Из детства

fb2
Самойлов Самойлович Давид
Немзер Семенович Андрей

Даты рождения стихотворений, составивших эту книгу, ясно свидетельствуют: раздумья о детстве и отрочестве, стремление воскресить свою «начальную пору» и открыть в ней общий для всех духовный смысл никогда не оставляли Давида Самойлова (1920–1990). Один из самых больших русских поэтов XX столетия всю жизнь сохранял верность этой теме – разом счастливой и трагической, занимавшей совершенно особое место в его мире. Понимание этого позволило сделать то, что было лишь тайно намечено самим поэтом, – собрать под одной обложкой самойловскую лирику, вышедшую «из детства». Название книги не только формально повторяет имя бесспорного поэтического шедевра, но и сохраняет его смысл. Стихотворение «Из детства» в равной мере говорит и о том, что пора нашего открытия жизни, собственного «я», поэзии всегда остается с нами, и о ее конечности. Предлог «из» означает как принадлежность детству, так и выход за его пределы. Стихи Самойлова могут помочь нам сохранить щемящее, жизненно необходимое чувство теснейшей связи отцов и детей (А. Немзер).

© Давид Самойлов, наследники, 2020

© Андрей Немзер, составление, 2020

© «Время», 2020

* * *

Сказка

Мальчик строил лодку.И построил лодку.И поплыл по речкеВ тихую погодку.Лодка острым носомВоду бороздила.Облако дорогуЕй загородило.Мальчик въехал в облако,В белое, густое.А за первым облаком –Облако второе,Облако пуховое,Облако из снега.А за третьим облакомНачиналось небо.Мальчик плыл не речкою,Мальчик плыл по Млечному,По небу проточномуВ сторону восточную.Мальчик плыл по звездам,К месяцу тянулся.Покатался по небуИ домой вернулся.1955

Из детства

Я – маленький, горло в ангине.За окнами падает снег.И папа поет мне: «Как нынеСбирается вещий Олег…»Я слушаю песню и плачу,Рыданье в подушке душу,И слезы постыдные прячу,И дальше, и дальше прошу.Осеннею мухой квартираДремотно жужжит за стеной.И плачу над бренностью мираЯ, маленький, глупый, больной.1956

Цирк

Отцы поднимают младенцев,Сажают в моторный вагон,Везут на передних сиденьяхКуда-нибудь в цирк иль в кино.И дети солидно и важноВ трамвайное смотрят окно.А в цирке широкие двери,Арена, огни, галуны,И прыгают люди, как звери,А звери, как люди, умны.Там слон понимает по-русски,Дворняга поет по-людски.И клоун без всякой закускиГлотает чужие платки.Обиженный кем-то коверныйНесет остроумную чушь.И вдруг капельмейстер проворныйОркестру командует туш.И тут верховые наядыСлетают с седла на песок.И золотом блещут наряды,И купол, как небо, высок.А детям не кажется страннымЯвление этих чудес.Они не смеются над пьяным,Который под купол полез.Не могут они оторватьсяОт этой высокой красы.И только отцы веселятсяВ серьезные эти часы.1956

Золушка

Веселым зимним солнышкомДорога залита.Весь день хлопочет Золушка,Делами занята.Хлопочет дочь приемнаяУ мачехи в дому.Приемная-бездомная,Нужна ль она кому?Белье стирает Золушка,Детей качает Золушка,И напевает Золушка –Серебряное горлышко.В окне – дорога зимняя,Рябина, снегири.За серыми осинамиБледнеет свет зари.А глянешь в заоконныеПросторы без конца –Ни пешего, ни конного,Ни друга, ни гонца.Посуду моет Золушка,В окошко смотрит Золушка,И напевает Золушка:«Ох, горе мое, горюшко!»Все сестры замуж выданыЗа ближних королей.С невзгодами, с обидамиВсе к ней они да к ней.Блестит в руке иголочка.Стоит в окне зима.Стареющая ЗолушкаШьет туфельку сама…1957

Зимние стихи

Утром, только солнцу встать,Выхожу стихи искать.Вон лежат стихи мои,Только выйду на луга, –Как застывшие ручьи,Как январские снега.Вон шумят, как воробьи,Над лесочком молодым.Вон встают стихи моиНад трубою, словно дым.Вот коней ковать ведут,Затянувши кожухи,Или по воду идутВ пуховых платках стихи.Я гляжу на их полет,На походку, на разбег…Что за звонкий нынче лед!Что за свежий нынче снег!

