Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое литературное обозрение

Москва

2024

УДК 821.161.1

ББК 84(2=411.2)6

С19

Руководитель редакционной коллегии – Ю. Б. Орлицкий

Генрих Сапгир

Собрание сочинений. Том 4: Проверка реальности / Генрих Сапгир. – М.: Новое литературное обозрение, 2024.

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

В оформлении обложки использован фрагмент фотографии Г. Сапгира. Фотограф И. Пальмин. Москва, 1975 г.

ISBN 978-5-4448-2371-2

КОМАНДИРОВКА

(25–29 МАРТА 1964)

«Взвод…»

Взвод!Равняйсь! —айсь… айсь… айсь…Рассчитайсь!В–вашу матьПодтяни животА за корпусамиУбедитесь самиЗаводКру–гом!На работу бе–гом!Весь мир —Армия

«Женщина сморозила глупость…»

Женщина сморозила глупостьА он улыбаетсяУлыбаютсяЕго яйцаУлыбаетсяСок ему в пасть!

«Правда…»

Правда!Равда!Авда!Вда!Вдарь!Да… правда

«Я пьян…»

Я пьянНа краю землиЗа северным полярным кругомГолова идет кругомГород —ПортЛюбовь —СпортЕда —СпиртИ болотная вода

«Красные портьеры…»

Красные портьерыРозовые стеныГолубая комбинацияИ комбинацияИз этих цветовИ я готов… уже готов…

«Пойти в кино…»

Пойти в кино?Или выпить еще?Или спать завалиться?Командировочному скучища!Одна луна как беленаЗа северным полярным кругом

«Говорили…»

ГоворилиИ тут солнышко светитГоворилиИ тут люди живутНе верюТретий день ни с кем не заговариваюБоюсьВдруг не ответит

«Опьянел после первой рюмки…»

Опьянел после первой рюмкиСмотрит птичьими глазамиИ несет белиберду– Я, говорит, его найдуЧерные пальцы сжимают вилкуБледное веко подмигивает– Сам понимаешь, графит…Как древесинаВесь источенХудойКак мученикРабочий

«Посреди белесой тундры…»

Посреди белесой тундрыШатаются андрыИ ондрыМашут крыльями индрыИ посвистывают сондрыКондрыОпускаются на снегВ глубине белесой тундрыЗамерзает человек

«Дети…»

ДетиОрут во двореКак этиНу как их – кураре(Не курареКураре – это яд)Как шимпанзеОни визжатОни голосятКак Еще Не ЛюдиА полярное СолнцеУходит за Белое мореИ на полгоризонта —ЗакатИ завод

«За гостиницей белое поле…»

За гостиницей белое полеЭто поле —Северный полюс– Товарищ ПапанинКак вы сюда попали?

«В архангельских лесах…»

В архангельских лесахСпасался некогда монахДавно на небесахМонахМы валим лесИ водку пьемТемноВ архангельских лесах

«Продается…»

ПродаетсяНавозНа весЗолотаА мне не надо задармаНе надо этого дерьма

«Север теперь не страшен…»

Север теперь не страшенВодка-ленинградкаМасло из ЯрославляХалва из МосквыКрупнопанельные домаДом КультурыНа тысячу с лишним местИ еще плакатКТО НЕ РАБОТАЕТ – НЕ ЕСТ

«Впечатление впечатано в снег…»

Впечатление впечатано в снег

Когда у меня хорошее настроение, стихи сами сочиняются. Только не до конца… без рифмы…

(Мальчик из Северодвинска)

Уедешь ты ИосифВ архангельские лесаОтбывать срокОтбывать срокРыжебородыйНашей породы —ПророкТам будешь ты ИосифБродить пилу забросивСтихи читать над озеромВ бараке творить чудесаИ вновь населят архангелыАрхангельские леса

«– Кто ты дух?..»

– Кто ты дух?– Серафим!Сто глазШесть крылСвет исходит от березВоздухВ воздухе плыветА в шести верстах —Завод

«Небо весело…»

Небо веселоКак на полигонеТ – антенны нацеленыКак ракетыГолубиКружатся и планируютСмотрит соседка– Что там —В порту?– Подводная лодкаУходит в море

«Над морем вспышка…»

Над морем вспышкаСвет!Свет!СВЕТ!МолниеносноСвят!Свят!СВЯТ!ЯвилосьВоинство ГосподнеИ ВЗГЛЯДИспепелил меня

«Вы пьете пиво…»

Вы пьете пивоИз кружекТянетеИз бутылокАмериканское пивоЗапаивают в жестяные банкиКак рыбу в томатеА у насНаливают пивоВ пластмассовые мешки

В АЛЬБОМ

В СеверодвинскеЖивут по-свински

«Истосковался…»

ИстосковалсяПо бедрамИ шееПо маленьким смуглым соскамКогда она ступаетОна ТАК ставит ноги —Икры врозьКолени вместеКогда она куритОна забрасывает ногу за ногуЮбка ползет вверхИ можно себе представитьКакова она когда спит

«Ты – моя Лаура…»

Ты – моя ЛаураДураТы – моя Лаура!Белая голубкаБрось ворковатьСо штурманомА не то я турну его так…Ты же знаешьЧто я – поэтИ приехал на самый край светаЧтоб увидеть тебя – дуруЛауру

«Наплевать…»

НаплеватьЧто заводНаплеватьЧто зоветНаплеватьЯ заводнойЕсли пропущуТриста граммНи одной девки не пропущу

«Озираюсь…»

ОзираюсьКак воронаЗалетевшая в чужой город– У, какой черненький!Это пьяная девушка– Идем на пароходУ нас компания – Петя Митя Катя– Не могу каррУлетаю– Когда?– Сейчас

«Вертолет…»

ВертолетПошел на солнцеИ вотВнизу – среди болотЗаводИ город —Исчадье заводаПрощайНи худого тебе – ни хорошегоПрощай

«Памятник жертвам интервенции…»

Памятник жертвам интервенцииРАССТРЕЛЯНЫ 1 мая 1919РАССТРЕЛЯНЫ 22 июня 1942РАССТРЕЛЯНЫРАССТРЕЛЯНЫРАССТРЕЛЯНЫНа ступенях солнце и подтаявший ледок

«– Не знаете вы Севера…»

– Не знаете вы СевераВ озерах много рыбыЛеса богаты зверемПлоты плывут по рекамПостроим новый городКак дважды два – четыреПриятно побеседоватьС хорошим человеком

ЭЛЕГИИ

(1967–1970)

ПРОЛОГ. СЧАСТЬЕ

Я вышел на балконСпокойноУже шагнул через перилаАхЗемля встречает лобШмяк…А вокруг – шмыг шмыг шмыг шмыгИз подвалов из помоекИз железных гаражей– Что случилось – чилось – чилось – чилось – чилось– Это кровь – овь – овь – овь – овь?– Он откуда – уда – уда – уда – уда?– Так и надо – ада – ада – ада – ада!– Бедняга…Муравей на палец влезТоже недоумеваетАгент достал свое стило– Как это все произошло?– Это дело – эла – эла – эла – эла– Посещала – ала – ала – ала – ала– А подруга изуверка – верка – верка – верка– Бедняга…Рассуждения пожеланияФилософские обобщенияСегодняшние известияИ завтрашняя погодаТак!Я виделКак сильным ветромЧаек сносилоНад иссиня коричневым моремВсеми пустыми костямиИ полыми перьямиКосо простертЯ кричалЯ кричал по-кошачьиНад кефальюНад чудовищным НечтоЧто в пене и брызгахЛетело ко мнеТак!Я любил эту землюИз окна самолетаКак чужую планетуИ просто в лесу на лугуЖесткие желтые пижмыЕсли выжать и сдутьНа пальцах останетсяЗапах желтый пушокЛист полыни сорватьРастереть…Н Е ТНе умею понять!Запах звучитКак громМоре пахнетКак женщинаГолоса то желтыеТо фиолетовыеВсе это слишком громкоИ огромноДверь над МосквойРаскрытаНо это не полное счастьеСчастье – свобода —П а д е н ь еЧто вы? О чем говорите?Оставьте меня пожалуйстаЯ уже т а мГде т а м ?З д е с ьГде з д е с ь ?Т а м

ПОЛУДЕННОЕ БЕЗУМИЕ

«С ума сойти» – гладит и печет – «Ну в общем психопатка» – просвечивает лист ландыша – витая свеча – «стояла у твоих окон и смотрела» – жгло сердце – вчера мы провожали Машу – ПОНТ АВЕН – гладит и печет – сирень увяла – (я это знал) – принципы мовизма – «затравлена по телефону» – акустика мистика – солнце просвечивает – оптика эпилептика – сквозь увядающую сирень – г л а д и т и п е ч е т – «поэзия – отдаться языку» – с ума сойти! – «между поэтом и обществом связи чисто негативные» – (я это знал) – «конечно психопатка» – гладит и печет у в я д ш а я с и р е н ь – печет невыносимо! – в окне балкона – ПОНТ АВЕН – голубь промелькнул – темная зелень поблескивает – печет и ж ж е т – прохладно волнуется – сквозь шелковый платок – радужная призма – принципы мовизма – «конечно психопатка» – сладкий запах увядшей сирени – печет зеленое сукно – с у м а с о й т и о т – гладит и печет

АРХАНГЕЛЬСКОЕ

Европа – Юлий Цезарь – Азия – Вакх – геральдические львы (один похож на Холина, другой – на меня) – уступами просторной планировкой – балюстрада ступени – вдоль газонов с двух сторон – все ниже ниже – санаторий спокойные больные – ниже к Москве реке – и снова луг – и выше роща – и вверх уступами далекие леса

И тут два московских поэта-философа – спор и поток информации – отбор информации – ассоциации – «Какие к черту ассоциации?» – прямо в упор еще теплые свежетрепещущие – зеленая зелень! – небесное небо! – и солнечные воды! – и вопли – и голые пятки – (живу!) – летящие в воду – и мои – и твои – и его ощущения

И превращения: время исчезло – музейные кресла – ты видишь картину какого-то века – я вижу: грека-негоцианта царицу царя генерал-адъютанта – ты видишь: левкои левкои левкои – я вижу: лакеи лакеи лакеи – Юсупов и длинные доги стоят на пороге дворца – и нас кто-то видит гуляющих в парке и видящих все что мы видим – и этого «кто-то» и нас и царей и богов другой обязательно видит – и этого тоже – и так без конца

Я слушал вчера пианиста (Джон Броунинг) – и в амфитеатре паря над огромною залой как чистые звуки Шопена – я вспомнил:

каменные скамьи – и беспредметный спор – и солнце – гримасы мраморные в солнце – полифония построенья – и желтая гроза на горизонте

я понял – (пальцы пианиста – взмок от напряженья – улыбка похожа на рыдание – аккорды!) – что основное это планировка – просторная – широкие ступени – все выше выше – и река луга – и дальше лиловые леса до истончения зрения и слуха

И – (если верно выбрать угол падения и отражения) – все есть! – всегда! – одновременно! – Джон Броунинг и Юсупов – автобус и философ – и лес и ресторан – и все подряд поэзия: музей – приехали на дачу – холодная бутылка пива – транзистор – «кажется гроза» – читаю чьи-то мемуары – велосипед – веселая Алиса – и девушки и небо и вода – АРХАНГЕЛЬСКОЕ и МОСКВА

И краснолапый голубь на балконе

Как вылепленный

Смотрит на меня

ПОХМЕЛЬНАЯ ПОЭМА

Георгию Баллу

Матрешка – чертова Матрена – деревянный в цветах и колосьях живот – (я – из него, он – из кого-то) дурак рождает идиота – и тут внутри еще какой-нибудь балбес

Друг Жора мы с тобою влипли – поблескивает риза алтаря – хоть перекраситься в индейца – мы тут – нам никуда не деться – мы любим купола церквей – и небо низкое – поля и перелески – проще говоря мы русские – и что ни говори – как русские и каждый раз с похмелья обречены решать свои треклятые вопросы

Правдоискатель князь Хворостинин

Лжеклассичный Ломоносов

Ученый русский дьяк О! Тредьяковский О!

Мурза самодержавный Державин

Пушкин – полурусский полубог

И Блок —

Кудрявый как цыган профессорский сынок

И Хлебников как хлеб и как венок

И ты и он и все —

Р о с с и я

Р о к

Дождь зарядил – нас мучат мысли о бесплодии – уже не день не год слыхать небытие – отяжелела зелень – мы чувствуем свою нелепость – сомнительно поблескивают крыши – свою огромность и свою ненужность – и небо кажется устало от дождя

И все равно нам – не двадцатилетним

Нам нынешним а не вчерашним

И все равно нам не взирая на!

Спокойно повествующим о страшном

Опохмелясь без лишнего веселья

(Мы любим жизнь-старуху)

Рыгнем похлопаем себя по брюху

Затем благословясь беремся за перо

О СМЕРТИ

Оса искала следы какао – ползет – по липким доскам дачного стола – детсад – отклеивая лапки – разглядываю близко-близко – на жопке ядовито-желтые полоски – ужасно хочется потрогать

И больше ничего не помню кроме большого страха в темном доме – когда проснулся ночью весь в слезах – и понял – это Я – и все что происходит – в самом деле – со мной – в трусах и майке – трет резинка – Я – а не другой умру – Меня не станет – МЕНЯ на самом деле – а не того о ком я думал – это я —

Все дети спят – а ночь гудит от ветра – пахнет слежавшимся матрасом – маленькое сердце: мама! мама! – и дерево наполненное бурей огромное ночное за окном

Мать умерла от рака – сначала не обращала внимания – но клетки уже переродились одичали – рука была тверда и горяча – чужое мясо

Как мучилась! —

Говорила все о каких-то пустяках – кажется она не понимала – «открой окно» – что все на самом деле – «дай апельсинового сока» – с ней – ни с кем иным – лепетала как младенец

Как мучилась! —

И уходя в свое первоначало – в свое спасение от боли – просила передвинуть телевизор к ногам постели – потом уже не она кричала – другая женщина – родные оперировать хотели – которая желала чтоб кончилось все это поскорей

Сегодня выйдя из метро – троллейбус липы ресторан СОФИЯ – улицу я знаю наизусть – впервые ощутил – (продажа мужских носков – отмеченные солнцем лица – скучающая продавщица) – что это ЕСТЬ – и только ЭТО – реальность из которой хода нет – улица устало клонилась к западу – недоуменье оставило – поток машин вливался в солнце что стояло над шпилем Белорусского вокзала – сияла каждая пылинка – и было счастье! – к вечеру слышнее пахли липы – сознание что вижу и дышу – на самом деле – и что умру Я а никто другой

ОШИБКА

И люди толпились – я думал что это какая-то снедь – строились очередью у стола – мясо с зеленью – но люди толпились – и это был гроб – в алых гладиолусах

ВСТРЕЧА

Где косое солнце – падая в папоротники – синим дымом встает – не увидел скорей угадал – (так вообразишь белый гриб – вон там под елкой – прямую ножку молодецки накрыла шляпка – и вот он здесь каким-то чудом) – сначала дуновение – дыхание и теплый острый запах – затем трава примятая копытом – сухая – почему-то поле – движение игольчатых ресниц – слетела зазвенела муха – и вот он тут каким-то чудом к о н ь

Не говоря о том что я давно подметил – стрекозиного крыла узор – изнанку сыроежки – ветвистое строение листа – ногу сплетенную из трав и сухожилий кузнечика – и треск его сухой как летний полдень – и свет такой высокий и реальный – что призрачным в нем становилось все

Поле-призрак – серое былье – и конь белый – почти стертый – лишь пыльные космы гривы – и я серый – почти стертый – почти призрак – протянул руку – а воздух ощутим – погладил нервный храп – и дрожь – отпрянула заржав – тревога и симпатия касаний – волны предчувствий и прямых прикосновений из времени идущего на нас

Сколько позади его осталось – неизжитым – свободно протекало сквозь меня – и все же было – подумать только! – все эти листья мысли люди встречи – которых не существовало – во времени – лишь потому что не было во мне – где высветлены дымными лучами – где папоротник длинными слоями – и где однажды в глубине леса —

АКТ

Как это было? – как вчера – когда в какую-то квартиру вполпьяна – ужасно волновался – разделась – тоже раздевался – тяжестью мужской предчувствовал – лежала как овечка – вдруг осечка получится – Не надо! – страх! – так горячо и нежно целовать! – немеют бедра пошло пошло поехало – простая механика обрадовала – да Он с каждым разом все глубже уходил в свое начало – (набухли жилы, рот полураскрыт) – быстрей! острей! – сейчас меня не станет! – конечно Он хотел чтобы не стало – стоило поглядеть со стороны – кощунство! – Он хотел освободиться в падении – и уничтожиться – сейчас – опираюсь – не станет – о крутые бедра – вдруг —

н и ч е г о __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __

выблевал и содрогнулся – фонтаном звезд! – содрогнулся и снова выблевал – заголосила вселенная! – уже обмяк и ускользает – подумал трезво: тьфу какая мерзость – и вернулся в самого себя

Раковина чертит песчаное дно – чайка белым отразилась на волне – бабочками в вышине поворачиваются радары – провода и разговоры:

– Она купила – Игорь это ты? – чулки – я написал поэму – про что? – чулки и грацию – приеду и прочту – Сергей дурак! – алло алло алло электромеханический? – послушай начало – да дежурный слушает – прошу вас не мешать – конкретно говоря она ему дала – кому? – нахал повесьте трубку! – ва-а а вы? – а мы – эге – эгегеге – ваааа – ававававава – элоара – лоара экзистенция – халтурб! – люпуск щедрит! – не крамить! не харбить! —

Трубка давно лежит на телефоне – нервы зудят – спутаны как провода – лучи и волны – отовсюду – приемник – со звезды ближайшего завода – скрип снега с улицы – постели за стеной – как любят! – как хотят соединиться! – как все – нейтрино и фотоны – зима и лето – Юлий Цезарь и Людвиг Фейербах – революции и целые системы – все сущее и мыслимое даже – летит – сливается – куски материи пожирают друг друга с жадностью – пустота поглощает пустоту – все идет в один котел со свистом! – вот тогда ты понял что все – одно живое существо

Свет лампы спокойно нам сигнализирует: уют – но драма очевидна – Создатель и Создание – и дочь Моя и книга Моя – но есть же расстояние – недаром первая моя жена боялась смотреть на звезды – «Смотри над белой площадью чужие!» – до ужаса – не мог ее понять

Лишь теперь находя свои черты – я слышу как она лепечет – с недоуменьем отмечая – в шкафу порядок – бритва в ящике стола – глядя в зеркало которое глядит – подозреваю не больше и не меньше как обман – и недоумевая – Я не Он! – странно глядеть на самого себя на звезды – какой масштаб! – как несоизмеримо! – как все во всем – и все во всем разъято – и все – один божественный плевок

ПОРТРЕТ КАРДИНАЛА

Белый луч очей повелевающих – ледяное понимание – сохранение порядка прежде всего – высокие помыслы об архитектуре государства – рука крепко опирается о подлокотник кресла – резная морда льва – силой не оторвать – ухо в седых завитках внимательно к льстивым устам – красиво очерчены красные губы – вещать и судить и любить

Голубые лучи глаз повинующихся – верность и честность – дружба дружбой служба службой – и какая-то прозрачность – некая неуловимость – скажет глазом не моргнет – а рука сама играет то ли просто так бумажкой то ли смертным приговором – разговаривая с вами он как бы все время слышит музыку каких-то высших сфер

Совершенно без лучей глаза шпионов – стукачей

О Иерархия! – Епархия – Архимандрит! – Архимонархия! – Архиархиархия! – О вы любезнейшие майоры и подполковники с ледяными слюдяными глазами старца Олимпия – игумена где церковь на крови – О вы тени моей тени – стоит только оглянуться – вот она прошла не глядя – в комнате так мало места – но и тут они гостят – и ты молодой литератор в кафе Дома Литераторов – что-то всегда ускользает – «выпьем!» – и какая-то милая подлость – «ты гений старик!» – в этих теплых собачьих глазах

ПЕТУШИНАЯ ГОЛОВА

Брат положил на плаху петуха – примерился – и аккуратно оттяпал голову – пустил его гулять без головы

И вот голова сама по себе – жемчужной пленкой затянуло глаз – бородка отливает синим перламутром – восковой клюв полуоткрыт – кротко самоуглубленно – что мозга там в кости! – но и ему открылась тайна – как сладко не существовать

И меж тем как голова размышляет о главном – тело – фонтанируя брызгая кровью – не согласно! – взлетает и падает – шпоры царапают землю – топчет курицу! – вслепую носится по кругу – кричит и протестует сила жизни пока из черного горла не выхлещет вся!

Мне хотелось бежать – бежать куда-нибудь – и я глядел: какие безумные алые брызги! – на дровах на земле на топоре

Я дремал высоко нахохлясь сберегая тепло своего тощего тела (я снов не видел никогда) – но чуя холодок перед рассветом я просыпался глупый злой и сонный – и первый крик из горла выталкивал! – пронзительный и красный!

Сквозь щель солнце – ключ отмыкает веки – чистые голоса разносятся в утреннем воздухе – торжествует великая цельность – (и такая минута была будто там в вышине дрогнули и двинулись все колокола)

Кто умирает? – Я умираю? – тело мое фонтанируя кровью бьется о стенки сарая – а голова не жива не мертва – не грустна не весела – глаза прикрыты плотной пленкой – в тайну сна посвящена

Я вижу себя со стороны глазами десятилетнего мальчишки – я вижу голову и сталь с налипшим белым перышком так ясно и детально – что ясно понимаю: это сон – обманчивая логика событий – бессмысленный – без пробужденья – без надежды на пробужденье – сон реальней самой реальности – «А ну чеши отсюда!» – крикнул брат

СЕРДЦЕ ОТЦА

Когда стал пенсионером – он обернулся и вернулся в детство – дело в том, что стал он старым – голос матери моей бормотанье голубей – шорох крыльев наполнил жизнь отца – ясный ветреный день как само бытие – он брал их в руки – замирали – сквозь перышки и кости под руками прощупывалось бойкое сердечко – и мальчику – отцу казалось: он осторожно сжимает собственное сердце – но отпустил – и выпорхнуло полетело

Вот отец лежащий на диване – двое в белом над телом – черный ящик похож на адскую машинку – заняты привычным делом – сын бледен: никакой надежды – дочери нехорошо – а между тем никто не видит – как сердце бедного отца расхаживает на балконе – и лукаво склонив головку клюет граненую крупу

Анализируйте! – пожалуйста берите! – а вот и не дается не поймать – не верю что отец и мать гниют на станции Востряково – (электричка 20 минут) – как пахнет летом! – подброшенные в небо стаи! – весь город в воздухе нагретом! – он полюбил когда ей было 12 лет – в 15 сыграли свадьбу – и были вместе до самой смерти – она и вскоре он – которой как известно нет – лишь сердце выпорхнет из рук

ВЕТЕР

Первый желтый лист – подает весть – пусть – наизусть я это знаю – ветер будет дуть – все выдует – обиду и досаду – продует комнату и выдует меня

Из форточки – пожалуйста сквозняк! – заносит ногу за порог – тащит за полу плаща – толкает в спину – ну ну потише я и так – почти бегом – я сам туда – из рощи (вижу) выдувает все птичьи трели все тепло (поймать хоть что-нибудь) все листья пух и перья – толкает в спину – налитая сизой синью звенит – и тут опустошенье – летит газета середины лета – весь воздух продувает над рекой – чтоб не осталось памяти о том —

что было там —

кустом любовью лодкой —

Ну ну потише – я тебе не перышко не воспоминанье – вот тут в ложбинке усядусь и не сдвинусь с места – ведь я еще храню тепло земли

Утих – сосредоточиться – согреться – вот белый и сухой цветок – от сердца тепло как бы от рюмки коньяку – сижу обняв свои колени – как обнимал ее колени – а поверху проносит облака – и впереди как в аэротрубе – машины продувает по шоссе

И от земли вступает в кости сырость – я знал что это только передышка – цветы дрожат сухой и нервной дрожью – зачем такая спешка? – Ах это место тоже стало пусто! – несколько помешкав я поднимаюсь – и всей спиной – холодная плита – сопротивляясь твоему напору – стою и вижу что ничего уж не осталось

ПАДЕНИЕ

Толчками падал в ночь меж туч —

снижался самолет

вот оно – в ничто

и сердце ах! – и снова ах! – в ничто беззвучное падение в лифте – стоп – снова вниз – желудок подкатывает к горлу – мы падаем? – ленивый разум разверни секунду в сорок лет – дай! дай! дай! мне! – но есть же ценное – все пережить сначала – и сокровенное – стоп – снова ах! – вкус цвет запах – что? – женщина? – не эта – та первая – соседка наклонилась над пакетом – падение – вверх или вниз? – огромный влажный трилистник земляники – под ним я прячусь – лиловые ладони пахнут – ах! – дождем большим как небо – ах! – черникой прекрасной как любовь – бегу с горы – и страх и радость невероятные как ужас без конца

Вдруг пробудился – колотится сердце – что это было? – будто выпрыгнет сейчас – по ступеням в ночь – как мяч – держу – вспомнил:

Мне снилась подмосковная платформа – и сумерки осенние пустые – все есть – ржавые на вкус листы – все здесь – вдали размытый зеленый свет пронзительной печали – и холод от асфальта по ногам – а я? – все ходят и знают что нет меня – и ничего – ждут электрички – я сам стою и вижу: нет меня – да как вы можете ходить и ждать? – ведь нет меня! – синим уколом в сердце – и никогда не будет! – сигнальные огни – ни листьев ни дыханья ни огней

Я умирал в такси – вдруг почувствовал – мне дурно – остановить машину? – нет продержаться дотянуть до дома – машинально опустил стекло – хватая холодный ветер – «вам нехорошо?» – сполз на сиденье лицом в холодный дерматин – и это было куда спокойней и страшнее сна

День за днем обкрадывают – подхлестывай сердце – заботы работа – заполни его хоть каким-нибудь бредом – губы в губы! – зубы в зубы! – но уже растут грибы плесени – хоть по осени погляди на себя – ты ходишь белый – белый весь заплесневелый – от пустого листа ты уходишь к пустым разговорам – от пустых разговоров – к пустым упражненьям в постели – подолгу стоишь над столом – я знаю на что похожа пустота – она определенна – ей нет конца – на чистый лист бумаги – я знаю что такое п у с т о т а

ПЕРЕЕЗД

Мешки и чемоданы уже нажрались тряпками – а барахла становится все больше – лезет из шкафа изо всех углов – мы задыхаемся – наш быт трясет – пригородный вагон – и лихорадит – мы едем стряхивая пепел на паркет – а сколько лет по нем скользили – натирали так что отражалась люстра целиком – уже шурупы не держат ручку двери – лампочки перегорают – наружу выходят подтеки трещины и войлоком свалявшаяся пыль – с улицы приносят комья грязи – «вот тут поставим шкаф» – оглядывают стены по-хозяйски – «тут холодильник» – мы лишние – как лишний весь этот скарб – который нам приходится тащить – с собою серый хвост – на новую квартиру

Сколько помню тело перемещалось и переезжало

Но есть последний переезд – когда обмоют и оденут – и сразу станешь всем чужой – друзья скрывая отчужденье – а кое-кто и отвращенье – весь напоказ – бессмысленно топчась на месте – подставят плечи под деревянный чемодан – и расставшись со всеми милыми вещами ты сам поедешь в чемодане – и солнце будет как назло – носы услышат: развезло – лица мокрые от слез отвернутся – не выдержал – раскис – величие – и будешь ехать и томиться – превратилось в неприличие – скорей бы вниз переселиться – но если навсегда и вниз – а если

………………………………………………………………………………………

……………………………………………………

…………………………

ЭЛИЗИУМ

В туманных горах стоит санаторийУ него отрешенный видВ кипарисах и цветущем миндалеБольных и отдыхающих не видноБудто попрятались куда-тоИ такой покойЧто ранняя бабочкаЖелтый торчком листок на балюстрадеКак блаженный намекНа уже отлетевшие жизниХолодный ветер морщинит мореКому приснился этот сон о солнце?Не серому ли камню?Страдающий астмой физикПо-жабьи сложенные губыНе хочет думать ни о чемУже напечатан черным и жирнымНекролог в НАУКЕ И ЖИЗНИУже состоялась гражданская панихидаПеречислены все чины и званияА он игнорируя факт своих похоронГуляет в саду санаторияУ которого нет названияЛенинградская певица – экзоптицаКутает горло черным шелкомПолушепотом: Питер ПитерВетер треплет юбкуПридерживает чтоб не улетелаВот-вот рассыплется сама как бабушкин атласИ в медленном вальсеСпускаясь кружась по асфальту дорожекОни позабыли начало своей прогулкиИ в невиннейшем флирте —Ни слова о смерти —Они прозевали ее конецУ ограды рабочий в сиреневой майкеНамаялся копая какую-то ямуРабочий и ветка цветущего персикаСмотрят прямо на нихНо не видят не помнят не знают —Выпил кислую кружку винаНо как будто не все прояснилосьА цветам это вовсе приснилось —Санаторий в туманных горах

ГОЛОВА БУДДЫ

О чем он молился в зале музея – во мне поселился тоненький голосок – вот осколок статуи – сквозь время темного металла уцелела голова – полдень мысли – Голова – тишина вышина – муравьиные чьи-то слова – прокатил неслышно на роликах аппарат телевидения – и как видение – танцуя на пальчиках – телевизионные гейши – мальчики – улыбаясь в блаженном безумии – несколько видов экскурсоводов – спеленутая тряпками мумия – и в сером костюме седой – должно быть из ФРГ

Деревянные облики корчат гримасы – летят на клубящемся облаке – меняют свои очертания – по белым залам идет тайфун – расталкивая всех могучим телом идет как слон: «быстрей ребята» – телевизионные мальчики кланяются как болванчики – «начали» – и обращаясь к пустоте: «идя навстречу пожеланиям мы начинаем передачу» …………….

И вот на голых призрачных возникла легкая улыбка тысячелетнего металла —

И выйдя на улицу в солнце – что все немного пожелтели ты замечаешь невзначай – встречаясь говорят все больше ни о чем – «сенсай сенсай» – «все было было» – и кланяются как японцы – «дела – сакура отцвела» – и больше ничего не будет – скорей как полуавтоматы – лишь заведенный ритуал

О чем он молился я понял наконец – гладкий лакированный японец в каждом поселился – не замечаем по своей беспечности – но сквозь уют! азарт! стандарт! – как темный знак НЕ КАНТОВАТЬ – все больше проступает контур вечности

НОВЫЙ АФОН

Толстый храм – слоеное пирожное

Здесь жили некогда монахи – среди маслин и кипарисов сладчайшие вздохи – и охи и ахи – миндаль оливки мандарины – форель в зеленом водопаде – и девки нежные как осетрина по-монастырски в Ленкорани —

Монасей вышибла из рая милиция в двадцать четвертом – и мне сегодня видно в лунном свете – как на дороге удирая – задрав подрясники – мелькают голыми лодыжками – их погоняя бьет по нервам джаз

Здесь новый рай на две недели – отели и пансионаты – слетаясь со всего Союза – стаи крашеных блондинок – а за ними за волнами волосатые армяне и носатые грузины развращенные наживой устремляются на пляж – Гурам нашел себе простушку – друг обхватил ее подружку – а девки-дуры как в раю – роняют миртовые ветви из ослабевших рук – и лютни – отдаваясь возле стен монастыря – где маслины серебрятся – неостывших даже к ночи – из расселин белый дым

И – ах! – неспокойны отшельников мощи в пещерах – плоть блеснула в лунном свете – тонкий запах кипариса донесло – как щемяще жить на свете! – зачем же все шахтерам пьяным? – ах возвратите нас возвратите – наши жаркие молитвы – на землю из небытия – мы согласны мы согласны – ваши дщери так прекрасны! – быть шоферами такси – ваше море как вино! – не в часовнях и пещерах – о кощунство! – с интуристами в Эшерах – гениально! – агнцам закланным служить – о хотя б на две недели дайте этот новый рай!

Умолк оркестр у водопада – и стало слышно как шумит – как словно за сердце щемит – отрезвляет и бередит эта сладкая вода – да им – покой – (когда бы знали вы какой!) – вам людям – стадное веселье – (с какой-то дьявольскою целью!) – а мне поэту – вечное похмелье – утратив родину свою кипарисами дышать в чужом раю

СЛЕПОЙ И МОРЕ

Веди меня туда – я слышу как оно мигает – откуда ветер доносит свежесть брызг – каждый раз как будто возникает летучий блеск – черный квадрат бензином по лицу мазнув проносится – свернули вправо – теперь оно мерцает в левом ухе – налево – память услужливо подставила ступени – ты говоришь: дома сады – да я и сам прекрасно вижу – пространство стало коридором в котором как будто брезжит свет – мы удаляемся – нет! – остановились – повис мгновенный росчерк птицы – оно зовет оттуда – мы повернули не туда – стена! – оно грохочет отовсюду! – расступается – вот оно! только руку протяни – море

Я знаю мыслью: там простор – на пароходе плыть 12 суток – но более реально взбираться на крутую гору почти что вертикально – и вдруг причалить неизвестно где

И само собою мое отношение к прибою – все в дырах поспешно воздвигаемое зданье – еще идет строительство – все новые колонны и подпорки – но ажурное созданье уже колеблется – вдруг лепнина вдрызг! в брызги! – опадает целиком – и не успело гремя камнями и шурша песком все это дело смыть – как снова – блоки – балки – перекрытия – кариатиды – мозаика – не кончив одного берется за другое – да важно ли в конце концов когда одно теснит другое – когда миллион феерических фантазий спешат прожить свою минуту на этом месте и сейчас

Рука разглядывает – гладкие как четки – каждый камень – окатный звук – веками великан играет в камешки – сколько неоконченных симфоний – а я который грею кости на солнышке – все распадается на камешки и брызги – море поделись своею гениальностью – ведь есть же общий замысел – может быть прекрасный город строит вечный шум – мне говорит об этом – прислушиваясь к Богу – твой величавый Ритм – его услышал Бах – отворяю слух! – вливайся! – шире! – кипучим блеском! – не зренье дай! – наполни! – прозренье – голосами! – дай! – море!

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Маленькое Я во мне пульсирует – так на запястье тикают часы – можно снять твое тело вместе с одеждой – плоская модель вселенной – и повесить на спинку стула – двенадцать знаков зодиака – чтоб отдохнуло маленькое Я – и в это время – время перегнав – куда бы ни показывали стрелки – слетало на свою планету – всегда сия минута и сей час – откройте крышку – там ему эквиваленты речки и травы – блеск хитиновых деталей – какой-нибудь своей любви – трепещут крылышки колес и мотыльков – может быть приятная компания – комариный хобот свернутый пружинкой – ведь может надоесть в конце концов функционировать – тогда – угаснет стрекотанье солнца – и стану куклой на закате дня

Соцветье одуванчика – послушай маленькое Я – треск сухой головки мака – заключим с тобой союз – лесная горечь земляники – мне предоставь щедрый кусок бытия – изнанкой лист щекочет – а я тебе даю свободу – Амарантус – летай повсюду – Амариллис – собирай пыльцу всемирной жизни – Артемизия процера – соты и высоты — Цеа Маис – наполни красотами – Трифилиум хибридум – попробуй в чистом виде быть собой

Конечно ты знаешь – луч солнца – это сделка – я хочу обогатиться – луч солнца – во времени стать равным тебе – но исчерпавшему весь цикл превращений и времени – и в то же время пить свое вино – луч солнца – есть виноград – растягивая это удовольствие – от полной кисти

Хотелось бы – но глуше будни и непробудней сон – тяжелею с годами – болезни нет неизлечимей – одно предчувствие мне брезжит утешеньем – пройдет кто знает сколько лет – и проводив последнего хозяина – без радости и грусти – как бы нечаянно освобожденное – пространство дрогнет – Сверх-Я уйдет единым всплеском в истину – что было малым стало целым – и расцветет Нимфея Альба

САД

Персик незрелый с щучьим прикусом – это может быть временем года – листья на солнце как зеленые перцы блестят – или утром без ветра – листья ивы бегут быстро-быстро – или ветреным вечером юга – как салфетки из бумаги что мы в детстве вырезали смотрят листья винограда – или синими лиловыми вьюнами за окном – где усики каких-то незнакомых насекомых – находясь на пути моего взгляда – схватили причудливой рамой – или это глубокая старость – картину июльского сада – когда самоценны детали

13 СИМФОНИЯ

Еще не отзвучало начало – публика еще ворочалась дышала и кашляла – еще в дали большого зала какое-то движенье возникало – еще соседка запоздало программку изучала краем глаза – я знал уже – с каким печальным наслажденьем! – непроизвольно отметая все – что он нас проведет по всем ступеням – пробегая по нервам знойным холодом – и бросит к своим ногам волной аплодисментов

Там – подъезд сияющий в снегу – на бегу распахнутая дверь – старушки возле гардероба – здесь свист костей и пляски гроба! – визжит взбесившийся клубок – прах отрясают кастаньеты – Бобок! бобок! бобок! – и разверзается – и в э т о проваливается ошеломленный зал

Что было? – что произошло? – вылез на сцену востроносый в широких брюках – отрывисто раскланялся – скандируя и нарастая – зал открытым сердцем шел к нему – пожал сухую руку дирижера – кто ты? – ловкий мистификатор? – нет! ты эксплуататор душ человеческих – какою дьявольской уловкой сумел ты отворить наш бренный механизм – где молоточек с барабанной перепонкой – и каждому свой резонатор вставил

И вот вошло как мучаешься ты – как одинокое созданье – то и дело оступаясь – летит в пролет и в пустоту – как на лету его подхватывает кто-то – в недоумении – что произошло? – «Но это безусловно гениально» – сказала седая дама спутнице

Но время кончилось – и все – из света в темноту – неспешно возвращаются к себе – троллейбусом такси метро – как будто ч т о полчаса назад наигрывала с м е р т ь на каждом позвоночнике – и в упоенье и в тоске – как поворачивается ржавый гвоздь в доске забыли начисто! – все обернулось консерваторией толпой полузнакомых – так прошмыгнув под колесом вильнувшей в сторону машины – еще визжат голодные колодки тормозов – уже спешат по тротуару – к себе – забыться сном – любовью – чем-нибудь

ВЕСНА В ФИНЛЯНДИИ

В березах Куоккало гуляет мартовское солнце – где кроткий и чересчур прославленный старик – смотрел на поле Финского залива – беспомощно жуя бородкой – будто ожидая от серо-голубой полоски – так близко – почти не различая – которая одна осталась – в тумане слез – разгадки жизни всей – и ветер выдувая влагу сушит съедает льдистый снег

И на дороге в Териоки вдруг припомнишь строки: «…на даче в Куоккало» – «…уехал в Териоки» – журнальная виньетка начала века – чье-то больно шевельнется воспоминанье – и там где в соснах розовый просвет напоминает лето – приснятся чьи-то восемь лет – вот у калитки ваш сосед в чесучовом пиджаке – раскланялся с твоим отцом – врачом или профессором – и женщина белея взволнованным лицом и полосатым платьем – бежит в траве – и тебя оглохшего от сумасшедшей тряски снимают руки нежные с коляски – и близко-близко счастьем осветленные глаза

Послушайте Куоккало и Териоки – нельзя же так! нельзя – навязывать чужое детство – и соседство с великим дачником – я не был тут – недобрым старичком – вернее был гораздо позже – теперь сейчас – и посетил музей – бесцельно проехал в войлочных лаптях по лакированным паркетам —

Но почему же так тоскливо? – как будто т а к сложилась жизнь м о я ! – здесь я играл – там похоронен эмигрантом – а отсюда в марте с горки глядел поверх берез и елей на белизну залива – на финских рыбаков – тюлени на льду – они чернели сиротливо —

ЗНОЙ И ВЕТЕР

Под дикою грушей читаю Платона – и слышу – пятная меня рябой и дрожащей тенью – заглядывают через плечо – и еще – коллективное сознанье муравьев – над морем – над миром – мерцает текучей дорожкой на сером

Ветер взял взаймы трепетную плоть листьев сливы – и бежит над нами серебристый – зной повис блаженным звоном цикады – и вполне живет одним впечатлением —

А Сократ беседуя с друзьями растирает ноющую ногу – как земля в трещинах пятка – но уже растерт яд – раб несет чашу цикуты – и мудрец пьет – он считает что вполне логично умереть и стать диалогом Платона

А быть может смерть была легка – «Критон мы должны Асклепию петуха» – что была его выздоровленьем

Складкой земли притворяется Федр – Лисий – собачкой что мимо сейчас пробежала – лисьей породы – ящеркой Эриксимах ускользнул в серебристую щель – облачком Апполодор над безоблачным Крымом стоит

И как не кощунственно это – здравствуй Сократ! – и во мне отзывается: здравству-уй… —

Алкивиад Агафон и Критон и Павсаний! – вы молчаливой толпой – семенем став и травой – принимая любые обличья – пылью и камнем всегда существуя – мне говорите – что я – тоже – всегда – и повсюду – море! я был – небо! я буду – и наконец кто-то однажды прочтет диалоги Платона под дикою грушей – и нечто припомнив – моими ушами услышит — з н о й – и моими глазами увидит – в е т е р б е г у щ и й

ДОХЛАЯ КОШКА

В первые дни они еще сохраняли благолепие лица во сне – и при жизни присущее им выражение – слезы вопли растерянность – казалось что дрогнут ресницы – ни малейшего движения – лишь улыбка понимания оттянула угол сизых губ

Но после вскрытия на третий в гробу нам выносили труп – покорно сложенные руки – непримиримо сомкнутые губы – вместо милого лица злая маска мертвеца – и там внутри еще хихикает какой-то подлый нерв

Притихшие глядим: кадавр —

И общий ужас оглушая общим горем – спешим засунуть гроб в машину – не думать – думать о своем – сунуть в яму – какой ушел прекрасный человек! – и поскорее закидать землей – о Боже! убери его от нас

На солнце отворена дверь – прядают бабочки в огороде – и меня занавески волнуясь из окна обдувают – засохшие цветы в стеклянной банке – и бездыханный мотылек – как же э т о бывает? – и как э т о будет со мной?

Я тоже умру – но умру понарошку – сквозь сомкнутые веки буду слушать как будут плакать человеки – уберите дохлую кошку – интересно там слякоть или солнце? – ну что же вы? очнитесь позовите – я воскресну

Никто не зовет – грубо тащат – кладут на живот – обтянутые мясом кости обмывают как не мои – на щеку села муха – никто и не подозревает – не догадывается смахнуть – переговариваясь тихо меня готовят в путь

Все сразу примирились – поверили что я уже не я— друзья и близкие толкуют о каком-то человеке – и у меня к нему симпатия – красивый благородный всенародный – одели в старый пиджачок – а слезы катятся и катятся – жена – стереть бы со щеки – неодолимая апатия – и только улыбнуться я могу – но сладким духом тянет в ноздри – послушайте уберите дохлую кошку!..

