Какой смысл в идеалах, если они принадлежат другим?

— Наааасть! — крик моей лучшей, да и, по сути, единственной подруги эхом разносится по переполненному студентами коридору академии и спицами врезается в мою черепную коробку. Кажется, все мои тараканы взяли молотки и начали долбить. Голова раскалывается с самого утра.

Прикладываю пальцы к вискам и осторожно, круговыми движениями растираю, стараясь унять болевые ощущения. Толку от этого по нулям.

Ну почему сегодня?

Со мной вообще редко такое происходит.

Может, дело в очередной ссоре с родителями из-за моего выбора? Знают ведь, что поздно, но неустанно капают на мозги, что полицейская академия не для девушки из элитной семьи адвокатов.

"— Какой из тебя следователь? — постоянно сокрушается мама. — Это мало того, что опасно, так и никакого роста. Ну вот почему ты не послушала нас и не поступила на юридический, а в тайне в эту свою зачуханную академию документы подала? Ну вот зачем, а?"

Каждый раз одно и то же. Ну да, ведь идеальная дочка впервые сделала то, что захотела сама. Мы долго ссорились, когда я призналась, что поступила не на юрфак по стопам родителей, а в полицейскую академию. Вынуждали уйти, но тогда бы я потеряла год, который в итоге с таким трудом выторговала. Давила тем, что там тоже юридический уклон и на следующий год смогу перевестись.

Ага, как же…

Они думали, что перевелась. Показала подделанные на компе документы для родителей и поступила на юрфак. Месяц удавалось водить их за нос, пока папа не поинтересовался у декана, как у меня дела.

Спалилась.

Снова ссора. Много ссор. Но и этот год урвать удалось.

Сейчас же просто настояла на своём решении. Впервые в жизни пошла против них открыто. И вот возможность исполнить хоть одну свою мечту у меня появилась. Во всём остальном я — идеальная. Всегда во всём соглашаюсь: одежда, друзья, интересы, жених.

Бросаю быстрый взгляд на безымянный палец правой руки и тут же перевожу на подлетевшую ко мне Заболоцкую. Точнее, врезавшуюся в меня со всего маху.

Прячу ладонь за спиной, не позволяя ей увидеть украшение.

— Блииин, Насть, я так скучала. Куда в последние недели пропала?

— Привет, Вика! — выдыхаю, смеясь. — Не пропадала я. С родителями опять поругались. — быстро сменяю тему, потому что не имею ни малейшего желания обсуждать последние события.

Вика вздыхает и качает головой. Она единственная, кто знает мою историю "от" и "до".

— Опять из-за учёбы? Ничего не меняется, да? Как ты это терпишь? — бомбит вопросами.

Вика всегда такая прямая, свободная, уверенная в себе, плюющая на чужое мнение. Я по-доброму ей завидую. Хочу быть как она. Но не выходит. Правила, рамки…

Бесит!

Устала быть святой. Так хочется дёрнуть этот поводок и сорваться с цепи. Вот только не могу себе этого позволить. Родители с детства вбивали мне в голову идеалы. Сложно перечеркнуть двадцать лет жизни и измениться. Не могу переступить невидимую грань, хотя иногда стою на самом краю. Всего шаг. Одно движение. Рывок.

И, как всегда, не в ту сторону.

В последнее время оставаться идеальной становится всё сложнее. Хочется выплеснуть всё то, что внутри адским варевом кипит. Я даже чертыхаюсь только мысленно. А иногда реально хочется такими херами некоторых людей крыть, что у мамы бы разрыв сердца случился, просто узнай она, что эти слова у меня в мыслях проскакивают.

Психануть, отпустить себя, расшатать созданный родителями образ идеальной девочки. Разнести его в хлам.

— Наааасть, — тянет подруга, вырывая из невесёлых мыслей, — ну так рассказывай давай, что у тебя? Как? Что за эти недели произошло? — закидывает вопросами, на которые нет никакого желания отвечать.

— Да нечего особо рассказывать. Сама же знаешь, что жизнь у меня немногим веселее, чем у покойника. — смеюсь в ответ, стараясь скрыть за улыбкой шквал топящих внутри эмоций.

— Всё так ужасно?

— Не то

чтобы… Скорее всё как всегда. Ничего не меняется. — обрубаю суховато.

Заболоцкая кивает, принимая такой ответ и тут же начинает рассказывать об "офигенски-классном парне", с которым познакомилась и который, к сожалению, оказался "очередным козлом".

Я просто слушаю и улыбаюсь. Иногда вставляю пару слов, но, в общем, на разговор не настроена. В голове вертится ураган из мыслей, но ни за одну из них ухватиться не выходит.

На самом деле, за те две недели, что мы не общались, в моей жизни дофига чего произошло, и я просто не знаю, что с этим делать.

Мы не спеша идём в аудиторию. Время до начала занятий ещё хватает, поэтому покупаем в автомате по стаканчику кофе. Викуся продолжает трещать, а я всё так же храню молчание.

Осматриваю выложенные из серого кирпича стены здания, выстроенного больше ста лет назад. За эти годы академия претерпела множество изменений. Полы выложены коричневым ламинатом, а на стенах висят многочисленные фотографий преподавателей и бывших учеников, добившихся успехов в карьере и занявших высокие посты. Длинные, кажущиеся бесконечными коридоры с высокими аркообразными окнами всегда залиты солнечным светом. Вся территория, прилегающая к зданию, усажена многолетними тополями и елями, создающими приятную прохладу в жаркие дни и отбрасывающими на грунтовые дорожки причудливые тени.

Перевожу взгляд на подругу и понимаю, что впервые в жизни не хочу ничего ей рассказывать. Самой от себя тошно. Поэтому и слушаю Викины рассказы о "нудном", как она его называет, лете и снова завидую.

Мне бы хоть немного такой вот "нудятины" в жизни, и я бы от счастья умерла на месте.

— Так, ладно, стоп! Ты чего молчишь? Я тут тарахчу, как взбесившийся чайник, а ты "ага" да "угу". Что произошло, Настя? Ладно, — переводит дыхание, прежде чем продолжить, — с твоими предками всё ясно. Вы постоянно из-за академки гавкаетесь. Пропускаем. Но ты будто воды в рот набрала.

И только я открываю для ответа рот, как тут же со стуком сжимаю челюсти до скрипа и тупо зависаю. Колёсико "загрузки" крутится на чёрном экране моего сознания.

Бросаю взгляд Вике за плечо, и в моей системе происходит сбой.

Сердце делает удар. Тишина. Пропуск. Удар. Снова пропуск. Удар. Удар. Удар. Ровная линия пульса, потому что в этот момент я встречаюсь взглядом с НИМ. Самый плохой парень академии. Редкостный засранец. Бабник.

Глаза в глаза. Растворяюсь в их бирюзе. Разрыв.

Да, у НЕГО бирюзовые глаза. Не знаю, может он линзы носит. Не бывает такого цвета радужки. Не заложен в человеческой ДНК.

Заболоцкая что-то трещит, но я слышу только гулкое биение готового вырваться из груди сердца и шум собственной, вскипевшей до опасных температур крови. Виски начинают неприятно пульсировать, но я не делаю попытки остановить боль. Да я, блин, даже не дышу.

Только взгляд. Погружение. Душа наизнанку.

С трудом разрываю зрительный контакт и рывком перевожу взгляд на подругу.

Поздно. Она мечется глазами между мной и мечтой всех девчонок академии.

— Настя! Блин! Мне же не показалось?! Он на тебя смотрит! Северов. Дай ему хоть какой-то знак. Вы же как два магнита, только вот с биполярочкой. Улыбнись ему хотя бы! Настя, ну скажи хоть что-то!

И я говорю:

— Вик, я замуж выхожу.

Никогда не думала, что лицо подруги может так вытягиваться, а челюсть отвисать на нереальную для любого нормального человека широту. Несмотря на то, что мне сейчас вообще не до смеха, по лицу расползается улыбка. Даже представить не могла, что я смогу до такой степени её удивить.

Вика делает вдох, подбирает челюсть с пола и начинает орать. И совсем не то, что я ожидала. Нет вопросов типа "когда свадьба?", "как это было? Романтично?" или хотя бы "вау! Поздравляю. Рада за тебя". Её реакция прямо-таки противоположная.

Первое, что она выдаёт:

— За Кирилла?

— А за кого же ещё? — развожу руками, мол, у меня за спиной толпы женихов не стоят.

Не то чтобы я некрасивая.

Зачем-то бросаю взгляд в висящее на стене зеркало. Чёрные туфли лодочки на высоком, но аккуратном каблуке. Длинные стройные ноги и подтянутые ягодицы, обёрнутые классической чёрной юбкой до колена. Бежевая блузка. Небольшая, но высокая и полная грудь. Длинные золотистые волосы, затянутые в высокий хвост. Пухлые губы, большие зелёные глаза, пушистые чёрные ресницы. Очень даже ничего.

Вот только жениха не сама я себе выбрала. Родители. Тут я не смогла выторговать и грамма свободы.

Любовь? Не в моей семье. Трезвый разум и холодный расчёт.

К тому же жених у меня ничего. За такими девушки в очередь становятся. Красавец, нежный, внимательный. Никогда не давит и ни к чему не принуждает.

— Да что с тобой не так? Тебе же двадцать всего. Какая нафиг свадьба? Не с ним же. Ты же не любишь его!

— Люблю! — выдаю громче, чем надо, чтобы хоть как-то защитить себя, оправдать.

— Ты реально этого хочешь? На всю жизнь? — слова вбиваются в мозг, вызывая дико болезненную пульсацию. — Ты же ни фига, кроме привязанности и родительских наказок, к нему не чувствуешь! — практически визжит Вика, приковывая к нам всё внимание.

Теперь и мне уже плевать.

— И что ты от меня хочешь? Я с Кириллом. На этом всё. Точка. Финито. Я выхожу за него замуж. — не замечаю, как и сама срываюсь на повышенные.

— Телом с ним. Только так. А сердце твоё где? С кем?

Бросаю беглый взгляд туда, где только что стоял Северов. Делаю это неосознанно.

— То-то же, Настя, — шипит Заболоцкая, — когда любят, не прячут руку с кольцом за спиной. Не молчат, как партизаны. Об этом кричат. От ЭТОГО летают! — опять переходит на пару тонов выше.

Не понимаю, почему она так бесится. Это же моё дело. Мой жених. Моё решение.

Моё ли?

Делаю глубокий вдох и медленно, через нос выдыхаю. Это моя высшая степень ярости. Злюсь на подругу. Но на себя я злюсь больше. За свою слабость и бесхарактерность. Хочу быть как она. С разбегу и в пропасть. Не могу.

Ещё один вдох-выдох, улавливаю дзен, цепляю и уже спокойно выталкиваю:

— Знаешь, Вик, счастье тишину любит.

Она замолкает, опускает голову и трясёт ей так, будто услышала самую нелепую хренотень на свете. А потом поднимает и шипит так тихо, что я едва разбираю слова.

— Счастье — это не в ручье барахтаться. Не по течению плыть. А нырять. В омут. С головой. До потери сознания и остановки пульса. До разрывов молний. — переводит дыхание и выдаёт фразу, которая обжигает, как взбесившаяся спичка, которая решила, что она — бушующее пламя. — Это то, что загорается в твоих глазах, когда ты смотришь на Северова.

Звенит звонок. Вика уходит. Так же, как и остальные. Первый день: опаздывать никто не хочет. А я всё так же продолжаю стоять одна посреди опустевшего коридора.

И что это значит? Как понимать её?

Да, я залипаю на Северове. Ничего не могу с собой поделать. Как и все. Он реально красавчик. Но меня он бесит. Наглый и самоуверенный засранец. И я всегда и во всём была лучшей, пока не появился он. И тогда мой идеальный мир полетел в тартарары. Ненавижу его. Именно это и загорается в моих глазах. Только это, а не то, что там подруга нафантазировала. Не понимаю я её.

Отрываю взгляд от окна, в которое несознательно смотрела и…

Глаза в глаза. Разряд. Падение. Свободное и бесконтрольное. Прямо в омут. С головой. В свой личный бирюзовый омут.

Понимаю. Хотя чего уже таить? Всегда понимала… Сердцем. Мозг эту информацию воспринимать категорически отказывался.

Дыхание срывается, а во рту внезапно становится слишком сухо.

Но отчего мышца за рёбрами ускоряет ритм рядом не с тем человеком? Почему не с Кириллом? Ведь так же правильно. Видимо, моё сердце бракованное.

Северов выдаёт свою дежурную ухмылку, принимает беззаботный вид и расслабленной походкой проходит мимо.

Не оборачиваться. Не оборачиваться. Не оборачиваться.

И я всем телом выдаю оборот на сто восемьдесят градусов. Он на ходу поворачивает голову и бросает в меня очередную улыбочку. Это его победа.

Но в нереального цвета глазах отражается что-то такое, что заставляет толпы мурашек расползаться по телу. Его улыбка гаснет, а внутри зрачков расползается туман, за которым взрывается буря.

Всего секунда, и мой бракованный орган сходит с ума. Замирает. Надолго. А потом с силой начинает дробить рёбра.

Ну почему он?

Почему, мать вашу, ОН?

По-че-му?!

Держи друзей близко, а врагам покажи своего внутреннего монстра и заставь их бояться

Сегодня мой самый странный день. Такое чувство, что кто-то поставил его на быструю перемотку. Вроде общую суть улавливаю, но подробности не выхватываю.

Вика так со мной и не заговорила. Весь день как от прокажённой шарахается, взгляды непонятные кидает и вообще… Весь мир будто изменился: люди, воздух, небо.

Вижу его иначе, но сама не понимаю, что именно стало другим. Что не так?

Воспринимаю его как-то по-другому что ли. Я даже саму себя не понимаю, не говоря уже об остальных. А особенно Северова. Точнее, тот взгляд, который он бросил на меня утром. Будто кипятком облил. А сейчас стоит в компании парней и пары девчонок, которые делают недвусмысленные намёки и бросают однозначные взгляды в его сторону. Почти все они курят, и я стараюсь держаться подальше, не люблю сигаретный дым.

Сама себя убеждаю, что делаю заметный крюк по двору только чтобы не приближаться к курящей компании.

Убеждаю и не верю.

Даже себе.

Трусливо сбегаю, чтобы спрятаться от собственного шквала эмоций, налетающих волнами цунами, стоит только подумать о нём. А уж приближаться больше, чем на десять метров я точно не собираюсь. Накрывает. Сильно. Беспощадно. Хотя, если и признать, то вполне ожидаемо. Наверное, глупо уже отрицать очевидное? Я по самые уши в дерьме.

Шагаю по усыпанной гравием площади, упорно продолжая делать вид, что мой взгляд не задерживается на Севере каждый раз, когда смотрю в ту сторону. Вот только мои глаза живут собственной жизнью, потому что как ни приказываю себе не пялиться, всё равно то и дело ловлю в фокус его высокую накачанную фигуру и белоснежные волосы.

Парень поворачивает голову и прожигает меня тяжёлым взглядом, будто кожу с меня срывает слой за слоем, пока не добирается до самого сердца.

Резко отворачиваюсь и с трудом удерживаюсь на внезапно ставшими ватными ногах. Сердечная мышца заходится в бешеном ритме. Воздух внезапно становится слишком густым для того, чтобы можно было нормально его вентилировать. Кислорода катастрофически не хватает. Ощущение такое, будто я провалилась под толщу воды и никак не могу выплыть. Я тону.

Тону и захлёбываюсь одним его взглядом. Он словно ноги к полу пригвождает, все мышцы цепенеют. А сердце… То забывает, как биться, то колотит так, что рёбра расходятся мелкими трещинами.

Ну что с него взять? Бракованное же.

Если бы смогла признать это раньше, возможно, всё было бы иначе.

Ха! Это только я.

Северов всегда ведёт себя как скотина. Вечно цепляет, расшатывает, будто старается из равновесия выбить. Хотела бы сказать, что он всех так доводит, но нет. С остальными он другой, а со мной… Такое чувство, что я его на каком-то ментальном уровне из себя вывожу, бешу, раздражаю. Одно моё присутствие, вид, голос, одержимое желание во всём быть лучшей, идеальной.

Идеальная девочка…

Чтоб его! Он мне это прозвище дал. Теперь вся академия меня так называет. Бесит до зубного скрежета. Словно в его диком тёмном мире, я — белая ворона, которая ну вот вообще никак не вписывается в окружающую его среду.

До раздевалок дохожу в таком раздаренном состояниих, что даже Вику не замечаю.

Погружаюсь в свои невесёлые размышления в поисках ответов всё глубже. Надо ли говорить, что так ни одного и не нахожу? Только больше запутываюсь. Заболоцкая выдернула из меня то, что я так отчаянно запихивала в самые глубины подсознания. И что теперь с этим делать?

— О, идеалочка явилась. А что же не первая, как всегда? — доносится откуда-то сбоку, но я даже не оборачиваюсь.

Раньше не позволяло воспитание. Никаких эмоций на публику. Всегда холодно-отстранённая.

А сейчас?

Желание вырвать пару прядей становится нестерпимым до зуда в ладонях. Не реагирую не потому, что так правильно, боюсь с эмоциями не справиться, и вместе с волосами полетят ещё и зубы.

На автомате скидываю одежду и натягиваю форму. Сейчас начнётся занятие по самообороне. Отработка защиты и нападения. Надеюсь, в пару со мной попадёт именно обладательница зацепившей реплики, вот тогда-то и оторвусь. А если не она? Пофиг. Мне срочно надо кого-нибудь убить. Или придётся головой об стену расшибиться, чтобы вернуть хоть какое-то равновесие в свой расшатавшийся внутренний мир.

— Да она с самого утра заторможенная. Лучше близко не подходить, вдруг заразная. — у шкафчиков раздаётся хохот.

Что я там говорила? Не реагирую, чтобы никого не покалечить?

Разворачиваюсь с плохо скрываемым желанием убивать.

Заболоцкая только тонкую трещину в плотине моего самообладания пробила, а сейчас её прорвало. Ярость бурным потоком вырывается, сочится через кожу, горит в глазах. Кажется, что даже воздух вокруг меня накаляется и окутывает тёмной аурой. Сжимаю и разжимаю кулаки. Скрежещу плотно стиснутыми зубами. В глазах пылает огонь моего бешенства.

И они это видят. Как-то резко замолкают.

Размотать четырёх девчонок по раздевалке для меня труда не составит.

Уже пять лет занимаюсь каратэ и боксом. Не фанатично, конечно. Только для себя, поддерживаю форму и тонус. Начала заниматься, как только приняла решение поступать в полицейскую академию. Девушке с моей комплекцией пришлось бы туго. Я не хотела начинать с нуля, как большинство студентов. И, естественно, втайне от родителей. В выбранной мной профессии надо ко всему быть готовой.

Волчинская гордо вскидывает голову.

Так вот кому эти фразочки принадлежали. Странно, что сразу не догадалась. Карина — та ещё стерва. И подружки ей под стать.

Складывает руки на груди и гордо её выпячивает.

Куда уж ещё больше её и без того внушительного "четвёртого".

Поднимает вверх аккуратно выщипанную бровь. Постукивает по руке наманикюренными ногтями. Распущенные светлые волосы перекинуты на одно плечо.

Вообще не понимаю, что она тут делает. Не в данный момент, а вообще в академии. Всегда с иголочки, с идеальным маникюром и макияжем. Как и я, но она по-другому. Сексуальнее что ли.

— Проблемы, идеалочка? — ненавижу это слово. Тоже от него, от Северова, прицепилось. — Ну чего стоишь как истукан? Ммм? Что не так, а, идеалка? — цепляет, потому что знает не то, что не ударю, а, как обычно, пущу в игнор.

Не сегодня.

— Да, Волчинская, у тебя огромные проблемы. — выдаю со злобным шипением.

Замечаю, как в ужасе расширяются её глаза, когда делаю выпад. Удар. Рывком приземляю хрипящую Карину на колени.

Дышу до разрыва лёгких. Грудная клетка высоко поднимается и опадает с шипящими звуками.

Во мне не остаётся ни капли жалости или сострадания, когда смотрю на её перепуганное лицо и округлившиеся карие глаза. Все два года она меня доводит просто потому, что я когда-то посмела заявить, что меня не интересует её дружба.

Оскорблённая принцесса, мать её.

Ещё удар кулаком в лицо.

Рвать волосы не для меня — девчачьи драки. Видимо, глубоко внутри меня всегда жил беснующийся мальчишка, который любит кровь. Ту самую, которая брызгает из её носа и стекает по моим костяшкам. Мальчишка скачет от радости. Тараканы пускаются в пляс. А монстр, о котором я даже не подозревала, требует больше крови. Ещё, ещё и ещё.

На периферии сознания улавливаю визги Карининой своры.

— Перестань!

— Миронова, хватит!

— Ты что творишь?

— Перестань! Кто-нибудь, уберите её!

— Парней позовите!

— Рты заткните! — рявкаю зло и снова заношу кулак.

— Хватит, Настя. Ты с ума сошла? — бросает Вика, перехватывая занесённую для удара руку. — Тормози, Насть.

Странно, но это срабатывает.

Разжимаю кулак, на который наматывала волосы Волчинской. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Выдыхаю со свистом сквозь стиснутые зубы. Выдаю разворот на месте и быстрым шагом вылетаю на улицу. На визжащую свору даже не смотрю.

Вдох-выдох.

Почему так жарко?

Если бы прямо сейчас с неба ливень хлынул, то от меня точно пар пошёл бы.

— И что это было? — бурчит подруга.

— Достали! Все и на максималках. — отбиваю не разлепляя век.

Если бы я только знала, что это ещё не конец моих злоключений. Если бы догадывалась, чем закончится этот день…

Лучше бы меня на месте молнией пришибло.

Размеренным шагом направляемся в сторону спортзала. Размазываю взгляд по столетним стенам и паркетному полу. Цепляю в фокус проходящих мимо студентов. Таскаю густой воздух. Прилагаю все усилия, чтобы не сосредотачиваться не только на произошедшем, но и на собственных разрастающихся в душе эмоциях и заполняющих мозг мыслях.

— Никогда тебя такой не видела. — бубнит подруга, не отрывая глаз от пола.

— Сама удивляюсь, — правда, от себя в шоке, — с чего вдруг сорвалась? Надо было проигнорить, как всегда. Но знаешь, Вика, — замолкаю, стараясь подобрать правильные слова, — не жалею. Внутри меня будто стоп-кран сорвало.

На самом деле жалею, что не довела начатое до конца и не размазала Карину по стене.

Злость притупилась, но не исчезла окончательно. Наверное, я схожу с ума. Что со мной сегодня творится? Сегодня я не просто стою у черты, которую никогда не решалась пересекать. Я за неё шагнула.

— Волчинская, конечно, тварь. Но чего ты из-за неё так бесишься? — высекает Вика, переводя на меня взгляд.

Запускаю пальцы в волосы, растрёпывая собранный хвост, и выдаю какой-то хриплый смешок.

Из-за неё? Да плевать мне на эту курицу с высокой колокольни. Если бы Заболоцкая только знала, от чего мне так крышу снесло, то похлеще моих тараканов выплясывать начала.

Кстати, о них… Что-то больно тихо в черепной коробке. Слишком тихо. Меня это пугает.

Глухо выдыхаю и поднимаю ресницы, открывая глаза.

— Да по херу на неё. — сегодня с эмоциями явно перебор, поэтому "запрещённые" словечки — меньшее из всех зол. — Ты меня до этого довела, Вика. — отбиваю глухо.

— Я? Ты что, так обиделась? Ну, извини. Я хотела подойти, просто не знала, что ещё сказать. — опять начинает тарахтеть.

— А ты и так уже всё сказала. — выдаю задушенным голосом. — Больше, чем надо. Чем могу выдержать.

Останавливаемся на входе в спортзал, потому что у ринга уже человек двадцать толпится.

— Ну, извини, Насть. Я серьёзно. Прости. Переборщила. — слышится явное раскаяние в её голосе.

— За что? За то, что вывалила на меня разом всё дерьмо, от которого уже не отмыться? За то, что вывернула меня наизнанку? За правду простить? За неё не прощают. Её или заталкивают куда поглубже, или принимают. Я наконец своей в глаза взглянула.

— В смысле?

Ответ на свой вопрос она получает, когда прослеживает за моим взглядом.

Я смотрю на Северова. Точнее, прямо в его бирюзовые глаза. Они прожигают. Испепеляют душу.

Чувствую, как краска приливает к щекам и расползается ниже, но глаз не отвожу. Впервые. До упора. Разряд. Ровная линия пульса, как и всегда.

Он полностью поворачивается и делает шаг в нашу сторону. Контакт не разрываем.

Ещё шаг.

Сердце частит так, что пробивает насквозь грудную клетку.

Шаг.

Дыхание срывается. Лёгким категорично не хватает кислорода.

Шаг. Шаг. Шаг.

В упор.

Он нависает надо мной, как скала.

— Палишься, идеалочка. — выписывает спокойно, но на губах играет лёгкая насмешка.

А у меня сердце в пятки проваливается.

Идеалочка… Идеальная девочка…

Только так, никак иначе. Хоть бы раз по имени назвал. Или по фамилии. Да вообще как угодно, но только не так.

Цепляет? Да! Ещё как!

Открываю рот, чтобы высказать всё накопившееся за последние два года.

Гулять, так до рассвета. Идти, так до конца.

Я уже говорила, что сегодня странный день?

— Пошёл ты, Северов, на хрен. — скорее выдыхаю эти слова. Замечаю, как в удивлении его брови ползут вверх. За эти два года мы даже толком и не разговаривали, только мимолётом и по делу. Обычно он подбивает, а я спускаю на тормозах. Не сегодня. Рывками вбиваю в лёгкие воздух и спустя несколько секунд добавляю ровным тоном. — Я тебе не идеалочка. Хватит меня так называть. Сколько можно? Я тебе не груша для битья! Найди себе кого-нибудь другого! — опять срываюсь на злобное шипение, чтобы не привлекать посторонних взглядов.

Хотя с последним явно не справляюсь. Видимо, для них видеть нас рядом так же нереально, как дружба волка и овцы.

— Наконец-то, — говорит так тихо, что я практически всем корпусом вперёд подаюсь, чтобы разобрать его слова, а на следующей фразе тупо давлюсь воздухом, — я тебя вижу. И я не хочу другую. Тебя хочу.

Улавливаю в его тоне какие-то странные интонации, от которых по всему телу расползаются мурашки.

Открываю было для ответа рот, как в зал входит тренер и тут же командует:

— Миронова, Северов, вот вы то мне и нужны. Давайте на ринг, так сказать, зададим темп.

Да вашу ж мать!!!

Зачем нужна любовь, если она приносит боль?

Что я там говорила: хочу убивать? Сейчас я сама умереть готова, потому что это — заранее проигранный бой.

ОН выигрывает абсолютно всегда. Что бы я ни делала и какие тактики не применяла. Я могу уложить на лопатки даже любого парня, не говоря уже о женской половине академии, но только не его. Как ни тренировалась, даже на износ, ничего не выходит.

Стараюсь набрать воздуха в сжавшиеся до размера изюма лёгкие, но выходит не очень.

— Готовсь! — выкрикивает тренер.

Встаём в стойку.

— Спарринг!

И начался наш вечный танец с заранее известным финалом.

Какое-то время мы кружим по рингу, делая выпады и отражая удары. После очередного уворота выпрямляюсь и обвожу языком пересохшие губы.

Тут же ощущаю, как их словно огнём жжёт.

Зачем-то поднимаю глаза и…

Северов смотрит на мой рот, даже не моргая. Его дыхание сбивается ещё сильнее.

Это мой шанс.

Рывок. Подсечка. Мы падаем, и я оказываюсь сверху. Сижу на его бёдрах и чувствую вкус победы. И…

Впитываю в лёгкие его запах: кофе, табак и корица. Такой пряный и вкусный. Зачем-то бросаю короткий взгляд на его рот и зависаю. Сердце сбивается с ритма.

А вот в следующую секунду происходит нечто очень странное. Мои тараканы взрываются аплодисментами, когда Северов делает поступательное движение бёдрами, от которого внутри меня загорается пламя, и я оказываюсь на спине, прижатая крепким мужским торсом.

Долбанные тараканы! Срочно нужна дезинфекция.

Его лицо оказывается всего в паре сантиметров от моего, мы почти соприкасаемся губами, и я чувствую на своих его обжигающее дыхание. Лёгкие до отказа забивает терпкий аромат. Кажется, что жар его тела плавит на мне одежду. Все внутренности превращаются в кипящий кисель. А его твёрдый половой орган давит мне в живот.

Прикладываю все непонятно откуда взявшиеся силы в отчаянный рывок, и снова укладывая Северова на лопатки, седлаю.

И тут опять происходит сбой.

Мы сцепляемся взглядами. Глаза в глаза. По нервным окончаниям пробивает двести двадцать. В конечностях зарождается дрожь.

Не знаю, как эта возня выглядит со стороны, но мне сейчас абсолютно пофигу.

Мы оба дышим тяжело и рвано. Сердце пробивает грудную клетку не только у меня. Чувствую, как лупит его, потому что плотно прижата к его грудине. Руки медленно ползут на мою талию, оставляя ожоги. А потом он в одно движение скидывает меня с себя и, наваливаясь всем телом, лишает любой возможности для контратаки. Бёдрами сжимает мои ноги, а руки плотно придавливает вдоль тела.

Всё моё хвалёное самообладание летит к чертям, когда его лицо застывает в нескольких миллиметрах от моего. Дыхание Северова становится почти неуловимым. Он жадно хватает ртом воздух снова и снова, будто лёгкие отказываются воспринимать кислород.

Мои тоже.

Вдох. Вдох. Вдох.

Безрезультатно.

Тренер что-то кричит, одногруппники о чём-то переговариваются, но я слышу только, как кровь ревёт в ушах.

Ещё одна попытка вдохнуть.

Ни черта не выходит.

Я привыкла всё контролировать. Вся жизнь по полочками, но сегодня они все с громким треском разлетаются в щепки.

Ничего не вижу, кроме его глаз. И таки да, это не линзы. Ничего не слышу, кроме гулкого биения сердца.

Удар. Удар. Удар. И оно снова замирает.

Да что со мной не так?

Он делает едва уловимое движение, и где-то внизу живота стягивается тугой узел, а между ног собирается влага. Кровь приливает к щекам и расползается от лица к груди. Неловко ёрзаю, и Северов выпускает какой-то странных рык, на который я отзываюсь тихим стоном.

Стоном, бля!

— Что же ты со мной делаешь, идеальная девочка? — скорее выдыхает, нежели говорит парень, крепко прижимающий меня к полу.

— Отпусти меня! — шиплю, дёргаясь всем телом, а в ответ получаю ещё одно движение бёдрами, и узел в животе становится туже.

— Не шевелись, Настя, блядь! — рявкает хрипло.

— Пусти! — срываюсь на тихий крик, снова подрываясь вверх, другой возможности заставить подняться его у меня нет: руки и ноги парализованы захватом.

— Да твою ж мать, блядь! — рычит Северов, и в следующее мгновение мне удаётся схватить воздух, потому что он, наконец, откатывается в сторону.

И сразу становится как-то холодно. Словно кто-то открыл все окна, впуская сквозняк.

Окружающий мир врывается в меня с гулом голосов, в котором отчётливо слышны реплики, которые отчего-то больно жалят.

— Ну нихрена ж себе! Вот вам и идеалка!

— Не идеалка, а индивидуалка прям! — громкий смех.

— Север, да вам бы уединиться!

— Ещё бы прям здесь трахнулись, вот это шоу было бы! — опять ржач.

Закрываю глаза и чувствую, как солёные слёзы выжигают веки.

Я не буду плакать. Не буду. Я не заплачу!

— Бля, я бы и сам не против ей вдуть!

Я не стану плакать.

— А наша идеальная девочка не такая уж и идеальная. Такой бы и я засадил! — присвистывание.

Не заплачу!

— Хлебальники захлопните! — голос Северова громом разносится по спортзалу и заставляет гул утихнуть, давая мне необходимую передышку и возможность собраться с мыслями.

Упираюсь ладонями с двух сторон от головы, выгибаю спину, сгибаю ноги в коленях и поднимаюсь в прыжке. Колени тут же подкашиваются, и я начинаю заваливаться назад. Даже не стараюсь удержать равновесие, самое ужасное в любом случае уже случилось. Закрываю глаза и лечу прямо в… стену. Горячую стену.

— Не трогай меня, — рычу сквозь зубы, когда Артём кладёт руки мне на талию, легко сжимая.

Да, я впервые назвала его по имени даже в мыслях.

— Настя, — шепчет в ухо, опаляя кожу, — не обращай на них внимания.

Его дыхание тяжёлое, рваное, поверхностное.

Надо ли говорить, что за этот день он уже дважды назвал меня по имени? И оно никогда ещё не звучало так красиво и так… сексуально.

Кажется, мой мозг всё ещё не напитался кислородом, потому что я просто стою и позволяю ЕМУ держать меня. А в какой-то момент даже слегка подаюсь назад и прижимаюсь к телу Северова.

— Блядь, перестань так делать, или я за себя не ручаюсь! — режет сиплыми интонациями Артём и, толкаясь бёдрами, вжимает член между ягодиц.

И только сейчас, с огромнейшим запозданием загорается сигнал SOS и начинает орать внутренняя сирена.

Не обращая внимания ни на кого, вырываюсь из его рук, спрыгиваю с ринга и бегом вылетаю из спортзала. Вика что-то выкрикивает. Тренер орёт. Но мне настолько плевать, что даже если под моими ногами разверзнется пропасть, не замечу этого.

Северов перехватывает меня почти у самых раздевалок.

— Подожди! Миронова! Да остановись же ты! — кричит, задыхаясь от бега.

А может и не только от него.

— Отвали! — выкрикиваю, не оборачиваясь, на грани истерики, и продолжаю бежать. Он ловит меня за руку и рывком разворачивает на себя. Выставляю вперёд ладони и упираюсь в стальную грудь. — Отвали, сказала же! Русского языка не понимаешь, что ли? — продолжаю упираться.

— Когда же ты перестанешь сопротивляться, идеальная девочка? — шепчет Артём, задевая губами моё ухо и разгоняя по телу волны жара.

Если бы он только знал… Если бы знал, насколько сильно мне сейчас хочется перестать противиться. Как я от этого устала. Бороться со своим воспитанием и принципами. Снова вдохнуть его запах. Прижаться к горячему телу. Узнать на вкус его поцелуй. Разрушить все рамки. Преступить все границы. Перейти все черты. Спустить с поводка всех своих тараканов. Просто сойти с ума. От него. С ним.

— Перестань уже убегать. — высекает, прихватывая губами мочку и обводя языком.

А я снова забываю для чего мне кислород. Ноги наливаются свинцом. Лёгкие забивает запах кофе, табака и корицы. По коже летят мурашки.

Поднимаю взгляд и встречаюсь с бирюзовыми глазами.

Моё бракованное сердце выдаёт кульбит, когда между нашими губами остаётся всего один вдох. Впитываю его ментолово-табачное дыхание.

— Настяяя! — Викин крик режет не только пространство, но и то странное притяжение, что держало меня в руках Северова.

В один прыжок отказываюсь на расстоянии вытянутой руки и начинаю понимать то, что только что почти произошло.

Он меня чуть не поцеловал!

А я этого хотела!

Почему-то перед глазами сразу встают образы родителей, которые отчаянно качают головами и забрасывают укорами:

— Что ты же ты делаешь, Настя? Разве так можно? — слышится строгий голос отца.

— У тебя же жених есть. Как ты можешь так с ним поступать? И с нами тоже? — доносится мамино разочарование.

Зло трясу головой в попытке избавиться от зудящих замечаний.

Артём делает шаг в мою сторону, и тут меня прорывает.

— Не подходи ко мне! Не прикасайся! Не приближайся! Никогда, блядь, не приближайся ко мне! Слышишь?! Держись от меня как можно дальше! — ору, захлёбываясь паникой.

— Окей. — обрубает коротко.

Делает глубокий вдох, сжимает руки в кулаки и, повернувшись, идёт к выходу.

Окей?

Его силуэт расплывается перед глазами из-за непролитых слёз. Жгучая обида давит на грудь. В горле становится ком, который никак не удаётся протолкнуть.

— Всё равно ты проиграла эту войну, идеальная девочка. — доносится его голос.

И тут меня взрывает. Я залетаю в туалет и раздаюсь рыданиями. Кусаю ребро ладони, чтобы никто не услышал.

Да, я проиграла!

Закусываю губы до металлического привкуса крови во рту.

Успокоиться удаётся только к началу следующей пары. Звоню Кириллу.

— Можешь меня забрать? — спрашиваю дрожащими интонациями, едва поднимает трубку.

— Сейчас? — выбивает обеспокоенно.

— Да.

— Что-то случилось? У тебя же ещё одна пара?

— Отменилась. — вру.

— Настя, что происходит? — голос Кира звучит взволнованно.

— Северов достал! — выдаю это и тут же жалею.

Не понимаю, как вырвалось. Кир уже давно в курсе, что у меня "тёрки" с этим парнем. Если после академии я прихожу злая или расстроенная, то дело всегда в нём.

Раньше отмахивалась, отмазки придумывала. А потом объяснила, что он постоянно цепляет меня и из себя выводит. Кирилл даже "пообщаться" с ним собирался, но я сказала, что и сама нормально справляюсь.

Теперь на вопросы "ты чего злая?" или "что с настроением?" ответ всегда один — Северов.

— Буду через 15 минут.

Быстро переодеваюсь, хватаю свои вещи и через четверть часа уже целую своего жениха прямо на глазах у Артёма, размазывая по подъездной дорожке своё сердце.

Ревность сама по себе дерьмовое чувство. Но становится хуже, если не имеешь на неё права.

— И чё это за херня такая была? — рубит вопросом Тоха.

— Какая? — бросаю якобы в удивлении, таща брови вверх и выпуская в воздух сигаретный дым.

— Ты нашу идеалку на ринге практически, блядь, трахнул. Ещё бы минута, и ты бы шмотки с неё стягивать начал. — бомбит друг.

— Хуйня. Забей. Давно не трахался, а у неё в этих лосинах задница просто отпад. — выдаю с ухмылкой. — И она так ей ёрзала, когда сверху сидела, что эрекция случилась раньше реакции.

Не в лосинах, сука, дело! В ней! В этой идеальной девочке, на которую у меня нет прав. Но почему?.. Почему, мать вашу, я хочу именно её, но не позволяю себе даже лишнего слова ей ляпнуть, хотя со всеми остальными никаких проблем нет?

— А разве не ты её занудной ботаничкой называл и говорил, что лучше вздрочнуть, чем эту ледяную принцесску доморощенную трахать? — бурчит Антон, кося на меня взгляд.

— Да захлопнись ты уже, Тоха! — рявкаю, начиная откровенно закипать.

"Не приближайся! Никогда, блядь, ко мне не приближайся!"

Эти слова мне череп на хрен разрывают. За грудиной в тот момент так хреначило, что казалось, грудак пробьёт. Пиздец полный. Она же, блядь, текла подо мной. Опыта достаточно, чтобы понять, когда девчонка заводится. Когда услышал, как Настя стонет, чуть в трусы не спустил. У меня от неё крышу к чертям срывает. Кажись, мне срочно нужен перепих. С кем угодно.

Выцепляю глазами Волчинскую и, бросив в урну окурок, выдвигаюсь в её сторону.

— Привет. — хриплю, вжимаясь твёрдым членом в её ягодицы и обвиваю руками под грудью.

Четвёртый размер и сочная задница сейчас как раз то, что мне нужно. Надо срочно выбросить из головы идеальную девочку с её идеальной небольшой грудью с острыми сосками, которые так натягивали ткань её спортивного лифона, что казалось, сейчас наружу пробьются.

Блядь, почему я так хочу именно её, когда кругом столько девок, которые без раздумий запрыгнут в мою койку?

— Привет, Артём. — приветствует слащаво, сильнее вжимая задницу мне в пах.

Да, то, что надо, чтобы не думать об идеально округлых бёдрах, в которые я вдавливался на ринге.

"Никогда не приближайся!"

И не собирался, блядь, пока утром в коридоре она не обернулась. Что-то в её глазах дало жёлтый свет. Не зелёный, нет, только жёлтый, но на трене я выжал педаль газа.

Долбоёб хренов.

Знал же, что она ещё не готова, но, сука, не сдержался. Стоило ей провести розовым язычком по пухлым губам и всё, крыша едет неспеша. Хотя моя рванула со свистом, проскрёбом и пошла юзом.

— Куда спешишь, малышка? — выдаю необходимую нежность, чтобы отыметь её прям в машине.

Так ломаться не будет. Обычно времени трачу немного больше, но за то без этой романтической пошлятины. От всех этих словечек выворачивает на хрен.

— Домой. — высекает хрипло, продолжая тереться задницей о готовый взорваться член.

— А как же пара? — спрашиваю на кой-то чёрт. Похер же.

— Надо красоту навести перед вечеринкой. — поворачивается, облизывая губы.

И тут я замечаю опухший нос и расползающийся вокруг синяк.

— С лицом чего? — выбиваю сипло.

Видеть всегда наприпараденую Волчинскую с "финишем" — тот ещё шок.

— Дура эта ненормальная свихнулась. Набросилась, как собака бешеная! — возмущается, а сама уже наяривает мне член через ткань джинсов.

— Кто? — спрашиваю с хрипом.

Не понимаю, откуда это берётся, но, кажется, ответ я уже знаю.

— Идеалка эта долбанутая. Миронова. — практически визжит от возмущения. — Но ты же меня защитишь от неё? — голос девки становится приторно-сладким, и она начинает тереться об меня сиськами и прижиматься всем телом.

Вот только желание её трахать у меня отпадает сразу.

Хватаю за запястья и рывком отдираю от себя. Смотрю прямо в глаза и рычу:

— Что ты ей сделала?

— Я сделала?! Это она на меня набросилась! — начинает верещать и выдираться. — Отпусти, Артём, ты мне больно делаешь!

— Что? Ты? Сделала? Насте? — чеканю по слогам и прибиваю её таким взглядом, что девка тут же замирает и начинает лепетать:

— Да ничего такого. Она в раздевалку последняя явилась. Я предположила, что она больная чем-нибудь и лучше к ней не приближаться. Она услышала и набросилась, просто сумасшедшая какая-то. Клянусь! Я её боюсь. У неё с головой непорядок. Ей в дурдоме самое место.

Сильнее сжимаю запястья Карины, а на глаза падает красная пелена. Мало того, что я сегодня на трене своей идеальной девочке устроил, так ещё и сука эта.

Моей? Я сказал моей? Никогда! Ни в жизни, мать вашу!

Я не имею права к ней прикасаться. Портить её. Ломать. Хотя именно это я и делаю. Потому что хочу до одурения.

— Отпусти меня, Север! Ты мне больно делаешь! — визжит Волчинская, а я готов ей шею свернуть, лишь бы заткнулась. — Не прикасайся ко мне. Даже не подходи! — орёт, выдирая руки.

"Не подходи. Не прикасайся…"

Блядь!

Брезгливо отшвыриваю от себя искусственную блондинку и до хруста в костях сжимаю кулаки. Достаю из кармана пачку и закуриваю сигарету. Забиваю лёгкие никотином, пока их жечь не начинает.

Карина продолжает сотрясать воздух, но я ни черта не слышу. Разворачиваюсь и давлюсь дымом.

На подъезде стоит чёрный лексус, а возле него зализанный чёрт, к которому бежит Настя. Какой-то животный инстинкт вынуждает меня двигаться вперёд и перехватить её раньше, но не успеваю. Моя идеальная девочка влетает ему в объятия, обнимает за шею и целует. Они садятся в тачку и выруливают, а я стою и растягиваю свою агонию. Лёгкие перестают вентилировать воздух. Мотор к чертям разрывает грудину. А я всё стою и пялюсь на то место, где МОЯ Настя минуту назад целовала этого зализыша.

Моя? Да ни черта она не моя! И моей никогда не будет.

— А вот это уже хуёво. — пробивается Тохин голос в вакуум, в который превратилась моя башка. — Прям пиздец просто.

— Чё, блядь? — выбиваю сквозь стиснутые до скрипа зубы.

— Пиздец тебе говорю. Видел же, что неровно по ней дышишь, но думал так, временно. В койку затащишь и перегоришь, — гордо вещает приятель, — но не тут-то бы. Ты в ней по самую черепушку.

— Хуйня. — бросаю уверенно.

Сам себя в этом убеждаю. Хреново выходит.

— Знаешь, как называется то, что ты сейчас чувствуешь? — ха. Чувства? Смешно. Нет никаких чувств. Я самая бесчувственная скотина на свете. Трахаю кого, когда и где захочу. Бью любую не понравившуюся рожу. Беру, что хочу. Чувства? Ха-ха-ха. — Ревность, Тёмыч. Ты сейчас ревнуешь девку, которую даже не полузал. А знаешь, что это значит?

— Она — не девка! — рявкаю раньше, чем доходит, что делать этого не стоит.

— Вот то-то и значит, Север, ты в ней по уши.

Если бы мы знали будущее, то принимали бы другие решения?

До дома Кирилл меня довозит в практически полной тишине. Боюсь даже рот открыть, чтобы из него не полились рыдания. Так паршиво мне ещё никогда не было.

Телефон то звонит бесперебойно, то оповещает короткими вибрациями о сообщениях.

Я не хочу сейчас говорить. Ни с кем. Не готова. Знаю, что стоит ответить на звонок, и Вика тут же набросает кучу советов. Но перед этим закидает миллионами вопросов.

Улыбаюсь, представляя её реакцию на увиденное сегодня в спортзале.

— Что это было, Настя?

— Отличный вопрос. — отвечаю мысленно.

— Ты этого хотела?

— Да. Да, да, да! И одновременно нет.

— А чего ты хочешь?

Вот на этот вопрос у меня как раз таки ответ и имеется:

— Сдохнуть.

Выхожу из машины, когда Кирилл открывает пассажирскую дверь и подаёт мне руку. Даже не глядя на него, ковыляю к дому. И так всю дорогу в боковое стекло смотрела, потому что боялась, что стоит нам встретиться взглядами, и он всё у меня на лице прочитает.

— Настя. — раздаётся за спиной ровный голос жениха.

— Что? — спрашиваю, не оборачиваясь, но всё же останавливаюсь.

— Даже не поцелуешь на прощание? Я с работы сбежал. За тобой как принц примчался, а ты просто уходишь. — в его голосе сквозит плохо скрываемая обида.

Обычно Кир владеет эмоциями получше моего отца. Разворачиваюсь и, не поднимая головы, иду к нему и прижимаюсь своими губами к его.

— Не так, Настя. — шепчет Кирилл и проталкивает мне в рот язык.

Совсем не напористо, но меня начинает подташнивать. Он всегда нежный и деликатный, а я вдруг поняла, что мне хочется совсем не этого.

Отвечаю на поцелуй. Сплетаемся языками.

Но я ничего не чувствую. Вообще ничего. Ни желания, ни страсти, ни даже отвращения. Словно у меня за рёбрами образовалась чёрная дыра и разом поглотила все ощущения.

Быстро отстраняюсь и бегу в дом, даже не пытаясь скрыть слёзы отчаяния.

А я ведь выхожу замуж всего через пять недель.

Как можно быть с человеком, к которому не испытываешь ничего, кроме безразличия? Как мне с ним в постель лечь?

Северов только приблизился ко мне, а я уже готова была из одежды выпрыгнуть. Блин! Ну вот зачем я о нём вспомнила?

Слёзы прорываются новым потоком.

— Всем добрый день. — бросаю на ходу родителям.

Залетаю в свою комнату, срываю одежду, иду в душ, включаю воду и только там даю себе волю. Когда слёзы заканчиваются, быстро моюсь и выхожу из ванной. Закутываюсь в пушистый халат и падаю на кровать.

Несмотря на то, что на улице больше двадцати градусов тепла, меня знобит. С того самого момента, как Северов скатился с меня на ринге. При этой мысли снова ощущаю подступающий к горлу ком.

Мой телефон опять затяжно вибрирует.

Не глядя, отвечаю на звонок. И так знаю чей голос услышу на том конце трубки.

— Ну, наконец-то, Настя! Ты куда пропала? — почти кричит Вика.

А меня удивляет, что она спрашивает именно это.

— Дома. — отвечаю безэмоционально.

— Как ты?

— Как я? Паршиво, Вик. Как никогда в жизни, блядь, паршиво.

— Маты в ход? Видимо, совсем хреново. — слышится явное беспокойство в её голосе.

— Угу. — больше ничего выдавить не удаётся, потому что в горле застрял ком, который только разрастается.

— На вечеринку приедешь?

— Ты издеваешься? Ну какая вечеринка? — вот теперь меня прорывает в который раз за последние пару часов. — После того, что было сегодня? Ты слышала, что они говорили? "Ты бы её прям здесь трахнул". - передразниваю фальцетом. — Я не знаю, как после этого в академии показаться, не говоря уже о том, чтобы на вечеринку явиться. Как я ЕМУ в глаза посмотрю?!

— Прямо, Настюха, и без паники. Сделаешь вид, что тебе пофигу. Что это ничего не значило. Подумаешь, загорелась. У всех иногда бывает. Некоторые вон прям на людях сексом занимаются. А ты что? Ну, подумаешь, поцелуй.

— Мы не целовались! — цежу сквозь зубы.

— И зря! — выдаёт подруга. — Лучше бы поцеловались.

— Виииик. — тяну тоном, который не предвещает ничего хорошего.

— Ну что "Вик"? Ты наконец приняла тот факт, что у тебя с Северовым что-то есть и…

— Хватит! — перебиваю зло. — Ничего между нами нет. Он трахает всё, что движется. А тот момент двигалась именно я!

— Ты действительно не видишь, КАК он на тебя смотрит? Насть, открой, в конце-то концов, глаза. Это не слепая похоть. Может, ты действительно не замечаешь. А может, просто не хочешь. У вас не просто ЧТО-ТО есть. Это намного больше. От вас реально искрит, когда вы рядом находитесь. Север смотрит на тебя, пока ты не видишь. Прямо взглядом раздевает. И поедает. Очень медленно. Не хочешь слушать меня, так послушай хотя бы себя. Пока не поздно.

Не собираюсь уточнять, что значит последняя фраза.

"Пока не поздно"…

Свадьба через месяц. Разве это не поздно?

"Что ты со мной делаешь, идеальная девочка?"

А ты со мной, Артём Северов?

"Всё равно эту войну ты проиграла, идеальная девочка"

Да, проиграла. Но с поля боя выйду с гордо поднятой головой и изорванным знаменем.

— Я приду на вечеринку.

— Ура!!!

— С Кириллом.

Уверена, что вам уже надоела эта фраза, но сегодня самый странный день в моей жизни.

Стою перед зеркалом в вещах, от которых у папы случился бы инсульт, у мамы разрыв сердца, а Кир сразу разорвал бы помолвку.

Всерьёз задумываюсь над этой идеей.

Смотрю в отражение и вижу там кого-то другого. Точнее, вижу там СЕБЯ. Ту самую бунтарку, которую прятала в самых глубинах все свои двадцать лет. Иногда она, конечно, выходит на прогулки и покупает странные и откровенно сексуальные вещи, такие как эти.

На ногах берцы на высоком широком каблуке и тракторной платформе.

Гулять, так до утра.

Кожаные шорты, едва прикрывающие ягодицы. По бокам разрезы, прикрытые тёмной сетчатой тканью и стянутые шнуровкой.

Идти, так до конца.

Чёрный корсет без бретелек и со шнуровкой сзади, высоко поднимающий над краем полушария груди.

В омут, так с головой.

Золотистые волосы затянуты в высокий хвост. Сегодня я их не выпрямляла, как делаю всегда, а позволила мягкими волнами рассыпаться по плечам. Из макияжа только немного туши и блеск для губ.

Я точно сошла с ума, если собираюсь выйти в этом из дома.

Да, сошла. И собираюсь, но только не так.

Хватаю чёрное платье-футляр до колена со свободным верхом и широким поясом и натягиваю поверх своего "костюма". В сумочку закидываю тушь, карандаш для глаз, подводку и ярко-красную помаду. Уверенным шагом выхожу в гостиную.

— Мама, папа, я ушла.

— Вот сдалась тебе эта вечеринка? — заводит старую песню папа. — Там все только пьют, курят, непонятно что употребляют и занимаются… всякими непотребствами.

— А эта современная музыка, ужас просто! — подключается мама. — А танцы? Двигаются так, что только шеста не хватает.

— Я там с Кириллом буду. — напоминаю об единственном аргументе, который вынуждает их смириться.

— Ещё и его туда тащишь.

— Он же взрослый, рассудительный мужчина.

— Я убежала, — говорю со смехом, — Кирилл ждёт.

И пусть мне совсем не смешно.

Молнией вылетаю из дома и иду к машине.

— Привет. — выдаю как никогда жизнерадостно. — Поехали?

— Смотрю, ты повеселела. — отвечает сдержанно и окидывает взглядом с головы до ног.

На берцах фыркает и хмурится.

Да, неидеально и под платье вообще никак не идут, но под "лодочками" я их не спрячу.

— Ну так вечеринка же, — тяну задумчиво, — повеселимся.

— Надеюсь, пить ты не собираешься? — бросает хмурый взгляд, заводя двигатель.

— Нет, конечно! — возмущаюсь искренне. Хоть здесь умалчивать не приходится. — Я вообще не пью!

— И не танцуешь?

— Под эту музыку? Никогда. — ха. — С ребятами пообщаемся вне академии и всё.

Точнее, я собираюсь всем показать, что плевать мне на их мнение. Я НЕ идеальная. Хватит! Устала. Но Кир об этом не узнает. По крайней мере, не сегодня.

Как оставаться спокойным, когда сердце раненным зверем воет за рёбрами и рвёт на куски?

— Может, харе уже? — прорывается сквозь басы голос приятеля.

— Что харе? — отбиваю ровно.

— Думаешь, она явится? — бурчит друг, заливая в горло водяру.

— Кто ОНА? — выдаю безразличным тоном и натягиваю такое же выражение на ебало.

Которое, кстати, вообще не соответствует тому бесоёбству, что бушует за грудиной.

— Хочешь, чтобы я ответил? — риторический вопрос.

— Да похуй мне. Говорил же уже. Отвали! — обрубаю зло.

Выхватываю глазами девку, которая сидит рядом, и выдаю улыбку, хотя даже мне кажется, что она больше смахивает на оскал.

Впрочем, рыжая воспринимает его по-своему. Облизывает губы и походкой дикой львицы направляется в мою сторону.

То, что надо. Через четверть часа уже буду шпилить её в одной из комнат наверху и выкину наконец из башки эту мелкую зеленоглазую ведьму.

— Аня. — тянет с улыбкой и протягивает ладонь.

Сжимаю пальцы и представляюсь:

— Артём.

Как на светском приёме, сука. Как будто никто из нас не знает, чем закончится эта ночь.

— Знаю, — рассекает, улыбаясь, и проходит кончиком языка по пухлым губам. Ничего, скоро я им найду применение получше, — Артём Северов — гроза мужской половины населения и мечта женской. — смеётся хрипловатым смехом.

— Пойдём. — выбиваю, по-хозяйски кладя руку ей на талию и подталкивая в сторону лестницы.

Мне сейчас не до церемоний.

— Может, угостишь меня для начала? — дует губы с искусственной обидой.

Ну, бля, началось.

Заказываю ей какой-то коктейль, а в себя опрокидываю стопку в надежде, что дерьмо, которое разворачивается внутри, наконец утихнет.

Тоха хмуро смотрит на нас исподлобья. Отвечаю не менее угрюмым взглядом: мол, отъебись уже, сам разберусь.

Он вздыхает, отворачиваясь. И замирает, уткнув взгляд в сторону двери, но тут же резко его отводит.

Поздно.

Дикий зверь рычит и воет, когда я вижу идеальную девочку под ручку с этим зализышем сраным, который зажимал её на парковке. Забыв о рыжеволосой, как её там… отлипаю от стойки и неровным шагом двигаю в их сторону.

— Тормози, Север, — хватает за плечо Арипов, — иначе дел натворишь. Она не одна!

— Вижу, блядь! — гаркаю, стараясь стряхнуть с плеча руку друга, но он лишь сильнее сжимает пальцы.

— Везёт же некоторым. — мечтательно тянет рыжая, напоминая о себе. — Мне бы такого жениха. Всё на свете отдала бы.

— И чем он такой волшебно-охуенный? — рычу, даже не стараясь скрыть агрессии.

— А вы не знаете? — продолжает, не замечая бешенства в моих глазах. — Это же Кирилл Должанский, самый молодой и успешный адвокат нашего города и даже области. В свои двадцать восемь уже миллионер. У него девяносто девять и семь процентов выигранных дел. До прошлого месяца считался одним из самых перспективных и завидных женихов в стране, но выпал из этого списка после помолвки. Вот и что он нашёл в нашей идеалке? — продолжает вещать, а сама всем телом жмётся ко мне.

Сууука!

Мне выть охота, когда вижу Настю рядом с этим уродом.

Она улыбается, смеётся и бросает томные взгляды на этого ублюдка, а я готов убивать. Словно сквозь пелену замечаю, как к ней подлетает подружка и они обнимаются. Как зализыш куда-то сваливает, а идеальная девочка смотрит в мою сторону и тут же отводит глаза, как будто на мерзкую жабу посмотрела.

Всё! На хрен!

Отшвыриваю от себя рыжуху, срываюсь с места и якобы расслабленной походкой двигаю к ней.

— Тормози, Тёмыч! — снова дёргает меня Тоха, но мне уже насрать.

Отрываю от себя его руку и прожигаю бешеным взглядом.

— Сам разберусь. — скриплю зубами, как заржавевший механизм. — Херни творить не буду, поздороваюсь просто. С женишком познакомлюсь, авось однажды услуги адвоката пригодятся. — выдаю мрачный смешок.

— Ты в таком состоянии только херни и натворишь! Стой, блядь! — орёт уже вдогонку, потому что я с космической скоростью пересекаю уже половину импровизированного танцпола.

Расталкиваю телом людскую массу, которой набилось слишком до хера в мрачной комнате с серыми стенами и чёрными натяжными потолками.

Чувство такое, что добрая половина академии собралась.

— Не думал, что ты явишься, идеальная девочка. — подходя почти вплотную, привлекаю к себе внимание.

Миронова поднимает глаза, и мои внутренности пробивает двести двадцать. Мотор заводится с диким рёвом и срывается с цепей. Колошматит так, что кости трещат.

— Не думал, что приду вообще? — спрашивает ровным тоном. — Или после сегодняшнего? — а вот здесь уже не пытается скрыть сквозящей в голосе иронии.

Звучит так, будто ей насрать на всё дерьмо, что я ей устроил.

Словно её каждый день едва ли не трахают перед двадцатью парами глаз.

— А сама-то как думаешь? — хриплю, потому что голос какого-то хера перестаёт слушаться. — Обычно ты по впискам не шатаешься.

На самом деле это первая вечеринка за два года, на которую Миронова является.

— О, приятно, что ты заметил, Северов. — язвит эта мелкая зараза, растягивая в улыбке пухлые губы.

— Так это он и есть? — раздаётся за спиной незнакомый мужской голос.

Кому бы он не принадлежал, разворачиваюсь с намерением втащить и размазать его кровавые сопли по паркету.

— Не учили, что невежливо лезть в чужие разговоры? — выписываю приторным голосом Настиному женишку. — Вроде адвокат — интеллигентная профессия.

— Так это ты не даёшь прохода моей невесте? — высекает мудак.

Чего, блядь? Прохода не даю?

— Вечно доводишь, задираешь, цепляешь. — продолжает вещать этот хлыщ доморощенный. — Отвали от неё.

— Да похую мне. Ишь, цаца нашлась. Идеалочка, бля. — выплёвываю зло и адресую следующий вопрос Мироновой. — Женишку обо всём докладываешь?

— Я не… — замолкает, подбирая слова. Ну-ну, не поможет. Ниже плинтуса. — Я ни о чём не докладываю, так вышло!

— Вышло? — смеюсь, потому что реально смешно.

И на что я, мать вашу, надеялся? Дебил конченый. Она чуть что, сразу к нему бежит.

Всегда? О сегодняшнем тоже доложила?

Открываю было для ответа рот.

— Не трогай её. Только девушек задирать и способен? С мужчиной поговорить слабо? — рубит вопросами это интеллигент хуев.

Хочет поговорить? Мужчина, блядь. Сейчас я ему, сука, объясню.

— Не надо, Кирилл. — снова подаёт голос ведьма и тянет его за руку. — Я же просила тебя не лезть. Сама разберусь.

— Я вижу, как ты разбираешься! — выплёвывает, бросая на неё презрительный взгляд. — Иди в машину.

— Кирилл, хватит, прошу. — выбивает, умоляюще глядя на этого урода.

— В машину иди, Настя! — зло рыкает на девчонку.

Ну всё, пиздец ему. Никому, даже её жениху, не позволю так с ней разговаривать.

Хотя и сам сейчас готов вывалить ей столько дерьма, что век не отмоешься. И далеко не светским тоном. Но я — это я. И этим всё сказано!

— Она сегодня плакала из-за тебя, и я этого так просто не оставлю. — продолжает изливаться Должанский, но я уже ни черта не слышу.

Плакала? Настя? Из-за меня? Она никогда не плачет, как бы её не доводили, в том числе и моя персона. Неужели настолько перегнул?

— … засужу за оскорбления, моральное подавление и…

— Да хватит уже! — взрывается Миронова. — Замолчи, Кирилл. Просила же! Это мои проблемы. Сколько можно лезть мои дела? Это МОЯ жизнь. МОЯ!!! На хрена ты меня позоришь перед одногруппниками?! Выставляешь плаксой и ябедой, которая ни на что не способна?! Достал! Видеть тебя не хочу! — выкрикивает всё это на одном дыхании и пулей вылетает из здания.

Мне даже показалось, что некоторых студентов прошила насквозь. Стою и тупо пялюсь на то место, где только что находилось моё чёртово наваждение, и даже не соображаю, что происходит кругом, пока мне в плечо не впиваются чьи-то пальцы.

— Надеюсь, мы друг друга поняли. — ровным тоном выбивает зализыш и топает в сторону выхода.

— Угу, поняли. — бурчу ему в спину. — А на хер ты не сходил бы?

Вообще-то у меня есть до черта чего ему ответить, но все слова словно помелом из черепушки вымело. Только одна мысль настойчиво долбит мой размякший мозг: Настя плакала из-за меня.

Двигаю на выход, на ходу выбивая из пачки сигарету, и зажимаю зубами фильтр с такой силой, что перекусываю.

— Блядь! — выплёвываю взбешённо.

Швыряю испорченную табачку на землю и, достав новую, сразу подкуриваю.

Вбиваю в лёгкие горький дым, но желанного облегчения так и не получаю. Подставляю разгорячённую морду ночному ветру и делаю новую тягу.

Никотин отказывается усваиваться так же, как и воздух, которым я от чего-то давлюсь в попытке сделать вдох.

С хрена ли мне так паршиво?

"Она плакала…"

И что с того? Никогда не цепляли женские слёзы. Им лишь бы сопли поразмазывать по поводу и без. То побрякушку им не купили, то ласкового слова не сказали. Бабы, блядь.

"Она плакала…"

А мне что? Пусть Настин женишок зализанный её и успокаивает. Сейчас помирятся и в койку.

Зверь взвывает так, что перекрывает даже долбящую из дома музыку. Руки сами сжимаются в кулаки, и я с размаху херачу ими в ближайшую твёрдую поверхность, которой оказывается ни в чём неповинное дерево. Луплю, пока не сдираю кожу с костяшек.

Мотор дробит кости. Дыхание вырывается из грудины короткими хрипами.

Перед глазами встаёт картинка, как этот урод снимает с МОЕЙ идеальной девочки платье и, укладывая её на кровать, нависает сверху.

Снова долблю дерево, пока руки не превращаются в кровавое месиво.

Слышу, как она стонет. Этот звук представляю очень явственно, потому что он впечатался в мои барабанные перепонки.

Под ним…

Ещё десяток остервенелых ударов и хруст костей.

— Дерьмоооо! — реву похлеще своего зверя.

Чувство такое, что сердце не кровь по венам гоняет, а серную кислоту, которая выжигает внутри всё живое.

Упираюсь лбом в острую кору и стараюсь успокоить дыхание, которое с такой силой вырывается из груди, что на хрен это дерево снести способно.

