© Самаров С.В., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

– Товарищ старший лейтенант, у нас же, – рядовой Звягинцев посмотрел на наручные часы, – последние сутки командировки пошли.

– Ну и что? Я знаю. И всегда, кстати, знал, что последние сутки командировки когда-то должны наступить. Ничего бессрочного не бывает. Все в этом мире имеет свое начало и свой конец.

– Через двадцать три часа сорок пять минут будет ровно шесть месяцев, как мы в Дагестане. Конец командировки.

Старший лейтенант Сергеев тоже посмотрел на свои часы, предварительно, как и солдат, отодрав с них липкую ленту, а потом наклеив ее снова.

– У твоих часов двух камней не хватает.

– Это почему? – не понял рядовой. Видимо, не был знаком с этой расхожей шуткой.

– На один камень часы положить, а другим сверху ударить. Они у тебя на четыре минуты вперед бегут. В боевой обстановке неточное время может тебя когда-нибудь подвести. Или, что еще хуже, ты сам можешь подвести кого-нибудь, кого должен будешь выручить в строго назначенный момент.

– Понял. Часы постараюсь сменить. А что с командировкой?

– А ты что хочешь, в самом начале боя бросить дурную привычку стрелять в бандитов и пешим маршем, под боевые бравурные песни возвращаться в военный городок? Бандиты, думаю, тебе «громадное спасибо» за такое нововведение в армии скажут.

– Так что, до конца будем операцию проводить?

Солдату, видимо, нужно было все разжевывать и в рот класть. Бывают такие особо одаренные люди, и они встречались Сергею Николаевичу.

– Долго тебе суть объяснять придется… – отмахнулся Сергеев и дал короткую отсеченную очередь из автомата в неудачно высунувшуюся из-за камня голову бандита.

Сам бандит, видимо, думал, что он высунулся удачно, потому что желал посмотреть вперед не над скрывавшим его камнем, а сбоку в самом низу, рядом с землей, и надеялся остаться невидимым в вечернем сумраке. Но он, видимо, не знал, что спецназовцы имеют на автоматах прицел «Шахин», снабженный тепловизором, улавливающим все теплокровные тела и делающим из них превосходную мишень. И хотя бандит, надо полагать, думал высунуть голову только на пару секунд, но, всматриваясь в темноту, задержался дольше. И Сергей Николаевич успел послать в его голову две пули. Возможно, и еще кто-то из бойцов стрелял по той же мишени. Один фонтанчик земли рядом с этой любопытной головой командир взвода увидел. Такой фонтанчик поднимается, когда в землю попадает пуля. А в отсеченной очереди автомата «АК-12» два патрона. Но второго фонтанчика не было. По крайней мере, старший лейтенант его не заметил. Следовательно, логично было предположить, что вторая пуля цель нашла и в голове бандита вместо двух пулевых отверстий имеются три. Но это было не суть важно, главное, что бандит убит. Сергеева беспокоило то, что голова вдруг резко пропала, вместо того чтобы обессиленно упасть рядом с камнем. Значит, за камнем прятался еще кто-то, и он за ноги дернул на себя тело убитого, чтобы не мешало вести бой. А возможно, за камнем остались даже два бандита. Потому что одному так резко втащить тело в непростреливаемую зону сложно. Тем более размеры камня позволяли за ним спрятаться не только двоим, но и троим, и даже, возможно, четверым, хотя такое количество бандитов, спрятавшихся за одним камнем, маловероятно. Тогда чьи-то ноги наверняка выставлялись бы из-за камня и могли бы служить мишенью для бойцов взвода, расположившихся левее старшего лейтенанта. Особенно для снайпера сержанта Алексея Нассонова, который не любит упускать свою добычу. А стреляет Нассонов из крупнокалиберной дальнобойной винтовки «Корд», способной при попадании в корпус человека сбоку разрубать тело пополам. Там же, рядом со снайпером, разместился заместитель командира взвода старшина контрактной службы Сережа Кондратенко, который тоже не большой любитель оставлять бандитов в живых. А чуть ближе к командиру выбрал себе позицию командир второго отделения младший сержант Цыремпил Доржиев, сын и внук пастухов и охотников, который спал с охотничьим карабином еще в детской люльке, а сейчас был лучшим стрелком бригады спецназа военной разведки.

Зная, как умеет стрелять Цыремпил, старший лейтенант отдал команду по средствам связи:

– Напротив меня большой валун. Всем видно? Он у правой скалы у входа в ущелье.

– Видим, товарищ старший лейтенант… Видим… – ответил нестройный хор голосов в наушниках, интегрированных со шлемом.

– Нассонов, посмотри, может кто-то конечность вытянул. Доржиев, поддержи снайпера.

– Есть посмотреть… – отозвался снайпер.

– Есть поддержать… – ответил командир второго отделения.

^{Старший лейтенант и сам перевел ствол автомата в верхнюю часть камня, чтобы видеть в прицел пространство за ним, и заметил краем глаза, как сделал то же самое рядовой Звягинцев. По крайней мере, так Сергеев понял короткое движение его ствола. При этом сам Сергеев мысленно не забывал отсчитывать пресловутые секунды до выстрела снайпера. Вообще-то, снайперу отводится на прицеливание три секунды. Но Сергей Николаевич уже довел счет до четырех, когда понял, что сержанту Нассонову требуется еще найти ту конечность, если, конечно, она будет высовываться из-за камня.}

– Что там, Нассонов? – спросил Сергеев, поторапливая снайпера, неторопливого и невозмутимого по жизни человека, то есть такого, каким снайпер и должен быть в идеале.

Но сержант не ответил. Вместо него прогрохотала винтовка «Корд», звук от выстрела которой прокатился по ущелью грозным эхом, заглушившим лязганье затвора автомата младшего сержанта Доржиева. А сам старший лейтенант Сергеев, наблюдая за камнем, успел заметить, как из-за него откинулся на спину бандит с оторванной ниже колена правой ногой, зажимающий остаток ноги двумя руками, но жил он недолго, потому что на неприкрытой бронежилетом груди бандита взметнулись два кровавых фонтанчика – это стрелял командир второго отделения, а следом и еще несколько точно таких же фонтанчиков взметнулись рядом на его груди и на голове. На сей раз стрелял рядовой Звягинцев из соседнего с командирским окопа.

Сам Сергеев не стрелял, как и другие бойцы взвода, полагаясь на умение Нассонова и Доржиева. В это время прозвучал второй выстрел «Корда». Зная точность стрельбы Нассонова, Сергеев не сомневался, что еще одним бандитом стало меньше. Старший лейтенант поднес к глазам бинокль – все-таки тепловизор бинокля, хотя и не дает такого приближения, как прицел, однако имеет больший угол обзора и позволяет увидеть, где лежит убитый снайпером бандит, если только он не упал за камень сам или его до этого камня не дотащили сообщники. Но найти убитого старший лейтенант Сергеев не успел.

– Товарищ старший лейтенант, – торопливо сказал по связи старшина контрактной службы Кондратенко. – Нассонов, кажется, ихнего эмира «снял». Эмир на открытое место выскочил, ножом стал размахивать и что-то кричать на родном языке. Я не сумел толком разобрать, что именно. Язык еще плохо знаю. Да в тепловизоре многое еще смещается. Расплывается лицо, короче…

Сергеев знал, что Кондратенко умеет читать речь по губам. И еще командир взвода знал, что старшина изучает арабский язык. Выбор языка Сергеев одобрял и был даже рад, что Сергей Кондратенко изучает арабский, потому что большинство бандитов общались между собой именно на нем.

– Что-то, тем не менее, понял?

– Понял, что он в рукопашку пойти всех зовет, пока их поодиночке не «перещелкали». Последнее слово он по-русски произнес. Я правильно понял…

Старший лейтенант Сергеев прикинул силы. У него во взводе было двадцать семь бойцов, не считая его самого. Бандитов, учитывая их потери, осталось около тридцати человек. Силы почти равны, но спецназ военной разведки имеет преимущество, во-первых, за счет значительного уменьшения количества противников во время сближения, то есть во время атаки банды, а во-вторых, за счет тренированности в рукопашке, которую бойцы особенно любят, как прикладную систему, дающую им некоторые навыки, которые могут пригодиться и в гражданской жизни, то есть после окончания службы.

– Внимание всем! – сказал Сергей Николаевич в микрофон. – Бандиты готовятся к прорыву. Наша задача – не допустить прорыва. Ни один человек не должен пройти дальше нашей цепи. Начинаем стрелять, как только поднимутся. Необходимо максимально уменьшить общее количество бандитов. Дальше – всем приготовить МСЛ[1]. Вступаем в рукопашный бой. Не забывайте помогать друг другу… Это не тренировка с резиновыми ножами и лопатками.

Старший лейтенант и сам вытащил свою малую саперную лопатку и подушечкой большого пальца проверил боковую грань на остроту. Лопатку он всегда оттачивал сам, никому не доверяя ее заточку, хотя знал, что многие командиры взводов передоверяют эту работу своим заместителям, а те уже, в свою очередь, – солдатам, не забывая их предупредить, что лопатка командира взвода. Так, считалось, повышается ответственность бойца. Но о какой можно говорить ответственности, если, скажем, лопатка сегодня уже использовалась – старший лейтенант Сергеев рыл ею для себя окоп. Поэтому он и проверил на остроту только боковые грани, не проверяя грань штыковую, хорошо понимая, что бить лопаткой, как штыком, сегодня не следует. Использовать ее можно преимущественно как боевой топор. В умелых руках, если вкладывать в удар всю силу, МСЛ прорубает традиционный шлем, который с близкого расстояния не берет даже пистолетная пуля.

Сергей Николаевич положил лопатку перед собой на бруствер окопа, чтобы при необходимости можно было взять ее и выскочить наружу. Рядом с лопаткой он пристроил пистолет, чтобы и его пустить в действие в случае необходимости. А пока, в ожидании атаки бандитов, взялся за автомат.

Бандиты не заставили себя долго ждать. Нашелся, видимо, человек, который вместо убитого эмира взял на себя общее командование. Но сам пока не показывался, командовал из-за камня. Из этого старший лейтенант сделал вывод, что заместитель эмира или излишне бережно относится к своему бренному телу, или же бережет от пули кого-то другого, важного для себя человека. Но этот вопрос Сергея Николаевича пока мало волновал.

Прозвучала команда, и банда поднялась в атаку. Бандиты бежали вперед несколькими кучками, видимо, как прятались за большими камнями, так и не успели рассредоточиться, или же сыграл свою роль стадный инстинкт. Когда-то давно, еще в военном училище, преподаватель по тактике объяснял значение этого инстинкта. Стадо быков, на которое нападает лев, стремится сбиться в кучу, но не потому, что так удобнее защищаться, а потому, что в каждом живом теле существует надежда, что зверь нападет на соседа, а не на него. Точно так же порой ведут себя плохо подготовленные вооруженные формирования. Бойцы, подобно быкам, сбиваются в кучи, вместо того чтобы рассредоточиться, и так атакуют…

Сергеев выбрал кучу бандитов, что была к его окопу ближе, и стал посылать в нее очередь за очередью. То же самое, как успел заметить старший лейтенант, делал и рядовой Звягинцев, и другой рядовой, что расположил свой окоп слева от командира взвода. Три автомата быстро закончили работу и переключились на соседнюю кучку бандитов, что тоже бежала почти в их сторону. При этом сами бандиты не имели возможности определить, откуда в них стреляют, и хотя бы приблизительно назвать общее количество обороняющихся, поскольку самих выстрелов слышно не было за сплошным лязганьем затворов, а глушители добротно выполняли функцию пламегасителей.

Атака банды была истеричной и плохо подготовленной, и было неясно, почему банда не отступила и просто не ушла на сопредельную территорию Грузии, в район компактного проживания чеченцев-кистинцев, откуда пришла, или хотя бы на территорию соседнего Азербайджана, откуда иногда приходят другие банды. Могло быть что угодно – и перекрытие пограничниками возможных путей отхода, и категоричный приказ прорваться в глубину Дагестана, чего бы это ни стоило. А ведь бандиты даже не знали количество своего противника. Они только могли предположить, что выход из ущелья перекрывается ограниченными силами нескольких бойцов, скажем, одного рассредоточившегося широко отделения. И это отделение усилено антиматериальной[2] снайперской винтовкой «Корд». А винтовку они просто мечтали захватить. Банде, имеющей на своем вооружении антиматериальную винтовку «Корд», сам черт не страшен.

Пошел ли вместе со всеми в наступление новый эмир, Сергеев не знал. Но это его мало интересовало. У него была задача – не пропустить в глубину Дагестана ни одного бандита, и эту задачу он должен был выполнить.

Бандиты не осознавали того, что несли большие потери и им грозит полное уничтожение. Попросту не видели этого, потому что не имели тепловизоров. До окопов отдельного взвода спецназа военной разведки едва-едва добежала только четверть всей банды. А уже около самих окопов группу накрыл гранатомет, сваливший на крутой склон, который они только что преодолели, еще четверых бандитов.

Старший лейтенант услышал, как гранатометчик сказал в микрофон своего шлема:

– Все быстро залегли. Я их гранатой накрою… Кто не спрятался, я не виноват!

До этого момента он сидел в своем окопе и вместе со своим вторым номером ремонтировал гранатометный прицел, слегка поврежденный шальной бандитской пулей. Он еще не сделал по бандитам ни одного выстрела, потому они, наверное, и подумали о слабости заслона.

– Завершил ремонт? – строго спросил Сергеев.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Без прицела стрелял. Прямой наводкой. На ремонт еще полчаса требуется, – браво ответил гранатометчик.

Сергей Николаевич ничего не сказал, он с лопаткой в правой руке и с пистолетом в левой первым бросился к четверке оставшихся на ногах бандитов. Они после крутого подъема, который им пришлось преодолеть, дышали тяжело. И Сергеев решил воспользоваться этим моментом, дающим возможность добиться победы без жертв среди бойцов взвода. Жертвы в личном составе всегда обидны, а в последний день командировки обидны вдвойне или даже втройне. И без того в госпитале в Моздоке лежали три бойца взвода. Это уже было значительной потерей, и не хватало только взводу дополнительных потерь.

– Сдавайтесь! На колени! – крикнул Сергеев бандитам.

– Аллаху акбар! – только и воскликнул в ответ ближайший к старшему лейтенанту бандит и поднял перед собой на уровень лица Сергеева длинный нож-кукри[3], за что сразу поплатился, получив пулю в волосатую грудь. Бандит упал, и только луна ярко отражалась в его недавно выбритой лысине.

Сергеев переступил через упавшего и шагнул навстречу трем оставшимся в живых бандитам. Все трое понимали, что жить им остались какие-то секунды, но умирать на коленях они не пожелали, и Сергеев, увидев перед собой три выставленных вперед ножа, дважды выстрелил из пистолета и при этом сделал кистью второй руки, в которой держал лопатку, вращательное движение и попросту перерезал сухожилия третьему бандиту рядом с самой его кистью. Нож упал к ногам старшего лейтенанта, а бандит схватился второй рукой за поврежденную руку, пытаясь остановить кровь. Автомат у бандита остался за плечом, но он понимал, что при попытке прикоснуться к нему его ждет либо одна пуля из пистолета командира взвода, либо несколько из автоматов окруживших его солдат спецназа.

Поскольку бандит пытался остановить кровотечение и не желал прикасаться к автомату, чтобы не быть убитым, старший лейтенант сделал вывод, что этот человек не желает умирать, как его товарищи, и из него можно сделать ценного «языка», которого не грех допросить и узнать у него что-то важное.

– Где тот человек, что объявил себя эмиром, где он? – резко спросил Сергеев. – Санинструктор! – тут же позвал он.

– Я, товарищ старший лейтенант.

Взводный санинструктор шагнул из толпы к командиру взвода. На боку у него висела сумка с красным медицинским крестом в белом круге. Пленник жадно смотрел на эту сумку.

– Перевяжи ему руку. И укол поставь для сворачивания крови…

Пленник показал, что отлично понимает русский язык, и протянул санинструктору руку.

– Где новый эмир? – повторил Сергеев свой вопрос, рукой с пистолетом, как шлагбаумом, временно перекрывая санинструктору дорогу к пленнику.

Пленник понял, что убивать его не собираются. По крайней мере, пока. А для человека, уже простившегося с жизнью, каждая лишняя секунда этой жизни является подарком небес.

– Там… – здоровой рукой он указал в ущелье, по которому пришла банда. – За камнем прячется. В атаку он не пошел. Бережет себя. Сейчас, наверное, уже убежал…

– Кто с ним? Сколько человек?

– Двое. Один – его помощник. Второго я не знаю. Его надо было до Махачкалы доставить. Судя по внешности, европеец, а по манере поведения – американец.

– В чем их различие?

– Американцы ведут себя наглее и обычно одеваются крикливо. Но этот одет аккуратно, как европеец.

– Потому и шли сюда? Из-за него.

– Да.

– Что за человек?

– Я же говорю, не знаю. По-арабски разговаривает свободно. По-английски тоже. И по-немецки, и по-французски, и даже по-итальянски. Образованный, похоже…

– Откуда знаешь?

– В Грузии посещали американскую лабораторию. Там специалисты из разных стран – все натовские. Он с ними разговаривал. Мы ничего не поняли. Но я на слух определил, что он разговаривал на разных языках.

В это время Сергеев услышал шум вертолетного двигателя в небе.

– Кондратенко! – позвал командир взвода.

– Я! – шагнул вперед из заднего ряда старшина контрактной службы.

– Вертолет нам смену несет. Срочно найди большую площадку для посадки «МИ-26». Судя по звуку, именно он летит. Выставь людей с фонарями. Объясни, что светом показывать. Короче, ты все знаешь сам… И поторопись. Вертолет уже близко, – старший лейтенант поправил на шлеме микрофон. – Остальным готовиться к погрузке. Пленного берем с собой. Ему в госпиталь надо срочно. Сухожилия сшить. Охрану к нему приставить.

Пленник внимательно слушал. Судьба его жизни, судя по всему, уже решилась. И теперь решался вопрос: будет ли работать его рука? А это было для него важно…

Собрались быстро. Экипаж вертолета молча выслушал мнение о необходимости посетить военный городок спецназа, где была собственная медицинская часть. После чего на земле остался только Сергеев, объяснявший что-то командиру нового взвода лейтенанту Самохвалову. Но вскоре и он заскочил в вертолет. Машина сразу взлетела, поскольку стояла с работающими двигателями.

Сергеев сразу принялся на офицерском кожаном планшете писать рапорт о проведенной операции. Иначе ему пришлось бы потом набирать этот рапорт на компьютере и отправлять один экземпляр в штаб отряда, второй – в штаб собственной бригады по электронной почте. Но старший лейтенант печатал медленно и потому предпочитал писать вручную, так получалось и быстрее, и более грамотно. А почерк у Сергеева был разборчивый, хотя и мелкий. Но у начальника штаба сводного отряда майора Одуванчикова зрение хорошее, он еще и очки не носит – разберет.

По воздуху до военного городка добрались быстро. Пилоты, видимо, сообщили о своей посадке и о своем грузе диспетчерам, а те, в свою очередь, в штаб, дежурному. По крайней мере, машина армейской «скорой помощи», как звали ее в отряде, подъехала к вертолету сразу после посадки, и первым из нее выскочил начальник штаба отряда майор Одуванчиков, удививший командира взвода тем, что не спит еще в такое позднее время. Пока вертолет заправляли горючим и потому всех, кроме членов экипажа, высадили на летное поле, старший лейтенант в общих чертах рассказал майору об удачной операции и о том, что он отправил за новым эмиром и сопровождающими его людьми погоню из состава нового, уже уставшего отдыхать взвода, и вручил начальнику штаба свой рапорт в рукописном варианте.

– Вместе с вами полетит капитан Варфоломеев. Вы же из одной бригады. Слышал, я думаю, его историю…

– Слышал, товарищ майор. Мы же даже из одного батальона. И в Сирию с ним вместе отправлялись. И в одну историю там вместе вляпались. Вы же ее должны знать из наших характеристик. Короче говоря, давно и хорошо знакомы. Жалко его. Человек ведь армии почти всю жизнь отдал. А теперь что – трибунал…

– Ничего не могу поделать. Я и так написал ему характеристику – хоть завтра в маршалы его… Самому жалко… Боевой офицер. Грамотный.

Капитан Варфоломеев командовал в сводном отряде разведротой, сменившей по ротации роту, которой некогда командовал тогда еще капитан Одуванчиков. Самому Одуванчикову присвоили звание майора, прежнему начальнику штаба майору Смурнову дали подполковника и поставили командовать отрядом взамен получившего серьезное ранение подполковника Репьина, и оставили Смурнова и Одуванчикова на четырехмесячный испытательный срок в отряде… А тут как раз в период испытательного срока новых командира отряда и начальника штаба произошла история с капитаном Варфоломеевым, который расстрелял бандитов вместе с главой сельской администрации, посчитав его соучастником преступлений и членом банды. А он, как потом оказалось, был просто захвачен бандой в качестве заложника. Теперь Варфоломееву грозил трибунал и обязательное разжалование, как говорили, в рядовые. И исполняющий обязанности начальника штаба майор Одуванчиков, наплевав на свой испытательный срок, написал капитану Варфоломееву хвалебную характеристику.

– Ты уж это… Поаккуратнее с Володей… Не напоминай ему лишнего… Он и без того… Сам понимаешь… – напутствовал Сергеева майор Одуванчиков.

– Я постараюсь, товарищ майор… Мы же с ним друзья…

До Каспийска капитан Варфоломеев летел в самой дальней стороне салона большого вертолета и не желал приближаться ни к Сергееву, ни к бойцам его взвода. Сергей Николаевич понимал его состояние и думал, что он будет держаться в отдалении и в самолете спецрейса, которым взвод возвращался к себе в бригаду, и потому сам на разговор с Варфоломеевым не напрашивался. Но капитан, поднявшись по трапу в самолет, осмотрелся, прошел в середину салона и занял место рядом со старшим лейтенантом. Видимо, на душе у него накипело, и он желал хоть с кем-то поговорить на волнующую его тему, чтобы сбросить, как говорится, лишний пар. И для этой цели он избрал не солдат-срочников или солдат-контрактников, а того, кого считал равным себе, а именно – старшего лейтенанта Сергеева. От Варфоломеева пахло спиртным, а в состоянии подпития человека тем более тянет на откровенность.

– Ну что, Сереня… – сказал Варфоломеев, ставя себе на колени свой рюкзак и развязывая его. – Примем, что ли, за нелегкую нашу службу…

Он движением циркового фокусника вытащил из рюкзака бутылку водки и, уцепившись зубами за пробку, резким поворотом головы сорвал ее с горлышка.

– Извини, Володя, не употребляю. Вообще то есть не употребляю. Да и ты раньше, кажется, не пил.

– Брезгуешь, что ли, со мной выпить? – Варфоломеев спросил тоном человека, которому не терпелось поскандалить. По крайней мере, вызов в его словах прозвучал отчетливо.

Но Сергей Николаевич был настроен мирно и на скандал не нарывался. Он даже измученно улыбнулся Варфоломееву и сказал успокаивающе:

– Ты пей, Володя, сам. Тебе одному-то, наверное, сейчас бутылки мало.

Но капитан не унимался.

– А ты за меня не решай, сколько мне пить! Захочу – и не буду… – Он вытянул перед собой руку с бутылкой и стал выливать водку в большой карман чехла кресла перед собой, в кресле сидел старшина Кондратенко. В кармане чехла лежал в сложенном состоянии столик, который можно было бы потом установить в подлокотники кресла капитана Варфоломеева, но пока это капитана не волновало. А водка по поверхности столика стекла, минуя само кресло, на пол, и коврик под ногами сразу впитал ее, издавая отчетливый характерный запах спиртного.

Услышав за спиной бульканье выливаемой водки, замкомвзвода обернулся, но тут же уловил успокаивающий взгляд своего командира взвода и отвернулся. Капитан не заметил, что замкомвзвода обернулся, из чего Сергеев сделал вывод, что Варфоломеев в самом деле основательно пьян – офицер спецназа военной разведки, даже если выпил, обязан контролировать ситуацию вокруг себя. А Варфоломеев и этого сделать был не в состоянии.

– Чего смеешься? Надо мной смеешься?

– Я не смеюсь, а просто улыбаюсь… – Сергеев в самом деле улыбнулся. – Забавно будет завтра в туалете мой старшина пахнуть!

– А? – спросил Варфоломеев и, упираясь двумя руками к подлокотники кресла, приподнялся, чтобы заглянуть в кресло перед собой. – Да ну и хрен с ним, пусть пахнет хоть на неделю вперед… А у меня еще бутылка есть. Будешь?

– Извини, Володя, не употребляю… – повторил Сергеев и с удовольствием отметил про себя, что Варфоломеев закрыл глаза, устроился поудобнее, ввинтив зад в кресло, и тихо засопел, засыпая…

После возвращения взвода из Дагестана прошли две с половиной недели.

Старший лейтенант Сергеев отправился на рейсовом автобусе в штаб бригады, чтобы твердо истребовать для себя положенный отпуск, который по какой-то причине все никак не давали. В штабе батальона Сергееву объяснили, что задержка вызвана каким-то особым мнением штаба бригады.

– Кому-то там ты, похоже, дорогу перешел… – сказал начальник штаба батальона майор Косолапов. – Колись лучше сразу, с кем повздорил. Может, я сумею за тебя слово замолвить.

– Да вроде бы ни с кем не ругался… – пожал плечами командир взвода.

– Короче говоря, мой рапорт относительно твоего отпуска давно уже в штабе бригады лежит. Если что, можешь прямо на меня ссылаться. Отпуск тебе после твоей боевой командировки положен по закону однозначно. Будем настаивать… Удачи!

Штаб бригады – большое бюрократическое образование. И старший лейтенант даже не знал, к кому ему следует в первую очередь обратиться, и потому сначала зашел к дежурному по штабу.

Дежурный офицер с погонами майора рылся в кипе каких-то бумаг, наваленных на его столе позади высокой стойки. Но стоило старшему лейтенанту назвать себя, как у дежурного загорелись глаза.

– Ну вот… На ловца, как говорится, и зверь бежит.

– Я, вообще-то, не зверь, а человек, офицер к тому же… – тихо возразил Сергей Николаевич, но дежурный его не слушал. Старший лейтенант знал, что есть самовлюбленные люди, которые только себя и слушают и при этом обычно много говорят сами. Майор был, видимо, как раз из таких.

– А мне приказали срочно тебя найти. Я только собрался звонить к вам в батальон. Номер вот искал. Короче, иди напрямую к начальнику штаба, он тебя ждет. Я сейчас ему позвоню, предупрежу… И еще – потише с ним, лютый он сегодня чрезмерно.

Из-за стойки дежурного старший лейтенант вышел в легкой растерянности, лихорадочно пытаясь вспомнить, что он такого натворил, что его сам начальник штаба бригады вызывает, однако ничего предосудительного за собой не вспомнил и быстрым шагом стал подниматься вверх по ступенькам лестницы.

Начальник штаба бригады спецназа военной разведки – полковник Добровольский, офицер предпенсионного возраста, был в полном соответствии со своим возрастом и званием, которое, как он сам считал, многое ему позволяет, ворчливым человеком. И об этом в бригаде знали все военнослужащие. Даже солдаты срочной службы, которые старались лишний раз не попадаться ему на глаза, потому что полковник всегда находил, к чему придраться. Одного писаря он, как рассказывали, заставил трижды перечищать берцы, а потом заставил чистить берцы всей комендантской роте, чтобы знал, как в следующий раз ходить в грязной обуви. А писарю до демобилизации оставалось служить, как он сам рассчитывал, неделю, но эта неделя растянулась волей начальника штаба на два месяца. И вот этот полковник Добровольский, будучи сегодня лютым, как предупредил дежурный по штабу, жаждал увидеть у себя в кабинете старшего лейтенанта Сергеева. Жила в старшем лейтенанте надежда, что полковник не заставит его чистить берцы всему отдельному взводу, что находился в его подчинении.

На третьем этаже Сергей Николаевич постучал в дверь приемной, потом вошел. За компьютером на приставном столике сидел и набирал какой-то текст адъютант командира бригады в таком же звании, как и Сергеев. Адъютант – не боевой офицер, но тоже носил, не снимая, наколенники и налокотники. И даже, как поговаривали другие офицеры, неплохо умел стрелять из пистолета, что доказывал, когда офицеров вывозили на автобусе в гарнизонный тир. Правда, с автоматом адъютант справлялся гораздо хуже и на общем стрельбище не всегда даже попадал в мишень. А в боевых условиях офицерам чаще приходится иметь дело с автоматом, чем с пистолетом. Короче говоря, Сергеев относился к адъютанту без симпатии. Тот отвечал командиру отдельного взвода той же самой монетой.

– Меня начальник штаба вызвал, – сказал Сергеев.

Адъютант только плечами пожал.

– Проходи… – И через плечо показал оттопыренным большим пальцем на правую дверь, обитую дерматином.

Сергей Николаевич сначала постучал, хотя знал, что дверь двойная и его стук, скорее всего, не будет услышан туговатым на ухо в силу возраста полковником. Потом вошел в промежуток между дверьми и постучал снова – теперь уже во внутреннюю дверь, услышав приглашение, хотя и не разобрал самих слов, вошел, и сразу же, вытянувшись по стойке «смирно», доложил:

– Товарищ полковник, старший лейтенант Сергеев по вашему приказанию прибыл.

– Заходи, старлей, присаживайся, – полковник указал на стул. Предупреждение дежурного по штабу о том, что полковник сегодня лют, оказалось ложным, и на сердце Сергея Николаевича сразу стало легче. Впрочем, он мог быть лютым по отношению к кому-то другому, но появлению Сергеева почти обрадовался, как показалось самому старшему лейтенанту.

– Короче, старлей, дело у нас такое. Тебе когда очередное звание получать?

– Через месяц, товарищ полковник. – После этого вопроса Сергеев уже почувствовал, к чему идет дело. Но дело пошло дальше его ожиданий.

– Ну, месяц – это по большому счету вовсе и не срок. Ты в курсе, что произошло с капитаном Варфоломеевым?

– Так точно. Мы вместе прилетели из Дагестана. В одном самолете. А до этого в одном вертолете летели. – Про пьяные выкрутасы капитана Сергей Николаевич предпочел полковнику не рассказывать, хотя в самолете старшине Кондратенко пришлось пересесть в свободное кресло на другом ряду, поскольку его оказалось сильно подмоченным водкой Варфоломеева – не вся бутылка, видимо, пролилась сквозь карман для столика. Полковник Добровольский вообще относился строго к любой пьянке, даже обоснованной, как в случае в капитаном.

– А как ты сам, старлей, к Варфоломееву относишься?

В глазах полковника на какую-то секунду промелькнуло любопытство, но оно не осталась незамеченным старшим лейтенантом. И он решил сказать то, что думал:

– Толковый боевой офицер. Мы с ним вместе в Сирию летели, одним бортом, вместе и в плен к бандитам угодили. Воевали рядом. Жалко его. Что же теперь с капитаном будет…

– Что заслужил, то и получил. Его, грубо говоря, характеристика начальника штаба сводного отряда выручила. Трибунал учел заслуги капитана и его боевые награды, хотя сначала думали его разжаловать в рядовые и уволить из армии. Но прямо на заседании трибунала была зачитана характеристика, в результате чего капитана только понизили в звании и должности, разжаловали, стало быть, в старшие лейтенанты и оставили на службе. Сам приговор трибунал только на днях зачитает. Но мне уже решение сообщили. И теперь ты, старлей Сергеев, будешь командовать ротой вместо Варфоломеева, а он будет командовать у тебя в роте взводом. Возьмешь себе офицера с судимостью?

– Так точно, товарищ полковник, возьму, – радостно воскликнул Сергеев, но радовался он не столько за себя, за свое повышение по службе, сколько за Варфоломеева, который так легко отделался. На радостях старший лейтенант забыл даже о поводе, который привел его в штаб бригады, то есть о своем отпуске.

– Приказ по бригаде уже готовится, а звание тебе Москва даст. Это не наша прерогатива, – сообщил полковник. – Все. Можешь идти…

О своем отпуске и даже о том, что уже звонил домой родителям с сообщением о предстоящем приезде, старший лейтенант Сергеев вспомнил только тогда, когда уже сел в рейсовый автобус, чтобы ехать к себе в батальон, а автобус тронулся с места. Возвращаться снова в штаб не хотелось – примета нехорошая возвращаться. Будь он на своей машине, он вернулся бы, но машина стояла в гараже, а Сергей Николаевич из-за недостатка времени утром не пожелал делать круг, чтобы добраться до гаража. Он вообще изначально не планировал поездку в штаб бригады. Это его начальник штаба батальона майор Косолапов подбил, словно заранее знал о ждущем старшего лейтенанта сюрпризе. Но, вполне возможно, майор и заранее знал о повышении Сергеева, о чем говорили его хитрые взгляды, время от времени бросаемые на старшего лейтенанта. Кроме того, наверняка начальник штаба бригады запрашивал мнение своего коллеги из батальона о Сергее Николаевиче и тот был в курсе изменений в карьере своего подчиненного.

Но, по крайней мере, стала понятной задержка с отпуском. После боевой командировки, где срок службы исчисляется как «день за три», отпуск офицеру предоставляется, как за полтора года службы вне зависимости, участвовал ты в непрерывных боевых действиях, или же только по селам разъезжал, документы у местных жителей и их дома проверял в поисках кого-то из прячущихся бандитов, или же нес дежурство на административной границе двух республик, предотвращая межэтнические столкновения между жителями. Но даже проверка регистрации порой заставляла спецназовцев применять не только силу, но и хитрость. Обычно подобная операция называется «проверкой паспортного режима». А предотвращение межэтнических беспорядков вообще требовало немалых дипломатических способностей. Потому эти действия и приравнивались к боевым. И такой длительный отпуск, естественно, нарушает планы командования по формированию боеспособного подразделения. Вскоре должна вернуться из командировки разведрота, и новому командиру, естественно, следует принять ее не у старого командира, а самостоятельно, что в реальности гораздо сложнее. Но Сергеев рассчитывал, что он сначала поможет Варфоломееву (который уже прибыл в батальон и пока в ожидании приказа находился в резерве батальона) быстро освоиться в разведроте, а уж потом будет добиваться отпуска. Или же соединит два отпуска в один, то есть отслужит еще год, а уж потом поедет домой к родителям на два с половиной месяца. Отец с матерью будут только довольны… И в хозяйстве можно успеть им помочь. Частный дом в деревне требует хлопот и мужских рук, а отец уже стар.

Вскоре рота вернулась.

Без своего командира она была в командировке только половину обычного срока. То есть три месяца вместо шести. И командование в Москве решило не менять командира роты на месте. Может быть, из опасения, что подобная практика может стать традицией, может быть, в Генеральном штабе кто-то воспротивился новому назревшему назначению.

После оглашения приговора военного трибунала сам бывший командир роты был просто счастлив, что отделался так легко, и вместо обещанного уже разжалования в рядовые и увольнения из армии лишился только одной звездочки на каждом погоне и должности. Рад был этому и Сергеев, поскольку Варфоломеев активно помогал ему знакомиться с ротой. Более того, тот, даже не спросив согласия самого Сергея Николаевича, провел собрание офицеров роты, где доходчиво объяснил командирам взводов то, что они должны были знать и понимать и без его слов – все они служат в армии и подчиняются только приказам сверху. И раз командование решило, кого назначить командиром роты, то дело офицеров подчиниться этому приказу. И рассказал в нескольких словах о том, как старший лейтенант Сергеев спас его из плена в Сирии. Говоря по правде, Сергеев больше всего опасался как раз нежелания офицеров принять нового командира разведроты, когда старый оказался не у дел, хотя и находится здесь же. Конечно, он понимал, что его приказы будут выполняться, но подозревал, что выполняться они будут с откровенной ленцой и с прохладцей, что можно охарактеризовать как саботаж. К Варфоломееву в роте привыкли, его даже любили и офицеры, и солдаты. И новый командир роты мог бы почувствовать неприязненное отношение к нему воинского коллектива. Но сам старший лейтенант Варфоломеев, сняв по лишней звездочке с каждого погона, уже на следующий день после заседания военного трибунала как мог помогал Сергееву, хотя тот не торопился передать Варфоломееву свой взвод.

Так, после серьезного разговора с офицерами роты, Варфоломеев сообщил новому командиру:

– Все нормально прошло, не переживай, – и он дружески потрепал Сергея Николаевича по плечу. – Единственное, о чем хочу тебя предупредить, осторожнее со старшим лейтенантом Алексеем Севастьяновым. Вообще-то он, честно говоря, парень неплохой. И как офицер – тоже толковый. Это он, кстати, весь штаб бандитов расстрелял. Вместе с главой сельской администрации.

– Так ты ему приказал именно всех расстрелять или нет? – спросил Сергеев.

В ответ Варфоломеев только плечами пожал и отошел в сторону, не желая дальше продолжать разговор.

Сергеев уже знал, что командир взвода связи старший лейтенант Севастьянов должен получить звание капитана, в то время как командир роты, тогда еще капитан Варфоломеев, должен был получить звание майора и уехать в другой батальон на должность начальника штаба, и Севастьянову уже была обещана должность командира разведроты, скорее всего, командиром бригады, который, как поговаривали, приходился дальним родственником жене Севастьянова. И Севастьянов получил бы эту должность, не вмешайся Москва…

И тогда уже не могли помочь все родственные связи и командира бригады полковника Осипенко, и начальника штаба бригады полковника Добровольского. Однако Сергеев сразу вбил себе с голову, что Севастьянов расстрелял заложника намеренно, чтобы убрать командира разведроты, понимая, что обвинят в преступлении именно того, кто отдал приказ о расстреле, и занять его место. И убедить нового командира роты в непричастности Севастьянова к этому делу было сложно. Сам Варфоломеев вернулся к разговору только некоторое время спустя.

– Помнишь, пару дней назад ты спрашивал, отдавал ли я приказ расстрелять главу сельской администрации?

– Помню… – отозвался Сергей Николаевич. Он действительно помнил свой вопрос, потому как не понимал, как мог такой опытный командир разведроты отдать подобный приказ, и мысленно много раз к этому вопросу возвращался.

– Я ночами спать не могу, все пытаюсь вспомнить. На следствии Севастьянов сказал, что это я однозначно приказал всех расстрелять. Всех… И потому он отдал такой приказ солдатам. Но я не помню своих слов. Не помню, хоть убей, формулировку «всех», хотя мог так сказать, имея в виду одних бандитов. Однако мы до этого вместе с другими офицерами обсуждали ситуацию с заложником. При Севастьянове, кстати, обсуждали. Размышляли, как его спасти. Он должен был слышать. Он же даже какие-то реплики вставлял. Советы давал. Ведь от взвода связи осталось только название. Сам знаешь, связь давно уже совсем другая. Это солдаты к нам приходят после «учебки» радистами, а офицеры – они же чистые спецназовцы. Стопроцентные…

– Ты на следствии это сказал? – поинтересовался Сергеев.

– Передо мной стоял выбор. Или полное чистосердечное признание, или попытка свалить вину на другого, что вызовет и недоверие, и непонимание членов трибунала. И новое следствие, новую возню, которая может ничего и не дать. Но я это только что вот осознал. Раньше как-то не задумывался. В итоге получилось, что я просто не подумал, что заложника могут держать в одной из комнат штаба. И именно в этой комнате его и застрелили… Так это в трибунал в виде протокола допроса и ушло. Дескать «с моих слов записано верно», и так далее… Хотя я сам протокол, честно говоря, и не читал. Только в трибунале и ознакомился.

– Зря ты так подставился. Протокол, как и любая фраза, имеет и начало, и конец. И многое зависит от того, как что читать. С какого конца. Я вот даже протоколы временных подчиненных читаю. Или их самих заставляю вслух перечитывать.

– Дело вкуса. Вот лично я вообще рукописный текст плохо разбираю. Да и следователь мне попался сочувствующий, понимающий… Не хотелось его против себя настраивать. А с «капризами» относительно протокола точно бы против себя настроил.

– Приговор не следователь выносит, а трибунал.

– Тем не менее приговор вынесли очень мягкий. Я думаю, это заслуга следователя.

– Или майора Одуванчикова, который на тебя такую характеристику накатал, что хоть завтра в маршалы тебя производи… Это он мне лично так сказал. А ведь он сам, насколько мне известно, на испытательном сроке находится. И не побоялся, рискнул…

– Я отдаю должное майору Одуванчикову. Его характеристику на заседании трибунала зачитывали. Я даже сам не знал, что я такой хороший. Еле сдержался, чтобы не усмехнуться.