Постойте куда меня несут? – не пук – не пикнуть – челюсть подвязана платком – ребята что вы в самом деле! – члены одеревянели – положили на помост – рука в резиновой перчатке – блеснуло что-то – лиловый холод проникает в мозг…

Остановись! – оставь мне жизнь хотя бы идиота – хотя бы кошки краткий век – хотя б мыслишку воробья – смешно – друзья семейство родина – копается во внутренностях гадина! – готово: сердце в банке – и ужаснувшись виду моему – беритесь за хвост! – на помойку дохлую кошку! – поспешно прячут грустные останки

О ЛЮБВИ

Мы жили тогда на задворках больницы рядом с моргом —

Каждое утро будила нас медная музыка в зелени – и каждую ночь – в грудь мою твое толкалось сердце – и вытягивался девственный живот в сумасшедших простынях – все учащеннее дышала – и мучили друг друга рты – а под полом – внизу в подвале стояли банки с формалином – отдельно – сердце – желудок – легкие – яичники – два черепа безгубых – я и ты…

КРАСАВИЦА

Красавица лежит на пляже – плечо лопатки – все красиво – и книга – может быть читает – и если стать тенью ее головы на странице – тоже прочтешь:

«Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл руками лицо. Ему было невыразимо стыдно…»

Красавица пошевелила пальцами ноги – и несколько камешков раскатившись – недоумевают белея на солнце – почему она их отвергла? – и если стать этим – перепелиным яйцом – то вероятно расслышишь в шуме прибоя слова Одиссея:

«Руки, богиня иль смертная дева, к тебе простираю!Если одна из богинь ты, владычиц пространного неба,То с Артемидою только, великою дочерью Зевса,Можешь сходна быть лица красотою и станом высоким;Если ж одна ты из смертных…» и так далее

Солнце поглаживает спину – углубляясь в ямки бедер – нажимает всем горячим небом – хочет ощутимо сделать больно – чтобы ночью красавица вспоминая ревнивое солнце говорила любовнику мужу – «не трогай… мне больно… я сегодня у моря сгорела…» – и если стать как-нибудь его ладонью – можно услышать как стучит ее сердце:

Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук и т. д.

ПОСОЛ СОЛНЦА

«Без дураков – сказал Райков – он бог, великий человек, поговорите с ним» – с лепных старинных потолков взирали серые амуры на бутылки из-под водки —

И вот – лопатой сунута ладонь – характерный мыс волос врезан в низкий лоб – из-под бровей из глубины – как объявление войны – потушите все лампы осеннего дня! – неужели на улице солнце? – нестерпимый взгляд в упор – как удар

Зашел в кусты – и там стоит опустив штаны – глядят на солнце не мигая зрачки – булавочные точки – мясистый хер стоит дубиной – и входит в тело сила – свет – растерянным пятном халат – сестрица заглянула в куст – и только ах из нежных уст – выплеснулась сперма на траву – стоит магнит планет и звезд – белым клеем задувает одуванчики лютики и лопухи – переливаясь через край – в тумане тонет вся поляна – больничный корпус – вся Москва – он весь дрожит как генератор – работает лиловый ротор – легко пустеет голова – как щедро энергию накопленную солнца он людям отдает

А им не дам! – они вызывали милицию – в сортире поставили рацию – они гуляли по бедной голове под воскресенье – я их за это накажу – полотрясенье! – весь мир энергией снабжаю – душеспасенье! – а их энергии лишу – пусть ходят выключенные

Футляры мужские и женские – заглянешь – пусто – а синие черти рады – сыплются с проводов – проникают через ноздри через полость рта – мясо рыбы и скота этим людям вредно есть – потому они и носят шляпу ватник и очки

А ты веселый человек – ты симпатичный человек – что из того что ты еврей – ведь знают все – и там на Солнце – Христос отличный человек

Не попадая руками в рукава пальто – он шел по улице гуляя – посол Солнца – был рад дождю и мертвенному свету – еще вчера он обеспечил всю планету необходимой ей любовью на двое суток по земному счету – был пьян и несколько развинчен – пил тонкий воздух как гурман – и даже мог себе позволить проходя – поглядывать на встречных женщин со снисходительной улыбкой

СОН ЗЕМЛИ

На террасе в полдень не мог уснуть – подбиралось солнце к лицу – на щеке – и приснилось мне – то ли перстень был не на той руке и на сердце давил – что стихам своим дал я новый вес и объем – в эту комнату можно войти – и ведет эта дверь в распахнутый сад – где яблони пахнут дождем

Ничего на свете страшней тебя – и прекрасней тебя земля – только глубже уснуть – почти не дышать – чтобы пчелы запутались в волосах – уши коконами заросли – и две бабочки сели на спящие веки – закрываются – открываются удивленные крылья – глаза

В этот полдень я провалился в ночь – но глаза мне были даны – бархатно-синие с черной каймой – глубоко-шоколадные с желтой каймой – и розовые почти – покрытые серой пыльцой

И я вижу: свет на траве стоит – вижу как звук плывет – и желтые запахи слышу я – синие голоса – мохнатую шерсть полевых цветов – ноздреватое мясо их – словно сладкие булки тычинки торчат – пестик лаково гол – рыжие челюсти пилы багры – и зеркальные купола —

О земля! – эти сны мотыльков и червей! – сам себя пожирающий рай – о мертвец – поскорей в этих снах растворись – и себя этой прорве отдай

РАДОСТЬ

Радость – обыкновение которой – летом в лес прийти – и все застать на месте – чьи-то листья в легкой грусти – желтый праздничный цветок – чего-нибудь рассеянно коснуться – и безболезненно проснусь

ЭПИЛОГ. СТИРКА

Гроб распался – и ползуСтал украдкой на карачкиЗдесь внизу стирают прачкиЧто там плавает в тазу?И мурлом своим немытымНаклоняюсь над корытомВ мыльной пене – человечкиО протухшие душонкиВы как дряблые мошонкиО похожи вы с изнанкиНа кровавые портянкиПод ногтем стреляет вошь– Врешь паскуда не уйдешь! —Прачка рявкнула сердитоТряпку шмякнула в корытоПоливает кипяткомТрет руками бьет валькомИ в корыте стонут плачутНелегка работа прачекПотому они и злобныИх черты мужеподобныВсе в косынках как пиратыОтупели от работыСерый пар клубится в банеСтрупья крови и тоскиПрачки выскребут ногтямиОтдерут они зубамиИ вся боль и все плевкиСхлынут черными ручьями —Клочья мыльные с доски!После высинят головкиИ развесят на веревкеЗацепив кого за ушиА кого и за язык…Солнце греет…Ветер сушит…А пока – о тоска —Только помню: все пропалоУмираю каждый мигИ берет меня рукаГрубо с кафельного полаПоднимает как щенка

СОНЕТЫ НА РУБАШКАХ

(1975–1989)

«Здесь только оболочка. Слезы вытри», —

сказал отец Димитрий.

ТЕЛО

Продуто солнцем – все в огромных дырахИ время водопадом – сквозь меняНо стыну гипсом видимость храняВ метро в такси на улицах в квартирахМеня легко представить как коня:Храп трепет плоть. Но вообще я сыро:Вспотевший вкус черствеющего сыраВ рогоже скользких мускулов возняКостюм дворец тюрьма – миллионы клетокСтрана пещер и чудищ – всюду лето —В подмышках жмет – и много тайных мест…Живем привыкли… кажется просторно…Но вчуже видеть просто смехотворноКак это решето спит! любит! ест!

ДУХ

Звезда ребенок бык сердечко птичье —Все вздыблено и все летит – люблю —И налету из хаоса леплюОгонь цветок – все – новые обличьяМое существованье фантастичноРазматываясь космос шевелюИ самого себя хочу настичь яСтремясь из бесконечности к нулюЕсть! пойман!.. Нет! Еще ты дремлешь в стеблеНо как я одинок на самом делеВедь это я все я – жасмин и моль и солнца светВ башке поэта шалого от пьянстваНи времени не знаю ни пространстваИ изнутри трясу его сонет

ОНА

Не по любви а с отвращеньемЧужое тело обнимала…Не рада новым ощущеньемНа спинке стула задремалаВина и водки нахлесталасьПодмышки серые от потаМорщины страшная усталость…Но предстояла мне работаМеня вращали в барабанеПытали в щелочном туманеПод утюгом мне было тяжко!И вот обняв чужую шеюЯ снова девственно белеюЯ пахну свежестью – рубашка!

ПОЛИФОНИОН

Шкатулка медь сургуч бутыль с клеймомМузейный стул – с помойки уворованМы в мастерской у Сашеньки ПетроваПокрыты даже пылью тех временЯ – звучный ящик П о л и ф о н и о н ъНа желтой крышке ангел гравированВложи железный диск полуметровый —И звон! и Вифлеем! и фараон!Ведь были же трактиры и калоши —Всего себя в тоске переерошу!Когда ж печать последнюю сниму —Рожок играет и коза пасетсяВ арбатском переулке на снегу.Напротив итальянского посольства

ПРИАП

Я – член но не каких-то академий!Я – орган! но не тот куда «стучат»Я – прародитель всех твоих внучатЯ – главный винтик в солнечной системеЯ от природы лыс и бородатЯ – некий бог издревле чтимый всемиЯ – тот дурак… Я – тот библейский гад…Змий своенравен: нервы место времяПусть хочешь ты да я-то не хочуЯ – тряпочка. Я – бантик. БесполезноМеня дружок показывать врачуНо чу – почуял! Как солдат в боюЯ поднимаю голову своюСтою горячий толстый и железный

ЧЕМОДАН

Когда я обожрался барахломИ стал до неприличия пузатымОн придавил меня костлявым задомИ брюхо мне перетянул ремнемКак бодрый шмель гудел аэродромВолнуясь он стоял со мною рядомА я – наружу всем своим нутромПозорно перещупанным измятым!Закрыли подхватили понесли…Бродя по колеям чужой землиОн верит в ярость своего талантаА я устал я отощал давноЗа что мне век закончит сужденоЦыганским чемоданом эмигранта!

РУКОПИСЬ

Раскрыл меня ты на смех – наугадНа двести девятнадцатой страницеОплыли свечи. Все кругом молчатИ дождь потоком по стеклу струитсяДорогой кони скачут и храпятВ кустах – огни! Предательство! Назад!Мария спит смежив свои ресницыИ в лунном свете замок серебритсяНачало: «Граф дает сегодня бал»Конец: «Убит бароном наповал!»Я – пыльный том седого графоманаНо лишь открой картонный переплетПредутренней прохладою пахнетИ колокол услышишь из тумана

1. ФРИЗ РАЗРУШЕННЫЙ

……………………личаем кудри складки…..и треснувшие крыльяВдавились мощной длани отпечатки….оверх легли тончайшей пылью стекло крыло автомобиля закружилась в беспорядке……………………………………взмыли мраморные пяткибеззвучно развалилась лась половина и на ощупь гладкий странно наложилась …ангельский и львиный нет разгадки!

2. ФРИЗ ВОССТАНОВЛЕННЫЙ

На сером различаем кудри складкиОрлиный глаз и треснувшие крыльяВдавились мощной длани отпечаткиВека поверх легли тончайшей пыльюКуст блеск стекло крыло автомобиляРеальность закружилась в беспорядкеСквозь этажи сквозь отраженья взмылиБлеснув на солнце мраморные пяткиВселенная беззвучно развалиласьРеальности осталась половинаВсе тот же камень – и на ощупь гладкийНо на другую странно наложиласьВсе тот же профиль ангельский и львиный нет разгадки!

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ СОНЕТЫ

1. ЗВЕЗДА

С т а р неба круг сверлит над космодромомКак сквозь вуаль мерцает Э с т у а л ьЗеркально отраженная изломомУходит С т е л л а коридором вдальШ т е р н – лаковый журнал – редактор ФаустЗ в е з д а над колокольней смотрит внизЮ л д у з по всем кочевьям расплескаласьИ сытою отрыжкою – Ы л д ы з!Мириады глоток произносят такЗдесь блеск и ужас и восторг и мракИ падающий в космос одиночкаИ звездам соответствует вездеЛучистый взрыв: ЗэДэ или эСТэГде эС есть свет, а Тэ есть точка

2. ОГОНЬ

Когда славяне вышли на БалканыБыл заклан а г н е ц – капли на ладоньИз бога Агни вылетел огоньЗеленый рай синел за облакамиЯ слышу вой враждующих племенИз глоток: Фаер! файэ! Фламма! пламя!Мы были ими, а германцы – намиСмерд сел на Пферд, а Конунг – на комоньТы, я, они – из одного зернаЯ вижу лоб священного слона…Лингвист укажет множество примеровЛатинскийи г н и с и о г о н ь – в родствеИ на закате окна по МосквеКак отблеск на мечах легионеров

3. ВОДА

Речь как река. Во всем – свои истокиИндусское у д а течет в водеИ мной разгадан смысл ее глубокийВ – влажность. О – овал. Движенье – Д.О у д а к а м ю а к в а в а т о в о т э …И выжимая влагу из волосКак много дней и солнца пролилосьВ небытие пустое как зевотаЯ пить хочу. Горит моя гортаньВ ней – скорпионы мерзостная дрянь!Язык мой – враг мой вытянут как жало…И – разрешилось! Ливнем снизошлоВсе мокрое: асфальт кирпич стеклоТы льешься в горло – мало! мало! мало!

4. ЗЕМЛЯ

Не принял дар. Ударил Дарий о з е м ьПосла. Шла мгла опустошая з а мА в результате зеленеет озимьВ лучах и листьях бродим по лесамЗачем з е м л е мы говорим «С е з а мОткройся»? Но о страшном ли мы просим?Блестит и пляшет милая глазамСтоцветная сокровищница – ОсеньИли в Крыму – идем беспечно топчемПодошвой прах полынь пыль – почву в общемА там внизу – попробуй гору взрежьВсё вздыблено! гигантский ящер согнутО Господи! проснется – горы дрогнутВдруг выдохнет: О Гея! Гильгамеш!

СОНЕТ-ВЕНОК

Алеше Паустовскому, трагически погибшему – попросившему перед смертью в подарок этот сонет

Венок обвили траурные ленты:«От любящих врагов» «от профсоюза»«ЧИТАЕМ ВСЛУХ» – друзья интеллигенты»«ЗАБУДЬ И СПИ» – Божественная Муза»«От неизвестной – НАКОНЕЦ-то ТЛЕН ТЫ!»«ПРИЯТЕЛЮ – от Робинзона Крузо»«ЕВРЕЮ – от Советского Союза»«ЗАЧЕМ ТЫ НЕ УЕХАЛ? – диссиденты»«СКОРБИМ И ПЬЕМ – деятели искусства»«ПРОЩАЙ ДРУЖИЩЕ – водка и закуска»«СДОХ БАЧКА! СДОХ! СОВСЕМ ПРОПАЛ – монголы»«УШЕДШЕМУ С ТОСКОЙ – собака Ларри»«СВЕЖАТИНКЕ! – кладбищенские твари»«Соседи по могиле – НОВОСЕЛУ!»

СОНЕТ О ТОМ ЧЕГО НЕТ

Яну Сатуновскому

То мяса нет – то колбасы то сыраТо шапок нет куда я ни зайдуНо я встречал и большую бедуНет близких. Нет здоровья. Нет квартирыНет радости нет совести нет мираНет уваженья к своему трудуНет на деревне теплого сортираНет урожая в будущем годуНо есть консервы РЫБНЫЕ ТЕФТЕЛИРасплывчатость и фантастичность целиЕсть подлость водка скука и балет —Леса и степи, стройки и ракетыЕсть даже люди в захолустье где-тоИ видит Бог! – хоть Бога тоже нет

ПЬЯНЫЙ СОНЕТ

Навеселе под мухой под хмелькомЗа друга для сугрева для настрояУ магазина вздрогнули – нас троеА кто-то в одиночку и молчком —Наклюкался надрызгался надралсяКак зюзя назюзюкался раскисНабрался налакался настебалсяДо чертиков! до положенья риз!Нарезался. Распался по-российскиПьян в дребодан! в дым! в сиську и в сосиску!– Поколбасись еще! похулиганьСпой песню нам про цветики-цветочкиНафиздипупился. Дошел до точкиПьянь распьянющая! Распьянь и перепьянь

Посвящается Герловиным

1. НОВОГОДНИЙ СОНЕТ

2. СОНЕТ – КОММЕНТАРИЙ

На первой строчке пусто и белоВторая – чей-то след порошей стертыйНа третьей – то что было и прошлоИ зимний чистый воздух на четвертойНа пятой – вздох: «как поздно рассвело»Шестая – фортепьянные аккордыСедьмая – ваше белое письмоВосьмая – мысль: «здесь нечто от кроссворда»Ни две терцины: все что вам придетНа ум когда наступит Новый ГодИ все о чем вы здесь не прочиталиИ основное: то что мой концептИз белых звуков сотканный концертПоэзия же – просто комментарий

ЗИМОЙ В МАЛЕЕВКЕ

Гнилой кокос плывет в воде чернеяГнилой канал оплавлен фонаремЛетят из Таиланда и ГвинеиА друг мой умер в семьдесят второмХочу уехать в Ялту по весне яВ апреле мы вещички соберемЧто из того что мы с тобой умремЖила бы лишь земля – и радость с неюСпадает с хвои снег по ветру веяДорожек сырь. Скамеек темный хромПисьменник бодр хотя мозгами хромДуша подонка и лицо плебеяВ Нью-Йорке Эдик вылез из сабвеяИ жизнь и смерть он чувствует нутром

НЕОКОЧЕННЫЙ СОНЕТ

Четверг. С утра я позвонил в МосквуСошел с крыльца на снег навстречу солнцуУвидев близко розовую сойкуОбрадовался я что я живуДорогу помню – желтую постройкуОпять сегодня поздно я уснуА в дымчатое нежное высокоВливалась синь предвосхитив весну —И что созвучно всей моей душеКоторую за много лет я сноваСверкали звезды грозно и лилово —Почувствовал

РВАНЫЙ СОНЕТ

Да все мы – Я! но лишь на разных этажахСтрадания. Сквозь боль и бред предчувствуемСебя. Иногда как будто рассветает. ТогдаИстина прозревает себя. Вот-вотКоснется особенной ясностью. Сейчас —Какой-нибудь сучок, ветка, намек, счастливоеВоспоминание. Уже соскользнул. НеУдержаться на этом ослепительномОстрие. Сознание разорвано какОсеннее дерево. Этот листок —Улетающее вчера. Этот – зыбкое завтра. А этотСовсем уже не ты. Снова ощупьюЖадно шаг за шагом, день за днем, ночьЗа ночью. Но придет же Весна наконец? Или Смерть?

СОНЕТ ВО СНЕ

Приснились мне превратности такие:Я сочинил сонет. Но удивленноОн вытянулся полкою вагонаИ почему-то стал поездкой в КиевКружилось поле. Дверь гремела ручкойСбиваясь ямб стучал скакал по рельсамЯ полкой был! Колесами! ТрясучкойТомительной! – и вечером апрельскимЯ был внутри сонета и снаружиИ я страдал, что это обнаружаттогда опять Урал – служить солдатомНо мой сонет бренчал стаканом чаяСмотрел в окно меня не замечаяИ выглядел довольным и усатым

МИЛЕДИ

Есть голоса – футбольная командаА твой негромкий отличу от всехКак будто ласку гладишь – теплый мехЕще я видел небо ТаиландаТам тысячи легчайших колокольцевКак тысячи сладчайших богомольцевЛепечут улыбаясь в синевуТы храм такой видала на картинке?Твой смех колеблет медные пластинкиТы радуешься значит я живу

СОНЕТ С ВАЛИДОЛОМ

Мокрые листья влипли в асфальтСентиментально гляжу на природуНа серое небо на серую воду…В июне меня прихватило – инфарктКажусь себе барином старого родаМол пожил и хватит – фойе и антрактА кто-то гуляет и пьет! И кого-тоСам черт не берет!.. Поразительный фактКак выжила жизнь и поэзия в этомСплошном советизме! На вечер к поэтамОпять участковый с повесткой пришелСейчас бы (пожалуйста – клетка и птица)Израниться в кровь… или просто напиться…Но в левом кармашке лежит валидол

СОНЕТ ПЕТРАРКИ-1

Если то не любовь, то что же я чувствую?

(Франческо Петрарка)

1Но что со мною, если не любовь?А если я влюблен, то что же это?!Само-му-чи-тель-ство!.. Простите, нездоров.Заразный. Все. Не прикасайтесь. Вето.Попался, влип – не рыпайся, не сетуй.Ведь все живут, хотя умрет любой.Банальная, как девка из балета,Любовь, как смерть, расправится с тобой.И будешь ты носиться без руля,Безвольно плавниками шевеля,Во власти волн… как говорит Петрарка…Где шеи начинается изгиб,Там темный завиток – и я погиб!Я в зной дрожу! мне на морозе жарко!

СОНЕТ ПЕТРАРКИ-2

Будь благословен день, месяц, год…

(Франческо Петрарка)

2Я помню год и месяц, день и час,Твой локон юный, вид бесцветно-кроткий…Тот человек…Где он теперь, сейчасТот иудей со шкиперской бородкой?Я помню, мы накачивались водкой…Пришла с подругой… Села не дичась…И день был странный – длинный и короткийВ пустой квартире – в небе светлых глаз.Я помню все – и тени на снегуИ даже то, что помнить не могу,Как целовал тебя в тот вечер мартаНе я! Как упивался поцелуйДо крови! Как окреп и вырос хуй!И ревность обжигает так же ярко!

ПОДМОСКОВНЫЙ ПЕЙЗАЖ С КУКЛОЙ

Вся в ряске течет полудохлая КлязьмаВ осоке видна утонувшая куклаК осени – дождь… Но и солнышко дразнитОкраина вся менструально набухлаНа том берегу – магазины и праздникЗдесь кто-то крикнул а там кто-то гукнулТам пьяный бежит. А другой безобразникЧернеет в траве словно жук или букваЧто все это – кукла плакаты бараки?Наверно какие-то тайные знаки —И всюду рассыпанные человечкиИ желтый закат за поселком – и дажеЛошадь белеющая у речкиВ нечеловеческом этом пейзаже

СОНЕТ-СТАТЬЯ

«Большая роль в насыщении рынка това-рами принадлежит торговле. Онанеобычный посредник между произво-дством и покупателями: руково-дители торговли отвечают за то,чтобы растущие потребности населе-ния удовлетворялись полне-е, для этого надо развивать гото-вые связи, успешно улучшать проблемы улучше-ния качества работы, особенно в отноше-нии сферы услуг, проводить курс на укрепле-ние материально-технической базы, актив-но внедрять достижения техники, прогрессив-ные формы и методы организации труда на селе»

НЕЧТО – НИЧТО

(Метафизический сонет)Качается шар. Навстречу шаруКачается шар. Один в одинВлетают шары: один – пара, один – пара,один – параИз сферы зеркальной за ними следимВсе отраженье. Предмет или дымШар или призрак. Подобно кошмаруШар вырастает… Но вместо удара вместо удара вместо удараШар исчезает поглочен другимНесутся – слоятся шары пропадаяВ третьем – в десятом – целая стаяВ лжебесконечность уходят шары шары шары шары шарышары шары шары шары шары шары и т. д.Стойте! Довольно! Не вынесу пытки!Маленький шарик повисший на нитке —Детский предлог для вселенской игры

ПЕЙЗАЖ С ДОМОМ ТВОРЧЕСТВА БОЛШЕВО

«Заходящее солнце косыми лучами освещало зеленые верхушки деревьев»

(Из рассказов начинающих авторов)

Дом обжитой и барский – довоенныйБывали в нем и Горький и ГайдарЯ помню фотографию: военныйДо блеска выбрит – как бильярдный шарСтаруха знаменитая когда-тоЗдесь ходит в джинсах в красном парикеИ сценарист таинственный как датаВесь в замше размышлять идет к рекеА солнце заходящими лучамиЧего-то освещает… И ночамиИз-за гардин в аллее мертвый светКак бьется сердце!.. Утром у столовойСидят вороны крупные как совыНа ветках увенчавших мой сонет

БУДДА

Такой большой!.. Такой…большая мамаКак Гималаи – вдаль – и нет концаВ тени – яйцо огромного лицаНе Будда это а скорее БрамаОн видит сны – и эти сны – Он сам:Звездой – в песчинку… с губ раскрытых – прямо…но сквозь вселенную он слышит голосаИ шарканье по гладким плитам храмаТянулся хвост… ура дошли до пяток:Глазеем на божественный порядок:На каждом пальце – красная спиральВ неслышном свисте в вихре и содомеНедаром мой отец – сапожник, БёмеВдруг понял я что этот мир – печаль

СПЯЩИЙ БУДДА

Снимаем обувь – уж таков порядокЗдесь Вечность спит «у времени в плену»И храм ведет куда-то в глубинуОт головы до колоссальных пятокОт локтя к уху взглядом я ползу…Из полутьмы полузакрытым глазомМир как яйцо Он созерцает разом…А мы – мы где-то шлепаем внизуОчнись! опомнись! кто мы? что мы? где мы?Вокруг застыли желтые монахиИ мрамор холодит подошвы ног…Клыкастой маской усмехнулся демонИ вновь – надежды ужасы и страхи…В закат рычит бензиновый Бангкок

ДИАГРАММА ЖИЗНИ

Улыбчивые старцы-мудрецыРазглядывают диаграмму жизни—Поэтом будет… при социализме…– Судьба печальная – заметил Лао-цзыИ вот родился я в своей отчизне…Была война…Давили подлецы…На грядке кошка ела огурцы…Скучища – хоть на лампочке повисни!Вдруг выигрыш – поездка в СингапурИ тут где жизнь как сладкий перекурЯ фреску увидал в китайском храмеТам на стене где ивы и дворцыУлыбчивые старцы-мудрецыБеседуя склонились к диаграмме

ПУТЕВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

В Северодвинске помню я кафеКак будто МОЛОДОСТЬ а может быть и ЮНОСТЬОно похоже было на бездарностьИ пахло тухлым пластиком внутриА из Елабуги привез я сувенирГвоздь кованный и синий на которомЦветаева повесилась[*]… В СаранскеНа улицах я видел дохлых крыс– Эй, посмотри! – по бронзе я стучуМне в Пензе показали каланчуПизанскую. Придавит ведь засранцевПухов и сер – не Серпухов – Париж!..Ну чем еще тебя расшевелишь —Нашествием китайцев? африканцев?

ПРОГУЛКА В ИВАНТЕЕВКУ

Белеет призраком… блестит летучей солью…Снег выпал рано. На лесной дорогеКак Чичиков – по рельсам – петушкомА там рукой подать до ИвантеевкиДва десятка каменных коробокВ модных брюках и дубленкеХодят местные девчонкиНа одном заводе как в родном колхозеЗдесь под Москвой – хоть вой – земля родить сталаЖелезные овощи – станки и ракетыЛишь название деревни – ни к селу ни к городуИз Ивантеевки я возвращаюсь лесомВ снегу и солнце – заросли малиныПрогулки вообще полезны для здоровья

МЫСЛИ

Вот отлетела – серая как мольВот развернулась – пестрая как веерНавязчивые – только им позволь —Всю ночь стучит и движется конвейерРассыплются – горох или фасоль —Не соберешь – еще и сам рассеян…ОГРОМНЫЕ И БЕЛЫЕ КАК СЕВЕРМучительная как зубная больРасставлены как шахматы – для делаЗастенчивая – держится в тениИ та которую хоть за уши тяниНе вытащить – так накрепко засела!Есть мысли в кресле, мысли на ходуИ э т а мысль к которой я иду.

ВЕЧЕРНИЙ СОНЕТ

Зажегся свет… И в полу – непрозрачномВ стекле возникли лампа стол и яУгадывалась комната мояНо фото было призрачным и мрачнымТ а м сквозь меня просвечивали елиДалеких зданий острые огниА т у т был пол и все на самом делеХоть сам себя за ляжку ущипниЯ ущипнул себя – не удержалсяНо крикнул он – из черной немоты!А в зеркале напротив отражалсяЕще один двойник и демон – тыИ с ужасом друг друга наблюдалиТри разных стороны одной медали

ОКНО

Лежу затылком чувствую: о н оРаспахнуто – как будто дышит веткаХочу взглянуть. Но возникает некто—Вам шевелиться не разрешеноНа потолке – кукушечье пятно…Досадно! глупо! Вот что видят все кто…Еще – на двери – марлевая сеткаНо слава Богу в мире есть окноТам облачно – недаром тень в палатеТам в белой раме – город на закатеДалеко – пляж… зеленая волна…Так явственно что можно все потрогать!С трудом в подушку упирая локотьЯ обернулся: за окном – стена

СОНЕТЫ ИЗ ДИЛИЖАНА

1. ГОРОДОК

Обвалы за Севаном – в сердце горПолзут в тумане фары – виражамиСпускаются – тревожится мотор —На дно где городок и горожанеПриехал Гамлет… Друг его – шоферРомео – кутежи за кутежами…Отелло остролицый как топорИ площадь как подмостки в ДилижанеЗадумчив принц: на стройку туф опятьНе завезли… И гвозди где достать?..Офелия – глазастик: дома – драмаКакой армянский зодчий рассчиталЧто приняла тщета и нищетаШекспировские очертанья храма!

2. СМЕРТЬ КРОТА

Из снега Верный выхватил крота —И выронил… Затряс как бы обжегсяТам – талая вода и чернотаОн – там! – Схватил – и вновь поостерегсяКак с мышью кошка он играл с кротомПо-зимнему стучал в деревьях дятел…Обнюхал шкурку плоскую потом —И сразу интерес к нему утратилМы ближе подошли и удивились:Зачем слепой глупыш наружу вылез?Но видно землю разморило всласть —Вся в корешках набухла засочилась…И он проснулся. Тут-то и случилось!Горячая как печь собачья пасть

3. МОНАСТЫРЬ ГОШ

Паленым пахнет… Безбородый – ГошЗдесь книги прятал – свод блестит от копотиДа! Тимур-ленг прошел в огне и топоте —И до сих пор здесь дух горелых кожВнизу селенье: свиньи трактор грязьИ дом из туфа – розовый ДОМ БЫТАВека назад все брошено забыто —Дымится и живет не торопясьНо черные небритые мужчиныНа площади стоят не без причины —И вот старик похож на книжный знакЛюбой из них (придурковатый самый)Хранит в себе и смысл и крепость храмаХоть самый храм их – брошенный очаг

4. ЕРЕК ВАГАНЦ

Синицами исклеванное маслоТам на балконе… Из ущелья – парВ тумане солнце вспыхнуло… погасло…Но в марте липнет к москвичам загар—Автобус в Дилижан идет?.. НеясноВрунишка – но глаза как Божий дарСреди деревьев розовых и красныхВ снегу торчит могила – чей хачкар?Доехали в такси. Пиджак потертый —И сам изжеванный, зато тариф – пятеркаЕрек ваганц! – да – и не прекословьА горы между тем – страницы книгиКамней шизофренические сдвигиИ землю ткни ножом – проступит кровь

5. ПОЛЯНА В ГОРАХ

Вся в воздухе стеклянная полянаЛишь тикающий шорох из тумана —С деревьев тающий и падающий снегТам – замирающие наши разговорыИ оплывающие кельнские соборыИ осыпающийся псевдочеловекИ если слушать в молоке в лесу лиИ снега шлеп и проблеск как бы хрустТо различишь дыхание косулиИ глаз ее армянский полный чувствА если выше выше – всей поляной —Всем слухом подниматься в тишинуТо станешь белой бабочкой стекляннойИль просто каплей слышащей весну

МУЗА

Появилась из‐за края скалы на дорогеВ чем-то белом подобно тунике. Соски едваОбозначены, худые колени. В тени лица —Светлые глаза еще светлей. МиловидностьЮной некрасивости; козья мордашкаУсмешка – быстрый язычок – еле уловимоеДвиженье ящерицы. Массив КарадагаВысвечен голубизной. Отрок. Лаванда. Рыба.И как в н а ч а л е – в музыке и синиС пучком колючек воронцов полыниОна прошла ничем не выражаяБожественного отвращенья к мируИ было мне дано (ему – Сапгиру)Понять что муза не моя – чужая

КОКТЕБЕЛЬ

Памяти Коктебеля

Меж Карадагом и ХамелеономКак серая жемчужина – заливХудожник на скамье нетороплив —Рисует скалы точек миллиономПолынным кругом горы очертивСказал Господь: «Здесь будет хорошо вам»И в солнце на тычке вином дешевымУпился интеллект и примитивГде в балахоне греком шел ВолошинХип «ловит кайф» двусмыслен и взъерошенПисьменники здесь пишут похабельИ в самый цвет махровым их идеямЖивую душу сделали музеемИ Планерским назвали Коктебель

ПИЦУНДА ЗИМОЙ

Похожа на Японию ПицундаЗимою в дождь – и небо как гримасаКакого-то свирепого абхазцаГазета мокнет – из Москвы – оттудаТам липнет снег… огни… представить трудноБезвольные во власти Фантомаса…Мыс в пену накренясь скрипит как судно —Вдруг лопнул ствол сосны – наружу мясо!Обречены на грусть и прозябаньеМы смотрим в небо… Бледными губамиЕдва живем… Что час назад промокло —Все высохло. И ездит по балконуНаперекор всемирному законуСтул алюминиевый, что ему – наши стекла!

СТОЛИЦА

Гранитный парапет. Москва-рекаС утра такси несутся от вокзаловМильоны пришлых, тьма провинциаловКипят как дрожжи в капле молокаНочная – корпусами облаками —Незрячий взгляд, разжатая рука —Раскинулась и дышит словно КаинВ беспамятстве – уж очень великаИ снова «холодок бежит за ворот»Для интуриста скучен этот город:Ни супер-шоу ни реклам ни сект…Но вдруг пустеет Ленинский проспектОт Внукова как будто ветер вытер —Текут машины… где-то там – правитель

ПИТЕР

Ни лошади на Аничковом, ни да-же Летний сад осеннею поройНи бывшей и стареющей обидаНи Петр ни змей ни бог и ни геройНи в ЕВРОПЕЙСКОЙ лилии модернаНи ростры – их русалочьи хвостыНи то что всем хронически вам скверно —(В муть в душу разведенные мосты) —Другое помню. Утром у вокзалаШла троица. Ночной триумвират:Большой как блин дворовый опивалоАлкоголичка – косточка рабочьяИ рыженький – сомлеешь встретив ночьюИм двигался навстречу Л е н и н г р а д

ЛЮБОВЬ

Надежде Януариевне Рыковой

Пообещала – значит выйдет скороОдну бутылку подобрал в подвалеДругие две строители мне далиКупил треску и пачку БЕЛОМОРАСтучал в окно – играл как на рояле«Май дарлинг» вызывал – для разговораШипел мяукал… приняли за вораУшел в подъезд – опять меня прогналиЧто бормочу лишь ей одной понятноВон за стеклом – и нос ее и пятна —И вертикальный с золотом зрачокОтец ее и враг из дома вышелЗачем сказал он то что я услышал? —«Влюбленный в нашу кошку дурачок»

СПЯЩИЙ

И пил и ел – влюблялся второпяхВдруг – шум! Побили… Убежал хромая…Крик чаек… Сплю у моря на камняхБулыжники как бабу обнимаяСмеюсь глазами: кто ты дорогая? —Весь в белом летчик – может быть моряк —И в руки нам – все мандарины рая! —Все приобрел, все в жизни потерявВ хоромах спал – на простынях бывало —Противно холодно – и в душу поддувало…Общественность? – уж как-нибудь я самНи возраста ни близких ни заботы —Лишь солнце – сквозь вино… Не знаю кто Ты —Провеял ласково по редким волосам

БОРИС ГОДУНОВ

Явился самозванец самиздатом«Тень Грозного меня усынови…»Мнил – цезарем, любимцем меценатомОтторгнут – чужеродное в кровиРазвращены бездельем блудом блатомВорье и грязь – кого ни назовиСопливясь от усердья и любвиДа! сильного признаем Старшим БратомИ между тем как свиньи жрут почетТолкается! – под ребрами печетИ чует правду – прожигает просто(Тень Грозного?) Встряхни ж нас царь БорисДа крепче поухватистей берисьЧтоб отлетел весь мусор гной короста!

МОСТ

Бородачи пузаны – малышняГуляем во дворе нарядных ясельЛепечем и пузыримся: ня! ня!Визжит как смерть! – упал и нос расквасилВлез на горшок величие храняВсе девочек исследует – мамасикОбиделся: не поняли что – классикДым! шоры! обезьянник! злоба дня!Когда иду я через Крымский мост —Стальные фермы – балки вперехлест —Заклепки в два ряда – стальные шляпки —Весь в солнце – над рекою – в пустотеТеряя чешую монетки перья тряпкиЗавидую высокой простоте

ЦВЕТЫ С ОКРАИНЫ

Вьюном ефросинья вся в желтых цветочкахУ ржавой трубы где труха и кирпич —Мильон срамокашек… пук лапушек сочныхИ скромный лиловый иван-ильичХлион и валерия – белые точноДвиженье души – все равно не постичьИ чемпиоза – махроза мистич-ческая – вся в клопах и окантах барочных!Собрать эту живность и нечисть в канавеДомой принести и поставить на столПринюхайтесь к этой любви и отраве —Как будто здесь чистили рыбу и жралиАрбуз пили пиво газету марали —И кровью и спермой букет изошел!

БЕССТРАШНАЯ

Памяти Нади Эльской

И плоти-то в ней не было почти —Одна улыбка. Смерти что за пища! —Пронзительные светлые глазищиА вот о н а возьми и предпочтиСпоткнулась и лежит на полпутиА там весной как соловьи засвищутЕе покойный Цыферов отыщетИ скажет: «Есть надежда… не грусти…»Искусство лезло в парки и в квартирыБульдозеры корежили картиныИ коршуном над паствою – Оскар…Соратница! пьянчужка! анархистка!Ты – с нами! мы – с тобой! мы здесь! мы близко!Вот только б тебя Генка отыскал

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

При получении извещения с черным крестом из Праги

Мой тесть Гуревич Александр ДавыдовичИ музыкант из Праги Глеб ЕрохинСолагерники – что вы там навиделись! —И снова вместе – тени духи вздохиИ собеседник мой пожалуй с виду лишьЕще вполне – он мертв – и ухо в мохеА если жив ему не позавидуешь —Кариатида вымершей эпохиНо в памяти живет и ходит ПрагаВ глазах блестит предательская влагаКак бриллиант весь мир омыт в апрелеВон Федоров идет по тротуаруС ним – Цыферов… И эту знаю паруКто умер тот живой на самом деле

ВСТРЕЧА

Памяти Юло Соостера

Был автобус – ехали к ЮлоБыло бледно ветрено и тонкоБормотала старая эстонка —Их глаза что лед или стеклоБыло море ласковей теленкаЛес сквозил что аиста крылоИ шоссе куда-то вверх вело– М е т с а к а л м и с т о о – наша остановкаСвечи на земле – на мокрой хвоеПламя белое стоит как неживоеПозабыл я, ты в каком ряду?Все что первым – жизнь насквозь – заметилЧем сквозь холст – в порыв бумаги бредилТак и знал что я тебя найду

УРАЛ ЗИМОЙ ПЯТИДЕСЯТОГО

Сугробом кровля – овощехранилищеС зарей приводят женские бригады —Штаны платки бушлаты и заплатыВнизу темно и скользко – запах гнили ещеЗато попеть позубоскалить радыВсему научат в лагере: училище—А эта блядь откуда еще вылезла? —Глаза блестят и губы виноваты—Скучает дура по тебе траншея! —Из-под тряпицы тоненькая шея —Картофелина вроде пророслаВверху белеют смутные окошки…Возились двое на горе картошки —Да это ведь любовь у ней была

МНЕ 12 ЛЕТ

Весь встрепанный и потный со двораВбежал: отец!.. И сразу тихо сталоИз темных рук бумага выпадала —И той бумаге не было концаОн плакал половиною лицаНад Витебском над мятой похоронкой —И горе вдаль веревочкой – воронкойЗакручивалось – дымная дыраУстами – всеми звездами крестамиОтец рычал хрипел: «Будь проклят Сталин!»Обмолвился?.. Ослышался я? да?Не Гитлера винил он в смерти сына…Пусть жжет вас пламя Страшного Суда! —Да керосина больше! керосина!