1957?

Аленушка

Когда настанет расставаться –Тогда слетает мишура…Аленушка, запомни братца!Прощай – ни пуха ни пера!Я провожать тебя не выйду,Чтоб не вернулась с полпути.Аленушка, забудь обидуИ братца старого прости.Твое ль высокое несчастье,Моя ль высокая беда?..Аленушка, не возвращайся,Не возвращайся никогда.1960

«Подставь ладонь под снегопад…»

Подставь ладонь под снегопад,Под искры, под кристаллы.Они мгновенно закипят,Как плавкие металлы.Они растают, потекутПо линиям руки.И станут линии рукиИзгибами реки.Другие линии рукиПролягут как границы,И я увижу городки,Моя рука как материк –Он прочен, изначален.И кто-нибудь на нем велик,А кто-нибудь печален.А кто-нибудь идет домой,А кто-то едет в гости.А кто-то, как всегда зимой,Снег собирает в горсти.Как ты просторен и широк,Мирок на пятерне.Я для тебя, наверно, Бог,И ты послушен мне.Я берегу твоих людей,Храню твою удачу.И малый мир руки моейЯ в рукавичку прячу.1961

Карусель

Артельщик с бородкойВзмахнул рукавом.И – конь за пролеткой,Пролетка за конем!И – тумба, и цымба!И трубы – туру!И вольные нимбыБерез на ветру.Грохочут тарелки,Гремит барабан,Играет в горелкиЦветной балаган.Он – звонкий и легкий –Пошел ходуном.И конь за пролеткой,Пролетка за конем!То красный, как птица,То желтый, как лис.Четыре копытцаНаклонно взвились.Летит за молодкойПлаточек вьюном.И – конь за пролеткой,Пролетка за конем!..Сильнее на воротПлечом поднажать,Раскрутишь весь город,Потом не сдержать.За городом роща,За рощею долПойдут раздуваться,Как пестрый подол.Артельщик хохочет –Ему нипочем:Взял город за воротИ сдвинул плечом.1961

Двор

Ходили к нам шарманщики,Они играли вальсы.А девочки и мальчикиВокруг сосали пальцы.Весь день торчал над козламиМатрасник – враль известный, –Вились пружины кольцамиПред ним, как дым железный.Стекольщики стеклили,Лудильщики лудили,Паяльщики паяли,Точильщики точили.А у окошка розоваяПрядильщица Елена,Волосы расчесывая,Цвела, как Лорелея.Она была красавица,Все это понимали.И чтобы ей понравиться,Меры принимали.Шарманщик проворачивалЕй вальсы бесконечно,И попка, молью траченный,Ей подавал колечко.Лудильщики, паяльщикиЕй подносили брошки,Стекольщик светлым зайчикомЕй застеклял окошки.Но вот весною, летом лиСлучилась перемена.Пришел матросик с лентами –Увез от нас Елену.Во двор идти не хочется,Заброшена игра…А может, детство кончилосьИ тянет со двора.1961

Рисунок

Марии Кросс

Как весело рисуют детиДоверчивые чудеса –Не Истину и Добродетель,А человечка или пса.И пес неистов и оранжев,В зубах зеленое: «Гав-гав!»И, радуги разбудоражив,Конь скачет о шести ногах.А над конем летит сорока,Летит дорога под коня,Хохочет солнце кособоко,И улыбается луна.И человечек-огуречикС овальным розовым брюшком,Так беззаботен, так доверчив,На том коне сидит бочком.Он твердо знает, что доскачет,Застенчивый до немоты,И в руки маленьких циркачекПоложит красные цветы…Дитя! От мыслей безрассудныхМеня чертою отдели.Пусти, пусти меня в рисунокИ в добром мире посели!1962

