р а. Выгони ее из страны. Прикажи, чтобы никогда не появлялась перед твоими глазами.
Э г и с т. Она не уйдет. Она здесь останется, словно черная ворона среди моих белых кур.
Х о р. Слышишь, Электра? Ты словно черная ворона среди белых кур.
К л и т е м н е с т р а. Милый мой, любовь моя, Орест мертв, подданные боготворят тебя, царство твое простерто у твоих ног, теперь уже ничто не может нам повредить. Не терзай себя больше, станем жить мирно, счастливо: совсем ведь нечего тебе опасаться.
Э г и с т. Да если я последнего жука уничтожу, что может мне в руку вцепиться, последнюю бабочку, что может задеть меня крылышком по лицу, и тогда я не забуду о своем страхе. Горе правителю, который забывает, что надо бояться. Останься я единственным человеком в царстве, понимаешь, Клитемнестра, я бы самого себя боялся.
К л и т е м н е с т р а. Орест мертв, дорогой мой.
Э г и с т. Ты глупая женщина, неужели ты думаешь, я боялся Ореста? Орест был человек, как и я. Самое большее — ему нужна была корона. Протяни он за нею руку, я бы отрубил ее. Но что мне делать с Электрой. Электре корона не нужна.
К л и т е м н е с т р а. Что же нужно Электре, о мудрый правитель?
Э г и с т. Женщина, ты родила демона, а не дочь. Ей говоришь «да» — она говорит, «нет». Ей скажешь «нет» — она «да» твердит. Что ни сделаешь, все не по ней. Коровы много молока дают — ей скошенной травы жалко. Трава густая на лугу — она по вымени иссохшему коровьему горюет. Работник просит десять монет за труды — она требует, чтобы дали двенадцать. В среду ей нужен четверг, а в четверг подавай ей пятницу.
Х о р. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье.
Э г и с т. Глупая женщина, ты думаешь, Электра хочет отомстить за Агамемнона? Эта фурия хочет положить конец бесконечному: она желает искоренить ложь. Клитемнестра, ты родила демона, ты само недовольство произвела на свет, оно погубит мир.
Х о р. Слушайте внимательно, граждане. И ты, Орест. Чрево Клитемнестры не дочь породило, а недовольство.
Э г и с т. Довольно разглагольствовать. Разойдитесь, сброд.
Э г и с т. Все собрались?
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. По вашему приказанию все явились, мой повелитель.
Э г и с т. В последний раз призываю гражданина, еще не представшего перед моим троном: пусть он выскажется, как того требует закон.
Электра, ты что, не слышишь? Я к тебе обращаюсь, дрянь!
Хорошо. Чаша переполнилась. Слушайте, граждане. Есть один-единственный человек в нашем городе, который упорно нарушает закон. Один человек, который постоянно смущает наш покой. Один-единственный, который все наши деяния считает дурными, а любую нашу радость — преступлением. Он хотел бы весь город облачить в траур. Если бы я допустил, он разрушил бы всю нашу жизнь. Чего же заслуживает такой человек, граждане?
Х о р. Чего заслуживает виновный, судьба которого в моих руках?
Э г и с т. Слушайте мой приговор: того, кто отлучает себя от нас, отлучаем и мы от себя. Ты, дрянь, ты не хочешь быть как мы? Ну хорошо, я позабочусь, чтобы ты стала другой.
Э л е к т р а. Хватит. Пятнадцать лет я молчала, сегодня я буду говорить. Царь, ты сказал, я хочу быть не такой, какой вы? Ты правильно сказал. Если такие, как вы, — люди, я хочу быть деревом, камнем, ветром. Если вы счастливы, я буду искать муки. Если вы — белый свет, я стану адом. Я — Электра, вы — обитатели грязной лужи, я — Электра, а вы — грязные свиньи. Смотрите на меня, смотрите и думайте. Вы считаете, лучше солгать, чем сказать правду? Вам больше нравится гнить в грязи, трястись всю жизнь от страха, чем один раз взглянуть смерти в глаза? Вы думаете, преступление останется без возмездия?
Х о р. Вы думаете, преступление останется безнаказанным?
Э л е к т р а. Бы целовали ноги убийце — чего вы этим добились? Вы продали ему своих детей — чего вы этим добились? Вы оболгали звезды небесные — и чего вы этим добились? Разве нашли вы себе счастье? Ужас нашли вы. Разве получили вы спокойствие? Страх получили вы. Вы защищаете свои головы, а вас хлещут кнутом по спине. Так неужели все жертвы были ради этого? Скажите прямо — неужели ради этого?
Х о р. Неужели ради этого?
Э л е к т р а. А что будет с вами, когда убийцу постигнет кара? Чем вы тогда оправдаете свою жизнь? Кому тогда станете лгать и о чем станете лгать? Что будет с вами, пособники палача?
Х о р. Что оправдает вашу жизнь?
Э л е к т р а. Вы все лгали — я молчала. Вы одевались в белое — я не снимала траура. Вы прославляли убийцу, а я ему в глаза плевала. Кто был прав? Кто будет прав? Пятнадцать лет вы жили так, будто не знали, что вы подлецы. Пятнадцать лет зло выдавали вы за добро, лишь бы спастись. Теперь этому конец, пришло время, сейчас выяснится, кто был прав.
Э г и с т. Электра, безумная, кому нужны твои речи? Сумасшедшая Электра, кто тебя слушает? Граждане, смейтесь ей в лицо, эта потаскушка желает учить вас.
Х о р. Граждане, почему вы не смеетесь ей в лицо?
Э г и с т. Теперь послушайте повеление царя: сегодня вечером свинопас Лотос сочетается браком с Электрой.
О р е с т. Нет.
Э г и с т. А ты тут при чем?
О р е с т. Граждане, вы говорили, что гордитесь собой. Славная добродетель. И есть возможность доказать, что вы гордитесь собой по праву.
Э г и с т. Замолчи.
О р е с т. Нет, царь. Гордые граждане, достойные граждане, почему же вы терпите, что вами повелевает этот палач?
Э г и с т. Стража!
О р е с т. Ты ведь хорошо знаешь закон: на Празднике Истины каждый может говорить безнаказанно.
Э г и с т. Каждый гражданин моего города. Но не какой-то чужестранец паршивый.
О р е с т. Я — чужестранец? В этом городе? В этом дворце? Граждане, посмотрите на меня: перед вами стоит Орест, сын Агамемнона!
Э л е к т р а. Нет!
Э г и с т. Орест?
О р е с т. Я — Орест, сын убитого Агамемнона. И я — твоя погибель, тиран!
К л и т е м н е с т р а. Нет!
Э г и с т. Эй, стража, кандалы!
Э л е к т р а. Ни с места, вы знаете закон.
Э г и с т. Вы что, не слышали моего приказа?
Э л е к т р а. Вы знаете закон: колесовать станут, тело будут жечь горячими углями, щипцы загонят под ногти, кожу снимут полосами с того, кто осмелится пальцем тронуть выступающего на Празднике Истины. Земля его не примет, море выкинет на сушу, река не возьмет в свои воды: так говорит закон.
Э г и с т. Как ты глупа. Я создал этот закон. Я царь. Взять его, молодцы.
Э л е к т р а. Ни с места. Я вам приказываю. Я, Электра.
Э г и с т. Откуда известно, что он действительно Орест? А не просто иностранец, который желает погубить город?
Э л е к т р а. Ибо я говорю: он — Орест. Я говорю, Электра, которая еще ни разу не солгала.
Э г и с т. Предали? Отреклись? Вон отсюда! Убирайтесь все отсюда, я желаю быть наедине с этим господином.
Э г и с т. Браво, мальчик. Ловко ты все это проделал.
О р е с т. Более ловко, чем ты думаешь.
Э г и с т. Хвастай, хвастай, тебе есть чем похвастать. Я проиграл и склоняю перед тобой голову.
О р е с т. Быстро же ты сообразил, что проиграл.
Э г и с т. Благодарю за комплимент, я действительно быстро соображаю. А у тебя верный глаз, раз ты это заметил.
О р е с т. Надеюсь, ты понимаешь, я пришел не комплиментами обмениваться с тобой.
Э г и с т. Конечно. Ты явился отомстить за своего отца.
О р е с т. Ошибаешься, царь.
Э г и с т. Если я ошибаюсь, то никогда я не ошибался так глубоко. Во всяком случае, я рад своей ошибке.
О р е с т. Лучше бы тебе не шутить сейчас.
Э г и с т. А почему бы нет? Люблю пошутить.
О р е с т. Ты первый в этом городе, кто любит шутить.
Э г и с т. Могу тебя успокоить: я и единственный. Других я отучил от шуток.
Х о р. Не странно ли? Шутник-тиран не любит шуток подданных.
О р е с т. Слушай, палач, если уж хочешь поговорить перед смертью, я пришел не для того, чтобы отомстить за Агамемнона.
Э г и с т. Достойно похвалы.
О р е с т. Мне жаль его. Если бы мог я плакать, оплакал бы его. Памятник ему поставлю, как и приличествует. Но кровь твою пролью не за кровь его.
Э г и с т. Мне кажется, я тебя понимаю. Ты молод, вся жизнь перед тобой. Агамемнон не только был отец тебе — он был царь, и богатейший царь. И все сокровища, тебе принадлежащие, хранятся в моих сундуках.
О р е с т. Не прикидывайся глупцом.
Э г и с т. Опять не угадал? Прости. Конечно, сокровища прекрасны, но власть еще прекрасней. Потому хотя бы, что каждый день она рождает новые богатства. Хорошо, Орест. Я вижу, передо мной зрелый муж. Выслушай мое предложение. Ты мне понравился с первого взгляда. Поверь, от меня ты научиться можешь многому. Давай разделим трон.
О р е с т. Ты что, не в своем уме?
Э г и с т. Не бойся, мы поймем друг друга. Ты походишь на меня.
О р е с т. Я на тебя?
Э г и с т. Ты, как и я, родился для власти.
О р е с т. Огонь на воду не походит.
Э г и с т. Ты уверен в этом, Орест?
О р е с т. Стервятник не походит на орла.
Х о р. У обоих есть когти.
Э г и с т. Говори, чего ты хочешь.
О р е с т. Крови твоей. Но не за отца. Не за богатство, не за трон. Пятнадцать лет ты отдаешь в руки палача граждан моего города. Пятнадцать лет ни женщины, ни дети не ограждены от произвола твоих разбойников. Ночью не могут голову спокойно приклонить.
Э г и с т. Значит, из-за этого. Я думал, ты умнее.
О р е с т. Кто умнее, скоро выяснится, убийца.
Э г и с т. Меня ты называешь убийцей, сам на меня направляешь меч.
О р е с т. Я убью тебя, тиран, и справедливость восторжествует.
Э г и с т. Тиран. Что такое тиран? И откуда ты знаешь, что я тиран?
О р е с т. Я жил далеко, но уши и глаза мои были здесь. У меня все учтены, каждый человек, погубленный твоими палачами. Каждый человек.
Э г и с т. Ты видел где-нибудь государство без палача?
О р е с т. А тебе не увидеть страны, где преступники предстают перед законом, а честные люди обладают властью.
Э г и с т. Вот-вот. Значит, преступников надо наказывать, а праведным людям воздавать должное. Только надо разобраться, кто виновен, а кто безупречен.
Х о р. Что, по свидетельству истории, не так-то просто.
О р е с т. Если бы я даже ничего не знал о твоем царстве, достаточно было бы того, что я видел сегодня собственными глазами.
Э г и с т. А что ты видел, позволь спросить? Подобострастных слуг, подхалимов, гадов ползучих. Их ты жалеешь, Орест?
О р е с т. А кто им перебил хребет? Кто их сломал, кто их поработил?
Э г и с т. Право, ты меня считаешь богом. Богом всемогущим, который смелых мужей может превратить в скулящих щенят.
О р е с т. Сколько было смелых мужей в городе, ты всех отдал палачу.
Э г и с т. Ты шел по моему царству. Видел ты опустелые селенья? Видел осиротелые кровы? Видел вымершие улицы, сын царя? Нет. Сколько человек я в руки отдал палача? Самое большее, одного из тысячи. А девятьсот девяносто девять остались в живых, и все они вот такие жалкие твари.
О р е с т. Стоит им только пикнуть, ты хлещешь их кнутом, ты колесуешь тех, кто не пресмыкается перед тобой, день за днем ты приучаешь их к страху, и они становятся рабами. Дай им свободу, пусть они сами решают свою судьбу, поддержи смелых, честных, а не хитрых подхалимов, — и город станет населен гордыми мужами.
Э г и с т. Свободу? Что ты в ней понимаешь? Человек — это гнусное животное, он ничем не отличается от свиньи. А перед свиньями нечего бисер метать — о доброте, о чистоте, — они знают, что они свиньи, пусть так и живут. Я принес им свободу, Орест: они могут жить сообразно своей сущности, им даже не нужно стыдиться себя.
О р е с т. И того, кто не хочет быть свиньей, ты бросаешь палачу?
Э г и с т. Они все свиньи, мой друг.
О р е с т. Скажи им: вы все свиньи. Скажи им: кто не свинья, тому вырву язык. Скажи им: кто не свинья, того велю четвертовать. И четвертуй всех, кто посмеет пикнуть, выпусти кишки из каждого, кто захочет выползти из лужи, кто посмеет сказать, что он человек, а не свинья из стада. Старый палач, что ты знаешь о людях? Тебе известны только их льстивые речи.
Х о р. А ты что знаешь о них, сын царя?
О р е с т. Ты думал, что и Ореста знаешь? Вот я стою перед тобой, я, свинья, которую ты принудил всю жизнь лгать, и кинжал в руке моей.
Э г и с т. Ты — это исключение, друг мой. Ты рожден правителем, ты не относишься к этому сброду.
О р е с т. Я — исключение? Так я весь город сделаю исключением.
Э г и с т. Это не твои слова, Орест. Сейчас Электра говорит твоими устами. Значит, ты поддался этой безумной?
Х о р. Ах, Орест, ты поддался безумной.
Э г и с т. Царь к тебе обращается, царь. Опомнись, пока не поздно. Сегодня Электра мой враг, а завтра она твой враг. Сегодня она меня ненавидит, а завтра возненавидит тебя. Сегодня меня осыпает проклятиями, завтра — Ореста.
Х о р. Электра сегодня Эгиста враг, завтра — враг Ореста.
Э г и с т. Опомнись, пока не поздно. Своим умом подумай. Эта фурия сегодня хочет изменить мой мир, а завтра — твой. Этот демон для того и родился, чтобы разрушать порядок. Эта сумасшедшая думает, что свобода — это она сама.
О р е с т. Я посажу ее рядом на троне. Власть Ореста и свобода Электры — родные брат и сестра.
Э г и с т. Несчастный, ты хочешь мир разрушить? Царь, ты не понимаешь! Свобода губит человека.
О р е с т. Это ты погибнешь, палач!
Э л е к т р а. Свершилось.
Справедливость восторжествовала.
О р е с т. Радуйся. Избавление пришло.
Э л е к т р а. Радуюсь. Освободилась. Освободилась. Радуюсь. Эй, слушай, Орест, слушайте все. Смотрите на Электру, она танцует, Электра, что никогда не танцевала, сейчас она пляшет вокруг трупа, она попирает ногами человеческую кровь, она кричит от радости, словно гикают плясуны, только Электра, пьяная от крови, отплясывает под предсмертные хрипы, смотрит в упор в стекленеющие глаза.
Я сумасшедшая, да? Говори прямо. И гляди, как я танцую. Орест, смотри внимательно. Пятнадцать лет жаждала я этой пляски. Пятнадцать лет голодала без этой пляски. Пятнадцать лет ходила в трауре, а теперь я пляшу, вы видите, я пляшу. Орест, я свободна, ты уничтожил ложь! Я пляшу. Я торжествую. Я свободна, Орест!
А что же ты не радуешься со мной? Почему со мной не танцуешь? Боишься, Орест? Боишься плясать возле трупа?
Неверно, что каждый усопший заслуживает покоя. Неверно, Орест. Детям надо сказать, они должны ликовать, когда погибает тиран. Пусть соберется весь город, будем плясать. Кончилась чума, Орест. Дай руку, любовь моя, хочу с тобой танцевать.
О р е с т. Смотри — рука моя вся в крови.
Э л е к т р а. Не бойся крови, бойся лжи. Не бойся крови, бойся греха. Не бойся крови, Орест, бойся мерзости.
О р е с т. Это нужно было сделать. Я знаю. Но посмотри на мои руки.
Э л е к т р а. Дай руку, пусть и моя тоже будет в крови. Я прижму ее к сердцу, видишь, пусть мое сердце тоже будет в крови.
Х о р. Не бойтесь крови, опасайтесь лжи.
Э л е к т р а. Не бойся, Орест, поцелуями сниму кровь с твоих рук. Оботру о свои одежды, мой милый.
Х о р. Не крови бойтесь, бойтесь лживости.
Э л е к т р а. Положи мне голову на колени. Отдохни. Отдыхай, любовь моя, отдыхай, я побуду над тобой. Иди ко мне, положи голову мне на колени, я тебя убаюкаю.
О р е с т. Откуда у тебя столько сил?
Э л е к т р а. Я свободна. Ты освободил меня.
О р е с т. Я устал. Не сердись, Электра, я очень устал.
Э л е к т р а. Ты должен был это сделать.
О р е с т. Нужно было сделать. Необходимо.
Э л е к т р а. Выгляни в окно — свободный город.
О р е с т. Нужно было сделать.
Э л е к т р а. Выгляни в окно — увидишь свободных людей.
О р е с т. Необходимо было сделать. Я уже не боюсь. Взгляни на руки — они уже не дрожат. Я вытер кровь о свое лицо, я уже не боюсь его, Электра.
Э л е к т р а. Ты освободил меня.
О р е с т. Убийцу только убийство может уничтожить — таков закон. Кровавый путь ведет к свободе.
Э л е к т р а. Ты убил ложь. Ты уничтожил грязь.
О р е с т. Пятнадцать лет готовился я освободить город.
Э л е к т р а. Пятнадцать лет я ждала, что ты город освободишь.
О р е с т. Откуда у тебя было столько сил?
Э л е к т р а. Я тебя ждала, любовь моя.
О р е с т. Смотрю я на тебя и не понимаю, кто ты. Я только дивлюсь тебе и не понимаю, кто ты.
Э л е к т р а. Я Электра, милый мой.
О р е с т. С тех пор как я тебя узнал, я понял, что сам по себе я ничего не значу. С тех пор как я тебя знаю, я понял, что один я ничего не стою. С тех пор как я тебя знаю, я хочу быть не только Орестом: я хочу быть Электрой тоже.
Х о р. Кровавый путь ведет к свободе.
Э л е к т р а. Гляди, сестричка, мы свободны.
Х р и с о т е м и д а. Я вижу труп.
Э л е к т р а. Радуйся: убийца нашего отца мертв.
Х р и с о т е м и д а. Если ты так хочешь, я рада.
О р е с т. Радуйся, сестричка: кончился кошмар.
Х р и с о т е м и д а. Если тебе угодно, я рада.
Э л е к т р а. У брата и сестры руки в крови, а у их сестры руки чистые.
Х р и с о т е м и д а. Вы убили, а не я.
Э л е к т р а. У брата и сестры руки чистые, а у их сестры — в крови.
Х р и с о т е м и д а. Ты опять не в своем уме?
Э л е к т р а. У брата и сестры руки чисты от крови Агамемнона.
Х р и с о т е м и д а. Что ж, и мне обагрить руки кровью? Не дождешься.
О р е с т. Не бойся, сестра. Эгист мертв, тебе нечего бояться.
Х р и с о т е м и д а. Если тебе угодно, я не буду бояться.
Э л е к т р а. Не бойся Ореста.
Х р и с о т е м и д а. Я боюсь тех, у кого руки в крови.
О р е с т. Эгист должен был умереть, чтобы вы все избавились от страха.
Х р и с о т е м и д а. Руки у тебя в крови. А люди боятся всех, у кого руки в крови.
О р е с т. Я вам несу свободу.
Х р и с о т е м и д а. Эгист в том же уверял, когда убил нашего отца.
Х о р. Ты слышишь, царь?
О р е с т. Иди домой, сестра. Иди в город и скажи всем: отныне пусть никто царя не боится.
Х р и с о т е м и д а. Царь, ты повелеваешь — я повинуюсь.
О р е с т. Иди, сестра, иди и живи спокойно.
Х р и с о т е м и д а. Какая разница, кто повелевает. Какая разница, кто утверждает, что он прав. Царь всегда прав. И у каждого руки в крови. И каждый — царь именно потому, что люди его боятся.
Э л е к т р а. А раньше ты не смела рта раскрыть. Только взглянет на тебя Эгист, а ты уже скулишь, как побитая собака.
Х р и с о т е м и д а. Ладно, я замолчу. Я уже научилась: лучше всего — держать язык за зубами.
Э л е к т р а. Ну конечно. Молчать ты научилась. И лгать ты научилась.
Х р и с о т е м и д а. Может быть, я лжива. Я труслива, может быть. Но мои руки не запятнаны кровью, Электра.
Э л е к т р а. Смотри сюда. Смотри на мои руки, на руки Ореста. Они в крови, да? Как у мясника? Я не прячусь ни перед кем. Я свободна. Хрисотемида, наши руки в крови, и поэтому-то я свободна.
Х о р. Кровавый путь ведет к свободе.
К л и т е м н е с т р а. Где царь?
Вы слышите? Где царь?
Э л е к т р а. Там же, где Агамемнон.
К л и т е м н е с т р а. Неправда Вы его убили? Убили Эгиста? Нет больше моего Эгиста?
Э л е к т р а. А что ты сотворила с Агамемноном?
К л и т е м н е с т р а. Звездочка моя ясная, солнышко жаркое, убили? Горе мне. Эгист, милый мой, что со мной теперь будет? Как мне жить без тебя? Как просыпаться и как спать ложиться, как мне глаза открыть и слово сказать, если тебя уже нет?
О р е с т. Уходи отсюда, женщина.
К л и т е м н е с т р а. С каких пор сын приказывает матери?
О р е с т. Я не сын твой. А ты мне не мать.
К л и т е м н е с т р а. Слышишь, любовь моя? Сын говорит, что я ему не мать. Дочь меня, как чуму, ненавидит. А тебя нет больше, любовь моя.
Э л е к т р а. А почему тебя дочь ненавидит? Отчего мертв тот, кого ты любила? Почему отрекается от тебя Орест?
К л и т е м н е с т р а. Я всего только глупая любящая женщина. Что мне тебе ответить?
Э л е к т р а. А ты не была глупой, когда на нашего отца сеть накидывала?
К л и т е м н е с т р а. Я сеть набросила, чтобы не мог он защищаться, когда трезубец Эгиста его настиг. Я сеть набросила и сделала бы сегодня то же самое. Сто раз набросила бы и сто раз бы радовалась, увидев его кровь. Дочь, скажи, кого я убила?
Э л е к т р а. Мужа своего.
О р е с т. Царя.