ВОРОНА

Оказывается не чуждо чувство юмораи птицам. Вот – бросаю палку пуделю —Палка перед ним как живая прыгаетпо асфальту. Ранний октябрьскийиней выбелил траву кусты. Оттудаза нами ворона следит с любопытствомЛохмушка радуясь гарцует, перехватываябелыми зубами толстый прут крошитБросаю снова. С элегантностью пантерыворона низко проносится над пуделемопережая подхватывает палку – выронилав притворном ужасе: «сыр выпал!» – тот кидаетсяВдруг сообразив оскорбленно заливается лаемОна смеется клюв беззвучно разевая

ПОЭЗИЯ ЗЕМЛИ

«Поэзия земли не знает смерти» —Счастливая земля и небо Китса!Перелистаешь, так и екнет сердце:Двадцатый век – последняя страница?Там чудище в тумане черным чертитА здесь в березняке – и снег и птицыИ слышно как деревьям лето снится…Опомнитесь! замрите и не смейте!…что графоман я понял по затылкуПоставил абрикосовой бутылкуИ высыпал на стол орехов грецкихДень остывал – дышалось в КоктебелеИ так хотелось «плыть и плыть без цели»Под ровный гул стихов его – советских

СОНЕТ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ

Здесь воздух весь – полынь – и небо птичьеПотеки лавы, камень как наростКто растолкует мне косноязычье? —И отчего возник незримый мост?Над Коктебелем ярче сфера звездЯвился дух – знакомое обличьеСпала под легкой тканью БеатричеВоробышком – так осторожно несОн огневел – и все во мне дивилосьНасквозь – гора и моря полосаПриблизился – невероятно вырос…Зрю: виноградом сердце на ладониОн дал вкусить свой дивный плод – Мадонне —И я проснулся в горе и в слезах

НИКИТСКИЙ САД

Славе Лену

Никитский сад – твой камерный театрЗдесь все деревья – духи и актерыВсе гонишься за призраком который —В зеленый бархат… В дырочку следят…Ты сам для них – и дух и экспонатСпускаясь к морю ты уходишь в горыГде – гул аплодисменты разговорыГде – Горького и Невский и МонмартрЗдесь все отрепетировано, даже —Твоя фигура на вечернем пляжеИ горы декорацией висятЧто там мелькнуло – чайка ли?.. собака?..Когда себя сыграем как спектакльПусть занавесом нам – Никитский сад

СОНЕТЫ-89

ДЖОЙС

Ты Гамлет, Клинк. А море как трюмоБык выбривал с усердьем подбородокВнизу в подвал с каким-то невозмоОмфал… Ку-ку!.. зеленый луч коротокПлан Дублина – и Трои – и настрояСуп из цитат – сплошное недовеФантастика такая в головеХоть торт лепи из главного герояСуть всех вещей – я жду – куда-то деласьНе прячь глаза и не… – Эт видит Деус! —Он растянулся навзничь в острых скаСобачий лай… Игрушки сэра Лута —Песок и камни – вечная минута —И ночь полусознания близка

ПРИШЕСТВИЕ

1Между Самарией и районом КапотняГде в песках коптит всегда факел нефтиТрубы крысы стражи и хрущобыВстретило Его человек десять прокаженныхИ когда Он приблизился к ГородуМЫ ИДЕМ СЕМИМИЛЬНЫМИ ШАГАМИЕсли верить милицейскому протоколу«Анна не отвечала. Кондуктор»(Бабеля арестовали утром на даче)На недавнем пленуме Верховного СоветаБыло преимущественно без осадковОт 16‐го микрорайона до метро ВАРШАВСКАЯОдного по правую, другого по левую сторону… И посыпались кубики в белое небо2—Галактика! Амон и царь Египта…Все звезды – да! – кто – светом, кто – звонкомИ первой вышла женщина из лифтаКоторую слизнуло языкомТемно и стра на складе заводскомВстают и бродят… А туман? а взрыв-то?Тряс мальчика… глаза открыты… жив? да?В лесу тянуло страхом и дымкомИ столп пороховой в пустыне выросСвершилось! – нам сквозит Христос – ОзирисОткрой окно – там стекла сотряса…В палатах продолжаются дебатыЖдут призраки компьютеры солдаты…Отсрочка вам еще на полчаса

БИБЛЕЙСКИЕ СОНЕТЫ

1Не Ты ли дал красивые перья павлину(Нет речь не идет о годах войны и голода)Он оставляет яйца свои на пескеЗаведующему ювелирным магазиномНе Твоей ли мудростью летает ястреб —Группа военачальников и пропагандистовОн смеется над опасностью и не робеетОбвинений направленных против директора баниВот я ничтожен – что могу ответить Тебе?Он восстал против насилия – он воссталАфродитовый червь из отряда кольчатыхБыл общим родственником но не входилПриговорен к высшей мере но не призналИ успокоил его Господь в земле его предков2Можешь ли ты из пучины выудить левиафана —Черная полоса проходит через глазДиаграммой реальных розничных цен —Почернеть от забот но справить субботуКто может отворить двери лица его? —Где находится скользкое анальное отверстиеВ завершенье проекта Госплана – над скатертьюОн горит золотым семисвечникомКрепкие ляжки его – великолепие царства!Грызущие ротовые части кузнечикаПистолет – пулемет системы Дегтярева!Вопреки широко распространенному мнениюЗа простои вагонов мы платим валютой и кровьюС тех пор как существует еврейский народ

ДИАГНОЗ

Директора наших новых форм и объединенийЕдинственные между двукрылыми отличаютсяКонкретными фактами неоправданных проволочек —Крылья их прозрачны, жужжала белыеОни питаются кровью – и опираются лапкамиНа самые широкие слои современного обществаЛичинки их напротив насыщаются различнымиПроспектами и премьерами в благотворительных целяхОбладая возможностью демократического выбораСамка кладет 12 штук сравнительно больших яицВ комиссии подкомиссии – щели пола и пыльные углыНа очередном заседании народные депутатыВыкрикивали с мест – многие вели себя некорректноОт чесания воспаление и зуд только увеличиваются

ПОРТРЕТ АННЫ КАРЕНИНОЙ

(с усиками)Она слышала звуки шагов по его кабинетуВысокая трава мягко обвивалась вокругВпечатление мрака при потухшей свечеОна боялась оставаться одна теперь«Вы но не я» – сказала она оборачиваясь«А хорошо! очень хорошо» – сказал он сам себе«Уехал! кончено» – сказала себе АннаИ подошла к трюмо чтобы увидетьГлядя на тень вагона на смешанный с углемКакое-то неприятное чувство щемилоСолдаты брякнули ружьями, арестантыБлестящие казавшиеся темными от ресницПриближение поезда… Эта радость избавления…Усики над вздернутой губой

РАЗНОЕ ОБ А. С. ПУШКИНЕ

Заходил Пушкин, он пробегал«Московский европеец», «Идеал», «Трактат о висте»Вспомнил что у Гете МефистофельПрозрачные намеки на отчужденностьОдного не доставало счастью ПушкинаОна выпучила на меня свои большиеМы заметили уже что неумереннаяНичего не смыслящему в конспирацииПушкина убили, непростительнаяЧто касается нападок КюхельбекераПациент все слабее. КасторовоеЯ пошел на квартиру ПушкинаВ синем фраке с золотыми пуговицамиКамышовую желтую палку, у которой

ДЕТЕКТИВ

Полицейский комиссар с аппетитом докончив филеНа сиденье лежал фотоаппарат «лейка»Наконец заключенному передали записку—Я не убивал ее! не убивал!.. – Вообще-тоВолшебство солнечного дня яркие цветыЯ лежал уставясь в черную пустотуВ одиннадцать часов после короткого разговораСерое небо казалось ползет по крышам—Скорее! Там убили человека! Ничего не понимаю—Помоги мне погрузить тело в багажникИ перерезал горло ему чтобы не кричалНаконец убийца (своего рода акт милосердия)Приканчивает их выстрелом в головуСуровая деловая женщина за пишущей машинкой

БОДАЛСЯ ТЕЛЕНОК

Упорнее всего Твардовский и редакция —Кричал и разговаривал причем на разные голосаСвобода! Легкость! Весь мир обоймиВероломное нападение в мирной обстановкеСпускаясь по мраморной лестнице и думая о другомМой архив и сердце мое терзали жандармские когтиСистема навесных железных коридоровВся Москва перепрятывала куда-то самиздатВо дворе на солнце заколачивали ящикиИ опять я перепрятывал в дальнее УкрывищеВо всяком случае Лакшин не задохнулсяВидел же Иосиф сон и поведал братии своя —Такую одинокую женщину с тараканами и кошкойДух истины – его же мир не может прияти

ГОДОВЩИНА ОКТЯБРЯ

Барабан под окнами – сразу всех перебудил«Вставай вставай кудрявая Москва моя»Забежал во двор поссать – а там еще стоит в парадномЖена моя проснулась злая – внизу шел Кировский районШарики флажки и плакаты С КЕМ ТЫ ГОРБАЧЕВ?Неверие и все-таки возможность решить проблемуКемеровскую область оставили без бензинаА Керенского нет! Вот черт – сбежалЭтих молодых людей – им выкручивали руки —Зашвыривали в автобус другие молодые людиА цензура мой сонет – зарубили сволочиНа экране телевизора – залитая алым площадьИнфузории шевелятся в капле дождевой водыПрочитал же Шампильон иероглифы Египта

ДЕТСТВО

В некотором царстве в тридевятом сорок пятом…Здесь бомба упала – во всех домах вылетели стеклаУ хирурга смягчились и потеплели глазаКакая она путанная эта Венеция – искать тутТот спал – лицо укрыто марлей – на головеСхватили во время облавы… Куда везут? На тот свет?Английская борзая глядела и шумно дышалаДали мне колпак и стали толкать: иди мол домойВыменяли теткину шаль на водку и черняшкуОт Совинформбюро: после длительного сопротивленияМы стояли в снегу перед чернеющей часовнейМы шли и шарили глазами подростки – я и ОскарНа углу Садово-Самотечной и КотельническойКонь оборотился ершом и бултых в воду

МОСКВА КОНЦА ВЕКА

Фантастика – Москва и москвичи:То лысина, то сталинское что-тоПрохожие громыки криворотыБровасты леониды ильичиСпаси меня Господь и научи!Постреливают… По ночам охотаА то идут танкетки и пехотаПронизывают улицу лучи…Днем – смурь толкучка – плоские затылки —Не люди а какие-то обмылкиЯ сам под мышкой свой кочан несуМерцая нитью поезда – в столицу —Убить ограбить затеряться скрытьсяВ полях Таганки в Кунцевском лесу

ИЗ АЛЬБОМА

Фото: на холме желтый дом с белой колоннадойФотография учеников колледжа – третий слеваЛюбительское: с девушкой на фоне чего-тоОн и еще кто-то в комнате – угол окнаФото на документ: выпучил глаза как рыбаФото: не похож на себя – голый весь в мылеТот же вид – другой ракурс – пьян или не по себеФото с закрытыми глазами – убит или притворяетсяПереплыв: какие-то люди поджидают у садовой оградыДорожка в парке – солнце – вот-вот появитсяКрупно: лицо – мельканье – ладонь лезет на объективГде? Кто снимал? Почему во мне напечатлелось?Чья жизнь? Чья смерть? Втоптан в глину брелок с ключомФотография смуглой девушки с белыми волосами

ГОЛЕМ

Столпились на кладбище плиты – кричат и молятсяРаби Лев достал из кармана четыре свечи – и зажег их…собираться в гетто группами – в пятого стреляют—Я – авир! я – огонь! я вдохну в глину жизньВойска 2‐го 3‐го и 4‐го Укр. фронтов стремительнымСтальные звенья – о брусчатку Вацлавской площадиПомнишь я купил тебе блестящую зажигалку—Ты маим – вода! сделай семь кругов слева направоОколо тысячи иностранных корреспондентов…и тысячи лебедей шумно поднялись над ВлтавойКолонна тяжелых танков на большой скоростиСлава Богу ЦК не сумело справиться с ситуациейПрага ты держишь во рту кусочек пергамента…когда солнце высветляет в тумане твои ступени — Градчаны

МЕЙЛ-АРТ

Плавая пряной приправой в суперискусствеЮккер ел свой Бекон и запивал игристым РаушенбергомВ это время Рей Джонсон и Шозо Шимамозо с азартомРазделывали тушу коровы – все в крови и навозеПетер Костерман из Ганновера – бокс 26. 44И Ры Никонова из Ейска что само по себе фантастичноОн ей послал свой бокс и двух псов-боксеровОна ему – свое «ры» пенсне и бородкуШозо посылаю мимозу твоим шизоидамДжонсон посылаю тебе Рея – смотрите не подеритесьИз Австралии – пакет: в нем – Москва и ПекинВесь мир из себя выворачивается – опоздал – он уже наизнанкуИз конверта сыплются зеленые человечки – Господи!Кто-нибудь! пришлите мне отпечаток большого пальца Бога

ПАРИЖ

Оскару Рабину

Люблю Париж – с утра он пуст и чистПод тентом стулья расставляя ловко(Туристы – собирается массовка)Гарсон свистит – скучающий артистКвартал Марэ лилово-серебристНа заднике – дождь брызнул – растушевка —Античный хлам – блестящая дешевка«Макдоналдс» вылез как из‐за кулисПо вечерам – теней и света драма —Мысль Эйфеля и думы Нотр-Дама —В аквариумах – розы и амор…Но в сущности Париж мочою пахнетА над Монмартром – призрак в небесах – нет!Белея куполом сверкает Сакрекер

ЭТО ВСЕ О ПАРИЖЕ

В щеголеватых кафе арабы и негры как домаМосква просто разваливается на куски асфальтаВ Иванове – Вознесенске из окна гостиницы глядяЗа трамвайным кругом – овраг и конец светаМне снилась Европа – в подвале поют эмигрантыГолоса за дверями – репетиция в сельском клубеШел я к станции полем – посвистывали птицы – светалоДоисторический пляж и взбесившийся желтый ЛаманшИ снова литература: эклектика восьмидесятыхСолнце уже перешагнуло наискосок в комнатуГосподи! прости – постоянно обрываются связи – моя винаКак быстротекущие ручьи которые черны ото льдаЦеловались на скамье возле памятника РублевуВ длинной шинели стараясь на нас не глядеть… Это всё о Париже

СОНЕТ

Синела даль, синели: луг и лес,Гладь озера сверкала, словно сталь…Сирень в цвету, а тополь уж белес.Жгут хворост. Полдень. Солнце. Гарь.В саду мальчишка на березу влез,Ломает ветки. И еще деталь:Во рву пропойца, над ним лазурь небес —А он – обшарпанный, небритый, как сизарь.С ним рядом пёс. Зовут его Пострел.Сожрал блевотину и тоже захмелел.И вдруг завыл навзрыд, не по-собачьи…Таков пейзаж, где я живу на даче.Муж на работе, комната-тюрьма,И скука, скука, хоть сходи с ума.

РУНДАЛА

(1984)

ПОЭМА

у т р о м – воспоминаниеЖивыми были мы когда-тои на фронтоне герб и датаМы только выглядим музееммы тьму таим и страхи сеемвошли и в камни и в картины —и самый воздух развратилии смотрим окнами на свет —лукаволикий барельеф / менуэт (в воздухе как бы слышатся звуки поцелуев — прищуренные глаза и улыбка в ямочку) д н е м – посетителиОскорбляя фрески вазы даже мебель пошлым видомпо дворцу гуляют стадом бестолково-деловитымОтошел – и сразу пусто – из проема смотрит герцоги со стен – глаза улыбки… чуть не выскочило сердце! (треск рвущегося полотна) в с у м е р к а х – табличка МУЗЕЙ ЗАКРЫТОкна синей… Тишина просыпаетсяЖемчуг в шкатулке пересыпаетсяВидят их в сумерках после закрытия…Оконная штора идет на смотрителяИ старый губами жует – беспокоитсяКрасавица! – белая роза у поясагордая шейка копною парик —взглянет надменно: что ей старик! —и шарфом обвеет его равнодушнокоторым когда-то была задушена (постукивание костяшками о стену) в е ч е р о м – когда идешь и пугаешься собственных шагов За окнами чернеет – там розарийвдруг явственно пахнет могилой в залеи потолок простертый бурной фрескойблеснет какой-то гадиною мерзкойПрочь! – пробует рука перекреститьсяно с потолка слетает тень как птица —сбивает крест (свист) в п о л н о ч ь – сонУснул укрывшись кофтой реставраторна подмостях… Здесь в общем сыроватоВ газетах шебуршанием крысинымпо лицам пробежало – по картинами задрожало в зале клавесином — х о з я е в аСпит беспокойно дышит реставраторПробили ангелочки хрипловатоИ слышно как подъехала каретаСо всех сторон съезжаются кареты!Дом освещен богато: море света!Крик ржанье щелканье кнута из кабинета — х о з я е в аДве девочки – две бледные лолитыглядят как запрокинулся небритый… и снова этот следователь – берет за книгой книгубрезгливо перелистывает… Отца увозят в РигуКаркнул ворон Берия! Крикнул барин Бирон!Сгинь ты серый вурдалак! Уходите с миром х о з я е в а(хриплое дыхание нездорового человекапереходящее в мучительный храп) п о д у т р о – рассказ очевидцаПриехали затемно. Свадьба из РигиДевчонки дрожат от ночной холодрыгиУ ворот моторы: притушены фарысмех разговоры – протопали в залыНочь гуляли пили и еще осталось…Лысый композитор почти Раймонд Паулссел откинув фалды – и желтый клавесиндребезжащим звуком к танцам пригласилРундала Рундала – дом как рундуквыдуло кружево мятый сюртук…Из стены означилось платье с треном длинным —то ли тленом то ли нафталином…В погребе лезет рука из колодца…Кувшин развалился и выдал уродца…Из пепла в камине – фигура без слов —встает итальянец и к танцу готовРундала Рундала – смотрит жених:странные гости да сколько же их!С высохшей мумией пляшет приятельА этот в камзоле – похоже он спятил —почти не касаясь… почти как на льду…но раздевает у всех на виду!Фарфоровой куклою стала невеста —вдруг оба исчезли… куда – неизвестноЖених докажи что и ты не монахне огородная крынка в штанахГлазами смеется зовет незнакомкаСхватил – кисея – в кулаке ее скомкалк ней наклоняется – там между ногв темной пещерке блестит огонек…Фу! – и погас… Тьфу! – и развеял…Балдеет жених постепенно трезвеяТяжелеют веки – светлыми глазамиуставился наш Янис на свечу – на пламяВенецейский столик а на нем – СТОЛИЧНАЯВот и получилась компания отличная…Но к рассвету пламя стало шевелитьи старый реставратор спешит себе налить…Течет из горлышка в стакан – и падает из рук…Рундала Рундала… Дом как рундук…Тук-тук-тук тук-тук-тук тук-тук-тук тук (постукивание костяшками пальцев по дереву стола) н а р а с с в е т е – трезвеющее сознаниеНичего луна не освещаетбелая – так только для близираСвет в себе и тени совмещаетитальянский циркуль маска лираПроступает на заре громадаздания свободно и капризноа за ней видна громада сада —и луна в углу стоит как призракВот идет и сам о двух персонахв воздухе так четко нарисованМолодой Растрелли стоить началПожилой весь план переиначилЖизнь прошла – и в этом промежуткепугалом глядит необитаем…Только мы как не своем рассудкес криком над руинами летаем (карканье духов)

СТИХИ ДЛЯ ПЕРСТНЯ

(1979–1980)

Поскольку все, что в мире существует,Уйдет, исчезнет, а куда – Бог весть,Всё сущее, считай, не существует,А всё несуществующее есть.

Омар Хайям

ГОЛОС

1В труху истерлось, в пыль смололось…И лишь один в пустом домуЖивет чужой и страшный Голос.Прислушиваюсь я к нему.2Сам по себе я был еще с утра:Мне завтракалось, думалось, читалось.Я весь разъят! Я – пепел! Я – дыраОрущая!.. Просвечивает хаос…3Язык, печенка, селезенка —Я вынут весь, один костяк.Сквозь эту ветошь ярче солнцаО, Господи! сверкаешь как!

КУВШИН

1Кусок ноздреватого серого хлебаИ глиняный – черный от света – кувшинИ небо, оно помещается слева,А мы – перед э т и м. И мы не спешим.2Земля и море – облака —В огромном глиняном сосуде…Бегут машины, ходят люди.И зреет персик – мысль о Божьем Чуде.3Твое вино давно смешалось с морем.Но вот со дна берут тебя, несут…Я, как и ты, кувшин, пустой сосуд.Мы оба пятен времени не смоем.

ХРАМ

1Загажен пол. Верстак, малярный хлам,Яйцо, бутылка… Свет ложится скупо.А там вверху – и день и шорох там —Там весь из крыльев дышит купол.2Я был разграблен. Был товарным складом.Я был сортиром, холодом и смрадом.Но даже взорван будучи, тем самымНе перестану быть Звездой и Храмом.3Кто строить самого себя привыкТот знает План и Дисциплину.А Время так упорно месит глину.Что даже глину превращает в Лик.

РИСУНКИ

Илье Кабакову

1Не мотыльком, не завитком —Изображу Тебя квадратом,Салфеткою, воротничком,Где чист до хруста каждый атом.2– Что это?– Синусоида.– А кто это?– Скорей всего, животное какое-то.3Точка. Тут, где поставил, стой.Нет, она вырастает, катится…Ах, всего засрала каракатицаНе чернилами – грязью густой!4А жизнь – такая скользкая тварюга:Все б выплеснуться, выпрыгнуть, уйти…Но кроме смерти, видно, нет путиСознанию из замкнутого круга.5Есть в пуговке малой отверстие вкось,Куда я однажды нырну на авось.Блескучий и звонкий – не добрый, не злой,Душа моя – рыбка, я стану иглой.6Когда кругом все морщится и мнетсяОт скрытых мук, мне чудится и мнится:Земля и небо – бледная страница.И Твой рисунок скоро разорвется.7[*]

ЗАРОДЫШ

1Я слеп и глух – невозмутим.Я бог и дух – и я один.Я – без начала и конца…Мой светлый мир – внутри яйца.2Я сложен весь конвертом,Я принял позу йога.Еще я – в лоне Бога,Но скоро стану смертным.3Я чувствую, что знаю все заранее.Но страшно – распадется этот мир!И новый мир войдет в мильоны дыр!..Рождение как умирание.4Кто я? крокодильчик? черепашка?Может быть, какая-нибудь пташка? —Я еще не знаю. Но спасибо,Понял я, что я уже не рыба.5Я сыт. Мне влажно и тепло.Но ощущение прошло —Я голоден, мне холодно и худо…– Эй, кто-нибудь! Как выйти мне отсюда?

ЭКСПОНАТ

1После блуда, после пьянкиЯ сижу в стеклянной банке.Листья, солнце – все глядят!Я – печальный экспонат.2Не знаю я, куда мне кинуться.В себя ли что ли опрокинуться?Нет, даже дохлую собакуНе брошу я в такую бяку.3Жизнь, свободу – все отрину! —И уйду к вещам в витрину.Рядом с мыльницей пустою.Знать хочу, чего я стою!

СТИХИ, КОТОРЫЕ НАПИСАЛ БЫ МОЙ УЧИТЕЛЬ ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ КРОПИВНИЦКИЙ, ЕСЛИ БЫ БЫЛ ЕЩЕ ЖИВ

1Я весь во власти ощущений скверных:То мебель падает, то стены налезают.Я вижу вас отлично, Генрих.Я вас не вижу – вижу сквозь – и за – и…2Я все же прожил восемьдесят шесть.Измученный себе сказал я: будет.И если т а м еще чего-то есть,О, Господи! – пусть ничего не будет.3Яеще смогу водки выпить.И знаете, о чем я думаю:Я вам напоминаю мумию,А мне – что вы, что весь Египет!4Мне кажется, реальность как бумага,Что стоит только руку протянуть —И можно небо синее проткнуть.Но ведь на то нужна еще отвага.5А если т а м еще одна ловушка —И в вечности ловушек без числа:И плоть, и дух, и спор добра и зла…Но я же не под скальпелем лягушка!6Я жил – довольно, мыслил – много.«Дай отдохнуть»,– прошу теперь у Бога:«Останови дыхание мое».Скорей, скорей в твое небытие.

ВЕРШИНА НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

(1979–1980)

ПОЭМА

1Ее предчувствует как будтоВесь мир в ближайшей отдаленности —Вершина неопределенности! —Уже прошедшая минута2Это был не то человек не то аспиринНа стене – не то тень не то паукК тебе подошел не то троллейбус не то другКоторый не то испарился не то воспарил3И потом вспоминая ты искал это гдеСто кривых отображений пробегают в водеЗигзагом люди кошки – и штопором домаУютный мультикосмос… но съехавший с ума4На завтрак мейсенский фарфорВесь в завитушках в виде тортаА торт как в детстве до сих порГостям показывают гордо5У красоток балкон на седьмом этажеИ оттуда начинаются ноги ужеТы же – крохотный царь СоломонЗаблудился между царственных этих колонн6Расположусь – ка в этом креслеНо в кресле сидели недобрые мыслиПрилягу пожалуй на этом диванеНо на диване происходило бесконечноераздевание раздевание7Ты снял пиджак рубашку брюки трусикиТы снял очки и волосы и усикиИз тела вылез – дальше не спешиНе выползи из собственной души8Себя ты встречаешь не раз и не два и не триНемного старше немного моложеТы не узнал их они тебя —тожеТы им не понравился черт побери!9Еще не раскрылась уже осыпаетсяЕще не уснула уже просыпаетсяДом развалил а еще и не выстроилУбит! – а противник еще и не выстрелил10Ищут тебя ищут – скользкую иглуТак и похоронят – только поворчат ониТы – выпавший из времени – пройдешьсяпо столу!Все лица неживые и плохо пропечатаны11Воздух пузырьками как боржомТвоя женщина стала муляжом – миражомА за этой куклой строем – двойники —муляжиВсе забиты склады – и еще положи12Не то что не видим тебя – отрицаемСтеклянный наш мир для тебя проницаемВот и вылез на лугу из земли по поясСквозь тебя корова прошла не беспокоясь13Над взлетной дорожкой висит самолетЧеловек оглянувшийся – немигающий взглядЭто сейчас – не сейчас этоможет быть сутки назадИли целую вечность вперед14Гроб стал грибом а был когда-то грабомИ роба пахнет рыбой с полным правомКогда личины в сущности похожиТо сущности похожи тоже15Тянется органика —паршивкаВсе-таки в механике ошибка —Жизнь путем – в – и за счет смерти…Слава Богу хоть вырастили сердце16Если видишь мир как опечаткуТо намажь горчицы на газонИз моря достань яйцо всмяткуА газету засунь за горизонт17Так и блуждаешь в этом миро-помещенииДве ступеньки – с первого этажа на сотыйВ одном окне – незримые красотыВ другом – вообще какое-то смещение18Ты вышел вон не замутив водыЛохматенький пьяненький обыкновенныйНо оказался так близко от сумасшедшей звездыЧто тень твоя выросла в половину вселенной19По ступеням скатываясь вниз внизвнизБесконечно уменьшаясь в поле зренияПо ступеням вверх вверхвверх ты бежишьБесконечно увеличиваясь благодарение —20Благодарение Кому-тоЧье имя неопределеннозначностьГде Многослойнодымность и ПрозрачностьИ не короче вечности минута21Не знаю как но влез в нейтриноИ снова небо – бочка звездЧто видишь ты – неоспоримо:Вселенная кусающая себя за хвост

ПУТЫ

(1979–1980)

ПОЭМА

1Куда я тяжесть эту пру?Не мученик, но почему-то стал им.Всю жизнь – под камнем… Но когда умру,мне камень станет пьедесталом.2Я Прометею может быть подобен,но я люблю свои мученияК тому же у меня есть развлечение:вообразить, что я свободен.3Нет ни имени, ни отчества,ни лица у одиночества.Так бывает худо – всё умри! —даже собеседник – там внутри.4Быть может пулю или ножне встретишь впереди,но постоянно ты живешьс мишенью на груди.5Качаясь, оступаясь, ступаю по канату.Мне очень страшно. Но таков мой путь.Я по телам пройду, по близким, если надо.Мне лишь бы вниз не соскользнуть.6Все в сердце оставляет след кровавый.Нас вечные сомненья раздирают,Нас пожирает жажда славы.Артист живет. Лишь радость умирает.7Прелестная наездница, кружись!В прожекторе блесни, как меч из ножен!Но если ты – мечта, любовь и жизнь,То почему же твой скакун стреножен?8Держат тебя парашютные стропы.Только в грядущее прыгать не пробуй,Нет над тобой почему-тоНи крыльев, ни парашюта.9—Глядите, братья, дети, внуки,как я несу свой тяжкий крест!—Ты в пустоте раскинул руки.—Довольно странен этот жест.10Как сложно все кругом, взгляните,Все эти рычаги и нити!Всё есть: комфорт, прогресс и моды —И нет, единственно, свободы.11—Да, на себя мы взяли обязательства…—Нас в сеть свою поймали обстоятельства,в них путаются лучшие умы…—Мы – не рабы, скорее рыбы – мы.12—Будь ты проклят, индивидуум!—Наш сократ, гляди, что выдумал! —Будто все мы связаны, как шизики!Сам запутался наш гегель в метафизике!13Есть на свете сети, мышеловки,Кандалы, наручники, веревки.Но куда теснее и больнееДва колечка – цепи Гименея.14История, ты – анаконда,Сжимаешь мертвых и живых.Но и сама ты несвободна,Свиваясь в кольцах роковых.15Компания, случайное соседство —и друг от друга никуда не деться.Вот и живем таким компотом:впритирку – умник с идиотом.16Нас кто-то заставил участвовать в беге.Бежим, спотыкаемся, нам не везет.Мы оба привязаны к нашей телеге:и тот, кто правит, и тот, кто везет.17В одной упряжке мы – одна семья.Убить его? Но он – ведь это я!Язвлю врага и сам страдаю,ведь сам в себя я попадаю.18Несут футляр: – Пожалуйста, примерьте!И так с рожденья и до после-смертиМы носим формы, саркофаги, склепы.Вот почему и глухи мы и слепы.19Каждый несет свою тяжесть,К путам-заботам привык.Даже развлечься отважась,Мы не снимаем вериг.20На птиц – аркан, на лис капкан готовится.На рыб и раков ставят верши.А человек – он более доверчивИ на любое слово ловится.21 Младенцев няни туго пеленают,и сумасшедших – тоже пеленают.И сумасшедшие кричат, не понимают,зачем же няни бьют их и пинают?22Мы все нормальны, мой сосед хотя бы.Он верует (пусть мучат как хотят),что прилетят однажды дирижабы,от козлодеев всех освободят.23Привычный день: одно к другому лепится.А свежим глазом – полная нелепица!И вся реальность держится с трудом,чтобы не вывихнуться в сумасшедший дом!24Нам не освободиться, не проснутьсяи милых губ рукою не коснуться.Повсюду – путы… В паутине серой —и лилипуты – мы, и гулливеры.25—Хочу тебя, моя виолончель!—Люблю тебя, мой пламенный кларнет!Так много лет взывают… Но досель —ни близости, ни солнца, ни побед.26Нас качает, словно в гамаке.Пусть нас крепче свяжет воединоСлово, перстень, лампа Аладдина…Я один. А где-то вдалеке…(читать сначала)27Я и милая моя летать умеем.И когда нас в небо запускают,Мы летим двойным воздушным змеем.Мы бы – к солнцу, нитки не пускают.28Как хорошо летать, невысоко хоть.Ты – в небе, я – в тебе и над тобой!Но все равно нас связывает похоть —И ненависть скорее, чем любовь.29Раздвинулось, разъехалось пространство…Я стаи грустных писем шлю и шлю…Ни слова от тебя, ни даже «лю»…Растаяло в пространствах постоянство30Тебе пошлю я связанного голубя.Пусть упадает в пыли у самых ногИ будет биться встрепанный комок —И пусть умрет от жажды и от голода.31Оба они умерли давно.И сердца их пылкие остыли.Но один другого все равноЖдет и любит в собственной пустыне.32—А я тебя перетяну!—Нет, я – тебя! Поддайся!Ну… Состязанье бесполезное,Держат их объятья тесные.33Без них не сделать нам и шага.И Богу мы за них ответим.Все ж для мужчины – жизнь и благо —привязанность к жене и детям.34Сопряжена жена с супругом:Он – домосед, она верна.Лишь не общаются друг с другом —у каждого своя тюрьма.35Каждый слышит собственное эхо.Каждый словно в зеркало глядится.Это отражение – помехаРазглядеть вблизи другие лица.36Друг друга слыша и не слушая,Ложимся рядышком в кровать.Почти что незачем скрыватьВоинственного равнодушия37—Мне с тобой невыносимо просто,Не тебя хочу – кого-нибудь:Негодяя, бабника, прохвоста!..Ну а ты, для простоты, не будь.38—Куда, чертовка? – Куда попало!—Тебе вожжа под хвост попала!—Я разорву ее, визжа,Что крепче мне нужна вожжа!39Держу ее, но тает, улетает…—Чего тебе, мой ангел, не хватает?—Не ангел я, а женщина и баба —Привязана к тебе я слишком слабо.40Меня ты давишь с равнодушьем танка.Я – пленница! раба твоя! служанка!Дави меня! хлещи меня! топчи! —Лишь целовать позволь твои бичи.41Им, исступленно верящим, не верь ты.Все женщины – язычницы отчасти.Им чудятся мужчины в виде жертвы,Тогда сильней язвит их сладострастье.42Ты думаешь, что мы тебе принадлежим.Ты возлежал – и мы уже лежим.Твой ум, страстям принадлежащий, —Ты нам принадлежишь, нечистыйи дрожащий.43Пусть я всегда в плену противоречий,Но о тебе не может быть и речи.Пусть – узы, и неволя, и темница,Мне лишь бы от тебя освободиться!44К цели мы стремимся с детства.К цели рвемся из тенет.Цель оправдывает средства.Цель все ближе – цели нет.45Ни жить, ни мыслить по-другому…Привязан ты к семье и дому,К земле, соседям, старой табуретке…Да, ты сидишь в отличной клетке.46Живой всегда идет путем живым,А мертвецы его в могилу тащат.Нет, если ты живой и настоящий,сопротивляйся, не давайся им.47Освободиться от ненужной вещи,От нелюбимого – во что бы то ни стало,От обстоятельств, нас берущих в клещи,Всё правильно – но это лишь начало.48Есть много уз. Но если связи с ВысшимНет, если свыше нам не внушеноВсё, что мы есть, что думаем и пишем,Всё изначала света лишено.49Не верю разуму и нервам,Лишь интуиции своей.Мне говорит она: поверь,Шестое чувство станет первым.50От уз освободиться —Как заново родиться.Только тот рождается,Кто освобождается.51Человек мне чудится в грядущемНе летящим, не бегущим, не идущим.Он сидит – и поза неизменная,А вокруг работает Вселенная

1979, 1980 гг.

ВСТРЕЧА

(СТИХИ-87)

– Николаю… Аю… Аю…

(приснилось)

ИКОНА

Глаза поставленные близко —ты смотришь Николай епископсо старой треснувшей доскиО! исцели мя от тоскиЕще со Щепкиным знакомаи чудом спасена икона —сквозь грудь по золоту – ожог! —себя ты оберечь не смогХрани в пути и на чужбинеПриеду – оботру от пыли…Не лик московского письмаа там – душа моя самаТам – свет вселенской благостыниглаза которые простыли —окно взирающее … Верьчто отворяет эту дверь«Аю… Аю… Николаю…небо хлеба лепо абостали стыни и пустыни —Николаю… Аю… Аю…»

22. 10. 87

СЕКТА

Вот оно – белодеяниетолчеруковоздеяниечукчегласоговорениеВойдем в них —посмеемся над ними–Дортен штеен геен меен!–Факью фак хора пиндуси!–Чукареку мерикан!Свят дух сошелПоддай поддай им пару!Песьебляска беснопениеогнеглубь черноверченее–Я всевиж! – Я вездесуд!Летим прочь – наскучило…кегли – угли падают падают…

«Я-то думал это где-то там…»

Я-то думал это где-то тама это за рукав сейчас потянет1На всем пространстве временииграют пролетающие духино сколько их во времени пространствапронизывающих наше времявот – ветерок подул волна плеснулаи распахнулась форточка – сквозняка между тем пока ты встал со стулапронесся рой волос и рук и ногсквозь комнаты – брыкаясь – и с балконауже взлетел в ликующее небоЯ помню девушку: глаза – во все лицолукавые – болгарка или демон? —ты перед ней – ручей или река —и сразу знает твой исток и устьеТак духи видят нас наверняка2Не зрачком не чуткою сетчаткой —органом взрастившим глаз и арфуТак Свет видит Свет —замечает все оттенки светапроявляет все что потаенновсе собой прощупывает складкиугадал себя во тьме – с изнанки —будущим из прошлого сквозитИ тогда себя мы видим тожеблизко – вкось – со стороны скулыТак Тварь видит Тварь

«Боюсь контакта – помню: не коснусь…»

Боюсь контакта – помню: не коснусьво сне толкает исподволь – проснусьгде б ни был он – из космоса из мглылетит на мысль – на острие иглы —бокал с бокалом разлетелись: прозит!мурашками с затылка заморозитбеззвучный ток вне разума: «ты естьно ты ничто – и потому я здесь»

СОЧИНИЦА

сходит по ступеням старая шкафиня– сочиницы бухты яхты… Соловьевы Виндермахты…мимо роз шлепает красная комодиха– дыр был щи, шаш лук вери бог. Фигарух!к морю спускаются два загорелых муда– нутынесмо коненуя нутынеправниз по проулку шпуляет рогулькабемс бамс! шпумс шпамс! свау свиу брдамс!тащится пузатик влекомый мамой– фука пука лямпампука ама амамрозовый собак на коротких ножкахлает в пустоту: —ав-ав-вау!это его дразнит местный дух Оох– сочиница сочиница! Фука пука дыр был щи!

ТОРОН

1Она возникла на пустомпеске пронизанная светомхотела женщина-фантомчтобы Торон забыл об этомПотом волна ее размыла —песок и что-то вроде мыла2В Торона влюбилась кальмариха двадцатиногаяТорон размышляет себя ею трогаяесли поглядеть по-философскищупальцынежней чем пальцыа губы – те же присоски3Дошел до совершенства бешенства!Жена всю ночь стреляет утока если ночь продолжается 150 сутокесть от чего потерять рассудокОн вскакивает каждую минуткужена: – пиф-паф! – кричит в темнотунаконец Торон превратился в уткуи она подстрелила его на лету4Розовая Лямб сказала Торону– Какая прелесть – большие уши!Какие мамочки – нежные мочки!Не бойтесь я вам уши не тронуглядя на них я думаю о муже– И как же вы спите?– Ухо к ухуа между них запускаем муху5Большой пирожного кусоки этот лакомый кусокдля нас – Торони ум и что угодий в немА для неечья челюсть – бороны зубье —лишь надкусить наискосокчтобы потекпо подбородку темный сок6Они отражались во всех зеркалах —где тысячи ламп на струистых телах —и стыдно сказать чем они занимались…они обонялись7Приняли таблетки и легли в постельумерли – и началась канительВышли из больницы – есть в квартире газих реанимировали и на этот разНа море лодку качала волнаспасли водолазы – достали со днаРусые головки – красавицы обеИ думал Торон«Это страсть или хобби?»8Сказали духи что Торонприятен им со всех сторонон словно бабочка порхаетно эта бабочка чихаетна всякий чихродится дух9Умер Торон – превратился в ТоронтоТоронто – в трубутруба – в музыканта(хотел музыкант переделаться в Кантано тут же его попросили обратно)стал баром барон от несчастной любвистал тарой Торон – и поет «се ла ви»Реальность сквозит папиросной бумагойЛюбую фантазию выужу изпучины где плаваю вольной навагойа сам на крючке у кого-то повис

МУУХ

В меоле плавал юный дух Муухсветящимся мяучиком играявдруг увидал как выдумал картину:пространство ограниченное с трехсторон – чужого времени резинуи червячков едва ползущих с краяИ удивился юный дух Муух:Неужто этот скудный мир и слизниесть тоже проявленье щедрой Жизни?Но что они? Что их интересует?И цветомысли что им там рисуют? —(мяучик был отброшен и потух)Ждут ли они рождения Сверхновойи тоже коллапсировать готовы?А гонки – гравитации скачкикогда дрожат все мыслимые сферы!..Нет просто червячки как червячкиих солнце тоже – скромные размерыПредположить что в этой плоти духчто их ведет божественная воляи что один из них легко и простовообразил Мууха и присоска!..Дух пузырьками прыснул из меоляперепугав каких-то трех дремух

НА СКЛОНАХ ДАКАРАГА

Когда сумеречная наволочьнаползает с лугов на сюррюкизатопляет базальты гранитытогда тень от небесного шараоставляет вверху лишь полоску —драгоценный отблеск каонитаиз туманных низин и ущелийна охоту выходят икваркиверные похиты ДакарагаРыжие пятнистые как рыидлинные ушастые как огито ли силуэт на фоне небато ли тень высоко на дорогетолько в горы лучше не соватьсяни отанику в рваной кольчугени горцару в голубых окальных латахбластеры и трубы не помогутмолния отскочит как от камняИз Готара ехали мардукичернобородатые в металлеехали шутили хохоталидевушек хватали – обижали —и бежали их черные садуки —как в скорлупах – в латах шишковатых…Там в лугах – одни пустые скорлупытам кричат и прядуют пируяхохлые стервятники-караиКаменные ядра пролетают —слишком близко ходят наши луныозаряя белым диким блескомсерые граниты Дакарага —и тогда горят рубином синимвсе три глаза старого инкварнаон стоит среди кустов калярийи сухих колючих астролярийсмотрит но не в небо – выше дальшеЖдет ли некой вести голубинойно молчат туманные глубиныхоть бы капля прочертила небо…Только слышен скрежет меднозубаи мигает бледный рой мехлушекТак всю ночь зиять влиять и слушатьчтоб никто – ни люди ни скарабы…Тайна – это кратер Дакарагав кратере октаэдр – корабль

ПРОЛЕТАЯ

Легуры лигаты и длинные змырыкогтисто-крылаты хвостато-стрекатыпорхающей сеткою света объятыи льдистою влагой омытыпролетали незримо над городомИ вдруг увидали что их увидалишироко расставленные детские глазав которых легуры лигаты и длинные змырыстреляя зелеными молниямипроносились над городомЛегуры лигаты и длинные змырыринулись вниз на огни и коробкиогни распадались на улицы автомобили —факелом полыхнул вертолет —все двигалось шум вырасталВДРУГ – все окунулось в черное масло —последняя лампочка лопнув погаслаЛегуры лигаты и длинные змырыходили по крышам террасам балконамкогтистые лапы скребли по карнизукрылья с крюками волоклись по бетону —громыхало железонеохотно светалоНа краю небоскреба химеройнавстречу лиловому шарувстал остроголовый Васдука —дриадон троеклювый —Утопая в солнце топазовыми яблокамидетское тело когтил

ЧУДОВИЩЕ

Запечатан как в банке в тесной каютепроснулся младший сын и баловень семьимладший лейтенант из отряда кораблей – ракетоносцевкачнуло – но еще за секунду до этого н а к о н е цтысячелетия он спал в напластованиях илаположив свою плоскую мордавищу на скалу —дакирон порфироносный из семейства кронозавровиз отряда змеевидных – змеегигант с в о б о д е нтам высоко-высоко приплясывая на волнахходили красивые серые смертив них бегали ногастики головастикив воду роняли стальные рогатые яйца с в о б о д е нГулкое бум толкнуло головищукольца пошли развиваться в глубинную мульи где-то там лопатое хвостанищешарахнуло ломая затонувь с в о б о д е н о т в а х т ыи младший недоумеваясмотрел на стену – ряд заглупокрукой оглаживая скалыгде отросла уже щетинка с в о б о д е н о т в а с б а л б е с о в(мигал и выл сигнал тревоги)пошел пошел километровыйшипастый хребтина в зеленой слизис шипеньем ввинчиваясь в верхние слои о т б е с к о н е ч н ы х п р и д и р о ки дакерон порфироносныйхватая ртом пустую эту звонкостьпо-рыбьи пуча бледные глазавдруг увидал какого-то ногастика – в отверстии — о т п о м о л в к исовал ему – конечно угрожалблестящее – поднос с кофейникомМыс вытянул свои берега – оконечностисвел и сдавил… а тот уже вывалил язык (музык) о т н а в я з ч и в о й К э туслыхав в коридоре мык и гремякмичман мотнулся в каюту мл. лейтенантаотвисла челюсть – на полу стюард ничкома Дэвид – полосатый волосатый – целится кофейником о т п о е з д к и к р о д и т е л я м Бомс! – водный смерч ударил в небо столбищемлоханка – океаном! рокабль перехлебнулся!шпангоут вам в даг! – из туч на морячковсмотрела бабья жабища с ухмылкой — о б я з а т е л ь н о к т е т к е – «Д о м н а х о л м е»развратная бугрящаяся в мыле(так утверждал потом мичман Т. С. Элиота не верить ему я не имею причин)нет нет это не было лицом младшего Дэвида – Д э в и д з а ч е м т ы э т о с д е л а лОн их давил – по дюжине на коготьсминал перешибал надстройки переборкивмиг! – косо перехлестнуло хлябь и светах мозгоножки! успели-таки всадить ему заряд буркетв брюхо – Д е с я т ь с у т о к р е м н я н е г о д я йДоктор – бледный поднялся с пола показал шприц – пустоймужчины растерянно смотрели на лежащего – он спалдакерон порфироносный из семейства кронозавровиз отряда змеевидных – змеегигант А б с о л ю т н о…

ВСТРЕЧА

Арух – свободный духв горах витая летним утромслучайно встретился с компьютеромВвысь поднимал эфирный ветервнизу дремал чернея кратерлетали люди вроде мухВынырнув в этом временииз своего – из незримого пламенипонял еще не ступив в эту рекувремя принадлежит человеку —просторы сознаньем своим озариввсе гладко – загадка – наткнулся на риф:с такой быстротой шла работа счетакак будто кто-то настигал кого-томчались водопады цифр – шел за валом вали недоумевая:так не ведет себя материя живая —Арух за ними еле поспевалАрух – свободный дух уразумел итогТы слышал как смеются духи?При ярком солнце крик совиный…Сходили снежные лавины…Все небо было в этом смехе —и времени унес его поток

ПЕСНЯ

Я придумал: олуби ихтасуи увидел гнездо и какую-то горную трассуЯ подумал: лагоре эребоси увидел море автобусЯ услышал: илария лови увидел тень за тканью слов

СТРАЖИ

Там на страшной высотереют силые линоныдлиннокрылые линонытамнастра и тимностеозирает тамнастратамнасиние падиныгде восходят саладинысоболея до утратам на страшной высотеискра хлизнула – блескатанисходящее стоккато —и ныряет тимностетамнастра и тимносте —чутко стреет эта пара…только серая лунарав стороне пройдет как тень

ЖУРХА

Журха урхала и мурхаласледила высунув стрекаловысвечиваясь как в лучеза тем что называют чекак че само себя лучалопопеременно выставлялочто называют ру и но —движенье было учтеноЖужука стала делать таки сразу так настрекулялачто все смешала – свет и мрак —и чусти с клясти посцеплялаИ мурехла ей прожужжала:зачем и чем ты подражала?!Жухра вспухала тяжело —она урхала и мурхала —и букву Q изображала

ШАРДАХЛА

По ноге мертвецамурмуришки – улицаШардахла – умницакорешки журжаклакосолоки вурдахласоки слакие пилачуяла движение —комьев раздвижениесвирла в раздраженииДом требует починкипосыпались личинкироет гладкий гнуциростычет нос – светоноспод щитки – и в хьюс и в клизвлез в заветный вокализшардахла поберегисьЕле-еле шардахласвой тавот ушардахламертвецу – ноге – под ноготьи сидит пуская деготь

ХЛЕН

когда еще – еще когдапредутреннее никогдапустынно уступает хленукогда в окне светлеют недома не окна не в окне —бо видит небо переменукогда не знаешь – Свет ли Звукли – перехленилось вокруги реют светлые хленизмыя просыпаюсь и хленюсьеще я жизни не боюсьи сонно дышат праленизмы

В ПУТИ

длинная степь за стеклом вагоннымкто движется самкто движется сумнесом к небесамлицом унесен лесом парасонныммахнул рукавомнигде никогда никгдагда никгдогдочерно угубленв зерно углубленсин сен сун сон

СОТ В СОТ

а что это? не утро и не вечне день не ночери не посолоньно дует все оттудасупесокслед в следсвет в света это что? не рено и не лонне мрань не кронои не стробанно шрует све оттудашарабоньсет в сетсот в сотс высот

В САДУ

(романс)Алорихи плясали по верхами лорхи шалашились и блестелишушурики ходили как хотели по ворохамМеж тем прошла в лалифе Танаифвсей решетью боженственно живаяСны вижу но ловлю не успевая — лишь тени ихИ всякий ржестлик жабо-золотойи каждый краплик хрусткой паутины —все лишь мазки и зяблики картины забвенной – той…

ОЧЕВИДНОЕ

Ты пошарил глазами – нащупал меня – не увидел

Нечто бурое – пыльный мешок – не увидел

Коридором прошел – (следом – тенью большой) – ну! глаза подними – я мелькаю возьми! – не увидел

Опусти – на стене – вот я – боком угла – здесь я – взгляд щекочу – я взбугриться хочу – не увидел

Я босой – по воде – на паркете прошлепал сейчас – свет! – отбросил его! – заслонил тебя! спас! —

не увидел

Эта кровь – этот смех – эти алые соки на всех – голосят зеркала – смуглой рыбкой тела – не увидел

Прямо тут – подавились друг другом – но жрут – и вон там – на балконе – расплавив стекло – тянет мысли твои из тебя и тепло – не увидел

И на улице там – выпотрошил и заглотал – съели время и воздух – источили и дух и металл —

не увидел

Им и сумерки – суп, и людишки – ества – в колоссальный желудок в перспективе уходит Москва —

не увидел

Так пирует незримое нечистью всей – ты и сам – пирогом и твой разум – кисель не увидел

БОЛШЕВО ЗИМОЙ

Вдруг пространство разъехалось с визгоми в искристом провале – внизу я увидел себяшапка – ноги – расплюснутым – близким…Вечереют снега – я иду на зарюдачной улицей – прямо в лицо январю —и ощерясь на ветер себе говорюТы которого я не знаю и знал всегдаиз какой ты субстанции? – солнце? звезда изо льда?онемел подбородок – тру!.. а тебя излучает сюда —Вдруг почувствовал – вспышкой света – к ветру спинойкак ты въехал в меня как знакомишься ты со мной —и синея насквозь мой поселок блеснул новизнойЭто было: солдат – силуэт дом и дымкаТак же думал – не думал мы слиты – мы дышим – однимя – усатый в дубленке и я – огонек невидимка

АРМАГЕДДОН

– В себе что видишь, женщина?– Там алое, там золото,Кинжалы и камзолы там,Идут, идут торжественно.Штандарты и знамена там,И грифы и вороны там,И графы и бароны там —И нищих миллионы там.Средневековой АнглииПодобно это шествие —И пламенные ангелыОрут, как сумасшедшие.– Еще что видишь, женщина?– Из бронзы маски бонз,Рты рваные, как трещины,И лбы их ярче солнц.Монашки за монголамиБлестят ногами голыми —И зазывает плоть —Хватать, щипать, колоть!Что это за нашествие?Чье это сумасшествие?– Здесь гордость, злость и лесть,Корысть и любострастие,Грех со слоновой пастьюИ грех еще клыкастее…И всех не перечесть!Летят, трубят и каркая!Ты их игрушка яркая,Их приз, добыча жаркая,Ты – их дворец и трон,Вся – боль и унижение,«Ты – поле их сражения»,Ты – их Армагеддон!