А на следующий день после этого разговора Варфоломеев не вышел на службу. Сергеев ждал его, намереваясь представить своему бывшему отдельному взводу нового командира. Правда, от взвода осталось всего ничего, чуть больше половины прежнего обстрелянного состава – только контрактники, ибо солдаты-призывники уже должны дома быть и водочку за праздничным столом попивать. А на их место Сергеев уже успел набрать новый состав призывников и надеялся, что новый командир сумеет их обучить так, что с ними не страшно будет пойти в бой.

Сергей Николаевич пытался дозвониться Варфоломееву домой, но никто не отвечал ни по городскому телефону, ни по сотовому, который вообще оказался отключенным, о чем сообщал робот оператора сотовой связи. Офицеры роты говорили, что обычно Варфоломеев службу не прогуливал. Даже когда он внезапно заболел, то пришел на службу с температурой, и в медсанчасти батальона, куда он заглянул только за таблетками от головной боли, его отправили домой с требованием вызвать врача на дом. Однако в тот раз он чувствовал ответственность за роту.

Старший лейтенант Севастьянов дал Сергееву номер сотового телефона Ларисы Николаевны, жены Варфоломеева. Сергей Николаевич достал мобильник, чтобы позвонить ей, но в это время его телефон сам зазвонил. На дисплее высветился номер мобильника начальника штаба батальона майора Косолапова. Старший лейтенант ответил на вызов.

– Сергей Николаевич, ты на машине? – с ходу начал начальник штаба.

– Так точно, товарищ майор.

– Я к тому спрашиваю, что мог бы выделить тебе дежурную машину, если своей под рукой не окажется. Короче, тебя полковник Добровольский вызывает. Срочно. Он слово «срочно» два раза повторил. Поезжай, может, что в самом деле срочное. Не знаю уж, что там такое стряслось… Он вообще-то любит это слово «срочно» употреблять. Уважь уж старика… Это я про полковника, не про себя.

Себя майор Косолапов в свои сорок с небольшим лет тоже частенько называл и стариком и причислял к «старой гвардии» и «старой школе», но это, как понимал Сергеев, от желания выглядеть солиднее.

На этом майор отключился связь.

Пришлось звонок Ларисе Николаевне отложить и быстро ехать в штаб бригады. Благо быструю езду старший лейтенант любил и ездить быстро умел. По дороге он обгонял другие машины и даже без проблем обогнал «уазик» командира бригады, хорошо помня о том, что полковник Осипенко тоже любит быструю езду и даже держит у себя в качестве водителя бывшего таксиста из сибирского города Черемхово как раз за то, что тот любит и умеет быстро ездить. Но «Мицубиси Паджеро Спорт» намного превосходит по своим скоростным качествам «уазик». Так что Сергеев не слишком гордился тем, что обогнал машину командира бригады.

В штаб он не вошел, а буквально ворвался, на ходу сообщив дежурному по штабу, что командир бригады полковник Осипенко едет следом за ним. Дежурный капитан сидел за своим столом со множеством телефонных аппаратов, положив обе ноги на свободный стул перед собой, и спокойно дремал, но после сообщения Сергея Николаевича вскочил как ошпаренный, словно Осипенко шел следом за Сергеевым. Нрав комбрига, как и нрав начальника штаба, был известен всем офицерам штаба, и никто не желал нарываться на долгие нравоучения любого из полковников.

– Я к начальнику штаба, – сообщил Сергей Николаевич, уже подойдя к лестнице.

– Хрен редьки не слаще, – ответил дежурный негромко, но Сергеев услышал.

Уточнять, что эти слова значили, старший лейтенант не стал, хотя догадаться было нетрудно.

Он легко поднялся на третий этаж, в приемной застал адъютанта комбрига примерно в той же позе, что и дежурного по штабу. Повторил свое сообщение о скором прибытии полковника почти слово в слово, что и адъютанта тоже взволновало и заставило быстро повернуть офисное кресло к компьютеру и включить его.

Сергей Николаевич открыл первую дверь в кабинет Добровольского и постучал во вторую, после чего вошел.

– Эк тебя… – почти недовольно сказал полковник, – только недавно вроде бы вызвал, а ты уже здесь. Десяти минут еще не прошло.

– Современная мобильная связь, товарищ полковник, и современные средства передвижения сказываются…

– Да, – ворчливо произнес Добровольский. – Только мы, старики, никак к этому привыкнуть не можем. Все по-старинке живем… А давно пора бы уже привыкнуть. Как-никак, служим там, где жизнь сама к разным новинкам располагает. Как сейчас в Москве говорят, обязаны или адаптироваться, или на пенсию уходить. Я вот для себя последнее выбрал. Пора уже вам, молодым, дорогу уступать. Я вот что тебя вызвал, Сергей Николаевич…

С одной стороны, старшему лейтенанту было приятно, что начальник штаба бригады помнит его по имени-отчеству, но, с другой стороны, было в интонации Добровольского и что-то неприятное, слегка слащавое, подобно конфетке, размокшей в банке с солеными огурцами.

Начальник штаба взял со стола два листа бумаги. На верхнем старший лейтенант сумел, несмотря на расстояние, разобрать свой мелкий почерк и понял, что это его заявление на отпуск. На втором листе был, видимо, рапорт начальника штаба батальона майора Криволапова на ту же тему. А Добровольский продолжил, подтверждая наблюдательность Сергеева:

– У меня вот тут твое заявление на отпуск лежит и рапорт начальника штаба твоего батальона. Ты роту принял?

– Так точно, товарищ полковник. Принял.

– Так вот, в отпуск поедешь сразу после того, как поймаешь мне бывшего командира роты. Он теперь твой подчиненный, ты за него и отвечать должен. Опыт сотрудничества со следственными органами у тебя есть, судя по отзывами из Дагестана…

– Что значит «поймать бывшего командира роты»? Он, правда, сегодня на службу не вышел, но еще вчера он ни от кого не прятался.

– Так ты не в курсе дела, что ли?

– Никак нет, товарищ полковник. – Старший лейтенант вытянулся по стойке «смирно» в готовности выслушать пояснение начальника штаба. – А что случилось?

– Твой Варфоломеев человека убил, а потом сбежал из-под стражи. Разберись… Вот тебе телефон начальника следственного отделения в райотделе полиции. С ним свяжись, выясни все обстоятельства дела, потом мне доложи. Майор Инокентьев какой-то… – Полковник написал фамилию и номер телефона на чистом листе бумаги и отдал его старшему лейтенанту.

Все события последних дней в моей голове сместились и смешались в какой-то странный коктейль, от которого голова пошла кругом. Будто я выпил бутылку водки и не закусил. Однако что-то вело меня по предназначенному пути, и я не мог, попросту не имел сил от этого отказаться. Как тут не поверить в высшие силы, которые распоряжаются судьбой человека, которые куда-то ведут его, и в результате к чему-то приводят. Только хочется спросить: к чему они привели меня?

Сначала вроде бы все складывалось для меня не так уж и плохо. Главное Следственное управление при военной прокуратуре назначило по моему делу толкового, грамотного, а, главное, сочувствующего следователя. Именно мне сочувствующего. И, зная состав военного трибунала, состоящего из местных, дагестанских, кадров, думаю, именно он настоял на том, чтобы мой вопрос рассматривался не по месту происшествия, а по месту моей службы. Поговаривали, что сначала дело собирались вообще передать Москве, и это было бы для меня наихудшим вариантом, потому что Москва традиционно заигрывает с российскими республиками, особенно с кавказскими. И там мне могли бы дать даже реальный срок, хотя и небольшой, поскольку сам я в расстреле не участвовал. Но следователь снова настоял на своем, и дело рассматривал военный трибунал нашего округа. Кроме того, хотя я и постоянно находился под подпиской о невыезде, меня все же не взяли под стражу и не отправили в СИЗО на нары. Опять, видимо, сыграло роль то, что я сам лично в расстреле не участвовал. По крайней мере, так сказал мне следователь. А он, мне показалось, имел определенный авторитет в военном трибунале и мог оказывать на него влияние. В то же самое время тот же следователь обещал мне разжалование в рядовые и увольнение из армии как лучший для меня вариант исхода моего дела. Но трибунал посчитал, что такое наказание было бы слишком крутым, и лишил меня звездочки на каждом из погонов, оставив служить в армии. Честно говоря, я даже не представлял себе жизнь вне армии. И совершенно не знал, чем могу заняться, став гражданским лицом. Так я и сказал на заседании. Может быть, именно эти мои слова, может быть, характеристика, написанная на меня начальником штаба сводного отряда в регионе Северного Кавказа майором Одуванчиковым, согласно которой от приговора трибунала пострадаю не столько я, сколько армия, потерявшая такого командира роты, сыграли в моей судьбе положительную роль. Но факт остается фактом, меня только понизили в звании и должности, поскольку наказать кого-то все равно следовало, и на этом дело завершилось.

– Тебя осудили по нижнему пределу статьи уголовного кодекса, – сказал следователь, пожимая мне на прощание руку. Я впервые увидел его в мундире и с погонами полковника. До этого он всегда, на каждом допросе, был в гражданской одежде, и я даже не знал, что он носит воинское звание. А, судя по форме, звание у него было воинское, а не служебное, как, скажем, у ментов.

Домой я вернулся счастливый и радостный, чем удивил жену Ларису. Она, кстати говоря, собиралась присутствовать на заседании трибунала, но я настоял на том, чтобы супруга осталась дома. Лариса поддерживала меня, как могла, утешала. Хотя я в утешении и не особенно нуждался.

– Ничего… Мы как-нибудь протянем. Пойдешь куда-нибудь на завод работать. Главное, чтобы «срок» не дали. А то нам с Люсей тяжело придется…

К тому моменту Лариса уже знала, что реальный «срок» мне не грозит. А Люся – это наша худенькая двухлетняя дочь, которую только что перевели из яслей в садик. Люся еще ничего не понимала, но чувствовала, что у папы с мамой что-то случилось. Наверное, воспринимала наше беспокойство своим детским сердцем. Из-за нее и начались мои следующие неприятности.

Я пошел в детский сад, забирать дочь. Пошел не как обычно, под конец рабочего дня, как хожу всегда, а раньше, воспользовался тем, что после заседания трибунала оказался практически свободным. Детский сад располагался на первом этаже пятиэтажного жилого дома. Что-то заставило меня подойти к окну. И тут я увидел, что моя дочь сидит с раздутыми щеками на голом полу, не в состоянии проглотить то, чем кормят детишек в детском саду – она даже дома иногда не желала есть то, чем мы пытались ее накормить, и каждый раз кормление девочки означало для нас с Ларисой муку, а перед ней стоит воспитательница, размахивает руками и дико орет на ребенка. Так орет, что даже на улице сквозь двойное стекло слышно, хотя слов было не разобрать.

Недолго думая, я ворвался в детский сад, быстро, не говоря ни слова, одел плачущую Люсю, зверем посмотрел на притихшую воспитательницу и поспешил в кабинет заведующей.

– Все! – заявил я категорично. – Больше моя дочь к вам в садик ни ногой…

Заведующая детским садом была возрастная женщина, жена начальника штаба нашей бригады, такая же крутая, как и ее муж, и настолько же властная, если не более, потому что такого мужа еще следовало «в узде» удержать…

– Что произошло? – строго спросила заведующая и грустно улыбнулась. Улыбка, по-особенному грустная, очень шла к ее волевому и суровому лицу, и, честно скажу, располагала к доверию.

Я повернул дочь к ней лицом и показал. Рот Люси по-прежнему был набит, и слезы все так же текли из глаз. Пришлось рассказать, чему я стал свидетелем, хотя разобрать слова воспитательницы я сквозь стекло и не мог, я был уверен, что она ругалась на Люсю матом. По крайней мере, выражение лица и артикуляция воспитательницы в тот момент говорили именно об этом. Это я тоже не забыл сказать.

– Подождите минутку… – попросила заведующая и вышла.

Она быстро вернулась, а за ее спиной колокольней возвышалась крупная воспитательница группы. Она была на полголовы выше меня и шире в плечах. И было удивительно, что такая вот крупная женщина могла орать на такое маленькое и беззащитное существо, как Люся.

– Опять на тебя жалоба, Парамончикова. А я ведь тебя официально, в приказе, предупреждала… И снова то же самое… Опять сдержаться не можешь! На детей кричишь… Четвертая жалоба… Все, мое терпение кончилось. Завтра можешь на работу не выходить. Ты уволена!

Честно говоря, я ожидал, что Парамончикова станет просить прощения и уговаривать заведующую не увольнять ее. И даже подумалось, что наверняка уговорит. Но подобный разговор, видимо, в самом деле был не первым, но явно стал последним, потому что воспитательница встала в позу, вроде бы даже замахнулась, и мне показалось, что она вот-вот ударит возрастную заведующую, чему бы я не удивился – современные люди привыкли считаться со своими габаритами больше, нежели с законом. Но она не ударила.

– А ты бы сама попробовала этих уродцев накормить, когда они есть не хотят! – заорала воспитательница, теперь уже бывшая, на заведующую. Видимо, она уже поняла, что обратной дороги у нее нет, и потому резко перешла на «ты». Это заведующую, похоже, больше всего задело. Возрастная женщина поджала и без того тонкие губы и вытянула руку, указывая на дверь.

– Вон отсюда… Вон! И чтобы больше твоего духу здесь не было!

– Я-то уйду, – сказала бывшая воспитательница, – и даже на тебя зла держать не буду. Ты должна была на жалобы реагировать. А вот он, – она посмотрела прямо на меня, – он мне один за всех жалобщиков ответит. Ты так и жди, когда к тебе придут… У меня тоже защита есть…

Последние гневные слова были обращены непосредственно ко мне. Она резко развернулась и ушла, плотно, без стука закрыв за собой дверь с мутным стеклом, словно бы покрытым инеем. Мне осталось только усмехнуться ей вслед, ибо последнее слово осталось за ней, хотя и привык последнее слово оставлять за собой.

– Вы будьте с ней поосторожнее, – посоветовала мне заведующая детским садом. – Она у нас женщина мстительная. Мужа не простила, натравила на него каких-то кавказцев. Они его до полусмерти избили. Уголовное дело довольно долго рассматривалось. Сама-то Парамончикова как-то выкрутилась, а троих посадили за то, что человека изуродовали… Муж оглох на одно ухо и на один глаз ослеп. Сейчас она с одним из этих бандюг живет и с дочерью. Дождалась его из тюрьмы, как ни странно. Боялась, наверное. Он, говорят, по характеру парень горячий. А она, прости господи, с кем только не путалась, пока он сидел.

– Спасибо. Но вы за меня не переживайте, я офицер спецназа и за себя постоять сумею.

– Вы завтра-то дочь приводите. У меня соседка на работу просилась. Она женщина добрая, немолодая, с опытом… Ее приглашу… Она вашу девочку не обидит… Тю-тю-тю….

И заведующая потрепала Люсю за нос.

Люся проглотила пищу, что держала за щеками, смущенно улыбнулась, и крепче обняла меня двумя ручонками за шею.

Я трое суток ждал обещанных бывшей воспитательницей неприятностей. Не то чтобы я их опасался, но мне на ком-то следовало сорвать злость из-за того, что меня лишили звания и должности. Не срывать же злость на сослуживцах, с которыми вместе много раз ходил в бой, или на человеке, который теперь занял мое место – я же ему, по сути дела, жизнью обязан. Он здесь ни при чем. Его назначили, он и служит. А вот агрессию мужчины со стороны, тем более которым мне угрожали, я, как человек-оружие, как порой зовут за глаза офицеров спецназа военной разведки, готов был воспринять в штыки. Тем более на нем уже есть кровь другого человека, бывшего мужа бывшей воспитательницы.

Воспитательницу вместе с ее парнем я увидел через три дня, накануне того, как должен был принять у старшего лейтенанта Сергеева его бывший взвод, которым решено было усилить мою бывшую разведроту, понесшую потери в командировке. О предстоящем представлении взводу мне рассказал начальник штаба батальона майор Косолапов. Сам новый командир разведроты пока держал это почему-то в тайне. Наверное, хотел сделать мне сюрприз, передавая взвод, много уже лет считающийся в батальоне лучшим.

Я выходил через проходную батальонного городка, когда увидел на высоком крыльце магазина бывшую воспитательницу своей дочери. Она смотрела прямо на меня, а рядом с ней стоял высокий парень, спортивную фигуру которого я сразу оценил. И оценил его цепкий взгляд. Бывшая воспитательница пошла в другую сторону, а этот парень еще некоторое время постоял, а потом двинулся за мной. Человек явно меня выслеживал. «Ну и пусть выслеживает на свою голову», – подумал я. Я даже специально пошел домой дальней дорогой, через парк, надеясь, что он надумает напасть на меня там, где меньше народу, где уже было темно, и только редкие фонари освещали аллеи. Он шел за мной до самого дома и ускорился только у подъезда, стал нагонять, и я умышленно замедлил шаги и перед тем, как войти в подъезд, даже поставил ногу на скамейку и перевязал на берце шнурок, который был и без того хорошо завязан.

– Капитан… – окликнул меня человек. – Подожди-ка…

Я выпрямился, хотя был готов к тому, что он попытается ударить меня, согнутого, ногой в живот, скорее всего, в область печени. Но он меня не ударил. Я же посчитал это упущенной с его стороны возможностью. Однако дело, как оказалось, было не в том. В парне чувствовалась какая-то напряженность. Склонность к справедливости, что ли. Наверное, «зона» научила его сдержанности. Я уже ранее встречался с подобными проявлениями у бывших зэков и потому не сильно удивился.

Он посмотрел на мои погоны.

– А почему только старший лейтенант? Ты же капитаном был…

Лучше бы он этого не спрашивал. Для него же лучше было бы. А меня вопрос только разозлил. В самом деле, не откровенничать же с человеком, которого совсем не знаешь, не рассказывать же ему произошедшую со мной историю, в которой я сам еще толком не разобрался…

– А тебе какое дело? Ты, вообще, кто такой будешь? – спросил я довольно грубо.

– А вот так со мной разговаривать не надо. Я же к тебе по-хорошему подошел. Просто поговорить об одном деле.

– По-хорошему ты за мной, – я посмотрел на часы, – почти сорок минут идешь? По-хорошему тебе на меня указала бывшая воспитательница детского садика?

– Так ты и это видел… Ну-ну… Но ты сразу много вопросов задал. На какой из них раньше отвечать?

– Начнем сначала. Кто ты такой будешь?

– По национальности я даргинец. Есть такой народ в Дагестане.

– Знаю, слышал… – Я не стал уточнять, что человек, приказ расстрелять которого я якобы отдал, тоже был даргинцем. – Есть такие… Дагестанец, значит… И что?

– И еще я профессиональный боец ММА… – А вот этого ему тем более не следовало говорить. С одной стороны, его слова походили на похвальбу. С другой стороны, получалось, что он меня предупреждал о том, что умеет драться, а я не мог сказать ему, что недавно еще был командиром разведроты спецназа военной разведки и тоже многое умею. Но я выход нашел. Сказал полуправду:

– А я командир взвода разведроты. И, как офицер спецназа военной разведки, тоже кое-чему обучен. И что из того? Что тебе надо, я не очень понял.

Он начал терять терпение, это я понял по его лицу даже в полумраке.

– По твоей инициативе выгнали с работы хорошего профессионала – женщину, на которую ты нажаловался…

Это уже походило на обвинение. У меня было, что сказать в свое оправдание. Но оправдываться мне не хотелось – слишком унизительно. Я только ответил:

– А кто тебе сказал, что эта женщина была хорошим профессионалом? Она явно работала не на своем месте. Таких, как она, от детей надо поганой метлой гнать…

Честно говоря, я сам спровоцировал его на удар. Но я почему-то рассчитывал на прямой удар правой рукой. Видимо, исходил при этом из его фигуры – широкие плечи, длинные руки и узкая талия. С такой фигурой люди обычно предпочитают бить прямыми ударами. И потому чуть не пропустил «двоечку»[4], которая традиционно начинается с левого «джеба»[5]. Однако в последний момент сумел среагировать: от левого прямого уклонился чуть-чуть вправо, так, что его кулак прошел рядом с моим ухом, чуть задев его, а прямой правой отбил предплечьем левой руки, применив традиционную китайскую боевую систему «вин чун». И сразу же, как и полагается в этой системе, нанес свой встречный удар – основанием ладони под основание носа, в место, где завершается верхняя челюсть и начинается собственно нос. У моего противника нос был крупноват, в такой нос проще попасть. Удар по верхней челюсти вообще редко применяется, хотя верхняя челюсть находится ближе к мозгу человека, и сильнее, и быстрее передает влияние самого удара, а нос при ударе основанием ладони часто сразу ломается, тем более если он крупный. И начинает при этом сильно кровоточить. Может быть, моему противнику хватило бы и этого удара, но я воспользовался своим телосложением и тем, что противник оказался на короткой дистанции, с которой ему, обладателю более длинных рук, бить было, в отличие от меня, неудобно, и добавил еще один удар – левый боковой, которым, как я сам иногда говорю, способен слона убить. Левый боковой попал точно в то место, куда я и бил – где челюсть соединяется с желваком. Там наиболее слабое соединение, и вся правая часть нижней челюсти рассыпается на семь осколков. Как правило, этого удара хватает любому, вне зависимости от весовой категории. Хватило и моему оппоненту. Он рухнул на асфальт, раскинув в стороны руки, одну из которых умудрился мирно и ровно уложить на скамейку. Нокаут был чистый, стопроцентный. Парень даже не застонал. Просто отключился, словно на него метеорит упал.

Я посмотрел по сторонам – все-таки после недавнего заседания военного трибунала мне не очень хотелось снова предстать перед судом и сесть хотя бы на пятнадцать суток за мелкое хулиганство с использованием навыков рукопашного боя. И мне показалось, что у соседнего, второго, подъезда нашего большого дома стоит та самая бывшая воспитательница детского сада и наблюдает за нами. Но, поймав мой взгляд, женщина сразу прошла под козырек крыльца, где мне ее стало уже не видно за пилоном, отделяющим вход в подъезд от двери мусоропровода. Дом у нас новый, не так давно заселенный, и мы, жильцы, еще не знаем друг друга, тем более если живем в разных подъездах. И я подумал, что женщина издали, и тем более в вечернем сумраке, при свете слабой лампочки над подъездной дверью, просто похожа фигурой на бывшую воспитательницу. И двинулся было домой. Но, когда я уже открыл дверь подъезда, мой противник зашевелился, перекатился на бок, и из кармана его длинной куртки что-то выпало. Я зачем-то вернулся, наклонился ниже, и увидел, что выпал нож. Признаться, я с детства питаю уважение к ножам. У меня дома даже висит на ковре коллекция ножей из разных регионов бывшего СССР. Я взял нож, рассмотрел и бросил в куст рядом. Меня нож ничем не заинтересовал. Обыкновенная самоделка, причем не самая качественная. И даже сталь лезвия дрянная, что я успел проверить, ударив по острию ногтем указательного пальца.

Я спокойно зашел в свой подъезд, и только в лифте, где освещение было более ярким, нежели на этажах или на лестнице, заметил, что мой офицерский бушлат забрызган кровью из разбитого носа парня-даргинца. Поднявшись к себе на четвертый этаж, я не стал открывать дверь своим ключом, а нажал кнопку звонка. Открыла Лариса. Сразу увидела кровь на бушлате.

– Что это? – обеспокоенно спросила она. – Ты упал? Ударился?

Она сама три года назад зимой поскользнулась, упала и сломала ногу. С тех пор постоянно боится, что ее примеру последую и я. Все-таки она почти месяц проходила в гипсе, что ей прилично надоело.

– Нет. Только ударил, – я показал ей свою ладонь. Как раз то место, которым нанес удар. При ударе ладонью нет возможности повредить себе пальцы. Я даже жену научил так же бить. Конечно, резкости и общей массы тела ей откровенно не хватало. Да и траектория самого удара была чисто женской, с обязательным размахом, от которого я ее отучить так и не сумел. Тем не менее какого-нибудь щуплого мужичка и она могла бы «срубить», хотя и сама была среднего для женщины роста и довольно щупленькой.

– Кого опять? – спросила Лариса.

Слово «опять» здесь важной роли не играло, поскольку дрался на улице я редко и чаще по принуждению. Пришлось рассказать ей про инцидент в детском садике, произошедший три дня назад, про который я ей не рассказывал, оберегая ее спокойствие, про угрозу воспитательницы и проявление этой угрозы в реальной жизни.

– А что я должен был сделать? – спросил я. – Позволить избить себя?

Лариса успокоилась.

– Ты все правильно сделал. Снимай бушлат. Я кровь застираю.

Я быстро переоделся в гражданскую одежду.

– А где он? – последовал между тем вопрос, означающий продолжение разговора.

– Не знаю. Наверное, уже встал и домой пошел. Не век же ему у подъезда разлеживаться. Отдохнул, пора и честь знать…

– Домой – это к воспитательнице?

– Заведующая сказала, что он у нее живет.

– Ты теперь осторожнее по улицам ходи. А то налетят человек десять с арматуринами или с монтировками, и ты сделать ничего не сможешь.

– Убегу. Шпана меня не догонит. До военного городка напрямую недалеко. А там бойцы подготовленные, в случае чего поддержат… Вот тебе я советую по сторонам смотреть чаще. Хотя дагестанцы с женщинами не воюют, но типы всякие попасться могут.

Дома я от силы успел побыть сорок минут. Поужинал и играл с дочерью, когда раздались четыре подряд требовательных звонка в дверь.

– Кто это? – спросила Лариса, коротко глянув на меня.

– Понятия не имею… – ответил я и встал, потому что сидел на полу.

Позвонили еще два раза, после чего строгий и требовательный голос произнес:

– Откройте, полиция. Не откроете, мы вынуждены будем взломать дверь. Мы знаем, что вы дома. У вас свет в окнах горит.

Я подошел к двери, посмотрел в «дверной глазок» и сразу убрал голову. В «глазок» смотрел пистолетный ствол. Но выстрела не последовало, и я услышал только гомерический хохот – кто-то по-детски радовался своей неуместной и совсем не своевременной шутке. Однако именно по хохоту я и узнал шутника. Хохотал, вне всякого сомнения, старший лейтенант Севастьянов, командир нашего взвода связи. И я смело открыл дверь. За дверью в самом деле стоял старший лейтенант Севастьянов, а позади него какой-то лейтенант, кажется, из резерва нашего батальона, но, может быть, и из резерва бригады, точно я не помнил, но раньше я его уже видел на каких-то занятиях. Это точно, память на лица меня еще никогда не подводила.

– Стрелять следовало раньше, – заметил я мрачно. – Через «глазок» пуля еще пройдет, а вот через металлическую дверь может и не пройти. Дверь-то из двух листов стали состоит. Первый лист пробьет и может свернуть куда-то в сторону. Во второй лист плашмя ударит, и в человека за дверью не попадет. В лучшем случае ребра ему сломает.

– Давай проверим! – завелся старший лейтенант и снова вытащил из кобуры пистолет. И я тут же уловил активно идущий от него запах спиртного, хотя о его состоянии можно было бы догадаться раньше.

– Убери оружие, – потребовал я. – Мне в подъезде только стрельбы и не хватало.

Но он, кажется, завелся основательно.

– А что, проверим, и все. Никто даже не поймет, в чем дело, – настаивал Севастьянов. – В худшем случае решат, что у кого-то люстра свалилась.

– А новую дверь потом за твой счет ставить? – нашел я нужный аргумент, вовремя вспомнив, что Алексей Севастьянов жадноват. Вернее, не он жадноват, а его жена попросту жадна. Алексей, видимо, подумал, что менять металлическую дверь в квартире бывшего командира в его планы не входит, и решил этот вопрос оставить открытым.

– Опасаешься ночь провести с дырявой дверью… Ну-ну… У вас здесь в самом деле район неспокойный. То убьют кого-то у подъезда, то газеты в почтовом ящике подожгут, то еще что-нибудь… А могут и в квартиру через дыру в двери забраться. Обкрадут, пока ты спать будешь…

– А кого убили-то? – спросила Лариса, проявив обычное женское любопытство. – У какого подъезда?

– У вашего… Вот только сегодня. С час назад, наверное. Дагестанца какого-то зарезали… Я же к вам уже во второй раз прихожу. Сначала подхожу, вижу две машины полиции стоят и «Скорая помощь». В «Скорую» носилки грузят. Голова человека простыней закрыта. Я подошел, простыню с лица снял. Вижу, лицо со сломанным носом все в крови. «Ну, – говорю, – хорошо к тебе, парень, кто-то приложился. Кулак собственный не пожалел». И тут ко мне подскакивает с окровавленным ножом в руках какой-то ментик, лейтенантик, судя по возрасту и по носу-«картошкой». С таким носом на высокие чины надеяться не следует. «Вы его знаете? – спрашивает. – Он в этом подъезде жил?» – «А я откуда знаю, где он жил, – отвечаю. – Я только к сослуживцу в гости заглянуть решил. Но, раз такое дело, надо в магазин сначала зайти… Взять что-нибудь, парня помянуть». Пошел в магазин, а там Славика встретил, – Алексей кивнул в сторону лейтенанта. – Мы с ним сразу и помянули… А теперь твоя, сослуживец, очередь в магазин бежать. Да он у тебя рядом, в соседнем доме. А мы пока отдохнем, жену у тебя отбить попробуем.

Савостьянов начал снимать верхнюю одежду.

– Извини, Леха, ты же знаешь, что я не употребляю. Тем более не поминаю незнакомых. – Я в самом деле пил в последний раз в самолете, когда в свой батальон возвращался. Наверное, Леха это помнил, потому и пришел. Я же, кажется, при нем несколько бутылок водки покупал. Вот он и решил, что я втихаря продолжаю. – Я зарок себе и жене дал, что больше к спиртному никогда не притронусь, даже по праздникам.

– Дал зарок… – подтвердила Лариса. – Обещал… Поклялся памятью родителей…

А вот этого я не помнил, чтобы я клялся, но вполне допустил, что Лариса решила так Севастьянова вместо с бутылками от нашего дома отвадить.

Леха только пожал широченными плечами и повернулся в сторону так и стоящего за его спиной лейтенанта:

– Пошли, Вячеслав, нас здесь не принимают, как я понял, – он снял с вешалки свой бушлат и набросил его на плечи.

Лейтенант, кажется, был даже рад такому повороту событий, он только лишь сказал:

– Извините. До свидания, – и быстро пошел в сторону лестницы.

Леха же Севастьянов, пьяно растопырив ноги, остановился около лифта и нажал кнопку вызова. Он, оказывается, не любил не только подниматься, но и спускаться по лестнице.

Офицеры ушли. Лариса закрыла дверь.

– Ну, что скажешь? – спросила она меня, и я сразу понял суть ее вопроса.

– А что я могу сказать. Только одно – я его не убивал. Нос и челюсть я ему сломал. – Я посмотрел на свою левую руку, на которой осталась ссадина от удара в челюсть. Потом на правую, на которой ссадины не было, но рука после удара слегка припухла и побаливала. – А вот лежачего добивать вообще не в моих правилах. Тем более ножом, как скотину. Я так даже бандитов не добивал ни разу.

– Я тебе верю… – Она сложила руки под подбородком и прижалась к моей груди, словно просила, чтобы я ее обнял.

– Но кто же его? – спросил я сам себя, отодвигаясь от Ларисы.

В дверях маленькой детской комнаты стояла Люся и, наклонив набок голову, как обычно, молча наблюдала за нами… Почему-то при дочери я стеснялся обнимать жену. Я прошел к дочери в комнату, где на полу было расстелено большое ватное одеяло, на котором были разбросаны ее игрушки, и наклонился, чтобы их поднять. И в этот момент в дверь опять позвонили так же, как звонил перед этим старший лейтенант Севастьянов – требовательно, и снова четыре раза, а через короткий промежуток еще дважды.

– Иди, опять к тебе. Эти же, видимо… – сказала из прихожей Лариса, подумав, что старший лейтенант зачем-то вернулся. – Что-то сказать забыли.

– Откройте, – произнес грубый голос, отдаленно напоминающий голос Севастьянова. – Полиция. Мы знаем, что вы дома. Не вынуждайте нас ломать замок в двери.

– Повторение шутки не вызывает даже улыбки… – хмуро заметил я.

Повторялось то же самое, что и во время прихода старшего лейтенанта. Только я уже не стал заглядывать в «дверной глазок», а сразу распахнул ее. На пороге стоял наш участковый, с которым я недавно познакомился, когда у нас в подъезде подожгли газеты в чьем-то почтовом ящике, и он ходил по квартирам, опрашивал жильцов на предмет присутствия постороннего «молодняка» на этажах, а за спиной участкового стояли двое в штатском и четыре бойца СОБРа с автоматами на изготовку.

– Варфоломеев Владимир Викторович? – спросил меня участковый.

– Он самый, – ответил я, чувствуя приближение новой беды.

Из-за спины участкового, отодвинув его рукой в сторону, выступил крупный мужчина, на голову выше меня. Второй гражданский был намного моложе первого, ниже меня ростом, с носом-«картошкой» и саркастической улыбкой Вельзевула.

Первый раскрыл у меня под носом удостоверение и махнул им так, что мое лицо обдало ветром. Но прочитать что-то в удостоверении я просто не успел. Впрочем, человека в гражданском это, видимо, не сильно и беспокоило. Он представился:

– Майор полиции Инокентьев Роман Ильич, – и повернулся к своему спутнику в гражданском, словно предоставляя тому слово.

– Лейтенант полиции Морозов Анатолий Юрьевич, – представился напарник майора и повторил фокус с удостоверением. Только его движения были более резкими, и лицо мне обдал более сильный ветерок.

– Разрешите в ваши документы заглянуть… – попросил я. – А то вы так быстро ими машете, что я ничего увидеть не успеваю.

– Это всегда пожалуйста, – ответил майор вполне, впрочем, добродушно, раскрыл свое удостоверение и показал мне, не передавая в руки.

Я прочитал вслух больше для жены, чем для себя, чтобы она знала, где меня искать, к кому обратиться в случае необходимости:

– И правда, майор полиции Инокентьев Роман Ильич…

Лейтенант с великим неудовольствием показал свое удостоверение, словно стеснялся своего звания. Я прочитал вслух и его данные:

– Лейтенант полиции Анатолий Юрьевич Морозов. Вот теперь все в порядке. Итак, чем могу быть полезен нашей доблестной полиции?..

– Вы, гражданин Варфоломеев, задержаны по подозрению в убийстве гражданина Багомедова Манапа Мухамедовича, вот, попрошу ознакомиться с постановлением о задержании. – Лейтенант протянул мне лист принтерной распечатки, в который я только заглянул, но читать не стал.

– А кто такой, – спросил я встречно, – Багомедов Манап Мухамедович? Я впервые слышу про такого.

На самом деле фамилия была мне знакома. Она очень часто звучала на заседании военного трибунала. Но того Багомедова звали, если не ошибаюсь, Рустам Саидович. А кто такой Манап Мухамедович, я не знал.

– И будете утверждать, что не убивали… – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес майор Инокентьев.

– Естественно, буду утверждать…

– Однако ваши отпечатки пальцев обнаружены на рукоятке ножа, которым был убит Манап Мухамедович. Кроме того, в отдел полиции поступил звонок от женщины, которая не пожелала себя назвать. Она видела из окна момент драки и собственно убийства.

– И как давно наши славные органы верят анонимным звонкам? – спросила Лариса, стоящая рядом.

– С тех самых пор, – ответил лейтенант, – как нам объяснили, что человек не желает по какой-то причине ссориться с соседями и опасается мести. Тем более если этот человек – слабая беззащитная женщина, в одиночестве, без мужа, воспитывающая ребенка.

– Это кто вам объяснил? – поддержал я жену. – Звонившая?

– А если бы даже так? – вопросом на вопрос ответил мне лейтенант.

– А если она лицо заинтересованное? – спросил я.

– Но отпечатки пальцев-то… На рукоятке ножа…

– А откуда у вас, кстати, могут быть мои отпечатки пальцев?

– Из Всероссийской базы данных, – коротко ответил лейтенант и довольно неприятно улыбнулся. – Насколько следствию известно, вы совсем недавно были подвергнуты наказанию за то, что отдали приказ расстрелять главу сельский администрации Багомедова Рустама Саидовича, родного дядю убитого сегодня Манапа Мухамедовича. И у вас сняли отпечатки пальцев, которые теперь хранятся в компьютерной базе МВД России. Мы сразу проверили. Отпечатки совпадают.

– У меня брали отпечатки только в Дагестане.

– Какая разница. База-то одна, всероссийская. А Дагестан – часть России. И потому я сразу предлагаю вам написать «явку с повинной», проявите мужской характер русского офицера. В любом случае вам не отвертеться. Улики-то… Никуда от них не денешься.

А вот о мужском характере русского офицера ему говорить не стоило. И относительно отпечатков пальцев тоже.

– Что касается мужского характера русского офицера, то не какому-то лейтенантику полиции, не участвовавшему ни в одном настоящем бою, это мне говорить, – ответил я довольно грубо и с вызовом. – А отпечатки пальцев на орудии убийства в данном конкретном случае являются только косвенными уликами. Я мог брать нож в руки и до момента убийства, мог и после. Вам просто неизвестны все обстоятельства происшествия. И вы даже арестовать меня с такими уликами на руках не имеете права.

– Но имеем право задержать вас на семьдесят два часа, – возразил майор. – То есть на трое суток. Что и отмечено в постановлении на задержание. А уж за трое-то суток мы что-нибудь да найдем… Или вы сами сознаетесь. У нас в отделе сегодня толковый дознаватель дежурит. У него все виновные сознаются. Так что – будьте готовы. А пока собирайтесь, поедем в райотдел. Знакомиться с дознавателем.

– Как скажете, товарищ майор… – пожал я плечами. Но домой-то меня, надеюсь, привезут тоже на машине?

Инокентьев только хмыкнул в ответ.

В сопровождении майора и жены я прошел в комнату и стал переодеваться.

– Принеси, пожалуйста, мой бушлат, – попросил я Ларису.

– Он еще не просох полностью.

– Все равно принеси…

Она сходила в ванную комнату и принесла мой бушлат, как он и висел, на вешалке. Вешалку я перевесил в шкаф.

– А что вы застирывали? – спросил майор. – Что-то на кровь сильно похоже… Обрызгались, когда убивали? Случается…

– Кровь носовая. Она имеет отличие от любой другой.

– Экспертиза покажет, откуда эта кровь и чья она. Пока надевайте бушлат…

Мне осталось только плечами пожать и согласиться.

Командир группы СОБРа показал мне наручники. Я, сохраняя спокойствие, наклонился, поцеловал дочку, не стесняясь присутствия посторонних, обнял жену и прошептал ей в ухо:

– Верь мне. Я не убивал. – После чего завел обе руки за спину, подставляя запястья «собровцу».

Замок щелкнул и закрылся. Я первым пошел к выходу. Спускались по лестнице. Я шел первым, чувствуя, как мне в лопатки упираются два автоматных ствола. Для меня это было новым ощущением. Раньше мне самому доводилось вот так же стволом автомата подталкивать задержанных бандитов, хотя чаще их по моему приказу подталкивали под ребра солдаты. А теперь ситуация резко переменилась.

Между вторым и третьим этажами на лестнице нам навстречу попался сосед, живущий за моей стеной – один из немногих, кого я знал в своем подъезде. Я даже знал, что он адвокат по уголовным делам. И знал, что его зовут Борис Моисеевич.

– Что случилось, Володя? – спросил адвокат.

– Ничего страшного. Обвиняют меня вот в убийстве на основании наличия мотива и косвенных улик. Завтра, я думаю, уже отпустят… – уверенно заявил я и заметил, как адвокат дал свою визитную карточку идущему последним майору Инокентьеву, они шепотом обменялись фразами, и Борис Моисеевич сказал уже громко и строго:

– Я буду утром ждать вашего звонка. С девяти утра, – и сам записал на обратной стороне другой «визитки» номер майора, который тот продиктовал.

Полицейский «уазик» ждал нас около подъезда. Рядом стояла и гражданская легковая машина, в которую сели догнавший нас майор и лейтенант. А меня закрыли в «обезьянник», расположенный на месте багажника «уазика». В соседнем отделении, тоже за решеткой, сел один из «собровцев». Другие, вместе с участковым, поместились в салоне.