Колыбельная вполголоса

Ну вот, сыночек, спать пора,Вокруг деревья потемнели.Черней вороньего пераНочное оперенье ели.Закрой глаза. Вверху луна,Как рог на свадьбе кахетинца.Кричит, кричит ночная птицаДо помрачения ума.Усни скорее. ТополяОт ветра горько заскрипели.Черней вороньего пераНочное оперенье ели.Все засыпает. Из-под векВзирают тусклые болотца.Закуривает и смеетсяВо тьме прохожий человек.Березы, словно купола,Видны в потемках еле-еле.Черней вороньего пераНочное оперенье ели.1963

Подросток

Подросток! Как по нежному лекалуПрочерчен шеи робкий поворот.И первому чекану и закалуЕще подвергнут не был этот рот.В ней красота не обрела решенья,А истина не отлилась в слова.В ней лишь мольба, и дар, и приношенье.И утра свет. И неба синева.1964–1965

Двор моего детства

Еще я помню уличных гимнастов,Шарманщиков, медведей и цыганИ помню развеселый балаганПетрушек голосистых и носастых.У нас был двор квадратный. А над нимВисело небо – в тучах или звездах.В сарае у матрасника на козлахВились пружины, как железный дым.Ириски продавали нам с лотка.И жизнь была приятна и сладка…И в той Москве, которой нет почтиИ от которой лишь осталось чувство,Про бедность и величие искусстваЯ узнавал, наверно, лет с пяти.Я б вас позвал с собой в мой старый дом…(Шарманщики, петрушка – что за чудо!)Но как припомню долгий путь оттуда –Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдем!..1966

Выезд

Помню – папа еще молодой.Помню выезд, какие-то сборы.И извозчик – лихой, завитой.Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.А в Москве – допотопный трамвай,Где прицепом старинная конка.А над Екатерининским – грай.Все впечаталось в память ребенка.Помню – мама еще молода,Улыбается нашим соседям.И куда-то мы едем. Куда?Ах, куда-то зачем-то мы едем!А Москва высока и светла.Суматоха Охотного Ряда.А потом – купола, купола.И мы едем, все едем куда-то.Звонко цокает кованый коньО булыжник в каком-то проезде.Куполов угасает огонь,Зажигаются свечи созвездий.Папа молод. И мать молода.Конь горяч. И пролетка крылата.И мы едем незнамо куда –Все мы едем и едем куда-то.1966

Марии

М. К.

Прекрасно рисует Мария,Особенно белку и лиса,Особенно птицу и рыбу,Особенно листья и лица.Хотел бы и я поселитьсяВ том маленьком мире Марии,Где славные звери такие,Такие хорошие листья,Такие хорошие лица!1966

«Будь счастлив, сын, мечтой о лете…»

Будь счастлив, сын, мечтой о летеВ дни снегопада, в феврале,Покуда снег, как лебедь к Леде,Слетает медленно к земле.Будь счастлив, сын, мечтой о югеВ час серой скуки зимним днем,Когда туман бинтует рукиСадов белесым полотном.Будь счастлив, сын, мечтой о мореВ глуши февральского житья,Где сгинут снег, туман и гореИ будет море, ты и я.1966

Пустырь

Подвыпившие оркестранты,Однообразный цок подков.А мне казалось – там пространство,За садом баронессы Корф.Там были пустыри, бараки,И под кладбищенской стенойХрапели пыльные бродяги,Не уходившие домой.А кладбище цвело и пелоИ было островом травы.Туда бесчувственное телоВезли под грузный вздох трубы.Но дальше уходили трубыВдоль белокаменной стены,И марши не казались грубы,А вдохновенны и нежны.Над белым куполом церковнымВдруг поднималось воронье.А дальше – в свете безгреховномПространство и небытие.И светом странным и заветнымМеня пронизывал дотлаПри звуках музыки посмертнойОсколок битого стекла.1968

«Лишь изредка родится в нас…»

