Реконструируя события той ночи, предопределившей судьбы многих людей, в том числе и мою собственную, я решил, что всё началось со вспышки. С яркого мига. С ослепительного света, знаменующего собой начало той истории, которую я хочу вам рассказать. Эта вспышка выжгла мрак, царящей в одной из комнат старого особняка, отбросив на стены и плотные занавеси искажённые тени предметов мебели, а так же измерительного и лабораторного оборудования. Но в первую очередь, эта вспышка расколола на множество частей продолговатый кусок гранита, ничем на вид не примечательный, а вместе с ним и стекло овальной колбы, накрывавшей его подобно ценному музейному экспонату. Оно со звоном осыпалось, а затем, под отпадающими в стороны кусками камня, как птенец выбирающийся из скорлупы, зашевелился диковинный зверь. Для него то было не рождение, а скорее пробуждение. Зверь ждал своего часа очень долго, пребывая в забвении, но теперь его ожиданию пришёл конец. И пусть был он совсем юным и только начинал свой жизненный путь, от новорожденного создания его отличало чёткое понимание цели своего существования.

Звон стекла был достаточно громким, чтобы привлечь внимание всех ближайших обитателей особняка, и прежде чем едва проснувшийся зверь сумел сориентироваться и понять, что ему делать, за высокими дверями, ведущими прочь из этого зала, раздались возбуждённые возгласы. Инстинктивно чувствуя исходящую от них угрозу, зверь заметался по громадному столу, раскидывая в стороны осколки своей каменной утробы и стекла, в поисках выхода, но таковой, похоже, был только один. Крики снаружи стали громче, к комнате приблизился топот ног, затем раздался глухой металлический звук, с которым в замочную скважину двери был вставлен ключ. И, буквально за миг до того как створки распахнулись, зверь спрыгнул на пол, где, припав к жёсткому ворсу ковра, пополз в самый тёмный угол помещения.

В комнату вбежали два силуэта. Один бросился к столу в центре, но резко остановился, когда под ногами захрустели осколки колбы, а второй задержался у входа. Он протянул руку к выключателю на стене, послышалось несколько щелчков и круглые стеклянные шары, висящие в углах под потолком, стал плавно наполнять тёплый желтоватый свет, лишая зверя возможности укрыться в тени. Понимая бедственность своего положения, перепуганный зверь успел юркнуть под массивный диван у стены, оставшись пока незамеченным.

Первый вошедший присоединился ко второму у стола, где они стали переговариваться друг с другом. Зверь не знал человеческой речи, однако ему было достаточно интонаций, чтобы понять их смятение и удивление. Из своего укрытия он мог видеть только обутые в чёрные кожаные сапоги ноги, и, судя по звукам из дверного проёма, этих ног вот-вот должно было стать больше. Внутренне чувство подсказывало зверю, что ни в коем случае нельзя попадаться этим людям, а иначе не сможет исполнить того, для чего был пробуждён. Такого допустить зверь никак не мог, и потому решил, что раз выход из этой комнаты всего один, он должен воспользоваться им прежде, чем те, кто сюда направляются, перекроют его.

Переборов страх, маленький зверь кинулся из своего укрытия на свет, стремительно пересёк комнату, естественно не оставшись незамеченным, но когда вслед раздались крики и возгласы, он уже выскочил в тёмный коридор. Однако сразу-же столкнулся уже с тремя облачёнными в чёрно-красные армейские камзолы фигурами, бегущими прямо на него. Повезло, что они, похоже, совсем не ожидали такой встречи, и юркому зверьку, не сбавляя скорости, удалось кинуться сначала к дальней стене коридора, а затем, оттолкнувшись от неё, проскочить прямо между ног у вытаращившего на него глаза человека, и помчаться прочь.

И тут новая, куда более грозная преграда возникла у него на пути. В начале коридора появился ещё один силуэт. Этот человек не походил на прочих. Его окружала багровая аура колышущегося, и словно бы норовящего прорвать незримую, сдерживающую его преграду, свечения. Шерсть встала дыбом, когда зверь увидел этот свет, и он остановился, как останавливается лесной обитатель, завидев пламя. Он не собирался больше ни на шаг приближаться к этой разрушительной силе. Человек остановился тоже, затем вытянул руку и, указав на существо, что-то громко гаркнул остальным.

Столпившиеся позади люди тут же кинулись на зверя. Он отпрыгнул от самого быстрого и тот свёл руки на пустоте, а затем, потеряв равновесие, рухнул вперёд. Тут же подоспел второй, который схватили существо за загривок. Но зверь, ловко извернувшись, укусил его руку, отчего человек с криком одёрнул её. Существо метнулось в сторону противоположной стены, но там уже поджидал ещё один солдат, перекрывая путь к отступлению. Едва не угодив ему в руки, зверь отпрыгнул обратно и оказался окружён. Он громко зашипел и никто больше не решился предпринять попытку схватить его, но бежать всё равно было некуда. И пока обступившие его люди ждали удачного момента, зверь слышал, как чеканя шаг, к ним быстро подходит тот красный человек. Невообразимый страх охватил зверя и он перешёл из защиты в нападение, в основном инстинктивно, сам в тот момент не понимая, что и как делает.

Яркая вспышка, точна такая, что расколола камень и стекло прежде,теперь озарила коридор. Люди закричали и рассыпались в разные стороны, словно сбитые кегли. Открытые участки их кожи обгорели до красна, одежда на них тлела, равно как и их волосы, а так же обои, покрывающие стены коридора. Воздух наполнил запах палёной плоти и бумаги.

Зверь перепрыгнул через одного катающегося по полу солдата, который истошно вопил, закрывая лицо руками, и помчался прочь, в противоположную сторону от красного человека. Он преодолел почти весь путь до небольшой лестницы, видневшейся за приоткрытой дверью в конце коридора, когда раздался оглушительный грохот. Что-то очень быстрое, куда более быстрое чем он, просвистело совсем рядом со зверем. Тот в ужасе замер, припав к полу, затем обернулся, и увидел, в льющемся из комнаты свете, стоящего на коленях мужчину. Его кожа и одежда тоже обгорели, но в меньшей степени чем у остальных, видимо он находился дальше и возможно был частично прикрыт от вспышки своими товарищами. Теперь он целился из револьвера прямо в зверя, который, остановившись, сам того не понимая, стал очень лёгкой мишенью.

Прогремел второй выстрел, и резкая боль обожгла левый бок зверя, сбила с ног. На мгновение мир у него перед глазами закружился. Сквозь эту невыносимую боль и оглушительный писк, в который перешёл грохот выстрела, зверь всё же услышал гневный... нет, не так... преисполненный неистовой, стихийной ярости крик, и распахнул глаза, ожидая увидеть бегущего на него громадного монстра, которому должен был принадлежать такой возглас. Но, оказалось, что предназначался этот вопль не для него, а для того несчастного, который выстрелил в зверя. Красный человек вылетел из клубящегося пороховым дымом воздуха, схватил стрелявшего и саданул о стену с такой силой, что у того хрустнули кости. Тело тут же обмякло и пистолет выпал из ослабевшей руки. Тем самым он наверное спас беглеца от ещё одной, скорее всего смертельной пули, но для зверя сей поступок не менял ровным счётом ничего. Красный человек был куда опаснее пули, и он был врагом, зверь это знал, и воплотив свой страх и боль в поток света, направил его прямо на противника. Тот, каким-то непостижимым образом понял это за мгновение до того, как зверь произвёл атаку, и успел прыгнуть в комнату. Настиг его обжигающий свет или нет, зверь не знал. Но он точно достиг ковра в комнате, и тот тут же вспыхнул. Этого зверю было достаточно. Он развернулся и кинулся прочь, превозмогая жгучую боль в боку, от которой кружилась голова и перед глазами плясали разноцветные круги.

Оставляя за собой кровавый след, зверь выпрыгнул на лестницу, и столкнулся с ещё двумя людьми, поднимающимися по пролёту. Его спасение было прямо за их спинами - приоткрытая форточка небольшого окошка, через которую в дом влетел порыв свежего ветерка, принеся с собой тысячи незнакомых зверю запахов, но все они в данный момент ассоциировались у него со свободой. Она была совсем близко, оставалось сделать всего один рывок.

Запищав от боли, и едва не лишившись чувств, зверь прыгнул прямо на плечо бегущего на него человека. Тот в испуге отшатнулся, споткнулся на ступенях и полетел спиной назад, на своего товарища, на голову которого зверь перепрыгнул за миг до их общего падения, оттолкнулся и прыгнул снова. Ухватился цепкими пальчиками передних лап за край оконной створки, и тут же засеменил задними по скользкому стеклу, размазывая по нему собственную кровь, но всё же взобрался в форточный проём.

Позади, совсем рядом, раздался крик красного человека, но оборачиваться зверь не стал. Вместо этого он присел и, с силой оттолкнувшись, прыгнул в ночь.

Так началась эта история для зверя. Для меня же она началась несколькими часами позже.

Той ночью я не сомкнул глаз. Писал письмо своей дорогой супруге. Начинал его не один десяток раз, затем комкал бумагу, отбрасывал в темноту комнаты и писал снова. Просто не сразу понял, чем именно хотел с ней поделиться. Последними новостями политики? Событиями в светской жизни города? Событиями в своей жизни? Своими чувствами? Нет, нет, нет, и нет! Лишь прикончив вторую бутылку вина, я отыскал внутри себя ответ. Я хотел поделиться с женой своими страхами, как бы это эгоистично ни звучало. Ведь именно страх, липкий, холодный, от которого буквально перехватывало дыхание, не позволил мне уснуть той ночью. И данное письмо стало единственным шансом отгородиться от ужаса, заключённого в одной простой мысли:

«Я начинаю её забывать!»

С рассветом я вышел из дома, неся письмо в кармане своего пальто, и проделал немалый путь пешком через погружённый в зыбкую утреннюю дымку старинный город, до последнего пристанища моей возлюбленной. Там я вынул сложённый вдвое листок бумаги и аккуратно положил его на могилу своей умершей жены. Моей Тессы. Затем и сам сел напротив, прямо на мокрую от росы траву, совершенно не заботясь о том, что могу испачкать своё дорогое пальто или брюки, и долго смотрел на своё письмо, уютно устроившееся среди голубых цветов, распустившихся на могиле этой весной. И вдруг почувствовал себя обманутым, наивным дураком.

«Как же это глупо: чем-то делиться с мертвыми!» - захотелось воскликнуть мне. - «Они больше не с нами, и нет никакого смысла тешить себя пустыми надеждами на то, что они по-прежнему рядом. Всё – обман!»

Я положил это письмо ей на могилу с такой бережностью, а теперь мне вдруг захотелось схватить его и разорвать в клочья.

«Нет смысла! Нет никакого смысла!» – звучали слова в голове, и волна безысходности захлестнула меня. Приступ тупой боли сдавил грудь, заставив сжать кулаки и стиснуть зубы. Такое случалось не впервые, и я знал, что нужно было просто переждать, когда она отступит и снова позволит вздохнуть. Раньше, в самом начале, в такие моменты мне не удавалось сдержать слез. Но с некоторых пор они, словно закончились, перестали наполнять мои глаза, и от этого, кажется, стало куда тяжелее выносить боль утраты.

Сидя возле могилы единственного дорогого для меня человека, я бесцельно шарил взглядом по надгробному камню.

Тесса Марбэт

26.5.671 – 54.3.697

Это то, что написали другие. Имя и две даты – вот кем она стала для всех кто её пережил. Тесса Марбэт, рожденная в разгар восходящей зимы, предпоследнего месяца года, и умершая в самом конце нисходящего лета, третьего месяца года согласно календарю Адверса. Вот и всё, что узнает о ней проходящий мимо случайный незнакомец, остановив свой блуждающий взгляд на этой надписи, выбитой в сером граните, и может быть, подумает только: «Ей было всего двадцать шесть лет. Как молода». Действительно, как она была молода и как прекрасна, как лучезарна, какое чистое и искреннее тепло дарила окружающим и не просила ничего взамен. Но разве скажет что-нибудь об этом холодная могильная плита? Конечно, нет. Только имя и две даты.

Надпись ниже гласила:

«Солнце перестанет восходить над этим миром, когда поймет, что тебя в нем больше нет».

Эти слова написал я, и они тоже были ложью. Солнце продолжало восходить каждое утро. Планета продолжала вращаться, и люди продолжали жить на ней. Ничего не изменилось в этом мире. Ни для кого кроме меня ничего не изменилось.

Взгляд скользнул вниз по надгробному камню и снова остановился на белом листке бумаги – моем маленьком послании Тессе. Я достаточно часто посещал кладбище за те три года, что прошли с её смерти. Даже слишком часто. И я видел, как люди говорили с могилами своих умерших родственников, друзей и любимых. Они приходили и делились с ними всем тем, что накопилось на душе, рассказывали о том, как теперь живут, что нового случилось в их жизнях и что изменилось в мире.

«Как будто мертвым есть до этого дело!» - думал я.

Однако и сам постоянно ловил себя на том, что разговариваю с Тессой мысленно. Мне, безусловно, было, что сказать супруге. А в какой-то момент стало казаться, что если я не выскажусь, то просто сойду с ума, все эти мысли разорвут мою голову изнутри. И тогда я решил объясниться с ней в самой привычной для себя форме - письменно. Ведь я же писатель, и выплескивать свои чувства на бумагу мне было куда проще, чем проговаривать их вслух.

«Лежи здесь я, и Тесса, наверняка, приходила бы к моей могиле с гитарой и пела» - подумал я как-то, принося очередное письмо.

Музыка была её способом общения с миром и люди восторгались чудесному голосу, прекрасным стихам и мотивам, что писала моя супруга. При жизни она имела сотни поклонников по всему Конгломерату, но некоторые песни она пела только для меня, когда мы оставались наедине, сокрытые ото всех надёжными стенами нашего дома, и, поверьте, то были самые прекрасные песни. А затем, вдруг, её голос замолчал, и дом наполнила гнетущая, тяжелая тишина, которая и гнала меня сюда снова и снова, с очередным письмом в руках. И когда я приходил, предыдущих уже не было. Возможно, их уносил ветер, или вместе с пожухлыми цветами и венками забирал кладбищенский сторож, приняв за мусор. Я был совсем не против, считал, что так даже лучше, ведь можно было попытаться обмануть себя и поверить, что письма действительно доходят до адресата.

Так я и сидел, глядя на белый листок бумаги, лежащий среди цветов, и думал о Тессе, о её песнях и музыке. А затем, вдруг, услышал их. Нет, не в своей голове, а взаправду. Я тут же встрепенулся, вскочил, и стал озираться по сторонам. Однако взгляду моему открывалась лишь привычная картина ровных рядов могил, отгороженных друг от друга невысокими металлическими оградками. Безрадостный пейзаж дополняли низко висящие над головой, серые тучи, затянувшие небо от края до края, преградив путь лучам солнца, от чего создавалось впечатление, будто все цвета в то утро поблекли и даже самые яркие краски приобрели пепельно-серый оттенок. И ни души вокруг. Никому не пришло в голову посетить кладбище в столь ранний час, а сторож должно быть ещё спал.

Но музыка не прекращалась, с ней звучал и голос:

«Осень огнем зажигала твой лес,

Словно в немом отражение небес.

Вновь он взывал к тебе ночью, во снах,

Вновь сердце билось, отринув твой страх».

Я знал эту песню и мог поклясться, что то был голос моей Тессы, либо кто-то сумел петь очень на неё похоже. Вы хоть представляете, какие чувства всколыхнулись во мне в то мгновение?

«Что это такое?» - спрашивал я себя. - «Чья-то злая шутка? Зная, что я буду здесь, кто-то решил надо мной подшутить?»

Но кто мог предугадать, что я тут буду этим утром, если и сам я этого не знал ещё вчера?

«Может кто-то следил за мной? Но зачем? С какой целью?»

Нет, я явно думал не в ту сторону. Ситуация не походила на розыгрыш, но и совпадений таких не бывает, чтобы именно в тот день и час, когда я решил спонтанно навестить могилу умершей супруги, кому-то рядом пришло в голову исполнить её песню, при том так похоже. Сердце щемило, ладони вспотели, по спине побежали мурашки. Я так давно не слышал этой песни, этого голоса - но ведь Тесса мертва, а мёртвые, как известно, не поют песен живым, вас заверит в том любой медиум. А если вдруг покажется, что такое всё-же происходит, то не обманывайтесь чудесным воскресением почившего, а лучше немедля вызывайте мастеров по борьбе с астральными проявлениями и сущностями, пока не стало слишком поздно. Думаете, это как раз мой случай? Будь так, мне стоило бы бежать оттуда без оглядки, но разве бы тогда я был собой? Нет. Ответ я должен был отыскать сам, чего бы мне то ни стоило.

Прислушавшись, я определил примерное направление, откуда звучала музыка и без колебаний направился туда.

«Весь этот мир в прошлом ты отдала,

Чтобы познать человечность смогла.

В городе сером, не видно где звёзд,

Никто не поймет тобой пролитых слёз».

Протискиваясь между оградами, я слушал песню и не мог поверить в то, что это происходит наяву. Дрожь охватила всё тело.

«Что я найду? Кого увижу?» - спрашивал я себя, продвигаясь по кладбищу на звуки музыки.

В глубине души я понимал, что разгадка должна оказаться очень простой. Так ведь и бывает в мире - на всё находится рациональное и логичное объяснение. Мёртвые не поют песен живым, нет. Но моё богатое воображение писателя, питаемое несбыточными мечтами и надеждами, рисовало предо мной совсем иную картину. Какую - вы и сами, наверняка, понимаете.

Приближаясь к исполнителю песни, до сих пор от меня сокрытому, я пришёл к выводу, что прятаться он может только в одном месте: за стволом старого дуба, росшего на окраине кладбища, и направился прямиком к нему.

То было громадное дерево, повидавшее этот город, должно быть, ещё в те времена, когда Мистрейд только стал столицей Конгломерата и начал активно расширяться. Сложно было вообразить, сколько он видел похорон, сколько впитал в себя скорби. Сам я не большой любитель кладбищ, и хотел бы своему бренному телу иной участи нежели гниение в земле, и Тессе тоже. Но на захоронении настоял её отец - старший клирик в церкви Властителя Циклов и ярый приверженец всех обрядов и постулатов. В день похорон, я помню как стоял у разрытой могилы, в которую опустили гроб, и слушая его проповедь думал о том, как она будет лежать там одна, под толщей земли, долгие-долгие годы в темноте своего деревянного пристанища, и от этих мыслей самому хотелось броситься в могилу и быть зарытым вместе с Тессой, чтобы скрасить её и своё, не знаю чьё в первую очередь, одиночество. А потом мой взгляд упал на этот старый дуб, стоящий где-то вдалеке и мне вдруг открылось то, чего большинство людей, как и я сам до той минуты, не замечали. Это дерево жило здесь, на кладбище. Его не страшила обступившая со всех сторон смерть. Этот старый дуб знал, что смерти нет. Деревянные гробы в земле истлеют, и положенные в них тела умерших сольются с землей. А из этой земли дуб впитает жизненные силы, чтобы продолжать расти и тянуться к солнцу. Жизнь никогда не останавливается, лишь меняет свои формы. И пусть все остальные видели в тот момент лишь могущество смерти, глядя на это дерево, я вдруг ощутил торжество жизни, и оттого стало немного легче на душе. Совсем чуть-чуть, но и за то я уже был этому дубу безмерно благодарен. С тех пор множество раз, когда становилось совсем паршиво, худо, тошно находится рядом с могилой Тессы, но и уйти не мог себя заставить, я обращал свой взгляд к этому старому древу, стоящему вдалеке, и мысли о торжестве жизни отрезвляли, позволяли вынырнуть на поверхность моей печали и вдохнуть полной грудью. И вот теперь я впервые приблизился к нему.

Песня теперь звучала совсем рядом. И я застыл, слушая её, боясь, шагнув чуть в сторону, увидеть исполнителя и тем самым разрушить этот невероятный миг возвращения моей возлюбленной к жизни.

«Всё позабыть и в свой лес убежать,

Он тебя примет, умеет прощать.

Образ теряется жизни людской,

Время пришло возвращайся домой».

Тесса пела, и я бы мог слушать её голос вечно, но любопытство брало верх. Я должен был понять, что происходит, дабы разрушить уже нарисованный в моей голове мир иллюзий и выяснить правду. И я, едва заставив шевелиться свои одеревеневшие ноги, пошёл вперёд, обходя дуб, и... Не увидел ничего. Там никого не было, вы представляете?

Остановившись в изумлении, под сенью ветвистого дерева, ровно в том месте, где и должна была, по моим прикидкам, сидеть исполнительница этой баллады, я не сразу даже понял, что и песня стихла. Она как-бы сошла на нет, просто исчезла, оставив после себя только шелест листвы.

- Да что тут происходит, Бездна вас забери! - воскликнул я.

И тут вдруг понял, как меня обманывают. Я резко задрал голову, рассчитывая увидеть исполнительницу баллады прямо над своей головой, но и там никого не оказалось. Или нет... Я, определённо, не увидел девушку, сидящую, как мифический дух леса, на ветвях, с гитарой в руках. И всё же нечто привлекло моё внимание. Какое-то животное неподвижно лежало на одной из ветвей, обхватив её лапами. Маленький силуэт отчётливо выделялся в тени кроны, словно слегка светился, хотя это, наверняка, было неким оптическим обманом.

«Может быть, белка? Или кошка?»

Второе предположение казалось ближе к истине, если бы не длиннющий, свисающий с ветки хвост, каких не бывает у котов. Из-за расстояния, мешающей взгляду листвы и неудобного угла обзора, мне не удавалось нормально рассмотреть животное.

«Возможно ли, что это существо было связано с песней Тессы?»

Я сомневался, хотя каких-только диковинок не делают мастера, одарённые метафизическими способностями. Мне уже доводилось видеть кукол, производимых кланом Рейн, которые повторяли любые звуки точь-в-точь, будь то человеческая речь или музыкальный инструмент. Такие вполне могли исполнять любые песни. Но яснее ситуация от того не становилась. Если это кукла, поющая песни моей Тессы, то кто-то поместил её туда именно здесь и сейчас совсем неспроста.

Некоторое время я ждал, надеясь разглядеть что-то ещё, или вновь услышав пение Тессы, понять, точно ли это существо его источник. Но ничего не происходило. Моё любопытство достигло пика, и теперь я уж не мог отступить, не найдя всему происходящему объяснения. И если для того мне предстояло взобраться на дерево, что же, я был готов.

Скинув пальто и закатав рукава своей серой рубашки, я медленно и осторожно принялся лезть по стволу вверх. Не делал этого с детства, лет с десяти-двенадцати. Да и в том возрасте я не был особо ловок для подобного. Даже тогда я был грузным. А сейчас меня можно было назвать настоящим здоровяком. Нет, не подумайте, я не толстый. Я просто «большой как медведь» – так говорила Тесса, и была не далека от истины. Однако медведи, насколько мне известно, довольно хорошо лазают по деревьям, а мне до них было далеко. И всё же я лез. Не торопясь, тщательно проверяя куда ставлю ногу, я взбирался на дерево, и когда, наконец, глянул вниз, обнаружил, что залез гораздо выше, чем предполагал. Хорошо, что высота не входила в число моих страхов, и я мог спокойно продолжить свой путь, радуясь тому, что это оказалось куда проще, чем представлялось вначале.

Минут пять, или около того, я лез вверх по дубу, думая о том, что к старику, пожалуй, никто давно не проявлял такого неуважения.

«Ты уж меня прости».

Вспотев, устав и чувствуя себя круглым идиотом, я, наконец, подобрался к концу своего пути. Заняв более-менее устойчивую позицию на толстой ветви, и крепко обхватив правой рукой ствол а левой вцепившись в ветвь над головой, я смог наконец позволить себе присмотреться к существу, ради которого проделал весь этот подъём.

Открывшаяся мне картина не давала никаких ответов, всё стало только еще более странным. На толстой ветке, обняв её всеми четырьмя лапами, каждая из которых заканчивалась четырьмя цепкими пальчиками с длинными чёрными коготками, лежал зверь, покрытый густым белым мехом. Нет, мех был не просто белым – он в буквальном смысле сиял, и теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что это никакой не оптических обман зрения.

Ища объяснения увиденному, я вспомнил лавовых ящериц с Огненной Горы. Как-то раз мне довелось в живую поглядеть на этих причудливых зверушек, вместе со многими другими эндемиками того острова привезенных в столичный зоопарк небезызвестным путешественником Гансом Нэвором. Маленькие ящерки действительно светились, словно под их чешуйками горело пламя. Но здесь я наблюдал совсем иной свет, ничего общего с теми ящерицами или с чем-то ещё, что я видел прежде.

Зверёк с диковинным мехом тяжело дышал, и его длинный хвост слегка подергивался, но более он никак не шевелился. Зверь был небольшим – как домашняя кошка, может, даже чуть меньше. Но это точно была не кошка, и не белка, и не какой-либо другой из известных мне видов городских животных. Морда его была отвернута от меня, что ещё сильнее усложняло классификацию. Виднелись только торчащие назад, острые уши, почти как лисьи или волчьи, но более узкие и длинные.

На ум пришла мысль, что передо мной одно из произведений клана Годвин. Химеры, которых они продают широкой общественности, могут выглядеть совершенно по-разному, в зависимости от требований заказчика, и предназначаться для выполнения очень специфических задач. Однако мысль казалась логичной лишь на первый взгляд. Насколько мне было известно, химеры Годвинов, которых те зовут произведениями, привязываются к конкретному человеку или месту и не могут их покинуть. Но вокруг не было ни одного человека, и едва ли его создали в качестве нового сторожа этого кладбища. С другой стороны: всё в этом мире было возможно, и я не стал спешить с выводами.

Приглядевшись, я заметил, что кора под зверем в некоторых местах потемнела, а на его шерсти, подле задней лапы, виднелся тёмный участок. Я быстро пришёл к выводу, что это запёкшаяся кровь. Она же, видимо, стекала и по ветке.

«Он ранен? Может умирает?»

Мой интерес всё возрастал, но страха не было. Безрассудно? Возможно. Любопытство заглушало голос логики и инстинкт самосохранения. Что поделать, таков я есть.

Крепче взявшись за ветку сверху я подтянулся, чтобы поравняться с животным и разглядеть его подробнее. Но она тут-же затрещала и, перепугавшись, я быстро опустился обратно, от чего, казалось, ходуном заходило всё дерево. Переведя дух я вновь поднял голову и теперь встретился взглядом с двумя большими фиолетовыми глазами существа, лежащего на ветке. Не звериными глазами. Не человеческими тоже, но и не звериными. Двумя умными глазами. Затем вся его шерсть вдруг засияла ярче, испуская в стороны ослепительные световые ленты.

Спас в тот момент меня лишь рефлекс, ведь осознать происходящее не хватило бы времени. Я защитил лицо, закрыв его правой рукой, и в следующее мгновение ощутил обжигающую боль на своем предплечье. Она прошла сквозь мое тело, мышцы свело судорогой, и, потеряв равновесие, я полетел вниз. С треском ломаемых веток я рухнул с дерева. В полете получил несколько глубоких царапин и сильно ударился спиной о землю, от чего на несколько секунд, показавшихся вечностью, мне перехватило дыхание. Однако я считаю, что легко отделался, упав с такой высоты и не получив переломов.

Когда темнота перед моими глазами начала рассеиваться и нормализовалось дыхание, я попытался подняться. И это было большой ошибкой. Резкий импульс острой боли пробежал по всему позвоночнику, заставив меня стиснуть зубы и застонать. Некоторое время я полежал, стараясь не шевелиться, в ожидании, когда боль утихнет, а затем медленно и очень осторожно повторил свою попытку. Подняться в этот раз мне удалось, но спина продолжала болеть, что значительно сковывало все движения. Я ощутил себя стариком, страдающем от дряхлости собственного тела. К этой боли прибавилась ещё одна, куда более неприятная - боль от ожога, который охватывал практически всё предплечье моей правой руки. Кожа в том месте стала красно-черной, и ощущение было такое, словно рука объята пламенем до сих пор.

Мысленно обругав себя всеми известными проклятьями, я огляделся и с удивлением обнаружил, что странный зверь лежит здесь же, в шаге от меня. Видимо он тоже не удержался на ветке после того, как атаковал меня. Он был жив, но теперь, похоже, полностью лишился чувств. И всё же я не спешил подходить к нему. Одного раза мне хватило, чтобы впредь быть осторожным с этим существом.

Моих приключений на дереве, завершившихся громким падением, никто не видел. В округе всё ещё было пусто, к моему счастью. Я мог спокойно перевести дух и собравшись с мыслями, решить, что делать дальше. Вот только на ум, признаюсь, ничего не шло.

Позволив немного утихнуть боли в спине и дрожи в ногах, я всё же предпринял робкую попытку приблизиться к распластавшемуся на земле зверю. Из головы не выходили его фиолетовые глаза. Такие умные. Многие говорят про умные глаза у собак или кошек, но то была иная, более высокая ступень разума. Я мог поклясться, что увидел в этих глазах интеллект. Животное смотрело на меня и, словно, анализировало ситуацию, размышляло, что именно стоит предпринять. Это, кстати, полностью исключало его принадлежность к произведениям Годвинов. Произведения не способны на эмоции или размышления, они не испытывают страха, ведь в конечном счёте являются лишь машинами из плоти и костей. Да, конечно, мне хорошо были известны все те слухи, о том, что Годвины давно уже научились делать куда более высокоорганизованных и мыслящих созданий, но будем честны друг с другом: разве кто-то в это действительно верит?

Медленно я подошёл к зверьку, но тот не шелохнулся. Видимо он знатно приложился. Может, даже сломал себе что-нибудь. А может и не в падении было дело, а в ране и вызванной ею большой кровопотере.

«Возможно уже там, на дереве, он лежал без чувств, пока я не нашумел. Тогда очнулся и из последних сил попытался бороться за свою жизнь»..

Вполне нормальна реакция, на мой взгляд, вот только звери, как правило защищаются клыками и когтями, ну ядом могут плюнуть, ужалить, даже облить вонючей жидкостью. Но чтобы светом... Бездна меня забери, если это было нормально. Нет, от всего происходящего определённо веяло чем-то неординарным, метафизическим, с чем нормальные люди не очень хотели бы связываться. Я сказал нормальные, вы заметили? Стоит добавить, что себя к таковым я никогда не причислял.

Зверь дышал, и это меня успокаивало. Несмотря на болезненный ожог и падение, я не чувствовал злости по отношению к этому существу. Было бы глупо злиться на него, если зверь просто защищался. Правда, не закройся я рукой, он мог бы оставить этот ожог у меня на лице и навсегда лишить зрения. И всё же в том была моя вина. Я сам полез наверх, никто меня туда не тащил.

«А как же песня Тессы?» - напомнил я себе.

Сейчас казалось, что это существо, и звучащая недавно баллада моей супруги никак не связаны. Точнее никак не могут быть связаны, и всё же я встретил его именно придя на звуки музыки. Разве это могло быть простым совпадением?

Распластанный на земле неподвижный зверь выглядел крайне необычно. Размером он был с кошку, но имел заметно более развитые конечности и очень подвижный и сильный хвост, чем, наверное, мог быть ближе к обезьянам, нежели к кошачьим. Между лапами и телом виднелась кожистая перепонка, как у белок-летяг. Короткая же мордочка, с довольно широкой пастью, не вызвала у меня никаких ассоциаций вовсе. Прибавленная ко всему этому способность существа светиться и наносить тепловые атаки вгоняла мои, и без того довольно скудные натуралистические познания в тупик. Определенно, мне самому в этом было никак не разобраться, а значит, следовало поговорить с настоящим знатоком животной биологии. Хорошо, что один такой у меня как раз имелся на примете. Осталось лишь доставить к нему животное.

Вам не стоит думать, что двигало мной одно только любопытство. Даже если в итоге оказалось бы, что это просто какая-то диковинная разновидность приматов с Младшего Материка, открытая лишь в прошлом году и привезённая в столицу беспечным богатеем, я всё равно ни на секунду не пожалел бы о своих действиях. Передо мной лежало живое существо, которое пострадало и нуждалось в помощи. И я искренне хотел ему помочь.

Я поднял своё чёрное пальто и аккуратно, стараясь не причинять зверьку вреда и не дотрагиваться до него голыми руками, накрыл его. Обернув со всех сторон, я поднял существо, которое оказалось куда легче, чем я мог предположить исходя из его размеров. Едва ли зверь весил больше полугодовалого котёнка. После всех моих манипуляций он, к счастью, не пришел в сознание, и я пожелал от всей души, чтобы так оно оставалось до тех пор, пока мы не прибудем к доктору Киннеру. Было бы очень некстати, пробудись этот малыш в дороге и реши повторить свой красочный фокус. Но риск меня не отпугнул, лишь только придал стимула действовать быстро.

Покидая кладбище, я обернулся и бросил взгляд на могилу жены.

«Прости, Тесса, мне нужно идти. Но я скоро вернусь, дорогая. Я обязательно к тебе вернусь».

Вот только я больше никогда не вернулся к этому надгробному камню и не принёс на её могилу ни единого письма. Так уже вышло.

Мистрейд – большой и шумный город. Самый большой и самый шумный на всем Адверсе, пожалуй. Столица Конгломерата днём и ночью пребывает в движении и никогда не спит. Мистрейд называют городом театров, и с этим не поспоришь, ведь здесь их насчитывается не одна сотня: классические театры, оперные, театры теней и театры кукол, электрические и механические театры, а так же биологические театры Годвинов, и самые современные, стремительно набирающие большую популярность театры движущихся картинок. Когда-то мы с Тессой задались безумной целью посетить их все, но сдались на третьем десятке. Засилье театралов и просто ценителей искусств, или тех кто себя таковыми считают, представляет собой вычурное светское общество Мистрейда, которое с тошнотворным упоением смакует один скандал за другим, обсуждая их на бесчисленных приёмах, встречах, балах, и за закрытыми дверьми мужских и женских клубов для избранных. А за их признание тем временем борются друг с другом не на жизнь а на смерть начинающие художники, поэты, музыканты и прочие творцы без гроша в кармане, зато с ворохом надежд, амбиций и идей, а так же портные мастерские и рестораны, ведь быть замеченным и одобренным кем-то из законодателей столичной моды – абсолютный, хоть порой и совсем краткий успех. Но кроме того Мистрейд является ещё и городом большой политики, ведь именно здесь стоит, видная с любой части столицы, башня из белого камня, именуемая дворцом единства, в котором заседает правящий Конгломератом совет девяти старших кланов. У каждого из этих кланов, а так же у десятков более мелких, в Мистрейде имеется своя резиденция, так что здесь, в какую сторону не пойди, довольно скоро упрёшься в ворота, на которых будет красоваться чей-то родовой герб. Сохраняя видимость общности и работы на благо страны, все эти кланы ведут в Мистрейде теневую войну, шпионят и плетут друг против друга интриги. И в каждом новом громком газетном заголовке, скандале, законопроекте, мероприятии или крупном происшествии, только слепой или глупец не разглядит отголоски их баталий. Кто-то, наверное, скажет: «Ну грызутся между собой, да и Бездна с ними!». Вот только в Мистрейде каждый, будь то уличный художник, работяга с завода или полицейский, может случайным образом оказаться втянут в их игру, что, как вы понимаете, ничем хорошим для него не закончится.

Если вы не готовы к хамству, безразличию, а так же к вечной суете и спешке, царящих в Мистрейде, то вам не стоит и соваться в столицу. Коли есть деньги, езжайте лучше в Драгос и вкусите истинно райской жизни. Или отправляйтесь в Азур, если хотите оказаться поближе к самым передовым и экспериментальным достижениям современной машинерии, а может и самому приложить руку к неумолимо набирающему силу техническому прогрессу. Ну а если хотите спокойствия, то определенно вам понравится Кронес, туманные улочки которого и неспешность его жителей навевают мысли о великом и вечном. В Конгломерате множество прекрасных городов, и каждый из них отвечает требованиям определенных людей, каждый по-своему прекрасен. Даже Мерката, погрязшая в крови и преступности, может приглянуться тем, кто считает, что законные дела не для них. И только Мистрейд полон противоречий. Политика здесь соседствует с искусством, наука живет через улицу от многочисленного и неустанно бранящегося религиозного семейства Адверса, беззаконие здоровается за руку с армией, а свободное предпринимательство заходит на чай к безработице. Всё вперемешку и вывернуто наизнанку, а люди живут друг у друга на головах.

Как много раз я мечтал покинуть этот город. Как много раз мы заводили разговор об этом с Тессой. Она была не против переезда, всегда соглашалась с моими порывами продать нашу квартирку на улице Милана Бонзо и умчаться прочь, куда-нибудь к морю или к подножью Грозового хребта. Мы мечтали построить домик подальше от широких трактов и железнодорожных путей, подальше от шума и суеты крупных городов. Я бы смог спокойно продолжать писать книги, а она свои песни - ведь для творчества не имеет значение, где ты находишься. Там мы наконец смогли бы завести детей: двоих, а может, и троих. И лишь иногда, всей семьёй, выбирались бы в цивилизацию. Однако, этим планам не суждено было свершиться. На протяжении тех семи лет, что мы с Тессой пробыли вместе, я регулярно заводил об этом разговор, но дальше слов дело так и не пошло. Нам вечно что-то мешало, какие-то проблемы и заботы всё вставали на пути. И казалось, что вот-вот мы всё закончим, этим летом или осенью, ну, в крайнем случае, зимой, и уедем. Но мы так и не покинули нашу квартирку на улице проклятого Милана Бонзо, остались в ней до самой смерти Тессы. Я продолжаю жить там и по сей день, уже не тешась мыслями о переезде в глушь. В нём, как и во всем остальном в моей жизни, не было больше смысла без Тессы.

Выйдя за кованные, черные ворота западного кладбища Мистрейда, я тут же оказался на оживленной улице. Словно эти массивные ворота были порталом между двумя различными мирами. С той стороны лежала страна мертвых, где царили тишина, спокойствие и скорбь, а здесь, с этой стороны, простирался мир живых, и в нём начинался новый день. Громко цокая копытами по камню, услужливые лошади везли в повозках, колясках, каретах и кэбах спешащих по своим неотложным делам жителей Мистрейда. Через улицу, прямо напротив кладбищенских ворот, только начала свою работу цветочная мастерская «Тетушки Розы», на двери которой была прибита табличка, заманивающая покупателей очень низкими ценами на ритуальные венки, корзинки и букеты. Дальше по улице располагались ателье, маленькая табачная лавка и кондитерский магазинчик, из которого доносился чарующий сладковатый аромат свежей выпечки и сладостей. Мимо всего этого бежал мальчик в тоненькой серой курточке и с толстой сумкой на ремне, из которой торчали свернутые газеты. Одной газетой в руках он размахивал и кричал:

– Столичный вестник! Столичный вестник! Узнайте о пожаре в особняке Стриксов! Столичный вестник! Не пропустите! Тина Годвин посетила Мистрейд и дала эксклюзивное интервью нашей редакции! Столичный вестник! Купите газету и узнайте, когда же Вильгельм Цингулат продемонстрирует свой новейший летательный аппарат! Столичный вестник!

Парнишка практически столкнулся с высоким мужчиной в сером клетчатом пальто. Тот остановил мальчика, быстро протянул ему несколько монет и, получив взамен газету, скрылся в табачной лавке. Парнишка побежал дальше, продолжая громко выкрикивать заголовки сегодняшнего выпуска «Столичного Вестника», главной и, возможно, самой лживой газеты Мистрейда.

Мимо меня, хихикая и о чём-то шумно перешептываясь, пробежала толпа студенток в белых юбочках и синих пиджачках, словно стайка потревоженных птиц. Держа в руках широкие папки и тубусы, они спешили на занятия в художественную школу искусств имени благодетеля Ришара, что располагалась за углом, и не обратили на меня никакого внимания. Равно, как и все прочие прохожие на этой улице. Поглощенные своими собственными проблема и раздумьями, они не замечали покинувшего кладбище человека, бережно несущего на руках что-то (или кого-то) завёрнутое в пальто. Так уж заведено в этом чудном городе. Если произошло что-то значимое, то люди прочитают об этом в газете за завтраком, во время обеда или после ужина. А если ничего важного не происходит, то и тратить на это время совершенно не стоит. Куда важнее подумать о собственных заботах. Я не осуждаю и не виню жителей Мистрейда – не подумайте, сам за годы жизни в этом городе изрядно очерствел и стал невнимателен. Но иногда становится действительно смешно наблюдать за тем, как горожане попадают в самые нелепые ситуации лишь по причине собственной незаинтересованности окружающим миром и отсутствия какого-либо желания элементарно смотреть по сторонам.

Выйдя на дорогу, я громко свистнул и поднял вверх правую руку. Один из кэбов тут же свернул в мою сторону и, резко сбросив скорость, остановился. Лошадь фыркала, недовольная такой резкой сменой курса.

– Янтарная улица, 25, – громко провозгласил я, поднимая глаза на кучера.

– Два сильверена, сэр, – ответил мне бородатый мужчина в черном цилиндре.

Я протянул ему три и добавил:

– У меня мало времени.

– Понял вас, сэр, – кивнул он.

Я забрался в кэб, и тот тут же дёрнулся с места. Кучер действительно меня понял и погнал вперёд, не жалея лошадь. Таким темпом дорога должна была занять минут пятнадцать, может, даже десять, если повезёт.

Я положил зверька на мягкое сидение рядом с собой и развернул пальто, желая проверить состояние моего подопечного. Я серьёзно опасался, что обнаружу мёртвое животное. Но зверь был жив, дышал всё так же тяжело и прерывисто, но, главное, дышал и не выражал никаких признаков свечения или нагрева. Это меня немного успокоило, вселило надежду на позитивный финал моего маленького приключения.

Расслабившись, я вновь почувствовал, как сильно болит рука. Спина болела тоже, и ещё несколько ушибленных частей тела, но всё это не шло ни в какое сравнение с болью от ожога. Пока я нёс зверька и был увлечён его спасением, эта боль отступила на задний план, но вернулась, как только я дал себе возможность перевести дух.

Я внимательно осмотрел ожог. Он был очень странной формы: узкий, с удивительно ровными краями, этот след брал начало на тыльной стороне моей ладони и дважды обвивая предплечье, заканчивался на внутренней стороне руки, почти у самого изгиба локтя. Мне сразу вспомнились те световые ленты, которые взвились над зверьком за миг до атаки. Одна из них, похоже, обернулась вокруг моей руки, словно кусок ткани, и навсегда оставила на ней эту отметину. Бездна, как же было больно!

Понимая, что никаким образом сейчас мне не удастся нейтрализовать эту боль, я попытался отвлечься от неё снова. До прибытия к доктору Киннеру оставались считанные минуты, эта мысль утешала. Я откинулся на сиденье и устремил свой взгляд в окно.

Кэб провёз меня по краю рыночной площади, где вовсю кипела работа: производилась выкладка и разгрузка товара, собирались последние латки, между которыми уже сновали покупатели. Мы промчались мимо всего секунд за пятнадцать, но вонь рынка, в которой смешивались запахи свежих и уже подгнивших овощей, пряностей и скота, не покидала меня ещё минуту или полторы, пока мы не выехали на улицу Мясников, где её перебили запах крови и зловоние смерти.

Далее кучер повёз меня через лабиринт улиц фабричного района Мистрейда. Он здесь, может, и не такой большой, как в Кроме, Римусе или Веноне, и всё же не составит труда заблудиться среди этих длинных зданий из красного кирпича, над черепичными крышами которых ввысь вздымаются широкие трубы, исторгающие в небо клубы угольно-чёрного дыма. Но мой возница явно знал своё дело и, стрелою промчавшись сквозь этот мрачных район, где изредка встречались лишь небольшие группы работяг в поношенных серых костюмах и с грязными руками, мы снова выехали на оживленные улицы Мистрейда, устремившись теперь к центру города.

По мере приближения к сердцу столицы Конгломерата, улицы становились всё чище, дома – всё богаче и красивее, вывески над цирюльнями, ресторанами и магазинами – всё ярче, а люди всё чопорнее. Так продолжалось бы и дальше, до самого центра, где от помпезности и роскоши у неподготовленного деревенского жителя начинало слепить глаза, но кэб свернул на Янтарную улицу и, проехав ещё хвостов пятьдесят остановился. (Здесь и далее имеется в виду лисий хвост — мера длинны принятая в Селении, ещё во времена правления клана Сит, помешанного на лисах. 1 хвост = 60см.)

Аккуратно подняв на руки животное, я сошёл на мостовую и, обернувшись, кивнул кучеру в знак благодарности.

– Хорошего дня, сэр, – слегка поклонился тот в ответ, прикоснувшись кончиками пальцев к полям своего цилиндра, а затем, хлестнув лошадь поводьями, покатил дальше по улице.

Двустворчатые, высокие двери серо-жёлтого здания передо мной были распахнуты настежь. Гравировка на серебряной табличке рядом со входом сообщала, что это ветеринарная клиника доктора Альфреда Киннера для домашних животных, и информировала, что часы приема с девяти утра до девяти вечера. Но всё это мне было уже давно известно. Я водил в эту клинику на прививки своего пса Грома - громадную волхоринскую гончую с угольно чёрной шерстью и янтарными глазами. Когда Гром сломал лапу, именно доктор Киннер вернул ему возможность ходить, а позже, когда Грому было двенадцать, именно Альфред Киннер сообщил мне с неподдельным сочувствием, что у моего пса отказывают почки и сделать с этим ничего нельзя.

– Старость… – сказал он и положил мне руку на плечо. – Я сочувствую, Клиф. Похоже, что его время пришло.

Мне было сложно смириться с этим, сложно поверить, что я теряю столь близкого и дорогого друга. Доктор Киннер был рядом, говорил со мной, пока мы сидели возле спящего Грома. Тесса тоже была там. И когда Киннер уверял, что лучшим вариантом будет усыпить собаку, тем самым облегчив его страдания, именно она сказала: «Да». Она сказала это за меня, потому что я не смог, но был ей искренне благодарен за стойкость и поддержку.

Примерно через год после этого не стало и самой Тессы. Таким образом ушли из мира все самые близкие и дорогие мне существа, все, кому я мог доверять. Но если бы кому-то мне и пришлось довериться вновь, здесь, в Мистрейде, этим человеком, без сомнений, стал бы доктор Киннер. Альтруист, человек любящий и знающий своё дело, Альфред Киннер вызывал во мне самые положительные эмоции, что большая редкость, уж поверьте. С нашей с ним последней встречи прошло много времени, и всё же, я был уверен, что он не изменился и не забыл меня.

Сразу при входе меня встретила улыбающаяся светловолосая девчушка, лет двенадцати на вид.

– Доброе утро, сэр! – провозгласила она так звонко, что у меня заложило уши, а чуть дальше по коридору маленькая белая собачка, сидевшая на руках у своей пожилой хозяйки, истошно залаяла.

– Добро пожаловать в клинику доктора Киннера! – продолжала голосить девчонка. – Вы хотите записаться на приём?! У вас осмотр?! Прививки?!

Пока я соображал, ошарашенный таким бурным приветствием, а дама пыталась угомонить свою собачку, кидая в сторону девочки испепеляющие взгляды, она заговорила снова:

– Кто там у вас?! – Она приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть, что за зверя я принес, завернутого в пальто. – Кошечка?!

– Нет, – отрезал я. – Мне нужен доктор Киннер.

– У него сейчас пациент. Давайте я пока запишу вас и вашего друга…

– Это срочно, – настоял я твердо. – Вопрос жизни и смерти.

Девчонка воззрилась на меня удивленно и, видимо, прочла в моих глазах абсолютную серьезность, потому что выражение её круглого, покрытого веснушками личика наполнилось детским страхом.

– Поторопись, – опередил я девочку, когда та снова открыла рот, чтобы задать очередной вопрос. – Сообщи доктору Киннеру, что пришёл Клиффорд Марбэт, и что у меня на руках серьёзно раненое животное.

Когда она снова приподнялась на цыпочках, чтобы заглянуть мне на руки – удивительное любопытство вперемешку с несказанной наглостью, дозволенной только детям – я рявкнул:

– Ну же! Торопись! А не то зверь умрёт по твоей вине!

Только успокоившаяся собачка вновь залаяла на руках женщины, а девчонка подскочила как ужаленная. Моя угроза сработала. Девочка бесспорно любила животных раз работала в этой клинике, и узнать, что какой-нибудь милый пушистый зверёк умер по её вине, стало бы для этой юной особы сущим кошмаром.

– Конечно, сэр, сию минуту, – заявила она и бросилась по коридору вглубь здания, громко стуча по паркетному полу своими черными туфельками.

Я быстро пошел за ней следом. Ждать в холле времени не было. Женщина с собачкой на руках, по-видимому, ожидающая своей очереди на приём к доктору, проводила меня грозным, преисполненным недовольства взглядом.

Девочка свернула в одну из дверей, пробежала через комнату с большим письменным столом – приёмным кабинетом доктора и, остановившись у другой двери, приоткрыла её и вновь заголосила:

– Доктор Киннер! Доктор Киннер!

– Что такое, Аннет? – услышал я усталый голос доктора.

– К вам там какой-то мужчина, – то, что я последовал за ней, девочка даже не заметила. – Говорит, что срочно. Вопрос жизни и смерти.

– Какой мужчина?

Я и не надеялся, что она запомнит моё имя.

– Высокий! – произнесла девчонка в замешательстве. – Принёс раненого…

В этот момент я подошёл к двери и, мягко отстранив Аннет, заглянул внутрь.

– Клиффорд Марбэт, – произнёс я, и доктор Киннер тут же поднял глаза.

В этой комнате ничего не изменилось со времён, когда усыпили Грома. Хирургический стол стоял по центру помещения, а вокруг громоздились столики с медицинскими принадлежностями и инструментами, и запирающиеся на ключ белые шкафчики с медикаментами.

– О! Властитель, это ты, Клиф?! – воскликнул доктор, сразу меня узнав.

Как и его операционная, доктор тоже почти не изменился. На меня смотрел всё тот же добрый и слегка утомленный взгляд карих глаз из-под круглых очков в тонкой оправе. У этого низкорослого, круглолицего мужчины разве что немного прибавилось в животе и поубавилось волос на голове, но во всём остальном это был всё тот же Альфред Киннер, которого я помнил.

Перед ним на столе лежал крупный пёс с длинной рыжевато-бурой шерстью. Он спал под действием лекарств, пока доктор и молодая, пухленькая медсестра перевязывали его переднюю лапу.

– У меня срочное дело, доктор! – заявил я, не тратя время на приветствие.

– Животное может умереть! – поддержала меня девочка.

– Аннет, пожалуйста, возвращайся в холл, – попросил её Киннер.

– Там леди Нил с Пирсом ждут приема. Она говорит, что Пирс чихает.

– Скажи, что её скоро примут, – доктор направился ко мне.

Аннет, снова застучав туфельками, скрылась за дверью в коридор.

– Так много энтузиазма, – доктор закатил глаза. – Дай, Властитель, сил, чтобы справиться с этими волонтёрами. Но тем, кто постарше, приходится слишком много платить за такую плёвую работу.

Он подошел вплотную и взглянул на свёрток у меня на руках:

– Кого ты мне принёс, Клиф?

– Лучше наедине, – сказал я доктору и, когда тот удивлённо поднял на меня глаза, добавил. – Тебе будет интересно. Но это срочно.

– Хорошо, – неуверенно кивнул Киннер.

Обернувшись к медсестре, он спросил:

– Нелли, ты тут закончишь без меня перевязку?

– Да, конечно, доктор, – отозвалась девушка.

– Я скоро вернусь, и мы отнесём его в клетку. А пока, как закончишь здесь, прими леди Нил и узнай, что там опять приключилась с Пирсом.

– Хорошо, доктор, – так же услужливо проговорила медсестра.

– Ужасно непутевый пёс, – беззлобно проворчал доктор Киннер, проходя мимо меня. – Пойдём Клиф.

Я прошёл за ним в кабинет, находящийся чуть дальше по коридору. Это была ещё одна приёмная палата.

– Проходи, – пригласил он, отперев ключами дверь и распахнув её.

Войдя, я положил зверя на стол в центре комнаты, а Киннер прошёл к окну и раздвинул плотные шторы, впуская в помещение дневной свет.

Обернувшись, доктор ахнул, увидев, кого я ему принес. Зверь тяжело и часто дышал.

– Властитель! Кто это, Клиф?

– Не имею понятия, – сказал я, закрыв дверь в комнату.

Доктор подошёл к столу и склонился над существом.

– Это – не произведение? – спросил он, следуя по моему собственному пути предположений.

Я не ответил, и через несколько секунд он сам нашёл ответ:

– Нет, не вижу ни одной метки мастера, – бормотал Киннер, осматривая его лапы, шею и все прочие места, куда Годвинские мастера биоинженерии обязаны ставить клейма, нечто вроде своей росписи. – Что это за рана?

– Не знаю, – ответил я, – Нашёл его на дереве, уже в таком состоянии, потом мы оба...

– Это же пулевое! – перебил меня Киннер, поднимая глаза.

– Пулевое? – поразился я. – Ты уверен?

– Уж поверь, пулевое ранение я ни с чем не спутаю, – заверил он, вновь возвращая взгляд к ране.

– Выходит кто-то на него охотился? – спросил я непонятно кого.

– Ты мне скажи.

Но мне то как раз сказать на сей счёт было нечего. Киннер правда объяснений и не ждал, а вынув стетоскоп, торчащий в нагрудном кармане его халата, принялся прослушивать его грудную клетку через прибор.

– Ритм сердца нормальные, – приговаривал он. – И в лёгких хрипов нет. Пуля, похоже не задела жизненно важных органов, но она ещё внутри, и если мы не хотим чтобы он умер, нужно срочно провести операцию.

Доктор отложил стетоскоп и воззрился на меня с немым вопросом: хочу ли я, чтобы это существо жило.

– Я заплачу сколько скажешь, — сказал я вместо ответа, который был и так ясен.

– Деньги обсудим потом. Но, что это за странное странное животное? Клиф, я никак не могу понять… – Доктор задумчиво оглядывал зверя. – Не могу понять… Ты только взгляни на его морду. А это что… Это рога? Взгляни, Клиф, это же маленькие рожки!

Я подался вперед и действительно увидел их – два маленьких черных рога, торчащих на лбу зверя. Я не заметил их вначале, потому что они скрывались под густой шерстью между ушами. Да и сама эта шерсть, при ближайшем рассмотрении, выглядела как волосы и даже цветом была немного темнее остального покрова.

Киннер аккуратно продолжил осмотр методом пальпации. Медленно прощупывая лапы зверя, он продолжал приговаривать про себя:

– Властитель всемогущий, это же пальцы. Один, два… четыре пальца. Как странно… очень странно…

– Будь осторожен, – сказал я. – Он может атаковать.

Доктор вопросительно глянул на меня, и я продемонстрировал ему ожог на руке.

– Клиф! Во имя Властителя, что случилось?!

– Это он, – я кивнул в сторону животного.

– Он? Как?!

Я лишь пожал плечами, и когда доктор направился ко мне, возразил:

– Сначала закончи с ним. Я потерплю.

Киннер кивнул и пошёл звать медсестру, чтобы провести срочную операцию. Ожог всё еще невыносимо болел, но мне действительно вначале хотелось, чтобы моему странном найдёнышу помогли и его состоянию больше ничего не угрожало, а уж потом можно будет подумать о собственных травмах.

Пока доктор Киннер проводил операцию, я сидел на стуле, возле кабинета, прихлёбывая принесённый Аннет чай. Спустя минут сорок, дверь открылась, Натали вышла, неся в руках миску с окровавленными бинтами и медицинскими инструментами, а Киннер позвал меня.

Белый зверёк всё так же лежал на столе. Теперь его задняя левая лапа и живот были плотно перевязаны бинтами.

– Где ты его нашел, Клиф?! - серьёзно спросил доктор Киннер, моя руки в умывальнике, стоящем в углу кабинета, и не спуская с меня взгляда поверх очков.

– На кладбище, – ответил я. – А в чём дело?

– Эта пуля, - Киннер указал на миску возле хирургического стола, в которой лежал вытянутый кусочек свинца. - Она не из охотничьего ружья. Револьверный патрон, на сколько я могу судить.

– Револьверный? - тупо переспросил я, не зная, что ещё сказать. Всё становилось ещё более странным. Песня Тессы, этот чудной зверь и его способность атаковать светом, а теперь ещё и выходит, что кто-то стрелял по нему из револьвера. Нет, такое оружие не редкость, многие владеют им для самозащиты, не говоря уж о военных и полисменах, но кому же понадобилось стрелять в это маленькое создание?

«Разве что он не так безобиден как мне кажется?» - подумал я. - «Может он очень агрессивен, и не будь ранен, прикончил бы меня там, на дереве. Тот кто стрелял, знал это и пытался его убить, чтобы не причинил никому вреда».

От этой мысли становилось не по себе. С трудом верилось, что это маленькое создание с очень умными и выразительными глазами, может быть смертельно опасно, и всё же, такое было вполне допустимо, и если это правда, то принеся его к доктору, я мог подвергнуть опасности многих людей.

– Ранение совсем свежее, - продолжил Киннер, вытирая полотенцем руки. – Я бы сказал, что стреляли не более четырёх-пяти часов назад. Нет ни нагноения, ни воспаления, ни заражения, что удивительно. Видимо очень сильная иммунная система и хорошие регенеративные способности. Рану я обработал и зашил, так что он будет в порядке.

– Скоро проснётся?

– Я вколол ему дозу анестетика, исходя из размеров и веса. Если брать в расчёт кошку с теми же параметрами, то он должен проспать ещё часа два-три.

– Угу... - кивнул я, думая, что же дальше делать.

– Давай-ка теперь займемся тобой, - сказал Киннер, подходя.

Я не стал спорить.

Он обработал мой ожог, вколол обезболивающего, от которого в глазах всё поплыло и немного закружилась голова, и принялся перевязывать руку.

– Расскажи подробнее, как это вышло? – попросил он.

– Это зверь испускает какой–то свет, – попытался объяснить, понимая, что доктору мои слова будут ещё менее понятны, чем мне, хотя бы видевшему феномен воочию.

– Свет? – нахмурился Киннер. – Ты уверен?

– Абсолютно.

– Очень странно.

– Ты можешь сказать мне, кто это?

– Не могу, к сожалению. У него имеются черты приматов, но он явно не один из них. Строение тела скорее кошачье, хотя… – доктор покачал головой. – Нет, не кошачье, но похожее. Властитель! Клиф, я честно понятия не имею, кого ты мне притащил.

Доктор закончил мою перевязку и поднялся.

– Ты оставишь его мне на обследование? Мне бы очень хотелось продолжить его смотр прямо сейчас, но скоро здесь будут пациенты, сегодня назначено две операции, я просто не смогу посвятить ему всё свое время. Но ближе к вечеру я бы с большой охотой им занялся.

Я тоже поднялся, и немного поколебавшись, ответил:

– Хорошо, доктор. Только будь с ним очень осторожен. И не сажай в клетку с другими зверями.

– Если он действительно может делать такое! – Доктор кивнул на мою перевязанную руку. – То я помещу его внизу, отдельно от остальных. У меня есть клетка с усиленными, калёными прутьями. Много лет не использовал, давно хотел продать. Хорошо, что не сподобился.

– Договорились. Я приду вечером.

Строго говоря, я тоже не мог потратить весь день на изучение этого животного и размышления о его странном происхождении. В час дня я был приглашен на встречу романистов и читателей в букинистическую лавку Риты Каранкет – один из самых больших и престижных литературных магазинов города. Уже не раз бывая на таких мероприятиях прежде, я очень живо себе представлял, какая же мука ждёт меня впереди, и всё же никак не мог отказаться от этого приглашения и всецело посвятить себя тому, что казалось куда более увлекательным, пусть и опасным.

Забрав потрепанное пальто, я повесил его на левую руку и в сопровождении доктора вышел из кабинета обратно в коридор.

– Как твои дела, Клиф? – спросил Киннер осторожно. – Мы давно не виделись.

Я совершенно не хотел об этом говорить, не хотел рассказывать ни ему, ни кому бы то ни было ещё, о своих тоскливых серых буднях, о своём творческом кризисе, о своих проблемах с алкоголем и муках одиночества, давящего на меня тяжелыми сводами моей маленькой квартирки на улице Милана Бонзо. Квартирки, которую я стал искренне ненавидеть за последние три года.

– Всё хорошо, – ответил я, только из уважения к доктору. – Нет причин для беспокойства.

Альфред Киннер лишь кивнул, не глядя на меня, и по всему было понятно, что он мне ни капельки не поверил.

– Может быть, раз уж ты придёшь сегодня вечером, то и отужинаешь с нами? – предложил Киннер. – Петти приготовит лимонный пирог, который мне одному никак не осилить, уж поверь.

Я знал, что сулит это приглашение. Доктор попытается разговорить меня, узнать, как в действительности обстоят мои дела и чем я живу теперь, после смерти супруги. И сколь искренними бы ни были побуждения Киннера, я не хотел всего этого, не хотел разговоров, не хотел обсуждений и утешений, не хотел, чтобы меня жалели. Меня не за что жалеть.

– Сожалею, доктор, но у меня были некоторые планы на этот вечер.

– Понимаю, – сказал Киннер так, словно распознал мою лож и простил меня за неё. – И всё же я не забираю назад своё приглашение. Если твои дела вдруг отменятся, Клиф, нам с Петти будет крайне приятно разделить с тобой этот ужин.

– Спасибо, доктор. До вечера.

Я развернулся и быстрым шагом пошёл к выходу из клиники, искренне надеясь, что оставить здесь найденного мной зверя было хорошей идей. Мне бы очень не хотелось вернуться и узнать, что кто-то пострадал при контакте с животным, а ведь такое более чем вероятно, и ожог на моей руке тому доказательство. Но что мне оставалось? Взять его домой? Сдать в полицию? Или бросить там, на кладбище? Я понятия не имел, как было бы лучше поступить в такой ситуации, потому сделал то единственное, что считал верным. Утешала мысль, что доктор Киннер предупрежден, и я очень надеялся, что он отнесётся к моим предостережениям со всей серьезность и примет меры предосторожности. Я точно решил, что вернусь в клинику вечером, как только смогу, чтобы принять участие в дальнейшей судьбе животного. Мне это казалось очень важным, и вместе с тем было крайне интересно всё же выяснить, кто такой этот странный зверек, на что он действительно способен, как оказался на том старом дубе и при чём тут моя почившая супруга. Ответы на все эти вопросы ждали меня впереди.

«Порывы ледяного ветра срывали с облысевших деревьев немногочисленные почерневшие листочки – жалкие останки былого величия лета – и уносил их прочь, в серую неизвестность грядущего царства холодной зимы. Нейтану показалось, что он нашел подходящую ассоциацию для данного действа. В ней ветер представал яростным, нетерпеливым и преисполненным похоти любовником, срывающим в своей неистовой страсти последние клочки белья с напуганной, но покорной публичной девы, давно уже принявшей свою судьбу, такую же серую и очерствевшую внутри себя, как этот осенний лес.

«Какая унылая, безрадостная картина», – думал Нейтан, неспеша раскуривая трубку.

Но вдруг что-то изменилось. Поначалу совсем незримо, но эти изменения в окружающем мире быстро набирали силу и очень скоро стали уже заметны каждому. Это был снег. Пошел первый снег. Маленькие белые мушки закружились в воздухе, гонимые беспощадным ветром. Пока еще совсем робкий, тающий, едва касаясь земли, этот снег был предвестником скорого окончания осени и начала зимы.

«Скорее бы она наступила», – подумал Нейтан, втягивая в легкие теплый табачный дым. Зима лучше осени. Зима покроет всё своим белым покрывалом, спрячет под ним наготу земли и леса, даст миру отдохнуть, выспаться, чтобы однажды, спустя много дней, проснуться и зацвести новыми красками.

«Может быть, и мне удастся отдохнуть? – подумал Нейтан, выпуская в воздух клубы белесого дыма. – О, Властитель, как же я устал!»

Я закончил чтение и захлопнул книгу. Завершающие строки моего последнего романа, начатого еще при Тессе и законченного примерно через полгода после ее смерти. И с тех пор я не написал ни строчки. Ни одной чертовой строчки! Я пытался, действительно пытался начать новую книгу, но просто не мог ничего из себя выжать. Внутри меня словно что-то сломалось. Тот механизм, что позволял мне в былые времени проводить бессонные ночи за печатной машинкой, заряжаясь крепким хентийским чаем или терпким красным вином, от заката и до восхода солнца воображать и выплескивать на бумагу фантастический мир моих грез, вдруг перестал работать. И в какой-то момент, гексала два или три назад, я прекратил эти попытки. Я просто остановился, не уверенный, что когда-нибудь сдвинусь с этой мертвой точки снова. Я замер, потому что сил на дальнейшее движение просто не было, и стал ждать. Чего ждать? Хотел бы я знать.

– Спасибо большое, Клиффорд – улыбнулась мне пожилая женщина, облаченная в серо-зеленое платье, искусно подчеркивающее всю стройность её фигуры, которой могли бы позавидовать многие юные барышни.

Её слова словно вырвали меня из транса, и я услышал аплодисменты. Несколько десятков людей, расположившихся на деревянных скамьях, установленных посреди книжной лавки, смотрели на меня и неистово хлопали, а кто-то даже встал с места, подчеркивая тем свое уважение. Я заметил, как несколько растроганных дам смахнули слезы с глаз своими белыми платочками. Весьма благодарная публика. Вот только я ей был совсем не благодарен. Знали бы они, в каком алкогольном бреду я писал эти строки, как тяжело мне давалось каждое предложение, как больно мне было в тот момент и как же сильно мне хотелось все бросить, сжечь эту чертову рукопись, а затем и весь дом вместе с собой. Ненавижу эту книгу. Ненавижу публику, которая нашла в этих уродливых и преисполненных боли словах что-то прекрасное. А таких было, по всей видимости, немало, ведь книга имела ошеломительный успех, уступив в продажах лишь моему второму роману из серии о приключениях частного детектива, авантюриста и охотника за древностями – Нейтана Боунза.

– Напоминаю вам, – произнесла миссис Каранкет, обернувшись к залу. – Господин Клиффорд Марбэт сейчас зачитал нам последнюю главу из своего романа «Право на жизнь». Прекрасная книга. Я лично прочла ее трижды. Такой глубокий и искренний роман.

Я стерпел эти похвалы с покорной и благодарной улыбкой, которую давно уже разучил и демонстрировал на всех подобных мероприятиях.

– Итак, господа и дамы, если у вас есть вопросы к мистеру Марбэту, вы можете задать их прямо сейчас.

Миссис Каранкет снова села в свое кресло, с краю от импровизированной кафедры, на которой стоял я.

Вопросы, конечно, были, куда же без них? На таких встречах выделяются немало журналистов, ведущих колонки о культурной жизни города.

– Позвольте, мистер Марбэт, – поднял руку полноватый молодой мужчина в сером пиджаке.

Я кивнул. Мужчина быстро поднялся.

– Ломар Синтари, газета «Око туманного города», – представился он и продолжил:

– С тех пор как вышел роман «Право на жизнь», прошло уже больше двух лет. Это самый большой разрыв между произведениями в вашей карьере, я прав?

– Правы, – согласно кивнул я и отпил воды из стакана, заботливо оставленного здесь миссис Каранкет еще до начала моего выступления.

– И никакой информации о вашем следующем произведении нет. Может ли это означать, что вы готовите своим читателям нечто грандиозное? Или может быть, опасения некоторых ваших почитателей верны, и вы готовы распрощаться с персонажем Нейтаном Боунзом, а то и не только с ним, но и со всей писательской деятельностью вовсе?

Я ожидал такого вопроса. Знал, что его обязательно должны будут задать, и нет ничего удивительного в том, что он прозвучал первым.

– Уверяю вас, что для подобных опасений нет никаких оснований. Возможно, я взял небольшой творчески перерыв, и только.

– Чем он может быть вызван, мистер Марбэт?

«Сам отлично знаешь, чем, сукин ты сын».

– Разве всегда нужны причины? – спокойно ответил я. – Возможно, каждому иногда хочется остановиться, выдохнуть и подумать обо всем, что он уже совершил, а также о том, что только собирается сделать.

– Очень туманный ответ, вы не находите?

– Под стать названию вашей газеты, – улыбнулся я, и по залу прокатился робкий смешок.

– Спасибо, мистер Марбэт, – газетчик сел и тут же потянулись вверх еще руки.

Они задавали свои вопросы, многие из которых, да что уж там, почти все из них, мне были хорошо знакомы. «Ассоциируете ли вы себя со своим персонажем?», «Откуда вы черпаете вдохновение?», «Сожалели вы когда-нибудь о тех решения, которые принимали ваши герои?», и всё прочее в том же духе. Банально, скучно, зато просто и легко отвечать. Вопросов о смерти Тессы не прозвучало, они были под запретом, об этом, я уверен, миссис Каранкет предупредила всех и каждого, за что я был ей искренне благодарен.

В итоге моя мука закончилась, Рита Каранкет поднялась и провозгласила, что пятнадцать минут, данные на разговор с автором истекли, и вновь поблагодарила меня. В ответ я тоже отчеканил слова благодарности за это приглашение, за возможность пообщаться с читателями и прессой, сияя все той же лживой улыбкой.

С большим облегчением я покинул кафедру, уступив свое место худощавому, низкорослому поэту с густыми бакенбардами, пышной шевелюрой черных, как уголь волос, завитых мелким бесом, и смуглой кожей – явными показателями наличия в нем саббатийских кровей.

«Выдыхай, милый», – зазвучал мягкий голос Тессы в моей голове. – «Всё закончилось. Ты справился».

Раньше она всегда посещала такие мероприятия, сидела в первом ряду, и это придавало мне сил в те далекие дни, когда писательская карьера только начиналась, и внутри бушевал страх быть непонятым, непринятым, страх оказаться пустышкой. Тесса сидела там, глядя на меня своими бездонными зелеными глазами, и я, ловя на себе ее взгляд, преисполнялся веры в собственные силы. Так кто же мог бы осудить меня за то, что мне хотелось вновь увидеть её здесь? И я увидел, ничуть тому не удивившись, ведь и прежде представлял себе, как веду с супругой диалог.

«Справился», – согласился я с ней. – «С приступом тошноты».

«Не будь так строг к этим людям, Клиффорд», – она стояла рядом со мной, высокая, статная, с белой кожей и изумрудными прядями волнистых волос, свободно лежащими на ее оголенных плечах. Такая красивая. Я даже ощущал сладковатый аромат её любимых духов. Так живо, четко и подробно ее образ воспроизводить мне еще не доводилось.

«Меня удивляет, почему они не видят, что моя книга – дерьмо?».

«Может, потому что это не так?».

«И ты туда же?».

«Ты знаешь, что мне всегда нравилось всё, что ты пишешь».

«Да, только эту книгу ты не читала».

«Это что-то меняет?».

«Это меняет всё».

Не желая продолжать эту глупую дискуссию с самим собой, я направился к столу с закусками и вином, намереваясь утолить свой голод, ведь я ничего не ел с самого утра, а заодно сосредоточиться на чем-то другом, дав своему болезненному воображению и памяти передышку.

Тогда и появилась она. Не воображаемая, реальная девушка. Худая, стройная, лет двадцати пяти, а может, младше, с дерзкой, короткой стрижкой светлых волос, с острыми чертами лица, придающими ей сходство с хищной птицей, с проникновенным взглядом золотых глаз, облаченная в пышное красно-черное платье. Она подошла ко мне, выстукивая по полу каблучками своих лакированных красных туфель, и, прежде чем я успел отправить в рот бутерброд с утиным паштетом, произнесла:

– Добрый день, мистер Марбэт. Ника Томас, – она протянула мне свою худенькую, бледную ручку, к моему удивлению, почти не тронутую тем излишне ярким маникюром, что нынче в моде у подобных светских львиц Мистрейда. Эта женщина вообще не очень подходила под образ светской львицы, хотя определенно старалась ею казаться. Но что-то в ней было не так, что-то выдавало в ней совсем иную натуру. Вот только какую? Не то, чтобы мне очень хотелось это знать.

Я пожал руку, не утруждаясь представлением себя, ведь она уже и так знала моё имя и профессию, а затем откусил, наконец, свой бутерброд. Он оказался сухим и невкусным.

– Приятного аппетита, – пожелала мне Ника.

– Спасибо, – я кинул недоеденный бутерброд в урну и, взглянув на остальные закуски, решил, что они навряд ли будут лучше.

– Еда здесь не очень, – понимающе сказала Ника, поймав мой скептический взгляд. – Зато игристое вино вполне сносно.

– Действительно? – я направился к столу с бутылками вина.

– Признаюсь, очень рада нашей встрече, мистер Марбэт. – Ника пошла следом. – Когда редактор отправил меня в этот литературный кружок, я право, и не думала, что встречу здесь настоящего автора.

– Настоящего? – нахмурился я, наполняя свой бокал красным вином. – Интересный термин. Что он означает?

– Успех, что же ещё.

– То есть, говоря: «Настоящий автор», вы имеете в виду «Успешный автор»? Я все правильно понял?

Я, наконец, взглянул на нее и отпил вина. Оно, и правда, оказалось неплохим. Не лучшим, конечно, и даже не средним, но, во всяком случае, куда приятнее еды.

– Как-то так, – Ника чуть растянула свои тонкие губки в отточенной ангельской улыбке, такой выверенной, такой естественной, что мне невольно захотелось поверить в нее. Однако, я слишком хорошо знал журналистов, чтобы доверять им.

– Так зачем же этот фарс, мисс Томас? Почему сразу вот так и не сказать?

– Любите прямолинейность? – улыбка не сходила с ее лица.

Я лишь пожал плечами и вновь пригубил бокал.

– Вы не нальете даме выпить?

– Думаю, что вы отлично справитесь и своими силами.

С этими словами я пошел прочь, надеясь, что столь грубый ответ отобьет у этой юной особы всё желание установить со мною контакт. Возможно, скоро в одной из газет промелькнут слова о том, что Клиффорд Марбэт – грубый, неотесанный мужлан, исписавшийся пьяница или что-то еще в этом роде, но мне было наплевать. Я всегда считал, что репутацию творца должны защищать его произведения, а не тот фальшивый образ, который он принимает, выходя на публику.

Однако, эта девушка оказалась настойчива:

– Я наслышана о вас, мистер Марбэт, – она вновь пошла за мной следом. – О вашей нелюдимости, о вашей нелюбви к светскому обществу, которого вы стараетесь всячески избегать, о вашем волхаринском происхождении. Все это очень интригующе, надо сказать.

Не обращая на неё внимания, я остановился возле книжной полки со сборниками стихов всего мира. Выбор был огромен, но я искал определенную книгу.

– Любите стихи, мистер Марбэт?

Я не ответил.

– Вам какие авторы больше нравятся? Я вот никогда не могла с этим определиться. Саббатийская поэзия считается лучшей, она пропитана духом степей, по которым гуляет свободный ветер, разнося под звездами волчий вой. Но меня всегда очаровывали и волхаринские песни, не такие складные и ровные, но куда более проникновенные и холодные, как сама Волхария.

Пока она говорила я, наконец, нашел то, что искал, и снял с полки небольшую книжицу в потертой голубой обложке.

– Лютер Анс, – проговорила Ника, и надо сказать, удивила меня тем, что знает этого поэта. – Очень мрачные стихи, не правда ли? Впрочем, как и его жизнь. Вы ведь знаете, что он состоял в секте Мары Сит и был казнен?

– Знаю, – кивнул я. – Как и то, что кроме этого маленького сборника он не издал больше ничего. Не успел просто. А после его казни эти книги остались лишь у ценителей и коллекционеров. Его можно назвать успешным автором, как считаете, мисс Томас?

Я поднял глаза на Нику, и к моему удивлению девушка совсем не смутилась и не потерялась:

– Нет, я бы так не сказала.

– Значит, и настоящим автором он тоже не является? Верно?

– В данном контексте – нет, – так же спокойно ответила Ника.

– В данном контексте… – повторил я с ухмылкой и, отставив бокал с вином на полку, открыл книгу.

Тесса очень любила эти стихи. Она находила в них что-то неземное, космическое, что-то нереальное или попросту «не банальное», как она сама говорила.

– Не считайте меня, пожалуйста, какой-то лицемеркой, мистер Марбэт. Если вам нужна истинная честность, то я назвала вас настоящим писателем лишь в надежде растопить лед.

– Потешить мое эго, иначе говоря. – Я листал страницы в поисках одного конкретного стихотворения.

– Именно так.

– Значит, вы решили, что я этакий нарцисс с раздутым эго, каждое поглаживание которого может вызвать положительную реакцию с моей стороны, и тем самым даст вам возможность получить то, чего вы хотите.

– Надеюсь, я вас не обидела этим?

– Нет, но поселили сомнения в вашей компетентности.

– Признаюсь, мистер Марбэт, я совсем недавно в столице, и еще не научилась правилам здешнего общения авторов с прессой.

– Да что вы? А так и не скажешь. Не стоит расстраиваться, госпожа Томас, уверен, что с большинством тех авторов, которых вы нарекли «настоящими», ваш метод сработает.

– А вы, значит, не такой как все?

– Скорее, я просто не настоящий автор.

Я, наконец, нашел нужное стихотворение и быстро пробежался по нему глазами.

«Ночь за окном, дождь за окном,

И погасил я все свечи.

В мире моем, в доме моем

Дождь продолжается вечно.

Всё, что любил, всё, что ценил,

Я потерял в одночасье,

Но в мире теней вижу я дверь,

Там обрету снова счастье».

Мне вспомнилось, как мы поспорили с Тессой о смысле этих и последующих строк стихотворения. Я видел в них нечто мистическое, путь во тьму скорбящего человека, разочаровавшегося в своей жизни и отвернувшегося от света. Тесса же видела принятие смерти, а если точнее, то самоубийство как избавление от боли в надежде на встречу с теми, кто ушел из жизни ранее. Мы часто заводили такое споры. В шутку и в серьез. Но тот был первым, мы еще даже не думали о женитьбе. После бурной бессонной ночи в ее доме, освещенной лучами восходящего солнца, я нашел такую же книжицу и открыл ее именно на этом стихотворении. То был жаркий спор, обретший для меня новый смысл после смерти Тессы. И несмотря на то, что сам стих я помнил очень хорошо, мне хотелось перечитать его снова, чтобы, возможно, отыскать именно то, что видела между его строк Тесса. Однако, как не странно, за эти два года я не смог найти ту книгу в голубой обложке, единственный сборник стихотворений Лютера Анса. Вот уж действительно мистика, ведь Тесса ею так дорожила, что никогда бы никому не отдала и не подарила. Но куда тогда она могла подеваться?

– Для вас эти стихи что-то значат, я права? – вновь я услышал голос Ники, прорвавшийся сквозь пелену моих воспоминаний. – Вы не просто так сняли с полки именно эту книгу?

Я резко захлопнул сборник и поднял взгляд на женщину:

– Что вам нужно?

– Вы – популярный автор, я – журналист, думаю, всё и так ясно.

– Время для вопросов авторам уже закончилось. От вас я не услышал ни одного.

– Вы меня неправильно поняли, мистер Марбэт. Мне нужны не пара сухих ответов на скучные и банальные вопросы, чтобы тиснуть их в колонку. Мне нужно полноценное интервью.

– Вон оно как. Увидели здесь НАСТОЯЩЕГО АВТОРА, – я специально сделал акцент на данном словосочетании, как бы высмеивая его несуразность, – и посчитали, что это – ваш шанс выбиться на первую полосу своей газетенки?

– Не совсем, – Ника действительно держалась очень достойно и спокойно, моя резкость не выбила ее из равновесия и словно бы совсем не задела. – Я вынуждена признаться, что солгала вам, мистер Марбэт.

– Этому стоит удивляться?

– Редактор не посылал меня сюда. Я пришла из-за вас, и только. Я знала, что вы здесь будете.

– Чем заслужил такую честь?

– Вы мне интересны, мистер Марбэт. Не только как автор, а как человек. Успех пришел к вам с первой книги, и почти десять лет вы будоражите сердца и умы читателей по всему Конгломерату, однако никому и ничего не известно о вас самом. О вашем прошлом, например, о том, где вы жили в детстве и откуда приехали в Мистрейд. Вы сами, я уверена, ничуть не менее увлекательны, чем ваши книги…

– Ошибаетесь, – перебил я ее. – В моей жизни нет ничего такого, о чем стоило бы печатать в газете.

– Это мне решать.

– А наглости вам не занимать, мисс Томас.

– Это профессиональное.

– Понимаю. Ну что же… вырожусь иначе, чтобы вам было понятнее. В моей жизни нет ничего такого, о чем я хотел бы, чтобы вы или кто-то еще напечатал статью. Так яснее?

– И этой своей скрытностью вы только подогреваете интерес людей к вашей персоне.

– За этой скрытностью, как вы выражаетесь, не прячется ничего особенного, и это ни в коем случае не попытка набить себе цену или намек проявить упорство. Я не стараюсь казаться загадочным, мисс Томас, но моя жизнь – не захватывающее чтиво для общественности Конгломерата. Я писатель, и, если хотел бы рассказать о себе, написал бы автобиографию.

– Я вам не помешаю? – раздался голос миссис Риты Каранкет.

Думаю, что она обратила внимание на нашу бурную беседу и решила вмешаться. Миссис Каранкет всегда славилась репутацией защитника авторов. Устраивая подобные литературные встречи, она гарантировала писателем и поэтам, что неудобных вопросов не будет, о чем строго информировала прессу, и неустанно следила, чтобы подобные условия выполнялись.

– Ни в коем случае, – улыбнулся я.

– Прекрасно. Мы с вами, кажется, незнакомы, девушка? – она повернулась к Нике.

– Ника Томас, – она снова ангельски улыбнулась хозяйке заведения. – Я представляю газету «Истина Миранды».

Я не поверил своим ушам, и, судя по выражению лица Риты Каранкет, она не поверила тоже. Однако, вряд ли кому-то пришло бы в голову врать о подобном, ведь это может быть чревато не самыми приятными последствиями для репутации. Газета «Истина Миранды» была широко известна в Конгломерате, как единственная пресса, которая никогда не лжет. Основанная неким безымянным радикалом в середине семидесятых годов, «Истина Миранды» неоднократно подвергалась гонениям за свои разоблачающие и обличающие статьи. Почти каждый года члены старших кланов требуют её закрытия, и даже более того, несколько раз вставал вопрос о том, чтобы объявить всех причастных к этому изданию вне закона и судить за антигосударственную пропаганду. Однако, «Истина Миранды» продолжает существовать и по сей день, а обвинения в ее адрес были признаны безосновательными, чего нельзя сказать о самой газете, все материалы в которой проходят тщательную проверку и с легкостью разрушают любые всплывающие в других источниках опровержения. Многие так называемые «журналисты-правдорубы» Конгломерата, ратующие за неподкупность прессы и только за правду в печати, мечтают попасть в это издание, однако, насколько мне известно, подать туда заявку невозможно, никто не знает даже, где именно располагается главная редакция «Истины Миранды». Газета сама выбирает и приглашает к себе журналистов, которые ее заинтересовали. Если Ника Томас из таких, то без сомнения, к ней стоило относиться с уважением, как минимум за то, что она целиком и полностью предана своей профессии, но при этом неподкупна и некорыстна. Однако, возникал другой вопрос:

«При чем тут я? Статья обо мне в газете «Истина Миранды»? Что за бред?!»

Я ведь просто писатель, не политический деятель, не власть имущий коррупционер, не виновник трагедий и не участник скандалов, и от того не мог взять в толк, что этой журналистке от меня могло понадобиться.

Ника явно обратила внимание на нашу реакцию и, всё так же снисходительно улыбаясь, дала нам паузу на то, чтобы обработать эту информацию у себя в голове.

– Что же привело вас в мою лавку, мисс Томас? Неужели, работа? – наконец спросила миссис Каранкет.

– Отнюдь. Я просто люблю книги и, оказавшись в Мистрейде, не могла упустить такую возможность.

«Что же это?» – думал я. – «Ложь? Или она просто играет со мной? Хитрая лисица!».

– Значит, вы – не из нашего города?

– Ах, нет, – Ника дружелюбно рассмеялась. – Очень бы хотелось, но нет.

«Очень хотелось бы, конечно», – ухмыльнулся я про себя, но отметил, что врет Ника искусно и красиво.

– Тогда позвольте спросить, что же привело вас в столицу?

– Вы, наверное, уже слышали о ночном пожаре в особняке клана Стрикс?

– О, да, – воскликнула миссис Каранкет. – Ужасно, ужасно! Говорят, есть жертвы.

– Да, и все уважающие себя газеты Мистрейда соревнуются в их количестве с самого утра.

– Но, вы-то, конечно, выяснили правду?

– Такова моя работа.

– Так может быть, вы расскажете нам по секрету, мисс Томас, что же стало причиной пожара?

– Никого пожара там не было, – спокойно ответила Ника. – А все остальное об этом вы сможете прочесть в нашей газете через пару недель.

– Никакого пожара? – удивилась Рита Каранкет. – Вы, должно быть, шутите. Сегодня утром я навещала своего кузена в центральной городской больнице, он недавно перенес операцию… ну не о том речь. Целое крыло было перекрыто, туда поступили больные с ожогами.

– Вы видели эти ожоги? – заинтересовалась Ника.

– Нет, конечно, меня бы туда не пустили.

– Жаль.

– Но откуда бы взялись эти пациенты с ожогами, если никакого пожара не было?

– Это верный вопрос, миссис Каранкет, очень верный. Дело в том, что если бы вам удалось увидеть этих людей, хотя бы одного из них, я думаю, что характер его повреждений вызвал бы у вас немало вопросов, даже если вы совсем не сведущи в медицине.

– Что же в них такого особенного?

– Это сложно объяснить, и не думаю, что стоит. Но я убеждена, что нанесены эти ожоги были отнюдь не пламенем.

– Чем же тогда? – не унималась Рита Каранкет.

Я между тем вдруг стал замечать параллель, в которую верилось с трудом. Мой собственный ожог на руке был также нанесен не пламенем, и выглядел он странно, возможно, именно так, как говорила Ника.

– Я не могу сказать точно, чем, но очагов открытого огня в доме обнаружено не было, пожарные ничего не тушили. Однако, очевидцы из соседних домов утверждают, что ночью слышали выстрелы. Выстрелы и странные яркие вспышки в самом особняке Стриксов. Это было незадолго до того, как приехали пожарные команды, полиция и медицинские бригады и прессе было объявлено о пожаре.

Все стало ясно. Да, иначе и быть не могло. Таких совпадений просто не бывает.

– Простите дамы, но я вынужден вас покинуть, – сообщил я поспешно.

– Что-то случилось? – удивилась Ника.

– Отнюдь, – я постарался скрыть свое волнение. – Так вышло, что я не уследил за временем, а мне нужно успеть на одну очень важную встречу.

– Конечно, Клиффорд, – улыбнулась миссис Каранкет. – Большое спасибо, что посетил нас сегодня.

– Всегда рад оказаться здесь, Рита, – я развернулся и собрался пойти прочь, но, сделав шаг, вспомнил, что все еще держу в руках книгу Лютера Анса. Я глупо уставился на нее, пытаясь решить, что с ней делать.

– Лютер Анс, – проговорила Рита. – А ты ценитель, Клиффорд. Прекрасные, хоть и мрачные стихи. Хочешь купить её?

– Пожалуй, в другой раз, – решил я и поставил книгу на место.

– Дамы, – я слегка поклонился и быстро направился прочь.

Пожар в центре города не был пожаром. Стоило ли мне верить словам Ники? Конечно, стоило, если она действительно было той, за кого себя выдавала. Во всяком случае, те немногие факты о случившемся, сказанные ею, сильно совпадали с пережитой мной утром встречей. Яркие вспышки, странный характер ожогов.

«А что стрельба?» – спрашивал я себя. – «Может, они пытались усмирить этого зверя и застрелить его?».

Так или иначе, но если этот зверек, найденный мной на кладбище, сбежал из рук семьи Стрикс, то мне следовало поскорее забрать его от доктора Киннера, ведь тот мог оказаться в серьёзной опасности.

«Что это за зверь такой и насколько секретно его существование? И главное, что клан сделает с теми, кто его укрывает?» – Вот какие вопросы волновали меня более всего. И может, я, конечно, преувеличивал, напридумывал лишнего, давая волю собственному воображению, возможно, здесь и вовсе не было никакой связи, но все же я поспешил возвратиться в клинику, не в состоянии отделаться от ощущения, что становлюсь участником неких важных событий.

Клонящееся к закату солнце весело поигрывало своими алыми лучами на крышах домов и в стеклах окон, когда из дверей клиники доктора Киннера появилась Аннет. Девчушка огляделась по сторонам и, быстро отыскав меня, уверенным шагом пошла через улицу.

Я сидел на открытой веранде небольшого ресторанчика, накормившего меня сытным обедом (или поздним ужином) из мясного рагу с овощами и булочкой с малиновым джемом на десерт. Я ждал, когда доктор Киннер закончит свою операцию. Аннет пообещала, что это займет не более часа, однако я просидел почти два, без интереса разглядывая улицу, главной достопримечательностью на которой, судя по количеству посетителей, являлась «Цирюльня дядюшки Тима», располагавшаяся примерно в сотне хвостов от клиники доктора Киннера. Барышни в пестрых платьях и джентльмены с пышными усами и ухоженными бородами то и дело входили и выходили из этого заведения. Наблюдая за этой текучкой, я погрузился в свои мысли, которые, однако, кружились на одном и том же месте, словно в бальном танце, кружились и кружились, а музыка никак не прекращалась, и не менялся темп.

Появление Аннет означало, что Киннер наконец освободился, и это меня обрадовало, ведь знаменовало собой конец однообразному танцу моих мыслей, точнее сказать, мне очень хотелось, чтобы это было так. Кроме того, было невероятно интересно узнать, какую же композицию «музыканты» станут исполнять следующей.

Одним глотком допив уже остывший горький кофе, третий по счету, я поднялся с места и, достав из кармана купюру в один эливан, бросил ее на стол. Весь обед стоил, пожалуй, вполовину дешевле, но мне было наплевать. Я и так слишком долго ждал, чтобы тратить время на нерасторопного официанта, который будет искать сдачу. Деньги никогда меня особенно не заботили, ни до начала писательской карьеры, ни, тем более, после.

– Доктор Киннер закончил, – громко сообщила Аннет, подходя.

– Прекрасно.

– Он ждет вас в приемной. Это там, где…

– Я знаю, где это. Спасибо.

Я быстро направился к клинике.

– А мне он сказал, что я на сегодня свободна.

– Замечательно, – кивнул я ей через плечо.

– Потому с вами я не пойду, – заключила Аннет таким тоном, словно ее одновременно и радовала мысль о том, что можно наконец-то идти домой, и огорчал тот факт, что она не проводит меня к доктору. Похоже, что ее интерес к принесенному мной утром диковинному животному, которого Аннет так и не увидела, нисколько не угас. Вот же любопытное создание.

– Удачи вам, мистер.

– И тебе, Аннет, – я повернулся к ней, не сбавляя шага, и улыбнулся.

Девочка улыбнулась в ответ так искренне, как могут только дети, и побежала вверх по улице.

Киннер действительно ждал меня в приемной, натирая руки каким-то маслом, которое обладало резким травяным запахом, в общем-то даже приятным, не будь он таким сильным.

– Клиф! – воскликнул доктор Киннер, подняв на меня глаза. – Рад снова видеть тебя так скоро. Ты не голоден?

– Нет. Перекусил, пока ждал.

– Прости, что заставил ждать. Я не думал, что операция затянется. Были осложнения.

– Я понимаю. Как зверь, которого я принес?

– Ах да, – активно закивал Киннер. – Что же, пойдем, взглянем на него вместе.

Он сделал быстрый жест рукой следовать за ним и повел меня по коридору вглубь здания.

– Он пришел в себя? – спросил я.

– Да. Часа через два после того, как ты ушел, я заглянул к нему. Он проснулся, но был крайне слаб. С трудом мог подняться на лапы. Однако, это не помешало ему скалиться и рычать на меня. Он даже засветился… – доктор на секунду смутился, словно сказал что-то не то, – или заискрился, представляешь? Я сразу вспомнил твой ожог и не стал настаивать на дальнейшем общении. Как, кстати, рука? Не болит?

– Все в порядке, – уверил я.

– Все равно нужно будет взглянуть на нее и перебинтовать.

– Ты давал ему поесть?

– Да, я приносил ему еду и воду. Судя по клыкам, он хищник, и я решил, что он не откажется от курочки. И не ошибся. Он прямо-таки набросился на куриную грудку и выпил три больших миски воды. И да, я говорю о нем в мужском роде не просто так. Еще первичный осмотр дал четко понять, что наш подопечный – самец, если тебя это конечно интересует.

В последнем я почему-то не сомневался. С самого первого контакта я был уверен в половой принадлежности существа. И только когда Киннер заговорил об этом, я понял, что для подобной уверенности не имел никаких оснований. Странно, но не более, чем все остальное связанное с этим животным.

Доктор остановился возле неприметной двери и достал из кармана своего белого халата массивную связку ключей.

– Вот и пришли. Я не мог оставаться с ним долго, но, когда заглядывал в прошлый раз, он спал.

Доктор некоторое время звенел ключами в поисках нужного, затем, наконец, нашел его и отпер дверь. Перед нами предстала деревянная лестница, ведущая вниз. Она упиралась в металлическую решетку, за которой виднелся приглушенный дневной свет.

– Это один из трех подвалов дома, – пояснил доктор буднично. – Я оборудовал его как раз на случай буйных пациентов.

Киннер хихикнул.

Я начал спускаться вниз, и ступени заскрипели под моими ботинками.

Подвал оказался просторным пустым помещением, в которое солнечные лучи проникали сквозь тянущиеся под потолком вдоль правой стены узкие окна и ложились на пол ровными прямоугольниками света. Я сразу увидел принесенного мною зверька. Он сидел в дальнем углу, и как только я подошел к двери, на меня уставились два фиолетовых глаза, поблескивающие в полумраке.

– Гляди-ка, похоже, он проснулся и теперь чувствует себя куда лучше, – улыбнулся доктор, и отстранив меня, отпер замок.

Киннер толкнул решетку, и та с тихим скрипом отворилась. Я сделал шаг в комнату.

– Осторожно, Клиф. По-моему, он не слишком доверяет людям. Смотрел на меня волком, даже когда я принес ему добавку еды.

Предупреждение доктора было резонно, ожог на моей руке являлся прямым тому доказательством, однако я почему-то был уверен, что поступаю правильно. Возможно, сыграли роль мое нетерпение и любопытство, которые за целый день ожидания поглотили меня полностью. Я жаждал ответов так сильно, что, похоже, готов был снова влезть на дерево и получить еще один ожог.

Я сделал второй шаг навстречу зверю, и тот, к моему удивлению, поднявшись на лапы, медленно пошел ко мне. Он двигался плавно, по-кошачьи припадая к полу, и длинный хвост находился в постоянном движении, извиваясь подобно змее. При этом зверь смотрел мне прямо в глаза с интересом, свойственным малым детям.

– Смотри-ка, Клиф. Властитель всемогущий, да он словно узнал тебя! – воскликнул доктор, оставшись стоять в дверном проеме.

Действительно, было похоже, что зверек меня вспомнил. Осторожно приближаясь друг к другу, мы продолжали держать зрительный контакт, так, словно он был нитью, связывающей нас, и стоило только разорвать ее, на миг отвести взгляд, и все вышло бы из-под контроля, тут же обратилось бы в хаос. Глядя в его глаза, я окончательно убедился в том, что не ошибся, и в прошлую нашу встречу, там на дереве, действительно увидел в этом взгляде нечто большее, чем просто первобытный страх животного перед неведомой опасностью. Не знаю, как правильно это описать. Интеллект. Разум. Понимание и полное осознание происходящего было в этих глазах. И не только в глазах. Вся его необычная мордочка несла на себе четкий отпечаток разумности. Уголки губ были опущены, а маленький черный нос, совсем как у куницы или хорька, пребывал в постоянном движении, ходил из стороны в сторону, раздувал ноздри, словно и не принадлежал всему остальному телу, подчиняющемуся разумной осторожности, предательски выдавая заинтересованность и нетерпение своего обладателя. Этим странным выражением на своей морде он словно обращался ко мне с вопросом: – «Кто ты и чего мне от тебя ждать?».

Я сделал еще шаг навстречу зверю, и еще один. И вот мы уже стояли в двух хвостах друг от друга. Он продолжал смотреть на меня, преисполненный интереса и одновременно с тем страха. Да, он боялся меня, и его лисьи ушки были прижаты к голове, а тело напряжено, словно он был готов в любую секунду броситься бежать или кинуться в атаку, любыми способами защищая себя. Однако, он хотел доверять мне, хотел, чтобы я оказался другом, это читалось в больших фиолетовых глазах.

Я поднял руки и показал свои ладони, надеясь продемонстрировать тем самым свою безопасность. Зверек в ответ слегка приоткрыл пасть. Не зашипел и не оскалился, но слегка обнажил клики, возможно намеренно, однако мне показалось, что скорее случайно так же, как люди порой открывают рот от удивления или в задумчивости, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Я медленно опустился на колени и еще медленнее потянул правую руку в его сторону. Не для того, чтобы погладить или дотронуться, – расстояние не позволяло мне этого. Я вытянул руку, чтобы зверь обнюхал ее. Так обычно поступают при знакомстве с домашними животными, собаками или кошками: дают им обнюхать пальцы и демонстрируют тем самым свои добрые намерения. Но зверь не стал нюхать, а вместо этого сделал нечто куда более удивительное. Он взглянул на протянутую мной руку, потом снова на меня и, шагнув вперед, вытянул свою левую лапку. И он прикоснулся ко мне, дотронулся до моих пальцев. Это было мягкое и очень осторожное прикосновение. Я ощутил на своей ладони острые коготки, ничуть не поранившие кожу. Этакое рукопожатие, при том, что он продолжал смотреть мне в глаза.

– Властитель! – раздался позади меня возглас доктора Киннера. – Да вы, похоже, подружились.

Он начал подходить, и зверек тут же оскалился, отстранился от меня, уперся всеми четырьмя лапами в пол и зашипел на доктора, демонстрируя два ряда острых белоснежных зубов. При этом на глаза ему упала прядь из тех самых светло-серых волос, росших у него между ушами и скрывающих черные рожки, что придало существу некоей гротескной, пугающей схожести с человеком.

– Ох ты… – доктор тут же остановился и так же, как и я минуту назад, поднял ладони вверх. – Тише, тише. Пожалуй, мне стоит отойти.

Киннер вновь отступил к двери.

– Смотри-ка, какой сорванец. С тобой за ручку здоровается, а на меня шипит. А ведь я приносил ему еду.

Зверь снова посмотрел на меня и быстрым движением головы смахнул с глаз мешающую прядь.

«Да кто же ты такой и откуда пришел?!» – воскликнул я мысленно, вспоминая, как сам постоянно убираю падающие на глаза пряди волос, зачесывая их пальцами назад.

– Здесь никто не причинит тебе вреда, – сказал я вслух четко.

Зверь повернул голову набок, словно попытался понять, что я хочу сказать. Этот жест вызвал у меня улыбку.

– Мы не враги тебе, – я вновь протянул руку.

Зверь теперь уже увереннее пошел вперед и дотронулся лапой до моего предплечья, словно знал, что там под рубашкой и бинтами находится оставленный им ожог. Затем он подошел еще ближе и лег, положив голову мне на колени.

– Невероятно, – продолжал восхищаться доктор.

– Не может же он понимать речь, – подивился я, поглаживая зверя по мягкой белой шерстке на спине. Ему, похоже, пришлось это по душе.

– Речь, может, и не понимает, – согласился доктор. – Но эмпатия вполне вероятна. Точнее, невероятна, правильнее будет сказать. Эмпатия такого высокого уровня действительно – невероятное явление.

– Что ты хочешь сказать?

– Что он читает твои эмоции, Клиф, – пояснил доктор. – И, похоже, очень успешно. Он понимает, что ты к нему дружески настроен, что ты не опасен.

Зверь заинтересовался тонкой серебряной цепочкой на моём левом запястье – моим обручальным браслетом. Он перебирал его звенья своими маленькими пальчиками, и то, с какой аккуратностью и заинтересованностью зверек производил это действие, завораживало.

– Но почему тогда не читает твои мысли? – продолжил я, прерванный почти на минуту диалог с доктором. - Ведь ты так же дружелюбен.

– Может, и читает, но с тобой, как я вижу, у него некая особенная связь.

– Откуда? Почему?

– Ох, Клиф, если бы я знал ответ. Но не мне тебе нужно задавать эти вопросы. Всё, что я говорю, лишь безосновательные предположения, и только. Нам стоит написать в Университет. Вот кто сможет дать все ответы.

– Нет, – быстро отрезал я, и зверек поднял голову, снова с интересом уставившись на меня своими бездонными фиолетовыми глазами.

– Почему нет? Ты нашел весьма необычное существо, Клиф. Я уверен, что он не просто какое-то экзотическое животное, а нечто совершенно иное, нечто новое, непознанное.

– Согласен.

– Значит, в Университете им должны будут заинтересоваться. Мы с тобой можем стать, по меньшей мере, первооткрывателями нового вида.

– Думаю, его уже открыли. И тот, кто это сделал, не спешил делиться своим открытием с Университетом.

– О чем ты?

Я немного помолчал и, продолжая гладить зверька, раздумывал над тем, стоит ли высказывать доктору свои опасения. Киннер словно бы понял это и терпеливо ждал. В итоге я решил, что есть смысл хотя бы в том, чтобы объяснить ему, почему я не хочу предавать эту находку огласке.

Я мягко отстранил зверя и, поднявшись, обернулся к Киннеру.

– Не знаю, слышал ли ты, что сегодня ночью в особняке Стрикосов был пожар.

– Думаешь, он стал тому причиной?

– Возможно.

– Почему ты так решил?

– Не могу сказать. Каких-то прямых оснований нет. Только мои предположения. Но особняк располагается всего в паре кварталов от северного кладбища, если я правильно помню, и именно там я его нашел.

– Но, если так… – согласился доктор. – Если этот зверек принадлежит Стриксам, что же ты намерен делать? Вернуть его?

– Когда я нашел его, там, на дереве, он выглядел таким изможденным, если не сказать умирающим. А когда я до него добрался, он напал на меня. Но посмотри, сейчас он ласковый, в нем нет злобы. Это наводит на мысль, что сбежал от Стриксов он не просто так. С ним чертовски плохо обращались.

– Значит, возвращать не намерен, – заключил доктор. – Тогда что будем делать?

– Пока не знаю. Нужно подумать. Для начала я заберу его отсюда.

– Но, Клиф, я надеялся его обследовать.

– Понимаю, однако я не хочу подвергать тебя и всю клинику опасности.

– Властитель! О какой опасности ты говоришь?

– Если этот диковинный зверек является каким-то важным экспериментом или находкой Стриксов, мы не знаем, на что они пойдут, чтобы вернуть его и сохранить всё в тайне.

– Ох, Клиф, мы же не в одном из твоих романов находимся, во имя Владыки, это реальная жизнь.

– Да, может я и правда, напрасно волнуюсь. Но осторожность не бывает излишней. Если никакой опасности нет, то я вернусь к тебе, обещаю. Вернусь, и ты обследуешь его, напишешь в Университет, всё будет по-твоему. Но только после того, как я буду уверен, что за ним не придут люди с оружием. Хорошо?

Доктор Киннер тяжело вздохнул и кивнул, соглашаясь с моими словами весьма неохотно.

– Пойдешь со мной, дружок? – спросил я, обернувшись к зверьку.

– Дружок – так себе имечко, Клиф, – язвительно сообщил доктор.

– Но я не знаю, как его зовут.

– И вряд ли он тебе скажет. А если ты прав, и он является экспериментом Стриксов, то скорее всего, его звали, скажем, номер двадцать три или что-то вроде того.

– Предлагаешь придумать ему имя?

– Ну да. Раз ты собираешься бороться за его права, то тебе стоит его как-то называть. Есть идеи?

– Яркий, – сказал я, не колеблясь, продолжая смотреть ему в глаза, как будто прочитал это имя на фиолетовой радужке.

Может так и было, потому что имя возникло в моей голове так быстро и так отчетливо, словно всегда там находилось и только лишь ждало момента, чтобы появиться на свет.

– Яркий? Хм… Это уже лучше.

«Яркий», – я вертел всплывшее в моей голове имя, вспоминая нашу первую встречу с этим зверьком сегодня утром. Да, имя действительно ему подходило, ведь только благодаря его необычным способностям я его и обнаружил. И ожог, который я получил, остался после ослепительно яркой вспышки. Такой же яркой, как и само появление в моей жизни этого существа, ворвавшегося ярким событием в серую рутину моих унылых будней. Яркий – отличное имя.

– Значит, Яркий, – уверенно сказал я. – Или ты против?

Но зверек не выказал протеста. Он сел на пол и с интересом продолжал разглядывать нас с доктором, иногда озираясь по сторонам, словно ожидая, что мир вокруг него вот-вот преобразится, и нужно быть к этому готовым.

– Хорошо.

Я снял пальто и опустился рядом с ним.

– Надеюсь, ты позволишь мне тебя спрятать? – спросил я, демонстрируя пальто зверю. – Лучше нам с тобой открыто не показываться на улицах.

Зверь посмотрел на предложенный ему предмет одежды с недоверием. Поднялся на задние лапы, упершись хвостом в пол для большего равновесия, и осторожно потрогал мягкую ткань цепкими пальцами. Затем принялся с дотошностью заправского сыщика активно изучать мое пальто. Нашел в кармане несколько монет и купюр, но не заинтересовался ими. Обнаружил флягу, в которой на дне плескались остатки крепкой травяной настойки, но не уделил внимания и ей. Наконец достал фотографию Тессы, которую я всегда носил во внутреннем кармане пальто. Потертое, потрепанное фото, пересеченное белыми полосками сгибов, он разглядывал дольше всего остального, как будто изучая юную девушку, запечатленную на нем в простеньком платье без рукавов, улыбающуюся, хитро сощурившую глаза. Зверь держал фото в лапках так аккуратно, словно знал, как много оно для меня значит. И так же аккуратно он убрал его на место.

Доктор Киннер позади меня вновь испустил вздох изумления. Кажется, что слова восторга у него уже кончались.

Наконец, когда зверь исследовал пальто полностью и убедился в его абсолютной безопасности, он вновь опустился на четыре лапы и посмотрел на меня выжидающе.

Я улыбнулся и аккуратно накинул на него пальто. Затем так же бережно и осторожно, чтобы не сделать ему больно и чтобы не получить вдруг еще одного ожога за то, что перешел границы дозволенного, а то черт их знает, где у нас с ним эти границы пролегают, я поднял Яркого с пола. Он не сопротивлялся, и я укутал его в пальто с головой.

Похоже, что он доверился мне полностью, словно действительно прочел мои мысли, все мои намерения и понял, что я желаю ему только добра, что я его друг. Это очаровывало и одновременно с тем пугало. Такое доверие, чистое, неподдельное, накладывало обязательства, требовало оправдывать себя.

«Что, если я его не оправдаю? Что, если подведу этого малыша?» – такие мысли меня почему-то страшно пугали. Мне было плевать на мнение всех людей в Адверсе, всех до единого. Но мнение этого существа, встреченного сегодня утром, знакомого меньше часа, мне вдруг стало невероятно важно, а его доверие – ценнее всех денег мира. И возможно, было бы куда проще, если бы он зарычал на меня, зашипел, снова попытался обжечь своими странными лентами света. Тогда бы нам с доктором Киннером предстояло вместе решить, как с ним быть, кому его отдавать. Но теперь, когда он проявил ко мне такое невероятное доверие, я стал ответственным за него, и это все меняло, ставило с ног на голову весь мой мир. Однако, не скажу, что мне было это не по душе. Черт возьми, может быть, я только и ждал чего-то подобного все последние годы, надеялся на такой вот случай, который заставит меня сдвинуться с места, действовать, жить. И вот он пришел, ярким светом ворвался в мою жизнь, и я не собирался жаловаться, я собирался идти ему навстречу, чего бы это не сулило в будущем. Ведь, так или иначе, это лучше, чем та пустота, то одиночество, тот штиль в бескрайнем сером море уныния и боли, который царил в моей повседневности. Наконец-то подул свежий ветер, ветер перемен, и я поднял паруса, готовый плыть к горизонту.

Серо-голубое покрывало сумерек опустилось на Мистрейд, и на центральных улицах зажглись газовые фонари, а на серых ликах домов засветились глазницы окон, отгоняя прочь сгущающуюся ночную тьму.

Кэб подвез меня прямо к дверям дома, и там, к моему глубочайшему удивлению, меня ожидала Ника Томас. Она переоблачилась из яркого красного платья в темно-серую складчатую юбку, из-под которой виднелись черные походные сапоги, и черный камзол с золотыми пуговицами. В таком своем образе она показалась мне более привлекательной и настоящей, и даже сложилось впечатление, словно этот наряд был ей самой куда приятнее и ближе ярких выходных платьев.

– Мистер Марбэт, – широко улыбнулась журналистка, когда я расплатился с кучером. – Нам, кажется, так и не удалось завершить разговор.

Всё выглядело так, словно мы – старые знакомые, словно она знала, когда именно я приеду домой, и вообще, об этой встрече мы договаривались заранее. Такой подход и наглость сбивали с толку.

– Странно. А вот мне помнится обратное, мисс Томас, – ответил я, проходя мимо нее к дверям своего дома.

Яркого, завернутого в пальто, я нес на руках и наделся, что он никак себя не проявит. Вот уж что было бы совершенно не кстати, так это пытаться объяснить этой привязчивой особе, что за странного зверя я несу в дом украдкой. С другой стороны, если Яркий был связан с событиями в доме Стриксов, а Ника Томас расследовала именно это происшествие, то напрашивался ряд логичных вопросов:

«Так ли случайна была наша встреча в лавке мисс Каранкет? Может, она знает, кто такой Яркий и откуда он взялся? Может, она знает и то, что он у меня? Но откуда?»

Всё становилось слишком запутанно, в череде случайностей начинала прослеживаться неясная связь, но, возможно, это мне только казалось, а на самом деле все обстояло куда проще.

– Простите мне мою настойчивость…

– Не нужно этой напускной вежливости, – оборвал я Нику, развернувшись к ней лицом и глядя сверху вниз, с высоты четырех каменных ступенек порога и своего немалого роста. – Просто скажите откровенно и прямо: что вам от меня нужно? И не лгите про интервью. Если вы действительно из «Истины Миранды», то на кой черт я вам сдался?

– Видите ли, мистер Марбэт, пока что я и сама не знаю ответа на этот вопрос, – сообщила Ника Томас вполне серьезно и спокойно. – Но чувствую, что вот-вот это выясню.

– Как-то туго у вас с объяснениями, мисс. Может, попробуете еще раз? Какого черта вам от меня нужно?

– Думаю, вы сами уже догадываетесь, разве нет? Или мне только показалось, что вы очень поспешно удалились, когда я сказала, что веду расследование произошедших в особняке Стриксов загадочных событий.

– Я не имею к этому ни малейшего отношения.

– Вы уверены?

Она заговорчески улыбнулась, словно у нас на двоих была одна тайна, словно мы оба знали что-то, что скрывали от других, и это меня взбесило. Но прежде, чем я успел ответить ей, Яркий у меня на руках зашевелился, похоже, устав он бездействия, и это не ускользнуло от взгляда внимательной журналистки.

– Что там у вас, мистер Марбэт? – она шагнула на ступеньку и стала чуть ближе ко мне, при этом взгляд её не сильно отличался от взгляда Аннет, которой так же страстно хотелось узнать, кого же я несу, спрятав от окружающих.

«Вот черт!» – выругался я про себя, понимая, что нужно срочно что-то предпринять, резко отослать прочь Нику и больше не разговаривать с ней, просто развернуться и уйти или наоборот, открыться ей, пойти на риск и, возможно, получить ответы на все волнующие меня вопросы.

– Что на самом деле случилось в особняке Стриксов? – пошел в атаку я, выбрав последний вариант, и этим вопросом намеренно раскрыл перед Никой свою заинтересованность данной ситуацией. Теперь уже отвязаться от нее мне будет не так просто, и я искренне надеялся, что принял верное решение.

– Ну нет, мистер Марбэт, – она шагнула еще на одну ступеньку. – Так не пойдет. Сотрудничество должно быть обоюдным.

– И что вы предлагаете?

– Вы расскажете мне, что вам известно о случившемся, а я – вам.

– Мне ничего неизвестно, мисс Томас. Это чистая правда.

– Но как-то же вы с этим связаны, – с твердой уверенностью в голосе сообщила она.

– Да с чего вы взяли?

Ника не успела ответить. Дверь за моей спиной отворилась, и в проеме показалось покрытое морщинами, худое лицо старика. В руках он сжимал старую армейскую винтовку «Катрина», а выцветшие глаза принялись шарить по сторонам. Мистер Рейнис, хозяин дома, в котором я снимал квартиру, почти полностью лишился зрения, и даже смерив меня взглядом, не смог узнать.

– Кто ждешь?! – скрипучим шепелявым голосом гаркнул он.

И тут же из свернутого у меня на руках пальто показалась голова Яркого, заинтересовавшегося странными звуками. Фиолетовые глаза с любопытством уставились на старика. Ника Томас ахнула от удивления.

«Ну, вот и всё», – подумал я с неким отрешенным спокойствием. – «Карты раскрыты. Черт, Клиф, как ты собираешься выпутываться из всего этого?».

– Это я, мистер Рейнис, – отозвался я, и старик замер.

– Клиф?

– Да, я здесь.

– Клиффорд?

– Да, да, мистер Рейнис! – я почти до крика повысил голос. – Это Клиф! Я пришел домой!

Старик заулыбался беззубым ртом.

– О, Клиффорд, я и не прижнал тебя. Ушлышал голоша и подумал, что это чертовы шаббатийшкие торгаши пожаловали. Думал угоштить их порцией швинца, – старик хрипло рассмеялся.

Гарольд Рейнис, старый вояка, не был плохим человеком, и за все те годы, что я снимал у него жилье, ни разу никого не угостил порцией свинца, но очень любил обещать подобное угощение всем непрошенным гостям, а в особенности саббатийцам. И пусть ни разу за все восемь лет на его пороге я не встретил ни одного саббатийского торгаша, которые, в принципе-то, сторонятся больших городов, он постоянно ждал их и на этот случай таскал с собой любимое ружье. Чем ему не угодил этот скитающийся по миру народ, я никогда не спрашивал, но в прежние годы мы с Тессой, бывало, беззлобно шутили на этот счет, придумывая разные забавные теории.

– Здесь нет никаких саббатийцев, мистер Рейнис. Можете быть спокойны.

– Хорошо. Ражвелось тут этой падали, как грязи.

Яркий с интересом вертел головой, разглядывая старика. Ника Томас в свою очередь с интересом разглядывала Яркого, словно и не замечая домовладельца.

– Ты тут не один? – мистер Рейнис с подозрением вглядывался в улицу, словно на ней за каждым углом притаилось по паре коварных жуликоватых саббатицев.

Я взглянул на Нику, и только в этот момент девушка, наконец, оторвалась от пристального изучения Яркого и посмотрела на меня. Ее глаза горели, и я узнал этот огонёк. Его же я видел в глазах Тессы, когда та садилась за один из любимых музыкальных инструментов, и в моих собственных глазах он тоже, должно быть, загорался, когда я начинал писать, когда придумывал новый сюжет, когда волна творчества накрывала с головой. Этот взгляд мог означать только одно – теперь Ника не отступит, не остановится ни перед чем и во что бы то ни стало узнает мою историю даже против моей воли. Этот взгляд покорил меня. Это пламя было настоящим, пылким, неподдельным. Любопытство истинного приверженца своей профессии, как я мог устоять перед подобным?

– Не один, мистер Рейнис, – ответил я старику. – Со мной знакомая.

– Ника Томас, – быстро представилась девушка.

– О, какой приятный голош, – мистер Рейнис снова широко улыбнулся. – Гарольд Фердинанд Рейниш, ветеран шражений на побережье шеверного моря.

– Очень приятно, – Ника Томас прямо-таки излучала учтивость и доброжелательность.

– Ну, так что же вы тут штоите, Клиффорд? – воскликнул мистер Рейнис. – Проходите шкорее в дом.

Так и не заметив Яркого у меня на руках, он скрылся за дверью, а я обернулся к Нике.

– Это приглашения, мистер Марбэт, или я что-то неправильно поняла?

– Вы всё правильно поняли, – ответил я безрадостно.

– О, как это приятно. Я польщена.

Я жестом предложил ей пройти в дом за стариком.

– Благодарю, – проворковала она, воспользовавшись моим приглашением.

Мистер Реймис прошаркал к двери в свою квартиру, распахнутой настежь.

– Ну что же, хорошего вечера вам, молодые люди, – пожелал он.

– И вам, мистер Реймис, – вежливо ответил я.

– Была рада знакомству, – добавила Ника.

– И я, – оживился сгорбленный старичок. – Он очень милый юноша, уж поверьте. Очень шлавный. Вам повезло.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась Ника.

– Эх, молодежь. Как же я вам жавидую.

Что-то приговаривая себе под нос, мистер Рейнис прошел вглубь квартиры, не потрудившись закрыть за собой дверь, делал он это только когда покидал дом, что случалось крайне редко. Мы же с Никой стали подниматься по старой скрипучей лестнице на последний, четвертый этаж дома. Пролеты были погружены в полумрак, но света из небольших окон, выходящих на улицу Милана Бонзо, было вполне достаточно, чтобы не спотыкаться на ступеньках. Из-за некоторых дверей слышались приглушенные голоса, дом был полон жизни, вечерних дел и забот, и когда-то, в самом начале жизни здесь, мне казалось, что это даже создает некий уют.

Отперев ключом дверь своих апартаментов, я вновь проявил галантность, пропуская даму вперед. И первыми словами Ники Томас, как только я закрыл за собой дверь, были:

– Могу я на него взглянуть?

Я опустил Яркого на пол.

– Можете или нет, решать не мне, а ему.

Яркий выбрался из складок пальто, отряхнулся совсем по-собачьи и взглянул на Нику, опустившуюся перед ним на колени.

– Кто это такой? – с восхищением спросила она.

– Я думал, вы мне скажете, мисс Томас.

Ника посмотрела на меня с недоумением.

– Так вы не знаете, кто он?

– Нет, – ответил я. – Нашел его сегодня утром.

– Странно… – протянула Ника, возвращая свой взгляд к малышу.

Яркий подошел к ней и потрогал золотые пуговицы на камзоле, затем внимательно изучил широкую пряжку на ремне, опоясывающем юбку.

– Какой он красивый, – Ника осторожно погладила Яркого.

Похоже, что он не испытывал к ней недоверия, и это отчего-то меня успокоило. Если Яркий действительно способен определять настроения и намерения людей, значит, от Ники не стоило ждать зла. С другой стороны, доктор Киннер тоже не желал ему зла, однако Яркий рычал на него. Но в данном вопросе, как мне казалось, я уже нашел вероятный ответ, размышляя над этим во время поездки от клиники до своего дома. Если Яркий родом из лаборатории, он мог питать неприязнь к людям, которые хотели изучить его, к людям в белых халатах, к докторам. Это казалось вполне логичным.

– Где вы его нашли?

Не ответив, я прошел по комнате, по очереди зажигая четыре газовых светильника, установленных на стенах. Пламя, заключенное в белые стеклянные плафоны, озарило просторный зал. По центру стоял небольшой овальный стол, окруженный пятью стульями. У левой от входа стены расположился широкий диван с темно-бурой обивкой в компании двух кресел, у правой – стояло пианино. Из комнаты вели три двери, не считая входной. Одна вела в спальню, одна в мой кабинет и одна в просторную ванную комнату. Прямо напротив входной двери находилось большое окно, спрятанное за полупрозрачными серыми занавесками.

– Располагайтесь, – махнул я в сторону дивана и кресел, а сам прошел в ванную комнату, прихватив с собой глубокую тарелку, и наполнил ее водой.

– Хочешь пить? – я поставил тарелку рядом с Ярким, внимательно наблюдающим за моими действиями.

Зверек опустил голову и принялся жадно лакать воду, опять напомнив мне собаку. Это было так странно, наблюдать в одном существе черты сразу нескольких разных зверей, и даже человеческие черты, что поражало и пугало более всего.

Когда он допил, я наполнил тарелку еще раз, но Яркий не проявил к ней больше интереса.

– Я оставлю ее здесь, хорошо? – я показал ему, что ставлю тарелку возле двери в ванную. Яркий внимательно проследил за моими действиями, а затем переключил свое внимание на комнату.

– Здесь очень уютно, – сообщила Ника, усаживаясь в кресло рядом с окном и оглядывая комнату.

Пройдя к небольшому мини-бару, устроенному в шкафчике над пианино, я спросил:

– Вам что-нибудь налить?

– О, теперь вы готовы обслужить даму, мистер Марбэт? – ухмыльнулась журналистка.

Я обернулся к ней выжидающе, всем видом показывая, что не оценил юмора.

– Не будьте таким серьезным, – улыбнулась она. – Я просто шучу. У вас есть вино?

– Фруктовое, из Фейриса.

– Это то, что надо.

Я кивнул и отвернулся.

Пока я наполнял бокалы вином, Яркий выхаживал по комнате, трогая и рассматривая все предметы в ней. Забрался на диван, потом на стул и даже влез на стол.

– Так не пойдет, дружище, – сообщил я ему, вручая бокал Нике.

Яркий непонимающе уставился на меня.

– Слезай на пол, – спокойно сказал я и показал глазами, что ему нужно спуститься.

Яркий безразлично отвернулся, прошел к другому концу стола и спрыгнул на пол.

– А вы неплохо ладите, – заметила Ника.

– Мне, кажется, придется поучить его правилам поведения в доме.

– Так вы ответите на мой вопрос, мистер Марбэт?

– Сразу после вас, – я сел в кресло с другой стороны дивана.

– Хорошо, о чем же вы меня спросите в первую очередь?

– Для начала попрошу тебя избавиться от всех этих фамильярностей. Мы больше не на официальном мероприятии, нет нужды следовать манерам.

– Соглашусь, – кивнула Ника.

– А спрошу я в первую очередь вот что, – я сделал глоток вина и подался вперед. – С чего ты взяла, что я имею какое-то отношение к случившемуся у Стриксов?

Ника лукаво посмотрела на меня, словно размышляя, можно ли мне доверять. И выглядела в тот момент она как самая настоящая лисица.

– Ну что же, раз мы решили быть откровенными друг с другом и даже перешли на «ты», смотри…

Она засунула руку под ворот белой рубашки и достала на свет небольшой кулон на золотой цепочке. Овальный голубой камешек был заключен в бронзовое обрамление, и при беглом осмотре кулон выглядел достаточно дешево и просто. Но стоило присмотреться к камню внимательнее, и становились видны темные прожилки, которые двигались, медленно перетекая, словно некая вязка субстанция, создавая необычные узоры.

– Это артефакт, – заключил я.

Наличие подобного предмета у Ники меня почему-то совершенно не удивило. Прото-артефакты – это осколки давно канувшего в лету прото-мира, о котором нам не известно ровным счетом ничего, кроме многочисленных теорий и домыслов. «В прото-мире жили грешники», – утверждает церковь Властителя Циклов. «Прото-мир населяли сверх-существа, познавшие все законы вселенной», – говорят философы. «В прото-мире процветала высокоразвитая цивилизация, научные и технические достижения которой превосходили наши на многие сотни, если не тысячи лет», – утверждают ученые Университета. Так или иначе – прото-мир рухнул, завершился так называемым коллапсом. Это глобальное мировое событие, природа которого так же остается для нас загадкой, не только стерло с лика Адверса все поселения, все технологические и культурные достижения прото-эпохи, а заодно и большую часть населения, оно также стерло из умов всех переживших его любые воспоминания о прото-мире. Именно после коллапса все народы стали говорить на одном общем языке – только он в умах людей и сохранился, а в прото-мире, если верить нашим археологам, конечно, языков было более десятка. История обнулилась, ведь больше не осталось никого, кто мог бы рассказать ее, и народы Адверса начали свою жизнь с чистого листа. Всё, что имеется теперь у нас, горе наследников, за семь сотен лет так и не приоткрывших завесу над тайной своего происхождения, – это предметы, которые мы зовем прото-артефактами или просто артефактами. Эти предметы зачастую обладают невероятными свойствами, от самых простых и банальных, например, дающих своему обладателю абсолютный иммунитет к болезням или позволяющих производить на людей требуемое впечатление, что может очень помочь в торговле и на деловых встречах, до артефактов, обладающих колоссальной силой, способных вызывать глобальные катаклизмы или ломать волю людей.

