Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое: Стихотворения

fb2

«Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое» – последняя книга стихов Эдуарда Лимонова, составленная автором, но не опубликованная при его жизни.

«Это книга прощания Эдуарда Лимонова с жизнью. Книга, которая приходит к читателю через несколько лет после его смерти. Здесь, как у него всегда, всё живое: странные повороты фраз, магия неожиданных образов, пронзительная точность неправильности. ‹…› Собрание изысканных, пёстрых, необыкновенных стихотворений, самые сильные из которых, по-моему, самые простые – стихи приговорённого к смерти. В жизни он прятал от всех слабость и страдание, но как никто был откровенен о себе в литературе. Это книга с последними признаниями, конец долгой исповеди русского писателя». – Сергей Шаргунов

Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

Редактор-составитель Даниил Духовской (Дубшин)

Издатель П. Подкосов

Главный редактор Т. Соловьёва

Руководитель проекта М. Ведюшкина

Художественное оформление и макет Д. Изотов

Арт-директор Ю. Буга

Корректор О. Смирнова

Компьютерная верстка Д. Изотов, А. Ларионов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Эдуард Лимонов (наследники), 2023

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2023

* * *

О сборнике

Судя по всему, этот десятый сборник стихотворений, если отсчитывать со времени выхода из лагеря, будет последним.

А то скоро, кроме меня, никто не будет их понимать, моих стихотворений.

Чего-нибудь особенного сказать не могу. Честно видел мир вниз головой. Такой он и есть.

Зелёное удостоверение епископа я заслужил.

Обратите внимание, что дух мой плавает свободно, где хочет, в космосе, в Париже, в Монголии, в местах и временах. Где придётся. Поскольку я живу во всех измерениях. Ну что делать…

Э. Л.

В Соединённых Штатах

У Соединённых Штатов железные зубыОттуда доносятся крики и хрипы приговорённых к смертиУ Соединённых Штатов тёмные тюрьмыТам повсюду стоят электрические стульяА с них на ремнях свисают поджаренные током…Это в Соединённых Штатах делают смертельные инъекцииместные длинноносые доктораЭто в Соединённых Штатах, брат!В Соединённых Штатах!Там переваливаясь по-хозяйскиНа тебя идут угрожающие брюхатые полицейскиеТо что часть из них –   чёрные, дела не меняет,У них такие же железные зубы.И железные загривки, брат,То что они чёрные, это ещё хуже,Ещё бесчеловечней!Ещё более похоже на Ад!В Соединённых Штатах, брат.В Соединённых Штатах…

«От судьбы ты не спасёшься…»

От судьбы ты не спасёшься.Даже если ты проснёшься,Отряхая сон дурной,Ты на финишной прямойМать твоя рычит из гроба,Скоро встретитесь вы оба,Во вселенной злой.Эй, пушинка, стой!Подожди-ка, лучик света!Ну не мать моя ли это?Плавает в пыли.В виде злой сопли…

«Рвы, канавы, злые травы…»

Рвы, канавы, злые травыВетер, ветер ледянойГероически корявыОфицеры и конвойЖизнь со смертью –   два злодеяНеразлучны и хмельныЗахлестнула гонорреяГениталии страны

«Стояли древние армяне…»

Стояли древние армяне,Как розоватый камень гор,Явившись всех племён заранеИ оставаясь до сих порТакие старые армяне,Античные, их разговорО хеттах нам напоминает,Когда на утренней зареЦарь хеттов всех их собираетНа Арарате, их горе…

«Жили индейцы и горя не знали……»

Жили индейцы и горя не знали…Весёлые тыквы в полях возлежали…Но к ним вдруг приплыл отвратительный сбродСектант длинношеий, монах-идиот(А вам бы бы ружья, или пулемётИ их отразил бы индейский народ)Но к вам подселился уродливый сбродПохабные люди, преступный народИ вы благородные, с кровью оленейПод этою массою пали давленийРазброс технологий. Ружья с хрупким лукомА то бы вы дали бы всем этим сукам…

«Все улыбчивые девки…»

Все улыбчивые девкиСтанут облакамиВозлежать на горных склонахШевеля бокамиВсе мужчины длиннополыСтанут как больныеНе ходите дети в школыИскривляя выи…А ходите на плацдармыС длинными рукамиИ тащите за собоюПулемёты сами…Заправляйте туда лентуВзрослыми рукамиИ стреляйте как студенты,Что с большевиками…Свои судьбы повязалиИ берите с махуТелеграфы и вокзалы,Разорвав рубаху…Своих мёртвых хороните,Слушай ты, корочеНе теряй, не обронитеНи часа, ни ночи

«В известном смысле все сошли с ума……»

В известном смысле все сошли с ума…Уснул Джонн Донн, а с ним уснули стулья.На стёкла вдруг легла египетская тьмаУ смерти высока её фуражки тулья…Уж девятнадцать лет как Бродский опочилНе знает ничего, что на земле случилосьВ Венеции своей наверное он сгнил,Пока тут на земле сражалось и возилось…Каддафи улетел, и Сирия бледнаСражаясь сквозь песок свои кровавит камниОткрыты чёрных дыр слепые имена…Ну ладно, а теперь проследовать куда мне?В известном смысле все сошли с ума,В Америке как чёрт верховодит ОбамаПридёт после него к нам пожилая ДамаЧтоб погубить евро и сделать эксгума…

«Простой моряк, веслом колышущий…»

Простой моряк, веслом колышущийЗдоровьем крепким ярко пышущий,Держащий заповедный румбНет, не чахоточный Колумб,Нет, не Порфирий-ОлеарийНе Меренри, не МагелланА просто вдохновенный парий…И корабельный хулиган

«Мы помним удлинённое лицо…»

Мы помним удлинённое лицо,И платье голубого цветаТы казнена была в конце-концовМари-Антуанетта…

«Похож на ёлку Млечный Путь…»

Похож на ёлку Млечный ПутьВ Рождественскую дату…Спешу себя в тебя воткнутьПод юбки все твои куда-тоВ мерцании обильных звёздКак злые лампочки в горохеВернулась память древних слёзО боге персов, о Мардоке…В железной юбке и с мечомНа черепах сидят тиарыДвуглавый, страшный, нагишомМы –   то ли гунны, то ль татары…

«Из ботанических садов…»

Из ботанических садовИз грандиозных рощВоспрянет бледен и багровПалеоцентный хвощДыханье мёртвое землиПоглотит кораблиИ от блистательных каютВсе ручки отпадут…

«Ох и холодно в Клину…»

Ох и холодно в Клину!Чайковский у каминаХрупкий молодой мужчина,Приобщается к вину!

«Воспеть мошенников, воров, авантюристов…»

Воспеть мошенников, воров, авантюристов,Кто девушек хватает и везёт.В те города, где графы Монте-КристоГде биржи, галереи, бутерброд…С икрой. И замечательные винаВот он идёт, он –   проклятый семьёйРоскошный мускулистый сволочинаЛюбимый твой, вот кто любимый твой..!

«Шерстяное одеяло…»

Шерстяное одеялоТы меня собой кусалоШерсть верблюда из ТуркменииИ ты пахло кизякамиИ фруктовыми дровами,Укрепляя нас во мненииЧто пустыни Туркестана,Где песок в углу кармана,Каждый раз отыщется.Что недаром свищетсяМолодая непогодаВ гуще странного народа.Где волкам там рыщется

«Распутин был мужик с кольцом…»

Распутин был мужик с кольцомВ мохнатом и помятом ухеЖил в Петербурге хитрецом,То в духе был, а то не в духе…Свой врачевательский талант…Григорий был мужик противный,Гапону и Махно был братИх родственник был инстинктивный…И шёлковой рубахи в знойРаспахнут ворот был китайскийСапог, как водится, смазной,Нечёсанною головойПредвосхищая гнев хозяйский…

«Какой из глины зиггурат…»

Какой из глины зиггурат!А вдалеке блестит Евфрат.Там тигр степей на кабанаСлюну роняет дотемнаТам с тёмною гадюкой схожШумер ползёт, сжимая ножИ ассириец из пещергрядёт. Шумерский офицер…На зиггурат садится БогЖужжа как майский жук рогачКак бы осою на пирогТуда, где скал и речек срачьЦветёт цветок мохнатый хвощь…А с неба разразился дождь…

«Арестовали генерала…»

Арестовали генерала.Арестовали как попало.Большой и толстый генералСидит в очках, в тюрьму попал…Сидит сычом он за решёткойС двумя серьгами и бородкойС большой и сытой головойУжо попался. Вон какой!Дрыманов. Да. Нет, Добронравов?Он раньше заключённых билСейчас сидит, лишённый правовКак ангел, но лишённый сил…Я таких видел на промзонеОни брели как матерьялВ то время как на нашем тронеУже не Сталин восседал

«Я уйду от вас жить в за другие миры…»

Я уйду от вас жить в за другие миры,Чтобы вы рядом бы не вонялиЛучше жить мне в окрестностях чёрной дырыЧтобы ноздри от вас не страдали…За созвездьями ночь, словно шило в мешкеИ уколы от звёзд постоянныОтдохну от вас там, в световом далекеГде планеты свистят окаянны…Не любили меня, и понять не моглиЭти жалкие русские трупыВот лечу мимо вас в межпланетной пылиВыбегайте, набросив тулупы…