Заставляю себя отлипнуть от своей "боксёрской груши" и размашистым шагом направляюсь не пойми куда, ноги сами несут. Окровавленными пальцами достаю очередную сигарету и с трудом щёлкаю зажигалкой, когда вдруг слышу всхлип. Не знаю, что именно меня тормозит, но в следующий момент я уже направляюсь в сторону звука.

Тело цепенеет, когда взгляд цепляется за хрупкую фигуру в чёрном платье, сидящую на краю бассейна. Золотистые волосы волнами спадают на спину, а худые плечи то и дело вздрагивают. Снова тихий всхлип, и внутри меня разворачивается настоящая буря.

МОЯ девочка плачет.

Из-за меня? Или из-за этого самовлюблённого утырка?

На автомате делаю несколько шагов и ложу руку на дрожащие плечи.

— Настя… — сиплю неожиданно севшим голосом.

Она дёргается и, оборачиваясь, рывком подскакивает на ноги. Успеваю заметить блестящие глаза и мокрые дорожки на щеках, от которых сердце сжимается до минимальных размеров, а внутренний зверь начинает затравленно скулить от боли. А в следующий момент мне прилетает удар прямо в солнечное сплетение.

Сгибаюсь пополам, открываю и закрываю рот, как вытащенная из воды рыба в попытке протолкнуть в лёгкие хоть немного воздуха. Едва мне удаётся слегка выпрямиться и всё же пробить воздух внутрь, как его выбивает обратно. И в этот раз похлеще любого удара.

Слышу характерный звук расстёгиваемой молнии, и на земле, от которой мне всё ещё не удаётся оторвать глаза, оказывается Настино платье.

Какого, мать вашу, хрена сейчас происходит?!

Медленно скольжу взглядом от берцев вверх по длинным стройным ногам, обтянутым тонким нейлоном. Голени, колени, бёдра…

На ней вообще ни черта нет, что ли?

Ещё выше. Упираюсь глазами в кожаные шорты, короче моих трусов с сетками и шнурками по бокам, и во рту собирается слюна, как у голодной псины. Поднимаю взгляд вместе с выпрямляющимся телом.

Узкая талия…

Она всегда была такой тонкой, что можно пальцами двух рук обхватить, или дело в туго затянутом корсете, который облепляет её тело как вторая кожа?

Ещё выше.

Грудь гордо поднимается над краем этой тряпки. Вздымается так, что, кажется, сейчас выпрыгнет наружу.

Не пялиться, иначе я за себя не ручаюсь!

Выше.

Длинная шея. Гордо вздёрнутый острый подбородок. Сочные губы, через которые Миронова с трудом выталкивает воздух.

Вот на этом моменте зависаю надолго. Она дышит тяжело и рвано, но даже не пытается выровнять дыхание.

Я, мать вашу, тоже.

Розовый язычок появляется между её губ и так же быстро исчезает.

Эрегированный член рвёт джинсы. Остатками прокисших мозгов понимаю, что делает она это ненамеренно, но похоть накрывает волной, вынуждая отбросить все чёртовы принципы.

И, блядь, эти сраные принципы касаются только её.

Выпрямляюсь во весь свой внушительный рост и в мгновение уничтожаю разделяющее нас расстояние в пару шагов. Нависаю сверху, потому что даже на каблуках девчонка с трудом мне до носа достаёт.

— Настя… — слова даются с трудом, потому что во рту неожиданно становится сухо, как в Сахаре, и язык прилипает к нёбу.

Поднимаю руки, собираясь схватить её за талию, как мне тут же прилетает второй удар под дых.

Неожиданно. Снова.

В этот раз очухиваюсь практически мгновенно и быстрым движением впечатываю Миронову в своё тело.

От удара из её лёгких вылетает воздух. Она вскрикивает, но, думаю, скорее от неожиданности.

Мы застываем. Надолго. Не знаю, почему не сопротивляется идеальная девочка. Ая просто охуеваю от того шквала эмоций, которые меня топят. Её тело идеально совпадает с моим. Каждый изгиб, каждая впадинка будто дополняет моё собственное.

Сердце пропускает десяток ударов, пока скольжу ладонями по напряжённой спине, вдыхая её запах. Кокос и ваниль. Ненавижу сладкое, но сейчас откровенно тащусь. Забиваю им лёгкие. Оставляю на губах, лёгкими движениями пробегаясь по её шее, там, где бешено трепыхается тонкая венка.

Малышка начинает дрожать в моих руках. Под моими пальцами расползаются мурашки. Её дыхание становится настолько частым, что, кажется, пробивает дыру во впадине между плечом и шеей, куда Настя зарывается лицом. Ощущаю лёгкое движение её губ, и тут уже мурашки начинают разбегаться по моим рукам и спине. Тело прошибает дрожь удовольствия, когда она шепчет, обжигая кожу:

— Артём… — впервые называет по имени, и я уже от этого тихого шелеста взорваться готов.

Башню сносит окончательно, и я, растеряв остатки самообладания, с силой вжимаюсь твёрдым членом ей в живот, отчего Миронова в испуге дёргается назад, но я лишь крепче припечатываю к себе. Ползу губами по шее, прикусываю подбородок, опаляя рваными выдохами розовые губы. Снова делаю движение бёдрами, словно это поможет избавиться от бешеного сексуального желания, которое она во мне вызывает. Только, блядь, она.

Да, я трахаю всех подряд, но никто из одноразок не может утолить голод, который пробудила эта маленькая зеленоглазая ведьма. Я, блядь, на диете. Питаюсь макаронами, когда рядом маячит такой желанный стейк.

Ещё поступательное движение, и она вскрикивает и упирается ладонями мне в грудь.

Так, стоп, сука! Пока она с визгами не сбежала.

Упираюсь своим лбом в её и неровно дышу, ловя ртом её сбивчивое дыхание.

— Открой глаза, Настя, — шепчу, потому что голос не слушается, — посмотри на меня. Пожалуйста, маленькая.

Её веки распахиваются, но я всё равно оказываюсь не готов к тому, что происходит в следующий момент. Между нами бьёт молния, от которой волоски по всему телу становятся дыбом. Меня бросает в жар, будто я сдох и попал прямиком на адскую сковородку. Сердце заходится так, что я буквально слышу, как трещат под его напором кости. В уши не попадает ни единого звука, кроме нашего тяжёлого дыхания.

— Маленькая… Моя маленькая… — выдыхаю как молитву. — Девочка моя… Идеальная. Как меня от тебя ведёт.

На периферии сознания понимаю, что выдаю лишнее, но ни одной мышце в своём теле я сейчас не хозяин, в том числе языку.

— Северов… — всхлипывает, и я тут же напрягаюсь, хотя, казалось, дальше некуда. — Артём…

— Я хочу тебя поцеловать. — не знаю, на хрена выдаю и без того очевидную информацию, но когда по её телу пролетает волна дрожи, добавляю. — Сейчас.

Скользнувший между её губ язычок срабатывает похлеще любого приглашения.

Настя закрывает глаза и делает глубокий вдох, будто готовится к погружению.

Припечатываю своим ртом её губы и, тут по воздуху разлетается самая мозговзрывающая музыка на свете.

Нет, песня может и нормальная, но как же не вовремя взрывается её телефон.

Девчонка отпрыгивает от меня с такой скоростью, что даже остановить не успеваю. Нас обоих конкретно так колбасит.

Миронова дрожащими пальцами достаёт из сумки мобилу и отвечает на звонок:

— Да, Кирилл.

Блядь! Сука! Вашу ж мать! Пиздец полнейший!

Мои внутренности разрывает на кровавые ошмётки. Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что снова начинает сочиться кровь, бордовыми каплями оседая на плитке бассейна.

Да что там руки?! Вся душа покрывается кровоточащими ранами, а мотор превращается в кровавое месиво.

Ведьма смотрит на меня перепуганными глазами и беззвучно шепчет:

— Прости.

Простить, блядь?

— Беги к женишку, пока не поздно, идеальная девочка. — выплёвываю злым хрипом и сваливаю в темноту.

Если бы я знала, чем закончится этот день, то записала бы на флешку и постоянно проживала его сначала

— Да, Кирилл. — выдаю сдавленный писк, потому что в горле становится непроталкиваемый ком из обиды и разочарования.

"Я хочу тебя поцеловать…"

Если бы он только знал, как я этого хотела.

"Сейчас…"

Заткнись уже и целуй.

Если бы Север не прижимал меня к себе так крепко, то я наверняка свалилась бы на землю, потому что все мышцы атрофировались, а тело предательски дрожало. Колени подгибались. Его дыхание жгло кожу. Взгляд парализовал сердцебиение. Хриплый шёпот вывернул наизнанку душу.

Поцеловать? Да, я хотела больше, чем чёртов поцелуй! Сорвать с нас обоих одежду и прижаться кожа к коже. Почувствовать жар его накачанного тела. Пройтись пальцами по обнажённой груди. Узнать все рельефы его мышц. Обвести кончиками пальцев кубики пресса.

Его прикосновения как жизненная необходимость. Не знаю, как далеко всё это могло зайти, если бы не звонок.

— Где ты? — раздаётся в трубке недовольный голос.

Я бы не смогла остановить Артёма, даже если бы захотела.

— Прости. — решаюсь, наконец, поднять на Северова глаза.

"Пошла ты" — отвечают его.

— Настя?! — голос на том конце становится громче.

— Беги к женишку, пока не поздно, идеальная девочка. — бросает Север и уходит.

Слёзы наворачиваются на глаза, пока силуэт Артёма не начинает расплываться и вовсе растворяется в темноте. Закусываю нижнюю губу до металлического привкуса во рту. Проталкиваю в лёгкие воздух, но, кажется, он пропитался ароматом кофе, табака и корицы.

— Настя! Ты чего молчишь?! — уже кричит Кирилл. — Где ты? Ещё на вечеринке? Если нет, то скажи где, и я заберу тебя. Не молчи, Настя.

— Нет, я не на вечеринке. — выпаливаю ровным, но скрипящим голосом, сдерживая слёзы обиды. — И никуда приезжать не надо. Я же сказала, что не хочу тебя видеть.

— Заканчивай этот детский сад, Настя!

Постоянно называть человека по имени — это такая психологическая фишка. Мера давления. Но ко всем таким "штукам" у меня давно иммунитет.

— Я всё сказала, Кирилл, — я тоже умею манипулировать, учителя у меня отличные, — не надо никуда приезжать. И забирать меня не надо. Оставь меня в покое, Кирилл. Я хочу побыть одна. Что тебе не ясно?

— Послушай, Настя…

Сбрасываю звонок и зажимаю кнопку блокировки, пока экран не гаснет окончательно.

Хватит! Наслушалась!

Разворачиваюсь и падаю коленями на прохладную плитку. Разговор с Киром отнимает последние силы. Вглядываюсь в своё отражение в прозрачной воде. Слёзы снова стекают по щекам, оставляя выжженные дорожки, словно кислота.

Сегодня странный день? А ведь он ещё даже не закончился.

Снова слышу хриплый шёпот и срывающееся дыхание.

"Маленькая, моя маленькая…"

Жених никогда меня так не называл. Только по имени. Каждый раз казалось, что стоит снова его услышать, и меня стошнит. Никаких нежностей. Ласковые слова — это про любовь. А у нас что? Холодный расчёт!

"Моя идеальная девочка…"

Впервые за всё время нашего знакомства это не прозвучало как оскорбление, скорее наоборот. Перестаю сдерживать всхлипы.

"Как меня от тебя ведёт…"

В этот момент я чувствовала себя самой желанной на свете. Не как что-то само собой разумеющееся, а словно я самый желанный приз, которого очень долго и упорно добивались.

А что теперь? Сижу и превращаю воду в бассейне в морскую. Даю себе ещё минуту.

Один, два, три, четыре…

Слёзы выжигают веки, плавят глазные яблоки и оставляют ожоги на щеках.

Пятнадцать, шестнадцать…

Рыдания разрывают сердце и душу и вырываются наружу отчаянными всхлипами.

Тридцать три, тридцать четыре…

Сжимаю руки в кулаки до побеления костяшек и кровавых полумесяцев на ладонях.

Сорок семь, сорок восемь…

С трудом набираю в лёгкие воздух, заставляя их его вентилировать.

Пятьдесят четыре, пятьдесят пять…

Тыльной стороной ладоней вытираю солёные капли и размазываю тушь.

Пятьдесят девять…

Неимоверными усилиями поднимаю размякшее тело, упираясь ладонями в край бассейна.

Шестьдесят…

Стираю последние капли. Делаю глубокий вдох. Стягиваю резинку с волос, позволяя им водопадом рассыпаться до поясницы, и, гордо вскинув голову, шагаю вслед за Северовым в темноту, навстречу неизвестности.

— Настя, где ты пропадала? — бурчит Вика, не оборачиваясь, когда я кладу ладонь ей на плечо и прошу пойти со мной.

Но, обернувшись, снова роняет челюсть до пола. Так же, как и все остальные, когда я зашла в душное помещение.

Ну конечно…

Никто не ожидал увидеть идеалочку из академии в костюме развратной шлюхи.

— Ааааааа-хрееее-неть! Что это с тобой? Кто ты такая и куда дела нашу идеальную девочку? Где моя подруга? — бомбит она, округляя глаза.

— Пойдём отсюда и поговорим, — говорю со смешком, — пока ты себе невесть чего не напридумывала, как и все.

Молча делаю разворот на каблуках и застываю, так ни шагу и не ступив. Северов сидит у бара и заливает одну рюмку, судя по прозрачности водки, за другой. Рядом с ним Антон Арипов что-то настойчиво втирает и дёргает руку друга с поднесённой ко рту стопкой, отчего жидкость из неё проливается на импровизированную барную стойку.

— Отъебись, сказал! — разрывает басы голос Артёма и замирает у меня в ушах.

Антон поворачивается в нашу сторону и громко присвистывает. Через накладывающиеся друг на друга слои музыки я не слышу его слов, но по губам, кажется, читаю: ну нихуя ж себе!

Север поворачивает голову до тех пор, пока мы не сталкиваемся глазами, и тут мне реально становится страшно. Даже несмотря на то, что нас разделяет метров пять расстояния и пара десятков разгорячённых студентов, в его потемневшем, практически чёрном взгляде я считываю крайнюю степень бешенства. По телу пробегает ледяной озноб и сковывает мышцы, но даже сейчас я не могу оторвать от него взгляд.

Белые, всегда в лёгком хаосе волосы сейчас выглядят так, словно в них раз за разом запускали пальцы. Бирюзовая радужка почти полностью скрыта за чёрным туманом зрачков. Он смотрит с каким-то странным прищуром, а его губы искривляет звериный оскал.

Инстинкт самосохранения заставляет меня сорваться с места, когда он начинает медленно сползать со стула с кошачьей грацией. Вот только этот кот отнюдь не ручной и мурчит, только когда удовлетворит аппетит. А однозначный взгляд не оставляет мне ни единого шанса.

Со скоростью взбесившейся антилопы взлетаю наверх и, врываясь в первую попавшуюся дверь, с гулким стуком запираю её. Благо, комната пуста. Сползаю спиной по холодной деревяшке, жадно хватая ртом воздух. Закрываю глаза в попытке унять бешеное сердцебиение и выровнять срывающееся дыхание. Громоподобный стук заставляет меня подпрыгнуть. Глаза начинают метаться по комнате в поисках путей отхода.

— Насть, ты тут? — доносится из-за двери Викин голос. Видимо я так шумно выдыхаю, что она меня слышит и входит. — Ты чего сорвалась, словно за тобой тысяча чертей гонится?

— Всего один, — выдаю с истерическим смешком, — но очень злой.

— Кто? — нет, ну она сейчас серьёзно? — Кир?

Начинаю ржать. Не смеяться, а именно дико ржать, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Видимо, это нервное, потому что успокоиться мне удаётся далеко не сразу. Но как только в лёгкие наконец добирается кислород, затыкаюсь.

— Северов. — слово отдаётся эхом, во внезапно повисшей, словно звенящей, тишине. А может, мне так кажется после оглушающего приступа смеха?

— Что он сделал? — выпаливает подруга.

Кажется, мой внешний вид её больше не удивляет.

— Хм, дай-ка подумать, — растягиваю слова, прикладывая палец к подбородку и поднимая взгляд в потолок, — пообщался с моим женихом. Раз. Увидел, как я из-за него плачу. Это два. Получил под дых. Дважды. Это три. Зажал меня у бассейна. Четыре. Сказал, что хочет поцеловать, упираясь членом мне в живот. Пять. И почти сделал это. Шесть. Ну, вроде всё.

— И это всё Север? — задаёт наитупейший вопрос на свете, от которого я снова захожусь истерическим хохотом.

Кто-нибудь, вызовите психушку, мне срочно нужно успокоительное и мягкие стены.

— Сиди здесь, сейчас вернусь. — кричит Заболоцкая на ходу, хлопая дверью.

Я и не смогла бы никуда пойти, потому что приступы неконтролируемого смеха накатывают на меня волнами. К тому моменту, как возвращается Вика, болит уже не только живот, но и лёгкие. Она суёт мне в руку пластиковый стакан с какой-то жидкостью и приказывает:

— Пей!

Без лишних вопросов выливаю в горло всё его содержимое и тут же начинаю давиться, разбрызгивая капли пойла и слёзы.

— Что там было? — с трудом хриплю, продолжая кашлять.

— Сок с водкой. — разрезает так спокойно, будто воды принесла.

— Ты свихнулась? — прорезавшийся голос сразу берёт повышенные. — Я же не пью!

— Не пьёшь. — подтверждает спокойно. — А ещё не одеваешься, как…

— Шлюха? — подсказываю участливо.

— Как будто тебе стоп-кран сорвало. Что происходит, Настя?

— Видимо, не только стоп-кран, но ещё и крышу. — развожу руками.

— Это всё из-за Северова? — её голос звучит спокойно, хотя ей не удаётся скрыть сквозящее напряжение. — Из-за него ты так оделась? Чтобы заметил? Или сразу свихнулся? — не выдерживая, выдаёт улыбку.

— Театр для одного актёра. — улыбаюсь в ответ. Внутри отчего-то становится тепло, и вся эта ситуация уже не кажется такой страшной. — Типа пофигу на всех, и на него в том числе. Сама говорила. Помнишь?

— А вот теперь с самого начала и по порядку.

Спустя минут двадцать заканчиваю рассказ и поднимаю голову от ковра, который с таким увлечением на протяжении всего повествования разглядывала. Отчего-то было страшно смотреть подруге в глаза. Всё ждала, что она осудит. Особенно, когда дошла до того момента, где не только говорила о том, что чувствовала, пока Артём меня обнимал, но и том, чего хотела. Слова лились из меня неконтролируемым потоком, а сейчас совсем не по себе стало.

— Ну ни хрена ж себе! — ошарашенным голосом шелестит Заболоцкая. — Охренеть не встать!

Только сейчас смотрю на неё и тут же прыскаю со смеху. Она выглядит так, словно у неё глаза сейчас из орбит вывалятся.

— Осуждаешь? — задаю мучающий вопрос.

— В своём уме, дура? Я за тебя рада! Нет, не так! Я тобой горжусь! Наконец ты перестала прятаться и вытащила голову из задницы, в которую тебя запихнули твои предки-диктаторы. Этот успех надо закрепить! — подскакивает на ноги и хватает сумочку. — Так, что тут у нас? Блин, только помада с собой.

Молча открываю свою и вываливаю набор косметики, прихваченный из дома.

— Вот теперь другое дело. — принимается за мой макияж. А я молюсь, чтобы она не переборщила. — Сейчас сделаем из тебя красотку. У Северова челюсть отвалится. Весь пол слюнями затопит. Ну, не то чтобы он и раньше их на тебя не пускал, но сейчас… К такому наряду нужен соответствующий макияж.

— Только клоуна из меня не сделай, — смеюсь, — а то знаю я тебя.

— Расслабься. Немного подводки. Таааак, здесь затемним. Растушуем. Карандаш. Закати глаза вверх. Вот так. Умница. Помада и… Готово! — радостно хлопает в ладоши и отступает на шаг.

С трудом заставляю себя взглянуть в зеркало и застываю. Мне реально нравится то, что я там вижу. Да, тёмные глаза с аккуратными широкими стрелками и красная помада делают меня на пару лет старше, но, надеюсь, результат того стоит.

— Офигеть! — всё, что мне удаётся выдавить.

— Не нравится? — тут же расстраивается подруга.

— Ещё как нравится! Ты — богиня! — хватаю её за руки и улыбаюсь.

Она смеётся в ответ, а потом вдруг становится серьёзной.

— Насть, а ты сама чего хочешь? — спрашивает очень тихо.

— Его, Вик. — говорю так же шёпотом и почему-то представляю ЕГО лицо за закрытыми веками, якобы сама для себя уточняю. — Всегда хотела только его, Артёма Северова, но слишком боялась даже себе в этом признаться.

— Ну так иди и бери!

У нас есть только сегодня. Плевать на завтра! Сегодня будем МЫ!

Уверенной походкой спускаюсь по лестнице, глазами выискивая беловолосую макушку. Труда это не составляет, потому что Северов как минимум на пол головы возвышается над остальными, не говоря уже о цвете.

Такое чувство, что за несчастные полчаса, что мы с Заболоцкой провели в закрытой комнате, в которую, кстати, минимум раз пять ломились парочки, градус веселья накалился до предела. Полуголые студенты трутся на танцполе, пьют до потери сознания и зажимаются по всем возможным углам, из которых раздаются недвусмысленные звуки.

Раньше я бы от такого грохнулась в обморок, как-никак воспитание у меня приличное, но сегодня всё иначе. Я другая.

Наконец цепляюсь взглядом за свою цель и тут же замираю на полушаге. Из лёгких с хрипом вылетает весь воздух, когда я вижу, как МОЙ Артём зажимает на диване Волчинскую.

Свою фамилию эта тварь оправдывает на сто процентов. Каждый день прям волчица на охоте, и сегодня она поймала самую желанную для всех дичь. МОЮ дичь.

Да, МОЙ! И плевать, что это не так.

Соляная кислота начинает выжигать веки, и я крепко зажмуриваюсь, чтобы не испортить макияж, над которым Вика так трудилась. И не только из-за этого. Больше я не заплачу. Никаких эмоций на публику.

"Летящей" походкой спускаюсь вниз и, проталкиваясь между потными телами, врываюсь в самое сердце тусы. Плавно раскачиваю бёдрами из стороны в сторону. Выгибаю спину. Поднимаю руки вверх, а потом медленно скольжу по телу вниз.

Как там мама говорила? Только шеста не хватает? А ведь реально не хватает. Сейчас я готова на всё.

Я точно сошла с ума…

Бросаю короткий взгляд на диван: Карина сидит сверху на Северове и плавно покачивает бёдрами. Трётся своим "четвёртым" о его грудную клетку. Нагибается ниже и что-то шепчет. Отлепляю глаза и направляюсь в сторону бара.

— Что выпьешь, красотка? — улыбается нанятый на вечеринку бармен. Понимаю, что это его работа, но не могу не ответить улыбкой на комплимент.

— Что-нибудь покрепче, но чтобы глаза на лоб не лезли. — выдаю со смешком, стараясь заглушить внутреннего монстра, которому внезапно захотелось крови Волчинской.

— Водку с соком? Или послабее что? Может маргариту или пина-коладу? Мохито?

Бросаю взгляд на то, как шлюха-Карина проходится языком по шее Артёма. Именно в том месте, где я его поцеловала. И пусть громко сказано, скорее губами скользнула, но для меня это важно.

— Водку, — буркаю угрюмо, — без сока.

— Ну, тогда точно глаза на лоб. — смеётся парень за стойкой.

— Похеру! — гаркаю яростно.

Видимо, мой тон действует на парня, как удар хлыста, потому что улыбка слетает с его лица, и он молча ставит передо мной стопку и стакан с соком.

— Пить-то умеешь? — спрашивает, когда я уже подношу тару к губам, готовясь отхлебнуть. Думаю, на моём лице всё написано, потому что он начинает объяснять. — Залпом опрокидываешь прямо в горло. Не держи на языке.

Кстати, о языках…

Глаза сами ползут через толпу и зависают на движениях Волчинской, медленно дёргающей задницей вверх-вниз.

"Некоторые сексом прямо на людях занимаются…" — врываются в сознание слова, сказанные Викой днём.

Неужели они… Они… Нет! Не может быть! Только не после того, что между нами было. Он не может так… так… со мной…

Спотыкаюсь о собственные мысли и рывком опрокидываю содержимое стопки внутрь. Алкоголь жидким огнём протекает по горлу и согревает заледеневшее нутро. И я тут же начинаю кашлять. Недолго.

— Повтори, — сиплю, потому что першение в горле не проходит.

— Хоть запей. Хуже потом будет. — рассоветовался парень. Но я его почти не слышу. Все радары настроены на происходящее на кожаной обивке дивана. — Он того не стоит. Никто не стоит. — прослеживает за моими глазами.

— Повтори! — перехожу на крик.

Лучше злиться, чем плакать.

В этот момент музыка замолкает, и мой голос эхом разлетается по залу, приковывая всё внимание к моей персоне.

Похер.

Хватаю рюмку и заливаю внутрь.

Помогает? Если бы.

Залпом осушаю стакан сока и встречаюсь затуманенным взглядом с Северовым. Вот теперь меня прошибает.

Пусть трахает эту Карину! Или ту рыжую, которая жалась к нему, когда мы пришли. Или… Или…

— Меня? — участливо подсказывают захмелевшие тараканы в моём мозгу.

Да кого угодно! — обрубаю мысленно.

Комнату снова заполняет музыка, а басы разрывают мой череп.

Похрену.

Заплетающимися ногами продвигаюсь на танцпол, двигая телом в такт музыке.

"И даже танцы тебя хотят. Танцы тебя хотят…" — льётся из колонок.

Танцы, может, и хотят, — думаю, скользя руками по коротким шортам и ягодицам, — но вот он не хочет.

"Эти красивые глаза говорят: да. От алкоголя в голове у тебя бардак…"

Бардак? Да там такой хаос, что мама не горюй.

Чьи-то руки ложатся сверху на мои и ползут по моему телу.

Плевать.

Даже не оборачиваюсь и продолжаю двигать под биты. Чьё-то тело прижимается сзади. Чужие ладони шарят от талии вверх-вниз. Облапывают бёдра, ягодицы. Опять вверх, сжимают грудь.

— Уйдём отсюда? — дышит алкоголем мне в ухо незнакомый голос.

Уйдём? Да, уйдём. Мне срочно надо на воздух, потому что все люди вместе с комнатой вдруг начинают вращаться, и я кладу пальцы в ладонь, позволяя увести меня, сама я, кажется, и шага сделать не смогу.

Смотрю на лестницу, по которой мне предстоит подняться, и только сейчас понимаю, что что-то не так. Мы не на улицу идём. А мне так туда надо.

— Мне на воздух н-надо. — лепечу заплетающимся языком. — П-пож-жалуйста, отведи м-меня на улицу.

— Сейчас я отведу тебя куда надо. — рычит парень и, притискивая меня к перилам, прижимается ртом к моим губам.

Меня начинает тошнить. Земля уходит из-под ног, когда он просовывает свой слюнявый язык мне в рот. Чувствую, как сознание начинает уплывать. Рот наполняется желчью. Давление на тело становится запредельным. И вдруг всё заканчивается. Тяжесть исчезает вместе языком и тошнотворным дыханием. Едва удаётся сделать вдох, как кто-то резко хватает меня руку и рывком отрывает от перил, к которым я, казалось, приросла. Поднимаю глаза вверх до тех пор, пока не сталкиваюсь с взбешёнными глазами Артёма.

— Ну и какого хуя ты, блядь, творишь?! — его голос вибрациями проходит по моему размякшему телу.

— Я… я… — не могу выдавить ни слова.

— Головка от хуя, Настя! — рычит на весь зал.

— Я д-думала он отведёт меня подышать. — с трудом выталкиваю оправдание.

— Как можно быть такой конченной дурой? — его слова больно бьют по нервам, заставляя сердце болезненно сжиматься. — Тебе, блядь, лет сколько? Пять? Или между ног так свербит, что похую кто чесать будет? Не женишок, так он? Или я? Передо мной тоже ноги раздвинула бы? Прямо возле бассейна?

Не знаю, как это работает, но его слова разом вспарывают мне внутренности. Опьянение вдруг улетучивается, и в игру вступает ярость. Дикая, неконтролируемая, красной пеленой заволакивающая взгляд.

Мой монстр вышел поиграть.

Первое желание в протрезвевшем мозгу — ударить. Второе — добить. Считает меня шалавой? Отлично! Будет ему шалава.

Выдираю руку из его захвата и тут же обхватываю за шею. Прижимаюсь всем телом. По моему бежит дрожь. Ртом почти касаюсь его губ.

— А ты хотел бы этого? — шепчу, переползая к шее. — И прямо сейчас хочешь? — толкаюсь животом ему в пах и получаю ответ вместе с тихим рычанием.

— Не играй со мной, Настя. Пока я тебя не трахнул, — хрипит в ответ, но я лишь сильнее вбиваюсь в его тело. — или не убил.

— Знаю, что хочешь. Всегда хотел, Северов. С первого дня. — не знаю откуда во мне это знание берётся.

— Да, сука, блядь, хотел. — выдыхает так, словно слова даются ему с трудом.

Руки опускаются мне на талию, соскальзывают ниже. Стискивают ягодицы.

— Хочешь? — ещё толчок.

Снова сливаемся дыханием.

— Хватит, блядь!

— Ну так запомни, Северов, — шёпотом ласкаю его губы, — ТЫ этого, — качаю бёдрами, — никогда не получишь!

И кусаю его за губу. До крови.

Вылетаю на улицу с такой скоростью, которую только гоночные болиды разогнать способны.

Что я творю? Мать вашу. Вашу мать! Вашу, сука, мать. Блин! Блин! Блин! Блин! Что на меня нашло?

Бегу, не разбирая дороги. Голова снова начинает кружиться. Перед глазами маячат ворота, за которыми дежурят такси. На таких вечеринках часто подстраховываются. И тут моя спина впечатывается в стену.

Мне не надо оборачиваться, чтобы знать, насколько он в бешенстве. Руки с силой давят мне на живот, вжимая в твёрдый, как камень, пресс. Сердце Северова больно колошматит по рёбрам со спины, в то время как моё отчаянно старается свалить с другой стороны. Его дыхание рывками пробивает мне затылок, превращая и без того кашеобразный мозг в серый кисель.

— Хочешь поиграть? Ну так давай поиграем, идеальная девочка. — резким движением поворачивает меня лицом к себе и с гортанным рычанием впивается мне в рот.

Дыхание тут же улетучивается из лёгких, когда он начинает мять мои губы. От него пахнет алкоголем. А ещё кофе, табаком и корицей. Вдыхаю этот запах, и он оседает на лёгких обжигающим пеплом. Его язык скользит по губам, проталкиваясь внутрь, и натыкается на плотно сжатые зубы. Тогда Артём снова проходит языком, прикусывает нижнюю губу, тут же зализывает и, втягивая в рот, начинает эротично посасывать. Сердце делает ещё несколько ударов и замирает, когда он проделывает то же самое с верхней.

Никогда ещё мне не было так хорошо от поцелуя. В мои вены будто запустили лаву, которая яростным потоком распаляет огонь по всему телу. Внизу живота стягивается уже знакомый узел. Между бёдрами становится горячо и влажно, когда его пальцы лёгкими движениями начинают гладить спину, слегка касаясь. Одна рука проходится по шее, разгоняя электрические разряды по всем нервным окончаниям, и ложится на затылок. Он снова пробегает языком по стиснутым зубам.

— Впусти меня, — выдыхает мне в рот, — маленькая. Моя маленькая девочка…

И я впускаю. Со стоном разжимаю зубы, впуская его язык. Он не спешит. Исследует. Проходится по дёснам, нёбу, царапается об острые зубы. Наши дыхания смешиваются, становясь одним целым. Колени подгибаются, когда он, наконец, касается моего языка. Я бы наверняка упала, если бы Север не прижимал меня так крепко. Я забываю всё что раньше знала о поцелуях.

Мы сплетаемся, танцуем, гладим, изучаем. То слегка соприкасаясь, то взрываясь в яростном сражении. Ладонь сильнее давит на шею, вынуждая выше поднять голову и принять его глубже. Вторая рука сползает по спине, сжимает ягодицы, прожигая кожу и возвращается обратно. Прикасается к обнажённым лопаткам, по которым тут же расползаются мурашки.

— Моя девочка… Моя… Моя… — то ли рычит, то ли шепчет Северов, двигаясь губами по моей шее.

Клеймя. Оставляя ожоги. Слегка прикусывает горло и тут же проходится влажным языком. Его лёгкие работают на износ: так тяжело он дышит. Мои вообще забыли о своём назначении, качая только его запах.

— Артём! — вкладываю в его имя все свои чувства, эмоции и желания.

— Какая же ты сладкая. Хочу тебя. Блядь. Всю хочу. Прямо сейчас. Пиздец как хочу. — хрипит, снова забирая в плен мои губы.

Сжимает в руках шнуровку корсета, сильнее стягивая и без того стиснутые рёбра, лишая слабого дыхания. Перед глазами расползается темнота. Окутывает сознание.

— Пожалуйста, Артём… — отпускаю с этими словами последний выдох и проваливаюсь во тьму.

Если у нас всего одна ночь, то пусть она не заканчивается

Едва Миронова сваливает со своей подружайкой наверх, как я опрокидываю в себя шестую, за последние минут двадцать, рюмку водки. Наверное, стоит сказать Тохе спасибо, что тормознул, когда я уже поднимался за ними по лестнице. Иначе не избежать беды.

— Бля, да тормози ты уже, Тёмыч! — завывает Арипов старую песню. — Ну, нажрёшься ты до синих соплей и что дальше? Легче от этого кому станет? Тебе, блядь? Или ей?

— Ебальник завали, пока я тебя, сука, по паркету не размазал! — ору, чтобы заглушить остервенелый вой своего зверя. Мотор хуярит так, что не только кости в пыль перемалывает, но и всё человеческое, что во мне было. — Ты, блядь, видел, как она на меня посмотрела? Будто я её там изнасиловал!

— А как она смотреть на тебя должна была, после того как ты её у басика тискал? У неё жених, блядь, есть. Она замуж через месяц выходит! Ты два грёбанных года это дерьмо месил! А сейчас всё же допёрло, что для себя хочешь? Идеальную девочку? Ты её сломаешь на хрен! Что тогда останется? — выбивает приятель, сканируя моё лицо.

Набрасываю маску похуизма только потому, что не могу позволить ему увидеть всю херотень, что располасывает нутро. Вот только спасает слабо.

Тохины слова, пробивают грудак и попадают в цель. Прямо в сердце, которое раздаётся затяжным гулом и замирает. Единственное чего сейчас хочу, чтобы эта сраная мышца больше никогда не заводилась.

И она молчит. Долго.

Хватаюсь за новую стопку, которую подставил услужливый бармен, но "друг" вышибает её из рук. Смотрю как водяра растекается лужей по деревянной стойке и расползаюсь вместе с ней. Плыву по краям, теряя очертания похуистичной скотины. Было бы похуй, не сидел бы здесь, а добивался Насти всеми способами, потому что хочу её до скрежета в зубах, до звона в яйцах, до полного отупения. И, блядь, самое поганое, что это не голая похоть. Я её в своей жизни хочу. Не просто видеть, как она мелькает в коридорах или во дворе. Хочу быть там с ней. Обнимать, целовать, гладить шикарное тело. Хочу не просто слышать её отдалённый смех. Чтобы для меня смеялась. С этими своими мозговъебательными ямочками на щеках. Только для меня. Чтобы моей была. Чтобы я её после учёбы домой отвозил. Чтоб мне жаловалась на засранцев, которые обижают. Со мной радовалась достижениям и делила поражения. Но она этого не хочет.

"Она замуж через месяц выходит!"

— Бляяя… — утыкаюсь лбом в прохладное дерево и зарываюсь пальцами в волосы.

— Допёрло, наконец? — тычет мне в руки бутылку минералки Тоха. — Смирись, Артём, и отпусти её. Пусть своей жизнью живёт. Не порти девчонку.

— Может уже заткнёшься, профессор хренов? И без тебя тошно! — рычу, отпивая из бутылки.

Холодная жидкость растекается по горлу, но тут же шипит и испаряется, встречаясь с внутренним пожаром.

Так дерьмово мне не было уже очень давно.

Почему я, долбоёб последний, только цеплял её, стараясь вытащить из этого кокона устоев и правил вместо того, чтобы нормально подкатить, пока был шанс? Впрочем, ответ заключается в последнем вопросе: я — последний долбоёб. Всё ждал, не пойми чего. Пока сорвётся, откроется, выкажет хоть какую-то живую эмоцию. Молодец, блядь, дождался!

— Слушай, давай свалим с этой тухлой тусовки. И без неё хреново.

— Да уж, хуже быть не может. — сипло отзываюсь в ответ.

Голосовые связки срабатывают на разрыв, даже от этого слабого усилия что-то из себя выжать.

— Может. — буркает Арипов и кивает головой мне за плечо. — Волчинская на сто восемьдесят.

Сажусь вполоборота и смотрю на Карину. Высоченные шпильки. Платье, едва прикрывающее задницу, из которого, практически, вываливаются её силиконовые сиськи.

Закрываю глаза и отрубаю, к чертям, мозг.

— Слушай, Тох, ты только не тормози меня, ок? — выбиваю ровным тоном, поднимаясь на ноги. — Пойду к ней подкачу. Мне сейчас надо башку другим забить.

— Ага, и член в другую дырку. — ржёт этот урод. — Топай уже.

Нетрезвым шагом подхожу к девке, хватаю за талию и впечатываю в себя. Ноздри сразу улавливают сладкий запах духов, и меня начинает воротить, но сейчас мне это необходимо.

Без предисловий засовываю язык ей в рот, пока не успела развизжаться. Хватаю лапами за ягодицы и вжимаюсь членом. Она трётся об меня, как сука в течке, но видимо, повыёбываться важнее, потому что упирается руками мне в грудь и отталкивает.

— Северов, ты пьян! И вообще я же сказала, чтобы ты ко мне больше не приближался. К идеалке вон своей иди! — расходится Карина.

За эти слова она ещё ответит, но не сейчас.

— Заткнись уже, Волчинская! — грубо затыкаю и начинаю трахать языком её рот.

Тащу к ближайшему дивану, на котором сосётся какая-то парочка.

— Съебались на хуй! — буркаю, бросая косой взгляд.

— Отвали, урод! — раздаётся гонористый голос откуда-то снизу.

— Чё, блядь, сказало, дерьмо собачье? — хватаю пацана за грудки и поднимаю пока наши глаза не оказываются на одном уровне, а его ноги не начинают безвольно болтыхаться в воздухе.

— А, Север, это ты? Прости не узнал. Мы уходим уже. — бубнит, предпринимая попытку вырваться.

Отшвыриваю в сторону, где визжит его девка, и тяну свою на кожаную обивку. Толкаю и без лишней возни запускаю руку под платье. Она уже вся мокрая, но продолжает возмущаться.

— Не надо Артём. Не здесь. Столько людей. Увидят же.

— Тогда сверху садись. — буркаю приказным тоном и опускаюсь задницей на диван, раскидывая руки по спинке.

Недовольно поджимает губы, но всё же падает сверху, широко расставив ноги, отчего платье задирается по самое "не хочу".

Вот вам и "люди увидят". Шлюха и в Африке шлюха.

Елозит мокрой промежностью по паху, но легче ни черта не становится. Тянется к губам, но я отворачиваю морду. Весь этот слюнообменник не для меня. Только для разминки, а дальше пускай своими губёхами член обсасывают, а не в рот мне лезут.

Карина начинает активнее двигать бёдрами, в надежде получить разрядку. Расстёгивает мои джинсы, выпуская наружу налитый кровью член и скользит губами по шее. Высовывает язык и облизывает то же самое место, где прикасались губы моей идеальной девочки.

Такие мягкие, тёплые и несмелые. Будто она сама с собой боролась, сомневалась в правильности своих действий и того, что между нами происходило. Нет, ну не показалось же мне это. Между нами есть что-то. А что если она…

— Повтори! — голос эхом разносится по, мгновенно притихшей, комнате.

Волчинская уже направляет член в свою щель, когда я резко спихиваю её с себя. Подрываюсь с дивана, возвращая вздыбленную плоть обратно в тесноту трусов и, как последний осёл, замираю без движения. Долбанное сердце тут же ревёт на холостых, выбивая барабанную дробь по, и без того, расшатанным нервам. Смотрю как Настя заливает в горло какую-то дрянь и, нетрезвой походкой, направляется на середину танцпола.

— Скотина ты, Северов. Урод моральный! Тварина бездушная! — распаляется очухавшаяся Волчинская.

Даже не знаю, как умудряюсь ухватывать её монолог, потому что смотрю, как МОЯ девочка, начинает двигать под музыку телом. Мягко, плавно и пиздец как сексуально. Делаю шаг вперёд, но слышу за спиной шипение, больше похожее на змеиное:

— Думаешь она тебе даст? Идеалка-индивидуалка? Её хочешь трахать? Может на пару с женихом её отымеете? Учитывая то, как она на физ. подготовке исполняла, против точно не будет!

Глаза заливает кровью, и я хватаю эту разбушевавшуюся тварь за горло и, швыряя на диван, наваливаюсь сверху. Мозг отрубается к чертям. Предохранители летят один за другим. Лёгкие в бешеном ритме вентилируют воздух.

— Слушай меня внимательно, ты зарвавшаяся подстилка, — брызжу слюной, как взбеленившаяся псина, — если из твоего потасканного рта вылетит хоть одно поганое слово в её сторону, то я тебе шею голыми руками сверну и ни один папочка не поможет! Ты поняла меня? — девка кивает, выпучив в ужасе глаза, но мне похую. — Если ты, блядь, приблизишься к ней, — киваю в сторону танцпола, — ближе, чем на десять шагов, я тебя как скотину выпотрошу. Поняла? — говорю очень тихо, зная, что мой тон пугает похлеще дикого рёва.

Сильнее стискиваю пальцы на её глотке. Она трясётся и с трудом выдаёт ещё один кивок.

— Отлично. — подрываюсь на ноги и тут же забываю об этой шалаве.

Ищу глазами Настю, но на танцполе её нет. Паника накрывает сразу. Ничего не соображая, начинаю остервенело метаться по комнате, пока не выцепляю, как какой-то чёрт зажимает её пошатывающееся тело возле лестницы. То, что ей это противно замечаю сразу. Она упирается ладошками ему в грудь, в попытке оттолкнуть, но силы явно неравны. Не думайте, что если бы она этого хотела, то я поступил бы иначе. Я в любом случае эгоистичная сволочь.

В считанные мгновения оказываюсь за спиной этого уёбка и, оторвав его от дрожащей девчонки, с башки заряжаю ему в морду. Он шатается и оседает на пол. Второй удар пропускаю с ноги, сначала по рёбрам, а потом и по склонённой морде.

Лопающиеся в глазах капилляры, застилают взгляд красной пеленой. Слышу тихий вдох сбоку и временно забываю об этом ушлёпке. Эту суку я запомнил, потом разберусь. Хватаю Настю за руку и тяну к выходу. А она тупо стоит и смотрит потерянным взглядом.

— Ну и какого хуя ты, блядь, творишь? — вымещаю на ней злость, даже не стараясь сдержаться.

— Я…я… — лепечет дрожащим голосом.

— Головка от хуя, Настя! — рявкаю бешено.

Понимаю, что надо тормозить, но сука, не выходит.

Тормоза отказали. Крышу снесло к херам. Все предохранители перегорели. Поэтому выдаю такую дичь, от которой самому выть хочется, когда смотрю в её перепуганные зелёные глаза и на дрожащие губы. А в следующую секунду она вырывает руку, не успеваю перехватить, как Миронова бросается мне на шею и вжимаясь всем своим, идеально подходящим по моё, телом, шепчет прямо в рот:

— А ты хотел бы этого? — хрипит, обжигая губы хмельным дыханием. Чего, бля? Даже не успеваю сообразить, что это значит, как она продолжает. — И сейчас хочешь? — жмёт губы к коже на шее, под которой на разрыв пульсирует взбесившаяся вена.

Кровь разгоняется до космических скоростей. Непонятно на кой хрен ожившее сердце, долбит рёбра до хруста. Ведьма толкается животом мне пах. Член рвётся наружу так, что, кажется, ткань джинсов начинает трещать.

— Не играй со мной, Настя, пока я тебя не трахнул, — с трудом выдавливаю слова из сжавшегося горла, — или не убил.

Я уже реально на грани. Готов схватить её и как какой-то пещерный человек, утащить в своё логово.

— Знаю, что хочешь. Всегда хотел, Северов. С первого дня. — разрывает мой мозг тихим хрипом.

— Да, сука, блядь, хотел! — выписываю откровенно.

Башка полностью отключается от общей системы. Пиздец, как хотел. С первого, мать вашу, дня. С того самого момента, как впервые увидел эту чёртову ведьму в коридоре.

— Хочешь? — опять подаётся бёдрами вперёд и меня сносит.

Опускаю руки, которые до этого целомудренно держал на талии, на задницу. Вжимаюсь стальным телом, в поисках долгожданной разрядки. Не понимаю, как мне всё ещё удаётся тормозить себя.

— Хватит, блядь! — рявкаю в бешенстве.

— Ну так запомни, Северов, ты этого, — ведёт бёдрами, на которых лежат мои лапы, — никогда не получишь.

То, что происходит следом, выбивает меня из реальности, потому что Миронова вгрызается зубами в мою губу, почти прокусывая её насквозь и сваливает. А я тупо стою, прикасаясь пальцами к губам и в каком-то ступоре смотрю на то, как они окрашиваются в красный.

Кровь, сука! Эта бешеная стерва меня укусила.

В остервенении срываюсь с места и выбегая на улицу, ищу её глазами. В фокус ловлю сразу. Ведьма бежит к выходу так, будто за ней адские церберы гонятся.

Догоняю, не позволяя добраться до ворот. Хватаю руками за талию и дёргаю на себя. Она издаёт какой-то сдавленный писк и замирает. Зверь внутри рвёт и мечет.

— Хочешь поиграть? Ну так давай поиграем, идеальная девочка.

Одним движением разворачиваю и набрасываюсь на губы. Мну и кусаю. Но тут же зализываю причинённую боль. Не могу иначе. С ней не могу.

Какого хера так?!

Даю волю рукам, веду по напряжённой спине, тонкой талии, округлой заднице, аппетитным бёдрам.

Хочу её сожрать! Сорвать к чертям одежду, пробраться под кожу, забить собой её блондинистую голову и идеальное тело.

Проталкиваю язык внутрь и напарываюсь на стену из плотно сжатых зубов. Сбавляю напор. Веду руками вверх, касаюсь пальцами лопаток, ощущая как по её гладкой коже расползаются мурашки. Меня и самого ведёт так, что ноги дрожат.

Да! У меня, блядь, дрожат ноги и подгибаются колени, как у пятнадцатилетнего сопляка, который впервые до девичьих губ добрался. Это полный, мать вашу, аут.

— Впусти меня, маленькая. Моя маленькая девочка… — хриплю ей в рот, ненадолго прекращая терзать сладкие губы.

Бля, её запах стал моим наркотиком. Вставляет так, как ни один, даже самый чистый герыч. Провожу ещё одну атаку языком и, не встречая сопротивления, наконец, врываюсь внутрь. Первый порыв наброситься, как дикий зверь, но его я сдерживаю. Настя и так вся трясётся и не только от страха. Я это чувствую на каком-то интуитивном уровне. Медленно скольжу языком по ротовой полости, обвожу, слегка касаясь. Её ноги подкашиваются, когда сплетаемся, прижимаю крепче, даже не стараясь скрыть бешеного возбуждения, которое она во мне вызывает. Откровенно трусь напряжённым членом об её живот, облапывая всё податливое тело. Оно, как размягчённое масло, прогибается от самого лёгкого нажима.

Меня и самого колбасит, когда моя девочка робко отвечает на поцелуй, касаясь моего языка в ответ. Под кожей простреливают мелкие электрические импульсы, разряжая в меня всю обойму. Двигаю бёдрами снова и снова, как, сука, заведённый. Не могу остановиться.

Сосредотачиваюсь на поцелуе. Ложу руку ей на затылок и слегка давлю, вынуждая прогнуться сильнее, углубляю поцелуй. Проникаю глубже, движения языка становятся быстрее и резче. Вторую ладонь отрываю от ягодиц, непонятно откуда вдруг взявшейся силой воли, и сжимаю в кулак плотную ткань у неё на спине.

— Артём! — шепотом кричит мне в рот.

Сбавляю обороты. В её голосе слышится мольба.

Остановиться? Или продолжать?

Ещё немного убавляю нажим. Не хочу пугать бешенным напором.

Но уже через пару секунд башню срывает конкретно. Накрываю ртом её шею, вгрызаюсь и тут же обвожу языком.

— Какая же ты сладкая. Хочу тебя. Блядь… Всю хочу. Прямо сейчас. Пиздец как хочу. — выдаю с пугающей её откровенностью то, что кипит внутри адским варевом.

Впитываю её слабое срывающееся дыхание, загоняя его в свои лёгкие. Вместе с ароматом ванили и кокоса получается взрывная смесь, расползающаяся по всему организму, заражая органы.

— Пожалуйста, Артём… — хрипит и начинает сползать по моему напряжённому до предела телу.

Мозг сразу генерирует пошлые картины, как она становится на колени и вбирает в рот, готовый разорваться от одного прикосновения, член. Но её тело обмякает, и Настя падает в обморок. Какого?..

На автомате подхватываю ослабевшее тело руками и, присаживаясь на корточки, опускаю спиной на колени.

— Настя? — зову шёпотом.

Её дыхание слабое и срывающееся. Воздух входит в лёгкие короткими рывками и тут же вырывается обратно, словно не усваивается внутри.

Резко приподнимаю и дёргаю шнуровку на спине. В такой позе делать это неудобно и справляюсь я с трудом. Тонкие ленты трещат и рвутся под напором. Развожу ткань в стороны и Миронова, наконец, вдыхает полной грудью, которая, между прочим, всё ещё почти на половину виднеется из-под корсета. С трудом отрываю взгляд от манящих полушарий и, удобнее перехватив ослабевшую тушку, встаю на ноги. Теперь её дыхание хоть и слабое, но ровное.

И что мне теперь делать? Отнести обратно в дом? Ни хрена не лучший вариант. Везти в таком состоянии домой? Эту мысль отбрасываю быстрее первой. Слышал я рассказы о её предках.

Улыбаюсь, представляя их реакцию, когда я принесу их едва одетую дочь, в отключке, на руках.

Остаётся один вариант.

Размашистым шагом иду к припаркованному у ворот Гелику. Всё алкогольное опьянение практически полностью выветрилось, но я всё ещё пьян. Ей. Её запахом, вкусом, желанным телом и робким поцелуем, её сбивчивыми выдохами и тихими стонами. В штанах становится совсем тесно, пульсирующая плоть рвётся наружу и требует удовлетворения.

Что ж сегодня, видимо, рука мне в помощь, раз уж и с той рыжей, и с Волчинской, вышел облом, благодаря моей зеленоглазой ведьме.

Хотя кого я обманываю? Не хочу я их. Никого. Даже тупо физически, омерзение вызывают. А постоянный стояк — результат Настиных стараний.

Подходя к машине, приходится дико извернуться, стараясь одной рукой удержать Миронову, а второй вытащить из джинсов ключи. Выходит не очень. Ставлю ногу на подножку и опускаю СВОЮ девочку на колено, осторожно поддерживая спину. Наконец, удаётся нащупать в кармане брелок. Выуживаю его, одновременно снимая блокировку с тачки. Укладываю на переднее сидение и пристёгиваю. Для этого приходится нагнуться над ней и меня сразу же ведёт. Дурманящий запах врывается в нос, опускаясь в лёгкие густым облаком обволакивая, поглощая. Ослабленный корсет слегка сполз вниз, пока я её тащил к машине, оголяя ореолы вокруг сосков.

Приехали, блядь.

Залипаю на её грудь, будто никогда сисек не видел. Головой соображаю, но тупо продолжаю пялиться, как маньяк какой-то, ей Богу. Будто в помешательстве провожу пальцами вдоль кружева, касаясь чувствительной кожи, отчего по ней сразу же расползаются мурашки, несмотря на то, что Миронова лежит в отключке.

Она со всеми такая чувственная или только со мной? Блядь, хочу второй вариант. Требую, чтобы её тело так только на меня реагировало, на мои ласки отзывалось.

С трудом проталкиваю через сжавшуюся глотку воздух вместе с комом и выпрыгиваю из салона. Дрожащими, сука, пальцами вытаскиваю из пачки сигарету и подкурив, делаю сразу пару тяг, не выпуская дыма. Пока курю, постоянного поглядываю через плечо, раздумывая стоит ли воспользоваться моментом.

О чём я вообще, мать вашу, думаю? Я же не животное какое-то, чтобы набрасываться на девчонку в бессознанке. Ни с одной так не поступил бы, как бы херово не было в жизни, а с моей идеальной девочкой, так тем более.

Глушу в себе всё дерьмо, которое хлещет через край.

Почему она так на меня действует? Откуда эти мысли? Что за дикие желания?

Быстро запрыгиваю в джип и завожу мотор. Моё сердце ревёт похлеще подкапотного зверя, когда смотрю на безвольное тело на пассажирском сидении. Дёргаю с задней сидушки джинсовку и накрываю ей Миронову, от греха подальше.

С глаз долой из сердца вон.

Вот только каждый миллиметр её тела запечатлелся на внутренней стороне век.

— Пиздец просто! — рычу и выруливаю тачку на ночную трассу.

Эта ночь только началась, а я уже не знаю, как её пережить.

Как отпускать, если слева стучит по ней?

Открываю дверь заранее подготовленными ключами. Никогда не думал, что сорок пять килограммов могут быть такими тяжёлыми.

Уверенным шагом прохожу в спальню и опускаю Настю на кровать.

И зависаю. Снова.

Блядь, да что за херня со мной творится?

Стою и пожираю глазами стройное тело. Моя куртка сползла вместе с корсетом, и теперь её грудь почти полностью оказалась открытой моему голодному взгляду. Во рту опять собирается слюна, как будто я месяц не ел и сейчас добрался до лакомого кусочка.

Миронова стонет и мечется по кровати. Тряпки сползают ещё ниже.

— Пиздец, Настя, что ты со мной творишь? — хриплю сквозь сдавивший глотку спазм.

Сажусь на край кровати и освобождаю её от шмоток. Шансов вернуть элемент одежды на место у меня нет. Пробовал сделать это в машине. Ожидаемо ни черта не вышло, поэтому сейчас просто избавляюсь от этой сраной майки.

И опять замираю. Скольжу по ней взглядом. Жру. Облапываю глазами. От приоткрытых губ до низко сидящих шорт. На груди, естественно, задерживаюсь.

— Идеальная… — шепчу бессознательно и накрываю ладонью мягкое полушарие.

Мурашки мгновенно покрывают её кожу и ползут вниз, слежу за ними взглядом, пока они не исчезают внизу плоского живота под поясом. Обвожу пальцем сосок, который тут же твердеет и морщится.

— Да, блядь! — рычу сквозь зубы, когда в штанах появляется уже привычное давление.

Подрываюсь и на кой-то чёрт сдёргиваю с себя футболку.

И что дальше?

Смотрю на лежащее на кровати девичье тело и всеми силами подавляю желание наброситься на него. Быстро опускаюсь вниз, подкладываю ладонь под спину и натягиваю на неё только что стянутую футболку. И не понимаю на хрена я это сделал. Нет, ну то, что девчонку надо прикрыть, пока я на неё не накинулся, это однозначно. Но почему я одел на неё именно эту футболку, а не взял из шкафа чистую, для меня остаётся загадкой.

Башню срывает конкретно, когда девушка в моей постели снова издаёт тихий стон и что-то неразборчиво бормочет.

Приехали…

Торможу только мозгами, потому что тело само двигается к кровати.

— Пиздец! — выплёвываю и сваливаю в ванную.

Холодную воду выкручиваю на максимум. Стягиваю джинсы с боксерами и становлюсь под ледяные струи. Упираюсь головой в заледеневшее стекло и стараюсь выровнять срывающееся дыхание. Дышу тяжело и надрывно, с трудом вентилируя воздух. Обхватываю рукой член, сжимаю пальцы и начинаю дрочить.

Когда я в последний раз этим занимался? Лет в пятнадцать? С тех пор проблем с сексом у меня не было. Но вся соль в том, что я больше не хочу никого, кроме моей идеальной девочки.

Ускоряю темп, сильнее стискивая ладонь. Вижу её за закрытыми веками. Огромные, нереально зелёные глаза. Манящие губы. Полную грудь с задорно торчащими сосками.

Вдохи и выдохи становятся громче. К ним прибавляются стоны. Во рту появляется вкус нашего поцелуя. Чувствую, как её язык скользит по моему.

Выстреливаю и смотрю, как сперма стекает по поверхности душевой. Вздрагиваю то ли от холода, то ли от долгожданного облегчения. Даю себе ещё пару минут и выхожу. Натягиваю новые трусы и спортивные штаны. На негнущихся от холода ногах вхожу в спальню и тут же давлюсь слюнями.

— Да ты надо мной издеваешься? — выдаю задушено, до рези вцепившись глазами в тело, лежащее на простынях.

Футболка задралась по самую шею, опять представляя моему голодному взгляду небольшую грудь с острыми торчащими сосками. Видимо, одним "душем" я сегодня не обойдусь. Член снова дёргается, наливаясь кровью. Непонятно как оказываюсь возле кровати и тяну руку. Наблюдаю за своими действиями будто со стороны.

— Да твою же мать! — ругаясь, выписывая ещё несколько злобных матов и хватая край футболки, тяну её вниз, прикрывая тело.

Сам в ахере, откуда во мне берутся силы бороться с непрекращающимся соблазном. Такое впечатление, что она специально мне пробки выбивает. На всякий случай накрываю Миронову одеялом по самую шею и, делая шаг назад, осматриваю плод трудов своих. Недовольно поджимаю губы и закусываю слизистую, пока во рту снова не появляется металлический привкус крови. Возвращаюсь к постели и подталкиваю покрывало под Настю. Заматываю её, как в кокон.

Так-то лучше.

Удовлетворённый своей работой, выхожу на балкон, прихватив с собой телефон и сигареты с подоконника. Закуриваю и смотрю на мобилу: десяток пропущенных от Тохи. Похер. Не хочу сейчас говорить вообще ни с кем. Мысли неразорвавшимися снарядами мечутся по черепушке, а взгляд то и дело возвращается к кровати. Моя девочка лежит на спине, закутанная в одеяло, волосы разметались по подушке и стекают вниз золотым водопадом. Она такая красивая и невинная.

— Хм…Ха… Невинная… Как же. — непонятно хмыкаю.

Кажется, у меня вырабатывается бесящая привычка разговаривать с самим собой.

Сколько она там уже со своим зализышем?

Сжимаю руки в кулаки до хруста костей. Закрываю глаза и медленно через нос выдыхаю. Снова уталкиваюсь глазами в девушку на постели.

Ей очень идут распущенные волнистые пряди. И почему она вечно затягивает их в непонятные хвосты и тугие узлы? Интересно, она их завила или как это там называется?

Красная помада почти стёрлась под моими губами. Проще говоря, я её сожрал, потому что это не для неё. Не для моей идеальной девочки. Когда увидел Миронову с этими красными губищами, первым порывом было оттащить её в ванную, нагнуть над раковиной и смыть эту похабщину к чертям собачим.

Забиваю лёгкие густым никотиновым дымом, но даже после душа и второй сигареты её запах не выветривается. Он словно впитался в кожу, въелся в лёгкие.

Телефон оживает. Бросаю короткий взгляд на экран и с тяжёлым вздохом отвечаю.

— Ты куда свалил? — раздаётся в трубке Тохин голос.

— Заебало, — бросаю коротко, — тухляк там.

— Кажись, мы вместе собирались сливаться? — обиженно выписывает приятель. — А ты хуйни натворил и съебнул по-тихому?

— Какой ещё хуйни? Чё несёшь, блядь, Тоха? — начинаю закипать.

— Ты чего с Волчинской устроил? Она умчалась в соплях, рассыпаясь проклятиями.

— Да пох мне на шалаву эту, — выдыхаю устало, потому что напоминание о ней заставляет мой размякший мозг дорисовывать картинки, на которые мне не хочется смотреть. Вот вообще ни разу. Настя наверняка видела всё это блядство. Может и напилась из-за этого? И с тем уродом пошла? Вообще не понимаю, что между нами творится, — сама виновата. Нехер было меня выводить.

— Так, ладно. С ней всё ясно-понятно. Забили. — не успеваю обрадоваться быстрой сдаче Арипова, как он тут же добивает вопросом, от которого мотор взрывается лютым гулом. — А с идеалочкой нашей что?

— А что с ней? — выталкиваю типа похуй, затягиваясь никотином.

— Что? Да так, ничего. Просто видел, как ты её во дворе зажимал. — чешет ровно, а у меня за рёбрами уже на разрыв всё.

Сердце на кровавые ошмётки разлетается. Если Антон видел, то… Пиздец, короче.

— И чё с того? — выбиваю со спокойствием, до которого мне в реале ой как далеко.

— И чё? И чё, блядь?! Ебанулся совсем что ли?! Ты же обещал её не трогать! — срывается он.

— А тебе что? — спрашиваю, выпуская струйку дыма в застывший ночной воздух. — Это мои проблемы. И я тебе нихуя не обещал! — последнее предложение выдаю по слогам сквозь стиснутые до скрипа зубы.

Чувствую, как на скулах от напряжения начинают ходить желваки.

— Она с тобой? — рубит очередным вопросом.

Какая ему нахрен разница?

— Повторюсь. А тебе то что? Защитник сивых и убогих нашёлся что ли? — выбиваю ленивым тоном, чтобы не выдать всё то дерьмо, что топит внутри.

Выдыхаю. Лёгкие до отказа.

Так просто сказать: да, она сейчас лежит в моей постели. И раз и навсегда стереть её репутацию. Сломать образ идеальной девочки. Сделать её чуточку хуже, чтобы на её фоне самому не казаться последним ублюдком.

— Значит, с тобой. — убито хрипит приятель. — Добился таки. Вот только мои слова ты, как всегда, игноришь. Не ломай её. У неё скоро свадьба. Что будет дальше? Думаешь, она этого богатого и успешного Должанского бросит и к тебе побежит? Или трахнул и забыл? Перебесился?

— Не знаю, чего ты так за её репутацию беспокоишься, — высекаю, не стараясь скрыть иронию в голосе, за которой прячу отчаяние, вызванное его словами. Свадьба, блядь! Бесит даже слово это, — но можешь выдыхать. Она не со мной.

— Не с тобой? — повторяет эхом. — А где?

— Тупой вопрос. Мне, сука, откуда знать? Я её в такси усадил, дальше не мои проблемы. К женишку, наверное, помчалась.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Да что ты, блядь, от меня хочешь? Нихуя тебя понять не могу, Тоха! Мне что, её силой держать надо? Ну, поцеловал я её, не сдержался. Дальше что? Не собираюсь я эту идеальную девочку портить! И трогать больше не стану. Всё равно она так себе сосётся. Не зашло. — несу откровенную хрень, потому что я впервые в жизни хочу повторения поцелуя.

Всегда бесило это соплеразмазывание. А на её губы я как на наркоту подсел.

— Ну хоть мне-то не пизди! — рычит Антон.

— Ты прикалываешься что ли? Ты Миронову от меня защитить с какого-то хера хочешь? Или сам меня к ней толкаешь? — срываюсь в ответ.

— Сам не знаю. — задушено отвечает Арипов. — Вижу, что у тебя к ней серьёзно.

— Прикалываешься? — начинаю ржать в трубу. — Какой на хрен серьёзно?

На самом деле мне ни черта не смешно. Серьёзно? Не просто серьёзно. Всё намного хуже. Я помешался на этой девушке. И да, я, блядь, как самая эгоистичная скотина, хочу, чтобы она была моей. Не просто её тело, хотя и его так просто не получишь. Хочу сердце её. Чтобы одно на двоих стучало. Наверное, пора признаться, что я, как малолетний сопляк, влюбился в неё?

Влюбился? Я?

Артём Северов начал распускать розовые сопли и петь о любви? Да нихуя подобного!

Продолжаю врать себе.