Церковь Властителя Циклов утверждает, что артефакты опасны, что они – остатки порочного прошлого, которое было уничтожено по воле Властителя, и объявляют все взаимодействиями с ними греховными. Ученые в Университете занимаются активными поисками артфеактов, чтобы сокрыть их в недрах своих казематов, спрятать от мира и изучать, а в последствии найти им применение во благо Конгломерата. Но есть и свободные охотники, искатели артефактов, которые всю жизнь занимаются поисками диковинных обломков таинственного прошлого, используют и продают их, вопреки строжайшему закону об использовании метафизического наследия, требующему при обнаружении обладающего силой предмета тут же сдать его для изучения и получить несоразмерно малое по сравнению с силой почти любого артефакта вознаграждение. Подобным охотником за древностями и искателем прото-артефактов и являлся персонаж моих книг, Нейтан Боунз, – благодаря ему я углубился в тему и узнал об артефактах гораздо больше простого обывателя, хоть сам и никогда не был счастливым обладателем одной из таких игрушек.

– Неплохо, Клиф, – оценила Ника мои познания. – Мало кому удавалось определить это так быстро. Я ведь могу звать тебя Клифом, правда?

– Что делает этот камень? – проигнорировал я ее вопрос.

– Направляет меня в нужную сторону, – Ника убрала кулон обратно под ворот рубашки и откинулась в кресле.

Я ждал дальнейших разъяснений, и Ника, отпив вина, продолжила:

– Это подарок. Очень помогает мне в работе. Благодаря этой вещице, я всегда знаю, куда мне следует прийти и с кем заговорить, чтобы напасть на нужный след.

– Вот как. И артефакт привел тебя ко мне. Верно?

– Именно так.

– Но почему тогда он не показал тебе Яркого или…

– Яркого? – переспросила Ника.

Я махнул рукой в сторону зверя, внимательно изучающего пианино Тессы.

– Ты дал ему имя?

Я кивнул.

– Мило. Отвечая на твой вопрос – камень не показывает мне будущего и не дает никаких указаний или объяснений. Это похоже на предчувствие и только. Я просто концентрируюсь на том, что хочу узнать, и вдруг понимаю куда мне нужно пойти и когда. Но более ничего, так что не стоит думать, что артефакт делает за меня всю работу. Такой ответ тебя удовлетворяет?

– Вполне.

– Тогда пора и тебе отвечать на мои вопросы.

– Я нашел его на кладбище, – сообщил я, желая как можно скорее покончить с моей историей и перейти к более интересным вопросам. – Я посещал могилу жены, сегодня утром, и увидел его на дереве. Он спрятался там от чего-то. Был очень слаб и напуган. Я не знал ни про какой пожар, и вокруг не было ни души. Из любопытства я полез на дерево и поплатился за это.

Я закатал рукав своей рубашки и продемонстрировал бинт, только сейчас вспомнив, что Киннер так и не осмотрел мой ожог, который, впрочем, ничуть меня не беспокоил.

– Он укусил тебя?

– Если бы… – я начал разматывать бинт, желая показать Нике, на что способен зверек, а заодно и самому посмотреть на состояние ожога.

Как же велико было мое удивление, когда я обнаружил, что ожог почти затянулся. На коже остался темный, практически черный след, словно некая лента, обвившая мое предплечье от кисти до локтя. По его краям было заметно покраснение, и, прикоснувшись к отметине, я ощутил легкий дискомфорт, не боль, а лишь неприятное ощущение, какое бывает, когда дотрагиваешься до раздраженной кожи, и не более того.

– Что это? – Ника внимательно осматривала мою руку.

– Ожог, – проговорил я, в недоумении изучая свою кожу.

– Его оставил Яркий?

– Сегодня утром.

– Да, форма похожа на те увечья, которые я видела в больнице сегодня. Только там были свежие ожоги куда больших размеров, а этот…

– Почти зажил, – закончил я за девушку. – Я не знаю, как это объяснить.

– Тогда объясни, как он это сделал.

– Он испускает какой-то свет, – я взглянул на Яркого, который подошел ко мне и с интересом осмотрел место ожога на руке.

– Любопытно, – задумчиво произнесла Ника.

– Скажи, что такого особенного было в этом пожаре у Стриксов, что ты им заинтересовалась? И при чем тут Яркий?

– При чем тут твой Яркий, я не имею ни малейшего понятия. А пожар, – Ника вздохнула и поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее. – Меня интересовал не он. Тебе что-то известно о Вилорде Стриксе?

Я помотал головой.

– Не удивительно. Вилорд Стрикс, третий сын герцога Корвина, отличается весьма скрытным образом жизни и немалым интересом к прото-артефактам, что в общем-то и стало первопричиной всей этой истории.

– И почему всё сводится именно к поганым артефактам, – сказал я с досадой.

Яркий запрыгнул на диван рядом со мной, и устроился там, свернувшись калачиком.

– Бич нашего времени, – пожала плечами Ника. – Всем хочется обладать необычной силой.

– Пожалуй, – согласился я. – Так что такого особенного в этом Вилорде Стриксе?

– Он – не простой искатель артефактов, – пояснила Ника. – Если рассказывать по порядку, то для меня все началось около двух лет назад. В своем особняке в Кицу был убит известный хентийский исследователь и коллекционер артефактов Тацуро Марэ. Его жена уверяла, что из дома ничего не пропало, ни один артефакт из личной коллекции Марэ украден не был. Полиция развела руками и как-то подозрительно быстро отправила это дело в архив. Тогда госпожа Марэ написала в нашу редакцию, и я взялась за расследование. Очень скоро выяснилось, что незадолго до смерти господин Марэ тесно общался только с одним человеком - Вилордом Стриксом. Они работали вместе над каким-то проектом, по словам вдовы, очень для Марэ важным. Их сотрудничество началось еще в девяносто шестом и продолжалось вплоть до смерти Марэ осенью девяносто девятого. У полиции я смогла узнать лишь, что расследование этого дела было прекращено по приказу, пришедшему откуда-то сверху, и на том всё. Ни свидетелей, ни улик, ничего. Ну вот я и вцепилась в идею, что Вилорд Стрикс мог иметь отношение к смерти коллекционера, у него вполне хватило бы влияния и дело замять.

Над чем именно работали Стрикс и Марэ, мне выяснить так не удалось, от своей жены он всё держал в тайне и услугами помощников не пользовался. Самого Вилорда расспросить, ясное дело, я не могла. А заинтересовавшись его персоной, столкнулась с тем, что третий принц Стриксов даже среди членов собственной семьи является тем еще чудилой. Большую часть жизни он маялся бездельем на родительские деньги, и не желал принимать никакого участия в жизни клана, а потом, вдруг... - Ника громко щелкнула пальцами, - его словно подменили. Пять лет назад Вилорд представил совету клана и самому герцогу некий проект, который их заинтересовал настолько, что на его развитие было выделено внушительное финансирования, а так же присвоен гриф наивысшей секретности. Вместе с тем Вилорд стал скрытным и угрюмым, оборвал всяческие связи со своими недавними дружками и собутыльниками, и полностью погрузился в работу. Не знаю, связано ли это с делом, но еще мне удалось узнать, что Вилорд Стрикс, примерно в то же время, купил себе корабль, снарядил командой, и переодически выходит на нем из Порта-Серении куда-то в Северное Море, но куда именно - не знаю.

Ника сделал глоток вина и продолжила:

– Чтобы выяснить что-то еще, мне пришлось довольно долго копать и в итоге удалось добраться до людей, которые так глубоко влезли в подпольный бизнес по торговле артефактами, что большинство из них объявлены в розыск по всему Конгломерату. Один из таких людей сообщил мне, что Вилорд с Марэ занимались поискам какого-то конкретного прото-артефакта. При том никто не знает не только какого именно, но и чем они руководствовалась, выбирая новые точки для поисков. На выделенные советом деньги, Вилорд организовывал десятки раскопок и экспедиций в самых разных частях Адверса, в каждой из которых они с Марэ участвовали лично, и ни из одной не возвращались с пустыми руками. Однако все находки для них не представляли никакой важности. А вещи там, по словам знающих людей, были весьма и весьма ценные, редкие и опасные. Большая часть из них передавалась клану, благодаря чему, как мне кажется, герцог и позволял продолжать эти поиски. Ими Вилорд был одержим настолько, что все эти годы пер вперед как мамонт через лес, не прекращая работу и не беря передышек, а если кто-то вставал на пути... - Ника быстро провела пальчиком по горлу, и хмыкнув, снова пригубила вина.

– Уверена, что так и случилось с Марэ. Возможно они разошлись с Вилордом во мнениях или еще что, и Стрикс его убил. Пока я собирала информация об их поисках, наткнулась на еще несколько столь же загадочных и нераскрытых убийств людей, которые, так или иначе, были связаны с Вилордом Стриксом и прото-артефактами. Совершал он их, конечно, не своими руками. На такой случай у Вилорда имеется собственный цепной пес – Теодор Стрикс. Глава его личной охраны, а по совместительству – наемный убийца, ищейка и охотник. Тот еще маньяк, я тебе скажу. Очень не хотелось бы с ним встретиться, что, признаюсь, временами охлаждало мой пыл, когда, казалось, что я уже наступаю Вилорду на пятки. Правда, в итоге, как правило, выходило, что моя убежденность в том, что я уже почти у цели, была далека от истины, след оказывался ложным или остывал раньше, чем я успевала по нему пройти.

Два года я гонялась словно за призраком – Вилорд отлично умеет заметать следы. Я бралась за другие статьи, но это дело так увлекло меня, настоящий вызов для репутации, понимаешь? Я просто не могла оставить его.

Что именно Вилорд ищет, я не знаю до сих пор, но в прошлом гексале мой информатор сообщил шокирующую новость – его поиски увенчались успехом. Чтобы там ни было, Вилорд наконец отыскал это. Находку доставили сюда, в Мистрейд, в пустующий особняк Стриксов. Сюда же прибыл и сам Вилорд и… тишина. Больше ничего не происходило. Я дней пятнадцать ходила вокруг него, в ожидании хоть какого-то развития событий. Но Вилорд заперся в особняке вместе с находкой и больше не показывался. Даже мой камень молчал. Все эти дни, сколько бы раз я к нему не обращалась, он не давал никаких намеков на дальнейшие действия, что случается крайне редко с артефактом.

Я уже решила, что дело пропащее, тупик, и вот, вчера на рассвете Вилорд покинул особняк, там остался только Теодор. И той же ночью случился этот, так называемый пожар. А потом камень наконец выходит из спячки и говорит мне, что стоит посетить элитный кружок книголюбов Мистрейда и пообщаться с Клиффодром Марбэтом. Дальше, вроде, ты и сам всё знаешь.

– Да, знаю. Ты разыграла целый спектакль с интервью, с заинтересованностью моей биографией, настоящими авторами.

– Времени на подготовку не было, извини. Пришлось импровизировать.

– Обычно подобный подход срабатывает, да?

– В девяти из десяти случаев с публичными людьми срабатывает лестное общение и желание побольше узнать об их персоне, если ты это имеешь в виду.

– Понятно, – я осушил свой бокал большим глотком.

– Мне, правда, нравятся твои книги, – сказала Ника примирительно, как бы извиняясь, хотя я не был на нее в обиде.

– Ты читала?

– Конечно. Все шесть. Последняя, правда, мне показалась…

– Так что же, – прервал ее я, – выходит, что Яркий как-то относится к артефакту, который искал Вилорд?

– Выходит, что так, – Ника без запинки вернулась к прежней теме.

– Интересно, что это, и какая связь?

– Может быть, этот артефакт позволяет создавать гомункулов? – предположила Ника.

– Как Годвины? – вспомнил я один из самых загадочных и пугающих кланов Конгломерата, обладающий тайными знаниями по сотворению диковинных и странных созданий – химер, способных на выполнение любых задач.

– Ну да, что-то вроде того. И эти способности Яркого, о которых ты рассказал, этот свет, что тебя ранил, тоже может быть последствием воздействия артефакта.

– Гадать нет смысла. Нам нужен специалист по артефактам.

– Я смогу найти парочку.

– Не утруждайся. Я знаю лучшего.

– Правда? Кого?

– Бывшего сотрудника Университета. Не стану вдаваться в подробности, скажу только, что он консультировал меня в работе над книгами, и он настоящий знаток этой темы.

– Ну, раз ты так говоришь… – Ника тоже допила свое вино одним глотком.

– Завтра утром первым делом напишу ему.

– А ты меня приятно удивляешь, Клиффорд, – заметила Ника.

– Чем же?

– Даже узнав, что в этой истории замешан принц одного из старших кланов и что он убивает без раздумий и жалости всех, кто встает у него на пути, ты не выпроводил меня тут же за дверь вместе с Ярким, как сделали бы многие другие, в первую очередь спасая свою шкуру. Что тобой движет?

– У меня есть свои причины, – коротко ответил я, совершенно не желая объяснять Нике, что мне особо нечего терять, что моя скучная, серая жизнь стоит противным комом поперек горла, и что Яркий сам выбрал меня, а от подобного не так-то просто отказаться.

– Уверена, что есть. Потому что ты не похож на психопата, в чьих действиях нет логики и смысла. Однако, я все же не могу пока разгадать тебя, Клиф.

– А разве это плохо?

– Не доверяешь мне, да?

– Будь это так, ты не сидела бы здесь.

– Значит, создаешь интригу?

– Думай, что хочешь, – безразлично ответил я.

Яркий посмотрел на меня и широко зевнул, демонстрируя длинный розовый язык в пасти, полной белых острых клыков. По моим прикидкам, несмотря на свой малый размер, обладая такими зубами, он мог бы без труда оттяпать человеку кисть, если бы того захотел.

– Похоже, кто-то сильно утомился, – улыбнулась Ника.

– У него был тяжелый день, – сказал я и только тогда понял, что и сам устал настолько, что готов заснуть прямо в этом кресле, а бокал вина и теплая домашняя атмосфера только усилили этот эффект.

– Надеюсь, ваша газета оплачивает своим журналистам хорошее жилье? – я поднялся с кресла и размял шею.

– Наша газета оплачивает своим журналистам только работу, весьма щедро, так что я не жалуюсь. А всё остальное – на мое усмотрение. В Мистрейдере, например, я не смогла устоять перед соблазном остановиться в прославленном отеле «Жемчужина Селении».

– Отличный выбор, – кивнул я.

– И правда, сервис на высоте. Но я так понимаю, что тебе это не слишком интересно, и весь разговор был затеян лишь в качестве намека на то, что мне пора удалиться. Мог бы сказать прямо.

Я лишь безразлично пожал плечами.

– Ты не слишком-то любишь простую болтовню, правда? – Ника поднялась с кресла.

– Не вижу в ней смысла.

– Скажи мне вот что, Клиф, – Ника приблизилась почти вплотную, намного ближе, чем я собирался ее подпускать, настолько близко, что я ощутил ее дыхание на своей шее, но не отступил и не подал виду, что мне это неприятно.

– Если сейчас я, как приличная и воспитанная девушка, покину квартиру одинокого привлекательного мужчины и отправлюсь спать в свою, пусть невероятно мягкую и удобную, но пустую постель, я могу рассчитывать на то, что завтра мы снова встретимся и продолжим это дело вместе?

– Иными словами, ты просишь эксклюзивных прав на мою историю?

– Твою историю? – она фальшиво рассмеялась. – Что не говори, Клиф, а мания величия, присущая всем добившимся успеха творцам, не обошла тебя стороной. Вот только, если я правильно все поняла, эта история Яркого, и ты стал ее участником не слишком давно.

– Однако стал, и какая мне отведена в ней роль, мы еще поглядим.

– По мелочам, как я погляжу, ты не размениваешься. Если роль, то главная, не так ли?

– Может и так. Но что-то мне подсказывает, что и ты не пожелаешь остаться эпизодическим персонажем, Ника Томас. Не остановишься, пока не дойдешь до конца и не разгадаешь все секреты. И если я не позволю ходить со мной, ты станешь ходить следом.

– Не хотелось бы, но да, если понадобится, Клиф, я стану твоей тенью, и поверь, от меня будет не так-то просто избавиться.

– Тогда, боюсь, у меня просто нет выбора.

– Я приду к тебе утром, идет?

– Только не слишком рано. Как и любой зазнавшийся мастер пера и чернил, я люблю поспать до обеда.

На этот раз уже Ника Томас не улыбнулась моей шутке, ее лицо выражало крайнюю серьезность.

– Пообещай, что не сбежишь сразу, едва я выйду за порог, и мне не придется тебя разыскивать по всему материку. Я ведь найду всюду, ты же знаешь.

При этих словах она прикоснулась рукой к своей шее, напоминая, что маленький голубой камешек висит там и не дремлет.

– Обещаю, – ответил я.

– Прекрасно, – Ника снова расплылась в улыбке.

– Пока, Яркий, – она погладила сонного зверя по голове. – Скоро увидимся.

Я проводил Нику до двери, где, обернувшись, девушка произнесла:

– Приятных снов, Клиф, надеюсь, я приснюсь тебя этой ночью.

– Надеюсь, что нет, – отрезал я.

– Ах… Клиф. У тебя ледяное сердце, – воскликнула она шутливо и спешно пошла прочь, стуча каблуками по деревянной лестнице.

Только когда Ника была уже где-то между вторым и первым этажом, я поймал себя на том, что все еще стою в дверях своей квартиры, глядя в темноту лестницы, в которую удалилась говорливая журналистка. И тут же пришло еще одно откровение – оказывается, я улыбался. Стоял там, с дверью нараспашку, и улыбался как дурак.

«Да что со мной происходит?»

Я тут же стер улыбку со своего лица и захлопнул дверь.

Без приёма вечерней ванны я отправился в спальню. Собирался узнать у Яркого, хочет ли он есть, но тот уже мирно сопел на диванчике. Маленький белый комочек излучал спокойствие и умиротворение, и я ощутил небольшой прилив гордости за то, что отыскал его, принес домой, подарил ему это спокойствие, пусть оно, возможно, и будет мимолетным.

Упав на мягкую кровать, я повернул голову направо, на тот край, где обычно спала Тесса, и увидел ее, лежащую там, обнаженную, такую красивую и загадочную в царящем полумраке. Ее изумрудные волосы при недостатке света казались почти черными, а бледная кожа, наоборот, становилась белой как снег. Приподнявшись на локте, она внимательно смотрела на меня, и в ее глазах плясали мистические огоньки.

«И как тебе?» – спросила она с улыбкой.

– Прекрасна, как всегда, – ответил я вслух.

«Да не я, дурачок. Как тебе Ника?».

– Думаю, она хороший журналист.

«Я не об этом. Согласись, что после стольких лет приятно было услышать в доме женский голос и смех».

– Это не твой голос и не твой смех, – пробормотал я.

Веки становились тяжелыми, все тело словно налилось свинцом. Я начинал проваливаться в сон.

«Мой голос и мой смех всегда будут с тобой, любимый».

«Я знаю».

«Вот только я уже не могу быть с тобой».

«Это не так. Ведь ты же здесь. Ты рядом».

«Прости».

«За что?»

«За то, что ушла. Я бы очень хотела остаться…»

«Я бы тоже этого хотел».

Во мраке блеснула слеза, скатившаяся по её щеке. Или это была моя слеза, и скатилась она по моей щеке.

«Тесса...»

«Что?»

«Я так по тебе скучаю…»

Я не сразу понял, что именно меня разбудило. Но когда открыл глаза, и осознал, что проснулся, обнаружил сразу два фактора, которые могли выдернуть меня из сна. Первым был Яркий. С ним творилось нечто странное. Он метался по комнате, от окна к моей кровати и обратно к окну, казался крайне обеспокоенным, взволнованным, если не сказать – напуганным. И впервые я услышал звуки, которые он издает, кроме тихого утробного рычания и шипения. Звуки эти были похожи на хриплое ворчание, словно неразборчивое брюзжанье старика, которое то и дело срывалось на какой-то писк или собачий скулеж, а через мгновение снова становилось ворчанием. Звучало это весьма необычно. А еще Яркий светился, почти как тогда на дереве. По его шерсти то и дело пробегали ослепительно-белые разряды, и это определенно было поводом для беспокойства, ведь в таком состоянии Яркий мог запросто стать причиной серьезного пожара.

Я напрягся и обнаружил второй фактор, который мог меня разбудить. Им был некий неприятный тихий гул, доносящийся с улицы. Оттуда же слышался и тяжелый металлический скрежет, словно под моим окном работал какой-то большой и старый механизм. На фоне этих звуков я различал и голоса людей, но о чем они переговаривались – разобрать не мог.

Сев на постели, я окончательно скинул с себя оковы сна и, быстро проанализировав происходящее, пришел к выводу, что именно звуки за окном так взволновали Яркого.

– Эй… – окликнул я зверька, мечущегося по моей комнате. – Малыш, ты в порядке?

Яркий оглянулся на меня, и от его взгляда, преисполненного ужаса, меня словно окатило ледяной водой. Одного, этого взгляда было достаточно, чтобы перенять его беспокойство и даже страх.

Я откинул одеяло в сторону, быстро поднялся с постели и прошел к окну. Раздвинув тяжелые серые шторы, я выглянул наружу. Посреди улицы Милана Бонзо стоял какой-то механизм, помещенный на укрепленную четырехколесную телегу. Устройство представляло собой металлический ящик, спереди из него подобно рогу торчала вверх труба, испуская в небо клубы белесого пара. Сверху на ящике была установлена массивная стеклянная колба, около трех хвостов в высоту. Внутри колбы была заключена спираль, и она излучала тот же белый свет, что и Яркий. По стеклу, с внутренней стороны, ползали уже знакомые мне ленты света, словно ощупывая или, скорее, облизывая его. Нечто подобное я видел несколько лет назад на научной ярмарке, куда Одрик Кастер, эксцентричный гений научного мира и первооткрыватель электричества, привозил свое новое устройство, и показывал впечатляющее световое шоу. Однако, в данном случае, опираясь на свои скромные познания об электричестве, я был почти уверен в том, что вижу перед собой нечто иное, возможно, работающее по тому же принципу, но иное. Определённо, связь аппарата на улице и Яркого была очевидной. Подтверждал ее и тот факт, что ленты света внутри колбы лизали стекло именно в направлении моего дома и ни в каком другом.

Спереди в телегу с прибором была впряжена четверка лошадей, а сзади виднелись какие-то рычаги и маховики вентилей. Вокруг телеги стояли солдаты в черно-серой униформе, с узнаваемыми нашивками на плечах – с гербом клана Стрикс.

«Вот ведь дерьмо!» – я быстро отпрянул от окна. – «Нашли меня! Что делать? Что же делать?!».

Я проклинал свою проницательность. Ведь знал же, что так и будет, именно об этом и предостерегал доктора Киннера, и вот, на тебе, не прошло и суток, как они пришли. Люди с оружием. Всё, как я и говорил. Говорил. Знал. Но ничего не предпринял.

«Дурак!» – обругал я себя.

Яркий, наконец, замер посреди комнаты и теперь внимательно смотрел на меня, словно знал, что я понял весь масштаб происходящего, и теперь ждал от меня каких-нибудь действий. Но что я мог сделать?

Первым порывом, конечно же, было бежать, как можно скорее и как можно дальше.

«Но как выбраться из дома незамеченным?»

Я знал только один выход, и он был внизу. Один единственный выход. Другим могло стать, разве что, окно. Но, во-первых, я не альпинист и не скалолаз, чтобы балансировать на узких карнизах, а во-вторых, все три окна в моих апартаментах выходили именно на эту улицу, и, выбираясь в окно, я рисковал быть не только замечен гвардейцами Стриксов, но и свалиться им прямо на голову. Не лучший вариант. Было бы куда проще провернуть подобное, живи я в квартире напротив. Там окна выходят во внутренний двор, и крыша соседнего дома располагается совсем близко.

«Но как мне туда попасть? Разве что попросить соседа впустить меня на минутку?»

Я представил себе удивленное, заспанное лицо жильца из квартиры напротив, когда я попрошу воспользоваться его окном. Раньше это не составило бы труда, но в прошлом году в квартиру напротив въехал новый постоялец, угрюмый тип, и я с ним общался не часто. Вроде бы он был работником одной из городских фабрик, жил один и любил приложиться к бутылке.

Так и не решив, как лучше поступить, я на цыпочках подкрался к двери и, приложив к ней ухо, прислушался. Тишина. За моей дверью ничего не происходило. Но какие-то звуки все же долетали до меня.

Тогда я, стараясь действовать как можно тише, отпер дверь и приоткрыл ее. В моем коридоре было темно и пусто. Однако, я слышал возбужденные голоса, доносящиеся снизу, с третьего этажа. В первую очередь я обратил внимание на голос мистера Рейниса.

– Отпуштите меня! – кричал он. – Отпуштите, говорю. Шукины дети, поганые выродки! Отпуштите, иначе я вам все зубы повыбиваю!

Но, кажется, никто его не слушал. Во всяком случае, ему никто не отвечал.

Я различил также голос женщины, в котором узнал свою соседку снизу, вдову и мать двоих детей, Марию Линдейл. Она напряженно общалась с мужчиной, говорившим глухим хриплым басом. Я не мог определить, о чем идет речь, особенно за угрозами и проклятиями домовладельца, которыми тот осыпал незваных гостей. Однако разговор был поставлен в стиле мягкого допроса: мужчина с хриплым голосом спрашивал, а Мария Линдейл отвечала.

Скоро прозвучал голос одного из солдат:

– Здесь чисто, сэр! – отчитался он.

– Спасибо за ваше содействие, миссис Линдейл.

– Теперь я могу вернуться к себе в квартиру?

– Да, конечно, простите за беспокойство. Семья Стрикс пришлет вам компенсацию в ближайшее время.

Затем мужчина явно обратился к домовладельцу:

– Кто живет в этой квартире?

– Поштояльцев шейчаш нет, они уехали в отпуск.

– Раз так, нам даже проще. Открывайте.

– Вы не имеете права.

Я услышал, как ключ щелкнул в замочной скважине.

– Прекратите! Вы же гвардия, а не бандиты. Что вы делаете?!

– Обещаю, мы ничего не тронем, если там не будет нашей собственности. А постояльцы, вернувшись, смогут попросить компенсацию за возможный ущерб.

– Не шмейте…

– Давайте парни, осмотритесь там.

«Они обыскивают квартиры», – понял я. – «Значит, они знают, что Яркий в доме, но не знают, где именно? Может быть, эта машина под окном каким-то образом позволила им определить местоположение Яркого, но не с точностью до хвоста. Возможно, она как компас, и свет внутри колбы работает по принципу стрелки, указывая направление на Яркого».

Так или иначе, это давало мне шанс спастись, и следовало воспользоваться им как можно скорее.

Я быстро закрыл дверь, вернулся в спальню и начал одеваться. Яркий пристально наблюдал за всеми моими действиями. Кажется, как только я начал что-то предпринимать, он стал спокойнее, страх в глазах сменился обеспокоенностью, но появилась и решительность.

– Мы уходим, дружище. И как можно скорее.

Яркий одобрительно заворчал, словно понял каждое мое слово. Но я даже не стал предавать этому значения. Не время было дивиться его невероятным умственным способностям.

На ходу застегивая рубашку, я прошел в кабинет и, открыв нижний левый ящик своего письменного стола, вытащил оттуда револьвер модели «Аннабель» 85 года, производимый кланом Феникс. Надежное оружие, до сих пор состоящее на вооружении большинства гвардейских корпусов кланов Конгломерата. И пусть я никогда не служил, все равно счел необходимым обзавестись подобной пушкой, как раз вот на такой случай.

Проверив наличие патронов в барабане – их было пять – я взял из ящика мешочек с еще десятком патронов и прошел в зал, где наспех обул ботинки, накинул пальто и сунул револьвер в правый карман. Мне очень хотелось верить, что использовать оружие не придется и до перестрелки дело не дойдет.

Убедившись, что на моем этаже все так же тихо, я открыл дверь и постучался в квартиру напротив, стараясь придумать, что же сказать соседу. Яркий выбежал за мной, нервозно поглядывая в сторону лестницы.

Прошло секунд десять, но мне никто не открыл. Я постучал еще раз. Возможно, мне следовало постучать громче, рабочий человек может спать очень крепко, однако, я побоялся быть услышанным гвардейцами внизу.

– Здесь чисто, сэр, – снова отчитался солдат своему командиру этажом ниже.

«Вот черт!» – выругался я, понимая, что времени у меня больше не осталось.

– Давайте наверх. Осталось всего две квартиры.

Я услышал стук каблуков по ступенями деревянной лестницы и поспешил вернуться к себе в апартаменты. Яркий последовал за мной, и как только он оказался внутри, я закрыл за собой дверь.

Я оказался в ловушке, деваться некуда. Снова подскочив к окну, я осторожно выглянул на улицу. Солдат там было много, и даже рискнув пробраться по карнизу до угла дома, что само по себе уже чистое самоубийство, я с вероятностью в девяносто девять процентов буду ими замечен.

«Нет, в окно не вариант. Но тогда куда?»

Пока я размышлял над этим, раздался громкий стук в дверь.

«Все! Теперь точно бежать некуда!» – обреченно решил я.

– Мистер Марбэт! – услышал я хриплый голос из-за двери. – Мистер Клиффорд Марбэт!

– Прячься малыш, – прошептал я, но Яркий остался на месте, пристально глядя на дверь.

– Мистер Марбэт! Я уполномоченный представитель клана Стрикс, командир четвертого гвардейского полка, Теодор Стрикс. Я должен задать вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

Я подхватил Яркого на руки.

– Тебе нужно спрятаться, понимаешь?!

Он взглянул на меня, и я снова различил ужас в его глазах. Похоже, что чем меньше надежды на спасение было у меня, тем меньше ее присутствовало и в Ярком.

– Не волнуйся, малыш, – я пробежал с ним в спальню, под не замолкающий аккомпанемент из барабанных стуков в дверь. – Я не дам тебя в обиду.

Быстро оглядев комнату, я подошел к старому платяному шкафу.

– Ты заберешься сюда и будешь сидеть тихо, понял меня?

– Мистер Марбэт! – взывал ко мне голос у двери. – Мы знаем, что вы дома. Дело не терпит отлагательств, мистер Марбэт! Я вынужден настаивать на разговоре с вами!

Я открыл двери шкафа и положил туда Яркого.

– Заройся под белье, одежду и сиди тихо.

Он продолжал смотреть на меня своими фиолетовыми глазами и глухо, утробно рычал.

– Клянусь, я не позволю им забрать тебя. Ты веришь мне?

Несколько мгновений мы смотрел друг другу в глаза, а затем Яркий стал быстро перерывать вещи, забираясь как можно глубже на дно этого шкафа. Хорошо, что я в силу своей неряшливой натуры, не часто разбирался в этом шкафу. А если быть честным, то после смерти Тессы не пытался там разобраться ни разу, просто выуживал вещи, которые мне были нужны, а постиранные кидал обратно, производя этакий круговорот одежды в шкафу.

– Мистер Марбэт, я должен предупредить, что в случае вашего отказа, нам придется выбить дверь.

Нельзя было больше заставлять их ждать, и я, закрыв шкаф, прошел к входной двери. Собрался с мыслями, выдохнул и открыл ее.

Передо мной в окружении четырех солдат стоял невысокий, короткостриженый, черноволосый человек, с тёмно-карими глазами, с худым, осунувшимся лицом и аккуратной бородкой, обрамляющей бледные тонкие губы. Вот каким был Теодор Стрикс, хладнокровный убийца, чья пугающая репутация была красочно расписана Никой Томас накануне вечером, казавшимся мне теперь далеким, как прошлый век.

Мистера Реймиса среди них не было. Видимо, устав от несмолкающего домовладельца, Теодор решил оставить старика внизу, однако я все равно слышал, как он продолжает выкрикивать проклятия.

– Я вас слушаю, – попытался сказать я с безразличием и принять как можно более сонный вид.

– О, мистер Марбэт, – произнес Теодор. – Прошу простить нас за беспокойство, однако это дело высокой срочности и крайней важности.

– Что за дело? – спросил я, пытаясь разыграть легкое негодование, как если бы меня действительно вырвали из сна и я не имел ни малейшего понятия о происходящем.

– Вы куда-то собрались уходить, мистер Марбэт?

Только после этого вопроса я осознал, насколько серьезно прокололся. Ведь на мне все еще было надето пальто и ботинки – одежда, не слишком подходящая для составления образа еще недавно крепко спящего человека.

– Нет, нет. Просто… работал допоздна, писал, – это единственное, что мне оставалось, играть на собственной эксцентричности, ведь творческим людям все странности простительны.

– Знаете, как это бывает, – продолжал я, – пришел домой с отличной идеей в голове, сел печатать, и вот уже ночь, и вы стучите в дверь, я даже переодеться не успел еще.

– Понимаю, – кивнул он, никак не дав мне разобрать, поверил ли он в мою историю. – Это ведь вы пишите про приключения Нейтана Боунза?

– Знакомы с моими книгами?

– Прочел парочку. Я не слишком большой любитель литературы, знаете ли, но ваши истории показались мне весьма занятными.

– Приятно слышать.

– Позволите войти?

– Зачем?

– Хотелось бы осмотреться, – он был спокоен, как змея, как удав, который медленно и неторопливо подбирается к своей добыче.

– И что же вы думаете обнаружить в моей квартире?

– Я занимаюсь поиском похищенной у клана Стрикс ценности. И имею все основания полагать, что ее укрывает один из жильцов этого дома.

– О, как. И что же это за ценность?

– Боюсь, я не могу об этом распространяться.

– Ну, а я, в свою очередь, имею полное право не пускать вас к себе в дом без присутствия констеблей, верно? А таковых я что-то и не вижу.

– Мистер Марбэт, ситуация очень щекотливая, и я попросил бы вас не усложнять ее. Ведь если вам нечего скрывать, то осмотр не займет много времени, а я принесу глубочайшие извинения от всего клана Стрикс за такое бесцеремонное вторжение в личную жизнь. Если же вам понадобится компенсация…

– Мне не нужны от вас деньги. Но в дом к себе я вас не впущу, уж простите. Приходите с констеблями, и тогда мы во всем разберемся.

– Мистер Марбэт, вы даже не представляете, с чем связались.

– Я ни с чем не связываюсь. Я просто хочу, чтобы все было по закону.

– Я уповаю на ваше благоразумие, Мистер Марбэт.

– Это вы зря.

– Значит, отказ – ваш окончательный ответ?

– Боюсь, что так. Как я уже сказал…

Договорить мне не дали. Удар был настолько стремительным, что я никак не мог подготовиться к его отражению. Теодор Стрикс, который прежде держал обе руки в карманах своего черного пальто, нанес мне удар в живот с такой силой, что я согнулся пополам. Затем меня толкнули внутрь квартиры, и я повалился на пол.

– Быстро! – скомандовал Теодор своим людям. – Обыскать здесь всё!

Люди Теодора работали слаженно. Трое прошли в квартиру, переступив через меня, один остался в дверях.

Сам Теодор тоже прошел в зал, но не присоединился к обыску, и пока его люди бесцеремонно громили мою квартиру, он обернулся ко мне с выражением абсолютного спокойствиями на своем лице.

– Мистер Марбэт, мы ведь могли все сделать иначе. Куда аккуратнее и проще. Но вы сами выбрали подобные взаимоотношения.

Я приподнялся на руках, превозмогая боль, и, развернувшись, сел, облокотившись спиной о стену.

Теодор Стрикс подтянул от фортепиано стул и, поставив его в шаге от меня, сел. Затем снял с правой руки перчатку, и мне стало понятно, почему его удар был таким сильным. Вся его кисть была протезом. И насколько я мог судить, лучшим протезом из тех, которые может предложить клан Рейн, с незапамятных времен занимающийся созданием искусственных частей тела и яростно стерегущий тайны их создания, а в особенности технологию искусственной нервной системы. Никто за последние полторы сотни лет так и не смог узнать, каким именно образом хирурги клана Рейн приращивают эти механические конечности и органы к живой плоти, да так, что человек использует их ничуть не хуже своих собственных, а то и заметно лучше. Всё, конечно, зависело от качества протеза, что в свою очередь зависело от его цены. Но протез Теодора Стрикса был без сомнения самого высокого качества. Неторопливо сняв перчатку со второй руки, он продемонстрировал мне, что и другая кисть у него также искусственная. Матово-черные металлические пальцы выглядели слегка пугающе, как руки куклы, однако двигались очень плавно и мягко, совсем так же, как и обычные руки.

– Произведения искусства, правда? – спросил он меня, разминая механические пальцы.

Я не ответил.

– Очень дорогая вещь. Вы только представьте, сколько людей стараются выведать тайну их сотворения прямо сейчас. Представили?

Я снова промолчал.

– Так вот, то, что похитили у нас прошлой ночью, во множество десятков раз ценнее. Потому не обессудьте, мистер Марбэт, но у нас нет времени на констеблей. Я обязан вернуть эту ценность любой ценой и как можно скорее.

– А если она окажется у меня, что тогда? – сдавленно просипел я. – Вы меня убьете?

– К сожалению, именно так. Я просто обязан буду сделать это в интересах своей семьи. Как же иначе можно поступить с вором, предмет кражи которого не стоит придавать огласке?

– А вы не боитесь, что, если у меня его нет, я придам огласке ваши методы работы?

Я не знал, как быть дальше, меня застали врасплох, шансов выкрутиться не было, и я просто говорил всё то, что приходит на ум, а люди за спиной Теодора тем временем продолжали свой обыск. Двое открыли дверь в спальню. Скоро они должны были найти Яркого, и тогда для меня всё будет кончено.

– Не боюсь. Я член одного из старших кланов Конгломерата. Вы понимаете, что это значит?

– Вы – сами себе закон.

– Все верно, мистер Марбэт. Всё именно так. Но я уверен, что во избежание ненужных эксцессов, мы сумеем договориться с вами о том, как замять этот конфликт. Поверьте, мы умеем убеждать. Вначале предложим вам деньги, для нас весьма малые, но для вас – целое состояние. Ну, а если решите пойти на принцип, то…

– Вы сюда вернетесь?

– Именно так. Но я не советовал бы вам такой вариант.

– Угрожаете?

– Предупреждаю.

И тут раздался возглас одного из солдат, который определил все дальнейшие события:

– Мы нашли его, сэр! Он здесь, в шкафу!

Теодор резко вскочил со стула:

– Не приближайтесь к нему! Отойдите!

Его секундного замешательства мне хватило на то, чтобы схватить пистолет в своем кармане и, не доставая его, выстрелить. Пуля прошила ткань подкладки моего пальто, и угодила Теодору в левый бок. Промазать с такого расстояния было сложно.

Я не знал, что делать дальше, я об этом не думал. Не было какого-то плана. Я просто хотел попытаться пристрелить этого надменного выродка прежде, чем он решит убить меня, а поскольку солдаты обнаружили Яркого, это решение не должно было заставить себя ждать.

Теодор, схватившись за бок, повалился на пол, зацепив и опрокинув стул. Один из солдат, занимающихся обыском главного зала, развернулся, вскинул на меня винтовку, но в эту секунду из спальни раздался гул, тот самый, который прошлым утром я принял за удар маленького колокола, однако теперь он прозвучал громче, в нем слышался яростный треск, и ассоциация с маленькой колокольней уже не казалась такой подходящей. За гулом тут же последовали крики, и во вспышке яркого света на пол из дверного проема упали две скрюченные тени, принадлежащие солдатам, которым не посчастливилось обнаружить Яркого. Видимо, зверек тоже перешел в нападение, может, сам по себе решив, что пора защищаться, а может потому, что это сделал я и тем самым подал ему сигнал.

Уже через мгновение Яркий выпрыгнул из комнаты. Из его спины, подобно неким магическим крыльям, росли четыре длинные яркие ленты света и, не подчиняясь законам тяготения, парили в воздухе, плавно извиваясь.

Теодор, который уже выхватил револьвер из кобуры у себя на поясе и собирался пристрелить меня, а это, я уверен, удалось бы ему с первого раза, вдруг сжался на полу в позе эмбриона.

Одна лента Яркого метнулась в сторону распахнутой входной двери, где в коридоре стоял солдат, вторая в тот же момент ринулась к парню в комнате, который все еще держал меня на мушке, а третья – к Теодору. Зверек собирался поразить их всех одновременно, одним ударом. Из коридора раздался истошный крик, и следом закричал солдат в комнате, когда лента обвила его руки, держащие винтовку. Да, пожалуй, это было невыносимо больно, и я даже посочувствовал ему.

Однако, лента, что метнулась к Теодору, не достигла цели, врезавшись в неожиданно выросшее над ним препятствие. Тело убийцы Стриксов скрылось под ярко-красным куполом. Подобного я не ожидал. Теодор Стрикс владел техникой взаимодействия с антимиром. Очень редким мастерством, доступным лишь немногим избранным. Знай я об этом раньше, может, и вовсе не стал бы открывать ему дверь и постарался избежать всяческих контактов. Этот человек способен был призвать антиматерию в наш мир, подчинить своей воле, использовать, как ему вздумается. Его вполне можно было считать оружием массового поражения, и, если бы Теодор Стрикс захотел, он мог бы с улицы сравнять с землей весь этот дом. Но в данном случае он воспользовался энергией антимира в защитных целях, накрыл себя куполом, спасшим его от обжигающей атаки Яркого, а через секунду красная материя прожгла пол, и он с треском провалился на этаж ниже.

Яркий повернулся ко мне и прыгнул. Честно признаюсь, в тот момент я попрощался с жизнью. Решил, что и меня Яркий решил убрать со своего пути, как остальных. Я приготовился вновь испытать эту боль, но Яркий лишь ухватился за мое пальто, и быстро вскарабкался мне на правое плечо.

Я облегченно выдохнул. От зверька исходил вибрирующий гул. Одна яркая лента продолжала извиваться над ним и, когда касалась стены, оставляла черные обугленные отметены на обоях.

– Держи от меня подальше эту штуку, хорошо?

Яркий взглянул на меня, в его глазах горел боевой азарт, отпечатавшийся и на выразительной мордашке. Уши зверька были опущены, взъерошенные волосы на голове шевелились сами по себе от бегающих по ним разрядов. Яркий морщил нос в оскале, и его губы подрагивали, то и дело обнажая белые клыки.

Из дальней комнаты слышались стоны пострадавших гвардейцев, коих мне явно уже не стоило опасаться, как и солдата в углу комнаты, который беззвучно хватал ртом воздух, сидя на коленях и неотрывно глядя на обожженные до костей кисти обеих рук. В момент наблюдения этой жуткой картины мне на ум пришла всего одна мысль:

«Как же мне повезло: при встрече с Ярким отделаться лишь шрамом на руке».

– Всем быть на чеку! – раздался голос Теодора этажом ниже. – Не дайте им уйти!

Ждать, когда сюда набегут остальные солдаты и, что еще хуже, сам Теодор Стрикс, было смертельно глупо. Потому я быстро поднялся и кинулся к выходу. Оказавшись в коридоре, я наткнулся на лежащего перед дверью солдата, который закрывал руками лицо и утробно хрипел, дрожа всем телом.

Расклад оставался прежним. Выхода нет: только окно в противоположной квартире. Однако, теперь я не собирался стучаться. Я взял небольшой разбег и с силой влетел в дверь плечом. Она поддался с первого раза. Дверной косяк жалобно затрещал, и я ворвался в квартиру напротив, как две капли воды похожую планировкой на мою в зеркальном отображении.

Здесь я оказался не один. Хозяин был дома и крепко спал, пьяный в стельку, прямо на полу, окруженный тяжелыми ароматами спиртного. Повсюду валялось бессчетное количество пустых бутылок из-под дешевого вина. Должно быть, они копились здесь уже не первый день, потому как даже здоровяку вроде меня хватило бы осушить три такие, чтобы оказаться в том же состоянии, что и мой сосед. Но в данном случае подобное беспамятство определенно играло ему на руку, избавляя от множества проблем, и может даже, спасая пьянице жизнь.

Я подбежал к окну и осторожно выглянул на улицу. На заднем дворе царил полумрак. Я был уверен, что солдаты окружили здание, но ни одного из них не смог разглядеть в темноте. Зато убедился, что расстояние до крыши напротив вполне приемлемое, здание было на два этажа ниже и, выпрыгнув из этого окна, я смог бы оказаться прямо на ней. Тогда я точно решил, что буду прыгать, все равно иной вариант искать времени не было.

Я оглядел скудно обставленную комнату, подошел к распластанному на полу бездыханному пьянице и взял стул, с которого тот, по-видимому, и свалился. Размахнувшись, я швырнул его в окно. Раздался звон бьющегося стекла.

Хозяин квартиры захрипел, дернулся и, приоткрыв глаза, уставился на меня. Я развел руками, как бы извиняясь за нанесенный ущерб, но он продолжал взирать на меня ничего не понимающим, пустым взором, и я подумал, что, проснувшись, он даже не вспомнит увиденного.

Топот ног раздался прямо из коридора за моей спиной.

– Держись крепче! – крикнул я Яркому

Зверек утвердительно фыркнул в ответ.

Взяв разбег от стены, противоположной окну комнаты, я выпрыгнул из дома и приземлился на соседней крыше. Вслед прогремело два выстрела, но пули прошли сильно выше. Я ринулся к противоположному краю крыши, припадая и стараясь скрываться за кирпичными трубами дымоходов, коих тут, к счастью, было немало.

Мне вслед зазвучали выстрелы, пули крошили кирпич и черепицу у меня под ногами.

– Осторожно, мать вашу! – услышал я голос Теодора за моей спиной – Не заденьте существо!

Добравшись до противоположного края крыши я, не раздумывая прыгнул на следующую. Она была куда более покатой, конусовидной, но я сумел удержаться. Однако, забраться по ней выше не представлялось возможным. Спускаться вниз, в закрытый двор, где также могут, и вероятно, поджидают гвардейцы, было бы глупо. Оставалось лишь двигаться по горизонтали. Справа крыша упиралась в высокое здание, слева же выходила к улице, туда я и решил направиться.

Я пытался двигаться так быстро, как мог, но под таким уклоном, я то и дело скользил по черепице, рискуя сверзиться вниз.

Сзади прогремел выстрел. За ним тут же последовали второй и третий. Но куда угодили пули, я понял не сразу. Не прекращая движения вперед, я мимолетом обернулся и увидел на крыше, с которой только что спрыгнул, самого Теодора Стрикса. Убийца последовал за мной лично и, настигнув, собирался расправиться быстро и чисто. Он держал в руках револьвер, и как раз в этот самый момент выстрелил в четвертый раз. Пуля испарилась почти у самых моих глаз, исчезнув в яркой вспышке света.

«Яркий», – пришло ко мне осознание произошедшего. – «Он защищает меня».

Но Яркий не только защищал, он еще и атаковал. Впившись когтями мне в одежду так, что я почувствовал, как они вонзились в мою кожу и струйки крови побежали по спине и груди, Яркий развернулся мордой к Теодору, выгнул спину и зашипел, сверкая разрядами пуще прежнего, при этом исходящий от него гул стал резче и громче. Уже позже я отметил, что его разряды, беснуясь всего в одной четвертой хвоста от моего лица, никак не ощущались моей кожей. Лента света над Ярким резко распрямилась и рванулась прямо к Теодору, оторвалась и на полпути свернулась в стремительно мчащийся на врага сгусток искрящегося света. Теодор успел среагировать и спрыгнуть с края крыши вниз, во двор. Снаряд угодил в один из дымоходов и разорвался вспышкой ослепительного света, опаляя всё вокруг себя в радиусе трех-четырех хвостов.

– Ну, ни черта ж себе… – вымолвил я, не веря своим глазам – На что же ты еще способен?!

Зверек, продолжая держаться за мое плечо, опал телом, и стало ясно, что этот бой дался ему совсем нелегко. Использование этой силы истощало его, и сейчас Яркий выглядел так, словно находился на грани обморока. Пора было действовать мне и действовать следовало быстро.

Добравшись, наконец, до края крыши, и убедившись, что правильно понял свое местоположение, я спрыгнул вниз, приземлившись на натянутый красный тент небольшой фермерской лавки, в которую я иногда заглядывал, чтобы купить фруктов. Тент не выдержал и порвался, однако успел смягчить мое падение.

Повалившись на пустой деревянный прилавок, я быстро вскочил и обнаружил двух солдат, по-видимому, стерегущих пересечение этой улицы с улицей Милана Бонзо. Я выхватил из кармана пистолет, они вскинули винтовки и открыли огонь почти синхронно, однако пули так же сгинули в яркой вспышке света. Яркий продолжал защищать меня, за что я мысленно поблагодарил его. За последние несколько минут я должен был умереть уже, как минимум, три раза.

Я немедленно открыл ответный огонь, подстрелив одного в правое плечо, а другого – в левую ногу. Я никогда не был искусным стрелком, да и убивать никого сегодня не собирался, потому, оставшись весьма доволеным результатом, я пересек улицу и скрылся в темном проулке, пропахшем мочой и тухлятиной. Я старался запутать след, максимально усложнить преследование, потому перебрался через деревянный забор, оказавшись на заднем дворе небольшого рыбного ресторанчика, который мне довелось посещать пару раз прежде. Заведение в этот час было, конечно же, закрыто, но из двора можно было попасть на соседнюю улицу. И перемахнув через забор еще раз, я устремился к следующему сквозному проулку, надеясь, что мои преследователи не знают этот район так же хорошо, как я, проживший здесь уже десять лет.

Там, скрывшись в тени, я дал себе минуту, чтобы перевести дух и отдышаться. Уже очень давно у меня не выдавалось таких вот пробежек. Сердце норовило выскочить из груди, его удары громом отдавались в ушах, а каждый вздох обжигал пламенем горло и легкие. На лбу проступил пот. Однако, за спиной уже не маячили фигуры гвардейцев, значит, какую-то фору я смог себе обеспечить.

«Что дальше? Куда бежать?»

Мне нужно было найти такое место, в котором я мог бы укрыться, передохнуть хоть недолго и решить, что теперь делать, куда идти. Мне нужно найти надежное место, о котором либо не знают преследователи, либо не смогут забрать меня оттуда. Сначала на ум пришел полицейский участок, но я тут же отбросил этот вариант. Теодор весьма доходчиво дал понять, что весь мир у них в кармане. Но ведь не может быть так, что они никого не боятся и ни с кем не считаются. Да, есть, конечно, другие старшие кланы с той же властью в руках, но и они могут захотеть присвоить себе Яркого, и нет никакого смысла менять одного коварного врага на другого.

«Но где же тогда я мог почувствовать себя в безопасности, хоть ненадолго?»

Ответ пришел неожиданно и не требовал глубокого обдумывания. Вариант оказался спорным, но все же лучшим из всех возможных альтернатив. Осталось только добраться, всего пару кварталов пробежав до центра города. И я не стал более медлить. Переулками и подворотнями под серо-синим, светлеющим в преддверии наступающего утра небом, под слепыми взглядами сотен черных окон, мы с Ярким бежали от оскаленной ухмылки смерти к брезжащему где-то на горизонте лучику надежды.

Церковь Властителя Циклов зародилась давно, на заре нашей цивилизации, а может, и еще раньше, на обломках предыдущей, или в тот самый момент, когда одна цивилизация сменила другую, – теперь уже никто точно не скажет. Но с уверенностью можно утверждать, что среди множества прочих религий и философских доктрин нашего времени, Церковь Властителя Циклов лидирует в количестве прихожан и своем распространении. И хоть официально законы Конгломерата не выделяют какую-то одну религию как основную, старшие кланы в большинстве своем импонируют именно Церкви Властителя Циклов. И не только они. Приверженцы этой религии есть почти в любом социальном классе, сословии и сфере деятельности, от крестьян в забытых богом деревеньках Селении до мореплавателей, бороздящих просторы океана, от путешественников, ищущих богатства и славы в опаленной солнцем Леонии, до закаленных в бесчисленных боях с варварами военных, стерегущих наши северные границы. Почему? Мне ответ неизвестен, как неизвестен он был и Тессе, несмотря на то, что её отцом являлся клирик церкви, да не какой-нибудь там сельский пастырь, а самый что ни на есть глава центрального собора Мистрейда. Главный храм в главном городе нашего государства. Выше этого поста в церковной иерархии может быть только место рядом с первосвященником в Суверенной Земле, куда он, впрочем, никогда не стремился, всегда желая, по его собственным словам, быть ближе к народу. И он действительно был ближе, народ любил его, слушал его, вверял ему свои сокровенные тайны и принимал за истину его речи. Леонард Марбэт обладал исключительной харизмой, а также талантами психолога и оратора. Тем удивительнее для меня становился тот факт, что, сумев завоевать столь преданную любовь народа, он не смог обратить в веру свою единственную дочь. Не то, чтобы Тесса была ярым противником этой религии или склонялась к какой-то иной вере. Нет. Как она сама любила говорить, она просто никогда не искала Бога и не нуждалась в нем. Как не нуждался и я. И в этот ранний, предрассветный час я направлялся в центральный собор Мистрейда отнюдь не за божьей помощью, а за помощью человеческой.

Мрачный собор царил на площади объединения, грозно возвышаясь над всеми прочими зданиями в округе. В Мистрейде множество высотных зданий, и с каждым годом их становиться все больше, но центр города стараются сохранить неизменным, и постепенно к нему уже приживается название – Старый город. Среди ровной линии крыш этого Старого города возвышаться над прочими дозволено лишь трем зданиям: башне Единства – центральному дому правительства Конгломерата, ее младшему брату – мэрии Мистрейда и центральному собору Церкви Властителя Циклов.

Обращенный своим фасадом к западу, собор специально был построен таким образом, чтобы от рассвета до полудня солнце поднималось из-за его шпилей, отбрасывающих тени на площадь, добавляя величественности. После полудня здание освещалось постепенно клонящимся к закату солнцем, лучи которого искрились в витражах и придавали серому камню красноватый оттенок за счет того, что при постройке собора были искусно применены тонкие вставки из красного камня, добываемого в горах Саббата. Ночью же, как и в пасмурные дни, когда прямые лучи солнца не попадали на здание, оно казалось практически черным, что также выглядело весьма эффектно и даже в какой-то мере пугающе. Таким образом получалось, что собор оказывался в выгодном положении в любое время суток и при любой погоде.

Украдкой выглянув из переулка, словно вор, я быстро оглядел площадь с противоположного собору края и убедился, что в этот ранний час она совершенно пуста. Тогда я ступил на нее и быстрым шагом направился к Дому веры. Благо, что собор, как и любой храм Церкви Властителя Циклов, был открыт для прихожан круглосуточно, и каждый желающий мог получить в нем совет и помощь в любое время дня и ночи. Сегодня мне это было как нельзя кстати.

И все же незамеченным пересечь площадь мне не удалось. Едва обогнув фонтан, в центре которого красовался памятник героям войны за объединение кланов, последовавшим за Винсентом Римом (его статуя была установлена на соседней площади, возле входа в башню Единства) в светлое будущее, я увидел двух констеблей в темно-синей форме, в тот же момент выруливших из-за поворота на площадь. Конечно же, они обратили на меня внимание, не могли не обратить. Один из них как раз собирался прикурить сигарету, зажатую в губах, и даже зажег для этого спичку, но увидев меня, замер, позволяя слабому огоньку потухнуть в его руках. Я не был удивлен их реакцией. Ведь разве мог не вызывать подозрений мужчина в потрепанной и мятой одежде, со странным белым существом на плече, который, нервно озираясь по сторонам, быстро, да что уж там говорить, почти бегом, пересекает безлюдную площадь в предрассветных сумерках? И это всего спустя какие-то десять-пятнадцать минут после прогремевшей в городе серии выстрелов, эхо которых, ручаюсь, добралось и сюда.

«Спокойно, Клиф, спокойно», – говорил я себе, усердно стараясь управлять своими ногами, не давая им перейти на бег.

Констебли не сводили с меня глаз, и, обнаружив это, я постарался не смотреть на них, дабы ненароком не встретиться взглядами, что могло бы вызвать нежелательную реакцию с их стороны, такую например, как требование остановиться, которое ни при каких условиях я выполнить в данный момент не смог бы.

«Спокойно, Клиф. Ты почти у цели. Вот уже лестница».

Я стал быстро подниматься по гранитным ступеням под пристальным взглядом констеблей. Вход в собор – две массивные створки двери высотой не менее пяти хвостов, обитые сталью – был окружен декоративными колоннами и покоился в углублении под арочным сводом, над которым красовалась ветвистая спираль, являющая собой символ данной веры и демонстрирующая цикличностью бытия. Путь к дверям я преодолел в гробовой тишине. На площади были звуки – шум фонтана, например, и стук каблуков моих ботинок о ступени, но я словно не слышал их, сосредоточившись лишь на том, чтобы не пропустить одного конкретного звука – голоса констебля, который меня окликнет. Что я собирался делать, если это случиться? Бежать в собор со всех ног, надеясь, что эти бравые ребята не успеют открыть по мне огонь.

Однако, никто меня не окликнули, я, следовательно, не побежал, и мне в спину не прозвучало ни единого выстрела. Я просто преодолел эту чертову лестницу, никогда еще не кажущуюся мне такой длинной, и быстро шагнул в приоткрытые двери, оставляя недоуменных констеблей на площади.

«Едва ли они последуют за мной в собор», – решил я, и на сердце слегка полегчало от этой мысли. Однако, поселилась в нем и некая уверенность в том, что встреча с ними мне еще аукнется в самом ближайшем будущем.

В главном зале церкви пахло ладаном и воском. Здесь царила тишина настолько гнетущая, что любая старушка-библиотекарь могла бы лишиться чувств от счастья.

Окна в главном зале располагались лишь на втором уровне, который огибал зал длинным балконом. На первом же источниками света служили скопления свечей. Первым, на что бросался взгляд вошедшего, была огромная спираль, установленная в противоположном конце зала, инкрустированная драгоценными камнями: изумрудами, сапфирами, рубинами и множеством других, названия которых я не знал. На витках спирали, шириной с три или даже четыре моих запястья, были выбиты имена каждого верховного клирика, когда-либо управлявшего этим собором, а ныне почившего. Прямо перед спиралью возвышалась кафедра, с которой читались молитвы и велись службы. Слева от кафедры был установлен орган, самый большой во всем Адверсе, этим, а также своим необычным звучанием, заслуживший себе место в десятке главных достопримечательностей Мистрейда.

Почти от самой двери и вплотную до кафедры тянулись два ряда длинных деревянных скамей для прихожан. Можно было пройти между ними, продвигаясь ровно по центру помещения и любуясь его широким сводом, расписанным историей сражения Властителя Циклов с демоническими бестиями – порождениями бездны, стремящимися разрушить устоявшийся порядок и ввергнуть Вселенную в первородный Хаос. Также имелась возможность обойти зал справа или слева вдоль стены, пройдя за колоннами, поддерживающими балкон верхнего яруса. Каждая из колонн была уникальна, изображая лик и символизируя дела конкретного клирика, который оставил след в истории церкви и внес значительный вклад в ее развитие.

Я пошел справа. Зал был абсолютно пуст, и оттого казался каким-то зловещим, а звук моих шагов был в этой тишине подобен грому. Однако, уже на подходе к кафедре, прямо за которой располагалась дверь, ведущая во внутренние помещения собора, мне навстречу вышел низкого роста и тучного телосложения клирик, пухлощекий и гладковыбритый, отчего его голова казалась почти идеально ровным шаром. На вид ему нельзя было дать больше двадцати лет. Он был облачен в простые черные одежды, без каких-либо нашивок, и это означало, что молодой клирик находился на самой низшей ступени в церковной иерархии.

– Доброго утра, – произнес клирик со свойственной его профессии сдержанностью и легкой доброжелательностью, отразившейся едва уловимой улыбкой на его круглом лице. Однако, глаза его внимательно и недобро разглядывали Яркого на моем плече, который в свою очередь с интересом уставился на святошу.

– Мне нужно увидеть старшего клирика Марбэта, – выпалил я быстро и нервно оглянулся назад, проверяя, не решили ли констебли все же заглянуть в собор.

Клирик ничуть не поменялся в лице и никак не отреагировал на мое возбужденное состояние. Они здесь, должно быть, привыкли к чудилам.

– Старший клирик еще отдыхает, – пояснил он. – Возможно, я смогу вам…

– Не сможете, – отрезал я. – Мне нужно видеть именно Леонарда Марбэта. Дело срочное, – сказав это, я подумал о том, что уже во второй раз за последние сутки требую срочной встречи с человеком, отрывая его от всех прочих занятий, за что ощутил острый укол совести.

– Передайте ему, что пришел Клиффорд Марбэт.

Священник не смог скрыть своего удивления, услышав мою фамилию.

Когда мы с Тессой поженились, именно я взял её фамилию, и тому были свои причины. Во-первых, там, откуда я родом, фамилий нет вовсе, а имена звучат совсем иначеа. В действительности меня зовут не Клиффорд, этот псевдоним я сам себе придумал уезжая в Селению, а фамилию всегда выдумывал новую, если необходимо было ее назвать. Мне не хотелось акцентировать внимание на своем происхождении, тем более когда в гору пошла писательская карьера. Селениане очень предвзятый народ, им не чужды двойные стандарты, а так же любовь к навешиванию ярлыков и придумыванию стереотипов. И сколько бы не говорили они о равенстве и братстве народов Адверса, все равно, себя они будут считать первыми и лучшими во всем. Так что мое происхождение могло сильно повредить творческому росту сочинителя. Я мог, конечно, взять фамилию отца, селенианина, но в силу некоторых обстоятельств это было бы крайне неразумно, не говоря уже о том, что мне не слишком хотелось иметь что-то общее со своим родителем. В итоге, когда я раздумывал над псевдонимом, на кануне публикации своего первого романа, Тесса сама предложила взять ее фамилию. Тогда, вопрос о свадьбе нами не поднимался еще ни разу, но после моего согласия оказался сам собой решен. Так что, можно считать, что это она мне сделала предложение, а не наоборот.

Должно быть, молодой священнослужитель знал, что у старшего клирика умерла дочь, но навряд ли был осведомлен о том, что его зять носит ту же фамилию. И в данный момент я буквально видел, как старательно он пытается вспомнить, есть ли у старшего клирика Марбэта сын или, может быть, племянник. Священнослужители связаны уставными взаимоотношениями подчас даже более жесткими, чем военные, и выбрав неправильное обращение или неверный подход, можно было навлечь на свою голову суровое наказание.

– Мистер Марбэт, присядьте здесь, пожалуйста, – наконец сказал клирик, указывая на скамью за моей спиной. – Я сообщу старшему клирику о вашем визите.

– Конечно, – кивнул я, не желая больше напоминать о срочности или настаивать на чем-либо еще.

Я покорно присел на край лавки, а молодой клирик удалился в глубину собора, оставив меня наедине со своими мыслями и переживаниями. Яркий решил было слезть с моего плеча и пуститься в путешествие по залу, его любопытство побеждало даже усталость, но я остановил его.

– Не стоит, мой друг, поверь, – сообщил я ему. – Здесь тебе не слишком будут рады.

Церковь Властителя Циклов относилась к произведениям с неприязнью и даже агрессией, как и к древним артефактам. Так что кем бы ни был Яркий, он вряд ли сможет сыскать любовь в этих стенах.

Клирик вернулся довольно скоро.

– Пройдемте со мной, мистер Мабэт, – вновь улыбнулся он, приглашая следовать за ним.

И я последовал.

Мы прошли в ту самую дверь, за кафедрой, и оказались совсем в ином мире. Здесь помпезность и пафос сменялись практичностью и простотой. Собор служил домом для нескольких десятков клириков, а им ни к чему была роскошь.

Я сразу понял, куда именно меня ведут. Мы направлялись в столовую старшего клирика собора, расположенную на втором этажа. Там Леонард Марбэт обычно принимал гостей любого рода, будь то высокородный представитель одного из старших кланов, заглянувший к нему на аудиенцию по личному или семейному делу, или собственная дочь с мужем. Не то чтобы мы часто навещали отца Тессы, но делали это регулярно, три-четыре раза в год, и всегда в одном и том же месте.

Когда я вошел, Леонард Марбэт уже ждал меня. На иное я и не рассчитывал. Он был разбужен всего пять или десять минут назад, но уже успел облачиться в гладко выглаженную белую рубашку и черные брюки (когда клирики церкви не в зале, они могут одеваться неформально) и ждал меня, излучая свежесть и бодрость, пожалуй, он выглядел куда лучше меня в тот момент. Леонард Марбэт был высоким пожилым мужчиной, с вытянутым худым лицом, зелеными глазами, которые унаследовала от него дочь, и ничуть не поредевшими, несмотря на его почтенный возраст, пепельными волосами, коротко подстриженными, но все равно вьющимися у него на голове мелким бесом.

– Рад видеть тебя, Клиффорд, – поприветствовал он меня своим басистым раскатистым голосом, вставая из-за стола и протягивая мне руку. – Ох, милосердие! Что за тварь ты с собой принес?

Яркий в ответ на эти слова Леонарда громко фыркнул.

– Спасибо, что приняли меня в столь ранний час, Леонард, – поблагодарил я его, крепко пожимая руку.

– Ты вроде сказал, что дело срочное.

– Именно так.

– Тогда, как же я мог отказать? Присядь, – он указал на стул напротив своего. – Ты выглядишь так, словно угодил в неприятности.

– Все так и есть, – я принял его предложение и сел.

Яркий спрыгнул с моего плеча, и я едва успел поймать его, не давая опуститься всеми четырьмя лапами на стол. Зверек с непониманием взглянул на меня.

– На стол нельзя, – сообщил я ему устало и опустил на пол.

– Надеюсь, это не один из тех отвратительных гомункулов?

– Если честно, я не знаю. Поверьте, Леонард, не будь моя ситуация столь бедственной, я бы не посмел появиться с ним в стенах собора.

– Верю. Ибо, не будь твоя ситуация действительно бедственной, ты бы и сам здесь не появился.

Я лишь кивнул в ответ и опустил глаза, а Леонард Марбэт беззлобно ухмыльнулся.

– Однако не думай, что я позволю бродить этому существу, где вздумается, сколь бы бедственно ни было твое положение.

Я оглянулся на Яркого, который прошагав к камину у дальней стены, внимательно рассматривал огонь, вальяжно пожирающий несколько палений.

– Он не уйдет далеко, обещаю.

– Хорошо. Ты голоден? Я распорядился, чтобы подали завтрак на двоих.

– Если честно, я не слишком хочу есть.

– И все же поесть тебе стоит.

– Возможно.

– Рассказывай же, что привело тебя сюда. Держу пари, что не поиски Бога.

– Отнюдь. Мне нужно место, в котором я мог бы перевести дух, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

– Проще говоря, тебе нужно убежище?

– Именно так.

– Значит, за тобой кто-то гонится?

– Да.

– Ты что-то натворил?

– Ничего противозаконного. Однако вскоре, я думаю, что мои преследователи обставят все так, словно я преступник и вор.

– И что же ты украл?

– Я ничего не крал. Я просто нашел и забрал себе то, что принадлежит клану Стрикс.

Двери открылись, и в комнату вошла юная девушка, неся на широком деревянном подносе две жестяные миски, наполненные кашей, здесь же лежало по ломтику белого хлеба, стояли два стакана и графин с водой. Опустив поднос на край стола, девушка поставила одну тарелку перед Леонардом, другую – передо мной.

– Благодарю, – проговорил я, но девушка словно и не заметила этого. Она наполнила оба стакана водой, после чего поставила их рядом с мисками, а графин – между нами.

– Спасибо, Анжелика, – поблагодарил ее Леонард. – Можешь быть свободна. Сегодня вечером у тебя будет дополнительный час личного времени.

Девушка быстро откланялась, так и не подняв на нас глаз, и покинула помещение.

Почуяв запах еды, Яркий вернулся ко мне и, бесцеремонно запрыгнув на колени, стал принюхиваться к каше, от которой поднимался пар. Я взглянул на Леонрада, как бы спрашивая разрешения, он лишь пожал плечами.

– Кажется, его наша кухня привлекает больше, чем тебя. Должно быть, он еще не успел вкусить богатой и изысканной жизни.

Я дал Яркому кусочек хлеба, и тот, схватив его обеими лапами, словно бельчонок, стал жадно поглощать пищу.

«Да ты сильно проголодался, малыш», – подумал я, сделав вывод, что этот голод является следствием недавнего сражения, в котором Яркий принимал активное участие, и теперь зверьку необходимо восполнить силы после использования своих невероятных способностей.

– Если ты не собираешься есть, Клиф, то прошу, рассказывай, в какие неприятности ты влез.

И я рассказал. Рассказал всё без утайки. Не видел смысла лгать Леонарду Марбэту, этот человек слишком хорошо чуял ложь.

Я начал рассказ с того, как повстречал Яркого на кладбище прошлым утром, но, когда дошел до второй встречи с Никой Томас и ее рассказа о Вилорде Стриксе, в комнату вошел тот самый клирик, который встретил меня в соборе.

– В чем дело? – нахмурился Леонард, до того внимательно слушающий мой рассказ, не перебив ни разу.

– Там констебли, ваше святейшество. С ними гвардейцы. Просят вас.

– Вот за мной и пришли, – заключил я подавленно.

Леонард поднялся и, вытерев салфеткой губы, сказал.

– Не будем же заставлять их ждать.

Он обошел стол и, уходя, бросил мне через плечо:

– Побудь пока здесь, Клиффорд.

Однако, я следовать его наказу не собирался. Как только клирики удалились, я опустил тарелку с остывшей кашей на пол, и Яркий жадно на нее набросился.

– Посиди-ка здесь, дружок. Никуда не уходи, ты понял?

Несмотря на то, что Яркий казался всецело поглощенным пищей, я был уверен, что он услышал и понял меня.

Я довольно хорошо знал внутреннее устройства этого собора и помнил, что, выйдя из обеденной комнаты верховного клирика, можно было пройти прямо по коридору, мимо лестницы, и оказаться на балконе, выходящем в главный зал. Туда-то я и отправился.

– Спасибо, что уделили нам время, ваше святейшество, – услышал я голос Теодора Стрикса, когда подобрался к двери, ведущей на балкон.

Я аккуратно приоткрыл ее, но выходить не стал, а вместо этого опустился на пол и, прислонившись спиной к стене, стал слушать разговор.

– Я всегда готов оказать помощь любому вошедшему в эти двери, будь то высокопоставленный чиновник или просто уличный бродяга. Так чем же я вам могу служить, господа?

– Боюсь, что я принес вам довольно мрачные известия. Ваш бывший зять, Клиффорд Марбэт, объявлен в розыск. Он обвиняется в краже имущества особой ценности у клана Стрикс.

– Говорите, он – вор? – спокойно переспросил Леонард.

– Не только вор, но и убийца. Когда мы обличили его в преступлении и застали врасплох, мистер Марбэт убил двоих гвардейцев и еще двое получили в ходе перестрелки серьезные увечья, после чего он скрылся.

«Убил?» – не поверил я своим ушам. – «Кого это я убил?»

Все, с кем я или Яркий вступали в бой, получали серьезные увечья, бесспорно, но оставались живы, и в этом я был уверен. Но тут мне пришла в голову шокирующая, однако логичная мысль, что Теодор сам мог добить пару гвардейцев, получивших наиболее обширные травмы, чтобы получить еще более веский повод найти меня, очернив перед всем миром.

«Вот сукин сын!»

– Как странно, – все так же спокойно проговорил Леонард. – Клиффорд никогда не казался мне умелым бойцом, а уж тем более хладнокровным убийцей.

– Это уже не существенно, господин Марбэт. Я озвучиваю вам сухие факты. Мистер Клиффорд Марбэт похитил у нашего клана крайне ценную вещь и оказал вооруженное сопротивление аресту.

«Аресту, как же», – безрадостно ухмыльнулся я.

– Какую же ценность он похитил?

– Это не столь существенно.

– Действительно? Вы уже дважды повторили эти слова. Что же тогда, по вашему мнению, мистер Стрикс, существенно?

– Тот факт, что Клиффорд Марбэт зашел в двери этого собора менее часа назад.

– Клиффорд? Нет, вы, должно быть, ошиблись. Я уже очень давно его не встречал.

– Двое констеблей видели его на площади и лично наблюдали за тем, как он поднялся по ступеням и скрылся в соборе. Ошибки быть не может.

– Не хочу ставить под сомнение слова многоуважаемых констеблей, однако, если бы Клиффорд Марбэт вошел в мой собор, поверьте, мне бы стало об этом тотчас известно.

– Когда вы с ним виделись в последний раз?

– Вы допрашиваете меня, мистер Стрикс?

– Просто уточняю. Пытаюсь разобраться в ситуации, так сказать. Возможно, кто-то оказал Клиффорду Марбэту помощь в этом соборе без вашего ведома?

– Исключено.

– Вы уверены?

– А вы ставите под сомнения мои слова? Или мою честность?

– Я просто рассчитываю на ваше содействие в поимке опасного преступника.

– Вот что я скажу вам, мистер Стрикс. Я последний, к кому Клиффорд Марбэт станет обращаться за помощью. Мы никогда не были с ним близки, а после смерти моей дочери и вовсе перестали поддерживать какие-либо контакты. Клиффорд не большой сторонник церкви, и даже в прежние времена его не часто можно было встретить на пороге моего собора, а теперь и вовсе, как мне кажется, он отвернулся от веры.

– И все же, ваше святейшество, могли бы мы осмотреть собор?

– Этот зал общий, осматривайтесь сколько хотите.

– Нас интересует не этот зал, а внутренние помещения.

– Туда, я боюсь, вам вход воспрещен.

– Вы понимаете, насколько подозрительно выглядит ваш отказ?

– Не вижу в нем ничего подозрительного. Внутренние помещения собора предназначены только для его служителей. Там мы живем, едим, стираем свою одежду. Наша частная жизнь не для глаз простых прихожан.

– Мы не простые прихожане. Мы – представители власти, – я различил в голосе Теодора Стрикса легкое раздражение. Все же он не был абсолютно лишен эмоций.

– Вы лишь представитель гвардии одного из кланов.

– Этот джентльмен – старший констебль Джон Мердок, как вы, должно быть, уже заметили.

– Мы знакомы. Старший констебль, у вас имеется какая-либо официальная бумага, позволяющая осмотреть внутренние помещения нашего собора?

– Нет, ваше святейшество, – раздался тихий, скованный неловкостью голос старшего констебля.

– Вот как. Тогда, боюсь, я вынужден отказать вам.

– Бумага – лишь вопрос времени, вы же понимаете, – с глухой яростью проговорил Теодор. – Мы получим ее. И не окажется ли тогда под угрозой ваша репутация, если вскроется, что вы оказывали помощь опасному преступнику?

– Вы хотите выдвинуть мне какие-то обвинения, мистер Стрикс? Или попусту сотрясаете воздух?

– Я хочу решить всё миром, вот и всё.

– Тогда приходите с официальным документом, и я позволю вам осмотреть все подсобные и жилые помещения собора. Но до тех пор вам дозволено разглядывать лишь этот зал. Таков закон, господа. Уверен, что старший констебль Мердок со мной согласится.

Констебль пробурчал что-то невнятное.

– Что же, будь, по-вашему, – отчеканил Теодор Стрикс, и я услышал гулкий стук его быстро удаляющихся шагов.

Я буквально ощутил его пылающую ярость. Он не мог поступить с Леонардом так же, как поступил со мной – просто убрать со своего пути и действовать. И ему оставалось лишь упиваться своей бессильно злобой.

Я быстро вернулся в обеденный зал, где меня ожидал Яркий, удобно устроившись возле дочиста вылизанной тарелки на полу. Не прошло и минуты, как в дверь вошел Леонард.

– Ты все слышал, Клиффорд? – спросил он спокойно, возвращаясь на свое место.

– Да, – кивнул я. – И не знаю, как мне выразить благодарность за вашу помощь.

– Просто закончи свой рассказ.

И пока я продолжал излагать Леонарду свою историю, Яркий запрыгнув мне на колени, свернулся калачиком и уснул, преисполненный такого умиротворения, словно и не было никакой битвы этой ночью, словно за нами не гонятся гвардейцы и профессиональный убийца.

«Вот бы и мне научиться так же легко отбрасывать свои проблемы и засыпать с таким умиротворением», – подумал я тогда с легкой завистью.

– Значит, ты считаешь себя теперь ответственным за это существо? – уточнил Леонард, когда я закончил.

– Это может показаться странным, но да, я так считаю.

– Многое мне кажется странным в твоей истории, Клиффорд, но только не это. Однако, клан Стрикс очень влиятелен, достать официальную бумагу им действительно не составит труда. Это займет пару дней, может, даже меньше. И как только в эти двери войдут представители закона, я не смогу им препятствовать, ты это понимаешь?

– Конечно. Я не планировал оставаться здесь надолго. Мне просто нужно было передохнуть и решить, что делать дальше.

– И что же ты решил?

– Мне нужно отправить письмо в Виолент. Там живет человек, который, я надеюсь, сможет пролить свет на происхождение Яркого. А эта информация, в свою очередь, может подсказать, что нам делать дальше. Но следует предупредить его о моем приезде.

– Значит, тебе нужна почта, которую нельзя отследить?

– У вас ведь была голубятня?

– Теперь у нас есть кое-что получше. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли перо и бумагу. Когда письмо будет готово, попросишь Нормана сопроводить тебя к птицам. Тебе также выделят келью, где вы оба сможете отдохнуть.

– Спасибо, Леонард.

Старший клирик поднялся из-за стола.

– Еще увидимся, Клиффорд, – сказал он и покинул столовую.

Очень скоро мне принесли перо, чернила и несколько белоснежных листов бумаги.

Я быстро набросал короткое письмо, в котором просил своего знакомого, Мориса Картера, дождаться моего прибытия в Виолент, не верить газетам, в которых очень скоро может появиться информация о том, что я – преступник и вор. Просил написать и направить с той же птицей ответ с подтверждением получения моего письма.

Норман, которым оказался тот самый, встретивший меня клирик, ожидал в дверях и, когда я сообщил, что все готово, повел сквозь глубины собора в птичник, расположенный под самой крышей. И это оказался совсем не обычный птичник. Строго говоря, и не птичник вовсе. На длинных стальных жердочках восседали двенадцать механических сов, блестя в лучах восходящего солнца своим золотым оперением.

Как только мы вошли, три птицы, словно очнулись от спячки, открыли свои большие глаза, в которых красовались гладко отшлифованные аметисты, и повернули к нам головы. Остальные совы остались неподвижными.

– Ничего себе, – я присвистнул. – Кода это церковь успела обзавестись такой прелестью?

– В прошлом году, – пояснил Норман, забирая у меня письмо. – Верховный клирик считает, что мы должны идти в ногу со временем.

Поражаться цене этих птичек я решил молча.

Клирик подошел к ближайшей сове и дал ей конверт. Птица плавно протянула к нему лапу и аккуратно забрала письмо, сжав его своими коготками.

– Скажите ей адрес и имя получателя, – попросил Норман, отступая в сторону.

Когда подошел к сове, Яркий, вновь удобно устроившийся на моем плече, напрягся, глухо зарычал и даже немного заискрился.

– Спокойно, дружище, – проговорил я, почесав пальцами ему за ухом. – Эта птичка не причинит нам вреда.

Полушепотом я продиктовал сове все необходимые данные. Птица тут же прижала письмо к телу и, сорвавшись со своей жерди, закружила у нас над головами. Яркий выгнул спину и снова зарычал, внимательно следя за ней глазами, готовый отразить любую атаку неведомой зверушки. Но, вопреки его ожиданиям, сова вдруг стремительно выпорхнула в распахнутое окно, из которого открывался чудесный вид на город. Мы с Ярким продолжали смотреть вслед удаляющейся птице, пока она не превратилась в маленькую черную точку, мчащуюся над вереницей крыш, ослепительно сияющих в солнечном свете.

– Как быстро долетит до Виолента эта птаха?

– За три часа доберется, – буднично ответил Норман.

Его слова внушали восхищение. Но механическая почтовая сова превосходила живую птицу не только в скорости, ей также не нужна была ни еда, ни отдых, не были помехой погодные условия, и сохранность письма возрастала в несколько десятков раз. Неудивительно, что творения Рейнов с каждым годом пользуются все большей популярностью. Их механические куклы составляют значительную конкуренцию произведениям Годвинов. У тех, конечно, есть ряд преимуществ, таких, например, как отсутствие ограничений в размере, что позволяет вам заказать любого монстра, на которого хватит денег и которого способны прокормить. Куклы Рейнов же похожи по своему устройству на часы: скопление винтиков и шестеренок, соединенных неким аналогом нервной системы. Механизм приводится в движение таинственной искрой, которую в них зажигают хентийские мастера, даруя жизнь и слабое самосознание, достаточное лишь для выполнения простых указаний. Но этой искры не хватает на больших и сложных механоидов, даже почтовые птички при активном использовании проживут не более года. И все же, как показывает практика, люди склонны больше доверять механизмам, нежели живым существам, пусть и созданным искусственным путем. Органика, как ни крути, менее предсказуема, чем механика, строго подчиненная законам логики, и если химера может, хоть и редко, сойти с ума и стать опасной для собственного хозяина, с такими прецедентами история знакома, то механоиды не подали пока что ни единого повода для беспокойства. В итоге Годвинам и Рейнам приходится сосуществовать на рынке вместе и постоянно совершенствовать свои творения. Ну, а мир от их соперничества оказывается только в выигрыше, ведь нет ничего столь же стремительно двигающего прогресс вперед, как борьба за первенство.

Вслед за Норманом я вновь спустился на нижние этажи собора. Клирик молча проводил меня в выделенную мне келью и оставил там одного.

Я шагнул в маленькую, тесную комнату и огляделся, подивившись такому разительному контрасту. Там, наверху, под крышей этого самого здания сидела дюжина невероятно дорогостоящих механических птиц. А здесь, внизу, на серых стенах узкой кельи виднелись трещины, на потолке красовались темные разводы. Из мебели здесь присутствовали только маленький письменный столик, деревянный стул, кровать, которая жалобно заскрипела, как только я на нее опустился, и массивный сундук, спрятанный под ней, в котором житель этой комнаты должен был хранить свои скудные пожитки. Все выглядело крайне аскетично. Но не мне было осуждать чей-то выбор и установленные порядки. Если люди принимают такие правила игры, значит, они имеют право на существование, а мне лично и без того хватало, о чем подумать.

«Ты всегда нравился моему отцу», – услышал я голос Тессы.

Она снова оказалась рядом, совсем как живая, настоящая, села подле меня на край кровати. И мне вместо того, чтобы пугаться этого, неожиданно сильно захотелось взять ее за руку, снова ощутить тепло и нежность ее прикосновения, зарыться лицом в ее волосы. Но я не стал даже пытаться, ведь, несмотря на то, что видел ее рядом, понимал, что на самом деле там никого нет. Тесса была лишь плодом моего воображения, призраком памяти, приходящим ко мне из темноты прошлого, чтобы говорить все то, что я уже и так знаю, чтобы озвучивать мои собственные мысли. В подобном заключении я нисколько не сомневался, но несмотря на это, ответил ей:

– Очень странно, что я ему нравился, ведь всегда был далек от религии и никогда не стремился обрести веру.

Яркий поднял голову и с интересом посмотрел на меня, а затем на то место, где сидела моя супруга, словно увидел ее призрак, который мне, без сомнения, всего лишь чудился. Тесса тоже обратила на зверька внимание. Она опустилась на одно колено и аккуратно провела рукой по спине Яркого. Он определено это почувствовал, мне показалось, что немного напрягся, но позволил Тессе это сделать, продолжая внимательно изучать ту, которой здесь быть не должно и не может. И, возможно, я придал бы этому больше значения, не будь моя голова в тот момент забита совершенно другими проблемами.

«Я тоже была далека», – сказал Тесса, снова садясь на кровать. – «И мама. Но он никогда не упускал возможности привести к вере заблудших».

Я качнулся вправо и уронил голову на подушку, затем перекатился на спину и только после этого распрямил ноги, вытягивая их так, чтобы они даже мимолетно не коснулись призрака Тессы. А потом закинул руки за голову и уставился в серый потолок.

– Заблудшие, – повторил я вслух сказанное моей мертвой женой слово. Оно как нельзя лучше сейчас подходило к нам с Ярким. Заблудшие, не знающие, куда дальше идти и от чего конкретно убегать. Заблудшие, которым нет места даже в этом доме веры, где, казалось, бы рады всем.

«Помнишь, как мы встретились с тобой?» – Тесса откинулась назад и положила голову мне на колени.

– Конечно, помню.

Яркий запрыгнул на кровать и, аккуратно перебравшись через меня, устроился под боком, между мной и стеной, положив голову мне на живот. Может быть он решил, что мне плохо, ощутил мое метущееся, надрывное душевное состояние, и попытался помочь единственным возможным способом – просто быть рядом, напоминая, что я не один. Может, это было и не так вовсе, но мне все равно стало немного легче и спокойнее, ощущая мерное дыхание этого теплого мехового комочка у себя под боком. Я чувствовал его в отличие от призрачного прикосновения Тессы, голова которой лежала у меня на коленях, но я этого совершенно не ощущал. Видел ее, мог представить или вспомнить как это могло бы быть, но не ощущал. Сумасшествие какое-то, правда? Самому себе в тот момент мне оставалось лишь с горечью и страхом признать, что мое психическое состояние уже перешло границу, называемую нормой, и начало спускаться вниз по ступеням безумия. Что стало тому катализатором: неожиданно перевернувшая мою жизнь встреча с Ярким или три года одиночества и скорби, что наконец принесли свои плоды? Может, и то, и другое. Не все ли равно?

«Вот бы вернуться в то время, правда, милый?» – продолжала говорить Тесса, как ни в чем не бывало. – «Вот бы снова все это пережить. Вот бы начать все с самого начала».

Я закрыл глаза, и картинки воспоминаний непрошеными гостями ворвались в мое сознание, унося прочь от реальности в далекое прошлое, в котором всё только начиналось...

Всего несколько дней назад начался шестьсот девяносто первый год. И для меня он начался не самым лучшим образом. Совсем не лучшим, учитывая, что я оказался схвачен властями небольшого провинциального городка Глутер, что стоит в чистом поле, всего в каких-то трех десятках лиг (селенианская лига приравнивается к шести тысячам хвостов) на северо-запад от Мистрейда. В те времена я еще не жил в столице Конгломерата и даже не думал о таком раскладе. В те времена я и писателем-то еще не был. А кем был – и сам не знаю. Преступником, пожалуй, аферистом и вором, который по собственной неопытности и глупости попался в лапы местному шерифу, в то время как мой подельник и учитель столь неблагородного ремесла, сумел скрыться с добычей. И даже несмотря на тот факт, что подельник приходился мне родным отцом, я не был уверен в том, что он за мной вернется или предпримет хоть что-то, чтобы вытащить меня из-за тюремной решетки.

В полицейском участке Глутера у меня состоялся недолгий, но очень содержательный разговор с местным шерифом, в ходе которого усатый, дышащий мне в пупок толстячок, довольно четко обозначил мое плачевное положение, а так же пообещал незамедлительно написать в областной центр, с просьбой выслать уполномоченных господ, дабы сопроводить мою скромную персону на судебную скамью. Затем меня увели в подвал, где вдоль стен тянулись камеры-клетки, очень похожие на те, в которых содержат небольших животных зоопарка Мистрейда. Молчаливый конвой из двух плечистых молодых помощников шерифа сопроводил меня к дальней камере и затолкал внутрь, хоть того и не требовалось, ведь я совсем не сопротивлялся. Ключ щелкнул в замочной скважине, знаменуя мое заточение.

– Эй, а это снять? – я поднял руки, на запястьях которых все еще висели тяжелые наручники, и погремел цепью.

– Ох ты, – сипло воскликнул один из них и ухмыльнулся. – Совсем забыл.

Он начал хлопать себя по карманам синего камзола и брюк.

– Вот ведь незадача, кажется, я где-то ключ посеял.

Конечно же, он просто издевался. Ключ лежал у него в левом нагрудном кармане, но я благоразумно не стал об этом напоминать.

– Генри, у тебя нет? – парень повернулся к напарнику, на красном, покрытом подростковыми прыщами лице которого сияла глуповатая, но крайне довольная улыбка.

– Не-а, у меня нет, – пробасил тот, не переставая улыбаться.

– Прости, друг, – первый развел руками. – Этот ключик такой маленький. Всегда говорил шерифу, что их стоит делать побольше, чтобы не терялись. Ну, а он мне: стандарты да стандарты. Пойду наверху гляну, наверное, завалился куда-то. Я поищу, обещаю. Найду и мигом вернусь, идет?

Я отвернулся, прошел в дальний угол клетки и сел там.

– Вот и здорово. Рад, что мы поняли друг друга.

Полицейские, даже не пытаясь сдержать смех, направились к выходу и через минуту скрылись из виду на лестнице, ведущей наверх.

Я остался один, но очень быстро осознал, что на самом деле это не так. Как только представители власти скрылись, к внешней решетке одной из камер подошла девушка. На вид ей был лет двадцать (девятнадцать, как я узнал чуть позже). Темно-зеленые, как воды холодных лесных озер севера, волосы волнами спускались ей на плечи, обрамляя круглое, веснушчатое личико. Маленький курносый носик, тонкие алые губки, глаза цвета малахита – весьма необычная для селенианки внешность, но довольно привлекательная, даже сексуальная, если обратить внимание на длинное зеленое платье с белым узором, подчеркивающее все достоинства ее стройной фигуры. Вот только мне было совсем не до того, чтобы оценивать женскую красоту.

– Привет, – проговорила она.

– Привет, – буркнул я в ответ, не особо заинтересованный в каком-либо диалоге с этой девушкой. Однако, она, по всей видимости, была убеждена в обратном.

– Не сняли наручники? Жестоко. Когда нас повезут в город, думаю, сможешь упомянуть этот факт.

– Угу. Обязательно.

– За что тебя взяли? – спросила она, словно и не замечая моего безразличия к своей персоне.

– Кое-что украл.

– Украл или попытался украсть?

– Украл, сказал же.

– Прости. Просто мне подумалось, что укради ты что-то, не оказался бы здесь. Что, взяли с краденым?

– Какая разница?

– Мне никакой, если честно, – призналась девушка. – Просто чертовски скучно тут сидеть. Думала, может, поболтаем.

– Поболтаем? – я хмыкнул. – А что, если я – серийный убийца? Тоже готова была бы со мной поболтать?

– А почему нет? Узнала бы, кого ты убивал и почему? Или ты намекаешь на то, что я должна испугаться убийцы? Ну, так чего боятся, если нас с тобой отделяет такое количество решеток?

– Не для всех, знаешь ли, решетки и замки являются преградой.

– Знаю. Но такие вряд ли попались бы этим идиотам в форме.

– Отчего же? Может, таков был мой план?

– Было бы здорово.

– Да? Даже если я психопат, убивающий юных девушек?

– А ты такой?

– Нет, конечно, – я отвернулся и вздохнул, в очередной раз подумав о своем плачевном положении.

– Мне почему-то сразу так и подумалось. Меня зовут Тесса.

– Клиф, – ответил я.

– Очень приятно. Ты – профессиональный вор? Или впервые ступил на кривую дорожку?

– Ты всегда такая любопытная? Или это от скуки?

– И то, и другое, – Тесса пожала плечами. – Мне всегда говорили, что сую нос не в свое дело. Однако, ничего не могу с собой поделать. Многое в этом мире мне интересно, но в особенности людские истории.

– И что ты с ним делаешь? Пересказываешь потом кому-то?

– Почти. Истории, которые мне понравились, я превращаю в песни.

– Песни? – удивился я.

– Да. Я музыкант. Бард, если угодно. У меня и гитара есть. Только сейчас она там, наверху. Я просила ее оставить, но этот жирдяй-шериф послал меня. Довольно грубо послал, если честно, но что с него взять? А была бы гитара, я, может, и песню бы написала, хоть с толком потратила бы свое время. И о тебе могла бы песню написать, расскажи ты мне свою историю.

– С чего ты взяла, что моя история достойна песни?

– Не знаю. Мне так показалось. Но в песне и приврать можно, знаешь ли. Это же песня, а не чьи-то мемуары. Окажись твоя история скучной, ничего, я бы приукрасила ее.

– И много у тебя таких песен?

– Хороших мало, может, десять или двенадцать наберется. А таких, что подходят для деревенского кабака – хоть отбавляй.

– И как же ты оказалась здесь? Спела в местном баре не подходящую песню?

– Ха–ха. Очень смешно, – Тесса забавно сморщила свое личико. – Вы полны сарказма и желчи, мистер.

– Прости, – искренне извинился я. – Просто день сегодня не задался.

– Понимаю. У меня тоже.

Некоторое время мы молчали. Она отошла от решетки и скрылась из моей видимости где-то в глубине своей клетки.

Тяжелые наручники мешали мне устроиться удобно в своем углу, если вообще возможно было испытать хоть какое-то удобство, сидя в подвальном помещении на холодном и грязном каменном полу, в условиях весьма ограниченной свободы передвижения и с четким осознанием того, что последующие годы мне придется провести в очень похожих условиях. Невольно мне приходилось размышлять о том, какой приговор вынесет судья в Мистрейде. Воровство в крупном размере по заранее разработанному плану. Усугубляло ситуацию то, что я не имел фамилии, не принадлежал никакому клану, а значит, являлся представителем низшего сословия, разнорабочим, да еще и иммигрантом с севера. И никаких смягчающих обстоятельств в моей истории не было. Не хотелось признавать, но мне светил, минимум, десяток лет в Старшем Брате – огромной тюрьме, расположенной на острове у западных берегов матерка. Я, как и любой житель Конгломерата, многое слышал об этом месте. Остров, разделенный на несколько секторов, в каждом из которых содержатся заключенные с определенной строгостью режима. Но независимо от сектора, Старший Брат – это резиденция Кошмаров в нашем мире, куда заключенных выбрасывают не на перевоспитание, как это изначально планируется законом, а на волю других затворников, правящих в своем секторе. Охрана же играет там вполне формальную роль. Военные не позволяют сбежать с острова, но совершенно не интересуются жизнью и состоянием людей на нем самом. Перспектива не самая приятная. Не слишком улыбалось мне оказаться среди отбросов мира сего. С другой стороны, я не был уверен в том, что для меня есть какое-то иное место, и что сам я не отброс, которому суждено сгинуть в той помойке, именующейся тюрьмой.

Из мыслей меня вырвали полисмены, которые спустились по лестнице, громко провозглашая:

– Обед! Время жрать, ублюдки!

Кричал тот, который не смог отыскать ключа от моих наручников, за ним все с той же улыбкой следовал дружок.

– Время жрать! Шериф заботиться о вас, отребье!

Они открыли камеру Тессы и поставили поднос с едой на пол.

– Кушай, красавица, – улыбнулся полицейский. – Поверь мне, малышка, таких угощений ты не отведаешь и в лучших ресторанах Мистрейда.

Тесса, к моему удивлению, промолчала. Я был уверен, что она ответить какой-нибудь колкостью этому дерзкому пареньку.

– Генри, чего встал?! – закричал он на своего тугодума-напарника. – Тащи поднос этому здоровяку в углу.

Они закрыли камеру Тессы и подошли к моей.

– Надеюсь, ты нашел ключ? – осведомился я, поднимаясь.

– Ах да, точно. Вот же он, – он достал ключ из своего нагрудного кармана и продемонстрировал мне. – Представляешь, он всегда здесь лежал. Вот я растяпа.

Парень ударил себя ладонью по лбу.

– Но ты же не в обиде, правда?

– Ни в коем случае, – проговорил я.

– Вот и отлично.

Он отпер мою камеру и сказал своему напарнику:

– Давай Генри, поставь поднос и сними с него наручники.

С лица второго наконец-то сползла идиотская ухмылка, и он уставился на своего друга.

– Чего смотришь? – первый бросил ему на поднос ключ от моих наручников. – Заноси! Давай, живее!

Полицейский занес в мою камеру поднос и, наклонившись, поставил его на пол.

– Теперь, Генри, дружище, сними с нашего приятеля кандалы, чтобы он мог вкусить столь аппетитные яства.

Генри взял с подноса ключ и посмотрел на меня с опаской. Он боялся меня и, хоть я никогда не был озлобленным или злорадным человеком, признаюсь честно, мне это доставило определенное удовольствие.

– Шевелись, Генри! Нам тут вечно торчать придется?! – закричал на него напарник, стоявший за пределами моей камеры и готовый в любую минуту закрыть дверь клетки, прояви я хоть малейшие признаки агрессии. Он тоже боялся, и мне это льстило, пусть я и не мог всерьез представлять для них какой-либо угрозы.

Я вытянул руки и улыбнулся, предлагая Генри снять с меня наручники. Тот, пару секунд поколебавшись, неуверенно направился в мою сторону.

– Не волнуйся, дружище, – подначивал его напарник. – Я тебя прикрою. Пусть только дернется. Я пущу ему пулю в лоб. Ты же знаешь, как хорошо я стреляю. Пусть только попробует напасть, и я всажу ему пулю аккурат между глаз.

По виду Генри, который дрожащими руками вставил ключ в замок на моих кандалах и медленно провернул его, становилось ясно, что он отнюдь не так уверен в способностях своего напарника, как тот хвастает. Но я, конечно же, не собирался ничего предпринимать, и когда оковы спали с моих запястий, лишь тихо произнес:

– Благодарю.

Генри сделал два шага назад, затем развернулся и быстро покинул камеру.

– Ну, вот видишь, – оскалился его друг, закрывая мою камеру. – Никаких проблем. Кроткий, как ягненок.

Когда они покинули наш подвал, я подошел к подносу. В тарелке была налитка какая-то неприятно пахнущая похлебка, по-видимому, состоящая из одной только вареной капусты. К ней я притрагиваться не стал, а взял лишь стакан воды и ломтик белого хлеба и снова вернулся в свой угол камеры.

– Отвратительный запах, – сообщила Тесса, сморщив носик над похлебкой. – Как такое вообще можно есть?

– Проведешь здесь дней пять и не такое станешь уплетать за обе щеки, – отозвался я, жуя свой хлеб и запивая его водой.

– Возможно, – согласилась Тесса. – Хорошо, что нам здесь не придется торчать так долго.

– Думаешь, что в столичной камере тебя кормить будут лучше? Привыкай, подруга, к тюремной еде.

– С чего это?

– Ну как же? Если ты не рассчитываешь бежать отсюда, тебе предстоит участь немногим лучше нынешнего прозябания, а то и много хуже, в зависимости от причины, по которой ты сюда угодила.

– К твоему сведению, я не виновна.

– Вот как?

– Да. Меня подставили. Оклеветали. И как только мы прибудем в Мистрейд, с меня снимут все обвинения. Вот увидишь.

– Не думаю, что увижу, – я отправил в рот последний кусок ломтика хлеба и залпом осушил стакан, после чего небрежно отбросил его в сторону подноса.

– А что же ты? Есть какие-то варианты смягчить твой приговор?

– В отличие от тебя, я виновен.

– И не станешь этого отрицать?

– Не стану.

– Похвально.

– Отнюдь. Просто я не вижу смысла отрицать то, что всем и так очевидно.

– Что же ты такое украл?

– Что же ты такое спела, чтобы здесь оказаться?

– Я расскажу, если ты расскажешь.

– Идет, – согласился я.

Побыв какое-то время наедине со своими мыслями, я четко осознал, что это далеко не самое приятное времяпрепровождение, и куда лучше будет отвлечься, хоть немного, на бессмысленный диалог с сокамерником, чем снова отдаться на волю самобичевания и обреченности грядущего.

Я лег на пол и, подложив руки под голову, уставился в грязный потолок.

– Мы с отц… кхм…– я запнулся, вдруг поняв, что совершенно не желаю раскрывать Тессе тот факт, что моим напарником в преступлении был родной отец. – Мы с подельником собирались украсть у местного толстосума весьма примечательную реликвию. Это старинный кинжал времен до объединения кланов. Якобы он принадлежал клану Драйган, который воевал против Винсента Рима и был, как и все прочие противники объедения, повержен. Местный землевладелец Тарсон Кардаларес, его особняк ты не могла пропустить, он стоит на холме и хорошо виден из любой части города, считает себя наследником клана Драйган. В прошлом гексале он тайно приобрел эту реликвию у людей, которые выкрали кинжал по его же наводке из небольшого частного музея в Мистрейде, куда это оружие было привезено из археологической экспедиции, организованной музеем в конце семидесятых годов. Управляющий музея, человек трусливый, однако весьма щедрый, нанял нас, чтобы вернуть реликвию. По вполне ясным причинам он не обратился к властям и не стал никак афишировать пропажу кинжала, хорошо понимая, как это может сказаться на его репутации и будущем самого учреждения. Кинжал Драйганов был едва ли не самым ценным, что хранилось в стенах этого музея, и потеря столь дорогостоящего артефакта могла стоить учредителю разрыва контракта со своим кланом-патроном, ну а это, как ты сама понимаешь, сулит окончательный крах для любого мелкого предпринимателя и бизнесмена. Никто не станет с ним работать, ни один клан не заключит с ним новый контракт, в итоге долги отберут все накопления и имущество, ну а дальше ты сама знаешь, бродяжничество или самоубийство, смотря насколько он силен волей.

– Мир современного предпринимательства суров, это правда. – согласилась Тесса.

– По этой причине управляющий обратился именно к нам, дельцам, способным без шума вернуть ему утраченный артефакт, и предложил весьма внушительную сумму. Мы принялись за работу и быстро вышли на след кинжала. Оставалось только выкрасть его из особняка.

– С этим-то и вышла накладка?

– Ты будешь слушать? Или хочешь рассказать мою историю сама?

– Прости.

– В общем-то ты права. Мы проникли в особняк, без труда прошли мимо охраны, но, когда добрался до сейфа, в котором хранился кинжал, оказалось, что вместо обещанного нам устаревшего хранилища серии М12, перед нами красовался новенький Флинт.

Взглянув на Тессу, и поймав ее непонимающий взгляд, я пояснил:

– Это такой современный сейф производства клана Феникс, непомерно дорогой, однако крайне надежный агрегат. Да мы и подумать не могли, что какой-то провинциальный аристократишка, хозяин парочки конюшен, вдруг окажется в состоянии установить себе Флинта. Ну да не суть. В итоге нам оставалось попытать удачу с сейфом или уходить ни с чем. Мы решили рискнуть.

– И что? Не открыли?

– Обижаешь. Открыли, конечно, но не смогли вовремя отключить прозвонившую на весь дом сигнализацию, а это, как ты понимаешь, в наш план не входило. Мы собирались тихо войти и так же тихой выйти, чтобы, когда Кардаларес заметит пропажу, кинжал уже был далеко. А вышло так, что весь особняк знал о нашем присутствии. И все же нам удалось скрыться, пусть и с боем. Но сгубило меня в итоге не это, а потребность вернуться за вещами в этот город. Здесь-то меня и поджидал шериф со своими дебилами. В какой-то степени мне повезло, что он оказался весьма предан делу. Я слышал, как Кардаларес предлагал ему выдать меня взамен на щедрое вознаграждение. Однако шериф взял с него только одну бумагу – заявление, сообщив, что меня перенаправят в Мистрейд и будут судить по закону.

– А что же твой подельник?

– Он должен был ждать моего возвращения за городом. Но крайний срок истек часа четыре назад.

– Но в таком случае, он должен будет за тобой вернуться?

– Сомневаюсь. Он не считает, что кому-то что-то должен.

– Но ты же его друг?

– Мы с ним кто угодно, но только не друзья.

– Понятно. Сочувствую.

– Не стоит. Я сам виноват.

– Спорить не стану. И все же песню об этом написать я могла бы. Уже даже вертится на языке первая строчка, – Тесса устремила свой мечтательный взгляд куда-то в потолок. – Эх, жаль, под рукой нет гитары. Подобрала бы сейчас нужный аккорд, и знаешь, могло бы выйти нечто стоящее. Может, даже очень стоящее. Люди любят баллады о плохих парнях, особенно если представить ваш образ в романтическом свете. Песня могла бы прославить тебя. Представляешь? Пока ты отбываешь свое наказание где-то далеко, в Старшем Брате или на какой-нибудь каторге, по всей Селении из бара в бар, из таверны в таверну кочует песня о тебе.

– Историю мою спеть ты можешь, но вот только без имен, идет? Не сдалась мне такая слава.

– Как скажешь.

– Ну, а что с тобой приключилось? Как здесь оказалась?

– Намного проще чем ты, – Тесса усмехнулась. – Я сбежала из дома.

– Почему?

– Потому что устала от наставлений своего отца, устала от покорности матери. Им было не понять ту жизнь, которой я хотела жить. Жизнь свободную, яркую, полную творчества.

– Ты хотела играть музыку, а твой отец был против?

– Мой отец против всего. Чтобы ты понимал, он готовится в ближайшем будущем стать старшим клириком в церкви Властителя Циклов.

– Ооо… – многозначительно протянул я.

– В центральном соборе Мистрейда, – добавила Тесса.

– Ооооо… – повторил я с еще большим восклицанием.

– Он человек четких правил, канонов, у него все по расписанию, на всё есть притча, и каждый, кто пытается жить не так, как принято церковью, достоин осуждения. А на меня его осуждения сыпались словно снегопады в Арктосе.

– Не знал, что церковь против музыки.

– Церковь против той музыки, которую я хотела играть. Против свободной поэзии, не сдерживаемой рамками политики или религии, против песен, которые говорят правду о нашем времени, которые не боятся показать все в истинном свете.

– Так ты радикал?

– Нет. Я просто музыкант. Я просто поэт. Я не сторонница революции, и не зачитываюсь трудами Кларкса и ему подобных. Я просто пою о том, что вижу.

– И как же это связано с тем, что ты оказалась за решеткой?

– Как я уже сказала, я сбежала. Но связалась не с теми людьми. Они показались мне друзьями, разделяющими мои взгляды. Но в итоге они использовали меня, мой талант, чтобы проворачивать свои темные дела. Мы выступали в барах и тавернах провинциальных городков, похожих на этот. Я и подумать не могла, что пока я пою на сцене, они обчищают посетителей и само заведение. Здесь, в Глутере, это вскрылось, и только для одной меня стало сюрпризом. Когда полиция пришла за нами в гостиницу, из всей компашки осталась я одна. Спокойно спала в своем номере, пока они все сбежали, и даже не потрудились предупредить меня. В комнату ворвалась полиция, меня повязали, и вот я здесь.

– Значит, ты понятия не имела о том, что они воры?

– Если честно, я подозревала нечто подобное с самого начала и видела достаточно, чтобы убедиться в своих подозрениях, так мне кажется сейчас. Но легко судить о чем-то уже прожитом. На самом же деле, путешествуя с ними, я была слишком наивна и поплатилась за это. Что же, все мы учимся на собственных ошибках.

– Мне жаль, что так вышло, – сказал я искренне.

– Спасибо.

– И я думаю, что мне бы понравилась твоя музыка.

– Возможно, нам еще удастся это проверить, – сказала Тесса, но, кажется, что никто из нас в это не верил.

Спустился вечер, сумерки забрались к нам в камеры сквозь узкие решетчатые окна под потолком. Эти серо-синие сумерки все сгущались, выталкивая свет, и в итоге сменились кромешной темнотой. Никто из полисменов не потрудился спуститься в наши казематы, чтобы зажечь лампы, и когда наступила ночь, я перестал различать даже пальцы на собственной вытянутой руке.

Радовал тот факт, что здесь не было холодно. Здание участка хорошо отапливалось, и, не смотря на то, что на улице температура опустилась почти до ноля, в наших камерах было, если не сказать комфортно, то, во всяком случае, достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду или воспаление легких.

Мы с Тессой перекидывались парой фраз, однако содержательного диалога больше не выходило. Слишком подавлены были мы оба, слишком потеряны в мыслях о будущем, которое не сулило ничего хорошего.

Помощники шерифа принесли нам ужин, состоящий все из той же похлебки, и забрали подносы с обедом, на которых и у меня, и у Тессы тарелка с дурно пахнущей жижей осталась нетронутой.

– Смотри-ка, Генри, наши подопечные, видать, не голодны. А может, им просто не нравится наш фирменный супец? Может, они привыкли к изысканной кухне? Ну, ничего, ничего. Утром за вами приедут из Мистрейда. Поглядите, какие харчи вам подадут в городской тюрьме. Скажу по секрету, друзья, не стоит вам рассчитывать на свининку в меду.

Полицейские удалились, но все же оставили нам в качестве источника света единственную масляную лампу у самой двери. От ее дрожащего света по подвалу поползли длинные тени, отбрасываемые решетками.

– Знаешь, – проговорила Тесса. – Пусть мы и хотели бы оказаться сейчас, где угодно в другом месте, я все же рада, что нахожусь здесь не одна, а в твоем обществе. Признаюсь честно, хоть я и не из пугливых, сейчас мне тут не по себе. Но твое присутствие немного успокаивает. Сидеть одной в этом подвале мне было бы совсем худо.

– Рад, что хоть кому–то могу принести пользу, – безрадостно проговорил я в ответ.

Несмотря на сильный голод, от которого громко урчало у меня в животе, я так и не смог притронуться к этой похлебке, и снова предпочел ограничить свой рацион только водой и ломтиком хлеба. Тесса поступила так же.

Прошло еще какое-то время. По моим прикидкам уже должно было перевалить за тринадцатый час, однако возможно, мне это только казалось, ведь время в заточении ползет как улитка, и вполне возможно, что еще не было и десяти.

В тишине наших казематов вдруг раздался щелчок, глухой и тихий, но различимый. Следом за ним стальная дверь медленно отворилась, и на пороге я увидел мужчину в сером плаще, среднего роста, пожилого, с зачесанными назад седыми волосами. Его худое, изрезанное морщинами лицо с острым подбородком и широкими скулами, мне было хорошо знакомо, как и тяжелый, хмурый взгляд серых глаз из-под густых бровей. Этот человек был моим подельником и отцом.

Оглядев помещение, он быстро направился в мою сторону. Я поднялся и приблизился к двери.

– Поверить не могу, что ты попался, – проговорил отец, доставая из кармана связку с ключами-отмычками и воровато оглядываясь по сторонам. – Просто не могу в это поверить. Я готов был предположить все что угодно. Что ты решил поразвлечься с местными девками или перекинуть партию-другую в королевского оракула в городском салуне. Даже то, что ты решил меня кинуть и пойти своей дорогой. Но что ты попадешься этой жирной свинье, которая за пузом не разглядит и собственного прибора, я и помыслить не мог. Ты поражаешь меня, сынок.

– А ты поражаешь меня тем, что вернулся.

– Здесь я и сам себе поражаюсь.

Он опустился на одно колено и стал ковыряться в замке, то и дело оборачиваясь. Таков был мой отец, такой жизнью он жил, что находился на чеку каждую минуту, даже во сне, и где бы не оказался, в городе, в деревне, в густом лесу или в подвале провинциального полицейского участка, он не переставал озираться по сторонам, ожидая каждую секунду удара в спину. Я опасался, что работая с ним и живя его жизнью, и сам к тридцати годам обзаведусь этой привычкой, которая будет выдавать во мне человека, нечистого на руку, занимающегося грязным ремеслом и ежесекундно ожидающего расплаты за все свои действия, законной или справедливой.

Тесса подошла к решетке, и когда отец увидел ее, прохрипел:

– Лучше помалкивал, девчонка. Закричишь, и тебе несдобровать. Пристрелю, будь уверена. Но никто кроме нас этого не услышит. Ты поняла?

Тесса кивнула.

– Что ты сделал с дежурным? – спросил я настороженно.

– А ты как думаешь? – отец взглянул на меня и ухмыльнулся, демонстрируя три вставных серебряных зуба с левой стороны. – Жить будет. Спит как младенец. А когда проснется, испытает сильное похмелье и только. За кого ты меня держишь? За идиота?

Я хорошо понял слова отца. Он не был сторонником убийств, и все же убивать ему приходилось. Но дежурного наверху он оставил в живых не из доброты сердечной, а потому что хорошо понимал: бегство из-под стражи и бегство из-под стражи с убийством полицейского – два совершенно разных преступления. Я же, в свою очередь, был рад тому, что мое спасение из тюрьмы не обагрилось кровью человека.

– Я же говорил, что не нужно возвращаться?! Говорил, а?!

– Говорил, – кивнул я.

– А что ты?! Ради чего так рисковал?! Эх, оставить бы тебя здесь, чтобы на своей шкуре испытал, что такое тюрьма. Тогда бы ты ни за что так глупо не попался. Вот уж поверь, сделал бы все, чтобы не оказаться за решеткой.

– Так и оставил бы, – буркнул я.

– Не хами-ка, сынок. А то ведь, и правда, оставлю.

Замок наконец щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.

– Пойдем отсюда, быстро, – скомандовал отец, поднимаясь, и быстрым шагом устремился к двери.

Я последовал за ним, но остановился у камеры Тессы и взглянул на девушку.

– Слушай, – сказал я. – Могу выпустить тебя отсюда. Но благоразумнее тебе будет остаться. Если ты сбежишь, доказать свою невиновность станет куда сложнее.

Несколько мгновений Тесса смотрела мне в глаза, закусив нижнюю губу. В ней читались сомнения, страх, но при этом и рвение.

– К черту благоразумие, – наконец произнесла она решительно. – Им все равно неизвестно мое настоящее имя, а здесь я оставаться не хочу больше ни одной минуты.

– Как скажешь.

Я обернулся к отцу и встретился с его удивленным взором.

– Дай мне отмычки, – попросил я.

– Что ты делаешь?

– Дай отмычки, прошу.

– Сейчас не время для тюремных романов.

– Не спорь. Просто дай отмычки.

Отец швырнул мне связку и выругался.

– Поступай, как знаешь. Я буду ждать на заднем дворе. Пять минут, не больше.

– Где они хранят наши вещи?

– Комната справа от лестницы, не пропустишь, – буркнул мне отец через плечо и скрылся за дверью.

Я принялся вскрывать замок на двери камеры Тессы. Он оказался не слишком сложным.

– Он твой отец? – спросила девушка осторожно. – Или я что-то неправильно поняла?

– Ты все правильно поняла.

– Но вы совершенно не похожи. И я даже говорю не про внешность. Вы совсем разные люди. Ты и он…

Замок щелкнул, и я открыл дверь.

– Ты меня не знаешь. Я похож на него куда больше, чем самому того хотелось бы. Уходим.

Мы поднялись по узкой лестнице, и я быстро вскрыл замок на двери с табличкой:

«Личные Вещи Задержанных»

– Моя гитара! – Тесса схватила инструмент, стоящий в углу.

Я мало что понимал в музыкальных инструментах, но одного взгляда на эту гитару было достаточно, чтобы понять, что она стоит не дешево и, возможно, даже сделана на заказ каким-нибудь прославленным мастером, что, зная, кем является отец Тессы, было вполне вероятно.

Я схватил свою потертую сумку, ради которой и затеял возвращение в город, быстро заглянул в нее и, убедившись, что все вещи на месте, перекинул ремень через плечо и направился к выходу из полицейского участка. Тесса не отставала.

Втроем мы покинули границы города и вышли в поля, минут через двадцать добравшись до стоянки отца, где стояла крытая повозка с запряженной в нее бело-рыжей кобылой. Из повозки тут же с фырчаньем выпрыгнула черная тень и кинулась мне на встречу.

Гром, мой верный пес, с трудом мог сдержать эмоции от нашей встречи, и все же был достаточно хорошо обучен, чтобы не залаять. Он принялся скакать вокруг меня, виляя хвостом с такой неистовой силой, что казалось тот сейчас оторвется и улетит в ночь.

– Привет, привет, дружище, – я потрепал пса по голове и почесал за ухом.

– Не смей больше оставлять на меня это блохастое чудовище, Клиф, – проворчал отец, пройдя мимо нас. – Если еще раз мне доведется пробыть с этим зверем больше одного часа наедине, клянусь, что сделаю из него суп. Хоть на что-то сгодиться.

Я проигнорировал слова отца, который всегда не жаловал Грома, но насчет супа явно преувеличивал.

– Ух ты, какой большой, – проговорила Тесса, остановившись на почтительном расстоянии от нас и глядя на моего пса с интересом и опаской одновременно.

– Его зовут Гром, – сообщил я с улыбкой. – Не бойся, он тебя не тронет. Он, по-моему, вообще не умеет кусаться.

– Серьезно? А выглядит таким грозным.

– Потому так и зовут. Гром всегда гремит грозно, но опасности не представляет.

– Однако с громом приходит молния, – напомнила Тесса. – И ее, вот, по-моему, стоит опасаться.

– Да... ну... молнии – это не к нам, – попытался выкрутиться я.

Отец быстро прервал нашу беседу словами:

– Надеюсь, твоя подружка не собирается, как только мы отъедем, вернуться в город и сообщить шерифу обо всем увиденном?

Прежде чем я успел ответить, Тесса заверила его:

– Ни о чем подобном я не помышляю. Мне это совершенно ни к чему.

– Прости, дорогуша, но я давно уже перестал верить людям на слово. Особенно таким симпатичным мордашкам, как ты.

– Она нас не сдаст, – сказал я твердо.

– Ну раз ты так сказал, то я спокоен, – в интонации моего отца сквозила насмешка и ирония. – Сколько вам нужно времени, чтобы попрощаться? Больше пяти минут не дам, так что ни на что серьезно не рассчитывайте. Пусть быстренько отблагодарит тебя вон там, за повозкой, и поехали. Мы и так выбиваемся из графика.

Тесса поморщилась и с опаской посмотрела на меня, пытаясь понять, действительно ли я собираюсь завести ее за повозку и потребовать благодарность.

– Это ни к чему. Она поедет с нами.

– Что?! – воскликнул отец. – Исключено!

– Это не обсуждается.

– Какого черта?!

– Ей с нами по пути, ведь так? – я не сводил глаз с Тессы. – Ты же собираешься вернуться в Мистрейд, к отцу? Мы направляемся туда же.

– Если вы рассчитываете получить за меня выкуп…

– Мы не похищаем людей, – перебил ее я. – Это просто предложение помощи и только. Ты в праве отказаться. Однако поправь меня, если я ошибаюсь, но тебе не очень хочется остаться одной этой ночью, где–то в поле. До Мистрейда путь не близкий, а дороги за пределами городов опасны для одинокой юной девушки, можешь мне поверить.

– Я могу за себя постоять, – сказала Тесса, но в голосе ее не было ни капли уверенности.

– Я верю, – кивнул я. – И не предлагаю тебе услуг телохранителя. Только лишь компанию в дороге. А если наше общество покажется тебе неподобающим, ты сможешь сойти в любом городке по пути.

– Клиф, мать твою! – отец подкрепил свое обращение одним из мощных ругательств, коих в его лексиконе было предостаточно. – У нас нет на это времени!

– Времени на что? Мы едем в Мистрейд, так? Она нас не задержит. Сойдет, когда посчитает нужным, и никак не нарушит твои планы. К тому же, она говорила, что неплохо поет, и даже обещала написать про нас песню.

– Вот уж радость!

– А мне хотелось бы послушать, – я улыбнулся Тессе. – Ну, так что? Поехали?

Меня разбудил стук в дверь. Я резко сел, ощущая с какой тяжестью вырывается мой разум из цепких лап сновидения, но прежде, чем успел сказать «Войдите», дверь открылась. На пороге стоял Норман.

– Я вас разбудил? Прошу прощения.

Я спустил ноги на пол и поднял на него глаза.

– Вам пришел ответ, – он протянул мне запечатанный конверт. – Старший клирик распорядился подать ужин в его столовую и настаивает, чтобы вы присоединились, как только закончите чтение.

Я лишь кивнул, забирая у него конверт, на котором красовалась печать Мориса Картера.

– Мне подождать за дверью, пока вы будете читать письмо?

– Не стоит, я помню дорогу и скоро присоединюсь к старшему клирику. Спасибо, Норман.

– Не стоит благодарности.

Закрыв за собой дверь, он удалился с неким облегчением, как мне показалось, приняв тот факт, что не придется водить меня по коридорам собора за ручку.

Я быстро распечатал конверт и достал сложенный вдвое листок. Письмо было написано узнаваемым почерком, не оставляющим мне никаких сомнений в том, что отправитель – сам Морис Картер лично. Этот человек обладал весьма незаурядной и эксцентричной натурой, что проявлялось во всем, от его речей и суждений до вкусовых предпочтений и почерка.

С мистером Картером я познакомился в девяносто четвертом году, как раз во время активной работы над моей второй книгой. Дело в том, что мой первый роман, хоть и сыскал славу среди читателей, был не слишком обласкан критиками, которые, отмечая приятный стиль и живые образы персонажей, указывали также на мою полнейшую некомпетентность в вопросе истории, а особенно в главной сфере деятельности моего персонажа, Нейтона Боунза – охоте за артефактами предков. И действительно, спустя годы изучения этой темы, я сам не раз краснел, перечитывая ту ахинею, которую нагородил в своем первом романе. И краснеть приходилось не мне одному, потому как мой редактор, мистер Вейланд Уокер, вместе с очередным гонорарам за книгу, продажи которой шли бессовестно хорошо для дебютного романа, прислал мне также письмо, в котором, в свойственной ему красноречивой манере, порекомендовал во время работы над следующим произведением проявить интерес к затрагиваемым в нем темам, дабы текст имел больше достоверности и не казался – цитирую хорошо запомнившиеся мне слова Уокера: «дешевым чтивом, вышедшим из-под пера необразованного и мало эрудированного писаки».

Конечно, меня задели эти слова, и я поспешил исправить положение. Однако информации, касающейся прото-артефактов, не так-то много в принципе, а доступной рядовому жителю Конгломерата – и вовсе крупицы, и отчаявшись искать ее в библиотеках, я занялся поисками консультанта. Я посетил немало научных и исторических конференций, музейных выставок, открытых лекций, но везде наталкивался на престарелых, облысевших академиков, верных подданных Университета, так высоко задирающих свои носы, что не могли и шагу ступить без своих поводырей, в лице верных, как псы, протеже, внимающих каждому слову мастера. Эти люди, несмотря на то, что зачастую оказывались ниже меня на две головы, умудрялись смотреть на меня сверху вниз, отвечая на вопросы неохотно, словно отмахивались от назойливой мухи. Всем своим видом они показывали, что видят во мне деревенщину, бульварного писаку, пытались доходчиво пояснить, что изучение артефактов – дело высокого интеллекта, постигать которое дано лишь избранным и лишь в одном единственном месте Адверса – в великом храме науки Университете Конгломерата.

Я уже почти отчаялся найти хоть кого-то не столь высокомерного, кто спустился бы с небес на землю, дабы объяснить мне простейшие азы данной темы. Близилась дата, когда мне следовало передать рукопись редактору, а работа не была закончена даже наполовину. Я уже и не надеялся сдать книгу в срок, когда Морис Картер спас меня из столь бедственного положения. Он сам написал мне, узнав, как он уверял, совершенно случайно на одном из закрытых приемов в Университете, что некий писака, у которого еще молоко на губах не обсохло, пристает к уважаемым докторам наук с расспросами про артефакты. Картеру показалось это интересным, по какой причине, мне неведомо и по сей день. Он отыскал мой роман, прочел его и написал письмо, в котором приглашал навестить его в Виоленте, где он подробно ответит на любые мои вопросы касательно темы артефактов прото-мира, взамен на скромное воплощение его в одном из персонажей моих последующих работ, и не более того.

Естественно, я тут же направился в Виолент, не веря своему счастью. И Морис Картер превзошел все мои ожидания. Он разительно отличался от большинства своих ученых коллег, по этой причине в итоге и покинув Университет. Он действительно готов был ответить на любые мои вопросы, горя энтузиазмом не меньше моего. И я задавал их. Задавал вопросы, работая над вторым романом, задавал, работая и над всеми последующими. Каждый год я отправлялся на несколько дней в Виолент, чтобы посетить дом Картера, где мы несколько вечеров подряд, до поздней ночи, сидели у камина и под аккомпанемент барабанящих по крышам города капель дождя говорили, говорили, говорили. И, конечно же, я исполнил свое обещание и воплотил его в романе в качестве наставника главного героя, барона Ричарда Ливейна, трагически погибшего в четвертом романе, по нашему общему с Картером решению.

В ответном письме, принесенном мне Норманом, было всего несколько строк:

«Дорогой Клиффорд!

Конечно, я готов принять тебя в любое время. Можешь не беспокоиться, я никогда бы не поверил ни одной газете, в которой тебя стали бы выставлять в дурном свете. Однако, письмо твое заставило меня тревожиться. У тебя неприятности, мой друг? Будь уверен, я помогу тебе всем, чем смогу, всем, что будет в моих силах. О твоем визите не узнает никто, кроме меня, я обещаю. Я жду тебя, мой друг, и настоятельно прошу быть осторожным в пути

До скорой встречи. Морис».