«Лето кончается. Скорбные жёны…»

Лето кончается. Скорбные жёныВышли в кистях с бахромой на балконы,Рюмка ликёра в дрожащей рукеКосмос им ножку ласкает в чулкеВыпячен зад. Сиськи туго набухли.Скорбные вдовы, чтоб вы не протухлиМигом зовите к себе молодцовС шпорами, саблями, с шёлком усов…

«Когда ослабеют морозы…»

Когда ослабеют морозы,И кончится силы запас,Во всякие разные позыЛюбимая впутает ВасПройдут чередой небылицыПро рыцарей и королейИ как молодой насладитсяСклонялся над нею еврейКак тискали, мяли, толкалиКак долго куда-то везлиКак женщиною обладалиПолковники и короли…

8 марта

Продавали цветыОбувь драили щёткиВ этот день веселилисьСоветские тёткиВ крупных кепках грузиныПродавали мимозуОтправлялись на югНеспеша паровозы…И рабочие вместе с крестьянамиСмели быть молодыми и пьяными…

«Сейчас кто-то счастлив в Париже…»

Сейчас кто-то счастлив в ПарижеВесёлая пара живётПроснулись, придвинулись ближе,И парень девчонку сосётИз тьмы голубых ЮгославийГде персик и слива цветутПрислали им для заздравийБутылок и мёда уют.Камин согревает ребят…Нехитрое счастье полощетВ окне старых зданий парадИ ветром взметённые рощи

«На дорогах люди…»

На дорогах людиС железом и бронзой.Ищут меня, ищутВ полях кукурузныхМежду ними девка.С жёлтыми глазами.Хвост и брови кошки,С острыми когтями…Потому и кошкаЧто она кошмарит,Разорвёт мне глотку.И хвостом ударит…

«Упившийся славой по горло…»

Упившийся славой по горлоМатрос, президент, фронтовик.Мальчишек в бандитов распёрлоУ девок на каждой парик…Прошли благодатные годы,С ружьём, без ружья, вновь с ружьём.Сменились в России народы,А мы всё отрядом живём.Прошли необъятные степиВ коляске проехал МахноХватило великолепий,И стало как прежде темно.

««Дальше ты живи один»…»

«Дальше ты живи один»,– так она ему сказалаИ по мосту (глыбы льдин)На тот свет перебежалаВот и стал он жить один(Сколько ему было, деду?Нет, не семьдесят один.А все сто ему к обеду)Он ходил в своём пальтоВесь негнущийся как палкаНевидимый на фотоМногим было его жалкоЧто, седая голова?Он ходил к ней на могилуИ охранников словаБыли по фиг некрофилуДа, он с нею говорил…Но язык был непонятенОн на снег ей приносилДве гвоздики красных пятен…

«Я хожу по лезвию бритвы…»

Я хожу по лезвию бритвыВсё более и более острому, бритвы.Я повторяю таинственные молитвыКоторые употребляли буряты и бриттыЯ худ, как осы бывают сбитыЯ как индус, когда они не рахитыА на деревьях висят разбитые корыты…(Имеется в виду, что дырявы они и побиты)

«Похороните меня в самой забытой из могил…»

Похороните меня в самой забытой из могил.Чтобы там ветер пронзительно выл,И подходили к могиле волкиТопорща седые старые холкиЧтобы окраинных изб окошкиБыли видны бы глазами кошкиА уж глазами призрака и подавноПохороните меня по-древнему стародавно…

В рыбном ресторане

Осьминог с отварным картофелемНапоминает старуху профилемВолосы серые, белое мясоПаука ли покров, ананаса?Осьминог! Осьминог! Осьминог!Ты прополз под водой сто дорогТы проплыл вдоль загадочной АзииТак что бельма твои повылазилиГоворят, что пускаешь чернилаЕсли вдруг испугала тортиллаКоль встаёт среди вод как доскаТень акульего плавникаЗдравствуй доктор, ночной счетоводЧто со стами руками живёт!Осьминог с отварным картофелем.Старым Фаустом, злым МефистофелемВозлежит на тарелке морскойЯ сижу с приподнятой рукойИ смеюсь, осьминога отщипываяИ картофелем сладостно всхлипывая…

Гусев

Всё Дом Художников, и ГусевКоторый книгу мне издалЯ помню, Лизу приглашал,Она ходила точно струсив.А он нам скотчи всё таскал…Так Гусев… Было это в прошлом.Куда он делся вдруг, исчез?Москва у нас не чёрный лесКуда пропал, такой хорошийВ какую армию залез?Художник бодрый молодойСторонник прогрессивных взглядовО, джентльмен страны роднойКоторой вряд ли это надо…На демонстрации друг с дружкойНа демонстрациях ходилС приёмным сыном свежей стружкойПовязка, серп и молот был…Затем прошли куда-то годы…Я спрашивал –   мне донеслосьРастит он сына для народаИ сына вроде удалось…Затем трагедия: сын выпалПод утро выпал из окнаНе пил, ни водки, ни винаИ всё. Судьбы ужасный выпад…Я не осмыслить здесь пытаюсьЯ здесь в смятении душиЗачем трагедия такаяВедь сколько ты не тормоши,Всё ж нам останется в остаткеМогучий юный ангел-трупА Гусев оказался шаткийСоздатель оказался груб…Жениться заново, добитьсяРожденья сына своего.И в сына этого вцепитьсяКак будто он большая птицаИ не отдать уже его…Но это так бы сделал я бы…А он лежит а он молчит…Вокруг сидят безмолвно бабы.Валерку помнит и дрожит…Всё. Дом Художников закрыт…

«А старый солдат свои рёбра смотрел…»

А старый солдат свои рёбра смотрелИ песню такую сквозь зубы он пел«Нам, старым солдатам, пекинская пыльПо вкусу и цвету знакомаА через границу мы шли в полный штиль,И лишь полыхала солома»А старый солдат, облучённый не разНашарил рукой свой невидящий глазСтудёные воды, байкальский баркасОчнулся. Палата. Мы дома…Ты в клинике подлой, засранец, лежишьА ведь ожидает ВалгаллаТам место есть тёплое, что ты дрожишь,Валькирия даст одеяло

«Валяться нам мокрым и хмурым днём…»

Валяться нам мокрым и хмурым днёмВполне вперемешку с нечистым бельёмМгновенно бы Господи, умиратьА не бы ворочаться, чтоб не страдать…Патроны! Патроны! А что от них толкуКогда нет руки и устроил прополкуСтоящий вдоль нас, как комбайн БТРНу вот тебе, парень, и музыка сфер!

«Я не знаю, мне нет духа…»

Я не знаю, мне нет духа,Вертикального пространстваЧтобы в небеса забратьсяГде и солнечно и сухоГде летают авионы,Где Господь проходит бодро,Облаками его бёдраКамуфляжно заслонёны…

«К пальмам! Хотя бы в последние месяцы…»

К пальмам! Хотя бы в последние месяцы!Здесь с отвращения можно повеситься!Мне перед тем как в последний voyage,Нужны вы пальмы и ласковый пляжЕду я в «Форде» в ужасный ЦентрПо улицам серым от ноябряНет, не таким вы хотите меняВ эти последние несколько centСотен, ну дней моих с вамиВсё же хотите чтоб я мою ногуБы опускал бы в Карибов берлогу

«А Джона Сильвера пиджак…»

А Джона Сильвера пиджакИ деревянная ногаОн на подростков давит так,бегут, как тараканов стаяПо всей России разъезжая!У Джона Сильвера серьгаИ попугай; в могучем ухеТопчи английские лугаВ них делай дырки как в гросс-бухеТампоня выстраданный путьА мог болтаться он на рее!А мог служить бы как-нибудьОн коком в Яффе иль ПирееОднако бродит ветчинойИзвестный в дюнах Сильвер-окорокКосичкой грязной и седойИспанский флот пугая околоАнглийские, как дикий зверьПираты пьют на цепь посаженыПро их жестокости, поверь,Не зря баллады эти слажены…

«– Ты не боишься слова «рак»…»

– Ты не боишься слова «рак»?Ну как же так!Ну как же так!Хотя б из языка эзоповаНе выбрал слово дядестёповоС длинножирафьей головойА выбрал вон трёхчлен какой!– Да я его не выбиралЕго Создатель мне послалКак кошке нудной, обосравшейсяИль слишком высоко забравшейся…

«Я готовился к приходу…»

Я готовился к приходу,Мылся, одевался, спалА потом сидел и ждал,Появления народуВесь одетый, как парадныйМаслом писанный портретИсхудавший, безобразныйСтарый молодой поэтСвитер был из трикотажа,Был пиджак –   воронья мастьГубы, подраная саржа,Зубы чтоб на зубы кластьСмерть смотрела через очиПриходите поглядетьБуду я на краю ночиСильным призраком корпеть

«Появляется надежда…»

Появляется надеждаМежду стулом и столомЧто всё станет так как преждеПод тринадцатым числомНас судьба благословила,И я стану молодым,Чтоб дождями охватилоНаш корабль «Пилигрим»Чтоб вернулся вкус мне мясаМного мяса и винаТы –   девица экстра-классаПусть и мужняя женаМы поедем в город Гори,Мы к плантациям свернёмАпельсинов мы на мореЦелый чемодан нарвёмМы нарежем роз и бубликБудет пахнуть квасом намЭкзотических республикПосетим штук сто, мадам…

«Илиада… Одиссея…»

Илиада… ОдиссеяТак и надоПусть лысеяВыжав сок из виноградаТихо шепчешь, как умея«Илиада… Одиссея…»Молодой компьютер-богЕст засаленный пирог.Тихо шепчешь, свирепея«Илиада… Одиссея…»В славном городе ПриамаВ Трое укрывалась дамаИ чтобы её там взятьГреков стоило собрать?