Мышца за рёбрами долбится так, словно хочет свалить на хрен. Выгребаю из себя все эмоции, связанные с Настей за последние два года. Сегодняшние воспоминания. Утро в коридоре. Ситуацию на ринге и у раздевалок. Мотор грохотал так, что кости в пыль дробило, когда она меня послала. Вспоминаю, что чувствовал, когда смотрел на неё с зализышем на стоянке и после, когда вместе явились на вписку. Ревность. Дикую, неконтролируемую, застилающую глаза и отрубающую мозг ревность. Влюбился? Да, сука, по самые уши!

— Тёмыч, — прерывает поток моих мыслей и чувств голос Арипова, — реши, наконец, чего ты хочешь.

— Уже решил, Тоха. — бормочу в микрофон едва слышно. — Уже всё решил.

— Иииии? — тянет непонятно на хрена. Знает же, что отвечать не стану.

— Скоро узнаешь. — бросаю и отключаюсь, потому что в спальне раздаётся крик, грохот и дверь на балкон со свистом распахивается.

Передо мной вырастает предмет нашего с Тохой разговора. Очень злой. Глаза мечут молнии. Руки сжаты в кулаки до побелевших костяшек. Волосы в беспорядке разметались по плечам и спине. Грудь вздымается и опускается так, словно Миронова только что марафон пробежала. Но какая же она всё-таки красивая. Без всей это внешней мишуры. Настоящая. Живая…

— Куда ты меня притащил?! — визжит она.

— Домой? — услужливо подсказывая, тяну брови вверх. Мол, неужели не очевидно?

— Домой?! Ты притащил меня к себе домой?! — разрывает ночную тишину её крик. — Какого хрена, Северов?! Ты что творишь?! И где моя одежда? Ты что, раздел меня?! Ты!.. Ты!.. Да как ты мог? — заканчивает задушенным голосом и всхлипывает.

— Успокойся, маленькая. — шепчу тихо.

Хватая за руку, притягиваю Настю к себе, утыкаюсь носом в её волосы и тяну наркотический запах. Она такая маленькая, пиздец просто. Даже до подбородка мне не достаёт.

Ожидаю, что начнёт сопротивляться и продолжит кричать, но она только вздрагивает и замолкает, пряча лицо на моей груди. Какая-то странная эмоция топит меня изнутри. Разгоняет жидкий огонь по венам. Согревает нутро. Вынуждает сердце то колотиться о кости, то замирать, боясь создать лишний шум и разрушить своим стуком этот момент. Кладу ладонь ей на спину и мягко веду вниз от лопаток, торможу на копчике, когда девушка вздрагивает, и возвращаю обратно.

— Как ты мог? — снова выдаёт с тихим всхлипом. — Раздеть меня… Ты же видел… Господи…

— Что видел, Насть? — отбиваю так же тихо.

— Мою… мою…грудь! — выпаливает, и я буквально чувствую, как загораются её щёки на этом слове.

— Ну, грудь и грудь, что здесь такого? Я их много перевидал. На твою даже не смотрел. — смеюсь, касаясь губами волос. — Так что можешь расслабиться.

Но вместо этого она дёргается и отступает на пару шагов. Лицо действительной залито пунцовой краской. В зелёных глазах стоят непролитые слёзы.

Сердце сжимается до минимальных размеров, переставая качать кровь. И тут до меня доходит, что я чувствовал, когда обнимал Миронову. Нежность. Охренеть можно.

— Много перевидал… — отдаётся эхом. — Понятно.

Отворачивает голову и, подходя к кровати, берёт свою сумку. Достаёт телефон и что-то там клацает. Оказываюсь рядом раньше, чем успеваю сообразить, что делаю. Выхватываю телефон и смотрю в экран.

Приложение для вызова такси.

— Ты чего?.. — фразу закончить не удаётся, потому что Миронова выдирает у меня из рук мобилу и опять тычет пальцами в экран.

Выхватываю гаджет и швыряю на комод за своей спиной.

— Что ты делаешь? Верни телефон! — старается обойти меня сбоку, но я сдвигаюсь вместе с ней, не давая пройти. — Оставь меня в покое, Северов! — рычит мне в лицо, а сама едва не плачет.

— Ну ты чего, малыш? — опять тянусь к ней, намереваясь обнять, но она отскакивает от меня, как ужаленная, и опять отворачивается. Свет в комнате не горит, но в лунном свете успеваю увидеть скатившуюся слезу. Подхожу и обхватываю сзади за талию. — Почему ты плачешь, Настя? Маленькая моя… Что случилось? Расстроилась, что я увидел твою грудь? Или что не смотрел? — добавляю со смешком.

Зеленоглазая ведьма рывком поворачивается в моих руках, и мы сталкиваемся взглядами. Между нами снова двести двадцать прошибает.

Неужели так каждый раз будет?

— Ну и сволочь же ты, Север! — разрезает злобным рычанием. — Иди и на других пялься. Наверняка ведь не все ещё пересмотрел, что-то новенькое сто процентов найдёшь.

Смех замирает где-то в горле, когда я понимаю, на что именно она обиделась.

Ревнует? Да ну на хрен. Не может быть.

— А что, если я не хочу других? Говорил уже… — сиплю, с трудом проталкивая вязкие слова. — Что если я тебя хочу? Твои губы. Твои глаза. Твоё тело. Твою грудь.

— Хватит! — лупит меня кулачком по грудине. Получается слабо из-за того, что между нашими телами всего несколько сантиметров. — Перестань, Северов! Зачем ты так говоришь? — опять опускает глаза вниз.

— Потому что — это правда, Насть. Я хочу тебя. Давно уже. Только тебя. — выбиваю откровенно и сам от себе охереваю.

— Не говори так, Артём. — шепчет и подаётся вперёд.

Опять прячет лицо у меня между плечом и шеей. Её дыхание жжёт мне кожу. Чувствую, как по телу снова расползаются мурахи. И тону в нежности к этой девушке. Не думал, что всё ещё способен на такие чувства. Много лет назад убил в себе всё это дерьмо. Оказывается, нет. Просто оно сидело настолько глубоко внутри, что я даже не заметил.

Опять опускаю руки на её спину. Глажу без остановки.

— Как не говорить? Ты не веришь мне? — обхватываю пальцами её подбородок, вынуждая взглянуть на меня.

Опять прошибает. Видимо, всегда.

— Верить тебе? — отзывается эхом. — Не смеши меня! Пусть тебе лучше Волчинская верит. Или та рыжая! — вырывается из моего захвата.

Лицо отпускаю, но продолжаю прижимать дрожащее тело к своему торсу.

— Ревнуешь? — вопрос вырывается раньше, чем успеваю тормознуть.

— Ревную? Тебя!? Да ты с ума сошёл! Вообще больной что ли?! — опять переходит на крик.

Но её реакция даёт мне желанный ответ.

— Ревнуешь! — выдаю победно и, лишая возможности двигаться, впиваюсь в её губы.

Миронова задыхается, упираясь ладонями мне грудину. Но это сопротивление слишком слабое. Так же, как и сжатые зубы. Беру в плен её рот. Скольжу языком по губам, всасываю их в свою ротовую полость. Облизываю. Слегка прихватываю зубами. Она тихо стонет и так же, как на вечеринке, приоткрывает рот, сдаваясь. Тут же врываюсь внутрь. Её ладошки скользят вверх и обнимают меня за шею. Опять мурашки. Двусторонне.

Безумство, мать вашу!

Ещё несколько раз прохожу по нёбу и дёснам и только потом тянусь к её языку. Внутри растекаются тягучим горячим мёдом волны удовольствия.

Откуда эти сопли? Охуеть можно!

Настины пальцы путаются в моих волосах. Царапают шею и скребут кожу на затылке. Её язычок несмело касается моего. Желание достигает своего апогея. Я готов кончить от одного этого поцелуя. От неловких движений её языка и губ.

— Настя… Меня кроет…Пиздец…От тебя дико кроет… — выдавливаю ей в рот. — Маленькая моя…идеальная…моя…моя девочка… — выдыхаю, не отрываясь от неё.

Уцелевшей частью своего расплавленного мозга понимаю, что несу какой-то бред. Будто молюсь на неё, но сейчас мне насрать. Тыкаюсь в неё возбуждённой плотью и в ответ выпиваю ещё один тихий стон.

— Артём… Северов… — сипит, отстраняясь. — Не надо, Артём. Это неправильно…Я не могу…пожалуйста…не могу так….

Торможу, слегка отодвигаясь, чтобы иметь возможность взглянуть ей в глаза.

— Что неправильно, Насть? Этот поцелуй? Или то, что ты хочешь меня не меньше, чем я тебя? — с хрипом выдаю, как есть.

Потому что она хочет. Чувствую жар у неё между ног, а терпкий запах желания заполняет комнату.

— Всё, Артём! — кричит, сжимая кулаки. — Всё неправильно! Как ты не понимаешь? У меня свадьба скоро!

Меня словно ледяной водой окатывают, а потом несколько раз проходят битой по рёбрам. Сердце глохнет и замирает с протяжным визгом.

Отпускаю эту ведьму и сам отхожу назад, будто от ударов. Хотя её слова похлеще лупят. Упираюсь спиной в прохладное стекло балкона. Дыхание срывается у обоих. Мы жадно хватаем ртом воздух. Я давлюсь. Настя захлёбывается.

Хуже не бывает, да? Оказывается, бывает.

Внутренний зверь тихо скулит, забившись в самый тёмный угол.

Она берёт с комода телефон и опять вызывает такси. Рывок, и гаджет с размаху летит в стену.

— Это правильно, Настя! То, что происходит между нами, блядь, правильно! — ору, забив на соседей и на то, как девчонка трясётся.

— М-между н-нами? — выбивает зубами дробь.

— Да, блядь! Между нами, Миронова! Открой глаза! Увидь меня наконец!

— Кирилл… — задыхается шёпотом.

А меня от этого имени колошматит так, что хочется всё к хуям разнести. Стискиваю кулаки. От напряжения из разбитых в мясо костяшек опять начинает течь кровь.

— Какой на хрен Кирилл!? — ору, вцепившись пальцами в её плечи. — Ты не поехала с ним! Ты осталась! Со мной осталась! Ты дрожишь под моими руками! Сука! Ты отвечаешь на мои поцелуи! Ты течёшь от моих прикосновений! И что дальше?! Вернёшься к нему как ни в чём не бывало?! Или для тебя — это нормальная практика? Перепихнулась на стороне и под венец?!

Удар прилетает раньше, чем успеваю закончить. Перед расплывающимся взглядом появляется её заплаканное лицо, а мне словно по сердцу топором рубанули. Кровяка хлещет и топит. Захлёбываюсь и давлюсь ей вместе с внезапно загустевшим воздухом. В замешательстве прикладываю ладонь к горящей щеке и замираю.

— Не говори так! Не смей так говорить, Артём!!! Ты не имеешь на это права! Думаешь я этого хочу? Выходить за него? У меня выбора нет! Я должна! Слышишь меня?! Должна! — кричит Настя, пока её голос не срывается на громкие несдерживаемые рыдания.

— Должна… — повторяю эхом. В два шага пересекаю разделяющее нас пространство и обхватываю её руками. — Ты не хочешь быть его женой? Не любишь?

В ответ она лишь слегка качает головой и меня накрывает облегчением.

Она не любит его. Не любит!

— Тогда почему? — хрипло задаю вопрос, потому что голосовые связки вдруг отказываются слушать команды мозга.

— Родители… Я должна… Понимаешь? Должна! — вскрикивает в отчаянии.

— Нет, Насть, не должна, маленькая. Где здесь ты? Где, мать твою, во всём этом ты?!

— Мне лучше уехать. Домой надо. — пищит, пряча лицо.

— Я тебя отвезу. — обрубаю сипло.

Меня вдруг накрывает какая-то слабость. Нет сил сопротивляться. Бороться с её моральными устоями.

Как уничтожить то, что всю жизнь вбивали в голову? Преданность семье. Верность клятвам. Это пиздец как сложно. Сам через такую хрень себя протащил.

Но теперь у меня есть то, за что можно ухватиться. МОЯ идеальная девочка этого не хочет. Её выдают замуж против воли. Она сама вложила мне в руки оружие, и я готов ринуться в бой. У меня есть месяц, но этого достаточно, чтобы помочь моей ведьмочке сделать правильный выбор.

— Насть, — зову тихо, и она поднимает заплаканное лицо. Уже привычно ток по венам, — ты же понимаешь, что я не сдамся? Не теперь.

Она кивает и, поднимаясь на носочках, прикасается к моим губам.

Зелёный свет. Наконец, сука, зелёный. Выжимаю педаль в пол и с проскрёбом срываюсь с места. Вот теперь точно не отступлюсь!

Он ворвался в мой серый мир, снёс его до основания. И построил новый. Живой и яркий

В машине мы с Северовым едем в полной тишине. Не знаю, о чём думает он, а я постоянно проматываю в голове события сегодняшней ночи. Начиная с момента прихода на вечеринку и заканчивая тем, что выдала ему то, в чём даже самой себе боялась признаться.

Я не хочу выходить замуж за Кирилла! Но как теперь с этим жить? Не могу вот так, из-за пары поцелуев и взбесившегося сердца перечеркнуть два года отношений. Разочаровать родителей. Уничтожить свою репутацию. Я ведь даже не знаю, что происходит между мной и Севером.

"Это правильно, Настя! То, что происходит между нами, блядь, правильно!"

Я уже не знаю, что значит "правильно", а что нет.

Выйти замуж за сильного и уверенного мужчину, который два года был рядом? Быть идеальной девочкой для родителей, которые вложили в меня душу? Или послушать барахлящее сердце, которое сходит с ума рядом с парнем, постоянно старающимся разнести в дребезги мой "правильный" мир?

Сегодня ему это удалось. Я чувствую себя совсем потерянной. А ещё опустошённой. После того срыва у него в квартире.

На мне всё ещё его футболка: корсет безнадёжно испорчен его стараниями. Нагибаю голову и втягиваю пряный запах Северова. Такое чувство, что ткань всё ещё хранит его тепло.

Он ведь был в этой футболке на вписке! То есть она касалась его рельефного горячего тела, а потом он натянул её на меня? Боги…

Глубже зарываюсь носом в пахнущую им ткань и вбиваю в лёгкие аромат кофе, табака, корицы и чего-то ещё. Чего-то, чем может пахнуть только один человек на свете. Любимый человек.

Любимый?

Но как это могло произойти? Когда? Почему?

Оторвав взгляд от бокового окна, в которое смотрю с той секунды, как села в машину, перевожу его на Артёма. Он не отводит глаза от дороги. Можно было подумать, что он просто сосредоточен, если бы не играющие на скулах желваки и плотно стиснутые челюсти. Он с такой силой сжимает руль, что на разбитых костяшках появляются капли крови, стекают на руль и падают на коврик под его ногами. Будто в трансе, тяну руку и накрываю его пальцы. Он вздрагивает и, бросив на меня беглый взгляд, возвращает к ночной трассе.

— Артём… — зову едва слышно. Голос надрывается и глохнет.

— Что? — хрипит, не поворачивая головы.

— Твои руки… — давлю из себя слова, вдруг ставшие такими тяжёлыми и вязкими. Все внутренности сжимаются в один сплошной ком. Кажется, одно лишнее движение, неправильное слово и меня изнутри разорвёт на ошмётки. — Что произошло? Ты с кем-то подрался?

— Хуйня. — рубит уверенно. Косит на меня глаза, проходит по моей ладони на своей руке и добавляет: — Всё нормально. Забей.

— Но…

— Не надо, Настя. Не сейчас. — голос не повышает, но давит интонациями.

Тут же замолкаю, поворачиваю голову и начинаю следить, как сменяются пейзажи за окном.

Руку мне вернуть не удаётся, потому что парень придерживает её большим пальцем и слегка поглаживает. Не то, чтобы это захват, из которого невозможно вырваться. Вовсе нет.

Это плен, из которого не хочется сбегать.

По коже расползаются мурашки, приятно щекоча тело. Добираясь до спины, превращаются в мощные электрические разряды, заставляющие всё внутри пылать. Ком, в который свернулось моё нутро, начинает медленно рассасываться, возвращая возможность дышать.

Спальный район сменяется центром города, который в дневное время стоит в пробках и тонет в серой человеческой массе. Но в четыре утра по пути нам встречаются лишь редкие машины и несколько загулявшихся прохожих.

Опять кошу глаза на Северова. Кажется, он даже не моргает. Сканирует пространство перед капотом и поворачивается ко мне с лёгкой улыбкой на губах. Зависаю на этой улыбке, такой мягкой и даже нежной. Вспоминаю, как его губы целовали меня. Как язык хозяйничал у меня во рту. Как сильные руки прижимали, гладили, стискивали, ласкали. Дыхание сбивается, и мне начинает критически не хватать кислорода. Ловлю ртом воздух, который со свистом проваливается в лёгкие.

— Всё нормально? — спрашивает тихо. — Ты покраснела…

Любимый?

Родители всю мою жизнь внушали мне только правила, запреты, чувство долга и чести, делая из меня своё продолжение. Никаких чувств. Никаких лишних эмоций. Никакой любви. Преданность семье и амбициям.

— Всё норм, — шепчу задушено, голос отказывается слушаться, — просто немного душно.

Любимый? Знал бы он, от чего я покраснела. Какие мысли вертятся у меня в голове. Какие чувства топят внутри.

— Открой окно. Кнопка на двери. — и сам впускает прохладный ночной воздух в салон люксовой машины. — Лучше? Полегчало?

Любимый?

Я не могу контролировать мышцу за рёбрами. Не могу управлять дыханием, когда он рядом. Даже глаза живут своей жизнью, стоит Северу появиться в поле зрения. А моё тело и вовсе отказывается слушать сигналы мозга. Хотя и разум отключается от его близости.

Да! Любимый!

Ну какой смысл отрицать очевидное?

— Насть, — накрывает мою кисть, всё ещё лежащую на его руке, второй ладонью, — как ты? Всё хорошо? Может остановиться?

— Нет, не надо. Мне уже лучше. Спасибо. — пищу, отворачиваясь обратно к окну.

Город сменяется загородной трассой. Вместо высоток и неоновых вывесок за стеклом мелькают деревья и кусты, перемежающиеся с редкими полями.

Мурашки продолжают атаковать мою кожу. Глаза сами ползут в сторону водителя.

Ну какой же он всё-таки красивый.

Неужели у нас могло бы что-то получиться? Как это было бы? С ним. С человеком, которого любишь.

Рядом с Кириллом у меня никогда не было мурашек, не было электрических импульсов под кожей, огня в венах, бешённого сердцебиения до ровной линии пульса. Мои кости не превращались в вату. Колени не подгибались от прикосновения его губ. Мне никогда не хотелось растянуть момент перед прощанием. Ещё один поцелуй, взгляд, прикосновение, невесомая ласка и натужный вдох.

За окном быстро едущей машины появляются дома элитного частного сектора.

Мой дом…

Гелик тормозит, но парень не глушит мотор. Я продолжаю гипнотизировать ворота, в которые мне предстоит войти, в надежде, что они расплывутся так же, как и десятки мелькавших до этого. Но секунды идут, а ничего не меняется. Машина не двигается, родительский дом не исчезает за горизонтом. Артём сжимает мою руку, переворачивает ладонью вверх, пропуская свои пальцы между моими, сплетает. Силой воли заставляю себя отвернуться от окна и протолкнуть застрявший в горле ком. Смотрю на наши сцепленные руки и поднимаю глаза вверх, пока не встречаюсь с его. Проваливаюсь в свой личный бирюзовый омут.

— Артём… — всхлипываю, не в силах больше ничего произнести.

Он наклонятся, тянет меня к себе, утыкается носом в волосы. Дышит рвано, натужно.

— Знаю… — толкает неоднозначно, но я понимаю. — Знаю, маленькая. Я тоже не хочу тебя отпускать. Пиздец, знала бы ты, как меня таскает сейчас.

— Артём… — шепчу, как мантру его имя. Мне нравится ощущать его на кончике языка. И не только его. — Артём… Поцелуй меня… Пожалуйста. — сиплю, тыкаясь носом в его плечо.

Его сердце заходится в бешенном ритме. Моё вторит. Его дыхание становится резким и частым. Моё глохнет. Его руки скользят по моей спине и ложатся на голову, вынуждая поднять на него глаза. Мои мнут ткань его футболки. Встречаемся взглядами, и моё дрожащее тело простреливает молнией. Я умираю. Горю от его прикосновений. Тону в бирюзе его глаз. Меня начинает конкретно колотить, когда он приближает своё лицо к моему на расстояние вдоха.

— Повтори… — хрипит он, обжигая дыханием губы.

— Поцелуй меня, Артём. — выдыхаю, ловя его выдохи.

И он целует. Медленно. Нежно. Одними губами. Едва касаясь.

Мои руки оживают, ползут ему на шею. Пальцы путаются во взъерошенных белых волосах. Наши дыхания сливаются. За рёбрами стучит в унисон. Открываю рот в тихом стоне, требуя большего, но он продолжает пытать меня губами: пощипывает, сжимает, поглощает. Тогда я делаю то, от чего завтра будет стыдно, но это будет завтра. Проскальзываю языком Северову в рот и, найдя его, осторожно касаюсь. В ответ получаю полустон-полурык, и он жёстко втягивает в себя мой язык, лижет и сосёт, скребёт зубами, вырывая из моей груди тихие стоны. Внизу живота разгорается пожар. Тело наливается свинцом. Грудную клетку разрывает от попыток вздохнуть.

— Артём… Тёма… Так хорошо… С тобой… Тём… — вбиваю неразборчивые слова в его рот вместе с рваными выдохами.

Север рычит, толкает меня назад и, наваливаясь сверху, дёргает рычаг на моём сидении, отчего спинка опускается, и я оказываюсь в горизонтальном положении, придавленная твёрдым мужским телом. Он набрасывается на мой рот, как дикий зверь. Кусает, сосёт, вгрызается, облизывает. Чувствую металлический привкус крови в ротовой полости и не понимаю чьей.

Его или моей?

Потому что я отвечаю с тем же бешенством и давним голодом. Твёрдый половой орган давит на промежность, вызывая огненные импульсы в животе. Я царапаю ногтями его кожу. Цепляюсь пальцами в его закостеневшие от напряжения плечи. Незнакомое ранее желание разрывает мои внутренности. Стягивает раскалённую пружину внизу. Тело требует чего-то, чему я не могу подобрать слов. Густая влага пропитывает не только белье, но и шорты. Стекает по бёдрам.

А что, если он заметит? Если почувствует?

Он же там… Вжимается членом, размазывая по джинсам смазку. Паника начинает топить, и я упираюсь ладонями в его крепкую грудь в попытке оттолкнуть.

— Что?.. — срывается его голос. — Насть, я хочу тебя. Не могу остановиться.

Его рука опускается на внутреннюю часть бедра, касаясь того самого места.

— Ты такая мокрая. Пиздец.

— Не надо, Артём, пожалуйста, — лепечу, не в силах совладать с голосом. Никогда в жизни мне не было так стыдно. — остановись. Я не могу… Не сейчас… Не так… — почти плачу.

— Блядь! — взрывается парень, одним движением поднимается и возвращается на водительское место.

А мне сразу становится холодно. Так же, как и тогда, в спортзале. Словно у меня забрали единственный источник тепла.

Глаза Севера такие тёмные, что кажутся чёрными. Он хватает кислород урывками. Грудь тяжело вздымается и с глухим скрипом опадает.

У меня нет сил даже подняться. Отворачиваюсь, подтягивая колени к груди, и начинаю тихо плакать. Закусываю ребро ладони, чтобы не скулить вслух.

— Да ёбаный в рот! — гремит Артём. — Полный, мать вашу, пиздец!

Пропускает ещё несколько крепких слов, а потом кладёт одну руку на моё вздрагивающее плечо, а вторую на талию.

— Прости меня, маленькая, — говорит так тихо, что приходится напрягать слух. Из-за этого даже всхлипывать перестаю, — я сорвался. Не должен был. Знаю… Не сдержался… У меня от тебя крышу сносит. Предохранители горят. Блядь. Прости меня, Настя. Я не хотел тебя пугать. Малыш, посмотри на меня.

Его голос звучит совсем глухо. Ладони гладят плечи, руки, спину, волосы, голову, шею.

— Маленькая моя, ну повернись ко мне. Не плачь. Меня и так на куски рвёт. На кровавые ошмётки, сука! Пожалуйста, девочка, посмотри на меня, умоляю.

И я смотрю. Сквозь пелену слёз вижу сожаление в его глазах. Он до крови кусает губы. Сжимает и разжимает кулаки. Отталкиваюсь от сидушки ослабевшими руками и принимаю вертикальное положение.

— Всё нормально, Тём. Просто я… — набираю в лёгкие воздух, чтобы закончить так тяжело дающуюся фразу. — Я испугалась. У меня никогда такого не было. Все эти чувства… Я не могла себя контролировать. Я…

— Какого такого, Насть? — шипит сквозь зубы. Раздувающиеся крылья носа выдают натужную работу его лёгких и сдерживаемые эмоции. — Чего не было?

— Мне идти надо. — выбиваю, открывая дверь и выскакивая из салона машины.

Краска стыда заливает не только лицо, но и всё тело.

Ну как я ему скажу? У меня никогда не было мужчины? Мы с женихом уже два года вместе, но он обещал не трогать меня до свадьбы? Я девственница, которая готова была отдаться тебе прямо в машине у ворот своего дома? Ты разбудил во мне такое желание, что я готова была переспать с тобой после пары поцелуев?

— Господи… — выдыхаю, возясь с замком калитки.

Да что со мной не так?

Между ног мокро и неприятно липко. И там всё пульсирует и требует разрядки. Горячие слёзы опять застилают глаза и катятся по щекам. Дрожащие пальцы не слушаются. Я дважды роняю ключи, пока, наконец, удаётся отпереть дверь.

Артём уже уехал. Ещё бы. После такого облома, который я ему устроила. Опять всхлипываю и закусываю уголок нижней губы. Я не слышала звука отъезжающей машины, но у меня в ушах с таким рёвом гремит пульс, что все звуки снаружи просто заглушаются. Толкаю холодный металл и делаю шаг вперёд, как меня резко дёргает назад. Вскрикиваю, но даже не стараюсь сопротивляться. Сил не осталось даже на то, чтобы испугаться. Северов разворачивает меня к себе, двумя пальцами поддевает подбородок и ловит мой взгляд.

— Дурочка, — шепчет, глядя в глаза, — зачем ты опять убегаешь? Напугал? Ты боишься меня?

— Нет, Артём, — отзываюсь глухо, качая головой и прикрывая веки, — не тебя.

— Боишься, что предки увидят? — сжимает свободную руку в кулак и стискивает челюсти. — Или ОН?

В ответ снова отрицательно веду головой.

— А чего тогда? Блядь, Насть, да ответь ты уже. Что не так? — взрывается, когда я слишком долго молчу. Просто не знаю, как сказать.

Собираю последние силы, вбираю в лёгкие побольше воздуха и любимого запаха.

— Я себя боюсь. — говорю со спокойствием, которого на самом деле не ощущаю. Просто я на пределе. Нервы натянуты так, что одно неправильное прикосновение, и они мне все органы исполосуют. — Понимаешь? Чувств своих. У меня скоро свадьба. А я с тобой… Меня пугает то, какие эмоции топят, когда ты рядом. Всё слишком быстро. Всего пара поцелуев, и я едва не… Прямо в машине… Я бы никогда так не поступила. Это не я. Кто-то другой. Извини.

Сама не понимаю, за что прошу прощения. Не знаю, откуда беру смелость на такой откровенный ответ. Если это не я, то кто? Моя бунтарка? Монстр? Мальчишка? Тараканы? Которое из моих альтер эго это делало? На кого спускать всех собак? Перекинуть вину? Кого обвинять, кроме себя?

— Я понял. — короткий ответ. — Всё понял, Насть. — наклоняется и быстрым поцелуем обжигает мои губы. — Мне лучше уехать сейчас. Но я не сдамся. Ты же помнишь об этом? — киваю. — Не забывай. И Насть, — пауза. Поднимаю потупленный взгляд, — не завязывай волосы. Ты сейчас очень красивая.

Ещё один короткий поцелуй. Счастье горячей карамелью растекается по венам, прожигает, заполняет нутро, согревает заледеневшее тело.

Он считает меня красивой!

— И ещё… Не крась губы красной помадой. Это не твоё. Тебе это не надо. Будь собой. Моей идеальной девочкой. Ладно?

— Да… — пищу задушено.

— Я тебя… — обрывается на полуслове, а у меня внутри всё замирает. — До завтра, маленькая.

С силой сжимает мою ослабевшую тушку и опять целует. На этот раз мучительно долго и с вызывающей трепет нежностью. Будто не хочет отпускать. Ещё один поцелуй, взгляд, прикосновение, невесомая ласка, натужный вдох, и Артём рывком отстраняется от меня, будто боится, что иначе не сможет уйти. А я позволяю ему это, потому что иначе не смогу отпустить. Быстрым шагом доходит до машины и запрыгивает в салон. Гелик разрывает тишину рёвом мотора и со свистом срывается с места. Северов даже не оборачивается, и меня разрывает от обиды. Но…

Смогла ли я тогда бы позволить ему уехать? Нет!

Вот так и должно быть. Когда не хочешь отпускать. Когда не можешь надышаться, нацеловаться и насмотреться на человека перед коротким расставанием. Так правильно. А не то, что у нас с Должанским, когда я жду, чтобы он поскорее свалил в закат.

— До завтра, Артём Северов. Парень, который разрушил мой идеальный мир до основания. — шепчу в темноту и забегаю в дом.

Понимаю, что это настоящее, потому что скучаю каждую минуту

"Я тебя…"

— Что меня? Что, Артём? Хочешь? Любишь? Разве так бывает? — спрашиваю у своего отражения в зеркале и отворачиваюсь, когда оно ожидаемо не даёт ответов.

Я в него по уши. А он? Может ли быть такое, что это не просто плотское желание, а что-то большее? Или это новый виток нашей двухгодичной игры, в которой Северов расшатывает меня, а я цепляюсь за уплывающее равновесие? Что если он просто решил довести начатое до конца? Добить. Уничтожить. Растоптать.

Хватаю с полки палочки для волос и скручиваю тугой узел на макушке.

Если это игра, то я буду играть по собственным правилам.

Но как же забыть эту нежность в его глазах и движениях его рук, в поцелуях и словах? Как выкинуть из головы его затравленный и отчаянный взгляд после того, что произошло между нами в машине? Как вытравить из себя сожаление, сквозившее в его голосе после этого? Мне же не могло это показаться! Или могло?

Я уже несколько лет изучаю не только криминалистику и всё с ней связанное, но и заказываю из-за границы курсы по менталистике. Может и неидеально, но научилась считывать людей. Видеть их эмоции и желания в жестах, движениях, взглядах, дыхании.

Нет! Я уверена, что всё это было настоящим.

"Всё, что происходит между нами, блядь, правильно!"

— Правильно… Между нами… — вещаю своему отражению.

Бросаю беглый взгляд. Берцы, обтягивающие рваные джинсы и футболка с разрезами сзади. Вчера что-то внутри меня сломалось и с треском разлетелось на осколки. Я не могу заставить натянуть на себя надоевшую "классику": брюки, юбки, блузки, неизменные туфли-лодочки на высоких каблуках. Я так от этого устала.

Глаза подведены чёрной подводкой и оттенены пышными ресницами. Хватаю сумку и выхожу из комнаты, готовясь к предстоящему сражению.

Едва вхожу на кухню, как тут же ловлю на себе недовольные взгляды родителей. Мама горестно поджимает губы, оценивая мой новый образ. А папа хмурит брови, окидывая меня с осуждением с головы до ног.

— Доброе утро. — здороваюсь и уверенным шагом подхожу к столу.

— Что на тебе надето, Настя? — давит отец.

— Одежда! — недовольно буркаю, откусывая круассан.

— Что ещё за одежда?! — слегка повышает голос, задавая не свойственный ему глупый вопрос.

— Обычная одежда. — рыкаю в ответ и смягчаю тон. — Молодёжная одежда. В которой ходят всё нормальные девушки моего возраста. Мне двадцать, а не пятьдесят! Не собираюсь больше выглядеть как престарелая бизнес леди.

— Переоденься! — рявкает папа.

— Нет! — рявкаю в ответ.

— Нет?!

Его лицо краснеет, а это означает крайнюю степень бешенства. Но сегодня я не намерена сдаваться. И вообще, никогда больше. Он опирается ладонями на стол и вперивает в меня самый свой злобный взгляд, который раньше срабатывал как удар хлыста.

Не сегодня.

— Нет! — рублю зло.

— Анастасия!

— Папа!

Мы оба замолкаем и, тяжело дыша, давим друг друга глазами. Я даже не заметила, когда успела отзеркалить его позу. Ещё вчера я бы потупила взгляд, но сегодня собираюсь стоять до конца. Мы ещё какое-то время «сверлим» друг друга, потом папа делает глубокий вдох и садится на своё место. Я плюхаюсь задницей на стул и отпиваю кофе.

— Что с тобой происходит, Анастасия? — включается мама. — Шатаешься по вечеринкам. Одеваешься как пугало. Всю ночь где-то ходишь. С Кириллом вон поссорилась. Бедный парень всю ночь себе места не находил. Ну, вот зачем ты с ним так? — рубит вопросами, от которых мне выть охота.

А внутреннему монстру вспарывать животы доносчикам.

— Как так, мам? Ну поссорились мы. С кем не бывает? — говорю с притворным раскаянием.

— Он же так тебя любит…

— Любит?! — прыскаю со смеху, потому что слышать от матери о любви тот ещё анекдот.

— Анастасия! — опять рычит отец. — Ты же знаешь, как для нас важен этот брак. — заканчивает деловым тоном, которым убеждает присяжных в невиновности убийцы.

— Для кого для нас? — спрашиваю тихо.

— Для всех нас. В том числе для тебя. Это очень выгодный брак. — продолжает тем же безэмоциональным голосом.

"В том числе для тебя…"

Эти слова цепляют сильнее остальных. Не именно для меня, а том числе. Я для них какое-то дополнение к собственному благополучию.

— Он богатый, успешный. — вставляет свои пять копеек мама.

— Богатый, успешный, важный, нужный! — выплёвываю каждое слово. — Вам надо, вы и забирайте!

— Хватит, Анастасия, — опять приём с постоянно повторяемым именем, — ты всё равно выйдешь за Должанского! Переходный возраст закончился! Пора бы уже перестать бунтовать и повзрослеть!

— Переходный возраст? А у меня он был? Вы с детства меня, как солдата, муштровали! Едва ли не с рождения вбивали в голову ответственность и чувство долга перед семьёй! И я всю жизнь его покорно исполняла, забывая о долге перед самой собой!

— И что же ты себе должна, Анастасия? Мы всё тебе дали. Всё для тебя сделали!

— Для меня? Да вы для себя всё делали. Вы даже не заметили, когда я выросла! Как у меня появилось собственное мнение! Потому что всегда давили попытки поднять голову! — с этими словами, хватая сумку, подрываюсь из-за стола.

— Стой! — взрывается отец.

— Немедленно остановись, Анастасия! — распинается мама.

Останавливаю их монолог громко хлопнувшей дверью.

Чтобы вы понимали, в этом доме никто никогда не хлопал дверью. Но иначе закончить этот бессмысленный разговор мне не удастся.

Вбиваю в лёгкие прохладный утренний воздух. Несмотря на то, что на дворе сентябрь и днём стоит жара, ночами и по утрам появляется приятная прохлада. Папин водитель ещё не приехал, потому что я вышла слишком рано. Но я и не хочу сегодня с ним ехать. Сворачиваю влево и иду к гаражу. Я редко езжу на машине, потому что не хватает терпения торчать в пробках, но в такое время есть шанс проскочить.

Дёргаю с крючка ключи от Панамеры, подаренной на восемнадцатилетие. До сих пор удивляюсь, что выбор предков пал на этого "зверя", а не на какую-то машинку для леди.

— Ну, здравствуй, красавица. — шепчу, проворачивая ключи в замке зажигания.

Моя пантера отзывает тихим урчанием.

Выезжаю из гаража и, минуя ворота, набираю скорость. Трасса, ведущая в наш посёлок, в это время практически пустая, поэтому я наслаждаюсь, выжимая педаль газа и переключая рычаг передач. Обожаю механику! Смеюсь в открытое окно, когда стрелка спидометра переваливает за сто пятьдесят. Моя зверушка может выдавать далеко за двести, но на подъезде к городу поток машин сгущается и приходится сбросить.

На скорости влетаю на практически пустую стоянку у академии и в заносе паркую машину. Внутренний мальчишка вскидывает кулаки в воздух, подпрыгивая на месте.

И кто сказал, что быстрые машины и дрифтинг только для парней?

Я катаюсь на специализированных трассах с опытными инструкторами, чтобы научиться таким вот крутым штукам. Там же сбрасываю внутреннее напряжение и скопившуюся злость. Там или выбивая "душу" из боксёрской груши.

Может я и неправильная, но какая есть.

Жаль, что родители не могут этого понять. Если быть откровенной, то мне надоело прятаться. Хочу открыто ходить на тренировки по борьбе. Хочу, не таясь, гонять на "пантере". Хочу без страха перед их праведным гневом признаться в том, что люблю другого и просто не могу себя заставить выйти за Кирилла. Но как донести это до них?

Резные двустворчатые двери полицейской академии открыты настежь, но внутри снуют только преподаватели, которые доделывают оставшуюся с вечера работу. И то я натыкаюсь на них всего пару раз, проходя по пустым коридорам. Они заметно удивляются моему появлению, но вопросов не задают. Стук подошв тяжёлых ботинок эхом отлетает от кирпичных стен.

— И что я здесь делаю? — спрашиваю сама себя, двигая к выходу.

На часах в холле стрелки показывают 7:42. Занятия начинаются только в 9:00. Видимо, ссора на завтрак, скорость и пустая трасса творят чудеса, потому что на дорогу с водителем уходит не меньше полутора часов, а я добралась минут за тридцать.

Выходя из здания, направляюсь в ближайшее кафе и заказываю кофе. Стоило бы поесть, но аппетит пропал напрочь. Со стаканчиком кокосового рафа возвращаюсь во двор академки и падаю на лавочку. Достаю из сумки лекции по менталистике из зарубежных университетов и принимаюсь за чтение, попивая горячий напиток. Парковка медленно начинает заполняться машинами, то и дело въезжающими в ворота, но я ищу глазами чёрный тонированный Merсedes Gelandewagen. Я всё ещё не знаю, что говорить Артёму после вчерашнего.

Ближе к 8:40 я накручиваю себя настолько, что уже подскакиваю от каждого шороха колёс по гравию и всерьёз задумываюсь свалить по-тихому.

Вспоминаю каждый наш поцелуй: у бассейна, у выхода с вечеринки, у Северова дома, в его машине. Между ног снова скапливается влага, когда прогоняю перед расфокусированным взглядом каждый момент и подскакиваю, проливая недопитый кофе, когда на плечо ложится чья-то рука. Медленно кошу глаза за спину и так шумно выдыхаю, что могла бы шум машин перекрыть. Бешено колотящиеся сердце прошибает кости. Урываю воздух короткими глотками.

— Ты чего от меня как от чёрта шарахаешься? — смеётся Вика, обходя лавочку и плюхаясь рядом.

— Ты ч-чего п-пугаешь? — выбиваю зубами дробь. — Не подкрадывайся так. Ни-ко-гда. Я же и убить тебя могла.

Прикладываю руку к рвущемуся из груди сердцу.

Вот что бы я сейчас делала, будь это Северов?

Мне кажется, что у меня на лице написано, какие мысли терзают мою голову. А я до сих пор не знаю, как себя с ним вести. Надо ли говорить, что я так и не смогла заснуть, прокручивая в голове все варианты предстоящего разговора?

— Ты просто так увлечённо о чём-то мечтала, что аж покраснела. Вот я и не сдержалась. — опять заливается смехом, а вот мне совсем не смешно.

— Покраснела? — бубню, увлечённо рассматривая дырки на джинсах.

— Ну да! Всё лицо как помидорка было. Так о чём мечтала? — выдаёт с улыбкой. — Или о ком?

— Ни о ком я не мечтала, Вика! — отрубаю, не справляясь с нахлынувшими эмоциями.

— Да неужели? — тянет она.

— Я вон вообще менталистику изучаю. — трясу бумагами у неё перед носом.

— Значит, ты сейчас не о Северове думала? — понижает голос.

Блин, у меня, что неоновая вывеска на лбу висит: "Я МЕЧТАЮ О СЕВЕРОВЕ"?

— Есть и другие вещи, о которых я могу думать! И люди тоже! Вот чего ты ко мне с ним прицепилась? — снова срываюсь в попытке не выказывать истинных мыслей.

— Значит, у вас ничего не было вчера? — бурчит разочарованно. — Мне уехать со вписки пришлось. Чем вчера всё закончилось?

— Да ничем. Он на меня ноль внимания. — выдыхаю, радуясь возможности закрыть эту тему. — С Волчинской на диване отжигал.

Ну ладно, не совсем закрыть.

Пальцы сами сжимаются в кулаки при этом воспоминании.

"Карина сидит сверху на Артёме и двигает бёдрами. Облизывает шею".

Прячу ладони под бёдрами, чтобы не выказывать своей злости. Ни к чему Заболоцкой знать о моей ревности. И вообще обо всём, что произошло. Мне надо время самой во всём разобраться, прежде чем кого-то посвящать в свои приключения и терзания.

— Зашибись, блин! Вот же козлина. — вскипает подруга. — А ведь до этого весь вечер тебя глазами жрал. Вот что у этих мужиков в голове, спрашивается? Только членом думать и умеют.

— Хватит о нём, Вик. Я уже обо всём забыла. Может, оно и к лучшему, что всё так вышло? Пора выбросить его из головы. Благо, повод появился.

— Кого ЕГО? — раздаётся сбоку насмешливый голос, и вот тут я подрываюсь со скамейки, словно подо мной тысяча иголок вылезла.

Сердце тарабанит как оголтелое. Лёгкие перестраиваются с накачки кислородом на принятие запаха кофе, табака и корицы. Электрический разряд разгоняет по телу взрывные импульсы, когда я встречаюсь с бирюзовыми глазами Севера.

— Артём? — выдавливаю слабый писк.

— Привет. — с улыбкой отзывается тот.

— Привет. — вторю эхом.

Весь мир внезапно растворяется. Звуки глохнут. Окружающие нас люди расплываются и перестают существовать. Есть только мы и бешено гремящее сердце. Все страхи и сомнения тоже улетучиваются, когда смотрю на его спокойное лицо, лёгкую улыбку, искрящиеся глаза, выдающие в меня электрические потоки. Они же встречаются между нами молниями и разлетаются искрами.

— Как ты? — хрипит парень.

— Нормально. — отбиваю глухо, опуская глаза на его грудную клетку, потому что мне сейчас слишком тяжело даётся зрительный контакт.

— С предками порядок?

— Типа того. — бубню невнятно.

— Видели? — режет вопросом, который включает перед моими глазами фильм из вчерашних воспоминаний.

— Нет. — для пущего убеждения качаю головой.

— Извини за то, что устроил вчера. Совсем башню снесло. Забыл, где нахожусь. — давит с раскаянием.

— Всё норм, правда.

— Значит, продолжаем?

— Что продолжаем? — выдавливаю из себя, не уверенная в том, что готова получить ответ на заданный вопрос.

— То самое, Настя. То, что начали вчера… — обрывается на слове, когда я бью его ладонью по груди.

— Ты невыносимый, Северов! — выпаливаю ему в лицо и сбегаю.

Мир медленно возвращается в моё сознание, и я понимаю, что Заболоцкая и Арипов стали свидетелями этого странного разговора. Жар тут же бросается в лицо и окрашивает скулы в розовый. Ускоряю шаг, но до дверей академии добраться не успеваю. Уже знакомо влетаю спиной в стальное горячее тело. По коже с шумом разбегаются мурашки, когда Артём наклоняется к моему уху, обжигая тонкую кожу табачно-ментоловым дыханием, и шепчет:

— Опять сбегаешь, идеальная девочка? Ещё не надоело играть в догонялки?

— Вообще-то мы не одни! — стараюсь звучать как можно строже.

— Боишься, что кто-то доложит женишку? — вбивает в ухо вопрос вместе со сбивчивым выдохом.

Чувствую, как его пальцы стискивают ткань моей футболки на животе, сжимаясь в кулак.

Неужели он ревнует? — ошарашиваю себя догадкой.

— Да, боюсь, — шепчу, не в силах справиться со срывающимся голосом и бушующим сердцем, — и не только ему.

— Вчера это тебя не особо заботило. — отзывается хриплым шёпотом, разгоняя новую волну огненных мурашек.

— Вчера я была пьяна! — выпаливаю и тут же жалею об этом.

— Да неужели? — сипит в ответ. — Значит, уже успела пожалеть?

— Нет. Не успела. И не собираюсь этого делать.

Что за бессмысленный разговор?

— Вот как? Уверена?

Ну, что ему ответить? Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Не хочу, чтобы он снова исчезал из моей жизни.

— Да. — выдыхаю, выпуская короткое слово вместе с воздухом.

— Значит, продолжаем?

— Да!

Что я, мать вашу, творю?

Его ладонь перемещается с моего живота, касается пальцев, поднимается выше. Оглаживает плечо. Разжигает огонь, проходя по шее. Вызывает дрожь, зарываясь в волосы.

— Я тебя предупреждал. — всё так же дышит в ухо.

— О чём?

— Об этом. — отбивает, вытаскивая из пучка палочки. Волосы тут же растекаются по телу тяжёлыми волнами. — Вот так-то лучше.

С этими словами он убирает руки и уходит. А я всё так же продолжаю стоять на месте, не в силах пошевелить ослабевшими от его близости конечностями. Где-то на периферии зрения маячит Вика, забрасывая вопросами, но я слышу только гул крови и бешено тарахтящее сердце.

— Что это было? — врывается Викин крик в моё затуманенное сознание.

— Не спрашивай меня. — бубню, пряча за волосами пунцое лицо.

— Как не спрашивать? Ты сказала, что у вас ничего не было! Тогда что значит весь этом ваш странный диалог? Что должны были увидеть твои? — замолкает, переводя дыхание.

— Вик, пожалуйста… — с трудом выталкиваю слова, перебивая поток вопросов.

— Ну что "пожалуйста", Насть? Ты вообще с каких пор его по имени называешь? Не говоря уже о том, чтобы обжиматься перед сотнями студентов?

— Я сама пока не знаю, что между нами происходит! Поэтому не задавай вопросов. Сама ещё не разобралась. — выпаливаю, в отчаянии заламывая руки.

— Значит, что-то всё таки происходит… — бурчит себе под нос. — И это что-то началось вчера, ведь так?

— Так.

— И что же произошло?

— Мы целовались.

— Целовались?!

— Шесть раз. — зачем-то уточняю, показывая на пальцах, и убегаю, пока она не потребовала подробностей.

— Шесть?! — доносится сзади, но я уже не слышу, забегая в аудиторию и радуясь спасительному звонку, предзнаменующему начало пары и полуторачасовой отсрочки.

Остаток дня проходит относительно спокойно. Пусть мне и пришлось выдержать на себе множество любопытных взглядов, с этой задачей я справилась на "ура". Всё убеждаю себя, что дело в моей изменившейся внешности, а не в утренней сцене во дворе. Странно, но мне это удаётся.

Заболоцкая на удивление удовлетворилась коротким пересказом вчерашних событий, большую часть которых я, естественно, опустила. О срыве в квартире и сумасшествии в машине уж точно. Правда, пришлось признаться в том, что мы целовались прямо под окнами моего дома. Вика только присвистнула и выдала:

— Ну нифига себе тебя занесло! Хоть не жалеешь?

Почему все меня об этом спрашивают?

— Должна бы, но нет. — отбиваю спокойно. — Знаешь, вчера я впервые почувствовала себя свободной и даже счастливой что ли. Словами передать не могу, что ощущала, когда Артём меня целовал. Никогда меня не накрывало такими эмоциями, только с ним. Знаю, что это неправильно, но, кажется, уже не могу остановиться. Он для меня как наркотик. Один раз попробовала и навсегда подсела. Чем больше получаешь, тем больше хочется.

— Ё-хо-хо, и бутылка рома! — нараспев тянет подруга. — Значит, всё серьёзно?

— Я правда не знаю. Ничего не понимаю. Я совсем запуталась! — хриплю, задыхаясь. — Не спрашивай меня больше ни о чём. Дай мне время самой понять…

— Когда разберёшься, мои уши будут готовы принять все подробности. — смеётся она.

— Я в тебе не сомневалась. — улыбаюсь в ответ.

На этом наш разговор и закончился. Всё ещё не верится, что она так просто сдалась, но я искренне этому радуюсь.

За весь день мы несколько раз сталкиваемся с Северовым в коридорах, но он делает вид, что ничего не происходит. Бросает стандартные взгляды и дежурные улыбки, как и раньше. Но теперь все их я воспринимаю иначе.

Возможно, раньше я просто боялась замечать очевидное?

А сейчас, наблюдая за ним, понимаю, что ТАК он смотрит только на меня. Всегда смотрел. Возможно, конечно, я себе это придумываю, но мне почему-то кажется, что это не так.

На последней паре у нас стрельба, и я уверенным шагом направляюсь в тир. С этого года мы переходим на тактическую отработку навыков. Это когда с разным оружием проходишь по зданию, зачищая его от преступников и спасая заложников. Вообще есть много разных вариантов, но сегодня мы просто палим по целям. Так сказать, восстанавливаем утраченные за лето навыки. Хотя для меня это как езда на велосипеде: один раз научилась и дальше по накатанной. Уверенно выпускаю в "яблочко" почти всю обойму, но на последних выстрелах дрогнувшая рука мешает показать лучший результат.

Тело напрягается раньше, чем горячие ладони опускаются мне на талию. Я чувствую Северова на каком-то ментальном уровне. Я не вижу его приближения, не слышу шагов, но всё равно знаю, что он рядом. По коже расползаются колючие мурашки, когда он вплотную приближает лицо к моей шее, огненными волнами разгоняя своё дыхание.

— Плошаешь, идеальная девочка. — бомбит тихим хрипом по напряжённым до предела нервам.

— Ты меня отвлекаешь. — отбиваю так же тихо. — И вообще, убери лапы с моей талии! Мне не надо, чтобы все обсуждали нас!

— Нас? — урчит, зарываясь носом мне в шею. — Значит, МЫ всё же есть?

Блин, ну вот зачем я это сказала? Как теперь выкручиваться?

— Нас — в смысле того, что ты меня лапаешь! — рыкаю, злясь на себя за слабость.

Я должна просто прекратить это. Оттолкнуть его. Но не могу. Ноги приросли к полу. По телу пробегают волны дрожи, размазывая весь самоконтроль.

— Понял, не дурак! — смеётся Артём, но руки так и не убирает.

— Может, всё же отпустишь меня?

— Предлагаю сделку. — обжигает тяжёлым дыханием мою кожу. — Если ты выпустишь всю обойму точно в цель, то больше я к тебе не прикоснусь.

— А если нет? — шепчу, прикрывая веки.

— Тогда с тебя свидание. Сегодня.

— Сегодня не могу.

— Чем занята?

— На выставку еду. С Киром.

Его руки до боли сжимают тело, возможно оставляя синяки, а я ловлю волну эйфории.

Он ревнует. Ревнует! — озверело радуются тараканы в моей голове.

Но я сказала это не для того, чтобы проверить свою теорию. Должанский звонил мне сегодня под предлогом помириться и забыть о вчерашнем. Я просто не смогла отказаться.

— Заебись, блядь! — выплёвывает Север и отступает.

— Ревнуешь? — выпаливаю, не сдержавшись, и, оборачиваясь, заглядываю в глаза.

— А если да? — рычит сквозь зубы.

— Не дави на меня, Артём. Я не могу вот так просто всё перечеркнуть из-за одного дня.

На его скулах играют желваки. Кулаки плотно сжаты, как и челюсти. Всё тело будто застыло.

— Так что на счёт пари? — выдыхает, стараясь замаскировать беззаботной улыбкой злость.

Он ревнует! Ревнует! Меня! Не знаю, почему это понимание так радует, но я реально счастлива сейчас.

Перезаряжаю оружие и поворачиваюсь к мишени. Восемь патронов ложатся в красную точку, но на последнем мушка слегка сдвигается, и я промазываю. Поворачиваюсь и сцепляюсь взглядами с бирюзовыми глазами парня.

— Вот, блин! — восклицаю разочаровано. — Значит, свидание? Только не сегодня. — добавляю быстро. Хорошо, что зоны стрельбы находятся далеко друг от друга и никто не слышит этого разговора.

— Ты сделала это специально? — щурит глаза Артём.

— Что? — притворно удивляюсь.

— Последний выстрел? Ты специально промазала?

— Ещё чего! Я никогда бы не стала проигрывать по собственной воле!

— Во сколько ты освободишься вечером?

— Я же сказала, что сегодня никак, — начинаю возмущаться, — выставка длится часов до одиннадцати.

— Тогда в одиннадцать. — подводит итог.

— И как ты себе это представляешь?

— Что именно? Как тебе избавиться от своего зализыша? — рубит с хищной ухмылкой. Понимаю, что должна возмутиться, но почему-то не делаю этого. — Или как представляю свидание? С первым разбираться тебе. Ты же умная, что-нибудь придумаешь. А со вторым… — замолкает и загадочно улыбается. — Узнаешь.

— Ну и сволочь же ты, Северов! — рычу, а сама не могу перестать лыбиться в предвкушении сегодняшнего вечера. А точнее ночи.

А самое странное то, что я не боюсь. Что бы не произошло сегодня, мне не страшно. Главное, что я проведу время с любимым человеком, а остальное не важно.

— Тогда до вечера? — спрашиваю тихо.

— До вечера. — шепчет и прижимая меня к стойке, которая скрыта небольшой разделительной стеной, целует быстро и жадно. Отвечая на поцелуй, забываю обо всём. Тону и растворяюсь.

Когда он отстраняется, оба дышим тяжело, рвано и хрипло. Его глаза опять заволокло тёмным туманом, что говорит о том, насколько он возбуждён. И я, кстати, тоже. Не знаю, как может недолгое сплетение губ и языков вызывать внутри такой пожар, но влага между ног собирается почти мгновенно. И это не вызывает страха или неловкости, как вчера. Кажется настолько естественным, что я просто принимаю, что рядом с ним так будет всегда. Не знаю, что изменится, если мы переспим и после свадьбы Кир поймёт, что я не девственница, но мне плевать. Я хочу, чтобы моим первым мужчиной был человек, к которому у меня есть чувства. И у него ко мне тоже.

Ведь нельзя ревновать, ничего не чувствуя? Из чистой похоти?

Этого короткого поцелуя слишком мало. Хочу больше. Ещё и ещё. Снова и снова. Но сейчас это невозможно.

Подчиняясь порыву, встаю на носочки и прижимаюсь своими губами к его, а потом сразу убегаю.

Я не признаюсь ему ни в своих чувствах, ни в желаниях. Так же, как и в том, что на последнем выстреле нарочно сместила мушку и промахнулась, чтобы провести с ним этот вечер.

Давно убитые эмоции оживают, когда вдыхаю её запах

Запрыгиваю в тачку и завожу мотор, подкуривая на ходу. Открываю окно и выдыхаю серый дым.

Ни черта не отпускает.

Со вчерашнего дня таскает так, что на кровавые куски раздирает. Всю силу воли пришлось вложить, чтобы вчера уехать. Никак отпустить не мог. Хотелось целоваться, пока не сотрём губы в кровь. И даже тогда не останавливаться. До потери пульса. До остановки дыхания.

Если бы мне кто-то сказал, что я буду наслаждаться сплетением языков, тут же в рожу получил бы. Всегда этот слюнеобменник ненавидел, но с ней конкретно кайфую.

После того, как едва не трахнул Миронову в машине, нихуя не помогает выбросить тот момент из головы. Горячая, истекающая смазкой, с дурманящим запахом возбуждения. Он у неё особенный, вставляет так, что все предохранители к чёртям летят.

Когда до дома добрался, не меньше часа под ледяной водой проторчал, но всё равно пришлось дрочить. Дважды. Член живёт своей жизнью. Как хренов щенок встаёт в стойку, едва зеленоглазая ведьма маячит на горизонте. Я на ней охрененно свихнулся, а самое стрёмное то, что я не хочу с этим бороться.

Чего в ней такого особенного, что я тупо, блядь, плыву?

Сука, весь день приходится стискивать зубы и сжимать кулаки, заставляя себя оставаться на месте, стоит Насте пройти мимо.

Утром сорвался с поводка, не смог не прикоснуться. А когда она сказала, что не жалеет, что продолжаем… Хотелось как долбаёб скакать от радости.

Значит не передумала. Не отказалась. Хочет продолжения. И получит его.

Только трущаяся вокруг человеческая масса и не позволила впиться в её сладкий рот прям там. Её губы как наркота. Одна доза и вечный яд по венам. Живу с ним. Сгораю, но живу.

На трассе выжимаю по максималкам, насколько позволяет поток машин. Все окна нараспашку. Проветриваю голову, стараясь придумать, как дожить до вечера. В тире ведь опять мозги отрубило. Присосался к ней, как пиявка. И пох на всех остальных было. Хочу, чтобы все знали, что она моя.

Моя!

Хочу весь её идеальный мирок наизнанку вывернуть. Заклеймить своим запахом. Поставить свои метки. Везде. На каждом миллиметре её идеального тела. Чтобы ни одна сука даже близко не подходила. Даже этот её женишок ублюдочный.

"Не дави на меня".

Ну и как мне, блядь, это сделать? Как терпеть, что она вечер с этим зализанным засранцем проведёт? Как не начать убивать, чтобы добиться?

Торможу на светофоре и закрываю глаза, таская по лёгким её запах. Наслаждаюсь вкусом.

Зелёный. Выравниваю сорвавшееся дыхание и, прижимая ладонь к паху, потираю. Грёбанный стояк сведёт меня с ума.

Блядь, и понимаю же, что если надавлю, то Настя не против будет. Сама меня хочет. Усилить напор, пробить сопротивление, довести дело до конца. Но, сука, не могу так с ней.

"У меня никогда такого не было…"

И что это, мать вашу, значит? Чего, блядь, не было? Если бы не знал, что она с этим своим уже не первый год, подумал бы, что целка. И не только в словах её дело. В том, как она ведёт себя.

Робкие ласки. Несмелые прикосновения. Неумелые поцелуи. И то, как она краснеет, стоит заговорить прямо.

Прыскаю со смеху, вспоминая разговор о груди.

Может, дело в том, что она ни с кем, кроме него не была?

Но почему-то в мозг настойчиво долбит мысль, что херня не в этом. Может, ли быть такое, что он её не тронул? Хрень какая-то! Как можно хранить целибат рядом с ней? Может, он импотент?

Сегодня я собираюсь выяснить, в чём тут дело. Никаких путей к отступлению ей не оставлю.

План на наше свидание продумываю как никогда тщательно. Заезжаю в несколько магазинов. Делаю пару звонков. Закидываю в багажник покрывало и плед.

Блядь, никогда свиданок не устраивал. Даже представления не имею, как всё сделать как надо. Только секс и ничего больше. А сейчас как сопляк нервничаю.

— Зашибись просто… — шиплю, глядя на собранный для вечера набор.

И какого хрена со всем этим делать? План-то есть, но с Настей всё всегда идёт не так, как надо. Без зазрения совести закидываю в бардачок пачку презервативов. Тормозить не собираюсь. Доведу дело до победного, если она не съедет. Может, хоть тогда отпустит. Не позволю ей оттолкнуть. Пробью, наконец, эту стену.

А если не даст?

— Сука! — мне эти мысли чердак дробят.

Закрываю машину и поднимаюсь в квартиру, скидываю кросы и падаю на кровать. В нос сразу ударяет слабый, но ощутимый запах кокоса и ванили. Всё постельное им пропиталось. Да и не только оно. Кажется, весь воздух в доме ей пахнет.

Ощущаю давление в паху.

— Заебись, бля! — рычу яростно.

Поднимаюсь и тащусь в ванную. Что такое горячая вода я уже забыл. Вот только и ледяные струи не помогают остыть.

Сжимаю пальцы на члене. Передёргиваю четвёртый раз меньше чем за сутки.

Прям маньяк озабоченный.

Когда кончаю, выдыхаю её имя. Ведь, блядь, весь процесс перед закрытыми веками представлял. Мусолил каждый момент: аромат, вкус, стон, гладкую кожу, упругие сиськи, острые соски, округлые бёдра, истекающую влагой промежность.

До одиннадцати я точно не доживу. Ополаскиваюсь и нагишом достаю телефон. Набираю Тохе. Тот отвечает на третьем гудке.

— Чем занят? — перехожу сразу к делу.

— Хернёй страдаю. — отбивает приятель. — А что, есть предложения?

— Поехали, погоняем.

— Не думал, что вспомнишь обо мне. — тянет с искусственной обидой.

— И когда я тебя кидал? — буркаю с теми же интонациями.

— Со вчерашнего вечера? — подкидывает ответ.

— Бля, Тох, не еби вола. Едешь?

— Еду. Только на один вопрос ответь.

— Ну чё ты как целка ломаешься. Не купишь конфету — не дам. — дразню фальцетом.

— У тебя с Мироновой серьёзно?

Началось, бля…

Весь день из меня признание вытряхивает. А я уже задолбался себя материть, что при нём и Заболоцкой тот разговор с Настей начал. Не тормознул вовремя. Стоило мою идеальную девочку увидеть, и все устои разом разорвало.

— А если и так? — рублю на полном серьёзе.

— Охуеть не встать. — всё, что выдаёт он.

— Ты на тачке?

— На сервисе.

— Буду минут через сорок.

— Окей. — отбивает звонок.

Натягиваю боксеры, джинсы и футболку. Сигарету закуриваю ещё в подъезде.

Пока добираюсь до Тохиного дома, скуриваю ещё штук пять. Таскает меня до сих пор. Нервы натянуты уже настолько, что ещё одна неправильная мысль и разлетятся разорванными струнами, располосывая все внутренности в кровавую массу.

На каждом светофоре тяну руку к мобиле, чтобы написать Насте. Только после того, как тормознул третий раз, вспомнил: её телефон я разнёс вдребезги.

И как мне с ней связаться?

Пока жду Арипова, прихожу в полный раздрай. И что мне теперь к ней домой заявиться, чтобы на свиданку увезти?

Охуенная будет картина.

Нахожу Миронову в соцсети.

Была вчера в 20:44

— Заебись, — бурчу телефону, — то есть ещё до вписки.

— Что до вписки? — запрыгивает в салон друг.

— Ничего. — бубню в ответ.

— Поделишься — помогу. — отрезает засранец.

Забиваю в лёгкие кислород и медленно выдыхаю.

— Надо с Мироновой связаться, а у неё мобила разбита.

— Нахуя тебе с ней связываться, и с чего ты взял, что трубе труба? — ржёт, закатывая глаза.

— Я разнёс. — гаркаю с плохо скрываемым раздражением.

— Эм… Когда и на хера?

— Вчера. Выбесила.

— Не похоже было, что она тебя бесит, когда зажимал. Да и утром сегодня…

Вот какого хрена он такой внимательный, когда это на хуй не обвалилось?

— Сказал поможешь — помогай! — рыкаю со злостью.

— Да ладно-ладно. Полегче, приятель. — вскидывает руки, а потом тянется за телефоном.

— Эй, привет, Заболоцкая. Слушай, мне срочняк надо на Миронову выйти, а у неё мобила вне зоны и в соцки не выходила. Подкинешь вариант? — замолкает, пока на том конце трубки раздаётся ответ. — Ну, значит, надо. Не мне… — тянет загадочно.

Сейчас я этого засранца урою.

— Ага, ему. Именно. — тишина, но в трубе раздаётся оживлённое трещание. — Да сам в ахере! Друга теряю. — опять заливает этот утырок.

— Может, харе всему миру пиздеть, что я башкой двинулся? — рычу, таращась на друга.

Он убирает гаджет ото рта и закрывает микрофон рукой.

— Тебя связь с идеалочкой нужна или как? — стискиваю зубы и молчу. — То-то. Она и так в курсе. У вас с Мироновой сегодня вышел весьма увлекательный разговор при свидетелях. Да, здесь. — это уже Настиной подруге. — Ага, понял, жду.

Сбрасывает звонок и начинает заливаться диким ржачем.

— Хули хохочешь, как припадочный? — режу злобно.