К л и т е м н е с т р а. Глупые, я убила Агамемнона. Агамемнона, которого я ненавидела, он в первую же ночь истерзал меня. У него потаскух было больше, чем звезд на небе, ни разу он мне доброго слова не сказал, мукой мне были его объятия. Зверя-Агамемнона убила, он убил дитя мое, Ифигению.
Э л е к т р а. А ты? Разве ты не принесла бы в жертву Ореста? Не пожертвовала бы мною?
К л и т е м н е с т р а. Тебе не понять чувства матери, у которой собственный муж убил ребенка! Тебе не понять чувства женщины, которую муж обнимал рукою, не просохшей от крови дочери.
Э л е к т р а. А если бы Эгист убил твоего сына, ты бы его руки тоже страшилась?
К л и т е м н е с т р а. Страшилась бы я твоей руки, любовь моя! Что они знают о твоих руках, дорогой мой!
Э л е к т р а. Как смеешь ты оплакивать Ифигению, когда ты не оплакивала ни Ореста, ни Электру?
К л и т е м н е с т р а. Кто ты такая, почему ты повелеваешь, кого мне оплакивать?
Э л е к т р а. Я Электра, твоя дочь.
К л и т е м н е с т р а. Нет у меня дочери. Нет у меня сына. Было у меня дитя единственное. Агамемнон-зверь его убил.
О р е с т. Уйди отсюда, женщина.
К л и т е м н е с т р а. Ты мне не сын. И вы не дочери мои. Вы — дети Агамемнона, этого убийцы. Лучше бы Эгист всех вас прикончил!
Х р и с о т е м и д а. Прикончи эту тварь.
О р е с т. Молчи. Ты нас так ненавидишь, мать?
К л и т е м н е с т р а. Сама бы вас держала под ножом Эгиста, если бы он попросил.
О р е с т. Так ненавидишь?
К л и т е м н е с т р а. Так люблю своего возлюбленного.
Х о р. Причина гибели Агамемнона не ненависть — любовь. Ореста гнала по свету не ненависть — любовь. Электру делала добычей свинопаса не ненависть — любовь.
Э л е к т р а. Мать, ты — чудовище.
К л и т е м н е с т р а. Что ты понимаешь? Ты знаешь, что такое отвращение? Как бывает, когда к тебе приблизится ненавистный?
Э л е к т р а. А мне какую ты судьбу готовила?
К л и т е м н е с т р а. Знаешь ли ты, что такое в первый раз познать радость? Ты знаешь, какие руки у Эгиста? Какое тело? Ты знаешь, какое счастье доставлял мне мой возлюбленный?
Х о р. Агамемнон истек кровью. Пролилась бы кровь Электры и Ореста. Но что вам известно о мужских достоинствах Агамемнона?
К л и т е м н е с т р а. Как ты смеешь судить? Ты же на корню засохла, ты до сих пор не изведала мужского тела, ты, старая дева, твою грудь никто никогда не целовал, ты доска плоская, которой только снятся объятия! Как ты смеешь судить? Что ты знаешь о любви?
Э л е к т р а. А если знаю? Если я все знаю?
К л и т е м н е с т р а. Горе тебе, Электра. Горе вам, не знающим любви. Эгист, милый мой, этим тварям неведомо, как любовь изменяет мир. Вы, глупцы, отчего уродство становится прекрасным, ночь превращается в ясный день, грех в добродетель, страдание в радость? Отчего, глупцы? Ах, Эгист, они не могут знать, — только любовь, нет других законов.
Х о р. Отчего уродство становится прекрасным? Отчего грех становится добродетелью? Отчего, граждане?
К л и т е м н е с т р а. Горе тебе, Электра. Моя кровь течет в твоих жилах: горе тебе. Полюби так, как я любила. Еще крепче полюби. Еще крепче люби его, а пусть другой подомнет под себя твое тело. Полюби еще сильней, и пусть тот, кого ты любишь, никогда не станет твоим.
Э л е к т р а. Не сбудется твое проклятие. Вот Орест, мой возлюбленный.
К л и т е м н е с т р а. Твой брат — твой возлюбленный?
Э л е к т р а. Мой возлюбленный тот, кого я люблю.
К л и т е м н е с т р а. Орест — твой возлюбленный?
Э л е к т р а. Электра никогда не станет принадлежать другому. Электра свободна и принадлежит тому, кого любит.
К л и т е м н е с т р а. Ты так думаешь? Ты вправду так думаешь? Наконец-то ты стала рабой, глупая. Теперь и ты склонишь голову, теперь и ты начнешь скулить, чтобы он тебя не бросил. Теперь ты будешь целовать ему руки, чтобы он любил тебя. Теперь начнешь лгать и ты, чтобы удержать его.
О р е с т. Уйди отсюда, женщина.
К л и т е м н е с т р а. Это ты убил Эгиста, убийца? Ты сбросил солнце с неба? Обратил цветущий сад в пустыню? Чтоб собаки лизали твою кровь. Чтоб вороны выклевали тебе глаза.
Э л е к т р а. Убей ее, Орест.
К л и т е м н е с т р а. Я стану возле дыбы, семь дней и семь ночей буду слушать твои вопли. Я зубами искусаю твою плоть, я своими губами выпью твою кровь, убийца!
Э л е к т р а. Царь, убей ее.
О р е с т. Уйди отсюда, женщина. Не нужно твоей крови, достаточно пролито крови в этом городе. Мне нет дела до тебя, ты мне не мать.
Э л е к т р а. Но мне она мать, понимаешь? Она меня родила и кормила, она меня выхаживала, когда я болела. Эта убийца — моя мать, и я требую: убей ее, Орест. Убей, ибо она убила нашего отца. Убей ее, чтобы город стал свободным. Убей, царь, исполни закон.
О р е с т. В этом городе я — закон. Хватит крови, Электра. Иди прочь отсюда, женщина.
К л и т е м н е с т р а. Я сяду возле моего возлюбленного. Лягу подле его тела. Пусть его руки обнимут меня. Убей меня, царь, и пусть мой труп будет лежать рядом с возлюбленным.
Х о р (
Э л е к т р а. Орест, ты исполнил свой долг?
О р е с т. Тиран мертв, город свободен.
Э л е к т р а. Тиран мертв. А кинжал у тебя в руке. Что ты сделаешь с кинжалом?
О р е с т. Пятнадцать лет хранил я этот кинжал, чтобы с ним освободить город. А теперь уж можно его выбросить.
Э л е к т р а. Ты так считаешь? Ты вправду так считаешь? Тиран мертв, а что же будет с его приспешниками?
О р е с т. Виновных я накажу.
Э л е к т р а. Тогда вознеси снова свой кинжал. Видишь эту женщину? Ты видишь мою мать, Орест? Убей ее. Убей мою мать, если хочешь покарать преступление.
Почему ты не назовешь меня чудовищем? Почему не смеешь сказать мне в глаза?
Я чудовище? Но и весь мир не лучше, мир, в котором правота на стороне чудовища, а ведь я права, Орест. Царь, я права: если преступление останется безнаказанным, — значит, нет больше справедливости, нет.
О р е с т. Для кары мой кинжал уже не нужен.
Э л е к т р а. Кому же карать, как не тебе?
О р е с т. Я убил Эгиста, я уже знаю кровь. Пусть же никто не отдает своим слугам приказа убивать, пока ему самому в лицо кровь не брызнет.
Х о р. При нынешнем разделении труда это вряд ли осуществимо.
О р е с т. Нет, Электра, не карать я пришел. Там, где свобода узаконена, там карает сам закон.
Э л е к т р а. А кто судьями будет, Орест? Где ты в этом городе найдешь человека, имеющего право вершить суд над остальными?
О р е с т. Я разберусь.
Э л е к т р а. Только начнешь разбираться, как сразу выяснится, что никто не виноват.
О р е с т. А если не разбираться, на всех подряд надо ставить клеймо.
Э л е к т р а. Царь! Но кто же невиновен? Среди всех, кто служил тирану, кто не грешен в этом городе?
О р е с т. Осторожно, царская дочь: если все повинны, то царствовать над ними можно только палачу. Смотри, Электра: если скипетр мечом обратится, на троне вновь тиран окажется.
Э л е к т р а. Ты не понимаешь: останься хоть один-единственный виновный безнаказанным, справедливость не восторжествует.
О р е с т. Не понимаешь ты: если я стану карать, а не освобождать, я взращу рабов.
Э л е к т р а. Напрасно. Все было напрасно. Я жила только для того, чтобы был в городе хоть один человек, который не забывает. Один человек, который ждет тебя. Все оказалось напрасным.
О р е с т. Электра, дорогая, не было напрасным.
Э л е к т р а. Ах, Орест, ах, любовь моя, давай уйдем отсюда. Мир велик. Уйдем отсюда, милый мой.
О р е с т. Ты же знаешь, это невозможно.
Э л е к т р а. Мы сядем в лодку, ты парус натянешь. Станем жить на маленьком острове, где только чайки да рыбаки. Я набросаю свежей травы в хижине, принесу воды из источника, в море омою пыль с твоих ног. Уйдем отсюда, любовь моя.
О р е с т. Ты знаешь, это невозможно.
Э л е к т р а. Мы пойдем на рынок гулять, там толпится народ, продают свежую рыбу, побродим у прилавков, где грудами лежат финики, а вечером сядем на землю и будем глядеть на людей. Пойдем в торговый ряд, где гончары вертят свои кувшины, купим миндаля в лавочке, каждое утро я буду приносить тебе цветы. Уйдем отсюда, любовь моя.
О р е с т. Электра, милая, я не могу уйти.
Э л е к т р а. Я не нужна тебе?
О р е с т. Мне некем заменить тебя.
Х о р. Ты незаменима, царская дочь.
О р е с т. Без тебя я полчеловека. Я урод. Я беспомощен.
Х о р. Без тебя он полчеловека. И все-таки он не пойдет с тобой.
Э л е к т р а. Эгист мертв. Город свободен. Чего же тебе еще здесь нужно?
О р е с т. Пройдут столетия, пока люди научатся ценить свободу.
Э л е к т р а. Значит, ты не пойдешь со мной?
О р е с т. Милая, не оставляй меня. Город не покидай, Электра. Город не сможет жить без тебя.
Э л е к т р а. С рождения самого я не выходила за городские ворота. Каждый вечер я приходила на городскую стену, смотрела вдаль. Смотрела на горы, на реки. Каждый вечер я себе говорила: я не могу уйти, пока ты не придешь. Ворота были открыты, а я не уходила.
О р е с т. Ах, Электра, если бы мы могли вместе уплыть по реке. Ах, Электра, если бы я мог с тобой пойти в поля. Если бы только одна была у меня в жизни забота — тебя любить…
Э л е к т р а. Кто я для тебя?
О р е с т. Ты хорошо знаешь.
Э л е к т р а. Ты хочешь, чтоб я стала твой возлюбленной?
О р е с т. Я хочу, чтобы ты стала моим другом.
Э л е к т р а. Ты назовешь меня своей женой?
О р е с т. Тебе известен закон: брат и сестра не могут быть супругами.
Э л е к т р а. Ты считаешь это законом?
О р е с т. Это веление закона, Электра.
Э л е к т р а. Какой закон запрещает возлюбленным любить друг друга?
О р е с т. Закон для всех людей — для меня тоже закон.
Э л е к т р а. Царь, ты подчиняешься ложным законам. Ложных законов боишься, Орест?
О р е с т. Любому позволено нарушить закон: рабу, нищему. Только царю не дозволено.
Х о р. Вы слышите, законодатели? Последнему нищему дозволено нарушить закон, но не законодателю.
Э л е к т р а. Восседать вместе на троне и спать в разных постелях? Видеть тебя днем, а ночью — без тебя? Целовать тебя в лоб, а в уста не целовать?
О р е с т. Как я несчастен, я погиб, таким и буду я до самой смерти. Мне никогда не избавиться от любви. Любить и не иметь возможности любить — вот она, моя судьба.
Э л е к т р а. Ты выбрал ложь себе в судьбу?
О р е с т. Я выбрал терзание. Другого у меня нет.
Э л е к т р а. Не будет терзание твоей судьбой. Не бойся, ты забудешь Электру. Ибо Электра есть Электра, а Орест есть Орест. Теперь уж навечно.
Х о р. Электра есть Электра, и Орест есть Орест, теперь уж навечно.
О р е с т. Электра, милая, имя твое напишут на колонне храма.
Э л е к т р а. Напишут мое имя на колонне храма.
О р е с т. Чтобы и через тысячелетия знали: нет достойных Электры.
Э л е к т р а. Чтобы утвердить навечно: нет подобных Электре.
Х о р. Нет подобных Электре.
Э л е к т р а. Пятнадцать лет я ждала этого дня. В белой тунике меня никто никогда не видел. И наградой мне станет даже не муж Лотос, а колонна храма.
Х о р. Что же лучше, царская дочь?
Э л е к т р а. Орест пришел сюда, чтобы научить людей новой лжи. Орест пришел, чтобы и Электру научить лгать. А имя Электры напишут на колонне храма. Золотыми буквами. Пусть сияет, и ни одного имени рядом, потому что нет человека, подобного Электре.
Х о р. Нет подобных Электре.
Э л е к т р а. Придут матери с детьми на руках, придут влюбленные обнявшись, придут старики с внуками за ручку. На площади мясо жарят, осенью поспеет виноград, город молодым вином запахнет, юноши закружат девушек в танце, и от Электры не останется ничего, только имя на колонне храма. Одно одинокое имя. Одно-одинёшенько.
Х о р. Одно одинокое имя. Одно-одинёшенько.
Э л е к т р а. Можешь уходить, Электра, ворота открыты настежь, никто тебя не держит. Можешь плыть по реке и лгать себе, что ты никого не любишь. А можешь здесь остаться и тоже лгать, что никого не любишь.
Х о р. Ты будешь лгать, уйдешь ты или останешься.
Э л е к т р а. Эгист хотел подкупить меня. Теперь Орест хочет меня подкупить. Эгист предлагал свою милость. Теперь Орест предлагает власть. И все хотят, чтобы я лгала.
Х о р. Царская дочь, останешься или уйдешь, ты будешь лгать.
Э л е к т р а. Оресту тоже не нужна Электра, ему нужна неправда. Всем нужна ложь вместо Электры. Никому не нужна Электра.
О р е с т. Электра, милая, Орест есть Орест, Электра есть Электра, но нам нельзя друг без друга.
Э л е к т р а. Нет, наши пути разные. Мой путь — не твой. Если Электра есть Электра, а Орест есть Орест, у нас не может быть общего пути.
О р е с т. Я отдаю себя настолько же, сколь получаю от тебя взамен. Откажись от себя настолько, сколь принимаешь меня.
Э л е к т р а. Я — Электра, и я не могу измениться.
О р е с т. Электра, моя любимая, мы вместе необходимы миру.
Э л е к т р а. Нет, царь, нет, Орест, ибо ты — трус. Ты любишь и не смеешь любить. Ты победил и не осмеливаешься карать.
О р е с т. Остерегись, Электра, ты требуешь справедливости, а в судьи прочишь палача.
Э л е к т р а. Остерегись, Орест. Остерегись. Ты будешь милосердным, и ложь опять станет царить в городе.
О р е с т. Электра, нужно жить. Во что превратится город, если я на каждого пальцем укажу: ты виновен, и ты, и ты тоже.
Э л е к т р а. А как же ты думаешь? Ты считаешь, теперь все со спокойной совестью могут ложиться спать, ибо Орест утвердил новый закон: прошлое нужно предать забвению?
О р е с т. Электра, нужно жить. Во что превратятся люди, если я на каждом вытравлю клеймо? Как смогут они поднять голову, если за спиной будет стоять палач?
Э л е к т р а. А по-твоему, они распрямятся, если будут жить, словно ничего не случилось? Если ты снимешь с них всю вину?
О р е с т. Не суди строго тех, кому нож был приставлен к горлу.
Э л е к т р а. А ты бы тоже так поступал? Ты бы тоже был заодно с подхалимами, если бы так обернулась судьба? Ты бы тоже с ними с утра до вечера в одном хоре пел бы неправду, а с вечера до утра тебе бы снилась ложь?
О р е с т. Меня судьба так не испытывала. А кто не прошел всех испытаний, должен очень осторожно судить тех, кому пришлось босиком ходить по горячим угольям.
Э л е к т р а. Взгляни. Взгляни на меня, царь, и увидишь несчастную Электру, что ходила босыми ногами по горячим угольям, — и все равно нарушала закон. И если в городе остался хоть один человек, не ставший волком среди волков, один-единственный, — ты можешь творить суд над остальными.
Х о р. Слышите, граждане: если есть хоть один человек, что не стал стервятником среди стервятников, над остальными можно творить суд.
О р е с т. Ты — Электра, и не сравнивай себя с ними.
Э л е к т р а. Значит, у меня и судить нет права.
О р е с т. Когда тебя терзают, стоны твои слышит все царство. Если палач тебе голову отрубит, всему царству будет известна твоя могила. А им пришлось бы умирать безвестно. Только палач знал бы, куда делись их трупы. Остерегись, Электра, ты, чье имя известно всему городу, не сравнивай себя с безымянными.
Э л е к т р а. Значит, и судить мне не дано права.
О р е с т. Если начнешь на них призывать отмщение, никто ведь не назовет себя виновным, каждый укажет на соседа.
Э л е к т р а. Я призываю не к отмщению, а только к справедливости.
О р е с т. Не будет справедливым то, что вредит людям.
Х о р. Не будет справедливым то, что вредит людям.
Э л е к т р а. Разрой рыночную площадь: на тебя оскалятся черепа казненных. Спустись в застенки — там стены стонут. Спроси у обезглавленных трупов, желают ли они, чтобы их забыли?
Х о р. Милые трупы, желаете ли вы, чтобы вас забыли?
О р е с т. Разрой базарную площадь, Электра. Спустись в застенки. Спроси у безголовых трупов, для чего они погибли? Спроси их, Электра, для того чтобы отмстили их смерть или чтобы было покончено с тираном?
Э л е к т р а. Ты легко забываешь — тебе нечего помнить. Ты можешь прощать виновных — жертвы не кричали тебе в уши. Что для тебя этот город, Орест? Дышал ты с нами одним воздухом? Пил из одного колодца? С какой потаскухой ты развлекался, когда у нас возводили плахи?
О р е с т. Пока я царь, не будет на троне палача. Пока я царь, не будет на троне тирана. Пока я царствую, будет в городе царствовать свобода.
Э л е к т р а. Да не бывать тебе царем. Пока я жива, ты не будешь властвовать.
О р е с т. Ты в своем уме?
Э л е к т р а. Я выйду на рыночную площадь и буду кричать во все горло, кто ты такой. Я пойду к женщинам, у которых убили мужей, пойду к влюбленным, у которых убили любимых, пойду к детям, у них убили отцов. И со мной пойдут все измученные, исстрадавшиеся люди, Орест.
О р е с т. И тогда сын убьет отца, отец сына, любящий любимую, и мести не будет конца.
Э л е к т р а. Я выцарапаю трупы из земли. Я воскрешу замученных. Все, кому отрубил голову палач, будут кричать вместе со мною: преступление взывает к возмездию.
О р е с т. Ты не станешь превращать город в ад. Не будешь вбивать людям в голову, что все они закоренелые преступники, что им надо постоянно жить в страхе перед возмездием. Смотри, Электра, город погибнет, если все его жители будут дрожать от страха.
Э л е к т р а. Если нужен ад, чтобы люди очистились от греха, я превращу город в ад. Если нужны мучения, чтобы люди очистились от грехов, я заставлю их мучиться.
О р е с т. Пока я царь, город не станет адом. Пока я царь, страх не станет законом.
Э л е к т р а
О р е с т. Ты с ума сошла?
Э л е к т р а. Ты не Орест. Не ложь искоренить ты пришел. Ты сам — воплощение лжи…
О р е с т. Электра, перестань!
Э л е к т р а. Ты не Орест. Вот я кричу на весь мир: ты не Орест.
О р е с т. Прекрати, безумная!
Э л е к т р а. Ты не будешь царем. Ты не Орест. Ты не Орест!
О р е с т. Нет!
Ах, безумная, ах, безумная, что же ты сделала со мной? Электра, любовь моя, что ты сделала со мной?
Ты, как и я, хотела избавить город от тирана. Я, как и ты, хотел избавить город от тирана. И ты меня оставила, а мне нужно жить: теперь уж без тебя. Ах, любовь моя, Электра есть Электра, и Орест есть Орест, теперь уж навечно.
Х о р. Электра есть Электра, и Орест есть Орест. Теперь уж навечно.
ПРИШЛА ВЕСНА{178}
Драма в двух частях
Авторизованный перевод
Ш а й б а н.
Ш а й б а н н е.
А л м е р и.
В о н ь о.
Б о д а к и.
Д ю к и ч.
Р е д е ц к и.
М о ж а р.
П е т р а н е к.
Х о л л о.
Ф о р и ш (нилашист, первый немец, второй немец, священник, словак, парламентер).
О ф и ц и а н т.
Часть первая
О ф и ц и а н т. У тебя тоже тихо?
Б о д а к и. Вот уже два месяца.
О ф и ц и а н т. Чертовски здоровый климат в этом крае. С гор спускается чистый воздух, говорят, благодаря ему люди здесь живут так долго.
Б о д а к и. Все же в конце концов все умирают.
Р е д е ц к и
М о ж а р. Просто ты постарел, вот в чем беда.
Р е д е ц к и. Ты уверен, что мы пришли туда, куда нужно?
М о ж а р. Ну и нищая деревня, кругом одни горы да ущелья. Здесь не может быть двух кладбищ.
Б о д а к и. Совершенно верно.
М о ж а р. Хотел бы я знать, сколько наших соберется?
Р е д е ц к и. Дюкич пригласил всех, кто еще жив.
М о ж а р. И командира?
Р е д е ц к и. Почем я знаю! В приглашении говорится только об открытии мемориальной доски Рожашу и Шоваго.
М о ж а р. Этих двоих, что погибли под Вертипустой{179}, командир тогда объявил дезертирами.
Р е д е ц к и. Да, иной раз исподтишка совершают не только подлость, но и добро.
Ты, видать, преуспел. Небось стал каким-нибудь председателем или директором.
М о ж а р. Я не такой дурак, чтобы иметь дело с людьми. Предпочитаю животных.
Р е д е ц к и. Это афоризм?
М о ж а р. Я был и остался свинопасом. А ты? Кажется, ты собирался стать кельнером?
Р е д е ц к и. Я не собирался стать кельнером. И лягушек никогда не ел.
М о ж а р. Разве ты не Янош Фориш?
Р е д е ц к и. Нет, — Редецки. Главный врач Редецки.
Б о д а к и. А верно, был у нас в роте пожиратель лягушек.
М о ж а р. Вас никто не спрашивал.
Б о д а к и
М о ж а р. Да, совершенно верно.
Б о д а к и. Это тебе удобнее всего было взять на мушку…
М о ж а р. Кого?
Б о д а к и. Немца!
М о ж а р. Какого немца? Кто вы?
Б о д а к и. Всмотрись хорошенько. Подумай.
Я — Ференц Бодаки.
Р е д е ц к и
Б о д а к и. Нет, правда, это я.
Р е д е ц к и. У тебя же не было пульса! У тебя пульс совсем остановился!