«Уггдразиль ведь был не ясень…»

Уггдразиль ведь был не ясеньУггдразиль ведь был соснаИ сиянье и вращеньеЗолотого валунаТы всё помнил, тигр высокийПонимал, обозревалИ в предсказанные срокиЧеловечеству давалХитрый Локи –   враг удачиТам зажмурившись стоналИ закрыв глаза собачьи,Человеку подвывалИ висел на древе ОдинОдноглазый и хромойРадикал, военачальникИ полковник их седой

«Зимы – малоснежные…»

Зимы –   малоснежныеДевки –   мускулистыеКак сержант полиции,А совсем не нежныеМясо –   многожильноеМысли о восстанииА не о свидании,– Персонажи сильныеЯ поеду в АзиюГде в Китае с пандамиОбезьяны бандамиСклонны к безобразию

У холодильника

Мне не нужен лук-порейЗолотистый винигрейНеприятна мне пореяТёмно-мрачная аллеяНу-ка выброшу в ведроМне не нужное доброА вот это что, картошка?Не проходит даже ложкаВ мой больной усталый ротЧто ж картошка здесь живёт?В холодильнике маркиза?Куплена была с каприза,«Мол, куплю, сварю, и с салом…»Позабыл о самом маломПоражённый рваный рот.Он картошки не возьмёт…Сохраню, пожалуй, салоПопулярным сало сталоПусть лежит большое белоеА весной омлет я сделаю.Доживу ли до весны?Постараюсь, пацаны!

Страх перед холодом

По чёрным волнам океана.Лишь звёзды, их полный наборВдруг высыпят разом, и рьяноНа судно уставясь в упорНесётся корабль китобойный,за ним, альбиносом китомГигантской перчаткой бейсбольнойПлывущим на полюс котомЗа ним Франкенштейн желтоглазыйСобак своих колет багромИ парус висит долговязыйТогда и всегда, и потомСкрестились: научная драма,Ночных человечеств угарА лёд окружает упрямоЗамученный земной шарКто Норду поёт эту вьюгу?Скрестясь, ледяная вода«Титанику» – лучшему другуСебя предлагает в подругу«Титаник» ответствует «Да!»И светские львицы над шлюпкойЧахоткою зараженыИ месяц, как будто он губка,Становится пышкой луны…

Однако идите сразу!

Ситенко и ДолгополовВ больших картузах и шляпах– Однако идите сразу!Он вас догонит! Он вас догонит!На Благовещенском рынкеПогибли два юных бояИм же все говорили– Однако идите сразу!Там где стоят речки УдыГнилые и чёрные водыРядом с горою мясаИх застрелили ребятаДругой прогрессивной бандыИм же все говорили:– Однако идите сразу!Позже в цветах и лентахПоплыли они в семетерий– Однако идите сразу!Да, с ними ещё были двоеФамилий не сохранилосьИ даже имён не помним…

Восстание жёлтых жилетов

От Парижа и до ТураПодросла мускулатураУ народного FrançaisИ он вышел на шоссеВопреки лакриможенуПолицейскому-нацмену(Ну, арабу на лице…)Мрак холодный в ноябреМаршалы НаполеонаНацепив свои короныНаблюдают за maraisСлёз французского народаBlanc petit и Blanc большойРты открыли и орутО Макрон, о проститут!(визг гранаты шумовой…)Интересно, жив Бастье?Был простой учитель школьныйИ Селина книголюбПомню, он крутил застольныйСвой табак, вонюч и грубПомню, разнимал он насИ Наташу в гимнастёркеЭто было не в Нью ЙоркеА в Paris его как разДвижут жёлтые жилетыТела бледные котлетыРазъярённые как стальБей витрины! Их не жаль!От Парижа и до ТураПодросла мускулатураУ народного FrançaisИ он вышел на шоссеВышел грозен и горячНадаёт он им задач…

«Я помню обеды обильные…»

Я помню обеды обильные,И вино, и вино, и виноУ proprio мадмазель NeauВ восьмидесятые пыльныеСестра её мадам УппДама во всех отношенияхБыл муж её мсье Упп старателен и не скупВ деловых состояли сношенияхВ еврейском квартале на рю дез ЭкуффЯ квартиру снимал мадам Упп.Молодой был и очень счастливыйПоедал европейские сливыПил вино, пил вино, пил виноУ proprio мадмазель NeauВесьма тогда щедрой старушкиИ книги писал, как игрушки…

«Юноши, укутывавшие ноги в газеты…»

Юноши, укутывавшие ноги в газетыНаши салтовские девочки, давалкиНаши салтовские атлетыБросавшие запросто двадцать две палкиМы ходили в Стахановский, и в БангкокОттого и ноги в газеты в стужуТут я вам правду и обнаружуЧтоб не отморозить в стужу ногКолька-Кадик погиб, упав с лесовЦеркви тогда реставрировал КолькаКадику было за сорок годковА я тогда взял и приехал только.Жизнь –   короткая дорога, иди и пойИли иди и молчи в свою тряпкуВот её и прожили мы с тобойНу-ка надень свою, парень, шапку…

«Проходят первые пять утра…»

Проходят первые пять утраПотом и шесть утраКоторым давно пораЗайти на хвосте пятиВойти…Как холодна ты ночь былаКак была холодна ты ночь!И плохо она себя велаЛипы бить и толочьСталкивать ветви липСоздавать невозможный скрип.– Вот чем занималась онаИ была как лёд холоднаА я спал, как больной полип

«Лежат в деревянных камзолах братки…»

Лежат в деревянных камзолах браткиВысшей и средней рукиПуля в горячей груди молодойИм не приехать домойНа мощных машинах сжигающих даль,В объятия Роз и Валь…

«Фюрер полыхает во дворе…»

Фюрер полыхает во двореЕва Браун тоже полыхаетКак останки корчатся в жареФрау Геббельс молча наблюдаетКажется не выбраться им всемХватит ли на них на всех бензина?А солдатик русский между темМолча открывает в бочках винаТы уж нас, Германия, прости!В гости мы к тебе не набивалисьВсю пришлось Европу нам пройти,Прежде чем в Берлине оказались…Древний наш нерадостный народВоевать умеет как варягиИ воюем мы четвёртый годОт крови краснее наши стяги…Вот вломились в огненный БерлинА уже скончался фюрер дерзкийБыл на всю Германию одинОт него остался дух лишь мерзкий

«Художника звали Недбайло…»

Художника звали НедбайлоКому-то чего-то не дбалОн был молодым сюрреаломДали он тогда подражалПисал я про ели и розыС утра мой московский сонетА жил я тогда на СадовомС татарской семьёю соседБольшой элегантный КричевскийСудья и Есенина другСоветовал мне отрешитьсяИ был я у Анны супругБыла там безумная АннаТогда-то она и рехнуласьИ не было дёрнуть стоп-кранаБолезнь бы её чтобы споткнулась…Её безвозмездно лечилиИ доктор Леви, и другиеЗдоровья не получилиЗря только горбатили выиПотом я влюбился в ЛенуЖену молодую евреяПотом мы уехали в ВенуСвершалась моя эпопея

«Вообще-то я большой и строгий…»

Вообще-то я большой и строгийНо вы меня поймите, Боги!Мне в это время нелегкоПить лишь бульон и молоко…Меня болезнь скрутила больноЯ ей кричу «С меня довольно!»Она кромсает рта палатуКак прежде древнему СократуАлкивиад же далеко!

Юрский период

Ёлочные базарыКрасочные шары…Там где пески СахарыМонстры живут ЮрыЯйцекладущие твариЗапах из пастей густ.Там перекрыв вонь гариВонью несёт из устБодрые крысы словно,Только под много тонн.Шеи, хвосты плывут ровноСловно бы «вальс Бостон»Эти монстры танцуютЛязгают их клыкиЮрский период. ДуютТёплые ветерки…Там, среди этих чудовищС мордами кариатидПредок мой –   жёлтый овощСилы сидит, копит…

«Сижу у окошка…»

Сижу у окошка.Как старая кошка,Ну как похудевший бульдогГляжу в неба хляби.В облáки и рябиНу где у них прячется Бог?В немыслимой высиПод звук Аси-ДисиПод рэпа ли говорок?

«Ну что же, ну что же, наступает конец…»

Ну что же, ну что же, наступает конец,Сквозь капитализма зловонную гарьБерём, товарищи, Зимний дворец,Берём Бастилию, словно встарь!Ну что ж, ну что ж, нас достал монархЖивём мы при нём без песен.Зиновий, иль как его, Аристарх?Придётся его повесить!Пускай титулуется «президент».Но мы-то его распознали.Он –   самый простой и вонючий ментКоторые нас угнетали…Греми тамбур! И тамбур-мажорПодпрыгивай на брусчаткеНаш президент –   многолетний вор.Подложим ему взрывчатки!

