Мэри.

Майкл Деннис.

Роз Пембертон.

Тереза Браун.

Элен Браун.

Джеймс Браун.

Миссис Деннис.

Действие происходит в гостиной семьи Браунов. Между первым и вторым действиями проходит три недели.

Гостиная. Январский день.

Ощущение необычности этой комнаты возникает у нас сразу, как только раздвигается занавес, при первом же взгляде на сцену. Это ничем не примечательный дом, каких много в районе Холланд–парка, и поначалу трудно сказать определенно, что же именно в гостиной семейства Браунов кажется нам необычным, странным. За большим окном в глубине сцены видны только верхушки деревьев; окно почему–то до половины загорожено решеткой. Может быть, дело в обстановке, стиль которой трудно определить, но которая, пожалуй, была бы уместнее в помещении более обширном и другой формы; впрочем, в наши дни этому нетрудно найти объяснение. В комнате две двери: одна открыта — за ней лестничная площадка, ко второй, закрытой, — ведут несколько ступенек. При поднятии занавеса снизу доносится звонок. Торопливо входит Мэри. В одежде ее нет ничего, что указывало бы на ее положение прислуги, и держит она себя с уверенностью и достоинством, как и подобает столь независимой особе, как приходящая служанка. Она поднимается по ступенькам к закрытой двери, дергает ручку. Дверь заперта.

Мэри (тихо). Мисс Тереза…

Несколько секунд прислушивается. Снова звонят. Мэри выходит; слышно, как она сбегает по лестнице.

Почти одновременно за запертой дверью раздается шум спускаемой воды, и этот звук нам сразу объясняет, в чем своеобразие комнаты. Очевидно, раньше здесь была спальня, ибо трудно себе представить гостиную, дверь из которой ведет непосредственно в туалетную комнату.

Кто–то поднимается по лестнице, — слышны голоса Майкла и Мэри.

Мэри. Мисс Браун будет очень рада видеть вас в добром здоровье, мисс Роз.

Майкл. Надеюсь, она получила мою телеграмму… Уф! Ну и лестница!

Мэри. Совсем не зимняя погода, сэр. Так тепло!

Майкл. Разве? Во всяком случае, — не в поезде. Там не топили.

Мэри вводит в комнату Майкла Денниса и Роз Пембертон. Майклу за сорок лет. Старается держаться непринужденно, но вид у него довольно хмурый: он слишком многим озабочен, и более всего тем, чтобы скрыть это. Роз около двадцати лет. Видимо, она еще не совсем пришла в себя после сна: у нее заспанное, смущенное, очаровательное своей молодостью лицо. Никогда оно не будет так прелестно, как сегодня, сейчас.

Мэри. Мисс Браун сейчас сойдет к вам, сэр. (Уходит.)

Майкл. Сойдет? На чердаке она живет, что ли?

Роз и Майкл чувствуют себя неловко. Отодвинувшись друг от друга, они оглядывают комнату.

Устроить гостиную на четвертом этаже! Хм… Уж не для того ли, чтобы отвадить гостей, а? (Беспокойно обходит комнату и возвращается на прежнее место — в трех шагах от Роз.) Странная комната! Какая–то у нее неправдоподобная форма, — тебе не кажется?

И в мебели какой–то разнобой… Интересно, куда ведет эта лесенка? (Показывает на ступеньки, поднимается по ним, пробует открыть дверь. Возвращается на прежнее место.) Семейные тайны рода Браунов!.. Почему ты молчишь? Скажи что–нибудь… Что–нибудь веселое. Скажи, что нам нет никакого дела до них!

Роз качает головой.

Нет, в самом деле, ничего особенного не случилось. Я — преданный друг семьи. Доставил тебя в целости и сохранности. — Опоздала ты только на двенадцать часов. И, наконец, мы их предупредили телеграммой. Сиротка в безопасности. Вообще им нечего было волноваться — ты была со мной.

Роз протягивает руку, дотрагивается до Майкла.

(Кладет свою ладонь на ее руку, крепко сжимает, но подойти ближе друг к другу они не решаются.) Смотри, будь осторожна. Насчет меня не беспокойся — в моем возрасте становишься предусмотрительным. Разве было плохо придумано? Две комнаты в разных концах коридора. И разошлись мы прежде, чем проснулась прислуга. Уже на рассвете наша обувь чинно стояла у разных дверей…

Роз (умоляюще). А зачем, милый? Чего нам было бояться?

Майкл. Ну вот, опять… Нам следует избегать таких слов. Мне, в мои годы, еще, пожалуй, можно сказать тебе «дорогая» — я ведь солидный, женатый человек… Но помни, когда я говорю «дорогая», — это означает именно это. Дорогая.

Роз. Если кто–нибудь начнет подниматься, мы услышим… (Целует Майкла.)

В этот момент за дверью туалетной комнаты раздается звук поворачивающегося ключа. Они едва успевают отпрянуть друг от друга, как дверь открывается и входит мисс Тереза Браун. Она стара, ей уже, видимо, далеко за семьдесят. Закрывает за собой дверь.

Тетя Элен!..

Тереза не обращает на них ни малейшего внимания. Проходит мимо, словно в комнате никого нет, и скрывается на лестничной площадке.

Майкл. В чем дело? Отчего она тебе не ответила?.. Как по–твоему, — она видела?

Роз. Нет. Может быть, слышала.

Майкл. Что она могла слышать?

Возвращается Тереза. Улыбаясь со сдержанным радушием, подает руку.

Тереза. Если не ошибаюсь, — Роз? А Мэри мне не сказала, что вы приехали.

Роз (целует ее). А вы—тетя Элен. Или мне следует называть вас бабушкой?

Тереза. Я тетя Тереза, дорогая моя.

Роз. Какая я глупая!

Тереза. Ничуть, — ведь столько лет прошло… Тебе тогда было не больше шести, не правда ли?

Роз. Да, не больше. Тетя Тереза, это мистер Деннис.

Тереза. Рада познакомиться с вами, мистер Деннис. Бедняжка племянница часто упоминала о вас в своих письмах.

Роз (Майклу). Мама…

Майкл. Понимаю. Надеюсь, мисс Браун, вы не сочли, что я не оправдал вашего доверия?

Тереза. Доверия? Не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Деннис.

Майкл. Мы опоздали на двенадцать часов. Я решил, что разумнее выехать утром, а не сразу после похорон.

Тереза. Мне очень жаль, моя девочка, что я не присутствовала на погребении, но я не могла оставить твоего дядю и тетю Элен. Надеюсь, мистер Деннис, вам удалось найти ночлег в деревне?

Майкл. О да, конечно, — в «Красном льве».

Тереза. Сегодня утром отец Тернер отслужил мессу по твоей матушке, моя дорогая.

Роз. Если бы я знала! Мне следовало быть там.

Тереза. Мы все были в церкви — даже твой дядя. Мы думали и о тебе… Вы католик, мистер Деннис?

Майкл (отрывисто). Нет.

Тереза. Удивительно, что племянница назначила вас своим душеприказчиком.

Роз (резко). А почему бы и нет? Отец не был католиком.

Тереза. Да, дорогая, к сожалению, не был. Не хотите ли чашку чаю, мистер Деннис?

Майкл. Не беспокойтесь, прошу вас. Я только проводил Роз…

Тереза. Трудящийся достоин награды за труды свои[1]. Извините, мистер Деннис, одну минуту… (Подходит к двери и зовет.) Мэри!

Ответа нет.

(Выходит на площадку и снова зовет.) Мэри! (С площадки.) Который час, мистер Деннис?

Майкл. Ровно пять.

Тереза. Странно. Мэри всегда очень пунктуальна… Она обязана работать до четверти шестого.

Майкл. Уверяю вас, мне пора.

Тереза. Брат всегда в это время пьет чай. Мэри! (Спускается по лестнице.)

Майкл. Ну, что ж, лед сломан. Впрочем, нам все равно: мы с тобой оба неплохо бегаем на коньках.

Роз. О чем ты тревожишься, милый? Обо мне? Не нужно, честное слово. (Чуть грустно.) Я стала твоей в ночь после похорон мамы. Я знаю, — это страшный грех, такой же, как кровосмешение. Во веки веков. Аминь.

Майкл. Нет, мне страшно за себя. Я боюсь, что ты вдруг исчезнешь. Скроешься, как в дремучем лесу, — вот здесь, среди стариков. Мне почему–то кажется, что я теряю тебя. Минуты летят… Кто знает, что будет завтра.

