К счастью, голод удалось предотвратить благодаря тому, что человечество сделало упор на такие продовольственные культуры массового спроса, как пшеница, рис и кукуруза, которые опыляются ветром.

Тем не менее даже в богатых странах еда стала более пресной и менее питательной. Миллионы людей, лишившись фруктов, овощей, орехов и злаков, перешли на унылый рацион питания, основу которого составляли овес и рис. Мечты о том, чтобы полакомиться манго или миндалем, превратились в болезненные фантазии, а затем воспоминания о них и вовсе стерлись из народной памяти. В отсутствие перца чили, кардамона, кориандра или тмина все разновидности карри стали историей. Рестораны разного рода, с трудом достававшие даже помидоры и лук, массово закрывались. Коровы, которых когда-то кормили ныне дефицитной люцерной, стали вымирать. Снижение поголовья крупного рогатого скота привело к нехватке молока и молочных продуктов, что, в свою очередь, означало отсутствие сыра, йогуртов и мороженого.

Правительства начали набирать армии рабочих для ручного опыления сельскохозяйственных культур, хотя оно оказалось невероятно дорогостоящим и гораздо менее эффективным по сравнению с естественным процессом взаимодействия между насекомыми-опылителями и растениями, которое сформировалось за 100 миллионов лет. Множество новых компаний выпустили полчища дронов и пчел-роботов в попытке воссоздать природу. Но этих усилий оказалось недостаточно.

Как обычно бывает во время катаклизмов, хуже всего пришлось бедным и социально незащищенным слоям населения. До исчезновения насекомых более 800 миллионов человек страдали от недоедания, и многие из них стали голодать, когда количество питательных веществ в опыляемых растениях сократилось. Частота детской слепоты резко возросла, когда из рациона исчезли фрукты и овощи – основной источник витамина А в развивающихся странах. Малярия и лихорадка Западного Нила испарились вместе с ненавистными комарами, зато нехватка цитрусовых привела к возвращению цинги. По мере того как голод медленно уничтожал человечество, начали свирепствовать и другие болезни.

Насекомые заложили основу нетрадиционной медицины в разных частях света, включая Индию, Бразилию, Китай и некоторые регионы Африки. Мед использовался в качестве источника антиоксидантов и противомикробного средства, применялся при лечении заболеваний сердца. Как оказалось, яд осы убивает раковые клетки. С ростом устойчивости к антибиотикам ученые стали рассматривать насекомых как важнейший источник новых лекарств широкого спектра действия. Возможно, они даже помогли бы справиться со следующей пандемией: в конце концов, вакцина против COVID‑19 Novavax была разработана на основе модифицированных клеток помидорной совки. Разразившаяся катастрофа уничтожила эти надежды.

Вскоре опоры, поддерживавшие большую часть жизни на Земле, рухнули. Экологическое благоденствие 90 % дикорастущих цветковых растений зависело от опыления. Лишенные этого процесса и питательных веществ, которые насекомые перерабатывали и возвращали в почву, растения погибали. Сады превратились в бесплодные пустыни, исчезли естественные луга, а вслед за ними, с течением времени, и тропические леса. Цветковые растения обеспечивали более половины пищевого рациона человека во всем мире, а значит, их исчезновение многократно увеличило количество голодающих. Полное разрушение экосистем ускорило изменение климата. Волны вымирания прокатились по обнаженной планете, положив конец страданиям остатков человечества.

Одна эта орда включает больше видов, чем удалось создать всем млекопитающим, вместе взятым: обезьянам, слонам, собакам, кошкам, домашнему скоту, китам и т. д. Овод Cephalopina titillator развивается в ноздрях зараженных верблюдов, и это лишь один из 150 видов оводов. Количество видов паразитоидных ос достигает полумиллиона. Чарльз Дарвин так ненавидел их, что в одном письме признался: «Не могу поверить, что милосердный и всемогущий Господь мог создать таких тварей». Что мы потеряем, если все эти ненавистные мухи и осы, а может, и все летающие насекомые вообще, исчезнут?

«Вы избавились от мух? Попрощайтесь с шоколадом», – говорит Эрика Макалистер, старший куратор Музея естественной истории в Лондоне и признанная защитница мух, которая как-то участвовала в соревнованиях по картингу среди энтомологов в костюме мухи. Вполне закономерно, что она в этот момент успешно преследовала своего коллегу в костюме какашки. «Мухи играют важную роль в опылении таких растений, как морковь, перец, лук, манго, а также многих плодовых деревьев, включая какао. Эти насекомые способны работать дольше пчел и хорошо переносят холод. Наконец человечество обратило на это внимание». Существует около 160 тысяч видов двукрылых, так называемых истинных мух, в число которых входят домашние мухи, мошки, комары кровососущие и плодовые мушки. Количество видов мух по крайней мере в четыре раза превышает количество всех известных видов рыб, обитающих в Мировом океане. Эта разномастная группа, вероятно, заслуживает того, чтобы ее рассматривали как собрание идеально подготовленных специалистов по очистке окружающей среды, а не как назойливых вредителей, которые кружат у нас над головой или засиживают потемневшие бананы в вазах с фруктами.

Крохотные мошки, каждая размером с булавочную головку, пробираются в миниатюрные цветы какао по всей Африке и Южной Америке, удерживая тем самым от краха индустрию производства шоколада стоимостью 100 миллиардов долларов. Тысячи различных черных львинок, падальных и мясных мух бесплатно избавляют нас от останков животных, гниющей листвы и фекалий. Ученые используют личинок мясных мух для лечения гангренозных ран без применения антибиотиков, а масло из личинок черных львинок применяют в производстве биодизельного топлива для легковых и грузовых автомобилей. «Двукрылые делают удивительные вещи, выполняют такую работу, о которой мы толком не имеем представления, – считает Макалистер. – Представьте, какой была бы наша жизнь, не делай они этого. Плывете вы по трясине фекалий, а рядом дрейфует дядюшка Джереми».

Мухи – малоизвестные, но замечательные опылители. По словам Макалистер, Volucella zonaria, массивная журчалка с черными и желтыми полосами на брюшке как у пчелы, это «настоящий летающий танк». Она способна опылять жужжанием: цепляясь за лепестки и бешено вибрируя, журчалка высвобождает пыльцу, с которой так неохотно расстаются пыльники цветов.

Другие группы, например столь часто упоминаемый при обсуждении насекомых отряд полужесткокрылых, в который входят тли, цикады и поденки, казались стабильными, но ученые пришли к неутешительным выводам. Поскольку биомасса крупных мотыльков сократилась на 61 %, а биомасса земляных жужелиц – на 42 %, «результаты в целом соответствуют динамике биомассы насекомых, зафиксированной в последнее время в Германии и других странах».

Самые подробные в мире данные о насекомых хранятся в Великобритании. Живой интерес страны к насекомым восходит к началу XVIII века, когда сообщество аврелианцев, поэтов и художников, восхищалось чудесным превращением личинок во взрослых особей. В Викторианскую эпоху особую популярность приобрело коллекционирование жуков. Толпы энтузиастов, вооружившись сачками, прочесывали сельскую местность и складывали свои находки в цилиндры.

Образ эксцентричного викария, помешанного на бабочках, неразрывно связан с этим периодом истории, хотя насекомые будоражили воображение людей и в XX веке. Бабочки фигурируют в творчестве писательницы Вирджинии Вулф, а мотыльки – в поэзии Зигфрида Сассуна. Уинстон Черчилль и Невилл Чемберлен, занимавшие по очереди пост премьер-министра Великобритании во время Второй мировой войны, коллекционировали бабочек. Уолтер Ротшильд из династии банкиров владел коллекцией блох в крошечных нарядах, которая включала даже миниатюрных жениха и невесту.

Когда повальное увлечение ловлей и нанизыванием насекомых на булавки уступило место простому наблюдению за ними, деятельность по изучению микромира закипела в Британии, как нигде в мире. Старания опытных энтомологов и армии энергичных энтузиастов-любителей внесли большой вклад в наши познания о динамике изменения численности насекомых.

В авангарде этих исследований находится Исследовательский центр Ротамстеда (Rothamsted Research), старейший сельскохозяйственный научно-исследовательский институт в мире. Он располагается на территории поместья XVI века в Харпендене, небольшом городке к северу от Лондона. Институт получил известность благодаря долгосрочному броадболкскому эксперименту по изучению влияния удобрений на урожайность, который длится с 1843 года. Это самый продолжительный научный эксперимент в истории.

Отслеживание численности насекомых в Ротамстеде ведется непрерывно, начиная с 1964 года, с помощью двух типов ловушек. Изначально оно было ориентировано на мигрирующих насекомых – мотыльков и тлю, но теперь охватывает намного больше видов. Каждый год на территории Великобритании и Ирландии устанавливается около 80 световых ловушек, которые, как правило, обслуживаются добровольцами, но координируются Ротамстедом. Эти ловушки излучают свет с длинными волнами, особенно привлекательный для пролетающих мимо мотыльков. Туда же попадает и множество других насекомых. Всего с начала исследования в ловушки угодили представители полутора тысяч различных видов. Еще более примечательна сеть всасывающих ловушек. Эти хитроумные приспособления в количестве 16 штук разбросаны по всей Англии и Шотландии. Они похожи на большие перевернутые вверх дном пылесосы высотой 12 метров. Вентилятор, размещенный в ловушке, всасывает воздух внизу, так что любое оказавшееся поблизости насекомое, в первую очередь тля, попадает в контейнер.