«Время прозвенело девкой-загогулиной…»

Время прозвенело девкой-загогулинойБусами, бикини, сиськами дразняЮрием Нагибиным, Беллой АхмадулинойУлеглись послушно вы в гробы, друзья!Время выделяет каждому красавицВот отсюда и досель, а далее нельзяНапился, наелся, mori и mementoЗлоупотребление временем скользя.Нет. Оно не главное. Главное –   другоеМы щемяще временны. Далее нельзяЧто за безобразие, это что такое?Кто тебя послушает, временем скользя…

«Зима угрюма и печальна…»

Зима угрюма и печальнаЗима без мяса и вина.И без «форели» КузминаНе театральна, и не бальна…Что происходит? Что случилось?Совсем ли солнце закатилось?И ты мне что-нибудь должна?Куда монета закатилась?А, за подкладку, вот она!Зима как белая могила.Зима как старая стенаОбледенелая уныла.Придёт когда-нибудь весна.Форель чтоб лёд хвостом разбила…

««Прекрасный торт!»…»

«Прекрасный торт!»«Какой шикарный кус!»Так восклицал французИ я с ним был d’accord…«Шампанское! Какой старинный «Дом»!И книга, просто невозможный том!И гренка, и колбаска Пиреней…»Но их владелец –   прохиндей…Красивый город сверху Сент-ШиньянМанон Леско, сидящая в диванеИ дым от трубки русской дяди Вани«Я нынче славным бесом обуян»И ресторан закрытый «Апельсин»Висящий над скамьёй, над гимназистом.Быть хорошо загадочным туристомБыть в Ялте молодым и без морщин…

Голоса над полем брани

– Жестяные пуговицыЖёсткое сукноЯ в шинельке узкойМне-то всё равно– Пулемёты режут по живомуА мне что, безумному такому…– Чёрные пробоиныЗапеклася кровьИли мы не воиныНам никто не вновь– Тёплая Валгалла, мягкая свининаК Одину поближе посадим сукин сынаВили, Ви и ОдинВсе мы где-то ходим– Здравствуйте полковник!– Здратуте стрелок!На плечах два воронаСнизу волчий клокПрыщавые ВалькирииВагнеровы дочкиСобирают с поляУши, да комочки…– А как быть нам с газамиС жертвами иприта?Коль глаза завязаны…Только ты не ври-то…

«Год кончается…»

Год кончаетсяЯ весь его проболелГод мне не улыбаетсяОн был чёрен, не был бел…Я ходил в потёртом бушлатеИ потёртой шапке отцаДома я не находился в халатеПисал статьи на протяжении одного часа…Улыбался опухшими щеками,Прибавилось морщин и венПо восемь литров вливали катетерамиЯ теперь крайне худ и согбен…Я напоминаю дореволюционного профессора философииЯ напоминаю изобретателя оружия массового уничтоженияНа самом деле я живу на грани дистрофииИ похож на цаплю в момент хождения…

«Завихрение воздуха – ме-тель…»

Завихрение воздуха –   ме-тельМелкою крупою бросается в лицаК «метели» в рифму просится «постель»Куда можно, в белую, опуститься…Ветка о ветку звучат костяноПредвижу, что и в крупу, и в слякотьПревращусь в землеобразное говноОбо мне никто не захочет плакать…Дети не умеют, девкам зачем?Разве что мои бесприютные парниКоторыми командовал я затем,Что хотелось жить легендарней…Ваш командир, припадая на ногуИдёт в темноте в ледяном лесуКак волк, себе ищущий берлогу(Знаю, что медведь, знаю, что барсук…)Всё равно, как волк, припадая на ногу…Страшный, а вот огоньки могил.И стоят там добрые, любезные богуГоворят приветливо «где же ты ходил?»«Мы тебя заждались» – одеяла протягиваютСтановится тепло и почти светло.И хотя ещё руки мои подрагивают,Я понимаю: «Они с ЭнЭлО…»

«Мне пацаны купили…»

Мне пацаны купилиМонгольские носки.Монголия! Монголия!Где глины, да пески…На Новый год купилиМне лошадиный цветТоржественно вручилиВ носках гуляет Дед!Монгольские лошадки!Бежим в Улан-Батор,Там овцы все в порядке,Красивы до сих пор…Там птицы горбоносыВерблюды и орлыТам всадники раскосыИ невозможно злы…Монголия-подруга,Где ярко-жёлт халатК ночи пришитый тугоТам чёрный ламаатВ холмах вздыхает УнгернСвист сабли налегкеИ к Цеденбалу-другуПриник Батыр Сухэ…

«Мрачный бледный таракан…»

Мрачный бледный тараканЭтот парень ЭрдоганКак прокуренный рабочийБледно-выцветший грузинТурок дня, и турок ночиВсех османов господинИ сельджуков, и сельджуковВнучек, деток, дальних внуков…Содержателей отелейРесторанов и постелей«Всё инклюзив!» для гостейЖирный турок-прохиндейС хитрой сдавленной улыбкойВот стоит хозяин-плутРусские к нему бегут…Но лишь стоит Эрдогану,Словно старому султану,Возвестить джихад святойТо зарежут вас с семьёйРусский глупенький турист,Лишь ножей услышишь свист!

«Обыватель труслив и насмешлив…»

Обыватель труслив и насмешлив,Издевается. Но вблизиТихо прячет вербальные клешни,Только пальцем ему пригрози…Он становится добрым и кроткимМягким, словно расплавленный воскДаже ростом стал мелким, коротким,А у женщин убавилось косЭй товарищ! Ты-ты-ты скотинаВыходи-ка, засранец, на бойТы же был в Интернете мужчинойЭтой ночью, такой голубой…

«Всё также дают Оскаров…»

Всё также дают Оскаров,Всё также гремят инфарктыСмеются ночные парыПоют с хрипотцой Синатры.В ночных дорогих отеляхЦелуясь на их постелях,Ликуют миллионерыВ объятиях Тани/Веры.Но утро встаёт подробноеКак будто там место лобное,И родинки, и зрачки,И пирсингов паучкиВидны с небывалой силой.И светом их затопило…И все мы уйдём в Помпеи,И будут шуршать там змеи,В пыли среди черепков.Да будет итог таков…

«Бандьера Росса раньше всем грозила…»

Бандьера Росса раньше всем грозилаКусала и рубила, страшно вылаА счас висит спокойною соплёйХоть сапогом святую землю рой…Ничто не продолжается. БанкирыГуляют по Никитскому бульвару.А сонные Ядвиги и ЭльвирыНе позовут солдата к самовару…

«Ломающиеся температуры…»

Ломающиеся температуры,То ноль, то минус, то плюсИ в изморози фигурыГде каждый второй индусА первый идёт монголомЯпонцев громят айнуЖил-был самурай весёлый,Известный на всю страну

Если заболели

Носите скромные одежды,Не пейте глупый алкоголь,И не живите так как прежде,Любите смерть, любите боль!У вас нет к прошлому возврата,Но есть воспоминаний шёлк,Хороший вечер у Сократа,Какой конклав гостей пришёл!

«Ко мне пришёл Амарсана…»

Ко мне пришёл Амарсана,Потом позвал ко мне сынаОдиннадцатилетний сынВесь, как былиночка одинПривёз отцу большой планшетНа Кубе что продуктов нетАмарсана прилежно снялИ нам возмож. увидеть дал

Парни в жёлтых ботинках

Парни в жёлтых ботинкахЦелеустремлённые и быстро идущиеАгрессивно шагающие вглубь,Пронеслись!Через полсотни лет они будут тихоходамиПомятыми и изуродованными жизньюМутные глаза. Никаких новостей. Хромают.О Господи! Зачем ты поиздевался над парнямиВ жёлтых ботинках?Ну зачем? А, зачем?

«У меня был отец…»

У меня был отец,Он уволился капитаномОн меня разочаровал как-тоСообщив, что никогда не любил Армию,прослужив 30 лет, между прочим…Как это можно армию не любить,Вениамин Иваныч?Просто нет твёрдых согласныхУ меня есть твёрдые согласные. Я –   ЭдуардДРД

«Из ушедших из церкви в платочках…»

Из ушедших из церкви в платочках,Я бы выделил маму и дочку…Предрассудки. Иконы… ХристосДобрый друг, ты до них не доросДо простых этих грубых иконДо апостолов, грузных как слон…До простых человек, рыбаковПрибежавших к Христу босяковСквозь ухмылку твою и моюЭтих рыб вижу я чешуюБыл один среди них интелло…Как с Иудой Христу повезло…Из ушедших из церкви в платочках,Я бы выделил маму и дочку…

«Спроси, когда бывают волки…»

Спроси, когда бывают волки?Когда креститься не дай Бог?После полива и прополкиВолшебный вырастет грибок…Сельскохозяйственным работамНам предаваться ни к чемуМолиться бы солдатским ботамДа пулемёту одному…Придти к ножам, к штыку и к ножнамВертеть на пальце бы наганА не давиться бы пирожнымПопавши девушки в капкан.

«Вчера львы едят зебру…»

Вчера львы едят зебруТрое. Зебра лежит на спинеНоги торчат как в модных чулках у зебрыи подрагивают. А брюхо съели. И доедают.Своего рода изнасилование в крайнем виде.Жрут от брюха. Видимо, потому что самое мягкоеПотом прилетают стервятники, доедают зебруПоследними прибывают муравьи.