Он ходит по комнате, а она все еще стоит посередине, растерянная и смущенная.

Роз. Не тревожься, милый, — ты не можешь меня потерять. В конце концов, ведь ты назначен душеприказчиком.

Майкл. Да, для делового свидания всегда можно найти повод, — ты это хочешь сказать? (Поднимается по ступенькам.) Она вышла отсюда. (Открывает дверь.) Что за чепуха! Туалетная комната и ванная рядом с гостиной!.. Очевидно, раньше здесь была спальня.

Входит мисс Элен Браун.

Элен. Роз?

Целуются.

Милая крошка! Помнишь, я когда–то тебя так называла… Мистер Деннис?

Рукопожатие.

Вы не поверите, мистер Деннис, до чего она была непослушна, эта милая крошка!

Элен немного моложе своей сестры. Это полная, довольно добродушная на вид женщина. Ей ничего не стоит вломиться в чужую жизнь и даже не заметить этого.

Мне сказала Тереза, что вы приехали. Она готовит чай. Прислуга ушла раньше времени, — впрочем, часы на кухне вечно спешат. Роз, милая, может быть, ты поможешь тете сделать тартинки?

Роз. Но я не знаю, где…

Элен. Вниз по лестнице, на первом этаже. Ты сразу услышишь, как она там возится. (Майклу.) У бедняжки слабеют глаза. Что поделаешь — семьдесят восемь лет…

Роз (Майклу.) Я вас еще увижу?..

Элен. Мистер Деннис выпьет с нами чаю. Не правда ли, мистер Деннис?

Роз нехотя уходит.

Элен. Я была так расстроена тем, что не попала на похороны. Но вы, конечно, поймете, — я не могла оставить брата и сестру. Садитесь, прошу вас, мистер Деннис.

Майкл. Мне бы не хотелось задерживаться.

Элен. Но мы должны вас о многом расспросить. (Плотно усаживается в самое удобное кресло.) Все Брауны любопытны, как Флопси Бонни[2]. Вы помните Флопси Бонни, мистер Деннис?

Майкл. Боюсь, что нет.

Элен. Вы не знакомы с Беатрис Поттер?.. Хотя верно, — ее теперь мало знают. Она принадлежала–к моему поколению. Я как–то встретилась с ней у Дэбенхэма [3]— она что–то покупала… А вы мне показались старше…

Майкл. Мне сорок пять лет. (Нехотя садится.)

Элен. Мы, католики, держимся порою слишком уж обособленно, вам не кажется? Милая Тереза была поражена, узнав, что племянница поручила выполнение своей последней воли — не католику.

Майкл. Я был другом ее мужа. И не только другом, но и учеником. Я ему многим обязан, вплоть до теперешней работы в Лондонском университете.

Элен. Вы, конечно, сочтете это узостью, но нам никогда не была по душе специальность бедного Джона. Племяннице было бы очень неприятно узнать это.

Майкл. В таком случае, боюсь, что мою профессию вы тоже не одобрите… Впрочем, я всего лишь преподаватель психологии. Не профессор.

Элен. О, что вы, мистер Деннис, — к вам это не может иметь ни малейшего отношения. Ведь мы с вами чужие. Ну, а как насчет завещания? Ведь подробностей мы еще не знаем. (Добродушно.) Любопытство, ничего не поделаешь.

Майкл. Когда Роз исполнится двадцать пять лет, она будет получать около восьмисот фунтов в год. До тех пор ваш брат и я являемся ее опекунами.

Элен. К чему было вас беспокоить? Ведь это дело чисто семейное.

Майкл. Видите ли, опекуном меня назначил отец Роз перед своей смертью. Миссис Пембертон просто оставила это в силе. Друзья мужа всегда были и ее друзьями. После смерти Джона я их навещал каждое лето.

Элен (с грустью). Она единственная из Браунов вступила в брак не с католиком.

Майкл, (улыбаясь). Единственная из всех Браунов?

Элен. Из наших Браунов — единственная. Значит, вы и душеприказчик, мистер Деннис?

Майкл. Да. Юристы, видимо, решили, что так значительно удобнее, поскольку я являюсь опекуном Роз. Но как только утвердят завещание, я перестану вас беспокоить.

Элен. О, вы меня не так поняли.

Майкл. Не думаю, мисс Браун, чтобы я был создан для роли опекуна.

Элен (почти догадываясь, что он мог иметь в виду). Мы немного беспокоились о Роз, пока не получили вашей телеграммы.

Майкл. Она очень устала после похорон. Ей было бы слишком утомительно провести целую ночь в дороге. Я считал, что утренний поезд…

Элен. Бедной девочке было, наверно, очень тоскливо: одна на весь дом.

Майкл. Но лучше, чем в поезде. (Поясняя несколько больше, чем следует.) Для себя я снял комнату на постоялом дворе.

Элен. Очень разумно с вашей стороны, мистер Деннис. Деревня остается деревней. Поднялись бы ненужные толки, если бы вы остановились в том же доме.

Майкл. Даже несмотря на разницу наших лет?

Элен (с улыбкой, неумолимо). Ах, мистер Деннис, человек такое ужасное создание.

Майкл. Ужасное?.. Не думаю. Сложное. Запутанное. Если хотите, несчастное. Нуждающееся в. помощи.

Элен. Племянница писала в одном из последних писем, что вы оказали ей много услуг. Мы вам чрезвычайно признательны за это. Сами мы почти ничего не могли для нее сделать.

Замечает, что Майкл слушает ее довольно рассеянно. Он все еще не–может освоиться с этой комнатой. Особенно привлекают его внимание пятна на стене.

(Старается поддержать разговор.) Но мы сможем помочь Роз поскорее забыть…

Майкл. Прошу прощения… Забыть? Что именно?

Элен. Ее дорогую матушку.

Майкл. А всегда ли нужно забывать? Моя работа, в сущности, состоит в том, чтобы изо дня в день внушать студентам, как важно помнить.

Элен. Что вы так пристально рассматриваете, мистер Деннис?

Майкл. Я вовсе не…

Элен. Боюсь, что здесь не все в порядке, но дело в том, что это наша единственная общая комната.

Майкл. А по виду дом кажется довольно вместительным.

Элен. Большая часть комнат закрыта.

Майкл. Последствия войны?

Элен (уклончиво). Разные причины. (Видя, что он продолжает оглядывать комнату.) Нужно сменить обои, но разве можно позволить себе такой расход?

Входит Тереза, в руках поднос с тартинками и кексом.

Тереза. Чайник закипел, Элен. Одну минуту, мистер Деннис, все уже готово.

В семье она, конечно, играет роль домовитой Марфы[4]. У нее мягкий характер, она покорно выполняет чужие распоряжения и, главным образом, по–видимому, распоряжения младшей сестры, которая, в сущности, далеко не так добродушна, как может показаться с первого взгляда.

Майкл. Благодарю вас, но мне надо идти.

Тереза. О, мистер Деннис, вы еще должны познакомиться с нашим братом.

Элен. Не настаивай, Тереза. У мистера Денниса свои дела.

Майкл. Мне бы хотелось сказать перед уходом несколько слов вашей племяннице.

Тереза. Племяннице?.. Но ведь она… она… умерла…

Элен (резко). Дорогая моя, он говорит о Роз.

Майкл. Нам с ней предстоит еще уладить много дел… В связи с завещанием.

Тереза. Как хорошо, что вы такой предусмотрительный человек, мистер Деннис!

Майкл. Почему вы так думаете?

Тереза. Вы, наверно, сказали Роз: «Положитесь на меня, я обо всем позабочусь»… И, конечно, выразили это прелестно.

Майкл (осторожно). Душеприказчик обязан действовать осмотрительно, иначе он может угодить за решетку.

Элен (решившись). Вам действительно следует встретиться с братом и обсудить с ним все эти юридические тонкости. Роз слишком молода, чтобы разбираться в них. Милая крошка!.. Тереза, скажи ей, чтобы она прилегла, если устала. Мы сами займем мистера Денниса.

Входит Роз. Она несет чайный прибор.

Роз. Я ничуть не устала.

Элен. В таком случае, прошу всех садиться, а я тем временем… Мистер Деннис, почему вы не снимете пальто?.. Я сейчас привезу Джеймса. Вы ведь знаете, — он уже много лет прикован к своему креслу. (К Роз.) Разливай чай, дорогая. (Уходит.)

Тереза (хлопочет у чайного прибора). Садитесь, мистер Деннис, садись, Роз. Нет, нет, только не сюда, моя девочка. Это кресло тети Элен.