— Ты бы рожу свою видел! Аха-ха-ха! Не могу успокоиться.

— Сейчас я тебя, сука, успокою! — хватаю Арипова за грудки и, дёргая на себя, бью башкой в нос.

— Ваще ахуел, что ли, Тёмыч?! Какого хуя творишь?! — возмущённо хрипит, хватаясь рукой за нос.

— Не выводи меня лучше, Тоха, — шиплю на пониженных, — и так, блядь, на грани.

— М-да, бля, конкретно она тебе башню снесла. — потирает ушиб.

Благо, закрытое пространство не позволило размахнуться сильнее.

— Ладно, сорри, вспылил. — виновато трясу головой.

— Окей, проехали. Но за это, — тычет пальцем в нос, — ты ещё ответишь.

В этот момент его телефон оживает. На экране высвечивается домашний номер. Не думал, что ими кто-то ещё пользуется.

— Привет, Миронова. — выдаёт в трубку, а у меня внутри всё узлом сворачивается. Мотор заходится в бешенной скачке, прошибая грудачину. Хочу выдрать мобилу из его лап и услышать голос моей девочки. — Слушай, тут дело такое… — не заканчивая фразы, передаёт мне трубу.

Хватаю, как самую желанную вещь на свете и прикладываю к уху.

— Какое дело? Арипов? Алло. — раздаётся знакомый до одури голос.

Забиваю на всё. Уже несколько часов как одержимый себя веду, так что насрать на Тоху.

— Привет, малыш. — выдыхаю очень тихо.

— Артём? — удивляется Настя.

Значит узнала. Проклятая мышца начинает остервенело пробивать себе путь наружу.

— Мы не договорились на счёт вечера, а твой телефон… — говорю спокойно, хотя внутри ураган бушует, разрывая на куски. — В общем, прости за него. Я новый куплю.

— Не надо, Артём, я уже купила. Только на восстановление номеров пару дней надо. — шелестит быстро. — И я собиралась сама тебе позвонить. У Вики номер взяла. Но я, — понижает голос до задушенного шёпота. Почему-то представляю, как она оглядывается по сторонам, чтобы никто не услышал того, что собирается сказать, — рада, что ты нашёл способ. Я так… хотела услышать твой голос.

Сердце заходится ещё пуще прежнего, хотя думал, дальше уже некуда. Не замечая, начинаю тянуть лыбу, как упоротый.

Антон с подозрением косится на меня, а когда отвечаю, качает головой и, вытаскивая из пачки сигарету, выпрыгивает на улицу.

— Я тоже, маленькая. Блядь! Всего несколько часов, а уже свихнулся. Вот что ты со мной делаешь, а? — хриплю почему-то так же тихо.

Дыхание срывается. Кислород перестаёт поступать в лёгкие.

Кто-нибудь, скажите моей поехавшей крыше, что это ненормально.

— А ты со мной, Тём? — осторожно выдыхает, а меня, сука, на куски рвёт.

За рёбрами такой пожар разгорается, что грозит превратить меня в горстку пепла.

— Насть… — голос срывается, — Я… Да блядь! Пиздец просто! Прости.

Она смеётся и в животе растекается жгучее тепло. Да, много хрени она из меня вытащила.

— Я тоже, Тём… — замолкает. — Мне пора. — сбрасывает вызов, а я так и продолжаю сидеть с мобилой у уха и слушать гудки.

Что-то мне подсказывает, что к ней заявился женишок.

Сжимаю трубу, пока она хрустеть не начинает. Торможу. Если начну уничтожать все гаджеты, то скоро разорюсь. Сжимаю кулаки и выдыхаю сквозь плотно сжатые зубы. Выскакиваю на улицу и, подходя к другу, подкуриваю.

— Всё норм? — выбивает, заглядывая в глаза.

— А по мне не видно? — рычу, играя желваками. — Она с этим уродом сегодня будет. Походу, заявился уже.

— И что делать собираешься?

— А что я могу? — передёргиваю плечом. — Ждать.

— И как долго? — понимаю, что не о сегодня говорит.

— Сколько придётся.

— Шутишь? — высекает, в удивлении таща брови вверх. — Пока замуж не выскочит?

— А вот этого не будет. Не позволю. Я же всё равно её получу. Полностью. Она уже, блядь, моя. Но пока не готова с этим смириться. — выдаю свои мысли как есть.

— Любишь её? — спрашивает несвойственно тихо.

Охуенный, мать вашу, вопрос.

— Да. — не говорю о том, насколько долго длится моя одержимость этой девчонкой. — И она тоже. Знаю, что тоже.

— Пиздец полнейший. Не думал, что тебя так накроет. После всего…

— Погнали? — перебиваю Тоху, потому что знаю, о чём о собирается сказать.

Не вывезу. Не сейчас. Не готов.

Выбрасываю окурок и запрыгиваю в Гелик.

— Погнали! — отзывается он, паркуясь на пассажирском.

Разве так бывает? Всего за один день?

Настроение не пропадает, даже когда натягиваю платье для похода на выставку. После звонка Северова я топлю на повышенных. Да я, блин, летаю.

На землю меня не спускает даже появление Кирилла. Губы сами растягиваются в улыбке, когда думаю о встрече с Артёмом. Но вся проблема в том, что Кир принимает это на свой счёт и улыбается в ответ.

— Я тоже рад тебя видеть. — наклоняется, прижимаясь к моему рту в коротком поцелуе.

Все силы трачу на то, чтобы не оттолкнуть его.

Принимаю. Терплю.

— Привет. — здороваюсь, натягивая на лицо уже искусственную улыбку.

— Ой, как хорошо, что вы так быстро помирились! — выплывает из-за спины мама.

Должанский по-хозяйски опускает руку мне на талию и прижимает ближе. Для того, чтобы не сбросить его лапу, приходится приложить немало усилий.

Вспоминаю, как Север целовал меня в тире. Пока спасает. Даже удаётся ровно дышать.

— Забудем о вчерашнем, да, Насть? — пробивается в мысли голос Кира.

— Забудем! — слишком активно киваю головой. Уж объяснять ему о причине своей истерики мне точно не хочется. — Отлично. Не хочу об этом вспоминать!

— Ну вот и хорошо! — бурно жестикулирует мама. Несмотря на то, что в суде она превращается в хладнокровную львицу, дома даёт себе волю.

— Тогда мы поедем, Евгения Сергеевна.

— А во сколько вернётесь?

— Мааам… — закатываю глаза.

— На выставке до одиннадцати пробудем. Потом в ресторан заедем.

А у меня он спросить не хочет, куда мы заедем, а куда нет?

Понимаю, почему родители так любят Должанского. Он такой же, как они. Холодный. Расчётливый. И относится ко мне так же.

Раньше я считала это заботой. Убеждала себя, что иначе они не умеют. Теперь понимаю, что это умело разыгранная манипуляция. Не знаю, сколько ещё смогу подыгрывать им. Со вчерашнего дня во мне произошло слишком много изменений, которые не так легко скрывать.

Сегодня справляюсь. А завтра? А через неделю? Сомневаюсь.

— Ты очень красивая, — шепчет жених мне на ухо, когда выходим на улицу.

Я вздрагиваю.

От дыхания Артёма на моей коже появлялись мурашки. От Кирилла неприятный озноб.

Так было всегда?

Как ни стараюсь вспомнить, мне это не удаётся.

Может, дело в том, что раньше мне не с кем было сравнивать?

— Спасибо. — шепчу задушено.

Ещё бы ему не нравилось…

На ногах нежно-голубые туфли на высоких каблуках с ремешками на лодыжках. Длинное, переливающееся, бирюзовое платье, да, я хочу, чтобы Северов увидел меня в платье, которое я подбирала под цвет его глаз. Вот так я схожу с ума! Сбоку разрез до середины бедра, открытая спина и широкие бретельки с неглубоким, но ощутимым декольте. Странно, но даже родители одобрили. Волосы хотела оставить распущенными, но тогда они скроют спину. Поэтому закола на макушке, оставив одну завитую прядь над правым ухом, игриво подпрыгивающую при ходьбе.

В дороге разговариваем на нейтральные темы. Надо отдать Киру должное, разговор о вчерашнем он действительно не заводит. Но вот касается другого, от чего мне на ходу из машины выпрыгнуть хочется.

— Пора начинать приготовления к свадьбе. Пять недель всего осталось. Необходимо забронировать ресторан, если не хотим устраивать банкет в бистро. — толкает он с улыбкой.

Юморист чёртов.

— Угу. — бубню себе под нос, чтобы не заорать, что нафиг мне эта свадьба не упёрлась.

— Настя, есть пожелания по поводу ресторана? Как на счёт "Мезон блю"?

— Да, наверное…

— Не устраивает? Можешь выбрать любой. О финансах не беспокойся, бери лучшее.

— Окей. — выдыхаю устало.

Финансы… Финансы… Финансы… У него только деньги и карьера на уме. Лучше бы он был сыном моих родителей. Вот уж точно яблочко от яблони…

— Что с тобой сегодня?

— Просто голова болит. — не стесняясь, вру.

— Может, в аптеку заехать? Нам ещё три часа на выставке придётся пробыть, а потом ресторан.

— Да, пожалуйста.

Выставка, как и ожидалось, оказывается скучной. В искусстве, не смотря на старания родителей, я так и не научилась разбираться. А этот экспрессионизм вообще не понимаю. Ну что люди находят в геометрических фигурах и искривлённых лицах, что готовы выкладывать за них баснословные деньги?

Уже полтора часа мы ходим от картины к картине. Должанский уверенно рассказывает то об одной, то о другой. Слушаю его в пол уха.

Телефон в сумке отдаётся короткой вибрацией, и сердце подпрыгивает в груди. Не решаюсь прочитать сообщение при Кире. Знаю, что это может быть Вика, но внутреннее чутьё подсказывает, что это не она.

Мы ведём светские разговоры с многочисленными знакомыми. От натянутой улыбки у меня скоро рожа треснет.

Мобильный снова коротко жужжит.

Игнорирую.

Опять вибрация. А потом ещё и ещё.

— Я вас ненадолго покину. — извиняюсь и быстрым шагом захожу в туалет.

Щёлкаю замок и дрожащими пальцами достаю телефон. Пять сообщений в мессенджере.

Заносчивый засранец: Малыш, я скучаю. Пиздец меня на ошмётки рвёт.

Перечитываю несколько раз и смеюсь. Вспоминаю третью неделю в академии, когда в моей жизни появился Северов. С первой же встречи он меня так выбесил, что я не задумываясь подписала его так, как он себя повёл.

Начинается лекция, и преподаватель спускается к трибуне, но вместо того, чтобы начать занятие, ошарашивает всех словами:

— Группа, у нас новенький. Подойди сюда. — глазами указывает на место рядом с собой.

Высокий парень с белыми волосами, явно старше нас на несколько лет, вальяжной походкой спускается вниз и обводит аудиторию презрительным взглядом.

— Новенький на третьей неделе?

— Ого, какой красавчик.

— А взгляд-то какой.

— Я бы ему прям сейчас дала. — разносится со всех сторон вовсе не тихий шёпот.

А я вдруг ни с того ни с сего начинаю закипать.

— Представься, пожалуйста. — просит препод.

— Артём Северов. Для красоток просто Артём. — подмигивает, и вся женская половина начинает зачарованно вздыхать.

А меня бесит. До трясучки. Впервые в жизни один вид человека, его манера держаться, говорить и даже смотреть выбивают меня из равновесия.

— Расскажешь что-то о себе? — выбивает Иван Владиславович.

— На хрена? — лениво обрубает этот заносчивый засранец.

— Тогда садитесь, молодой человек, и впредь будьте сдержаннее в словах. — качает головой Соболев. — И ещё: оставь свой номер Насте Мироновой. Она — староста и добавит тебя во все необходимые группы. — указывает головой в моём направлении, а мне отчего-то хочется провалиться под землю.

Этот наглец подходит ко мне с кривой умешкой и, нависая над столом, толкает:

— Ну, привет, красотка.

— Номер давай. — буркаю, отводя взгляд от нереального цвета глаз.

— Только ты обязательно мне позвони.

— Не дождёшься! — рявкаю, загораясь злостью.

— Значит, ты — злюка. — сипит, понижая голос. — Люблю таких.

— Пошёл ты!

Он смеётся, диктуя номер, который я забиваю в телефон.

Мне впервые за восемнадцать лет жизни хочется вцепиться человеку в глотку.

— И не забудь, идеальная девочка — Артём Северов. — обрубает и, подмигнув, уходит вверх по лестнице.

— Не забуду, не сомневайся! — шиплю, записывая в телефонную книгу "Заносчивый засранец".

Только в следующем году, когда нас разделили по специальностям, я смогла спокойно выдохнуть. Впрочем, не надолго.

Быстро захожу в список контактов и меняю имя. Только после этого читаю остальные сообщения.

Артём Северов: Насть, когда освободишься?

Артём Северов: Увидеть тебя хочу, аж ломает.

Артём Севров: Хочу обнять. Пиздец до трясучки.

Улыбаюсь, стараясь унять работающее на разрыв сердце. Дыхание сбивается с ритма и становится тяжёлым и рваным, когда читаю последнее сообщение.

Артём Севров: Ты же не хочешь там быть. С ним, блядь, не хочешь! Давай я за тобой приеду. Прямо сейчас. Заберу тебя. Только скажи, маленькая. Ты же хочешь со мной сейчас быть. Ведь хочешь?

Пальцы зависают над экраном, когда собираюсь ответить.

Ну вот откуда он всё это знает?

Ладно, на моём лице часто можно прочитать очевидное, но Артём же не видит меня сейчас.

Взвизгиваю и роняю телефон на мраморный пол, когда он начинает звонить. Делаю глубокий вдох и поднимаю гаджет с разбитым экраном.

— Зашибись, блин, и суток не прошло! — сокрушаюсь над покалеченным гаджетом.

На треснувшем экране виднеется фотография Северова, и я поднимаю трубку.

— Я из-за тебя телефон разбила! — первое, что выдаю. Надо же хоть кого-то виноватым сделать.

— Из-за меня? — раздаётся на том конце удивлённый голос.

— А из-за кого же ещё? Я только тебе ответить собиралась, а тут ты звонить начал. Я испугалась.

— Слишком долго собиралась. — рычит Север.

— Что? — произношу с каким-то торможением.

— Отвечала долго. Я не выдержал. Видел же, что сообщения прочитала и молчишь. — доносится возмущённый голос. — А мобилу я тебе новую куплю, раз уж и в этот раз виноват!

— Сама куплю! — рычу обиженно.

— Не спорь, Насть! Прошлую я об стену разнёс, так что за мной должок. — убеждает, не давая мне снова отказаться. — И ты так и не ответила!

— На что?

— Ты хочешь быть там? Хочешь остаться с ним?

— Артём, — выдавливаю шёпотом, — я не могу уехать.

— Я не об этом спросил! — обрубает холодно. — Ты хочешь быть на этой выставке со своим женишком? Скажи, что нет, твою мать, Настя, не добивай. Меня и так весь день таскает от того, что я, блядь, даже прикоснуться к тебе не могу! А как думаю, что ты там с этим… Что он целует тебя, касается… Сука! На куски порвать готов. Нихуя с собой сделать не могу! Знаю, что ты просила не торопить, но никуда это дерьмо не уходит! Со вчерашней ночи его топлю, но, блядь, не выходит.

Сердечная мышца, проламывая рёбра, рвётся к нему. Волна жгучей радости расползается по телу, согревая и сжигая. Его слова, сбивчивое дыхание, хриплый голос заставляют меня снова взлететь.

Он не просто ревнует. Это больше. Гораздо больше. Как и у меня, возможно.

Решение принимаю мгновенно.

— Тём, знаешь картинную галерею на Потёмкина?

— Когда? — выдыхает облегчённо одно единственное слово, а у меня по коже опять скачут мурашки.

— Давай минут через тридцать. Сможешь?

— И не секундой позже. Опоздаешь хоть на минуту, я там всех на куски порву.

— Не будь таким кровожадным! — смеюсь, включая воду и смачивая горящие щёки.

Кажется, мой монстр нашёл себе идеальную пару. Совсем недавно мне и самой хотелось всех расчленить, лишь бы свалить отсюда.

— Ни. Минутой. Позже. — отбивает каждое слово. — Иначе я за себя не ручаюсь.

— Только жди за углом. — проговариваю быстро.

Ещё не хватало, чтобы знакомые увидели, как я запрыгиваю в чужую машину.

— Да бля! — рычит Северов. — Окей. Ладно. Время пошло.

— Жду! — сбрасываю вызов, потому что, как и вчера, не могу прощаться, даже зная, что через каких-то полчаса увижу, всё равно хочу слышать его голос постоянно.

Выхожу из туалета уже с готовым планом. Решение принято. Отступать некуда.

Следующие двадцать четыре минуты общаюсь с каждым встречным и поперечным, улыбаясь уже искренне. В голове веду учёт каждой минуте. Я, конечно, не поверила, что Северов заявится сюда, но всё равно нервничаю.

То и дело перевожу глаза на настенные часы, предвкушая нашу с Артёмом встречу. Хочу целовать его, не таясь. Куда бы он не отвёз меня.

Из клатча раздаётся мелодия звонка. Кирилл недовольно косится в мою сторону.

— Настя, на таких мероприятиях принято отключать звук.

— Я и отключала, — отбиваю спокойно и ставлю на беззвучный, — просто он упал и разбился. Видимо, сломалось что-то. Это Вика, надо ответить.

Слегка отвернув телефон в сторону, сбрасываю будильник и прикладываю мобильный к уху.

— Что? Не может быть! — замолкаю, слушая "Викины рыдания". — Так, стоп! Успокойся. Я сейчас приеду. Всё, не реви! Скоро буду. Со всем разберёмся.

"Сбрасываю звонок" и, подходя к Должанскому, открываю приложение для вызова такси.

— Кирилл, мне уехать надо. — говорю взволнованно. — У Вики проблемы!

— Какие? — спрашивает, будто ему интересно.

— Не знаю, она толком ничего не объяснила. А я за рыданиями ничего не поняла. Извини. — целую в щёку и готовлюсь уйти, но жених хватает меня за запястье.

— Я отвезу. — рубит ровным тоном.

А вот это уже не по плану. Совсем-совсем не по плану.

Бросаю взгляд на часы. Осталось чуть больше минуты. Надо выкручиваться и быстро.

— Не надо, Кирилл. Тащиться в спальный район. Да и ты хотел до закрытия остаться. К тому же такси уже на подъезде. — тараторю, не давая ему и слова вставить. — Всё, я побежала. Извини ещё раз.

На улицу выбегаю на космических скоростях, опасаясь, что Должанский очнётся и настоит на своём. За угол залетаю, не сбавляя темпа, и сразу нахожу глазами Гелиндваген. Северов выходит и замирает у машины с открытым ртом. Не тормозя, влетаю в его тело и обнимаю, утыкаясь носом в ложбинку на шее. Он тут же обнимает в ответ и прижимает крепко-крепко. До боли. До хруста в костях.

Вбиваю в лёгкие его запах. Наслаждаюсь теплом. Упиваюсь близостью.

Поднимаю голову и встречаюсь с глазами такого же цвета, как моё платье. Мгновенно прошибает двести двадцать.

Кажется, мне это нравится.

— Ты просто охуенная! — делает комплимент парень.

И пофиг, что с матами. Это мне тоже нравится. Они не звучат как-то обидно и похабно.

— Нравится? — выдыхаю ему в губы.

— Почти. — обжигает дыханием в ответ. Скользит рукой по моей обнажённой спине, вызывая ставших родными мурашек. А потом выдёргивает из моих волос все шпильки, с гулким звоном швыряя их на асфальт. — Вот теперь идеальная. — хрипит и набрасывается на мой рот.

Дико и необузданно врывается внутрь, ласкает языком, мнёт губами. И я утопаю в нём. Тону и даже не пытаюсь спастись. Если в омут, то только с головой и до полной остановки дыхания.

Минута без и сердце в стоп

По пути в галерею выжимаю из тачки максимум. Несколько раз нарушаю по-дикому, но насрать. Мне туда добираться с другого конца города, а вписаться надо в тридцать минут.

Регулярно перевожу взгляд на приборную панель, на которой неоновым светом горят часы. Не хочу, чтобы моя девочка меня ждала.

А если не придёт? Не сможет? Что если этот урод её не отпустит? Если сама не захочет? Или побоится рисковать? Кто я, в конце концов, для неё?

Если я сейчас же её не увижу, то свихнусь на хрен. И так весь день в каком-то коматозе провёл. Даже пока с Тохой гоняли, все мысли о Насте были. И я честно собирался ждать до одиннадцати, но ни черта не вышло. Начал написывать, звонить. Блядь, руки как у припадочного дрожали, пока ответа ждал. Боялся, что откажет.

Если для неё это игра? Если я просто развлечение перед свадьбой?

— Блядь, эти "если" мне на хрен чердак снесут! — рычу, хренача ладонью по рулевому колесу.

К тому моменту, как добираюсь на место уже, почти готов к тому, чтобы торчать здесь всю ночь, а потом свалить в закат, потому что она не придёт.

Паркуюсь у бордюра и, выхватывая из пачки сигарету, выпрыгиваю из Гелика. И замираю… Буквально чувствую, как обвисает челюсть, когда вижу, как моя девочка в охеренном платье и на каблах бежит мне на встречу. Не успеваю даже рот закрыть, когда она влетает в меня и обнимает крепко и нежно. От бега тяжело дышит мне в шею, а я сгораю под её резкими вдохами-выдохами. Шарю руками по податливому телу. Как маньячина, вбиваю в лёгкие её запах. Дышу, сука, ей.

Повёрнут, сдвинут, влюблён.

Моя! Моя! МОЯ! — настойчиво долбит в мозг одна единственная мысль.

— Ты просто охуенная! — всё, что удаётся выдавить.

На самом деле сказать хочется до черта и больше.

— Нравится? — выдыхает, почти касаясь своими сладкими губами моих голодных и исстрадавшихся по ней.

— Почти.

Веду руками по её коже. Мог просто выдрать долбанные заколки из её волос, но маньячина ведь.

Не считая двух коротких моментов в академке, семнадцать часов её не касался. Пиздец, и как я два года так прожил? Как всю жизнь без неё был?

— Вот теперь идеальная! — выбиваю хрипло, набрасываясь на её губы, не тормозя и не сдерживаясь.

По херу на всех. Люди увидят? Плевать! Женишок? Похую! Я не просто драться за неё готов. Я убивать буду, чтобы маленькая идеальная зеленоглазая ведьма по имени Настя Миронова была моей.

Я не просто целую, я пожираю и заглатываю, выпиваю и ловлю кайф, как от лучшей наркоты.

— Моя! — рычу ей в рот, не разрывая контакта.

— Да, Артём, твоя давно и надолго! — раздаётся задушенный шёпот, но оглушает похлеще самого громкого ора.

Лёгкие схлопываются, и я забываю, для чего вообще нужен этот орган. Мотор в очередной раз раздирает грудину. Удивляюсь, как там вообще остались целые кости. Каждый раз, когда Миронова рядом, у меня за рёбрами врубается костедробилка, разнося к чертям не только их, но и все внутренности в кровавую кашу.

— Серьёзно? — хриплю, не переставая целовать, гладить, ласкать, дышать.

— Да! Серьёзнее некуда! Не знаю, как жила раньше! — выдаёт сбивчиво, хватая через рот кислород. Горящие зелёным огнём глаза светятся ярче неоновых вывесок. — Я… Я… Господи! Артём, я не знаю, что со мной происходит! Не знаю, что делать! Как жить с этим всем дальше! Я… Я так хотела увидеть тебя! Обнять, поцеловать… Я с ума схожу! Ведь так не бывает! Это же по-настоящему?! Прошу, скажи, что да!

— Блядь! Да, малыш, да! По-настоящему. Реальнее, сука, не бывает. Не касаться тебя — пытка. Не целовать — жажда. Не вдыхать твой запах — смерть. Не быть рядом — ровная линия пульса. Я совсем башкой двинулся на тебе. Не могу, блядь, иначе. — с хера ли во мне вдруг поэт проснулся? Не моя тема.

— Значит, нас таких двое, Тёма… — выдаёт несмелую улыбку, будто сама себе не верит, сомневается.

— Скажи ещё раз. — выбиваю шёпотом.

— Что?

— Назови меня так.

— Тёма?

— Да.

— Тёма. Тёма! Тёмочка! Я… Я так… Блин! — обрывается и замолкает.

Прячет лицо у меня на плече.

Я не давлю, хотя хочется вырвать из неё эти слова. Даже если это и не то, что я так хочу услышать. Что бы она не собиралась сказать, я хочу знать. Но вместо этого просто прижимаю свою девочку сильнее. Глажу по волосам, утыкаюсь в них лицом и снова дышу.

— Поехали, маленькая? — хриплю в её макушку, продолжая водить ладонями по спине.

Она ничего не отвечает, но чувствую лёгкий кивок головы. С трудом делаю шаг назад, отцепляясь от Насти. Открываю дверь, как сраный джентльмен, и жду, пока она сядет. Подаю руку, когда подходит к машине и касаюсь её губ быстрым поцелуем: не могу сдержаться. Обхожу Гелик и прыгаю на водительское. Завожу мотор, но к педалям не прикасаюсь, залипая на ведьмочку. Она сидит, опустив голову и сжимая на коленях кулаки.

— Всё хорошо, девочка моя? — выбиваю сипло, двумя пальцами приподнимая её подбородок и слегка поворачивая лицо в свою сторону.

— Да, всё нормально. Не обращай внимания. — выдаёт неожиданно вымученную улыбку. — Поехали?

— Нет. Пока не расскажешь, что случилось. Только что всё было заебись, а сейчас? — с трудом сдерживаюсь, чтобы не зарычать. Ибо какого хера?

— Всё хорошо, правда. Просто это так странно. Я сбегаю от жениха к тебе и… — опять замолкает, а я стискиваю челюсти до зубного скрежета.

Не могу слышать о нём. Услужливое подсознание тут же рисует картины, от которых выть хочется. Моя Настя и этот зализыш, сука.

С трудом вынуждаю держать открытые ладони и не сжимать в кулаки.

— Что "и", Настя? — шиплю сквозь зубы, здесь сдержаться не удаётся.

Она отворачивает лицо и вздыхает так, словно больше никогда у неё не будет возможности этого сделать. Поворачивается всем телом, насколько позволяет пространство салона, и смотрит мне в глаза. Знакомо пробивает двести двадцать. Кайфую, не обращая внимания на мандраж.

— Я боюсь, Артём. Мне страшно. Я не знаю, к чему всё это приведёт! — переходит на слабый крик. — Я не могу делать вид, что ничего не происходит. Дома постоянно на нервах! Мне кажется, что у меня на лице написано, что я пошла от Кира налево! И бросить я его не могу! Не могу подвести родителей! Я пойму, если ты сейчас прогонишь и больше никогда не подойдёшь. Я смирюсь с этим. — заканчивает едва слышно.

— Ну что ты за идиотка, Миронова? — смеюсь и притягиваю напряжённую девушку к себе.

У самого каждая мышца на грани разрыва. В том числе и та, что слева. Но сейчас мне необходимо действовать осторожно и даже деликатно.

Я и деликатно? Ха-ха-ха!

Но приходится, вашу мать, пока я не потерял Настю. Мне надо осторожно подтолкнуть её к тому, чтобы она сделала выбор в мою сторону, а не переть напролом.

— Я понимаю, малыш. — ни черта на самом деле не понимаю! Её тянет ко мне не меньше, чем меня к ней. Зачем тогда сопротивляться? К чему эти игры? — Всё хорошо, девочка моя маленькая. Я же тебя… — затыкаюсь, пока не ляпнул лишнего.

— Что меня, Артём? — смотрит мне в глаза своими подозрительно блестящими.

— А ты готова это услышать? — с трудом хриплю эти несколько слов.

Готов ли я сказать? Блядь, даже суток не прошло, а мне крыша машет, маяча где-то у линии горизонта. Поклялся же сам себе, что никогда больше…

— Не знаю. А ты готов?

— Не уверен.

— Спасибо.

— За что?

— За правду. — выдаёт очень спокойно и улыбается. — И я…

— Что?

— Тоже. Но ещё слишком рано для нас обоих. Ведь так? — её скулы окрашиваются в розовый, а на губах появляется несмелая улыбка.

— Так, маленькая. Едем? — с трудом давлю из себя слова и провожу ладонью по её щеке.

И пусть она не сказала. И я тоже…

Всё и без этого ясно. Она любит. Любит, блядь! Хочется заорать от переполнивших эмоций, но вместо этого отворачиваюсь к лобовому и выжимаю педали.

Какое-то время катим в полной тишине, каждый погружён в свои мысли. Кошу взгляд на Миронову и давлюсь воздухом, настолько она сегодня охуенна. И не только от этого. Ведьма сидит вполоборота и смотрит на меня, улыбаясь, с этими своими мозговъебательными ямочками на щеках, на которые я когда-то охерительно подсел. Продолжаем молчать, но она кладёт руку мне на колено и опять краснеет.

Бля, ну разве так бывает?

Убираю руку с рулевого и накрываю её кисть. Переплетаем пальцы. По нервным окончаниям проскакивают мелкие электрические импульсы. За двадцать четыре года жизни со мной никогда такого не происходило, и вот здрасьте! Мурашки, молнии, мандраж… Заебись просто. Вот как этой зеленоглазой удаётся?

— Артём, можно спросить? — выбивает тихим голосом.

— Смотря о чём. — улыбаюсь, ненадолго поворачиваю голову и возвращаюсь к ночной трассе.

— Почему ты попросил назвать тебя Тёма?

Медленно тяну в лёгкие воздух и выпускаю через нос. Вот чёрт меня дёрнул? Больная тема.

— Меня очень давно никто так не называл. — замолкаю, топя воспоминания.

— Почему?

Да бля! Ну что за девчонка?

— Я ненавижу, когда кто-то так меня зовёт. Плохие воспоминания. — добавляю, пока не посыпались новые вопросы.

Впрочем, я не удивлён, что она спрашивает, мы ведь почти ни черта друг о друге не знаем.

— Не спрашивать?

— Не стоит.

— А если спрошу, ты ответишь?

— Да. — отсекаю убито.

На хрена мне, мать вашу, это надо?

— Зачем ты обесцвечиваешь волосы? — резко меняет тему, а я начинаю давиться слюной от такой перемены.

Вот так просто? Поняла, что этот разговор мне неприятен и перескочила на другой?

Сильнее стискиваю её тонкие пальцы, поднимаю к лицу и осторожно прикасаюсь губами к каждому. Настя слегка вздрагивает, и по её коже расползаются знакомые мне мурашки. Каждая из них уже стала родной.

Так говорю "спасибо", потому что слова застревают в горле. На то, чтобы принять это, уходит какое-то время, а она всё так же смотрит и ждёт ответа.

— Поверишь, если скажу, что это не краска. Натуральный блондин, на всю страну такой один. — смеюсь, напевая песню Баскова, которого, кстати, терпеть не могу.

— Одно дело блонд или седина, но так только обесцветить волосы можно. — рычит, явно сомневаясь.

Опять смеюсь. Никого никогда не интересовали мои волосы. А моя девочка точно ненормальная. Тащусь и от этого.

— ДНК, малыш. Считай это сбоем, так же как и цвет глаз. Это семейное. — со стуком сцепляю челюсти.

Шесть лет прошло, но воспоминания всё ещё причиняют боль.

— Ты никогда не говорил о своей семье. — тянет, заглядывая мне в глаза, а я готов из машины выскочить, не сбавляя скорости.

Ну как ей, блядь, сказать?

— У меня никого нет. — выбиваю тихо, давя внутри готовый к извержению вулкан.

Ещё один вопрос о прошлом, и я взорвусь на хрен, разлетаясь окровавленными кусками плоти.

— Мне жаль. — всхлипывает и так же, как и я, подносит наши сцепленные руки к своему рту и осторожно касается губами.

Чувствую горячую влагу её слёз на пальцах. Хочу успокоить, но сейчас не до этого. Член тут же оживает и просится наружу. А точнее сказать, внутрь. В неё. Ёрзаю на сидушке, стараясь принять позу, в которой не будет такого дискомфорта, но хуй-то там. Миронова замечает мои странные движения и поднимает брови.

— Ты чего?

— Задница затекла! — несдержанно буркаю в ответ.

— Артём, если тебе не нравится, когда тебя зовут Тёма, тогда почему? — опять добивает, мгновенно сменяя тему.

Бля, ну и как ей это удаётся?

— Не думал… — замолкаю, подбирая слова. — что мне будет приятно, когда кто-то снова так назовёт. И не просто кто-то. Ты, Насть. Остальных урыть готов был за это, но ты… С тобой всё иначе. Вообще всё!

Снова перевожу взгляд на охрененную девчонку на пассажирском сидении в ожидании реакции. Она опускает глаза и начинает тараторить:

— Всё иначе? И у меня тоже… С тобой, Тём, иначе. Разве так может быть? Чтобы два человека всего за сутки?

— Бля, Насть, ну что ты за чудо? — снова растягиваю губы в улыбке.

С ней всегда так: от желания убить до счастливого смеха. Вот такая она — моя девочка.

— Чудо от слова чудовище? — бубнит, глядя исподлобья.

Не сдерживаюсь и начинаю ржать. Даже с трассы съехать приходится. Ставлю Гелик на паркинг и продолжаю ухохатываться. Смотрю на Миронову, и она тоже хохочет. Её смех эхом разлетается по салону, задевая все нервные окончания в моём теле. Впервые слышу, чтобы она так смеялась. Искренне, несдержанно, заливисто. Хватаю её за талию и перетаскиваю к себе на колени. Смех тут же замирает на её губах, когда она читает в моих глазах нескрываемое желание.

— Артём… — шепчет и целует.

Сама.

Аккуратно проходит языком по моим губам. С опаской проскальзывает внутрь и касается моего. Давлю на все тормоза. Дёргаю стоп-краны. Нельзя! Не сейчас. Не в машине посреди дороги.

— Настя, — хриплю, обдавая дыханием её губы, — если ты не перестанешь так делать, то я не смогу сдерживаться.

Знала бы она, каких усилий мне стоят эти слова. Эрегированная плоть требует сейчас же дать ей волю. Задрать это долбанное платье до талии и насадить девушку на себя. Руки живут своей жизнью, сползая на упругие ягодицы, с силой вжимая пальцы. Миронова смещается, и член оказывается прямо между половинками её задницы.

— Да, блядь! Ты специально, что ли? — рычу, возвращая ведьму на пассажирское.

— Извини. — бубнит, краснея и пряча лицо за волосами.

— Насть, вчера в машине ты сказала, что у тебя "никогда не было такого", что ты имела ввиду?

Я должен выяснить это прямо сейчас. Не может же быть, что целка. Но она так ведёт себя, что сомнения озверевшими червями грызут меня изнутри.

— Я не хочу говорить об этом. — краснеет ещё сильнее.

Ладно, прошлой ночью она под алкашкой была, но сейчас-то…

— Скажи мне, маленькая. Я должен знать. Я хочу тебя до одури! Сдерживаюсь, сука, из последних. Но ты ведёшь себя как целка. Что за игры? — выдаю откровенно лишнее, но вся кровь из мозга телепортировались в трусы.

— Это не игры, Артём. Я… Кирилл сказал, что только после свадьбы. Я настояла, и он согласился. Я не готова с ним! Не могу! А с тобой всё по-другому. Я теряю контроль и не знаю, что с этим делать! — последнюю фразу выкрикивает, и по щекам начинают течь слёзы.

Собираю их дрожащими пальцами. Ловлю непослушными губами. Прижимаю малышку к себе и глажу по спине, ощущая, как её коноёбит. Трясусь вместе с ней.

Девственница, блядь! И что мне, мать вашу, с этим делать? Как теперь вести себя? Секс после свадьбы — вот точно не для меня. Я неэтотимпотент хуев. И не святой ни черта. Всегда целок стороной обходил, но в эту умудрился по уши.

— Всё хорошо, малыш, не плачь. Ну, перестань. — стараюсь успокоить её хриплым шёпотом. — Блядь, ты сердце мне разрываешь. Насть, пожалуйста, успокойся. Всё хорошо. В этом нет ничего страшного. — ага, как же. Для меня только что настал конец света. — Я не трону тебя, пока ты сама этого не захочешь.

— А если я хочу? — бомбит шёпотом, поднимая на меня мокрые глаза со слипшимися ресницами. А вот это уже пиздец. — Но не могу так. Не знаю, как объяснить, Тём. Это сложно. Рядом с тобой я вся горю, внутри, словно лава растекается. Я не могу остановиться. И тебя остановить не могу.

— Тогда я не прикоснусь, пока сама не попросишь.

— А что, если попрошу? Прикоснуться. Но не до… — затихает, утыкаясь носом мне в шею.

— Ты останешься девственницей, пока сама не будешь готова. Но в остальном сдерживаться я не собираюсь. Согласна?

— Да, Северов, согласна. — выдаёт слабую улыбку и снова губами тянется к моему лицу.

Что я там говорил: с Настей всё всегда не по плану? Сегодня мои планы развалились к чертям, устроив полнейший пиздец. Теперь слова "моя девочка" приобретают новое значение. Моя и только моя. Этот зализыш не получит её, даже если мне придётся его убить.

Только рядом с ним я могу быть собой, а не притворяться кем-то другим

Машина съезжает с трассы на какую-то лесную дорогу. Не знаю, что Северов задумал, но мне не страшно. Я непонятно почему доверяю ему, как никому другому. После того, как выложила всё как есть, все сомнения растворились в его ровном голосе, спокойных бирюзовых глазах, ласковых касаниях.

Хотя сама не понимаю, зачем всё же выдала правду? Почему не придумала какую-нибудь отмазку? Я даже с лучшей подругой такие темы обхожу стороной, но с Артёмом у меня вдруг начался словесный понос.

Рассказала об уговоре с Должанским. О том, что девственница. Что скучаю и схожу с ума без него. Да и в любви почти призналась.

Меня всё ещё терзают сомнения: возможно ли такое?

Знаю только, что больше без него не могу. Каждая секунда вдали от Севера кажется бесконечной пыткой. Без лишней скромности, для неё просто не осталось места, разглядываю человека, которому подарила своё сердце. Пусть и бракованное, но он готов его принять, ведь сам почти сказал, что влюблён в меня. При этом недавнем воспоминании губы сами растягиваются в улыбке. Парень косится на меня и спрашивает:

— Чему так радуешься? Я тебя тут в лес везу, а ты лыбу давишь. Не боишься, что я маньяк?

— Неа, тебя не боюсь. А ты не боишься? — смеюсь в ответ.

— Того, что ты маньячка? — не сдержавшись, прыскает со смеху.

— Ну а вдруг? Не зря их так сложно вычислить, умеют скрывать свою сущность. — выдаю тихим коварным голосом с хитрым выражением лица.

— Кажется, пора начинать трястись от страха! — становясь серьёзным, отбивает Артём.

— Вот именно! Бойся меня, Северов! — хохочу злобно и скалю зубы. Последние сомнения тают от этого дурашливого диалога и его смеха. — Так куда мы всё-таки едем?

— Всё же опасаешься? — хитро косит взгляд в мою сторону.

— Не думала, что первое свидание обычно проходит в лесу. В основном девушку ведут в ресторан или на прогулку по парку. Ну, в кино, на худой конец. Но вот лесная чаща навевает пошлые мысли.

— Пошлые? Ммм… А вот это уже интересно. И что же за мысли такие?

— А вот этого я тебе не скажу! Ты мне и так душу наизнанку вывернул. Эти догадки буду держать при себе! — рычу с искусственной злостью и, не сдержавшись, позволяю себе улыбнуться.

Ещё какое-то время едем, продолжая шутить и дурачиться. Серьёзных тем больше не касаемся.

Тараканы в голове постоянно подбивают задавать вопросы о его семье. Скоро точно придётся покупать дихлофос.

Язык так и чешется спросить, что произошло с его родными, но каждый раз я его прикусываю. Сейчас не время для этого. Возможно, когда станем ближе друг другу, он сам расскажет, а до тех пор я подожду. К тому же мне и самой неохота говорить о своих предках: слишком неприятные мысли лезут в голову, стоит только подумать о них.

Ладно, сегодня я ещё скажу, что была у Заболоцкой. А завтра? Послезавтра? Сколько я смогу их обманывать? Как долго буду терзать себя и Артёма?

За тяжёлыми мыслями не замечаю, что Мерседес уже какое-то время стоит на месте, а Север внимательно изучает моё лицо, словно стараясь прочитать на нём ответы.

— Приехали? — тут же спохватываюсь.

— Уже минут пять как. О чём так задумалась, что даже не заметила? — рубит вопросом, на который я не собираюсь отвечать.

Слишком всё сложно, а я и так выложила больше, чем достаточно. Это только мои страхи. Не собираюсь вываливать их на него.

— И куда ты меня привёз? — спрашиваю, выпрыгивая из машины.

И замираю. Просто стою и смотрю.

Мы находимся на небольшой зелёной поляне с высокой мягкой травой, окружённой густым смешанным лесом. Запахи хвои, осенней листвы, дождя и ветра смешиваются, превращаясь в моих лёгких в аромат свободы и счастья.

Перед нами внизу небольшого обрыва бурлит быстрая речка, неся опавшие листья и мелкие веточки. Над нами почти чёрное небо, усыпанное мириадами звёзд. Они мерцают, заливая холодным светом всё вокруг. С трудом отрываюсь от созерцания всей этой красоты и смотрю на Артёма, ни в силах выдавить ни слова.

Дыхание срывается и сердце замирает, когда цепляюсь за него взглядом.

Под белым сиянием луны его волосы кажутся серебром, а глаза горят ярче обычного. Вокруг него словно появляется ореол из мистического света и сияющей ауры. В горле разрастается ком, а веки жгут непрошенные слёзы.

Парень молча подходит сзади и обвивает руками талию, складывая ладони на животе. Крепко прижимается горячим мускулистым телом, согревая своим огнём, который, как мне думается, всегда бушевал под маской холодности и безразличия. Чувство такое, будто наши тела созданы друг для друга. Каждый изгиб, впадинка и выпуклость на моём находят свои места на его. Он опускает подбородок мне на плечо и тяжело дышит.

— Нравится? — раздаётся хриплый шёпот у самого уха.

— Ещё бы! Это так… так… — от переизбытка эмоций все слова вылетают из головы. — Это просто нереально. Здесь так красиво! Для меня никто никогда такого не делал. Это лучшее свидание на свете! Спасибо! Огромное, Тём! Ты лучший! — на этих словах поворачиваюсь, обнимаю руками его торс и, поднявшись на носочки, целую.

Вкладываю в этот поцелуй всё, что не могу выразить словами. Благодарность, счастье, любовь, радость, восхищение.

Передаю лёгкими касаниями губ, робкими движениями языка, порханием пальцев по его спине. Он отвечает тем же. Неторопливо, с каким-то трепетом пробирается ко мне в рот. Ласкает, гладит, всасывает в себя. Забирает дыхание. Разгоняет моё сердце до космических скоростей. Проходит влажной плотью по распухшим от поцелуев губам. По ровным рядам зубов. Крепче прижимает меня, не переставая водить руками по обнажённой спине, гоняя стайки мурашек по разгорячённой коже.

— Голодная? — бомбит хриплым шёпотом, от которого узел внизу живота становится туже, а за рёбрами взрывается вулкан.

— Немного. — шепчу, пробивая в лёгкие кислород.

В месте чуть ниже живота пульсирует его возбуждённый орган, вызывая ответную реакцию моего тела. Горячая густая влага быстро скапливается между ног. Клитор набухает и жаждет прикосновения его умелых пальцев. В том, что они умелые, я почему-то не сомневаюсь. Иначе разве мечтала бы каждая девушка в нашей академии побывать в его постели? А те, кому это удалось, желали бы вернуться?

Северов громко выдыхает и урывками хватает воздух.

— Ну вот как, блядь, тебе это удаётся: заводить меня одним прикосновением?

— А я-то здесь при чём? — начинаю защищаться.

Возбуждение никуда не уходит.

— Забей. Не привык сидеть на сухом пайке. — буркает неоднозначно и, отстраняясь, открывает багажник.

— Что это значит, Артём? — шиплю, вырастая рядом и оглядывая содержимое машины.

— То и значит, Насть. — устало выдыхает, прикрывая веки и качая головой. — Надеюсь, пиццу ты любишь? Пиво хочешь? Вино?

— Пиццу люблю. Пиво не пью, как и любой другой алкоголь. И объясни мне нормально, что ты имеешь ввиду! — рычу, складывая руки на груди, всей своей позой выказывая праведный гнев. — Может опыта у меня и нет, но я же не полная дура!

— Что-то на тусе не заметно было, что с алко не дружишь. — криво усмехается, игнорируя последние фразы.

— Там было другое дело!

— Какое? — вопросительно вскидывает бровь.

— Скажу, если ты сначала ответишь!

Север делает глубокий вдох и медленно через нос выдыхает.

— С тобой всё всегда идёт ни как надо, да?

— В смысле?

— У меня сегодня были весьма конкретные планы на твой счёт.

— И какие же? — спрашиваю, хотя я уже, кажется, и сама догадалась.

Парень молча ныряет в салон и открыв бардачок, что-то достаёт. Возвращается к багажнику и бросает на край пачку презервативов.

— Вот такие! Я сразу сказал, что хочу тебя и не собираюсь отступать.

— Так значит ты для этого меня сюда привёз? — жгучие слёзы обжигают веки. Зло провожу кулаком по закрытым глазам. — Ты всех сюда трахаться таскаешь, да? Значит, всё дело в сексе? Бля, ну что я за дура такая?! Убедила себя в том, чего на самом деле никогда не было и быть не могло. Правильно, ты же — Артём Северов: самый знаменитый кобель академии!

— Хватит, Настя! Замолчи, блядь! — взрывается Север, хватая меня за плечи и встряхивая с такой силой, что зубы несколько раз больно клацают друг об друга.

— Чего хватит, Северов?

— Ты реально нихуя не понимаешь? Если бы я хотел тебя тупо трахать, то не было бы всего этого! — обводит пространство вокруг, продолжая пытать меня взбешённым взглядом. — Мне было бы насрать, целка ты или нет. Я бы не стал даже спрашивать! Учитывая то, как ты течёшь подо мной, дело оставалось за малым. Но я, блядь, пообещал, что не стану спать с тобой, пока ты сама об этом не попросишь! Какого хера я, по-твоему, стал допытываться об этом? Чтобы, сука, херни не натворить! Я же тебя, Настя, по уши, мать твою! По самое, блядь, нехочу в тебе!

Артём отталкивает меня, отчего я больно бьюсь об угол машины, но едва ощущаю боль и, отвернувшись, отходит к обрыву. Дышит рвано, то и дело сжимая и разжимая кулаки. Стоит, опустив голову вниз. Проходит какое-то время, а я всё так же не двигаюсь, глядя на напряжённые мышцы его спины. Слёзы в который раз за последние сутки стекают по щекам, капая на грудь и разбиваясь о землю. Мысли о том, что могло бы быть, не признайся я, что всё ещё девственница, автоматной очередью разрывают мой череп. Я ведь сама этого хотела. Так в чём теперь проблема? Даже зная то, чего не знал Северов, всё равно была готова к тому, что могло произойти. Ведь это нормально, когда двое людей занимаются сексом даже без каких-либо чувств. Просто ради наслаждения. Так почему у нас всё должно было быть иначе? Что такого страшного, что он запасся резинками, рассчитывая на вполне себе ожидаемый разворот событий? Если бы отказала, то уверена, что настаивать он не стал бы. С каких пор я стала такой недальновидной тупицей? Всегда всё анализировала, раскладывая по полочкам. А сейчас? Что со мной не так? Почему с ним не могу сохранять рассудок и холодную голову?

Отталкиваюсь от багажника и подхожу к парню. Знаю, что он слышит мои шаги. Вижу, как вытягивается его тело. Как сильнее сжимаются пальцы. А я просто не знаю, что говорить.

Раньше на всё были ответы, но их больше нет. Только оголённые чувства.

Делаю ещё шаг и обнимаю его торс. Прижимаюсь лицом между лопаток, вдыхая пряный запах и слушая неровные удары его сердца и сбивчивое дыхание.

— Ты правда думаешь, что я привёз тебя сюда ради перепиха? — раздаётся в тишине спустя какое-то время его тихий хрип.

— Не думаю. Больше нет. — отвечаю таким же тихим, спокойным голосом. На самом деле до этого состояния мне ой как далеко, но стараюсь держаться. — Прости меня, Артём, я не права была. Просто… Когда увидела прези… ну, ты понял, в голове что-то перещёлкнуло. Я не должна была этого говорить. Извини.

— Даже слово презервативы выговорить не можешь? — появляются насмешливые нотки в его голосе.

— Издеваешься? — шиплю, хотя искренне радуюсь тому, что его отпускает наша ссора.

— Немного. — уже не скрывая сарказма, отвечает Север. — Ну, если что, можешь называть их резинки или гандоны. А может, гидрокостюмчики? — начинает откровенно издеваться, но я смеюсь вместе с ним.

— Простил? — спрашиваю, когда смех стихает.

Мы всё так же стоим у обрыва. Артём смотрит на реку, а я в его спину.

— Какая же ты всё-таки дурочка, Насть. — шепчет, поворачиваясь лицом. — Я с тобой не ради секса. Точнее, не только из-за него. Надеялся, что перепих станет приятным бонусом, но, видимо, не судьба.

— Ну и сволочь же ты, Северов! — смеясь, бью его ладонями по груди, пока он не перехватывает мои запястья, сжимая их за спиной одной рукой.

Костяшками второй проводит по моим скулам, щеке, носу, губам, подбородку.

Смех тут же стихает, сменяясь рваными вдохами и сиплыми выдохами. Глаза парня темнеют, становясь почти чёрными. Когда он так смотрит, сердце замирает в груди, показывая на экране ровную линию и затяжной писк.

— Я никогда никого сюда не привозил. Это моё место. Только моё. Обычно я приезжаю сюда, когда совсем хреново становится. Но сейчас хочу, чтобы здесь было что-то хорошее и светлое. Кто-то, кто сохранит тёплые воспоминания вместе со мной. Вместе, маленькая, не просто слово. Это моё обещание. Нет больше других. Никогда не будет. Только ты, малыш, и никого кроме.

— Значит, ты ни с кем не будешь спать, пока я не буду готова? — набравшись смелости, выталкиваю слова из сдавившего спазмом горла.

— Сухой паёк, Насть. Грёбанная диета. — этот тихий смех с лёгкой хрипотцой отзывается вибрациями в моём теле, разжигая уже знакомый пожар.

— Значит, никакой больше Волчинской и прочих? — кошу на него подозрительный взгляд.

— Ревнуешь? — спрашивает тихо.

— Ревную. — отбиваю честно. — Поэтому и пила вчера. Не могла видеть вас вместе. Когда увидела, чем вы занимаетесь, то…

— Ничем мы не занимались. Не дошло.

— Почему? — шепчу, опуская глаза.

— Потому что я не захотел. Увидел, как одна маленькая зеленоглазая ведьма танцует, и всё желание пропало. Потому что только тебя хочу и похуй на остальных.

— Тём…

— Что?

— И я тебя по уши.

— Значит, двусторонне?

— Двусторонне.

Живу каждую минуту с тобой. Каждую секунду без — умираю.

— Это самая вкусная пицца в моей жизни! — смеюсь, откусывая очередной кусочек и делая маленький глоток пива. — Пусть и холодная.

Да, Северов всё же уговорил меня попробовать хмельной напиток. Сначала хотела выплюнуть горькую жидкость, а потом мне даже понравилось. Мы уже больше часа растягиваем поллитровые бутылки и пиццу с курицей и грибами. Я пью медленно, потому что не привыкла к алкоголю и боюсь напиться. А Артём, потому что я попросила его не садится выпившим за руль.

— И чем же она лучше остальных? — со смешком задаёт вопрос.

— Во-первых: я обожаю грибы. Во-вторых: ненавижу лук и болгарский перец. Как ты узнал?

— А я и не знал. — тянет загадочно. — Грибы и сам люблю. Перец нет. А лук… Нам с тобой ещё целоваться вообще-то.

— Ну точно, невыносимый. — рычу, не сдерживая счастливой улыбки.

Вот от чего, а от его поцелуев я точно не откажусь. Они, бесспорно, занимают первое место в списке моих предпочтений.

— Замёрзла? — становясь серьёзным, спрашивает парень.

— Согреешь? — снова растягиваю рот в улыбке.

— Ещё бы… — сипит в ответ. Но вместо ожидаемых объятий встаёт и тянет мне руку. — Потанцуем?

— Здесь? — спрашиваю, ошарашенно глядя по сторонам.

— А чем здесь плохо? Только ты, я и звёздное небо. Что ещё надо?

Ничего не отвечая, вкладываю свою ладонь в его, позволяя помочь мне подняться с покрывала. Артём тут же притягивает к себе и, обхватив руками, целует.

Сразу забываю обо всём, стоит только его губам завладеть моими. Его хмельное дыхание пьянит похлеще любого алкоголя. Мы целуемся долго. Очень долго. То осторожно касаясь друг друга, то в яростном танце сплетая языки. Губы начинают сладко ныть. Тело наливается свинцом, а кости превращаются в вату.

Артём крепко держит меня в кольце своих сильных рук, не позволяя рухнуть на землю. Оба задыхаемся и жадно хватаем кислород в перерывах между жадными поцелуями. Его пальцы исследуют моё тело.

Я не ставлю запретов. Позволяю касаться везде, где ему захочется. И сама с той же маниакальностью скольжу ладонями по его спине, пояснице, лопаткам. Опускаюсь к крепким ягодицам, но тут же возвращаю руки вверх. Запутываюсь в его нереально белоснежных волосах. Утопаю в поразительно бирюзовых глазах. Захлёбываюсь его запахом. Выпиваю тяжёлое дыхание. Не могу оторваться от губ, словно путник в пустыне, добравшийся до оазиса. Знакомое давление члена в живот стягивает внутри привычный узел. Между бёдрами становится мокро. Влага стекает по внутренней стороне, но никакого смущения не вызывает, скорее наоборот.

— Артём… — выдыхаю ему в губы.

— Что, маленькая? — с трудом пробивает в лёгкие воздух.

— Не могу больше. Я…хочу…

— Чего хочешь? — срывается на хрип.

— Танцевать? — пищу несмело.

Не готова пока сказать ему.

Север смеётся и, пошатываясь, идёт к машине. Он явно понял, что именно я имела ввиду под словом "хочу", но не подаёт виду. Что-то долго ищет в телефоне, а потом вскрикивает:

— Вот это пойдёт!

Выкручивает громкость на максимум и возвращается ко мне.

Басы разрывают ночь, перекрывая грохот реки и трескотню сверчков.

Мы танцуем, то сходясь в танце, то разбегаясь в разные стороны. Двигаюсь под музыку так, как никогда раньше.

Есть такая фраза: танцуй, словно никто не видит. Пой, словно никто не слышит…

Что я и делаю.

Моё тело живёт собственной жизнью, отключив сигналы мозга. То плавно качаю бёдрами, выгибая спину и скользя руками по шёлковой ткани платья, то сменяю плавные сексуальные покачивания на сумасшедшие прыжки и дикие движения, отдаваясь безумию. Север то сжимает пальцы на моём теле, то, подчиняясь сменяющимся одному за другим трекам, кружит меня в диком вихре.

Мы оба не переставая смеёмся и выкрикиваем в ночь слова песен. Парень хватает меня за талию и кружит, поднимая над всем миром. С трудом улавливаю сменяющиеся пейзажи. Лес, окутанный мистическим светом. Бурлящая серебристая река. Горящие на чёрном полотне неба звёзды. И его смеющееся лицо. Искренняя улыбка и горящие бирюзовым пламенем глаза.

— Мне…нужна…передышка. — выпаливаю, с трудом переводя срывающееся от танцев и смеха дыхание.

— Минуту… — хрипит Тёма и, достав мобильный, что-то ищет. — Вот!

Включает очередную мелодию и тянет ко мне лапы.

— Нет! Нет! Нет! — вскидываю перед собой раскрытые ладони и пячусь назад. — Я не танцую медленные танцы!

— Почему? — рычит Северов, нависая надо мной.

— Я не умею! — отсекаю, краснея.

— Никогда не танцевала медляки?

— Вальс считается?

— Адвокаты — это элита или древность? — рубит, продолжая наступать.

— Видимо, второе. — выдыхаю убито.

— Я научу. — заверяет Артём, подхватывая меня на руки, начинает кружиться.

— Разве так танцуют? — смеюсь, ловя волну эйфории от его действий и близости.

— Ща! — опуская меня на землю, опять лезет в телефон. — Погнали? — предлагает мне ладонь, когда из динамиков раздаётся новая песня.

Двое ходили по земле и пили зелёный чай в обед…

Вкладываю кисти в его зовущие пальцы и позволяю вести себя.

Я — это ты. Нет высоты. Ты прикоснись ко мне рукой. Я разольюсь в тебе рекой. Я всегда буду с тобой…

— Веришь мне, моя идеальная девочка? — хрипит мне в шею, обнимая одной рукой за талию и переплетая наши пальцы с другой.

— Верю, Тём.

Мне всё равно, что было до. И не закончится кино. Мы знаем всё давно. Мы же целое одно…

Мелодия расплывается по ночному лесу, и я плыву вместе с ней, полностью подчиняясь движениям любимого мужчины. Мы кружимся в чувственном танце, растворяясь в нём.

Слова песни пробиваются мне в самое сердце, отзываясь в нём эхом и тяжёлой пульсацией. В ней словно поётся о нас. О том, что я чувствую к Северову.

Господи, пусть и он ко мне чувствует то же самое. — молюсь мысленно.

Мысли мои всегда ты знал. И терпеливо очень ждал, чтобы без вариантов навсегда по любви…

Два года ждал, чтобы без вариантов. И их не осталось.

Я всё ещё помню о родителях и Кире, но сейчас для меня их не существует. Только я и парень, которого я люблю. Целых два года сама себе боялась признаться в чувствах к нему, но теперь ни страхов, ни сомнений не осталось.

Ветер налетает, шурша листьями деревьев и изумрудными травинками под нашими ногами. Речка соревнуется с музыкой, нарушающей естественное спокойствие природы, а мы всё так же кружимся по поляне. Тёма хватает меня двумя руками за талию и кружит над землёй. Я парю, летаю, взмывая высоко в облака, и падаю в его объятия.

И положим мир весь на ладонь. В тысячный раз ты мне докажешь: он для нас…

Только для нас двоих. И плевать на всех! На всё, что случится завтра. Сегодня есть мы!

— Тём, — сиплю, задыхаясь от постоянного движения и переполняющих чувств, — я тебя. Очень, Артём!

— Насть, — хрипит, не останавливаясь, — и я тебя тоже. По уши, блядь!

Всё хорошо, всё у нас получится. Мой взгляд на море — твои глаза. Кто скажет: так не бывает. Так нельзя…

— Можно. — бомбит мне в ухо, уловив мой взгляд. — Так бывает, малыш.

— Взгляды все я наизусть. Тебе я верю, больше не боюсь. — подпеваю, глядя в его серьёзные глаза.

Не уверена, что смогла бы просто сказать об этом, но пусть и через песню, говорю сейчас. Выдаю всё, что на душе.

Из колонок звучит мужской голос, и Север вторит ему, не разрывая зрительного контакта. Так он отвечает мне.

— Вместо воздуха мне нужен твой запах. Вместо музыки мне нужен голос твой. Детям твоим хочу я стать папой. Тебе хочу я вечной стать весной.

Сердце пробивает рёбра, разрывает кожу в желании биться рядом с его. Смотрю в его глаза и не сдерживаю слёз, катящихся по щекам.

— Столько людей. Миллионы софитов. А я иду за твоей зовущей рукой. Я твой и ты моя. Сошлись все орбиты. Теперь я всегда буду рядом с тобой. — добивает словами Север, а я утыкаюсь носом ему в шею и тихо плачу.

От счастья, которое казалось таким далёким и нереальным.

Но вот оно здесь. Я дышу им. Тону в его объятиях. У моего счастья бирюзовые глаза и белые волосы. Оно пахнет кофе, табаком и корицей. Его руки самые нежные на свете, а поцелуи самые сладкие.

И у него есть имя — Артём Северов.

— Когда-то давно один человек сказал мне, что когда душа приходит в наш мир, она разделяется на два тела. И пока две половины не встретятся, будут чувствовать себя одинокими, нецельными. Словно им не хватает части тела. — выбивает парень, цепляя пальцами мой подбородок.

— Кто это сказал? — всхлипываю, поднимая взгляд.

— Не важно, малыш. Это было давно. Но тогда я считал это глупостью.

— А сейчас?

— Сейчас я не понимаю, как удавалось дышать до этого дня.

— Двусторонне?

— Ты мне скажи. — шепчет хриплыми интонациями.

— Я живу, когда ты рядом. Раньше я не знала, что это значит — жить.

— А хочешь знать, что меня интересовало после того рассказа? — рассекает сдавленным голосом. Ничего не могу ответить, поэтому просто киваю. — А как понять, что это твоя вторая половина?

— И как же?

— Ты не поймёшь, пока не встретишь её. Тогда эти разговоры казались мне бредом. Но теперь… Теперь я понял. — отвечает, завладевая моими губами.

Остаток ночи мы то танцуем, разрывая тишину своими голосами и смехом, то целуемся, лёжа на покрывале. Мужские руки ласкают моё тело, сжимают ягодицы, скользят по бёдрам, но большего себе он не позволяет, и я благодарна Северову за это.

Я ещё не готова, хотя тело кричит об обратном.

Доедаем ледяную пиццу. Выпиваем ещё по бутылке пива и встречаем рассвет, закутавшись в мягкий плед.

Артём обнимает меня за плечи, и мы следим за ночью, медленно сменяющейся утром. Луна нехотя скрывается за горизонтом, а тёплое осеннее солнце протягивает свои лучи к верхушкам деревьев. Холодная роса переливается всеми цветами радуги, медленно скатываясь по высокой траве и впитываясь в остывшую за ночь землю.

— Так красиво. — тяну восхищённо.

— Не жалеешь, что не пошли в ресторан или в кино? — смеётся парень.

— Да ни в жись! Это самая лучшая ночь в моей жизни. Спасибо ещё раз!

Тянусь к его лицу, и мы снова сплетаемся языками. Мне это никогда не надоест.

Я уже давно потеряла счёт нашим поцелуям.

— Нам пора, идеальная девочка. До начала занятий тебе надо хоть немного поспать. — бомбит, утыкаясь своим лбом в мой и глядя в глаза.

— Думаешь, я усну после всего этого?! — шиплю возмущённо. — Ну какой сон, Тём? Кстати, ты точно не против, что я тебя так зову? Тебе же не нравится.

— Не против, Насть. И мне нравится слышать это обращение от тебя. Я же тебя…

— И я тебя, Тёма. — не скрываю счастливого света в глазах и улыбки.

— Пора, маленькая.

Север поднимается и тащит меня за собой. Мы быстро сворачиваем плед и собираем мусор. Запрыгиваем в машину, и Артём включает печку.

Несмотря на то, что на дворе только начало осени, на рассвете достаточно холодно. Всю дорогу до моего дома мы держимся за руки, расплетая пальцы, только когда парень переключает скорости или выкручивает руль на резких поворотах.

Обсуждаем академию и наших друзей. Сходимся на том, что стоит им рассказать о нас, всё равно не отстанут, но и трепаться не будут. Личных тем стараемся не касаться, но в итоге я не выдерживаю.

— Ты сказал, что у тебя никого нет… — начинаю неприятный ему разговор и сама себе отпускаю мысленный подзатыльник.

— Насть… — рычит, явно не желая поднимать эту тему.

Игнорирую его тон.

— Тогда откуда всё это? — развожу руками, указывая на салон люксовой машины. — Гелик. Шикарная квартира в приличном районе. Откуда у студента такие деньги?

— Наследство! — отрезает, сильнее сжимая рулевое колесо. — Тебе это так важно? Деньги?

— Да какие на хрен деньги, Артём?! Просто я хочу понять, чем ты живёшь!

— У меня действительно нет семьи. Машину купил и квартиру на то, что мне от родственников осталось. На всё остальное сам зарабатываю.

— Ты работаешь?! — округляю от удивления глаза.

— А что в этом удивительного? — косит на меня взгляд, вскидывая бровь. — Мне двадцать четыре. Содержать меня, в отличии от многих, некому.

— В мой огород камень? — режу, не скрывая обиды.

