© Самаров С. В., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Начальник штаба сводного отряда спецназа ГРУ в регионе Северного Кавказа майор Смурнов вызвал меня к себе в кабинет телефонным звонком дежурного по штабу на аппарат дневального по роте. Почему-то не напрямую своим звонком в ротную канцелярию и не мне на сотовый. Видимо, подумал, что я отдыхаю после операции.

Рота в это время частично спала. Точнее, два взвода, которые участвовали в последней операции по уничтожению эмира Мамонта и бойцы которой не спали всю предыдущую ночь. Кое-кто из бойцов занимался чисткой оружия. Это были бойцы трех взводов, которые в операции участия не принимали, но свое оружие привычно держали в чистоте и в смазке, к которой с уважением относится любой механизм вне зависимости от того, стреляющий он или нет. Первые два взвода тоже потом почистят свое оружие, даже если из него не стреляли. Просто необходимости стрелять не возникло ни у кого, кроме командира третьего взвода старшего лейтенанта Скорогорохова, получившего приказ стрелять из крупнокалиберной снайперской винтовки «Корд».

Вообще-то третий взвод в роте считается саперным. Его командир, старший лейтенант Скорогорохов, был когда-то профессиональным снайпером, но после некоторого эксцесса, когда снайпер Скорогорохов застрелил очень красивую девушку – снайпера противника, – у него, человека холостого, случился нервный срыв, и старший лейтенант, пройдя переобучение, перешел в саперы, посчитав, что сапер и снайпер должны быть схожими по характеру – и у того, и у другого работа не терпит суеты.

Приехав однажды в разведроту получать полный комплект боезапаса, я увидел на оружейном складе крупнокалиберную снайперскую винтовку «Корд» и выпросил ее для Скорогорохова у начальника штаба отряда майора Смурнова, в ведении которого совместно с командиром отряда подполковником Репьиным находится склад, понимая, что от такого презента ни один снайпер, даже бывший, не откажется. Не отказался и старший лейтенант Скорогорохов, успешно совмещающий с тех пор должности снайпера и командира саперного взвода. Вторую снайперскую винтовку, которая попалась мне на том же складе на глаза – «Винторез» с интегрированным глушителем, – я выпрашивать не стал, понимал, что две мне не дадут. Кроме того, в саперном взводе уже имелся снайпер с точно таким же «Кордом» – старший сержант Наруленко. Я посчитал, что оба старших лейтенанта вместе будут представлять собой серьезную силу, способную сделать взвод очень мощным подразделением. А рота после завершения командировки заберет винтовку с собой в родную бригаду. Со склада ничто не берется на время, только в постоянное пользование.

– Товарищ капитан!

Дневальный шел от своей тумбочки через казарму в сторону офицерского кубрика, из которого я только что вышел, намереваясь перейти в ротную канцелярию. Я вопросительно поднял подбородок.

– Чего тебе?

– Звонил дежурный по штабу. Вас срочно разыскивает начальник штаба отряда товарищ майор Смурнов.

– Понял. Спасибо. – И я поспешил в кабинет к майору Смурнову.

Постучав в дверь, я услышал нечто невнятное, что, на мой непросвещенный взгляд, соответствовало слову «войдите», и вошел.

– Вызывали, товарищ майор?

– Вызывал. Заходи, присаживайся.

Уже судя по одному тону, я понял, что Алексей Викторович не в самом лучшем расположении духа. А расположение его духа всегда сильно влияет на расположение духа подчиненных, и моего в том числе. Но я имел вескую причину не поддаваться этому настроению.

Я аккуратно и беззвучно выдвинул стул из-под длинного приставного стола и присел на самый краешек, как и полагается младшему по званию. Хотя мне уже позвонили из штаба нашей родной бригады и сообщили, что отправили в Москву документы на досрочное предоставление мне звания майора, то есть званием я должен вот-вот сравняться с начальником штаба. Это же автоматически означает мой переезд на новое место службы в качестве начальника штаба какого-нибудь батальона. Мне самому штабная работа, честно говоря, не очень по душе, но я отчетливо осознавал, что служу в армии и собственной судьбой не распоряжаюсь. За меня мою судьбу решают другие люди, меня не знающие и ни разу не видевшие, но обличенные соответствующими полномочиями и званиями. И они не привыкли спрашивать офицера, где он хотел бы служить и в каком качестве. Вот внеочередное присвоение звания как раз и было моей «веской причиной».

– Значит, теперь со мной, стариком, званием сравнялся… – произнес Смурнов.

Насчет «старика» он сильно загнул. Не настолько он старше меня, чтобы это чувствовалось. Но своей информированностью начальник штаба меня, честно сказать, удивил. Значит, кто-то из штаба бригады оказался не в меру несдержанным на язык. Или, что еще хуже, ему сообщил кто-то из Москвы. А хуже это потому, что исполнителям, то есть конечному звену в цепочке, не положено знать, что задумывает командование, иначе нижнее звено подгонит результат к желаемому руководством.

Но я гадать не стал, а спросил начальника штаба напрямую, искусно разыгрывая удивление:

– Откуда вы знаете, товарищ майор?

– Скоро будешь меня только по имени-отчеству звать, а про «товарищ майор» забудешь. Откуда знаю? А как мне не знать, если я собственноручно два рапорта на тебя написал в штаб твоей бригады? Думаю, их в Москву отправили вместе с представлением, а там в этот раз решение приняли на удивление быстро. Видимо, где-то тебя уже заждались. Командировку доработать, надеюсь, дадут, а потом сразу отправят дослуживать.

– В Москве еще решение не приняли, товарищ майор.

– Приняли, приняли вчера, поздно вечером. Ты же, наверное, не хуже меня знаешь, что в головном ГРУ еще со сталинских времен взяли манеру работать по вечерам и по ночам. Как подстраивались под вождя народов, так до сих пор перестроиться не могут.

– Откуда данные относительно приказа? – спросил я с недоверием.

– Почти из первоисточника. Человек из Москвы прилетел, рассказал. Его я тоже так быстро не ожидал. Мне обещали подумать, вот я и решил, что пока они подумают, пока решение примут, время пройдет. Затянут, как обычно, а нам работать надо. А они подсуетились…

– Хакера на отряд выделили?

Я вдруг вспомнил, что на днях майор Смурнов посвящал меня в свои поиски хакера. Я понял, что хакер и доставил сведения о моем повышении в звании.

– От меня пойдешь – загляни к Исмаэляну. Я хакера на время определил в шифровальный орган, пока ему отдельный кабинет оборудуют. И на жилье тоже к Исмаэляну устроил – Игорь же у нас принципиальный холостяк. Хакер к нам переведен из восьмого отдела[1] Главного управления[2], имеет допуск по полной форме. В капитанах ходит. А фамилия твоей под стать – ты Одуванчиков, а он Ромашкин. Общий язык, думаю, легко найдете – сплошь один цветник, матерь вашу!

На выражения начальник штаба никогда не был стеснительным и мог себе позволить в разговоре многое. Но настроение майора Смурнова улучшалось, по мере того как он сообщал мне новости.

Однако оно заметно ухудшилось, когда я задал основной вопрос:

– Так вы, товарищ майор, только за этим меня вызывали?

Ради такой «мелочи» майор мог бы и сам в роту пожаловать, да еще и с бутылкой дагестанского коньяка «Кизляр». Это на него больше бы походило. Поэтому я ждал более весомых слов, очерчивающих контуры нового задания со стороны штаба. И Смурнов их произнес:

– На две твои операции я написал достаточно хороший отзыв-рапорт, хотя в первой операции у тебя погиб командир взвода. Но я честно написал, что старший лейтенант сам виноват в собственной гибели, и тому есть свидетели. А теперь даю тебе новое задание, уже как майору. Спрос с тебя будет повышенный, поскольку звание ты получаешь внеочередное. Но, кроме как тебе, поручить это дело некому. Есть у меня свободный взвод, но командир там малоопытный, есть опасения, что он не справится. Да и бойцов у него мало-вато.

– Готов к выполнению, – рапортовал я почти радостно. Радостно и от нового задания, в котором я был готов отличиться, и от получения нового звания.

– У нас появились сведения, что бандиты по-своему готовятся к выборам в Народное собрание республики. Они намереваются устранить нескольких наиболее влиятельных депутатов, чтобы на их место прошли люди, незрелые в политике, и наломали дров, чтобы вызвать в республике недовольство населения. Это недовольство способно привести к власти сепаратистов, в результате разразится новая война, которая будет похуже двух чеченских, потому что ИГИЛ[3] готов перевести значительную часть своих опытных и хорошо вооруженных бойцов в Дагестан из Сирии и Ирака, где их разбили, но полностью не добили. Наши ввели войска в Сирию в две тысячи пятнадцатом году. За первые же пять лет было уничтожено сто тридцать тысяч боевиков, то есть целая армия. И среди них – около трех тысяч радикалов из жителей России. Учти, что я веду речь не только о жителях Дагестана, а, в общем, о российских радикалах-мусульманах. И даже о радикально настроенных исламистах всего бывшего СССР, потому что среди бандитов много таджиков, узбеков, туркмен, азербайджанцев и киргизов. Но случись в России новая Кавказская война, все они с удовольствием выступят против России, хотя у нас их мигрантов – половина Москвы, насколько мне известно. Тут же подсуетится и Турция со своими туркоманами, и НАТО вместе с Турцией, которая пока является одной из сильнейших стран альянса, может пожелать воспользоваться обстановкой. Я не говорю уже о российских мусульманах типа татар, казанских, астраханских и крымских, или башкир, среди которых тоже много радикалов. Короче говоря, задание такое: ты должен, просто обязан, найти выход на националистическое подполье здесь, в республике, организовать его уничтожение, а в дальнейшем силами роты обеспечить безопасность около двух десятков депутатов Народного собрания вплоть до выборов. Выборы – твой дедлайн.

Майор Смурнов любил использовать красивые иностранные словечки и обычно, произнеся их, делал паузу, чтобы в ответ на чей-нибудь вопрос пояснить недоумку, что сие слово означает. Сделал он паузу и сейчас, но я, к его разочарованию, только кивнул, поскольку знаю, что такое дедлайн. В данном случае дедлайн ограничился предстоящими выборами в республиканское Народное собрание, а они должны были пройти накануне завершения полугодовой командировки моей разведроты.

– К сожалению, – продолжил майор Смурнов, хмурясь, – у меня нет никаких данных, даже приблизительных. Нет и списка депутатов, на которых готовятся покушения. Поэтому добывать информацию будешь сам. Я тебе только дам координаты двух человек, которые смогут тебе помочь. Один из них – подполковник ФСБ, второй – подполковник ФСО[4], но сам он себя называет обычным охранником и окружающих просит считать себя таковым. Люди они разные, но ты, я знаю, сумеешь договориться с обоими. Они о твоем участии предупреждены и готовы к сотрудничеству. А пока можешь по полной программе загружать и использовать капитана Ромашкина. На его внешний вид внимание не обращай. Он всегда такой… я бы сказал, неординарный, слегка сонный. Работать он умеет, а это для нас главное. В Москве наше положение принимают за особое и потому всегда выделяют нам только лучшее.

Майор передвинул на угол стола лист бумаги с координатами. Я вынужден был встать, чтобы забрать этот лист. Но свое место я сам выбрал и потому недоброго умысла в поступке майора не увидел.

– Разрешите идти, товарищ майор?

– Иди, майор.

Кивком головы Алексей Викторович выразил свое согласие, но в его голосе мне послышалась легкая ехидца, словно мое новое звание было мне присвоено незаслуженно. Честно говоря, я бы еще какое-то время без проблем проходил в капитанах, если не считать проблемой желание жены иметь мужа-майора и, следовательно, получать из его рук большее жалованье, но командованию, как и жене, всегда виднее.

Насколько мне известно, во время Великой Отечественной войны такие случаи были не редкостью. Но в последнее время слышать о подобном приходится все реже и реже. Так Гагарин взлетел старшим лейтенантом, а приземлился майором. В Сирии погибшему летчику присвоили звание посмертно. Еще пару случаев знаю, и все. А тут – мне. И совершенно неожиданно. Другие служат и получают звания по мере выслуги определенного количества лет. А мне вот так повезло. Как тут не вызвать зависть у сослуживцев? Естественно, майор Смурнов завидует, хотя сам двумя своими рапортами поспособствовал такому событию.

– Есть еще вопрос, товарищ майор. У первичных данных откуда ноги растут?

– Пришли из Сирии, из штаба ИГИЛ, прямиком в Москву.

– Ромашкин?

– Нет, но думаю, он тоже в курсе. Ко мне данные пришли из республиканского ФСБ, а к ним – из московской Конторы.

– Разрешите идти, товарищ майор? – еще раз спросил я по-уставному, как любит Смурнов.

– Иди, сказал же! – махнул он рукой так, как будто отмахнулся от назойливой навозной мухи, придвинул к себе карту какого-то горного района на границе и стал рассматривать. – Не забудь познакомиться с Ромашкиным. Загружай его по самые уши, чтобы… чаю попить некогда ему было! Он, говорят, большой любитель чаи распивать. Мне уже сообщили, что он предпочитает китайский зеленый.

Я вышел из кабинета, сожалея, что некоторое время тому назад презентовал пакет китайского зеленого чая «Ганпаудер»[5] другому любителю этого напитка – старшему лейтенанту Сереже Анисимову, а он возьми и погибни в простейшей ситуации. Не искать же теперь эту пачку в его вещах! Да и вещи эти должны были уже отправить жене, я лично давал приказ об этом заместителю командира взвода старшему сержанту Мише Клишину.

Я пересек коридор и позвонил в дверной звонок шифровального узла. Дверь в тамбур мне открыл капитан Игорь Исмаэлян со стаканом светлого чая в руке. Видимо, капитан Ромашкин за него уже взялся.

– Заходи, мы как раз тебя ждали и о тебе говорили. Валера!

Из кабинета ко мне вышел крепкий, но сухощавый капитан с остро торчащими скулами. Майор Смурнов не зря обратил внимание на внешность капитана, предупреждая, чтобы я на ней не зацикливался. Ромашкин, во-первых, оказался рыжим, а рыжих обычно нигде не любят. Во-вторых, складывалось впечатление, что он попросту не знает такого предмета гигиены, как расческа, – волосы, как куски проволоки, торчат у него в разные стороны, как у английского премьер-министра Бориса Джонсона. А в-третьих, он казался сильно невыспавшимся, воспаленные красные глаза словно так и норовили закрыться – похоже, сказывалась проведенная в самолете ночь, закрыв глаза, Ромашкин моментально уснул бы даже стоя. И еще – начальник штаба майор Смурнов, видимо, не зря приказал загружать Ромашкина «по самые уши». Уши у капитана – это самый заметный предмет его личности. Они торчат в стороны, это во-первых, а во-вторых – это уши борца, с помятыми и несуразно толстыми ушными раковинами. Чаще всего такие уши встречаются у представителей греко-римской борьбы, как теперь называется бывшая классическая борьба, а еще у вольников и представителей смешанных единоборств – последние часто пропускают удары в ушные раковины кулаком или ногой, а кулаки, даже в перчатках, и ноги, даже через блок, способны повредить ушные раковины. В руке капитан держал длинными узловатыми пальцами компьютерщика стакан с чаем.

– Вот, Валерий Петрович, знакомься. Это и есть наш знаменитый командир разведроты.

– Чем же он знаменит? – спросил я сам про себя без щенячьего восторга.

– Хотя бы быстрым уничтожением двух эмиров. А кроме того, он единственный из моих многочисленных знакомых офицеров, кто получил звание досрочно, – ответил капитан Исмаэлян. – Получил – значит, заслужил. Со стороны ведь виднее!

– Что касается эмиров, то без твоей помощи я бы с ними так быстро не справился. А насчет звания – это заслуга нашего начальника штаба. Он писал многостраничные рапорты, причем в красках, даже, похоже, раскрашивал их цветными карандашами. И то, что звание внеочередное – это тоже результат творчества товарища майора. В целом все было обычно и вполне буднично.

Исмаэлян только руками развел.

– Скромность украшает человека. – И непонятно, меня он хвалит или говорит о себе, поскольку без его помощи я бы и в самом деле не справился так быстро.

– Здравия желаю, товарищ майор. – Ромашкин протянул мне руку для знакомства.

– Пока еще капитан. Я еще приказ не видел.

– Министр обороны подписал его вчера вечером. Отправлять, думаю, будут факсом. Ждите. Сначала в вашу родную бригаду отправили, а оттуда напишут и перешлют сюда.

– Валерий Петрович, судя по всему, мы ровесники, нам предстоит много совместно работать. У меня есть предложение: давайте сразу перейдем на «ты».

– Годится, Василий Николаевич. Договорились.

– Ну, вот и отлично! – подтвердил наше совместное решение капитан Исмаэлян. – Значит, нашли общий язык…

– Меня предупредили, что ты, Василий Николаевич, сразу загрузишь меня работой. Что следует делать?

Капитан Исмаэлян, как истинный шифровальщик, в чужие секреты нос совать не любит, несмотря на собственную величину секрета, поэтому он сразу удалился в свой кабинет. А я, вспомнив фразу майора Смурнова про уши капитана Ромашкина, повторять это образное выражение не стал, не желая обидеть капитана. Тем более что и у самого начальника штаба уши такой же формы – не зря майор Смурнов когда-то занимался армейским рукопашным боем и даже пытался выступать в профессиональных промоушенах.

Я объяснил Ромашкину, что в данный момент требуется, чтобы он сам сделал вывод, что может сотворить для общего дела он лично. Капитан сказал:

– Значит, моя первоначальная задача – войти в систему штаба ИГИЛ и добыть данные о планируемых акциях против депутатов Народного собрания Дагестана.

– Да. Пошарь там, вдруг найдешь что-нибудь. А потом мы посоветуемся и посмотрим.

– С твоего согласия я сначала свяжусь с хакерским подотделом ГРУ, с людьми, которые давно уже работают против ИГИЛ. Что-то у них по-товарищески позаимствую, попрошу совета, а потом сам войду в систему.

– Бога ради, – с легкостью согласился я.

Для знакомства я сначала выбрал подполковника ФСБ Николая Николаевича Муравьинского. Руководствовался при этом я только тем, что его фамилия стояла первой на листе, который передал мне майор Смурнов. Предварительно позвонив и договорившись о своем приезде, я запросил у дежурного по штабу машину и поехал на встречу.

Оказалось, что Николай Николаевич не успел заказать на меня пропуск, поэтому мне пришлось ждать в бюро пропусков заявку. Заявку эту принес сам подполковник в мундире с ярко-голубыми петлицами, и я, сам не понимая, каким образом узнал его, тихо позвал:

– Николай Николаевич…

Подполковник обернулся, посмотрел на меня, подошел:

– Вы меня ждете? Полагаю, майор Одуванчиков? А почему с погонами капитана?

– Не успел еще сменить – министр обороны только вчера вечером подписал приказ. В бригаду, наверное, уже переслали, а к нам в сводный отряд еще нет. Без приказа я сменить погоны не имею права. И документы переделать без приказа не могут.

– Это в принципе и не важно. В заявке на пропуск звание не указывается.

Мне пришлось отстоять небольшую очередь – полная женщина в бюро пропусков работала из рук вон плохо (очень, видимо, не любила торопиться) и каждое свое движение сопровождала тяжелым вздохом. Последнее удивления не вызвало – попробуй-ка пошевелиться с ее весом! – но тем не менее раздражало. Да и подполковник Муравьинский, я заметил, нетерпеливо переступал с ноги на ногу, словно хочет в туалет.

В бюро пропусков был туалет специально для посетителей, но, возможно, Николай Николаевич общим туалетом брезгует. По крайней мере, туда он не рвался. В бытность мою еще лейтенантом и командиром взвода ко мне попал солдат срочной службы, который мучился, но не мог из-за собственной брезгливости пользоваться общеротным солдатским туалетом и даже умывальником, к этому же туалету примыкавшим. Потом этого солдата комиссовали и уволили из армии по причине психического заболевания. Может, и у подполковника Муравьинского то же самое, только он стесняется признаться? Солдат тоже стеснялся, не желал признавать за собой слабость, пока заболевание не обострилось настолько, что его вынуждены были положить в госпиталь. Как он сам говорил, он хотел служить, и непременно в спецназе ГРУ, даже специально для этого начал заниматься спортом. По физическим данным он к такой службе вполне подходил, но вот по психическим – отнюдь. И надо было видеть слезы на его глазах после медицинской комиссии, отправившей его домой под крыло к родителям, чтобы понять переживания парня.

Пропуск я в итоге получил и вместе с Николаем Николаевичем прошел в его тесноватый персональный кабинет, где, судя по количеству дверей, личного туалета все же нет.

– Я подготовил для вас список лиц, подлежащих охране с вашей стороны. – Подполковник выложил на стол не самую маленькую стопку распечаток. – Но должен предупредить, что этот список приблизительный. В него вошли двадцать два наиболее значимых для Народного собрания человека. Государственники, те, кто не видит существования республики отдельно от России. Это вовсе не говорит о том, что оставшиеся вне списка депутаты желают создания независимого государства. Таких у нас официально насчитываются единицы. Но такие есть в общероссийской Государственной думе, хотя причины желания независимости Дагестана у всех разные. Одни считают, что Москва их грабит и забирает себе то, что республика зарабатывает. Другие спят и видят исламское независимое государство. Третьи считают, что смогут существовать на подачки Евросоюза и США, если разместят на своей территории военные базы НАТО, что для самой России неприемлемо. Примера Украины и прибалтийских стран им мало, они желают учиться только на своих ошибках. Здесь, – подполковник Муравьинский положил руку на распечатки, – все имеющиеся у нас данные значимых для Дагестана людей. На некоторых по две-три страницы. Домашние адреса, состав семьи, кто чем занимается вне депутатских обязанностей, а также все человеческие грешки, за которые противник может ухватиться, если узнает про них. Поэтому, как видите, на первой странице стоит гриф «Секретно». Распишитесь в ведомости на получение документов. На этом у меня пока все.

Я долго читал вписанное в три строки название документа. Почерк у Николая Николаевича однозначно говорит о том, что подполковник больше привык пользоваться клавиатурой компьютера. Чем человек чаще работает с машинным набором, тем труднее разобрать его почерк. Интересно, а в школе сейчас существуют уроки чистописания? Или теперь и там предпочитают машинный набор текста? По своему сыну я судить не могу, поскольку его воспитанием и всеми школьными делами занимается жена…

Подполковник ФСБ, судя по всему, очень занятой человек. За непродолжительное время моего визита ему звонили трижды, и разговоры, видимо, достаточно серьезны и не предназначены для третьих ушей, поэтому Николай Николаевич только смотрел на определитель номера, записывал номера на отдельном листе и не отвечал. Трубку он взял только после того, как я расписался в ведомости и встал, демонстрируя желание уйти. Николай Николаевич расписался на обратной стороне моего пропуска и, глянув на наручные часы, проставил время моего ухода. Причем время, как я обратил внимание уже за дверью кабинета, было выставлено с точностью до минуты.

От подполковника Муравьинского я поехал не на встречу с подполковником ФСО, с которым к тому же еще не созванивался, а к себе в казарму. Дело в том, что Муравьинский дал мне довольно мало информации. Хотелось заранее подготовить вопросы для его коллеги.

Однако на подъезде к военному городку мне вдруг позвонили.

– Капитан Одуванчиков. Слушаю, – отозвался я, даже не посмотрев на определитель номера.

– Пора уже привыкать называть себя майором, – нравоучительно произнес капитан Ромашкин. – Но я, Василий Николаич, звоню не для того, чтобы нотации читать. Извини уж, вырвалось… Короче, вышел я на сайт ИГИЛ и просмотрел его от и до. Скажу честно, ничего интересного или нового ни для себя, ни для тебя я не нашел. А потом я вошел во внутреннюю систему…

Последовала излишне долгая для меня пауза. В артистизме капитану отказать трудно.

– И что? Нашел что-нибудь? – не выдержал я.

– Отдельные моменты, заслуживающие внимания, есть. Но это отнюдь не телефонный разговор. Когда подъедешь?

– Уже рядом. Давай к главному входу! Это я водителю, не тебе. Мы уже подъезжаем.

Водитель слегка притормозил, и «уазик», кивнув носом, как и полагается при торможении внедорожнику с большим клиренсом, повернул в сторону парковки и там замер. Водитель выключил двигатель, понимая, что ему предстоит меня дожидаться.

Военный городок когда-то строился по стандартному проекту, поэтому парковка перед главным входом достаточно вместительна. Но обычно там бывает минимум машин, если они вообще приезжают. При работе над стандартным проектом архитекторы учитывали то, что многие офицеры приезжают на службу на своем личном транспорте. Но в этом военном городке, где костяк офицеров состоит из временно прикомандированных, такая крупная парковка попросту не нужна. Офицеры приезжают или прилетают в республику со своими подразделениями, вместе с которыми делят казарму. Тем не менее проект переделывать не стали, парковку построили и даже заасфальтировали в отличие от многих грунтовых парковок. И точно так же в военном городке был построен плац, который позже переразметили и сделали из него вертолетную площадку, где базируются боевые винтокрылые машины.

Я быстро покинул «уазик» и, захватив с собой стопку бумаг, выделенных мне подполковником Муравьинским, двинулся в штаб. Почти бегом проскочив мимо дежурного, я повернул направо. Капитан Ромашкин не мог видеть, что я приехал, поскольку окна шифровального органа выходят на другую сторону, но тем не менее он встретил меня в коридоре (похоже, дожидался) и сразу завел меня в тамбур.

– Быстрый ты, оказывается, капитан! – не удержался я от похвалы.

– Не быстрее тебя, майор, – не остался в долгу Ромашкин. – Только я уже даже успел посетить и твою разведроту. Надеялся застать тебя в канцелярии, но ты подвижный, как капля ртути! Тогда капитан Исмаэлян дал мне твой номер.

– Это хорошо, что ты посетил роту. Введи теперь в курс дела ее командира. Но сперва скажи, чем они занимаются?

– Когда я у них был, бойцы отрабатывали стрельбу на опережение. Стреляли друг в друга пейнтбольными красящими шариками.

– Да-а, скорость полета у пули, конечно, совсем другая. Но увеличивать скорость пули попросту опасно, можно на ровном месте нанести травму себе или противнику. Кроме того, в большой игре бойцы учатся прятаться от выстрелов.

– А как вы игры проводите? По правилам? Десять на десять?

– Обычно взвод на взвод. И никого не смущает, что во взводах количество бойцов различается. Побеждать следует не количеством, а умением! Не моя истина, но я ее придерживаюсь… Ладно, вернемся к делу. Что тебе удалось добыть?

– С одной стороны, ничего, кроме того, что ИГИЛ сильно добавил себе в Интернете общее количество моджахедов, сторонников и единомышленников.

– Это понятно. Еще Наполеон утверждал, что воображение правит миром. Но это все лирика. Что с другой стороны, Валерий Петрович?

– Я в первую очередь интересовался накладными на складе. Для начала выбрал продуктовый склад и сразу обнаружил, что два отряда моджахедов – вернее, две банды – были сняты с довольствия, а потом их представители получили сухой паек. Причем термохимический паек[6] получила только одна банда, второй достался паек с возможностью разогрева. Оба пайка американского производства были поставлены сначала на Украину в качестве так называемой гуманитарной помощи, а потом проданы какой-то фирме в Турции. А Турция, тоже в виде гуманитарной помощи гражданскому голодающему населению, поставила его прямиком на продовольственный склад ИГИЛ. Точно я не знаю, но допускаю, что ИГИЛ по чьей-то наводке просто перехватила грузовики по дороге и отправила их себе на склад. Документального подтверждения этому акту я не нашел и в турецкие сайты еще не лазил, но они почти наверняка дадут такую трактовку.

– Нам от этих данных какая польза? – наивно поинтересовался я. – Мне, например, все равно, получили они термохимический сухой паек с возможностью подогрева или высокогорный[7].

– Ну, во-первых, бандиты в отличие от российского спецназа не любят убирать за собой. То есть где поедят, там и оставляют упаковку. Таким образом, есть возможность отследить путь банды через горы. Во-вторых, если мы будем иметь дело с сухим пайком с возможностью разогрева, то следует обратить особое внимание на дым костров в горах. Таблеток сухого спирта у бандитов ничтожно мало, как и горелок (я сумел проверить их наличие в общем складском реестре), им рекомендовано пользоваться кострами. Даже было проведено обучение, как разжечь костер, какая древесина дает меньше дыма и прочие премудрости. Но обучение проводилось для пяти банд, а с довольствия сняты только две. Это может означать только одно: оставшиеся три банды стоят на очереди. Но место их дислокации известно. Я уже передал данные на банды в ГРУ, откуда они уйдут в ВКС[8] – бандитов уничтожат с воздуха.

– Звучит заманчиво. А что еще?

– Еще я «посетил» оружейный склад. Бандиты получили в значительном количестве снайперские винтовки «СВД»[9] с прицелами «ПСО-1»[10] и запас патронов к винтовкам. У меня есть список с номерами оружия и номерами прицелов. Здесь же указано количество патронов.

Ромашкин вручил мне два скрепленных степлером листа.

– Это все?

По хитрому лицу капитана я видел, что самое интересное он приберег напоследок.

– Разве этого мало?.. Хорошо, еще есть данные. Шура[11] муфтиев ИГИЛ (есть у них такой орган) вынес приговор восемнадцати членам Народного собрания Республики Дагестан. Их признали особо опасными для деятельности своей организации. Список есть у меня в компьютере.

Я положил на стол перед капитаном Ромашкиным распечатку, предоставленную мне подполковником Муравьинским.

– Здесь досье на двадцать два человека из числа депутатов Народного собрания. Отметь, кто из них входит в твой список, и верни досье мне. Не потеряй, оно с грифом.

– Доверяешь?

– Доверяю.

– Ну, и отлично. Тогда сделаю, товарищ майор. Это займет пять минут.

– Прекрати меня называть «товарищем майором»! Это смахивает на издевательство и начинает меня раздражать. Можно же обращаться по имени-отчеству или просто называть «майором»!.. Короче, сверяй списки. А я пока загляну к начальнику штаба с докладом.

Временно расставшись с капитаном Ромашкиным, я постучал в дверь начальника штаба сводного отряда.

– Войдите, – услышал я в ответ недовольное бурчание и вошел.

В кабинете начальника штаба присутствовал командир отряда подполковник Репьин, который встал мне навстречу, жестом остановил мой уставной доклад и стал поздравлять меня с внеочередным присвоением звания майора.

– Приказ еще не пришел, товарищ подполковник. До получения приказа я остаюсь, как и прежде, капитаном.

– Пришел приказ, пришел! У меня лежит в кабинете на столе! Прислали факсом из твоей родной бригады! А им пришел напрямую из Москвы, из Управления кадров Генерального штаба. Так что готовься, майор, выпить дважды по стакану водки! Сначала с нами, а потом в своей бригаде![12]

– Я вообще-то не пьющий, товарищ подполковник…

– Традициями брезговать нельзя, майор, иначе никогда подполковником не станешь, – мрачно предрек мне майор Смурнов.

– Понял, товарищ майор. Тогда сегодня вечером куплю бутылку и к вам загляну. А пока, товарищ подполковник, разрешите доложить товарищу майору предварительные результаты моего поиска.

– Докладывай. Я в курсе твоего задания.

– С какого числа, ты говоришь, банды сняли с довольствия? – спросил майор Смурнов.

– Со вчерашнего дня, товарищ майор.

– Надо бы «погранцов» предупредить.

Майор посмотрел на командира отряда:

– А дров «погранцы» не наломают? А то лови после них бандитов по горам по двое, по трое… Сколько уже раз такое бывало!

– Необходимо, чтобы «погранцы» пропустили банды через границу, сообщили нам, а за ними пустили свою «Сигму»[13] в виде погони и угрозы. А мы, в свою очередь, перекроем бандитам путь и затащим их в засаду.

– У тебя уже и план готов, Алексей Викторович! – одобрил подполковник Репьин, пальцами здоровой руки разминая плечо, в которое он был не так давно ранен бандитским снай-пером.

Репьин только недавно снял с руки повязку, но пулевое ранение еще давало о себе знать. Приходилось часто разминать руку и еще чаще работать на турнике, что я сегодня утром наблюдал собственными глазами. Но после каждого подхода Репьину приходилось пальцами здоровой руки массировать место, в которое угодила пуля.

Но похоже, подполковник снова рвался в бой. Что поделаешь, если у него натура такая в отличие от того же майора Смурнова, который всегда находит причину остаться в своем кабинете, хотя, казалось бы, Смурнов, бывший боец смешанного стиля, пробовавший когда-то свои силы в профессионалах, по одному только характеру обязан быть более боевитым человеком.

– У тебя же есть связь с Управлением погранвойск, – продолжил подполковник. – Вот и сообщи.

Майор Смурнов снял трубку стационарного телефона и уставился на меня, давая понять, что я мешаю.

– Разрешите идти, товарищ подполковник? – спросил я командира отряда.

– Я тебе, майор, сегодня дал данные на двух человек. Ты с ними связался? – спросил Смурнов.

– Только с подполковником ФСБ Муравьинским. Он мне передал список из двадцати двух человек, которые могут помешать бандитам.

– И где этот список?

– У капитана Ромашкина. Дело в том, что Шура муфтиев ИГИЛ выбрала восемнадцать депутатов, которые представляют угрозу их деятельности. Я попросил Ромашкина отметить тех, кто есть в его списке, который он добыл самостоятельно. После этого он отдаст мне оба списка. А к подполковнику ФСО я поеду после того, как подготовлю набор вопросов к нему.

– Добро, – согласился начальник штаба отряда. – Можешь идти. Как только Ромашкин подготовит список, занеси его мне.

– И мне экземпляр на всякий случай, – добавил подполковник Репьин.

Начальник штаба начал набирать номер на кнопочном аппарате, а я вышел из кабинета с ощущением, будто меня выгнали.

С этим же ощущением я позвонил в звонок на двери шифроргана. Дверь открыл капитан Игорь Исмаэлян. На сей раз у него в руках был не стакан чая, а простой карандаш.

– Извини, я работаю. Тебе Ромашкина?

– Да.

– Валера! – крикнул капитан в дверь и вернулся к себе.

Ромашкин не вышел, а вылетел, взлохматил свои непослушные волосы еще больше, хотя, казалось бы, больше некуда, и тихо и виновато произнес:

– Я не успел посмотреть – помогал Исмаэляну. Он замучился с ручными кодограммами. Радисты наворочали непонятно что, вдвоем разобраться не можем.

Это было обычным делом. После работы радистов шифровальщики всегда готовы вешаться. Хорошо хоть радиосвязь в современной армии используется лишь изредка, да и то преимущественно в учебных целях. А не то мы рисковали бы остаться без шифровальщиков.

– Сделай прямо сейчас и распечатай в двух экземплярах для командира и начальника штаба.

– Я быстро, – пообещал Ромашкин. – Чаю тебе налить?

– Спасибо, я воздержусь.

Его «быстро» растянулось на семь минут, которые новоиспеченный майор, то есть я, прождал, сидя за столом в тамбуре, поскольку посещать комнату шифровального узла имеют право только командир отряда подполковник Репьин и его первый заместитель, начальник штаба майор Смурнов. Порой капитан Исмаэлян сам приглашает кого-то в свой кабинет, но не тогда, когда командиры могут это обнаружить.

За соблюдением режима секретности наблюдает лично майор Смурнов, хотя это входит в обязанности и самого капитана Исмаэляна. Так, капитан проверяет время от времени расписание занятий моей роты и ищет секретные данные. Иногда что-то находит. Но он ни разу не составлял акт о нарушении, ограничивался лишь устным замечанием мне как командиру подразделения.

Наконец, капитан Ромашкин вынес три страницы распечатки, пристроенные сверху к досье на депутатов, выделенное мне подполковником ФСБ Муравьинским.

– Странное дело. В твоем списке двадцать два депутата. Из них восемнадцать есть в моем списке, есть пара других, а двое – вообще лишние, – заметил капитан Ромашкин.

– Ничего странного. В ФСБ составляли список по своим данным и представлениям, в ИГИЛ – по своим. Списки могут различаться. Ты внес дополнительные фамилии?

– Конечно. И расписал все. – Ромашкин хлопнул ладонью по стопке, словно подтверждая свои слова.

Майору Смурнову его экземпляр я занес сразу и предупредил об изменениях. Майор пожелал оставить у себя и основной список подполковника Муравьинского. Для чего он ему понадобился, я догадаться не смог.

– Доверяешь без росписи в журнале? Или ты доверяешь только Ромашкину?

– Доверяю, товарищ майор! – ответил я добродушно, хотя было странно встретить желание майора уклониться от обычных мер соблюдения режима секретности, за которым он следил почти трепетно.

– Тогда я быстро сделаю себе ксерокопию.

Майор встал и перешел к соседнему столу, где у него стоит небольшой ксерокс. Снятие копии и в самом деле много времени не отняло, хотя вызвало у меня еще большее удивление. Это было еще одно нарушение режима секретности со стороны начальника штаба. Видя, как я отреагировал на первое нарушение, на второе Смурнов моего согласия спрашивать не стал. И я не понял, он меня держит за своего или попросту пренебрегает моим мнением.

Подполковника Репьина в кабинете начальника штаба не было. Мне пришлось подниматься на третий этаж, чтобы застать командира в его кабинете, пока он не ушел. На территории военного городка искать его будет сложно, Репьин может оказаться где угодно, от гаража до склада оборудования или вооружения. Подполковнику я тоже сразу доложил о разночтении в списках, на что Репьин ответил мне примерно то же, что я сам сказал капитану Ромашкину.

Далее я отправился в канцелярию роты, откуда позвонил подполковнику Муравьинскому и сообщил теперь ему о разночтениях в списках. Подполковник моему сообщению не удивился:

– Мне бы, майор, фамилии тех двоих, которые не вошли в мой список, но присутствуют в списке Шуры.

Он даже не поинтересовался, откуда у меня список Шуры шейхов. Понимал скорее всего, что законными методами добыть такие сведения невозможно, а эксклюзивные методы военной разведки его мало интересуют, поскольку он сам частенько пользуется подобными методами своей организации.

– А мне бы, товарищ подполковник, досье на них, – предложил я взаимовыгодный обмен.

– Сделаю в течение часа. Давай фамилии.

– Прямо так вот, по телефону?

– У меня защищенный номер. В случае прослушки трубка сразу даст сигнал, и разговор прекратится.

Я почти по буквам продиктовал Муравьинскому две длинные сложные двойные фамилии, пообещал приехать через час и попросил пропуск заказать заранее.

– Пропуск будет у часового на входе, – пообещал подполковник.

Пока было время, я засел за изучение досье Муравьинского. Признаться, оно меня удивило. Каждого из депутатов можно было бы по несколько раз посадить на вполне законных основаниях. Один был пассивным педерастом, другой любил мальчиков и никогда не был женат, третий взимал деньги с людей просто за встречу со своей драгоценной особой. Добыть доказательства противоправной деятельности депутатов для ФСБ с их возможностями труда не представляло. В досье были даже включены записи телефонных разговоров, проведенные с помощью СОРМ[14], и переписка через интернет-каналы, в основном через мессенджеры. По моему скромному мнению, если бы бандиты уничтожили этих депутатов, то от Народного собрания республики можно было бы ожидать большего. Но майор Смурнов предупредил меня, что «игиловцы» рассчитывают на то, что на смену убитым придут кандидаты еще хуже.

Подготовившись лишь мысленно за неимением времени к разговору с подполковником ФСО, я позвонил ему. Оказалось, Абдурагим Маликович ждал моего звонка с самого утра. Майор Смурнов уже имел с ним дело и предупредил, что я, как лицо, непосредственно проводящее операцию по охране депутатов, буду просить его о встрече.

– Только не удивляйтесь, что я приеду в погонах капитана. Мне звание только-только присвоили, я не успел еще их сменить, – сказал я ему, памятуя вопрос подполковника Муравьинского. – Я сейчас на пару минут заеду в ФСБ, а потом сразу к вам.

– Жду, – коротко резюмировал наш разговор подполковник ФСО Абдурагим Сулейманов.

Видимо, он человек дела и умеет ценить свое время.

Машина ждала меня там же, где я ее оставил, хотя из окна кабинета начальника штаба я видел, как она направлялась в сторону ворот. У водителя, похоже, пришло время обеда, а для любого солдата, за исключением разве что спецназа ГРУ, обед – это дело святое, которое отменить невозможно. Как и сон, когда спать хочется даже за рулем.

– В Махачкалу, на улицу Дахадаева, – велел я водителю, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье.

Главный вход в здание расположен со стороны проспекта Расула Гамзатова, но мне нужен был боковой подъезд. Туда я машину и направил.

– Это там, где вы входили? – уточнил водитель.

– Да, снова туда же, – ответил я.

Водитель не стал включать навигатор. Дорогу он помнил.