Роз и Майкл садятся рядом. Не решаясь взглянуть друг на друга, они оба пристально смотрят на хозяйничающую Терезу.

Где, ты сказала, была сегодня у заутрени, дорогая? Роз. Я не была, тетя Тереза.

Тереза. Как не была? Но ведь сегодня день Богоявления!.. Хотя да, это, наверно, не страшно, — ведь ты была в дороге.

Роз. Я просто позабыла. Можно было пойти рано утром, до поезда. Но я спала так крепко. Тереза. Один кусок, мистер Деннис?

Майкл. Пожалуйста.

Тереза. А тебе, Роз?

Роз. Тоже один, тетя.

Тереза (разливая чай). Как только пришло известие о твоей бедной маме, я заказала девять заупокойных месс.

Роз. Спасибо, тетя Тереза.

Тереза. Завтра утром ты, конечно, пойдешь. Это будет вторая из девяти. Мэри приходит только в половине девятого, но мы тебя сами разбудим.

Роз. Спасибо.

Тереза. Возьмите хлеб с маслом, мистер Деннис.

(Роз и Майкл одновременно тянутся к тарелке. Случайно коснувшись друг друга, отдергивают руки). Элен сказала тебе относительно твоей комнаты?

Роз. Нет, тетя, но это не к спеху.

Тереза. Видишь ли, дорогая, у нас здесь очень тесно. Многие комнаты закрыты. Мы считали, что ты не будешь возражать против того, чтобы спать здесь. Диван очень удобный, валик откидывается.

Роз. Ну, конечно, тетя, очень хорошо.

Майкл. Я уже говорил вашей сестре, мисс Браун, что снаружи дом кажется довольно большим.

Тереза. О да, мистер Деннис, вы правы, но много комнат пришлось закрыть.

Майкл. Последствия войны?

Тереза. Не совсем.

Элен (из–за двери). Вот и мы. Не откроет ли кто–нибудь дверь?

Элен входит, толкая перед собой кресло, в котором сидит ее брат Джеймс. Ему около шестидесяти пяти лет. Трудно сказать— сама ли природа наложила на его лицо отпечаток силы, или же это следствие увечья, в результате которого вся жизненная сила должна была сосредоточиться в верхней половине

его тела. Ноги прикрыты пледом. Шея закутана шарфом.

Джеймс, вот наша Роз. А это мистер Деннис, душеприказчик.

Джеймс. Добро пожаловать, моя девочка. Столько лет прошло… Надо признаться, — ты изменилась больше, чем я.

Роз (наклоняется к нему, целует.) Как вы поживаете, дядя?

Джеймс. Недурно, дорогая. Теперь, слава богу, ты не станешь играть моим креслом, превращая его в поезд. Надеюсь, мистер Деннис, она не доставила вам слишком много хлопот? Мы ждалй вас вчера вечером.

Майкл. Мы решили, что удобнее выехать утром, мистер Браун*.

Элен. Отец Браун, мистер Деннис. Ведь наш брат…

Майкл. Да–да, конечно. Извините, пожалуйста.

Джеймс. Ну, Роз, вот ты и снова в кругу нашей семьи. Тебе не будет с нами тяжело? Конечно, мы немного постарели, но мы не очень плохие люди.

Роз. Я рада, что мама поручила меня вам. Без вас я пропала бы.

Джеймс. В семье Пембертонов ты единственная католичка. Впрочем, ты для меня никогда не была представительницей Пембертонов.

Тереза (передавая чашку). Вот твой чай, Джеймс.

Роз. Дать вам хлеба с маслом, дядя?

Джеймс. Нет, дорогая, спасибо. Только чаю. Едок из меня неважный.

Тереза. О, Роз, что за странная история произошла вчера вечером. Позвонила какая–то женщина и спросила, не те ли мы Брауны, к которым должна приехать племянница.

Роз. Кто это был?

Тереза. Понятия не имею. Когда я сказала, что ты приедешь только сегодня, она сразу повесила трубку.

Элен. Мне ты ничего не сказала, Тереза. Что за скрытное маленькое создание!

Тереза. А я только сейчас вспомнила. (К Роз.) Наверно, одна из твоих подруг захотела узнать о тебе?

Роз. Не представляю, кто бы это мог быть — здесь, в Лондоне. (Смотрит на Майкла, в ее глазах догадка и тревога.)

Тереза. Ну, если дело важное, она позвонит еще раз. Кстати, о важном Джеймс, Мэри сегодня ушла на пятнадцать минут раньше времени.

Элен. Это не ее вина. Часы на кухне давно уже спешат на двадцать минут.

Во время этого разговора Роз и Майкл молча сидят рядом.

Они смущены и не в состоянии болтать о пустяках.

Тереза. Если часы спешат давно, тем более она обязана была поинтересоваться, который час по–настоящему. (Джеймсу.) Быть может, ты с ней поговоришь? На нее это произведет большее впечатление. Ах… (Внезапно ставит чашку и идет к двери.)

Элен. Что случилось?

Тереза. Если Мэри ушла раньше времени, то что же будет с плитой?

Элен. Плита может подождать. Ах ты, моя Марфа–хлопотунья!

Тереза. Ты же первая будешь ворчать вечером, если пирог не удастся.

Элен. Тогда разреши мне им заняться. По крайней мере виновата буду я одна.

Тереза. Но сегодня моя очередь готовить. Правда, Джеймс?

Джеймс. Сегодня четверг? Да, твоя.

Элен. Я помогу тебе, дорогая. У меня сердце разрывается, когда ты ворочаешь тяжести.

Пока шел этот спор, Роз и Майкл немного отодвинулись от остальных.

Тереза выходит. Собираясь последовать за ней, Элен оглядывается и замечает, как Майкл дотрагивается до руки Роз, принимая от нее пустую чашку.

Роз. Спасибо, милый. (Она спохватилась, но поздно. Слово уже произнесено.)

Элен. Джеймс, угости мистера Денниса моим кексом. (Уходит.)

Джеймс. Она замечательно печет кекс, мистер Деннис.

Майкл. Благодарю, но мне пора домой.

Роз. Мне так жаль…

Майкл. Чего?

Роз. Я хочу сказать, что доставила вам массу хлопот.

Майкл. Ничуть. Но моя жена, наверно, беспокоится. Она не очень здоровый человек, ее легко взволновать. Мне следовало сразу отправиться домой, но я счел необходимым сначала поговорить с вами. По поводу завещания.

Роз (стремится обеспечить на завтра встречу с любимым.) Нет, нет! С этим можно подождать… до завтра. Вы придете завтра? Тогда мы и поговорим.

Майкл. Разумеется. Когда хотите. Я позвоню завтра утром. А сейчас — отдыхайте.

Они стараются ободрить друг друга в присутствии Джеймса.

Роз. Вы столько для меня сделали.

Майкл. Как же иначе? Я обязан позаботиться о вас. Всего доброго, отец Браун.

Джеймс. До свиданья, мистер Деннис. Надеюсь, до скорой встречи.

Роз. Мне кажется, вы позабыли какие–то бумаги… Вот там.

Это сказано, чтобы иметь возможность пройти за кресло священника, где он их не может видеть. Они не смеют поцеловаться, но на мгновение прильнули друг к другу.

Майкл. Вероятно, они остались в кармане пальто. Майкл и Роз направляются к двери. Не спускайтесь. До вестибюля ведь далеко. До завтра, Роз.

Роз. До завтра.

Майкл (оглядывая напоследок эту странную комнату). До свиданья. (Уходит.)

Роз следует за ним на лестничную площадку. Слышно, как он спускается по лестнице, но Роз все не возвращается. Пауза.

Джеймс. Поди сюда, дорогая. Хочешь еще чаю?

Роз (возвращается). Я не очень люблю чай.

Джеймс (угадывая ее мысли). Да, спускаться приходится очень долго. В нашем доме только кухня находится там, где положено: на первом этаже. Хоть ты и не хочешь чаю, все равно — подойди, сядь рядом. Я редко вижу незнакомые лица.

Роз. Разве я вам незнакома?

Джеймс. И незнакомых можно любить…

Роз. Да, конечно… (Подходит к нему, но мысли ее заняты другим.) Дядя, почему заперто столько комнат?

Джеймс. Ты уже заметила? Так скоро?

Роз. Я только что ошиблась этажом. Странный дом. Мне показалось, что комнаты внизу заперты.

Джеймс. Пожалуй, я объясню тебе, хотя, по существу, причина очень глупая.