«При рождении душа-точка разворачивается в человека…»

При рождении душа-точка разворачивается в человекаРасширяется в него (как Вселенная после Большого взрыва)А при смерти душа сжимается в точку.Чувствования от точки отключены, сознаниеона тоже теряет, вместе с воспоминаниями.У точки нет глаз, но она не слепа,Что ей положено «видеть» – видит.Тело остаётся как куколка гусеницы,Временная оболочка, и собственно что с нимбудет да и чёрт с ним. Мирозданию не до тела.

«Исчезли блюдца снега у стволов…»

Исчезли блюдца снега у стволов.Чернеет споро у двора пространство,Весна вступает, словно Суворов,Порой впадая в буйство или в пьянствоИ голубых мундиров злой налётНа Альпы и на молодую Вену«Орлы!, кричит Суворов, Все вперёд!»И шпагой указует им на стену…

«Они получают свои приговоры…»

Они получают свои приговоры,Убийцы, мошенники, ворыИ наркоманы, их шприцы в горстиВ вену вонзают, прости!Они возвращаются в камеры к ночиОдин был механик, другой был рабочий,Тот кто пожизненное заслужилКак бы, считай, свою смерть получил…Только оттянуто хмурую. В чащеСловно бы льва в Беловежской пущеСловно бы волка найдёт двухметровогоСтрашного, чёрного, твёрдого, новогоОни получают свои приговорыСудьи корявы, у судей проборыПерхоть, потёртые рукаваНаша юстиция вечно права…Были чернила, а стали –   компьютерыВ мрачной судейской засохли их бутерыС сыром. И с брынзой, или с колбасой.Жёсткой –   салями, и мягкой –   простойRollton(а) жгучий искусственный супПадает в Rollton свалявшийся губЖутко воняет согбенный судьяМногих лишивший уже бытия…

«Я похож на обезьяну…»

Я похож на обезьянуРуки-ноги из рубашки,Нету Анны и Наташки,Я похож на обезьяну…Старый-старый и худойБезобразный и костлявыйС обожжённой головойХорошо, что не двуглавый…С головою обожжённойДаже радиационнойХиросимы словно внукИзмождённый как паук.В саммит зимнего сезонаГде ж оно, то время оно,На котором я пожухРот мой сух и стал я глухИ израильский НидалМеня дважды облучалЯ едва произношуХорошо ещё дышуЯ похож на обезьянуРуки-ноги из рубашки,Нету Анны и НаташкиИ чешу я мою рану…

МЫ

Фифи едет на поезде из Хельсинки в ПитерФифи читает, Фифи пьёт вино…У неё на голове причёска –   еврейская плетёная халаФифи –   умная.Только она поверхностная, любит романы о любви.И она женщина.Когда мы только познакомились (десять лет тому)Она была страстной и стремительной девушкойСейчас она успокоиласьИ не ходит, а величественно шествуетС халой на голове…Это ФифиА я командир и учёный…Я человек жестокий и жёсткий.Я болен смертельной болезньюЯ проектирую вдаль только на два месяцаСижу, словно на мне мундир с эполетами.Хожу, словно у меня маузер и сабляВисят с меняИ мне больно жевать, я подрагиваю лицомБыл-был молодым, и вот сплыл. Вот нате…Такова наша пара, можно сказать это мы…У нас нет никаких плановНикаких плановНикаких планов…

«Нога на ногу сижу…»

Нога на ногу сижуИ на рощицу гляжуСколько мне осталось лет?Как в загашнике конфет.Сколько мне осталось дней?Как в загашнике камней…Посижу, да и уйдуСтул останется плетёныйБудет он стоять в садуКак Ассанж приговорённый

Диалог

– Как орудия бухают там, на меже…Вот они наступают как черти!– Ты и так у неё проживаешь уже,Ты не должен бояться смерти– Говорил я тебе, не ходи в этот взводНу чего теперь, мы пропали!Видишь, танки валяются вдоль и в разбродВсе разорванные на детали…Счас как башня его, отлетит головаТвою башню снесёт моментально!– Да погибну и я, но Россия праваТак погибну же я вертикально!

«Эдуард умирает, а может быть нет…»

Эдуард умирает, а может быть нет,Он уже превратился в озябший скелет,Полу-слышит, но всё же живёт как живой,Эдуард Веньяминыч, родной!Что же братие, лепо ли, бяше лиОтлепились от пристани все кораблиКирпичами начищены ручки каютИ матросы все в белом сидят и поют.И сидят, и сидят, и сидят, и сидятКак неясные гроздья белёсых котятВ бескозырках, в своих бескозыркахСловно зэки в печальных Бутырках…

Суслик

Воняю скунсом и травой,Какой животный я большой,Стою я, суслик, над странойБубонной заражён чумойСветает, мёрзнем и не спим.Над Казахстан-страной стоим.Проедет половец. Табунпрогонит увлечённый гунн.Пройдёт казашка за водойИ вошь вцепилась под губой…

«Вот ребёнок, сильный, рыжий…»

Вот ребёнок, сильный, рыжийПомогает птичкам выжитьВот вам пыльное Баку,Что подобно кишлаку…Сало нравится синицамРыжий мальчик нужен птицамИ сквозь пыльный ваш БакуЖизнь прекрасна старикуНу а мне кизяк, кишлакНе предвидится никакЯ б имел свою гостинуюА в окне бы Темзу длиннуюИ с большой газетой TimesЗасыпал бы очень nice

«В Улусе у Джучи…»

В Улусе у Джучи,В Московии ковровойСекиры точат палачиТам на заре багровойЖуёт овёс могучий быкХалаты множат дырыАллах велик? Аллах велик!Да здравствуют кефиры!Кумысы то-есть, за щекойТабак дрянной и горькийА ягодицы у такойЗаслуживают поркиКак юная воняет плотьКачается монистоАллах –   господь? Ну да, господь!Улус Джучи. Холмисто…

«Целое лето я буду живой…»

Целое лето я буду живой.Как же прекрасно! Счастливчик какой!Целое лето! Поедем в Париж.Ты будешь девкой, а я стану рыжПредполагаю купить там парик:А закупив, я издам звонкий крикЯ закупил, закупил, закупил!Мне же Всевышний на лето продлилСрок пребывания мой на земле,Радуйся, Эдик! И будь фиоле…– товым, готовым, с лицом как медальЖизнь пусть сияет как горный хрустальРак позабыт. Улыбаются щёкиМы молодые и не одинокиСколько седьмой? Семь десятков седьмой!Будешь, раз надо, счастливчик такой…Сад Люксембург, англичанки, ирландкиМожно пограбить соседние банкиРак отпустил, так возьмём же быковЗа позолоченных пары рогов…

«Родина ситца или арбуза…»

Родина ситца или арбузаИ низкорослая кукурузаТихий овёс у водыИ от русалок следы…Мощью хвостов и бёдерБрюх –   столитровых вёдерНасти и Навки плылиУмерли вне землиПухлые богатыршиЯ вам слагаю вирши,В складках донбасской землиУголь горит вдали…В жаркой кастрюле раки,Плавают как собаки.Но решено, решеноСудеб веретено…

«Кавказ. Жара, шашлык, ботинки…»

Кавказ. Жара, шашлык, ботинкиИ небеса седы как льдинки.И легендарный паровоз,Да, он царя сюда привёзОрлы летают над Кавказом.Обозревают зорким глазомЛюдей, дома, домашних курДетей, уверенно армянскихКак провансальский трубадурДа нет, диктатор-самодурНа взор орла, как на шампурОдели листья, перья кур…Но вот летит случайный зомбиА вдруг Аллах его послалПоэтому орёл сбивалОрёл точнее нападалНа дрон, который Оберкромби

«Погоды были разные…»

Погоды были разные,И чистые, и грязныеВ последние сто лет.Дул ветер, тучи чёрныеВсе жирные, проворные,Но в небесах –   просвет…Погоды были горькиеУсыпанные двойкамиСтрадали дневникиИ белый свет повешенныйКак будто конник спешенный,Качался вдоль реки…Занудная и плоская,Висела географияПечальной картой вкосьИ странно мальчуковаяЗдесь вырастала мафияПоскольку так пришлось

«Дерево зализало прошлогодние раны…»

Дерево зализало прошлогодние раны,И цветёт, и цветёт, и цветётБывает правят тираныНо каждый тиран уйдёт!Бывает придут морозыИ ну нас трясти, ну трясти!Но к августу жаркие розыЗемля продолжает нестиМне нравятся имена: Чойболсан, Дон Кихот,И с ними хожу, балдеяМой прадед разведывал, ездил в походВ страну под названьем Корея…

«Старичком себе бы на уме…»

Старичком себе бы на умеУмереть бы где-нибудь в тюрьме,Средь тряпья и ветоши тюрьмыВедь погибли лучшие умы…

«Вы все меж страницами книг…»

Вы все меж страницами книг,Сушёные как насекомыеНемой поколений крик,Несчастные и влекомые,потоком-дробовиком.Невидимый времени ужас.И каждый потоком влекомРасслабясь или натужась…Они вылетают в тот мир,Промчась в недрах времени пылкомА там –   тишина командирИ фоном всему –   ухмылка…

В оркестре

Какая партия виолончели!А так, глаза бы не глядели!И дирижёр стоит как прут,Оборванный, трясётся тут.И палкою дрожит из дробиНедаром же у речки ОбиОби́!Ногою подсобиЧтоб оттолкнуть бы брег от лодкиРабочий, чующий красоткиПрекрасный запах в волосахЗа нею следует в усах…А дирижёр, схватив виолончельВыходит с мастером потоков звуков чистыхИ каждая жена, как та качельВзлетела, и открылась, и сочится!