Ничего другого я и не ждал. Морис Картер не слишком большой любитель путешествий и дальних поездок, он заядлый домосед, и шанс того, что он мог находиться в отъезде, был крайне невелик. Как и шанс того, что Картер отказал бы мне в визите. Однако я все же счел необходимым предупредить его, и теперь, получив ответное письмо, почувствовал, как стало легче на душе. У нас с Ярким появилось направление, какая-то цель, пусть и не конечная, но все же, теперь мы знали, куда идти, а это придавало уверенности. Оставалось только дойти туда живыми.

Свернув листок, я обнаружил, что Яркий, сидя на полу у моих ног, внимательно и выжидающе смотрит на меня, словно задавая вопрос: «Какие новости? Говори же, не томи».

– Ну что, дружище, кажется, нам все еще везет хоть в чем–то, – я потрепал его по голове. – Поедем в Виолент. Думаю, тебе там понравится.

Я поднялся.

– Но сначала ужин. Ты проголодался?

Яркий пригнулся к полу и, резко распрямившись, как пружина, подпрыгнул, вцепился в мое пальто и со скоростью белки забрался мне на плечо.

– Ты хоть предупреждай в следующий раз, а то так и до инфаркта довести не долго. Кивни, моргни, да хоть хвостом дерни, ладно?

Яркий в ответ только фыркнул.

Мы быстро добрались до столовой старшего клирика, но, конечно же, Леонард Марбэт уже был там.

– Заходи Клиффорд, – пригласил он, когда я открыл дверь. – Ты как раз вовремя. Ужин только подали, еще горячий. Я попросил наших поваров приготовить нечто особенное, что могло бы прийтись по вкусу такой утонченной особе, как ты. Так что надеюсь, теперь ты отведаешь нашей стряпни, не станешь нос воротить. Другу твоему я тоже распорядился что-нибудь состряпать.

Действительно, возле стула, на котором я сидел утром, стояла на полу собачья миска, в которой было наложено что-то вроде мясной каши. Я опустил Яркого на пол, и тот стал с аппетитом уплетать предложенную пищу. Глядя на него и слыша чудные ароматы жаренного мяса, я впервые за этот день почувствовал сильный голод.

Ужин и правда оказался очень вкусным: зажаренный на кости свиной окорок, с картофелем и овощами, показался мне пищей богов, превзошедшей все изысканные яства дорогих ресторанов Мистрейда, которые мне довелось попробовать. В считанные минуты опустошив свою тарелку, я поблагодарил Леонарда, а позже попросил девушку, пришедшую забирать посуду, передать мои благодарности повару.

– Рад, что ты доволен, Клиффорд, – улыбнулся Леонард, вытирая губы полотенцем. – Одному Властителю ведомо, сколько сил вам обоим нужно, чтобы преодолеть все тягости, что уже свалились вам на головы и что свалятся в будущем.

– Стриксы или законники больше не объявлялись? – поинтересовался я.

– Нет. Но на площадь полдня стояла какая-то странная установка, вокруг которой суетились гвардейцы Стрикосов.

Я вспомнил машину возле своего дома, которая указала Теодору на мой дом.

– Потом ее куда-то укатили, – продолжал Леонард. – Но вокруг собора теперь значительно больше патрульных полисменов, а в главном зале целый день дежурят их агенты, столь яростно и неубедительно строящие из себя блаженных кающихся, что хочется подойти и порекомендовать им взять пару уроков актерского мастерства в театральной школе Шермона. Там проходят бесплатные занятия пару раз в гексал.

Я ухмыльнулся.

– Но, так или иначе, Клиффорд, о том, что ты здесь, они знают и отступать не собираются.

«Кто бы сомневался?» – подумал я, а вслух сказал:

– Как же мне убраться отсюда незамеченным, под таким-то присмотром?

– Об этом не волнуйся, здесь я в силах тебе помочь. Ты главное скажи мне, в ответном письме тебе пришли хорошие новости?

– Да, весьма. В Виоленте меня ждут. Я думал отправиться ночью.

– Значит, отправишься. А у меня есть кое-что тебе в дорогу. Норман! – окликнул Леонард, и клирик появился из-за двери. – Неси сундук.

Норман скрылся за дверью, но скоро вновь появился, неся в руках большой черный сундук, который он водрузил на край стола.

– Благодарю, Норман, – Леонард поднялся со стула и прошел к сундуку.

– Что это? – я тоже поднялся.

– Подойди и узнаешь.

Как только я отошел, на мой стул запрыгнул Яркий и стал с интересом наблюдать за происходящим. Я заметил, что он было собирался перепрыгнуть на стол, но взглянув на меня и встретившись с моим нахмуренным взором, явно передумал и даже прижал уши, словно признавая свою вину и выражая покорность.

– Хорошо, что мы поняли друг друга, – сообщил я зверьку, и почесал его за ухом, что тотчас же приободрило Яркого.

– Как бы ты не решил двигаться в Виолент, тебе лучше преобразиться, – сказал Леонард, открыв сундук. – А то мужчина в дорогом пальто бросается в глаза.

Леонард достал из сундука куртку из коричневой кожи и положил на стол:

– На-ка, примерь. Она куда лучше подойдет для путешествий. Осталась нам от клирика Велека. Здоровый был мужик. Больше тебя. Родом из Арктоса. И все же предан был нашей церкви, как никто другой. Предан настолько, что в прошлом году отправился в паломничество к себе домой. Все отговаривали, говорили, что это самоубийство, но я благословил. Ибо знаешь, если кто и может принести веру нашим диким соседям, то только такой человек, как Велек. Ну, а уж коль убьют, то за благое дело падет, за праведное. А тем, кто за правое дело гибнет, Властитель Циклов перерождение в грядущих мирах дарует. Так что отпустил я его с легким сердцем, и все же возвращения не жду при любом исходе.

Пока Леонард говорил, я примерил куртку. Она, и вправду, мне была даже чуть велика. Слегка потертая, но добротно сшитая, тяжелая. В чем-то подобном я всегда представлял себе одетым Нейтана Боунза, и теперь, примерив такую вещь на себе, я вдруг ощутил некую гордость и пробуждающуюся внутри тягу к приключениям.

– Ну? Как я выгляжу? – спросил я, обернувшись к Яркому.

Он прищурил глаза и повертел головой, словно оценивая, насколько удобно ему будет теперь восседать у меня на плече.

– Следовало бы, конечно, тебе сменить и обувь, но боюсь, что сапог твоего размера здесь не найти. Зато есть вот это.

Леонард достал из сундука черную шляпу с ровными полями и, отряхнув ее от пыли и расправив, протянул мне.

– Эта вещь уже моя, времен бурной молодости.

Я надел шляпу, она оказалась по размеру. Образ бравого путешественника и искателя приключений вырисовывался всё четче.

– Тебе идет, – улыбнулся Леонард. – И, возможно, она станет тебе хоть какой-то маскировкой.

– Спасибо, Леонард, – я искренне поблагодарил его.

– Еще не все. Тебе нужно оружие, Клиффорд.

Он достал револьвер в кожаной поясной кобуре.

– Такое у меня имеется, – я вынул из кармана пальто своей револьвер.

– Аннабель, – быстро определил Леонард. – Отлично. Тот же калибр, так что возьми патроны. Одному Властителю ведомо, как сильно они тебе могут понадобиться. И кобуру бери, она подойдет тоже.

Когда я повесил кобуру с патронташем на пояс (благодаря Леонарду количество патронов у меня теперь возросло втрое), вложив в нее свою Аннабель, старший клирик положил передо мной потрепанную походную сумку с длинным ремнем.

– Я распорядился, чтобы тебе положили флягу с водой и немного провизии в дорогу. На пару дней пути должно будет хватить, хотя… – Леонард скептически осмотрел меня. – Такому, как ты, может только на день.

– Благодарю, – я не ожидал такой заботы и был очень ею тронут.

– А теперь самое важное, Клиффорд, – сообщил он, разворачивая на столе какой-то чертеж на пожелтевшей от времени бумаге. – Карта канализационных тоннелей под Мистрейдом. Из собора есть туда спуск, но без карты и знания пути ты там сгинешь в два счета. Так что слушай меня внимательно и запоминай. От этого зависит твоя жизнь.

«Так вот как Леонард предлагает мне покинуть собор», – возликовал я мысленно. – «Это гениально».

И пусть мне доводилось слышать множество пугающих историй об этих катакомбах под городом, верилось в них с трудом. А вот способа лучше покинуть это место незамеченным и представить было нельзя.

Я внимательно слушал, пока Леонард показывал мне на карте, как идти по катакомбам, объяснял, как ориентироваться по этой запутанной старой карте и где я должен буду выйти.

Когда он закончил и свернул карту, Леонард неожиданно сказал:

– Я все же рад, что все так вышло, Клиффорд.

Я поднял на него глаза, не понимая, о чем конкретно Леонард говорит.

– Я про то, что ты нашел Яркого. Какие бы проблемы и опасности не принесла ваша встреча, я уверен, что она не случайна. И я рад, что все случившееся заставило тебя сдвинуться с места.

Леонард прошел к своему креслу, но садиться не стал, а вместо этого взял стакан воды, отпил из него и обернулся к камину. Я молча ждал, чувствуя, что он собирается сказать что-то еще. Что-то важное. Иначе и быть не могло. Пустыми словами Леонард Марбэт не разбрасывался никогда.

– Моя дочь, – начал он, наконец. – Была чудом, которого не заслуживал этот мир. Я любил ее больше всего на свете. И готов был оберегать ее от всех невзгод и опасностей так яростно, что даже, как ты знаешь, сильно с этим перестарался. Но когда она пришла в мой дом с тобой, я не стал мешать вашему союзу, ты знаешь, почему?

Леонард обернулся ко мне.

– Ты никогда не говорил.

– Потому что я увидел в тебе огонь. Огонь, который видел и в Тессе. Вы оба были влюблены. Влюблены по-настоящему, искренне и чисто. Я понял это с первых же минут нашего знакомства. Как понял и то, что она с тобой будет счастлива и спокойна, что ты не оставишь ее, не бросишь, не сделаешь ей больно. Что ты будешь беречь ее столь же преданно, сколь берег и я, но твою опеку она примет с радостью, в отличие от моей. Таков закон природы. Родители в итоге должны отступить, понимая, что они не всегда будут самой важной и ценной частью жизни своих детей. И я это понял. И отступил. Вверил ее тебе всецело. За годы работы в церкви я научился видеть людей, понимать, что ими движет. И я понимал, что движет тобой, Клиффорд. И какое бы у тебя не было прошлое, какое бы не было происхождение, я всегда знал, что ты – хороший человек.

Он снова отвернулся к огню.

– Наша Тесса умерла, и боль от этой трагедии никогда не утихнет в моем сердце. Но моя боль ничто в сравнении с твоей, Клиффорд. Ведь я искренне верю в то, что смерть лишь шаг на пути в новую жизнь. Я верю, что там, в следующем цикле, я снова встречусь с женой и дочерью, и эта вера придает мне сил жить дальше, дает надежду. Но ты Клиффорд, пусть и не говорил мне об этом прямо, в подобное никогда не верил. Потому твоя боль была куда страшнее моей, ведь ничто не могло ее унять, и она тебя пожирала. Я увидел эту всеобъемлющую боль в твоих глазах, когда моей дочери не стало. А еще я увидел, как в них погас огонь, как они стали серыми. Тогда мне показалось, что ты тоже умер, Клиффорд, что ты умер вместе с ней. И я скорбел о вас обоих. Все эти годы я скорбел и боялся, что в какой-нибудь день прочту в газете о твоей смерти. Тому станет причиной алкоголь, опиум, потасовка на улице, самоубийство, что угодно. Пойми меня правильно, я уже видел потухшие взгляды и знаю, к чему обычно приводит путь людей, разочаровавшихся в жизни. И мне так хотелось помочь. Прийти к тебе, найти нужные слова, чтобы вновь зажечь в тебе свет. Но я знал, что не обладаю достаточной силой для этого. Ведь кто я такой для тебя? Лишь призрак прошлого, отец твоей умершей возлюбленной, проповедник Бога, в которого ты не веришь. У меня нет и не было ничего, что могло бы вернуть тебе свет.

Леонард прошел к столу и, допив воду из своего стакана, опустил его на стол.

– Когда же ты пришел сегодня утром, я просто не поверил случившемуся чуду. В твоих глазах вновь я вижу пламя, вижу желание жить. Это существо, кем бы оно ни было, вернуло тебя в мир живых, Клиффорд. И за это я ему несказанно благодарен. Никто в итоге не знает, где и как мы обретем свое место, но одно я могу сказать точно, здесь, в Мистрейде, для тебя все мертво. Город, наполненный гнетущими воспоминаниями и только. Ты еще слишком молод, Клиффорд, чтобы жить прошлым. Оставь это мне, как и скорбь по Тессе. Я сохраню ее и твою боль, потому что я стар и это мой удел. Но не твой. Я верю, что есть еще место в мире, которое ты сможешь назвать домом, и девушка, которую ты сможешь полюбить. И ты найдешь их там, на бесчисленных дорогах Адверса. Уходи отсюда, Клиффорд, уходи вместе с этим зверьком, охраняй и береги его так же, как берег и охранял Тессу. Ведь, будь уверен, все, что мы теряем, возвращается к нам, пусть и не таким, каким мы это запомнили. В том и есть сама суть цикличной вселенной – в ней ничто не исчезает, не уходит бесследно в пустоту, а только лишь меняет форму, но не свою суть. Ты можешь не верить ни во что другое, но прошу тебя, поверь в это.

Он опустил глаза и несколько секунд молчал. Молчал и я. Затем Леонард снова поднял на меня взгляд, и сказал:

- Я благословляю тебя в дорогу, мой сын, и не рассчитываю увидеться снова в этой жизни. Однако, буду молиться за тебя каждый вечер Властителю Циклов, чтобы он берег тебя в пути и однажды помог найти дорогу домой.

Леонард подошел и обнял меня. Крепко, по-отцовски, как никогда не обнимал мой настоящий отец.

– Прощай, сын.

Он отстранился. Мне хотелось сказать ему что-то в ответ, но что я мог на это сказать? Он и так все знал и понимал. Ведь он – Леонард Марбэт, он умеет читать людей как книги, и нет ничего, что ускользнуло бы от его взора. Потому мне оставалось лишь поблагодарить его за все: за прошлое, за настоящее и за наставления к будущему.

– Норман проводит тебя к тоннелю, – сказал он, снова став отстраненным и холодным, старшим клириком центрального собора церкви Властителя Циклов в Мистрейде.

Я кивнул, и он покинул комнату, и только когда дверь за ним закрылась, я подумал, что действительно, вероятнее всего, в последний раз в жизни виделся с этим человеком. И пусть мы никогда не были особо близки, он все же был частью той моей жизни, в которой существовала Тесса, он был последним мостом к прошлому, дверь в которое закрылась навсегда. И снова мою грудь пронзила острая боль утраты. Словно Тесса умерла не три года назад, а лишь пару дней как. Я вновь ощутил пустоту и страшное осознание того, что мне никогда больше не увидеть свою жену, не поговорить с ней, никогда больше не…

И тут мои мысли прервало мягкое и осторожное прикосновение к руке. Опустив глаза, я увидел Яркого, который, встав на задние лапы, дотянулся до моих пальцев. Он смотрел на меня и словно улыбался, грустно, но при том и ободряюще. И снова прозвучали в моей голове слова Леонарда: «...будь уверен, всё, что мы теряем, возвращается к нам, пусть и не таким, каким мы это запомнили».

– Забирайся, – сказал я, и Яркий, тут же прыгнув, схватился за рукав моей куртки и заполз по нему мне на плечо.

Его прикосновение уняло в сердце моём эту неожиданно вспыхнувшую боль, вновь сделало ее терпимой.

– Ну что, дружище, ты готов? Нам пора отправляться в путь.

Катакомбы под Мистрейдом намного старше самого города. Ходят слухи, скорее даже, легенды о том, что крепость семьи Рим, из которой впоследствии и вырос Мистрейд, была построена на руинах древнего города прото-людей. Нет никаких оснований считать, что это действительно так, и даже наоборот, большинство археологов и историков, спускавшихся в эти темные тоннели, утверждали, что постройки определенно принадлежат к нашей эпохе. Самая достоверная теория гласит, что до того, как в трехсотых годах эти земли присвоили себе Римы, здесь жил другой клан, информация о котором не сохранилась, а скорее даже, была намеренно уничтожена захватчиками, что в те времена редкостью не являлось. Именно на руинах их сооружений семья Рим построила свою крепость, которая быстро обросла городом, и после окончания войны за объединение кланов в пятьсот тридцатом году, это поселение нарекли Мистрейдом, столицей нового государства. Город стал расти и шириться с невероятной скоростью, и катакомбы под ним так же перестраивались, достраивались, расширялись, превращаясь в лабиринт из погруженных во мрак тоннелей, куда вот уже почти два столетия стекают нечистоты и отходы жизнедеятельности жителей поверхности. Неудивительно, что место это обросло десятками и сотнями историй, городских легенд различной степени абсурдности, от таких, в которых говорилось про гигантских грызунов, полчищами блуждающих под городом, до тех, которые рассказывали про целый народ пожирателей плоти, потомков людей, спустившихся сюда на постоянное проживание и за десятилетия превратившихся в пугающих и жутких существ, диких и опасных, которые совсем не прочь полакомиться человечиной. Некоторые из этих историй казались увлекательными и неплохо щекотали нервы, другие забавляли, но ни одна из них не воспринималась всерьез до того момента, пока мне самому не довелось спуститься в эти темные тоннели под улицами столицы. Тут-то и пришли на ум все разом россказни о гигантских крысах, пожирателях плоти, разгневанных призраках древних народов и так далее, и тому подобное.

Первое, что я отчетливо ощутил, оказавшись внизу, была тишина. Не просто тишина – безмолвие. Там, наверху, всегда есть какие-то звуки. Но здесь все погружалось в такую давящую тишину, что трудно становилось ассоциировать эти тоннели с самим Мистрейдом. Не верилось, что всего в нескольких хвостах над моей головой кипит городская жизнь: скрепят колесами кэбы, лошади громко цокают копытами о мостовую, стучат каблуками люди, вышагивая по улицам города, и не смолкают людские голоса, трезвонящие обо всем на свете. Нет, здесь внизу все эти звуки становились нереальными, словно бы моей выдумкой, лишь плодом воображения и не более того. А реальностью же была тишина…

Постояв с минуту в этом безмолвии, я взглянул на Яркого. Прижав уши к голове и припав к моему плечу, зверек казался напуганным. В его фиолетовых глазах застыл немой вопрос: – «Какого черта мы вообще сюда спустились?».

Признаюсь, что и сам начала задавать его себе, когда ощутил этот густой спертый воздух и узрел темноту, ожидающую меня в узком тоннеле, всего в каких-то трех хвостах спереди. Желтоватый свет моей масляной лампы, казалось, упирался в эту непроглядную тьму, словно в стену. Да, оказавшись здесь, я определенно перестал считать данный способ бегства из города лучшим. И все же возвращаться назад намерен не был совершенно.

И так, я двинулся вперед, собравшись с духом. Двинулся уверенно и быстро, намереваясь как можно скорее преодолеть этот неприятный участок моего пути и оставить его за спиной. В конце концов, до Виолента путь предстоял не близкий, едва ли мне удастся воспользоваться поездом, и скорее всего, придется передвигаться дилижансами, скрываясь от служителей закона и ютясь на задворках постоялых дворов, разбросанных по тракту. Так что в скором времени эти тоннели покажутся мне очень коротким и довольно легким участком пути.

Теша себя такими мыслями, я добрался до развилки, сверился с картой и повернул направо. Через пару минут еще одна развилка поставила меня перед выбором. Я свернул влево и, спускаясь по лестнице, начал отчетливо различать тошнотворный запах гниения и испражнений. И как бы это ни были противно, его появление означало, что я приближаюсь к канализационным тоннелям, в которые в итоге и должен буду попасть, чтобы выбраться по ним из города. Значит, старая карта не врала, и это уже радовало.

Запах, однако, скоро стал настолько сильным, что мне пришлось достать платок и прижать его к лицу, зажимая нос. Яркий принялся чихать и фыркать, то и дело тряся головой, словно пытаясь избавиться от отвратительной вони, которая, по мере нашего продвижения по тоннелям, лишь усиливалась.

– Прости, малыш, – сказал я ему. – Плоток у меня только один. Но, честно скажу, он не спасает.

Яркий в ответ только снова чихнул.

Тоннель. Развилка. Тоннель. Развилка…

Я не сразу заметил, что тишины больше нет, и кроме моих собственных шагов, гулко разносящихся по каменный коридорам, присутствует и шум потока воды, его журчание и бульканье. Мне представилась коричнево-зеленая река нечистот, текущая по тоннелю, и ком тошноты подступил к горлу. Немалых усилий мне стоило сдержать его.

Вот впереди показалась мощная деревянная дверь, обитая сталью.

«Дверь?», – удивился я и, остановившись, сверился с картой.

Я шел в правильном направлении, то и дело проверяя себя, и не мог сойти с маршрута. Но никакой двери на моем пути не должно было оказаться. Однако, её наличие легко объяснялось, если подумать. Здесь, именно в том месте, где она располагалась, и был тот самый переход, через который я по плану должен был попасть из старых тоннелей в канализацию. И дверь установили вполне логично для того, чтобы отгородить одно для другого. Причины могли быть самые разные, вплоть до банального стремление не пустить в канализацию беглецов вроде меня. В старом городе располагалось множество подобных спусков, и немало могло быть тех, кто хотел ими воспользоваться в целях той же пресловутой контрабанды, например. В канализацию же попасть снаружи было еще легче, и дверь так же могла защищать неразумных и любопытных подростков от того, чтобы заблудиться в лабиринте старинных тоннелей, которые вполне могли стать могилой, если под рукой нет карты. Власти города лишь приняли разумные меры. Но, так или иначе, по каким бы причинам это дверь не находилась здесь, для меня ее наличие было совсем некстати.

Я приблизился и осторожно толкнул ее, подтверждая то, что и так уже понял – дверь заперта. Я толкнул еще несколько раз уже сильнее, но тяжелая преграда даже не покачнулся.

– Приехали, – проговорил я вслух.

Опустившись к замочной скважине, я внимательно осмотрел замок. Отец учил меня вскрывать такие, но сейчас, не имея под рукой никаких подходящих инструментов, я никак не мог воспользоваться своим опытом взломщика.

«Что же делать?».

Я достал карту и снова сверился с ней. Тоннель, в котором я оказался, должен был тянуться некоторое время вдоль канализации, и, если идти вправо, в нужном мне направлении должно было повстречаться еще два подобных прохода. Надеяться на то, что там дверей нет, было конечно глупо, и все же ничего другого мне не оставалось. Я поднялся, сложил карту и двинулся к следующему переходу.

Спустя минуты три-четыре, Яркий вдруг вздрогнул, быстро развернулся у меня на плече, устремив свой взгляд в темноту за моей спиной и, выгнув спину, зашипел. Зашипел так, как делал это в клинике доктора Киннера. Его шерсть начала искриться, и между рогами заплясали яркие огоньки.

– В чем дело?! – я быстро обернулся, и Яркий, спрыгнув с моего плеча, оттолкнулся от стены и приземлился прямо передо мной.

Что-то в темноте за нами пугало его. Зверь не переставал шипеть и стал медленно пятиться назад, в то время как шерсть и рога его светились все ярче, и я услышал знакомый мне нарастающий рокот – звон маленького колокольчика. Тут мне действительно стало страшно. Ведь я не видел ничего там, в темноте тоннеля, но поведение Яркого ясно давало понять, что мы здесь не одни.

Я быстро достал пистолет и направил вперед, целясь в неизвестного врага, скрывающегося во мраке.

– Кто здесь?! – прокричал я.

Яркий поравнялся со мной и перестал пятиться. Теперь мы стояли рядом друг с другом, готовые принять бой. Усердно вглядываясь в темноту, я по-прежнему не видел ничего, но воображение рисовало красные глаза монстра и силуэт антропоморфного чудовища, этакого ожившего мертвеца, с обнаженных желтых костей которого свисала гниющая, почерневшая плоть. Шум воды стал достаточно громким, чтобы кто-то, задавшись такой целью, мог бы скрыть за ним свои шаги, передвигаясь босиком. Поэтому, если неизвестный враг захочет подобраться ко мне, я едва ли смогу его услышать.

От испускаемого Ярким напряжения, казалось, вибрировал сам воздух. То и дело от его когтей и рогов отскакивали белые искры. Он накопил силы для мощного удара.

Тут я услышал шорох, или скрежет, прямо у себя за спиной. Точно не могу сказать, что это был за звук, ведь он появился и стих всего за одно мгновение, но мне кажется, что самым близким к нему будет звучать скрежет когтей по камню, хотя возможно, здесь и нет ничего общего. В любом случае среагировал я молниеносно. Развернулся и произвел два выстрела в темноту. Грохот оглушил меня, но я все равно могу поклясться, что услышал вопль не звериный, скорее, человеческий, но такой истошный, хриплый и дикий, что мне сложно поверить в его людскую природу. Кроме того, во вспышке мне почудился силуэт, высотой не меньше трех хвостов, взвившийся всего в каких-то трех-четырех шагах от меня, но даже примерные очертания его я разобрать не смог.

Через мгновение, следуя моему примеру, или может, различив врага в своем направлении, Яркий пустил в тоннель длинную ленту света, которая резко напряглась и хлестнула мрак подобно кнуту, после чего разорвалась ярко-белой вспышкой, опалившей каменные стены.

На несколько секунд меня ослепило. Усердно стараясь проморгаться, я вглядывался сквозь плывущие перед моими глазами белые круги в темноту, боясь пропустить затаившегося там противника. Но никто не выскочил на нас из мрака.

Тянулись секунды, сливались в минуты, а мы с Ярким так и стояли, глядя каждый в своем направлении. Дрожь в моем теле спадала, страх постепенно отступал, и я попытался мыслить здраво. Уже довольно продолжительное время никто не подавал признаков присутствия, и даже Яркий перестал шипеть, хоть и не перестал испускать свечение и искриться. Все же это был знак, что противники, кем бы они ни были, отступили. Оставаться на месте и ждать их следующей атаки было бессмысленно, и я принял решение идти дальше. До другой двери, по моим подсчетам, оставалось не более двух сотен хвостов.

– Пойдем вперед, – сказал я Яркому решительно.

Зверь оглянулся на меня, и я мотнул головой в сторону тоннеля перед собой. Яркий обернулся на темноту, в которую совсем недавно нанес удар, и словно убедившись, что никто оттуда не нападает, развернулся и засеменил вперед. Я быстро пошел следом.

Шагов через десять-двенадцать я обнаружил на полу темные бесформенные следы, предположительно кровь, кажущуюся черной, как смола, в свете лампы. Может быть, и не были эти следы кровью, и не имели отношения к тому, в кого я стрелял в темноте, однако на тот момент я решил именно так, понадеялся, что всё-таки попал в кого-то, и дикий крик боли мне не почудился.

Мы оказались у следующей двери даже раньше, чем я ожидал, и та, как и следовало предполагать, была заперта.

– Вот черт! – выругался я и огляделся.

Вокруг темнота, теперь ставшая еще более зловещей, чем прежде, ведь теперь я был точно уверен, что в ней скрывается нечто. Может быть, эти кто-то, окружившие нас, не так уж и опасны и не нагнали бы на меня ни капли страху, встреть я их при свете дня. Но здесь, в темных тоннелях под городом они были хозяевами положения, а мы с Ярким – лишь добычей.

Я глянул на Яркого, и тут же мне в голову пришла логичная идея.

– Ты, должно быть, сможешь разобраться с этой дверь, верно?

Яркий, до того настороженно озирающийся по сторонам, теперь взглянул на меня и наклонил голову вправо, пытаясь понять, что же именно я от него хочу.

– Эта дверь! – я несколько раз с силой толкнул ее, демонстрируя Яркому преграду. – Ее нужно открыть. Иначе мы не выберемся.

Яркий перевел взгляд на дверь и, немного приблизившись к ней, глухо зарычал. Не будь мы в таком пугающем и неприятном положении, подобная злость на самую простую дверь могла бы даже вызвать у меня улыбку. Яркий, словно, принял преграду за своего личного врага, с которым собирался разобраться прямо здесь и сейчас.

Я отошел чуть в сторону, держа револьвер наготове. Теперь мне удалось, наконец, в деталях рассмотреть, как именно происходит сотворение этих смертоносных светящихся лент. Свет, излучаемый шерстью Яркого, каким-то образом конденсировался на его спине, распространяясь по хребту длинной полосой, тянущейся от основания хвоста до самой головы. В какой-то момент, когда Яркий решал, что пришло время действовать, между его рожек проскакивала вспышка, и волна от нее проносилась по этой полосе света, как бы разрезая ее, а отслоившаяся часть устремлялась вверх. Думаю, что количество лент и их силу он способен был регулировать, отделяя от накопившегося на спине потока требуемое количество энергии. В данном случае Яркий испустил всего одну, довольно тонкую ленту, которая, метнувшись вперед, лизнула дверь по диагонали от потолка до пола, и та с треском стала разваливаться на две части. Воздух наполнился запахом горелой древесины.

– Отлично! – я ринулся вперед и толкнул разделённые половинки двери.

Они подались куда легче, чем я сам того ожидал, и пролетев вперед, я упал на колени, чуть не разбив при этом лампу. Но хуже было даже не это, а то, что я чуть не угодил в самую настоящую клоаку. В хвосте передо мной протекала та самая река нечистот, которая даже в слабом свете моей лампы выглядела куда отвратительнее, чем я мог себе представить. Тошнотворный запах и булькающие звуки, наконец, соединились в одно целое, явив мне самый настоящий поток дерьма.

Я резко вскочил, превозмогая резкий приступ тошноты и головокружения, отступил назад, отвернулся и прижался к стене, стараясь дышать ртом сквозь плотно стиснутые зубы. Едва ли прежде я видел в своей жизни что-либо столь же мерзкое, как эта река, текущая под самым просвещенным, самым восхваляемым, самым уважаемым и высококультурным городом нашего современного общества. Вот вся его действительность, пропущенная через фильтр человеческого тела, лишившаяся напущенной нравственности и всяческой лжи, текла здесь, спрятанная от живых глаз. Ведь никто не хотел видеть действительность такой, никто не желал знать, что именно он, наряду с остальными, причастен к существованию этой мерзости. И я бы тоже не хотел этого знать и лицезреть.

Яркий выскочил из тоннеля спиной вперед и снова зарычал, глядя во мрак. Это отвлекло меня от философии реки нечистот и борьбы с позывами собственного организма, отчаянно желающего выплеснуть наружу всё то, что было с аппетитом поглощено мною за ужином в храме.

Глаза щипало, мерзкий ком в горле не давал вздохнуть, я буквально задыхался. И все же, взяв себя в руки, я обернулся к проему, из которого мы пришли. Мне показалось, может, действительно лишь показалось, что на самой границе тьмы и света что-то двинулось. Я не стал разбираться в том, что вижу и вижу ли действительно что-либо. Даже слабого намека на то, что наши неизвестные враги вернулись и собираются взять реванш, мне было достаточно, чтобы вскинуть руку с револьвером и произвести в темноту ещё два выстрела.

На этот раз я совершенно точно в кого-то попал. Не было криков, лишь опадающая тень и хрип, который продолжался, даже когда в моих ушах перестал звучать гулкий звон от выстрелов. Кто-то утробно хрипел в темноте, и в этих звуках не было угрозы, они походили скорее на последние попытки умирающего наполнить легкие воздухом.

В этот момент, должно быть, стоило немедленно убраться оттуда, но даже в подобном положении, окруженный тьмой и невыносимым смрадом, я не мог уйти, не получив ответа. Чертово любопытство.

Я сделал шаг вперед, и в свете лампы появились грязные ступни, конвульсивно подергивающиеся, определенно человеческие. Всё похолодело у меня внутри, сердце словно перестало биться от страха. Но я сделал еще несколько шагов и разглядел, наконец, в кого именно попали мои пули. Это был человек. Заросший волосами и абсолютно нагой, он был похож на старика, но за слоем грязи, покрывавшей его кожу, уже невозможно было определить возраст – лежащему передо мной вполне могло не быть и двадцати. На его рваных губах пузырилась кровь. Он хрипел, уставив остекленевший взгляд в потолок, а его глаза были настолько тусклыми и бесцветными, что он вероятно давно уже ослеп. Обе мои пули угодили ему в грудь, и как минимум, одна из них прошла его тело насквозь, потому под ним стремительно расширялась темная лужа.

Яркий снова зарычал в темноту, давая понять, что убитый мной, здесь не единственный противник. Собственно, оно и так было понятно, ведь там, в тоннеле, нас обошли с обеих сторон, а значит, есть как минимум второй. Тем более, что в теле этого человека я не заметил больше свежих ран от пуль, следовательно, в первый раз я подстрелил кого-то другого.

– Забирайся! – крикнул я Яркому, и тот запрыгнул мне на плечо.

Я медленно отступил назад, держа револьвер и лампу перед собой. А когда, наконец, вышел из проема, я выстрелил еще раз, не рассчитывая в кого-то попасть, а только чтобы снизить вероятность преследования.

Затем я ринулся прочь от зияющего мраком перехода, соединяющего мир смердящих испражнений Мистрейда с полумистическим миром древних тоннелей, построенных задолго до рождения всех ныне живущих. Я бежал вдоль реки нечистот к столь желанному выходу. Мне действительно казалось, что я не могу дышать, голова кружилась от духоты и бега, на коже выступил пот, и одежда прилипла к телу. От того создавалось еще более мерзкое ощущение, словно я уже окунулся в эту реку и вдоволь в ней поплавал. Жуть.

Продвигаясь практически вслепую, прижимаясь плечом к стене и перебирая по ней руками, инстинктивно стремясь быть как можно дальше от гнусного потока, я все равно ощущал эту вязкую, склизкую, смердящую жижу на своей коже, и в тот момент как никогда ненавидел себя за столь живое воображение, остановить которое способен не был.

Поворот. Еще один…

Я хорошо запомнил маршрут, но все же один раз мне пришлось остановиться и, превозмогая отвращение ко всему окружению и к самому себе, свериться с картой.

Не знаю, как долго длилось мое блуждание во мраке вдоль реки отходов, исторгаемых Мистрейдом, но вот, наконец, впереди забрезжил свет, и я устремился к нему, хрипя и то и дело сплевывая с языка гадкий привкус, описать всю мерзость которого я не возьмусь.

От потока отделялся небольшой рукав и, пройдя вдоль него совсем немного, я в итоге оказался возле решетки. Здесь рукав впадал в реку, и я уже видел набережную, погруженную в ночной полумрак, который, в сравнении с тьмой тоннелей за моей спиной, был яснее дня. Я оказался там, где и должен был, на самой окраине города, в трущобах. До выхода на поверхность оставалась лишь три-четыре хвоста, но решетчатая дверь оказалась заперта на висячий замок с наружной стороны.

Не в силах больше терпеть эту вонь и чертовы тоннели, я с гневным криком ударил ногой по двери, от чего заходила ходуном вся решетка. Но замок остался на месте.

Решение нашел Яркий. Решение, надо сказать, мог бы найти любой дурак, ведь оно было на самом виду. Зверек спрыгнул с моего плеча и свободно пробежал на ту сторону решетки, в месте, где не доставало двух прутьев, и без труда мог протиснуться даже такой здоровяк как я.

Ощутив легкий укол стыда за то, что позволил гневу взять верх над собой, даже не постаравшись найти решение проблемы, я пролез за Ярким и наконец-то покинул канализацию.

На ватных ногах я добрался до ржавого парапета и склонился над рекой, чуть ли не повиснув на нем. В тот момент на меня нахлынули разом все воспоминания о пережитом. Отвратительная река нечистот, булькающая и смердящая. Обнаженный человек, одичавший, слепой и убитый мной, возможно, за одно только слабоумное любопытство, которое я принял за агрессию. Все это закружило меня, выбило почву из-под ног, и подавшись вперед, я таки прочистил свой желудок, выплескивая всё его содержимое в чистую реку. За первым подступил и второй позыв, и я не стал ему сопротивляться. Во время этого процесса я чуть не потерял подаренную Леонардом шляпу, в последний момент почувствовав, как она сползает с головы, и успев прижать ее ладонью.

Потом пришло облегчение. Тяжелый ком покинул мою грудь, дышать стало свободнее, и я ощутил огромную слабость. Ноги подкосились, и я осел на одно колено. Дрожащими руками стянув с плеча сумку, я достал из нее флягу и, отвинтив крышку, что удалось мне далеко не с первого раза, я несколько раз прополоскал рот, затем сделал несколько глотков холодной воды и протянул флягу Яркому, сидящему возле меня.

– Хочешь пить?

Он схватился за горлышко обеими передними лапами, и когда я наклонил флягу, стал жадно глотать воду.

После я промочил в этой же воде свой платок и обтер им лицо и руки. Хотелось с головой немедленно окунуться в ванну, наполненную горячей водой, источающей терпкие ароматы масел и благовоний. Хотелось тереть свое тело мочалкой с неистовой силой, натирая кожу докрасна, лишь бы из пор полностью вышло вся та мерзость, что, как мне казалось, осела на мне толстым слоем, как на том мужчине, которого я убил в тоннеле. Но такой роскоши я позволить себе не мог, и вряд ли смогу в ближайшее время. Оставалось лишь пользоваться тем, что было под рукой.

Перед глазами снова всплыл образ застреленного мной дикаря. Как неестественно дергалось его тело в предсмертной агонии, как страшно он хрипел, пытаясь вздохнуть в последний раз. От этих воспоминаний дрожь в моем теле усилилась, меня трясло как от мороза. В голове всплывали вопросы.

«Кем был этот человек? Почему оказался там? Был ли он живым доказательством существования тех самых пожирателей плоти, планировал ли сорвать с меня живьем кожу? Или может, он просто деградировавший бедолага, отвергнутый обществом и бежавший во мрак тоннелей, чтобы лишиться там всего человеческого, ослепнуть и влачить жалкое существование, питаясь крысами и жуками? А может быть, всего понемногу? Так или иначе, но я его убил».

И это был первый человек, которого я убил в своей жизни. Осознание данного факта странным, не оформившимся чувством засело где-то на задворках моего сознания. То не была вина, нет. Я не чувствовал себя виноватым за то, что защищался. Я был окружен темнотой и неизвестностью, неужели кто-то на моем месте поступил бы иначе? Однако, нечто неопределенное я все же чувствовал по этому поводу, но понять, что именно, ещё не мог, и возможно, не смогу никогда.

– Ты откуда такой вылез, паренек? – услышал я скрипучий голос у себя за спиной.

Схватив с земли револьвер, я резко обернулся, готовый пристрелить любого, кто окажется ко мне ближе, чем на два шага. Яркий тоже встрепенулся и, выскочив из-за меня, припал к земле, зашипел и заискрился.

Говоривший оказался обычным бездомным, с головой укутанным в какие-то серые лохмотья. Наша реакция не на шутку перепугала его, и бедолага тут же вскинул руки, демонстрируя нам свои грязные ладони.

– Эй, эй, не надо! Не убивайте старого Зеда. Старый Зед не причинит тебе вреда, – он переводил испуганный взгляд с меня на Яркого и обратно, словно пытаясь понять, кто из нас опаснее.

Я выдохнул и, опустив трясущуюся руку, убрал револьвер в кобуру. Оценив мою реакцию, и Яркий перестал светиться и пускать искры.

– Забавная у тебя собачка, парень, – пробормотал старый Зед, всё еще держа руки поднятыми. – У Зеда тоже была собачка, вот только он совсем не помнит, что с нею сталось.

Я медленно поднялся и, перекинув сумку через плечо, огляделся. Вокруг реки стояли преимущественно деревянные домики, этакие муравейники, вспучивающееся во все стороны огромным количеством самодельных пристроек и надстроек. Между ними тянулись, как паучьи сети, веревки, на которых весело белье. В трущобах Мистрейда прежде я бывал лишь единожды и отметил тогда невероятно мерзкий запах грязи, гнили и мочи, но теперь после того, как я побывал в канализации, мне казалось, что воздух здесь самый свежий и чистый, я никак не мог надышаться им.

Снова бросив взгляд в сторону темной, зловонной клоаки, из которой выбрался, я обернулся к Зеду и спросил:

– Давно здесь живешь?

– Хех… – бездомный заулыбался, обнажая почерневшие обломки зубов. – Старый Зед живет здесь так давно, что уже и не помнит, жил ли когда-нибудь где-то еще. Пожалуй, что нет, пожалуй, что старый Зед всегда жил тут.

– А там ты бывал? – я махнул рукой в сторону решетки.

Мне хотелось найти хоть какое-то объяснение всему произошедшему в этих тоннелях.

– Нееет… – протянул Зед, изменившись в лице. – Туда старый Зед не ходит. Нечего там делать тем, кто еще любит этот мир.

– Что это значит?

– Ну, у нас тут говорят, что если тебе мир больше не мил, что если нету больше сил терпеть такую жизнь, но и бросаться в реку или лезть в петлю не хочешь, то отправляйся вот туды. В темноту. Там, говорят, о тебе позаботятся.

– Позаботятся? – нахмурился я. – Кто?

– Да откуда ж старому Зеду знать? Старый Зед туда не ходит. Но старый Зед видел, как туда уходили бедолаги, уставшие влачить такое скудное существование, и не возвращались. И старый Зед слышал, как там в темноте, кто-то ходит, стонет, дышит. Страшное там место. Для тех, кому не мил больше белый свет. А старому Зеду, хоть порой и приходится тяжко, все же под небом куда приятнее, чем там, в темноте. Старый Зед может и сам о себе позаботиться.

Я кивнул, не сказать, чтобы удовлетворенный ответом, но все же слишком утомленный, чтобы пытаться выведать больше. Все же не в том была сейчас моя цель. Может быть, когда-нибудь, когда всё это кончится, когда за мной не будет гнаться целый клан, и жизнь снова станет чуточку проще, я вспомню обо всем здесь случившемся и попытаюсь отыскать ответ, удовлетворив свое природное любопытство. Но на тот момент с меня явно хватило тоннелей и их тайн. Я выбрался оттуда, и это главное.

Определив, в какую сторону предстоит двигаться, я поправил сумку и сделал жест Яркому забираться на плечо, что он тут же и сделал.

– Эй, друг, ты забыл свою лампу, – услышал я вслед слова старого Зеда.

– Оставь себе, – бросил я через плечо. – Мне она больше не понадобится.

– Спасибо, друг. Храни тебя Властитель.

Спустя полчаса я уже стоял на границе города. Я покидал Мистрейд с удовольствием, теперь уже точно решив никогда сюда не возвращаться. Всё, что я увидел под его улицами, лишь утвердило во мне это решение. Таково было наше с ним последнее прощание. Мистрейд явил мне свою истинную суть, словно сказав этим: «Ты был прав, Клиф. Вот какой я на самом деле. Ты всегда был прав. Не нравится? Ну и катись к черту. У меня есть десятки тысяч других, кто будет продолжать наполнять меня жизненной силой. Ты мне не нужен. Катись прочь и не возвращайся».

Я оглянулся и бросил последний взгляд на город, в котором прожил почти десять лет, но который так и не стал для меня домом. Втянув в легкие прохладный ночной воздух, я вдруг понял, что не чувствую в нем больше городского смрада, ни того, что наполняет город сверху, ни того, что царит внизу. Воздух был действительно свеж, и это даже заставило меня улыбнуться, возвращая сознанию спокойствие и ясность. Я развернулся и с этой странной улыбкой на губах зашагал прочь.

Я покидал Мистрейд без сожалений.

На горизонте зарождался новый день. Гася в темном небе звезды, свет медленно наполнял собою мир, сменяя темноту голубовато-серыми сумерками. Бегущие к востоку перистые облака приобрели нежно-розовый оттенок и стали похожими на некий изысканный десерт из заварного крема и зефира, которым любят побаловать себя столичные барышни. Цвета рассвета были настолько сочными, что я без труда смог представить себе вкус этого десерта, приторно сладкий, с легким клубничным послевкусием.

Как только река вышла за пределы Мистрейда, берег стал более диким, заросшим, продвигаться по нему становилось трудно, и все же я не собирался никуда сворачивать, пока не доберусь до города Рифтен, что располагался парой лиг ниже по течению. План был таков: добраться до Рифтена к открытию банка клана Азра, в котором хранил свои сбережения, как можно быстрее снять необходимую для путешествия сумму и покинуть город на утреннем дилижансе. На руку мне играло то, что банковская система была единственным делом, которое запрещалось монополизировать, и каждый старший клан предпочитал хранить свои денежки в своем собственном банке. Потому я был спокоен хотя бы за то, что Стриксы никак не смогут отследить мои перемещения по снятию средств со счёта, Азра не дадут им такой информации ни при каких условиях. Конечно, ориентировку на меня уже могли разослать по всем окрестным городишкам Мистрейда, ведьТеодор Стрикс едва ли не предполагал, что я собираюсь бежать из города. Однако, в какую именно сторону я направлюсь, он знать не мог, а мелких городков под Мистрейдом десятки, поэтому у меня был хороший шанс уйти незамеченным как можно дальше, тем более, если действовать быстро и избегать встреч с полицией.

Яркий, как только мы покинули город, спрыгнул с моего плеча и с головой скрылся в высокой и мокрой от росы траве. Я смог наблюдать его перемещения только по колыханию зеленых стеблей и по мельканию белой спины между ними. Фыркая и пыхтя, Яркий прыжками продирался через густые заросли, временами резко останавливаясь, словно прислушиваясь к чему-то, а может быть, к собственным ощущениям, и вдруг снова срывался с места, следуя одному ему понятной логике. Похоже, что Яркому доставляло удовольствие это долгожданное единение с природой, он вряд ли был городским жителем, и Мистрейд мало подходил для подобного создания. Здесь же, на диком, заросшем берегу Яркий вдруг осознал себя частью мира, и это привело его в восторг. В то время, как я шел придавленный к земле тяжелыми думами и планами, страхами и сомнениями, он просто наслаждался, словно и вовсе забыв о том, что всего каких-то три часа назад сражался с невидимым врагом в темных тоннелях. Мне оставалось только завидовать подобной легкости.

Через некоторое время над травой показалась голова Яркого, на левом роге висела сломанная сухая травинка, а по носу ползла маленькая зеленая гусеница. Яркий попытался скосить на нее глаза, и вышедшее у него при этом выражение рассмешило меня. Он резко мотнул головой, и крохотное создание отправилось в полет туда, откуда и явилось. Яркий же уставился на меня, и поклясться могу, что на его мордочке я видел улыбку. Недоумение, удивление, все это легко читалось в фиолетовых глазах, а сама мордашка выражала радость, слегка безумную, пьяную радость, зато естественную и открытую. Рот зверька был приоткрыт, демонстрируя розовый язык и белые зубы, он быстро и часто дышал.

– Да, дружище, – сказал ему я, – мне тоже здесь стало куда лучше, чем в городе.

Яркий быстро осмотрелся по сторонам, а затем, резко сорвавшись с места, бросился к реке. Секунду спустя он уже взмыл в воздух, прыгнув с земли хвоста на три, не меньше и, расправив лапы, под которыми тут же раскрылись перепонки. И на таких вот импровизированных крыльях он спикировал практически к самому центру реки. За секунду до столкновения с поверхностью Яркий быстро сгруппировался, свернулся в комок и с плеском окунулся в воду.

В первые мгновения я не на шутку испугался за него. Река хоть и не была широкой, ее течение в этом месте было очень бурным. К тому же, пусть на дворе и стояла поздняя весна, вода все же еще мало подходила для купания. Но Яркий, вопреки всем моим опасениям, знал, что делает. Очень скоро его голова показалась над водой, и он, отплевываясь, принялся грести. Он плыл по-собачьи, перебирая передними лапами, но при этом еще и активно помогая себе хвостом, за счет чего быстро приближался к берегу. И все же течение отнесло его довольно далеко вперед, прежде чем зверь успел вылезти из воды.

Когда я подоспел, Яркий лежал на траве и тяжело дышал. На его шерстке блестели крупные капли воды. Он устал, но то была приятная усталость, я сразу это понял. Яркий был доволен исполненным заплывом, как может быть доволен спортсмен своими достижениями.

– Передохнем? – улыбнулся я и опустился рядом с ним.

Порывшись в сумке, я обнаружил ломоть хлеба, несколько ломтиков копченого бекона и кусок вяленого мяса размером с мой кулак. Еще раз мысленно поблагодарив Леонарда за заботу, я отломил кусок хлеба, положил на него бекон и протянул Яркому.

– Будешь?

Глаза у него загорелись при виде еды. Похоже, Яркий проголодался. Да и я тоже. Теперь, когда пережитое в тоннелях осталось где-то позади и казалось чем-то нереальным, словно кошмарным сном, ко мне вернулся аппетит.

Некоторое время мы сидели на берегу, жуя хлеб с беконом и наблюдая за наступлением нового дня, за тем, как свет окончательно побеждает тьму. О чем думал Яркий, мне неизвестно, но я размышлял о том, что не хочу возвращаться в город. Ни в один из городов, ни в Мистрейд, ни в Виолент, ни куда бы то ни было еще. Размышлял о том, что, возможно, пришло время наконец исполнить нашу с Тессой мечту и поселиться где-нибудь вдали от цивилизации…

«Пусть теперь я один, ну и что? У меня есть мои воспоминания, и Яркий будет рядом, а ему явно природа куда милее городов».

И чем больше я об этом думал, тем больше росла уверенность в том, что мне нет смысла возвращаться в цивилизацию.

«Навещу Мориса, только чтобы лучше понять Яркого, а потом всё – больше никаких городов, никакой светской жизни».

Так много лет я играл в местного, но, в конечном счете, я был лишь наполовину селенианином. На протяжении десяти лет я слушал только эту половину своего естества, потакал ей, купаясь в лучах собственной славы. Но те дни прошли, моя муза мертва, и навряд ли я смогу написать еще хоть одну книгу. Так, может, пора было прислушаться к другой половине? К той, которая родом из холодной Волхарии, страны густых, темных лесов и беспощадных зим? Большинство селениан до сих пор считают волхаринов дикарями, предпочитающими сельских образ жизни городскому и старые обычаи предков всем новомодным достижениям научно-технического прогресса. Они не далеки от истины. Всё так и есть, большая часть волхаринов живет в деревнях и молится Серебряному Волку, хранителю лесов, чья шкура соткана из нитей света Рунона, что восходит над Адверсом по ночам, окутывая мир своим серебряным сиянием. Они верят, что когда-то тоже были волками, а обратившись в людей, совершили страшную ошибку, за которую в каждой молитве просят прощения у Серебряного Волка. Такой вот странный народ, связь с которым я давно утратил, но никогда не переставал ощущать в себе его дух, рвущийся прочь от цивилизованной жизни к просторам лесов, полей и гор. Может быть, пришло наконец время прислушаться к нему?

Тесса опустилась рядом. Я отвернулся от нее, надеясь, что фантом развеется, если я не стану обращать на него внимания.

«Не хочешь меня видеть?» – прозвучал ее голос.

«Очень хочу, ты знаешь», – ответил я мысленно. – «Но настоящую, а не… такую».

«Прости. Я могу уйти, если хочешь».

«Нет, не можешь».

«Потому что ты не хочешь. Ты не отпускаешь меня».

«Я не знаю, как. За эти три года я так и не научился жить без тебя».

«Потому я всё еще с тобой».

Я лишь тяжело вздохнул, и провёл пальцами по браслету на руке.

«Больно...», – проговорила Тесса. – «Тебе так больно. Но станет лучше, возможно, скоро. Ты, наконец, сдвинулся с места, начал действовать и строить планы, может быть, – это шаг к избавлению от боли? Мой отец был прав: тебе давно стоило отправиться в путь. В Мистрейде для тебя больше ничего не осталось».

«Прежде у меня не было поводов куда-то отправляться».

«Теперь есть».

Я взглянул на Яркого, который, щурясь, наблюдал за тем, как из-за горизонта медленно показывается край солнца.

«Да, теперь есть».

«Он стоит того, чтобы бороться?»

«Конечно».

«А чтобы умереть?».

«Что ты хочешь сказать?».

«Ничего конкретного. Лишь выражаю беспокойство».

Я иронично ухмыльнулся в ответ.

«Что в этом такого? Я просто хочу быть уверена в том, что ты готов к последствиям своих действий».

«Я готов».

«Даже если окажется, что никаких шансов не было с самого начала, и этот путь ведет в никуда?».

«Я уже давно иду по такому пути».

«Значит, вопрос лишь в том, удастся ли тебе с него свернуть», – заключила Тесса.

«Скоро узнаем».

Я поднялся и глянул на Яркого.

– Нам пора отправляться в путь, – сказал я, и зверек, быстро поднявшись, решительно засеменил вперед.

Последовав за ним, через несколько шагов я обернулся и увидел Тессу там же, где она мне и явилась. Ее силуэт не сдвинулся с места. Она так и сидела на берегу, и глядела нам вслед с тоской и грустью. Я отвел глаза и больше не оборачивался.

Светало очень быстро, и скоро уже от ночи не осталось и следа, лучи солнца прогнали ее прочь. Русло реки извивалось подобно змее, и на берегу постепенно стали появляться следы человеческой деятельности: деревянные помосты, самодельные причалы и привязанные к ним лодки, принадлежащие рыбакам из близлежащих деревень. В некоторые уже грузились хмурые мужчины, и были они столь заняты своим делом, что нас с Ярким одаривали не более, чем мимолетными взглядами.

За очередным поворотом реки показалась водяная мельница. Массивное колесо, тяжело скрепя, загребало воду. Когда мы подошли ближе, Яркий остановился и с интересом стал разглядывать старый механизм.

– Пойдем, приятель, – позвал его я. – Нам нужно обойти эту штуку.

Мы поднялись чуть выше по крутому склону берега, чтобы обогнуть мельницу и затем вернуться обратно к реке. До Рифтена оставалось не больше двух тысяч хвостов пути.

И тут я услышал голоса. Яркий тоже их услышал и заметно напрягся. Всё потому, что звучали эти голоса совсем недобро.

Я остановился и прислушался. Можно было разобрать мужской голос. Нет, два мужских голоса. Один был высокий и сиплый, другой говорил реже и басом. Но был и женский голос, и вот именно он заставил меня заволноваться. Девушка, а голос без сомнений принадлежал молодой девушке, как мне показалось, была напугана, она пыталась что-то сказать, но мужчины то и дело прерывали ее, и создавалось ощущение словесной перепалки с очень негативным настроем. О чем шел разговор, я понять не мог, но откуда исходили звуки, определил без труда. Чуть в стороне от берега стоял небольшой амбар, к которому тянулась узкая песчаная дорога от мельницы.

Мы с Ярким переглянулись, и я приложил палец к губам в знак молчания. Странно было предполагать, что Яркий знает этот жест, и все же он меня понял, я в этом не сомневался.

«Невероятный уровень эмпатии…» – вспомнились мне слова доктора Киннера.

Мы стали медленно подбираться к амбару. Голоса звучали все отчетливее, и очень скоро я стал разбирать слова.

– Прошу… вы ошиблись, – это говорила девушка, ее голос дрожал, казалось, она вот-вот сорвется на рыдания.

– Я устал от того, что эта сучка держит нас за дураков, – прохрипел первый мужской голос. – А ты, Билл?

– Ага, и мне это тоже порядком надоело, – подтвердил басистый.

– Вы ошиблись, – повторяла девушка. – Я ничего не брала. Отпустите меня, пожалуйста.

– Ага, как же, – я услышал смачный плевок, должно быть, обладатель сиплого голоса жевал табак, что объясняло его неразборчивую речь. – Не дури мне голову, красавица, а то я быстро тебе объясню, что мы не те, с кем тебе стоит шутить.

– Пожалуйста, оставьте меня.

– Да что ты трясешься-то? Чего тебе бояться, коли совесть чиста?

– Вы меня пугаете.

– Мы? Серьезно? Ну, ты слыхал, Билли?

Второй хохотнул.

– А мы – парни неплохие, так что не боись. Да ты знаешь, поди. Вчера вон как с нами ворковала и задком своим виляла перед нами с братцем. Помнишь, Билл? И так тебе повернется и сяк, и подмигнет, и на коленочки присядет. Ну, а теперь чего вдруг сникла, побледнела, а, красуля? Расправь-ка крылышки свои и задком вильни, авось мы с братом и простим тебе все грешки мелкие.

– Мой брат будет искать меня. Если я не вернуть, он придет за мной в город.

– Да ну? И что же он поделает, братец твой? Вшивый циркач и вор поганый, вот кто он такой. И ничего он нам не сделает. Пусть только сунется, мы и его поучим, как вести себя подобает с уважаемыми людьми.

Я, наконец, подобрался к амбару вплотную. Ворота были раскрыты настежь, но заглянув в широкий проем, я рисковал выдать себя, а к такому был еще не готов. Однако, я без труда нашел щель между старыми досками и прильнул к ней. Картина, которая мне открылась, не сулила ничего хорошего. Двое мужиков, на вид деревенские увальни, прижали девушку к деревянной переборке и один, тот, кто говорил чаще, подкреплял свои слова внушительных размеров охотничьим ножом, которым махал в воздухе перед лицом девушки. Их жертва, по всей видимости, была саббатийкой. Такой вывод я сделал по красно-черной расцветке ее пышного платья и черным, как уголь, вьющимся волосам. Ничего больше рассмотреть в такую щель не удавалось. Но и от увиденного внутри у меня все похолодело. Исход происходящего едва ли мог стать хорошим. Если эта девушка саббатийка, то где-то поблизости должен быть и ее табор, и, несмотря на всю свою браваду, эти парни не могли быть настолько глупы, чтобы после всех этих угроз отпустить ее восвояси. Саббатийцы мстительны, всем это известно. За пролитую каплю своей родной крови они умоются в чужой. Таков уж их суровый нрав. А раз так, то у решившихся на подобный поступок мужиков оставался всего один выход: убить девушку и замести следы, что на их родной земле сделать будет не слишком сложно.

«Вот черт!» – выругался я про себя и взглянул на Яркого. Тот выжидающе смотрел на меня.

Неприятностей мне и без того хватало. За мной ведь, черт его возьми, гнались гвардейцы клана Стрикс во главе с кровожадным маньяком. Весь путь до Виолента мне следовало проделать как можно тише, избегая любых контактов с людьми и, уж точно, любых неприятностей на дороге. Однако, если я сейчас уйду, если оставлю всё так, как оно есть, то трагический исход для девушки будет предрешен.

«Но я ведь не герой какой-нибудь», – начал я спор с самим собой в собственной голове, – «Кем я себя возомнил? Рыцарем-спасителем юных дам из лап коварных чудовищ? Она саббатийка, скорее всего, воровка, за что, судя по диалогу, и оказалась в данной ситуации».

«И все же она – человек», – парировал другой я. – «Живой человек. Если я позволю ей погибнуть здесь, не стану ли сам причастным к убийству? Бездействие ведь тоже преступление. Да как я вообще смогу жить дальше, зная, что мог что-то сделать и не сделал этого? А ведь мой персонаж, Нейтан Боунз, без раздумий вступился бы за девушку. И пусть он тот еще проходимец, вор и преступник, все же имеет четкие представления о чести, благородстве и справедливости и не оставит слабого в беде».

«Это всего лишь персонаж, Клиф», – напомнил мне мой внутренний оппонент. – «Идеализированный романтический образ, а ты – реальный человек».

«Но я всегда считал, что пишу Нейтана с себя, что он тот, кем я мог бы стать. Смогу ли я теперь ассоциировать себя с ним, если проявляю малодушие и трусость в ситуации, над которой другие не стали бы даже раздумывать?».

В амбаре, между тем, сцена набирала обороты. Девушка, похоже, поняла, что не сможет уговорить своих обидчиков отпустить ее, и попыталась бежать, за что горько поплатилась. Сиплый ударил её кулаком в живот, затем схватил за волосы и оттянул голову назад с такой силой, что саббатийка истошно завопила.

– Умолкни ты! – он прижал к ее горлу нож. – Еще хоть один писк, и я клянусь, красуля, что перережу твою тонкую шейку.

Девушка всхлипывала, но замолчала.

– Вот так. Умница. Ну что, Билли, денежек наших у нее нет. Видать братцу своему всё отдала.

– Я ничего не…

– Заткнись, сказал! – рявкнул мужчина. – Помнится вчера, Билли, ты мне сказал, что с радостью заглянул бы этой вертихвосточке под юбку, помнишь?

– А то, – с глупым хохотом подтвердил второй, громко причмокнув губами в предвкушении.

– Ну, так давай братец, сегодня твой счастливый день. Загляни же ей под юбочку, авось там и наши денежки найдутся, а, может, и чего поинтереснее отыщется.

Саббатийка завопила, а я отвел взгляд и вынул револьвер из кобуры.

«Не о чем тут думать».

– А ну стоять! – рявкнул я, влетая в двери амбара и взводя курок на своей Аннабели. – Никому не двигаться!

Все трое с удивлением уставились на меня. Даже девушка, по щекам которой катились крупные слезы, смотрела на меня с удивлением и перестала сопротивляться в руках мужчины.

– Ты кто такой?

– Закрой пасть и брось нож! – приказал я как можно грознее. Рядом со мной Яркий припал к земле и зашипел на них.

– Ты откуда такой взялся? – поразился сиплый.

Вместо ответа я выстрелил. В воздух, конечно. Убивать или даже ранить я никого не собирался. Все трое дернулись и уставились на меня круглыми глазами.

– Я теряю терпение! Быстро брось нож, или следующая пуля окажется в твоей голове.

Обладатель басистого голоса, которым оказался низкорослый, заплывший жиром паренек, лет двадцати, не старше, громко сглотнул.

Второй, который держал саббатийку, был явно старше, может быть, мой ровесник. Он был худой, среднего роста, с клочковатой бородой, впалыми щеками, гнилыми зубами и маленькими хитрыми глазками.

– Хорошо, хорошо, не кипятись, дружище, – сиплый отпустил нож, и тот упал в сено к ногам девушки.

– А теперь отойди от дамы.

– Дамы? – он нервно ухмыльнулся, но не сдвинулся с места. – Да ты хоть знаешь, кто она? Сам же видишь, что воровка поганая, из циркачей этих гребаных. Представление свое убогое у нас дают уже неделю. Мы с братцем вчера там побывали. По три сильверена с носа берут, ты веришь? Я б в жизни такие деньги за эту чушь не отдал, но братец очень уж хотел. День рождение вчера у него было, вот я и раскошелился. И пока ее свора паясничала нам со сцены, эта вертихвостка терлась всё рядышком. То напитки подаст, то спросит, не надобно ль чего. А потом хватились с братцем – нет кошельков. Обчистила нас, сучка грязная.

– Не брала! Ничего не брала! – завопила девушка, уже пытаясь убедит меня, не их. – Клянусь вам, добрый человек, не брала ничего! Клевещут!

– Пасть закрой, воровка!

– Я сказал, отойди от нее! – крикнул я уже и снова взвел курок.

Сиплый, ощутив в моем голосе неподдельную угрозу, таки сдался и поднял руки, отпуская девушку. Та резко бросилась вперед, упала, подползла к моим ногам и зашлась громкими рыданиями.

– Ты не покупайся на это, парень, – сиплый сплюнул, с отвращением и разочарованием глядя на девушку. – Вся ее братия – те еще актеры. Кому хочешь голову задурят. Тебе до нее какое дело-то, а? Ты, парень, как я погляжу, не местный. Крутой, с оружием. Никак городской. Вот и шел бы своей дорогой, оставил нам самим решать свои дела.

– Видел я, как вы решать дела собирались, – я продолжал держать на мушке сиплого.

– Да мы ничего такого не хотели, правда? – сиплый обернулся к младшему брату и тот активно закивал головой. – На двор свой выхожу с утра, гляжу, идет она, та, что кошелечки наши подрезала. Ну, мы за ней и увязались, хотели только нашенское вернуть, и ничего другого. Всё остальное так, припугнуть чтобы. А без того с подобной бабою никак, сам понимаешь. Не припугнешь, всерьез воспринимать не станет.

– Пошли вон, – процедил я, устав слушать этот поток мерзости.

– А наши денежки как же?

– Лучше следить надо было за кошельками. Будет для вас уроком.

– Да как же так-то? – возмутился сиплый. – Ты же – белый человек. Нашенских кровей, не их. Как же можно-то?

– Пошли вон, – повторил я тверже, и Яркий зашипел на них, вторя моим словам.

Младший потянул за рукав брата, призывая уходить.

Сиплый несколько секунд смотрел мне в глаза с нескрываемой злобой, затем снова сплюнул и, подняв с пола свой нож, поплелся к противоположному выходу из ангара. Открыв дверь, он пропустил вперед брата, обернулся и проговорил:

– Не будь у тебя в руках пистолета, мы бы знатно с тобой потолковали.

– Но у меня он есть, так что проваливай, – я не собирался вестись на его провокации.

– Ничего, еще, может, сочтемся, урод гребаный, – с этими словами он покинул амбар.

Лишь спустя минуту после того, как они скрылись за дверью, я выдохнул и опустил револьвер.

– Спасибо вам, мистер, – пролепетала девушка, отстраняясь от моих ног и поглядывая с опаской, словно боясь, что я потребую особой платы за спасение.

Я протянул ей руку и помог встать с пола. Девушка оказалась действительно очень юна и красива. Чистокровная саббатийка, смуглая, кареглазая. Таких девушек наперебой воспевают поэты, нарекая роковыми красотками с горящими глазами и ледяными сердцами, волнующими мужей любых нардов и возрастов своими пылкими танцами и льстивыми речами. Я нисколько не сомневался в том, что она была воровкой, что именно она подрезала кошельки двух провинциальных дурачков. На то и живут бродячие таборы саббатийского народа. Давая представления в маленьких городках, они обчищают доверчивую публику. И всем это известно, однако же сотни таборов бороздят дороги Селении, и в каждом городе хватает зрителей, спешащих отдать по три сильверена за то, чтобы увидеть диковинное представление.

– Далеко твой табор? – спросил я, когда красавица закончила отряхивать свое платье от сена и вытерла щеки от слез.

– Нет, на опушке леса, чуть дальше по дороге.

– Что же ты тут делала одна?

Девушка улыбнулась и смущенно опустила глаза, так ничего и не ответив. Но мне все стало понятно без слов. Такое смущение могут вызвать лишь дела сердечные. Быть может, юная красотка навещала своего кавалера? Ведь даже им, пылким саббатийским девушкам, вопреки общему мнению, не чужды чувства и простые человеческие желания.

– Тебя проводить? – спросил я.

– Если вас это не затруднит, мистер.

– Меня зовут Клиф.

– Адаль, – ответила девушка всё с той же чарующей улыбкой на лице.

– А это Яркий, – представил я зверька, когда тот подошел к ее ногам и, поднявшись на задние лапы, с интересом изучил блестящие украшения на поясе ее платья.

Адель, не выказав ни капли удивления встрече с таким существом, опустила руку и потрепала Яркого по голове.

Мы отправились в путь до ее табора по широкой сельской дороге, изрытой глубокими колеями, которую с обеих сторон обступили бескрайние поля свежевспаханной земли, столь черной, что казалось – она поглощала лучи солнца. Большую часть пути мы прошли молча. Я озирался по сторонам и то и дело оглядывался назад, опасаясь, что лихие братцы решат последовать за нами и застать врасплох. Но вокруг не было ни души, только мы да воронье, кружащее над полем. Адель шла, глядя себе под ноги, словно бы о чем-то задумавшись, затем видимо набралась смелости и задала вопрос, который, без сомнения уже давно вертелся у нее на уме:

– Вы путешественники?

– Что-то вроде того, – ответил я. – Сейчас направляемся в Рифтен. Ты ведь оттуда шла?

Девушка кивнула.

– А далеко до него?

– Совсем близко. От того амбара четверть часа по дороге в другую сторону.

– А есть ли какой-то еще путь? – спросил я. – Не хотелось бы идти по дороге.

– Тогда через поле, напрямик, – Адель махнула рукой в правую сторону от дороги. – Там только фермы, их видно издали и можно обойти. Дальше будет церковное кладбище. Если пройдете его осторожно, то сможете попасть в город незамеченным.

Адель прекрасно поняла, чего именно я хочу, спрашивая про другой путь. Она и сама, должно быть, сейчас жалела, что не отправилась домой такой дорогой. Наверное, подумала, что и так ускользнув из города рано утром, сумеет избежать нежелательных столкновений с местным.

Скоро дорога пошла вверх и, поднявшись на возвышение, я увидел впереди темную полосу леса.

– Вон там мой табор, – Адель указала влево, и я без труда увидел на самой опушке леса стоянку.

В небо поднимался дымок от нескольких костров, вокруг которых стояли длинные повозки, служащие домами для странствующих артистов, и сновали маленькие фигурки людей.

– Пойдемте со мной, – предложила девушка. – Мой брат – глава табора. Он окажет вам очень теплый прием и отблагодарит за мое спасение. Я буду очень рада.

Она ангельски улыбнулась и состроила такие глаза, что любому мужчине без исключения захотелось бы тут же умчаться с этой сердцеедкой хоть на край света.

– Я бы тоже был этому очень рад, Адель, но вынужден отказаться. Нам с Ярким предстоит долгий путь.

– Жаль, – произнесла она печально, и карие глаза наполнились грустью.

В тот момент я подумал, что Адель могла бы стать звездой одного из прославленных театров Мистрейда. Великолепная актриса.

– Будь впредь осторожнее, хорошо? В другой раз рядом может не оказаться того, кто поможет.

– Обещаю.

Я сам не заметил, как Адель шагнула ко мне, мягко, как кошечка, и ее руки обвили мою шею. В следующий миг ее алые губки слились с моими в полном страсти поцелуе, от которого все мое мужское естество заполыхало, сердце бешено заколотилось и щеки обдало жаром.

Адель отстранилась всего через мгновение, которое мне хотелось бы продлить на целую вечность.

– Спасибо вам, – вновь одарив нас с Ярким обольстительной улыбкой, она развернулась на каблучках своих черных туфелек и побежала через опустевшее поле к своему табору.

Глядя ей вслед, я шумно выдохнул, а опустив глаза, встретился с удивленным и немного обеспокоенным взглядом Яркого. Он смотрел на меня так, словно спрашивал: – «С тобой все хорошо?».

– Женщины, – пояснил я зверьку все свои чувства одним словом и лишь развел руками, давая понять, что больше тут нечего добавить.

– Ты должен остаться здесь.

Яркий смотрел на меня с непониманием. Но непонимание это было вызвано, как мне казалось, не моими словами, их то он как раз понял хорошо, а скорее, самим их смыслом. В глазах читался немой вопрос: – «Почему я не могу пойти с тобой?».

– Так лучше, поверь. Здесь ты будешь в безопасности.

Нас окружали гигантские паровые машины, с широкими колесами выше моего роста и торчащими к небу трубами: дорогостоящая сельскохозяйственная техника производства клана Цингулат, что помогала местным фермерам вспахивать землю, сеять, а затем и собирать урожай. Прежде я и подумать не мог, что Рифтен – достаточно богатый город, чтобы позволить себе подобные машины. С другой стороны, Цингулаты каждый год проводят благотворительный фестиваль, победители которого получают в подарок старые модели их машин, не исключено, что Рифтен участвовал в чем-то подобном, а может, и Мистрейд раскошелился на эту технику для всех тех городков, которые кормили его многочисленных жителей. Огромные машины стояли в ряд на самом краю поля, замерев, словно гигантские звери, волей какого-то злобного Бога обращенные в статуи. За ними виднелся город и то самое кладбище при местной церкви, о которой мне рассказала Адель.

– Просто будь здесь, хорошо? И если кто появится, прячься, ты понял? Вот сюда, под машину. Тебя никто не должен видеть.

Объясняя это Яркому, я не мог отделаться от мысли, что окончательно рехнулся и на полном серьезе говорю с животным. Нет, конечно, так многие делают: разговаривают со своими кошками, собаками, лошадьми, делятся с ними мыслями и переживаниями, но не ищут ответной реакции. Мой случай – другое дело. Я ждал, что Яркий поймет мой план, поймет, что должен оставаться тут, дожидаясь моего возвращения, а если кто-то появится, спрячется и не будет показываться. Не слишком ли? Может быть и слишком. Но остановиться я уже не мог. Яркий был не просто моим домашним животным, а точнее, им-то как раз он никогда не был и не будет. Яркий был моим полноценным спутником в данном путешествии. И раз наши роли распределились так, я должен был полностью положиться на то, что мы понимаем друг друга.

Яркий сделал два шага вперед и прикоснулся лапой к моей ноге. Он что-то пытался мне этим сказать. Я расценил данный жест, как нежелание разлучаться.

– Так надо, тебя не должны видеть. Я сделаю все быстро, обещаю.

Яркий фыркнул, челка серых волос упала ему на глаза, и он быстро смахнул ее лапой, в очередной раз очень напомнив мне человека.

– Мы теряем время. Я должен отправиться один, чтобы не вызывать подозрений. Туда и обратно, обещаю.

Я отступил, показывая, что диалог окончен, и все будет сделано по-моему.

– Оставайся здесь.

Яркий продолжал смотреть на меня, но не сдвинулся с места.

Тогда я развернулся и пошел прочь. Быстро спустившись по крутому склону и оказавшись возле ограды кладбища, я оглянулся. Яркий всё еще стоял там, не сменив позы, и смотрел мне вслед.

– Спрячься, – я махнул рукой. – Я скоро вернусь.

Я пошел вдоль ограды, размышляя над тем, понял ли меня Яркий.

«Что, если доктор Киннер ошибся? Что если и я ошибаюсь, приписывая этому зверьку слишком уж высокий интеллект и эмпатию? Возможно, он просто смышленое животное и не более того? Ведь тогда он может не понять, куда я делся. Нет, еще хуже, он может решить, что я его бросил и ушел. Ну вот, я снова стал приписывать ему черты разумного существа. Ведь зверь не поймет, что хозяин его бросил, если такое случится, зверям не ведомо, что такое предательство. Но разве мало раз мне предоставлялся случай убедиться, что Яркий меня понимает? Как например, в подземелье Мистрейда, когда он с первого раза понял, что дверь нужно разломать. Он очень умный, слишком умный для любого животного. А раз так, то понять, что я вернусь за ним, что он должен лишь подождать, Яркий просто обязан», – такое заключение я сделал и постарался себя этим успокоить.

Обойдя кладбище, оказался в узком переулке между каменным зданием церкви и деревянным двухэтажным домом. Впереди виднелась улица, освещенная солнечными лучами. Когда по ней стремительно пронесся кэб, я остановился, терзаемый сомнениями.

«Что, если меня узнают? Что если местный шериф уже получил ориентировки? Более чем вероятно, что в подобных городках меня уже ждут. Не лучше ли повернуть назад, вернутся к Яркому и обойти Рифтен? К чему так рисковать?»

Но я не мог отступить. Ни в этом, так в следующем городке, но мне нужно будет заглянуть в банк и снять свои деньги.

«Путь до Виолента не близкий, мне нужно будет что-то есть, где-то ночевать, да и пешком передвигаться – не лучшая идея. Так чем Рифтен хуже других? Возможно, Стриксы еще не прознали о моем побеге и не успели объявить меня во всеобщий розыск. В таком случае, чем раньше я исполню задуманное, тем меньше риска будет попасться местным властям».

Я выдохнул, надвинул шляпу на глаза и решительно зашагал вперед.

Выйдя из тени переулка, я оказался на улице, самой обычной для всех подобных городов, с узким тротуаром, на котором с трудом расходились даже два пешехода и широкой пыльной дорогой для запряженных лошадьми повозок. На улице располагались мелкие магазинчики и лавчонки, а я вышел совсем рядом с остановкой для экипажей, следующих рейсовым маршрутом по городу. Над остановкой на высоком столбе были установлены часы. Они показывали восемь часов тринадцать минут утра.

Быстро оглядев улицу, я двинулся влево. Не знаю почему, ведь в Рифтене я раньше не бывал – только проездом, и никак в городе не ориентировался. Он хоть и не был большим, поиски банка здесь могли затянуться на полчаса и даже дольше, и дабы не терять времени, я решил обратиться к местному, коего в относительной близости от себя заметил только одного.

Толстопузый усатый джентльмен восседал на широком стуле, почти что троне, возле входа в местную цирюльню, и пока чумазый мальчонка лет десяти натирал его ботинки, он читал сегодняшнюю газету.

– Простите, сэр, – обратился я, и джентльмен, опустив газету, уставился на меня.

У него были пышные усы, круглое лицо и маленькие зеленые глазки. В зубах он держал длинную папиросу коричневого цвета.

– Доброе утро, – кивнул он, с интересом меня разглядывая.

– Доброе, – согласился я и сглотнул, увидев то, чего никак не ожидал. На его груди блестела серебряная бляшка клана Рим. Этот человек был шерифом.

«Черт возьми!» – вскричал я мысленно, проклиная себя за эту идею и свою судьбу, которая на пустой дороге свела меня именно с тем, с кем я никак не должен был встречаться.

– Вы что-то хотели? – нахмурился он.

Отступать было поздно, хоть в тот момент мне и захотелось сорваться с места и броситься бежать прочь. Но я сдержал этот безумный порыв, ведь по всему было ясно, что шериф понятия не имел, кто я такой. Возможно, только пока, и все вот-вот изменится, стоит ему только вглядеться повнимательнее в мое лицо, но бегство в любом случае было бы не лучшей идеей.

– Не подскажете, где тут находится банк Азра?

Он глядел на меня молча всего секунду или две, но мне они показались вечностью. Желание броситься наутек, пока еще есть такая возможность, все нарастало, становясь неодолимым.

– На центральной улице, где же еще, – ответил он, неопределенно махнув рукой куда-то мне за спиной.

На том я мог бы и уйти. Всплеснув руками, воскликнуть: «Ну, конечно», и спешно удалиться. Но разве не выглядело бы это слишком подозрительно и странно? Нет, следовало идти до конца, и я пошел, надеясь, что никак не выдал шерифу своего волнения.

– Прошу прощения, но я не местный.

– Ох, нет, это я прошу простить меня, – ответил вдруг шериф, спохватившись. – Голова по утрам совсем не хочет работать.

Он вынул изо рта сигарету и ударил себя ладонью по виску, демонстрируя свою рассеянность, в которой обвинил сегодняшнее утро. Воздух перед ним при этом заполнился густым белесым дымом, почти скрывшим от меня его лицо.

– Идите вон до того перекрестка, – шериф указал дальше по ходу моего движения. – Там поверните направо. Дальше все время прямо, и упретесь в Центральную. Там и увидите банк. Минут пять пешком, не больше.

– Благодарю вас, сэр, – я небрежно улыбнулся, показывая, что вовсе не держу зла за его изначальную грубость, и слегка склонил голову в знак признательности. – Хорошего дня.

– И вам, сэр, – шериф снова запихнул сигарету в зубы и закрылся газетой.

Похоже, что он забыл о нашей встрече сразу после того, как я отошел, но сердце колотилось с бешеной силой у меня в груди. Я шел, чувствуя, как вся кожа под рубашкой покрылась липким потом, и боялся оглянуться.

Вот передо мной тот самый перекресток, быстро бросив взгляд на пустую улицу, я пересек его и только перед тем, как скрыться за углом, взглянул на шерифа, как бы невзначай. Он сидел там же, где и прежде, пряча лицо за газетой, из-за которой поднимался густой сигаретный дым.

Через секунду я скрылся из зоны его видимости и только тогда смог, наконец, выдохнуть.

«Ну и встреча», – ухмыльнулся я про себя, пытаясь успокоить колотящееся сердце и дрожь в теле. – «И ведь никто такому не поверит».

Однако из всей этой ситуации я вынес кое-какую полезную информацию. Местный шериф и знать не знает про беглого писателя из Мистрейда. Мой рост и специфическая внешность едва ли были легко маскируемы шляпой и кожаной курткой. Даже без Яркого я был бы легко узнаваем теми, кто знал, кого следует искать. Выходит, что Стриксы либо не успели подключить к моим поискам силы правопорядка провинциальных городов, либо и вовсе решили обойтись без них. Второй вариант, кстати, был тоже весьма вероятен, ведь если Яркий такой уж большой секрет и ценность, возможно, Вилорд Стрикс побоится того, что дело получит огласку и у прочих кланов появятся ненужные вопросы. Это немного успокаивало мои нервы, мысли о том, что все не так уж плохо, как я думал изначально, возвращали мне самообладание, и, добравшись до центральной улицы, я окончательно восстановил бодрость духа.

В Рифтене начинала кипеть жизнь, открывались заведения, работники которых выставляли за двери информационные таблички со списками своих услуг и ценами на них, все больше людей выходили на улицы и спешно устремлялись по своим делам, а по центральной улице уже вовсю разъезжали дилижансы.

Как и обещал шериф, банк Азры я заметил сразу. Эмблема клана – три голубых с красными прожилками лилии – красовалась над входом. Перейдя улицу, я направился прямиком к нему. Банк открылся в восемь утра, за полчаса до моего в нем появления, однако, распахнув его высокие тяжелые двери, я обнаружил, что оказался один в просторном зале. По обеим сторонам тянулись окошки, над каждым из которых располагались таблички с золотыми буквами, информирующие посетителей о том, какие операции он может здесь произвести со своими деньгами. Большинство из них были открыты, и абсолютно все пусты. Ни одной очереди, ни одного посетителя вообще. Мне стало немного не по себе от этой пустоты.

Я двинулся вперед, ища нужное окошко. Стук каблуков моих туфель о каменный пол гулко отражался от стен зала. Из окошек на меня со скукой взирали молодые девушки и юноши, одетые в полосатые жилеты с бабочками.

Вот оно, нужное окно, надпись над которым гласила:

ОКНО N 6

ПОЛУЧЕНИЕ НАЛИЧНЫХ СРЕДСТВ

Я остановился возле него, и молодой парень, лет шестнадцати, не старше, подняв на меня глаза, просиял ангельской улыбкой.

– Добрый день, сэр! – провозгласил он торжественно, и голос его, казалось, прогремел на весь зал. – Чем я могу быть вам полезен?!

Я не стал затягивать общение с этим субъектом, сухо проговорив все то, что ему нужно было знать обо мне, моем счете и количестве денег, которые хочу снять, и быстро дал понять, что желаю все сделать как можно быстрее. Парень оказался понимающим, услужливым и на удивление быстрым. Я покинул банк уже десять минут спустя, неся в кармане сумму в пятьдесят элеванов, которых мне должно было сполна хватить на путь до Виолента со всеми остановками и ночевками.

Большая часть дела сделана, и это воодушевляло. Оставалось лишь вернуться к Яркому, затем обойти город и добраться до следующей станции дилижанса. А дальше несколько дней пути в Виолент, но мне казалось, что чем дальше мы станем уходить от Мистрейда, тем меньше опасностей будет грозить нам с Ярким. Конгломерат большой, Адверс еще больше, как Стриксы сумеют отыскать нас в таком обширном мире? Никак, конечно. С каждой минутой моего пути их шансы на успех всё падали, а наши возрастали.

Шпиль церкви – мой ориентир – виднелся над крышами невысоких домов Рифтена. Я решил, что подойду к ней по другой улице, дабы лишний раз не мозолить глаза шерифу. Пусть даже тот увлечен газетой куда больше, чем всем происходящим вокруг, а может и вовсе уже отправился по своим делам, не вечно же ему там сидеть, я все-таки рассудил, что предосторожность лишней не будет.

Солнце ярко светило в безоблачном голубом небе, на улицах кипела жизнь, и я в приподнятом расположении духа пересек центральную улицу Рифтена и свернул в сторону церкви. Теперь я должен был подойти к ней с правой стороны, противоположной от цирюльни, возле которой повстречался с шерифом.

Всё шло хорошо. Очень скоро я вышел на перекресток и увидел церковь, но прежде, чем подойти к ней, оценил обстановку. Шерифа на прежнем месте уже не было, людей на улице чуть прибавилось, и все же было не так много, как в центре. Все выглядело мирным и спокойным. Расценив, что так оно и есть, я пересек улицу, и вновь нырнул в тот самый переулок, из которого вышел на свет получасом ранее.

Сюрприз ожидал меня там, где я оставил Яркого. Сюрприз, от которого все похолодело внутри. Обойдя кладбище, я увидел, что возле той самой машины, где я велел Яркому ждать меня, крутились трое мужчин.

«Стриксы», – пронеслось в моей голове. – «Они нашли нас. Нашли Яркого!».

Но остановившись и присмотревшись, я быстро пришел к выводу, что никакие это не Стриксы. Мужчины, одетые в грязные, выцветшие спецовки, были, по-видимому, обычными работягами, машинистами или фермерами, и это являлось хорошей новостью. А плохой – то, что они заметили Яркого. Может быть, тот отказался прятаться или выбрался из своего укрытия, заслышав людские голоса, но теперь он сидел на самом верху машины, на крыше кабины машиниста, и шипел на трех человек, стоящих внизу. Они в свою очередь взирали на зверька снизу и переговаривались. Все выглядело бы не так уж страшно, не будь в руках одного из них охотничьего ружья.

Все еще продолжая осторожничать, я поднялся по склону чуть дальше места, где спустился в первый раз и, обойдя соседнюю машину, остановился и прислушался.

– Черт, говорю я вам. Черт, самый настоящий, – хрипло говорил один из мужчин. – Вон, глядите как светится, а зубы какие, а рога. Черт.

– Да ты никогда чертей не видал, брось заливать! – рявкнул второй.

– А ты видал?! Стреляй, говорю, нечего рассусоливать. А то сейчас как шарахнет!

В последнем он был прав – попытайся эти работяги лишь вздернуть ружье в сторону Яркого, и тот без сомнений шарахнул бы по ним, да так, что остались бы только три кучки пепла. И не известно еще, кого в такой ситуации мне следовало защищать, но ждать развития событий определенно не стоило, и я вышел из своего укрытия.

– Не стреляйте! – громко сказал я.

Мужики вздрогнули и разом обернулись. Никто из них не ожидал моего появления, и оно явно изрядно перепугало работяг. Я поднял ладони кверху, показывая, что не опасен, и заговорил прежде, чем они успели опомниться.

– Простите за беспокойство, господа. Мы уже уходим.

Глянув вверх на Яркого, я постучал ладонью по плечу, и тот быстро перепрыгнув с крыши на трубу, а оттуда – на стальной цилиндр, выпирающий сбоку машины, затем спрыгнул мне на плечо и что-то недовольно проворчал.

– Ты кто такой будешь? – спросил тот, кто держал ружье.

– Неважно. Мы уже уходим. Еще раз простите нас за беспокойство.

Я стал пятиться назад, не желая поворачиваться к этим ребятам спиной.

– Гляди-ка, он с чертом якшается, – проговорил тот, который был выше и старше прочих, возможно, их начальник. – Небось, из этих, из сектантов гребаных.

– Никакой это не черт, – сказал я. – Вам не о чем волноваться.

– Чего это вы забыли у наших машин? – спросил парень с ружьем.

– Просто мимо проходили.

– Неужто? А белка твоя чего рылась там? Может, попортить чего вздумали?

– Он просто ждал меня. Теперь мы уходим. Ваши машины в порядке.

– А, может, нам за шерифом сбегать? Он все и рассудит.

«Ну что за день?! Когда же он, наконец, кончится?!»

Очередная проблема возникла там, где я и не ждал, из ситуации, которая не сулила никак неприятностей. Я хотел разобраться с ней как можно быстрее, и потому положив руку на кобуру с револьвером проговорил:

– Мне не нужны проблемы, парни. Я сказал, что мы уходим, и это так. Ваши машины в порядке. Уверен, что вам, как и мне, хотелось начать этот день немного иначе. Так давайте же убавим спесь и вернемся каждый к своим делам, как будто и не виделись вовсе. Идет?

Все трое оценили мои слова и мой жест. По выражению лиц я понял, что им такой расклад не понравился, но получить пулю от странного незнакомца с револьвером и каким-то чудным зверем, не хотел никто. Мой образ играл на руку, представляя меня куда более опасным, чем я был на самом деле. И я старался говорить четко и решительно, с нажимом, чтобы поддерживать это амплуа.

– Проваливай!! – рявкнул наконец старший, и я, быстро кивнул им в знак признательности, но, не убирая пальцев с рукоятки револьвера, отступил за машину, а затем развернулся и быстро зашагал прочь.

– Как тебя угораздило им попасться? – заговорил я, то и дело оглядываясь и проверяя, не решили ли они пустить нам в след пулю.

Яркий что-то проворчал и фыркнул, отвернувшись от меня.

– Ну, прости, что пришлось тебя оставить. Там, в городе, ты привлек бы еще больше внимания. Ты должен был лишь сидеть тихо.

Я не обвинял Яркого в случившемся, просто выпускал пар, сбрасывая накопившееся во мне за последние часы напряжение. Не прошло еще и суток с тех пор, как мы покинули Мистрейд, а я уже трижды хватался за револьвер и несколько раз пускал его в ход. Если так пойдет и дальше, мне определенно следовало поднатореть в стрельбе.

Мы шли через поле в обход Рифтена, и я надеялся, что стычка с работягами не понесет никаких последствий. Но надежды эти были тщетны. Те двое, что хотели изнасиловать саббатийку этим утром, едва ли побегут к шерифу, ведь даже будучи самыми распоследними засранцами, они все же понимали, что была Адель воровкой или нет, их действий это не оправдывало. А вот трое машинистов имели полное право обратиться в полицейское управление Рифтена со своими подозрениями, что, как я узнал совсем скоро, они и сделали.

Я увидел погоню спустя минут двадцать после моей встречи с машинистами. Я решил, что вернусь обратно к той дороге, где простился с Адель, и, если я правильно сориентировался на местности, пройдя по ней дальше, через лес, я быстро окажусь на большом тракте, который впоследствии, спустя много дней, и приведет меня в Виолент. Но полоса леса лишь только едва показалась впереди, когда, обернувшись, я обнаружил следующих за мной всадников. В том, что четверо на лошадях, мчащиеся через поле, вздымая клубы пыли, направлялись именно ко мне, сомнений не было никаких. Вокруг ведь ни души, а захоти вдруг компания друзей прокатиться верхом, едва ли бы они выбрали своим маршрутом это поле, а не любую пустынную дорогу, коих вокруг было немало. Оставалось только понять, кто именно следует за мной: рассерженные машинисты, решившие взять реванш, или, может быть, полисмены? Я решил, что вероятнее всего вторые во главе с шерифом, тем самым, с которым мы любезничали часом ранее.

Я мог бы остановиться и проверить, но стоило ли так поступать? С другой стороны, как бы еще я мог поступить? Начать стрелять по ним? Ну нет, как бы там ни было, а я не из тех, кто затевает перестрелки с полицией. Тем более что стрелять следовало на поражение, раз уж на то пошло, а я себя убийцей не считал, даже после случившегося в тоннелях. Нет, я не мог так просто вскинуть револьвер и начать палить в сторону всадников, даже если бы всерьез считал, что эта идея могла бы возыметь успех, а не стать причиной моей скорой и очень глупой гибели.

Яркий у меня на плече ощетинился и зарычал, то ли ощутив мое волнение и беспокойство, то ли, потому что тоже заметил всадников и понял, что их приближение к нам не сулило ничего хорошего.

Я посмотрел в сторону леса.

«Далеко. Слишком далеко».

До опушки было, наверное, хвостов семьсот или восемьсот. Всадники находились от меня сейчас на том же расстоянии. Но они-то мчались на лошадях, а я шел пешком и разве мог всерьез рассматривать вариант сбежать от них в лес? Конечно же, это было невозможно. Всё, что мне оставалось, это продолжать непринужденно двигаться вперед в надежде, что, когда эти ребята окажутся рядом, я смогу с ними договориться.

– Будь на чеку, – сказал я Яркому и продолжил свой путь в сторону леса.

Я ощутил усталость, которая тяжким грузом легла на мои плечи. Мы шли всю ночь и утро, и ладно бы просто шли, но путь этот то и дело преподносил нам сюрпризы. И вымотали меня не столько долгая ходьба, сколько страх, сомнения и тревожные ситуации, в которые я то и дело попадал.

Всадники настигли меня очень скоро.

– Эй, мистер! – окликнул один, и я сразу понял, что предположения мои подтвердились. То был голос шерифа, я без труда узнал его.

Я остановился и обернулся. Четверо всадников быстро окружили меня. Толстяк шериф с короткими пухлыми ножками, смотрелся верхом на лошади весьма комично, чего нельзя было сказать о двух его помощниках, статных юношах в синей форме полицейских. Оба были вооружены карабинами модели «Натали» – взводимая легким движением руки, эта винтовка считалась лучшей для ведения боя на коротких дистанциях среди конкурентов и пользовалась большой популярностью у полиции.

Четвертым всадником был тот самый машинист с охотничьим ружьем, которое он не забыл прихватить с собой и теперь. Только шериф не имел в руках оружия, что никак не облегчало моего положения.

– Чем могу быть полезен? – я постарался говорить непринужденно.

– Это он, он самый, – сказал машинист, обращаясь к шерифу.

– Хорошо, Хьюго, я понял, – не отводя от меня взгляда, бросил через плечо шериф. – Мы же с вами встречались совсем недавно, так ведь? Вы спрашивали у меня дорогу к банку Азра.

– Все верно, – согласился я.

– Только в тот раз при вас не было этого… – он указал на Яркого на моем плече, затрудняясь найти ему определение, – существа.

– Все верно, он ждал меня за городом. Не очень ему нравятся толпы людей, знаете ли. Начинает нервничать.

– Надо же, какой привереда. А кто это такой, позвольте узнать? Что за зверь? Раньше таких никогда не видел.

– Я и сам не знаю, – ответил я просто.

– Как это так? – удивился шериф.

– Купил его у саббатийских торговцев пару лет назад, – соврал я, не моргнув и глазом. – Всего за три элевана, представляете? Думаю, что они сами понятия не имели, кто это такой, и во что может вырасти. Но я решил рискнуть.

– А может, он из тех годвинских бестий? – нахмурился шериф.

– Может и так, – я пожал плечами. – Ну, разве это проблема? Он совершенно безобиден.

– Ну да, как же, заливай! – рявкнул машинист. – Мы с парнями видели, какой он безобидный. Скалился на нас, как сущий демон.

– Он бы не напал. Просто испугался.

– И стал светиться, искры во все стороны пускать!

– Что за искры? – шериф спрашивал не у Хьюго, а у меня, тем самым даже не ставя под сомнения слова машиниста.

– Ничего особенного. Защищается он так. Просто пугает, чтобы не подходили. Я не понимаю, в чем проблема? Я совершил какое-то преступление?

– Могу я узнать ваше имя, мистер?

– Блейз. Джонни Блейз, – сказал я быстро.

Что-что, а выдумывать на ходу складные истории и лгать без запинки я умел хорошо, тут мне помогали и годы писательской карьеры, и опыт воровской жизни с отцом.

– И куда же вы держите путь, мистер Блейз?

– А это имеет значение?

– Может быть, имеет, а может быть нет, – меланхолично проговорил шериф. – Меня зовут Уильям Сайлз, и как вы уже, должно быть, поняли, я – представитель закона в городе Рифтен и на всех прилегающих ему территориях. И поле, на котором мы с вами сейчас находимся, относится как раз к этим самым прилегающим территориям, а возделывающие его комбайны – к собственности города. Человека за моей спиной зовут Хьюго Грант, и он уже третий год занимает должность старшего механика этих комбайнов. И вот мистер Грант прибегает ко мне и говорит, что какая-то тварь неестественной наружности рылась в одной из машин, а потом появился человек, который забрал это животное и пригрозил пистолетом честным трудягам.

– Но всё было не так.

– Может быть. Но встав на мое место, вам, мистер Блейз, легко будет понять, что я склонен скорее поверить словам Хьюго и его коллег, нежели словам незнакомца.

Я промолчал. Обстановка накалялась, разговор явно шел к логическому завершению не в мою пользу.

«Что же делать? Что же, черт возьми, делать?!»

Нужно было что-то предпринимать, пока не поздно. Вот только я не знал что именно.

– Вот что я могу предложить вам сейчас, мистер Блейз. Вы сдадите мне свой револьвер и отправитесь с нами назад в Рифтен. Там вы погостите у меня в участке. Помощник Шерман, – он кивнул в сторону одного из своих помощников, – готовит отличный кофе. Никаких клеток и наручников, просто посидите в участке, перекинетесь с парнями в карты, пока я наведу справки о вашей личности, а механики осмотрят машину на предмет поломок. К вечеру же, если все окажется в порядке, я лично оплачу вам комнату в нашем лучшем отеле и сытный ужин, а утром вы продолжите свой путь. На том и разойдемся, как цивилизованные люди. Идет?

«Нет, конечно!».

Никакого Джони Блейза не существовало и в помине, и шериф, как мне показалось, уже начал это понимать. Он отправит в Мистрейд запрос по внешности, не по имени, и Стриксы будут тут как тут. И тогда всё, конец мне. Путешествие в Виолент закончится, почти и не начавшись. Яркого заберут, а мне, пожалуй, выроют безымянную могилу на том самом кладбище за церковью. Так себе расклад.

В поисках решения я посмотрел на Яркого, и тот, встретившись со мной взглядом лишь на одно короткое мгновение, понял, что диалог зашел в тупик, что я в смятении, и пора переходить к действию. И он перешел, так быстро, что никто, включая меня, не успел ничего предпринять.

Яркий выгнул спину, напряг лапы и прыгнул. Вибрирующий звук, который обычно нарастает по мере того, как Яркий накапливает свою феноменальную энергию, теперь резко взорвал воздух, ударив по ушам. Оказавшись на уровне лиц всадников, Яркий расправил лапы и, на мгновение зависнув в воздухе за счет своих кожистых перепонок, вспыхнул белым светом, испустив, словно маленьких змей, яркие всполохи белого пламени. Их было много, и подобно брызгам воды они метнулись во все стороны, и вверх, и вниз. Несколько скользнуло и по моему лицу, но не причинило коже никакого вреда, в то время как те, что попали на куртку, испаряясь, зашипели, оставляя в месте соприкосновения черные отметины – ожоги.

Все четверо мужчин разом вскрикнули, а их кони взвились на дыбы. Хьюго рухнул из седла сразу же, даже не попытавшись сгруппироваться. Он упал, закрыв ладонями лицо, и в такой позе остался лежать в то время, как лошадь его уносилась прочь. Шериф пытался удержаться в седле чуть дольше, но в итоге его конь встал на дыбы и тот рухнул спиной назад. Двое помощников шерифа удержались на лошадях, но один из них выронил карабин и, истошно воя, пытался что-то смахнуть со своего лица обеими руками, а второй припал к гриве своего коня, и тот понес его прочь через поле.

Яркий же падал камнем вниз. Он, по-видимому, уделил совершенной атаке все свое внимание, и не успел никак сгруппироваться, однако мне, которому этот обжигающий свет не причинил никакого вреда, без труда удалось подхватить его на руки прежде, чем тот достиг земли. Взгляд Яркого был затуманен, а движения лап не скоординированы и хаотичны. По всей видимости, подобная стремительная атака без предварительного накопления энергии имела свои побочные эффекты.

– Ты – молодец. А теперь, бежим, – сказал я и ринулся прочь, в сторону леса. Едва ли полисмены быстро придут в себя, ведь Яркий ослепил каждого из них, ну или я надеялся, что каждого, и все же оставаться там было бы крайне неразумно.

Я бежал, то и дело оглядываясь назад, чтобы успеть среагировать, если кто-то вдруг схватиться за оружие, но пострадавшим теперь было явно не до меня. Кто-то ползал по земле, кто-то неподвижно лежал, а кто-то уносился прочь на своей лошади.

«Надеюсь, Яркий, ты не сделал их калеками», – подумал я. Другого варианта спастись у нас не было, а попасть в руки к властям было равноценно смерти, и все же я не держал зла на шерифа Сайлза и его помощников, они лишь выполняли свою работу. Не держал зла я и на механика Хьюго, плевать, что именно его действия привели к подобному исходу, он всего лишь заботился о своих машинах, поступал как законопослушный гражданин и проявил вполне обычный для людей страх перед чем-то непонятным. В конечном счете, это ведь я первый пригрозил оружием в том разговоре.

Яркий быстро пришел в себя и показался мне достаточно крепким, чтобы усадить его на плечо, в которое он вцепился всеми четырьмя лапами. Я же продолжал бежать, пока легкие не стало обжигать пламенем, и даже тогда я бежал, покрываясь потом и хрипя. Я почти не разбирал направления, а лишь мчался вперед, глядя только себе под ноги и стараясь не упасть.

И все же, когда силы стали оставлять меня, я споткнулся, ноги заплелись, и я грохнулся лицом вперед, едва успев выставить вперед ладони, что спасло меня от разбитого носа. Яркий не сумел удержаться на моем плече, сорвался и, пролетев где-то два хвоста, покатился по земле.

Тяжело дыша, хрипя словно раненый зверь, я старался отдышаться. Но каждый вздох рвал мое горло, перед глазами плыли черные круги.

Не знаю, как долго я стоял на коленях посреди поля, но, когда, наконец, поднял глаза, обнаружил всего в паре хвостов перед собой двух саббатийцев. Держа ружья в руках, они смотрели на меня с опаской и недоверием.

– Я… не… – я пытался сказать, что не враг им, но получалось это с трудом. – Я… не опасен.

За их спинами виднелись длинные повозки табора, это была та самая стоянка, которую показывала мне Адель, только теперь я оказался к ней куда ближе. Значит, я пробежал где-то пять сотен хвостов, пересек дорогу и даже не заметил этого. Вот же перепуганный дурак.

Яркий лежал на земле и не шевелился. Заметив его тельце, я тут же пополз вперед, не вставая и не обращая внимания на саббатийцев. Он был без сознания, возможно, от падения или от тех действий, что нас спасли. Но он дышал и на вид был цел. Я аккуратно поднял его на руки.

– Это тот, о котором говорила Ада, – сказал один их саббатийцев. – Высокий, в компании странного зверя.

– Адель, – кивнул я. – Мы виделись с ней утром. Я знаю Адель.

Саббатиец взглянул за меня и спросил:

– За тобой погоня?

Я оглянулся, но позади никого не было, только всё то же чертово поле, которое я уже успел трижды проклясть.

– Возможно, будет погоня, – ответил я честно.

– Кто? Полиция?

– И они тоже.

– Его надо отвести к Ромулу, пусть сам решает, – сказал второй, и первый согласился.

– Сообщи ему. Беги!

Тот, который был моложе, бросился бежать в сторону стоянки, а второй подошел ко мне и помог подняться.

– Идти можешь? Не ранен?

– Могу, все в порядке. Просто очень устал.

В таборе меня встретила Адель и высокий молодой саббатиец с блестящей золотой серьгой в правом ухе – символом того, что он является главой табора. Его голова была укрыта красной банданой, из-под которой на плечи ложились густые черные волосы. И одного лишь взгляда в его карие глаза мне хватило, чтобы признать в этом человеке брата Адель.

– Это он, Ромул, – затараторила Адель, подбегая к нам и с ужасом глядя на тело Яркого в моих руках. – Он помог мне. Они оба помогли. Что случилось? Какой кошмар! Вы ранены?!

– Всё хорошо, – прохрипел я. – Мы просто устали. Вымотаны оба.

– На вас кто-то напал? Надеюсь, не те два недозрелых выродка?

– Успокойся, Ада, – проговорил Ромул, отстраняя сестру. – Дай мне поговорить с ним самому.

– Позвольте нам лишь немного передохнуть, – обратился я к Ромулу, – и мы покинем вас. Не станем более обременять своим присутствием.

– Что ты говоришь? Ты спас мою сестру. Предотвратил страшное преступление. Я – твой должник. Пройдем же, сядем, ты сможешь отдохнуть. Воды? Вина?

– Воды, – кивнул я, увлекаемый им вглубь лагеря.

Я выпил два стакана воды, сидя на бревне в окружении множества саббатицев, с интересом разглядывающих меня и Яркого. Тот скоро зашевелился, чихнул и открыл глаза.

– Как ты, приятель? Не ранен?

Он поднялся на лапы, пошатнулся, но остался стоять. Ему тоже подали воды в глубокой миске, и Яркий жадно припал к ней.

– От кого вы бежали? – спросил Ромул, сев рядом со мной и протянув мою шляпу.

Я и не заметил, как она слетела с головы. Должно быть, это случилось, когда я упал.

– От местного шерифа и его людей, – ответил я, отряхивая свой головной убор от пыли.

– Вы что-то совершили в Рифтене?

– Нет, ничего такого, – я невесело усмехнулся. – Просто недоразумение.

– Обычное дело для подобного люда, – понимающе кивнул Ромул.

– Но не шериф наша главная беда, – сказал я. – Теперь за мной могут прийти люди из Мистрейда. Куда более опасные люди. Уверен, что уже к вечеру они будут здесь.

Да, в том, что Стриксы прознают о случившемся здесь, я не сомневался. Оставался только вопрос, как скоро это случится. Я предполагал, что еще до заката Теодор Стрикс со всей своей гвардией нагрянет в Рифтен и станет шарить по его окрестностям. Нужно было уходить, бежать как можно скорее прочь. Но теперь путь по тракту мне был закрыт. Зная, в каком направлении я отправился, Теодор первым делом озаботится тем, чтобы в каждом замшелом трактире и на каждом постоялом дворе от Мистрейда до Виолента и дальше у него были свои глаза и уши. Всего одно недоразумение, глупое стечение обстоятельств, и весь мой путь становился в сотню раз сложнее.

– Кто эти люди? – продолжал расспросы Ромул.

– Один из кланов. Большего тебе знать не нужно, поверь. Мы сейчас же покинем вас.

– И куда вы направитесь?

– Мне нужно попасть в Виолент, – говоря, это я подумал, что может быть, имеет смысл сменить маршрут, отправиться в другую сторону, что собьет Теодора с толку и даст нам с Ярким шанс уйти. Вот только куда мы могли бы отправиться? В одном лишь Виоленте нас ждал и готов был принять друг, но в целом мире больше не было у нас доброжелателей и некуда было податься.

– Я думаю, что вам лучше остаться с нами на эту ночь, – уверенно сказал Ромул.

– Исключено. Я не могу подвергать вас такой опасности.

– Никакой опасности. Если эти люди тебя здесь не найдут, они нам ничего не сделают, так? Значит, нам нужно всего лишь хорошо спрятать тебя и твоего друга.

– Это не простые люди, не местные полицейские. Их ведет настоящий убийца, опытный охотник и ищейка.

– Но и мы совсем не просты. Доверься мне, и я не подведу.

– Останьтесь, прошу вас, – проговорила Адель, опускаясь рядом с Ярким и проводя рукой по его шерстке. – Вам нужен отдых. А здесь вы будете в безопасности.

В том, что нам необходим отдых, Адель была права. Я чувствовал невероятную усталость и упадок сил, но Яркий и вовсе еле держался на лапах.

«Как далеко мы сможем уйти в таком состоянии?» – здраво расценивал я. – «И главное, сможем ли мы быть достаточно бдительны и готовы обороняться, если опасность снова подберется к нашим спинам?»

– Позволь нам отплатить тебе добром за добро, – продолжал уговаривать Ромул. – Ты спас мою сестру от бесчестия и, возможно, от смерти. Мою единственную сестру, которую я не сумел защитить. Ты выполнил мою работу, хотя не должен был. И за это весь наш табор тебе вовек будет обязан и благодарен. Позволь же выказать свою признательность. Станьте нашими гостями.

– И вы действительно сумеете спрятать нас так, чтобы они не нашли? Ведь если найдут, Ромул, эти люди убьют всех вас хладнокровно и без раздумий. Риск слишком велик.

Ромул лишь усмехнулся моим словам и в глазах его блеснул азарт.

– Прими мое приглашение, друг, и доверься. Если саббатиец хочет что-то спрятать, никто и никогда не отыщет этого.

Он пришел за нами вместе с темнотой. Теодор Стрикс собственной персоной.

Саббатийцы из табора Ромула, носящего имя Лавинѐс, выделили нам место в длинной повозке, которая была предназначена для театральных представлений и выступлений. Вкусно накормили, правда, ароматное жаркое смог отведать только я, Яркий к тому моменту уже забылся глубоким сном. После обеда меня и самого стало клонить в сон, но я боролся так долго, как только мог. Примостившись на жесткой лавчонке в окружении разнообразного театрального реквизита, одежды, кукол и музыкальных инструментов, я слушал, как живет лагерь и думал о том, какой трудный путь нам предстоит. Вот только никакие дельные мысли по его облегчению мне в голову не приходили – все силы уходили на борьбу со сном. И все равно их оказалось мало, очень скоро тяжелые веки сомкнулись, и я провалился в темноту.

Разбудили меня голоса снаружи. Открыв глаза, я обнаружил перед собой Яркого, который стоял возле небольшого окошка, плотно зановешенного темно-красной тканью, и внимательно прислушивался. Его силуэт белел в полумраке, а всю остальную повозку укрыла непроглядная темень. Привстав с лавочки, я подался вперед и, слегка отодвинув ткань, выглянул. Обзор был весьма плох, но я увидел достаточно: одного или двух человек в форме гвардии Стриксов. А услышал еще больше: хриплый голос Теодора Стрикса, который мне очень хорошо запомнился после первой нашей встречи. Вся уверенность в том, что саббатийцам под силу будет спрятать меня, тут же улетучилась.

«Опоздали!» – подумал я, пытаясь задавить нарастающую внутри панику.

Я решил, что Ромул и его табор упустили момент, когда можно было нас спрятать.

«Может быть, Теодор Стрикс появился слишком неожиданно, даже для вечно бдительных саббатийцев? Черт его знает, какими еще талантами он обладает. Как глупо было здесь оставаться, мы ведь могли быть уже далеко! А теперь все пропало. Он застал табор врасплох, и вот-вот гвардейцы начнут обыскивать лагерь. Меня и Яркого им отыскать не составит труда. Что же делать?»

Бежать было поздно. Отбиваться глупо.

«Едва ли Теодор Стрикс позволит нам уйти от него снова».

Я был уверен в том, что он сделает все, чтобы остановить нас, а учитывая, что я никакой ценности для Стриксов не представлял, он без колебаний сможет убить меня, лишь только увидев.

Тут, через маленький люк в полу, о существовании которого я до того момента и не подозревал, появился саббатиец. Его длинные черные волосы были убраны в хвост, губы обрамляла аккуратная бородка. Он был довольно низкого роста, худой и юркий. Он забрался в повозку и, бесшумно затворив за собой лючок, беззаботно улыбнулся мне, так словно у табора сейчас не было никак проблем, и никому не грозила опасность.

– Привет, – он протянул руку и полушепотом представился. – Я – Джанко.

Я пожал руку, настолько удивленный его неожиданным появлением и этой беззаботной, озорной улыбке, что забыл представиться в ответ. Но Джанко явно знал, кто я, и появился здесь совсем неспроста.

– Серьезные парни за тобой явились, – проговорил он.

– Их много?

– Дюжина, и главарь. Тот еще ублюдок, сразу видно. Шериф тоже с ними, вся рожа бинтами перемотана. Забавное зрелище. Это вы его так?

– Я говорил Ромулу, что оставаться здесь нам опасно, – проигнорировав его вопрос, сказал я обреченно. – Их главарь – крайне опасный человек.

– Это я понял, – улыбка не сходила с лица Джанко. – Ты, главное, не волнуйся. Садитесь вот сюда и сидите тихо.

Он указал на лавочку, где я заснул.

– Сюда? Мы прячемся здесь?

– Ну да, именно здесь. Только сидите тихо, хорошо? Дышите ровно и не шевелитесь, вообще. Ты меня понял? Сможешь объяснить это своему зверю?

Я взял Яркого на руки и сел на лавку.

– Они же войдут сюда.

– Войдут, – кивнул Джанко.

– И что тогда?

– Я бы тебе все объяснил, честно. Да только времени в обрез. Может, позже?

Я чувствовал, как Яркий дрожит у меня в руках. Я и сам дрожал от волнения. И все же кивнул. Что оставалось? Только довериться этому странному типу.

– Вот и отлично. Они скоро придут. И слушай, чтобы они не делали, куда бы ни пошли, не смей шевелиться или говорить. Просто сиди и все. Дыши как можно тише и, главное, – Джанко хлопнул меня по плечу. – Не волнуйся. Все будет хорошо.

Я достал из кобуры револьвер и стиснул рукоять. Уверенности это не придавало.

– Эй, друг, оружие тебе точно не понадобится, – сообщил Джанко, покосившись на оружие.

– На всякий случай, – ответил я коротко.

– Как знаешь, – пожал плечами саббатиец, садясь рядом. – Только стрелять не вздумай. Выстрелишь, и всему конец, нас увидят.

Я не понимал, о чем он толкует, и лишь снова кивнул.

Воцарилась тишина. Но продлилась она недолго.

– Ты писатель, да? – спросил вдруг Джанко так, словно мы просто присели передохнуть с долгой дороги.

– Что? – переспросил я.

– Ну, тот хрен, что за тобой пришел, сказал, что ты писатель.

– Да. Был писателем.

– Почему был?

Я взглянул на Джанко с недоумением. И он, поняв мое немое удивление неуместной в данный момент теме, лишь снова улыбнулся и развел руками.

– Да это я так, разговор хотел поддержать, пока ждем.

Но ждать-то как раз нам больше и не пришлось. С улицы послышались голоса, и они приближались.

– Теперь сидите тихо и не делайте глупостей.

Джанко заметно напрягся, наклонился вперед, уперев локти в колени и сложив ладони вместе, словно собирался молиться. Он опустил голову и закрыл глаза, а через пару секунд я ощутил… что-то, что очень трудно описать. Воздух в комнате изменился, несмотря на то, что остался прежним. Он словно наполнился маревом, которое можно наблюдать, бредя по дороге в знойный летний день. Все вокруг меня поплыло. Очертания предметов, которые мне удавалось разглядеть, стали искажаться в полумраке, при этом оставаясь вроде бы прежними, если не сосредотачивать на них внимание. Но стоило лишь сфокусировать на чем-то взгляд, и предмет вдруг размывался. Это походило даже не на какое-то физическое явление, а скорее, на головокружение. Но на том странные ощущения не заканчивались. По моему телу побежали мурашки, как бывает от прикосновения к оголенной коже прохладного ветерка, а все мысли захватило неясное чувство беспокойства. Не того беспокойства, которое одолевало меня все последнее время, и не того волнения, что вызывается страхом. Нет, это было что-то совсем иное, глубинное и совершенно неясное. Не беспокойство даже, а скорее некое предчувствие, словно подсознание пыталось сообщить мне что-то, для меня незримое. Все вокруг стало ощущаться нереальным, фальшивым. В конец запутавшись в собственных чувствах, я постарался перестать анализировать их и стал ждать развития событий.

Яркий тоже заволновался, занервничал, но когда я крепче прижал его рукой, успокоился, словно получив от меня эмоциональный сигнал поступать точно так же, как и я. И он поступал. Сидел тихо у меня на коленях и прислушивался.

Скоро дверь открылась, впуская в фургон дрожащий свет костра, который тут же заполнил помещение пляшущими тенями.

– Там мы храним реквизит, – услышал я слова Ромула. – Сейчас там никого нет.

– Проверим, – сухо скомандовал Теодор Стрикс.

На пороге появился гвардеец и шагнул внутрь. За ним вошел второй, неся в руках масляный фонарь, а за ними ступил и сам Теодор. При виде этого человека все у меня внутри сжалось. Страх и гнев схлестнулись в моем сознании, разрывая его надвое. Один кричал, что нужно срочно бежать, разбить окно и броситься в поля. Другой – что нужно немедленно нажать на курок и убить этого монстра, пока он не убил меня. Но я не сделал ни того, ни другого, оставшись неподвижно сидеть, как и велел Джанко.

Дело в том, что помещение было совсем небольшим, а мы сидели хоть и чуть в стороне, все равно в прямой видимости для любого вошедшего, и никакая темнота не смогла бы нас скрыть. Первый же гвардеец должен был меня увидеть. Но он не увидел. Ни первый, ни второй, ни зашедший следом Теодор Стрикс. И в тот момент я абсолютно доверился Джанко. Я начал догадываться о том, что именно происходит.

Прежде мне доводилось быть свидетелем подобного, но в куда меньших масштабах и не на самом себе, конечно. В простонародье это звалось иллюзионизмом. С научной же точки зрения в данный момент Джанко поддерживал контакт с иным пространством, миром Хаоса, как его нарекли наши ученые мужи. Согласно их утверждениям, наш мир не единственный, он лишь часть куда более колоссального бытия. Бесчисленное число реальностей неустанно кружатся в бесконечном вальсе вселенских масштабов, неразделимые, прочно связанные друг с другом и в то же время совершенно разные, являющиеся одновременно отражениями, копиями и антиподами. Изучение этих реальностей – пространств, если говорить языком научным – является основной сферой деятельности нашего прославленного Университета, а уж потом идет технический прогресс и прото-артфеакты. За сто с лишним лет своего существования Университет значительно продвинулся в данном вопросе, и в его стенах была установлена связь с большинством известных ныне измерений, а также разработаны техники взаимодействия с ними, позволяющие изучившим их мастерам творить невероятные вещи, не нуждаясь для того ни в каких артефактах. Справедливости ради стоит сказать, что не только Университет занимается изучением других миров и практическим применением их сил. Рейны создают свои удивительные протезы и живых кукол именно благодаря взаимодействию с иным пространством, некой Квинтэссенцией, откуда их мастера и берут те самые живительные искры, которыми наполняют свои механизмы, и этот процесс держится в строжайшем секрете уже много сотен лет. Ходит слух, что, пытаясь проникнуть именно в эту тайну Рейнов, Александр Годвин в конце прошлого столетия открыл путь к пространству, позже названному Биотоком, и теперь служащему клану Годвинов мастерской для создания своих произведений. А технику взаимодействия с так называемым антимиром, например, демонстрировал Теодор Стрикс в совсем недавней схватке у меня дома. Но задолго до появления самого Университета, Годвинов и Рейнов, странствующие по Старшему материку таборы саббатийцев уже умели взаимодействовать с иным пространством. Они не звали его пространством, не нарекали Хаосом, они и вовсе не придавали никакого значения тому, как у них получается то, что получается. Они действовали интуитивно, просто делали и все, передавая эти знания от отца к сыну. Хаос, который они впускали в наш мир, мог нарушать привычный ход реальности, вносить в нее изменения, ведь там, в том пространстве, в отличие от нашего, не было никакой определенности и никакого постоянства. И истончая метафизическую грань между мирами, иллюзионисты саббатийцев впускали в нашу надежную и весьма определенную реальность совсем немного этого непостоянства. Одни с помощью таких умений давали невероятные по своей красоте и эффектности представления, другие использовали свои особые таланты в воровстве. А чаще и то, и другое совмещалось, как без сомнения было и в таборе Лавинѐс.

Вот о чем говорили те двое бедолаг, обвинившие Адель в воровстве. Их случай не обошелся без вмешательства опытного иллюзиониста, теперь я в этом не сомневался. Я и сам не раз бывал на подобных выступлениях, вот только прежде никогда не чувствовал ничего схожего со своими нынешними ощущениями. Ранее иллюзии и реальность были неотличимы, и я, как и все прочие зрители, не знал, в какой именно момент мир реальный изменялся по воле иллюзиониста и сливался с иным измерением. Сейчас же всё мое естество бунтовало, и я четко осознавал, что всё вокруг нереально, что всё – обман. Я буквально чувствовал ту зыбкую материю Хаоса, которой Джанко окутывал наше окружение, скрывая нас тем самым от посторонних взглядов.

«С чего бы это?» – пронесся вопрос где-то на границе моего сознания. – «Может, потому что теперь я стал непосредственным участником иллюзии, а не сторонним ее наблюдателем? Или причина кроется в чем-то еще?»

Но размышлять о подобном было некогда, ведь Теодор Стрикс, чьи тяжелые шаги обозначались глухим ударом каблука по деревянному полу повозки, подошел ко мне почти вплотную и остановился, внимательно оглядывая помещение. Замерев, я смотрел ему прямо в лицо, до боли стиснув зубы и сжав пальцами рукоятку револьвера. Он скользнул по нам взглядом. Затем еще раз. В какой-то момент мне показалось, что он задержал глаза на мне чуть дольше.

«Заметил!» – тут же пронеслось в голове. – «Увидел! Он знает, что мы здесь!».

Но он отвел взгляд. Не знаю уж, что именно он видел перед собой в данную минуту, вместо меня, Яркого и Джанко, но это не вызвало у него ни капли интереса. Каждый мускул на лице убийцы был напряжен, Теодор Стрикс походил в ту минуту на дикого зверя, хищника, выслеживающего свою добычу. Но в глазах читалась лютая холодная злоба, не свойственная ни одному хищнику. Только человек умел так ненавидеть.

– Я же сказал, что здесь никого нет, – Ромул появился в дверях. – Только театральный реквизит.

На лице Теодора отразилось разочарование и гнев, лишь на мгновение, а затем оно снова стало каменным. Но я видел, точно видел, что он потерял контроль над собой. Словно бочка с порохом, он готов был вот-вот взорваться и, пожалуй, очень бы этого хотел. С радостью он отдал бы приказ расстрелять весь табор, убить всех и каждого, женщин и детей, и сам бы без сомнения присоединился к этой резне. Так он бы выпустил пар, выместил бы злобу за то, что мы с Ярким снова ускользнули из его лап. Но он не мог – существовали правила, которые даже ему, Теодору Стриксу, приходилось соблюдать.

Гвардейцы вслед за своим командиром покинули повозку, и дверь за ними закрылась. Но мы продолжали сидеть в мареве иллюзий еще минут пятнадцать или двадцать, пока вдруг всё не пропало, развеялось, словно дым, и я ощутил, как легче стало дышать и прояснилось сразу в голове. И не только мне одному. Джанко шумно выдохнул и обессиленный откинулся назад. На его лице блестели крупные капли пота. Прикрыв глаза, он дышал полной грудью и выглядел как человек, пробежавший только что марафон.

– Спасибо, – тихо проговорил я, и Джанко в ответ устало улыбнулся.

Отдышавшись, он, наконец, открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. Впервые за этот вечер он предстал передо мной преисполненный серьезности.

– Ты спас от беды нашу глупышку Аду. Поверь мне, писатель, что как бы ни была она дорога своему брату или кому-то еще в таборе, нет ни здесь, ни на всем остальном свете человека, который дорожил бы ею более, чем я.

Мы встретились взглядами, и мне тут же стал ясен весь смысл слов Джанко. И пусть сказал он совсем немного, все остальное читалось в глазах. Карих глаза саббатийца, опытного иллюзиониста, по всей видимости, заправского шутника и весельчака, а также человека, влюбленного глубоко и по-настоящему, однако в ту, которая никогда не ответит взаимностью. Хотите верьте, а хотите нет, но всё это я действительно увидел в его глазах, преисполненных благодарности, печали и легкой иронии, с которой он привык смотреть на мир. Больше не нужно было ни о чем спрашивать и благодарить.

В дверь заглянул Ромул и произнес:

– Ушли. Вот видишь, друг, я же обещал, что мы сумеет спрятать вас так, что никто не отыщет. Эти хваленые ищейки не смогли увидеть вас у себя под носом.

– Благодарю тебя, Ромул, – ответил я, наконец, выдохнув и расслабившись, осознавая, что смертельная опасность в очередной раз миновала нас. – И прошу прощения, что сомневался.

Тот лишь ухмыльнулся в ответ.

– Как насчет составить нам компанию у костра? Ужин почти готов.

– С радостью.

– Отлично.

Ромул скрылся за дверью и, обернувшись на Джанко, я вновь увидел его широкую улыбку.

– Пойдем, писатель, – позвал он меня, вставая. – Выпьем вина. Мне бы не помешало.

«Мне тоже», – согласился я мысленно, следуя за ним.

В таборе жизнь продолжалась так, словно ничего и не произошло, или явление к ним людей, подобных этим гвардейцем, было делом обыденным. Возможно, все действительно обстояло именно так, ведь саббатийцы кочующий народ, всю жизнь они в пути со своим табором, и селениане, коим никогда не понять подобного образа жизни, обвиняют их во всех грехах на свете, не упуская случая найти доказательства вины. Справедливости ради стоит сказать, что табор табору рознь, и есть такие, кто действительно промышляют самыми грязными и темными делами, и чье появление в окрестностях любого провинциального городка сопровождается исчезновениями людей, кражами и беспорядками. Но есть и другие, которые живут честно, зарабатывая на жизнь торговлей или своими представлениями, а тут уж кто на что горазд. Существуют очень знаменитые бродячие цирки, чьи названия шумят по всему Конгломерату, а также известные барды и танцовщицы, целые театральные труппы, которых с распростертыми объятиями встречают власти любого, даже самого консервативного и социально замкнутого города в Селении. Так что, как и во всем остальным на свете, здесь всё очень неоднозначно.