АНГЕЛЫ СЛЫШАТ

Светом слышат ангелы в стане Силоамдетское дыхание – предшествие словамСлышно им как просто думает старик«Умираю… Выпал снег… Вообще привык…»Слышат много умных слов – но лишеннных смысла —это человечество маревом повислоСлово МИР как слово МИФ…Вместо БОГА – БЛАГО…тлеет гноем лопаясь – корчится бумагаИ на самом дне слова будто муравьиих не слышат ангелы —а все о любви

1987 г.

ДАМОН

И эта радость святотатства —и этот гнев – и это чувствонеправоты и превосходствокак зуб больной уходит в детство —в присущее тебе уродствоТак! раздувая свары гомонручаюсь некий демон Дамонсрезает голову твоюот плеч неслышно отделяети приставляет голову свою —и голова врет брызгает и лаетИ приходя в отчаянье «что я делаю?зачем? ведь я ее люблю!»выкрикиваешь оскорбленияи даже «я тебя убью!»Он хочет крови демон Дамон —и тут в игру вступает сам он(полуистлевшие клочки могильной ткани)«Ах если бы я знал заранее!»сует ножи предметы в руки(убей убей мерзавку суку)в мозгу какое-то верчение —(и непременно будет облегчение)вид жертвы только накаляет —и на плечах твоих камлаетрогатая башка козла…Скорей уйди! уйди от зла

ВЕСЕННЕЙ НОЧЬЮ

Душа часто думает о себе в третьем лице: он, она, они.отделяется от спящеготенью – бледное челопротекает сквозь стеклоночь вдали шумит навязчивоно к постели обернулсягде преследуемый догом(кто?) тонул во сне глубокомчутких век его коснулсядёрнулся и перевел духсразу легче сталосозерцая блеск кристаллатот бормочет: «крылья как у мух»«что о нас ты знаешь! спи» —так подумала любовночто влилась в него и словновысветила все чертыно тянул и звал магнитискра длинная седаяне навеки покидаявверх параболой летитдалеко платформы крышблизко месяц синим краемты теперь неузнаваемк возносящимся спешишьбелый голый месяц вылезвы склубились и слились —и смешалась даль и близь —и в безличном растворились

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО КАРАДАГУ

(1990)

ФОРМА ГОЛОСА

Коктебель 1990 г. Лето.

«навстречу кругу, выцветшему флагу…»

навстречу кругу, выцветшему флагунавстречу белой набережной, копьямограды, парку и кинотеатруоткрытому с толпой зеленых скамейнавстречу чайкам – в солнце ослепительным —в сознании – зигзагом – с горизонта —и сразу на полнеба – крылья гарпии!на фоне пляжа, вешнего цветеньячудовище мелькнуло быстрой тенью —в душе еще стоит разгром и визгно пахнет серебристый тамариск

«проснувшись, ощутил себя двумя…»

проснувшись, ощутил себя двумямоим лицом и сердцем были обая в зеркало смотрел – и сам я былзеркальным отражением! – я падалв колодец звезд! – и сам себе навстречулетел из неба – звездного колодца —и весь как дождь пронизывал себя! —нас было двое – Существо и Сущностьно Существо могло быть только СутьюА Суть могла быть только Существом

ПЕЙЗАЖ ВО СНЕ

…хотя они могут ощущать некоторый дискомфорт а иногда легкое беспокойство

…рентген показал затемнение в правом легком

…она поднялась им навстречу

…поодаль белели здания воинской части

…и преуспевать нарушая нравственные требования

два врача – один с подозрительно знакомой бородкой – знакомый? – подозрительно знакомый с бородкой – с подозрительной бородкой? – с бородкой – другой молодой улыбчивый – другой молодой? – улыбчивый – первый крепко держал ее запястье – второй допрашивал красивым баритоном

–сексуальные партнеры были?

–рентген показал что были

(пропела знакомая бородка)

–рентген показал что были

баритон повернулся к ней спиной и попросил развязать сзади халат – она задумалась – он просил развязать сзади тесемки – тесемки? – она забыла как это делается – он попросил – она забыла: как это – развязать? – как это? – как? – он был совершенно голый – волосатый пониже спины – как это – развязать? – черно-волосатый – развязать? —

знакомый ее тоже голый свою бородатую голову держал под мышкой – держал под мышкой как портфель – свою бородатую голову в очках – портфель в очках – держал под мышкой – голова назидательно говорила: можно жить и преуспевать нарушая нравственные требования – жить и преуспевать нарушая – нарушая нравственные – требования жить – требования преуспевать – и преуспевать

вовсе ей не было больно когда они ее убивали – когда они ее не больно – вовсе ей не было – когда они ее когда – а рентген показал затемнение – рентген показал не только некоторый дискомфорт но и легкое беспокойство – она ползла истекая кровью

истекая кровью она ползла – по колючей траве она ползла по колючей – она ползла истекая кровью – кровью ползла по траве – а оттуда из‐за холмов в лунном сумраке уже бежали – бежали вдоль моря длинные бежали – бежали раздувая ноздри жабры: сейчас! сейчас!

она поднялась им навстречу – она поднялась и стала туманом – некоторое время они бесцельно сновали в тумане нюхая: вот она! вот она! – она почувствовала их горячность и нетерпение – и еще оставаясь туманом обернулась такою же тварью – сразу учуяли!

полупустая луна побледнела – возле моря в тени от холма двигались хищные тени – издалека прожектор шарил по берегу – в ярком луче скалились щучьи морды – вставала шерсть на загривке – поодаль белели здания воинской части – вдруг на стрельбище как со сна сдуру застучали тяжелые пулеметы и вверху рассыпалась зеленая ракета – снова тихое снование у моря

это был воздух смерти – тень любви – пейзаж во сне

ВНИМАЮЩИЙ

…может быть с одной из звезд – может быть они летят с одной из звезд – из одной из черных дыр – из одной из черных дыр откуда не доходит свет они стремятся в этот мир – стремятся – не доходит свет – стремятся в этот свет и входят в галактике на вираже – из лап косматого ничто в бегущие навстречу звезды – входят в галактику на вираже – на вираже в галактику – возможно здесь уже…

попробую нарисовать звездам внимающего – портрет внимающего звездам – портрет человека внимающего – попробую портрет не просто человека а звездам внимающего – попробую его нарисовать:

во-первых нос – внимает звездам нос

на темени заметен третий глаз – он слеп еще – еще не разлепился – но свет ему о чем-то говорит

к тому же внимающий раскрыт разъят и плавает свободно как лилия вне органов своих

и главное: над головой лиловый свет – лиловой черепашкой

здесь на холме возле дома – на самом дне космоса здесь на холме – возле белеющей стены бесхвостой рептилией сижу – такой наивной ящеро-собакой – космической рептилией сижу – здесь на холме на самом дне беззвучно квакаю на медную луну – на медную луну беззвучно – здесь на космическом холме возле космического дома сижу и квакаю беззвучно – послушен зову и лучу

– здравствуй Большая Медведица – на полнеба ночная бабочка – звездное насекомое с длинным алмазным хвостом —

«здравствуй здравствуй» – слышится со всех сторон сухой трепет – то ли звезды то ли цикады – живой огонек – зеленый шевелится в сухих колосках – чуть подуешь – сразу разгорится – в сухих колосках на склоне – «здравствуй здравствуй» – потечет изумрудным пожаром —

«здравствуй здравствуй» – кузнечики стрекочут – местные прыгучие лошадки – слышу шепот у самого уха: «люди посмотрите на себя – у вас отсвет на лицах – у вас зеленый отсвет на лицах – у вас отсвет на лицах зеленый – потому что вы тоже – не земляне»

луна именно выполняет роль ретранслятора как зеркального отражателя – луна именно выполняет роль – выполняет роль этого неровного глыбоватого отражателя – двусмысленно зеркально искривляясь луна именно выполняет роль – выполняет роль этого – этого зеркального – луна именно этого глыбоватого – именно выполняет роль – именно луна – серебром заливая землю – море – мокрые спины чудовищ – ковыльно-полынные холмы – душу сплошь – именно луна выполняет роль этого зеркального глыбоватого голубоватого ретранслятора

Большая Медведица низко – еще низко холмами садами – и сверкает как праздник – поднимаются из садов – из темных оврагов звезды – ходит праздник низко над холмами – низко над холмами садами то ли звезды стрекочут то ли цикады – поднимается выше в глубину неба – то ли звезды то ли цикады – поднимаясь ковш рассыпает звезды – разлетаются в глубину ночи то ли звезды то ли цикады – над холмами над садами – всюду праздник – только ближе к утру побледнеет трезвея небо

ПАМЯТЬ

обратили ли вы внимание когда по телевидению показывают – когда показывают по телевидению – когда показывают – обратили ли вы внимание когда —

о Господи!

«я не верю но сколько живу в церковь заходил – заходил в церковь – зайду бывало в церковь и не верю – я не верю но сколько живу в церковь заходил»

прости наши про

…глинистая дорога заворачивала в орешник – я поглядел вверх – крупные зубчатые листья плотно лежали друг на друге —

орешков не было видно – может им еще не пора – орешков не было видно – я даже не стал пробовать пригнуть толстые глянцевитые пруты – может им еще не пора – я поглядел вверх: орешков не было видно – мне даже не захотелось пробовать – может еще не пора —

о Господи!

«… когда топчут других – топчут себя уничтожая тем самым Богом данную»

прости наши про

лошадь бежала как-то боком, часто вскидывая крупом – на стальном стертом ободе колеса мелькали налипшие остья соломы – крупные комья глины выпрыгивали из-под подков – шмотья глины срезанные подковами как ножом летели в лицо

возница не оборачиваясь

он обернулся и попросил

то ли пел то ли рассказывал

молчал и клонился

…которого я так и не увидел

…на то были особые причины

…даже не вообразить

…не было ни лица ни самого

…у него было молодое лицо – лицо моей мамы – молодой мамы – молодой

о Господи!

…возможно когда меня везли с Алтая

…глазами младенца

…может быть когда приезжали к отцу в лагерь под Вологду

…глазами четырехлетнего

Дай нам неба Всевышний! хотя бы клочок сенца

«но если дом горит – если дом горит – если дом загорелся – запылал с четырех сторон – не уберечь не сохранить не оборонить не сказать»

« т ы – огонь! ты – жара! ты – пламя! стой смирно дальше не ходи»

ромашка – серый цветок у доро

о Господи! неужели это все? – это и есть э т о ?

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО КАРАДАГУ

…всего лишь точка на карте – а за ней удивительный мир каменных пиков – всего лишь точка на карте а за ней удивительный мир каменных пиков горных вершин – всего лишь точка на карте а за ней удивительный мир каменных пиков горных вершин подернутых дымкой

…текущими клочьями туч

…встающими в полнеба облаками

…резким синим небом

желтая свеча – асфоделия

…всего лишь точка на карте а за ней —

облик его напоминает пейзаж на фоне которого Леонардо —

облик его напоминает пейзаж на фоне которого самая знаменитая в мире дама – на фоне которого – самая знаменитая – и возраст весьма почтенный – 150-170 миллионов лет —

нет Карадаг не похож на Фудзияму – Карадаг не похож на Фудзи – плюньте тому в глаза кто вам скажет что Карадаг похож на Фудзияму – обломайте ему рога!

…именно осенью здесь ощущается какая-то особая гармония – нет Карадаг не похож на Фудзияму – именно осенью здесь ощущается – нет не похож

…на северных склонах леса из редких пород деревьев – можжевельника высокого и фисташки туполистой – на северных склонах можжевельника и фисташки – на северных склонах

…подводные скалы и хребты просвечивают красным – подводные скалы и хребты – подводные скалы

…он карабкался за ней по скалистым ступеням – камешки осыпались из-под скользких сандалий – ее быстрые ноги все время мелькали впереди – ее быстрые ноги лодыжки – ее быстрые ноги все время мелькали впереди ее быстрые ноги

…нет Карадаг не похож на Фудзияму – асфоделия – ее смуглые колени как сестры – он подумал: «теперь – самое время» – поодаль торчал каменный чертов палец – струились ее легкие лунные волосы

– он подумал: «как нехорошо я о ней подумал» – поодаль торчал каменный чертов палец – струились ее мягкие лунные волосы

– он подумал: «теперь – время уходит» —

струились ее легкие лунные пальцы – поодаль торчали каменные чертовы волосы… он подумал: «черт! уже поздно»…

ему не хотелось пугать ее или огорчать – ему не хотелось – пугать ее или огорчать ему не хотелось – ему не хо…

он схватил ее за волосы

над самым ухом у него кто-то вздохнул

она сопротивлялась

она не сопротивлялась

сверху на них глядели

сверху на них никто не глядел

нет ему не хотелось пугать ее или огорчать

…внизу качалось море – чайки взлетали наравне – внизу качалось – чайки взлетали – море качалось и взлетало – чайки взлетали и качались – сверху на них глядели – сверху на них никто не глядел

Впечатляет вид Коктебеля сверху – мы поднялись гуськом на Тепсень на закате – на закате по горному лугу бежали собаки – впереди бежали собаки – впечатляет вид Коктебеля сверху…

…хребты за хребтами

солнце садилось – солнце садилось растекаясь по зазубренной четкой линии – прожигая горизонт насквозь солнце садилось – вверху зеленело светлело – ослепительная полоска – впечатляет вид сверху – домики Планерского – эти домики Планерского – домики как домики

Следует особо отметить несуразность современного названия – следует особо отметить – я схватил ее за волосы жестко – следует особо отметить – я причинил ей боль – она запрокинулась и крепко ухватилась за меня – следует особо отметить несуразность – мы падали рушились вместе с чайками с Карадагом —

выхваченная из моря молниеносно она блеснула на солнце – следует особо отметить – рыбка —

следует особо отметить – я нес ее простирая все шире крылья а она все крепче сжимала меня в своих когтях – несуразность которую следует особо отметить…

Как верно подметил Максимилиан Волошин именно эти силы сформировали современный облик Карадага – именно эти силы – как верно подметил Максимилиан Волошин – нет Карадаг не похож на Фудзияму

МНОГОНОЖКА НА АСФАЛЬТОВОЙ ДОРОЖКЕ

…по асфальту быстро-быстро

…по горячему асфальту

она бежала по асфальту быстро-быстро – длинная с намеком на талию – у нее были У и тяжелые хищные челюсти – долгое брюшко с намеком на талию – главное она умудрялась бежать быстро-быстро – если принять во внимание ее размеры она бежала как великолепный орловский рысак – я наклонился чтобы ее рассмотреть – чтобы рассмотреть ее поближе – длинная гладкая и гнедая – у нее были все стати рысистой лошадки – на дерби она взяла бы первый приз – честное слово я бы поставил на нее не будь она такая – страшная

добежав до середины дорож

она подняла У

она стала водить головой туда и сюда – стала водить ими туда и сюда будто услышала меня – а я ведь действительно подумал: «куда бежишь бедолага? задавят ведь» – и она услышала меня – она остановилась подняла У и стала водить ими туда и сюда

длинные загорелые шли мимо парни и девушки

шли мамы с хныкающими детьми

шли пожилые мужчины массивные волосатые

шли полные женщины тряся телесами

бежали легкие подростки

но их ножищи!..

их голые ножищи!

ударяли об асфальт как гигантские утюги – каждая могла ее раздавить – ноги падали как огромные штампы оставляя выдавленные отпечатки на земле – каждая могла ее раздавить – земля вздрагивала…

…далеко вверх уходили буро-мясистые поросшие шерстью живые столбы – чем они заканчивались где-то там далеко нельзя было разглядеть – возможно они уходили в бесконечность и соединялись там в общей мясной вселенской плоти – может быть просо истончались истаивали в туманной вышине

не подлежит никакому сомнению что Ж видела все иначе – не подлежит никакому сомнению что Ж видела все – но она видела все иначе – она видела все иначе – но она видела все иначе – иначе чем иначе

информационно-поисковая система

работает на молекулярном уровне

содержит бесчисленное количество данных

программное обеспечение позволяет производить выборку

дискеты с адресами и инструкциями высылаются

система элегантна и проста в обращении

строит модель реальности

оригинальность и компактность построения

модель реальности соответствует реальности

и позволяет принимать правильные решения —

но как модель она не соответствует реальности

и тем самым не позволяет принимать правильные решения

система направлена —

система не направлена

система закодирована —

система не закодирована

8.00 – утренняя гимнастика – опасно

8.15 – футбол чемпионат мира – опасно

9.15 – премьера документального фильма – опасно

9.45 – фильм детям «Примите телеграмму в долг» – опасно

опасно – опасно – опасно – опасно

Ж решительно повернула обратно – и быстро-быстро лавируя между ног проходящих – поблескивая по дорожке длинным лакированным телом – исчезла в спасительной зелени – на солнце

РУССКАЯ ЛИРИКА

Э. Лимонову

почему я молчу понять можно – но почему молчите вы? – почему вы молчите? – почему я молчу понять можно – но почему?

ждала встретиться не так но все равно была рада – не так но все равно – ждала встретиться – все равно была – ждала встретиться не так но все равно была – была рада – ждала

что забыл просить вас – я был так счастлив так спокоен что забыл – этим вечером я забыл – я был так счастлив так спокоен этим вечером – я был так счастлив так спокоен – так спокоен этим вечером что забыл – я забыл – я забыл просить вас – я был так счастлив так спокоен этим вечером что забыл просить вас

и вот он все ходит ходит по комнате потом сядет и посидит – и вот он все ходит ходит – ходит ходит по комнате потом сядет – сядет и посидит

ты хороший – ты лучше всех – ты единственный – ты хороший – ты хороший – хороший – ты лучше – ты единственный

но действительно действительно только в этом и весь секрет – но действительно только в этом – только в этом и весь – но разве это не страдание? —разве это не страдание? – действительно действительно только в этом и весь секрет – только в этом и весь секрет – только в этом

убирайся вместе с ними чтобы духу твоего тут не было – убирайся – убирайся вместе с ними – убирайся чтобы духу – убирайся чтобы не было – чтобы духу тут твоего – вместе с ними – убирайся вместе с ними чтобы духу тут – вместе с ними – духу тут твоего – духу тут – духу – прости меня – прости

ПОХВАЛА ПУСТОТЕ

девушка идущая к морю —

девушка идущая к морю поправляет одним движением свои белые волосы – плечо локоть и длинная кисть руки – одним движением – естественная пустота – естественная одним движением – плечо локоть и длинная кисть – пустота одним движением – плечо локоть и длинная кисть – руки – винограда – ныряя из света в тень пустота бежит между легкими ногами – пустота бежит между ногами собачонкой – естественная пустота молодости

наблюдаю за

наблюдают за мной

наблюдают за мной и подстерегают меня всюду

постоянно предостерегают меня – и застают врасплох

одно спасение: пустота – пустота которая покой – пустота которая пустота

а пустота – скука которая в разговоре двух приятелей стоящих на белой набережной – которая в разговоре скука – которая в разговоре пустота – в разговоре двух приятелей на набережной – стоящих на белой – скука которая пустота

а дети – они гоняются за пустотой – они ловят пустоту – пускают мыльные пузыри – детский смех наполняет пустоту – пузыри со смехом лопаются – пустота их любимая игрушка – и ребенок отчаянно плачет: пустоту у него отбирают – когда взрослые отбирают пустоту – когда безжалостные взрослые отнимают любимую пустоту – дети плачут и пытаются ее снова схватить и присвоить

старые люди привыкли к своей пустоте и все-таки ждут – старые люди привыкли и все-таки – по привычке они развлекаются тем что видят и слышат но все меньше – все меньше участвуют в жизни – все хуже видят и слышат – и все меньше – по привычке они развлекаются но – и все меньше – но все-таки ждут

что жуют эти фальшивые пластиковые челюсти?

они жуют пустоту

отчего так сжимаются и разжимаются эти веснушчатые руки?

они теребят пустоту

что так шаркают эти подгибающиеся ноги?

они танцуют по пустоте

и куда улетают эти младенческие волосы с черепа

словно пух одуванчика?

они улетают в пустоту

почему постоянно жмурятся эти выцветшие глаза?

за толстыми линзами они созерцают столь ослепительную —

нет они не достойны —

может быть после может быть завтра —

нет они не готовы —

о чем никогда не рассказывают посторонним – не рассказывают никогда

полоска пустоты все ширится – там на другом берегу человек – далеко на другом берегу человек – он уже не ты – он уже они – он уже толпа – и не разглядеть – моря пустоты – океаны

одиночество – моя родная пустота я давно полюбил тебя – и теперь признаюсь – я давно полюбил и теперь признаюсь одиночество – признаюсь я давно полюбил тебя – моя родная – родная пустота

ну и слава Богу пожалуйста не спешите гневаться – ну и слава Богу – пожалуйста не спешите – не спешите гневаться – не спешите ну и слава Богу – пожалуйста не спешите

ФЕНОМЕН

нет сна не было – только легкое опьянение – нет сна не было – только легкое – нет сна только – было – только легкое

все средства хороши если они способны – все средства если они – если они способны – если они хороши – если они средства – если они если

можно воздействовать словом и жестом прикосновением и даже молчанием – даже молчанием можно воздействовать – словом и жестом – прикосновением – можно воздействовать даже молчанием – но можно и словом

резать!

и все-таки откуда берется этот феноменальный дар? – откуда берется этот? – этот феноменальный – этот дар – этот этот? – оттуда берется оттуда

…или чем иным можно объяснить сходство этих методов с методами Иисуса Христа? – или чем иным – сходство можно объяснить – можно методов с методами – можно иным – можно сходство – можно объяснить

режим питания – собачий: ем когда хо

режим сна – кошачий: сплю когда хо

вдруг в ней начинает нарастать такое мощное – вдруг начинает – такое мощное вдруг – начинает нарастать в ней – в нем – в них – такое мощное такое – такое вдруг

попадешь в наэлектризованную толпу на митинге и тебя уже трясет – в наэлектризованную – трясет в наэлектризованную толпу – попадешь и уже – на митинге и тебя – трясет и тебя – толпу и тебя – тебя и толпу

…из фильма Вайды

…когда под торжественный полонез Огинского колесница движется на кладбище – колесница движется из фильма на кладбище – колесница движется в наэлектризованную толпу – под торжественный полонез Вайды – колесница из фильма Огинского – трясет тебя и толпу – трясет колесницу – трясет Вайду и Огинского – под торжественный полонез – стыдно на себя смотреть – стыдно

если в течение жизни каждый ваш шаг

каждый ваш шаг снимать на пленку

снимать на пленку и потом смонтировать

смонтировать несколько серий

несколько серий человеку на экране

человеку на экране будет стыдно

будет стыдно на себя смотреть

на себя смотреть – одно и то же

одно и то же – и все повторяется

все повторяется – и стыдно на себя

ПРОХОЖИЕ

ею двигала жестокость а ему казалось: иначе невозможно – она подогревала свою жестокость а ему казалось иначе – невозможно! ею двигала жестокость а ему казалось

шутить? чтобы я себе позволял шутить? – шутить? чтобы я себе? – чтобы я? – чтобы позволял? – чтобы шутить? – чтобы чтобы? —

им овладела жалость – жалость ко всем и к себе – себя он жалел больше всего – жалость ко всем но себя он жалел —

он раскисал – он плавал в этом как в киселе – он плавал в этом и даже ставил рекорды – по плаванью в киселе

мне на бумаги смотреть не нужно я и так помню – мне на бумаги смотреть? – смотреть не нужно я и так – не нужно на бумаги – не нужно —

я решусь наконец – и вытащу все наружу – я решусь наконец и вытащу все – я вытащу все и решусь наконец – все – наружу! и я решусь – я вытащу все – я решусь

постоянно думаю о нем – но что было того уже не – постоянно то что было – но уже не вернешь не вернешь – что было того уже было – постоянно – о нем но думаю: не вернешь – о нем думаю: не вернешь

они меня ждут а я опоздаю – опоздаю нарочно ведь они меня ждут – они меня ждут а я – я нарочно – ведь они меня – они меня ждут

вообще я был о ней лучшего мнения – вообще я был – вообще я был о ней мнения вообще – о ней вообще

все думают: мы – брат и сестра но мы – мать и сын

все думают: мы – муж и жена но мы – дочь и отец

все думают: мы – брат и сестра но мы просто похожи

все думают: мы – муж и жена но мы просто похожи

все думают: мы – дочь и отец —

но мы – дочь и отец, брат и сестра, муж и жена

и просто похожи

оставим их пусть они идут

оставим их пусть они идут в толпе не зная друг друга

оставим их пусть они – каждый в своем

к тому же ничего другого нам не остается

«загорелая рука перетекала в темную кисть винограда…»

загорелая рука перетекала в темную кисть виноградадругая рука взметнулась ярким крылом чайкине запоминающееся лицо уходило мысом и морем —истаивало на горизонтеесли серебристую полынь растереть в ладони —так пахнет тело еевнимательно глядят на меня бледные васильки цикориянад обрывомможет быть я влюблен в девушку по имени Коктебель

ПУТЬ МЕТАФОРЫ

сегодня в кустах сирени поставили умывальникдействительно я могу сказать:я умылся кустами сиренипод абрикосовым деревцемшевелится ящик с бутылками – воистинупотому что шевелилась тень деревцапорхала бабочка над капустой —порхала разноцветная капустаи в какой-то мере порхали мы всеметафора – темная бабочкаадресат и есть отправительмной написаны ваши стихи

ВЗГЛЯД ЯБЛОКА —

я посмотрел вверх на белое спелое яблоко и обрадовался емуяблоко посмотрело вниз и обрадовалось мне яблокоми во мне – не мое посмотрело на белое спелое иобрадовалосьи все черные косточки – семечки посмотрели сквозь белоеспелое и обрадовалисьи какое-то звездное облако посмотрело на нас – на меняи на белое яблоко – и обрадовалось нашей радостью

ПИРАМИДА —

(Из «Текстов Пирамид» фараонов VI династии)

ЯСНОВИДЯЩАЯ —

по нашему переулку

спускается женщина

спускается слепая женщина в темном

к небу запрокинуто белое

– Ванга!

узкие губы

растянуты в полуулыбке

люди проходят разные – разные по возрасту – по образованию – а по убеждениям? – и по убеждениям – люди приходят

– ты же видишь: они слепые – слепые они – ты же – видишь

«Я поставлена здесь

Я поставлена где?

Я поставлена кем?

Я поставлена кто?»

– кто такая ясновидящая?

– такая видящая ясно: кто есть кто

«Я подаю руку заблудшим – отчаявшимся указываю путь – отчаявшимся подаю – заблудшим указываю – но руку подаю не я – не я путь»

… и тогда она бледнеет кричит голосом не имеющим ничего общего с ее собственным падает – тогда она кричит голосом – падает в обморок не имеющий ничего общего – с ее собственным падает и бледнеет: ничего-ничего – бледнеет голосом – голосом не имеющим ничего…

«мир будет возрождаться и разрушаться и претерпит много перемен – мир будет и претерпит – претерпит возрождаться – претерпит разрушаться – претерпит перемен – мы начнем говорить с людьми – мы начнем и наступит равновесие – мы начнем говорить и наступит – мы начнем равновесие – говорить равновесие – говорить и наступит с людьми – мы начнем и наступит»

вот они – сверкающие пляшущие точки – но самое невероятное только начинается – вот они – самое невероятное – пляшущие сверкающие —

в каменном переулке

тут под тутовым деревом

в кустах красной смородины на солнце

в белой прохладной комнате – полоса тени – полоса света – полоса – полоса – тени – света – стул – половик

знаю: не все во мне спит – они ходят на близких волнах – не все во мне знаю – они ходят почти прикасаясь – спит но знаю: почти прикасаясь – они ходят почти прикасаясь тканью мерцающей – тайной к сердцу которое спит

…многие знаки были похожи на египетские иероглифы но встречались совсем непонятные – знаки были похожи но встречались – многие совсем похожи на – непонятные геометрически многие

успокоившись начали выяснять кто что видел – и оказалось все – выяснять кто – выяснять что – что оказалось? – всё оказалось

…расщелины земли посылают нам свои теплые пары

то вздохи невинно убиенных —

детский возраст разума

вдали – туманные врата —

на вратах золотые крылатые животные

невиданной красы (о них поет Хвостенко) —

наверху сидит смеющийся младенец —

на крылатых ступенях убивают–

на ступенях режут крылатых —

кровь из космоса – в человека —

кровь и з человека – в чудовище —

из чудовища – в космос —

развеивается развеивается – чудовищные фигуры рисует из прошлого будущее – Ванга видит кровь

но знаю в ней и другое: терпенье и состраданье – другое терпенье – другое состраданье – и другое

P.S. Я пишу на террасе и вижу: моя добрая хозяйка беседует с дурашкой-утенком. Он пытается изо всех своих силенок выпрыгнуть из ее ладоней, сложенных лодкой, хочет клюнуть ее палец. Она снисходительна. Бережно держит его теплое бьющееся сердечко в своих руках – и знает про него все наперед.

7.7. 1990

КАРАДАГ-ВОЛОШИН

Волошин носил венок из полыни – или полынь носила венок из Волошина?

«Надоело носить венок из этой глупой Танечки. Она, правда, молода, но все врет. Надену лучше сегодня венок из этой большой дружеской души. Все к звездам ближе», – говорила серебристая полынь.

Тучный и радостный в балахоне и сандалиях он быстро шагал по берегу коктебельского залива, опираясь на палку.

Нет, скорее всего коктебельский залив или попросту Коктебель в балахоне и сандалиях, опираясь на палку, быстро шагал по берегу тучного и вечно радостного Волошина.

И теперь здесь часто говорят: «Эта мягкая линия горы, что к морю, не правда ли, похожа на профиль Волошина».

Но ведь потухший вулкан и есть сам Волошин. Старый задумчивый Карадаг-Волошин, он смотрит далеко в море и открыт всем ветрам.

КОЗА НА ВЕРЕВКЕ

близко небо – ходит коза на веревкевся трава пожухла от зноя но что-то находит коза на веревкевнизу – крыши крыши поселка а здесь стрекочут кузнечики – тихо– и коза на веревкеприбегает девочка с хлебом – краюшку жует коза на веревкеуходит тонконогая девочка – веревку жует коза на веревкедразнит ее противный мальчишка – не пускает козу веревкана закате прибегают собаки равнодушно проходят коровы — кротко смотрит коза на веревкеходит рогато-носатая тень между звезд – будто Гоголь — коза на веревкепоздно приходит хозяйка отвести ее в темный сарай —все таинственно там на холме: в медном свете встающей луны — хозяйка и коза на веревке

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК (1992)

(РАССКАЗЫ ЗАПИСАННЫЕ ПОСРЕДСТВОМ РИТМА)

ДЯДЯ ЮРА

Юрий Владимирович красит свои редкие волосы хнойкрасное зачёсывает вкось через лысинувставные зубы и вставные мыслимысли ему вставили еще в тридцатыхв сороковых пошел на войну добровольцембыл адъютантом в полку и вообще не задумывалсяоднако после войну себе выдумалкак за родину за Сталинаот Москвы до Берлина дошагалтучный дядя Юра – серые клочковатые усикикто же там на фото – безусый с испуганными глазамис тонкой шеей – карандаш в гимнастерке?сын его? родственник?вообще другой человек?(выдвинул ящик комода —Господи! крыса в носке)дядя Юра любит вспоминать о войневойна принадлежит ему лично(плотно задернуты шторы —шарит прожектор – убьют!)и на празднике Победы —обычно солнечный день —золотая броня медалейпокрывает грудь и животтелу нравится что женщины оглядываются(кукольный ротик животик —сделай мне котик массаж)даже глазки зажигаютсяа прохожие глядят как на ископаемоене исключено —в одной из прежних жизнейдядя Юра был тиранозавром —бегал на задних ногахи ревел разинув пасть как воротаи была война среди хвощей и папоротниковпобедили млекопитающие

НАША ДОРОГАЯ

к сожалению наша дорогая Раиса Михайловнаодряхлела высохла ослепламы и оглянуться не успелидеформировалось тело и сознанье(ласточка в соломе)ключ сжимают судорожно пальцыповернуть в замке не умеютвсё читает в очках через лупу(отсвет заката огня)прочитав закроет книгу помедлити опять откроет с первой страницы«чья это девочка» – не узнала внучкумежду тем уверена что погасила свет(белое в спальне маячит)что недавно ела – что не помнитчто клубнику – никогда прежде! —что блузку на днях переоделатак и будет ходить хоть полгодаа заставить тоже невозможно(призрак ставит листья серебром)сердце бьется твердо слава Богуи такая в ней жилистая силачто еще потягается потянет…а как жизнь рассказывать станет:лагерь коммуналка Россия…(отсвет заката костра)наша дорогая Россия Михайловна

СТАРОЕ ГНЕЗДО

обрюзглую бандершу старую проституткурак защемил между ногтак и сидит раздвинув окорока под байковым халатомвстать не можетлапища между тем на телефонеи когда приходит к ней абрикосово-дынный байи хочет бай-байс какой-нибудь зойкойсразу слетаются бабочки со всей Москвы —и маршируют по квартире в неглижекак солдаты под барабанмамочка деток продает:«они всё умеют делать! всё!»и себя не забываетсуёт за пазуху между мясистымирадужные – лучше зеленыеа когда голые смуглованы гоняются с торчащимиза притворно визжащими(обычно замужними) женщинамиона опрокидывает очередную рюмашку —всё не так внизу болит —и вспоминает Мишу-армянинабыла молодая —за Мишу-армянина была готова на всё!деликатный и нахальный (вот что нравится женщинам)не просто брал – с оптимизмом с выдумкойМиша-армянини теперь иногда приезжает —наведываетсяседой и костисто-горбатыйзнакомо сверкая глазамии она посылает ему в комнатуиз кухни где её штаблучшую девушку

ОКРУЖАЮЩИЕ

1окружающие меня постоянно прикидываются:то сумасшедшей с двумя облезлыми собачонкамито татарским семейством на шестом этаже —в лифте все поднимаются вверхи там размножаются…то кучерявым поэтом из Киеваобязательно надо ко мнепо дороге в Швейцарию…вздрагиваю от телефонного звонка —человек без лицауверяет что я его знаюв квартиру въезжает большой чемоданиз Парижа —дочь моя виновата – прислалаи в теченьи трех днейразбирают посылки и тряпки —уносята чемодан – чудовище остается у насновым жильцом…вдруг в полутемном подъезде —сколько вас тут?никого…Москва ежедневно тасует передо мнойскорее всего одни и те же лицаи вдыхаешь их флюиды их тревогу…всюду люди толкуются – многие безо всякой целитесно мне от окружающих меня! тесно!человеческое месиволезет из мясорубки лезет…2на высоком берегу поросшем березняком и осинникомсмотреть вниз – на рябую блескучую стальсмотреть вверх – на бегущее сырым наброском небона том берегу майская зелень разных тоновжёлтая голубая…если и встретишь кого —пенсионера в коричневых шароварахс обветренным глинистым куском лица из-под шарфазасупоненногооседланного своим рюкзакомкак бесформенным карликомравнодушно с ним поздороватьсявозможно познакомитьсянет не возражаетнет не раздражаетна той стороне далеко за лугами неявственный лесвон тамне там левейнет не тамвидите белеетмежду двумя редкими верхушкамида между сосной и осинойвидите куполну вот наконецэто Архангельское

ПРЕМЬЕРА

плоское фойе 60‐хс низкими столиками и буфетамис знаменитостями и незнаменитостямиразрозненно как бы не замечающиминиже по широкой ковровой лестнице —на первый —ряды вешалокмежду которымиеврей похожий на директоракак у себя домав подвале у неоновой стойкиполная девушка лет 50в разных ракурсах как на экранемне – коньякМиле – шампань-коблерраздвинулись дверцы лифтамы уже опускалиськакие-то металлические шкафы и стоякисжал её рукуспокойно спокойноиспуганно потянула меняпойдем отсюдано там была маслянисто-глянцевитая стенасразу стала отдаляться уменьшатьсяМила! Мила!А Мила не больше орешкавспыхнула искрой – и погаслаБоже! как стало жаркоодежда и плоть истаивают на мненадо успетьнадо попасть на премьерунепременно надопропустите меня пожалуйстада стоит ли так спешить?лысый еврей-гардеробщикраспахнул занавеску – впустил:ослепительно-чернаябархатная слегка покалывающаяиглами светамы летели с креселнепомерно вытягиваясь излучаясьв искривляющийсяживыми горящими краскамигигантскими фигурами и лицами(я бегу стреляю толкает в грудь умираю)и все это одновременно —вообще стараюсь ускользнутьно толстая девушка сверхуухватила меня за хвостикположила между резиновыми ломтямипоглощает меня – бутербродшлепая разварными губамитрепыхаюсь не оченьпожалуй мне хочется быть съеденнымтак и съели меняна этой премьерев новой жизни снова встретил Милуиногда ходим в Дом Кинона премьерулысый подмигивает мнекак заговорщикно я никогда не спускаюсь ниже нижнего уровнягде металлические шкафыда туда и хода нет —гнусно-маслянистая стена