М о ж а р. Да, это действительно твои глаза!
Р е д е ц к и. Это я тебя тогда перевязывал. Под дубом!
Б о д а к и. Этого я не знаю.
М о ж а р. Почему же мы не видели, как ты сошел с поезда?
Б о д а к и
Р е д е ц к и. С тех пор?
Б о д а к и. Меня целых два года выхаживала одна здешняя молодая солдатка, пока я смог стать на ноги.
Р е д е ц к и. Должно быть, ты рад встрече с нами.
М о ж а р. С чего ты взял, что я мог стрелять?
Б о д а к и. Только и осталось, что жить воспоминаниями. Вспоминаю, как жилось, когда еще был цел и невредим и кровь играла. Тогда мне все было нипочем. Готов был хоть небо подпирать, а теперь вот думаю, как все обернулось.
М о ж а р. Я тоже помню! Там тогда стояли офицеры, взводные командиры. Начнись стрельба — их бы скосили пули!
Б о д а к и. Ты стоял вот здесь, там, где сейчас Редецки, — немец. А на моем место — наши.
М о ж а р. Не вступать же нам в драку спустя столько лет?
Б о д а к и. Зачем вы сюда приехали?
М о ж а р. Открыть мемориальную доску нашим погибшим однополчанам.
Б о д а к и. Кто?
Р е д е ц к и. Ты тоже. Все, кто остался в живых.
М о ж а р. Разве Дюкич тебе не писал?
Б о д а к и. Ефрейтор Дюкич?
Р е д е ц к и. Заместитель министра Дюкич.
Б о д а к и. Нет, не писал. Мемориальная доска находится в селе.
М о ж а р. Так почему же Дюкич предложил встретиться здесь?
Б о д а к и. Тут их могила, рядом с часовней.
Р е д е ц к и. Хорошо, что мы сюда поднялись. А то бы так и не знали, что ты жив.
Б о д а к и. Все приедут?
М о ж а р. Здорово его отделали.
Р е д е ц к и. Кажется, едет Дюкич.
М о ж а р. Не машина, а спальный вагон. Эти деятели экономят государственные деньги только тогда, когда их нужно тратить на нас.
Р е д е ц к и. Или это не он? Я что-то не уверен.
М о ж а р. Друзья, назовите свои имена, а то мы уже перепутали друг друга!
Ф о р и ш. Брось дурачиться, Можар.
М о ж а р. Назови-ка свое имя и фамилию!
Ф о р и ш. Янош Фориш. Стыдись!
М о ж а р. Ну конечно! Это ты — пожиратель лягушек!
П е т р а н е к. Привет, друзья. Габор Петранек — пенсионер.
М о ж а р. И ты пришел?
П е т р а н е к. А разве не надо было?
М о ж а р. Почему же. Однажды ты проводил у нас собрание. Когда я узнал, ты уже уехал домой.
В о н ь о. Фориш и сейчас варит лягушек. Только не таким темным мужикам, как вы, а иностранцам.
Р е д е ц к и. Господин фельдфебель, вы нисколько не изменились.
В о н ь о. Меня, как видишь, не повесили!
М о ж а р. Если память мне не изменяет, вы попали в беду не из-за евреев.
В о н ь о. Вы думаете? А впрочем, псе равно. У тех, кто командует, всегда найдутся враги.
П е т р а н е к. И не такие еще мерзавцы дешево отделались.
М о ж а р. Зато многих других, лучших, черти забрали. Этим я вовсе не хочу вас обидеть, господин фельдфебель.
В о н ь о. Называй меня — господин кельнер. Я работаю кельнером в лягушачьем кабачке Фориша. Заходите как-нибудь, не пожалеете.
Р е д е ц к и. Меня тошнит от одной мысли…
Ф о р и ш. Поджарю тебе пару ножек. Спорим на что угодно, не угадаешь, какая из них цыплячья, а какая — лягушачья.
М о ж а р. Бодаки, оказывается, тоже здесь. Что вы на это скажете?
Ф о р и ш. Сержант?
В о н ь о. Бросьте разыгрывать. Я видел, как он протянул ноги.
П е т р а н е к. Знай я это раньше, можно было бы как-то отметить!
Д ю к и ч. Доброе утро.
М о ж а р. Этого мало. Представьтесь.
Ф о р и ш. Разве ты его не узнаешь? Мое почтение, господин заместитель министра.
Д ю к и ч. Если не ошибаюсь, мы были с тобой на «ты».
Ф о р и ш
Д ю к и ч. Не помнит тот, кто не хочет помнить.
В о н ь о. Добро пожаловать, дорогой друг.
Д ю к и ч. Только троим я всегда говорил «вы». Командиру роты, прапорщику и вам, господин фельдфебель.
Р е д е ц к и. В последний день нас было семьдесят четыре человека. Неужто остались только мы?
Ф о р и ш. Ошибаешься. Нас было семьдесят шесть.
М о ж а р. Это я докладывал утром о численном составе роты. Редецки прав.
П е т р а н е к. А мы двое, Холло и я?
В о н ь о
М о ж а р. В роте нас было семьдесят четыре солдата.
Х о л л о. Что это значит? Ты и сейчас считаешь меня солдатом штрафной роты?
М о ж а р. Тогда ты был им.
П е т р а н е к. Ты и меня как-то странно встретил.
Х о л л о. Жена была права. Не стоило мне охать!
Р е д е ц к и. Вы что, с ума спятили? Можар просто придерживается фактов.
М о ж а р. В моей деревне не осталось ни одного еврея. Не на кого сердиться, даже если б я захотел.
Д ю к и ч. Все же нас было семьдесят шесть. Вы забыли о тех, чью память мы хотим сегодня почтить здесь, — Рожаша и Шоваго.
Ф о р и ш. Скажи, пожалуйста, с торжественной речью ты выступишь?
Д ю к и ч. Да, как только затвердеет цемент.
Ф о р и ш. Как это понять? Какой цемент?
Д ю к и ч. Председатель сельсовета мне только что сообщил, что мемориальную доску прикрепили неудачно, пришлось цементировать заново.
Х о л л о. Есть еще у нас недостатки.
Р е д е ц к и. Почему именно сейчас, неужели не могли об этом подумать вчера?
Д ю к и ч. Досадно, но что поделаешь, придется задержаться, будет странно, если отметят память наших однополчан без нас.
М о ж а р. Нас было семьдесят четыре солдата.
Д ю к и ч. Важно то, что мы здесь, вместе.
М о ж а р. Рожаш и Шоваго после утренней поверки отправились в Вертипусту.
Ф о р и ш. Верно! Я их искал, они оставили свои пайки хлеба.
Д ю к и ч. Разве это имеет сейчас какое-то значение?
М о ж а р. Нас было семьдесят четыре, а не семьдесят шесть.
П е т р а н е к. Стоит ли спорить об этом все утро?
Р е д е ц к и. Они ушли голодные, тогда как мы позавтракали до отвала.
В о н ь о. Удрали!
Д ю к и ч. Что вы хотите этим сказать?
Х о л л о. Ты же знаешь, на что они пошли?
В о н ь о. Разумеется, но ведь они ушли без разрешения.
Р е д е ц к и. Да, мы еще не сказали, — Бодаки жив.
Х о л л о. Колоссально! Я непременно должен с ним поговорить!
П е т р а н е к. Сколько же нас еще живет вот так, по всей стране и за ее пределами…
М о ж а р
А л м е р и. Надеюсь, я не опоздал?
В о н ь о. Господин прапорщик! Как я рад!
А л м е р и. Пытался следовать за тобой по пятам, но моя машина не чета твоей. Здорово, ребята.
М о ж а р. Когда вы впервые выступили по телевидению, я только глаза протирал — не мерещится ли мне?
П е т р а н е к. Странные вещи у нас происходят. Витязь{180} Отто Алмер толкует, что́ требуется пролетариям, а я слушаю.
А л м е р и. Долг платежом красен. Вы тоже достаточно объясняли мне.
П е т р а н е к. Когда-то мне приходилось сносить, что вы, господин прапорщик, мне «тыкали».
Д ю к и ч. Не обижайте Алмери. Он отличный журналист, образованный и хорошо информированный.
Р е д е ц к и. Что верно, то верно. Он всегда точно знает, до какой грани можно дойти.
А л м е р и. Мне, старина, заказывают материалы не на злободневные, волнующие людей темы, а исключительно на оптимистические.
М о ж а р. Господин прапорщик, узнаете?
Б о д а к и
А л м е р и. Бодаки!
Б о д а к и. Да.
А л м е р и. А какой ты был замечательный парень! Самый находчивый разведчик, лучший стрелок, отличный инструктор-наставник и непревзойденный собутыльник… Почему ты не давал о себе знать? Я бы тебя непременно отыскал.
Б о д а к и. Я ни о ком ничего не знал.
Д ю к и ч. Ты же читаешь газеты?
Б о д а к и. Это ты, Дюкич?
Д ю к и ч
Б о д а к и. Газет я не читаю. Сразу голова разбаливается.
В о н ь о. Как можно так жить?
Б о д а к и. Меня и в голову ранили.
Д ю к и ч. У тебя есть семья?
Б о д а к и
Д ю к и ч. Обещал.
Х о л л о. Очень жаль, что я ничего о тебе не знал. Мы бы тебя подлечили, направили на курорт.
Д ю к и ч. Могила героев в порядке?
Б о д а к и. Да. А остальные вас не интересуют?
П е т р а н е к. Разве они здесь похоронены?
Б о д а к и. Там, пониже, на склоне. Все шестьдесят три. Их могилы я тоже привел в порядок, так, по доброй памяти, на уход за ними не больно-то раскошеливаются.
Д ю к и ч. Это, к сожалению, правда, но это не из соображений экономии бюджетных средств.
Б о д а к и. Что ж, значит, нельзя было их похоронить всех вместе, в братской могиле?
Р е д е ц к и. Разве эти несчастные были ответственны за то, что произошло? Разве они решали, за что им подыхать?
А л м е р и. Начни мы докапываться, кто за что в ответе, нас бы это далеко завело.
В о н ь о. Это говорите вы, господин прапорщик?
А л м е р и. Я же не взваливал всю ответственность на своих начальников. И, в конце концов, это вы открыли стрельбу.
М о ж а р. Но приказ! Кто отдал приказ?!
Д ю к и ч. Друзья, разве мы собрались сегодня здесь ради этого?
Ф о р и ш. Если здесь похоронено шестьдесят три солдата, значит, с ротным командиром нас будет восемь — все еще не хватает трех человек.
Д ю к и ч
Р е д е ц к и. Веснушчатый? Уму непостижимо. До двух считать не умел.
А л м е р и. Пошли. Если капитан придет, он найдет нас.
Б о д а к и. Я лучше подожду его здесь.
В о н ь о. Пошли, дружище! Беда наша — стареем, черт бы побрал. Я даже забыл любимую песню нашей роты.
Б о д а к и. А я нет.
А л м е р и. Сейчас? Здесь?
Б о д а к и. А почему бы и нет? Мы ведь не на похоронах!
В о н ь о
Б о д а к и. Напра-во! Рота, шагом марш!
Ф о р и ш. Эти шестьдесят три солдата, похороненные здесь, тоже заслуживают хотя бы надгробия. Я готов пожертвовать на это дело четыреста-пятьсот форинтов.
Д ю к и ч. Давай оставим это.
П е т р а н е к. Ничего не скажешь, организовано из рук вон плохо.
М о ж а р. Да, эта задержка некстати. Мой поезд отходит в половине второго.
Д ю к и ч. Сказали, часа через три цемент затвердеет. Давайте уж подождем. Вряд ли нам в ближайшее время удастся собраться еще раз.
А л м е р и
О ф и ц и а н т
Ф о р и ш. Перекусим чего-нибудь. Как-никак, три часа придется ждать.
Д ю к и ч. Мне, пожалуйста, бутылку пива.
А л м е р и. Мне тоже, но только если оно холодное!
М о ж а р. Не будем привередничать. Принесите всем!
Р е д е ц к и
М о ж а р. Как же нет? Скатерть на столе.
Р е д е ц к и. Удивительно, до чего в жизни все просто. Что бы ни случилось, человек всегда садится есть, пить…
П е т р а н е к. И не всегда потому, что хочется, а так, по привычке.
А л м е р и. Привычки свойственны человеку. Вот почему я терпеть не могу оригиналов.
В о н ь о. Когда моя первая жена отправилась на тот свет, я с горя дважды поужинал.
М о ж а р. По такому случаю я тоже готов съесть два ужина.
Х о л л о. Вы уверены, что через три часа мы сможем туда подойти?
Д ю к и ч. Председатель сельсовета поклялся, что все будет готово.
А куда делся Бодаки?
М о ж а р. Сказал, пойдет переоденется.
О ф и ц и а н т. Вы знаете нашего могильщика?
Д ю к и ч. Да, но… давно не встречались.
О ф и ц и а н т. Чудной он какой-то. Приучил ребят ходить на кладбище, словно на площадку для игр… Пожалуйста, позовите, если кончится пиво.
Р е д е ц к и. Помните, как ранило Бодаки? Ничего не могу с собой поделать, но с того момента, как я его увидел, все время об этом думаю.
А л м е р и. Да, вид искалеченного человека невольно заставляет заговорить даже спящую совесть.
Р е д е ц к и. Ты стал циничен.
А л м е р и. Не забывай, что, когда ранили Бодаки, меня там ни было.
Р е д е ц к и. Нет, ты был там.
В о н ь о. Вы ошибаетесь, господин прапорщик ушел значительно раньше.
М о ж а р
Х о л л о. Как нам, черт возьми, убить время?
П е т р а н е к. Пожалуй, лучше всего каждому рассказать, что с ним произошло за это время.
А л м е р и. Это будет или сплошное самоистязание, или сплошная ложь.
А л м е р и. Анна!
Ф о р и ш. Вот великий момент! К уцелевшим воякам роты прибыла их любимица!
А л м е р и
Д ю к и ч. Нет, я ничего об этом не знаю. Целую ваши ручки. Откуда вы узнали, что мы здесь?
Ш а й б а н н е. Я сопровождаю мужа.
Ш а й б а н. Добрый день, ребята.
В о н ь о. Господин капитан!
Ш а й б а н. Это было давно.
А л м е р и. Как прикажешь тебя величать?
Ш а й б а н. Я учитель.
В о н ь о. Переквалифицировались? Представьте себе, я тоже стал кельнером.
Ш а й б а н. Я и до войны был учителем.
В о н ь о. Никогда не предполагал, что господин капитан — офицер запаса.
Ф о р и ш. Под конец попали в плен?
Ш а й б а н. Нет.
П е т р а н е к. Вот это да! Отделался без единой царапины и ушел, захватив с собой самую красивую женщину этих мест.
Х о л л о. По возможности будем вежливы.
Р е д е ц к и. Могу сообщить новость. Бодаки жив.
Ш а й б а н н е
П е т р а н е к. А почему бы и нет? Очень даже правда.
Ш а й б а н. Для меня это все равно что он воскрес… Я видел, когда он…
В о н ь о. Мы все его видели таким, господин капитан. И все-таки он жив.
А л м е р и. Если ты оправился от потрясения, то, может, сядем к столу.
Ш а й б а н
Д ю к и ч. Нет, господин учитель.
Ш а й б а н. Сервус, Воньо. Ты отлично выглядишь. Гляди-ка, Фориш! Слышал, будто ты разбогател. Верно? Сервус, Редецки. Надеюсь, после войны ты закончил университет?
Р е д е ц к и
Ш а й б а н н е
Р е д е ц к и. Шестьдесят три наших товарища покоятся на склоне холма, не считая нас — одиннадцати человек, — вся рота!
Ш а й б а н. По моей вине? Знаешь, в чем ты меня обвиняешь? В массовом убийстве.
Ш а й б а н н е. Сообщалось же, что будет торжественное открытие мемориальной доски.
Ш а й б а н. Я был командиром, Анна. Как видно, решили все свалить на меня.
А л м е р и. Зачем ворошить старое?
Р е д е ц к и. Нас втянули в бой в последний момент. Не станете же вы отрицать, что ответственность за это лежит на вас?
Д ю к и ч. Сударыня, не беспокойтесь, вашего мужа не съедят.
Ш а й б а н. Когда командуешь на войне, меньше всего думаешь о моральных проблемах.
Х о л л о. Протестую от имени армии, офицером запаса которой я являюсь!
Ш а й б а н. Тогда ты тем более должен знать, в чем главная обязанность командира. Обеспечить железную дисциплину, надлежащую боеспособность вверенной ему части, чтобы наносить максимальный урон противнику.
Х о л л о. Это ясно.
Ш а й б а н. Но это означает, что в конечном счете степень боеспособности солдат определяется моральными и волевыми качествами командиров.
Д ю к и ч. Не в этом суть. Важно то, во имя чего ведется борьба.
Ш а й б а н. В том-то и дело, что солдата не спрашивают о его мнении. Он не волен выбирать, на чью сторону становиться, разве только в гражданской войне.
А л м е р и. Этим ты как бы сам себе ставишь вопрос. Последние месяцы заметно напоминали гражданскую войну. Вспомни хотя бы столкновения между армией и нилашистами{181}.
Ш а й б а н. Это были незначительные стычки. Они ничего не решали.
Р е д е ц к и. Давайте не будем уклоняться от главного. Рота погибла в тот момент, когда можно было избежать даже минимальных потерь.
Ш а й б а н. Но почему это произошло?
П е т р а н е к. Потому, что вы отдали приказ о сопротивлении.
Ш а й б а н. Неправда!
Х о л л о. Вы отрицаете?
Р е д е ц к и. Тогда у вас была смелость, а теперь ее у вас нет.
Ш а й б а н н е. Это издевательство над человеком!
Ш а й б а н. Оставь, Анна. Я сам ничего не понимаю. Я ясно помню, что не отдавал никакого приказа.
П е т р а н е к. На этот счет мы все иного мнения — дело обстояло совершенно по-другому.
В о н ь о. Я вовсе так не считаю. Увольте, не впутывайте меня в эту историю.
Ш а й б а н. Прошу всех вас, давайте попытаемся сообща припомнить события того последнего дня.
Д ю к и ч. Как вы себе это мыслите?
Ш а й б а н. Постараемся досконально разобраться во всем по порядку, не упуская ни малейшей подробности — вспомним, кто что говорил, как действовал, в чем провинился, какой промах допустил.
В о н ь о. Это же сущий абсурд! Разве мыслимо спустя более двух десятилетий точно припомнить события давно минувших дней?
Ф о р и ш. К тому же, вконец запутавшись, мы станем сваливать вину с больной головы на здоровую, возводить напраслину друг на друга, придумывать всякие небылицы.
А л м е р и. Пусть тебя это не беспокоит. Тот, на кого возведут поклеп, как-нибудь сумеет оправдаться. Здесь, скорее, каждый будет опасаться, что придется повторить вслух свои прежние высказывания, от которых нынче всех чертовски коробит.
Р е д е ц к и. А я нисколько этого не боюсь. Готов держать ответ за все сказанное мною тогда.
В о н ь о. Ну к чему все это? Ты что-то сказал, а господин капитан тебе возразил и заявил, что это неправда. Ну и будем считать вопрос исчерпанным.
Ш а й б а н. Нет, теперь я так просто отсюда уехать не могу. Вы тоже не имеете права. Это надо выяснить.
Р е д е ц к и. То, что я утверждаю, вам не опровергнуть.
Ш а й б а н. Я и не собираюсь этого делать! Вот когда ты докажешь — тогда посмотрим.
А л м е р и. Что ж, пожалуй, это верно.
Ш а й б а н. Послушайте! Общими усилиями можно восстановите в памяти даже то, что одному человеку не под силу. Это я, как педагог, часто наблюдал. Давайте попытаемся! Перечислим все вместе список личного состава роты. Если не удастся, прекратим всю эту затею.
В о н ь о. Однажды я потратил на это целую ночь, но не мог вспомнить даже половины фамилий. Хотя я-то их всех знал!
П е т р а н е к. Идиотизм! Вся эта затея не имеет никакого смысла.
Р е д е ц к и. А почему бы не попытаться? В случае неудачи мы ничего не теряем.
Х о л л о. Но кто проверит, правильно ли мы всех назовем?
Ш а й б а н. Хотя бы ты.
А л м е р и. Покажи-ка!
Х о л л о. Нет, в него никто не должен смотреть.
Р е д е ц к и. Начнем?
Д ю к и ч. Пожалуй.
А л м е р и. Был еще кто-нибудь на букву «а» кроме меня?
Х о л л о. Это список рядового состава, господин прапорщик.
Д ю к и ч. Первым был Имре Адони!
Ф о р и ш. Адони с обветренными губами! Помню, он всегда ел и проливал суп! Постой-ка… Алачонь Лёринц, Биро Андраш.
В о н ь о. Бодаки, Будаи, Булгар, Гергё.
Р е д е ц к и. Даниэль Геза.
Х о л л о. Нет, до него еще кто-то есть.
А л м е р и. Верно. Цифра Элемер! Потом Даниэль, Даллош, Добшич, Душански. Черт возьми, дело идет лучше, чем я думал.
Ф о р и ш. Теперь моя очередь — Фориш Янош.
В о н ь о. Перед тобой — ефрейтор Дюкич. Янак, Кабаи, Карпаш, Кубачка.
Р е д е ц к и. Ланди, Ликовец.
А л м е р и. Марча Геза, Мольнар, Можар.
В о н ь о. Между прочим, был кто-то еще на букву «м»!
Х о л л о. Не один, а двое.
Ш а й б а н. Не подсказывай.
Ф о р и ш. Ну, конечно! Мовик Дёрдь, затем Мураи.
Р е д е ц к и. Нанаши Ференц, Напра Иштван.
А л м е р и. Щербатый Нидер, помните его? Когда он смеялся, у него всегда высовывался язык. За ним следовал Носваи.
Р е д е ц к и. Не пропустить бы Нугента Лайоша.
Д ю к и ч. Верно! Нугент, Никош, Нилашди, Нюл Габер, Нюлфалуши Берталан.
Ф о р и ш. Невероятно… Неужто всех помним? Облат Фердинанд, Охати.
В о н ь о. Олай Дежё, Оллани — у нас была целая куча на букву «о» — Орос Янош, Орос Кальман, Орсаг, Орвош!
А л м е р и. Пандур.
Х о л л о. С такой фамилией солдата не было.
А л м е р и. В таком случае откуда я ее взял?
Р е д е ц к и. Следующий — Паллаг Шандор, потом — Пап Имре, Пап Виктор.
Д ю к и ч. Пербали, Пиклер, Пороскаи!
А л м е р и. Пропустил моего денщика — Погачаша.
В о н ь о. А кто же потом? Кто со швабской фамилией… ах, да, вспомнил — Поссерл!
Р е д е ц к и. Тех, кто на букву «р», я знаю лучше всех: Радоц, Редецки, Реннер Дёзё, Риго Домокош, Рожаш, Рохонци, Руперт.
Ф о р и ш. Шарвари, Шаслер, Шерхордо, Шиткень.
А л м е р и. Шоваго.
В о н ь о. Шугайда, Шултейс, Сабо Имре, Сабо Вендел.