Нас усадили на лавку возле большого костра в самом центре лагеря и очень сытно накормили. После ужина Яркий отправился изучать лагерь и знакомиться с его жителями. Саббатийцы, будь то мужчины, женщины или дети, оказывали ему теплый прием, гладили, с улыбкой позволяли осматривать себя и прикасаться к украшениям на одежде. Яркий же, преисполненный энтузиазма, готов был пообщаться с каждым, выражая неподдельные любопытство и интерес. Недоверие и опаску он проявил только к паре собак, наряду с остальными жителями лагеря подошедших познакомиться с этим странным гостем. Однако, он быстро нашел с ними общий язык. Яркий ничего больше не боялся, и я перестал тоже. Зверек отлично чувствовал опасность, и раз теперь он вел себя так спокойно и непринужденно, то можно было расслабиться и мне.

Ромул налил мне вина и ненавязчиво спросил о Ярком, и о том, почему мы в бегах. Я рассказал все как было, начиная со встречи на кладбище и до стычки с шерифом в поле. Я ничего не скрывал. Не было смысла утаивать что-то от этих людей. Если саббатийцы приняли тебя в свой лагерь, разделили с тобой еду и выпивку, можешь быть уверен, что они никогда не предадут и не продадут тебя. Эти люди могут быть ворами и мошенниками, но никогда предателями они не станут.

Ромул, Джанко и все прочие, кто присоединился к нам, когда я начал свой рассказ, в числе таких была и Адель, выслушали меня крайне внимательно и позволили себе говорить, только когда я закончил.

– Мы планировали остаться здесь еще на пару дней, – сказал Ромул, отпив вина. – Но после случившегося с Адель я не желаю больше оставаться в окрестностях этого города ни одного лишнего часа. Мы заработали достаточно, верно?

Он обращался ко всем присутствующим, и я услышал возгласы согласия.

– В таком случае, снимемся завтра же утром. Отправимся на юг, в Артемизу, как и собирались. А это значит, что какое-то время наши с вами пути будут совместными. И для всех нас будет честью принять вас на это время у себя и составить компанию в дороге.

Все закивали активнее.

Как я мог не согласиться? Во-первых, мне действительно хотелось побыть еще с этими удивительными людьми, да и Яркому с ними, судя по всему, было очень хорошо и спокойно. Во-вторых, это бы значительно облегчило нам путь до Виолента, сделало бы его реально возможным.

– Ромул, я с большой радостью приму ваше приглашение, и все же должен напомнить, что этот человек, Теодор Стрикс, не успокоится, пока не отыщет меня и Яркого. И он всегда будет где-то рядом, дышать нам в спину. Сейчас он потерял наш след, но без труда возьмет его снова. И пока мы с вами, опасность грозит всем.

– Я понимаю, – кивнул Ромул. – Не думай, что я этого не учел. Но и ты не забывай, как этот Стрикс ушел сегодня ни с чем. А ведь стоял от вас с Ярким всего в одном хвосте. Мы умеем скрываться и прятаться.

– Да, вы очень искусны, – согласился я.

– Тогда решено. Клиффорд Марбэт и удивительный Яркий, будьте же нашими гостями до тех пор, пока пути наши не разойдутся. Табор Лавинѐс с радостью и большим почтением принимает вас к себе.

Все вокруг захлопали, а Адель вскочила и топнула ножкой.

– Хватит болтовни! – потребовала она озорно. – Джанко, я хочу танцевать.

– Миледи, ваше желание для меня закон, – улыбнулся Джанко, склоняя перед ней голову.

Через минуту дети принесли ему гитару, и, проведя рукой по струнам, он ненадолго задумался, глядя в огонь, а все вокруг словно замерли в ожидании. Замерли и мы с Ярким. А затем музыкант вдруг ожил, пальцы зажали первый аккорд, и он начал петь.

«Ночь опустилась на Адверс,

Звезды усыпали небосвод.

Зеленоглазая Агнес,

Кошкой скользнула в свой темный грот.

В мире теней и обмана,

Спрячешься ты от дневных обид,

В дымке белесой тумана,

В танце своем будешь ты парить…»

Джанко пел, а Адель, скинув свои туфельки, пустилась в танец. Она кружилась перед нами на фоне желто-багрового пламени, превратившись в тень, неподвластную законам гравитации. Ее руки взлетали и опадали, а пышные черные кудри и алое платье слились в единую бурю, в круговорот тьмы и огня, в котором то и дело вспыхивали ее глаза, отражая то ли пламя костра, то ли алую страсть, бушующую в груди этой девушки. Темп музыки все нарастал, и Адель кружилась всё быстрее, выгибая спину, взлетая и припадая к земле, а все вокруг с восторгом наблюдали этот дивный, чувственный танец. Кто-то хлопал в такт музыке, другие подпевали, но никто не посмел составить ей компанию, и прекрасная юная саббатийка танцевала в одиночестве.

«Какая красивая женщина», – сказал призрак Тессы, опустившийся рядом со мной.

Я не ответил.

«И так чудесно танцует. А я вот никогда не умела танцевать. Зато недурно пела, ты помнишь?».

«Конечно, помню».

«В немой и мертвой тишине,

В рассветной дымке, серой мгле,

Застыв, как в самом жутком сне,

Они лежали на земле.

И белый снег их укрывал,

На коже иней застывал,

И кровь их обратилась в лед,

И жизнь никто им не вернет»

Тесса пела, и голос ее, легкий, словно перышко, звонкий, приобретающий мягкую хрипотцу, когда она брала высокие ноты, наполнял нашу повозку. Тесса пела, слегка опустив голову, покачиваясь в такт мелодии, простой и звучной, плавной, готовой подхватить слушателя, если тот позволит, и раскачивать его на своих волнах. Закрыв глаза, Тесса пела, а пальцы ее перебирали струны гитары, из которой лилась музыка, так идеально сплетающаяся с голосом девушки, словно они всегда были частью одного целого и не могли существовать друг без друга.

«Расправив крылья над землей,

Кружится ворон, страж немой.

Он будет здесь стеречь и ждать,

И души павших охранять.

Дыханье утра оборвет

Их незаконченный полет,

Проклятье воинов – их клеймо,

Им никогда не смыть его…»

– Весело-то как. Так бы и бросился в пляс, – услышал я тихое бурчание отца, управлявшего повозкой. – Высокая поэзия, будь она неладна.

Я никак не реагировал на его ворчание, а Тесса и вовсе не замечала. Когда она начинала петь, ее словно окутывала некая магия, зыбкая, но прочная, полностью изолирующая девушку от внешнего мира, погружающая ее в сферу тонкой собственной реальности, где всю материю заменяла музыка. И слушая эту песню, как и две спетые ею чуть ранее, я словно чувствовал эту магию, мог прикоснуться к ней и погрузиться в тот же маленький мирок, в котором ее песни обретали силу и власть над моим воображением.

«Пройдут десятки, сотни лет,

Но каждый год, лишь меркнет свет –

В урочный час они встают

И на войну свою идут.

Не стерты прошлого грехи,

И мир не слышит их мольбы.

Лишь только звезд немой покой.

Продлится вечность этот бой…»

Прозвучал последний аккорд, и Тесса отпустила его, позволив смолкнуть самому, растворившись в мире. И вместе с тем исчезала и магия, созданная песней, и мир снова становился привычным, обыденным и простым. Я снова начал слышать звуки снаружи: фырчанье лошади, стук ее копыт по сухой дороге, звон сбруи и скрип колес нашей телеги. Но часть песни отголосками осталась во мне, не исчезла, а нашла свое место где-то внутри, в моем сердце, поселившись там легкой грустью.

– Очень красиво, – сказал я, и как будто бы подтверждая это мнение Гром, до того лежащий рядом, примостив голову у меня на коленях, поднял ее и внимательно посмотрел на Тессу.

– Спасибо, – улыбнулась она смущенно. – Это старая песня. Я написала ее, когда читала о сражениях за объедение. В той войне погибли сотни людей. Теперь они лишь цифры в книгах и не более. Но ведь все они жили, каждый был человеком, каждый кого-то любил, и кто-то любил его. И неважно теперь, кто был прав, а кто нет; важно, что их война так и не закончилась, они не узнали, победят или проиграют, они просто сражались и, может быть, где-то там, за пределами пространства и времени, сражаются до сих пор. И некому прервать их бой, некому освободить их.

– Красиво, но жутковато, – прокомментировал я.

– Сейчас, двумя словами, ты описал весь наш мир, – улыбнулась Тесса. – Таким, каким вижу его я.

Гром зевнул, широко раскрыв розовую пасть и, высунув длинный язык всем напоказ, снова уронил голову мне на колени, шумно выдохнув.

– Похоже, он не любитель философской болтовни, – Тесса отставила гитару в сторону и облокотилась о стенку телеги.

Всю ночь, с того момента, как мы покинули Глутер, я вел повозку, а отец храпел в дальнем ее конце. Вначале Тесса составляла мне компанию, завернувшись в теплое шерстяное одеяло, но быстро начала клевать носом, и в итоге я уговорил ее забраться в телегу и вздремнуть. Не сразу усталость победила в ней страх перед двумя незнакомцами, но все же Тесса решилась на сон, и мне хотелось думать тогда, что это я вселил в нее уверенность в безопасности. До утра я остался один, вел послушную лошадь сквозь ночь под куполом звезд, и размышлял о нашей удивительной встрече и об этой девушке, которая будила во мне чувства, доселе незнакомые.

Отец сменил меня на рассвете. Останавливаться было нельзя, мы должны были убраться как можно дальше от Глутера, когда полицейские обнаружат наш с Тессой побег и начнут бить тревогу. Я забрался в телегу и проспал до обеда. Проснулся, лишь когда отец сменял лошадь в небольшом постоялом дворе на дороге, вблизи очередного провинциального городка, мало чем отличного от Глутера. Там же он купил еды, но обедали мы наскоро в повозке.

Тесса, проснувшись всего на пару часов раньше меня, недолго раздумывала над тем, стоит ли ей сойти в этом самом городке, но услышав о том, что уже к предстоящей ночи мы собираемся прибыть в Мистрейд, согласилась остаться. Тогда-то, после сытного обеда, на пути в столицу она и спела мне, наконец, свою песню, а затем по моей просьбе исполнила и другую, и третью. Я готов был слушать эти песни и этот голос еще и еще, снова и снова погружаясь в мистический мир печальных баллад Тессы Марбэт.

– Ну, а ты? – спросила она вдруг, после недолго молчания.

Повозка ползла по ухабистой дороге, и мы покачивались, сидя в ней в окружении мешков и сундуков, в которых сложены были наши с отцом скудные пожитки.

– Что?

– Вся твоя жизнь здесь? – она развела руками. – Нашел себя в ограблениях? Или есть что-то еще?

Я некоторое время смотрел на нее, размышляя, сомневаясь в том, что ей стоит показывать то самое «что-то еще», сокровенное, мою отдушину, скрываемую от всего мира в страхе быть непонятым и осмеянным.

– Есть, – наконец, сказал я и потянулся к той самой сумке, из-за которой вернулся в Глутер и попался шерифу.

Я достал из сумки несколько тетрадей в черных кожаных переплетах. Все они находились в довольно плачевном состоянии, из некоторых торчали вывалившиеся листочки, другие были помяты или чем-то облиты – походная жизнь лишала возможности обращаться с ними аккуратно, я и так хранил свои записи бережно, как только мог.

– Что это?

– То, о чем ты спрашиваешь.

Я выбрал одну из тетрадей, нумерацию которых мог различить только я один, и протянул Тессе.

– Вот, почитай, если тебе действительно интересно.

Рука, протянувшая тетрадь, предательски дрожала, и я надеялся, что Тесса не заметила этого моего волнения и даже страха. Еще никогда и некому я не давал читать свои записи. Не то чтобы, правда, мне было кому их давать. Отец не интересовался никакими творческими проявлениями вовсе, а больше у меня никого и не было. Мимолетные собутыльники и пылкие любовницы на одну ночь не в счет. Тесса была первым человеком за последние пять лет, которая поинтересовалась о «чем-то еще». И как бы ни было мне страшно оттолкнуть ее своими глупыми творениями, художественная ценность которых была под большим сомнением, я все же не мог упустить этого шанса впервые в жизни поделиться с кем-то тем, что у меня на душе, и показать себя с иной стороны, которую старательно скрывал от всего мира. Тесса доверилась мне, и я вернул ей долг, доверившись в ответ.

– Нет, не первый! – выпалил я, когда Тесса открыла тетрадь и, подавшись вперед, пролистнул несколько страниц.

– Вот, вот этот, – наконец сказал я обескураженной Тессе и быстро вернулся на свое место, смущенный собственным поведением. – Лучше читать оттуда.

– Хорошо, – кивнула девушка с сомнением и опустила глаза в тетрадь.

Пока она читала внимательно, ни разу не оторвав взгляд от текста, словно забыв о моем присутствии, я не мог найти себе места. Кусал губы, грыз ногти, несколько раз выбирался из повозки и ловил на себе подозрительные взгляды отца. Черт, я не нервничал так сильно ни при одном ограблении, в котором участвовал вместе с отцом. Тесса читала мой рассказ очень долго, как мне казалось, непростительно долго. Наверное, это заняло у нее минут тридцать или около того, но для меня прошла целая вечность от момента, когда она опустила глаза в тетрадь, и до момента, когда она их подняла на меня.

– Можно, я прочту следующий? – спросила она и совершенно сбила меня этим с толку.

Я ждал какой-то реакции, что она скажет – хорошо это или плохо, скорее всего, первое, конечно, не потому что действительно так, а потому что она не захочет расстраивать меня, решит польстить, ведь я, как-никак, помог ей выбраться из тюрьмы. Но Тесса сказала нечто совсем другое, и мне не оставалось ничего иного, как ответить:

– Да, конечно. Читай их все, если хочешь…

– Спасибо, – она снова опустила голову в тетрадь и возвратилась к чтению, а я опять был предоставлен самому себе и своему нервному беспокойству.

Она прочла всю тетрадь до конца, и только тогда, возвратив ее мне, сказала:

– Это великолепно, Клиф. Давно ты пишешь?

– С детства… кхм… ну, то есть… – из-за переполнявшего меня волнения я не сразу подобрал нужные слова для ответа. – Записывать свои истории начал с тех пор, как покинул Волхарию.

– Волхарию? Ты родом оттуда?

– Да, я там родился, – я убрал тетрадь обратно в сумку, к десятку остальных. Теперь, когда разговор ушел от них, я снова стал чувствовать себя уверенно.

– Но твой отец – не волхарин.

– Нет. Моя мать волхаринка, чистокровная.

– Ну да, волхаринская кровь, я должна была догадаться.

Действительно, догадаться было несложно. От стандартной внешности селенианина меня отличал в первую очередь рост в почти три с половиной хвоста, вполне типичный для северян, но никак не для жителей центральной части Старшего материка. Еще более явным признаком служил мой цвет глаз, серебристо-серый, какой встречается только у волхаринов. Ну и в довершение можно было бы прибавить ко всему вышеперечисленному темно-русый цвет волос, некая промежуточная ступень между темноволосыми селенианами и белокурыми волхаринами.

– Расскажешь мне об этом?

– О чем?

– О том, как жил в Волхарии и почему оказался здесь? Если не хочешь, я пойму, и прошу простить мое любопытство.

– Я могу рассказать, но в этом нет ничего интересного, – я пожал плечами.

– По-моему, сам факт того, что ты родом из другой земли, уже интересен. Там же всё по-другому, да? Другой климат, другие люди, иная жизнь.

– И так, и не так. Да, там холоднее, зимы там длятся дольше. Ну, а люди… они везде одинаковы. Мы привыкли искать различия между собой, но, по правде говоря, между всеми семью народами Адверса не так-то много действительно разных черт. Разве что внешность.

– Там, в Волхарии, ты тоже занимался воровством?

– Нет, – я ухмыльнулся. – Вором сделала меня Селения. А там… – я вздохнул, погружаясь в воспоминания. – Там я помогал матери, которая содержала небольшую аптеку. Мы жили в маленьком городке, в княжестве Ньевир. Когда я родился, оно еще было княжеством, но до того, как я его покинул, уже стало частью Конгломерата. Жизнь там, кстати, от этих преобразований не особенно изменилась. Всё, как было, так и осталось.

– А как было?

– Ну, скучно, если честно. Так мне тогда казалось. Маленький город, у каждого в нем свое место, и каждый делает то, чем будет заниматься до конца своих дней, чем занимались его отцы и деды, и чем будут заниматься его дети и внуки.

– Ну, здесь всё так же, – заметила Тесса. – В маленьких городах Селении, я имею в виду.

– Да, пожалуй. Но вырос я там, и тогда мой городок казался самым унылым местом в мире. Особенно на фоне историй матери. Несмотря на то, что она никогда не выезжала за пределы княжества, мысли ее путешествовали по всему Адверсу вслед за книгами, которые она скупала без разбора у проезжих купцов, не жалея никаких денег. Она зачитывалась этими книгами, зачитывался ими и я, и именно по ним я составлял свое впечатление о Конгломерате, и оттого мой городок казался еще скучнее.

– А что отец? – удивилась Тесса. – Разве он не рассказывал тебе о том, что жизнь на большой земле несколько отлична от приключенческих романов? Он же отсюда родом?

– Отца я практически не знал в детстве. Он ушел, когда мне было три. Как, выходит, не знала его и моя мать. Не знала его тем, кем он являлся на самом деле.

– Вором?

– Да. Она рассказывала мне о том, что отец – великий путешественник, исследователь, что жизнь его куда интереснее всех этих романов. С таким представлением об отце она и умерла.

Услышав это, Тесса опустила глаза, словно пристыженная тем, что затронула эту тему. Я поспешил продолжить, чтобы избежать жалости к себе, которую ненавидел.

– После ее смерти я и покинул Волхарию. Не сразу. Пару лет еще старался держать на плаву аптеку, но быстро понял, что это не мое, что мы с матерью мечтали об иной жизни; и теперь, когда меня ничто не держало дома, я мог бы прожить такую жизнь, полную приключений. Так я и ушел из родных краев. Отправился искать отца, зная только его имя, которое тоже, кстати, было ложью.

– Сколько тебе было лет?

– Шестнадцать.

– Ух ты. И не страшно было покинуть дом, вот так, одному, и отправиться в неизвестность?

– Страшно немного, – признался я. – Но только я был не один. Гром был со мной. Я взял его щенком, за полгода до того, как ушел, и он всегда придавал мне сил, напоминал о доме.

– Здорово, что у тебя есть такой друг. И как долго ты искал отца?

– Три года.

– Ты три года бродил по Селении один? – поразилась Тесса и тут же поправилась. – Вдвоем с Громом, то есть.

– Не только по Селении. Мы с ним бывали и в Хентии тоже, и даже в Саббате. Куда только не заносили нас ноги. Я не так много всего умел, так что брали в основном всякие купцы на разовую работу, грузчиком там, помощником плотника, ну или из-за роста, иногда охранником. Несерьезно, конечно, а так, для виду, чтобы грозно нависал за спиной. Занимаясь всем этим, я и понял, как на самом деле устроена жизнь за пределами дома, и с печалью осознал, что если в ней и есть какие-то приключения, то мне, видимо, было не суждено в них поучаствовать. Так что, все свои желания пришлось выплескивать на бумагу. Иначе и быть не могло, иначе они бы переполнили меня и без сомнения убили бы фактом своей нереальности. А так, начал писать и словно бы прожил, понимаешь? Сложно объяснить. Просто как-то попробовал написать одну историю, пока был в пути. Потом другую, и вот, сам не заметил, как уже не мог без них обходиться.

– Значит, приключения все же в твоей жизни были, – улыбнулась Тесса.

– Были, только не настоящие. Выдуманные мной же.

– Разве это важно?

– Теперь нет. Теперь все они уже часть меня.

– И именно поэтому они столь прекрасны. Ты переживал каждую из них, и потому ни одна из описанных там эмоций не была поддельной. Поверь, я музыкант, и чувствую фальшь. В твоих историях нет никакой фальши, я представила каждую из них так ярко, что с трудом могу поверить в их нереальность.

– Спасибо, мне очень приятно это слышать, – я смутился, наверное, даже больше, чем Тесса во время моей похвалы ее песен.

– Но Клиф, почему ты не попробовал издать их?

– Кому они нужны? – скривился я.

– Много кому. Таким же людям, как ты и твоя мать, например. Жителям очередного маленького городка в Волхарии, Хентии или Селении, неважно. Люди везде похожи, сам говоришь. Так сколько же еще может быть таких мальчишек, мечтающих о приключениях? Ты мог бы подарить им шанс покинуть свой скучный городок и отправиться путешествовать. И не только им одним. Думаешь, люди в больших городах живут интереснее? Думаешь, им не хочется отдалиться от своей рутины и окунуться с головой в увлекательные и красивые истории?

– Да брось ты. В мире есть немало писателей. Они знают свое дело.

– Ты мог бы стать одним из них. Поверь мне, тебя ждет успех. Нужно лишь попробовать, постараться. Ты мог бы писать, а не воровать.

После этих слов я взглянул в сторону отца. Его самого видно не было, проем к поводьям был занавешен плотной тканью, чтобы внутри сохранялось хоть какое-то тепло, столь необходимое нам в это время года. Однако, он без сомнения слышал все, о чем мы тут говорили. Я и не думал ничего от него скрывать, всегда с самого первого дня нашей встречи, я говорил ему всё прямо, как есть, никогда не боясь задеть его чувства. В конце концов, он заслужил такое отношение всей своей ложью. Но этот разговор, вот конкретно тот, который Тесса затеяла сейчас, я хотел бы скрыть от него, чего, конечно же, условия не позволяли.

– Пусть лучше они остаются только моими историями, – проговорил я, опуская глаза и не глядя на Тессу.

Она ощутила эту перемену во мне, и не стала возражать, а только сказала:

– Дело твое, Клиф. Прости, если влезла, куда не следует.

– Ничего такого, – тут же ответил я, остро ощущая, как стремительно связь между нами тает, и мы снова становимся чужими друг другу людьми, коими в общем-то и являлись. – Я рад, что тебе понравились мои истории.

Тесса лишь натянуто улыбнулась в ответ, и больше мы не сказали ни слова до самого Мистрейда. Так и сидели в повозке, размышляя каждый о своем. И не то, чтобы мне не хотелось снова начать разговор, хотелось, конечно, и попросить ее спеть еще одну или две своих баллады, пока у нас есть такая возможность, пока мы не прибыли в город, и Тесса не сошла, исчезнув из моей жизни навсегда. Но я не знал, что и как сказать, так и не нашел подходящей темы, чтобы прервать густое молчание.

Мы прибыли в Мистрейд ближе к полуночи. Позднее время отчетливо ощущалось за чертой города, где сразу после заката мир сковывал сон. Но в столице жизнь продолжалась, по улицам сновали люди, мчались кэбы, а ближе к центру, возвещая о своем присутствии громким звоном, разъезжали желто-красные паровые трамваи. Возле остановки одного из них мы и ссадили Тессу.

– Мне тут две станции до дома, – заверила она, когда я выразил свое беспокойство по поводу позднего часа и темноты городских улиц, – Не волнуйся. Через десять минут уже буду выслушивать негодования своего отца.

– Как скажешь, – уступил я и, кажется, не смог скрыть печаль от нашего расставания. – Желаю тебе успехов с твоими песнями. Они прекрасны.

– И тебе успехов в твоем… – Тесса осеклась на мгновение, но быстро нашлась. – в вашем деле. Была очень рада познакомиться с тобой, Клиф.

– И я тоже, – кивнул я с энтузиазмом, не зная, что делать и говорить дальше. Так сильно мне не хотелось отпускать ее, что сердце буквально сжималось в груди. Но что я мог сказать?

– А вот и мой трамвай, – Тесса указала на медленно ползущий по рельсам в нашу сторону вагончик, из передней части которого, из кабины машиниста, торчала вверх труба, исторгая в воздух клубы белесого пара.

– Ага, – только и ответил я, отчетливо ощущая, как мгновения ускользают от меня, и я никак не способен удержать их.

Тут Тесса подалась вперед, видимо, поняла, что я так ни на что и не смогу решиться, и проговорила полушепотом:

– Я живу на улице Цветочных Мастеров, в доме номер пять. Если ты когда-нибудь вдруг решишь, что воровская жизнь не по тебе, если захочешь поделиться своими прекрасными историями с этим миром, приходи, ладно? Я буду рада помочь.

Быстро поднявшись на мыски, Тесса поцеловала меня в щеку и бросилась бежать к трамваю, который уже добрался до остановки. Я наблюдал за тем, как она бежала, неся за спиной свою гитару, как запрыгнула на подножку трамвая и, перед тем как скрыться в нем, оглянулась, а увидев, что я все еще стою на мостовой, махнула мне рукой на прощание и улыбнулась. Улыбнулась так, как умела улыбаться только Тесса Мербэт. И пусть я действительно хотел покончить с воровской жизнью и желал бы поделиться своими историями с миром, именно стремление вновь увидеть ее улыбку привело меня к дверям дома номер пять на улице Цветочных Мастеров, спустя три дня после нашего расставания, с букетом луговых цветов в руке и надеждами в сердце.

Мы с Ярким пробыли в таборе Лавинес семь полных дней. Конечно, передвигаясь на дилижансах, я бы преодолел тот же путь вдвое быстрее. Табор же никуда не спешил. Да и не мог спешить при всем своем желании, ведь лошади тянули за собой массивные вагоны, большинство из которых служили саббатийцам домами. Меня же ничуть не утомляло столь долгое путешествие, а даже наоборот, расслабляло. В таборе я чувствовал защищенность и, как это ни странно, покой. После насыщенных событиями и опасностями двух дней нам с Ярким необходима была подобная передышка. Ну, а полевая жизнь мне была давно знакома, и как оказалось, ничуть не отягощала, несмотря на то, что последние десять лет я прожил в городе, пользуясь всеми благами цивилизованной жизни, и для перемещения между полисами пользовался исключительно поездом. Даже как-то приятно было вновь ощутить себя на дороге, слушать фырканье лошадей и скрип колес, любоваться красотами природы и уютом маленьких провинциальных городков, похожих друг на друга, словно капли дождя.

По вечерам табор останавливался в стороне от тракта на ночевку, и каждая такая стоянка была похожа на маленький праздник. Они разжигали костры, жарили дичь, пили вино, пели песни и много танцевали, и мне сложно было поверить, что это их обычное провождение времени в пути. Саббатийцы вообще не любили тишину, и то, что селениане называли покоем, они считали скукой. Они жили ярко, шумно, не желая останавливаться ни на секунду. Я же, по возможности, старался оставаться лишь наблюдателем подобного веселья, правда, не всегда это удавалось, и порою Адель бесцеремонно хватала меня за руку и утягивала в самый центр танца. Ну, разве я мог воспротивиться этой женщине? Конечно же нет. И приходилось плясать, пока на то хватало сил, пока легкие не загорались огнем, а ноги не становились свинцовыми и отказывались держать меня. Тогда я молил пощады, и милостивая дива с игривой улыбкой отпускала меня, позволяя вернуться к своему бокалу и перевести дух.

Позже, когда танцы прекращались, ужин заканчивался, и большинство саббатийцев разбредались, кто в свои кровати, а кто на продолжение веселья в более узком кругу, мы часто оставались вдвоем с Джанко, сидели возле костра, под куполом звездного неба, в которое из пламени взлетали алые искорки и растворялись в черноте ночи. Временами мы просто молчали, но чаще говорили, и могли вести разговоры обо всем на свете. Он оказался начитанным и очень умным, даже мудрым человеком, с которым, держу пари, мне было бы интересно вести беседы и сотню вечеров подряд, и на каждый из них нашлась бы своя тема.

– Отменный напиток, – сказал он как-то, на второй или третий вечер нашего пути. – Тебе нравится, писатель? Нравится наше вино?

Я кивнул. Вино, и правда, было отменное.

– Еще бы. Это отличное вино. Из самой Артемизы. Эх… моя прекрасная, солнечная Артемиза, – Джанко мечтательно провел рукой по струнам, устремив взгляд куда-то в темноту ночи. – Ты бывал в Артемизе, писатель?

– Не довелось, – я снова пригубил вина из далекого солнечного города, лежащего на самой границе Селении и Саббата.

– Многое потерял. Каждому, без сомнения, абсолютно каждому в этом мире стоит хоть раз увидеть Артемизу. Город вечного лета. Поверь мне, писатель, всего лишь раз увидев покрытые цветущими виноградниками склоны величественных гор востока, озаренные лучами оранжевого солнца, лишь раз ощутив на себе прикосновения ветра, принесенного с океана, соленого, преисполненного духом свободы и величия, ты уже не сможешь забыть этот город. Мы, саббатийцы, кочевой народ. Здесь, в Селении, люди говорят, что мы бродяги и что у нас нет дома. Но это ведь не так, и те, кто поумнее, знают, что нашим домом всегда был и будет Красный город. В самом сердце Саббата, в объятиях Красных гор этот город ждет каждого из нас, и когда приходит время, когда годы начинают брать свое, и уже не остается сил путешествовать по миру, мы остаемся там: растим детей, делимся опытом с теми, кому только предстоит ступить на эти пыльные дороги мира. Но вот что я скажу тебе, писатель, пусть это и будем звучать кощунственно для многих моих собратьев, мой истинный дом всегда был и будет в Артемизе. Только там живет мое сердце. И я ничего не могу с этим поделать. Да простят меня вожди первых таборов и наш мудрый Бог, владыка кровных уз, но, когда придет мое время, я останусь в Артемизе и обрету покой только там, и нигде больше.

– Наверное, этот город действительно того стоит, – учтиво сказал я. – Надеюсь, и мне доведется его когда-нибудь увидеть.

– Так зачем откладывать?! – воскликнул Джанко, всплеснув руками. – Мы отправляемся туда прямо сейчас. Будем в Артемизе к концу гексала. Ты нравишься Ромулу, и он согласится взять тебя с собой. Здесь у вас, в Селении, даже весной дуют холодные ветра, и серость дней удручает, вытягивает радость из наших теплолюбивых сердец. И чтобы совсем не зачахнуть, мы регулярно отправляемся за лучиком солнца туда, где лето не кончается никогда.

Я лишь ухмыльнулся в ответ и отпил еще вина.

– Чего смеешься, писатель? Думаешь, я шучу над тобой?

– Нет, не в этом дело. Просто я сам родом с севера и когда-то думал так о Селении. Мне казалось, что лето длится здесь бесконечно и никакой зимы нет вовсе.

– Северянин, – Джанко рассмеялся. – Ну, конечно. Мне следовало раньше догадаться. Однако, писатель, вечное лето – далеко не единственный повод побывать в Артемизе.

– Верю, и очень ценю твое предложение, но боюсь, что не смогу принять его сейчас. Слишком много всего нужно сделать, - я глянул на свой браслет, и в груди кольнула игла печали. - Тот груз, что я несу с собой и в себе не нужен Артемизе. Мне хотелось бы приехать в этот город с легким сердцем и свободными мыслями, ничем не обремененным.

Он проследил за моим взглядом и, кажется, всё понял. Но сказал лишь:

– Надеюсь, брат мой, так оно и будет однажды.

– Я тоже.

После этих слов, как это часто с ним бывало в моменты наших бесед, Джанко закрыл глаза и, сгорбившись над гитарой, стал подбирать аккорды на только что пришедший к нему в голову мотив, при том, принявшись неразборчиво напевать себе под нос еще не сформировавшиеся слова к рождающейся на моих глазах песне. Я никогда не прерывал и не мешал ему в такие минуты, ведь слишком часто замечал подобное за Тессе прежде, когда она вдруг бросалась к своему инструменту, обуреваемая неожиданно нахлынувшим вдохновением в надежде положить начало сотворению чего-то нового. Иногда, после пары попыток она откладывала гитару и с легкой печалью произносила: «Ушло». Но бывало и так, что ей удавалось схватить свою идею за хвост, и тогда на свет рождался очередной шедевр. У нас, писателей, все происходит иначе. Мы много думаем, вертим в голове сюжеты и так, и эдак, но беремся за перо лишь когда понимаем, что готовы, что нам есть что предложить пустому белому листу. Музыканты же совсем иное дело, они живут во власти музы, в плену эмоций и чувств, и неожиданный порыв творить может застигнуть их в любом месте, а катализатором ему может стать практически всё, что угодно. В какой-то степени я, исключительно по-доброму, но завидовал подобным порывам и той легкости, с которой им удавалось вдруг поймать сам момент сотворения, не осмысливать его, а просто ощутить и поддаться легкокрылой музе.

Путешествие с табором Яркому пришлось определенно по душе. Пока мы находились в пути, он мирно спал рядом со мной или с интересом выглядывал в окно, что я позволял ему делать, только когда мы оказывались за чертой населенных пунктов. Во время стоянок же, он без устали резвился с детворой, которой маленький зверек невероятно полюбился. Он с охотой участвовал в выдуманных ими играх, будь то прятки, догонялки или даже более сложные и непонятные стороннему наблюдателю игры с ролями и сюжетом, проявляя чудеса сообразительности. Нет, Яркого нельзя было сравнить даже с самым смышленым псом, он был гораздо умнее, и чем отчетливее я понимал это, тем сильнее меня занимала тайна его существования. Но сколько бы я не наблюдал за ним, сколько бы ни убеждался в его исключительности, на основные вопросы ответа так и не было. Кто он? Искусственное ли существо, или творение природы? Почему так нужен Стриксам? И я искренне и всей душой надеялся, что Морис Картер сможет, если не сдернуть полностью, то хоть немного приоткрыть для меня завесу тайны, получившей имя – Яркий.

К третьему дню нашего пути слева показались шпили величественных гор Грозового хребта, что разделяет Старший Материк пополам. К западу и югу от хребта раскинулась Селения, с востока лежат бескрайние степи Саббата, а на севере к хребту примыкают болотистые равнины Хентии. Все эти названия областей имеют нынче чисто формальное, историческое значение, как территории, некогда принадлежащие тому или иному народу и служащие колыбелью для их развития. Теперь же все они стали территориями Конгломерата. Вспыхнув однажды в самом центре Селении, компания Винсента Рима по объединению селенианских кланов в единое государство, оказалась настолько хороша, что за последующие две сотни лет охватила самую большую часть суши Адверса и, выйдя за ее пределы, не прекращается и по сей день. Исключением на Старшем материке остались разве что два княжества Волхарии на крайнем севере, не имеющие ни военного, ни экономического значения, а посему ставшие символом чистых намерений Конгломерата и того, что вступление под его флаг является делом сугубо добровольным. Какое благородство, не правда ли? Вот только нет ничего добровольного в активных экспансиях на Младший материк или в Леонию, где жестко и хладнокровно подавляется любое сопротивление со стороны местного населения. Но все это большая политика, а я в ней мало что смыслю, и не горю желанием вдаваться в детали, поэтому просто стараюсь о ней не говорить и не поддерживать подобные темы.

На пятый день мы подошли к хребту вплотную и далее двигались по тракту строго на юг, до самой развилки дорог, где наши пути с табором Лавинес разошлись. Саббатийцы направлялись дальше по тракту, а мне же предстояло восхождение в горы, туда, где на серых склонах скал расположился Виолент.

Мы расстались возле небольшого постоялого двора – приземистого двухэтажного здания, стоящего чуть в отдалении от перекрестка дорог в тени пушистых елей. Здесь нас высадили, и Адель, чьи прекрасные карие глаза полнились слезами, одарила меня еще одним сладострастным поцелуем, а затем надолго заключила в свои объятия Яркого.

– Счастливого тебе пути, писатель, – пожелал Джанко, крепко пожимая руку. – Ты – моя родственная душа, мы похожи, и я буду вспоминать о тебе звездными вечерами у костра, и уже решил, что напишу песню о вашем путешествии. Так что заканчивай скорее свои дела, освобождай сердце от груза и отправляйся в Артемизу, чтобы послушать ее.

– Благодарю, друг мой, – ответил я, тронутый его словами. – Мне будет не хватать наших бесед. И я обещаю, что обязательно приеду в Артемизу, чтобы услышать твою песню и снова угоститься вашим замечательным вином.

Ромула же я искренне поблагодарил за гостеприимство и защиту, и предложил все деньги, которые у меня были, в оплату хотя бы части нашего совместного пути. Но он в ответ лишь отмахнулся, в очередной раз напомнив, что я спас его сестру, и за то он мне всегда будет безмерно благодарен.

– Найди то, что ищешь, Клиф, – пожелал он на прощание. – И пусть все опасности обойдут вас стороной.

Табор уехал, и мы с Ярким остались одни на пустынной дороге, под светом оранжевого, клонящегося к закату солнца, лучи которого пробивались сквозь ветви исполинских елей. И на меня тут же нахлынули одиночество и страх. Я так привык путешествовать с табором, где всегда слышны голоса и гомон, где жизнь не прекращается ни на одно мгновение, а все проблемы и трудности, казалось, остались где-то позади, что, оказавшись вдруг в одиночестве, сперва даже растерялся. Шум голосов стих, умолкла музыка и навалилась тишина, а с ней вернулись и все невзгоды, и тень наступающей ночи мне вдруг показалась тенью самого Теодора Стрикса. Как только табор скрылся за поворотом, я отчетливо ощутил его присутствие, и на одно мгновение мне даже показалось вдруг, что он стоит прямо у меня за спиной. Стоит лишь оглянуться и…

Конечно же, никого там не было, только пустынная дорога, теряющаяся в тени обступившего ее леса. Но он был там, может быть, не так близко, как мне нарисовало перепуганное воображение, и все же он шел по нашему следу, в этом я не сомневался ни минуты. Осознавая себя дичью, за которой все еще без устали следует кровожадный охотничий пес, я вдруг захотел как можно скорее убраться прочь с открытой дороги, дабы не быть застигнутым врасплох убийцей Стриксом, который в любую секунду может появиться из-за поворота. Абсурдно? Возможно. И все же я ничего не мог с собой поделать.

Однако, прежде чем идти на постоялый двор, предстояло спрятать Яркого, и я, сняв с плеча сумку, опустился рядом с ним.

– Ну что, дружище, полезай, – предложил я ему, раскрывая пустую сумку.

Яркий фыркнул и сел, с явным недовольством глядя на предложенное ему убежище. Мы с ним уже репетировали подобное, и Яркий помещался в сумке с головой, однако находиться внутри ему были явно не по душе, и он стремился ее покинуть как можно скорее. Я предположил, что возможно, сумка напоминала ему о похожем тесном месте, где его держали Стриксы. Но иного выбора у нас не было. Я не мог спрятать Яркого где-то еще, оставлять одного на дороге тоже не хотел, а входить с ним в постоялый двор было бы опрометчивым привлечением внимания.

– Я сам от этого не в восторге, если хочешь знать, – сказал я Яркому честно. – Но только так у нас есть шанс добраться до Мориса, так что придется потерпеть.

Теперь уже я разговаривал с Ярким, совершенно не сомневаясь в том, что он прекрасно меня понимает.

Зверек подошел к сумке и с показным нежеланием, которое выражал нарочитой медлительностью и недовольным ворчанием, он забрался-таки внутрь, где после нескольких минут кружения на месте и попыток устроиться, все же улегся, позволив мне закрыть себя, но одарив на прощание взглядом полным смертельной тоски и немого укора.

Закинув на плечо заметно распухшую сумку, которая разом стала тяжелее вдвое, я направился на постоялый двор.

Входя в двери, надпись над которыми гласила: «Постоялый двор дядюшки Джонсона», я чувствовал, как неистово колотится мое сердце.

«Может, не стоит этого делать? Вдруг они узнают меня? Вдруг вызовут Теодора Стрикса? А может, он уже поджидает нас там? А вдруг…»

Но все же я вошел в здание и оказался в большом, просторном и абсолютно пустом помещении, уставленном круглыми столиками. Когда я направился к стойке, мои ботинки гулко стучали по деревянному полу, но и на этот звук никто не появился. И лишь когда я несколько раз постучал по стойке, из-за неприметной двери, ведущей куда-то в подсобные помещения, появился худой, сгорбленный старичок и, шаркая ногами, поспешил ко мне навстречу.

Он обслужил меня без энтузиазма, и даже ни разу не поднял глаза на мое лицо. Безо всяких вопросов записав постояльца Майкла Майерса, коим я ему представился, в шестую комнату, он пообещал, что через час его внучка подаст туда ужин, и снова шаркая по полу, удалился прочь.

Однако это равнодушие не успокоило меня и не притупило тревожных мыслей. Ту ночь я провел, так и не сомкнув глаз. Я даже не стал расстилать маленькую кровать, а лишь сел у окна, из которого просматривалась дорога, и положил рядом заряженный револьвер. Там и отужинал, там же и просидел до самого рассвета, вглядываясь в ночной мрак, слабо освещаемый тусклой масляной лампой, которую старик зажег у входа, когда стемнело. По всей видимости, кроме семьи хозяев, которые, как я думаю, ночевали где-то в задней части дома, довольно далеко от сдаваемых помещений, я был в этом месте единственным жильцом, и оттого становилось еще более жутко.

Всю ночь ветер заставлял ветви елей скрестись о крышу прямо у меня над головой, где-то в лесу долго ухала сова, а сам дом натужно скрипел и стонал под тяжестью собственного веса. Я вслушивался во все эти звуки, но самым главным и определяющим из них было тихое сопение Яркого. В отличие от меня он умудрялся уснуть. И пусть его сон то и дело прерывался, и он просыпался, словно чувствуя мое беспокойство, лишь перевернувшись на другой бок, Яркий вскоре снова засыпал. И его сопение умиротворяло меня, позволяло поверить в то, что все не так уж страшно, как мне кажется, что опасность бродит где-то далеко.

Тесса тоже была со мной. Она явилась, как только стемнело.

«Не будешь спать?» – спросила она.

«Не хочу».

«Понимаю. Осталось совсем чуть-чуть, милый. Ты уже так близок к цели».

«Близок? А может, это очередной мираж, и Морис не сумеет дать ответов на мои вопросы?»

«Так или иначе, совсем скоро ты это узнаешь».

Мой взгляд упал на руку, на мое предплечье, которое пострадало после первой встречи с Ярким. Но пострадало ли? Боль прошла в первый же день, как и воспаление, а еще через пару дней на месте, где он коснулся меня своей яркой лентой, осталась лишь черная отметина.

«Все это удивительно, не правда ли?» – проговорила Тесса.

«Я не хочу разговаривать», – буркнул я, снова уставившись в окно.

«Не хочешь разговаривать со мной, ты имел в виду?»

Я не ответил.

«Мне уйти?»

– Останься, – прошептал я, сглатывая тяжелый корм в горле. – Только… давай помолчим.

И мы молчали до самого утра. А когда первые лучи восходящего солнца стали прорезать ночной мрак, я разбудил Яркого, и мы покинули Постоялый двор дядюшки Джонсона.

Минут за сорок ходьбы по тракту в обратном направлении, я, наконец, добрался до перекрестка и, спустя еще час или около того, сел на утренний дилижанс в Виолент.

Мы поднимались по горному серпантину почти десять часов, делая короткие остановки в маленьких городках, где садились и сходили пассажиры. Так, за этот день моими попутчиками успели побывать: молодая супружеская пара, всю дорогу шумно хохочущая и временами проявляющая друг к другу бесстыдные, по меркам высокого городского сообщества, признаки внимания; усатый джентльмен, который читал деловую газету и курил невероятно вонючую сигару; трое рабочих с каменоломни, от которых разило дешевым спиртным; и толстый господин с большим саквояжем, который храпел всю часть нашего совместного пути. Я и сам то и дело проваливался в дрему – сказывалась бессонная ночь и долгая однообразная дорога – так что каких-то пассажиров мог и не заметить. Более всего я волновался за Яркого, который не любил находиться в сумке даже несколько минут, а тут ему пришлось пробыть в ней многие часы. Правда один раз ему все же довелось размять лапы и прогуляться по сидениям, когда мы оставались в дилижансе одни. Тогда же мы перекусили пирожками с мясом, купленными в лавке рядом с очередной остановкой, которые оказались довольно пресными на вкус. И все же большую часть времени Яркий провел в сумке, но выдержал это испытание стоически.

К закату мы наконец-то прибыли в Виолент. Из всех городов-полисов Конгломерата этот – самый малочисленный, и уступает в размерах, разве что Новому Скарату. Виолент стал полисом совсем недавно, и внимательный человек повсюду здесь заметит следы еще проглядывающейся тут и там провинциальной натуры города, так неожиданно и резко выбившегося из грязи в князи. А все благодаря великому ученому и изобретателю, бриллианту своего времени, как его нарекли научные издания, Одрику Кастеру, который в 685 году, всего каких-то шестнадцать лет назад, открыл силу переменного тока и смог найти ему применение в повседневной жизни. Данное открытие сложно переоценить, и как уверяет мой друг Морис Картер, мир еще не знает, какие перемены оно за собой повлечет в будущем. Интересно то, что до своего триумфа Одрик Кастер не воспринимался всерьез в научном сообществе, считался чудилой среди своих коллег, и даже не был принят в Университет, хотя каждый год посылал туда заявки. И как же всё резко изменилось, когда он обнародовал свои открытия и, к ужасу большинства ученых и предпринимателей, успел запатентовать многие свои изобретения до того, как миру стало понятно, насколько они ценны. И при чем тут Виолент, спросите вы? Да при том, что именно тут Кастер родился и вырос, именно тут располагалась его первая лаборатория, под самой крышей башни с часами, которую он истыкал громоотводами, и именно этот город он использовал и продолжает использовать по сей день в качестве своего испытательного полигона. И еще неясно, кому от этого больше пользы, ведь сам Кастер, будучи ученым, а не бизнесменом, передал права на продажу и использование своих изобретений именно городу Виолент. И в тот же год город превратился в полис, разбогател, приобрел славу и стал приманкой для туристов, которые хлынули в Виолент волной, желая воочию посмотреть на чудеса переменного тока. Сейчас Виолент является единственным в Конгломерате городом, полностью перешедшим на электрическое освещение. Газовые фонари заменили на электрически лампы, холодный свет которых стал куда более ярким и манящим. И благодаря этому город приобрел свой неповторимый вид. Маленькие домики словно оплел диковинный гигантский паук, своими черными нитями проводов, тянущимися от крыши к крыше, от здания к зданию, вдоль улиц и им поперек, а по этим проводам с характерным гулом несется электрический ток – могучая сила природы, укрощенная мощью человеческой мысли.

Дилижанс высадил меня на площади имени… кого бы вы думали? Да, имени Одрика Кастера. Его же имя носят: местный музей, парк развлечений, одна из центральный улиц, и бог знает что еще. Да, в Виоленте чтят и любят человека, которому город нынче обязан практически всем.

Расположившись на склоне горы, Виолент имеет довольно понятную и четкую структуру. Ниже всего находятся предприятия и бедные районы, состоящие из наспех собранных домиков, в которых живут работяги, прибывшие в город со всех окрестных поселений сразу после того, как он стал полисом и обзавелся несколькими фабриками. Выше расположена та самая часть города, которая еще пятнадцать лет назад являлась всем Виолентом, с маленькими улочками и низкими домами, которые так и продолжают занимать старожилы города, видевшие его расцвет, но приветствующие далеко не все сопутствующие тому изменения. Далее вверх по склону стоит центр города: совсем новенькая ратуша, городской собор Церкви Властителя Циклов, соседствующий с башней храма куда более молодой, но активно набирающего сторонников религии – культа Беатриче, тут же новое полицейское управление города и еще с десяток чистеньких, не успевших затереться временем, административных зданий. Площадь Одрика Кастера можно считать центром старого города, и с нее мне предстояло уже на своих двоих подняться еще выше, к самому новому району Виолента – Саду Дождей. В этом районе возвела свои особняки новая элита города: те самые предприниматели и бизнесмены, которые бросились раскупать недвижимость и землю, как только город Виолент обрел новый статус, чтобы наполнить новоявленный полис ресторанами, гостиницами, различными агентствами и теми же самыми фабриками, что дают работу жителями нижнего района.

Еще в дилижансе я убрал револьвер с кобурой в сумку, потеснив и без того недовольного Яркого, и больше не мог ничего предпринять, чтобы привлекать к себе как можно меньше лишнего внимания. Там, в Садах Дождя, полисменов можно встретить на каждом шагу, и если я объявлен в розыск, то проскользнуть незамеченным до дома Картера будет крайне проблематично. В любом другом городе можно было бы дождаться ночи и пройти по темным улочкам, но Виолент, во-первых, слишком молод, чтобы обзавестись такими улочками, а во-вторых, ночью в нем, благодаря электрическому освящению, зачастую светлее, чем днем. Оставалось лишь надеяться на удачу, быстрым шагом продвигаясь вперед, опустив взгляд себе под ноги и натянув шляпу по самые глаза. Так я и шел, поднимаясь вверх по мощеным улицам Виолента и ощущая на себя взгляды его жителей. Пожалуй, что в действительности, никому не было до меня дела, но мне казалось, что каждый в городе знает, кто я такой, знает, что я бегу от Стриксов, и готов сдать им меня с потрохами.

Такая вот неприятная выдалась у меня прогулка, благо, что довольно короткая. Я хорошо знал маршрут, и уже спустя минут десять, оказался у дверей мрачноватого на вид двухэтажного особняка из серого камня – дома своего старого друга, Мориса Картера.

Взбежав по трем ступеням крыльца, я, дернув за висящую сбоку цепочку, позвонил в колокольчик, и быстро огляделся по сторонам, едва ли отдавая себя отчет в том, насколько нервным и подозрительным выгляжу, особенно в сравнении с этими степенными господами и дамами, прогуливающимися сим теплым ранним вечером по своему тихому и ухоженному району.

Дверь открылась довольно быстро, и на пороге возникла высокая фигура дворецкого. Этот селенианин действительно был колоссального роста, возвышаясь даже надо мной почти на голову. И столь же аномально он был худ. Казалось, что он – не живой человек, а творение какого-то безумного Годвина, который, создавая гомункула, по своей неопытности кожу натянул сразу на скелет, забыв про мышцы.

– Рад приветствовать вас, мистер Марбэт, – пробасил он и тепло улыбнулся. – Мы давно вас ожидаем.

– Здравствуй, Уолтер, – вымученно улыбнулся я ему в ответ.

Этот пугающего вида мужчина, в строгом черном костюме, на самом деле был услужливым, деликатным и радушным человеком, увидеть которого, после столь долгого восхождения, я был несказанно рад.

– Наконец-то вы появились, – проговорил Уолтер, пропуская меня в дом и закрывая дверь. – Хозяин места себе не находил последние несколько дней. Боялся, что с вами что-то случилось.

– А как же иначе, черт возьми?! – пронесся по просторной прихожей высокий голос хозяина особняка. – После такого-то мрачного и пугающего письма!

Морис Картер уже сбегал мне навстречу по ступеням широкой деревянной лестницы. Внешне он был абсолютной противоположностью своего дворецкого: низкого роста, пухлый, с аккуратно зачесанными набок жиденькими волосами, ухоженной бородкой, круглыми очками в золотой оправе, которых Морис не снимал никогда, и в фиолетовом костюме с желтыми пуговицами, который яркостью и нестандартностью своего фасона был под стать эксцентричной натуре его владельца.

– Прошу прощения, что заставил волноваться.

– Что ты, что ты, мальчик мой, – Морис яростно тряс мою руку. – Главное, что ты добрался. Выглядишь уставшим и измотанным.

– Путь был долгим и не простым. – признался я.

– Позвольте вашу сумку, сэр, – Уолтер уже потянулся к ремню моей сумки, чтобы помочь снять ее и облегчить мою ношу.

Я не успел его предупредить, и Яркий сделал это вместо меня, выскочив, как черт из табакерки, и устроив свое излюбленное световое шоу, демонстрируя оскал своих маленьких, но острых белых зубок, и яростно шипя.

Я резко сорвал сумку с плеча, прежде чем маленький монстр успел бы кому-то навредить, и, бросив ее на пол, опустился над Ярким, закрывая своей спиной людей.

– Всё хорошо, слышишь? – проговорил я, как можно более мирным и успокаивающим тоном. – Мы пришли к друзьям. Здесь нам никто не угрожает.

Глядя на меня, Яркий перестал светиться и рычать, но все равно выглядел очень взволнованным и сердитым. Видимо, путешествие в треклятой сумке его все же доконало.

– Можешь выбираться. Тебе больше не нужно там сидеть.

– Что за зверь такой чудной? – осторожно спросил Морис, выглядывая у меня из-за плеча.

Как только Яркий увидел его, он снова оскалился, и по шерстке забегали искорки.

Я вздохнул:

– Его зовут Яркий, и именно в нем кроется главная причина моего к тебе визита. Увлекательная, надо сказать, получилась история. Думаю, тебе понравится.

– Неужели? Тогда я в предвкушении.

Яркий, так и не сделав ни шага из столь ненавистной ему сумки, продолжал смотреть на Мориса и глухо рычать.

– Успокойся, дружище, – проговорил я, осторожно протянув руку, и, убедившись в том, что бегущие по его шерстке искорки не причиняют моей коже вреда, погладил его по голове.

– Такой маленький, и такой сердитый, – отметил Морис.

– Обычно он довольно дружелюбный. Но, как я уже сказал, мы проделали долгий путь, а сегодня ему целый день пришлось просидеть в этой треклятой сумке. Тут любой взбесится.

– Понимаю. Так, где же мое гостеприимство, а?! Клиффорд, мальчик мой, проходи скорее в дом, прими ванну, отдохни. Сколь долгим и тяжелым не был бы ваш путь, я обещаю, что сегодня вы, как мои гости, сможете передохнуть и набраться сил. Будьте же как дома.

Как бы ни был мне приятен путь с табором Лавинес, все же, достигнуть, наконец, пункта назначение я был несказанно рад. Морис распорядился, чтобы мне наполнили ванну, и я с удовольствием провел почти два часа, лежа в пенной воде, от которой исходил дурманящий аромат хентийских масел, и даже задремал ненадолго. Словно впервые с того утра, как я повстречал Яркого, я наконец расслабился, и все мышцы тела приятно заныли. Мне казалось, что я буквально чувствую, как из всех пор моей кожи вымывается дорожная пыль и грязь.

Яркий не отходил от меня ни на шаг, словно в доме Картера его что-то настораживало, но я надеялся, что это недоверие временное и скоро пройдет. После того, как я сам покинул ванную, я попросил слуг наполнить ее снова, и искупал Яркого. Зверек был не слишком доволен, фыркая и отплевываясь от мыльной воды, он взирал на меня с искренним недоумением.

– Нравится тебе или нет, но это необходимо, – сообщил я ему, натирая бока Яркого куском мыла. – Мы с тобой все-таки прибыли в цивилизацию, и выглядеть теперь нужно соответственно. Так что терпи.

Яркий в ответ лишь снова громко чихнул. Ему смысл данной процедуры понятен не был, но он все же покорно вытерпел ее.

На выходе меня уже ждал вызванный на дом усатый пожилой цирюльник, который тут же усадил меня в большое кресло, подстриг и сбрил отросшую щетину, вновь превратив меня из утомленного путника в жителя цивилизованного общества Конгломерата. Яркий взирал на процедуру моего преображение с недоверием, и даже зарычал на цирюльника, когда тот впервые обнажил свою бритву и поднес ее к моему лицу. Пришлось заверить моего маленького защитника в том, что здесь мне не желают зла и не причинят вреда.

– Интересный у вас питомец, – проговорил цирюльник. – Позвольте же спросить, сколько такой стоит? Простите за мою бестактность, но у младшей дочери скоро день рождения, ей исполняется пятнадцать лет, и я хотел бы подарить нечто особенное.

Сначала я хотел ответить, что Яркий единственный в своем роде и нигде он такого не найдет, но в итоге ограничился лишь словами:

– Я его не покупал, так что простите, не смогу помочь.

– Жаль. Он прямо то, что мне нужно, чтобы осчастливить дочь. Очаровательное создание.

Когда цирюльник, наконец, удалился, Уолтер внес в комнату костюм.

– Хозяин распорядился, чтобы вам подготовили одежду, – проговорил он монотонно. – Ужин подадут в столовую ровно в восемь.

– Спасибо, Уолтер, – поблагодарил я дворецкого, и тот, коротко кивнув, степенно удалился.

Естественно, костюм оказался мне в пору. Морис, должно быть, заказал его, когда я только приступил к водным процедурам, и хорошо приплатил, чтобы за такой короткий срок его успели подогнать под мой размер. Конечно, я не просил об этом и спокойно обошелся бы своей старой одеждой, но Морис Картер – человек из высшего общества, следующий его манерам и этикету. Он просто не смог бы мне позволить сесть за стол в своей грязной поношенной одежде или в банном халате. Так что я не удивился ни услугам цирюльника, ни подогнанному под меня костюму. Удивительно было лишь смотреть на себя в зеркало и лицезреть ту разительную перемену, которая произошла со мной за последние несколько часов. Вот я брел по улице в кожаной куртке, с походной сумкой на плече, небритый, грязный и усталый. И вот я стою в костюме тройке темно-серого цвета, гладко выбритый и причесанный. И это словно бы два разных человека. Первый живет сегодняшним днем, бредет по дороге, не зная точно, куда он идет, откуда и зачем. Его жизнью управляют фортуна и случай, и он готов к любым невзгодам на своем пути. Второй же человек – социальный, уважаемый в обществе, знающий свое место в этом мире и уверенный, что контролирует свою жизнь.

«Так кто же я?» – появился в голове логичный вопрос. – «Какого Клифа во мне больше? Того, который вечно куда-то идет, встречая на пути друзей и врагов, обрастая историями, которые сплетаются в одну длинную дорогу жизни? Или того, который живет среди людей, знает правила поведения в обществе и соответствует им, имея четкое представление о том, что может ждать его завтра? Или я – ни тот и ни другой?»

Как странно, что до встречи с Ярким я не задавался этим вопросом. Просто жил, как живется. Но события последних дней поставили под сомнение не только мое будущее, но и саму мою личность.

«Кто я? Не лгал ли я себе все последние годы, живя этой цивилизованной жизнью? Есть ли еще на свете тот самый Клиффорд Марбэт, писатель и житель столицы? Или тот человек погиб вместе с супругой, а последующие три года доживала лишь его бледная тень?»

«Отлично выглядишь», – сказала Тесса, и я увидел ее образ в зеркале. Жена стояла прямо у меня за плечом.

«Ну, вот зачем я о ней вспомнил? Зачем вновь призвал к жизни из глубин своего сознания этого призрака?»

Не желая говорить с ее фантомом и размышлять о собственном естестве, я опустил глаза на Яркого и спросил:

– Проголодался?

Он, кажется, понял вопрос, потому что вдруг оживился и даже облизнулся.

– И я тоже. Пора спускаться к ужину.

И мы с ним покинули комнату. Я больше не взглянул в зеркало и не оглянулся, закрывая за собой дверь, но четко осознавал, что Тесса всё еще стоит там и смотрит нам вслед.

– Ну вот, совсем другой человек! – провозгласил Морис, когда мы с Ярким вошли в просторный зал.

В дальнем конце во всю стену красовалось панорамное окно и открывался невероятной красоты вид на город, который сейчас тонул в серой пелене дождя и сгущающихся сумерках. Там же, возле окна располагались диван с красной обивкой и два кресла, между которыми приютился маленький столик, а на нем стояли: резная пепельница, открытая коробка с сигарами, два пузатых бокала на коротких ножках и бутылка янтарного бренди. Именно там, за этим самым столиком мы с Морисом вели свои беседы, глядя на панораму Виолента за окном и слушая потрескивание дров в камине, расположенном у ближайшей стены. Туда, без сомнения, мы переместимся и сегодня сразу после ужина, за которым, по личным правилам Мориса Картера, не будет вестись никаких важных бесед. Для самого же ужина был накрыт стол в центральной части зала. На белой скатерти уже красовались закрытые хромированными крышками блюда, бокалы для вина, тарелки и наборы столовых приборов.

– Благодарю за одежду, Морис, и за гостеприимство, – поблагодарил я старого друга.

– Да что ты, Клиф, что ты. Мне в радость принимать у себя такого важного гостя. Давно же ты навещал меня в последний раз.

– Давно, это верно, – виновато согласился я, подходя к столу. Яркий семенил рядом, ни на шаг от меня не отходя. Он не стал обследовать зал, как это делал обычно, следуя своему любопытству. В этом доме по какой-то причине любопытство Яркого уступало место странной напряженности и настороженности. Я не мог понять, что стало причиной такого поведения, и надеялся, что пойму это в ближайшее время и смогу убедить Яркого расслабиться.

– Твой друг что предпочитает на ужин?

– Он будет рад кусочку мяса.

– Уолтер сегодня приготовил свою фирменную печеную утку со специями. Как считаешь, он оценит?

– Уверен, что да.

Морис распорядился, и Уолтер расстелил на полу белоснежный платочек, на который чинно поставил блюдечко с внушительным куском утятины, миску с водой, и положил рядом гроздь красного винограда и порезанное на ломтики яблоко. Яркому, похоже, впервые в жизни оказали такие почести и подали еду подобным образом, хоть и на полу, и зверек взирал на действия Уолтера с некоторым недоумением. Он словно спрашивал: «Зачем всё это нужно? Это же просто еда, я съем ее в любом виде».

Мы сели за стол, и я обратил внимание, что Яркий не ест, а внимательно и выжидающе смотрит на меня. И только когда я отправил первый кусок печеной утятины себе в рот, он приступил к своему ужину. Странное поведение, учитывая, что в храме Властителя Циклов, за ужином с Леонардом, Яркий не проявлял подобного терпения, набрасываясь на еду сразу же и поглощая ее за считанные минуты. Так же он поступал, и когда мы гостили в таборе Лавинес. Но не сейчас, и это меня удивляло.

Морис тоже отметил поведение Яркого:

– Какая удивительная дрессура. Невероятно, Клиф!

Я лишь улыбнулся в ответ, про себя подумав:

«Дрессура, как же».

Нет, дело тут было не в дрессуре, уж я-то это точно знал. Яркому не очень нравилось всё происходящее сейчас.

«В чем же дело? Возможно, он отвык от города? Мы провели девять дней на природе, в пути, и Яркому это путешествие пришлось по душе. Город же, явно совсем не его среда обитания, и, вкусив свободы, ему, вероятно, не слишком-то хочется вновь заключать себя в четырех стенах», – да, это казалось логичным выводом, но, вполне возможно, что существовало и какое-то иное объяснение.

Когда наш ужин подходил к концу, а насытился я так, что пуговица брюк стала врезаться в живот, и в костюме я почувствовал себя тесновато, раздался громкий звон колокольчика, возвещающий о чьем-то прибытии.

– Кто бы это мог быть? – удивился Морис, а я тут же напрягся, как напрягся и Яркий, который до того спокойно лежал у моих ног, переваривая свой ужин.

Мои же волнение и страх всколыхнулись, словно лесной пожар. Вот все было спокойно, я чувствовал умиротворение и легкую сонливость, навеянную сытостью, а в следующую секунду раздается этот звон, и я тут же превращаюсь в цельный комок нервов, от умиротворения не осталось и следа, а в голове стали всплывать пугающие предположения.

«Это Стриксы!» – завопил мой разум. – «Они нашли меня! Не знаю как, но нашли! Выследили! И теперь мы с Ярким в ловушке! И Морис тоже под угрозой! Что же делать?!».

– Я открою, сэр, – Уолтер медленно покинул зал, а я так и не остановил его, хоть и действительно собирался в какой-то момент.

– Ты побледнел, мой мальчик, в чем дело? – Морис заметил мое волнение.

Конечно, как тут было не заметить, мое лицо выдавало все бурю бушующих во мне эмоций, а кожа, и вправду, наверное, стала одного цвета со скатертью на столе.

– Я так и не успел тебе рассказать о том, как тут оказался и почему. Но за мной по следу идет крайне опасный человек, встреча с которым, сулит смерть.

На лице Мориса не дрогнул ни один мускул, мои слова будто бы вообще не произвели на него никакого впечатления, но я тому не удивился. Морис Картер был человеком отнюдь не робкого десятка.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я позволю хоть кому-то, кто бы там за дверью ни был, да хоть сам Властитель Циклов собственной персоной, причинить вред моему другу в моем же собственном доме. Здесь, уверяю, тебе абсолютно нечего страшиться.

Мне хотелось в это верить. Очень хотелось. И все же, с какой бы уверенностью не были сказаны эти слова, я уже успел познакомиться с Теодром Стриксом и знал, на что тот может пойти и какими силами обладает.

Дворецкий вернулся очень скоро и взглянул на меня, от чего в груди всё сжалось, и по коже пробежал холодок.

– Мистер Марбэт, за дверью стоит молодая девушка. Она утверждает, что пришла по вашему приглашению. Представилась как Ника Томас.

В ту же секунду с моей груди словно камень свалился. Стало легче дышать и мыслить. Ника. Ну, конечно, Ника Томас. Она говорила, что просто так от меня не отвяжется. Я, правда, и не собирался скрываться от нее, а мое бегство из Мистрейда было неожиданным и вынужденным решением, и я никак не мог бы подать ей весточку о том, куда направляюсь. Хотя, если быть честным, то я даже не подумал об этом. В тот момент у меня были куда более насущные проблемы. А по пути сюда я практически и не вспоминал о златоглазой журналистке. Но она не забыла о нас с Ярким.

«Конечно, ведь мы – ее работа! Ее сенсация! И вот, она тут как тут, пришла по зову своего маленького артефакта-советчика. Этого, пожалуй, следовало ожидать».

– Ты знаешь такую особу, Клиф? – спросил Морис.

– Да, – кивнул я, выдыхая с облегчением. – Она – друг. Прости, что не предупредил, я не думал, что она придет, хотя стоило бы это предположить. Я все объясню, обещаю.

– Так не будем же тогда заставлять даму ждать. Пригласи ее, Уолтер.

Через несколько минут Ника Томас вошла в зал вслед за Уолтером. Облаченная в синее с белым кружевом на вороте платье, она вышагивала победной походкой, громко отстукивая каждый свой шаг по паркету каблучками белоснежных туфелек.

– Ника, – поприветствовал я ее, поднимаясь со стула.

– Клиффорд Марбэт, – расплылась она в лучезарной улыбке. – Надо же, прекрасно выглядишь. Особенно для человека в бегах.

«Видела бы ты меня этим утром…» – подумал я, а вслух сказал:

– Всё благодаря моему другу и хозяину этого дома. Позволь представить тебе мистера Мориса Картера. Морис, это Ника Томас.

– Журналистка, – продолжила за меня Ника, направляясь к Морису. – Газета «Истина Миранды».

– Неужели? – Морис поцеловал протянутую ему Никой ручку и еще некоторое время держал ее в своих ладонях, рассыпаясь в любезностях.

– Очень давно в этом зале не бывало таких прекрасных юных дам, мисс Томас. А уж честных журналистов и вовсе никогда. Невероятно рад нашему знакомству.

– Взаимно, мистер Картер.

Ника опустила глаза на Яркого, и зверек, до того державшийся подле меня, уверенно зашагал к ней.

– Яркий! – Ника опустилась на колени и потрепала его по голове. – Как ты поживаешь, малыш? Подрос, или мне кажется?

«Может и действительно, подрос немного», – подумал я, анализируя, каким Ярким был во время нашей первой встречи.

– Вы голодны, мисс Томас? – спросил Морис. – Простите, мы только что отужинали. Я не знал, что прибудут гости. Но Уолтер накроет вам, если хотите.

– Благодарю вас, но я не голодна. – Ника поднялась. – Последние три дня я провела в Виоленте и нашла здесь очень недурной ресторанчик, на восточном склоне. Называется «Утренняя Звезда».

– Да, я знаю это место, бывал там много раз. Прекрасная кухня. Особенно десерты.

– Они-то меня и привлекли, – подражая тону заговорщика, призналась Ника. – Так что, ужинала все эти вечера исключительно там, как и сегодня. Не могу устоять перед их пирожными с заварным кремом. Это нечто невероятное.

– А у вас есть вкус, мисс Томас. Это замечательно. Может, хоть побалуете себя кусочком яблочного пирога?

– Простите, мистер Крайт, но вынуждена отказаться. Я действительно не голодна.

– Знай я заранее, что в дом прибудет леди, обязательно попросил бы Уолтера приготовить что-нибудь изысканное на десерт и купить бутылочку вина.

– Прошу прощения за свой неожиданный визит. Дело в том, что на самом деле я обманула вашего дворецкого, и Клиффорд не приглашал меня в этот дом. Но мог бы догадаться, что я приду.

– Мог бы, – кивнул я.

– Я же обещала, что отыщу тебя, Клиф, где бы ты ни оказался. Но ты значительно облегчил бы мне задачу, чиркнув хоть короткую весточку о том, куда направляешься. Ты ведь обещал, что не сбежишь. А что я узнаю, проснувшись на следующее утро после нашего разговора? Что в доме Клиффорда Марбэта произошла перестрелка с участием гвардейцев Стриксов, и знаменитый на весь Конгломерат писатель пропал.

– Ух ты, – подал голос Морис.

– Ну, раз ты это узнала, то должна была понять, что у нас с Ярким просто не было выбора. Мы спешно покинули Мистрейд, и предупредить тебя я никак не смог бы.

– Так уж и не смог бы? Уверена, что захоти ты, Клиф, нашел бы возможность, – Ника подмигнула мне и быстро продолжила, пока я не успел ответить. – Я зла не держу, Клиф, знай это. Однако, была крайне взволнованна все эти дни вашей с Ярким судьбой.

– Неужели?

– Ну, во-первых, вы – мой единственный ключ к этому затянувшемуся расследованию, и, если ты не забыл, я должна написать статью, возможно, самую значимую и важную во всей своей карьере, так что просто не могу позволить себе упустить такой шанс. А во-вторых, – Ника хитро сощурила глаза, – Яркий мне очень понравился. Милейшее создание. Очень уж хотелось увидеть его вновь.

«Один-ноль в твою пользу», – отдал я отчет тонкой колкости Ники Томас, и вдруг обратил внимание, что снова улыбаюсь. Да, совсем как там, у меня дома при нашей первой встрече. И с тех пор я не улыбался так ни разу, как и не чувствовал такого подъема, даже в таборе Лавинес, какой чувствую в присутствии этой златоглазой девушки. Появление Ники словно бы придало мне сил и некой уверенности в будущем.

– Похоже, что вас связывает некая удивительная история, – проговорил Морис. – И я буквально сгораю от нетерпения, страсть, как хочу всё знать. Так, может быть, проследуем к столу? Выпьем бренди, и вы мне все расскажете?

– От бренди не откажусь, – кивнула Ника, – а историю пусть рассказывает Клиф. Ведь это его хлеб. К тому же, там появились подробности, которые мне и самой интересно будет услышать. Например, как ему удалось добраться из Мистрейда в Виолент, оставшись при этом незамеченным.

– Прекрасно! – воскликнул Морис. – Уверен, он удовлетворит наше общее любопытство. Уолтер, подай еще один бокал.

Я разместился на диване, рядом со мной свернулся калачиком Яркий, а Ника и Морис сели в кресла друг напротив друга. Морис, спросив у Ники разрешения, задымил сигарой, Уолтер разлил в наши бокалы золотистый напиток, очень мягкий, слегка обжигающий горло и оставляющий приятное послевкусие на языке. Газовые лампы в зале дворецкий погасил, прежде чем удалиться вслед за тремя служанками, убравшими со стола посуду, и единственным источником света осталось дрожащее в камине алое пламя. Под его приятный треск и под аккомпанемент барабанящих по оконному стеклу капель дождя я поведал Морису и Нике всю свою историю, от утра на кладбище до момента, когда Уолтер открыл передо мною двери этого особняка. Оба слушали меня внимательно, и казалось, что не они одни. Меня, словно бы слушал весь город, сияющий холодным светом своих электрических фонарей, и дождь, струящийся по стеклу, и огонь, потрескивающий в камине, и даже сама темнота, притаившаяся в дальних углах зала.

– Удивительно, – заключила Ника, когда я окончил свой рассказ. – Ты обладаешь каким-то необычайным свойством располагать к себе людей, Клиф. Другой бы давно пропал, но ты проделал весь этот путь, да еще как! С табором! Кто бы мог подумать?

– Вы не так давно, должно быть, с ним знакомы, мисс Томас, но поверьте, Клиффорд обладает совершенно особой харизмой, которая едва ли кого-то может оставить равнодушными, а некоторых притянет к нему, как магнитом, как меня, например, и смею предположить, что и вас тоже.

Морис лукаво улыбнулся, а Ника лишь игриво пожала плечами, не давая однозначного ответа на его заявление, мол, может быть, да, ну, а может, и нет. Я же не стал никак комментировать эти слова, потому как понятия не имел, о чем вообще тут может идти речь.

«Какая, к черту, харизма?» – недоумевал я, которому всю жизнь казалось, что людей вокруг он только отталкивает. – «Прожив десяток лет среди цивилизованных господ, я даже не научился толком общаться с большинством из них. Что же касается табора Лавинес, так тут на лицо чистая удача, стечение обстоятельств, и не более того».

– Невероятная история, Клиф, просто невероятная, – наконец продолжил Морис. – И какая увлекательная. Право, не узнай я всего этого из твоих уст, и не будь слова твои подтверждены фактами, я бы решил, что меня разыгрывают, и всё это – сюжет какого-то приключенческого романа. Такая история вполне могла бы выйти из-под твоего пера, не думаешь?

Морис хихикнул и отпил бренди. Я тоже улыбнулся, соглашаясь с ним. Серьезно во всё произошедшее я и сам ни за что бы не поверил, не принимай в этом непосредственного участия.

– Может быть, тебе и стоит написать об этом, а, Клиф? Сюжеты, основанные на реальных событиях, покоряют умы читателей и их сердца вдвое успешнее. Твоя подруга журналистка с этим согласится, правда, милочка?

Он подмигнул Нике, и та в знак торжественного согласия подняла свой бокал.

– Если честно, пока что я думаю только о том, как бы остаться в живых и выпутаться из всего этого.

– Ну да, ну да. Конечно. – Морис активно закивал, подняв ладони в знак извинения за свои слова. – Понимаю. Всё это только звучит увлекательно, а на самом деле, бьюсь об заклад, что тебе было невероятно страшно.

– Да, временами было.

– И все же, ты держишься молодцом. Столько пережил, преодолел такой путь и сидишь передо мной, словно даже сделавшись мужественнее, как будто, только пойми меня правильно, всё это закалило тебя. Вы не находите, мисс Томас?

– Определенно… – расплылась в улыбке Ника.

Я поспешил перевести тему от своей персоны на более актуальную:

– Морис, скажи, прошу, есть у тебя хоть какие-то догадки насчет Яркого, насчет того, кем он может быть и почему так нужен Стриксам? Мне необходимы ответы, а иначе я ума не приложу, что нам с ним делать дальше.

– Ну-у, поспешные выводы тут совершать нельзя, – протянул Морис, разглядывая Яркого, задремавшего, положив морду мне на колени. – Но кое-какие мысли у меня появились во время твоего рассказа, да.

– Действительно? Поделись же, не томи.

Морис снова сделал глоток бренди, продолжая задумчиво рассматривать лежащего рядом со мной зверька.

– Помнится, Клиф, что я уже рассказывал тебе о том, как некоторые артефакты устанавливают прочную метафизическую связь со своими обладателями. Такой артефакт становится не просто предметом, наделенным необычными свойствами, он становится неотделимой частью своего хозяина. Похоже, что в прото-мире это была обычная практика, но у нас подобный феномен довольно редок и почти не изучен. Как правило, эта связь отражается на теле обладателя артефакта, получается нечто вроде татуировки, которую никак нельзя свести или срезать, потому как она проявится вновь. Так вот, твой ожог совсем не выглядит как ожог, верно? Сколько дней назад, говоришь, ты его получил?

– Десять.

– Может, я чего-то о тебе не знаю, Клиф, и ты всегда славился невероятными регенеративными способностями?

– Нет, – я понимал, к чему он клонит.

– Тогда хочу сказать, что по моему скромному мнению, эта отметина на твоей руке выглядит совсем как метка связи с артефактом. Иными словами, друг мой, это существо и ты – теперь одно целое. Вы больше, чем просто хозяин и питомец, больше, чем друзья, больше, чем кровные братья.

– Не многовато ли помпезности, Морис?

– Извиняй.

Слова Мориса заставляли задуматься. Ведь действительно, это могло объяснить, почему именно мне Яркий доверился, почему так легко пошел на контакт после той встречи на кладбище. Выходит, доктор Киннер действительно был прав, сказав, что у нас особая связь. Всё или начинало вставать на свои места или становилось еще более запутанным. Одно из двух, вот только я никак не мог решить, что же именно.

– Но разве артефактами могут быть живые существа? – спросил я.

– Я с таким прежде никогда не сталкивался, и, насколько знаю, никто другой тоже. Но ведь это не значит, что такое невозможно в принципе. Более того, выслушав твою историю и осмотрев отметину на твоей руке, я склоняюсь к мысли, что это действительно так.

– Не хочу в это верить. Артефакты – это же просто инструменты, а Яркий мыслит, чувствует, живет. Он – не орудие…

Морис тяжело вздохнул.

– Не думаю, что одно исключает другое. Так или иначе, но если твой Яркий действительно сбежал от Вилорда Стрикса, того самого Вилорда Стрикса, а я сомневаюсь, что есть какой-то другой, то может статься, что ценность его выше любого найденного ныне артефакта.

– Простите, мистер Картер, – встряла Ника, подавшись вперед.

– Просто Морис, прошу вас, – задумчиво улыбнулся он.

– Морис, – поправилась она. – Вы сказали, «того самого Вилорда Стрикса», значит, вы знаете о нем?

– Более того, дорогуша, я знаю его самого.

Морис ухмыльнулся на наши удивленные взгляды.

– Да, да, мы с ним встречались. Всего раз, как раз тогда, в девяносто шестом. Он приходил ко мне, в этот дом, и разговор с ним мы вели в этой самой комнате. Он сидел там же, где ты сейчас, Клиф. Статный юноша, наверное, твой ровесник, может, немного старше. У него прекрасные манеры. Но от его персоны так и веяло холодком. Было в нем что-то, как бы так выразиться, мистическое что ли. Что-то пугающее. Ну, или мне просто так показалось. Но приятным собеседником я бы его не назвал. В любом случае, разговор наш был недолгим, и никогда бы мне не вспомнился, как и вся встреча, если бы ты не пришел ко мне сегодня со своей удивительной историей.

Морис вновь сделал паузу на глоток бренди, а мы с Никой напряженно ждали продолжения, ведь, казалось, что тема нашего разговора подошла, наконец, к своей ключевой точке.

– Хотите знать, о чем мы говорили? – задал нам риторический вопрос Морис. – Вилорд Стрикс сделал мне предложение, от которого я быстро и наотрез отказался. Я историк и археолог, уже более сорока лет занимаюсь изучением прото-мира и его артефактов, написал бессчетное количество статей и даже книгу, не пользующуюся, впрочем, особым успехом. Но это я к тому, что обратиться именно ко мне, у Вилорда Стрикса были вполне понятные причины. Те же причины вынудили его обратится к бедолаге Марэ, после моего отказа. Понимаю теперь, что отказался я не зря, а то ведь меня могла постичь та же печальная участь.

– Он искал какой-то конкретный артефакт? – потеряв терпение, спросила Ника, в отличие от меня совсем не привыкшая к излюбленной манере Мориса говорить много, но подходить к основному вопросу неспешно.

– О да, дорогая мисс Томас, весьма конкретный. Я бы даже сказал, легендарный. Именно потому его поиски показались мне абсурдными, в некоторой степени даже безумными. Вилорд Стрикс искал Зеркало миров.

– Зеркало миров? – нахмурилась журналистка. – Что это?

– Вижу, вы не слишком хорошо разбираетесь в данном вопросе. Да, мисс Томас? – добродушно улыбнулся Морис.

– Просветите же меня, будьте так любезны, – парировала она.

– С превеликим удовольствием. И так, что есть прото-артефакт, ответьте.

– Ну… – Ника на секунду замялась и даже глянула на меня в поисках подсказки, но я не стал ей помогать; общение с Картером было весьма занимательным занятием, и я нисколько не хотел в него вмешиваться. – Это предметы из прошлого, наделенные особыми…

– А вот и нет, – прервал ее Морис. – Уже не верно. Не расстраивайтесь, милая, большинство людей начали бы свой ответ примерно так же. Но в этом и есть главная проблема. Люди не понимают: что есть эти артефакты. Предметы, наделенные особыми свойствами? Ну да, с первого взгляда так и кажется. Предметы, которые нарушают известные нам с вами законы физики, биологии, да любые законы нашего мира. Законы, которые мы с вами нарушить не можем, потому что живем в этом мире. А артефакты могу. Как?

– Не имею понятия, – ответила Ника, кажется, решившая больше не делать никаких предположений и только слушать.

– Как не имели понятия и наши с вами предки. Почти два столетия назад Винсент Рим объединил все кланы Селении в так называемый Конгломерат. И когда война за объединение была, наконец, окончена, у него скопилось немалое количество вещиц с довольно пугающими и страшными свойствами, которые враги объединения не раз пускали в ход во время своих сражений. Там были страшные вещи, воистину страшные. И Винсент хорошо понимал, что таких вещей в мире можно отыскать еще великое множество. Как же контролировать их? Как избежать тех кошмарных катастроф, причинами которых они могут стать?

Морис ненадолго замолчал, глядя на нас с улыбкой, но очень скоро продолжил:

– Конечно же, изучить их. Ведь то, что известно и понятно, уже не кажется таким пугающим. И Винсент Рим поручил кланам Нимор, Стрикс и Крамер, создать такое учреждение, где все эти предметы будут надежно храниться и изучаться. Вот так и был основан Университет Конгломерата. Такова была первопричина его создания. Десятилетиями там изучались прото-артефакты, но ответ на вопрос, как именно они действуют, был найден довольно скоро. И этот ответ сам по себе уже натолкнул нас на ряд не менее важных открытый. Так что же такое артефакты? Это посредники в нашем общении с иными пространствами. Именно благодаря изучению прото-артефактов ученые открыли их существование, осознали, что есть и другие миры в непосредственной близости, а артефакты сами по себе не наделены никакой силой, они лишь, как бы это сказать, запрограммированы на контакт с иными пространствами, где законы физики разнятся с нашими законами. Клиф рассказал нам, как в таборе саббатийцев его сумели спрятать от глаз мистера Стрикса и его гвардейцев. Как это получилось? Очень просто. Потому что господин… м-м-м…

– Джанко, – напомнил я Морису имя своего спасителя.

– Да, да, господин Джанко умеет устанавливать этот контакт. И это тот же самый принцип, по которому работают и артефакты. Думаю, что подобная практика была нормой в прото-мире. Были те, кто умело контактировали с иными пространствами, а для тех, кто был лишен знаний и способностей для этого, создавались артефакты, предметы, наделенные одним конкретным и необходимым свойством. Вот ваш кулончик, например, он предсказывает, куда вам нужно попасть, чтобы достичь своей цели, так?

– Примерно так, – кивнула Ника.

– И это очень легко объяснить. Никакой загадки в его действии нет, если вы знакомы с иными измерениями. Вы ведь слышали про Сверхразум?

– Пространство, заполненное всего одним живым существом? Колоссальных размеров разум, который впитывает в себя всё, что происходит в нашем мире? Вы об этом Серхразуме говорите, Морис?

Хозяин рассмеялся:

– Да, о нем самом. Вы отнюдь не невежда, мисс Томас, но не стоит обманываться, я понял это сразу, как вас увидел. Этот самый Сверхразум находится в постоянном контакте с нашим миром и с нашими мыслями. От него невозможно ничего скрыть. Он знает всё, что вы когда-либо думали и делали. И тех, кто может взаимодействовать с ним, зовут ментатами. Очень немногие, надо сказать, способны на подобное, мастерство это сложное и требует недюжинного самоконтроля, но не о том речь. Вы сами никак не можете контактировать с пространством Сверхразума, это недоступно вам, так ведь? Но ваш артефакт делает это за вас. Легко и безопасно. Конечно, он выполняет всего одну простую функцию, но вам другого и не надо, верно? И вместо того, чтобы годами учиться подобного рода взаимодействию, если вы вообще способны этому обучиться, вы используете этот камушек. Он отправляет запрос Сверхразуму, и ваш вопрос получает ответ, ведь этот Разум знает всё. И так же действуют абсолютно все артефакты, вот только не все их способности можно объяснить так же легко. Действия некоторых артефактов нам не удается связать с каким-либо из известных пространств. Но это никак не ставит под сомнение все сказанное мною ранее, а лишь указывает на то, что пространств существует куда большее количество, чем мы уже открыли, и нам только предстоит установить с ними связь.

– Ну, хорошо, – заключил я, когда Морис замолчал и сделал очередной глоток. – С этим всё ясно. Но что же такое Зеркало миров?

– Зеркало миров, – Морис хмыкнул и отставил бокал на стол. – Это легенда, миф, который отчего-то прижился в научных кругах и в какой-то момент, лет эдак сто назад, существование подобного артефакта предполагалось вполне серьезно. Однако за прошедшие десятилетия ни одному из исследователей не удалось обнаружить ничего подобного, а искали многие. В какой-то момент это стало настоящей лихорадкой среди специалистов по артефактам, в эти поиски кланы вкладывали огромные деньги, и всё впустую. Никто так и не сумел отыскать ничего, хоть отдаленно схожего с Зеркалом миров. Интерес к нему постепенно угасал, пока и вовсе не сошел на нет, и Зеркало миров стало восприниматься в научном сообществе не более, чем байкой, а те, кто до сих пор пытаются найти его, прослыли безумцами. И нет ничего удивительного в том, что, когда Вилорд Стрикс пришел ко мне со своими идеями, я отослал его куда подальше. Хотя, надо сказать, что он продвинулся в этом вопросе дальше других. Вилорд представил мне чертежи некой машины, которая, якобы сможет отыскать Зеркало миров, потому как будет настроена на его особое излучение. От моих расспросов о том, откуда у него подобная схема и с чего он взял, что такая машина сработает, господин Стрикс уклонялся, но, вне всяких сомнений, верил в свои идеи. Однако меня все это не убедило. Да, в молодости я действительно интересовался Зеркалом миров, но то было очень давно, я был молод, полон энтузиазма и жаждал открытий, которые вписали бы мое имя в летопись науки. Увы, те годы давно позади, а корабль моих амбиций разбился о суровые рифы реальности. Но я что-то снова веду не к тому. Вам-то интересна отнюдь не история моей жизни, а сама теория Зеркала миров. Что же, она весьма проста.

Когда существование других пространств было установлено, мы также пришли к выводу, что некоторые из этих пространств влияли на нас и раньше, а связь других с нашим миром всегда постоянна и неразрывна. Так, например, уже упомянутый мною Сверхаразум контактирует с нами столетиями. И он такой не один…

– Например, Кошмары? – спросила вдруг Ника, и Морис на мгновение умолк, воззрившись на нее крайне подозрительно.

Но длилось это всего пару секунд, а затем он заговорил снова, как ни в чем не бывало.

– Да, Кошмары, всё верно, мисс Томас. Кошмары – это пространство, наполненное нашими страхами, нашими негативными эмоциями, которые там, в условиях иного измерения обрели форму демонических сущностей. И эти сущности, при должном количестве сил и сноровки, могут воздействовать на наш мир, а то и проникать в него. Отличный пример пространства, взаимодействие с которым происходит испокон веков. И даже более того, наши миры развивались вместе, ведь когда на Адверсе появилась разумная жизнь, она появилась и в мире Кошмаров в тот же день и час, так что мы, человечество, и никто другой, своими ужасами и страхами породили демонов из пространства Кошмаров. И это далеко не единственный пример подобной связи. Так что, ученые Университета лишь установились сам факт этой связи и существования иных миров, но общение с ними в разной степени близости, происходило очень давно. Но, как я уже говорил, не обо всех мирах мы знаем, даже при том, что эти миры могут влиять на нас, а мы на них. Сейчас поиски иных пространств походят, скорее, не на научные исследования, а на слепую удачу. Это как выйти в море на корабле, не имя ни компаса, ни карты, не зная течений и надеяться, что ты в итоге пристанешь к какому-нибудь берегу. Так как же можно изменить положение дел к лучшему? Конечно же, дать в руки моряка необходимые навигационные инструменты. Переходя к реалиям, констатирую: создать что-то подобное мы пока не в состоянии, у нас не хватает знаний. Однако, есть вероятность, что такой вот навигатор по поиску иных миров уже был создан, и в таком случае, нам остается лишь найти его.

– Кем создан? – спросил я и тут же озвучил догадку. – Прото-людьми?

– Ими, конечно, кем же еще?

– Как все просто! – ухмыльнулась Ника. – Всё уже сделали до нас, остается лишь использовать это.

– Совершенно согласен с вами, мисс Томас. Это похоже на поиски пути наименьшего сопротивления, но ведь ученые тоже люди, их можно понять. Нам хотелось, чтобы всё оказалось именно так просто, и мы нашли, как полагали, фундаментальный ответ, почерпнутый из селенианских мифов, уходящих корнями во времена до коллапса. Зеркало миров – уникальный мульти-артефакт, способный установить связь с любым пространством, с которым соприкасается наше реальное. Наличие такого артефакта показалось нам крайне вероятным, ведь принято считать, что люди в прото-мире куда лучше изучили данный вопрос, и создание подобного инструмента было бы логичным шагом на пути к познанию Вселенной. Упоминание чего-то подобного в мифах, пусть и весьма расплывчатое, сыграло свою роль и было принято за знак к началу поисков. Ну, а к чему привели эти поиски, я вам уже поведал.

Я взглянул на мирно спящего подле меня зверька.

– Так, значит, Яркий может быть этим Зеркалом миров?

– Друг мой, не стоит торопиться с выводами, я же сказал.

– Но ведь многое сходится. Вилорд искал легендарное Зеркало миров, создал машину, которая улавливает его излучение, а возле моего дома в Мистрейде стояла некая установка, которая и навела Стриксов на Яркого.

– Да, все действительно сходится, – подтвердил Морис. – И все равно, утверждать что-то конкретное нам пока рано.

В зале повисло тяжелое молчание. Все мы погрузились в свои думы.

– Черт возьми! – выругался я. – Снова только одни лишь предположения. Может быть так, а может и нет. Никакой конкретики. Как же я от всего этого устал. Мне нужны чёткие ответы, нужно понять, куда нам двигаться дальше.

– Отлично тебя понимаю, мальчик мой. Но наберись терпения. Дай мне немного времени, и я постараюсь разузнать больше.

– Проблема в том, что мы не знаем, сколько у нас времени и как далеко продвинулся Теодор Стрикс в поисках меня и Яркого.

– Ну, насколько мне известно, – заговорила Ника. – После твоего появления в Рифтене он потерял ваш след. Теперь мне ясно, почему. Так что он рыщет, возможно даже, где-то совсем неподалеку от Виолента, но кроме вероятного направления у него ничего нет, и ждать его на нашем пороге пока, думаю, не стоит.

- Это лишь до тех, пока в его руках нет артефакта, что поможет с поисками - проговорил я угрюмо - Как твой кулон, например. Вилорд много артефактов за свою карьеру нашел, сама говорила. Среди них вполне может оказаться и такой, и даже лучше.

- А может и нет таких больше нигде - парировала Ника - Пока он тебя еще не настиг, верно? Значит не располагает нужными средствами.

– Полностью поддерживаю слова мисс Томас, – воскликнул Морис. – Понимаю Клиф, как тебе тяжело, ты через многое прошел, и все же советую не падать духом. Вам с Ярким нужен отдых. Будьте моей гостьей и вы, мисс Томас, и поверьте, что здесь, в моем доме, вам ничего не угрожает. Выспитесь, отдохните, а я завтра же примусь за поиски актуальной информации, и уверен, что уже скоро мы с вами получим желанные ответы, если не на все, то на большинство ваших вопросов.

Я устремил свой взгляд в окно, в царящую за ним дождливую ночь, размывающую городские огни и делающую их нечеткими.

«Где-то там, может быть, намного ближе, чем мы думаем, Теодор Стрикс ведет свои поиски. Он полон ярости, без сомнения. Его приводит в бешенство тот факт, что он потерял мой след, и возможно, из-за этого уже пострадали люди».

Я боялся даже подумать, к каким ужасным методам поисков и допросов успел перейти Теодор в своих тщетных попытках вернуть Яркого.

«Может быть, прямо сейчас, в эту самую минуту, пока я сижу здесь в дружеской компании и потягиваю бренди, он там под покровом ночи и дождя ведет свою охоту. Страшный человек, безжалостный и хладнокровный. Я ведь видел его истинную натуру тогда, в таборе, когда он осознал, что я ушел у него из-под носа. Да, я видел эту холодную ярость и желание убить», – мне было не забыть того взгляда, а от мысли, что такой человек ищет меня и, возможно, уже взял след, становилось по-настоящему жутко.

– Хорошо, – проговорил я, осознав, что мое молчание слишком затянулось. – Только, пожалуйста, Морис, действуй осторожно.

– Можешь не волноваться, друг мой, те связи, которые я подниму, недоступны даже для Стриксов.

– Очень на это надеюсь, – сказал я и, сделав глоток обжигающего бренди, снова обратил свой взгляд к дождливой ночи за окном.

А я-то думал, что, оказавшись в доме Мориса смогу наконец-то нормально выспаться. Глупец, как же я сильно ошибался. Лишь только сомкнув глаза, я тут же был разбужен. Конечно, всё не совсем так. Мне удалось поспать часа два, прежде чем Ника Томас бесцеремонно растолкала меня. Но ощущения были такие, словно я прилег только что и едва опустил голову на подушку.

– В чем дело? – забормотал я, приподнимаясь на локтях и сонно озираясь по сторонам, пытаясь понять, кто и зачем выдернул меня из сладкого сновидения.

– Клиф, вставай. Вставай же, – громким шепотом упорствовала Ника, тряся меня за плечо.

– Что случилось?

В царящем в комнате полумраке я не мог разглядеть эмоций на ее лице, только силуэт, но судя по голосу, журналистка была очень взволнована.

– Нам нужно уходить, Клиф.

– Что? Почему? – я никак не мог собрать мысли в кучу и понять, что же вызвало у нее такое беспокойство. Хотя на границе моего пробуждающегося сознания уже реял флаг с гербом дома Стриксов.

– Нам тут оставаться нельзя, поверь мне, – сказав это, Ника воровато глянула на дверь.

Мысль о том, что меня обнаружил Теодор Стрикс, разбилась о камни логического мышления. Когда я стал озираться по сторонам и прислушиваться, быстро понял, что в доме царит гробовая тишина, по-видимому, все, кроме нас с Никой спят, и ничто не предвещает беды.

– Да вставай же, одевайся.

Тряхнув головой, я протянул руку и взял Нику за запястье, пытаясь успокоить ее и остановить эту спешку.

– В чем дело, ты можешь мне объяснить или нет?

– Я все объясню тебе, Клиф, поверь. Но только не здесь.

– Почему?

– Просто поверь, нам лучше поскорее убраться из этого дома.

Ее голос звучал уверенно, и все же я не мог так просто вскочить и ринуться куда-то в ночь по требованию этой девушки. В конце концов, много ли я знал о Нике Томас и ее намерениях? Мне не было доподлинно известно, какие интересы она преследует, и по какой корыстной причине пытается выманить меня из надежного убежища – дома моего близкого и давнего друга.

Потому я сел на кровати, окончательно стряхнул с себя оковы сна и заявил твердо:

– Я никуда не пойду, пока ты мне не объяснишь, в чем тут дело.

На Нику похоже, мой тон произвел впечатление, она немного сникла и успокоилась.

– Говори тише, пожалуйста, – попросила она всё тем же шипящим шепотом.

– Стриксы здесь? – спросил я, понизив голос.

– Нет, слава Властителю. Но оттого нам с тобой не легче.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю.

Ника шумно выдохнула, одновременно беспомощно и негодующе.

– Много ты знаешь о своем друге, Морисе Картере? – наконец спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что спросила.

– Знаю достаточно.

Ника снова глянула мне за спину, на входную дверь. Я тоже проследил за ее взглядом и не обнаружил ничего подозрительного. Закрытая двухстворчатая дверь и ничего больше. Но Ника явно боялась, что из-за нее вот-вот кто-то появится. Кто-то нехороший.

«Кого она так боится?» – хотел понять я.

Опустив взгляд на кровать, я обнаружил Яркого, который выглядел куда бодрее меня и, сидя на одеяле, взирал на нас с Никой выжидающе и с интересом. Его выразительные фиолетовые глаза поблескивали в полумраке, словно светились изнутри неким мистическим, холодным светом.

– Мне кажется, Клиф, что самого важного про него ты как раз и не знаешь.

– Чего же?

– Я расскажу, клянусь. Но лучше не здесь. Чем дольше мы остаемся в этом доме, тем больше вероятность, что из него нам будет уже не выбраться.

– Да с чего ты это взяла? Я знаю Мариса много лет. Он мой друг, и ни разу за эти годы не давал повода в нем усомниться. С чего ты решила, что он сдаст нас Стриксам?

– Я и не говорила, что он собирается сдавать нас Стриксам.

И правда, Ника не говорила ничего подобного. Но эта мысль казалось мне единственной логичной причиной опасаться Мориса Картера и среди ночи тайком бежать из его дома.

«Что же еще может волновать Нику в Морисе? Они так мило ворковали вчера».

После того как я поделился историей нашего с Ярким путешествия и погрузился в свои мысли, Ника и Морис нашли немало тем для приятной вечерней беседы, и казалось, что вовсе не хотели расходиться, даже когда часы в зале пробили полночь, и мы с Ярким уже с трудом боролись с дремотой. Они явно нашли общий язык, так мне показалось, а теперь Ника заявляется ко мне в спальню посреди ночи и уверяет, что этот дом нужно покинуть немедленно.

– Что не так, ты можешь сказать, наконец?

– Твой Картер – демонолог…

Эти слова были подобны ведру ледяной воды, которое вылили мне на голову.

– Чего? – удивлению моему не было предела.

Но удивляло меня не то, что Ника сказала, а то, что она сказала именно ЭТО.

«Морис Картер?! Демонолог?! Тот самый Морис Картер?! Добродушный пузатенький мужичек с эксцентричными манерами?! Кажется, Ника слегка перебрала бренди прошлым вечером».

– Именно то, что я сказала. Ты знал об этом?

Прежде чем я ответил, а я даже не уверен, что собирался ответить, а не просто открыл рот да так и остался сидеть, не зная, что вообще можно сказать на это абсурдное заявление, Ника всплеснула руками и резко поднялась.

– Конечно, ты не знал! – она прошла к окну и, слегка отодвинув тяжелую занавеску, воровато выглянула на улицу.

– Демонолог? – наконец, спросил я, все еще не веря тому, что мы вообще говорим об этом.

– Именно так.

– Ты в своем уме?

Ника оглянулась на меня, и в её глазах сверкнула ярость.

– Клиф, я всегда даю только проверенные факты.

– Ты его видела? Мы говорим об одно и том же Морисе Картере?

– Будь уверен.

– И откуда же такая информация? – я всё ждал, когда же Ника не выдержит и рассмеется, разрушая придуманную ею с Картером накануне забавную шутку. В такое я мог поверить: что всё это – дурацкий розыгрыш. Ничем иным это быть просто не могло.

– Из проверенных источников, – отрезала Ника.

– Как удобно, – ухмыльнулся я.

– Ох, Властитель, да откуда ты такой недоверчивый?! Хочешь знать? Ладно. – Ника снова прошла к моей кровати и села на край. – Когда камень показал мне, куда следует явиться, чтобы встретить тебя, я прибыла в Виолент заранее. И пока ждала намеченного срока, когда мне следовало бы постучаться в двери этого роскошного особняка, я навела справки о его хозяине.

Ника старалась говорить очень быстро. Должно быть, она поняла, что мне нужно узнать всю историю, иначе я ей не поверю, и журналистка старалась изложить ее как можно короче и быстрее.

– На первый взгляд, ничего не обычного. Университетский светила несколько лет назад со всеми там разругавшийся и ушедший в себя и в какие-то свои работы. Обычное дело, но я могла капнуть и немного глубже. И я капнула, Клиф. Подняла свои надежные связи в Университете и получила информацию, которую не разглашают общественности.

– Твои друзья в Университете наплели о том, что Морис Картер – демонолог?

– Не друзья, Клиф, а люди, к которым можно обратиться по рабочим вопросам.

– Ну что же, могу смело тебе посоветовать больше к этим людям не обращаться.

– А вот я склонна им верить. И на то есть множество причин, в которые я не намерена сейчас вдаваться. Но эти люди не стали бы мне лгать…

– В Университете не жалуют Мориса, – бесцеремонно перебил я Нику.

– Не жалуют до такой степени, что готовы оклеветать демонологом? Тебе не кажется, что это немного перебор для обычных рабочих ссор?

– Кто знает, каких врагов он себе нажил.

– А он тебе когда-нибудь рассказывал, почему в Университете его не жалуют?

Я задумался на секунду и понял, что никогда особо не касался этой темы с Морисом. Он упоминал вскользь о расхождении во мнениях со своими учеными коллегами, но напрямую причину никогда не называл. Однако, это никак не подтверждало абсурдных заявлений Ники.

– Это их академические дрязги, вот и всё, – ответил я со знанием дела. – Во всех сферах деятельности присутствует конкуренция, временами перерастающая в ожесточенные конфликты. Морис оказался в меньшинстве из-за своих взглядов.

– Каких взглядов?

– Вот сама у него и спроси, – огрызнулся я.

– Мне не нужно спрашивать, Клиф. Я знаю.

– Что? Неужели, потому что он демонолог? Да будь это так, его уже давно отправили бы в тюрьму.

– Да вот проблема-то, как раз в том, что прямых доказательств нет.

– Ах, вон оно как…

– Клиф, прекрати вести себя как придурок. Я пытаюсь помочь вам с Ярким, вытащить из уже разгорающегося огня.

– Что-то не чувствую я ни запаха дыма, ни жара.

– Потому что спишь как младенец. А когда проснешься и почувствуешь, будет поздно, поверь.

– Не могу я в это поверить. Не могу и всё. Морис мой друг, я знаю его…

– Очень давно – помню я, помню. И все же это не исключает того факта, что он скрывал от тебя правду о своих темных делах. О таком, знаешь ли, не распространяются. Но ты только вспомни, как он вчера отреагировал, когда я упомянула в разговоре о Кошмарах. Да он же выдал себя с головой, это было ясно, как день.

– Ничего подобного. Много кого пугает тема Кошмаров, из самого названия ясно почему. А он человек ученый, многое видел, ему известно куда больше нашего, так что реакция вполне логичная.

– Он не испугался, Клиф, он насторожился, словно был застигнут на месте преступления. Это быстро прошло, да, но от моего профессионального взгляда не ускользнуло.

– Ты всерьез пытаешься меня убедить, что этот человек, тот самый, кто угощал нас вчера ужином и бренди, кто принял нас в своем доме, зная при этом, что за мной и Ярким охотится один из старших кланов, вот этот самый человек, который нахваливал тебе пирожные из местной забегаловки, поклоняется Кошмарам?

– А как ты себе представлял демонологов? Что они постоянно ходят в черных балахонах, бормоча себе под нос молитвы, восхваляющие Старших демонов, и пьют кровь младенцев вместо вина? Так что ли? Клиф, это обычные люди днем, на виду общества, такие же как мы с тобой. Они посещают литературные кружки, ходят на светские рауты, едят пирожные, танцуют, ездят на лошадях, занимаются садоводством, да и черт знает, чем еще. И только вне чужих взоров открывается их истинная личина. В том-то и смысл, потому их так сложно обнаружить, потому корпус демоноборцев неустанно работает, проверяя каждую зацепку, но всё еще далек от полного искоренения этих сект, так же как мы далеки от звезд на небе.

– Вот тут ты права. Корпус демоноборцев работает. Почему же они тогда не проверяли Мориса?

– В том-то и дело, что проверяли. И следили за ним несколько лет. Но он оказался умнее прочих, и именно поэтому до сих пор на свободе.

– А может, потому что не виновен и его оклеветали?

– Все, кто работал с ним в Университете прежде, в один голос заявляют обратное. Есть их подробные показания, но нет фактов. Морис успел замести следы прежде, чем демоноборцам стало о нем известно. Одних свидетельств мало для такого серьезного обвинения, а прямых доказательств его вины не нашли.

– И все же ты веришь, что он – демонолог. Даже не опираясь на факты?

– Я журналист, Клиф, а не судья или обвинитель. Мне в качестве факта достаточно надежного человека и его истории. Они у меня имеются.

– Прости, но, при всем моем уважении, я даже не знаю, что сказать.

– Тогда хватит разговоров, Клиф. Поднимайся, одевайся, и пошли отсюда.

– Куда? Снова в бега? Этот дом был моей целью, и мы с Ярким проделали немалый путь, чтобы до него добраться. А ты предлагаешь нам снова бежать из надежного убежища в ночь? В неизвестность?

– Мы что-нибудь придумаем с тобой, Клиф, обещаю. Картер не единственный, у кого есть связи, и кто сможет нам помочь. Я отведу тебя к человеку, который точно скажет, что делать.

– Для меня Морис такой человек.

– Да пойми же ты, Клиф, может, Картер и не плох сам по себе, но его покровители там, на той стороне – совсем другое дело. Только представь, как сильно они возжелают заполучить вас с Ярким, если теория Зеркала миров верна, и Яркий действительно путешественник по мирам. Стриксы – не единственные, кто хотят владеть этой силой.

Я промолчал, глянув на Яркого. Нет, мне всё еще не верилось, что мой старый друг, Морис Картер, поклоняется чудовищным воплощениям всех самых плохих, самых негативных человеческих эмоций и мыслей. Только не Морис. И все же было кое-что, что меня настораживало. А именно поведение Яркого. С самого начала ему не понравился этот дом, и сам Картер. Он чувствовал себя здесь неспокойно, был насторожен. Чутье маленького зверька еще ни разу не подводило. В таборе и в храме, в наших прошлых приютах, он вел себя спокойно, и ничего плохого не случалось. А вот когда Яркий начинал нервничать, на горизонте непременно маячила угроза.

«Яркий сразу чувствует беду, и, если ему неспокойно в этом доме, значит, тут не всё ладно», – понимал я, и с этим фактом спорить было сложно.

– Клиф, прошу тебя, нет времени на раздумья. Я пока еще не давала тебе повода в себе усомниться, верно?

– Ну, мы с тобой не так давно знакомы, согласна?

– А вот это звучало обидно. Но я прощу на первый раз.

– Обидеть не хотел. Но меня ты все равно не убедила.

Прежде чем Ника попыталась возразить, я поднял руку в знак того, что еще не закончил.

– В нашу прошлую встречу ты верно подметила кое-что. Это не моя история. Это история Яркого, – я взглянул на зверька, словно только и ждущего, когда же мы о нем вспомним.

– Я считаю, что решать ему. Он всё понимает, он не глупее нас с тобой, и уверен, что Яркий уже понял суть нашего разговора. Пусть он и решает. Я доверяю его чутью.

– И как же мы его спросим? – теперь уже Ника сомневалась в моих словах.

– Напрямую. Скажи нам, дружище, как следует поступить, – обратился я к Яркому. – Нам стоит уйти прямо сейчас? Или лучше останемся?

Яркий встал, внимательно посмотрел на меня, потом на Нику, и снова на меня, затем развернулся и, спрыгнув с кровати, подбежал к двери, где сел и обернулся на нас. Его ответ был ясен, и как бы сильно я не желал остаться в этой теплой, уютной постели, выспаться, а завтра утром сытно позавтракать и обсудить с другом план дальнейших действий, мне пришлось принять решение другого друга. Я сам дал эти условия, и Яркий сделал свой выбор.

«Да будет так».

– Ну вот, хоть один из вас мне доверяет, – победно заявила Ника. – А теперь одевайся скорее, и уходим отсюда.

Не говоря ни слова, я поднялся с постели, и нисколько не беспокоясь о том, что предстал перед Никой Томас в одних кальсонах, стал одеваться. Яркий и Ника молча наблюдали за моими сборами, а я тем временем обдумывал план дальнейших действий.

«Вот покинем мы дом Картера, и что дальше? Куда идти? Как скоро еще мне повезет нормально выспаться и поужинать?» – и чем больше я задавался этими вопросами, тем тяжелее делалось у меня на душе, а настроение становилось мрачнее тучи. Спасение и решение всех вопросов были совсем рядом, но ускользнули, растаяв в воздухе словно дым. Снова впереди дорога, ночь, неизвестность и страх попасться в лапы убийце.

Наконец я собрался, накинул свою куртку, убрал кобуру с револьвером в сумку и обернулся к Нике.

– А тебе идет такой образ, – прокомментировала она. – Очень мужественно. Ни дать, ни взять – отважный искатель приключений, сошедший со страниц твоих романов.

– Мы идем или нет? – я не смог скрыть раздражения в голосе, а если быть честным, то даже и не пытался. – Ты вроде говорила, что стоит поспешить?

Ника поднялась и, подойдя к двери, осторожно, на мой взгляд, даже куда осторожнее, чем того требовала ситуация, приоткрыла ее и выглянула в коридор.

– Никого, – еле слышно прошептала она. – Идемте скорее.

Только сейчас я обратил внимание, что Ника передвигается босиком, а свои туфли несет в руке, и даже подумал, не стоит ли последовать ее примеру, но все же не стал себя этим утруждать.

Вслед за Никой в коридор шмыгнул Яркий, а за ними вышел и я, с тоской обернувшись на свою спальню, на кровать, на которой еще полчаса назад сладко спал и на которой, возможно теперь, после всего случившегося, мне уже никогда не удастся погрузиться в сон.

«Сколько раз она принимала меня в свои мягкие объятия. Сколько раз моим приютом становилась эта комната и этот дом. А теперь я могу уже никогда сюда не вернуться».

И все равно, мне не верилось в такой исход, не верилось в то, что Морис демонолог. Все это походило на какое-то недоразумение.

«Он, без сомнения, очень расстроится, обнаружив утром наше исчезновение, и обеспокоится. Но не потому, что он служит Кошмарам, а потому что он – мой друг. Его оскорбит столь бесцеремонное бегство, но я был уверен в том, что всё смогу ему объяснить. Займусь этим сразу же, как только вся история с Ярким закончится. Морис поймет, я уверен. И простит, а может, и объяснит, откуда взялись эти пугающие и абсурдные слухи. Всему должно быть объяснение», – так успокаивал я себя, пробираясь вслед за Никой и Ярким по длинному коридору второго этажа особняка, погруженного в темноту и глубокий сон.

Мы не издавали ни звука, но из-за гробовой тишины, царящей в доме, мне казалось, что наше дыхание и биение наших сердец можно услышать в любой, даже самой отдаленной комнате. В тенях угадывались очертания скульптур, ваз, оружия и прочих, хорошо знакомых мне реликвий древности, служащих украшениями в доме Картера, среди которых, к слову, не было ни одной подделки, а только подлинные археологические находки, либо добытые им лично, в период бурной молодости, которую Морис провел в экспедициях, либо купленные на аукционах за такую цену, какую мне даже страшно было вообразить.

Вот мы подошли к лестнице, ведущей на первый этаж. С нее мы должны были попасть в холл, оттуда до входной двери лишь несколько шагов, и всё, можно сказать, что мы выбрались. Но когда Ника начала спускаться, Яркий не последовал за ней. Он застыл на верхней ступеньке, словно бы к чему-то прислушиваясь. В полумраке мне сложно было разглядеть, что именно он делает, но заметив его реакцию, я тоже остановился и шепотом окликнул Нику.

– В чем дело? – девушка обернулась на нас.

– Что-то не так, – ответил я и опустился рядом с Ярким.

Зверек взглянул на меня, и я тут же ощутил беспокойство, нет, не просто беспокойство, а крайне сильно тревогу, почти что страх, тут же ворвавшийся в мой разум.

– Что случилось? – спросил я Яркого, наклоняясь к нему еще ближе.

Словно отвечая на мой вопрос, зверек посмотрел вниз, не на лестницу, где стояла Ника, а между перил в сторону первого этажа, и, обнажив клыки, глухо зарычал.

Только в тот момент я стал относиться ко всему происходящему серьезно. В доме существовала некая опасность, она поджидала нас там, внизу, а значит, так или иначе, права Ника или нет, нам нужно было убираться отсюда как можно скорее. Но другим путем.

– Возвращайся, – прошептал я Нике. – Туда идти нельзя.

Ника быстро, но на удивление бесшумно, словно птичка, вспорхнула вверх по ступеням и оглянулась. Теперь мы трое, строя в тишине и мраке, внимательно вглядывалась в одну точку, но там не было ничего необычного. Лестница загибалась, и холла отсюда видно не было, а чтобы разглядеть его, нужно было спуститься на пролет ниже или хотя бы на пару ступеней и затем перегнуться через перила. Я делать этого не хотел. Но снизу не доносилось ни единого звука, кроме тиканья больших напольных часов, установленных в холле.

– Что будем делать? – наконец спросила Ника.

– Я думаю… – ответил я, продолжая всматриваться в темноту.

– Этим путем идти нельзя, - сказал я после недолгих размышлений - Там, внизу, что-то есть.

– Что-то?

– Может, кто-то. Я не знаю. Яркий чувствует опасность, а в этом вопросе нам стоит на него положиться.

– Я и не спорю. Но как еще мы можем выбраться из дома?

– Библиотека, – сказал я и указал в противоположную часть коридора, – в том конце здания. Там балкон, выходит прямо на улицу. С него можно спуститься, если постараться.

– Так давай постараемся.

– Вот только…

– Что?

– Это соседняя дверь со спальней Мориса.

– Значит, проскочим тихо, как мышки. Или все же попытаем удачу с дверью внизу?

Как бы там ни было, но видя реакцию Яркого, я совершенно не хотел встречать с тем, что поджидает нас на первом этаже, чем бы это не оказалось.

– Библиотека, – сказал я и теперь уже сам возглавил шествие.

Мы снова погрузились в темноту коридора. До библиотеки, дверь в которую находилась в самом конце коридора, не такого уж и длинного, если быть честным, мы шли, по моим личным ощущениям, целую вечность. А особенно долго преодолевали отрезок возле двери в спальню Мориса, на котором я старался даже не дышать.

Как быстро все изменилось. Всего за несколько минут до того мне не хотелось будить Мориса, чтобы тот не застал нас за позорным и предательским бегством из дома, где он нас приютил. Теперь же я не хотел будить Мориса совсем по другим причинам. Нет, в то, что он демонолог я, пожалуй, всё еще не верил, но там внизу, на первом этаже что-то действительно было, чутье Яркого не подводило. И я логично рассудил, что, если нечто вызвало у него подобную реакцию, значит, ничего хорошего оно сулить нам не может. И теперь уже дом Мориса представлялся мне не как надежное убежище, а как полный опасностей лабиринт, из которого хотелось выбраться как можно скорее.

Чуть ли не с большей осторожность, чем Ника прежде открывала дверь моей спальни, я открыл дверь в библиотеку. И снова ничего необычного или зловещего там нас не поджидало. Вглубь, в темноту, тянулись два ряда стеллажей с книгами, высотой почти достигающих потолка.

О, сколько же я времени провел в этой библиотеке, как в самом настоящем раю. Сколько удивительных книг я здесь прочел, сидя в том удобном кресле, силуэт которого едва угадывался в углу. Дождь в Виоленте – явление частое и для его жителей вполне обыденное, а звук барабанящих по стеклу капель дождя стал неизменным аккомпанементом в этих моих чтениях. И я непременно вспоминал его, когда вспоминал свои впечатления от прочитанной в этом зале книги. Все вместе эти воспоминания сливались в нечто невероятное, столь теплое и родное моему сердцу, что в груди снова защемило от мысли, что сейчас я пытаюсь тайком покинуть этот дом и, возможно, никогда уже не усядусь в том самом кресле с толстым томиков в руках и под звуки дождя не погружусь в удивительный мир очередной книги, возможно, столь редкой, что найти ее где-то еще, кроме этой библиотеки, мне не представится никогда.

Я буквально разрывался на части. Одна сторона меня твердила, что нужно скорее бежать, что в этом доме присутствует что-то очень плохое и медлить никак нельзя. Другая часть меня, погрузившись в воспоминания, не могла и не хотела верить в то, что происходит здесь, наяву. Слишком близок мне был этот дом, слишком дорога наша с Морисом дружба. Я не мог так просто от этого отречься.

Предусмотрительно закрыв за собой дверь, мы добрались до большого панорамного окна, за которым сиял своими электрическими огнями спящий Виолент. Дождь давно закончился, и ясная погода позволяла разглядеть отсюда весь город. Будь ситуация иной, я бы непременно позволил себе полюбоваться зрелищем, пусть и видел его уже не раз.

Ника потянулась к ручке стеклянной двери, ведущей на балкон, и Яркий тут же глухо зарычал, но прежде, чем я успел что-то сделать, Ника открыла дверь, и тут же по дому пронесся вопль.

Пытаться описать услышанное – дурная затея. Потому что любое, даже самое лучшее описание пронесшегося по дому крика будет лишь жалкой тенью его самого. Он звучал как звериный вой и одновременно страшно походил на человеческий крик. Крик беспросветного отчаяния или дикой, невероятной боли. Протяжный, долгий, оглушающий, вползающий в самую душу и селящийся там страхом вопль. Парализующий всё тело рев, заставляющий зажать уши и тут же сжаться, стремясь спрятаться от всего мира, забыться, немедленно исчезнуть из той реальности, в которой живое существо способно ТАК кричать. Что я и сделал. Зажмурился, закрыл уши, упал на колени и сжался, как младенец. Перестал существовать балкон и Виолент за окном, библиотека и Ника Томас, и Яркий, и мои воспоминания, перестало существовать все вокруг, остался только я наедине с этим ужасом, с этим криком, который вторгся мне в душу, окутал ее, окутал меня, оставил в темноте. Я стал похож на маленького ребенка, а мой разум стал домом, в котором родители оставили меня одного. За окном ночь, за окном тьма и густой темный лес, за окном монстры, нарисованные живым детским воображением, оживают и скребутся в дверь. Когда кончится эта ночь? Когда вернуться родители? Я не знал этого, но один из монстров за окном вдруг хрипло прошептал:

«Никогда».

Я допустил грубейшую ошибку любого вора: не проверил дверь, перед тем как открыть ее. В свое оправдание могу сказать, что вором я не был уже десять лет, а все, чему учил меня отец, помнил лишь для того, чтобы наполнять деталями свои книги. Нейтан Боунз, вот кто вместо меня применял все эти воровские штучки и правила на страницах моих романов. Мне же это было ни к чему. Но в жизни так случается, что некий опыт, кажущийся нам уже бесполезным, вдруг неожиданно находит применение.

Так или иначе, случилось то, что случилось. Ника распахнула дверь, и охранная система парализовала тех, кто пытался влезть в дом или, в данном случае, тех кто пытался его покинуть. Странно, что я никогда не задавался вопросом, как это храня в доме столько дорогостоящих книг и древностей, Морис никогда их не прятал в сейфах, не нанимал охрану, а дверь, ведущая из библиотеки на балкон, была простой стеклянной дверью. Конечно, Картер поселился в столь элитном районе, что краж здесь попросту не происходит, но мы с отцом, помнится, залезали и не в такие дома и, забирая то, что нам не принадлежало, бесследно растворялись в ночи. Любой район можно изучить, любых патрульных обхитрить, любые замки вскрыть. Дело сноровки. Правда, конкретно эта защита мне не встречалась прежде. Возможно, потому что мы никогда раньше не влезали в дом к демонологу? Да, пожалуй, что именно по этой причине. Морис Картер действительно оказался демонологом, и как бы мой здравый смысл не протестовал против этого, после ловушки, в которую мы с Никой попали, факты были на лицо. Истошный крик, явившийся прямиком оттуда, где оживают все человеческие кошмары, возвестил всех жителей дома о нашем побеге, а нас самих парализовал страхом.

«Вставай, милый», – услышал я голос Тессы, разрывающий эти ледяные путы Кошмара. – «Вставай скорее, любовь моя. Вставай, пока не поздно».

Я ощутил, что могу двигаться, а страх начал отступать, крик больше не звучал в ушах, и я открыл глаза.

Тессы рядом не было, но я увидел фиолетовые глаза Яркого ближе чем в половине хвоста от своего лица. Затем ощутил теплое прикосновение его пальцев к своей ладони. Похоже, что на Яркого не подействовал этот вопль, и теперь он отчаянно пытался меня растолкать.

Я махом схватил его, быстрым движением закинул себе на плечо и поднялся, намереваясь тут же бежать. Именно бегство было первым стремлением еще не оправившегося от шока разума, но я сразу же вспомнил о Нике. А затем и увидел ее, лежащую на полу.

Журналистка была в сознании, если это можно так назвать. Но не реагировала ни на какие внешние факторы. И даже когда я опустился рядом с ней и потряс за плечо, Ника не пришла в себя, а только крепче прижала ладони к ушам. Из плотно зажмуренных век текли крупные слезы, и она тихонечко всхлипывала, как ребенок.

Прежде чем я успел решить, что делать дальше, за дверью послышались быстрые шаги, и за мгновение до того, как она распахнулась, я успел только выпрямиться и, сунув руку в сумку, нашарить револьвер.

Из двери появился Уолтер с ружьем в руках, а за ним следом, неся в руках масляную лампу, шел сам Морис, облаченный в темно-красную ночную рубашку и колпак с помпоном.

«И этот человек – демонолог? Вот этот?!»

Факты никак не выстраивались в моей голове в единую картину, противоречили друг другу, вызывая диссонанс.

– Мистер Марбэт? – удивился Уолтер.

– Клиф?! – тут же воскликнул Морис и, оттолкнув Уолтера, протиснулся вперед. – Что происходит?

Я не знал, что делать. Ситуация не просто вышла из-под контроля, она достигла апогея абсурдности, и я не имел ни малейшего понятия, как следует поступить дальше. Посему я просто продолжить делать то, что уже начал, можно сказать автоматически, даже не отдавая себя в том отчета. Я достал из сумки револьвер и взвел курок.

Тут же Уолтер загородил собой хозяина и вскинул ружье, целясь в меня. Реагируя на его действия, Яркий зашипел и заискрился у меня на плече.

– Спокойно! – неожиданно громко и властно рявкнул Морис. – Давайте все успокоимся!

Никто не сдвинулся с места.

– Что происходит, мальчик мой?

Я глянул на лежащую у своих ног и тихо постанывающую Нику.

– Ты – демонолог? – спросил я прямо, не слишком долго раздумывая над этим.

Реакция Мориса Картера говорила сама за себя. Может, об этом-то и пыталась сказать мне Ника, но тогда, вечером, я не заметил в его реакции ничего необычного. Теперь же Морис действительно выдал себя. Это сверкнуло в его глазах. Смятение. Страх оказаться раскрытым. И как бы быстро Морис не вернул себе самообладание, я уже всё это увидел и понял.

– Демонолог? – повторил он, стараясь выглядеть пораженным до глубины души. – С чего ты это взял, Клиф?

– Я прошу тебя ответить на вопрос.

– Эта девчонка тебе напела? – он указал на Нику. – Я сразу понял, что она наслушалась всех этих россказней про меня в Университете. Но разве мы с тобой не обсуждали журналистов, и что им нельзя верить? Даже если они из «Истины Миранды».

– Ты демонолог?! – спросил я громче и четче. – Не уходи от ответа. Скажи, это правда?

Поняв, что меня уже не переубедить, Морис печально ухмыльнулся и сник.

– Я не хотел, чтобы ты узнал об этом вот так, сынок. Правда.

– Ты вообще не хотел, чтобы я об этом знал.

– Думаю, да, ты прав. Но разве это имеет значение? Разве мои убеждения как-то рушат нашу дружбу? Что меняется для нас с тобой?

– Что меняется? – бездумно переспросил я, готовый расхохотаться как сумасшедший, зайтись диким, истеричным хохотом, ведь только он оказался бы уместным в сложившейся ситуации.

– Кошмары, это же... – я запнулся, не зная, как правильно продолжить фразу, и Морис тут же ухватился за это.

– Что? Что такое Кошмары? Ты знаешь, что такое Кошмары? На собственном опыте знаешь? Нет, конечно. И мало кто знает. Всем известна только та ложь, которой пичкают общественность. Но я думаю, что уж ты-то, Клиф, должен понимать разницу между общественным мнением и действительностью.

– И какова же действительность?

– Ты уверен, что хочешь говорить об этом сейчас?

Я промолчал, но не сдвинулся с места.

Морис вздохнул:

– Ну, хорошо, я расскажу тебе. Всё расскажу, раз уж на то пошло. Теперь нет смысла скрывать это от тебя, верно? Но давай всё обсудим в более мирной обстановке. Я не желаю тебе зла, мальчик мой, и никогда не желал. Мой дом, как и прежде, самое надежное убежище для тебя, и бежать отсюда вам ни к чему.