Районный отдел полиции представлял собой двухэтажный старый барак, имеющий только внешнюю отделку, а об отделке внутри то ли никто не подумал, то ли денег на нее просто не хватило. Слева, сразу за входом в райотдел, располагался большой стеклянный «аквариум», там сидел дежурный по райотделу капитан, рядом с которым, чуть согнувшись в угодливой позе, стоял сутулый младший сержант полиции и держал в руках подстаканник со стаканом чая. А я уж думал, что подстаканники остались только в поездах дальнего следования. Старший группы СОБРа снял с меня наручники, после чего в сопровождении майора Инокентьева и лейтенанта Морозова меня отвели в кабинет на первом этаже, где за письменным столом с включенной настольной лампой сидел мужчина, мало уступающий Инокентьеву статью и габаритами, но гораздо моложе его. Как я понял, это и был дознаватель, к которому меня грозились доставить. Мужчина был в цивильном костюме, и потому я не знал его звания. Инокентьев полушепотом что-то сказал этому человеку, после чего подошел ко мне и лейтенанту.

– Я вас оставляю. Дальше уж как-нибудь сами. Мне еще с этой бандой малолеток разбираться, что киоски грабили… Вам же, – обратился он, повернувшись ко мне, – я рекомендую не упорствовать и написать «явку с повинной», пока вам такую возможность предоставляют. Позже будут приводить только доказательства. Тогда уже ни о какой «явке» речи не пойдет. Снимайте бушлат, отправим его на экспертизу.

– Я учитываю ваше мнение, товарищ майор, но мне не в чем признаваться, – ответил я с улыбкой.

Сообщение полковника Добровольского было для Сергеева равносильно удару обухом по голове.

– Да как же так… – только и нашел он что сказать, – ведь только что один приговор был, и тут же на другой нарвался. Ну, Варфоломеев!

– А ты не спеши с обвинениями. Жена его у меня с утра была. Говорит, Володя клянется, что никого не убивал. Побил – да, действительно побил он этого парня. Нос ему разбил и челюсть сломал одним ударом. Он это умеет. Всегда бил точно. Обучен хорошо. Помнишь, к нам в бригаду майор Кистень приезжал. Уроки давал. Варфоломеев был одним из лучших его учеников. А чтобы убить, да еще лежащего без сознания… На него не похоже.

– Но вы же сами, товарищ полковник, только что сказали, что он убил и сбежал из-под стражи. Я только на ваши слова ориентируюсь…

– Я же русским языком сказал – разберись! – последнее слово было произнесено конкретно жестко. Полковник начал злиться, а это ничего хорошего не обещало ни старшему лейтенанту Сергееву, ни старшему лейтенанту Варфоломееву.

– Понял, товарищ полковник. Разрешите приступать?

– Приступай. Нам только новых неприятностей в бригаде не хватало… – не удержался Добровольский, чтобы не проворчать.

Сергей Николаевич вышел из штаба с бумажкой, на которой был записан номер телефона майора полиции Романа Ильича Инокентьева, и уже на крыльце, перед тем как сесть к себе в машину, позвонил ему.

После нескольких длинных гудков незнакомый голос проговорил:

– Слушаю вас внимательно. Кто говорит?

– Роман Ильич? – на всякий случай – вдруг не туда попал, или мобильник оказалась в руках у постороннего – переспросил Сергеев.

– Да. Он самый. Кто звонит?

– Вас беспокоит командир разведроты спецназа военной разведки старший лейтенант Сергеев. Я хотел бы с вами встретиться и побеседовать по поводу эксцесса со старшим лейтенантом Варфоломеевым.

– А что вас конкретно интересует?

– Все, что касается Варфоломеева.

– У меня ограниченное время. Но если прямо сейчас приедете, я смогу уделить вам минут пять-десять. А вообще-то сегодня мы из-за характера тяжести совершенного Варфоломеевым преступления передаем дело областному Следственному управлению. Но это, скорее всего, произойдет после обеда. Где вы в данный момент находитесь?

– В штабе бригады. Я сейчас подъеду. Я на машине, – пообещал Сергеев, сунул в карман мобильник и сел за руль, не дожидаясь, когда майор полиции скажет, что до них ехать далеко и у него нет времени дожидаться старшего лейтенанта.

Сергей Николаевич, маневрируя между машинами, довольно быстро добрался до отдела полиции.

– Где найти майора Инокентьева? – спросил он у дежурного, сидевшего в стеклянном «аквариуме». Дежурный долго соображал, сильно косил одним глазом, а потом выпалил:

– Ильич-то… Второй этаж, кабинет «двадцать семь».

Он опять задумался над чем-то, видимо, соображал, стоит ли спрашивать у старшего лейтенанта удостоверение личности, но Сергеев уже поднимался по лестнице на второй этаж, быстро шагая через ступеньку, и дежурный решил, что интересоваться документом не будет.

«Двадцать седьмой» кабинет оказался рядом с поворотом в коридор, и искать его долго не пришлось. Сергеев постучал и, услышав торопливое «Войдите», толкнул дверь. Казалось, что маленький кабинет майор Инокентьев занимал целиком. Может быть, такое впечатление создавалось от того, что в кабинете было тесно из-за трех платяных шкафов с полированной поверхностью, в которой отражался крупный майор, письменного стола, заваленного стопками бумаг и папок, и приставного компьютерного столика, где примостился монитор старой модели и компактный лазерный принтер.

– Старший лейтенант Сергеев, – представился командир разведроты, щелкнув каблуками, и даже пожалел, что современные офицеры не носят шпоры, которые зазвенели бы вполне эффектно.

– Майор полиции Роман Ильич Инокентьев… – приподнявшись со стула, встречно представился начальник следственного отделения райотдела и пожал Сергееву протянутую руку. – Быстро же вы добрались.

– Постарался. Так что с Варфоломеевым, товарищ майор? – сразу приступил к делу старший лейтенант.

Майор сел за стол и придвинул к себе тонюсенькую папку со страницами уголовного дела.

– Сложный вопрос. У нас существует собственная версия, которая пока ничем не подтверждена. Дело в том, что не так давно по приказу тогда еще капитана Варфоломеева был расстрелян штаб бандитов, а заодно и глава сельской администрации Багомедов Рустам Саидович, взятый бандой в заложники. А буквально через несколько дней после заседания военного трибунала, который лишил Варфоломеева звания и должности, рядом с подъездом, где проживал Варфоломеев с семьей, был зарезан собственным ножом родной племянник Рустама Саидовича, сын его младшего брата Багомедов Манап Мухамедович. Кстати, бывший уголовник. Он проживал в нашем городе и здесь же был зарегистрирован. У нас возникли подозрения, что Манап Багомедов хотел совершить акт «кровной мести» и специально выследил Варфоломеева, а тот, защищаясь, убил его. Манап Мухамедович Багомедов, кстати, профессиональный боец ММА. Он был уверен в себе, за что, по сути дела, и поплатился. Просто не ожидал отпора. Посчитал, что его квалификации бойца достаточно, чтобы справиться со спецназовцем.

– Каждый боец ММА обязан если не знать, то хотя бы слышать о майоре Кистене. А Варфоломеев был одним из лучших его учеников. В нашей бригаде, по крайней мере. А что у вас в деле за диск? – Старший лейтенант увидел в папочке компьютерный диск.

– Этот? – Майор вытащил диск из папки и тут же вставил его в компьютер. – Здесь запись звонка женщины, которая видела и драку, и момент убийства из окна своей квартиры на четвертом этаже. Прослушайте, если есть желание. Займет всего минуту времени.

Компьютер заработал легко и быстро. Инокентьев защелкал «компьютерной мышкой» и включил запись.

Сергеев внимательно ее прослушал.

– А вы уверены, что эта женщина реальный свидетель? – спросил старший лейтенант.

– Такого свидетеля мы не можем представить в суд, поскольку женщина ясно назвала причины, почему не хочет называться… – начал было объяснять майор полиции, но Сергей Николаевич перебил его:

– На мой взгляд, очень странный звонок. И я бы эту женщину записал в подозреваемые под первым номером.

Майор на несколько секунд задумался.

– А что, возможно, вы и правы. Только не под первым, а под вторым. Под первым номером у нас по-прежнему ваш сослуживец – старший лейтенант Варфоломеев. Ему проще было бы доказать свою невиновность, если бы он не бежал из-под стражи. Но он бежал и тем самым косвенно признал свою вину.

– А вы, товарищ майор, не допускаете мысль, что Варфоломеев решил сам найти убийцу и именно для того бежал. Или у него были для побега какие-то иные причины.

– Какие, например? – вдруг насторожился майор.

– Ну, всякое может быть. Возможно, к нему, желая добиться признания, применили методы жесткого воздействия.

– Пытки, что ли? – усмехнулся Инокентьев. – Мне кажется, вы дурных сериалов пересмотрели. Только там можно увидеть применение в полиции пыток.

– Я вообще не смотрю телевизор, – ответил Сергеев.

– Принципиальный противник?

– Нет. Просто по причине отсутствия оного в моей квартире.

– И жена не просит?

– У меня нет жены. Холост пока…

Майор улыбнулся, и глаза его покрыла мечтательная дымка.

– Счастливый вы человек… И «вечного двигателя» у вас нет. И про повышение в должности никто не спрашивает. И перевод в областное управление никого не волнует. Вот это и есть счастье…

– Стараюсь быть счастливым, – коротко и безрадостно, почти обреченно отреагировал старший лейтенант, давно уже привыкший выслушивать жалобы сослуживцев на семейную жизнь, а теперь еще жалобы и со стороны полицейского.

– Позвольте, товарищ майор, с вами не согласиться… Старший лейтенант Варфоломеев не из тех людей, кто будет добивать лежачего. Он человек чести. Я его давно и хорошо знаю. Мы с ним вместе были в плену в Сирии. Он мог убить лежачего разве что в крайнем случае, чтобы избавиться от погони. Но в этот раз ему никакая погоня не грозила… Убитый уже был без сознания, как я слышал!

– В этом деле много несостыковок. Да, по данным судмедэкспертизы, на бушлате Варфоломеева обнаружена кровь с носовой слизью. И кровь принадлежит Манапу Багомедову. Это говорит о том, что между ними была драка. Однако у Варфоломеева не повреждена правая рука – ссадина и припухлость есть только на левой. Но удар под основание носа, который и стал причиной разрыва хрящевой ткани, и собственно перелома, вне всякого сомнения, был нанесен правой рукой. Так утверждает эксперт. Нос убитого слегка свернут в правую сторону. А сам Варфоломеев утверждает, что не знаком с убитым Манапом Багомедовым и никогда с ним не встречался. Получается несоответствие.

– А вы не допускаете, товарищ майор, варианта, при котором Варфоломеев просто не знал, что имеет дело с Багомедовым. Что тот не представился…

– Допускаю. Это возможный вариант, но маловероятный, если учесть, что Варфоломеев де-юре имел отношение к гибели Рустама Саидовича Багомедова, что уже доказано. При вашем предположении полностью отпадает наша версия о кровной мести. Тогда какой смысл Манапу Багомедову преследовать Варфоломеева. Опять несостыковка!

– Мне кажется, вы уделяете слишком большое внимание этой версии. Ведь могла же быть и любая другая причина… Скажем, бытовая. Каких только не бывает совпадений в нашей жизни!

– Я прошу извинить меня, старлей, но у меня куча других дел, и в этот трагический случай я особо не вникал, поскольку дело Варфоломеева мы передаем в областное Следственное управление. Обычно мы рассматриваем что-то попроще. Например, сосед у соседа пару драных галош украл, которые тот повесил просушиться на заборе… Вот уровень райотдела. А вам рекомендую обратиться к старшему следователю по особо важным делам Протасову Сергею Леонидовичу из областного Следственного управления, полковнику юстиции. Он у нас в области считается главным специалистам по убийствам. Я вам сейчас запишу его телефон. Или вы сразу в мобильник забьете?

– Лучше сразу в мобильник, – Сергеев приготовил телефон.

Майор продиктовал номер, и старший лейтенант забил его в «адресную книгу».

– А против Варфоломеева возбуждено еще одно уголовное дело. За физическое противодействие законным действиям сотрудников полиции, находящимся при исполнении своих прямых служебных обязанностей. Он все-таки вывел из строя дня на три трех сотрудников полиции. Лейтенанта из моего отдела, майора-дознавателя и дежурного по райотделу капитана. При нашем дефиците сотрудников мы понесли значительные потери. Это дело мы уже ведем сами, без передачи в Следственное управление. И материалы уже почти готовы для передачи в суд. Осталось малое – завершить оформление и задержать самого подозреваемого.

– По сравнению с первым делом – это мелочь, – улыбнулся Сергеев и пожал на прощание протянутую ему крупную, как лопата, ладонь майора.

– Мелочь… это как сказать…

– А насчет того, чтобы задержать подозреваемого, я бы вам в свободное от работы время мог бы рассказать несколько десятков историй о том, как спецназ военной разведки умеет маскироваться и прятаться. Вы будете рядом курить и не заметите, что затушили сигарету о лицо военного разведчика. И такие случаи у нас бывали.

– Я не курю, – серьезно сказал майор Инокентьев. – Три месяца уже как бросил.

– Я тоже не курю, – признался старший лейтенант. – И никогда не начинал.

Он уже собрался выходить и даже взялся за ручку двери, когда майор снова что-то вспомнил и сделал знак рукой, останавливая старшего лейтенанта.

– Кстати, может быть вам интересно, тут в дело ввязался адвокат – сосед Варфоломеева по лестничной площадке. Возможно, вам и его номер телефона пригодится. Он был у меня перед вами. Скопировал на ноутбук телефонный разговор с женщиной и ушел. Документы у него в порядке, я проверил. Заказ на услуги адвоката сделан от имени жены Варфоломеева.

– Давайте, на всякий случай.

На сей раз Инокентьев не стал диктовать номер, а просто передал старшему лейтенанту визитную карточку с крупным логотипом адвокатской конторы, которую тот не глядя положил себе в карман разгрузочного жилета…

Усевшись за руль своей машины, оставленной перед главным входом в райотдел, Сергеев достал мобильник и позвонил в Следственное управление полковнику юстиции Протасову, пожелав с ним встретиться.

– По поводу? – спросил Протасов недовольным и почти брезгливым голосом.

– По поводу уголовного дела об убийстве, в котором обвиняют моего подчиненного, старшего лейтенанта Варфоломеева Владимира Викторовича.

– Да, старлей. Я тебя понял. Только дело нам полностью еще не передали. Я только предварительно собрался ознакомиться с материалами следствия. Вот они передо мной. Официально передадут, видимо, после обеда. Если есть необходимость встретиться, милости прошу ближе к вечеру. Сначала позвони мне, а то можешь не застать на рабочем месте.

– Обязательно, товарищ полковник, позвоню…

Затем Сергеев, глядя в «визитку», набрал номер телефона адвоката. Тот не отвечал. Порывшись в карманах, Сергеев нашел бумажку с номером телефона жены старшего лейтенанта Варфоломеева и набрал его. На звонок сразу ответили, видимо, мобильник супруга Варфоломеева держала в руках. Голос приятный, хотя и несколько грубоватый, словно бы простуженный или заплаканный. Но для женщины, у которой такая беда, это понятно и простительно.

– Кто вы? – сразу спросила Варфоломеева, не желая, видимо, в такой нелегкий для нее момент тратить время на пустопорожние разговоры с незнакомым человеком.

– Я хотел бы поговорить с Ларисой Варфоломеевой, – сказал Сергеев.

– Слушаю вас.

– Старший лейтенант Сергеев Сергей Николаевич, – представился старлей деликатно, не желая называть себя командиром роты, которой еще не так давно командовал ее муж.

Но она сама напомнила ему об этом. Видимо, Володя уже сообщил жене, кто стал его новым командиром.

– А, вы и есть, значит, тот самый новый командир разведроты… Ну что, вы теперь довольны? – спросила она с вызовом.

– Чем я должен быть доволен? – не понял Ларису старший лейтенант. Ему была непонятна женская логика мышления.

– Ну как же. Теперь вам никто не в состоянии помешать…

– А чем, простите, мне мешал старший лейтенант Варфоломеев? – задал Сергеев встречный вопрос. – По моему мнению, он только помогал мне по мере своих сил.

– Вы же должны были чувствовать от его присутствия рядом неудобство.

– Не говорите ерунды, уважаемая. Мы с Володей рядом воевали. В разных подразделениях, но случалось, что и в одном бою на Северном Кавказе участвовали. Кажется, трижды. Плечом к плечу стояли, чтобы бандитов не пропустить. И в Сирии вместе были. И в плен вместе попали, а я его потом вызволил оттуда, на помощь пришел. А потом он меня спас… А вы еще… Эх, женщины…

Сергеев, испытывая раздражение, отключился от разговора, но не успел убрать в карман мобильник, как он зазвонил. На дисплее высветился номер, по которому он только что звонил.

– Слушаю вас, – сердито сказал он в трубку.

– Сергей Николаевич, – проговорил плачущий голос. – Простите Христа ради, я сама не знаю, что говорю. Беда надломила. Вы, наверное, посочувствовать хотели… А я с вами так… Мне Володя о вас рассказывал. Он о вас всегда тепло отзывался…

– Посочувствовать я тоже хотел, – ответил он, – но больше думал о том, чем можно помочь Владимиру. Можно будет к вам сейчас заехать и расспросить подробности. Вечером я встречаюсь со старшим следователем Протасовым. Мне хотелось бы разговаривать с ним аргументированно и приводить конкретные факты.

– У меня сейчас в гостях, если можно так сказать, наш сосед по лестничной клетке. Он адвокат, и уполномочен мной вести дело моего мужа. Он вам будет нужен?

– Обязательно. Я уже даже звонил ему, но он трубку не берет.

– Он, видимо, телефон дома оставил. Мы же через стену живем. Думал, быстро вернется.

– Пусть дождется меня. Я к вам еду. Подъезд я знаю, подскажите номер квартиры.

– А вот это мы сейчас и выясним… – сказал хозяин кабинета загробным голосом, от которого от стены к стене прокатилось эхо. Он явно надеялся меня запугать и потому намеренно говорил низким и грубым голосом. Но не на того, как говорится, напал. Я не из пугливых. Встречал, бывало, людей действительно с низким голосом. Правда, они, как правило, щуплые и низкорослые. Не знаю, с чем это связано, но даже в оперных театрах басовитые люди обычно бывают тщедушного телосложения.

Лейтенант тем временем, глумливо улыбаясь, выдвинул верхний ящик стола, вытащил и демонстративно положил на столешницу передо мной противогаз и большой целлофановый пакет с завязками с одной стороны. Это, как нетрудно было догадаться, инструменты пыток, чтобы заставить подозреваемого, то есть меня, сознаться в том, что я не совершал. В противогазе наверняка закрыт клапан поступления воздуха. И человек, на которого наденут противогаз, начинает попросту задыхаться. И целлофановый пакет тоже надевается на голову и затягивается на горле. В принципе они друг друга заменяют, а придумать еще что-то менты не в состоянии. Воображения, видимо, не хватает. Разве что пытку раскаленным утюгом у бандитов позаимствовали бы, что ли. Но лейтенант утюг из стола не достал, видимо, от него остаются слишком заметные следы.

– Я готов, товарищ майор, – сказал лейтенант.

Значит, второй – тоже майор. Все майоры в этом районном отделе, что ли, такие крупные? Или здесь звания присваивают по росту и весу?

– Начнем, пожалуй, с врача… А то еще и этот, чего доброго, коньки отбросит…

Похоже, кто-то уже «отбросил». Интересно, как они выпутались? Или просто пытаются меня запугать? Второе больше похоже на правду. Из этого предположения и следует исходить. Слишком уж откровенно и громко про коньки было сказано.

– Не надейтесь, – сказал я. – У меня сердце крепкое. Много неприятностей уже довелось перенести. И даже пытки в плену у бандитов… Все вынес. А вам до их выдумок далеко. Шкуру с живого вы снимать не умеете, и фаланги-сольпуги в вашем климате не водятся.

На слове «бандитов» я сделал ударение, словно приравнивал бандитов к ментам, причем бандитов ставил выше на уровень. Но я в самом деле видел между ними мало разницы.

– Пригласи, Толик, врача… – потребовал майор-дознаватель у лейтенанта. – По моим данным, он в самом деле имел возможность расшатать свое здоровье. Надо бы проверить.

– Я быстро, товарищ майор, – ответил лейтенант.

Они разговаривали между собой так, словно меня не было в кабинете.

Лейтенант в самом деле вернулся быстро. Привел с собой молодого лохматого рыжеватого парня в белом и грязноватом медицинском халате, по внешнему виду студента медвуза. «Наверное, в самом деле студент, – подумал я, глядя на его цветные татуировки на обнаженных предплечьях под закатанными рукавами халата. Врач себе таких татуировок не позволит, иначе от него все пациенты разбегутся. Да и какой врач станет работать в ментовке… Только фельдшер или студент будут подрабатывать, а то и вообще ветеринар».

– Покажи руки, – по-хамски потребовал от меня студент в белом халате.

– Бога ради, – подчинился я, не желая сразу вступать в конфронтацию, и протянул ему свои руки.

На правую ладонь студент внимания не обратил, а левую кисть, разбитую после удара в челюсть противнику, он тщательно ощупал, даже пододвинул ближе к себе настольную лампу, хотя, на мой взгляд, хватало и света из окна, за которым стоял уличный фонарь и светил прямо в окно.

– Это старое повреждение, ему не менее трех дней, – категорично заявил студент, выпустив мою левую руку, которую он сдавливал пальцами, желая, похоже, заставить меня поморщиться. Но я не морщился, что студентику, кажется, не слишком нравилось.

– Так он что, получается, не бил Багомедова? У того же нос сворочен… – спросил лейтенант, видимо, не знающий о том, что рентгеновский снимок показал перелом челюсти. – Просто шел домой, увидел у подъезда лежащего без сознания человека и вспорол ему живот? Так, что ли? Но с какой стати он обратил на него внимание? Значит, они раньше встречались? И теперь решил воспользоваться ситуацией? – Лейтенант Морозов посмотрел на меня внимательным и подозрительным взглядом. – А не был ли Багомедов на заседании трибунала? А? – Последние его слова были явно обращены ко мне.

В ответ я только плечами пожал:

– Не знаю. В зале сидели человек десять. Может, среди них и был. Я вообще не знаю, кто такой Манап Багомедов.

– Память отшибло, – сказал дознаватель. – Но ничего, мы тебе ее сейчас освежим… Как у него с сердцем?

Студент вдел в уши наконечники трубок стетоскопа и приложил его к моей груди. Слушал он, судя по выражению его лица, не слишком внимательно и не долго.

– Нормальное у него сердце. Работает без перебоев.

– Ну, все. Ты свободен, можешь идти, – наигранным басом изрек майор. – А мы пока… Лейтенант, приступай… Наручники ему надеть не забудь…

– Сначала пусть подпишет бумаги, – возразил лейтенантик. И передвинул ко мне по столу стопку бумаг. – Знаешь, старлей, где писать – «С моих слов записано верно», автограф и расшифровку автографа.

То есть до начала допроса мне предлагали подписать протокол, а потом они могут туда вписать все, что душа ментовская пожелает.

Лейтенант вытащил из кармана портсигар, достал из него сигарету, закурил и пустил мне в лицо дым, после чего щелкнул меня портсигаром по затылку. А вот этого молоденькому лейтенантику с носом-«картошкой» делать не следовало. Я оглянулся через плечо, оценил его самодовольную улыбку человека, чувствующего себя хозяина положения, свернул левую ладонь лодочкой и резко ударил его между ног. Не забыл при этом сомкнуть пальцы и дернуть руку на себя. Лицо лейтенантика исказила гримаса боли, и он согнулся в три погибели. Майор мой короткий удар в полумраке кабинета не увидел. Тем более что находился за спиной лейтенанта. Он не мог понять, в чем дело. Подскочил тут же к малорослому лейтенантику и попытался его выпрямить.

– Что с тобой?

Вскочил со своего стула и я.

– Приступ, похоже… Эпилепсия, что ли… При ней лучше лежать.

– Этого только нам не хватало! – Майор уже не старался говорить басом, и эхо по кабинету не гуляло.

Я даже удивился, услышав его нормальный человеческий голос. И к тому же существенно обеспокоенный.

Не знаю, каким образом я оказался за спиной майора, но время терять не стал и резко ударил его двумя пальцами левой руки в горло, в район сонной артерии. Я знаю за собой такой грех: могу и кожу и горло двумя пальцами – средним и указательным – насквозь пробить. И, бывало, пробивал в боевой обстановке. Но тот удар означает быструю смерть. В данном же случае я не хотел убивать, хотя, думаю, многие подозреваемые и даже уже осужденные сказали бы мне громадное спасибо за такую услугу. Но я на всякий случай подставил под настольную лампу пальцы, чтобы лучше их видеть. Крови на пальцах не было. Значит, горло не пробил и не убил.

Майор рухнул мне под ноги, прямо поверх лейтенантика, истерично бьющего ногами по полу и извивающегося, словно раненая змея. Я еще добавил пинок в горло лейтенантику, спокойно снял с вешалки полицейскую шинель с майорскими погонами, надел ее на себя, памятуя, что на улице лежит талый снег, а бушлат с меня сняли для проведения экспертизы, и вышел в коридор. До угла, за которым сидел дежурный, было восемь-десять шагов. Застекленная дверь «аквариума» дежурного как раз в коридор и выходила. Увидев меня, он не должен был бы успеть выскочить до того, как я выйду на улицу. Шинель мне была явно великовата – на пару размеров больше в плечах и на два десятка сантиметров длиннее, чем следовало бы. Особое неудобство доставляли рукава, которые болтались. Но я все равно пошел в ней. И надо же было такому случиться, чтобы дверь «аквариума» открылась у меня перед носом, чуть задев длинный рукав шинели. Капитан, видимо, выпил слишком много чая и по этому поводу спешил в туалет. Но вышел он, на свое несчастье, спиной ко мне.

Не задерживаясь ни на секунду, я, не вытаскивая руки из длиннющих рукавов, захватил дежурного за затылок, дернул книзу его расслабленное тело и одновременно в полупрыжке ударил его коленом в челюсть. Попал наколенником, более жестким, чем собственно колено. Нокаут был быстрый и стопроцентный. Капитан, по моим расчетам, должен проваляться в таком состоянии еще минимум восемь-десять минут. Но сквозь стеклянную дверь «аквариума» я увидел и давешнего сутулого младшего сержанта, который смотрел на меня с испугом. Время от времени он переводил взгляд на стул дежурного, на спинке которого висел на широком ремне «тупорылый»[6] ментовский автомат, и на той же спинке стула висел полицейский бушлат с капитанскими погонами. Я бросил короткий взгляд на лежащего поперек коридора дежурного. Комплекции он был примерно моей, только в животе округлее. Значит, и бушлат его мне подойдет больше, чем шинель крупнокалиберного майора.

Я взял автомат и наставил его на младшего сержанта. Он скакануть к нему так и не решился, хотя стоял на пару шагов ближе меня и вполне смог бы успеть меня опередить. Но здесь уже должна была сказаться исключительно сила духа и способность к поступку.

– Не стреляйте… – сложив руки на груди, стал молить меня младший сержант. – Я только водитель дежурной машины.

– Ключи! – потребовал я. – Ключи от машины.

Он быстро нашел их в своем кармане и дрожащей рукой положил на стол дежурного, откуда я тут же переложил их в карман бушлата, который успел надеть на себя, сбросив шинель прямо на пол.

– Выходи, покажешь машину.

Он торопливо вышел из аквариума, чуть не запутался ногами в шинели, потом переступил через широко раскинутые руки капитана и направился к входной двери. Я пошел следом, толкая его в спину раструбом автомата. У двери снаружи стояли два «уазика» и «жигуленок». Младший сержант, к моему удивлению, остановился рядом с водительской дверцей «жигуленка», хотя я почему-то решил, что дежурной машиной будет «уазик».

– Вот машина… – сказал он, показывая на «жигуленок». – Вы разрешите мне свою куртку забрать?

Я нажал на брелоке кнопку сигнализации, которая негромко «мяукнула», мигнув фонарями автомобиля и светом фар.

– Забирай!

Полицейская форменная куртка с погонами младшего сержанта лежала на заднем сиденье. Младший сержант вытащил ее, хотел сразу залезть в карман, но я поднял автомат, и он замер. Я вместо него проверил карманы. Вытащил из них служебное удостоверение и сотовый телефон. Удостоверение я бросил парню, он поймал его на лету одной рукой и с непонятным мне трепетом прижал к груди, а мобильник я положил к себе в карман.

– Телефон не мой. Жены… – жалобно пропищал сутулый. – Утром вернуть хотел.

– А зачем взял? – спросил я сурово.

– Мне наш компьютерщик обещал программку-шпион на мобильник поставить, чтобы я все ее звонки мог прослушивать. Понимаете… Ей звонят, а я разговор могу слушать… И все про нее буду знать.

– Нет, не понимаю. Зачем это тебе?

– Ну, короче, когда я дежурю, она куда-то уходит. Созванивается и уходит на пару часов. Сыну говорит, что мусор выносить ходила… А мусоропровод-то в подъезде. Между этажами. Это две минуты, а не два часа.

– Подозреваешь, значит?

– Подозреваю.

– Тогда разведись. Зачем живешь с ней?

– Она – дочь нашего завгара. Так у меня хоть машина приличная, а разведусь, на развалившийся «уазик» посадят. Если не уволят по сокращению. У нас сокращение за сокращением идет.

– Значит, характер у тебя такой, что всю жизнь на тебе ездить будут. Ладно, бери мобильник, беги в райотдел, поднимай тревогу.

– А можно?

– Это ты у меня спрашиваешь? – Я легко, но со вкусом, если не сказать, что с удовольствием, приложился кулаком к его глазу. Парень присел и зажал лицо двумя руками. Думал, что я его снова ударю. Но из брови брызнула кровь. – Скажешь, пытался меня задержать. А я тебя «отоварил». Пару минут подожди, как кровь станет меньше бежать, сразу в комнату СОБРа… Они твои старания оценят! Глядишь, и медальку кинут… Как особо пострадавшему. Может, тебя дополнительно «разукрасить». Я могу… – серьезно предложил я еще одну бесплатную услугу.

– Хватит, – произнес младший сержант, продолжая держать руку у подбитого и сразу посиневшего глаза. Говорят, что если появилась кровь, то не будет синяка. Ерунда. Разбита была бровь, а синяк появился вокруг глаза.

Я сел за руль, завел машину и поехал. Куда – сам не понимал. Главное, подальше от райотдела. И сам не заметил, как оказался в старом районе города среди стандартных, похожих одна на другую пятиэтажек. Зачем я сюда приехал? Я же себе обещал, что больше сюда никогда не заявлюсь.

Но, может быть, обстоятельства заставили? Может быть, здесь единственное место, где меня никто не будет искать? А искать-то будут обязательно. Все силы приложат, чтобы найти. Надолго их сил, естественно, не хватит. Максимум на две недели. Но не буду же я две недели жить здесь. Я и сам такой срок выдержать не смогу. Может, лучше просто сдаться, и уж – будь что будет… Или уж проявить знаменитое терпение спецназовца, а потом, недели через две, мотануть куда-нибудь подальше, на тот же Северный Кавказ, где я смогу найти себе дело, где меня и примут, и спрячут, и никогда не выдадут… А здесь, выдадут ли здесь? Нет, здесь меня тоже не выдадут. Здесь, в этом городе, у меня есть любимая жена, любимая дочь, здесь есть настоящие друзья, с которыми я много раз ходил в бой, а со старшим лейтенантом Сергеевым даже в плену побывал. Он-то и они не выдадут. Но вот в этом районе, куда я приехал, выдаст ли меня Тамара? Тоже, думаю, нет. Она мне поверит. Я ведь в самом деле не убивал. Я это знаю лучше других. Тогда почему же я сбежал? Испугался пыток? Нет. Меня бандиты, настоящие бандиты, пытали, когда я попал к ним в плен в Сирии. Испугался унижений? Может быть, я просто постарался их избежать. Но не могу же я прятаться вечно… Мне нужно найти настоящего убийцу. Возможно ли это сделать? А почему бы и нет! Ведь даже менты, случается, убийц находят. Вся сложность состоит в том, что меня самого будут искать одновременно с тем, как я начну свой поиск. И тогда могут найти. Элементарно столкнемся лбами. Как же поступить? Ведь нельзя же всю оставшуюся жизнь прятаться. Да и нереально это при моем-то характере.

Моя машина стояла во дворе с выключенными фарами и габаритными огнями, но я увидел, как по улице проехала, посверкивая «мигалкой», другая полицейская машина. Похоже было, что меня уже искали. Может быть, даже не меня, а машину. Менты наверняка думают, что я уехал в какой-то отдаленный район города, там бросил машину, а дальше отправился пешком или на такси, а лучше всего на «частнике», который случайно подвернулся. Тогда и искать «частника» бесполезно. Никто добровольно не явится в полицию и не объявит, что он занимается «извозом» и готов все налоги за целый год, а если потребуется, то и за три года заплатить, и все только из желания помочь полиции. Такая вот любовь к этим людям! И тем более никто не подумает, что я сам нахожусь неподалеку от брошенной полицейской машины. Куда я мог в такое позднее время отправиться? Прежде всего домой, и они будут караулить беглого старшего лейтенанта у моего дома. Там, где остались Лариса с Люсей. Но я дома, разумеется, не появлюсь.

Оставив машину открытой, с ключами в замке зажигания, я пешком направился к подъезду Тамары. Подошел к двери в подъезд, к которой подходил прежде много раз, Но уже четыре месяца как я здесь не появлялся. Был я здесь за месяц до злополучной командировки в Дагестан, и тогда я являлся капитаном спецназа военной разведки. О том, что я вернусь и приду к Тамаре старшим лейтенантом, она не догадывалась. Лариса о существовании Тамары знала, хотя и не знала, где та живет, а когда я вернулся с повинно опущенной головой, она только сказала:

– Ну что же, раз ты ко мне вернулся, значит, я все же лучше, чем она. Так тому и быть. Раздевайся и садись ужинать.

Правда, время от времени Тамару мне припоминала и даже иногда расспрашивать начинала. Но в целом было терпимо и не походило на пытку…

Я поднялся на пятый, последний, этаж и остановился перед дверью, положив руку на лестницу, ведущую на крышу. Подумал, как буду себя вести, и только после этого трижды, как обычно звонил, нажал кнопку звонка. Долго не открывали, что, в общем-то, было понятно – на улице уже ночь, и я вынужден был позвонить во второй раз. Снова трижды. Наконец, послышался знакомый звук – шлепали тапочки. Дверь открылась настежь без лишних вопросов.

Лампочка в подъезде тусклая, а в квартире темно. Я хорошо видел Тамару, стоящую в своем привычном синем стареньком коротком халате, но она меня после темноты квартиры не видела и потому жмурилась, пытаясь рассмотреть. Наконец «продрала» глаза и увидела. И сразу шагнула за порог – в подъезд и притворила за собой дверь, из чего я сделал логичный вывод, что она в квартире не одна. О чем я сразу и спросил:

– Ты не одна?

Я был обеспокоен собственной безопасностью, но она поняла мой вопрос по-своему:

– А ты думал, что я буду четыре месяца ждать и страдать из-за тебя? И навсегда останусь одна? Ошибаешься. Не настолько я плоха, чтобы одной оставаться. И не настолько ты хорош, чтобы тебя так долго ждать.

– Я не о том… Мне просто податься больше некуда. Спрятаться надо…

– Ты ушел из дома? – В ее словах проскользнула нотка торжества и надежды. Не то чтобы она обрадовалась моему появлению, тем не менее нотки удовлетворения в ее голосе прозвучали отчетливо.

– Нет. Просто сбежал из полиции. Трех ментов уложил и сбежал. Меня пытаются обвинить в убийстве, которого я не совершал…

Я знал, что говорил. Тамара могла мне не поверить, скажи я, что ушел из дома, или еще какую-то похожую причину назови – их я, бывало, множество придумывал без проблем, и она всегда верила, но, насколько я ее знал, попавшему в такую большую беду человеку она всегда была готова помочь, даже рискуя собой и своим благополучием, в том числе и своей свободой.

Однажды Сергеев подвозил Варфоломеева до подъезда, так что в каком доме и подъезде он живет, знал. А номер квартиры ему жена Варфоломеева подсказала. Зайдя в подъезд и посмотрев количество квартир на первом этаже, Сергеев легко подсчитал, что нужная ему находится на четвертом этаже, и вызвал лифт.

На четвертом этаже позвонил в дверь, вскоре она открылась, и на пороге квартиры возникла жена Варфоломеева. Ларису он видел впервые и сразу оценил подтянутую спортивную фигуру молодой женщины в спортивном костюме, и вообще ее цветущий внешний вид, хотя, казалось бы, она должна была выглядеть убитой горем. Но женщина была и ухожена, и накрашена.

– Вы быстро приехали…

– Я же на машине. Не пешком шел.

– Я только успела на работу сбегать, написала заявление на неделю на отпуск «без содержания». Благо работа рядом. Володя специально квартиру выбирал, чтобы мне на работу было близко ходить…

Едва Сергеев, переступив порог, снял и повесил на вешалку в прихожей бушлат, как в дверь позвонили. Лариса сразу открыла, не посмотрев даже в дверной глазок на пришедшего, и в квартиру вошел мужчина средних лет, но уже с солидной лысиной и кучерявыми светлыми волосами по вискам и на затылке, одетый по-летнему в цивильный костюм. Не трудно было догадаться, что пришел сосед и адвокат, который протянул Сергею Николаевичу левую руку для рукопожатия, поскольку правой рукой он прижимал к себе ноутбук.

– Борис Моисеевич Гамбиловский, адвокат и по-совместительству сосед Володи и Ларисы Николаевны. Вы желали со мной поговорить?

– Желал и желаю, – ответил адвокату командир разведроты с прохладцей в голосе. Ему мужчина сразу не понравился из-за самодовольного вида и самоуверенного взгляда. В то время когда Сергеев был озабочен судьбой своего подчиненного, Борис Моисеевич, как показалось старшему лейтенанту, был озабочен только собственной персоной и популярностью среди людей, которые вынуждены к нему обращаться. К тому же от Гамбиловского сильно разило спиртным. Сергеев не умел по запаху различать напитки, но, если бы он спросил, что пил Борис Моисеевич, тот ответил бы не без гордости, что каждое утро начинает с рюмки французского коньяка, когда тот есть в наличии, а если нет, то употребляет даже армянский. Но это не влияло на дело, которым оба они занимались. Старший лейтенант прекрасно понимал, что свою популярность Борис Моисеевич сумеет отстоять только в случае, если дело старшего лейтенанта Варфоломеева завершится удачно. А он за это дело взялся – значит, уверен в благоприятном окончании. Впрочем, Сергей Николаевич отлично осознавал, что понятие удачности может быть разным для него самого и для Гамбиловского.

– Проходите в комнату, – гостеприимно предложила Лариса, рукой показывая, куда следует идти, и в том же направлении прошла первой. Борис Моисеевич был в мягких тапочках и сразу двинулся за Ларисой, а Сергеев задержался, снимая берцы и устраивая их под вешалкой. Но это много времени не отняло, и он нагнал адвоката уже в большой комнате, когда тот включал в розетку блок питания своего ноутбука.

– Я вот что вам хотел дать послушать… – сказал адвокат. – Мне эту запись позволил переписать майор Инокентьев. Звонила женщина, которая якобы видела момент убийства. Она говорит, что из внутреннего кармана куртки убитого, когда тот упал, выпал нож, и старший лейтенант Варфоломеев наклонился, нож поднял, но выпрямляться не стал, а сразу нанес удар мужчине в живот, вспоров его по всей длине. Это явное преувеличение. Живот вспорот не по всей длине. Нанесено два колющих удара в грудь, оба проникающие, один задел левый желудочек сердца – это данные от майора Инокентьева. Но не в этом дело. Инокентьев уверен, что женщина в темноте могла увидеть не все, что происходило на самом деле, а что не увидела, то додумала. Однако дело в самой записи.

– Я еще в кабинете майора полиции Инокентьева прослушал эту запись. И ничего странного в ней не услышал.

– А вот я услышал, – возразил адвокат. – И даже не поленился провести маленький следственный эксперимент.

– Ну-ну… – деловито сказал старший лейтенант Сергеев. – Я предполагаю, что у вас значительно больше опыта в уголовных делах, нежели у меня. Мне лишь однажды доверили провести в Дагестане расследование совместно со старшим следователем Ниязом Муслимовичем Гаджигусейновым, и мы добились результата, сумели задержать преступную группу. И именно поэтому, и еще потому, что старший лейтенант Варфоломеев стал моим подчиненным, наш начальник штаба бригады полковник Добровольский поручил мне поучаствовать в поисках Владимира Викторовича. Именно в поисках, а никак не в задержании. И потому я считаю: наши с вами цели совпадают – нам необходимо найти Владимира Викторовича и попытаться доказать его невиновность, то есть отыскать настоящего убийцу. Итак, я готов выслушать, что вы желаете нам сообщить по поводу записи разговора.