— Нет, малыш, ты тут ни при чём.

— Вообще-то на все свои хотелки я сама деньги зарабатываю! — вот так-то! Получай Север!

— Ты работаешь? — теперь и его глаза расширяются.

— Представь себе…

— И кем же?

— Скажу, если ты скажешь!

— Ну что за детский сад, Настя?

Ничего не отвечаю. Подношу руку к лицу и "закрываю рот на замок, выбрасывая ключ". Отворачиваюсь к боковому окну.

— Частный инструктор по вождению. И по экстремальному тоже. — сдаётся он.

— Охренеть! — тут же поворачиваюсь к нему всем телом. — А меня научишь чему-нибудь?

И пусть в этом деле я не профан, но ему об этом пока не говорю.

— Твоя очередь. — бурчит, клацая поворотником.

Я заметила, что он вообще не нарушает ПДД, даже на пустой дороге. Я и сама, в отличии от большинства, топлю за этикет на трассе. Выдыхаю, готовясь открыть ещё один секрет.

— Я тренирую младшую группу по каратэ.

— Шутишь?

— Нет. Два раза в неделю. — отбиваю ровно, цепляя его взгляд.

— Охуеть! — хрипит Север.

— Теперь научишь меня паре трюков на машине?

— Для этого тачка подходящая нужна. Я не на своей гоняю.

— Панамера пойдёт?

— И где ты её возьмёшь? — косится с подозрением.

— В гараже. — бурчу в ответ.

— Твои старики катают на Порше?

— А они-то тут при чём? Это моя машина.

— Не знал, что ты водишь.

— Вчера на пантере была.

— Пантера? — опять косится.

— Ну, у всех ласточки, а у меня пантера. Сегодня увидишь, если приедешь пораньше.

— Ну и зачем мне это делать?

— Затем! В восемь тридцать во дворе! — для чего-то ставлю рамку.

— Окей. Восемь тридцать и ни минутой позже.

— Сам не опаздывай!

К пункту назначения подъезжаем, продолжая обмениваться ничего не значащими, но такими необходимыми фразами. В тишине я просто с ума сойду.

Артём останавливает Гелик через дом от моего.

— Пора? — хриплю, задыхаясь.

— Мы скоро встретимся, маленькая. — отвечает не громче моего.

— Не хочу расставаться. Даже на минуту.

С трудом сдерживаю непрошенные слёзы.

С каких пор я рыдаю, как белуга? Раньше вообще не плакала, а сейчас остановиться не могу.

— Знаю, девочка моя. — притягивает меня к себе на колени и целует, запуская руку в растрёпанные за сумасшедшую ночь волосы. — Мы найдём способ. До вечера. На каждой перемене.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Опять целуемся до полного умопомрачения. Спустя полчаса захожу в калитку. Родители спят, а вот мне ожидаемо уснуть не удаётся. Всё прокручиваю в голове минувшие сутки. От корки до корки гоняю по нейронным сетям каждый момент.

Телефон коротко вибрирует, и я тут же его подхватываю.

Артём Северов: Спишь?

Сердце взбесившимся мячиком скачет по грудной клетке. Быстро порхаю пальцами по разбитому экрану, делая ошибки и тут же их исправляя. Не думала, что так сложно писать, когда по некоторым буквам расползаются трещины.

Настя Миронова: Нет. Соскучился?)

Артём Северов: Пиздец как! Думал, проще будет, да хуй-то там!

Настя Миронова: Я тоже скучаю, Артём. Старалась уснуть, но не выходит.

Артём Северов: Мне тоже. Как прожить эти пару часов?

Настя Миронова: А вот так…

На экране моргает ещё одно сообщение, но я уже набираю в мессенджере по видеосвязи. Северов сразу же отвечает на звонок. Дыхание замирает, когда вижу его лицо. Он стоит на балконе с сигаретой и обнажённым торсом. Однажды я уже видела его без футболки, но сейчас… При свете он выглядит просто шикарно.

— Говорить можешь? Проблем не будет? — бомбит вопросами, пока я бессовестно его разглядываю.

— Нет. Моя комната в другом краю дома.

На всякий случаю понижаю голос до минимума.

— Блядь, обнять тебя хочу, аж коноёбит.

— И я тебя, Тём. Всего пара часов… Сам говорил.

— Надо было не отпускать тебя. Только чтобы переоделась и что надо взяла.

— А как же сон?

— Сама же говорила, что не уснёшь.

— А ты говорил, что должна! — не сдержавшись, выдаю короткий смешок.

— Дебилом был, — рычит в ответ, — полным, сука, кретином.

— В следующий раз не отпустишь?

— Ни за что.

— Даже если вырываться буду?

— Даже если начнёшь кусаться и царапаться, как дикая кошка.

— Обещаешь?

— Обещаю. — теперь это наша фишка.

Оставшееся время проводим за разговорами. Не знаю почему, но по телефону задавать вопросы немного легче. Темы о семьях не затрагиваем, но постепенно узнаём друг друга лучше.

— Пора собираться. — бурчу, нехотя скидывая одеяло. — Офигеть! Мы почти час проговорили, а я даже не заметила.

— Уже? Чего рано так? — хрипит Север, облапывая взглядом моё тело под тонким шёлковым пеньюаром.

— Завтрак с семьёй, — выдыхаю устало, — традиция.

— К восьми тридцати будешь на месте?

— Я никогда опаздываю.

— Что на тебе надето? — высекает Тёма, а я давлюсь воздухом от такого вопроса и внезапной смены темы разговора.

— Ночнушка!

— Покажи.

— Зачем?

— Если скажу, то ты этого не сделаешь.

— Скажи и покажу.

— Дрочить собираюсь, чтобы хоть как-то этот день пережить.

— Артём! — визжу, заливаясь краской от такого заявления.

— Ну что "Артём", Насть? У меня рядом с тобой постоянный стояк, а выживать как-то надо. Спермотоксикоз — не шутки. Что мне теперь, помирать? — бубнит с мрачной улыбкой.

— Ну ты и… — рычу, густо краснея, а сама ставлю телефон на трюмо и, отойдя на несколько шагов, медленно поворачиваюсь, наблюдая за собой в зеркало.

Север со свистом выдыхает и урывками забивается новой порцией кислорода. Замечаю, как его рука опускается ниже и он начинает дышать ещё сбивчивее, чем раньше. Догадываюсь, чем он занимается, и вся окрашиваюсь в розовый, но почему-то проигрываю в голове трек, под который мы танцевали, и начинаю двигаться в ритм слышимой одной мне мелодии.

Из-под полуопущенных ресниц наблюдаю за Тёмой: он закатывает глаза, предплечье двигается быстрее, телефон расшатывается сильнее, дыхание становится резче. У меня в трусах собирается влага, когда представляю, как он обхватывает рукой твёрдый член. И пусть я их только на видео видела и имею лишь общее представление…

Да что со мной не так? Я точно сошла с ума.

Северов издаёт затяжной рык и тяжело дышит, сжимая зубы. Не знаю откуда берётся смелость, но я подхожу к телефону, когда Север наконец открывает глаза и, схватив его, спрашиваю:

— Всё хорошо?

— Тупой вопрос, малыш. — хрипит в трубку. — Всё просто охуенно. Ты, блядь, лучшая.

Краснею до невозможного в человеческой ДНК цвета.

— Мне пора, Тём! — выпаливаю и сбрасываю звонок.

Трясусь как эпилептик.

Не знаю, что будет после этого, но слово "страх" в моём словаре рядом с этим парнем напрочь стёрлось. Осталось только предвкушение.

С ней всегда топлю на максималках.

Закуриваю, стоя на светофоре. Слева, поравнявшись со мной, рычит какая-то спортивная тонированная тачка. С этого ракурса не выходит определить модель.

Красный начинает моргать, и тачила разрывает на холостых, явно нарываясь. В гелике лошадей хоть и дохера, но дури для гонок не хватает. Утырок за тонировкой опять газует и срывается с места, как только загорается зелёный.

— Сам нарвался, уёбок! — рычу, выжимая газ, и лечу следом, свистя покрышками.

Ровняемся почти у заезда в академию, и тут Панамера на скорости влетает в ворота и паркуется с лёгким заносом на почти пустой парковке.

Оказывается, никто не спешит на учёбу.

Не тормозя, прижимаю мерс слева и выпрыгиваю из салона.

Настойчивая мысль удушить водителя поршака долбит в мозг. Мне даже не надо видеть, чтобы знать, кто за рулём. Как только заметил, куда сворачивает, сразу допёрло. Рывком распахиваю водительскую дверь, и по нервным окончаниям мгновенно прорезает высоковольтным разрядом

Это уже даже не двести двадцать. Мощнее. Гораздо мощнее.

— Привет, Тёма. — растягивается в улыбке Миронова, а я с трудом сдерживаю порыв вытащить её из машины и вцепиться в глотку за такие выкрутасы.

Мотор до сих пор до треска хуярит по рёбрам, как подумаю, что с ней могло случиться на такой скорости.

— Какого хрена летаешь, как припизднутая? — рычу на повышенных.

— А ты чего плетёшься, как черепаха? — дует губы эта зеленоглазая ведьма.

Быстро оглядываюсь по сторонам в поисках возможных свидетелей. Никого не обнаруживаю и, обойдя тачку, запрыгиваю на пассажирское.

Едва закрыв дверь, набрасываюсь на Настин рот. Озверело проталкиваю внутрь язык, яростно сплетая с её. Пожираю, будто голодная псина.

После того, как она танцевала на камеру в этом своём подобие ночнушки, которая едва задницу прикрывает, нихуя не отпускает. Таскает по-чёрному. Член колом стоит в штанах.

Блядь, до сих пор не доходит, с хера ли взялся дрочить перед телефоном. Она же целка, а не искушённая шлюха.

Как только звонок сбросила, задолбался себя проклинать. То что борщнул и так ясно. Как долбанная маньячина начал наяривать, глядя на её охуенное тело, сексуальные движения, разлетающиеся по спине волосы. А потом как припадочный трясся от мысли, что напугал её до усрачки. Что весь день от меня как от прокажённого шарахаться будет. Затрахался гадать, как это дерьмо расхлёбывать.

Она запускает пальцы мне в волосы, превращая и без того постоянный беспорядок в полный хаос. Все страхи начинают сваливать в закат, когда моя девочка тихо стонет мне в рот и ёрзает на сидении.

Отрываюсь от её губ и утыкаюсь в лоб, заглядывая в потемневшие затуманенные глаза.

Оба дышим так, словно на всей скорости стометровку пробежали. Усиленно вентилируем воздух.

— Всё хорошо? — хриплю срывающимся голосом.

— Да, Артём, всё хорошо. — отвечает шёпотом, хватая кислород через приоткрытые и опухшие от моего голодного поцелуя губы.

— Сильно переборщил? — спрашиваю не о сейчас, но уточнять стрёмно.

— Когда? — выбивает девушка сиплыми интонациями.

Блядь, она что, мысли мои читает? Видимо, к моим одичалым ласкам она уже привыкла, раз первая мысль не о них.

— Утром… По связи… — долблю сбивчиво.

Щёки Мироновой окрашиваются в розовый, а потом краска заливает всё её лицо. Она опускает голову и прячется за волосами. И да, сегодня она их не завязала.

— Настя, маленькая моя. — зову, когда слишком долго молчит. — Совсем пизданулся от желания. Напугал? Не должен… — фразу закончить не успеваю, потому что девушка, тряхнув волосами, поднимает голову и робко улыбается.

— Тебе же это надо было. Спермотоксикоз не шутки, сам сказал.

Начинаю ржать. Громко и несдержанно. Кайф топит изнутри, разгоняя по венам огонь.

Вот такая она, моя девочка. Ночью даже "презервативы" выговорить не могла, а утром наблюдала, как я дрочу и даже про сперму заговорила.

— Ты чего ржёшь? — стучит кулаком по плечу.

Перехватываю запястье и притягиваю к себе по максимуму. Грёбаный спорткар не позволяет перетащить на колени, поэтому просто прижимаюсь торсом. Заглядываю в растерянные глаза, переставая хохотать.

— Я тебя, малыш. Сильно. Ты лучшее, что случалось в моей жизни. Со всей этой своей откровенностью и стыдливостью. Всегда такая разная, но понимающая. Обожаю, когда ты злишься. Когда смеёшься. Тащусь от ямочек на щеках. От твоего дурманящего запаха. Охуеваю от твоей сексуальности. — без матов не выходит, хоть и старался. — Кайфую от твоей скромности. По уши, Насть…

— И я тебя тоже, Тёма. Не просто по уши… С головой! — обжигает словами мои губы.

Блядь, и от этого тоже тащусь.

— Точно, всё норм? — не ясно, на черта уточняю.

— Да, Северов. Я и сама не лучше. Зачем-то танцевать начала. Я… — опять краснеет. — Мне понравилось наблюдать за твоим лицом, когда ты… Боже! Я точно какая-то больная извращенка! Мало того, что оторваться не могла, пока ты… Ещё и говорю об этом зачем-то. Я ужасная! Испорченная! Я просто…

Перекрываю монолог, приложив ладонь к её губам.

Выдавить из себя ни хрена не удаётся. В башке такая каша, что нихуя сформулировать не выходит.

Ей понравилось наблюдать? Охереть. Ну пиздец просто полнейший.

Кислород перестаёт поступать и дыхалка работает вхолостую. Проталкиваю внутрь воздух, но он со свистом вырывается обратно.

Какое-то время трачу на то, чтобы собрать мозги в кучу и выдать что-то более-менее адекватное. Миронова убирает мою ладонь ото рта и прячет лицо между плечом и шеей. Кайфую, когда она так делает. От её жаркого дыхания ползут мурахи.

Два дня назад меня это повергало в шок и даже панику, что ли, а сейчас… Ловлю чистейший кайф.

Легко обнимаю, водя ладонями по напряжённой спине. В курсе, что утешение так себе, но понятия, блядь, не имею, как иначе.

Что сказать? Что маниакально прусь от её слов? Хочу пойти дальше? Вживую? Чтобы она обхватила своими пальчиками мой член? Что хочу залить их спермой?

Этого она точно не оценит. Скорее всего, сбежит с визгами.

— Блядь, маленькая, никакая ты не извращенка. Это нормально. Ничего страшного ты не сделала. — отрываю от себя и обхватываю ладонями щёки, вынуждая смотреть в глаза. — Всё хорошо, малыш. Я, сука, тащусь от твоей прямоты. И большего хочу.

— Артём! — сипит, стараясь отвернуться.

Не отпускаю.

— Никакого секса, пока сама не захочешь, я помню. Но я хочу доставить тебе удовольствие. Хочу видеть твоё лицо, когда кончаешь. Так же, как ты видела моё.

— Тёёём, хватит! — задыхается, вырывая лицо из захвата, но я только крепче фиксирую.

Закрывает глаза и шумно дышит.

— В этом нет ничего противоестественного. Это правильно. Так и должно быть, когда душа одна на двоих. — бомблю хрипло. — Только не закрывайся от меня, ладно?

Она кивает, не поднимая век. Лицо всё ещё напоминает помидор.

Тяну лыбу, пока она не видит. Накрываю её губы, выпивая слабое дыхание. Проходит немало времени, прежде чем Насте удаётся полностью расслабиться и отдаться поцелую.

— Тём, — бубнит хрипло, касаясь покрасневшими губами моих, — ты проиграл.

Отстраняюсь, охреневая от такого заявления.

— Когда это я, блядь, проиграл?

— Я приехала первая!

— Кстати, на счёт этого… — понижаю голос до угрожающего шёпота. — Если будешь так гонять, я твою тачку разнесу к хуям.

— Я хорошо вожу! — защищается, мило дуя губёхи.

Мило, бля. Дожился.

— Водить и гонять ни черта не одно и то же.

— Ну, ты же меня научишь? — улыбается как-то чересчур загадочно.

Поведёнными мозгами понимаю, что должен отказать, но сука… Смотрю в огромные зелёные глаза и сдаюсь.

— Сегодня?

— После занятий у меня работа, но потом можем пару часиков покатать. Дома скажу, что занимаюсь в библиотеке. Только к десяти надо будет вернуться.

— Издеваешься? — рычу, как взбесивший зверь, сжимая ладони в кулаки.

— Извини, но я не могу каждую ночь пропадать. Что говорить родителям? Тёма, только не злись, пожалуйста. — на последнем слове тянется к губам, и я, сука, таю.

Чердаком же понимаю, что не могу просто утащить её и запереть в своей квартире. Придётся смириться. Время ещё есть. Всё равно меня выберет.

— Так что я тебе там должен за проигрыш? — рычу с плохо скрываемым раздражением.

— Свидание! — смеётся Миронова.

На занятия мы, естественно, опаздываем. Сидели в машине, пока губы в кровь не стёрли. Оторваться друг от друга не могли. Забив на Настины возражения, провожаю до аудитории и быстро целую.

Она скрывается за дверью, а я бреду обратно на улицу, по пути вытаскивая табачку. Рядом с ней даже курить не тянет, но стоит ей уйти, начинается ломка.

Вот только пока и сам, сука, не разобрался: никотиновая или по ней.

В кармане жужжит мобила. Вытаскиваю и на автомате открываю сообщение, не глядя на имя отправителя.

Настя Миронова: Я тебя! Смайл с сердечком вместо рта.

Улыбаюсь как долбаёб, отправляя ответ.

Артём Северов: И я тебя по уши. Красное сердце.

И нахрена я это сделал?

Собираюсь удалить, но SMS уже прочитано. Ладно, похую. И так слишком многое сказано, а наружу вытащено ещё больше.

Забиваю лёгкие никотином и выпускаю в небо струю горького дыма. Но даже он не перебивает сладкий запах моей идеальной девочки. Я им пропитался до самых внутренностей. А вот пряный аромат её желания бомбит похлеще разрывных.

Сука, долго я так не протяну. Хочу касаться её без ограничений. Попробовать на вкус.

Выкуриваю вторую сигарету, но на пару не иду. Один хрен опоздал.

Перед звонком торчу возле Настиной аудитории. Едва золотистая макушка появляется в дверях, как тут же ловлю её пальцы. Она оборачивается и выдёргивает руку.

Понял. Борщу. Не утерпел.

Каждая минута без неё пытка.

Улыбаюсь и, наклоняясь, говорю так, чтобы только она слышала:

— В двести седьмом.

Выпрямляюсь и ухожу не оборачиваясь. Войдя в пустой кабинет, начинаю мерить его шагами.

А вдруг не придёт?

Дверь открывается, впуская тонкую полоску света, но я не успеваю разглядеть, кто пришёл. Замираю и жду, что будет дальше. Если препод, то включит лампы. Если какая-то парочка… Додумать не успеваю, потому что меня окутывает облако ванили и кокоса, а мягкие губы припечатывают поцелуем. Обхватываю в ответ свою девочку.

Целуемся всю перемену.

Блядь, я точно маньяк. Оторваться удаётся только со звонком, оповещающим, что время вышло.

Весь день так и таскаемся на перерывах по пустым кабинетам. Правда, Миронову после второго не караулю. Пишу сообщения. Эта ведьма зеленоглазая мне целую лекцию прочитала о личном пространстве и косых взглядах.

— Да похую мне на них! — рублю, срываясь.

— А мне нет! Хочешь, чтобы мои родители о нас узнали и заперли меня дома до самой свадьбы?!

— Блядь! Не говори мне об этом! И так таскает, сука! Не будет никакой свадьбы! Не отпущу! Не отдам!

Набрасываюсь, прижимая к стене. Луплю кулаком в бетон рядом с её головой. Раз. Второй. Третий.

Настя вздрагивает на каждом ударе, но молчит. На четвёртом кулак прилетает в её раскрытую ладонь, которую он подставила между мной и стеной.

Миронова коротко вскрикивает, но руку не убирает. Перевожу взгляд то на наши руки, то на её сосредоточенное лицо. По её запястью скатывается алая капля, и я тут же прижимаю её разбитые костяшки ко рту, слизывая кровь.

— Прости. Прости! Прости меня! Прости, маленькая! — повторяю как заведённый, проходясь языком между пальцев.

— Успокоился? — спрашивает настолько тихо, что я едва различаю вопрос.

— Прости, малыш. — тяжело выпускаю воздух.

Что я за тварина такая, если любимой девушке делаю больно?

— Я просила не давить, Артём.

— Прости. Буду сдержаннее. Но всё равно, сука, не отпущу.

— Не отпускай. Ты обещал.

Честно стараюсь высиживать на парах, но последнюю всё же игнорю. За всеми этими мини-свиданками даже покурить некогда.

Падаю задницей на скамейку и тяну никотин. С Настей расстались всего минут десять назад, а меня уже колбасит. Каждую минуту рядом быть хочу. Да какую там минуту? Ежесекундно касаться, целовать, дышать. Долбанный нарик, который крепко подсел с первой же дозы.

Однажды это меня убьёт, но мне похеру. Буду ловить кайф до ровной линии пульса.

— Хватай! — тычет мне в руку стакан с кофе непойми откуда явившийся Тоха.

— Тенкс. — с благодарностью делаю глоток американо.

Я не то что кофе выпить утром не успел, забыл, что вообще надо хоть иногда жрать. Блядь, моя идеальная девочка ведь тоже не обедала. Ну что я за мудачина? После занятий обязательно это исправлю.

— Ты где все перемены таскаешься? Хуй тебя поймаешь. — выбивает приятель.

— Где-то здесь. — тяну загадочно, а сам давлю лыбу, вспоминая, где и с кем. — А нахуя меня ловить? Соскучился, что ли? Эти пидарские темы не по мне, так что прости, братан.

— Пошёл ты, Север!

— Так чего хотел-то?

— Любопытство распирает, что у тебя там с нашей идеалочкой. — лыбится друг.

— Не НАШЕЙ, а МОЕЙ! Запомни, блядь! — психую на его фразу.

Раньше не задевало. Вся академка её так звала, а теперь я каждого урыть готов.

— Ух, ты ж, нихуя себе! А Должанский?

— Ты чего доебался, а? Сказал же, что моя, значит, так и есть. Скоро она этого урода пошлёт, и всё у нас будет заебись.

— Мне бы твою уверенность.

— Сука, не потроши меня, Арипов! — хватаю его за грудки.

— Тормози, Тёмыч! — рубит, отрывая от себя мои лапы. — Понял я, блядь! Твоя она. Твоя! Только не боишься, что потом опять на куски растаскает?

— Харе, Тоха. Это всё в прошлом. А ещё раз напомнишь об этом, живьём закопаю.

— Один раз из дерьма я тебя уже вытаскивал. Не думаю, что вывезу второй.

— Издеваешься, блядь? Сказал же: забудь. Шесть лет прошло. Я разорвал все связи с прошлым. Оставил там, где ему и место. И ты не тронь, вонять не будет.

Ещё какое-то время страдаем хернёй, перекрыв все неприятные темы. Обычно всё в себе таскаю, но сегодня многое рассказываю.

Ещё утром, когда Настю домой вёз, решили, что стоит Арипова и Заболоцкую посвятить. Если что, помогут и прикроют.

Понимаю, что пары закончились, когда на улицу начинает высыпать толпа студентов. Выискиваю глазами свою девочку. Только появляется на горизонте, цепляю взглядом. Она идёт с подругой и смеётся, явно кого-то выглядывая. Надеюсь, не женишка.

Зверь завывает за грудиной, требуя умыться его кровью. Перед глазами появляется красная пелена. Окружающий гул перекрывает шум крови, бешено разгоняющейся по венам и долбящей в мозг.

— Северов! — наконец пробивается в замутнённое сознание родной до одури голос. — Приём, приём. Вызывает земля! Ты где витаешь, Артём?

Её лицо медленно проявляется перед залитыми ревностью глазами. На нём читается явное беспокойство. Разжимаю кулаки, которые неосознанно стискивал последнюю минуту.

— Здесь, малыш.

Забываюсь, называя её так. Быстро сканирую пространство вокруг на предмет случайных свидетелей. Выдыхаю, когда понимаю, что рядом только друзья и Миронова.

— Всё нормально, Тём? — спрашивает тихо.

— Да, маленькая, всё хорошо. — тянусь к ней, но в ту же секунду сую руки в карманы джинсов.

Меня топит эйфория, когда понимаю, что моя идеальная девочка рядом. Сама подошла, наплевав на всех.

Желание прижать к себе и украсть поцелуй становится почти невыносимым. Разрывает нахрен от невозможности это сделать.

— Мы с Викой перекусить собираемся. Вы с нами? — переводит взгляд с меня на Тоху и обратно.

Не успеваю ответить, как вписывается приятель.

— Отличная идея! Жрать хочу, не могу! Куда едем?

— Мы хотели в "Суши-панду" заехать. — отзывается Заболоцкая.

— Вот за что бабы так эти ролы любят? — бурчит Арипов.

— За выражениями следи! — гаркаю на него.

— А что я сказал? — тянет с искусственной обидой, в этом весь Антон.

— Не бабы, а девушки!

— Ну, девушки, девушки… Я так и сказал: за что девушки любят ролы. — кривляется, от чего мы все начинаем смеяться.

Миронова хохочет тише всех, глядя мне в глаза. Да, уже не двести двадцать. Тысячевольтный заряд.

— Встретимся там? — спрашивает одними губами.

— Через десять минут? — хриплю, пока наши друзья о чём-то пререкаются.

— Через девять! — смеётся моя девочка и, хватая подругу, бежит к машине. — Если снова проиграешь… — доносится до меня её голос.

Не в этот раз! Дёргаю Арипова и мчусь к Гелику.

Он у меня под кожей

— Проиграла! — смеётся Артём, выскакивая из машины.

— Это нечестно! Какой-то идиот в телефоне торчал на светофоре! — улыбаюсь в ответ.

Кажется, я больше не против уступать Северу первенство.

— Эта отмазка тебя не спасёт. — хрипит он, подходя вплотную.

Понимаю, что мы слишком близко к академии и есть неплохой такой шанс нарваться на знакомых, но мне сейчас абсолютно пофигу. Северов слишком долго не касался меня.

Слегка качнувшись вперёд, оказываюсь в кольце его рук. Сиплое дыхание обжигает кожу на голове. Горячие ладони заряжают теплом. Обнимаю в ответ, стискивая на спине ткань его футболки. Просто напитываюсь его запахом. С трудом отрываю лицо от груди и заглядываю в глаза.

— Я скучала. — шелещу одними губами.

Размякшими мозгами понимаю, что это ненормально. Я даже пару часов без него пробыть не могу.

Как же я эту ночь переживу?

— Я тоже, малыш. — наклоняясь, обжигает губы.

— Эй! Харе лизаться! — раздаётся голос Арипова.

— Пошёл ты! — рычит Тёма, впиваясь ненадолго в мой рот. — Идём? — спрашивает, разрывая поцелуй.

Киваю, потому что голосовые связки отказываются слушаться. Северов опускает руку мне на талию, направляясь ко входу. Знаю, что должна сбросить его ладонь, но вместо этого придвигаюсь ближе, наслаждаясь близостью его накачанного жилистого тела.

— Может сет закажем? Я с голоду умираю! — трещит Вика, приземляясь на мягкий диван.

Занимаем место в самом дальнем углу за перегородкой из бамбука, чтобы не привлекать ненужного внимания. Артём садится рядом со мной, прижимаясь по максимуму. Наши плечи, руки и бёдра соприкасаются, от чего у меня под кожей выстреливают ощутимые электрические импульсы.

С ним иначе не бывает.

Заставляю себя расслабиться, но получается слабо. Кафешка всего в паре километров от академки, и студенты частенько сюда захаживают. Не хватало ещё, чтобы кто-то увидел нас с Севером вместе. Докладывать моим родителям или жениху не побегут, конечно, но подгадить могут неслабо. Особенно кто-то вроде Волчинской и её своры. Ни для кого не секрет, что она положила глаз на Артёма. МОЕГО Артёма. Такие, как она, ничем не погнушаются, чтобы получить желаемое.

— Ты как, Насть? — раздаётся над самым ухом голос, вызывающий колючие мурашки.

— А? Что?

— Заболоцкая предлагает сет заказать.

— Я за! — поднимаю вверх руку, утверждая этим жестом своё согласие.

— А я ещё удон с говядиной возьму. И мидии! — перечисляет Антон, не отрываясь от меню.

— У тебя бездонная дыра вместо желудка, что ли? — шипит Вика, скашивая на него взгляд.

— А тебе то что? Я от голода чуть копыта не отбросил! — отбивает тот.

Они продолжают ещё о чём-то спорить, но я уже ничего не слышу. Рука Северова ложится мне на колено и медленно ползёт вверх по внутренней стороне бедра, задирая юбку. Воздуха начинает катастрофически не хватать, когда она останавливается у самого края нижнего белья. Смотрю на сидящего рядом парня впервые с того момента, как мы сюда пришли. Он глядит на меня в упор, даже не моргая. Нереального цвета радужка почти полностью скрыта из-за расширившихся зрачков. Он тоже дышит через раз, с трудом вентилируя воздух.

— Тёма… — пищу, хватая его запястье, когда он возобновляет движение.

— Расслабься. — вбивает мне ухо хриплым шёпотом, прихватывая губами мочку.

Легко сказать…

Мало того, что нас в любой момент могут засечь. Так ещё и его рука у меня между ног никак не позволяет это сделать. Он втягивает краешек уха в рот, обводит языком и посасывает. Его пальцы задевают резинку трусов, и я отлетаю на другой край дивана, тяжело дыша и краснея.

— Ты чего, Насть? — с недоумением спрашивает подруга.

— Нихуя себе… — бубнит Арипов себе под нос, разглядывая моё раскрасневшееся лицо. — Тёмыч, ты поскромнее будь.

— Отъебись, Тоха. Нехер меня лечить! — бросает Север.

— А чё ещё делать, если тебя конкретно несёт?

Вика переводит непонимающий взгляд с меня на Артёма, потом на его друга и обратно меня. А я всё ещё стараюсь выровнять срывающееся дыхание. За рёбрами развивается такая буря, что грозит стереть меня с лица земли. Сердце колотится так, что, кажется, способно разорваться от натуги.

— Прости, маленькая. — сипит Северов, хватая меня за дрожащие руки и притягивая ближе. — Хуйню творю. Реально крыша едет. — извиняется, утыкаясь носом мне в шею.

На автомате кладу ладонь на его голову, не позволяя отстраниться. От его тяжёлых вдохов-выдохов появляются новые волны мурашек, больше похожих на огненных муравьёв. Тугой узел внизу живота причиняет боль. Жаждущая его прикосновений плоть горит и пульсирует.

Подходит официант. Арипов делает весьма внушительный заказ. А мы всё так же сидим, забив на всё и всех.

— Я тебя по уши, Насть.

— И я тебя, Тём. — отвечаю, скорее автоматически. Успокоиться мне всё ещё не удаётся.

— Ё-хо-хо, и бутылка рома! — доносится до моего затуманенного сознания голос подруги.

Вскидываю голову и смотрю на неё. Северов слегка отодвигается, но тут же опускает руку на рёбра, притягивая ближе.

— Настюха, пойдём в туалет сходим. — опять включается Вика.

Киваю, поднимаясь. Делаю пару шагов, но потом оборачиваюсь и, наклонившись, целую Северова. Долго, влажно и жарко. Уходя, улыбаюсь, давая понять, что всё в порядке. Не знаю, что было бы, останься мы сейчас наедине, но хочу узнать. Очень хочу.

— И что это было? — набрасывается Заболоцкая, едва оказываемся за дверью уборной.

— Что? — делаю непонимающее лицо.

— Ты как помидорка сидела и воздух гоняла так, что салфетки разлетались. Вы чего творите?

— Ничего не творим. Всё нормально.

— Не собираешься говорить? — бурчит она.

— Неа. — для пущего эффекта качаю головой.

— Что он сделал, Насть? — продолжает напирать.

Может, мне и хотелось бы ей рассказать. В конце концов, сексуального опыта у неё побольше моего будет, но просто не знаю какими словами.

— Пойдём, Вик. Поедим, да мне на работу надо. — хватаюсь за ручку, но Заболоцкая впивается пальцами в плечо.

— Мы подруги или как?

Делаю глубокий вдох и медленно выпускаю переработанный кислород. Видимо, избежать тяжёлого разговора не удастся.

— Он руку мне на бедро положил.

— И всё? — недоверчиво тянет вверх брови.

— Сюда! — прикладываю ладонь к тому месту, где была рука Артёма.

— Нихренашеньки себе! И ты ему позволила?

— Я этого не ожидала!

— А Северов знает, что ты девственница?

— Да! — то ли выкрикиваю, то ли выдыхаю это слово.

— И что?

— И ничего!

— В смысле?

— В коромысле, Вик! — начинаю закипать. Нет, я её, конечно, люблю, но иногда она бывает просто невыносимой. — Пообещал, что у нас не будет секса, пока я сама его об этом не попрошу.

— О-фи-ге-ть! Север и отсутствие секса несовместимые вещи! А ты что?

— А что я?

— Попросишь?

— Точно не сегодня.

— Ты собираешься заняться сексом с Северовым?! Чтобы он стал твоим первым?

Выдыхаю. Затягиваюсь воздухом. Опять выдох. Готовлюсь признаться в том, в чём даже себе с трудом созналась.

— Я люблю его, Вика. И даже если у нас ничего не получится, я хочу, чтобы Артём стал моим первым мужчиной. Не Кирилл. И пусть мне придётся выйти замуж за Должанского, не важно.

— И когда? — хрипит, выпучивая глаза.

— Не знаю. Я пока не готова. Может, через неделю-другую. — поднимаю руку, когда Заболоцкая открывает рот для новой партии вопросов. — Да, я хочу его. Он возбуждает. Заводит. Вызывает в моём теле такие химические реакции, о которых я даже не подозревала.

— Тогда зачем ждать?

— Боюсь, что всё может на этом и закончиться. Хочу оттянуть этот момент, насколько смогу.

— Настюха, ты совсем дура, что ли? Он же от тебя без ума! Глаз оторвать не может!

— Считай это моим личным бздыком! Всё, закрыли тему!

Возвращаюсь в зал и сажусь на место рядом с Артёмом. Заказ уже принесли, и Арипов уплетает удон за обе щёки, громко хлюпая.

— Ты в норме? — шепчет парень, прижимая губы к моему уху, а меня в который раз за сегодня прошибает током.

— Да, Тём. — отвечаю очень тихо и закрываю глаза, кайфуя от того, что он так близко. — Только не делай так больше.

— Сделаю. И не раз.

Резко распахиваю веки и врезаюсь в него ошарашенным взглядом.

— Северов… — одно единственно слово зависает в воздухе, когда берёт в плен мои губы.

— Вот только в следующий раз без свидетелей. Тогда у тебя не будет повода меня останавливать.

— Ну что ты за человек такой, Артём?

— По уши, Настя. Я в тебя по самые уши.

Ничего не ответив, отползаю на несколько сантиметров и принимаюсь за еду. Север находит под столом мою руку и осторожно переплетает пальцы. Разбитые и посиневшие костяшки после его удара неприятно ноют, но Тёма держит очень нежно, не задевая ушибленные места. До сих пор не могу понять, как мне в голову пришла мысль сделать из своей руки буфер между стеной и его кулаком. Наверное, в тот момент я понимала, что никакие слова не помогут, а калечить себя я не могла ему позволить.

— Прости. — сипит тихо, подтягивая мою руку к губам и легко касаясь.

— Забудь уже об этом. Всё хорошо. Я уже не раз об этом говорила.

— Болит? — в его глазах читается такая вина, что мне хочется любыми способами стереть её.

— Совсем немного. — отбиваю так же тихо и прижимаюсь своим лбом к его, как он делал до этого. Глаза в глаза. Молния. Удар. Разрыв. — Я тебя очень, Тём.

Мы быстро уплетаем ролы и суши, запивая горячим зелёным чаем. Артём и Антон кривятся и постоянно бурчат о том, что надо было взять колу, а не эту траву.

— А кто вам мешал? — отрубает Вика.

— Не нравится — не пейте! Мы вас не заставляли! — поддерживаю я.

Мы откровенно дразним и издеваемся над парнями, не переставая посмеиваться. Северов всё так же держит в плену мои пальцы. Над тем, как он справляется с палочками левой рукой, мы тоже долго ухохатывались, особенно с замечаний Арипова.

— Бля, Тёмыч, харе уже эту рыбу насиловать! Ты же левой рукой даже дрочить не можешь, а тут палками что-то ухватить пытаешься.

— Нах телепортируйся, Тоха! — отрезает Северов, отбрасывая палочки и, подцепляя пальцами ролл, отправляет его в рот.

Смеюсь вместе со всеми, чувствуя, как горят от этого замечания щёки. Утренние воспоминания вихрем врываются в мой мозг. Дыхание учащается, когда перед глазами появляется лицо любимого в момент разрядки. Утыкаюсь носом в тарелку, пряча пунцовую мордаху за волосами.

— Мне пора! — выбиваю, подрываясь на ноги в попытке вылезти из-за стола.

Север поднимается вместе со мной.

Мы так заболтались, что я совсем забыла о времени и о работе.

— Нам пора. — поправляет Артём, обнимая за талию.

Официант приносит счёт, и я достаю карту, намереваясь заплатить.

— Убери, Настя. — рычит Тёма.

— Но…

— Никаких "но"!

— Пополам? — поднимается Арипов.

— Ага.

Северов достаётся из бумажника наличку и, заглянув в чек, отсчитывает приличную сумму, не забыв о чаевых. Антон делает тоже самое.

Что не говори, а "Суши-панда" не самое дешёвое заведение, и обед на четверых влетает в "копеечку". Не знаю, откуда деньги у Арипова, но моему Артёму ещё жить на что-то надо.

Чувствую себя из-за этого погано. Я и сама могла бы спокойно заплатить по счёту. Чего-чего, а денег родители на меня не жалеют. А свои заработанные я откладываю, не тратя ни копейки, хотя и сказала Северу, что они уходят на мои хотелки. На самом деле я не знаю, для чего коплю заработок, но в любом случае за два года работы накопилась уже приличная сумма.

По дороге к машине постоянно озираюсь по сторонам, боясь увидеть знакомые лица. Мало того, что наша странная компания выглядит весьма своеобразно, учитывая поведение Северова и мою репутацию, так Артём ещё и крепко прижимает меня к боку.

— До хаты добросишь? — спрашивает Арипов у друга.

Тёма переводит на меня взгляд, а потом отрицательно качает головой.

— Не, Тох, сегодня не вариант.

— Едь, Тём. — влезаю я в разговор. — Мне всё равно на работу надо. И Вику заодно подкинешь?

— Уверена, малыш?

— Да.

— Скинь мне адрес секции, я туда подъеду, как только освобожусь.

— Ты работаешь? — роняет челюсть Антон. — На хрена тебе это, с твоими-то предками?

— Тебя ебёт, Тоха? — вступается Север.

— Эй, может хватит матами сыпать, здесь девушки вообще-то! — взрывается Вика.

Мы все переводим на неё глаза. Меня очень удивляет её замечание, учитывая то, что она всегда спокойно к этому относилась.

С чего вдруг взбеленилась? Непонятно.

— Я тут всего одну девушку вижу. Девушку моего друга. — отбивает Арипов.

На этих словах прячу лицо на плече Артёма, и он с ухмылкой обнимает меня крепче.

Его девушка. Я! Я девушка Артёма Северова. Всё ещё не могу в это поверить!

Подруга аж краснеет от злости и надувается, как воздушный шарик, готовый вот-вот лопнуть.

— Ну ты и скотина, Арипов! Урод моральный! — едва не плача, выкрикивает Заболоцкая.

И тут-то до меня доходит.

Он нравится ей!

Значит, из меня душу клешнями вытягивала, а сама, как партизан, молчит. Ладно-ладно, я ей это ещё припомню.

— Успокойся, Вик. — обнимаю её за плечи.

— Всё норм. Я спокойна! — сбрасывает мои руки и идёт к машине.

— И чего это она вдруг? — удивлённо разводит руками Тоха.

— Значит, в чужом глазу соринку замечаешь, а в своём бревно похую? — смеётся Артём.

Так он тоже заметил? Надо обязательно переговорить с Викой на эту тему, но не сейчас.

— Твою ж мать! — вскрикиваю, глядя на разбитый экран телефона. — Я уже опаздываю. Адрес пришлю позже! — бубню, быстро целуя Северова в губы и отстраняюсь, но он не отпускает.

Обхватывает руками и прижимает, пока между нашими телами не остаётся пространства. Наклоняясь, просовывает язык между сомкнутых губ. Как это обычно бывает, забываю обо всём на свете, отвечая на смелую ласку. Дико. Жадно. Горячо. Двусторонне горим.

— Я тебя, девочка моя.

— Я тебя тоже, лю… — со скрипом сжимаю зубы и, срываясь с места, запрыгиваю в машину. Нет, я не собиралась говорить "люблю", но почти сказала "любимый". Он постоянно ласково называет меня, и мне захотелось ответить тем же, но ничего лучшего мне в голову не пришло. Он наверняка подумал, что я хотела в любви признаться.

Вот же засада!

— Дура! Дура! Дура! — ругаю себя всю дорогу до спортивной секции.

Если счастье не в зелёных глазах, тогда где?

— Ты чего имел виду, когда про брёвна и соринки заливал? — выпаливает Тоха, едва Заболоцкая выходит из машины.

Со мной попрощалась, а его проигнорила напрочь.

Неужели реально на этого засранца запала?

Впрочем, мне ли удивляться, учитывая то, что моя идеальная девочка почти сказала перед уходом. Блядь, хочу услышать. Смотреть, как её губы произносят это слово.

Лучшая девушка из всех, кого я встречал, выбрала меня. А ведь я намного хуже Антона по всем фронтам и меркам.

— А то, что ты беньками своими видишь то, что тебе на хер не надо. А когда суть до дела, так ослеп к чертям.

— В смысле, блядь, вижу, чего не надо?

— В том, сука, что сразу запалил, как меня по Мироновой таскает. А сейчас нихуя не замечаешь.

— Да чего я, блядь, не замечаю? — рычит сквозь зубы.

— До хрена чего. — отбиваю ровно. — Раз не видишь, значит, рано.

— Ты, сука, троллишь меня, что ли?! — взрывается друг, сжимая кулаки.

— Не-а. — качаю головой, начиная лыбиться. Вот и моя очередь настала ему в душу лезть. Оторвусь по полной. — Тебе же Настина подруга не побоку?

Арипов вообще нормально к девчонкам относится, в отличии от меня. Раньше для меня только перепих важен был, без всяких там сюси-пуси. Со всеми без исключения — только трах. Никаких ресторанов, подарков, нежностей и милых словечек. Со всеми, кроме моей девочки. С ней всё иначе. Я готов не просто звёзды с неба доставать. Весь мир к ногам положу. Каждую суку, что её заденет, на куски порву.

Тоха же, напротив, таскает всех по свиданкам, прежде чем в трусы залезть. Как он их только не называет, лишь бы своего добиться.

— Заболоцкая-то? Херню не пори. Совсем ёбу дал, что ли?! — закипает приятель.

И эта его реакция о многом говорит. Обычно он всё в шутку сводит, а сейчас клинится.

Ну-ну, сука, вот и тебе привалило.

— А, забей! — отрезаю, выбивая из бардачка пачку.

Зажимаю зубами сигарету и протягиваю вторую другу. Он молча хватает табачку и подкуривает.

Хорошо, что наши с Настей друзья живут в одном районе. Быстро забрасываю приятеля домой и лечу по адресу, который скинула Миронова. По дороге заруливаю в магазин за телефоном. Долго сравниваю модели и гадаю, который понравится моей малышке.

Блядь, всё ещё не привыкну, что она реально маленькая. Как перестала эти свои каблуки таскать, так едва до плеча мне дотягивает. Тащусь от этого пиздец как. Точно маньячина.

— Ищете что-то определённое или помочь с выбором? — раздаётся сзади кокетливый голос.

Оборачиваюсь и сканирую продавщицу набитым взглядом.

Шикарное тело. Тонкая талия. Круглая задница, затянутая чёрной юбкой. Сиськи третьего размера, которые открывает застёгнутая далеко не на все пуговицы блузка.

Она тоже оглядывает меня с головы до ног, задерживаясь в районе паха, и призывно облизывает губы.

Раньше уже трахал бы её в подсобке. Сейчас не вставляет. Видимо, моя зеленоглазая ведьма меня заколдовала, чтобы член ни на кого кроме неё, не вставал.

Я не против. Люблю ведь её.

— Нужен телефон для девушки. — отрезаю, отворачиваясь к витрине.

— Обычно девушки любят айфоны. — якобы невзначай проводит сиськами по моим спине и плечу, открывая стеклянную дверь.

Не вдупляю, с каких пор меня выклинивают откровенные намёки, но именно это сейчас какого-то хера и происходит.

Делаю два шага назад, пока менеджер вытаскивает мобилы и умело втирает, что чем дороже, тем лучше. Вспоминаю, какой телефон у Насти сейчас и какую модель разнёс пару дней назад. Точно не знаю, но уверен, что не яблоки. Денег-то точно на них хватает. Значит, не нравятся.

— Айфон не пойдёт. Другие варианты? — презрительно вскидываю бровь, когда продавщица тычет мне в нос гаджет последней модели, при этом наклоняясь так, что в декольте можно разглядеть не только красное кружевное бельё, но и торчащие соски.

Не прёт. Хер знает когда начал тащиться по маленькой груди с острыми сосочками.

Мыслями сразу возвращаюсь в тот день, когда привёз Настю к себе, пока она в отключке была. Как обдолбанный от её сисек пёрся. Когда-то сам затирал Тохе, что чем больше, тем лучше. Дебилом был. Лучше, когда в ладони идеально помещается.

— Может тогда самсунг или ксиоми. Вот эта модель хорошая. Но айфон всё же лучше. — трещит, сексуально улыбаясь и виляя задницей, возвращается к стойке с яблоками.

— Моей девушке не нравятся айфоны! — рявкаю несдержанно.

Хочу скорее разобраться с мобилой и увидеть мою девочку. Блядь, всё ещё не могу свыкнуться с этим выражением. Моя девушка. Моя любимая девушка. Моя.

— Тогда обратите внимание на эти телефоны.

Ещё минут через десять выхожу из магазина с самой дорогой и наворочанной моделью, которая там была. Менеджер уже решила, что мне тупо бабла на подарок жалко. Даже в какой-то момент лыбу тянуть перестала. Но стоило сделать выбор, тут же распинаться начала. Даже номер свой подсунула под предлогом того, что "если вдруг какие-то проблемы появятся".

Не заботясь о том, что она смотрит в окно, бросаю бумажку с цифрами в урну. На хуй мне больше другие не обвалились.

Ныряю в салон и выжимаю газ. Матерюсь, втыкаясь в пробку. Поток машин двигается с черепашьей скоростью. Видимо, впереди авария или ремонт дороги. Врубаю навигатор и смотрю на красную полосу затора, растянувшуюся почти на четыре километра.

Заебись, бля!

Мне точно башню сорвало, раз я даже час без Насти прожить не могу. Руки трясутся от желания обнять. Сука, даже губы истосковались по ней, несмотря на то, что уже больше на вареники похожи от такого количества поцелуев.

"Я тебя тоже лю…"

Таскаю эти слова по черепушке, не переставая давить лыбу. О том, что придётся отпускать Миронову вечером, даже не думаю.

Блядь! Всё же думаю!

Всерьёз разгоняю идею нажраться до синих соплей, чтобы отрубиться. Если что, Тоха всегда в теме.

Надеюсь, моя девочка сегодня не с этим ублюдком зализанным будет, иначе пиздец. Мне же ничего не стоит явиться к ней домой по синей лавочке. Блядь, если придётся, закину на плечо и как питекантроп утащу в свою берлогу.

Пробка наконец рассасывается, и я быстро добираюсь до места. Паркуюсь и лечу в ДК. Как дебил торможу в холле двухэтажного здания, догоняя, что понятия не имею, куда мне идти.

— Кого-то ищете, молодой человек? — выныривает из-за угла пожилая женщина.

Видимо, она здесь что-то типо вахтёра, потому что тут же усаживается за стойку.

— Да. Где здесь занимается младшая группа по каратэ? — отзываюсь, подходя ближе.

— Вы родственник кого-то из детишек?

— Нет, я…

— Если нет, то вам нечего там делать! Зачем пришёл тогда?! — меняется в лице, переходя на пренебрежительный тон.

— Я к девушке своей… — начинаю неожиданно для себя мяться.

Что за херня со мной творится? Почему-то когда мобилу брал, спокойно Настю девушкой называл, а сейчас…

Бля, точно!

Стукаю себя ладонью по лбу, фиксируя догадку.

Её же здесь знают!

— Девушке? У нас в секции только одна девушка — тренер. Анастасия Романовна. А, так значит, ты к нашей Настеньке? — расплывается в улыбке и продолжает вещать. — Она такая девушка хорошая. Детишки её очень любят. Отпускать не хотят. Только грустная она очень. Всегда уходит, как будто на казнь. Надеюсь, ты её не обижаешь?

— Нет, конечно. Я её люблю. Очень. Никогда бы не обидел. — какого-то хуя начинаю оправдываться, да ещё и лишнюю информацию выдаю.

Походу, в дурку пора — у меня диагноз.

— Любишь, значит?

Вот надо ей именно за эти слова зацепиться? И вообще, с хера ли я выдаю это всем кому не попадя, только не той, кому предназначается? Наверное, для нас обоих всё же рано, раз не выходит.

— Да. — выдыхаю, опустив голову.

Женщина за стойкой издаёт странный звук, похожий на скрипящий смешок.

— По правой лестнице на второй этаж. Третья дверь слева. Но занятия почти закончились. Может здесь подождёшь?

— Спасибо! — бросаю, пробежав половину пути до ступенек.

Вверх взлетаю через три и торможу у нужной двери. Из-за неё доносятся детские голоса, которые перекрывает Настин смех.

— Всё, дети, успокоились! Давайте ещё раз отработаем последний приём и на сегодня всё.

— Всё? А почему мы не задержимся, как всегда?

— Да, Анастасия Романовна, давайте ещё немного позанимаемся.

— Мы вас так любим, Анастасия Романовна. Вот в школе учителя плохие, а вы хорошая. — перебивая друг друга, просят дети.

А я тупо стою у закрытой двери и улыбаюсь, получая подтверждение словам вахтёрши. Только что ещё узнал кое-что важное о моей девочке. Она не просто любит детей, они её тоже обожают.

— Не могу сегодня, меня ждут. Так всё, становитесь в стойку! — смеётся Миронова.

— А кто ждёт? Жених?

Сжимаю кулаки до хруста костей.

Неужели он являлся сюда? Она что, детям о нём рассказывает?

Шумно вентилирую воздух, выгоняя его сквозь стиснутые до зубного скрежета челюсти.

— Нет, не жених. Но человек, который для меня очень дорог. Так всё, дзенкуцу-дачи! Бегом, бегом!

Выдыхаю уже свободно.

"Человек, который очень дорог…"

За грудиной врубается костедробилка, разгоняя по венам жидкий огонь.

Ещё какое-то время выравниваю дыхалку и успокаиваю мотор. Когда удаётся немного прийти в себя, стучу в дверь.

— Да, входите! — кричит моя идеальная девочка.

Заглядываю внутрь и зависаю. Тупо жру глазами. На ней форма для восточных единоборств: кимоно или как там её, которая облепляет ягодицы, как вторая кожа. Халат на запах и чёрный пояс.

Не знаю, что именно так цепляет, вроде же не в секси-шмотках, но член сразу дёргается.

Вот хуйня!

Не хватало при малышне стояком светить.

Сглатываю слюну и захожу.

— Привет, Тём. — улыбается Настя. — Посиди пока там. — указывает рукой на длинные лавочки у стены. — Мы минут через десять закончим.

— А это тот самый человек? — пищит какая-то девчушка со смешными хвостиками.

А я в ахуе от мыслей, которые лезут в башку: какие бы у нас были дети с моей идеальной девочкой. Трясу головой в попытке вытрясти их оттуда и сосредотачиваюсь на ответе моей девушки.

Моя девушка. Бля, постоянно теперь так думать буду.

— Да, тот самый. И хватит болтать, иначе домашнее задание получите! Всё, разошлись по парам и дзенкуцу-дачи¹. Шустро!

Мелкие разбегаются и занимают места друг напротив друга.

— Самбой кумитэ²! Рэй³! Иой⁴! Хадзимэ⁵! Молодцы! — хлопает Настя в ладоши, когда дети успешно выполняют поставленную задачу. — Рэй! Поменялись! А теперь якусоку иппон кумитэ⁶! Рэй! Иой! Хадзимэ!

Ни черта не понимаю, что она там командует, но мелкие выполняют новое задание. А ещё это звучит чертовски сексуально.

— Стоп, Дима, не так. Опять неправильно. — выбивает Настя, подходя к рыжему пацану.

— Но я не понимаю! — хнычет мелкий. — Покажите ещё раз!

— Смотри, как делают другие, и повторяй за ними.

— Я не понимаю, когда они делают. Покажите вы, Анастасия Романовна!

— Мне тут по росточку партнёра не найдётся. — смеётся моя малышка.

— А как же он? — тычет в мою сторону этот находчивый пиздюк.

— Он не знает приёмов каратэ.

— Но мы же тоже не знали, вы нас научили! И его научите.

— Тём, поможешь? — поворачивается ко мне с мольбой во взгляде.

Видимо, тренировать малышню не так уж и просто. Молча киваю и подхожу.

— И какого хрена делать надо? — шиплю растерянно.

— Для начала слова подбирать, здесь дети! — рычит Миронова. — А вообще, рэй.

— Чегооо?

— Поклон, — смеётся эта ведьма, — вот так.

Выравнивает руки по бокам и едва ли не в пол головой бьётся, а я думаю только о том, как не пропахать носом по матам.

— А теперь иой!

— Чё?

— Приготовиться!

— Якусоку иппон кумитэ!

— Издеваешься?!

— Определённо! — хохочет, уже не сдерживаясь.

— Ну-ну, малыш, смейся. Ты мне за это ещё поплатишься. — шиплю сквозь зубы, а у самого не выходит сдержать улыбку.

Настя показывает необходимые движения, постоянно объясняя детям что, как и для чего она делает.

Не успеваю даже сообразить, как оказываюсь на лопатках, а она тянет руку, помогая подняться. Едва становлюсь на ноги, с трудом сдерживаюсь, чтобы не настучать ей по заднице за такие выкрутасы. Но эта зараза мелкая, продолжая улыбаться, отходит на два шага и, вытягивая руки вдоль тела, командует:

— Рэй!

Так, ладно, это усвоил. Делаю тоже самое и кланяюсь.

Возвращаюсь обратно на лавку.

— Теперь всем всё понятно? Давайте в последний раз. Дзенкуцу-дачи! Рэй! Иой! Хадзимэ! Молодец, Дима! — треплет мелкого по волосам.

— А я молодец?

— А я?

— А я? — налетает детвора.

— Все молодцы! Вот только кто вам давал команду разойтись? Наорэ⁷! Живо! — делает хмурое выражение лица и мелочь тут же паркуется по местам. — Рэй!

Все кланяются своим партнёрам.

— Сенсей ни рэй⁸!

Мелкие как один поворачиваются к Насте и отбивают очередной поклон. А я не могу вдуплить, как им вообще удаётся чему-то научиться, если они только и делают, что кланяются.

— Ясумэ⁹!

Все выдыхают и начинают шуршать.

— Ямэ¹⁰!

А вот по этой команде все срываются с места и, прощаясь с Мироновой, выбегают из зала.

Бля, никогда не думал, что полтора десятка пиздюков могут создавать столько шума.

— А ты любишь Анастасию Ломановну? — пищит откуда-то сбоку та самая девчонка с хвостиками.

И почему всем надо это знать? Сказать нет?

— Да, люблю. — хриплю едва слышно, опустив голову.

Отрываюсь от созерцания пола и встречаюсь взглядом с зелёными глазами. Двести двадцать и ток по венам.

Услышала?

— Урааа! — визжит мелочь, хлопая в ладоши. — Анастасия Ломановна, а этот дядя…

— Цыц! — хватаю девчушку за руку и прикладываю палец к губам. — Только это — секрет.

— Посему?

Пиздец, ну вот, и как с этими детьми договариваться?

— Потому! — знаю, очень по-взрослому.

— Посему, потому? — не отлипает зараза.

— Потому что Анастасия Романовна пока не знает.

— Посему?

Блядь, это ребёнок или почемучка?

— Юля, тебя мама уже заждалась! — смеётся Настя. Её явно забавляет моя растерянность.

— Маааамаааа! — визжит мелкая, разрывая мне барабанные перепонки, и вылетает из зала.

— Не сильно приложила? — спрашивает Миронова, запуская пальцы мне в волосы и осторожно потирая ушибленный затылок.

— Не сильно?! — рычу, подрываясь на ноги и наступая, прижимаю свою девушку к стене. — Я же обещал, что ты мне заплатишь!

— Артём…

Договорить не даю, набрасываясь на её рот. Мну губы, увлажняю языком. Втягиваю в рот то одну, то другую, слегка царапая зубами. Настя стонет и проталкивается ко мне в ротовую. Принимаю. Сплетаемся. Попеременно танцуем и боремся. Вжимаюсь эрегированным членом в живот, вырывая из её горла ещё один стон. Высасываю его вместе с воздухом. Ладонями сжимаю задницу, снова вдавливая в неё ствол.

Остановиться не могу. Дрочить уже заебался. Отрываю одну руку и сжимаю грудь. Не сильно, но она тут же вздрагивает и упирается ладонями мне в грудину.

— Не надо, Артём! — с трудом хрипит, хватая кислород.

Но я не могу остановиться. Блядь, хочу её до полной отключки мозга. Хватаюсь за остатки и складываю разлетевшиеся буквы в слова.

— Почему, Настя?

— Если кто-то войдёт? Скоро уборщицаааа… — опять стонет, когда прохожусь губами по шее.

Скольжу языком по горлу, оставляя влажные дорожки. Слегка прикусываю и тут же зализываю. Прижимаюсь губами к бешено трепыхающейся венке и втягиваю в рот кожу, оставляя засос. Торможу, пока огромную отметину не оставил.

— Тём, пожалуйста… — почти плачет. — Нас увидят.

— Блядь! Только в этом дело? — сипло выдыхаю, сдерживая внутреннего зверя.

Не хватало ещё наброситься на мою девочку при свидетелях.

— Д-да. — выбивает зубами дробь, но в глазах загорается непонятный огонёк.

— Это согласие?

— Т-ты об-бещал.

— Помню. — хриплю и иду к двери, но не для того, чтобы свалить. Закрываю и поворачиваю в замке ключ. — Проблема решена?

— Тёма!

— Не бойся, маленькая, я сдержу слово, но больше не могу ждать.

С этими словами опять врываюсь в её ротовую полость, как победитель, взявший крепость. Отвлекаю поцелуем, а сам накрываю грудь. В этот раз мягче, нежнее. Провожу подушечкой большого пальца по твёрдому соску. Слегка сжимаю мягкую плоть ладонью.

Настя опять стонет и ёрзает под моим напором.

Член сейчас разорвёт на хрен от притока крови, а яйца от передоза спермы.

Сука, знаю, что обещал, но как, блядь, сдержаться, когда в нос ударяет пряный аромат её желания?

Продолжаю тыкаться стояком в её живот и запускаю руку в запах кимоно. Пиздец, как и думал, на ней лифон без косточек и поролона. Стискиваю двумя пальцами сосок, слегка прокручивая его. Моя девочка выгибает спину, подаваясь навстречу моим ласкам. Стонет всё громче. Дышит тяжелее. Дрожит сильнее. Пробираюсь под кромку лифчика и, наконец, касаюсь голой плоти. Настя немного подаётся назад, но не позволяю ей этого сделать.

— Тише, маленькая, расслабься. Всё хорошо. Поверь мне. Веришь? — перехватываю ладонями её раскрасневшееся лицо и заглядываю в потемневшие глаза. — Веришь?

— Да. — говорит одними губами, но мне этого достаточно.

Развязываю пояс и срываю кофту, бросая её на пол. Наклоняюсь и через тонкое кружево втягиваю в рот сосок. Ожидаю сопротивления, но когда его не следует, сжимаю губами и прикусываю.

— Артёёёём! — стонет в голос моя девочка.

— Тебе хорошо? — отрываюсь, только чтобы посмотреть на её лицо.

Миронова едва дышит, но всё же кивает.

Блядь, топлю на пониженной, потому что уже готов запустить руку ей в трусы. И не только руку. Но остатками расплавившегося мозга понимаю, что действовать надо постепенно.

Дёргаю вверх лифон и зависаю. Её грудь тяжело вздымается и резко опадает. Соски превратились в две твёрдые сморщенные горошины.

— Я тебя, маленькая, пиздец просто, как сильно! — хриплю ей в ухо, проходясь языком по ушной раковине и ползу по шее вниз, накрывая грудь ладонью. Перекатываю горошинку между пальцами то сжимая, то оттягивая. Вторую всасываю в рот, лаская языком и царапая зубами, слабо прикусываю и тут же зализываю. Моя любимая уже стонет в голос, запуская пальцы мне в волосы и прижимая крепче. Вторую руку она жмёт ко рту, закусывая ребро ладони.

— Артём… Тёма… Тёма… — хрипит неразборчиво, глотая половину букв.

Просовываю ладонь ей между ног, раздвигая. Настя вся дрожит и трясётся, едва сохраняя вертикальное положение. А я вот совсем, блядь, не против перейти в горизонтальную плоскость.

— Эй, кто закрыл дверь?! — раздаётся из коридора ворчливый голос.

— Уборщица! — пищит девушка, вжимаясь в стену, словно слиться с ней старается.

— Тише, малыш, без паники. — выбиваю ровно.

Прикладываю руку, закрывая ей рот. В её глазах топит паника. Дрожь становится сильнее. Я спокойно подтягиваю на место бельё и, хватая с пола кофту, накидываю на плечи. Миронова позволяет просунуть её руки в рукава и завязать пояс.

Похожа сейчас на фарфоровую куклу. Бледная, как смерть. На белом лице только глаза от слёз блестят. Губы дрожат.

Уборщица, видимо, за ключом упёрла, давая мне время привести перепуганную до смерти девушку в чувство.

— Всё хорошо, маленькая. Ничего страшного не случилось. Никто ничего не видел. Расслабься. Ну же, малыш, давай, дыши, родная. — прижимаю к себе, с силой давя на окаменевшие мышцы спины. — Всё в порядке, но нам лучше уйти. Ты как, сможешь? — хриплю, вглядываясь в перепуганное лицо.

Она немного опускает голову, выражая согласие. Беру за руку, но едва делает шаг, тут же начинает заваливаться назад. Легко подхватываю на руки и, крутанув ключ, выношу из зала.

Самого трясёт, как в эпилептическом припадке, но только не от страха, а от похоти. С трудом усваиваю кислород, шумно вентилируя воздух. Мотор разогнался до нереальных скоростей, прошибая себе путь наружу. Все внутренности в месиво. Стояк даже от стресса не падает.

Заебись просто.

Несу свою малышку мимо ошарашенной технички и охуевшей вахтёрши. Всё это время Миронова прячет лицо у меня на плече и крепко зажмуривается, как ребёнок, блядь. Знаете, по принципу: я никого не вижу, а значит и меня не видно.

— Всё, выдыхай! — бомблю ровным тоном, опуская её на ноги.

Слабо покачивается, но от помощи отказывается.

— Стою. — не только говорит, но и дышит едва слышно.

— Отпустило?

— Не до конца.

— За руль сесть сможешь?

— Не-а. — отрицательно качает головой.

— Ещё трясёт?

— Немного, но не в этом дело.

— А в чём? — вот сейчас реально напрягаюсь.

— Одежда в раздевалке осталась вместе со всеми вещами. — лёгкая улыбка касается её губ и меня топит облегчением.

— Сходить? — кивок. — Куда?

— Там же в зале, дверь вторая справа.

Через пару минут возвращаюсь с её шмотками и, пока переодевается, выкуриваю две подряд. Коноёбит до сих пор.

— Я готова! — сообщает, открывая дверь, и выпрыгивает из машины. — Теперь научишь меня дрифтить?

Выдыхаю чересчур громко. Ну куда ей после такого ещё одна доза адреналина?

— Насть…

Прикладывает ладонь к моему рту.

— Всё в норме, правда. Я просто испугалась. — шелестит, сменяя пальцы губами, и обнимает за спину. — Я тебя, Тёма, сильно.

Что сильно?

Так и подмывает спросить, но я закусываю слизистую. Не время сейчас.