Д ю к и ч. Тот Келемен, Вернер Пал.
В о н ь о. Журлаи Ласло. Все, больше нет. И три командира: господин капитан, господин прапорщик и я.
П е т р а н е к. Потрясающе!
Р е д е ц к и. Если мы, несколько человек, сумели вспомнить стольких людей, что же хранит память народная!
Х о л л о. Пожалуйста.
Ш а й б а н. Теперь вы верите, что память меня не подводит?
Д ю к и ч. Ладно, давайте отыщем, где была наша последняя боевая позиция.
Р е д е ц к и. Ты что, забыл? Мы все находились здесь, и только рота окопалась за кладбищем.
В о н ь о. Верно.
Ф о р и ш. Официант!
Сколько с нас причитается?
Д ю к и ч. Об этом не может быть и речи.
Ф о р и ш. Одно дело общественное положение, другое — деньги. В хорошие летние месяцы я мог бы взять на содержание все правительство.
О ф и ц и а н т. Покорнейше благодарю.
Д ю к и ч. Ну, так начнем?
Х о л л о. Но как?
Р е д е ц к и. Думаю, лучше всего, если каждый будет говорить и делать то, что он говорил и делал тогда.
П е т р а н е к. Ты что? Собираешься разыгрывать спектакль?
Р е д е ц к и. А почему бы и нет? Так гораздо легче все вспомнить, чем рассказывая.
В о н ь о. Только вот в чем беда. Кроме нас на горе были и другие. Откуда мы их возьмем?
Ф о р и ш. Позвольте, я сыграю! Как-никак я всегда подсматривал из-за угла корчмы, что делают командиры.
А л м е р и. А справишься? Кроме нас здесь побывало немало людей. Словацкий партизан… нилашист…
В о н ь о. Господин приходский священник.
Ф о р и ш. За меня не беспокойтесь. За двадцать лет кого только мне не приходилось изображать. Какую только роль не приходилось играть. Уж положитесь на меня, любезный, за мной дело не станет. Официант, уберите со стола!
Б о д а к и
Ш а й б а н. Да, пришел.
Б о д а к и. А вам не приходило в голову, что я тоже буду здесь?
Ш а й б а н. Нет.
Б о д а к и. А если бы знали, не пришли?
Ш а й б а н. Возможно, Бодаки. Но сейчас я здесь.
Б о д а к и. И не один.
Ш а й б а н н е. Я его жена.
Б о д а к и. Знаю. Можар мне сказал.
Ф о р и ш
Б о д а к и
Ш а й б а н. Это вовсе не игра. Редецки назвал меня убийцей.
Б о д а к и. Он почти прав.
Ш а й б а н. Не из-за тебя. А из-за гибели шестидесяти трех солдат.
Д ю к и ч. Мы хотим знать, кто и в какой мере виноват. Поэтому сейчас мы все будем действовать так, как действовали в тот памятный день с утра до полудня, когда зазвонили колокола.
Б о д а к и. К чему все это, Дюкич? Мертвецов не воскресишь!
А л м е р и. Речь идет не о них. О нас. Ты против?
Б о д а к и. Мне все равно.
А л м е р и. Или ты забыл?
Б о д а к и. Я? Я помню лучше, чем вчерашний день, или то, о чем думал пять минут назад.
Ш а й б а н. Тогда начнем?
Б о д а к и. А вы не боитесь, господин капитан?
Ш а й б а н. Меня больше огорчит, если мы не установим истину.
Д ю к и ч. С чего начнем?
Ш а й б а н. С того момента, когда мы получили приказ о переходе границы.
Ф о р и ш. Давайте вынесем стулья. Здесь стоял только один стол.
Б о д а к и
Ш а й б а н. Итак?
Б о д а к и. Можар стоял вон там на посту.
М о ж а р. Верно!
Б о д а к и
М о ж а р
Ф о р и ш. Считай, что он у тебя есть.
Б о д а к и. Я ел колбасу с хлебом.
Можно?
Ш а й б а н
М о ж а р. А если собьемся?
А л м е р и. Мы поможем, не беспокойся.
Б о д а к и. Что ты видишь?
М о ж а р
Б о д а к и. А наших?
М о ж а р. Наших много. Если не ошибаюсь, пограничники уходят за кордон.
Б о д а к и. А гражданские тоже есть?
М о ж а р. И этих хватает.
Б о д а к и. И тут ты сказал какую-то несусветную чепуху.
М о ж а р. Вскрыли вены страны, она истекает кровью.
Б о д а к и. Где же мы с тобой впервые встретились?
М о ж а р. Под Старым Осколом{182}.
Б о д а к и. Верно. Ты и там все сокрушался — дескать, мадьяры истекают кровью, как распятый на кресте Иисус Христос! Мы, мол, своими костями вымостим дорогу домой!
М о ж а р. Разве я был не прав?
Б о д а к и
Б о д а к и
Ш а й б а н. Уходят за кордон?
Б о д а к и. Так точно.
Ш а й б а н. Что ж. Придется дождаться приказа.
Б о д а к и
М о ж а р
Что с нами будет, господин капрал?
Б о д а к и. Заткнись!
М о ж а р. А нет ли возможности получить новые штаны?
Б о д а к и. А в чем дело?
М о ж а р. Совсем прохудились. Стоит сесть на землю, так сразу же на заднице все отпечатывается!
Б о д а к и. Приходи в полдень.
М о ж а р. Чего это ты размахиваешь руками?
Ф о р и ш. Я нилашист.
Р е д е ц к и
Б о д а к и. Не путай.
Ф о р и ш
Б о д а к и. А тебе что за дело?
Ф о р и ш. Там еще не вывезены дна интендантских склада.
Б о д а к и. А что в них?
Ф о р и ш. Всякая всячина.
Б о д а к и. Не стесняйся, говори.
Ф о р и ш. Мясо, сало, салями, много жиров. Консервы тоже, мука, сахар, чай, всякие пряности. Кроме этого, есть еще много рулонов сукна, полотна, хромовой кожи, наконец, сигареты, ром.
Б о д а к и. А тебя не спрашивают.
Ф о р и ш. Вам тоже перепадет, если вы до полудня будете нас прикрывать. К тому времени мы успеем погрузиться. Окружной комендант велел передать, что и солдатам выплатим двойное жалованье.
Р е д е ц к и. Действительно, вы хорошо все помните!
Б о д а к и. Не перебивайте, так нельзя! Господин прапорщик, ваша очередь.
А л м е р и. Что нового, Бодаки?
Б о д а к и
А л м е р и. Как ты думаешь, штаб батальона находится еще по эту сторону границы?
Б о д а к и. Господин капитан говорит, что да, по эту. Фиалки изволили найти?
Алмери, Да, на солнечной лужайке на склоне Зеленой горы фиалки уже распустились,
Б о д а к и
А л м е р и. Погоди-ка, я тогда что-то спросил. Ах, да! Почему ты не женишься?
Б о д а к и. Действительно, вы спросили, и я ответил: я и так не живу бобылем.
М о ж а р. Это верно. Господин капрал всю дорогу шествовал впереди роты, подцепляя, как на шомпол, каждый лакомый кусочек мяса.
Б о д а к и. Ты неспроста тогда подлизывался, сукин сын.
М о ж а р. Разрешите разок понюхать, господин прапорщик.
А л м е р и. Нате.
Ф о р и ш. Что ж мне передать в ответ?
Б о д а к и. У них два склада битком набиты провиантом и всяким барахлом.
А л м е р и. Провиантом? Женщины уже давно выпрашивают у нас сахар для детей. Им с рождества не выдавали мяса. Почему же вы не раздаете провиант людям?
Ф о р и ш. Эти запасы не предназначены для снабжения населения.
М о ж а р. Их собираются вывезти. Но если не сумеют, все останется здесь. Мы бы не прогадали.
Ф о р и ш. То, что не успеем вывезти, спалим.
Б о д а к и. Как ты разговариваешь с господином прапорщиком? Знаю я тебя, тыловая крыса! Не дай вам господь поднести спичку к складу!
Ф о р и ш. Я пришел сюда не пререкаться, а за помощью. Да или нет?
А л м е р и. Нет.
Ф о р и ш. В таком случае я должен поговорить с господином капитаном. Если вы не сделаете это добровольно, заставят в приказном порядке.
Б о д а к и. Ты смотри у меня!
А л м е р и
Ф о р и ш. К чему эти оскорбления? Я тоже несу военную службу.
А л м е р и. Но какую? Вы умеете не воевать, а только убивать. К сожалению, и на нас в этой войне возлагали задача, недостойные солдат. Но мы никогда не опускались до уровня вашей фашистской банды.
Ф о р и ш. Если б вы сумели отстоять страну, нам не пришлось бы убивать.
Б о д а к и. А ты бывал там, где на огонь отвечают огнем?
Ф о р и ш. Германия не потерпела бы выхода Венгрии из войны.
А л м е р и. А без вас, немцев, мы не потерпели бы очень многого. И проверили бы, действительно ли немцев не берет пуля.
Ф о р и ш. Это грозит расстрелом, господин прапорщик!
А л м е р и. Если найдется палач, который приведет приговор в исполнение.
Ф о р и ш. Немецкая лагерная охрана еще здесь!
А л м е р и. Не грозите, а то заработаете по морде!
Ф о р и ш. Только посмейте. Знаю… почему вы хотите заграбастать склады! У вас, господин прапорщик, тоже есть кого подкормить и приодеть! Ваша жена без разрешения болтается в прифронтовой зоне.
Б о д а к и. Вот видишь? На нилашиста ты осмелился поднять оружие.
Воньо! Ты тоже был здесь.
В о н ь о. Простите, господин прапорщик, этого не следовало бы делать.
Б о д а к и. Лучше бы в него пулю пустить, тогда не стал бы болтать языком.
А л м е р и. Как видно, вы совсем иного мнения о нилашистах.
В о н ь о. В армии мнение в расчет не принимается. Только — приказ.
А л м е р и. Послушай, какая теперь армия?
В о н ь о. Пока нас не демобилизовали, мы тоже армия. Если этот нилашист натравит на нас немцев, что мы будем делать?
Б о д а к и. Лагерь охраняют всего два десятка немцев. Их можно взять даже голыми руками.
В о н ь о. Не болтай, Бодаки, ты еще ни одного немца голыми руками не взял.
Г о л о с Ш а й б а н а
Д ю к и ч
А л м е р и. Что случилось?
А л м е р и. Господин капитан, рапортует командир первого взвода витязь Алмери. В наличии тридцать пять солдат. Взвод занимает оборону. Других донесений нет.
В о н ь о. Господин капитан, рапортует командир второго взвода фельдфебель Воньо. В наличии двадцать семь солдат. Взвод занимает прежние оборонительные рубежи. Других донесений нет.
Б о д а к и. Господин капитан, рапортует командир тяжелого пулеметного отделения капрал Бодаки. В наличии восемь солдат. Других донесений нет.
Ш а й б а н. Сколько боеприпасов?
Б о д а к и. Сорок пять противотанковых гранат, сто восемнадцать снарядов для противотанкового ружья.
Д ю к и ч. Господин капитан, рапортует командир отделения ручных пулеметов ефрейтор Дюкич. В наличии семь солдат. Боеприпасов — по четырнадцать обойм для двух пулеметов. Других донесений нет.
Р е д е ц к и. Господин капитан, докладывает командир отделения связи ефрейтор Редецки…
Ш а й б а н. Нашлись те два солдата?
М о ж а р. Простите, господин учитель, тогда вы назвали их дезертирами.
Ш а й б а н. Тогда они действительно были ими. Рожаш и Шоваго?
Р е д е ц к и. Я не смог установить, куда они ушли.
В о н ь о. В сторону лагеря.
Ш а й б а н. Что им там понадобилось?
В о н ь о. Лагерная охрана им покажет что!
Ш а й б а н
Ш а й б а н. Чего тебе?
Ф о р и ш. Радиограмма. Передали ефрейтору Редецки.
Ш а й б а н. Вручи.
Р е д е ц к и
Ш а й б а н. Читай!
Р е д е ц к и. «Поручик второй роты Листон отдал приказ перейти границу, а сам отошел от колонны в сторону и застрелился».
Ш а й б а н. А рота? Перешла границу?
Р е д е ц к и. Больше в радиограмме ничего не сказано.
Ш а й б а н. Принята по радио?
Р е д е ц к и. У нас уже ни с одной частью нет телефонной связи.
В о н ь о. Возможно, все это вранье.
Ш а й б а н. Листон к чему-то готовился. Он не хотел переходить. Но что это решает?
В о н ь о
Ф о р и ш. Господин капрал, пора готовить обед. Но мясо ни для гуляша, ни для жаркого не годится, одни жилы. Разве что суп сварить?
Б о д а к и. Что ж, вари.
В о н ь о. Что вы тут дурака валяете? Через час нас и след простынет.
Ш а й б а н. Вы за меня не решайте.
В о н ь о. Прошу прощения, но приказ…
Ш а й б а н. Я зачитал вам приказ, который был направлен мне. Но какой приказ я отдам вам, об этом я еще не говорил.
А л м е р и. Тогда они упреждали врага, собиравшегося напасть на Венгрию. Но в этой войне напали мы.
Ш а й б а н. Кто это — мы?
А л м е р и. Мы, венгры.
Ш а й б а н. Не считаешь ли ты, что развязать войну и подчиниться приказу — одно и то же?
А л м е р и. Кто подчиняется приказу, тот тоже берет на себя ответственность.
Ш а й б а н. В случае, если проиграет войну.
А л м е р и. Как ты это понимаешь?
Ш а й б а н. Победителей не судят. У них нет угрызений совести.
А л м е р и. Не верю, что ты так думаешь.
Ш а й б а н. Это не имеет значения. Значение имеют только мои решения. Для меня родина кончается в пяти километрах отсюда, за селом Ранк. Дальше я отходить не хочу, не могу и призывать к этому других не желаю. Приказа о переходе ротой границы я не отдам.
Б о д а к и
М о ж а р. Ура!
Р е д е ц к и
А л м е р и. Это хорошо, что мы не уйдем за границу. Но что мы будем делать дальше? Надо быстро решать.
Ш а й б а н. Отто, настал великий момент! Мы отказались выполнять приказ, это — история!
Что случилось?
М о ж а р. Кажется, стреляли в лагере.
Д ю к и ч. Кого-то казнили.
В о н ь о. Сейчас там нет заключенных. Они валят деревья в лесу.
А л м е р и
Р е д е ц к и. Но кто же стрелял? И почему?
Б о д а к и. Может быть, русские подошли?
В о н ь о. Какое там! Они бы не такую пальбу устроили.
Х о л л о
П е т р а н е к. Как это могло случиться, господин Шайбан, что вы не проверили, кто стрелял и почему?
Ш а й б а н. На войне стреляют довольно часто.
Х о л л о. А если предположение Дюкича было правильным? Если в лагере расстреливали заключенных? Почему в таком случае…
П е т р а н е к. Я тоже не могу отделаться от этой мысли. Здесь стояла целая рота, а на выстрелы почему-то никто не прореагировал.
Ш а й б а н. Сколько раз расстреливали заключенных в вашем присутствии?
Х о л л о. Но тогда мы были безоружные! Беспомощные!
А л м е р и. Между прочим, стреляли не по заключенным. Этой очередью скосили Рожаша и Шоваго.
Х о л л о. Тогда ты этого не мог знать.
Ф о р и ш
Б о д а к и. Я охотно посмотрел бы, как им это удалось.
Ф о р и ш. Их ведет прапорщик Сомолани.
А л м е р и. Тот хилый учитель пения?
Ш а й б а н
Ф о р и ш. Радисты ее не записали. Кроме того, велели передать, что с Медвежьей горы видели, как передовые части русских вошли в Габорхазу{184}.
В о н ь о. А что, если нас просто хотят столкнуть с ними? Может быть, у передатчика сидят радисты полевой жандармерии?
Д ю к и ч. Кого столкнуть? Кроме нас, здесь уже нет венгерских частей.
А л м е р и
Ш а й б а н. Вы не можете установить радиосвязь с другой какой-нибудь частью?
Б о д а к и. Господин капитан, я кое-что придумал.
Ш а й б а н. Потом.
А л м е р и. Не веришь, что мы остались одни?
Ш а й б а н. Верю я или не верю — дело не в этом. Нужно установить факты.
Р е д е ц к и. Еще вчера в районе радиусом в двадцать километров — в Летеце, Дорокие, Пиште, Габорхазе, Кешерюкуте — были наши. Сегодня с восьми утра никто не отвечает.
Ш а й б а н. Объявите роте — мы остаемся и переходить границу не станем.
М о ж а р. Почему вы не спрашиваете нас, хотим мы этого или нет?
Ш а й б а н. Ты стоишь на посту и делай свое дело. Ровно через десять минут всем быть здесь. Я отдам последний приказ по роте.
Ф о р и ш. Разрешите спросить, господин капитан: готовить обед или нет?
Б о д а к и. Обед давно бы мог вариться! Уж не собираешься ли ты закончить войну голодным?
Ш а й б а н
Б о д а к и
М о ж а р. Господин учитель, могу я сказать напрямик то, что говорил тогда?
Ш а й б а н. Разумеется.
М о ж а р. Вы хотите свалить на нас ответственность. Хитрая бестия.
Б о д а к и
М о ж а р. Помню.
Б о д а к и. Так разыграем и эту сцену.
М о ж а р. Господин капрал, вы не пойдете к своим людям?
Б о д а к и. Они давно знают чего хотят. А это чей?
М о ж а р. О чем вы?
Б о д а к и
М о ж а р. Мой. Там пиджак и штаны.
Б о д а к и. А ну-ка, спустись.
М о ж а р. Имею честь доложить — нельзя.
Б о д а к и. Улизнуть собрался? Морду бы тебе набить, лицемер ты эдакий! Вопишь, что страна погибает, а самому, в сущности, ни до чего нет дела!
М о ж а р. Сами говорили, разбежимся кто куда! Каждый волен идти куда глаза глядят!
Б о д а к и. Но вместе! Или никак! Никто не выкрал свой вещевой мешок, только ты! Слезай оттуда!
М о ж а р. Я не имею права покинуть свой пост!
Б о д а к и. По моему приказу можешь!
М о ж а р
Б о д а к и. За оружие хватаешься? Против меня? Ладно, Можар, встретимся после смены часовых.
Ш а й б а н н е
Ш а й б а н. Ты мне все рассказала. Я знаю все.
Ш а й б а н н е. Но остальные?.. Разве ты не понимаешь?
Ш а й б а н. Ради меня. Очень тебя прошу.
М о ж а р. Доброе утро, фрейлейн Анна.
Б о д а к и
Ш а й б а н н е. Я закрыла почту. Не к чему держать ее открытой.
Б о д а к и. Это верно, что русские в Габорхазе?
Ш а й б а н н е. Я недавно звонила в тамошнее почтовое отделение. Мне ответили на непонятном языке.
Б о д а к и. Значит, круг постепенно замыкается.
Ш а й б а н н е
Б о д а к и. А второй пакет кому?
Ш а й б а н н е. Командиру.
Б о д а к и
В о н ь о. Это верно! Ты любил подслушивать!
М о ж а р. Неправда!
Б о д а к и. Чего тебе надо от господина капитана?
Ш а й б а н н е. Не я пекла ему коржики.
Б о д а к и. Отвечай на мой вопрос.
Ш а й б а н н е. Спроси его самого, что он от меня хочет.
Б о д а к и. Как бы ты не пожалела, Анна, что была благосклонна и к одному и к другому!
Ш а й б а н н е. Он ко мне даже пальцем не прикоснулся.
Б о д а к и. Вот и прекрасно! Тебе все равно не выкинуть меня из головы. Кто бы ни признавался тебе в любви, ты всегда будешь слышать меня, всегда будешь помнить меня, и кто бы тебя ни ласкал, ты никогда не забудешь, как я горячо тебя любил.
Ш а й б а н н е. Почему ты хочешь быть только любовником?
Б о д а к и. Потому что нет более крепкой любви. Супруги могут жить вместе, даже испытывая друг к другу безразличие.
Ш а й б а н н е. Пусть так, только бы не быть одинокой! Я так давно одинока, и это так мучительно, что больше я не могу. Ты же знаешь, у меня на всем белом свете никого нет.
Б о д а к и. Но я не могу здесь осесть. Я же солдат, а солдатам, прошедшим тысячи километров по дорогам войны, вряд ли суждено скоро обрести свой дом.
Ш а й б а н н е. Между нами ничего бы не было, если б тебя не расквартировали в том доме, где я живу.
Б о д а к и. Если б ты при бомбежке не выбежала с криком во двор, а мне не пришлось бы тебя успокаивать и внести в дом на руках…
Ш а й б а н н е. Это была случайность.
Б о д а к и. Ничего себе случайность! Ты могла бы меня прогнать, когда я к тебе прилег. Но ты не прогнала. Ты успокоилась, перестала плакать. А потом… мы забыли с тобой обо всем на свете…
Ш а й б а н н е. Прекрасная случайность!
Б о д а к и. Дай я тебя поцелую.
Ш а й б а н н е
Б о д а к и. Можар, черт бы тебя побрал! Наблюдай за местностью!
Ш а й б а н н е. От тебя пахнет чесноком.
Б о д а к и. Прежде тебя это не смущало.
Ш а й б а н н е. Мне никогда не нравилось.
Б о д а к и. А от господина капитана чем пахнет?
Ш а й б а н н е. Как тебе не совестно!
Б о д а к и. Неужто у него не хватило смелости поцеловать тебя?
Ш а й б а н н е. Он человек корректный. Джентльмен.
Б о д а к и. Верно. После войны он вернется не в батрацкую лачугу, как я, а в барские хоромы, со множеством комнат.
Ш а й б а н н е. Этим я не интересовалась.
Б о д а к и. Его денщик рассказывал. Он бывал у него дома.
Ш а й б а н н е
Б о д а к и. Ну все же лучше стать барыней, раз есть такая возможность. Держала бы прислугу, не пришлось бы стирать в холодной воде, да и от мужа хорошо бы пахло, он бы не чертыхался, а миловался да деликатничал.
Ш а й б а н н е
Б о д а к и. Анна!
Для меня птица только до тех пор птица, пока она летает. Как сядет в гнездо, она всего лишь — наседка.
Ш а й б а н н е. Я устала. Боюсь, если ты уйдешь, я не буду знать, что мне делать.
Б о д а к и. Зачем думать о том, что будет завтра? Кто останется последним, тот и закроет дверь.
Ш а й б а н н е
Ш а й б а н
Почему не собралось пулеметное отделение?
Б о д а к и. Господин капитан, я уже сказал им…
Ш а й б а н. Меня сейчас интересует, что они говорят! Простите, Анна, если вы не закончили разговор, я могу подождать несколько минут.
Б о д а к и. Мы закончили.
Ш а й б а н н е. Вот свежие коржики со шкварками. Балинтне просила передать — отведайте на здоровье.
Моя хозяйка не может отличить капитана от капрала.
Ш а й б а н. Ей это ни к чему.
Ш а й б а н н е. Она не хотела обидеть ни вас, ни его.
Ш а й б а н. Анна, я не хотел бы вас торопить, проявлять настойчивость. Но у нас нет времени. Скажите только одно — стоит мне ждать или нет?