Результаты сбора данных оказались весьма показательны. С 1968 по 2007 год общая численность пойманных мотыльков снизилась более чем на четверть, причем самые большие потери, зафиксированные на юге Великобритании, составили 40 %. Более поздний анализ 224 миллионов пойманных насекомых, проведенный исследователями из Ротамстеда, показал, что за 47 лет количество мотыльков сократилось почти на треть, хотя с 1960-х годов наблюдались периоды роста и спада. Численность тли снизилась немного, и исследователи сочли долгосрочную динамику относительно стабильной.

Как это ни странно, мотыльки переживают упадок на побережье, в городах и лесах Великобритании, но не в сельскохозяйственных районах. Повышение температуры, вызванное изменением климата, должно было привести к увеличению общей численности насекомых из-за появления «новоселов». Например, медведица четырехточечная уже сочла Лондон достаточно теплым, чтобы перебраться сюда с Нормандских островов. Но, несмотря на усилия преданных своему делу ученых и энтузиастов, недостаток финансирования по-прежнему мешает собрать воедино все части этой запутанной головоломки. Тем не менее потери очевидны. «Мы теряем виды. Это трагедия, – говорит Джеймс Белл, руководитель ротамстедского исследования насекомых. – Полагаю, все ученые согласятся с тем, что численность насекомых падает. В этом нет никаких сомнений. Абсолютно никаких».

Моль часто очерняют, представляя ее как вандала, пожирающего одежду в наших шкафах. На самом деле это клеветническое обобщение: тканью питаются личинки моли, а не взрослые особи, да и то лишь некоторые виды. Например, в США существует около 15 тысяч видов моли, и только два из них представляют опасность для шерстяного свитера или кашемирового шарфа.

Хотя моль пребывает в тени забвения из-за нашей любви к пчелам, она является важнейшим универсальным опылителем, который помогает размножению растений, непривлекательных для пчел. Исследователи обнаружили, что почти половина молей, замеченных в английском графстве Норфолк, переносит пыльцу десятков различных видов растений, в том числе некоторых редко посещаемых пчелами, журчалками и бабочками. К сожалению, как незаметная работа моли, так и экстравагантная красота их кузин бабочек, теперь оказались под угрозой.

Джеймс Белл из Ротамстедского центра любил наблюдать за бабочками шашечницами, представительницами семейства, которое получило свое название от латинского слова fritillus – «шахматная доска», – но теперь они почти не встречаются. Белл все еще видит в своем саду белых бабочек, но крайне редко замечает других – Polygonia comma, – с крылышками, усыпанными коричневыми крапинками, которые помогают своим владелицам оставаться незаметными, когда те впадают в спячку среди опавшей листвы. Ученый считает, что со времен его детства мир претерпел радикальные изменения. «Бывало, пока доедешь куда-нибудь на велосипеде, наглотаешься насекомых. Больше такого не случается, – говорит Белл. – Раньше меня то и дело жалили осы, но это было очень давно». Наверняка многие, если задумаются над этим вопросом, смогут вспомнить подобные примеры, указывающие на вымирание империи насекомых.

Ученые, подобные Беллу, входят в группу тех немногих, кто действительно способен пролить свет на эти подозрения, выявляя вымерших и исчезающих насекомых; тем не менее большинство энтомологов по-прежнему пытаются получить финансирование для своей работы, но средства вновь и вновь выделяются на очередной трактат о крупных млекопитающих. «Это тянется десятилетиями. Именно поэтому мы до сих пор так мало знаем о большинстве насекомых планеты, – говорит Ману Сондерс, эколог из Университета Новой Англии в Австралии. – Это замкнутый круг. Чтобы получить финансирование, нужно обосновать его необходимость доказательствами; но без финансирования вы не можете их собрать».

Нехватка долгосрочных исследований привела к разногласиям по поводу масштабов кризиса насекомых, а также к возникновению вопросов о последствиях частичной утраты царства насекомых. Как это отразится на более крупных видах? Что будет с лесами, ручьями и даже городами? Как мы будем производить еду? Эдвард О. Уилсон и другие ученые могут строить обоснованные предположения о масштабах катастрофы, но их необходимо доказать. «Что случится, если в Великобритании исчезнут две трети насекомых? – размышляет Белл. – Я не могу дать точного ответа. Единственное, что я знаю наверняка, нам придется туго».

В Великобритании находят все больше доказательств того, что Белл прав. Другое исследование мотыльков, проведенное в 2019 году учеными Йоркского университета, показало, что численность этих насекомых в Великобритании каждые десять лет уменьшается на 10 %. Ранее наблюдались периоды резкого роста и спада. Например, жара 1976 года вызвала резкое увеличение численности мотыльков, но с 1980-х годов началось постепенное устойчивое снижение. Согласно исследованию 2014 года, с 1970-х годов численность 260 видов мотыльков значительно сократилась, зато численность других 160 видов возросла.

За последние 50 лет бабочек в Британии стало вдвое меньше, а со времен Викторианской эпохи она лишилась более 20 видов пчел и ос-опылителей. Другие виды отступают в постоянно уменьшающиеся анклавы. Например, шмель-чесальщик, когда-то обитавший по всей стране, теперь встречается только на севере и западе Шотландии. Еще более масштабные потери по всей Британии наблюдаются среди насекомых-опылителей. Как показали исследования, из 353 видов диких пчел и жужелиц треть в настоящее время занимает меньшие ареалы, чем в 1980 году, причем в большинстве своем это редкие виды. Насекомые, опыляющие сельскохозяйственные культуры, необходимы для обеспечения нашей продовольственной безопасности, однако «существует серьезная озабоченность по поводу их текущего и будущего статуса сохранения», предупреждает очередное исследование.

По оценкам Национальной сети по биоразнообразию Великобритании, среднее распространение насекомых с 1970-х снизилось на 10 %, причем «беспозвоночным и растениям в стране уделяется намного меньше внимания, чем млекопитающим и птицам», несмотря на «растущее число свидетельств того, что темпы снижения численности насекомых выше, чем у других таксономических групп».

В отчете Фонда дикой природы за 2019 год, согласно которому за последние полвека мировая популяция насекомых могла уменьшиться на 50 %, Гулсон, биолог из Университета Сассекса, окрестил это событие «незаметным апокалипсисом». «Причины снижения численности насекомых еще обсуждаются, но почти наверняка они включают разрушение среды обитания, регулярное воздействие пестицидов и изменение климата, – пишет Гулсон. – Последствия очевидны; если не остановить сокращение численности насекомых, наземные и пресноводные экосистемы разрушатся, что будет иметь серьезные последствия для благополучия человека». Такой коллапс не просто разрывает сложные взаимодействия с другими видами животных, растениями и органическими веществами. Он также выступает как некий груз, который сплющивает мир насекомых в более однородный комок, где разнообразие эклектичных, очаровательных видов сменяется меньшей и, вероятно, невзрачной группой существ, которые лучше приспособлены к тому, чтобы пережить муки антропоцена.

Ученые, которые составляют карту генетического разнообразия, обнаружили, что характеристики генетического материала насекомых страдают при высокой плотности людей сильнее, чем у большинства животных других групп. Согласно одному исследованию, всемирное разнообразие пчел начало резко сокращаться в 1990-х годах, и в настоящее время в коллекции музеев и других учреждений попадает примерно вдвое меньше видов пчел, чем в 1950-х годах, когда энтомологи находили представителей около 1900 видов в год.

Даже на первый взгляд незначительное влияние человека на самые отдаленные уголки планеты приводит к сокращению популяции насекомых. Недавно исследователи обнаружили, что привнесение европейских сорных растений на отдаленные острова Южного океана, расположенные неподалеку от Антарктиды, сократило количество местных видов насекомых. «Мы делаем окружающую среду более однородной, – замечает Симон Лезер. – Выращивая много сои и применяя гербициды, вы посылаете сигнал "Эй, любители сои, сюда!" всем вредителям, жукам и тлям, которые питаются только соей. В то же время для обеспечения разнообразия естественных врагов, как правило, требуется более разнородная среда обитания».

Такая переделка мира природы ведет не к глобальному вымиранию всех насекомых, а скорее к исчезновению тех, которые не в состоянии приспособиться к привнесенным нами изменениям, включая насекомых, приносящих огромную пользу человеческой цивилизации.

На их место придут ненавистные нам животные, для которых мы, сами того не замечая, создаем благоприятные условия. «Насекомые не вымрут полностью, но мы однажды можем оказаться на планете, переполненной тараканами и комарами, – заявляет Тимоти Шоуолтер из Университета штата Луизиана. – Мы можем сделать мир непригодным для жизни нашего вида, но насекомые выживут».

Кризис насекомых следует представлять не как нисходящую прямую, а как множество разных графиков, причем некоторые из них стабильны, другие представлены ломаными, а третьи даже поднимаются вверх, в то время как численность других видов, которые важны или интересны для нас, движется к нулю. Если вымирание некоторых пчел и бабочек будет компенсироваться ростом численности домашних мух и саранчи, это вряд ли нас обрадует, даже если общая численность насекомых останется примерно на том же уровне. Цифры сами по себе говорят нам о многом. «Большинство СМИ игнорируют эту запутанную научную область, – отмечает Ману Сондерс. – Мы считаем, что людям нужны простые ответы, но так ли это? Не нужно принижать науку, чтобы привлечь всеобщее внимание».