Роз. А именно?

Джеймс. Не стоило бы говорить, будь ты случайной гостьей. Но дом этот будет твоим домом. Ты сама все увидишь. Тетя Тереза… да и тетя Элен — они, наверно, покажутся тебе странными…

Роз. Мне показалось забавным, как тетя Тереза выходит оттуда, не обращая никакого внимания…

Джеймс. Да–да, конечно, это немного забавно… Мне бы хотелось, чтобы ты продолжала считать это забавным… и чуточку трогательным. Это никому не причиняет вреда. Пусть это тебе не действует на нервы. Я иногда думаю, что у молодежи нервы хуже, чем у стариков. Старость — недурное лекарство, и с годами оно не теряет своего действия.

Роз. Но вы еще не объяснили мне…

Джеймс. Это сущие пустяки, моя девочка. Я, конечно, мог все пресечь… Надеюсь, ты от души посмеешься. Смейся на здоровье, — это действительно довольно забавная история.

Роз. Да?

Джеймс (собравшись с духом). Понимаешь, в нашей прежней гостиной спит тетя Элен. Мне, как больному, они хотели предоставить столовую, но я убедил их, что будет трудно таскать меня вверх и вниз по лестнице. Поэтому меня поместили вон там рядом — в той комнатке, где раньше жила наша няня. Тереза заняла комнату около моей—бывшую дневную детскую. А здесь была детская спальня. Все остальные спальни заперты.

Роз. Но почему?

Джеймс (медленно, с трудом). Они не хотят пользоваться комнатами, где кто–нибудь когда–нибудь умер.

Роз (не понимая). Как это — умер?

Джеймс (с нарочитой небрежностью). У людей выработалась привычка — умирать в спальне. Дому этому много лет, и сестры не решаются пользоваться ни одной из спален. И вот они их и заперли. Все, кроме этой. Здесь постоянно была детская спальня, а дети умирают не часто и, во всяком случае, не от старости.

Роз. Когда ж это все началось?

Джеймс. Точно не знаю. Я это заметил только, когда умер отец. То, что заперли комнату матери, казалось вполне естественным, — там больше некому было спать: я приезжал только на праздники, а гостей не бывало… Но когда случилось это (показывает на ноги), и я стал здесь жить, мне бросилось в глаза, что комната отца тоже на замке. Я было хотел занять комнату этажом ниже, но Тереза сказала… да, по–моему, это была Тереза: «Но ведь это была комната Роз»…

Роз. Роз?

Джеймс. Твоей бабушки. Из всех нас только она одна состояла в браке. Она скончалась в этом доме, когда рожала твою маму.

Роз. Значит, тогда–то это и началось?

Джеймс. Кто знает, когда именно что–либо началось? Быть может, и тогда. А может быть, еще в то время, когда мы малышами спали все вместе з этой комнате.

Пауза.

Роз (c содроганием). Это ужасно, правда?

Джеймс. Нет, моя дорогая, вовсе не ужасно. Я иногда подшучивал над ними, угрожая умереть вот здесь, в этой комнате, и задавал им вопрос: где же вы тогда устроите гостиную для оставшихся в живых? Но я думаю, что в последнюю минуту они успеют вытащить меня в мою собственную комнату. А потом ее наглухо закроют.

Роз. Все–таки я не понимаю…

Джеймс. И я тоже. Вероятно, это страх смерти, неотвратимости смерти. Случайная смерть их не очень волнует. Твоя мать была сравнительно молода, поэтому ее кончину они приняли не очень близко к сердцу. Неизбежность конца — вот, что их пугает. Разумеется, когда кто–нибудь умирает, они проделывают все, что полагается, они хорошие католички. Заказывают панихиды, молятся, а потом как можно скорей забывают. В первую очередь исчезают фотографии.

Роз. Но почему? Почему?

Джеймс. Спроси лучше у Денниса — это по его специальности. Он преподает психологию, читает о ней лекции, пишет книги. Наверно, он скажет, что это невроз страха. Или найдет еще более сложное название. Психология не мое дело. Я всего лишь священник. Сестры неплохие женщины, вряд ли на их совести есть хоть одно большое прегрешение. Быть может, это не так уж хорошо. В былое время я замечал, что зачастую именно грешники веруют крепче других. Веруют в милосердие. А у сестер, пожалуй, вовсе нет веры. Ты боишься смерти?

Роз. Не знаю… Я вообще не думала об этом.

Джеймс. Понятно, — об этом следует думать им, а не тебе.

Роз. А вы, дядя, боитесь умереть?

Джеймс. Когда–то боялся. Лет двадцать назад. А потом со мной случилось нечто похуже. Бог словно покарал меня за этот глупый страх. После автомобильной катастрофы я превратился в бесполезное существо. Какой толк от священника, который не может отслужить мессу, выслушать исповедь, посетить больного? Мне не следовало бояться смерти. Стать никому не нужным — вот чего я должен был страшиться.

Роз. Но вы нужны вашей семье.

Джеймс. Священнику нельзя ограничиваться тем, что он служит поддержкой только собственной семье. Иногда по утрам, когда я еще не совсем проснулся, я воображаю, что ноги мои — при мне. Я размышляю: «Господи боже мой, какой сегодня утомительный день! С утра — богослужение, потом Союз святого причастия, затем Общество алтаря, затем…». Странно, что когда–то мне надоедала вся эта суетня.

Роз. Но раз я теперь буду здесь, мы сможем с вами гулять. На набережной или в парке.

Джеймс. Да, это было бы хорошо… время от времени. Но для этого потребуются еще двое слуг. Лестница высока, а я довольно тяжелый. Нет, я не стану тебя затруднять, моя девочка. Да и надеюсь, ты скоро выйдешь замуж.

Роз. Ну, впереди еще много времени.

Входит Элен.

Элен. Бедное беспокойное создание. Плита была в полном порядке. На Мэри всегда можно положиться. А мистер Деннис ушел?

Джеймс. Недавно.

Элен. Приятный человек, но боюсь, ему не хватает чувства юмора. Я упомянула о Флопси Бонни, — оказывается, он никогда о них не слышал.

Джеймс. Не следует порицать его за это, Элен. Я, например, никогда не читал «Потерянного рая».

Поспешно входит Тереза.

Тереза. А где мистер Деннис?

Элен. Он уже ушел.

Тереза. Снова звонит эта женщина. Та, что звонила вчера. Она хочет с ним говорить.

Роз. Могу дать его телефон. (С еле уловимой горечью.) Она застанет его дома.

Тереза. Я ей сказала, что, по–моему, он ушел, но она желает поговорить с тобой, Роз.

Роз (испуганно). Со мной?

Тереза. Это жена мистера Денниса. Ты поговоришь с ней, дорогая? Она задает такие вопросы, — я не могу на них ответить.

Роз. Но я с ней не знакома. Я ее даже никогда не видела.

Элен внимательно слушает.

Джеймс. Какие вопросы, Тереза?

Тереза. Она говорит, что ночью плохо себя чувствовала и пыталась вызвать мистера Денниса… Где, ты говорила, он останавливался, Роз?

Роз. Я не знаю. Где–то в деревне.

Тереза. А потом она и тебе звонила, но тебя не было дома. Мне она показалась какой–то странной. Пойди к телефону, девочка, она ждет.

Джеймс. Конечно, лучше поговорить с ней

Роз (в отчаянии). Я не могу. Я ее не знаю. Майкл с минуты на минуту будет дома.

Элен. Не расстраивайся, моя милая крошка. Крошка устала с дороги. Тетя Элен возьмет все на себя. (Уходит.)

Гостиная. Следующее утро.

Майкл один. Ему не по себе. Он открывает портфель, достает какие–то бумаги, кладет обратно. Подходит к окну, выглядывает. Входит Тереза.

Тереза. Доброе утро, мистер Деннис.

Майкл. Доброе утро. Вчера я обещал, что зайду.

Тереза. Мы не ждали вас так рано.

Майкл. В одиннадцать у меня лекция.

Тереза. Брат еще завтракает. Мы с сестрой ходили к заутрене…

Майкл. Вашего брата не надо беспокоить, мисс Браун. Я пришел к Роз.

Тереза. Но ее нет дома. Она не была с нами в церкви.

Майкл. Я могу прийти днем, после трех. В два у меня занятия со студентами.

Тереза. Днем ее тоже не будет дома.

Майкл. Ну что ж, — постараюсь зайти вечером.

Тереза, И вечером ее не будет. Так сказала Элен.