Дежурный часовой в ярко-голубых погонах с буквами «ГБ» – уже другой, не тот, который стоял на этом посту утром – стал набирать номер на стоящем на тумбочке аппарате. В ответ на длинные гудки он лишь пожал плечами, но подполковник Муравьинский лично вышел меня встретить.

Пока я расписывался за получение пропуска, он предъявил часовому свое удостоверение. «Да-а, бумажная бюрократия в этом заведении хорошо развита», – отметил я про себя и сам тут же нашел этому оправдание. А как иначе? Любая банда тогда сможет проникнуть в любой кабинет и расправиться с неугодным ей офицером и если не прервать, то по крайней мере замедлить любое расследование и дать возможность кому-нибудь из подследственных скрыться.

– Да, порядки у нас здесь строгие, – словно прочел мои мысли подполковник. – Их пришлось ввести в позапрошлом году после нападения бандитов. Хорошо, что у нас на первом этаже расположена комната спецназа, и командир вовремя оттуда вышел. Банда сразу нарвалась на спецназ. Бандитов всех перебили за такую невиданную наглость, даже допросить было некого. Знать бы, куда они прорывались, можно было бы вычислить, откуда ноги растут… Но этим делом занималась отдельно назначенная бригада, не я. Результатов расследования я не знаю. Слышал только краем уха, что двум офицерам повысили звание и еще троих наградили. Значит, результат был.

Он ничуть не походил на того делового и по самые уши загруженного делами человека, каким показался мне утром. Говорил много и приветливо, многое рассказывал. И я не удержался – задал наболевший вопрос. Начал издалека, со стороны:

– И часто у вас, товарищ подполковник, звания повышают и награды раздают?

– Нечасто, – ответил он и посмотрел на меня внимательно, словно почувствовал, к чему я планирую свести этот разговор. – Но бывает, когда дело особенно резонансное. А на моей памяти подобное нападение свершилось впервые.

– Тогда в чем дело? Следует что-нибудь резонансное создать искусственно!

– О чем вы? Конкретнее, пожалуйста, товарищ майор.

И в голосе его, и во взгляде я почувствовал жесткость и колючесть. Впервые он меня назвал «товарищ майор», до этого говорил просто «майор». Это уже было предупреждением. Однако я ему не внял и продолжил:

– У вас под ногами столько резонансных дел валяется, стоит только наклониться и поднять. Вы предоставили мне список из двадцати двух человек, каждого из которых можно до конца жизни отправлять за колючую проволоку.

– Можно, молодой человек, можно, – согласился подполковник Муравьинский. – И даже по большому счету нужно. Но вы забываете, что мы работаем на Востоке. Здесь одного тронешь – за ним такая цепочка потянется, и такая защита встанет, что бороться сил не хватит. Здесь все повязаны, все друг за друга стоят горой (не зря мы в горной республике работаем). Есть, конечно, откровенные антиконституционные действия, такие как бандитизм. С этим мы боремся и будем бороться. А в остальном – увольте уж. Мы с вами не справимся. Нас попросту уволят из органов, и это будет только мягким началом. Потом последует кровная месть. Даже кровавая, потому что мстить будут не только вам, но и вашим родным, в том числе и детям.

– Но и защищать этих…

– Защищать конституционный строй! – изрек подполковник Муравьинский, как нравоучение, только что указательный палец перед моим носом не поднял восклицательным знаком.

Я мог бы возразить, что Конституция России написана не для них, но предпочел промолчать. Служба приучила меня многое держать внутри себя и не выставлять напоказ собственные мысли и сомнения. Убедившись, что мои доводы напрасны, я больше не поднимал данную тему.

Я забрал у подполковника флешку с данными на двух человек, которых не было в его списке, клятвенно пообещав вернуть ее после того, как распечатаю эти данные.

Следующий мой визит был нанесен службе охраны Народного собрания.

– На Ленина, дом один, – приказал я водителю.

– В правительство? – спросил он в ответ, тронувшись с места.

Правительство Республики Дагестан и Народное собрание занимают одно и то же здание. Традиционно два флага, два триколора, вместе играют на ветру над этим зданием – российский, с белой, синей и красной полосами, и республиканский, с зеленой, синей и красной. Днем ветер обычно дует со стороны Каспийского моря в сторону гор, а с наступлением темноты меняет направление на противоположное. Поэтому днем ветер направляет флаги в сторону гор, а ночью – в сторону Каспия. Я слышал, что в направленности государственных флагов есть своя символика. Как говорят, например, бандиты, днем российский закон правит в горах, а на ночь он удаляется в сторону моря, где стоит Каспийская флотилия, а хозяевами гор становятся они.

Мне трудно говорить о реальной силе символизма, но на нарукавной эмблеме бойцов военной разведки нарисована летучая мышь, что тоже является символизмом. Летучая мышь, как известно, ночное животное, и это говорит о многом. Особенно если на твоем автомате стоит прицел «Шахин», имеющий тепловизор, который позволяет ночью видеть практически точно так же, как днем, только в ином цветовом оформлении.

В правительство республики можно попасть через отдельный подъезд. У них своя система охраны и свои сотрудники ФСО, работающие, однако, как я слышал, в тесном контакте с коллегами из Народного собрания.

Подполковник Сулейманов, должно быть, обладает зрением горного орла, потому что он сумел издали, с крыльца, рассмотреть номер на нашей машине, который я ему продиктовал во время нашего телефонного разговора, и приветственно (или просто привлекая к себе внимание) поднял руку.

– Тормози, – приказал я водителю. – Нас встречают. Только не понимаю, почему без фанфар и торжественного марша караула. Но я не в обиде, и так сойдет…

«Уазик» остановился. Я взял с собой необходимые бумаги и поспешил подняться по ступенькам к подполковнику Сулейманову.

– И правда, погоны не успели сменить, – констатировал Абдурагим Маликович. – Я уж думал, что это шутка… Пройдемте ко мне в кабинет, там поговорим.

Я двинулся следом за Сулеймановым. Опять пришлось заходить с бокового входа. Это, похоже, начало становиться традицией, которая мне, честно признаюсь, не особенно по душе. Но я был не в силах «переселить» нужных мне людей поближе к главному входу. Ни званием, ни должностью я пока не вышел, хотя и стал уже майором.

Абдурагим Маликович даже пропуск на меня заказывать не стал, просто кивнул часовому из состава солдат Росгвардии:

– Это со мной. Кто будет меня спрашивать – ушел куда-то. Нам не мешать! Разговор серьезный и, возможно, долгий.

Пройдя мимо поста, мы двинулись по узкому подвальному коридору с бетонными стенами, сохранившими следы опалубки из рифленого металла, в самом конце которого зияла чернота какого-то неведомого помещения. Дважды свернули за угол – сначала направо, потом налево. Боковых коридоров было великое множество. Чтобы не потеряться в этом лабиринте коридоров, требовалось как минимум быть офицером спецназа военной разведки. Но подполковник Сулейманов шел вполне уверенно. Только шаг у него был нестандартный – то он шагал так быстро, что даже я за ним с большим трудом мог угнаться, то внезапно переходил на замедленный шаг с непонятными, даже нелепыми подпрыгиваниями. Как я думал, небольшие канавки, которые время от времени попадались нам на пути, не могли быть причиной этих подпрыгиваний. Но оказалось, могли. Причину подполковник объяснил сам, когда через десяток шагов после второго поворота начал открывать ключом со связки дверь в свой кабинет, предварительно в последний раз подпрыгнув:

– У нас трубы в подвале меняют, канавки продолбили. И два дня назад в темноте нашего сотрудника змея укусила. Сейчас в больнице лежит. Он ее подстрелил и даже голову ей каблуком сплющил – короче, простую гюрзу превратил почти в кобру. Она, конечно, ядовитая, но все равно – она из семейства гадюк, которые первыми на человека не нападают, если он ее не беспокоит. Вот я и стараюсь не беспокоить… Вообще я по змеям могу вам целую лекцию прочитать – изучал их в детстве. Мечтал герпетологом стать, но не получилось… Правда, сейчас не время о змеях говорить. Разве что о змеях в человеческом облике. С такими и бороться сложнее, чем с простыми людьми.

Сулейманов распахнул дверь своего кабинета и включил свет, жестом пригласив меня войти. По сравнению с кабинетом подполковника Муравьинского этот кабинет был намного просторнее и выше, хотя располагался в подвале и окна в нем отсутствовали.

Я легко нашел себе свободный стул и сел рядом со старым двухтумбовым письменным столом. Сейчас такую основательную мебель из массива делают разве что на заказ. Но стол Сулейманова явно немолод, он носит на своем теле память о многих поколениях кабинетных сидельцев. Вся остальная мебель – и длинный приставной стол для заседаний, и приставной компьютерный столик, на котором стояли современный компьютер-моноблок и лазерный принтер, и даже стулья – являла собой хлипкие современные изделия, к которым всегда прикасаешься с содроганием – опасаешься, что они вот-вот рассыплются в твоих руках.

Я положил на стол перед подполковником Сулеймановым выделенную мне капитаном Ромашкиным распечатку с фамилиями и должностями. Абдурагим Маликович сел в кресло, пододвинул листок к себе, достал из старомодного пластмассового футляра старомодные круглые очки в роговой оправе, натянул их на кончик солидного мясистого носа (дальше очки, похоже, просто не надеваются) и принялся читать.

– Ну, и что? – спросил он, дочитав до конца. – Я вижу большой перечень членов нашего Народного собрания. В основном это председатели отдельных комиссий, а также заместители председателей. Самые активные люди у нас.

– Это список людей, которые, по мнению Шуры муфтиев ИГИЛ, подлежат уничтожению.

– Они все это прекрасно знают и без Шуры и все равно идут в депутаты. И не просто идут, а лезут напролом, руками и локтями расталкивая конкурентов и шагая по их головам. Угрожают этим людям часто, но за каждым закреплена наша охрана. При этом они чаще всего имеют и охрану собственную, которой больше доверяют. Признаться, на мой взгляд профессионала, не совсем обоснованно доверяют, а порой и полностью без оснований. Вы что, кстати, заканчивали?

– Рязанское высшее командное училище ВДВ.

– Девятую роту?

– Да. Факультет военной разведки. А потом еще и ВДА экстернатом.

– А это что за штука такая?

– Военно-дипломатическая академия. Была раньше такая.

– Понятно. Кажется, это она имела сленговое название «Консерватория»? Так бы и назвали… Это название и нам знакомо.

– Так точно, товарищ подполковник. Сейчас она называется просто Военная академия Министерства обороны. Но не в названии дело…

– Это даже я понимаю. А после училища вы кем по профессии значились, диверсантом?

– Военный диверсант-разведчик.

– Это не важно. Главное, что диверсант. Вас этому долго и упорно учили.

– Так точно.

– А я вот закончил бывшую Высшую школу КГБ имени Феликса Дзержинского. Тогда она называлась Высшей школой Министерства безопасности России. После нашего выпуска она стала называться Академией ФСБ России. Не знаю уж почему, но эпоху ФСК из названия академии исключили. Но это не столь важно. Важно то, что меня, как и моих сотрудников, тоже долго и упорно учили. Учили защищать. Но как можно защищать человека, который этого не хочет? Того, кто этому сопротивляется, доверяя дело другим, дилетантам? Вот вы, майор, профессиональный диверсант. Но сможете ли вы, например, работать телохранителем?

– Не пробовал, но думаю, что смогу…

– Нет, майор, не сможете. Это я вам гарантирую. В профессии телохранителя много своих тонкостей, которых вы попросту не знаете, и потому не сможете им противостоять.

– Эти сложности меня как раз и обучали обходить, поэтому я в выигрышном положении. Умею и нападать, и защищаться, – ответил я, стараясь выглядеть убедительнее.

Но подполковника, кажется, все же не убедил:

– Вы сейчас размышляете, как наши депутаты. Но в реальной жизни никакие частные охранные структуры, сколько им ни плати, не в состоянии спасти кого-либо от опытного киллера. Тем более бывшие высокопоставленные сотрудники КГБ или МВД.

– Это я знаю. Киллер, вооруженный винтовкой с оптическим прицелом, – это стопроцентный результат. И будущей жертве следует заранее заказывать себе памятник на могилу. Или… – У меня в голове был еще один вариант.

– Что «или»? Договаривайте! – не попросил, а потребовал подполковник Сулейманов.

– Или «играть», то есть работать на опережение. На превентивное уничтожение киллера. Скажем, через провокацию.

– Это вариант. Но скажите мне, как определить киллера? Я вижу, что у вас есть в запасе нечто, чем вы желаете меня сразить. Выкладывайте! Есть?

– Есть, товарищ подполковник.

В этот момент в дверь настойчиво постучали. Так постучали, словно стучавший точно знал, что мы здесь, и ему обязательно нужно было нас увидеть, хотя подполковник запретил нас беспокоить.

– Войдите, – раздраженно разрешил Абдурагим Маликович.

Вошел давешний часовой.

– Я же просил меня не беспокоить! У меня серьезный разговор! – сердито проворчал подполковник.

– Извините, товарищ подполковник. Я посчитал, что доложить необходимо. Мне на пост позвонил начальник штаба сводного отряда спецназа ГРУ майор Смурнов. Ему необходимо срочно поговорить с майором Одуванчиковым или с вами. Я сказал, что вы прошли в экранированный кабинет с каким-то капитаном спецназа. Он меня обозвал дураком и приказал срочно найти этого капитана или вас, товарищ подполковник.

Я вытащил из кармана свой телефон. В левом верхнем углу прочитал надпись: «Нет связи». Подполковник Сулейманов этого, видимо, ожидал:

– У меня кабинет под деревянными панелями полностью обит фольгой. Не трудитесь проверять – позвонить не получится. Выйдите из кабинета и позвоните из коридора.

– Товарищ майор, говорят, вы меня искали…

– Да, искал, – торопливо ответил Смурнов. – Водителю дозвонился, он сказал, что ты зашел внутрь с каким-то подполковником. Ладно хоть адрес вспомнил. Я едва номер телефона поста добыл. Короче, ты скоро там освободишься?

– Скоро. Еще пять-семь минут разговора, потом сорок минут на дорогу…

– Двадцать минут тебе на дорогу, и ни минутой больше! Четыре минуты на завершение разговора! Пришло сообщение от пограничников. По телефону ничего сообщать не уполномочен. Через полчаса жду тебя в своем кабинете. Если меня на месте не будет, значит, я в оперативном отделе. Будь готов выступить в полном составе роты.

– Понял. Буду. Роту поднимите по «тревоге», пусть меня ждет.

– Уже ждет на вертолетной площадке. Поспеши.

– Есть поспешить.

Начальник штаба отряда меня не сильно волновал, но заставлять роту ждать командира мне не хотелось.

– Спасибо, боец, – поблагодарил я часового, стоявшего рядом со мной.

– Проводить вас, товарищ майор? – осторожно спросил он, покосившись на мои капитанские погоны. – А то у нас здесь заблудиться в коридорах недолго. Уже бывали случаи. А на днях офицера змея укусила…

– Теперь будет внимательнее под ноги смотреть, – ответил я и шагнул к двери кабинета подполковника Сулейманова.

Подполковник сидел на прежнем месте, только снял очки с мясистого носа и, судя по всему, ждал меня, надеясь, что я сообщу ему нечто весьма важное. Я поведал Абдурагиму Маликовичу о двух бандах ИГИЛ, которых сняли с довольствия, и о срочном вызове в бригаду, и о том, что от «погранцов» поступило срочное сообщение, в результате которого вся разведрота ждет своего командира на вертолетной площадке. Подполковник – человек дела, подолгу раздумывать не любит. Он резко перешел в разговоре на «ты», что олицетворяло стремительность действий:

– Ну, так чего ты ждешь? Поезжай, приступай! И меня держи в курсе дела. Я буду ждать звонка в другом кабинете, в неэкранированном. Пойдем, я провожу тебя, а то, не приведи Аллах, заблудишься в наших коридорах.

Едва я вышел, как ко мне подъехал штабной «уазик».

– Быстрее, товарищ майор! Начальник штаба звонил, дал двадцать минут на путь. За нарушение правил я взял ответственность на себя. Придется гнать, насколько машина позволит.

Я запрыгнул в машину, и мы помчались, мало обращая внимание на разбитую дорогу. Только временами водитель резко тормозил, объезжая особо объемную яму, где наш «уазик» мог бы, пожалуй, спрятаться целиком вместе с брезентовой крышей.

На выезде из Махачкалы нас попытался остановить дежурный инспектор у стационарного поста ГИБДД. Но мы проскочили мимо до того, как он успел поднять свой полосатый жезл. Инспектор достал блокнот, записал номер нашей машины, но второй инспектор что-то сказал ему, и первый вернулся на свое место на дороге, продолжая собирать дань с гражданских водителей. Все это я наблюдал в боковое зеркало заднего вида, наклонившись вперед, и при очередном торможении ударился лобной частью шлема о металлическую переднюю панель. Хорошо, что не открытым лбом и даже не фуражкой, которая от такого удара защитить не в состоянии, иначе остался бы след.

У меня кожа такая, что на ней след остается даже просто от нажатия пальца. А про тренировки по рукопашному бою я и не говорю. Особенно про отдельные тренировки для офицеров, которые в сводном отряде проводит лично начальник штаба. После таких занятий на лице остается колоссальное количество отметин. Сколько раз я возвращался домой с побитой физиономией! В первый раз жена даже испугалась, все выспрашивала у меня, что случилось, с кем я подрался, но потом привыкла и спрашивать перестала. Только проявляла беспокойство за сына, когда я стал учить его драться в пять лет. Кожа мальчишке от меня досталась по наследству, и синяки постоянно присутствуют на его лице и теле. Врачи говорили что-то про плохую свертываемость крови.

«Уазик» не ехал по дороге, а летел над ней. Водителю, бывшему таксисту, редко разрешается в армейской жизни погонять в свое удовольствие, и теперь он отрывался с большим желанием. Стрелка спидометра частенько «гостила» в «красной» зоне.

Когда машина остановилась на парковке перед зданием штаба, я посмотрел на часы.

– Ты за семнадцать минут доехал, – сообщил я водителю. В моем голосе откровенно прозвучала похвала.

– Если есть необходимость, отчего же не доехать, – сдержанно ответил водитель. Но похвала была ему приятна, это я понял по его взгляду.

Все мои бумаги были собраны в одну стопку, и я заспешил с ними под мышкой к начальнику штаба.

Майор Смурнов разговаривал по телефону, когда я вошел, предварительно постучав.

– Что значит «у них нет данных на дальнейший маршрут»? – сердито говорил Алексей Викторович в трубку, указывая мне свободной рукой на стул. – Да по мне, хоть на пять рукавов! Следует выбрать наиболее проходимый… Ищи сам, капитан. Это тебе не «мимо ходить». Принеси мне все документы и карты в кабинет… Срочно! Тебя дожидается майор Одуванчиков!

Из предпоследнего выражения майора я понял, что он разговаривает с капитаном Мимохожим, начальником оперативного отдела отряда. Что-то у Мимохожего, похоже, не ладилось с пограничниками. Те, как я догадался, не могли точно определить маршрут какой-то банды из-за того, что при их дальнейшем пути ущелье расходилось на четыре рукава. Вопрос стоял в том, что банда может проследовать по любому из них. Однако если банда переходит границу с Грузией в районе проживания кистинцев[15], то среди множества ущелий, каньонов и долин может быть только одно подходящее для этого место. А я знаю все неудобства перехвата банды в этом месте. Мой коллега, командир разведроты из другой бригады, при ротации личного состава рассказал мне о своей операции в этом районе.

– Готов возглавить свою роту? – успокоившись после разговора, «сбросив пар» и аккуратно положив трубку на аппарат, спросил меня майор Смурнов. – Рота и командир отряда ждут тебя.

– Командир отряда? – переспросил я.

– Он с тобой собрался лететь. Я и сам хотел с тобой отправиться, но получил от подполковника приказ оставаться на месте и координировать действия. А я, как ты знаешь, в отличие от многих своих подчиненных к приказам отношусь трепетно.

Начальник штаба, видимо, чувствовал, что многие догадываются о его недостаточной храбрости, поэтому и высказался о своем отношении к приказам. И добавил:

– Кроме того, если часть бандитов все же прорвется, я буду вынужден взять охрану депутатов на себя. А у меня в наличии только один взвод. Все остальные силы – «в разгоне» по разным республикам.

В дверь кабинета постучали. После приглашения вошел капитан Мимохожий. Начальник оперативного отдела протянул мне руку:

– Поздравляю, товарищ майор.

Руку я пожал, выразил вежливую благодарность, но сам смотрел на вторую руку, в которой были зажаты несколько сложенных «гармошкой» листов карт.

– Вот карта местности в семи экземплярах.

Капитан плюхнул на стол всю стопку, лицо его выразило довольство тем, что он сбросил с плеч этот груз. Естественно, не груз карт, а груз ответственности за операцию, план которой разработать он просто не успевал. Но начальник штаба «успокоил» капитана Мимохожего:

– Как только придут данные о маршруте банды, оперативный отдел сразу разработает план уничтожения бандитов. За этим я лично прослежу. А тебе, майор, я данные по плану переброшу на планшет.

Сколько я служу в армии, мне всего несколько раз, да и то лишь частично, удалось воспользоваться разработками оперативного отдела. Нам почти всегда приходится действовать, что называется, «с колес», то есть самостоятельно придумывать варианты собственных действий и выбирать что-то одно.

Я посмотрел в карту. Ущелье было то самое, про которое я подумал. Значит, банда проходит через села кистинцев. Подавив тяжелый вздох, я взял в руки верхнюю из карт и ввел ее координаты в свой планшет.

– Можешь забрать все назад, – сказал я капитану Мимохожему.

– Никогда этого не пойму, – сказал мне майор Смурнов. – Неужели на электронных картах виднее? Чем они лучше?

– Дело привычки, товарищ майор. Планшет позволяет увеличивать изображение при необходимости и рассматривать общий план.

– Но на картах же есть топографические отметки…

– Есть, – согласился я. – Только плодами топографии мне за все годы службы всего пару раз довелось воспользоваться.

– А вдруг они понадобятся именно сейчас?

– Тогда я, с вашего разрешения, перенесу их на свой гаджет.

И не дожидаясь согласия начальника штаба, я сел за стол, использовал вторую карту вместо линейки и стал отыскивать на первой топографические обозначения высот.

– Переноси… – запоздало одобрил мои действия начальник штаба.

Сделав все, что хотел, я тут же переслал карту командирам взводов и командиру сводного отряда, после чего, желая проверить получение файла, включил общеротную связь. И сразу услышал голос своего командира, подполковника Репьина:

– Ты где находишься, майор? Скоро прибудешь?

– Уже прибыл, товарищ подполковник. В данный момент нахожусь в кабинете начальника штаба. Сейчас отправляюсь в казарму за оружием и амуницией и сразу к вам, на вертолетную площадку.

– Ждем. – Подполковник, как обычно, был суров и лаконичен. – Карту я получил, спасибо. И все говорят, что получили. Только старший сержант Клишин почему-то пользуется приемоиндикатором вместо планшета…

Старший сержант Миша Клишин временно, до возвращения в бригаду, исполнял обязанности командира первого взвода моей роты взамен убитого в позапрошлую операцию старшего лейтенанта Сережи Анисимова. До этого Клишин был просто хорошим заместителем командира взвода. Но у нас в бригаде есть несколько взводов, которыми командуют старшие сержанты контрактной службы. Правда, в большинстве своем это взводы специалистов.

– Он, товарищ подполковник, просто планшет еще толком освоить не успел. Там же много тонкостей. А ему с приемоиндикатором работать привычнее. И места мало занимает, и всегда под глазом.

– Ну хорошо, тебе виднее. Короче, ждем только твоего прибытия!

Дневальный открыл мне практически пустую «оружейную горку», которая мощной арматурной решеткой закрывает казарму с одной стороны. Я надел бронежилет, взял автомат, запасные магазины засунул в кармашки бронежилета. В других кармашках, в нижних, лежали гранаты.

Потом я отправился в канцелярию, забрал из сейфа пистолет с запасной обоймой. Постояв еще несколько секунд в раздумье, я прихватил и трофейный кастет из тяжелой нержавеющей стали. Пистолет я сунул в кобуру, а кастет нашел себе укромный уголок в кожаном офицерском планшете. Там же, в планшете, лежали и бумаги, полученные мной от подполковника Муравьинского и капитана Ромашкина.

Я уже выходил из казармы, когда мне позвонил начальник штаба сводного отряда майор Смурнов.

– Как дела, майор? Ты еще не в вертолете?

– Я в роту заскочил, уже выхожу.

– Ты мне дал скопировать список, который тебе предоставил подполковник Муравьинский. Теперь мне нужен второй список, который тебе передал капитан Ромашкин. В случае чего я смогу выставить защиту депутатам и не распылять силы понапрасну. У меня же в запасе целый взвод!

– Товарищ майор, я уже не успеваю. И я вам один экземпляр оставлял. Посмотрите на столе, среди карт должен быть. Если не найдете, попросите Ромашкина распечатать еще.

– Добро. Так и сделаю. Конец связи.

Начальник штаба отключился, не дожидаясь моего ответа – сам, видимо, торопился не меньше моего, – а я поспешил в сторону переоборудованного под вертолетную площадку плаца.

Командир отряда подполковник Репьин, как оказалось, ждал меня не в вертолете, а в диспетчерской, над которой раздувалась полосатая колбаса «сачка», показывающего направление и силу ветра.

– Готов, майор?

Подполковник встал и отставил в сторону стакан с недопитым чаем, едва я открыл дверь диспетчерской. Три диспетчера сидели за приборами и отслеживали воздушную обстановку поблизости, а четвертый вел с кем-то переговоры – предлагал командиру экипажа имитировать заход на атаку, чтобы припугнуть бандитов. На меня они внимания не обратили – должно быть, подполковник рассказал диспетчерам, кого он ждет.

– Репьин, чай допей, – только сказал диспетчер, сидевший ближе к двери.

Я коротко глянул на его погоны. Диспетчер пребывал в звании майора, но разговаривал с командиром отряда достаточно вольно, без стеснения обращаясь к нему на «ты». Похоже, пора и мне привыкать к такой манере общения. Но это уже после, когда сменю погоны на новые, с двумя просветами[16].

– В следующий раз допью, – пообещал подполковник и, взяв меня под руку, вывел из диспетчерской.

Естественно, я такому панибратству не сопротивлялся – рылом и возрастом, как говорится, не вышел.

Сразу за бетонным крыльцом Репьин мою руку выпустил.

– Всего на роту выделено семь машин – три «Ми-8», один «Ми-24» и три «Ночных охотника» для поддержки огнем. «Ми-28» прилетят позже, когда мы уже начнем бой. Я лечу с первым взводом в передовом вертолете. Второй и третий взводы летят за мной следом. Ты с саперами и радистами – в замыкающем «Ми-24». Твои взводы малы по численному составу, и то одно отделение взвода связи рассредоточили по «восьмеркам». Командир экипажа сказал, что вы поместитесь. В тесноте, да не в обиде! Связь держим через КРУС. Аппаратура связи есть в каждом вертолете. Присматривай за летящими впереди, чтобы никто не отстал.

– Подполковник Глуховский летит? – поинтересовался я.

– Летит, на своем «Ночном охотнике». А чего он тебе, родня?

– Никак нет, товарищ подполковник. Просто примета хорошая, когда он в операции участвует. С ним всегда удачно все завершаем. Мы давно сработались с Борис Борисычем.

– Это хорошо, что сработались… Вот позывные вертолетчиков. – Репьин протянул мне распечатку.

Я просмотрел ее, запомнил и вернул листок командиру отряда. Тот убрал его в затертый кожаный планшет и свободной рукой потер плечо – недавняя рана, видимо, все еще давала о себе знать. Но Репьин руку усердно разрабатывал и сейчас даже держал ею автомат, вес которого как-никак составляет три с половиной килограмма[17]. По утрам он до общего подъема, я сам накануне видел, занимается на турнике, не желая показывать свое ранение и вызванную им слабость солдатам. Офицеров подполковник не стесняется, они лучше других знают цену ранениям, поскольку получают их чаще.

– Надеюсь, во время полета придет информация от «погранцов», где пошли бандиты. У «Сигмы» нет нашей связи, они будут передавать сообщения через майора Смурнова. Я его намеренно оставил на координации. Но если не успеют или если бандиты вдруг захотят пообедать, мы всегда сможем пролететь дальше и поторопить банду парой очередей из автоматической пушки.

– Можно пушкой, можно и парой ракет, – ответил я и повернул к стоявшему особняком «двадцать четвертому».

Подполковник Репьин направился к передовому «Ми-8», который по команде диспетчерской уже начал раскручивать винты.

Репьин, больше по привычке, чем по необходимости, свободной рукой прижал к голове шлем. По привычке потому, что шлем крепится под подбородком ремнем, и ветром сорвать его с головы не может. Одет подполковник был точно так же, как и я, так же носил бронежилет, прикрывающий погоны, и отличить его от солдат можно было только по наличию кожаного офицерского планшета, да при использовании планшета-гаджета, который носится офицерами в большом нагрудном кармане, тогда как солдаты носят на левой руке приемоиндикаторы, внешне похожие на большеэкранные смартфоны. По отсутствию таких «смартфонов» опытный глаз тоже может отличить офицера, но для этого его следует рассмотреть в бинокль или в оптический прицел, как, видимо, и рассматривали Репьина, прежде чем его достала пуля бандитского снайпера. Но не исключено и то, что его просто приняли за солдата. В солдат тоже снайперы постреливают, хотя предпочитают сначала отстреливать офицерский состав.

«Солдаты ждать устали», – понял я, едва заглянув в «двадцать четвертый». Знаю по себе, что ожидание порой утомляет больше, чем сам бой. Я забрался в вертолет, опершись о подставленную мне руку широко улыбающегося старшего лейтенанта Скорогорохова.

– Здравия желаю, товарищ майор! Поздравляю вас с новым званием!

– Спасибо, Вячеслав Аркадьевич, – серьезно ответил я старлею.

Из кабины вышел второй пилот (или, как он официально называется, оператор вооружений). Я закрыл за собой дверцу борта и выразил ему готовность лететь. Второй пилот кивнул, вернулся в кабину, и тут же зачихали поочередно два газотурбинных двигателя, потом захлопали винты. Но когда температура двигателей поднялась, винты хлопать перестали и только продолжили сильно гудеть.

«Ми-24» вмещает тринадцать человек, не считая трех членов экипажа. Сейчас же нас в вертолете поместилось почти два взвода, при этом одно отделение взвода связи распределили по другим вертолетам. Чтобы нас всех доставить к месту, пришлось оставить на вертолетодроме бортмеханика и пожертвовать частью подвесного вооружения. Еще одного «Ми-8», в котором мест больше, в отряде, похоже, не оказалось. Взлетали мы трудно, двигатели гудели непривычно надсадно.

– Не чебурахнемся? – почему-то весело спросил меня старший лейтенант Скорогорохов, устроившись рядом и постучав сжатым кулаком по внутренней обшивке салона, словно проверяя ее на прочность.

– Ты думаешь, пилоту больше твоего жизнь надоела? Или он своего дела не знает? – ответил я, сам слегка удивляясь собственному спокойствию и привычке доверять специалистам.

В самом деле, когда, например, садишься в пассажирский самолет или в поезд, то не думаешь о том, опытный ли пилот или машинист. Ты просто доверяешь специалисту. Так же и здесь.

Мы взлетели и двинулись на юго-запад. Вертолеты соблюдали дистанцию. Звук двигателей говорил о значительном перегрузе нашей машины. И с самого начала полета мы начали отставать от летящих впереди. Я хотел уже было через систему связи попросить пилотов «восьмерок» не сильно торопиться, но они и без моей подсказки все увидели и сбросили скорость.

Как-то так получилось, что я не видел в иллюминаторе предгорий. Должно быть, мы так быстро их миновали, что, когда я, приложив ладонь козырьком к шлему, прильнул к иллюминатору, я сразу усмотрел под собой два хребта и ущелье между ними.

Лететь нам до приграничных районов предстояло достаточно долго, а местные однообразные хаотичные пейзажи мое внимание мало привлекали и радовали. Так что я предпочел задремать, памятуя о том, что и без того уже несколько ночей спал предельно мало, часто ссылась на то, что отоспаться успею дома. Но до этого времени еще следовало дожить, да и дома, как говорит практика, найдутся свои неотложные дела, которые тоже не дадут поспать. Впрочем, от отсутствия регулярного сна я не слишком страдал. Но все равно решил, что во время полета могу себе позволить отдых и относительное расслабление. Я дремал, вспоминая рассказы ветеранов спецназа ГРУ, участников войны в Афганистане, о том, что им поспать порой удавалось только в вертолетах при вылете на задание. Все другое время шли бесконечные бои и засады, в которых спать тоже не рекомендуется.

Но командир сводного отряда подполковник Репьин, видимо, так не считал. Он меня приравнивает к себе и оценивает по своим возможностям.

А о его возможностях многие знают. Так, ходил устойчивый слух, что у себя в бригаде среди недели, когда солдатам не полагается ходить в увольнение, подполковник проходил мимо пивного ларька и увидел рядом с ним двух солдат своего батальона. Солдаты были, естественно, в «самоволке». Они были уверены, что возрастной, по их меркам, подполковник не сможет их догнать, тем более что оба – разрядники по бегу на длинные дистанции. Они и побежали, понимая, что если ты не пойман, то ты и не вор. Но Репьин прицепился к бегущим, как настоящий репей, и гнал их вплоть до самой казармы. Вот такой у нас командир сводного отряда! Я бы тоже сумел догнать солдат, но Репьин старше меня лет на двадцать. Я понимаю, что бежал он на одной силе воли.

– «Первый» вызывает «Цветок»! «Цветок», «Цветок», как слышишь меня? Прием!

– Хорошо слышу, товарищ подполковник. Вертолет только шумит надсадно, помехи создает. А в целом все понятно.

– Это хорошо, что понятно. Мне только что позвонил майор Смурнов. «Погранцы» сообщили ему, что банда разделилась на две части и двинулась вперед двумя средними рукавами. Нам придется перекрывать оба рукава.

Я вытащил свой планшет и посмотрел на карту. Два средних рукава ущелья были соединены перевалом, судя по отметкам на карте, вполне доступным для прохождения даже без альпинистского снаряжения, о чем я сразу предупредил подполковника.

– И это значит… – подполковник Репьин то ли задумался, то ли ждал, что я скажу по этому поводу.

– Это значит, что мы должны высадиться на перевале до того, как до него доберутся бандиты. Должны. Обязаны, – заявил я категорично. – В крайнем случае будем десантироваться бандитам на головы.

– Но это же повлечет за собой потери в живой силе…

– А что делать? Я не вижу другого пути. Если мы высадимся в любом из рукавов, мы тоже вынуждены будем разделиться на две части, поскольку не знаем, по какому рукаву пойдут в наступление бандиты. А они, перейдя перевал, объединятся, ударят по любому рукаву и будут иметь численное превосходство. Позицию мы укрепить просто не успеем. На пограничников я лично надеюсь мало. Воевать они, конечно, умеют, но их самих всего-то без малого два взвода. Даже меньше – майор Смурнов сказал, что едва ли наберется полтора. Поэтому они не атакуют банду, а только отслеживают. Банда, если их обнаружит, попросту их сомнет и всеми силами ударит по нам. А нам, чтобы объединиться, придется штурмовать перевал снизу вверх. А это не меньшие потери, чем десантирование на голову противнику.

– Подожди, майор, я с пилотами поговорить попробую, – отозвался командир сводного отряда. – Может, сумеют скорость прибавить…

Я терпеливо стал ждать, понимая, что вертолетчики могут какое-то время думать, советоваться, прикидывать свои возможности. Но на связь подполковник вышел через пару минут.

– Решено, майор. Троица «Ми-8» разовьет скорость до предельной и обстреляет бандитов, постарается это сделать до того, как они достигнут перевала. А если уже достигнут, они собьют их огнем. А потом они высадят нас на перевал. Твой «Ми-24» сильно перегружен, поэтому в бой он вступит последним, когда доберется до места, предварительно высадив твоих солдат на перевале. Годится? У него пушка «вертлявая», может и вперед, и назад стрелять. Пусть так и лупит.

– Годится, – согласился я.

И пошел в кабину пилотов, чтобы наблюдать за происходящим через «фонарь» первого пилота, не забыв по дороге посмотреть на часы. Подполковник Репьин оказался не таким плохим человеком, как мне показалось вначале, – дал мне поспать немногим меньше часа.

Оператор вертолета сидел дальше и ниже, а для посадки в машину имел собственную дверь. В салон к нему я мог попасть, только согнувшись в три погибели и протиснувшись бочком мимо кресла первого пилота. Конечно, с места оператора смотреть было бы лучше, но не сгонять же специалиста! А двоим в его кабине не поместиться. Поэтому я просто облокотился на кресло первого пилота и стал всматриваться в горы.

Местность была мне знакома по карте. Под нами уже простирались рукава ущелья. Хребет между двумя средними рукавами не слишком высок, но крайние рукава отгорожены основательно – не перейти. Да и рукава эти к тому же местами зияют обвалами. Места опасные. Значит, бандиты имеют подобную карту, раз выбрали два центральных рукава. Причем скорее всего свежую, спутниковую. Такую им могли предоставить только американцы. Все, что происходит внутри России, америкосов традиционно сильно волнует.

Вертолет приблизился к перевалу. Впереди нас ждал бой. Три вертолета «Ми-8» его уже начали, если судить по разрывам впереди. Грохота слышно не было – мешали звуки двигателей «двадцать четвертого». Я вернулся в салон и громким голосом, стараясь перекричать шум двигателей, прокричал, забыв про внутриротную связь:

– Приготовиться к высадке!..

Вспомнив про связь, я включил ее и добавил уже спокойно:

– Сразу после высадки вступаем в бой. Оружие приготовить! Стрелять можно уже из дверей! Лестницы не будет, выпрыгиваем и сразу кувыркаемся в разные стороны. Первый – влево, второй – вправо. После кувырка – резкий прыжок в сторону. Смотрите, чтобы последующий не сбил предыдущего!

Бойцы и без моего инструктажа умеют выполнять высадку даже из зависшего над землей вертолета. Бывало, что прыгали метров с шести с лишком, что больше высоты второго этажа. И ни разу в моей практике не случалось эксцессов, никто не приземлялся на плечи товарищу, никто не толкался. Высадка бойцов разведроты давно отработана.

Бандиты, как оказалось, стремились нас опередить, поняв наши замыслы, и уже подошли к основанию перевала, а одна группа из пяти или шести человек – очевидно, разведка, – выступившая раньше других, уже успела подняться до середины склона. Второй части банды, которая двигалась параллельным курсом по соседнему рукаву, еще не было видно. Появление вертолетов заставило колонну остановиться где-то за поворотом. Оттуда как раз слышались разрывы тяжелых авиационных бомб, неуправляемых реактивных снарядов «С-8», создающих стену из огня и дыма, и управляемых высокоточных ракет «Атака», которые по большому счету являются противотанковыми, но и против пехоты работают отменно, обрушая на бойцов целые скалы. Встретить такое бандиты явно не ожидали. Они попытались бежать в обратную сторону, но вертолеты уже перелетели ближайший невысокий хребет и начали обрабатывать вторую бандитскую колонну. Но колонна в бегство сразу не обратилась. Возможно, именно во второй колонне находился авторитетный эмир банды. Колонна рванула вперед, навстречу вертолетам, и успела добраться до самого перевала, где мои два взвода встретили ее плотным огнем автоматов.

Внизу, у подножия перевала, стояли пыль и дым, которые должны были скрыть моджахедов. Но я вовремя дал команду:

– Включить «Шахины»![18]

Понадеявшись спрятаться в пыли и дыму, бандиты не сразу обнаружили потери в своих рядах. Бандиты первой колонны, услышав стрельбу автоматов второй колонны, решили ей помочь и вернулись. Я допускал вариант, что и в этой части банды нашелся кто-то достаточно авторитетный, кто сумел остановить гибельное бегство и повел колонну в атаку, в которой видел единственный путь к спасению. Однако тут снова появились вертолеты и начали обрабатывать оба рукава и обе бандитские колонны. Одна машина зависла над центральным хребтом и стала перелетать с одной стороны на другую, активно работая автоматическими пушками тридцатого калибра. Другие два вертолета ненадолго приземлились на самом перевале, высадили бойцов двух взводов роты вместе с подполковником Репьиным и пошли в новую атаку. Еще один вертолет, опустившись ниже, двинулся в сторону перевала, чтобы тоже высадить бойцов, а затем, «оседлав» воздух, снова принялся «утюжить» узкое ущелье.

Вдруг в спину бандитам ударили бойцы спецназа погранвойск. Эта атака за счет своей неожиданности сразу принесла «Сигме» успех, но сил у «погранцов» было слишком мало. К тому же они разделились на две части, чтобы атаковать обе колонны. Если бы, скажем, они всеми силами ударили по одной колонне, то с нашей помощью они смогли бы ее одолеть и пробиться к нам. Но они, к несчастью, показали неопытность. А мы лишились возможности вести плотный огонь, опасаясь попасть в своих.