Даже когда наука пытается устранить последствия убыли, насекомые продолжают нести потери, как правило, без каких-либо попыток с нашей стороны остановить этот процесс. Такая инерция, возможно, лучше всего отражена в работе 2013 года австралийского эколога Дэвида Линденмайера. Ученый рассматривает случаи, когда виды, находившиеся под угрозой исчезновения, помещались под наблюдение в целях сохранения, но вымирали повсюду или в некоторых ареалах обитания из-за отсутствия каких-либо действенных мер по спасению.

Один из самых печально известных примеров – нетопырь острова Рождества, крохотная летучая мышь весом около 3 граммов, которая гнездилась в дуплах деревьев. Когда-то эти летучие мыши были широко распространены на острове Рождества, внешней территории Австралии в Индийском океане, но с 1994 по 2006 год численность популяции сократилась на 80 %. Работники природоохранного ведомства, которые следили за популяциями, умоляли правительство Австралии создать программу разведения нетопырей в неволе, пока не стало слишком поздно, но вместо этого был создан комитет по рассмотрению этого вопроса. Прошли месяцы. Был проведен повторный сбор данных. К тому времени, когда экологи получили разрешение на отлов летучих мышей для разведения, благодаря ультразвуку удалось обнаружить только одну особь.

Исследователи отчаянно пытались поймать ее, но потерпели неудачу. Последние крики нетопыря острова Рождества были записаны 26 августа 2009 года. Затем он замолчал навсегда. «Это один из немногих случаев, когда мы можем установить дату исчезновения вида с точностью до дня», – отмечают эксперты МСОП в описании вида. Статья Линденмайера, в которой он подводит итог вымирания этого и других видов, утраченных из-за нашей медлительности, называется «Считаем книги, пока горит библиотека». В эпоху сокращения биологического разнообразия такой заголовок не останется незамеченным. Нет сомнений, что некоторые части мира насекомых охвачены вымиранием, и, к нашему ужасу, осталось еще много книг, которые можно посчитать. «Нужно действовать, даже если нам еще не все известно, – утверждает Себастьян Зайбольд. – Если мы решим подождать еще 10 или 20 лет, может быть слишком поздно. Не могу себе представить, как будет выглядеть мир без множества насекомых, но я точно не хочу его видеть».

В Австралии Линденмайер особенно ратует за сохранение ясеневых лесов в штате Виктория, чтобы предотвратить вымирание беличьего кускуса, редкого сумчатого эндемика, который устраивает гнезда в дуплах деревьев, часто попадающих под топор лесорубов. Этот маленький зверек – всего лишь один представитель колонны австралийских видов, марширующих прямиком к вымиранию из-за грубого вмешательства человека. Естественная среда обитания уничтожается, инвазионные виды, например одичавшие кошки, ежегодно истребляют миллиарды местных птиц и млекопитающих, а глобальное потепление начинает вонзать свои клыки в континент, который и без того считается самым засушливым обитаемым континентом планеты.

Однако до недавнего времени считалось, что насекомым ничего не угрожает в стране, где столько мух, что жест, смахивающий муху с лица, получил название «австралийское приветствие». Действительно, именно в Австралии сохранился уникальный вид – палочник острова Лорд-Хоу, или древесный омар, могучее насекомое величиной с кисть руки человека. Считалось, что этот вид был уничтожен в результате нашествия черных крыс, но потом исследователи обнаружили несколько особей на одинокой скале, выступающей из воды у восточного побережья Австралии.

Но соскабливание мертвых насекомых с лобового стекла автомобиля пробуждает осознание того, что это теперь по большей части отголоски ушедшей эпохи, окрашенный в цвет сепии обрывок воспоминаний о детстве и летних поездках за город, а не напасть, с которой приходится иметь дело нынешним автомобилистам.

Отсутствие жуков на лобовом стекле превращается в общеизвестную эмблему сокращения численности насекомых подобно тому, как печальные белые медведи стали символом глобального потепления. Меллер поймал себя на том, что снова и снова слышит одну и ту же историю. «Самые разные люди рассказывают мне, что во времена их детства и юности, когда они отправлялись в летний отпуск, им приходилось несколько раз останавливать машину и отмывать лобовое стекло, так как через него ничего не было видно, – рассказывает он. – Сейчас такое редко случается». Для своего исследования Меллер выбрал два участка: один протяженностью 1200 метров в Крагеде, второй, более длинный – 25-километровая дорога, ведущая на запад, к городу Пандруп. Он моет лобовое стекло, заводит машину и разгоняется до 60 километров в час, что соответствует заданным условиям исследования.

Теперь Меллер ощущает столкновение каждого насекомого с лобовым стеклом. В основном это мелкие мушки, комары и мошки, но время от времени раздается более громкий шлепок – это жук или шмель. В конце исследовательской площадки Меллер останавливается, подсчитывает отметки на лобовом стекле и записывает погодные условия. Он также проводит сопутствующие измерения с помощью липких ловушек и энтомологического сачка – сетчатого мешка, прикрепленного к метровой ручке, – чтобы проверить обилие насекомых на близлежащих полях. Эта работа столь же изнурительна, сколь и неординарна, но результаты, когда они были опубликованы, произвели фурор. Обычно биологи фиксируют незначительные, едва уловимые изменения, произошедшие за время проведения исследований. Меллер обнаружил катастрофический спад.

За более чем 20 лет его «автомобильных» исследований численность насекомых снизилась на 80 % на меньшем участке дороги. На более протяженном участке наблюдалось почти полное истребление – на 97 %. Насекомые практически полностью исчезли из, казалось бы, стабильного, мирного уголка Дании. По словам Меллера, собранные данные показали «резкое снижение», но не слишком удивили его. Когда он только начал исследование, ему приходилось регулярно стирать с ветрового стекла слизь от 30 и более различных насекомых. В последнее время стекло все чаще остается девственно чистым после всей серии метрономических поездок. «У нас было много дней без насекомых, – говорил Меллер. – Очень много». Кроме того, как отмечает он в своей работе, «обилие размножающихся пар трех видов птиц, питающихся воздушными насекомыми, положительно коррелировало с количеством насекомых, разбившихся о ветровое стекло в одно и то же время в одном и том же районе исследования». Другими словами, по мере исчезновения насекомых исчезали и птицы, вероятно, из-за нехватки пищи. Местная экосистема опустошалась с ее основания вверх по пищевой цепи. Не менее интересно то, что сельскохозяйственные земли, по которым разъезжал Меллер, сами по себе ничем не примечательны. Они не отличаются от любой другой сельской местности Северной и Центральной Европы, где выращивают сельскохозяйственные культуры. Это позволяет предположить, что такое катастрофическое сокращение на севере Дании не является исключительным случаем.

Во многих странах птицы, которые питаются в основном насекомыми, например певчие, ласточковые и лазурные, переживают более резкое сокращение популяции по сравнению с всеядными – воронами и скворцами. Анализ динамики численности птиц в Европе показал, что с 1990 по 2015 год насекомоядных птиц стало меньше на 13 %, а количество всеядных осталось прежним. При этом наиболее серьезное снижение численности наблюдается среди видов, обитающих на сельскохозяйственных угодьях. Исследователи связывают это с тем, что уничтожение лугов и интенсификация земледелия благоприятствуют птицам-генералистам. Разрушение среды обитания и сокращение численности насекомых лишает нас существ, которыми мы, несомненно, дорожим. «Возможно, людям наплевать на насекомых, но им нравится видеть в своем саду красивых птиц», – замечает Дэйв Гулсон из Университета Сассекса.

На следующий день после того, как Мартин Зорг и его коллеги в 2017 году опубликовали свое революционное исследование, посвященное исчезновению насекомых в сельской местности Германии, свет увидела еще одна поразительная работа, которая отражала те же тенденции. Менее чем за десятилетие в Германии исчезло приблизительно 12,7 миллиона пар гнездящихся птиц, что составляет около 15 % всех диких птиц в стране. Хотя сокращение численности птиц затронуло редкие виды, наиболее разрушительно оно сказалось на обычных птицах: воробьях, корольках, зябликах, жаворонках и овсянках. Единственное, что их объединяет, – насекомые. «Почти все пострадавшие виды кормят птенцов насекомыми», – сообщил немецкому информационному агентству Deutsche Welle Ларс Лахман, орнитолог Немецкого союза охраны природы и биоразнообразия.

По другую сторону границы, во Франции, безутешные ученые оплакивали исчезнувших птиц. Согласно сведениям, представленным в 2018 году, популяции птиц в сельской местности Франции с начала тысячелетия сократились более чем на треть. Обычные виды: серая славка, садовая овсянка и полевой жаворонок – уничтожены. Французские биологи оценили ситуацию как катастрофическую. Главной причиной назвали применение пестицидов в сельском хозяйстве, но также указали на то, что из-за исчезновения насекомых птицам нечего есть.

На севере, в Швеции, ученые с помощью акустического мониторинга отследили северную летучую мышь, которая когда-то была самым распространенным видом летучих мышей в стране, и обнаружили, что она сдает позиции. Количество особей ежегодно сокращалось в среднем на 3 %; с 1988 по 2017 год численность снизилась более чем в два раза. Авторы исследования считают, что такой «драматичный» спад, возможно, был вызван нехваткой моли, излюбленной пищи летучих мышей.