– Относительно поисков настоящего убийцы – это дело следственных органов. Моя же задача проще – доказать невиновность Владимира Викторовича. И определенные наметки к этому у меня имеются. А сообщить вам я намереваюсь следующее. Увидеть, что у убитого Манапа Багомедова именно из внутреннего кармана куртки выпал нож, можно было только из окон, ближайших к подъезду, то есть из окон кухонь, но, я готов доказать путем проведения следственного эксперимента, что из окна четвертого этажа, где, как следует из телефонной записи, живет анонимный свидетель, ножа уже не видно. К тому же звонила женщина с сотового телефона… Что ей стоило нажать кнопку, чтобы сделать видеозапись. Но она не сделала этого.

– Она утверждала, что звонила с чужого телефона, – заявил Сергеев, чувствуя себя в некоторой степени адвокатом убитого.

– Да, я помню. Номер в полиции зафиксирован. От лица своей адвокатской конторы я запросил у сотового оператора адрес обладателя sim-карты. Райотдел, кстати, тоже запросил. Думаю, к вечеру адрес уже будет у меня. А пока я опросил жителей нашего подъезда и соседнего. У них никто мобильник не брал и даже не спрашивал. То есть эти данные – бред сивой кобылы… А теперь главное… Прошу внимательно прослушать запись.

Адвокат произвел с ноутбуком какие-то манипуляции, потом отыскал на записи нужное место и включил. Присутствующие отчетливо разобрали металлический скрежет. После этого адвокат перемотал запись, снова ее включил, и они снова услышали скрежет. Сначала просто похожий, потом, кажется, тот же самый. И почти сразу на мониторе ноутбука появился расположенный в два ряда график с синусоидами. После окончания записи нижний график полез вверх и наложился на верхний, почти полностью совмещаясь с ним. Снизу бегущей строкой пошла информация: «Совпадение 99,98 процента».

– Поняли? – торжествующе спросил Гамбиловский. Суд, как доказательство, принимает девяностопроцентное совпадение. В исключительных случаях даже восьмидесятипятипроцентное.

– Нет, не поняла, – честно призналась Лариса.

Борис Моисеевич махнул рукой на женщину и посмотрел на старшего лейтенанта.

– Понял только, что работала программа идентификации. Я видел такую в работе у нашего шифровальщика. Он сравнивал два звука работы мотоциклетного двигателя. Только там на мониторе были не синусоиды, а острые пиковые обозначения.

Адвокат с обреченным видом махнул рукой и на него.

– Таких программ десятки, и обозначения у всех разные. Короче. На нашей записи телефонного разговора женщины слышен скрип открываемой подъездной двери. Второй скрип – двери нашего подъезда, потом – скрип двери правого подъезда, второго по счету. Это значит, что женщина стояла на крыльце, наблюдала за происходившим, снимать на видео не стала, но позвонила в полицию со своего мобильника. А снимать видео она не стала просто потому, что старший лейтенант Варфоломеев не убивал Манапа Багомедова, иначе она обязательно записала бы видео. И теперь нам просто необходимо отыскать эту женщину. И кто-то, выходя из подъезда, эту женщину видел. Видел, что она разговаривает по телефону. Тот, кто может ее опознать. Я понимаю, что не обязательно выходивший из подъезда человек был жителем данного подъезда. Возможно, к кому-то гость пожаловал. Этого человека тоже следует найти. Он важный свидетель.

– Чего уж проще… – саркастически ухмыльнулась Лариса. – Найти женщину в городе-миллионере по голосу… Или мужчина, который эту женщину видел, ее узнал.

– Но ведь ее адрес и данные уже вечером будут у вас… – вовремя вспомнил Сергеев.

– Да, – согласился адвокат. – И еще, тоже сегодня вечером, чуть позже, когда люди будут дома, мои коллеги и я вместе с ними – мы обойдем все квартиры во втором подъезде и найдем человека, который выходил из подъезда и видел женщину, разговаривавшую на крыльце по телефону… Мы не зря свой хлеб едим… – не удержался Борис Моисеевич от мелкого бахвальства.

– И берете за свои услуги в течение дня мою, скажем, зарплату за три месяца, – усмехаясь вставила Лариса.

Один вопрос был решен. Остался вопрос со старшим лейтенантом Севастьяновым. Сергеев в глубине души считал Севастьянова причастным и к событиям в Дагестане (думал, что он в той или иной степени виновен в случившемся с Варфоломеевым), с тем моментом, когда был расстрелян Рустам Саидович Багомедов, и к местным событиям, когда был убит Манап Магомедович Багомедов. Но все его подозрения основывались только на интуиции и не имели под собой ни одного обоснованного факта. При этом Сергеев знал, как легко бывает обвинить невиновного человека и как сложно потом этому невиновному от подозрений избавиться. И потому Сергей Николаевич не спешил предъявить Севастьянову обвинения. Тем не менее он стал расспрашивать Ларису о вчерашнем вечернем визите Севастьянова, о котором тот сам вкратце рассказал утром. Подлил масла в огонь и адвокат, который, казалось, впервые услышал о командире взвода связи и стал расспрашивать Ларису о подробностях. А потом и сам Сергеев рассказал о том, что Севастьянов в качестве свидетеля присутствовал на заседании военного трибунала, и о его произнесенном на заседании пресловутом слове «всех». То есть и заложника тоже, получалось, приказал расстрелять Варфоломеев. Хотя сам он не мог вспомнить, произносил он это слово или нет. Весь вопрос упирался только в одно-единственное слово.

– Этот момент на заседании трибунала можно было бы и оспорить, – сделал вывод адвокат.

Тогда Сергееву пришлось рассказать и то, почему Варфоломеев не стал оспаривать этот момент. Лариса, как оказалось, услышала об этом впервые. Муж вообще старался не посвящать ее в подробности дела. То ли берег жену от лишних переживаний, как подумала она сама, то ли считал, как и Сергеев, что женщина способна влезть в дело и все его испортить своей эмоциональностью. Но факт оставался фактом, она ничего не знала.

– Если б я хоть краем уха об этом услышала, я бы этого Севастьянова на порог никогда не пустила… – заявила она.

Тут раздался звонок в дверь. Лариса вышла открыть.

– Вот он! Легок на помине! – услышал старший лейтенант Сергеев и уже по интонации и по словам Ларисы понял, что пришел как раз Севастьянов.

В самом деле, тут же раздался голос старшего лейтенанта:

– Дома хозяин-то? Объявился… А то телефон выключен. Новый командир роты дозвониться не мог.

– Новый командир роты сам приехал, – отозвался из комнаты Сергей Николаевич.

– То-то я смотрю, машина вроде бы знакомая у подъезда стоит. Только номер я точно не помню.

– Севастьянов, – прежде чем выйти в коридор, успел Сергей Николаевич шепнуть Борису Моисеевичу.

Тот кивнул в ответ.

Севастьянов прошел в комнату, не разуваясь, оставляя на лаке паркета мокрые и грязные следы своих снегособирающих берцев. При его входе Сергеев встал. Встал и Гамбиловский, протянул Алексею руку, здороваясь и одновременно представляясь:

– Борис Моисеевич Гамбиловский, адвокат семьи Варфоломеевых.

Встречно представился и старший лейтенант Севастьянов.

– А мы как раз вас вспоминали. Если вам не трудно, расскажите, пожалуйста, о том, что вы вчера видели около подъезда.

Алексей принялся подробно рассказывать. Особо он остановился на обладателе носа-«картошкой». Так подробно и красочно его описал, что даже Сергеев легко представил себе этого самовлюбленного и потому, скорее всего, глуповатого лейтенанта. Но подумал при этом, что Севастьянов умышленно отвлекает их на несущественные детали. Майора же, как старшего по званию, Севастьянов описал бегло, но командиру разведроты подробно и не надо было – он сам с майором сегодня утром встречался, как и Гамбиловский. Тем не менее впечатление сложилось такое, будто Севастьянов знал об этой встрече, будто он сам шел по стопам командира своей роты, словно чего-то с его стороны опасался.

Но, описывая лицо Манапа Багомедова, Севастьянов не удержался, чтобы не высказать своего восхищения нанесенными убитому ударами.

– Нос ему в сторону своротили классно. Да и челюсть с правой стороны основательно опухла – сломана, думаю, от бокового удара слева. Вся правая сторона лица синяя. Специалист, думаю, бил. Не каждый профессиональному бойцу ММА так врезать сможет.

– А откуда ты знаешь, что он профессиональный боец ММА? – словно бы между делом, но без обычной своей улыбки, поинтересовался Сергеев.

– Так я ж к ним в клуб тренироваться иногда ходил. Спортивный клуб «Спарта».

– Выходит, вы с убитым были знакомы? – так же ненавязчиво, как и Сергеев, спросил Борис Моисеевич. – И не узнали его вчера, когда его в «Скорую помощь» загружали.

– А как его узнаешь? – ответил Севастьянов. – У него и нос сломан, и все лицо кровью залито, и правая половина лица синяя… Сначала вроде бы подумал, что он на Манапа слегка похож, но потом решил, что Манап слишком хороший боец и не позволил бы себя так избить. А он, оказывается, позволил.

– Значит, вы были близко знакомы с Манапом Багомедовым? – спросил адвокат уже более строго.

– Не так и близко… – вяло ответил Севастьянов. – Пару раз стояли с ним в паре, не больше.

– Вы и дядю его знали, убитого Рустама Багомедова? – Этот же вопрос вертелся на языке Сергеева, но задал его адвокат – опередил.

– Нет, не знал… А что вы мне здесь перекрестный допрос устроили?! По какому праву? Вы кто, следаки? – возмутился Севастьянов. – Да еще таким тоном разговариваете… Я пришел Ларисе сочувствие выразить, а тут такое… – То ли у него самолюбие взыграло, то ли просто отвечать не пожелал.

– Нет, друг ты мой, – сказал Сергеев. – Допрос тебе настоящие следователи устроят. Серьезный. Так что – будь готов.

Старший лейтенант с обиженным выражением лица махнул рукой и вышел из квартиры, громко хлопнув металлической дверью. Не так его, видите ли, приняли. Вечером, надо думать, жене пожалуется, а та сразу позвонит своему родственнику – командиру бригады. Значит, Сергееву стоит ждать придирок по службе. Но это было не так страшно, как кажется. Он придирок по службе не боялся. Просто сам будет от роты большего требовать. Больше заниматься с ней. Тогда и придирок не будет. Программу он уже составил вдвое сложнее, чем было при Варфоломееве, хотя и при нем рота отличалась высокой выучкой. Особое место в его новой программе занимали боевые вопросы, такие как стрельба и фехтование на МСЛ. Он, поскольку побывал уже в четырех командировках в Дагестан, лучше комбрига знал, что может больше пригодиться в современных боевых условиях, хотя тот прошел и Афганскую войну, и обе чеченских, но искусство войны постоянно меняется. И даже за пару лет может измениться до неузнаваемости, не говоря уже о паре десятков лет. Тогда и армия была другая. Сергеев даже выписал у начальника штаба батальона костюмы и оружие для пейнтбола[7], чтобы отрабатывать стрельбу на опережение. Конечно, скорость полета пули у боевого автомата и у оружия для пейнтбола разная. Красящий пейнтбольный шарик даже в полете, в отличие от пули автомата, тренированному глазу бывает видно, особенно на излете. Тем не менее такие тренировки позволяют развивать реакцию и стрелять быстрее, нежели противник. И еще Сергей Николаевич написал три из пяти лекций, которые должен будет прочитать офицерам спецназа Южной Осетии, когда те приедут к ним перенимать опыт. А это произойдет через два месяца.

Была надежда, что к тому времени он уже станет капитаном.

Мысленно проанализировав все свои дела, старший лейтенант Сергеев не нашел, к чему сможет придраться комбриг. А если к чему и придерется, он всегда найдет что ответить. Его боевой опыт позволял рассматривать процесс обучения роты как непосредственную подготовку к ведению боевых действий.

– Ну, вот, человек на нас обиделся, – сказала Лариса, закрыв за старшим лейтенантом дверь и войдя в комнату. – Сначала, когда в дверной глазок посмотрела, я его даже пускать за порог не собиралась. Но потом подумала, что он просто болтун и балагур. И совсем безвредный. И сейчас так же думаю… – Последняя фраза прозвучала задиристо, словно бы она обвиняла Сергеева и Гамбиловского в чем-то.

– Смотря для кого он безвредный. Кому-то он может оказаться очень вредным, – не согласился с хозяйкой квартиры Борис Моисеевич.

Его мысли были весьма даже созвучны с теми, что только что посетили голову Сергея Николаевича. И он перестал сердиться на адвоката за то, что тот такой важный и напыщенный. Он, вообще-то, довольно милый человек.

– Да уж, Севастьянов – еще тот фрукт. Не зря меня Володя предупреждал относительно его. Предлагал быть с ним осторожнее.

Сергеев достал из кармана мобильный телефон, неторопливо разгладил на наколеннике смятый лист бумаги, набрал с него номер майора Инокентьева и включил громкоговоритель, чтобы было слышно всем.

– Роман Ильич, старший лейтенант Сергеев беспокоит. Я ценю вашу занятость. Но у меня только один вопрос. У вас сегодня был старший лейтенант Севастьянов из нашей роты?..

– Да-да, старлей, я вас помню. Только простите, чем ваш вопрос вызван? – поинтересовался майор Инокентьев.

– Дело в том, что у меня возникли некоторые подозрения относительно Севастьянова.

– Вот как? Интересно. Вопрос в том, что мне позвонил ваш командир бригады и сказал, что попросил старшего лейтенанта Севастьянова разобраться с делом Варфоломеева. Я принял старшего лейтенанта и выложил ему всю подноготную дела, а затем направил к полковнику Протасову. Вы, кстати, виделись с полковником?

– Нет еще. Он сказал мне в телефонном разговоре, что только начинает знакомиться с материалами следствия, и попросил связаться с ним во второй половине дня, ближе к вечеру.

– А вы ведете, как я понимаю, собственное расследование? – В голосе майора слышалось неодобрение.

Сергеев знал, что полицейские не любят, когда кто-то вмешивается в их дела. Особенно если версия этого человека расходится с их мнением.

– Не совсем. Я действую по приказанию начальника штаба бригады, – ответил Сергеев. – Кроме того, я являюсь другом Варфоломеева и считаю, что лучше других знаю, на что он способен, а чего не сделает ни при каких обстоятельствах.

– И чего же он не сделает?

– Не помню, говорил ли вам, но я уверен, что старший лейтенант не стал бы убивать человека, лежащего без сознания.

– А оказывать сопротивление сотрудникам полиции он мог?

– Все зависит от того, какие меры собирались применить против него ваши сотрудники. Я думаю, что терпение старшего лейтенанта Варфоломеева тоже имеет предел.

– Вот вы бы и помогли нам найти его, чтобы он объяснил свои действия…

– В этом деле я вам не помощник, товарищ майор.

– То есть вы отказываетесь оказать помощь полиции?

– Естественно. Он же мне друг! В соответствии со статьей Конституции номер, кажется, пятьдесят один…

– В этой статье говорится про то, что человек может не давать показания против самого себя и своих родственников, круг которых определяется федеральным законом. И ничего не говорится о друзьях, даже самых близких.

– Но существует часть вторая той же пятьдесят первой статьи, в которой сказано, что «Федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания». Конституционный суд уточнил эту вторую часть пятьдесят первой статьи и назвал близких друзей в числе тех, кто может не давать показания, – на ходу придумал Сергеев и заметил, как неодобрительно покачал головой сидевший рядом с ним адвокат Гамбиловский.

– Вот как, а я не слышал об этом, – констатировал майор примирительным тоном.

– Услышали сейчас… Но не будь этой статьи, я все равно не смог бы вам ничем дельным помочь. Единственное, что мог бы посоветовать – лучше контролировать границу с Украиной в районе Донбасса. Насколько мне известно, на стороне ДНР и ЛНР воюет множество наших спецназовцев, как офицеров, так и солдат. У каждого своя причина находиться там. Одни оттуда родом, другие преследуются в России законом, а там они пользуются свободой и авторитетом умелых бойцов.

– Да, то же самое мне посоветовал старший лейтенант Севастьянов. А как так у вас получается, что командир бригады посылает одного офицера, а начальник штаба бригады другого… Они что, не могли между собой договориться?

– Беда в том, товарищ майор, что наш командир бригады полковник Осипенко является родственником жены старшего лейтенанта Севастьянова. Полковник Севастьянову покровительствует и потому по просьбе жены старшего лейтенанта включился в расследование, в том числе, видимо, и в ваше.

– Да, вопрос серьезный. Но что ты, старлей, – майор неожиданно перешел на «ты», что говорило о его желании сблизиться с Сергеевым, – говорил вначале о подозрении относительно Севастьянова.

– Есть такие подозрения… – ответил Сергей Николаевич и стал ему рассказывать всю историю и с заседанием трибунала, и со вчерашним визитом Севастьянова как раз накануне задержания бывшего командира разведроты. – Словно тот хотел лично убедиться, что Варфоломеева задержат…

– Да, когда мы приехали на задержание, – сказал майор Инокентьев, – на крыльце стояли два офицера. Честно говоря, я не обратил на них внимания, но сейчас вспоминаю, один из них по габаритам походил на Севастьянова. А когда мы выходили, их на крыльце уже не было. Я допускаю, что они подслушали, что в подъезде творится, и ушли прямо перед нами.

Лариса задернула шторки, поскольку на улице уже стемнело, и включила свет.

– Ну ладно, товарищ майор. Я хотел задать только один вопрос, а разговор у нас затянулся… Не буду вам мешать работать. До свидания.

– До свидания, старлей… Надеюсь, мы еще встретимся.

Старший лейтенант отключил связь и убрал мобильник в карман. Посмотрел на адвоката Гамбиловского.

– Да, этот Севастьянов и у меня вызывает подозрения… – заметил Борис Моисеевич. – Он, оказывается, уже знал о задержании Владимира Викторовича, но, когда пришел к Ларисе домой, сделал вид, будто не знает…

– Мне за дочерью в садик пора идти, – перебивая его, сказала Лариса.

– И ко мне коллеги должны вскоре подъехать, – адвокат посмотрел на часы и поднялся из кресла. – Так что откланиваюсь.

Встал и Сергеев и двинулся к выходу. Уже за дверью спросил Гамбиловского:

– Борис Моисеевич, как только появятся новые данные, вы мне позвоните?

– Позвоню.

– Тогда запишите номер телефона.

Адвокат забил номер в свой мобильник и взамен дал свою визитную карточку, где был и номер телефона, и номер электронной почты. Одна такая же «визитка» у Сергеева уже была – ее дал ему утром майор Инокентьев. Но он взял и вторую.

Тамара облокотилась о перила.

– Чем я могу тебе помочь? – спросила она, а в глазах у нее была великая тоска.

– Мне бы спрятаться. Хотя бы на недельку. Но у тебя, как я понимаю, нельзя! Может, сможешь меня куда-то устроить. К какой-нибудь подруге, что ли.

– Ко мне нельзя. У меня сейчас другой человек. Тоже офицер. – Она посмотрела на мой бушлат, на мои погоны. – Ты же тоже вроде бы раньше не в ментах ходил.

– Я и сейчас не в ментах, – показал я на свои брюки и наколенники.

– А это? – Она брезгливо потрогала двумя пальцами бушлат на мне.

– Бушлат я позаимствовал в райотделе полиции, откуда сбежал. Дежурному раньше принадлежал.

– А где сам дежурный?

– Оставил его лежать рядом с местом его работы. У него еще и автомат был. Я его в машине оставил, под сиденьем. Хотя, наверное, зря. И сгодиться может, и вообще – мало ли кто на машину покусится… Хотя машина полицейская. Дураков, я думаю, не найдется. Надеюсь, по крайней мере…

Тамара усмехнулась.

– Как всегда, ты в своем амплуа.

– А кто твой новый? Ты сказала – офицер.

– Да. Офицер ФСБ.

– Плохо, что офицер ФСБ. Могла бы какого-нибудь бомжа найти. Он бы мне помог спрятаться среди своих дружков. А офицер ФСБ за службу держится. Он сразу сдаст.

В этот момент дверь квартиры Тамары приоткрылась, и в щель выглянул человек в трусах и в спортивной майке, с сонным лицом, которое, попав из темноты на свет слабой лампочки, горевшей в подъезде, все равно ничего не видел.

– Тома… – позвал человек. – Ты скоро?..

– Скоро, Дима, скоро… – ответила она и закрыла дверь, едва не прищемив мужчине нос. Потом задумалась на несколько секунд и, похоже, решилась.

– Подожди меня. Я с ним поговорю…

Она стремительно вернулась в квартиру, и дверь за собой прикрыла, видимо, не желая, чтобы я слышал ее разговор. Я же остался ждать неизвестно чего. При этом я был уверен, что Тамара не позволит своему новому мужчине позвонить и вызвать полицейских сюда.

Прошло минуты четыре-пять, и я уже начал волноваться, в ожидании самого худшего, когда дверь широко раскрылась, и на пороге появился человек в военной форме с ярко-голубыми петлицами ФСБ и с просветами на погонах того же цвета. Военный был в звании старшего лейтенанта, как и я.

– Зайди, капитан, – сказал он. – Не будем же в подъезде разговаривать. Вроде бы не на митинге, – он ориентировался на полицейские погоны.

Я переступил порог, невольно наклонив голову – челюсть держал поближе к шее на случай удушающего захвата, хотя, судя по кистям рук, старший лейтенант был не способен на удушающий захват со стороны спины. Максимальное, на что его руки годились, это нажимать на клавишу «компьютерной мыши» или стучать по клавишам клавиатуры. Даже для того, чтобы давить на спусковой крючок пистолета, они казались слабоватыми. К тому же за его спиной, прямо передо мной, стояла Тамара. Конечно же, в случае попытки удушающего приема она не смогла бы меня защитить, но она казалась спокойной, ибо была уверена в своем влиянии на этого человека, и это стоило многого. Я помнил, как она могла влиять на меня, и решился предоставить в ее распоряжение свою судьбу. Я вошел – и ничего не произошло. Никто на меня не напал. Тамара тут же повернулась и принялась убирать постель на диване, где они спали, на том самом диване, который, кажется, пропах мной. Но я о своих ощущениях и мыслях не сказал ни слова, понимая, что я для женщины уже в прошлом. Я привычно снял бушлат и повесил его на вешалку в стенном шкафу. Этот шкаф я когда-то своими руками перенес на полтора метра в сторону, расширяя кухню. Теперь в шкафу висела чужая шинель.

– О! – удивленно воскликнул старший лейтенант ФСБ. – Был с погонами капитана, а теперь старлей, как и я. Метаморфозы, одним словом, сплошные… Почти по Овидию[8]. И прямо на глазах происходят. Ты, случаем, в командира взвода из командира роты не превратился.

– Превратился… – ответил я недобро. Мне, честно говоря, не по душе, когда напоминают о моем понижении в должности и в звании. Хотя раньше я сам этого и не осознавал. И вообще думал, что я человек, далекий от понятия карьеры, равнодушный к званиям и должностям. Оказалось, нет. Оказалось, я был о себе излишне высокого мнения.

– Садись… – Старший лейтенант жестом хозяина квартиры указал мне на стул, стоящий посреди комнаты, рядом со столом. – Меня зовут Дима… – Он протянул мне свою узкую кисть для знакомства.

– Владимир… Варфоломеев Владимир, – представился я. – Бывший командир разведроты спецназа военной разведки, а ныне командир взвода в той же роте.

– Я же говорю – сплошные метаморфозы… – Дима бросил взгляд на Тамару, которая принесла нам чай в чашках и сахар в чайном блюдечке и поставила на стол. – Но раз уж ты представился, назвав должность, представлюсь полностью и я. – Следователь Следственного управления областного управления ФСБ Дмитрий Колонтаев.

Мне, признаться, от его слов чуть плохо не стало. Как говорится, из огня да в полымя угодил. Только успел от одних следственных органов уйти, как сам же, по собственной инициативе, по собственной дурости и самоуверенности, угодил в лапы другой системы, и очень серьезной. Так, глядишь, вскоре до Следственного комитета в Москве доберусь или даже до Совета безопасности России.

– Ладно. Давай к делу приступим. Рассказывай, – почти приказал Дима, причем таким тоном, что я, посмотрев на Тамару, понял, что она дала мне самые лестные характеристики, и я не смог ему отказать.

– Но мне придется начать издалека, – сказал я, как пригрозил.

– У нас с тобой целая ночь впереди. Рассказывай!

Начал я с событий, при которых был расстрелян Рустам Саидович Багомедов. И на все сопутствующие и наводящие вопросы Димы старался отвечать предельно честно и не щадить при этом себя.

– На заседании военного трибунала ты себя точно так же вел? Отвечал на вопросы так же?

– Конечно.

– Тогда я понимаю, почему трибунал осудил тебя по низшей категории статьи и в рядовые не разжаловал. Обычно за подобное разжалуют в рядовые и увольняют из армии. Иногда даже срок дают. А потом, после отбывания срока, родня убитого находит этого человека, и тогда случается акт «кровной мести». Как правило, с летальным исходом с той или другой стороны.

– Вот-вот, – заметил я. – Это, как я понимаю, мне теперь и пытаются инкриминировать.

– Слушаю дальше. – Дима сел прямее, а я принялся рассказывать о всех неприятностях последних дней. Особенно его заинтересовало отношение ко мне полицейских в райотделе полиции. И Дима расспрашивал меня о подробностях.

– Ты не удивляйся моим вопросам, – сказал он, прервав меня. – Дело в том, что к нам поступило от осужденных по разным статьям несколько жалоб на этот райотдел. И сейчас мы проводим доследственную проверку. Как раз на предмет применения пыток с целью выбивания из подследственных данных. Причем они говорят в один голос, что были готовы сами добровольно эти данные предоставить, но их все равно пытали, что можно расценивать как садизм. Ты именно поэтому совершил побег с применением физической силы?

– Не совсем… – признался я. – Честно говоря, я был в свое время в плену у бандитов. У настоящих бандитов в Сирии, где они чувствовали себя хозяевами жизни и творили все, что хотели. И им было просто интересно, когда российский офицер «сломается». Но я вынес все пытки и заслужил уважение врагов. Пыток полицейских я не боялся. Они не настолько изощренные. Но вот унижения я стерпеть не сумел. Этот маленький плюгавенький лейтенантик… Из него так и перла наружу властность. Он упивался своей властью. В основном он меня и довел… Я бы с таким на операцию не пошел. Он сразу предаст. При первом же удобном случае. Человека видно сразу. Некоторых даже по лицу, по взгляду.

Два старших лейтенанта, мы то есть, долго молчали. Каждый из нас при этом пытался оценить другого. В подъезде тем временем начали хлопать двери – кто-то уходил с утра пораньше на работу. Я вспомнил этот звук, который когда-то заставлял и меня вставать и собираться на службу. Наверное, теперь он же и старшего лейтенанта Колонтаева будит. Будильник они, как я заметил, так и не завели. Впрочем, Дима, может быть, пользовался будильником в своем мобильном телефоне.

Я встал и подошел к большому окну, посмотрел на тротуар.

– Надо же, – сказал я с неожиданной для самого себя радостью, – нашли менты машину! – И искали, похоже, недолго.

Машина продолжала стоять там, где я ее оставил, напротив балкона, а не напротив подъезда. Пятеро полицейских суетились вокруг нее. Одного я сразу выделил. Это был тот самый младший сержант-водитель. На его лице выделялся синяк.

– Ну, так что мне с тобой делать прикажешь? – спросил Колонтаев. – Поставил ты меня, признаться, в положение – врагу не пожелаешь. И просто так тебя отпустить – рискованно. Мало ли какие ты найдешь причины, чтобы «сдать» меня. И задерживать тебя совесть не позволяет.

Я понял, что он не желает оставлять меня здесь вместе с Тамарой. Не желает, чтобы мы были наедине. Значит, он не уверен в себе или в ней. Я уже в который раз поймал себя на мысли, что по-прежнему рассматриваю Тамару, как нечто, мне принадлежащее, как свою собственность, нимало не заботясь о том, что у нее тоже могут быть свои желания и предпочтения, что она тоже живой человек, точно такой же, как я. И мне стало стыдно и перед ней, и перед старшим лейтенантом, что я вот так беззастенчиво, пусть даже мысленно, вторгаюсь в их жизнь. И даже перед Ларисой с маленькой беззащитной дочерью Люсей. Лариса простила меня и постаралась забыть былое. Со временем она стала все реже и реже припоминать мне этот эпизод моей жизни. Постаралась забыть, словно измены и не было. И сейчас мучается, не зная, где я и что со мной. А я сам снова вернулся сюда же, где меня уже не ждали и не связывали со мной никакие планы на жизнь. Так неужели я настолько плохой человек, чтобы вот так вот ворваться в чужой дом, разрушить чужое благополучие и, может быть, даже чужое счастье? Чем я тогда лучше того мелкого лейтенантика, которого я осуждал только что!

Я отвернулся от окна. Тем более полицейские сели в машину и уехали, видимо, в свой райотдел. Мне показалось, что в водительской дверце разбито стекло. Интересно, на месте ли был автомат. Плохо, если боевое оружие попадет не в те руки…

– Пойдем, – сказал я Диме.

– Куда? – спросил он.

– Куда ты собрался? – спросила и Тамара.

– Куда-нибудь. Ведь Диме будет неуютно, если я останусь у тебя.

А теперь стало стыдно ему. Это я по его забегавшим глазам понял. Понял, что попал в точку. Но Тамара заупрямилась.

– Куда же ты пойдешь! Тебя ведь на любом углу могут остановить. Тем более в полицейском бушлате.

– Может быть, в бушлате будет лучше… – сказал я. – Он мне по размеру подходит. Примут за своего.

– Заметно же, что у тебя штаны армейские, – она явно противилась моему уходу. Потом вдруг решилась. – Дима, что ты думаешь про дом тети Светы?

– А что тут можно думать… Это лучший вариант. Я как-то сразу не допер.

– Сможем Володю туда отвезти? Тетя Света только на следующей неделе приезжает, – объяснила она мне. – Мы по ее просьбе за домом следим, цветы поливаем и кота кормим.

– Мне только машину нужно из гаража взять. Ты ее не подгонишь?

– Подгоню, – согласилась Тамара.

Престарелая модница «тетя Света с того света», как, бывало, за глаза звал ее я, была сестрой покойной матери Тамары. Я тоже с ней был знаком. Тетя Света не любила, когда ее зовут «тетей», и от всех требовала, чтобы ее звали просто Светой или на худой конец Светланой, в отдельных случаях соглашалась даже на Светлану Александровну. И потому «тетей» ее называли только за глаза. Она часто моталась по заграницам в надежде выйти замуж за богатого возрастного иностранца-вдовца, мечтала разбогатеть, но постоянно нарывалась на каких-то заграничных брачных аферистов, однако не унималась, брала кредит за кредитом на новую поездку, с помощью одного кредита гасила задолженность по предыдущему и снова ехала за рубеж. Жила она в пригороде нашего большого города. И в ее доме меня искать точно никто не будет. Так что спрятаться на время у тети Светы для меня в самом деле было наилучшим вариантом.

Но вот что Тамара имеет права и умеет водить машину – для меня было новостью.

Тамара ушла в гараж, а Дима позвонил с мобильного своему начальнику и сказал, что задерживается по одному важному общему делу.

– По твоему делу, – сказал он мне, завершив разговор, и сунул в карман мобильник.

Мне осталось только молча кивнуть.

– Значит, так мы с тобой договоримся… – продолжил он через минуту. – Ты сидишь в доме тети Светы и в светлое время дня даже не высовываешься. Даже за дровами не выходишь. То есть днем не топишь. Даже если сильно замерзнешь. Оденься потеплее. Я тебе теплую одежду привезу. Свою пожертвую. Вечерами мы будем приезжать, топить печку до следующего вечера. А ты только цветы поливать не забывай. И кота корми. Через пару дней я приеду за тобой. Отвезу на допрос к нам, в ФСБ. Ты мне все расскажешь про бандитские и полицейские пытки. Договорились?

– Договорились… – усмехнулся я, а что мне оставалось делать, кроме как соглашаться. Хотя я и не большой любитель жалобы в правозащитные органы писать. Обычно я сам за себя постоять могу.

– По твоему лицу вижу, что ты чем-то недоволен, – сказал Дима.

– Правильно видишь. Я пришел к Тамаре, чтобы она меня спрятала хотя бы на недельку. А потом я сам бы нашел убийцу. А тут ты со своим расследованием. И ставишь мне условия. И даже не спрашиваешь меня, хочу ли я такого сотрудничества или не хочу. Но согласиться я вынужден – это, видимо, твое условие. Я тебя правильно понимаю?

– Правильно. Это действительно мое условие. И без твоего согласия я на сотрудничество с подозреваемым в убийстве не пойду. То есть не буду тебя прикрывать.

– Ну, спасибо хотя бы за откровенность. А ты мне дашь возможность подумать? Прикинуть свои реальные возможности и согласиться с тобой или не согласиться. Может быть, я предпочту полицейским на милость сдаться.

– Время, что ли, просишь?

– Да.

– До сегодняшнего вечера. Больше дать не могу. Но вынужден тебе сообщить, что я просто обязан поставить в известность свое командование.

– Иначе ты слишком многим рискуешь? – спросил я. – Договаривай уж до конца, если начал говорить.

– Можно и так интерпретировать, – кивнул Дима. – Но не все же умеют рисковать, как ты.

– Да. Для этого характер нужен другой, – кивнул я в знак согласия.

– Наверное, – легко согласился он.

– Ты доложишь своему командованию обо мне, а оно, предположим, пожелает меня «повязать». Что тогда?

– Я за свое командование головой отвечаю. Не пожелает. А если и пожелает, то я могу не сообщать о твоем местонахождении. Рогом упрусь, и все тут.

– Уволят.

– Да, – согласился он и опустил голову.

Так мы и не успели прийти к какому-то обоюдному решению. В дверном замке заворочался ключ. Я был уверен, что вернулась Тамара, но Дима вытащил из кармана пистолет. Что меня тоже насторожило и заставило приготовиться к удару ногой в прыжке в голову. Когда вытаскивают пистолет, его обычно бывают готовы применить. А Дима только что признался, что у него не тот характер, чтобы рисковать. Было только два варианта его поведения: первый, он просто рисуется перед Тамарой, изображает из себя крутого парня, второй – он не так уж прост, как желает показаться. Судя по тому, как быстро и даже торопливо он спрятал оружие, только увидев полу ее пальто, второе было более похоже на истину.

– Ну, как вы тут без меня, сильно скучали? – спросила она, улыбаясь. – Что обсуждали? О чем говорили?

– Так… О жизни в период глухого капитализма, – ответил я обтекаемо. – Когда все думают только о том, как заработать на хлеб с маслом.

– А некоторые и на хлеб насущный. Но на каждый день, что не у всех получается, – добавил Колонтаев.

– Второе в нашей жизни встречается чаще, – скороговоркой ответила Тамара.

Она довольно быстро приехала. Видимо, гараж располагался неподалеку.

– Транспорт подан, господа офицеры…

Дима открыл шифоньер Тамары, в котором раньше все вещи были просто свалены в кучу. Так, видимо, хозяйке дома больше нравилось. Но теперь все было разложено по полочкам. Я наметанным глазом определил, что шифоньером, видимо, заведует Дима. Он снял с вешалки свою гражданскую дубленку и протянул мне.

– Это первая вещь из теплых, про которые я тебе говорил. У меня еще есть теплый спортивный костюм, но он в раздевалке спортивного зала. Сегодня вечером у нас тренировка. После нее я принесу тебе костюм. В нем можно спать. А дубленку сейчас надень.

Я прикинул ее размер, не надевая. Заметно было, что она маловата мне в плечах, но при этом излишне длинна. С трудом, но все же влез в нее, однако застегнуть не сумел.

– Все равно дубленка меньше привлекает внимания, чем полицейский бушлат. Особенно если на заднем сиденье развалишься. Поехали… – распорядился Дима.

Мы поехали на немолодой «Волге» темно-зеленого цвета, что дожидалась нас рядом с подъездом. За руль сел сам Дима. По крайней мере, так было благоразумно. Старшего лейтенанта в его мундире не должны были останавливать инспекторы ГИБДД. По дороге через центр города нам трижды попадались машины с надписью «ДПС», стоящие между направлениями движения. Инспекторы всматривались во все проезжающие машины. А инспектор на последнем посту даже козырнул Диме.

– Знакомый, – сообщил Дима, словно бы оправдываясь за такое сомнительное знакомство.

Тамара села на переднее пассажирское сиденье. Я вольготно расположился на заднем. Дубленку до конца не застегивал, если уж она не застегнулась сразу, то не было надежды, что застегнется позже, но мохеровый шарф из того же шифоньера плотно прикрывал мой китель и бронежилет с «разгрузкой», и на меня никто внимания не обращал. А длину дубленки я в окна не демонстрировал.

– Этот райотдел? – спросил Дима, когда мы миновали двухэтажный барак.

– Он самый, родимый, – ответил я – Ну, заезжать мы сегодня туда не будем, я думаю. Подождем уж до лучших времен.

– А у тебя завидное хладнокровие, – заметил Дима. – Когда мы мимо «дэпээсников» проезжали, я в зеркало на тебя посмотрел. Ты даже не дрогнул. Ноль внимания на них. А ведь в каждой машине твой портрет должен быть. На худой конец – фоторобот.

– Что они мне после настоящих бандитов с Кавказа! – ответил я, слегка бахвалясь и сам собой при этом любуясь. Знаю за собой эту скверную черту, но удержаться иногда от рисовки не могу. – Они же даже пыток изощренных придумать не могут.

– Пытки тоже следует с умом применять, чтоб следов не оставалось, – как мне показалось, с немалым знанием дела выдал Дима сентенцию.

Мы проехали, по сути дела, через весь город и даже через пригород, состоящий из нескольких поселков из частных домов, и остановились только в последнем, где на главной дороге из бетонных блоков был выстроен стационарный пост ГИБДД. Архитектуры у поста не было, по сути дела, никакой. Построили из того, что под руку подвернулось, видимо, просто остановив проезжающий мимо автокран, как обычно сотрудники Госавтоинспекции делают. Но большое пластиковое окно из стеклопакетов здесь все же поставили. Рядом с постом стояли две машины патрульно-постовой службы. Сами патрульные расположились рядом с дежурными инспекторами ДПС, чья машина стояла в стороне, под стеной поста, укрытая и от ветра, и от снега вперемешку с дождем, и наставляли автоматы на каждую из останавливаемых машин. А машины «дэпээсники» останавливали все, что покидали город.

Среди полицейских я увидел знакомую сутулую фигуру. Расстояние не позволило рассмотреть лицо и погоны, но я был уверен, что это мой знакомый младший сержант-водитель, тем более под его глазом даже издали был виден синяк. В том, что он меня не «сдаст», я был уверен. Слишком уж некрасиво и неслужебно вел он себя при моем бегстве, и, если бы я рассказал правду, его ждали бы неприятности по службе. В том числе и со стороны его тестя – завгара, от которого он неприятностей и без того ждет, о чем сам неосторожно сказал мне. И младший сержант понимает, что я молчать не буду, если он вдруг покажет на меня пальцем. Я же послал его поднимать на ноги СОБР, чуть ли не пообещал ему медальку «За отвагу», которую он, безоружный, проявил, пытаясь меня, вооруженного автоматом, задержать. За что заработал, исключительно по доброте моей душевной, только синяк под глазом и рассечение брови.

Темно-зеленая «Волга», не доезжая до поста ГИБДД, свернула налево, углубилась в поселок и остановилась напротив дома точно такого же цвета, что и машина.

Первой вышла Тамара, поговорила о чем-то с женщиной, что стояла рядом с калиткой соседнего дома. Потом женщина ушла к себе в дом. Тамара, поторапливая нас, замахала рукой, и мы с Димой быстро прошли за забор, где нас уже было не видно за густыми старыми кустами сирени. Тем не менее, когда мы услышали, как шлепают по бетонной дорожке старые галоши соседки, возвращающейся к Тамаре, мы поспешили перейти на другую сторону двора, где располагался, собственно, и сам вход в помещение.

Пришла Тамара и объяснила:

– Соседка почту из ящика вынимает, чтобы никто не догадался, что в доме никто не живет. Да тут почты-то всего – одна газета с телевизионной программой, и все. Я раз в две недели у соседки почту забираю.

Она перебрала зажатые в руке газеты. Из стопки выпали два конверта. Тамара подняла, рассмотрела. Один конверт вскрыла, прочитала.