– Стрелять только прицельно! – скомандовал я своим бойцам. – По бандитам! В «погранцов» не попадите!

Интенсивность обстрела резко сократилась. Теперь затворы лязгали значительно реже, длинные очереди сменились на «отсеченные», по два патрона. Совсем смолкли пулеметы.

Когда у вертолетов закончился боезапас, наступила почти тишина. Вертолеты улетели – должно быть, направились на базу пополнять боезапас, – а обещанной поддержки «Ночных охотников» все не было. Бандиты непрестанно лезли на перевал, понимая, что их спасение возможно только в случае полного нашего уничтожения или прорыва под огнем вперед. Но прорываться они не стремились – опасались угодить в «мешок», если ущелье окажется перекрытым. Сбить нас с перевала у них тоже не получалось. Нам некуда было отходить, поскольку банда, разделившись надвое, наступала с двух сторон, а с двух других сторон нас окружали внешне неприступные скалы, подняться на которые никакой возможности мне лично не представлялось.

В какой-то момент показалось, что еще совсем немного, и наступит критический перелом. Часть банды, наступавшая справа, выходила на гребень перевала и грозила разведроте рукопашным боем. Эту сторону с нашей позиции обороняли только два взвода – самый укомплектованный во всей роте личным составом первый и неполный взвод связи. Возглавлял оборону лично я. Но за спинами этих двух взводов три других взвода удачно держали оборону, отстреливаясь от банды и не подпуская ее близко. Когда бандиты оказались почти рядом, я вытащил из офицерского планшета свой трофейный кастет и положил его на землю рядом с автоматом. Рота, похоже, уже начала нести первые потери. О реальных потерях мне еще не докладывали, но я мог представить их по интенсивности боя.

С «Сигмой» бандиты покончили, то ли заставив пограничников отступить, то ли просто их уничтожив. По моим подсчетам, бандитов оказалось намного больше, чем нас перед вылетом предупреждал майор Смурнов. Но Смурнов не виноват, он опирался на данные, полученные от пограничников, а они в густой ночной темноте, особенно если в небе висели невысокие облака, не дающие светить звездам и луне, запросто могли ошибиться.

Майор оказался легок на помине – вышел на связь с командиром сводного отряда подполковником Репьиным, посчитав руководителем операции его. Подполковник вызвал меня на индивидуальную связь:

– «Цветок», «Цветок», «Первый» вызывает! Как слышно?

– «Первый», я «Цветок»! Слышимость удовлетворительная. Стрельба мешает, но не слишком, можно потерпеть. В конце концов, если что-то не расслышу, переспрошу…

Подполковник командовал обороной левого склона перевала и пока успешно отбивал истеричные атаки бандитов, идущие волна за волной.

– Получил сообщение от «Хмурого». С ним связался штаб «Сигмы». Перед рассветом границу перешла вторая банда, идет по следу первой. Численный состав незначительно меньше. Может ударить в спину бойцам группы «Сигма». С этой группой у управления почему-то нет связи, их предупредить не могут.

– По моему мнению, «погранцов» просто уничтожили. Неразумно было им идти в атаку. Они не знали наши силы, рассчитывали, что нас намного больше и мы сможем не только отбить атаку банды, но и контратаковать. Только в этом случае их атака имела бы смысл… Или же они думали, что нас катастрофически мало, и полезли выручать.

– Я примерно это же и передал «Хмурому». Он сообщит в штаб «Сигмы». Но я еще предположил, что убит их радист, и больше некому вести связь – радист ведь у «погранцов» только один. Второго под рукой не оказалось, он домой в отпуск уехал – маму с папой навестить.

– Это тоже вариант, – согласился я. – Возможно, очередь или граната разворотили рацию. А других средств связи у них нет.

– Да, может быть и это. Хотя должны же быть телефоны. Сотовая связь в районе устойчивая… Ну а у тебя там, «Цветок», как дела обстоят?

– Пока держимся. Бандиты рвутся в «рукопашку», мы не против. В «рукопашке» мы их просто сбросим с перевала. Надеюсь, что сбросим их тела.

– Могу тебе перебросить одно резервное отделение второго взвода. В «рукопашке», если дело до нее дойдет, это будет нелишним.

– Только спасибо скажу.

– Тогда встречай. Командует отделением младший сержант Максим Одинцов. С ними могу отправить заместителя командира второго взвода старшего сержанта Горидзе. Их командир взвода – молодец! – сам справляется со всем.

– Да, лейтенант Громорохов – молодец, – согласился я. – Спасибо, товарищ… «Первый». За Автандила отдельное спасибо, он в «рукопашке» один целого отделения стоит… Все, товарищ «Первый», конец связи. Мы работаем.

– Конец связи, – подтвердил подполковник.

Я вдел пальцы в отверстия кастета, встал в полный рост и дал короткую «отсеченную» очередь с одной руки в не прикрытую «бронником»[19] волосатую грудь ближайшего ко мне бандита. И тут же периферийным зрением увидел, как сбоку с разбега ногой в голову ударил своего противника подоспевший старший сержант Горидзе, чемпион Москвы по кёкусинкай[20]. Бандит без сознания упал на бок и покатился с перевала, сбив с ног двоих, а третьего заставив шарахнуться в сторону и потерять темп подъема. Я успел дважды ударить левым боковым ударом и дать две очереди по поднимающимся в отдалении по склону боевикам. И первый, и второй удар кастетом были направлены в челюсть, и я, несмотря на стрельбу вокруг и лязганье затворов «АК-12», слышал звучный хруст костей. Но вполне допускаю, что просто желал его услышать и поэтому слышал. Одного удара хватило, чтобы противник оказался в беспомощном состоянии. Обычно такое бывает, даже когда я бью без кастета. А тут еще и увесистая железка с острыми шипами… Такой удар освобождает пространство на время, которое занимает падение тела. Тела падали, а я входил в раж. Хотелось ударить еще кого-нибудь. Так же ударить, чтобы противник без сознания кувырком покатился по склону, раскинув в стороны руки и потеряв во время падения свой автомат. Но я усилием воли успокоил себя, сдержался и не пошел на дальнейшее сближение, а вместо этого дал две «отсеченные» очереди по бандитам на середине подъема, отрезав передовую группу бандитов от остальных сил.

Не забывая о том, что я еще и командир, нажатием кнопки на КРУСе я включил общеротную связь и дал команду:

– Отсекаем передовую группу от основных сил и уничтожаем ее! Безжалостно!

Моя команда была произнесена вовремя и понята так, как надо. Почти сразу начали падать бойцы-бандиты на середине склона, где заканчивается относительно пологая его часть и начинается крутизна, требующая определенных усилий при каждом шаге.

Сильно выручал гранатомет. Гранатометчик первого взвода, словно рукой, точно укладывал термобарические гранаты в самую гущу наступавших бандитов, хотя они старались не передвигаться большими группами, просто-напросто выжигая место и отсекая основные силы от тех, кто прорвался вперед. Сам гранатометчик при этом свой окоп для стрельбы не покидал, а второй номер гранатометного расчета прикрывал его с автоматом в руках, «срезая» всякого, кто пытался приблизиться к гранатометчику.

С бандитами, которые оказались впереди, мы могли справиться даже без применения привычных видов оружия, хотя я успел заметить в руках многих бойцов своей роты МСЛ[21], что является сильным оружием, для бандитов непривычным. Бандиты попытались применить ножи, но что может нож против легкого и быстрого топора, да еще и в умелых, качественно обученных руках? Бандиты падали на колени, зажимая целой рукой обрубок второй, отсеченной. А те, кто получал удар МСЛ в голову, о потерянной кисти не переживали. Их глаза навсегда теряли возможность видеть и плакать о навечно утраченных конечностях после дополнительного (грубо говоря, чтобы человек не мучился) удара по голове.

Имелась лопатка и у меня, но я ее не стал вытаскивать из чехла. Дело в том, что я заметил человека, который, сам укрываясь за большим красным камнем, посылал других бандитов вперед. Это наверняка был эмир банды, судя по тому, как бандиты его слушались. Я принялся за ним следить, не отвлекаясь на простых бандитов. Попытался достать его очередью, но эмир вовремя спрятался и дал короткую очередь в меня. Я едва успел отпрыгнуть в сторону и залечь.

Внутриротную связь я не выключил, о чем говорила зеленая лампочка-диод на КРУСе.

– Наруленко! – позвал я старшего сержанта, снайпера из саперного взвода, вооруженного крупнокалиберной снайперской винтовкой «Корд».

– Я, товарищ майор! – сразу отозвался старший сержант.

– Ко мне!

В наушниках послышался размеренный, совсем не запыхавшийся голос командира саперного взвода старшего лейтенанта Славы Скорогорохова:

– Командир, оставь Наруленко на месте. Он там за бандитскими снайперами охотится. Уже, говорит, нашел третьего по счету. Всего мы с ним насчитали шесть человек, еще трое остаются в бою. Но берегутся. Или их берегут. Их не подпускают на расстояние выстрела. Но нашу дистанцию они не знают. Так мы с Наруленко по одному и «снимаем» их. Подполковник Репьин меня к тебе направил. Здесь, с твоей стороны, говорит, тоже должны быть снайперы.

– Хорошо, – ответил я. – Подойди тогда, Слава, ты.

– Я уже пришел, – сообщил Скорогорохов, падая рядом со мной в небольшое природное углубление и устраивая длинный «ствол» своей винтовки с мощным дульным тормозом на песочный полуметровый бруствер, который я только недавно нагреб своими руками, дабы защититься от следующей очереди эмира или еще кого-нибудь из бандитов. – Где здесь бандитский снайпер? Подавай на блюдечке, – легким шутливым тоном потребовал он.

– Щас! Тебе бы все по снайперам стрелять! Может, эмира их подстрелить пожелаешь? – предложил я вполне серьезно.

– Это гораздо приятнее, чем когда они по тебе стреляют, согласись, командир, – продолжал Слава гнуть свою тему.

– Согласен совершенно. Если попадают, неприятно. У меня есть опыт. Снайпер дважды в шлем попадал.

– Не-е-е, когда они в тело попадают, намного неприятнее. Спроси командира отряда, он испытал на себе.

– Сейчас задача проще. Видишь вон там камень красный?

– Это который большой или помельче? Там два красных камня.

– Большой. За ним эмир банды прячется. Как бы его достать?

– Так у тебя же, командир, в первом взводе «Вампир»[22] имеется. Он этот камешек расколет запросто. Или прошьет насквозь вместе с эмиром.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Вакулин! – по связи позвал я гранатометчика первого взвода.

– Я, товарищ майор, – отозвался ефрейтор Вакулин.

Он приподнялся в своем окопе на одной руке, чтобы меня увидеть. С его высоким ростом это было несложно. Но вокруг головы Вакулина, видимо, засвистели пули, и он снова спрятался за насыпь.

Уже и солдаты знают, что меня повысили в звании! Быстро же в разведке слухи летают… Впрочем, на то она и разведка.

– У тебя бронебойные гранаты есть?

– Конечно, товарищ майор.

– Слышал наш разговор?

– Естественно.

– Большой красный камень видишь?

– Он прямо напротив меня. Я уже присмотрелся.

– Расколоть его сможешь?

– Расколоть – не знаю. А вот насквозь прошью без проблем.

– Работай, Толик. Слава Скорогорохов, подстрахуй.

Звук выстрела бронебойной гранатой существенно отличается от звука выстрела гранатой термобарической. Выстрелы «Корда» за спиной я уже слышал, как и шипящий звук выстрелов термобарическими гранатами. Но выстрел бронебойной гранатой слегка заложил уши. Следом за ним звучно ударил «Корд» старшего лейтенанта Скорогорохова. Причем ударил совсем рядом с моими ушами. Вернее, рядом с моим микрофоном. Будь микрофон выключен, наушники, плотно прижатые к ушам под шлемом, сгладили бы звук, но микрофон его только усилил, и я вынужден был помотать головой. Поэтому сразу я не увидел, что стало с эмиром. Но его рука больше над камнем не поднималась.

Когда дым и пыль слегка рассеялись, я сумел разглядеть в бинокль обезглавленное тело эмира, лежащее в песочном камуфляже позади камня. А в центре камня зияло оплавленное отверстие. Не зная, сквозное оно или нет, я спросил Скорогорохова:

– Как тебе выстрел «Вампира»?

– Граната рядом с эмиром прошла, только бороду ему подпалила. А моя пуля точно в рот ему угодила, когда он от гранаты отпрянул, – ответил старлей.

Он встал в полный рост и вытащил из чехла за спиной свою лопатку. Бандит, оказавшийся с нами рядом, моментально упал на колени, зажав здоровой рукой вторую, обрубленную в районе локтя. Второй удар лопатки раскроил бандиту затылок. Автомат «АК-47» с обрубком руки упал к нашим ногам.

– Чтобы не мучился и не переживал из-за руки, – пояснил Слава.

А я дал «отсеченную» очередь в голову другому бандиту, который бежал к перевалу за первым. Кажется, с наступлением банды на нашей стороне покончено. Нижние ряды бандитов не отступали, они просто бежали с поля боя, оставив своих раненых товарищей.

Несколько очередей вдогонку беглецам только добавили сил тем, кто бежать еще мог. Не могли бежать только те, кого пули достали. Некоторые ползли, но тем не менее стремились скрыться от прицельного расстрела. Однако известный принцип спецназа «если ты пощадишь противника сейчас, через час он будет снова в тебя стрелять» никто не отменял. Поэтому короткие очереди продолжали звучать достаточно долго.

– Надо бы карманы эмира проверить, – сказал я.

– Это я мигом, – отозвался старший лейтенант Скорогорохов. – Все же мой клиент…

Оставив снайперскую винтовку «Корд» в природном окопе, Вячеслав Аркадьевич в несколько прыжков достиг красного камня, за которым прятался эмир, и встал на колени над безголовым телом. Обыск карманов много времени не занял, но старшему лейтенанту пришлось расстегнуть «липучки» своего бронежилета, чтобы переложить содержимое в карманы своей куртки.

В это время не слишком далеко от Скорогорохова раненый бандит поднял автомат и стал прицеливаться в старшего лейтенанта. Я перекатился к оставленному Вячеславом Аркадьевичем «Корду», прицелился и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало – я не передернул продольно-скользящий затвор. И уже не успевал это сделать. Я выругался прямо в микрофон и в этот момент услышал вместо автоматной очереди бандита одиночный шипящий выстрел гранатомета «Вампир». Все вокруг раненого покрылось сначала туманным облаком, а потом, через половину секунды, пламенем и дымом – ефрейтор Вакулин подстраховал старшего лейтенанта. Вячеслав Аркадьевич встал в полный рост, расправил плечи с презрением к бандитам, посмотрел сначала на место взрыва термобарической гранаты, потом на место, где устроился в наспех вырытом окопе Вакулин вместе со своим вторым номером, и приложил руку к груди в знак благодарности.

Раздалась другая очередь. Стреляли издалека. Пули просвистели рядом со старшим лейтенантом и «взлохматили» склон перевала мелкими земляными фонтанчиками. Кто-то из бежавших бандитов не мог угомониться – мало им показалось пролитой крови товарищей по банде! Старший лейтенант пригнулся и, соблюдая все правила перебежки «челноком», устремился на перевал. Еще пара очередей прозвучала ему вдогонку. Но пули Скорогорохова не достали. Рядом со мной он оказался меньше чем через минуту. Он взял в руки свою дальнобойную винтовку и посмотрел в прицел.

– Есть снайпер. С автоматом «Вал»[23]. Ловлю его…

– Стреляй, – скомандовал я.

Но выстрел прогрохотал одновременно с моей командой.

– Больше нет ни автомата, ни снайпера, – доложил старший лейтенант. – Ствольную коробку вогнал ему пулей то ли в горло, то ли в грудь. Как он лежал, прицеливался, так я в него и попал – спереди, специально через оружие, чтобы автомат никому больше не достался.

– Нормально, – одобрил я. – Больше снайперов нет?

– Пока не видел. Поищу.

– Оставайся пока на позиции, присматривайся. Я тебе в охрану одно отделение оставляю. Громорохов, слышишь? Оставь одно отделение в поддержку старшему лейтенанту. Остальные – за мной, на противоположный фланг! Сразу готовьте себе окопы для стрельбы из положения «лежа».

У меня изначально была мысль потребовать от бойцов, чтобы они копали окопы в полный профиль. Но потом подумал, вдруг придется нам отступить? При повторном штурме перевала полнопрофильные окопы будут защищать бандитов. Нет уж, увольте…

Однако только я бросил было взгляд на позицию подполковника Репьина, как сразу пожалел о своем решении. Здесь, на этом склоне, бандиты карабкались кверху, к самому перевалу. Подъем в этом месте более пологий, а значит, легче и быстрее преодолевается. Но все же положение не угрожало безопасности роты.

Уже в присутствии подполковника Репьина я подозвал к себе командира первого взвода лейтенанта Громорохова и командира взвода связи розовощекого лейтенанта Антона Саморукова.

– Доложите о потерях, – потребовал я, когда оба лейтенанта оказались рядом.

– У меня один «двухсотый» и трое «трехсотых»[24]. Все ранения пулевые. «Трехсотые» в состоянии оставаться в строю. Только один в госпиталь просится, хотя пуля прошла через плечо навылет. Не имеем права его оставлять, придется отправлять.

– У меня только один «двухсотый» – в «рукопашке», когда он с одним сцепился, второй ему нож в горло вогнал по самую рукоятку, под гарду, сразу в сонную артерию. Без шансов на спасение – нож длиннющий.

Щеки Саморукова покраснели еще больше, словно он имел шанс спасти солдата, но спасать его не стал по каким-то своим причинам. Однако я хорошо знаю, как командир взвода относится к своим солдатам и как солдаты относятся к своему командиру, поэтому красные, как яблоки, щеки лейтенанта не стал использовать в качестве аргумента для обвинения.

– С первым же возможным вертолетом раненого отправим, – распорядился я. – Товарищ подполковник, что там с вертолетами? Нам же трех «Ночных охотников» в поддержку обещали.

– Майор Смурнов доложил, что они вылетели, – ответил Репьин, как будто он мой подчиненный. – Запросить отдельно санитарный? У меня пятеро раненых. Двое тяжелых, с пулями в голове, и трое с легкими царапинами, они решили остаться в строю.

– Лучше бы запросить. А «погранцы» что? Связались с «Сигмой»?

– По-прежнему тишина. Одно из трех: или рация сломана, или радист убит, или их всех перебили при отступлении.

– Всех не могли. Хотя бы несколько человек должны были остаться, – возразил я. – Даже раненые.

– А кто их просил идти в наступление? – нашелся у подполковника контраргумент.

– Приказ, – ответил я. – Командир приказал, солдаты и ударили боевикам в тылы. Они нас, по сути дела, спасали, собой жертвовали. Не можем же мы их остатки так просто взять и бросить… Вскоре вторая банда подойдет. А у них дома отцы-матери, братья-сестры…

– А как им помочь? Как к ним вообще пройти? Атаковать остатки банды?.. Кроме того, у нас своя задача, не менее важная.

– Наша задача по большому счету – защищать мирных жителей. А для меня пара солдатских жизней дороже такого же количества жизней депутатов. И нет разницы, какие погоны они носят – зеленые, голубые или еще какие-то. Они точно такие же солдаты.

– Согласен. Будем соображать, как парней выручать, – сказал подполковник Репьин. – Жду предложений.

Между тем помощь двух взводов защитникам перевала оказалась достаточной, чтобы полностью очистить склон от бандитов. Такого усиления огня они никак не ожидали и отступили, оставив на склоне только многочисленные тела убитых и раненых, пытающихся выбраться из опасной зоны хотя бы ползком, пока их еще раз не подстрелили. Но бандиты редко имеют бронежилеты, поэтому убитых у них обычно бывает больше, чем раненых. А раненых доставали своей очередью наши солдаты, стоило им только пошевелиться или попытаться уползти подальше.

Минут десять спустя небольшая группа бандитов – восемь человек – попыталась по возможности скрытно и стремительно пройти мимо перевала дальше по ущелью. Я их намерения понял правильно. Если идти вперед, через полчаса пути рукав закончится, и можно будет перейти в соседний, свернув налево. Таким образом, появится возможность узнать, как обстоят дела у второй половины банды, и скоординировать свои действия. Я подозвал гранатометчика ефрейтора Вакулина и попросил его «накрыть» группу термобарической гранатой.

– У меня последняя осталась, – посетовал гранатометчик.

Но все же прицелился и выстрелил. Я увидел только, что один из бандитов с обгоревшей одеждой на спине и горящими волосами, одной рукой поддерживая штаны, в которых путались ноги, а второй сбивая пламя с затылка, едва добежал до ближайшей гряды камней, на которую упал, обездвиженный. За гряду, куда спряталась часть бандитов из основного состава, никто не попытался его затащить. А зачем тащить покойника? Только аромат себе создавать! А сильно пережаренное мясо, даже подгоревшее, пахнет резко. В районе взрыва газового облака гранаты создается такой перепад давления, что ни один человек не выдержит. Этот еще как-то сумел до камней добежать! Остальные умерли сразу, сгорели, не приходя в сознание.

Значит, бандиты готовы были рискнуть, чтобы установить связь между двумя колоннами. Видимо, это того стоило. Я вспомнил о старшем лейтенанте Скорогорохове, который рисковал своей жизнью, шаря по карманам эмира. Я воспользовался тем, что подполковник Репьин отошел в сторону, чтобы поговорить тет-а-тет с майором Смурновым, и двинулся на другую сторону перевала, где до этого оставил лейтенанта вместе с его снайперской дальнобойной крупнокалиберной винтовкой «Корд».

Вячеслав Аркадьевич молча протянул мне смартфон. Но это был не его ярко-голубой «Самсунг», а обычный черный.

– Что это? – спросил я, принимая трубку.

– Телефон эмира. Сюда трижды звонили. Я отвечал, как мог. Дважды просто молчали, а в третий раз меня обматерили самым наглым образом и с сильнейшим акцентом помянули мою бедную маму.

– Понятно. Не смогли эмиру дозвониться – решили послать к нему группу. А мы эту группу возьми да и уничтожь. Что теперь бандитам делать? Как связь налаживать?

– Разве что в двух разных частях банды найдутся земляки, – предположил один из солдат отделения, оставленного лейтенантом Громороховым со старшим лейтенантом. – Скажем, из одного села. Они могут знать номера друг друга. И тогда связь наладится.

– Это будет плохо, – отозвался я. – Они могут группу послать вперед. Следите внимательно, чтобы не проползли за камнями.

– Я внимательно в прицел смотрю. Мышь не пропущу, – ответил старший лейтенант Скорогорохов.

– Твой «Корд» стреляет медленно.

– Мы с автоматами снайпера страхуем, – сообщил другой солдат.

– Это хорошо. Страхуйте. Вперед – дорога ближе. Возвращаться – два часа в одну сторону, два часа в другую. Итого – четыре часа. Столько нам дано на принятие решения, как себя вести и что дальше делать. Если они обменяются номерами, тогда все. Через пять часов подойдет вторая банда. А у нас гранаты к «Вампиру» закончились.

– Да и патронов осталось маловато, – сказал солдат, который высказал мысль о бандитах-земляках.

– И еще мальчишки из «Сигмы». Их как-то выручать надо. Только как?..

– Это те, которые бандитам в спину ударили? – уточнил все тот же разговорчивый солдат.

– Они самые. Спецназ погранвойск, – отозвался старший лейтенант Скорогорохов.

– Они знали количество бандитов и знали свои силы. И все равно ударили, чтобы нас спасти. Они думали, перевал держит от силы взвод. Обычно в такие места больше взвода и не посылают, – объяснил я.

– Сколько их осталось? – спросил словоохотливый солдат.

– А кто ж их знает… Но пусть один, даже раненый – не бросать же его.

– Я лично вижу только один путь. Пройти по срединному хребту…

– Это не вариант, – сразу прервал говоруна командир отделения. – Ты только посмотри, какие тут отвесные скалы!

– У меня разряд по скалолазанию, я пройду, – заявил солдат уверенно, встал, подошел к скале и похлопал по ее каменному основанию ладошкой. – Тут полно трещин, можно вбить крюки. Набор крюков у нашего командира взвода есть. Веревки тоже есть. Я пройду.

Я вытащил из кармана планшет и увеличил карту.

– Хребет окружен скалами только с двух сторон. Дальше можно спокойно продвигаться до самого конца. Но на другом конце траверса перевала нет, там до самого низа надо спускаться по скалам.

Командир отделения младший сержант Одинцов открыл ту же карту в своем приемоиндикаторе и принялся ее рассматривать.

– Громорохов! – позвал я по связи. – Бери с собой крюки для скалолазания, веревки и вообще все снаряжение – и быстро на этот фланг! Я иду за скалолазом. Кто со мной? Клишин, Горидзе, разрядник по скалолазанию, и все. Четверых нам хватит? Хватит…

Радостный лейтенант Громорохов с солдатским рюкзаком в руках тут же оказался рядом.

– Я тоже иду. У меня в юности был разряд по альпинизму. Скалолазание – это по большому счету составляющая часть альпинизма.

– Тебя как звать? – спросил я разрядника по скалолазанию, взявшись пальцами за его туго затянутый ремень.

– Саша. Полушкин Саша. Рядовой Полушкин, – представился он, с трудом вспомнив армейскую формулу представления командованию.

К нам подошел подполковник Репьин, который по связи тоже слышал все разговоры. Но я и не думал таиться и уходить украдкой.

– Слышал, ты, майор, куда-то собрался? – спросил он.

– Так точно, товарищ подполковник. Надо выручать бойцов «Сигмы». Я посмотрел по карте – скалы есть только в начале хребта и в конце. Мы сможем пройти по хребту.

– А роту ты на кого бросаешь? – Репьин нахмурился.

– Я не бросаю, а оставляю на вас как на старшего по званию.

– Мог хотя бы со мной посоветоваться? – с укором спросил подполковник. – Я ведь могу и отказаться от командования ротой. Это для меня в какой-то степени даже унизительно. Я все-таки у себя в бригаде батальоном командую.

– Тогда я оставлю вместо себя кого-нибудь из командиров взводов, – сказал я чисто умозрительно. – Вот, скажем, старший лейтенант Скорогорохов. Он не только снайпер и сапер, он еще и командир. И взвод на него не жалуется, другого командира не просит.

– Ладно, не надо командиров взводов. Мы тоже еще стариной тряхнуть можем.

Внезапно подполковник Репьин улыбнулся и сменил гнев на милость. И мне показалось, что улыбка очень идет его обычно хмурому, почти страдальческому лицу.

– Иди, выручай «погранцов». Только смотри внимательно. Бандиты по тому же хребту могут выслать свою группу.

Я примерно этого от подполковника Репьина и ждал. Все-таки он боевой командир от Бога, и на это надо рассчитывать.

– Их пограничники не пустят. Они должны подъем на хребет занимать.

– «Погранцы» могут оказаться где-то в стороне. Кроме того, бандиты могут их всех уничтожить. Мы ведь даже не знаем, сколько их осталось. А как, кстати, «погранцы» на скалы с вами вместе полезут, когда вы назад соберетесь?

– Мы оставшееся снаряжение с собой возьмем.

– Нас нечетное количество, нужен еще один человек, – подал голос говорливый солдат из взвода Громорохова. – Чтобы в каждой связке было по паре. Так страховка надежнее.

Он не решился сказать, что кого-то, наоборот, следует оставить с ротой. Как-никак он в группе был младшим и по званию, и по опыту боевых действий, и убирать кого-то из старших было не его прерогативой.

– Максим! Одинцов! Давай с нами! – позвал я сильного и выносливого командира отделения второго взвода младшего сержанта Одинцова.

Жердеобразный и слегка сутулый из-за своего роста, но будто бы сплетенный из одних сухожилий младший сержант сразу оказался рядом, готовый отправиться в путь, как только заменит магазин в своем автомате. Магазин он заменил профессионально быстро, поставив вместо одинарного сдвоенный, с прокладкой из двух спичечных коробков и закрепленный синей изоляционной лентой[25]. Завершив зарядку, младший сержант встал в строй рядом со мной.

Я передал Виктору Васильевичу трубку убитого эмира бандитов, добытую лейтенантом Скорогороховым.

– Товарищ подполковник, это телефон убитого бандитского эмира. Его следует передать капитану Ромашкину, чтобы он в нем покопался. Может, что-нибудь сумеет найти.

– Обязательно передам, – твердо пообещал Репьин. – Если, конечно, жив буду. Надо было с вертолетами его отправить…

– Телефон к нам попал, когда вертолеты уже улетели… Ну, вперед! – скомандовал я, не дождавшись, когда такую же команду даст подполковник Репьин.

Перед самыми скалами мы надели снаряжение. Лейтенант Громорохов передал для переноски рюкзак с запасным снаряжением старшему сержанту Клишину как самому крепкому физически бойцу группы, а рядовой Полушкин начал вбивать первые крюки в скалу.

Вообще-то я всегда считал себя физически сильным и выносливым человеком, способным работать с собственным весом сколько угодно и в любой позе. Однако карабканье на скалы оказалось не таким уж легким делом, как показалось вначале, и потребовало всех сил. Я даже подумывал, не остановиться ли в середине пути для кратковременного отдыха, но быстро понял, что никакого отдыха в таком положении не будет, только усталость в мышцы добавится. Сверху, когда я уже взобрался, я прокричал эту мысль старшему сержанту Клишину, зависшему на середине пути с намерением отдохнуть:

– Миша! Работай быстрее и легче, без напряжения мышц! И не зависай – так только сильнее устанешь.

Клишину было сложно поднимать свое большое мощное тело, но он с задачей справился – спасли мощные руки. Да еще старший сержант Горидзе, как настоящий горный человек, взобравшись первым, стал подтягивать страховочную веревку, помогая Клишину.

– Спускаться будет труднее. При спуске все зависит от силы мышц. У кого кисти сильные, тому будет легче, – прокомментировал предстоящее рядовой Полушкин.

Он, очевидно, плохо знает технику спуска с вертолета по тросу, когда одна нога подгибается в колене, а трос пропускается между ступнями. Когда устают руки, подогнутую ногу следует слегка выпрямить и зажать трос, тогда появляется возможность держаться на ногах. Но, может быть, Полушкин еще не десантировался с помощью троса, или в скалолазании нет такого приема. Хотя последнее натолкнуло меня на сомнение – разрядником себя может назвать и перворазрядник, и обладатель третьего разряда. А это большая разница. Какой разряд у Полушкина? Но спрашивать я не стал. Не хотелось прилюдно обескураживать парня, если он неопытный новичок.

Время, чтобы дать отдохнуть мышцам рук, у нас было. Дальнейший путь шел по траверсу хребта, расположившегося между двумя рукавами ущелья. Работой загружались только ноги. Траверс был усыпан слежавшейся за множество веков занесенной сюда ветром пылью и даже землей, во многих местах зарос травой, порой достаточно высокой, по пояс человеку среднего роста. Высота здесь, по сравнению с хребтами по другие стороны рукавов, не слишком большая, поэтому снега на траверсе не было. Снег показывала только карта спутниковой съемки на моем планшете, но спутниковая съемка, должно быть, проводилась в другое время года. В общем, мы шли без помех.

Темп передвижения задавал я, поставив себя во главе цепочки, в которую растянулась группа. Темп сразу выбрал высокий. Я предполагал, что мне придется торить тропу по снегу, но в силу его отсутствия идти оказалось легче. Только при переходе через участки с высокой травой приходилось ногу ставить поперек движения, чтобы приминать стебли травы, из-за чего походка получалась слегка косолапой. Но таким образом я прошел целый час, хотя предполагал смену через каждые десять минут.

Когда младший сержант Одинцов, шедший за мной следом, сменил меня на месте ведущего, он легко поддержал заданный мной темп. Я же, вместо того чтобы встать последним в цепочке, как полагается при торении тропы, занял место Одинцова – вторую позицию. И вызвано это было простым нежеланием путать страховочную веревку, которая соединяла меня с младшим сержантом.

– Замыкающим… – напомнил мне было рядовой Полушкин, но я от него отмахнулся.

И, как оказалось, не зря.

Я шел, опустив взгляд в землю, чтобы не зацепиться за траву, когда услышал несколько коротких очередей впереди себя. Стрелял явно младший сержант Одинцов – во-первых, у бандитов не было глушителей, а во-вторых, их автоматы не давали «отсечки» по два патрона в очереди. Я успел только поднять голову и упасть в траву. И уже лежа я обернулся. Вся наша цепочка дружно и быстро залегла – сказались многочисленные тренировки. И только младший сержант Одинцов, повернув голову, продолжал стрелять прямо в траву, стоя на одном колене.

– Что там, Максим? – спросил я младшего сержанта по системе связи.

– Бандиты. Было трое. Двоих я «снял». Один пропал куда-то. Как в воздухе растворился.

– Это, случаем, не «погранцы»?

– У погранцов камуфляж – «цифра». А у бандитов – «песочный».

Это звучало убедительно, да и в реальности таковым и было. Насчет камуфлированных костюмов младший сержант правильно отметил. Я сам это заметил еще во время обороны склона перевала. Для нашей местности камуфляж бандитов подходил мало. Но были среди них и несколько человек в привычном «цифровом» камуфляже. Чем такая разница в одежде была вызвана, я догадаться не мог.

Я снова обернулся, чтобы дать команду:

– Рассыпаемся «веером». Охватываем все пространство передвижения по траверсу от центра и по бокам. Максим, где они шли?

– По самому центру, как и мы. Прямо навстречу.

– Что-то мало – три человека…

– Больше я не видел. Может, остальные отстали…

Моя группа продолжила передвижение. Пробирались ползком.

Бандита нашли быстро. Тот сидел за камнем-валуном, спрятав лицо в ладони, и плакал. Его снайперская винтовка валялась в стороне. Мы всей группой окружили парня. Винтовку лейтенант Громорохов подобрал сразу, повертел в руках, стал рассматривать, постоянно оглядываясь и контролируя сторону, с которой пришли бандиты.

– «Parker-Hale M82»[26], – прочитал лейтенант английскую маркировку.

– Made in Великобритания, – произнес я, совместив два языка.

Допрос много времени не занял. Главное, что нам требовалось, установить – сколько человек было в группе, есть ли другие группы и какая цель перед группой ставилась. Поначалу пленник плохо говорил по-русски и не понимал вопросы, постоянно переспрашивал отдельные слова, просил перевести на арабский. Но после моего приказа пристрелить его он вдруг удивительным образом начал все понимать и даже отвечать достаточно членораздельно по-русски. Так мы узнали, что группа изначально состояла из десяти человек, перед ними была поставлена задача взобраться на траверс хребта и пройти вперед, чтобы сверху поддержать атаку банды на перевале, для чего группе было выделено четыре пулемета.

– Где пулеметы?

При подъеме на скалы, когда бандиты висели на веревках и сами стрелять не могли, их внезапно снизу кто-то атаковал.

– «Погранцы», – не удержался я. – Молодцы! Могли спрятаться, как мыши в норах, но не побоялись.

– Да, они были с зелеными погонами. – Оказалось, пленник даже в цвете погонов разбирается. – Мы думали, что большинство перебили, а остатки ушли, но они не ушли, а устроили нам засаду… Пулеметы вместе с пулеметчиками со скалы упали, – размазывая по лицу грязной рукой слезы, объяснял бандитский снайпер, непонятно, кого жалея – убитых товарищей или себя самого, так нелепо попавшего в дурную ситуацию. Второе больше походило на истину. Глаза выдавали в снайпере ничтожного человечишку, который чувствует себя сильным, только унижая слабых, и ничего не умеет и даже не желает противопоставлять силе, которую представлял в тот момент спецназ военной разведки.

– А зачем вы вообще пришли в Россию?

– Эмир приказал.

Лейтенант Громорохов принялся считать вырезанные ножом зарубки на прикладе и насчитал их девятнадцать штук.

– Значит, девятнадцать человек убил. Это только в Сирии. И по русским тоже стрелял. Стрелял ведь?

– Меня бы самого убили, если бы не стрелял. А так хоть платили за каждую зарубку. У меня мама с папой очень кушать хотят. На пенсию сейчас разве проживешь? А сколько русских было, разве ж я считал? Не помню. Но не много, трое или двое.

Снайпер хотел еще что-то сказать, но лейтенант Громорохов, держа автомат в одной правой руке, потому что левая была занята снайперской винтовкой, дал короткую «отсеченную» очередь ему прямо в лоб, отчего голова парня откинулась на камень, за которым он прятался, а губы обнажили оскал мелких острых зубов ничтожного хищника-падальщика.

– Сотни тысяч людей живут на пенсию, – произнес лейтенант. – В том числе и мои родители.

И было непонятно, пристрелил Громорохов пленника за слова о пенсии или за девятнадцать зарубок на прикладе винтовки.

Мы двинулись дальше и нашли еще пару убитых бандитов. Эти были в камуфляже «цифра».

– Похоронить бы их надо, – притормаживая на склоне, сказал лейтенант Громорохов и даже взялся за чехол своей малой саперной лопатки, висевшей за спиной на ремне.

– Птицам тоже кушать хочется, не только бандитам и их родителям. У них тоже птенцы есть. – Я показал пальцем в небо, где кружили два орла. – Птицы – известные падальщики, и им сегодня в горах раздолье.

Так бывает в горах, когда трупы всех бандитов сразу не вывозят. Первыми рядом с полем боя начинают кружить ворóны и вóроны, потом на их крик и карканье прилетают более осторожные орлы, обладатели несуразно высоких голосов, и начинают пронзительно пищать сверху. А на крики орлов сбегаются шакалы и волки, которым тоже хочется поживиться. Иногда спецназовцы отстреливают волков и шакалов, но сам я никогда в животных не стреляю и своим подчиненным не разрешаю. Животным и птицам, считаю я, тоже есть надо. И только природа виновата в том, что произвела их на свет хищниками и падальщиками.

Разговор с лейтенантом мне пришлось прервать, потому что меня вызвал на прямую индивидуальную связь командир сводного отряда подполковник Репьин.

– «Цветок», это «Первый». Как там у твоей группы дела обстоят?

– Нормально, товарищ подполковник. Но вы точно определили возможность встретить на хребте бандитов. И встретили их не мы одни.

– Рассказывай по порядку, – потребовал подполковник.

Я рассказал и про засаду «погранцов», и про группу бандитов, на которых эта засада и была поставлена.

– Бандиты будут ждать поддержку сверху, а ее уже не последует. Не будет ни пулеметов, ни снайперов, – успокоил я подполковника.

– И хорошо. А к нам уже вертолеты летят, везут нам гранаты и патроны на беспилотнике. Беспилотником управляет твой друг подполковник Глуховский. Квадрокоптер сядет прямо на перевал. Это дополнительно напугает бандитов непонятностью и неизвестностью. Вертолеты вооружены до предела, и это «Ми-28» – штурмовики. Запас вооружения у них большой, ракеты останутся и на вторую банду… У вас, кстати, как, патронов пока хватает? А то можем поделиться. Но только после того, как прилетит квадрокоптер. Если у него заряда аккумулятора хватит, мы его к вам отправим. Примете?

– Так мы же только в одной схватке участвовали, патроны тратил только младший сержант Одинцов. И два патрона истратил лейтенант Громорохов… У меня, товарищ подполковник, опасения возникли, как бы «погранцы» нас за бандитов не приняли. У нас, правда, камуфляж другого цвета, но сгоряча да с перепугу могут и спутать. Они же видели, что часть бандитов ушла на траверс.

– Ты сам, майор, решил – ты и придумай что-нибудь. Главное, чтобы жертв не было ни с той, ни с другой стороны.

– Связь с «погранцами» на прежнем уровне?

– Без изменений. Нет ее, как не было никогда. Не только Управление погранвойск пыталось с ними связаться, но даже погранотряд.

– Понял. Будем думать, товарищ подполковник.

– У меня все. Конец связи?

– Конец связи.

Я выключил прямую связь с командиром сводного отряда и включил внутреннюю ротную.

И только тут меня осенило. Вертолет! У бандитов не может быть вертолета, это бойцы «Сигмы» должны понимать. Особенно если среди них есть офицер, знающий не понаслышке, что граница с Грузией и Азербайджаном плотно прикрыта системами противовоздушной обороны. Да, грузины и азербайджанцы пропускают через свою территорию банды из Турции, как приказывают им их правители из США, но они не пропустят вертолет. Это же совсем другое дело! Это грозит им международным скандалом с сильной Россией! Да и сам по себе чужеземный вертолет представляет опасность для той же Грузии. Турецкий азербайджанцам после событий в Карабахе более привычен. Значит, связь с «Сигмой» следует устанавливать через вертолет. Или через тот же БПЛА, если он сможет взлететь с перевала, куда доставит гранаты и патроны. Осталось только дождаться…

А пока следовало приблизиться к противоположному краю хребта, то есть пройти весь траверс от начала до конца, что мы всей группой и поспешили сделать.