Снижение численности птиц на сельскохозяйственных угодьях Великобритании также связывают с нехваткой пищи из-за коллапса насекомых. Серая мухоловка, хищница, специализирующаяся на летающих насекомых, теперь встречается очень редко, а сорокопут-жулан, который питается крупными жуками, в Британии исчез еще в 90-х. Между тем птицы, гнездящиеся в городских районах, страдают из-за нехватки в рационе насекомых. Ученые определили, что репродуктивный успех городских больших синиц сравняется с успехом синиц в сельской местности, только если имеющиеся популяции насекомых поблизости удвоятся. «Насекомые являются краеугольным камнем здоровых и сложных экосистем. Очевидно, что городам требуется больше насекомых», – утверждает Габор Сересс, ведущий автор этого исследования.

Доказательства взаимосвязи между гибелью насекомых и исчезновением птиц находят не только в Европе. В Северной Америке популяция козодоя громкоголосого, которого часто слышат, но редко видят из-за его маскировочного оперения, в последние десятилетия ежегодно снижается более чем на 2 %. Биолог Филина Инглиш решила выяснить, почему это происходит. Она сравнила химические признаки образцов перьев и тканей ныне живущих козодоев с музейными образцами, датируемыми 1880 годом, чтобы выяснить, чем птицы питались раньше. Вывод был однозначен: современная популяция «сокращается из-за изменения количества добычи более высокого трофического уровня». Проще говоря, сейчас крупных насекомых меньше, чем столетие назад, поэтому козодоям и другим насекомоядным птицам не хватает пищи.

В Англии насчитывается более двухсот городов и деревень, названных в честь волков, – Вулвси, или «Волчий остров», в Хэмпшире, Вулден, или «долина волков», в Ланкашире – хотя последний волк был убит еще в XVIII веке. Когда-то по острову бродили бурые медведи, но они исчезли еще в эпоху раннего Средневековья. Некоторые животные – бобры, которых полностью истребили ради мяса, меха и секрета, используемого для приготовления духов, и журавли, когда-то столь многочисленные, что повара Генриха II подали 115 птиц на рождественском пиру 1251 года, но вымершие спустя пару сотен лет, – вновь и вновь завозятся в Британию. Однако обратить покорение природы вспять так и не удалось.

Сельская местность Британии утопает в зелени, но теперь здесь царит новая эстетика. Человеческому глазу поле с ровными рядами пшеницы или густой подстриженный газон, протянувшийся до самой рощи, кажутся аккуратными, даже привлекательными. Однако наше удовлетворение от облагораживания территории затмевается катастрофой, которой оно оборачивается для насекомых, процветающих там, где мы видим лишь неряшливую, беспорядочную растительность. Если естественный хаос лугов и кустарников – шведский стол для насекомых, он одновременно вечный источник раздражения людей, стремящихся к упорядочиванию окружающего пространства. «Говорят, что для насекомых нужно высаживать те или иные растения, но, как оказалось, вокруг нас уже есть все, что нужно, – говорит Лис. – Многие считают заросли кустарника неряшеством и предпочитают аккуратный ровный газон, но кусты крайне важны для насекомых».

Дикие меловые луга, которые когда-то были распространены на северо-западе Европы, содержат такую комбинацию трав, цветов и злаков, которая создает идеальные условия для многих земляных жужелиц и более редких насекомых, например журчалки Doros profuges, серого кузнечика и бабочки Epargyreus clarus. Но теперь 80 % меловых лугов Британии занимают поселки и загоны для овец. Примерно таков же масштаб потерь полей с пурпурным вереском, который не только снабжает шмелей идеальным кормом, но также, благодаря свойствам своего нектара, может выступать в качестве натурального средства против паразитов, досаждающих пчелам.

Разнообразие выращиваемых сельскохозяйственных культур, и без того весьма небогатое, может стать еще меньше. «Правило трех сельскохозяйственных культур», введенное Европейским союзом, гласит, что фермер, обрабатывающий 30 гектаров земли, должен выращивать три разные культуры. Хотя то, что это считается «разнообразием», и так вызывает удивление, теперь, когда Британия вышла из состава Евросоюза, фермеры требуют смягчить правило. Такая скудная сельскохозяйственная палитра означает, что большую часть года поля будут стоять голыми, без какой-либо растительности. «Люди забрали обширные территории под пашни и сократили естественную среду обитания пчел и других насекомых, поэтому они голодают, – утверждает эколог Барбара Смит из Университета Ковентри. – Мы взяли сложную систему и упростили ее, убрали все, кроме одной-единственной культуры. Это все равно, что изъять все продукты питания, кроме чипсов. В меню только чипсы, даже если ты их не ешь».

Некоторые утверждают, что для насекомых будет лучше, если эту псевдоестественную сельскую местность распашут бульдозером и построят на месте полей дома с садами. В своей книге The Accidental Countryside натуралист Стивен Мосс объясняет, почему эколог Крис Бейнс выдвинул это предположение. «Может показаться, что это было сказано для красного словца, но он был совершенно серьезен, – пишет Мосс. – Большинство пашен – это монокультурные пустыни, где почти нет фауны, тогда как в садах часто селятся стайки бывших лесных птиц и другие животные».

Такое сравнение обескураживает тех, кто боролся с волной разрастания городов, но для ученых динамика изменений сельскохозяйственных угодий очевидна. За два последних десятилетия Смит замечала все меньше насекомых на пашнях, наблюдая, как целые популяции сокращаются, а затем исчезают. Жуки-бродяги и пчелы-мегахилиды, похоже, хуже всех переносят современные методы земледелия. Эти насекомые не только голодают на полях, часто они вообще не способны отыскать себе пропитание.

В начале 2020 года Смит опубликовала статью, в которой рассматривалась неприглядная, но важная роль сорняков в пахотном земледелии. Согласно этому исследованию, для поддержания количества насекомых, достаточного для их полноценного участия в пищевой цепи и снабжения необходимым пропитанием окрестных птиц, например серых куропаток, количество сорняков на пашнях должно составлять 10 %. Подмаренник цепкий, или липучник, оставит на вашей одежде липкие шарики, если пройдете рядом. Фермеры ненавидят его, так как этот сорняк угнетает рост культурных растений. Другой нежеланный гость на полях – сыть круглая – не так опасна для урожая. Однако между ними не делают различий – оба растения поддерживают насекомых и оба полностью удаляются с полей.

Сейчас британским фермерам доплачивают за то, чтобы они оставляли полосы дикорастущих трав у полей, но они редко связаны между собой так, как это бывает в природе. Ученые обнаружили, что такие участки приносят больше пользы обычным, более мобильным видам, чем малоподвижным, редким созданиям. Тем не менее фермеры никогда не истребляли пчел и бабочек намеренно, и есть надежда, что в результате этих споров появится система, которая сможет поддерживать как выращивание урожая, так и диких животных.

Однако популяции насекомых продолжают катиться к краю пропасти. «На самом деле нам неизвестно, насколько мы близки к точке невозврата, – говорит Смит. – Но с течением времени количество насекомых в сельской местности значительно сократилось, и я думаю, что это связано с унификацией посевов, способами землепользования и применением пестицидов. Все очень просто».

Однако от затухания жизни в сельской местности страдает не только Британия. Сельское хозяйство оставило свой тяжелый след повсюду в Европе, чему способствовала единая система субсидирования, которая поддерживала фермеров, но также побуждала их избавляться от живых изгородей, полевых цветов и травостоя, чтобы расчистить место для посевов.

Как показало сравнение флоры, за последнее столетие из окрестностей Цюриха в Швейцарии исчезли все растения, богатые питательными для насекомых веществами, а площадь полуестественных лугов Швеции сократилась до 10 %. Количество птиц, обитающих на сельскохозяйственных угодьях континента, снизилось; с полей, загрязненных химикатами, вымывается азот, создавая скопления водорослей у береговых линий, а водно-болотистые угодья распахиваются, что приводит к огромным выбросам парниковых газов, согревающих планету.

Еще будучи ребенком, Бенуа Фонтейн делал полевые заметки, описывая птиц в тихом районе в часе езды от Парижа. Он помнит, как летними вечерами сидел на улице во время семейного ужина, а вокруг лампы на столе кружили насекомые. Теперь Бенуа больше не видит птиц, упоминаемых в его записях, а по вечерам его не навещают насекомые. «Все изменилось у меня на глазах», – говорит он.

Фонтейн, ныне биолог по охране природы во Французском национальном музее естественной истории, смог дать количественную оценку потерь в своей статье 2018 года. По его подсчетам, за последние три десятилетия более трети птиц исчезло с сельскохозяйственных полей Франции. По предположению исследователей, когда-то широко распространенные виды птиц, например луговой конек и жаворонок, исчезли из-за нехватки насекомых на монокультурных пашнях.

На равнинах Пуату, Шампани и Боса живые изгороди, рощи и пруды были превращены в ровные участки для удобства тракторов и комбайнов, обрабатывающих кормовую кукурузу. Натуралистов такой пейзаж удручает. «Выглядит живописно, но это пустыня, – говорит Фонтейн. – Сельская местность Франции превратилась в пустошь, и то же самое происходит по всей Европе, так как правила промышленного земледелия везде одинаковы».

Таких неприметных насекомых не принято ставить в один ряд с самыми знаменитыми животными нашего мира, но Мюлфилду нравится называть этих веснянок «белыми медведями Национального парка Глейшер». В 2019 году в связи с опасностью исчезновения ледниковых стоков эти два вида насекомых стали первыми животными США, помимо белого медведя, занесенными в список видов, которым грозит исчезновение из-за изменения климата. Виды, лучше приспособленные к более теплым водам, по мере повышения температуры могут подняться вверх по склонам гор, но западная ледниковая веснянка и паводковая ледниковая веснянка загнаны в угол. «Они и так почти на вершине. Им больше некуда идти, – рассказывает Мюлфилд. – Или они приспособятся, или исчезнут. Их ареал обитания быстро сокращается. Это похоже на сквиз-плэй на вершине горы».