«Эти люди отличаются от нас тем…»

Эти люди отличаются от нас тем,Что на счетах в банках у них множество нулей,Они не катают ваты, не распускают соплей.Но авторучками с золотым пером, по старинке,Выписывают чеки, получают наличными,перетянутые, их на резинкеДеньги скверно пахнут, на самом деле, сынок!Это тебе скажет любая оператор обмена валюты.Человечьим жиром, потом меж ног,На самом деле дерьмом они одеты и обуты…Эти двуногие на самом деле ничем не отличаются от насНичем не отличаются от меня и васОни вначале посещали первый, второй классА вот достигнув пятого они изменилисьУ них надо лбами рожки пробилисьОтвердевая и превращаясь в рога…Они утолщают их счета и бумажникиОни растут как в августе на полях стогаТы понимаешь, о чём я говорю, это дело особой важности

«Всевозможные тимпаны……»

Всевозможные тимпаны…И литавры, и литавры!И круглы как чемоданыБарабаны, словно маврыУбежавшие на воздух,Убежавши во дворыБьют здесь негры о ладониС бахромами мишуры…Год был семьдесят седьмойЯ был сильный и большойИ как броский гамадрилПо Нью Йорку проходил…Вот он и Дакотов дом,Как привязаны при нёмК входу в Централ-Парк прилиплиС барабанами филипы…Весь отель наш «Дипломат»Был к Дакоте он прижатИ у Централ-парка сидяНегры, мухи не обидя,Мы шумели там толпойКак всё в прошлом, Боже мой!

«Тараканы хороши…»

Тараканы хороши.Трескай, милый, от душиЖирное, знакомое,Наше насекомоеЕсли ешь корову,Чтобы быть здоровым,Если ешь свинью ты с хрустом,То давай, питайся «пруссом»…

«Больше не стану путешествовать по Европе…»

Больше не стану путешествовать по ЕвропеАфрика, Монголия –   вот мои страныГде туши слоновьи стоят поутру в гелиотропеНа обрыве, где их ожидают капканы…

«Вихри, штормы и землетрясенья…»

Вихри, штормы и землетрясеньяМолнии меж небом и водойБог послал на мирные селеньяРадиаций нам незримый слойСлушаем стихии, размышляемАтомную станцию сверлимО хорошем прошлом мы мечтаемВ будущее с ужасом глядимКорабелы, виноделы, братьяПахнущие морем и землёйМы себе свои же шлём проклятьяКто нас звал? И где же он такой?

«В квартире холодно, да даже и темно…»

В квартире холодно, да даже и темно.Мсье вчера вернулся из Парижа,Глядит он с раздражением в окноНа купола Москвы, исходно рыжей…Он рыбу любит, только рыбы нет.И мяса нет ему, и молока.Стоит. И раком съеденный скелетУ этого мсье, у мужика…Чего ему осталось? На тот светЖдёт переход и быстрый, и спокойныйЛишённый мяса, чист его скелетИ сам мсье мужик благопристойныйС Парижем попрощался, а МоскваПовисла своей тягостной загадкойА впрочем, терпит он её едваСкорей не любит нелюбовью сладкой…

«Сидишь, произнося «Ну да!»…»

Сидишь, произнося «Ну да!»Какая странная причуда,Какая грустная беда!То что явился ниоткудаИ вот, придётся в никуда.Сидишь, бормочешь «Да, ну да!»

«Вдыхая запах керосина…»

Вдыхая запах керосинаСидит в Paris тогда крысиномПечальный юный человекА ты чего такой печальный,Rue des Ecouffes, еврейский спальныйВблизи одной из еврорекВдруг выстрелы, и террористы,По гэдээровски плечисты,С братьями знойных Палестин,Штурмуют «Гольденберг» ничтожный,И не кошерный, но безбожныйАх, ах, мой милый Августин…Потом внизу шёл МиттеранИ было видно, что он лысыйЕго министры разных странСопровождали словно крысы…Толпа кричала «assasin!»Но после смерти ясно сталоЧто Франсуа такой одинТогда и с Францией совпало…

«Какого цвета смерть, какого…»

Какого цвета смерть, какого?Ну белого… А что ещё?Как Сталина, вчера живогоВнезапно оболгал ХрущёвИ кукуруза прорасталаИ кукурузный жёлтый хлебЕго вся очередь желалаИз тёть Марусь и тётей Беб

Коррида

IВбегает бык как монументСтоит, значительный и грозныйАрена стихла на момент,Что станет делать бык нервозный?Бежать к какому из ребятЧто все плащами потрясаютНо при атаке, со всех пятВ проёмы в брёвнах ускользаютБандерильеро, как танцорВ быка втыкает два шампураИ выезжает пикадорСкорей комичная фигура«Упал! Упал!» кричит народДействительно, упала лошадьИ бык как чёрный Дон КихотРогами эту лошадь крошитЗатем вдруг раз! ТореадорПоддет быком, висит на рогеИ я смотрю на них в упорМой взгляд неколебимо строгийБегут, уносят, бык –   геройДрожит окровавленной тушейПредчувствует он жребий свойТабу он древнее нарушил…Вбежал тореадор второй.И шпагу между рог вонзилиПотом онагры, всей семьёйБыка с арены волочили…IIМеня удивили быки с тореадорамиИ те, и другие выглядели кровавыми помидорамиУ быков полированной кровью сочилась спинаВ тореадоров структура была введенабычьего рога. И рвал он артерииВыглядели они как подручные маршала БерииВ снах либерала пошиба низкогоВспомнил, глядя на них Уншлихта и УрицкогоГудела арена. Мадрид ликовал…И пиво мы звонкое пилиА бык уже умер. Торреро стоналИ девки нас всяких любили…IIIНапоминая нам про Минотавра,Бык вышел на арену своенравноИ наконец заметил тыщу глаз,Остановился, и считает нас…Вот подтянулась чёрная мошонкаИ вздрогнул его палевый живот.То что сейчас вослед произойдётНе может вам предвидеть тот мальчонкаКоторый как тореадор идёт.В плащишке куцем, и с клинком фольговымКак оперный красавец-балерун,Он изгибает тело тонких струн.Высоким, стройным, новым…И вдруг рога! И он висит с рогов!Ну я же вам назвал миф крови и позораЕщё нет у мальчишки и усов!Подбрасывает! Джезус! О Христос!И потекли ручьи кровавых слёзПо жёлтым по чулкам тореадора!

Пустыня гоби

Я знаю я чего хочу,В пустыню Гоби полечуПустыня Гоби!Улан-Удэ, Улан-Батор,Ургой он звался до сих порВнизу –   пустыня Гоби!К пустыне красной подойти,Песок рукою загрестиНу вот, попалась мне в пути,Пустыня Гоби!А то я вздумал умиратьИ без того чтоб повидатьПустыню Гоби!Она пришла любя ко мнеИ мои ноги лижет мне,Пустыня Гоби!Здесь есть бубонная чумаИ юрты –   серые домаАмёбы и микробыИ семизначные в умеКроме бактерий лезут мнеПески в своей стыдобеПустыня Гоби!

Портрет Фифи

Тонкая, прямая, крепкаяДлинноногая, узкие лодыжкиСтупни сунуты в массивные белые кроссовкиНа высочайшей платформе.Быстро идущая.С черноволосой халой на головеПомада ртаКак узкоплечий цветок на крепком стебле…

Под атмосферой

Под атмосферой ходим в пиджакахВ хлопкобумажных заливных носкахШпана и сэры,Под атмосферой!И туфли новые асфальт скребут,И разбегаясь прочь клопы ползутИ пауки и мошкаА тот, кто не успел, тот околелИль заболел немножко…Под атмосферой словно батискафВот кран порхаетСидит за рычагами прол, как графИ управляет…Какая жизнь пленительная чушь!И человечьих проходя меж тушВ каретуЯ, Господи, считаю этажиХоть что-нибудь, пожалуйста, скажи!К тому же, где ты?