Оказалось, мои опасения не были напрасны. Стоило спустя сорок минут пути шедшему впереди младшему сержанту Одинцову высунуться из-за одиноко украшавшей обрыв скалы, как снизу сразу же раздалась очередь. Хорошо еще, что она оказалась неприцельной и была направлена значительно ниже головы младшего сержанта. Пули ударили в монолитную громадную скалу. Должно быть, кто-то стрелял навскидку или держал под прицелом другой объект, другую скалу, и излишне резко перевел ствол на новое место. И поспешил дать очередь до того, как успел прицелиться. Такое характерно для молодых, неопытных бойцов. Но кто знает, что за бойцы служат в современной «Сигме» и как их обучают, каким методам ведения боевых действий, что они умеют и на что способны? Не каждый боец спецназа военной разведки сумел бы попасть в такую незначительную и всего на несколько секунд появившуюся в стороне цель, хотя обучение такой стрельбе проходят все. Но и таланты у всех разные – один умеет стрелять предельно точно даже с пояса, не прицеливаясь, другой не имеет себе равных в рукопашном бою, третий так метает нож, что с первой попытки попадает противнику острием в глаз.

В общем, наши проблемы сможет решить только вертолет. Мы стали ждать.

Со стороны перевала раздалась стрельба. Стреляли бандиты, двинувшиеся на решительный штурм и ожидавшие поддержку сверху. Но этой поддержки им придется ждать слишком долго и они ее не дождутся. Интересно, с какого фланга пошла атака? Откуда прислали группу? Лейтенант Громорохов явно поторопился с расстрелом снайпера бандитов – я не успел задать ему этот вопрос. А задать его следовало, чтобы рота имела возможность подготовить оборонительные сооружения с нужной стороны. Хотя в принципе оборонительные сооружения требуется возводить с обеих сторон…

Теперь, когда вертолеты на подлете, нет опасения, что банда сможет сбросить роту с перевала. Можно копать окопы в полный профиль. Почва это позволяет, а копать солдаты спецназа военной разведки умеют не хуже, чем в годы Великой Отечественной войны это делали солдаты войск СС[27].

Нас еще в военном училище обучали важной премудрости военного дела «враги даются нам для того, чтобы у них чему-то научиться». Вот и учились. Хотя танками своих солдат не давили. И нормативы по рытью окопов не только выполняли, но и время от времени улучшали. Помню, нам тогда говорили, что наш норматив выше общевойскового. Однако, когда после училища я оказался в войсках, наш норматив уже считался устаревшим, а новый был значительно выше.

Наушники донесли до меня слабые звуки выстрелов, бандитам снизу, думаю, неслышные. Шел бой.

Автоматный глушитель, впрочем, как и любой другой, не способен полностью погасить звук выстрела, он может только снизить его. Особенно важно применять глушитель ночью, поскольку этот прибор является еще и пламегасителем. Ночью, когда звуки особенно явно слышны, бывает невозможно определить, откуда ведется стрельба. Человек, обладающий слухом, близким к музыкальному, способен определить направление выстрела, но увидеть мазки пламени, заметные при стрельбе без глушителя даже днем, не удается человеку с самым острым зрением, поскольку этих мазков не существует в природе. И этим отлично научились пользоваться бойцы спецназа ГРУ. Тем более что оптический прицел «Шахин», которым снабжены наши автоматы, имеет встроенный тепловизор. То есть от него укрыться может только давний покойник, тело которого не выделяет тепла. И ни дым, ни пыль, ни туман, ни ветви деревьев и кустов не способны скрыть очертания человеческой фигуры. Только звук затворов способен выдать стрелков. Затворы лязгают, и от этого никуда не деться.

То же самое происходило на перевале и сейчас, только в дневное время, и слабость звука и отсутствие пламени при выстреле, как и лязганье затворов, уже не имели решающего значения. Разве что наличие оптики на наших автоматах давило бандитам на психику, но одного этого было мало для победы над таким упертым противником. Для победы требовалось большее.

И это «большее» пришло. Сперва раздался громкий звук мощного взрыва, потом этот звук перерос в грохот. Зная вооружение «Ночного охотника» и манеру применения этого вооружения пилотами в горных ущельях, я с легкостью предположил, что «Ми-28» ударил мощной ракетой «Атака-В» в основание хребта. Судя по тому, что до нас не дошла дрожь камней и почва под ногами не заколебалась, ракета была направлена в противоположный хребет. Потом раздался второй такой же взрыв, а за ним и новый грохот. Ударила вторая ракета, вызвавшая новый обвал. Я ждал третьего пуска ракеты, поскольку вертолетов ожидалось три, но его не последовало. Третий вертолет, похоже, приберег ракету для второго отряда бандитов.

Затем заговорили автоматические пушки. С одного вертолета била, судя по звуку, тридцатимиллиметровая пушка «2А42», с другого – тридцатимиллиметровая «НППУ-28». Впрочем, пушки могли бить и с одного вертолета.

После короткого промежутка времени звуки боя донеслись уже из другого места. Вертолеты перелетели через перевал, и началось уничтожение второй части банды.

– «Шмель-три», «Шмель-три»! Я «Цветок»! Как слышите? Прием! – вызвал я подполковника Глуховского.

– Привет, «Цветок», – отозвался Борис Борисович. – В прошлый раз я тебя старлеем обозвал, а ты капитаном оказался. А теперь уже майор! Мне подполковник Репьин сообщил. И обрисовал твою ситуацию. Что там у тебя с пограничниками? Проблемы?

– Сидим, ждем вашей помощи…

– У тебя есть место, где можно совершить посадку?

– Места хватит.

– Тогда я к тебе лечу, встречай. Заодно познакомимся, а то все только по связи общаемся. Даже скучно. В прошлый раз, в селе, возле башен, я тебя только мельком видел, когда ты раненого бандита допрашивал. На одуванчик ты мало похож тогда был.

– Ждем, товарищ подполковник.

Я не стал углубляться в лирику и объяснять, что, несмотря на вроде бы добродушное выражение лица, я обладаю достаточной жесткостью для проведения допроса.

Вертолет приземлился на траверсе срединного хребта через три минуты. Борис Борисович откинул фонарь кабины и спрыгнул на землю. Голос у него низкий и тяжелый, поэтому я ожидал увидеть крупного возрастного мужчину. Но рядом со мной оказался сравнительно невысокий, но физически крепкий человек в возрасте ненамного старше меня. Но у летчиков звания дают не за выслугу лет, а за полетные часы, как я слышал.

– Ладно, майор, будем считать, что познакомились. Рассказывай, что нужно сделать. Мне ваш командир отряда в общих чертах обстановку обрисовал, так что можешь объяснить вкратце.

Я объяснил. Но, как я понял, обстановка изменилась. Разгромленной банде теперь было совсем не до штурма перевала. Ей бы прорваться назад, перейти через границу и добраться до Турции, а потом и до Сирии. Но на пути у них опять стояли бойцы «Сигмы». Правда, как мне казалось, их было предельно мало, судя по тому, что они расстреливали бандитов только во время их подъема на скалу, то есть когда те не могли вести встречный бой. При этом я допускал вариант, что пограничники находились в другом рукаве ущелья и подоспели только к разгару события, то есть подъема. Тогда их могло быть и больше. Значит, чтобы удержать банду и не пропустить ее к границе, мы должны были усилить пограничников собой. Нас тоже немного, но так уже будет подразделение. Поэтому мне необходимо было спуститься вниз к пограничникам, чтобы с ними согласовать свои действия.

– Что думаешь предпринять? – спросил подполковник Глуховский.

– Думаю, нам надо разделиться. Пограничникам поручу одну половину банды, а сам со своими людьми буду держать второй рукав ущелья. А подполковник Репьин пусть ударит со стороны перевала по двум направлениям.

– А новый отряд? Тот, который на подходе…

– А его я поручу авиации. Вы же в состоянии их остановить. Или хотя бы задержать.

– Глобально мыслишь, почти как Кутузов. Задержать мы в состоянии. Но мы же сверху всех уничтожить не сможем, часть обязательно прорвется сюда. Они ведь знают про первую банду – пойдут на соединение.

– Тогда нам придется держать два фронта. В спецназе есть такая поговорка: если ты окружен, значит, враг никуда не убежит. Вот так и будем воевать.

– Да-а, – покачал головой Борис Борисович. – Настроен ты решительно. Но ты сам себе отчет отдаешь, что тогда отсюда ни тебе, ни твоим парням не выбраться?

– Конечно, отдаю. И иду на это. И думаю, никто не будет против.

Моя группа собралась вокруг меня. Все слушали внимательно. И все понимали, что рота под командованием командира отряда подполковника Репьина придет на помощь.

– Одна надежда, что Репьин поторопится, – сказал вертолетчик, который понял, на что мы надеемся. – Я уж его настропалю как следует, чтобы бегом сюда бежал. А пока забирайся в фюзеляж… В прошлую нашу встречу мы через этот же люк грузили убитых бандитов, а теперь ты вот… живой…

Перед тем как забраться в люк, я повернулся к своей группе:

– Никому не высовываться. Сидеть тихо и ждать моих указаний.

Бойцы «Сигмы» встретили вертолет настороженно. Автоматы в сторону подполковника Глуховского они направили сразу, как только он откинул фонарь кабины.

– Капитан Лукьянов, – шагнул вперед, хмуро представляясь, ярко-рыжий веснушчатый пограничник, фигурой и цветом волос напоминающий капитана Ромашкина. – С кем имею честь?

– Подполковник Глуховский. Можно звать по имени-отчеству – Борис Борисович. Но беседовать ты, капитан, будешь не со мной, а с майором Одуванчиковым. Он командир разведроты спецназа ГРУ, держал недалеко отсюда перевал, не позволяя двум колоннам бандитов соединиться. А потом шел по траверсу хребта вас вытаскивать. А вы его обстреляли, не дали ему спуститься.

– А зачем нас вытаскивать? Мы здесь на посту… – ответил капитан Лукьянов, сильно краснея всем своим и без того красноватым, обгоревшим на кавказском солнце лицом. – Нас можно отсюда снять только приказом командования.

– А как вам отдавать приказ, если с вами связь отсутствует? Майор, иди сюда. Объясни людям…

Я наблюдал за встречей подполковника Глуховского с пограничниками через крупное отверстие, оставленное в фюзеляже пулей калибра 12,7 мм. Корпус «Ночного охотника» бронирован не весь. Но, главное, бронирована продольная балка вертолета, изнутри проходящая через весь фюзеляж. Кто-то, похоже, шмальнул в вертолет из винтовки «Корд» или из «Выхлопа»[28]. Но кабина пилотов, так называемая «ванна», выполнена из нескольких листов бронеалюминия толщиной в 10 мм и обклеена керамическими бронепластинами толщиной в 16 мм. Фонарь кабины спереди тоже бронирован, бронебойные пули калибра 12,7 мм выдерживает без напряга, а стекла дверей держат прямое попадание пулеметных пуль калибра 7,62 мм. Передняя часть корпуса способна выдержать попадание фугасно-осколочного снаряда калибром до 20 мм, а лопасти не теряют работоспособности при попадании 30-мм снаряда, которым стреляют большинство самолетов и вертолетов. Хвостовая балка тоже бронирована. Топливные баки снабжены латексным самозатягивающимся протектором. Небронированной остается только хвостовая часть фюзеляжа, но там иногда перевозят грузы, людей лишь изредка – как в моем случае или когда требуется срочная эвакуация раненых с поля боя.

Я открыл люк и выбрался из машины. Автоматные стволы сразу повернулись в мою сторону, но я успел заметить, как угрожающе шевельнулась автоматическая пушка вертолета. Штурман экипажа не дремал, он был готов к любому развитию событий. Но, увидев мою армейскую форму, все пограничники, кроме Лукьянова, стволы опустили.

– Я не очень понимаю, почему у майора капитанские погоны, – сказал капитан Лукьянов, движением «ствола» приказывая мне остановиться в трех шагах от себя. – И вообще, если мне память не изменяет, командир роты – это капитанская должность, а не майорская.

– Я тоже удивился, – ответил за меня Глуховский. – Спроси его сам… А еще ты сейчас стоишь на прицеле у нашего снайпера, а он человек нервный. Я рекомендую тебе опустить автомат.

Рыжий капитан автомат опустил, но глаза его все же стрельнули в сторону скал. Видимо, ему не слишком понравились слова Глуховского про прицел. Однако отыскать таким коротким взглядом он никого не смог. Потому что снайпера в реальности не было. Хотя лейтенант Громорохов и взял с собой винтовку расстрелянного им снайпера бандитов и, как штатный офицер спецназа военной разведки, умел пользоваться оптическим прицелом и даже имел собственный на автомате, он все же не был профессиональным снайпером и мог бы с такой дистанции промахнуться. Кроме того, перед собственным вылетом я отдал всем бойцам приказ сидеть и не высовываться.

– Чем вызвано недоверие вашей группы? – поинтересовался я.

– Мы отслеживали переход банды через границу и получили приказ в бой не вступать. Но в банде двадцать с лишним человек в армейской европейской форме. Нам требуются доказательства, что вы действительно из российской армии. И то, что я стою на прицеле у снайпера, не аргумент. А если даже и аргумент, он отнюдь не в вашу пользу. Свои своих на прицел не берут, свои своим доказательства предъявляют. Итак, предъявите, если вам есть что предъявить, и будем считать инцидент исчерпанным.

– То есть тебе требуется доказать, что я не верблюд? – спросил я рыжего капитана, резко перейдя на «ты».

Он согласно кивнул:

– Можно и так. Документы, думаю, нет надобности предъявлять. При нынешней технике их можно за пять минут изобразить. Требуется что-то более существенное, что не вызовет сомнений.

– Подполковника Репьина знаешь? – спросил я.

– Слышал про такого. Кажется, он командир отряда спецназа ГРУ в нашем регионе.

– От кого слышал?

– От майора Смурнова. Мы с ним дважды операции совместно проводили.

– Так ты знаком со Смурновым! Что ж ты молчал!

– Ты только про Репьина спросил.

Я вытащил телефон из внутреннего «далекого» кармана под бронежилетом, показал номер Смурнова капитану, считая, что Лукьянов может его знать, и вызвал майора, демонстративно показывая момент набора капитану-пограничнику и нажав на кнопку громкоговорителя. Но в трубке слышались только долгие гудки. Тогда, долго не думая, я с помощью КРУСа вызвал на индивидуальную связь дежурного по штабу.

– Старший лейтенант Коновалов слушает. – Дежурным опять оказался офицер автороты.

– Соедини меня с начальником штаба, – не представившись, потребовал я.

– Невозможно, он отъехал.

– Куда? Да еще в такой момент?

– Мне не доложил. Но майор сам за руль сел, водителя в казарме оставил.

– Но телефон-то он почему с собой не взял?

– Не могу знать, товарищ майор. Кстати, поздравляю с повышением. – Старший лейтенант, оказывается, меня узнал.

– Спасибо. Только как мне Смурнова отыскать? Он срочно нужен…

– Ничем помочь не могу, товарищ майор, хоть расстреляйте.

– У меня есть опасения, что пограничники меня самого без майора расстреляют… Как только он появится, пусть со мной свяжется любым способом.

– Обязательно доложу, – пообещал дежурный, приняв мои слова за не самую смешную шутку.

– Ну что? – спросил капитан Лукьянов, видя мое отчаяние. – Где же Смурнов?

– Дежурный говорит, взял машину и куда-то уехал, сам сел за руль. И телефон оставил в кабинете, похоже.

– И что дальше? – Подозрительность капитана Лукьянова росла, словно он дрожжей объелся.

– Подожди, капитан, может, подполковник Репьин в курсе…

Теперь я вызвал на связь командира отряда.

– Слушаю тебя, майор. Подполковник Репьин.

Подполковник говорил настолько слабым и страдающим голосом, что я заподозрил неладное.

– Что с вами, Виктор Васильевич?

– Докладывай лучше, что там у тебя, – не ответив на мой вопрос, потребовал подполковник.

– Не могу с майором Смурновым связаться, а мне необходимо с ним поговорить. Старший группы в «Сигме» лично его знает. Необходимо подтвердить, что я не верблюд.

– Смурнов только недавно со мной разговаривал, пяти минут не прошло. Сказал, что сидит в своем кабинете и никуда не собирается. Я сам приказал ему координировать действия с «Сигмой».

– Что же мне делать?.. – обеспокоенно произнес я.

– Попробуй ему на мобильный позвонить.

– Я пытался, не отвечает. И с дежурным по штабу уже разговаривал. Он сообщил, что майор куда-то выехал на дежурной машине, причем без водителя, сам сел за руль.

– Не понимаю… Он же никуда не собирался! – сердито воскликнул Репьин. – По крайней мере, мне ничего не сказал об этом… Да я сам только что с ним беседовал! Подожди, попробую его вызвать. Конец связи.

– Конец связи, – подтвердил я и увидел, как снова повернулись в мою сторону стволы автоматов пограничников. Поэтому я не постеснялся поторопить подполковника. – Только, Виктор Васильевич, пожалуйста побыстрее. А то меня попросту расстреляют, и что особенно обидно – свои же.

– Я быстро.

Капитан Лукьянов смотрел на меня, хитро прищурив глаза, словно хотел просчитать, что у меня на уме. Другие бойцы «Сигмы» молча ждали решения своего командира.

– Я же уже сказал, что с подполковником Репьиным не знаком, – напомнил мне Лукьянов. – И не представляю, чем он может помочь тебе и твоей группе.

– Ты же слышал, капитан, что там бой шел, – вмешался в наш разговор подполковник Глуховский.

– Слышал. А еще мне доложили, что вместе с бандой границу переходили люди в зеленом армейском камуфляже. Бой шел, а люди в камуфляже могли из него выйти, чтобы ударить по нам.

– А что российский вертолет границу перелетел, тебе доложили? – нашел вдруг подполковник контраргумент, предъявить который ни я, ни командир отряда не додумались, хотя у меня недавно такие мысли в голове и мелькали. – Даже три вертолета, которые ни в Грузию, ни в Турцию не поставлялись.

– Я пока вижу только один вертолет, – парировал капитан Лукьянов.

– Два вели бой, вот-вот здесь появятся. Подожди, капитан, я свой шлем возьму…

Борис Борисович вернулся к своей вертолетной кабине, открыл боковую дверцу и под «стволом» автомата капитана Лукьянова наполовину забрался в кабину. Стоя на коленях в кресле, он сменил шлем, что-то сказал штурману и тут же выбрался наружу. В родном пилотском шлеме он вернулся к нам, на ходу пристегнул к шее ларингофон[29] и вызвал своих коллег:

– Я «Шмель-три», я «Шмель-три», вызываю «Ласточку-один» и «Облачного-три». Как меня слышно?

И тут же снял шлем, чтобы голоса других пилотов были слышны пограничникам.

– Я «Облачный-три». «Шмель-три», слышу нормально.

– Я «Ласточка-один». Борис Борисыч, какие-то проблемы?

– Есть небольшие. Тут командир группы «Сигмы» требует идентифицировать личность майора Одуванчикова. Мне он не верит, говорит, что один вертолет мог и через границу прорваться. Можете подтвердить личность командира роты и мою заодно?

– Я «Ласточка-один». Твою личность мы подтвердим без проблем. Если есть необходимость, можем даже НУРСами. А вот майора Одуванчикова мы ни разу не видели…

– Я «Облачный-три». Личность подполковника Глуховского подтверждаю. А он, в свою очередь, может подтвердить личность майора Одуванчикова. Еще проблемы есть?

Капитан Лукьянов улыбнулся всем своим веснушчатым лицом – как будто второе солнце засветило! – и развел руками, в одной из которых продолжая держать автомат. Я уже понял, что все расспросы он ведет просто для проформы, но ведь сперва поверил, что все реально!

– Нет проблем, – ответил подполковник, снова водружая шлем на голову, но не пристегивая его, а отжимая одну сторону – мало ли, что еще скажут пограничникам пилоты. Обычно они за словом в карман не лезут, даже обматерить могут. Мне, честно говоря, именно этого и хотелось – в качестве расплаты за все неприятные минуты переживаний. – Где вы сейчас?

– К вам подлетаем. Твою машину на приборах уже видим. Летим навстречу второй банде.

– Слышу ваши двигатели. Поднимаюсь в воздух. Спешу присоединиться. – Подполковник, забыв попрощаться, торопливо направился к своей кабине.

Я тем временем вспомнил про подполковника Репьина, который долго не выходил на связь, и вызвал на индивидуальную связь старшего лейтенанта Скорогорохова. Командир саперного взвода отозвался сразу и мрачным голосом сообщил:

– Подполковник Репьин потерял сознание. У него снова такое же ранение, как в прошлый раз, только в другое плечо. Соблюдают симметрию бандитские снайперы! В первый раз пуля прошла навылет, в этот раз осталась в теле. Ротный санинструктор говорит – нужна операция.

Голос Вячеслава Аркадьевича был мрачным, но в нем слышались и нотки растерянности. Я понял, что следует сделать:

– Скорогорохов, принимай команду ротой на себя. Среди личного состава ты старший. Дели роту на две части и отправляй в атаку. Банду гоните в сторону границы. Мы с пограничниками ее здесь встретим. Ни одного не упустите, особенно снайперов! Валите их без жалости! А с подполковником оставь пару санинструкторов.

– Не упустим, командир. Даже если они бегом побежали – далеко убежать у них «дыхалки» не хватит. – Скорогорохов, казалось, обрадовался, что я объявился и отдаю распоряжения, на которые сам он не решался. – С ротным я оставлю своего санинструктора. Он, правда, закончил ветеринарный институт, но хоть с высшим образованием парень…

Капитан Лукьянов, как я понял, взял на себя командование своим отрядом после того как командир их подразделения майор Селезнев был убит. Селезнев поднял отряд в неподготовленную атаку на бандитские тылы, проявил жертвенность, желая помочь спецназу военной разведки, не зная соотношения сил и считая, что защитников перевала не так много. Капитан утверждал, что они смогут прорваться после неожиданного удара бандитам в спину. Но он, как оказалось, был не в курсе проводимой операции. Он не знал главного – ее цели и задачи, и видел только одно направление, традиционное – не пропустить бандитов в глубь России. Мне пришлось объяснять капитану, как важно не упустить ни одного бандита, особенно со снайперским оружием, закрыть наглухо оба ущелья и уничтожить бандитов. Рядовые члены банды могут не знать о том, что известно киллерам. А киллером может оказаться любой. Даже безоружный бандит может знать местонахождение схрона с оружием, заранее оставленного бандитами из другой банды, а в схроне может оказаться винтовка со снайперским оптическим прицелом, так необходимая наемному убийце. И даже винтовка с глушителем.

Я достал планшет и засел вместе с капитаном Лукьяновым за карту. Мы легко определили удобное место для засады, которую он намеревался устроить силами своей группы из двенадцати человек. Среди оружия пограничников я увидел пять пулеметов. У одного пулемета был слегка помят раструб, а по обилию прилипшей земли на кожухах и окровавленному, слегка треснувшему прикладу другого я без труда догадался, что это те пулеметы, которые упали вместе с бандитами с веревки, когда «погранцы» уничтожали их. Два пулемета я потребовал для своей группы. Не попросил, а именно потребовал. Лукьянов внял моему приказному тону и таким же приказным тоном распорядился выделить их мне вместе с запасом патронов, который изъяли у разбившихся бандитов. Своей группе капитан оставил оружие более неприглядного вида.

Тем временем вертолет подполковника Глуховского присоединился к двум другим машинам, и они удалились в сторону границы.

– Куда они? – спросил капитан. – Я рассчитывал, что они нам помогут…

– Вторая банда границу перешла, через полтора-два часа будет здесь. Бандиты могли ударить нам в спину, а так вертолеты их подготовят к встрече соответствующим образом. Они своими ракетами устраивают обвалы в ущельях, сбрасывают на головы бандитам камни и целые скалы. В этом деле наши пилоты большие специалисты. Их даже в Сирии за это ценят.

Сверху и без эксцессов, о возможности которых предупреждал рядовой Полушкин, спустились бойцы моей группы. Самому Полушкину доходчивым подзатыльником объяснили, как следует пользоваться ногами.

– Вас же всего шестеро! – удивился Лукьянов. – Вдвое меньше, чем нас! Возьмите еще один пулемет и патроны к нему.

Магазины с патронами, как я догадался, были вытащены из карманов бронежилетов разбившихся бандитов, поскольку один оказался слегка примятым сбоку. Такую вмятину на жестком металле даже молотком не оставишь.

– С удовольствием, – согласился я на то, чего сам попросить не решался.

– А снайперская винтовка у вас откуда? – поинтересовался капитан, увидев оружие в левой руке лейтенанта Громорохова.

– Трофейная.

– Четверо бандитов прорвалось…

– Трое, – поправил я его. – Еще двоих младший сержант подстрелил, – кивнул я в сторону Максима Одинцова. – Последний из бандитов сдался. Все плакал, на жизнь жаловался, говорил, что матери с отцом есть будет нечего, если мы его убьем – дескать, пенсии у них маленькие. У нашего лейтенанта родители тоже на пенсию живут, вот он снайпера и расстрелял.

– За пенсию? – уточнил капитан, удивленно сверкнув всеми своими веснушками.

– За девятнадцать зарубок на прикладе, – объяснил лейтенант. – Он девятнадцать человек лишил жизни в Сирии. А там семьи сплошь многодетные. Он детей без кормильцев оставил. И сколько среди них русских спецназовцев было, он не помнил.

Это было объяснением и для меня, потому что мне факт расстрела безоружного человека слегка свербел душу. Хотя я лично отдавал приказ на уничтожение всех бандитов, и снайперов в особенности.

– Присаживайся, – похлопал я по камню рядом с собой, и лейтенант Громорохов устроился почти вплотную ко мне.

Я снова вытащил планшет с картой и показал лейтенанту. Он в ответ вытащил из кармана свой собственный планшет и тоже открыл ту же самую карту. Каждому привычнее собственный экземпляр, невзирая на их идентичность.

– Как думаешь, где засаду ставить?

– Наш рукав правый или левый?

– То, что раньше было нашим левым флангом, теперь стало правым. Слева от нас встанут пограничники… Ищи вариант засады, я пока ничего подходящего не увидел. Но имей в виду, что «погранцам» досталось больше работы.

– Почему ты так решил, командир? – поинтересовался лейтенант.

– Просто потому, что когда мы их эмира уничтожили, бандиты с того фланга сразу отступили и больше не рыпались. Эмир же, как всякий командир, должен был с собой лучших бойцов взять. А на другой стороне бандиты ходили во вторую атаку, но поддержку сверху не получили и потому «отвалили». Наши автоматы они попросту не слышали благодаря глушителям и высоте. Значит, против пограничников выступит больше сил. На том фланге потери были меньше.

– Если только вертолеты там не поработали более основательно, чем с нашей стороны. Но на нынешнем левом фланге есть хорошее место, где можно выставить засаду, – глядя в карту на своем планшете, сказал Громорохов.

– Например?

Я заглянул в его планшет. Лейтенант ткнул пальцем туда, куда только что ушли пограничники, чтобы успеть оборудовать позицию, хотя время в запасе еще было.

Путь напрямую по траверсу хребта отнимал немало времени, а понизу, где ущелье виляет, идти сложнее и дольше. Правда, старшим лейтенантом Скорогороховым было высказано предположение, что бандиты побегут. Но долго ли они смогут так бежать? Сам старший лейтенант в этом вопросе выразил сомнение. Вообще на этот вопрос никто, кроме самих бандитов, не ответит. Да и они ответят на него не сразу, а только после того, как их остановит автоматная очередь, направленная им в ноги. Ноги и язык обыкновенно бывают не связаны между собой, поэтому раненный в ноги хорошо допрашивается. Хотя, если пуля перебьет, скажем, бедренную артерию, раненый погибнет раньше, чем его можно будет разговорить. Но даже если бандиты успели перед последним боем обкуриться, это их не спасет. Любая наркота выходит вместе с потом. Побегут – быстрее вернутся в сознание и к нам поступят уже испуганные и ко всему готовые, в том числе и к сдаче в плен. Правда, мы предпочитаем в плен никого не брать. Они пришли в республику убивать, значит, должны быть готовы к тому, что их самих убьют.

– А ты, оказывается, карты умеешь читать, – похвалил я лейтенанта Громорохова. – Мы с капитаном Лукьяновым выбрали для засады пограничников именно это место.

– Лучше бы ты его нам выбрал, командир, – мрачно отреагировал лейтенант.

– На своих я больше надеюсь, поэтому им я выбрал более трудный участок. Но у нас три пулемета против двух, которые у пограничников.

– У нас людей в два раза меньше, – продолжал Юрий Юрьевич гнуть свою линию недовольства.

– Но наши бойцы представляют собой спецназ военной разведки. Здесь одно название многого стоит… Ладно, давай выбирать место…

Выбрать подходящее место для засады оказалось сложно. Но эта сложность играла нам на руку. Карта не показывала ничего даже приблизительно пригодного для засады. Значит, сама засада будет для бандитов полной неожиданностью. Уж что-что, а маскироваться бойцы спецназа военной разведки умеют.

Не знаю, насколько это правда, но нам в военном училище рассказывал преподаватель про учения, где спецназ ФСБ «Альфа» выступал против спецназа ГРУ. Тогда взвод спецназа ГРУ загнали методом облавы на чрезвычайно маленький островок посреди болота. Бойцы «Альфы» шли по их следу, но найти на острове никого не удалось. «Альфовцы» посидели, перекурили и двинулись на дальнейшие поиски. Как потом оказалось, командир группы спецназа ФСБ затушил сигарету прямо о грудь старшего сержанта спецназа ГРУ, но тот не среагировал. Хотя у меня есть сомнение на этот счет, как так капитан спецназа ФСБ не почувствовал запах паленого мяса. Но старший сержант, как говорил нам преподаватель, бывший офицер «Альфы», перетерпел боль, и в результате спецназ ГРУ учения выиграл.

Нам же в нашей ситуации такое адски горячее терпение демонстрировать необходимости не было. Необходимость была только в том, чтобы проявить другой вид терпения и не выдать засаду преждевременными выстрелами.

– Не вижу на карте ничего даже близко подходящего, – произнес лейтенант Громорохов.

– Тогда пойдем на месте смотреть. Искать будем место, где бандиты будут чувствовать себя в наибольшей безопасности.

Искать место пошли вшестером, сразу захватив с собой пулеметы и запасные магазины к ним. Магазины были барабанного типа на семьдесят пять патронов и не помещались в специальные карманы наших «разгрузок», но поместились в простых карманах под бронежилетом и «разгрузкой».

Место нашли мы достаточно быстро. Преимущество выбранного участка состоит в том, что ущелье с этого ракурса отлично просматривается. Оно представляет собой небольшую высоту-перепад, которая тоже просматривается с более высокой точки на пути банды. По краям ущелья лежат крупные валуны, которые издалека тоже достаточно хорошо видны, но при этом за них можно перебежать. Окопаться я предложил прямо по центру. С дальнего высокого перепада на тропе нас не увидят из-за расстояния, разве что у бандитов найдется человек с орлиным зрением. Далее тропа ныряет резко вниз. А снизу рассмотреть засаду тем более сложно.

Почва здесь, правда, не самая лучшая для использования малой саперной лопатки – земля перемешана с множеством мелких камней, в которые опирается острие лопатки. Командование не позаботилось о том, чтобы подогнать сюда экскаватор, а кроме МСЛ у нас не было шанцевого инструмента. Мы не столько копали, сколько скребли землю лезвиями лопаток, распределяя перед собой почву и камни ровным слоем. Так мы зарылись и даже присыпали сверху себя и соседей и загрузили землю и камни под бока и ноги, чтобы ниоткуда не было видно даже маленькой ямки или подозрительной кучки земли.

Зарываясь в землю, я вдруг вспомнил, что оставил свой телефонный номер капитану Лукьянову. Он мог позвонить не вовремя, и телефон тогда выдал бы всю группу и сорвал нашу засаду. Я вытащил трубку из внутреннего кармана кителя, из-под бронежилета, перевел телефон в режим виброзвонка и убрал его в более близкий карман «разгрузки», рядом с планшетом.

Из соседнего рукава ущелья донеслись пулеметные очереди вперемешку с автоматными. Но, судя по звуку, стреляли одни пограничники. Бандиты сначала не отвечали, но потом их, видимо, поджали бойцы моей роты, и у них остался один выход – идти прямо на пулеметы. Передвигались они, судя по звуку стрельбы, короткими перебежками, после которых не каждый вставал – его или настигала пуля бойцов «Сигмы», или била в спину пуля бойцов разведроты. Я на слух, хотя он у меня совершенно не музыкальный, как определила однажды жена, сумел насчитать около тридцати бандитских автоматов. Автоматов спецназа военной разведки, естественно, слышно не было с такого расстояния и из-за разделявшего нас хребта.

Лейтенант Громорохов решил воспользоваться связью, несмотря на то что находился рядом со мной, и сообщил:

– Бегут! Как только «дыхалки» хватает! Ни хрена себе!

Последняя фраза заставила меня слегка напрячься и повернуть вперед голову, которую я до этого держал боком – так, мне казалось, лучше слышно, что происходит в соседнем рукаве ущелья. И что я увидел!..

– Юрий Юрьевич! – позвал я по связи.

– Я, командир, – отозвался лейтенант.

– Ты левый фланг перевала оборонял вместе с подполковником. Ты бандитов в армейской форме видел?

– Не только видел – нескольких даже положил! Навсегда! Сам, лично положил! Но их форма от нашей отличается. У наших солдат берцы, а эти – в сапогах. Видимо, какой-нибудь старый склад ограбили и взяли, что ближе к выходу лежало. Или завскладом им списанное продал, что тоже вполне реально. Но у тех, я хорошо помню, были стальные каски старого образца, а у этих… Сам посмотри…

Я посмотрел в бинокль. К нашей позиции бежали солдаты в сапогах и в современных многослойных шлемах из пропитанной эпоксидной смолой арамидной ткани[30], легких и крепких, наверное, и с гарнитурой связи, но без закрепленных на правом плече КРУСов и без бронежилетов. Наверное, стальных шлемов на всех не хватило, поэтому они прихватили эти. Или наоборот, этих не хватило, и они забрали стальные.

– Ясно все, маскарад! – Я дал команду: – Пулеметчики, приготовились! Стрелять только прицельно и по моей команде!

Я ждал, когда бандиты приблизятся, и рассматривал их в бинокль. Теперь они оказались ниже нас, и к нам им следовало подниматься в гору. Уклон небольшой, но он способен «сожрать» скорость бега. Тем более бандиты уже явно выдохлись, о чем красноречиво говорили их перекошенные гримасами бороды и рты. А пулеметные очереди должны были совсем остановить их целеустремленный бег. Бандиты тоже наверняка слышали стрельбу из соседнего рукава ущелья, они были готовы к тому, что и их здесь поджидают дрожащие от нетерпения «стволы». Но ожидания пока не оправдывались, нас им видно не было.

– Огонь! Прицельная стрельба! Беречь патроны! – скомандовал я и дал прицельную очередь в грудь бежавшему направляющим широкомордому бандиту в распахнутом из-за бега в жару армейском кителе.

Я прекрасно увидел, как упала на грудь борода. Мозг, давший команду ногам, сам отключился, но ноги еще продолжали бежать – сказалась малая останавливающая сила стандартных пуль калибра 5,45 мм. Бандит пробежал еще четыре шага и только после этого с силой ткнул лицом в каменистую землю. Даже раненые не так падают. Даже в бессознательном состоянии они выставляют руки вперед, чтобы не удариться лицом. А если все-таки упадут лицом, то сразу переворачиваются, вернувшись в сознание от резкого болевого шока. По волосатой груди бандита растекалась кровь – видимо, я задел сердце или артерию.

Я не случайно выбрал именно этого бандита. Именно командир или, выражаясь языком бандитов, эмир задает темп всей группе (в данном случае – банде). Он ориентируется на свое здоровье – так у бандитов принято. Остальные должны ориентироваться на него. И если у кого-то не хватает «дыхалки» – это его личные проблемы. Не можешь за строем угнаться – значит, погибнешь. И никто тебя не пожалеет, потому что выживают в этом мире сильнейшие. Это заповедь бандитов. Скорее всего у банды большой боевой путь, если ее выбрали для засылки в Россию, большинство слабаков у них давно отсеялось. Значит, против нас остались настоящие волки, умеющие драться и побеждать. Но и мы тоже побеждать умеем. Не зря я бойцов готовил интенсивно. Готовил так, словно каждый день может оказаться последним.

– Огонь! – дал я повторную команду.

Я не сразу сообразил, почему не падают другие бандиты. Бойцам дается на прицеливание три секунды. А для меня пресловутые три секунды растянулись почти в минуту.

Первыми отозвались пулеметы. Новоиспеченные пулеметчики очень старались положить на землю как можно больше бандитов, поэтому их передовой отряд, носивший форму армии – на ногах еще советской, на голове уже российской, – был за несколько секунд уничтожен тремя пулеметами и тремя автоматами.

Этот передовой отряд бежал небольшой колонной по три моджахеда в шеренге, здесь были собраны самые отпетые, самые опытные. Остальные передвигались двумя колоннами вплотную к передовой группе. Но шеренги их не были похожи на армейские, и я не сразу понял почему. Потом до меня дошло, что в армии в строй становятся по росту, а бандиты использовали какой-то иной принцип. Может быть, по сроку нахождения в банде, может быть, по опыту и каким-то заслугам, а может быть, попросту по имени и фамилии. Но это не имело какого-то решающего и влияющего на общий исход дела значения.

Огонь был быстро и без дополнительной команды переведен на эти две колонны, и бандиты начали падать один за другим. По пути в Россию они всей своей толпой уже проторили тропу и в настоящий момент почему-то не торопились ее покинуть, словно сбоку, где камней больше, падать было жестче, и существовала дополнительная угроза переломать себе конечности. Впечатление складывалось такое, что бандиты заперты в узкий коридор тропы и не могут его покинуть по причине присутствия стен, которых в реальности не было и в помине. Сказались растерянность и неожиданность атаки в месте, которое только недавно казалось полностью безопасным. Да и скорость мышления солдат спецназа и бандитов различается существенно. Бандиты не проходят специальные, разработанные профессиональными психологами тренировки. Пришел воевать – получи автомат и стреляй! Можно было укрыться за камнями, лежащими по краям тропы, и на стены карабкаться необходимости не возникало. Однако отдать команду никто не успел или просто не сумел оценить обстановку. Видимо, человек, который задавал темп бега и был застрелен мной, командовал всеми силами бандитов в этом рукаве ущелья. И, кроме него, команду дать было некому.

Бандиты залегли не сразу. Сказалось то, что во время бега мозг командует только ногами, переключиться на что-то другое сразу не у всех получается – опять сказывается отсутствие тренированности. Первыми залегли, как ни странно, задние ряды, которым и настоящих очередей-то не досталось. А передние, которые я посчитал более опытными, продолжали бежать и падать. Но трудно было предположить, что все очереди – и автоматные, отсеченные, и пулеметные, длинные – настолько точны, что не оставляют раненых. Такого не бывает. Раненых обычно остается на порядок больше, чем убитых. Другое дело – использование пулеметов. Каждого из бандитов до падения успевали поразить хотя бы две пули, если не три, а это уже прямая угроза для жизни.

По моим прикидкам, бандитов было чуть больше сорока человек. Это все, что осталось от мощной половины банды, которую подполковник Репьин, руководя тремя взводами хорошо и качественно обученного спецназа, с трудом сдерживал от прорыва на перевал. А подполковник – сам отличный и грамотный офицер – знает, когда следует дать какую команду и что следует сделать в следующий момент. Если бы эти сорок человек объединились с теми тридцатью, которых остановили пограничники, организовалась бы серьезная сила, уничтожить которую сложно. Да если бы еще к ним присоединился тот десяток моджахедов с четырьмя пулеметами и снайперской винтовкой, который так и не сумел без существенных потерь взобраться на срединный хребет, то положение вообще стало бы тяжелым, и рота была бы обречена на непременные в такой ситуации потери в живой силе.

Короче говоря, нам просто повезло, что «погранцы» сумели уничтожить группу на подъеме. В очередной раз они нас выручили, а мы (вернее, младший сержант Одинцов) сумели уничтожить двух бандитов, которые тоже были в состоянии доставить роте неприятности хотя бы автоматными очередями. А лейтенант Громорохов взял на себя неприятную миссию по расстрелу снайпера бандитов. На эмоциях, но тем не менее взял. Не появись мы вовремя на траверсе хребта, снайпер со скал уже отыскал бы в свой прицел и меня, и подполковника Репьина, и других офицеров. Правда, другой снайпер все же отыскал подполковника. Но это уже не наша вина, не бойцов моей малой группы. С нас хватит и того, что мы удерживаем бандитов в лежачем положении.