Веснянки могли бы стать еще одним видом, канувшим в Лету в полной безвестности, если бы не такие энтузиасты, как Мюлфилд. Ему приходится несколько дней идти пешком к отдаленным ручьям, чтобы отыскать насекомых. Натуралисты обычно приезжают сюда летом, когда Глейшер утопает в полевых цветах, чтобы не пробираться через снежные заносы. Однако даже такое путешествие предполагает маршруты, пролегающие вдалеке от протоптанных троп.

Добравшись до водоемов, ученые собирают образцы с помощью воронкообразного, похожего на ветроуказатель устройства, которое помещается вертикально в субстрат русла и захватывает все, что там есть. Этот процесс, скрупулезно повторенный сотни раз, помог выяснить, что веснянки оказались в ловушке немногих ручьев, вода в которых все еще достаточно холодная. Для насекомых последствия глобального потепления будут только усугубляться, даже если это останется вне нашего поля зрения, в отличие от страданий белого медведя на фоне привлекательных для маркетологов таящих льдов. «Возможно, в ряде случаев уже слишком поздно, – говорит Мюлфилд. – Мы понятия не имеем, чего лишаемся».

Последствия глобального потепления ужасают. Кроме того, их очень сложно заметить, даже когда они буквально обрушиваются на нас со всевозрастающей свирепостью, уничтожая в лесных пожарах одни города, затапливая другие и испепеляя миллионы людей волнами аномальной жары. Мы не знаем точно, насколько все будет плохо и есть ли у нас пути смягчения кризиса, хотя почти все свидетельствует о том, что человечество опомнилось слишком поздно, чтобы избежать серьезных потрясений. Как показало недавнее исследование, даже при самом оптимистичном сценарии через 50 лет 1,2 миллиарда человек будут жить при температурах, которые в настоящее время наблюдаются только в самых жарких районах Сахары. Такие перспективы кажутся нам абстрактными не только из-за замедленного характера наступления катастрофы, но и из-за ее беспрецедентного ужаса.

Люди не единственный вид, который пострадает от бедствия, вызванного гигантскими выбросами промышленных газов в атмосферу, нагревающими планету. Огромные волны вымирания прокатятся по всему животному миру, когда коралловые рифы побелеют, а тропические леса исчезнут. Ранее исследователи подозревали, что насекомые не подвергнутся серьезному воздействию или, по крайней мере, сумеют приспособиться к изменениям лучше, чем млекопитающие, птицы и другие животные. Учитывая многочисленность и гибкость их популяций, а также способность к выживанию во время предыдущих массовых вымираний, можно допустить, что у насекомых наверняка больше шансов выстоять в тисках глобального потепления.

Одно из первых исследований, 2018 года, посвященных этому вопросу, перевернуло данное предположение с ног на голову. Исследователи собрали данные о текущих географических ареалах и климатических условиях 115 тысяч видов животных и растений, чтобы выяснить, какие комбинации температуры, количества осадков и других климатических условий может переносить каждый вид. Ученые использовали компьютерное моделирование, чтобы спрогнозировать, как изменения климата повлияют на географический ареал каждого вида на разных этапах глобального потепления при повышении температуры от 1,5 °C до 3,2 °C по сравнению с доиндустриальной эпохой.

Биолог из Университета Восточной Англии Рэйчел Уоррен, возглавлявшая исследование, описывает этот процесс как своего рода созерцание планеты из космоса и наблюдение за тем, как определенные животные связаны между собой в разных уголках мира. Повысьте температуру, и животное переместится чуть ближе к полюсу или поднимется на гору в поиске подходящих для жизни условий. Но всему есть предел. Если температура продолжит расти или станет повышаться быстрее, животные начнут испытывать трудности, так как они не успеют сменить место обитания или даже на вершине горы станет слишком жарко. Однажды им будет некуда идти.

Другие исследования показали, что это явление затронет всех существ от рыб до приматов, но, как ни удивительно, согласно работе Уоррен, больше всего пострадают насекомые. При потеплении на 3,2 °C, которое произойдет уже к концу столетия, если объемы выбросов не уменьшатся, половина видов насекомых лишится большей части своего нынешнего ареала обитания. Это примерно вдвое больше предполагаемых потерь позвоночных и превышает потери даже растений, у которых нет физической возможности переместиться в другое место. Такое гигантское сокращение пригодного для жизни пространства усугубляется уже присутствующими проблемами, с которыми сталкиваются насекомые в результате разрушения среды обитания, использования пестицидов и других угроз, не учтенных в исследовании. «Насекомые, которые уже сейчас находятся в сложных условиях, в дальнейшем также пострадают от изменения климата, – говорит Уоррен. – Это означает, что на самом деле потери будут еще выше».

Хотя исследование учитывает способность видов мигрировать в более благоприятные климатические условия, оно не рассматривает влияние разрыва связей между взаимозависимыми видами или ущерб от экстремальных погодных явлений, вызванных изменением климата. Многие потенциальные климатические убежища заняты сельскохозяйственными угодьями или промышленными объектами, которые тоже непригодны для насекомых. Мультифакторный характер влияния означает, что потери видов насекомых с трудом поддаются количественной оценке.

Некоторые насекомые, например стрекозы, достаточно проворны, чтобы справиться с постепенными изменениями. К сожалению, большинство на это не способно. Бабочки и моли тоже часто довольно мобильны, но на разных стадиях своего жизненного цикла они зависят от определенных наземных условий и растительной пищи, так что многие из них крайне уязвимы. Опылители, например пчелы и мухи, как правило, могут перемещаться только на небольшое расстояние, что усугубит наметившийся кризис продовольственной безопасности. Фермеры столкнутся с трудностями при выращивании ряда продовольственных культур не только из-за отсутствия опыления, но и потому, что после повышения температуры на 3 °C обширные участки земли станут непригодными для выращивания многих растений. В частности, ожидается, что площади плантаций кофе и какао-бобов сократятся, так как в тропическом поясе температура достигнет невиданных за всю историю человечества высот.

«Насекомые играют основополагающую роль в нашей экосистеме, и мы опасаемся, что, если ничего не предпринимать, она рухнет», – говорит Уоррен и объясняет, что при потеплении на 4 °C вероятность голода начнет стремительно возрастать, особенно в странах, которые не могут позволить себе импортировать значительные объемы продовольствия. «Картина совсем нерадостная», – подытоживает она.

Климатический кризис переплетается со столькими другими бедами – нищетой, расизмом, общественными волнениями, неравенством, уничтожением биоразнообразия, – что легко не заметить, как жестоко он уничтожает насекомых. Эта проблема также кажется трудноразрешимой.

Можно ввести запрет на инсектициды, тем самым сделав сельскохозяйственные угодья более пригодными для жизни насекомых, но потрясений, вызванных изменением климата, не избежать. «Главная опасность глобального потепления в том, что с ним трудно бороться, – говорит профессор биологии Университета Невады Мэтт Фористер. – По сравнению с ним проблема пестицидов относительно проста. Климатический кризис может изменить уровень грунтовых вод, повлиять на хищников и растения. Он многогранен».

Фористер проводит большую часть своих полевых работ на бескрайних просторах Невады и Северной Калифорнии и постоянно поражается тому, как тяжело приходится бабочкам, пчелам и другим насекомым, несмотря на обилие мест обитания. Он невольно начал задаваться вопросом: почему эти крохотные существа так страдают? Однако если задуматься, причина становится очевидна: речная среда обитания меняется, луга деградируют, водно-болотистые угодья повсюду исчезают, и даже растительность на обочинах и по краям полей, которую Фористер называет «лоскутной», поредела.

Добавление ко всем этим факторам глобального потепления создает еще более колоссальное давление на насекомых. Иногда бывает трудно разобраться в причинах сокращения их численности, но Фористер и другие энтомологи уверены, что мир насекомых уже зажат в тисках глобального потепления. «Это разрушение среды обитания, распространение химикатов и изменение климата, – говорит он. – Сложно сказать, какой фактор оказывает большее влияние, но это похоже на стрельбище. И все выпущенные пули летят в насекомых».

Само пчеловодство из буколического времяпрепровождения ради пары ложек золотистого меда превратилось в лихорадочную тыловую оборону, задача которой – уберечь пчелиные семьи от катастрофических потерь ради удовлетворения растущего спроса сельскохозяйственного колосса на опыление. «Это больше не бюджетное увлекательное хобби, как раньше», – говорит специалист по пчелам из Редингского университета Саймон Поттс.

С тех пор как в Китай в XIX веке завезли пчелу Apis mellifera, популяция ее азиатских родственников Apis cerana сократилась на 80 %. Европейская медоносная пчела была завезена в Китай, так как она производит больше меда, и на вкус он более сладкий, но она также переносит заболевания, которые уничтожили местных насекомых. Несколько подвидов азиатских пчел в настоящее время находятся под угрозой исчезновения, что вызывает опасения за судьбу местных растений, которые обычно игнорируются европейскими пчелами. Однако Apis mellifera также сталкиваются с проблемами в своем родном ареале обитания. Первое комплексное исследование, проведенное в 2014 году в 17 странах – участницах Европейского союза, показало, что Бельгия, Швеция и Дания каждую зиму теряют более 20 % пчелиных семей. Зимой 2017/18 года Португалия, Северная Ирландия и Италия лишились четверти семей.