Лишь изредка родится в насМотив помимо воли,Как бы вскрывается запасВ нас заточенной боли.И, вслушиваясь, узнаешьВ нем все пережитое –Какой-то то́лок, и галдеж,И гул былых историй.Довольно, память! Помолчи!Пускай, свечу задувши,Я слюнку сладкую в ночиПочую на подушке.1969

«Мне снился сон. И в этом трудном сне…»

Мне снился сон. И в этом трудном снеОтец, босой, стоял передо мною.И плакал он. И говорил ко мне:– Мой милый сын! Что сделалось с тобою!Он проклинал наш век, людей, судьбу.И за меня он требовал расплаты.А я смиренно говорил ему:– Отец, они ни в чем не виноваты.И видел я. И понимал вдвойне,Как буду я стоять перед тобоюС таким же гневом и с такой же болью…Мой милый сын! Увидь меня во сне!..1970

«Для себя, а не для другого…»

Для себя, а не для другогоЯ тебя произвел на свет…Произвел для грозного Бога –Сам ты будешь держать ответ.Ты и радость, ты и страданье,И любовь моя – малый Петр.Из тебя ночное рыданьеКолыбельные слезы пьет.1971

«В августе, когда заголубели…»

В августе, когда заголубелиОкна, словно сонные глаза,Закричал младенец в колыбели,Но не пролилась его слеза.Мать легко, разбуженная плачем,Сон с ресниц стряхнула, как песок,И склонила голову над младшим,И младенцу подала сосок…1973

«Выспалось дитя. Развеселилось.…»

Выспалось дитя. Развеселилось.Ляльки-погремушки стало брать.Рассмеялось и разговорилось.Вот ему какая благодать!А когда деревья черной ратьюСтали тихо отходить во тьму,Испугалось. Страшно быть дитятью!Поскорей бы возрастать ему.1974

«Надо так, разбираясь толково…»

Надо так, разбираясь толково,Узнавать о своих сыновьях,Словно без толмача разбитногоПутешествуешь в чуждых краях.Да и что нам толмач растолмачитВ их превратной и легкой судьбе!Только что-то в ней переиначит,Перешьет и примерит к себе.Да и как нам, былым забиякам,Понимать своих хмурых котят?Разве что по таинственным знакам?..Впрочем, пусть их живут, как хотят!1976

«Я учился языку у нянек…»

Я учился языку у нянек,У молочниц, у зеленщика,У купчихи, приносившей пряникИз арбатского особнячка.А теперь мне у кого учиться?Не у нянек и зеленщика –У тебя, моя ночная птица,У тебя, бессонная тоска.1976

«Был ли счастлив я в любви…»

Был ли счастлив я в любви,В самой детской, самой ранней,Когда в мир меня влеклиПтицы первых упований?Ах! в каком волшебном трансеЯ в ту пору пребывал,Когда на киносеансеЛокоть к локтю прижимал!Навсегда обреченыНаши первые любови,Безнадежны и нежныИ нелепы в каждом слове.Посреди кинороманаИ сюжету вопрекиОна ручку отнималаИз горячечной руки.А потом ненужный светЗажигался в кинозале.А потом куда-то в снегМы друг друга провожали.Видел я румянец подЛоконом из теплой меди –Наливающийся плодС древа будущих трагедий…1979

Ревность

Я влюблен. Мне пятнадцать. Она холодна.Я, отвергнутый, к ней не иду на рожденье.Жить мне невмоготу. Испиваю до днаНелюбовь, одиночество и униженье.За дворами сгорает заря на Москве.Наблюдает пожар каланча на Сущевке.Опускается сумрак. Как при волшебстве,Фонарей зажигаются длинные четки.Во Втором Самотечном пустынно. ТудаЛишь бродячие псы совершают набеги.Но над снегом горит высоко, как звезда,Золотое окошко, висящее в небе.Там она. Там на тюле ее силуэт.Там счастливый соперник ликует за чаем.Я взбешен со всей силой пятнадцати лет.Я в отчаянье. Но и жесток и отчаян.Образ сладостной мести мерещится мне.Громкой славой увенчанный, в час неурочный,Я въезжаю в столицу на белом коне.Предо мной переулок Второй Самотечный.Открываются окна. Сияет луна.Я проехал задумчив и взора не кинул.Вслед мне в позднем раскаянье плачет она.А соперник растерянный чай опрокинул.Нет! Тогда я не стану врага попирать,Ибо мы не злопамятны и горделивы.Лишь одною печалью могу покарать:Будь счастлива, любимая! Будьте счастливы!1980