Ш а й б а н н е. Боюсь, мы мало знаем друг друга.
Ш а й б а н. Я знаю о вас все.
Эта деревня слишком мала — все тайное становится явным. Правда, я никого не расспрашивал, а то, что слышал, меня нисколько не волнует. Вы живете одна и ни перед кем не в ответе. А я, несмотря ни на что, люблю вас.
Ш а й б а н н е. Я закрыла почту. Русские уже в Габорхазе.
Ш а й б а н. Мы дождемся их здесь. Границу переходить не будем.
Ш а й б а н н е. Никто?
Ш а й б а н. Да к чему уходить? Мы выбрали жизнь, и я надеюсь, что буду радоваться этому вдвойне. Я выстрою свою роту перед сельской управой. Солдаты почистятся, приведут себя в порядок. Вынем затворы у оружия и сложим его. Я обращусь с краткой прощальной речью к своим солдатам. Главное, что я хочу им сказать, я уже написал.
Ш а й б а н н е. Не требуйте от меня немедленного ответа.
Ш а й б а н. Дорогая Анна, если русские выступят из Габорхазы, у нас останется не более двух часов.
Ш а й б а н н е. Я должна подумать. Подождите хотя бы до полудня.
Ш а й б а н. Но это же невозможно, поймите.
Ш а й б а н н е. Ну тогда… Я вернусь к одиннадцати.
Ш а й б а н. Но прошу вас, больше никаких отсрочек.
М о ж а р
Ф о р и ш. Добрый день! Не стреляйте!
В о н ь о. Это было не так, словацкий солдат пришел не со стороны кладбища.
Ф о р и ш. Верно. Он даже наткнулся тогда на стол.
Д ю к и ч. Не будем спорить. Продолжай.
Ф о р и ш
Д ю к и ч. Один?
Ф о р и ш
В о н ь о. У тебя есть воинское удостоверение?
Ф о р и ш. Есть, только оно на словацком языке…
В о н ь о. Давай-ка сюда.
А л м е р и. Ну, так как же? Где твое удостоверение?
Ф о р и ш. Простите, я думал…
А л м е р и. Ты повстанец?
Ф о р и ш
В о н ь о
Ф о р и ш. А немцы здесь еще есть?
Д ю к и ч. Есть. Но сейчас задаем вопросы мы, а не ты.
Ф о р и ш. Нас разбили.
А л м е р и. Немцы?
Не бойся.
Ф о р и ш. Мы перешли на сторону повстанцев. Всей ротой. Но прежде чем мы добрались до гор, немцы неожиданно напали на нас. В открытом поле — ни окопов, ни укрытий…
Д ю к и ч. Когда это произошло?
Ф о р и ш. Четыре дня назад. Тридцатого марта.
Д ю к и ч. В восстании принимают участие значительные силы?
Ф о р и ш. У Дуная нас было не так уж много. Зато в горах сражаются целые бригады. Говорят, численность некоторых из них достигает четырех тысяч человек. Там кроме наших и русские, и украинцы, и поляки, и мадьяры.
В о н ь о. Слушай-ка, ты, не привирай. И венгерские партизаны воюют?
Ф о р и ш. К нашей роте тоже присоединились восемнадцать венгров. Два отделения.
А л м е р и. Рядовые?
Ф о р и ш. Да. Их командиром был один капрал.
Б о д а к и. Был?
Ф о р и ш. Да, они погибли.
А л м е р и. Все?
Ф о р и ш
А л м е р и. Жаль мне тебя, парень. Но ты заслуживаешь и уважения.
Ф о р и ш. Да, пришлось натерпеться страху, до сих пор не могу успокоиться.
А л м е р и. Но вы по крайней мере попытались дать бой.
В о н ь о. Не много ума нужно, чтобы попасть в мясорубку!
А л м е р и. Ум, фельдфебель, без чести ничего не стоит.
Б о д а к и. Господин прапорщик прав. А что нужно нам в нашем положении? Идиотская беспомощность!
Р е д е ц к и. Береженого бог бережет.
Б о д а к и. Что делает бог?
Р е д е ц к и. Береженого и бог бережет, сказано в Библии.
Б о д а к и. Не читал, я уже с восьми лет пас коров. Знаю только одно: кто хочет погибнуть, пусть доверит свою судьбу беспомощным идиотам.
В о н ь о. Ну, ну, разговорчики!
Б о д а к и. Помалкивайте вы, пособник палача! Думаете, я не знаю, почему вы боитесь русских? Под Бердичевом за поденную плату вы расстреливали пленных партизан. За десяток убитых — бутылка рома!
В о н ь о. Мне приказывали.
Б о д а к и. Мне тоже. Но я предпочел пытки и отказался убивать партизан!
В о н ь о
Д ю к и ч. А почему бы и нет? Дело прошлое, с тех пор мы все думаем по-иному.
П е т р а н е к. Все ли?
В о н ь о
Б о д а к и. Меня? Смотри, гнусный шакал, как бы я тебе зубы не вышиб! Ты мародерствовал! Для тебя война была прибыльной — стоило нам где-нибудь остановиться, ты тут же отсылал домой награбленное.
В о н ь о. Ты тоже крал!
Б о д а к и. Брал, когда жрать было нечего ни мне, ни моим солдатам. Но барахла не брал и не отсылал!
Ш а й б а н. И вам не совестно? В присутствии постороннего? Я не потерплю грызни в роте!
Б о д а к и
Р е д е ц к и. Может, нам обсудить, как быть дальше? Мои люди…
Б о д а к и. Что ты хочешь от своих связистов? Они только и умеют что сматывать провода. Поговорим о другом. Вот господин прапорщик верно сказал: эти по крайней мере дали бой немецким фашистам. Нам тоже следовало бы попытаться! Ведь мы давно знаем, что с русскими нам воевать не из-за чего.
Ф о р и ш. Надо было объединиться с русскими и сообща пойти против немцев. Русские — люди хорошие, добросердечные.
Б о д а к и. Тебе легко, ты можешь с ними объясниться.
Р е д е ц к и. Теперь поздно об этом говорить. У нас не было вождя, которому народ верил бы и пошел за ним.
М о ж а р. А немец тогда сожрал бы нас со всеми потрохами.
Б о д а к и. Подавился бы! И даже если бы мы погибли, то не зря. А так пропадаем ни за что ни про что. Какой в этом смысл?
Д ю к и ч. Нельзя произвести на свет ребенка и остаться девственницей. Господствующие классы должны были решить, кому они служат — немцам или нации?
Ш а й б а н. Что с тобой, Дюкич? Ты попал к нам с наилучшей характеристикой.
В о н ь о. Кроме того, что он несколько раз струхнул, жалоб особых на него нет.
А л м е р и. Мы все читали листовки, сброшенные русскими самолетами.
Ш а й б а н. Испанские миссионеры хотели было уговорить южноамериканских индейцев не работать по воскресеньям. После долгих уговоров они убедились, что те не работают и в будни.
Б о д а к и. Вот бы нам обрести родину в тех краях. Наш праотец Арпад{185} мог бы доскакать туда.
М о ж а р. Но там, увы, нет ни сала, ни колбасы! И ядовитые змеи кишмя кишат под кроватью!
Ш а й б а н. Может, вы помолчите, пока я кончу? Русские призывали нас бороться за свободу и национальную независимость. Но ведь вся наша история — непрестанная борьба за независимость родины! И чего мы добились в этой борьбе? Терпели поражение, страна была покрыта виселицами, воцарился террор, патриоты вынуждены были эмигрировать.
Д ю к и ч. Но теперь мы могли бы победить.
Ш а й б а н. Не уверен. Национальное сознание складывается не в один момент. Оно определяется накопленным опытом, всем историческим прошлым. Мы обескровлены, устали, не понимаем происходящего, никому не верим.
Р е д е ц к и. Венгерский солдат в этой войне не хотел воевать. Ни на стороне немцев, ни против них.
Б о д а к и. И все-таки весь мир будет считать по-другому. Ведь мы до сих пор не отвернулись от немцев!
Ш а й б а н. У малой страны нет выбора. В крайнем случае она может решить, от кого ей зависеть. Более сильная держава прикажет ей, или, пользуясь выражением поэлегантнее, станет помогать, да и то не всегда.
М о ж а р. Господин капитан, со стороны села идет какой-то немец.
Ф о р и ш
М о ж а р. Нет, еще далеко.
Д ю к и ч. В мире существует и такая великая держава, которая уважает независимость малых народов.
А л м е р и. Это выяснится после войны.
Р е д е ц к и. После войны? Тогда наступит такое похмелье, такое горькое отрезвление, какого еще не бывало. Нашему незадачливому поколению еще с пеленок вбивали в голову — справедливо, мол, то, что в интересах венгров; территориально урезанная Венгрия — искалеченная, нежизнеспособная страна, что мы, венгры, самая культурная, доблестная нация в Дунайском бассейне, что только мы способны создать здесь прочное государство, надежный щит западной культуры, что венгры — самые стойкие солдаты… а сербы, румыны, словаки, прикарпатские украинцы нам, мол, не чета… Что ж, придется теперь оплевывать, но только самих себя!
Ф о р и ш. От венгра я ничего подобного до сих пор не слыхал.
А л м е р и. И больше не услышите. Ты говорил эффектно, Редецки, но в твоей речи, пожалуй, было излишне много самобичевания. Видно, ты частенько прислуживал в церкви.
Ф о р и ш. Как там немец?
Б о д а к и. Не робей, еще добрых четверть часа.
Х о л л о. Пардон, это тот самый немец, что приходил за нами?
Д ю к и ч. Да, тот самый.
Х о л л о. Спасибо, продолжайте.
Б о д а к и. Как ты перебрался через Дунай?
Ф о р и ш. Мне повезло. Нашел челн под Дунайской Стредой.
М о ж а р. Это еще что?
Р е д е ц к и. Дунасердахей{186}. Неужто ты и этого не знаешь?
Ф о р и ш. Не Дунасердахей, а Дунайска Стреда.
Б о д а к и. Брось ерундить, братец, это одно и то же.
Ф о р и ш. Словацкий город должен называться по-словацки.
В о н ь о. Черта с два! Это исконный венгерский город, я не раз бывал там.
Р е д е ц к и. Тысячу лет его называют Дунасердахеем.
Ф о р и ш. Я понимаю, почему вы так настойчиво твердите одно и то же! Но все это попусту! Даром порох тратите! Выкиньте это из головы!
Д ю к и ч. Мне кажется, здесь ты допускаешь явную передержку. Словак высказывался не столь резко.
Ф о р и ш. Да? Он выражался еще более дерзко!
А л м е р и. Допустим, но в нынешней обстановке это, пожалуй, звучит резковато.
Б о д а к и. Верно. Но мы сейчас воспроизводим не нынешнюю обстановку, а апрель сорок пятого года.
Ф о р и ш. Бодаки даже отобрал у него тогда флягу с палинкой.
Б о д а к и. Верно!
В о н ь о. Теперь моя очередь.
Б о д а к и
Ш а й б а н. Постой! Он попросил у нас убежища.
Б о д а к и. А чего он тогда вносит раздор?
А л м е р и. А ты?
Б о д а к и
В о н ь о. Написали на стенах домов, где нас разместили на постой: «Венгерские собаки, лайте у себя дома!»
Р е д е ц к и. Проклинают нас, будто мы повинны во всех их бедах.
В о н ь о. В девятнадцатом году вы напали на нас как разбойники{189}. Вздумали разжиться за счет нас, отхватить еще кусок нашей территории!
Ф о р и ш. А кто был зачинщиком? Не вы ли?
Р е д е ц к и. Уж не собираешься ли ты рассказывать басни о Сватоплуке{190}?
Ф о р и ш. Достаточно вспомнить жизнь моего отца да и мою собственную. Вы запрещали нам пользоваться нашим родным языком! Закрыли наши школы! Я, между прочим, тоже отбывал венгерскую солдатчину. Приходилось перед всей ротой драть горло и петь издевательскую песню: «Я — придурковатый словак».
А л м е р и
Р е д е ц к и. И все-таки мы принесли им свет!
А л м е р и. Не слишком-то это много. Мы притесняли их, вот в чем правда. Но и вы не больно-то старались понять нас. Наиболее лаконично сформулировал мнение о венграх один из ваших известных историков: за многие тысячелетия приход венгров в Европу явился величайшим бедствием, обрушившимся на славян.
Ф о р и ш. Кто это сказал?
А л м е р и. Палацкий{191}.
Ф о р и ш. Он не словак, а чех!
А л м е р и. Не все ли равно?
Ф о р и ш. Нет, конечно!
М о ж а р. Немец вышел из виноградника.
Ф о р и ш. Он не должен меня видеть. Если увидит, мне капут.
Д ю к и ч. Немцы всю войну посмеивались, дескать, скорее щетина вырастет на рыбьей чешуе, чем примирятся между собой натравленные друг на друга обитатели цыганского табора Восточной Европы.
Ш а й б а н. Ты видишь что-нибудь в пограничной зоне?
М о ж а р. Все дороги безлюдны.
Ш а й б а н
П е т р а н е к. Зачем ставить его в известность?
Ш а й б а н. Потому что мы были солдатами.
Р е д е ц к и. Господин капитан, связисты недомогают.
Ш а й б а н. С каких это пор?
Р е д е ц к и. Купили у какой-то тетки сметану. Она оказалась кислой. А теперь сидят все в дубраве на корточках, никак не могут оправиться.
Ш а й б а н. Что мне с вами делать… Что говорят люди?
А л м е р и. Искренне рады.
В о н ь о. Очень рады.
Б о д а к и. Радуются.
Д ю к и ч. Не нарадуются.
Р е д е ц к и. Душевно рады.
Ш а й б а н. Я решил так — будем сдаваться.
Б о д а к и. Ну нет!
Ш а й б а н. У нас имелось две возможности: либо перейти границу — это мы отвергли, — либо сдаться. Третьего не дано.
Б о д а к и. Что ж, мне в плену прозябать? После трех лет, проведенных на фронте?
Р е д е ц к и. Это все же лучше, чем гнить в яме.
Ш а й б а н. Нас возьмут в плен не в бою. Мы сообщим им о своей готовности капитулировать и сложим оружие.
Х о л л о
Ш а й б а н. Что тебе нужно?
Х о л л о. Я тут подумал. Как же так, вы тут рассуждали о готовности сдаться, капитулировать, а бойцы на передовой ничего об этом не знали?
Ш а й б а н н е. Разве им никто ничего не сказал?
Ш а й б а н. Не помню. Не берусь утверждать, что мы поставили солдат в известность.
А л м е р и. Что ж, давайте разбираться дальше, авось там прояснится!
П е т р а н е к. Но ведь это самое важное! Знай солдаты обстановку, они не стали бы стрелять в русских!
А л м е р и. Неужели тебе не понятно, что мы как раз и хотим доискаться до истины?
Ш а й б а н. Я сказал: сложим оружие и сообщим об этом русским. В этом случае, как пишется в их листовках, можно рассчитывать на свободное возвращение домой.
Б о д а к и. Вырвавшиеся из окружения пулеметчики рассказывали: в Андорбанье забрали в плен даже гражданских, которые никогда в жизни не были солдатами и ни за какие коврижки не сумели бы шагать в ногу.
Д ю к и ч. Такое могло случиться только по недоразумению.
Б о д а к и. Господин капитан, я уже давненько собираю гражданскую одежду. Мигом переоденемся и тут же рассеемся кто куда.
В о н ь о. Это будет как нельзя лучше. Не хочу попадаться им в руки.
Д ю к и ч. Какой прок в гражданской одежде? Кроме солдатской книжки, у нас нет никаких документов. Не думай, русские — народ смекалистый, их не проведешь!
Б о д а к и. Сам-то ты больно умный, как я погляжу.
Д ю к и ч. Мало отшатнуться от тех, кто толкнул нас на пагубный путь, надо еще перейти на противную сторону с полным доверием.
В о н ь о. А заодно и побрататься с ними? Ты, видно, за время войны совсем одурел. Не обижайся, товарищ начальник.
Ш а й б а н. Выводы в сложившейся обстановке напрашиваются сами собой: прекратить бои, признать поражение и, если это неизбежно, сдаться в плен. Но это вовсе не значит безоговорочно капитулировать, тем паче духовно покориться силе, планы которой касательно судеб моей родины мне неизвестны или они таковы, что я с ними не могу согласиться.
Р е д е ц к и. Что ж, нам отказаться от исторической миссии — стать связующим звеном между Востоком и Западом? Сдать свои державные позиции? Сдавать-то нечего! Разве что оборонительные рубежи.
Д ю к и ч. Последний клочок венгерской территории в пяти километрах от границы?
Ш а й б а н. Речь идет о принципах, а не о километрах. В конце концов, мы здесь представляем Европу.
А л м е р и. Боюсь, что Европа не претендует на подобную услугу с нашей стороны.
Ш а й б а н. Откуда это тебе известно?
А л м е р и. Европа и на сей раз солидаризировалась не с нами, а с русскими.
Ш а й б а н. Больше тебе нечего сказать?
А л м е р и. Нет, скажу. К сожалению, Дюкич прав. Наш единственный шанс — опереться на русских.
Ш а й б а н
А л м е р и. Да.
Б о д а к и. Вот тебе и на!
В о н ь о. Я бы никогда не подумал, господин прапорщик… Все, что угодно, только не это… Что вы… витязь Алмери, так легко примирились с ними!
А л м е р и. Шансы не выбирают. Их принимают только как данные. Мы вольны ухватиться за них или упустить представившуюся возможность.
Б о д а к и. Было бы нас, венгров, раз в десять больше! Мы бы не пошли на сделку даже с самим господом богом!
Х о л л о. Но нас, увы, маловато!
А л м е р и. В сорок восьмом году, накануне вмешательства царской России{192}, по поводу нас, с одобрения царя, был состряпан меморандум. В нем есть одна фраза, от которой кровь бросается в голову. «Мадьяры, у которых революционный порыв своеобразно смыкается с варварством азиатских орд и о которых с такой же справедливостью, как и о турках, можно утверждать, что для них Европа — лишь становище, живут в окружении славянских народов, которые им в равной степени ненавистны».
Ш а й б а н. К чему ты заговорил об этом?
А л м е р и. Вовсе я не примирился с ними. Но в вопросе — как нам быть, симпатии или антипатии не должны играть решающей роли. Надо сообразовываться только с нашими интересами и с голосом разума.
Б о д а к и. Опять подсаживаться не на ту телегу? Они еще более нищие, чем мы.
Р е д е ц к и. Мы видели у них такую нужду, господин прапорщик…
А л м е р и. И такую непреклонную решимость и тесную сплоченность, которая делает великую нацию способной на любой подвиг.
Д ю к и ч. Первые христиане тоже начинали не с базилик, а с подземных катакомб.
М о ж а р. Этот все время произносит проповеди, как только язык у него не отсохнет.
В о н ь о. Мой взвод волен поступить как хочет. И я тоже!
Б о д а к и. Не обессудьте, господин прапорщик, но кому сейчас интересно, как было в сорок восьмом году? Речь идет не о Лайоше Кошуте{193}, а о спасении собственной шкуры.
А л м е р и. Значит, ты миришься с тем, что в этой проклятой войне мы ни разу не дали отпора тем, кого считаем своим злейшим врагом?
Б о д а к и. Да, неплохо бы по ним ударить… Но как?
А л м е р и. И сейчас нужно дать ответ на вопрос, на который следовало бы ответить еще полгода назад: способны ли мы взяться за оружие, чтобы постоять за самих себя? Тогда еще, разумеется, вопрос стоял перед всей страной, перед венгерской армией. Сегодня уже только мы можем ответить на него.
Д ю к и ч. Настала последняя минута, когда мы еще в состоянии что-то предпринять во имя нового, более справедливого, чем прежний, общественного строя!
А л м е р и. Строя? Полно! Не успеет он утвердиться, как тут же начнет действовать принуждением, и ты уже не будешь волен поступать как хотелось бы. Я согласен воевать только за венгров, за свою честь.
Ш а й б а н. Я думал, пафос тебе чужд.
А л м е р и. Могу выразиться и более прозаично: я хочу запастись проездным билетом, чтобы русские не сняли меня с поезда и не пришлось бы пробираться домой «зайцем».
Ш а й б а н. Что ты имеешь в виду?
А л м е р и. В лагере Вертипуста два десятка немцев держат в неволе девятьсот наших соотечественников.
Б о д а к и. По-моему, лучше бы ударить по нилашистам.
А л м е р и. Люди важнее, чем склады.
Б о д а к и. Понимаю, господин прапорщик! Но ведь нилашисты, как бы они ни были увешаны оружием, всего-навсего профаны-любители. Зато немцы, мак вы изволите знать, мастаки воевать! Я бы не прочь задать им перцу, но вдруг они мне зададут?
Ш а й б а н. Произвести подобную вылазку можно разве что только с отрядом добровольцев.
А л м е р и. Я сейчас же спрошу солдат своего взвода, готовы ли они вызваться на это.
Д ю к и ч. За готовность отделения автоматчиков ручаюсь!
М о ж а р. Господин капитан!
Ф о р и ш
Д ю к и ч. Где ты раздобыл эту фуражку?
Ф о р и ш. У кельнера. Он опрыскивает в ней сад.
А л м е р и. Не сбивайте его с толку.
Ф о р и ш
Р е д е ц к и. Вот почему они пошли туда! Пока мы здесь торговались да разглагольствовали… они действовали.
В о н ь о. Тихо!
А л м е р и. Они погибли?
Ф о р и ш. Да.
Р е д е ц к и. Кто за это в ответе?
Б о д а к и. Долг платежом красен! Или у вас не так принято?
Ф о р и ш. У господина капитана нет вопросов?
Ш а й б а н. Сведения о том, что эти двое венгерских солдат вели огонь по лагерному караулу, достоверны?
Ф о р и ш. При них помимо прочего были обнаружены ножницы для резки колючей проволоки. Нет ни тени сомнения в том, какую цель они преследовали.
Ш а й б а н. Где они?
Ф о р и ш. По ту сторону ручья.
Ш а й б а н. Вы даже не похоронили их?
Ф о р и ш. Сейчас недосуг этим заниматься.
А л м е р и. Можете уйти!
Ф о р и ш. Виноват, но…
Ш а й б а н. Вам что, непонятно? Убирайтесь отсюда к черту!
Ф о р и ш. Виноват, но у меня есть еще один приказ. Я должен отвести в лагерь двух прикомандированных к вам рабочих, отбывающих трудовую повинность. Сегодня в полдень весь лагерь в полном составе будет отправлен в Австрию.
Р е д е ц к и. Оставьте наш кухонный персонал в покое. Один из них еле ноги волочит, у другого — язва желудка, в любой момент может изойти кровью.
Ф о р и ш. Мне жаль их, но я не могу не выполнить приказа.
А л м е р и. Обер-лейтенант Зейлер может приказывать только вам. Нам он не указ. По возвращении напомните ему об этом.
Ф о р и ш. В таком случае сюда двинется вся охрана.
А л м е р и. Валяйте! Рота окажет вам достойную встречу.
Ф о р и ш. Неужто вам так важны какие-то двое рабочих?