Но как же так получилось, что с этой стороны их оказалось больше, чем в левом рукаве? Ведь эмир банды, по моему разумению, должен брать основные силы с собой. Или он не особо рассчитывал на силы правой колонны и намеренно усилил ее? Или же постарались в том рукаве ущелья вертолетчики? Как бы то ни было, это никак не влияло на исход дела и потому не требовало срочного выяснения.

В кармане у меня завибрировал телефон. Номер был незнакомый.

– Майор Одуванчиков. Слушаю, – ответил я.

– Как обстановка, майор с капитанскими погонами? – спросил почти мальчишеский голос капитана Лукьянова. – Кстати, ты так и не довел до моего сведения, почему ты, майор, командуешь только ротой.

– Нормальная обстановка, капитан. Бандитов положили на тропе отдохнуть после пробежки. Подняться им не позволяем. Пулемет пресекает любую возможность к передвижению. Лейтенант Громорохов из снайперской винтовки понемногу лишает бандитов их разнесчастных голов. Уже три головы прострелил.

– Четыре, – поправил меня лейтенант после очередного выстрела, который донес до наушников мой микрофон. – Больше не получится.

Он как лег рядом со мной, как закопался в землю, так с этого места и стрелял из своей трофейной винтовки. Но после четвертого выстрела отбросил ее в сторону.

– Патроны кончились. А я не догадался обыскать убитого снайпера, – посетовал Юрий Юрьевич, поправляя «Шахин» на своем автомате.

Он попробовал прицелиться из автомата так же, как из снайперской винтовки, но почти сразу автомат отложил в сторону и поднял бинокль.

– Нет, увеличение не то… – словно извиняясь, пробормотал лейтенант. – Английский прицел сильнее нашего… Я его потом на свой автомат пристрою или на другую винтовку. В конце концов, могу и своему взводному снайперу отдать. Тот с «ПСО-1» мучается без ночного видения.

Он долго наблюдал за бандитами.

– А знаешь, командир, мне кажется, они к чему-то готовятся. Совещаются вон, переговариваются…

– Пусть готовятся. Пулеметы! Все трое! Прямо по горизонтальной траектории – огонь!

Прицеливание длилось три стандартные секунды.

Три длинные очереди слились в одну. Большинство пуль уткнулось носом в землю, выбив из нее фонтанчики почвы. Но часть все же досталась бандитским головам, обращенным в нашу сторону.

– Что там у тебя, майор? – поинтересовался по телефону Лукьянов.

– Еще, кажется, двоих бандитов казнили.

– Троих, – поправил меня старший сержант Горидзе, меняя магазин на пулемете.

– Троих – это хорошо. Меньше материнских слез прольется. – Капитан тоже услышал, что сказал старший сержант – микрофоны у корейских смартфонов чуткие.

– Но у бандитов тоже есть матери, – возразил я не из желания поспорить, а просто из чувства справедливости.

– Их матери, если они люди честные, давно уже своих сыновей оплакали.

– Да, наверное, – с легкостью согласился я, не собираясь оправдывать ни бандитов, ни их родителей.

– Сколько у тебя бандитов осталось?

– Я насчитал двадцать пять человек. Но сейчас меня кто-нибудь опять поправит.

– Разрешите, я поправлю, товарищ майор, – вдруг осмелел рядовой Полушкин и улыбнулся. – Я насчитал двадцать шесть человек.

– Я тоже, – поддержал рядового лейтенант Громорохов.

– И я, – сообщил старший сержант Горидзе.

– Это у вас взводная солидарность, – пошутил я в ответ. – Полагаю, вы считаете того молодого узкоплечего парня, спрятавшегося за покрытым сине-зеленым мхом камнем. Так я ему две пули в голову пустил.

– Тогда двадцать пять, – согласился рядовой Полушкин.

– Двадцать пять, – старший сержант Горидзе тоже согласился.

Один лейтенант Громорохов начал водить биноклем из стороны в сторону. Долго водил, считая и чуть ли не загибая пальцы, чтобы не сбиться.

– Двадцать пять, – вздохнув, согласился и он.

– У тебя точный взгляд, – похвалил меня капитан «Сигмы».

– Поэтому я и стал командиром разведроты, – ответил я. – А у тебя сколько бандитов, считал?

– Мои подчиненные подсчитали – ровно два десятка. Но сдаваться они не желают. Тихо сидят, хотя их с двух сторон приперли, а по бокам – высокие хребты. Ждут у моря погоды…

– Они другого ждут. Слышишь?

Я поднял указательный палец, словно капитан мог его увидеть. Ущелье за спиной донесло звуки далеких разрывов.

– Вертолеты начали «утюжить» вторую банду. А наши подопечные ждут, когда она придет и их выручит. Только никто уже их спасать не поспешит – просто будет некому… Но я бы, капитан, на всякий случай посоветовал тебе пару человек выставить в тылы. Если у тебя есть снайперы, то снайперов. А если нет снайперов или патронов у них мало, выставь простых автоматчиков, у кого зрение поострее. Дальше ущелье идет одним рукавом, обзор там хороший, если верить карте. – Я заглянул в карту на планшете и провел пальцем по дну ущелья. На мониторе образовалась полоса, над которой показались цифры. – Дальномер на планшете показывает шестьсот шесть метров от выхода до ближайшего поворота. За поворот я уже не заглядываю.

– Сделаю, товарищ майор. – Капитан Лукьянов воспринял мою просьбу как приказ, поэтому не забыл добавить к званию слово «товарищ». – У меня в наличии два снайпера с «винторезами». Одного я оставлю на передней линии, второго выставлю в тыл вместе с автоматчиком. Автоматчик подходящий, стреляет не хуже снайпера. При нем только простой механический прицел и дальномер в бинокле, которым он не пользуется – предпочитает расстояние отмерять на глазок. Он с Дальнего Востока, потомственный охотник. И ведь наш командир майор Селезнев проверял – не ошибается охотник! С десятка метров точно попадает, говорит!

– Ты моих парней там не постреляй случаем…

– Я приказ отдал стрелять строго по целям и как можно ниже, чтобы пуля в случае чего в землю угодила. А твоя половина роты пришла?

– Пока нет никого. Жду вот… А вот, идут. Даже бегут… Все, конец связи. Буду с ротой связываться.

– Конец связи, – ответил Лукьянов и отключился первым.

Оказывается, пограничники тоже знают эту фразу. В военную разведку она пришла вместе с КРУСом «Стрелец» и гарнитурой связи в шлемах. До этого приходилось общаться при помощи знаков и громкими командами, на которые порой и сейчас случается срываться, забыв, что все тебя слышат. Или пользоваться телефоном, как сейчас.

Я и в самом деле увидел первые ряды своей роты. Вел их старший лейтенант Скорогорохов, временно исполнявший обязанности командира разведроты. Для командира саперного взвода это непростая и непривычная задача. Я беспокоился и даже несколько раз порывался вызвать старшего лейтенанта на индивидуальную связь, но всякий раз вовремя себя одергивал, так как сам не люблю, когда каждый мой шаг контролируется. Но теперь, когда командир саперного взвода оказался в пределах видимости, я не удержался и вызвал его.

– Слушаю тебя, товарищ майор, – с хрипотцой в голосе, вызванной сбившимся от бега дыханием и легкой степенью усталости, но все же предельно мягко ответил старший лейтенант.

– Докладывай, Вячеслав Аркадьевич, как дела? Ты бандитов видишь, за которыми гонишься?

– Пока еще нет.

– Они недалеко от тебя. Почти что перед тобой. Последний пригорок преодолеешь, и они будут у тебя как на ладони. Стрелять придется сверху вниз.

– Это лучше, чем снизу вверх.

– Их двадцать пять человек, лежат кучно, близко друг к другу. Я это к чему говорю – ты «выстрелы» для «Вампира» получил?

– Так точно. И бронебойные, и термобарические. Потратили пока два. Запас еще есть. Я даже специально еще одного бойца Вакулину в помощь выделил, чтобы рюкзаки с гранатами таскал.

– Хорошо. Думаю, Толик сможет накрыть всю группу – они компактно лежат. А кто останется, тех мы добьем из пулеметов.

– Вы, я вижу, пулеметами разжились…

– Пограничники поделились трофеями.

– В нас не попадите! – не попросил, а потребовал старший лейтенант, обеспокоенный безопасностью солдат не меньше моего.

– Мы тоже на верхней позиции, тоже стрелять будем сверху вниз, так что не боись… Останавливай своих. Выдвигайтесь вдвоем с Вакулиным вперед. Я переключаюсь на внутриротную связь…

Скорогорохов, быстрее меня справившись с кнопками КРУСа, остановил два шедших с ним взвода, подозвал к себе ефрейтора Вакулина и стал объяснять ему задачу. Вдвоем они поползли вперед, на гребень тропы, откуда им, должно быть, была хорошо видна позиция бандитов.

Я тем временем предупредил троих своих пулеметчиков. Граната пролетела с шипением и разорвалась аккурат там, где следовало. Серовато-красноватое облако накрыло почти всех, тут же последовала вспышка-взрыв. От термобарического заряда не может спасти ни помещение, ни окоп, ни камни. Облако взрывоопасной смеси проникает всюду, даже под одежду, легко растекается по любой поверхности, забирается во все щели. Только двое из двадцати пяти бандитов успели среагировать. Один попытался откатиться, потом с удивительной быстротой проскакал в сторону на четвереньках. Второй побежал, но то ли его накрыло взрывной волной, то ли он побежал слишком поздно, то ли его скосила пулеметная очередь. Скорее всего случилось и то, и другое, и третье. Первый не успел объяснить нам первопричину своего умения быстро передвигаться на четвереньках – он обездвиженно упал лицом вниз. Облако смеси все же догнало его, оно оказалось более быстрым и шустрым, чем он. Второму пулеметная очередь разворотила бок. Кто-то из пулеметчиков решил потренироваться в олимпийской дисциплине – стрельбе по мишени «бегущий кабан». Правда, я не уверен, что на Олимпийских играх используют пулеметы…

– За мной! Вперед!

Старший лейтенант Скорогорохов призывно поднял над головой тяжеленную винтовку «Корд» с мощным дульным тормозом и побежал в нашу сторону. Бойцы устремились за ним. Свой автомат Вячеслав Аркадьевич держал на ремне за спиной. В их сторону никто не стрелял, только они сами изредка давали короткие очереди, помня приказ не оставлять раненых и не брать пленных, а попросту добивать их. Война – штука жестокая…

Долго не раздумывая, я позвонил капитану Лукьянову.

– Еще раз приветствую, капитан. Как у вас дела?

– По твоей наводке я выставил снайпера и автоматчика в тылы, приказал им найти место, откуда ущелье хорошо просматривается, и оттуда стрелять по всему, что движется. А так все без изменений. Только твой снайпер иногда постреливает. Я видел два попадания.

– Значит, бандитов осталось только восемнадцать человек?

– Восемнадцать, да, – подтвердил капитан. – А что у тебя?

– У меня ни одного не осталось. Жареным мясом пахнет, аж противно. Подошли два взвода, среди бойцов – гранатометчик с «РПГ-29». Бандиты лежали компактно, гранатометчик накрыл их всех одним термобарическим зарядом. Хочу переслать его тебе, чтобы ты не думал, что с бандитами делать.

– Гони его сюда.

– Есть опасения, что он заблудится. Пришли за ним кого-нибудь.

– Договорились, пришлю человека.

– У меня все. Конец связи.

– Подожди, еще один момент. Ты не пробовал связаться с майором Смурновым?

– Майор как-то у меня из головы выпал. Сейчас попробую.

– А что у тебя с подполковником Репьиным?

Я понял, что вопрос о начальнике штаба был просто переходным к вопросу о командире отряда.

– С ним оставили двух санинструкторов, ротного и взводного. По-прежнему лежит на перевале с другими ранеными. Когда вертолеты полетят назад, я попрошу, чтобы их забрали. В правом рукаве ущелья четверо твоих раненых, в том числе майор Селезнев. Их мои парни тоже доставили на перевал.

– Жив, значит, товарищ майор! – почти радостно воскликнул капитан.

– Был, по крайней мере. Но ранение, говорят, тяжелое – две пули в голове. Операция требуется срочная… У нас на перевале целый госпиталь. Хватило бы места в вертолетах…

– А с нашей стороны кого-нибудь нашли?

Я даже по телефону словно увидел, как покраснели его веснушки на лице и на носу. Его можно понять. Выживет майор Селезнев или нет, капитан все равно станет командиром отряда «Сигмы». Если майор Селезнев не выживет, на его место назначат капитана Лукьянова. Выживет – после такого ранения его комиссуют, и капитана тоже поставят на место командира. А раз это майорская должность, то ему и звание повысят. А там и платят по-другому… Хочешь – не хочешь, а мысли к этому приводят.

– Не знаю, горы экранируют. У меня с тремя взводами нет связи. Когда выйдут, тогда и узнаем. А выйдут они, только когда гранатометчик удачно отработает. Ты снайпера своего настропали и пулеметчиков, чтобы смотрели хорошенько, кто из термобарического облака попытается выбежать. Внутри живых не останется.

– Понятное дело – восемь тысяч градусов!

– Что-то около трех, кажется, точно не знаю. Восемь, помнится, бывает после взрыва авиабомбы… Но даже трех тысяч любому за глаза хватит. И перепад давления ни одно живое существо не выдержит. Короче, будет для бандитов братская могила. Следственное управление расстроится – документы все сгорят, с «розыска» снимать будет некого. «Вампир» все поджарит!.. Все, наши группы соединились.

– Ну все, высылаю лейтенанта за твоим гранатометчиком. Конец связи.

– Конец связи.

С перевалом у меня связи тоже не было. Была совсем недавно, когда я пытался Лукьянову доказать свое отличие от верблюда. А ушел всего на полсотни метров в сторону, и уже связи нет. Горы, что с них взять! Назад вернуться – тоже нет гарантии, что связь будет на прежнем уровне. Но при этом она может появиться и через десять шагов.

– Скорогорохов! Старлей! – вызвал я временно исполнявшего обязанности командира разведроты.

– Слушаю, товарищ майор, – отозвался старший лейтенант сразу.

– У тебя связь с перевалом есть?

– Так точно, есть. Была, по крайней мере, пятьсот метров назад, когда я разговаривал с товарищем подполковником Репьиным.

– У меня «экран», похоже…

– Пройдите вперед.

Проходить вперед я не стал – к чему беспокоить раненого лишними разговорами? Ему сейчас не до них.

– Что с нашим подполковником? Как его самочувствие?

Такой информации мне хватит.

– Старается держаться… Но он после первого ранения еще не полностью восстановился, а тут повторное. Такое любого свалит!.. Пулю извлечь следует, с ней Репьин долго не протянет. Еще, чего доброго, ее кровью шевелить начнет… Операция нужна.

– И Репьину, и майору Селезневу операция нужна. И еще нескольким солдатам. Я тут караулю вертолеты. Когда назад полетят, пусть раненых заберут.

– Я тоже на небо посматриваю.

– Хорошо, посматривай. И пришли мне ефрейтора Вакулина с его «бомбардировочным приспособлением». Пусть один «выстрел» зарядит, а второй с собой возьмет. Пограничникам помощь требуется.

– Понял. Насколько я вижу, Вакулин уже рядом с вами.

Я сел и стряхнул с себя пыль и землю. Ефрейтор стоял рядом со мной, буквально за моей спиной.

Со стороны к нам приближался молоденький, низкорослый и худенький, как будто недокормленный, лейтенант с зелеными погонами и петлицами.

– Товарищ майор, – обратился он ко мне.

Я перебил лейтенанта:

– Лукьянов прислал?

– Так точно, товарищ майор.

– Забирай ефрейтора, – я показал глазами на Толика Вакулина, – и быстро к своим. Только в опасных местах заставляй его пригибаться, а то он у нас заметный…

Да, ростом Бог Вакулина не обидел. Никак не меньше ста девяноста сантиметров!

Лейтенант принял от второго номера гранатометного расчета рюкзак с запасной термобарической гранатой, забросил лямку на плечо, и они вместе двинулись к выходу из правого рукава ущелья, о чем-то тихо переговариваясь. По этому случаю Вакулин выключил свой микрофон.

Впрочем, он выключил его, кажется, раньше, потому что предыдущего выстрела из гранатомета я не слышал, только шипящий полет термобарической гранаты и ее взрыв. И надо сказать спасибо ефрейтору, что он свой микрофон выключает, бережет уши бойцов роты. Да и командиру уши порой надобны. Как сейчас, например.

Я услышал звук двигателей приближавшихся вертолетов. Летели «Ночные охотники» быстро и легко, без натуги – значит, без груза, отстреляли весь боезапас. Обычно эти тяжелые и основательно бронированные машины, которые не зря порой именуют «летающими танками» или «истребителями танков», на всякий случай оставляют в автоматической пушке от пятнадцати до тридцати снарядов. А их у «Ночного охотника» две. Итого остается от тридцати до шестидесяти снарядов. Но когда они летают парами или тройками, как в нашем случае, то боезапас оставляют только в одном вертолете, и он в случае необходимости «прикрывает» полет других, которые полностью отстрелялись. Вертолеты летели высоко. У «Ми-28» «практический потолок» полета составляет более трех с половиной километров. Это высота, на которой вертолет в состоянии вести воздушный бой. Горы, среди которых мы находились, такой высоты не достигают, но машины поднялись высоко, чтобы улететь сразу на базу. Пилоты ведь не были еще поставлены в известность, что им следует забрать раненых.

Меня волновало одно: хватит ли сил у нашей связи, чтобы поговорить с подполковником Глуховским…

– «Шмель-три», «Шмель-три», я «Цветок»! Как слышите? Прием!

– «Цветок», я «Шмель-три». Едва-едва улавливаю ваш голос. Что-нибудь срочное?

– Так точно, есть дело.

– Сбрасываем высоту. Может, будет лучше слышно…

Я наблюдал за тем, как три вертолета снижаются и направляются в нашу сторону, и вместе с тем прислушивался к происходящему в соседнем рукаве ущелья. Мне показалось, что ефрейтор Вакулин уже долго не стрелял, и я уже начал за него опасаться. В самом деле, банда, где снайперов великое множество (причем скорее всего, лучших снайперов, набранных из разных банд), имеет возможность позаботиться о своей безопасности. По крайней мере, она способна точными прицельными выстрелами обезопасить себя от гранатометчиков в горных условиях, среди узких ущелий, наиболее опасных.

Но мои опасения оказались напрасны. Уже вскоре я услышал не только шипение гранаты в полете, но и сам взрыв. А звук термобарического взрыва спутать с другим сложно. Во-первых, звук взрыва в глубине ущелья звучит по-особому, объемно. Во-вторых, ни от одной другой гранаты не бывает такого количества пламени и дыма. Конечно, разглядеть пламя и дым мне мешал срединный хребет, но звук-то я слышал. Поэтому я вытащил свой телефон и позвонил капитану Лукьянову:

– Привет, капитан! Как у тебя обстановка? Я слышал взрыв термобарической гранаты. Как мой ефрейтор отработал? Удачно?

– Нормально, товарищ майор. Трое в стороне залегли, их только краешком облака задело, если вообще задело. После взрыва один из них попытался бежать непонятно куда – с двух сторон скалы, еще с двух – мы и твоя рота. А двое сразу руки подняли. Можно было бы их в плен захватить, но я не стал себя обременять, приказал стрелять. Мои парни их легко уложили. Бежавшего положил снайпер, а двоих, надумавших сдаваться, «снял» пулеметчик. Они к нам убивать пришли, так почему мы их должны щадить?.. Но мы все под впечатлением от гранатомета! Были бы у нас такие – мы бы ни одного бандита в Россию не пропустили!

– Просите командование. «Вампиры» на вооружении стоят давно, их утвердили еще при советской власти, кажется, в 1989 году. Применяются в России, в Сирии, в Казахстане и, как ни странно, даже в Мексике… Впрочем, я, наверное, понимаю, почему вам их не дают…

– Почему же? – Капитан Лукьянов возмутился, ожидая, видимо, слов о «боенеготовности».

– «Вампир» официально считается противотанковым оружием. Он так и называется – ручной противотанковый гранатомет, РПГ. А вам от чьих танков отбиваться? От грузинских? Так их еще несколько лет назад почти все в Цхинвале перебили. – Вопреки ожиданиям капитана я сделал акцент на другом.

– Но термобарическая граната… – стоял на своем капитан.

– Это просто, грубо говоря, попутный груз. Чтобы отсекать пехоту от танков.

– Ладно. Мы запросим у командования, а там уж будь что будет… Как у тебя обстановка?

– Жду, когда вертолеты снизятся, попрошу их забрать раненых. Пока они высоко, связь никудышная.

– Да, касательно раненых – мне лейтенант Саморуков сказал, что шестерых они подобрали и отправили на перевал. Почти у всех ранения тяжелые, лишь одному только ногу прострелили, он сумел спрятаться среди камней. Но его не искали. Еще пятерых раненых, которые шевелились, бандиты при отступлении расстреляли. Тот, оставшийся в живых, это видел. Он до сих пор в шоке, как и я. Я пленных не захотел брать только поэтому, скажу честно.

– А ты уверен, что именно те бандиты стреляли в раненых?

– Любой бандит будет все отрицать, если его спросить. Скажет, что он сам не стрелял, и покажет на первого же попавшегося убитого, дескать, стрелял он. Это уже многократно проверено. Попробуй разбери, кто стрелял, а кто просто смотрел на это. Вина у всех разная, но у нас нет времени разбираться. Пришли к нам незваными – значит, уже виноваты.

– Да, это так, – согласился я. – Ну ладно, капитан. Вертолеты уже почти снизились. Буду договариваться. Конец связи?

– Подожди, майор. Может, ты пару моих бойцов проверишь, прапорщика-снайпера и солдата-автоматчика? Они верх ущелья, если помнишь, держат…

– Проверю, как только с ранеными закончу. Всеми наличными силами туда как раз собираюсь выходить.

– Тогда все, конец связи.

Я отключился от разговора и снова вызвал подполковника Глуховского:

– «Шмель-три», «Шмель-три», я «Цветок»! Как слышите?

– Вот теперь слышимость нормальная, – пробасил в наушники Борис Борисович. – Что ты хотел, майор?

– Хотел, чтобы вы раненых с перевала забрали. Их там целый госпиталь набрался. Всех вы поместить не сможете, заберите только самых тяжелых, кому требуется срочная операция. Санинструкторы покажут вам таких.

– Понял. Только ты зря переживаешь – их уже грузят в санитарный «Ми-8». Он специально за ними прилетел. Майор Смурнов расстарался! А мы с «восьмеркой» связь поддерживаем.

– Отлично, я понял. Значит, Смурнов уже вернулся в штаб…

– Чего не знаю, того не ведаю. Я даже не узнал бы, что он уезжал, если бы не помогал тебе договариваться с «погранцами». Но майор Смурнов насчет санитарного вертолета распорядился раньше, даже советовался с нами относительно времени, когда его послать. Вот он долетел, да еще и с нами связался, доложил.

– Еще вопрос: что со второй бандой?

– Отбомбились мы славненько, устроили несколько камнепадов. Часть бандитов завалили, часть расстреляли пушками и НУРСами. Но еще сколько-то бандитов наверняка осталось, и, я думаю, они попытаются прорваться в глубь республики. Здесь уже мы бессильны. Мы и без того гоняли бандитов поодиночке. А пушки предназначены для… сам знаешь, для чего – для скопления людей и техники. А бандиты в разные стороны разбежались да за камни попрятались. Мы почти что общим голосованием решили тебя без работы не оставлять.

– А сейчас вы куда?

– Понятно куда – на базу. Подзаправиться надо и боекомплект пополнить. Да и живот тоже подзагрузки просит – мы же сегодня без обеда. Потом вернемся к вам на выручку. Мы теперь прямую дорогу знаем, долго искать не будем… Все, бывай здоров, «Цветок»! Цвети и пахни.

Я с ходу не нашел, что ответить на полушутливый тон старшего по званию. Хотелось вспомнить цветы, которые сажают на могилы, но удержался. Не хотелось нарушать субординацию и не хотелось услышать в ответ настоятельный совет подполковника сменить позывной. Я к своему позывному привык настолько, что менять его не пожелал бы, несмотря на различные мнения о моей личности.

Его большой и грозный вертолет завис прямо над нами и начал быстро двигаться боком в сторону. Я вспомнил, что скорость вертолета при движении боком достигает порядка ста километров в час. Автомобиль по дороге на такой скорости просто проскочит мимо, только его и видели. Но в воздухе такая скорость не слишком заметна.

Вертолет, не снижая скорости, развернулся, встал на прежний курс, а потом, слегка наклонив нос, быстро набрал высоту и начал догонять две другие машины. Если мне память не изменяет, поднимается «Ночной охотник» со скоростью 13,6 м/с. Но со стороны и эта скорость не кажется большой.

Я решил сообщить о вывозе раненых Лукьянову, понимая, что он о своих тоже беспокоится.

– Капитан, мне сейчас Борис Борисыч сказал, что за ранеными прилетел санитарный «Ми-8». «Ми-8», насколько мне известно, имеется у местного республиканского госпиталя, три вертолета у МЧС и один у республиканской ГИБДД. Последний относит людей в травматологию. У них рядом с корпусом есть специальная площадка для посадки. Сейчас попытаюсь выяснить, какой вертолет прилетел за нашими парнями и в каком госпитале тебе искать своих.

– Не забудь потом мне сообщить.

– Я тебе сообщу при встрече.

– Что, моей группе из ущелья сниматься и выдвигаться к тебе?

– Да. Подполковник Глуховский сообщил, что часть банды уцелела и, по всей вероятности, будет прорываться в глубь республики. Идти назад они скорее всего не рискнут – на границе их могут встретить ваши «сигмовцы». Да и по ту сторону прием будет не самым лучшим – потерпевших поражение нигде не любят и мало где принимают с распростертыми объятиями. Тем более свою задачу они выполнить не смогли даже частично. За это кто-то должен с них спросить и кто-то должен ответить.

– Я понял. Мы выдвигаемся.

А мы уже выдвинулись. Но нам добираться было ближе на полкилометра, поэтому на месте мы оказались раньше.

В первую очередь я выставил вперед двух снайперов с дальнобойными винтовками «Корд» – старшего лейтенанта Скорогорохова и старшего сержанта Наруленко. Они как раз вовремя присоединились к паре пограничников, выставленных капитаном Лукьяновым – вдалеке уже появились первые бандиты. Прапорщик-снайпер начал стрелять. Солдат из профессиональных охотников терпеливо ждал, когда бандиты приблизятся и он сможет стрелять прицельно. Простая убойная дистанция его мало устраивала. Стрелять наугад потомственный охотник хотя и умел, но, судя по всему, не любил. И если у прапорщика удачным получался лишь каждый третий выстрел, то «Корды» били без промаха и вызывали у коллеги только восхищение.

Снова приняв командование разведротой, я сразу дал команду на рытье полнопрофильных окопов. Теперь уже не возникало опасений, что потом придется эти окопы отбивать у бандитов в невыгодной позиции движения снизу вверх, как это могло случиться на перевале. В данной ситуации у меня под командованием вместе с остатками отряда спецназа погранвойск было около ста тридцати человек, тогда как бандиты, по моим прикидкам, едва могли собрать девять десятков.

Но внимательно рассмотрев карту местности, я пришел к выводу, что бандиты могли воспользоваться оставшимся у них за спиной перевалом, перейти через него в соседнее ущелье, совершить стремительный марш-бросок, через другой перевал выйти нам в тыл и ударить сзади. Такова уж специфика боевых действий в горных массивах – порой не знаешь, как двинется противник, какой путь он выберет, что попытается осуществить. Была надежда на вертолеты и их разведку, но пока они долетят до места, пока проведут полное довооружение, заправятся, пообедают и прилетят обратно, время может быть потеряно. А вечерняя темнота приближалась стремительно. Конечно, ночью мои бойцы будут иметь несомненное преимущество за счет тепловизионных прицелов «Шахин», о которых бандиты могли только мечтать, но тем не менее ночная темнота во многом выравнивала наши шансы на успех в операции и давала возможность банде совершить скрытный маневр по продвижению в наши тылы.

Капитан Лукьянов принялся копать свой окоп рядом со мной. Даже намеревался соединить наши окопы переходом. Я против такого удобства не возражал бы, если бы не одно «но»: Лукьянову окоп мог вообще не понадобиться. Я обдумывал свой план, мысленно выверял детали и не мешал Лукьянову работать лопаткой.

В последнее время многие подразделения российской армии стали затачивать свои лопатки по нашему примеру. Конечно, в их расписаниях занятий не появились уроки фехтования на малых саперных лопатках, а в списках офицеров не появилась должность инструктора по этой дисциплине, да и вообще, кроме как спецназу военной разведки, мало кому в современной реальности доводится участвовать в рукопашных схватках, но тем не менее заточенные малые саперные лопатки стали трендом российской армии. До меня даже доходили слухи, что и гражданские автомобилисты перестали возить в багажнике бейсбольные биты, заменив их более грозным оружием – остро заточенной малой саперной лопаткой. Никакая полиция к наличию такого вида оружия не сможет придраться, мало ли, для чего нужна лопата в машине. Если автомобиль где-нибудь застрянет, чем подкапывать землю под колесом, чем засыпать колею? Большая лопата или маленькая, значения не имеет, а маленькую возить удобнее, она мало места занимает. Вот и весь разговор с любым, даже самым придирчивым и любопытным инспектором дорожно-патрульной службы.

Более привыкший к рытью окопов, я завершил работу раньше капитана, как ни старался он за мной угнаться, время от времени вытирая рукавом пот со лба. Я выбрался наружу, сел на большой продолговатый камень, который пять минут назад пришлось перекатить с помощью Лукьянова на новое место, поскольку он мешал рыть заднюю часть окопа, и, чтобы рота не слышала моего надсадного дыхания, выключил микрофон.

– Присядь-ка рядышком, капитан, – похлопал я ладонью по свободной половине камня.

– Сейчас. Окоп оформлю и присяду…

Голос капитана стал хриплым от усталости, но он себя слышать не мог и считал, должно быть, что хриплость придает его голосу мужественности.

Я не стал его торопить. Окоп всегда может сгодиться. Не капитану, так кому-нибудь другому. Тому же гранатометчику ефрейтору Толику Вакулину, которого я надумал держать поближе к себе, чтобы четче корректировать его стрельбу. Тогда и переход из окопа в окоп будет кстати.

Наконец Лукьянов завершил работу и подошел ко мне. Но сел он не на камень, а на землю, привалившись к камню спиной и вытянув тощие ноги. Удобства у каждого свои, поэтому я настаивать не стал.

– Что-нибудь надумал предложить, командир? – устало спросил Лукьянов и тяжко, с шумом вздохнул. Да, рыть окопы он не привык и оттого насквозь промок от пота и прилично устал. Этого капитана хотя бы на пару месяцев перевести на должность рядового в мою роту… Тогда он сильно изменится.

Он меня назвал командиром. С какой-то стороны это приятно, но вообще-то я не его командир. Однако принцип единоначалия в армии никто не отменял. Как старший по званию, я должен был принять командование объединенным отрядом. Исходя из этого, я озвучил свои выкладки:

– Я думаю выслать на перехват бандитов группу, в которую намереваюсь включить тебя, твоих парней и одно отделение своего второго взвода. А общее командование я хочу поручить командиру второго взвода лейтенанту Громорохову. Ты уж, капитан, не обессудь, я опираюсь на свои знания боевых способностей людей, а они у всех разные. Я не видел и не знаю, что ты собой представляешь в бою. А лейтенанта Громорохова знаю давно и многократно видел его в деле.

Я увидел, как проступили веснушки на обожженном кавказским солнцем раскрасневшемся лице капитана. Ему, конечно, мое решение было обидно, но война заставляет нас всех делать нелегкий выбор.

А война у нас шла самая настоящая. Одну банду, превосходившую мою роту по силам, мы уничтожили. И это нормальное явление. Обычно спецназ военной разведки рассматривают в пропорции «два к одному», то есть когда на одного бойца спецназа приходятся два бандита. Это считается паритетом, равенством сил. Тем более на стороне спецназа обычно выступает боевая авиация. Вторая банда силам первой слегка уступала, но и ее следовало уничтожить, причем так, чтобы не оставить никого, кто способен выполнить хотя бы часть миссии, которая была возложена на банду командованием ИГИЛ. В такой обстановке командир должен быть на все сто процентов уверен в тех, кого он посылает на задание. А капитана Лукьянова я знал даже меньше, чем новичка роты лейтенанта Прокопьева. Того я хотя бы видел в ожесточенной схватке с противником. Кроме того, Лукьянов представляет совсем иную структуру с иными принципами обучения. Возможно, менее жесткую, чем обычно принято в спецназе военной разведки. И именно поэтому мой выбор пал на командира взвода.

Чтобы избежать разборок, я перевел мысль Лукьянова на другую тему:

– Как думаешь, капитан, что могут предпринять бандиты?

– А что они могут предпринять, кроме того, чтобы дождаться темноты и пойти в лобовую атаку? Они же рассчитывают соединиться с остатками первой банды, думают, что там кто-нибудь остался в живых и ведет бой.

– Лейтенант Громорохов! – позвал я по связи.

– Я! Слушаю, командир!

Объяснять боевое задание по системе связи я не собирался, тем более что связь – общеротная. Поэтому я дал команду:

– Ко мне, бегом! Планшет не потеряй, он тебе понадобится.

Это было не пустое предупреждение. В позапрошлую командировку роты лейтенант Громорохов умудрился забыть в казарме свой планшет, когда рота выехала по тревоге, и весь бой был вынужден пользоваться приемоиндикатором своего замкомвзвода старшего сержанта Автандила Горидзе. Планшет лейтенант потом нашел на своей кровати, куда положил его при торопливой экипировке, но случай этот стал в роте своего рода анекдотом местного значения. Правда, лейтенант не позволял смеяться над собой солдатам своего взвода, да они и сами, уважая лейтенанта, не потешались над ним, однако командиру роты Громорохов ничего возразить не смел. А остальное командование про этот эпизод и слыхом не слыхивало.

Громорохов быстро оказался рядом. Я вытащил свой планшет. Он тоже, словно демонстрируя, что на сей раз гаджет не потерял, вытащил свой. Я раскрыл нужную карту, лейтенант быстро нашел точно такую же у себя.

– Вот перевал, который ведет в соседнее ущелье. – Я ткнул в карту пальцем. – А вот наша позиция. Что ты, Юрий Юрьевич, сделал бы на месте эмира банды?

Я спрашивал лейтенанта Громорохова, но смотрел на капитана Лукьянова, который предлагал только лобовую атаку с наступлением темноты – самый простой ход из возможных.

Долго не думая, лейтенант Громорохов ткнул пальцем туда же, куда недавно тыкал я, показывая другой перевал капитану Лукьянову.

– А вот это что такое?

– Как я понимаю, это тоже перевал. Он от нас еще дальше, чем первый. Это путь в соседнее с нами ущелье. А вот здесь первый, он остался у банды за спиной.

– Тогда у бандитов есть два варианта. Первый – группе снайперов во главе с эмиром уйти через перевал в глубь республики по соседнему ущелью, а часть банды оставить прикрывать этот переход, то есть бросить значительную часть на «заклание», на уничтожение. Второй вариант более, на мой взгляд, предпочтителен. Но мой взгляд может оказаться и неправильным, поскольку я плохо знаю психологию бандитов. Готов ли эмир пожертвовать основной частью банды ради выполнения главной задачи? И как к этому отнесется та часть банды, которая останется? Согласятся ли они сами на подобное «жертвоприношение»? Они ведь тоже живые люди и хотят жить, причем жить неплохо. Ради этого, собственно, они и пошли воевать. Но, согласно второму варианту, они по этому ущелью пройдут до следующего перевала и выйдут к нам в тыл. Атака сзади, когда она неожиданна, может принести результат. Нас, конечно, трудно смять в рукопашной схватке, но потери с обеих сторон будут максимальные. А главное – бандиты смогут хотя бы частично прорваться через нашу линию обороны и рассеяться по республике… Если это им удастся, как их тогда искать, где?..

– Первый вариант я даже не рассматривал примерно по той же причине, что ты озвучил. А второй я просчитал. И позвал тебя для того, чтобы поинтересоваться, какие контрмеры ты бы посоветовал принять.

– Мне кажется, необходимо срочно занять перевал.

– Ближний или дальний?

– До дальнего нам далековато, а у бандитов он практически под боком. Но я все-таки попробовал бы, рискнул. Получится добраться туда только в темноте, а там «Шахины» помогут определить ситуацию. Если на перевале сил мало, мы можем их уничтожить. Если силы серьезные, мы по-тихому отойдем и устроим засаду где-нибудь на пути ко второму перевалу. Или даже несколько засад, одну за другой – целый каскад. А там, глядишь, и вертолеты подоспеют. Ты, командир, Борис Борисыча оставь себе, а двоих других нам в помощь отправь. Если, конечно, думаешь меня туда послать…

– Вот и отлично. Бери свое отделение во главе с младшим сержантом Одинцовым, присоединяй команду капитана Лукьянова – и вперед. Старшим группы я назначаю тебя.

– Но Лукьянов же капитан… – не понял Громорохов.

– Старший группы – ты, – согласился Лукьянов. – Только одна просьба: если товарищ майор не возражает, я с собой захвачу пару своих снайперов. На месте, майор, твоя пара «Кордов» отлично справляется.

– Своих забирай, они тебе могут пригодиться. На «винторезе» какой прицел?

– Ночной, тепловизионный.

– Это уже не «ПСО-1», используй.

Группа Громорохова удалилась легким бегом. У меня не было сомнений в первом отделении второго взвода. Там бойцы, как и сам командир младший сержант Максим Одинцов, все тренированные, с отличной подготовкой, и поведет их опытный командир взвода. А о подготовке отряда спецназа погранвойск я не знал ничего. Но хотелось надеяться, что желание пограничников доказать, что они тоже чего-то стоят, свою положительную роль в ситуации сыграет, и «сигмовцы» не отстанут, из кожи вон будут лезть, через силу. А капитан Лукьянов, несмотря на внешнее добродушие, судя уже по тому, как он меня встретил, командир жесткий и требовательный. Я бы даже сказал, в чем-то сильно упертый.

– Связь в стандартном режиме! – напоследок крикнул я в спину лейтенанту Громорохову. Он в ответ кивнул, не оборачиваясь.

Но в горах полагаться на связь наивно, поэтому я надеялся на дубляж разговора с помощью сотовой связи. Сотовые вышки установлены всюду, и бандиты их не трогают. Они и сами сотовой связью активно пользуются, не слишком задумываясь над тем, что так их можно отследить. Правда, для этого требуется знать номера их телефонов, а достать их не всегда реально.

Эти мысли направили меня в нужную сторону, и я вспомнил одну существенную деталь. Я не случайно передал телефон убитого эмира подполковнику Репьину, чтобы командир отряда передал ее, в свою очередь, нашему хакеру капитану Ромашкину. Я пока не представлял, что Ромашкин может из этой трубки вытащить, но он все-таки что-то вытащил. Это я понял, когда через пять минут у меня в кармане завибрировал мой телефон. Вытащив его, я увидел на определителе номер капитана Ромашкина. Самому мне было некогда звонить капитану, но Ромашкин сам проявил инициативу.

– Слушаю тебя, Валерий Петрович. Только постарайся говорить покороче и поконкретнее, а то я впереди уже вижу бандитов, – сказал я, перебираясь с камня в собственноручно вырытый полнопрофильный окоп, который казался особенно просторным из-за соединения с точно таким же окопом, вырытым капитаном спецназа погранвойск Лукьяновым, только в переходе понизу осталась каменная перемычка – своего рода порог высотой сантиметров пятнадцать и такой же ширины, через который без проблем можно при необходимости переступить, слегка пригнув голову от шальных пуль.

– Докладываю все предельно кратко. В госпиталь доставили подполковника Репьина, но тот никак не соглашался на операцию, пока не передаст мне телефон. Пришлось мне лететь в госпиталь к товарищу подполковнику. Хорошо, что свободный вертолет оказался рядом! Диспетчеры вошли в положение, и меня отправили.

– Лететь-то стоило?

– Трудно сказать. Но отдельные интересные моменты я все же нашел… Ничего, что я по открытой связи говорю?

– У нас нет другого выхода. Разве что ты где-нибудь надыбаешь шлем с гарнитурой и КРУС к нему, и кто-нибудь тебе поможет «воткнуться» в нашу связь… Впрочем, у тебя же под боком дежурный по штабу «отдыхает». Попроси у него шлем, если при нем разговаривать не стесняешься.

– У него же, наверное, нужного допуска нет. Я видел у него петлицы автомобилиста. А у меня даже ВУС под «двумя нолями»[31].