Майкл (поняв, — с мрачной иронией). И завтра, сказала мисс Браун, ее тоже не будет дома?

Тереза. Да.

Майкл. Почему?

Тереза. Элен, наверно, знает — почему. Я не знаю.

Майкл. Где Роз?

Тереза. Не знаю. В самом деле, не знаю, мистер Деннис. Мне никогда ничего не объясняют.

Майкл. Я назначен душеприказчиком по завещанию ее матери. Кроме того, я опекун Роз. Ваша сестра не вправе запретить мне разговаривать с ней.

Тереза. Я понятия не имею, мистер Деннис, что она вправе делать и чего не вправе. Если бы вы знали, какая она настойчивая. Она всегда делает по–своему, хотя я старше ее. И даже Джеймс… а ведь он священник… Ах, мистер Деннис, она установила в доме такие порядки, что… (Смотрит на дверь туалетной.) Право, мне стыдно. Представляю себе, что может подумать о нас посторонний человек…

Майкл. А что, если я подожду здесь возвращения Роз?

Тереза. Так ведь я вовсе не уверена, что ее нет дома. Но как бы то ни было, сестра не допустит, чтобы она встретилась с вами.

Майкл. Быть может, вы не откажете передать ей…

Тереза. Мне нужно будеть спросить у Элен.

Майкл. Но ведь я назначен ее опекуном.

Тереза. Элен считает, что это была ошибка.

Майкл (раздраженно). Меня абсолютно не интересует, что считает мисс Браун…

В открытых дверях появляется Элен. Она вкатывает в кресле Джеймса. Былого добродушия — нет и следа. Теперь ясно видно, какая железная воля у этой женщины.

Элен. Доброе утро, мистер Деннис. Какой ранний визит!

Майкл (непреклонно). Я пришел повидаться с Роз. Здравствуйте, отец Браун.

Джеймс. Если бы от этого стало легче, я бы сострил, что меня вкатили в это дело…

Майкл. Легче не станет. Тем более, что я не знаю, в чем состоит это дело.

Элен. Ваша супруга, мистер Деннис, вчера снова звонила. Сразу же после вашего ухода.

Майкл. Знаю. Она мне говорила.

Элен. Теперь ответственность за Роз легла на нас. И надеюсь, вы понимаете, что мы обязаны выяснить все до конца.

Майкл. Что выяснить?

Джеймс. Бога ради, садитесь. Глядя на вас, мне самому хочется встать.

Все усаживаются.

Тереза. Только не сюда, мистер Деннис! Это кресло Элен.

Элен. Тереза, не кажется ли тебе, что необходимо присмотреть за Мэри?

Тереза. Сегодня не моя очередь.

Элен. Мне нужно кое о чем поговорить с мистером Деннисом.

Тереза. Но ведь я самая старшая!

Элен. В том–то и дело, дорогая. Это не для людей твоего поколения.

Тереза (взывая к брату). Джеймс!..

Джеймс. Иди, дорогая. Нас здесь и так более чем достаточно.

Элен. Мне послышалось, что Мэри пошла на второй этаж.

Тереза. Надеюсь, она не вздумала затеять уборку в запертых комнатах.

Элен. Я ее предупреждала, но все же лучше, если ты проверишь.

Тереза торопливо покидает комнату.

Ну, Джеймс…

Джеймсу неловко. Он молча сидит в своем кресле. Пауза.

Ты обещал поговорить с мистером Деннисом.

Джеймс (с беспомощным, почти умоляющим выражением лица). Мистер Деннис не католик, и здесь не исповедальня. Я не имею права.

Элен. Но, Джеймс, женщина не может спрашивать…

Майкл. Сегодня меня допрашивают уже вторично. Так можно дойти и до Верховного суда. Вы хотите узнать, любовники ли мы — Роз и я? Да?

Элен. Право, мистер Деннис, мы бы никогда не поставили вопрос в такой грубой форме.

Майкл. Но я не католик, как справедливо заметил ваш брат, меня не обучали разглагольствовать об «оскорблении нравственности». Читая лекции, я стремлюсь к грубости. Для меня это равноценно точности.

Джеймс. Простите, но до сих пор вы не были очень… точным.

Майкл. Вы сказали, что не имеете права. Согласен с вами. Отвечать я не стану.

Элен. Значит, нам остается предполагать наихудшее.

Джеймс. Говори за себя, Элен. Я так не думаю.

Элен. Где вы провели позапрошлую ночь, мистер Деннис? Ведь это ложь, что вы останавливались в деревне, не так ли?

Майкл. Предположим.

Элен. Зачем же вы нам сказали это?

Майкл. Я действительно снял номер…

Элен. Но ваша жена звонила и…

Майкл. К суду привлечены двое, и без согласия Роз ни на один вопрос я не отвечу. Было бы лучше, если бы вы дали мне поговорить с ней.

Элен. Нет, мистер Деннис, вы ее больше никогда не увидите!

Майкл. Весьма мелодраматично, но едва ли выполнимо. (С внезапным страхом.) Не заболела ли она?

Джеймс. Нет.

Майкл. Вы имеете дело не с детьми, мисс Браун.

Элен. Я имею дело с ребенком, мистер Деннис.

Майкл. Формально — да, и то в течение всего лишь года.

Элен. Охотно допускаю, что вы уже не ребенок. Сколько у вас детей?

Майкл. У меня нет детей.

Элен. Зачем вам видеться с Роз?

Майкл. По завещанию…

Джеймс. Продолжайте быть откровенным. Таким вы мне больше нравитесь.

Майкл (уязвленный). Я люблю ее. Это для вас достаточно откровенно?

Элен. Откровенно? Это… это возмутительно. Соблазнить ребенка в день похорон матери!

Майкл. Разговор в стиле дешевых романов, мисс Браун.

Элен порывается ответить, но Джеймс прерывает ее.

Джеймс. Ты уже кончила спрашивать, Элен? Теперь оставь нас одних.

Элен. Ты слышал, что он себе позволяет?

Джеймс. Не надо сердиться. Конечно, когда нам причиняют боль, это всегда вызывает раздражение, гнев. Но в данном случае дело не в нас. Вопрос идет о людях более значительных.

Элен. Это ты его считаешь более…

Джеймс. Да, считаю. Мы с тобой имеем какое–то значение в лучшем случае для самих себя. А он дошел лишь до середины жизненного пути. Он более нас способен страдать.

Элен. Пожалуйста, без проповедей, Джеймс.

Джеймс. Прости. Иногда я вдруг вспоминаю, что я священник. Прошу тебя, — уйди.

Элен. Джеймс, обещай по крайней мере…

Джеймс. Элен, я не выношу, когда твой голос начинает звучать на одной ноте. Мы с тобой оба слишком близки к смерти…

Элен. О, ты совершенно невыносим! (Уходит.)

Пауза.

Джеймс. Я знал, что это слово подействует.

Майкл. Какое слово?

Джеймс. Смерть. Пауза. Так что же нам делать с ней?

Майкл. По–моему, мисс Браун вполне может…

Джеймс. Я говорю о Роз. Ей известно, что вы женаты?

Майкл. Разумеется.

Джеймс. Вы, кажется, говорили, что сегодня это уже второй допрос?

Майкл (беспокойно шагает по комнате, время от времени останавливаясь возле кресла Джеймса). Когда вчера вечером я пришел домой, жена уже удалилась в свою комнату и заперла дверь. Как присяжные — после допроса свидетелей. Сегодня утром она прочла мне приговор.

Джеймс. И он был справедлив?

Майкл. А вы верите в справедливость? (С гневной иронией.) Ода, я позабыл! Вы верите в справедливого господа бога. Во всеведущего судию.

Джеймс. Справедливость этого рода не имеет ничего общего с правосудием. (Поворачивает голову, следя за продолжающим шагать Майклом.) Бог не судит — он просто поступает правильно. Ему известны все наши побуждения — и сознательные и бессознательные. Поэтому–то он и милосерден.

Майкл (остановившись возле кресла Джеймса).

На ваш взгляд, я просто немолодой мужчина, которому жена не желает дать развода.

Джеймс. Это не было бы выходом из положения.

Майкл. Но я хочу жениться на Роз.

Джеймс. Вам лучше просто жить с ней. Это бы ее меньше обязывало.

Майкл. Как я ненавижу вашу логику!

Джеймс. Временами я ненавижу это безногое тело. Но разве моя ненависть в силах что–нибудь изменить? Ненавидеть факты — пустая трата времени.