«Многоэтажные суда……»

Многоэтажные суда…Титаники все ростом.Куда же следуют, кудаНорд-Остом?Селёдкой смердят морякиОдеколоном –   капитаныЕсть в бурном море островкиПопавшие в капканыТам ветер раздувает соль.И все горбатыЕдят на палубе фасольС свининою пиратыДрожат канаты якорейТеченье шлюп сдувает.Такое тоже меж людейБывало, и бывает…

«Липы шарахаются за окном…»

Липы шарахаются за окномЯ с ними пять лет знакомМне надоела пленительность лип,Их красота и всхлипМне хорошо бы, чтоб их заслонБыл за окном сметён,Старый космический аппарат,Иль с огнемётом простой солдатИх уничтожил бы вдруг и вразЗавтра открыл бы я глаз.А вместо лип там ревут как львы,Монстры из головы…

«Тихий ночной black-out…»

Тихий ночной black-outНочь. Нападенье. Один.Ветер гардин не швыряетНету прекрасных гардин…Тучи! Зловещие тучи!Что ж генератор замолкБудет ли всем нам лучшеЕсли к нам выйдет волк?И от него цепенея,Мы наблюдаем в ночиТак ли погибла Помпея?Враз, от вулкана свечи…

«Француженки бесновались…»

Француженки бесновалисьПриехал к ним бес НовалисИ с целой волос копнойПриехал к ним бес Махно…

«Пришли философские мысли…»

Пришли философские мыслиВладеют моей головой…Как тучи внезапно повислиВнезапно над жизни рекой…Был рак у меня обнаруженСтоял ноздреватый октябрьИ девки шагали по лужамАсфальт каблуками корябрьНазавтра земля побелелаА я на четвёртом лежалВокруг олимпийского телаСнег шёл и во многом дрожал.Катетеры, иглы, коляскиСквозь окна, коверкая глазЯ карпом стремился сквозь ряски«Пожил и заведомо слазь!»Какой этот год был ужасныйОпять наступила зимаГрядёт господин СемичастныйА с ним мы посходим с ума.

«I…»

IСухэ-Батор как пламенный моторИзвилин мозга жаром пламенеяЛежит в степи, как непотребный сор,И суслик, от него немеяВдруг превращается в суркаДрожит поднятая рукаВ сухом пространстве суховея…IIСгущёнка полная луныОзёр расставленные блюдца.О, кем вы были, пацаныДо этих войн и революций…В худой и злой ночной степиВ порывах ветра молодогоСухэ-Батор погибший спитИща чего-нибудь другого…IIIВ тоске полыни. Уши голыеВ Монголии…В свистящей юрте на ветруКак человек себя сотруВ горячем замке рыцарь сморщенныйАх лучше бы там в этой Польше бы…

«Никто уже не читает ни Беккета, ни Кафку, ни Пруста…»

Никто уже не читает ни Беккета, ни Кафку, ни Пруста.Особенно не читают Беккета. Никто ведь не читаетБеккета, даже не знают его имени.О Прусте слышали, но по сути, от него хочется спать…И где достать пьесы Ионеско?Конечно, если заказать. Но кто же станет заказывать пьесы Ионеско?Невидимая революция сознания произошла, но мы её не заметили…Беккета, Кафку, Ионеско сменили другие короли…Пришли иные поколения с более лёгкими вкусами…

«I…»

IТретье облучениеЧувствую –   Чернобыль.Нет, не кровотечение,Радиоедкая пыль,Третье облучениеРот –   как перцовый слойСмерти идёт обучениеЖизни дают отбой…IIНу будут они без меня жить,Стареть и ругаться, хамитьЯ ангелом светлым, из хрусталяВыглядывать буду «Ну как там Земля?»Прозрачным, ухоженным светлым лучомПройдусь по их норам с мечом…Ну самки? И что, но ведь самочий крикТебя не встревожит, старикНебесные сферы, защитный покойВ кого же я чуждый такой?

«Нету негра на старом балконе…»

Нету негра на старом балконеЖан-Эдерн навсегда опочил,Убежала малышка-пониУлетел в небеса крокодил…Из закрытого поколенияЯ остался один как струнаИ небесного поселенияУдивительна белизнаАвионом мы души пронзаем,Если в вату слепых облаковКак киты-кашалоты ныряемЗа изделиями боговНету негра на старом балконе,Пляс де Вож, суета, антишарУбежала ты пони в попонеТолько я догонять тебя стар

Наташа

Она не знает, что я вскоре вышел из тюрьмыОна не знает, что я родил двух детей.Все подвиги нацболов в последующие годыОна не увидела, поскольку была мертва.История моей жизни представляется ейСкорее несчастной.Ведь она оставила наш мир,Когда прокурор запросил мне 14 лет строгого,В ночь со 2-го на 3-е февраля 2003 года…И я не должен был утверждать там наRue de Turenne в беседах с неюЧто самая лёгкая смерть –   смерть от овердозы героина…

«Ты можешь уйти на тот свет, и красивым…»

Ты можешь уйти на тот свет, и красивым.Не обязательно уходить сизым и сивымПоэтому не приглядывайся к своим изображениям в зеркалах,Это жена Пушкина была, говорили красива, такая что «Ах!»Потом была, правда, старуха.И ухо зацеплялось на портретах за ухо…Плюнь, и каким умрёшь, таким и умрёшь!Я только не хочу, чтобы меня выставили в гробу для невёждИменно, именно, именно так.Не хочу, чтобы на меня глазел каждый мудакА я не смогу вдруг встатьИ в морду дать…

«Я презирал тех, кто никогда не работал на заводе…»

Я презирал тех, кто никогда не работал на заводеЯ сорвал пыжиковую шапку с головы старогоеврея в день, когда меня комиссовали,то-есть признали негодным к службе в армииЯ был мускулистое чудовище, молодой пролетарийС окраины, я-таки был…Куда там герою «Брат Два», куда там…Ему далеко до меня…Да я был крайне правый…Как осколок стекла без оправы…

«Трава растёт монотонно…»

Трава растёт монотонноУ неё нет вспышек гнева,Так же монотонно жуют коровыВ Монголии нет сенокосаОни выгоняют свои стада в холмыИ стада пасутся, послушные имМонголы монотонно на мотоциклахСопровождают свои стадаПоблёскивая хромированными деталямиИ опираясь ногами о землюкак во времена Чингиз-ханаПривязывают свои мотоциклыПланета никуда не торопится,Торопятся лишь европейцы…

«И вот гудки над Хадсон-Ривер…»

И вот гудки над Хадсон-РиверИдёт могучий пароходВезёт пахучие мешки вам,И кашляет, и вверх плюёт…И углекислоту и солиИдёт и от воды дрожитБы мог кататься в чистом полеНо здесь спешит как Вечный ЖидСнуют весёлые матросыИ боцман проклинает матьвсе подчинённые курносыИ не хотят заболеватьКак бы щегол на вечной крышеСвисток в зубах его горитОн, как Христос чудесный дышит,Хотя спелёнутый лежитО, боцман, о больная клеткаКогда-то, в прежние годаБыла и у него соседкаШалунья девочка тогда…

«И худенький я как подросток…»

И худенький я как подросток,И вешу немного килоИ даже уменьшился ростомНо жив, в этом мне повезло…Ещё поживу сколько можноЕщё похожу, пожуюНа девок взирая безбожно.Работу свершая свою

«В окраске месяца…»

В окраске месяца– «хочу повеситься»А в форме облака– большое яблоковисит и светится…Когда с буддизмом мыСвязались, милыеРеки Орхон шумыНочных огней дымыЧто и с Калигулой, то и с Атиллою…И с чингизидамиС зелёной свастикойС формальдегидоюС змеиной пластикой…

«Шаман рычит…»

Шаман рычитРычит шаманкаКак бы мотор урчитФашистов танка.И бледный свет луныСтруит обмылок.Смотрите, пацаны,Как космос пылок…

«Нету Карпова, нет Ковалёва…»

Нету Карпова, нет КовалёваНет Ситенко, Ревенко нети Савенко, честное слово,обкоптил уже белый свет.Хватит жить! Хватит резать лука!Да и устриц с шампанским нам,Хватит! Это такая мукаКак слоны себя бьют по ушам…

«Будем свежий воздух есть…»

Будем свежий воздух есть?Или в ванну мне залезть?Из волос пуская дымХорошо быть молодым…Где лежит наш Жан-ЭдернМой полковник одноглазыйПодчиняюсь я приказуБогу Одину зачем?Paris, Paris, Paris-CityГде вы прошлые сидитеNatasha и ВельзевулВот он гривою махнулИ струи ночного газаИ печаль, и Жан-ЭдернНу и вот. Глотайте сразуЧистоту небесных сквернИз волос пуская дымХорошо быть молодым…

«Он с интересом следил за своим…»

Он с интересом следил за своим умиранием.Такой он был человек.Влетел в Абхазию через 27 лет.Надо же было кем-нибудь стать…

Кодорское ущелье

Под жарким солнцем ты лежишьСвоею рваной щельюСвоими реками шуршишь,Кодорское ущельеСтремится шина в пустотуЗловредный сван крадётся,Уконтропупили мечтугрузин мы где придётсяСмотрело НАТО на Восток,И выстроило бравоКазарму, посмотри сынок!Какая прелесть, право!О двух прекрасных этажахИ там кровати были!Грузины в четырёх стенахЗдесь словно в лодке плыли!Но вышиб ей российский танкМозги однажды ночьюКоровы бродят кое-какНичейные воочью.Во внутренностях у пустойКазармы долголицей«А ну корова-девка, стой!»Корова стала птицей.Душистых рек хитёр оскалИ зелени в три слоя,Там над Кодором я стоялВчера ещё без боя

Зелёное епископское удостоверение в кармане джинсов

Я не нашёл сложенного вдвоеепископского удостоверения в кармане.А мне нужно было от него избавитьсяУ меня из-за него могли возникнутькрупные неприятности. Ведь я же не епископ.Удостоверение, сложенное вдвое, было приготовленомною, чтобы положить его на дно пакетас мусоромПосле получасового размышления я понял,что удостоверение мне приснилось.Потому я и не нашёл его сложенного вдвоев кармане джинсов.