О, как же мне хотелось поверить в это, как хотелось убрать револьвер и все обсудить. Но нет, что-то было не так. Несмотря на слова Мориса, Яркий заряжал меня своим беспокойством и откровенной агрессией к этим людям. Как бы давно я не знал Мориса, все же той связи, которую мы установили с Ярким всего за несколько дней, сложно было противиться. В конце концов, сам Морис сказал, что теперь мы с ним больше, чем друзья и братья, мы – как единое целое. Чему же вообще можно доверять, если не этому?

– Может быть, мы всё обсудим потом. В другой раз, – сказал я.

– И куда же ты собираешься? Неужели, где-то тебе будет лучше, чем здесь?

– Честно? Не уверен.

– Но все равно хочешь уйти?

– Именно так.

– Клиф, так прискорбно, что простое недоразумение вдруг возникло между нами. Мне бы хотелось всё исправить, прошу, дай мне шанс объясниться, дай шанс восстановить свое имя в твоих глазах. Скажи, ну разве я этого не заслуживаю?

То, что Морис стал давить на жалость, насторожило меня ещё больше. Он явно не хотел отпускать нас – это становилось очевидно. Конечно, на то могло быть миллион причин. Например, он мог бояться, что я придам его тайну огласке, но все же, зная меня, едва ли он так бы подумал.

«Возможно, он действительно боится за нашу дружбу», – подумал я. – «Но в таком случае, куда логичнее позволить мне уйти, дать остыть, а уж потом найти способ встретиться и все обсудить. Так может быть, есть и другая причина, почему Морис не хочет отпускать нас из своего дома сейчас?»

– Опусти ружья, Уолтер, – обратился он к слуге. – Клиф нам не враг, и никогда таковым не станет.

И снова обернувшись ко мне, он расплылся в своей доброжелательной улыбке, которая теперь уже не казалась мне такой искренней.

– Ну что, сынок, позволишь старику всё тебе объяснить?

– В другой раз, обещаю. В другой раз я дам тебе шанс. Но сейчас, прошу, отпусти нас с миром.

– Что же, если ты так этого хочешь, – проговорил Морис упавшим голосом. – Вот только твоя подруга едва ли сможет куда-то идти в ближайшие пару часов.

– Исправь это.

– Не могу. Я же не волшебник. Этот эффект должен пройти сам. Неплохая ловушка для воров, правда? Мне жаль, что попались в нее именно вы. Хотя тебе, похоже, она не причинила особого вреда. Удивительно. С другой стороны, может быть, в действительности и нет в том ничего удивительного. Твой зверек, Яркий, обладает исключительными возможностями. И то, что моя ловушка на вас не подействовала, еще раз говорит в пользу того, что он является Зеркалом миров. Только тот, кто в совершенстве владеет способностью странствовать по мирам, может так легко отменять воздействия иных пространств, что в вашем случае и произошло.

– Я понесу ее, если потребуется, – сказал я твердо, понимая, что Морис начал заговаривать мне зубы, тем самым усыпляя мою бдительность. – Но все равно, мы немедленно покинем этот дом. Прости Морис, но я действительно считаю, что так будет лучше.

– Ну, раз так, – еще более разочарованным, полным скорбящей печали голосом проговорил Морис. – Уходите. Уолтер, помоги ему.

– Нет, не надо, – поспешно сказал я. – Сам справлюсь.

Убрав револьвер в сумку и опустившись на колени, я так осторожно, как только мог, подхватил на руки Нику. Если вы когда-нибудь брали на руки лишившегося чувств человека, то можете себе представить, насколько это сложно. И дело не в тяжести, а в том, что человеческое тело, лишаясь контроля мозга, превращается в мешок с костями, конечности виснут, словно и вовсе не принадлежат этому организму. И всё же мне удалось подняться с Никой на руках, и тогда она вдруг вцепилась в меня, обхватила руками мою шею так крепко, словно я был спасительной доской в бушующем штормовом океане. Глаз она так и не открыла и в себя не пришла, но мне задачу заметно облегчила.

Так, с Никой на руках и Ярким на плече я вышел в коридор и направился к лестнице. Никак не способный защищаться, я уповал на то, что Яркий возьмет эту функцию на себя, и лишь только Морис или Уолтер попробуют нас остановить, как он атакует их. Но они, казалось, смирились с нашим уходом и молча шли за нами следом, провожая до двери.

Когда мы ступили на лестницу, Яркий снова зарычал и засветился. Но я все равно пошел вперед. Нам нужно было покинуть особняк, и иного пути, кроме как через парадную дверь с бездыханной девушкой на руках, у меня не было.

– Неужели у меня действительно нет никаких шансов убедить тебя остаться, сынок? – снова завел разговор Морис, пока мы спускались по лестнице.

– Почему ты так настаиваешь на этом? Не проще ли тебе отпустить нас с миром?

– Нет, потому что ты – мой друг. И я беспокоюсь за тебя, за твое будущее. Мне страшно представить, что ты попадешься в руки этому чудовищу Стриксу.

– Если и попадусь, это будет не твоя вина. Помни, что это был мой выбор.

– Но чем обусловлен? Словами журналистки, которую ты знаешь всего день? Недопониманием? Или общественным мнением, вложившим в твою голову страх перед тем, чего ты не понимаешь?

Я сошел с последней ступени и оказался в холле. Входная дверь находилась прямо передо мной. Пять-шесть шагов, и я буду возле нее.

– Открыта? – спросил я, обернувшись на Мориса.

– Неужели мои слова перестали для тебя что-то значить, Клиф?

– Дверь открыта? – повторил я свой вопрос уже более грубо.

Яркий неистовствовал на моем плече, рыча, шипя, хрипя и дрожа всем телом, однако я не обратил тогда внимание на то, что с тех пор, как мы ступили на лестницу, его внимание было приковано не к Морису или Уолтеру, а к чему-то впереди.

– Дверь открыта, – ответил Морис сокрушенно. – Ты можешь идти. Но я прошу тебя остаться.

Я отвернулся и сделал несколько шагов к двери и тогда ощутил, каким густым стал вдруг воздух, каким горячим. В нем появился едкий запах. Сера. Он запах серой. По коже снова побежали мурашки, и я ощутил почти то же самое, что и в таборе Лавинес, когда Джанко скрывал нас от взгляда Тоеодора Стрикса, окутывая материей Хаоса. Вот только теперь это был не Хаос, теперь в наш мир изливалась материя из пространства Кошмаров. И одновременно с тем, как я понял это и замер на месте, я увидел то, что явилось в нашу реальность. И то, что я увидел, заставило меня похолодеть от ужаса.

– Мне жаль, что тебе пришлось с ним столкнуться, – услышал я голос Мориса, звучащий откуда-то издалека. – Но ты не мог не узнать это существо. Верно ведь, Клиф? Пес-демон из пространства Кошмаров. Помнишь, как-то ты консультировался со мной по поводу их внешнего вида?

Конечно, как же я мог забыть? Моя третья книга – «Лекарство от скуки». Там была сцена схватки Нейтана Боунза с целой стаей таких вот бестий. Теперь же, глядя всего на одну эту тварь, я понял сразу две вещи: во-первых, и одной такой мерзости было бы достаточно, чтобы растерзать человека в клочья, какая там, к черту, стая, а во-вторых, то как я их описывал, не имеет ничего общего с реальной внешностью этих существ. И дело не в том, что описания были неточными, нет, просто не передавали всего того кошмара, волнами исходящего от этого создания, и омерзения, которое оно вызывало одним своим видом. Там, в книге, Нейтан довольно легко разделался с этими демонами, а вот я, глядя на гончую из ночных кошмаров, был уверен в том, что сейчас умру и не успею ни пистолет достать, ни даже закричать.

Тварь смотрела на меня пустыми глазницами, в которых пылал багрово-красный огонь, словно там тлел уголь, то разгораясь сильнее, то затухая почти полностью. Создание было около двух хвостов в высоту, и в принципе, даже походило на собаку. Собаку, которая пережила пожар и чудом осталась в живых. На боках и спине демона плоть, влажная от сукровицы и каких-то едко-зеленых выделений, была обнажена, полностью лишена кожи. Ниже, из-под плоти торчали черные, словно обугленные, ребра, а живота не было вовсе, как и внутренних органов, по всей видимости. Оно и понятно. Тварь жила не по законам нашей действительности. Ее облик был соткан из наших, человеческих страхов, и они же поддерживали в этом жутком, противоестественном существе противоестественный огонек жизни.

Демонический пес зарычал, широко разинув свою полностью лишенную кожи и мяса на обугленном черепе пасть, и с огромных клыков на пол полилась красновато-бурая, вязкая слюна. А затем из этой пасти вдруг показалась голова омерзительного, сколького черного червя, толщиной в мой кулак. У этого создания не было ни головы, ни глаз, зато я четко разглядел рот, в котором блестели три ряда мелких зубов. От твари поднимался зеленоватый едкий пар, быстро наполняющий воздух, и от него у меня стали слезиться глаза. Червь выползал прямо из пасти демона-пса и, обвив его шею, выгнулся у него над головой, подобно леонийским кобрам, повернувшись ко мне своей разинутой пастью и готовый к стремительной атаке. Не сразу мне удалось понять, что демон-пес и эта мерзостная тварь, являются одним целым, единым организмом. Такое я не мог бы не представить, не описать, ни в одном из своих романов. Слишком противоестественно это выглядело, слишком жутко и до того отталкивающе, что к моему горлу подступил ком тошноты, и я ощутил горечь на языке, вот-вот готовый выплеснуть весь свой вчерашний ужин на пол. И затем мне вдруг стало до абсурдного обидно, что это действие будет последним, что я сделаю перед тем, как погибну.

– Жуткая тварь, правда? – спросил Морис, и я вздрогнул, вдруг осознав, что он стоит уже рядом со мной и смотрит на меня всё с тем же дружелюбием и добротой, с которыми смотрел всегда, а его голову всё еще венчает этот дурацкий колпак с помпоном.

– К ее облику я привык далеко не сразу, и ничего постыдного тут нет. Но, поверь мне на слово, Клиф, эти гончие выглядят в сотни раз приятнее всех остальных демонических бестий, обитающих в Кошмарах. И вообще-то считаются самыми низшими из них. Мне его подарил Повелитель.

– Повелитель? – переспросил я, не сводя глаз с демона-пса, который в свою очередь не сводил глаз с меня.

– Ну да. Я же хотел все объяснить, помнишь?

Поборов отвращение и тошноту я все же отвел глаза от чудовища и опустил их на того, кого еще недавно считал своим близким другом.

– И кому же из шести Старших демонов ты поклоняешься, Морис?

– Что, неужто стало интересно, а? – ухмыльнулся он.

Да всё так же добродушно, весело, словно и не было у него в холле того зловонного чудовища, которое перегородило нам с Ярким путь к свободе.

Между тем, мои мышцы начали ныть, моля пощады. Ника весила не слишком много, и все же держать ее на руках становилось тяжело.

– Я служу многоликому демону, Оликасту, – с благоговейным величием в голосе проговорил Морис. – Ты ведь знаешь, что отличает его от прочих Старших демонов?

Я промолчал, и видимо, Морис расценил это как желание узнать побольше о его владыке.

– Все лорды-демоны были рождены в Кошмарах, сотканы из наших страхов, обрели разум и силу, но являются жителями того измерения. Но не Оликаст. Он был прежде человеком. Невероятно, правда? Он достиг такого мастерства в работе с Кошмарами, что в итоге сам стал их частью. Да не просто частью, а одним из Старших демонов.

– Отпусти нас, Морис, – попросил я, игнорируя все сказанное им прежде. – Отпусти, прошу. Во имя нашей былой дружбы.

– О, Клиф, как мило, что ты вспомнил о нашей дружбе. Теперь вспомнил, а когда я просил тебя остаться, просил дать все объяснить, ты о ней, кажется, позабыл.

– И что, этим я заслужил смерть?

– О, Клиф, мальчик мой, да что ты такое, право, говоришь? Я не собираюсь убивать тебя. Я не причиню тебе вреда, ты действительно мой близкий друг.

Я уже с трудом удерживал Нику на руках. Нужно было что-то делать, и быстро. Силы оставляли меня. Но что я мог сделать против этого существа, вставшего у дверей?

– Тогда что тебе от нас нужно?! – вскричал я, теряя самообладание.

– Ты не представляешь, сколько долгих лет я потратил на безуспешные поиски Зеркала миров. Я дольше других верил в эту легенду. А теперь, спустя годы, являешься ты, мой друг, и приводишь Яркого, рассказываешь свою невероятную историю, и все поиски моей молодости сразу обретают смысл. Ну как же тут не поверить в судьбу, а, Клиф? Вы – моя судьба. Он и ты. Вы должны были прийти сюда, и я должен был вас принять. Судьба, Клиф, не иначе.

– И зачем он тебе?

– Я восстановлю свое имя, я стану тем, кто покажет этот легендарный артефакт миру. Я и ты, Клиф, мы оба. Мы отправимся в путешествие по другим мирам, вместе с ним, и обретем силы и возможности, а, главное, знания, которых лишены все жители этого мира. Разве не благая эта цель?

– А что будет, когда твой владыка Оликаст узнает о нем?

– Он мудр и справедлив, Клиф. Он не такой, как другие Кошмары. Наши с ним пути похожи. Он тоже чужой в своем мире, не признанный собратьями, отличный от прочих. Он вас поймет, Клиф. Он примет вас как друзей. Так однажды он принял меня. Ведь я не всегда был с ним. Прежде я смотрел на Кошмары, так же, как и ты, в своем невежестве не ведая, что страшусь того, что может сделать меня сильнее и лучше. Но однажды мои поиски Зеркала миров привели меня к Оликасту Многоликому. Я искал артефакт, а нашел Покровителя. Он наполнил мою жизнь смыслом, Клиф. И как же я тогда мог знать, что это всё тот же путь, что нужно лишь немного подождать, набраться терпения, и желанный артефакт сам придет ко мне. А возможно, он, Оликаст, знал всё это, ведал с самого начала. Он необычайно мудр. Ты сам в этом убедишься.

«Так, все, с меня хватит!» – решил я, услышав последние слова Мориса. Его намерения теперь стали мне совершенно ясны, все опасения оправдались. Но я не собирался отдавать Яркого ни ему, ни, будь он трижды проклят, Оликасту Многоликому, как бы мудр тот ни был. Яркий выбрал меня, а я выбираю свободу, чего бы она не стоила.

Я глянул на Яркого, вцепившегося в мое плечо.

– Ну что, дружище, поборемся?! – сказал я, и Яркий тут же засиял пуще прежнего.

Быстро сообразив, что именно сейчас произойдет, я резко опустился на пол и закрыл собой Нику.

Яркая вспышка на миг лишила меня зрения. Яркий взорвался чистым белым светом, от которого Морис с криком отпрянул, да так, что налетел спиной на сервант, где хранился дорогой хентийский сервиз и, разбив его в дребезги, рухнул на пол вместе со звонкими осколками стекла. Демоническую гончую этот свет растворил вовсе, изгоняя из нашего мира туда, где ей самое место. Из воздуха тут же пропал и жар, и едкий запах серы, и ядовитый смрад, исходящий от червя. Уолтер пострадал меньше всех, так как находился сзади, на ступенях лестницы. Вспышка опалила его левое плечо и руку, которыми он закрыл лицо от яркого света.

Как только зрение вернулось ко мне, я быстро снял ослабшего Яркого со своего плеча и, оставив его рядом с телом Ники, бросился на Уолтера. Тот успел увидеть меня и даже вскинуть ружье, но я оказался проворнее и, быстрым движением отведя дуло в сторону, нанес ему удар правой рукой в челюсть.

Да, давненько мне не приходилось драться. Однако, уроки отца не прошли даром, и мой удар остался всё таким же мощным. И пусть Уолтер был выше меня, я все равно тяжелее, и, вложив в удар свой вес, я повалил противника на пол, отчетливо услышав хруст ломаемой челюсти. Следующим движением я вырвал из его ослабевших пальцев винтовку и тут же нанес удар прикладом ему в живот, чтобы уж наверняка вывести Уолтера из боя. Затем отступил на два шага назад, прижал приклад ружья к плечу и нацелился на Мориса.

Демонолог стонал, закрывая руками свое обожженное лицо, и никак не реагировал на все происходящее. На его ладонях расцветали алыми маками крупные ожоги. И судя по тлеющей одежде, ожоги покрывали и другие части его тела. Злорадная мысль о том, что ему должно быть привычно пламя, ведь он все же демонолог, сменились жалостью к своему другу, которая тут же сменилась уверенностью в том, что всё это было необходимо, а от ожогов Морис со своим-то состоянием, избавится без труда. Критически он не пострадал.

– Вот мы всё и обсудили, – сказал я устало и опустил ружье, понимая, что Морис и Уолтер мне больше не соперники, а других слуг в доме нет, они приходят утром и уходят домой после заката.

– Надеюсь, ты доволен, – ирония помогала мне справиться с пережитым стрессом. Отличный способ, всем советую. Да и, в конечном счете, что я мог еще сказать? Я был опустошен, и потребуется еще немало часов, чтобы осознать все то, что произошло в этом доме.

Я услышал тихий стон и, обернувшись, заметил, что Ника зашевелилась. Похоже, что встряска, устроенная Ярким, немного привела ее в чувство. А, может, Морис соврал про несколько часов эффекта от его ловушки, и он проходит куда быстрее. Ника пыталась подняться, и я тут же бросился ей на помощь.

– Клиф… – она взглянула на меня затуманенным, ничего не понимающим взором. – Что… Что происходит? Где мы?

– Я все тебе объясню, – пообещал я. – Только давай для этого найдем другое место, хорошо?

Она посмотрела на меня все так же непонимающе, но кивнула в знак согласия.

Когда мы с Никой поднялись с пола, я огляделся и быстро отыскал Яркого. Зверек сидел, прижавшись к стене и тяжело дышал, но смотрел на меня с гордостью и удовлетворением. Он был очень доволен собой. Видимо, то, что так сильно пугало Яркого в этом доме, теперь исчезло, и ему теперь стало заметно легче. Я не знал, удастся ли Морису вернуть своего милого песика, а, может, тот вернется сам, восстановив силы, или уже не возвратится никогда, но выяснять это мне совершенно не хотелось. На второй подобный залп Яркий сейчас явно был не способен.

Я протянул зверьку руку, и тот быстро взобрался мне на плечо, после чего мы втроем покинули дом моего друга, Мориса Картера. Или больше не друга, с этим всё теперь стало довольно сложно.

– Поверить не могу, Клиф, что ты оставил меня без обуви, – пробурчала Ника, сжимая в трясущихся ладонях чашку, наполненную ароматным горячим шоколадом. – Боже, как холодно.

Мы сидели в небольшом трактире, единственном открытом заведении, которое отыскали в этом районе Виолента ночью. Искать пришлось второпях – Нику охватил сильный озноб, который являлся скорее следствием пережитого шока, чем холода, и все же я поспешил убраться с улицы. Тем более, она была действительно босая, ведь туфли остались лежать там, в библиотеке у Мориса. В гуще событий я о них попросту забыл. Да и мне совершенно не хотелось попасться на глаза патрульным констеблям, которые в Садах Дождя добросовестно выполняли свои обязанности, а не просиживали всю ночную смену в укромных уголках, позволяя злу бесчинствовать на вверенных им территориях. Этот район платил полисменам достаточно для того, чтобы на работу брали профессионалов, готовых даже при случае рискнуть своей жизнью, чтобы предотвратить преступление и получить за это внушительную прибавку к зарплате. А наша с Никой парочка могла бы вызвать совершенно нежелательное внимание с их стороны. Лучше всего, конечно, было бы покинуть этот район вовсе, и как можно скорее, но состояние Ники резко ухудшалось, и пришлось забежать в этот маленький трактир, на название которого я даже не обратил внимания, где мы оказались единственными посетителями.

Заказав две кружки горячего шоколада, мы, надо сказать, вызвали удивление на лице усатого трактирщика. Я постарался вскользь намекнуть ему, разыгрывая веселое опьянение, что мы лишь влюбленная парочка, чей романтический вечер слегка затянулся и, выйдя из-под контроля, превратился в пьянку. Мне кажется, он поверил. Ну или, по крайней мере, мы не вызвали у него тех подозрений, что заставили бы честного гражданина позвать констеблей и указать на нас пальцем.

Яркому я разрешил выбраться из сумки, только когда убедился, что трактирщик совершенно не интересуется нашим уголком, но все равно позволил зверьку занять только стул задвинутый под стол, куда поставил блюдце, наполненное горячим шоколадом из моей кружки. Яркий быстро и с удовольствием осушил его, а затем свернулся калачиком и крепко заснул

Ника отходила медленно, но к концу второй кружки горячего шоколада уже перестала стучать зубами. Однако, все равно была бледна, как мел, и говорила крайне мало, лишь попросила рассказать, что же там произошло после того, как она отключилась. Ну и я рассказал всё как было. И оказалось, что рассказ этот вышел довольно коротким.

– За туфли прости, – извинился я, совсем не искренне. – Но, знаешь ли, у меня в тот момент были несколько иные заботы.

– Понимаю. И все же, мне нравились эти туфли… – вздохнула девушка.

– Ну, если они тебе так дороги, то давай вернемся. А вдруг уже и демонический песик снова в будке, сможешь поглядеть на него своими глазами.

– Нет уж, спасибо, как-нибудь проживу без подобных впечатлений.

– Я бы тоже с радостью без них обошелся.

– Ты раньше никогда не сталкивался с Кошмарами?

– Нет. Это была первая встреча. А ты?

– И я, – задумчиво кивнула Ника.

Мы умолкли, и я уставился в окно, за которым ночной мрак уже начал сменяться предрассветными, серо-синими сумерками. Наступало утро нового дня.

«Что этот день принесет нам с Ярким? Новые опасности и проблемы?» – я уже не верил в то, что все может наладиться, и что нам с ним суждено найти место, где мы сможет почувствовать себя в безопасности. – «Возможно, такого места в целом мир нет и вовсе?».

– Спасибо тебе, Клиф, – проговорила Ника.

– Что? – вырванный из собственных дум, я не сразу понял, к чему это она сказала.

– Ну, спасибо за то, что вытащил меня из того дома, а не бросил на полу.

– А что, так можно было?

Она вымученно улыбнулась:

– Я тут вообще-то на полном серьезе и от чистого сердца тебя благодарю.

– Ну, раз так, то на полном серьезе отвечаю – пожалуйста. Вот только благодарить тебе нужно не меня, а Яркого. Если бы не он, и я бы тоже остался лежать в той библиотеке, и, если бы не он, я был бы съеден демоническим песиком. Поэтому, все благодарности – нашему удивительному другу.

– Учту. А ты не думал о том, что, если бы не он, мы бы и не оказались в той ситуации?

– Думал, конечно.

– И что?

– А что ты хочешь услышать?

– Ну, не знаю, – пожала плечами Ника, – какой-нибудь ответ. Какой угодно.

– Я не жалею о нашей с ним встрече, если ты об этом. Как не жалею и о том, что сбежал из Мистрейда, и что перешел дорогу человеку, который теперь непременно убьет меня, если поймает. И о том, что случилось в доме Мориса я не жалею тоже. Да, он был мне другом, действительно очень близким. Он поддерживал меня в трудные моменты моей жизни, всегда был добр и никогда ничего не просил взамен. Не это ли настоящий друг? И мне очень тяжело вспоминать о том, как мы с ним расстались. И все же, нет, я не жалею. В моей жизни должно было что-то поменяться, иначе… – я не стал говорить «смерть», но подумал именно об этом слове.

– И, если эти изменения заставят меня иначе взглянуть на некоторых людей, события и весь этот мир в целом, позволят увидеть его в истинном свете, ну что же, я к тому готов.

– Ну вот, примерно такого ответа я и ждала от писателя, – улыбнулась Ника, допив свой горячий шоколад одним глотком. – Развернутого и понятно. Спасибо.

– Ах, ну да, спасая тебя, я и забыл совсем, что ты журналистка, и от вопросов будет никак не отвертеться.

– А если бы вспомнил? Что, неужели, оставил бы меня там на съедение демонам?

– Очень возможно.

– Не прикидывайся, Клиф. Ты – хороший парень. Это я поняла еще с первой нашей встречи.

– С той самой, на которой ты назвала меня настоящим автором?

– Да сколько же можно мне это припоминать?! Да, с той самой. И вся твоя напускная грубость меня нисколько не убедила в том, что ты – гавнюк. Так что, зря старался.

Я пожал плечами, снова уставившись в окно.

– Надеюсь, после всего случившегося ты станешь мне доверять чуть больше?

Я только хмыкнул в ответ.

– Я не набиваюсь к тебе в друзья, Клиф. Но действительно хочу помочь.

– Конечно, мы же – сенсационный материал для твоей газеты. Я помню.

– Иди ты к черту, Клиф, со своим сарказмом. Кроме того, что я журналист, я еще и человек, и мне хочется думать, что человек неплохой.

– Предположим, и что с того? – я взглянул в ее золотые глаза. – Что ты можешь предложить нам, как неплохой человек?

– Помощь.

– Я весь внимание.

– У меня есть друг. Со связями. Проверенный.

– Та намекаешь на то, что он не демонолог? – язвительно подметил я.

– Нет, я намекаю на то, что он не захочет забрать Яркого себе и использовать его возможности в своих целях.

– Неужели? И зачем ему помогать нам? Из чистого альтруизма?

– Я не сказала, что он не попросит платы за свою помощь.

– Какой платы?

– Пока не знаю.

Я ухмыльнулся.

– Просто позволь мне самой с этим разобраться. И поверь, что ему действительно можно доверять. Если даже не сойдемся с ним в цене, это как минимум, даст нам день передышки и возможность собраться с мыслями. Он не продаст нас ни Стриксам, ни кому бы то ни было другому. В этом я абсолютно уверена.

– Какой замечательный, должно быть, субъект.

– Ты всегда был таким недоверчивым?

– Ну, знаешь, когда твой давний друг оказывается демонологом и жаждет познакомить тебя со своим покровителем, Оликастом Многоликим, хочешь-не хочешь, а уровень доверия к людям понизишь.

– Может, спросим у Яркого, раз только ему ты и доверяешь теперь?

Я промолчал, зная, что Нике-то как раз Яркий доверяет, она ему даже нравится, как мне казалось. Да что уж там душой кривить, нравилась она и мне. Я чувствовал, что тоже могу ей доверять, и все равно осторожничал. Я не мог позволить себе еще одну ошибку. Каждый промах грозил лишить нас с Ярким свободы и даже жизни. И каждый следующий шаг следовало продумывать и совершать с умом. Однако, мне все равно нечего было предложить. Все мои идеи кончались на Морисе Картере. Я не знал, кому еще могу довериться в этом мире, и кто мог бы нам помочь. А если Ника знает такого человека, то, возможно, следовало послушать ее. От рискованных решений все равно никуда не деться.

– Ну и где это твой человек? Сомневаюсь, что нам так повезло, и он живет на соседней улице.

– Нет, он не в Виоленте, – ответила Ника, откидываясь на спинку своего стула.

Ей стало заметно лучше, на щеках снова появился румянец, дрожь в руках унялась, и она снова стала уверенной в себе и грациозной Никой Томас.

– Его дом в Драгосе.

Я присвистнул. До Драгоса из Виолента путь нам предстоял даже более дальний, чем из Мистрейда в Виолент. И едва ли мне могло снова так повезти, чтобы на пути встретился еще один саббатийский табор, согласный приютить нас.

– Если ты согласен с ним встретиться, мы можем отправиться прямо сейчас, – сказала Ника. – К полудню будем на месте.

– К полудню? – нахмурился я.

– Ну да. Ты же не думал, что я предлагаю тебе отправиться в Драгос на своих двоих?

Дирижабли из Виолента не ходили, железную дорогу в него тоже еще не провели. Значит, оставался всего один быстрый способ добраться до нужной точки за короткий срок, который могла иметь в виду Ника.

– Хаос? Ты говоришь о нем?

– Ну да, конечно, о нем.

– Ну уж нет, увольте. Я на это не подпишусь.

– А в чем дело, Клиф? Боишься путешествовать через Хаос?

Не то чтобы я боялся, хотя, наверное, да, все же побаивался. Опасался, если быть точным. Не слишком мне нравились эти путешествия. Речь идет о том самом Хаосе, которым скрыл нас Джанко от глаз Теодора. Вот только он пользовался самыми минимальными и примитивными возможностями взаимодействия с пространством Хаоса. Для быстро же перемещения нужно не просто открыть дверь в иное пространство, нужно буквально ступить в него. Там, в Хаосе, законы физики, пространства и времени нарушены, и следовательно, расстояние от точки А до точки Б будут совершенно иными, чем в нашей реальности, более того, они будут непостоянными. Посему можно преодолеть расстояние в десять лиг за час, а сотню – за минуту. Если знать, как с этими материями работать, конечно. Для того и существуют проводники, которых зовут хаоситами. Когда Саббат только-только вступил в Конгломерат, а Университет лишь начинал изучение иных пространств, один из таборов подсуетился и, поделившись с учеными умами необходимыми им знаниями, получил разрешение на монополию по таким вот перемещениям. Теперь в каждом крупном городе есть представительства конторы Операнцес, в которой работают обученные и лицензированные проводники, за довольно внушительную плату доставляющие клиентов в любую точку Конгломерата. Но все равно, несмотря на то, что они – обученные и лицензированные, каждый год в Хаос уходят и пропадают там десятки людей. Конечно, статистика не так ужасна, и шанс пропасть в пространстве Хаоса из-за ошибки хаосита равняется одному с небольшим проценту, но все равно он есть, и это меня отчего-то пугает. Как представлю, что наш проводник неверно рассчитает расстояние, и путь до выхода составит сотню лет, или то, что он ошибется в расчетах при открытии врат, и в нашу реальность вернется только, скажем, моя левая нога, и тут же мурашки бегут по коже. И, несмотря на то, что в прошлом мне доводилось дважды пользоваться такими путешествиями, и все проходило гладко, я все равно пожелал бы идти любым другим путем по нашему миру.

Однако, вместо того, чтобы признаться в этом Нике, я быстро нашел другую причину отказа:

– Ты думаешь, что Стриксы не следят за каждым представительством Операнцес? У них нет никакой клиентской тайны, и более того, по требованию старшего клана, они должны предоставлять списки путешественников. Потому это исключено. Тем более, им придется показать Яркого, и…

– Да, да, да, ты прав, – перебила меня Ника. – Но я не говорила тебе про Операнцес. Здесь, в городе, есть и другие хаоситы.

– Нелегалы? – поразился я.

– Ну да, можно и так сказать. Но с метками, обученные, так что не волнуйся. И берут намного дешевле.

– Ну нет, я к абы кому не сунусь.

– Не нервничай, Клиф. Я пользуюсь их услугами давно, и ничего со мной не случилось.

– Раз на раз не приходится.

– Ну, а ты как предпочтешь добираться до Драгоса? Верхом? В повозке? Пешком? Тебе не кажется, что Теодор Стрикс не дурак? Поняв, что ты ушел из окрестностей Мистрейда, он непременно расширит зону поисков. А влияния и денег ему вполне достанет на то, чтобы охватить чуть ли не весь материк. Так скажи мне, Клиф, каким путем добираться нам будет безопаснее? Довериться хаоситу-нелегалу, и оказаться в Драгосе не позднее, чем к сегодняшнему вечеру, или отправиться долгим путем и быть схваченными по дороге?

«Черт, а ведь правда на ее стороне», – с досадой признал я.

Сложно передать словами, как же сильно мне не хотелось соваться в Хаос, отдавая свою жизнь на волю незнакомого человека, об опыте которого я ровным счетом ничего не знал. Да я бы, пожалуй, лучше еще раз повстречался с кошмарной гончей. Но иного варианта в голову мне действительно не приходило. Ника права – пеший путь до Драгоса едва ли будет менее опасным.

– Не волнуйся, Клиф. Я буду держать тебя за руку всю дорогу, – хитро улыбнулась Ника, и в ее глазах заплясали озорные огоньки.

– Вижу, тебе стало лучше, – буркнул я, переводя тему.

– Ага. Все благодаря твоей волшебной ауре и этому чудному шоколаду. Слушай, а ведь мы с тобой почти что на свидании, правда? Ты угостил меня напитком и развлек беседой.

– Ну да, прям романтика. А как тебе парк аттракционов с Кошмарами? Чудесное развлечение, не правда ли?

Ника вздрогнула, видимо вспомнив тот жуткий демонический вопль, что заставил ее впасть в беспамятство.

– Ну, без этого наше свидание явно могло бы обойтись.

– Ты только не расслабляйся, а то ведь это еще не конец. Впереди у нас веселенькая прогулка по парку Хаоса.

– Так значит, ты согласен отправиться в Драгос через Хаос?

– А у меня есть выбор?

– Есть, конечно. Но я рада, что ты прислушался к голосу логики и выбрал лучший вариант.

– Ну, что же, если ты вдоволь насладилась нашими развеселыми беседами и этим уютным заведением, позволь предложить тебе отправиться в путь?

Мне не хотелось задерживаться в Виоленте дольше необходимого. Пес его знает, как скоро Морис придет в себя, как сильно разгневан будет и какие действия предпримет для нашей поимки. Может, и вовсе сообщит полиции, что мы грабители, забравшиеся в его дом, и нас будут разыскивать по всеми Виоленту. Следовало как можно скорее убраться из города, ну, а если самый верный путь – это Хаос, что же, я готов был стиснуть зубы и пойти по нему.

– Позволяю, – кивнула Ника и поднялась со стула. – Только прежде давай-ка купим мне новые туфли.

Последнее оказалось задачей не из легких. В пять утра не работал ни один обувной магазин, но выбравшись из Сада Дождей, мы все же смогли достучаться до «Обувной мастерской супругов Манишен». Правда, когда в дверях появился, по-видимому, сам мистер Манишен, облаченный в длинную ночную рубаху, по выражению его лица я уже было решил, что скорее получу от него в зубы, чем куплю Нике туфли. Но как только я демонстративно поболтал перед ним кошельком с деньгами, он тут же изменил свой настрой, стал называть нас сэром и мисс, торопливо пустил в свою лавку и с большим почтением обслужил Нику.

Она выбрала себе довольно милого вида сиреневые туфельки без каблука, и мастер всего за полчаса, пока мы угощались кофе и песочными пирожными в его прихожей, подогнал их точно под ногу Нике. Она хотела расплатиться сама, но я настоял на том, что просто обязан купить ей эти туфли, взамен тех, что по моей вине остались в доме Мориса Картера, и заплатил за них «убийственную» цену в два с половиной эливана.

События в доме Мориса, видимо, настолько утомили Яркого, что он, без споров забравшись в сумку, когда мы покидали трактир, уснул там и не просыпался все то время, пока мы с Никой покупали туфли и спускались вниз по Виоленту, в бедные районы к дому, где жил ее нелегальный мастер-хаосит. Ну, хоть кому-то из нас в тот день удалось выспаться.

– Сейчас сколько, шесть утра? Может, полседьмого? – спросил я, глядя на хмурое серое небо, явно собирающееся вот-вот разразиться очередным дождем. – Уверена, что твой хаосит не спит в этот час?

– Может, и спит, – пожала плечами Ника. – Если так, то мы его разбудим.

– Очень вежливо с нашей стороны.

– Будить обувного мастера ты не побоялся.

– От его настроения не зависела моя жизнь.

– Не волнуйся, Клиф. Поверь, эти люди деньги любят больше, чем сон.

Ника шагнула на порог обветшалого двухэтажного домика, стоявшего чуть в стороне от остальных, в конце узкой улочки, одной из тех, на которых все друг друга знают, от дома к дому тянутся бельевые веревки, и бегают дети. Правда, здесь ничего этого как раз и не было: детей по причинам раннего часа, а белья – в виду погодных условий. И все же эта улочка выглядела именно так, как выглядят и многие другие тупиковые улочки больших городов, в районах ниже среднего класса (но еще не трущоб), лишенные яркой красоты и шарма, зато наполненные своим особым домашним уютом.

Журналистка постучала в дверь, и к моему удивлению нам довольно быстро открыли. На пороге появился рыжеволосый парнишка с веснушчатым лицом, совсем еще подросток, и Ника, улыбнувшись ему, сказала:

– Мы из Клуба путешественников.

– Добро пожаловать, – добродушно ответил он и впустил нас в дом.

– Это было что-то вроде пароля? Как у шпионов? – спросила я у Ники, когда мы шли за парнишкой куда-то вглубь дома, который оказался куда больше, чем мне показался снаружи.

– Ну да, – кивнула Ника. – Но я не советую тебе им пользоваться без меня. Одного пароля тут будет мало. Эти люди, по вполне понятным причинам, очень осторожны и предусмотрительны.

– Учту на случай, если вдруг мне взбредет в голову пуститься в удивительное странствие по просторам Хаоса, – ответил я, как можно ярче стараясь выразить свой сарказм, за которым скрывал волнение и недоверие ко всему происходящему.

Я ощутил, как в своей сумке зашевелился Яркий, и когда мы вышли в большую комнату, похожую на обеденный зал, освященный одним только канделябром, установленным ровно по центру длинного стола, зверек высунул голову из сумки и стал с интересом оглядываться по сторонам.

– Вы оба являетесь членами Клуба путешественников? – спросил паренек.

– Нет, только я, – ответила Ника. – А это мой хороший друг. Я за него ручаюсь.

– И все же, дядя будет обсуждать дела только с членом Клуба.

– Кончено, я понимаю.

– Пусть господин присядет здесь, – мальчик указал на один из стульев, и я опустился на него.

– Это не займет много времени, – пообещала Ника.

К моему удивлению ее не отвели в другою комнату, а только к противоположной части стола, но, прежде чем я успел посмеяться над этим абсурдом, по коже снова побежали мурашки, и я быстро понял, в чем тут дело. Присев на стул всего в пяти-шести хвостах от меня, Ника вдруг стала недосягаемой для моих органов чувств. Нет, она не исчезла полностью, я все еще видел ее силуэт в полумраке, но как только попытался сфокусировать на нем свой взгляд, воздух сразу поплыл перед моими глазами, заполнившись уже знакомым мне маревом.

«Действительно, тут же хаоситы», – ухмыльнулся я над собственной глупостью. – «Зачем им уходить в другую комнату, если можно просто исчезнуть и обсудить все важные дела, не сходя с места?».

Яркий выбрался из сумки мне на колени и, оглядевшись по сторонам, потянулся было к столу, но я тут же пресек это действие.

– Ну, нет, дружище. По столам мы не ходим, помнишь?

Яркий взглянул на меня с непониманием, но смирился и продолжил изучать комнату глазами. Прятать его от этих людей не было смысла, хаосит в любом случае должен будет увидеть всех, кто пойдет за ним в Хаос, это скажется на его расчетах. Но даже если эти люди и узнают меня, и им известно, что за мной и Ярким ведется охота, едва ли они сдадут нас, ведь в таком случае придется раскрыть и тот факт, что они занимаются проводом людей по Хаосу нелегально, а это серьезное преступление, которое клан Стриксов не оставит без внимания.

Как и обещала Ника, ее переговоры не заняли много времени, и уже минут десять спустя марево пропало.

– Договорилась, – сказала она, подходя. – Можем отправляться в путь, если ты, конечно, не решил остаться в Виоленте.

– Как раз над этим и раздумывал, – я взял на руки Ярого и поднялся. – Но все-таки, погода не по мне.

– Понимаю, – Ника наклонилась к Яркому и погладила его по голове. – Как наш соня?

– Бодр и полон сил.

– Вот бы и мне так же быстро возвращаться в строй.

– Да уж, – согласился я.

Прямо из этой комнаты мы спустились по витой лестнице в каменный, сырой подвал, освященный, однако, куда лучше всего дома. Подвал представлял собой одно единственное круглое помещение, довольно большое и, пожалуй, способное вместить в себя десятка три человек.

– Встаньте сюда, пожалуйста, – попросил паренек, указывая на центр комнаты. – И, если это возможно, опустите вашего зверя на землю.

– От нас не отходи, хорошо? – сказал я Яркому и опустил его на каменный пол.

Паренек обошел нас трижды, внимательно разглядывая.

– А где наш проводник? – спросил я у Ники полушепотом, уже подозревая, что услышу в ответ.

– Это он и есть, – сказала она.

– Да ладно, ему же… Сколько ему может быть лет?

– Семнадцать, сэр, – сказал паренек, встав перед нами. – Мне семнадцать лет.

– Прости, я не хотел тебя обидеть, – сказал я, чувствуя себя неловко.

– Я не обиделся, сэр. Нет ничего удивительного в том, что при моей внешности и юном возрасте, вам требуется подтверждение моих умений и опыта. Что же, я практикую взаимодействие с пространством Хаоса с восьми лет. В двенадцать сделал первый переход. В пятнадцать – получил свою метку, сдав экзамены в Университете.

Паренек продемонстрировал знак Хаоса на тыльной стороне своей левой ладони.

– Этого вам будет достаточно, сэр? – спросил он без какой-либо надменности в голосе.

Судя по всему, он действительно не похвалился, а только пытался убедить меня в том, что знает свое дело и ему можно доверять, несмотря на столь юный возраст. Давать такие пояснения ему было не впервой, как я думаю. И пусть моего страха перед путешествием через Хаос это не убавило, все же паренек меня убедил и вызвал уважение.

Я протянул ему руку:

– Меня зовут Клиффорд.

– Артур, сэр, – у него оказалось уверенное и твердое рукопожатие.

– Рад знакомству, Артур. Прости, что усомнился в тебе, и спасибо за то, что развеял мои сомнения.

Парень кивнул, глянул на Яркого, затем на Нику и снова на меня.

– Можем отправляться. Готовы?

«Нет, черт возьми! Совершенно не готов! Прости, Артур, но при всем моем уважении к тебе, в гробу я видал ваш Хаос! Лучше останусь тут!».

– Конечно, готов, – ответил я уверенно.

Что представляет собой путешествие через Хаос?

Несколько лет назад, когда Тесса еще была жива, мы с ней посетили одно удивительное место в Азуре. Этот город вообще славится всяческими новаторскими изобретениями и поражающими воображение чудесами современных технологий. Этакий рай для изобретателей и эксцентричных ученых, жаждущих изменить мир и преподнести новый взгляд на привычные вещи. Именно там был запущен в эксплуатацию первый паровой трамвай, именно там применялся уникальный архитектурный прием, позволивший городу расти не только вширь, но и в высоту, и сейчас центр Азура делится на целых три вертикальных уровня, что делает его похожим на муравейник. Часть третьего уровня, кстати, занимает колоссальных размеров парк аттракционов, где мы несколько раз бывали с Тессой. Самый экстремальный аттракцион там тот, от которого у меня лично всегда захватывало дух – вагончик, что мчался по рельсам прямо над обрывом, вокруг всего парка, позволяя разглядеть весь Азур с высоты, однако большинство его пассажиров едут, зажмурившись и дико визжа. Но к чему я все это? К тому, что там, в Азуре, в девяносто третьем или девяносто четвертом году открылся еще один удивительный и уникальный по своей сути парк – «Океанские Глубины». В нем любой желающий, выложив за билет два элевана, мог полюбоваться на удивительных созданий, обитающих в океанских и морских глубинах. Невероятной красоты зрелище, признаюсь вам. Но мне особенно запомнился стеклянный тоннель, по которому посетителям предлагается прогуляться, наблюдая подводных жителей не только по сторонам от себя, но и прямо над своей головой. И это действительно поражает, когда над вами лениво проплывает огромная морская черепаха или величественный скат. Вот и прогулка по Хаосу чем-то на это похожа.

Артур вел нас по кажущемуся бесконечным тоннелю, хвостов шесть шириной и столько же в высоту. Самое пугающее состояло в том, что у тоннеля не было видно не только конца, но и начала. Вот мы стояли в подвале, затем воздух начал дрожать, и прочные каменные стены вместе с горящими на них факелами вдруг размылись, как будто были всего лишь акварельным рисунком, но краски еще не высохли на полотне, и кто-то смыл их водой. Все потеряло четкость, цвета поплыли в разные спектры, и, глядя на это мозг терял ориентиры, голова начинала кружиться, что заставило бы граждан со слабым вестибулярным аппаратом непременно показать содержимое желудка. Однако всё быстро прошло, и вот перед нами уже тянулся тоннель – единственная зона упорядоченности в этом бурлящем пространстве, где законы бытия были приведены хаоситом в полное соответствие с законами нашей реальности. Тоннель тянулся в обе стороны так далеко, как только хватало глаз, точно такой, как в «Океанских Глубинах», только стенки его не были прочным стеклом, а за ними не бурлила морская жизнь. Вместо нее там царил… ммм… хаос, что же еще? Самый настоящий Хаос, отсутствие хоть какой-то упорядоченности. Краски сменяли друг друга, сливались и расплывались, рисуя мимолетные узоры, и порой из них складывались целые картины, пейзажи, которые вдруг становилось настолько четкими и реалистичными, что казалось, будто мы вернулись в наше пространство. Так однажды я увидел бескрайний луг под лазурно-голубым небом, с пасущимся на нем стадом овец, с пастухом, сидящим в тени единственного старого дуба и даже с двумя лохматыми псами, их стерегущими. В другой раз мне привиделся огромный город, дома которого, сделанные полностью из стекла, сияли изнутри и тянулись так далеко вверх, что почти касались темных небес. В том городе, мчались на безумных скоростях стальные кэбы без лошадей и без труб парового котла, а люди, коих было там великое множество, сновали, расталкивая друг друга, облаченные в крайне странные наряды. Все это зовется видениями Хаоса. Якобы, это пространство иногда складывается в знакомые образы, случайным образом отражая то, что происходило, происходит, будет или может происходить в одном из бесчисленного множества пространств. И порой эти картины могут быть настолько реалистичными, что сбивают путников с толку. Кто-то может увидеть образ столь манящий, что шагнет к нему навстречу, лишившись здравого смысла и навсегда пропадая в вечном вихре Хаоса, затем растворится в нем, станет всем и ничем одновременно. Были и такие, кому виделись столь пугающие образы, что сводили их с ума. Потому хаоситы, как правило, предлагают своим подопечным идти с завязанными глазами. Но большинство отказывается, и тогда они просят стараться не глядеть по сторонам, а смотреть себе под ноги во время пути, напоминая, что не ручаются за увиденное в Хаосе и не несут ответственности за травмированную психику. Также они настоятельно рекомендуют занять время в пути беседой, чтобы меньше обдумывать происходящее. Отличный совет, как по мне, и я постарался им воспользоваться.

– Ну, а если я всерьез задумаюсь о том, чтобы вступить в ваш Клуб путешественников, – обратился я к идущей впереди Нике. – Что от меня потребуется?

Мы шли цепочкой. Впереди спокойно, как на прогулке, вышагивал Артур, то и дело кидающий на нас взгляды через плечо. За ним уверенно топал Яркий, так бодро, что мне это придавало смелости и успокаивало нервы. Следом за ним шла Ника, тоже довольно спокойная, но в отличие от меня и Яркого смотрящая строго себе под ноги. Мне даже захотелось спросить в какой-то момент, неужели она так серьезно относится к технике безопасности хаоситов, или за столь богатый опыт путешествий через Хаос, уже успела повидать в нем нечто такое, что теперь заставляет смотреть только себе под ноги. Но затем я передумал спрашивать, сочтя вопрос слишком личным и неуместным в данный момент.

– Ну, если ты всерьез это задумал, Клиф, то я могу помочь. Тебе потребуется надежный поручитель. Благо, такой как раз имеется, и это я. Я путешествую этими путями уже… – Ника ненадолго задумалась, – почти четыре года, сколько работаю в «Истине Миранды». Я довольно часто пользуюсь Хаосом, ведь по своей профессии часто приходится быстро попасть из одной точки Конгломерата в совершенно противоположную. Поэтому меня можно назвать надежным поручителем.

– И всё? Только твое поручительство?

– Ну, это уже полдела. Я приведу тебя к Главе одного из представительств Клуба. В любом полисе есть такой. Он с тобой поговорит начистоту, узнает, что ты за человек, и всё такое. Потом, если придешься Главе по душе, сделаешь небольшой взнос.

– Небольшой?

– Для тебя небольшой, я думаю. Тридцать элеванов. Терпимо.

– Ну, знаешь, для кого-то довольно внушительный взнос.

– Таким людям, значит, и не оплатить самих путешествий, к чему им тогда это членство?

– Резонно.

– Вот, собственно, и все, после этого ты – в Клубе. Тебя внесут в списки, которые в течение одного-двух дней разошлют во все представительства. Ах, да, ты еще получишь словарик терминов.

– Что за словарик такой?

– Ну, чтобы, заключая очередную сделку на перемещение, ты знал, что именно нужно говорить. У них свои кодовые обозначения, которые случайному слушателю покажутся белибердой.

– Не перебор ли?

– Что именно?

– Ну, вы и так прячетесь за завесой Хаоса во время переговоров, всякие там поручители, взносы, списки. И, как будто этого мало, еще и словарь терминов.

– Может, и мало, Клиф. Это большой бизнес, в него вовлечено огромное количество людей, и ты удивишься тому, сколь обширна их клиентская база. Множеству людей, вроде нас с тобой, требуется быстро попасть из города в город, при этом оставшись незамеченными. А стоит ли упоминать, что бизнес этот полностью нелегальный, и с таким размахом мне страшно представить, какое же наказание будет грозить всем его работникам и основателям, если их накроют?

– Младшая Сестра, какое же еще? – невесело ухмыльнулся я – Пожизненное заключение в «Младшей Сестре».

– Вот именно.

«Младшая Сестра»– страшное место, о котором мало что известно, и оттого оно становится еще более страшным. Это остров в Северном море. Тюрьма для обладателей сверхъестественных сил: для совершивших преступление мастеров и для тех, кто уже неразрывно слился со своим артефактом. Что там происходит, никто толком не знает, а неизвестность, как водится, порождает огромное количество слухов, одни страшнее и невероятнее других. От кошмарных и бесчеловечных опытов над людьми до намеренного превращения заключенных в исполнительных и лишенных воли зомби, которые впоследствии могут пригодиться на государственной службе.

– Ну, так что? Надумал вступить? – Ника обернулась ко мне, с ухмылкой на губах и хитро сощурившись.

– Возможно. В любом случае, теперь я знаю, к кому обратиться, когда приму решение.

– Так я и знала, – Ника отвернулась.

– Что знала?

– Что ты просто тешишь свое любопытство.

– Тебе ли меня в этом упрекать?

– Ну, знаешь ли, любопытство – часть моей работы. Хороший журналист обязан иметь чуйку и гипертрофированное любопытство, иначе, что он за журналист такой?

– Некоторые мэтры вашей профессии отлично заменяют его отменным воображением, – заметил я.

– Это уже, скорее, представители твоей профессии, Клиф, не сумевшие, однако, добиться успеха на сочинительском поприще, решили выдавать свои небылицы за чистую монету.

– Ай! Сейчас вот обидно было.

– Я не хотела тебя обидеть. Да и к тому же, тебе-то чего обижаться? Ты же не выдаешь свои истории за реальность.

– Более того: чем чаще мне приходится примерять на себе образ своего персонажа, тем более заметным становится отличие моих романов от действительности, – не зная почему, вдруг признался я.

– Это логично, так и должно быть. Хорошая история совершенно не обязательно должна быть реалистичной. Она должна захватывать, увлекать, нести смысл, делать выводы и заставлять людей задуматься. В твоих книгах всё это есть. Что же касается реальной жизни, оставь эту грязь нашему брату.

– А почему ты вообще решила стать журналисткой? И как попала в «Истину Миранды»?

Ника молчала достаточно долго, чтобы я сказал:

– Прости за бестактность. Это не мое дело.

– Да нет, Клиф, все нормально. Я могу рассказать.

– Точно?

– Может, ты мне и не доверяешь, но я считаю, что могу довериться человеку, который вынес меня на руках из дома демонолога.

– Ну, если быть точным, то я донес тебя только до прихожей.

– Не суть. Услышать мою историю ты заслужил.

– Только если ты хочешь ее рассказать.

Он помолчала еще немного.

– Пожалуй, что да, хочу. Но предупреждаю, что в ней нет ничего захватывающего, и ты даже можешь счесть ее скучной.

– Обязательно скажу тебе, что о ней думаю, когда дослушаю до конца.

– Ловлю на слове. Ну что же… С чего бы начать?

– С начала. Я обычно так делаю.

– Ха-ха, очень забавно, Клиф.

– Прости.

– Ну, с начала так с начала. Я родом из Меркаты…

Ника сделала паузу, давая мне возможность как-то отреагировать на сей факт. И я отреагировал.

– Оу, теперь буду знать, что в твоем присутствии нужно чаще проверять наличие своего кошелька в кармане, – только закончив эту фразу, я понял, что мог задеть Нику такими словами за живое.

Мерката считается самым криминальным городом Конгломерата, и самым старым, кстати говоря. Но второе меркнет на фоне первого. Узкие темные улочки этого старинного города даже днем могут быть опасны для тех, кто не знает, как себя правильно вести, и что он ищет. Однако, Мерката славится всеми уровнями преступной деятельность, а не только шпаной и карманниками на улицах, но и подпольными рынками, где торгуют всем, от прото-артефактов и секретных государственных сведений до самых настоящих рабов. В Меркате можно купить все что угодно, если знать, где искать, а можно и пропасть навсегда, кем бы ты ни был, хоть первым принцем Римов, если поиски завели тебя ни к тем людям, и ты им не пришелся по душе. В Меркате базируется элитное общество наемных убийц – Фосса, а в Ведьмином лесу, граничащем с городом, уже больше полувека скрывается секта Мары Сит, известная своими радикальными взглядами и громкими террористическими актами, направленными против власти Конгломерата и индустриализации в целом. Этот список можно продолжать бесконечно, но думаю, что вы меня поняли.

– Вопреки общему мнению, Клиф, не все жители Меркаты воры да убийцы, – сказала Ника без тени обиды в голосе. – Там есть и честные люди. Вот мои родители, например. Они и сегодня живут в Меркате и работают в больнице имени Луизы Дорн. Едва ли ты слышал об этом месте.

Ника обернулась, и я покачал головой.

– Мало кто, даже в Меркате, знает об этой больнице. Все потому, что назвать ее подопечных бедняками, значило бы преувеличить их состояние. Туда, в эту больницу, приходят умирать, Клиф. Те, кому некуда было больше идти. Бездомные, как правило, или выселенные из домов старики. Мало кому удается действительно помочь, ведь средств на хорошие лекарства нет. Кто их будет закупать? Того финансирования, который дает клан-патрон хватает лишь на то, чтобы платить скудную зарплату персоналу. Деньги смешные, и все работающие там люди либо настолько запятнали свою репутацию, что не могут больше работать ни в одной другой больнице, либо самые настоящие альтруисты.

– К какой категории принадлежат твои родители?

– Мать принадлежала ко второй с самого начала. Ухаживая за своим умирающим отцом, она много времени проводила в больнице Луизы, и в итоге, когда тот скончался, она осталась там, чтобы помочь другим. Стала медсестрой, ею и остается по сей день. Отец же был преуспевающим врачом, работал в центральном госпитале Меркаты, пока не поругался с управляющим из-за какой-то девицы, в которую был влюблен до беспамятства. Не просто поругался, а дал тому в морду, чем раз и навсегда испортил себе репутацию. Главный врач оказался человеком крайне влиятельным и потрудился, чтобы отца не взяли на работу ни в какое другое медицинское учреждение города. О существовании такого места, как больница имени Луизы Дорн, он, наверное, и не знал. Но не думай, что мой отец не был альтруистом, просто ему нужно было раскрыться. Придя в Луизу, он не рассчитывал задерживаться там надолго, а лишь перекантоваться пару гексалов, но встретил мою мать и остался там навсегда. Теперь он там главный врач, но все равно всегда лично навещает каждого пациента и знает всех по именам. Он хороший человек, Клиф, но всегда говорит, что таковым его сделала мама. Может быть, так оно и есть.

– Красивая история.

– Возможно, для слушателя красивая, соглашусь. Но для меня это была не история, это была семья. И жить в ней было совсем не просто. Мы еле сводили концы с концами. Не подумай, к родителям у меня сейчас нет никаких нареканий, они всегда старались обеспечить меня всем необходимым, чаще всего в ущерб себе и собственным желаниям, и за это я буду вечно им благодарна. Но все равно, расти в такой семье, где ужиная осточертевшим капустным пирогом всей семьей возле камина, потому что зимний ветер гулял по дому, задувая в бесчисленное количество его щелей, твои родители говорили о том, как же плохо каким-то другим людям, которых ты даже не знаешь, – было нелегко. Я пыталась понять родителей, но долгое время не могла этого сделать. Даже обижалась на них в душе за то, что их любовь отдается кому-то другому, в то время как мы сами живем на грани абсолютной бедности, под одной крышей с мышами и крысами. А ведь им стоило всего лишь найти другую работу. С их опытом и знаниями, они смогли бы помогать людям в любой другой больнице города, где им за это платили бы совершенно иные деньги, и наша жизнь стала бы совсем другой. Я не могла понять, почему они так жестоки к самим себе, а главное, ко мне, которая подобную жизнь не выбирала. Да, вот такие постыдные мысли посещали мою голову, и тем чаще, чем старше я становилась. Я видела, как живут другие, и мне тоже хотелось бы менять свои платья, пусть не каждый день, но хотя бы несколько раз в гексал, и купить себе симпатичные туфельки и милую шляпку, какие были тогда в моде у моих сверстниц, и может быть, пару украшений, всего пару, ну разве я многого хотела? – Ника вздохнула.

Я не нашелся, что сказать. Слова утешения прозвучали бы не слишком искренне в данный момент, как и если бы я сказал, что понимаю ее, ведь я рос в другом месте и в других условиях.

– Но в итоге я поняла своих родителей, – продолжила Ника, – когда мне довелось пообщаться с одной пожилой женщиной, которая доживала свои последние дни на койке в больнице Луизы Дорн. Лет с десяти я стала временами помогать там родителям, так по мелочи: что-то принести, что-то вынести. За это меня даже иногда награждали монеткой, и я могла позволить себе купить какую-нибудь сладость или, заглянув в букинистическую лавку урвать у ее хмурого, но добросердечного хозяина очередную потертую старую книжку, в которой рассказывалось о невероятных приключениях, путешествиях и, конечно же, о любви. И вот, однажды, мать попросила меня присмотреть за женщиной, занимающей одну из палат, последить за ее состоянием, поднести воды или принести обед, тем самым хоть немного сняв нагрузку с других медсестер. И женщину эту я не забуду никогда. Сразу, как я вошла в ее палату, я поняла, что передо мной не бездомная, не какая-нибудь умирающая старуха, проклятая и брошенная всем миром, нет. Передо мной была женщина в годах, но статная, преисполненная собственного достоинства. Самая настоящая дама, светская львица, поверь, я не вру. Такой она и была. Белатриса Шарон.

– Шарон? – переспросил я. – Шарон, это не те ли…

– Те самые, – перебила меня Ника. – Известные на весь Конгломерат портные мастера. Элита. И она была из клана Шарон. С самой первой встречи она отнеслась ко мне с теплотой, почти что материнской, и мы с ней подружились столь быстро, что тем же вечером я попросила мать и на следующий день оставить меня присматривать за этой женщиной. С тех пор я дни напролет проводила в ее палате. Что я там делала? Слушала затаив дыхание. Слушала историю ее жизни. И, Властитель, насколько же захватывающей была ее жизнь, насколько удивительной. Я не стану тебе рассказывать о тех хитросплетениях судьбы, предательстве и верности своим убеждениям, что привели успешную и всеми уважаемую женщину на пороге смерти в больницу для бедняков и отбросов мира сего. Не стану, потому что этого не пересказать двумя словами, и для того нужно свое место и время. Но скажу только, что, когда эта невероятная женщина умерла, а случилось это меньше, чем через гексал после нашего с ней знакомства, я рыдала так, как не рыдала никогда в жизни прежде, и мне кажется, что никогда после тоже. Я была безутешна, мне казалось, что я лишилась части себя. Я проклинала всю несправедливость этой жизни, проклинала мир, так обошедшийся со столь прекрасным человеком, и саму природу за то, что она отнимает у нас тех, кого мы любим. И тогда отец предложил мне написать все, что я услышала от Белатрисы. Рассказать ее историю, пока та еще свежа в моей памяти, и тем самым подарить ей вечную жизнь, не дать исчезнуть без следа. Вот так, Клиф, в тринадцать лет я и написала свою первую в жизни статью. Биографию Белатрисы Шарон.

– Больше похоже на начало писательской карьеры, чем журналисткой, – заметил я.

– Отнюдь. Мне никогда не хотелось ничего выдумывать. Да мне и воображения, пожалуй, не хватило бы. И писала я без всех ваших высокопарных оборотов, без мишуры, который вы, писатели, любите украшать свои книги. Я описала всё так, как было на самом деле, так, как мне рассказала сама Белатриса, не убавив и не добавив ни слова. Так что, нет, Клиф, ты не прав, это была журналистика, а не писательство. Та самая журналистка, какой она должна быть в идеальном мире. Вот только тогда я еще об этом не знала. Я написала это не для того, чтобы где-то издать, а больше для себя. Мне хотелось выплеснуть все это из себя, вместе со слезами. И знаешь, что? Это помогло. Дописав последнее слово, я пустила по Белатрисе последнюю слезу. И больше ни разу никогда по ней не плакала. Словно ее история отпустила мою душу. Может быть, того она и хотела, как считаешь? Впрочем, нет, не отвечай, не хочу вдаваться во всю эту загробную философию. Все есть, так как есть, я написала историю Белатрисы Шарон, и мне стало легче. А мой отец, прочтя ее, решил, что с некоторыми грамматическими и стилистическими правками, безусловно, но это очень годный материал. Посоветовавшись с матерью, но не со мной, он отправил эту статью сразу в несколько городских редакций. Ей заинтересовалась «Серая Дымка» – довольно посредственная газетенка, печатающая преимущественно слезливые женские истории для одиноких домохозяек. Другие издания сочли сюжет слишком надуманным, а как по мне, то многие испугались фамилии Шарон и проблем, которые она может вызвать в будущем. Репутация же «Серой Дымки» была и так столь низкой, что дальше пасть едва ли было возможно. И все же отец счел это возможностью и продал им статью. Вот только когда главный редактор узнал, что ее написала тринадцатилетняя девочка, он решил, что это никак не подойдет формату издания, и потому первая часть моей статьи под заголовком «Реальная история Белатрисы Шарон» числилась за авторством некого Эда Мэллоуна. Тридцати трех лет от роду, вдовец, этот Меллоун счел своим долгом рассказать историю, которую поведала ему на смертном одре сама Белатриса, совершенно не боясь при этом гнева ее богатых родственников и клана Шарон в целом. Вот таким вот смелым и благородным человеком оказался этот Мэллоун, и, разумеется, полностью выдуманным.

– И тебя ничуть не тронуло, что твою статью напечатали под чужим именем?

– Совершенно нет. Я никогда не хотела славы, мне было важно рассказать саму историю. И сложно вообразить себе тот восторг, с которым я читала собственную статью в газете. Это был лучший подарок, что отец делал мне в жизни. Родители гордились мной, а уж как я сама собой гордилась. Ведь это прочитали люди, и теперь история Белатрисы Шарон не умрет, а значит, и сама она продолжит жить в умах людей. История, между тем, вышедшая в трех частях, возымела большой успех. На имя Мэллоуна в редакцию стали приходить письма, люди предлагали ему осветить свои истории. И тогда редактор обратился к моему отцу, а через него ко мне, с предложением написать еще что-нибудь. Он передал несколько писем читателей с довольно интересными, на его взгляд, историями. Но я уже знала, где буду искать свой материал. Я решила, что освещу жизни тех людей, которые едва ли читают газеты и вряд ли смогут рассказать их кому-то еще. А благодаря Белатрисе я поняла, что среди этих людей могут оказаться более чем достойные, те, чьи истории заслуживают огласки. И я не ошиблась, Клиф. Уже спустя гексал, Мэллоун написал еще одну статью про пожилого пекаря, лишившегося дочери и пекарни. И снова успех. Я получила свой первый гонорар, который, стыдно признаться, но был сравним с зарплатой матери. Так и повелось, что, продолжая помогать понемногу в больнице, я стала так же искать там интересных личностей и разговаривать с ними, расспрашивать, но конечно же, отдавать в печать их биографию только с личного разрешения. Полученный гонорар так же делился на три части. Часть шла непосредственно герою истории, правда, те чаще отказывались от денег, и тогда она прибавлялась ко второй части, которая шла в больничный бюджет. И только третья часть денег доставалась мне. Да, мне все так же хотелось купить себе симпатичные туфельки, и платьице, и шляпку, и все же поступать честно и по совести, мне казалось куда важнее.

– Похвально.

– Спасибо. Таков ответ на твой первый вопрос, как я стала журналистом. Что же касается «Истины Миранды», то тут все немного короче и не так печально. Через четыре года, после того как Эд Мэллоун написал Реальную историю Белатрисы Шарон, газета «Серая Дымка» прекратила свое существование. Тому было множество причин, в которые совершенно не хочется вдаваться. Но это событие ознаменовало собой начало моей настоящей журналисткой карьеры. Редактор газеты сделал мне прощальный подарок, и в последнем номере раскрыл общественности, что ставшая чуть ли не самой популярной в последние годы колонка Эда Меллоуна, в действительно принадлежит перу некой Ники Томас. С таким багажом я смогла найти себе теплое местечко довольно скоро, и не где-либо, а в «Птичке Меркаты». А это, если ты вдруг не в курсе, одно из главных новостных изданий города. И там я уже печаталась под своим настоящим именем и получала за статью больше, чем оба моих родителя в неделю. Но, несмотря на то, что печатать истории умирающих в больнице имени Луизы Дорн я больше не могла, я все равно собирала их и отчисляла треть своего дохода на нужды учреждения, которое дало мне больше, чем я могла бы когда-нибудь ему возвратить.

– И о чём же ты стала писать?

– Ну, понятное дело, о том, что давали. Я должна была заработать имя в большой журналистике, и потому никогда не привередничала. Писала о светских вечеринках, о новых выставках в городе, делала очерки в память ушедшим из жизни людям, чьи имена имели значение для Меркаты. Все в таком духе и ничего выдающегося. Но я не отчаивалась. Работа мне нравилась, я нашла свое призвание, и это главное, а в остальном я понимала, что потребуется время, чтобы мне наконец-то дали писать о том, что мне будет, правда, интересно. И я была готова ждать, набираться опыта. И все же однажды я столкнулась с преградой, которая изменила все. Я работала в «Птичке» уже пятый год, была на хорошем счету, и мне наконец-то доверили большой материал для первой полосы. Чтобы ты понимал, Клиф, далеко не каждый журналист получает такую возможность в двадцать два года, так что я отнеслась к делу ответственно. А оказалось, что это именно то дело, которое поставит меня на перепутье. Знаешь, поступи я тогда иначе и могла бы стать совершенно другим человеком.

– Заинтриговала.

– Приятно слышать. Мне поручили написать о смерти господина Джорджа Ливертейна. Большой был человек, владелец нескольких крупных складов в доках и целой судостроительной компании, которая занималась производством паромов и речных пароходиков. Он был застрелен на пороге собственной конторы поздно ночью, и мне следовало осветить это событие. Предстояло собрать материал, провести собственное журналистское расследование, в общем, сделать все, как полагается. И я принялась за работу. Наведалась в полицию, и к родственникам, и к друзьям, и все как-то подозрительно мало могли сказать. Хороший был человек, врагов вроде не нажил, дорогу никому не переходил, но это же Мерката, тут и хорошие, и плохие могут пасть жертвой разбоя, и все в таком духе. На том мне и предлагал остановиться редактор, грозя горящими сроками. Следовало написать, что мол, убит в ходе ограбления неизвестным бездомным, и добавить несколько очередных ахов и вздохов в сторону некомпетентности полиции, которую в Меркате не пинает разве что ленивый – этакие козлы отпущения у нас в городе. Но я решила, что буду копать до последнего дня, что это мой журналистский долг. В итоге я вышла на человека, одного из личных помощников Ливертейна, который знал куда больше остальных. Не буду вдаваться во все детали, но оказалось, что мистер Ливертейн был мужеложцем и ложе свое делил он ни с кем-нибудь там, а с представителем своего клана-патрона Милтоном Салихилом. Это, кстати, многое объясняло. Например, то, почему какой-то мелкий предприниматель и инженер вдруг получает патрионство одного из старших кланов. Информатор передал мне множество доказательств их связи, любовных писем и деловых документов, которые прежде передал ему сам Ливертейн для того, чтобы в случае его неожиданной смерти он обнародовал их. Однако, парень оказался трусливый и побоялся влезать в это дело, а когда появилась я, с охотой передал мне все эти бумаги, с единственной просьбой – ни при каких условиях его в историю не вплетать.

По всему выходило, что Джордж и Милтон познакомились в судостроительной академии и долгое время встречались втайне, много лет живя душа в душу. Но с годами любовь стала проходить, и в какой-то момент Милтон заявил, что больше не желает видеть Джорджа, на что тот отреагировал крайне резко, потребовал с любовника денег, иначе обнародует тонну компромата, предусмотрительно собранного им на любовника за все эти годы. За то в итоге и был убит, не Милтоном, конечно, а по его заказу, но всех материалов, оказавшихся у меня в руках, обвинению хватило бы с лихвой. И я, по своей наивности, за одну бессонную ночь настрочила свою лучшую в жизни, как мне тогда казалось, статью, и прибежала с ней и со всеми подтверждающими бумагами к редактору. Тем же вечером он отвел меня в кафе возле редакции и обстоятельно пояснил, почему такая статья никогда не выйдет в печать. Тогда он сказал мне много всего, но основной причиной был тот факт, что Милтон Салихил примерно за год до этого сыграл свадьбу с Ритой Цингулат, очень выгодную для обеих сторон. Клан Цингулат является патроном клана Ламис, который в свою очередь является нашим патроном. Короче, дальше ты понял. Мой материал из обычного расследования убийства богатого человека превратился в самую настоящую бомбу, которая, разорвавшись, могла бы ударить по кошелькам многих влиятельных людей. Редактор дал мне еще сутки на то, чтобы написать статью, которая от меня требовалась, и все. Вот только он совершил одну непростительную ошибку – вернул мне на руки и все бумаги Джорджа, и мою первую статью. Он-то рассчитывал, что я сознательная девушка. А я оказалась совсем не такой. Мне хотелось справедливости, меня вывел из себя тот факт, что мы должны умалчивать правду в угоду толстосумам, что смерть человека, неважно, хорошего или плохого, останется на совести какого-то эфемерного бандита, а настоящий преступник выйдет сухим из воды. Мне было плевать, сколько репутаций и кошельков при этом пострадает. Меня волновала правда, и только она одна.

– И что ты сделала?

Ника усмехнулась:

– Пошла в другое издание. Скандальное. Предложила им свой материал анонимно. Как я уже говорила, мне не важна была слава, только правда. И я ее добилась. Мою статью напечатали со всеми предлагающимися доказательствами. Ах, какой же был скандал. Сколько шуму поднялось. И, конечно же, на меня вышли в тот же вечер. Мой редактор сразу понял, чей это материал, не мог не понять. И когда кланы искали виновника, он сдал им меня. Уж не знаю, просто ли так или за какую-то цену, но факт остается фактом. Меня обвинили во всех грехах, главным из которых стала клевета, порочащая славное имя одного из старших кланов. На это привязали материальные убытки, которые понес сам клан, и даже обвинения в антигосударственной деятельности. Меня прижали по полной программе, Клиф, и я оглянуться не успела, как оказалась за решеткой в ожидании суда. Мне грозил «Старший Брат», можешь поверить? Могла бы до сих пор сидеть там, и может, годам к сорока только выйти. Но в последний момент у меня вдруг появился богатый и влиятельный покровитель. Самой бы мне никогда не хватило средств на достойного защитника в суде. Но мне обеспечили лучших юристов. Было проведено независимое расследование, привлечено внимание других старших кланов. В конечном счете, обвинение развалилось по всем пунктам, потому что сшито было белыми нитками. И после самых долгих в моей жизни двух гексалов, суд вынес решение оправдать меня и отпустить с миром. Из «Птички» меня, конечно, уже уволили, но тут же поступило предложение из «Истины Миранды». Это они и были, представляешь? Узнали об этой истории и вытащили меня. Без них, Клиф, мне бы точно никак не удалось выпутаться. Таки вот дела. Ну что, вот ты и получил ответ на свой второй вопрос: как я попала в «Истину Миранды». Теперь высказывайся, как обещал.

Только в этот момент я обнаружил, что мы остановились. И Ника, кажется, тоже.

«Когда это произошло? Только что? Минуту назад? Или десять», – я не ответить себе на эти вопросы. Полностью увлеченный историей Ники, я перестал реагировать на реальность. А между тем оказалось, что мы стоим на месте, и Яркий с Артуром смотрят на нас выжидающе. Когда мы обратили на это внимание, а произошло это практически одновременно, на лице Артура расплылась широкая улыбка.

– В чем дело? – спросила, нахмурившись, Ника.

– Вы очень интересные люди, мисс, если позволите, – сказал Артур. – А дело в том, что мы прибыли и можем выходить. Вы готовы?

– Прибыли? – с недоверием спросила она. – Сколько времени прошло?

– Два с небольшим часа, мисс, – ответил Артур, все еще продолжая улыбаться.

– А я и не заметила.

– Я тоже, – сказал я. – Разве требуются еще какие-то комментарии к твоей истории, Ника? Думаю, они будут излишни. Могу лишь поблагодарить тебя за то, что ты ее рассказала, и пообещать, что никогда ее не забуду.

Впервые за время нашего знакомства я увидел Нику смущенной. Ее щечки зарделись, и она опустила глаза, явно довольная услышанным, но вместе с тем и чувствующая себя неловко после моих слов. Я же подумал, что теперь, с этого момента, никогда уже не буду смотреть на Нику Томас так, как раньше. Я ни на секунду не позволил себе усомниться во всем ею сказанном, а если так и все это правда, то передо мной более чем достойный человек. Похоже, что это мой дар такой: выходя за порог собственного дома встречать интересных и выдающихся людей, одержимых своим делом и готовых бороться за собственные убеждения.

Резко обернувшись к Артуру, Ника сказала твердо:

– Да, мы готовы выходить.

Драгос – город для богатых и успешных. И поверьте, богатство здесь переходит на совершенно новый уровень. Те, кого можно назвать успешными и состоятельными в других городах мира, в Драгосе едва ли дотянут до среднего класса, и зажиточные господа из тех же Садов Дождя, в этом городе смогут позволить себе разве что скромные апартаменты на окраине. Город, выросший на берегах реки Томиллы – самой полноводной реки Младшего материка – сияет как бриллиант и днем, и ночью, да так, что слепит и даже опаляет сердца всех тех завистников, кто в своих жизненных неудачах привыкли винить богатеев и весь правящий класс в целом. Город стоит всем им на зло, как живая демонстрация того, насколько роскошно и эксцентрично могут жить те, кто не способен потратить все свои деньги, как бы сильно они не пытались. Но это же и разрывает город на части, лишает его общей целостности и стиля. Каждый дом здесь – отнюдь не просто дом, а целый символ состоятельности своего владельца, индивидуальный проект, произведение искусства, призванное обратить на себя внимание случайных прохожих и заставить разузнать, что же за человек живет в его стенах. Вот только случайных прохожих-то в Драгосе как раз и не бывает, просто, потому что большинство районов города закрыты для посещения, и чтобы попасть в них, нужно иметь специальный пропуск, рабочий, жилой или временный. У нас с Никой, естественно, таких пропусков не было, но перемещаться по городу все же имелся способ.

Артур проводил нас до так называемой транспортной площади. В Драгосе таковых много, и только на этих площадях, граничащих с несколькими районами сразу, ожидают клиентов извозчики, способные провезти вас через любой район города. Всё совершенно легально, ведь благодаря законам Драгоса, более других полисов защищающих частную собственность, все транспортные средства являются личной территорией их владельца, и если владелец имеет пропуск в какой-то район, то может провозить туда кого угодно. Другой вопрос, что спустившись на мостовую закрытого района, в который у вас нет пропуска, вы автоматически становитесь преступниками и будучи пойманными, загремите по полной программе, ведь проникновение в закрытый район без пропуска приравнивается в Драгосе к проникновению на частную собственность, что влечет за собой лишение свободы на срок от трех до пяти лет – это если на вас не решат повесить ещё попытку кражи или чего посерьезней. Мы, конечно, такой оплошности совершать не сбирались. Друг Ники, по ее словам, жил в районе со свободным посещением, и нам лишь нужен был транзит.

Артур попрощался с нами и, получив от меня монетку в один элеван за оказанные услуги со словами благодарности в придачу, удалился.

– Ну, что выбираешь? – Ника окинула рукой площадь, на которой стояли транспорты самых разных мастей.

Здесь были и повозки, запряженные лошадьми, от простых кэбов до самых настоящих карет, и паровые автомобили, и даже мифриды – полностью закрытые паровые машины элитного класса, похожие на небольшие корабли на колесах, производимые кланом Цингулат. Сколько стоит прокатиться на мифриде – мне было страшно даже представить, и все же оказавшись в Драгосе, я решил раскошелиться хотя бы на автомобиль. Не то, чтобы это было необходимо или меня привлекали паровые машины, вовсе нет. Наверное, просто сам город навевал желание потратить как можно больше денег.

– Вон тот выглядит вроде неплохо, – я указал на автомобиль, в черном глянцевом корпусе которого отражались солнечные лучи, а из передней части торчала вверх хромированная труба.

– Ну, пойдем, коль ты не шутишь, – ухмыльнулась Ника.

Мы пересекли залитую солнечными лучами площадь, и ни один из водителей и кучеров, мимо которых мы прошли, не предложил нам свои услуги, в то время как в том же Мистрейде, окажись мы на подобной площади, они принялись бы чуть ли не драться за наше внимание. Но здесь, в Драгосе, работа приносила им достаточное количество денег, чтобы спокойно и с чувством собственного достоинства ожидать клиентов, нехватки в которых, учитывая специфику передвижения по Драгосу, они не испытывали.

Мы подошли к невысокому, но статному пожилому мужчине в черном фраке и с пышными черными усами.

– Мадам, сэр, доброго вам утра, – учтиво поприветствовал он. – Желаете прокатиться?

– Доброго утра, – лучезарно улыбнулась ему Ника. – Нам нужно к четвертому причалу.

– Восемь элеванов, – озвучил цену усач невозмутимо.

Ника взглянула на меня, даже не пытаясь скрыть свою ехидную ухмылку. Она знала, конечно же знала, что цена будет столь высока. Я-то по наивности своей рассчитывал на три, ну может, на четыре элевана. Но восемь! Что же, я сам это начал, отступать было поздно, да и не позволила бы мне гордость. Потому, сохранив самообладание, я кивнул извозчику, что согласен.

– Прошу вас, – водитель распахнул перед нами заднюю дверь.

Пропустив Нику вперед, я забрался в автомобиль. Салон оказался куда просторнее кэба, в нем приятно пахло кожей и каким-то легким цветочным ароматом.

Сев вперед, водитель крутанул небольшой красный вентиль на панели перед собой, затем синий. Запрыгали какие-то стрелки, послышалось шипение, затем двигатель словно бы чихнул, автомобиль слегка качнуло, и из трубы повалил пар. Тогда водитель потянул на себя большой рычаг, и мы покатились вперед, быстро набирая скорость. Автомобиль шел мягко, плавно, совсем не так, как экипажи, и я понимал, почему всё больше богачей пересаживаются с лошадей на паровую механику – за ней будущее.

Яркий высунул голову из сумки и с интересом оглядывался по сторонам. Я решил позволить ему выбраться и удовлетворить свое любопытство. В машине кроме нас был только водитель, и едва ли он сразу побежит сдавать нас Стриксам. Оглядевшись по сторонам, Яркий забрался мне на колени и принялся смотреть в окно.

– Твой друг живет в порту? – спросил я у Ники.

– Нет. С чего ты взял?

– Так мы же едем к причалу, разве нет?

Девушка, прикрыв ладошкой рот, издала легкий смешок.

– В чем дело?

– Прости, просто это забавно. Ты прежде не бывал в Драгосе?

– Пару раз, но только проездом. А что? Причалом здесь зовется что-то иное?

Ника указала на одну из шести башен, что высились в самом центре города, и я сразу же понял свою ошибку. Башня, вот куда мы ехали. Четвертая башня – четвертый причал для дирижаблей.

Драгос, Фейрис и Азур были самыми массовыми пользователями этих летательных аппаратов. В других городах они как-то не прижились, и только в этих трех пользовались популярностью, а для них были возведены специальные башни причалы. Но если в Азуре или Фейрисе таких башен было две или три, то в Драгосе – целых шесть, ведь местные жители могли позволить себе частные дирижабли. Различных размеров и цветов сигаровидные аппараты парили в облаках над Драгосом в довольно большом количестве.

– Так твой друг живет в башне? – уточнил я.

– Ну… почти, – уклончиво ответила Ника. – Сам увидишь.

Дальше мы ехали молча, и я почти с тем же интересом, что и Яркий, смотрел в окно. Прохожие Драгоса были ничуть не менее занимательными, чем сам город, а то и более. Стоит ли говорить, что охраны здесь было намного больше, чем самих горожан. И я говорю не про полисменов. Их-то как раз видно не было за обилием статных вооруженных людей из частных военных организаций. Кроме них, а также посыльных и прислуги, по городу прогуливались преисполненные собственного достоинства статные господа и дамы в ярких нарядах. В отличие от жителей того же, осточертевшего мне Мистрейда, они никуда не спешили, не неслись, сломя голову – для этих целей они могли воспользоваться своими экипажами, автомобилями или мифридами, коих мы встретили немало по пути. А оказавшись на улице, они чинно прогуливались, наслаждаясь беседой или собственными мыслями. У большинства мужчин я заметил трости, большинство женщин носили пышные шляпки с пестрыми перьями, но на этом общие элементы одежды заканчивались. В Драгосе модные течения не популярны, ведь его жители стремились к индивидуальности своего образа, для чего нанимали на работу собственных портных и цирюльников, и гордились тем, что только они одни могут носить подобные платья и костюмы. Этих людей окружали не только слуги да охрана. Очень многие водили на поводках собак, самых разнообразных пород, от изящных селенианских борзых до маленьких декоративных терьеров из Фейриса. Но и собаками всё не ограничивалось. Многие жители Драгоса могли позволить себе произведения Годвинов. Я видел девушку в компании похожего на тигра существа с янтарной шерстью, видел джентльмена, на плече которого сидело существо, напоминающее смесь ящера и попугая, видел молодую пару, верхом на огромном пушистом создании, размером с волхаринского медведя. Были и те, кто предпочел кукол Рейнов. Особенно много было почтовых механических птичек, вроде той, с которой я отправил послание Морису из храма в Мистрейде. У одной девушки сидел на плече механический паук, а рядом с молодым белокурым пареньком в ослепительно-белом костюме вышагивала на четырех механических лапах… кто бы вы думали? Фотокамера! Да, самая настоящая большущая фотокамера следовала за своим хозяином, сверкая линзами. Удобно, черт возьми.

От всего этого многообразия у меня пестрило в глаза. Драгос, пожалуй, следовало бы посещать временами, хотя бы для того, чтобы узнать, что вообще в жизни бывает, и что бы я мог себе позволить, обладая внушительным счётом в банке.

В какой-то момент поездки раздался оглушительный рев, и перекресток впереди нас пересек, оставляя за собой черный след дыма, какой-то аппарат, на такой скорости, что разглядеть его не представилось возможным.

– Что это было? – спросил я у невозмутимого кучера.

– Пьер Фитцджеральд, сэр, – ответил он.

– Автоконструктор? – уточнила Ника.

– Он самый, мисс. Обкатывает свой новый болид.

Пожалуй, что если бы я продолжил удивляться всему увиденному в Драгосе, то, наверное, оставил бы свою нижнюю челюсть на полу автомобиля, но благо, приехали мы довольно быстро. Водитель высадил нас у самого подножия высоченной башни из белого камня – Четвертого причала – вокруг которой гроздями висели разнообразные дирижабли.

– Нам туда, – Ника указала на распахнутые настежь двери, к которым вела широкая лестница.

Я обратил внимание, что чем ближе мы подъезжали к пункту назначения, тем скованней и задумчивей становилась Ника. Казалось, будто ее что-то беспокоит. Не то, чтобы это было очень заметно, и все же признаки волнения становились очевидны для внимательного наблюдателя. Из голоса девушки пропали шутливые легкие нотки, она стала серьезной и крайне сосредоточенной.

– Всё хорошо? – спросил я, когда мы поднимались по ступеням к башне.

– Да, конечно. А что? Почему ты спросил?

– Не знаю… – пожал я плечами. – Просто спросил.

– Все хорошо, – еще раз повторила Ника, то ли для меня, то ли для себя самой.

Мы вошли в просторный зал, одновременно похожий на холл гостиницы и на кассовый зал железнодорожного вокзала. Вдоль одной стены находились окошки касс, к которым тянулись длинные очереди, вдоль другой располагались широкие диваны и кресла с красной обивкой, на которых сидели люди с саквояжами и чемоданами – по-видимому, ожидающие своих рейсов пассажиры коротали время, кто – читая газету или книгу, кто – потягивая кофе или дремля. На стене, над их головами, красовались в рамах фотографии и картины с дирижаблями различных моделей, размеров и форм.

Мы прошли через весь этот холл прямиком к ряду сомкнутых дверей, у которых так же толпились люди. И только оказавшись вблизи них, я понял, что это двери лифтов. Прежде об этих чудесах техники я только слышал и никогда в таком не бывал. Конечно, прежде мне никогда и не требовалась забираться на такую высоту, и если подумать, то наличие лифта в таком здании не только логично, но и необходимо, а не то большинство пассажиров лишатся сил еще только на полпути к своему дирижаблю. И все равно, их наличие меня поразило. Но Ника не остановилась ни у одной из дверей, а, пройдя вдоль них, свернула за угол. Здесь тоже находились несколько лифтовых дверей, но возле них уже не было народа и стоял только один молодой парнишка в красном пиджаке и белой рубашке с бабочкой.

– Добрый день, мисс, – поприветствовал он Нику. – Это лифт для…

– Я знаю, – перебила она и продемонстрировала ему какой-то маленький золотой ключик.

– Прошу прощения, мисс, – раскланялся перед ней лифтер.

Обернувшись, он распахнул двери лифта, за которыми оказались еще одни. Лифтер быстро раздвинул и их, спешно отскочив в сторону, и пригласил нас войти в кабину.

– Заходи, Клиф, чего встал? – потянула меня за рукав, Ника

Лифтер вошел следом и затем проделал обратные операции, захлопнув сначала внешние двери, потом внутренние. Все звуки стихли, и мы остались втроем под светом довольно яркой электрической лампы в изящном плафоне, стилизованном под морскую ракушку.

– Прошу вас, мисс, используйте свой ключ.

Ника подошла к панели в стене, на которой располагалась замочная скважина и, вставив в нее свой ключик, повернула на четверть оборота. Лифтер взялся за рычаг у другой стены и с усилием переместил его в крайнее правое положение. Что-то грохнуло за стеной, кабина качнулась, свет моргнул дважды, и я почувствовал, как мы стали подниматься вверх. Ощущения были довольно странными, непривычными. Я чувствовал движение, подъем, от этого становилось немного страшно, но при этом и крайне увлекательно. И пусть я ничего вокруг не видел, возникло неописуемое осознание того, что мы ползем в этой кабине вверх по длинной шахте, поднимаемые неведомыми мне чудесами научного прогресса. По коже побежали мурашки.

Яркий не мог оставить происходящее без внимания и снова показал голову из сумки, с интересом уставившись на лифтёра.

– Слушай… – начала вдруг Ника. – Я кое-чего тебе о нем не сказала.

– О нем? О том, к кому мы идем, ты имеешь в виду?

– Да. Ничего важного, не волнуйся, – теперь свою нервозность Нике уже никак не удавалось скрыть, да она, похоже, больше и не пыталась.

– Ну что же, пути назад нет, я так понимаю, а потому самое время рассказать мне что-то важное об этом парне, – наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал я.

– Его зовут Зекари Видж. И мы… ну… раньше были вместе.

– Вместе? – переспросил я. – То есть, ты и он…

– Были парой, да, – закончила за меня Ника. – Но всё уже кончено, давно. Года полтора прошло.

– Ты намекаешь на то, что он может затаить обиду на тебя?

– Нет, никаких обид. Просто, он довольно эксцентричный. И у нас… были… сложные отношения.

– К чему это ты?

– К тому, чтобы ты не обращал внимания, если он… ну там… скажет что-то.

– Что, например?

– Ну не знаю… что-нибудь.

– А что он мне может такого сказать?

– Я не знаю. Просто предупреждаю.

– А по сути, сбиваешь с толку. Я теперь не знаю, чего ждать.

– Все будет нормально, Клиф. Просто, если он вдруг решит… ну… что мы пара, он может стать язвительным.

– А с чего бы ему так решать?

– Да ни с чего, я согласна. Просто, если он… вдруг… решит так, то может начать говорить глупости.

– Какие, например?

– Да всякие. О нас с ним, о нашем прошлом. Ты, главное, не обращай на это внимание. Между нами давно уже ничего нет.

– А это имеет значение?

– Нет. Просто… хочу, чтоб ты знал. – Ника отвернулась и быстро добавила:

– Забудь.

«Как только ей это удалось – сказав столько слов, не донести ни капли полезной информации и оставить в полнейшем неведении о сути всего этого внезапно вспыхнувшего и так же внезапно угасшего разговора?!» – подумал я теперь после слов Ники, не зная, чего и ждать от предстоящего знакомства.

Кабина лифта снова дрогнула, свет мигнул трижды.

– Прибыли, – сообщил Лифтер, и распахнул двери.

Мы вышли в небольшой холл с двумя дверьми, расположенными с обеих сторон от лифта.

– Хорошего вам дня, – попрощался Лифтер и закрыл двери.

Послышался металлический рокот, с которым лифт снова пополз вниз.

– Куда ведут эти двери? – спросил я.

– На этом уровне, с южной стороны башни располагаются два причала, – сообщила Ника. – Нам нужен вот этот.

Она подошла к правой двери и, отперев ее все тем же ключом, распахнула. Неожиданный порыв ледяного ветра чуть не сбил меня с ног.

– Ох, прости, Клиф! – закричала Ника сквозь свист ветра. – Забыла предупредить об этом!

– Куда мы идем?!

– В его дирижабль, куда же еще?!

– В дирижабль?! – переспросил я.

– Да! Иди за мной!

Мы вышли на открытое пространство. Впереди действительно висел дирижабль. Не очень большой, по сравнению со многими другими, и все же его гондола была размером с меленький частный дом. К ней тянулся хиленький на вид помост, прикреплённый к стене здания несколькими стальными тросами и тонкими балками. При виде этой конструкции у меня перехватило дыхание, но Ника уверенно шагнула вперед и направилась к дирижаблю, закрываясь руками от ветра. Я не мог позволить себе отстать и пошел следом, стараясь не смотреть вниз.

Ветер нещадно трепал нашу одежду, а помост скрипел, лязгал и раскачивался с такой силой, что в какой-то момент я преисполнился уверенности, что вот сейчас он оторвется, ко всем чертям, и вместе с нами полетит вниз. Однако же не оторвался, и мы успешно добрались до массивной стальной двери. Ника рванула вниз тяжелый рычаг и потянула дверь на себя. Следом за журналисткой я зашел внутрь и помог закрыть дверь. Ветер, казалось, стал еще яростнее в этот момент, мешая нам сбежать от его неистовых порывов. Нам все же удалось захлопнуть дверь, после чего на уши резко навалилась тишина.

– Могла бы предупредить, что мы идем в дирижабль, – сказал я Нике.

– Мог бы к этому моменту уже и сам догадаться, – парировала Ника. – А вообще, мне хотелось сделать тебе сюрприз.

Яркий, который не успел забраться в сумку, когда мы вышли на помост, теперь свисал из нее подобно пьяному и озирался по сторонам ошалелыми глазами. Шерсть у него между рогами встала дыбом, и выглядел зверек весьма комично. Однако, потешаться над ним не возникало желания, ведь я выглядел точно так же.

– Поздравляю, у тебя получилось.

– Ниииика! – раздался позади нас высокий мужской голос. – Явилась, как гром с неба! Все так же прекрасна… о нет, еще прекраснее прежнего!

Обернувшись на голос, я увидел в дверях, ведущих вглубь гондолы, мужчину, примерно моего возраста или немного старше. Его черные волосы были уложены назад и блестели от чрезмерного количества лака, позволяющего им в таком положении оставаться. У него были: длинный острый нос, худое лицо и глубоко посаженные серые глаза. Над верхней губой росли ухоженные жиденькие усики, а под нижней – красовалась бородка. Мужчина был одет в белую рубашку с закатанными рукавами, серые брюки, и стоял на полу босиком.

– Всё цветешь, – подойдя к Нике, он крепко обнял ее и громко чмокнул в щеку. – Никак, пьяна или влюблена?

– Привет, Зак, – чуть отстранившись от него, сказала Ника. Ее щеки зарумянились.

– Не ожидал тебя увидеть, хоть и очень этого желал, признаюсь.

– Я к тебе по работе.

– А разве бывало иначе? О, да ты и друга привела.

– Клиффорд Марбэт, – я протянул ему руку.

– Заккари Видж. Ну, проходите, незваные гости. Только обувь оставьте там.

Сняв ботинки, я прошел за Никой в дверь и оказался в просторном, длинном зале, вся противоположная стена которого была окном, и из него открывался невероятной красоты вид на Драгос, от которого перехватывало дух. Мои ноги ступили на стелящийся по всему полу, мягкий серый ковер. По всей комнате, тут и там, располагались в совершенно хаотичном порядке разнообразные мягкие кресла, пуфики и подушки. У правой стены находился сервант, полки которого были уставлены различными бутылками алкоголя, сигарами и трубками. С противоположной стороны, в шкафу со стеклянными дверцами хранилось огнестрельное оружие в большом многообразии. Пахло здесь хентийскими благовониями и дорогим табаком.

Яркий выбрался из сумки и, спрыгнув на пол, стал с осторожность и интересом изучать помещение.

– Интересный у вас зверек, – сказал Заккари. – Годвинский?

– Не совсем.

– Нам нужна помощь, Зак, – вступила Ника, словно не желая, чтобы мы с этим парнем общались. – Нужны твои связи и смекалка.

– Они всегда пользовались у тебя популярностью. Но раньше ты ценила и другие мои… м-м-м… достоинства. Если ты понимаешь, о чем я…

– Не имею представления. Ситуация действительно серьезная, Зак. Ты нас выслушаешь?

– Да я бы с радостью, ты же знаешь. Всегда готов выслушать старого друга. Особенно такого дорогого друга, как ты, с которым нас столько связывает. И пусть ты не чиркнула мне ни строчки за последний год, ни заскочила на часок-другой, чтобы повспоминать былое – я не в обиде. Но вот знаешь, у меня нынче столько дел, жизнь кипит, и не уверен, что найду время для тебя и очередной твоей сенсации.

– Черт возьми, Зак, не будь задницей. Дай нам только пять минут, и обещаю, после ты и сам попросишь рассказать все до конца.

– Ника, Ника, все такая же авантюристка. А я вот, знаешь ли, не стою на месте, живу, развиваюсь. Так что….

Тут из-за одной из полуоткрытых дверей в комнату вошла обезьяна. Совсем небольших размеров, с короткой пепельно-серой шерстью, с длинным цепким хвостом. Она была одета в короткие штанишки, опоясанные ремнем с инструментами для мелкой работы. На лбу красовались большие сварочные очки с толстыми темными стеклами.

– Это Безумный Смех, знакомься, – бросил мне Заккари непринужденно.

И тут, к моему глубочайшему удивлению, обезьяна заговорила:

– Это что еще за хлыщ? – сиплым, будто прокуренным голосом проговорило животное, разглядывая меня.

Этот вопрос зверь задал, не открывая рта, но я четко услышал слова, они прозвучали в воздухе, и не было никаких сомнений в том, что сказала их именно обезьяна.

– Чего он на меня так уставился, Зак? Может, психопат-зоофил какой-то? Пусть отвянет, а не то я его быстро…

– Ты – фамильяр? – озвучил я свою догадку, и в комнате тут же воцарилось молчание. Все, кто здесь был, воззрились на меня. Все, кроме Яркого, который с интересом разглядывал обезьяну-фамильяра.

О подобных существах я знал, но никогда прежде с ними не контактировал. Более того, я, как и большинство жителей Адверса, не практикующих взаимодействие с иными пространствами, долгое время ставил под сомнение само существование фамильяров, считая их не более, чем красивой выдумкой. Это было, конечно, до того, как я познакомился с Морисом Картером, и тот развеял мое невежество в данном вопросе. Однако, более реальными после этого для меня фамильяры все равно не стали. Ведь даже знай я об их существовании наверняка, все равно, при встрече никак не смог бы отличить фамильяра от обычного животного. Прежде не смог бы. А теперь, кажется, мне удалось это без труда.

– Так ты тоже мастер? – теперь Заккари Видж заинтересовался мной куда больше. – Прости, что не признал сразу. На твоей руке я не заметил никакой метки. С чем взаимодействуешь, если не секрет?

– Ни с чем, – быстро ответил я, переводя на него взгляд. – Я не мастер.

– Но как ты тогда понял, что Смех – фамильяр?

– Мутный тип, Зак, – снова подала голос обезьяна. – Не нравится он мне.

– Да он же болтает без умолку.

– Ты его слышишь? – поразилась Ника.

– Каждое слово. А ты нет?

– Нет. Ну, то есть не совсем. Я чувствую его эмоциональный посыл, но и это далось не сразу. Только после некоторого времени, проведенного с ним рядом. Как же тебе это удалось?

Я ничего не ответил, но, кажется, начал понимать, в чем тут дело. Фамильяр, как объяснял Картер, эта следующая ступень для некоторых исключительно талантливых мастеров, практикующих взаимодействие с иным пространством давно, часто, и достигших в этой сфере колоссальных высот. Все дело в том, что ресурсы нашего организма ограничены. Большинству мастеров их хватает на всю жизнь, но некоторые погружаются в свое дело так глубоко, что в итоге упираются в стену, попытки проломить которую могут обернуться потерей контроля над призванными из иного мира силами, что, в лучшем случае, приведет к гибели самого мастера, а в худшем – к настоящей катастрофе пугающих масштабов. В этот момент, конечно, им следовало бы остановиться и довольствоваться уже достигнутыми высотами, но когда человека сдерживали границы? В нашей природе заложено совсем обратное, не пасовать перед преградами, а находить способы преодолевать их. Так, не способные летать, мы изобрели дирижабли; ограниченные в скорости передвижения, мы оседлали лошадей, а затем создали автомобили и поезда. Фамильяры, грубо говоря, стали еще одним подобным средством, позволяющим нам расширять собственные возможности. Для создания фамильяра мастер подбирает себе животное, заботится о нем, обучает, параллельно наращивая его связь с иным пространством, чтобы в урочный час, когда решит, что время пришло, создать своего, так называемого, метафизического двойника, который воплотится в теле этого животного. Данная техника намного старше Университета, и по мнению некоторых историков, уходит корнями к самому прото-миру. Возможно, поэтому она столь сложна и неточна, что в мире едва ли наберется хотя бы пара тысяч обладателей фамильяров, отчего, собственно, и ходят в народе слухи, что все эти россказни про разумных зверей просто байки и не более. Что в итоге получает мастер от такого создания? Предохранитель на случай потери контроля, дополнительный приток силы в работе с иным пространством, способ развивать свое мастерство дальше и достигать в нем новых вершин. Ну, а еще он получает верного компаньона, ведь и сам фамильяр начинает быстро развиваться, довольно скоро превращается в разумное, вполне осознающее себя существо.

Если вам всё это кажется довольно сложным и путанным, то поверьте – вам не кажется. Я сам не понял большинство из того, что пытался объяснить мне Картер. Думаю, чтобы понять все это, нужно самому быть мастером и на собственном опыте ощутить, что это такое – открывать врата в иной мир. Но для ответа на вопрос, почему я вдруг стал слышать и понимать фамильяра, не стоит погружаться в столь глубокие дебри. Он лежит на поверхности. Фамильяры разумны, ничуть не в меньшей степени, чем сами люди. Но вот способ общения у них совсем иной. Они передают информацию без слов, своего рода эмпатическими волнами крайне сложной структуры, и для того, чтобы понимать фамильяра, нужно обладать очень высоким уровнем метафизической чувствительности. Именно благодаря ей мастера чувствуют мембрану, разделяющую пространства, и могут разрывать ее при должном опыте. Но для обычного человека это недоступно, и пусть бытует мнение, что подобную чувствительность можно в себе развить, реальность такова, что слепому от рождения будет очень сложно объяснить, что собой представляют цвета и краски. Врожденные таланты всегда будут куда выше, чем приобретенные посредством долгих и упорных тренировок, и можно сказать, привитые насильственным путем. В моем случае талантов не было совсем, но я не чувствовал себя обделенным и никогда не стремился это как-то исправить. Моя чувствительность была столь низкой, что я не услышал бы фамильяра, пожалуй, проведя рядом с ним и десять лет к ряду. Но вот в моей жизни появился Яркий, и, похоже, что наша с ним связь повысила мою метафизическую чувствительность на несколько десятков, если не сотен ступеней. Радоваться тому, удивляться или пугаться, я еще пока не решил.

– Интересных ты ко мне приводишь друзей, – оценил Заккари, не сводя с меня глаз.

– Теперь готов нас выслушать? – ухмыльнулась Ника. – Или у тебя всё еще уйма дел? Раз так, то мы пойдем, не станем тебя отвлекать.

– Пожалуй, что я смогу выкроить для вас минутку-другую, – Заккари расплылся в улыбке, продолжая изучать меня пытливым взглядом. – Присаживайтесь. Глотнете чего-нибудь горячительного?

Следующий час я, расположившись в одном из удобных кресел, снова пересказывал мою историю встречи с Ярким, испытывая ощущение, что рассказываю ее уже в сотый раз, да и вообще делюсь ею с каждым встречным. Безумный Смех не стал меня слушать и удалился, захватив с собой небольшую бутылочку из серванта с алкоголем и прикурив сигару. Яркий просидел все это время возле окна, как завороженный разглядывая стелящийся под нами город, разделенный искрящейся в солнечных лучах бурной рекой, по которой плыли тени облаков. Я и сам то и дело устремлял свой взгляд на этот вид.

– Где ты только нас таких находишь, Ника? – ухмыльнулся Заккари, когда рассказ мой был окончен.

– Везет, – пожала она плечами.

– Везучая ты. И мой камушек, гляжу, тебе в этом помогает.

Ника лишь потупила взгляд.

– А ты, наверное, не знал, Клиф, что когда-то и я был ее сенсационным материалом, – обратился Заккари ко мне.

– Не знал, – ответил я с безразличием, в надежде, что Заккари почувствует его и не станет продолжать. Я ответил так не столько потому, что не горел желанием знать эту историю, сколько, потому что чувствовал, как скованна и смущена Ника.

– Да, да, я был героем ее статьи, – продолжил Заккари. – Серый плащ, который сбежал из организации. Наша Ника вцепилась в этот материал мертвой хваткой.

«Серый плащ?» – поразился я про себя. Если бы Ника сказала мне об этом раньше, я бы точно не согласился наведаться к нему в гости.

Серые Плащи – секретная организация Конгломерата, занимающаяся внешней и внутренней безопасностью государства. Шпионы, агенты под прикрытием, они расследуют самые сложные и опасные дела, само существование которых должно быть скрыто от общественности. Естественно и всё, что происходит в самой организации, находится под строжайшим секретом. И однажды став агентом Серых плащей, ты остаешься им на всю жизнь. Надо ли говорить, что оттуда не уходят на пенсию? А если Заккари действительно сбежал от них, значит, у него проблем должно быть куда больше, чем у меня, ведь его врагами является не один, а сразу все кланы Конгломерата. Ника оказалась права в одном – такой парень точно не сдаст нас Стриксам.

– Но в отличие от тебя, это я ее отыскал, – продолжал Заккари. – С помощью того самого камушка, который ей впоследствии подарил, чтобы она могла находить свои следующие сенсации. Я искал талантливую и честную журналистку, и камень указал на нашу красавицу.

– Мы пришли к тебе не для того, чтобы былое вспоминать, Зак, – холодно проговорила Ника.

– Неужели? А ты вспоминаешь? Я вот часто вспоминаю нас с тобой.

Ника только фыркнула в ответ.

– Возможно, мне стоит оставить вас и возвратиться, когда вы вдоволь насладитесь воспоминаниями? – встрял я, напоминая о своем присутствии.

– Прошу прощения, Клиф, – ни в голосе, ни в глазах Зака извинений я не почувствовал. – Ты прав. Наше с Никой прошлое тебя не должно касаться. Я на мгновение забылся, ведь так давно не виделся со столь дорогим другом. Еще раз извиняюсь.

– Понимаю. Не нужно извинений, – ответил я фальшивой учтивостью на фальшивую учтивость.

Казалось, что воздух между нами тремя вот-вот должен был заискриться, подобно шерстке Яркого, от того напряжения, которое звучало в наших голосах и читалось во взглядах.

– Так у тебя есть какие-то идеи? – спросила Ника, желая наконец вернуть нас к актуальной теме разговора. – Что нам делать дальше?

– Нам? – с улыбкой уточнил Заккари.

– Им, – поправилась Ника, – и мне с ними, ведь это мой материал.

– Неужто, только лишь материал?

– Ты сможешь нам помочь? – спросила Ника более резко.

– Пока не знаю. Но на ваше счастье, как раз сегодня вечером я посещу одно светское мероприятие, в компании обворожительной молодой вдовушки. Там будет много представителей крупных кланов, и возможно, кто-то из Стрикосов заглянет. Будут и некоторые мои осведомители, так что я постараюсь что-то выяснить, а там уж посмотрим.

– И что мы тебе за это будем должны? – спросил я.

– Должны? – удивился Заккари.

– Ну, ты же не сделаешь все это бесплатно?

– Вот значит, каким Ника меня представила, – Заккари несколько раз цокнул языком. – Обидно даже. Ведь я столько раз помогал ей безвозмездно. Нас ведь связывали столь пылкие и сильные чувства, что и по сей день они просто не могут угаснуть в моей груди, а в твоей, Ника?

– Ко мне, надеюсь, в твоей груди чувства не вспыхнули? – проговорил я. – Если нет, то назови свою цену.

– Друзья Ники – мои друзья, – отмахнулся Заккари. – Пока так, ну а там посмотрим, во что мне все это станет.

– Хорошо. И во сколько завтра нам к тебе вернуться?

– Зачем же вам куда-то уходить? Оставайтесь. У меня есть свободные каюты.

Я взглянул на Нику. Мне хотелось отказаться, так как этот надменный тип Заккари совсем не пришелся по душе, но, с другой стороны, здесь Яркий не ощущал опасности.

«Может быть, все же стоит остаться?»

Я передал Нике право решать, и она только коротко кивнула мне.

– Мы останемся, – ответила она Заккари.

– Могу вам выделить одну шикарную каюты на двоих. Или раздельные поменьше?

– Раздельные, – твердо сказал я.

– Хорошо, – глаза Заккари хитро метнулись в сторону Ники.

– Смех! – прокричал он.

– Чего еще?! – из-за двери появилась обезьяна, сжимая в зубах почти истлевший огрызок сигары.

– Проводи-ка наших гостей в каюты. Раздельные! – Заккари сделал ударение на последнее слово, особенно выделив его.

– Нашел себе слугу, то же мне, – заворчала обезьяна.

– Не занудствуй. Будь вежлив.

Я поднялся с кресла, Ника тоже. И мы молча пошла за обезьяной.

– Марбэт! – воскликнул вдруг мне в спину Заккари. – Ну, конечно, теперь я вспомнил, почему мне так знакома эта фамилия.

– Неужто, ты читал его книги? – спросила Ника с недоверием.

– Книги? – искренне удивился Заккари. – Так ты писатель?!

– И довольно популярный, вообще-то, – ответила за меня девушка.

– Ну, если это художественная литература, то определенно не читал. Нахожу бессмысленным тратить время на подобное чтение, когда в действительности происходят события куда интереснее. Но фамилия твоя мне знакома. Ты не родственник Тессы Марбэт?

Мое сердце дрогнуло, и в горле застыл комок, который мне с трудом удалось проглотить и ответить:

– Муж. То есть… был… кхм… мы были женаты.

– Прими мои соболезнования. Я не знал ее как женщину, но как-то раз, лет пять или шест назад мне довелось побывать в Мистрейде и случайно попасть на ее выступление. Властитель всемогущий, сколь же великолепным был у нее голос. А слова в песнях просто завораживали. Особенно зацепила меня Баллада о Любви и Смерти.

– Я очень устал, Заккари, – проговорил я холодным и безразличным тоном, за которым скрывался целый шквал эмоций, рвущихся сквозь мою грудь. – И пойду, с твоего позволения, спать. Спасибо, что приютил нас.

– Конечно. Отдыхайте, – ответил он все так же беззаботно, словно и не поняв, какую боль только что причинил мне.

Я не стал встречаться взглядом с Никой, боясь, что выдам ей свои чувства, а лишь отвернулся и пошел прочь, проклиная этого человека, который, без сомнения, знал, что говорит и делает.

Свою «Балладу о Любви и Смерти» Тесса впервые исполнила на нашей с ней свадьбе. Для этого действа был разбит шатер в окрестностях Мистрейда, на живописном холме, относящемся к поместью Джерарда Финикса, старинного друга семьи Марбэт и одного из самых верных прихожан церкви Властителя Циклов, который любезно взял на себя большую часть организационных вопросов нашей свадьбы. Я был против этого, я не хотел ничего пышного, ничего помпезного. Я к такому просто не привык. Но родители Тессы настаивали на традиционной свадьбе, им было кого пригласить на этот праздник, да и Тессе тоже, ведь в Мистрейде у нее было множество друзей и знакомых, в большинстве своем тоже музыкантов или художников со схожими радикальными и смелыми взглядами на нынешнее общество. Словом, только мне одному некого было позвать. Но я не собирался сокрушаться по этому поводу. Ведь я женился на самой прекрасной женщине Адверса, я любил ее безгранично, и только это для меня имело значение. Все остальное же – лишь мишура, но, если ею Тесса хотела украсить тот день – что же, ее право. Я поддержал свою невесту во всех приготовлениях.

Леонард лично выбрал клирика, который обвенчал нас по всем канонам церкви Властителя Циклов. Мы стерпели это с улыбкой, как нечто необходимое, но никак не способное испортить нашего счастья. Церемония, впрочем, действительно была красивая. Стоя спиной друг к другу, в кругу из красных свечей, Тесса – лицом к закату, олицетворяя надежду на будущее, а я – лицом к надвигающейся с востока ночной темноте, знаменуя защиту от теней прошлого, мы слушали напевную молитву клирика, совсем еще юного протеже Леонарда Марбэта. В своей песне он обращался к Властителю Циклов с просьбой обратить на нас свой взор сегодня и благословить это событие на отражение в вечности. Что это значит? Я и сам до конца не понимаю. Главная доктрина Церкви Властителя Циклов гласит, что все циклично. Закат и восход, день и ночь, жизнь и смерть – лишь части одного целого. День переходит в ночь только для того, чтобы та снова стала днем. И сказать, что жизнь кончается смертью, для верующих будет правильно лишь на половину, ведь, согласно их убеждениям, смерть в итоге тоже закончится жизнью. Так повторяется цикл. Из раза в раз, снова и снова. Этим действом управляет Властитель Циклов – некое могущественное существо, маниакально одержимое желанием поставить идеальный вселенский спектакль. Опять и опять он, разочаровавшись в своей постановке, уничтожает мир, и все начинает сначала. Так было с прото-миром, так было и прежде бессчетное число раз. Мы никак не можем на это повлиять, но мы можем сделать в своей жизни что-то такое, на что Властитель Циклов обратит внимание, что он сочтет достойным части своего великого спектакля, и тогда это событие найдет отражение в вечности, то есть станет частью всех будущих циклов. Проще говоря, когда этому миру придет конец, когда он решит все начать сначала, мы с Тессой, если союз будет Властителем одобрен, снова вернемся в этот день в том, новом мире, каким бы он ни был и чем бы не отличался от нашего. По мне – так полная чушь. Но надо признать, что приятная чушь, дающая надежду на бессмертие, а что еще, в конечном счете, от религии требуется?

Когда клирик допел, нам было разрешено повернуться друг к другу лицом. Тесса выставила перед собой руки, ладонями к полу, и клирик повесил на них сомкнутую серебристую цепочку. Я продел в эту цепочку свои кисти, примерно до большого пальца, и Тесса опустила свои маленькие ручки, чтобы мы соприкоснулись ладонями.

– Навсегда, – сказал я, глядя в ее зеленые глаза.

– Навсегда, – сказал она, не сводя с меня взгляда.

– Рвите цепь, – провозгласил клирик, и мы потянули руки в разные стороны, она вверх, а я вниз.

Цепочка порвалась легко, она была изначально сделана из двух отдельных сегментов, скрепленных друг с другом очень слабо, чтобы порваться в определенном месте, после чего нам следовало взяться за оба ее конца, и потянуть на себя, разрывая еще раз, и у каждого из нас в итоге осталась равная половина цепочки. После свою цепочку я застегнул на правом запястье Тессы, а она свою – на моем левом. И все. Церемония была завершена. Клирик торжественно объявил об этом, раздались восторженные возгласы, аплодисменты десятков зрителей, но уже через мгновение все это стало маленьким и незначительным, было изгнано на задворки сознания, когда мы с Тессой слились в поцелуе, долгом, длящемся целую вечность, первом поцелуе супругов.

Затем последовали все положенные формальности: поздравления, подпись документов, утверждающих нас супругами в лице Конгломерата, для чего на церемонии присутствовал специальный человек, который засвидетельствовал наше бракосочетание, и, конечно же, пир, перемежающийся долгими речами гостей, чествующими наш союз, и вручениями подарков. Крайне утомительное мероприятие, признаюсь я вам.

Когда же солнце окончательно опустилось за горизонт, и зажглись разноцветные бумажные фонарики, украшающие наш шатер, Тесса взошла на небольшую сцену, которую ей уступила труппа музыкантов, нанятых для игры на нашей свадьбе. Я и не знал, что Тесса собиралась выступать. Похоже, никто кроме нее не знал. Тесса написала песню в тайне ото всех, чтобы исполнить ее в этот знаменательный день. Песню, которой суждено будет стать знаменитой на весь Адверс, песню, услышать которую в Мистрейд будут съезжаться люди со всех концов материка, песню, вдохновленную нашей любовью.

Тесса поднялась на сцену в своем пышном сиреневом платье, расшитом зелеными лентами в тон ее волосам. Взяв из рук своей подруги Лимы свою гитару, по-видимому, в тайне принесенную той на празднество, Тесса села на высокий стул и в наступившей гробовой тишине оглядела публику, застывшую в ожидании. Ее взгляд остановился на мне, и Тесса улыбнулась. Только счастливый человек может так улыбнуться. Я это знал, потому что и сам в тот момент был счастлив. И я улыбнулся ей в ответ, а потом шутливо нахмурился и поднял бровь, как бы спрашивая: «Что происходит?». Тесса лишь подмигнула мне и, убрав изумрудную прядь, упавшую ей на глаза, провела рукой по струнам и заиграла мелодию.

Имеет ли смысл описывать музыку? Можно ли ее описать? Едва ли. Музыка выше слов, древнее, она существовала задолго до того, как возникла речь, и просуществует много дольше. Музыка более универсальна, проста в своем совершенстве, ее не нужно обдумывать как слова, ее можно просто слушать, открыть ей душу и позволить заиграть внутри себя. Потому я и не стану описывать эту музыку, тем самым упрощая ее, низводя до слов. Но зато я могу описать чувства, которые она во мне всколыхнула. Это было нечто печальное. Грустное, но не безысходное. В песне Тессы не было обреченности, наоборот, в ней звучала надежда. Это было похоже на воспоминания о далеком счастливом времени, теплые, ласкающие разум, но одновременно с тем окрашенные грустью оттого, что все это прошло и больше никогда не повторится. Мелодия Тессы смаковала эту ностальгию, заставляла пропускать через себя всю грусть и тоску по ушедшему снова и снова, чтобы прочувствовать все ее ноты, все акценты, все тонкие мотивы.

Древний Бог Рунон нам с неба дарит серебро,

И часы пробили полночь. Всем мирам назло,

Кости обрастут вновь плотью, вопреки судьбе,

Холод мой согреть под силу только лишь тебе…

В словах этой баллады говорилось о смерти, но пела Тесса о жизни и о любви, сила которой позволила двум влюбленным, оказавшимся по разные стороны бытия, встретиться вновь где-то на границе мира живых и мира мертвых, там, где становятся явью сны, и остаться там вместе вопреки всем законам Вселенной.

Жизнь в холодном, мертвом сердце снова зародишь,

Призовешь из мира мертвых дух мой в мир живых.

Под луной споешь мне тихо о своей любви,

И в гробу открою снова я глаза свои.

В этом была вся Тесса – она не признавала полумеры, не разменивалась на абстракции и не боялась спеть о смерти так, как не посмел бы спеть никто другой. В ее лирике холодная и пугающая приземленность сочеталась с возвышенными романтическими порывами, и это наполняло песни Тессы особой красотой. Она не пыталась преподнести свои баллады как-то иначе, завуалировать их смысл, обернуть текст в приятную слуху упаковку, а наоборот, выставляла напоказ всё уродство действительности, вот только оно переставало казаться уродством и становилось красотой. Пугающей? Странной? Извращенной? Да, может быть, но зато подлинной.

Когда смолкла последняя нота, раздался шквал аплодисментов. Хлопали все, а я громче всех. Эта баллада тронула меня до глубины души, унесла куда-то очень далеко, за пределы этого мира и, вернувшись оттуда, я еле сдерживал рвущийся из груди восторг.

Тесса улыбнулась гостям, быстро смахнула со щеки слезу и поклонилась.

– Еще! – раздались возгласы. – Сыграй нам еще!

Она глянула на меня. Она хотела этого очень, я видел огонь в ее глазах, который могла зажечь только музыка. Пропуская каждую песню через себя, Тесса отдавалась своему делу полностью и без остатка. И я кивнул в ответ, жестом показав ей: «Играй. Это твой вечер».

– Еще одну, – сказала она слушателям. – Только одну, ладно? А то, наши музыканты совсем заскучают.

Гости зааплодировали, и Тесса снова начала играть, теперь уже одну из своих старых, куда более подходящих тону праздника и всеобщему веселью, песен. Некоторые пустились в пляс, другие подпевали и хлопали, а я стоял чуть в стороне и просто наслаждался ее музыкой и ее счастьем.

Конечно же, одной песней все не ограничилось и, закончив эту, Тесса тут же завела следующую, примерно на середине которой, ко мне подошел официант.

– Сэр, – проговорил он мне на ухо, – какой-то джентльмен спрашивает вас.

– Кто? – нахмурился я.

– Он не один из гостей, – голос официанта звучал настороженно. – Представился Грантом, сэр. Мистером Аланом Грантом. Он ожидает снаружи.

– Не может быть, – вымолвил я, хорошо зная это имя, но никак не ожидая его снова услышать.

– Мне стоит позвать охрану, сэр? Похоже, что он проник сюда без приглашения.

– Я разберусь, – заверил я официанта. – Проводи меня к нему.

Официант проводил меня к мистеру Алану Гранту – пожилому мужчине в сером костюме, никак не похожем на статного джентльмена, хоть он и пытался таковым казаться.

– Спасибо, – сказал я, завидев у подножия холма знакомую фигуру.

Официант быстро поклонился и удалился прочь.

– А я уж думал, что ты забыл, кто такой Алан Грант, – ухмыльнулся отец, обернувшись ко мне.

Как я мог забыть? Алан Грант был подставной личностью моего отца – археолог, искусствовед и коллекционер древностей, которым он прикидывался несколько раз, чтобы обстряпывать подвернувшиеся дела в музеях и на закрытых выставках. Я запомнил это имя лучше других только потому, что с ним было связано одно из самых крупных наших дел, после которого личности Алана Гранта пришлось кануть в лету, так как он сделался с тех пор и является по сей день, я думаю, одним из самых разыскиваемых мошенников Конгломерата.

– Что ты тут делаешь? – спросил я, подходя.

– Разве так встречают отца?

– Так встречают незваного гостя. Не помню, чтобы высылал тебе приглашение.

– А ты знал, куда?

– Нет, конечно.

– Вот я так и подумал, что приглашение не получил только потому, что ты не смог меня найти. Но оно же было, ведь правда?

– Зачем ты пришел?

– Поздравить тебя, зачем же еще?

Я не был рад его видеть, и на то имелись причины. Нас никогда не связывала с отцом особая родственная любовь, и когда я работал с ним, мы скорее позиционировались как коллеги, как учитель и ученик, но точно ни как отец с сыном. А когда я встретил Тессу, когда начал гулять с ней и понял, что могу стать кем-то еще, что у меня может быть иная жизнь, кроме жизни вора и бродяги, отец воспринял это очень резко. Мы наговорили друг другу тогда много всякого. В порыве злости он оскорбил не только меня, он оскорбил и мою мать, и саму Тессу, за что схлопотал по зубам, на чем, собственно, и закончился наш с ним последний разговор, около полутора лет назад. И за это время злость к нему во мне так и не остыла. Я многое бы мог ему простить, но ни его слов о Тессе и о матери. Быть может, кто-то скажет, что я перегибаю палку, и отец все это ляпнул сгоряча, что ему просто не хотелось терять сына. Но я-то хорошо успел узнать этого человека. Во-первых, он ничего не делал и не говорил на эмоциях, у отца всегда был холодный и расчетливый ум, и если он задел меня этими словами, то только того и желал. Во-вторых, сына он терять не боялся, иначе бы не сбежал от матери и от меня, он боялся потерять партнера, с которым ему открылись возможности, прежде недоступные. Да я, может, и растаял бы, дай он о себе знать раньше, хотя бы чиркнув мне письмо со словами извинения, но нет, ничего такого не было все это время, и вот, нате вам, объявляется на моей свадьбе, куда и приглашен-то не был.

– Поздравления приняты, спасибо. А теперь уходи. Это частные владения Финиксов. Знаешь, что будет, если тебя тут поймают без приглашения?

– А то, как же, – отец продолжал улыбаться. – Помнится, что мы с тобой не раз забредали в подобные места и в приглашениях не нуждались.

– Это в прошлом.

– Для тебя, конечно. Ты же теперь знаменитость.

Отец достал из кармана своего пиджака книгу и протянул мне. Я с удивлением взял в руки томик своего дебютного романа.

– Автограф оставишь?

– Ты его хоть читал?

– А как же? Но ничего нового в нем не нашел. Ты собрал книгу из своих старых сюжетов, хотя некоторые, которые нравились лично мне, не взял. Например, историю про моряков, угодивших на остров с драконом, помнишь такой? Как же он назывался…

– Штормовая гавань, – проговорил я, не веря своим ушам.

– Да, точно. Отличный был рассказ.

– Ты читал мои рассказы?

Я и подумать о таком не мог. Ведь я никогда не показывал отцу ни одного своего рассказа. Он никогда и не просил меня об этом, ни разу даже не поинтересовался, что же я там пишу. Тесса была первой, кто их прочел. Ну, я так прежде думал.

– Читал, конечно. У тебя всегда был к этому талант, сынок. Явно от матери, она тоже очень любила всякие истории и, думаю, могла стать писательницей, родись она здесь, а не в своей глуши.

– Но ты никогда не говорил мне об этом. Почему?

– А зачем мне было тебе это говорить?

– Ты знал, что у твоего сына неплохо получается писать, и даже не попытался поддержать меня в этом?

– А что могло из этого выйти? Я бы только потешил тебя иллюзиями и все.

– Иллюзиями? – я помахал перед ним книгой. – Разве это иллюзии?

– Это лишь удачное стечение обстоятельств.

– Никакой удачи, отец. Лишь мой труд, а еще люди, которые в меня поверили.

– И их деньги, – отец снова расплылся в улыбке. – Последнее, как мне думается, фактор решающий.