ЗЕЛЕНЫЕ ФУРАЖКИ

по всему периметру Центрального Паркарассыпались зеленые фуражкиполумужчины в майках и ковбойкахвихляются на границе безумиязеленые фуражки пьют кружком из кружкизеленые фуражки поют в кружке кружкомзеленые фуражки блюют в зеленую травуплохо мне плохофуражкакатится по асфальтовой дорожкеи падает суконным верхом в пыльумри ты сегодняа я – завтрасегодня праздник День Пограничникамемориал великой империиоживает кумачом и золотомхорошо было служить где-то тамгде всё четко:это дерево нашеэто чужоеэта хата нашаэта чужаяэта девка нашаи эта нашаскуластое солнцепрожигает колючую проволокупот течет желобком под ременьу! травинка щекочет ноздрю…отойди старшина!застрелю!как же после всего не резвиться на московских лужайкахна Крымском мосту и в метроне прыгать не выть не брататьсяс такими же везунчикамикак не подраться дурачасьты ему сунул разаон тебе сунул разасиние околышикаски омоновцев —бей по котелку!драка мелькаеткак решетчатый частый штакетникв драке все – братьяи то слышу: волокут меня за руки за ногираскачали и бросили сволочикак старое ржавое железо…где моя зеленая фуражка? где?отдайте падлы головной убор!верните мне мою гордостьс крабом она – с гербом сучары!даром что ли картон вырезалчтобы тулья стояла как штык!потерял я свое лицо гадытеперь об меня любой чмырь кроссовки может вытирать…красиво живем!нашарил среди кирпичей и стеклахорошо – далеко не откатиласьобтер нахлобучил – и мрак!бабка и дед прорастают в крови – ненавижу!зеленоскулый на медном закате

ВЗЫСКУЮЩИЕ

бедный птенчик выпавший из родного поселкапрямо в сумасшедшую толпуот ужаса ты осмелел такчто расталкивая всех локтямии получая отовсюду тычки и подзатыльникивывалился прямо на эстрадув свет прожекторов —заблестели твои волосы и пряжкатакой ладныйскладный – складнойты – Майкл Джексонты выкрикиваешь тем тамиз которых все орут – ты самтебе сверху видны их мозги:разгораютсябагряные цветы —и взрываютсякогда поешь тыих сисечки-пиписечкисверкают серебромукрали сумочкуеле выдралась из этой теснотыколготки порвали —едва не сняли пока поправлялакакой-то пробегал —крикнуть не успеласумочку вырвала мы здесь познакомилисьпринесло водоворотом – и прижалоглаза в глазав одну минуту мы узнали всёбудто оказались в одной постелии обрадовались ужаснозачем я сюда пришел?то и дело наступают на носкивыпрыгиваети валится спиной прямо на меняс противным гоготомно ведь податься некудасколько это будет продолжаться дурачье?а меня так сдавили со всех сторончто выскочилабудто пробка шампанскогозакричала заплясала по плечам по головаммы все – из одного районаиз одного кварталаиз одного гнездаиз одной дыркинаши руки и ноги живутв блаженной странеи подчиняясь гулкому ритму небато взлетают в единой мольбето колотят по песку по доскамто несутся купаться в океанеи стройными рядами исчезают в туманных волнахнаши ноги ноги ногинаши руки руки рукичешуйчатое джинсовое чудовищетысяча глаз – хочет любвиворочается в блеске юпитеров

РУБАШКИ ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ

Сегодня утромосмотрел свои прежние летние туфлис белым кожаным верхомдумал: еще поношу —лопнули подметки поперексдохлимои белые туфлиа давно лишёл ты в кремовом новом сафари(теперь аккуратно угломзаштопана старая брючина)в новых (казалось им сносу не будет)этих туфляхна свидание с белой блузкойчерной юбкой и круглыми коленямив смятых простынях и подушках —смешной отпечатоклюбви и борьбы(потом к столу прошлепал босикоми свет тебя щадил —полосатый)между тем на полу оставалосьв безобразном скрученном видевсё что прежде вас прикрывалоукрашалои маскировало«они скинули нас в одно мгновение —неблагодарные»молодой американец-политологприлетел в Москву на стажировкувскоре написал маме«пришли мои старые рубашки»мама как всегда —прислала новыекак их носить?без личностибез характерабез возраста наконецтопорщатся как на манекене —сам себя утешил: «обомнутсяпобывают в стирке —в переделкахлокти – пузырямиворотник ворсится —будут выглядетьточь-в-точь как хозяин»и тебя не сразу же такогосоткала монада —незримый паучок—Боже мой как ты изменился—постарел?—нет я тебя сразу узнала«а я – неттолько постепенно проступиломилое лицосквозь паутину»снова – осенькак деревья в средней полосемы уснем в ослепительно беломнет не надо! не надо новой —я люблю свою старую рубашкудаже по воскресеньям

НЕЗРИМОЕ

(1993)

«заслонясь…»

заслонясьот света снежной крыширазличатьна крыше лики светавидишь как роятся —белый воздухсеточка березыих обозначает

«обернулась во вчера…»

обернулась во вчерагладкая прическанебо как в апреледалеко и близкоглавное прозрачнотак что душу видноснова пролетели

«за углом это было…»

за углом это былона талом бульварена скамейке лежалимочалка и мыловсе текло щебеталои нежилось здесьна Чистых прудаххоть вымойся весь…но твари мыться не стали

«и уже замахал…»

и уже замахалполетелеле мыслью за ним успеваютуманная местностьторчат верхушки деревьев… вслепуюпо ершистой травекрупным силуэтомнечто неподобающее:…морось на бронзе…дождинки на белых изоляторах…лишаи на бронелюдей однако не слышно

«смеркается с утра…»

смеркается с утранад крышей сараябелые твариснуют в разговоресвет пожирая —падает снег

«…еще темнели…»

…еще темнелибудто слабо светились…красные лентыи розовые…вся облетелазасохшая елка…грохотпроехавшего —откуда возник?…и сразу повтор:машина для мусорапраздник и веник…по следам на снегуобнаружил: утрозаворочалсяно еще не проснулся

«притаилась серая угроза…»

притаилась серая угроза —и на солнечной сторонерозы в ведре на морозевянут в тени…восковое векобутонанежна и горделиванижняя губа лепестка…машины проносятсясливаясьв единый звонок…даже на солнцене сходит с цветовсерая тень

«…простыни…»

…простынигрохотали железные…бегу балансируя на скользотев ледяных и продутых дворах…хлещет по лицуперекрученным ветроммнимая плоть на веревке…так же Блока неслии подвешивали выше крыш

«скользнула рука…»

скользнула рукана свет…кровавый следна газете…как там ее звали…за обвислыми проводами —глаза ангелаи перышко вьетсяиз пустотывот —поймалредко мы видимоберегающих нас

«когда они рядом…»

когда они рядомто слишком —вещные что ли…медный подсвечникзатылоксижу – пишу как Ванька Жуков…темнота переступает«дождик тихой переступью»свет перепархивает в траве…бежит бежит по перронукрасный огонекмежду синих…чем дальшетем воздушнейсовершенней что ли

««мы есть свет»…»

«мы есть свет»поет изнутри«сколько вас?»«сколько и других —тех темненьких»«а таитесь зачем?»«ждем своей настоящей минуты»«выходите на светпосмотримнасколько вы светлы»

«…рука безвольно падает…»

…рука безвольно падаети повисает в пустоте…о чем бы ни подумалпредставляется…даже лиловые ирисына третий день…а уж о друзьяхи не говорю…когда смотришь в окнокак в стену

«в окне…»

в окнекак на листе бумагиголая ветка в тумане —на длинных шнурахузелкиздравствуй старикЦи Бай Шина стекло не дыши —

«…сколько рук…»

…сколько руккасалось этих перил…даже если бы заговорилметалл…ощупывают глаза…за выщербленным краем —лоск – пустота…и кустывсе равно как на головевыросли…в руинах узнаёшь

«…когда сизые змейки…»

…когда сизые змейкистали выбрасываться на береги усеяли сплошь…сходил ослепительный —от каждой чешуйкисноп лучей —в облака…чайки с криком слетались…когда мы устали ждатьи перестали надеяться…куски алебастрапроволока —опрокинулся мир…но каждый из нас…что этого не было

«…прилетали стаями летучие…»

…прилетали стаями летучие…на старой гравюреодни одеяния на свету:переливчатый бархат короны жезлы —что совершается?…все равно как ездилцелую зиму за города куда и зачем не понял…и люди как леденцыобтаяли по весне…рельефно —на улицах мусор и облака —рисуются латы и перья гербы…да реальность не та

«…угольями снизу…»

…угольями снизу —паровозной топкойжаром обдаловертолет…рукой ото лба провел —волосы снял…а то и плотьотстанет…белая плотьберезтам внизу —там зеленый ветер…да вам и бортмеханикподтвердит…ад

«…света оттуда…»

…света оттуда…общая судьба…не обещаязловещая……ползет на Карадаг…на босу ногу…шуршит —и пасмурно…наверное прожектор

«…по комнатам прошла…»

Зыряновой Оле

…по комнатам прошлабосая…со свечой…здание колеблетсяи стирая стеныстебли серыестегали по ногам…только ночь сырая…чертит огонекутром спитс открытыми глазами —серые следы на простынеглухонемая —глаза понимаю

«…лица не разглядеть…»

…лица не разглядеть…что говорил?…столпилисьпрячут завернутое…и отворачиваются…пытаюсь во всяком случае…облако их накрывает…теперь не слышно…ни стен…ни голов…одни колосья – руки…в такой лавкеаж до горизонта

«…красное…»

…красноекогда зеленое…лба не пере…зубами откусываеткуски прово…крупныйзначительный —там за стеклом…взорвалось! —полете…неужели снована койке?

«мучительно…»

мучительно…главное – сераяповерхностьогромных вод…на палубе…над горами…снижаемсяпадаем…говорила куклебулавки втыкала…ударило и встрях…кровь по виску…так и не вспом

«…и смотреть-то странно…»

…и смотреть-то странно…сквозь туманное стеклоили нарисованные…бегают штрихамиа то роятся вокруг…однався точкамикак волнуетсядругие —стертым пятном…все бледнее…совсем ничегоили не видим

КОНЕЦ И НАЧАЛО

(1993, ФЕВРАЛЬ-МАРТ)

вспоминая Евгения Леонидовича —рисовалобнаженную Людмилуодной линиейплавно и страстнокак птицы летятодним росчеркомкак домишки сараи облака и деревьяодним душевным движениемкак вся наша жизнь…

звезды здесь вездездесь воздух звёздшепот звенит —душе опыт копитшёлковойёлкойнад

30.I.93.

…и заранее всё прощаларадовалась что мы —русская глазами татарки —приезжаем – и вообщевот Людмила – со станцииЖеня руки ее сжимает —с букетом ромашек —смотрит Ольга Ананьевнався в синий горошек…даже перышка на белой стене

вспоминая Оскара и Валюмолодых и нелепо одетыхперед низким крыльцом баракакоторого нет – снеслина желтом снегу – фотои Сашка еще не выросда они не уезжали никудана солнце ядовитый холодокпронзительное бытие

сюрприз – тортрот – праздникпризрак восторга и прядь волослиловея из прошлогоиз‐за обшлага нечаянно —луга и дождь и флаги

солома – полая костьсломана вкось на стернеость на землекорни в пылиили манну смело —ледяную крупуутром крупно:туман над селом

бурые стеблиполые ноздриокрепли под ветромсерой ветошьюшерстяным нутроммертвые зарослитопорщатся щеткойиз снега – ноганосок полосатыйс марта ждутсолнца как спиртав апрелесопрели охвостьяи листьяк маю их жгут

небо – розовая мутьснег – чистый негр(собаками обоссан весь!)ночью во двореза дверью —некрасивые деревьячей-то кашельнездоровьеявственно:прошлепалпо снегу босикомприрода —с черного хода

как сумасшедшаякричит женаа на улице —солнце и водавороны кричат:«карма! карма!»мальчишки кричат:«Парма! Парма!»потому что кричат:«падла! падла!»и небо как в Италиифевраль сошел с ума

и вообще бессмысленнопроходя оскальзываясьспросил походя«где здесь дом 21 по Порядковому?»я – вдогонку в спину:—не знаю друг —и уже разъезжаюсь циркулем…сижу на льдуи смотрю вследкакой же здесь смысл?смысла нет

кролики с розовыми на просвет…пирожные с лотка……шевелить ушами…на зеленой промокашке —уже не разберешь…серебряный пистолетик —на помойке нашел у школы…золотая игла —обнаружил в стружках…мимо дома её не ходил —мальчишек боялся…или только хотел украсть

лето и лото…четко и голубоватонад столом сервизповис…сослепу ударил жука леса-то а леса-то! —колыхает занавесиполосатыйлунный светв повестикоторой нет

льет с крыш —пролитое кофев лужах лежаткрокодилы льдадаже луна сюда влезла —призрак облезлыйа женщина сюдане вмещаетсяженщина никак(обнимаю ну простотолкаю в стихи)тихие сумеркисиние помаркистала машинахлопнули дверцыженщина внутрине освещается

запах свежей древесины —водит водит карандашпо всей Россиивон куда завел:вырубка на снегувнизу как моретемные лесаа на косогоре —морозной пеной облитав закате соснакак шампанское вся!

в сараескажешь правдутемнотечужим голосом…или эта соломачто колет шеюприснилась кому…главноезвезду увидатьраньше других —бледный уколвоздух желтыйпредметы отчетливыбудто заранееуговорились

обернешься в будущеекакие-то штаны на веревкеиз разбитого горшказемля повысыпаласьбутылки в солнце на балконено явно не Италиязаглянешь в прошлоеземляникой руки измазанысчастье – пришла электричкаона! она приехалабарский дом весь в колоннахда это же Франциябудто всю жизнь дышал любовью

вытащил на счастьевечер со звездамина Майами где не бывалчужую семью —четыре грубых персоныперетасовал —ужинаютколеблется круг под лампойобнаружил кашляющего —себяили кого-то похожегоглавное рукачерным волосом порослашрам от пулизеркало покажетсо спины

сунул руку в рукавсвоей вязанной кофтыи вытянулдымные сумеркисарай чернелнутром шерстяным…даже кофтыеще не связаламежду тем отряхнувтри сенинки с подола…звезда заслезилась…и рядом присела

оса – предостережениевсё реже вижу еёполосатое платье убегаеткуда-знают быстрые колениснова беру набираю —надеюсь:телефон мне её родит

синий шоколадный деньна плакатехрустит серебром —сугробыразверни поскореегорек на вкус —разлукапусть уходитсиний шоколадный

…седая прядь —на смугловатый лобфевраль нам подарилБориса Леонидовича……просто плакал…и разминая папиросы…белое окно во весь садс медными запорами —замазка крошилась…табаком —лошадиная фамилия…так пахнутпростые мытые полыкогда с морозца добела…поскрипывая входят…и наследили снегом

зимой появляютсябожьи коровкикак джин из коробкисвет короткий и синийполоснул по глазамиз красной шкатулки…лампа зато греетплашка доминопробует лететь в окнов будущее лето

воздух еще —в темных мухахот снега светломертвые стеклана высоте домажелтый квадратрано встаютили чья-то играсна ни в одном…лазурь

говорить не будеми упоминатьбетонная букваС – если с вертолетаа уж думать…компьютеры думаютбегут бегут огоньки по кругуи въезжает саркофаг —еще живой (…обтянуты кожей)под белый лучв упор(талый оврагвербы лезут в лицо)думать не запретишь

а вчера были гостидядя Юра в золотом пенснезаводной танк подарилвнучка Кира обрадовалакак вырослакаштановая челка!Кира с мужем на рукаха тот оретпятно на пеленкахсам я руки сложили лежу деревянныйгрибами поростакое время насталоили прошлоили еще не наступило

глупости! всё это глупости иссяк рогизобилия булок и женщин —и меня вытряхнуло из пропастиутро белое и синеехоть в пустую бочку стучи……и в троллейбусе еду один

…те пейзажи и лицапросвечивают сквозь нашикак солнцесквозь решетои то замечаю в друзьяхиные уже истончаютсяиссекаются как старая материявысветляютсясквозят на глазаха те которые умерли —Саша Харитонов —давно гуляютпо бисерным холмистым небесамслушая бисерный перезвон —недаром их рисовалвсю жизнь

я этого человека зналнет я его совсем не знаю(отворяя дверьв полумраке передней)блондинисто блеснули волосыи казалось очкино войдя в комнатуон окажется жгучим брюнетомс бородкойкоторую сбреетвернее она отрастет

ветер марта —слушать голосагрубых женщинв оранжевых робахутромутруска в троллейбусераздвигает локтямидавит бюстомбесполое туловоа ведь ноги раздвигалаеще вчера с готовностьюпринимая лономтакой горячийкак ветер марта —секущий ледяной крупой

общность? конечно общностькогда в автобуседа еще с работыда еще в новом районев такой снегопад…снять крышуи вытряхнуть в сугробвсю эту толпу —не разлепимся —человеческий кубГосподи! живые консервы

живу рядом с Бутыркойтыркаюсь в тюремный кирпична крыше – будки…забутили бутом душу!…не забуду мать родную!живут же рядом с кладбищемтоже скажи – повезло

и всё выбрасывает с обеих сторонзатопляя мраморный коридор…добро бы еще вода —человеческиймутный потокнаносящий песок и снегсверхуприбывающий волнаминепрерывнобурнобудто там наверхупод солнцем сквозь мартовскиеоблакавсе с ума сошли как соскучилисьпо скрежету зубовномутесноте и толкучкев бегущей мелькающей тьме

ножик перочинныйчеренки садовыераспахнулась рамаразлетелась глинаколыхнулись облаказатонувшее ведроеще усилие —над далёкой рощейразодралось синеев белыйгорящий —откудапятнистое стадокоровнад озером – дождьа в доме – сквозняк

розовый гриблезет в загиббелых губвылез из губсизый как трупдве половиныраковинылаковые

дождём – елкиелочками – вышивкавышивка вышлавышла и затвориласьзатворилась в кельекелья – в небонебо – в облакаоблака – в лапылапы дождейдождём – елки

смурота смурота —смурьсмеркается с утранад крышей сараябелые твариснуют в разговоресвет пожирая —падает снег

засахаренная весна —и солнышком подкисленакоктейль с мороженнымво всех московских дворах —утопишь свой башмака там поскользнулсяи покатилс леденцовой горкипрямо в твои варежкив твои латышские варежкипить твои легкие губыи чувствовать: это весна

…сегодня заглянулополовина стола —солнце наискосок —в царапинах шрамах щербинах(стамеской что ли ковырял)моя рукабелеет рельефнограмотно положена теньи в стакане зажглись рефлексыи все же март —нам нечто неестественноекак будто Левитанрисует сурикома Суриков рисуетЛевитаном

всплеском из глубигладкий обрубокмускул металламетнула рукапрожег неболёг как плевоксвилеват и дырчатскуловат и мордаткуда приспособитьеще горячий —яичницу жарить?простыни гладить?или просто глядеть?

ты все еще живешь во снене с нами —Венеция и вечная весна…а сам небрит и моховати облака плывут слонами«где проститутка мой халат?»…ревматик в заржавелой рамераскрытой в сад

блаженствовал в креслеглядя поверх очковпокачиваясьиз стороны в сторонугладко без мыслимузыка завораживалавдругбудто впрыснулихлорофос —вскочилмгновенный бросокплевокно жалотолько заскользилопо выпуклому стеклуа цветное лицо на экранесменилось изображениеминтерьера дворца

Игорю Холину

…и стар и смутен и минутен…набор костей и емкостей(как сам замечает)бывших в употреблении…предельно зорок…по утреннему морозцувесь дышишь…сочиняешьсамому неясное…с елки снегшлёп в снег…и долго еще дрожит…горячит изнутри

…еще темнелибудто слабо светились…красные лентыи розовые…вся облетелазасохшая ёлка…грохотпроехавшего —откуда возник?…и сразу повтор:машина для мусорапраздник и веник…по следам но снегуобнаружил: утрозаворовался…но еще не проснулся

угадывается темноена янтарном днеи пусть это лишь валунытенью обволокловсё явственнейзев чудовищавстающегоиз глубины

45. ГЛАВА ИЗ РОМАНА

И всех насв этой квартирегостей и любезных хозяевгрохот и вой —вне разумения —бросил друг на другапосыпалась штукатуркаледи Астор-мельничихав муке и брильянтахпотолок раскололсяи раскрылсяв звездное небооттудаблеснули зеленые зеркалапросунулась лапаи зацепила кривыми кинжаламисразу двоих:визжащую женщину с бюстоми лысого —он отчаянно отбивалсяпочти выпал из фрака…но чудовище успелои уже чавкало и хрустело…но самое странноекнига плохо расходилась —бумага не та – переплётили просто уже переели

убегая вглубьмежду страницами книгизадохнувшисьв беззвучном крикекривые зубы полумесяцаи за тобой бегущая толпа —прихлопнуткак клопа…из носа и ушейначальника конвоятекло мохнатое живое…а вохра охрой красила барак —где заключенные как буквы черные

…и солнце уже по-хозяйскирасхаживало по комнатама у меня болела голова…бессмысленные праздники —весна…боксер —псина с белой полоской на лбувыпрыгнул на дорогупьяный отшатнулсяи сел на лед…а ведь хотел с утра за машинку

«вольво» визжаза нею черная «волга» в ночь —на красныйпустая улицаздоровенный парень в курткене спеша догоняет женщинупанически хлопнула дверьостался стоять в раздумьеобвалилось с крыши —ледышки раскатились по асфальтукого-то уберег Господьна этот раз

душно мне в Доме Божьемчто насыщен я Византиейно сверхувкось —солнечная осьгде мымириады пылиноквосторженныеживыев дымномсмарагдовом колесезаранее все прощенныене то чтобы освещенные —высвеченные Тобой!

над детской желтизной мимозы —пошлые усики продавцатам откуда пушистые шарикилетают и жалятшарики свинцажалко мимозупахла горами и моремпахнет гарью и горем«Гога пришли намгранатомет»…пахнет осыпавшейсяштукатуркой…смотрит глазамисирот

бэтээры?танки?вертолеты?что-то там гремелона рассвете…вероятно ветер щеколдой…так и спит обывательпока не поднимет егос кровати —вместе с кровлей…вот такая дырав стене!

разлетелась глинараспахнулась рамаколыхнулись облаказатонувшее ведроеще усилиенад далекой рощейразодралось синее —в белыйгорящийоткудапятнистое стадокоровнад озером – дождьа в доме – сквозняк

дощатая голубаяможет быть станция —так промелькнулано блеснула вода —возможно купальня и лодкитемные елки за темной оградой —значит сторожказа столиком сижу —может быть павильон и буфетно что бы то ни было там голубоеоно было болеечем голубоедля памяти сердца

солома ошметкии грязные тряпкиржавый остовнеизвестно чегодве колеи – две рекина дороге…дальше – водаи крошево льда…шагает бредет —сапоги и платок…Боже мой! Боже! —вчуже восторг…солнце дремотноглаза закрываеткаждая яманебом зевает

…и смешались с живыминапример Олежка Григорьевда! у Великановакажется бутылки вискине допили…что же мне теперьс каменным идоломчокаться? —стакан разбилсяводка пролилась —а? Великанов…

…и нос торчал непримиримоиз гроба…даже если бы захотел…думаю мы сами не хотели…длинные березывперемежку с ветром…а как заглянешьв глинистую яму —рты набитые землей…Господи а это нам за что?…сразу пятистопным ямбомзаговоришь

красные широколистныегераниумына подоконниках —школьные джунгли…в классе пахнет утюгоми подростками…целый час —какое счастье! —на ровный пробори тугие косички-баранки…еще не насыщена снова родитьсяподумаешь: не повезло

…выдавить из тюбикана палитру хром…потемнела зеленьнад полями – гром…и прогулки любитдаже вчетвером…наконец поставил точкустук в окно:—Евгений Леонидович?—ЗдравствуйтеЕвгений Леонидович—Кто там? (в форточку)—Помните проститеЛюду Веру Лиду вы?…там бузинакругла и чернавсе пучки окрасилакоричневая кровь…он чистил мастихиномпритом читал стихи нам —и рифма там «любовь»

розовеющий облаквсталнад весенними крышами —белые клочья в жемчужном…конечно возносятся…тем более чтокоричневая водазаливает асфальт

…рев такойopганистнажал на все регистры!…по кругу по кругущелкает хлыст…в прошлогодней ржавемедуницу ищуглазами…такая тишина —слыхать все крики болибездна страданияпросвечивающая синевой……запах меда и тления…нет нет это слишкомпросто подкрашено синимв сетке берёз

РОЗОВЫЙ АВТОКРАН

(1993)

ГЕНИЙ ЛИНИИ

с младых ногтейон видел всюду линию:пробор на голове материнос отцаремень в его руках —жилы как нарисованныелиния спины и бедрараздевающейся женщины —в движениилиния горизонталиния железной дорогиуходящая за…он и стал рисовать её —линиюсначала робко:гипс и натуразатем всё осмысленнейпостоянное упражнениев любви к линииобожествлениелиниив пустотевсё тянул эту линиючерез канавы поля и постройки —проволокусквозь собственное тело!«о! если бы был Муссолини я –или линейным кондукторомили школьной линейкой —хотя бы ватерлиниейна корабле!линия —лилия!восторгвсю душу вытягивает…»и тогда болезньиздавна гнездившаяся в немвыстрелила в него из обоих стволовизо рта потекла краскаи расправилисьлинии лба

ЗЛО

в младенце сиделоЗлооно сжималопухлые нежные кулачкитопоталорозовыми ножками(все в перевязочках)рот —шире лица:дай!земля намазана небом —толстый пирогешь – не хочу!..но когда оставалисьпоследние крохистарик взвыл:Боже мой! Боже!меня сожралоЗло

РОЗОВЫЙ АВТОКРАН

не злись постоянноне обижай ближнихрозовый автокранк тебе приедетиздалекано очень быстрода он уже за угломнад балкономбордюром «анютиных глазок»нависаетрозовый крюкбрякнулзацепил и выворотил раму(дождем посыпались стекла книги)потащил и выбросил стол в окновскрыл паркеткак консервный ножи провалил тебяв преисподнюю…(ослепительный шар —раскалывается голова!..)или попугал только

АНГЕЛ

отсюдапо направлению взглядаон резкоочерчивает меднуючернильницуа сам размыт неуловимон не стыдится бытьнастольным календареми сам его опровергаетон стал стенойоблокотясьна книжный шкаф(античный юноша —рисунок в рамке)в стеклеотсвечивает белыми в самом небе за окномсквозитпрозрачней чем хрустальнасквозь —машины птицы солнце —сокрыт от глазно очевиден

СОСЕД

чужой человекну совсем постороннийя постоянно за ним наблюдаюстой балда!нет едет к любовнице —животноеводку пьет бокалами —не обжирайся балбес!библию читайбедокурв голове его целый парламент —и всегда шумит…твои желанияи вожделения —твои вождибросают тебя на штурмсомнительных удовольствийсводят с людьмикоторых смывает дождьлучше расстегни рубашку(я тоже сделаю это)и пораньше ложись спать(я также вытяну ногиощущая тебя спиной)отдохни постороннийсразу всё заболело занылоне томите тревожные мыслисниму болья – твоя сольмы сольемся во сне

В САМОЛЕТЕ ИЛ-84

Случевский не случайно…он видел в хмурый денькак солнце освещаетсверху облачную грядуне летал в серебристой рыбе —в те поры и вообразить…значит ангелы поднималибородатого и лобастогов тонких золотых очкахв сюртуке – и ногами дрыгал —сквозь дымящиеся слои

ТАЯНИЕ

темное промахнуло за окномбудто из грудной клеткивыпорхнуло…подозрительно бледен и тихдень всеобщего таяния…электричество в доменасторожасьследил поверхпустого кресла —и повел головойпровожаячто там видел пес?…и город – негатив…так и разгуливают всюдумигая контурами…нет не голубьскорее летучая мышь…успокоилсязначит ушло

ЯБЛОКО

Виктору Пивоварову

яблокосхрупал схрямкал —сочноеогрызок вместе с семечкамиразжевал и проглотилслышу:прорастаетизнутрираспирает —и пухнет черепшлёпаюяблочными губамииз макушкиторчитчеренокпотыкайте пальцемв щеку – кожурамой мозг —яблочная мякотьподбородок —яблоко с ямкойхорошо быть яблокомешьте меня все! —но смотрите…

СЛЕПОЙ НА ДАЧЕ

…ступеньки террасысчитай не считайвсе рано подбрасываетземля…задеваютколючие щеточки-елкивсе равно как небрит…мягчесвежие побеги —ладонями женщиныили ребенка…даже дым от самовараласкает синеватопроведешь рукойпо воздуху – вот он…память ведетмежду стволами сосен —круглые слышу —и ладони не надо…зрячиеверно лбом ударяются

ГЛАВА ИЗ РОМАНА

и всех нас в этом палаццогрохот и вой вне разумениябросил друг на другапосыпалась штукатуркаледи Астор – мельничиха —в муке и брильянтахлепной потолок раскололсяи раскрылся —хрустальный дождь!блеснули зеленые зеркала —просунулась лапаи зацепила кривыми кинжаламисразу двоих:визжащую женщину с бюстоми лысого —отчаянно отбивалсяпочти выпал из фрака…но чудовище успелои уже чавкало и хрустелона странице 122-ой…но самое странноекнига плохо расходилась

МОСКОВИЯ

всё Савеловский да Савеловскийда Тверскаяда Третья Мещанскаятут Новослободская —как на вокзале всюду жилне в тюрьметак у стен Бутыроки поселок Сокол не с неба упали Сокольникинедалеко упорхнулидумал: тетерка в кустахоказалось: бутылкатаков мой район – региончто люблюникому не подарюа о подмосковьи и не говорюмне в Московиивольготно и дремотноособенно по весне когда – далькогда небо дымится солнцем

САМАРА

нет не расколдуешькаменные скулывеет холодкомполузатоплен дальний берегпрутья ивняка видныили лес…если же отдаетсянекрасиво-страстнаяодежды прочь! —вся мокрая скользкая…вот почему Лариса —позор! —с цыганами на тот берег…на этом высокомсама Самарана все пуговички застегнутано смотрит т у д акак Лариса

БОЛЬШАЯ БЕДА

серое насекомое зданиенависает над городом…каждое движениепричиняет больтоже вся серая…мятые нарциссыв коробке из-под сока«на холодильник поставь»…вверх как муравьиустремились белые халатыпо лестнице…смотрю с берегав туманно-желтоеа там —нависаетбросая зловещую теньс косой месяца…бегут бегуткаждый по своим делам…«беру хлебиз тарелки выпрыгивает»…собственносама их послала —тараканы

ПАМЯТНИК

на площади Пушкина плаваютв холодном воздухе веснына ядовитом солнцедевицы иностранки иномарки —и всё это смывает со стеклапшик! —подбежавший мальчишкавижу самого себялет сорок назадостроухий осторонсыймохноглазыйот авитаминоза клонит в сони сердце бьется так!главное травасвежа – и тюльпаныи памятник —курчавый силуэтзаколебалсястал косообозначился в деталяхзатем выпрямилсяи утвердилсяна прежнем настоящем месте

ЗАГОГУЛИНА

мало ли валяетсяв городе и в деревнепо всей российской помойкестранных предметоввек будешь думатьне найдешь им примененияпредназначения не угадатьи вправду что делатьс этой железной плоскойзагогулиной с дыркой?подвесить на проволокеи пусть болтается?а зачем?зачем гнули?для чего шлифовали края?возможно её назначение —высокое назначениетогда понятно почему резьба:вкручиватьчужие мозги

КОМНАТА

…и там она былапустая комнатаполная безумия и любвипахнущая красками и картоном…вверху и внизув пазах и щеляхшевелились дышалигордились вещами…вихрьуносящего ужаса и желания…высоко что-то пролетеломигая как моль…да! радостьухода исчезновения —две смуглых рукидвигаемся —раскрытые ножницылезут – из матрасапружины и шерсть……и там на самом дне —дом изнутрис пыльными лестницамивонючим лифтомковром таракановпочти летает —и там комната…

В КАРТИНЕ

между стогамивпереди чернел путникидущий к горизонтуи как я ни убыстрял шагнет! не приближаетсястал —не удаляется…белеет щетка стриженного луганевысоко —белая лепешкаот стогов и от моей фигуры —теникак нарисованные(тут случайно протянув рукуя коснулсятвердого предмета:деревянной рамы —багета)тороплюсь за впереди идущимзнаю: никогда не догнатьи боюсь оглянутьсяв чужую квартиру —неожиданно близкопод косым углом

К ***

лицо затворено глухогубы вызывающе торчати всё в тебеменя не впускаетстарый холостякв тебе поселилсявот что тебе скажуснял квартиру на зависть —с длинными ногамистоячими сиськамивысоким лицом

ОДА БАРАКУ

СЛАВА БАРАКУслово баракудлинный дощатыйсонный прыщавыйлежит враскорякупосерединедвадцатого векаснегсерый как газетафонари —гнойные пузыри светаи обрывкиколючей проволокибезумное око —высоко…одинокотело баракадует в щели —холод в телекашляет баракнездоровнакормиподложи ему дровнапои егосукина сынав печку плесникеросинаи встает бараксерым ящером —окнами горящимиво мракшарят шуруютруки баракаграбят воруютруки баракавдаль убегаютноги барака…заборы заборызавалы проходыузкие норы —заныры заходы…барак окружают– сдавайся барак!прыгнул…на пулю нарвалсядурак…кляксой кровьв штукатурку шмяк!барак умираетбарак убираютно призрак баракаблуждает однакои взыскующимвоздыхающимнам стареющималкоголикамон являетсятенью на пустыреили так – на столебелым кроликома все эти городакомфорта и синего льда —лишь памятники баракупоставленному на попа

ДОПОЛНЕНИЯ К «РОЗОВОМУ АВТОКРАНУ»

ДОЛГОПРУДНАЯ

…блеснуло лодкамибелый пароход с дымкомна волне пронесло…жердями мои ногив мокрых плавках…маячила березоваяворохом верхов…оглядываясь полемпреследовала яркаяскачками…полеживая жмурясьна горячем пескепоэты рассуждалио Катулле…девушки рядомпочти уснули…седоватыми залысинамик лампе – крупноуглублен в свет…багровеют дырочки заслонкигудит в печурке…величественныйсилуэт баракадеревья сараи – нижетут недалеко ужев лунном расплеснутом…долгих прудов

ИЗ ИСТОРИИ

двухголовый ржавый сражалсяс пятиконечной —перья летелирубины отскакивалив осеннюю мокрую ночьпентакльклевалсяс пяти концов —и к утру заклевалорла(лишь через 70 лет оклемался —робко заклекотал)

ЧУДЕСНОЕ

…потемнело над полем…и всё время шевелитсяпятнистаякак муаровая…пламенный глаз…задымились кусты ивняка…из стекловидной массы вверхувысунулся розовыйчайникили орган похожий…вообще непонятное…даже размеровв перистом небе…скорее всегокилометра три в размахе…а здесь на дорогеполуторка застряла в грязи…ругается на чём свет —на небо не глядит

ПАСХА

…радуйся!свет с востока……и крыльями хлопаеткаждый двор…на помойкешелуха от яиц белеетв снегу…взяли связаливон в тот подъезд завели…пахло мышами…долго били…все деревья кричали…и снег – и свети боль – и восторг!…померк…весна как землетрясение

«мягкая седая дама…»

мягкая седая дамато ли просилась на портретто ли смотрела из рамыкузнечик с трескомопустился на подоконникили какое другое животное —курица напримершелестели качаясьстебли травывершины деревьевпьяные держась друг за другарозовело небоперед рассветомперед гнусным деломв зрачках ящерицы игуаныи всё что там ни было —всё розовелошелестело качаясьи просилось в реальность —странное желание

«когда же наконец когда же…»

когда же наконец когда жесвежий лист прореживаясолнце……снова в школу…красные широколистныегераниумына подоконниках…в классе пахнет утюгоми подростками…и целый час смотреть —какое счастье! —на ровный пробори тугозаплетенные косички…еще не насыщена снова родиться —подумаешь: не повезло

«…хотя она повсюду…»

Сергею Ниточкину

…хотя она повсюду…клейкие панцириотпадают как мусор —развернулись бабочкии улетают зеленыевместе с деревьямидомами и троллейбусами…и твое сердцевместе с булавкой —не сумел удержать…так и стоишьперед большим окном —смеркается в паркеа тебя давно унесло…

«слепит звезда…»

слепит звездав запрокинутое лицо —не понимаяне принимаяляская зубами —смрадным ртомвывернутый наизнанкудо самой подоплёкижалкая тряпкав зубоврачебном кресле…высший звук —ты уже разъятотрепьябеззвучно молято снисхождении«не хочу! не на..»а тебя уже лепят сновапрофессионалы…окончательныйобжалованию не подлежит

ЗАЯЧЬЯ КАПУСТА

(ЗИМА-ВЕСНА 1995)

…каждый день…вроде бы и не видитне случаетсяно вдруг наплывает……широко-широко…и заяц бежитпорск…вперехлест…а он уже навзничь……в глубину глубинойистаивая

…бросив искоса…в бурьяне и травебудто выкошеныпролысины и лепешки…такая болезнь?проступает ржавчиной……не замечаяа воздух…оттого и глаза навыкате…злой обреченности…бедняжка

…продолжая смуглую лодыжкускала-хамелеон —ступня далеко в мореотсвечивая…а четыре камня —моя рука —вскарабкалась по дну…что облакаминепонятно тоже…и даже тенью ласкиповторяемся…ты вздрогнула —и всколыхнулось небо —отозвалось…далекая скала

…истончается пыльмежду пальцами —шелковая тля…трепетало что-то…с готовностью губы…выцвела вся…краешек солнца…само собоюи не подозревал

…посматривает —зрачок безразличен…теланизвергаются сквозьблескучим потоком…скамейкана солнышке…тоже имнезнаком —сквозь игольное ушко…потому чтопроходят —и уже сопрягалисьв тоске……между белыми рыбамипрутья деревьев

Пульснеровный и быстрый…речкойи девушкой Истрой…любовь отца…деревья пухом…страх —страхом Господним…белый в исподнем —смех…шепот над ухомсерый…и торопливо…совсем и не старый…каждое словокак сквозь фанерупрощупывается…сумерки подмосковные

…мирно…морская собака —чудовище!…чешуей или рогом…далекие холмы…шел и бежал…кричал и выкрикивал…не приближались не откликалисьв ярости и досадепросто раздавил её —или в землю ушла…обманчиво мирно

…видели двоих…в вязаной шапочке…честные киллеры —на мотороллере…третий – зеленыйвниз головой…бабушек обидели —бабушки не видели?…что за адресне пойму —всю обоймуадресату!…темное маслотам – на ступенях…и умчались в дождь и тьму…увядшиепахнут покойником…боже мой божедо сих пор ищут —…затерялисьв коридорах улиц…шапочку снял —и непохож

…бледные волосыкосым зачесом…голубым светомна васбудто бы не причем…и резали рвал как шакал…расспрашивали…синякина белой груди…от всего отрекались…исполосовано лоноремнём…да так яростноизумленно глядяна следователя…тракторомпо жертвам проехалсявидно брал их чемголубой зрачок

…как всегда в поездесерое и сыроечерное разъезженноесолома и прутьяберезы и палки —сирота сиротойстранночто всюду живутсажают капустукартофель…так все сгнилобудто и не выкапывалипрошлой осеньюсоломой топят —дым на болоте…ходятв окошки заглядываютблины дырявые…белесый – ухмылканасквозьпросвечивает

…глянцевый городБерлин…гляделки утратишьразглядывать чем?гладить пальцами:вотУнтер ден Линден —кафе на углууводит во мглу…имперский воздухдавит на виски…а это(так видитдактилоскопия)шершаво-белый куб —прохлада —и статуи собора где…и площадькипящая —в пупырышек…по всем улицам проведуладоней не станет —затылком разгляжу

как распахнулась!…оранжево-алые…дымятся полосамидаже волосы…губа цветка…бархатистыечерные с желтымнебеса и поля…шмель:утонутьили все-таки…встать закурить…тени окрашиваютв простынях телеса…две бабочки взмахнулисияя глупостью

…тень ангела —светкосой полосой…в зеркалестолько встающихубегающихпоявляющихсянаклоняющихсяплывущих…а наутро мать умерлазанавесили зеркала

…пушистому лонуулыбается шрам…и временисколько захочешь…парус черпаяводу…заходил на посадку…не вспомнишьне поцелуешь…сосны снизу —и корни в отвалев песке…берегись! —все песчинки твои…поцелуетсухими ресницами

…Хотел отломитьпрутик…излохматил вконец —наконец открутилотвинтил…ну и блондинка —волосы —просто мочалкакровоподтёклисточки расквашенытяжело дышитбудто весь асфальтею вытерли —

…римские развалины —все эти люди…лысые цезари —крестьянская хваткаРоссияразварная……коренастые с чёлочкойпарни – министры(их корешабазарят во дворе)…тем болеедумать не надо —мы имна все века даны —подданные

тени ангелов —за спинойобернешься —нет никогополный город —нет никогообернёшься —тени ангелов

…что смотришьвсё такой же —реальностьполосатая свежане протечёти лезвие ножано если припечёт……так всякий разныряешь на авось…весь в лоскутахв лохмотьяхобгорелый —и радуешься к вечеручто – целыйв реальностии промежуткижутки

нынче думала думала —собрались гурьбой…даже родственникируки протянула —все просыпались!…пушистым хвостомвсё понимает…пелавысоким потолкамбелым…помнишьтёплую ночь на веранде —звездам…весь раскрытголос…говоритабажур и платок…даже божья коровкараскрыта —книга…сама кое-как прожила —аккомпанементом

…вдоль Мологи…где крупные с желтым исподом…волжское сероеот хвои исчернаа за Жигулямии посерединебаржи с песком —белый…Уж такая дыра —провалился —и летишь сквозь леса…утро набережнаяСамара —внизу черный догбегаетпринюхивается к Волге…да куда ж они всеподевались? —…земские деятелистрадальцы…сквозь дуршлагсолнце брызнуло —сосны!все равно как в мешок —просыпались

…и в песке —ржавчина разъела…бегут в отдалениимежду соснами…разливаетсяоранжевым блеском…детские выкрикибороздят зелеными……и не искала нашёлздесь за дюнамидлиннаяполузасыпана…разгребать песок —захоронена…вся лохмотьямив ржавой проказе —что за штуковина?руки отряхнул —железяка мёртваяили женщина

Вечность прекрасна!но думать о вечностигрустно и пресноиз бесконечностидлинными игламиглаз колют —всё проницаютглавноенас отрицаютнад темной околицейжёсткие звезды

повисли улиткии ползают слизни…из сыростивы зародились —и плесени…карлик! —мокрая борода —Господи!сбитая ливнемтрава…и ты проявиласьиз солнцаи запаха свежести —в платье горошкоми во плоти:глаза твои дышат —и вьющийся волос!…ушлакак будто развоплотилась

не тело усталодуша утомиласьтак же перевариваеттак же голодна —и все эти органыхотя и астральныехотят отдохнуть…расслабитьсямышцам души…затихнутьрабочему шумупройдисьпо всем кабинетам —отрадная пустотаслышу клавишей стуккто-то там засиделсяработаеткакая-то новаясвет погасина этаже

…когда истает:ребраи колени —обтянет челюстьглаз умрет…сквозь звездыжгучая заря…не шевеляськак в слитке янтарянацелюсь! —и вперед

…отсюда – шаромполузатянутымвся дышит…другие – львинойлавой…(обманчиво:выходишь из дверей)…летают в небекаменные казусы…играют игреки…вращаетсявозможно кукла…освещаютсяи там на дне —дыхания дымок……неявный фотоснимок:белесаявыходишь из дверей

только что родилсяголоденукралпотому что боленубежал! убило!но уже зачатв позапрошлом векедвумя бродяжкамизавтра —то есть сейчас…и пахнут селедкамив сене…так сотворензамешан на кровис такою яростьючто следует причина

…весна…вот-вот…уже прошло…и сиреньмокрая – на весь —до горизонта…и розы помнюнаброскомвылеплены…желтыми билетиками…а там уже и море —сквозьвышеза кормой…в стеклянной банке

…и выскочили в летосебя не узнаютрогаю виски —на ощупь не япотираю ляжки —другой человек…и в общем не подозревает…хотелось бы отыскать…даже телефона…поговорить сквозь крышкусквозь подушку…протянет руку —деревянная ладонь…далеко-далеко на лугунизко проносятсяразмытые ветромцветные…

…обещалавернуться…сквозь орешникблеснуло…таким листом —бугорчатая ткань —еще вырасти…в светлый пробор —такую еще заслужить…неожиданно близкоабрис —полудетский свет…двойняшки мягкие…в орешке молоко…если не считатьчто нас не было

…в сторону жизнивсе-таки брезжит…смертидаже черноты —и той…естественноразмыта…не успел подуматьзаскользил —ах! – и нечем думать…не ветка березы —ее колебаниекак ты думаешь?