Из-за необычайно поздних заморозков, которые иссушили цветы и тем самым уничтожили нектар, французские пчеловоды были вынуждены кормить голодных пчел сиропом. Среднегодовые потери семей выросли с 5 % в 1990-х годах до 30 % в настоящее время. По мнению французских пчеловодов, это связано с изменением погодного режима из-за глобального потепления. Хотя неоникотиноиды в стране запрещены, высказываются опасения по поводу пестицидов, даже органических, которые могут наносить вред пчелам. «Пчеловоды в замешательстве, – говорит генеральный секретарь Национального союза французских пчеловодов Анри Клеман. – Им приходится заводить больше ульев, чтобы производить меньше меда, а также создавать или приобретать новые рои, чтобы заменить вымершие и сохранить поголовье пчел. Отрасль переживает коллапс».

По словам Клемана, ситуация катастрофическая и требует внедрения «реальной политики на основе принципов агроэкологии, что предусматривает сокращение применения пестицидов, возвращение деревьев и живых изгородей, а также более разнородных культур с учетом нужд опылителей и биоразнообразия». Исследование гибели пчелиных семей на континенте показало, что пчелы, которые кормились исключительно цветами плодовых деревьев, рапсом или кукурузой, понесли большие потери той зимой, чем колонии с более разнообразным рационом питания.

Ухудшение ситуации чревато дестабилизацией фундаментальных основ жизни в Европе.

Ученые долго ломали голову над навигационными способностями, которые позволяют монархам преодолевать такое огромное расстояние. В последние годы ситуация стала проясняться. При проведении одного исследования несколько бабочек поместили в миниатюрный симулятор полета. Как оказалось, в усиках этих существ есть «светочувствительные магнитосенсоры», которые действуют по принципу компаса, указывая монархам дорогу на юг, в Мексику.

Монархи бегут на юг, спасаясь от холода, и возвращаются на север поэтапно, в течение нескольких поколений, чтобы отложить яйца на любимое растение – молочай, как только он зацветет весной. Когда гусеницы появляются на свет, они питаются молочаем – своим единственным источником пищи. Холоднокровным монархам требуются оптимальные климатические условия, но, для того чтобы выяснить, как бабочки в погоне за теплом планируют время своих перелетов, требуются сложные эксперименты.

В течение 20 лет добровольцы по всей Северной Америке выполняли кропотливую работу: они ставили крохотные круглые метки на бабочек-монархов, когда те летели на юг. Таким образом пометили миллион бабочек. В Мексике с монархов сняли около 13 тысяч меток. Скомпоновав данные, ученые заметили кое-что интересное: монархи начинали и ускоряли свою миграцию в зависимости от высоты солнца. Где бы ни находились насекомые, большинство из них отправлялись в полет, когда угол полуденного солнца над горизонтом составлял около 57 градусов. На полпути к цели путешествия монархи увеличивали скорость в среднем до 47 километров в день, а затем, добравшись до Мексики, замедлялись до 16 километров.

Постичь тайны миграции монархов непросто, но ее главный смысл для нас – это возможность любоваться бабочками, порхающими или устроившимися на деревьях для ночлега. Это красота в чистом виде: гигантские, нежные облака оранжево-черных бабочек, устремляющихся к неведомым землям, оживляют блеклую цветовую палитру нашей повседневной жизни.

Этот феномен живой природы настолько грандиозен, что его можно увидеть на метеорадаре, и обладает таким влиянием, что люди, живущие вдоль маршрута монархов, превратились в активную группу поддержки. Сенатор от Миннесоты Эми Клобучар вспоминает, как ее мать, учительница, каждый год наряжалась бабочкой-монархом и выходила на улицу с плакатом «Мексика или смерть». В мире насекомых встречаются и более длительные миграции – четырехсантиметровая стрекоза бродяжница желтоватая однажды пролетела 18 тысяч километров, чтобы добраться из Индии в Африку, – но регулярные миграции монархов выделяются своей массовостью.

«Это просто невероятно», – говорит эколог Дара Саттерфилд, изучающая миграции монархов. Направляясь на юг, монархи, как правило, единым хаотичным строем летят через Техас. Несколько лет назад Саттерфилд наблюдала за ними в Далласе. «В одном саду собрались сотни бабочек и принялись объедаться нектаром солнцецвета, – рассказывает она. – Они были так поглощены едой и восполнением сил, что их можно было срывать с цветов, словно виноградинки». По мере того как монархи продвигаются через Техас, они сталкиваются с множеством опасностей, от гроз и голода до угроз, вызванных вмешательством человека. Миллионы бабочек разбиваются о легковые автомобили и грузовики в «горячих точках», например на федеральной автостраде 10, которая охватывает юг США словно приспущенный пояс. Даже те, кому удастся добраться до Мексики, по-прежнему в опасности. Около 95 % всех бабочек-монархов собираются вместе в нескольких местах, и одного урагана или тепловой волны будет достаточно, чтобы уничтожить этот вид. В 2016 году сильная буря вырвала тысячи деревьев, на которых гнездились бабочки. В сочетании с резким понижением температуры это погубило около трети монархов.

Весной, когда становится жарче, бабочки массово покидают Мексику, чтобы отыскать молочай и спариться. Они откладывают яйца, гусеницы вылупляются, образуя куколки, которые превращаются в новых бабочек, и те перехватывают эстафету поколений и отправляются на север, в США. К тому времени, когда начинается следующее путешествие на юг, бабочки-монархи инстинктивно возвращаются на деревья, на которых никогда не сидели даже их бабушки и дедушки. Сама мысль о том, что бабочки вообще решаются на такую миграцию, поражает. Кажется невероятным, что они, поколение за поколением, успешно завершают цикл. «Удивительно, что им удается выжить, – говорит Саттерфилд. – Нас восхищает эта миграция, так как такое трудное путешествие находит отклик в наших сердцах, кажется поэтичным. Это так по-человечески. Эти бабочки покорили меня».

Увы, но этому чуду природы грозит столько опасностей, что исследователи монархов предрекают полное исчезновение вида за несколько десятилетий. Список знакомых проблем: разрушение среды обитания, смертоносные волны инсектицидов, изменение климата – истребляют бабочек по всему миру, а монархи – лишь печальные флагманы этого бедствия.

Гористая местность центральной Мексики, где зимуют монархи, традиционно измеряется в гектарах. Зимой 1996/97 года монархи занимали 18 гектаров, что примерно равно 18 бейсбольным полям. К 2013 году территория монархов сократилась до 0,6 гектара, то есть стала меньше Трафальгарской площади. На одном гектаре могут находиться более 20 миллионов монархов. В последние годы наблюдался небольшой рост численности: зимой 2018/19 года монархи занимали в центральной Мексике территорию площадью 6 гектаров. Однако уже год спустя произошел спад, и ареал их зимовья сжался до 2,8 гектара леса.

Западная популяция, которая направляется в Калифорнию, находится в еще более плачевном состоянии. Согласно данным Xerces Society, могучая орда из 4,5 миллионов бабочек 1980-х годов к 2019 году сократилась до 29 тысяч особей. Годом ранее было зафиксировано рекордно низкое значение – 27 тысяч особей, что составляет менее одного процента от исторического максимума. Бабочки-монархи балансируют на краю пропасти, и немногие выжившие вскоре тоже рухнут в бездну вымирания. «Если все останется по-прежнему, через 35 лет популяция западных монархов, такая, какой мы ее знаем, исчезнет», – предупреждает Шерил Шульц, исследователь монархов из Университета штата Вашингтон в Ванкувере.

Как и у большинства насекомых, размеры популяций монархов могут резко меняться. В Мексике в последние годы цифры немного выросли, но в долгосрочной перспективе наблюдается тенденция к снижению. В 2015 году Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США поделилась печальной новостью о том, что с 1990 года популяция бабочек-монархов сократилась на миллиард, что примерно равно общей численности населения Северной и Южной Америки.

Миллионы крошечных оранжевых путешественников, которые буквально облепляют деревья и собираются в таком множестве, что ветви прогибаются, а иногда и ломаются под их тяжестью, вскоре могут превратиться в воспоминание, а затем и вовсе в легенду, подобно рассказам о львах, некогда населявших Европу. «В ближайшие пятнадцать лет мы, вероятно, увидим весьма значительный спад численности из-за разрушения среды обитания, – говорит Орли Тейлор, известный эксперт по бабочкам, который в 1992 году основал научную и природоохранную группу Monarch Watch. – Это уникальные для нашей планеты создания, но мы сами делаем все, чтобы они вымерли».

Отслеживанием падения численности бабочек-монархов серьезно занялись в 1990-х годах, но ученые до сих пор бьются над выяснением его причин. Наиболее вероятные – разрушение естественной среды обитания для выращивания сельскохозяйственных монокультур и применение химикатов. «Бабочек стало меньше, потому что американцы повсюду распыляют чертов "Раундап"», – лаконично выразился Куаутемок Саенс-Ромеро, обычно весьма приветливый мексиканский исследователь леса.