Ш а й б а н. А почему они важны вам?
Ф о р и ш. Да вовсе не они. Важен принцип: что порешили — на том и будем стоять. Ни ни йоту не уступим. Нынешняя армия Германской империи спаяна своей непреклонностью.
А л м е р и. Мы тоже придерживаемся своих принципов.
Ф о р и ш. Каких?
А л м е р и. Не считаю нужным излагать их. Перевес сил на нашей стороне. Катитесь отсюда!
Ф о р и ш. Для прикрытия передислокации нам придали четыре мощных танка. За несколько минут они разнесут в пух и в прах ваши позиции.
Ш а й б а н. Это чистейший блеф. Можар, ты видишь там внизу танки?
М о ж а р. Нет.
Б о д а к и
Ф о р и ш. Ищите танки не возле лагеря, а в селении, западнее церкви.
М о ж а р. Вижу, они там… Один, два, три, четыре.
В о н ь о. Как быть теперь?
Ш а й б а н. Дюкич… Сходи на кухню за рабочими.
Д ю к и ч
Ш а й б а н. Редецки!
Б о д а к и. Я схожу!
А л м е р и. Ты?
В о н ь о
Б о д а к и. Вот они.
П е т р а н е к. Господин капитан, если вы нас выдадите…
Х о л л о. Не упрашивай. Придет и их черед! Настанет час расплаты!
Б о д а к и
Ф о р и ш. Спасибо, камерад. Напрасно препирались. Хайль Гитлер!
Б о д а к и. Камерад!
Не хотел стрелять ему в спину…
В о н ь о. Ты что, с ума спятил?
Б о д а к и. Надо же было что-то предпринять. Не сделай я ничего, я непременно бы рехнулся.
Ш а й б а н. Ты всю роту подверг опасности.
Р е д е ц к и. Что ж, им обоим лучше было подыхать?
Х о л л о. Господи! Неужели нас ни в грош не ставили?
Ш а й б а н н е. Да перестань же. Нервы больше не выдерживают. Давайте прекратим всю эту затею!
Ш а й б а н. Одну минуту!
Часть вторая
Ш а й б а н н е. Прекратим всю эту затею!
Ш а й б а н. Одну минуту!
Ф о р и ш. Здесь была карта.
А л м е р и. Все зависит от того, удастся ли нам вывести из строя танки. Тридцативосьмимиллиметровый бронебойный снаряд отскакивает от них, словно косточка черешни.
Б о д а к и. Я припрятал десяток фауст-патронов. Спустимся в село и под прикрытием домов собьем с танков орудийные башни, как крышку с кастрюли. Кто пойдет со мной, ребята?
Д ю к и ч. Я.
Р е д е ц к и. Я.
А л м е р и. Так и быть, лагерную охрану мы возьмем на себя. Надеюсь, второй взвод тоже будет там.
Д ю к и ч. Пулеметы обоих дзотов наведены на шоссе. Если мы спустим с горы противотанковую пушку…
Б о д а к и. Постой! Еще ничего не сделал, а уже командует, как генерал. Что ты намерен делать с пушкой?
Д ю к и ч. Подавить пулеметные точки.
Б о д а к и. С середины центральной улицы, а? А немцы тем временем будут ковырять в зубах? Тебе следовало бы знать, что для тонкой работы больше подходит крупнокалиберный пулемет.
А л м е р и. Станки оставьте здесь. Пулеметы надо будет снести через виноградники на плечах.
Б о д а к и. Положитесь на мое отделение. В нем найдется несколько дюжих парней. А у двух моих наводчиков руки точные, как у аптекаря.
А л м е р и. Вы уверены, что у западного выхода нет пулеметной точки?
П е т р а н е к. Ворота давно заколочены наглухо, мы даже не ходили через них.
А л м е р и. Предупреждаю, малейшая оплошность может оказаться роковой. Если в ходе атаки нас обстреляют со скрытой позиции, мой взвод будет вмиг скошен.
Ш а й б а н. Можар, почему ты сидишь на посту?
М о ж а р. Ноги устали.
Д ю к и ч. Уже недолго осталось. И если все держатся стойко — держись и ты.
Б о д а к и. Ребята, давайте перед выступлением раскинем умом. Я хочу знать все до мельчайших подробностей, даже то, где в этом проклятом лагере ползают вши — где самцы и где самки.
П е т р а н е к. Повторяю, у западных ворот безопасно.
А л м е р и. В таком случае, полагаю, все ясно. Бодаки, ты отвечаешь за танки. Два крупнокалиберных пулемета возьмут на прицел дзоты, а ручные пулеметы — сторожевые вышки. Я со своим взводом буду атаковать со стороны центральной улицы и продвигаться под прикрытием домов, пока не выйдем из села. Второй взвод ворвется в лагерь со стороны виноградника и помешает разъяренным нацистам расправиться с заключенными.
Ш а й б а н. Неплохо придумано. Передислокация лагеря начнется в полдень. Надо напасть на них сразу же после отдачи приказа о формировании транспорта: именно в те несколько минут, пока заключенные еще находятся в бараках, а большая часть охраны уже покинула свои посты.
Б о д а к и. Стало быть, в нашем распоряжении еще добрых три четверти часа.
А л м е р и. Я, пожалуй, успею сбегать в село, наведаться к жене.
Ш а й б а н. Она в надежном месте. А здесь не миновать беды, если танки попытаются взобраться сюда.
М о ж а р. Очевидно, эсэсовцы еще не хватились, что в отаре недостает одного барана.
Д ю к и ч. Получится блестящая операция! О ней еще будут говорить!
Б о д а к и. Этот фантазер снова витает в облаках. А если после неудачной атаки придется удирать и лагерная охрана продырявит твою задницу?
Р е д е ц к и
Х о л л о
Р е д е ц к и. Авось, когда спустимся вниз в село, — там попьешь.
А л м е р и. Где фельдфебель?
Б о д а к и. Ушел к своему взводу.
Ш а й б а н
П е т р а н е к. Где?
Ш а й б а н. Вам лучше знать.
Х о л л о. Есть только две, господин капитан: одна на севере, другая на востоке.
Ш а й б а н. Те двое — Шоваго и Рожаш — лежат по ту сторону ручья. Попасть в них было невозможно ни с первой, ни со второй вышки. Ручей протекает в лощинке за лагерем в юго-западном направлении.
А л м е р и. Возможно, по ним стреляли не с вышки.
Ш а й б а н. С земли тем паче невозможно было их сразить. Высота берега метра полтора, а то и больше. Открыв огонь из-за насыпи, Рожаш и Шоваго находились в надежном укрытии, как в окопе.
П е т р а н е к. Нас никогда не подпускали близко к проволочному заграждению. Там проходят электропровод и толстый телефонный кабель.
А л м е р и. Непонятно. Можар, бинокль!
Ш а й б а н. Послушай-ка, попытайся точно вспомнить! Сторожевая вышка не булавочная головка! Пройди мысленно вдоль южного заграждения.
П е т р а н е к. Там одни деревья, больше ничего.
Х о л л о. Да, деревья!
А л м е р и. Так где же та проклятая вышка?
Х о л л о. Среди тополей, она замаскирована и походит на птичье гнездо. Наверно, это и есть третья.
А л м е р и. Но где?
Х о л л о. Поищите где-то посередке заграждения: два или три дерева стоят кучно, их кроны, соприкасаясь, образуют как бы куст, там они соорудили вышку.
А л м е р и. Вот откуда нас перебили бы всех до единого!
Б о д а к и. Я же говорил, пораскинь умом!
А л м е р и
Ш а й б а н. Нет, Отто, самое большее — я могу посоветовать.
А л м е р и. Означает ли это, что ты не согласен с задуманной вылазкой?
Ш а й б а н. В принципе — согласен. Одобряю и цель, потому что считаю ее гуманной, хотя о заключенных не располагаю подробными данными.
Х о л л о. Заключенные — люди, господин капитан, разве этого недостаточно?
Ш а й б а н. Те, кто их караулит, — тоже люди.
П е т р а н е к. Уж не хотите ли вы поставить на одну доску убийцу и его жертву?
Ш а й б а н. Нет. Но творить суд и расправу — не мое дело. Зато я вправе спросить: на каком основании мы подвергаем риску жизни уцелевших бойцов роты?
А л м е р и. А если нацисты захотят угнать нас за границу?
Ш а й б а н. Нам поневоле придется подчиниться принуждению.
А л м е р и. В моральном отношении наш поступок тоже принуждение — веление совести.
Ш а й б а н. Пока я солдат, я признаю только вынужденные действия, вызываемые военной обстановкой. Угрызение совести во время войны — роскошь, позволительная только для штатских. Сколько лагерей мы видели в ходе отступления? Сколько ты видел узников, гонимых на запад, которые падали в изнеможении и их тут же приканчивали конвоиры? Почему ты тогда не ратовал за справедливость?
А л м е р и. Теперь сила на нашей стороне. Валить ответственность не на кого.
Д ю к и ч. Если мы все-таки осуществим задуманное, мы исполним свой моральный долг. А станем вести себя как трусливые мерзавцы — так же гнусно и погибнем.
Б о д а к и. Мы что, будем раздумывать да разглагольствовать до тех пор, пока немцы не заберутся на гору?
Ш а й б а н. Сидел бы ты лучше, поджав хвост, да не палил зря!
Б о д а к и. Не меня одного унизили. Всех нас. И прежде всего вас, господин капитан!
Д ю к и ч. Вот теперь-то рота станет по-настоящему спаянной, раз приказ о наступлении согласуется с чувством справедливости у солдат.
Ш а й б а н. Приказа не будет!
Д ю к и ч. Не оставляйте нас одних в последний день! Солдаты действуют более уверенно, когда чувствуют над собой командира, к которому они привыкли.
Ш а й б а н. Какие же вы недалекие! Дисциплина, спаивавшая роту, развалилась, как бочка без обруча. Это я прежде всего замечаю по вас. Кто бы еще вчера осмелился перечить мне — старшему командиру? Неужели вам непонятно? С того момента, как люди поняли, что у них есть шанс выжить, они желают лишь одного — жить, и ничего другого.
Д ю к и ч. Если им разъяснить, о чем идет речь…
Ш а й б а н. Вы хотите втемяшить им в головы свои идеи? За полчаса?
Д ю к и ч. Нынче утром вы имели смелость сказать «нет». Но иногда необходимо сказать и «да»! То, что мы ничего не доводим до конца, может иметь пагубные последствия. Не доводим начатое до конца, начинаем торговаться по любому вопросу, на который следовало бы дать быстрый и недвусмысленный ответ. Эта проклятая нерешительность, нарочитая медлительность во всем — наш бич. Из-за этого сорвалась попытка заключить перемирие, из-за этого страна оказалась на краю пропасти!
Ш а й б а н
В о н ь о. Пишут письма.
Ш а й б а н. Куда?
В о н ь о. Домой. Все спятили с ума. Находятся чудаки, которые за завалящий листок почтовой бумаги предлагают свои часы.
Это ты страдаешь болезнью желудка? На, возьми кружку молока. Половина хлеба тоже твоя. Фельдфебель Воньо умеет не только муштровать да командовать.
Х о л л о. Покорно благодарим, господин фельдфебель.
А л м е р и. Никак не пойму этого писательского зуда.
Ш а й б а н. Не забывай, рота три месяца не участвовала в боях.
В о н ь о. Я уж им говорил, напрасно, дескать, пишете, все равно полевой почты нет. Авось когда-нибудь будет! — возражали мне и так увлеклись писаниной, так старательно выводили каракули, словно по строчкам, как по тропинкам, можно добраться домой.
А л м е р и. Имея противотанковые оружия и пулеметы, мы почти ничем не рискуем. Можно мне поговорить с людьми?
Ш а й б а н. Говори со всеми. Выстрой роту.
Б о д а к и. Солдаты второго взвода — люди не робкого десятка, никогда не поддавались панике.
В о н ь о. И сейчас не дрогнут.
Ш а й б а н. Как ты думаешь, Воньо?
В о н ь о. Я, господин капитан, думаю, что этих немцев можно разбить.
Б о д а к и. В этом-то вся суть!
В о н ь о. Но я все же думаю и о другом. Я служил не только по долгу. Я находил удовольствие в том, чтобы исправно нести службу, держать вверенных мне солдат в постоянной боевой готовности: чтобы бойцы были выносливы, подтянуты, беспрекословно исполняли воинский долг, чтобы оружие, экипировка всегда были в исправности. Любое указание старших командиров было для меня законом. Если я получал приказ, я никогда не раздумывал над тем, как бы облегчить свою задачу, а, беспрекословно повинуясь, старался выполнить приказ скрупулезно точно, с должным вниманием. И до сих пор за ревностное несение службы я неизменно получал одни только поощрения. Но к концу войны, господин капитан, я пришел к выводу, что мое старание, ревностное отношение к службе вовсе не было всего лишь неукоснительным исполнением приказов начальства. В сущности, оно переросло в произвол солдафона — в гнусное насилие над людьми, граничащее с преступлением.
Б о д а к и. Так оно и есть! Когда хозяин прогорит, мерзавцем оказывается его слуга! Уж так оно водится — всегда виноват стрелочник.
Ш а й б а н. Мне жаль тебя, Воньо! Да и к себе я испытываю жалость со смешанным чувством презрения и даже отвращения. Наше заблуждение, или, как ты говоришь, преступление — явление отнюдь не оригинальное. Мы получили его в готовом виде от нашего протектора и союзника.
Х о л л о. Это не совсем верно, господин капитан. Правитель Хорти{194} не всегда нуждался в подсказке чужеземных советников, что касается преследования людей, он и сам сумел установить диктаторский режим.
Ш а й б а н. Оставим это! Власть — это сфера политика, а мораль — нет.
Д ю к и ч. И все-таки отнюдь не безразлично, отстаивает человек правое дело или нет.
В о н ь о. Эту войну тоже называли справедливой. Видел ли ты когда-нибудь правительство, объявляющее своим солдатам: мы посылаем вас на позорную авантюру? Два года тому назад, когда наш эшелон провожали на фронт, мы, Дюкич, пели не разбойничьи песни, а национальный гимн и, прослезившись, поклялись под трехцветным флагом беззаветно сражаться за родину.
Д ю к и ч. Природа войны определяется не декларациями, а целью, которую преследуют воюющие. Уяснив это, всякий поймет, что в нынешней войне не русские задались целью подмять под себя немцев.
В о н ь о. Давно тебе это ясно?
Д ю к и ч. С самого начала войны.
В о н ь о. И что ты сделал против нее?
Д ю к и ч. С тех пор как стал солдатом, не так уж много.
В о н ь о. Раз уж ты такой застенчивый — я сам скажу без обиняков! Лизал немцам зад и стрелял в русских, точно так же как и я.
Д ю к и ч. Я стрелял в воздух.
М о ж а р. Рассказывай эту басню легковерным простакам.
В о н ь о. Брось ты мне пули лить! Из дзота под Шепетовкой, когда рядом с тобой стоял командир батальона, куда ты стрелял?
Д ю к и ч. Тогда — один-единственный раз… И то первую очередь я дал вверх! Но господин полковник пригрозил: если ты в них не попадешь, я позабочусь, чтобы их пули угодили в тебя, они-то не промахнутся.
В о н ь о
Д ю к и ч. Но только один раз…
В о н ь о. Свиньи проклятые! Вы такие же грязные сволочи, как я! Но уже всячески стараетесь обелить себя, врете как сивый мерин! Что ж, покаешься перед ними, когда они прорвутся сюда? Или мне им сообщить? Есть, мол, здесь один товарищ, заждался вас, но все же успел отправить на тот свет с добрый десяток ваших.
Д ю к и ч
П е т р а н е к
Б о д а к и. Ты не искушен в этом деле.
П е т р а н е к. Я целый год служил унтер-офицером инструктором. Нет такого оружия, с которым я не умел бы обращаться.
Ш а й б а н. В таком случае почему ты очутился в лагере?
П е т р а н е к. Когда я уже находился на фронте, меня настиг приказ военного коменданта завода и меня перевели в штрафную роту, поскольку я был профуполномоченным.
Б о д а к и. С одного выстрела?
П е т р а н е к. Да.
Б о д а к и. Вот это да! Неплохо!
П е т р а н е к. Но я не хотел! Мне хотелось дожить до этого дня о чистой совестью! Но наши правители коварно всячески изощрялись, стараясь замарать любого, кто не хотел поднимать руку на Советы!
В о н ь о
Д ю к и ч. Мы объяснимся начистоту, а правде они должны поверить.
Ш а й б а н. Но я не уверен, что они простят. Ты плохо знаешь людей. Чрезмерная откровенность, прямодушие нередко их настораживают, делают еще более недоверчивыми…
А л м е р и
М о ж а р. Господин капитан! Внизу зашевелились нилашисты.
Б о д а к и. Уж не вывозят ли они награбленное?
А л м е р и. До отправки эшелонов у нас осталось тридцать минут. Пора точно скоординировать взаимодействие подразделений роты.
Д ю к и ч. В одной-единственной роте осуществляется то, чего невозможно было добиться в масштабах страны, — национальное единство. В составе роты есть кадровый офицер, студент-медик, рабочий, пастух, ряд опытных специалистов, крестьянин, кельнер, есть среди нас католик, реформат, евангелист, баптист, иудей и даже один словак. Да, кстати, где он?
М о ж а р. Пошел на кухню. Фориш потчует его салом.
П е т р а н е к. Я один пойду на штурм лагеря, мой товарищ тяжело болен.
Х о л л о. Эти несколько часов я тоже как-нибудь выдержу!
А л м е р и
Б о д а к и. Кто отощал, да у кого здоровье неважное, пусть сидит себе и не ерепенится.
П е т р а н е к. Я имею право драться с немцами!
Ш а й б а н. Вы не зачислены в личный состав роты. Я не могу выдать вам никакой экипировки.
Х о л л о. Мы просим только оружие.
В о н ь о. Это самый щекотливый вопрос. К тому же надобно бы потолковать с людьми, примут ли они вас в свою компанию. Но теперь уж недосуг заниматься разговорами.
Х о л л о. Вот, оказывается, где собака зарыта! Мы вам не нужны!
А л м е р и. Вы свободны, никто вас не тронет — разве этого недостаточно?
П е т р а н е к. Не сегодня-завтра все мы попадем в плен к русским. Что ж, нам тогда отмежеваться от вас? Неужели взаимному отчуждению никогда не будет конца?
Б о д а к и. Не будем тянуть время. Иди сюда, Ициг, нанеси на карту расположение третьей вышки.
Х о л л о. Меня зовут Геза Холло.
Б о д а к и. Неужто ты обиделся?
Р е д е ц к и. Я сию минуту осмотрю их, господин прапорщик!
А л м е р и. Успеется. Я не очень-то уверен, что они смогут принять участие в вылазке.
Х о л л о. Это уже решено?
Б о д а к и
Вот и отлично. Откуда ты знаешь условные обозначения военной топографии?
Х о л л о. Я был лейтенантом запаса.
Б о д а к и. Вы?
Ш а й б а н. Как давно ты в лагере?
Х о л л о. Третий год.
Б о д а к и
Х о л л о
Б о д а к и. Этого я не сказал. Вы хоть и были офицером, но все-таки еврей.
Х о л л о. Вы спасли мне жизнь, за это я премного благодарен. Но зачем вы меня унижаете?
Б о д а к и. Если хотите знать, я с немцами порвал не из-за вас. Мне они осточертели, я их всех бы перебил! Но ради еврея я не стану рисковать своей шкурой.
Д ю к и ч. Подумай, что ты говоришь. Большинство заключенных тоже евреи.
А л м е р и. Откровенно говоря, подобное юдофобство недостойно просвещенного европейца.
Б о д а к и. Полагаете, что это непорядочно? Господин капитан, и вы такого же мнения?
Ш а й б а н. В основном да. К тому же, думай о том, чтобы не наживать себе лишних врагов, после войны они могут тебе здорово насолить.
Д ю к и ч. Не только поэтому. В конце концов, пора покончить с человеконенавистнической, расовой дискриминацией.
В о н ь о. Этого вы тогда не говорили.
Х о л л о. Нет, говорил.
Б о д а к и
А л м е р и. Не ты, а твое юдофобство.
Б о д а к и. Но в степи, где я жил, даже и не видно было евреев. Мы, батраки, знали всех хозяев-мироедов в нашей округе наперечет: с кем можно столковаться, кто живодер, грубиян, прижимистый скряга. Что на свете есть люди различной расы — этому меня научили в венгерской королевской армии. Здесь мне вбили в голову, что любой мадьяр, будь он даже подонком, превосходит еврея, его, мол, и за человека не следует считать, он враждебный нации вредный элемент, и ежели он погибнет — не велика потеря, одна польза. Когда мне прививали эту ненависть, господин прапорщик, мои наставники поступали по-европейски?
А л м е р и. Мы не раз действовали по предписанию свыше. Но про себя все же думали, что поступаем негуманно, некорректно, что рано или поздно это не кончится добром.
Б о д а к и. Думали?
А л м е р и. Вполне естественно, что мы сомневались в правильности приказов, противоречивших здравому смыслу.
Б о д а к и. А мне и невдомек было! Вы-то как-нибудь оправдаетесь, этак на европейский манер. Дескать, мы были не согласны со всем этим, душа возмущалась. А мы, доверчивые дураки, будем подставлять спины, мы ведь не умеем со дня на день менять кошу на своей роже!
Ш а й б а н. Не перебарщивай, Бодаки!
Б о д а к и. Вы знаете, что это такое? Гнусный обман!
Ш а й б а н н е. Не сердитесь, но ваш спор — сущий вздор! Вы тогда грызлись между собой, а тем временем там внизу, в лагере, ждали вашей помощи люди, обреченные на гибель!
Ш а й б а н. Ты не вмешивайся в наш разговор!
А л м е р и
Б о д а к и. Бросьте разглагольствовать! Теперь уж я вам не верю!
Д ю к и ч. Разве допустимо вступать в пререкания? Перед самым выступлением?
Б о д а к и. Черта с два! Пусть выступают те, кто заврался! Вас сейчас совесть не грызет, господин капитан! Зачем же мне, темному мужику, ввязываться в рискованную авантюру, за которую вы, грамотей, не хотите отвечать?
А л м е р и. Стой!
Х о л л о. Господин капрал, командуйте противотанковым расчетом… Подумайте о девятистах несчастных узниках! О ночных казнях, воплях, о незаживающих ранах исстрадавшихся людей… Беднягам все еще приходится терзаться в постоянном страхе за свою жизнь.
Б о д а к и. А меня кто избавит от мытарств? Пока меня не призвали на военную службу, я даже не знал, что можно каждый день есть горячее. Три года на фронте смерть неотступно ходила за мной по пятам. Мне-то кто руку протянет?
Р е д е ц к и. Вы не правы! У вас было оружие, над вами не мог измываться любой. Но этих несчастных расстреливали, убивали, жертвы даже не могли защищаться, разве что взмолиться о пощаде или проклясть своих палачей и умереть.
Б о д а к и. Я их не трогал. Пусть держат ответ виновные! Отныне я забочусь только о самом себе. Да еще скажу глупым солдатам, многие из которых еще не прозрели: плюйте, дескать, на все и спасайте свою шкуру.