– Из банка. Требуют возврат кредита. Обещают дело передать в коллекторское агентство. В случае непогашения кредита…

– Какое обеспечение кредита? – спросил Дима.

– Тут копия договора, – Тамара протянула ему конверт вместе с письмом.

Дима посмотрел бегло.

– Нельзя ему, – он кивнул в мою сторону, – в этом доме находиться. Дом заложен в качестве банковского обеспечения. Банк имеет право передать документы в суд, и тогда дом перейдет в собственность банка. А сюда пожалуют полицейские с судебными приставами… Подождите… Так… Письмо отправлено всего-то меньше недели назад… Не успеют, похоже. Пока банк переправит материалы в суд, пока суд рассмотрит, передаст решение в службу судебных приставов. Бюрократию у нас никто еще не отменял. Через два дня я тебя заберу отсюда, как обещал… А пока можешь спокойно отдыхать… Вечером я приеду после тренировки, как и обещал, привезу спортивный костюм.

– Годится… – согласился я. – А от приставов я изнутри закроюсь. Не смогут войти. А телевизор, с вашего разрешения, я в дальнюю комнату перетащу. Там окна к соседям не выходят – только в огород.

Войдя в дом, я начал осваиваться. Легко вспомнил, как курсантом разжигал на межокружных учениях печку-буржуйку в окопном блиндаже, за что получил приличный нагоняй от проверяющего, заявившего, что блиндаж с горящей печкой накроет первая же управляемая мина.

– Так темно же, товарищ подполковник, – возразил я. – Кто увидит дым…

– У мины есть датчик, который сразу среагирует на тепло, исходящее из трубы.

– Тогда зачем, товарищ подполковник, здесь вообще установлена печка? Деньги, что ли, девать было некуда!

Проверяющий ничего не ответил, скорее всего, сам не знал, для чего в блиндаже нужна печка.

И только в последний день учений, когда по радиотелефону нами от командира роты был получен приказ сначала растопить печку, а потом об этом же для чего-то доложить ему лично, я печку все же растопил и доложил.

– А теперь: ноги в руки и бегом в соседний окоп. Оттуда доложить, что все выбрались. Никого ни в коем случае не оставлять под обстрелом, – сурово распорядился командир роты.

Оказывается, проверяющий подполковник был прав, и минометчики «синих», то есть «нашей стороны», отрабатывали удар по нашему окопу, который был условно захвачен противником. Блиндаж накрыло первой же управляемой миной. И четыре «наката»[9] не спасли от мощного разрыва боеприпаса. Засыпало и завалило все находившееся в блиндаже.

В доме «тети Светы» я нарубил щепок и использовал почти свежую газету вместе с уведомлениями из банка для розжига. Уведомления я заметил только в последний момент, когда они уже были охвачены огнем, но вытаскивать их не стал. Печь пахнула на нас теплом и гарью. И почти сразу неизвестно откуда заявился тощий кудлатый, но все же красивый и крупный кот Василий. Ему сразу вывалили в миску несколько пакетов кошачьего корма «Феликс», и кот, насытившись, снова куда-то исчез, но уже с раздутыми боками.

Я проводил до дверей Тамару с Димой и не стал возражать, когда они навесили снаружи амбарный замок, так как соседи могли проверить, есть ли замок на двери, и, не обнаружив его, могли заглянуть в дом посмотреть, нет ли кого чужого. Приготовил себе постель, перетащил, пока было светло, телевизор в дальнюю комнату, но дольше всего провозился с антенной, длины которой явно не хватало до нового места установки телевизора. Хорошо, что я надумал поискать в сенях различный инструмент. Там же я нашел кусок кабеля, который как раз для удлинения антенны сгодился.

На улице быстро темнело. Казалось, только недавно было обеденное время, а уже приблизился вечер. Между домами и в садах и огородах сгущалась темнота. Вскоре должен был появиться Дима.

Признаться, отдыхать я не умел и от безделья измучился. Сделал интенсивную зарядку по динамической системе[10]. Мне бы еще побегать хотя бы десяток километров, но я помнил, что закрыт в доме, кроме того, мне было поставлено условие не показываться на глаза соседям.

Наконец приехал Дима. Честно говоря, я ждал, что он приедет с Тамарой, но он заявился один. Привез мне пакет со спортивным костюмом и быстро уехал. Напоследок сказал:

– Завтра жди меня около трех часов. Поедем на допрос. Начальство мое уже в курсе. О тебе расспрашивали. Пришлось доложить…

– Жду… – коротко сказал я. – Но уже вечер. Печь-то растопить можно?

– Конечно. Соседи подумают, что я растопил, и уехал…

Проводив Диму, я сунул руку в пакет. Его спортивный костюм был настолько мокрым, что спать в нем было невозможно, если не было желания подцепить какое-то простудное заболевание или радикулит. Растопив печь, я развесил на ней спортивный костюм, подумав между делом о том, что офицеров ФСБ на тренировках, кажется, хорошо «гоняют», если даже сухощавому Диме приходится так пропотеть.

Я лег, немного посмотрел телевизор и вскоре заснул. Проснулся ночью, услышав за окном незнакомые голоса. Телевизор продолжал работать. Я встал и выключил его. Теперь голоса стали слышны отчетливее.

– Да дома она, телевизор только что выключила… Я свет от экрана телевизора в окне видел… – сказал один голос, сильно гнусавый.

– Ты вчера тоже говорил, что видел. Мы дверь взломали, но дома ни души! – упрекнул его второй.

– Говорю ж, через черный ход ушел, – ответил первый.

– А я кого посылал караулить черный ход! А ты все: «Ерунда это! К соседям уйдет, как только нас заметит». – Второй голос был грубовато-начальственный.

Раздался сильный стук в дверь.

– Открывай, мы знаем, что ты дома… – третий голос был наиболее решительным. Похоже было, что третий человек решил во что бы то ни стало достучаться до «тети Светы».

Я бы открыл вместо хозяйки дома и принял незваных гостей, будь они даже в форме СОБРа. Но я был закрыт снаружи и потому молча ждал, что будет дальше, надеялся, что дом все же откроют и создадут для меня оперативный простор.

В этот момент о мои ноги стал тереться, как всегда, ниоткуда появившийся лохматый и ласковый кот Василий. Я взял его на руки и погладил. Кот притих – на ласку он оказался, как все коты на свете, отзывчивым.

– Открывай, не то дом подожжем, – гнусаво и грозно пообещал первый голос. – Голой тогда придется по снегу плясать.

– А на хрена мне ее сгоревший дом, – ответил ему третий, подтверждая, что они пришли к «тете Свете». – Мне дом целым нужен. А ну-ка, подвиньтесь…

Раздался скрежет металла, и я представил, как крупный, физически сильный человек отодвигает плечом двоих своих более мелких товарищей и продевает в дужку замка монтировку. Одно движение и, судя по звуку, замок падает на крыльцо. Дверь распахивается, и прямо перед моим лицом оказывается довольно молодой кругломордый парень. Я все это представлял, но так в действительности и оказалось. Только парень оказался более крупным, чем я себе воображал, а изо рта у него торчала горящая сигарета. Недолго думая, я бросил в круглую физиономию кота, который дико взвыл от испуга и от ожога, выпустил когти, оттолкнулся от лица когтями и бросился мимо меня внутрь дома. Крупный парень дико взвыл, закрыл лицо двумя руками и согнулся. А я шагнул вперед и дважды провел апперкот в челюсти двух парней – слева и справа. Оба противника рухнули мне под ноги носом вниз, а это верный признак тяжелого нокаута. Третий их товарищ разжал окровавленные руки, показав полные ладони крови, вытекшей из глубоких ран на лице, и попытался выпрямиться. Но он стоял так удобно, что я не удержался, совершил рукой круговое движение и ударил его налокотником прямо в затылок. А потом, когда он уже падал тоже лицом вниз, нанес удар наколенником в брегму[11]. Этого хватило для полного отключения парня. Понимая, что незваные гости в любой момент могут прийти в сознание, я обыскал их. У обладателя второго голоса нашел травматический пистолет, переделанный для стрельбы боевыми патронами. Значит, это не полицейские, хотя может быть всякое. По крайней мере, у всех троих были при себе наручники, которые тут же окольцевали их руки за спиной. Но вот ключи от наручников почему-то все оказались на связке с другими ключами у второго. У всех троих были в карманах смартфоны, чем я не замедлил воспользоваться, и сразу набрал номер Тамары.

– Ты еще не спишь? Не разбудил? – участливо поинтересовался я.

– Нет. Сидим на кухне, пьем чай и о тебе разговариваем. Думаем, как тебе помочь. Ты на Диму надейся. Он добрый и надежный, не подведет.

– Я почему именно тебе звоню… Просто номер Димы не спросил. Дай ему телефон.

– Тебя… Он самый…

Его слов, адресованных Тамаре, я не слышал, но в голосе Димы, несмотря на предельно вежливый тон, явно сквозило недовольство.

– Да. Слушаю тебя, Володя.

– У меня тут очередные неприятности. Три каких-то типа сорвали замок, пытались в дом попасть.

– Понял. Где они?

Ответить я не успел. Дима поправил себя.

– Да что я спрашиваю. Раз ты звонишь, значит, они рядом лежат…

– Лежат, – согласился я. – Попросил их отдохнуть. Почти вежливо, но доходчиво. Спят… После нокаута спится особенно хорошо. Вот, один зашевелился… Живучий гад попался.

– Они не поднимутся? – спросил Дима.

– У них руки в наручниках за спиной.

– У них были наручники?

– Да. Не у меня же…

– Полицейские?

– Сомневаюсь. У одного травматический пистолет, переделанный для стрельбы боевыми патронами. Документов ни у одного нет. У всех смартфоны. С одного из них и звоню.

– Домой, надеюсь, не звонил.

– Только подумываю. После того как с тобой поговорю.

– Не вздумай. Твой домашний номер телефона наверняка под контролем.

– Тогда я могу позвонить своему бывшему подчиненному командиру взвода связи? – спросил я. – Пусть он зайдет ко мне домой, расскажет про мои дела, узнает, как дела у жены с дочерью. Или лучше я позвоню новому командиру роты. Мы с ним вместе в Сирии в плену побывали. Он меня не бросил. А сейчас я у него должен был его взвод принять. Хороший парень. А вот командиру взвода связи, кстати, я довериться не могу. Есть у меня в отношении его кое-какие подозрения.

– Тебе лучше знать, кому можно доверять… Жди меня, я сейчас приеду. Только до гаража добегу, и сразу к тебе. Я уже одеваюсь… Нет, ты дома останешься… – Последняя фраза явно была обращена к Тамаре. – Володя, тут Тамара рвется со мной поехать. У тебя там много крови пролито?

– Хватает. Одному большому дебилу кот в лицо прыгнул. Весь пол залит кровью. Располосовал всю харю. Я думаю, ей на это не стоит смотреть…

Дима вроде бы моим словам обрадовался. Я так и думал, что он побоится подпускать Тамару ко мне.

Когда Сергей Николаевич, выйдя от Ларисы, уже подъехал к своему дому, у него в кармане зазвенел мобильник. Остановившись, вытащил его и посмотрел на дисплей. Звонил начальник штаба бригады.

– Слушаю, товарищ полковник, – отозвался старший лейтенант.

– Почему, старлей, тебя целый рабочий день нет в роте? Где болтаешься? Спишь, что ли?

– Так вы же сами, товарищ полковник, отправили меня разбираться с делом Варфоломеева.

– Да, отправил, но не на весь же день. И кстати, потребовал докладывать мне. А ты так ни разу и не позвонил, и сам не появился.

– Я, товарищ полковник, только-только возвращаюсь из дома Варфоломеева. Беседовал с его женой и соседом-адвокатом. Хотел вот набрать ваш номер телефона, да вы сами позвонили.

– Ладно, – полковник сменил гнев на милость. – Докладывай…

Сергеев рассказал историю с детским садом, которую ему поведала Лариса, сообщение о встрече Варфоломеева с Манапом Багомедовым, который оказался племянником расстрелянного по приказу командира разведроты Рустама Саидовича Багомедова, изложил версию полицейских о попытке совершить «кровную месть» со стороны даргинцев, в результате чего погиб Манап Багомедов. Не забыл рассказать и про анонимный телефонный звонок, и про все, что с этим звонком связано.

– Тоже мне, боец ММА, – проворчал полковник, – нашел, с кем в войну играть. С командиром роты спецназа! Хотя другой бы, быть может, и спасовал, но не Варфоломеев. А детский сад, кстати, – который. А то у меня жена детским садом заведует. Но она бы мне об этом случае наверняка рассказала… Другой, наверное…

– Я не в курсе, товарищ полковник, какой детский сад. Для меня, холостого, этот вопрос еще остро не стоит. Но сегодня адвокат проводит следственный поиск. Он обещает узнать номер телефона, с которого звонили в полицию, и найти хозяйку этого номера телефона. А потом вместе с коллегами из адвокатской конторы обойдет все квартиры в соседнем подъезде, узнает, кто эту женщину видел. Тогда многое прояснится…

– Но не женщина же этого парня убила! Это ж какой бабой нужно быть, чтобы весь живот человеку располосовать.

– Сейчас, товарищ полковник, такие женщины пошли, что от них всего можно ожидать, – сказал Сергеев. – Я сам знаю нескольких, которые ни перед чем не остановятся, чтобы достичь цели.

– Послушай старика, старлей. Держись от таких подальше. А то с твоей внешностью… Оженят, и опомниться не успеешь.

– Я и держусь, товарищ полковник. Я от всех от них стараюсь подальше держаться.

– Ладно. Твой предварительный доклад я выслушал. Если адвокат что-нибудь новое найдет, ты мне звони. И на время внимания не обращай. Можно даже среди ночи. У меня старуха к ночным звонкам привычная, еще со времен, когда я батальоном в Чечне командовал.

Решив, что сегодня успеет еще кое-что сделать, Сергеев поехал в сторону центра города. Он почему-то решил, что Следственное управление Следственного комитета находится в здании областного УВД. Но дежурный по областному УВД направил его по другому адресу. На половине дороги он остановился и позвонил старшему следователю полковнику Протасову.

– Здравия желаю, товарищ полковник. Старший лейтенант Сергеев снова беспокоит. Вам уже передали дело старшего лейтенанта Варфоломеева?

– Да, старлей. Я уже предварительно ознакомился с материалами дела. У тебя есть какие-то вопросы ко мне?

– И у меня к вам, и, думаю, у вас ко мне должны быть вопросы.

– Ты его хорошо знаешь? – поинтересовался полковник.

– Думаю, что лучше многих. Я с ним вместе в бой ходил. Рядом, плечом к плечу. Как человек себя под пулями ведет, о многом говорит. Низко ли кланяется им или, наоборот, грудь подставляет. Кроме того, мы в Сирии с ним вместе с плен попали. Я его от пыток спас. А потом он меня от автоматной очереди.

– Похвально, но меня больше интересуют его человеческие качества. Что он собой представляет как человек. Это ты сможешь мне рассказать?

– Смогу! – уверенно заявил Сергей Николаевич. – Я у него роту принял, когда его в старшие лейтенанты разжаловали и в должности понизили.

– Я в курсе приговора военного трибунала, – как о чем-то маловажном сказал Протасов.

– Я лично считаю, решение передать мне роту несправедливым. Тем не менее, как человек военный, умею подчиняться приказам. Я принял на себя командование ротой, а Варфоломееву должен передать свой взвод. Окажись на месте Варфоломеева другой офицер, он, возможно, не воспринял бы меня адекватно и стал бы строить мне козни даже уже в новой должности. Но Варфоломеев, напротив, не спросив моего согласия, провел с офицерами собрание, в очередной раз напомнив им, что все мы служим в армии и обязаны выполнять приказы. Своими действиями он мне очень помог.

– Да, – согласился полковник Протасов. – Подобные ситуации и в гражданской жизни наблюдаются сплошь и рядом, когда бывший руководитель строит козни против нового. И ты привел факт, достойный внимания. Честно говоря, после твоего рассказа я даже зауважал Варфоломеева, что не снимает с него ответственности за расправу над полицейскими, я уже не говорю про убийство, в которое я, если быть до конца откровенным, не слишком верю. Я понимаю, что Варфоломеев человек эмоциональный, но он же служит в спецназе военной разведки, то есть в частях, где следует уметь собирать свои эмоции в кулак и стараться не выплескивать их понапрасну. Но ему, я думаю, в последнее время сильно досталось. И били его как раз по эмоциональному фону. Нервы просто обязаны в его состоянии превратиться в тряпку. Однако он много и упорно терпел, как и полагается офицеру спецназа. И боюсь, что выплеск этих самых эмоций все же произошел…

– Это все понятно, товарищ полковник. Вы отлично знаете психологию спецназовца, – польстил новый командир разведроты полковнику. – И я хотел бы встретиться с вами лично, чтобы поговорить о Варфоломееве. Даже готов предложить личную версию.

– Завтра в десять ноль-ноль я буду тебя ждать. Устроит такое время?

– Хотелось бы сегодня.

– К сожалению, сегодня я доверху загружен. У меня ведь в производстве сразу несколько уголовных дел… К тому же сегодня ко мне пожалует еще один старший лейтенант, кажется, Севастьянов его фамилия. По тому же вопросу. Так что давай договоримся на завтра.

– Вот по поводу Севастьянова я хотел бы поговорить особо. Беда в том, что, по моему личному мнению, этот старший лейтенант должен проходить по делу подозреваемым. Он имел и возможность, имел и мотив для устранения со своего пути Варфоломеева, которого попросту «подставил», как это сейчас в обществе называется. Но к завтрашнему дню у меня будут новые данные по делу, и потому я не буду настаивать на встрече сегодня.

– Какие данные? – все же спросил старший следователь, на что Сергеев уже, честно говоря, и не надеялся.

– От адвоката обвиняемого.

– Вот так! У него есть адвокат? А почему я ничего о нем не знал? И кто же это?

– Некто господин Гамбиловский.

– А… Борис Моисеевич. Знаком с ним. А он, простите, какое отношение имеет к Варфоломееву? Он, вообще-то, дорогой адвокат. Не каждый сможет оплатить его услуги. К Гамбиловскому часто клиенты из самой Москвы приезжают.

– Он сосед бывшего командира разведроты. Живет через стену.

– Буду только рад тесному сотрудничеству с ним… Но я вынужден попрощаться с тобой. Мне привели на допрос обвиняемого. До завтра, старлей.

– До завтра, товарищ полковник.

Сергеев отключился от разговора, убрал мобильник в карман «разгрузки», которую не снимал, даже находясь в бригаде. Подумав, решил съездить в свою роту. Он уже обратил внимание на слова Ларисы о стоимости услуг адвоката, а теперь и полковник Протасов подтвердил, что адвокат дорого берет за свои услуги. Сергей Николаевич подумал о том, что хорошо было бы собрать с офицеров деньги на адвоката. Все будет помощь семье бывшего командира роты. Пусть до получения жалованья осталась еще почти неделя, разговор все равно стоит начать. Кто-то сможет выделить средства только после получения жалованья, кто-то имеет возможность дать деньги раньше. У всех свои собственные обстоятельства.

Выехав на прямую дорогу, ведущую к батальонному городку, Сергей Николаевич добавил скорость, обогнал несколько машин, трамвай и автобус и перед заводской проходной свернул налево. Проехав еще немного, оказался рядом с украшенными большой красной звездой воротами военного городка. Дежурный по КПП машину старшего лейтенанта узнал издали и отправил своего помощника открыть ворота. Таким образом, Сергеев, не останавливаясь, доехал до казармы разведроты. Закрыв машину и поставив ее на сигнализацию, прошел в ротную канцелярию, где в это время, после окончания занятий, обычно собираются командиры взводов. Сел за свой стол. В канцелярии не было только старшего лейтенанта Севастьянова. Но Сергеев знал, где должен в настоящий момент находиться командир взвода связи. В кабинете полковника Протасова.

Офицеры в присутствии нового командира роты не стали продолжать какой-то разговор, что Сергеев сразу заметил, но заострять на этом внимание не стал.

– Сергей Николаевич, тебя начальник штаба бригады разыскивал, – сообщил молодой лейтенант Слава Соловьев, прибывший в разведроту совсем недавно после окончания Девятого факультета Рязанского военного училища воздушно-десантных войск[12]. Прибыл как раз вовремя, и ему не пришлось сидеть в резерве бригады или батальона и ждать освобождения вакансии.

– Давно? – поинтересовался Сергеев.

– Часа два назад…

– Он недавно мне звонил. А у меня есть настоятельная просьба ко всем офицерам роты. Все в курсе, что старший лейтенант Варфоломеев попал в беду?

– Все в курсе… об этом только что и говорили, – за всех ответил командир саперного взвода старший лейтенант Александр Головоногов.

– Лариса, его жена, едва денег на адвоката насобирала. Да и то лишь на несколько дней: у адвоката оплата поденная. Говорит, что ей придется несколько месяцев бесплатно на работу ходить. Предлагаю сброситься, кому сколько не жалко. Я вот сам могу двести тысяч отдать. Остальное уже родителям перевел. Помню, что жалованье у нас почти через неделю. Я думаю, адвокат недельку подождет… И еще понимаю, что у многих семья, планы на покупки. Поговорите дома… Кто сколько сможет… Беда ведь может каждого из нас коснуться.

– Сергей Николаевич, – серьезно сказал всегда мрачный Головоногов, мы как раз перед твоим приходом этот вопрос и обсуждали. У кого есть деньги дома, тот завтра принесет, у кого нет – сдаст после получения жалованья. Комбат с начальником штаба сказали, что завтра принесут. Мы тут и соображали, как тебе сказать.

– Значит, вопрос решен! – обрадовался Сергеев, достал мобильный телефон и позвонил Гамбиловскому.

– Слушаю… – отозвался адвокат.

– Добрый вечер, Борис Моисеевич. Сергеев беспокоит. Ну, как у нас обстоят дела?

– Получил я адрес женщины, которая полицейским звонила. Предлагаю вместе к ней в гости наведаться. Я еще и полковника Протасова пригласил. Он скоро у меня будет. Только вас и не хватает. А Протасов – это следователь по особо важным делам. Очень опытный специалист.

– Я знаю его. По телефону то есть разговаривали. Завтра должен с ним встретиться.

– А… Так это вы ему про меня сказали. Он мне сам и позвонил, а я уж воспользовался моментом и пригласил полковника поехать. Но с ним наш визит будет более официальным… В общем-то мелочь, но в большом деле любая мелочь может иметь значение. А чуть попозже, когда все будут дома, мы с коллегами в соседний подъезд пойдем свидетелей искать.

– Ладно, Борис Моисеевич, я еду к вам. Кстати, касательно оплаты вашего труда. Мы тут с офицерами роты решили сброситься. Вы мне можете назвать конечную сумму.

– К сожалению, не могу, у нас оплата традиционно поденная, а сколько дней будет длиться дело, неизвестно.

– Хорошо, завтра будет ясна сумма, которую мы сможем собрать, завтра же обговорим, на сколько дней ее хватит.

Перед тем как выехать к адвокату, старший лейтенант решил все же доложить о проделанной работе начальнику штаба бригады.

– И это все? – обычным для себя недовольным тоном сказал Добровольский, но в его словах чувствовалась и радость. Откуда у нее «ноги росли», стало сразу понятно. – У меня данные поинтереснее. Я тут жене позвонил. Хотел спросить, может, она что слышала. А, оказывается, на ее глазах конфликт начался. Она выгнала с работы воспитательницу Юлию Парамончикову после жалобы на нее Варфоломеева. А воспитательница эта – злобное существо. Она начала грозить старшему лейтенанту, который заступился за свою дочь. А до этого она на своего мужа натравила троих кавказцев, и они парня изуродовали – оторвали ухо так, что тот наполовину оглох, и выбили глаз. Кавказцев «посадили», а сама Парамончикова как-то смогла выкрутиться. Потом один из них, уже после того, как «отсидел», стал с ней жить. Им она, видимо, Варфоломеева и пугала. Я жену в детский сад отправил. Она там документы подняла, нашла адрес Парамончиковой. Записывай…

Старший лейтенант под диктовку полковника записал адрес и встал. Пора было отправляться к адвокату. Когда Сергеев уже сел в свою машину, у него в кармане снова зазвенел телефон. Номер был незнакомым. Недолго подумав, Сергей Николаевич ответил:

– Старший лейтенант Сергеев, слушаю вас внимательно.

– Добрый вечер, Сергей Николаевич, вас беспокоит старший лейтенант Колонтаев из Следственного управления областного ФСБ. С вами желает побеседовать старший лейтенант Варфоломеев. Будете говорить?

– Да-да, конечно, – заторопился Сергеев.

– Алло, Николаич, слышишь меня…

Дима приехал довольно скоро. Он прошел в дом и протянул мне большой и тяжелый пластиковый пакет.

– Подкрепись сначала, потом будешь рассказывать.

Трое моих пленников так и лежали на полу, лицами вниз, но время от времени шевелились. Выяснять, к кому в руки они попали, парни не рвались, видимо, дожидались, когда я им сам объясню. Но я помалкивал и парней тоже ни о чем не расспрашивал.

Я проголодался и с радостью принялся за еду. Легко осилил небольшой термос кофе с молоком, а заодно три бутерброда с маслом и колбасой.

– Нам-то хоть оставил бы, – внезапно произнес, приподняв голову, третий пленник, лицо которому «обработал» своими когтями кот Василий. Я посмотрел на него. Лицо у этого типа сильно опухло, на нем зияли глубокие резаные раны. Видимо, когти у Василия были давно не стрижены и представляли для любого опасность. По крайней мере, этого человека Василий успел за какую-то долю секунды разукрасить так, что мать родная может не узнать, если только она у парня жива еще. Раны все еще кровоточили, но выделялась уже не кровь, а сукровица.

– Кто это у нас тут голос подал. – Колонтаев наклонился над головой парня. – У… Браток. С такой-то физиономией вам есть ничего же нельзя.

– Что? Так сильно пострадал от какой-то кошки? – спросил парень.

– Ну, во-первых, не от кошки, а от кота. Во-вторых, пострадали вы сильно. Но не это главное. Главное в том, что вы с осени откормлены, как поросенок под нож, и есть у меня опасения, что кот Василий вас специально дожидался, чтобы встретить достойно. Кот хороший, породистый. Мейн-кун порода называется. Одна из самых крупных пород котов в мире. А вы, если еще и бутербродами будете подкармливаться, опасайтесь – у вас морда вскоре треснет.

– Он у нас такой, отсутствием аппетита не страдает… – сказал второй из пленников.

– О! – удовлетворенно произнес Дима. – Еще один оклемался и даже голос подал. Вот когда последний заговорит, тогда и беседу начнем.

– А что? – спросил последний, тот самый обладатель гнусавого голоса. – Я всегда готов, можно и начинать.

– Ну, тогда я для начала представлюсь. Следователь Следственного управления областного ФСБ старший лейтенант Колонтаев. – Дима вытащил из кармана свое удостоверение и, раскрыв его, поочередно провел им под носом у каждого из пленников.

– Во! Уже и ФСБ в нас нуждается, – с легкой радостью и с заметным ехидством сказал гнусавый.

– Был ты дураком, дураком и останешься… – с кряхтеньем повернувшись на другой бок, авторитетно сказал второй.

– Это вы мне, что ли? – спросил у него Дима.

– Не-а, это ему… – он кивнул за плечо в сторону первого. – Нам только следаков из ФСБ и не хватало. Вы уж если упечете, то надолго, и туда, куда Макар телят не гонял, где кругом одни террористы будут.

Гнусавый, видимо, соблюдал иерархию, не ответил ничего, признавая авторитет второго, только надул губы и повернулся с живота на спину, стал смотреть в темный потолок.

Дима выпрямился и включил в комнате свет.

– Так кто вы такие будете? – спросил Колонтаев. – Какого хрена вам в этом доме понадобилось?

– Мы, вообще-то, из коллекторского агентства, – отозвался второй через силу. Впечатление складывалось такое, что он очень стеснялся своей работы.

– Долги с людей выбиваем. А то понаберут кредитов, а отдавать не желают. Берут ведь чужое, а отдавать приходится свое, – добавил третий, с изодранным котом Василием лицом, и самодовольно гоготнул, сказав банальную истину, которая показалась, видимо, ему самому, верхом остроумия.

– Тамара оказалась права. Она предположила, что пришли коллекторы, – посмотрев на меня, сказал Колонтаев.

– Если коллекторы, то должны были сначала представиться, показать удостоверения, сначала разговаривать мирно, а уж потом дверь взламывать. Да еще и дом поджечь хотели, – проворчал я. – Хорош бы я был, выскочив на улицу в одних трусах и в футболке. Эти типы уж точно одеждой со мной не поделились бы. Не тот народ…

– А ты что, обычно двое трусов носишь? Или даже трое? Но двое на ночь снимаешь? – зло ответил тип с изодранным котом лицом.

В долгу, естественно, я остаться не мог. Привычка оставлять за собой последнее слово сохранилась у меня и после приговора трибунала:

– Надеваю… Чтобы кот от зависти не покусился кое на что.

– Ладно, – сказал Дима. – Отношения будем потом выяснять.

– А мы уже выяснили, – ответил я, – три чистых нокаута.

– Да если бы не кот, – сказал крупномордый парень. – Тьфу, зараза такой…

– Если бы не кот, тебе пришлось бы хуже, – ответил вместо меня старший лейтенант ФСБ. – Головка бы сильно бо-бо была… Но сейчас вопрос не в этом. Володя, ты документы у них проверил?

– Нет у них никаких документов, – ответил я. – По крайней мере, в карманах не было. Может, разве что в носках или в трусах прячут, чтоб никто не догадался, что за типы к ним пришли. Стесняются, видать.

– А чего нам стесняться. Работа как работа! – сказал третий, тот, что был против поджога. Он уже не рвался на новый нокаут, ему, кажется, и кота хватило, из чего я сделал вывод, что парень он не злой, по крайней мере, отходчивый, и легко переключается с темы на тему, хотя бы в разговоре. А что у него на душе – для меня оставалось загадкой.

– И работа такая, что удостоверение только мешает, а обязательный атрибут – это наручники и пистолет, – усмехнулся Дима.

– Пистолет для самообороны. Нас же порой с топором в руках встречают, – сказал второй, как обладатель пистолета, пытаясь оправдать его наличие.

– Для самообороны хватило бы простого «Макарыча»[13]. А вы переделали его для стрельбы боевыми патронами.

– Это не я. Я такой уже купил.

– Я сильно сомневаюсь, – вежливо заметил Колонтаев, – что вы такой уже купили в магазине. Боевые патроны вы тоже там приобретали? Адрес и название магазина не подскажете?

– Я, честно говоря, уже не помню. Давно было, – прозвучал традиционный для бандита ответ. Обычно бандиты всех мастей любят ссылаться на отсутствие памяти. – Маленький такой магазин. Рядом трамвай, отдаленно вспоминаю, ходит…

– А лицензию на право ношения травматического оружия вы, конечно, дома забыли? – тем же вежливым тоном продолжил Дима. Он, в отличие от меня, продолжал упорно разговаривать с моими пленниками на «вы».

– Была где-то лицензия. Давно на глаза не попадалась… – ответил парень, словно не понимая, как легко проверяется наличие лицензии – только один звонок в разрешительный отдел УВД, и станет ясно, есть ли у человека лицензия или нет.

– Ну, хорошо. Это мы завтра проверим, – пообещал Дима. – А теперь вернемся к вашему месту работы. Я понимаю, что есть коллекторское агентство, но на какое агентство вы работаете? Их в нашем городе немало. Если вам память позволяет, вспомните хотя бы номер телефона руководителя. Или дежурного. Кто вообще может подтвердить, что вы у них в агентстве работаете? – ненавязчиво и очень деликатно вел он допрос.

– Да никто, начальник! – неожиданно вступил в разговор третий, с «отшлифованным» когтями Василия лицом.

– Надо бы ему раны обработать… А то останутся на всю жизнь шрамы… – заметил я.

– А пусть себе остаются, – в ответ на мою заботу сказал третий. – Мужчину шрамы только украшают.

– Дело хозяйское, – согласился Колонтаев. – Обработаем, когда к нам в Контору приедем. У нас и специалист есть. Швы наложит, если сочтет нужным. А не захочет, и так сгодится. Значит, на чем мы остановились?

– На том, что никто нас не признает своими сотрудниками.

– Такой ответ требует расширенных объяснений, – подсказал я третьему, подгоняя его. Но он и без того готов был к сотрудничеству. И мой следующий вопрос был закономерным и естественным: – Почему?

– А потому, что мы все трое на испытательном сроке после «зоны»… – вмешался в разговор и гнусавый.

– Кроме того, – сказал третий, – поступил звонок из банка о должнице. Светлана Александровна взяла заем под залог своего дома и не возвращала ежемесячные проценты. Они должны выплачиваться с частью общего долга. Все сроки уже прошли. На требования банка она не реагировала. Я взял ипотечный кредит в том же банке и выкупил дом, который должны были выставить на продажу. Банку-то он зачем? Одна головная боль… Возня с продажей. Пришли сюда, а тут нас встретили – котом в лицо.

– Не надо было орать так, – сказал я, – кот на твой голос среагировал и вцепился. Все в норме. Хуже было бы, если бы я вцепился. Тогда бы точно без глаз остался.

– Думаю… – согласился третий. – Ты, наверное, можешь…

Он больше не рвался на повторный нокаут. Скорее всего, и после первого голова у него гудела, словно она находилась внутри колокола после того, как в колокол позвонили. Такое случается после удара жестковатым налокотником по затылку, который я и нанес ему.

– А дом зачем поджечь хотели? – памятуя мои слова, спросил Колонтаев.

– А мы и не хотели. Это вон придурок предложил… – второй кивнул в сторону гнусавого, который от его слов только поморщился. Видимо, давно уже привык к такому обращению. А второй тут же продолжил, должно быть, сообразив, что чистосердечное признание в состоянии скостить часть срока за ношение боевого оружия. Да и говорливость гнусавого второго подтолкнула. – Вспомнил! Я покупал пистолет в магазине «Медведь» на проспекте Победы. Мне продавец сам предложил переделанный. И патроны тоже он предложил. Молодой человек. Не знаю даже, как его зовут… Честно – не знаю. Только магазин там большой.

– Ну ладно, Володя, – обратился ко мне Дима, – я этих ребят в Контору отвезу. Ты пока жди меня. Условия прежние. Постараюсь побыстрее обернуться.

– Троих-то одному везти сложно. Может, помочь? – спросил я, устав уже от ожидания.

– По одному их буду выводить, усаживать и наручниками пристегивать. Доедем спокойно, не переживай. Только ключи от наручников мне дай.

Я передал ему связку ключей на колечке и с брелоком.

– Э-э… – вдруг сказал второй коллектор, вспомнив о чем-то. – Там же и от моей квартиры ключи.

– Не переживай, – ответил Дима. – Ты теперь домой не скоро попадешь… Уж я постараюсь тебе это обеспечить. А когда попадешь, на двери уже будет другой замок. А в твоей постели будет лежать другой мужчина.

И при этом испытующе посмотрел на меня – как я на его слова отреагирую. Я сделал вид, что не реагирую никак. То есть вообще его не слышу. Он ведь, в самом деле, вставил новый замок в дверь квартиры Тамары взамен того, который когда-то установил я. Параллель была заметной…

Темно-зеленая «Волга» уехала, выбросив из-под колес брызги талого снега и дорожной раскисшей грязи. Она быстро скрылась за поворотом дороги, так и не доехав до поста ГИБДД, где и машины-то уже проверяли только выборочно, действуя по какому-то одному ментам понятному принципу. И машины патрульно-постовой службы не дежурили рядом с машиной ДПС. Я, стоя на крыльце, проводил «Волгу» взглядом, после чего вернулся в дом. По пути приладил на прежнее место оторванные монтировкой пострадавшего от когтей кота Василия коллектора скобы. Замок остался целым, но я открывать его не стал, хотя заранее сунул в карман своей «разгрузки» кусок проволоки. Только подсветив себе найденным там, где лежал второй коллектор, маленьким фонариком-зажигалкой, нашел на полке гвозди подлиннее и молоток и перенес их к двери поближе. Стучать молотком я думал только после того, как возвратится Колонтаев. Вдруг соседи видели, как он уезжал – кто тогда в доме остался, кто молотком стучит? Могут поинтересоваться. А встречаться с кем-либо у меня желания не возникало.

Снова включив телевизор, я отыскал канал «UFC» и, дожидаясь возвращения Димы, уставился в экран. Заиграла мелодия на мобильном телефоне, с которого я звонил Диме в последний раз. Все три сотовых телефона по-прежнему находились у меня и лежали на столе.

– Слушаю, старший лейтенант Варфоломеев, – я уже настолько привык считать себя старшим лейтенантом, что даже по телефону так назывался. Я так торопился хоть с кем-то пообщаться, что даже не посмотрел на дисплей. А если бы звонил незнакомый, скажем, кто-то желал бы поговорить с реальным обладателем мобильника, я просто сказал бы, что человек ошибся номером. Но звонила Тамара.

– Как самочувствие, Володя? – раздался так хорошо мне знакомый голос женщины.

– Спасибо, вашими молитвами, – ответил я, и тут же проявил ответную вежливость. – А сама как?

– Стараюсь, чтобы было нормально.

– Ты еще что-то спросить хотела или тебя только мое самочувствие волнует?

– Хотела. Дима только что звонил. Он и попросил позвонить тебе по этому номеру. Номер же, с которого ты звонил, в моем телефоне зафиксировался. Дима просил передать, что он задерживается. Отпечатки пальцев всех троих, как оказалось, проходят по картотеке МВД, как людей, причастных к двум преступлениям. И потому Дима решил всех их по «горячим следам» допросить. Но номер твоего телефона он не запомнил и потому обратился за помощью ко мне.

– Я понял тебя. Все ясно. Пусть допрашивает, а я подожду своей очереди, тем более что нахожусь в тепле и уюте. У меня же, как ни крути, должно остаться терпение спецназовца военной разведки, хотя я уже и не командир роты.

Голос и интонации Тамары были мне непривычны. Я всегда считал ее женщиной с сильным мужским характером, способной к принятию твердых неоднозначных решений, и даже удивился тому, как сильно она изменилась за каких-то четыре месяца, пока мы не виделись с ней.

– Это все, что ты хотела мне сказать? – спросил я.

– А разве этого мало?

– Мне показалось, что ты еще что-то сказать желаешь.

– Ну… – неуверенно начала она. – Не столько сказать, сколько спросить…

– Тогда спрашивай.

– Хорошо, спрошу. Хотя, наверное, ты не тот человек, которому следует задавать мой вопрос. Короче, что ты думаешь о Диме? Что он за человек?

– Нормальный вроде бы парень. А что я еще могу сказать о человеке, который согласился принять участие в моем спасении.

– Это ответ на мой первый вопрос. А на второй… Просто скажи, какой он, на твой взгляд, человек?

– Слишком уж он холеный какой-то. Непричесанным на улицу никогда, наверное, не выходит.

– Да, я с тобой полностью согласна, – тихо сказала Тамара, – и непричесанным, и небритым. Его судьба: бабушек в трамвай подсаживать, а самому оставаться перед закрытой под носом дверью того же трамвая. Увы…

– Терпи. Сама выбрала, – сказал я. – Но, кажется, Дима уже приехал. Я звук двигателя его «Волги» слышу.

– Это не его машина, а моя. Я купила, когда ты ушел, а потом в командировку уехал в Дагестан и со мной даже не попрощался. Думала тебе подарить, когда вернешься. А ты ко мне не вернулся. Совсем меня из своей жизни вычеркнул. И только беда тебя заставила вспомнить обо мне.

– Дима уже замок открывает. Я петлю на место вернул…

– Быстро он с допросами справился, – сказала Тамара и, как мне показалось, обидевшись, отключилась от разговора.

Дима вошел, но я вовремя успел положить мобильник парня-коллектора рядом с двумя другими…

– Быстро же ты с допросами разделался, – оценил я оперативность Димы почти словами Тамары.

– А-а… – отмахнулся Колонтаев. – Дежурному дознавателю передал. Пусть он парней раскалывает, хотя их и раскалывать-то нечего. Все и так ясно. Первый, тот тип, у которого ты забрал пистолет, у меня на допросе уже сознался. Он вообще в «откровенку» пошел. Понял, что терять уже нечего, и все равно я его прижму. Кроме того, он, видимо, боялся, что другие раньше его в «сознанку» пойдут, потому опередить пытался, чтобы срок себе скостить… Несколько раз меня переспросил, что подельники его говорят. Он не знал, что их еще не допрашивали. Они каждый в отдельной камере устроились. Со всеми удобствами. Но я дознавателя предупредил, что они не знают, кого допрашивали, кого – нет. Он у нас опытный, толковый, хотя и молодой, сразу понял, что к чему. А тебе Тамара дозвонилась?