Тут мне крыть было нечем. Поначалу я отправил свои рассказы в несколько тематических журналов Мистрейда. Два или три напечатали, и на том все. Тогда Тесса предложила мне скомпоновать некоторые из них в роман. В нескольких рассказах и так фигурировал один и тот же персонаж, искатель приключений Нейтан Боунз. Его и решено было сделать главным героем. Два гексала я без устали корпел над перепечатыванием своих рассказов, введением в них сквозного сюжета и всяческого наполнения. На выходе роман все равно получился несколько разрозненным, но все же единым. И я отправил его в несколько издательских домов. Прошло почти полгода, наступила зима девяносто первого, но так никто и не дал мне ответа. Тогда Тесса поговорила с отцом. Я был категорически против этого, когда она предложила такой вариант в начале. Я был уверен, что всего смогу добиться сам, что мне не нужна помощь. Но эта уверенность, вселенная в меня Тессой, разбилась о камни суровой действительности. Я начинал хандрить, и тогда Тесса, больше не спрашивая моего решения, отправилась к отцу и попросила поднять свои связи, среди которых оказался Главный редактор издательства «Лерой и Сыновья». Он попросил только взглянуть на мою рукопись, которую какой-то редактор рангом пониже давно счел мусором и отправил в соответствующее место. Книга старшего редактора не заинтересовала, он имел дело с более именитыми романистами и не занимался начинающими. Но он передал рукопись своему другу в издательство более мелкого пошиба, куда я тоже свой роман отправлял и где он так же исчез безответно. Однако, во второй раз попав на глаза нужным людям, да еще и с соответствующими рекомендациями, мой роман получил зеленый свет, и закрутилось. Книгу издали в начале лета, и спустя два гексала, в семнадцатый день осени девяностого года мы с Тессой поженились, а сразу после праздника я собирался сесть за следующий роман, контракт на который подписал десятью днями ранее. Выходит, что весь мой успех стал следствием не столько таланта, с которым я так бы и остался мелким журнальным автором, сколько целого ряда не зависящих от меня переменных, главной и основой из которых являются связи. Потому, может, отец и ошибся, сказав про деньги, но все же был, в общем и целом, прав, – у нас с ним таких связей не имелось. Однако, его правота только ещё больше разозлила меня.

– Чем мне писать? – спросил я холодно, раскрыв книгу на последней странице.

– Прошу, – отец достал из внутреннего кармана своего пиджака карандаш и протянул мне. – Я подготовился.

Я быстро написал:

«Своему самому преданному поклоннику. Клиффорд Марбэт»

Поставив подпись, я захлопнул книгу, оставив внутри карандаш, и протянул отцу.

– Прошу. А теперь уходи.

Но уходить отец не спешил. Он раскрыл книгу и прочел написанное.

– Марбэт, – проговорил он, словно пробуя мою новую фамилию на вкус. – А что, звучно. Ты смотри, и роспись придумал уже.

– Проваливай отсюда, – процедил я сквозь зубы. – Не желаю тебя больше видеть.

– Понимаю, ведь я напоминаю тебе о том, кем ты был еще совсем недавно, так?

– Нет. Ты лишь напоминаешь мне о том, по какой причине я не хочу рассказывать людям о своем отце.

– Вот как? Стыдишься меня? Моей работы?

– Отнюдь. Мне неприятен ты сам, а не твоя работа, и становится отвратительно от мысли, что я мог что-то унаследовать от тебя.

– Однако же унаследовал. И очень многое.

Я промолчал.

– Скажи, сынок, долго ты еще собираешься во все это играть? – он махнул рукой в сторону шатра за моей спиной, – Думаешь, эта жизнь тебя примет? Думаешь, ты вхож в это богемное общество, потому что женился на аристократке и издал книгу? Я понимаю, ты молод, горяч, тебе хочется ощутить вкус иной жизни. Вот только эта жизнь – не твоя. Это общество пережует и выплюнет тебя, а в попытке стать такими, как они, ты не оставишь ничего от себя настоящего.

– Ты меня совсем не знаешь, как вообще можешь судить обо мне настоящем?

– Могу, потому что я твой отец. И я помню твою мать.

– Не смей упоминать ее, если не хочешь снова получить в зубы.

– Она была простой женщиной, Клиф, – продолжил он, пропустив мимо ушей мои угрозы. – Простой, доброй женщиной. В ее крови всего этого не было. В моей крови этого нет тоже. Следовательно, нет и в твоей. И этот мир не даст тебе сей факт забыть.

– И на что же ты рассчитываешь? Что я сейчас прислушаюсь к твоим словам и сбегу с собственной свадьбы? Сбегу с тобой, обратно в воровскую жизнь, к бродяжничеству, потому что это якобы у меня в крови?

– Нет. Вовсе нет. Развлекайся, пока тебе это по душе. Я тоже был молод, я помню, каково это. У тебя красивая жена, ты становишься знаменитостью. Так что развлекайся, но помни мои слова, хорошо? А когда придет осознание, что все стало иным, а оно придет, поверь мне, ты вернись мысленно к этому разговору. Когда поймешь, что от всего окружающего тебя начинает тошнить, что жена из пылкой красавицы превратилась в раздражающую занозу, что мир вокруг сминает тебя так, что хочется кричать, ты не прогибайся, не ломайся, а беги. Беги без оглядки, пока твоя собственная жизнь не превратилась в тюрьму.

– Как ты сбежал от нас с мамой?

– Не кори меня за это, Клиф. Твоя мама умерла не по моей вине, и даже останься я с вами, никак не смог бы этому помешать. А то, что я ушел, – он развел руками, – такова уж моя натура. Я не создан для семейной жизни, для рутины, для обычных домашних хлопот.

– Клиф! – услышал я позади себя голос Тессы и оглянулся.

Она стояла на выходе из шатра, на самом краю света, и смотрела на нас. Кто тут со мной, Тесса едва ли могла бы понять.

Отец достал из своего кармана записку и протянул мне:

– Это адрес. Комната в Кроносе. Я приобрел ее специально для тебя. Считай это моим свадебным подарком, сынок. Сможешь там схорониться и найти инструкции, как меня отыскать. Тебе это понадобится однажды, поверь. Придет день, и ты захочешь свободы.

Я взял из его рук записку, скомкал ее в кулаке и кинул к ногам отца.

– Уходи и больше никогда не появляйся в моей жизни.

– Ты об этом пожалеешь, сынок, – в его глазах сверкнула злоба. – Однажды ты вспомнишь мои слова.

– Катись к черту!

Я развернулся и пошел вверх по склону холма к Тессе.

– Что-то случилось? – спросила она, определенно заметив мое мрачное состояние. – Кто это был?

Я оглянулся, но внизу уже никого не было, только темнота.

– Просто призрак заглянул на вечеринку.

– Призрак?

– Несчастный призрак, – кивнул я. – Приходил погреметь цепями.

– На тебе лица нет.

– Это скоро пройдет. Дай только поцеловать тебя.

Это действительно сработало. Стоило только прильнуть к сладким губам Тессы, обнять ее и ощутить тепло, как весь навеянный отцом негатив улетучился. Я вспомнил, что нахожусь на своей свадьбе, что обнимаю супругу, в которую влюблен до беспамятства, что наши чувства взаимны, и это окрыляет.

– Ты написала прекрасную песню, – проговорил я.

– Она для тебя, – ответила Тесса, не выпуская меня из своих объятий. – Для нас обоих. И если ты хочешь, я не стану играть ее больше никогда и никому кроме тебя.

– Заманчиво, конечно, но я не могу так поступить. Это прекрасная песня, и ее должны услышать люди. Пусть знают о нашей любви.

Тесса наконец отстранилась и посмотрела мне в глаза.

– Сегодня я самая счастливая на свете. Спасибо тебе за это.

– Я люблю тебя, Тесс.

Я проснулся, задыхаясь от своей боли и от осознания, что все мне приснившееся давно прошло, что Тессы больше нет.

«Умерла! Умерла! Умерла!» – кричал мой разум. И я сжался, зажмурился, стиснул зубы, борясь с этой болью, но она была сильнее. Как ее вообще возможно выдержать? Как можно пересилить такую боль? Нет от нее ни лекарств, ни старинных методик. Нет в целом мире никого, кто смог бы от этой боли спасти.

Или все же есть?

Сквозь эту тьму, сквозь могильный холод, укрывший меня своим покрывалом скорби, я ощутил теплое прикосновение. Это был Яркий. Он лег рядом, прижался ко мне, и тем самым ненавязчиво напомнил, что я не одинок.

Не знаю, сколько мы так лежали. Десть минут? Час? Это оцепенение не было сном, как не было и бодрствованием, оно было пустотой, более всего похожей на забвение усопших, апатией, часто приходящей ко мне следом за болью. Ее развеял стук в дверь. Легкий, осторожный. Я открыл глаза.

На мир уже спустилась ночь, и комната тонула во мраке. Только сквозь маленькое круглое окошко – скорее иллюминатор – сюда проникал призрачный свет, позволяющий мне различить очертания мебели в этой маленькой каюте. Глаза Яркого сверкнули в темноте. Он сел на кровати и посмотрел на меня.

Стук раздался снова.

– Секунду, – ответил я гостю, скидывая с себя оковы тяжких сновидений и поднимаясь.

Оглядывая комнату, я заметил ее. Тессу. Она стояла у окна. Мой прекрасный призрак. Теперь одетая в то самое сиреневое платье, в котором была на нашей свадьбе, она смотрела на меня из темноты.

– Я больше так не могу, – почти беззвучно прошептал я и, не дожидаясь ее ответа, не желая его слышать, направился к двери.

Перед сном я снял только куртку, завалившись на кровать в брюках и рубашке, так что одеваться мне не потребовалось.

Я открыл дверь и увидел на пороге Нику. Она подняла на меня виноватый взгляд.

– Прости, Клиф, – проговорила она. – Я тебя разбудила?

– Нет. Я просто… лежал.

– Не спится, да?

– Немного поспал, но… – я хотел было сказать, что видел не самый приятный сон, но передумал. – А ты почему не спишь?

– Я тоже подремала, но долго спать не могла. Со мной такое часто бывает, когда увлекаюсь работой, так что можно назвать это моей профессиональной бессонницей. Пока не напишу статью, сплю по два-три часа в день, зато потом могу проспать сутки к ряду.

– Мне это знакомо.

– Не хотела тебя беспокоить, но тут у Зака одной совершенно нечем заняться. Вот и решила проверить – вдруг ты не спишь.

– И чем бы мы могли заняться тут вдвоем? – спросил я шутливо.

– О, для двоих тут как раз можно найти развлечения. Бильярд, музыка, и… – Ника подняла руку, в которой держала бутылку, наполненную ярко-зеленой жидкостью. – Ты когда-нибудь пробовал зеленую фею? Нашла у Зака в шкафчике. Если тебе не по душе, можем поискать там что-нибудь еще.

– А он не будет против?

– Думаешь, он их считает?

– Ну, если так, – я оглянулся к окну на силуэт Тессы. – Я с радостью составлю тебе компанию. Зеленая фея сойдет.

– Отлично, – просияла Ника.

Яркий выбежал из комнаты, и я закрыл за собой дверь, больше не оборачиваясь.

Заглянув на минутку в ванную комнату и смыв со своего лица остатки сна и скорби, я следом за Никой вышел в главный зал, где днем мы вели разговор с Заккари Виджем. Единственными источниками света здесь теперь были две лампы в белых плафонах, висящих на стенах, но полумрак делал этот помещение только уютнее.

– А капитан скоро вернется? – спросил я Нику.

– Думаю, что нет, – она подошла к столику у стены, на котором стоял фонограф.

– Думаешь?

– Если Заккари Видж повел некую молодую вдовушку на светский вечер, то бьюсь об заклад, что после приема они уединятся в каком-нибудь укромном месте, и он будет петь ей дифирамбы до самого рассвета. Полагаю, ты понял, о чем я толкую.

Я подошел к окну. Вид на город отсюда с приходом ночи стал еще более завораживающим, сказочным. Сверху, на чистом небосводе сияли звезды, а под ними лежал Драгос. Город светился желтым, теплым светом тысяч свечей и фонарей, оттесняя ночной мрак, и только река пролегала через этот океан света черной, извилистой тропой.

– Какую музыку предпочитаешь? – спросила Ника, открыв небольшой шкафчик и изучая цилиндры с записями.

Мне снова вспомнилась Тесса и ее музыка. Я быстро отогнал эти воспоминания.

– Положусь на твой вкус.

– Постараюсь не разочаровать. Хм… Сколько же тут прекрасных произведений. Зак собрал действительно впечатляющую коллекцию. Жаль только, что не из большой любви к искусству.

– А для чего же тогда?

– Чтобы производить впечатление, конечно. Это образ, Клиф. Его игра.

– Он так и на тебя произвел впечатление? Музыкой?

Я побоялся, что мой вопрос окажется слишком бестактным, но Ника ответила без тени стеснения:

– Да, и музыкой в том числе. И чтобы раскусить его игру, у меня ушло полгода. Зак очень талантливый актер, этого у него не отнять. И все же я смогла узреть истину. А узрев, сразу сбежала.

– Он, кажется, все еще неравнодушен к тебе.

– Это все тоже игра, Клиф, поверь мне. Он неравнодушен только к себе самому. Ну, может, еще к своему фамильяру. В остальном же, ты видишь и слышишь только то, что он хочет, чтобы ты видел и слышал.

Мне нечего было на это сказать. Снова вспомнились его слова о Тессе. Если верить Нике, то выходило, что он знал, что причиняет мне боль, и намеренно играл со мной.

«Вот ведь засранец!»

– Нашла, – наконец провозгласила Ника, вытащив один цилиндр из шкафа. – Думаю, вот эта отлично подойдет

Она поставила цилиндр в аппарат, подвела к нему иглу, раздалось мягкое шипение, и комната стала наполняться музыкой. Вначале заиграла скрипка, но к ней вскоре присоединился оркестр, в своем мощном, торжественном вступлении открывая перед слушателем дверь в трагическую историю города мертвых.

– Уильям Вильет? – спросил я оборачиваясь.

– Он самый, – улыбнулась Ника. – Падение Амбриджтона. Прекрасная опера. Всегда хотела послушать ее вживую.

– Я слушал.

– Правда?

Я кивнул.

– В театре имени Римара. В Мистрейде. Очень впечатляет.

– Могу себе представить.

Ника поставила на стол между двумя креслами два бокала и бутылку горькой настойки с изображенной на этикетке миловидной зеленокожей девушкой, в короткой юбочке, с крылышками за спиной и верхом на пушечном ядре.

– Признаюсь честно, я пила такое лишь раз.

– Нужен сахар, – сказал я. – А еще немного воды, чайная ложка и свеча.

– О, да тут эксперт, – ухмыльнулась Ника. – Сейчас все будет.

Я сел в кресло, а Яркий устроился у моих ног, глядя на город, стелящийся под нами сверкающим ковром. На столе стояла ваза с гроздьями зеленого винограда, персиками и грушами. Я взял персик, и только в этот момент понял, что ничего не ел со вчерашнего ужина в доме Мориса. Общая нервозность всего происходящего не способствовала аппетиту, и все же персик показался мне невероятно вкусным. Яркому я спустил две крупные грозди винограда.

Ника поочередно поставила на стол вазочку с кубиками сахара, кувшин с водой, свечу, положила коробок спичек и чайную ложку.

– И что нам со всем этим делать? – спросила она, садясь в кресло напротив.

– Сейчас покажу.

Я отложил в пустое блюдце косточку от съеденного персика и принялся за дело.

Положил на один из бокалов ложечку, а на нее кусочек сахара. Лил зеленую настойку на кубик сахара, пока бокал не наполнился до половины. Немного разбавил напиток водой из кувшина. Затем зажег свечу, и поднес ее к кусочку сахара – тот ту же вспыхнул и начал плавиться. Я наклонил ложечку так, чтобы сахар закапал в бокал, затем накрыл его ладонью, чтобы потушить пламя, и, размешав остатки сахара в бокале ложкой, поставил его перед Никой.

– Прошу, ваш напиток, мисс.

– Где ты этому научился? – спросила Ника, завороженно наблюдавшая за моими действиями, словно за каким-то мистическим ритуалом.

– Не помню, если честно, – признался я. – На какой-то вечеринке, наверное. Творческие вечера в Мистрейде – страшная скука, знаешь ли. Так что приходится находить себе развлечения самому.

Все те же действия я проделал и со вторым бокалом.

– Очень недурно, Клиф, – похвалила Ника мой коктейль, сделав небольшой глоток из своего бокала. – Спасибо.

– Ну, благодарить тебе в первую очередь стоит господина Заккари, который, сам того не зная, спонсирует наш сегодняшний вечер.

– Поверь, с него не убудет.

– Кстати об этом. Позволь полюбопытствовать, откуда же у него столько денег? Серым плащам так хорошо платят за службу, что они могут позволить себе собственный дирижабль и аренду причала в Драгосе?

– Не знаю, что там платят серым плащам, но Зак свое состояние нажил после того, как ушел от них. Он умело использовал весь нажитый на службе опыт и заработанные в криминальных кругах связи, став кем-то вроде консультанта, единственного в своем роде. Он составляет планы для хозяев нелегального бизнеса, советует воротилам подпольных дел, как им лучше вести свои дела в обход законов, как правильно скрываться от властей и от самих плащей, в том числе. А за это люди готовы выкладывать большие деньги, поверь.

– Верю, – кивнул я.

От глотка настойки в моей груди расплылось приятное тепло. Я взял из вазы еще один сочный персик и откинулся в кресле, снова устремив свой взгляд на город за окном и слушая обворожительный высокий голос Тильды Смит, исполняющей под гремящий аккомпанемент оркестра партию несчастной служанки Кары Моливейн в опере «Падение Амбриджтона».

– Какой будет твоя следующая книга? – спросила вдруг Ника.

– Я не знаю, – ответил я честно, застигнутый врасплох этим вопросом.

– Так ты ее еще не начинал?

– Нет. Много раз планировал, но с тех пор, как закончил «Право на Жизнь», я не садился за печатную машинку. Такое чувство, что больше никогда и не сяду. Может, уже и забыл, как писать книги.

– Чушь, – отмахнулась Ника. – Ты писатель, настоящий, как мы уже с тобой выяснили. – Она мне подмигнула. – Ты не сможешь бросить писать. И уж тем более, не сможешь разучиться это делать.

– Однако, минуло уже два с половиной года с тех пор, как я закончил свой последний роман. А я так и не написал ни единого слова.

– Это называется кризис, Клиф. Творческий кризис.

– Да пусть называется как угодно. Мне от того не легче.

– А тебе не кажется, что твой друг Картер был прав? Что ваша с Ярким история может стать отличной книгой?

– Может быть, – согласился я. – Но все будет зависеть оттого, как она закончится.

– Не любишь плохие концовки?

– Боюсь, что, если у этой истории будет плохая концовка, я уж точно никак не смогу ее написать.

– Пожалуй, что так, – согласилась Ника и, отпив из своего бокала, спросила:

– И ты не боишься?

– Чего?

– Плохой концовки вашей истории.

Я взглянул на Яркого, который продолжал завороженно изучать город за окном.

– Боюсь, – признался я, – но не потому, что плохая концовка сулит мне смерть. Смерти я давно перестал страшиться. Однако, я боюсь не оправдать его надежд. Боюсь, что все закончится для него там же, где и начиналось.

Я глянул на Нику и задал встречный вопрос:

– Ну, а ты не боишься?

– Что ваша с Ярким история закончится плохо?

– Что она закончится плохо и для тебя тоже.

– Я не впервые рискую, Клиф. Взять хотя бы Зака. Он дезертир Серых плащей. Ты хоть представляешь, насколько опасно было находиться с ним рядом? И все же, я была рядом, написала статью и опубликовала ее под своим именем.

– И что, они за тобой не явились?

– А какой смысл? Статья уже увидела свет. Убери они меня, сделали бы только рекламу моему материалу.

– Резонно. – согласился я.

– Поэтому риски, Клиф, меня, как видишь, не пугают. И все же, я действительно боюсь плохой концовки. Боюсь, потому что вы достойны большего, вы оба, и мне будет больно вас потерять. Хороших людей в этом мире не так-то часто удается встретить.

– Соглашусь. Но замечу, что я не один из таковых.

– Да неужели? И это говорит мне человек, который ради спасения первого встречного зверька ввязался в безумную авантюру, и теперь носится от полиса к полису наперегонки со смертью?

– Ввязался я в это не из-за того, что хороший человек, а потому что терять было нечего. Собственная жизнь давно осточертела, и мне было плевать, что с ней станет, – эти слова вырвались из меня практически против воли.

Должно быть, крепкий напиток начал действовать на мозг.

– Не верю. – Покачала головой Ника. – Будь это так, ты давно бы спился или пустил себе пулю в лоб.

– Ну, может, я был как раз на пути к этому.

– А может, ты просто заблудился и искал выход. И нашел его. – Ника кивнула в сторону Яркого. – Жизнь сильно бьет, Клиф. Поверь, я знаю. И всем нам порою, лежа в грязи, не хочется оттуда подниматься. Но ты поднялся. Иначе не был бы здесь.

– Прозвучало как отрывок из какого-нибудь любовного романа.

– Твоего, например? – ухмыльнулась Ника.

– Например, – кивнул я с улыбкой.

– Ну и что в этом плохого?

– Ничего. Но романы эти зачастую далеки от реально жизни. Люди так не говорят.

– Ты прав. В реальной жизни люди говорят о погоде, политике, сплетничают о соседях и обсуждают поступки очередного жеманного принца из крупного клана. Так пусть хоть в романах они поговорят о чем-нибудь стоящем.

Я ухмыльнулся и отпил настойки.

– Нет, правда, Клиф. Я говорю вполне серьезно. В книгах я находила больше смысла, чем в окружающем меня мире. Их персонажи были мне ближе и понятнее реальных людей. Я многое почерпнула из книг, они мотивировали меня к действию, заставляли верить в лучшее, они сделали меня той, кто я есть, не дали сломаться в трудную минуту. А твои романы – особенно.

– Что же в них такого особенного?

– Помнишь, я рассказала тебе о том, как попала в Миранду? Так вот, когда я оказалась за решеткой и ждала решения суда, я читала твой роман. Самый первый. Та потертая книжечка была одной из того немного, что мне позволили иметь при себе. Я читала ее и спасалась от той кошмарной действительности, которая меня окружала. Твоя книга поддерживала во мне бодрость духа, Клиф, и в этом нет никакого преувеличения, – щеки Ники раскраснелись, то ли от откровенности, то ли под действием зеленой феи.

– Представь же мое удивление, – продолжала она. – Когда я узнала, что в очередном своем деле должна пересечься с тобой, с человеком, написавшим роман, который не дал мне сойти с ума от страха и отчаяния. Но я рассчитывала увидеть совсем другого Клиффорда Марбэта. Толстого, возможно, бородатого, немного надменного писаку, который ничуть не похож на образ Нейтана Боунза, в которого я была влюблена… – тут она осеклась, смущенно отведя глаза и несколько раз махнув на лицо рукой, словно все сказанное было только следствием сильной духоты.

– Мне очень приятно все это слышать, – поторопился сказать я, чтобы сгладить неловкий момент. – Твои слова убеждают меня в правильности выбранного призвания. Ведь нет для писателя выше похвалы, чем заверения в том, что его книги для кого-то стали не просто приятным чтивом на ночь или, Властитель упаси, в уборной, но действительно важным воспоминанием, неким опытом и поддержкой в трудную минуту.

Ника лишь кивнула несколько раз, выражая признательность за мои слова, но еще некоторое время смотрела в сторону окна. На ее губах блуждала некая печальная улыбка, причина которой мне была совершенно не ясна.

Наконец, она заговорила веселым голосом:

– Только прошу вас, мистер Марбэт, не принимайте меня за одну из тех инфантильных девиц, которые при встрече со своим кумиром от счастья или от избытка чувств обмачивают свое нижнее белье.

– Надо полагать, что вы считаете себя совсем иным зверем, мисс Томас, и ваше нижнее белье всегда остается сухим? – ответил я в шутливо-пафосной манере.

– Если вас интересует состояние моего нижнего белья, мистер Марбэт, могли бы и сами проверить.

– Право, не стоит, – ответил я, продолжая разыгрывать джентльмена.

– А жаль.

Наше молчание наполнилось музыкой. Звучал второй акт оперы. Под гром оркестра и стон нагнетающих тревогу виолончелей на первом плане Амбриджтон начинала охватывать страшная чума. Люди умирали в считанные дни, а затем их трупы восставали, возвращались к жизни и блуждали по извилистым улицам темного города – о чем пели главные действующие лица этой истории. Все эти кошмарные события действительно имели место быть в шестьсот шестьдесят пятом году, когда город-полис Амбриджтон поразила неизвестная доселе эпидемия – чума, не просто убивающая его жителей, но и возвращая их к жизни в виде уродливых гниющих чудовищ. То была самая страшная и самая масштабная трагедия в истории Конгломерата. Город удалось покинуть немногим жителям. Однако, чуму смогли изолировать от остального мира, и теперь Амбриджтон, в народе переименованный в Город Мертвых, а также пол сотни лиг вокруг него, считаются запретной зоной.

В семьдесят втором году прежде малоизвестный композитор Уильям Вильет написал и поставил оперу «Падение Амбриджтона», посвятив ее своей дочери Саре, жившей с мужем в Амбриджтоне и не сумевшей выбраться оттуда во время эпидемии. Опера имела ошеломительный успех, стала одним из самых значимых произведений своего десятилетия, сделав ее автора знаменитым на весь Конгломерат, однако больше Уильям Вильет не написал ни одного произведения, вплоть до своей смерти в девяностом году.

– Так, хватит грустить! – нарушив оцепенение, в которое меня ввела музыка и пение Тильды Смит, сказала Ника и одним глотком осушила свой бокал.

– Ты танцуешь, Клиф? – спросила она, поднимаясь.

– Если честно, то не очень хорошо, – признался я, вспоминая, как хохотала Тесса над моими попытками научиться танцевать, уверяя, что мое сходством с медведем в эти моменты особенно сильно.

– Это неважно. Танцевать не нужно уметь. Нужно лишь хотеть всем сердцем, и тогда оно само получится. А вот я сейчас очень хочу танцевать. Ну, а ты, Клиф, составишь мне компанию?

– Только не под «Падение Амбриджтона».

– Тут я с тобой совершенно согласна. – Ника прошла к шкафчику с записями и снова открыла его.

– Вот то, что надо! – вскликнула она, доставая цилиндр. – Четверо из Тильдена.

– Никогда не слышал о них.

– Серьезно?! Ну, так вот они очень заводные ребята.

Опера прервалась, и через минуту заиграла скрипка, к ней присоединились ударные, затем гитара и труба. От этого мотива действительно хотелось пуститься в танец.

– Ну, давай же, Клиф, поднимайся, – призывала Ника, протягивая ко мне руки. – Я покажу тебе, как нужно танцевать.

Мне вспомнились танцы в таборе Лавинес. Нет, то, что Ника называла танцем, на них совершенно не походило, но мне оттого было куда спокойнее и легче. Мы взялись за руки и просто кружились по залу. Она, иногда подпрыгивая, то прижимаясь ко мне, то отстраняясь и хохоча от души, а я – просто следуя за ней и тоже смеясь так беззаботно, как не смеялся уже много лет.

– Смотри-ка, – Ника кивнула в сторону кресла, на котором я недавно сидел. Теперь по нему скакал Яркий, качая головой в такт музыке и кружась вокруг себя, словно в погоне за собственных хвостом.

– Кажется, ему нравится, – расхохоталась Ника еще звонче.

– Он танцует, Клиф. Танцует вместе с нами.

– Может, ты его возьмешь в партнеры? – шутливо спросил я. – А мне дашь просто напиться?

– Ну, уж нет, Клиффорд Марбэт. За кого вы меня принимаете? Не моя вина, в том, что нет здесь для него подходящей пары. Но я уже выбрала себе кавалера.

Сказав это, она остановилась и взглянула на меня своими золотыми глазами, и я понял, что эти слова Ники Томас шуткой были только наполовину, а может, и вовсе ею не являлись.

– Разве что мой кавалер не хотел бы продолжать этот танец? – теперь в ее вопросе уже не звучало веселых ноток.

– Возможно, он не самая лучшая для вас пара, – проговорил я тоже серьезно.

– Возможно, – согласилась Ника. – Как и я для него. Возможно, – повторила она, – а возможно и нет. Кому это решать, как не нам?

Я смотрел в ее глаза, полные надежд, честные, открытые, дающие мне прочесть ее, словно книгу, выставляющие все чувства и эмоции напоказ. Я смотрел в них и боролся с собой. Боролся с желанием поцеловать Нику и прижать к себе, почувствовать тепло ее тела и отдаться на волю своих желаний. Как же давно я не ощущал чего-то подобного. Как же сильно мне захотелось вновь познать, что это такое – быть с женщиной, сходить с ума от ее страсти, наслаждаться ее вожделением. И одновременно с этим я не мог себе этого позволить. Не мог, ведь тогда дверь в то прошлое, которое я так бережно хранил внутри себя, будет закрыта. Я позволю уже другой женщине подарить мне наслаждение.

«Имею ли я на это право? Не оскорблю ли тем самым память Тессы?»

– Не считай меня ветреной, Клиф, – снова заговорила Ника, так и не дождавшись от меня ответа. – Я не такая. Я не бросаюсь на каждого, хоть немного симпатичного героя своих сюжетов, как одержимая. До Зака у меня никого не было. Никого. И ты не представляешь, как ужасно я себя чувствовала, поняв, что позволила этому человеку обмануть себя, что подарила свои чувства тому, кто этого не достоин, и теперь уже не могла ничего возвратить. Я чувствовала себя грязной, порочной и униженной. Для кого-то подобная легкость в порядке вещей, но не для меня, Клиф, поверь. Хорошее воспитание можно получить и на самом дне Меркаты. Властитель… – она тяжело вздохнула. – Я не знаю, зачем говорю все это. Тебе о моих терзаниях знать совершенно ни к чему.

– С чего ты решила, что и я не окажусь обманом? Ты меня совсем не знаешь.

– Я не знаю твоего прошлого, Клиф, да, это так. Но я знаю каков ты сейчас. А все, что было в твоей жизни прежде, все, что тяготит тебя в собственном прошлом, для меня не имеет значения, - она осторожно прикоснулась к моему обручальному браслету, затем провела пальцами по ладони и сжала мою руку. - Я никогда бы не спросила тебя об этом, никогда не потревожила бы ту боль, что спит внутри тебя, и никогда бы не потребовала от тебя стать заменой того, что заменить никак нельзя. Я просто была бы рядом и позволила бы одному тебе решать, Клиф, чем ты хочешь со мной поделиться.

Я отвел глаза и увидел Тессу. Она стояла в дверях, на губах печальная улыбка и слезы в глазах.

«Я не могу! Не могу вечно жить прошлым! Но и отпустить его не могу! Что же мне делать?!».

Руки Ники выскользнули из моих пальцев, она отступила назад, словно почувствовав мой холод, мои сомнения.

– Прости меня, Клиф, прости за все это, и пожалуйста, забудь. Нам, и правда, стоит просто напиться. Сделаешь мне еще один свой коктейль? Пусть фея смоет мой позор.

И прежде, чем я что-либо успел ей сказать, Ника пошла к выходу, кинув через плечо:

– Прошу прощения, господа, я покину вас всего на минуту.

Как же сильно я возненавидел себя в тот момент, глядя Нике вслед.

«Слабак!» – крикнул я себе мысленно. – «Жалкий трус!»

Яркий сел на кресле, уставившись на меня с удивлением, словно вопрошая, почему мы вдруг перестали танцевать и веселиться.

– Я такой дурак, – сообщил я зверьку, опускаясь в кресло Ники. – Ты себе даже не представляешь.

Хотя, по взгляду Яркого, мне отчего-то подумалось, что как раз представляет. Кинув ему персик из вазы, на который тот покосился, я осушил свой бокал одним глотком и принялся делать еще напиток, чтобы только чем-то себя занять и не думать обо всем произошедшем. Но мысли сами собой лезли мне в голову, и я едва сдерживался от того, чтобы не запустить бутылку с настойкой в стекло, и не начать клясть себя во весь голос.

Ника вернулась, когда все уже было готово. Я поднялся, освобождая ей кресло, но девушка махнула рукой – мол, ей оно не нужно, – и опустилась на пол, взяв свой бокал со стола.

– Хочу выпить за то, чтобы вашу с Ярким историю ждал хороший финал. Все остальное неважно…

Она сделала внушительный глоток. По-видимому, Ника, и правда, решила хорошенько так напиться, может, чтобы забыть все, что мне наговорила.

Я тоже опустился на пол, покрытый теплым ковром, и выпил за нее тост. Из фонографа все еще звучали заводные мелодии квартета «Четверо из Тильдена», вот только теперь они совершенно не поднимали настроение.

Тяжелое молчание затянулось.

Потеряв к нам интерес, Яркий спустился на пол и снова сел возле окна, глядя на город.

– Похоже, что он оценил вид, – хмыкнул я.

– Когда я впервые тут оказалась, и сама не могла отлипнуть от этого окна несколько часов к ряду. Тогда была зима, снег падал с неба крупными такими хлопьями, и создавалось ощущение сказки.

Ника снова улыбнулась.

– Мне казалось тогда, что я стала главной героиней этой сказки, той самой принцессой, которая пускается в невероятные приключения. Однако же, довольно скоро я поняла, что мне отведена иная роль. Все эти истории, которые я нахожу, все эти сюжеты, в них уже есть свои герои. Мне лишь дается шанс описать их, рассказать людям, и не более.

– Это вовсе не значит, что тебя не ждет своя история, – как-то неуклюже я попытался подбодрить ее.

Ника лишь пожала плечами и сделала еще один глоток. Мы снова замолчали.

Скоро смолкла и музыка.

– Посмотрим, что там есть еще, – она поднялась, но я тут же взял ее за руку, останавливая.

Ника удивленно обернулась, но я решил, что больше не буду сомневаться.

«Пошло все к черту! Я должен, наконец, стать хозяином своей жизни, и сам выбирать дорогу. Когда еще, как не сейчас?»

Я потянул ее на себя, и Ника, потеряв равновесие и взвизгнув, повалилась мне на колени.

– Клиф, что ты делаешь? – расхохоталась она.

– Хочу попросить тебя, – ответил я, глядя на нее сверху.

– И о чем же?

– Ничего не требовать, ни о чем не спрашивать и просто быть рядом.

Она взглянула на меня с невероятной серьезностью и сказала без тени улыбки:

– Только если ты действительно этого хочешь.

Я опустился и вместо ответа поцеловал ее. Губы Ники оказались сладкими и горькими одновременно, как напиток, который мы пили. А еще они оказались теплыми. Прильнув к ним, мне не захотелось отстраняться. Все остальное исчезло, как только я закрыл глаза. Осталось только тепло ее губ. А затем я ощутил, как Ника обвила мою шею руками. От прикосновений ее пальцев по коже побежали мурашки, возбуждение нахлынуло на меня волной.

Бережно я уложил ее на пол, и наши взгляды встретились вновь. Она показалась мне тогда очень похожей на дикую лисицу, которая смотрит на приближающегося к ней человека с опаской, но не убегает, а в глазах читается желание доверять и одна лишь только просьба – не делать зла, быть ласковым и добрым, ведь сейчас она вверяет этому человеку свою судьбу. Я провел рукой по ее щеке и спустился по шее, гладя ее нежную, словно бархат, кожу и давая свое немое, но стоящее всех слов на свете, обещание не причинять боли, беречь, ценить и хранить в своем сердце. Затем страсть снова захлестнула меня, и мы слились в новом жарком поцелуе, уже совсем не таком неуверенном, как первый – теперь мы точно знали, чего хотим сию минуту.

Моя рука опустилась ниже. Гораздо ниже. Пальцы коснулись обтянутой черным чулком ножки и поползли вверх, захватив с собой подол платья. Все выше, и выше, и выше. Вот уже они достигли оголенной кожи, но не остановились на этом. Ника издала тихий стон и часто задышала, словно захлебываясь своим наслаждением, в то время как я продолжал осыпать ее лицо, шею и грудь поцелуями. Она развела ноги, и когда я оказался между ее бедер, резко обхватила мою талию и с силой прижала к себе. В ее глазах вспыхнуло неистовое звериное желание, когда она ощутила, насколько я возбужден, а пальцы Ники принялись ловко расстегивать мои брюки.

Когда я вошел в нее, наслаждение стало столь сильным, что захотелось кричать. Я сдерживал этот крик, стискивая зубы, но Ника и не думала сдерживаться. Она требовала еще и еще, царапая мою кожу своими ноготками, и я входил в нее снова и снова. Наши тела, покрывшиеся потом, казалось, сейчас вспыхнут от царящего между нами, почти осязаемого жара, сотканного из страсти и желания двух изголодавшихся по любви людей.

Позже – не знаю, сколько времени спустя, ведь я в ту ночь позабыл о существовании времени вовсе – Ника задремала, положив голову мне на плечо, а я, лежа на мягком ковре, обнаженный и тоже пребывающий в состоянии приятной полудремы, ни о чем не думая и ничего не осмысливая, просто наслаждался моментом. И вдруг, вспомнив о Ярком, и даже ощутив слабый укол совести за то, что мы с Никой свершали наши акты любви на его глазах, я окинул комнату взглядом и нашел его свернувшимся калачиком на моем кресле и мирно спящим, тактично спрятав голову под лапы.

Другое кресло тоже не пустовало. В нем сидела Тесса. Со своего ракурса я видел лишь ее руку и плечо, на котором лежали изумрудные кудри, но не лицо.

«Прости», – только и смог сказать я сквозь пелену усталости и одолевающей меня все сильнее дремоты.

«Мне пора уходить, Клиф», – проговорила она. – «Прошу, отпусти меня».

Я закрыл глаза и прижался к Нике, не желая об этом думать.

«Пожалуйста. Пожалуйста. Я не хочу об этом думать».

Меня разбудили лучи восходящего солнца, колючими иглами впившиеся мне в веки. Я открыл глаза, прищурился и огляделся. Слева мирно спала Ника, обняв меня рукой и уткнувшись лицом в мою грудь. С правой стороны, у меня под боком сопел Яркий, и я чувствовал, как его рожки впиваются мне в ребра, но это было не больно, и я не стал менять позы. Так я и лежал, слушая их дыхание и повернув голову к окну, глядя на то, как медленно зарождается новый день. Лазурный небосвод был чист – ни единого облачка, только ярко-желтый диск солнца, мерно выползающий из-за горизонта. Мысли в голове ворочались медленно и не принимали четких форм, оставаясь в основном лишь отражениями испытанных ночью эмоций, в большинстве своем крайне положительных. Похмелья не было вовсе – мы не так уж много и выпили, ведь этой ночью нас с Никой пьянило совсем иное. Общее самочувствие было хорошим. Нет, даже прекрасным. Тело немного затекло, и все же в нем ощущалась приятная легкость. А на душе царил покой, сравнимый с умиротворённым штилем в океане. Ничто не волновало меня тем утром, не беспокоило. Наверное, я просто не до конца еще пробудился, все мои тревоги продолжали спать, и я старался не бередить их, желая продлить как можно дольше это чудное ощущение душевного и физического удовлетворения.

Скоро пошевелился Яркий. Сел, отряхнулся, словно скидывая со своей шерстки остатки сновидений, и глянул на меня.

– Привет, – шепнул я зверьку.

Тот сладко зевнул и, прищурившись, уставился в окно, любуясь тем же видом, который оценил и я немного ранее.

Следом проснулась Ника. Она несколько раз моргнула, затем подняла голову, озираясь, и наши взгляды встретились.

– Как спалось? – спросил я.

– Прекрасно, – ответила Ника сонно. – Но проснуться и увидеть тебя, как живое доказательство того, что все это мне не приснилось, было куда приятнее.

Она подалась вперед и поцеловала меня в губы.

Мы полежали еще некоторое время, воркуя о чем-то совсем не важном. Затем по очереди отправились в ванную комнату, где располагались душевая кабинка и бойлер, всего за несколько минут нагревающий воду в чане до вполне комфортной температуры.

Когда сон, наконец, оставил меня, а вода принесла бодрость, мой желудок стал подавать недвусмысленные сигналы, громким, совсем неприличным урчанием, напоминая о своем существовании, а также о том, что человеку необходимо хоть иногда питаться, чтобы продолжать жить. Я был голоден как волк, и казалось, что способен целиком сожрать быка, не оставив ни копыт, ни рожек. На мое счастье, Ника уже начала готовить завтрак, и когда я снова вышел в зал, в нем витали чарующие ароматы свежего кофе и жареного бекона, от которых мой желудок застонал еще сильнее и, кажется, свернулся в трубочку.

– Надеюсь, ты голоден? – спросила Ника, выглядывая в зал из-за двери, в которую я не заходил прежде, но теперь понял, что там располагалась кухня. На девушке было одетое легкое белое платьице, повязанное красной лентой на поясе, что полностью лишало образ Ники Томас светской изысканности, но вызывало во мне крайне приятное ощущение уюта и домашней теплоты.

– Еще как, – ухмыльнулся я. – Могу чем-то помочь?

– Я справлюсь, – заверила меня Ника, махнув в воздухе кухонной лопаткой. – Присаживайся. Сейчас все будет готово.

Застегнув до конца свою рубашку и пригладив мокрые волосы руками, я сел в кресло. Яркий примостился рядом на полу, по виду тоже ожидая завтрака с не меньшим нетерпением, чем я.

Очень скоро Ника поставила передо мной на стол чашку ароматного черного кофе и тарелку, с которой на меня взирала веселая рожица, сделанная из яичницы-глазуньи и трех ломтиков бекона. Яркому Ника предложила внушительных размеров кусок сырого бекона, который он стал жадно поглощать, обхватив передними лапами.

– Ну как же так-то, Клиф? – вопросила Ника, глядя на зверька. – Ай-яй-яй. Совсем заморил малыша голодом.

– Каюсь ,– сокрушился я.

– Придется мне теперь взять на себя ваше пропитание.

– Будем тебе крайне благодарны за это.

– Еще бы, – она села напротив. – Приятного аппетита.

Но не успел я съесть и половины своего завтрака, как послышался какой-то странный свист со стороны входного люка, затем мощный удар.

– Неужто Зак вернулся? – без интереса спросила Ника. – Что-то он рановато.

Дверь в шлюз открылась, и оттуда действительно появился Заккари Видж, а следом за ним и Безумный Смех.

Я быстро окинул комнату взглядом, проверяя, не осталось ли каких-то следов наших с Никой ночных развлечений – вроде бы всё было чисто.

– О, вы уже проснулись, – в голосе Виджа звучали саркастические нотки. – Даже уже завтракаете. На мою персону, держу пари, порции не осталось.

– И тебе доброе утро, Зак, – ответила Ника и спокойно сделала глоток кофе.

В отличие от нее, ставшей теперь такой спокойной, даже немного надменной и куда более самоуверенной в его обществе, полагаю, вследствие всего, произошедшего между нами ночью, я чувствовал себя крайне неуютно.

«Пахнет сексом, Зак» – сообщила обезьяна. – «Похоже, они занимались этим прямо тут, на ковре. Держу пари, заляпали его своими мерзкими…»

Смех осекся, когда я злобно глянул на него. Только в тот момент, он видно, вспомнил, что я его понимаю. Не часто обезьяне попадались те, кто его слышит, и посему он, видимо, и не думал следить за своей речью. Но вместо того, чтобы смутиться, поняв, что я расслышал каждое сказанное им слово, он неприятно осклабился, демонстрируя все свои кривые, желтые зубы.

– Вот ведь проказники, да? –ухмыльнулся Видж, закрывая за собой шлюзовую дверь. – А ведь я предлагал общую каюту со всеми удобствами. Но ведь нет, на ковре куда приятнее, правда, Ника?

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – пожала плечами она.

«Я бы на твоем месте, Зак, заставил бы их выдраить этот ковер дочиста», – снова заговорил Смех. – «А не то этот тошнотворный запах еще год будет здесь висеть».

Заккари громко щелкнул пальцами, привлекая внимание обезьяны:

– Топай-ка в машинный отсек, – приказал он. – Готовь нас к отлету.

«Слушаюсь, сэр», – нарочито пренебрежительным тоном проговорил Смех и широко открыв пасть высунул красный язык, изображая, словно его вот-вот стошнит. Затем снова недобро глянул на меня и, бормоча что-то нечленораздельное себе под нос, удалился.

– Мы куда-то отправляемся? – спросила Ника.

– О, да, – Видж направился к шкафу с алкоголем и сигарами. – И чем быстрее, тем лучше.

Он достал из шкафа пузатую бутылку с узким горлошком и стакан.

– Что-то случилось? – спросила Ника теперь уже с беспокойством.

Отставив на стол чашку кофе, она поднялась.

– Случилось, – кивнул Видж, наполняя свой стакан густым, черным ликером. – Ваше появление.

– В чем причина такой спешки, ты можешь объяснить?

– Причин целых две, – он развернулся к Нике, сжимая в пальцах наполовину полный стакан. – Могу даже показать их тебе.

– Будь любезен.

Заккари подошел к девушке, взял ее за плечи и развернул к окну.

– Видишь вон те черные точки вдалеке, на северо-востоке? – он указал в окно, и я тоже посмотрел в ту сторону, но так и не понял, о чем Зак говорит.

Точек там было, по меньшей мере, шесть, разного размера и формы.

– Ты говоришь о дирижаблях? – нахмурилась Ника, тоже не вполне понимающая, на что указывает Видж.

– Да, именно о них, дорогая моя. «Громовой Раскат» и «Прощание Лауры». Два боевых дирижабля, принадлежащих клану Стрикс.

– Они знают, что мы здесь?! – воскликнул я.

– О том и речь, – Заккари глянул на меня, неприятно улыбнулся и залпом осушил свой стакан.

– Но как?! Откуда они, черт возьми, узнали?!

Видж поморщился, затем шумно выдохнул и пояснил:

– В высоких кругах ходят слухи о том, что из Мистрейда сбежал некий писатель, похитивший у одного из Старших кланов нечто крайне ценное. Ни имен, ни каких-то фактов – только слухи. Но поспрошав нескольких должностных лиц, на вчерашнем приеме присутствовавших, я выяснил, что Вилорд Стрикс развернул поистине крупную компанию по вашим поискам. Вас теперь ищут не только его люди, но и наемники, и полиция, и даже некоторые из Серых плащей по всем полисам Конгломерата и их окрестностям. Что интересно, приказано взять вас живыми. Вас обоих. То есть, теперь Вилорд стремится не только вернуть похищенное, но и заполучить самого вора. Вот уж интересно, зачем? Он строго-настрого запретил причинять кому-то из вас серьезный ущерб. Чего, кстати, не сказано о лицах, оказывающих вам помощь. Да, да, дорогая Ника, я говорю о нас с тобой. Дело серьезное, пахнет гарью и кровью.

– Нам нужно немедленно уходить, – сказал я, поднимаясь.

– Стой, стой, Клиф! – махнул на меня рукой Заккари. – Не гони лошадей. Бежать тебе особо некуда. Прямо там внизу, на площади стоит диковинная установка, я таких раньше не видел, но мне она показалась очень схожей с твоим описанием.

– Машина, с помощью которой они нашли Яркого в Мистрейде… – проговорил я с ужасом.

– Едва-ли та же самая, но аналогичная, да. И смотрит она как раз на наш причал. Остается только надеяться, что она не сможет установить точный дирижабль, как не смогла установить, что Яркий находится именно в твоей квартире.

– Они начнут обшаривать все дирижабли по очереди.

– Здесь все будет не так просто, как в Мистрейде. В Драгосе законы о частной собственности очень суровы, и едва ли им кто-то позволит просто так обшаривать дирижабли, как они это делали в твоем доме, в столице. Но вот что они точно могут, так это договориться с администрацией причала и запретить вылет всех дирижаблей на неопределенный срок. Уверен, что этим они уже сейчас занимаются. С минуту на минуту нам может поступить указание оставаться на месте, и я планирую отбыть прежде, чем это случится.

– Но разве это разумно? Если мы отойдем от причала, то выдадим себя, и эти дирижабли последуют за нами.

– Иного выбора все равно нет. Сидеть и ждать – не вариант. А в холле так много солдат, что вам не пройти незамеченными. Это чистое безумие. Я бы с превеликим удовольствием выкинул вас обоих из шлюза прямо сейчас, и решил бы проблему, но боюсь, что Ника мне этого не простит. Так что же остается? Только улетать.

– А если они пустятся в погоню?

– Пусть попробуют догнать.

Мы с Никой обменялись встревоженными взглядами, а Видж спокойно вернулся к шкафу, налил себе еще ликера и, обернувшись к нам, сказал:

– Присаживайтесь, доешьте завтрак. В ближайшее время вы все равно ничего сделать не сможете. Так что, положитесь на меня, и ждите.

Взяв стакан, он вышел, оставив нас с Никой наедине.

Я сел и понял, что всё это время не выпускал вилку из пальцев. Глянул на еду, еще недавно выглядевшую так аппетитно. Теперь же голод как рукой сняло, его заменила тревога.

– Не волнуйся, – проговорила Ника, непонятно кого из нас успокаивая, и села в свое кресло. – Зак знает, что делает.

Я ничего не ответил.

Ожидание затягивалось. Я все же попытался поесть, через силу затолкнув в себя остатки яичницы с беконом и запив их остывшим, горьким кофе. По дирижаблю то и дело проносились какие-то звуки: постукивание, металлический лязг, гул и шипение. Затем, минут через двадцать после возвращения Виджа на борт, нас ощутимо качнуло. Затем еще раз.

– Дамы и господа! – пронесся по помещениям голос Заккари Виджа из динамиков, висящих под потолком. – Мы готовы отчаливать!

Нас тряхнуло еще раз, теперь сильнее, комната накренилась, и я едва успел подхватить чашку, которая поехала по столу к краю. Но равновесие было быстро восстановлено, и я ощутил движение. Мир за окном поплыл в сторону. Одновременно с этим послышался гул.

– Зак включил двигатели, – проговорила Ника, словно сама для себя.

– Какие двигатели?

– Это совсем не простой дирижабль. Таких в мире всего несколько пока. Двигатели по этой технологии еще не пущены в широкое производство.

– Они работают на красной материи? – озвучил я свою догадку.

– Знаешь о таких?! – поразилась Ника.

– Слышал от Мориса.

Теперь мне стало ясно, почему Видж не сомневался в том, что Стриксы нас не догонят. Пожалуй, что и в распоряжении этой семьи могли иметься один-два таких быстроходных дирижабля, но едва ли те, что занимались поисками меня и Яркого, были таковыми. Вилорд все же не так влиятелен в собственном клане, чтобы потребовать в свое распоряжение подобный дирижабль для поимки вора вроде меня. Как такая машина попала к Виджу, мне оставалось только догадываться. Но его наличие успокаивало нервы.

«Эту гонку мы не проиграем, а значит, снова есть шанс сбежать, скрыться где-то в другом месте, перевести дух и решить, что делать дальше», – вот только я не видел конца этой погони, не видел возможности разрешить конфликт. – «Мы сбежали из Мистрейда, из Виолента, теперь бежим из Драгоса. Куда отправимся дальше?».

Но я не дал отчаянию распространиться в сознании, задушив его в зародыше.

«Мы все еще живы, нам снова удалось уйти, а значит, не все еще потеряно. Каждый выигранный день и час дают нам надежду на положительный исход».

Я поднялся и, подойдя к окну, стал наблюдать за тем, как ползут крыши Драгоса у нас под ногами. Дирижабль одновременно набирал высоту и скорость. Город становился все меньше, а люди и транспорт на его улицах превратились в маленькие движущиеся точки. Я глянул на северо-восток, ища глазами те дирижабли Стриксов, о которых говорил Заккари, но так и не смог отличить их от десятка остальных, висящих в данный момент над городом.

Скоро оживленные улицы Драгоса под нами сменились более узкими и пустынными улицами пригорода, а те в свою очередь уступили место сельским дорогам. Теперь мы летели над ровными квадратами полей, по которым медленно ползали комбайны, исторгающие в небо белесые клубы пара, сея урожай или готовя землю к его посеву. Тут и там виднелись скопления деревенских домиков, шпили церквушек, ветряные мельницы, крыши длинных ангаров и ферм. Через все это была протянута прямая черная полоса железной дороги, по которой, почти с той же скоростью что и мы, ползла длинная стальная гусеница поезда.

– Смотри, Клиф, флоаторы, – сказала вдруг Ника, указывая куда-то вперед.

Я проследил за ее рукой и действительно увидел прямо по курсу нашего направления стаю флоаторов. С земли этих созданий практически невозможно увидеть, если не считать темных, почти прозрачных силуэтов, блуждающих высоко меж облаков, и человек может прикоснуться к флоаторам, только когда они оказываются сбиты с неба суровой непогодой или иными факторами, что приводит к неминуемой смерти этих удивительных созданий.

Флоаторы похожи на гигантских медуз. Живые существа, которых вечно бороздят воздушные просторы над материками Адверса, питаясь солнечным светом. Они похожи на гигантски прозрачные купола. Но сейчас, в солнечных лучах, проходящих сквозь их плоть, они начинали переливаться всеми цветами радуги. Самый маленький из флоаторов, к которым мы приближались, был размером с волхаринского мамонта, а самый большой мог полностью накрыть собой один из районов полиса.

Гул снаружи вдруг прекратился, и все еще продолжая лететь прямо в стаю флоаторов, мы начали сбрасывать скорость.

– Что происходит? – спросил я.

– Не волнуйся, – ответил мне Заккари Видж, вошедший в зал. – Все идет по плану, Клиф.

– Почему ты выключил двигатели? – обратилась к нему обеспокоенная Ника.

– Потому что у меня нет столько топлива, чтобы летать на их тяге сколько вздумается. Они свое дело сделали – обеспечили нам фору.

– И куда мы теперь летим? – спросил я.

– Мы с Никой направляемся в Азур. Ну, а вам с Ярким, думаю, стоит сойти здесь.

– И как же нам это сделать, позволь узнать? Выкинешь нас на ходу из дирижабля?

– Именно так, Клиф, – Заккари снова улыбнулся, и меня эта его надменная улыбка уже начинала порядком бесить. – Но не волнуйся, ведь сперва я дам вам крылья. Раздевайся, а я пока схожу за ними.

– Что? Зачем?

– Все поймешь сам. Снимай только рубашку, полностью оголяться, хоть это и, без сомнения, доставило бы нашей Нике удовольствие, не нужно.

С этими словами Видж вышел, оставив меня в полнейшем недоумении.

– О чем он говорит? – спросил я Нику.

Она не ответила, однако по ее испуганному взгляду мне стало понятно, что Ника точно знает, что сейчас будет, и ей это совсем не по душе.

«Ладно», – сказал я себе, решив не переспрашивать ее и просто ждать развития событий.

Я снял рубашку, оставшись по пояс голым и чувствуя себя крайне неуютно. Ника даже не глядела в мою сторону, вместо этого всматриваясь в окно и грызя ногти. Но прежде, чем я успел подойти к ней, обнять и пообещать, что все будет хорошо, что как раз собирался сделать, в комнату снова вошел Видж, неся в руках большой хромированный контейнер. На нем красовалась эмблема клана Годвин – змей с тремя головами и крыльями. От вида контейнера, а точнее от осознания того, что мне хочет предложить Заккари, все похолодело внутри и пересохло во рту.

– Я отправлюсь с ним, Зак, – заявила Ника.

– Ну да, как же, – усмехнулся он, кладя контейнер на пол.

– Я серьезно.

– Уверен, что это так. Но какими бы светлыми и чистыми не были твои рвения, моя влюбленная милашка, оно не выдержит двоих. И другого такого у меня нет. А даже если бы и был, я бы тебе его не дал. Скажите спасибо, что даю хоть этот. Нет смысла говорить, насколько дорогая эта штука. Я хранил его на крайний случай, если нам придется спешно покидать дирижабль, когда тот в воздухе. Я бы сказал тебе Клиф, что будешь должен, но едва ли, при всем уважении, писатель вроде тебя может себе позволить нечто подобное.

– Иного варианта нет? – спросил я, и услышанный голос, тихий и хриплый, словно принадлежал не мне вовсе.

– «Прощание Лауры» двинулся прямо за нами, – пояснил Видж. – Мы оторвались, да, но его всё еще можно разглядеть позади. И если мы даже скинем его с хвоста, что маловероятно, то в Азуре нас будут поджидать другие. Нет, Клиф, другого варианта нет. Разве что, ты захочешь сойти без крыльев вовсе, но мне эта идея не кажется разумной.

– Хорошо… – я кивнул.

– Работал с симбионтами прежде?

– Нет.

– Контакт будет крайне болезненным. Постарайся не обгадиться и не заблевать мне пол.

Я сглотнул и ощутил, как на коже выступил холодный пот.

– В общем-то, тебе ничего особенного делать не нужно. Он все сделает за тебя, ясно? Главное, не паникуй, это может его сбить. Также не затягивай с посадкой, он будет жить меньше часа, а потом… Бабах! – Видж резко развел руки, изображая как меня разнесет на кусочки при падении с такой высоты.

Я закивал в ответ.

– Так, ну всё, на длительный инструктаж у нас времени нет. Садись на колени и готовься испытать боль, – мне показалось, что последние слова он произнес с наслаждением.

Я опустился на одно колено и наклонился вперед, упершись кулаками в пол. Яркий подошел и сел рядом, внимательно глядя на меня и недоумевая, почему я так испуган. Однако, когда Видж встал надо мной и с шипением открыл контейнер, Яркий вдруг зарычал на него, опустив уши и припав к полу.

– Эй, эй, угомони-ка его, – сказал Заккари.

Я глянул на Нику.

– Возьми его, пожалуйста, – попросил я девушку. – Он тебе доверяет.

Ника кивнула, быстро подошла и, взяв Яркого на руки, прижала к груди и стала шептать ему что-то успокаивающее.

Я ощутил, как на спину мне полилась вязкая, теплая жидкость. Я закрыл глаза и опустил голову, приготовившись к тому, что неизбежно грядет. Вдруг что-то скользкое обвило мою талию. Затем с мерзким хлюпаньем к коже прилипли присоски, по две на ребра, и по одной на плечи возле шеи. А затем что-то тяжелое вывалилось мне на спину и стало разворачиваться, извиваясь подобно змее. Сложно подобрать слова, чтобы описать насколько это было мерзко. Но уже через секунду я позабыл об отвращении, ведь всё затмила жуткая боль. В мой позвоночник впились сотни обжигающий игл. Кажется, я закричал, а затем всё тело парализовало, я перестал чувствовать его – осталась только боль, вторгающаяся в мой мозг и разрывающая его на части. Впрочем, она прошла так же быстро и неожиданно, как и началась.

Я открыл глаза. Ощущения были странным. Я чувствовал тяжесть на спине, ощущал стекающую по бокам и груди и капающую на ковер липкую субстанцию, но не чувствовал больше присосок или чего бы то ни было инородного на своем теле. Тварь, вцепившаяся мне в спину, за считанные секунды стала частью меня, и теперь мое тело воспринимало ее как нечто совершенно естественное.

Я медленно поднялся с колен. Голова слегка кружилась, и подташнивало, но все это было терпимо. Я глянул вправо, и тут же огромное кожистое крыло буро-красного цвета расправилось, снеся маленький столик, и все посуда с него со звоном покатилась по полу.

– Вот черт… – прохрипел я.

– Да, будь аккуратнее, – сказал Видж буднично. – Не маши-ка тут крыльями. Вдоволь намашешься ими снаружи.

Что-то прикоснулось к моей ноге, я вздрогнул, глянул вниз и увидел длинного червя, того же цвета что и крылья.

– Это что еще за тварь?! – выпалил я почти в панике.

– Твой хвост, Клиф, что же еще? – расхохотался Видж. – Он тебе очень пригодится в полете, чтобы маневрировать, так что не спеши его ругать.

Это и правда был хвост, а никакой не червь. У меня теперь был хвост. Длинный, свисающий до самого пола хвост, на конце коего я увидел сложенный кожистый парус, который, и правда, очень пригодится мне в полете.

Я поднял глаза на Нику и Яркого. Зверек смотрел на меня с ужасом, а Ника с сочувствием и даже с болью в глазах. Я протянул руки, и Ника вручила мне Яркого, который спокойно дался мне, но на пульсирующие у меня на боках и плечах присоски смотрел с подозрением и опаской.

– Вроде все хорошо, – прокомментировал Видж, обойдя меня по кругу. – Вы слились. А теперь давай на выход, Клиф. Мы вошли в стаю флоаторов, они закроют нас от взгляда «Прощания Лауры», но скоро мы ее проскочим.

– Мне нужны мои вещи, – проговорил я, пытаясь отойти от шока.

Ника бегом бросилась к каютам и скоро принесла мне мою куртку, револьвер и сумку.

– Едва-ли ты сможешь что-то из этого взять, Клиф, – сказал Видж, который за это время успел одеть летную кожаную куртку, застегнув ее под горло, и массивные летные очки.

Я первым делом затолкал в карман брюк помятые бумажки – деньги, без которых мой дальнейший путь станет крайне сложным. Затем оглядел всё остальное. Подумал: «Стоит ли брать сумку?». Глянул на Яркого и решил, что как бы там ни было, больше не хочу, чтобы он сидел в ней.

– Возьму револьвер, – решил я. – Он может понадобиться.

– Не могу не согласится, – кивнул Видж. – Наличие хорошей пушки может лишить тебя ряда проблем.

Я обернул пояс с патронташем вокруг кобуры, в которой лежал револьвер, и всучил их Яркому. Зверек обнял револьвер обеими лапами.

– Прибереги остальное до нашей встречи, хорошо? – попросил я Нику. – Эти вещи мне дороги.

Ника бросилась вперед, прижалась ко мне, и наши губы слились в долгом поцелуе.

– Мы скоро встретимся, – прошептала она, словно категорически настаивая на этом. – Я буду ждать тебя в Азуре.

– Не думаю, что будет разумно мне приехать в Азур, – сказал я. – Ведь Стриксы теперь ищут меня по всему Конгломерату. Мне стоит держаться подальше от полисов.

– Согласен, – встрял Заккари.

– Тогда скажи, куда направишься, и я приду на встречу.

– Я не знаю, – признался я. – Не знаю, что мне делать дальше.

Ника смотрела на меня глазами полными отчаяния и боли. Она пыталась найти выход, пыталась, но не могла.

– Ты всегда сможешь отыскать меня, – напомнил я и прикоснулся к камню на ее груди. – Ты найдешь меня, где бы я ни оказался.

– Но ты ведь не знаешь, куда идти. Что же ты будешь делать?

– Выход должен быть. Какой-то выход. И я его найду.

– Эй, голубки! – окликнул нас Заккари Видж. – Время уходит.

– Тебе он нужнее, – сказал Ника и, быстро сняв с шеи свой камень, повесила на меня.

– Нет, я не могу его взять, – запротестовал было я, но Нику это не остановило.

– Он подскажет тебе, куда идти, подскажет, как найти выход, – по ее левой щеке побежала слеза, и Ника быстро стерла ее, словно не желая, чтобы я увидел.

– Но ты же не сможешь меня найти…

– Я знаю, Клиф. Но ты сможешь найти меня. Слушай камень, и он приведет тебя ко мне так же, как однажды привел меня к тебе. Только пообещай, что придешь. Пообещай, что мы снова встретимся. Поклянись, что сделаешь все, чтобы мы снова встретились.

– Время! – рявкнул Видж.

– Клянусь, – сказал я Нике, и быстро развернувшись, пошел к двери. Крылья и хвост волочились за мной по полу.

Видж открыл передо мной шлюз и, пропустив меня вперед, зашел следом. Я успел бросить последний взгляд на Нику, которая смотрела нам вслед, и попытался ободряюще улыбнулся, но увидеть, улыбнулась ли она мне в ответ, уже не мог. Видж закрыл дверь и обернулся.

– Обувь не забудь, – напомнил он.

Я выпустил Яркого и стал быстро надевать свои ботинки и зашнуровывать их. Виджд вытянул из стены трос с карабином, и обернул его вокруг своего пояса.

– Готов, – сказал я, быстро подхватив Яркого и снова поднявшись.

– Держи его крепче, Клиф. Не вырони. А-то всё это окажется до комичного бессмысленным.

Я кивнул.

– А ты ей дорог, очень, – сказал Видж. – Знаешь, у меня много было женщин, и некоторые куда красивее нашей Ники, но она все равно остается для меня особенной. Вот только по мне она никогда не плакала. Даже завидно, признаюсь.

Я ничего не ответил.

– Ты неплохой парень, Клиф, – продолжил он. – Я даже проникся к тебе некоторым уважением, хоть и знаю всего ничего. Вот только, признаюсь, мало у вас шансов сбежать. Они найдут вас, Клиф, рано или поздно. Вечно убегать нельзя.

– Мы пришли к тебе за помощью, за советом. Ты можешь дать мне хоть что-то?

– Кое-что могу, да. А деньги у тебя есть?

– Я пришлю тебе чек из банка. Скажи сколько.

Видж хохотнул.

– Нет, Клиф, спасибо, но твои деньги мне не нужны. Однако, они понадобятся людям, которые могут помочь вам.

– Что за люди?

– Слушай внимательно, повторять не стану. Из Римуса каждое десятое число отправляется корабль. Двенадцатый причал. Судно называется «Тень Рассвета». Прибудешь на него, спросишь капитана Уильетта. Скажешь, что от Заккари Виджа. Попросит подтверждения – скажешь, что он должен мне за осень девяносто шестого, и этот долг ему не оплатить. Именно так и скажешь, он поймет. Цену всё равно заломит, но с ним можно сторговаться.

– И куда идет корабль?

– В Океанию.

– Океания? Это же…

– Пираты? Именно так. Только с ними теперь тебе и по пути, дорогой мой писатель. Можешь забыть о счастливой жизни в Мистрейде. Теперь ты – преступник. Вот только, прошу, не втягивай в это Нику. Здесь ее дом, здесь ее сюжеты. Она переживет разлуку с тобой, со временем оправится и будет жить дальше. А вот если потащишь ее с собой туда, погубишь. Так пусть же для нее это останется приятным романтическим приключением, воспоминанием и не более.

– Спасибо, Зак, – сказал я сухо и протянул ему руку.

Видж пожал ее, а затем прошел к наружной двери, крутанул вентиль и потянул на себя. В шлюз ворвались потоки ледяного ветра. Яркий зажмурился и прижался ко мне.

– Удачи вам, Клиф! – прокричал Видж.

Я не стал раздумывать, не стал собираться с духом, не дал времени своему мозгу на то, чтобы осмыслить все, что сейчас будет происходить, и захлебнуться ужасом. Я лишь задержал дыхание, словно собирался нырнуть в ледяную воду, и бросился вперед.

Шаг…

Я прижал Яркого крепче к себе.

Второй шаг…

Зажмурился и стиснул зубы.

Третьим шагом я ступил в пустоту. Началось свободное падение. Свист ветра стал оглушительным, когда я камнем начал падать к земле. Но вдруг крылья у меня за спиной расправились, ветер наполнил их, и мое падение резко прекратилось, превратившись вдруг в парение. Сам того не осознавая, я выпрямил ноги и напряг мышцы спины, и крылья понесли меня по волнам ветра.

Я оглянулся наверх. Дирижабль оказался довольно высоко за моей спиной, куда выше, чем я думал. Затем вдруг меня резко бросило в сторону, горизонт завалился на левый бок. Это было так неожиданно, что я не сразу понял, что это простой маневр, а не начало нашего падения. Симбионт, ставший моими крыльями, управлял этим полетом, а я был лишь пассажиром. Он знал свое дело и видел то, чего не видел я. Этим наклоном, от которого мое сердце в ужасе замерло, он увел нас от столкновения с гигантским флоатором. Существо было совсем рядом, прямо по курсу нашего движения. Крылья встали вертикально, и мы полетели боком, вдоль переливающейся всеми цветами радуги, полупрозрачной плоти флоатора.

Когда я понял, что бояться нечего, что симбионт держит все под контролем, я стал озираться по сторонам, и оказалось, что другие парящие колокола летят неподалеку. Какие-то ниже, другие выше, всего я насчитал не менее двадцати особей. Если приглядеться, то можно было различить, что их кожа состоит из нескольких слоев, словно луковица, и в ней мне удавалось разглядеть паутинки бесчисленных прожилок. Из-под колокола вниз на несколько десятков хвостов от каждого флоатора тянулись еле заметные, наитончайшие нити, которые, насколько я знал, служили им единственным средством получения информации из внешнего мира, а также средством общения друг с другом. Напрягая зрение, я видел, как эти нити реют по ветру, тянутся к другим флоатором, и сплетаются с их нитями, образуя почти незримую для нас сеть. Вся стая была приобщена к этому контакту, словно единый организм и, несмотря на то, что ветер разносил их на десятки и даже сотни хвостов друг от друга, они все равно оставались вместе, как бы держась за руки. Несколько раз мы пролетали прямо через эти нити. Точнее мне так казалось, но в момент, когда я вот-вот уже должен был ощутить соприкосновение с этой странной материей, я не чувствовал ничего, словно нити были лишь миражом, оптической иллюзией.

Яркий, поначалу спрятавший голову мне в грудь, ни то от ветра, ни то в страхе, довольно быстро осознал, что нам ничего не грозит, и здесь есть, на что посмотреть, и вместе со мной стал любовался стаей флоаторов. Но вот мы стали оставлять ее позади. Между тем, дирижабль Виджа, наоборот, сильно обогнал нас и стал лишь быстро удаляющимся, сигаровидным силуэтом высоко в небе и далеко впереди.

Мы определенно снижались, но, когда стая флоаторов была пройдена, я решил, что стоило бы лететь к земле быстрее, ведь как бы ни были чарующи красоты поднебесья, там внизу мне хотелось оказаться как можно скорее. И симбионт прочел мое желание.

Наше снижение заметно ускорилось. Я увидел блестящую в солнечных лучах реку, судя по ширине – Тильду, и мысленно направился к ней. Симбионт подчинился. Управлять им оказалось довольно легко – просто даешь указания в своей голове, а он выполняет так, как считает нужным, но, чтобы результат максимально соответствовал желанию хозяина.

Огромные крылья за моей спиной делали медленные мощные взмахи, и мы опускали все ниже, и ниже, и ниже. Вот уже я стал различать нашу тень, несущуюся по засеянному полю, и только тогда смог осознать, насколько же быстро мы движемся.

В какой-то момент Яркий зашевелился у меня на руках и стал предпринимать попытки выбраться. Сначала я пытался держать его все крепче, но зверек пытался снова и снова, и в итоге я понял, чего он хочет. И тогда, забрав из лап Яркого револьвер, я выпустил его. Он несколько раз перевернулся в воздухе, начав падать, и я чуть не вскрикнул от испуга. Но Яркий знал, что делает. Он расправил лапы, раскрыл свои перепонки и полетел. И вот уже две тени – одна большая, с огромными крыльями и длинными хвостом, а другая маленькая, со смешно растопыренными лапами – неслись по полю.

Несмотря на ситуацию, побудившую меня к подобному полету, он стал одним из самых запоминающихся событий в моей жизни. Очередным мигом, который хотелось бы превратить в вечность. Ярким мигом.

После приземления я снова испытал ужасную боль, столь сильную, что у меня потемнело в глазах, и я даже на несколько секунд лишился чувств, но когда очнулся, лежа на земле, от нее не осталось и следа. Некоторое время я все же полежал, отходя от пережитого полета. Небо над головой было голубым и чистым, стаи флоаторов однако я в нем не нашел, как и дирижабля Заккари Виджа. Создалось ощущение, что я остался один в мире. Из звуков – только шуршание ветра, да стрекот кузнечиков, а перед глазами эта бесконечная и пустая синева, словно заполонившая собой Вселенную и готовящаяся поглотить меня всего, без остатка.

Яркий резко запрыгнул мне на грудь, как кошка, и заглянул в глаза. Синяя глубина неба сменилась фиолетовой глубиной его глаз. Я улыбнулся, и зверек издал в ответ мягкий тявкающий звук, словно говорил мне: «Вставай, чего разлегся? У нас уйма дел!». А может: «Эй, ты как? Здорово полетали, правда? Давай повторим?». Или он имел в виду нечто совсем другое. Яркий понимал меня куда лучше, чем я его, к сожалению.

Я медленно сел. Рядом конвульсивно подергивался отцепившиеся от меня симбионт. Он был уже мертв и начал обильно истекать густой слизью. Меньше чем за час все его тело разложится, и на земле останется только лужица этой слизи без цвета и запаха. Через два часа не останется и ее.

Я огляделся. Вокруг, сколько хватало глаз, стелилось поле. В какой стороне река, понять было не просто. И все же я сумел сориентироваться, различив на горизонте слева черные силуэты деревенских домиков. Когда я летел, видел впереди небольшую деревушку, расположившуюся на самом берегу Тильды. К ней-то я и решил направиться в первую очередь.

Поселение было совсем маленьким, но очень уютным. Здесь пахло парным молоком, костром и навозом. И я могу только представить, насколько удивлены были местные жители, когда откуда-то из полей к ним вышел полуголый мужчина, с револьвером на поясе и в компании чудного белого зверька, семенящего рядом. Будь то плечистый бородатый юноша, который чистил водосток на своей крыше, или женщина, несшая ведро с водой, старик, который дымя папиросой у себя на крыльце, вычищал грязь из сапог, или развешивающая на веревках стираные простыни пышногрудая девица – все они, завидев меня, замирали и без всякого стеснения глядели мне вслед. В их взглядах читался интерес вперемешку с недоверием. Компания ребятишек, бегущих куда-то по улице, тоже остановилась, завидев нас с Ярким. Дети принялись шумно перешептываться, а затем, нисколько не таясь, увязались следом, интересуясь, впрочем, не мной, а моим хвостатым спутником. Я же старался не обращать на все это внимания, идя по направлению к местной деревянной церквушке, расположенной практически в самом центре деревни. Если, где и могли бы мне помочь с информацией по местонахождению, то именно там. К тому же, деревенские жители, в отличие от горожан, действительно занятые люди, и отвлекать кого-то из них расспросами мне не хотелось.

Церковь встретила меня распахнутыми дверьми. Внутри пахло древесиной, немного сыростью и пылью, и все же обстановка была ухоженная, скамьи чистые, окна, через которые струился солнечный свет, вымытые. Дощатый пол громко заскрипел у меня под ногами, когда я пошел по направлению к алтарю. Сюда дети за мной не последовали, но оставшись на улице, с интересом заглядывали внутрь.

Откуда-то из подсобных помещений мне навстречу выскочил заспанный, толстопузый мужичек, вдвое ниже меня ростом. Его пухлые щеки и широкий нос были яркого красного цвета.

– Чем могу помочь? – откашлявшись, спросил он и, глянув на Яркого, добавил:

– Мы не приветствуем тут собак.

– Он не собака.

Щелкнув пальцами, я привлек внимание Яркого, и когда тот взглянул на меня, махнул рукой, и зверек быстро запрыгнул мне на плечо, оставляя на оголенной коже красные царапины.

– Белок тоже, – поправился клирик, почесав свою лысую макушку.

Я стал ощущать, как воздух между нами заполняется четким спиртовым ароматом.

– Мы не доставим хлопот, обещаю.

– Хм… – мужчина оглядел меня с ног до головы. – Вижу, вас привела сюда крайняя нужда, молодой человек.

– Так и есть, – кивнул я.

– Многого предложить не смогу, – сказал он строго. – Поколешь дрова, воды принесешь, за это накормлю похлебкой на обед и ужин, на ночь выделю келью под крышей, но завтра придется тебе искать другое пристанище. У меня тут не гостиница, знаешь ли.

– Думаю, вы не совсем правильно меня поняли, – улыбнулся я. – У меня все не настолько плохо.

Я достал из кармана брюк десятку элеванов и протянул клирику.

– Вот, примите, пожалуйста, мое скромное пожертвование вашей церкви.

Он закашлялся, увидев деньги. Затем глянул в сторону двери и, махнув рукой на все еще толпящихся там ребятишек, завопил:

– Пошли прочь, проказники! Ничего святого. Пошли прочь, говорю! А не то батькам вашим расскажу о ваших шалостях! Быстро они вас к делу пристроят, чтоб не слонялись попусту, да за добрыми людьми не подглядывали!

Детвору как ветром сдуло.

Клирик снова глянул на деньги, потом на меня и опять на деньги. Стер выступивший крупными бусинами на лбу пот, и наконец, принял их.

– Так чем же я могу вам помочь? – спросил он с сомнением.

– Ну, во-первых, скажите, где я оказался? Как далеко отсюда тракты, железная дорога и большие города?

– Кхм… – он снова откашлялся и нерешительно начал. – Вы оказались в деревне Вильва. Вниз по течению отсюда будет Драгос. Смогу найти того, кто отвезет вас туда на лодке. К вечеру будете…

– Нет, в Драгос мне как раз совсем не нужно.

– Тогда, вверх по течению будет деревня Минора, а за ней и город, Локсен. До железной дороги тоже недалеко: часа два пути пешком на юг. Там областной центр – Рамзит. Там же и станция есть. А вам, собственно, куда надобно?

– Такое дело… – я вздохнул. – Пока и сам не знаю. Мне нужно об этом подумать.

– В таком случае, келья под крышей – в вашем распоряжении. Отличное место, чтобы подумать, знаете ли. Обед вам будет и ужин. Да и рубаху, пожалуй, на вас отыщем.

– Буду вам очень за это благодарен.

– Вот только, – он указал на револьвер у меня на поясе. – При всем уважении, мистер, но этих вот штуковин мы тут не жалуем. Все-таки здесь дом святой.

– Понимаю, – я кивнул, и ничуть не раздумывая, расстегнул ремень с кобурой и протянул его клирику. – Доверю его вам на сохранение, в знак моих добрых намерений и благодарности вашему гостеприимству.

Было ли это разумно? Возможно, и нет. С другой стороны, у меня оставался Яркий, который сам по себе живое оружие. А револьвер так, приятное дополнение, которым, в случае нападения Стриксов, не факт, что успею воспользоваться. Однако, жест мой произвел на клирика положительное впечатление, и это было мне на руку.

Он принял револьвер, пообещав сохранить его до моего отъезда. Затем проводил меня в келью, которой оказался самый обычный чердак. Чистый чердак, надо сказать, если не считать паутины между балок, под самым потолком. Но я не жаловался. Тут была кровать, маленький столик, и окошко – а большего в данной ситуации мне и не требовалось.

– Меня зовут Ричард. Ричард Нилз, – представился он.

– Гарри Мейсон, – назвался я ему в ответ очередным выдуманным именем, посчитав, что осторожность не будет лишней.

Клирик наклонился ко мне и заговорчески спросил:

– Не желаете ли грушевого сидра, мистер Мейсон? Свой, родной, из личного погреба. Невероятно вкусный. В городе такого нигде не купите.

Я ухмыльнулся, подумав о том, что как раз этот сидр-то он, пожалуй, и дегустировал, когда я нагрянул.

– Нет, благодарю, – отказался я. – Может, позже. И пожалуйста, зовите меня просто Гарри.

Клирик почтенно кивнул

– Если будет что-то нужно, Гарри, вы сможете найти меня внизу. Обращайтесь по любым вопросам.

Я поблагодарил его, и клирик Нилз удалился.

Некоторое время я провел в келье, час или около того. Я размышлял о том, что делать дальше и куда идти. Но в голову ничего не шло. Все так быстро изменилось, что я не был к этому готов. Вот я был на дирижабле, за окном искрился огнями Драгос, а под боком спала теплая и желанная Ника. А вот я уже стою в какой-то, богом забытой деревушке, в келье у самой крыши, вижу за окном церковное кладбище, а рядом снова никого нет, кроме Яркого, как и было с самого начала.

«Что принесли нам все последние события?» – размышлял я, лежа на кровати и заложив руки за голову, изучая глазами паутину под потолком. – «Мы бежали из Мистрейда в Виолент, чтобы понять, что делать дальше. По той же причине бежали из Виоленета в Драгос. Но так и не нашли ответа. Фактически, мы остались все там же, где и были в то утро, когда покинули Мистрей».

Я вспомнил о кулоне у себя на шее. Снял его и некоторое время разглядывал. По темным венам внутри голубого камня словно текла кровь, и он чем-то напоминал мне сердце.

«Так, ладно, как там это делается?»

Зажав камень в руке, я зажмурился, но ничего не произошло. Я лежал, ощущая ладонью холодный кулон, оставленный мне Никой, и старательно думал о будущем, надеясь, что вот-вот должна проявиться перед глазами его четкая картинка, которая все сразу сделает ясным и понятным, но в голове не появлялось ни единой мысли. Насколько я понял из ее объяснений, это должно было произойти само, от меня лишь требовалось задать нужный вопрос, и камень даст на него ответ, который я не услышу, но сознаю.

«Куда мне идти?» – спросил я, решив действовать более конкретно.

Ответа не последовало.

«Как мне сбежать от Стриксов?» – вновь попробовал я, и снова, сколько бы я ни напрягался, сжимая камень в кулаке, ответ не приходил мне в голову.

Я задавал еще вопросы. Пытался снова и снова, и каждый раз безуспешно. Либо камень не хотел работать, либо наша с Ярким ситуация действительно была безвыходной, и Стриксы так или иначе нагонят нас. А может, я задавал не те вопросы, или что-то еще делал не так. Только вот никак не мог понять, что именно. Никто же не дал мне инструкцию, как работать с этим артефактом. Со слов Ники всё казалось довольно просто, но на деле могло быть совсем не легко. Она не говорила – как долго училась владеть этим артефактам, а насколько я знал, на то, чтобы начать работать с некоторыми прото-арефактами, могут уйти годы практики.

В конечном счете, мои попытки прервал стук в дверь. Я снова повесил кулон на шею и выглянул. У двери стоял клирик Нилз со свертком в руке.

– Тут одежда, Гарри, – сказал он, протягивая сверток. – Деревенские вам собрали, все должно подойти. Попробуйте.

– Спасибо большое, – я принял вещи из его рук.

Глянул на них, а затем снова поднял глаза на клирика, который уже собрался уходить.

– Я могу поколоть дрова. Скажите только, где их искать.

– Нет, нет, что вы, – запротестовал он. – Вы – наш почетный гость, не гоже…

– Прошу, мне будет приятно, – прервал я его. – Я сам вырос в похожем месте, и готов помочь вам. Все равно заняться здесь особо нечем.

– Это верно, – ухмыльнулся клирик. – Ну что же, раз так, Гарри, пойдемте, я вас провожу.

Он вывел меня на задний двор церкви. Показал колун, воткнутый в пенек, и деревянный навес, под которым рядами лежали сами дрова. Я сразу принялся за работу, и признаюсь честно, давно не чувствовал себя так хорошо. Мне хотелось немного передохнуть от мыслей, от пустого и праздного обдумывания всего происходящего, от рефлексии. И это оказался отличный способ – простой физический труд. Я взялся за него с энтузиазмом, и очень скоро мышцы мои стали твердыми, кожа мокрой от пота, а голова чистой от сомнений.

Яркому моя идея тоже очень понравилась. Поняв принцип моего занятия, он принялся с усердием оттаскивать поколотые дрова в общую кучку, где аккуратно складывал их, и притаскивал новые.

Наверное, это странно и, может даже, глупо. Несколько часов назад я совершил прыжок с дирижабля, оставив за спиной девушку, с которой мог бы иметь какое-то будущее, а теперь даже не знал, увижу ли ее снова. За мной по пятам шел Теодр Стрикс, а я вместо того, чтобы бежать прочь, как можно дальше от Драгоса, как можно дальше от всех цивилизованных земель, колол дрова на церковном дворе, и получал удовольствие от процесса. Однако, я не считаю это странным. В ситуации, когда нет решения, когда ты запутался и не знаешь, какой стоит сделать следующий шаг, что лучше всего? Отвлечься, перестать думать об этом хоть на короткий срок, отдаться физическому труду, который дисциплинирует разум и наводит порядок в мыслях.

Через пару часов, когда солнце сползло с точки зенита, ко мне вышел Нилз со стаканом воды в руке. Холодная колодезная водица приятной свежестью прокатилась по горлу, остужая разгоряченное тело.

– Вы славно потрудились, Гарри, – сказал клирик. – Мне всего этого до середины лета хватит. Прошу вас к столу. Обед готов.

Обедом оказалась рыбная похлебка, довольно жидкая, и все же мне она показалось пищей богов. Я съел две порции и запил кислющим ягодным морсом. Затем спросил у Нилза, как дойти до реки, и, взяв с собой принесенные им вещи, направился к Тильде.

Драгос находится почти на две сотни лиг южнее Мистрейда, климат здесь чуть более теплый и, все же, не настолько, чтобы солнце могло до конца весны прогреть такую широкую и бурную реку, как Тильда. Вода в ней была до того ледяной, что сводило конечности, и все же я окунулся, смывая с себя пот и грязь. Затем выбрался на берег, обтерся простыней, позаимствованной в церкви, и облачился в свой новый наряд. Он состоял из длинной свободной рубахи темно-красного цвета и черных штанов. Все действительно подошло практически идеально.

Я сел на берегу, рядом с Ярким, который, тоже окунувшись в реку, лег на траву и, пока я одевался, задремал, пригревшись в лучах весеннего солнышка. Я сидел и слушал журчание воды и шум деревенской жизни. Смотрел, как играют лучи солнца в водах Тильды, и думал. Только мысли мои теперь текли размеренно и спокойно, и в итоге в голове сформировался один конкретный и четкий вопрос. Зажав в пальцах кулон, я задал его вслух:

– Как мне спасти Яркого?

И получил ответ. Он действительно вторгся в мой разум, словно всегда был там, четкий, как чернила, выведенные пером на белоснежном листе бумаги. Он оттеснил все прочие мысли, сделал их размытыми, фоновыми, выделив только себя.

– Железнодорожная станция Рамзит, – проговорил я. – Пятьдесят второй день весны. Девять утра.

Яркий поднял голову и взглянул на меня с беспокойством. Я отпустил камень и ухмыльнулся:

– Я знаю, куда нам идти, дружище. Пятьдесят второе число уже завтра, и мы будем там.

Убедившись, что со мной все в порядке, Яркий снова опустил голову на траву, совершенно безразличный к моим словам. Думаю, что Яркий в тот момент действительно понял, что произошло, но для него это не имело никакого значения. Важным было только то, что происходило здесь и сейчас, он умел наслаждаться моментом. Может, стоило научиться этому и мне.

Вернувшись в церковь, я спросил у клирика Нилза какую-нибудь книгу, чтобы скоротать вечерок. Деревенские церкви частенько являются и библиотеками, а их клирики – учителями для местных детей.

Нилз вынес мне несколько старых потертых книг. Мой выбор пал на сборник повестей Говарда Лингдона. Этого автора очень любила моя мать и часто читала мне его повести в детстве, несмотря на то, что некоторые из них были довольно пугающего содержания.

С этими рассказами я и провел оставшуюся часть дня, читая их сначала в лучах заходящего солнца, а затем при свете масляной лампы, пока Нилз не позвал меня на ужин, состоящий все из той же рыбной похлебки.

Погода к этому моменту испортилась, и когда я возвратился обратно в келью, попросив перед тем, чтобы клирик разбудил меня до рассвета, дабы успеть в Рамзит к девяти часам утра, по стеклу окна уже шумно барабанили капли дождя. Они напомнили мне недавний вечер у Мориса Картера. А эти воспоминания в свою очередь вызвали в моей памяти образ Ники Томас.

Я снова лег и попытался почитать еще немного, но образ Ники никак не хотел уходить прочь.

«Где она сейчас?» – подумал я, откладывая книгу. – «Что делает? Дирижабль Виджа уже должен был добраться до Азура, но что они станут делать дальше? Встретят ли их там Стриксы? Станут ли допрашивать?»

Но я не волновался за это, ведь и Ника Томас, и Заккари Видж являлись людьми бывалыми, знающими, как выбираться из передряг, и что такое – ходить по краю законности. Их было не запугать, да и меня рядом не будет, так что им ничего не грозило. А вот что меня действительно волновало, так это вопрос – увидимся ли мы еще с Никой Томас? Хотел ли я этого? Черт возьми, конечно же, хотел. Наша ночь не выходила из головы, как и слова Виджа о том, что мне теперь только в пираты осталось податься, и тащить за собой Нику – будет для нее губительно. Но я отказывался в это верить, как и в то, что мне нет иного пути, кроме бегства из Конгломерата.

«Какой-то вариант должен быть», – уверял я себя. – «И я его найду, а потом найду и Нику. Вот только…»

«Здравствуй, милый», – произнесла Тесса.

Я не удивился ее приходу, даже наоборот, я, словно бы, даже ждал ее появления. И она предстала предо мной в том самом облике, в котором я увидел ее впервые.

«Хочешь поговорить?»

«Хочу», – признался я, понимая, что должен был сделать это уже давно, а теперь данный разговор стал категорически необходим.

«Пусть и говорить придется с самим собой», – отметил я сей странный факт, так как к тому моменту окончательно уверился в том, что почившая супруга являлась лишь плодом моего воображения, ведь ничем иным она быть просто не могла.

«Будем говорить о ней?» – спросила Тесса, садясь на кровать рядом. – «О Нике?»

«Нет. Мы будем говорить о тебе. О нас»

«Чудесное место, правда?» – Тесса посмотрел в окно, словно могла что-то увидеть сквозь этот спустившийся с небес мрак ночи и пелену дождя. – «Как раз в таком мы и хотели жить».

«Могли бы жить», – согласился я. – «Будь все иначе».

«Думаешь, могло бы быть иначе? Может ли существовать такое место, в котором мы с тобой счастливы? Живем на берегу реки. Ты колешь дрова, носишь воду из колодца, я готовлю ужин. Ты пишешь книги, а я песни. У нас двое детей. Или трое? И все мы собираемся вечером у камина в гостиной, как большая и счастливая семья».

Мне вспомнилось, как в одну из наших посиделок, Морис рассказал, что существование иных Вселенных рождает множество интересных теорий. Одна из таковых гласит, что если число вселенных бесконечно, то рано или поздно они начнут повторяться, причем довольно подробно. А это в свою очередь означает, что где-то в иной Вселенной может существовать другой Клиффорд и другая Тесса, вот только их истории отличны от нашей. Возможно, там, где-то в бескрайнем космосе мы существуем до сих пор, живем в таком вот живописном месте, она пишет песни, а я книги, и у нас счастливая семья. Красивая мечта.

«Вот только мы здесь», – с горечью сказал я. – «Мы существуем в этом мере. В мире, в котором ты мертва, а я говорю с собственным воображением».

«Мне очень жаль».

«Как и мне».

«Ты должен жить дальше».

«Мне совершенно не хотелось жить дальше без тебя, но я так и не нашел в себе смелости оборвать это бессмысленное существование. Прости. Я ведь действительно думал об этом».

«Знаю. Ты думал даже слишком часто».

«И все же не смог. А теперь…»

«Теперь у тебя есть Яркий», – продолжила за меня Тесса. – «И Ника. Теперь, чтобы продолжать жить, я тебе больше не нужна».

«Это не так», – я стиснул зубы, борясь с болью, растущей в груди. – «Ты всегда мне будешь нужна».

«Нет ничего зазорного в том, чтобы снова полюбить, милый. Ты должен продолжать жить и находить для себя смысл в этой жизни. Это нормально. Естественно».

«Несправедливо».

«Неизбежно».

Слеза обожгла мою правую щеку. Я прикоснулся к своему браслету, стиснул его пальцами.

«Что бы не ждало меня завтра, я хочу войти в него без этого груза».

Резким движением, таким, чтобы не успеть передумать, я сорвал со своего запястья обручальный браслет, и он повис в моих пальцах простой серебряной цепочкой, больше не имеющей надо мной власти и не представляющей ценности.

«Без меня» - заключила Тесса.

«Без боли» - возразил я, бережно кладя браслет на столик. – «Ведь тебя нет, любимая. Тебя давно уже нет. И все, что у меня осталось, это боль. Боль, отравляющая воспоминания о тебе. Боль, мешающая взглянуть в завтрашний день с надеждой. Но эта боль не совместима с жизнью. И у меня был выбор: оборвать жизнь или победить боль».

«Ты выбрал жизнь».

«Я выбрал шанс. Всего один единственный шанс на жизнь».

«Не упусти его, любимый», – Тесса поднялась с кровати. – «Ты нужен им. Яркому и Нике, а они нужны тебе. Это и называется семья».

Я смотрел на нее, чувствуя соленый вкус слез на своих губах. Впервые за долгое время я плакал по Тессе, и вся накопившаяся в моем сердце боль по ней, вся тоска и скорбь, саднившие, как старая, никак не заживающая рана, стали выходить через эти слезы, освобождая мое сердце от груза.

«Я всегда буду о тебе помнить», – пообещал я. – «Всегда буду любить тебя».

«И я тоже».

Тесса отвернулась и пошла прочь, к двери, теряющейся в полумраке, и вдруг, прежде чем я успел, испугавшись собственного решения, окликнуть ее и попросить остаться, растворилась в тенях, стала их частью.

Я еще долго смотрел туда, не отведя взгляда, словно надеялся вновь увидеть силуэт моей возлюбленной, но там, в углу, остались только тени. Поняв, наконец, что она ушла и больше не вернется, я повернулся к столику и задул лампу. Келья погрузилась во мрак. Я обнял Яркого, лежащего рядом, и, опустив голову на подушку, закрыл глаза, дав этому мраку заполнить себя, желая стать его частью, чтобы больше не думать и не страдать. Тьма окутала нас, исчезло время и пространство, исчезла реальность, и все, что делает ее такой прекрасной и такой жестокой исчезло тоже. Мы поплыли в пустоте, увлекаемые течениями этой темноты куда-то в новый день, туда, где реальность возвратится, но станет иной, лишится одного своего составляющего.

– Прощай, – прошептал я, и эти слова утонули в шуме набирающего силу дождя, навсегда в нем оставшись.

Клирик Нилз разбудил меня, когда ночной мрак стал только-только отступать перед рассветными сумерками. Я поблагодарил его за гостеприимство, отказался от завтрака и, взяв с собой в дорогу пару яблок, отправился к железнодорожной станции города Рамзит. К своему обручальному браслету я больше не прикасался. Цепочка так и осталась лежать в келье под крышей, где я попрощался с Тессой, и её дальнейшая судьба мне уже неизвестна.

Рассвет наступал на моих глазах. Мы с Ярким брели по широкой, пустынной дороге, тянущейся через поля, утопающие в густом молочно-белом тумане, и наблюдали это магическое действо во всей красе. Когда мы покинули Вильву, на небосводе еще сияло несколько ярких звезд. Но по мере того, как на востоке разгорался алый пожар наступающего дня, эти звезды исчезали одна за другой. Небо светлело на глазах. Влажный ночной воздух, в который я выдыхал клубы пара, становился все теплее, а туман опускался все ниже к земле.

Я шел и размышлял о том, что же будет ждать меня на станции Рамзита.

«Почему именно туда направил меня кулон?» – но главным образом волновало меня даже не это, – «Смогу ли я понять, когда окажусь там, что именно нужно сделать?»

Я искренне надеялся, что смогу, иначе в этом не будет никакого смысла.

Наш путь пролегал еще через пару деревень, крайне похожих на Вильву, и в итоге мы с Ярким добрались до Рамзита к восьми часам тридцати двум минутам утра. Именно столько времени показывали большие часы, висящие над входом в маленькое здание железнодорожного вокзала, расположенного на окраине города.

Я вошел внутрь и оказался в просторном пустом помещении с деревянными лавками и одним единственным окошком кассы. К нему я и направился, а увидев за решеткой лицо пожилой женщины в очках, спросил:

– Какой поезд пребывает в девять утра?

Она хмуро посмотрела на меня поверх своих очков и вместо ответа указала длинным сухим пальцем куда-то в сторону. Повернув голову, я увидел доску с расписанием и, пробежавшись по ней глазами, обнаружил, что в девять утра на станцию не прибывает никаких поездов. Ближайший состав, следующий из Драгоса в Азур, должен прибыть на эту станцию в девять сорок семь.

«Тот ли это поезд, который мне нужен? Нужен ли мне вообще поезд? Ведь кулон указал мне на станцию и на время, но про поезд речи не шло, это я додумал сам, исходя из того, что железнодорожная станция предполагает такую поездку. Зачем же еще мне здесь быть, в противном случае?»

Я огляделся по сторонам, ища хоть какую-то подсказку, но не нашел ее. Постояв несколько минут в нерешительности, я, наконец, снова повернулся к окошку и, достав из кармана деньги, положил перед женщиной купюру в десять элеванов.

– Один билет, пожалуйста, – проговорил я рассеяно.

– Куда? – спросила она с безразличием.

– Что?

Она вздохнула, глянув на меня как на очередного умалишенного, коих ей, по-видимому, приходится обслуживать каждый день.

– Куда вы хотите поехать, мистер?

Она сказала это так, словно я впустую тратил ее драгоценное время, несмотря на то, что этим утром я был единственным, кто покупал билет на поезд.

– В Азур, – ответил я неуверенно.

– Каким классом?

– Вторым.

Она нарочито медленно взяла деньги, затем достала катушку с билетами, оторвала один из них и поставила на него свой штамп. Потом, все так же неторопливо, как-то даже устало, отсчитала мелочью сдачу в три с половиной элевана и вместе с билетом отдала мне, промолвив так, словно желает мне скорейшей смерти:

– Счастливого пути, мистер.

Я забрал деньги и билет, и поспешил убраться как можно дальше от этой женщины, без сомнения несущей на своих плечах весь груз Вселенной.

Выйдя на пустой перрон, я внимательно огляделся по сторонам, но не увидел ничего, что могло бы привлечь мой взгляд.

«Но ведь что-то же здесь быть должно!»

Я глянул на висящие у выхода часы: восемь часов сорок паять минут.

«Через пятнадцать минут наступит ровно девять, и я там, где должен быть, если верить кулону».

А не верить ему у меня причин не было, ведь Ника с помощью этого камушка смогла отыскать меня дважды, чего не удавалось Теодору Стриксу, а значит, артефакт работает, и мне оставалось лишь дождаться указанного часа.

Я сел на лавку и, достав из кармана яблоко, предложил его Яркому. Но зверек даже не взглянул в сторону еды. Только сейчас я обратил внимание, что он взволнован. Видимо, пытаясь понять, что же мне нужно здесь сделать, я совершенно упустил из вида своего маленького спутника. А меж тем он подавал все признаки беспокойства: оглядывался по сторонам, принюхивался, прислушивался, словно ждал появления какой-то опасности.

«Когда это началось?» – спросил я себя. – «Пока мы шли сюда из Вильвы, все с ним было в порядке, так, когда же он почуял неладное?»

Я пришел к выводу, что Яркий забеспокоился, оказавшись уже здесь, на станции, ну или в черте Рамзита, но не ранее, ведь тогда я непременно бы обратил на его поведение внимание.

Его волнение, как это уже бывало прежде, быстро передалось и мне. И будь ситуация иной, я бы тут же поспешил убраться со станции. Но ведь кулон Ники вел меня именно сюда. Стоило дождаться хотя бы девяти часов, а там, если ничего не случится, искать иные варианты.

И я ждал, превозмогая волнение. Пару раз откусил яблоко, но кусок в горло не лез, и оставшееся время я так и просидел, держа его в руке. Состояния Яркого не изменилось. Он жался к моим ногам и опасливо оглядывался по сторонам.

Восемь пятьдесят – ничего.

Восемь пятьдесят пять – все так же ничего. На перроне было пустынно и тихо.

Восемь пятьдесят девять. Я поднялся, не в силах больше сдерживать свою тревогу. Что-то должно было случиться.

«Вот сейчас».

Я проследил за тем, как минутная стрелка сдвинулась и показала, что наступило девять часов ровно. Но ничего не изменилось. Вокруг было все так же безлюдно и мертвенно спокойно.

Я влетел обратно в здание вокзала и чуть ли не бегом направился к окошку кассы, из которого все та же хмурая женщина уставилась на меня с подозрением.

– Эти часы, там, на станции, показываю точное время?! – спросил я.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась она.

– Точны ли ваши часы? Вот что я спрашиваю.

– Секунда в секунду, сэр, – заверила меня она с пренебрежением. – Трижды в гексал их осматривает часовой мастер.

– Вы уверены?

– Абсолютно. У вас какие-то проблемы, мистер?

Я не ответил, а вместо этого выбежал на улицу и глянул на часы над входом. Они показывали точно то же время: девять часов и одну минуту утра. Указанный срок прошел.

«Так что же я упустил?»

Я стал оглядываться по сторонам. Слева был город. Дорога от вокзала вела к складским ангарам, дальше виднелась глухая обшарпанная стена какой-то фабрики, из крыши которой в небо тянулись две трубы, а за ней начинался и сам Рамзит. Справа дорога уходила в поля, и, посмотрев туда, я обнаружил то, от чего волосы на голове встали дыбом. По разбитой сельской дороге, идущей вдоль железнодорожных путей, со стороны Драгоса ко мне приближался паровой автомобиль. Большая машина на четырех массивных колесах, больше напоминающая локомотив поезда, тянула за собой крытую повозку, а со всех сторон машину окружало шестеро всадников. Они были довольно далеко, хвостах в шестистах от меня, или даже дальше, но быстро приближались. И я практически уверен был в том, что находится внутри этой повозки, пусть она и была накрыта плотным тентом.

«Стриксы! Стриксы со своей чертовой машиной!»

Мои предположения, в правильности которых я и без того не сомневался, подтвердил Яркий, зарычав на приближающуюся процессию.

«Что же делать?!»

Я вновь стал озираться в поисках выхода.

«Куда бежать? Где прятаться? Может, в город?» – предположил я, но тут же решил, что это будет неразумно. Рамзита я не знал, к тому же, там имелись местные власти, а мне не хватало только привлечь на себя внимание шерифа и полисменов в дополнение к гвардейцам.

«В поля? Обратно к Вильве?!» – но и эта идея казалась негодной, ведь бегущий по полям человек едва ли не привлечет к себе внимание гвардейцев.

Ситуация казалось безвыходной, меня застали врасплох.

«Вот и слушай после этого советы прото-артефакта!»

Я кинулся обратно в здание вокзала, боясь, что меня могут увидеть стоящим на дороге, и тогда все будет кончено. С шумом ворвавшись в пустынный зал, я снова привлек на себя внимание женщины за билетной кассой.

Прятаться тут было негде. Две двери вели в туалетные комнаты, женскую и мужскую. Третья, с надписью: «Служебное помещение», определенно являлась кладовой, в которой хранились швабры и прочие хозяйственные принадлежности. Возле касс была еще одна дверь, тяжелая, стальная, явно ведшая в подсобные помещения, туда, где хранились деньги и билеты. Но она, без сомнения, была заперта.

«А даже если и нет», – подумалось мне. – «Даже если я распахну ее и окажусь внутри, наедине с этой строгой женщиной, что тогда? Возьму ее в заложники? Вот будет потеха».

Я живо представил себе заголовок завтрашней газеты:

«ИЗВЕСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ КЛИФФОРД МАРБЭТ ЗАХВАТЫВАЕТ ЗДАНИЕ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ВОКЗАЛА!».

Ухмыльнувшись невеселым мыслям о том, сколь позорным и бессмысленным может оказаться мой финал, я ринулся обратно на перрон. Оказавшись там, я снова, машинально, глянул на часы: девять часов и три минуты. Только сейчас обратив внимание, что яблоко все еще находится в моей руке, я решил, что момент самый что ни наесть подходящий, чтобы избавиться от него, и со злостью запустил фрукт в часы. Яблоко разбилось о стекло и, оставив на нем трещину, разлетелось на кусочки. Легче мне от этого бессмысленного акта вандализма не стало.

Снова глянув в сторону Рамзита, я обнаружил, что железнодорожные пути в той стороне разделяются. Основной путь идет прямо на восток, в сторону Азура. Но второй заворачивает в сторону складских ангаров. Это был путь для грузовых поездов, которые загружались на местной фабрике, после чего состав отправлялся дальше, и там, за Рамзитом, этот путь снова должен был влиться в основной маршрут.

Подойдя к краю платформы, я смог увидеть распахнутые стальные ворота, за которыми виднелся локомотив. Все же удача улыбнулась мне, если это, конечно, можно было так назвать в данной ситуации. Там, прямо сейчас стоял поезд.

«Должно быть, он прибыл ночью», – стал прикидывать я. – «День на загрузку, и следующей же ночью он может отправиться дальше. А если повезет, то и раньше. Может, он отправится в путь уже совсем скоро».

Мне было неважно, в какую сторону направится этот поезд, главное, чтобы он увез меня отсюда. Так себе план – я хорошо это понимал, но другого не имел, а меж тем Стриксы приближались, и здесь, на станции, прятаться от них было бы просто самоубийством.Лучше уж было попытать счастья на складах.

Я спрыгнул с платформы на пути. Мне предстояло преодолеть примерно пять сотен хвостов открытого пространства, и я бросился бегом по путям, в надежде добраться до складских ворот раньше, чем Стриксы окажутся в достаточной близости, чтобы заметить беглеца. Меня скрывало от них здания вокзала, и я решил, что если потороплюсь, то так и не попадусь им на глаза, чем, как минимум, выиграю себе немного времени.

Однако, в очередной раз всё пошло не так, как я планировал. Я куда быстрее, чем предполагал, покинул точку, в которой оставался невидимым для Стриксов – всего на полпути к воротам. Когда рельсы завернули к городу, паровая машина, ползущая по сельской дороге, оказалась в прямой моей видимости.

Они заметили меня, в том не оставалось сомнений. Четверо всадников тут же помчались во весь опор в моем направлении. В их руках я заметил ружья.

– Врежь им! – крикнул я Яркому, в отчаянии ускорившись, насколько это было возможно.

Яркий зарычал, я снова ощутил статику на его шерсти, услышал знакомый гул. Над нами взвились три ленты. Одна изогнулась, словно змея, хлестнула воздух над моей головой и, оторвавшись, полетела в сторону всадников, быстро смотавшись в плотный сгусток ослепительной энергии. Ударившись в землю всего в паре хвостов перед гвардейцами, она разорвалась, разбрасывая во все стороны комья грязи. Лошади тех двоих солдат, которые скакали первыми, встали на дыбы и в ужасе заржали, но всадники сумели обуздать их.

Не давая им передышки, Яркий отправил в сторону наших преследователей следующий снаряд, а за ним еще один. Они также разорвались, не причинив никому вреда, но сильно пугая лошадей и забрасывая людей мокрой дорожной грязью, от чего один из всадников, единственный, кто стал целиться в нас из ружья, дважды выстрелив, оба раза промазал, хотя вторая пуля срикошетила от рельсов всего в паре шагов передо мной.

Но все же я добрался до ворот невредимым, и снова на какое-то время оказался вне досягаемости Стрикосов. На очень короткое время, да и что мне это могло дать? Теперь они точно знали, где я скрылся.

Обогнув локомотив слева, я взбежал по ступеням на платформу, заставленную деревянными ящиками, с которой и происходила загрузка поезда. Здесь находились люди. Человек пять или шесть рабочих в грязных комбинезонах. Все с удивлением уставились на меня.

Я вынул револьвер из кобуры. Не стал ни на кого наводить и угрожать, не в том был смысл. Я хотел показать, что настроен серьезно и лучше не стоять у меня на пути. В купе с моим перепуганным взъерошенным видом это произвело должный эффект. Завидев револьвер, рабочие, все как один, вскинули руки вверх.

– Спокойно, парень. Спокойно. Мы тебе – не враги, – сказал тот, который стоял ко мне ближе других.

– С дороги! – рявкнул я и кинулся к складу, с силой оттолкнув его в сторону.

И вот я забежал в распахнутые двери ближайшего складского ангара. Большинство ящиков, по-видимому, были вынесены отсюда на перрон для загрузки в вагоны, так что я оказался в огромном, но совершенно пустом помещении, если не считать спускающихся с потолка цепей и веревочных кранов.

Не тратя драгоценное время на раздумывания или оценку ситуации, и так было понятно, что она плачевная, я бросился через ангар и выбежал из его противоположной двери на улицу.

Теперь я находился на территории фабрики. Складские ангары остались у меня за спиной, а впереди возвышалось основное здание из красного кирпича. Слева ворота, в которые вот-вот, я в этом не сомневался, ворвутся Стриксы.

Я побежал к фабрике, быстро пересекая открытое пространство. У меня не было плана, только самые первобытные установки: бежать и оставаться живым как можно дольше.

Только ворвавшись в обшарпанные зеленые двери, я сразу понял, чем конкретно занимается эта фабрика – разливом тех приторно сладких, сильно газированных напитков, которые так любят дети и взрослые по всему Конгломерату. Брин-кола – изобретение клана Брин, которое принесло им всего за двадцать лет баснословное богатство, и сейчас входит в десятку самых потребляемых жителями полисов продуктов питания. Теперь брин-колу производят в колоссальных масштабах.

Стеклянные бутылочки с желто-зелеными этикетками ехали по конвейерам, пересекающим помещение фабрики в различных направлениях, некоторые пустые, а другие уже наполненные мутной, янтарно-черной жидкостью. Помещение было заполнено гулом, от которого закладывало уши. Здесь было душно, пахло жженым сахаром, какими-то травами и чем-то еще мне незнакомым, но столь сильным, что первоначально ударив в нос, этот запах заставил меня остановиться и вызвал головокружение.

Я пригнулся и направился вперед, мимо конвейеров. Людей здесь было немного, и мне показалось, что я остался для них незамеченным. Сомневаюсь, что в таком гуле и смраде эти люди обращали внимание на что-то, кроме своей непосредственной работы.

Так я добрался до грязного, пыльного окна, из которого, как я предполагал, должны были быть видны ворота. Найдя укромное место за ящиками, я протер небольшую его область рукавом и выглянул наружу. Ворота отсюда действительно были видны, хоть и приходилось для этого вплотную прижаться щекой к грязному окну, и они все так же оставались закрытыми. Однако это ничего не значило, ведь на фабрику могли вести и другие ворота, со стороны Рамзита, не исключено также, что Стриксы воспользовались тем же способом, которым проник сюда и я, а грузчики с радостью укажут им нужное направление. От этой мысли стало очень погано на душе. Ведь для большинства людей это я – плохой парень, беглец, преступник с револьвером в руках. А мои преследователи – хорошие ребята, те, кому люди будут всячески содействовать в поимке злостного нарушителя закона.

Я сел на пол, переводя дух, и вытер со лба пот рукавом. Яркий спрыгнул с моего плеча. Он тоже запыхался, и думаю, что в тот момент мы выглядели одинаково ошалелыми и напуганными, как загнанные в ловушку звери.

Некоторое время ничего не происходило. Может, нам стоило действовать, бежать дальше, выбираться с фабрики и уходить городскими закоулками, но я просто не мог заставить себя встать, не мог определиться, в каком направлении мне нужно двигаться, чтобы не напороться на гвардейцев Стриксов. Ведь одна ошибка, всего одна, могла стоить нам обоим жизни. И потому я продолжал сидеть, сжимая револьвер, успокаивая дыхание и покрываясь потом под рубахой.

Вдруг гул прекратился, и все конвейеры остановились. Это произошла так резко, что с некоторых из них, звеня, посыпались бутылки, вдребезги разбиваясь об пол. Затем раздался оглушительный вой сирены, который наваливался волнами, стихая и возобновляясь каждые несколько секунд. Это был сигнал тревоги, возвещающий рабочих на производстве об опасности.

Мимо моего укрытия пробежало к выходу несколько человек. Сирена стихла минут через пять, и густая тишина ударила мне по ушам. Теперь я остался в здании один, все рабочие покинули его, и больше ничто не мешало гвардейцам ворваться сюда и устроить перестрелку.

«Держу пари, что клан Стриксов легко сможет возместить Бринам все убытки, даже если им придется сравнять этот завод с землей, чтобы нас достать», – подумал я.

Яркий снова зарычал.

«Ну, вот и все», – заключил я сокрушенно. – «Дождался, идиот? Теперь мы в ловушке, и осталось только умереть достойно!»

Я приподнялся и снова выглянул в окно. Ворота все так же были закрыты. Однако, теперь перед ними я разглядел еле заметную с моего ракурса фигуру, без сомнения являющуюся гвардейцем. Они окружили здание, и бежать больше было некуда. Мог ли я поступить иначе? Мог ли найти иной способ скрыться от них? Может, и мог. Спрятаться на станции, бежать в Рамзит или уходить полями. Не исключаю, что какой-то из этих вариантов мог оказаться более успешным. Не исключаю также, что другой человек, оказавшийся на моем месте, более опытный или попросту более спокойный и расчетливый, смог бы отыскать и какой-то иной способ сбежать. Но я действовал на эмоциях, меня вел страх, и вот где я в итоге оказался. Что же, теперь уже я ничего изменить не мог, однако и сдаваться им намерен не был.

По помещению прокатился гулкий удар двери, возвещающий о том, что теперь я здесь не один. Кто-то вошел на фабрику.

– Клиффорд Марбэт! – услышал я знакомый голос.

Теодор Стрикс пришел за мной лично.

– Я знаю, что вы здесь, мистер Марбэт! Давайте не будем все усложнять! Выходите, мистер Марбэт, клянусь, я не причиню ни вам, ни существу вреда! У меня приказ доставить вас живыми! Вас обоих! Однако, также мне приказано застрелить вас, если вы окажете сопротивление! Так что, как видите, все в ваших руках, мистер Марбэт!

Я осторожно выглянул из-за ящиков, но обзор был очень плох, и Стрикса я не увидел.

– Я пришел один, мистер Марбэт! – продолжал взывать ко мне Теодор. – Разве это не знак моих дружественных намерений?!

«Дружественных, как же!» – ухмыльнулся я про себя, и крепче стиснул рукоятку револьвера.

Мне вдруг страшно захотелось убить этого человека.

«Если уж нам с Ярким все равно не суждено отсюда выбраться живыми, то хотя бы я заберу с собой на тот свет и этого маньяка, избавлю землю от одного ублюдка – не так уж плохо, верно?»

Злость стала наполнять меня, изгоняя прочь страх. Я так долго боялся этого человека, видел его тень у себя за спиной все эти дни и бежал от нее прочь, что теперь, когда Теодор Стрикс снова настиг меня, мне захотелось уничтожить его, убить и избавиться от страха перед ним навсегда. А там уже будь, что будет.

И тут я ощутил нечто странное. Какое-то жжение на своей правой руке, в том самом месте, где мне оставил шрам Яркий. Я закатал рукав и обнаружил, что оставленный Ярким след, метка артефакта – как сказал мне Морис, так сильно напоминающая простую татуировку, теперь слабо светилась. Нет, скорее, мерцала. Кожу в том месте покалывало, и ощущение было схоже с постепенно проходящим онемением, которое вонзается в мышцу тысячами иголок. Вот только в данном случае оно не отступало, а лишь набирало сил.

«Что со мной происходит?» – поразился я.

– Хватит играть в прятки, мистер Марбэт! – снова закричал Теодор Стрикс.

Его позиция сменилась – он искал меня.

– Вы же понимаете, что фабрика окружена! Мы с самого начала знали, что вы здесь! С тех пор, как вы покинули Драгос, мы не выпускали вас из виду! И даже если вы сбежите отсюда, даже если вам удастся уйти от нас сегодня, мы все равно найдем вас! Нет смысла убегать! Вы лишь оттягиваете неизбежное, и чем дольше это продолжается, тем больше ни в чем неповинных людей пострадает!

Я глянул на Яркого.

– Ну что дружище, сделаем это? – спросил я шепотом. – Покончим с ним?

Яркий зарычал, глядя мне в глаза, и я расценил это, как знак согласия, как боевой клич.

– Зайдем с разных сторон, – начал объяснять я зверьку план, не сомневаясь в том, что он меня понимает.

– Ты пойдешь справа, – я обозначил рукой направление, и Яркий внимательно проследил за моим жестом.

– Я пойду слева, – ткнув пальцем себе в грудь, я указал в противоположном направлении. – Договорились?

Яркий снова зарычал. Кажется теперь, пусть и в самом конце нашей с ним истории, мы все же наладили контакт. Он понимал, что значат мои слова, а я понимал, что значат его рычания и жесты. Мы стали командой.

– Как же Ника Томас?! – Теодор Стрикс, видимо, стал заходить с козырей. – Ведь это она вам помогала, не так ли?! Нам это известно, мистер Марбэт! Так же, как нам известно и том, что она находится теперь в Азуре! Наши люди следят за ней, за каждым ее шагом! Я давно говорил Вилорду, что пора избавиться от этой надоедливой журналистки! Однако он не хотел привлекать к себе внимание со стороны «Истины Миранды»! Нам достаточно долго удавалось водить ее за нос, и все же Вилорд сказал мне, что, если однажды она подойдет слишком близко, станет угрожать нашему делу, мне разрешается убрать ее! И вот этот день настал!

Пока Теодор говорил, я пополз по залу, прячась за ящиками и массивными установками, на звук его голоса. Яркий бесшумно перепрыгнул с ящика на конвейер и, лавируя между бутылками с брин-колой подобно кошке, быстро скрылся из виду.

– Признаюсь, я с наслаждением отдам приказ устранить эту прилипчивую дрянь! Но вы можете помешать такому исходу! Сдадитесь, и ее не тронут! Ведь в этом снова не будет никакого смысла! Как видите, не только ваша жизнь в ваших руках сейчас, мистер Марбэт! Решайтесь скорее, мое терпение на исходе!

Пугали ли меня слова Теодора? Нет. Почему? Во-первых, я и так знал, что ему известно про Нику – это же очевидно. А во-вторых, я был уверен в том, что на этой фабрике все и все закончится.

«Я убью Теодора. А, возможно, он убьет меня. Или гвардейцы убьют меня. Но, так или иначе, Нике уже ничего угрожать не будет».

И вот, наконец, я увидел его. Он шел спокойно, не таясь, словно прогуливался по музею, степенно оглядываясь по сторонам. Я даже револьвера в его руках не увидел, и не мог поверить в то, что он настолько самоуверен.

«Это тебя и погубит, урод!» – подумал я, принимая боле удобную позу для выстрела.

Сев за ящиком, я взвел курок и направил на него револьвер. И в то же мгновение, еще до того, как я успел прицелиться, он развернулся на меня и кинулся в сторону, уходя от выстрела, который я произвел уже наугад и, конечно, же не попал в цель.

Через мгновение тонкий луч красной энергии, пробивая ящики и установки насквозь, ударил в меня. Стрикс бил вслепую, и это меня спасло. Луч лишь обжог мне правое плечо. Но боль была столь сильной, что я выпустил из руки револьвер и вскрикнул. Однако сразу же кинулся на пол и откатился в сторону. Как раз вовремя: за первым, быстро угасшим лучом, последовал второй, ударившись точно в то место, где я лежал секундой раньше.

Превозмогая боль в плече, я встал на колени и пополз прочь.

«Как он обнаружил меня? Ведь я не издал ни звука. Как он среагировал? Словно имел глаза на затылке. Что за человек! Может, и не человек вовсе, а машина смерти».

Я уже проклинал себя за идею ввязаться с ним в бой.

– Нет смысла драться, мистер Марбэт! Мы оба знаем, что вам не победить!

Я услышал шаги. Теодор приближался, и очень быстро. Я обернулся и увидел его фигуру, надвигающуюся на меня с неотвратимостью самой смерти.

Я лег на спину, не желая получить удар в спину и умереть, так и не взглянув ему в глаза. Предплечье стало горячим, и снова взглянув на него, я обнаружил, что черная метка превратилась в яркую ленту, обвитую вокруг моей руки, такую же, какие пускал сам Яркий. Эту ленту я чувствовал, а подумав о ней, вдруг увидел, как та стала разворачиваться, податливая моим мыслям и желаниям, словно еще одна конечность.

Теодор, наконец, появился передо мной, в его глазах светилась ярость и ликование, но они тут же сменились недоумением, когда он увидел, как из моей руки вдруг вверх взметнулся ярко-белый хлыст.

Он закрыл лицо руками, и из его пальцев вырос красный щит за секунду до того, как плеть обрушилась на него. В ослепительной вспышке они оба испарились, но тут же моя татуировка засветилась снова, и новая плеть, направляемая мной, взмыла в воздух.

Я четко понимал, что делаю, понимал, как этим управлять, а времени на то, чтобы обдумывать это или удивляться, у меня не было. Меня переполняла ненависть к стоящему передо мной человеку, и она материализовывалась в ту силу, которой наградил меня Яркий.

Теодор отступил на шаг назад и снова успел закрыться щитом прежде, чем хлыст обрушился на него.

Вырастив следующую яркую плеть, я поднялся, готовый наносить удары снова и снова, пока один из них, наконец, не достигнет цели и не разрубит этого ублюдка пополам.

Рука Теодора метнулась к пистолету, и от следующей моей атаки он отскочил вправо, доставая оружие из кобуры. Он был быстр. Очень быстр, и обучен убивать. Даже с моей новой способностью, я все равно уступал ему, и шансов на победу в этом бою было мало. Вот только в этой схватка я был не один.

Теодор направил револьвер на меня, но тут что-то подсказало ему об опасности. Точно так же, как в начале боя, когда он обнаружил меня, несмотря на то, что видеть не мог. Так же он почуял и Яркого, который, забравшись на один из конвейеров совершенно бесшумно, приготовился к атаке. И он атаковал, сразу двумя плетями. Теодор ушел от обеих, выстрелив куда-то в сторону Яркого, но не попав в него, а лишь вдребезги разнеся несколько бутылок с брин-колой.

Тут снова ударил я, сконцентрировав свое внимание на револьвере Теодора. Послушная плеть метнулась в сторону врага, и обвила оружие в руке Стрикса вместе с его механическими пальцами. Он попытался сдернуть с себя эту световую ленту, нагревающую метал его механической кисти докрасна, но Теодору это не удалось. Я, меж тем, вложил всю свою ярость в этот захват, желая, во что бы то ни стало лишить его руки, а затем и жизни, и световая лента словно ощутила этот мой посыл, засияла еще ярче, а затем оторвалась от моей руки и, собравшись в единый сноп света на протезе Стрикса, взорвалась. Теодор отшатнулся, и налетел спиной на ящики, которые с грохотом повалились на пол, и послышался оглушительных звон десятков бьющихся бутылок.

Не теряя времени, Яркий напал в третий раз, и ошеломленный таким натиском Теодор все же пропустил эту атаку, пусть и не всю. Плеть лизнула его по лицу, и Стрикс взвыл. Я хотел атаковать снова, но следующая лента света была уже не такой яркой, почти прозрачной. Похоже, что эта сила так же имела свой лимит, я не мог пользоваться ей вечно. И мой следующий удар даже не достиг противника.

Вокруг Теодора стал образовываться красный ореол разрушительной материи.

– Вниз! – крикнул я Яркому, понимая, что сейчас произойдет, и сам припал к полу.

Во все стороны ударили алые лучи, разрезая стены здания и стальные фабричные конструкции, словно они были сделаны из картона. Переломились пополам переборки, лопнули стекла, на пол стали валиться куски крыши и части конвейеров. Здание стало складываться, как карточный домик.

Оглянувшись, я увидел, как Теодор бросился к окну и, сгруппировавшись, выпрыгнул в него, спасаясь от обломков.

– Яркий! – позвал я, поднимаясь – Бежим!

Зверек показался впереди, и я бросился к нему, сумел увернуться от рухнувшей балки, подхватил Яркого и помчался к двери. Что-то больно ударило меня по спине, от чего в глазах вспыхнул фонтан разноцветных искр, но я продолжил бег.

Буквально снеся дверь со своего пути, я ринулся прочь. Здание с грохотом рушилось у меня за спиной, всё заволокло пеленой серой пыли. Однако, даже под ее прикрытием далеко уйти я не сумел.

Выстрела я не услышал за грохотом обрушающегося за спиной здания, но ощутил резкую жгучую боль в ноге и рухнул, как подкошенный, на землю. Меня подстрелили. Пуля попала в правое бедро.

«Все. Отбегался», – пронеслась со скоростью той же пули отчего-то очень трезвая и лишенная эмоций мысль, сухая констатация факта. – «Дальше уйти я уже не смогу».

Яркий уставился на меня перепуганными глазами.

– Беги! – крикнул я ему. – Беги! Они не должны поймать тебя! Беги скорее! Уходи отсюда!

Но Яркий не двигался с места.

– Уходи же! Давай! – я с силой оттолкнул его, но и это не возымело эффекта, только боль от ранения вновь пронзила ногу, и я зашипел, стиснув зубы.

Грохот стих, и я услышал хриплый, полный дикого гнева голос Теодора Стрикса.

– Хватайте их! Не дайте уйти! Вон они! Хватайте!

Яркий зашипел и заискрился. Он стал оглядываться по сторонам, и в оседающей пыли я увидел, что нас окружили гвардейцы, чьи силуэты медленно приближались.

– Беги же, дурак! – почти взмолился я. – Уходи отсюда!

Но, не вняв моим словам, Яркий вдруг вспыхнул светом, который взметнулся к небу и накрыл нас искрящейся пеленой. Мы оказались под куполом, в пять хвостов диаметром и где-то два в высоту.