А л м е р и. Если он разложит мой взвод, я его пристрелю.
Ш а й б а н. Бодаки!
Х о л л о. Не понимаю… Вроде бы все вы против немцев, но тем не менее рассуждаете чуть ли не как заправские нацисты. Неужели вы настолько разложились, что даже не замечаете этого?
П е т р а н е к. Ты несправедлив. Прапорщик все еще рвется в бой за освобождение заключенных.
Х о л л о. Чтоб оправдаться перед русскими.
Д ю к и ч. И по велению совести.
Х о л л о. Мне больше всех по душе фельдфебель. Он хоть был искренен.
Д ю к и ч. Только этот солдафон умолчал о своем чрезмерном усердии по выполнению приказов. Что ты знаешь о нас?
Х о л л о. Хотя бы то, что между вами нет даже двух единомышленников, придерживающихся одинаковых взглядов.
Д ю к и ч. А вот мы трое? Разве мы понимаем друг друга?
П е т р а н е к. Вот увидите, Бодаки обрушится огнем своих пушек на немецкие танки.
Х о л л о. Не верится, что будет так. Остальные тоже не сдвинутся с места. Для этого недостаточно простой заинтересованности. Нужно иметь ясную цель или хотя бы задаться мыслью, которая побуждала бы к активным действиям. Лучше всего перейти на сторону русских, пока не поздно.
Д ю к и ч. Только нам одним? Это явилось бы свидетельством нашей несостоятельности. На той стороне тоже спросят: а где же рота?
Х о л л о. Разве это зависит от нас? Да вложи мы хоть всю душу…
П е т р а н е к. Мы ее не вкладывали! Не считая того, что благодаря Бодаки мы остались в живых, сами мы ничего не сделали. Замысел нападения на лагерь тоже исходил не от нас. Дюкич прав, надо заботиться не только о спасении своей шкуры.
Р е д е ц к и. А что в это время происходило там?
М о ж а р. Он только что вернулся с виноградника.
Ш а й б а н. Он ходит туда выпивать?
В о н ь о. Насколько мне известно, он прячет в давильне штатскую одежду.
А л м е р и. А как насчет фауст-патронов?
В о н ь о. Понятия не имею, господин прапорщик.
А л м е р и. Но так мы никогда не доберемся до лагеря!
Ш а й б а н. Я хоть и не собирался тебя отговаривать, но с самого начала считал всю эту затею нереальной.
А л м е р и. Это мне очень хорошо известно. А между тем, не откажись ты руководить операцией и не убивай мы время на пустые словопрения, рота не только согласилась бы выступить, но рвалась бы в бой.
Ш а й б а н. Без противотанкового оружия?
А л м е р и. Фельдфебель, раздобудьте взрывчатку, хоть из-под земли!
М о ж а р. Господин капитан! Танки двинулись!
Ш а й б а н. Куда?
М о ж а р. По центральной улице.
В о н ь о. На восток или на запад?
М о ж а р. Кажется, они идут сюда.
В о н ь о. Ну, теперь нам достанется.
Ш а й б а н. Поднимите роту по тревоге. Отойдем в буковый лес!
А л м е р и. Нельзя ли заминировать горную дорогу?
В о н ь о. У нас нет ни одной мины.
А л м е р и. Что же у нас есть, черт побери?!
М о ж а р. Танковая колонна повернула! На шоссе! К границе!
А л м е р и
Ш а й б а н. В лагере еще незаметно никакого движения. Как видно, танки все-таки не прикрывают эвакуацию лагеря.
Д ю к и ч. Благодарим за услугу, камерады! Теперь уж мы покажем охране, где раки зимуют! Зададим трепку!
Ш а й б а н. Да, теперь обстановка, пожалуй, более благоприятна.
А л м е р и. Значит, ты разохотился и готов действовать?
Ф о р и ш. Слава Христу.
В о н ь о
Ф о р и ш. Слава Христу.
Ш а й б а н н е. Не будем разыгрывать эту комедию.
Ш а й б а н. Добро пожаловать, господин аббат. Вы ко мне?
Ф о р и ш. Нет, к господину прапорщику.
А л м е р и. Знаю, ваше преподобие. Не беспокойтесь, мы не разорим вашу деревню. Немецкие танки уже уходят.
Ф о р и ш. Слава богу.
А л м е р и. В худшем случае завяжется небольшая перестрелка в Вертипусте. Мы решили освободить заключенных из немецкого концлагеря.
Ф о р и ш. Делайте, если можете. Сегодня мне — завтра тебе! Вы тоже можете оказаться в таком положении, когда будете нуждаться в помощи других. К тому же нилашисты тоже уходят из деревни.
Ш а й б а н. Ну что ж, еще одной заботой меньше. Кажется, я пойду с вами.
Ф о р и ш. Но я принес не только добрые вести.
П е т р а н е к. Что натворили немцы?
Ф о р и ш. Не они. Нилашисты.
Х о л л о. В концлагере?
Ф о р и ш. Господин прапорщик, дорогой сын мой, в столь скорбный час мужайтесь, не теряйте твердость духа.
Ш а й б а н. Что произошло?
Ф о р и ш. Отсюда, с горы, спустился какой-то нилашист. Он кричал, что господин прапорщик стукнул его, но он, дескать, расквитается с обидчиком. Прихватив дружка, насильник вломился в квартиру господина прапорщика. Бедную жену вашу дважды подвергли мучениям. Поначалу изверги убили душу бедняжки, а затем тело.
М о ж а р. Бодаки был прав: всадить бы в треклятого фашиста пулю, а не отделываться оплеухой.
В о н ь о. А где покойница?
Ф о р и ш. В сельской управе. Ее обмыли, одели.
Ш а й б а н. Что ты задумал?
Ф о р и ш. Сын мой!
Ш а й б а н. Воньо, пошли за ним отделение, а то как бы, чего доброго, он не наделал глупостей.
П е т р а н е к. Господи!..
Ш а й б а н. Может быть, в Вертипусте нам еще удастся перехватить нилашистов. Дюкич, подай сигнал строиться. Как только построятся, доложи.
Д ю к и ч. Слушаюсь, господин капитан!
Р е д е ц к и. Русские идут!
Ш а й б а н. Откуда?
Р е д е ц к и. Со стороны Габорхазы.
Д ю к и ч. Передавать ваш приказ?
Ш а й б а н. Погоди!
В о н ь о
Д ю к и ч. Русские идут.
В о н ь о. Кто сказал?
М о ж а р. Теперь их уже видно! На опушке леса!
Ш а й б а н. Пехота продвигается редкой стрелковой цепью.
Х о л л о. В таком случае мы опоздали.
Ш а й б а н. Если они не двинут вперед мотострелковую часть, в нашем распоряжении еще целый час.
Ф о р и ш
Ш а й б а н. Знаю!
Ф о р и ш. Переводчика искать не надо, я сам справлюсь. Словацкий язык очень похож на русский. В сущности говоря, все славянские языки произошли от словацкого.
Ш а й б а н. Не приставайте ко мне с этими глупостями.
Ф о р и ш
В о н ь о. Было бы хорошо, господин капитан, если б вы взяли на себя командование и первым взводом.
Ш а й б а н. А какой в этом толк? С двадцатью тремя бойцами атаковать главные ворота?
В о н ь о. Я пошлю кого-нибудь за господином прапорщиком и отсутствующим отделением.
Д ю к и ч. Чего мы все еще ждем?
М о ж а р. Господин капитан! Русские вышли и из Кешерюкута.
Б о д а к и. Коли вы все же решитесь, так чтоб не шли с пустыми руками. Вот вам четыре фауст-патрона.
В о н ь о. Угораздило же тебя прийти как раз вовремя! Когда танки уже ушли!
Б о д а к и. Жаль. Если бы мне не опротивела вся эта навозная куча, я сшиб бы их сторожевые вышки.
В о н ь о. Языком?
Б о д а к и. Я-то?
Ш а й б а н. Кто тебе разрешил покинуть позицию?
Отвечай!
Б о д а к и. Вы никто. Вы для меня не существуете.
Ш а й б а н. Я пока еще твой командир!
Б о д а к и. Были, пока вам приказывали, что надо делать. Но с тех пор, как приходится думать своей головой, вы беспомощны. Почему вы не передали командование прапорщику? Или фельдфебелю? Или повару?
Ш а й б а н. Арестовать!
Б о д а к и
Ш а й б а н
Б о д а к и. Я?
Ш а й б а н н е. Да! Раз ты обиделся, для тебя это было куда важнее, чем судьба роты!
Ш а й б а н. Прошу тебя, Анна. Выводы будем делать в конце.
М о ж а р. Стой!
Ф о р и ш. Здравствуйте!
М о ж а р
Ф о р и ш. Разве не видишь по флагу? Я — парламентер.
М о ж а р. Господин капитан, рапортую, прибыл русский парламентер.
Б о д а к и. Русский? Он, скорее, смахивает на кумана{195}.
Ш а й б а н. Фельдфебель, приведите его сюда.
В о н ь о
Господин капитан, по вашему приказанию парламентера привел!
Ф о р и ш. Я направлен к вам командиром семнадцатого гвардейского батальона майором Горчаковым с поручением.
Ш а й б а н. Откуда вы знаете венгерский?
Ф о р и ш. Это мой родной язык.
Б о д а к и. Я же вам говорил. Он такой же русский, как я китаец.
В о н ь о. Как вы, мадьяр, оказались среди них?
Ш а й б а н. Я вас слушаю, старший сержант.
Ф о р и ш. Солдаты последней венгерской воинской части не должны понапрасну рисковать жизнью, пусть сложат оружие. Советская Армия гарантирует всем жизнь и личную безопасность.
Ш а й б а н. Точнее, что означает безопасность?
Ф о р и ш. Мне приказано передать только это.
Д ю к и ч. Да скажите же хоть что-нибудь! Мы не перешли границу, вы же видите, мы отказались выполнить этот приказ.
Р е д е ц к и. Мы не враги!
Ф о р и ш
В о н ь о. На воле?
Ф о р и ш. Это не мое дело.
Ш а й б а н. Но мы хотим знать как раз это. Нас заберут в плен или мы можем разойтись?
Ф о р и ш. Спасибо, не курю.
Ш а й б а н. Итак?
Ф о р и ш. Кто проигрывает, тот платит.
Р е д е ц к и. Ваше радио днем и ночью твердило: кто сдастся, тот свободен.
Ф о р и ш. Но не теперь! Имелось в виду то время, когда еще предполагалось заключить перемирие, с тем чтобы вместе воевать против немцев. Теперь обстановка уже совсем не та.
П е т р а н е к. Мы двое отбывали трудовую повинность.
Х о л л о. Ефрейтор — коммунист.
П е т р а н е к. Есть у нас и словак-повстанец. Пристроился на кухне, совсем отощал.
Ф о р и ш. Все это проверят потом.
Р е д е ц к и. А что, если мы перейдем на вашу сторону? И будем биться плечом к плечу.
Ф о р и ш. Но против кого? В стране уже нет вражеских войск. Авось мы выиграем войну и без этой роты.
В о н ь о. Почему вы насмехаетесь?
Д ю к и ч. Есть тут недалеко концлагерь. Мы нападем на лагерную охрану и освободим заключенных.
Ф о р и ш. Нам известно об этом фашистском застенке. Мы спасем узников.
П е т р а н е к. Но мы сами хотим это сделать.
Ф о р и ш. Что ж, я доложу командованию.
Ш а й б а н. А если вылазка удастся? Нас отпустят?
Ф о р и ш. Не могу знать.
Ш а й б а н. Ну, полно, неужели вы не помните таких случаев? Если венгерская часть освобождала гонимых нацистами людей, как поступало ваше командование?
Ф о р и ш. Не помню. Хотелось бы вспомнить, но нечего.
Ш а й б а н. Теперь уже я каюсь, что не перешел границу.
Ф о р и ш. Вы думаете только о себе? А судьба страны, откуда мы, изгнали фашистских захватчиков, вас не волнует?
Ш а й б а н. Вы действовали без нашего участия! Не очень-то, видать, вы хотели, чтоб мы внесли свою лепту!
Д ю к и ч. Господин капитан, это абсурдное утверждение…
Ш а й б а н. Почему на вашей стороне не сражаются части венгерской армии? Различные национальные формирования есть, только венгерского нет. Знаю, регент Хорти подвел вас… Но почему вы не сформировали венгерские части из военнопленных? Убежден, многие венгры вызвались бы воевать против немцев. И появись бы такая армия или хотя бы одна-единственная дивизия, но под нашим национальным знаменем, многие из нас присоединились бы к ней, сознавая, что все это и наше кровное дело. Но вы почему-то этого не хотели. Возможно потому, что ваши резервы добычи истощились, вы уже не могли бросить нам кость…
Ф о р и ш. Вы считаете, что нынешняя война такая же грабительская, как и прежние? Мы воевали не ради военной добычи, мы должны были покарать агрессора! Путь Советской Армии от Балтики до Сербии усеян бесчисленными могилами наших солдат… и еще немало их ляжет костьми на пути до Берлина.
Ш а й б а н. Вы не ответили еще на мой вопрос.
Ф о р и ш. Что ж, отвечу! Не нашлось, увы, ни одного венгерского генерала, готового взять на себя командование частью, сформированной из военнопленных. Ни одного! Кого бы вы назначили командовать дивизией или корпусом? Командира роты — капитана? Кстати, новая венгерская армия уже создана. Ее первые подразделения даже отправились на фронт.
Ш а й б а н. Теперь?
Ф о р и ш. Да, теперь.
Ш а й б а н. Когда на благо своей родины они уже ничего не могут сделать?
Б о д а к и. До чего подло устроен мир. Господа всюду подтасовывают карты так, чтоб у других болела голова.
Ф о р и ш. У нас нет господ.
Б о д а к и. Есть только те, кто подчиняется приказам? А тех, кто приказывает, нет?
В о н ь о. Не пойму, к чему разводить антимонии и столько канителиться с какой-то потрепанной ротой. Если нас отпустят, никто и не заметит. Можар, скажи же ему.
М о ж а р. Я?
В о н ь о. Видел твою учетную карточку. Думаешь, не знаю, кто твой старший брат?
М о ж а р
Ш а й б а н. Повтори то, что говорил тогда! Мы все делаем так!
М о ж а р. Ладно, так и быть… В последний раз я видел брата в тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда он ушел на фронт.
Ф о р и ш. Такого венгерского полковника я не знаю.
М о ж а р. Он стал полковником у вас. Дома работал кучером.
Ф о р и ш. И о таком не слыхал. Но в нашей стране все дороги открыты, ваш брат небось с тех пор стал уже генералом.
М о ж а р. С тех пор он мертв. Он погиб.
Ф о р и ш. Впутался в скверную историю?
М о ж а р. Один наш земляк написал еще до войны, что моего брата нет в живых. К чему ему было во что-то впутываться? Земляк писал, что мой брат погиб, защищая Советы.
Ф о р и ш. Ну что же, может, и так.
Р е д е ц к и. Мы не сказали ему, что сложим оружие.
Ш а й б а н. И без того узнают.
Х о л л о. Пусть кто-нибудь побежит за парламентером. Еще не поздно! Русские должны знать, что мы не окажем сопротивления.
Ф о р и ш
Ни с места!
Ш а й б а н. Что это значит?
Ф о р и ш. Если сделаете еще один шаг, открою огонь!
Ш а й б а н. Как командир роты, я протестую.
Ф о р и ш. Кто-то из вас убил моего камерада. Через три минуты я должен вернуться в лагерь. А покамест вы выдадите убийцу, не то я уложу всю банду.
В о н ь о. Вам тоже придет капут. После первого же выстрела сюда прибежит вся рота.
Ф о р и ш. Зря вы со мной торгуетесь, я выполняю приказ. Прошло двадцать секунд.
Д ю к и ч. Русские скоро замкнут кольцо. Не лучше ли вам вовремя уйти подобру-поздорову?
Ф о р и ш. Сорэк секунд.
Б о д а к и. Что вы пыжитесь? Трупом больше, трупом меньше — все одно! Война все равно проиграна!
Ф о р и ш. Это не мое дело. Но я не дам в обиду своего камерада, не уйду, не отомстив за него.
П е т р а н е к. Мы тоже придерживаемся этого неписаного закона.
Ф о р и ш. Значит, виновник здесь?
П е т р а н е к. Этого я не сказал.
Ф о р и ш. У вас осталось полторы минуты.
В о н ь о. Признаться, вышла неприятность. Мы тоже хотели призвать виновника к ответу. Но, увы, он удрал.
Д ю к и ч. Мы его разыщем! Дайте время! Фельдфебель сказал правду!
Ф о р и ш. Я должен вернуться, а то и впрямь застряну здесь. Осталась одна минута! Я вам не завидую. Думали небось, что наконец-то спасли свои шкуры, и вот теперь придется околеть. Пятьдесят секунд! Вы, там, не вертитесь, не то пожалеете!
В о н ь о. Неужто и пошевельнуться нельзя?
Ф о р и ш. Тридцать секунд!
Ш а й б а н. Не подыхать же всем из-за одного? Этого никто не вправе от нас требовать.
Б о д а к и
Ш а й б а н. Нет, так! Я стоял рядом с Редецки…
Б о д а к и. Суть не в том, где вы стояли, а что сказали. Вы говорили вовсе не это.
Ш а й б а н
Ф о р и ш
Ш а й б а н. Всем подыхать из-за одного? Этого ты не можешь от нас требовать.
Б о д а к и. Бодаки.
Ш а й б а н. Я никого не называл.
Ф о р и ш. К сожалению, господин учитель, назвали. Кто из вас Бодаки? Или, может, сдрейфили, пороху не хватает? А ну-ка, предъявите солдатские книжки!
Б о д а к и. Ни к чему.
Ф о р и ш. Следуйте за мной!
Фельдфебель, вы тоже хотите пройтись со мной?
Б о д а к и. Вот видишь, Можар! Теперь бы тебе в самый раз выстрелить.
Ф о р и ш. Следуйте за мной!
Ш а й б а н н е
Ф о р и ш. Отойдите, да поживее! Мне недосуг тут точить с вами лясы!
Б о д а к и. Оставь, Анна. Ты не в силах мне помочь.
Ш а й б а н н е. Я говорила утром неправду! Я не боюсь тебя.
Ф о р и ш. Треклятая истеричка! Думает, я ее пощажу?
Р е д е ц к и. Анна! Берегитесь, он убьет вас!
Ф о р и ш. Стоять на месте!
Ш а й б а н
Ф о р и ш. Марш! Выходи!
В о н ь о. Дайте оружие!
Ш а й б а н. Мне тоже!
Ш а й б а н н е. Почему его увели? Что же с ним будет? И почему вы терпите все это?
Ш а й б а н. Анна, вам нельзя теперь здесь оставаться.
Ш а й б а н н е. А куда мне идти? Не нашлось никого, кто бы за него заступился. Как я вас ненавижу! Почему вы не принимаете никаких мер?
Ш а й б а н. Будьте же справедливы, ведь и другие опасаются за свою жизнь.
М о ж а р. Они пошли к оврагу.
Ш а й б а н
М о ж а р. Не решался…
Ш а й б а н
Ш а й б а н н е. У вас же пистолет!
Ш а й б а н. Да, но против автомата он ничего не стоит.
Ш а й б а н. За мной!
Ф о р и ш. Теперь уже ничего не поделаешь.
Д ю к и ч. Схватим хоть немца!
М о ж а р. Он подъехал на мотоцикле.
П е т р а н е к. Но почему мы не слышали?
В о н ь о. Выключил мотор где-то раньше.
Р е д е ц к и. Давайте поищем Бодаки, вдруг он еще жив.
Ш а й б а н
М о ж а р. Господин капитан, русские в двух километрах от села. Их головной отряд достиг лесной сторожки дорожного мастера.
Ш а й б а н
В о н ь о
А л м е р и
В о н ь о
Ш а й б а н. Отто!
А л м е р и
Р е д е ц к и. Автоматная очередь чуть ли не перешибла его пополам.
Ш а й б а н н е
А л м е р и. Бодаки? Как это могло случиться?
Р е д е ц к и. У него еле бьется пульс… Я приказал снести его в село…
Ш а й б а н. Послушай, Отто, нам необходимо поговорить.
А л м е р и. Ладно, я скоро вернусь.
Ш а й б а н. Сейчас же! Неужели ты не понимаешь?
В о н ь о
Ш а й б а н н е. Он выживет?
Р е д е ц к и. Нет… пятнадцать ран…
Ш а й б а н. Ступай за ней, как бы она чего с собой не сделала.
Д ю к и ч. Пошлите кого-нибудь другого, господин капитан. Мы уходим отсюда.
Ш а й б а н. Куда?
Д ю к и ч. Перейдем к русским.
В о н ь о. Зачем? Они вот-вот подойдут сюда.
Д ю к и ч. Но мы не хотим с ними встретиться здесь. И так слишком долго выжидали, отсиживаясь тут.
Ш а й б а н. Я не позволю роте разбежаться! Отсюда никто не уйдет!
Д ю к и ч
Ш а й б а н
В о н ь о. С полной выкладкой?
Ш а й б а н. Теперь остается только одно — взять напоследок винтовки на плечи и поставить их в пирамиды.
В о н ь о.
М о ж а р. Они здесь!
В о н ь о. Кто?
М о ж а р. Кажется, они наступают. Идут растянутой цепью.
Ш а й б а н
Р е д е ц к и. Нам конец! Первый взвод открыл огонь по русским.
Ш а й б а н. Что они, с ума спятили? Прапорщика немедленно ко мне!
Р е д е ц к и. Он пошел на передовые позиции.
А л м е р и. Я и не думал туда идти. Залег здесь под деревом.
В о н ь о. Кто им приказал открыть огонь?
Ш а й б а н. Я не давал такого приказа.
Р е д е ц к и. Но и не запретил стрелять.
В о н ь о. Только бы мой взвод не ввязался в стычку!
Ш а й б а н. Бегите! Прикажите прекратить огонь!
В о н ь о. Попытаюсь, господин капитан.
Ш а й б а н
Р е д е ц к и убегает вслед за М о ж а р о м.
Ш а й б а н н е
Ш а й б а н. И с той стороны?
Ш а й б а н н е
Ш а й б а н. А как же рота? Я не могу бросить их здесь!
Ш а й б а н н е
Ш а й б а н. Пусть даже ничего, но я должен остаться! Этого требует честь.
Ш а й б а н н е. Честь?
А л м е р и. К чему было заваривать кашу и будоражить всех? Неужели мы теперь прозрели и знаем больше?
Р е д е ц к и. А разве нет?
Д ю к и ч. Который час?
Ф о р и ш. Тогда был полдень, сейчас — половина второго.
Р е д е ц к и. Как-нибудь надо бы собраться. Просто так.
В о н ь о. Но только не здесь. Кабачок Фориша, пожалуй, более веселое место.
О ф и ц и а н т. Звонили из сельсовета, мемориальная доска готова. Можно идти.
В о н ь о
А л м е р и. Что-то не получается. В этом деле Бодаки — вот кто мастак. Где же он?
О ф и ц и а н т. Он ушел. Совсем.