— Уверена?

— В чём именно?

Действительно…

— Что в состоянии гонять.

— Уверена. — активно кивает и, коротко поцеловав, идёт к Панамере. Открыв дверь, оборачивается и её лицо заливает румянец. — Тём, а мы потом повторим?

— Что повторим? — хриплю, охуевая от количества эмоций, которые вызывают во мне эти слова.

Это же не то, о чём я подумал? Не может же быть, что она просит о повторении того, что было в зале?

— Что делали до того, как уборщица пришла. — выпаливает, заливаясь краской, и запрыгивает в машину, хлопнув дверью. Заводит мотор и срывается с места.

— Ещё как повторим. Не сомневайся! — рычу вслед своей девочке и выруливаю за ней.

1) Основная атакующая стойка с выпадом вперёд, используемая в восточных единоборствах.

2) Условный учебный спарринг на три шага.

3) Поклон.

4) Приготовиться.

5) Начать.

6) Условный учебный спарринг на один шаг.

7) Вернуться в исходное положение.

8) Поклон учителю.

9) Расслабиться.

10) Закончить.

С ним мне никогда не бывает страшно

Сбрасываю скорость, пропуская вперёд Мерседес Артёма. Бросаю взгляд на свои дрожащие руки. Несмотря на то, что времени прошло достаточно, меня всё ещё колотит, а сердце заходится в бешеном галопе.

До сих пор не понимаю, как могла позволить ему делать всё это прямо в зале для каратэ.

Между бёдер всё ещё мокро и неприятно липко. Тугой узел в животе и тяжёлая пульсация в промежности не дают расслабиться, на регулярной основе напоминая о произошедшем. Даже сейчас, отойдя от дикого желания, понимаю, что не хотела, чтобы он останавливался. Хочу пойти дальше. До конца. Понятия не имею, сколько ещё смогу продержаться. А учитывая то, о чём я попросила Северова, прежде чем запрыгнуть в машину…

Не знаю, как хватило смелости, но я хотела, чтобы он знал, что мне было очень приятно то, что он делал. Слова страх больше нет в моём лексиконе. Не рядом с Артёмом.

Мы въезжаем на трек, и Гелик останавливается. Паркуюсь рядом. Север выходит из машины и садится в мою. Не говоря ни слова, притягивает к себе и целует. Не как до этого, а совсем легко и мягко. Запутывается пальцами в моих волосах, разминая всё ещё затёкшую от нервного напряжения шею. Губы ноют и начинают покалывать. Упираюсь руками в плечи парня, слегка отталкивая.

— Что случилось, девочка моя? — спрашивает хриплым шёпотом, от которого расползается табун мурашек.

Жадно хватаю воздух через приоткрытые губы.

— Всё хорошо, Тёма. Просто кислорода не хватает. — выдаю несмелую улыбку и целую его в уголок рта. — Я тебя, Северов.

— И я тебя, Миронова. — улыбается он в ответ. — Тогда начнём с теории.

— Может обойдёмся без этого? — закатываю глаза.

Вот и какой чёрт меня дёрнул попросить научить меня экстремальному вождению?

— Шутишь? Насть, гонять на повышенных это тебе не по городу, блядь, тащиться. Одна ошибка и хер потом по кускам соберут! — распаляется парень.

— Ладно-ладно, я поняла. — поднимаю руки вверх, сдаваясь.

Следующий час Север объясняет мне правила и теорию, которые я и без того отлично знаю, но упорно продолжаю молчать и сосредоточенно кивать, давая понять, что всё понимаю.

— Попробуешь? — заглядывает в глаза и по нервам прбивает молния.

— Ну, наконец-то! Думала, уже не дождусь! — радуясь, потираю руки.

— Насть, это не шутки. — смотрит исподлобья Артём.

— Я знаю, Тём. Всё будет хорошо. Ты мне веришь? — отбиваю его же словами.

— Как водителю или своей девушке? — его голос срывается на тихий хрип, прогоняя по моему телу дрожь.

Его девушке…

Блин, разве к этому вообще можно привыкнуть? Быть сначала девушкой, а потом и невестой Кира было просто. А с Северовым всё слишком сложно. Слишком много эмоций, чувств и сомнений.

— В обоих вариантах! — выдаю с уверенной улыбкой.

Выезжаю на трассу, оставив за спиной облако пыли, вспоминая свою первую попытку исполнить контролируемый занос. Обойдёмся без подробностей, но хорошо, что спорткар инструктора был застрахован.

Набираю скорость и уверенно дёргаю ручной тормоз, позволяя машине вилять и кружиться.

— Ты какого хрена творишь, Настя?! — орёт Тёма, вцепившись в ручку двери. — Только не тормози! Резко на газ!

— Знаю! — смеюсь и, сняв ручник, уверенно вывожу машину из заноса. Выравниваю и лечу по пустой дороге, продолжая заливаться смехом.

На тех же эмоциях ухожу в ещё один занос и под свист резины и дымовую завесу паркуюсь возле Гелика. Не успеваю даже заглушить мотор, как Северов уже оказывается на улице и выдёргивает меня из Панамеры. От неожиданности больно бьюсь челюстью о каменные мышцы его грудины.

— Ты чего?! — хриплю, потирая ушиб.

— Ты какого хуя, блядь, творишь?! Настя, мы, мать твою, убиться могли! — кричит на эмоциях, даже не стараясь сдержаться.

Видимо, пора заканчивать этот фарс, пока он мне шею не свернул.

— Успокойся, Артём…

— Успокоиться, блядь?! Ты себя Шумахером, блядь, возомнила?! Совсем ебанулась, Миронова?! Ты, сука, теорию услышала и сразу в заносы погнала?! С первой попытки?!

— Тём, пожалуйста, — отрезаю спокойно. Наверное, действительно испугался, — это не первая попытка. Я достаточно опытный дрифтер.

— И с каких, блядь, пор? — рубит, но старается взять себя в руки. Вижу, как сжимает кулаки до побелевших костяшек.

— Тёма, я уже почти год гоняю. Точнее, восемь месяцев. Надо было сразу сказать тебе, что я это умею, просто… — замолкаю, не зная, как сказать.

— Что "просто", Настя? — сипит севшим голосом, притягивая меня к себе и упираясь подбородком в макушку.

— Просто я хотела, чтобы у меня была причина провести с тобой больше времени! — выпаливаю, начиная закипать.

— Тебе не нужны причины, чтобы быть со мной, малыш. — отбивает, отходя на шаг и заглядывая мне в глаза. — Просто будь рядом, маленькая, и всё. Не надо искать поводов. Просто рядом.

— Правда? — знаю, что вопрос глупый или даже детский что ли, но мне необходимо подтверждение.

— Правда, маленькая. Даже не сомневайся. С тобой приятно даже просто молчать. Я тебя, девочка моя.

Ничего не отвечаю, потому что слова, сказанные Артёмом прямо в глаза хриплым голосом, накрывают меня тёплой тропической волной облегчения и любви к этому парню.

Обнимаю его за спину и утыкаюсь носом в шею, вбивая в лёгкие запах любимого человека. Не знаю сколько проходит времени: секунды сменяются минутами, а мы всё так же стоим, обнявшись. Руки Северова гладят мою спину, лопатки, поясницу. Отвечаю тем же, неуверенными касаниями изучая его тело. Мы просто молчим. Чувствую, как медленно успокаивается пульс Севера под моей щекой.

Да, это приятно просто помолчать рядом с ним.

С Должанским я часто молчу, потому что нечего сказать, а с Тёмой… Нам просто не нужны слова. Мы транслируем свои чувства и мысли через тяжёлое рваное дыхание, через ускоренное сердцебиение, через ласковые касания, через бешенные поцелуи и сумасшедшее желание, через долгие взгляды и короткие сплетения пальцев. Слова просто не могут передать того, что пылает в груди и бежит по венам. Без них мы говорим намного больше, но всё же…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Тём, я тебя. Сильно. Очень-очень. — пищу ему в плечо.

— И я тебя, моя идеальная девочка. Больше, чем мог себе представить. — высекает в ответ и целует, подтверждая свои слова нежными касаниями губ, лёгким скольжением языка у меня во рту, едва ощутимыми поглаживаниями по телу.

Отвечаю тем же. Пальцы порхают по его спине, проходятся по шее, путаются в волосах и возвращаются вниз.

Набравшись смелости, поддеваю край его футболки и ныряю по неё ладонями. Артём вздрагивает, и я ощущаю на его горячей гладкой коже мелкие мурашки. По его телу пробегает ощутимая дрожь, когда поднимаюсь вверх, задирая футболку выше.

Даже представить себе не могла, что так приятно просто прикасаться к человеку без всяких преград. Всего лишь спина, а ощущается, словно с нас обоих сняли кожу, оставив оголённые нервы. Северов тоже загоняет руки под ткань моей майки и гладит круговыми движениями. Пробирается пальцами по застёжку бюстгальтера, крепче вжимая моё размякшее тело в своё крепкое и сильное. Обоюдно дышим на разрыв, с трудом проталкивая в лёгкие воздух. Сердца колотятся о рёбра до ощутимых трещин. По коже расползаются уже не мурашки: огненные муравьи, покрывая с головы до ног, кусая до кровавых отметин.

Плевать на всё и всех. Растворяюсь в нём. Я не выйду за Кирилла. Не смогу. Если бы не было этих трёх дней с Артёмом, то я сделала бы то, что от меня требуют, но теперь не выйдет. Лучше пусть меня похоронят заживо, но с Северовым я не расстанусь. И причинять ему боль в угоду родительским амбициям тоже не стану. Если не с ним, то больше ни с кем.

— Тёма… — стону, когда он скользит ладонью по моему голому животу и легко сжимает грудь через кружево. Не хочу так. Иначе хочу. Без лишних слоёв. — Тём, давай в твою машину сядем. — шелещу, потому что горло сжимает спазм и связки не слушаются.

Может, я ещё и не до конца понимаю, к чему это может привести, но готова рискнуть. Сейчас это жизненная необходимость.

— Зачем? — отбивает с теми же хриплыми интонациями, что и я.

— Просто давай сядем, ладно?

Не знаю, как хватает храбрости просить, но это далеко не последняя просьба, которую мне предстоит озвучить.

Парень вытаскивает руки из-под моей футболки и, отойдя на шаг, заглядывает мне в лицо, стараясь прочитать мысли. Натягиваю спокойное и даже безразличное выражение, но видимо, меня выдают глаза. Север тяжело вздыхает и медленно выпускает воздух. Наклоняет голову и, качая из стороны в сторону, потирает переносицу.

— Что ты сейчас делаешь, Насть?

Ничего не отвечаю. Просто беру его за руку и иду к Мерсу. Торможу у водительской двери и, немного поразмыслив, открываю заднюю, став на подножку, запрыгиваю в салон. Мышца за рёбрами пинпонговым мячиком скачет по грудной клетке, оставляя разрывы на внутренних органах. За шумом крови и ошалелым пульсом даже не слышу, как закрывается дверь за спиной Артёма.

Что бы ни случилось… Как бы он не принял мои действия, я не стану жалеть об этом. С ним я поняла одну простую вещь: лучше пожалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала.

И я делаю. Перекрещиваю руки и опускаю к краю футболки, сжимаю пальцами и под пристальным взглядом любимого стаскиваю её с себя. Слышу только, как со свистом влетает кислород в его лёгкие и как со скрипом покидает их.

— Что ты делаешь? — сипит, рассматривая мой почти обнажённый торс.

Ох, знал бы он, что я собираюсь сделать дальше.

— Можешь и ты снять?

Опускаю глаза, потому что выдерживать его затуманенный взгляд сейчас слишком сложно. Он опять шумно выдыхает и стаскивает футболку через голову. Смотрю, не моргая, как сантиметр за сантиметром открываются новые участки его накачанного тела, и тяжело выдыхаю, так же, как и он несколько секунд назад.

И вот мы сидим на заднем сидении машины, голые по пояс, и пожираем друг друга глазами в прямом смысле этого слова. Я тактильно ощущаю, как его взгляд оглаживает живот, задевает грудь, ласкает плечи, обжигает шею, вцепляется в губы. Машинально скольжу по ним языком. Во рту внезапно становится сухо, и слюны не хватает даже для этого действия. Моё дыхание учащается, хотя, казалось и так разносится ураганом, способным вырывать из земли деревья.

Жду, что Северов набросится на мой рот, но он не делает этого. Просто смотрит, словно ждёт моих дальнейших шагов.

— Ты очень красивый. — выписываю настолько тихим и сиплым голосом, что он кажется мне чужим и каким-то далёким.

Ощупываю глазами мощную шею, крутые плечи, жилистые руки, кубики пресса. Слежу за светлой дорожкой волос, начинающейся под пупком и скрывающейся за поясом джинсов. Краска заливает не только щёки, когда думаю о том, что находится ниже.

Он действительно офигенный. Его тело бугрится мускулами, но не так, как у бодибилдеров, не знаю даже как описать, мягче что ли, аккуратнее, гармоничнее. Даже под одеждой было видно, что он качается, но теперь понимаю, что делает это без фанатизма. Не знаю, как других, но меня никогда не привлекали потные перекачанные мужики, у которых бицепс толще, чем моя талия. А Артём, он…

— Идеальный. — выдыхаю единственное слово.

Больше воспроизвести ничего не выходит.

В ротовой полости воцаряется пустыня с зыбучими песками и без капли влаги, когда, наконец, смотрю в его глаза. Зрачки расширены настолько, что даже по краю радужки невозможно понять, какого они цвета на самом деле. Сейчас они полностью чёрные. Его грудная клетка резко вздымается и тут же опадает. Пальцы с силой сжимают спинку водительского сидения, словно если он её отпустит, то весь мир рухнет.

Растёкшимся мозгом, который сейчас уж точно можно назвать не иначе, как серой массой без каких-либо функций, понимаю, что он держится из последних сил, чтобы не накинуться на меня. Тянусь к нему и переплетаю наши пальцы. На какое-то время зависаем, глядя на наши сцепленные руки. Вторую ладонь кладу на его предплечье и веду вверх, медленно и даже интимно изучая тело любимого человека.

Мне никогда не хотелось узнать, как выглядит без одежды Кир. Не хотелось коснуться.

Говорят, что если не любишь, то хотя бы привыкаешь. Я за два года так и не привыкла к его рукам и поцелуям.

С Артёмом мне хватило всего два дня, чтобы подсесть с первой дозы. Я наркоманка, а он мой личный сорт героина.

Скольжу по крепкой груди, обводя пальцами соски. До этого момента никогда не заостряла на них внимания: ну мужские соски и что здесь такого. Сейчас же с маниакальностью маньяка слежу за своими пальцами, которые делают несколько кругов по ореолу одного, а затем и другого.

И пусть я сумасшедшая, больная, неадекватная, но сейчас даже внезапно начавшийся Армагеддон не способен заставить меня остановиться касаться тела Северова. Ползу ниже, обвожу каждый кубик на его животе. Касаюсь тонкой полоски волос. Они оказываются неожиданно жёсткими и цепляются за пальцы, когда опускаюсь к ремню.

— Хватит, Насть! — хрипит Тёма, перехватывая моё запястье у самой кромки джинсов. — Что же ты творишь со мной, идеальная девочка?

Раньше он уже произносил эти слова, но тогда я не понимала. Зато поняла сейчас.

— Хочу кожа к коже, Тём. Обними меня. — сама тянусь к нему и, обхватив за шею, целую, прижимаясь всем телом.

Северов стонет и обнимает в ответ. Нереально описать словами, что я ощущаю, когда мы сплетаемся вот так, без лишних слоёв. Это и ток, и молния, и огонь, и ураган, и цунами. Это всё, что происходит в этот момент.

Парень подцепляет застёжку бюстгальтера, и я резко отстраняюсь. Кислорода не хватает обоим.

— Малыш, — шипит он, — я помню, что обещал…

Видимо, у него в голове тоже каша. Топлю на эмоциях.

— Пообещай ещё раз!

— Я всегда держу слово, Насть.

— Просто сделай это, Артём. Пожалуйста, прошу, пообещай, что не сегодня.

— Блядь, зачем?

Вижу, как тяжело ему это даётся. Я сама на грани того, чтобы наброситься на него, сорвав с нас обоих оставшуюся одежду.

Не представляю, как ему удаётся сдерживаться, учитывая репутацию кобеля. В его постели побывали уже все более-менее симпатичные девчонки нашей академии. Даже ходили слухи, что он ни одной ночи не проводит в одиночестве.

Душу эту ревность, пока она не подняла голову и не вылезла наружу. Это он мне тоже обещал. Что не будет других. И я верю. Доверяю больше, чем самой себе. Закрывая глаза, понимаю, что никакие подтверждения мне больше не нужны. Завожу руки за спину и щёлкаю крючок. Север сглатывает слюну так, что кадык опасно натягивает тонкую кожу на горле.

— Не смотри. — пищу, сама на понимая почему.

Он и так видел больше, чем достаточно.

— Насть…

— Пожалуйста, Тём, закрой глаза.

— Да, блядь! — рычит, но всё же выполняет просьбу.

Скидываю бретельки с плеч и отбрасываю лифчик в сторону. Без слов вжимаюсь ему в торс и тянусь губами. Его руки тут же ложатся на лопатки, и он отвечает на мой поцелуй.

Ни в одном языке мира не существует таких слов, которыми можно было бы описать то, что я чувствовала, едва коснувшись грудью его голой, горячей, словно раскалённый металл, кожи. Будто внутри меня образовалась шаровая молния, которая летает от пяток до макушки. Прошибает электричеством каждый нерв, вызывая покалывание в пальцах. Разжигает огонь во внутренностях. Извергается Везувием, заполняя вены обжигающей лавой. Мне становится жарко, но я даже не могу понять, откуда этот жар берётся: приходит снаружи вместе со смелыми ласками или топит изнутри вместе с неконтролируемым током по венам и пламенем в сердце.

— Я тебя, Тёма. — шепчу между голодными поцелуями и жадными касаниями.

— И я тебя пиздец как. Больше, чем космос, Насть. Маленькая моя… Родная… Идеальная… — шепчет и тут же набрасывается на губы.

До умопомрачения. До потери сознания. До замершего дыхания. До ровной линии пульса. Выше облаков. Больше, чем космос.

Я точно сошла с ума

— И где ты шляешься пол ночи? — рычит отец, едва за моей спиной закрывается дверь.

Блин, ещё утром знала, что так и будет, но сейчас внезапно почувствовала себя в ловушке. С утра я даже предположить не могла, что буду в неглиже целоваться с Северовым на заднем сидении его машины несколько часов к ряду. До сих пор не представляю, как ему удавалось держать себя в руках. Да и мне тоже.

То, что произошло между нами, было таким диким и интимным, что лицо до сих пор горит, а низ живота ноет. Тёма так и не коснулся там, где мне было нужнее всего. Думаю, сделай он это, и пути назад не было бы. Все мосты в пепел. Мозг в отключку. Душу наизнанку. Сердце наружу.

— Анастасия? — опять прорывается в уши папин голос.

— Всего десять, пап. — выдыхаю устало и провожу ладонью по горящим щекам в надежде остудить, но выходит так себе. Руки всё ещё напитаны жаром тела Северова.

— Сути это не меняет! Где ты была? — краснеет его лицо, а значит, он зол. Очень.

Пофигу. Я тоже так могу. В конце концов, мне не пять лет.

— А где я должна была быть?! — выпаливаю зло.

— Уж точно не там, где ты шлялась!

— Я не шлялась, а была с Викой! — вру и даже не краснею. Кажется, последнее бывает теперь только рядом с Тёмой. — Я могу с подругой побыть или вечно с вами и Киром торчать должна? Я давно не ребёнок и имею право на личную жизнь!

— Вчера с Викой, сегодня с Викой. Сколько можно?! — рычит отец.

Замечаю, что его аж потряхивать от злости начинает. Не цепляет. После встречи с любимым топлю на повешенных.

— Сколько, блин, нужно! — хотела выразиться матом, но в последний момент тормознула.

Видимо, Север на меня плохо влияет, раз раньше никогда таких слов не произносила, а сейчас едва сдерживаюсь.

— А это что ещё за "блин"? — нарисовывается рядом мама.

Вот теперь уже не блин, а полный звиздец. Ну вот как ей удаётся появляться в самый неподходящий момент? Двоих их я точно не вывезу. Надо валить, пока не наговорила лишнего. Не знаю, почему тяну с разрывом помолвки, но именно это какого-то дьявола и делаю.

— Не нравятся "блины", значит, будут, — затыкаюсь. С каких пор, как сказал бы Артём, меня так таскает? — "оладики"!

— Анастасия! — взрывается мама.

Зашибись, бляха муха, я уже и мать довела. Точно пора сваливать.

— Была в библиотеке, потом с Викой в кафе посидели. Допрос окончен? — прижимаю кулак ко рту, чтобы не наговорить лишнего.

— Что за тон?

Видимо, не окончен.

— Я устала. Тяжёлый день. Завтра тоже напряжённый будет. Я могу идти? Мне ещё надо по криминалистике пройтись.

— Криминалистике… — шелестит родительница. — Ну вот зачем тебе это?

Старая песня.

Терплю. Молчу. Спорить бессмысленно. Бой уже проигран, а они всё кулаками машут. Поздно.

— Да ничего она не понимает. Всё для неё. Душу вложили, а ей хоть бы хны. — подпевает отец.

Молчу. Хаваю. Не в первый раз.

— Могла бы вместе с Кириллом потом работать, а теперь что? — разводит руками мать.

Так. Стоп. Едва держусь.

— За всякими бомжами гоняться будет и бумажки разгребать.

Много они знают.

— Ну, может, хоть замуж выйдет и тогда успокоится.

Видимо, у меня спрашивать никто не собирается.

— Правильно! — поддакивает папа. — Там и детишек нарожает. Пускай уж лучше вообще дома сидит, чем этой дурью занимается.

А вот теперь достаточно.

— Хватит! — отрубаю, сжимая кулаки. — Если что, я здесь! Видите? Вот она я! — как ненормальная размахиваю руками перед их ошарашенными лицами. Пофигу. Прощай, стоп-кран. — Во-первых, дома сидеть я не собираюсь, а буду работать по профессии, нравится вам это или нет. Во-вторых, — хватаю кислород, переводя дыхание, — я не собираюсь детей заводить!

"Уж точно не с Должанским". - хочется не просто закричать, заорать, но скрипя зубами, проглатываю эту фразу.

От злости на куски разрывает. От беспомощности выть хочется. От непонимания с крыши спрыгнуть.

— Это твой муж решать будет! — отрезает отец.

Вот, значит, как?

Тормоза отказывают. Нервные клетки безвозвратно тлеют. Предохранители перегорают один за другим.

Стискиваю кулаки до разрыва кожи под ногтями. Челюсти сжимаю до скрежета. Глаза застилает красная пелена. Монстр воет. Тараканы пляшут.

— Не бу-дет ни-ка-ко-го му-жа! — цежу по слогам и, срываясь с места, несусь в свою комнату.

Едва оказываюсь внутри, хлопаю дверью так, что дрожат стёкла в рамах.

Похеру. Пошли они.

Бесит! Растаскивает, мать вашу!

Я реально всех этих словечек от Северова нахваталась или они всё время на подкорке сидели?

Выдыхаю медленно. Жадно затягиваюсь кислородом. Устало подхожу к шкафу и скидываю одежду.

Не помешало бы принять ванную, но запах Артёма на моей коже откладывает эту процедуру. И так надо как-то до утра протянуть без него, а там можно и вздохнуть спокойно.

А завтра вечером? Забыть, что такое душ, только чтобы им пахнуть? Не лучшая идея.

Нехотя тащусь в ванную и встаю под обжигающие струи. Даже ссора с родителями не гасит внутреннего пожара, который распалил Тёма. Этот треклятый узел в животе никуда не уходит.

Вспоминаю секцию.

Губы Артёма на моей груди. Пальцы, сжимающие чувствительные соски. Твёрдая плоть, упирающаяся в живот.

Прижимаю ладонь к животу и опускаю до лобка.

Машина. Заднее сидение. Кожа к коже. Горячие касания. Томные поцелуи. Глухие стоны. Неконтролируемая дрожь. Смелые пальцы. Огненные мурашки. Ток под кожей. Огонь по венам. Разгорячённые тела.

Ползу ниже и касаюсь клитора. Никогда не делала этого раньше. Действую исключительно на инстинктах.

Горячие губы. Властный язык. Жаркий танец.

Вырисовываю круги. Ускоряю темп. Дыхание срывается. Закусываю губу, чтобы не стонать в голос.

До крови. Плевать.

Его ладони на моей спине, груди, бёдрах. Расширенные зрачки. Тяжёлое шумное дыхание. Ещё поцелуй. Глубже. Быстрее. Сильнее. С напором. Отдача. Молния. Обоюдно.

Колени подкашиваются, и я сползаю по холодному мрамору от своего первого в жизни оргазма.

На каком-то ментальном уровне понимаю, что как бы хорошо мне сейчас не было, с ним будет намного-много лучше.

Дышу, заталкивая в лёгкие воздух, который оседает внутри тяжелыми каменными глыбами. Перед глазами стоит туман. В черепной коробке дикий гул, перекрывающий шум падающей и разбивающейся о мраморный пол воды и моё собственное срывающееся дыхание.

На то, чтобы прийти в себя, уходит немало времени. С трудом разгибаю спину и встаю на дрожащих ногах.

Быстро намыливаюсь, ополаскиваю волосы и выхожу в спальню, не заботясь об отсутствии одежды. Так же нагишом открываю окно, впуская прохладный воздух в надежде остудить разгорячённое тело. Не помогает. Внутри горит.

Бросаю взгляд на часы. Вдыхаю до разрыва лёгких. Ещё и часа не прошло, как мы расстались с Северовым, а мне его уже не хватает. А ведь впереди вся ночь.

Успокаиваю себя тем, что мне надо как минимум поспать. Всерьёз начинаю задумываться, что меня так бомбит из-за полного отсутствия сна за последние двое суток. Когда я последний раз спала?

Вчера, когда Артём привёз меня домой, мне так и не удалось уснуть. Позавчера после вечеринки тоже ни до того было.

— Твою ж мать! — вскрикиваю и бью себя ладонью по лбу. — Я уже больше трёх суток не спала!

Надеваю бельё и достаю пеньюар. Немного поразмыслив, отбрасываю его в сторону и вытаскиваю с верхней полки футболку Севера.

Не собираюсь возвращать ему. Теперь это мой трофей.

Натягиваю на себя и зарываюсь носом в тёмную ткань. Кофе, табак и корица — мой личный афродизиак.

Дышу. Глотаю и захлёбываюсь, но дышу им. Забираюсь под одеяло в попытке уснуть, но спустя час бросаю эту затею. Слишком много мыслей в голове и чувств в груди. Сползаю с кровати и беру телефон. Какое-то время гипнотизирую чёрный экран, не понимая на что. Разблокирую и опять гипноз. Открываю мессенджер и снова пытаю взглядом список контактов.

Артём Северов.

Позвонить? Написать? А если спит? Он ведь тоже не первые сутки без передышки. К тому же не уверена, что смогу потом попрощаться.

Настя Миронова: Трямсь) Спишь?

Викуся Заболоцкая: Смеёшься? Время видела?

Викуся Заболоцкая: Случилось чего?

Настя Миронова: Говорить можешь?

Викуся Заболоцкая: Наберёшь? На счету по нулям.

Улыбаюсь, качая головой, и звоню подруге.

— Приветы! — выбиваю слишком жизнерадостно для того шторма, что бушует внутри.

— Ну привет, коль не шутишь. — отзывается со смехом Вика. — Чего у тебя там? Рассказывай!

— Расскажу, как только ты мне на пару вопросов ответишь.

— Эй! Это моя прерогатива вопросы задавать! — раздаётся смех в возмущённом голосе.

И хотела бы я ей рассказать, ведь кроме Вики и Артёма у меня, по сути, никого нет. Никого, с кем можно было бы поделиться. Есть такие мамы, которые всегда поймут, и папы, которые поддержат. Жаль, не у меня.

— Тебе Арипов нравится? — спрашиваю на выдохе.

— Свихнулась, что ли, Миронова? — вроде как искренне возмущается, но меня не берёт.

Не знаю, как ей раньше удавалось это скрывать, но сегодня спалилась с потрохами. Кажется, я уже говорила, что собираюсь оторваться на ней по полной за то, что она мне душу наизнанку выкручивала?

— Значит, меня к Северову на всех парусах толкала, а сама в кусты? — выписываю голосом маньяка из фильма "Я знаю, что вы делали прошлым летом".

— В смысле, блин, в кусты? Не нравится он мне! Чушь не пари, Насть!

— Викусь, ты, кажись, кое-что забыла.

— Удиви.

— Может и плохой, но я менталист. А ты себя выдала по всем фронтам.

— И когда это? — шипит с плохо скрываемым шоком.

— Возле "Панды". Когда психовать начала.

— Всё, Настюх, фигню несёшь. Вырубай эту дичь.

Ага, сейчас же. Не выйдет, Вика. Вижу цель — не вижу преград.

— Взаимно, Вик. Хватит дуру из меня делать. Даже Тёма заметил.

— Тёма? — буквально вижу, как она брови поднимает. Не канает.

— С темы не съезжай. Отвечу твоим же вопросом: мы подруги или как?

— Подруги. Но всё сложно, Насть. — выдаёт несвойственно для неё задушено.

— А у меня с Северовым просто?

— Да, нравится он мне. Сама не понимаю, когда и как это случилось, но тут поняла, что цепляет и сильно. Блин, ну не может же быть, что я в этого бабника втюрилась?! — то ли спрашивает, то ли утверждает.

— Если что, у Артёма репутация похлеще, чем у Антона будет, но я же умудрилась.

— Да твою же!.. — остальное неразборчиво шипит, но судя по отдельным словам, неплохо так с матами перегибает. — Но как, блин?!

— А вот и чёрт его знает как, но выходит то… — подбираю слова, но когда ничего не получается. — То, что выходит.

Смеёмся вместе. Вот помогла, так помогла. Ну да, с опытом в любовных делах у меня совсем плохо.

— Подожди, Вик! — выбиваю, когда телефон коротко вибрирует у уха.

Сердце подпрыгивает раньше, чем читаю сообщение.

Артём Северов: Свалить можешь?

Сердце вскачь, когда отвечаю.

Настя Миронова: Родители внизу.

Артём Северов: Скучаю, блядь, как ненормальный. Таскает. Увидеть хочу.

Блин, Тёма, не добивай меня, и так из последних держусь.

— Насть, ты там куда пропала? — раздаётся в трубке.

Я уже напрочь забыла о том, что на связи с подругой.

— Вик, я сейчас собираюсь сделать, наверное, самую большую глупость в жизни. — едва шиплю, боясь, что кто-то услышит.

— Какую ещё глупость?

— Артём написал. Я из дома собираюсь сбежать. Предки внизу.

— И как?

— В окно!

— Совсем больная?!

— Абсолютно и безвозвратно! — опять смех. — До завтра, Вик.

— Расскажешь?

Ничего не успеваю ответить, потому что уже сбрасываю звонок и пишу Северову.

Настя Миронова: На машине не вариант, родители в гостиной.

Ответ прилетает мгновенно.

Артём Северов: Я возле твоего дома.

Не заботясь о том, что могу напороться на своих, выбегаю из комнаты прямо в футболке своего парня. Влетаю в дверь гостевой спальни, что напротив, и выглядываю в окно. Машины под окнами не наблюдаю, но в тени под листвой мелькает экран мобильного. Видимо, Север видит меня через стекло и маячит телефоном. Вглядываюсь в едва различимый в темноте силуэт. Сердце колотится как оголтелое. Дышу через раз, когда пишу.

Настя Миронова: В начале улицы есть заезд. Можешь подъехать сзади дома?

Артём Северов: Считай, уже там.

Возвращаюсь и натягиваю первые попавшиеся штаны. Ими оказываются обтягивающие лосины, но мне не до того. Накидываю спортивную кофту и бросаю в карман мобильный и ключи. Хватаюсь за кроссовки, но потом связываю шнурки между собой и перекидываю через плечо. Для того, что я собираюсь сделать, обувь лишняя. Вылезаю в открытое окно и, прилипнув к стене, проползаю по тонкому парапету. Бросаю быстрый взгляд на грунтовую дорогу, по которой подъезжает Мерседес без света. На какое-то мгновение замираю, но когда дверь распахивается и появляется Тёма, выдыхаю. Хватаюсь за ветку почти столетнего дуба и благодарю маму за то, что она его так любит.

На старом дереве нет ни одной сухой ветви, но страх нарваться на дряхлую опору всё равно не отпускает. Запоздало понимаю, что понятия не имею, как вернусь домой. Обратно через трёхметровое заграждение не перемахнёшь.

Ну и чёрт с ним. Живём один раз.

Как обезьяна, висну на тонкой ветке и перебираю руками, пока не нащупываю босыми стопами твёрдую поверхность. Дальше проделываю ещё несколько акробатических трюков: то повисаю на руках, то прыгаю с ветки на ветку, то ползу по толстому стволу, царапая об кору кожу на руках и животе.

Плевать!

Ещё немного, и всё это станет неважным. Ещё чуть-чуть, и я окажусь в объятиях Артёма, а ради этого стоит потерпеть.

Упираюсь ногами в кирпичный забор и смотрю на Северова. Перевожу взгляд вниз. Пусть шею и не сверну, но на костылях передвигаться не особо хочется.

— Я поймаю. — раздаётся снизу тихий голос, но этого хватает, чтобы по коже помчались мурашки. — Прыгай.

Смотрю на сосредоточенное лицо и спокойную бирюзу его глаз. Идти — так до конца. Сажусь на край и закрываю глаза.

— Давай, маленькая, доверься мне.

И я доверяюсь. Сильнее сжимаю веки и набираю в лёгкие воздух, пока грудь не начинает болеть. Упираюсь ладонями, открываю глаза и отталкиваюсь пятками. Едва ухожу в невесомость, зажмуриваюсь, готовясь к контакту с землёй. Но вместо этого падаю в сильные руки, которые тут же крепко прижимают к горячему торсу. Только сейчас выдыхаю и поднимаю ресницы.

— Тёма. — хриплю, даже не стараясь выровнять тон.

Только в его объятиях адреналин начинает отпускать, и до меня доходит, что ограда была не самым страшным испытанием. Я могла сорваться с парапета. Руки могли соскользнуть с шершавой коры.

Северов прижимает меня до треска костей и дышит так, словно только что вместе со мной по дереву скакал. И трусит его не меньше моего.

— Совсем больная, блядь?! Ты чего вытворяешь, Настя? — рычит, не повышая голоса, и заглядывает в лицо, словно на нём диагноз наклеен. Не дожидаясь ответа, набрасывается на мой рот. Уже знакомо, поэтому встречаю без сопротивления. — Ты же на хрен шею себе свернуть могла! Переломать все кости, блядь! — продолжает ругать, касаясь голодными губами моих истосковавшихся.

На землю приземляет только, судя по ощущениям, минут через десять, не меньше, и, опустив взгляд на мои босые ступни, тут же подхватывает обратно и ставит на свои ноги.

— Ещё и босиком. Ну что с тобой не так, малыш? — хрипло вбивает мне в ухо, обжигая шею рваным дыханием.

— Это был единственный способ встретиться с тобой, Артём. Родители сидят в гостиной, а чёрного входа у нас нет. — тараторю и подчиняюсь новому поцелую и жадным касаниям рук.

— Мне, сука, чуть мотор не разорвало, пока ты там из себя макаку строила. Пиздец, маленькая, ты меня так напугала. Я бы на хрен сдох, случись с тобой что!

— Но всё же хорошо, Тём. — выдыхаю с улыбкой, а саму трясёт.

— Да, блядь, хорошо! Но могло и по-другому быть!

Опять набрасывается на губы, проталкивает язык в ротовую полость, словно атакуя. Сжимает руками ягодицы, с силой вдавливая эрегированный член в живот. Отрывается от губ и тут же вгрызается, иначе это не назовёшь, в шею. Всасывает и лижет. Кусает и царапает. Скребу ногтями его затылок и закусываю губы, боясь издать лишний звук. Северов склоняется ниже и втягивает в рот сосок через ткань его же футболки. Я так спешила, что даже не сообразила бюстгальтер надеть.

Пофигу.

Отдаюсь его грубым ласкам, забив на окружающий мир. Есть только я, он и этот момент.

Привычный узел в животе. Влага и пульсация между бёдер. Нестерпимое сексуальное желание под кожей.

Его рука целенаправленно врывается мне между ног. Вцепляюсь в неё пальцами, оставляя красные полумесяцы на его запястье.

— Тём, не здесь. — пищу, задыхаясь.

Расплывающимся взглядом замечаю, как он сканирует пространство вокруг.

— Здесь часто ездят или ходят? — выбивает, глядя в глаза. В голове такой туман, что даже понять не пытаюсь, для чего он это спрашивает. Молча качаю головой. — Камеры есть? Охрана? — бомбит, не давая время на передышку. Опять отрицание.

— Отлично!

Быстро перебирает ногами, на которых всё ещё паркуются мои босые ступни, и прижимает меня к забору, полностью скрывая нас в его тени от и без того тусклого света пары фонарей.

— Не могу, блядь, больше, малыш. Только не кричи. Не отталкивай. Всё хорошо будет. Веришь?

Ни черта не понимаю, но всё же киваю. Оставшиеся в мозгу слова разлетаются вдребезги, когда Северов снова и снова атакует мои губы, сдавливает ягодицы, сжимает грудь, пробираясь под футболку, прокручивает и оттягивает соски.

И пусть до боли, но это не та боль, от которой хочется кричать и плакать. Сладкая. Желанная.

Без предисловий раздвигает свои ноги вместе с моими и накрывает ладонью промежность.

Страха нет.

Подаюсь навстречу и стону, до крови закусывая слизистую.

— Мокрая… Такая мокрая… Горячая… В тебя хочу… Сука, терпеть не могу… — выбивает, снова прорываясь языком в рот.

Отвечаю без промедления. Горю. Сгораю. Отдаюсь.

Мой. А я его.

Даже если он захочет отыметь меня прямо здесь, остановить я не смогу. Слов нет. Мысли в кучу. Тело в огне. Сердце стучит для него.

Рука между бёдер становится настойчивее.

Позволяю.

Его пальцы до рези натягивают лосины, которые безжалостно давят на клитор и на половые губы.

— Артёёём… — стону, хриплю, зову, умоляю.

— Что, маленькая? — стонет в ответ, вглядываясь чёрными глазами в мои не менее тёмные.

Сквозь туман вижу своё отражение в его зрачках. Взгляд у меня такой же безумный, как и сорвавшееся с цепи сердце и горящее под его напором тело.

— Коснись меня там… — показываю глазами, опускаясь вниз.

— Я и так… — шипит, шумно гоняя воздух.

А я вообще не помню, как дышать.

— Не так… без… — больше ничего не выдавливаю. Голосовые в петлю. В горле спазм.

Северов тяжело сглатывает и, задирая футболку, запускает руку под резинку лосин и белья.

— Дааа. — рычу, когда его ладонь касается лобка и опускается ниже.

Он замирает и пальцами второй поднимает моё лицо, вынуждая смотреть в глаза. Двести двадцать и тысячи молний.

— Уверена? — сипит, тоже не справляясь с голосом.

— Да! — выкрикиваю шёпотом и сама тяну его запястье ниже.

— Блядь! Пиздец! Охуеть! Малыш! Я тебя… Тебя… Блядь! — бомбит матами, но меня заводит ещё сильнее.

— Пожалуйста, Тёма, не могу больше. Хочу… Хочу тебя… Пиздец, как хочу… — не выходит выразиться иначе.

От расплавленных мозгов ничего не остаётся, когда в игру вступает жадная похоть.

Северов поддаётся и скользит ниже, размазывая соки моего желания по розовым складкам. Чувствую, как его пальцы слегка давят на вход, и он проскальзывает одним внутрь. Стону, вгрызаясь в его шею. Артём начинает медленно двигать им туда-сюда, а я на каких-то животных инстинктах подаюсь бёдрами ему на встречу. Его движения становятся быстрее и резче. Узел в животе разрастается до неимоверных размеров, давя на остальные органы и причиняя боль. Пульсация нарастает. Парень бросается на мой рот, но даже это не отвлекает от новых ощущений. К первому пальцу добавляется ещё один, с трудом проталкиваясь между тугих стенок. Кусаю его губы. Во рту кровь. Выпиваю и глотаю. Большим пальцем он касается набухшего клитора и начинает растирать круговыми движениями. Ещё быстрее, напористее, размашистее. Давление нарастает, готовое раздавить моё неспособное к сопротивлению тело. Разорвать изнутри.

— Давай, маленькая, не сдерживайся. — выдыхает мне в рот, продолжая двигать пальцами.

И я взрываюсь. Тысячами звёзд. Миллионами салютов.

Даже сквозь экстаз ощущаю внутри его пальцы, которые чувствуются острее из-за конвульсий оргазма. Кричу, но Северов крепко прижимает ладонь к моим губам. Падаю ему на грудь в попытке ухватить хоть немного воздуха. Ноги дрожат.

Да что там ноги?

Всё тело трясётся от второго в жизни оргазма, который, как я и думала, по всем меркам отличается от первого. Сильнее. Мощнее. Ярче.

Цепляюсь зубами в его плечо и просто стараюсь выжить. Пережить наслаждение, от которого меня разорвало на куски.

Медленно, часть за частью, собираюсь в нечто цельное, но всё ещё неспособное мыслить и двигаться.

Хотя какие там движения?

Я даже видеть и слышать нормально не могу. Перед глазами чёрный туман. В ушах бешенный рёв крови и собственные стоны. В голове пусто. За рёбрами дробилка. В лёгких кофе, табак, корица и терпкий запах моего удовольствия.

С каким-то запозданием слышу странное рычание и понимаю, что оно принадлежит Северу.

— Всё хорошо, родная?

С трудом воспринимаю, связно мыслить всё ещё мешает его рука, которая так и остаётся у меня в трусах.

— Как никогда, Тёма.

Взлетаю. Падаю. Разбиваюсь. Собираю ошмётки и опять распускаю крылья, когда Артём касается меня губами в нежном поцелуе.

Сдохну, если не окажусь в ней

Как дышать? Как, сука, дышать? Как, блядь?!

Даже элементарные функции организма не удаётся выполнять, когда мои пальцы во влагалище у моей идеальной девочки.

Она вгрызается мне в плечо. Чувствую, как трещит кожа под её зубами, но мне сейчас настолько похую, что даже боли не ощущаю.

С трудом вентилирую кислород, гоняя его по скукожившимся до размера чернослива лёгким. Трясёт как припадочного.

Блядь, видеть её лицо, когда кончает — это, сука, целый экшен. И хуй с ним, что едва черты в этой темени различаю, стоны и крики тоже до черта о многом говорят. Но мало мне этого.

Собираю мозги в кучу и складываю слова в предложение. Выходит хреново, но пока иначе никак:

— Всё хорошо, родная?

Сиплю, давясь слюнями, но всё же вывожу эти три слова.

— Как никогда, Тёма. — раздаётся тонкий шёпот где-то в районе шеи, и я готов всё на своём пути сносить, как грёбанный смерч, чтобы слышать это снова и снова.

Дышать, — напоминаю себе, — надо, блядь, дышать.

На эмоциях даже в мыслях с матами борщу. Похер. Врубаю все реактивы и лечу вверх. Через какие-то неимоверные усилия себя протаскиваю, чтобы вытащить руку из трусов Мироновой.

Сука, больше хочу, намного больше, и похеру, что и этого уже немало. Помню, что держаться обещал, но как, блядь, если она меня через все круги Ада прогоняет?

"Можешь и ты снять?"

Пиздец, сидели в машине по пояс голые, а я даже руку ей в трусы не засунул. С каких пор во мне эта закалка появилась? С другими-то насрать было. Одна не даст, другая раздвинет. Где надо будет, надавлю, пробью броню. А сейчас, сука, святой. Только нимб на металл сдал, когда с баблом паршиво было.

"Коснись меня там…"

Коснулся. Мало. Слишком мало. Не хватает. Хочу на вкус её попробовать. Вылизать. Выпить. До дна, сука. Хочу не только пальцы в неё загонять. Вставить по самые яйца. Но вот здесь-то и начинается полный пиздец.

Она слишком узкая и тугая. С трудом второй палец протолкнул. Если раньше и были сомнения в том, что она целка, то больше нет. Понятия не имею, как член засовывать буду. Сука, время надо. И судя по всему, до черта.

Похеру. Выдержу. Скрипя зубами, пробурюсь через всё. Ради неё. Ради нас. Чтоб были эти "мы". Справлюсь, не слабак.

— Я тебя, маленькая, сильно-сильно. — опять хриплю. Прочищаю горло. Сглатываю. — Очень, Насть. — добавляю, когда отрывает от плеча голову, опять ведь после поцелуя прячется и смотрит в глаза. Тысяча вольт и разрыв.

— И я тебя, Тёмочка. — пищит, но громче грома внутри отдаётся это её обращение.

Почти двадцать лет прошло, а, сука, цепляет.

— Не называй так. — выдавливаю, опуская ладонь ей на щёку. Большим пальцем поглаживаю скулу. Точь-в-точь, как маньячина, глотаю переработанный ей кислород, прижимаясь к губам, но не целую. Только касаюсь. Хоть и с трудом, но дышу. — Поехали отсюда? — быстро сменяю тему, пока не размозжило.

Настя кивает головой и следом заливается краской.

— Не могу. Я… Там… — опускает глаза вниз. — Куда в таком виде?

— Ко мне поедем. — рублю уверенно. Представляю, какие мысли лезут ей в голову. До конца идти не собираюсь, но и на тормоза жать поздно. И так в кювете. — Боишься?

— Не боюсь. — уверенно кивает и топит лёгкую улыбку с мозговъебательными ямочками.

Блядь, они меня точно доконают.

— Тогда едем?

— Едем.

— Уверена?

— Сколько можно об этом спрашивать? — возмущается, дуя распухшие от диких поцелуев губы. — Уверена, Артём. После всего, что было… К тому же ты обещал. — прячет красную мордаху за волосами, а я впервые с того момента, как вышел с её работы, улыбаюсь. Вот такая она, моя идеальная девочка.

— Обещал — значит, сдержу. Веришь?

Хватаю ладонями её лицо и тяну вверх, пока не сцепляемся взглядами.

— Верю, Тём. Но мне надо будет вернуться домой до рассвета.

— С предками проблемы?

— Не спрашивай. — отворачивается.

Опять беру в плен.

— Что случилось, малыш? — молчит упорно и долго. — Поделись со мной, прошу.

— Не хочу говорить об этом. Тебе не нравится, когда я тебя о прошлом спрашиваю. Вот и я не хочу говорить о родителях. Давай закроем, ок?

— Окей. — бурчу в ответ.

На самом деле ни хрена я на это не согласен, но сейчас терплю. Рано или поздно всё равно вытащу. Всё о ней знать хочу. Каждую, сука, мелочь. Не знаю, что у неё там со стариками, но если надо будет, заберу. И насрать, что давно привык один жить. Со мной будет.

— Поехали? — отбиваю вполне ровно, хотя за грудиной всё ещё колошматит.

— Да, но мне обуться надо. — трещит, глядя на свои ноги, всё ещё стоящие на моих.

Блядь, совсем забыл, что она босая и даже без носков.

— Не надо! — рычу и, подхватив Настю на руки, несу в тачку.

— Ты чего там зависла? — оборачиваюсь на Миронову и вижу, что она мнётся у порога.

Так и стоит на том месте, куда я её опустил, едва в квартиру занёс. Да, как тот самый питекантроп притащил на руках в свою пещеру.

— Ничего, просто… — вздыхает. — Воспоминания. Такое чувство, что целая жизнь прошла с того момента, как была здесь в прошлый раз. Столько всего произошло. Изменилось…

Подхожу и обнимаю. Ничего не говорю, просто прижимаюсь губами к волосам.

Моя жизнь тоже на "до" и "после".

Пока ехали, удалось хоть немного в себя прийти, но сейчас опять растаскивать начинает.

Всё ещё не верю, что моя девочка снова у меня дома. Когда в прошлый раз уходила, уверен был, что больше никогда порога не переступит, а сейчас…

Блядь, как пережить эту ночь, до сих пор не знаю. Уже третьи сутки без сна. Да и Настя тоже. Надо в руках себя держать, но как после всего случившегося?

Ни одной грёбанной идеи на этот счёт.

— Хочешь ванну принять?

Отхожу на пол шага, чтобы иметь возможность видеть её лицо.

Она заливается краской и прячет взгляд. Да и самого ещё нехило так колбасит после пережитого. Никогда бы, блядь, не подумал, что можно получить такой кайф, доставляя удовольствие любимой девушке.

— А ты дашь мне что-нибудь переодеться? — пищит, поднимая глаза.

Вижу, как тяжело ей этот контакт даётся. Всё ещё стесняется. Пока ехали, все рисунки на ковриках изучила, так ничего и не сказав. Но пальцами всё равно весь путь сплетались.

Похер, прорвёмся.

— Ещё одну футболку утащишь? — смеюсь, разглядывая её шмотки.

А самого топит от того, что она её таскает. Мной, блядь, пахнет.

— Ты мне корсет испортил. Вещь за вещь! — ехидно улыбается и складывает руки под грудью.

Ой, зря она так делает. Полушария поднимаются выше, а острые вершинки сосков отчётливо выделяются под натянутой тканью. Привычное давление в паху. Выдыхаю.

— Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться.

И она улыбается.

— Все-все?

— Все-все. — смеюсь вместе с ней. — И штаны тоже.

— А сам в чём ходить будешь?

— Ммм, голый? — тяну вверх бровь, и Настя опять покрывается румянцем.

— Совсем голый?

— Абсолютно. — рублю сипло.

— Ммм. — тянет, закрывая глаза.

Блядь, надеюсь, она сейчас представляет ту же картину, что и я. Мы и полное отсутствие шмоток. Охуеть, как вставляет.

— Ванная справа по коридору. Чистые полотенца там же, в шкафу. Я сейчас вернусь. — бросаю, открывая входную дверь, пока херни не натворил.

— Ты куда? — вцепляется пальцами в запястье, и в глазах какой-то страх непонятный появляется.

Блядь, ну не думает же она, что я её сюда притащил, чтобы одну оставить?

— В машину надо. Забрать кое-что.

— Что?

— Малыш, ну ты чего? — сиплю, притягивая ближе. — Я на пару минут всего. Скоро приду. Ну ты чего дрожишь, девочка моя? Что случилось?

Физически ощущаю, как её коноёбит. Опять заглядываю в лицо в попытке считать её мысли, но ничего не выходит. С чего вдруг трястись начала? Заебись же всё было.

— Ничего не случилось, но… просто…не знаю, как сказать…

— Скажи, как есть, маленькая. — подбадриваю, когда её голос обрывается.

— Ты уходишь из-за того, что возле моего дома случилось, да?

Глаза в глаза. Контакт.

— Что за глупости, Насть? Сказал же, что приду сейчас. И что, по-твоему, блядь, должно было такого ужасного случиться, чтобы я ушёл после этого? — бомблю, устало потирая переносицу.

Иногда реально не понимаю, что в её голове блондинистой творится. Чего уже надумать успела?

— То, что ты делал… Мне было хорошо. Очень… Но ты ведь… — замолкает и опускает голову, как всегда скрываясь за водопадом волос. — Тебе же тоже надо… Ну… Не знаю, как сказать. Разрядка? — тараторит и смотрит в упор.

По мышцам побегает ток, когда до меня доходит.

Моя ж ты девочка…

Обхватываю её лицо ладонями, не давая отвести взгляд. За грудиной разгорается пожар и врубается костедробилка. Значит, обо мне думала. Пиздец просто.

— Малыш, я тебя очень-очень. — сказать дохрена чего хочется, а сделать ещё больше, но сейчас не выходит.

Шумно глотаю воздух, ныряя в её глаза.

— Я тебя тоже очень-очень, Тём. Но я не об этом. Ты уходишь, потому что я ничего не сделала, чтобы тебе стало…легче?

— Блядь, перестань эту хренотень нести, Насть. Я, сука, в трусы спустил, едва увидел, как ты кончаешь. Услышал, как стонешь. Почувствовал, как пульсируешь вокруг моих пальцев. Как сопляк малолетний, блядь. Или ты думаешь, что я три дня от спермотоксикоза загибаюсь, а сейчас ебать другую побегу? У меня, сука, стояк теперь на тебя только.

Выдёргивает лицо.

Не отпускаю. Фиксирую крепче.

Закрывает глаза. Дышит через раз. Трясётся сильнее прежнего.

Замечаю влагу на ресницах, ослабляю захват и прижимаю к груди. Глажу по спине со всей, сука, доступной мне нежностью.

Я люблю тебя, девочка моя. Люблю, маленькая. Люблю тебя! — транслирую слова в её макушку. Передаю через прикосновения. Заряжаю со своими рваными выдохами. Но вслух так и не произношу. Какого хуя это так сложно?

— Правда? — сипит в шею.

— Конечно, блядь, правда. Нет других! Только ты! Что тебе здесь не понятно?! Только ты и никого больше! Смирись уже с этим, глупая! — режу на повышенных возникшую между нами паузу.

— Артём! — обхватывает руками за плечи и обжигает сорвавшимся дыханием подбородок. — Я дура, да? Не отвечай! Знаю, что дура. Просто я так боюсь, что всё это окажется не по-настоящему.

— Всё, блядь, по-настоящему. Привыкай уже, Настя!

Едва оказавшись на улице, подставляю разгорячённую рожу прохладному ветру. Походу на дождь нагоняет.

Достаю из пачки сигарету и закуриваю. Тяну кислород вместе с никотином. До сих пор нехило так колошматит после ведьминых слов. Сам бы не услышал — никому не поверил. Как ей вообще в голову прийти могло, что я после всего, что у нас с ней было, могу притащить её к себе и пойти трахать других?! Точно ненормальная! Но моя же.

Выдёргиваю с задней сидушки телефон для Мироновой. Совсем о нём забыл со всеми этими движухами. Возвращаться не спешу.

Как представлю, что моя девочка абсолютно голая в моей ванной, так с трудом сдерживаюсь, чтобы не забуриться к ней. Прикрываю веки, делая очередную затяжку, и вижу, как капли воды стекают по её телу, скользят по груди, сползают между ног.

Член принимает боевую стойку.

Да заебал уже!

Ещё какое-то время торчу под подъездом, таская тягу за тягой. Жду, пока моя девочка выйдет из душа. Если вернусь раньше, за себя не ручаюсь. Ещё вся ночь впереди.

Даю себе слово, что не прикоснусь к малышке, чтобы хоть немного отдохнула. Даю, и сам не верю. Охереть! И как я пытаюсь убедить её доверять мне, если у самого не выходит?

В квартиру вхожу бесшумно, прислушиваясь к звукам внутри. Тишина. Подхожу к ванной, но шума воды не слышно. Выдыхаю и иду дальше. Заглядываю в спальню. Насти нигде нет. Сразу какая-то паника накатывает. Неужели ушла? Я же под падиком тёрся, точно бы заметил.

— Насть! — зову, залетая на кухню, и стопорюсь, как в стену въехал.

— Ты чего кричишь, Артём? — отбивает, закрывая холодильник.

Кроме той самой футболки, что я на неё после вечеринки натянул, на моей девушке больше ничего нет. Нет, может трусы она и напялила, но учитывая то, что футболка прикрывает её до середины бедра, оставляет пространство для моей воспалённой фантазии. Ни черта не ответив, в два шага преодолеваю разделяющие нас метры и прижимаю к себе до хруста в костях. Возможно, и синяки оставляю, но моя малышка не сопротивляется.

Блядь, как представлю, что она свалить могла, мотор на разрыв и в минус.

— Думал, ушла. — хриплю ей в ухо, задевая губами.

Миронова вздрагивает от этого прикосновения, а потом крепче жмётся ко мне, обнимая за шею.

— Ну как я могла уйти, Тём? Ещё и глупой меня называешь. А сам-то?

— Дебил. Знаю. Прости. — высекаю хрипло.

Обвожу языком ушную раковину и тут же отступаю. Надо держаться. Нельзя сейчас. Нам обоим нужен нормальный отдых. Особенно моей девочке. Я-то привык по несколько суток без сна обходиться, но вот она вряд ли.

— Ничего, что я здесь хозяйничаю? Хотела чего-то холодного попить. — шелестит, всматриваясь в моё лицо, будто боится, что я психану от того, что она в холодильник залезла.

— Ничего, малыш. Там в дверце есть кола и пиво. Что будешь?

— Колу!

Я и не сомневался. Идеальная же. До сих пор не верится, что прошлой ночью со мной пиво пила.

Переплетаю наши пальцы и подтягиваю к себе. Блядь, не могу перестать касаться. Без её тепла, как нарик без дозы. Ломает конкретно.

— Есть хочешь?

— У тебя же в холодильнике мышь повесилась! — смеётся, прижимаясь губами к щеке.

— Сейчас что-нибудь приготовлю. — бурчу и иду к месту самоубийства вышеупомянутой мыши.

— Ты умеешь готовить? — в голосе сквозит явное удивление.

— А чего в этом такого? Я один живу. На пицце и бургерах особо не протянешь. — отбиваю, вытаскивая с полок скудный набор продуктов и прикидывая, что из этого можно забабахать.

— А меня на скорой после этого не увезут? — смеётся зеленоглазая, выглядывая мне через плечо. — Этому сыру лет-то сколько? Он сразу с плесенью был или в холодильнике подорожал?

— Я же как-то выживаю. — рычу и, отвернувшись от гарнитура, наступаю на девушку, пока не прижимаю к барному столу. — Не веришь?

Время для ответа не оставляю. Набрасываюсь на губы. Руками опираюсь на столешницу, боясь дать себе волю и проверить теорию по поводу её белья. Отрываюсь от неё. Только на силе воли, блядь, выезжаю. Едва держусь, чтобы не подхватить её под ягодицы и усадить на себя, вынуждая обнять ногами торс. А потом и вовсе в спальню утащить. С трудом сглатываю вязкую слюну и тащусь к продуктам, чтобы что-то из них сообразить. Выходит хреново. Мозги в отключке. Вся кровь к члену перекочевала.

— Может лучше закажем? — трещит из-за спины.

— А может сама приготовишь?

— Я не умею готовить. — утыкается глазами в пол и сцепляет руки.

В прочем, ничего удивительного. Редкий случай, когда богатеи сами себе жрать готовят.

— Научить? — хриплю, давя в себе желание снова касаться.

— А ты научишь?

— А ты точно не умеешь, или как с дрифтингом? — шиплю, сжимая зубы от этого воспоминания.

Я чуть не сдох, когда она в заносы пошла, а ведьма хохотала. Больше я на эту хрень не поведусь.

— Правда, Тём. Стыдно признаваться, но кроме яичницы и ещё нескольких мелочей я ничего не умею.

Пробирается руками мне под футболку и тянется к губам.

Пиздец… Я даже боксеры не переодел после того, как в них спустил.

— Не сейчас, малыш. Мне в душ надо, а потом что-нибудь по еде соображу.

— У тебя макароны есть?

— Кажись, были. — отбиваю и заглядываю в шкаф. — Имеются. — улыбаясь, выуживаю оттуда пачку.

— Тогда иди в душ, а я пока приготовлю макароны с сыром. — косится мне за спину и морщит нос. — Или без сыра.

— А ты справишься? — смеюсь в ответ.

— Боишься?

— Меня потом на скорой не увезут? — хохочу, когда Настя начинает лупить кулаками по груди и рёбрам в притворном гневе.

Кайфую. Тащусь. Прусь и наслаждаюсь. А потом хватаю за запястья и, дёргая на себя, впиваюсь в сладкий рот моей идеальной девочки.

Лучшая ночь в моей жизни. Первая, но не последняя из них

Из ванны выхожу уже относительно трезвомыслящим человеком. После ледяного душа и дрочки в голове более-менее ясно.

Блядь, я уже о горячей воде мечтаю не меньше, чем о теле моей малышки.

С кухни доносится какой-то грохот. Мгновенно напрягаюсь. Размашистыми шагами направляюсь на шум и зависаю. Изо всех сил стараюсь не заржать, когда вижу, как Настя в моих шортах, которые я ей всучил, прежде чем уйти в душ, затянутых в три оборота вокруг её талии, активно гремит мисками, что-то там замешивая. Запах вроде и ничего, но всё же стрёмно. Сама же сказала, что готовить не умеет.

Не знаю, чего она там наварганила из макарон, помидоров, майонеза и плесневелого сыра, но и желанием узнать не особо горю. Надо было самому готовкой заняться. Или вырубать гордыню и заказывать пиццу.

— Блин, фигня какая-то получается. — рычит Миронова, глядя на содержимое многострадальной миски, которую она упрямо долбит венчиком.

Не выдерживаю и начинаю ржать, смотря на её расстроенный профиль. Девушка поворачивается в мою сторону и роняет тару вместе с её содержимым прямо на пальцы левой ноги.

— Твою мать! — визжит, падая задницей на пол и сжимая ушибленное место.

Подлетаю и приземляюсь рядом, накрывая её руки своими. Замечаю слёзы в её глазах.

Пиздец, не переношу, когда она плачет. Кто угодно, только не моя любимая.

Прижимаю к себе рукой, второй осторожно поглаживая стопу.

— Очень больно? — сиплю, прижимаясь губами к щеке.

— Нет, блин, прикольно! Да! Больно! — бурчит, и я чувствую горячие слёзы на своей шее.

Отстраняюсь и заглядываю в лицо. На щеках влажные дорожки, но Настя упрямо закусывает губы, не издавая ни звука. Ловлю каждую каплю губами, не позволяя упасть ни одной из них. Быстрыми поцелуями покрываю всё, куда удаётся дотянуться. Лоб, скулы, щёки, подбородок, нос, закрытые веки, сжатые губы, шею.

— Всё будет хорошо, маленькая. Скоро всё пройдёт. Успокойся, малыш. Ну же, перестань плакать. Пожалуйста, родная, не могу слёзы твои видеть. — выдаю больше необходимого, но мне уже похуй.

Любовь к моей девочке топит меня изнутри, вызывая ощутимую дрожь под кожей.

— А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?! — рычит, кусая меня за шею.

Может это и пиздец, но я даже не понимаю, что чувствую сейчас. Конкретное облегчение, что её боль прошла и Миронова больше не плачет. Желание рассмеяться от её замечания и осознания, что причиной падения злосчастной миски стал мой внешний вид. Или дикая необузданная похоть, когда зубы сменяются губами и языком, а укус лёгким посасыванием.

— Блядь, малыш, если ты сейчас же не перестанешь этого делать, то девственницей отсюда не выберешься. — хрипло рычу, с силой вдавливая её в своё всё ещё мокрое после душа тело.

Миронова замирает, но рот от шеи не убирает. Тяжёлый горячий выдох. Мурахи по коже. Натужный вдох. Мандраж в конечностях. Тихий шёпот. Взрыв за рёбрами.

— Сама не понимаю, что делаю. Я себе не доверяю, Тём. Тело живёт своей жизнью. Разум ему не хозяин. Мне даже страшно от того, что я говорю и делаю, когда ты рядом. Наверное, я совсем с ума сошла. Не контролирую себя. Стараюсь, но не получается. Если я что-то не так делаю, ты только скажи, и я больше не стану.

Торможу монолог своими губами. Врываюсь в рот. Со мной та же херня, что и с ней творится. Мозг, тело, желания, мысли, эмоции — всё вразнос. Поднимаю на руки дрожащую девушку и, бросив быстрый взгляд на выключенную плиту, несу в спальню. Кладу на кровать, как ту самую фарфоровую куклу. Медленно опускаю на простыни и застываю на вытянутых руках, разглядывая её в слабом свете луны и одинокого фонаря.

Золотистые волосы каскадом разбросаны по подушке. Веки плотно сжаты. На тёмных ресницах блестят остатки слёз. Мокрые дорожки на щеках. Приоткрытые губы, через которые с шумом вырывается воздух. Напряжённая шея. Пульсирующая вена. Тяжело вздымающаяся и рывками опадающая грудь. Тонкая талия, затянутая бесформенной тканью моих шорт, которую, кстати, я легко обхватываю пальцами двух рук.

Веду глазами по её длинным стройным ногам и цепляюсь за тёмный синяк на левой. Не задумываясь, опускаюсь ниже, прикасаясь ртом к узкой полоске живота, виднеющейся из-под задравшейся футболки. Гладкая кожа под моими губами покрывается любимыми мной мурашками, а дрожь в её теле становится ощутимее.