Оглянувшись, я увидел Теодора Стрикса. Держась левой рукой за свое лицо, он подошел к щиту вплотную. Затем убрал руку, дав мне лицезреть, какую же ужасную рану ему оставил Яркий. Правой стороны лица просто не было, ее полностью поглотил алый ожог. И все же я не видел в этом человеке никаких признаков того, что он испытывает боль.

«Может, он действительно машина?»

В его единственном сохранившемся глазе пылала только ярость, столь же алая, как и материя, которой он управлял.

Теодор поднял перед собой руки – целую левую и лишенную кисти правую. Между ними засветился алый шар, который стал шириться. Это были врата. Врата в ту самую реальность, из которой Теодор Стрикс черпал свою силу.

Когда шар достиг размеров спелого кокоса, какие в изобилии растут на островах Океании, из него в наш щит ударил толстый, дрожащий луч. По куполу пошла рябь. Яркий захрипел, борясь, стараясь удержать целостность нашей единственной защиты. Но он слабел с каждой секундой.

Превозмогая боль, я сел и сжал кулаки. Моя метка снова засветилась, и я направил всю свою концентрированную ненависть на Теодора Стрикса, чтобы, когда тот пробьет щит Яркого, нанести ему удар, в который вложу всю оставшуюся во мне энергию света.

– Я убью тебя, сволочь! – завопил я в приступе гнева.

Щит треснул, затем лопнул, и я тут же атаковал. Но Теодор увернулся, и яркая стрела, сорвавшаяся с моей руки, ушла в никуда. Он подскочил ко мне с невероятной быстротой и нанес удар левой рукой в висок. Я упал на спину. В глазах все поплыло. Однако, я все равно попытался подняться, замахал руками, в надежда ударить его в ответ. Но последовал второй точный удар, и все поглотила темнота.

Я очнулся в каюте корабля. Определил это по мерному покачиванию, характерному для морского путешествия, тесноте помещения, в котором кроме койки располагался только стул да маленький столик, с тусклой масляной лампой на нем, и круглому окошку, занавешенному белой тряпкой. Я был практически уверен в том, что, отодвинув эту тряпку, увижу морские просторы. Но делать этого не стал, в первую очередь потому, что мое самочувствие оставляло желать лучшего. Голова кружилась и болела, а когда я зашевелился, испытал сильный приступ тошноты, являющийся скорее следствием сотрясения мозга после схватки с Теодором, нежели морской болезнью, коей никогда, к счастью, не страдал.

Все же, превозмогая свои слабости, я медленно сел на постели, и только тогда заметил, кроме своей абсолютной наготы, что мою правую ногу, в том самом месте, куда угодила пуля, овивает черный червь, толщиной с большой палец и достаточной длинный для того, чтобы дважды обернуться вокруг моего бедра. Тварь едва заметно пульсировала. То было очередное годвинское произведение, функция которого заключалась в лечении пулевых ранений. Вытягивая из раны пулю, существо впрыскивало в кровь вещества, ускоряющие заживление, и обеспечивало анестетическое воздействие, благодаря которому я не чувствовал боли от ранения, только легкое онемение в ноге. Стоила такая «прелесть» немалых денег, элеванов сто, я полагаю, и это при том, что была одноразовой.

«С чего это Стриксам вздумалось меня лечить, да еще таким вот дорогостоящим способом?» – размышлял я с некоторым странным спокойствием, без сомнения, вызванным действием каких-то препаратов, возможно, впрыснутых мне в кровь тем же червем.

«Где вообще я нахожусь?»

Более тщательный осмотр помещения ничего не дал. Меня окружали деревянные стены. В углу стояло ведро, оставленное для отхожих нужд, и больше ничего. Своей одежды, оружия и, главное, Яркого, в комнате я не обнаружил. Здесь было довольно холодно, моя кожа быстро покрылась мелкими пупырышками, и я натянул шерстяное одеяло себе на плечи.

Дверь оказалась заперта, в чем я был уверен еще до того, как встал и, качаясь, хромая на правую ногу, проковылял к ней и подергал за ручку. Возвращаясь к кровати, чуть не рухнул на пол. Подняться в таком состоянии едва ли смог бы, потому, оказавшись снова на постели, не стал больше предпринимать попыток подняться, а наоборот, лег и, оставив в покое свое, лишенное сил тело, принялся размышлять о своем нынешнем положении. Так и отключился, ничего путного надумать не успев.

Очнувшись во второй раз, сколько часов спустя не знаю, увидел над собой человека в круглых очках, среднего возраста, с худым, вытянутым лицом.

– Что вы делаете?! – тут же воскликнул я, и он, вздрогнув, отпрянул к стене.

В комнате тут же оказались двое гвардейцев с револьверами в руках.

– Без резких движений, мистер Марбэт, – проговорил мужчина с холодным предостережением.

Я вжался в противоположную стену. Попытался приподняться, но тошнота и головокружение тут же вернулись, а голова снова упала на подушку.

– Что вы со мной делаете? – повторил я свой вопрос уже спокойнее.

– Как раз собирался снять червя, – пояснил человек. – Он свое дело сделал. Теперь нужно убрать его и наложить повязку.

– Вы доктор?

– Можете звать меня, доктор Орсон Стрикс. Военный врач, поэтому, если что, могу и врезать, и даже пристрелить.

– Пугаете меня, док?

– Предостерегаю от необдуманных действий, мистер Марбэт. Ваша репутация весьма красноречива.

– Какая еще репутация?

– Репутация человека, который бездумно хватается за оружие и готов пролить кровь, а также скор на сумасбродные поступки.

– Кто вам так меня описал, док? Теодор Стрикс?

– Могу я отпустить охрану и продолжить свою работу?

– Я ничего вам не сделаю, – пообещал я. – В таком состоянии просто не смогу.

– Идите парни, – скомандовал доктор и, вернувшись к моей ноге, спросил. – Так что насчет вашего состояния? Опишите его.

– Мне хреново, док. Очень.

– Конкретнее.

– Голова болит. Тошнит. Встать с кровати – та еще проблема. Как после хорошей пьянки.

– Вам сильно досталось. Когда вы попали ко мне на стол, уже потеряли много крови, поэтому на восстановление уйдет немало времени. Но ушло бы еще больше, если бы Вилорд не распорядился использовать годвинского червя. Крайне великодушный поступок, учитывая, сколько проблем вы ему доставили, не находите?

– Вилорд Стрикс здесь?

– Он с нами на корабле, если вы это имеете в виду.

– Что это за судно?

– «Парящая Лиссандра». Двухмачтовый фрегат с паровым котлом, под командованием капитана Вернера Стрикса.

«Властитель всемогущий, неужели меня окружают одни Стриксы?».

– Куда мы плывем?

– Боюсь, вы спрашиваете об этом не того человека, мистер Марбэт. Я всего лишь солдат и врач, не более того.

– А где Яркий?

– Яркий?

– Со мной должны были доставить зверька, маленького, белого, похожего на бельчонка.

Воспоминания о Ярком болью отозвались в груди.

«Я подвел его, не сберег. Может быть, мы с ним больше никогда не увидимся. И все из-за меня. Обрати я внимание на его поведение чуть раньше, прислушайся к нему, а не к камню, заведшему в ловушку, возможно, мы оба были бы сейчас на свободе, а теперь, черт его знает, что нам уготовил Вилорд Стрикс, и как долго еще продлится наша жизнь».

– Ах, вы про него. Да, меня предупредили, что вы будете спрашивать.

– Дайте угадаю – о нем вам тоже ничего неизвестно.

– Напротив, мистер Марбэт. Вилорд попросил передать, что существо в порядке, и ваша разлука с ним – лишь вынужденная мера, но не постоянная.

– Я не понимаю.

– Поверьте, я тоже, – ухмыльнулся доктор.

Сил расспрашивать его у меня больше не было, да и не много от моих расспросов было бы толку. Так что, я просто лежал, глядя в потолок и пытаясь собрать воедино свои разрозненные мысли. Доктор тем временем извлек червя и, принявшись насвистывать какую-то песенку, сделал мне перевязку. После он осмотрел ожог на моем плече, оставленный лучом красной энергии, синяк на спине и разбитую ударом Теодора бровь. Сказал, что мне нужно пить как можно больше жидкости и хорошенько поесть, с чем и удалился.

– Я хочу увидеть Вилорда Стрикса! – крикнул я ему вслед.

– Само собой, – кивнул доктор, прежде чем закрыть за собой дверь. – Но всему свое время. Сейчас вы не в лучшей форме, мистер Марбэт.

Скоро мне принесли мою выстиранную одежду, рыбную похлебку с двумя ломтиками хлеба и графин воды. Несмотря на тошноту, я съел все и действительно почувствовал себя немного лучше.

Не знаю, сколько времени прошло. Может, суток двое или трое. Я много спал, в остальное время ел, когда было что, и думал. Думал над тем, почему еще жив, что нужно от меня и от Яркого Вилорду Стриксу, почему он взял меня с собой на этот корабль, и куда мы направляемся. Но чаще думал о том, что случилось на фабрике. Я каким-то удивительным образом овладел способностями Яркого. Но самое главное заключалось в том, что эти способности никуда не делись. Еще до того, как прошло головокружение, до того, как встать с кровати и дойти до ведра перестало быть для меня проблемой, я обнаружил, что, концентрируясь на своей татуировке и на тех ощущениях, которые испытывал во время боя с Теодором Стриксом, вновь пробуждаю свои силы. Черная метка начинала светиться, лента света отделялась от моего предплечья и парила в воздухе, подчиненная моим мыслям. И этот факт отчего-то успокаивал меня. Нет, у меня не появилось никого объяснения неожиданно пробудившихся способностей, но само их наличие вселяло уверенность. Я в любой момент мог подняться с постели и разрубить эту дверь надвое, как Яркий сделал это в катакомбах Мистрейда. Я мог бы, но делать, конечно, ничего подобного не собирался, как минимум, потому что был на корабле, с которого некуда бежать. Я все еще оставался заложником, но подобно заключенному, прячущему заточку под своим матрасом, я хранил свои способности втайне от своих тюремщиков и от периодически заглядывающего доктора, зная, что, если придет критический момент, у меня будет туз в рукаве, что я не беспомощен. Оставалось только дождаться подходящего момента, не спешить, но овладеть ситуацией.

Наконец, Вилорд Стрикс пригласил меня на встречу. Это сообщил мне доктор Орсон, который, зайдя в очередной раз, принес с собой бритву, мыло, зеркальце и тазик с водой и попросил привести себя в порядок перед обедом с хозяином судна.

Мне наконец-то выдался шанс посмотреть на себя в зеркало, и отражение оказалось не столь ужасным, как я представлял. Рассечение на правой брови было аккуратно зашито, а синяк вокруг него почти рассосался, правда, все еще проступал на коже синевато-желтым ореолом. Надо сказать, что после удара Теодора Стрикса я ожидал более страшного эффекта, но, с другой стороны, возможно, тут сказалось действие того же червя, оказывающего целительный эффект на весь организм. Во всяком случае, рана на ноге уже затянулась, не нуждалась больше в перевязке, почти не болела и только страшно чесалась. Однако, я все еще довольно сильно хромал, и потому, прежде чем проводить меня в обеденный зал на встречу с Вилордом, доктор вручил мне простую деревянную трость для опоры.

Доктор Орсон и двое гвардейцев проводили меня по узким коридорам корабля на палубу выше, к столовой, в которую я зашел один, оставив своих сопровождающих снаружи. Помещение было довольно небольшим, и практически все его пространство занимал длинный стол, накрытый белой скатертью и окруженный стульями. Здесь оказалось куда светлее, чем на всем остальном судне. Из двух больших круглых окон лился солнечный свет, а на противоположной стене два пышных канделябра помогали ему освещать этот зал.

Вилорд Стрикс сидел за столом, когда я вошел. Он оказался плечистым, крепко сложенным мужчиной, на вид примерно одного со мной возраста, но все-таки, пожалуй, чуть старше. Он обладал завидной шевелюрой каштановый волос, пышными усами, с подкрученными кончиками, и выразительными голубыми глазами. Был облачен в черный камзол с вышитым на плече символом своего клана, с золотыми пуговицами, манжетами и погонами. Кроме него в комнате присутствовал только один пожилой слуга в строгом костюме, держащий на предплечье белоснежное полотенце, прямо как официанты в лучших ресторанах Мистрейда. И никаких гвардейцев с оружием. Поверил ли я в эту иллюзию безопасности? Нет, конечно.

– Клиффорд Марбэт, – поприветствовал меня Вилорд, поднявшись из-за стола и энергично зашагав навстречу.

– Рад, наконец-то, встретиться с тобой лично, – он протянул мне руку.

Я смотрел в его голубые глаза куда дольше, чем мог бы позволить себе любой высокородный аристократ.

«Вот он, человек, который стоял за всем с самого начала», – я привык видеть своим врагом Теодора Стрикса, но тот, в конечном счете, был лишь орудием, цепным псом. Истинный же противник предстал передо мной лишь теперь.

Вилорд выдержал мой долгий взгляд, не сводя с губ улыбки и не убирая руки, пока я не пожал ее.

– Присаживайся, Клиффорд. Сейчас подадут обед.

Он сделал жест рукой в сторону стола и возвратился на свое место.

Я сел, и один из слуг наполнил мой бокал красным вином.

– Как заживаю твои раны? – поинтересовался Вилорд.

– Благодаря вашему врачу и средствам очень хорошо, благодарю.

Вилорд поднял бокал и сделал им жест, который стоило расценить как: «на здоровье», после чего выпил.

– Теодор к нам не присоединится? – спросил я буднично.

– Я посчитал, что нам стоит обсудить всё наедине.

– Но он ведь здесь, на корабле, верно?

Вилорд посмотрел мне в глаза, прежде чем ответить.

– Да, он здесь. Но тебе не о чем беспокоиться, Клиффорд. Я надеюсь, что после сегодняшнего нашего разговора твой статус на корабле изменится с пленника на гостя.

– И все же жаль, что я его не увижу. Он, ведь, уже не так красив, как раньше, верно? – своими словами и холодным тоном я надеялся дать понять Вилорду, что совершенно не намерен тратить время на все это напускное дружелюбие и готов перейти к сути.

– Понимаю, Клиффорд, ты многое пережил за последние дни, но прошу, пойми и ты нас. Ты похитил существо, значимость которого невозможно переоценить. Теодор лишь выполнял свой долг.

– С особым рвением, – заметил я. – Не погнушался ни квартиры обыскивать, ни фабрику с землей сравнять.

– Сопутствующий ущерб всей этой операции меня ничуть не радует, поверь.

– И все же Теодора ты не остановил. Поразительно, скольким высокородные готовы пренебречь, чтобы достичь желаемого.

– Не делай из меня чудовище.

– Зачем же? Ты и сам с этим отлично справляешься.

– Ох, писатели. Во всем пытаетесь разглядеть трагедию, преисполненную философского смысла. Однако же, Клиффорд, ты не упоминаешь о том, что сопутствующий ущерб присутствовал и в твоих действиях. Во время первого задержания ты покалечил моих гвардейцев. Трое получили страшные ожоги, а один и вовсе лишился обеих кистей рук. Ты хоть помнишь о них? А о шерифе в городке Рифтен? Да и фабрика осталась бы стоять, не стань ты убегать и прятаться в ней. А ведь Теодор пытался тебя убедить сдаться, разве не так?

В этот момент в комнату внесли подносы с едой.

– Хватит, Клиффорд, прошу тебя, смерь свой гнев и раздели со мною трапезу. Подобное позволяли себя даже великие военачальники прошлого, встречаясь с вражескими полководцами на поле битвы и обсуждая возможные союзы. Я лишь пытаюсь быть учтивым и проявлять уважение. От тебя прошу того же.

– Готов пойти на это, – согласился я. – Как только увижу Яркого.

– Ты дал ему имя, да? Как интересно. Яркий, – Вилорд словно попробовал это слово на вкус. – А что, ему подходит.

– Я хочу увидеть его.

– Это можно устроить, – кивнул Вилорд и обернулся к слуге. – Принесите зверька.

Слуга удалился, и Вилорд, взяв в руки нож и вилку, стал разрезать поданный ему кусок мяса на части. Затем глянул на меня и спросил с удивлением:

– Неужто, ты не голоден?

Я посмотрел на мясо. Выглядело оно действительно очень аппетитно, и я, правда, был страшно голоден, а одна и та же рыбная похлебка уже стала вызывать во мне рвотный рефлекс. И все же я не мог заставить себя съесть хоть кусочек этого мяса.

«Только не сейчас, не здесь, не рядом с этим человеком».

Потому я лишь залпом осушил бокал вина и, взяв со столика в углу бутылку вина, до которой без труда смог дотянуться, не вставая с места, обновил его.

– Хм, ну что же, как угодно, – пожал плечами Вилорд и, нанизав кусочек мяса на вилку, отправил его в рот.

Яркого внесли через минуту. В клетке. Завидев меня, он поднялся на все четыре лапы, в глазах зажегся радостный огонек. Я, было, поднялся, чтобы подойти к нему, но тут же Вилорд гаркнул:

– Не стоит!

Затем, уже спокойнее, продолжил:

– Ты хотел посмотреть на него? Ну, так вон он, гляди. Жив и здоров. Но никаких контактов, Клиффорд. Мы пока еще с тобой не договорились. Так что сядь, воспользуйся моим гостеприимством и попробуй это восхитительное мясо, а затем мы с тобой все обсудим, и уже тогда посмотрим, разрешу ли я вам приблизиться друг к другу.

Клетку с Ярким слуга поставил возле входа, и все время, пока Вилорд ел, я разглядывал зверька, а тот меня. Видимых повреждений или ран у него не было, Яркий выглядел здоровым и полным сил, что меня немного успокоило.

– Я могу убрать это, сэр? – спросил меня слуга, когда Вилорд доел и отдал свою тарелку.

– Да, пожалуйста, – я отодвинул от себя тарелку с нетронутыми яствами, от одного взгляда на которые рот наполнялся слюной и сводило желудок.

– Жаль, что ты не оценил стараний нашего кока, – сказал Вилорд, закуривая сигарету в черном мундштуке.

– Как вы нас нашли в Рамзите? – спросил я его, посчитав, что теперь уже можно переходить к разговорам.

– Так же, как и в Драгосе, и как до того в Мистрейде, – ответил Вилорд, откинувшись на спинку своего стула и выпуская изо рта клубы белесого дыма.

– Ваши машины, – озвучил я догадку.

– Мои машины, – с гордостью кивнул Вилорд. – Теперь в каждом полисе мы собрали по такой машине, и на нашем дирижабле она тоже была установлена.

«Врешь, сволочь!» – подумал я. – «В Виоленте вы меня не нашли! Значит, не в каждом полисе».

– Признаюсь, это оказалось довольно накладно, но чего не сделаешь для того, чтобы вернуть драгоценность.

– Только не говори, пожалуйста, что из-за меня ваша казна поредела.

– Я могу понять твое предвзятое отношение ко мне, Клиффорд, и твое недоверие.

– Неужели?

– Потому и пригласил сюда. Чтобы объясниться и предложить выход из сложившейся ситуации. Хочу показать тебе, что я совершенно не таков, каким ты меня воображаешь.

– Не стоит себя утруждать.

– Ты веришь в судьбу, Клиффорд?

– Нет.

– А я вот верю. Верю, что у всех нас есть предназначение, что каждый наш вздох, каждое действие и сказанное слово имеют особый смысл и отражаются в вечности. Наши жизни, как нити, из которых сплетен вселенский гобелен. И что, если время – это лишь иллюзия, что, если нет никакого времени на самом деле? И все наши пути уже давно пройдены, все наши жизни прожиты, гобелен соткан, и теперь вечность взирает на него, любуясь хитросплетениями его нитей.

– Великий вселенский ковер, – заключил я. – Звучит, что надо. Может претендовать на новую философскую доктрину.

– Понимаю. Ты не склонен рассуждать о сути бытия.

– На трезвую голову, точно, – я осушил второй бокал вина и теперь уже сделал жест слуге, чтобы тот мне его вновь наполнил.

– Я тоже не задавался подобными вопросами до тех пор, пока судьба не коснулась меня, пока я не ощутил, что встал на путь предназначения. А случилось это столь же неожиданно, как снег, выпавший в середине лета. До того я был лишь странником, путником, не различающим дороги. Бесцельно бороздил я океаны жизни, подобно парусному кораблику, гонимому ветрами. Никто. Нигде. Многие мои братья и сестры нашли себя в служении семье, верили в то, что процветание клана – это великая обязанность и единственная стоящая цель. Но я был не таков. Я не видел в этом смысла, как не видел его и ни в чем другом. И я просто предавался праздности, скитаясь по миру и тратя состояние своего клана, которому не мог бы нанести ущерб, прожив и сотню таких жизней.

И вот однажды эти скитания привели меня на корабль безумного капитана Нортона Кларка. Это очень занятная история. Мы познакомились с ним в одном захолустном портовом трактире, в Серении. Названия не помню, как и той кривой дорожки, которая меня туда привела. Я был жутко пьян. Но даже в таком состоянии я все равно играл в королевского оракула лучше, чем большинство местных картежников. Не мудрено, что очень скоро за нашим столом остались только мы с капитаном Кларком. Мне понравился этот человек, несмотря на то, что он, совершенно точно, был сумасшедшим и не стеснялся показывать этого всем окружающим. Капитан Кларк был прежде китобоем, но с некоторых пор стал одержим идеей изловить живого кракена. Ну, ты, наверно, знаешь одну из тех громадных тварей, что топят корабли в северных водах. Кракен потопил первый корабль капитана Кларка, но, несмотря на то, что ему чудом удалось остаться в живых, он поразился величию и силе этого создания. И чуть не лишился своего второго судна, пытаясь изловить эту тварь. Однако, Кларк не отступил и уверял, что выучил повадки кракенов, выработал победную стратегию и в следующий раз ему определенно удастся исполнить задуманное. Вот только клан-патрон разорвал с ним контракт и оставил на улице. И тогда я дал ему на это деньги, представляешь? Выслушав его историю, я просто дал ему денег в обмен на то, чтобы он взял меня с собой. Капитан Кларк жаждал славы, но зачем же мне нужно было ввязывать в эту безумную авантюру? Поверь, я не знаю и по сей день. Может быть, я просто искал смерти. Бессмысленность существования тяготила. За тридцать лет своей жизни, казалось, что я попробовал все на свете, все существующие вина, шлюх всех возрастов и наций, и не только женщин. Я пробовал различные вещества, от которых туманился или, как считают некоторые, наоборот, прояснялся рассудок. Я забирался на вершину Грозового хребта, чтобы повстречаться с обитающими там жуткими снежными людьми, покрытыми густой белой шерстью с головы до ног. Я провел семь дней в джунглях Младшего Материка, охотясь на гигантских плотоядных рептилий. Словом, я делал все, чего душе было угодно, и совершенно не страшился умереть. Охота на кракена стала лишь еще одной моей утехой, еще одной попыткой погибнуть. И мы были близки к смерти, о, да.

Мы вышли в море на корабле, под завязку забитом всевозможными гарпунами и механизмами для охоты на китов, сетями и пушками. Капитан Кларк распорядился моими деньгами с умом, приобретя, по его авторитетному мнению, все необходимое для того, чтобы поймать гигантскую тварь. Только вот во всем этом, как оказалось, не было никакой надобности, и в итоге, более пяти тысяч элеванов пошли ко дну вместе с кораблем.

Мы пробыли в море пятнадцать дней, и на шестнадцатый – корабль подвергся нападению, но не кракена, отнюдь. Вся ирония была в том, что нас разбили арктосианские пираты. В то туманное утро мы не заметили их корабль, пока тот не подошел вплотную и не открыл по нам огонь в момент, когда у нас уже не было шансов сбежать или отбиться. Лишь немногим удалось спастись, уйдя на одной единственной шлюпке. Капитана Кларка не было в числе выживших. Еще спустя два дня, когда у нас уже не осталось ни пресной воды, ни, тем более, еды, я и еще четверо спасшихся со мной в лодке причалили к берегу незнакомого острова.

Остров оказался довольно мал и совершенно лишен всякой жизни. Груда холодных голых камней посреди моря. Но скоро мы наткнулись на пещеру, и там…

Вилорд вдруг умолк, затем взглянул на меня и ухмыльнулся:

– Там я обрел смысл своего существования. Смысл жить дальше.

– А остальные? – спросил я.

– Остальные? – нахмурился Вилорд.

– Ну да, те кто спасся вместе с тобой с корабля. Их было четверо, ты сказал. Каждый из них тоже обрел свое предназначение? Или только ты один?

– Они тоже могли бы. Но испугались.

– И что с ними стало?

– А это важно?

– Конечно. Ты распинаешься о смысле жизни, о судьбе и предназначении. Но не хочешь говорить о том, что сталось с четырьмя бедолагами, угодившими с тобой на один остров. А я могу предположить, что ты убил их всех. И, пожалуй, съел. Это тоже входило в великий замысел Вселенной?

– Любой из них сделал бы с другими то же самое. Я просто оказался умнее.

– Без сомнения, это тебя оправдывает.

– Я не ищу оправдания, Клиффорд.

– А чего тогда ты ищешь? Зачем держишь нас здесь и делишься своей удивительной историей?

Вилорд глянул на маленького зверька в клетке.

– Держу пари, что ты не знаешь, кто он такой и на что способен.

– Мне это неважно.

– Конечно. Я уже понял, что ты за человек, Клиффорд Марбэт, и почему помогаешь этому существу, и это не может не вызывать у меня уважения. Именно по этой причине я сейчас веду с тобой подобный разговор. Потому что проникся к тебе уважением, Клиффорд, и потому что мы способны понять друг друга.

– Интересно, в какой это момент ты стал понимать меня? Поначалу твои люди меня хотели просто застрелить. А теперь, оказывается, мы уже друзья?

– Прими мои искренние извинения за всю эту череду недоразумений, которая загнала тебя так далеко от дома.

– Ты извиняешься за то, что твой психопат Теодор и армия тупоголовых солдат у него в подчинении гнались за мной с оружием и были готовы пристрелить при любой возможности? Об этом недоразумении ты говоришь, или я что-то не так понял?

– Сама ситуация – недоразумение. Однако, признаю: методы Теодора всегда радикальны.

– Тебе они вполне по душе, разве не так? Разве не Теодор с твоего позволения убивал всех, кто помогал в твоих поисках? Или ты не знал, что за тобой тянется цепочка из трупов?

– Знал, конечно. Знал, и не горжусь содеянным. Но то была необходимость, пойми. Моя цель слишком важна, и любой знающий о ней – потенциальная угроза. Я лишь устранял эти угрозы.

- Значит так это называется?! - я чувствовал как начинаю распаляться, мне хотелось высказать ему все в лицо, и плевать что за этим последует. - Сначала использовать в своих целях, а потом убить как потенциальную угрозу - так ты поступил с Марэ?

Вилорд многозначительно цокнул языком и тяжело вздохнул.

- Я так не задумывал – если ты об этом. Тацуро Марэ помог собрать и настроить первую машину. Он проделал со мной значительную часть того пути, который без него оказался бы гораздо длиннее. Он вложил силы и душу в наши поиски, и я многим обязан этому человека. Оттого мне бесконечно больно вспоминать о том, как закончилось наше сотрудничество. Но не я стал причиной такого трагического финала. Наоборот, я был готов открыться ему, поделиться с Марэ своим предназначением. Но он меня не понял. Испугался. Стал угрозой и… - Вилорд снова вздохнул - обрек себя на смерть. Именно это события стало определяющим. С него все началось, с Тацуро Марэ. Тогда я и понял, что никому не могу позволить помешать мне, потому что цель моих поисков важнее оборванных жизней.

– Складно звучит - ухмыльнулся я саркастично - Можешь верить в это и так себя успокаивать, но как по мне, убийство всегда убийство, и никакая цель его не оправдывает.

– Не обманывайся, Клиффорд Марбэт, не строй иллюзий насчет того, что мне важно твое мнение. Я делал то, что считал нужным, и готов сделать это снова. Я не стремлюсь понравиться ни тебе, ни кому-либо еще, так что не трать зря силы на то, чтобы воззвать к моей совести. Она чиста.

– Не сомневаюсь.

– Так или иначе, но мы оба здесь, так, может быть, это и есть судьба? Она все же свела нас вместе, как бы активно ты от нее не бежал.

– А что, если я пошлю ко всем чертям и тебя, и твою судьбу? Какой у тебя план тогда? Позвать сюда Теодора и приказать выкинуть меня за борт? Или будешь пытаться брать измором, продолжая держать в заложниках?

– Мне подойдут любые методы, Клиффорд, которые работают. Я не плохой человек – это чистая правда. Но я уже говорил, что моя цель куда важнее, чем все прочее.

– И в чем же заключается эта твоя цель?

– В достижении особого места, в котором уже более семи сотен лет никто из людей не бывал.

– Вот для чего тебе, значит, нужно Зеркало миров.

– Так ты знаешь, что Яркий – это Зеркало миров? Откуда?

Я не ответил.

– Твоя персона, надо сказать, все более интригует меня, Клиффорд. Очень может быть, что, узнай мы друг друга лучше, смогли бы стать хорошими друзьями.

– Вот уж сомневаюсь.

– Не отрицай того, о чем не знаешь.

– Я все еще так и не услышал, что же тебе от меня надо и зачем все это?

– Если ты знаешь о Зеркале миров, то понимаешь, что твой Яркий – это ключ к тем пространствам, о которых наши с тобой современники, мнящие себя великими учеными, и подумать не смеют. Я потратил пять лет своей жизни, чтобы найти его. Ты даже представить себе не можешь, сколько я приложил к тому усилий. А отыскав, столкнулся с проблемой, которую не предвидел. Как наладить с ним контакт? Как дать ему понять, что мне нужно? Как объяснить, попросить или, в крайнем случае, как заставить делать то, что требуется? Мы не могли до него достучаться, каким бы способом не пытались. А потом, в ходе одного из экспериментов он сбежал. Тогда мы впервые увидели, на что он способен и какими силами обладает. Мы были к такому не готовы, и я решил, что это самый настоящий провал, крах, ошибка, которая будет стоить мне всего! А оказалось, что все совсем наоборот. Что именно судьба вмешалась в нашу жизнь. Ведь сбежав, он встретил тебя, и вы сумели наладить контакт, создать симбиотическую связь. Когда Теодор рассказал мне о том, как вы действовали, как защищали друг друга, я сразу понял, что именно ты, Клиффорд, нам и нужен. И я бы все отдал, чтобы оказаться на твоем месте. Не обижайся, но я куда более тебя достоин этих сил, я знаю, как ими правильно распорядиться. Но судьба решила иначе. Яркий выбрал тебя. И может быть, убив тебя, у меня и получится эту связь разорвать, но зачем? Ведь, может, другого шанса уже не представится. Так не лучше ли воспользоваться тем, что имеем?

– Ты всерьез думаешь, что я смогу открыть тебе Врата к иным пространствам?

– Он сможет, – Вилорд указал на Яркого, – а значит, сможешь и ты, просто пока еще не знаешь, как. Я помогу вам раскрыть этот потенциал, Клиффорд, научу вас.

– И зачем мне это? Я не стремлюсь ни к силе, ни к власти, ни к знаниям.

– Но ты стремишься к свободе, я прав? У каждого есть своя цена, и твою я знаю. Откроете мне двери в мир, в который я хочу попасть, и тогда я отпущу вас обоих. Мне ни к чему будет вас удерживать.

– Что это за мир?

– Я и так слишком много сказал тебе, Клиффорд, а взамен пока не услышал никакого ответа. Разве так дела ведутся?

– И, если согласимся, какие у нас гарантии?

– Мое слово.

– А оно чего-то стоит?

– Я не лжец, Клиффорд Марбэт, но, может, у тебя есть иные предложения?

– Выпусти Яркого из клетки. Если мы снова будем вместе, то я поверю в твои добрые намерения и попробую сделать то, о чем ты просишь. Деваться-то с корабля нам, все равно, некуда.

– Интересное предположение, – Вилорд ухмыльнулся.

– Таковы мои условия. Или ищи другого проводника по мирам.

Я шел ва-банк. Крыть было нечем, и я бессовестно блефовал, стараясь сохранить самообладание, но осознавая, что хожу по очень тонкому льду. В конечном счете, мои услуги действительно могли оказаться не исключительными, и, потратив какое-то время, Вилорд все же найдет к Яркому иной подход. И он мог в любой момент решить, что риск от нашего воссоединения куда выше дозволенного, и лучше пойти долгой дорогой. Однако, я должен был попробовать, должен был набить себе цену, иначе так и останусь его бесправным заложником.

– Ты ведь не мог не заметить протезы рук Теодора, – заговорил Вилорд после нескольких секунд молчания. – Хочешь, я расскажу тебе по секрету, откуда они? Это очень поучительная история.

Я не ответил, но Вилорд этого и не ждал.

– Склонности к взаимодействию с антимиром у Теодора проявились еще в детстве. В двенадцать лет его приняли в Университет, чтобы учить работать с этим сложным и опасным пространством. Домой он возвратился через шесть лет с дипломом в руках и сердцем, преисполненным гордости. Да не просто гордости – надменности. Теодор стал ощущать себя лучше других. Стоит ли его за то винить, ведь теперь ему подвластна была столь разрушительная сила, о которой другие могли только мечтать. В семье он стал на особом счету, а в собственных мыслях и вовсе возомнил себя великим воином, может даже, полубогом. И получил за это закономерное наказание. В то время он был командиром Особого отряда. Так вот, во время сопровождения одного крайне ценного груза, на границе Саббата их отряд подвергся нападению. Теодор мог бы воспользоваться своими высокими боевыми навыками для отражения атаки, ведь он очень неплохой стрелок и командир. Но ему хотелось покрасоваться, хотелось показать, что он в одиночку способен справиться с подобной угрозой. И он открыл врата в антимир. Да не просто открыл – распахнул их, желая закончить бой одним красивым жестом. И знаешь, что случилось?

– Он лишился рук? – предположил я с иронией в голосе. – Об этом ведь история, разве нет?

– Да, лишился, – кивнул Вилорд. – Не справился с мощью красной энергии и лишился обеих рук. А еще погубил половину собственного отряда и груз в придачу. Так что, моя история не о том, как Теодор Стрикс стал калекой, а о том, как Теодора Стрикса проучила жизнь и подвело собственное самомнение. Если бы я не поверил в него, если бы не взял тогда командовать своим личным подразделением гвардейцев, не знаю, что сейчас было бы с Теодором. После всего случившегося была растоптана не только его собственная репутация, но также его вера в себя и в собственную непобедимость. Я единственный, кто дал ему шанс исправиться, научиться на своих ошибках, и за это он вечно будет мне благодарен. Так что в лице Теодора я обрел не только сильного союзника, но и верного друга, а это редкость в наши дни. Но суть-то не в этом. Ты понял мораль моей истории?

– Думаешь, я зазнался?

– Чувство, что ты чем-то лучше других, может опьянить любой разум. Так что, я хочу предостеречь тебя, Клиффорд Марбэт, от необдуманных поступков.

Вилорд повернулся к слуге и сказал:

– Выпусти зверя.

Слуга опустился на одно колено и отпер маленькую клетку. Яркий тут же бросился ко мне, и прежде чем я успел подняться из-за стола, он вскочил мне на плечо и что-то заурчал на ухо, то ли радуясь нашей встрече, то ли жалуясь на ужасные условия, в которых его держали, а может и то, и другое разом. Я погладил его по спине.

– Все хорошо, дружище. Я здесь, мы снова вместе. Все будет хорошо.

– Вот такой настрой мне нравится, – улыбнулся Вилорд. – Как видишь, я выполнил твои условия, Клиффорд. Помни о моих словах и постарайся выполнить обещанное в ответ, и тогда всех нас действительно ожидает светлое будущее.

– Куда мы направляемся? – спросил я.

– На остров. Тот самый, о котором я тебе рассказывал.

– Почему туда? Что там?

– Не стану портить тебе сюрприз. Мы прибываем уже завтра утром. Возвращайтесь в свою каюту, отдохните, наберитесь сил и будьте готовы. По прибытии нас будет ждать много дел…

После разговора с Вилордом дверь в мою каюту больше не запирали, недвусмысленно намекая на то, что я волен перемещаться по кораблю куда вздумается. Правда двух гвардейцев охранников никто убирать от меня не стал, и когда мы с Ярким покинули свою каюту, они последовали за нами, держась на расстоянии трех-четырех хвостов за спиной. Стараясь не замечать этого эскорта, я поднялся на верхнюю палубу, желая вдохнуть свежего воздуха, а заодно осмотреть судно.

Наверху оказалось очень холодно и ветрено. Северное море по праву считалось самым беспокойным и штормовым из всех морей Адверса. И несмотря на то, что погода стояла солнечная, а на голубом небе не было ни облачка, зелено-серое море волновалось, а белые паруса с символом клана Стрикс то и дело надувались от мощных порывов ветра. Разрезая волны, судно натужно трещало, а из хромированной трубы, торчащей примерно в центре палубы, в небо валил черный дым, возвещающий о том, что котел работает на полную мощность, приводя в движение огромные колеса, установленные по обеим сторонам кормы.

«Парящая Лиссандра» была одним из самых современных кораблей-гибридов, которые наряду с парусами использовали паровые котлы, что позволяло судну продолжать движение в любую погоду, не завися от переменчивого ветра. На смену гибридам постепенно уже начали приходить корабли полностью на паровом ходу, которые сейчас активно вытесняли речные суда, но с океанскими дела обстояли чуть сложнее, и парусники должны будут продержаться на соленых волнах еще пару-тройку десятилетий.

С Ярким на плече – зверек совершенно не питал интереса к изучению окрестностей – я прошелся по палубе, ловя на себе настороженные взгляды команды и гвардейцев. Эти люди были готовы тут же принять меры, попытайся я выкинуть что-нибудь.

«Кем они меня считают?» – задумался я. – «Человеком, склонным к необдуманным решениям? Человеком, готовым пролить кровь? Так, вроде, сказал доктор Орсон».

Меня подобная репутация совсем не радовала. Я никогда не был сорвиголовой, никогда не плевал на чужие жизни. Однако и правда, в ходе нашего бегства с Ярким из Мистрейда, пострадали люди, которые просто выполняли свою работу.

«Но что нам было делать? Сдаться? Принять смерть, только чтобы не пострадали другие?»

Казалось, что верного ответа в таких ситуациях просто не существует.

«Всегда будет сопутствующий ущерб. Так может, прав был Вилорд, говоря, что его цель оправдывает средства? Ведь, в конечном счете, я так и не узнал, чего он добивается».

Эти невеселые мысли прервало неожиданное появление в моем поле зрения Теодора Стрикса. Он возник, будто из неоткуда, хвостах в десяти от меня. И, о да, его лицо носило отпечаток нашей недавней схватки. Огромный красный ожог спускался от левого глаза вниз по щеке к самой шее и скрывался под воротом черной рубашки. Глаз был на месте, оба глаза, которые взирали на меня с холодной злобой, буквально пригвождая к месту. Яркий зарычал, завидев Теодора, и засветился, что в свою очередь заставило гвардейцев, следующих за нами, отступить на несколько шагов назад и выхватить свои револьверы. Но меня, как и Яркого, они не занимали. Только Теодор Стрикс, который, словно и не обратив внимания на действия зверька, продолжал взирать на меня. Эта немая сцена продолжалась всего секунд десять-пятнадцать, но, клянусь, я был уверен, что вопреки приказам Вилорда, вопреки всякой логике, он кинется на нас, чтобы убить и смыть нашей кровью нанесенное ему оскорбление. Однако, этого не произошло. Теодор отвернулся и пошел прочь, словно ничего и не было.

– Спокойно, парни, – обратился я к заметно нервничающим гвардейцам с оружием в руках. – Вам ничего не угрожает.

– Пусть оно прекратит, – проговорил один, указав на Яркого.

Но зверек, по мере отдаления от нас Теодора, уже сбавлял свой гнев, и мне не пришлось его успокаивать.

Я заметил, что протез правой руки Теодора Стрикса был уже восстановлен, и это впервые за все время, проведенное на корабле, заставило меня задуматься над тем, сколько же дней прошло с нашей схватки в Рамзите.

«Мы в северном море, отплыли, значит из Порта-Серении – единственного порта на берегах Селении, способного принять судно вроде Парящей Лиссандры» – прикинул я, заодно припомнив, что Ника как-то обмолвилась про покупку Вилордом судна как раз в том порту – «А до Серении от Драгоса около пяти сотен лиг, и это если по прямой, как ни один поезд не едет».

Конечно, разумнее всего было предположить, что нас с Яркими доставили в Серению тропами Хаоса. Можно было так же предположить, что корабль был уже готов к отплытию, и Вилорд Стрикс ждал на судне, что у Теодора был запасной комплект протезов и под рукой мастер, способный их поставить. Но даже так от событий в Рамзите до отплытия должно было пройти не менее суток. Прибавив к этому еще три-четыре дня в пути, я получал суток пять, и это при самом лучшем раскладе.

Очень скоро продрогнув до костей и устав от напряжения, которое вызвало наше присутствие у людей на палубе, я спустился обратно в каюту, и более не выходил оттуда, вплоть то следующего утра, когда меня разбудил доктор Орсон.

– Доброе утро, мистер Марбэт, – поприветствовал меня он.

– Припыли? – спросил я, приподнимаясь на локтях.

– Да, мы прибыли к острову. Мне приказано осмотреть вас в последний раз, после чего проводить на палубу.

– В последний раз… – мрачно повторил я его слова.

– Ну да. На остров с вами я не поплыву. Так что, позволите? У нас не так много времени.

Я кивнул, и доктор принялся за осмотр.

Яркий, спящий у меня под боком, поднялся, зевнул и глянул на доктора.

– Это и есть ваша зверушка? Яркий?

– Да.

– Занятный.

Яркий, к моему глубочайшему удивлению, зашагал прямо к доктору Орсону и уставился на него своими фиолетовыми глазами.

– Ну, привет, чудная зверушка, – Орсон протянул Яркому руку, как тянут собаке, чтобы познакомиться. Я вспомнил, что так же тянул и сам в тот первый день нашего знакомства в подвале у доктора Киннера. И, как и со мной, Яркий вместо того, чтобы обнюхать протянутую ему руку, протянул лапку и дотронулся до пальцев доктора.

– А ты смышленый, малыш, да? – улыбнулся доктор.

Глядя на эту сцену, я подумал, что Яркий знакомится только с теми, кому доверяет. А доверяет он лишь тем, кто этого заслуживает, черт знает, как это определяя, но никогда не ошибаясь. На Теодора он рычал, как и на всех, кто хотел причинить ему зло, даже на Киннера, который хотел просто изучить его. Но доктор Орсон, по мнению Яркого, заслуживал доверия. Это наблюдение не могло не привести меня к логичной, вроде бы, мысли, что не все в этом мире делится на черное и белое. За все время своего бегства я привык считать Стриксов злодеями, всех Стриксов. Так было проще. Как еще я должен был относиться к людям, стремящимся меня убить? Но, в конечном счете, злодей лишь Теодор, питающий страсть к насилию, и Вилорд, позволяющий ему это в угоду своих целей. Но не все остальные. И доктор Орсон был живым тому доказательством.

– Я ведь совершенно не такой, каким вам меня описали, док, – сказал я, испытав вдруг страстное желание оправдаться перед этим человеком, словно был виновен в чем-то именно перед ним.

– О чем это вы?

– Я не люблю проливать кровь. И за оружие хватаюсь в последнюю очередь. Я писатель, не бандит, не вор, не убийца. Последние дни всё перевернули с ног на голову, многое произошло, и все же, я хочу, чтобы вы знали, что я совершенно другой человек.

– О человеке говорят его поступки, мистер Марбэт, – проговорил доктор, склонившись над моим бедром.

– Согласен. Но иногда, чтобы понять поступок, нужно знать его причину.

– С чего вы решили, что мне нужно ее знать? Я просто выполняю свою работу, и совершенно не обязан иметь о вас какое-то мнение. Почему вас это вдруг стало заботить?

– Не знаю. Потому что я думаю, что вы неплохой человек. Потому что, если я не вернусь с этого острова, что весьма вероятно, мне хотелось бы, чтобы хоть кто-то из последних людей, с которыми мне довелось говорить, не думал обо мне плохо.

Доктор поднял на меня глаза, и в них я увидел понимание, может, даже сочувствие.

– Я не буду думать о вас плохо, мистер Марбэт. Обещаю.

– Спасибо.

Доктор закончил осмотр и, после того как я оделся, вручил мне длинное серое пальто с меховым воротом, сказав:

– Там будет очень холодно, вам это пригодится.

Он проводил нас с Ярким на палубу, где уже ожидали гвардейцы, а с ними Теодор и Вилорд Стриксы.

– Доброго утра, Клиффорд, – поприветствовал меня Вилорд, счастливо улыбаясь. – Вот мы и прибыли в конечный пункт нашего пути.

«Конечный пункт моего пути», – перефразировал я слова Вилорда у себя в голове, глядя на поднимающийся из моря остров. Это была серая, уродливая глыба, покрытая туманом, сквозь который виднелись темные силуэты редких сосен, растущих на крутых склонах.

«Здесь все и закончится», – посетила меня безрадостная мысль.

Мы спустились в лодку – я, шестеро гвардейцев, Вилорд и Теодор, и отплыли к острову. И чем ближе мы подплывали к его каменистому берегу, чем дальше отходили от «Парящей Лиссандры», тем отчетливее я ощущал присутствие призрака смерти. Он навис надо мной, как эта самая скала, давя своим величием и неотвратимостью. Экзистенциальный страх сдавливал мою грудь, а в мозгу поселилось чувство полнейшей обреченности.

У Вилорда Стрикса же остров, по всей видимости, вызывал совершенно противоположные чувства. Он смотрел вперед с горящими глазами, предвкушая скорое прибытие и испытывая некое детское нетерпение, которое заставило его даже подняться на нос лодки, когда мы преодолели только три четверти пути. Он первым поднялся на небольшой деревянный причал, к которому мы пристали.

По мокрым доскам мы прошли к берегу. Теплое пальто действительно очень пригодилось, так как на острове было не просто холодно, но еще и очень сыро, туман оседал на лице, волосах и одежде мелкой водяной пылью. Яркий забрался под пальто, которое я запахнул, и высунул наружу только свою голову, с интересом и заметной мне тревогой оглядываясь по сторонам. Ему в этом месте определенно не нравилось, и мне тоже.

Вилорд провел нас хвостов семьсот по берегу к втиснутому прямо в скалу двухэтажному дому, собранному из массивных брусьев. Внутри оказалось очень просторно. На полу лежали меховые шкуры, у правой от входа стены стояла каменная печь. Также здесь располагался стол, несколько кресел с зеленой обивкой и диван.

– Добро пожаловать в мой уединенный уголок, – провозгласил Вилорд. – Здесь, конечно, не так роскошно, как в любом другом нашем поместье, и все же здесь довольно уютно. Как считаешь?

– Держу пари, всего этого не было в твое первое посещение острова.

– Конечно, нет. Моим приютом стала сырая пещера, у входа в которую позже мы и установили этот чудный дом.

Гвардейцы внесли три массивных деревянных ящика и поставили на пол.

– Давайте, располагайтесь парни, – подгонял их Вилорд. – Разожгите печь быстрее. Займитесь завтраком. А мы с мистером Марбэтом пока что прогуляемся вглубь острова. Ты же не против, Клиффорд? – Вилорд взглянул на меня с веселым азартом. – Мне буквально не терпится показать вам с Ярким, ради чего был проделан весь этот путь.

– Пойдем, раз так, – ответил я безразличием.

Вилорд зажег два масляных фонаря – один вручил мне, другой взял сам и, подойдя к обитой железом двери в противоположной части дома, отпер ее большим ключом.

– Я пойду с вами, – заявил Теодор.

– Правила остаются прежними, Теодор. Сюда, кроме меня, никто не войдет. – Вилорд глянул на меня и добавил:

– Клиффорд – другое дело.

– Оставаться с ним наедине не разумно, – проговорил Теодор, опалив меня своим очередным презрительным, ненавистным взглядом.

– Уверен, что мне совершенно ничего не угрожает. Правда ведь, Клиффорд?

– Никаких необдуманных поступков, – проговорил я, продолжая сверлить взглядом Теодора в ответ.

– Вот и славно. Пойдем же.

Вилорд распахнул дверь, за которой царил кромешный мрак, и решительно шагнул туда. Я последовал за ним и, закрывая за собой дверь, обернулся на Теодора, который продолжал смотреть нам вслед. Мне хотелось съязвить. Сказать что-то вроде: «Хороший песик, Тео. Сидеть». Но я не стал. Настроение не то было. Да и не был уверен я в том, что Теодор не выйдет из себя и не прожжет меня насквозь лучом красной энергии. Он походил на пороховую бочку, над которой я склонился со свечой. Достаточно было лишь разжать пальцы и все вспыхнет.

«Никаких необдуманных действий», – напомнил я себе и просто захлопнул дверь.

– Смотри под ноги, Клиффорд, здесь скользко и можно все кости переломать, – сказал Вилорд, увлекая меня за собой вглубь темной пещеры, своды которой терялись во мраке.

Яркий снова выбрался мне на плечо и глухо зарычал.

– Я с тобой, приятель. Тише, – сказал я, почесав его за ухом. – Мне тут тоже не нравится.

– Представь же, каково было нам, напуганным, изможденным, оказаться здесь, в одиночестве.

– Как ты выбрался с острова? – спросил я.

– У меня есть метка, – небрежно ответил Вилорд, явно совершенно не заинтересованный этим разговором.

– Какая метка?

– С детства нам дается артефакт, с которым мы должны стать едины к совершеннолетию, – нехотя пояснил он. – Эта метка позволяет мне позвать семью на помощь, в случае беды, и они отыщут меня по ней везде в Адверсе.

«Ничего себе», – подумал я. – «Мало какой клан Конгломерата, даже из числа старших, может позволить себе снабжать подобными артефактами своих принцев. Однако, основателям и кураторам Университета это, пожалуй, под силу. Вот, значит, для чего в хранилище убираются артефакты, купленные и найденные сотрудниками Университета. Только затем, чтобы потом они служили сильным мира сего. Закономерно».

– Но к прибытию сюда моих спасителей, я прожил на острове дней тридцать или около того, – продолжил Вилорд.

В пещере, и правда, было очень скользко, а то, что мне приходилось передвигаться с тростью, лишь усугубляло эффект. Несколько раз я чуть не навернулся на мокрых камнях. Дважды наступил ногой в ледяной ручей, который промочил мне носок и ботинок, и теперь у меня немели пальцы. Пути все так же не было видно, мы просто шли в темноту, как мне кажется, под небольшим наклоном спускаясь к самому сердцу острова. Звук наших шагов отражался эхом от стен, а кроме него я слышал только тихое журчание воды и больше ничего.

– Что нас там ждет? – спросил я.

– Увидишь, Клиффорд. Увидишь.

– Марэ ты тоже сюда водил? После этого у вас пошел разлад?

– Почему тебя так беспокоит случившееся с этим хентом? Вы разве были знакомы?

– Отнюдь. Я лишь опасаюсь той же участи, в случае если мне не понравится то, что я там увижу.

– С тобой все будет иначе. Вы с Ярким - совсем другое дело.

– Кто еще там бывал? Кроме тебя, Марэ и тех бедолаг, которые оказались здесь с тобой в первый раз?

– Никто. Я не пускал сюда никого из своих гвардейцев и даже Теодора, как ты заметил. Только избранные - такова его воля.

– Чья воля? – недоуменно спросил я.

Вилорд промолчал.

– Держу пари, что и твой папаша герцог не в курсе происходящего на этом острове, - решил зайти я с другой стороны.

– Ему ни к чему об этом знать, - отрезал Вилорд сухо.

– Уверен, что бы там ни было впереди, он с тобой не согласится.

– Поверь мне, когда все закончится, а финал моего предприятия уже совсем близок, не будет иметь никого значения, с чем там согласен мой отец или его паршивый совет. Все это станет слишком мелочным.

– Интригующее заявление. И смелое.

– Скоро сам все поймешь. Мы почти пришли, Клиффорд. Почти пришли.

Действительно, уже скоро мы вышли к блестящим в свете наших фонарей, но кажущимся черными как смола, водам подземного озера. Его размеры я не мог себе даже представить, ведь одно уходило в темноту, за границу, очерченную желтоватым светом, который мы принесли с собой.

– Вот и пришли. Подожди, сейчас станет светлее.

Вилорд стал зажигать от своей лампы свечи, стоящие у самой кромки воды, тем самым очерчивая дрожащим светом края озера. Свечей с каждой стороны было не меньше дюжины. Заметно светлее от них не стало, но вот загадочнее точно. Словно это озеро явилось неким мистическим алтарем, у которого Вилорд собирался возносить молитву своим таинственным божествам.

– К чему все это? – спросил я, когда он закончил.

– А сам ты как думаешь? Скажи мне, что, по твоему мнению, тут может скрываться?

– Понятия не имею.

– Ну давай же, Клиффорд. Ты же писатель. Включи свое воображение и скажи мне, если бы твой персонаж, как его там, Нейтан Боунз, верно? Не удивляйся, я прочел пару твоих книг, когда узнал, кто именно похитил нашу зверушку. Ну, так что бы тут оказалось, попади в такое место Боунз?

– Артефакт, – предположил я первое, что пришло на ум, совершенно не собираясь развлекать Вилорда своими догадками. – Мощный, уникальный прото-артефакт.

– Прото-артефакт. Ну да, конечно, что же еще? Наследие прото-мира, главной загадки нашей цивилизации. В Университете, с самого его основания, бьются над этим вопросом: что же такое представлял из себя этот прото-мир, и чем был обусловлен его коллапс. Бьются, но не приближаются к ответу. А я приблизился. И не где-то там, в стенах лабораторий, а здесь, на краю света.

– Так я оказался прав? Ты прячешь здесь какой-то артефакт?

– Артефакт, это поверхностно. Здесь скрывается нечто гораздо более ценное.

Яркий зарычал громче и, посмотрев на него, я вдруг обнаружил, что он пристально вглядывается в воду. По его шерстке забегали разряды. Проследив за его взором, я заметил, что на воде стали появляться пузырьки. Один, два, пять, десять. Безмятежные воды этого озера вдруг стали приходить в движение. Что-то поднималось из глубин, и Яркий выпустил к потолку свои белые ленты света, готовый атаковать это нечто. Однако, по дрожи его тела я понял, что он сильно напуган.

– Что происходит?

Я стал пятиться назад от забурливших, словно кипящая вода в котле, вод озера.

– Не стоит бояться. С того момента, как ты завладел Ярким, как разделил с ним судьбу, эта встреча стала неизбежна. Так что просто прими свою судьбу и наслаждайся величием создания, которое предстанет твоим глазам.

Воды озера буквально взорвались, окатив нас ледяной водой и потушив большую часть свечей. Но даже в оставшемся тусклом свете я разглядел существо, которое поднялось из глубин. Эта огромная тварь, возвышающаяся над кромкой воды хвостов на десять, более всего походила на червя, покрытого гладкой черной кожей. Червя колоссальных размеров, с хаотично торчащими во все стороны змеевидными отростками, разной длинны и толщины, которые шевелились, подергивались, извивались, пульсировали. Ничего отвратительнее, ничего ужаснее я в жизни не видел. Комната наполнилась удушающим кислым смрадом, который лишь усиливал эффект омерзения. Ужас сковал меня и, не отводя глаз от жуткого нечто, явившегося откуда-то из бездны, я стал пятиться назад, но скоро оступился, и рухнул на пол, больно ударившись копчиком, но, даже не попытавшись смягчить своё падение руками и не отведя глаз от существа.

Яркий пробежал по мне вперед и, остановившись у моих ног, зашипев, превратил свои ленты в барьер из света. Щупальца твари поползли вперед и коснулись этого барьера сразу в нескольких местах. Раздался треск, по щиту пошла рябь. Я увидел, как на щупальцах твари, лижущих барьер, установленный Ярким, остаются ожоги.

Монстр сложился пополам и навис над нами. У него не было ни глаз, ни ушей, ни ноздрей. Одна только гигантская пасть, распахнув которую чудовище продемонстрировало нам три рядя острых, кривых зубов, не белых, а прозрачно-черных, словно состоящих из стекла или застывшей слюны, и исторгло еще одну порцию мерзких щупалец, облизавших наш щит.

Затем я услышал голос. Это было точно так же, как и с фамильяром Заккари Виджа. Голос зазвучал прямо у меня в голове. Вот только он был совершенно не похож на человеческий. Он был оглушительным, ревущим, словно вдруг стал собираться в слова морской прибой. Монстр заговорил, но без эмоций, механически, холодно и ровно, четко.

– Добро пожаловать, старый друг! Добро пожаловать! Как долго я этого ждал! Как долго страдал в одиночестве! Но я знал, что ты где-то есть! Знал, что этот день придет! Ты не разочаровал меня, старый друг! Верный мой враг! Ты явился!

Я не сразу понял, что тварь обращается не ко мне. Червь говорил с Ярким, а я просто слышал этот оглушительный рев у себя в голове.

– Что это такое, Вилорд?! – заорал я, взглянув на Стрикса. – Что оно такое?!

– Я назвал его Мудрецом, – Вилорд подошел и прикоснулся рукой к влажной, пульсирующей плоти червя. От омерзения по всему моему телу прошла волна дрожи.

– Он очень древний. Древнее этого мира. Он живой свидетель прото-мира. Представляешь, сколько всего он может нам поведать?

– Ты не помнишь меня, старый враг! – продолжала тварь, не обращая внимания на меня и Вилорда – Но я тебя помню! Всё помню!

Два самых массивных щупальца легли на щит, и тот буквально затрещал и заискрился.

– Тебе не спрятаться от меня под этой жалкой защитой! Я тебя достану!

Давление было мощным, щит Яркого рушился и таял на глазах. Тогда я вновь призвал ту силу, которой он одарил меня. Рукав пальто стал прожигаться от вспыхнувшего под ним света. Лента легла мне в ладонь и стала наполнять ее ширящимся шаром. Я не знал, что делаю, действовал, как и прежде, исключительно на эмоциях, но видимо это работало, и моя новая сила отлично понимала, чего я от нее хочу.

Щит Яркого с треском проломился. Два щупальца упали по обеим сторонам от нас, и я в следующую секунду метнул шар света прямо в червя. Он разоврался у монстра в пасти, и пещеру наполнил рев боли. Я же кинулся вперед, подхватил Яркого на руки и помчался прочь, забыв про свою трость. Но не пробежал и пяти хвостов.

Мою левую ногу обвило щупальце, резко потянуло назад, и мы с Ярким рухнул на каменный пол. Монстр потащил нас к себе. Я сумел развернуться к нему лицом и, продолжая прижимать к себе Яркого левой рукой, снова стал накапливать силы для удара правой. Но тварь пресекла эту попытку, обвив мою руку своим щупальцем, и пригвоздив ее к полу.

Щупальце подтащило нас к самой кромке воды, и огромная пасть, из которой капала прямо мне на одежду и лицо не то слюна, не то морская вода, зависла всего в хвосте над нами, источая омерзительное зловоние, от которого щипало в глазах.

– Успели совершить слияние?! Вот значит как! – проговорило существо – Но это неважно! Вам не хватит сил противостоять мне! Только не сейчас! Вы слишком малы, новорожденные! А я стар! Я прожил миллионы ваших жизней!

– Что ты такое?! – заорал я, не в силах больше выносить этот голос и это зловоние.

– Мы уже встречались прежде! Давно! Ты не помнишь! Не знаешь об этом! Но мы уже бились! Многое изменилось с тех пор! Формы изменились, но суть осталась той же! Во Вселенной только суть важна, а не формы, которые она принимает!

– Отпусти меня! Я не знаю тебя! Я не знаю, кто ты!

– Я знаю тебя, Клиффорд Марбэт! – когда голос этого существа произнес мое имя, по коже побежали мурашки. – Или звать тебя Баюн, сын Зори? Ведь такое имя ты носил в Волхарии?! А может, Алан Грант?! Или Джони Блейз?! Я знаю все имена, которыми ты назывался, и весь путь, который ты прошел, мне ведом! Тебе ничего не скрыть от меня, человек! И не пытайся! Я пожрал многих таких, как ты! И тебя сожру, не сомневайся!

– Что тебе нужно от нас? – пробормотал я сквозь сжатые зубы, дрожа от омерзения, оказавшегося даже сильнее страха.

– Дом! – проговорила тварь, после чего поднялась, и оковы щупалец спали с меня.

Предпринимать другие попытки к бегству было бессмысленно, однако я все же отполз чуть назад от края озера, стараясь оказаться хоть немного дальше от этого мерзкого создания.

– Дом! – повторил червь.

– Что это значит?

– Я покажу! – тонкое черное щупальце поднялось из воды и потянулось к моей голове.

Я отшатнулся, и оно замерло.

– Я покажу! – повторил червь.

– Не бойся, Клиффорд, – заговорил Вилорд, до того молча наблюдающий за разворачивающимся перед его глазами действом. – Тебе стоит это увидеть, поверь.

Деваться было некуда, и я позволил мерзкому, склизкому щупальцу обвить свою голову. Прижал Яркого к себе, впившись пальцами в его шерстку.

Что-то начало происходить. Я вновь ощутил, как открываются врата в иной мир, и меня затягивало в них. В глазах потемнело. Инородная материя стала обволакивать меня.

Я не знал, куда направляюсь. Утешало лишь то, что Яркий все еще был со мной.

– Просыпайся, милый.

– Тесса? Это ты?

Я открыл глаза и увидел ее. Обнаженную. Прекрасную. Изумрудные волосы волнами ложились на идеальной формы груди, на тонких алых губах застыла улыбка, зеленые глаза смотрели на меня, как всегда прежде, с любовью и печалью, с нежностью.

– Любимая, – я бросился к ней, обнял, прильнул с поцелуем к ее губам, а потом зарылся лицом в ее волосы. – Ты здесь, я так скучал.

– Я тоже скучала, милый, – прошептала она мне на ухо, проводя рукой по моим волосам.

– Мне приснился такой ужасный сон, – сказал я, чуть не рыдая от счастья, что это кошмар закончился и что я снова оказался в объятиях супруги.

– Какой сон? Расскажи.

– Я почти ничего не помню.

– Так с чего же ты взял, что он был ужасен?

Я поднял голову и заглянул ей в глаза:

– Потому что… – я попытался вспомнить, что же так сильно напугало меня в этом сне. – Потому что там… не было тебя. Да, поэтому.

– Что же со мной случилось?

– Ты… ты умерла, – что-то не так, я вдруг начал понимать это, увидел в ее глазах и ощутил кожей.

«Что-то совершенно точно не так, как должно происходить, но что?»

Я огляделся по сторонам, но не смог понять, что нас окружает и где мы находимся. Все, на что попадал мой взор, я забывал тут же, после того, как увидел это. Голова начала кружиться, и меня захлестнуло чувство полнейшей дезориентации.

– Что происходит?

Бешено заколотилось сердце. Я начал задыхаться, хватать ртом воздух, но его не хватало, чтобы наполнить мои легкие. В глазах потемнело, ноги подкосились, и я буквально рухнул на колени.

– Успокойся милый, успокойся, – зашептала мне Тесса, опустившись рядом. – Все хорошо. Успокойся. Тебе нечего бояться.

Она взяла меня за руку. Тепло ее прикосновения произвело целебный эффект. Паника постепенно стала отступать, дыхание нормализоваться. И тогда я начал вспоминать свой сон.

«Или это был не сон?»

Я начал вспоминать Мистрейд и пустую квартиру на улице Милана Бонзо.

«Почему она пустая? Потому что ее там нет. Тессы там нет. Она умерла. И меня там больше нет. Почему? Я сбежал».

Воспоминания стали вторгаться в мой разум, разрушая тот иллюзорный сказочный, счастливый мирок, в котором я пробудился. Я вспомнил все: бегство из Мистрейда, бегство из Виолента, бегство из Драгоса. Вспомнил всех: Леонарада Марбэта, Мориса Картера, Заккари Виджа, Нику Томас, Теодора Стрикса, Вилорда Стрикса и… Мудреца.

– Яркий! – вскричал вдруг я, вспомнив и моего маленького спутника. – Где Яркий?! Где он?!

– Успокойся, – повторила Тесса. – Все хорошо, любимый. Яркий снаружи. Ждет тебя.

– Снаружи? Где снаружи? – я снова посмотрел на нее с недоумением.

– Вы скоро с ним встретитесь.

– Где мы находимся?

– Ты должен сам это понять.

– Я попал в пещеру на острове. Я помню это. А потом оно… он, прикоснулся ко мне. Черт возьми, где я?!

– Успокой свои чувства, – настойчиво проговорила Тесса. – Подумай. Ты все поймешь, как только начнешь мыслить логически. Этот мир не признает эмоций, только логику.

– Этот мир? О чем ты говоришь?

– Успокой свои чувства, отбрось эмоции, и ты поймешь.

Я попытался сделать так, как она сказала: осознать происходящее только лишь умом, отбросив все прочее, и у меня это на удивление быстро получилось. Я четко вспомнил наш разговор со Мудрецом и Вилордом Стриксом, затем его прикосновение. Выстроил логическую, последовательную цепочку в своей голове, однако одна деталь в нее не вписывается.

– Как ты здесь оказалась? – спросил я Тессу.

– А разве это сейчас важно?

– Я не знаю, что важно.

– Важно, чтобы ты понял, где находишься и зачем здесь оказался. Я лишь хочу помочь тебе в этом.

– Где я нахожусь, – повторяю я ее слова. – Он хотел показать мне что-то, и для этого открыл врата. Да, я чувствовал это перед тем, как…

Догадка прошла сквозь мое тело подобно электрическому разряду, только вместо боли эта встряска принесла четкость мысли. Все, что я когда-либо читал или слышал об иных мирах, оформилось в моем мозгу в довольно четкие, упорядоченные знания. Одно из пространств, из иных измерений, то самое, с которым был связан артефакт Ники, называется Сверхразумом. Целая Вселенная, состоящая всего из одного существа, способного заглядывать в другие миры через умы их обитателей. И тем, кто способен взаимодействовать с ним, открываются возможности делиться воспоминаниями и мыслями.

– Так мы в ином пространстве? – спросил я то, что уже и так понял.

– Ментально, – пояснила Тесса.

– Он проник в мою голову?

– Не уверена. Мне кажется, что ему это не под силу.

– Сомневаюсь.

– Но ведь его же здесь нет, верно? Только мы с тобой.

– Но он и так знал обо мне очень много, словно уже побывал в моей голове.

– Знать о тебе и знать тебя – не одно и то же. Чтобы узнать о тебе, не обязательно проникать в твою голову.

– Надеюсь, это так. Но тогда, что же сейчас происходит?

– Думаю, что ваш с Ярким союз усилил твою ментальную защиту. Ты сопротивляешься тому, что он хочет показать, закрылся здесь со мной.

– И что нам с этим делать?

– Я не уверена, что все поняла правильно, но мне кажется, что ты должен расслабиться и позволить этому миру окутать твой разум, перестать отторгать его.

– Я не знаю, как.

– Может быть, я смогу тебе с этим помочь.

Тесса обвила руками мою шею, притянула к себе и поцеловала в губы. Ощущения были именно такими, какими я их запомнил, они нахлынули на меня и унесли с собой в страну воспоминаний. Ее сладкий поцелуй, прикосновение тонкий пальцев к моей коже, от которого по телу пробежала волна возбуждения. Все было так же, как и много лет назад. Я отдался этим чувствам и перестал бороться, с чем бы я там не боролся мгновением ранее. И пока длился этот поцелуй, а длился он одновременно секунду и целую вечность, в мое сознание, на смену хаосу и смятению приходила удивительная ясность.

– Ну вот, теперь, думаю, ты готов, – улыбнулась Тесса.

Когда она отстранилась, я вдруг понял, что все, до того нечеткое окружение, приняло конкретную форму. Форму нашей квартиры. Не той, в которой я провел последние три года своей жизни. Нет, она стала такой, как была при Тессе. Ухоженная, светлая, полная любви и надежд, уютная, несмотря на осточертевший нам обоим Мистрейд за окном. То был наш маленький островок счастья, убежище, в котором мы скрывались от всех тягостей и невзгод этого мира. Я сформировал ее, построил на основе своих воспоминаний, которые оживил во мне поцелуй Тессы. И все здесь было на своих местах, там, где и должно быть, и точно такой же порядок теперь воцарился и в моей голове.

«Черт возьми, да ведь это все и происходит в моей голове», – напомнил я себе. – «Таков мой ментальный мирок».

Понимание системы всего происходящего наступало спокойно, я просто начинал осознавать, как все устроено в этой, еще недавно чуждой мне Вселенной, словно знал всегда, так же как знал, как дышать, говорить или ходить, и это ничуть не удивляло. Пожалуй, что так и должно быть, когда имеешь дело со Сверхразумом.

– Да, наверное, теперь готов, – сказал я, оглядываясь по сторонам.

– Тогда, мне кажется, нам туда, – Тесса указала мне через плечо на входную дверь.

– Что там будет?

– Я не знаю.

– А мы могли бы остаться здесь еще ненадолго? – спросил я с надеждой, не желая покидать этот затерянный во времени и пространстве, сотканный из самых счастливых моих воспоминаний островок, такой безмятежный и безопасный.

Но Тесса решительно поднялась и прошла к двери.

– Нам нельзя тут задерживаться. Не стоит делать сны реальностью, Клиф, а то в реальность можно и не вернуться.

«Она права», – понял я и, не давая чувствам тоски и печали вновь наполнить себя, поднялся с колен и пошел к Тессе.

За входной дверью лежал уже не мой мир. Эта квартирка стала лишь защищенным уголком, в который спрятался мой разум, чтобы не быть раздавленным мощью Сверхарзума. Я совершенно четко осознал, что, открыв дверь, разрушу это защиту, войду в бурлящий вселенскими знаниями поток, который может погубить меня. Но даже хорошо понимая это, я все равно открыл дверь без промедления.

Все окутал теплый мрак. Приятные ощущения. Мне стало как-то спокойно. Я вдруг начал осознавать себя очень сильным, могущественным, невероятно значимым.

«С чего бы вдруг?»

Я снова увидел Тессу, но теперь она взирала на меня с ужасом. Она стала очень маленькой, буквально по колено мне.

«Или это я вырос, под стать своему, вдруг обострившемуся эго?»

– Клиф? – спросила Тесса с недоверием и беспокойством. – Это ведь ты?

– Конечно, это я, – ответил я, чувствуя насколько мой голос стал глубже, сильнее и холоднее, совсем как у…

«О нет!» – страшное осознание происходящего навалилось на меня. Я опустил глаза на собственное тело и понял, почему вдруг так вырос, почему почувствовал себя таким большим и значимым. Я стал им. Я стал Мудрецом.

Мое тело, о Властитель, оно было так ужасно. Вместо рук, ног и туловища осталась только черная пульсирующая влажная плоть. Мое длинное тело червя свернулось вдвое, и все равно я оставался гигантом. Тысячи щупалец хаотично извивались, подергивались. Но на самом деле в их действиях не было никакого хаоса, я чувствовал каждое из них. Мысль о том, как же я ужасен, контрастировала с мыслью о том, насколько же я велик и могуч.

Не успев удивиться или испугаться своему новому обличию, я понял, что нахожусь в его воспоминаниях, что мое перевоплощение в Мудреца весьма закономерно, и здесь нечего пугаться. Я смотрел на мир его глазами, и удивил меня только тот факт, что глаза у него все таки имелись, хотя я таковых не заметил, однако возможно, это были и не глаза вовсе, а какие-то иные органы чувств, которые передавали информацию в мой человеческий мозг, интерпретирующий ее в привычной мне форме.

«Спасибо тебе, Сверхразум, за это торжество логики, царящее в твоей вселенной, и не давшее мне сойти с ума от всего происходящего».

– Господин Протектор, – услышал я голос какого-то ничтожного существа у себя под ногами.

Им оказался человек с наголо обритой головой, голубыми глазами и бледной кожей, облаченный в черные брюки и свободную черную рубаху. Он взирал на меня с благоговением, с трепетом, я был его божеством. Я же, в свою очередь, не только видел его, но и буквально ощущал его присутствие, его эмоции по отношению ко мне, я знал, что этот субъект в моей полной власти, и это чувство дурманило меня, опьяняло.

– Они ждут вас, господин, – проговорил человек, склоняя голову.

Тесса стояла рядом с ним, но она не являлась частью этого воспоминания, и потому человек ее не замечал, ведь ее там не было. Тесса была моей частью. Кусочком того настоящего меня, Клиффорда Марбэта, которого насильно поместили в тело этого отвратительного существа. Однако, ее присутствие не давало мне полностью погрузиться в чувства и воспоминания Мудреца, стать им, что меня, надо сказать, очень радовало.

Вдруг мое тело начало движение. Кольца стали разворачиваться, и я, весь огромный я, пополз вперед. Только теперь я обратил внимание на место, в котором оказался. То был длинный зал с двумя рядами массивных колонн, от вершин которых распространялось слабое, зеленоватое свечение. Я полз по полу из черно-белой плитки, в которой, словно в зеркале, отражается мое тело. Позади остался бассейн – мое ложе, из которого я выполз в ожидании некого события.

«Насколько же велик этот зал, если даже мне, такому колоссальному существу, он казался весьма вместительными», – поразился я.

Человек, мой глашатай, шел впереди, и я разглядел на его шее шрам в форме креста, тут же поняв, что эта отметина каким-то образом связывает меня с ним, делает нас единым. Там, под этим шрамом хранилась частица меня, и эта частица позволяла мне полностью контролировать все его чувства, эмоции, мысли, я даже мог убить его, если захотел бы, и для этого достаточно было только подумать, как он упал бы замертво.

«Какая невероятная, опьяняющая власть!»

Чтобы избавиться от этих давящий мою человеческую личность эмоций я сконцентрировался на Тессе. Она шла рядом, сопровождала меня на этом пути в неизвестность.

– Спасибо, – обратился я к ней.

– За что?

– За то, что ты здесь, со мной. За то, что пришла помочь, несмотря на то, что я тебя прогнал.

Она лишь печально улыбнулась в ответ, словно хотела ответить мне что-то, что меня бы расстроило, но передумала.

Глашатай подошел к тяжелой черной занавеси в противоположном от бассейна конце зала. За ней кто-то был. Не просто кто-то, там находилось множество людей. Я чувствовал их присутствие. Они ждали меня, предвкушая нашу встречу, желая узреть мое величие.

– Я готов! – сказал Мудрец, снова выпрямившись в четверть своей длинны.

Глашатай смиренно поклонился, затем сделал взмах рукой, словно дирижер, и отступил в полумрак. В следующее мгновение занавес развелся в стороны, и меня ослепил солнечный свет. Толпа взорвалась ревом приветствия, я ощутил восторг тысяч человек, и подобное ощущение невозможно ни с чем сравнить. Мое грузное тело снова устремилось вперед, и я оказался на широком балконе, у самых перил, где предстал перед взглядами нескольких тысяч человек. Они собрались на огромной площади, внизу, хвостах в ста подо мной, но я отчетливо видел каждого из собравшихся там людей. Все они были одеты в одинаковые черные костюмы, с различными узорами, которые, как мне сразу стало известно, обозначали род деятельности и положение в обществе. Только эти узоры и отличали их друг от друга. Все, и мужчины, и женщины, и старики, и дети были наголо бриты, у всех одинаковые шрамы на шее, в районе позвоночника. И все, как один, взирали на меня с восторгом.

Приветственный шум толпы затих, голоса смолкли почти разом, синхронно, и люди остались стоять недвижимо, словно манекены, глядя на меня в ожидании. Чего они все ждали, я не знал, но Мудрец тянул время, изучал их, не спеша угощать толпу желаемым. И вся площадь замерла, словно кто-то остановил само время. Ни звука, ни движения, только молчаливое, смеренное ожидание.

– Невероятно, – проговорила Тесса, стоя подле меня и глядя вниз, на толпу. – Все эти люди, как будто и не живые. Что с ними такое?

– Я управляю ими. Я решаю, что они должны чувствовать, а что нет, о чем они могут думать, а о чем нет.

– Ты?

– Он, – поправился я. – Мудрец.

– Это ужасно.

Я огляделся по сторонам, чтобы понять, где же мы оказались. Это был город, но совершенно не похожий на те города, к которым я привык.

Со всех сторон площадь обступали высотные здания, по сравнению с которыми причалы для дирижаблей в Драгосе уже не казались мне такими высокими. Они тянулись вверх, отражая на своих фасадах и в окнах солнечные лучи. Такие громадные и такие пустые, эти здания были похожи друг на друга, не выделяясь никакими архитектурными решениями. В этих строениях чувствовалось торжество логики и практичности над творчеством.

По всему периметру площади были установлены несколько десятков толстых столбов, и на каждом из них реял флаг. На черной ткани красный рисунок: полумесяц, повёрнутый горизонтально, отчего становился похож на глаз, из которого тянулись тонкие линии, коих в общей сложности я насчитал восемь, и каждая из них оканчивалась равносторонним треугольником, обращенным одним острым углом к центру, таким образом их стороны, обращенные наружу, образовывали полукруг. Внизу, под этим рисунком располагались вышитые красным незнакомые мне символы, которые я быстро сложил в слова, и еще спустя пару секунд четко понял их смысл. Протекторат Порядка – вот что значили эти символы.

С площади, в стороны, лучами расходились широкие улицы, на которых могли бы одновременно разъехаться шесть, а может, и восемь экипажей. Идеально ровные, выложенные из незнакомого мне серого материала, они тянулись вдаль, сколько хватало глаз, пустые и безжизненные. И словно стены этого искусственного каньона, вдоль улиц стояли дома, на которых я не увидел ни вывесок, ни витрин. У меня создалось четкое ощущение, что это не город вовсе, а лишь макет, колоссальный по своему размаху, но совершенно лишенный жизни, пустой. Потому что не могут жить в таком городе люди, он просто не создан для жизни.

Наконец Мудрец прервал свое созерцание, прервал его и я, чувствуя, как в глубине его разума начинает что-то происходить. И тут же люди на площади вдруг ожили, кто-то стал вскрикивать, кто-то принялся томно стонать. Волна эйфории распространилась по площади, переданная от Мудрца в мозг каждого человека внизу. Вот чего они ждали – когда их повелитель решит побаловать слуг своих теми эмоциями, которых в своей обыденности они лишены.

«Это праздник», – понял я.

Да, праздник, так это у них называлось. Такие мероприятия происходили всего несколько раз в год. Праздники, на которые являлись люди со всего города, чтобы испытать эйфорию. И зрелище это было невероятно по своему масштабу и странности.

Кто-то падал навзничь, другие оседали на колени, третьи бросались к соседям, чтобы заключить их в свои страстные объятия. Одни начинали рвать на себе одежду, другие кричать, что есть мочи. Их переполняли счастье, радость, восторг, возбуждение, страсть, вожделение. Мудрец подарил им все это, и теперь с наслаждением наблюдал, как обезумившие от этого шквала эмоций люди извивались на площади, хохотали, танцевали, занимались самоудовлетворением или присоединялись к разгорающейся оргии. Один пожилой мужчина принялся бегать кругами по площади, выкрикивая какие-то бессвязные слова. Молодая женщина, которую я возможно даже счел бы привлекательной, увидь в другой обстановке, просто застыла посреди всего этого хаоса, взирая на меня, шепча слова благодарности и плача, при этом совершенно не замечая, что мочится в штаны.

– Как это…

– Отвратительно, – закончил я за Тессу, усердно борясь с абсолютно противоположным мнением Мудреца, стараясь абстрагироваться от его мыслей.

– Они похожи на наркоманов, – сказала она.

– Они и есть наркоманы. А их наркотик – я.

– Не могу на это смотреть. Давай уйдем отсюда.

– Не уверен, что у нас получится. Он хочет, чтобы я это видел.

– Зачем? Что он пытается тебе показать?

– Не знаю.

Отвратительная оргия продолжалась, набирала силу, а Мудрец впитывал их удовольствие и наслаждался им, примерно так же, как любитель сладкого будет наслаждаться изысканным шоколадным десертом.

Но вот что-то изменилось. Я не сразу понял, что именно. Мудрец насторожился. Он ощутил некую опасность, и скоро определил ее источник.

Я увидел фигуры двух человек, появившиеся с разных сторон площади. Они не были похожи на остальных, и я их не чувствовал, в них не было части Мудреца, они не участвовали в творящемся безумии. Они и выглядели совсем иначе. Справа стоял мужчина средних лет, с темными волосами, падающими на глаза, короткой бородой с проседью, острыми чертами лица, высокий, широкоплечий. Фигура слева оказалась девушкой, совсем юной, лет восемнадцати, не старше, с копной огненно-рыжих волос, бледной кожей, выразительными зелеными глазами и россыпью веснушек на щеках. Они оба были облачены в серые балахоны, с опущенными капюшонами. Кто они и откуда взялись, я не знал, но был точно уверен в том, что еще минуту назад их там не было, ведь иначе я непременно заметил бы столь отличных от остальной массы субъектов, да еще не принимающих участие в празднике.

– Прочь! – громогласно вскрикнул вдруг Мудрец, и по всей толпе внизу прокатилась волна ужаса. – Уходите прочь! Оставьте нас!

Люди начали кричать уже не от счастья, а от страха, панического и бесконтрольного.

– Долой власть Протектората! – выкрикивает девушка.

– Смерть Протекторам! – кричит мужчина.

Рядом с ними в ослепительной вспышке появились существа, в которых я нашел невероятную схожесть с Ярким. Тот, который появился рядом с девушкой, размерами не сильно превышал моего друга, у него были глаза цвета небесной синевы, ярко рыжая шерсть, а грива красная и такая длинная, что была даже заплетена в несколько косичек. Появившийся у ног мужчины зверь был намного больше Яркого, и в холке почти доставал мужчине до пояса. У него шерсть была пепельно-серой, глаза янтарными, а грива черной, как уголь, и за уши уходили длинные рога – кончик левого был сломан.

– Прочь! Не смейте! – рычал Мудрец. – Уходите прочь!

Откуда-то из окон дома над моей головой и ниже балкона, на котором я стоял, в эту пару стали ударять разряды молний – это личная охрана протектора вступила в бой. Но эти разряды лишь разбивались о щиты, не достигая целей, и рассыпались искрами.

Девушка сбросила с себя балахон, обнажившись практически полностью. Одна полоска черной ткани прикрывала ее ягодицы, а другая груди, все остальное тело было оголено, и я увидел, что вся ее кожа была покрыта татуировками, среди которых я отчетливо выделил одну, поднимающуюся от локтя по плечу до самой шеи и даже чуть касающуюся подбородка – точно такую же метку мне оставил Яркий. Некоторые татуировки на ее теле излучали слабое свечение, но затем эта метка начала сиять ярче прочих. Свет спустился ей в ладонь, и девушка, замахнувшись, швырнуло прямо в меня этот снаряд.

Страх, вот что я испытал в тот момент, ужас, который не передать словами. Мудрец боялся за свою жизнь, и это передалось всем людям на площади. Они стали разбегаться прочь, топча друг друга.

Выпущенный в меня шар света с грохотом взорвался, не долетев до цели всего пару хвостов, сбитый электрическим импульсом, пущенным одним из моих защитников. Однако от этого взрыва содрогнулось все здание, часть его фасада обрушилась, а через мой балкон прошла трещина.

Мужчина, тоже скинув свой балахон и оголив покрытый татуировками торс, на котором метку связи с Зеркалом миров я разглядел под правой рукой, на ребрах, начал обрушивать на толпу волны света. Сбившиеся в панике, словно стадо, люди, оказавшись накрыты этой волной, рассыпались в пепел. Одна волна – несколько десятков человек исчезло, словно их и не было. Вторая волна – еще несколько десятков человек обратилось в прах. Третья. Четвертая. Пятая. Он атаковал их снова и снова. Еще недавно предающиеся самым низменным своим желаниям, утопающие в блаженной эйфории люди теперь погибали у меня на глазах.

Девушка тем временем продолжала обстреливать здание, в котором я находился. Взрывы один за другим осыпали площадь стеклами и каменной крошкой. Оно содрогалось от каждой такой атаки.

Мудрец развернулся и бросился прочь, вглубь своего зала, прочь от агонизирующих криков, разрушительного света и смерти.

Все вокруг ходило ходуном, несколько колонн в зале обрушились, и куски потолка стали обваливаться прямо мне на голову. Но впереди я видел свое спасение – бассейн.

«Там безопасно!» – я был уверен в этом.

Массивное тело Мудреца мчалось вперед, извиваясь подобно змее.

Осталось совсем чуть-чуть, бассейн был уже рядом, когда я вдруг ощутил жгучую боль где-то сзади. Будь то человеческое тело, я бы сказал, что мне обожгло спину, но незнакомый с физиологией Мудреца, я не могу утверждать, какая именно часть тела испытала боль.

– Смерть Протекторам! – услышал я женский голос.

Она оказалась у меня за спиной. Она преследовала меня, намеревалась убить. Такого ужаса я еще никогда не испытывал прежде. Мудрец боялся за свою жизнь куда сильнее, чем когда-либо боялся я.

– Тебе не уйти, Протектор! – кричала она. – Тебе не сбежать от возмездия!

Новая волна боли опалила меня.

«Бассейн так близко! Совсем рядом! Хоть бы дотянуть!».

– Смерть Протекторам! Смееерть!

Невероятный грохот заполнил все. Здание, наконец, рухнуло. Весь его вес вот-вот должен был придавить меня и мою преследовательницу. Я сделал последний рывок вперед в отчаянной попытке уйти от своей страшной погибели, и погрузился в ледяную воду.

Я возвратился в пещеру. Ощутил, как щупальце, плотно стиснувшее мою голову, ослабило свою хватку, и тут же реальный мир нахлынул на меня со всеми своими звуками, запахами, со всеми своими ужасами, холодный, темный и сырой. Я снова был собой, а Мудрец, в чьих воспоминания я только что пребывал, нависал надо мной.

– Ты видел это, да? – услышал я восторженный голос Вилорда. – Он показал тебе праздник и весь тот кошмар, который там произошел? Тогда, в первый раз, мне он показал то же самое.

Яркий прикоснулся к моему плечу и обеспокоенно заглянул в глаза. Я протянул руку и погладил его по спине.

– Все хорошо, – проговорил я, ощущая легкое головокружение и усталость. – Я снова здесь. Со мной все хорошо.

– Он показал мне и множество других воспоминаний, – не унимался Вилорд. – Это потрясающе, Клиффорд. За всю историю нового Адверса нам с тобой, только нам и больше никому, довелось увидеть прото-мир, таким, каким он действительно был. Никаких больше тайн, предположений, теорий. Теперь мы знаем, как все было на самом деле.

– Я видел город, – пробормотал я. – И множество людей, которые поклонялись мне...

– Мне! – поправил меня Мудрец. – Они поклонялись мне!

– Да, тебе. Но, почему?

Он выпрямился в полный рост.

– Потому что я и другие, мне подобные, дали вам систему, дали смысл существования, внесли порядок в хаос, бушующий в ваших умах! Мы были Протекторами! Протекторат Порядка – так называлась наше государство, в котором царила гармония и равновесие, покой и упорядоченность, столь не свойственные вашей метущейся, переменчивой натуре!

– Вы контролировали нас.

– Направляли!

– Управляли, как стадом.

– Лишь потому, что вы этого желали сами! Вы нас выбрали, а не наоборот!

– Я в это никогда не поверю.

– Но это так, – вклинился Вилорд. – Все действительно так. Мы нашли к ним путь, мы приклонились перед их величием.

Я медленно поднялся, борясь с головокружением и режущей болью в бедре.

– Ты не представляешь, что творилось на Адверсе до того, как они пришли к нам. Если бы не Протекторат, мы бы уничтожили и себя, и все живое в этом мире. Мы были детьми, которые нашли отцовский пистолет и стали играть с ним, возомнив себя великими стрелками, но на самом деле не осознавая, что держат в руках орудие убийства.

– Если все было так идеально, почему же этот мир пал?

– Всегда есть те, чьим душам не найти покоя, кому хочется жить в пламени, и таким людям плевать на последствия. Ты же видел, к чему это привело. Видел, сколько человек погибло там. Разве можно сопереживать такой жестокости?

– Я не знаю, что я видел. Возможно, иного пути не было, мне это неизвестно.

– Твой пытливый ум пытается отыскать иную правду, которой нет. Понимаю, тебе страшно, и ты силишься узреть альтернативную точку зрения, оправдать увиденное зло. Но разве не ты сам мне говорил недавно, что убийство всегда убийство? То, что ты там видел, было убийством невинных людей.

– При чем тут я? Зачем я должен был все это увидеть?

– Чтобы понять, что перед тобой не исчадие зла, а древнее и бесконечно мудрое существо, наследник рухнувшего мира, который просто хочет возвратиться домой.

– И как мы можем этому помочь?

– Только вы и можете, Клиффорд. Только Зеркалу миров это под силу.

– Что же такое, Зеркало миров? Почему там, в его воспоминаниях, были другие, похожие на Яркого? Кто они такие?

– Творения оппозиционеров, противников Протектората Порядка, приведшие к крушению прото-мира, – проговорил Вилорд. – Чтобы все это понять, ты должен знать, что до явления протекторов в наш мир, мы уже находились на грани катастрофы. Здесь, на Адверсе, всегда ощущалась связь с иными мирами, и задолго до того, как потомки лисиц и волков стали именоваться селенианами и волхаринами, некоторые особенно чувствительные люди нащупывали эту связь. Еще тогда, на заре истории нашей цивилизации, власть захватили такие, особенные люди. Они стали жрецами, чьи силы и возможности пугали остальных, заставляли преклониться перед волей господ, от природы одаренных. Одни общались с духами из Астрала, другие с демонами из Кошмаров, третьи могли путешествовать по всему Адверсу с помощью Хаоса, и так далее. Племена объединялись в государства, под властью всего нескольких могущественных людей, которые требовали к себе особого отношения, ибо считали себя полубогами. Им приносили жертвы, им возносили молитвы, для них строили храмы и из-за них разжигали войны, а они взамен лишь изредка скидывали со своих недосягаемых вершин все эти незатейливые вещицы, что мы сейчас зовем артефактами прото-мира. Это были просто жалкие дары для верных послушников, чтобы те могли прикоснуться лишь к малой части того, божественного могущества, которым обладали эти небожители. Как тебе такой мир? Такой контроль тебе нравится больше, Клиффорд? Ты, позволю себе предположить, не был рожден с особой чувствительностью, я прав?

Я промолчал, и Вилорд расценил это как положительный ответ.

– Я тоже не был с ней рожден. Мы оба были бы рабами в том мире, слугами полубогов, которые кидали бы нас на войны друг с другом, не расценивая наши жизни как что-то хоть отчасти достойное своего внимания. Я рассказывал тебе о том, как опьянила Теодора та сила, которую он обрел, обучившись в Университете, и к чему это тщеславие привело в итоге. К трагедии. В те времена подобные трагедии случались повсеместно, а войны между небожителями могли быть столь разрушительны, что превращали целые районы в безжизненные, выжженные долины смерти.

– Что ты хочешь мне доказать, Вилорд?

– Что пришествие Протектората Порядка было спасением для Адверса.

– Откуда они явились?

– Из мира, ныне скрытого, запечатанного. Первым, открывшим в их пространство врата, был ребенок, так же от природы одаренный. В стране, где он жил, за ему подобными велась охота, ведь местный божок желал оставаться на своем троне вечно и душил любого соперника во младенчестве. Узнав о способностях мальчика, родители пытались скрыть его, но ищейки господина обнаружили его силу. За ним пришли, родителей убили, и все что оставалось малышу, это принять свою смерть. Но вместо этого он сумел сбежать. Действуя интуитивно, спасая свою жизнь, он отворил врата, и не куда-нибудь, а в мир протекторов, в пространство, до того еще не открытое. Никто не смог последовать туда за ним. Мальчик остался единственным человеком в незнакомом ему чуждом мире. Но очень скоро он нашел там друзей. Существ, чей разум отличен от нашего. До появления человека их даже нельзя было назвать разумными в нашем понимании слова, они существовали по совершенно иным правилам, но явление человека все изменило. Прикоснувшись к его сознанию, и они обрели свое, а он обрел покровителей, которые, спустя годы, позволили ему вернуться в свой мир, чтобы нести их слово. И пошел он по Адверсу, неся новую веру простому народу. Уставшие от вечного гнета небожителей люди бросились к своему спасению, и всего за несколько лет своих странствий это пророк собрал себе огромную паству, не замеченный никем из господ, которые не слишком интересовались жизнью своих вассалов. Когда эта новая религия была ими замечена, стало уже слишком поздно. Пророк явил протекторов в наш мир, и один за другим, они стали рушить разрозненные государства небожителей, создавая на их месте единый Протекторат Порядка. Не представляешь, сколько человек поддержало их, скольким хотелось свергнуть самопровозглашенных богов.

– А в итоге они сменили одну тиранию на другую, – перебил его я. – Что изменилось?

– Изменилось все. Ты видел город, в его воспоминаниях. Разве не удивителен он, не колоссален? В нем жили миллионы людей, о которых заботился протектор так, как не заботились небожители, занятые только собственными персонами.

– Заботились? Или контролировали каждый шаг?

– Спроси у любой матери, Клиффорд, и она тебе скажет, что забота очень часто состоит из ограничений.

– Неужели тебе нравится такой мир? Неужели ты добровольно готов отдать свой разум, свои эмоции в его власть?

Вилорд улыбнулся в ответ на мои слова, и посмотрел на Мудреца.

– Позволь мне показать ему, – попросил он.

– Покажи! – дал свое равнодушное согласие Мудрец.

Улыбка Вилорда стала шире, в глазах блеснул безумный огонек. Он поднял руку, и к моему глубочайшему удивлению сорвал со своей головы парик. Его прекрасная шевелюра не принадлежала Вилорду Стриксу. Нет, он был наголо обрит. Но самое ужасное было не в этом. Когда Вилорд повернулся ко мне спиной и опустил ворот своего пальто, я обнаружил то, от чего мурашки побежали по коже. На его шее, в районе второго-третьего позвонков виднелся розовый крестообразный шрам, который я видел в воспоминаниях Мудреца на шеях людей в толпе.

– Ты сделал это, – вымолвил я с ужасом, пятясь назад. – Ты позволил ему… Впустил его в свой разум?!

– Именно так, Клиффорд, именно так. Мы с ним обрели единство, и это удивительно.

– Он управляет тобой.

– Нет, он направляет меня. Я же сказал, что обрел на этом острове смысл жить. Кем я был до того? Человеком без цели, ищущим смерти, уставшим от жизни полной вседозволенности. Таким я попал сюда, а выбрался обновленным, очистившимся, целеустремленным.

– Это уже не ты, а лишь марионетка.

– Нет, я это я. Лучший я.

Страшная мысль поразила мое сознание. Я вдруг вспомнил, как Мудрец коснулся меня и, похолодев от ужаса, стал ощупывать обеими руками свою шею. Шрамов не было.

Вилорд рассмеялся, увидев мои действия.

– Не бойся, Клиффорд, это не так происходит.

– Если ты рассчитываешь, что я…

– Нет, ты нам не нужен. Оставайся таким, каков ты есть, если подобное существование тебя устраивает.

– Более чем.

– Мы не требуем от тебя ничего сверх того, что ты мне уже обещал. Приведи нас в мир протекторов, и мы отпустим вас обоих.

– Ты сказал, что он запечатан. Кто запечатал его?

– Оппозиционеры, конечно, кто же еще? Ими были несогласные с властью протекторов бунтари. Большинство из них были одаренными, которые лишились своей власти. На долгие десятилетия они забились в норы, уступив место Протекторату Порядка, и Адверс расцвел. Засияли города, устремившие вверх свои шпили. Направляемые мудрыми господами, которым была чужда наша разрушительность и эмоциональность, люди наконец вздохнули спокойно. Но враги все еще существовали, все еще наносили удары. А затем они вывели Зеркала миров. Вот таких вот созданий. – Вилорд махнул рукой в сторону Яркого. – Милых зверьков, наделенных уникальными способностями. С помощью них они намеревались победить в уже проигранной войне. Ведь, как известно, один мастер может взаимодействовать с одним-двумя мирами, есть такие, кто управляются с тремя и даже четырьмя, но это редкость и зачастую приводит к печальным последствиям. А Зеркала стали проводниками. Мастера переложили на них все тягости взаимодействия, и даже те, кто прежде был вовсе лишен возможности установить контакт с иным пространством, превращался в умелого мастера. Я думаю, что за время своего путешествия с Ярким ты уже заметил некоторые перемены в себе и своем восприятии мира, я прав?

– Не понимаю, о чем ты, – совершенно неубедительно соврал я, отлично зная, что имеет ввиду Вилорд.

– Ну, конечно, – ухмыльнулся Стрикс. – Так или иначе, но Яркий еще совсем малыш, новорожденный, можно сказать. Его силы будут расти, значит будут расти и твои. Теперь вы уникальны, Клиффорд. Спустя несколько лет практики вам не будет равных. Ты видел, что смогли натворить всего двое таких, как вы. Но даже такие возможности, даже силы всех открытых миров не позволили оппозиционерам победить Протекторат Порядка. В каких-то боях они одерживали победы, но чаще терпели сокрушительное поражение. И тогда, осознавая свою неминуемую гибель, они пришли к самому эгоистичному выводу из всех возможных. Они устроили коллапс. Они направили силы пространств друг на друга, нанесли удар по всему нашему миру. Последствия были ужасны. Сияющие города в руинах, миллионы погибших. Все, кто пережил то событие, лишись всяческих воспоминаний, они утратили свой язык, свою культуру. Знания, накапливаемые тысячелетиями, были стерты в одно мгновение. Катастрофа, вызванная теми, кто не желал проигрывать. Однако перед тем, как всё кончилось, оппозиционеры нанесли последний подлый удар – оборвали связи с миром протекторов, запечатав его, лишив своих потомков возможности встретиться с этими удивительными существами. Большинство из них погибло, кто-то оттого, что лишился контакта с домом, другие – от коллапса. Неизвестно, кто выжил, но очень вероятно, что Мудрец последний. Представь, как ему было одиноко, как долго он скрывался здесь, лелея мечту вернуться домой. Это все, чего он желает, и вы можете дать ему это. Вновь отворить врата в его пространство, снять печать.

– Дом! – повторил Мудрец, подтверждая слова Вилорда. – Дом!

– И как же нам это сделать?

– Увидишь. Для того ты и прибыл сюда.

– Все звучит очень складно, Вилорд, – сказал я, скривив губы в невеселой ухмылке. – Но ты явно держишь меня за дурака. Думаешь, что после всего услышанного и увиденного здесь, я так просто стану вашим орудием и позволю использовать нас с Ярким в качестве ключа к миру этих мерзких тварей?

Понимая, что мои слова могут вызвать гнев Мудреца, я все же не испытывал страха перед ним. Столько информации. Все ответы разом свалились мне на голову, а я устал удивляться и бояться, однако свою сторону в конфликте, завершившимся семь столетий назад, уже выбрал. Как бы там ни было, я не хотел, чтобы эта тварь проникла мне в голову. При мысли, что черви, подобные этому Мудрецу, снова станут править нашим миром, я испытал омерзение.

«Нет, не бывать такому будущему!» – твердо решил я, не знаю откуда взяв храбрость. – «Я этого не позволю, пусть делают, что хотят. Я попрощался со своей жизнью уже множество раз за последние дни, так что идет оно все к черту».

– Почему ты противишься? – недоумевал Вилорд – От вас ведь требуется совсем немногое. Откройте дверь и получите свободу, я обещаю. Разве хоть раз я соврал тебе? Разве хоть раз дал повод усомниться в своих словах?

– Ни разу, это и пугает. Думаешь, я поверю, что его желанием является только возвращение домой? Однажды открыв эту дверь снова, я уже не смогу запечатать ее обратно, вам это известно. Так кем вы хотите сделать меня? Невольным вестником катастрофы? Уйдя домой, он возвратится, так ведь? И приведет с собой друзей.

Я посмотрел на Мудреца.

– Ты ведь еще не потерял надежду возвратить себе этот мир? Я был тобой, ты сам это позволил. Я чувствовал то, каким могущественным ты себя считал. От такого не отказываются. Все эти годы ты лелеял не мечут о возвращении домой, ведь что для вас дом? Вы сами сказали, что там вы даже разумными не были. А здесь вы обрели сознание, власть, могущество, вам это нравилось. Нет, все эти годы, прошедшие от коллапса, ты мечтал возвратить утраченное, снова построить свой Протекторат. Давай, скажи, что это не так, червяк!

Мудрец оглушительно взревел и ринулся ко мне. Яркий сделал щит, но тот тут же разбился под натиском чудовища. Однако, я не сдвинулся с места, когда его пасть распахнулась всего в хвосте от меня. Он мог бы проглотить меня в ту же секунду, перекусить напополам и на том закончить наш разговор. Но он не был импульсивен. Я внимательно слушал все, что говорил мне Вилорд. Протекторам чужды эмоции, они расчетливы. И его вспышка гнева была на деле лишь актом устрашения, а не порывом оскорбленного ума.

Яркий запрыгнул мне на плечо и зарычал на Мудреца. Моя уверенность придала ему сил к борьбе, а его бесстрашие придало их мне; наверное, так и должен работать этот симбиоз.

– Убьешь нас? – спросил я. – И сколько еще лет тебе придется искать другое Зеркало миров? Возможно, Яркий последний из них. Так что давай, убивай.

– Я знаю тебя, Клиффорд Марбэт! – проговорил Мудрец – Знаю, что смерть тебя давно уже не пугает! Но и тебе известно, что смерть – это не абсолютная величина!

– О чем ты говоришь?

– О твоей жене, конечно! О твоей Тессе! Твоем верном призраке!

– Тесса давно умерла.

– Это так! Но сей факт не мешал ей следовать за тобой все эти годы! Ваши человеческие привязанности всегда меня удивляли!

– Тесса мертва, – проговорил я, чувствуя себя так, словно ступаю по тонкому льду, который трещит под ногами.

Ни одна из открывшихся мне сегодня истин не пугала меня настолько, как та, которую Мудрец намеревался поведать сейчас. Где-то там, в глубине своего сознания я уже словно понял, что он хочет мне сказать, и от этого закололо сердце.

– Мертва! – согласился Мудрец. – И все же она стоит у тебя за спиной!

В тот момент я потерял всю свою браваду, всю уверенность в правильности своего решения не дать Мудрецу победить. Я вообще перестал думать о нависшем надо мной чудовище, а только о том существе, которое стояло у меня за спиной. Там кто-то был, я знал это и боялся обернуться. Это простое действие стоило мне невероятных усилий, за которыми наблюдал Мудрец, и должно быть, ликовал.

Обернувшись, я увидел ее. Тессу. Снова. Она была рядом.

– Прости, – проговорила она, и по её щеке побежала слеза.

– Кто ты?

– Прости, – повторила она.

– Кто ты такая? Ты не моя жена! Тесса умерла! Кто ты такая?!

Она не отвечала. Только смотрела на меня и плакала.

– Она – всё то, что от твоей Тессы осталось! – ответил за нее Мудрец. – Все то, что не смогло покинуть этот мир, потому что ты не позволил! Призрак, бредущий за тобой по Астральной Вселенной!

– Это невозможно! Ты лжешь!

– Разве твои собственные чувства лгут тебе?! Разве лгут глаза и слух?!

– Нет, это просто… –«мое воображение», – хотел сказать я, но эти слова не сорвались с моих губ.

Пещера наполнилась смехом Мудреца, холодным, пустым, гулким.

– Все это время ты считал, что она тебе только кажется?! Это действительно занятно! Ты считал, что сходишь с ума! Думал, что говоришь сам с собой! А она не сказала тебе правды!

– Невозможно… – мой голос дрожал.

– Прости, – снова повторила Тесса.

– Вот видишь, Клиффорд, – подал голос Вилорд, – а ты говорил, что не заметил изменений в своем мировосприятии.

У меня снова закружилась голова, замутило, и я опустился на одно колено, согнулся.

– Я не так хорош во всяческих взаимодействиях, как вы, люди! Но и я кое-чему обучился за все эти годы, проведенные в вашем мире!

Я услышал крик Тессы, и снова поднял на нее взгляд. Ее опутывали щупальца Мудреца, и через секунду подняли в воздух. Я не мог пошевелиться, не мог ничего сказать, лишь наблюдал за этим действом и не знал, чему теперь стоит теперь доверять, а чему нет. Все происходящее стало казать кошмарным сном, некой фантасмагорией бреда. Пожалуй, в тот момент я просто перестал верить во что бы то ни было.

– Я заберу ее с собой, Клиффорд Марбэт! Заберу твоего дорого призрака! Это новые условия, к которым я тебя призываю! Верни меня домой, Клиффорд Марбэт, и я верну ее тебе! А до тех пор каждую секунду своего существования она будет страдать!

С этими словами Мудрец нырнул в свое озеро, окатив меня и Яркого ледяной водой. Потухли все оставшиеся свечи, и пещера погрузилась в темноту.

В то утро я проснулся рано. Раньше обычного. Светская жизнь избаловала меня, и просыпаться в полдень для нас с Тессой в последние несколько лет стало делом обычным. Я писал преимущественно по ночам, ее выступления проходили вечерами, как и всякие светские вечеринки, которые мы посещали неприлично часто. Днем мы наслаждались обществом друг друга, ну а утро без сожалений отдавали сну. Но только не то утро. В то утро я проснулся с идеей. Такое иногда бывает. Не зря говорят, что утро вечера мудренее. Не раз и не два именно утро помогало мне найти решение некой проблемы, которую я не мог решить прежде. В данном случае проблемой стала одна из глав моего нового романа о приключениях Нейтана Боунза. Так получилось, что я загнал своего персонажа в очень неприятную и сложную ситуацию, а тот выход, который, как я предполагал изначально, он найдет, на деле, когда я к нему подобрался, показался весьма глупым, надуманным и наивным.

«Читатели в такое никогда не поверят», – решил я. – «Это халтура».

И вот, последние дней десять я вновь и вновь возвращался к этому моменту и понимал, что не могу найти решение проблемы, которую сам же и устроил. Даже подумывал изменить условия, сделать их более мягкими, но мне не хотелось идти путем наименьшего сопротивления, к тому же такое решение лишило бы историю парочки «вкусных» сюжетных поворотов. Время на обдумывание у меня еще было, я немного опережал установленный издательством график, и потому мог позволить себе поразмышлять. А в то утро, вдруг, проснулся и понял – «Я знаю, как ему выбраться».

И вот, не умывшись, не сварив себе кофе, посетив одну только уборную, и то лишь из крайней нужды, да выпив стакан воды, я сел описывать то, что мне показалось очень годной идеей. Так оно и оказалось, новый вариант подходил идеально, вот только, как это часто бывает, потянул за собой целый ряд более мелких проблем и вопросов, которые мне предстояло описать и решить. И занимаясь этим, я не заметил, как проснулась Тесса. Не замечал до тех пор, пока она не поставила на стол передо мной кружку, наполненную ароматным кофе.

– Приснилось что-то стоящее? – спросила она с улыбкой, и когда запрокинул голову, поцеловала меня в губы.

– Да, – ответил я, возвращая глаза к наполовину заполненной текстом странице, торчащей из пишущей машинки. – Появилась одна дельная идея.

– Тогда не буду отвлекать. Хочешь что-то на завтрак?

– Я не голоден.

– Как скажешь, – пожав плечами, Тесса развернулась и пошла к выходу.

– Спасибо за кофе, – кинул я ей вслед и вернулся к работе.

Я просидел за машинкой примерно до часа дня. Последние минут сорок именно что просидел, уперевшись в очередную сюжетную сцену. Не такую глухую, как прошлая, но требующую определенного обдумывания. Сидел и сидел, глядя на белый пустой лист, и постепенно понимал, что муза покидает меня, мир фантазии рвется, и сквозь дыры в нем начинает просвечиваться мир реальный, который напомнил мне о том, что я чертовски проголодался. А стоило только подумать об этом, как я больше уже не мог сосредоточиться ни на чем другом, все мои мысли заняла еда.

– Черт, – буркнул я и поднялся из-за стола. – Будь по-твоему.

Размяв затекшую от долгого сидения спину, я прислушался и различил звуки фортепиано, доносящиеся из-за стены.

В главном зале я нашел Тессу, которая сидела за своим инструментом, наигрывая какую-то печальную мелодию. Когда я вошел, она подняла глаза.

– Закончил?

– Не совсем, – признался я. – Скорее, взял перерыв. Не помешал?

– Нет. Это я так, убиваю время.

– Пообедаем?

– Проголодался, наконец, – улыбнулась Тесса.

– Как волколак! – кивнул я.

– Сходим куда-нибудь? – она поднялась.

– Может, в тот ресторанчик, на набережной? Как там его... черт...

– Вишневый Сад?

– Эмм... да, возможно. Ну в тот, где подавали запеченную кабанью ногу, помнишь?

– Помню, помню. Разве можно было забыть твой восторг?

– Я готов испытать его снова.

– Ну, что же, я не против. Дай мне полчасика.

Пока Тесса наряжалась для выхода в свет, я принял ванну, привел себя в порядок и, найдя в шкафу чистую одежду, облачился в нее. Затем проверил почту, и среди обычных ежедневных газет и журналов, на которые мы с Тессой были подписаны, я обнаружил письмо, адресованное жене. Конверт оказался плотным, он явно был наполнен чем-то еще, кроме бумаги.

– Смотри-ка, – сообщил я, проходя в спальню, где Тесса надевала чулки. – Тебе письмо пришло, без указания адресата. От очередного тайного поклонника?

Она взяла у меня из рук конверт, и пока вскрывала его, я любовался красотой полуобнаженного тела своей супруги, которое, отодвигая мысли о еде куда-то на задний план, вызывало во мне совершенно другие аппетиты.

Из вскрытого конверта высыпались на пол лепестки красных роз.

– Проклятье! Это снова он, – Тесса отбросила сложенную вдвое бумагу на кровать, даже не читая письмо.

– Уверена?

Я знал, о ком она говорит. Популярность Тессы, как барда, росла с каждым годом, и в последнее время она много гастролировала по городам Конгломерата, но, все же, именно здесь, в Мистрейде, она выступала чаще всего, давая по десять-пятнадцать концертов за гексал. И около полутора лет назад, почти перед каждым концертом, Тессе стали приходить письма от некого безымянного поклонника, в которых он, совершенно не стесняясь в выражениях и описаниях, расписывал свои пылкие чувства, а также свои фантазии и мечты в отношении моей супруги. Вначале это нас забавляло, мы читали эти письма и вместе хохотали над их содержанием. Затем они стали порядком надоедать и даже злить, так как становились все более хамскими, развратными и даже извращенными. Не было никаких сомнений в том, что их автор человек с шаткой и нездоровой психикой, и то, что подобный душевнобольной выбрал объектом обожания Тессу, ни меня, ни ее, ничуть не радовало. Так продолжалось более полугода, и последние десяток писем мы сразу передавали в полицию. Занявшийся этим делом детектив Уилям Шепард заверял нас, что обязательно отыщет их автора и тот ответит по закону, а также утверждал, что нам не о чем беспокоиться, и подобные этому фанатику люди только письмами и ограничиваются. В какой-то момент эти письма к нам приходить перестали, и вся история понемногу стала забываться. До того дня...

– Уверена, – кивнул Тесса. – Лепестки роз, духи с запахом лаванды, слышишь? Это он.

– И что же он написал на этот раз, – я поднял листок, но Тесса тут же вырвала его у меня из рук.

– Не хочу знать, – она скомкала письмо и зашвырнула в угол комнаты. – Это мерзко и грязно.

– Нужно поставить в известность Шепарда.

– Завтра поставим. Сейчас я не хочу даже думать об этом и портить себе настроение перед концертом!

– И не думай, – я поцеловал Тессу в лоб и прижал к себе. – Выкинь из головы, забудь.

– Постараюсь.

– Я могу подсказать тебе, как.

Мои руки медленно сползли по шнуровке ее корсета, легли на ягодицы, обтянутые белыми трусами, и пальцы сжались.

Тесса глянула на меня, и в ее глазах заплясали озорные искорки.

– Ты же голоден, как волколак?

– Потерплю.

– Ах, вон оно как!

Я подхватил ее и вместе с Тессой рухнул на мягкую кровать. Она обхватила меня ногами. На несколько секунд мы застыли в такой позе, глядя друг друга в глаза.

– Размажешь мне весь макияж, – с наигранной досадой проговорила девушка. – Ну что за человек? Утром на меня ноль внимания, а стоило только...

Я прервал ее страстным поцелуем, завершая который Тесса больно укусила меня за нижнюю губу, что, как она и планировала, вызвало во мне еще более сильную волну возбуждения, отразившуюся бурной реакцией, с которой я принялся осыпать ее лицо и шею поцелуями, впиваясь пальцами в ее бедра и ягодицы.

Мы вышли из дома двумя часами позже, ничуть не пожалев о том, на что потратили это время, и напрочь позабыв о письме безумного поклонника Тессы. Пройдя немного по улице Милана Бонза, мы свернули на улицу Скворцов и, болтая о чем-то совершенно неважном и будничном, а так же наслаждаясь ясным солнечным днем, в воздухе которого уже можно было различить запах приближающейся осени, медленно спустились по ней до набережной реки Мисты. Прошли немного вдоль ее течения, до моста имени Тайвина Цингулата, любуясь малыми параходами и небольшими парусными яхтами, бороздящими реку, и перейдя его, достигли пункта нашего назначения – ресторана «Вишневый Сад», внутри которого действительно располагался сад с несколькими сортами вишневых деревьев, в том числе и редких, хентийских, которые цветут всего несколько дней в году.

Я снова заказал себе колено вепря, а Тесса – легкий салат и фруктовый десерт. Мы выпили по паре бокалов красного вина и, в общем-то, отлично провели время. Однако, когда мой голод был усмирен, мысли снова потихоньку стали возвращаться к книге, и Тесса это заметила.

– Замечтался? – спросила она после молчания, длящегося, наверное, минут десять.

– Прости. Просто задумался.

– Да знаю я, знаю. Ты больше не со мной.

– Неправда, – запротестовал я. – Я всегда с тобой.

– Физически, да. Но мысленно ты иногда уходишь куда-то далеко, взгляд становится таким отстраненным, пустым, вот прямо как сейчас.

– Пустым, значит?

Она рассмеялась.

– На себя бы посмотрела, когда садишься за новую песню.

– И как же я выгляжу?

– Как самая настоящая умалишенная. Бубнишь себе что-то под нос, напеваешь, мурлыкаешь.

– Так и есть, – согласилась Тесса, продолжая смеяться. – Наверное, все мы немного того, – она покрутила пальцем у виска и смешно выпучила глаза.

– Может, без этого нам было бы и не создать ничего стоящего, – предположил я, отпив вина. – Тем, у кого с психикой все в порядке, не придет в голову ничего выдумывать.

– Пожалуй, что так, – Тесса тоже пригубила вина. – Так что, тебе надо поработать?

– Если честно, да, надо, – кивнул я. – Прости, что порчу нам обед.

– Надо так надо, уж кому как не мне это знать. Тем более, что мы уже пообедали. А мне еще к выступлению готовиться, так что все в порядке. Ты, кстати, придешь сегодня?

– Постараюсь, – кивнул я. – Встречу тебя точно.

– Договорились. Ну что, пойдем?

Мы вернулись домой, и я тут же сел за машинку. Прогулка по Мистрейду и сытный обед вернули мне вдохновение, и я принялся за работу с новыми силами.

Тесса ушла около семи вечера, предварительно заглянув ко мне. Я помню ее поцелуй на своей щеке, помню запах ее любимых духов, в которых смешивался аромат земляники и полевых цветов, помню как прядь ее волос упала мне на шею, щекоча кожу. Я оказался слишком занят, слишком увлечен своей работой, чтобы поднять на нее глаза. Черт возьми, как я мог знать?! Откуда я мог знать... что больше никогда ее не увижу?! Не поцеловал на прощание, не сказал, что люблю ее, а лишь буркнул что-то вроде:

– Хорошего выступления, дорогая. До встречи вечером.

– До встречи, – ответила она.

Стук каблуков по полу, удаляющийся от меня. Хлопок закрывшейся двери. И все... я остался один. Один навсегда. В наш дом Тесса больше никогда не вернулась.

Сумерки вползли в комнату, наполнив ее тенями, а затем в окна ударил свет газовых фонарей с улицы. Тогда-то я и отвлекся от своего дела, когда понял, что уже перестал видеть текст, который печатаю. Вначале поднялся из-за стола только чтобы зажечь свет и сесть работать дальше, но потом задумался над тем, сколько сейчас времени, и обнаружил, что уже почти девять часов. Тесса должна была начать выступление в восемь, значит около десяти ее нужно было встретить на выходе из элитного заведения, зазывающего гостей живыми выступлениями лучших музыкантов Мистрейда – «Герои и Злодеи», что расположился почти в самом центре города.

Решив, что ей будет приятно, если я загляну хотя бы на часть ее концерта, я решил, что сегодня и так неплохо поработал, и отправился на встречу с супругой. Если верить восстановленной в последствии детективами хронологии событий, к этому моменту Тесса уже испустила последний вздох.

Я заметил неладное сразу, как вышел из кэба у входа в клуб «Герои и Злодеи». Тут было четверо констеблей, которые, стоя у дверей, никого не пускали внутрь, а перед ними на улице толпилось большое количество народу. Люди были возбуждены, шумели, вели бурные обсуждения. Их лица были мрачными, в глазах некоторых женщин стояли слезы. Без сомнения, в клубе что-то случилось. Я забеспокоился. Оглядел толпу в поисках Тессы, но не нашел ее. Это ничего не значило, она могла находится в своей гримерной, но я забеспокоился сильнее.

Пробившись сквозь толпу к дверям клуба, я хотел было обратиться к констеблю, но тот опередил меня, грубо оттолкнув назад.

– В заведение не пускают, вы что не видите, мистер?!

– Что случилось!

– Прочтете в газете! – рявкнул он грубо. – Отойдите от двери!

– Моя жена должна быть здесь сегодня! – заявил я.

– Всех посетителей вывели на улицу! Внутри работает только полиция!

– Она не посетитель! – настаивал я. – Она должна была выступать! Тесса Марбэт!

Усатый констебль воззрился на меня теперь с заметно возросшим вниманием, но с явным недоверием в глазах.

– Вы супруг Тессы Марбэт? – уточнил он.

– Да, о чем я и толкую.

– Вы можете как-то подтвердить свою личность?

– Черт возьми! – я порылся в пальто и достал из внутреннего кармана небольшую книжечку – свои документы, выданные на имя Клиффорда Марбэта в девяносто втором году, после нашей с Тессой свадьбы, когда я и стал полноправным гражданином Конгломерата.

Констебль внимательно изучил их, и когда поднял на меня глаза снова, их выражение заставило мое сердце сжаться и похолодеть.

– Ожидайте, мистер Марбэт, – проговорил он учтиво и тихо. – Сейчас за вами придут.

– Что-то случилось?! – Теперь мое волнение достигло своего пика. – Где Тесса?!

– Одну минуту, сэр, – констебль опустил взгляд и, обернувшись к одному из молодых парней за своей спиной, что-то шепнул ему на ухо. На миг, глаза паренька расширились, он глянул на меня с неким страхом, затем опустил взгляд и быстро скрылся за дверью.

– Что случилось?! – не унимался я. – Отвечайте же!

– Сэр, прошу, – в голосе констебля звучала мольба и скорбь. – Дождитесь детектива Шепарда. Он сейчас к вам выйдет.

– Детектив Шепард? Почему он здесь?

– Он ответит на все вопросы, сэр.

– Почему не отвечаете вы?!

– Я не могу, сэр, – констебль больше не смотрел мне в глаза. – Вам лучше поговорить с ним.

– Что за чертовщина?

– Простите, сэр. Вам, правда, лучше будет поговорить...

– Что с моей женой?! Где Тесса?!

– На все вопросы...

– Я требую, чтобы мне ответили вы! Я не собираюсь ждать! Где моя супруга?!

Дверь за спиной констебля открылась, и показалось лицо детектива Шепарда – мужчины средних лет, с глубоко посаженными серо-зелеными глазами, широкими скулами, впалыми щеками, и козлиной бородкой.

– Мистер Марбэт, – поприветствовал он меня мрачно и обратился к констеблю:

– Пропустите его.

Констебль быстро отшел в сторону, пропуская меня к двери.

– Что случилось?! – быстро накинулся я на Шепарада, пожимая ему руку. – Мне скажут наконец или нет?!

– Пройдемте со мной, мистер Марбэт. Нам лучше поговорить внутри.

Следом за детективом я вошел в двери клуба. Быстро пройдя небольшой холл, в котором также находились констебли, мы стали спускаться по ступенькам в главных зал.

– Где Тесса?! – не унимался я.

На последней ступеньке детектив Шепард остановился и, обернувшись, положил руку мне на плечо. Прежде таких фамильярностей за этим хмурым типом не наблюдалось.

– Мне жаль сообщаться вам это, мистер Марбэт. Ваша супруга... Тесса Марбэт... – он набрал в грудь воздуха, и глядя мне в глаза, сообщил: – Она была убита сегодня.

– Что...? – комок застрял у меня в горле, не давая вздохнуть, и голос стал сиплым, слабым, почти не слышным. – Что вы говорите?

– Приношу свои соболезнования, мистер Марбэт. Мне очень жаль...

– Как?

Мне вдруг показалось, что это не я говорю с детективом, что это какому-то другому человеку он сообщает о гибели супруги, а я смотрю на всё это со стороны. Со мной такого случиться не могло. С Тессой все было в порядке – я не сомневался в этом, ведь она не могла умереть.

«Такое просто невозможно! Мы же с ней сегодня разговаривали, шутили, смеялись, ходили обедать, занимались любовью. Нет, бред какой-то! Она не могла просто так взять и умереть!»

– Она была застрелена с близкого расстояния одним из посетителей, – сообщил Шепард. – Пуля попала в сердце. Она умерла практически мгновенно. Все попытки ее спасти оказались тщетными.

«Хватит с меня!»

– Где она?! – рявкнул я, смахнув его руку со своего плеча.

– Мистер Марбэт... – детектив надеялся, видимо, как-то успокоить меня, подготовить к тому, что я увижу, но я не хотел больше ничего слушать.

– Где она?! – я бросился в зал.

За столиками сидели люди, явно персонал, официантки, охранники, уборщики, и отвечали на вопросы констеблей. За одним из столиков я заметил управляющего клубом – полного мужичка в круглых очках, который не чаял души в Тессе и ее музыке, и после каждого выступления присылал в гримерку самые большие, прямо-таки громадные букеты цветов и дорогое фруктовое вино. Завидев меня, несущегося мимо столиков напрямик к сцене, снося стулья, попавшиеся на пути, он резко поднялся, но сумел вымолвить лишь:

– Клифф... – его нижняя губа задрожала и, снова упав на стул, он спрятал лицо в ладонях.

Несколько констеблей бросились было останавливать меня, и я бы несомненно врезал любому из них, но детектив Шепард вовремя крикнул:

– Пропустите его! Это супруг!

Констебли тут же убрались с моего пути.

Тесса лежала на сцене. Облаченная в свое бардовое платье с коротким рукавом, расшитое белой тесьмой, которое я дарил ей на прошлую годовщину нашей свадьбы, Теасса лежала, раскинув руки в стороны. Вся ее грудь и шея стали почти одного цвета с платьем от запекшейся на них крови.

Я запрыгнул на сцену и опустился рядом с Тессой, даже не обратив внимания на работающих рядом с ее телом специалистов, которые быстро отошли в сторону. Ее лицо выглядело таким умиротворенным, спокойным, словно она просто спала. И я не поверил в то, что она была мертва. Не поверил, пока не прикоснулся к ее щеке. Пальцы ощутили холод. Жизнь ушла из тела, а вместе с ней и тепло. Холод, который я почувствовал, лучше любых слов сообщал о том, что Тессы больше нет. И все же я позвал ее, тихо, осипшим, словно сорванным голосом:

– Тесса… – словно это могло разбудить ее, словно услышав мой голос, он должна была проснуться, открыть глаза, снова стать теплой и живой.

Но ничего этого не случилось, и ее тело оставалось холодным и мертвым.

– Тесса, – позвал я снова, – милая...

– Мне очень жаль, мистер Марбэт, – проговорил детектив Шепард, поднимаясь на сцену.

– Кто? – спросил я, переведя на него затуманенный взгляд. – Кто это сделал? За что?

Словно эти вопросы имели значение.

– Мы установили его личность, – сказал детектив спокойно. – Его имя Уильям Холлис.

Детектив указал куда-то в сторону, и, проследив за его рукой, я увидел второе тело, лежащее чуть в стороне, у сцены. Это был мужчина, молодой, низкого роста, одетый в дешевый серый костюм и поношенные ботинки. Его голова была неестественно отвернута в сторону, и от нее по паркету, покрывающему пол, распространилось большое темное пятно.