…сначалараскрывается небо —недаромотсветом металла……делается слышнопух вешнийсвет давнишний…теперьзатылком —улицу и дверь…тебя(совсем и незнаком)вплотную —косным позвонком…исподом черепазрачками лютикаслезами ангелови всеми дальними…из будущего самвсепроницаем!но лишь глазами сердцу разрешаем

…быстробыстро-быстродвижение аллигатора…скользко —сердце в сумкебрюхо по глине в воде…всё омываетсявосторгом…какое быстроегде косточки под шерстьюпослушай ладонью…и у тебявидно как толкаетсяв ребра под соском…там тожесросшиеся гладкие…как осторожнолюбят крокодилы…собаки —черенками…даже людиот пота скользкиенеистово срослись

Святославу Рихтеру

…в одно касание…маэстроголым черепом…бегущих клавишейи взрывы и прыжкиромашка света —вся консерваторияамфитеатр —скоропись чувств чувств…терзают бархатпальцы смуглых девушек…и гладил юношейих пальцамитак! даже иву над Офелиейв один аккордв одно скользящее —рубашка прилипла —нарисовал —к спине —…от люстры —умылся сами вымыл всех —хрустальный дождь —дождь пальцев!

…не сказать…не промолчатьа вот так…луговиной…неба нети даже…что же здесь осталось?…простите ищу…нет ещелишь тени травыа меня и ни тени…ощущаю – здесьэтого более чеми еще этовоздух есть —и неба не надо

…мухаа я подумал: пчела…блюдцеа нам казалось:озероперья тростникав горахпо дороге в Тихую…машиныто и дело —белой пылью…собакаили странная зверушкалакала вытянув……не знаюа мы смеялись:любовь

…во все стороныситроены пежо и рено…на обочинек вечеруотсвечивает…горбом черепица…а кто эти двоеповисаяв полях?…велосипедисты…междухолмиекруглая роща…свет ложитсяотчетливей к закату…шоркаютшаркают мимо—как это без прохожихпростор проживет?

султаны и мегафонынад мутной и быстрой Эшпейзаж из туманахоть ложками ешь…здесь и подстерег…мясистыми ступнямибила в небо…потеряла сабои себяв ржавом горохе…и теперь сеютно тощих жилистыхнищих —тропинок и тех…отсеченыполя и леса —полосаМебиусав солнце

…еще дальше далии вся…туманно —пшеница сплошьбархатной улиткойповорачивается округа…асфальт —часамикак бы паришь…указателиспятили…синее не движется —и кажется…когда же Париж?

…снова мальчонкапрямо сейчастянет из рукупираюсьвыворачиваюсьбычком —Господи как сверкнул!…толкнул и –нет ничегообиднов чем виноват?за какие заслуги?

…расточиласьза края гор —полоски и той…автострада – огнис перепуга……даже снегачудовищной маски —луны…кипит обнаженс другой стороны…на пляжекасаясь бедра…с утра нечетко:прыгает веткаветки! ветка!…а здесь и собор —не светлишь подсветка

…как всегда неожиданно…нет не такую —с кленовымиустилающими сплошьс ожиданием —губы – нежнейшая плоть…и чтобы спатьвсе это время…радуюсь обреченноразве не в этом…длинные скамьи —наездкорчатся листья листья…в такой спешке —все одежды прочь!…листик банный —как он там оказалсяна бедре?…мертвые на поле боя…даже имени не назову!

…два брата —один гений…главноекружочки рисовал —система…такой взлохмаченныйхудой и молодой —иудеянин…не вынес…видел потом:с этюдником карабкался…в высоту – крепость…осыпаласьпорохом сизым…синее слепит отсюда…твердо кедамипоседели лохмушки—Злотников послушайгде твои кружочки? —на лице —землетрясение

…досадапросто невозможно!…утром по холодку —крепкой тропкой…из непролазной выходят —треух с автоматоми в поле далеко видны —картошкао городе и не говорю:приходят располагаются —в ухев мыслях —из ящика выпрыгивают…даже панцирь —трещит скорлупа…немилосердная осень…лезутмесивом валят в проломы…дотлевают листья–сдаюсь вам на милостьлюди!

…между замысломи убийствомобнаружена и засвечена:лицо – врасплохбелое– сестра помогите– как тебе помочьбабочка-капустницаи та…листик серый…катер в море…холмы Коктебеля —радость и боль —всё излюбил!…летом в Тихой —зной и пыль от приезжихнечистота и в машине…тоже белыми мухамизапорошило —Мертвая бухта

…сквозь сито —в брызги!от сущности —слабые взвизги…в сущности —целыйно всё перемешаноиначе раскрашено:алыйна руках у мамыбеззубымулыбаюсь жабом…а в начале —ворох листьев и печали

…войти тудаоглядетьсяобжиться —в безмерномбесформенноми беспредметном —да такчтобы в телои не любопытно…лето…послевоенный кинозал…стрекочет…киносеанс —никто не возвращается

попали в пастьчудовищатрет трет наступыми зубами —стараетсяперемолотькамнедробилкауспеваем выучитьсяженитьсяродитьи постареть —наконец умираемцелыено изжеванныевконец

…смотрел вот так жеокно до поласинее – и светохра и лепнинагеоргины и астры—Федор! А Федор! —страстная душа…резкий неестественный…о чем же? о смерти…тогда в семнадцатьв стихах оказалисьи в прошлом веке…как же теперьне узнал?50 (Архангельское)…застать себя врасплохпосередине…белый облезлый —прежде актеры блуждалимежду колонн…столько деревьев —публика над оврагом—извинитея здесь случайноя постоюобозначилосьчье-то присутствие —шаль и пуховая шляпая не мешал…ржавчина на солнце —загорелось – осень…за соснамиподуло электричкой…осыпалисьаплодисменты —перчатки обронила

у старика рука —коробка папиросуходит ухожучто теперь?улицы Питераидущий посредитрамвайпанически бледнеет…окна выцветают…колеблетсявыше головыпризрак Невы…еще прощупываетсяугол Эрмитажа —и его не стало…светлея лиловеетв глубинедругой Исакий —за Эйфелевойи всадникна фоне гор

так нарисую:серая сеточкаскелет розы…спящаяиз горла —длинный стебельвыросзавои в росеполураскрытыбеременное одеяловремя стоитполный кувшин…просто не верится:горечь и рвотазвонки ночьюслезы скандалы…все отдалавысокая вода

такие мягкие кистиполные плечидвижется плавноесли обниметвся как помадка«а ты, говорит, горький»скользим в четыре —в любви колесом —один паучокснова расстались —дорога и роликиженщина и мужчина —ролью поменялись

…изящнабашенка ратуши —Аньер…угадываютсядомом в глубине собора —Бовэ…желтым лебедемотражается в воде —Версаль…угадайкто подружка невестытам в толпе на ступенях?…кто живетв этих старинных часахкоторые – в соборе?..кому этот закат —всех выгоняют —полицейским машинам?…девушка в очень короткой юбке…мыши…воображению —или всё это – Франция?

…вымело всё —даже небоголый Дух —вообще непристойно…обернулся —совсем в никудапоскучал дожидаясьзаглянул заа там —глубоко в Вечноститруп—уберите кто-нибудь!слышите подобияОбраз разлагается

…еще дышатьмежду чудовищныхвыпуклыхзадов и спин —между стениз какой материи?…береговотдаляющихся…городоврасплывающихся…огонька —не обозначает…уже не муха —возможно атомсхожу на нет…намекв лиловеющем —неприсутствие —океане

здесь долгий дворподстерегалдалекой лампочкой…без шапкина черном снегусчастливаякак мальчишка…губы жили…в глазах —а там освещенаходила площадь…кудрявый волосвился бронзовый…заиндевела штукатурка…войны и юностии тот помпезный —на кухне МОСКВАпо соседству РОССИЯмигает неоном…или пил лысоватый…что тараканыглавное забыл…который снеслии что вообще…в темноте желтеющейкинотеатры столпилисьздания – свидетелиочертания – призраки

…меня здесь нет…вообще никогокроме одинокоудаляющегося —с каждым окликом…и чем дальшетем ближеравнина перышком —бугристое лицопоросшее кустами —седые бакенбарды —глазныеглинистые ямы…разинуло дом —и выкрикнуло —пламя выплеснуло! —уже расплываетсяв чернилах…да и было ли пятно?

…сегодня телевизионщикиуставят глазв пустое место —и понеслась! —по кругу велосипедисты —гонщики…зеленеет Париж…и уже снега…отсветом металларябь осенних луж…– у ребенка нож!…ногаиз-под одеяла…ехал в туманна машине к ночи —попал в чей-то сонкороче —читальный залпереплыл…гремит ресторан! —бордовый китайский…поставят треногувот тут по-хозяйски —и снова по кругуопять на экран

…над декабрьским городомкремовый просвет…летняя сутолока —свежей парусиной…переулки Монмартра —волнуются буквыкоридоры… апартэ —шум Новослободской —шорох за пушистыми…под парижским небомвислоусый…снежными стеклами…хотел нарисоватьтам – наверху…не вышло…подмораживает слышнок ночи…за бутылкой винас Оскаром —вот мое лицо —брови поперек…не Москване лето —и скорее всего не этаэпилог…рисуя одной линией… и спинувыпал из окна…страшные глаза —оказалось мама…льющиеся волосы —родное…младенческие страхиулыбка ямочки…какая напряженная…но ведь нельзяжениться на рисунке!

НОВОЕ ЛИАНОЗОВО

(1997)

В этих стихах, как в музыкальных произведениях, зачастую две темы переплетаются между собой и рождают третью. Похоже на скрещенные руки, когда пальцы проходят сквозь пальцы. На письме это отражено наглядно.

КРАСНЫЙ КЛОУН

паренек из Кишиневапляшет алый помидорженщину зарезал в лифтеклоун – умудрен и хмурзато и ходитв красной кофтеи сер —среди людских отарМосква сурова

УТОПЛЕННИЦА

в квартире кричаливесной на причалевопилина птичьем базарестулья ронялидвигали что-то тяжелое…в скалах отзывалось эходверь полуотворенав коридоре —ночью в моретишинана пескележит толстухасовершенно голаяпо щеке ползает муха

ПИР

в автомобилетруп коммерсантаи столько крови —невероятно!«заказал» банкирбанкираи послал к немувампираи увидавтакое блюдо…плоды и винаи эстрада —гвоздики алыеповсюду…«вам пир!»сказал другой вампир

МАЛИНА

необъятная старухамашет хоботом слонихаорут ее любовникив квартире —дымно в слоновникево дворе – фарытени моторывесело в тире

ПЕНСИОНЕР

ступали лошадипо травке! —и любовалсяседой в отставкемерседесыи «семерки»интересыи «разборки»какие статив гнедой кобыле!надеялся —о нем забыли…там глубоков кадиллакеедет какак милой бякепо-прежнемусияло утроно ветка треснулакак будто…недовольнабяка «Вольво»вот спасибочто – «Тасиба»!недаромпослан былна БИТЦуубийцазастрелитьубийцуодинокоедет кокав БМВпо Москве

ВОЗНЕСЕНИЕ

мерседес-600 —белый ангелнас несет —в заре розовеемдальше – меньшебелый дворгде расстреляныв упорна снегумы – веером

ПОДМОСКОВЬЕ

в подмосковьиталый снегкартина Саврасовасочится кровьюпо веснепесенка Утесовасерый лесу полотна —сыро туманнопора Левитанаи встаютна перекличке —а вдали районыбелого картонав тучи прячетсялуна —сброшенные с электрички —призраки – чудовищарондо Шостаковича!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ БОЕВИК

про бандита бандитждут у лифта возле двериу машины во дворетелевизор глядитна площадкедля парковкиу трамвайной остановкии думает сердитовозле офисав тени —«не могут взятьбандита—Боже! время изменидвор и дверь…был бы я напримерфары снег и голоса —комиссари не дергайся!или мэр»

ПОЕЗДКА

подвесили на крюкв подвалелуна над усадьбойи двое сутокв крикпыталиусадьба во сне—отдай нажитое хомяк!и белое платье от крови половикнамок…цветет по веснеа я бы отдал всесвиданье в оврагеи сразуперстенек бирюзовувидев крысутарантас на дорогетам – внизу!пересвет облаков

УБИЙЦА

шли осенние дождия кудряв и белокурпили в электричкея – кумирподольских дурдве певички – подождихоть похож а не Христося художник – Христодьявола кругом коттеджи —в подмосковной пустынежжет бумагу глаз-алмазвсе горит во мне как в печкепальцем на стекледеловитоставил птичкив недрах плоти – я плевелкофе на столея в пустыню вас повелкровь на простыневсюду пронесусьта убитановый Иисустам убитыйсущий христобесгде ни побывал —всех поубивалв камере бесилсязлобой веселилсянаконец повесился

БЕСЕДА

толковали бомж с бомжом:—Где живешь?—выше крыши этажомвысокие окна на виллекаменные русалкижил и на бойнебродил и на свалкесловно отблескна рояле—в бассейнеспокойней —ощущая легкостьв телеутренним холлом плыву—жди когда воды напустятв мягкой шляпесадовникв погребах живув капустеподстригаеттраву…супчика половника то и водкой угостятполивает розарий—а мне рассказаличто ночуешь на вокзале—на террасе за столикомбелая ликоммоя госпожа—по чердакамкочуюруку на сердцеположа—где дом почуютам и ночуюговорит:«Алексей успокойся»—а ты брат пахнешь! —потянешь носомтак и ахнешь—глядимиз глубины ройс-ройлса—где пристроить тело?душа опустела

ТЕРРОР

на шоссе – скелетавтобусавидели женщину и мужчинуобгорелогоа в нем…видели следствиеа причину…но всего ужасней —дети…подозрительная парада и солнце поутруводитель думал —колбаса в пакете(…и про водку про икру)а колбасаполыхнула огнем —и все влетелив белую дыру!

РАЗДУМЬЕ

шум трамвая отдаленногоразделся в котельнойдо майки нательнойтам на улице Поленовау метрона Театральной(врешь) на Ленинском проспектетрупы трупыв ночь под утро —глядел в топкупоказывая лепкумышццифры в милицейском актеи светтакой нереальныйв пламени —вне временина шоссележащий там —в куртке с голым животомблеск ювелирныхвещицснег хруп хрупеще труп…вот и спросят завтра нас:—здесь убилиили в поле?—где пилитам и убили

МЫЛО ИЗ ДЕБИЛА

послевоенный дом – с углаподсобка… дальше – тьма и топи…в подвале фабрика быларано поутру в пикапеприезжали два «козла»выносили замороженныхдвух дебилов нежнорозовыхдверцы хлоп хлопразвернулся – и уехал пикапдворничиха из подъезда вышлафабрика работала неслышнотам под лестницей – внизумурло растворяло дебила в тазувсегда в платке и в зимней шапкеломом шуровало в дымной топкекричали дети наверхузапах морга и вагонакрепкий запах самогонацелый день стоял в цехув котле бурлило и кипелочерез края стекала пенамурло повсюду успевало молчапосмотрит на манометр – не вреткран подвернет и тряпкой подотретощерясь на огонь по-волчьиподкинет угля в топкунарежет хлеба колбасыпригладит длинные усыи молча опрокинет стопкулаборатория – каморказдесь ляжешь и уже привыкв углу гнилой картошки горкана верстаке – стеклянный змеевиктусовка? посиделки? не скажисидят на корточках суровые бомжи —сократы с виду и моржисидят и девушки лет сороканаколки синяки и разные срокаживого места нет – исколота рукаУчитель наш – алкаш по кличке «Дед»на бритом черепе над ухом – следтам продолбили дырку говоряти заложили атомный зарядплан у него давно готов:в водопровод подсыпать СПИДв канализацию – карбида в вентиляцию – иприткак будто раскаленный прутмы голыми руками гнемпусть Вавилон вскипит огнем!И вот поэт – наш гений-самоучканаш лысый Блок и наша авторучкаон воздевает ручки-спички(смотреть неловко без привычки):«старик оставь тщету и спесьизмерен ты и взвешен весьсебя ощупай поскорей-ка —грудинка вырезка корейкаикра сарделька субпродукты —прекрасно упакован друг тыделикатес гуляет в пастино если мяса нет на костивсё ж не грусти – когда умрешьдля мыла будешь ты хорош»вот так – кто занят самогоноварениема кто – стихами общим говорением…вздыхали пели допивалигудела фабрика в подвале…в парфюмерии видалишик парижский и так далее? —мыла нежные головкив полном блеске упаковкипахнут мускусом жасминомчем-то диким и невинным…это мыло нам сварили из дебила

ДВОЙНАЯ ЛУНА

(ОКТАВЫ)

(1997)

Я перебил тебя, – что скажешь ты?

Вильям Шекспир

ПЯТИДЕСЯТЫЕ – ПАЛАТА

старые актеры репортеры —скажет подруге что ты виноватсамый быт забытый очень скоро…доктор – и прав будет белый халатих прыжки из окон в лунном свете —он вышел из твоей фантазиибледные некрологи в газете…как проза вышла из поэзиисмотришь: во дворе светло и пустомы сумасшедшие: «где и когда?»возле баков – отбросы капуста«камешки! «солнце!» «ты чувствуешь?» «да!»дальше – все размыто и туманноно этот город – море и горы —только стук фальшивый фортепьяновсё из фанеры

МОДЕРН – ЛЕТАЮЩИЕ

печальные леди играют в шахматы—полетим над деревьями и не спрашивай почемучасы в зазеркалье – все окна распахнуты—нет пожалуй тебя в этот шум не возьмуони очень богаты и не очень здоровы—а над холмами в лунном свете?но все забывают мигая как совы—нам помешает сильный ветер премьеру они обсудили заранее ——но если мы закроем глаза и полуоткроем рты?и слабо мерцают их очертания—не целуй лишь подуй на меня ты…Шекспир ястребиные чертит круги—когда я тебя обдуваюнад девой – поэт её левой груди—я дыханьем тебя раздеваю

ДВЕРИ – МАНИЯ

по коридору двери двери —друг не прощайся (погоди) со мнойкуда-то вход по крайней мереза дверью может быть мясник с женойзвонил искал ходил – она!гуляя руки за спину не прячь —с трудом открыл а там – стенакто знает у кого теперь секачя понимаю: шутил архитектора ты родная ногти покажино кто-то там живет… и те кто…родная хохочет – не рот а ножи!здесь можно обняться и даже раздетьсяя сам в ладони ножик согреваю —ведь надо ж куда-то любовникам детьсяфонтаном крови крикнет плоть живая

ВРЕМЯ НАСКВОЗЬ – ПУСТАЯ

живешь как будто не грешане будем следить и подозреватьнетребовательная душапусть учат любви пустую кроватьвдруг щебеча о чем-то быстро —движенья лона или тазаослышался? – «самоубийство»продлят агонию экстазакак будто там – в полях в усадьбено мужчины все же не так глупыв больнице на балу на свадьбечтоб наесться очисток и скорлупышепнули губы наугад —«тебя здесь нет» встает со стулаи отозвался адресатсама себя ты обманула

ЗАВТРАК – СОБЛАЗН

землекопы завтракают на полянесияют глаза твои чистой водыих зеленые тени в туманесама обнимаешь сама и ведипьют водку закусывают колбасойсела вплотную – бедром и коленомвылез из гроба покойник босойкрестик твой дышит и шея наклономи наблюдая стоит в отдаленьенапоминает шею подростка:слышно тяжелой толпы шевеленье сложно и страшно? – нет страшно и просто…лампы сияют мазок еще свежстрадание – только другое имяумерший знает: внизу – вернисаж страху и радости между ними

ЗА КРАЙ

не надо быть ни как-никакодин слишком ярок другой погасвсе – шевеленье звезд чудакдля насне надо нам ни рук ни ногхочу сказать что радость сексанад лугом – бабочка – дымоксовсем не часневерующий слабый милыйкогда ты спекся —вся жизнь – лишь обещанье силысмуглая шея немытые космыистлеет плоть – и обрелиа темный сосок эти родинки – космоси ринемся за край земли!возьми мою руку – и не умирай

ДЕТИ НОЧИ – ЖЕЛАНИЕ

эти парни без лота и лоции пусть танцевать нагой для султанадрейфуют в ночь – и сквозь галлюцинации ты не станешь красивая как сметанасияют сыновья любви и магии но прибежать к моему подъезду(юный Генрих на фотобумаге) как будто хоронят… и опоздать к отъездуи все твои (утопленницы) прежние процессии… стой! приняла решенье —отдаются им! – а волны как бешеные! я тебе буду кругами мишенипуть им застит дымка вина все пули попали все кегли попадализавораживает имя – луна а солнце и снег и кустарник и дали?..

ХИМЕРА – УЛИЧНЫЙ ТЕАТР

сверху – там ползает площадь… химераих невидящие глазарядом – чудовищного размерасмотрят не в – а насквозь – и заярость… собор заслоняют леса(действительно можно отчаяться прыгают детские голосано что-то всегда случается)знаешь католикам повезло:оттого и ветер и солнце и дождьроза – любовь ощутимое злочто сейчас ты на улице упадешьшляпки прогуливают собаки небо – дыра и прохожие – дырыстарая русская – гибель и мрака сюжет украден у Сапгира

ПАВИЛЬОН – ВЕСНА

вдруг! – и друг в друга влетели с испуганеоднократнос мясом теперь оторвешь друг от другакарты в колоду влезают обратноа знаешь что небо и мгла океанакто? они! кому? тебе! ну?посланы нам террористами как ни страннопроецируют атомную войнукупи на распродаже (март)посмотри в свое сердце и увидишь убийцу —кожаное пальтокино – герой – даже можно влюбитьсятасуется колода картно для любой кинопробыне выпрыгнет никтостолько крови…

РАЗВИЛКА ДЕРЕВА – УЗЫ

если ты хочешь себя сохранить держи меня в центре своей тишиныкомпьютер уставился мониторомвот! ухватись за незримую нить (рука на моем бедре выглядываешь из‐за спины)нас посыпает жгучим и серым —не выпускай её в сердце своем это так неестественно – рыба и птицажелтые волосы синие лицабудь осторожен! больно!.. вдвоем и естественно с нами ничего не случитсяи твое – негатив шевелитсявы улетаете… связь такова: из тени глаза обитателей тьмытянутся руки из полтергейста —лампа окно понедельник Москва блеснув заприметили: это мы —вышло профессорское семействоутро метро… нежность и злость… мы срослись – и не в силах уже расщепиться…волнами блестками в клеточку – класс!давят веревки! режут насквозь! но ведь были на свете сиамские близнецы!в какую реальность ты вытащишь нас?

КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ

(1993–1997)

БУКЕТ

Науму Олеву

– Кто там?– Это я. Привет. —Ноль пришёл ко мне с букетомЗамороженных цыплят.Меня смущают птицы,У птиц такие лица!– Одевайся поскорее.Прошвырнёмся по «Бродвею», —Предлагая голый веник,Говорит мой ученик.Что ж, пошли —Два еврея:Я и Ноль,Я и моя зубная боль,Я и 88!Любопытные глядят,Что такое мы несём?Букет?Цыплят?!Девушки, глядите:Это —Цыплята,Размышляющие о конце света,ЦыплятаС грустными глазами,ЦыплятаС длинными носами,Которые носилиТалес,Которые плясалиФрейлехс,Которых убивали в гетто.Цыплячьи детские скелеты…Так и гуляем:Я и Ноль,Я и моя зубная боль,Я и красавец-тунеядецС останками нелепых птиц.

ЭТЮДЫ

1. УПУЩЕННЫЙ СЛУЧАЙ

седоватый мужчина бегает рысцойкаждое утропо дорожке паркана сиреневой майке крупно: L O V Eи миловидная женщинабегает там жеполучасом раньшена розовой майке: L O V Eесли бы случай их свел как-нибудьони посмотрели бы друг на друга с интересомпробегая: L O V E и L O V Eно женщина не опаздывалаа как-то не явилась вовсеL O V E L O V E L O V Eмелькало одиноко между деревьямиможет быть вышла замужили переехалаон бежит трусцой он трусит рысцойи не подозреваеткакой L O V E он лишился

2. ТРЕХМЕРНЫЙ ОБМАНЩИК

вечером в каферассказывает посетителямнебылицыбудто можно носитьпрофиль и фасодновременноодновременно показывает:профиль – фасслева направо —из вчера в завтратак они ничего и не увиделиа сидели они таким образом —как медведи в сказке:впереди – ребеноксзади – самый большойза развращение малолетнихобманщика судили и приговорили —обвели сплошной линиейа наутро он исчез из кругакто-то говорит: перешагнултоже фантазер

3. БОМБА

мучило писателя ненаписанное мучилотошно сталовидно и само оно изнутри мучаетсягорько-кислый вкус во рту появилсяиспугался:не испортилось бы не перестоялосьсоберешься с духома свежести уже нет…взял и написал ненаписанноекритики удивились ужасно:персик это или роман?если персик – в компот его без разговоров!а если романнадо еще раскуситьписатель и сам удивляетсяговорит друзьямпотому написал – не мог не написатьбродило во мне бродилочуть не разорвалотак ты сочинил бомбу!

4. МУЛЬТИМИЛЛИОНЕР

К нам приезжал мультимиллионерседой костистый блондиннеужели и ему сквозит небытиепил как лошадьТаня не отставаласмеялся показывая лошадиные зубы:«по-русски! по-русски!» —что ему чудилось в этом «по-русски»?город как табор плохая водкаженщина Таня неразбериха…предок его – протестанттакой же костистый блондинразминал сухой колос в ладонии смотрел на солнцесжалился Господьодарил ему потомка-протестантас такими же коровьими ладонямикоторому сквозит небытиеот самогонки все же блевалутром делал гимнастикуприседая как коньнадел измятый легкий костюми уехал торговать зерном

5. ХУДОЖНИК

все они с помойными ведрамиподгоревшими котлетамиразвешенными пеленками на кухнеочередью в ваннуювелосипедами над головойи горами чемоданов в коридорессорами и доносамидраками и примирениямипраздникамиалкоголиком-соседом спящим на лестницеввалились в его творчествои стали требовать себе бессмертия!..потом они путешествовали по всему мируиз Нью-Йорка в Парижиз Парижа в Берлинсо своими помойными ведрамиподгоревшими котлетамии алкоголиком-соседомэто был успеха потом они вернулись домойи хотели сойти с холстов и страниц —ан! место занято —другая пошлость и новая нищета

6. АУКЦИОН

аукционист был в ударебил молотком с размаха по вазе —сыпался синий Китай —черепки продавал с барышомвышибив венецианские окнавесь музей пустил с молоткадиректора —предварительно выбив ему зубымузейных девушек —разорвав на них платьячтобы арабы лицезрели их прелестикрыс —белобрысому аспиранту из Гамельнаон обливался потом и хохоталвот-вот хватит ударвыбивал молоточком стаккатои продавалпродавал в самозабвении!с каждым ударом молоткавыворачивал себя наизнанкупродал печеньпочкисердцемозги —и уже выпотрошенная оболочкагудела как барабанпродавала свой трепет и звон —и покупали

7. СТРЕКОЗЫ

возле скамейкиметались низкоотодвинулся в тень —в волосах!вытащил и отбросил в сердцах —яшерица!встал и пошел – на набережнойв закатном оранжевом —преследуют – светезамахал полотенцемага! разлетелись!завтра же скажунадоелоснова на бреющемголова в летном шлемепикирует в лоб! —и фюзеляжи серо-желтыепулей проноситсязавтра скажувсе!ну и что – что любитсам будто прошитый трассирующимитак разлетались —дохнуть не дают!

8. УХОДЯЩИЙ

каким-то образом научилсяобходится без мыслейодними движениями душиговорят старик дремлета он не дремлетон уходитразбудят —с трудом возвращаетсясмотрит не тебя и не видита то уйдет так далекокричи и тряси – не услышитнедоумение бровейморщинами избороздило лобдрогнули красные векираспустил губы пожевалнеожиданно всхлипнул по-детскитак и умереть недолгов рыданиях слюнях соплях! —так ему там хорошо

9. ДЕРЕВЬЯ И ПТИЦЫ

пожилые в этой легендепредставляли собой жалкое зрелищес листьями обвисшими от засухискрученные с обломанными веткамиони стояли вдоль дорогина солнцепеке —побежденныеа когда-то шумели широкими вершинамишироковещательные планышумные сборища —и всё это лепет листьевдети отрастили клювы и когтинет они не хотели ущемлять —просто расчистить дорогуа потом всё это свезли в большие кучии сожгли как мусорлица горящих светлелиони сгорали для будущегоа вверху уже сшибалисьчудовищные клубкис мясом вырывали перьяи сами падали в огонь

10. НА ЗАКАТЕ

там были люди а здесь – чайкиплеск и перебранка…сидя на землеони с жадностью накинулись друг на другаиз будки вышел человекпотянулсяобтер лицо ладонями —умылся на заходящее солнцевскочили как вспугнутые птицы —и не оглядываясь…в эпицентре где сиделиразворошенная полынь полегла веером…можно было в пустом баракено оттуда выскочила крысапридумал – прилечь за холмомно там уже белела парочкахуже чем в городеа дальше был берег и мореи шли – со спины – двое:она в длинном белом платьеон в чесучовом пиджаке с тросточкой(страница вырванная из журнала НИВА)в стороне стоял фургонснималось киночасто задышалапотемнели расширенныетам – драма и благородствоканделябры и всё соответствует…а здесь какой-то худосочный недотыклик —и то негде

11. НЕДОНОСОК

стать дымком «золотого руна»медовым духомпоманить ноздри женщины:этот в мягкой шляпе – приключениеи вдругобернуться и глянутьстеклянным глазом гомосексуалистаили – едким маслянистым брускомскользить и мылитьсятак мылитьсячто смылить моющегося —под душем смылся весь!и пока возникает он голым в отстойникек недоумению дежурногозасестьэдаким чертомв банке пивакто откроетщелкнуть в нос пеной —заплевать всего задристать —обескуражитьпри общем весельиперескочить кузнечикомна чью-то утлую головуи вколотить ей разумную мыслькоторая ее же погубитэтого мало! —стать событиемчудовищемо котором долго будут помнить

12. НА ОСТРИЕ ИГЛЫ

закрываешь глаза —открываешь себя:горящий пересек темноезаскользилзачертил ослепительнозигзагпостепенно гаспятноширилось и возгоралоськрасноеперекрыло лиловымвот они – корни волосГосподи! снимают крышкуБоже! открыт весьстручистый завитоквытянулсяи выпустил усикилапкине знаю зачемне знаю почему не человекчем фантастичнеетем вернееловитмирсознаниена острие иглы

ТАТАРИН

замечательный Бойсна вернисажах и в университетских аудиторияхпредставляя собой некий сбойникогда не снимал шляпу – шляпуэто был знаквозможно проявлял невидимоев том числе неявную лысинуили художникунравилось трогать ворсэто был Бойс…жук-носорогполз по поверхности дереваметаллапробовал плотность масларыхлость картонасобственный вес…а когда-тоздесь в безжалостном небе Крымавыбросился из горящего «мессера»это был бой!в лысой татарской степипарашют волочил по стернеполубессознательного юного Бойсапачкающего солому коричневой кровью(как любил он после пачкать бумагу)…синие скулы и щелки – улыбка«не бойся» по-русскии еще по-татарски вроде «бай-бай»бай-бай Бойс…в забытье окунулся как маслонаверно оно и спасло(помните акции неукротимого —желтыми комьями жираметил углы уносил на подошвах —месил жизньБойс! это был бой! бой!)…а тогда философ-маслобойкаощутил впервые дуновеньемеж редеющими волосамискинул пилотку «люфтваффе»нахлобучил свою вечную шляпу – шляпуна уши – локаторыи поклялся быть вечным татариномкем и был достойный герр профессорвсе свои последующие годыпод германскими вязами

ЗЕРКАЛЬЦЕ НАД УМЫВАЛЬНИКОМ

надвигаетсягрозовая блескучая ночьнад фаянсомутопленном в кустах сиренив этом Олистья топорщатся как галчатапрыснуло светомбудто из фонаря —незнакомые ветки веткиполезли оттуда(я видел сам сам)пачками лягушечья листвавыпрыгивала взрываласьво все стороныбрызгая светлым дождем(который недавно прошел над нами)но там в зазеркальивсё еще крутилось и мешалось —оттуда хлесталоплевалось дождем жуками цветами…под фаянсовой чашейразливалось озеро в травегде мутно отражался белый заяцс нашей – уже ясной половинывдруг оно перекрылосьиз туманноговыпростались кустывытянулись проводавыскочила досчатая будкапорскнула летучая мышь —и метнулась в сторону морянерешительно заглянулв это темное лицос широкой полосой бровейлет на тридцать моложебелый заяц там прыгалмежду снежными клочьями туч…а когда отошел – обернулся:из зеркальца высунуласьнежная женская рукаи поманила лукавым кольцом —к намк нам идиу нас веселей и просторнейи я увидел что гляжу оттудаоткуда виден как из-под водыв тесной металлической оправе

ОХРАНИТЕЛЬ

он влез в мой рассказ без разрешениякривоногий поперек себя ширес усикамив цветастой рубашкеи конечно в бермудах (от слова «муде»)он постоянно куда-то шелв этих отвисающих парусахна узкой полоске набережнойв толпе отдыхающихсначала одинпотом по-моему с братом(короткий в косынке и плавках)он кажется знал всех местныхот него исходила угрозаон был на работенет сомненья он был на работенепонятно какойя не видел чтобы он что-нибудьу кого-нибудь отнималне видел чтобы он кого-нибудь охранялне видел чтобы он с кем-нибудь дралсяон просто ходил и везде попадалсято эта глыба маячит на причалето на танцплощадкето (черные цветы смазанные красным)рубашкавыходит из тьмы на фонарьв писательском паркеоткуда почему-то исчезли писателито среди белого утра(я шел по тропинке к вулкану)вдруг из‐за скалывыскочила пасть Баскервилей(черное смазанное красным)мчалась на меня беззвучно лаядаже не успел испугатьсягруда мышц проскочила мимоя увидел красно-черную спинуплоский затылоки бегущие кривые ногии я понял в чем его работачто он охраняетпризнаюсь преисполнился почтеньяпотому что эти горы это море

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Евгению Рейну

убегая от ревнивой депрессиии тоскуя как Фауст по молодостицелыми днями валялся – вялился на пляжеусох до чернотыпоэт – вобла воображенияи все-таки она тебя настиглапо-женски загнала в уголбросила в подушку —и ты увидел себя со спиныв перевернутый бинокль…не воображай что ты совсем одинслышишь хруст и шорох —за тобой ступает на галькуцелая толпа живых и умершихвходят в глаза и в ушикак в собственный домпожалуй полетят с тобой и в Парижи в Америку – в иллюминаторемилая компания в облаках – все те же —то зеленым то красным —на мигающем крыле боинга…и когда издыхающим крабомты еле двигаешься и не хочешь житьони взлетают смеясьна гребне волныв мраморном изломена излете рассыпаются пыльючтобы после навещать тебя во снеумалчивая что уже умерлиты обречен своим современникамты постоянно поверяешь им себяа про них ты и так всё…мусор и водоросли…и вас все меньше то есть все большемногие из вас уже памятникиих рубашки – пыльные хламидымятые брюки в античных складкахвылепил себя – постаралсяна века…даже если ты остался совсем одинна равнине среди изваянийиз известняка и песчаникадруг для друга вы – теплые живыев застиранных больничных халатахцвета моря с тесемками

ПАРТИ

событие нескладное по сути своейвсегда распадаетсяна неравные кускисобирать потом —остается в памятисовершенно не товот недавноприклеил я к одному типучужие усикинадел свою пёструю рубахуи заставил объясняться по-английскимежду темэтот Джим из Нью-Джерсивозбужденнопотягивая очередной джин-джусмне поведал на ломаном «пиджи»что ему нравятся мои «муви»что у них в Самаре был симпозиумчто они будут рыдать от радости«вери-вери»если я приглашу их в свою Вирджинию Вулф«всю Самару?» – глупо спросил я«только наш клуб – наш клаб» —деловито поправился он«на вожделенный конкурс джужасов» —«что ж – ждем»И он удалился в другую комнатув туалет в зазеркальепотому что когда он вернулся —это была женщинакрупная с высоким бюстоми целым биллиардом на шеепогромыхивая которымстала наступать на меняпохохатывая что с благотворительной цельювозможно это и был Джимно он не говорил по-английскикатринка не скалдываласькалтинка не скрадываласьне складыварась…

ЧУЖОЙ

еще на лестнице я проскользнулмежду мамой и дочкойтак вильнул бедром —слава Богу не задел никого…на улицеменя можно принять за пьяногособаки облаиваютотпрыгиваю от встречныхвзвизгнули тормозатакая была широкая – во весь тротуари все-таки он тянет тянет рукуо Боже! облился потом…потом долго мыл руки в туалетекак леди Макбет(у меня и мыло с собой)нюхаю – всё пахнут чужимсквозь сиреньбывает и бутерброд не могупроглотитьцарапает гортаньа полный желудок? кишки?извергнуть извергнутьизвергнуть из себя!так и живу – каша и теплое молоколучше всего в ваннетемпература 36 и 6собственное тело не мешаетбелый кафельглаза закрываютсявот она сущностьвсему чужойоткуда я?заберите меня назадпожалуйста

ДВОЙНИК

из такой арктической далион бежити всегда успеваетнедоуменно-лукавым глазомедва обернусьон знает обо мне большеиначе почему всегда —а я о нем:вот вискипоседели курчавятсяесли ближе —разглядишь бородавку на веке —куриной перепонкойдергаетсяеще с детстваупирались лоб в лобплавали – плавилитолстое стеклоглаза буравили меняналивался жестокостью и злобойникто из домашнихшкольные коридоры с окнамигде отражалосьпросто в голову никомусразу раскровянил нос и губыстоило ему вскинутьсясхватил за волосытаскал по полу как тряпкув его же кровищеесли бы не оттащилии это был товарищ и другей было больно! больно!ты ненавидел их всех! всех!вечером в темном стеклелампа и люди – чужиепозже когда гасили светтвоя тонкая рука —под кроватью: гантеливедь это были чужие родителиу него была противная привычка…слава Богу утромснова просыпался собойсолнце на потолкевсех вас люблюно краем глаза —молнией тениты ускользалпытался тебя подстеречь —но ты всегда подставлялчерный свой зад – амальгаму

НАШЕСТВИЕ МЕДУЗ

в сумерках при свете фонарейс причаларазглядеть внизу в волнахрозовую пушкудвигается толчкамиглубоководные —целое стадопочему их с моря пригнало столько?честное слово я видел:ладная фигуркамелькнула над перилами —в глубине обнялапоросенказахрюкалповлек потащилв набегающуютемнотутам вдали два огонька —белый и красныйлевее зеленый – уже берега стадо чудовищ несло и несловыкатывало на пляжголубые свиные тушиобнаженные женщины подросткив беглом свете прожектора:влажные кудризадранные пяткисырыми мазками бёдралопались лампочкис проводов соскакивали искрыдул сильный ветерв щели настила плескалось и таммелькало такоенапряженно-лиловоеиз чьих-то эротических фантазий…и терлось о причалрыбачье судно —поднималось опускалосьна палубе залитой электричествомблестела белая плоть в бочках —салакапарень в каляном брезентещедро зачерпывал мискойи сыпал присевшим вверху хозяйкаммежду коленблестящим потокомв пластиковые пакеты…но разве море – не женщина?