– Да, сегодня дежурный – с автороты… Тогда уж говори по телефону. А когда начальник штаба появится, запроси у него шлем и КРУС. А пока, надеюсь, кроме ФСБ, нас никто прослушивать не будет. А ФСБ на нашей стороне! – Две последние фразы я произнес намеренно четко и громко, потому что хорошо знаю, чьи телефоны подлежат «прослушке» в первую очередь.

– Да, мне Игорь Исмаэлян говорил, что после работы с тобой ему дважды давали работу из ФСБ. Что-то сложное, с чем СОРМ сам справиться не может. Он хотел к ним в Махачкалу приехать – интересно все-таки, как работает СОРМ! – но они отказали, сослались на то, что долго пропуск оформлять. Система у них якобы такая сложная, что это проклятое оформление затянется на несколько дней.

– Врут, как воробьи. Мне за пару часов пропуск оформили. Правда, я в кабинет СОРМа не совался…

– Подожди, майор, кажется, шаги в коридоре… Посмотрю, не начальник ли штаба так вовремя вернулся…

По тому, как Ромашкин говорил про капитана Исмаэляна, я догадался, что звонил он не из шифровального кабинета. Его трубка почему-то громко загрохотала, похоже, ее положили микрофоном вниз. Тут же послышался высокий звук двигаемого по ламинированному полу стула. Я до этого мысленно сажал на этот стул капитана, а теперь, опять же мысленно, дал время Валерию Петровичу дойти до двери тамбура, выглянуть, посмотреть, снова закрыть дверь, вернуться к столу и взять в руку телефон.

– Точно, начальник штаба прибыл. Так что, как будем общаться?

– Посредством шлема и КРУСа майора Смурнова. У него допуск полный. Или выпроси себе всю сигнатуру. Иди к нему, пока он снова куда-нибудь не исчез, и сообщи, что тебе срочно требуется поговорить со мной по каналу закрытой связи. Сначала я с ним буду говорить – буквально пару слов, – потом мы с тобой, потом снова я, полностью доложу майору о событиях, а потом мы с тобой, если время позволит и возникнет необходимость, утрясем оставшиеся мелочи.

– Договорились. В целом время терпит. Ну, я пошел?

– Гони, – согласился я и отключился от связи. – Если время терпит, то капитан Ромашкин мог бы подождать моего возвращения. Я не собираюсь всю ночь сидеть в горах. Надеюсь, с бандой будет покончено быстро, – проговорил я уже после отключения и нажатием кнопки на КРУСе включил внутриротную связь. – Ефрейтор Вакулин!

– Я, товарищ майор.

– Ко мне!

– Одного вызываете или со вторым и третьим номерами?

– Тащи свою бандуру и весь боезапас. Окоп для тебя есть.

– Понял, товарищ майор. А мои помощники там поместятся?

– В крайнем случае подкопаете, расширите. Бегом!

– Бежим…

Они и в самом деле прибежали бегом. А я-то, купившись на его вольную манеру разговора, начал беспокоиться, что ефрейтор почувствует себя незаменимым героем, без которого трудно обойтись, и это расхолодит его, заставит к службе относиться кое-как. Но он бежал. Земля вместе с камнями летела из-под берцев ефрейтора и отстающих от его длинных ног двоих щуплых солдат срочной службы, выделенных ему в помощники. Рюкзаки с гранатами били солдат по узким жилистым спинам, но дистанция их перебежки была небольшой – перетерпеть можно.

Ущелье у нас за спинами резко расширялось и разделялось на четыре рукава. А до этого разделения пролегал прямой участок длиной в 606 метров (это я определил ранее). Правда, здесь ущелье было широковатое и неудобное для прострела. Бандитская колонна, по моим подсчетам, уже преодолела добрую сотню метров.

– Посмотри расстояние, – строго потребовал я у ефрейтора, отдавая приказ еще и взглядом.

Вакулин прильнул к прицелу и стал подстраивать окуляр дальномера. До этого ему приходилось стрелять практически прямой наводкой.

– Четыреста девяносто пять метров, – доложил он.

– Какая у твоего «громобоя» прицельная дальность? – спросил я, будто не знал, что «Вампир» прицельно бьет на полкилометра.

– Прицельная планка рассчитана на пятьсот метров, но сам гранатомет может бить и дальше. По крайней мере, на испытаниях, как нам в учебке объясняли, он с шестисот пятидесяти метров пробивает броню с динамической защитой. Это же самое еще раз показали испытания, но это отвечает и паспортным данным.

– Ну, нам броню бить не надо, – заметил я уже мягче. – Накрой колонну термобарическим «выстрелом». Скорогорохов! Наруленко! Покажите ефрейтору, как одним выстрелом можно уложить троих! Я слышал, что при стрельбе в строй ваши винтовки и на такое способны, – не предложил, а потребовал я.

– Есть, командир, – за двоих снайперов, вооруженных «Кордами», отозвался старший лейтенант Скорогорохов.

Снайперы, видимо, изначально держали колонну бандитов под прицелом, потому что быстро прозвучали один за другим два громких выстрела, за которыми почти не было слышно выстрела гранатомета. Но термобарическая граната летит с меньшей скоростью, чем пули крупнокалиберных снайперских винтовок, поэтому полет ракеты можно услышать по почти змеиному шипению. Я, отдавая приказы, посматривал в бинокль и отчетливо видел, как тяжеловесные пули снайперов буквально взломали нестройные ряды колонны, войдя в нее, как штык-нож в консервную банку. Мне трудно сказать, сколько бандитов было поражено, потому что убитые, падая, сбивали с ног живых. После стрельбы облако термобарической гранаты быстро накрыло заднюю часть бандитской колонны, а потом прозвучал и сам взрыв. Ефрейтор правильно выбрал цель, накрывая задние ряды, в то время как снайперы били по передним. Они друг друга не дублировали, и тела убитых снайперами бандитов не горели.

Колонной они начали передвигаться потому, что не ожидали встретить наш заслон здесь, считая, что мы все еще находимся на месте боя с двумя колоннами первой банды. Никак они не могли привыкнуть к нашей мобильности и не могли понять, что мы не случайно так много тренируемся, бегаем марш-броски, чтобы быть способными перемещаться с места на место за рекордно короткое время, причем так, что у противника создается впечатление, будто в бой вступило совершенно новое, свежее подразделение.

Нами был получен приказ на полное уничтожение бандитов. Мы никого не оставляли в живых даже для допроса. Да и допрос-то был нам не особенно интересен, как не интересны переживания родни бандитов, которых мы уничтожали. Родители убитых бандитов, естественно, тоже страдают, как и жены, братья, сестры и дети, они считают нас безжалостными убийцами. На этот счет есть известная египетская поговорка: лишь мумия страдает молча. Но кто сказал, что мы должны кого-то жалеть? Война – штука жесткая и жестокая. Не убьешь противника ты – он убьет тебя. И с этим следовало смириться, поскольку привыкнуть к такому невозможно, не став таким же бандитом, как наши противники, только при этом удачно прикрываясь российскими погонами. Никому из тех, кого я знаю, прослыть убийцей не хотелось. Но и проявлять милосердие в данной ситуации тоже было преступно.

Под нашим еще начальным обстрелом – а бойцы роты уже начали неторопливый обстрел банды короткими, отсеченными очередями – бандитская колонна рассыпалась по ущелью, быстро превратившись в толпу, в обыкновенную банду, мало приспособленную к управляемому бою. Определить ее численность было невозможно. Но я еще по колонне успел подсчитать примерное количество бандитов.

И убедился еще раз в правоте своего и лейтенанта Громорохова утверждения, что бандиты попытаются захватить перевал. Они туда отправили в худшем случае два с половиной – три десятка бойцов. Я, говоря честно, привык всегда преувеличивать силы противника и рассчитывать именно на худший случай (худший, естественно, для нас). Поэтому я вызвал лейтенанта Громорохова на индивидуальную связь.

– Слушаю тебя, командир.

Связь была достаточно качественной, я даже слышал, как тяжело дышит на бегу лейтенант.

– Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Обстановку. Где вы находитесь?

– Подступаем к перевалу. Посмотри на планшете, он меня покажет.

Я все время забываю, что во время сеанса связи мой командирский планшет зеленой точкой показывает местонахождение абонента. Я воспользовался напоминанием Юрия Юрьевича, вытащил из кармана гаджет и раскрыл карту.

Тем временем ефрейтор Вакулин послал вторую термобарическую гранату в ущелье. На сей раз граната накрыла передние ряды бандитов и, как я надеялся, уничтожила их эмира, который должен был вести за собой колонну, задавая ей темп. Я подходящего на роль эмира бандита недавно выделил и обратил на него внимание гранатометчика. Если тот бандит в самом деле эмир, банда осталась без командования.

Я проследил за тем, как образовалось и затем взорвалось облако. На сей раз из облака никто не выскочил, и я перевел взгляд на карту планшета и без проблем нашел зеленую точку, приближавшуюся к подножию дальнего перевала. Тогда я переключился на внутриротную связь и увидел другие зеленые точки. Бойцы отделения младшего сержанта Одинцова шли за своим командиром. Пограничников мне видно не было, поскольку они не имели своих КРУСов. Снова переключившись на индивидуальную связь, я спросил Громорохова:

– Как там парни Лукьянова? Не отстают?

– Никак нет. Следом идут, плотно. Капитан идет рядом со мной.

– Я прикинул численность колонны на нашем участке. На перевал они отослали около трех десятков бойцов. Если они поторопились, ты сможешь достать их прямо наверху. Если идут не спеша, значит, подходят к перевалу, как и ты, только с другой стороны хребта. В любом случае тебя ожидает бой.

– Мы уже полезли вверх. Но наш склон более крутой, чем бандитский.

– Справитесь?

– Справимся. По крайней мере, постараемся, командир…

– Докладывай мне о любых изменениях. Привет Лукьянову! Конец связи?

– Конец связи, командир.

Как раз в этот момент я увидел, как взметнулась пыль в моем бруствере. Поскольку выстрел был одиночный, я предположил, что стреляет снайпер. Видимо, по планшету в руках он определил офицера и выстрелил в него, то есть в меня. Я был вынужден пригнуться. Но снайпер мог стрелять и в гранатометчика, попытавшись «погасить» выстрелы из «Вампира». Ефрейтор вместе со своими вторым и третьим номерами расположился в соседнем окопе, в трех метрах правее меня. И как раз он высунулся, чтобы произвести третий выстрел термобарической гранатой… Но скорее всего стрелял снайпер все-таки в меня.

…Вечера на Кавказе бывают короткими. Только что, казалось, был день, а уже подступила темная ночь. И эта ночь обещала нас вскоре обезопасить…

Впрочем, эта безопасность была достаточно относительной. Ночной прицел вполне мог иметься у любого снайпера бандитов. Тем не менее я снова переключился на внутриротную связь и позвал двух снайперов с «Кордами». Их прицелы тоже не обладали ночными свойствами, поэтому мне хотелось, чтобы снайперы использовали последние светлые мгновения вечера. Тем более что они были в состоянии меня обезопасить.

– Скорогорохов! Наруленко! – позвал я громким шепотом через микрофон, словно снайпер бандитов мог определить меня по голосу.

– Слушаю тебя, командир, – первым отозвался старший лейтенант.

– Я рядом с командиром взвода, тоже слушаю, – сообщил старший сержант контрактной службы.

– В меня снайпер бандитов стреляет. Поищите его, пока есть возможность.

– А чего его искать – мы его давно уже ждем! У него не тепловизор, а простой ночной прицел с ЭОП[32]. Точно такой же, как на твоем бинокле, – объяснил Вячеслав Аркадьевич. – Если ты, товарищ майор, не сильный жмот, включи прибор ночного видения и положи свой бинокль на бруствер – увидишь, что будет. Только сам не высовывайся, рискни прибором. Идет?

– Идет…

Я снайперу внял, дело того стоило. К тому же у меня на автомате имелся «Шахин», неспособный, конечно, полноценно заменить полевой бинокль, но тем не менее позволяющий оценить ночную обстановку. Я вытащил из футляра бинокль, включил прибор ночного видения и положил бинокль на бруствер своего окопа.

– Готово.

– Теперь жди, командир. А мы ждем снайпера.

Пуля ударила в бруствер примерно в том же месте, что и в первый раз, хотя, очевидно, должна была попасть мне в голову. Но она только подняла фонтанчик земли. Выстрела я не слышал, но это не удивительно. Во-первых, активно стреляли автоматы бандитов, и выделить среди них звук одиночного выстрела винтовки было сложно. Они стреляли из тяжелых автоматов «АК-47», идентичных по звуку с «СВД». А во-вторых, сразу после того, как пуля ударила в бруствер, раздался громкий выстрел «Корда» – старший лейтенант Скорогорохов не потрудился выключить свой микрофон. Впрочем, он мог тогда не успеть – время на прицеливание у него было ограничено. Но снайперу бандитов результат своего выстрела Скорогорохов увидеть не позволил, а если тот что-нибудь и увидел, то по дороге на тот самый свет, к которому после смерти стремится душа. Выстрел «Корда» ударил мне прямо по ушам через наушники. И не только мне – после этого выстрела на несколько секунд прекратили лязгать затворы автоматов бойцов спецназа. Но никто не решился высказать старшему лейтенанту претензию. Оставалось это сделать только мне.

– Скорогорохов, микрофон выключи, – озвучил я всеобщую просьбу.

– Уже выключил, сразу после выстрела, – ответил старший лейтенант. – Надо было раньше, но я не догадался… Да и времени не хватало на лишнее движение…

– Что с бандитским снайпером?

– Думаю, валяется за камнем без головы. Я ему попал в район виска. Хотел сработать на опережение, сберечь твой бинокль, товарищ майор, но не получилось – «ствол» у меня слишком тяжелый. Поворачиваешь на три-четыре миллиметра, а его дальше заносит, на целый сантиметр… Бинокль хоть цел?

– Цел. Но если бы я в него смотрел, пуля как раз угодила бы мне в рот, грозя подпортить зубы. А так она прошла ниже, улеглась в бруствер рядом с первой… Ищи теперь других снайперов, должны быть еще.

– Вот Наруленко мне показывает, что он еще одного «снял». Но наши прицелы уже ничего не видят, только по ободку подсветки можем работать, – посетовал старший лейтенант.

В том, что старший сержант Наруленко кого-то отправил к праотцам, я догадался по звуку выстрела его крупнокалиберной винтовки. Старший сержант свой микрофон выключил, но звук, сравнимый с выстрелом легкого артиллерийского орудия, прозвучал недалеко, и я его услышал.

– А что, Наруленко приделал «Шахин» на свою винтовку?

– Нет, он противника как раз по ободку ночного прицела вычислил… Извини, майор, я еще одного заметил, буду отлавливать… Наруленко показывает, что нашел еще двоих… Ага, и я их вижу… В общем, мы работаем.

«Не мешай!» – отчетливо прозвучала его мысль.

– Работай, Юрий Юрьевич, работай… Только у меня еще один вопрос: мне биноклем пока лучше не пользоваться?

– Мне кажется, можно. С тех мест, где сидят снайперы, твой окоп не виден. Им передняя скала мешает. Так что чувствуй себя в безопасности.

– Я постараюсь, – пообещал я и взял с бруствера свой бинокль.

И тут же в него угодила пуля. Попала прямо в объектив, разбила линзу, призму Порро[33] и, по всей вероятности, повредила прибор ночного видения, потому что погасла лампочка индикатора. Потом пуля прошлась по корпусу и по касательной задела мою ладонь, порвав мягкие ткани и сухожилия между большим и указательным пальцами. В целом я легко отделался.

Наушники донесли до меня звук выстрела «Корда», а потом слова старшего лейтенанта Скорогорохова:

– Ты как, товарищ майор, цел? Извини, этого снайпера мы сразу не увидели. Он стрелял с передней скалы, прямо напротив тебя. Нашел себе, дурак, место – впереди всех! Но его больше нет… В принципе его могли бы и наши автоматчики достать, он слишком близко засел.

– Автоматчики тоже не думали, что такой найдется, – оправдал я солдат своей роты, усилием воли погасив в себе стон от боли в руке. – Если бы банда пошла на прорыв, он бы при спуске со скалы остался один. Или он не рассчитывал, что банда прорвется?

Параллельно я перевязывал себе ладонь. Связки были порваны то ли пулей, то ли корпусом бинокля. Из раны я вытащил небольшой кусок черного пластика, но отыскать в темноте пулю – это проблема.

– Как у тебя обстоят дела со снайперами банды, Вячеслав Аркадьевич? – спросил я после того, как услышал очередной громкий выстрел «Корда».

– Охотимся, на одного уже стало меньше. Старший сержант отметился. Сейчас и я попытаюсь…

На сей раз микрофон он выключил, и я услышал отдаленный звук выстрела. По ушам меня уже никто не ударил.

– Есть! Еще один, – сообщил довольный старший лейтенант Скорогорохов. – Охотимся за следующим.

Не отвлекаясь больше на снайперов, которых уничтожали обладатели «Кордов», я включил тепловизор на своем автомате и стал рассматривать поле боя, хотя его еще пока было видно и без тепловизора.

Я никогда не думал, что человеческий жир может гореть так долго и ярко. Там, куда падали термобарические гранаты, тела бандитов горели и освещали окрестности.

Ущелье было достаточно широким, и бандиты смогли рассеяться по всей его ширине, спрятавшись за камнями. Но где-то камни лежали далеко друг от друга, а где-то близко. Они падали сверху и не спрашивали ни у кого совета, куда упасть. Так, в одном месте собралась целая батарея камней, и я дал указание гранатометчику:

– Вакулин! Скопление камней видишь?

– Вижу, товарищ майор. Я как раз к нему присматриваюсь. Но пока вижу только четырех бандитов. Жду, когда еще кто-нибудь туда пожалует – место уж больно удобное.

– По моим подсчетам, там спрятались восемь человек. Там же сидит и тот, который заменил эмира. «Накрой» их.

– Понял. Работаю, – отозвался ефрейтор.

Граната прошипела меньше чем через минуту. Через «Шахин» я проследил за тем, как скопление камней накрыло облако гораздо более яркого цвета, чем казалось днем невооруженным глазом – сказалась температура смеси. А потом в прицеле все стало абсолютно белым – матрица не выдерживала температуры вспышки. На какое-то время ослепли и другие солдаты роты. Но это ослепление длилось не более тридцати секунд, и потом я снова прильнул к прицелу. Не знаю точно, за какое время «оклемалась» матрица прицела – скорее всего быстрее, чем я.

– Вакулин!

– Я, товарищ майор.

– Перед выстрелом термобарической гранатой предупреждай роту, чтобы бойцы отводили взгляд и прицелы в сторону.

– Понял, товарищ майор. Только я сейчас думаю ударить бронебойной в висячую скалу. Она при удачном падении может накрыть с десяток человек, и от нее вспышка не такая яркая.

– Пробуй, – одобрил я.

– «Цветок», «Цветок»! Я «Гром-один»! Как слышишь меня? Прием! – едва слышно донесся до меня голос лейтенанта Громорохова – опять забарахлила связь.

– Тебя слышу еле-еле, а вот выстрелы – хорошо. Пограничники?

– Пограничники только отвечают. А наших вообще не слышно и не видно. Бандиты уже заняли перевал. Мы попытаемся их на себя выманить. Отойдем, а дальше устроим засаду – место подходящее есть, мы вместе с Лукьяновым смотрели. Он и предложил этот вариант.

– Добро. Как только вертолеты приблизятся, я пару штук отправлю тебе в помощь. А они уже на подходе… Перевалы они обрабатывать умеют. Держи с ними связь.

– Понял, командир, отработаем. Что у тебя?

– Прут на прорыв. Понимают, что для них это единственное возможное спасение.

– Встречайте. Вас больше.

– Нет, мы их, пожалуй, пропустим. А потом тебя вдогонку пошлем, – отшутился я не очень добродушным тоном.

Громорохов шутку понял, но ничего на нее не ответил.

– Короче говоря, командир, мы ждем вертолеты. Будем очищать перевал, а потом двинем в тылы основной банде. Конец связи?

– Не забудь меня предупредить, когда выйдешь в тыл. А то как бы вас с «погранцами» термобарической гранатой не накрыть! От нее за камнем не спрячешься.

– Не забуду… Тут вот капитан Лукьянов тебе напоминает про Смурнова. Он, как я понимаю, все еще желает пообщаться с нашим начальником штаба.

– Понял. Попробую до него добраться. Конец связи.

Я тут же связался с дежурным по штабу и попросил соединить меня с майором Смурновым.

– Да, «Цветок», слушаю тебя, – быстро отозвался майор.

– Товарищ майор, я тут недавно в сложную ситуацию попал, и, кроме вас, некому было подтвердить мою личность. А вас найти не сумел, вы куда-то отъехали.

– Я был на вертолетной площадке, в пределах городка. Через диспетчеров запрашивал из окружного госпиталя санитарный вертолет, – непривычно подробно докладывал мне начальник штаба.

Обычно он отделывался одной фразой – не твое, дескать, дело, где я бываю. Или мое новое звание заставило начальника штаба со мной считаться, или ему доступна информация о моем новом назначении, которая недоступна мне… Но разбираться с этим времени у меня не было. Как, впрочем, и желания.

– Тут у меня капитан Ромашкин сидит, ему срочно требуется связаться с тобой. С ним сначала будешь говорить или сперва доложишь мне о положении роты?

– Давайте сначала капитана. Только скажите, когда прибудут вертолеты? Мы их ждем…

– Ты пока с капитаном поговори, а я диспетчерам позвоню, узнаю, куда они запропастились.

У меня в наушниках что-то сильно зашуршало. Я понял, что «Хмурый» снимает шлем с КРУСом и передает его капитану Ромашкину.

– Вот теперь все нормально, товарищ майор, – услышал я голос Валерия Петровича и даже живо представил себе его лицо и непослушные волосы, торчащие в разные стороны и придавленные шлемом – велика все-таки сила воображения! – Значит, что я хотел сказать по поводу телефона эмира. Есть там один номер, с которым он в последнее время постоянно созванивался вплоть до последнего момента своей жизни. Он как раз звонил на него, когда его подстрелили, но не успел дождаться ответа. А до этого эмир связывался с тем же абонентом еще четыре раза. Но записи разговоров нет и быть не может, как ты, вероятно, догадываешься. Но все-таки я думаю, что он созванивался с эмиром второй банды.

– Почему ты думаешь, что именно с ним? Может, он в штаб звонил, докладывал…

– Обижаешь, товарищ майор. Я же второй телефон тоже отследил, знаю его нынешнее местонахождение.

– Я подозреваю, что и второго эмира мы тоже уничтожили – сожгли термобарической гранатой.

– А вот и нет. Шесть минут назад со второго номера был совершен звонок в Сирию. Данные о местонахождении сирийского абонента я передал в ГРУ, а они уже передали их в Хмеймим, в диспетчерскую наших ВКС. И штаб бандитов к настоящему моменту, я полагаю, уже должен быть уничтожен. Ракета ведь летает быстрее самолета или вертолета. Опомниться не успеют, как их «накроют». А все из-за одного звонка. Знали бы об этом бандиты – они бы все вышки повзрывали.

– Откуда был совершен звонок? – спросил я резко, раздраженный его неуместным артистизмом и затягиванием времени.

– Открывай планшет, я тебе координаты сброшу.

Я достал планшет:

– Готов к приему.

Координаты оказались на моем мониторе. Я перенес их на карту и обнаружил то, о чем успел подумать: эмир находился на перевале и вел бой с группой лейтенанта Громорохова. Значит, он действительно намеревался ударить нас в спину. Хорошо, что мы с Громороховым просчитали этот вариант. Впрочем, сейчас это особой роли не играло, поскольку группа Громорохова вместе с пограничниками блокировала перевал и уже не допустит удара в спину. Но в любом случае для полновесного удара их было слишком мало. Я насчитал в уме около трех десятков бандитов, но я же всегда предпочитаю считать по максимуму и вообще полагаю, что предвидеть трудности там, где они могут встретиться, гораздо лучше, чем иметь шапкозакидательские настроения.

Но лейтенанта Громорохова предупредить стоило. Я подключил его к связи:

– Юрий Юрьевич, там на перевале среди бандитов – эмир всей банды. Оказывается, мы его до сих пор не устранили. Постарайся его вычислить и ликвидировать.

– А как я его вычислю? На свету хотя бы видно, кто отдает приказы. А в темноте понять трудно, в прицел много не увидишь. Да и ему в темноте какой смысл руками размахивать? Приказов никто не увидит.

– Валерий Петрович, можешь позвонить эмиру? – попросил я капитана Ромашкина.

– Без проблем. Тут кладовщик пришел, принес мне КРУС и шлем с гарнитурой. Сейчас товарищ майор меня подключит, и я смогу разговаривать по собственной линии.

– Все в порядке, Василий Николаевич, – вклинился в разговор с чужого шлема начальник штаба. – Меняемся с капитаном Ромашкиным шлемами, поскольку мой под мою голову подогнан, и все остальное мне привычнее.

Опять в наушниках раздался шорох, но длился он недолго. Меньше чем через минуту Валерий Николаевич доложил:

– Все, товарищ майор, я послал вызов эмиру. Могу с ним поговорить, чтобы вы его видели. Арабского языка я не знаю, но по-английски кое-что сказать могу. Надо?

– Разговаривай… мистер Ромашкин.

– Снайпер! – громко крикнул лейтенант Громорохов, обращаясь к снайперу пограничников, не имевшему системы связи. – На свет экрана телефона выстрелить сможешь?

– Второго еще подключи, – посоветовал я, – потомственного охотника с Дальнего Востока… Хотя ты его не знаешь. Скажи Лукьянову, он пришлет. Там пара отработанная, охотник стреляет без оптики не хуже, чем снайпер с оптикой.

Отдаленно зазвучала речь – видимо, лейтенант Громорохов отодвинул микрофон ото рта или зажал его в ладони, чтобы он не улавливал звуки. Потом микрофон вернулся на место.

– Порядок. Дал задание, – сказал лейтенант.

И почти сразу послышался звук одиночного выстрела – более громкий, чем от автомата с глушителем, но и более тяжелый. Явно стреляла винтовка с глушителем, причем большого калибра. «Винторез», стоящий на вооружении у «Сигмы», как раз имеет и интегрированный глушитель, и калибр 9 мм. Это, конечно, не «Корд», но тоже не наш автомат.

В подтверждение моих мыслей лейтенант Громорохов доложил:

– Все, товарищ майор, нет больше эмира у банды – ему снайпер голову прострелил. Другие бандиты спускаться по склону перестали. Слышны голоса – наверное, они совещаются. Перекликаются, что-то друг у друга спрашивают. Видимо, эмир им задачу не объяснил, и никто не знает, зачем они шли на перевал… О, отходят выше! Преследуем!

– Понял. Преследуйте, – распорядился я и принялся переключать кнопки, чтобы выйти на персональную связь с майором Смурновым.

Однако закончить свои манипуляции я не успел, потому что у меня в кармане завибрировал телефон. Номер я с ходу не узнал, хотя что-то знакомое в наборе цифр было.

– Еще раз здравствуй, майор, в третий раз уже за сегодня.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – отозвался я, узнав голос подполковника Муравьинского из ФСБ. – Извините, у нас обстановка напряженная – ведем встречный бой со второй бандой. Первая уничтожена полностью. Так что, если можно, покороче…

– Вот потому я и звоню, что, похоже, не полностью ты банду уничтожил.

Подполковник Муравьинский так говорил, словно я один занимался бандой. Но так уж принято в армии, что за все отвечает командир подразделения. Ему отдается приказ, он отвечает за его выполнение, и с него с одного спрашивают. Смешно было бы, если бы за выполнение приказа спрос был со всей разведроты.

– Не понял, товарищ подполковник… Могу дать гарантию, что мы уничтожили всех бандитов. Рота проходила по ущелью с проверкой. Подбирала раненых, отправляла их на перевал к подполковнику Репьину – туда, откуда их забирал санитарный вертолет…

– Короче говоря, майор, дело обстоит так: сегодня вечером из одной и той же винтовки (предположительно «Винтореза») были застрелены два депутата Народного собрания из списка, который я тебе предоставил. Ты должен был их охранять.

– Мне, товарищ подполковник, был дан однозначный приказ выступить всеми силами разведроты и предотвратить вторжение двух банд в глубь республики. На случай если я кого-то упущу, наш начальник штаба должен был использовать оставшийся в его распоряжении отдельный взвод в качестве дополнительной охраны. Но, поскольку моя рота никого не упустила, майор Смурнов дополнительную охрану не выставлял. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.

– Но кто-то же убил депутатов…

– За порядком в республике следим не мы, а вы и МВД. Мы только время от времени выполняем ваши задания или задания МВД.

– Ладно, майор, я сейчас Смурнову позвоню, – сменив гнев на милость и отреагировав на мою переадресацию, близкую к обвинению, сказал Николай Николаевич. В его словах угроза в мой адрес не звучала.

Словно чувствуя, что телефон вот-вот снова мне понадобится, я положил его экраном вниз на бруствер окопа, туда, куда совсем недавно попала пуля, предназначавшаяся для моих зубов. Помня старую истину артиллеристов, что снаряд никогда дважды не попадает в одно и то же место, и справедливо полагая, что пули это утверждение тоже касается, я взял в руки свой автомат, чтобы через «Шахин» осмотреть поле боя.

Раздался новый звонок. Я его ждал. Звонил подполковник ФСО Сулейманов. Ему должны были сообщить о двойном убийстве если не раньше подполковника ФСБ Муравьинского, то хотя бы вместе с ним. Даже странно, что не он позвонил мне первым.

– Еще раз здравия желаю, Абдурагим Маликович! – приветствовал я его почти бодро. – Сразу вам докладываю, что мы сумели не упустить ни одного бандита из первой банды, а в настоящий момент ведем бой со второй и тоже надеемся никого не упустить. Так что все претензии касательно убийства депутатов Народного собрания республики в свой адрес я отвергаю твердо и без сомнений.

– Значит, ты, майор, в курсе событий? Откуда, если не секрет? Поделись информацией.

– Да, я в курсе. Мне только что звонил подполковник Муравьинский из ФСБ и высказал свои претензии. Я его отправил к нашему начальнику штаба майору Смурнову. Вам тоже рекомендую обратиться к нему.

– А сам ты что думаешь об этом расстреле? Стреляли скорее всего из «Винтореза», о чем говорят калибр и приглушенные звуки выстрелов. Оба раза стреляли из одной и той же винтовки, это сказала экспертиза после извлечения пуль из тел. Причем стреляли на ходу из автомобиля «УАЗ». Похоже, стрелял сам водитель. После второго выстрела была организована погоня, но по нашим дорогам за «уазиком» разве угонишься на легковой иномарке… Тоже внедорожник нужен! И даже, возможно, более проходимый, чем «УАЗ». А где такой взять?.. Оба депутата, кстати, тоже были за рулем. Тоже следовало знать заранее их привычки и любовь к транспорту, к управлению автомобилем. Но если не ошибаюсь, эти привычки в твоем досье отмечены, майор. В том, которое под грифом.

– Кажется, да, – вынужденно согласился я, сам этого точно не помня, но сделав вывод, что Муравьинский предоставил Абдурагиму Маликовичу один экземпляр документа. – Но не думаете же вы, в самом-то деле, что я причастен к этому расстрелу? Я далеко, до меня добраться можно только вертолетом. И кстати, у меня в роте нет ни одного «Винтореза»… Я как раз слышу звук вертолетов, они летят к нам на помощь.

– Понял, тебе некогда. Я не в обиде и разговор заканчиваю. Еще только одно пояснение требуется. Кто, майор, кроме тебя, имеет доступ к списку? Кто его видел?

– Из наших – капитан Ромашкин.

– Это кто такой?

Я был не в курсе, имеет ли допуск подполковник Сулейманов к списку сотрудников и офицеров сводного отряда спецназа военной разведки в регионе Северного Кавказа, к их званиям и должностям, поэтому ответил уклончиво:

– Это офицер нашего шифровального отделения.

– А Исмаэлян где?

– Капитан Исмаэлян – начальник. Капитан Ромашкин – его сотрудник. Кроме него, документ держали в руках командир отряда, который находится со мной, и наш начальник штаба.

– Ну эти-то двое вне подозрений. Как и ты, кстати. Тем более ваш командир отряда, я слышал, серьезно ранен. А к капитану Ромашкину присмотрись внимательнее… Ладно. Ты там вертолеты ждешь, встречай их.

– До связи, товарищ подполковник. Но насчет Ромашкина, мне кажется, ваши подозрения беспочвенны – он только вчера прибыл в отряд и еще не в курсе текущих дел в республике.

– По ротации прибыл? Чтобы сменить Исмаэляна?

– Я не знаю.

– Ладно, разберемся. Следствие покажет.

– А кто будет вести следствие? «Менты» или Следственное управление?

– Пока дело ведет следственный отдел республиканского ФСБ… Ну, до связи, майор.

– Подождите, товарищ подполковник! Извините уж дилетанта за запоздалый совет, но следует остальных депутатов из списка взять под усиленную охрану.

– А ты, майор, считаешь, что мы до такой простой вещи не додумались?

– Понял, товарищ подполковник. Еще раз извините.

– До связи. Буду Смурнову звонить…

Я отключился от разговора и, не ожидая новых звонков, убрал телефон в карман под бронежилет, где держу его обычно.

Новость, принесенная двумя телефонными звонками, меня достаточно сильно поразила. Как же так получилось, что два депутата Народного собрания республики убиты? Из первой банды точно ни одного снайпера мы не упустили, я сделал такой вывод, опираясь на категоричные доклады командиров колонн. И не только снайперов – мы не упустили ни одного бандита, уничтожили всех! Новость о работе бандитского снайпера, признаюсь, откровенно мешала мне руководить боем.

И снова завибрировал телефон в кармане – напрасно я его убрал. Но пока я его доставал, звонки прекратились. Я глянул на определитель и увидел, что мне звонил начальник штаба майор Смурнов. Предмет несостоявшегося разговора был понятен, но у меня не появилось желания поджать хвост или закрыть глаза.

Пришлось начальнику штаба перезвонить.

– Да, Василий Николаевич, это я тебе звонил. Представляешь, сейчас мне звонит подполковник Муравьинский из ФСБ (это тот, к кому я тебя утром посылал) и предъявляет претензию, что ты упустил какого-то снайпера, который «уложил» двух депутатов Народного собрания. Оба убиты выстрелом в голову в то время, когда находились за рулем. Один из дома выезжал, в ночной клуб направлялся, второй, наоборот, приехал домой из больницы – навещал мать. Она в реанимации с инфарктом, так что жертв у нас может добавиться, поскольку матери обязаны сообщить о смерти сына.

Голос майора Смурнова был сильно расстроенным, я его таким раньше даже представить себе не мог. Но я отлично понимал, что расстроен он не из-за меня и не потому, что я кого-то упустил. Слишком хорошо начальник штаба меня знает и знает, что если я в кого-то вцеплюсь, то зубы не разожму даже после смерти.

– Странно… – отозвался я. – Подполковник Муравьинский звонил мне недавно и, кажется, принял к сведению мое утверждение, что мы никого не упустили. Мне вообще показалось, что он далек от мысли предъявлять моей роте и лично мне претензии. Как и подполковник ФСО Сулейманов.

– Ты и с Сулеймановым поговорить успел?

– Так точно. Он мне позвонил сразу после Муравьинского.

– И ты на меня стрелки перевел?

Вот и пришло время показать, что я и хвост не поджимаю, и глаза при опасности не зажмуриваю.

– Я ни на кого, товарищ майор, стрелки не переводил. Я просто сказал, что моя рота никого не выпустила из первой банды и никого не выпустит из второй. Но не сказал того, что сказать следовало бы.

– Что конкретно? – сурово спросил Смурнов. Я прямо не заслужил такого к себе отношения.

– Я не сказал, что выставить из состава роты охрану депутатам я возможности не имел, поскольку рота, согласно приказу командования, в полном составе отбыла на блокирование и уничтожение двух банд, перешедших границу, каждая из которых превосходила нас численностью, и поэтому нам важен был каждый «ствол». Я просто не имел возможности кого-то выделить в охрану депутатов, поскольку такие меры поставили бы под угрозу существование всей разведроты. По списку охранять требовалось восемнадцать депутатов. Для осуществления охраны требовалось выделить хотя бы по три человека на каждого. Итого получается пятьдесят четыре человека. Столько у меня ни в одном взводе не наберется. Значит, из роты требовалось убрать почти полтора взвода. Это могло бы стоить жизни всей разведроте, потому что мы не смогли бы в ослабленном составе выполнить задачу по уничтожению даже одной банды. Следовательно, поставленная передо мной задача была бы не выполнена, а снайперы-киллеры просочились бы в республику, попросту пройдя по нашим трупам. И вы имели бы более значительные потери в депутатском корпусе. Может быть, через пару дней они свое дело сделали бы. А роты больше бы не существовало.

Мне показалось, что я разговаривал с начальником штаба вполне аргументированно. Но, как оказалось, его мои аргументы не проняли. Он гнул свою линию. Так всегда бывает, когда человек желает принимать во внимание только собственную точку зрения.

– Но ты же сказал Муравьинскому, что именно я должен был использовать отдельный взвод, чтобы выставить депутатам охрану. А ты знаешь, сколько бойцов в одном взводе?

– Если мне память не изменяет, товарищ майор, то двадцать шесть вместе с командиром взвода.

Говоря честно, я не уловил момента, когда в голосе начальника штаба впервые послышались нотки ехидства, но что они появились – это сомнению не подлежало. Во мне началась внутренняя борьба обыкновенной армейской субординации с общечеловеческим понятием справедливости.

– Вот именно, двадцать шесть. А ты насчитал пятьдесят четыре человека. Где я тебе еще двадцать восемь найду? Делать солдат из воздуха я еще не научился.

Я перешел в наступление, не желая давать себя и особенно свою роту в обиду:

– Но хотя бы по одному солдату вы могли бы выставить. А я, кстати, считал совершенно другое. Я считал, сколько человек из состава роты мне необходимо выделить для охраны депутатов и что потеряет в этом случае рота. И признаю свою вину в том, что не задал вам, товарищ майор, вопрос о необходимости выставления охраны, когда вы отправляли разведроту в горы. Но вы знали и численный состав отдельного взвода, и необходимость выставления охраны, пусть не по три человека, но хотя бы по одному – на это сил одного взвода хватило бы. Но охрану тем не менее вы не выставили. Хотелось бы мне вас спросить, почему?

– А вот это уже вопрос не твоей компетенции, командир роты. Иначе навсегда командиром роты останешься.

Майор Смурнов отключился от разговора. В просторечье это обычно называется «бросил трубку». Только смартфон стоит немалых денег, тем более такой навороченный, как у начальника штаба, и его бросать никто в здравом уме не будет. А майор Смурнов, как я понял, очень даже в здравом уме человек. И очень заботится о том, чтобы перевести стрелки, то есть свалить вину за собственный промах, на непричастного к этому офицера, которому он просто отдал команду и не предусмотрел главного – не позаботился о том, чтобы выставить охрану подлежащим уничтожению депутатам. В данном случае я, как сам считаю, свою задачу выполнял полностью и был обязан продолжить ее выполнять, невзирая на стремление начальника штаба испортить мне настроение, которое обычно сильно влияет на выполнение приказа.

Убрав телефон в дальний карман, я снова приложился к «Шахину». И тут у меня на КРУСе опять замигала лампочка вызова на индивидуальную прямую связь. Пришлось отложить автомат и ответить:

– Я «Цветок». Слушаю.

– «Цветок», я «Шмель-три». Прибор мне показывает наличие крупной скалы на хребте. Под ней есть кто-нибудь? А то мне новую ракету на испытание прислали – «Изделие триста пять», я и взял ее на всякий пожарный на свой борт. У нее дальность стрельбы больше почти в два раза, заряд фугасно-осколочный. Сверху еще бандитам, помимо камней, достанется.

– Скала – на прицеле у моего гранатометчика, он хотел бронебойным по ней ударить. Если свалит, многих бандитов внизу накроет.

– Гранатомет не свалит. А ракета может, у нее боеголовка весит двадцать пять килограммов. Пусть гранатометчик стреляет, а я, если что, поддержу.

В этот раз я не забыл, что у меня включена только прямая связь, поэтому крикнул достаточно громко, чтобы услышал ефрейтор Вакулин:

– Толик! Чего ждешь – стреляй!

Даже при выключенном микрофоне ефрейтора выстрел бронебойной гранаты, донесшийся из соседнего окопа, ударил по ушам. Видимо, помог мой микрофон. Я помотал головой, выгоняя звук из ушей, но непроходящий гул в них висел еще долго. Впечатление сложилось такое, будто я стряхнул звук в наушники, и он в них застрял. Но я догадывался, что это всего лишь впечатление. Глаза, хотя они по восприятию связаны с ушами напрямую, внимательно наблюдали за тем, куда летит граната. Но я увидел короткую вспышку, не более.