Не сдержался.

Становлюсь на колени и отползаю по матрацу, пока не оказываюсь на уровне её стоп. Поднимаю левую ногу и касаюсь голодными губами ушиба.

Моя девочка пахнет моим гелем для душа. Мной пахнет. Моя.

Дрожу вместе с ней, когда прохожусь языком.

Помню, что обещал себе не касаться её. Помню, что обещал ей не спешить. Конечно, блядь, помню. Данное ей слово сдержу. Со своей совестью потом добазарюсь.

Касаюсь ртом лодыжки. Скольжу выше. Колено… Бедро…

Поднимаю ткань шорт, насколько это возможно. Облизываю, впитывая вкус моей девочки. Забиваю рецепторы, когда проделываю тоже самое со второй ногой. В гробовой тишине раздаётся только наше хриплое надрывное дыхание, когда непослушными пальцами стягиваю с неё футболку.

Сука, не только пальцы, всё тело в мандраже.

Не сопротивляется, но дрожь становится сильнее, мурахи больше, вдохи резче.

— Насть… — хриплю, но она молчит, судорожно сжимая в пальцах покрывало. — Маленькая моя, посмотри на меня, родная. Пожалуйста, малыш.

Жду, что поднимет веки, но всё равно оказываюсь не готов к тому, что происходит, когда смотрю в её затуманенные зелёные глаза. В моё напряжённое до предела тело херачат одновременно тысячи высоковольтных зарядов, разрывая внутренности. Вся кожа покрывается мелкими пупырками и солёными каплями пота. Кровь ударяет в голову, разрывая капилляры в глазных яблоках и сером веществе. Весь кислород разом испаряется из лёгких, сменяясь обжигающим тропическим ветром.

Опускаю руку к шнурку и тяну, пока "бантик" не развязывается. Ниже не двигаюсь. Пока не двигаюсь. Накрываю грудь, которая настолько идеально помещается в мою ладонь, что не остаётся никаких сомнений, что эта девочка была рождена для меня. Создана самим Господом Богом, чтобы быть моей. Вторая половина души. Всегда рядом. Одно целое. За рёбрами в унисон.

В груди торнадо, когда втягиваю в рот затвердевший сосок. В лёгких пламя и пепел с запахом ванили и кокоса, когда спускаю руку к животу. Обвожу вокруг пупка. Ныряю под резинку и касаюсь набухшего клитора. Терпкий аромат её возбуждения ударяет в нос, срывая башню.

На чистом обещании оставить её целкой, пока сама не попросит, вытягиваю.

Вынуждая растёкшийся мозг вырабатывать хоть какой-то грёбанный контроль, сосредотачиваюсь на её груди. Целую, лижу, втягиваю и кусаю соски, оставляя неровные следы зубов. Обвожу языком ореолы то на одной, то на другой. Облизываю каждый миллиметр кожи, добираясь до плоского живота. Влажно ныряю в пупок и двигаю ниже. Одним рывком сдёргиваю с неё шорты до самых щиколоток. Пугаю мою идеальную девочку, но и сам не меньше боюсь. Что остановит, страх долбит. Не выйдет, сука, сейчас тормознуть. Слишком долго. Чересчур много. Не вытяну.

— Артём! — вопит, принимая сидячее положение. — Что ты?..

Опять не даю договорить. В одно движение опускаю её обратно на подушку, накрывая своим телом. Принимаю обоюдную дрожь. Впервые так касаемся без преград.

Полотенце осталось в изножье кровати. Член упирается в голое бедро. Целую. Сначала мягко и нежно. Потом дико и страстно. Оба стонем, когда сжимаю по очереди сиськи, хозяйничая у неё во рту. Жарко еложу своим языком по её. Настя в ответ не сразу, но потом поддаётся. Отвечает, касается, гладит. Её ладони, до этого сжимающие простыни, переползают мне на спину. Мнёт пальцами шею. Царапает ногтями лопатки, оставляя красные полосы.

В жизни, блядь, никому не позволял метки на себя ставить, но моя девочка… Пусть всего исполосует, только не сопротивляется.

— Хочу тебя попробовать! — рычу, кусая её губы.

Молчит, но сильнее прижимает мою голову, вдавливая пальцы в затылок. Сама проталкивается ко мне в ротовую полость, вынуждая заткнуться. Значит, играет по своим правилам. Двусторонне. Согласен.

— Можно? — как скулящий щенок, вглядываюсь в глаза, опуская руку к промежности.

— Да, Тём. — выдыхает, подаваясь бёдрами навстречу.

Захлёбывается стонами, когда, сдвигаясь вниз по шее, целую ключицы, плечи, вылизываю ямку на шее и возвращаюсь к груди. Втягиваю в рот сосочек и остервенело сосу, рукой лаская клитор. Легко проскальзываю пальцем внутрь, начиная движение. Коленом раздвигаю её ноги.

— Тёма! — кричит, давясь новым стоном, когда вставляю второй палец.

— Тише, маленькая. Верь мне. Я сдержу слово.

Блядь, знала бы она, чего мне это стоит. Член без конца дёргается, рвётся в неё, истекающую вязкими соками и пряным ароматом возбуждения.

Пиздец, сука!

Сжимаю до скрежета зубы и опускаюсь ниже. Оставляю дорожку из поцелуев на её животе. Ещё ниже. Провожу языком по сомкнутым складкам, ощущая её вкус.

— Артём?! Что ты делаешь?! Не надо! Пожалуйста! Прошу, перестааань! — разбивается стоном, когда проталкиваюсь языком внутрь, сменяя пальцы.

— Ты такая сладкая… Вкусная… Идеальная моя девочка… Лучшая… — хриплю, продолжая ласкать её ртом.

Её бёдра, ягодицы, клитор, лобок, половые губы мокрые от её смазки и моей слюны. Мои губы и подбородок тоже.

Никогда не вставляла эта половина орального секса. В своё время натренился, а потом понял, что вылизывать не моё.

Не с Настей.

Хочу её от и до. Каждый миллиметр. Каждый вздох и стон. Взгляд и мгновение. Сам тащусь от того, что делаю для неё. Собственное удовольствие уходит на второй план, когда стоны моей малышки переходят в громкие крики.

Понимаю, что она на грани. Должен дать ей необходимую разрядку, но не могу, блядь, остановиться. Лижу и лижу. Пробиваюсь в неё сразу двумя пальцами. Вращаю ими внутри, растягивая плотно сжатые стенки влагалища. Рот теперь занят исключительно клитором. Как и с сосками: царапаю зубами, размашисто прохожусь слюнявым, как у голодной шавки, языком. Втягиваю в ротовую и тут моя девочка выгибается всем телом, упираясь пятками в матрац и, выкрикивает моя имя, кончая. Выпиваю её оргазм досуха и сам, подаваясь вверх, кончаю ей на живот.

С любой другой чувствовал бы себя ни на что неспособным дерьмом, но только не с любимой. С ней я забываю слова "позор" и "стыд". Есть только мы и это мгновение.

Знаю, что Настя не станет ржать над тем, что с ней я даже несколько минут выдержать не способен.

Тянусь вверх, пока наши лица не оказываются на одном уровне. Хватаю ртом её рваные вдохи и выдохи.

— Я люблю тебя. — хриплю неожиданно даже для себя и охуеваю, когда вместо ответа раздаётся тихое посапывание.

Вот же ведьма! Просто отрубилась.

Падаю рядом и прижимаюсь всем трясущимся телом. Забываю о сперме на её животе. О словах, на которые не получил ответа. Отключаюсь, прижимая к себе свою идеальную девочку и слушая её ровное дыхание. И впервые за много лет сплю без кошмаров.

Последняя мысль, мелькнувшая в отрубающихся мозгах: уж лучше оргазм на ужин, чем содержимое той миски.

Как отличить конец от начала, если мира больше не существует?

Мне жарко. Очень-очень жарко. И тяжело. Такое чувство, что кто-то вывалил на меня груду раскалённых кирпичей.

Стараюсь пошевелиться, но давление становится сильнее. Открываю глаза и утыкаюсь в незнакомый вид за окном. Заторможенный после сна мозг начинает медленно приходить в себя, генерируя картинки прошлой ночи вместе с осознанием.

Осторожно кошу взгляд вниз на мужскую руку на своей обнажённой груди. Ещё ниже. Свои части тела и отсутствие на них одежды игнорирую. Поздно пить Боржоми… На бедре лежит ничем неприкрытая нога, усыпанная жёсткими светлыми волосками.

Ох-ре-не-ть!

Единственное слово, которое приходит в голову, когда сознание полностью проясняется.

Краска бросается в лицо, когда понимаю, что лежу в чужой постели абсолютно, блин, голая вместе с Артёмом Северовым. На котором, между прочим, тоже ни единой нитки. Полотенце, в которое он заматывал бёдра прошлым вечером, сиротски свисает с края кровати.

Вашу ж мать! — вторая мысль, добирающаяся в мозги.

Щёки, скулы, шею, а за ними и всё остальное обжигает огнём, словно меня облили бензином, а потом бросили горящую спичку, когда вспоминаю вчерашнюю ночь. А точнее то, что мы делали с Артёмом.

В свою защиту могу сказать, что я никакого участия во всём этом почти не принимала. Если воспринимать пассивность как оправдание, то я невиновна по всем статьям. А вот если взять в обработку моё желание и невозможность остановить его действия, то мотать мне пожизненно.

Хотя кого я обманываю?

Единственное, о чём я жалею, что просто отключилась после того, что Тёма творил с моим телом ртом и руками. Видимо, усталость, перенапряжение и три оргазма к ряду сделали своё дело, и я просто уснула.

Вчера с трудом несколько слов связывала, а сегодня хочется так много сказать ему. Хочу наконец признаться, что люблю. И будь что будет. Может и пожалею о сказанном, но лучше так, чем о том, чего так и не смогла выговорить.

Сегодня всё закончится, а завтра начнётся с нуля.

Откладываю признание, пока не поговорю с родителями и не покончу с этим фарсом, называемым помолвкой. Всё равно с Киром быть не смогу. Я и раньше об этом знала, но после этой ночи укрепилась в своём решении.

Крепче вжимаюсь в горячее тело любимого человека, пока не напарываюсь на стоящий член, упирающийся в ягодицу. Рука Северова крепче стискивает рёбра, не давая отстраниться. Над ухом раздаётся тихое возбуждённое рычание:

— Куда ползёшь, идеальная девочка? Не пущу!

— Ты не спишь? — едва пищу, потому что была уверена, что он храпит, как мамонт.

С долгим опозданием до меня доходит, что всё это время его сердце, стучащее мне в спину, билось с оглушающим грохотом. У человека в состоянии покоя такого не бывает. Только если у него тахикардия. А я почти на сто процентов уверена, что у Севера её нет.

— Давно не сплю, малыш. — обжигает дыханием шею, прихватывая губами. — Моя ж ты девочка. Я скучал по тебе. Целую, сука, ночь.

Не успеваю ничего понять, как оказываюсь на спине, прижатая крепким телом, а губы уже отвечают на жадный поцелуй. Мозг ревёт сиренами, зажигая сигналы SOS, но я впускаю язык, игнорируя предвестников Апокалипсиса.

— Хочу тебя, Насть, пиздец! — хрипит мне в губы.

И я хочу! Хочу! Хочу! Хочу! Хочу!

Его эрегированный член упирается во внутреннюю часть бедра, размазывая смазку.

Да, я уже вся мокрая только от его близости. Единственное, что останавливает меня сейчас — это мысль, что сначала надо разобраться с прошлым, чтобы с разбегу прыгнуть в будущее.

Упираюсь ладонями в плечи Северова, продолжая посасывать его язык.

Слабая попытка, знаю.

Собираю всю свою расплывшуюся силу воли, чтобы остановить это безумие. Разрываю поцелуй и толкаю сильнее.

— Слезь с меня, Артём! Мне домой надо! — стараюсь звучать уверенно, но выходит так себе.

— И в душ. — шипит, перекатываясь на спину.

— Зачем? — мозг то ли ещё не проснулся, то ли уже отключился.

— Насть, я на тебя вчера кончил. — отбивает ровно, но всё равно голос срывается. — Извини, не сдержался. — добавляет, скользя взглядом вниз по моему телу, и притягивает к себе. — Простишь?

Заливаюсь пунцовой краской до кончиков ушей, вспоминая вышеупомянутое действие. Это последнее, что я помню. Поток горячей густой жидкости на своём животе, а потом темнота. Смотрю на Артёма. Заглядываю в самые красивые на свете глаза. На заострённые черты лица. На растрёпанные, переливающиеся в солнечном свете волосы. На мускулистую грудь. Крепкий пресс. Натыкаюсь на толстый длинный орган с пунцовой головкой и тут же отвожу взгляд. К этому я ещё не готова.

Вырываюсь из объятий и хватаю полотенце, первое, что попалось под руку, закутываюсь в него и лечу в ванную. Под горячей водой стою недолго. Быстро наливаю на грубую мочалку гель для душа и намыливаюсь. С торможением соображаю, что вернусь домой, пахнущая мужским ароматом.

Впрочем, уже поздно.

Несколько раз ополаскиваюсь, но понимаю, что это меня уже не спасёт. Надежда только на то, что успею вернуться до того, как проснутся родители.

Выхожу из душа, и эта хрупкая надежда разлетается в клочья, когда смотрю на часы. 6:52. Приговор мне уже вынесли. Через двадцать три минуты я должна спуститься к завтраку.

Видимо, входить придётся через парадную дверь с гордо поднятой головой и покерфейсом. Выбора у меня всё равно нет. Или сбежать, или идти до конца.

Первый вариант мне нравится больше, но сам по себе вариантом не является.

Быстро натягиваю Тёмину футболку, постиранные трусы и лосины. Пальцами расчёсываю волосы и заплетаю косу, завязывая швейной нитью. Всё равно опоздала, поэтому даю себе пару минут на мысли, опускаясь на край постели. Впервые осматриваю комнату своего парня. Кровать, шкаф, комод и тумбочка. Всё в бежево-серых оттенках в стиле хайтек. На комоде парфюм, гребень, зарядка для телефона, нитка с иголкой и пачка сигарет с зажигалкой.

Ловлю себя на мысли, что мне нравится запах табака. Но только от Северова. В остальном я всё ещё не люблю сигаретный дым. Вспоминаю, что Тёма ни разу не курил, когда я рядом, хотя и не говорила, что мне это неприятно. Нет, если у него, конечно, есть возможность, то он выпрыгивает из машины или идёт на балкон, как сегодня. Но никогда при мне не закуривает. За это влюбляюсь в него всё больше.

Ещё раз сканирую пространство спальни. Ничего лишнего: ни фотографий, ни сувениров. Ничего напоминающего о прошлом или рассказывающего о владельце квартиры. Скромно и лаконично, как и её жилец. Ну, со скромностью я, конечно, переборщила.

Однажды он впустит меня не только в свою жизнь, но и в прошлое. Если придётся, прорвусь с боем. Что бы ни произошло с ним раньше, на ментальном уровне понимаю, что ему пришлось непросто. Хочу разделить с ним его боль. Вынесу. Ради него обязательно смогу.

Поднимаюсь с кровати и беру в руки флакон духов. Втягиваю носом родной аромат, пропитывая им ткани лёгких. Выдыхаю, настраиваясь на тяжёлый разговор, и иду на кухню.

Артём замечает меня и ставит на стол тарелку с омлетом и парящий ароматный кофе. Бросаю взгляд на кухонный гарнитур и понимаю, что он варит кофе в турке. Никакого растворимого или заварного. Ароматный, горячий, сваренный кофе — мой любимый.

При виде завтрака давлюсь слюной, но всё же отказываюсь.

Вспоминаю вчерашнее месиво, которое должно было стать ужином, и радуюсь, что никому из нас не довелось это есть. Пришлось бы сразу две скорых вызывать.

Не говоря ни слова подхожу к Северу и прижимаюсь к спине. Прикладываю щёку туда, где набирает от моего прикосновения темп его сердце. Обвиваю руками. Просто дышу и наслаждаюсь.

Не знаю, что будет завтра. Даже сегодня. Передаю ему всё, что есть. Закачиваю в него свою любовь, а взамен напитываюсь его спокойствием и решимостью. Он всегда идёт напролом и добивается желаемого. Я тоже смогу. Обязательно.

Господи, если бы я только знала…

— Тёма, мне правда домой надо. И так придётся в бой вступать. Не хочу усугублять.

Парень тяжело вздыхает и поворачивается ко мне, обнимая в ответ.

Я не говорила, что собираюсь разорвать помолвку и сказать, что люблю его, Артёма, но он каким-то непонятным образом и так всё понимает. Без слов. Поэтому с ним так просто и одновременно сложно.

— Хочешь с тобой поеду? Объясню всё. И с Должанским, если надо, поговорю? — хрипит, утыкаясь лицом мне в волосы.

Тактильно впитываю его дыхание. Заполняю лёгкие его запахом.

— Нет, Артём, я сама. — поднимаю глаза и взрываюсь под тысячевольтным зарядом.

Уже не двести двадцать. Принимаю и заряжаюсь.

— Я тебя сильно, малыш.

— Я тебя выше облаков, Тём.

Если бы я только знала…

Ещё раз, наверное, уже сотый, целую любимого и выпрыгиваю из машины, не прощаясь. С каждым разом делать это всё сложнее, поэтому, не оглядываясь, залетаю в калитку. Торможу только у входной двери, готовясь к самому тяжёлому разговору в своей жизни.

Споры о полицейской академии не идут ни в какое сравнение с тем, через что мне предстоит пройти.

Выдыхаю. Набираю в лёгкие воздух. Опять выдыхаю. Проделываю это несколько раз и вставляю ключ в замок. Сама удивляюсь, что пальцы не дрожат. Возможно, дело в том, что я смогла всё же забрать себе часть решительности и смелости Артёма.

Ручка вниз. Сердце в галоп.

Справлюсь. Обязательно. Со всем справлюсь ради нас с Тёмой.

Страха нет. Только уверенность за рёбрами и холод в голове. Обувь даже не снимаю, готовясь к вынужденному побегу, если придётся.

Вхожу на кухню напряжённой, но уверенной походкой. Родители одновременно роняют челюсти, оглядывая меня с обутых в кроссовки ног до мужской футболки с надписью "Fack Love" и растрёпанных волос. За стол даже не сажусь. Первая не заговариваю. Всё ещё готовлюсь к защите.

— Какого хрена, Анастасия?! — ожидаемо взрывается отец, поднимаясь со стула.

— Что за вид, Настя? — это уже мама.

Молчу. Для другого силы коплю

— Ты откуда, блядь, явилась? — рычит папа. — Это что за херня на шее?! На блядки пошла, что ли?! — выплёвывает, тыча пальцем в оставленный Севером засос.

О нём я совсем забыла, но отступать некуда.

Впервые слышу от него маты. Но, думаю, не в последний раз. Из дома уйти я готова. Только сегодня поняла, для чего деньги копила. Именно для этого момента.

Отбиваю его злость спокойно и ровно, глядя в глаза.

— Это — не блядки, пап. Я люблю…

Закончить не успеваю. Папа оказывается рядом, неожиданно быстро для своих габаритов, и хватает за руку.

— Ничего не хочу слышать! — орёт, брызжа слюной. — Чтобы это в последний раз! Теперь только под присмотром охраны везде будешь! На окна решётки поставлю!

Страх медленно расползается по телу, окутывая ледяными щупальцами. Справлюсь. Дышу, закрыв глаза. Когда убеждаюсь в том, что смогу говорить без эмоций, открываю.

— Я не выйду замуж за Кирилла! — на последних словах всё же перехожу на крик, стараясь перекричать родителя.

Его пальцы до синяков сжимают руку, но боли я почти не ощущаю.

— Ты что, мать твою, несёшь?! Не выйдешь?! Ещё как выйдешь! Как миленькая!

— Нет! С меня хватит! Выкручивайтесь сами вместе со своей конторой! Мне надоело быть вашей марионеткой!

Мама взвизгивает, а отец хватается за сердце и с грохотом оседает на пол.

— Рома! Рома, что с тобой?! — орёт мать, глядя в стеклянные глаза папы.

Стою в полном ступоре, глядя на всё словно со стороны. Не могу пошевелиться. Даже дышать не выходит.

Он умер? Я убила его? Убила папу? — всё, что крутится в голове.

Шок. Паника. И полный паралич.

— Что стоишь, Настя?! — врывается в вакуум мамин голос. — В скорую звони немедленно! — орёт, захлёбываясь слезами и продолжая тормошить бездвижного отца.

Отмираю и хватаюсь за телефон. О мобильном забываю напрочь и набираю с домашнего 103.

— Скорая. Слушаю.

— Мой папа… — давлюсь слезами.

— Что с ним? — раздаётся спокойный и даже равнодушный голос на том конце.

— Кажется, я убила его. — захлёбываюсь рыданиями, с запозданием воспринимая происходящее.

— Что вы сделали? Назовите адрес. Я пришлю машину. Что именно произошло? — доносится до затуманенного паникой сознания.

С трудом беру себя в руки и диктую адрес.

— Что именно случилось?

— Мы поссорились… Он упал… За сердце схватился и упал… — трындычу невпопад, борясь с новым приступом слёз.

— Ожидайте, машина уже выехала. Будет у вас через десять минут.

— Спасибо. — отбиваю в полном отупении и кладу трубку.

В том же каматозном состоянии поднимаюсь наверх и снимаю одежду. Осторожно складываю вещи в шкаф. Переодеваюсь в брюки и блузку. Расчёсываю волосы и затягиваю в хвост. Снаружи раздаются звуки сирены, и я спускаюсь вниз. Сталкиваюсь с фельдшерами уже в гостиной.

— Сюда! Он здесь! Здесь! — вылетает мама и тащит одного из них за рукав в кухню.

Иду за ними. Молча наблюдаю, как медбрат прощупывает пульс и делает непрямой массаж сердца.

— Раз, два, три… — раздаётся его голос.

Я убила папу…

— Четыре, пять, шесть… — считает в пол голоса медработник.

Своим эгоизмом…

— Семь, восемь…

Он умер из-за меня…

— Дыши! Ну же! Давай! Дыши! — прислушивается к дыханию и всё по новой.

— Раз. Два…

Я тварь! Тварь, которая убила собственного отца!

— Шесть. Семь. Есть пульс!

— Что с ним? — врывается мама.

— Похоже на инфаркт.

Папу грузят в карету скорой помощи и увозят, предварительно озвучив нам, куда его везут и возможные прогнозы. Слушаю, но не слышу. Ничего не слышу.

Мама выходит за ними на улицу.

Остаюсь одна в гостиной огромного дома. Слёзы катятся по щекам, выжигая дорожки. Но я не кричу и даже не всхлипываю. Все системы заторможены. В груди чёрная дыра, поглотившая сначала бешено колотящиеся сердце, а за ним и всё остальное. В голове только одна мысль.

— Прости. Прости. Прости меня, Артём! — мысленно молю, потому что понимаю, что что бы не произошло, не смогу быть с ним.

Если папа выживет, то я не смогу уйти от Должанского. А если умрёт…

Никогда себе этого не прощу! Как я смогу быть счастлива, если стану причиной его смерти?

— Прости меня, любимый. — хриплю в пустоту комнаты. — Я люблю тебя. Люблю. Люблю! — взвываю, падая на колени.

Силы заканчиваются. Нервы разрываются, исполосовывая оставшиеся внутренности на кровавые куски. Внутри ничего живого не остаётся.

— Если любишь, то зачем так с ним?! — влетает в дверь мама и, хватая за локоть, подрывает меня на ноги с неожиданной силой. С трудом до меня доходит, что кричала я в голос, и она подумала об отце. — Зачем, Настя?! Зачем?! Что мы сделали не так?! — захлёбываясь слезами, колотит меня по плечам.

— Прости, мам. — с непонятно откуда взявшимся спокойствием обнимаю её, когда успокаивается и рыдает у меня на груди, сжимая пальцами ткань блузки. — Всё будет хорошо. Папа поправится. Он сильный.

Глажу её по волосам, а сама медленно умираю. Сгораю заживо изнутри. Невидимые руки по кускам снимают с меня кожу, слой за слоем, пока не остаётся ничего. Меня больше не существует.

— А Кирилл? Ты же не бросишь его? — смотрит с мольбой, от которой хочется выть вместе с внутренним монстром, раздирающим на куски исполосованную душу, когда говорю ровным тоном:

— Нет, мам, не брошу.

— Станешь его женой?

— Да.

С ним жила. Без него смерть.

Мама уезжает в больницу, а я поднимаюсь наверх. Сажусь на кровать и утыкаюсь невидящими глазами в одну точку.

Телефон, который Артём подарил мне сегодня утром, постоянно вибрирует, а потом начинает звонить.

Не могу сейчас ни с кем говорить. Если это Вика, то не хочу её слышать.

А если мама? Вдруг она скажет, что папы больше нет?

Я не плачу. Даже слёз нет. Пустота. Холод. Отсутствие сердцебиения.

А если это Артём? Что я скажу ему? Как смогу бросить? У меня нет выбора. Какой же я была наивной дурой, полагая, что смогу быть с ним, наплевав на всех. Как сделать больно любимому человеку? Пусть эта боль будет только моей.

Опускаюсь спиной на простыни и смотрю на белое потолочное полотно. Кто-то включает на нём фильм, который я записываю на плёнку своих воспоминаний. Каждую минуту, секунду и мгновение. Каждый оттенок его запаха. Каждую интонацию голоса. Каждую эмоцию на его лице. Каждое прикосновение. Вкус каждого поцелуя. Все рваные вдохи и хриплые выдохи. Все взгляды. Каждую ссору и примирение. Каждый диалог. Первый поцелуй. Второй, третий… Последний… Волосы неприятно липнут к вискам и щекам, а ресницы пропитываются солью.

Я не плачу.

Губы и пальцы не дрожат.

Не плачу.

Руки не трясутся.

Я не плачу.

Сердце не бьётся.

Не плачу.

— Я люблю тебя, Артём!!! — ору в потолок, когда на нём появляется улыбающееся лицо Северова.

Я не плачу.

Это кровь от разорванного сердца вытекает из глаз.

Я не кричу.

Это вой ветра за окном.

Меня не разрывает на куски от отчаяния. Не топит в боли. Не растаскивают на части голодные звери.

Как может быть больно мёртвому человеку? Почему так давит в груди? Почему проклятая кровь продолжает течь по венам!? Почему всё случилось именно так?! Почему у папы плохо с сердцем?! Почему Артём только сейчас ворвался в мою жизнь?! Почему ни тогда, не два года назад?! Чего он ждал?! Я же влюбилась в него с первого взгляда! С первого слова! И пусть он бесил меня! Выводил! Но я так злилась, потому что не могла быть с ним! Боялась, что ему плевать на меня! Не могла переступить через родителей! Если бы он только сделал шаг навстречу! Всего один шаг! Почему я только сейчас понимаю это?! Только сейчас признаюсь себе?! Почему, только потеряв его, я смогла принять то, что два года была влюблена в него по уши?!

— Почемуууу?! — кричу, вгрызаясь зубами в наволочку. — Почему?! Почему?! Почему всё так?! Почему я должна была получить тебя, только чтобы потерять?! — ору его портрету, выжженному на внутренней стороне век.

Вот теперь я плачу! Рыдаю и захлёбываюсь. Бью подушку, пока из неё не вылетают все перья. Кричу, ору, скулю, зову и умоляю.

Падаю на колени и впервые в жизни прошу Бога дать мне сил с этим справиться. Пережить этот день. И следующий. И каждый, в котором не будет бирюзовых глаз и пряного аромата кофе, табака и корицы. Не будет лёгких насмешливых улыбок. Не будет искреннего смеха, от которого сердце срывается вскачь. Не будет сильных рук и нежных прикосновений. Не будет голодных поцелуев и жадных ласк. Не будет его тепла.

— Кто-нибудь, помогите! — хриплю, сорвав горло. — Помогите мне пережить это! Кто-нибудь, умоляю, помогите мне научиться жить без любимого мужчины! Молю, пожалуйста. Кто-нибудь… — голос срывается, и я без сил падаю на пол.

Меня тошнит. Едва поднимаюсь на ноги, как тут же выворачивает наизнанку. Рвёт, пока я не начинаю давиться сухими позывами. Слёзы новым потоком вытекают из воспалённых глаз.

Падаю на кровать, даже не вытирая рвоту. Сил не остаётся даже дышать. И я, наконец, проваливаюсь в спасительную холодную пустоту, окутывающую меня не только снаружи, но и изнутри.

Телефонный звонок врывается в мою голову оглушающим рёвом, вызывающем боль не только в пульсирующих висках, но и во всём теле. Словно в каком-то дурмане, тяну руку и хватаю гаджет. На экране высвечивается фотография Тёмы, и все события этого дня разом врываются в меня свистящими и разрывающими мою плоть снарядами.

Всё начинается сначала. Боль накатывает беспощадными штормовыми волнами, а слёзы с новой силой срываются по щекам, падая на экран мобильного, пока любимое лицо не начинает расплываться. Зло смахиваю капли и смотрю, пока звонок не обрывается.

И кричу. Долго. Громко. До разрыва связок. До полного отупения. Разрезаю тишину своими криками и рыданиями, пока силы опять не покидают меня, утягивая во тьму бессознательности.

В следующий раз в себя прихожу от маминого крика.

— Господи, Настя, что случилось?! Тебе плохо?! Тебя стошнило! Может, врача вызвать?! — тараторит, падая на постель и прижимая к себе моё безвольное тело.

Плохо? Мне не просто плохо. Я страдаю. Я умираю. Меня больше нет.

Рыдаю у мамы на плече, пока солёная влага не заканчивается. Как бы мне хотелось рассказать ей. Чтобы поняла и приняла. Чтобы поддержала и дала совет. Но в этом нет никакого смысла. Она никогда не поймёт, что человек может испытывать не только душевную, но и физическую боль от разбитого сердца.

— Что с папой? — спрашиваю скрипучим, надломанным, безжизненным голосом.

Отползаю от неё на другой край кровати и кутаюсь в одеяло.

Почему так холодно? Раньше я никогда так не замерзала. Накрываю даже голову и смотрю на родительницу из этого кокона.

— Всё не так страшно, как мы думали. Это был не инфаркт, а предынфарктное состояние. Врачи прописали ему полный покой и никаких нервных потрясений. Завтра он уже вернётся домой, а мы с тобой должны обеспечить ему все необходимые условия для скорейшего выздоровления. Понимаешь, Настя? Никаких нервов.

— Поняла. — бурчу безэмоционально в одеяло. — Всё сделаю, мам.

Внезапно я понимаю, что ничего не чувствую. Совсем ничего. Ни радости, ни облегчения, ни злости, ни даже боли. Наверное, мне всё же удалось умереть. Жизнь покинула меня вместе со слезами.

— Вот умница! — подсаживается ближе мама и притягивает к себе. Позволяю, но даже её касаний не ощущаю. Все нервные окончания перегорели. — А теперь иди в ванную и приведи себя в порядок. Сейчас пришлю горничную, чтобы прибрала тут и проветрила. А откуда эти перья? Что случилось с подушками? — продолжает трещать она, оглядывая комнату.

— Я в душ, мам. — игнорируя её вопросы, выползаю из "кокона" и тащусь в сторону ванной.

Единственное оставшееся ощущение — это обжигающий холод. Даже горячая вода не помогает согреться.

Наверное, мне стоило бы радоваться, что я больше не чувствую боли. Но и этой эмоции во мне не осталось.

Выкручиваю кран на максимум. Тело краснеет под крутым кипятком, а возможно, даже покрывается ожоговыми волдырями.

Ничего.

Капли бесконечно стучат по макушке и затылку, а я стою, опустив голову, и наблюдаю, как вода стекает в канализационное отверстие. Упираюсь ладонями в мраморную стену, потому что силы исчерпали себя вместе с чувствами.

Ничего не осталось.

Ноль.

Абсолют.

Выползаю из душа, закутавшись в полотенце, и иду к шкафу. Натягиваю бельё и халат. Цепляюсь глазами за чёрную футболку и душу в себе всхлип.

Сейчас не время.

Почему я должна плакать, если умерла?

Не позволяю. Держусь. Протаскиваю себя через этот Ад и заталкиваю футболку на самый верх, не позволяя себе даже дышать, чтобы не вдохнуть его запах.

Видимо, в мире всё же существуют вещи, способные воскрешать людей. Но я не хочу возвращаться. Так лучше.

Ужинаем под мамины попеременные причитания и наставления. Точнее, она ужинает, а я ковыряюсь в тарелке.

Мёртвым не нужна еда.

Перед глазами мелькает вчерашний «ужин», и я крепко зажмуриваюсь и топлю это воспоминание под слоем цемента.

Нельзя.

Мама продолжает бесконечно болтать. Вроде и слышу, что она говорит, но ничего не понимаю. В монологе постоянно мелькают слова: папа, инфаркт, лечение, спокойствие, контора, Кирилл, свадьба.

Пульсация в голове начинает нарастать, грозясь взорвать мне череп изнутри. Молча поднимаюсь из-за стола и ковыляю в сторону лестницы.

— Ты куда? — тут же встрепенулась родительница.

— Плохо себя чувствую. — дальнейших объяснений не даю и продолжаю движение.

Только отрицательно качаю головой, когда она опять предлагает вызвать доктора.

Лестницу преодолеваю очень долго, потому что ноги заплетаются, и я то и дело спотыкаюсь. Даже не стараюсь хвататься за перила.

Может, если расшибу голову, то удастся выбросить оттуда Артёма?

Когда оказываюсь наверху, жалею, что разбитыми оказываются только колени. Закрываю дверь и, несмотря на озноб, иду к окну, распахивая его шире. Вечерний воздух врывается в комнату вместе с первыми дождевыми каплями. Перегибаюсь через подоконник и подставляю им лицо.

Мобильный звонит снова и снова. Сообщения сыплются одно за другим. А я вылезаю по пояс в окно и скрываю тяжёлые слёзы за каплями дождя. Мне не надо смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Это не Вика. Уверена, что это Северов, но не могу себя заставить ответить.

Что я ему скажу? Как объясню? Как расстаться?

Сегодня впервые за два года я пропустила занятия в академии. Впереди выходные. Надеюсь, их я переживу.

А дальше? Бросить учёбу, только чтобы не говорить с Артёмом? Для того, чтобы не умирать каждый раз, как увижу его? Не сгорать в агонии от невозможности коснуться?

Если я скажу правду, то он не отпустит. Знаю, что не даст уйти. Он обещал. И сдержит данное слово. А я не смогу его оставить.

И что потом? Убить папу? Или выйти замуж за Кира и вечно мучать и себя, и Тёму? Что мне делать?

Уж лучше пускай ненавидит меня. Я не стану отвечать на звонки. Не буду читать SMS. А потом… Потом, в понедельник, приеду на учёбу и разобью сразу два сердца. Так будет лучше. Так правильно.

Весь оставшийся вечер и часть ночи сижу на подоконнике у раскрытого окна под дождём и ветром. С волос капает вода. Щёки стянуло от соли. Халат промок насквозь и тяжело давит на плечи.

А может это чувство вины?

Меня ощутимо колотит, но я продолжаю сидеть в надежде, что умру от пневмонии или другой страшной болезни, вызванной переохлаждением. Пальцы скрючивает от холода. Вся кожа покрывается неприятными мурашками. Зубы бесконечно стучат, но я не замечаю этого.

Не снаружи холодно. Внутри.

По дороге проезжает очередная машина, но я даже не стараюсь рассмотреть её. Глаза заволокло туманом.

Как жить со всем этим? Как справиться?

— Настя! — раздаётся снизу родной до дрожи голос, и всё тело прошибает током, когда опускаю взгляд и вижу силуэт Артёма, расплывающийся в пелене дождя и неровного света.

Даже не пытаюсь ничего сказать или сделать. Сижу и поедаю его глазами. Просто смотрю на самого близкого и любимого человека в своей жизни. Который скоро исчезнет из неё навсегда.

— Возьми трубку, Настя! — кричит Север, маяча телефоном. — Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!

Его голос смазывается за шумом разбивающихся капель, но я слышу каждое слово. Позволяю себе всего один натужный вдох. Один тяжёлый взгляд. Один тихий всхлип. Впитываю его образ. А потом спрыгиваю с подоконника и закрываю окно.

Потому что так, сука, правильно!

От меня оторвали половину души. Никогда больше я не стану целой.

Надежда, что утром станет легче, разбивается, едва первые лучи солнца пробираются в комнату. Я так и не смогла уснуть. Да, впрочем, и не пыталась. После того, как Артём приехал ко мне, а я захлопнула перед ним "дверь", у меня случилась очередная истерика. Я рыдала всю ночь под бесконечное жужжание телефона.

Северов звонил мне без конца, пока мой гаджет не разрядился.

Как только крики и слёзы закончились, в груди воцарилась пустота. Принимаю её. О мучительной боли напоминают только физические факторы: опухшие и покрасневшие глаза, слипшиеся ресницы и пропитанные солью волосы, дикая пульсация в голове и слабость во всём теле. И ещё искусанные до крови губы.

Я без остановки вгрызалась в слизистую, чтобы заглушить звериный вой и животные вопли, рвущиеся из горла. А ещё нестерпимую тоску по губам любимого.

Даже не стараюсь заставить себя подняться с измятой, пропитанной дождевой водой и слезами постели. Так и лежу в мокром халате, дрожа от холода. Он вместе с пустотой внутри меня поселился. И изгнать его оттуда может только жар тела родного человека.

Только теперь я понимаю, что родные — это не кровь. Родные — это когда душа одна двоих. Когда тебя понимают без слов и принимают такой, какая ты есть. Без укоров и наставлений. Просто рядом.

Мою душу нещадно разорвали пополам. Её больше нельзя зашить. Никакие пластыри не заклеят рваные раны. Ни одним лекарством не остановить кровь.

Теперь я навсегда останусь такой. Нецельной, разорванной в клочья и замерзающей без своей второй половины.

Я бы сказала, что мне придётся научится жить с этим. Но разве это жизнь? Бессмысленное существование пустой оболочки. Она двигается, говорит, справляет нужду, ест, пьёт и дышит. Но не живёт. Раз у меня забрали часть души, то пусть берут и стальное. Положат в гроб вместе небьющимся сердцем.

Спустя энное количество времени я всё же сползаю с кровати и смотрю на серебристые лужи. Только они и напоминают о вчерашнем буйстве стихии. До рези в глазах всматриваюсь в место, где стоял внедорожник Артёма, будто если я не перестану его там видеть, то он действительно появится. Минуты идут, но Гелик вместе с его владельцем так и остаются всего лишь недавними воспоминаниями. Зло тру закрытые веки, предотвращая новую порцию слёз.

Надо существовать дальше.

За эту бесконечно длинную ночь мне не раз приходила в голову мысль покончить с этим раз и навсегда. Большой порцией снотворного на ужин. Или резким взмахом лезвия. Одним толчком от крыши. Быстрым шагом под колёса грузовика. Рывком под поезд. Не могу сказать, что эти идеи окончательно покинули мой мозг, но я затолкала их туда же, куда и все мысли и воспоминания о Тёме. В самую глубокую и тёмную яму подсознания, залив тоннами бетона.

Надо существовать без них. Если хоть одной из них удастся пробиться из этого цементного гроба, она цепочкой потянет за собой остальные. Тогда у меня не останется другого выбора, кроме физической смерти. Не смогу. Не вывезу.

Все действия выполняю автоматически. Раздеваюсь. Включаю воду. Моюсь. Вытираюсь. Одеваюсь. Иду вниз. Здороваюсь с мамой. Только поесть так и не выходит. В горле застрял тяжелый ком из отчаяния и горя. На все мамины реплики отвечаю скрипучим голосом, без каких-либо эмоций.

Стараюсь выдавить из себя улыбку, когда приезжает папа, но на меня нападает паралич, кривя лицо в страшной гримасе. Замечаю это, бросив короткий взгляд в большое настенное зеркало. Раньше я могла часами крутиться перед ним, а сейчас не могу даже смотреть. Ненавижу себя.

Ненавижу за то, что сделала любимому человеку и за то, что мне только предстоит сделать в понедельник. Разбить сердце. Уничтожить все иллюзии. Наступить себе на горло и раз и навсегда уничтожить "НАС".

"МЫ есть, Настя!"

Больше нет…

"То, что происходит между нами, блядь, правильно!"

Если это правильно, тогда что я сейчас делаю?

Ком в горле разрастается больше. Давление в груди становится запредельным.

Воспоминания в яму и слой бетона. Продолжаю существовать.

Перестаю насиловать своё лицо попытками улыбнуться и встречаю отца быстрыми объятиями.

Неужели они всегда были такими холодными? И мамины тоже? Или всё дело в чувствах, которых во мне не осталось?

"Я тебя, девочка моя. Очень-очень".

Влага на ресницах. Резь в глазах. Выжженные дорожки на щеках.

— Ну всё, Настя, не плачь. С папой всё будет хорошо. Только ты больше никогда так не делай. — обнимает за плечи мама, ошибочно принимая мои слёзы за признание вины.

"— Не отпускай, Артём.

— Не отпущу.

— Даже если буду вырываться?

— Даже если станешь кусаться и царапаться, как дикая кошка".

— Отпусти! — отчаянно кричу и даже не понимаю кому. Северову, воспоминаниям о нём или маме.

Слишком много. Не выдержу! Не смогу!

— Что случилось, Анастасия? — доносится удивлённый папин голос, разрывая череду картинок и слов в моей голове.

— Ничего. Извини, пап. Мне правда жаль, что всё так вышло. — хриплю металлическим голосом. Внутри всё заржавело от сырости.

— Она со вчерашнего дня такая ходит. Но, думаю, теперь поняла свою ошибку. — вставляет мать.

— Что скажешь, Анастасия? Покончила со своими глупостями? — рычит отец, тыча пальцем в засос на шее.

Единственное, что у меня осталось от Артёма, но и он скоро исчезнет.

— Да, папа. Прости меня. Я совсем запуталась. — опускаю голову, пряча глаза.

— Это всё нервы! До свадьбы всего да ничего осталось. Все девушки боятся такой ответственности, вот и делают глупости. Ну, погуляла немного и хватит. — тарахтит мама и, переведя дыхание, продолжает. — Но ты точно станешь хорошей женой для Кирилла. А об этом всём я ему ничего не сказала. И ты тоже не вздумай проболтаться! Он приедет сегодня отца навестить. Да и по тебе скучает. Привет передавал. Говорил, что дозвониться до тебя не смог.

— Телефон на беззвучном был, я не слышала.

Надо существовать. Держаться. Иначе я рассыплюсь на кровавые осколки.

— Ну ладно. Главное, что теперь всё будет хорошо.

Никогда больше хорошо не будет. Ничего вообще не будет хорошо.

Весь день проходит как в тумане. Смотрю на происходящее, словно через мутные очки. Все звуки пробиваются в мозг, будто сквозь вату.

Мама без конца хлопочет над папой. Делаю то же самое, но только молча. Слова застревают где-то в районе глотки и опадают обратно. Ношу отцу таблетки и воду.

На обед он выходит на кухню. На столе стоят разные диетические блюда, потому что ему ничего другого нельзя.

Родители то хвалят меня, что приняла правильное решение. То ругают за недостойное поведение. То дают наказы, что делать дальше.

Существовать. Единственное, что мне остаётся.

Молча киваю и со всем соглашаюсь.

Да, я отвратительно поступила. Да, я понимаю свою ошибку. Да, виновата, что папе плохо. Да, урок усвоила. Да, с "тем ублюдком" порву. Нет, Кирилл ничего не узнает. Да, этот ресторан подойдёт для банкета. Нет, никаких больше глупостей.

К еде снова не прикасаюсь. Когда "спускают поводок", иду на улицу. В спальне находиться больше не могу. Слишком много воспоминаний.

"— Ну, подумаешь, поцелуй.

— Мы не целовались.

— Ну и зря. Лучше бы поцеловались".

Обхожу дом, чтобы не маячить под окнами.

"— Спишь?

— Нет. Соскучился?)

— Пиздец как! Думал, проще будет, да хуй-то там!

— Я тоже скучаю, Артём. Старалась уснуть, но не выходит.

— Мне тоже. Как прожить эти пару часов?

— А вот так…"

Теперь я даже не знаю, как прожить эту минуту. Это мгновение.

Тяжело оседаю по стене и, прижимаясь спиной, подтягиваю колени к груди. Утыкаюсь в них лицом и позволяю кому вырваться наружу в горьких рыданиях. Бракованное сердце пробивает кости, вырываясь из трясущейся от всхлипов грудной клетки. Как же мне хочется отпустить его туда, куда оно так рвётся. К нему.

"— А ты чего сама хочешь, Насть?

— Его хочу. Артёма Северова".

— Хочу к тебе, Тёма. Обнять хочу. И чтобы в ответ обнимал до хруста костей. До разрыва селезёнки. До последнего вдоха. Я люблю тебя. Люблю. Люблю тебя, Артём. — сиплю, закрывая лицо ладонями. — Мне больно. Мне так больно. Не могу больше. Не смогу выдержать. Ты нужен мне, Тёма. Как воздух нужен. Как вода в пустыне. Как единственный источник жизни. Я люблю… Люблю тебя. Я так сильно тебя люблю. Как мне без тебя жить?

Когда рыдания стихают, тупо дышу. Ни на что другое я больше не способна. Солнце прячется за горизонтом, а я не могу даже встать на ноги.

— Вот ты где! — появляется из-за угла встревоженная мама. — Ты чего здесь сидишь? Скоро уже Кирилл приедет. Ты плачешь? — заглядывает в изрезанное слезами и высушенное солью лицо. — Что случилось, Настя? Почему слёзы?

— Я люблю его, мам. — хрипло отзываюсь и опять заливаюсь слезами, роняя голову на колени.

— Кого его, Настя?

— А разве это имеет значение? Если скажу, то вы отпустите меня?! — срываюсь на вопли.

Слишком больно.

— Ты о том парне? Ну что за глупости, дочка? Ну какая любовь?

— Та, которую ни ты, ни отец никогда не поймёте и не примите! — ору, давясь вязкими словами.

— Так, всё, прекращай истерику! Вставай и приводи себя в порядок! Откуда эти глупости?! — взрывается с силой поднимая меня с земли, и тащит в дом.

Я должна существовать. Должна!

Даже не стараюсь выглядеть достойно, когда является Должанский. Вытираю слёзы и умываю лицо. Не переодеваюсь и не причёсываюсь.

Плевать. Для простого существования и этого уже много.

Спускаюсь в гостиную одновременно с входящим в дверь Кириллом. Ничего не чувствую. Совсем.

— Привет, Настя. Ты чего так выглядишь? Что с тобой? — разглядывает опухшее лицо, а потом прижимается к губам.

Стирает с них последний поцелуй Артёма.

Не позволю.

Упираюсь в грудину ладонями и с силой отталкиваю от себя.

— Что ты делаешь? — шипит ошарашенно.

— Не видишь, что мне плохо, что ли?! — брякаю зло.

— Настя второй день себя плохо чувствует. — входит мама.

А я снова не понимаю, что чувствую сейчас: благодарность, что остановила это, или злость, что не позволила покончить с этим раз и навсегда? Сейчас я готова была высказать жениху всё, что накопилось. Внутри всё на разрыв.

— Почему сразу не сказала? — спрашивая, опускает руку мне на рёбра и притягивает ближе.

Рывком отлетаю от него.

Всё же что-то живое во мне ещё осталось. Ненависть. Жгучая, чёрная, яростная ненависть.

Только на ней и вытягиваю весь вечер. В разговорах не участвую. К еде не касаюсь. Зато выпиваю четыре бокала вина и, покачиваясь под офигевшими взглядами Кира и родителей, тащусь в свою комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать лицом вниз.

"Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!"

— Артёёёём! — вою в матрац.

Едва оказалась в спальне, всё началось по новой. Боль, тоска, одиночество. Ненависть отступила, стоило перестать видеть родственников, уступая место уже такому знакомому, но тяжёлому отчаянию.

Господи, как же я по нему скучаю. Впервые за несколько дней не касаюсь его больше суток. Не дышу его запахом. Я больше вообще не дышу.

В мой захмелевший мозг врывается мысль, о которой я завтра наверняка пожалею. Но иначе не вывезу.

Спрыгиваю с постели и хватаю телефон. Зажимаю блокировку, пока экран не загорается. Едва прогружается система, начинают сыпаться сообщения.

"Абонент Артём Северов звонил вам сто семьдесят три раза".

"Абонент Вика звонил вам двадцать семь раз".

Сто семьдесят три звонка, на которые я так и не ответила…

Всхлип. Боль. Разрыв.

Падаю на подкошенных ногах. Сдираю кожу на спине об угол комода.

Не больно.

Сто семьдесят три…

Северов набирал меня раз за разом.

В мессенджер пока не захожу, хотя и вижу больше трёхсот сообщений. Не готова.

Смотрю на время звонков. Первый в 9:17 вчера. После него звонки сыпались весь день, вечер, ночь, следующие утро и день. Последний четыре минуты назад.

Рыдаю взахлёб. Давлюсь и кашляю.

Очень-очень больно.

А какого Артёму? Что он чувствует? Что думает теперь обо мне?

Мобильный начинает вибрировать, и на экране появляется Северов. Как и вчера, плачу, пока не гаснет свет. Тут же прилетает сообщение. Открываю.

Хуже уже всё равно не будет.

Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок!

Вибрация и любимое лицо.

Сброс.

Не могу.

Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?

Сама не знаю.

— Прости, Тём. Но лучше ненавидь меня, чем страдай так же, как я.

Звонок.

Сброс.

Звонок.

Сброс.

Голосовое.

Я не должна его открывать. Не должна слушать. Не выдержу.

Палец на плей, и по комнате расплывается уставший, надломленный и хриплый голос Артёма.

— Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! — громкий выдох. Судорожный вдох. Звук разбивающегося стекла.

Всхлип. Крики. Бью кулаками в пол. И от этого не больно. От другого на куски.

Вижу, как Северов стоит с телефоном в спальне и разбивает зеркало. Как стекает кровь по его руке.

Открываю окно и вою, как раненный зверь.

— Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю!

Засовываю в рот кулак, чтобы не скулить.

— С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя?! Ты, блядь, слышишь меня?!

"Я люблю тебя…"

— Господи, как теперь жить? Как, блядь, жить?! — опять реву, разрывая ночь.

И плевать, если слышат родители, Кир, соседи. На всех плевать.

Почему так больно?

Звонок.

Не могу.

Не отвечаю, но и не сбрасываю.

Тёмный экран.

Голосовое. Сорвавшийся голос, будто он долго кричал.

— Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.

Несколько раз вытираю влагу с экрана, когда пишу. Непослушными пальцами отправляю.

Настя Миронова: Всё кончено, Артём.

Не успеваю даже вздохнуть, когда прилетает ответ.

Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?

Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.

Захлёбываюсь и тону. Рыдаю и скулю. Реву и глотаю слёзы. Скребу ногтями пол, пока на нём не остаются кровавые полосы и ошмётки ногтей.

Звонок.

Жду, пока сорвётся.

Голосовое.

Боюсь, но включаю.

— Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!

Чувствую его боль в этих словах. Забираю себе. Добавляю к своей. Множу. И умираю окончательно и безвозвратно, когда записываю голосовое сообщение ровным безэмоциональным тоном.

— Я не люблю тебя. Если надо, повторю тебе это в лицо. Я люблю своего жениха. Встретимся завтра у въезда в академию, и я скажу тебе в глаза.

Артём Северов: Во сколько?

Настя Миронова: В час дня.

Отключаю телефон и смотрю на часы. Жить мне осталось пятнадцать часов. А потом конец.

Я горю. Перегораю. Ветер растаскивает пепел.

Высаживаю Настю у дома, но в академию не еду. Стою ещё минут пятнадцать, ожидая непонятно чего. Завожу мотор и еду на учёбу.

До 9:00 торчу во дворе.

Панамера так и не появляется. Звонок. Мироновой всё нет.

Жду ещё какое-то время. Звоню. Не отвечает.

Мотор разрывается в предчувствии какого-то пиздеца.

Может, ещё с предками разбирается?

Даю время. Даже, сука, руки трясутся, когда набираю через полчаса, а ответа всё так же нет.

Пишу месседж.

Артём Северов: Ты где, малыш? Что случилось? Ответь мне!

Доставлено, но не прочитано.

Опять звоню.

Тишина.

Пишу новое.

Артём Северов: Насть, только слово, и я приеду за тобой. Блядь, маленькая, ответь.

Растаскивает на куски, когда и это сообщение доходит, но так и остаётся неоткрытым. Так же, как и десяток следующих. Как и все неотвеченные звонки. Каждый раз слушаю гудки, пока в трубке не раздаётся роботизированный голос:

— Этот абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позже.

— Да, блядь! Что за хуйня, Настя? — рычу, сжимая трубу, пока она не начинает хрустеть.

Весь день торчу у входа. Курю одну за одной. Когда пачка пустеет, в магазин не иду, стреляю у студентов. Всё жду, когда в ворота въедет поршак. И звоню без конца. Сообщения одно за другим сыплю.

Артём Северов: Скажи, что ты в порядке, маленькая. Пожалуйста, ответь. Перезвони. Блядь, ты меня без ножа режешь. Ответь уже!

Трясёт, как эпилептика. Руки, как у нарика, трусятся.

Вдыхаю. Выдыхаю. Закрываю глаза. Дышу. Давлюсь воздухом.

За грудиной уже не просто ураган. Все внутренности всмятку от бесконтрольно дробящего сердца. Даже не помню, когда мне в последний раз было так страшно.

Что произошло у моей девочки, что она даже месседжи не читает? Старики заперли дома? Телефон забрали? Ну так какого хера даже не сбрасывают звонки?

Долблю на трубу, пока уровень заряда не показывает один процент. Быстро пишу.

Артём Северов: Малыш, мобила сдохла. Быстро заряжу и буду на связи. Если что, звони Тохе. Он в теме.

Доставлено. Не прочитано.

Даже спустя двадцать минут.

Сижу в машине и гипнотизирую телефон, постоянно сканируя парковку. Паника топит сильнее, растаскивая на мясные куски, когда машины начинают разъезжаться. Пары закончились, а Миронова так и не появилась.

Моя идеальная девочка никогда не пропускает занятия. Даже с температурой на парах сидела. Блядь, как вспомню её горящие щёки и красный нос…

Уже тогда хотелось наорать, чтобы лечилась, а не зубрила. А потом и вовсе утащить к себе и завернуть в одеяло.

Почему я не сделал этого год назад? Всё же по-другому бы сейчас было. Уже бы год моей была. Или даже, блядь, два. Всегда ведь видел, что не похую ей на меня. Так какого хера тормозил?

Ещё звонок.

— Этот абонент… — отбиваю.

— Пиздец! Что за херня? — хуярю ладонями по рулю.

Не может же быть, что после вчерашнего слилась? Ей же нравилось это. И утром тоже всё в норме было. На поцелуи отвечала. На кухне обнимала. Возле её хаты опять сосались, пока губы в кровь не разодрали. Отпускать не хотел. Сама уйти не могла.

Пишу.

Артём Северов: Родная, если дело в том, что ночью случилось, то прости. Обещаю, больше такого не повторится. Теперь точно в руках себя держать буду. Клянусь!

Одна галочка.

Сука!

Устало опускаю голову на рулевое. Шумно вентилирую воздух, пока рёбра распирать не начинает. Смотрю на мобилу.

Не прочитано.

Перевожу взгляд на часы. 16:52.

Я высадил Настю у дома около 7:40. Девять часов она не берёт трубу и не отвечает. Какого хуя у неё там происходит?

— Ты чего здесь торчишь? — запрыгивает в салон Тоха.

— Настя так и не приехала. — выдыхаю рывками.

— Нормально что случилось расскажешь? А то только сказал, чтобы я, если что, на связи с ней был. — отбивает с ровными интонациями.

— Она должна была сегодня предкам сказать, что со мной быть хочет.

А что, если не сказала? Если испугалась? Не смогла? А теперь тупо боится мне признаться?

— Охуеть! И что такого произошло, что она вдруг решилась?

До хуя чего, но я не отвечаю. Строчу новое SMS.

Артём Северов: Ты рассказала своим обо мне? О нас? Сказала, что хочешь уйти от своего женишка?

Тишина.

— Север, ау! Рассказывай давай, всё как есть. Я не дебил. Если чё, подсоблю.

— Она у меня ночь провела. — о подробностях молчу, но друг себе явно уже всё додумал. — Секса не было. — зачем-то добавляю.

— Совсем? — щурит беньки. — Девчонка, по которой ты два года кипятком ссышься, ночевала у тебя, а ты резко в монахи побрился? Тёмыч, мы сколько лет с тобой знакомы? Харе затирать!

Блядь, ему всё в красках расписать надо, что ли? Не в этом дело. Я уверен, что не в этом. Но для чего-то говорю:

— Орал был. Односторонний. Потом она уснула. Утром всё заебись. Здесь какая-то другая херня.

— Думаешь старики под замок посадили?

— Да я уже, блядь, не знаю, что думать! — срываюсь на повышенных.

— А делать чё собираешься?

— А что я сейчас могу? К ней домой заявиться и сказать: здравствуйте, я Артём Северов, и я приехал за вашей дочерью, потому что люблю её и замуж за этого урода выйти не дам? — ехидничаю, чтобы хоть как-то бурю внутри перекрыть.

— М-да, так себе варик. Может она им не сказала и теперь ссыт тебе признаться?

— Думал об этом.

— И?

— Да хер его знает. Или это. Или замок. Других вариантов не вижу.

Хватаю телефон и строчу очередной месседж.

Артём Северов: Насть, если ты не сказала им, то ничего. Справимся с этим. Вместе, малыш, разберёмся. Не бойся. Просто позвони мне, и я всё устрою. Веришь мне?

В каком-то застопоренном ожидании жду, что именно после этого придёт ответ с одним коротким "верю". Когда этого не происходит, швыряю гаджет в лобовое.

— Сука! Пиздец, блядь, полный! И что мне теперь думать?! Что делать?! — последний вопрос адресую Арипову.

У него сейчас хотя бы мозги не набекрень, в отличии от меня. Да и в принципе он не дурак, хотя и здорово им прикидывается.

— Для начала успокойся и в себя приди. На кипише ни хера хорошего ты не нарулишь. Погнали, выпьем. — режет, поднимая мобилу и возвращая мне.

— Ты сейчас, блядь, серьёзно? Предлагаешь нажраться? — рычу, отрывая башку от руля. — Мне трезвые мозги нужны!

— Не нажраться, а нервы расслабить. Успокойся, Север. Тебе сейчас ни хера, кроме как ждать, и не остаётся. Лучше в баре поторчим. Хоть проконтролю тебя, чтобы не разорвало на эмоциях.

Не разорвало? Да я уже всмятку. Ошмётки по всей парковке. Коноёбит так, что мобила из рук выпадает. Поднимаю и опять набираю Мироновой.

Гудки. Металлический голос автоответчика.

Строчу.

Артём Северов: Девочка моя, что бы ни случилось, я тебя всё равно. Просто дай знать, что у тебя всё хорошо. Умоляю, Насть, не молчи.

Завожу мотор и выруливаю с парковки. В баре торчим с Тохой, пока не переваливает за полночь. Звонки всё так же без ответов. Долблю каждые несколько минут. Сообщения не прочитаны. В мессенджере Настя не появлялась со вчерашнего вечера, когда я за ней приехал.

Я почти не пью. Пропустил бокал виски и пару пива, но на этом и тормознул. Хотя нажраться до потери памяти охота. Трясучка усиливается, когда поднимаюсь из-за стола. Даже ноги, сука, подкашиваются, и приходится ухватиться за край. Страх мерзкими червями расползается по нутру, прогрызая органы. Мотор работает на разрыв, без перерывов.

— Ты куда? — подрывается приятель.

— К ней поеду! — обрубаю последующие вопросы. — В лобовую не попру. Попробую по-тихому разузнать, что да как.

— Через забор полезешь?

— Если придётся. — рычу мрачно и через час уже торчу под этим самым забором.

Насколько удаётся увидеть, свет в окнах не горит.

Без конца долблю на мобилу.

Тишина.

Запрыгиваю в тачку и, отряхиваясь от дождевых капель, заезжаю с другой стороны. Ещё на подъезде подмечаю открытое окно и светлую макушку. Мышца в грудине выпрыгивает к чертям, пробиваясь к ней.

Вылетаю из машины, забив на дождь.

— Настя! — кричу, не заботясь о том, что кто-то услышит.

Насрать мне на всех, кроме моей девочки. Подмечаю мокрые волосы и халат. Воду на лице. Даже, блядь, отсюда вижу, как она трясётся, когда смотрит на меня.

Слышит.

Блядь, с ней всё хорошо! Дальше пробьюсь. Расшибусь на хрен, но увезу её отсюда. Любой ценой.

— Возьми трубку! Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?! — перекрикиваю шум дождя и подсвечиваю экраном телефона, чтобы поняла, если не услышит.

Я ко всему готов. Всё сделаю. Весь мир на куски порву, чтобы моя девочка опять была со мной.

До боли в глазах вглядываюсь в её лицо и даже, блядь, уверен, замечаю, как из её глаз катятся слёзы.

В крови утоплю каждую суку, которая заставила мою малышку плакать.

Ко всему готов?

Был уверен, что ко всему. Только не к тому, что происходит в следующую секунду. Настя спрыгивает с подоконника и закрывает окно.

Всю ночь набираю её номер, стоя под её домом и всматриваясь в закрытое окно. Одежда промокает насквозь. Все мышцы на разрыв, но я, блядь, даже холода не ощущаю. Только бешенное биение собственного сердца и шум крови, которую оно беспрестанно гоняет в попытке согреть тело.

Всё жду, что Настя снова мелькнёт за стеклом. Что включит свет. Как вчера вылезет в это сраное окно, в котором не происходит ни единого движения.

Дождь заканчивается. Небо медленно сереет, а я всё стою с задранной вверх головой и туманной надеждой, что она сейчас выскочит из-за угла мне навстречу.

Как выброшенный щенок ждёт своего хозяина, который никогда за ним не вернётся. Потому что ему не нужна собака. Поигрались и выбросили.

И меня выбросили. Сняли с меня кожу. Разодрали мышцы. Вырвали жилы. Сорвали мясо с костей. Исполосовали внутренности. Вытащили сердце. И просто вышвырнули из своей жизни.

Сил не остаётся даже на крик. Отворачиваюсь, чувствуя, как по лицу стекают неожиданно горячие капли. Зло стираю и сваливаю на хрен. Печку даже не врубаю. Не холодно. Не мокро. Но почему-то, сука, очень больно.

С хера ли она так себя повела? Что там случилось, что она даже говорить со мной не стала? Явно какая-то нездоровая хуйня. Буду топить, пока не пойму, в чём дело.

Опять набираю её цифры.

— Абонент вне зоны действия сети.

Как и последние два десятка звонков.

Миронова отрубила мобилу или она попросту сдохла?

Блядь, пусть будет второе!

Может, реально отобрали и в комнате закрыли?

Дождусь понедельника. Если в академии не появится, то сам к ней приду. И там уже на всё похую. Если её предки так хотят её замуж выдать, то только за меня.

Впервые в жизни мысль о женитьбе не пугает, а придаёт решимости. Я не бомж. Тачка люксовая. Своя хата, хоть Насте и не сказал. Пусть думает, что съёмная. Бабло имеется. Не первый год зарабатываю. Через два года закончу академку и стану опером. Там тоже зарплата хорошая. Нас обоих вытащу. По службе до самого верха лезть буду, чтобы у моей идеальной девочки всё в жизни было.

Весь день меня так и таскает от отчаяния к надежде, от ярости до холодной решимости, от ненависти до той самой, сука, любви, что пожаром горит в груди.

Её телефон всё ещё вне зоны. До самого вечера с завидной периодичностью набираю. Так же как и месседжи строчу.

Ближе к ночи мобила отдаётся вибрацией.

"Абонент снова в сети".

Тут же набираю пока не слышу:

— Этот абонент не может ответить на ваш звонок…

Сбрасываю. Пишу.

Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок.

Блядь, не это хотел написать. Совсем не то, но мозг отрубается на хрен. Особенно, когда вижу у сообщения вторую галочку.

Прочитала?

Прочитала и молчит. Анимация карандаша не двигается.

Набираю.

Пару длинных гудков и звонок обрывается. Какого хуя сейчас происходит? Мысли, что телефон у предков, даже не допускаю. Бью пальцами по клавиатуре.б

Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?