ПРОИСШЕСТВИЕ

вдругстоявший на горке автобусбез водителябесшумно поехал вниз по Мичуринаникто и опомниться не успелзацепил по живому акациюснес ползабораи въехал к соседям —завяз в грядке огурцовнависая над голенькойдвухлетней Веройкоторая бесстрашноуставилась снизу вверхна отражение неба и зеленив выпуклом темном стекле(мать бросилась её подхватить —до сих пор трясутся руки)но разве мы не увиделив плане возможноговдавленное в грядку тельце—Даша! Даша! —закричала другая мать«Господи! сбилолежит вся в бинтах под капельницей»—Мама я здесь —Даша открыла калитку в воротахкогда виновника переполохавытянули тросомя нашел на взрытой землераздавленную стрекозупестрое крылышкои увидел в небе как в зеркаледругие полуденные коктебелигде кровью и больюстраданием и ужасоммертвыми детьми и стрекозамиотразилось это событие—слава Богу все обошлось! —прижимая девочку к грудиповторяла хозяйкано знаю в плане возможногов тонких слоях бытияеще едет и рушитсягромоздкий автобусв сад —бесчисленное количество раз(отражение неба и зеленисыплется тонким стеклом)свилеватая ткань дереваруки бедрараздирается на волокнапронзительные женские крики —не обошлось

ПАНАСОНИК

кусок гофрированного картонас неровными краямиочертаньями похожий на Австралиюгрубо отодранот большой коробкичто в ней могло быть?белеет краешек наклейкиPANAтелевизор PANASONIC?стиральная машина (той же фирмы)?или верблюд (фирма та же)?почему бы в ней не быть верблюду (в коробке)?и почему это часть чего-то?возможно это целый материк(той же формы)треугольный коричневый плоский(той же фирмы) —P A N A U S T R A L I Aи я там бегу бегук волнистому горизонту —марафонк гофрированному краюгде брошусь в океан и поплывуживым и резвым панасоникомв восхитительной соленой воде…но коробитсякартонное небосухой картонный воздухрвет легкие —картонную коробкуя выдохсяи стал среди пустыни…а прочитать наоборотА Н А П Атак и стоюна улице Москвызадумчивым и странным силуэтомопираясь на хвост —Панасоник

ВОВА – МАРИНА

родилась красивой двухголовойодну голову назвали Маринойдругую – Вовойв младенчестве головы колошматили друг другачем ни попадя:ложка – ложкой!кошка – кошкой!башка – башкой!руки только две тем не менеев школе Марина была отличницейВова тянул на подсказках (балбес)Марина рано пошла работать (умница)большой универмагв четыре глаза глядиа Вова только строил глазкискучающим подругамах вы руки рукичем вы были заняты?зачем вы Наташухлопали по попке?покупатель просил кружева показатьа она мне свои кружева показалаВдруг скандал!кожаную курткуцыган унесМарине расчетвиноват Володяу Марины друг былславный тоже в кожелишняя голова —делу не помехарешил подумав:«сразу две свадьбы»батюшка говорит:«если по любви – можно»на двух машинах муж катаетсяна пяти предприятиях директори вовину головупо-родственному пристроил —телохранителем на пол-окладаНаташа родила (дуреха)семиголового —по три кило каждаярастет на свободесемейное деревокак заревут хоромоглохнуть можно(семь худых коров Иосифа)сами посудитеесли бы не мутанты чернобыльскиеоткуда бы взялись эти стихи!

ОРНАМЕНТ

одна две три елочкимальчик на набережной внимательноразвернулись – и дальшеглавное не можем найтидали ей выпить – повеселелаи местная в платочке не могла точнопылим – пилим дальшегде-то тут свернутьпусть поетпервый второй третий поворотодна две три елочкиу киоска внимательный мальчикпо-моему мы дали кругвсе-таки спросимхотела выпрыгнутьдаже туфлей песок зачертилахочешь жить – сидинет все-таки спросимничего внятного не сказалсутулая спинадержи ее крепчезакрой дверцуснова набережнаяспросим у того мальчикагде же онтам у киоска стоялдайте ей еще выпитьне тот киоскопустите стекло – пусть дышитодна две тривот он киоск – и мальчик знакомыйчего у него спрашиватьотвернулся – не смотритобиделсяразвернулись и запылилиа вот и наш пенсионер в платочкедайте ребята я спрошусовсем по-другому объяснила я говорю была старушкаподнимите стекло – дышать нечемв прошлый раз тоже сюда повернулия же помню каквлейте ей в глоткубрыкаетсяедем дальше – опять набережнаяопять эти елочкиопять этот мальчиксейчас я его застрелючто он чертит на пыльном стеклегрязным пальцем?одна две три четыре – это же не тене тот мальчикне та машинада и мы не тете давно повернули куда надополучили благодарность и деньгипьют джин из ледяных толстых стакановублюдкиа мы снова развернулисьи опять запылили по кругуодна елочка две три елочкитакой снег – ни киоска ни мальчика не разглядишь

ЛЮБОВЬ К ШОКОЛАДУ

герой еще ненаписанной повестибоится женщинпоэтому жена у него черная палкаукрадкой ест шоколадв темнотепоэтому жена у него черная палка(не говоря о том что у мамы – помнит —был любовник – сухой армянин)уничтожая шоколаддумает перед сном:часто страдаю запорамипоэтому жена у меня и т. д.горечь и сладость но больше горечьсухие листья – уходит в лесав черном пальтогладкие неблестящиене оборачиваясьуходит в лесаиз забытья переходит в сончернаямежду стволами деревьевкуда ни глянешь – везде онаокликнешь —не оборачиваясь быстро уходитто ли в мантильето ли в монашеской ряседа она вообще из чужого романаскорее всего символистагерой еще ненаписанной повестигонится за женщиной из чужого романапо редким лесам в лунном свете(не забыть упомянуть о желудях)и уже под утроона оборачивается в туманеи сбрасывает накидкудлинное темное сухое тело —стручок на подстилке из горьких листьевполураскрытые губы негритянкинезнакомый пряный запах(и хрустит блестящая обертка)серый пучок листьевсудорожно схватила рука

ТИХИЙ АНГЕЛ

иссяклаи любовники куда-то подевалисьдаже не снятсялюбит внука – это пухлое тельцедавеча снилось что рожаеткак по маслудайте посмотретьа он взрослыйтакой ладный складныйюноша в пеленкахда это покровы свиваютсямать ведь ты ангела родиласмотрю: и впрямь ангелсквозь ресницы улыбается тихийзначит не истощилась ещелюбви – целый складпусть их – нелюбы!эти вечные попреки и укорыкусками сердце из груди вырываютдети дети что я вам сделала?буду теперь ангелов рожатьтонкую плотьдушевную тканьтемен человек душена то приходи вечером поскучаемснова слышишь ангел пролетелделать нечегостарые женщины ангелов рожать стали

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

молодому человекулучше с бородойсунуть в руки автоматпросто любо-дорого!а если посадить задомна горячую бронюв яркий деньхоть снимай на кинохронику!такой пыль-порох с бородой едетглядят небось (ага!)идет рослая пара (ненавижу таких)что-то ей (про меня) – обернуласьда как она смеет (при мне)такую короткую юбкутакие длинные ноги носить!его – к стенке (ага!)запрыгала челюстьеё – в заброшенный садюбку – на головузасыплю всю лепестками шиповника!будет она у меня плакатьбудет смеяться счастливаяглажу нежногладкое темное железоутешаю глупую: да тыу меня как за каменной стеной —в укрытиибьет где-то близкощелкают осколкисыплются срезанные веткиа мынашли забытый воинский складеще с прошлой войныстолько ящиков банок бутылоктушенка французский коньяккрасивую жизнь проживемпогоди погоди я сейчас…почему-то приходится в резком солнцебежать и стрелятьи вжиматься в каждую щель…на асфальте в луже кровиженщина смотрите сидитсилится приподняться —только дергаются обрубки…погоди погоди – ты у меня будешьвсё у меня будетвот сейчас добегу… добегу…

ПРЕДМЕТЫ ПРИРОДЫ

профиль римского цезарялысеющая головка —старуха в кресле на колесах«жуки-древоточцы съедаютвеликолепную мебельи под лаком труха и разруха»у нее не было ногзато были мозгив глубокой тени не просыпались ещесухие венки бессмертниковмы сходились на молитвусосуд камень раковина-рапан —на досках столасветили предметы природывсякий своей извилинойотсветом или изъяномУчитель учил что природа —идеальный почтовый ящиквот он сам – клинышком бородкапосылает своё посланье(он всегда глядит на темный габриаксвилеватый похожий на женщину)в полдень когда солнце по-хозяйскирасполагалосьпод ветхим навесоми вечером когда удалялосьперебирая венкина каменной стенемы снова сходились на молитвумы были общинабольше чем семьяникто не знал кто с кем спитпотому что света по ночам не зажигалив двухэтажном доме —шорохи перебежки впотьмахглухие вскрики стоныа утром – святые предметыно однажды ночьюБог исполнил все наши просьбыпятеро не явились к утренней молитве…как установило следствиесосуд камень заточенная раковина —идеальное средствоотравить убить перерезать горло(Учитель жил со старухой и внучкоймуж которой Витя жил с долговязым Борей)мы были общинабольше чем семьяно жуки-древоточцы —тайная работапревращала нас всех в труху

ИЗНАНКА

рассеянно чертил по листу бумагисправа и слева:сначала редкая решеткапотом штриховка все чаще и гущетакой частый ельничекдальше непролазные зарослии в самой середине —середкевозникла извилистаячернота —промежностьжуткое дело но я туда полезне раздумывая…с трудом протискиваюсьсжимаемый влажными стенкамизатем меня стало проталкиватьвсе сильнее —больнее и судорожнейя завопил благим матомснаружи басовито сказали:головкой идети родилсяс другой стороныестественно сразу все забылвсе забываютя рос(картину переписалино подмалевок остался)и теперьлежа с закрытыми глазамиощупью продвигаться вспятьдо самого исподастать этим дном —тонким рядном бумагии услышать как кто-то ее беретперекладывает с места на местоговорит по телефону:да я вернулся – прилетелиз Германиихорошоконечно надо повидатьсяобязательнои мне хочется с ним повидатьсякто это?я подозреваючто это яно зачем я летал в Германию?что касается меняя там не бывал

ДЕЛО БЫЛО ОКОЛО

давно это было – до войныво дворе летомбывший кавалериств расстегнутой гимнастеркес гитаройприсаживался на крайсадового столана гимнастерке – ордениногда выносил именную шашкумы – дети его не боялиськонтуженный«изрублю в ка-капусту!»пел почти не заикаясь:«дело было околоу поселка Соколаочередь за квасомочередь за мясомза десятком яицбегаешь как заяц…»выбрит до сизого блескав глазах стеклянеетсвирепое веселье —за что боролись?шашка и гитара – на стенено стакан с утра – регулярно…в конце концов за ним приехалито ли белые ангелы с красным крестомто ли черные вороны в штатском —увезли бедолагутридцать три жизни прошло на Москвенекоторые – многие умерлиа стихи слышу как вчера их сочинилпоэт-кавалерист

ТЕЛО ГУЛАГА

врал художник за стаканом водки:входишь в барак – на нарахбаб навалом —голые толстые булкиба! кто к нам пришел…воистину лагерное воображениес седоватым венчикомвеничком бородкиновый Чернышевский:интереснейшие люди!таежный университет!мой покойный тестькарточки перебирал в спецчастикаждая фамилия —чья-нибудь судьбавсе же отложил себя внизв шахту в забойк братьям по духу по срокувидел я черный квадрат на снегучеловеческий дышащийкаждое утро его ровнялилагерные малевичи в погонахв ремнях и овчине – скрипит на морозе —не размышляя о супрематизмемама моей Милы реабилитированная:утром поднимают на разводволосы от стенки не оторватьс ночи примерзлипо словам Сысоева да и сам знаю:горяча похлебка – рыбьи кости на мукеселедочный глаз со дна мискиудивленно пялится:как? вы все еще живы?«на снегу на лиловатомраны рваные траншейгрязно-серые бушлатырасползлись как куча вшей» —писал я – солдат с натурыбригадирша – нестарая женщинас черными как нарисованными бровямижалела мою серую шинелькартошкой угощала печенойо консерватории вспоминалабила своих девушек наотмашь —в кровь как по клавишам(то-то мне снятся картошкой в сетке)бушлаты к с иголочкикрасивые ушанкихромовые сапоги чеканят шагГосподи! если бы виделиэти кинодети-американцыкак уныло тащитсяподгоняемое окриками —а те сколько верст оттопалижелезо ладони прихватывает —стегано-сатиново-бахильноехитрое дурное снежно-пыльноежилистое матерком повитоерваное голодное немытоебитое овчарками травленноестрелянное резаное давленноетело Гулага

ПОХОРОНЫ

мой брат был честный коммунистна рынке – август и астрыв квартире от горя черновсе были растеряныи не знали как надоно кто-то привычно командовали дело двигалось:ушибая гроб о стенкивынесли тело —автобус еще не подъехал—автобус подъехал!—где тело? несите тело!..на кладбищедве белокурые женщинытак плакали убивались —родственники? кто это?гроб катил по дорожкекак именинниккого-то забыликисли лиловые астрыв изголовье – лицо брата —сырой нашлепоквидно долго мяли —приводили в порядоквсе равно непохожено вдова упала закричала —пожелтела березовая прядьзапахли сыростью комьянаступила осеньстарые коммунисты верны себе:у могилы произносили:товарищина поминках вставали:товарищи —седые с впалыми висками:себя не жалел! —если что – жилистыени себя ни тебя не пожалеют…бедная моя Мария!горе – нож с черным черенкомстолько резали – сам притупилсяа его втыкали в колбасу и мясопокраснев осатанев от водкивсё вставаливсё произносили…честные коммунистыони и подумать не могличто пришельцы их изучаютчто мафия давно купила городчто родился антихристи что брат мой снова родитсяна этот раз у мулатки в Аргентине

ПОЛЕТЫ

1главное найти подходящую свалкуи средство передвижениявернее каналне всякая труба годитсявыхлопная слишком узказастрянешьбанка из-под пива оливокбольно ударишься о дновот водопроводная с фланцемправда кривая и ржаваяну уж куда-нибудь выведетнагибаюсьсложив мысом рукии ныряюв темный тоннельлечустенки слава богу гладкиеглавное выскакиваяне порезаться о краяБоже! меня всего выворачиваетодежда на мне – винтомэто резьбавывернулся —вернулся на свежий воздухвыпрыгнул —весь как штопорприбыл благополучно2домой вернулсякругом как всегда мечталосьбудто дали кулаком —сплющилиа потом долго завязывали узлом:такая улицатакое неботакие трамваихромая на обеувлеченно ковыляю за кривобокой(восхитительно извилистые ножки!)и прохожие навстречуизламываютсявроде идут перпендикулярно даже —вообще вижу выпукло:—кривет креветка!хочешь кривушкупенного крива? —зацепило на крючокзакорючкупоехали в мою кривую квартируна стенах у меня – кривописьхромая хромированная кроватькривой писсуар —к соседям!моя волнушка —так ей понравилось —вся зигзагами пошла:—если бы ты еще одно-руконогий был!—сама говорю не очень ступенчатая…повеселилисьвывинтился я из алчных губпосмотрела камбалой:—а ты говорит подозрительно ровен…презрительно искривилась —и фью! – криветменя даже всего затрясло:выпрямление личности!не хочу прежнего!это моя кривородина! моя!где мои родичи – кривичи?я волнуюсь волнуюсь(просто кривое зеркаловыпрямляет мое кривцо)дома я! дома!по экрану бегут волны волныоратор: «волнительно!..»откроешь библию: точно —вначале была Волна

ДЫРА

если идти в сторону отне доходя дов котловине среди невысоких горсожженных зноем —дырани огня ни дыма ни пепла —и никогда никогонет какая-то фигурабредет ко мнеобгорелые лохмотьякрасный лобсумасшедший белый глаз:—где я? —объясняю—откуда вы?—там беданет вы не думайте – там как и здесь…но как-то проснулись —топает и топает в мозгухоть о стенку голову разбеймногие разбили —повыпрыгивали из оконбежали в трусах и пижамах…тут и открылось:если топать самимпостепенно стихаетскоро весь мир топал в реве рокав наушниках:разговаривает – топ-топест – топ-топ под столомночью вскочит – топ-топпривычка —не у меня не у меняне могу топ-топ (подпрыгнул)отвратительное топ-топ (подпрыгнул)почему вы не топаете?где я? —объясняю—и жена у меня топ-топи начальник на меня топ-топвсе топают как сумасшедшиев результате сумасшедший япришлось бежать и спасатьсягде я? —объясняю—а у вас небо не топает?облака… а не топает…может быть не умеете?надо так(он дважды притопнул в пылирастоптанными кроссовками)—топай дурак! твое счастье —вдруг повернулся и пошелпобежал притопывая приплясываясреди кустиков полыни и каперсоврассыпались сухие колючкипод ударами его подошвобернулся:—вы – обреченный мир!и никто про вас не узнает…в зыбком зноефигура его раствориласьказалосьисчезла в серой дыре топ-топстало слышно:посвистывают сусликиподошел ближе:дыра и дыра куда-то вбоквдругдважды притопнул —камешки и песок посыпались вниз

ПЯТОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ГУЛЛИВЕРА

к загородному поместью Фордая подъехал на исходе дня(облака летели белыми Тойотами)человека поставил в гаражнавстречу по асфальтовой дорожкеспускался хозяинтупоносый слегка старомодныйи его подруга —великолепная Мерседес Бенцна лужайкеиронически посверкивая фарами —Кадиллак последней моделиизбранное обществоу каждого тысяча или двеобслуживающего персоналахозяин мне предложилстакан бензина—спасибо Генри с утра не пью—милая Вольво ты здесь…Роллс Ройс он почти развалилсяно Вольво ему улыбаласьвсем своим никелем—куда старикашка? —потеснил его бамперомскрежещетподмигнула мне краснымназревала драмаа тут еще глупая Шкода:—не правда ли славный подарокбриллиант у нее на капоте? —в лучах закатасверкал зловещея завелся с полуоборотазакашлялся—что с тобой?—барахлит зажигание…тут хозяин предлагает развлечение:охоту за диким человеком —профессоромулю-лю-лю! —мы профессора гнали по лугув свете фар он метался как заяцвыхлопы – выстрелыв темноте завыла сиреназамигала синяя мигалкаполицейский Джипвсе растерянно подъехали к обрывуБоже! там разбитая Вольво —вверх колесамисмята в лепешку – ужасное зрелищену естественно меня арестовали —показания хозяина и Шкоды:были слышны выстрелыа я… у меня барахлило зажиганиедесять лет в подземном гаражеотсидел и вышел человекомвышел человеком и вернулсябриллиант так и не был найденя подозреваю Мерседес

ПРАЖСКИЕ ИГРЫ

Над Прагойлетали мои воспоминанияи никак —сложиться во внятноеобломки осколкииные могли задетьубить ненарокомнад кнедликами со свининойголовы не поднятьмраморный глазбетонная мышца (ох!)с торчащей арматуройносились как сумасшедшиеуверяя (дело давнее)что я их любиля замахал рукамии обломки девушкирассыпались известковой пыльюпри моей теперешней готовностисмешивать мирымогло произойтичто угодногород Големпусть оружие сюрреалистова я поставилратушу и соборына ладонь —хорошо стоят —и спрятал в кармансувенир на добрую памятьобретенная свободазаставляет меня бытьзаставляет быть особенновнимательным к деталями пока толпы туристовржавой накипьюпрокатываютсяпо Карлову мостуи достигаютВышеградачтобы стекатьна закатежелтым извергнутым пивомво Влтавуя приветствую ихжестом епископабронзовым кружевомчугунным лицомшариком-ониксомв моей пепельницеглавное не надоничего придумыватьи тогда свободнопродырявить небо

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ПРЯТКИ

еще тени обломков империипроносились над желтыми коробками…в глубине за Невским проспектомгород прятался от менябудто совершил преступление —в общем я искал театр-студиюверней человека-театрдумал: найду его в креслекучевые облака надо лбомног естественно нет —Саваоф ПонизовскийС Невского я свернул в арку —длинный как зубная больв конце – дырав достоевский колодецпошарив по всем углами не найдя прохода(можно по пожарной через крышу)вернулся где и обнаружил(ну конечно вечная стройка)кучерявится родное – Боря!славно тиражирован —над каждым окном медальонподнялся по тупенькам( С конечно всюду отбили )на обшарпанной клеенке меломи на кнопке обрывок бумагибуква Т его тоже уличала —в скрежете пружины – голосапо пустыне этажадолго блуждалбольшие пустые коробкистружкавеер школьных тетрадейдаже спинка дивана в цветочекно – ни Борини его студийцевпахло нежилымдверь меня ударила в спинудружескилишь выйдя на Невскийвдруг меня осенило – догадался(под мостом в воде рябой и темнойчто-то от меня отражалось)стружка войлоктабурет безногий —это был великий Понизовскийа картонная коробка – сценаведь она всегда пустая даже еслиа тетради – роли актеровведь самих и нет никогдаа цветочки на спинке дивана —тут и объяснять ничего не надопахло затхлостью —запах искусстваи шлепок дверимне в назиданье

ПОДКИДНОЙ ДУРАК

как ни разложивсе равно выходит удивлятьсясказывал мне собеседник —седоватый крестовый королькаменным вееромложилисьмосковские улицышла игра:то на площадивыдвигались танкито смешенье всех —и пики пики! —народкипит и движетсято в машинахкозырные людинеслисьпо пустынным проспектамто проигравшиесякрасные мастивопили о местена лобном местеговорят Москва всегда в выигрышепосмотрите на лицаэтих бледных игроков —блефуют?ну кто бы подумалво дворце генерал-губернаторанедаром похож на карточный домик —тузы и шестерки!власти бьют в бубныа всё проели червиговорят москвичиа когда-то здесь безусым валетомя всегда находил себе даму —как мы ночью в центре тусовались!я давно хотел отсюда уехатьсказал собеседникто одно подкинетто другое —вот я и осталсямосковский подкидной дурак

ВИНОВАТАЯ ЛАМПА

лампочка светилась тускло и мигалакак заяц в ночном небеи вообще это была не лампочка а мышькоторая испуганно бегала по столуне зная куда деваться —и постоянно мигалавдруг – огненный прочерк —метнулась со столавот нахалка! она сидела на краюнет не светилась – просто мигаласкрестив свои узкие ногипокачивая имитогда я ударил женщинуэтой медной лампой наотмашь…лежала между столом и диваномопрокинутая настольная лампас разбитым затылком —и все-таки светиласьно тускло и мигала

СВИДЕТЕЛЬСТВО

выскочил из витриныоблепил длинноногую с голой спинойхоть с мясом отдирайшелковый плащнеописуемо-пестрой расцветкисхватился за шею руками —красное лицовот-вот хватит удар —галстук душил пожилого господинав переулкесшибая мусорные бакигналсяза красивой молодой парой —и когда ускользнулив узкую дверь в стенемерседес рассыпался от огорчениячавкающий плотью ананас —отвратительное зрелищеизбегаю поэтому собираться и праздноватьа что ем держу под замкомкаждое утро газеты читают людей:развернешьослепительно белый листа тампостепенно проступаетгрязькопаясь в урнебережно разгладили спрятал в клеенчатой сумке украдкой —информацию собираетможет и укуситьобросший как бродячая собаканищий журналиствсе щупаютникто не покупаетцена действительно кусаетсявидел пострадавших окровавленных —главное никто не знаетчто этодвое подростковизучают кровеносную системукленового листа:«видишь – побагровел»от удушья умер целый городвпрочем никто не удивляется —осень

ФУТБОЛ НА ПУСТЫРЕ

то серым выстрелятто желтым —мячвырастаетмчащимся экспрессом —сшибает как молнияи уносит в недрах своихукачивая убаюкивая:ничего не случилосьничего не случилось…а вот что случилось —жизньмежду тем оттеснённый(на солнце бегут и бегут)жду в тени на вокзаленезнакомка – волнуюсь:в белом шарфике или как?говорят она некрасивана часы смотрю: опоздает?сумасшедшая надеждавсех влюблённых:совсем не придётподняли пальбу на пустырепоезда или ядратёмные проскакивают мимосшибаясь аннигилируют(эти вспышки – стеариновые лица)воистину Явленье Башмакабьющего по мячув лоб – Апокалипсис Вратаряно пока происходити в небо взвиваются красныеголубые полотнища – майкипроступают в зенителатинские буквы и цифрыесть время подумать…опять зазевалсязапустили ярчайшим —над макушкой прошелуздилесть ещё время подумать

ПРОГУЛКИ ПО КОМНАТЕ

не люблю и никогдаеще говорилабережно опустил трубкумимо рычаганебо грубо выкрашено серымтам все еще произносятбесцельно по комнатеначал фиксироватьсначала отрываю пяткуот поланачинаю сгибатьколенный суставщелкает в коленепереношу ногущелкает подошваквартира стала чернетьдвери не былоокон не былолюдей не былощелкает в коленечто-то с писком проносится мимослышно: в ваннойполнотой наливаетсякапля —зеркальная сливащелкает подошвасозрелабоже какое варварстворазлетелось милое лицо водянойпыльюи уже течет алое по фаянсу полосамибритва блеснула на кафелерасплывается яркая звездочка подпотолкомсбежались кричат суетятсяпочему электричествоне хочу чтобы – вечерчерез перила балконападаю в утренний светвоет сиреназемля ударяет в лобменя жалеюта я не слышущелкает в коленещелкает подошващелкает куроккак приятно быть нелюбимымхоть бы что-нибудь произошло

КВАРТИРА

в каждом городе в поселкена просто люди —соседиодна шуршит по-осеннемунаступишь невзначайтемные глаза обижаются…другой – утлая лодкаобещал перевезти на тот берегзачерпнул – и пошел ко дну…а эта сама липнеттак и не понял: мед или говно…гипсовый бюст бородатого грекачасами сидитв президиуме…фукают конфорки синим пламенем —невидимка шастаетв тапочках по оврагам…а эта по всякому поводувспыхиваети уносится как метеорза горизонт —пылающая старушка…намедни в праздникпошел каменный дождь —попортил мебель и статуитак и живем – в небо глядимоткроешь дверь 10 ключами и —сквозь живой коридор торгующихтряпки духи лимоны транзисторы…зато в комнатекак в могилекаждое полотенце на гвоздекаждая рубашка в шкафу —мучительное сознаниеи башмаки тоже —обессиленные шнуркиждут ВоскресенияСтрашного Всегда…и часы торопятся —спят за короткими шторкамимелькают леса под лунойв полуночной груди —боятся остановиться —большая коммунальная страна Москва

ПРЫЖОК КУЗНЕЧИКА

Кузнечик прыгнул – и главарь банды Иван Федорович повалился ничком, царапая выщербленный пол полуподвала обломанными ногтями и в предсмертных судорогах суча американскими башмаками на толстой подошве.

Кузнечик прыгнул – и на девятом этаже стекло разлетелось вдребезги… Когда приехали, Розалия Аркадьевна была еще жива, со стены укоризненно смотрел портрет покойного супруга.

Кузнечик прыгнул – и следователь по особо важным делам Сева Петровичев дернулся, и уронил бедолага голову на старые джинсы, которые он перед этим зашивал толстой суровой ниткой, по виску стекала темная струйка крови…

Литератор Сергей Былинкин поставил многоточие, выдернул лист из пишущей машинки ЭРИКА, удовлетворенно хмыкнул и хотел было перечитать – и тут на него кузнечик прыгнул.

СЛОЕНЫЙ ПИРОГ

(1999)

НОВЫЙ РОМАН, ИЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

поэма

Посвящается Герману Гессе

1. ОКРЕСТНОСТИ

Погода – пагоды в небеБегут облака над степьюПью из крымского родникаКамень окатный – скатился откудаУдочка подрагивает в затонеТонет месяц в тесных тучахЧахнет березка в тундреДремлют высокие снегаГаснет зеленый лучЛучшего нет – небо в клеточкуТочку в безбрежном ищиЩит скал – пластами встаетСтает под окнами снегНегры и белые в городеОдет поселок туманомНомер нашего полигонаЛагуна вскипает от лодокСладок сон в гамакеМаки под солнцем пылаютЛают и носятся псыСырость ползет по стенамСтоном ответствует буряРядом шумит океан

2. ГЕРОЙ

Красивый киношный – навстречуЧужие глядящие вследСледы на песке – прошелШелковое кимоно распахнулосьЛось на мушке – плечо и рукаКарий глаз незнакомки в толпеПел в луче – и стою на эстрадеДеревенская на городскомКоммерсант из тойоты выходитДитрих и Магда ссорятся в кафеФетровая шляпа лихо – а самаМаска наклонилась ускользаяЗаяц выскочил из кустовТоварищи делят добычуБычий глаз налитый кровьюВьющиеся волосы соседаСедая моложавая вдоваВарежки красные на снегуГубы – близко в парадномДном лодки накрытые тесноСнова красивый прошел

3. СЮЖЕТ

Монтер: отвертки плоскогубцыЦыганки: карты и платкиТки целый день – все ходит станТанки делаем на заводеВ воде утопленников ищемС чем поздравлять? С днем юбилеяБелея девушка на кортеНа карте показал полковникВник – и взламываю секретыВ кратер спуск – дым искрыКрыса! – отведай моего порошкаШкафы и полки мастеримРимские каникулы снимал«Малыш» – они меня прозвалиВалиец на волынке – надоелДоел колбасу и надел кобуруБуру свинец поташ – заводВодку продаю а сам ни-ниНини бреет ноги по вечерамРама окна – смотрит из гаражаЖарко – распахнуты все дворыВоры были – сорван замокЗамок сегодня для важных персонСолнце – на тротуаре мешкомКомната – так и не выхожу

4. ФИНАЛ

Крыша и стены завалитсяЛица полные недоуменияМания – заманить подстеречьРечка и купы деревьев – и мыМысль: не покончить ли разомЗомби – заранее мертвый – покаКаменный град или потопТопи и хляби разверзнулисьЛистья срывает – и души несетСоты ломает – и трутней и пчелЧелн к водопаду – толкает порогамиРогами так упираются лосиСила удара смяла фольксвагенГены виноваты что – садист—Садись… Покажите ему…Музыку пускают заглушить крикКрюк и железный ломЛомтик ананаса – на блюдцеЦель – его строгий затылокЛокоть из-под кроватиВетер шевелит занавескуСкучно думать об этомТомно после всегда

СТРАННАЯ ГРАНИЦА

ПЕРВЫЙВереница зданий – вдальВдоль – кудрявые липыПилы режут сухие стволыЛысый глядит на деревьяВТОРОЙВ яблоках развилки фонарейРейс троллейбуса – на небоБольно колет в ногу шприцПрицелился с крыши – в КеннедиТРЕТИЙДико и пусто – люблю здесьС десяти до одиннадцати —Цитируя древних писателейТелепередача: сизая пустыняЧЕТВЕРТЫЙСтена утесов – распростерт песокСокрыто все что было – или будетДети призраков играют в ничтоНечто здесь витает – дымом кровиПЕРВЫЙВижу как по улице хожуЖующий – ожидание чего-тоГотово: машиной сбит – БегуГубы шевельнулись – течетВТОРОЙЧетко вижу: прошел носорогРогатый проехал в открытойТой рекламой – желтой пообедаюДаю голову на отсечение – сыр!ТРЕТИЙРысь пробежала – только подумалМальчик и львица – еще одна мысльСлабый сигнал – и гигант возникаяКаин – распался – и снова туманЧЕТВЕРТЫЙМантры читаю на этой планетеТело надев приобщаюсь к нимНимбы сияют – какие былиБелые темные – нет их давноПЕРВЫЙНовые строения – пирамидальныеДальние башни – беру таксиК «Синему берегу» – сижу в ресторанеРаненный случаем пиво цежуВТОРОЙЖутко было как тело влиплоПлоский с асфальта встал идуИ думаю: теперь дотяну свои губыУ бармена в зеркале вижу: лиловТРЕТИЙОвалом светится ВедущаяИдущая сзади машет хвостомС томным видом глядит на руиныИные картины встают при лунеЧЕТВЕРТЫЙНет ни города ни планетыни тысяч огней ни глыбы спутникаТкни-ка в пространство – нет ничегоВозможность всего проступаетПЕРВЫЙПоет – элегантная в максиК себе пригласил – на подушке рядомРоддом мне приснился – сестраСтрадала но меня родилаВТОРОЙДела сумасшедшие кромеМеня – я безумен вдвойнеВойне я отдал свою головуЛовушка где все улетаетТРЕТИЙТает тень огромного экранаКраны растащили декорацииКурица играла петухаУхоглаз – все остальное техникаЧЕТВЕРТЫЙНикаких – кого бы ни искалСкал – но даже искр не обнаружилЖил и я – и жизнь еще близкаКазус вот в чем – сам-то вроде не жил

KILLER

1. УТРОМ

Раскрывается – его лепестковПесков отхлынувших – и дно обнаженоЖена спросила: «Ты чего?»Его опять схватило потащилоЩель закрывается – и солнце на щеке«Насчет побриться» – и рука к часамСам думает: «успеть на самолет!»Молиться некогда а тот который – в немНем… Задремал откинувшийся в кресле —Полезли черви из ушей из носаИ несся «Боинг» в длинных облакахЛакал и чавкал тот который в нем —Номер рейса – катят тележку —Шкура одна – не тот человек

2. ПОЛДЕНЬ

Две стрелки соединились на зданииНИИ – незримая пружина в синевеНевесело раскручивалась. ВошелВ шелковый свет больших оконКонтроль – в телефон – «Проходите»Ветер прошел по листве в паркеПо реке чешуей пробежалЖалобно скрипнул какой-то флюгер«Люгер» живот холодит где шрам«Марш марш к лифту» – командует котКоторый в затылке когтит…ТИТРЫ: на веслах – шлеп шлеп по водеДевушка: веснушки и глаза…Залу прошел мимо кукол —Колесом закружились двери —Во дворе не услышали выстрелСтрелки часов не успели

3. ДВА ЧАСА ПОЗЖЕ

Проход и прохлада аэровокзалаЗалитые солнцем в крупную клеткуЛодку качало несло – листья – в гущуБегущий на фоне – опаздывающий: где?Дежурная указала – тоже блондинкаРодинка у той на шее… СпокойноВОЙНА НА КАВКАЗЕ – газету возьмиМирно и славно в салоне – усаживалисьЛистья шевелясь задевали ресницы…Приснится же: смотрит недоумеваяА за головою – кровавое пятноНомер205 – уже за облакамиВеками прикрыты спящие зрачкиРачки на дне – нагнулась и схватила…Тело отдыхает – спрятался чужойЛужей – черным – на ковре – узоре…Резвые ножки: «Папа с работы!»«Ты?» – жена спросила: «Кто ты?»

ВЗГЛЯД НА КАРАДАГ

Еще подозревал но виделДеликатные выпуклости у подростковКого хотел и сам не знаюНа яхте морем – и при ветре!Треугольные львиные – зорко:Козы ходили в длинной травеВетер скрадывал их но травывыдавали движение телТелефон смотрел циферблатомЛетом (помню) в банке – вьюнЮноша затем – такой ребенок! —Бинокль в окне нашарил грудиРудиментарные отростки наблюдалаДала микробу имя ПрезидентДантист спросил заглядывая в пастьПастелью и почти не глядя наНакрытый хочет света объективТВ смеясь разглядывает насНастурция – черными зрачкамиКамень у озера смотрит безглазоЛазоревый по жиле – и живойИвой кривой моргает водаОда высокого неба – читайТайна повсюду – за нами – следитДети делают вид но играяГероя запомнила: красивый большойЙодом прижгла – видишь – царапинаРапаны искали на берегуГубы друг друга нашлиЛишь Карадаг отвернулся —Сядем у самого пальца —Царственно – на МеганомНайдем на небе ночномНомер нашей галактики —Тики гуляют по небуБусины смотрят на нас

В ТОЛПЕ

Запомнил код: и буквы и числаСлова посредника: «Рискуешь головой»Война? – ушел – остался страхТряхнут как следует потом сиди и думайМайской сиренью пахнет в метроТронулся поезд – прощай БелорусскийУзкий кий – разлетелись шарыРыжая потому и запомниласьЛасково так пила из бутылкиТелке подобна – красива ЕленаНалево – ПИВО направо КАБАНБанка – значит отличноеЛичное – винтовка в чемоданеДа не писала: ухожу!Жук! – недаром черный и курчавый«Выйди!» – говорят: «Поговорим»Вором был – держи фасонСолнце на локоне искру зажглоГлобусом встречает Новый АрбатБатона найду – скажу защитит

СЛОЕНЫЙ ПИРОГ

В иллюминатор – солнце нижеЖена повернулась родинкой спиныПинии вдали – и далее волнистаяСтая – клочья шерсти здесь волки линяяЛиния гор и селение к морюРюмки блестят – отражается хохотОхотники точками – там на скатеКатер подбрасывает как на булыжнойЛыжной тропинкой – цепью идутУтки захлопали – выстрел в туманеМаневрируя между холмами виляяВ иллюминатор: облако рыхлоХлопая вытянулись полетелиВ теле спящей все знакомоКомья глины из-под колесСело показалось – околицаЛица волчьи сосредоточеныТочные данные: к цели идемДом будто выпрыгнул из чащобыОбычай таков – поминать мертвецаЦарство Нептуна – черна синеваНива – из глины торчат стебелькиБалки вверху – уже просыпаюсьПаюсная ряска – плеснулся в прудуДумал что штук десять настреляюЛают собаки – чуют волковКовром – оранжереи вокруг аэродромаДремал еще но левая рукаКарусель – все море закружилосьЛоснится загривок – на посадку идет —Дети за стеной – содрогаясь катер —Терпения нет – сейчас разорвутВ утро вползал остывая моторамиМина качается – удар о борт! о киль!Километровый сон внизу оставляяЯ легко открываю глаза

ПАЛКА СЛЕПОГО

Палка стучит – мимо прошелШаль набросила на плечиЧеловек приметен за угломЛомко похрустывает настНастойчивый стук в окна в воротаРота стой! – оседает пыльЛипы цветут – середина летаТалый синеет – навес закапалПалка стучит – дальше идетДети пробегая дробно по штакетникуНикуда не ведет дорожка в травеВетер взрываясь хлопает форточкойТочкой мерцает – но было былоЛоб обдувало и палкой стучал —Туча надвинулась – почуял увиделДело простое – услышать светВетер увидел – и стук и шелестЛистьев – и дерево нарисовалСовал в неизвестное – то отзывалосьВелосипедом лежащим в травеВетер увидел – улицу поселкаЕлку в палисаднике вот и калиткаКапель – на ладонь значит это апрельПрелый запах – промокшее сеноНосит по улице облики сны

МОСТ

(метаморфозы)1Прошел до середины мостаСтал и смотрю – окно во дворВорочается в небе колесо —Созвездия переворачиваются – книзуИзумляет марево огней – в канавеА наверху мерцают однодневкиКино мигает – в комнату смотрюТрюмо кушетка – посреди пролетаЛетает абажур – и в куче звезд – окноК носу – острой мордой барракудаКуда плывешь летучая пила?Ласточкой – за ней лечу туда —Далекие – вдруг близкие домаДома все – и я – на подоконникОниксом – такой огромный светВетка акации будто подарокДырок в реальности столько вокругРуку протяни – с тобою вместе вылетимТемно – ты рядом только захочуЧудесная! почти неощутима ноКимоно глаза и челка – на мостуСтупаешь в пустоту – здесь я живуВ ужасе видишь: пропасть вездеЗдесь и работаю: на экране компьютера —Утро и облачко – нежный рассветВетром сдувает – держись крепчеЧереп и камень лежат на столе —Столетия! Птицам видны издалекаЛегкие призраки мы— на середине мостаСтарые фермы скрипятПятки по шпалам бегут2Тучи уходят – сижу на стулеТелевидения – один в вышинеСинеет темнеет – крупные звездыС дымом мешаясь сияют в туманеМанит – и светишься как леопардДрама на сцене – один и особоСобачка и кошка в корзиночке спятПятнами свет возле «Опера»Радостная толпа – радуетесь чему?Мудрые лукавые – Флоренция центр —Трубят и танцуют – зеленая бронзаНазад посмотрел – там тоже теплоПлощадь шевелится от голубейУлыбаясь прикармливал рыжий туристИ столько народа вокруг что странноНочью. видеть пустые каналыАлые полосы над дальним взморьемОрем беснуемся – белый ракушечникДачник сижу на открытой верандеДерево толстое – сквозь потолокЛокоть клеенка футляр от очковКоврик – напротив яблоки в миске3Если спросите: где? Я скажу: на мостуТупиковая ситуация – и чемЧемоданы мои сумки и сам —Самолет или поезд от этого места —Моста дальше – тем дольше я тут живуВ ужасе от бездны которая вокругМишень над пулеметом – капитанский мостикТикает будильник где-то под настиломТелом слышу бомбу в меня нацеленнуюНу и… ну и что? Сам я заведенДенно и нощно слышу свой заводВода под днищем плещетЩетина на щеках вырослаСлабые движения – от пропасти но сладкоЛодка поворачивается – уноситСито течет – вычерпываю – банкаКак представляется так все и естьЕстественно поверить невозможноНож миска яблок ведро – на верандеДерево – сквозь потолок – стволВолосы слышат – ласкает медведьВедь на самом деле – я на мосту —Стул на середине пролета

ОКНО

(метаморфозы)1Из комнаты хоть не смотриТри окна – все разное видятДятел в красной шапочке на соснеСнежные вершины тают в синевеВетреное море бьется о стеклоКлонится окно – и поворачивается внизИз земли выходят белые росткиКит могучим хвостом бьет по волнеНе машины которыми полон подвалДва окна – внизу закрыты полотномНомер второй: там некто полосатыйВ леса ты уходишь меня покидаяДа я этих серых не видел нигдеДесять окон – большие и малыеАлые – видели вы? – мухоморыРыбы их объедают – растут на днеДневные поганки – уснешь под нимиПоднимет ночью под самые звездыДыня живая – ползет и шевелитсяЛица у камня медленно такТакси подъезжает на улице городаДаже фронтон его – весь в серебреБрезжит рассвет – одинокие сосныСнимок расплывчат но глазу навстречуЧувство проснется – такое далекоеЛегкою тенью возникнет окно2К ночи все становится округлымУглы скругляются а женское плечоИ челка выпукло – в серебряном шареРешайся!.. Очутился в южном городе.Делать здесь нечего – просто идуДушистые запахи тамариска —Скалы и море дышат тепломПеплом остывают горыРыбой пахнет – шхуна у причалаАла повернулась – душа так теплаПлакала целуя – капали на щекиЩуки и окуни – утром на рынкеВ сторонке – автобус – в БахчисарайРайское место – почти ощущаюСчастье что – рядом касаюсь волосОсь заскрипела кричит ослицаЛицо ее умное – в моем окнеК небу летим – но и в звездах земноеМной и не прожитое пережитоТо же покажет любое окно3Ноты шевелит на фортепьяноНовый ветер – и прежний ШопенПена захлестывает достаетТает снежный налет на рамеМера и мощь от истока до устьяСтанет стихами – а если иначе —Челюсть свернешь – не напишешь строкиКисти кислых ягод – барбарисРискуя ногу подвернуть спускаюсь к бухтеХотелось бы остаться навсегдаГде и когда? Но звездное стеклоЛощину ту показывает гдеДалекие мы на песке лежимЛожем – вытянулась: твой живот и грудиДикие глаза – и одевая телоЛопаются пены пузырькиКозыри – разбросанные картыРты – вторгаются ликуют языкиКислых ягод горсти – барбарисРезкая кричит блеснув крыломЛомаясь с шумом падают стеклаКлавиши гремят прибой грохочетЧеткое рисуется окно

СЕНТЯБРЬ

Снова что-то роют в жухлой землеЛезут опята из-под скамейкиМайки цветные – футболист в прыжкеКеросин течет на рельсы из цистерныТерн незримый на бледном челеЧеловек идет – никто не видитДиктор объясняет про конец светаВетви склонились – чувствуют: пришелШелковое небо и пристальный взорРозы на клумбе все раскрываясьЯсность сама смотрит на паркАрка – желтизна розовое близкоСкажут: сентябрь не скажут: Господь—Поди сюда – собака подошлаЛасково погладил – дуновенье ветраТрамвай прошумел – незанятое местоВстала женщина – уступила а кому?Мужчина сел ощущая неловкостьКастрюли утихли – ангел пролетелТелевизор выключили – на пятом этажеТоже услышал хотя не поручусьЧувства обострились – стало светлееТлеет все же в каждом а там на балконе:Конец один – флоксы и запах их тонкий —Кинулась – никто не подхватил

ПОДРОБНОСТИ

(старая Англия)Видишь улитка ползет на листеСтены камня – в никудаДаже эти глинистые комьяНасекомое какое-то с хвостомТемные уютные яслиЕсли ползаешь на животеВ воде толпятся листья и цветыТысячи розовых крылышекШекспир все это чудно описалСальная свеча гусиное пероРовно чернила бегут по бумагеГений говорим – любил любую вещьВошел и выпил в компании с конюхомХомяк подслушал и мне рассказалЗа лето и я стал ближе к землеЛезут за шиворот – смахнешь и скрипишь —Пишешь и вычеркиваешь ложьЛошадь – гнедая дворянская мордаДрама в углу – как вылезти?Листья умял – хороший табакБаки трубочка – будет и соседкаКажется актриса – из-под юбок кружеваЖивая веселая – в конюшню привелВеликий страх напал на лошадейДейство: белые ноги воздымаетМаются стучат по настилуТело месят тяжелые ладониКонь беспокоится – яблоком глазЛасково бормочет – не емуМука – оторваться от землиМалина – расцепиться не могиГибель тлей жучки и мурашиШирма: нарисованная цапляПляшут здесь болотные огниГнилушки светятся… А там вверхуВ верховьях мысли – светится галактикаТикают мерцая звездные часы —Сыр и кружку эля заказал ШекспирПир времени – в подробностях Земли

ИНСТРУМЕНТ ФЕДЕРИКО

Человек вдоль моря бежит по песку, освещенный искоса утренним солнцем…

Когда слова родного языка становятся чужими, ничего не говорящими литерами, приходится изобретать свой язык.