– Он мертв? – спросил я все так же отрешенно.

– Да, мертв, мистер Марбэт. Он застрелился сразу после того, как выстрелил в вашу супругу.

– Зачем он сделал это? – я спрашивал на автомате, на самом деле не питая никакого интереса к данному вопросу.

Зачем? Почему? Что им двигало? Да какая мне была разница?! Единственная мысль, которая существовала в моей голове, твердила: «Умерла! Умерла! Тесса умерла! Ее больше нет!». Эта мысль словно затягивала меня все глубже и глубже в темноту, из которой все происходящее здесь, в реальном мире, стало казаться каким-то маленьким и незначительным, почти недосягаемым.

Шепард, однако, пояснил, что скорее всего этот мужчина и был тем самым тайным поклонником, который присылал Тессе письма год назад. Уже тогда в полиции взяли его на контроль, и, видимо, поняв и испугавшись этого, Холлис прекратил писать свои послания. Однако его страсть к Тессе никуда не исчезла, он лишь ждал, когда бдительность полиции по отношению к нему притупится. Несмотря на свое нездоровое влечение, сукин сын имел терпение, и в итоге дождался того момента, когда с него сняли наблюдение, и Холлис снова мог, не боясь, что его остановят и повяжут, отправиться на ближайший концерт Тессы. Во время исполнения ею «Баллады о Любви и Смерти», этот маньяк, никем не замеченный, подошел прямо к сцене. Он пронес в носке маленький револьвер модели «Вероника», который пользуется популярностью в основном у распутных дам, за счет своих небольших размеров и возможности спрятать его под платьем. Когда Тесса допела песню, Уильям Холлис выкрикнул: «Наша любовь отразится в вечности!». После этого он выстрелил Тессе в сердце. А потом, за секунду до того, как его свалил на пол один из охранников, он приставил дуло к своему виску и выстрелил второй раз. Так все и кончилось, для них обоих.

– Почему вы... не арестовали его... тогда? Раньше? – задал вопрос я, холодным, отрешенным голосом, сидя за столиком со стаканом голубого джина в руке, поднесённого мне самим управляющим, к которому я не притронулся, и, глядя на то, как бездыханное тело моей жены врачи пакуют в белый тряпичный мешок. Я все еще не верил в реальность всего происходящего, не отдавал себе отчета в том, что именно вижу перед собой и о чем говорю.

– У нас не было прямых доказательств. Мы поставили за ним наблюдение, и если бы тогда Холлис как-то проявил себя, мы бы тут же...

– Почему сняли наблюдение? – все так же холодно спросил я.

Шепард тяжело вздохнул.

– Так решило управление. Холлис был тихоней все эти гексалы, и наблюдение за ним свернули, как не эффективную трату ресурсов полиции.

– Не эффективную трату? – переспросил я.

– Простите меня, мистер Марбэт, – сокрушался детектив. – Я ничего не мог с этим проделать.

– А пытались?! – я поднял на него полный ненависти взгляд, под которым он тут же сник и не ответил. Нет, конечно, он не пытался, по реакции детектива Шепарда оно было понятно. Он считал, что Холлис не перейдет ни к каким активным действиям, а кроме этого дела у детектива, наверняка, имелись более насущные и важные, в которых были продвижения. Стал ли я винить его за это? Нет, не стал. Мой гнев угас так же быстро, как и появился.

Двое констеблей понесли тело Тессы к выходу, и я поднялся из-за стола.

– Поеду с ней, – сообщил я, не желая расставаться с телом супруги ни на мгновение, словно это могло бы изменить тот факт, что, когда она умирала, истекая кровью на сцене, меня рядом с ней не было.

– В этом нет необходимости, мистер Марбэт, – заверил меня детектив, тоже поднявшись. – Все бумаги можно оформить и после.

«Какие к черту бумаги, кретин?!»

– Я поеду с ней! – решительно повторил я и зашагал прочь.

Я вернулся домой поздней ночью, и лишь там, оказавшись в нашей квартирке, наконец осознал весь ужас произошедшего, всю трагедию. Вот пианино, за которым она сидела, вот опустевшая кружка, в которой она принесла мне кофе утром, вот кровать, на которой мы занимались любовью, каких-то двенадцать часов назад, вот ее ночная рубашка, небрежно повешенная на спинку стула, вот туалетные принадлежности, столь необходимые любой даме, стоящие в ряд флакончики духов, одежда, украшения – все оставлено так, как и должно быть оставлено человеком, который намеревался вернуться домой.

Тихо воя, словно раненый зверь, я просидел на полу возле нашей кровати до самого утра, не зажигая свет. А когда начало светать, я увидел этот треклятый скомканный листок, лежащий в углу. Долго я находил в себе силы доползти до него, поднять и прочитать. Но все же нашел.

Кроме бреда воспалённого рассудка, изливая который на бумагу тайный обожатель расписывал в своем последнем послании то, как он желает Тессу, как мечтает о ней и как слышит в ее музыке ответ на свои чувства и мольбу спасти ее от той неправильной, испорченной действительности, в которой они почему-то не вместе, письмо хранило в себе только одно обещание. Обещание того, что сегодня, в его день рождения, Уильям Холлис, наконец, придаст вечности себя и свою богиню, дабы в следующей жизни они воплотились вместе. Он написал это прямым текстом, никак не завуалировав, и прочти мы это раньше, утром, без сомнения приняли бы меры, но мы этого не сделали. Сама Тесса решила тем свою судьбу, когда скомкала листок и выкинула его в угол. Еще того не зная, она подписала себе в ту секунду смертный приговор. Мы оба, своей безрассудностью, своей наивностью, уверенностью в том, что жить будем вечно, и никто у нас друг друга не отменит, убили Тессу. И пусть нажал на курок Уильям Холлис, я был виноват не меньше него.

Поняв это, я превратился в обезумившее животное, в комок концентрированного гнева. Битый час я метался по нашей квартиры, круша все, до чего мог добраться. Распорол себе руку осколками сервиза, подаренного какой-то из подруг Тессы нам на свадьбу, и даже не заметил. А затем, когда силы наконец оставили меня и гнев выгорел в душе, я упал в зале и пролежал там почти целый день. На протяжении всех последующих лет мне временами казалось, что я до сих пор там лежу, в окружении разбитой мебели и посуды, и все остальное мне лишь кажется, а на самом деле я все еще там, застыл в пространстве и времени, окруженный пустотой, придавленный к полу горем и болью, которые просто не может вынести человеческое сердце.

На том и закончилась моя прежняя жизнь, в которой я был успешным писателем, женатым на известной поэтессе и барде, в которой я праздно жил в центре самого большого города мира, вхожий в высокие слои общества, с их бесконечными вечерами, раутами и приемами. Та жизнь сгорела вместе с Тессой, и началась другая, наполненная скорбью, отчаянием, ненавистью и призрением к самому себе, мыслями о смерти и бесконечной чередой воспоминаний о счастье, кажущемся теперь лишь сном, которого на самом деле и не было.

Верил ли я когда-нибудь в жизнь после смерти? Сложный вопрос. Наверное, хотел бы верить. Но не находил ни одной теории на этот счет, которую счел бы достойной внимания. Пока рос в Волхарии, наслушался легенд о серебряном свете, который связывает всех живущих. Волхарины верят, что серебряный волк, отец всего сущего, живет на Руноне. Его шерсть соткана из серебряных лучей Рунона, как и наши души, и когда человек умирает, он лишь освобождается от бренного тела, становясь частью этого света, и в особенно ясные ночи может общаться с живыми, давать им советы и напутствия. Даже в детстве мне казалось это слишком наивным и сказочным. Приехав в Селению, я познакомился с Церковью Властителя Циклов, которая утверждала, что если вести себя хорошо, некто крайне могущественный обязательно отметит тебя, и ты отразишься в вечности, станешь ее частью, будешь воплощен снова и снова во всех будущих мирах. Похоже, что убийца моей жены, Уильям Холлис, в это верил твердо. Мне же всегда казался такой догматизм больше похожим на инструмент манипулирования. «Веди себя так, как сказали мы, и будет тебе жизнь вечная» – ну, разве не прослеживается в этом очевидный социальный подтекст?

Году в девяносто пятом или девяносто шестом я услышал мнение современной науки на этот счет. Мы с Тессой тогда, из праздного интереса, посетили лекцию одного прославленного в Конгломерате медиума, имени которого я не запомнил. В течение без малого двух часов он пытался объяснить слушателям, что из себя представляет Астральная Вселенная. Это такое пространство, которое находится в столь тесном контакте с нашим, что они просто не могут существовать друг без друга, и когда некое событие происходит здесь, оно отражается и там. Событие эмоционального характера, а не физического, так как мир Астральный лишен физической составляющей, и его материю составляют именно эмоции – не спрашивайте, я и сам не понимаю, как это работает. Суть в том, что, когда в нашем мире рождается ребенок, в том Астральном мире рождается такое же существо, полностью повторяющее путь этого ребенка. Это и можно назвать душей, я полагаю, хотя медиумы называют это астральным телом. Два создания в двух мирах, объеденные одним сознанием и одной судьбой, существуют до смерти одного из них. Именно так, то есть, если с астральным телом что-то произойдет, человек в нашем мире так же умрет, и в качестве примеров медиум привел несколько реальных задокументированных случаев, когда без каких-либо причин, полностью здоровые люди впадали в кому или умирали. Но чаще, конечно, происходит наоборот, так как физическое тело более уязвимо. Оно умирает, связующая нить рвется, и чаще всего, астральное тело исчезает тоже, спустя небольшой отрезок времени, потому что больше не может существовать без физического. Но иногда, когда воля умершего к жизни крайне сильна, обстоятельства смерти окрашены мощным эмоциональным всплеском, или находятся другие эмоциональные связи, за которые может уцепиться астральное тело после смерти физического, появляется самостоятельная астральная сущность. Медиум привел нам довольно объёмную классификацию подобных существ, которые делятся по десяткам различных типов, но на этом моменте я уже откровенно заигрывал со своей супругой, бесстыдно запустив руки ей под юбки и совершенно не слушая скучную лекцию. Хотя, возможно, именно в тех словах медиума и крылся ответ на вопрос, который я задам себе много лет спустя.

Эмоции? Ими была наполненная наши с Тессой жизнь. Стали ли они слабее после смерти супруги? Нисколько, ведь я вцепился в них мертвой хваткой и просто не позволял себе отпустить. Так может, и она, то, что от нее осталось там, с той стороны, держалась за них, и это не позволило Тессе исчезнуть.

Так продолжалось дни, гексалы, годы, пока не появился Яркий. Восстанавливая все пережитые события в своей памяти, теперь я четко понимаю, что в действительности увидел Тессу как раз после встречи с Ярким. А где я с ним встретился? На кладбище, рядом с могилой Тессы. Понимаете, к чему я веду? Если Зеркало миров способно усиливать связи своего обладателя с иными вселенными, и если наш с Ярким тандем начал свое существование именно там, на дереве, когда он оставил мне метку, то выходит, что первой связью, которую он усилил, была моя связь с Тессой, оставшейся по ту сторону смерти. И я увидел ее сразу, как подумал о ней, там, в букинистической лавке миссис Каранкет. Она появилась, пришла с Той стороны, потому что теперь для меня грань между мирами перестала быть такой прочной, как прежде. Но я не мог понять этого, не мог в это поверить, да и кто бы смог? Куда легче было поверить в то, что я просто схожу с ума. В том себя и убедил, дурак!

Ну что же, вот круг и замкнулся, и теперь, похоже, все стало на свои места. Или нет?

– Ты в порядке, Клиффорд? – Вилорд Стрикс подошел ко мне с лампой в руках. Его голову снова покрывал парик.

– Как мне это сделать? – спросил я, все еще глядя на черную гладь озера, в котором скрылся Мудрец. – Как мне исполнить уговор?

– Давай-ка вернемся в дом.

Он протянул ко мне руку, желая помочь мне встать, но я схватил его за плечо и с силой потянул на себя. Яркий тут же зарычал.

– Как мне это сделать?!

– Успокойся, Клиффорд, – невозмутимо проговорил Вилорд. – Я понимаю твои чувства.

– Сомневаюсь.

– Ну, конечно, все всегда считают себя самыми несчастными, обиженными и непонятыми.

– Хватит нести этот бред! Просто скажи мне, что я должен делать.

– Я скажу обязательно, как же иначе? Но не здесь. Я голоден и замерз. Хочу подняться обратно, переодеться, съесть завтрак, а потом я все тебе объясню.

Вилорд резко сдернул мою руку со своего плеча и выпрямился, поправляя пальто.

– Ты можешь пойти со мной и разделить трапезу в тепле и уюте. Или ты можешь остаться сидеть здесь, глядя в темноту. Сам решай.

Он пошел прочь, и мне ничего не оставалось, как с трудом поднявшись на ноги, подобрать свою трость и двинуться следом.

В доме теперь стало куда теплее, пахло дымом, яичницей и пережаренным беконом. Гвардейцы играли в карты за столом, но как только вошел Вилорд, все как один подскочили.

– Спокойно парни, вольно. Осталось ли у вас тут что-нибудь перекусить?

– Сию минуту, сэр, – отозвался один из гвардейцев.

– Принесите нам две порции, пожалуйста. Пойдем, Клиффорд, – махнул мне рукой Вилорд, приглашая следовать за собой, и стал подниматься по лестнице наверх.

На втором этаже дома Вилорд Стрикс обустроил себе покои, с собственным умывальником, туалетной комнатой, ванной за небольшой ширмой, двуспальной кроватью, письменным столом, платяным шкафом и книжными полками. На полу был расстелен шерстяной ковер. Мне вспомнился дирижабль Заккари Виджа и подумалось, что люди, подобные этим двоим, умеют создать себе комфортабельные условия, где угодно: что на дирижабле, что на острове, затерянном где-то в Северном Море. На себя они не пожалеют никаких денег, лишь бы привычная им роскошная жизнь ни на мгновение не прерывалась.

– Прошу, присаживайся, – Вилорд указал на небольшой круглый столик. – Держу пари, ты не прочь выпить вина.

Я не ответил.

Вилорд наполнил два бокала красным вином и один поставил передо мной.

– Здесь и для тебя найдется, во что переодеться.

Я снова промолчал, поставив локти на стол и уперев лоб в сплетенные кулаки.

– Ну, как угодно.

Пока он подбирал в шкафу себе сухую одежду и переоблачался, я исподлобья глядел в окно, на котором капли мелкого дождя рисовали свои узоры, и размышлял, размышлял, размышлял. Яркий, сев у моих ног, казалось, задумался тоже о чем-то своем, а может о том же, о чем и я.

Скоро гвардеец внес поднос, на котором стояли тарелки с яичницей и обжаренными на огне ломтиками белого хлеба. От еды, как и от вина, я отказываться не стал. А так как Вилорд совершенно забыл про Яркого, я поделился со своим другом кусочком хлеба, на который положил часть своей яичницы – сколько поместилось.

– Что дальше? – спросил я, когда Вилорд очистил свою тарелку и облокотился на спинку стула с бокалом в руке – Ты насытился и готов продолжить нашу беседу?

– Тебя подгоняют к действию эмоции, я понимаю. Но поверь, они не лучшие друзья во всем, что нам с тобой теперь предстоит. Так же, как и спешка.

Пропустив его слова мимо ушей, я спросил:

– Ответь мне, как мы с Ярким, совершенно не владеющие взаимодействиями с иными пространствами, сможем открыть врата в мир, в который уже много столетий никто не знает, как попасть?

– Мудрец знает, – невозмутимо ответил Вилорд.

– Но ему мешает печать.

– Именно.

– И он рассчитывает, что мы ее снимем?

– Верно.

– Сколько времени на это может потребоваться? Годы? Десятки лет?!

– Отнюдь. На подготовку, я думаю, хватит и пары дней.

– Безумие! Разве те, кто поставил эту печать, не были куда искуснее и опытнее нас с Ярким?

– Разумеется, Клиффорд. Но как тебе должно быть хорошо известно, сломать что-то куда проще, чем построить. Порой требуется лишь приложить должное усилие.

Я устало вздохнул. Мне надоели загадки, надоели условности, надоело принимать все на веру, я хотел фактов.

– Просто скажи, что мы должны делать.

– Я покажу. Однако, мне подумалось, что вам обоим стоит дать время передохнуть, переварить всю полученную информацию, все обдумать.

– Мы в этом не нуждаемся, – резко ответил я.

– Ну, что же, раз ты настаиваешь...

– Настаиваю.

– Хорошо, будь по-твоему, – Вилорд поднялся, осушил свой бокал одним глотком и, накинув на плечи пальто, пошел в сторону лестницы.

Вслед за ним мы с Ярким спустились на первый этаж.

– Господа, – обратился он к гвардейцам. – Проводите нас до маяка, прошу вас.

– Тут и маяк имеется? – спросил я безучастно.

– Не совсем такой, каким ты его себе представляешь. Скоро сам увидишь.

В компании четырех гвардейцев и самого Теодора Стрикса, чья персона теперь пугала меня куда меньше Вилорда, добровольно отдавшего свой разум древнему божеству, мы пошли по берегу в сторону причала. В сизом тумане на волнах покачивалась «Парящая Лиссандра» – одинокий призрак далекой от этих мест цивилизации.

Скоро вся наша компания свернула на тропу, ведущую куда-то вглубь острова, и мы стали подниматься по ней на поросшую соснами и редким кустарником скалу. Тропинку пересекал небольшой бурный ручей, из которого, по-видимому, гвардейцы и брали пресную воду. Дорожка эта и довела нас до самой вершины, все восхождение к которой заняло минут двадцать.

Здесь, на небольшой выровненной площадке, было установлено некое коническое строение с небольшой пристройкой, сложенное из серых стальных листов, склепанных друг с другом. Из крыши конуса вверх хвостов на семь торчала длинная стальная игла, обвитая по спирали чем-то вроде лески.

– Господа, будьте так добры, запустите генератор, – проговорил Вилорд и зашагал к строению.

Гвардейцы и Теодор направились в сторону пристройки.

– Что это такое? – спросил я, следуя за Вилордом.

– Это и есть маяк.

– Не очень-то похож.

– Потому что это маяк не для нашего мира. Этот маяк поможет тебе открыть врата в иное пространство.

Вилорд взялся за вентиль двери, повернул его и открыл передо мною шлюз. Справа в нем располагались пустые полки, а слева, в небольшой нише, стоял костюм... или нет, думаю, правильнее будет сказать – скафандр. Я видел нечто похожее на выставках научно-технических достижений Университета. В таких скафандрах водолазы спускались на дно рек и морей. Только этот был куда меньше, состоял преимущественно из кожаных и резиновых элементов, ремешков и заклепок, и из него во все стороны торчали тонкие острые шипы. И шлем был не такой громадный, как у водолазов, а напоминал скорее глухой шлем рыцарского доспеха, в каких наши предки, столетия три-четыре назад, ходили на войну.

– Какой милый костюмчик, – хмыкнул я.

– Он не для тебя, Клиффорд, не волнуйся.

В стенах строения что-то глухо загудело, и в потолке, несколько раз моргнув, зажглась тусклая электрическая лампочка.

Вилорд шагнул в шлюз и, подойдя ко второй двери, постучал пальцами по стеклу маленького, круглого окошка.

– Ты будешь находиться там.

Я заглянул внутрь. В полумраке моему взору предстала кабина, напоминающая древнее орудие пыток. Из всех стен и потолка росли стальные шипы, направленные к центру помещения с решетчатым полом. Лишь с одной стороны, со стороны пристройки, располагалось узкое, тонкое окно, из которого лился желтоватый электрический свет. Насколько я смог разобрать, там располагались какие-то пульты управления, и я четко разглядел фигуру гвардейца, который продолжал раскручивать ручку генератора.

– Отсюда ты и откроешь дверь в мир протекторов.

– Ты создал эту машину?

– Чертежи этой установки вместе с чертежами тех машин, которые позволили найти нам Яркого, мне передал сам Мудрец.

– И что она делает?

– Еще не понял? Она должна будет увеличить и сконцентрировать вашу с Ярким силу, тем самым поможет отворить врата в иное пространство. А Мудрец направит вас к нужной двери.

– Он будет с нами внутри?

– Я буду там с вами, Клиффорд, а, следовательно, будет и он. Для того мне и потребуется этот костюм, – Вилорд указал на скафандр. – В нем ваша энергия мне не повредит.

– А что будет с тобой после того, как уйдет Мудрец? – спросил я, обернувшись к Вилорду

– Буду жить дальше.

– А ты сможешь?

– Не волнуйся за меня, Клиффорд.

– Твоя жизнь не оборвется в тот же миг, как он покинет нашу реальность? Ведь разве ваши разумы не едины?

– Если и так, то я готов принести эту жертву.

– Только взгляни, что он с тобой делает. Лишает самого основного инстинкта любого живого существа – инстинкта выживания.

– Может и так. Но дал он мне много больше

– Как скажешь.

Не знаю, зачем я вступил вдруг с Вилордом в этот разговор. Я не собирался ни в чем его переубеждать, не хотел, да и не смог бы. Так что все сказанное было лишь пустым сотрясением воздуха, и все же в очередной раз убедило меня в том, что возвращение протекторов в Адверс не сулит ничего хорошего, а построенное ими общество едва ли можно считать человеческим.

«Скорее, это общество марионеток и кукловодов», – все мое естество бунтовало против такого мироустройства.

– Когда мы сможем начать? – быстро перевел я тему.

– Ну, раз вам так не терпится, то первые тесты можно провести уже сейчас.

– Тесты? Установка еще не готова?

– Технически готова, – пояснил Вилорд сдержанно. – Однако, Яркий будет первым Зеркалом миров, которое сюда попало. Установке потребуются настройки и калибровка, чтобы работать конкретно с вашим типом излучения. И предупреждаю, Клиффорд, это может оказаться весьма... – Вилорд поджал на секунду губы, подбирая нужные слова. – неприятным опытом. Возможно, даже, болезненным.

– Мне наплевать. Давай работать. Одевайся в свой модный костюмчик и пошли.

– О, нет, нет, нет. Сейчас в этом нет нужды. Я буду находиться вон там, в рубке управления, – Вилорд указал через окошко на стекло, ведущее в пристройку. – А вот тебе, Клиффорд, я советую раздеться полностью. Если ты, конечно, не желаешь возвращаться обратно голышом.

Я понял, что он имеет в виду. Без промедления сняв с себя пальто, я принялся расстегивать рубашку.

– Прекрасно. Что же... – Вилорд вышел из шлюза. – Скоро увидимся.

Он захлопнул за собой дверь и задраил ее. Я только сейчас обратил внимание на то, что изнутри наружную дверь мне было никак не открыть – в ней не было вентиля. Выходило, что нас с Ярким могли похоронить в этом стальном гробу в любой момент. Перспектива становилась все хуже и хуже.

Раздевшись до гола, я опустился рядом с Ярким, внимательно наблюдавшим за моими действиями, сидя на полу, и погладил его за ухом.

– Прости, дружище, – сказал я зверьку, преданно глядящему на меня. – Кажется, в водовороте всех последних событий, я совершенно забыл спросить твоего мнения. Я ведь знаю, что ты все понимаешь. А следовательно, я должен спросить тебя, готов ли ты к тому, что нам предстоит? Я не забыл, мой друг, о том, что обещал помочь тебе, не дать в обиду. А куда привел? В самое логово врага. Да еще какого врага. Ничего подобного я и представить себе не мог. Воистину – реальность порою может оказаться ужаснее любого вымысла. Прости меня, малыш. Наша история близится к финалу, и похоже, что далеко не самому радужному. Но знай, что если ты против, то как бы там ни было, я не стану этого делать. Мы с тобой друзья, компаньоны, мы с тобой вместе до конца, и решать все будем тоже вместе, на равных. Так что ты скажешь мне, дружище? Попробуем сделать это? Или пошлем их к черту, пока еще не поздно? В этот раз я оставляю выбор тебе.

Слушая меня, Яркий склонил голову набок, внимательно следя за движением моих губ и мимикой моего лица, словно они для него были важнее всего мною сказанного. Когда я замолчал, Яркий подошел ко мне и, протянув лапку, коснулся моего лба. Что это значило? Да. Конечно, это значило ʺДаʺ, у меня в том не было никаких сомнений. Яркий сообщил мне, что принял решение, что он пойдет вместе со мной до конца. От этого на душе стало легче, хоть и было невероятно совестно перед этим маленьким отважным зверьком за то, что взявшись защищать его и беречь, я в итоге позволю нашим врагам использовать его возможности в своих целях.

«У меня не вышло завершить эту историю хорошо», – подумал я с досадой и одновременно принятием данной мысли. – «Ну что же, вот еще одно отличие жизни от приключенческих романов – в ней редко случается счастливый финал».

Мы с Ярким вошли в центральное помещение. Здесь было очень холодно, и стальной пол буквально обжигал мои стопы. За стеклом, в рубке управления, Вилорд и двое гвардейцев работали, склонившись над пультами. Крутили вентили, дергали рубильники и следили за показаниями приборов, коих там оказалось великое множество.

Минут десять спустя, когда я уже окончательно продрог и посинел от холода, Вилорд, наконец, поднял на меня глаза, затем что-то сообщил остальным, нажал какую-то кнопку, и свет в их рубке погас, а через пару секунд зажглись две красные лампы, столь тусклые, что никак не могли рассеять обступивший меня мрак и лишь позволяли выделить окно в рубку и силуэты сидящих там людей.

– Ты слышишь меня, Клиффорд? – раздался голос Вилорда, усиленный и искаженный громкоговорителем.

– Слышу, – проговорил я, стараясь унять трясущуюся челюсть и растирая свои плечи руками.

– Прости, что заставили ждать, нужно было все подготовить. Вы как?

– Еще немного и околеем насмерть.

– Тогда давайте скорее начинать, и вы быстро согреетесь.

Я кивнул, и зависло молчание. Я не сразу понял, что люди в рубке чего-то ждут именно от меня и сами не производят никаких действий.

– Что нам делать? – спросил я.

– Высвободи энергию Яркого, – ответил Вилорд так, словно это было чем-то само собой разумеющимся.

– Как? – включил дурочка я, тем самым планируя оставить у них впечатление, что мы слабее, чем есть на самом деле. Это могло бы сыграть нам на руку в будущем.

– Ты не знаешь? Теодор сказал, что во время последней вашей схватки вы оба очень искусно ей управляли.

– Мы только защищались.

– Вам нужно сделать то же самое и сейчас. Приступайте.

Я вытянул руку и уставился во мрак, делая вид, что страшно напрягаюсь.

«Потяни время», – сказал я себе. – «Поразыгрывай этот спектакль еще немного».

Яркий прикоснулся к моей ноге, и в темноте я увидел лишь как сверкнули его глаза. Должно быть, он недоумевал, что происходит, и хотел поинтересоваться, все ли со мной в порядке. Ну, а я не знал, как дать ему понять, что все это только часть плана, возможно, довольно глупого и бессмысленного, и все же единственного, который у меня был на тот момент.

– Какие-то проблемы? – снова спросил Вилорд.

– У меня не получается этого сделать.

– Как же ты делал это раньше?

– Все делал Яркий. А у меня это вышло случайно.

– Вспомни те ощущения, вспомни, что тогда чувствовал. Сконцентрируйся и постарайся вернуться в то эмоциональное состояние.

«Ладно, все, пора заканчивать с этим цирком и дать то, что им нужно», – решил я.

Продолжая глядеть в темноту, я воззвал к спящей внутри меня силе, попрак-тиковаться с пробуждением которой у меня было достаточно времени на корабле. Только подумал о том, чтобы такого сделать, и решение нашлось само собой. Дрожа от холода, я вдруг ощутил тепло на своей руке.

– Получается, Клиффорд, ты молодец! – воскликнул Вилорд.

Моя метка засветилась, засияла, и холод стал понемногу отступать, а с ним и мрак, ведь свет становился все ярче. Скоро его стало достаточно, чтобы я увидел Яркого у своих ног. Я протянул к нему руку, приглашая запрыгнуть ко мне на плечо, и Яркий принял это приглашение.

– Теперь высвободи эту энергию.

Я сжал кулак, чувствуя, как он наполняется силой. Это опьяняло. Я чувствовал мощь, которой не знал прежде, и эти ощущения мне трудно сейчас сравнить с чем-то, испытанным ранее.

– Высвободи ее, Клиффорд! Выпусти!

Я вытянул руку и отпустил эту силу, раскрыв ладонь. Тут же в один из шипов ударил поток яркого света, отразился от него, разошелся лучами по остальным выступам, но вдруг задергался, заметался, словно заблудился, а затем обратился в разряды белых молний, которые стали электрическими дугами пересекать всю комнату. Один разряд ударил мне в левое плечо, и я вскрикнул от острой боли, сгорбившись и осев на пол. Яркий успел накрыть нас щитом всего за мгновение до того, как ударила вторая молния. Затем еще одна, и еще, они сползали по щиту, оставляя на нем трещины.

– Что произошло? – спросил я, когда все прекратилось так же резко, как и началось.

– Я же говорил, что нужна будет калибровка, – пояснил Вилорд. – Машина должна не просто уловить ваше излучение, но и правильно преобразовать его. Тебе нужна помощь доктора?

Во вновь обступившей нас темноте я не видел ожога на своем плече, но чувствовал его жжение. Боль была сильной, однако вполне терпимой.

– Нет, – ответил я, снова поднявшись. – Готов попробовать снова.

– Отлично. Сейчас я поменяю настройки.

Это заняло у Вилорда около двух минут. Я видел, как за стеклом он отдает команды своим людям. Наконец, обернувшись к нам с Ярким, он сказал:

– Давайте попробуем еще раз.

– Ты мне поможешь? – спросил я Яркого, и зверек засветился в ответ на мои слова.

Я почувствовал, как от него стало исходить тепло, и приятное покалывание начало распространяться по моей коже. Я снова ощутил наполняющую мою руку силу.

– Готов? – спросил я зверька, и тот согласно фыркнул мне на ухо.

Я поднял руку, яркая плеть взвилась над моей головой, и сжав на ней пальцы, так, словно она была осязаемой, я стеганул ею один из шипов. Плеть вошла в него, и снова во все стороны побежали искры. Однако поток не остановился, а словно бы связал мою руку и эту странную установку вместе. Я чувствовал, как он исходит из моей кисти, как его втягивает сама комната, но не мог разорвать эту связь. Зал наполнялся светом, молний становилось все больше, но Яркий вовремя отражал их или успевал поставить щит.

Очень скоро я стал ощущать, как силы покидают меня, как наваливается усталость. Этот поток света истощал меня с каждой секундой все быстрее. Мои ноги подкосились, и я упал на колени. Голова закружилась.

– Прекратите это! – закричал я. – Остановите!

Вдруг что-то полыхнуло у нас над головой, краем глаза я заметил, как одна из установок в рубке принялась плеваться искрами, а затем свет пропал. Лента, наконец, исчезла, и я, словно потеряв точку опоры, рухнул на пол. В нос ударил едкий запах гари, и от дыма защипало глаза. К горлу подступил весь, еще не успевший перевариться завтрак, и меня вырвало на пол, после чего в глазах потемнело.

Я лишился чувств совсем ненадолго и очнулся, когда в кабину вошел Теодор Стрикс и двое гвардейцев. Меня подняли на ноги и поволокли к выходу.

– Яркий, – пробормотал я. – Где, Яркий?

– Он здесь, – холодно сказал Теодор, показывая зверька, которого нес на руках. Тот лежал с закрытыми глазами и словно даже не дышал.

– Верни его! – прохрипел я, отчего-то осипшим голосом. – Отдай его мне!

Мое, с трудом ворочающееся сознание, вдруг пронзила ужасающая мысль, что Яркий попал в руки Теодора Стрикса и был убит им.

– Ты еле стоишь на ногах, – проговорил Теодор. – Лучше ему остаться у меня.

– Отдай его! – закричал я, что было сил.

– Верни ему зверя, – проговорил вдруг появившийся в поле моего зрения Вилорд.

Я ощутил, как мне в руки сунули теплого Яркого. Он дышал, я сразу же это почувствовал. Однако глаза не открыл.

– Что... там... произошло? – спросил я, едва шевеля губами и языком.

– Незначительные неполадки, до вечера все починят. Главное, что у нас почти получилось, – на лице Вилорда сияла счастливая улыбка. – Завтра мы попробуем снова.

На ногах стоять я не мог, и даже был не в состоянии самостоятельно одеться, потому меня завернули в шерстяное одеяло, положили на носилки, и, прежде чем мы достигли дома, я снова отключился, теперь уже надолго.

Проснулся я глубокой ночью. Не сразу понял, что нахожусь в комнате Вилорда Стрикса и лежу на его кровати. Силуэт самого хозяина дома я разглядел на фоне окна. Он сидел за столом, в кромешной темноте, с бокалом вина в руке, и глядел в густой мрак ночи.

Пошарив рукой, я быстро обнаружил Яркого, мерно сопящего рядом.

– Как ты себя чувствуешь, Клиффорд? – спросил Вилорд, заметив мое пробуждение.

– Словно пробежал марафон с препятствиями, – ответил я.

– Я говорил, что калибровка и настройка машины может быть болезненной и неприятной.

– Эта машина... она словно вытягивала из меня жизнь.

Я сел на кровати и, глянув на Вилорда, спросил серьезно:

– Она может нас убить?

– Надеюсь, что до этого не дойдет. Сам же знаешь, Клиффорд, что ваша смерть не в наших интересах.

– Только пока мы не откроем врата.

– Перестань видеть вокруг одних врагов. Я не желаю зла ни тебе, ни Яркому. И Мудрец тоже.

Я не стал ничего отвечать на это заверение, оставшись при своем мнении, и перевел тему:

– Ты выделил мне свою кровать? Как это любезно с твоей стороны.

– Я посчитал, что вам с Ярким комфортный отдых нужнее любого из нас. Тем более, что я последнее время во сне практически не нуждаюсь.

– С тех пор, как слился с сознанием Мудреца?

– С тех самых.

Я подумал:

«Может ли это значить, что чудовищный протектор вместе со сном забрал у Вилорда также и возможность мечтать, фантазировать, воображать? Наверняка. Ведь марионетке все это ни к чему».

– Ты его ненавидишь, - констатировал Вилорд - Мудреца. Я понимаю. Но подумай о том, что если бы не он, ты бы никогда не встретил Яркого. Ведь это Мудрец направлял меня все эти годы, говорил где искать, указывал на расположения древних городов и поселений - мест, в которых другие бы и не подумали начинать раскопки. Но даже зная эти места, без построенной нами с Марэ, по чертежам Мудреца машины, никто не отыскал бы Яркого. Любой, даже самый опытный искатель прошел бы мимо. Противник Протектората умели прятать своих зверушек. Знаешь чем он был? Лишь камнем. Невзрачным куском гранита, найденным нами глубоко в джунглях Младшего Материка, в руинах древней пирамиды - храма одного из самопровозглашенных богов прото-мира. Лишь с помощью долгих экспериментов, в ходе которых мы облучали камень энергией, вырабатываемой моей машиной, нам наконец удалось пробудить создание, спящее внутри.

– Почему ты сразу не повез его на остров?

– Я не мог. Должен был вести себя крайне осторожно. Ведь за мной следил не только Мудрец, но и совет клана, который финансировал все экспедиции. После возвращения из каждого такого путешествия, мне следовало предоставлять им отчеты о проделанной работе и ходе исследований.

– Что они знают обо всем этом?

– Толь то, что я могу найти Зеркало миров. А наличие чертежей и карт я объяснил контактом с артефактом, который достался мне случайно. Разумеется никакого артефакта не было, но чертежи и карты существовали, и в итоге мне поверили, выделили деньги. Однако не переставали следить за моей работой. Мне приходилось очень тщательно выбирать людей в свою команду, но я все равно не был застрахован он шпионов, и потому не имел возможности просто взять и увезти очередную находку на остров. Меня могли перехватить в пути, или, что еще хуже, выследить здесь, и раскрыть существование Мудреца.

– Как же ты объяснил отцу и совету весь тот цирк, что устроил гоняясь за мной?

– Признаюсь, это оказалось нелегко, и доверие ко мне в совете было сильно подорвано. Вот только теперь, когда у меня есть ты и Яркий, это больше не имеет значения. Весь тот мир, со своими правилами и порядками, остался далеко позади, а впереди множество новых миров, познать которые суждено только нам.

Я оставил это заявление без ответа. Слишком много пафоса в нем было, слишком много маниакальной веры в существо, к которому я питал наивысшее отвращение.

– Что ты почувствовал, Клиффорд? – спросил Вилорд после недолгого молчания. – Что ощутил, когда воспользовался этой силой?

Я ответил быстро и честно:

– Я ощутил, что на многое способен.

– Так оно и есть. Пределы твоих возможностей сложно определить.

– Но мне не нужна эта сила и эти возможности. Я лишь хотел помочь раненому, напуганному существу.

– И за этот благородный порыв он наградил тебя, сделал уникальным. Так же, как и меня сделал уникальным Мудрец. Мы оба уникальны. Таких людей не существовало уже много сотен лет. Только представь, как теперь может измениться мир.

– Я не собираюсь ничего менять.

– Но изменишь, Клифорд. Изменишь, одним своим существованием. Данная тебе сила проявит себя однажды, рано или поздно, и ты изменишь этот мир. Твои желания теперь не в счет, и пусть ты не выбирал такую судьбу, однажды, протянув руку к Яркому, ты ее получил. Так что можешь поблагодарить его за это или возненавидеть.

Я снова опустил голову на подушку.

– Нам совершенно не обязательно с тобой возобновлять борьбу, законченную много веков назад, – продолжал Вилорд. – Я уже говорил множество раз и повторюсь снова, что не питаю к тебе ненависти и уповаю на то, что ее перестанешь испытывать и ты по отношению ко мне. Именно ненависть, слепая и разрушительная, стала причиной гибели прото-мира. Но мы можем научиться на этих ошибках. Мы с тобой, осколки прошлого, сможем построить иное будущее, лучшее будущее для всего Адверса. Хотим мы того, либо нет, но нам это суждено. Сила Яркого, знания Мудреца – дав им сосуществовать вместе, мы с тобой примем самое наилучшее решение из всех возможных. Я к нему готов, а ты?

Я промолчал.

– Ты сам подумай, Клиффорд, если не такова задумка Вселенной, то неужели весь путь, который мы с тобой проделали, чтобы оказаться здесь сегодня, был зря?

– Я ничего не знаю о задумках Вселенной, но никакой путь не может быть пройден зря, чем бы он в итоге не завершился. Ты во всем ищешь лишь великий замысел, рассчитываешь изменить судьбу целого мира, совершенно не замечая при этом ценности одной конкретной жизни. А ведь именно из таких маленьких жизней и состоит наш мир. Из личных трагедий и побед одного отдельно взятого существа. Именно это связало нас с Ярким, не стремление вершить и разрушать, а стремление помочь друг другу, изменить наши жизни к лучшему. Яркий изменил мою жизнь. Не только я его спас, но и он меня. Я гнил в сером городе, в четырех стенах своей квартиры, я погибал. И тут появился он, и моя жизнь переменилась. Я побывал в катакомбах под Мистрейдом, путешествовал с табором саббатийцев, встречался с порождением мира Кошмаров, занимался любовью с прекрасной девушкой над одним из самых красивых городов на всем Адверсе, парил в облаках на огромных крыльях, летя через стаю флоаторов, а затем повстречался лицом к лицу с тенью далекого прошлого. И все это за считанные дни. Я словно стал героем своего романа. Разве такое может быть зря? Нет, конечно, и неважно, как все закончится. Как и любая прожитая жизнь, твоя, моя или Яркого, не может быть напрасной, сколь бы долгой или краткой она не была. Потому что в итоге, с точки зрения Вселенной все мы проживаем лишь миг. Один яркий миг – вот все, что есть в нашем распоряжении.

Вилорд многозначительно хмыкнул и отпил вина.

– И все-таки ты соврал мне, сказав что не задумывался о сути бытия.

– Я и не задумывался. К чему мне тратить на это время? Я просто решил для себя однажды, раз и навсегда, под каким углом буду смотреть на этот мир.

– Значит, мы с тобой похожи больше, чем думаем. Я тоже нашел свой взгляд на вещи.

– Вселенский ковер, я помню, – ухмыльнулся я.

– Именно так, Клиффорд, – подтвердил Вилорд, словно и не заметив насмешки в моих словах. – Всё, что должно было случиться, уже случилось. Нам остается только наблюдать.

Нет, то была не моя философия. В такое я никогда бы не поверил.

«Судьба? Предрешенность грядущего? Вот еще! Моя жизнь в моих руках», – вот во что я всегда верил.

И даже там, на том чертовом острове, в окружении врагов я все равно оставался хозяином своей жизни, я продолжал сам делать выбор, и твердо решил, что в этой истории, последнее слово будет за мной.

С этими мыслями я вновь провалился в глубокий сон.

Настройка машины заняла шесть дней. Шесть дней, каждый из которых начинался и заканчивался для нас с Ярким одинаково. Мы просыпались утром, завтракали в обществе Вилорда Стрикса и отправлялись к маяку. Далее следовало несколько тестов, в конце которых мы выбирались из машины еле живые, выжатые, лишенные сил, ели свой обед или ужин, в зависимости от времени суток, и отправлялись спать, а на следующий день все начиналось снова. Не помню, чтобы в своей жизни я был чем-то еще так увлечен, кроме писательства, чтобы заниматься этим шесть дней к ряду, прерываясь лишь на еду и сон. И говоря увлечен, я ничуть не лукавлю, потому что скоро у меня и самого появился интерес в достижении поставленной задачи. В первую очередь потому, что во время наших испытаний, пока Вилорд настраивал машину, я обучался работать с Ярким, взаимодействовать с ним, и с каждым днем у нас получалось это все лучше. К концу испытаний я уже довольно легко мог пробуждать к действию свою метку и использовать ее энергию не только в качестве оружия, но и для того, чтобы согреться, осветить темноту или разжечь огонь. Я еще не слишком хорошо умел контролировать количество выделяемой силы, но понял, что сам имею довольно маленький ее запас, однако могу использовать излучение Яркого в качестве подпитки, а также уже сформированную им структуру, к примеру, ленту, которой он по какой-то причине пользовался чаще всего, я мог забрать себе, использовать и даже перестроить по собственному желанию. И при всем при этом меня не покидало стойкое ощущение того, что все это лишь малая часть открывающихся перед нами возможностей, только верхушка айсберга.

Каждый раз машина Вилорда вела себя по разному. Иногда не реагировала на наши действия вовсе, или реакция была слабой и незначительной. Временами наоборот, ее ответ был столь яростным, что даже щит Яркого не спасал нас обоих от получения новых ожогов, коих к концу испытаний на моем теле можно было насчитать около двадцати. Однако в итоге, на пятый день испытаний мы добились нужного результата. Машина начала поглощать энергию Яркого и усиливать ее в той же форме, в которой и получала. Это стало понятно, когда заплясавшие по комнате белые молнии не причинили нам никакого вреда и, более того, стали отзываться на наши приказы.

Шестой день оказался самым легким – Вилорд провел финальные настройки, после чего, примерно к обеду, сообщил нам с Ярким из своей рубки:

– Ну вот и всё, Клиффорд, маяк готов. Завтра мы, наконец, свершим то, ради чего все здесь и оказались.

Его слова меня не обрадовали, а скорее напугали. Я знал, что рано или поздно этот момент настанет, но, как и любой человек, стоящий на пороге решающего события в своей жизни, я желал отсрочить его, еще хоть ненадолго, пусть и знал, что такая отсрочка ничего не изменит.

«Дай нам еще один день», – хотелось попросить мне Вилорда. – «Еще один, ну может, два. Мы не готовы».

Конечно же, мы были не готовы, но к чему именно? К открытию врат? Или к тому, что будет после? Все эти дни, поглощенный работой, я совершенно не задумывался ни о плененной Тессе, ни о том, что после исполнения задачи, нам с Ярким будет грозить смерть, ни о том, что открыв эти врата, я, вероятно, навлеку ужасную беду на весь Адверс. Я не хотел об этом думать, был преисполнен уверенности в том, что выход найдется сам собой, нужно лишь продолжать работать. Но вот, работы завершены, роковой день уже завтра, а выхода все нет, и получалось, что мы с Ярким все эти дни лишь приближали свой собственный неминуемый конец, плясали по указке Вилорда и Мудреца, а решения по собственному спасению так и не нашли. Более того, мы его даже не искали, целиком и полностью отдавшись во власть течения, уносящего нас в черную бездну безрадостного будущего.

В тот вечер Вилорд Стрикс праздновал, угощал шампанским всех своих людей и был чрезвычайно весел. Казалось, что была бы музыка он бы танцевал до упаду – столь воодушевленным и счастливым он мне казался. Мое же состояние было прямо противоположным, словно груз всех мыслей, который спал с моих плеч на дни подготовки, навалился с новой силой в тот, последний вечер. И я приобщился к шампанскому, а затем и к вину, только из желания забыться, не думать, не бояться. Но алкоголь, к сожалению, тут был совершенно бессилен.

Роковой день встретил нас дождем, порывистым ветром и неспокойным морем. Будто бы сама природа, чувствуя, что сегодня здесь будет твориться нечто противоестественное, омерзительное и непотребное, желала прекратить это, смыв наш остров ко всем чертям, пока еще не поздно. Возможно, это был бы и не самый плохой вариант – погрузиться на дно морское вместе с Вилордом, Теодором и Мудрецом.

Мы поднялись к маяку, и в этот раз в шлюз за нами с Ярким вошел Вилорд. Его глаза сияли, и он то и дело нервно облизывал губы в нетерпении. Гвардейцы помогли ему облачиться в тяжелый шипастый скафандр, а затем покинули шлюз, оставив нас втроем.

– Готов? – спросил меня Вилорд.

– Не уверен.

– Пути назад у нас нет.

– Я это знаю.

– Тогда вперед. Сегодня вы увидите, на что же в действительности способны.

Я вышел в кабину, и сразу заметил изменения. Теперь по центру помещения была установлена небольшая платформа, окруженная с трех сторон поручнями, от которой к потолку тянулась цепь, закрепленная на кронштейне.

– Что это и зачем?

– Скоро узнаешь. Вставайте прямо туда.

Мы с Ярким взошли на платформу, и Вилорд поднялся следом. Я ощущал как бешено колотится мое сердце, как сдавливает грудь страх и волнение. Хорошо понимая, что нужно было срочно что-то придумать, найти какой-то выход, пока еще не поздно, я так же четко осознавал свое бессилие.

«Что я могу? Ничего не делать? Отказаться открывать врата? Плевать на потраченное время, плевать на гнев Мудреца и Вилорда, но разве я могу наплевать на Тессу?»

И пусть я до сих пор так и не определился, как именно отношусь к тому существу, которое пленил Мудрец: как к призраку моей почившей супруги или как к чужеродному созданию, по неясным мне причинам взаимодействия пространств обретшему ее облик – оно выглядело как моя Тесса, оно сопровождало нас все это время, и не поняв его природу, я не мог так просто от него откреститься.

Я щелкнул пальцами, и Яркий забрался мне на плечо, готовый действовать. Вилорд обернулся к окну в рубку и жестом показал своим людям, что можно начинать.

Тут же раздался громкий лязг, затем скрип, и через секунду цепь натянулась, поднимая нашу кабину вверх, примерно на полтора хвоста над полом. Прежде чем я успел задать Вилорду логичный вопрос о происходящем, решетчатый пол вдруг разломился на четыре ровных куска, и опустился вниз подобно лепесткам. Глядя в открывшуюся под нами черную бездну мне все стало ясно. Этот колодец вел через скалу прямиком в логово Мудреца. Чудовищный червь там, внизу, ждал, когда мы распахнем врата в его мир. Глядя вниз, я чувствовал исходящее из дыры зловоние мерзкого существа

Вилорд обернулся ко мне:

– Приступай, Клиффорд. Час настал.

Я глянул на Яркого, а тот на меня, и во взгляде зверька читалось нечто вроде:

«Как скажешь, так и поступим. Я тебе доверяю».

Своим же взглядом я постарался передать ему следующие слова:

«Прости дружище, но я не могу отступить. И я больше не могу обещать тебе безопасность, хотя, будем честными, я не мог обещать ее тебе никогда. Но теперь мы вступаем на неизвестную территорию, и одному Властителю известно, что нас там ждет. Жаль только, что я в него не верю».

Моя метка засияла, засияла шерстка Яркого. Я ощутил прилив сил, которые он мне передавал. Подняв руку, я без труда выпустил из ладони сноп света, который, ворвавшись в один из шипов, быстро распространился по всей комнате, покрывая нас сияющим куполом. Потоки света, словно реки, не подчиняющиеся воле гравитации, а действующие исключительно по каким-то своим законам, перетекали по комнате от одного шипа к другому. Они проходили и через нас с Ярким, прямо сквозь наши тела, не причиняя вреда, а когда врезались в скафандр Вилорда, растекались по нему, огибали и, собираясь, вновь текли дальше. Признаюсь, что, наблюдая за этими танцами света, наполнившего собой комнату, я не мог не отметить красоту всего происходящего.

– Что дальше? – обернулся я к Вилорду.

– Теперь расслабься, Клиффорд, и позволь Мудрецу передать через меня, как через проводника, тебе информацию о своем мире.

Я выдохнул, собрался с духом и, кивнув, закрыл глаза. Почувствовал, как ладони Вилорда в перчатках скафандра закрывают мне уши и стискивают голову, не сильно, но довольно ощутимо. А затем мой разум снова поплыл в уже знакомой мне невесомости. Теперь я знал, чего ждать и, сосредоточившись на этом, открыл глаза уже в своей квартире, а точнее в ее ментальной копии, которую выстроил мой разум.

Я огляделся по сторонам, в надежде встретить Тессу, но ее здесь не было. Конечно, не было, ведь теперь она находилась в плену у Мудреца. Я был один в абсолютной тишине, словно попал в самый центр урагана, и пока буря бушевала там, снаружи, за стенами этого дома, я наслаждался затишьем. И появилась мысль остаться, никуда не выходить, не возвращаться в тот мир, в котором неистовствует шторм.

«Ведь никто, ни одна сила на свете не способна будет достать меня отсюда, если я так захочу. Я могу остаться в своем маленьком мирке один до скончания времен. А если Сверхразум, все же, рано или поздно, сточит границы моего дома, как соленые морские волны стачивают скалы, я просто растворюсь в нем без боли, без страха, просто исчезну навсегда».

Но тут же мне стало стыдно за такие мысли. Я не мог так поступить, конечно же не мог. Там, снаружи оставался Яркий, Тесса – кем бы она теперь не являлась, Ника. Я не мог бросить их. Я не хотел их бросать, и потому, преодолев свою мимолетную слабость, я подошел к двери, распахнул ее и, бросив последний взгляд на квартирку за моей спиной, вышел в неизвестность.

«Властитель всемогущий, где же я оказался?!»

Что за отвратительно зловонное мне открылось место. Бескрайнее серое болото из булькающей, колышущейся мутной жижи, простиралось под красно-бурыми небесами. Из этого болота торчали к небу громадные пирамиды, испещренные десятками дыр, и очень похожие на гигантские ульи термитов, рисунки которых я видел в книгах про Леонию. И хоть они располагались на внушительном расстоянии друг от друга, за счет своих колоссальных размеров и скудности открывшегося мне пейзажа, я насчитал таких не менее десяти в поле своей видимости. Над ними кружили некие крылатые существа, а из черных дыр то и дело выползали громадные черви, исчезая в других. Да и само болото у меня под ногами казалось было живым и постоянно шевелилось. Вонь этого места невозможно передать, а от поднимающихся от жижи густых испарений у меня защипало в глазах и запершило в горле. Жара стояла словно в бане. Все мое тело покрылось потом, а густой воздух набивался в легкие, и становилось трудно дышать.

«Вот, значит, каков он – мир протекторов. Отвратительный, зловонный, ядовитый. Под стать им самим. И таким вот существами люди когда-то добровольно позволяли править собой?» – в подобное мне верилось с трудом.

– Хватит! – закричал я. – Мне все ясно! Достаточно! Я увидел! Я готов!

Картинка стала размываться. Я вновь закрыл глаза, борясь с головокружением, и через пару секунду возвратился в машину, к Вилорду и Яркому.

– Давай же, Клиффорд, открывай врата! – крикнул мне Стрикс, которого, судя по голосу, переполняли восторг и нетерпение. – Теперь ты знаешь как!

Я напрягся, не без омерзения рисуя в своем мозгу картинку отвратительной вселенной, в которую нам предстояло попасть. Один из потоков света резко изменил направление, метнувшись мне в руку. Я ощутил его, зацепился и подчинил своей воле. За ним последовал второй и третий, и скоро все они, в огромном множестве струились через мое тело. Я перестал ощущать себя отдельным от них существом, утратил возможность определить, где кончаюсь я и начинается свет, струящийся по комнате, извивающийся и замыкающийся сам на себе.

Я стал плести узор иной Вселенной из этого света, точно так же, как сплетал из него другие конструкции, вроде лент, плетей и шаров. Но что-то мешало мне в этом, что-то не давало картинке сложиться. Нарисованный мной образ тут же распадался.

Я напрягся, призвал себе на помощь больше света, и машина дала мне его. Столько сил не было ни у меня, ни у Яркого, но машина, спроектированная Мудрецом и построенная Стриксами, многократно увеличивала наши возможности. И я пользовался этим, продолжая наращивать мощь.

Представьте, что вы пытаетесь поднять невероятно тяжелый груз. Вы силитесь раз, другой, но не выходит оторвать его от пола дольше чем на пару секунд. Тогда вы зовете на помощь друга и пытаетесь в четыре руки. Становится лучше, но он все еще слишком тяжел, и вы зовете следующего, и еще одного. Рук становится все больше, и вот уже груз кажется вам совсем не таким тяжелым. Примерно так ощущал себя и я, призывая себе на помощь все новые и новые потоки света, пока вдруг что-то не сломалось, не треснуло, и образ, который я силился нарисовать, вдруг не стал явью.

Стены и потолок, в которые уходила цепь от нашей платформы, исчезли, и ужасающее, отвратительное, мерзкое болото перестало быть лишь плодом моего воображения. Теперь мы находились прямо на нем. Печать была сломана, дверь открыта, и в этом месте, внутри маяка, два пространства стали едины.

– Свершилось, – проговорил Вилорд благоговейным шепотом и, стянув с головы шлем, вдохнул полной грудью едкий воздух.

– Вот он какой, его мир.

– Очаровательное зрелище, правда? – проговорил я, морщась от отвращения.

После того, как я отпустил потоки, ощущение собственного тела и собственных скудных сил, не идущих ни в какое сравнение с теми, которыми я только что обладал, вернулось, чуть не сбив меня с ног. Но взявшись за перила я сумел удержаться.

– И вот ради этого, по-твоему, мы проделали весь наш путь? Таким ты хочешь видеть и Адверс в итоге? Отвратительным и зловонным?

– Угомонись, Клиффорд! – поднял руку Вилорд. – Сейчас твои слова лишь пустой звук, теряющейся в воздухе незнакомой нам, но удивительной Вселенной.

– Удивительной? Ты уверен, что подобрал правильное слово?

– Прекрати свои неуместные речи. Раз не можешь понять и оценить всю важность совершенного тобою действа, то лучше молчи. Молчи и взирай.

– Было бы на что.

– Он идет! – провозгласил Вилорд.

Я глянул в темный колодец у нас под ногами. Оттуда действительно скоро потянулись длинные черные щупальца. Несколько ухватились за нашу платформу, опасно накренив ее, другие переползли через края дыры и погрузились в жижу болота. А затем показался и он – громадный, отвратительный червь. Он полз все выше и выше, он приближался, заполоняя собой почти все пространство колодца, а затем, добравшись до самого верха, отвел в сторону нашу платформу, словно она была легче пушинки и, издав протяжный утробный рев, нырнул в свою родную жижу. Его длинное, скользкое тело, пульсировало и сокращалось, переползая из нашей реальности в иную, пока над нами не взвился короткий плоский хвост, и не скрылся в болоте. Щупальца отпустили нашу платформу, и она закачалась, подобно качелям, над пропастью. Вилорд и я схватились за перилла и присели, чтобы не слететь с нее.

На какое-то мгновение все стихло, а затем, разбрызгивая во все стороны склизкие, бурые комья, из болота снова вынырнул Мудрец. Теперь его тело покрывали длинные водоросли и какие-то длинноногие существа, похожие не то на крабов, не то на пауков, ползали по нему в огромном множестве.

– Дом! – взревел он.

– Вы дома, повелитель! – подтвердил Вилорд. – У нас получилось!

– Конечно, получилось! Иначе не могло и быть!

– Тогда верни ее! – закричал я. – И мы тоже возвратимся домой, как и договаривались.

– Глупый человек! – Мудрец склонился надо мной, и потоки густой жижи стали стекать на меня с его гладкого тела. – К чему мне было тащить сюда твоего жалкого призрака! Я оставил ее там, в вашем мире! Вот только вам туда не скоро доведется возвратится!

– О чем ты говоришь?! У нас был уговор! Мы открываем тебе путь домой, а ты отпускаешь нас!

– Отпустить вас?! Позволить вернуться домой?! Лишиться столь ценных проводников?! Не бывать этому!

– Лживая тварь!

– Этот мир – только начало! Ты, Клиффорд Марбэт, и твой Яркий откроете мне врата еще во множество других миров!

– С чего ты взял, что мы сделаем это? – прорычал я сквозь зубы.

– Потому что в итоге вы захотите вернуться домой! И только я смогу вам в этом помочь! Как тебе такой уговор, Клиффорд Марбэт!

Сгорая от ненависти и гнева, я взглянул на Вилорда и увидел в его глазах то, чего не ожидал. В них стояли растерянность и сострадание. Вилорд Стрикс не знал о планах Мудреца, не думал, что все обернется так. Великое будущее для всего Адверса, наши совместные достижения – все это были его собственные идеи, которыми Мудрец позволял ему тешиться до поры, до времени. Однако сам червь не собирался ни с кем дружить, не собирался ничего менять, он хотел власти, желал силы, и плевать ему было на прозаичные идеи своей жалкой марионетки. Он никогда не планировал отпускать нас, не знал, что такое честность и уговор, а Вилорд Стрикс, похоже, действительно думал, что мы сможем многого добиться, объединившись. Теперь же реальность обрушилась на него всей своей массой, придавив маленького человека, указав, где его место в том порядке, который желает установить Мудрец. И самым ужасным во всем этом было то, что, отдав свой разум во власть протектора, Вилорд Стрикс мог осознать весь ужас происходящего, но уже никак не был способен ему воспротивиться. Себе он больше не принадлежал, и Мудреца это, должно быть, страшно забавляло.

– Прости... – только и вымолвил Вилорд.

«Ловушка! Конец!» – я не мог в это поверить. – «Неужели, нам суждено будет провести многие годы в этом отвратительном мире, под гнетом этого омерзительного существа?!»

А затем вдруг меня осенила мысль, последняя, спасительная, а может губительная:

«Путь в Адверс еще не закрыт, мост не разрушен».

Я глянул вниз, в колодец, ведущий обратно в наш мир.

«Да, скорее всего, броситься в него будет равносильно самоубийству. Ну что же – пусть лучше я умру в своем родном мире, нежели проживу хоть на минуту дольше в этом зловонном, мерзком пространстве».

Не тратя больше ни секунды драгоценного времени на раздумья, я собрал весь свой гнев, всю свою ненависть, сконцентрировал их, материализовал и нанес по Мудрецу удар светом. Яркий сноп угодил монстру прямиком в распахнутую пасть и разорвался там. Он оказался настолько мощным, что Мудрец взвился и заревел.

Я схватил Яркого, прижал его к своей груди и, не знаю зачем, крикнул Вилорду Стриксу:

– Вниз! Скорее!

Возможно, я надеялся, что он все же решит вернуться в свой мир, что в ту секунду он сможет управлять собой, возьмет контроль над своим телом и спасется. Однако, смотреть за его реакцией я не стал и, перемахнув через перила, полетел вниз.

Но через секунду я был подхвачен мощными щупальцами, которые ловили мое тело, стиснули, сковали движения и потянули назад.

– Вам не уйти! – ревел Мудрец. – Не сбежать от меня!

Я завопил в бессильной злобе. Яркий засиял, и исходящий от него свет растекся, заключая нас обоих в кокон. Только нас, а щупальца Мудреца свет обжигал, те, что поменьше – испепелял, однако тварь упорно продолжала тянуть нас к себе, протягивая все новые и новые отростки. Тогда я перехватил созданный Ярким кокон, вложил в него еще больше силы, почти всю, какую имел, а затем разбил, выпуская всю скопившуюся энергию наружу.

Получившийся взрыв разорвал в клочья держащие нас щупальца, и мы снова полетели вниз, вертясь в воздухе. Я не представлял, как долго нам предстояло падать, не знал, что ожидает на дне. Все, что я успел, это сконцентрировать оставшиеся силы на то, чтобы накрыть нас еще одним щитом. Удара о землю он бы не выдержал, однако столкновение с водной гладью, в которую мы вошли бомбочкой, мой щит компенсировал, и тут же разбился. Ледяная вода мгновенно сковала меня своими путами, увлекая на дно с силой, ничуть не меньшей, чем прежде тянул к себе Мудрец. Удар полностью лишил меня чувства ориентации, а следовательно, и возможности определить, в какой стороне находится поверхность.

На несколько мгновений мы с Ярким застыли в черном ледяном плену, лишенные всяческой возможности выбраться оттуда самостоятельно. Затем я ощутил, как чьи-то длинные тонкие пальцы сомкнулись на моем запястье и потянули в сторону. Я поддался и, продолжая прижимать к себе Яркого левой рукой, стал грести, превозмогая нарастающее онемение в мышцах.

Легкие горели огнем, требуя сделать вдох, от холода я уже почти ничего не чувствовал, но продолжал плыть, продолжал бороться за жизнь. И вдруг, совершенно того не ожидая, я вынырнул на поверхность. Тут же вдохнул и погрузился снова. Изрядно хлебнул соленой воды, не сумев вовремя задержать дыхание, но тут же вынырнул опять, кашляя и отплевываясь, и поплыл дальше.

Скоро рука коснулась мокрого камня. Я стал шарить по нему пальцами в поисках места, за которое можно уцепиться. Вроде бы нашел, попытался вылезти и соскользнул, ободрав колено и ломая ногти. Попробовал снова. Руки и ноги слушались плохо, и все же я выбрался из воды, прополз чуть вперед и упал, скорчившись на камнях в позе эмбриона.

Яркий кашлял, срыгивал воду, часто дышал и дрожал всем телом.

– Нам нннуужно... согреться, – прошептал я. – Мммы... мы не ммможем... не дддолжннны... замерзнуть.

Шерстка Яркого засветилась снова. Слабо, тускло. Он тратил свои последние силы. У меня их не осталось вовсе, и я лишь как можно крепче прижал к себе зверька, пытаясь удержать то тепло, которое он отчаянно силился нам дать.

Он светился несколько секунд, затем погас. Через несколько мгновений засветился снова и погас опять, позволив тьме навалиться на нас. Так происходило снова и снова. Мы боролись с холодом и темнотой – два живых существа, выброшенных где-то в неизвестности, на задворках Вселенной, мы отчаянно сражались с самой смертью, цеплялись за жизнь.

Шерстка Яркого засияла в последний раз, не уверен, что он еще оставался в сознании к этому моменту, и погасла.

Воцарился торжествующий мрак.

Я очнулся в кромешной темноте, совершенно потеряв чувство времени и пространства. Здесь было тихо, как в могиле. Очень холодно, и все же не так, как после купания в ледяной воде. Мышцы одеревенели, все тело ныло. Яркий зашевелился у меня в руках, по видимому, тоже только сейчас прийдя в чувство, и я отпустил его. Поднявшись на колени, я стал шарить руками по полу, стараясь определить границы того островка, на который выбрался, чтобы ненароком вновь не ухнуться в воду. И я нашарил что-то. Что-то очень странное. Гладкое, небольшое, правильной цилиндрической формы, какую не встретишь в природе, слегка шершавое, твердое, но не каменное. А затем я понял, что именно взял в руку и не смог сдержать радостного крика, который прозвучал, скорее, как сдавленный хрип умирающего.

Я держал в руках свечу. Я стал шарить рядом и скоро нашел еще одну, а затем и третью. И теперь мне стало совершенно ясно, где мы с Ярким выбрались на берег. Это была та самая пещера, в которой Вилорд встречался с Мудрецом.

Тут я вспомнил, что добрался сюда не без чьей-то помощи.

«Я бы не сумел сюда выплыть, я бы погиб там, в ледяной воде, если бы не рука, которая потянула меня в правильном направлении, и только благодаря ей мы с Ярким живы. Но кто это мог быть?»

– Эй! – позвал я тихо. – Здесь кто-нибудь есть?

Мой голос эхом отражался от стен. Никакого ответа из темноты не последовало.

Долго оставаться здесь было для нас губительно, и я решил, что стану разбираться со всеми вопросами в порядке их важности. А самым важным для нас с Ярким сейчас было выбраться куда-нибудь в тепло. Я все еще оставался обнажен, и очень хотел поскорее убрать свою задницу с холодных камней.

Поставив перед собой одну свечу, я сжал ее фитиль большим и указательным пальцами и сконцентрировался на том, чтобы зажечь его. Метка засветилась, под ногтями появилось слабое сияние. Я старался не расходовать силу впустую, дать лишь необходимую дозу, но свечу зажигал впервые и понятия не имел, сколько для этого потребуется энергии. Прошло пару минут, я решил дать больше и, кажется, слегка переусердствовал, хотя результата достиг. Под моей ладонью пробежали искры, и фитиль вспыхнул. Я отдернул обожженные пальцы, прижав их к губам.

Все-таки получилось, свеча горела. Пусть затраты на то были не соразмерными, да еще и пальцы обожжены, все же в данной ситуации это лучшее, на что мне приходилось рассчитывать. Я пообещал себе, что, если выберусь с этого острова живым, обязательно уделю побольше времени и внимания практике по применению сил Яркого в бытовых целях.

Я поднялся и двинулся в сторону выхода из пещеры. Ступал я осторожно и, несмотря на все мое желание, как можно скорее убраться из этой пещеры прочь, старался не спешить. Не хватало мне еще упасть и расшибить себе голову на скользких камнях.

«Вот уж точно будет самое глупое завершение моих приключений», – подумал я с иронией, которая указывала на возвращение ко мне силы духа. – «Открыть врата в иное пространство, сбежать от древнего божества, чудом не утонуть в ледяной воде, суметь не замерзнуть на смерть, а затем поскользнуться у самого выхода и сломать себе шею».

Но не только это меня беспокоило и заставляло двигаться медленно. Там впереди меня ожидало отнюдь не спасение. Опасность еще не отступила. На острове находилось шестеро гвардейцев во главе с тем, кто давно страстно желал оторвать мне голову – Теодором Стриксом.

«Даже если врата закрылись, если Мудрец и Вилорд остались по ту сторону, Теодор ведь здесь, со мной на одном острове».

Я не знал, сколько времени прошло, и что может ждать меня в доме, а это лишь усиливало мой страх.

«Если повезет – там будут двое гвардейцев, а остальные наверху, у маяка», – строил я предположения. – «А если нет? Что если Теодор уже понял, что мы с Вилордом не вернемся? Что он тогда будет делать? Сидеть и ждать на острове? Или вернется на «Парящую Лиссандру» и прикажет поднять якорь?» – мне предстояло это узнать совсем скоро.

Когда я увидел впереди слабый свет, тут же потушил свечу. Оказалось, что я подошел почти вплотную к двери, ведущей в дом, и сквозь щели возле петель пробивался свет масляной лампы. Я присел и заглянул внутрь, но обзор открывался на очень малую часть комнаты. Тогда я прислушался, прильнув к двери правым ухом. До меня донеслось завывание ветра, барабанная дробь дождя по стеклу и крыше, далекий шум волн и... да, сквозь все это я отчетливо различил храп. Кто-то спал в доме.

«Едва ли бы так было, спустись Теодор от маяка», – резонно расценил я. – «Скорее всего, мы с Ярким пролежали в пещере только час, может, и меньше. Теодор все еще наверху, ждет возвращения Вилорда, а в доме сейчас только два гвардейца, которые, давно уже привыкнув к тому, что здесь ничего не происходит, воспользовались, как и любой разумный солдат, выдавшимся спокойствием чтобы вздремнуть. И это мой шанс».

Оставалось только решить, как же мне приникнуть внутрь – окон в этой части здания не было, глухая стена из толстых бревен закрывала выход из пещеры, а единственная дверь была закрыта на стальной засов.

Я прикинул, что войти тихо у нас никак не получится, да и время тратить на разработку плана нам нельзя, ведь ситуация может в любой момент усугубиться. Значит, оставалось только войти быстро, воспользоваться эффектом неожиданности.

Я отступил от двери и глянул на Яркого.

– Займешься дверью?

Он устремил свой взгляд на дверь, зарычал так, словно встретил своего самого страшного врага, выгнул спину как кошка и, выпустив ленту, приготовился нанести удар.

– Слушай, – проговорил я вдруг, вспомнив слова Вилорда о наших методах. – Давай-ка попробуем оставить их в живых, хорошо?

Яркий глянул на меня, затем снова на дверь.

– Ну что же... – я выдохнул. – Была – не была. Давай!

Лента изогнулась и обрушилась на дверь, пройдя сквозь дерево, как нож сквозь масло. Я тут же бросился вперед, приготовившись атаковать. Толкнул плечом ту часть двери, которая ещё держалась на петлях, и ворвался в дом.

Здесь действительно было всего двое гвардейцев. Но спал из них только один, расположившись на диванчике, рядом с дверью. Второй сидел у окна в противоположной от меня части дома с книгой в руках. Он подскочил, схватился за ружье, прислонённое к стене рядом, и я тут же метнул в него сноп искр. Они попали парню в лицо, и тот страшно завопил, отшатнувшись к стене. С разбегу я влетел в него всем весом, схватился обеими руками за ружье и, вырвав его, отступил, а затем с размаху нанес прикладом удар в пах. «На войне все средства хороши!»

Гвардеец тут же сложился пополам, прижимая одну ладонь к лицу, а другой сжимая свое мужское достоинство. Я обернулся ко второму, который не мог не проснуться от всего происходящего, но тот оказался уже обезврежен. Он не успел даже подняться с дивана. На его груди восседал Яркий, рыча ему прямо в лицо, и в воздухе, подобно двум кобрам, готовящимся к атаке, парили две световые ленты. Глянув на меня, а потом снова на Яркого, паренек, которому, как и его другу, на вид я не смог бы дать больше двадцати лет, поднял руки и вымолвил:

– Прошу, не надо. Не убивайте.

Обезвреженный мной гвардеец стонал, свернувшись на полу, и я, отступив от него вглубь комнаты, сказал второму:

– Поднимайся, без глупостей и резких движений. Ты понял?

– Понял. Т-только, пусть он...

– Яркий, – окликнул я зверька, и тот, тут же спрыгнув с груди солдата, попятился от него назад, позволяя встать, но продолжая держать свои ленты наготове.

– Свяжи его, – указал я в сторону первого. – Быстро, давай.

Парень не медлил. Он помог своему другу подняться, усадил его на стул, связал руки за спиной ремнем, а каждую ногу привязал к ножкам стула, сделав веревку из простыней, на которых спали остальные солдаты, расстилая их на полу каждую ночь. На лице гвардейца краснели ожоги, но глаза, вроде были целы.

– И кляп не забудь, – сказал я, наслаждаясь тем, как тепло, царящее в доме, отогревает мои закоченевшие конечности.

Гвардеец засунул в рот друга кляп.

– Ему нужен врач, – проговорил он.

– Ничего, жить будет. Теперь тащи его к той стене, – я махнул ружьем под лестницу. – И сам садись рядом.

Я обыскал обоих, вынул у них ножи, револьверы и патроны, затем проверил, как связан первый, затянул узлы и привязал к стулу второго.

– Давно мы ушли? – спросил я его.

– Часа три назад.

«Плохо», – подумал я. Это значило, что для Теодора Стрикса мы с Вилордом находимся в машине уже больше двух часов. Он давно мог бы и спохватиться. Тем более, что я не знаю, как может выглядеть машины снаружи, когда открыты врата. А теперь они, наверняка, уже закрыты, и Теодор, увидев, что она пуста, возможно прямо сейчас спускается к дому.

Засунув кляп второму гвардейцу в рот, я обернулся к Яркому:

– Следи за ними внимательно. А я посмотрю себе одежду.

Зверек, давно уже перестав светиться, сел в центре комнаты и уставился на солдат.

– Молодец, – улыбнулся я и поднялся в покои Вилорда Стрикса.

Он говорил, что и на меня в его шкафу отыщется сменная одежда. Тогда я отказался, но теперь был бы рад любой одежде, которая прикроет мою наготу.

«Могу только представить, сколь сильно были удивлены эти гвардейцы, ворвавшемуся с дом голому мужику. Держу пари, что, если они выживут, будут рассказывать эту историю до самой своей старости».

Я нашел в платяном шкафу черные брюки, ботфорты, белую рубашку и короткую черную куртку с золотыми погонами и нашивкой клана. Все это было мне совсем не по размеру – брюки не сходились на поясе, благо, нашелся ремень, рукава куртки заканчивались одну десятую хвоста выше моего запястья, а сама она стала еще короче своего фасона и жала в подмышках. Но хуже всего дело обстояло с сапогами, в которые мне так и не удалось втиснуть ноги, и в итоге я ограничился лишь шерстяными носками. Взглянув в ростовое зеркало, я не мог не отметить свое сходство с бездомными, коих немало видел в Мистрейде. Они выглядели точно так же после дня благотворительности, когда состоятельные граждане великодушно жаловали беднякам свои старые вещи.

«И все же это лучше, чем бегать по острову голышом», – логично заключил я.

Закончив наряжаться, я глянул в окно. Представшее моему взору побережье в серой дымке дождя, было пустынно.

«Пока пустынно, но неизвестно сколько еще оно таковым будет оставаться».

Я спустился вниз, сложил ружья на лестнице, туда же положил один револьвер, а кобуру со вторым повесил себе на пояс и внимательно изучил содержимое кастрюль. Времени было мало, это так, и все же нам с Ярким необходимо было подкрепиться, ведь неизвестно, когда подобный шанс подвернется нам в следующий раз. Признаюсь честно – я совершенно не представлял, что нам делать дальше, а потому занимался тем, чем мог, пока еще не стало слишком поздно.

Мы быстро перекусили тушеным мясом, заедая его ломтями хлеба и запивая горячим крепким чаем. Я то и дело поглядывал в окно и на черный зев пещеры, словно ожидал, что оттуда вот-вот явится сам Мудрец, разгневанный и все еще желающий утянуть нас с Ярким в свой гнилой, отвратительный мир.

Затем мы поднялись с Ярким на второй этаж и стали ждать. А что еще мы могли делать? Бежать из дома в дождь? Этот остров был слишком мал, чтобы на нем прятаться. Бежать в пещеру не имело никакого смысла, она ведь вела к озеру и обрывалась, и там Теодор Стрикс застал бы нас врасплох. А оставшись в доме, я мог увидеть его приближение и застрелить. Да, именно так я и решил в итоге поступить – убить нашего самого опасного врага еще на подходе. Тогда бы у нас в противниках остались только гвардейцы. Пусть вооруженные и превосходящие нас по численности, но я надеялся, что с ними мне все же как-то удастся договориться. В отличие от Теодора, солдаты боялись нас с Ярким, как боится любой человек той силы, которую не понимает. Это я мог бы использовать. Не знал, правда, как, но был уверен, что обязательно что-нибудь придумаю, когда наступит момент. В любом случае, об этом размышлять еще было рано. Пока был жив Теодор Стрикс, мои шансы на выживание и спасение стремились к нулю.

Ждать долго не пришлось, и спустя примерно полчаса я увидел их в окно – пятерых человек, бредущих по берегу к дому.

«Вот и мой шанс».

На втором этаже дома свет не горел, а еще дождь ухудшал видимость, и я решил, что Теодор не увидит меня в окне. Я поднялся, вскинул винтовку, прицелился.

Будучи не слишком хорошим стрелком, я должен был подпустить его поближе, дабы не промахнуться, ведь второго шанса могло и не представиться, но Теодор Стрикс вдруг резко остановился, и поднял руку, скомандовав тем самым своим людям не двигаться. Затем он стал шарить глазами по дому, пока его взгляд не остановился на окне, в котором стоял я. Он увидел меня.

«Черт возьми, как?!» – не мог поверить я своим глазам. – «Как, во имя всего святого, ему это удалось?!».

Больше ждать было нельзя, и я выстрелил, а затем прыгнул на пол, и как раз вовремя, так как через секунду в окно ударил луч красной энергии и прошел сквозь потолок в небо.

«Он демон, не человек! Сущий демон!».

Эффект неожиданности был утерян, мое присутствие в доме раскрыто.

– Мистер Марбэт! – услышал я голос Теодора, доносящийся сквозь шум дождя и грохот прибоя. – Это же вы, я прав?!

Я промолчал, судорожно пытаясь отыскать выход из сложившейся ситуации и не поднимаясь с пола.

– Что случилось с Вилордом?! Он жив?!

– Я не знаю! – отозвался я, надеясь таким образом потянуть время. – Он остался по ту сторону!

– Вы бросили его там?!

– Отнюдь! Он сам пожелал остаться!

– С чего мне в это верить?!

– С чего мне врать?! Разве это что-то изменит?!

– Как возвратить его?!

– Никак!

– Подумайте, как следует, мистер Марбэт! От этого зависит ваше будущее!

Выхода не было никакого. Мы снова оказались в западне.

«Чертов остров! Гребаные Стриксы! Будьте вы все прокляты!»

– Ты ведь даже представить себе не можешь, куда вела та дверь, верно?! – прокричал я. – Ты не знаешь, что за тварь пряталась в глубинах этого острова, и зачем был построен маяк?!

– Мне это неважно! Я лишь исполняю приказы!

– Прекрасно! Но больше тебе некому подчиняться! Вилорд не вернется назад! Никогда! Он получил, чего желал!

– По вашим словам, мистер Марбэт, выходит, что вы ему тоже больше не нужны?!

– Выходит так! – сказал я, понимая, что, наверное, следовало бы ответить иначе, следовало убеждать Теодора в обратном, в том, что я сумею возвратить Вилорда. Но какой в том был смысл? Я больше не собирался открывать врата в ту мерзостную реальность ни при каких обстоятельствах, а следовательно, и оттягивать неизбежную развязку не оставалось причин.

– А мои люди, которые были в доме?! Что с ними?!

– Они живы! Связаны, но живы! Я не хочу никого убивать! Никогда не хотел! Мы можем просто закончить это, прямо здесь и сейчас! Хватит смертей, хватит страданий! Вилорд использовал тебя, а потом бросил здесь, ничего не объясняя! Вилорд использовал и меня! Но его больше нет, и нам нет никакого смысла продолжать эту вражду! Нет никакого смысла проливать еще чью-то кровь!

«Что я пытаюсь сделать? Убедить законченного психопата и маньяка в том, что ему нужно сложить оружие и уйти с миром? Кто из нас еще был безумнее?»

– Позвольте нам забрать своих людей из дома, мистер Марбэт!

– И что я с этого получу?!

– Веру в ваши слова о том, что вы больше не хотите кровопролития! Со своей стороны я обещаю вам, что во время этой операции никто из моих людей не причинит вам вреда! Сам же я останусь стоять здесь, и ни шагу не сделаю в дом!

– А что потом?!

– Потом мы с вами обсудим дальнейшие шаги к разрешению сложившейся ситуации!

Я посмотрел на Яркого, но не нашел в его глазах ответа.

– Пусть заходят! – наконец решился я.

– Здравое решение, мистер Марбэт! Очень здравое!

Я услышал, как открылась дверь на первом этаже и топот ног в доме. Перевернувшись на спину, я отполз к противоположной от окна стене, и приготовился выстрелить в первого же, кто поднимется по лестнице. Выглядывать наружу, чтобы проверить действительно ли Теодор Стрикс стоит там, а не вошел в дом, я счел неразумным.

По лестнице никто подниматься не стал. Я услышал, как по полу потащили стулья, по-видимому, заложников решили вытащить из дома прямо так и развязать уже снаружи. Они все еще боялись меня, даже застигнутого врасплох, зажатого в доме. Гвардейцы достаточно слышали про мое безрассудство и жестокость, чтобы остерегаться. И это было мне на руку, хотя, ума не приложу, как мне удалось бы в тот момент сыграть на их страхе.

Дверь закрылась, и наступила тишина. Я внимательно прислушивался, ожидая различить скрип половицы или какой-нибудь шорох, сообщающий мне о том, что в доме осталась засада, но ничего не различил. Само собой, это не значило, что там было пусто.

Какое-то время ничего не происходило. Я слышал, как Теодор Стрикс отдавал приказы своим людям, наверняка, планируя штурм дома, но сквозь шум ветра и дождя я не мог различить слов.

Затем он обратился ко мне снова:

– Итак, мистер Марбэт, вот мы и остались наедине!

– Что это значит?!

– Что кроме меня и вас тут больше никого нет! Я отправил своих людей на корабль!

– Ты серьезно думаешь, что я в это поверю?!

– Взгляните сами, коль не верите!

Я осторожно подобрался к окну, в которое теперь ветер заносил дождь, и, готовый тут же нырнуть обратно, выглянул. Всего на секунду, а затем снова спрятался за стеной. Никакого выстрела не последовало. А увидел я действительно одного только Теодора Стрикса, стоящего там же, где и прежде.

– Убедились?!

– К чему все это?!

– Вы правы, мистер Марбэт! Хватит бессмысленных смертей!

– Неужели?!

– Может, вам сложно в это поверить, но я действительно дорожу своими людьми! Тем более, что их это более не касается! Только нас с вами! У нас остались неразрешенные вопросы, мистер Марбэт! И я вызываю вас на дуэль! Мы решим эти вопросы без лишних глаз, как мужчина с мужчиной!

Я ухмыльнулся.

«Вот, значит, как все закончится? Дуэлью?».

Я поверил в то, что Теодор Стрикс отослал гвардейцев прочь. У него были ко мне счеты, но прежде он не мог свершить свою месть. Ему приходилось выполнять приказы Вилорда, которому я был нужен живым. Теперь же надобность во мне отпала, и он хотел убить меня лично, тем самым взыскав за оскорбление, которое я ему нанес, за метку, которую он теперь вынужден лицезреть в зеркале. Да, я верил в это, потому что таков и был Теодор Стрикс.

«Ну что же, значит, так тому и быть», – смирился я. – «У меня к тебе тоже остались счеты. Наверное, к такому финалу все и шло. Один из нас должен умереть».

– Хорошо! – отозвался я после коротких раздумий. – Я выхожу!

– Жду вас с нетерпением, мистер Марбэт!

Я спустился на первый этаж, отложил винтовку, которая едва ли мне могла бы пригодиться в грядущей схватке, и опустился рядом с Ярким на одно колено.

– Слушай меня внимательно, дружище, – прошептал я. – Мы должны действовать слаженно и точно, только так у нас появится шанс победить. Он опасен, умен и очень силен. Наше преимущество только в том, что нас с тобой двое. Мы должны это использовать. Как только все начнется, я попытаюсь сконцентрировать его внимание на себе. А ты, наоборот, должен выйти из его поля зрения, потеряться. Постарайся обойти его со спины. Ударим с двух сторон, собьем с толку. Действовать нужно быстро, ты понял?

Яркий коснулся лапой моего лба, и этот жест был схож, как мне показалось, с тем, как один человек кладет другому руку на плечо, выказывая понимание, поддержку и заверяя, что все будет хорошо.

Я улыбнулся и почесал Яркого за ухом в ответ.

– Как бы там ни было, дружище, я рад, что мы с тобой прошли этот путь.

Я поднялся, быстро прошел к двери, распахнул ее и шагнул под дождь.

Теодор Стрикс улыбался. Час его мести настал. Все эти дни ему приходилось уживаться со мной и Ярким, глядеть на нас с ненавистью, таить в себе желание поквитаться, но не трогать. Теперь же его ничто не сдерживает от убийства. И он предвкушал скорую расправу.

– Прежде чем мы начнем, я хочу услышать твой честный ответ, – проговорил Теодор. – Можно ли возвратить Вилорда? Жив ли он? Помни, что от этого зависит твоя жизнь.

– Скорее всего, он жив, – согласился я. – И не отрицаю, что некий шанс вернуться у него имеется, хотя я бы не стал на это рассчитывать. И уж тем более, ни при каких обстоятельствах не стал бы искать возможности возвратить его.

– Рад это слышать, – вымолвил Теодор.

– Ты считаешь?

– Мне хочется верить, что мой друг Вилорд обрел то, чего так отчаянно желал, и его поиски закончены.

– В какой-то степени это действительно так.

– Тогда и мне пора, наконец, получить то, чего я желаю.

– Неужели моя смерть так важна? Особенно теперь, когда все кончилось с Вилордом?

– Тебе не понять, Клиффорд Марбэт, но поверь, убив тебя и твою крысу, я испытаю истинное наслаждение.

– Ты прав, мне этого не понять. Потому что твоя смерть едва ли доставит мне радость.

– Тебе не суждено будет это узнать.

Время слов закончилось, я понял это, когда ощутил знакомое покалывание на коже. Врата в иную реальность были открыты. Теодор Стрикс готовился нанести удар, но медлил, он чего-то жал, взирая на меня своими безумными глазами.

Я сжал пальцы в кулак, и метка на моей руке засияла.

«Чего ты ждешь, психопат чертов? Почему не атакуешь?»

И тут он двинулся прямо на меня, сокращая дистанцию. Допускать этого было никак нельзя, и я мог ударить первым. Но, с другой стороны, именно так он, похоже и планировал – отдать мне инициативу в бою, зная, что сумеет защититься, и прикончить меня на контратаке.

«Так что же делать?!»

Я стал отступать в сторону, стараясь держаться хотя бы в хвосте от стены дома, чтобы не быть припертым к ней в решающий момент.

– Ты сумасшедший, Теодор. Ты болен, – проговорил я.

В ответ тот издал лишь хрипящий смешок.

– Но знаешь, что меня радует? Как бы там ни было, даже если ты убьешь меня сегодня, ты все равно не смоешь этого позора со своей рожи.

Я играл со спичками, нет, с целым ящиком динамита, коим и был Теодор Стрикс. И играл намеренно. Я хотел, чтобы он взорвался. Этот человек плохо контролировал свои эмоции, особенно когда никто, вроде Вилорда, не указывал ему, что делать. Здесь, сейчас в этой схватке хладнокровие ему было ни к чему – я надеялся на это и не прогадал.

Теодор Стрикс, разозленный моими словами, наконец, устал от нашей прелюдии и нанес первый удар. Красный луч вырвался из-за его руки и разбился о щит, который я успел проставить. Но это было только начало, лишь прощупывание почвы.

За первым последовал второй, более мощный импульс, который пробил мой щит, однако я успел отступить в сторону, и тут же провел контратаку, швырнув к его ногам сноп света. Тот разорвался, оплавляя камни, испаряя дождевую воду, падающую с небес, но не причиняя самому Теодору никакого вреда. Стрикс укрылся слоем красной энергии и, оставшись в ее коконе, покрывающем все его тело, но ничуть не сковывающем движения, он прыгнул вперед и помчался на меня, словно бешенный бык.

Быстро отступая, я хлестнул его световой плетью раз, затем второй. Но кокон не поддался. Он был всего в двух-трех хвостах от меня, когда в бой вступил Яркий, напав на Теодора, как оно и предполагалось, с тыла. Три ленты оплели Стрикса и разорвались вместе с его красным коконом, остановив наступление врага.

Не теряя времени, я атаковал снова, швырнув сноп света, уходя от которого Теодор кинулся вбок и, перекувырнувшись на мокрых камнях, тут же встал на ноги. Он был очень быстр, слишком быстр. Достаточно быстр, чтобы тут же сбить еще одну атаку Яркого коротким импульсом красной энергии, при том даже не взглянув в сторону зверя, а продолжая смотреть на меня.

«Но разве это возможно? Словно ему что-то подсказывает об опасности».

И тут до меня стало доходить.

«И на фабрике, и здесь на острове он успевает почувствовать угрозу еще до того, как я наношу удар. Ему что-то подсказывает об опасности. Наверняка, у него имеется какой-то артефакт подобного действия. Но тогда весь мой план летит к черту!»

Выходило, что Теодора невозможно было застать врасплох. Он всегда знал, откуда нападет враг, и был достаточно силен и быстр, чтобы защититься. А меж тем мои силы таяли. Я не мог долго продолжать этот бой. Мои атаки будут становиться все слабее, и в итоге перестанут причинять Теодору хоть какой-то вред.

Стоя под струями дождя, мы все трое на несколько мгновений застыли, выжидая и разрабатывая план дальнейшей схватки. А затем губы Теодора Стрикса вновь расплылись в безумный ухмылке, и он проговорил:

– Должен сказать вам спасибо, мистер Марбэт. Несмотря ни на что, благодарю вас за этот бой. Еще очень долго я буду вспоминать нашу с вами дуэль с наслаждением. Вы достойный противник, чего я, признаюсь, не ожидал от простого писаки. Пусть же вам послужат мои слова комплементом и утешением, а заодно эпитафией.

Я ощутил, что врата открылись снова, и вдруг понял, в чем еще может быть мое преимущество. За эти дни на острове мы с Ярким научились открывать двери в иные миры, мы поняли принцип этого действа. Для того и создавались зеркала миров, чтобы попадать в различные вселенные. И теперь я чувствовал эти истончения в реальности, четко знал, что Теодор собирается нанести удар и для этого установил связь с антимиром.

«А могу ли я управлять этим? Естественно, у меня нет никакой возможности взаимодействовать с красной энергией, но могу ли я воздействовать на сами врата, чтобы закрыть или дестабилизировать их?»

В механических пальцах Теодора заплясали красные всполохи, он стал накапливать силу для одного мощного удара, который, вероятнее всего, должен будет убить меня, пробив любой поставленный щит. Самое время было попробовать перехватить его связь, что я и сделал.

Уставившись на формирующийся в его руках алый шар, я точно уловил струящуюся сквозь врата связь с иным пространством – словно она была нитью, собирающейся в клубок.

«Что делать дальше?»

Шар становился все больше. Счет шел на секунды.

Я стал накапливать в своей руке силу, концентрируясь теперь не на атаке, а на вратах, которые Теодор держал в руках.

– Яркий, бей! – крикнул я.

Яркий метнул в Теодора сноп света. Тот, естественно, закрылся щитом, но я на то и рассчитывал, желая отвлечь противника хоть на секунду. Вытянув вперед руку, я метнул из пальцев яркую нить, которая тут же оплела шар красной энергии и натянулась. Теодор уставился на свои врата, не понимая, что происходит. А что-то, определенно, начало происходить. Моя нить стала менять свой цвет на красный, словно наливаясь энергией иного пространства, потекшей от шара прямо ко мне в руку. Теодор Стрикс больше не управлял созданными им вратами.

«Управляю ли ими теперь я?» – в этом также не было никакой уверенности, и не желая проверять, что же будет, когда красная энергия дойдет по ленте до моих пальцев, я оборвал ее, и тут же всё прекратилось, шар в руках Теодора исчез.

Вот теперь его лицо действительно стоило увидеть. Такого поворота событий Стрикс не ожидал. Это выбило бывалого вояку из колеи, а я не стал терять времени.

Теодор Стрикс, несмотря на свое замешательство, увернулся от пущенного в него импульса, затем от атаки Яркого, при этом успев выхватить револьвер из кобуры.

Я поставил щит и тут же крикнул Яркому:

– Убей его!

Выбирая между тем, чтобы стрелять или уворачиваться, Теодор выбрал первое, постаравшись сбить атаку Яркого своей левой рукой, что, конечно же, не получилось. Световой снаряд разорвался в его ладони, опалив Теодору плечо и левую щеку. Однако, выстрелить он все же успел. Мой щит оказался слишком слаб, пуля пробила его. Я ощутил боль в ребрах с правой стороны, перед глазами заплясали яркие искры, дыхание перехватило, и я упал на колени.

Теодор Стрикс завыл, но не от боли или страха, а от злости. Прижав левую ладонь к раненому боку, я выхватил из кобуры револьвер и направил на противника, чувствуя себя так, словно вот-вот потеряю сознание, но все же не спуская глаз со своего врага. И оказалось, что он сделал ровно то же самое. Так мы и застыли, стоя на коленях, под струями ледяного дождя, направив оружие друг на друга, раненые и злые, как черти.

– Вот и конец, мистер Марбэт, – прохрипел он. – Вот каким он будет. Занятно, не правда ли?

Я промолчал, прикладывая все силы к тому, чтобы превозмогать боль в боку, которая, от каждого вздоха, сопровождающегося хрипом в груди, простреливала мои легкие до самого позвоночника.

– Я держу вас на прицеле, вы – меня, и ваша крыса тоже. Ситуация безвыходная. Кто бы не выстрелил первым, двое погибнут, и этими двумя будем мы с вами. Так пусть же вашей твари остается этот проклятый остров, согласны? А мы с вами уйдем как мужчины.

Его опаленное, изуродованное теперь уже с обеих сторон лицо выглядело невообразимо жутко. Он походил на демона, выбравшегося прямиком из мира Кошмаров. Опаленного, испытывающего постоянную боль и оттого невероятно злого, ненавидящего всё живое демона.

– Ну так что, мистер Марбэт? – по его подбородку побежала струйка кровавой слюны. – Кто начнет?

– Зря... – вымолвил я, превозмогая острую боль. – Зря ты... отослал своих людей.

Я выстрелил, целиком и полностью положившись на Яркого, и не ошибся. Щит вспыхнул передо мной за секунду до выстрела Теодора и, поглотив его пулю, погас. А я выстрелил снова. Обе пули угодили Стриксу в грудь, и он повалился на спину, хрипя, булькая и задыхаясь, но продолжая все еще сжимать револьвер в своей руке. Он стал водить оружием в стороны. Выстрелил еще раз, затем еще, паля вслепую, и все же второй раз пуля просвистела прямо у меня над головой. Я припал к камням и откатился вправо.

Он выстрелил еще два раза, и боезапас кончился. Тогда я поднялся на ноги и медленно подошел к поверженному врагу, сильно горбясь и продолжая держать руку на своем боку. Теодора Стрикс взглянул на меня, и в его глазах, даже тогда, перед самой смертью, все равно, неистовствовала ненависть, безумная, словно попавший в клетку лев. На губах пенилась кровавая слюна, стекая по изуродованной щеке к левому уху. Он утробно хрипел при каждом вдохе, и не нужно было быть доктором, чтобы понять, что этот человек доживает свои последние мгновения.

Я вновь ощутил, как открываются врата. Теодор не собирался сдаваться до самого конца. Тогда я вскинул руку с револьвером и выстрелил прежде, чем он успел что-то сделать. Выстрелил ему прямо в голову. Пуля вошла в лоб, и тут же связь с иным пространством оборвалась. Теодор Стрикс умер мгновенно. Никогда прежде я не убивал человека так: хладнокровно, решительно, глядя ему в глазах и не испытывая ни капли жалости. Что я почувствовал? Облегчение, наверное. Возможно потому, что больше не считал Теодора Стрикса за человека, а скорее, за некое чудовище, подобное тому же Мудрецу, а может, и страшнее.

Я опустился на камни рядом с телом убитого Стрикса и обнял подбежавшего Яркого. Все было кончено, мы победили.

Выждав минуту-другую и, убедившись в том, что никакая засада не выскочит из-за камней, и что сам Теодор Стрикс вдруг мистическим образом не воскреснет, чего я в принципе мог бы от него ожидать, я отложил револьвер и осмотрел свою рану. Оказалось, что пуля, видимо, потерявшая большую часть своей энергии на щит, застряла в кожаной куртке Вилорда. И все же на моем боку наливалась черно-красным громадная гематома. Скорее всего, у меня было сломано ребро, и все равно это оказалось не так страшно, как пулевое ранение. Однако, боль была сильной.

Я лег спиной на камни, наслаждаясь каплями холодного дождя на своей коже. Повернув голову, я снова встретился с мертвыми глазами Теодора Стрикса, теперь уже остывшими, остекленевшими. Злоба ушла из них навсегда.

Держу пари, что он не готов был умереть так. Теодор Стрикс был убежден в своем превосходстве над нами, это его и сгубило. Да, я был всего лишь писакой, а он профессиональным военным, и все же он не изучил своего врага как подобает, так и не узнал границ моих возможностей, полностью положившись на свои. Понял ли он свою ошибку? Думаю, что да, но было уже слишком поздно. Я победи его, не потому что был умнее, хитрее или в чем-то искуснее. Нет, пожалуй, я почти во всем уступал своему противнику. Но со мной был Яркий. В отличие от Теодора Стрикса я не был одинок, и этот фактор стал в итоге решающим.

«Парящая Лиссандра» уплыла. Снялась с якоря в тот же день, как я убил Теодора Стрикса. Я не знал, что делать, вышел на причал в надежде привлечь к себе внимание. В конце концов, корабль был единственным способом выбраться с острова. Однако с «Лиссандры» не спустилась ни одна шлюпка. На корабле расправили парус, затопили котлы, и несмотря на страшную непогоду, подняли якорь. Я так и стоял там под дождем, глядя, как исчезала в серой пелене дождя моя последняя надежда на спасение с этого пустынного куска камня. Возможно, такой приказ им отдал сам Теодор – если выйду к берегу я, а не он, послать все к черту и уплыть. А может быть, они сами приняли такое решение, здраво рассудив, что коль я вышел, а Теодор – нет, следовательно, он мертв; нет и Вилорда, и связываться со мной больше никто не хочет. Куда логичнее, чем убивать меня, было бросить на необитаемом острове, давая подохнуть самому от голода или раньше, пустив себе пулю в лоб.

Уставший, замерзший, мокрый и злой, еле ступая от боли в боку, я вернулся в дом, где было хотя бы тепло и имелась еда. До ночи я старался поддерживать огонь и изучил все, что досталось теперь в мои владения. В доме оказалось достаточно еды, чтобы один человек мог прожить здесь дней пятнадцать, может, даже двадцать. У Вилорда я так же обнаружил запасы вина и шампанского, и не видя никаких причин оставаться трезвым, я откупорил одну бутылку, устроив нам с Ярким маленькое празднование победы.

Расположились мы на первом этаже, так как в покоях Вилорда Стрикс теперь, из-за разбитого окна и дыры в потолке, оставленной Теодором, стало не слишком комфортно. Мне там и так-то никогда не нравилось. И потому я спустил вниз несколько теплых одеял, подушки, и устроил себе ложе, достойное королей.

К ночи погода совсем разошлась, на море начался шторм, а дождь, заливающийся на второй этаж, стал сквозь пол капать и на первый, где мне пришлось поставить ведро. Яркий заснул практически сразу, и я тоже уже клевал носом, сидя в уголке, обложившись едой, спиртным и оружием, когда ко мне явилась Тесса.

– Тебе больно? – спросила она, опустившись на пол рядом.

– Заживет – пробормотал я.

Некоторое время мы сидели молча.

– Ты, действительно... она? – спросил я, борясь с отяжелевшими веками.

– Я не знаю. Я помню все, что помнила она, чувствую все, что чувствовала она, но она ли я? Может, изначально я была ее частью, а потом, когда... после ее смерти, я перестала быть ею.

– Или, может, ты никогда ею не была.

– Тебе приятнее думать так?

– Прости...

– За что?

– Я не хотел обидеть тебя. Я просто боюсь.

– Меня?

– Того, что ты можешь быть ею. Того, что ты действительно та самая Тесса, ведь тогда, все что я...

– Оставь это, Клиф, прошу. Не мучая себя. Не мучая меня. Пусть мы и не знаем моей природы, но точно понимаем, что я не должна быть тут, не должна вмешиваться в твою жизнь. Большая часть того, кем была Тесса, уже ушла. Отправилась дальше, стала чем-то... другим.

Я посмотрел на Яркого, свернувшегося калачиком на одной из подушек, вспомнив слова Леонарда Марбэта о том, что все, что мы любим с нами остается, возвращается к нам, но возможно, не в той форме, в какой мы привыкли это видеть. Теперь я задумался:

«А сказал бы он так, зная, что вместе со мной бродит призрак его дочери? Как бы он отнесся к подобному?»

Церковь Властителя Циклов отрицает существование духов и призраков, и подобное существо любым адептом веры должно быть расценено как тварь из иных пространств, но никак не пережившая смерть физической оболочки душа умершего человека. С другой стороны, старший клирик Леонард Марбэт был еще и отцом, и сложно сказать, какая сторона победила бы в нем: та, что отрицает призраков, или та, что хочет увидеть дочь еще хоть раз.

– Почему ты не сказала мне об этом? Почему не сказала, кто ты?

– Мне показалось, – Тесса ненадолго задумалась, – что так будет правильно по отношению к тебе. Долгое время, Клиф, ты был лишь моим сном. Все было сном, и никакого бодрствования не существовало вовсе. Таково оно, существование в Астральном мире – сон, который никогда не заканчивается, и ты даже не осознаешь, что может быть что-то другое. Но потом вдруг он стал четче, ты заговорил со мной, будто позвал, и я пришла. И с тех пор мои сны стали последовательны, я начала осознавать себя, и задумываться над своей природой. А ты все шел дальше, спасал Яркого, бежал из Мистрейда, путешествовал с табором, ты жил. И я поняла, что кем бы ни была, я больше не являюсь частью твоей жизни. Я нечто иное, и ты даже не воспринимаешь меня всерьез. Каждый раз, когда ты звал меня, ты просто хотел поговорить с кем-то, хотел получить ответ, и я стала этим кем-то, твоим внутренним голосом. А потом...

– Появилась Ника, – закончил я за нее.

– Да, но Клиф, я тебя не виню. Так и должно быть, это жизнь, естественный порядок вещей.

– Я устал, – пробормотал я, чувствуя невыразимый стыд, внутреннюю боль столь сильную, что боль в боку стала лишь простым покалыванием.

– Конечно. У вас был очень трудный день.

Я положил голову на подушку и отвернулся от призрака.

– Спасибо тебе, Клиф, – проговорила она.

– За что?

– За то, что спас меня из лап того чудовища.

– А разве я мог иначе?

– Не знаю.

– И тебе спасибо, – вымолвил я, спустя пару минут, даже не уверенный, что Тесса все еще рядом. Но она была рядом.

– За что?

– Ты спасла нас с Ярким, там, в воде. Это же была ты, да? Кто же еще это мог быть? Ты направила нас в правильном направлении. Без тебя мы бы погибли там.

– Я сделала то немногое, что могла.

– Спасибо.

– Засыпай, Клиф. Засыпай.

– Ты будешь здесь, когда я проснусь?

– Я буду рядом.

Я проснулся на рассвете. Шторм прекратился, дождь кончился, но в камине погас огонь, и в доме стало очень холодно и сыро. Первым делом я разжег его, стараясь не думать о своем вчерашнем разговоре с Тессой. В доме ее не было, но теперь я знал, что она всегда где-то рядом со мной, и что скоро нам предстоит с ней поговорить снова.

После завтрака мы с Ярким вышли на прогулку. Возле дома лежал распухший труп Теодора Стрикса, оттащить который вчера у меня сил не было. Я обыскал его, и обнаружил две занимательные вещицы. Первая была мне хорошо знакома – кулон Ники Томас, который должен был предсказывать верный путь к желаемой цели. Именно благодаря ему мы и попали на этот чертов остров. Однако теперь я уже не был так однозначно негативно настроен к этой вещице.

«Яркий свободен, он со мной – разве не этого я просил? Возможно, иного пути к данной цели попросту не было?» – размышлял я, вертя камень в пальцах. – «Теодор в любом случае наступал бы нам на пятки, а учитывая нашу важность для Вилорда Стрикса, он бы не отступил, пока не разыскал бы нас даже на краю света. И не смогли бы мы спрятаться ни в Леонии, ни в Океании, ни где бы то ни было еще. Так что, вероятно, этот камень просто предупредил неизбежное, направив нас на встречу с Теодором».

Вторым предметом, меня заинтересовавшим, стал кинжал. Его лезвие было сделано из внешне похожего на обсидиан материала, внутри которого просвечивали изумрудные прожилки. То был артефакт, и так как я не нашел никаких других, решил, что именно он-то и предсказывал Теодору об угрозе.

Обе вещицы я оставил себе, но больше ничего у трупа не забрал. Оттащил его к пирсу, и сбросил в воду.

«Парящая Лиссандра» не вернулась – я того и не ждал. Однако, я посидел немного, свесив с пирса ноги и глядя в море, словно рассчитывая увидеть там спасительный силуэт судна. Но горизонт был чист. Скоро я поднялся и побрел прочь.

После полудня мы с Ярким направились к машине. Путь дался мне нелегко, бок очень сильно разболелся, и пришлось дважды делать продолжительные привалы, и все же мы забрались на скалу.

Маяк оказался на месте. Я заглянул в шлюз и обнаружил там свою одежду. Наконец-то я смог переоблачиться в вещи, которые мне были в пору, и главное, надеть ботинки. В самой машине оказалось пусто, дыра в полу была закрыта, и никаких следов Вилорда или Мудреца. Я впервые заглянул в командную рубку. На первый взгляд аппаратура была цела, ничего не сгорело и не оплавилось, вот только что мне это давало?

Мы вернулись в дом, когда уже почти стемнело. Я очень устал, и все же, после ужина, нашел в себе силы заделать дверь, ведущую в пещеру Мудреца. Царящая там чернота нервировала меня и раздражала. Я без труда нашел в доме инструменты и несколько досок, оставленных здесь на случай необходимости ремонта. Ими я и восполь-зовался, чтобы забить дверь. Яркий активно помогал, подносил гвозди и доски. Я обратил внимание, что его поведение за этот день изменилось. Он стал спокойнее ходить по дому, при том, что прежде и шагу от меня не делал, а на пляже и вовсе несколько раз терялся из виду. И возвращался с ракушками в лапах и разными камешками. Это, определено, значило, что он больше не чувствовал здесь никакой опасности, а значит, нечего было бояться и мне. Однако, я все равно заделал чертову дверь, просто так, чтобы не бесила.

– Что собираешься делать? – спросила Тесса, вернувшаяся практически в то же время, что и вчера.

– Не знаю. Может, напьюсь? – я помахал в воздухе бутылкой вина.

– Думаешь, это хорошее решение?

– А разве есть какое-то еще?

– Я не знаю. Но тебе есть у кого спросить.

– Надеюсь, ты не про артефакт?

– Про него, – кивнула Тесса.

– Хреновая идея.

– Почему?

– Просто хреновая и все.

– Ну ты же не ждешь, что кто-нибудь заплывет сюда случайно?

Я промолчал. Мне не хотелось пользоваться артефактом, не потому что меня страшил ответ, а потому что я боялся, что он вообще ничего не ответит. И это будет означать только одно – нам с Ярким не суждено выбраться с этого острова, нет никакого способа спастись.

И все же на следующее утро, за завтраком, я обратился к камню.

– Как нам с Ярким выбраться с этого острова живыми и невредимыми? – постарался сформулировать как можно четче свой вопрос я.

И ответ был. Странный. Он пришел ко мне в голову так же, как и первый раз, только теперь в моем мозгу возник образ машины-маяка, стоящей на скале. И это все. Больше никаких разъяснений.

– Вот черт, – только и сказал я.

Однако к машине мы все же поднялись снова и осмотрели ее еще раз. Не похоже, чтобы она умела плавать или летать.

«Так что же, черт возьми, камень имел в виду?» – спрашивал я себя.

После нескольких часов раздумий, сидя возле машины и жуя заготовленные с утра бутерброды, я пришел к одному единственному варианту, который меня страшно пугал. Не верилось, что камень может предложить нечто подобное. Казалось, что соорудить плот из растущих на острове сосен, и поплыть в море, при том, что я ни черта не понимаю ни в плотах, ни в морской навигации, было бы разумнее, чем воплотить в жизнь идею, пришедшую мне в голову. И все же, раз за разом, я возвращался в своих мыслях именно к этому решению задачи.

«Хаос. Через него мастера могут путешествовать по всему Адверсу. Я не умею взаимодействовать с Хаосом, но и с миром протекторов я взаимодействовать не умел. Мудрец дал мне воспоминания о своем мире, машина усилила энергию Яркого и дверь в иной мир открылась. Открыть ее в Хаос должно быть даже проще, ведь не нужно срывать никакую печать. Воспоминания о путешествии по Хаосу у меня имеются, при том достаточно свежие. Машины так же выглядит целой».

«Вот только работать-то с ней ты не умеешь!» – осаживал тут же себя я, словно диалог вели два разных человека, и пока один, неугомонный энтузиаст, пытался уцепиться за самую мнимую надежду, второй, убежденный реалист, находил все новые и новые доводы того, что идея безумна. – «Даже если сможешь запустить машину, даже если откроешь врата в Хаос, дальше-то что? Для путешествия по Хаосу нужен проводник, это тебе не кукурузное поле. Один неверный шаг, и все, пиши пропало. А ты даже отдаленно себе не можешь представить, как по Хаосу прокладывать маршруты. Нет, это сумасшествие! Чистое самоубийство! Да куда проще будет кинуться в воду и поплыть!».

«Однако же камень Ники указал мне именно на машину», – настаивал первый. – «Ни плот, ни ожидание другого корабля, а именно маяк может вытащить меня с острова. А ему мне удается найти всего одно применение».

Я размышлял об этом весь день и пол ночи, успев тысячу раз окрестить свою затею, засевшую занозой в мозгу, безумной и самоубийственной. Я даже снова задал вопрос камню, но его ответ не изменился.

На утро третьего дня моего одинокого существования на острове, я снова поднялся к машине и внимательно осмотрел приборные панели в рубке.

– Да я, мать вашу, даже приблизительно не понимаю, как все это заставить работать! – воскликнул я.

Спустя минуту Яркий подошел ко мне, неся в лапах какую-то тетрадь. В ней оказались записи о машине.

– Черт возьми, – рассмеялся я, потрепав зверька по голове. – Где ты это взял?

Яркий глянул на неприметный шкафчик возле входной двери, о котором я, изучая все эти приборы, даже и не подумал.

– Неужели ты думаешь, что у нас что-то получится? – спросил я у зверька.

Он склонил голову набок.

– Ты что-нибудь смыслишь во всем этом? – я обвел руками комнату. – Вот и я тоже нет. А в Хаосе ты что-нибудь смыслишь?

Яркий фыркнул и склонил голову на другой бок.

– Если мы с тобой не взорвемся, попытавшись запустить эту машину, что само по себе уже будет чудом, то уж точно заблудимся в Хаосе, и останемся там навечно, ты себе это можешь представить?

Яркий только зевнул в ответ и, потеряв к моим речам всякий интерес, направился изучать помещение дальше.

– Отлично поговорили, – кинул я ему вслед, сел на кресло и открыл тетрадь.

Сказать, что все написанное было мне непонятно – значит, не сказать ничего. Какие-то формулы, чертежи и термины, которые мне казались абсолютной тарабарщиной. Голова начала болеть уже спустя полчаса усердных попыток понять хоть что-то. И все же я продолжил разбираться. Спустился с это тетрадью в дом и просидел до позднего вечера у камина, вникая в совершенно непонятную мне науку.

Кое-какого результата я все же добился. Смог хотя бы отделить то, что мне было нужно, от того, что мне не требовалось. Большая часть текста была уделена настройке машины и ее калибровке под Зеркало миров, чем, собственно, Вилорд Стрикс уже занимался. Теперь маяк работал, настроенный под нас с Ярким, этот факт мы уже проверили, отправив Мудреца домой. Мне же теперь нужно было только понять, как вновь запустить механизм, привести его в действие и стабилизироваться; и в итоге я отыскал нужные страницы.

Да, все получилось не сразу. Я был очень осторожен, ведь повреди мы что-то, уже едва ли смогли бы починить, и тогда все – прощай наш единственный шанс. Я провел еще два дня, постигая теорию и лишь изучая все кнопки и вентили в маяке. Затем, наконец, решился запустить механизм. Залил топлива в генератор – его, к слову, осталось совсем немного, и включил. Вроде бы все прошло успешно. Машина загудела, зашумела. Я стабилизировал подачу энергии на кабину, и некоторое время дал маяку поработать вхолостую. Затем выключил. Предпринимать попытки к собственному перемещению я был еще не готов.

К вечеру я спустился в дом. Мы устроили с Ярким последний ужин. Тесса появилась тоже. Надо сказать, что все те дни на острове, хоть мы с ней почти и не общались, она все время была где-то рядом. Я видел ее силуэт, прогуливающийся по берегу, находил ее, выходя из маяка, стоящей на самом краю обрыва и глядящей вдаль. Он не пыталась заговорить, не говорил и я, но в тот, последний наш день на острове, я решился на разговор. Я много думал о ней и много думал о Нике. Прежде у меня не было особенно много времени, чтобы подумать о златоглазой журналистке, но теперь его у меня стало хоть отбавляй, и я думал. Не то, чтобы надумал что-то конкретное, скорее, просто расставил всё по полочкам, разобрался в самом себе. И пришел к выводу, что если выберусь оттуда, если вернуть когда-нибудь домой, то хотел бы снова увидеться с ней, обнять, хотел бы попробовать... не знаю... дать шанс себе и ей на какое-то будущее. Но только после того, как разберусь с призраками прошлого. С одним призраком.

– Завтра мы уйдем отсюда, – сказал я Тессе вечером.

– Решился?

– Нет смысла больше тянуть. Я узнал всё, что нужно, чтобы запустить маяк.

– Я верю, что у вас всё получится.

– У нас, – поправил я её. – Ты же отправишься с нами, я прав?

– Даже если бы я и хотела, Клифф, я не смогла бы от тебя отвязаться. Я пойду туда же, куда и ты.

– Так значит, у НАС всё должно получиться. У нас троих.

– Это означает, что ты больше не станешь игнорировать мое присутствие и списывать все на богатое воображение?

– Не стану. Ты есть, ты существуешь, теперь я точно это знаю. Вот только не знаю, что нам с этим делать.

– Я понимаю, – кивнула Тесса, опустив глаза.

– Так ведь не может продолжаться вечно? – продолжил развивать эту неприятную для нас обоих тему я.

– Поверь мне, Клиф, я последняя, кто хочет, чтобы это продолжалось. Я существую, тут ты прав, но я не живу. Я не чувствую тепла или холода, не устаю, не испытываю жажды и голода, у меня нет никаких желаний вовсе. Я даже не могу написать новую песню. Музыка ушла из меня, ушло все, что было Тессой. Той Тессой, которую ты помнишь. Я чувствую только любовь, которая нас связывает. Любовь, которая рождает боль, ведь мы больше не можем быть вместе. Да и как можно быть вместе с пустым чувством, не имеющим за собой никакой личности? Я именно тем я и являюсь, просто чувством. Я призрак, Клиф, но призрак не твоей усопшей супруги. Она была яркой, талантливой, веселой, доброй, у нее было столько качеств, которых нет у меня. Я призрак вашей любви, ее олицетворение. Эта любовь была столь сильной, что породила на свет меня. За последние дни у меня было достаточно времени, чтобы это понять. И теперь я хочу только одного – исчезнуть. Страха во мне нет тоже, так что смерти я не боюсь. Я жажду покоя. Хочу отпустить тебя, и чтобы ты отпустил меня. Мое существование не должно отравлять все те светлые воспоминания, которые у тебя о ней остались.

– Но я не знаю, как тебя отпустить.

– Не знаю и я.

– Значит, найдем способ вместе. Обещаю, что мы его найдем. Если мы выберемся отсюда, если вернемся в цивилизованный мир, отыщем того, кто все это сможет прекратить. Кто-то же должен знать, как это сделать, кто-то сумеет нам помочь.

– Уверена, что это так.

Я грустно улыбнулся и опустил глаза.

«Ведь мы же говорим об убийстве», – подумал я. – «Властитель всемогущий, мы ведь говорим о том, чтобы убить ее, кем бы там она не являлась!»

Тесса подошла ко мне, опустилась на колени, заглянула в глаза, словно поняв, о чем я думаю.

– Не скорби больше, Клиффорд Марбэт. Хватит скорбеть. Пусть вся твоя скорбь останется здесь, на этом острове. Твоя Тесса ушла, и ты уже ее оплакал, ты попрощался с ней, ты помнишь? Там, в келье под крышей, ты попрощался с ней и нашел в себе силы жить дальше. Я чувствую, как в тебе теплится новое чувство, которому можно дать шанс. Теперь ты не одинок, твой путь ведет в неизвестность, и ты не боишься шагнуть туда. Но не нужно брать с собою скорбь. А тем более, скорбь по мне. Оставь ее здесь, а в сердце сохрани лишь радостные воспоминания о том времени, которое вы провели вместе. И без меня Тесса никогда не покинет твою жизнь. Она – часть тебя, она живет в твоей памяти, она останется там навсегда, и может, однажды вы встретитесь вновь. Или уже встретились. Не скорби обо мне, я не она. Но пусть я послужу тебе напоминанием о том, как сильно вы любили, что где-то там, в иной Вселенной, ваша любовь породила призрака.

По моей щеке прокатилась теплая слеза. Я ничего ей не ответил, я не смог. Писатель, а слов не нашел, и просто смотрел в ее изумрудные глаза. Долго, будто бы целую вечность.

– Не каждому судьба дает шанс взглянуть еще раз в глаза тем, кого мы потеряли, – проговорил я наконец. – Спасибо тебе за это. Несмотря ни на что – спасибо.

Мы с ней не говорили больше, но Тесса осталась со мной до глубокой ночи, пока я не заснул.

Наутро мы поднялись с Ярким на скалу, к маяку. То было особенно холодное утро. Белесый густой туман повис над островом, и я не видел горизонта.

Запустив машину и убедившись, что она работает стабильно, я пошел в кабину. С собой я ничего не смог бы унести, ни револьверов, ни еды, ни одежды. А потому оставил все это в шлюзе, забрав в кабину только два артефакта – кулон и кинжал. Что я точно знал о прото-артефактах, так это то, что их крайне сложно уничтожить.

«Быть может, и сейчас их удастся сохранить?» – понадеялся я. – «Такие вещицы мне бы пригодились в будущем».

Закрыв шлюз, я прошел в центр комнаты и, сосредоточившись, пустил импульс света. В считанные секунды нас охватило белое сияние. Началась пляска света. Я закрыл глаза и постарался с точностью до самых мельчайших подробностей вспомнить: какого это было – путешествовать через Хаос. Я вспомнил свои ощущения, когда Джанко накрыл меня пеленой Хаоса, скрывая от глаз Теодора Стрикса; вспомнил, как молодой Артур вел нас с Никой за собой по радужному тоннелю, и когда решил, что наконец готов, я открыл глаза и стал вбирать в себя свет, чтобы плести из него образ иного пространства. Это действительно оказалось куда легче, чем с миром Мудреца. Очень быстро всё вокруг нас стало меняться, и вместо яркого купола теперь нас окружали всевозможные цвета, смешивающиеся друг с другом в причудливые узоры.

– Ну вот, мы и здесь, – сказал я Яркому. – Что скажешь?

Он глянул на меня, говоря мол: – «Сам решай».

– Я тут вот чего подумал, – начал я. – Мне все не давал покоя вопрос, почему это вас сделали живыми? Ну вот зачем? Зачем кому-то нужен артефакт с собственной волей и характером? С вещью же, как не крути, проще. А ты живой, ты мыслишь, у тебя есть свои желания и предпочтения. Но, думаю, что я нашел ответ на этот вопрос. Я считаю, что вас создали такими, чтобы вы сами могли выбирать своего компаньона. Так Зеркало миров не попадет в руки плохого человека или протектора, например. Потому проекторы-то вас и боялись. Вы были им не подвластны. Они не могли вас использовать. Вам позволили самим решать, с кем будете работать. Наши предки сочли, что это будет лучшим способом защитить мир от столь большой силы. И знаешь что? Я с ними полностью согласен.

Я улыбнулся Яркому и продолжил:

– Но, если оно действительно так, скажи мне, дружище – почему ты выбрал меня? Ведь я был просто любопытен. Любопытство и только оно одно привело меня к тебе на дерево. Я мог бы просто развернуться и уйти, не лезть за тобой. И что тогда? Этот дар получил бы какой-то другой человек, который забрался бы посмотреть, что же там такое сверкает среди ветвей?

Яркий посмотрел на меня с усмешкой на мордочке.

«Ты совсем ничего не понимаешь», – говорило это выражение. – «Но я не стану помогать тебе в этом разбираться».

– Неужели вот так просто, увидев меня там, испуганный и раненый, бегущий от злых людей и совершенно не знающий мира, в котором оказался, ты посмотрел на меня и понял, что я тот самый человек, которому можно доверять? – продолжал задавать вопросы я, и стал уже сам искать на них ответы, просто отпустив свои мысли в свободное плавание и лишь следуя за никак не зависящими от меня выводами. – А может, так просто должно было случиться? Может, все же Вилорд в чем-то был прав, и не было никакого иного варианта? И не могло быть другого человека, только я один? Возможно, наша встреча была обозначена задолго до твоего рождения и моего? Мы просто существовали, плыли в вечности, как задумка Вселенной. Мир знал о нас всегда, и ты знал. И только для меня одного эта встреча стала неожиданностью. Может быть, не случайно всё это, и ты знал, куда бежать, знал, где должен оказаться, потому что там окажусь я. А я не мог пройти мимо того дерева, и не смог бы оставить тебя там. Не потому, что все мои действия – чей-то великий замысел, а лишь потому, что я сам сделал этот выбор, и не был бы собой в противном случае.

Я ухмыльнулся.

– А может, я просто несу всякий бред? Но мне можно, я ведь писатель, помнишь? У нас так принято, знаешь ли. Если какая-то идея не воплотилась в действительности, то мы всегда сможем сделать её реальной в наших книгах. И она найдет свое место, уютно устроившись в нашей собственной Вселенной, которая ничем не хуже всех других. И таким образом мы делаем возможным всё на свете, всё, что только захотим. Такие дела.

Я поднял голову, выдохнул и, ощутив, невесть откуда взявшийся прилив сил и воодушевления, пошел вперед, навстречу будущему, о котором в тот момент не знал ровным счетом ничего, но готов был встретиться с ним лицом к лицу.

«Дорогая Ника.

Не представляешь, как долго я сидел над пустым листом бумаги и размышлял о том, что же должен тебе сказать. Непростительно долго для того, кто называет себя писателем. Я принимался за это письмо множество раз и, порой, написав одно только предложение, а то и одно лишь слово, комкал бумагу и начинал все сначала. Но вот, все же, ты держишь его в руках. Нашел ли я подходящие слова? Смогу ли все тебе объяснить? Прости – нет. В этом письме ты не найдешь ответов, как не найдешь и обратного адреса. Мы очень далеко друг от друга, и это всё, что я могу тебе сказать. Яркий со мной, и мы оба в порядке. Каким-то чудом из всего произошедшего нам удалось выбраться целыми и невредимыми. Надеюсь, ты будешь рада это узнать. Прости, я не стану говорить большего. Просто поверь – у нашей разлуки есть свои причины, и мне бы очень хотелось поведать их тебе, но перебрав в голове сотни тысяч вариантов этого письма, я решил ограничиться тем, в котором говорю тебе только самое важное.

Я тебя помню, Ника Томас – это самое важное. Я никогда не забуду наш танец над крышами Драгоса, и мысль о том, что ты будешь вспоминать о нем тоже, греет мне сердце. Появившись в моей жизни, ты изменила ее, подарила надежду на завтрашний день, и эта надежда продолжает жить во мне. Я не прошу тебя ждать нашей встречи, просто не имею на это права. Я лишь говорю: спасибо за то, что сам буду ее ждать, и это ожидание наполнит смыслом все грядущие дни, а желание приблизить этот миг придаст мне сил разрушить все преграды, вставшие между нами.

Твой камень всё еще со мной, и он укажет, как тебя найти, когда придет время. А пока, я прошу тебя: не останавливайся, иди дальше и не оглядывайся назад. Мы скучаем по тебе, я и Яркий, и просим прощения за то, что так и не стали героями твоей статьи. Хочется верить, что это лишь потому, что на самом деле наша история не закончилась, а наоборот, лишь взяла разбег, и впереди нас ждет нечто куда более грандиозное.

Я не прощаюсь, я говорю: До встречи. И этим отделяю те секунды, которые наращивали время нашей разлуки, от тех, которые станут вести обратный отсчет до нашей новой встречи. Я провожу эту линию и даю слово, что отныне живу не воспоминаниями о прошлом, а надеждой на будущее.

С любовью, Клиффорд Марбэт.

И Яркий».