Про охотника

Стоит белый камень.На камне белый город.Над городом белый облак.Над облаком белый лебедь.Пришел охотник,Прицелился каленой стрелою.Упал белый лебедьНа белый облак,А белый облакНа белый город,А белый городНа белый камень.Ушел охотник.Один камень остался.1981

Про Ванюшку

Просит Ва́нюшка у мамушки:– Испеки ты мне шанежки –Целый пуд.– А зачем тебе, Ванюшка,ШанежекЦелый пуд?– Я шанежки возьмуДа на торг пойду.Продам я шанежки,Получу за них денежки.– А зачем тебе, Ваня, денежки?– Куплю кафтан ала бархата,Да сапожки козловые,Да ружье куплю с насечками.Как откину у кафтана полу,Как топну три раза сапожками,Как начну из ружья палить,Бояре в городе испужаются,Слуги боярские поразбегаются.Заберу я у них казну,Заберу и себе возьму.– Ах ты, Ванюшка, глупый Ванюшка.Бояре-то в городе сильные.Не дадут тебе казну.Лучше ты ступай ко сну.1981

Вечером

Мальчик играл в оловянных солдат,Девочка куклу качала.Этот тысячелетний обрядВесь повторялся сначала.Девочка спела свое: «Ай-люли»,Мальчик заснул героем.Ветки качались. По небу шлиТучи сомкнутым строем.Глаз не смежая, кукла спала.И на ночном привале,В кучу сбившись у края стола,Стоя солдатики спали.1985

Малолеток

В шесть лет он написал стихи про осень.А было лето. Он был поражен,Впервые ощутив порыв поэтаИ первых рифм двукратный перезвон.Потом он написал, что рябь ручьяПодобна крупной терке. И ещеДве строчки: «Я хотел бы стать природой,Быть птицей, яблонею или снегом».Потом в семь лет: «Я не могу не быть».Он был довольно хлипок, большеглазИ лопоух. Не избегал проказ.Но постоянно мучила ангина.Тогда в постель укладывали сынаРодители. И это он любил.В ушах его жужжало и шумело,Кровать его взлетала и летела,Он сочинял: «Разбойничий фрегатЛетит по небу, весел и пернат».Болея, прочитал десятки книг.Любил халву. И странный вел дневник.Родители, конечно, понимали,Что сын их гений. И ему внимали.Перепечатывали каждый стих.Показывали людям. Что взять с них!Друзей он не имел, поскольку сильноОпережал ровесников.В двенадцатьВлюбился страстно. Но его предметБыл старше ровно на двенадцать лет.Он ей писал: «Я буду плакать дико,Когда тебя утрачу, Эвридика!»Ей был смешон невинный мизантроп,Но поощрен был поцелуем в лоб…Он числился при Доме пионеровВ литературной студии «Ромашка».Руководитель студии, бедняжка,Был сам поэт. И не любил талантов.Ему был нужен заурядный фон.К тому ж обиду затаил писака,Поскольку мальчик про него сказал:«Мне стыдно было бы писать, как он».Итак, отсутствием успехов внешнихУравновешивалось восхищеньеЗнакомых и родителей.Но вдругВ их городок примчалась из столицыВаятельница Голубых Чудес,Имевшая в большой газете вес.Стихи ребенка даму покорили,В восторженно-сентиментальном тонеОттопала она на ремингтонеСтатью, где объявлялся новый гений.(А нас давно уверила печать,Что в гении возможно назначать.)Подборку напечатали в газете.И тут о мальчике заговорили.(У нас когда уже заговорят,То в говорении не знают меры.)Прославилась «Ромашка». Всю семьюСто раз отобразили в интервью.Уж малолетка прочили в Гомеры.Откликнулись на это пионеры,Водители такси, пенсионеры,Учителя, артисты, инженерыИ прочие любители стихов…Один поэт, довольно знаменитый,Почуяв славы душный запашок,О малолетке написал стишок.Семья цвела. Его боготворили.И даже в школе был он полубог.Он стал заносчив, то есть одинок.А как стихи? Да так. Он их писал,Уже не ожидая вдохновенья.Взрослел. Но стих его не повзрослел.Тогда он начал нажимать на тему.И строки шли уже натужно, вяло,Неискренне – дыханья не хватало.Он был еще хвалим, но постепенноК нему утрачивали интерес.Он стал угрюм и зол. Забросил книги.Родители шептали про интриги,Про зависть в литераторских кругах.А он остановился и зачах.Ему обрыдла жизнь. Живя во мгле,Порой он горло примерял к петле.Вы скажете, его убила слава.Не думаю. Ее шипучий хмельБодрит и возбуждает вдохновенье.Нет, он упал, как недозрелый плод.Поэты совершаются в семнадцать –Чуть раньше или позже. А в ребенкеВдруг возникает образ, звук, число.Поэзия – душевный опыт в слове.И в ней метафоры – остаток детства.Лишь на заре людского разуменьяОсновою был образ, а не мысль.Дитя-поэт – виденье давних эр.Ожившее дитя палеолита,Смятенное среди иного быта,Поскольку вспомнило то, что забыто, –Язык природы и небесных сфер.Им надо много сил, чтобы прийтиОттуда к нам. И сохранить при этомНачальное, услышанное там.А мы поспешно поселяем ихУ нас. И кормим их своим сюжетом,Который так неудобоварим.Но наши страсти непосильны им…Поэты начинаются тогда,Когда их, словно на тугом батуте,Подбрасывает время. Сколько нужно,Чтобы при этом не сломать костей!..Родители невиданных детей,С ребенком обращайтесь осторожно!Ужасен стиль восторженных статей.Не верьте им. Их содержанье ложно.Храните тех, кто обретает речь!..А впрочем, вундеркиндов можно сечь…1984–1986