Как это ни прискорбно, Саенс-Ромеро помог выявить еще одну угрозу для монархов, более серьезную, чем инсектициды и бульдозеры: священные пихты, любимые деревья монархов, на которые они садятся, когда добираются до Мексики, могут вскоре исчезнуть из-за антропогенного изменения климата. По мере того как температура на планете продолжает повышаться, а продолжительность засушливых периодов увеличивается, территория, пригодная для произрастания пихт, сокращается. В научной работе 2012 года, соавтором которой стал Саенс-Ромеро, говорится, что, если глобальное потепление продолжится, к 2090 году ареалы произрастания пихты священной по всей стране сократятся на 96 %. В биосферном заповеднике бабочек-монархов эта цифра достигнет 100 %. Таким образом, среда обитания монарха в пределах природоохранной зоны в центральных горах Мексики будет полностью разрушена.

«Здесь не останется ни одного квадратного километра земли, пригодной для этих деревьев», – пояснил Саенс-Ромеро во время моего визита в заповедник в январе 2020 года. Похоже, этот ученый неравнодушен к беретам и жилетам с множеством карманов. Двадцать лет назад, когда в горах холодало, ему также приходилось надевать свитер. Теперь прохладных дней почти не бывает – с 1970‑х годов в центральной Мексике сильно потеплело. «Сейчас 2020-й, а деревья уже умирают. Если здоровых деревьев не останется, монархи тоже погибнут. Мы упорно движемся к наихудшему сценарию развития событий».

Пихты священные в зрелом возрасте достигают высоты более 46 метров, а покрытые иглами ветви торчат наружу и служат укрытием для бабочек-монархов. Деревья выполняют для бабочек две функции. Крона создает укрытие и, подобно одеялу, удерживает тепло, что создает комфортные условия для монархов во время похолодания. Ветви также играют роль естественного зонтика, защищая бабочек от дождя. Если на крыльях начнет скапливаться вода, она может превратиться в лед, и тогда бабочке конец. Один из зловещих парадоксов изменения климата заключается в том, что из-за глобального потепления бабочки могут замерзнуть насмерть.

Пагубное влияние этого бедствия усиливается по мере увеличения абсолютной высоты, а оптимальная область произрастания пихт священных – три тысячи метров над уровнем моря. Пихты, как и большинство пород деревьев, способны приспосабливаться к изменению окружающей среды, постепенно перемещаясь в места с более подходящей температурой. Но из-за ускорения темпов глобального потепления зоны с предпочтительными условиями движутся вверх по склону горы в десять раз быстрее той скорости, на которую способны деревья. Большинство пихт на первый взгляд кажутся здоровыми, но Саенс-Ромеро указывает на потемневшие ветви одного дерева и поникшие иглы другого. Нехватка воды в сочетании с изнуряющей жарой ослабляет деревья – они теряют цвет, сбрасывают иголки и подхватывают болезни.

На стволах некоторых пихт есть характерные потеки смолы. Это защитный механизм, указывающий на то, что жуки-короеды вторглись в дерево и пожирают его изнутри. Хоть и неумышленно, мы меняем эти леса, изгоняя бабочку, которую сами же превозносим в искусстве и поэзии. Ей на смену приходит трехмиллиметровое насекомое грязно-коричневого цвета, которое проводит большую часть жизни в больных деревьях, медленно подтачивая их. «Не все деревья погибнут, но, безусловно, всем им придется нелегко, – говорит Саенс-Ромеро. – Однажды монархи исчезнут. Местным жителям сложно с этим смириться – они живут на деньги, которые им платят туристы. Меня здесь ненавидят, потому что я говорю, что у них нет будущего.

Чтобы обратить вспять процесс уничтожения насекомых, придется приложить много усилий: перестроить гигантскую махину сельского хозяйства, изменить культурные нормы и разорвать связь между повышением качества жизни и уничтожением окружающей среды. «Угрозы не просто добавляются, они множатся, – говорит Педро Кардосо, биолог из Финского музея естественной истории. – Если бы виды столкнулись только с одной угрозой, они бы справились. Но когда их две и более, шансы на успех падают». Так как наша благосклонность к насекомым весьма хрупка, эти реформы в первую очередь должны быть продиктованы другими мотивами (например, нашим собственным здоровьем или мерами, направленными против изменения климата), которые, будем надеяться, помогут сохранению насекомых.

Но, если немного подумать, решение проблемы насекомых может показаться на удивление простым. По сути, нам всего лишь нужно перестать делать некоторые вещи. Простого бездействия, которое позволяет всему идти своим чередом, может быть достаточно. Нам не нужно строить и запускать аналог «Аполлона‑11», проектировать новую систему снабжения экологически чистой энергией или изобретать вакцину от парализовавшей мир пандемии. К счастью, осуществление этой задачи сопряжено с праздностью.

Более спорные части этого плана включают ограничение использования определенных химикатов и предоставление насекомым места для повторного заселения путем выделения участков, пусть даже небольших, где могут разрастись травы. Но большинство мер связано с банальной домашней рутиной.

Например, можно реже стричь и пропалывать газон или не использовать ослепительное уличное освещение. Следующий шаг – решить, так ли уж вам необходима прилизанная, ухоженная лужайка. Энтомолог Мэй Беренбаум называет такой подход «не планом действий, а планом бездействия». Мы так торопливо меняли окружающую среду, что едва ее не уничтожили. Возможно, пришло время расслабиться и посмотреть, что подарит нам природа, если дать ей шанс. На что это будет похоже? Некоторые защитники окружающей среды приводят в пример тихую экологическую революцию, которая происходит прямо сейчас в одном районе на юго-востоке Англии. Кнепп, ферма площадью 1,416 гектара в одном из самых густонаселенных уголков Европы, это окно в мир, где интенсивное земледелие не уничтожило насекомых и других существ. Впрочем, Кнепп едва ли можно назвать фермой. Здесь реализуют масштабный, амбициозный проект, цель которого позволить природе взять верх и сформировать землю самостоятельно при минимальном вмешательстве человека. Владельцы Кнеппа, Чарли Баррелл и Изабелла Три, долгие годы занимались обычным земледелием. Они вкладывали деньги в сельскохозяйственную технику и пестициды и изо всех сил пытались выращивать прибыльные культуры на глинисто-известняковой почве Нижнего Уэлда, летом твердой, как камень, а зимой – илистой. Если у коренных народов Арктики есть десятки различных слов для обозначения снега, то у жителей Сассекса – более тридцати диалектизмов для обозначения грязи. Из-за сложных условий и мощи более крупных индустриальных ферм-конкурентов владельцы Кнеппа накопили немало долгов. В 2000 году они приняли решение продать технику и молочный скот, чтобы спасти ферму от полного разорения.

Затем наступило озарение: ферма получила возможность восстановить естественную экосистему на участке пахотных земель, и почти сразу же здесь появились дикие животные во главе с насекомыми. «Все вокруг жужжало, гудело. Казалось, насекомые повсюду», – вспоминает Три. Она гуляла по колено в траве и на каждом шагу натыкалась на кузнечиков. «Все вдруг стало по-другому, – говорит Три. – Словно шоры упали с моих глаз». Баррелл и Три, вдохновленные работой голландского эколога Франса Веры, решили полностью отказаться от выращивания сельскохозяйственных культур в пользу травоядных животных на свободном выпасе, которые будут естественным образом влиять на экосистему. Теперь здесь нет пестицидов, а животные, в числе которых эксмурские пони, свиньи Тамворта и 400 голов крупного рогатого скота, не получают антибиотики и другие препараты. Владельцы фермы Кнепп даже умудряются зарабатывать: они продают 75 тонн органического мяса в год, а также предоставляют кемпинг для экотуристов и сдают в аренду бывшие сельскохозяйственные постройки. Как оказалось, для Баррела и Три было бы куда рискованнее продолжать заниматься классическим сельским хозяйством.

Теперь здесь повсюду заросли кустарника. Прямо на земле гниет мертвое дерево, ненавистный хлам для обычного фермера, но захватывающая площадка для насекомых. В Кнеппе зарегистрировано более 600 видов беспозвоночных, в том числе навозник изменчивый, которого в Сассексе не видели в течение 50 лет. По словам Три, в одной коровьей лепешке как-то обнаружили 20 разновидностей навозников-землероев. Из личинок, скрывающихся в мягких пнях старых дубов, появляются редкие жуки-щелкуны, а над сверкающей гладью чистых прудов и озер порхают поденки и стрекозы. Здесь в изобилии водится редкая охотница – стрекоза стрелка голубая, которая встречается лишь в нескольких уголках Великобритании. Самая большая в стране популяция ивовой переливницы также находится в Кнеппе, что привлекает сюда орды ее поклонников. Каждое лето они приходят на ферму, размахивая гниющей рыбой, вонючим сыром и грязными подгузниками в качестве приманки, чтобы выманить эту неуловимую и своеобразную бабочку. «Просто не верится, что дикие животные возвращаются так быстро, и первыми приходят насекомые», – говорит Три.

Возрождение насекомых, очевидно, пошло на пользу пернатым, так как в Кнеппе теперь регулярно появляются редкие виды птиц, например горлицы и соловьи. Но есть еще один плюс, который может заинтересовать даже самого несентиментального фермера: бурно размножающиеся навозные жуки затягивают навоз в землю, обогащая почву питательными веществами. Благодаря насекомым истощенная почва восстанавливается с фантастической скоростью. По оценкам ООН, в результате эрозии из-за жесткого режима интенсивной обработки, вспашки и применения химикатов ежегодно во всем мире исчезает до 40 миллиардов тонн верхнего слоя почвы. «Если перейти на естественные методы управления фермой, включая принятие и даже поощрение размножения насекомых, можно заработать больше, так как вложения не требуются, вы не разрушаете почву и выращиваете органические продукты, которые стоят дороже, – поясняет Три. – Восстановление почвы помогло бы решить почти все текущие проблемы человечества, включая глобальное потепление.