Майкл. Я верю в иные факты.

Пауза.

Отец, среди нас, психологов, тоже бывают еретики. Я верую в анализ сновидений, но подчас я вижу такие простые, такие короткие сны, что в них как будто и нечего анализировать: какие–то очертания, краски, ощущение красоты — и все. Тогда я отказываюсь заглядывать глубже.

Джеймс. Вы это к чему?

Майкл. О, я могу проанализировать собственную любовь. Могу полностью изложить все ее основания. Тут и гордость, что меня полюбила девушка, и мысль о том, что жизнь мчится к концу, и ощущение последнего подъема перед старостью, и обаяние невинности, когда, уже перестав в нее верить, сталкиваешься с ней — это так же неожиданно, как встреча с единорогом в Гайд–парке. Да, отец, анализу можно подвергнуть все! Но иногда начинаешь думать: а стоит ли? Ну, предположим, я и назову это неврозом страха, а после этого на меня оглянется лицо — юное, сияющее, прелестное… Так зачем же мне объяснять свою любовь каким–нибудь мудреным образом?

Джеймс. Священника не приходится убеждать, что истина порой выглядит весьма неправдоподобно. Это мне открылось много лет назад, на исповедях. Но все равно — я предпочел бы, чтобы вы не существовали. Или по крайней мере были иным.

Майкл. Каким же?

Джеймс. Скажем, похожим на вашего деда. Быть может, он и наведывался в публичные дома, когда бывал за границей, но ой твердо знал, что любить можно только ту, с которой обвенчан. Ему и в голову не могло прийти бросить жену, — свет был так строг, — ну, не больше, чем вам могло бы прийти в голову совершить убийство. Быть может, вы и лучше его, но он приносил людям меньше горя.

Майкл. Я никому не намерен причинять горе.

Джеймс. У вас не очень богатое воображение. Как вы можете заниматься любовной интрижкой и никому не доставлять горя?

Майкл. Я не собираюсь заниматься «любовной интрижкой». С женой я порву спокойно, немного погодя, когда это не будет так мучительно.

Джеймс. Я ошибся. У вас избыток воображения, если вы думаете, что можно бросить женщину, не причиняя ей боли.

Майкл. Мы с ней… мы уже по существу давно перестали быть супругами.

Джеймс. Кем же вы были? Компаньонами?

Майкл. Я никому не хотел причинять боли. Я ничего не обдумывал заранее. Еще два месяца назад я просто не замечал Роз. Я приехал туда, когда у ее матери врачи диагносцировали грудную жабу. Ваша племянница знала, что может умереть в любую минуту, если сделает несколько лишних шагов или поднимет какую–нибудь тяжесть. Она хотела поговорить со мной о Роз. Я не был католиком, но мне она доверяла. Смерть ее мужа была в свое время тяжелой утратой для нас обоих… И вот в комнату вошла Роз. Я даже не потрудился взглянуть на нее, но когда она нагнулась, чтобы поцеловать мать, я почувствовал запах ее волос. Потом она вышла из комнаты. Она была похожа на ландшафт, который вы увидели из окна вагона… вам захотелось остановить поезд… сойти…

Джеймс. Ну, и…

Майкл. Я остановил поезд.

Джеймс. За это полагается штраф.

Майкл. А я согласен платить. Я один. Никто другой.

Джеймс. Скажите, моя сестра права? Когда вы собирались на похороны, вы уже решили…

Майкл. Да нет же!.. Я об этом не думал до последней минуты. Будь я на вашем месте, меня бы это, наверно, тоже шокировало. Но ведь речь идет обо мне самом и Роз, а шокировать самого себя, мне кажется, невозможно. «С похорон хватило блюд остывших и на свадьбу…». А свадьбы–то и не было. Ее и сейчас не может быть. Что же нам делать?

Джеймс. Вы — психолог. Обратитесь к мудрости Фрейда, Юнга, Адлера[5]. Быть может, они помогут вам? От меня вы можете получить только ответ священника.

Майкл. Я жду ответа священника. По крайней мере я буду знать, с чем мне нужно бороться.

Джеймс. Я могу ответить только одно. Вы поступаете дурно по отношению к жене, по отношению к Роз, по отношению к самому себе и по отношению к богу, в которого вы не веруете. Уходите. Не встречайтесь с ней, не пишите ей, не отвечайте, если она вам напишет. Некоторое время ей будет очень тяжело. Вам тоже. Вы не жестокий человек.

Майкл. А потом?..

Джеймс. Вверьтесь всевышнему. Все будет хорошо.

Майкл (раздраженно). Хорошо? Странное у вас представление о хорошем. Допустим, я ее бросил. Прекрасно. И для нее любовь навсегда будет неотделима от измены. Когда она снова полюбит, ее не будет покидать эта мысль — мысль о том, что любовь недолговечна. Она выработает какую–нибудь систему самозащиты, замкнется в свою скорлупу и так и умрет. А я стану продолжать жизнь, которую вел последние десять лет. Время от времени тайком проводить ночь со случайными женщинами, а жить рядом с нежеланной, с тяжелой истеричкой. Теперь у нее хоть появились какие–то реальные основания для истерических выходок, но в течение десяти лет она изобретала их. Все время — с тех пор, как умер наш ребенок. Иногда я ловлю себя на мысли: а вдруг и это было ее выдумкой?.. Я не присутствовал при его смерти.

Джеймс. Вы не можете помочь даже собственной жене?

Майкл. Нет, не могу. Я слишком тесно связан с ней. Я — часть ее болезни, часть самого ее существования.

Джеймс. Значит, вы убьете ее. Ради бога, не говорите со мной больше о психологии. Скажите просто, что вы собираетесь делать?

Майкл. Жить с Роз. Жить обыкновенной спокойной человеческой жизнью. Иметь семью. Роз сможет принять мою фамилию. Для удобства. Ради детей. И никто ничего не будет знать. Может–случиться, что жена даст мне когда–нибудь развод, и мы сможем вступить в брак.

Джеймс (с иронией). Не стоит стараться. На такой брак Роз не согласится.

Майкл. Вы ее не знаете.

Джеймс. В одном отношении я ее знаю лучше, чем вы. Нельзя заставить католика считать запись в конторской книге браком. Мы ошибаемся не меньше вашего, но у нас хватает здравого смысла сознавать это. Не стану утверждать, что Роз не будет счастлива в какой–то мере… пока не потухнет страсть. Но после этого она вас оставит, и никакая запись в конторской книге вам не поможет. Так что не стоит подобным образом соединять свою судьбу с одним из нас.

Майкл. Что ж, рискну.

Джеймс. А ваша жена?

Майкл. Истерики и скандалы будут продолжаться, пока она не добьется своего. Можно поступать двояко. Можно ей уступить и тем самым ускорить очередную сцену: она чует успех, как хорошая гончая. Можно просто выйти: ей не к чему устраивать сцены в одиночку. Сколько раз мне приходилось убегать на полчаса. Я уйду для ее же блага. Я кажусь вам жестоким, отец? Я не жесток. Я ее люблю. Она моя жена. Из–за нашего ребенка она потеряла здоровье. Пусть она будет счастлива. Я старался, но больше не могу. Продолжать бессмысленно, ничего хорошего не получится ни для меня, ни для нее. Мы с ней порвем, рано или поздно. Зачем же длить мучения? Для чего? (Подходит к самому креслу.)

Джеймс (дрожит, его голова упала на грудь). Как ужасен мир!

Майкл. Можете вы хоть на время забыть, что вы священник?

Джеймс (с горьким упреком самому себе). Я об этом почти и не вспоминаю.

Майкл. Просто как человек вы в состоянии представить себе Роз счастливой в этом доме, с тремя стариками, среди всех этих запертых комнат… Почему они заперты?

Джеймс (смущенно, тихим голосом). Им страшно жить там, где кто–нибудь умер. Поэтому они заперли спальни.

Майкл. Ах, вот оно что! Мне нередко приходилось сталкиваться с подобными случаями. Это как навязчивый невроз: люди никак не становятся взрослыми, все еще верят — они не умрут.

Джеймс. Как вы любите эти скоропалительные умозаключения, Деннис.

Майкл.И это семейный очаг для Роз? А что будет, если кто–нибудь из них умрет? Или умрете вы? Вы только представьте себе: Роз помогает перетаскивать мебель в другое убежище! Разве это жизнь для девушки?

Джеймс. У вас столько доводов… но…

Пауза.

Майкл (ему кажется, что он победил). Но что?