От составителя. Андрей Немзер

Даты составивших эту книгу стихотворений ясно свидетельствуют: раздумья о детстве и отрочестве, животворящие воспоминания о, казалось бы, безвозвратно ушедшем, стремление воскресить свою «начальную пору» и открыть в ней общий для всех духовный смысл не оставляли Давида Самойлова (1920–1990). Верность одного из самых больших русских поэтов ХХ столетия этой теме – разом счастливой и трагической, ее совершенно особое место в мире Самойлова, удивительные, порой неожиданные, но всегда точные сопряжения ее вариаций позволили нам пойти на рискованный эксперимент: сделать то, что было лишь тайно намечено самим поэтом, собрать под одной обложкой самойловскую лирику, вышедшую «из детства». Надеемся, что название книги не только формально повторяет имя бесспорного поэтического шедевра, но и сохраняет его смысл. Стихотворение «Из детства» в равной мере говорит и о том, что пора нашего открытия жизни, собственного «я», поэзии всегда остается с нами, и о ее конечности. Предлог «из» означает как принадлежность детству, так и выход за его пределы.

Открывая для себя впервые или проживая вновь стихи Самойлова о начальных «эпохах развития» (Л. Н. Толстой), взрослый читатель узнает свое минувшее (сколь бы ни отличалось оно внешними приметами от выпавшего поэту), а читатель юный, подросток и даже ребенок, начинает догадываться о внутреннем единстве всякой человеческой судьбы, о неизбежности будущих утрат и способах их преодоления. Ставшее «крылатым словом» название тургеневского романа подразумевает не только болезненный поколенческий антагонизм, но и свыше предначертанную теснейшую связь отцов и детей. Это твердо знал создатель трагического стихотворения, в котором умерший «босой отец» оплакивает участь сына (поэта), а тот, предчувствуя свои – такие же – посмертные гнев и боль, восклицает: «Мой милый сын! Увидь меня во сне!..» Есть надежда, что стихи Самойлова могут помочь нам сохранить это щемящее жизненно необходимое чувство.

Андрей Немзер