Вопрос в том, смогут ли люди осознать это в ближайшее время, чтобы предотвратить дальнейший ущерб.

Три убеждена, что все фермеры, даже те, кто не является полным собственником своих земель или не располагает территорией, подходящей для глэмпинга – экотуризма, могут убрать руки с руля и позволить природе взяться за дело. Это не восстановление дикой природы в полном смысле этого слова – в Кнепп не вернулись высшие хищники, например волки, преобразившие Йеллоустонский национальный парк США в 1990-х годах, или даже такие существа, как бобры, популяции которых в последние годы успешно восстанавливают в некоторых уголках Великобритании. И все же это «дикая местность», как следует из названия книги Три о Кнеппе. Это лишь частичная передача контроля природе, а не полная реставрация «по книжке». «Существует распространенное заблуждение, что ревайлдинг – это возвращение к тому, что было раньше, – говорит Три. – Даже за последние пятьдесят лет окружающая среда так сильно изменилась, что воссоздать прошлое не получится.

Если мы проигнорируем крушение крохотных империй, лучший из возможных сценариев для человечества – это нищенское существование в мире, остов которого лишен костного мозга, где в сельской местности царит тишина, которую нарушает лишь жужжание машин, добывающих еду из остатков почвы. Согласно последним исследованиям, гибель пчел уже вызывает нехватку ключевых продовольственных культур: яблок, черники и вишни. Численность насекомоядных птиц сокращается не только на безликих полях Франции, но и в отдаленных уголках тропических лесов Амазонки. Недавно Вагнер и его коллеги подтвердили, что популяции многих насекомых по всему миру уменьшаются на 1–2 % в год; они считают эту тенденцию пугающей. Все может стать, и наверняка станет, еще хуже. Однажды эта катастрофа достигнет критической отметки, но пока все впереди. Мы продолжаем двигаться по нисходящей.

Историческая значимость нашей эпохи не дает покоя Флойду Шокли, смотрителю энтомологической коллекции из 35 миллионов экземпляров. Все они хранятся в ящиках гигантских металлических шкафов, занимающих пять этажей Национального музея естественной истории Смитсоновского института, великолепного здания в неоклассическом стиле с дорическими колоннами и куполом в Национальной аллее Вашингтона, в нескольких минутах ходьбы от сувенирных лавок и периодических протестов у Белого дома. Первое, что я заметил в кабинете Шокли, когда приехал к нему в ноябре 2019-го, это плакат с жуком-скарабеем на стене. Сам ученый, обходительный мужчина с короткой острой бородкой, специализируется на жуках. «Их размер и цвет приводят людей в трепет, – говорит он, указывая на скарабеев. – Меня же больше интересуют небольшие коричневые жуки. Большая часть их видового разнообразия представлена неторопливыми созданиями длиной пять миллиметров и менее».

Пока мы идем, чтобы увидеть плотные ряды образцов насекомых, Шокли возмущается тем, что американцы одержимы ухоженными газонами, что медоносные пчелы более знамениты, чем их дикие собратья, что невозможно составить классификацию всех насекомых, не говоря уже о том, чтобы отследить динамику их численности.

В этом грандиозном оплоте науки коллекция занимает 134 тысячи ящиков и 33 тысячи склянок и сосудов, заполненных всеми видами насекомых – от плавунцов и вымерших мотыльков до крошечных трипсов размером всего полмиллиметра, которые редко показываются публике на глаза. В Смитсоновском институте хранятся экземпляры примерно трети всех известных видов насекомых, но его исследователи продолжают бродить по тропическим лесам Южной Америки в поисках новых образцов. Во время этих экспедиций часто находят новые свидетельства кризиса насекомых. Шокли не является поклонником термина «инсектагеддон», но только потому, что это слово предполагает конечное, ограниченное во времени событие, а не непрерывную деградацию, которая происходит в настоящее время. Кризис насекомых – это не удар молнии, а медленно закипающая в котле вода. «Мы стоим на пороге глобального вымирания, – говорит он. – Если человечество будет вести себя как раньше, все станет только хуже».

Стоит прогуляться по смитсоновской выставке «Древние времена» в знаменитом зале динозавров, и масштабы нынешнего кризиса кажутся менее пугающими. Эта грандиозная экспозиция приглашает посетителей отправиться на прогулку по истории Земли, разворачивая перед ними цепь событий, произошедшую с момента возникновения планеты 4,6 миллиарда лет назад. Первые наземные насекомые появились около 410 миллионов лет назад – это вид Rhyniognatha hirsti, представители которого были найдены в шотландском песчанике. Насекомые первыми из животных научились летать и переваривать растительную пищу, а также овладели искусством маскировки для защиты от хищников. Примерно 300 миллионов лет назад, с начала каменноугольного периода до конца мезозойской эры, высокое содержание кислорода и тропический климат привели к тому, что многие насекомые увеличились в размерах. На одном выставочном стенде на фоне болотистого леса в Иллинойсе изображена меганевра, гигантское, похожее на стрекозу насекомое с размахом крыльев до 71 сантиметра – чуть меньше, чем у современной кряквы.

На маршруте путешествия по геологическому прошлому Земли Смитсоновский институт установил столбы, которые обозначают пять великих массовых вымираний, произошедших на нашей планете на сегодняшний день. В эти сложные времена, отмеченные надгробными камнями, насекомые оставались оплотом жизни. Они появились на планете раньше динозавров и стали свидетелями их гибели. Последнее массовое вымирание произошло 66 миллионов лет назад. Судя по всему, начало ему положило падение астероида диаметром 9,7 километра на территорию современной Мексики, что вызвало лесные пожары, цунами, кислотные дожди и в конечном итоге гибель динозавров. Согласно информации на столбе, некоторые насекомые, «чересчур привередливые любители растений», тоже вымерли, но затем, когда млекопитающие, а позднее и люди, стали бороться за господство на суше, численность насекомых восстановилась, а видовое разнообразие умножилось.

Наша пиррова победа в битве за доминирование на сегодняшний день привела к тому, что впервые за всю историю Земли один вид стал непосредственной причиной вымирания единственной известной жизни во Вселенной. «Такие события происходят примерно каждые 60–70 миллионов лет, так что наше время пришло», – говорит Шокли, когда мы подходим к концу временной линии у ротонды, где на площадке, имитирующей саванну, величественно стоит слон. «Всего за двести лет своей деятельности мы оказали сильнейшее воздействие на планету. Даже насекомые не способны так быстро приспособиться к меняющимся условиям».

Один из самых тревожных аспектов кризиса насекомых заключается в том, что мы не знаем, куда он нас приведет. Этих животных можно по праву назвать мастерами выживания, аморфным облаком жизни, которое безмятежно проплывало через катаклизмы древности, чтобы потом оккупировать каждый уголок Земли. Но это вовсе не означает, что им удастся пережить очередное тотальное истребление видов.

31 декабря 2020 года, в последний день этого мучительного года, была опубликована тревожная научная работа. Представив свое исследование в современном контексте шестого массового вымирания, два американских специалиста в области палеобиологии и геологии рассмотрели влияние предыдущих пяти эпизодов массового вымирания на насекомых. Они признали, что, хотя изучение летописи окаменелостей не позволяет судить о биологическом разнообразии насекомых, имеющиеся данные позволяют предположить, что потери видов были минимальны. Даже великое пермское вымирание, которое произошло 250 миллионов лет назад и стерло с лица Земли каждые девять из десяти видов животных, можно скорее считать «обновлением фауны», чем уничтожением насекомых. Это подводит нас к принципиальному заключению: в настоящее время насекомые подвергаются беспрецедентной угрозе. Мы не можем быть уверены, что и на этот раз они смогут восстановиться, потому что раньше им не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. «Возможно, для насекомых это вовсе не шестое, а первое массовое вымирание», – отмечают ученые.

Мы проводим крайне опасный и рискованный эксперимент: распахиваем земли и отравляем их, меняем химический состав атмосферы и создаем биологические пустыни в погоне за прогрессом и эстетикой. История насекомых длится эоны лет, но только теперь она совпала с нашим кратким, но разрушительным присутствием на Земле. Нам известно, что насекомые появились на планете до нас, и есть вероятность, что они также переживут человечество в той или иной форме. Было бы слишком самонадеянно думать, что мы пройдем целыми и невредимыми через шестое массовое вымирание без того разнообразия насекомых, которое сейчас уничтожается. Мы нуждаемся в них гораздо больше, чем они в нас. С нашей эгоистичной точки зрения кризис насекомых – это угроза для человечества.

Если дать волю мечтам о пчелах-роботах, можно пойти дальше и перейти к научно-фантастическим планам, которые некоторые считают ключом к нашему спасению: перемещения человечества с разрушенной Земли на Марс или другую планету и создания на бесплодных скалах некой технологической утопии, где не будет войн, загрязнения и глупости. Шокли допускает, что в палатах Конгресса США вскоре может начаться обсуждение такой нереалистичной стратегии, но не верит, что даже в эпоху осуществления своей космической фантазии мы сможем избавиться от нашей зависимости от пчел.

«Очевидно, что где бы мы ни задумали выращивать еду, нам потребуются пчелы, – размышляет он, пока туристы делают селфи рядом со слоном. – Возможно, мы станем первым видом, колонизировавшим другую планету. Но вторым будут пчелы».