– Дозвонилась, – вынужден был признаться я.

– О чем говорили? – спросил он слегка обеспокоенно.

– О тебе. Коснулись твоего желания провести допросы «не отходя от кассы». Сообщила она и то, что отпечатки всей троицы проходят по картотеке МВД.

Я сказал честно, хотя и не все. Он, наверное, ожидал услышать другое, но я чужие тайны умею хранить. Тем более если они касаются человека, который вызвался мне помочь, а следовательно, касаются они непосредственно и меня. По его голосу нетрудно было догадаться, что он ждал от меня еще каких-то слов, но я больше ничего не произнес в продолжение темы.

– Ты жене не звонил? – спросил меня старший лейтенант Колонтаев, сам желая уйти со скользкой и для него темы.

– Ты же был против, а можно? – спросил я, утрированно-заинтересованно.

– Нежелательно. Наверняка УВД взяло на прослушку все ее телефоны, и домашний, и мобильный. И даже телефон твоей дочери, если он у нее есть.

– У нее телефона нет. Мала еще, – ответил я.

– Ну хорошо, только я опасаюсь, что и в твоей квартире оставили прослушивающее устройство на случай, если ты кого-то пришлешь или сам заглянешь. А что касается твоего друга, то ему можешь смело позвонить. Номера телефонов всех твоих сослуживцев райотдел взять на «прослушку» просто не в состоянии. Услуги платные, а бюджет у них ограничен. Да и дело твое того не стоит… Разве что… – он замолчал.

– Что? – спросил я требовательно.

– Разве что в райотделе есть опасения, что мы ищем против них улики. Мы – это Следственное управление ФСБ. Тогда они постараются все улики спрятать, а тебя убить при попытке к бегству, как ненужного свидетеля. Это сейчас просто делается. Создаются условия для побега, тебя к побегу принудят, а на пути выставят пару автоматчиков, которые запросто поражают бегущую мишень.

– В меня много раз стреляли, и как-то Бог миловал, умудрились ни разу не попасть. Причем стреляли люди, имеющие практику стрельбы не по мишеням, а по реальным людям, богатую практику, – ответил я, чувствуя, что снова похваляюсь. Но стрельбы по собственной персоне я и правда не сильно опасался. – Есть, правда, у меня два легких пулевых ранения, но это случайность – шальные пули, выпущенные в темноте.

– Ну, у них есть множество способов совершения убийства. Могут и взорвать с помощью телефона. Идешь ты по улице, видишь, мобильник в сугробе или на скамейке валяется. Твое первое побуждение – поднять его, посмотреть в контакты и набрать чей-то номер из них, чтобы сообщить о находке. При нажатии кнопки вызова последует взрыв – и все, нет у нас больше важного свидетеля. И дело будет рассматриваться нашим Следственным управлением как террористический акт и скорее всего будет переквалифицировано на акт «кровной мести» тебе за Рустама Саидовича Багомедова. Все просто. А полицейские могут и бандитов нанять, чтобы тебя с дороги убрали. При этом так отработают, что тебе никакая боевая подготовка не поможет. Стрелять будут с близкого расстояния сразу из нескольких стволов и с разных направлений.

– Ну, последнего-то я меньше всего опасаюсь… – отмахнулся я. – А что, у тебя есть данные о том, что райотдел готов вступить в войну против ФСБ?

– Нет, прямых данных у меня нет, есть только подозрения.

– И насколько они обоснованны?

Старший лейтенант только плечами пожал.

Я взял мобильник, отобранный у коллекторов. Проверил баланс, который позволял говорить еще несколько часов. Стал вспоминать номер телефона старшего лейтенанта Сергеева. На память я никогда не жаловался, потому без особого труда вспомнил номер телефона. Я даже вслух повторил цифры, после чего старший лейтенант Колонтаев забрал у меня мобильник и набрал номер телефона сам.

– Хочу голос его услышать, – сообщил Дима. – Голос многое говорит о человеке.

Он нажал кнопку громкоговорителя.

– Старший лейтенант Сергеев, слушаю вас внимательно, – раздался голос Сергея Николаевича.

– Добрый вечер, Сергей Николаевич, вас беспокоит старший лейтенант Колонтаев из Следственного управления областного ФСБ. С вами желает побеседовать старший лейтенант Варфоломеев. Будете говорить?

– Да-да, конечно, – заторопился Сергеев.

Колонтаев передал трубку мне.

– Алло, Николаич, слышишь меня…

– Слышу, Володя, слышу хорошо.

– Сережа, у меня время ограничено. Полностью ситуацию обрисовывать не буду, скажу только, что я убежал из полиции прямо с допроса, но не из опасения пыток, а избегая унижения. И угодил в Следственное управление ФСБ, которое как раз расследует вопрос применения пыток в том райотделе полиции, куда я попал. Как я к ним угодил – это отдельный разговор, к тому же не телефонный – слишком долго объяснять. У меня просто денег на телефоне не хватит… – Я не рискнул сказать командиру роты, что мобильник почти трофейный, отобран у бандитов, прикрывающихся коллекторским агентством. Мне не хотелось, чтобы Сергеев посчитал меня офицером, использующим свои боевые навыки вне выполнения боевых операций. Я ведь, в реальности, довольно редко ввязываюсь в какие-то драки. Только если уж никакого другого варианта поблизости в бинокль не просматривается. Как в последний раз. Я не мог позволить полицейским издеваться над собой. Особенно меня задел за живое лейтенант полиции, когда ударил меня портсигаром по затылку. Пустяк вроде бы, портсигар тонкий и легкий, боли никакой не причинил, но я взбеленился. Мне сразу вспомнился другой портсигар, кажется, с золотой инкрустацией или чем-то подобным, довольно тяжелый. Дело было в Сирии, во время моей командировки туда, когда я вместе со старшим прапорщиком морской пехоты Славой Веселовым и тем же старшим лейтенантом Сергеевым попал в плен к бандитам, не успев еще добраться до своих и потому не будучи уверен, что меня будут искать и попытаются спасти. Бандиты сбили наш вертолет, на котором нас как раз и доставляли в Хмеймим. И бандиты захватили нас в бессознательном состоянии.

Допрашивающий каждое утро перед началом допроса взял себе за традицию бить меня по голове тяжелым портсигаром. Вот от того удара голове было в действительности больно. Но сам обладатель портсигара ничуть на лейтенантика полиции не походил. Он был высоким и сухощавым. К тому же слегка горбоносым, и его нос на картошку ничуть не походил. Имел человек, короче говоря, вполне породистое лицо, какие нравятся женщинам. И явно был не арабом по национальности, в отличие от своего окружения, хотя окружающие и звали его Аль-Валидом, то есть арабским именем, но однажды его при мне во время доклада назвали «господином майором». Сам он тогда, хотя и косо глянул на меня, находящегося в полубессознательном состоянии, особого внимания на это не обратил, из чего я сделал вывод, что Аль-Валид намерен меня в скором времени расстрелять. Я бы, честно говоря, назвал его англичанином, потому что говорил он по-английски слишком правильно для американца или любого европейца, не способного до конца дней своих избавиться от национального акцента, если бы он при разговоре почти перед каждой фразой не вставлял словечко «well», что, вообще-то, свойственно американцам. Скорее всего, он был подданным королевы, то есть англичанином, но уже долгое время проживающим в США и перенявшим разговорные манеры американцев. Этот человек сдержанно следил за моими допросами, только присутствуя при них, но не вмешиваясь. А вмешаться следовало бы, потому что я тогда был основательно измучен – на ночь, чтобы я не спал, меня за руки подвешивали на цепях к блоку, прикрепленному веревкой к кованой фигурной металлической решетке во дворе. Подвешивали таким образом, чтобы я только вытянутыми пальцами ног мог достать до земли. Если я ночью засыпал, и ноги мои пальцами не упирались в землю, то вытягивались суставы рук, и я сразу просыпался. Так меня держали без сна четверо суток. А ближе к вечеру на третьи сутки с меня с живого начали срезать кожу со спины. Это было больно, но по сравнению с отсутствием возможности спать казалось мелочью. Еще ночью сильно донимали местные летучие и не очень насекомые. Больше всего им нравился кровоточащий из-за отсутствия кожи участок моей спины. Особенно эта живность бушевала перед рассветом. Перед рассветом, как известно, наступает самое темное время суток в природе. Только под вечер четвертого дня, когда меня снова завели в палатку майора, считая, что я уже «сломался», Аль-Валид положил на стол передо мной лист принтерной распечатки текста на плохом русском языке. Это был текст воззвания к российским спецназовцам с призывом сдаваться и с обещанием дальнейшей сладкой жизни в любой стране Европы или США.

– У меня есть художники, которые нарисуют твой автограф так, что ни одна экспертиза не отличит, – сказал Аль-Валид, – но мне нужно, чтобы ты сам подписал текст. Потом мы бы подлечили тебя, а после записали бы твое обращение на видео и распространили бы в сетях Интернет. Твой друг Сергеев давно уже подписал воззвание и сейчас загорает на пляже в Майями, живой и здоровый. И жена к нему скоро приедет. Там тоже жарко, но с моря дует влажный воздух, он помогает переносить жару… – такое маленькое уточнение создавало иллюзию правды.

– Ну, это его дело. А Веселов?

– Морской пехотинец, что ли? Он, к сожалению, убит при попытке к бегству. Жалко парня… Двоих детей оставил сиротами…

Здесь он «прокололся». У старшего прапорщика Веселова был только один малолетний сын. Он сам мне об этом говорил. «Прокололся» он и со старшим лейтенантом Сергеевым. Сергей никогда не был женат. И жена к нему приехать в Майами не могла. Значит, существовало два варианта: или Сергеев сумел убежать, или он убит вместе с Веселовым. Но я промолчал. А подписывать бумагу отказался, просто отодвинув ее от себя.

– Твое дело… – с прежним равнодушием сказал майор. – Али! Приступай к своей работе. Сделай, что ты хотел сделать.

Его помощник, жердеобразный бритоголовый Али, всегда стоящий, скрестив руки около гениталий, здесь же у входа в палатку, установленной посреди обширного двора, подошел ко мне, сидящему на стуле, со стороны спины. Он набросил мне на руки в районе локтей большую петлю, упершись коленом в спину, притянул петлю к спинке стула, Закрепил ее, вытащил из ножен большой и кривой йеменский нож, показал его мне и сказал на плохом русском языке:

– Как ты теперь петь будешь, птичка, когда я начну каждый день по кусочку снимать с тебя шкуру? Постепенно, понемногу. Но каждый день по лоскутку, пока предыдущий кусок еще не зажил. И боль проходить не будет. Она навсегда останется с тобой.

– Все так же, – невнятно ответил я и пожал плечами, насколько мне позволили веревка и спинка стула.

В действительности было ужасно больно, когда он срезал кожу со спины, но бессонница настолько меня измучила, что я, кажется, перестал ощущать боль, ибо перешагнул болевой порог, не заметив его.

Али тем временем принес оцинкованное грязное ведро, в котором здесь мыли половую тряпку, и поставил под спинку стула, чтобы кровь с моей спины стекала не на деревянный пол палатки, а в ведро. А сам Аль-Валид тем временем наклонился к моему лицу и поднял пальцем вверх веко моего левого глаза, закрывающееся само собой, без моих усилий.

– Бесполезно, – сказал он, посмотрев на Али. – У него даже зрачок не расширяется. Он, похоже, не чувствует боли. Мы перестарались… Или он где-то наркоту берет. Посмотри на его глаза. Ты в этом больше понимаешь.

Голова Али склонилась надо мной. Его длинные, почти музыкальные пальцы подняли мне оба верхних века. Али всмотрелся, а я почти спал.

– На наркоту не похоже… Что же с тобой? – спросил он меня на ужасном русском языке. Затем, видимо, перевел свои слова на певучий арабский. Специально для Аль-Валида.

– Да, надо было шкуру с него сдирать на сутки раньше, перестарались… – констатировал Аль-Валид. Привяжи его снова. И зверей своих не забудь.

– Animals a little later, when it gets dark. They are afraid of the sun[14], – сообщил Али на английском языке. Впрочем, по-английски он говорил еще хуже, чем по-русски.

А я еще не совсем потерял сознание и понял, что это Али по приказу Аль-Валида сажает мне на спину кровососущих насекомых.

Али вынес куда-то во двор ведро с моей кровью, уже слегка покрывшей дно. Потом вернулся за мной. Мои руки за спиной были крепко-накрепко связаны веревкой. Нас всех связывали, когда мы находились еще в бессознательном состоянии после падения вертолета. Связали даже погибших пилотов, хотя потом, когда убедились, что они мертвы, путы с них сняли.

Али развязал веревку за спинкой стула, но снял ее только с одной руки. Аль-Валид наблюдал за этим процессом, наставив мне в грудь ствол автомата. Его перестраховка была понятна. В первый же день после допроса, когда Али готовился вывести меня из палатки во двор и точно так же снял веревку с одной моей руки, я попытался освободившейся рукой захватить его за шею простым удушающим приемом. Но мои силы тогда и силы после четырех суток пытки, конечно же, сильно отличались. Тогда я еще мог оказывать сопротивление. Но и Али оказался не так прост, как мне думалось. Он успел приложить к виску ладонь, а предплечьем прикрыть шею. И мне, чтобы придушить его, следовало сломать ему руку в предплечье, что я физически сделать был не в состоянии. Но с тех пор Аль-Валид каждый раз, когда Али снимал веревку с одной моей руки, брал в руки автомат и направлял ствол мне в грудь, страхуясь сам и страхуя своего подчиненного палача.

Али со знанием дела перебросил длинный конец веревки через мое плечо и связал вместе обе мои руки, после чего повел меня к выходу, словно на поводке. От долгого стояния на пальцах ног жутко болели мышцы в икрах. Меня слегка пошатывало. Но я, памятуя занятия по психологической подготовке, намеренно шатался сильнее – противник должен представлять тебя более слабым, чем ты есть в действительности. Я даже стул у выходного клапана палатки, пошатнувшись и задев его коленом, якобы нечаянно уронил. Аль-Валид подошел к упавшему стулу, поднял его и поставил рядом, прислонив к спинке свой автомат. Но во двор выходить вслед за нами не пожелал.

Во дворе тоже стоял стул. Али встал на него, потянул на себя цепь с крюком на конце, перебросил крюк через веревку на моих запястьях и, спрыгнув на землю, начал медленно и методично подтягивать мои руки к металлической решетке до тех пор, пока я не оказался на цыпочках с вытянутыми кверху руками. Хорошо хоть руки были связаны спереди, иначе получилась бы классическая дыба.

Не знаю, какого чуда я ждал от этого дня. Может быть, собственной смерти… Но было какое-то предчувствие конца мучений. Я даже улыбнуться попробовал.

Али тем временем, не ослабляя натяжения цепи, намотал ее свободный конец на вбитый в деревянный столб крюк и взял ведро, вынесенное из палатки. Я, заметив, как что-то копошится в ведре, разбрызгивая кровь, попытался заглянуть туда.

– Любопытно тебе, кто тебя ест? – спросил Али. – Посмотри, какие красавцы…

Он наклонился и поставил ведро передо мной. Я потянулся всем телом и посмотрел. И с трудом сдержался, чтобы меня не вырвало. В ведре сидели и копошились, питаясь моей кровью, два паука.

– Птицееды, что ли? – спросил я.

– Сам ты птицеед… – ответил Али довольно. – Это сольпуги[15]… У вас их еще фалангами зовут…

Я обомлел, но виду не подал. В моем понимании фаланга была ядовитым существом. Помню рассказ одного офицера, он однажды был в командировке на пограничной заставе в Средней Азии, еще в то время, когда границу между Таджикистаном и Афганистаном охраняли российские пограничники, не пропуская караваны с героином через границу. И какой-то ефрейтор погранвойск посадил в литровую прозрачную стеклянную банку пойманных им скорпиона и фалангу и злил их, помешивая отверткой, натравливал друг на друга. Солдаты-погранцы стояли кругом и обсуждали бой двух насекомых. А какой-то сержант, подойдя сзади, другой отверткой ткнул ефрейтора в зад. Тот даже подпрыгнул и с разворота дал сержанту приличную оплеуху, не стесняясь присутствия постороннего офицера.

– Я тут, можно сказать, со смертью играю, а он меня пугает… – сказал ефрейтор в свое оправдание.

С тех пор у меня и сложилось мнение об опасности укуса фаланги, смертельного, как мне представлялось, укуса. Только вернувшись из плена, я прочитал о фаланге. Она не ядовита, хотя ее укус болезнен.

Но тогда я открыто посмотрел в холодные глаза Али. В них светилась радость. Однако эта радость внезапно потухла. Я не сразу понял, что произошло. Просто радость сменилась болью, и его глаза навыкате сначала резко расширились, а потом так же резко закрылись. И только после этого я увидел, что из затылка Али торчит малая саперная лопатка. И уже потом я увидел старшего лейтенанта Сергеева, выпрямляющегося после броска лопатки, и тут же услышал голос Аль-Валида:

– Надо же, и второй пришел… Сам пришел, хотя его не звали…

Аль-Валид стоял перед нами, держа автомат перед собой и наставив ствол в грудь Сергееву. Мои привязанные к цепи руки были подняты вверх, а ноги меня едва держали. Аль-Валид не видел опасности с моей стороны, и потому, видимо, шагнул вперед, оставив меня за своей спиной, и с силой ткнул Сергеева в ребра автоматным стволом, словно штыком ударил.

Я до сих пор удивляюсь, откуда у меня взялись силы. Но в тот момент я ясно осознавал, что Сергеев пришел меня спасать и сам угодил под ствол. А лопатку он бросил в Али, лишившись своего единственного оружия. Каким-то чудом я умудрился оттолкнуться пальцами ног от земли, перехватить руками за цепь чуть повыше, подтянуться, превозмогая боль в спине и во всем измученном теле, и нанести удар Аль-Валиду голенью сзади в ухо – классический хай-кик[16]. Он упал, как подрубленный, словно его огрели обухом.

Сергеев кивнул мне, схватил автомат майора и внезапно остановился, прислушиваясь к чему-то. Его движение заставило прислушаться и меня. И я явственно услышал лязганье гусениц. Это шли танки. Но у бандитов я не видел никакой бронетехники, ни танков, ни боевых машин пехоты. Внезапно танковый гул приблизился, Под мощным ударом тяжелой брони упала кирпичная кладка дворового забора, и танк, раздавливая кирпичи, въехал во двор и остановился прямо перед поднявшимся на четвереньки Аль-Валидом. Открылся люк, из которого, как кошка, выпрыгнул старший прапорщик Веселов, так и не сменивший черный мундир морского пехотинца, хотя одна штанина у мундира была разрезана, скорее всего, ножом, а в прорезь видно было забинтованное бедро. Дальше я ничего уже не видел – потерял сознание. Мое последнее усилие, когда я наносил удар ногой, видимо, отняло остатки сил. Это можно было понять по тому, что майор Аль-Валид так быстро после моего удара сумел встать на четвереньки – удар был недостаточно сильным, чтобы его наглухо вырубить, и майор пытался на четвереньках добежать до своей палатки в поисках там спасения. Однако Веселов, спрыгнув на землю, легко догнал его и своей здоровой ногой дал майору солидный пинок в печень, от которого Аль-Валид скорчился и зажал живот руками.

– Сережа, время у меня ограничено. Полностью ситуацию обрисовывать не буду, скажу только, что я убежал из полиции прямо с допроса, но не из опасения пыток, а избегая унижения. И угодил в Следственное управление ФСБ, которое как раз расследует вопрос применения пыток в том райотделе полиции, куда я попал. Как я к ним угодил – это отдельный разговор, к тому же не телефонный – слишком долго объяснять. У меня просто денег на мобильнике не хватит.

– Нормальная ситуация. Надеюсь, ты с чужого телефона звонишь. Твой должен быть на прослушке.

– Да, с чужого… Ты не в курсе, как там мои? Не был у них?

– Был. У них все нормально. Дочь в детском саду. Жена оформила отпуск без содержания. Сосед твой, адвокат, подключился к делу, и уже польза от него есть, нашел кое-что. Я сейчас к нему поеду. Вместе одно дело проверим. Я тебе позже позвоню, расскажу. Или завтра утром.

– Добро. Он мужик, кажется, толковый, – согласился бывший командир роты. – Но звони лучше утром, вечером я буду занят.

– Адвокат-то толковый, – согласился с ним Сергеев. – По крайней мере, сразу нашел несоответствия в деле… Ну, не совсем несоответствия, но разные подозрительные моменты. Кстати, он, как и я, старшему лейтенанту Севастьянову не доверяет. Ты ему, случаем, не звонил?

– Хотел было позвонить, но потом решил сначала тебе позвонить. Словно что-то остановило. Интуиция, что ли, сработала…

– Да, при нашей службе интуиция вырабатывается отменная.

– Ладно. Поезжай к адвокату, потом, утром, мне позвонить не забудь. На этот же номер.

– Обязательно.

Мужчины не любят долгих разговоров. Обговорили только самые необходимые моменты и закончили беседу. Сергеев повернул ключ в замке зажигания и тронул машину с места. Пропетляв по городу, доехал до подъезда Ларисы.

Предупреждать жену бывшего командира роты о решении офицеров собрать средства на оплату услуг адвоката Сергей Николаевич не стал. Пусть это будет для Ларисы небольшим сюрпризом.

В дорожном «кармане» прямо напротив нужного подъезда стоял микроавтобус «Фольксваген» с надписью по всему кузову «Следственное управление». Значит, полковник Протасов уже прибыл, и ждали только его, старшего лейтенанта Сергеева. Поставив машину рядом с микроавтобусом, старший лейтенант торопливо прошел в подъезд. Он не стал ждать лифт, легко поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка квартиры Гамбиловского.

Борис Моисеевич уже был одет и открыл дверь.

– Вы уже… – сказал адвокат. – Но придется дождаться полковника Протасова. Он с Ларисой Николаевной беседует. Проходите, пока с моими коллегами поговорите.

– Я лучше в машине подожду, – отказался Сергеев. – Чтобы не разуваться, не обуваться.

Он резко, как на плацу, развернулся и стал спускаться по лестнице.

– Ну, как хотите, – сказал Борис Моисеевич ему в спину.

Рядом с микроавтобусом стоял водитель и тряпкой протирал лобовое стекло от беспрестанно идущего мокрого снега.

– Ночью дождь со снегом обещают, – сказал ему старший лейтенант.

Водитель микроавтобуса только с мрачным видом кивнул, показывая свое нежелание разговаривать о погоде и ненастье, и сел на свое место за рулем. Старший лейтенант тоже уселся в свою машину.

Непогода и снегопад резко контрастировали с тем, что вспомнилось Сергееву. Тот жаркий сирийский день, когда он, вместе с хромающим старшим прапорщиком морской пехоты, шел на допрос под охраной одного из бандитов. При падении вертолета какая-то железяка воткнулась Веселову в бедро, вызвав обильное кровотечение. У самого Сергеева кровоточила рана на затылке, чуть выше того места, где череп соединяется с шеей. Оба ранены, решили бандиты, и потому отправили пленных к Аль-Валиду под охраной всего одного человека. Первым шел Сергеев, за ним хромал старший прапорщик, а замыкал короткую колонну тощий лохматый бандит с автоматом в руках.

– Во дворе справа стоит «Хамви»[17], – сказал Веселов, воспользовавшись тем, что их часовой ни слова не знал по-русски. – За рулем баба-негритянка. Здоровенная…

– Видел, – отозвался Сергеев. – Только как к «Хамви» добраться? Мы же под прицелом.

– А это мы сейчас проверим, – сказал Веселов, сел на землю и, прислонившись спиной к стене дома, стал поправлять повязку на ноге.

– Иды… Иды… – дважды сказал сопровождающий единственное слово, которое он, видимо, знал по-русски, и так сильно ткнул стволом в затылок Веселову, что даже Сергеев, имеющий в этом месте открытую рану, невольно поморщился. Но морской пехотинец не поморщился. Он ловко перехватил двумя руками автоматный ствол, а больной ногой ударил часового под колени, отчего тот свалился на спину. И тут же на него сверху навалился Сергеев и нанес по открытой челюсти боковые удары справа и слева. Этого часовому хватило, чтобы уйти в глубокую «отключку».

Дальнейшее было делом техники. «Хамви» стоял в тесном дворе задом к выезду. Один жест пальцами решил распределение ролей. Старший лейтенант пошел к автомобилю с левой стороны, а старший прапорщик, вооруженный автоматом часового, – с справой.

Двумя прыжками Сергеев преодолел расстояние до водительской дверцы, и только в последний момент встретился в зеркале взглядом с водителем – женщиной-негритянкой в форме американской «морской пехоты». Сергей Николаевич испугался, что женщина может опустить вниз предохранитель дверного замка, и потому готов был открыть и заднюю дверцу, но негритянка, вместо этого очевидного действия, попыталась выхватить пистолет из бедренной кобуры. Действия с обеих сторон были стремительными, оба понимали, что от их скорости зависит жизнь. Для негритянки на кону стояла ее собственная жизнь, для Сергея Николаевича и его жизнь, и жизнь старшего прапорщика, и, как он надеялся, жизнь тогда еще капитана Варфоломеева. Сергеев открыл переднюю дверцу как раз в тот момент, когда рука с пистолетом завершала круговое вращение и ствол готов был упереться ему в грудь или в голову. Недолго думая, Сергеев ухватился правой рукой за самозарядную «Беретту-92» так, что его мизинец лег прямо на отведенный курок пистолета. Ствол смотрел ему прямо в глаз, а указательный палец негритянки несколько раз нажал на спусковой крючок. Слышались только сухие щелчки, и курок бил по фаланге мизинца, но выстрелов не последовало. Водитель-негритянка не имела времени, чтобы передернуть затвор пистолета, и решила обойтись одним курком, который мизинец попросту заблокировал. Внезапно тело негритянки обмякло. Старший лейтенант увидел только, что его собрат по плену старший прапорщик сидит на правом пассажирском сиденье и держит в руках автомат с окровавленным прикладом. Одним движением Сергеев выбросил негритянку с водительского сиденья на землю, успев только увидеть ее окровавленный от удара прикладом затылок. Все понял и заметил, как неуверенно старший прапорщик смотрит на систему радиоуправления крупнокалиберным пулеметом, установленным на крыше бронеавтомобиля.

– Садись за руль… – распорядился старший лейтенант, а сам перебежал перед машиной на противоположную сторону. И сделал это вовремя, потому что из дверей, что раскрылись прямо перед ними, вышли четыре американских старших офицера и двое бандитов. Но Сергеев уже взялся за ручки системы радиоуправления пулеметом, перевел ствол и дал короткую пробную очередь, а за ней и длинную, сразу свалившую всех шестерых перед распахнутой дверью. Двое, видимо, упали не от попадания пуль, а только от мощного звука пулемета. Повинуясь указанию оператора, пулемет чуть опустил ствол и завершил начатое, расстреляв и двух последних. Дальше ствол перешел на распахнутые окна дома и расстрелял внутри него и тех, кто не успел спрятаться. «Хамви» уже выезжал задним ходом из двора, а Сергей Николаевич еще продолжал стрелять. Остановился он только тогда, когда «Хамви» начал совершать разворот.

– Варфоломеева надо забрать! – приказным тоном сказал Сергеев.

– Не успеем… – ответил Веселов. – Нас сожгут…

В самом деле, едва они успели свернуть за угол, как откуда-то сзади прилетела граната, пролетела мимо поворота, и на улице, которую машина только что покинула, раздался мощный взрыв.

– Из «РПГ-7» шмаляют… – по звуку взрыва понял Сергеев. – Уходим… Гони на выезд из городка.

«Хамви» не ехал, он, несмотря на свой солидный вес, летел по улицам. Дважды им встречались джихад-автомобили[18]. Первого «Хамви» ударил бампером и передним колесом и попросту развалил двигатель. Встреча со вторым бандитом обошлась дороже. Сергеев поменял коробку с патронами и «срезал» пятерых бандитов, что обслуживали джихад-автомобиль. Они, видимо, только заряжали свой КПВТ, чтобы достойно встретить «Хамви». А на выезде из городка им попался третий, стоящий рядом с блокпостом.

Джихад-автомобиль первым начал стрельбу из пулемета, из чего стало понятно, что блокпост уже предупрежден по системе связи о сбежавших русских пленных. Но Сергеев превосходно стрелял и уничтожил пулеметчиков противника еще до того, как автомобили сблизились.

Перед блокпостом старший прапорщик умудрился свернуть с дороги в чистое поле, перелететь на скорости через два небольших оврага, и тем самым избежать обстрела из гранатометов блокпоста.

Так выехали в чистое поле. Сергеев куском подобранной еще вчера на всякий случай проволоки открыл простой замок бардачка «Хамви». Правда, проволока оказалась тонковатой и годилась больше для замка в наручниках, для чего, собственно, старший лейтенант ее и подобрал. Так что пришлось с замком повозиться, и не зря: среди различного хлама в бардачке оказались карты боевой диспозиции правительственных войск и бандитов.

– Смотри сюда, – как старший по званию, Сергеев принял командование на себя. – Видишь, где позиции российской армии, а где сирийской?

– Вижу, – сразу сориентировался Веселов. – До наших я не дотяну. Даже по прямой. Горючки не хватит. Машина – зверь, но и аппетиты у нее зверские. А до сирийцев – без проблем. Едем?..

– Ты поедешь один. Доберешься – молодец. Сразу отправишься к командованию и доложишь, что сбежал из плена. Объяснишь, где искать Варфоломеева и, возможно, меня. Я иду за Варфоломеевым, попробую его вытащить. Если ты приедешь раньше, честь и хвала тебе. Не сможешь приехать, будем думать, что ты погиб… Все. Я пошел назад. С собой беру только МСЛ из-под сиденья. Надо было пистолет у той негритянки забрать, но сейчас уже сожалеть поздно. Что есть, с тем и пойду.

Как потом рассказывал Веселов, ему повезло. Он сразу попал к сирийцам. Выехал он на позиции, занимаемые бригадой сирийского спецназа «Сила тигра» под командованием генерала аль-Хасана Сухеля, которого охраняли силы российского спецназа. Старшего прапорщика сразу связали с охраной, которая переадресовала сообщение генералу, а уже Сухель послал танковый батальон на выручку русским спецназовцам. Батальон успел вовремя.

Из подъезда вышли адвокат Гамбиловский и полковник Протасов, который был в шинели с полковничьими погонами, а за ними следом еще один человек, которого даже в вечернем полумраке трудно было не узнать по объемной фигуре – майор Инокентьев.

«Этому-то что здесь надо! – подумал Сергей Николаевич. – Сам же говорил, что его сфера деятельности – пара рваных галош, что сосед у соседа украл… – и тут же подумал и о своей роли в расследовании дела Варфоломеева: – Мне-то, постороннему наблюдателю, вообще не должно быть никакого дела до следствия. Я здесь только потому, что в спецназе друзей, попавших в трудную жизненную ситуацию, не бросают. И мне ли спрашивать майора Инокентьева, что он здесь делает…»

Он вышел из машины, чтобы представиться полковнику Протасову и поздороваться с майором Инокентьевым, но спрашивать его он ни о чем не собирался.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Старший лейтенант Сергеев, – сказал он.

Полковник протянул старшему лейтенанту руку, здороваясь и представляясь встречно:

– Сергей Леонидович. Если не возражаете, я в вашей машине поеду. Хочу вас непременно выслушать. – Полковник опять перешел на «вы», хотя в телефонном разговоре с командиром разведроты время от времени тыкал, но как Сергеев понял, на «вы» он обращался к нему при посторонних.

Полковник повернулся к адвокату и майору Инокентьеву.

– А вам я предоставляю персональный микроавтобус. Надеюсь, поместитесь… Показывайте водителю дорогу, а мы за вами. А лучше всего, дайте ему адрес, он его в навигатор загонит, и поедем с математической точностью…

Сергеев и полковник сели в машину старшего лейтенанта, адвокат и майор Инокентьев долго устраивались в микроавтобусе. Обсуждали что-то с водителем.

– Места, что ли, там делят… – не выдержав, проворчал Протасов.

– Похоже на то, – ответил командир роты.

Наконец, микроавтобус тронулся. Сергей Николаевич поехал за ним следом. Автомобили поехали по оживленным городским улицам, потом куда-то свернули и начали кружить между домами. Даже старший лейтенант, плохо знающий некоторые районы города, сориентировался и сказал Протасову:

– Если я не ошибаюсь, мы почти вернулись к месту, где встретились.

– Обгони их. Я водителю подскажу…

Он опять перешел на «ты».

Но Сергеев команду старшего по званию выполнил старательно, обогнал и притормозил. Протасов вышел из машины, сказал что-то водителю над опущенным стеклом дверцы и вернулся на место.

– Навигатор у него, видите ли, не работает, – снова проворчал полковник.

– У меня работает, – ответил Сергеев. – Давайте адрес.

– Адрес у Бориса Моисеевича.

Старший лейтенант вынужденно повторил предыдущий маневр, только теперь из машины вышел сам:

– Борис Моисеевич, адрес давайте! – потребовал он. – У меня навигатор работает.

Адвокат назвал улицу и номер дома. Сергеев повторил и автоматически назвал номер квартиры.

– Откуда вы знаете? – удивился Гамбиловский и заглянул в свой блокнот. – Верно.

Старший лейтенант только хмыкнул, но объяснять, что получил этот адрес у начальника штаба бригады, который, в свою очередь, заставил в нерабочее время сходить в садик за адресом жену, не стал.

По навигатору он быстро нашел нужный дом, а по указателям над дверьми подъезда расположение квартиры.

По дороге к дому полковник спросил Сергеева, что же тот желал ему сообщить про старшего лейтенанта Варфоломеева.

– Да я почти все уже сказал вам сегодня по телефону. Могу только воспоминаниями по плену поделиться… Меня там, правда, не пытали, а Варфоломееву пыток избежать не удалось. С него, представляете, с живого кожу сдирали, а потом на рану фаланг сажали, и те его живого жрали…

– Вытерпел? – спросил полковник, поморщившись.

– Вытерпел… – кивнул командир разведроты. – Не стал подписывать бумаги, которые ему подсовывали. – До конца держался.

– А фаланга – разве не ядовитая? – спросил Сергей Леонидович, словно старший лейтенант был большим специалистам по насекомым.

– Да их в одной только России больше тысячи видов водится. Есть среди них и ядовитые, наверное… Я точно не знаю.

– Но Владимиру Викторовичу, как я понимаю, сажали на спину не ядовитых?

– Если жив до сих пор, надо думать, что нет.

– Да… такое не каждый выдержит, – раздумчиво сказал полковник Протасов. И закончил свою мысль словами, которые старший лейтенант от него ждал и заранее подготовил ответ: – Что же он тогда так на пытки полицейских отреагировал?

– Я думаю, он отреагировал не на пытки, а на унижение. Не пожелал унижения терпеть от людей, которых презирал.

– Значит, он и меня презирать должен? – спросил Сергей Леонидович.

Этого вопроса старший лейтенант тоже ждал и заранее подготовил на него ответ:

– Но вы же не собираетесь его ни унижать, ни пытать.

– Это вы меня так аккуратно предупреждаете, – усмехнулся полковник. – Спасибо за предупреждение, только я больше привык с фактами обращаться, чем с противогазом. И даже по столу кулаком стучать не люблю.

Его породистое с мелковатыми чертами лицо не позволяло Сергею Николаевичу представить полковника кричащим на обвиняемого или стучащим по столу кулаком. И он поверил ему. У него даже мелькнула мысль дать номер телефона Протасова гонимому Варфоломееву. Или как-то иначе попытаться связать их друг с другом. Но машина в этот момент как раз оказалась около нужного им дома, и внимание старшего лейтенанта было отвлечено.

– Приехали, товарищ полковник, – сказал Сергеев. – В подъезде по четыре квартиры на лестничной площадке. Интересно, сколько квартир занимают магазин и почта… Но в любом случае нам в четвертый подъезд. Этаж третий или четвертый…

Нужная им квартира оказалась на третьем этаже. Дом был пятиэтажный, значит, лифта не имелось. Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. Некоторое время спустя темное пятно закрыло зрачок дверного глазка. Кто-то их тщательно и долго рассматривал. Гамбиловский позвонил еще раз. И только после этого дверь открылась. За порогом стояла высокая, на полголовы, наверное, выше Сергеева, довольно привлекательная женщина лет тридцати с небольшим.

– Что надо? – грубым низким голосом спросила она. И сама же ответила: – Нет его. Второй день уже Манапчик не появляется.

– А нам Манап Мухамедович и не нужен, – слащаво и почти игриво сказал адвокат.

– А кто ж тогда? – спросила она с удивлением в лице и в голосе.

– Если не ошибаюсь, Парамончикова Юлия Николаевна… – в том же ключе продолжил Гамбиловский.

– Да. Это я.

– Вот вы-то нам и нужны, – ответил за адвоката полковник Протасов. – Разрешите войти?

Женщина посторонилась, пропуская нас, и закрыла дверь за спиной старшего лейтенанта, поскольку он вошел последним.

– Юлия Николаевна, телефон номер… – Гамбиловский заглянул к себе в блокнот и прочитал номер. – Вам принадлежит?

– Принадлежал мне…

– То есть? – поинтересовался Борис Моисеевич.

– Да у меня тот телефон то ли из кармана вытащили в магазине, то ли сама куда-то уронила. Потеряла, короче говоря… Хотя, скорее, вытащили…

– Почему вы так думаете? – спросил крупный специалист по рваным галошам майор Инокентьев.

– Потому что у меня там был онлайн-сайт Сбербанка. Так уже на следующий день на карточке ни копейки не осталось. Я проверила. Все вычистили… Впрочем, там и было всего-то три с небольшим тысячи. Но сняли все, подчистую.

– А как же код? – спросил Сергеев.

Юлия Николаевна пожала плечами.

– Подобрали, наверное. Или вычислили. Или знали заранее. Но у меня и код-то был простой – первые цифры моего дня рождения и последняя цифра года рождения… Говорят, легко вычислить по страничке в социальной сети. На ней же эти данные указаны.

Она настолько подробно пыталась объяснить и разжевать свои показания, что невольно вызывало сомнение в правдивости ее слов.

Старший лейтенант Колонтаев, спасибо ему, решил оставить мне тот самый «трофейный» телефон, которым я пользовался, видимо, на случай, если мне снова позвонит Сергеев, а два других мобильника положил себе в карман шинели. Но номер моего телефона все же записал себе в служебный блокнот и позвонил куда-то с требованием взять этот номер на контроль.

– Поехали пока к нам, – предложил он.

– Может быть, стоит дождаться звонка?

– А кто его знает, когда он позвонит. Так и до утра просидеть можем. У тебя, кстати говоря, документ какой-нибудь при себе имеется?

– Нет. В бушлате было служебное удостоверение личности и пропуск в военный городок. Но бушлат отправили на экспертизу, а удостоверение я забыл забрать.

– Как же на тебя пропуск выписывать? У нас сегодня дежурный – суровый дядька. Без пропуска не пропустит.

– Может, тогда прямо здесь допрос и проведешь?

– Нет. Я ведь даже бланки допроса с собой не взял. Ладно. Поехали. Оформим тебя пока как задержанного. Не развалишься от нескольких часов в камере. Поехали-поехали…

Я с неохотой поднялся с кровати, которую считал верхом удобства. Но я человек адаптивный, могу без особых проблем приспособиться к любой кровати. Даже к «шконке» в камере изолятора временного содержания ФСБ. Дима обещает мне всего несколько часов «отсидки». А что, если его начальство думает не так? Ну и пусть себе думает… Если надолго «закрыть» решат, я все равно убегу. Просто положу охрану «отдыхать», как с ментами поступил, и уйду.

Дима без стеснения и, на мой взгляд, самонадеянно поехал по центральным улицам города, хотя вполне мог себе позволить сделать круг, чтобы ни на кого не нарваться. Постов ДПС в центре города было, как на грех, полно. Впечатление складывалось такое, будто какая-то важная персона решила посетить город. В таких случаях обычно и количество постов увеличивается, и к инспекторам добавляются патрульно-постовые полицейские, и даже, в зависимости от того, насколько большая «шишка» в город желает пожаловать, солдаты спецназа. Но в этот раз ни машин ППС, ни солдатских нарядов я не увидел. Дежурные машины ДПС я миновал с закрытыми глазами, притворяясь спящим. Только один раз нас остановили, Дима прямо в распахнутой шинели вышел из машины, предъявил документы и на вопрос инспектора: «Кто там еще в машине?», – ответил коротко, но убедительно:

– Мой командир. Подполковник Захаров. Двое суток не спал человек… – Вздох Колонтаева был настолько правдоподобным, что я вдруг почувствовал себя подполковником.