Последняя фотография Эдуарда Лимонова, 29 февраля 2020 года. Фото: Д. Духовской

«Очень плохо отношусь к предисловиям», или Как мы работали с Лимоновым над этой книгой

«Очень плохо отношусь к предисловиям», – написал мне Эдуард Лимонов в письме, отправленном за восемь дней до смерти, 9 марта 2020 года, года, когда я передал ему просьбу Сандалова, книгоиздателя, снабдить книгу «Старик путешествует» таковым.

Он терпеть не мог чужого вмешательства в бумажные кирпичики своей литературы. Предисловия, послесловия, комментарии – всё это раздражало Лимонова неимоверно. Разумеется, если речь шла о добавлениях, написанных посторонними. Сам же он оснащал собственные книги авторскими предуведомлениями нередко. Иногда ему хотелось объяснить свою книгу, иногда – было игрой. Замечательный пример – предисловие к сборнику «Американские каникулы», изданному в конце 90-х: «Седьмой год мы болеем эпидемией Лимонова…» – начинался этот апологетический текст о творчестве великолепного Э. Лимонова, скромно подписанный «Э. В. Савенко».

Это его стиль, его абсурдистское чувство смешного.

«Очень плохо отношусь к предисловиям…»

Схитрив, я пишу к его сборнику не предисловие, но послесловие. Это необходимо. Дело в том, что перед вами последняя книга стихов Эдуарда Лимонова. И обстоятельства её появления на свет важны. Для, как минимум, истории русской поэзии. Кроме меня, этих обстоятельств не знает никто.

Был я знаком с Лимоновым тридцать лет. С восемьдесят девятого, когда через пару часов после его первого прилёта из эмиграции увидел Эдуарда на вечере юлиансемёновской газеты и подошёл познакомиться. И до самых последних его дней в ледяном марте двадцатого года. Общаться тесно мы начали вскоре после октябрьских, в которых оба участвовали, событий девяносто третьего, в начале следующего года. Создавали хорошо всем известную партию, придумывали и делали великолепную газету «Лимонка». Эдуард был мне крайне интересен, возможно, интереснее всех, с кем сталкивала щедрая на встречи жизнь. Видимо, и ему со мной было не столь скучно, как с большинством окружающих. Получилось так, что я вошёл в ближний круг Лимонова, круг тех, с кем он общался вне каких-либо деловых отношений. В нулевых, после его тюрьмы, был период, когда мы виделись реже, сходясь несколько раз в год за бутылкой водки или парой бутылок вина. В 2010-м, во время одной из таких встреч (за столом ещё присутствовал наш общий друг писатель Тьерри Мариньяк), Лимонов предложил мне постоянно ассистировать ему в книжных делах. Так я стал его литературным секретарём. Последующие десять лет совместной работы были и школой, и счастьем. Возможность быть самым первым читателем Лимонова я полагал выдающейся привилегией. Он, посмеиваясь, называл нашу команду «артелью». В двух книгах мне довелось стать его соавтором.

«Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое», последний стихотворный сборник Эдуарда Лимонова, был завершён автором осенью 2019 года. Двадцатого сентября утром я получил от Лимонова по email письмо:

Привет, Данила!

Неожиданно для себя сегодня закончил книгу стихотворений. Название длинное «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое». Считал, что книга не особого качества. Но стал читать сегодня – интересно и новые ноты. Теперь нам нужно искать издателя.

Я сразу ответил:

И Вам привет, Эдуард!

Здорово читать такое, прямо рад. Возьмусь за набор. Буду делать сам – это удовольствие. Про издателя думаю.

Лимонов в ответ:

Получилось, что я тебе намекнул, а ей-Богу и в мыслях не было. Просто вспомнил как ты меня спрашивал не единажды, мол что со стихами? Ну так вот что.

В следующем письме, написанном по совсем другому поводу, Эдуард вдруг счёл необходимым высказаться о сборнике, отданном мне в работу:

…тут много о смерти. Но я, как профессионал, подумал, что это может быть интересно другим читателям, ведь всем придётся пройти через это.

Вскоре я приступил к набору книги, старательно различая и разлепляя буковки обычно разборчивого, но теперь местами драматически ухудшившегося почерка Лимонова. Я старался и уже 8 октября 2019 года отослал Эдуарду готовый файл набора.

В сопроводительном письме я спрашивал:

…обратил внимание, что стихотворение «Всё также дают Оскаров…» повторяется два раза – на стр. 56 и на стр. 59. Есть лишь небольшое различие по знакам пунктуации. Это замысел или оплошность?

Лимонов:

Есть такое дело. Память стала дерьмо, и невнимателен стал. Надо подумать, что с ним делать, со стихотворением. Решу.

В итоге дублировавшееся стихотворение было заменено Лимоновым на великолепное «Носите скромные одежды…». Когда в сентябре 2020-го мы устраивали в ЦДЛ вечер памяти Эдуарда, я факсимильно воспроизвёл его внутри пригласительного билета – оно подходило по смыслу и звучало как бы обращением Лимонова к пришедшим на вечер в его честь.

А вычитка и правка текста продолжались. В очередном письме я допытывался:

…уподоблюсь редактору-психопату и спрошу: «хвощь» и «срачь» – зачем в этих словах мягкий знак на конце? Он не произносится же никак, а по обычному написанию там и вовсе не нужен.

Ещё в стихотворении «Время прозвенело девкой-загогулиной» есть слово «momento» – это специально через «о»? Выражение «помни о смерти» пишется «memento mori».

Лимонов:

Хвощь и срачь – это да, специально, чтобы подчеркнуть сочность хвоща и срачность срача. А вот с memento ты абсолютно прав, это моя ошибка. Исправь пожалуйста.

Я не унимался:

Сэр Эдвард, в тексте «О сборнике» слова «Чего-нибудь особенного сказать не могу. Честно видел мир вниз головой. Такой он и есть» – это привет обоюдно нами любимому Ходасевичу, да? (Подразумевал я строки Ходасевича «Счастлив, кто падает вниз головой: мир для него хоть на миг – а иной».)

Лимонов:

Да нет, это неосознанно…

О том, сколь внимательно подходил Лимонов к содержанию и композиции стихотворного сборника, свидетельствует и последняя, неожиданно внесённая им правка:

Данила, дорогой! Необходимо удалить стихотворение «ВЕРЕ». Оно – мутное по смыслу. И заменить стихотворение на следующее:

Я не знаю, мне нет духа,Вертикального пространстваЧтобы в небеса забратьсяГде и солнечно и сухоГде летают авионы,Где Господь проходит бодро,Облаками его бёдраКамуфляжно заслонёны…Твой,ЭЛ* * *

Ну, что ещё? В одном из сугубо технических писем, отправленных во время подготовки сборника, я обронил такую фразу:

Проснулся, проверил почту и обнаружил Ваше письмо. Вот не сплю, как ни банально, стихи пишу. Псих, одним словом…

Ответ Лимонова примечателен тем, что в нём он сообщает детали своей поэтической кухни:

Не особо и псих.

Я порой просыпаюсь, записываю что-нибудь с пол-часа, потом ложусь.

На мой взгляд вполне нормальное явление. Приходят строки напрямую, минуя дневные фильтры.

* * *

Тем временем сборник стихотворений «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое» был готов.

В нём – Лимонов-поэт в отличной боевой форме. Чудачествующий, чувственный, дерзкий, не стесняющийся писать «плохо», старательно избегающий лишних красивостей. И в то же время воспаряющий к замечательной красоте слога и пронзительной ясности ощущения.

Лучшие стихотворения «Епископа…» – о себе, об ушедших друзьях. Об умирании. Перед лицом смертельной болезни Эдуард Лимонов стоит так же отважно, как перед всеми прошлыми жизненными вызовами. Только сейчас нет ни малейшего шанса, «он уже превратился в озябший скелет». И хотя, заговаривая судьбе зубы, Эдуард оставляет лазейку «а может быть, нет?», итог схватки известен заранее, предрешён. Но и собственную гибель Лимонов превращает в искусство. В хронику, в текст. Ибо знает, что не существует бессмертия, кроме того, что даруют искусство и текст.

Недели, следом месяцы проходили. Издатели проявляли заинтересованность, но команды от Лимонова на переговоры и начало работы не поступало. Эдуард мучительно болел, я решил, что, может быть, он просто забыл о книге. После новогодних праздников я напомнил:

…что у нас с «Епископом»? Книга лежит готовая уже два месяца, надо издавать. Что скажете?

Ответ Лимонова был таков:

Данила, сэр. Я решил её не выпускать, слишком мрачная.

А я ещё живой. Забудем о ней. Меня не станет, ты напечатаешь. Сейчас не хочу. Твой ЭЛ.

Вовсе не мрачная, нет.

Просто это его прощание с нами.

Вот, читатель, теперь мы её выпустили. Ты держишь в руках последнюю книгу стихов Эдуарда Лимонова.

«The rest is silence».

Дальнейшее – молчанье.

Даниил Духовской /Дубшин/,март 2023 года

Рекомендуем книги по теме

Книга мёртвых

Эдуард Лимонов

Тёмная Лида: Повести и рассказы

Владимир Лидский

Чёрное пальто. Страшные случаи

Людмила Петрушевская

Рагнарёк или Попытка присвоить мир

Павел Селуков