Стараюсь просто дышать, но ни черта не выходит. Воздух со свистом проваливается в лёгкие и тут же испаряется.

Две галочки.

Тишина.

Звоню, но Миронова сбрасывает. Тут же набираю второй раз. Опять сброс.

Сука, я должен до неё дозвониться! Голос её услышать. По нему, блядь, пойму, что происходит. Каждую её интонацию наизусть.

Начинаю набивать очередную SMS. Удаляю. Слишком дохера эмоций, чтобы вложить их бездушный текст. Записываю голосовое с дрожащими интонациями. Как ни стараюсь выровнять, ни черта не выходит.

— Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! — с трудом тяну в лёгкие разом ставший тяжёлым и горьким кислород. Выдыхаю через стиснутые зубы. Как ей сказать, чтобы поняла? Башку разрывает на куски. Мотор тоже. Луплю кулаком в своё отражение в надежде спустить напряжение. Спасает на долю секунды. Серебристая поверхность трескается и разлетается на куски, как и моя душа, когда продолжаю говорить. Из порезов течёт кровь и торчат осколки, но это не больно. Никакой физической боли. Только там, где по ней стучит. — Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю! С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! — матерюсь, потому что слишком трудно говорить. Глотку стянуло спазмом. Глаза неприятно жжёт, но я всё же решаюсь. — Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя? Ты, блядь, слышишь меня?!

Отправляю и выдыхаю. Если сейчас не ответит, то это конец. Мне больше нечего добавить к тому, что уже сказал. Я себя, сука, наизнанку вывернул. Душу вырвал. Бросил сердце к её ногам.

Вижу, что сообщение прослушано, но ответа опять не следует.

Набираю. Гудки и механический голос.

И что дальше? Что мне теперь, блядь, делать?

Ору и вою, пока не срываю глотку. Хуярю в стену, пока на руках не остаётся живого места.

Я должен вытащить из неё хоть что-то! Зажимаю значок микрофона и хриплю:

— Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.

Отсылаю. Тупо пялюсь в экран, ничего уже не ожидая, но "карандаш" внезапно оживает. Жду чего угодно. Натягиваю броню. Чтобы ни написала, протащу себя через Ад и буду жить дальше. Но в который раз оказываюсь не готов, раз разом перечитывая три коротких слова сообщения и два её имени. Кажется, проходит целая вечность, пока до меня доходит их смысл.

Настя Миронова: Всё кончено, Артём.

Сказать ни хера не выходит. Давлюсь какими-то непонятными звуками. Дёргающимися пальцами отбиваю ответ. Даже если бы и вышло выдавить эти слова, не могу позволить ей услышать мой срывающийся голос с истеричными нотами.

Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?

Не успеваю даже разжать зубы, когда прилетает.

Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.

Это, блядь, шутка? Она сама кричала, что её заставляют. Говорила, что нет к нему ничего. Может, это не она пишет? Что если её припизднутые родители решили так разобраться с проблемой? Набираю звонком.

Я должен убедиться, что это она!

Робот…

Пишу голосовуху, вкладывая в неё всё, что есть. Точнее, то, что осталось. А осталось слишком мало.

— Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!

Ору от боли и опять набрасываюсь на стену. Оставляю на ней кровавые отпечатки своей изодранной в клочья души.

— Господи, — вздымаю глаза к небу и просто молюсь, — пусть это будет не она. Её старики. Урод этот. Только не она! Молю, блядь! Я это не переживу!

На экране высвечивается голосовое и последняя надежда разбивается, когда нажимаю "пуск". По комнате эхом разлетается спокойный ровный голос любимой девушки.

— Я не люблю тебя. Если надо, повторю тебе это в лицо. Я люблю своего жениха. Встретимся завтра у въезда в академию, и я скажу тебе в глаза.

Не даю себе времени наслаждаться агонией.

Артём Северов: Во сколько?

Даже выгоревшими мозгами выцепляю, что в её словах ещё меньше эмоций, чем в механическом голосе автоответчика.

Настя Миронова: В час дня.

Завтра всё станет ясно.

Всё равно не отпущу. Всегда слово свою держу. Я ей обещал. Даже если царапаться и кусаться будет. Силой увезу, если придётся. Надо дожить до завтра, но я просто не знаю, как сделать это, не касаясь её кожи и не вдыхая ядовитый запах из смеси ванили и кокоса.

Думал, второй раз умирать будет легче

Выбрасываю окурок и снова смотрю на наручные часы: 13:13.

Насти всё ещё нет. Выпрыгиваю из тачки, вынуждая себя просто дышать. Но со вчерашнего вечера воздух стал каким-то тяжёлым и вязким. Гонять его по лёгким становится всё сложнее с каждой минутой.

13:18.

— Пиздец! — бью в металлическую обшивку Мерса.

Рычу от боли. Даже слои бинтов не помогают. Но вот в грудине намного больнее. Сердце уже все кишки и кости перемололо в жуткую массу. После того последнего SMS ещё долго от жизни охуевал. Орал и крушил, пока глотку в кровь не разодрал. Потом несколько часов скулил, как тот самый щенок, жалея себя. Только ближе к утру в башке проясняться стало. Звонить и писать больше не стал. Решил сегодня дождаться.

Блядь, в глаза она мне точно этой херни не повторит. Какое бы дерьмо у неё ни случилось, силой вырву правду.

Выдираю из сознания все воспоминания, связанные с Мироновой. Каждую эмоцию на её лице. Все оттенки взглядов. Все интонации. Сука, но не может же быть, что не по-настоящему всё.

"Я тебя, Тём. Очень сильно…"

Не просто это слова. Знаю, что не просто так говорила. Что взаправду между нами. Не только у меня. И у неё тоже.

" Ты уходишь из-за того, что случилось возле моего дома?"…

Блядь, у меня были причины уходить! А у неё какие так поступать? После всего? Такой страх в тот момент в её глазах читался, впору вздёрнуться было, чтобы никогда больше его не видеть. Если бы хотела порвать, то какого хера сразу из Гелика не выпрыгнула, когда домой привёз? Всё целовала и целовала. Хваталась за ручку, открывала дверь, а потом захлопывала её и снова целовала.

Сука!

Всё утро и день тягаю эти мысли и предположения, но так ни черта и не понял.

С чего вдруг решила меня бросить? Предки на мозги накапали? Силой держат? Шантажируют?

Одно её слово… Даже слов не надо! Один взгляд, намёк и всех размотаю.

А что, если ей что-то зализыш сраный этот сделал?

Мне надо только увидеть её и больше не отпущу. Если придётся, увезу на хрен. В другой город, страну, на грёбанный край света. Всё брошу и с ней с нуля начну. Ради неё на ноги встану.

Смотрю на часы. 13:42. Не выдерживаю. Запрыгиваю в тачку и набираю.

Сброс.

Подкуриваю сигарету и завожу мотор.

Сука, помню, что до понедельника ждать собирался, если сегодня не придёт.

Глушу двигатель.

Ещё один день как-то переживу. Если в академку не явится, зайду через парадный. Пусть в глаза всё скажет.

Опускаю веки и выдыхаю дым.

Все эти "зачем" и "почему" пробивают мне чердак. Сам не понимаю, что страшнее: неизвестность или вырванное сердце.

Ко всему готовлюсь. В этот раз точно. В броне с ног до головы. За рёбрами тоже металл. Чтобы ни случилось, переживу.

Щелчок двери и в салон врывается ветер вместе с ядом, в который превратился её запах. Всё внутри уже выгорело от него. Не отрываю голову от руля. Не поднимаю ресницы. Даже, сука, дым не выпускаю. Дышать боюсь, чтобы не сорваться. Даже видеть её сейчас страшно.

Хлопок. Аромат моей девочки полностью заполняет салон и все мои рецепторы.

— Извини, что опоздала. — раздаётся холодный голос, от которого меня озноб пробирает.

Будто и не моей малышке принадлежит.

А моей ли?

С рыком отрываю черепушку от кожаной оплётки. Одновременно выдыхаю, открываю глаза и давлюсь.

Настя сидит, повернувшись ко мне в пол оборота. На ней чёрные джинсы и белая футболка без надписей. Волосы стянуты в тугой хвост. Она с силой сцепляет пальцы между собой, но я всё равно вижу, что они дрожат.

Через такой Ад себя протаскиваю, когда поднимаюсь вверх и смотрю в лицо девушки, которой я отдал всего себя. На нём не читается вообще никаких-либо эмоций. Не потому, что она скрывает. Их просто нет. Глаза абсолютно пустые. Как две чёрные дыры. Но красные, воспалённые и опухшие так же, как и мои. Зверь внутри взвывает с новой силой, когда понимаю, что для такого воспаления она должна была проплакать ни один час.

Она молчит. Я тоже. Глотку сдавило. Лёгкие на износ. Опять перевожу взгляд на её руки. Она сжимает их сильнее.

Замечаю царапины и синяки на костяшках. Быстро веду глазами вверх по оголённым участкам кожи, сканируя на наличие доказательств насилия. Ничего не замечаю, но ни хрена не легче от этого. Так хотя бы повод был утащить её без разговоров.

Закрываю забрало. Готовлюсь к осаде. И тут же выбрасываю белый флаг.

— Малыш… — сиплю, раскрывая объятия.

Настя никак не реагирует. Вообще. Сидит и смотрит на меня, как на пустое место. На лице ничего не отражается. В глазах не горит. Даже дыхание не сбивается, когда накрываю ладонью её руки.

— Что ты делаешь, Насть? — вопрос, который я задаю уже третьи сутки, но так и не получаю ответа.

И сейчас тоже…

Мотор глохнет, когда она смотрит мне прямо в глаза и выдаёт:

— Я обещала, что приду, чтобы сказать тебе в лицо, что не люблю тебя. Не люблю, Артём, понимаешь? Я люблю Кирилла. Всё, что было между…

— Заткнись, блядь, Настя! Что ты несёшь?! Что ты, блядь, несёшь?! После всего?! Какого хуя ты это делаешь?! Что вытворяешь?! — ору, брызжа слюной, но мне похеру.

Вся броня вдребезги.

— Не кричи, Артём. Вчера ты сказал, что всё примешь. Так прими это. — тот же глухой ровный голос. — Мы заигрались. Моё тело отвечает на твои ласки и хочет большего. Я поняла, что ещё немного и будет поздно. Пятого октября я выйду замуж за Кирилла, и он станет моим первым и единственным мужчиной. После прошлой ночи я осознала, что всё слишком далеко зашло. — только в конце фразы её голос дрогнул, но она быстро переводит дыхание.

— Не только твоё тело отзывается, Насть! — из последних держу себя в руках. Если я буду орать и обвинять её, то ничего не добьюсь. Мне ли не знать, как она умеет прятаться за маской. И сейчас тоже. — Твоя душа. — кладу ладонь ей на лицо и чувствую, как под пальцами ползут мурашки. Хватаюсь за это. — От такого прикосновения кожа не покрывается мурашками, если чувств нет. Сама же знаешь.

Притягиваю к себе, но будто со скалой сражаюсь. Дышу глубоко и медленно выпускаю переработанный кислород через нос. Сейчас мне просто необходимо всё моё самообладание, чтобы достучаться до неё.

— Твоё сердце. — опускаю руку ей на грудь, туда, где в бешенном темпе колотится мышца. — Оно никогда так не стучит, если ничего не чувствуешь. Может, ты и сама боишься признаться себе, что любишь меня, но это так. Я вижу это, когда ты смотришь. Слышу, когда говоришь. Чувствую, когда касаешься, обнимаешь, целуешь. Я тебя, Насть… — не говорю люблю, потому что если она сейчас оттолкнёт, то у меня останется хотя бы поруганная, но всё же гордость. — И ты меня тоже. Знаю, что тоже.

— Не надо, Артём, пожалуйста. — пищит и её голос срывается, превращаясь в задушенный всхлип.

Маска безразличия спадает, когда она рывками выдыхает и опускает ресницы. Успеваю заметить, как блестят слёзы в её глазах.

Значит, шанс ещё есть.

В одно движение перетаскиваю её к с себе на колени и прижимаюсь губами к виску. Не делаю попыток коснуться рта, только крепче прибиваю к груди дрожащее тело. Вожу ладонями по её спине, пока не ощущаю ещё один натужный выдох. Опускаю голову и нахожу её губы. Целую, едва касаясь. Мягко провожу по ним своими. Даже не смотря на возбуждение, которое вызывает одно присутствие моей девочки, не углубляю. Просто сплетаемся губами, пока наш поцелуй не приобретает горьковато-солёный вкус. Но всё равно не останавливаясь, пока она не делает слабую попытку ответить.

Надежда разгорается ярче, когда скользит руками мне на плечи. А потом отталкивает и в один прыжок оказывается на пассажирском. Хватается за ручку, но даже через туман в голове успеваю щёлкнуть центральным замком, блокируя двери.

— Отпусти меня, Артём… — едва не плачет, продолжая дёргать ручку. — Ты просил сказать тебе, и я сказала, а теперь дай мне уйти.

— Не дам, Насть! — рычу, хватая её за запястья, и вынуждаю повернуться ко мне. — Не отпущу! Помнишь? Я обещал, что больше не отпущу тебя! Ты помнишь это обещание? Стоило один раз дать тебе уйти, и ты сразу затираешь, что урода этого любишь! Что произошло у тебя дома?! Ответь мне, Настя, блядь! — сдержаться не выходит, как ни стараюсь.

Так же, как и прошедшие сутки, таскает из крайности в крайность.

— Он не урод, Артём. И хватит вечно оскорблять моего жениха. — опять безэмоциональный тон.

— Раньше тебя это не цепляло! — ядовито выплёвываю, иначе не выходит.

Новая волна отчаяния накрывает.

— Раньше я и сама не понимала, что творила. А теперь поняла, что совершила ошибку.

— Ты сейчас ошибку совершаешь, Насть. — стараюсь ухватить её взгляд, но вижу только пустоту. Будто из неё всю жизнь разом выкачали.

— Нет, Северов. Сейчас я, наконец, поступаю правильно.

— Ты же не любишь его. Ты меня, маленькая, любишь. — сплетаю наши пальцы и сам не знаю, кого пытаюсь убедить в своих словах, её или себя.

— Я никогда этого не говорила. — отбивает спокойно, а меня на ошмётки раздирает.

— Я тоже. Раньше. Но теперь сказал. Я тебя… — и похуй уже на гордость. Всё равно, я сдохну с ней или без неё, если Миронова оставит меня, — тебя лю…

— Не говори этого, Артём! Хватит позориться! С каких пор ты стал такой тряпкой? — в её словах столько иронии, что я выть готов от того, как много боли это приносит. А она продолжает. — Ты правда думаешь, что я променяю стабильную и богатую жизнь с уверенным, самодостаточным и успешным мужчиной на какую-то непонятную любовь со студентом, у которого кроме тачки и амбиций ничего нет?! Совсем свихнулся, что ли? — смеётся каким-то истерическим смехом, а я наконец подыхаю от этой самой любви.

Молча снимаю блокировку с дверей, и уже НЕ моя девочка быстро выскакивает из машины, аккуратно, как и всегда, закрыв дверь.

Что здесь можно сказать? Что ещё, блядь, добавить к её словам? Неужели она всегда была такой амбициозной, жадной до денег сукой?

Быстро вытаскиваю из памяти фрагменты воспоминаний.

"Вообще-то на все свои хотелки я сама зарабатываю…"

Бабы с такими запросами не работают.

Дальше.

Суши бар. Официант приносит счёт. Миронова достаёт карту, чтобы заплатить.

"— Убери.

— Но…

— Никаких "но", Настя!"

Они никогда за себя не платят. Вытягиваю ещё одно воспоминание.

"— Я из-за тебя телефон разбила.

— Куплю новый, раз уж и здесь виноват.

— Сама куплю."

И прошлый сама купила взамен того, что я о стену расхуярил. И от этого долго отказывалась, особенно когда поняла, что модель не из дешёвых.

Нет, это не моя идеальная девочка.

Не отпущу.

Вылетаю из машины и бегу на другую сторону дороги, едва не попадая под колёса, туда, где стоит Настя.

— Что ещё… — открывает рот, едва замечая меня, но договорить не позволяю.

Сгребаю в охапку и набрасываюсь на её рот. Дико, жадно, влажно, жарко, со всеми, сука, голодом и тоской целую. Все чувства свои вкладываю. Всю эту любовь сраную.

Отвечает спустя всего пару мгновений. Обнимает за шею. Запутывается пальцами в волосах. Сильнее давит на затылок, вынуждая прижаться ближе. Принимаю и жмусь всем телом. Она то же самое делает. Будто сплавиться пытаемся. Просовывает язык мне в рот и стонет, царапая кожу на голове, когда начинаю посасывать, лаская кончик её языка своим. Опять ощущаю солёный привкус слёз на наших губах, но всё так же не отпускаю.

Чувство такое, что если, блядь, хоть на секунду целовать перестану, то она исчезнет, растворится в городском смоге и больше никогда не вернётся. Остановиться всё же приходится, когда ни у кого из нас не остаётся кислорода. Жадно хватаем воздух сквозь распухшие губы. И снова не позволяю появиться между нами ни единому миллиметру. Сжимаю до синяков её тело.

Не дам уйти. Не отпущу!

Моя девочка падает мне на грудь и начинает захлёбываться слезами. Постоянно повторяя:

— Отпусти меня, Артём. Пожалуйста, Тёма, отпусти. Дай уйти. Так надо. Отпусти. Это неправильно.

— Это правильно, маленькая. — всматриваюсь в её нереально-зелёные глаза и впервые за сегодняшний день вижу в них отражение того, что творится у неё внутри: боль, страх, тоска.

Всё это там, но она не впускает меня. Понимаю, что словами, сука, не пробьюсь, поэтому опять целую. А потом ещё. И ещё. И снова.

— Хватит, Артём! — кричит, вырываясь из моих рук. — Отпусти меня! Хватит!

— Насть… Малыш… Девочка моя… — ласкаю словами и снова тянусь к ней, но она отлетает ещё дальше.

— Я сказала, хватит! Оставь меня в покое, Северов! Что тебе не понятно?! Я Кирилла люблю!

Делаю шаг вперёд, как слышу за спиной голос, владельца которого готов разорвать на месте.

— Она сказала, оставь её в покое. — ровно отрубает Должанский.

И снова я оказываюсь не готов к тому, что происходит. Будто со стороны наблюдаю за каким-то театром абсурда.

Настя, вся в слезах и с распухшими от моих поцелуев губами, срывается с места и бросается этому уёбку на шею. И со словами "Кир, наконец-то ты приехал", целует его. А я снова и снова подыхаю, ни в силах ни хрена из себя выдавить. Просто смотрю, как он обнимает её за плечи, подталкивает к машине и направляется в мою сторону.

— Она свой выбор сделала. Рекомендую больше никогда не приближаться к моей будущей жене, иначе я получу запретительный ордер.

— Засунь свой ордер себе в задницу! — рычу, сжимая кулаки, готовясь в любой момент втрамбовать ему нос в череп.

— Отвали от неё. Ясно?!

— Нихуя мне не ясно!

Заношу руку для удара, но тут между нами вырастает Миронова и хватает меня за футболку.

— Не надо, Артём, пожалуйста. Не надо.

С каким-то охуительным трудом стягиваю глаза вниз и смотрю на любимое до разрыва сердца лицо. Опускаю руку, но тут же кладу на её щёку.

— Это правда? Это твой выбор? — киваю головой на зализыша.

— Да, Артём. Если любишь, отпусти. — шепчет одними губами и из глаз вытекают две крупные слезы.

Ловлю их пальцами и опять подыхаю.

Раз за разом. Снова и снова. Бесконечно.

Секунда на вдох. Вся жизнь на выдохе.

— Я тебя ненавижу, Настя. — выплёвываю и отталкиваю от себя самого близкого и родного человека на свете.

Это не начало конца. Это ядерный взрыв, после которого ничего не остаётся

С того самого дня моя жизнь превратилась в сплошной Ад. Я умерла и попала в преисподнюю. Вечные муки. Постоянные пытки. Неиссякаемые способы издевательства над моей и без того истерзанной душой. Все девять кругов Ада.

Она рыдает кровавыми слезами. Кровь выступает из рваных ран. Сочится из глубоких порезов. Ни один хирург не в силах заштопать искалеченные органы.

Кирилл, естественно, доложил родителям о причине моей апатии, в которую я впала, как только машина сдвинулась с места. Меня усадили за стол и принялись читать лекции о том, насколько я неправильно поступаю. Распинаться, какая я ужасная. Что Артём мне не пара. Скоро свадьба и так далее. Можно ещё долго рассказывать о том, что они мне наговорили, но я не стану. Даже вспоминать тошно.

День сменяется вечером, а я всё так же сижу и слушаю уничтожающий меня монолог.

— У папы чуть инфаркт не случился, когда ты заявила, что хочешь разорвать помолвку. Хорошо, Кирюша так об этом и не узнал. Ой, что было бы тогда, даже думать страшно. — изливается мама, как только Должанский покинул наш дом.

Да насрать мне на вашего Кирюшу! Он видел, как я с Тёмой целовалась, и хоть бы хны ему. Для него я тоже вещь, которой он хочет обладать. Не более того.

— Я могу идти? — единственный вопрос, который меня сейчас волнует.

— Иди, — буркает отец, — всё равно сейчас мало толку от этого разговора. Завтра поговорим.

Поднимаюсь из-за стола и неровным шагом иду в свою комнату.

Как будто завтра что-то изменится. Они не перестанут прессовать, давить на жалость и чувство вины за папино самочувствие. Кир не исчезнет из моей жизни. Северов больше никогда в ней не появится.

Господи, как теперь с этим жить? После того, что я наговорила ему? Как забыть его взгляд, когда я сказала, что никогда не выберу обычного студента? Плевать мне на все деньги мира и высокие статусы. Я готова жить на улице и питаться помоями, лишь бы он был рядом.

А что теперь?

Теперь я умерла окончательно. Ничего не осталось. Без него я не умею жить. Я никогда больше не перестану быть ходячим трупом. Внутри не осталось ничего живого. Бракованное сердце наконец перестало трепыхаться в груди и замерло. Вены пересохли. Дыхания нет. Лёгкие перестали качать горький кислород. Я же дышу только ИМ! Его запахом, который больше никогда не укутает меня пряным облаком аромата табака, корицы и свежесваренного кофе.

Возле лестницы резко меняю планы и сворачиваю в сторону отцовского кабинета. Открываю бар и хватаю первую попавшуюся бутылку с алкоголем. Выдёргиваю пробку и тут же заливаю внутрь. Сейчас мне это необходимо, иначе я не переживу предстоящую ночь. Горло обжигает, но, опускаясь ниже, превращается в ледяные иглы. Кроме уже привычного холода за рёбрами ничего не осталось.

— Анастасия?! Ты что делаешь?! — вырастает в дверях папин силуэт.

— Пью! — рычу, даже не стараясь скрыть раздражение и ненависть.

Да, я их ненавижу. Видеть не могу. Не хочу слышать. И плевать, что будет дальше. Даже если это убьёт отца, мне всё равно. Моё сердце уже в могиле.

Той же шаткой походкой протискиваюсь мимо настолько ошарашенного родителя, что он даже сказать ничего мне не решается.

Ну конечно!

Идеальная девочка слетела с катушек. Щёлкнули последние предохранители, и свет погас.

Они хотели, чтобы я вышла за Должанского? Отлично!

Но больше я не стану играть в идеалы. Теперь я такая. Пусть привыкают. Другой не будет.

После маминой реакции на моё признание, я ничего от них не жду. Ни понимания, ни принятия, ни поддержки.

Зайдя в комнату, громко хлопаю дверью и щёлкаю замком.

Не хочу, чтобы предки сейчас ломились ко мне со своими упрёками. Просто стою у двери и смотрю. Когда-то это было моим домом, моим убежищем, в котором можно спрятаться от всего мира и побыть собой.

А сейчас?

Моё убежище стало моей тюрьмой.

Веду взглядом по полкам с ровными рядами книг и разных безделушек и сувениров. Делаю ещё глоток виски и морщусь. Не столько от обжигающего глотку алкоголя, сколько из-за удушающего осознания, что это конец.

Отчаяние накрывает с головой. В животе поднимается смерч, раздирая бесполезные органы.

Артём никогда больше не обнимет, не зароется лицом в мои волосы, не обожжёт кожу табачно-ментоловым дыханием. Я больше не почувствую вкус его поцелуев, не буду гореть от его ласк. Никогда я больше не услышу: я тебя, моя идеальная девочка.

Я так и не позволила ему сказать это снова. Иначе я просто не смогла бы не ответить. Когда Северов требовал признаться, что я люблю его, чувство было такое, будто кто-то частым гребнем прошёлся по моему сердцу, оставляя неровные разрывы.

Я люблю тебя. Люблю тебя, Артём. Люблю, Тёма. Больше жизни люблю. Я люблю тебя. — постоянно повторяла в голове и до боли сжимала челюсти, чтобы не сказать этого вслух. Пусть лучше ненавидит меня, чем узнает правду.

"Я ненавижу тебя, Настя"

Правильно. Так правильно. Лучше пусть будет так, чем продолжать терзать его. Пусть ненавидит, проклинает, найдёт себе другую, но не любит меня. Только пусть ему не будет так больно.

— Пожалуйста, Господи, прошу, пусть он переживёт моё предательство. Пусть живёт с ненавистью, а не умирает, как я, от любви. Молю, Боже, пожалуйста.

Когда сил молиться не остаётся, в голову пробивается одна единственная мысль.

Это конец…

Конец.

Конец!

Долбит без конца…

С каким-то диким остервенением я подлетаю к первой полке и, схватив вещицу, которая когда-то много для меня значила, с размаху впечатываю её в стену. Следом летит вторая, третья, четвёртая… Любимые книги раздираю в клочья. Вырываю из стены полки. Сдёргиваю постельное. Потрошу подушки. Открываю шкаф и рву одежду. Вгрызаюсь зубами в то, что не удаётся уничтожить руками. Срываю со стен картины и фотографии, на которых запечатлены "счастливые моменты жизни".

Я никогда не была счастлива до той вечеринки! Никогда не жила до него!

Стеклянные рамки разлетаются на острые осколки, но боли от порезов я не ощущаю. Вообще ничего, кроме той самой ненависти к самой себе. Переворачиваю стол и бью по нему изрезанными ногами, пока он не начинает хрустеть и, наконец, не поддаётся под моим напором, раскалываясь на части. Сдёргиваю с окна шторы и грызу зубами, пока они не превращаются в кучу неровных лоскутов.

И у меня так внутри. Бесформенная куча разорванных органов и нервов.

Конец…

Луплю сжатыми в кулак пальцами в зеркало, пока оно не рассыпается на сотни осколков, украшенных неровными каплями крови и слёз. Выдираю из шкафа полки и швыряю в закрытое окно. Стекло со звоном разлетается, усыпая и без того утыканный стекляшками ковёр. Когда в комнате целой остаётся только наполовину пустая бутылка виски, хватаю её и, скатываясь спиной по двери, даю волю рыданиям. Из разбитых костяшек без остановки течёт кровь. Так же, как и из порезов на ногах.

Не больно. Не это больно.

Внутри пожар. Последняя агония, а потом не останется совсем ничего. Пустота и холод.

Я плачу всю ночь, делая небольшие глотки крепкого напитка.

Сегодня я убила не только себя, но и любовь Артёма ко мне.

— Это конец!!! — ору в темноту.

Голос эхом отлетает от искорёженной мебели и голых стен, отскакивает от битого стекла и, словно издеваясь, вторит:

Это конец… конец… конец…конец…

С того дня в доме больше не было ни одного спокойного завтрака или ужина. Были ссоры. Много. Очень много ссор, скандалов, истерик, криков, увещеваний, угроз и хлопающих за моей спиной дверей.

Спустя неделю я начала уходить из дома раньше, чем проснутся родители, а приходить уже затемно и настолько измотанной, что просто не оставалось сил с ними спорить. Кир каждый вечер стал являться к нам. Постоянно старается меня куда-то вытащить: ресторан, выставка, скучная вечеринка, но безуспешно. О расторжении помолвки речи даже не идёт.

— Она успокоится и снова станет собой. — как закороченный твердит папа.

— Просто девочка запуталась, но скоро всё наладится. Она поймёт, что совершила ошибку. Уже поняла и приняла правильное решение. — поддерживает мама.

— Я всё понимаю, поэтому готов ждать, сколько придётся. Даже после свадьбы. — заливает Кирилл.

А я? Я просто молча слушаю всё это, хотя хочется заорать, что ничего никогда больше не наладится. Я сломалась и не подлежу ремонту. Но что это изменит? Ничего.

Поэтому сижу и изо всех сил заставляю себя оставаться на месте. Мне даже с трудом удаётся скрывать раздражение и желание запустить что-нибудь в стену. Видеть их не могу!

Хуже всего становится по ночам в темноте своей клетки, когда я позволяю воспоминаниям разрывать меня на куски. Медленно драть на части. Потрошить. Уничтожать.

Каждую ночь я утыкаюсь лицом в подушку и вгрызаюсь зубами в наволочку, чтобы никто не слышал отчаянных криков. Просыпаюсь на пропитанной серной кислотой подушке, в которую превратились мои слёзы, и еду на учёбу. Не пропускаю ни одного дня в надежде хоть мельком увидеть Северова, но тщетно. Он больше не появляется на занятиях. А я даже не знаю, что должна чувствовать: радость, потому что не вижу ненависть в его глазах? Или новую порцию боли от того, что понятия не имею, что с ним случилось? Куда пропал? Как он справился с этим? Ведь справился же?

— Господи, пожалуйста…

Раньше я никогда не молилась до того самого момента, когда поняла, что мне придётся расстаться с любимым. Но за себя я просила всего один раз. Теперь молю небо только за Тёму.

И так раз за разом. Каждый бесконечный день, которые сливаются в одну уничтожающую меня боль.

Говорят, что время лечит.

Это ни черта не так.

Прошло уже три недели, но становится только хуже. Вся та боль, что стократно копится в груди с каждым днём без Артёма, уже не вмещается в ночь, когда я даю страданиям выход.

Время лечит?

Ха-ха-ха!

Время — самая бездушная тварь на свете. Ему насрать на наши раны. Оно просто проходит мимо, пока мы стараемся пережить всё то дерьмо, что творится вокруг и внутри нас.

После учёбы всегда гоняю на "пантере" или колочу грушу в спортзале, пока не заканчиваются силы. Только так и удаётся выживать. Иначе я просто взорвусь от внутренней агонии. Каждый вечер с родителями и женихом превращается в пытку. Только благодаря тому, что сил едва ли хватает на то, чтобы пережить этот день и доползти до кровати, и удаётся не вцепиться никому из них в глотку.

Мой монстр хочет слышать хруст костей под моими пальцами. Почувствовать вкус их крови во рту. Услышать предсмертные хрипы.

Я ужасная?

Теперь да.

Ненависть к ним тоже растёт вместе с болью в геометрической прогрессии.

Можно было бы разорвать помолвку. Уйти из дома. Навсегда уничтожить все связи с этой семьёй, но я намеренно себя мучаю.

Северов больше никогда не появится в моей жизни. А без него мне плевать, что со мной будет. Я это заслужила.

Снова вспоминаю его затравленный взгляд, когда я уехала с Киром. В нём читались разочарование, презрение и такая боль, от которой хочется спрыгнуть с крыши. И я осознанно продолжаю себя наказывать за причинённые любимому человеку страдания.

Каждое утро я всматриваюсь в ворота академии в надежде увидеть въезжающий в них чёрный тонированный Гелинтваген. Каждый день ищу глазами высокую крепкую фигуру и белые, как снег волосы, в которые я так люблю… Любила… зарываться пальцами во время поцелуя. Каждую перемену вслушиваюсь в гул голосов, надеясь услышать родной и хриплый. Тот самый, который вызывает мурашки на моей коже. Я вглядываюсь в каждое лицо в попытке разглядеть в нём знакомые до боли черты и нереального бирюзового цвета глаза, излучающие тепло и радость. Ч и т а й н а К н и г о е д. н е т

Я хочу хотя бы знать, что Тёма в порядке. Из всех соцсетей он удалился, а смелости позвонить у меня так и не хватило.

Три недели на адской сковородке. Сколько ещё я так выдержу?

— Насть! — слышу сзади Викин голос, но ничего не отвечаю.

Слова застревают в горле. Последние две недели я практически перестала разговаривать с кем-либо. Дома боюсь сорваться, а на учёбе сил хватает только на то, чтобы создавать видимость жизни. О том чтобы засмеяться или просто улыбнуться, и говорить не приходится. Для таких эмоций необходимо быть живой. Холод давно окутал всё тело. Пробрался в конечности. Заморозил вены. Сковал мышцы. Парализовал ощущения.

— Ну как ты? — задаёт вопрос с некоторых пор притихшая подруга.

— Как? — хмыкаю. — Паршиво. Как и всегда.

— Легче так и не стало?

Качаю головой.

Заболоцкой я всё рассказала на следующий же день. Просто не смогла держать всё это в себе. Слишком тяжело, больно и сложно. Одна я бы это не вынесла.

Подруга сначала долго кричала о том, какая я дура, а потом поняла.

Какими бы не были мои родители — они семья. И если кто-то из них из-за меня умрёт, то чувство вины просто убьёт меня. С тем, что я не могу продолжать встречаться с Севером и выйти за Кира, она тоже согласилась.

С тех пор Вика ходит не веселее меня. Будто взяла на себя часть моих переживаний, и они давят на неё непосильным грузом. Легче никому из нас от этого не становится.

Мы молча идём по коридору к аудитории. Подруга мнётся рядом, то и дело открывая рот, а потом его захлопывая. Словно не решаясь высказаться.

— Говори уже. — выдыхаю устало. — Хватит маячить.

— Слышала о Северове? — шелестит откуда-то сзади.

Я останавливаюсь так резко, словно передо мной внезапно стена выросла. Но всё так же не поворачиваюсь. Боюсь прочитать в её глазах что-то, от чего захочется вскрыть вены.

— Что с ним? — сиплю я, словно голосовые связки кто-то затянул в тугой узел.

Молчавшее до этого сердце внезапно взвыло и начало дробить рёбра. Пульс диким рёвом звучит в ушах.

Вика всё молчит.

— Что с Артёмом? — поворачиваюсь, вцепляясь мёртвой хваткой в плечи подруги, и начинаю трясти так, будто стараюсь душу из неё вытрясти. — Не молчи, Вика! Что с ним?!

Страх ледяными щупальцами расползается по всему телу. Стискивает органы до кровавых разрывов. Пробирается под кожу, вызывая озноб.

— Он забирает документы из академии. — отзывается глухо, стряхивая мои руки.

— Он был здесь?! Ты его видела?! — начинаю кричать, не заботясь о прохожих.

Меня трясёт, как в эпилептическом припадке. Руки безвольно свисают вдоль тела.

— Нет, Насть, успокойся. — слабая попытка. — Слышала, как декан говорил об этом Василию Георгиевичу. Подробностей я не знаю.

Ничего не отвечаю. Да и что я могу сказать? Достаточно уже наговорила.

Подхожу к окну и утыкаюсь лбом в холодное стекло. Крепко зажмуриваю глаза, но солёные капли всё равно стекают по щекам, словно кислота, оставляют выжженные дорожки. Так неожиданно ожившая за рёбрами мышца пропустила ещё пару натяжных ударов и снова заглохла.

"Забирает документы…"

Я больше никогда его не увижу. Не встречусь глазами со спокойным уверенным взглядом. Не словлю на его губах презрительную усмешку.

Со всем остальным я уже смирилась, но больше никогда не увидеть его, пусть даже издалека… Как существовать с этим? Как продолжать цепляться за жизнь?

Начинается пара. Заболоцкая берёт меня за локоть в попытке вернуть в реальность, но бесполезно. Я выпала из неё надолго.

— Иди на пару, Вик. Со мной всё нормально. Просто надо время… — всё, что удаётся выдавить.

Она не спорит и уходит.

— Всё будет хорошо! — выдаёт напоследок.

Хорошо? Больше никогда не будет хорошо. И даже нормально. Всё и так было плохо, а теперь стало дерьмовее некуда.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мне удаётся остановить поток слёз и отлипнуть от стекла. Спотыкаясь, направляюсь в сторону расписания.

ОПЕРАТИВНАЯ РАБОТА. ТРЕТИЙ КУРС

Найдя необходимую информацию, тащусь в сторону нужной аудитории. Долго маяться не приходится, потому что минут через десять звенит звонок. Ищу глазами того, к кому пришла.

— Антон! — кричу, когда он быстрыми шагами проходит мимо. Бегу за ним на ватных ногах. — Арипов! Подожди!

Он останавливается и, повернувшись, простреливает меня таким взглядом, что я физически ощущаю дыру в голове.

— Чё тебе надо, Миронова? — выплёвывает со злостью.

— Правда, что Артём уходит из академии? — задаю вопрос севшим голосом.

— А тебе-то что? Тебе не похую? Ты свой выбор, блядь, сделала. Отъебись от него! — рычит, не скрывая презрения.

— Нет, не похую! Я хочу знать, что с ним! Это из-за меня он уходит? — перехожу на наполненный отчаянием крик.

И так боюсь услышать ответ, который и без того знаю.

— Да! Из-за тебя! Ты, грёбаная тварь, поигралась и бросила! А я его потом по кускам собирал! Ты, сука, сердце ему разбила! Предала так же, как и все остальные! Все вы, шлюхи, одинаковые. К жениху своему вали на хуй, а моего друга в покое оставь, блядь! — бросает в лицо обвинения и, резко крутанувшись, уходит. А я опять стою, не в силах даже заплакать.

"Ты, сука, сердце ему разбила!"

И я никогда себе этого не прощу. Буду толкать этот камень в гору, пока он меня не раздавит. Не размажет кровавой кашей из костей и внутренностей по всему склону. Одно дело знать, что причинила боль любимому человеку, и совсем другое услышать это от его друга.

Знаете, что такое Ад? Нет? А я знаю.

Это вернуться на мгновение с того света, чтобы тут же разлететься на тысячи осколков. И каждый из них отзывается резкой болью и кровоточит, продолжая хвататься за жизнь.

Срываюсь с места и лечу к Панамере. Выезжаю с территории парковки, оставив за собой облако пыли. Несусь непонятно куда, игнорируя светофоры и запрещающие знаки. Не понимаю, как удаётся обойтись без аварий.

Вылетаю за город и кладу стрелку. Мотор ревёт на повышенных, в то время как моё сердце раздирает на кровавые куски.

Паркуюсь у спортзала и прямо с порога, не переодеваясь, подскакиваю к груше, игнорируя защиту. Начинаю неистово её колотить, пока не остаётся сил. Падаю на пол и начинаю рыдать.

— Всё нормально?

— Помощь нужна?

— Может к медикам?

Раздаются вопросы завсегдатаев, но я в ответ только качаю головой. Смотрю на кровавое месиво, которое было моими руками и даже не чувствую боли.

Всё умерло.

Отрываю ослабевшее тело от пола и плетусь к выходу.

— Я это переживу. Переживу! — ору в ночное небо. — Или покончу с собой!

Раньше я думала, что свобода и есть счастье. Как же я ошибалась

Едва открываю входную дверь, как из гостиной выплывает мама.

— Ну, наконец-то вернулась. — счастливо щебечет, в то время как внутри меня завывает монстр. — Надо обсудить несколько вопросов по поводу свадь… Что с твоими руками? — визжит, когда замечает кровь и свисающие куски разорванной кожи.

— Херня. — бросаю спокойно, не заботясь о том, как это звучит.

— Тебе в больницу надо!

— Я же сказала — херня! — рявкаю бешено.

Внутреннего спокойствия как не бывало.

— Тогда завтра поговорим. — тухнет мама.

Она уже смирилась с моей резкостью и нежеланием участвовать ни в приготовлениях к свадьбе, ни в светской жизни, ни даже в домашних посиделках.

— Завтра мне ещё этого дерьма не хватало. Добей лучше сразу! — гаркаю в ответ.

— Ну, что с тобой происходит, Настя? — разводит руками.

— Действительно, а что? — ухмыляюсь, зеркаля её позу, развожу ладони в стороны.

Блин, неужели она реально не понимает? Они вынудили меня расстаться с любимым человеком и спрашивают, что происходит. После того, как я рыдала у неё на плече, загибаясь от разбитого сердца, она всё ещё не поняла?

— Мы тут во всю к твоей свадьбе готовимся. Ресторан, банкет, машину, цветы, декорации заказали. Осталось только согласовать меню и выбрать тебе свадебное платье. — перечисляет всё то, от чего мне хочется прыгнуть под колёса первой попавшейся машины.

— Мне НЕ нужно платье! — выталкиваю сквозь зубы.

— Как не нужно? А в чём же ты замуж выходить собралась?

— В саване!

— Хватит, Анастасия! — появляется в дверях отец. — Перестань себя так вести!

— Вы так ни черта и не поняли?! — срываюсь и начинаю истерично хохотать. — Вы меня не под венец отправляете! Вы меня хороните!

После того, что я узнала сегодня, внутри меня взорвался вулкан. Всё то, что я так долго и упорно топила под слоями бетона, вырвалось наружу.

— Прекрати! — гаркает отец.

Но поздно.

Слишком много всего. Много боли, страданий, одиночества, горя. Слишком для одного человека. Три мучительно длинных и бесконечно адских недели я носила всё в себе. И я срываюсь.

— Сами прекратите! Вы меня даже за человека не считаете! Не видите, что я не хочу всего этого! Не замечаете, что мне паршиво настолько, что впору вздёрнуться?! — ору, наплевав на всё.

— Мы всё это для тебя делаем! — вклинивается мать. — Для твоего же блага. Таких, как Кирилл, больше нет. Ты с ним будешь счастлива.

— Счастлива?! С человеком, от которого меня блевать тянет?! И ни хрена вы это всё не для меня делаете! — перевожу дыхание. — Продаёте подороже! Ради своей блядской конторы! Вам всю жизнь было насрать на мои чувства и желания!

— Ты просто нервничаешь перед свадьбой, как все девушки. — опять подаёт голос родительница. — Это пройдёт!

— Что пройдёт?! Я вены вскрыть готова от одного его вида! Как я с ним в постель лечь должна?! Да вам же плевать! Продаёте меня, как сутенёры шлюх!

— Немедленно прекрати этот цирк и подбирай слова, Анастасия! — психует, краснея, отец.

— Подбирать слова?! — снова повторяю за ними. — Вот вам правильные слова. Свадьбы НЕ будет! Я люблю другого!

— Уж не этого ли белобрысого ублюдка? — раздаётся за спиной холодный голос Должанского.

— Не смей так о нём говорить! — рычу, оборачиваясь. — Единственный ублюдок здесь — ты!

Мама охает сзади. Отец пропускает пару крепких словечек, а мы с Кириллом сверлим друг друга тяжёлыми взглядами.

— Я многое тебе прощал, Настя. — говорит угрожающе тихо. — Измену, ужасное поведение, все твои капризы и срывы, но хватит. Через неделю мы поженимся. Платье я сам выберу. Никуда ты не денешься.

— Пошёл ты на хрен, Кирилл! Все вы пошли! Я вас ненавижу! Сва-дь-бы не бу-дет! — выплёвываю по слогам и, сорвав с раскуроченного пальца кольцо, швыряю в грудь "жениху".

Несколько мгновений, кажущихся вечностью, мы все следим за полётом украшения и в образовавшейся гробовой тишине слышим падение металла. Не знаю, что происходит с остальными, но это мой триггер.

С рыком срываюсь с места, словно дикий зверь, и на адреналине отталкиваю Должанского от прохода, как тряпичную куклу. С космической скоростью подлетаю к машине, не обращая внимания на жалящие капли дождя, и уже хватаюсь за ручку, когда меня дёргает назад. Сталкиваюсь с налитыми кровью глазами Кира, и по спине пробегает озноб. Что-то в его взгляде пугает меня, заставляя цепенеть. Я замираю не в состоянии не тоичто вырваться, даже пискнуть.

— Значит, перед ним ноги раздвигаешь, а я только после свадьбы? Когда уже поздно будет? Только развод и половина моего имущества? Как же я раньше не замечал, какая ты брехливая шлюха? — шипит, словно змея в серпентарии. — Что тебя не устраивало? Мало денег и подарков? Недостаточно внимания? Или, может, я был недостаточно напорист? Может, рожей не вышел? — выплёвывает ядовито.

Его пальцы больно впиваются в плечи, оставляя синяки. Я дёргаюсь, но он лишь сильнее вжимает меня в металлический корпус Панамеры.

— Отпусти меня, Кир… — закончить не успеваю, потому что он набрасывается на мои губы.

Проталкивает в рот язык и начинает шарить им. Его руки хватают бёдра, стискивают ягодицы, рёбра и грудь, оставляя отметины.

А я стою, не в силах шелохнуться.

Бывший жених глубже заталкивает язык, и я начинаю давиться и кашлять, а он до крови прокусывает мне нижнюю губу. Металлический привкус отрезвляет моё застывшее сознание, и я, собрав последние силы, упираюсь ладонями ему в грудь, использовав машину как опору, отталкиваю.

Он делает всего пару шагов назад, но этого достаточно, чтобы я успела запрыгнуть на пассажирское сидение и щёлкнуть замком. Быстро перебираюсь на место водителя и завожу мотор. Перед капотом выскакивает Должанский с абсолютно безумными глазами и лупит по машине, давая понять, что не отпустит меня. Переключаю на заднюю и выжимаю педаль газа. Резина дымит при резком развороте, а Кир, потеряв опору, падает на колени. Опять переключаю передачу и, воспользовавшись образовавшимся "окном", вылетаю со двора. Педаль выжимаю до упора, пока не вклиниваюсь в городскую пробку. Всю дорогу боялась, что он или родители поедут за мной.

Может я и неплохой дрифтер, но к погоням не готова.

Проезжаю пару километров и, клацнув поворотником, скатываюсь на обочину.

Пока я сбегала, дождь усилился, а вот адреналин пошёл на убыль. Меня начинает колотить. Всё тело трясётся, руки дрожат, слёзы бесконечным потоком скатываются по щекам. И я начинаю ладонями лупить по рулю и орать, пока не срываю голос. Спустя время руки сами падают вниз, а голова опускается на кожаную оплётку.

Не знаю сколько проходит времени, счёт ему я давно потеряла. Перед глазами всё плывёт и раскачивается. Нос заложен. Голова гудит. Голосовые связки разорваны, а я вдруг понимаю, что счастлива.

Мне наконец удалось прекратить весь этот кошмар. Свадьбы не будет. Так же, как и родителей. Я переступила эту грань. Пересекла черту. И как бы сложно не было дальше, я справлюсь, потому что впервые в жизни почувствовала вкус свободы. Он ощущается вкусом ветра на языке. Запахом океана в носу. Видится бесконечными просторами перед глазами.

Может, это ещё не конец, но новое начало. И будь что будет. Обратно я не вернусь. Эту дверь я захлопнула безвозвратно и выбросила ключи. Я сама по себе не жестокая, но мне плевать, если отца хватит удар. Они никогда не заботились о моём счастье. Только о благополучии и достатке. Возможно, именно так предки воспринимают любовь и заботу, но не я.

Любовь… То, чего никогда больше не будет в моей жизни. Артём Северов тоже остался за той дверью. Понимаю, что он никогда не простит меня. Не знаю, смогла бы я, будь на его месте. Но ведь если любишь, иногда стоит наступать на горло свое гордости.

"Предала так же, как и все остальные!"

Я так и не поняла до конца смысла этой фразы.

Как и все остальные? Значит, его уже предавали? Другая девушка?

При этой мысли накатывает жгучая волна ревности, на которую я теперь не имею права.

Может ли простить тот, кому уже разбивали сердце?

Ладно, я не счастлива. Без него не могу. Но хотя бы свободна.

Выруливаю на опустевшую трассу. Оказывается, я несколько часов пробилась в истерике. Дождь теперь стоит непроглядной стеной. Приходится напрягать и без того воспалённые глаза, чтобы хоть что-то разглядеть.

А я ведь даже не знаю, куда ехать. И что делать дальше.

Телефон вместе со всеми вещами остался дома, и Вике я позвонить не могу. Адреса её не знаю.

Так и катаюсь всю ночь по городу просто потому, что боюсь остановиться. Выкручиваю музыку на максимум, разрывая барабанные перепонки и вызывая острую, причиняющую физическую боль пульсацию в гудящей голове.

Из динамиков начинает раздаваться песня, от которой я резко торможу у бордюра, судя по хрущёвкам, какого-то спального района.

Двое ходили по земле. И пили зелёный чай в обед…

Рыдания разрывают грудь, отдаваясь болью в разодранной глотке. Не обращая внимание на разорванные связки, кричу. Долго, громко, на надрыв. Бью и без того раскуроченными кулаками по приборке, оставляя на ней кровь, ошмётки кожи и, возможно, осколки костей.

Всё хорошо, всё у нас получится…

— Ничего не получилось! Всё закончилось! — хриплю, давясь слезами.

Когда силы в очередной раз заканчиваются, оставляю в покое приборную панель и тихо плачу. Без всхлипов и причитаний.

Скручиваю громкость до нуля.

В тишине раздаётся только надрывное дыхание и звук разбивающихся о поверхность солёных капель.

Отрываю от рулевого тяжёлую голову и сквозь пелену дождя и слёз замечаю на обочине фигуру, бредущую под дождём.

Как может кто-то гулять в такую погоду, да ещё и среди ночи?

Человек движется неспеша, опустив вниз голову, которую скрывает капюшон. Будто несёт на спине непосильную ношу.

Но что-то в расплывающемся силуэте кажется до боли знакомым.

Сердце начинает перемалывать кости раньше, чем приходит понимание. Распахиваю дверь и вылетаю под колючие ледяные капли. Дыхание срывается, когда оббегаю машину, лечу по тротуару и сталкиваюсь лицом к лицу с мужчиной.

— Артём… — выдыхаю и бросаюсь ему на шею раньше, чем успеваю тормознуть этот порыв.

Забываю обо всём. Главное, что он здесь, а с остальным я справлюсь

— Не знаю, что ты здесь забыла, но лучше исчезни! — рычит и, оттолкнув меня, проходит мимо.

У меня было всё. А сейчас ничего не осталось.

Ещё один день закончился. Который уже? Десятый? Двадцатый? Пятидесятый?

Нихуя не понимаю. Время давно потеряло смысл.

Кажется, в прошлой жизни я считал секунды до встречи с ней. А сейчас? Что мне остаётся, кроме как продолжать это бессмысленное существование? Сам себе в тот день поклялся, что переживу это.

Вот только, блядь, жить не выходит. Я перегорел. За рёбрами только ядерный пепел оседает, который всё ещё пахнет ванилью и кокосом. Наверное, даже через годы я не вытравлю его из себя. Не вырву из башки её образ. Не перестану слышать её голос, смех, несдержанные стоны.

— На хуй! — рычу и прикладываюсь губами к бутылке.

Делаю большой глоток, но пойло даже не обжигает. Уже всё давно выгорело. Она выжгла своими словами.

"Если любишь, отпусти…"

Как? Как, блядь, отпускать, когда сердце только для неё бьётся?

Я дал ей уйти, но так и не отпустил. Не могу не любить. И не ненавидеть тоже не получается. Как можно одновременно жить с такими разными чувствами? Как вообще, сука, можно жить без неё? Без тепла её тела и бесконечных поцелуев?

Сколько их было за эти пять дней? Сотня? Тысяча? Им я тоже счёт потерял. Всё ещё не верится, что как конченный нарик, так на её губы подсел. Даже, блядь, от её дыхания торчу. Оно тоже одно на двоих было.

Себе ничего не оставил. Всё ей отдал. Не только сердце. Жизнь к ногам. А она? Вытерла подошвы и пошла дальше. Может, она уже замужем? И нет больше Мироновой? Теперь Должанская?

Блядь, вот на хрена я об этом думаю? Для чего мне это знать? Должно быть похуй! Но мне совсем, блядь, не похуй.

Не выходит, сколько не заливаюсь алкашкой. Один сплошной запой. Бухаю не просыхая. Так хоть отрубиться удаётся, чтобы не видеть её голое тело на своей постели. И снова, сука, не слышать, как она стонет под моими губами. Как выкрикивает моё имя, когда кончает.

Опять заливаю в глотку вискарь и морщусь. Давлюсь и долго хрипло кашляю. Разодранное горло так и не зажило. Выл, как раненный зверь, весь день, вечер и ночь. И все следующие сутки. Орал, пока не потерял голос и не разорвал голосовые связки. И пил. Много. До потери сознания. Просто падал посреди комнаты. Или по дороге в туалет. Всю морду в кровь разнёс, но даже боли не было. Всё ещё не понимаю, подох я тогда или продолжаю агонизировать?

Тоха меня от пола отскребал на следующий вечер. В чувство привёл, но ненадолго. К ночи опять в говно.

— Э, Тёмыч, ты чего? Живой вообще? — орёт Арипов, открыв дверь запасным ключом и напарываясь на мою распластанную на полу тушу.

— Отъебись! — шиплю сорвавшимся и всё ещё пьяным голосом.

Машу руками, заливая слюной паркет в коридоре, стараясь отогнать его, как заебавшую муху.

— Вставай, блядь, Север! — тащит меня вверх, а мне просто сдохнуть охота. — Ты чего в синие сопли ухуярился?

— Захотелось, бля! — отрубаю и падаю на диван, до которого друг с трудом меня дотащил. Ложусь на спину и закрываю глаза. Ловлю вертолёты. И в каждом из них она. — Сука! — рывком сажусь и тут же чувствую приступ тошноты.

Тоха молча притаскивает мне какое-то ведро, в которое блюю, пока желудок наизнанку выворачивать не начинает. Суёт мне в руки бутылку хер знает откуда взявшейся минералки.

Раскуроченные руки дрожат. Несколько пальцев безвольно свисают и ноют. Крышку открутить мне, ясен хуй, не удаётся. Приятель выдёргивает у меня минералку, открывает и возвращает обратно. С трудом делаю несколько глотков, отзывающихся острой болью в изувеченном горле. Пока пью добрую часть проливаю. Всего колошматит, как в каком-то припадке. Ставлю бутылку на стол, но их внезапно становится два. Пластик с глухим стуком падает на пол, отдаваясь тяжёлыми вибрациями в черепушке. Опять опускаю веки, но лежачее положение больше не принимаю.

— Рассказывай давай. Что с Мироновой?

— Нет больше Мироновой. Забудь о ней. — отзываюсь глухо и тут же давлюсь каким-то странным звуком, похожим на всхлип.

— В смысле, блядь, нет? Надеюсь, ты имеешь ввиду не то, что она на тот свет отчалила? — вытягивается его лицо.

А я смеюсь. Ржаво. Со скрежетом. Сквозь боль.

Переживу. Должен пережить. Иначе никак.

— Дичь не пори. Живая она. Здоровая и счастливая.

— Тогда в чём проблема?

— Не со мной.

— Сука! — вот нахуя я опять себя через это протаскиваю?

Сколько можно выворачивать и без того искорёженную душу?

С того дня Арипов едва ли не каждый вечер ко мне таскается. Сам не бухает и за мной следит.

Надзиратель, сука, сраный.

Если надо, до кровати дотаскивает. Или какой-нибудь хернёй отвлечь пытается. Редко, но срабатывает.

Оказывается, у него там реально с Заболоцкой что-то налаживаться стало. Рад за него. Она девка неплохая. По крайней мере, не прикидывается кем-то другим, как Миронова.

Да твою же мать! Почему она в каждой моей мысли? В каждом, блядь, закутке сознания?

Ещё глоток. Не отпускает.

Миронова ли?

"Пятого октября я выхожу замуж…"

— Сука! — с некоторых пор это слово чаще всего вылетает из моего рта.

Всё же хватаю мобилу и щурюсь от рези в глазах, когда экран загорается в полной темноте. В доме такой же мрак, как и на душе. Свет я больше не включаю, и все шторы задёрнуты. Но не потому, что от запоя слепит. В темноте её силуэт сложнее разглядеть. Лица не видно. Только на этом и выезжаю.

Всматриваюсь в расплывающиеся цифры.

Двадцать девятое сентября.

Когда я в последний раз её видел?

Первого была вечеринка.

Шестого.

Двадцати три дня без её тепла, глаз, смеха и дыхания. Двадцать три дня я бьюсь в агонии.

И нет, она ещё не замужем. Но скоро будет.

Шесть дней. Блядь! И я позволю?

Пока не знал сегодняшней даты, проще смириться с этим было. А сейчас опять растаскивать начинает.

Пиздец! Да было же это у нас! Даже если стереть все дни до того самого! До последнего поцелуя.

По глазам, сука, видел, что ей тоже больно. И нихуя тут не в плотских желаниях дело. Тогда почему? Почему отпустил? Какого хрена не поехал к её предкам, чтобы из них правду вытрясти, раз из Насти не получилось?

Давлюсь и хриплю. Даже в мыслях это имя не произносил уже двадцать три грёбанных дня. Только местоимение "она". Даже у Тохи спрашивал.

Когда это было в последний раз? Неделю назад? Две? Вчера? Все дни в один слились.

— Её видел? — спрашиваю, опрокидывая в себя очередную стопку.

Антон снова торчит у меня. Суёт мне кусок пиццы, а жрать вообще никак не тянет. Мотаю башкой.

— Жри давай, пока с голоду не подох. — отрезает, опять протягивая хавку.

— Не лезет. — раздвигаю колени и свешиваю с них руки. Опускаю вниз голову и закрываю глаза. — Как она?

— Скажу, если пожрёшь.

Не уверен, что эта информация нужна мне настолько, чтобы что-то, кроме алкашки затолкать в желудок.

Да и сколько можно себя разрывать? Какое мне дело? На учёбу ходит как ни в чём не бывало. Живая. Что мне ещё надо?

Беру пиццу и вгрызаюсь зубами, отрывая смачный кусок. Прожёвываю и понимаю, что реально голодный. Ещё два куска урезаю уже с каким-то мрачным кайфом.

Друг рассказывает что-то там о Заболоцкой. Замечаю, что съехал с темы, но затыкаюсь. Харе уже себя топить.

Но через пару Тохиных явок опять накрывает.

— Как она? — рычу, когда он в очередной раз отмалчивается.

— А как она, Тёмыч? Тебе то нахуя это обвалилось? Она тебя на куски разорвала, а тебе, блядь, знать надо, как она живёт? Забудь её уже!

— Как она?! — завываю, подскакивая ноги.

— Нормально она! Как и всегда. Таскается везде с подружкой. На пары ходит. Ни одного дня не пропустила. Сопли, в отличии от тебя, не распускает.

Не знаю, что я хотел тогда услышать. Что она плачет по углам? Что сама не своя? Что вообще в академии не появляется? Чего я ждал, дебил сука?

Во время короткого протрезвления принял единственно верное решение. Позвонил в деканат и попросил подготовить документы на отчисление. Дольше на учёбу забивать нельзя, а вернуться я не смогу.

Не могу её видеть. И слышать не хочу.

— Блядь, кому я вру?! — ору в темноту.

Я хочу её увидеть. Услышать. Обнять. Простить…

Да я, сука, готов её простить. Не могу без неё.

Вот только она без меня отлично справляется.

И что дальше?

Пора выбираться из запоя. На днях заеду за документами. А потом свалю из города. Хотя бы на время. Если где-то случайно столкнёмся, то я за себя не ручаюсь.

А если она с зализышем будет? С его кольцом на пальце?

Хватаюсь за бутылку и подношу к губам. Но глоток так и не делаю. Иду на кухню и сливаю в раковину. Так же, как и остальные бутылки вискаря и водяры. Врубаю свет и открываю шторы.

Надо жить дальше.

Собираю пустую тару, которая валяется по всей хате, и скидываю в несколько пакетов. Туда же отправляются коробки от пиццы и бургеров. Следом летят окурки из переполненной пепельницы. Распахиваю окна и впервые за двадцать три дня проветриваю квартиру. Открываю почти пустой холодильник.

"— Есть хочешь?

— У тебя же в холодильнике мышь повесилась!

— Сейчас что-нибудь приготовлю.

— Ты умеешь готовить?"

Хлопаю дверцей с такой силой, что агрегат едва не заваливается. Сжимаю зубы. Глотаю холодный влажный воздух с улицы.

Надо жить.

Складываю мусор у двери и иду в душ.

Пора приходить в себя.

Вентиль всё ещё выкручен на холодную.

Блядь, я что, всё это время не мылся?

Копаюсь в затуманенных алкоголем воспоминаниях.

Тоха несколько раз заталкивал и воду врубал, когда я почти в бессознанке был. Ладно, это я переживу.

Включаю горячую и долго стою под струями, чувствуя, как постоянная усталость уходит из напряжённого тела. Вот было бы так же просто "смыть" ЕЁ из своих воспоминаний и сердца. Но эта зараза вцепилась намертво. Она как раковая опухоль. Выросла в сердце, а потом пустила метастазы по всему телу, в каждый орган. Просочилась в вены, заражая кровь. Не оставляя вариантов. Или умереть от болезни. Или от попытки вырезать её из себя.

Выползаю из душевой кабины и обматываю бёдра полотенцем, не вытираясь.

"А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?!"

Не раскручиваю это воспоминание. Пока бреюсь, игнорирую и все остальные.

Ладно, в душ меня Тоха заталкивал, но вот три недели не бриться… На отражение своё смотреть страшно. Учитываю мою генетику, я похож на недоделанного Деда Мороза. Бракованный, короче. И мотор у меня, видимо, с браком, раз всё ещё стучит.

Выуживаю из шкафа чистую футболку и джинсы.

"— Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться.

— Все-все?

— Все-все. И штаны тоже."

Разрываю в клочья. Хватит уже гонять их. Она умерла для меня! Сколько можно её воскрешать?

Трясу головой, стараясь вытрясти её оттуда. На какое-то время спасает.

Выглядываю в открытое окно. Льёт как из ведра. И холод собачий.

Натягиваю толстовку и плащёвку с капюшоном. Выхожу на улицу. Курю под подъездом. Под таким ливенякой никотин особо не потаскаешь. Вдыхаю чистый воздух вместе с дымом.

Двадцать три дня я просидел в четырёх стенах, позволяя мыслям о ней разрывать меня снова и снова.

Сейчас я не просто жить, я дышать заново учусь.

Докуриваю и бросаю окурок в лужу. Ещё один натужный вдох, и я делаю шаг под ледяные капли.

Почти всю ночь брожу по району, ничего не замечая. Физических ощущений всё ещё нет. Джинсы промокли насквозь, но мне так-то похую. Холода не ощущаю.

Мимо катаются редкие машины. Ни одного такого же идиота, как я, который решил погулять в такую погоду, не встречаю. Несколько раз торможу у магазинов или под козырьками подъездов и таскаю сигареты. Никотин единственное, что у меня осталось. Только сейчас до меня доходит, что ломка всё же не по нему была.

Бреду по какому-то тротуару в полной темени. Ветер такой, что видимо, где-то оборвало линию электропередачи. Фонари не горят. Даже в окнах ни единого просвета. Только какая-то тачила стоит у обочины с включенными фарами, подсвечивая мой дерьмовый путь из Ада. Натягиваю капюшон на лицо и ниже опускаю голову, прячась от бьющих по морде капель. Слышу, как хлопает дверь тачки и за спиной раздаются быстрые шаги. Будто кто-то, блядь, бежит за мной.

Готовлюсь к стычке. Выпрямляю спину, сжимаю кулаки, разворачиваюсь и…

Снова подыхаю.

Длинные светлые волосы разлетаются за спиной и липнут к щекам. Вода вздымается под её ногами и разбрызгивается в стороны.

Несколько раз моргаю. Даже шевельнуться, сука, не могу, когда видение не исчезает, а оказывается всё ближе.

Глаза в глаза. Двести двадцать. Смерть.

— Артём! — визжит Настя и бросается мне на шею.

Позволяю себе это мгновение. И похуй, что потом придётся опять себя по ошмёткам собирать.

Что она тут делает? Почему сейчас? Я только выбрался из гроба с трёхметровым слоем земли, как меня заталкивают обратно.

Нельзя, Север, нельзя.

Вдыхаю её запах. Новая порция яда. Самоубийство.

— Не знаю, что ты тут делаешь. — обрубаю ровным тоном, за которым топлю всю, сука, боль, от которой меня двадцать три дня рвало на куски. — Но лучше исчезни.

Грубо срываю её руки со своей шеи, намеренно причиняя боль, и отталкиваю. Так же, как и, блядь, тогда.

Больше книг на сайте — Knigoed.net