Инспектор с погонами капитана, как я сумел рассмотреть через полуприкрытые веки, не решился будить «подполковника», и, удовлетворенный ответом старшего лейтенанта, отошел. Но в свой служебный блокнот все же что-то записал. Так мы и добрались до места, где дежурный по управлению майор отправил двух своих помощников сопроводить меня в подвал, заметив, между делом, Колонтаеву:

– Что-то у тебя нынешняя ночь выдалась особо насыщенная. Сначала троих привел, теперь четвертого. И чего тебе, старлей, не спится? Весь город все одно за ночь сюда не перетаскаешь. Камер у нас не хватит.

Дима ничего не ответил, только улыбнулся чуть-чуть виновато. Видимо, он со всеми желал поддерживать хорошие отношения и отвечать резко был, в сравнении со мной, не большой любитель. Тамара верно его раскусила, сказав, что его судьба – бабушек в трамвай подсаживать, а самому оставаться перед закрытой дверью того же самого трамвая. Есть такие люди, что всем стараются угодить, я сам таких знаю, хотя и вижу в этом, честно говоря, мало плохого.

Меня отвели в подвал, в камеру, в которой было всего одно зарешеченное окно, выходящее в глубокую яму, а сама яма была тоже зарешечена. Но, слава богу, в камере не было ни блока под потолком, к которому меня подвешивали бы за руки, ни ведра с фалангами. Не было даже письменного стола, в верхнем ящике которого держали бы противогаз с перекрытым клапаном. Похоже, здесь с подозреваемыми разговаривают с помощью доводов. Это меня устраивало, потому что доводов я и сам мог бы привести, если потребуется, немало.

Трое часовых, мимо которых мы прошли, сидели в креслах перед журнальным столиком. Рядом располагался письменный стол со старым телефонным аппаратом и большим монитором, разбитым на множество мелких мониторов, из которых больше половины было выключено. А включенные были подсоединены к видеокамерам слежения, установленным в каждой отдельно взятой камере для задержанных и арестованных. Пара мониторчиков была внешне темной, но стоило сделать шаг в сторону, как на этих мониторах прослеживались контуры двухэтажных нар и лежащих на них людей. На случай, видимо, попытки суицида или драки между заключенными их контролировали камерами с эффектом ночного видения. Из троих охранников двое с азартом играли в нарды. На меня и моих провожатых они внимания не обратили. Только тот, что не был занят игрой, буркнул с откровенной издевкой:

– В палату номер шесть его.

При этом я был уверен, что он, судя по грубой и красной роже любителя выпить, не читал произведения классика про «палату номер шесть». Он даже не потрудился встать, хотя бы для поверхностного обыска того, кого закрывают в камеру. Я точно знаю, что в камерах не положено иметь телефоны сотовой связи. А мобильник был у меня в кармане. Кроме того, у меня могла бы быть и проволока, которой можно открыть не слишком сложный замок. Но, уже свернув по главному коридору в коридор с камерами, я с одного взгляда понял, что изнутри сдвинуть тяжелый металлический засов на двери невозможно никакой проволокой, которую можно припрятать в кармане. Подумав, сообразил, что и разговаривающего по телефону сразу увидят на мониторе, если только в коридоре не стоит обыкновенная глушилка для сотовой связи, а нечто, похожее на нее, я вскоре уже увидел.

И только я устроился на «шконке» в одиночной камере, как появился тот охранник, что не был занят игрой в нарды.

– Собирайся, – скомандовал он.

– С вещами или как? – спросил я с ехидством, хотя вещей при мне никаких не было.

– Или как. Иди на допрос.

– Насколько я знаком с законодательством, ночные допросы законом запрещены. Задержанный ночью должен спать. А сейчас уже глубокая ночь.

– Ты свои знания прибереги для адвоката. Он оценит. А мне приказали тебя в кабинет доставить, я и доставлю, чего бы мне это ни стоило.

Охранник ловким движением, почти играючи, достал из чехла на ремне наручники и показал их мне, требуя протянуть руки. У меня не было никакого желания устраивать драку еще и здесь, но весь внешний вид охранника, его самоуверенность, граничащая с наглостью, вызывали во мне противодействие. Здесь всего три охранника. Следовательно, силы почти равны. Так я себя оценивал. И очень желал эту собственную оценку продемонстрировать Диме Колонтаеву. Он, естественно, расскажет о случившемся Тамаре, и она поймет разницу между бывшим командиром разведроты и человеком, способным только бабушек в трамвай подсаживать. И чтобы показать свои силы Диме, я послушно подставил руки навстречу жесту охранника. Но позволил ему застегнуть наручник только на правой руке, отчего он сразу расслабился. До этого момента он был напряжен и скован. А я, воспользовавшись его промахом, перехватил оставшийся свободным наручник, и защелкнул его на правом запястье охранника. После чего резко дернул его, разворачивая спиной к себе. Кобура с пистолетом висела на ремне охранника над правой ягодицей – это я рассмотрел в первую очередь, до того, как начал действовать. И теперь кобура оказалась прямо напротив моей руки. Недолго думая, я вооружился пистолетом охранника и ткнул ствол ему в бок. Он сразу обмяк и прекратил думать о каком бы то ни было сопротивлении. Тем более что его запястью в наручнике было больно. Больно было и мне, но у нас с ним, видимо, разный болевой порог. То, что я терпел легко, он, видимо, переносил с трудом.

Меня интересовало – два других охранника все так же продолжали бросать кубики или посмотрели в монитор и поняли, что происходит нечто неординарное, что случается не каждый день. Но, если судить по тому, как они были увлечены игрой, я предположил первое.

Свободной левой рукой я держал охранника за горло так, чтобы он находился в выгнутом положении, то есть шел животом вперед. Так я его и повел до самого поворота коридора, за которым и находились два других охранника. Но они могли увидеть меня, и потому я остановился.

– Ключ! – потребовал я и сильнее вдавил ствол пистолета охраннику в бок. – Быстро!

Он молча похлопал себя по карману, потом по второму и третьему, пока не нащупал ключи. Я чуть ослабил хватку у него на горле, что позволило его левой руке вытащить связку ключей из кармана и протянуть мне. Я бы лично на его месте уронил бы ключи со звоном на пол. Во-первых, звон мог бы привлечь внимание двух других охранников, а, во-вторых, мне пришлось бы поднимать ключи в неудобном положении тела, что позволило бы и охраннику проявить активность, проявлять которую я пока не позволял. Но он предпочел не оказывать сопротивления.

Я без труда нащупал ключик от наручников, одним движением отцепил одно кольцо от своей руки и тут же набросил его на левое запястье охранника. В этот момент за углом раздался телефонный звонок. Потом трубку положили и грубый голос сообщил напарнику:

– «Следак» переживает. Сам ведь только что позвонил, а уже ждет задержанного. Мы же не по воздуху летаем. Но что-то он в самом деле долго возится. Пойду схожу на ними. Смотри у меня. Я знаю, что ты мухлевать любишь. Я положение фишек хорошо запомнил.

Он двинулся в нашу сторону. Интересно, который из двух охранников приближался ко мне. Я за короткое время, что видел их, успел рассмотреть каждого. Первый крупный тип с грубым лицом, и худощавый, внешне похожий на лиса. Ближе к телефонному аппарату сидел крупный. Грубый голос в данной ситуации ничего, по сути дела, не значил, он мог одинаково принадлежать и тому и другому. Но именно близость к телефонному аппарату, решил я, играет роль. Я быстро усадил на пол первого охранника и сам сел рядом, изобразив на своем лице озабоченное выражение. Я даже приложил пальцы к сонной артерии охранника, якобы с беспокойством прослушивая пульс. Но успел ему шепнуть:

– Одно неумное слово с твоей стороны, и я тебе кадык вырву.

– Не надо кадык… – успел только хрипло прошептать он в ответ до того, как второй охранник появился из-за угла. Двумя ладонями, поскольку запястья были скованы наручниками, он прикрыл свое горло. Но со стороны казалось, будто человек задыхается.

А охранники в ФСБ, подобно полицейским, совершенно не привыкли к тому, что им оказывают сопротивление. Видимо, потому второй ничего не заподозрил, ибо увидел только согбенную спину коллеги и мои руки, прощупывающие пульс первого охранника.

– Что с ним? – спросил второй охранник и шагнул вперед, то есть сделал то, что мне и требовалось. Ему бы еще наклониться хоть чуть-чуть, насколько объемный живот позволит.

– Не знаю. Похоже, сердце, – сказал я.

– Я ж говорил дураку, что ему пить нельзя, а он все боялся, что его обделят. Жадность до добра не доводит.

Второй охранник через голову первого наклонился и с двух сторон стал прощупывать толстыми пальцами пульс на горле первого. И в это время, как я понял по его взгляду, увидел, что запястья у коллеги скованы наручниками. У меня оставался минимум времени для того, чтобы что-то предпринять. И я ударил двумя пальцами левой руки его под ухо. В этом месте, как нас учили за занятиях по анатомии человека, сонная артерия разделяется на внешнюю и внутреннюю. Главное, попасть ниже разделительной линии. И я попал точно. Это движение было у меня отработано многократно и на манекенах, и даже в боевой обстановке. Второй охранник навалился объемным животом на голову первому, и тому оставалось только сбросить эту тушу на меня, чтобы я инстинктивно занял бы чем-то свои руки, а самому вскочить на ноги. Но он вместо этого сбросил тушу коллеги в противоположную сторону. Похоже, просто побоялся выстрела с моей стороны. Но находившийся у меня пистолет Макарова был в невзведенном положении, более того, стоял на предохранителе. Но охранник этого то ли не видел, то ли видеть не желал. Иначе ему и оправдать собственное бездействие было нечем.

– Наручники на него надень. Да не свои, твои на тебе. Его наручники… – распорядился я, а сам, пока первый сковывал второго, обошел их двоих за спиной и снял форменный брезентовый брючный ремень со второго, как самый, подумалось мне, длинный из трех. Пришлось рискнуть и прислониться к первому, но у того не хватило силы духа меня обхватить и позвать на помощь третьего. А я тем временем вытащил пистолет из кобуры у второго, сунул его себе в карман и с ремнем в руках осторожно выглянул из-за угла. Третий охранник сидел, задумавшись над нардами. Вроде бы игра простейшая, бросай кубики, какая комбинация выпадет, на столько и передвигай фишки, но этот задумался, судя по всему, глубоко. Причину его задумчивости я определил сразу и визуально, и по запаху. Под столом стояла почти пустая бутылка из-под красного сладкого дагестанского вина. Пили, видимо, втроем, не зря мне показалось, что и от первого, и от второго идет легкий запах спиртного.

Оставив двоих в коридоре за углом, я стал подкрадываться к третьему, приготовив ремень. Он, видимо, услышал мои шаги и стал медленно поворачиваться. Я сделал скользящий скачок вперед и набросил ремень на тощую шею остроносого. Сильно давить даже не пришлось. У охранника, видимо, было слишком мало сил для сопротивления. Сказывалось и общее состояние здоровья немолодого, как оказалось, человека, и выпитое. Под столом я обнаружил еще две пустые бутылки. По одной на брата. А последнему, похоже, досталось больше спиртного.

– Ну что, в какой кабинет меня вызывали? – спросил я. – Пошли к «следаку»… Только не мимо дежурного. Дежурный неприлично трезв. Он вас попросту не поймет.

– На лифте, – сообразил лисолиций охранник. – Дежурный не увидит.

– Где лифт?

– Там… – уверенно подсказал второй охранник, показав двумя руками, скованными наручниками, в противоположный конец коридора. – Мы так и думали тебя отправить, чтоб с дежурным не встречаться.

– Идем, – скомандовал я.

– Все вместе? В таком виде? – Первый в удивлении показал свои руки, скованные наручниками. – Получится, не мы тебя доставили, а ты нас.

– Получится только то, что есть в действительности, – ответил я.

– Но нас же со службы выгонят! – продолжил первый свои попытки меня разжалобить. – Ты же наших детей кормить не будешь!

– И правильно сделают, если выгонят. – Я был предельно жесток с охранниками еще и потому, что не признавал никогда пьянства во время выполнения служебных обязанностей… – Идемте.

– Нет уж, я лучше здесь подожду. – Первый охранник был категоричен, и я понял, что уговорить его сложно. Следовало принимать более кардинальные меры.

– Жди, – внезапно для охранника согласился я, вместо того чтобы уговаривать его. Но сам при этом понимал, что, оставаясь свободным, он представляет для меня угрозу. – В какой камере у вас больше всего народа? – спросил я третьего.

– В первой, – ответил тот. – Самые тяжелые там…

– В первую камеру его, – кивнул я на первого.

– Ты что, не понимаешь, что с «вертухаем» в камере сделают? – Вопрос охранника был обращен ко мне, в то время как двое других взяли первого под руки, готовые выполнить мой приказ. – Меня же там сразу убьют!

– И правильно сделают, – согласился я, хотя у меня не было большого желания получить обвинение и во втором убийстве, пусть и косвенном.

– Ладно, пойдем к «следаку». – Упрямый охранник покорно опустил коротко стриженную голову и, стряхнув с себя руки других охранников, первым двинулся в глубину коридора.

В лифте я поставил охранников лицом к трем стенам, взяв в каждую из рук по пистолету, и предупредил их:

– Стреляю по первому неосторожному, подозрительному движению. Мне терять уже нечего.

Так мы и поднялись на третий этаж. Но, едва двери лифта открылись, как за ними возникла долговязая фигура старшего лейтенанта Колонтаева.

– А я уж подумал, что нечто произошло. Сам решил сходить, – сказал Дима еще до того, как увидел пистолеты в моих руках и наручники на руках охранников.

– Ты в своем амплуа! – сказал мне старший лейтенант. – Что произошло?

– Пресек махровое пьянство на служебном месте в служебное время, – объяснил я, вручая ему пистолеты, держа их за ствол. – Вызывай дежурного. На моем месте мог бы оказаться серьезный государственный преступник. Чем бы тогда дело кончилось!

– Да, – согласился старший лейтенант. – Пойдем ко мне в кабинет.

Он, словно дорогу показывая, прошел до середины длинного коридора, открыл кабинет ключом и посторонился, прижавшись спиной к двери, пропуская вперед охранников. Они вошли, все трое понуро и виновато опустив голову, и заняли три свободных стула, выставленные у стены напротив письменного стола, словно специально для них. Я вошел последним, и за неимением других свободных мест, кроме офисного кресла за столом, уселся на подоконник.

– Ну, что с вами делать прикажете? – спросил старший лейтенант у троицы. – Ведь знаете же, подлецы, что увольнять вас не будут. Некому просто работать, – последняя фраза была обращена ко мне, объясняя ситуацию. – Нет желающих за такое жалованье работать. А если и эту бригаду уволить, то другим придется дежурить, не поднимаясь из подвала. Они этим и пользуются. Придется их на принудительное лечение отправлять.

Лисолицый поднял две руки, скованные наручниками, и поднял на одной из них указательный палец, привлекая внимание.

– Я лично семнадцать раз лечился! – пьяно, но с гордостью изрек он. – Во…

– Сдай их дежурному. А он уж пусть сам решает, что с ними делать.

– Так это была провокация, «подстава» то есть… – сказал первый, самый трезвый из троицы, разобравшись и наконец-то сообразив, что я веду себя совсем не как обыкновенный задержанный. – Он же любого из нас, окажи ему кто-то сопротивление, изуродовать мог. Бил же без жалости.

– Мог бы, – согласился Дима. – Этому делу он обучен качественно.

– Но не изуродовал же, – слабо улыбнулся я, оправдываясь.

– А зря. Надо бы было, – добавил Колонтаев.

– Еще не поздно. Время у нас есть. – я спрыгнул с подоконника.

– Спасибо, старлей! И вам спасибо, – дежурный кивнул в мою сторону. Сначала он был возмущен тем фактом, что под видом задержанного в камеру закрыли наполовину свидетеля, наполовину подозреваемого, но отсутствие у меня при себе документов заставило его смириться. – Я сейчас вызову запасную бригаду охранников, а этих по домам отправлю. – Дежурный майор раскланялся, приложив руку к груди, и вышел. Охранники, как были в наручниках, так в них и вышли за ним следом. Мы с Димой остались одни.

Я давно уже заметил в углу, под самым потолком, камеру видеонаблюдения. Пальцем демонстративно показал на нее Колонтаеву.

– За тобой подсматривают? Не доверяют? – спросил я.

– Не в том дело. У нас был случай, когда одного офицера обвинили в получении взятки. Он клялся всеми святыми, что его оговаривают. С тех пор в каждом кабинете видеокамеры и поставили.

– А с тем офицером, которого обвиняли, что?

– Так и повисло дело. Ничего доказать не смогли.

– Понятно, – сказал я. – Но разве трудно дать взятку в другом месте, обязательно в кабинете? На каждом столбе на улице камеру не установишь.

– Но договариваться-то где-то надо… Хотя, договориться всегда можно тоже на стороне. Не все же допросы в кабинетах проходят. Но в этом случае ССБ[19] хоть как-то свое существование оправдывает… Ладно, давай приступим к делу. Надеюсь, ты меня «ломать», как полицейских и наших охранников, не будешь? – спросил он с усмешкой.

– Постараюсь… По крайней мере, попробую постараться, если ты нормально себя вести будешь и не надумаешь надо мной издеваться.

Дима кивнул многообещающе, сел в свое офисное кресло и вытащил из верхнего ящика стола стопку листов-бланков протоколов допроса, начал заполнять «шапку» в верхнем. Что знал, он сразу записывал, что не знал, спрашивал. Заполнял «шапку» с моих слов, без проверки по документам, которых у меня при себе не было.

Начало было положено.

– А теперь о главных событиях… – потребовал старший лейтенант.

Я хотел было начать с момента, когда пошел за дочерью в детский сад, но Дима жестом остановил меня.

– Давай-ка, пожалуй, начнем с Дагестана. С расстрела Рустама Саидовича Багомедова. Расскажи, чтобы твое состояние после заседания военного трибунала стало понятнее, – объяснил он дополнительно.

– А что мое состояние… Радости, честно говоря, было больше, чем расстройства. Мне же грозили разжалованием в рядовые и увольнением из армии. А тут такой мягкий приговор. Конечно, эйфория была.

– А что за история с Севастьяновым?

– Это уже позже было, когда меня стал расспрашивать новый командир разведроты Сергеев. Тогда я всерьез и задумался. Сергееву не верилось, что я мог отдать такой приказ – расстрелять всех. А Севастьянов именно на этом слове и настаивал не только на допросе у следователя, но и на самом заседании трибунала. Тогда еще Сергеева не назначили на должность, и Севастьянов на нее претендовал.

Я обратил вынимание, что Дима не все записывает в специально для этого разлинованный бланк протокола, а только что-то выборочно. Значит, необходимо будет перед тем, как подписать протокол, сначала внимательно его прочитать, как и советовал мне Сергеев. Кроме того, Колонтаев включил на мобильнике диктофон, записывая на него наш разговор. Но зачем старшему лейтенанту ФСБ потребовались подробности заседания военного трибунала? Нет ли у него желания снова поднять эту тему, чего бы мне не хотелось. Во-первых, потому что для меня возврат к событиям в Дагестане будет новым переживанием событий, которые уже начали слегка забываться, а во-вторых, военный трибунал и без того ограничился минимальным наказанием по моей статье Уголовного кодекса. А если я буду настаивать на своей полной невиновности, трибунал этот факт будет рассматривать уже как лишнее телодвижение, и он может пересмотреть мое дело в сторону утяжеления наказания. И при этом намерения у Колонтаева могут быть как самые лучшие, так и злобно-ревнивые, а я не сумею распознать вовремя – какие они в действительности.

Так мои мысли вернулись к Тамаре. Но, слава богу, Колонтаев не заострял вопрос на моих отношениях с ней и ничего про нее не спрашивал. Видимо, считал некорректным или был настолько в себе уверен, что ни в чем не сомневался. Я же, в свою очередь, старался этой темы избегать и никоим образом сам ее не касался.

От Севастьянова Колонтаев плавно перевел разговор на Сергеева. Мне даже показалось, что он и Сергея Николаевича тоже в чем-то подозревает, хотя я не смог точно понять, в чем именно. Скорее всего, подозрения Димы были вызваны именно тем, что Сергеев занял мое место. Иного объяснения я просто не нашел. А на это я мог бы ответить тем, что Сергеев просто не мог знать, какие планы относительно него строит московское руководство ГРУ, в отличие от того же старшего лейтенанта Севастьянова, которому мое место было уже обещано комбригом, и он имел возможность воспользоваться ситуацией, сообщив трибуналу, что я сказал всего одно лишнее слово, которое он понял по-своему. Тем более что я вообще не помнил, произносил я это слово или нет. И он мог бы пожелать ускорить свое назначение. А тут события стали развиваться настолько стремительно, что никакие родственные связи Севастьянову не помогли, какое он ни проявляй старание.

– Дима, если у тебя есть сомнения относительно Сергеева, то я полностью на его стороне. Имей это в виду, – предупредил я старшего лейтенанта ФСБ, чтобы Колонтаев не слишком старался наезжать на Сергея Николаевича. – Сергеев меня однажды спас, и я могу его считать только другом и никем другим. Как, надеюсь, и он меня.

– Нет-нет. У меня нет причин его в чем-то подозревать, это я только для полного понимания ситуации спрашиваю, – ответил он, впрочем, не совсем уверенно. Значит, подозрения насчет Сергеева у него все же были. Но мне, естественно, было трудно осознать, на чем они основывались, а он сам не спешил поделиться со мной своими мыслями. Хочет сам решать. Ну, что же, это его дело. И я, как человек, не имеющий в своей жизни следственной практики, учить его этому не буду. У каждого «следака» свои методы ведения дела, хотя и существует общая методология, но невозможно приспособиться к каждому.

– Ну ладно, с этим вопросом закончили, – проговорил Колонтаев. – Теперь давай разбираться с детским садом. Так что там произошло?

Я перешел к своей истории. Начал с того, как пришел за дочерью в детский сад раньше обычного и подошел сначала к большому окну, что и позволило мне увидеть то, что я увидел. И все свои дальнейшие действия описал в подробностях.

– Ты воспитательницу оскорблял? – задал Дима тот вопрос, который я сам многократно задавал себе же.

– Не помню, чтобы оскорблял. Но у меня нет привычки оскорблять людей. С солдатами разведроты надо иметь адское терпение, особенно с призывниками, а их почти половина от общего состава, но я никогда не доходил до оскорблений. Это нетрудно проверить простым опросом солдат.

– Проверим, – согласился Колонтаев. – Но тогда с чего она на тебя так взъелась?

– Да кто ее знает… Характер, наверное, противный. Или обиделась за то, что уволили.

– Возможно, – сказал Дима. – Но я внимательно слушаю, что дальше произошло.

Я стал рассказывать. Так и дошел до момента, когда увидел, как Парамончикова, стоя на крыльце магазина, указывает на меня какому-то парню, а сама быстро уходит в противоположную сторону. С крыльца было видно проходную военного городка, через которую я только что вышел. Я сразу обратил внимание на то, что парень идет за мной. Также я сообщил Колонтаеву, что специально пошел через безлюдный в это время суток и темный парк, чтобы спровоцировать нападение, к которому был готов. Но парень, к моему удивлению, не напал. У меня, признаться, появилось даже подозрение, что он желает просто узнать, где я живу, чтобы потом выждать удобный момент и напасть на Ларису или, что еще хуже, на Ларису с Люсей. Я был и так зол, а мои мысли еще больше разозлили меня и настроили против парня.

– А вот про свои мысли о том, что парень может напасть на жену и ребенка, ты забудь. Как ни крути, у тебя возник мотив для убийства – желание обезопасить себя и свою семью. Эти сведения я заносить в протокол не буду, но ты запомни на будущее и никому больше о том, что рассказал мне, не говори. Понял?

– Понял, – ответил я и впервые подумал о том, что мне повезло со следователем. Дима явно был моим союзником. А при уголовном преследовании иметь следователя в союзниках – дорогого стоит. Наверное, он потому и проводил первый допрос сам, без штатного дознавателя, чтобы предупредить меня, что следует говорить, а про что лучше помалкивать. В самом деле, о своих подозрениях относительно Манапа Багомедова я еще никому не говорил, а мои мысли останутся при мне.

Я на несколько секунд задумался. Действительно, мои мысли, высказанные вслух, могут сыграть против меня. Дима дал мне важную подсказку! И мне в дальнейшем следовало этой подсказкой пользоваться. Тут у меня возник встречный вопрос. В какой-то степени даже проверочный:

– Извини, старик, а твое командование будет меня дополнительно допрашивать?

– Только в том случае, если возникнут какие-то вопросы. Обычно хватает одного допроса, но всякое сможет случиться, вдруг я что-то упущу или неразборчиво опишу в протоколе. Я же все-таки не писатель, чтобы все мысли доходчиво объяснять. Но я твой вопрос уже понял. Он относится к моему совету. Так?

– Так…

– Отвечу… Лучше будет моему командованию не знать о твоих мыслях. Хотя и в противном случае, думаю, ничего страшного не произойдет. Подполковник Захаров – человек, как мне кажется, вполне надежный, понимающий.

Дима суть моего встречного вопроса, кажется, не уловил. А для меня важно было знать, что для него важнее – отношения с Тамарой и со мной в том числе или служба и карьера. Ведь после такого совета со стороны Колонтаева я имею полное право сказать Тамаре, что она в отношении своего друга не права и Дима способен на большее, нежели просто подсаживать старушек в трамвай.

– Теперь давай перейдем к главному, ради чего мы с тобой, собственно говоря, и встретились: что случилось в райотделе полиции и кто главные фигуранты дела?

Я стал давать фигурантам дела собственные характеристики. Мне хотелось быть объективным, но сначала показалось, что майор Инокентьев в курсе того, как проводят допросы дознаватель и картофеленосый лейтенант Морозов. Однако по мере своего рассказа я начал теряться, потому что не помнил в подробностях тех слов, которые произносил каждый. А фразу майора Инокентьева относительно дознавателя, допросы у которого дают стопроцентный результат, можно было бы трактовать и как угрозу мне, и как удовлетворение работой этого же дознавателя. Хотя, честно говоря, Инокентьев в какой-то мере был мне даже симпатичен. Большой, крупный и внешне добродушный человек, с простым русским лицом. Но при этом сам майор относился ко мне, как к преступнику, чья вина казалась ему абсолютно очевидной. Кроме того, мне казалось, что Инокентьев, занимая должность руководителя следственного отделения райотдела полиции, не мог не знать о методах, которыми пользуется дознаватель. Да и лейтенант Морозов не производил впечатления молчаливого, скрытного человека. Он, хотя бы намеками, мог бы что-то поведать Инокентьеву. Однако, понимая, что сейчас от моей характеристики зависит судьба человека, я давать ее не торопился. Ведь в самом деле косвенные улики говорят, казалось бы, против меня. Откуда на ноже взялись мои отпечатки пальцев, было понятно. Я же брал его в руки и рассматривал. Но тогда на лезвии не было крови. А теперь она появилась. Если бы настоящий убийца брал нож в руки, то были бы его отпечатки пальцев или хотя бы перчаток, которые мои отпечатки смазали бы, если бы не уничтожили полностью. Как такое могло случиться? Я не понимал. Своими мыслями я поделился с Колонтаевым.

– Это просто делается… – успокоил меня старший лейтенант. – Подожди пару минут.

Он включил компьютер. Когда компьютер загрузился, Дима начал что-то искать, пощелкивая кнопкой мыши. Но еще через минуту отодвинул плоский вертикальный монитор в сторону.

– Значит, тебя намеревались допросить, еще не имея на руках заключения патологоанатома.

– Более того, меня хотели заставить подписать протокол допроса еще до того, как допрос начался, – сообщил я. – А потом неизвестно что вписать в него.

– А вопросы какие-нибудь задавали? А то полицейские обычно как делают… Задают несколько ничего не значащих вопросов, записывают короткие ответы и дают подписать. А потом вписывают, что им требуется, в свободное пространство вместо прочерка.

– Нет, ничего подобного не было, – ответил я уверенно.

– Значит, совсем от безнаказанности обнаглели, – сделал вывод Дима. – Уже ничего не опасаются. Но я смотрел сайт судмедэкспертизы. Эксперты только что провели анализ крови на твоем бушлате. На нем точно только носовая кровь Манапа Багомедова. А вот само его тело патологоанатом еще осматривает, и заключения пока нет. Есть только заключение, касающееся снимка челюсти. Сломаны и верхняя, и нижняя. В нижней многооскольчатый перелом. По предположению патологоанатома, ты обязан был и руку себе сломать. Как у тебя рука, не сильно болит?

– Есть немного. Но без перелома обошлось. Я перелом всегда чувствую. У меня на руках почти все пальцы сломаны, есть опыт, – я показал сначала левую слегка припухшую и несколько разбитую руку, потом правую, где на ладони, в самом низу, ближе к запястью, появился темный оттиск от зубов Магомеда. – Кстати, меня в райотделе дежурный медик осматривал. Про левую руку сказал, что я ее травмировал несколько дней назад, а на правую даже не взглянул. У него еще мелкий лейтенантик спросил, дрался ли я сегодня или вчера? Медик в ответ только плечами пожал.

– Достойный член достойной науки, – изрек Дима, и я понял, что он с современными врачами тоже сталкивался и об уровне их знаний имеет представление. – Один такой коновал уже, думается, наложил швы жертве кота Василия. Я только самое начало операции выдержал, потом махнул рукой и к тебе поехал. Но мысль в голове прочно засела – лучше бы он ничего не делал. Сами по себе раны заживут быстрее и ровнее.

Дима не щадил даже работников медицины от ФСБ. Так, видимо, они его достали. Чтобы продлить возникшую в допросе паузу, я отошел к окну, желая снова устроиться на подоконнике. За окном уже рассветало.

– Утро уже, – сообщил я почему-то весело и заулыбался, видимо, радуясь тому, что меня еще не сумели поймать полицейские.

– Да. Пора уже допрос заканчивать. Вот-вот подполковник Захаров появится, а у меня еще не все материалы готовы. – Старший лейтенант указал мне на стул напротив своего стола, где я до этого сидел. Я со вздохом вынужден был вернуться на прежнее место.

Мы только закончили допрос, и я, выказав свое доверие к старшему лейтенанту, не читая протокол, сразу подписал его, как дверь без стука открылась, и в кабинет стремительно вошел немолодой человек примерно моей комплекции, в гражданской одежде. Он остановился перед столом Колонтаева и довольно строго посмотрел на Диму. Уже по тому, как встал и вытянулся Дима, я догадался, кто прибыл. Он спросил:

– А это, как я понимаю, и есть наш знаменитый уничтожитель многих планов полицейских старший лейтенант Варфоломеев? – Голос человека звучал властно.

– Так точно, товарищ подполковник. Это он самый, – опережая Колонтаева, сказал я.

– Вот как? Мы знакомы? Что-то я не припомню вас…

– Нет, не знакомы. Я просто догадался, кто вы такой.

– Похвальное качество – догадливость… – Подполковник Захаров взял со стола Димы несколько листов протокола допроса, сел рядом со мной и начал молча читать. Судя по тому, как подполковник переворачивал листы, читал он по диагонали или просто очень быстро.

Дима молчал. Молчал и я. Наконец, Захаров завершил чтение, собрал разрозненные листы в аккуратную стопочку и положил на стол перед Колонтаевым. Ненадолго задумался.

– Ну, что я могу сказать… – нарушив молчание, обратился он к Диме. – Спасибо тебе за работу, но нам показания Варфоломеева мало что дают. Беда в том, что у нас нет никаких доказательств применения пыток при допросах, только словесные обвинения. То есть одни лишь косвенные улики. Нет, повторяю, ни одного вещественного доказательства. А слово осужденного и заключенного, как и слово подозреваемого, – он кивнул в мою сторону, – против слова полицейского даже на совокупность улик не потянет. Вот если бы старший лейтенант Варфоломеев догадался при побеге с допроса прихватить с собой противогаз или тот же целлофановый пакет с завязками, мы бы по отпечаткам пальцев и по остаткам потожировых отложений смогли бы определить, кто и против кого использовал данный инструмент допроса… А сейчас в верхнем ящике стола наверняка лежит новый и исправный противогаз. Но превратить исправный в неисправный не проблема – это дело двух секунд. И целлофанового пакета с завязками там тоже нет. А если мы рискнем устроить обыск в кабинете дознавателя, то своими действиями только подставим старшего лейтенанта Варфоломеева под уничтожение.

Я слушал внимательно, но при этом отлично понимал, что последние слова адресованы именно мне, как понимал и то, что подполковник Захаров задумал, но предложить мне не решался, потому что он не вправе посылать меня на новые пытки после тех, что на мою долю уже выпали раньше. И он предлагал мне самому выступить с предложением. Вот его принять он право имел.

Я встал и расправил плечи.

– Я понял вас, товарищ подполковник. Я готов…

И в это время у меня в кармане истошно завопил мобильник. На дисплее высветился номер телефона Сергеева.

Адвокат Гамбиловский в очередной раз доказал, что он не зря ест хлеб. Когда он, Сергеев и полицейские вышли из подъезда и все вместе остановились рядом с раскрытой дверцей микроавтобуса, Борис Моисеевич один забрался в салон, сразу взял с сиденья свой ноутбук, вытащил из кармана мобильник и, соединив его с ноутбуком с помощью кабеля, стал что-то перебрасывать с одного устройства на другое.

– Минуту внимания. Сейчас я вам кое-что покажу. Только сначала сам прослушаю.

– Что это? – спросил, выглядывая из-за погона Сергея Николаевича, полковник Протасов.

– Программа идентификации, – сказал Борис Моисеевич и надел наушники. Монитор был повернут к дверце боком, и потому изображения Сергеев не видел, но работу этой программы Гамбиловский уже демонстрировал утром в присутствии Ларисы Варфоломеевой, и потому он не тянулся через чужие плечи, а терпеливо ждал, когда адвокат включит программу.

Программа заговорила раньше, чем Гамбиловский успел снять наушники.

– «Совпадения звука голоса составляет девяносто девять целых, девяносто пять сотых процента», – сообщила она.

– Что и требовалось доказать! – с торжеством сказал адвокат. – Я сравнивал речь Юлии Николаевны с голосом неизвестной, звонившей в полицию. Программа идентифицировала голос. Разница между двумя голосами составляет только половину процента. Это говорит лишь о хладнокровии женщины. Осталось малое: найти свидетеля, который видел Парамончикову с мобильником в руках, когда она стояла на крыльце второго подъезда. Чем мы с коллегами и займемся сегодняшним вечером. Они дожидаются у меня дома. Но факт остается фактом. Ее можно уже сейчас арестовывать, как подозреваемую в убийстве Манапа Багомедова. В крайнем случае, можно будет предъявить ей обвинение в клевете на Владимира Варфоломеева.

– А с него самого необходимо снять обвинение, – сказал полковник Протасов. – И отменить розыск. Согласно последним данным судмедэкспертизы, Багомедов был убит не тем ножом, который нашли неподалеку от места преступления и на котором есть отпечатки пальцев Варфоломеева. Силами райотдела полиции следует осмотреть около дома каждую урну и каждый сугроб, в который можно бросить нож. Большой, кухонный, с односторонней заточкой, с длиной лезвия около двадцати пяти сантиметров. Нож не имеет гарды. В доме Парамончиковой я осмотрел кухню. Большого ножа у нее нет. Но она могла выбросить его по дороге к своему дому.

– Не будем торопиться, – пожав в сомнении плечами, сказал майор Инокентьев. – Не следует забывать, что против старшего лейтенанта Варфоломеева возбуждено и второе уголовное дело – по факту нападения на сотрудников правоохранительных органов во время исполнения ими своих должностных обязанностей и нанесения им травм средней степени тяжести, но тем не менее повлекших за собой временную нетрудоспособность. – И непонятно было, то ли майор не желает загружать сотрудников своего райотдела лишний работой, то ли сомневается в невиновности старшего лейтенанта, по крайней мере, он был явно против прекращения розыска Варфоломеева.

– Тем более что надежды на полицейских из райотдела мало. Они будут проверять урны через одну, а уж в мусорные баки вообще не заглянут – побрезгуют. Лучше бы использовать мою разведроту… – добавил Сергеев.

– Кто вам разрешит гонять на поиски ножа роту? – возразил Протасов.

– Вы правы, – вынужденно согласился Сергей Николаевич. – Вряд ли разрешат.

Все в прежнем порядке расселись в машины: к Сергееву в «Мицубиси» сел полковник Протасов, а Гамбиловский с майором Инокентьевым снова устроились в микроавтобусе Следственного управления. «Мицубиси» опять подъехал первым к подъезду Варфоломеева. Сергеев намеревался там дождаться, когда выйдет Гамбиловский, а полковник Протасов поедет на микроавтобусе, куда ему будет нужно. Затем он думал отвезти Инокентьева домой, и сам тоже отправится отдыхать. Пока они ждали около подъезда микроавтобус, старшему лейтенанту позвонил, ворча в своей привычной манере по поводу отсутствия доклада, полковник Добровольский. Сергеев доложил ему о результатах разговора с Парамончиковой, выложил ее аргументы, а потом сообщил о том, что адвокат запустил в специальную программу запись телефонного разговора с полицейским неизвестной и запись речи Юлии Николаевны, и программа идентифицировала голоса.

– И что теперь? – поинтересовался полковник.

Сергей Николаевич обрадовался, что Протасов еще не покинул его машину, и рассказал Добровольскому, что старший следователь Следственного управления, ведущий дело Варфоломеева, намеревается задействовать в поисках ножа убийцы личный состав райотдела полиции, и высказался о недоверии к полицейским. Старший лейтенант попросил для поисков орудия преступления подчиненную ему разведроту.

– Думаю, от нее будет больше проку, – закончил Сергеев, полагая, что полковник найдет множество причин, чтобы отказать командиру, а сам он уже начал мысленно готовить ответы на эти возражения.

Но Добровольский неожиданно сразу согласился.

– Да, от спецназа проку будет больше… И еще вот что. Мне тут сообщили, что офицеры разведроты сбрасываются на оплату услуг адвоката. Я позвонил комбригу. Мы с ним завтра принесем по двести тысяч. Жди, когда адъютант тебя найдет или сам с утра загляни в штаб.

– Я лучше сам загляну, товарищ полковник, а то потом буду поисками ножа руководить. Найти меня будет трудно, да и вырваться я вряд ли смогу.

– Ну и добро. Друзей бросать в беде никогда нельзя! Все мы под Богом ходим…

Завершив разговор с полковником Добровольским, Сергеев повернулся было к полковнику Протасову. Старший следователь, опережая его, выставил перед собой обращенную в его сторону ладонь.

– Можешь не пересказывать. У меня слух музыкальный. Зря, что ли, в детстве на скрипке играл. Слышал твой разговор. С кем ты говорил?

– С начальником штаба бригады.

– Хороший, должно быть, мужик. Ну ладно. Я завтра сам для инструктажа приеду. Сбор на рассвете здесь же, у подъезда. Вон моя машина уже идет… – Протасов как-то совсем не солидно для полковника, по-мальчишески выпрыгнул из «Мицубиси» на покрытый мокрым снегом тротуар.

Время между тем летело незаметно. Сергеев потратил его на беседу с Борисом Моисеевичем, пытая того по поводу гонорара, но вразумительного ответа, за что он намерен брать такие крупные суммы и в какую сумму выльется вся процедура защиты, добиться не сумел. Командиру роты следовало отчитаться перед офицерами, но как можно отчитываться, не зная конечного результата. Так они ни на чем с ним и не остановились. Договорились только, что адвокат в завершение дела выставит счет, а офицеры уже его оплатят. Этот вариант решения вопроса был самым простым, тем не менее Гамбиловский заставил Сергеева от имени офицеров роты подписать с ним договор заказа на оказание услуг юридического характера. Старший лейтенант договор подписал, но в графу «примечания» вписал строку, что Гамбиловский обязуется расторгнуть ранее подписанный договор с Ларисой Николаевной Варфоломеевой. В ответ адвокат потребовал от Сергея Николаевича, чтобы тот на следующий день привез ему доверенность на право подписания договора хотя бы из штаба батальона, но лучше из штаба бригады.