Джеймс. У бога столько милосердия.

Майкл. Не рассчитывайте, что я буду полагаться на это.

Джеймс. Мы тоже делаем это не очень часто.

Майкл. Обращаться к вашей сестре бесполезно. Но я прошу вас. Позвольте мне поговорить с Роз.

Джеймс. А может быть, вы дадите ей побыть одной, чтобы она сама решила за себя?

Майкл. Или, чтобы за нее решила ваша сестра?

Джеймс (делая последнюю попытку). Вы психолог. Вы знаете, что молодые девушки часто увлекаются мужчинами вашего возраста, нуждаясь попросту в отце.

Майкл (настороженно). Что же из этого?

Джеймс. Роз никогда не знала своего отца.

Майкл (это задевает его за живое; он реагирует чересчур бурно). Прекрасно! Я согласен заменить ей отца. Плевать, — лишь бы она была счастлива! Как причина для любви это ничуть не хуже, чем темные волосы или красивый профиль. Волосы седеют, растет второй подбородок, а это — неизменно на всю жизнь.

Джеймс. Не стоит загадывать на такой долгий срок.

Майкл. Возможно, я умру прежде, чем надоем ей.

Джеймс. Возможно. Но уж если необходимо полагаться только на это!..

Внизу слышен звонок.

Майкл. Можно, я пойду к ней?

Джеймс. Ее нет дома. Элен позаботилась об этом.

Майкл. Тогда я подожду ее.

Джеймс. Я ведь все равно не могу вас выгнать.

Майкл (услышав шаги на лестнице). Это Роз.

Джеймс. Это всего лишь Мэри.

Майкл. Нет, это ее походка. Она поднимается. Значит, я встречаюсь с ней с вашего согласия? Или без него?

Джеймс. Что вы собираетесь ей сказать?

Майкл. Я буду просить ее уложить вещи.

Входит Роз. Удивлена и обрадована при виде Майкла.

Роз. Но вы ведь звонили… Мне сказали, что вы звонили и просили мне передать…

Майкл. Что?

Роз. Что вы не сможете прийти. Что вы должны уехать на неделю.

Майкл. Я не звонил. Нам хотели помешать встретиться.

Роз. Но это же нелепо! Дядя, вы–то здесь ни при чем?

Джеймс. Нет. Он хочет поговорить с тобой. Ты можешь меня увезти.

Роз (глядя то на одного, то на другого). Что случилось? В чем дело? Скажите мне, в чем дело?

Джеймс. Он хочет, чтобы ты уложила вещи.

Роз. Значит, мы уходим? (Говорит возбужденно, не совсем отдавая себе отчет.) Они все знают о нас? Ты хочешь, чтобы я ушла сегодня? Сейчас?

Майкл наблюдает за ней со все возрастающим замешательством. Она слишком молода и неопытна.

Как удачно, что я не распаковала сундук. Я буду готова через несколько минут. (С внезапным раскаянием поворачивается к дяде.) О, дядя, вы, наверно, считает нас очень безнравственными?!

Джеймс. Нет, не считаю. Ибо вы не ведаете, что творите… Как невинные дети.

Роз (с гордостью). Не невинные.

Джеймс. Пожалуйста, Роз, открой дверь.

Роз. Я не хотела вас огорчать. Просто это так получилось.

Джеймс. Не беспокойся обо мне.

Роз. Я знаю, — это дурно, но мне все равно. Мы счастливы, дядя!

Джеймс. И он — тоже?

Роз бросает взгляд на Майкла. Он не производит впечатления счастливого человека.

Роз. Милый, что–нибудь произошло?

Майкл. Жена знает.

Роз (с беспечностью и равнодушием молодости). Рано или поздно — это должно было случиться. Она очень сердилась?

Майкл. Не то слово.

Роз. Тебе было тяжело?

Майкл. Тяжело было не мне.

Роз. Конечно, конечно… Это ужасно грустно, но у нас с тобой все будет прекрасно. Вот увидишь. А она как–нибудь преодолеет…

Майкл. Она очень плакала. Я оставил ее в слезах.

Джеймс. Прошу вас, откройте дверь, а то я. чувствую себя сообщником.

Роз. Мне очень жаль, дядя. (Открывает дверь, чтобы пропустить кресло Джеймса.)

Джеймс. Ты еще зайдешь ко мне?

Роз. Как вы могли подумать, что я .уйду, не попрощавшись с вами? (Закрыла за ним дверь и обернулась к Майклу.) Ну, как дела, милый?

Майкл. Плохо. Развода жена не дает. Быть может, мы никогда не сумеем повенчаться.

Роз (с мимолетным разочарованием). О!.. (Успокоилась.) А в общем, это пустяки. Все равно, брак не был бы настоящим. И потом, она может умереть…

Майкл. Ты — настоящая католичка. Мне никогда раньше не приходилось встречаться с католиками. Кроме твоей матери.

Роз. Если я и католичка, то только наполовину. Отец не был католиком.

Майкл. Ты его совсем не помнишь?

Роз. Нет. Но я видела фотографию. У него нос смахивал на твой.

Майкл (сдержанно). Никогда не замечал этого.

Роз. Можно укладываться? (Не прерывая разговора, начинает складывать свои вещи в небольшой чемоданчик.)

Майкл. А вопросы религии тебя не волнуют?

Роз (заходя в туалетную комнату за своими умывальными принадлежностями и пижамой, — небрежным тоном). Ах, я думаю, что все в конце концов уладится. На смертном одре я исповедаюсь и умру в благоухании святости. (Выходит из ванной.)

Майкл. Наши дети будут незаконнорожденными.

Роз. Внебрачные дети — самые лучшие. Так утверждает Шекспир. (Складывает пижаму и кладет ее в чемоданчик.) Мы проходили «Короля Джона» в последнем семестре. Святые сестры старались скорее проскочить такие места. Помнишь это чудесное выражение о незаконных детях: «втихомолку рожденный». Мне очень нравился Фалькенбридж [6]. Ох, как давно это, кажется, было…

Майкл. Твои тетки не позволят тебе вернуться.

Роз (идет к шкафу, чтобы взять платье). Неужели ты воображаешь, что меня это трогает? Милый, я ненавижу этот дом. Ненавижу до содрогания. Ты знаешь, почему они заперли комнаты?

Майкл. Знаю.

Роз. Меня все время мучает мысль — кто из них где умрет. Если кто–нибудь умрет здесь, у них не хватит комнат для жилья. В этом есть что–то страшное. Как в рассказах Эдгара По.

Майкл. Какую уйму книг ты прочла.

Роз. Ты сердишься на меня. Но за что? Я сделаю все, что ты потребуешь. Скажи мне только, куда идти, и я пойду. Как Руфь[7]. «Твой народ будет моим народом»… Твой народ, наверно, все психологи?

Майкл. Не все.

Роз. Я читала Фрейда — «Психологию повседневной жизни».

Майкл. Читала?.. В самом деле читала?

Роз. Родной мой, тебя что–то мучает. Ты не влюбился в другую женщину?

Майкл. Нет. Тобою все было закончено.

Роз. В этом я никогда не буду уверена. Ты потратил на меня не очень много времени.

Майкл. У меня не было много времени, чтобы его тратить.

Роз. Нет, тебя что–то терзает… Совсем как вчера. В чем дело сейчас?

Майкл. Просто проклятое чувство ответственности… Послушай, Роз, все это очень серьезно. Ты хорошо подумала?

Роз. Я не хочу думать. Ты знаешь жизнь. Я — нет. Милый, ведь я никогда раньше не была влюблена. Ты — был.

Майкл. Я?

Роз. В свою жену.

Майкл. Ах да, конечно.

Роз. Ты такой умный. Скажи мне, что делать. Я сделаю. Я запаковала вещи, но, если хочешь, — я распакую их. Милый, я сделаю все, что удобнее для тебя. Вели мне пойти в Ригел–Корт — сейчас, сию минуту, и я пойду.

Майкл. В Ригел–Корт?

Роз. Это… куда ходят… где встречаются любовники… Так все говорят. Хочешь — я сейчас пойду туда и потом вернусь. Хочешь — я буду встречаться там с тобой ежедневно. А хочешь — возьму свои вещи и уйду с тобой на долгие годы.

Майкл. Только на годы?

Роз. Лишь скажи, чего ты хочешь. Я очень послушная.