– Выдержала… – неудовлетворенно протянул Вакулин, а я обрадовался тому, что уши, только что бывшие полностью заложены громким звуком выстрела гранатомета «Вампир», слышат, что говорят в соседнем окопе, и даже разбирают интонацию; а воображение показало мне сценку: ефрейтор, произнося последние слова, ударил кулаком в бруствер окопа, заботливо уложенный капитаном Лукьяновым. – Придется еще пару гранат послать. – Последняя фраза была адресована второму и третьему расчетам.

Я опять взял в руки свой автомат, чтобы через прицел рассмотреть результаты стрельбы гранатометчика. Но тут же раздался сначала стремительный гул, а вслед за ним – мощный взрыв. Но я даже в полной темноте, наступившей после взрыва и потому особенно густой, почти весомой, то ли в самом деле увидел, как скала обрушилась на головы бандитам, то ли опять это подсказало мне воображение. Тепловизор «Шахина», когда я перевел его ниже, показал мелкие фигурки бандитов, убегающих из-под обвала. Они искали спасения в центре ущелья, но там место было уже пристреляно ефрейтором Вакулиным, который сразу сориентировался и выстрелил уже не бронебойной, а термобарической гранатой, выжигающей все живое, и удачно «накрыл» часть бандитов огненным, особенно заметным в подступившей темноте облаком. Бандитов осталось предельно мало, они уже не представляли для роты никакой угрозы.

Я через «Шахин» обнаружил вдруг человека, который поднес к уху телефон. Он отвернул экран от нашей линии обороны, но получилось даже хуже – смартфон осветил лицо этого бородатого бандита. Я без проблем уложил в эту голову две пули. Даже если цели достигла одна, ее бандиту вполне хватило, поскольку начисто выбритая голова не может заменить бронированную каску. Кому бандит мог звонить в такой момент? По моему мнению, только своему эмиру, уничтоженному снайпером пограничников. А кто мог звонить эмиру? Тот, кто замещал его. Теперь эмир убит, и его заместитель тоже. Значит, командовать бандитами больше некому.

Тепловизор прицела показал мне, что к бандитам присоединилась небольшая группа – около десятка человек. Но я опять должен повторить, что имею склонность преувеличивать силы противника, чтобы роте не нарваться на неприятность. В действительности пришедших могло быть и меньше, тем более что двое из них были убиты сразу же, на моих глазах. Похоже, что это были остатки тех, кто ушел с эмиром на перевал, с которого их сбросила группа лейтенанта Громорохова вместе с пограничниками группы капитана Лукьянова. Должно быть, группа Громорохова действовала очень удачно, раз допустила так мало бандитов до соединения с основными силами. Но при этом группа подошла достаточно скрытно и рисковала попасть под огонь своих же бойцов из состава роты.

Я попытался вызвать лейтенанта на прямую индивидуальную связь, но связи не было. Значит, лейтенант именно поэтому и не смог предупредить меня о том, что вышел в преследование и оказался на линии огня. Звонить по телефону капитану Лукьянову я не рискнул, памятуя о том, как сам совсем недавно уложил бандита с трубкой в руке. Я не знал расстояние от Лукьянова до бандитов, но не считал, что оно значительно больше, чем от бандитов до нас. И если я, не считая себя снайпером, уверен, что попал бандиту в голову, то и бандиты могут точно так же стрелять в капитана пограничников.

Долго не думая, я включил внутриротную связь и предупредил своих бойцов:

– Внимание! При стрельбе соблюдать особую осторожность и прицельность! Лейтенант Громорохов с группой пограничников и отделением своего взвода вышел бандитам в тыл и отстреливает их. Не попадите в своих!

В это время замигала лампочка вызова на индивидуальную связь. Я отключил связь внутриротную и включил «индивидуалку».

– «Цветок», я «Шмель-три»! Как там мое новое «Изделие триста пять» себя показало? Опиши, будь другом! А то мне видно не было, а надо же отчет об испытаниях писать…

– «Шмель-три», я «Цветок»! «Изделие триста пять» отлично себя показало, я специально в прицел смотрел. Бронебойная граната только дыру в скале проделала, оплавила ее, но саму скалу с места не сдвинула. А ваше, товарищ подполковник, «изделие» все обрушило бандитам на головы. Эффект был замечательный!

– А эффективность?

– Тоже в норме.

– Осколками бандитов не накрыло?

– Я не разобрал, чем их накрыло, честно скажу. Там такое облако пыли поднялось… Мой тепловизор, конечно, обучен через пыль смотреть, но от чего бандиты падали, он не показал… Но они стремились к середине ущелья, а там их наш гранатометчик «накрыл» термобарической гранатой. На этом бандиты почти кончились. Остальных мы добьем сами. Спасибо вам! Конец связи.

Подполковник явно смутился:

– Не за что, одно общее дело делаем. Конец связи, майор. Даст бог, еще поработаем вместе…

За разговором с подполковником Глуховским я как-то и думать забыл об основательно подпортившей мне боевое настроение беседе со своим начальником штаба.

Завершив разговор с подполковником, я вспомнил слова майора Смурнова. Он мне сказал, что вышел из кабинета, чтобы договориться с авиационными диспетчерами о санитарном вертолете, но подполковник Глуховский говорил, что майор Смурнов позаботился о санитарном вертолете раньше. Зачем начальнику штаба врать? Что он желает скрыть от меня? Чему такому важному я стал нечаянным свидетелем? Спрашивать об этом у самого майора Смурнова просто глупо – если вопрос серьезный, я сразу подставлю себя под удар. А несерьезным вопрос быть не может. Тогда, как говорится, не стоило бы и копья ломать – не рыцари же и не на рыцарском турнире деремся. Даже не за честь дамы. Да и где ее взять здесь, в горной республике, эту даму. Здесь нравы строгие и отношение к женскому полу особое.

Но разбираться с майором Смурновым мне все равно еще предстоит, в этом не может быть никаких сомнений. Мне почему-то вдруг показалось, что в этих разборках подполковник Репьин занял бы мою сторону, поскольку практически весь прошедший бой я был под его приглядом. Я был рядом, и подполковник постоянно ощущал мою поддержку. Но, к сожалению, подполковник получил тяжелое ранение, и я не смогу воспользоваться его незыблемым авторитетом.

Я включил внутриротную связь и спокойно отдал команду:

– Медленно, с ленцой выдвигаемся вперед. Стрелять во все, что движется. Только осторожно, не попадите в своих или в пограничников. Когда их встретите, мне сообщите. В живых бандитов не оставлять, не заслужили они этого.

Говоря по правде, последние слова команды дались мне со значительным усилием и были произнесены на выдохе, торопливо, совсем не так, как предыдущие слова. Мне не по душе расстрел тех, кто складывает оружие и поднимает руки, даже сидя или лежа по причине ранения. По большому счету место им в следственном изоляторе, а вовсе не на кладбище. Туда они в любом случае попадут, но позже, и будут лежать в точно такой же могиле без памятника и надгробной плиты, как положено другим бандитам из того же следственного изолятора. Только будет торчать металлическая табличка из могильного холмика, и будет эта табличка сообщать не даты рождения и смерти, не фамилию, имя и отчество человека (если бандита можно назвать человеком), а номера протоколов следственного комитета, согласно которым тело будет захоронено. Причем хорошо еще, если как опознанное.

Телефон в моем кармане тихо завибрировал. Я достал его и присел, спрятавшись за большим валуном и памятуя, как сам совсем недавно стрелял в бандита на свет от экрана смартфона. За камнем меня увидеть было сложно. Я коротко глянул на определитель номера. Звонил, как я и предполагал, капитан Лукьянов. Я засунул трубку под шлем, ближе к наушнику, и взял свой автомат обеими руками. Легкое касательное ранение ладони мешало мне держать оружие прочным хватом за цевье, и я для пробы дал короткую очередь в стену хребта. Как же я не вспомнил о ранении, когда стрелял в человека с телефоном около уха? Видимо, в горячке боя было не до того…

– Товарищ майор, связи через КРУС «Стрелец» нет. Хорошо, я про телефон вспомнил…

Значит, Лукьянов уже знает даже о том, что наш КРУС носит имя «Стрелец»!

– Тебе, капитан, все еще нужен майор Смурнов? – спросил я серьезным тоном.

Лукьянов явно смутился:

– Нет, я уже позвонил ему. Поинтересовался состоянием майора Селезнева. Смурнов обещал выяснить и мне сообщить. Едва-едва меня вспомнил, пришлось ему свой номер телефона продиктовать!.. А сейчас я звоню с докладом.

– А Громорохов где? – спросил я обеспокоенно – не хватало роте еще и командира второго взвода в потери записать!

– Здесь, рядом стоит, за щеку держится. Ему шальной пулей ее обожгло. А вообще с ним все в порядке. – Лукьянов правильно понял мою обеспокоенность судьбой лейтенанта Громорохова и поспешил меня успокоить. – Только говорить ему сложно – края ранения расходятся. Лучше ему пока помолчать. Поэтому докладываю я. Мы сбросили бандитов с перевала и за их спинами подошли к банде на дистанцию кинжального расстрела. Термобарической гранатой нас жарить не надо.

– Спасибо, что предупредили, товарищ капитан, – донесся через наушники голос ефрейтора Вакулина. – А то я уже новую гранату зарядил. Мне в тепловизор трудно разобрать, где свои, а где чужие. Я за вашей группой давно наблюдаю. Смутило меня только то, что вы стреляете вроде бы в бандитов. Но вы могли бы, будь вы членами банды, с таким же успехом стрелять и над их головами. Наша позиция выше бандитской.

– Отставить гранатомет! – скомандовал я.

– Уже разрядил и отставил в сторону, – сообщил ефрейтор.

Мне ефрейтора видно не было, поскольку свой окоп я уже покинул.

Я потянулся было, чтобы отключить внутриротную связь, но вовремя подумал, что не только гранатометчику, но и другим солдатам следует знать о местонахождении группы лейтенанта Громорохова и пограничников Лукьянова. КРУС крепится к «разгрузке» с левой стороны, и обычно я для нажатия на кнопки-лампочки пользовался большим пальцем левой руки. Сейчас я попытался сделать то же самое, но почувствовал боль и увидел, как на повязке выступила пропитавшая ее кровь. Пока капитан Лукьянов докладывал, я воспользовался тем, что держать в руке телефон необходимости не было – шлем прижимал его к щеке плотно. Я достал еще один индивидуальный пакет с перевязочным материалом, вытащил бинт, оказавшийся для моей ладони излишне широким, и, пригнув его на одну треть, начал делать сам себе повязку прямо поверх первой, при этом бинт стремился наложить так, чтобы его двойная полоса ложилась на ранение и на место стечения крови. Двойная повязка казалась излишне толстой, но на руку теперь можно было класть цевье автомата, не ощущая прежней боли, и лучше управлять «стволом» при прицеливании.

– Спасибо, капитан, сейчас соединимся, – сказал я, вытащил телефон из-под шлема и хотел было снова убрать его в дальний карман, но он снова зазвонил.

Я посмотрел на определитель. Звонил майор Смурнов. Только почему по телефону, почему не вызвал на прямую индивидуальную связь? Я не так давно слышал про манеру дежурных по штабу подслушивать разговоры командования и подумал, что начальник штаба не желает, чтобы его слышали посторонние.

На сей раз я выключил внутриротную связь, причем сделал это непривычной к такого рода деятельности правой рукой, для чего переложил автомат в левую, простреленную. Кисть оружие выдержала, но я поймал себя на том, что лицо мое скривилось в гримасу. Радовало только то, что никто из бойцов эту гримасу в темноте не увидел.

– Слушаю вас, товарищ майор, – откликнулся я достаточно холодным и сдержанным тоном.

– Говорить имеешь возможность?

– Имею, товарищ майор.

– Тогда для начала доложи мне общую обстановку, а потом я тебе расскажу кое-что интересное.

Тон начальника штаба был почти заискивающим, что еще раз убедило меня в том, что я стал свидетелем какого-то события, огласка которого для Смурнова нежелательна, и поэтому он ищет пути к примирению. Только кто я такой, чтобы искать со мной примирения? Он начальник штаба отряда, а я – всего лишь командир роты. По должности он значительно выше меня. Нет, Смурнов определенно желает установить со мной близкие, может быть, даже приятельские отношения, чтобы я где-нибудь не сболтнул лишнее. Моей фантазии хватило только на такую выкладку, других причин я не видел.

Я снял с головы шлем и принялся докладывать обо всех перипетиях уничтожения второй банды, которая на самом деле была уже уничтожена, о чем говорили звуки с позиции бандитов – до меня доносились приглушенная стрельба и лязганье затворов. Но это были разрозненные звуки – бойцы выполняли мой приказ и расстреливали тех, кто сдался в плен. Изредка слышались короткие очереди пограничников – они делали то же самое. Бандитских автоматов слышно не было. Слава богу, я еще не разучился различать стрельбу по калибру оружия.

Начальник штаба меня не перебивал и одобрительно крякнул, когда я закончил.

– Что слышно про подполковника Репьина, про майора Селезнева и других раненых? – задал я вопрос, который вертелся в моей голове.

– Наши раненые в порядке, большую часть из них уже прооперировали. Но майор Селезнев, к сожалению…

Начальник штаба не договорил, надеясь, что я сам за него закончу.

– Скончался?

– Еще в вертолете. До госпиталя его не довезли… У подполковника Репьина рана серьезнее, чем показалось вначале – пуля застряла в легком. Его сейчас оперируют, а сразу после операции самолетом МЧС отправят в Москву.

– А почему сразу не отправили? – спросил я с некоторым возмущением.

– В Москве сказали, что здесь хирург более опытный, а в Москве лучше поставлена реабилитация, там обеспечены все условия для выздоровления. Я сразу сообщил в Москву в нашу систему. Мне сказали, что они в курсе событий и сейчас решают кадровый вопрос. Короче говоря, я тебе именно это и намеревался сообщить. Мне уже по секрету шепнули, что меня, скорее всего, поставят командиром отряда, а тебя – на мое место. Решают еще, продлевать командировку еще на один срок или назначить нас только временно исполняющими обязанности до конца нынешней командировки. А это еще три недели.

– Но я не представляю себя на штабной работе! Я попросту эту работу не знаю…

Я возразил, понимая, однако, что мои возражения силы не имеют. Я служу в армии, а здесь не спрашивают согласия при назначении на ту или иную должность. Просто дают приказ, и боец обязан его выполнять. Тем не менее у меня уже были мысли, что меня направят именно на должность начальника штаба. Только мои представления не шли дальше какого-нибудь батальона…

– Ничего, я помогу. Вместе мы справимся.

Так вот откуда в голосе майора Смурнова появились такие нотки! Естественно, командиру отряда необходим в начальники штаба офицер, с которым ему нечего делить и с которым ему легко будет служить. А я ведь начал уже думать невесть что, ломать голову над тем, где прокололся майор Смурнов и каким образом я могу повлиять на его судьбу!

– Ты там всю работу закончил? – спросил Смурнов. – Высылаю за ротой вертолеты?

– Высылайте, товарищ майор. Пока вертолеты долетят, мы соберемся.

– Следственная бригада уже в вертолете. Они прилетят первыми.

– Хорошо. Мы встретим.

Я заметил краем глаза, что у меня замигала лампочка на КРУСе, и включил индивидуальную связь. Меня вызывал лейтенант Громорохов.

– «Цветок», «Цветок», я «Гром-один»! Как слышишь?

– Я «Цветок». «Гром-один», слышу тебя отлично.

– Ну, наконец-то отозвался! – удовлетворению Юрия Юрьевича, судя по ноткам довольства в голосе, не было предела.

– Тебе говорить трудно? – спросил я.

– Да нормально все. Просто чиркнула пуля по щеке, и все. Я тампон «хлоргексидином» пропитал, прижал и держу пока. Время от времени «хлоргексидин» еще подливаю. Но домой вернусь – даже шрама не останется!

– Мужчину шрамы украшают, – выдал я банальность за бесспорную истину, смутился от этого и поторопил лейтенанта: – Докладывай, что у тебя.

– У меня все нормально. Соединились с остальной ротой. Сразу после этого связь появилась. Я отделение Одинцова послал проверить ущелье до перевала, на котором мы были. Парни побежали бегом, если кто из бандитов попытается сбежать, они догонят.

– У тебя там есть место для посадки вертолетов?

– Минутку подожди, я осмотрюсь с фонарем.

Я издали увидел луч сильного тактического фонаря, разрезавший темноту ущелья. К первому лучу тут же присоединились еще несколько – бойцы помогали своему командиру.

– Пара вертолетов поместится точно.

– Понятно. Готовь площадку. Откати камни. Первый вертолет принесет следственную бригаду ФСБ – они это дело ведут. Точнее, не совсем это, но касательное. Фонари держи наготове. Команды отдавать умеешь?

– Приходилось.

– Будь готов к встрече. Два вертолета к тебе, три – ко мне. У меня места больше…

На удивление, первый вертолет прилетел быстро.

Следственная бригада была из республиканского Следственного управления Следственного комитета России. Вместе с ней в качестве охраны прибыл целый взвод республиканского СОБРа. Это уже легче – будет кому трупы собирать. Не всю же работу выполнять бойцам моей роты! Они их «уложили», вот пусть теперь «собровцы» мышцы разомнут!

Так я и сказал руководителю следственной бригады, незнакомому подполковнику юстиции с морщинистым, иссушенным, испитым лицом.

– Мне говорили, что здесь командует майор Одуванчиков…

Подполковник не мог себе позволить слушаться какого-то капитана. Майор спецназа для него – это что-то более значимое. Но лично я тогда еще не привык к метаморфозам своей судьбы и оставался в душе все тем же капитаном и командиром разведроты.

– Это я. Приказ только вчера подписали, еще не успел погоны сменить, – объяснил я.

– Обычно к такому мероприятию заранее готовятся, – ответил старший следователь. – И погоны со звездами, и водка – все заранее!

Он сглотнул, и я по движению кадыка сразу определил, что он пьющий. Такого в Следственном управлении встретишь нечасто, тем более, судя по фамилии, он мусульманин, а мусульмане спиртные напитки не уважают. Им их вера употреблять не позволяет, даже в малых количествах. Хорошая, на мой взгляд, вера для офицера спецназа военной разведки.

– Не важно, капитан я или майор, – ответил я. – Главное, что моя разведрота не спала в прошлую ночь и в нынешний вечер провела бой. У мальчишек глаза закрываются, в вертолете будут отсыпаться. А то в казарме снова могут по тревоге поднять и отправить в новый бой, – приукрасил я нашу обыденность. – Так что, товарищ подполковник, загружайте работой СОБР!

– Сложную задачу ты мне, майор, предлагаешь… – не желал отступить подполковник.

– Позовите ко мне командира взвода СОБРа, я сам с ним договорюсь, если вы не в состоянии.

– Зачем? – возмутился старший следователь. – Я ведь и приказать могу! И ему, и тебе.

– А вот это едва ли. У вас звание не военное, а только служебное. У командира взвода СОБРа – тоже служебное, ему вы приказать можете. А мне, увольте уж, нет. – Я вспомнил имеющий хождение в спецназе военной разведки старый бородатый анекдот и не преминул рассказать его подполковнику. – Более того, я слышал о полковнике МВД, которого забрали в армию и, чтобы лишний раз его не травмировать, сразу дали ему звание ефрейтора в надежде, что он, такой молодой и деятельный, сумеет выслужиться. Он выслужился и через год стал сержантом. У меня в роте семь ефрейторов, и я даже не задавался целью узнать, у кого из них есть служебное звание. Но допускаю, что есть и такие.

Я понимал, что слегка перегибаю палку, но не хотел заставлять свою роту после боя выполнять лишнюю работу. Тем более после того, как я сам приказал солдатам не оставлять бандитов в живых. Это ведь дополнительная нагрузка на нервную систему. И хотя нервная система бойцов моей роты натренирована, тем не менее я бы предпочел не травмировать ее лишний раз, заставляя бойцов складывать в общую кучу окровавленные тела бандитов, ими же расстрелянных.

Последний мой довод показался подполковнику вполне убедительным. Он отвернулся и подозвал к себе капитана СОБРа. К моему удивлению, капитан никакого внешнего сопротивления не оказал, молча выслушал старшего следователя, согласно кивнул и подозвал к себе своих бойцов, чтобы отдать им распоряжение. Капитан, похоже, пользовался непререкаемым авторитетом в СОБРе – бойцы даже не поморщились от такого приказа.

Я спокойно понаблюдал за тем, как грамотно лейтенант Громорохов устраивает стоянку для приземления еще одного вертолета, и затем двинулся в сторону нашей основной позиции, чтобы проверить, как старший сержант Клишин управляется со стоянкой для приема еще трех вертолетов. У старшего сержанта работы было побольше, чем у лейтенанта, а авторитета поменьше, и это заставило меня проявить легкое беспокойство. Но беспокойство мое оказалось напрасным – старший сержант прочно вошел в роль командира взвода и командовал солдатами так же, как ими командовал старший лейтенант Анисимов. Более того, он не только отдавал приказы, но и сам помогал их выполнять (Анисимов тоже так делал). Я подошел как раз в момент, когда Клишин, видя, что два худощавых бойца не справляются с валуном, который следовало откатить, сам «впрягся» в работу и продемонстрировал недюжинную силу и тренированность. В результате камень покатился по склону, никого, к счастью, не задавив, и застрял в бандитском наспех вырытом окопе для стрельбы с колена. Из этого неглубокого окопчика валун попытался вырваться, но стенки окопа его все же удержали, хотя сами осыпались.

Старший сержант Клишин со своей задачей справлялся, мне оставалось только подсвечивать тактическим фонарем, как указкой, дополнительные места, где необходимо было убрать камни.

– Так там же мелочь, – возразил Клишин. – Вертолет о такой камень даже не споткнется…

– Зато может споткнуться вертолетчик, – стоял я на своем. – Убирайте.

– Ладно, уберем…

– Я сам уберу, – вызвался старший сержант и пошел на предполагаемое место посадки вертолета. Лишней работы старший сержант не чурался.

Тут я заметил, как бойцы моей роты за руки и за ноги переносят с нашей позиции несколько тел убитых бандитов.

– Кто приказал брать тела? – спросил я строго.

– «Собровцы» попросили помочь, – за всех ответил рядовой Полушкин, опуская бандитские ноги на землю. – А что, товарищ майор, нельзя?..

– Несите, раз уж вас попросили помочь, а вы по глупости согласились. Но приказать вам никто права не имеет, кроме меня, помните это. Если что, отсылайте приказавшего ко мне, я найду, что ответить. И на звание внимания не обращайте. Просто говорите, что командир отдал приказ отдыхать. Кстати, кто свободен, может и в самом деле отдыхать.

Говоря честно, я рассчитывал отоспаться в вертолете по пути в военный городок, как делаю это обычно. Я просто расслабляюсь и приказываю своему организму уснуть. Но в этот раз организм никак не желал слушаться приказа разума.

Слова майора Смурнова о том, что меня прочат на его место, мешали мне, вызывали бурю эмоций, которая мешала уснуть. Проанализировав свое поведение за последний час, я пришел к выводу, что излишне резкий разговор со старшим следователем тоже был вызван этим разговором. Во мне смешались ответственность командира роты и чувства человека, занявшего новую, достаточно высокую должность. При этом я понимал, что все это случайность, обстоятельства сложились так, что я просто подвернулся под руку. Поставить меня начальником штаба командованию было проще, чем найти мне новое место службы и попутно – подходящую кандидатуру на должность нового начальника штаба. Было гораздо проще сделать простые передвижки внутри отряда. И условному новичку не потребовалось бы недельное вхождение в отрядные дела, как это обычно происходит при штатной ротации личного состава.

Но в таком случае мне требовалось выставить себе замену на должность командира роты. А командование ротой и без того ослаблено после гибели командира первого взвода старшего лейтенанта Сережи Анисимова, которого я по большому счету всегда считал своим преемником. Пока его замещает старший сержант Клишин, но старший сержант в должности командира взвода в спецназе военной разведки – это совсем не нонсенс. Я на своем коротком армейском веку несколько раз встречал случаи, когда контрактники командовали взводами.

Но кому после гибели старшего лейтенанта Анисимова передать роту? Есть у меня другой старший лейтенант – командир саперного взвода Слава Скорогорохов. Но когда сегодня я поставил его командовать ротой в свое отсутствие, Вячеслав Аркадьевич сначала обрадовался, а потом, как мне показалось, испугался. Чего испугался? Ответственности? Ведь, по сути-то, он как был, так и остается снайпером.

Еще есть лейтенант Громорохов Юрий Юрьевич, офицер грамотный и толковый. Но звание… Есть у меня опасения, что такой выбор не поддержат в Москве.

Такое же звание пока носит и командир взвода связи, всегда розовощекий Антон Саморуков. Он, на мой взгляд, слишком мягок и не в состоянии принять жесткое решение, когда это потребуется.

Про новичка роты лейтенанта Петра Сергеевича Прокопьева я вообще не задумываюсь – он себя еще никак не проявил даже в должности командира взвода. Может быть, просто не успел – слишком мало времени он еще в роте. Хотя мне показалось, что во время плотной атаки бандитов на первый перевал, когда дело дошло до рукопашного боя, командир третьего взвода действовал агрессивно и умело, показал личную отвагу. Но этого мало. Командиру роты требуются еще и организаторские способности. Тот же Громорохов личной отваги проявил не меньше, а роту знает лучше и те самые организаторские способности имеет.

В общем, кого можно оставить вместо себя, я затруднялся решить.

В конце концов я все же задремал. Несколько раз просыпался, как просыпается, по утверждению зоологов, волк – с ясной головой, все помня и понимая, – осматривался и снова закрывал глаза. Чтобы уснуть, внутренний приказ теперь не требовался, я быстро погружался в дрему.

Когда вертолет совершал положенную «коробочку»[34] перед посадкой, я проснулся окончательно, облокотился о колено сидевшего между мной и иллюминатором высоченного ефрейтора Вакулина, выглянул и увидел огни штабного корпуса, стоящего неподалеку от бывшего гарнизонного плаца, отданного под вертолетную площадку сводного отряда.

Наш вертолет прилетел вторым. Я увидел в иллюминатор, как из первого вертолета выпрыгивают на асфальт бывшего плаца и сразу строятся бойцы второго взвода и взвода связи. Лейтенант Громорохов и лейтенант Саморуков покинули борт машины первыми, отдали команду и встали в стороне, беседуя между собой. С их стороны к нам уже бегом бежал, слегка косолапя и придерживая рукой фуражку, начальник штаба отряда майор Смурнов. Его мощную квадратную фигуру спутать с другой сложно.

– Подожди-ка, уступи место старшему по званию!

Я отодвинул от распахнутой двери вертолета старшего сержанта Клишина. Михаил отошел в сторону, но лесенку из рук не выпустил. Потом он все же поставил ее на место и даже закрепил, как положено. Я быстро спустился и поспешил с докладом навстречу начальнику штаба.

Алексей Викторович заметно задыхался от бега – давно канули в Лету времена его профессиональных занятий спортивными смешанными единоборствами. Силу рук и плеч он иногда показывал на турнике отрядного стадиона, а вот бегать, насколько я знаю, он не любитель. Сам он, несомненно, чувствовал свое тяжелое дыхание и оттого, видимо, был не в духе. Впрочем, я вполне допускал, что не в духе начальник штаба мог быть и потому, что я слышал его хриплое дыхание. Но я уже давно привык к перепадам настроения майора Смурнова и хорошо понимаю, что стоит с ним заговорить о чем-нибудь приятном, радостном, и он сразу сменит гнев на милость, и, пусть даже улыбки на лице не возникнет, будут улыбаться его глаза.

Я и сейчас легко нашел способ поднять Алексею Викторовичу настроение. Едва завершив доклад, я высказал предположение:

– Значит, скоро к вам придется обращаться не «товарищ майор», а «товарищ подполковник»…

– Надеюсь, к утру приказ уже придет, – ответил Алексей Викторович и, к моему удивлению, не смог сдержать улыбку, которую я тут же непреднамеренно подгадил:

– Что слышно про подполковника Репьина?

– Ну, что слышно… Прооперировали его в Ростове-на-Дону и сразу после операции отправили спецрейсом, пока не проснулся после наркоза, в московский госпиталь. Вот удивится, когда проснется…

– Ну хоть как операция прошла? Информация какая-нибудь есть?

– Я только с дежурным врачом сумел поговорить. До хирурга так и не добрался – он на другой операции был, тоже нашего раненого оперировал. Дежурный сообщил мне, что пулю из легкого извлекли, но состояние стабильно тяжелое.

– Что же они «тяжелого» отправили самолетом – наверху же давление другое…

– Нашему командиру анестезиолог ввел двойной наркоз. Двойную дозу, чтобы он спал в самолете нормально и не рыпался. А то Виктор Васильевич перед операцией, даже когда уже был без сознания, все равно пытался команды отдавать. Требовал полного уничтожения бандитов и запрещал брать пленных.

– А мы пленных и так не брали. Лейтенант Громорохов лично проверял и добивал раненых.

– Кстати, о Громорохове – что он собой представляет?

– Грамотный офицер, у себя во взводе пользуется уважением солдат. Да и в роте его уважают. Жалко, что старшего лейтенанта еще не получил, по выслуге еще год ему остался. Иначе можно было бы его рекомендовать на должность командира роты вместо меня.

– А сейчас что, не потянет?

– Да потянет, только как в Москве к этому отнесутся? Мне звание присвоили досрочно, теперь еще и Громорохову придется…

– Как мы скажем, так и отнесутся. А мы скажем, что ты специально Громорохова готовил себе в заместители.

– Я же не знал, что мне майора присвоят, как я мог готовить?

– Ну, на всякий случай. Мало ли, что тебе поручить могли, а ты вместо себя Громорохова оставлял.

– Ну, если так только. Я же его, действительно, ставил руководить группой. И капитана Лукьянова, пограничника из «Сигмы», отдавал ему в подчинение.

– Короче, поставим мы с тобой Громорохова врио командира роты. Но учти, это только под твою ответственность.

Я на мгновение задумался. Брать на себя ответственность за кого-то мне очень не хотелось. Но я представил себе всегда сосредоточенный взгляд Юрия Юрьевича и решился:

– Согласен. Под мою ответственность.

– Ну, тогда пойдем в твой новый кабинет, товарищ начальник штаба отряда, – пригласил меня майор Смурнов.

– Не рано ли? Еще приказ не пришел.

– Пойдем, у нас нет времени приказов дожидаться. Нам работать надо.

Алексей Викторович открывал дверь кабинета ключом, когда с противоположной стороны коридора беззвучно открылась другая дверь, о чем сообщила полоска света, пересекшая коридор. Я оглянулся. Оказалось, выглянул капитан Ромашкин. Увидев, что я его обнаружил, капитан раскрыл дверь шире, вышел и подошел к нам.

– Слышал, что тебя, товарищ майор, можно поздравить с новым назначением!

Ромашкин весь сиял даже в темноте. Майор Смурнов открыл наконец-то свой кабинет, шагнул вперед, включил свет, и я увидел ранее пропадавшую в темноте руку Ромашкина и пожал ее. Лицо капитана окружающий мир, увы, не освещало.

– Спасибо, Валерий Петрович. Ты специально меня ждал, чтобы поздравить?

– Не только тебя одного, но и нового командира отряда! Пришел приказ о назначении! Завтра, я думаю, будет приказ по Министерству обороны о присвоении нового звания товарищу майору!

Беспардонно отодвинув меня жилистым плечом, он шагнул за порог кабинета начальника штаба (то есть уже моего кабинета) и принялся что-то бормотать Алексею Викторовичу. Из слов Ромашкина я разобрал только дважды, в начале и в конце, произнесенное «поздравляю», и больше ничего, хотя тугоухостью никогда не страдал. Правда, к чужому шепоту я прислушиваться не привык. Я умею читать по губам, но Ромашкин стоял ко мне спиной, и я, следовательно, ничего разобрать не сумел.

Я шагнул за порог следом за Ромашкиным в тот момент, когда капитан почти восторженно тряс новому командиру руку, и тут же отметил про себя, что он, похоже, не лишен привычки подхалимничать. Вообще-то я таких людей недолюбливаю и всегда жду от них какого-то предательства, удара в спину. Но и делать поспешные выводы я тоже не большой любитель.

Майор Смурнов повернулся ко мне и протянул связку ключей.

– Это теперь твое богатство. Вот этот – от кабинета. Этот – от сейфа. А вот этот – от несгораемого ящика. – Он кивнул на тяжеленный металлический шкаф у стены.

– Дважды за неделю мне доводилось тушить пожар в помещениях своей бригады, и оба раза в кабинетах оказывались так называемые несгораемые ящики. И оба раза они сами не сгорели, но все содержимое в них превратилось в труху и пепел, – улыбнулся я Алексею Викторовичу и Валерию Николаевичу. – Стенки у них тонкие, раскаляются быстро, и все, что внутри, загорается.

– Есть такое, – согласился Смурнов и продолжил: – Мелкие ключи – от рабочего стола. Какой откуда, я сам порой путаюсь, поэтому объяснять не буду. Сам поймешь, майор.

– Методом проб и ошибок, – в тон новому командиру добавил капитан и улыбнулся всей своей рыжей хитрющей физиономией, чем-то смахивающей на морду непричесанного кота, всегда голодного и поэтому всегда хитрого.

– Я пойду искать ключи от кабинета командира. У него самого спросить не догадался, да как-то и неудобно было. Может, у него в комнате есть запасная связка…

Запасная печать отряда хранилась в шифровальном отделении, это я знал. А вот относительно ключей не имел понятия.

Комната командира располагается в нашей же казарме, на третьем этаже, под вертолетчиками. Там же, рядом, находится и комната начальника штаба.

– Я из своей комнаты только личные вещи заберу и тогда ключ тебе отдам, – сказал майор Смурнов, опередив мое желание спросить про этот ключ. Я намеревался переселиться из ротного офицерского кубрика в другое помещение. – А потом сюда вернусь. Посмотрю, какие бумаги мне надо забрать, и начну передавать тебе дела… Хотя сегодня уже поздно. Может, лучше завтра с утра? Утро всегда мудренее вечера, как говорится…

– Лучше с утра, – согласился я.

Бывший начальник штаба ушел. Мы остались вдвоем с капитаном Ромашкиным. Он сразу же спросил:

– Товарищ майор, ваше предложение все еще в силе?

– Ты про что? – спросил я встречно.

– Про ваше желание общаться на «ты».

– Конечно, – ответил я твердо. – Одним делом заняты. Только вот ты… – Я хотел сказать «первый подозреваемый в деле об убийстве двух депутатов Народного собрания», но посчитал, что это будет излишне жестко для рыжего капитана, поэтому на ходу изменил формулировку: – Ты находишься под контролем ФСБ республики по поводу расстрела двух депутатов Народного собрания Дагестана. Мне рекомендовали к тебе внимательнее присмотреться.

– Кто рекомендовал?

– Подполковник ФСБ Муравьинский.

– По какой причине, интересно мне знать? – неожиданно завелся Ромашкин, хотя я, говоря по правде, ожидал тихого смущения. – Мне уже сообщили, кстати, из Москвы, что Контора запросила на меня полное досье. Все, вплоть до характеристик на родителей. А у меня родителей, может, нет, потому что я детдомовский!

– Причина очень простая. К данным, которые передал мне подполковник Муравьинский, имели доступ только я, ты, подполковник Репьин и майор Смурнов. Больше этого досье никто не видел. Мы с подполковником Репьиным были на задании, следовательно, мы вне подозрений. Остаются двое: ты и майор Смурнов. Майор, по своей должности и как человек, ответственный за безопасность депутатов, тоже вне подозрений. Значит, остается только один человек – новичок в отряде. То есть ты.

Ромашкин вскинул белые ладони, с тыльной стороны обильно усыпанные веснушками, и развел ими в стороны.

– Но я же еще даже не успел оценить положение дел в республике! Откуда мне знать, в кого следует стрелять?

– Ты мог прибыть сюда с готовым заданием. А более подробные данные на свои жертвы мог почерпнуть из досье, которое я тебе доверил для сверки.

– Под грифом «секретно»?

– Да.

– Доверил все-таки?

– Доверил.

– Почему же сейчас не доверяешь? Что изменилось?

– Изменилась ситуация. Совершено двойное убийство, это во-первых. А во-вторых, если бы я тебе не доверял в принципе, я не стал бы тебе всего этого рассказывать. Я бы просто к тебе «внимательнее присмотрелся» в соответствии с советом подполковника Муравьинского… Со стороны всегда виднее, чем вблизи, согласен со мной?

– Согласен, – думая о чем-то своем, тяжело вздохнул капитан Ромашкин. – Но все же обида берет. Только прилетел, не успел толком в курс дела войти, а уже на подозрении, уже досье запрашивают…

– А что ты сам по поводу убийства депутатов думаешь?

– Только одно и думаю, что туда им и дорога. Один из них, как я дополнительно в досье проверил, был пассивным педерастом, второй – педофилом. Их давно уже в аду заждались, черти боятся, что костры без толку прогорят и смола в котлах остынет. Будь на то моя воля, я бы многих из того списка расстрелял сам, лично, и потом руки вымыл бы с мылом из-за чувства брезгливости. А пока могу пообещать только одно: я подумаю. Может, что в голову и прискочит.

– Выпиши мне фамилии убитых.

– Я фамилии помню.

Капитан взял со стола лист бумаги и ручкой тщательно, намеренно разборчиво вывел фамилии и имена-отчества убитых. Я убрал лист в свой кожаный офицерский планшет и положил его рядом с кастетом, который намеревался презентовать лейтенанту Громорохову, но как-то запамятовал.

Я вернулся в ротную казарму, решив в последний раз переночевать там, а заодно переговорить с лейтенантом Громороховым, готов ли он возглавить роту.

Бойцы роты по причине позднего времени отдыхали. Казарма делится на пять отсеков, каждый из которых занимает один взвод. Из дальнего отсека доносился храп. Этот отсек занимал саперный взвод. Там мог храпеть только старший сержант Наруленко, никогда не храпящий на задании, но «отрывающийся» в казарме по полной программе.

Я остановился рядом с первым отсеком и тихо одним жестом подозвал к себе дневального, замершего около тумбочки с телефонным аппаратом.

– Попроси Наруленко не храпеть, – обратился я к дневальному.

– Бесполезно, товарищ майор, – ответил мне из-под одеяла кто-то из бойцов первого взвода. – Он через минуту уснет и снова храпеть начнет. Это проверено многократно. Раньше помогало положить портянки на нос, но сейчас портянок в армии нет, а носки не имеют качественного запаха.

– Выполняй приказ, – сказал я дневальному, а сам пошел в офицерский кубрик.

Все офицеры улеглись, только кровать лейтенанта Громорохова была не разобрана. Но я услышал журчание воды и подумал, что Юрий Юрьевич, возможно, бреется, чтобы с утра пораньше не утруждать себя процедурой. Я прошел к умывальнику.

Громорохов был там, но не брился, а тщательно тер намыленной щеткой пальцы рук, словно после долгой возни с двигателем бронетранспортера или другой техники. На меня лейтенант не обратил внимания, словно меня не заметил.

– Чем важным занят?

– Руки мою, – мрачно ответил лейтенант.

– Хорошее дело. А почему такой мрачный?

– Отмыть никак не могу.

– Что ты хочешь отмыть? – не понял я. – Они у тебя и так чистые. А красные – от горячей воды. – Я заметил, как от струи воды валит пар.

– Грязь отмываю после того снайпера, которого расстрелял на траверсе.

Я понял, что лейтенант на грани нервного срыва.

– Ты же к нему руками не прикасался…

– На душе грязно.

– Душа и руки – это разные вещи, – заметил я. – Душу вымыть невозможно… Но я как раз по твою душу пришел. Хотя и про твои руки тоже поговорить хотелось бы – без рук, сам понимаешь, никуда.

– Говори, – согласился Юрий Юрьевич.

– Ты уже в курсе, что я перехожу на место Смурнова?

– Разговоры во взводе слышал, но принял их за очередные сплетни. Так ты в самом деле теперь будешь начальником штаба отряда?

Лейтенант явно заинтересовался и, видимо, понял, к чему я веду разговор.

Он перестал мыть руки и закрыл кран. Причем, я заметил, закрыл он только кран с горячей водой. Значит, руки он мыл без примеси холодной и не обжигался. Я посмотрел на его руки. После горячей воды они должны были оставаться красными, но они теперь снова были почти белыми.

Однажды в бригаде нас обучали самогипнозу. Инструктор загипнотизировал одного из офицеров, поднес к его ладони зажженную зажигалку, заверив его, что зажигалка не загорелась, и тот не почувствовал боли.

– Любой из вас методом самогипноза может внушить себе, что он не чувствует боли от ранения, и продолжить бой. И я здесь для того, чтобы научить вас этому. Но потребуются постоянные и длительные тренировки.