Короче говоря, этими переговорами они измучили друг друга. Сергеев устал и уже чуть ли не с полузакрытыми глазами поехал отвозить на окраину города майора Инокентьева. Майор жил в частном доме и на прощание не сумел подавить в себе тяжелый вздох.

– Что-то я устал сегодня, а мне еще дрова колоть и на ночь печь топить…

– Жену загружайте, товарищ майор, – посоветовал Сергеев.

– Она и без того везде лезет, будто я без ее совета не обойдусь. И постоянно учит, как жить по ее правилам, – сердито ответил майор и, прощаясь, протянул старшему лейтенанту руку.

Сергеев поставил машину в гараж и отправился домой. По дороге он хотел позвонить Варфоломееву, но, посмотрев на часы, отказался от своего намерения. Время было позднее, наверняка измученный Владимир Викторович уже отдыхает, и беспокоить его не стоит. Лучше позвонить утром, и было бы здорово, если к тому времени удалось бы найти орудие убийства. Для бывшего командира роты это будет означать окончание многих бед и тревог.

Дома Сергеев, включив на сотовом телефоне будильник, лег спать и уснул, по обыкновению, сразу. Он никогда не помнил своих снов. За день, бывало, так уматывался, и спал, что называется, без задних ног. В этот раз он устал даже больше обычного – наверное, сказалась непривычная эмоциональная нагрузка, переживания за человека, которого он считал близким другом.

Однако в этот раз он запомнил свой сон. Во сне он видел женщину. И его этой женщине представил как раз Владимир Викторович. Женщина показалась Сергееву настолько прекрасной, что он, проснувшись, как обычно, примерно за пять минут до звонка будильника, не пошел, как всегда, умываться и бриться, а пролежал без движений до самого сигнала будильника, вспоминая свой сон. Зазвонил будильник, и Сергей Николаевич стал быстро собираться на службу. Но образ незнакомки, которой его представил Владимир Варфоломеев, долго еще стоял перед глазами, словно он не во сне ее видел, а встретил наяву.

Сергеев вышел из дома и вскоре дошел до военного городка, занимаемого батальоном. Офицеры роты уже начали собираться – начинался новый учебный день. Командир роты отдал необходимые распоряжения, договорился о месте, где он встретит роту после солдатского завтрака, и ушел в штаб батальона. Там он нашел начальника штаба майора Косолапова, которого и попросил дать ему доверенность на право подписания договора с адвокатской конторой, защищающей интересы старшего лейтенанта Варфоломеева.

– Без проблем, – согласился Косолапов, одновременно вытаскивая из кармана два конверта. – От меня и комбата на общее дело. Мне начальник штаба бригады звонил. Сообщил, что разрешил тебе роту для поиска орудия преступления использовать. Когда забираешь?

– После завтрака. Надо же бойцам подкрепиться. Я с ротой встречаюсь у подъезда Варфоломеевых.

– Согласен. Сам сейчас куда?

– В штаб бригады. Там тоже пару конвертов подготовили. Начальник штаба и комбриг.

– Машину надо?

– Не помешала бы.

– Иди к выходу. Я позвоню дежурному. Машина будет тебя ждать.

В батальоне все дела были быстро утрясены. Осталось заглянуть в штаб бригады, куда раньше, будучи еще командиром отдельного взвода, Сергеев, бывало, являлся только несколько раз по вызову. А сейчас зачастил. Но и зачастил тоже вынужденно, поскольку склонности к штабной работе не имел, хотя и знал, что пройдут, почти пролетят короткие годы, получит он сначала капитанское звание, а потом и майорское – вот тогда его и назначат начальником штаба какого-нибудь батальона. Но только в случае, если все будет хорошо. Однако у капитана Варфоломеева тоже, казалось, все было хорошо, но случайный случай случайно случился[20], и вся карьера пошла насмарку.

По дороге к штабу бригады командир разведроты несколько раз, демонстративно посматривая на часы, подгонял таким образом водителя. Приехали вовремя. Но с полковником Добровольским увидеться так и не удалось.

В приемной Сергей Николаевич сказал адъютанту:

– Мне к начальнику штаба. – Он хотел было пройти в кабинет полковника, но адъютант остановил его:

– Полковник занят, у него сейчас посетитель. – Он протянул Сергееву три конверта одинаковой толщины. – Вы за этим?

Старший лейтенант взял конверты.

– Но их должно было быть два.

– Третий от меня. Сумма такая же. Я в курсе, для чего деньги. Объяснять не надо.

– Спасибо, но не надо было бы…

– Надо! – сказал адъютант, как отрезал. – Все? Или у вас к начальнику штаба еще вопросы имеются?

– Мне бы доверенность на право подписания договора с адвокатской конторой об оказании услуг.

– Доверенность от имени штаба бригады?

Сергеев кивнул.

– Сейчас сделаю.

Адъютант сел за компьютер, быстро набрал текст, распечатал его на принтере, поставил печать и пошел в кабинет к Добровольскому за подписью. Дверь осталась приоткрытой, и Сергееву показалось, что из кабинета доносится неуверенный голос старшего лейтенанта Севастьянова.

– Но я же хотел как лучше…

– А получилось как всегда, – ответил ему полковник.

Как-то так получилось, что за событиями вчерашнего вечера Сергеев умудрился упустить из виду старшего лейтенанта Севастьянова, хотя и подозревал его кое в чем. И он не удивился бы, обнаружь полицейские на ноже, который бойцам разведроты еще предстоит найти, отпечатки пальцев именно старшего лейтенанта. Но что делает Севастьянов в кабинете полковника Добровольского? Это Сергея Николаевича сильно насторожило.

Адъютант тем временем вышел в приемную и протянул старшему лейтенанту подписанный лист доверенности. Сергеев сложил лист вчетверо и положил в карман рядом с другой доверенностью, выданной ему в штабе батальона. Посмотрел на часы, хотя и без них чувствовал, что уже пора идти, так как рота вот-вот окажется у подъезда семьи Варфоломеевых.

Попрощавшись с адъютантом и еще раз поблагодарив его за участие в общем деле, Сергеев вышел. Сообщил водителю адрес, по которому необходимо было ехать. Роту он застал стоящей в строю, перед которым прохаживался полковник Протасов и проводил инструктаж.

– Я уже все, что требуется, бойцам сказал. Объяснил им важность внимательного отношения к операции и предельного внимания к каждой мелочи, – объяснил полковник, видя, что старший лейтенант тоже намеревается дать бойцам напутствие.

Но Сергеев все же сказал несколько слов подчиненным.

– Бойцы, вы своего прежнего командира, я слышал, любите. А как иначе. Он же вас в бой водил… Так вот… От вас во многом зависит его дальнейшая судьба. Его собственная судьба, судьба его жены и дочери, которые сейчас смотрят на вас в окно. – Я действительно увидел Ларису с дочерью на руках. Они наблюдали за нами и через открытую форточку слышали слова, обращенные к роте. – Все… Приступили…

Сергеев более внимательно осмотрел строй и увидел командиров взводов, стоящих во главе подразделений, но не нашел среди них старшего лейтенанта Севастьянова.

– А где Севастьянов? – спросил он проходившего мимо командира саперного взвода старшего лейтенанта Головоногова.

– А перед тем как нам сюда выходить, ему начальник штаба бригады позвонил и к себе затребовал. Как всегда, срочно! Но ты же, командир, сам в штаб бригады ездил. Не встретил его там?

– Я у Добровольского не был, – ответил Сергеев. В самом деле, не рассказывать же ему о своих подозрениях. Тем более что Головоногов дружит с Севастьяновым. Может и передать последнему мнение о нем нового командира роты.

Пока рота была на месте, Сергей Николаевич позвонил адвокату Гамбиловскому с просьбой спуститься во двор. Не прошло и минуты, как адвокат подошел, и старший лейтенант передал ему обе доверенности.

– Так зачем мне две? Мне одной достаточно…

– На всякий случай, – отмахнулся Сергеев. – А что у вас с опросом жильцов второго подъезда?

– Все в порядке. Нашли человека. В магазин выходил. Описал ее почти верно. Правда, его описаниям веры мало, поскольку старику уже почти девяносто лет. Помнит, что женщина была высокого роста, а вот во что была одета, не помнит. А это важно, потому что верхняя одежда должна быть в крови.

– Да, хорошо, что вы про одежду вспомнили. – Сергеев вытащил из кармана переговорное устройство и сделал сообщение: – Внимание всем! Кроме ножа ищем верхнюю одежду. Скорее всего, женскую. На ней обязательно должны быть свежие следы крови. Возможно, правый рукав может быть испачкан или пола. Если что-то найдете, сразу сообщите.

– Понятно, командир, – за всех ответил лейтенант Соловьев. – Мы продолжаем работать.

Поиск длился уже более двух часов. Наконец тот же лейтенант Соловьев, вместе со взводом которого ушел и полковник Протасов, сообщил:

– Командир, нашли что-то в кустах рядом с троллейбусной остановкой. Куртка кожаная темно-коричневого цвета. Пола и рукав в крови. Сама куртка целая, почти новая. Для бомжей находка. Остается только кровь отмыть. В карманах пусто, только проездной билет на троллейбус за прошлый месяц. Но он не именной. На нем есть номер, но полковник Протасов говорит, что идентифицировать по нему человека трудно. Разве что какие-то определенные серии распространялись по предприятиям. Но это нужно уточнять. Он сам этим вопросом и займется. А мы продолжаем поиск орудия преступления.

Еще через десять минут все тот же лейтенант Соловьев снова вышел на связь.

– Командир, приехал старший лейтенант Севастьянов с хорошими новостями. Он говорит, что начальник штаба бригады послал его в таксопарк. Их в городе всего три. Один старый, государственный, сейчас принадлежит мэрии, и два частных. Добровольский приказал начать поиск с государственного. Полковник предположил, что убийца уехал с места совершения преступления на такси, но в окровавленной одежде он сесть в машину не пожелал. И предположил, что тот где-то сбросил испачканную одежду. Следовало поспрашивать таксистов о необычных случаях, произошедших вечером в день убийства. И Севастьянова отвели к человеку, который рассказал следующую историю. Ехал он вечером по улице… – лейтенант Соловьев назвал нужную улицу. – Шел мокрый снег. Смотрит, на остановке стоит в домашнем халате девица. Сама в халате, но с сумкой. Мокнет. Он сам человек пожилой, сердобольный. Посадил девицу в машину. Повез. Ей недалеко было. Всего три остановки на троллейбусе. Спросил, естественно, что с ней случилось. Она и рассказала обычную историю, что муж пришел с работы пьяный, начал драться. Она хотела уйти к матери, а муж куртку схватил, и не отпускает ее. Так она в чем была, в том из дому и выбежала. Ладно хоть, до такой степени был пьяный, что за ней побежать не смог, упал в подъезде. А таксист, когда смену сдавал, нашел на заднем сиденье окровавленный нож. Из сумки, видимо, выпал. То ли девица мужа резанула, то ли он ее. Но на ней ран заметно не было. Отнес нож диспетчеру, чтобы тот в полицию сообщил. А диспетчеру нож дома нужен был. Зачем покупать, когда бесплатно достался. Сегодня другой диспетчер работал. Пришлось Севастьянову ехать по адресу диспетчера, нож забирать. Сейчас нож у полковника Протасова. Полковник говорит, что нож вроде бы похож на орудие убийства, но точный ответ может дать только экспертиза. Она же и принадлежность крови определит. Но пока стоит продолжить поиски. Так решил полковник.

– Правильно решил, – согласился Сергеев. – А вдруг нож не тот, а кровь на лезвии вообще свиная. Снова роту поднимать? Кто нам разрешит полностью нарушать расписание занятий. У сыскарей свои задачи, у нас свои. Именно так и скажут.

Но в глубине души Сергей Николаевич считал, что и куртка, и нож как раз те, которые рота и ищет. Все-таки новая куртка и кухонный нож не те вещи, которыми разбрасываются без необходимости. И даже при необходимости их кому-то будет жалко выбрасывать…

Но, пожалуй, уже следует позвонить Варфоломееву. Минувшим вечером Сергей Николаевич звонить ему не стал. Рано утром тоже не позвонил, дожидаясь результата поиска, но заключения судмедэкспертизы по ножу и по куртке пока нет, оно будет готово не раньше вечера. Но о находке сообщить Варфоломееву можно.

На дисплее мобильника высветился номер телефона Сергеева.

– Ну, наконец-то он соизволил!.. – невольно вырвалось у меня.

– Кто? – резко спросил подполковник Захаров, хмурясь и сведя в одну линию густые брови.

– Сергеев? – спросил Дима, глядя при этом на своего руководителя отдела, а вовсе не на меня, хотя спросил именно меня, из чего я сделал вывод – старший лейтенант ФСБ желает показать своему руководителю, что у него все под контролем, вплоть до моих телефонных переговоров. Что, в сущности, было правдой. Ведь Дима куда-то звонил минувшим вечером, передал номер моего телефона и без объяснений потребовал поставить номер на контроль. Вообще-то я давно знаком с такой системой контроля. В военной разведке она тоже применяется. Система включается одновременно с набором хоть входящего, хоть исходящего вызова. И сама производит размыкание цепи, если к разговору подключается кто-то третий. То есть легко прерывает любое прослушивание. А ФСБ, судя по слухам, прослушивающий номер берет на контроль.

– Старший лейтенант Сергеев – поставлен вместо меня командовать разведротой, – объяснил я, легко догадавшись при этом, что Захаров из моих слов мало что поймет, и даже, более того, представит все в неправильной, прямо противоположной версии. Так и получилось.

– Конкурент? – спросил подполковник.

Я улыбнулся.

– Нет. Самый надежный из друзей. Он меня в Сирии из плена спас. Я ему готов довериться больше, чем положиться на себя. – И ответил в мобильник: – Слушаю тебя, Сергей Николаевич. Ты обещал вчера вечером позвонить, и я все звонка ждал. Нечего было сообщить утешительного?

– Отчего же. Было. Только мы завершили расследование поздно. Я и подумал, что ты уже отдыхаешь.

– Ладно, выкладывай результаты.

Сергей Николаевич на какое-то мгновение задумался, видимо, собираясь с мыслями. А я воспользовался моментом и спросил:

– Кстати, Серега, я сейчас нахожусь в здании областного управления ФСБ. Со мной в кабинете два офицера, старший лейтенант и подполковник. Они оба – надежные. Ты не будешь возражать, если я включу мобильник на громкую связь? – Я нажал кнопку громкоговорителя, не дождавшись ответа Сергеева.

– Бога ради… Если ты им веришь, я верить тем более обязан, поскольку ты у нас самое заинтересованное в расследовании лицо.

– Но я с нетерпением жду твоего рассказа. Чем порадуешь?

– Тем, что обвинение в убийстве с тебя почти снято.

– Так снято или почти? Я лично вижу между этими двумя понятиями значительную разницу.

Сергеев рассказал мне об итогах визита к Юлии Николаевне Парамончиковой и о сравнительной голосовой экспертизе, которую провел адвокат и по совместительству мой сосед Борис Моисеевич Гамбиловский. Идентификация голосов была в реальности большим событием в моей судьбе, а если сюда же приплюсовать данные вечернего опроса жителей соседнего подъезда, то однозначно всплывала картина умышленного введения следствия в заблуждение относительно реальных событий и замена их на вымышленные, для кого-то особенно важные.

– То есть ты сейчас имеешь право подать в суд на гражданку Парамончикову по делу о клевете на тебя, – заключил Сергеев. – А сегодня утром личным составом вверенной мне разведроты спецназа был произведен поиск. Мы искали или окровавленную одежду, или орудие преступления.

– Непривычное для бойцов задание, – отметил я, только для того, чтобы не молчать.

– Тем не менее и солдаты, и офицеры взялись за дело с вдохновением. Тебя в роте по-прежнему любят и ценят. Более того, нож в таксопарке нашел не кто другой, как Севастьянов. Нашел по приказу начальника штаба бригады и доставил нож нам, а мы его уже передали следователю Следственного управления полковнику Протасову, который намерен опираться в расследовании на данные судебно-медицинской экспертизы.

– Спасибо… – только и сумел я произнести. – Спасибо, Сережа…

И тут же я увидел, что Дима Колонтаев переглянулся с подполковником Захаровым, стоящим за моей спиной, и протянул руку, чтобы взять у меня мобильник и сказать что-то от себя. Я был вынужден отдать телефон, потому что сам не мог ничего сказать, у меня почему-то сильно запершило в горле.

– Сергей Николаевич, – начал Дима, – говорит старший лейтенант Колонтаев из Следственного управления ФСБ. Мы, если помните, вчера с вами общались.

– Помню, помню, – отозвался Сергеев. – Вы хотели еще что-то сказать?

– Да. Я желал бы обратиться к вам с просьбой. Не могли бы вы организовать задержание старшего лейтенанта Варфоломеева полицией так, чтобы это выглядело хорошей и качественной полицейской операцией.

Сергеев думал недолго.

– А что, есть насущная необходимость? – спросил он.

– Есть… – кивнул Колонтаев, будто этот жест головой мог увидеть на том конце беспроводной линии Сергей Николаевич.

– Сделать не сложно, только я хотел бы услышать слова самого старшего лейтенанта Варфоломеева, – проявил Сергей естественную в данном случае осторожность.

– Пожалуйста, – Колонтаев протянул мне телефон.

– Сергей Николаевич, так надо, – только и сказал я.

– Понял. Устроим, – согласился новый командир разведроты. – Стою на тротуаре под твоими окнами. Лариса с Люсей смотрят в окно.

– А почему Люся сегодня не в садике?

– Я не в курсе. Но пока она дома. Могу вызвать их на улицу к моменту, когда ты появишься здесь, а твои друзья из ФСБ организуют анонимный звонок от кого-то из соседей. Менты мигом приедут.

– Подожди минутку… – попросил я, заметив жест подполковника Захарова, и передал ему мобильник.

– Здравствуй, старлей! – сказал подполковник. – С тобой говорит начальник отдела Следственного управления ФСБ подполковник Захаров. Давай конкретно о времени договоримся.

– Хорошо. Полчаса вас устроит?

– Час. Давай через час. Полчаса на дорогу, и на подготовку требуется столько же. Позвони Ларисе Николаевне, чтобы дочь успела одеть, и сообщи, что Владимир Викторович подойдет. Приезд полицейских мы обеспечим, а ты дай команду, чтобы солдаты не вмешивались. А то может возникнуть эксцесс. Они хотя бы без оружия?

– Без. Но они в состоянии отобрать оружие у полицейских. Со мной здесь только один взвод, но я его отправлю в сторону от греха подальше.

– Все! Звони Ларисе Николаевне. Пусть выходит ровно через час.

Я для точности посмотрел на часы, для чего отклеил с них маскировочную пленку, и убедился, что внутренние часы в моей голове меня не подводят…

Сергеев собрал взвод, который находился рядом с ним, и отослал его в помощь взводу лейтенанта Соловьева, приказав передать Севастьянову приказ доставить нож из таксопарка. Вскоре появился Севастьянов. Вместе с ним пришел и полковник Протасов.

– Что, старлей, желаешь ножом полюбоваться? – поинтересовался полковник. – Любуйся, пока мы с Севастьяновым не уехали к экспертам.

Все тот же вчерашний микроавтобус, только теперь уже с другим, более молодым и более разговорчивым водителем, стоял неподалеку. В него полковник недавно отнес окровавленную куртку, предварительно упаковав ее в большой целлофановый пакет, чтобы мокрым снегом не смылись потожировые отложения.

– Ну ладно, поезжайте. – Сергеев осмотрел обыкновенный кухонный нож в просторном целлофановом пакете, в который его уложил следователь. Нож показался ему великоватым для женской руки, но, вспомнив параметры Парамончиковой, он нашел его подходящим орудием для убийства.

Сергеев вернул нож не Севастьянову, который предоставил его командиру разведроты, а полковнику Протасову, хотя командир взвода связи даже руку за ножом протянул. Таким образом, Сергеев продолжал гнуть свою линию. Пусть Севастьянов и не имеет отношения к убийству Манапа Багомедова, но он все же мог на заседании военного трибунала округа и не произносить слово «всех», и не настаивать на том, что это слово было произнесено. Тогда, возможно, Варфоломеев остался бы командиром разведроты, и даже не был бы понижен в звании. Возможно, какое-то минимальное наказание понес бы сам Севастьянов, а какое именно, сейчас никто точно не ответит. Сергеев в этом случае тоже пока оставался бы на должности командира отдельного взвода. Но разве можно сравнивать собственную карьеру, с одной стороны, со сломом почти всех жизненных устоев, со стороны другой, даже сломом психологических устоев целой семьи. Да, Сергеев был и остается другом Володи Варфоломеева. И он надеялся остаться им навсегда. А что касается Севастьянова, то он просто навязывался со своей дружбой в то время к командиру роты Варфоломееву. А тот принимал ее за «чистую монету» и готов был, в свою очередь считать командира взвода связи другом. Именно это хотел бы сказать Сергеев Севастьянову, но не сказал, а просто передал нож не ему в руки, а в руки полковника Протасова, который, как старшему лейтенанту показалось, относился к бывшему командиру разведроты честнее и лучше, нежели командир взвода связи.

Полковник со старшим лейтенантом уехали. А Сергеев, глядя в окно четвертого этажа, где за стеклом ходила Лариса Варфоломеева, придерживая за руку вышагивающую по подоконнику дочь, достал мобильник, нашел в его памяти номер и нажал кнопку вызова.

Лариса за стеклом, видимо, от звонка, заметно вздрогнула, сначала метнулась было в сторону, но тут же вернулась, схватила смеющуюся дочь поперек тела, и уже в таком положении исчезла из поля зрения Сергеева. Как он понял, она взяла со стола мобильник и ответила.

– Алло! Слушаю вас.

– Лариса Николаевна, вас старший лейтенант Сергеев беспокоит.

– Да-да, я видела вас в окно.

Говорила она хмуро и надрывно, а то, что она только что на глазах старшего лейтенанта смеялась и улыбалась, то только ради Люси. Двухлетней девочке ни к чему видеть расстроенные чувства матери.

– Не могли бы вы неторопливо одеться и через пятьдесят четыре минуты выйти на улицу. Вместе с дочерью, кстати. Здесь вас ждет небольшой сюрприз!

– Володя?! – Она сразу поняла, какого рода сюрприз ее ожидает.

– Да.

Сергеев хотел было рассказать Ларисе, что Владимира Викторовича, вероятно, захватит в момент встречи с женой полиция. Но промолчал, предположив, что телефон Ларисы может прослушиваться и тогда полицейские могут просто не появиться. И он промолчал. Но вместо этого спросил о другом.

– Я сейчас разговаривал с Володей. Он волнуется, почему Люся не в садике. Не заболела?

– Нет-нет, все в порядке. Просто раз я дома, то и ее дома оставила. В детсаду я договорилась. Ой, как увидела вас в окно, сразу столько вопросов возникло. А сейчас растерялась и не помню совсем, что хотела спросить.

– Ничего страшного. У мужа спросите. Что он не будет знать, сообщит адвокат.

– Ой, вы напомнили… Скоро платить ему…

– Не утруждайте себя. Мы с офицерами роты решили сброситься для гонорара адвокату. К нам командование батальона присоединилось, да и из бригады тоже…

– Ой, спасибо вам. А то я уж думала о том, что можно продать. Только и продавать нам нечего. Ничего не нажили дорогого. Разве что обручальные кольца.

– Оставьте их себе. Как символ. Ну, собирайтесь… И дочь оденьте… А как Володя ко мне подойдет, выходите.

Сергею Николаевичу осталось только ждать. И он ждал… Сначала к дому подъехал внедорожник «Лендровер Спорт». Правда, остановился он у соседнего подъезда. Потом рядом с ним занял место внедорожник «Мерседес Гелендваген». Сергеев внимательно следил за этими автомобилями, но Варфоломеева в них не увидел. И только потом во двор въехала темно-зеленая «Волга» в сопровождении микроавтобуса с тонированными стеклами. Микроавтобус встал в стороне, ближе подъехала только темно-зеленая машина. Из «Волги» вышел Владимир Варфоломеев в полицейском бушлате, и Сергеев издали не сразу узнал его, подумав, что это уже полицейские, прослушав его разговор с Ларисой по телефону, пожаловали по душу бывшего командира роты. Но жест рукой привлек внимание старшего лейтенанта, и он понял, что приехал Варфоломеев. Узнал его больше по фигуре и по походке. Варфоломеев всегда ходил слегка вразвалочку, как кавалерист. Ему только не хватало характерных для кавалериста кривых ног. Но такая походка в спецназе военной разведки тоже была известна, и называли ее «зимней поступью». В самом деле, зимой такая поступь позволяла не скользить, даже если под слоем снега встречался лед.

На четвертом этаже за окном ходила туда-сюда уже одетая Лариса. Волновалась и прогуливалась по подоконнику тоже одетая для прогулки дочь. Сергеев поднял руку, привлекая внимание, и, увидев, что его жест оказался замеченным, показал на Варфоломеева. Лариса вместе с дочерью за стеклом исчезли. Видимо, поспешили к входной двери. Они отца и мужа узнали сразу.

Майор Инокентьев сидел в своем тесноватом кабинете на втором этаже райотдела, когда в дверь без стука ворвался лейтенант Морозов.

– Товарищ майор… Товарищ майор… Извините уж за бесцеремонность, но только что позвонили из областного управления. У них на «прослушке» стоял мобильник жены Варфоломеева… Так вот, ей позвонил новый командир разведроты старлей, как же его… Сергеев, кажется… Предупредил, что вот-вот появится там же сам Варфоломеев. Желает жену и дочь повидать… Нет, какова наглость у этих спецназовцев! Он в розыске и лучше других должен знать, что с ним будет, если после всего, что он натворил, попадется к нам в руки. А с женой встретиться хочет. На что только рассчитывает? Две наши дежурные машины проезжали по улице, видели несколько взводов солдат. Что-то там ищут… Варфоломеев надеется, что солдаты его прикроют? Но солдаты без оружия. Они же на автоматы СОБРа не полезут.

– Солдаты ищут нож, которым было совершено убийство, и испачканную кровью одежду. Сергеев сам вчера напросился на этот поиск вместо нас. Интересно, нашли они что-нибудь или нет. Если нашли, ситуация поворачивается не в нашу сторону, – задумчиво произнес Инокентьев.

– А позвонить этому старлею можно? – спросил Морозов.

– Я и сам вот думаю… Подожди-ка…

Майор Инокентьев достал свой мобильник, долго искал среди множества входящих звонков нужный номер телефона.

– Он же мне дважды звонил. Вот, кажется… Попробуй. Если он, дашь мне телефон, я поговорю. – И он передал мобильник Морозову, предварительно включив громкоговоритель. Лейтенант отправил вызов. Не отвечали так долго, что Морозов уже думал нажать кнопку отбоя, когда вдруг голос произнес:

– Старший лейтенант Сергеев. Слушаю вас, товарищ майор.

Лейтенант тут же передал трубку Инокентьеву.

– Здравствуй, старлей. Чем ты сейчас занят?

– В настоящий момент, товарищ майор, я вместе с ротой занят поиском орудия убийства Манапа Багомедова.

– И как успехи?

– Продолжаем поиск…

– Алло! Алло! Ты куда пропал… Ладно, время будет, я перезвоню… – Слышно командира разведроты было нормально – сотовая связь внутри города работала обычно без сбоев, но Инокентьев, считая, что уже узнал то, что ему и требовалось узнать, нашел способ отключиться от разговора без потери имиджа.

– И что? – спросил лейтенант.

– Ты ж сам слышал – продолжают поиск. Значит, ничего не нашли. Сбегай в комнату СОБРа, и на всякий случай выезжайте в составе двух групп. Расскажи «собровцам», как Варфоломеев вас с дознавателем, а потом еще и дежурного с водителем вырубил. Один водитель из всех вас себя достойно повел. Поезжай. И майора Фирстова с собой прихватите. Пусть проветрится. Не все ему в кабинете сидеть.

– А вы, товарищ майор? – спросил лейтенант Морозов.

– У меня и без твоего Варфоломеева дел полно… – отмахнулся Инокентьев.

Но при этом майор хорошо понимал, что лейтенант Морозов и дознаватель майор Фирстов обязательно «перегнут палку» во время допроса. А ведь у полковника Протасова уже есть данные о невиновности Варфоломеева и о виновности другого человека. Для полной реабилитации бывшего командира разведроты осталось только найти орудие убийства. И не случайно минувшим вечером уже поступило предложение снять Варфоломеева с розыска. Вот тогда майор Инокентьев и заартачился. Напомнил, что против старшего лейтенанта возбуждено второе уголовное дело.

Инокентьев был не просто ментом, он был еще и сыном мента, и даже внуком такового. И если его дед работал водителем в вытрезвителе, а отец в том же заведении был простым дежурным, то сам майор когда-то окончил юридический институт и стал следователем. Но полицейские погоны он сильно уважал. И небольшая взбучка, полученная Морозовым и Фирстовым, была настолько обидной и болезненной, словно побили и самого майора Инокентьева. Но, как человек осторожный, он понимал всю неприятность ситуации и угрозы, от нее исходящие, и потому предпочитал оставаться в стороне.

Сергееву так хотелось доказать майору полиции Инокентьеву, что Варфоломеев не виновен, что он готов был рассказать ему все, что знал, а самое интересное – про нож и окровавленную женскую куртку – намеревался сообщить, как человек, умеющий заинтриговать своим рассказом, только в самом конце. Но разговор прервался в самом начале, и Сергеев сначала ждал обещанного звонка от майора, а потом забыл про него из-за быстрого развития событий. Для себя он еще не определил место Инокентьева в расследовании дела Варфоломеева. Но майор не был для него великой фигурой, мыслями о которой следовало забивать себе голову.

Лариса с Люсей наконец-то вышли из подъезда. Лариса указала дочери на отца, и маленькая девочка, семеня тонкими длинными ножками, устремилась к человеку в бушлате. Но в этот момент внезапно начал резко сдавать назад, разворачиваясь, внедорожник «Мерседес», стоящий прямо на половине пути между отцом и дочерью. Рядом находился только Сергеев, который отошел от места, откуда ему было хорошо видно окно на четвертом этаже, в котором он недавно видел Ларису с Люсей. Спроси старшего лейтенанта, как он умудрился успеть к девочке, он вряд ли сумел бы ответить, как ему это удалось, но факт остается фактом – он сумел кинуться вперед, ухватить ребенка под мышки и швырнуть в покрытый талым снегом газон, а сам, неимоверным образом устояв на ногах, просто-напросто повис на запасном колесе «Гелендвагена», укрепленном на дверце багажника. Внедорожник тем временем рванул вперед, словно водитель не видел того, что едва не случилось позади него, и так бы, возможно, и уехал вместе с висящим на багажнике Сергеевым, которого то ли действительно не было видно в зеркало заднего вида, то ли водитель хотел сделать вид, что ничего не видит, и намеревался уехать. Но на пути большого автомобиля встал старший лейтенант Варфоломеев и раскинул руки и ноги крестом. «Мерседес» потащило по мокрому асфальту, и казалось, что даже экстренное торможение, которое применил водитель, не в силах остановить внедорожник. Но он уткнулся никелированным бампером в бедра Варфоломеева и вдруг остановился. Впечатление сложилось такое, что автомобиль остановился только потому, что встретился с препятствием. А сам Варфоломеев выглядел в этой позе нерушимой скалой.

Водитель «Гелендвагена» выскочил из машины и что-то проорал. Это оказался высокий и худощавый парень с нагловатой прыщавой физиономией. И тут же за свой крик заработал боковой удар слева, от которого свалился на мокрый асфальт. Сам Варфоломеев после нанесенного удара только поморщился, потер правой рукой кисть левой руки и прошел за машину, к новому командиру роты, заботливо помог упавшему Сергееву принять вертикальное положение. В этот момент из подъезда, рядом с которым стоял «Мерседес», выскочила женщина лет двадцати с небольшим, на бегу застегивая длинный кожаный плащ. По возрасту она была чуть старше водителя «Мерседеса». Она бросилась к Варфоломееву, толкнула его в плечо.

– Ты хоть знаешь, кого ты ударил? – закричала она.

– Могу еще добавить… – спокойно ответил Владимир. – Вам персонально…

Тут к ним подошли Лариса с Люсей, которую мать уже подняла на ноги и отряхнула с пуховика снег.

– Старик, ты меня в Сирии спас, а мою дочь здесь! Я даже не знаю, как мне тебя благодарить. Сам-то как? – Варфоломеев, больше не слушая молодую женщину, торопливо набирающую на мобильнике какой-то номер, обратился к Сергееву.

– Нормально… – ответил новый командир роты. – Только уши отчего-то заложило. Почти ничего не слышу.

– Это давление резко подскочило, – сказала проходившая рядом женщина. – Рекомендую как можно быстрее обратиться к врачу. Я сама врач, хотя и зубной… – И она пошла дальше.

Лариса меж тем довольно жестко взяла молодую женщину за плащ на плече, встряхнула и членораздельно сказала:

– Если ты сейчас же не заглохнешь, я и твоего ублюдка, – она кивнула в сторону поднимающегося с асфальта водителя «Мерседеса», – посажу, и тебя вместе с ним. Он чуть на мою дочь не наехал. Ты кто ему будешь?

– Мачеха, – тихо и растерянно ответила женщина, убирая мобильник в карман, – она так и не сумела дозвониться, кому хотела.

За этой суматохой ни сам Варфоломеев, ни Сергеев, ни Лариса не заметили, как к месту происшествия подъехали три полицейских «уазика». Из первого вышли малорослый человек в гражданской одежде и с носом, похожим на картошку, и высокий, крепко сложенный майор в полицейский форме. Из двух других машин выскочили и бегом устремились к «Мерседесу» люди в черной форме с автоматами наперевес и с надписью на спине «СОБР». Автоматные стволы тут же уткнулись в живот и в спину Варфоломееву и Сергееву.

– Работает СОБР. Сопротивление бесполезно, – сказал старший группы, на плечах которого были погоны капитана. – Руки перед собой.

На запястьях двух старших лейтенантов защелкнулись наручники.

– С этим мы потом разберемся… – сказал майор, кивнув в сторону Сергеева. – Поговорим с ним по поводу укрывательства подозреваемого. Пока только Варфоломеева…

С Сергеева тут же сняли наручники, и он, взяв под руку Ларису, попытавшуюся было воспротивиться задержанию мужа, повел ее в сторону, что-то шепча на ухо.

Старший лейтенант Варфоломеев, я то есть, снова ехал точно в таком же обезьяннике, как и при первом задержании. И снова один из бойцов СОБРа сел туда же. Сквозь заднее стекло дверцы я увидел, как черный микроавтобус с тонированными стеклами, за которыми сидел спецназ ФСБ, поехал за нами.

До здания райотдела добрались быстро. Автомобили включили «проблесковые маячки» и сирены, чтобы не застревать в «пробках». Но на черном микроавтобусе мигалка не была включена, чтобы не выдать принадлежность автомобиля к силовым структурам. Меня начало преследовать ощущение «дежавю». Оно усилилось, когда вошли в здание и в «аквариуме» дежурного сидел все тот же капитан, что и в прошлый раз, а перед ним стоял, подавая стакан в подстаканнике, сутулый младший сержант-водитель.

Потом снова вошли все в тот же кабинет, где на вешалке недалеко от входной двери опять, как в момент первой встречи, висела шинель с погонами майора. Меня усадили на стул.

– Толик, – сказал майор, – пригласи дежурного врача. Пусть этого осмотрит…

– Минутку, товарищ майор, – сказал лейтенант с носом картошкой.

Лейтенант вернулся и привел с собой того же, что и в момент нашей первой встречи, медика в грязноватом медицинском халате. «Дежавю» продолжалось.

– Проверь его руки! – требовательно сказал майор. Он уже не старался говорить тем басом, от которого эхо гуляло по кабинету. То ли я ему связки своим ударом и последующим пинком в район сонной артерии повредил, то ли он уже понял, что на испуг меня брать бесполезно. Может, даже справки навел, как меня пытали настоящие бандиты в Сирии. Но тогда вся моя «сдача» полицейским не имеет смысла. Тогда меня и пытать ни к чему, ни к чему добиваться от меня каких-то признаний. И даже «захватывать» меня необходимости не было. Но, если все же захватили, значит, пытать намерены.

– Снимай бушлат, – предложил мне майор.

– Зачем? – задал я встречный вопрос. – По размеру он мне как раз подходит.

– Привыкнуть успел, – усмехнулся он, взялся за воротник бушлата и сильно дернул. Воротник затрещал по шву. – Снимай, говорю, я его законному владельцу верну.

Я встал со стула и снял с себя бушлат. То, что я останусь без бушлата, было предусмотрено планом. Три микрофона были установлены у меня ниже пояса, а последний вообще на берцах.

В этот раз медик начал осмотр с прослушивания моего сердца, а вовсе не с рук, как в первую встречу. Должно быть, решил проявить самостоятельность в своих действиях.

– Всем бы нам такое сердце иметь… Я бы лично от такого мотора не отказался, – заявил он. – Но я же его уже осматривал, – он только сейчас, кажется, узнал меня. – Ну-ка, покажи руки. – Я молча протянул ему обе руки, правую он сразу отбросил в сторону, а над левой склонился, сильно прищуриваясь, показывая этим свое отвратительное зрение. – Так… – Медик усиленно мял мою кисть своими слабыми пальцами. – Значит, у него эта кисть уже была «раздолбана» в прошлый раз. А сейчас появились свежие повреждения. Именно на левой руке. На правой ничего нет.

– Ничего удивительного, – сказал майор-дознаватель. – Он же врезал водителю «Мерседеса» «по первое число». За Сергеевым издалека наблюдали. А за такую езду водилу «мерса» следовало еще и как следует попинать. И ни у кого язык бы не повернулся его за это осудить.

– А пока мы его попинаем… – заметил лейтенантик.

– Что, ноги тоже осматривать? – спросил медик и поморщился. Ему, видимо, не по душе был осмотр вонючих мужских ног. Особенно если эти ноги грязные.

– В следующий раз. Сегодня он ногами не бил, – решил майор. – Свободен!

– Я, что ли? – спросил я, ухмыляясь.

– С тобой мы еще поговорить должны, – потирая ладонь о ладонь в каком-то нетерпении, сказал лейтенантик и почесал свой нос-картошку. – А следующего раза мы тебе постараемся не предоставить… Будь готов к тому, что тебя из этого кабинета вынесут. И может быть, вперед ногами.

Медик ушел, а лейтенантик вытащил из ящика стола противогаз и целлофановый пакет с завязками и погладил их ладонью. Положил отдельно на столешницу, словно предлагал мне полюбоваться предметами, от которых мне предстояло, по его замыслу, плакать.

– И что ты этим хочешь сказать? – спросил я. – Клапан в противогазе не забудь закрыть, – дал я в дополнение совет.

– Смейся-смейся, – ответил лейтенантик. – Руки перед собой. Сейчас я уже наручники на тебя загодя нацеплю… – Он явно берегся от повторения удара, который я нанес ему в прошлый раз, может быть, даже «ракушку»[21] надел.

Скрепил мне запястья наручниками и положил передо мной, как и в прошлый раз, стопку бланков протокола допроса.

– Пиши! – Он сунул мне в руку шариковую ручку. – С моих слов записано верно, и расписывайся.

– А ты не боишься, что я эту ручку тебе в глаз воткну. Или брошу майору в глаз, как меня обучали, а уж с тобой-то я справлюсь и в наручниках. Желаешь проверить?

Ответом мне стал чувствительный удар тяжелым кулаком майора по моему затылку. Майор бить умел и знал, куда следует бить. Я не потерял ориентацию, но успел дать команду:

– Спецназ! Ко мне!

Увидеть, как врывается в кабинет дознавателя спецназ ФСБ, мне не довелось. Видимо, на эти секунды я потерял сознание. Не удалось мне увидеть и вытянувшихся в этот момент лиц дознавателя и обладателя носа-«картошки». Но оба лица еще долго оставались вытянутыми, особенно когда с меня сняли наручники, а майора и лейтенантика, наоборот, «окольцевали». Видимо, по вызову дежурного явился заместитель начальника райотдела, полковник полиции. Подполковник Захаров предъявил ему ордер на задержание двух офицеров и постановление суда на обыск в кабинете дознавателя. Полковник не знал, что возразить, но в конце концов только развел руками.

– Но лучше бы вам дождаться нашего начальника. Он сейчас на совещании в городском отделе МВД.

– Не переживайте, товарищ полковник! – ответил ему подполковник Захаров. – Вашему начальнику прямо на совещании объявят об отставке, и хорошо будет, если он отправится на пенсию, а не под суд… Вы же, как я предполагаю, станете начальником райотдела.

Такой вариант полковника устраивал, и он промолчал.