Майкл. Родная моя, следует подумать не только о нас с тобой…

Роз. Не заставляй меня думать! Я не знаю жизни. Со мной может случиться что угодно, и каждый раз я буду слышать вопрос: «А об этом ты подумала? А о том подумала?..» Пожалуйста, не надо… по крайней мере хоть сейчас. Просто скажи, что я должна делать.

Майкл. Я тебя очень люблю.

Роз. Конечно. Я знаю.

Майкл. Я не хочу, чтобы ты поступила опрометчиво.

Роз. Ну, а если я ошибусь разочек? Что особенного? Впереди много времени…

Майкл. Твой дядя сказал, что я не жестокий человек… Я не очень хорошо знаю молодежь. За последние несколько недель я внес столько тревоги, ворвавшись…

Роз. А я? Не надо так волноваться, милый. Все заботы от хлопот — так говаривала моя нянька. Давай–ка на целый месяц бросим думать о чем бы то ни было. А потом — будет уже слишком поздно.

Майкл. Если бы я мог!

Роз. Но ты можешь.

Майкл. Тебе легко жить настоящим. Прошлое у тебя так невелико, а будущее — огромно. А мое будущее настолько коротко, что его нетрудно представить себе, даже твой дядя может вообразить его за меня. Зато прошлое тянется сквозь длинный ряд лет. И оно полно воспоминаниями.

Роз. Вчера ты не был так ужасающе рассудителен.

Майкл. Тебе придется мириться с моей «рассудительностью».

Роз. Конечно. Если нужно. (Закрывает чемоданчик.) Идем?

Майкл. Я должен сначала .зайти домой попрощаться.

Роз. Тебе это, наверно, очень мучительно.

Майкл (резко). Не расходуй на меня своего сострадания. В конце концов, после стольких лет она имеет право, чтоб ее не волновали.

Роз. Прости меня.

Майкл. Что ты, я сержусь вовсе не на тебя. Я зол на весь этот мир, в котором считают, что человеку безразлично…

Роз. Ты не позволишь ей уговорить себя? Нет?

Майкл. Нет.

Роз. Ты принадлежал ей так долго. Она сумеет найти самые подходящие слова. А я их не знаю.

Майкл. Слова тебе не нужны. Ты молода, а молодость в результате всегда побеждает. (Привлекает ее к себе.)

Роз. Где мы встретимся?

Майкл. На станции Ланкастер–Гейт. Через час.

Роз (ее тревожит его сдержанность). Ты еще любишь меня?

Майкл. Да.

Роз. Я хочу сказать — так, как тогда…

Майкл. Точно так же.

Роз. Я была не очень хороша, но ведь я стану лучше.

Майкл. Не бойся ничего. (Целует ее.) У тебя целая, жизнь впереди.

Роз. Я хочу, чтобы она длилась столько же, сколько твоя.

Майкл (уходя). Через час.

Роз. До свидания, родной.

Майкл уходит.

Роз закрывает чемоданчик. Подходит к окну и пытается выглянуть. Взбирается на стул, чтобы лучше видеть. Входит Тереза, проходит в туалетную комнату. Когда дверь за ней закрывается, входит Элен. Видит чемоданчик Роз, останавливается.

Роз оглядывается.

Элен. Надеюсь, милая крошка, ты не открываешь окно?

Роз (повинуясь). Извините, тетя Элен. (Подходит к чемоданчику и берет его.)

Элен. Куда ты идешь?

Роз. Проститься с дядей Джеймсом.

Элен тяжело опускается в кресло.

С вашей стороны было очень дурно сказать мне, что Майкл уехал. Мы с ним едва не разминулись. Я вернусь попрощаться с тетей Терезой. (Уходит.)

Элен молча сидит в кресле. Кончиками пальцев смахивает с уголков глаз скупые слезинки. Тереза открывает дверь туалетной комнаты, входит.

Элен (повелительно). Тереза, она уходит! Нужно ее задержать!

Тереза, не обращая на нее никакого внимания, пытается пересечь комнату.

(Преграждает ей дорогу.) Не веди себя так нелепо, Тереза! Хоть теперь не валяй дурака!

Тереза обходит сестру и покидает комнату. Тереза!..

Спустя две–три секунды Тереза входит снова.

Тереза. Ты звала меня, Элен?

Элен. Ты же слышала, что я тебе сказала!.. (С внезапным сомнением.) Или не слышала?

Тереза. Я была у Джеймса. Как же я могла слышать?

Элен (яростно). Ты была здесь! (Показывая на туалетную комнату.) И снова делала вид, что тебя никто не замечает.

Тереза. Ах нет, дорогая, тебе показалось.

Элен. Ты меня действительно хочешь убедить?!. Ты себя чувствуешь вполне здоровой?

Тереза. По–моему, да. Ты хотела о чем–то поговорить со мной?

Элен. Присядь, Тереза. Знаешь, когда ты только что проходила, тебя немного шатало. Как десять лет назад, когда доктор сказал…

Тереза (встревоженно). Я не помню, что сказал доктор…

Элен. Он сказал, что тебе нужно быть очень, очень осторожной.

Тереза (почти хнычет). Я была осторожна, Элен.

Элен. Он сказал…

Тереза (умоляюще). Я не хочу слушать. Я не хочу слушать.

Элен. Почитать тебе твою любимицу — «Дочь Иисуса»?[8]

Тереза. Но ведь ты читаешь это только, когда я болею. А разве я больна, Элен? На самом деле, больна? (Садится.)

Элен (присела рядом). Ты не чувствовала слабости, когда проснулась?

Тереза (начинает дрожать, предчувствуя недоброе.) Может быть… Но очень недолго.

Элен. Болела голова. Да, дорогая?

Тереза. Кажется, нет… Чуточку.

Элен. А сердце?

Тереза. Вроде ничего… Элен, ты же не думаешь…

Элен. Нет, конечно. Но в наши годы нужно быть очень осторожной. Дорогая моя, тебе лучше лечь в постель.

Тереза. Но я не хочу доставлять лишних хлопот, Элен! Завтра моя очередь готовить. И кто поможет тебе сегодня после ухода Мэри?

Элен. У нас теперь Роз. Она мне и поможет. Она добрая девочка и не оставит нас, если узнает, что мы в беде. Я ее сейчас позову, и мы тебя уложим.

Тереза. Но, Элен, я не выношу свою кровать. Может быть, я просто прилягу здесь?

Элен (понижая голос). Но ты же помнишь, — мы условились.

Тереза. Я не расслышала, что ты сказала, дорогая.

Элен. Ты сегодня что–то туга на ухо. То слышишь, то не слышишь. Попробуй, сможешь ли ты встать, Тереза.

Тереза. Ну, конечно, смогу. (С трудом приподнимается и снова валится в кресло.)

Элен. Ляг в постель, дорогая. Мы с Роз поухаживаем за тобой.

Тереза (умоляюще). Элен, прошу тебя…

Элен. У тебя такая прелестная спальня. Вот что мы сделаем. Я пошлю Мэри в Бернс Оутс, и она купит тебе еще одну иконку, как раз на то пятно на стене, где висел портрет мамы. Хочешь еще одну святую Терезу?

Тереза. Пожалуй, лучше святой Винцент… Но, Элен…

Элен. Через несколько дней ты снова будешь на ногах.

Тереза (безутешно). Дней?

Элен. Идем, дорогая. Давай посмотрим, сможешь ли ты добраться без посторонней помощи. Попробуй.

Тереза. Смогу. Право же, смогу. (Осторожно поднимается, делает один шаг.)

Элен. Осторожнее. Обопрись на меня.

Тереза. Нет, нет! (Пошатнувшись, с испуганным криком падает на стул.)

Элен (идет к двери). Роз! Роз! (В голосе ее нет настоящего испуга.)

Едва держась на ногах, Тереза делает несколько шагов по направлению к дивану и падает.

(Оглядывается и, увидев Терезу на полу, испытывает панический страх.) Тереза! Тереза, дорогая! Отвечай! Скажи что–нибудь! Тереза! (Наклоняется, и на мгновение кажется, что она хочет попытаться вытащить сестру за дверь. Потом выбегает на лестничную площадку и голосом, полным неподдельного ужаса, кричит.) Роз! Роз! Скорее, Роз! Роз, помоги мне! Помоги мне!

Гостиная. Прошло три недели. Ранний вечер. Тереза сидит в кресле. Ноги ее прикрыты пледом. Рядом, в своем кресле — Джеймс.

Джеймс (читает вслух).

«И вот я направил шаг

В благословенный мрак.

Не видя, невидимый шел я, спеша.

Мир был, как черный потухший очаг,

И только огнем горела душа.