Методом я тогда овладел, но про постоянные тренировки вскоре забыл. И сейчас вспомнил об этом только потому, что предположил, что лейтенант Громорохов тренироваться не забывал, и именно поэтому горячая вода не сумела повредить живые ткани.

Но, наблюдая, как Юрий Юрьевич вытирает руки полотенцем с вешалки, я о самогипнозе забыл и начал просчитывать наш дальнейший разговор.

– Короче говоря, Юрий Юрьевич, я вынужден оставить роту, поскольку в Москве уже, похоже, подписан приказ о моем новом назначении на должность начальника штаба. И с меня спрашивают, кого я поставлю вместо себя на должность командира разведроты. Кого посоветуешь?

– По званию на твое место может претендовать только старший лейтенант, а у нас в роте старший лейтенант остался только один – Скорогорохов, – на ходу формулируя мысль, неторопливо проговорил Громорохов. – Я думаю, что это достойная замена.

– Но ведь он узкий специалист, сапер. И к тому же бывший снайпер. Это, конечно же, не недостаток, а только достоинство, но у него слишком невелик опыт руководящей службы. Он и командиром взвода стал недавно. И к нам пришел старлеем отряда снайперов.

– Кстати, что касается снайпера, я вынужден обратиться к тебе как к новому начальнику штаба и человеку, ответственному за вооружение роты. Мой взводный снайпер сегодня пострадал. Ему в винтовку – а у него простейшая «СВД» – попала шальная пуля, прямо в ствольную коробку. Пострадал затвор – сломан пополам, – но менять придется всю затворную группу.

– А сам он как? – спросил я обеспокоенно.

Честно говоря, я не помнил, чтобы мы отправляли в госпиталь снайпера.

– Сам он в нормальном состоянии – винтовка прикрыла сердце. Если бы не она, то парня убило бы. Уже хоронили бы завтра.

– Послезавтра, – поправил я. – Убитых будем хоронить послезавтра, на мемориальном кладбище в Каспийске. У двоих успеют прилететь родители.

– Пусть так. – Лейтенант возражать не собирался. – Но винтовку моему снайперу выдели. Склад вооружений ведь в твоем теперь подчинении.

– «СВД» там точно есть. Но я видел и «Винторез». Мне он больше по душе. Устроит он твоего снайпера?

– Думаю, более чем… Главное, чтобы меня устроило. Прикажу – будет из него стрелять.

– А ты жесткий командир!

– Без этого нашей службы не бывает. Кто своих солдат жалеет, тот им плохую службу служит. Особенно если жалеет во время обучения.

– А чем тебе «Винторез» не угодил?

– У «Винтореза» дальнобойность маловата, зато он стреляет тихо. Одно другого стоит. А если еще с ночным прицелом…

– Да, он с ночным, – подтвердил я.

– С тепловизором?

– Нет, простой ночной, с ЭОПом.

– Тоже хорошо.

– Завтра с утра вопрос решим, сейчас кладовщик уже спит. А пока следует определиться с командиром разведроты. Что думаешь?

– Мы уже обговорили это. Если Скорогорохов тебя не устраивает, затребуй офицера из резерва бригады или из резерва управления в Москве. Ты же сейчас в фаворе, тебе пойдут навстречу. Надо уметь этим пользоваться. Звони или, еще лучше, отправляй шифровку.

– А ты о себе не подумал? – спросил я прямо.

– Я? А что я? Я всего лишь лейтенант. А командир роты – должность капитанская. Кто ж меня поставит? Нужно быть по меньшей мере старлеем.

– Мы с майором Смурновым обсуждали этот вопрос и решили, что ты – самая подходящая кандидатура.

Лейтенант не вскинул победно-радостно руки вверх, а, наоборот, потупил взгляд. Он, как я понял, сомневался в себе и в своих способностях, и все его предыдущие слова были правдивыми.

– Ладно. Я предложу, а там уж пусть Москва решает, назначать тебя или кого-то из резерва, – решил я. – Но я тебя предупредил. Смотри, чтобы тебя на радостях родимчик не хватил, если Москва согласится.

Лейтенант Громорохов достал с полки бритвенный прибор, кисточку и тюбик с пеной. Я уже давно заметил, что во время боевых действий у бойцов усиленно растет щетина. Я потрогал свой подбородок и лишний раз убедился в своей правоте. Мешать лейтенанту Громорохову дальше я не стал, только попросил:

– Мою кровать прошу не занимать. Сегодня я еще буду ночевать в кубрике, а в свою новую комнату переберусь завтра. Проследи, Юрий Юрьевич, будь другом. А я пошел в штаб. Нужно ковать железо, пока оно горячо…

– Не отходя от кассы, – цитатой киногероя закончил мою речь Громорохов, когда я уже уходил.

В штабе я с удовольствием выслушал доклад дежурного, хотя раньше не замечал в себе удовольствия от строгости уставных отношений, к которым имеет особое пристрастие майор Смурнов. Выслушав доклад, я прошел не в свой новый кабинет, а в шифрорган.

Я, как обычно, позвонил в дверь. Я ожидал увидеть капитана Игоря Исмаэляна, но вместо него меня встретила кудлатая рыжая голова капитана Ромашкина. Я вошел в тамбур, и Ромашкин распахнул дверь кабинета, жестом приглашая меня войти. Как новый начальник штаба я имел полное право посещать шифровальный орган в любое время, но я отмахнулся:

– Завтра, завтра! Когда приказ придет.

– Так приказ уже пришел!

– Все равно завтра. Пока принеси мне тетрадь с бланками «Исходящий шифротелеграмм». Следует написать в Москву относительно нового командира разведроты.

– Что написать? Натворил уже что-нибудь?

Ответить я не успел, поскольку капитан Ромашкин уже скрылся за дверью. Вот так он интересуется делами отряда! Вопрос задал только для поддержания разговора, не нуждаясь в ответе.

С тетрадью в руках и с ручкой ко мне вышел сам капитан Исмаэлян. Он положил принесенное на стол передо мной и поздравил меня с назначением на новую должность:

– С заслуженным повышением!

На втором слове он сделал ударение, и я впервые обратил внимание, что Игорь говорит с легким акцентом. Видимо, сказывались кавказские гены, хотя он родился и вырос в России. Раньше я улавливал только кубанский акцент, смешанный с московским говором. Детство Игорь провел в Сочи, где есть большая армянская диаспора, учился в Краснодаре, а потом служил преимущественно в Москве. Но армянский акцент, как оказалось, никуда не делся.

– У тебя родственники в Армении есть?

– Больше в Грузии. Но есть и в Армении.

– А ты с ними на каком языке общаешься?

– По-разному. Со старшими больше на русском. С ровесниками – на смеси русского и армянского. С молодежью – на армянском, но они меня часто поправляют.

– Все равно язык знаешь. Это хорошо, в нашей службе может пригодиться.

– С Арменией Россия воевать, надеюсь, не собирается? – судя по тону, Игорь больше спрашивал, чем утверждал.

– Вроде бы таких планов у армии нет.

Прежде чем начать писать, я вытащил телефон и позвонил майору Смурнову:

– Не разбудил, товарищ майор?

– «Товарищ подполковник»! Привыкай! Мне подполковника присвоили тем же приказом, где дали назначение нам с тобой, а заодно и твоему лейтенанту Громорохову. Ему «кинули» старшего лейтенанта и назначили вместо тебя командиром роты. Ты не в казарме?

– Никак нет, товарищ подполковник. Я в шифровальном отделении. Хотел написать шифротелеграмму относительно Громорохова.

– Я уже по телефону все сказал. Вопрос решился за пятнадцать минут. Этого времени хватило, чтобы пройти из одного конца коридора в другой и подписать бумагу. Так что иди в казарму, бери за шиворот Громорохова, новые звездочки, если запасся – и дуй в комнату командира отряда. Я тебя жду – традициями пренебрегать нельзя… Да, еще у Игоря Исмаэляна попроси спирт-ректификат, у него всегда есть якобы для чистки контактов. Пусть бутылочкой поделится.

Я с улыбкой и стеснением передал просьбу нового командира сводного отряда капитану. Но он замотал головой:

– Закончился буквально сегодня. Чесслово… Но у меня литровая бутылка армянского коньяка есть, настоящего. Могу предложить.

Я кивнул. Капитан торопливо удалился в свой кабинет и вернулся оттуда с большой, оплетенной соломой керамической бутылью, больше похожей на кувшин.

В казарму мы со старшим лейтенантом Громороховым вернулись перед общим подъемом роты. Я ему презентовал звездочки со своих капитанских погонов, а мне передал свои погоны вместе со звездочками бывший начальник штаба. Себе он успел припасти и новые погоны, и полный комплект звездочек – когда только успел! Наш гарнизонный магазин никогда не работает допоздна. Продавщица жалуется, что муж ей задерживаться не разрешает, а уж когда начинает по времени года рано темнеть, как сейчас, магазин всегда закрывается раньше положенного. Но Алексей Викторович успел, и это главное.

Нас со старшим лейтенантом слегка штормило, но до подъема мы успели принять душ, а я еще успел и побриться. В общем, когда я представлял роте ее нового командира, мы оба выглядели вполне пристойно, если не считать естественную красноту глаз после бессонной ночи. Но краснота глаз в спецназе военной разведки считается нормальным явлением – мало ли, что попало в глаз. Может, дым от выстрелов или пыль. Так что солдаты ничего не заметили.

Только старший сержант Автандил Горидзе, которого я позвал в канцелярию, чтобы сообщить, что он теперь является врио командира взвода, потянул породистым носом и безошибочно назвал напитки, которые мы с Громороховым и Смурновым потребляли ночью:

– Водка «Царская», водка «Тамбовская губерния», коньяк армянский самопальный и напоследок, вместо, скажем так, лака, огуречный лосьон.

Я хотел было возмутиться, но старший лейтенант Громорохов восхитился:

– Ну, у тебя, Автандил, и нюх! Ведь точно все назвал!

– Но коньяк был не самопальный, – возразил я. – Только бутылка такая…

– Я неправильно выразился, – поправил сам себя Автандил. – Коньяк домашнего приготовления и домашней выдержки.

Мне оставалось только пожать плечами. Спорить со старшим сержантом, даже если его иногда зовут «страшным» сержантом, мне, майору, кажется ниже собственного достоинства. Пусть думает, что хочет, а я останусь при своем мнении.

– Мы звездочки обмывали… по традиции… – пустился было в объяснения Громорохов, но, поймав мой настораживающий угрюмый взгляд, замолчал.

– Хорошее дело. Обязательное.

По голосу Автандила было непонятно, говорит он с одобрением или осуждает. Но меня это мало волновало.

– Что у тебя во взводе со снайпером? – спросил я нового врио командира взвода.

– Пуля в винтовку попала. Но не пробила, только повредила затвор. Наверное, можно попробовать отремонтировать.

– А сам снайпер как?

– Нормально. Винтовку из рук выбило, в межреберье ударило. Только синяк в половину груди, и все. – Автандил оказался в курсе событий даже в большей мере, чем бывший командир взвода, а ныне командир роты. – С синяками у нас строй не покидают. Да и боли почти нет. Меновазином мажет, этого хватает. Даже ползать может. Я еще вечером с ним поговорил, хотел товарищу лейтенанту… – старший сержант глянул на погоны Громорохова и поправился, – товарищу старшему лейтенанту с утра доложить. Но его не было ни в офицерском кубрике, ни в казарме, и никто из офицеров не знал, где он.

Заместители командиров взводов в роте спят в отдельном кубрике в конце казармы. Как правило, дневальный будит их минут за двадцать или за полчаса до общего подъема роты, чтобы они успели умыться, одеться и принять свой взвод уже в полной форме. Поэтому порой случается, что какой-нибудь боец по всем параметрам подходит на должность заместителя командира взвода, но всегда имел трудности с подъемом. Тогда командир взвода меняет его.

– Короче, вот что, Автандил Гочиевич. Снайпера через час после обеда присылай ко мне в кабинет вместе с изуродованной винтовкой. Если меня не будет на месте, пусть ждет. Мы с ним вместе отнесем винтовку в оружейную мастерскую, может, удастся ее восстановить. А пока суд да дело, я ему оформлю другую. Пока все, иди ко взводу. Старший лейтенант Громорохов тебя представит личному составу в новом качестве.

– Есть, товарищ майор.

Дверь закрылась без стука, но плотно. Я вытащил телефон, позвонил подполковнику Смурнову и пригласил его на оружейный склад, который мне предстояло принять. Кладовщика предупредили заранее, еще вечером, и он к нашему приходу обещал подготовить все документы по балансу.

– Проверяй пока, а я поищу ключи от кабинета Репьина. Он же старую связку с собой забрал… – предложил мне новый командир отряда. – В госпиталь не намыливался, а пришлось. Но нам надо быть всегда готовыми угодить в госпиталь. Это в лучшем случае.

– А в худшем? – спросил я.

– А в худшем – прямиком на кладбище, – мрачно ответил Смурнов.

Пришлось мне отправляться на склад одному, но я от этого не сильно страдал. Говоря честно, я еще слегка стеснялся своей новой должности.

Кладовщик, старший прапорщик Перетятько, уже ждал меня. Подполковник Смурнов успел ему позвонить и сообщить, что задержится. Пообещал прийти позже и подписать приемо-сдаточные акты. «Долго же он собирается искать связку ключей!» – подумалось мне. Но не в моих властных силах было отдавать приказ новому командиру отряда. Оставалось только смириться и действовать в одиночку.

Старший прапорщик повел меня по складу, останавливаясь около каждого ряда стеллажей и отыскивая нужные документы в стопке бумаг, которую взял с собой. Я с тихим ужасом поглядывал на эту стопку, рассчитывая где-то в глубинах души, что до обеда мы, быть может, сможем все-таки управиться, но стопка все никак не желала уменьшаться, пока я не заметил, что Перетятько отработанные страницы просто кладет в низ стопки под новые листы. После такого открытия мне стало легче, и я, окрыленный, закрыл калькулятор на своем телефоне и доверился калькулятору кладовщика. С самого начала проверки я заглядывал старшему прапорщику через плечо и сверял цифры.

Мы проверили наличие прицелов, патронов, сигнатуры связи, приемоиндикаторов, планшетов, КРУСов и много чего еще, когда дошли до главного – до огнестрельного оружия. Автоматы «АК-12» лежали в картонных коробках. Мы со старшим прапорщиком договорились все не вскрывать и отметить в акте количество коробок, а не автоматов.

– В целях экономии времени.

Я согласился.

– Значит, порядок! – подвел итог кладовщик.

Для проверки я все же выборочно вскрыл несколько коробок, но там все было в порядке.

Отдельный стеллаж занимало оружие «б/у». Там пришлось вскрывать все коробки, поскольку некоторые автоматы были непригодны к использованию – у этого ствол погнут, у того магазин не желает крепиться, у третьего еще что-то.

В отдельных коробках на стеллаже напротив лежали глушители. В соседнем ряду в коробках другого типа устроились «Шахины» и зарядные устройства к ним. Причем зарядные устройства были как индивидуальные, так и общие, на добрую половину отделения.

Меня интересовала винтовка ВСС «Винторез», которую я некогда видел здесь и которую обещал выделить снайперу второго взвода взамен пострадавшей «СВД». Однако мы быстро миновали место, где я видел винтовку, и перешли к стеллажу, где хранятся небольшие запасы «СВД». Говоря честно, я рассчитывал увидеть «Винторез» хотя бы там, но его на стеллаже не оказалось.

– Все! – неожиданно для меня заявил старший прапорщик. – Все сверили. Все на месте, согласно документам. Остался у нас только запас взрывных устройств, взрывчатых веществ и трофейного оружия (но это склад совмещенный), и потом останется еще склад обмундирования – ну там, бронежилеты, «разгрузки», шлемы и прочее. Сразу хочу предупредить, что трофейное оружие, по давней доброй традиции, учитывается только наполовину. Так что, майор, будьте готовы. А пока двинем в соседний склад. Здесь, значит, порядок.

Мы вернулись к столу старшего прапорщика. Он аккуратно сложил отработанную стопку документов и взял в руки две другие стопки, которые даже вместе не превышали половину первой. Перетятько, как мне показалось, человек предельно аккуратный в отношении всяческой документации – настоящий любитель бумажной деятельности. Поэтому я спросил его напрямую, надеясь на его память:

– Когда я был здесь в прошлый раз, я видел две снайперские винтовки – «Корд» и «Винторез»…

– Да, были такие, – согласился Перетятько. – «Корд» без патронов был выписан на бывшую вашу роту, товарищ майор, а «Винторез» Смурнов выписал на себя взамен автомата. Автомат он сдал, как полагается. У нас оружие отряда не в строгом учете. Уложили его в свободную коробку вместе с другими «б/у».

– Я этот «Винторез» хотел попросить для одного из снайперов роты. Его «СВД» покалечило шальной пулей, требуется заменить затворную группу. Хотел взять ее на время ремонта.

– Ну, затворная группа – это вообще пустяк. Быстро сделают… На данный момент в наличии только трофейные «Винторезы». Устроит его такая винтовка?.. Или можно выписать новую «СВД».

– Думаю, устроит трофейная. Он свои метки на приклад перенесет.

– Значит, порядок! – ответил кладовщик своей традиционной фразой. – Винтовку на себя будете оформлять или на снайпера?

– А как лучше?

– На себя – проще. Смурнов тоже на себя «Корд» оформлял. Хотя точно я не помню. Могу проверить по документам.

– Не стоит себя утруждать. Давайте так.

– Тогда я оформлю. Вы только распишитесь в журнале, и все.

Пока подполковник Смурнов искал ключи и разбирался с документацией в сейфе подполковника Репьина, я успел проверить еще два склада. Оставались склад продовольствия и гараж, но завершить проверку подполковник мне помешал своим приходом.

– Замечаний нет?

– Никак нет, – опередив меня, ответил старший прапорщик.

Подполковник забрал все бумаги по проверке.

– Отнесу в машбюро – пусть акты распечатают. Если что, я у себя на третьем этаже…

Меня он словно не заметил. Может быть, смущался, что кабинет на третьем этаже он уже рассматривал как свой законный.

А вот меня вместо кабинета на первом этаже тянуло в ротную канцелярию, хотя свой бывший письменный стол я уже уступил вместе со всем содержимым старшему лейтенанту Громорохову. Как и сейф, из которого я забрал только свои планшеты. Но чтобы не мешать новому командиру роты, не навязывать ему свое мнение и видение и зная, как сам не люблю жить по чужой указке, в канцелярии роты я решил появляться как можно реже. Я отправился в свой новый кабинет.

Новый дежурный по штабу, опять с петлицами автомобилиста, доложил мне, что за время моего отсутствия ничего серьезного не произошло («происшествий не было»). Я открыл дверь ключом и только успел усесться за свой стол, как мне на городской телефон позвонил подполковник Муравьинский из республиканского ФСБ.

– Здравствуй, Василий Николаевич. Муравьинский беспокоит.

– Здравия желаю, Николай Николаевич! У меня аппарат с определителем, я ваш номер узнал. Чем могу быть полезен?

– Ну, во-первых, хочу поздравить тебя с новой должностью. Сам как, разницу ощущаешь между командиром роты и начальником штаба отряда?

– Спасибо, товарищ подполковник, я только пытаюсь войти в курс штабной работы. Никогда раньше подобными делами не занимался, а тут… Приходится осваивать.

– Надеюсь, освоишься быстро и мне поможешь.

– В чем, товарищ подполковник?

– Поможешь поймать того, кто застрелил двух депутатов. На меня, честно скажу, уже и начальство наседает. Давно такого не было, чтобы в один вечер один человек провел сразу два удачных покушения. Я же оппозицию курировал со стороны ФСБ! Есть еще в МВД человек с такими же обязанностями и полномочиями. Во многом мы друг друга дублируем, но в данном случае оба пришли к одинаковому выводу.

– К какому, Николай Николаевич?

– Что работал очень хладнокровный профессионал с отличной подготовкой. Ни я, ни мой коллега из МВД такого в рядах оппозиции не наблюдали. Там в основном одни болтуны. Только ругать умеют, а своего ничего предложить не могут. Им просто нечего предложить.

– Это касается депутатов любого уровня, – заметил я. – Помочь вам постараюсь по мере своих сил, но у нас же, вы знаете, в основном методы силовые. В поисках мы не сильны.

– Но вы же разведка, у вас наверняка есть собственные каналы поиска!

Оказывается, в ФСБ известно даже то, что спецназ имеет собственных информаторов. Меня не удивило бы, если бы Муравьинский перечислил их поименно.

– Если что-нибудь, хотя бы отдаленное, появится, вы только номер наберите! А уж наш спецназ сам отработает.

– Договорились, товарищ подполковник, обязательно, – ответил я.

Дверь открылась, и из темного коридора в светлый кабинет с большими окнами просунулась не по возрасту, а по национальности седая голова капитана Исмаэляна. Стука в дверь я, видимо, не услышал. Начальник шифровального органа сводного отряда не из тех людей, которые могут зайти, чтобы просто поболтать. Игорь Артурович – человек дела.

– Извините, Николай Николаевич, ко мне пришли.

– Всего хорошего! Я на тебя, майор, очень надеюсь. Удачи тебе!

– Спасибо, товарищ подполковник. До встречи, – попрощался я и сделал рукой приглашающий жест в сторону двери.

Капитан вошел, зажав под мышкой свою папочку из затертой по округлым углам искусственной крокодиловой кожи. Папочка была на замке-«молнии». Капитан расстегнул замок и положил передо мной на стол три шифротелеграммы.

– Валерий Петрович услышал, что ты пришел, и сказал мне. А то я уже трижды приходил, а тебя все не было.

– Оружейный склад принимал, – объяснил я. – Муторное дело…

– Смурнов тоже у предшественника принимал, тоже плакался.

– Я разве плачусь? – удивился я.

– Нет, ты смеешься.

Я и в самом деле улыбнулся.

– Странные у тебя понятия о человечестве. Значит, по-твоему, человеку дано только два состояния? Два, так сказать, жизненных пути: поплакать или посмеяться. А между ними ничего нет.

– Спроси у Ромашкина. Вчера днем он был склонен к гомерическому хохоту, а ближе к вечеру начал плакать и всю ночь мне спать не давал. Я даже жалеть начал, что согласился на его подселение. Он все жаловался на цвет своих волос и вообще на жизнь. Чем ты его припугнул?

– Я?

– Или ты лично, или вы вместе с майором Смурновым. Он, кстати, вчера еще в майорских погонах щеголял. Мне еще удалось обратиться к нему «товарищ майор», но он даже не поправил меня, хотя знал, что приказ уже пришел.

Я молча прочитал шифротелеграммы, расписал их по отделам в правом верхнем углу, как расписывал Смурнов, и вернул бланки капитану, чтобы он разнес их по отделам, как полагается.

– Расписываться за них не надо?

– Ты же уже расписался.

– А в прочтении?

– Не надо, – заверил меня Игорь Артурович со смешком.

Наверное, ему не слишком понравилась моя компактная убористая подпись. Начальники штабов обычно расписываются иначе – размашисто, в половину листа. Я сам видел, знаю, о чем говорю.

– У нас сегодня дежурный по штабу какой-то нервный, – сообщил Исмаэлян, перед тем как уйти.

– Нервный? Не заметил… – возразил я. – Доклад он делал как обычно, без всякой истерики. Но я посмотрю, спрошу его… А что случилось?

– Он вообще-то по подмене вышел. Должен был выйти другой, но он заболел. А этот ночь дежурил по гаражу, теперь по штабу будет еще сутки.

– Вот поэтому он и нервный. Подряд два дежурства – кому это понравится?.. Но мы же в армии служим. Приказали – значит, иди дежурь…

У меня снова зазвонил телефонный аппарат на столе. Определитель мелодичным женским голосом озвучил номер подполковника Сулейманова. Я пожал узкую руку капитану на прощание и снял трубку.

– Майор Одуванчиков. Слушаю вас внимательно, товарищ подполковник.

– Ну, во-первых, хочу тебя поздравить, майор, с назначением на должность.

– Спасибо, Абдурагим Маликович… Если есть «во-первых», то должно быть и «во-вторых»…

– Есть и «во-вторых», и даже «в-третьих».

– Так. Что во-вторых?

– Чем у тебя закончилась вчерашняя операция против второй банды?

– Если вы в курсе моего назначения, то должны быть и в курсе результатов.

– В смысле? – не понял Сулейманов.

– Во время операции получил тяжелое ранение подполковник Репьин. Его первый заместитель – так сказать, вице-командир – ввиду длительности лечения подполковника занял в отряде его место, а меня поставили руководить штабом, хотя я, честно говоря, себя кабинетным работником не чувствую, я свою службу иначе представляю. Но, раз уж меня поставили, раз уж я подвернулся, грубо говоря, командованию под руку, то можно сделать вывод, что, кроме вчерашнего тяжелого ранения подполковника Репьина, все остальное прошло на оценку «отлично»… Впрочем, вас, как я догадываюсь, интересует больше судьба бандитов – сумел ли кто-нибудь из них уйти, так?

– Так. Ты, майор, мои мысли читаешь.

– Это не так сложно, товарищ подполковник, если учитывать ваши служебные интересы и обязанности.

– И что же ты еще прочитал?

– Вы желаете попросить меня о помощи в поимке бандитского снайпера, застрелившего двух депутатов.

– А я, оказывается, тоже умею чужие мысли читать, – неожиданно заявил Абдурагим Маликович. – В настоящий момент, мне кажется, я твои мысли читаю.

– Ну-ка, ну-ка! Это даже интересно!

– Тебе передо мной звонил подполковник Муравьинский и обратился с той же просьбой.

– Да, он мне действительно звонил и действительно обращался с той же просьбой. Отпираться не буду. Только с вашей стороны это уже не чтение мыслей, а просчитывание обстоятельств.

– Тем не менее это меня радует. Даже при условии принятия твоей точки зрения, чем это является. Но не будем углубляться в эзотерику. Я понимаю, что мне ты ответишь то же самое, что и Муравьинскому, – что у тебя слишком мало данных для конкретных подозрений. Я согласен принять твое утверждение, что ты не выпустил ни одного бандита живьем, но откуда-то этот снайпер взялся! Причем он очень хладнокровный, умелый и отлично обучен. Мастерским выстрелом в голову убил двух депутатов с интервалом в двадцать минут и еще одним выстрелом сильно перепугал охранника, который пытался его преследовать на легковом лимузине. Охранник стрелял в него из пистолета, но не попал, а киллер, держа винтовку одной рукой, произвел практически точный выстрел.

– Так точный или практически точный? Между этими понятиями большая разница ценой в человеческую жизнь.

– Пуля пролетела настолько близко от носа охранника, что обожгла его в полете.

– Я допускаю вариант, что нос охранника занимал большую часть салона автомобиля, и не попасть в него было довольно сложно, – ответил я шутливым тоном и тут же вспомнил, что у подполковника Сулейманова у самого довольно крупный нос. Я тут же пожалел о своей шутке.

Но Абдурагим Маликович не обиделся, только хмыкнул. Я догадался, что он улыбается.

– Да, нос у него действительно слегка великоват, в такой трудно не попасть даже с одной руки. Но держать винтовку калибра девять миллиметров одной левой рукой, учитывая ее отдачу, а второй управлять автомобилем, сложно, согласись.

– Соглашусь. Это говорит о сильных тренированных руках киллера и о его отличной общефизической подготовке. Так не каждый боец спецназа сумеет.

– Хорошо хоть, на ходу стрелял. Дорога там такая – яма на яме. Стрелять сложно. Из статичного положения киллер наверняка попал бы охраннику точно в голову… Ладно, с этим вопросом закончили. Что у тебя с трофеями? Меня интересуют снайперские винтовки.

– В первой банде нашлись две английские «четырехзарядки» «Parker-Hale M82» и четыре «СВД» с прицелами «ПСО-1». Во второй банде – пять «Винторезов» и тоже четыре «СВД», все с ночными прицелами. Итого пятнадцать снайперов. Вместе с тем, который стрелял в депутатов – шестнадцать. Согласно списку Шуры муфтиев, отстрелу подлежали восемнадцать депутатов. Значит, кто-то из снайперов считается передовиком производства, и с него спрос выше. Что с его машиной? Охрана номера запомнила?

– Этому они обучены. Но на машине не было никаких номеров.

– Рисковый парень – ездить по городу без номеров. И это при репутации местных крутых и гневливых «ментов». Необходимо запросить информацию у МВД. Не было ли на дороге эксцессов?

– Я уже запрашивал, не первый год замужем. Ничего подозрительного. Только один «уазик» с военными номерами и табличкой «Дежурная» на лобовом стекле проехал в сторону вашего городка. Быстро ехал, торопился.

– Номер записали?

– Днем еще. Эта машина ехала с превышением скорости, но инспекторы ГИБДД ее останавливать не стали. Мало ли, какие у армии срочные дела. Но запись номера осталась в блокноте у инспектора.

– Вчера старый начальник штаба взял на себя ответственность за превышение скорости. Это я вчера от вас возвращался, – пришлось мне признаться. – Приказал водителю гнать, поскольку рота уже сидела в вертолетах. А что машина вечером в городе делала – это мы узнаем. Может, кто из офицеров к подружке ездил, это бывает иногда.

Последнее мое предположение даже для меня самого выглядело несколько диковатым, поскольку я знаю отношение офицеров спецназа к дисциплине, хотя я не могу в такой же степени положиться и на офицеров автороты. Но подполковник Сулейманов, видимо, настолько доверяет спецназу военной разведки, что ничего не возразил. На этом мы с ним и распрощались.

К окончанию нашего с Абдурагимом Маликовичем разговора у меня зазвонил мобильный.

– Майор Одуванчиков. Слушаю вас, товарищ подполковник, – ответил я на звонок Смурнова.

– Ты где сейчас?

– В кабинете.

– Я звоню по вопросу передачи дел. Ты все проверил?

– Остались продовольственный склад и гараж.

– Это завтра сделаем. А пока… Дел срочных у тебя, кажется, нет. – Подполковник не спрашивал, а утверждал.

– Никак нет, – подтвердил я. – Ничего особо срочного.

– Тогда загляни сейчас к машинисткам. Если они акты уже напечатали, подпиши их. Я потом тоже загляну к ним. Сегодня же отправим эти акты в Москву – вечером уходит первая недельная почта. Если что-нибудь требуется, пиши… А я пока на стадионе – тренирую твою бывшую разведроту. А то новый командир с бойцами что-то либеральничает…

Мне, честно говоря, не слишком понравилось, что бывший начальник штаба взялся за мою бывшую роту. Конечно, иногда занятия с бойцами проводит подполковник Репьин, но он общефизической подготовкой никогда не занимался. Репьин обычно проводит кабинетные занятия по тактической подготовке. Но у нового командира сводного отряда могут быть свои приоритеты. И еще мне не понравился сам тон сказанного – словно моя рота слаба в физической подготовке. Меня это, естественно, задело за живое. Как задели и слова о новом командире роты, с которым мы вместе вечером навещали подполковника Смурнова.

Перед визитом в кабинет машбюро я зачем-то открыл средний ящик письменного стола. В действительности мне там ничего не нужно было. Я сразу обратил внимание на стопку распечаток. Это был тот самый список, полученный мною от подполковника Муравьинского. Я не просил капитана Ромашкина заносить этот список в компьютер, значит, капитан сделал это по собственной инициативе. Он отсканировал листы, пропустил их через программу распознавания текста, сохранил, распечатал и передал один экземпляр Алексею Викторовичу. Зачем? Это было мне непонятно. Фамилии в списке показались мне знакомыми. Я вытащил из офицерского планшета лист бумаги, переданный мне накануне капитаном Ромашкиным, и сверил. Так и есть. Две фамилии из трех, указанных на странице, совпадали.

Подозрения интенсивно зашевелились в голове. Задай я прямой вопрос товарищу подполковнику, он мне ответит, что вчера, когда ему позвонил Муравьинский, он сверил эти фамилии со списком. Но подполковник ФСБ мог не назвать погибших по фамилиям. Надо это уточнить. Но уточнять необходимо так, чтобы не бросить обидную тень подозрения на командира отряда спецназа военной разведки и не скомпрометировать тем самым весь отряд. Как это сделать, я пока не знал, но сделать это было необходимо.

Мои подозрения насчет Алексея Викторовича вспыхнули с новой силой. Я вспомнил свои подозрения в ущелье, вспомнил слова подполковника Глуховского о том, что майор Смурнов заранее заказал санитарный вертолет, хотя сам Смурнов говорит, что заказывал его позже. Вспомнил, что вчера Смурнов обменял на складе свой автомат на «Винторез», а потом из «Винтореза» были застрелены два депутата Народного собрания республики. Да и стрелять из «Винтореза» с одной руки, а второй в это время управлять автомобилем – на такое способен только человек, обладающий мощными руками. Такими, как у Смурнова – бывшего бойца полупрофессионального уровня.

У меня стала вырисовываться перед глазами практически реальная картина. Не было только самого главного – мотива для убийства. Террористический акт я отмел сразу. Я просто не мог поверить в то, что майор российской военной разведки является штатным киллером ИГИЛ. Если бы майор имел отношение к этой организации, разве стал бы он разрабатывать планы по уничтожению эмиров, бандитов и даже целых банд «игиловцев»? Действовал ради маскировки? Нереально. Жизни нескольких депутатов не могут оправдать понесенные ИГИЛом потери, когда эта террористическая организация потеряла громадные территории на Ближнем Востоке и продолжает нести громадные потери в Сирии.

Каков же тогда мог быть мотив у Смурнова? И что могло связывать с этими депутатами бывшего начальника штаба сводного отряда спецназа военной разведки в регионе Северного Кавказа? Личная месть? Едва ли. Если бы у него в жизни случилась трагедия, связанная с представителями населения Кавказа, в ГРУ об этом обязательно знали бы, и никто не отправил бы майора Смурнова на место начальника штаба сводного отряда, предвидя его обязательную месть.

Я понял, что попал в сложнейшую ситуацию. Выскажи я свои предположения подполковнику ФСБ Муравьинскому или подполковнику ФСО Сулейманову, меня в первую очередь спросят о мотивах этого расстрела, а мне нечего ответить. Все мои умозаключения будут выглядеть попыткой подсидеть нового командира отряда. Был человек командиром разведроты, вне очереди присвоили ему звание майора и поставили начальником штаба отряда, но аппетит, как известно, приходит во время еды. Вот подполковники и подумают, что у меня разыгрался аппетит и что я пожелал с должности командира роты перейти сразу в командиры отряда. Со стороны это будет выглядеть именно так.

Как мне теперь вести себя? Что следует предпринять?

Убрав листок с фамилиями убитых депутатов в другой ящик, я все же пошел в машбюро, где расписался в приемо-сдаточных актах.

– Подполковник Смурнов позже зайдет, подпишет и с сегодняшней почтой все отправит в Москву, – сообщил я Софе, старшей машинистке, высокой статной женщине около тридцати лет.

Говорил я предельно спокойно, держать себя старался так же, чтобы Софа ничего не заподозрила и не передала Смурнову, что я нервничаю. А я в действительности очень нервничал, потому что пытался сформировать свои обвинения в единый сильный кулак, которым собирался прилюдно пригрозить подполковнику Смурнову. Именно прилюдно, чтобы обезопасить себя в дальнейшем, ведь если после этого со мной что-нибудь случится, виновный будет выявлен сразу.

На выходе из машбюро меня перехватил подполковник Глуховский, которого в машбюро направил дежурный по штабу.

– Ты, «Цветок», говорят, большим человеком стал, тебя теперь на вертолете не облетишь. Начальник штаба! Я, таким образом, тебе теперь подчиненный, хотя и старше тебя по званию.

– Это не страшно, Борис Борисович, – ответил я, оттаивая душой от недавних переживаний. – Я же остаюсь прежним «Цветком»… Да это и не важно… Вы ко мне по делу?

Я заметил в руках подполковника два листа бумаги, один исписанный наполовину, второй с каким-то рисунком.

– Да, я вот рапорт о проделанной работе принес и чертеж расположения бандитов в Кабардино-Балкарии. С воздуха ведь виднее! Чертеж меня попросил сделать майор Смурнов. Там уже третьи сутки бой идет – четыре отдельных взвода никак справиться не могут. Может, пришлешь им резерв? Если он у тебя имеется, конечно.

– Подполковник Смурнов, значит, попросил… – протянул я, поправив заодно Глуховского, назвавшего подполковника майором. – Ладно, резерв я пришлю. Или отдельный взвод, или бывшую свою роту. Эти бумаги – мне? – Я принял те две странички из рук вертолетчика.

– Бери, подошьешь в папку с авиационными рапортами. Можешь план скопировать на карту, если видишь надобность… А что это ты такой хмурый? Да еще и неприлично трезвый после назначения.

Мы остановились перед дверью моего нового кабинета, куда подполковник Глуховский, кажется, заходить не собирался.

– Борис Борисович, у меня есть очень важное дело. Я не знаю, как поступить. Хочу попросить у вас совета как у старшего и более опытного товарища, – решился я.

Борис Борисович слушал меня молча и сосредоточенно, ни разу не перебил. Он видел, с каким трудом формируются мои разрозненные мысли в связную речь. А я чувствовал, что они именно разрозненные и совсем не похожи на тот кулак, которым я перед встречей с Глуховским думал пригрозить подполковнику Смурнову. Разве что это ладонь с растопыренными пальцами. Я выкладывал все, что сумел набрать и надумать на бывшего начальника штаба, а Борис Борисович тем временем только вздыхал и теребил двумя пальцами свою нарукавную летную эмблему.

Когда я закончил, Борис Борисович, проследив за моим взглядом, отнял пальцы от своей эмблемы и потрогал мою, с летучей мышью над земным шаром.

– Мне, наверное, скоро придется менять эмблему – уже четыре года работаю с разведчиками. Но нам пока не придумали эмблему авиационного разведчика. А я ведь бывал в Москве, в вашем Главном управлении, и видел там одного человека в звании подполковника, которого случайно встретил вчера в здешнем коридоре. Он мне напомнил твоего друга пограничника из «Сигмы» – такой же рыжий. Только у пограничника волосы причесываются, а у этого не хотят. Теперь он почему-то ходит в звании капитана. Меня он, естественно, не узнал. А вот я его узнал, у меня глаз на прически наметан. – Борис Борисович погладил свою почти лысую голову. – Поговори с ним. Он здесь не случайно появился, причем буквально на днях, раньше его не было. Он служит в «секторе L»[35], кажется, заместителем начальника. Обязательно что-нибудь тебе подскажет, я чувствую.

Он встал, намереваясь меня покинуть.

– Пообедать надо, и потом снова «на вылет». Машину уже заправляют и вооружают, – устало вздохнул подполковник и пошел к двери. Но вдруг остановился и серьезно посмотрел на меня. – Обязательно поговори с ним. Он сидит в кабинете напротив. Я видел, как он оттуда выходил.

– Значит, Ромашкин совсем не капитан, а подполковник… – сказал я сам себе. – Впрочем, для военной разведки маскарад – обычное дело.

Я решил продолжить игру – снял трубку и позвонил капитану Исмаэляну.

– Игорь Артурович, пришли Ромашкина ко мне – есть к нему пара вопросов.

Стук в дверь раздался так быстро, словно Ромашкин на мой вызов явился бегом. Я молча показал ему на стул напротив себя.

– Или вам, товарищ подполковник, свое место уступить?

Ромашкин поднял взгляд и показался мне на полголовы выше меня, хотя раньше у меня было впечатление, что мы одного роста. Может быть, он и вправду расправил плечи и поэтому вытянулся.

– Стало быть, я раскрыт. Что дальше, товарищ майор?

– Дальше я хочу спросить вас о роли подполковника Смурнова в ликвидации двух депутатов Народного собрания республики.

– И здесь ты, майор, в курсе. – Ромашкин не смог не показать, как он раздосадован сложившейся ситуацией, и сердито разрубил ладонью воздух. – Каким образом ты все это просчитал? В чем мы прокололись?

Я начал перечислять ему все проколы, один за другим.

– Местные ФСБ и ФСО в курсе? – спросил он таким тоном, словно решалась моя судьба. Может быть, она и в самом деле решалась, мне трудно было прочитать мысли в голове лжекапитана.

– Я не служу ни в ФСБ, ни в ФСО. Я служу в военной разведке, – ответил я, понимая, что рискую жизнью.

– Ну, тогда, товарищ майор, продолжай служить, – ответил Ромашкин, так вот запросто решив мою судьбу.

– Так почему все-таки эти два депутата? – все же пожелал я удовлетворить свой интерес.

– Они оба слишком дискредитировали нынешнюю власть. И про одного, и про другого в народе пошли слухи.

– Понятно. Можете идти к себе… товарищ капитан.

– Кто еще в курсе этих событий? – строго спросил он.

Не желая подставлять подполковника Глуховского под шальную пулю, я ответил обтекаемо:

– Я же всю свою жизнь служу в военной разведке. Я знаю, как сохранять военные тайны.