Современная венгерская драма
Пьесы, вошедшие в настоящий сборник, дадут советскому читателю не только представление о наиболее выдающихся произведениях венгерских драматургов, но в какой-то мере познакомят с основными этапами развития венгерской драматургии за последние пятнадцать-двадцать лет. Составление подобного сборника всегда равнозначно попытке подвести какой-то итог творческим достижениям, а это в свою очередь помогает лучше увидеть и понять назревшие задачи дальнейшего развития литературы.
Тщательный, вдумчивый отбор дает возможность отчетливо увидеть как произведения, ценность которых непреходяща, так и произведения, чья жизнь коротка и которые не выдерживают проверки временем.
Для нас, венгров, приятным сюрпризом является тот факт, что за последние годы нам наконец-то удалось избавиться от тяжелого недуга, долгое время сопутствовавшего истории нашей литературы, — явственного недостатка драматургических произведений.
Некоторые из тех десяти пьес, что представлены в сборнике, мы можем смело отнести к ряду классических произведений, которыми мы с полным правом гордимся.
Увы, в прошлом венгерская литература не могла похвастаться обилием выдающихся драматургических произведений: наиболее значительное место в венгерской литературе всегда принадлежало поэзии. Все, что волновало передовую венгерскую общественность — прежде всего гражданские проблемы, — находило свое выражение в поэзии, драма же на протяжении многих лет оставалась оттесненной на второй план. Однако было бы неверным утверждать, что в венгерской драматургии за последние сто пятьдесят лет вообще не появлялось значительных, выдающихся произведений. Достаточно, например, назвать историческую драму Йожефа Катоны «Банк-бан» или драматическую поэму Имре Мадача «Трагедия человека», не уступающие по своим художественным достоинствам шедеврам мировой литературы.
Становление венгерской драмы было обусловлено замедленным развитием всей национальной культуры Венгрии, которая вследствие длительного периода турецкого владычества оказалась изолированной от общего процесса развития духовной жизни Европы. В общей эволюции национальной культуры Венгрии театральное искусство не участвовало — его попросту не существовало. И лишь после общенационального подъема в период буржуазной революции и национально-освободительной борьбы 1848—1849 годов началось становление венгерского национального театрального искусства. Именно тогда творчески и заявили себя первые значительные представители отечественной драматургии.
Освобождение страны Советской Армией в 1945 году ознаменовало крутой поворот в ее судьбе. Произошел перелом и в сфере искусства: перед венгерской драматургией исчезла основная преграда тормозящая ее развитие, — господствующий класс, который не только стремился держать под спудом творческие силы народа, но и всячески затушевывал антагонистический характер социальных конфликтов, порождаемых буржуазно-помещичьим строем. Словом, исчезло все то, что мешало развитию венгерского национального театрального искусства.
Тысяча девятьсот сорок пятый год положил начало революционным преобразованиям в Венгрии, создал необходимые предпосылки для осуществления культурной революции и культурного строительства. Духовные богатства страны, ее культурные ценности сделались всенародным достоянием, и это привело к появлению значительных произведений национальной драматургии, что в свою очередь ознаменовало новую веху в развитии театрального искусства Венгрии.
В драме нашего современника Йожефа Дарваша «Пропасть», написанной в 1942 году, показан острый социальный конфликт в венгерской деревне того времени. Герой пьесы, народный учитель, верит, что с помощью мелких реформ, доброжелательности и, главное, просветительства удастся изменить положение крестьянской бедноты, живущей в крайней нужде и бесправии. Он сам вырос в бедняцкой семье и поэтому хорошо знает условия жизни венгерского крестьянина. С помощью местного богача, с дочерью которого он помолвлен, учитель пытается создать при школе нечто вроде детского сада. Однако вскоре он вынужден признать, что какие бы радужные надежды он ни питал и какими бы благими намерениями ни руководствовался, в условиях непримиримых социальных противоречий в деревне хортистской Венгрии добиться примирения и всеобщего согласия невозможно.
Антагонизм между богатым хозяином и крестьянской беднотой особенно разгорается после гибели пастушонка — ученика сельской школы, и на этот раз ненависть всей деревни оборачивается не только против богачей, но и против самого учителя, которого крестьяне подозревают в сговоре с преступниками, в подлости, считают господским прихвостнем, предающим своих односельчан.
Разгневанная беднота даже пытается изгнать учителя из его родной деревни. Пережив потрясение, учитель вынужден признать, что его идеи преобразования деревни потерпели неудачу, оказались несостоятельным, пустым прожектерством. И он приходит к выводу: нужно искать и находить иные, революционные методы борьбы. Одна из самых драматических сцен пьесы — в доме учителя, когда он, готовый ради блага своего народа пожертвовать даже собственной жизнью, видит, что разгневанные крестьяне с ожесточением перебили все окна его скромного жилища. Но даже в этой ситуации он понимает, что не вправе повернуть против них, он все еще надеется доказать своим землякам, что всегда держал их сторону, всегда отстаивал их интересы.
В драме Йожефа Дарваша «Пропасть» отчетливо проявилась одна из самых сильных сторон венгерской драматургии — ее художественная выразительность. В пьесе отсутствует схематизм, когда персонажи обрисовываются лишь черно-белыми красками. Главный герой пьесы, учитель, не виновен и в правовом и в моральном отношении, и все же на нем лежит тяжелое бремя искупления чьей-то вины. Крестьяне тоже не правы: учитель никогда не был подпевалой, тем более пособником богачей, но, по сути дела, если подходить к данной проблеме с точки зрения историзма, — правда все же на стороне бедняков.
Драма Дарваша строится на столкновении между непосредственными, очевидными фактами и подспудной истиной, и эта многогранность, многоплановость пьесы придает ее действию драматическую напряженность, глубоко современное звучание. Не случайно драма Дарваша принадлежит к числу тех редких произведений отечественной драматургии, к которым вновь и вновь обращаются венгерские театры. «Пропасть» была также экранизирована.
Освобождение Венгрии от фашизма, ознаменовавшее исторический поворот в судьбах венгерского народа, противоборство общественных сил и накал страстей в ходе революционных преобразований в стране, переоценка ценностей, появление в жизни общества новых, прогрессивных явлений — все это стало основными темами многих венгерских пьес.
В настоящем сборнике читатель может познакомиться с тремя наиболее интересными произведениями, затрагивающими эти темы: с драмой Имре Добози «Пришла весна» (1968), с бескомпромиссной по своей беспощадности пьесой-мюзиклом Миклоша Хубаи с романтическим названием «Три ночи одной любви» (1961) и с написанной в острой, почти гротескной манере драмой Иштвана Эркеня «Тоот и другие» (1967).
Наиболее трудную задачу взял на себя Имре Добози: он попытался найти в пьесе ответ на сложный, наболевший вопрос — почему Венгрия не оказала сопротивления немецко-фашистским оккупантам. Иначе говоря, факт освобождения страны от фашистского ига для писателя не просто повод к праздничному ликованию — он заставляет своих героев взыскательно проанализировать и критически осмыслить свое поведение в те трудные и ответственные для страны годы.
Герои пьесы — участники трагических событий, разыгравшихся более четверти века назад, — съехались в условленном месте для того, чтобы возложить венок к памятнику своих бывших однополчан — героев, отдавших жизнь за свободу и независимость Родины в борьбе с фашистскими захватчиками. Перед началом этой церемонии у собравшихся невольно возникает вопрос — почему тогда, много лет назад, только те, погибшие, действовали мужественно и боролись за свободу, а те, кто выжил, — лишь пассивно взирали на происходящие вокруг них события, словно их силы были парализованы. В страстных диалогах драмы слышатся отголоски не только заговорившей национальной совести. Драматург остро полемизирует с некоторыми нашими современниками, у которых короткая память, с теми, кто, отдавая должное погибшим борцам движения Сопротивления и героям-коммунистам, склонны не вспоминать, предать забвению факты пассивного бездействия и «непротивления злу». И. Добози активно выступает против ретроспективных попыток задним числом подправить ход исторических событий и призывает новое поколение при критическом осмыслении прошлого честно смотреть правде в глаза, чтобы должным образом оценить огромные перспективы, открывшиеся перед ним благодаря освобождению страны Советской Армией.
Этого же вопроса, но несколько в другом аспекте касается Миклош Хубаи в драме «Три ночи одной любви» (автор стихов — Иштван Ваш, музыка Дёрдя Ранки). В центре пьесы, действие которой происходит в период второй мировой войны, — представители молодой, прогрессивной интеллигенции левых убеждений, их активное сопротивление действительности, любовь и трагическая гибель. «Три ночи одной любви» написана автором в жанре лирического мюзикла. Материалом для создания образа главного героя пьесы послужили жизнь и творчество подлинно исторической личности — венгерского поэта Миклоша Радноти, трагически погибшего в одном из фашистских концлагерей. Три ночи — три эпизода в жизни героев, отнюдь не приключенческой. Движущей силой действия в пьесе является переплетение связанных между собой напряженных драматических эпизодов из жизни поэта и его жены. По композиции пьеса напоминает мозаичную роспись, искусно созданную из бытовых зарисовок и лирических размышлений героев.
Сатирическая, почти гротескная пьеса Иштвана Эркеня «Тоот и другие», впервые появившаяся на сцене в 1967 году, тоже воссоздает период, предшествовавший освобождению Венгрии. Звериное обличье фашизма предстает здесь в образе беснующегося в припадке умопомешательства майора. Ему удается моментально запугать и подчинить себе всех окружающих. Его сумасбродные выдумки, бредовые идеи и маниакальные прихоти, на беспрекословном и немедленном исполнении которых он настаивает, тяжелым бременем ложатся на приютившую его гостеприимную семью. Родители думают, что жизнь сына зависит от степени их готовности покорно повиноваться прихотям капризного, бесноватого офицера. Но их слепое подчинение и угодливая покорность лишь усугубляют маниакальную жестокость солдафона. И все это длится до той поры, пока кроткий, незлобивый Тоот, по горло сытый изощренными издевательствами и унижениями, которым подвергает его семью майор, не расправляется с ним. Эта написанная с превосходным юмором сатирическая пьеса, критикующая примиренчество, трусость и покорность злу, с большим успехом прошла не только на сценах венгерских театров, но и во многих театрах Советского Союза.
Таким образом, мы видим, что в ряде произведений венгерской драматургии, представленной различными жанрами — психологической драмой, сатирой и мюзиклом, — раскрываются темы осмысления национальной истории, обличения ошибок прошлого и стремления покончить с ними, борьбы за все передовое, прогрессивное против отрицательного и порочного. В этом многообразии драматургических приемов сказалось одно из самых существенных достижений современной венгерской драмы.
Конфликты сегодняшней общественной жизни Венгрии показаны Эндре Иллешем в драме «Кто не имеет мужества любить» (1965). Автор бичует отчужденность, безразличие, равнодушие, которые нет-нет да и встречаются еще в современной жизни. Постепенно, шаг за шагом развенчивает Э. Иллеш своего героя, показывая во всей наготе его пороки — равнодушие, беспринципность, безволие, — скрытые за показной добропорядочностью.
Тамаш Шолтэс и в работе и в семейной жизни стремится выглядеть порядочным, честным человеком, он хочет постоянно обеспечить себе алиби, чтобы все его поступки с моральной стороны выглядели безупречными и чтобы никто не мог обвинить его в безнравственности. А между тем он совершает подлость за подлостью и не из-за материальной выгоды или по злому умыслу. Трест, в котором работает Шолтэс, монтирует негодную подвесную дорогу, и Шолтэс прекрасно знает об этом, но, поскольку у него есть заключение двух экспертов, подтверждающих пригодность канатов, он тем самым обеспечивает себе алиби на случай, если подвесную дорогу придется демонтировать. В ходе дисциплинарного разбирательства выясняется, что привлеченные эксперты из материальных соображений дали заведомо ложное заключение, а Шолтэс, руководствуясь лишь желанием спокойно жить, сделал вид, будто ничего не заметил. Он согласился с неправильным заключением, ошибочность которого ему была очевидна, только потому, что, оспаривая это, пришлось бы затратить немало усилий, устанавливая истину и доказывая свою правоту, а на это он оказался неспособным. Точно так же оказался он неспособным удержать и свою жену. Автор, показывая такого героя и в личной и в общественной жизни, осуждает его порочные антиобщественные позиции.
Но в пьесе Эндре Иллеша нет разделения на сугубо положительных и сугубо отрицательных героев, нет и авторского указующего перста. Зрители сами, увидев на сцене спектакль, должны вынести моральное осуждение такому антисоциальному типу, каковым является Тамаш Шолтэс. Именно к подобному общественному осуждению и призывает драма Иллеша.
В этой драме проявляется одна из важнейших особенностей современной венгерской драматургии — повышенный интерес к тем социальным проблемам, которые ранее оказывались вне поля зрения общественности.
«Кладбище ржавчины» Эндре Фейеша — одна из самых популярных пьес венгерской драматургии за последние пятнадцать лет. С большим успехом она прошла на сценах многих наших театров. В чем же кроется причина успеха молодого автора? Думается, прежде всего в том, что он смог обнаружить все еще существующую общественную прослойку, скрытую под понятием «мещанство» или «деклассированные элементы». Фейеш выявил и исследовал ту своеобразную прослойку Будапешта, которую некогда уже бичевал классик венгерской литературы поэт-коммунист Аттила Йожеф. В этой пьесе драматург показывает узкий мир людей, всю свою жизнь стремящихся к тому, чтобы получить место рассыльного, швейцара или какого-нибудь другого мелкого служащего, облеченного ничтожной властью, чтобы обеспечить себе сносное существование. Помимо своих мелких житейских забот эти люди ничего не желают знать, ничто их больше не волнует и не способно вывести из состояния полного безразличия. Социальное положение — «ранг» семьи Хабетлер несколько ниже мелких буржуа. Это люди ограниченного интеллекта, живущие мелкими интересами и жалкими устремлениями.
Автор говорит о новой обстановке, в которой они оказались, об их ностальгии по былой атмосфере старого Будапешта, об узости и ложном характере мещанских вожделений, о крахе самонадеянной уверенности в пользе гражданской пассивности. Новое поколение этих людей уже не может жить по-старому, но оно еще ни очень-то знает, каким образом ему удастся покончить с прошлым. Мы видим, как герои пьесы, словно восковые фигуры из паноптикума, мечутся на грани растерянности и неистовства, намереваясь выбраться из ветхих и затхлых, построенных еще на рубеже века доходных домов казарменного типа, а попутно расстаться с прежним, созвучным этим трущобам укладом жизни. Социалистическое преобразование страны хотя и медленно, но все же встряхнуло и эту прослойку населения, опрокинуло ее традиционную уверенность в своем ничтожном благополучии и заставило направить внимание в сторону новых ценностей. Об этом явлении и повествует Эндре Фейеш в своей эпической пьесе.
Веселая комедия Миклоша Дярфаша «Лазейка» впервые была поставлена в Венгрии в 1965 году. Полная задорного юмора и едкой иронии, эта комедия остроумно высмеивает мнимые противоречия между людьми разных поколений и порождаемые отсюда ложные конфликты. Пьеса Дярфаша — удачный пример того, как и о серьезных проблемах можно говорить в веселой, комедийной форме. Автор высмеивает людей, у которых слово расходится с делом, как, например, у старого Орбока, и ненасытную жажду городских обывателей к сплетням, и склонность незрелых, молодых людей к оригинальничанью.
Будни современной жизни Венгрии показаны и в пьесе Ласло Немета «Большая семья» (1963). Драматург подходит к проблеме обыденной жизни с педагогических позиций. В пьесе показано формирование маленьких общественных коллективов, их значение в поддержании устоев общества. Уже в своих предыдущих драмах Ласло Немет ставил вопрос об общественных преобразованиях, способных в корне изменить окружающий мир, и прежде всего первичную ячейку общества — семью; правда, там это решалось автором в утопическом плане.
В этих пьесах драматург показывал, как взаимное непонимание в равнодушной или заботящейся только о своих эгоистических интересах семье приводит к отчуждению, к отдалению от своей среды героя-новатора, пытающегося привить коллективные нормы общежития. В драме «Большая семья» замысел автора гармоничнее: связь членов семьи, словно в миниатюре, отражает широкое сообщество всего социалистического государства, и вместе с тем семья показана как его ячейка. В данной драме автор самокритично пересматривает свои прежние, далекие от марксизма взгляды. В этом смысле «Большая жизнь» отражает идейную эволюцию автора, знаменует новую, значительную веху в творчестве драматурга.
Кажущаяся мифологической, а по сути дела политическая драма Ласло Дюрко «Моя любовь Электра» — трагедия, отражающая злободневные общественно-политические конфликты. Впервые она была поставлена в 1967 году и имела на сцене венгерских театров самый большой успех за последние годы.
В годы широкого распространения назидательных притчей Дюрко написал драму, в которой сталкиваются реальные общественные силы, а мифологические персонажи служат для вящей наглядности противостоящих и трагически сталкивающихся сил. Все это дается автором в противовес современным западным драмам, в которых мифологический или исторический сюжет используется лишь как повод для иронического или иррационального гримасничания и экивоков в адрес современности.
Электра и Орест — два противоположных характера, и хотя оба они движимы одной и той же страстью — уничтожить тиранию, политические методы у них различны. Брат и сестра питают одинаковую неприязнь к царю Эгисту, оба жаждут свободы своему народу и хотят бороться за нее. Но униженная Электра ведет борьбу всего лишь с моральных позиций, Орест же действует активно — он убивает тирана. После свершившегося возмездия между Орестом и Электрой неожиданно возникают непримиримые противоречия. Для Ореста возмездие свершилось — тиран мертв, и, следовательно, отныне народ должен пользоваться обретенной свободой. Электра же, возможно, под воздействием перенесенных ею унижений требует от Ореста кары и для всех причастных к злодеяниям свергнутого тирана. Орест понимает, что это слепая месть и она не может привести к подлинному общественному прогрессу. Он пришел освободителем, а не всеобщим мстителем, он принес свободу и не желает множить кровопролитие. Он мечтает пробудить свой народ от состояния апатии, в котором тот находится, и убедить его пользоваться обретенной свободой. Электра же усматривает в этом соглашательство, половинчатую политику, ожесточенно спорит с братом, настаивая на выполнении своих требований. Она даже провозглашает брата новым тираном, и тогда Орест закалывает ее. С болью в сердце прощается Орест со своей любимой сестрой, с женщиной, олицетворявшей для него страстность души и непреклонную последовательность, но идею которой он не мог претворить в жизнь.
Мифологическая тема разработана и в пьесе Эндре Веси «Последнее приключение Дон-Кихота» (1962), названной автором комедией. В данном случае автор использовал для сюжета знаменитого героя Сервантеса — Дон-Кихота, уже ставшего в мировой литературе символом.
Перипетии пьесы Эндре Веси очень близки по своей композиции к фарсу, в изображении приключений истинного и мнимого Дон-Кихота много сатирических моментов, гораздо больше, чем их встречается в легковесных комедиях. И при всем том пьеса воскрешает атмосферу комедии эпохи Ренессанса — и обилием неожиданных поворотов, и сказочностью сюжета, и неисчерпаемыми возможностями для игры актеров.
Итак, десять пьес настоящего сборника, не считая драмы Й. Дарваша, написанной ранее, представляют собой лучшее из того, что было создано венгерской драматургией за последние пятнадцать лет. Примечательная особенность литературы этого периода — ее гражданственность, приверженность к общественным интересам, поиски решений общественных конфликтов. Каждая пьеса поднимает ту или иную важную узловую проблему общественной жизни и решает ее с сознанием ответственности и с позиций социалистических, реалистически показывая и ту социальную среду, в которой могли возникнуть эти конфликты. И еще одно — в лучших из этих пьес действуют живые люди, движимые сложными чувствами и страстями, связанные многообразными узами с окружающим миром. Таковы герои пьес Дюрко и Эркеня, Добози и Дарваша. Перефразируя слова Максима Горького, что общественный характер не бородавка на коже человека, можно сказать, что у персонажей этих пьес нет приклеенного снаружи ярлыка, объясняющего, выразителем каких общественных коллизий является тот или иной герой и какое место он занимает в борьбе. Только через разносторонние взаимосвязи прослеживаются и выявляются их существенные, индивидуальные с точки зрения драматургии особенности, предназначающие их к роли героев социальных конфликтов. Это важно подчеркнуть потому, что венгерская драматургия за истекшие пятнадцать лет, преодолев этап схематизма, переросла упрощенческие представления, согласно которым общественно-политическая борьба может быть показана на сцене непосредственно, без выявления индивидуальных особенностей разных человеческих характеров.
И если иные авторы порой и возвращаются к прежним, отжившим свой век стилевым концепциям, это уже не характерно для современной драматургии. Вот почему мы вправе говорить о новом этапе развития венгерской драматургии.
Предпосылкой для этих изменений послужило то, что венгерский театр смело взял на себя задачу способствовать формированию социалистического сознания людей, стать его трибуной. На сценах драматических театров ставились пьесы, которые поднимали те или иные актуальные вопросы, связанные с дальнейшим движением вперед по пути прогресса нашего общества, и это всегда находило понимание и поддержку в зрительном зале. Такое взаимодействие обусловило создание в наших творческих лабораториях драматических произведений, воплотивших в художественных образах духовную, творческую и созидательную жизнь героев-современников, их заботы и радости.
О другой характерной особенности современной венгерской драматургии уже говорилось — это многообразие стилей: трагедия и мюзикл трагического звучания, гротеск и комедия в стиле Ренессанса, документальная драма и мифологическая притча. Подобное разнообразие жанров и стилей показывает не только направление, в каком ведутся наши эксперименты. Условным термином «эксперимент» обычно прикрывают, оправдывают незаконченность того или иного произведения. В данном случае выбор жанра оправдан подходом драматурга к материалу, художественным решением, гармоничным развитием темы. Ибо какую бы конкретную драматургическую форму ни выбрал автор, в решении темы он всегда исходит из творческой потребности обогатить реалистические традиции, более глубоко и разностороннее показать современную жизнь. Это развитие реалистических традиций обеспечило неуклонный подъем и успех венгерской драматургии. Другим стимулирующим фактором роста мастерства явились, конечно, творческие дискуссии, которые за последнюю четверть века оказывали драматургам идейную поддержку в осуществлении их новых творческих замыслов.
И наконец, судьба драматического произведения неотделима от оценки зрителей, от сценического успеха. Пьеса, не находящая пути к зрителям, не способная преодолеть укоренившиеся вкусовые предубеждения и пристрастия, замкнувшаяся в рамках чисто сценических проблем, — не настоящая драма. К такому заключению пришли многие венгерские драматурги и театральные деятели. Вот почему в наших театрах стали формироваться творческие лаборатории, в которых режиссеры и актеры в содружестве с драматургом, совместно ищут пути новых драматургических решений. Этому творческому содружеству способствовала и продуманная репертуарная политика — правильный подбор классических и современных пьес.
Совместная творческая работа, осознание высокого общественного назначения драматургии помогли венгерской драме подняться до того художественного уровня, о котором читатель может получить представление, ознакомившись с десятью включенными в настоящий сборник произведениями.
(Будапешт)