Разорванная музыка… Взорванная музыка… Сложнейшие ряды молоточков и клавиш, как будто взломали нутро органа – содрали кожу с живого музыкального организма. Таков двойной треугольник из бронзы – над гробами Федерико Феллини и Джульетты Мазина острием вниз – единым углом вбит в кладбищенскую землю.

1Ветер с моря треплет близкоСкатерти и флаги – белый песокСокол парит высоко над горамиМирная публика – никто и не помнитНить оборвалась и змей улетелТелеса потому и черный крепОкреп и посвежел к закатуТуманные покинутые пляжиЛужи бороздит сухопутная баркаКраб спасается – боком бокомКомната – балконом на пляжЛяжками блистая танцевалаЦеловала томного подросткаКажется он здесь ходил и бегалГалдела вся компания – девиз:Из Римини – везучие ребятаБотинки их стучали по мосткамКаменная мостовая. Вечер2Черные очки у кладбищенских воротРад бы не входить но уже здесьДесять шагов – и стою перед этимТемный треугольник бронзыЗыбкий воздух в кипарисахСахарная тишина в памятникахНикак не вспомнить – пречистая ДеваВеди меня – и вот он инструментМентальный и живой – содрали кожуЖутко обнажилось струнное нутроУтро здесь как полдень и как вечерЧерная сутана узкие штиблетыЛето вечное но кажется – зимаМазина принесли и рядом закопалиПаломники приходят постоянноНо постоял подумал и ушелШелест листьев или их одеждЖду странного – свидетель безучастныйСны их витают а вокруг родняДня не проходит – нового ФеллиниОни хоронят – лес пречистых ДевВезде фамилия моя но Федерико —Рекомендую снять – я трогать не хочу —Чудесный фильм получится – не яНеясный звон – над головой парусРусский посиди еще рано рано —Новой полнотой ширится душаШаткая – колки твои и струны —Ранена – пусть солнце на жареРежет тебя заживо ножами —Ми – точка боли в зенитеТени короче – звенит

ДЕТСТВО

Когда меня везли из-под АнапыПанамка белая – надел на лысинуСыну говорили: он вернетсяЦарапина такая на коленеЛуна с запавшими глазамиМинотавр заглядывал в стеклоЛоконы белея разлеталисьЛисьи повадки у десятилетнейС ней в которую летней поройРой пчел клубился – убежалЖалко себя – сидя под лестницейРесница попала в глазГлазурованный кувшин с ромашкамиКамнем поранил мальчишкуЧешку – учительницу так ненавиделДЕЛО завели как будто взрослыйСлышите! – это они – по трубеОбедать мать зовет – до слез обидноДно где ползают мокрицы тараканыКонный наезжает – есть у них нагайки?Гайки скрепляют трамвайные рельсыСыростью пахнет – бомбоубежищеЩели в полу – даже светится тонкоКонтора – зеленые бланки укралиРалли – сталкиваются отлетаяВсе залитая солнцем – и ждетДетство прекрасное но не мое

ЖИЗНЬ ХУДОЖНИКА

1За высоким окном незнакомоМокрая дорожка из ваннойИной мир – проходите к автобусуСусанна – жемчужная кожаЖаром – кафельные печиЧипсами хрустали туристыСтыдно на античное смотреть —Третий век до нашей эрыРыжая – и главное живаяВаятель водку пьет в мастерскойС койки смотрит сонная подругаРугаются – причина – ухожуЖухлые листья гонит по асфальтуТусклый человек бездарный человекЛовкая однако личностьСтекло другого отразилоЗолотой кораблик над городомДом у меня к счастью не тамТамариск лилово у оградыДырки в старой фетровой шляпеПели слаженно как все на УкраинеРуины красной глины – на холмеМесяц белея встает над моремНад миром моим – над моею горой2Роет темноту со свистом поездЗдорово однако летимТемнота разговаривает куритРитм сбиваясь нарастаетТает время сливаясь в путиПопутчица – от голоса теплоЛошадиным глазом то и делоЛодка – кроме нас никогоВ обморок бросают туннелиЛиния – на ощупь – бедраРанним утром просыпаюсь – былоЛоб ее брови из-под пледаДали и деревья – в окнеК небу – лишь оно не изменилосьДлинное и дымное – розовоеВоя проносится встречныйРечной просвет – с другой стороныНынче же будем в Берне в ПарижеЖернов вращается и растираетСтирает напрочь что было было —Лоб ее красивые бровиВижу с верхней полки – прощайС чайками мы тоже прощалисьЛистья лаковые магнолииГнулись и ломались – но когда?

НЕ ПРО СИНЕЕ

1Вагоны уходят в тоннельНельзя убивать стариковКовер на третьем выбиваютБывает что находят и в парадномДнем – нормальный человекНеловок и робок – хотел услужитьЖить хочется – выходит в паркКаркают вороны на черных сучьяхЧья сумка? Подозрительный пакетКету выбрасывает лапой из водыДым подымается с дальней сопкиКипы газет носили и грузилиИли ты или он – щелкнул выстрелТрели соловья в сумеркахКахетия – гора с желтизнойЗной остывает в бокале винаВина моя – зачем остановился?Вился извивался – бледное созданиеЗдание – трещина по фасадуСоду в пачках – больше ничегоНечего и думать – дуракиРаки угадываются ползаяЗаяц выскочил – никак не ожидалДалеко-далеко всё пустоСтекло отражало – радугойГерой говорят многих спасПесок стекал с холмаМало в них во всех было синего2Санный путь и лыжня на снегуГубы свело от холодаДали суровые хвойных лесовСоветскую песню про море забылЛбы философов – все мертвыВышел на улицу – солнечно мартАртисты смотрели в дымящийся залЗалитая светом прожекторовРовно – небо – закрашенный холстСтарый английский фаянсСны наяву – сквозь улицу неяркоАрктика – тени – нетронутый настНастроение: сумерки скрипачПачка «Беломора» – на столеЛистая книгу думал о другомГомерический хохот с экранаНакрасилась – и губы – все черноНочь – позади шаги настойчивоЧего ты хочешь? Темная – в упорПортье окинул их невыразительнымВ овраг но с ним не пути – идем с нейСнег – на карнизе мертвенных оконКондор ныряет – там хлопают гусиСинего много но цвет растворенВ неверной реальности – шум3Умерла и сразу стала счастливаВата – проваливаюсь в пустотуТуз но какой-то немыслимой мастиСтихи но таких не напишет никтоТок! – пробивающий толстую доскуСкулила собака по кличке МонголГолая гусеница извиваясьЯсно – пришедшие переминалисьАнализ сдал – бутылочку в окноНос внюхался чем пахнут пальцыЦирк – кувыркаясь из-под куполаПоловина яблока – на подоконникеКонник едет – припустил вскачьКочерга завивается в узелЗело красиво рисовал монахНа хер нам это построение!Строение стояло на отшибеБешенный стал – нашел и убил!Белое уже не проступалоПальцы в кольцах а сама как свеклаАквамарин в Крыму – другого не просиНе про синее? – про что и сам не знаю

ДАГЕСТАН

1С бровки сыпалась глинаНа головы ополченцевЦевница незримая или пулиПели – стал оседать – угодилаДали помутнели – будто бы зимаМашину не стали останавливать —Ветром пронесло – проскочилаЛасково убеждала жена ноНож лежал – и дыня на клеенкеСклеены губы – хочу питьПеть умеют лишь «Катюшу»Шуток пули не понимаютМается как прежде животомДом белеет в куще – снайпер там!В спертом воздухе висит штукатуркаКарий глаз и побелела бородаДарил ей и кольца и сотниОтнимал срывал у русских женщин—Уйди щенок! – ножом ее убилБелеет неподвижное векоКовер еще привез на «Москвиче»Вечерняя прохлада повеялаАллах смотрел с вершин окрестных горГорело что-то поблизостиСтихи про себя читал командирДюраль блестел – подбитый вертолетЛето – цветы и полынь везде2Здесь где кончается земноеНоябрь – и сумерки с утраТрасса пролегла туда к горамРаму открыла – смотрит в ночьНочевать придет или где?Девушка при свете оранжевойВойско движется в темнотеТесно вдвоем на раскладушкеУшко и шея и грудь – губамиМИГ пикирует свист нарастаетНастает истина… Волна взрыва…Розовое – фонариком: трупТряпки щепки – земля комьямиВ яме оказались девушка и другРугается в трубку: опять промазалиВ зале награждали – не шепниНа лепнине – белый свет – тишинаНаши бомбили своих – как вспомнишьНиша – там безносая безглазаяЛазая всюду бегали по мраморуРуки отдельно живутВ утро въезжал БТР3Трудно собираются – родняНяня плачет – девочкой качалаЧеловек пришел сказал бедаДалеко в ущелье всадник скачетЧеткая снежная линия – горыЗагорелое смелое лицо из-подИсподлобья на милого глядяДядя с материнской стороныНытик такой – и супруга тутТутовое дерево солнце печетОтчего ни мамы ни сестер?Стерпишь говорят и не такое! больБольше не станет – и так до небесБеспечно какая-то птица кричитКречет – слепящая точкаОчки бы – не разглядетьДети поют – вот и сестраТрамвай – соскочил на ходуДухи ей подарил «Сирень»Сарай в который затащилЩель в которой светило солнцеЦель в которую попалПалка которой грозил соседСетка маскировочная на головамиМинута которая стала ничем

СИТУАЦИЯ

1Слон проступает сквозь паровозВозникла ситуация на мореРемонтируют в сухом докеКеды снял и повалился на постельТело прибило к волнорезуРезус отрицательный – и все!Весело на палубе – танцыЦиник охлаждал энтузиастовТоварищи насчет капусты…Опустился топор на колоду – хряп!Пряхи неслышно идут по музею…Фузею – экспонат номер 227Семафор закрыт а в это время…Мясо синее в зеленых мухахСторож – хохотун болтун и врунРуно – да простая овечья шкураКура и сакли вросшие в обрыв —Рывками мчащаяся водаОда – разгораясь медь и золотоЛотос проступает сквозь лицоЦоликаури дальше – ЦинандалиДалеко уходит – к лесамСамка павиана тосковалаВ алый шелк завернут был герой2Районные будни – жевать колосокСократовский лоб и невнятная речьЧерез две ступеньки прыгаяГАЯНЕ – афиши по Москве —К вечной памяти и к вечному покоюОкая писатель говоритРитм отмечая в колоколахЛахудрой высунулась в окноКнобель где твой шнобель?Бельмондо платок повязалЗалп! – оседают у стеныСтоны которые сами не слышатЛишат обеда – блюда унесутСуд удаляется на совещаниеВещание но глухо говорятВорота хата в три окнаК нам никаких гостей не будетДетский галдеж – гоняют мячМечта монашки – новая квартираТире машина плюс муж-кудряшРожь на картинке из «Огонька»Камень спекшийся – тоща земляЛожись Андрей – наверно скоро вызовутВ утро которое хуже чем ночь3Но черная – струей текла в норуРуль вырвало машину занеслоСломало кости пассажируЖару такую не перенесу —Сутки вколачивал в землю молотЛотерея – выжил или стертТорт залепил в лицо приятелюЛютый ветер обжигалГаллон бензина в обмен на жизнь!Знал что значения все этоТошно было вспоминатьНить памяти на этом обрываласьЛасточки прочерчивая низкоКосо пролетали сквозь вагонГонки завертелись колесомЛассо стянуло лошадиное горлоОрла незримой точкой увидалаДалекое мгновенно стало близкимС кем просыпалась поутру?Труба в два человеческих ростаОсталась пустая в горахГорох перебирая в мискеС кем – думает – кто он теперь?Пережила себя давно ситуация

ХУДОЖНИК

Брусиловскому

Под рукой демиурга-художникаРоится мир формОн бросает их на лист ватманаКак рыбам бросают кормИ просыпаясь от дрёмыРаздувая свою спесьФормы жадно хватают объёмыИм нужен мир весь.Кто намёком был, кто наброскомВ сновидении, неведомо гдеВиноградно наплывшим воскомОт звезды протянувшись к звездеПолвселенной летит АндромедаПоловина другая – ПерсейУ него под грудью кометаНож в звездной росе у ней…Формы сподручней, чем атомыИ строят мир твойТолько б тебе развязаться с проклятымиНервами-тучами над головой

4.6.85.

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

БАБЬЯ ДЕРЕВНЯ

Белесоглазый, белобровый,косноязычный идиот.Свиней в овраге он пасет.Белесоглазый, белобровый,кричит овцой, мычит коровой.Один мужик в деревне. Вот —белесоглазый, белобровый,косноязычный идиот.Веревкой черной подпоясан,на голом теле – пиджачок.Зимой и летом кое в чем,веревкой черной подпоясан.Он много ест. Он любит мясо.По избам ходит дурачок,веревкой черной подпоясан,на голом теле – пиджачок.Вдова – хозяйка пожилая —облюбовала пастуха.Собой черна, ряба, сухавдова – хозяйка пожилая.Но сладок грех. Греха желая,зазвала в избу дурака.Пылая, баба пожилаяборщом кормила пастуха.Урчал. Бессмысленно моргая,таращил мутные глаза.Так чавкал, что хрустело заушами – и глядел моргая.Как сахар, кости разгрызал.Пил молоко, как пес, лакая.Насытился. Сидит, рыгая.Как щели, мутные глаза.Как быть, что делать бабе вдовой?Он – как младенец. Спит пастух.Тряпье. Капусты кислый дух…Как быть, что делать бабе вдовой?Она глядит: мужик здоровый,литая грудь, на скулах пух.Как быть? Что делать бабе вдовой?В ней кровь разбередил пастух.Вдруг ощутила: душит что-то,Все учащенней сердца стук.Босая – к двери. Дверь – на крюк!К нему! Упало, брякнув, что-тои разбудило идиота.В его мычании – испуг.– Не бойся! – жарко шепчет кто-то.Все учащенней сердца стук…Ночь. Ночь осенняя, глухая,все холоднее, все темней.На лампу дует из сеней.Ночь, ночь осенняя, глухая.В садах шуршит листва сухая.Черна деревня. Нет огней.Ночь! Ночь осенняя, глухая.Все холоднее, все темней.Спят на полу и на полатях.Ворочаются на печи.Как печи, бабы горячи.И девкам душно на полатях.Там сестры обнимают братьевсреди подушек и овчин.Возня и вздохи на полатях.Томленье, стоны на печи.Парней забрали. Служат где-то.Мужья – на стройках в городах.В тайге иные – в лагерях.Иных война пожрала где-то.Зовут их бабы! Нет ответа.Деваться девкам не-ку-да!В солдатах парни, служат где-то,в столицах, в дальних городах.Тоскуют бедра, груди, спины.Тоскуют вдовы тут и там.Тоскуют жены по мужьям.Тоскуют бедра, груди, спины.Тоскуют девки, что невинны.Тоскуют самки по самцам.Тоскуют бедра, груди, спины —тоскуют, воя, тут и там!И лишь рябая – с идиотом.Лежат, обнявшись. Дышит мгла.Сопят. В любви рябая зла!Блудит рябая с идиотом.Лампадка светит из угла.Христос с иконы смотрит: кто там?А там – рябая с идиотом.Сопит и трудно дышит мгла.Вот лопоухий, редкобровый,шерстистолобый идиот.Уснул, открыв слюнявый рот.Вот лопоухий, редкобровыйурод. Но сильный и здоровый.Один мужик в деревне. Вот,вот – лопоухий, редкобровыйи вислогубый идиот!

1958

НАСЛЕДСТВО

Умерла родная тетка.Наследнику вручаетсяЧашка, кошка и накидка.Взял. Идет и огорчается.Вдруг подходит гражданинИ вручает чемодан:«Получите миллион!»Даже жарко стало.Исчез,Как и не бывало.А прохожие глядят,Проявляют интерес.(направо – дом, налево – сад.)Сам не помнит, какДо дому дошел.Двери – на замок,Чемодан – на стол!Раскрыл – набит: все пачки, пачки…Прятал под полом и в печке.Становился на карачки.Ползал, как хамелеон:«Негде спрятать миллион!Придут,НайдутИ отберут.Кто не работает – не ест!Да здравствует свободный труд!Найти б такой железный лист…»Кто-то фыркнул. Кошка!Все, как прежде, вот что жутко!Тут и тетушкина чашка.Тут и теткина накидка.А миллион?А чемодан?Где же он?

НОЧНОЕ СОЗНАНИЕ

Где-то голоса.Взыграла радиола.Света полосаПогасла.Что-то вязкое, как масло…Шум крови, Скрип двери,Храп крана,Рокот мотора.Дерет по нервам радиола.Мяучат кошки и коты.Из визжащей пустотыБомба падает. – УпалоСолнце!КрикПоперекЛица!Отброшены, раздавленыРаспятые тела —Обуглены, расплавленыИ сожженыДотла!Ни проема,Ни провала —Из бетонного подвалаРаспевает радиола.

НА СВАЛКЕ

Оскару Рабину

Март. За окружной на свалкеТуман…Щенок, роясь в куче мусора,Нашел кусок говядины.Недоверчиво понюхал, потащил.Откуда не возьмись вороныЛетят: вор, вор, отдай добро!Крыльями загривок бреют,Ноги разъезжаются,Поджат хвост.Завизжав, опрокинулся на спину…На свалке – массовая свалка!Клюв из клюва мясо рвет!Сторож выстрелил в туман.На снегу осталась птица.Щенок схватил говядину,Скорей бежать к хозяину.Наверху по черной насыпи,Накренясь, проносится электричка.Будка сотрясается.Инвалид говорит: – Обжора.Щенок рычит.

ТАНКИ

я услышал: в городе – танки…темный город на моем рисункев подворотне у зеленого бакатанк принюхивается как собакалижет что-то из консервной банкиа другие воду пьют из колонкисмотрят недоверчиво кошкимесяц им показывает рожкина асфальте отпечатались траки —вот какие танки раскоряки!Дочке я рассказывал сказки:«грубый танк совсем не знает ласкивесь в мазуте чешется от смазкиугорел от грохота и дыма…вымыть в душе танк необходимопротереть мохнатой простынеючтоб сияло лицо его стальное…а давать ему можно – морковкиа водить – как слона – на веревкестанет он повежливей к людямда и мы вокруг все живые будем»ни в Тбилиси ни в Чечне ни в Чиливежливости танки не училипамятник в железе – рыцарь конныйтанк – его приемник беззаконныйон – дебил – последний в этой бандетопчет безоружных по командеглупый танк! Зачем нажрался «дури»?чтоб увидеть радугу в лазури?Смял киоск, переехал машинуда и въехал с грохотом в витрину —и отпал… прожектора потухли…на асфальте – зонтики туфлии раздавленные как большие куклы…видел я состав на полустанке:на платформах под брезентом – танкиразглядел я форм благородствос древними родство, с кубизмом сходствоугадал в прозрении мгновенномчто разрежут скоро их автогеноми в мартен загрузят останкичтобы сделать людям новые танки

ОБЛАКА

ода…как будто Небо – не греховноеединственное и верховноекак в водах в небе отражается1здесь за стеклом иллюминаторавсегда – арктическое утроя ртутной каплею ползуплато изрытое – внизумаячит призраком булыжникано кажется я вижу лыжникавдали на пухлый холм взбирающегосясо склона серого съезжающегос трамплина в рваный дым летящегов просвет лазоревый проваливающегосянад взбитой прядью повисающего —и друга узнаю – художникав картине собственной гуляющего– Петр! Беленок! – не слышит окликасам виден ястребом в бинокль —ныряющий и повторяющийсястрадающий и наслаждающийсялучисто озаренный с краешка…там где-то Вечность…там на свету стоят над моремнад городом над целым миромслоны жирафы рыбы жабыСапгир к блондинке тянет губыпереплывая постепеннов разинутую – что? – драконагорой клубящиеся мышцыкишечник белый как из ватымозг розовый голубоватый —и в Генриха влетают птицымириады капель в голове его —все элементы Менделеева!так вот откуда наш Солярис!а мы выдумывать старались2ползти стоять худеть поститьсясовозлежать совозноситьсярастягиваться расползатьсянищать почти что побиратьсяразляпаться разбинтоватьсяпросвечивать изрешетитьсяна сто барашков разбежатьсянеслышно блея истончатьсяи дымом в глубине истаиваяпоследней струйкою молитьсяодним намеком – синь густая…и снова возникать – откуда?младенцем-призраком родитьсярасти гордиться величаться —разинул ковш чернобородый —и снова – чудо: наше чадонаш крокодил глотает солнце! —нахмуриться и осердитсяразбормотаться разворчатьсядавить тесниться гоношиться* —и вдруг блеснуть плавильной печьюзаговорить раздельной речьюи страшным ливнем разрешитьсязакатные и кучевыеплакатные и грозовыегнедые сивые караковыеразличные и одинаковыегонимые и заслоняющиестоящие и пролетающиекак Лермонтов разочарованныеи злые – наэлектризованныенестоящие преходящиекакие-то ненастоящиезастывшие безумным выбросомкаким-то непонятным образомв себе все вещи зарождающиепустые храмы воздвигающиепустые толпы собирающиеи миру сумерки навязывающие —вдруг изнутри зарницей высвеченныеИерушалаим нам показывающие…чудовища из мрака выхваченные…окно – крестом и света полное…молния!внутри движенье таково:ничтожество и – божество_____________*пришельцы овцы морды ордышварцнеггеры и леопарды —

1982, 1998

РИСУЮЩИЙ АНГЕЛОВ

Памяти художника Володи Яковлева

картина – химера:в кувшине цветытакого размератакой красоты! —их лепестки —журавлиные крылья(смутные проблескител и белья)я таким жескоро стануа тебе по телефонуговорят что умер яты знаешь любил яцветы рисоватьбольшие и белыебудто колесатычинок и пестиковрыжее мясокартины моипродавали родителикоторые жилии света не видели…зренья осталосьпроцентов на пять…но краску под кистьюлюбил осязатьтеперь все мы умерлитем не менеележим в эпицентрена сохранениив средней школев десятом классе —на черном баркасе —на гладкой скале —отец – костюм коробоммать – даже мертваявидно что с норовома я у них – собачонкаи на шее бечевкашкольники насне обижаютнас окружаютфиалки весенниедо Воскресениядо Вознесенияа что писался в кроватьстоит ли упоминатьмилосердная матьБожья Матерьпоменялана облако одеялопостелилатравы на кровати…доктора не слышу —слышу голосав тридцать три ярусамои небесагде плавают ангелы —Божья росапрожил полжизнисвоей головыв сумасшедшем домена краю Москвыа вообщеходите без опаскиздесь призракистреляют папироскиздесь и рисуюпортреты цветови пачку «Беломора»всегда раздать готовв проходной собака —без одной ногии такие даликрикнешь – и беги…

СВЕТ

в тени Землиони прошли…слепое солнце —на крестетень от креста —на высоте…так светом стала теньвпервые…рисуя тени я рисую светиз светапроступая тут и там —я светом протираю тени —тень лепитскорбное лицов тени мой свет —и на светуне больше светачем в тенина солнце – тучи грозовые(взглянина складки простыни)из колыбели – светготов смотреть часами…но самый свет —возможность тенимы сами —тени – напросвет…Кто отделил от света теньТот сам был Свет —ни тени Тени(Мысль ты —движение тени)но прежде чем возникпредмет(ты Свет —преображенье тени)возникнамекСвет —он трагический актерприходятобступают тени…метафор хор…но капля светаблизость света…и свыше Логос —голос светазимой глаза закроешь: лето(я звуки Моцарта узнал)(я всех друзей своих узнал)(неизъяснимое узнал)летити на финалнабрасывает тень(спасен! пропал!)в которой брезжит свет —которой нет

ПЕЙЗАЖ

гладкодырявая лодкасносит течениемветкасвоим колебаньемсоткана солнцемлишает рассудкабеседкакакая-то переменанезримые всплескидвижение края перронавдоль синей полоскивагонатам на песочкеблеснула селедка…и мимо —дома-одиночкиржавые кучижелезного лома —мгновенно наскучивдальше хлипко —серебряное пятно —дохлая рыбка – онокверху пузомсо сторонытак далекочто изнутри —чертит раковина дноюзом…еще бараки и печи(…тени вагонов —лбами баранов)…касательные лучине город – чаша полнаяагрессоруи мусору —приветственная молния —далекие холмы…и дальше – ударами громарозапейзажа

КОЛЕСО

темный светтаинственной звезды —или нетсовсем другая личностьи усов не носил —скорее колесоизобрелда так странночто проворовалсяили задавил кого-тоотпустил бородув заключениивсе показывалтюремщикам —чертил на стенкев прошлый разили несколько раньшечуть не убили«демократияЕльцин Россияа ты – колесо!» —и по почкам!по почкам!лежа на койкерисовал кровьюумер – так и не понялиа ведь был новатор —все тома Солженицынав одном кругезашифровал!

ЗИМНИЙ АВТОБУС

Продувает высь снежным светомПерекрыло все снежной теньюЯ дремлю на пару с соседомКатится автобус в лиловостьДлинные волосы сально висят —Хиппи (опоздали лет на пятьдесят)Смотрит как легавая собакаСельский дядя из прошлого векаЛюди сумки тени вороха —И эти вечные бабы в пуховых платкахВсе мы трясемся молча до станции ДороховоПродувает нас белым светомЗастилает нас смертной теньюМрак лесов полосы полей сквозь мелькают —Мельтешенье – чуть разглядеть друг другаКто спешит успеть на электричкуКому в город, кому на работуА кому «сарынь да на кичку» —Перейдем железную дорогуМимо складов и баков – левее —И уйдет… память заметью развеетТенью смерти свет застилаемСтрашным светом все продуваемЕльничком частим, кустарничком теснимсяИ мы все – одно пятно в мутном полеИ откуда эта власть? эта дерзость?Почему такая мерзость разверзлась?Лучше сердце разорвать на кускиНо не хочет Она жить по-людскиИ сама себя не понимая —Нищая – кричит Она немая! —Как земля мертва наполовинуЧто терзают ее неповинну!..А направо – шоссе на ТучковоИ дорога на Рузу – налевоСнег летит на Верею войском с небаСлава Богу еще живы под снегом

1992

«знаю тебя наизусть и всё-таки…»

знаю тебя наизусть и всё-такия тебя не знаю – каждый раз узнаюволосы – губами, губы – языкоми в тебе двигаясь, узнаю зрачкикак сужаются неузнаваемо…каждая моя жилка хочет узнать твоютак ли тебе радостно и благодарно как мнестановясь тобою и уничтожаясь —вот что значит в Библии: он её познал!

«Невские стихи…»

…В «Кузнечике», который крылышкуя,есть архаичное, до-греческое что-то.Недаром упомянут Велемир.

Генрих Сапгир. Из «ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ» к книге Давида Шраера-Петрова «Вид с горы», неопубликованной

Невские стихиугловатый подростокирониягоречьвглядывание в себявыглядываниеиз детствакак из зеркалаиз зазеркальятомященезнакомодитя болотного городамощеного петровскимикамнямина всех ветрах союзныхи бабочкойтанцую/щийДавидво всех стихах здесь отражаетсяпокаони кузнечиком стрекочут

17.3.87

ПЕРЕВОДЫ

ИЗ ЭСТОНСКОЙ ПОЭЗИИ XIX ВЕКА

Карл Эдуард Мальм

ДЕВУШКИ-ГОЛУБУШКИ

Девушки-голубушки,Ласточки весенние!Что слыхал я в ельнике,В ельнике-ольшанике!Слышал свадебные вести,Будто звали меня в гости.Повстречалась мне ворона,Стал расспрашивать я птицу:«Ты, ворона, скромница,Ты, плутовка, умница;Знаешь, где играют свадьбу,Кого замуж выдают?»Птица, каркнув, отвечала:«Мне до свадеб дела мало.У меня свои заботы:Добрым людям зло пророчить,Приносить худые вести».Повстречал я голубя,Поклонился сизому:«Здравствуй, голубь-голубок,Бархатное горлышко!Ты не слышал звона лиСвадебных бубенчиков?Не видал ли пестрогоСвадебного поезда?»– «Как не видеть, видел, видел!Нашу Мари, нашу радость,Увезли, украли,В город заманили.И тоскует девушкаЗа стеною каменной,Девушка-красавица,Очи – как смородина,Косы – змеи черные,А душа – что золото.Не вернется наша Мари,Так и сгинет в городе».Так, воркуя, молвил голубь.Понял я, пошел в конюшню,Накормил коней досыта,Вывел их на двор широкийИ запряг буланогоВ пару с белогривым.Натянул я рукавицыИ хлестнул своих лошадок,Заплясал мой белогривый,Головой мотнул буланый —Так и рвутся за ворота,Со двора да на дорогу.Тут корова замычала,Морду высунув из хлева:«Ты куда собрался, парень?Ты куда, хозяин, правишь?»Понял я, сказал пеструхе:«Собираюсь в дальний городНашу ласточку проведать,Погулять у ней на свадьбе».Поняла и замычалаКруторогая из Амблы,Закричал петух из Кийны,Раскудахтались наседки,Расшумелся селезень,Разворчался пес дворовый:«Ох ты, горе-горюшко!Взяли нашу пташечку,Увезли в семью чужую.Там, за каменной стеною,Некому ее послушать,Словом ласковым утешить.Ты скачи скорее в город,Прямо в дом ступай – на свадьбу.Передай от нас привет,Пожелай счастливых летЖениху с невестою».Понял я и с гиком громкимПодхлестнул своих лошадок,И они рванули с места,Вылетели за ворота,Так помчались удалые —Только версты замелькали.В стороне корчму оставив,Мы влетели в бор дремучий.В том бору, бору зеленом,Заяц из кустов метнулсяИ, догнав мою упряжку,Поздоровался со мною:«Здравствуй, здравствуй, гость проезжий,Балагур, танцор веселый!Ты гони коней быстрее,Чтоб тебе поспеть на свадьбу!Там грустит красавица,Белая купальница,Гордость леса нашего.Торопись поспеть на свадьбу,Передать привет невесте!»С ветерком, под гик и грохот,Кони в Таллин прилетели…И со звоном подкатилиК дому, где играли свадьбу.У крыльца их осадил я,Кнут на передок повесил,Ячменя задал ретивымИ отправился к невестеВ дом, где музыка играла.«Здравствуй, здравствуй, ласточка,Плечики точеные!Ты прими поклон от гостя,Бедного, незваного!»

<1870>

КАК ВОРОБЕЙ ПОМОГАЛ МУЖИКУ МОЛОТИТЬ

«Урожай у тебя, мужичок,Уродился на славу и в срок.Чик-чирик! Если хочешь, тебеПомогу я на молотьбе.Чик-чирик, чик-чирик, чив-чив-чив,Ты ведь знаешь, что я не ленив,Что во всем дорогому дружкуЯ готов помогать на току.Хлеб твой, вижу, и вправду хорош,А почем ты его продаешь?А на вкус хорошо ли зерно?Разреши-ка склевать мне одно!»Рассмеялся крестьянин: «Ты плут,Знай суешься, куда не зовут.Вот задену цепом тебя… Кыш!Да не бойся – шучу я, глупыш!Не зевай, налетай, воробей,Молоти своим клювом живей,Поплотнее свой зоб набивай,Помогай убирать урожай!»

<1874>

СОЛОВЕЙ

Гуляю по тропке в зеленом лесуИ слушаю птичье пенье.Вверху – на ветвях и в оврагах – внизу —Все птахи и пташки щебечут в лесу.Мне радостно слушать их пенье.Вдруг звучно защелкал, запел соловей,И тишь воцарилась такая!..Когда зазвенят эти трели в листве,Цветы перестанут качаться в травеИ птицы замрут, умолкая.Я дальше иду, и руладой шальнойМеня соловей провожает,Люблю проходить я по чаще лесной,Когда, разливаясь в листве, как шальной,Меня соловей провожает.

<1884>

ПЕСНЯ ЛАСТОЧКИ

Песенки давнишней, песенки давнишнейМне забыть не суждено.Детство золотое, детство золотое, Где оно?Ласточка-певунья, ласточка-певуньяЩебетала у ручья.Песенку касатки, песенку касатки Помню я:«Осенью видала – к югу улетала:Были полны закрома.С юга прилетела, снова поглядела: Нету ни зерна».Слушай голос детства, слушай голос детства —Он тебе, как мудрый друг,Ясно растолкует песенку лесную И язык пичуг.Как найти мне снова милый край былого?Как – хотя бы в сладком сне —В милое былое, в детство золотое Возвратиться мне?Грело солнце мая ласково, когда яУходил из этих мест.Почему же ныне холод и унынье Вижу я окрест?Ласточка вернется, нива всколыхнется,Будут полны закрома.Но в опустошенном сердце отрешенном Навсегда зима.Не вернут касатки, не вернут касаткиРадости моей былой.И поют, как прежде, и поют, как прежде, В стороне родной:«Осенью видала – к югу улетала:Были полны закрома.С юга прилетела, снова поглядела:Нету ни зерна».

Адо Гренцштейн-Пирикиви

НА ЧУЖБИНЕ

ОдинокоЯ скитаюсь на чужбине.Надо мною небо сине,И гладка моя дорога,Только родина далеко.Так далекоЗавело меня изгнанье!Сердце жгут воспоминанья.Край родной, где всё иначе,Лишь припомню – и заплачу.Горько плача,Я скитаюсь на чужбине.На чужбине, как в пустыне.Песню слышишь, но иную,И не встретишь речь родную.Речь роднуюЯ храню, как нить жемчужин.Мне чужой язык не нужен —Нет игры в нем, силы страстной.Он чужой и безучастный.БезучастныйЯ скитаюсь на чужбине,Всё здесь чуждо мне поныне.Рощи, реки – мимо, мимо!Счастье лишь в краю родимом.Край родимый!Как бы я хотел вернуться!Что за песни там поются!Там цветы в лугах зеленыхРасцветают для влюбленных.

<1878>

ЛАПОТЬ, ПУЗЫРЬ И СОЛОМИНКА

Гордый лапоть мимо сёлВ Вильянди из Тарту шел.А за ним, за вожаком,Соломинка с пузырем.Вот дошли они до речки,Через речку – ни дощечки.Приуныл лихой отряд:Не вернуться ли назад?Тут сказал бедовый лапоть:«Будет вам, ребята, плакать —Нас пузырь перевезет.Чем пузырь не пароход?Ну, соломинка – мне ясно —Будет мачтой первоклассной.И конечно, стану яКапитаном корабля».Но пузырь сказал сердито:«Я не таз и не корыто.Я же круглый, как арбуз,И в воде перевернусь.Но не унывайте, братцы,Мы сумеем перебраться!Выход есть – и выход прост:Чем соломинка не мост?»Вот и мостик тонкий-тонкийПерекинут над речонкой.Лапоть – храбрый пешеход —По соломинке идет.Нос задрав, остановился.Трах – и мост переломился.Лапоть – бух в водоворот.Тонет мост и пешеход.А пузырь кричит: «Потеха!» —Раздувается от смеха.И, раздувшись, наш глупецС треском лопнул наконец.

<1888>

ЭПИГРАММЫ И АФОРИЗМЫ

***Смотри, не предавайся спячке —Беда потом не даст потачки.***РоссияБольшая,Ты смолоду грозна, как океан.Я знаю:Мужая,Ты станешь первой из великих стран.***То твое богатство было,Что тебя, брат, погубило.***Крепость мышц и кулаков —Вот богатство бедняков.***Для счастья первое условьеБеречь свой капитал – здоровье.***Спозаранок – в поле, за полночь —в кровать.Так достаток в доме начал прибывать.***Лягушку посадили в кресло,Лягушка – скок! – и в грязь полезла.***Где содержаньем взять не можешь,Там формой делу не поможешь.***В каждый стих моих созданийВъедается мой враг,Ибо свежими плодамиПитается червяк.***Там, где мысль скончалась тихо,Начинается шумиха.***Его Слова: «люблю народ».Их понимай наоборот.***Кто темным делает народ,Тот сам и кровь его сосет.***Полны пшеницей закрома —И людям не страшна зима.Копите знанья про запас —Они вас выручат не раз.***Учись у жизни у самой —У ней на всё ответ прямой.***Длинноты, мямленье и прочееЯ просто слушать не хочу.Скажи мне то же, но короче,Я тотчас это заучу.***В рифмах толк он понимает,Всё же стих его хромает.Рифмы у него в почете,Только смысла не найдете.***Если твой ручейСтал слегка мутней,Не подумай, милый Яан,Что мутится океан.***Всюду – в гостиных, в залах дворца —Пляска вокруг золотого тельца.Мчатся, кривляются рожи и маски,Честный и то одуреет от пляски.Пляшут – и пьют – и жуют без конца…Истинно, рай золотого тельца!***Стоит им разинуть глотки,Сразу – в крик: ругают взятки.У самих же хватка волчья,Принимают взятки молча.***Врет балаганный зазывала,Но мне от этого враньяТеплей ни разу не бывало.Речам шутов не верю я.А тот, кто верить им готов,Сам кандидат в ряды шутов.***Хороша пшеница в поле!Что посеешь, то пожнешь.Что усвоишь твердо в школе,С тем и жизнь свою пройдешь.***Друг мой, это невозможно —Ты себя похоронил.Жизнь зовет, гудит тревожно.Будь таким, как прежде был!***Этот мирный можжевельникСорняков страшней в сто крат.Где он пустит корни в землю,Там прощай любимый сад.***Всё толкуя вкось и вкривь,Говоришь, что ты правдив.Всё напутав, переврав.Лжец, по-своему ты прав:Там, где всё – неправда сплошь,Там и правда – тоже ложь.

Между 1877 и 1899

Густав Вульф-Ыйс

СОЛОВЬЮ

Куда в чудесный этот вечерЛетишь ты, соловей?Уж не в именье ли, где розыАлеют меж ветвей?Или в тени лесной березыТы будешь петь в ночи,Когда луна взойдет на небоИ зазвенят лучи?Нет, не могу я петь в именье,Зловещ господский сад,На всех цветах его росинкиКровавые блестят.Не прозвучат мои напевыИ в сумраке лесном.Сегодня пахарю простомуСпою я под окном.Когда сойдет блаженство ночи,Тогда ему спою,Чтоб засыпал, забыв заботыИ внемля соловью.И добрый сон ему приснится,И будет ночь легка,И долго трели будут литьсяВ каморку бедняка.Когда ж на небе, разгораясь,Заблещет луч зари,Спою: «Проснись, вставай скорее,В оконце посмотри!С востока брызжет свет свободыНа рощи и поля,Красою новой пламенеетЭстонская земля!»

<1894>

Якоб Лийв

СКВОРЕЦ

Озаренный пламенной свободой,Радостно и звонко пел скворец.Солнечною жаркой позолотойОтливали перья на заре.И летела песнь его далеко…Коршун встрепенулся на скале —Слышит пенье, видит желтым окомЗолотые отсветы во мгле.Солнце не взошло еще, блистая,Песнь еще не спета до конца…Закружилась в небе злая стая,Опускаясь над гнездом певца.Мечется скворец: беда какая!Коршуны летят со всех сторон.Бьется птица, кровью истекая,Из гортани рвется хриплый стон.С высоты орел – гроза округи —Слышит стоны, видит коршуньеИ спешит на выручку. В испугеРазлетелось черное рванье.Радуется маленькая птица:«Мой спаситель! Мой высокий друг!..»Но орел топорщится, гордитсяИ шипит, надувшись, как индюк:«Ты от ран погибнешь без сомненья,Так скорее отблагодариДруга за чудесное спасенье —И в утробе у меня умри».

1887

СОСНА И МОЖЖЕВЕЛЬНИК

«Нынче люди честь и стыд забыли,Вежливость, почтенье – в стороне…Нынче уступают грубой силе… —Можжевельник бормотал сосне. —Разве прежде я не почиталсяГордостью Эстонии лесной?У дворца я пышно разрасталсяИ за монастырскою стеной.Да, у знати были мы в почете,Вы же – неотесанный народ —В захолустье на песке растете.Поглядишь на вас – и страх берет…Подлые! Свою погибель чую…Нет, еще живуч я. Не сдаюсь:Я болящих ягодой врачуюИ усопшим на пути стелюсь».– «Замолчи, трусливый слабый карлик! —Молвила высокая сосна. —Сам подумай, кто ты есть? Кустарник.Ты не лес, а видимость одна.Трусам зайцам нравишься ты, жалкий,Но не можешь вырасти и статьКорабельной мачтой, крепкой балкой, —Лишь больным и хилым ты под стать.И строитель будущего зданьяНа тебя с презреньем бросит взгляд.Можжевельник, гиблое созданье,Не вернешь ты прошлого назад!»

<1906>

ПРИБРЕЖНЫЙ ВИД

Люблю закаты на морском просторе!Диск солнца будто клонится ко сну,Еще он медлит, полузатонув,Под ветерком чуть зыблясь, дремлет море.С заката кто-то мечет горсти зерен —И зажигает золотом волну!Мелькает лодка в золотом плену,И сонный парус ветерку покорен.Огромны тени от прибрежных скал.И сами скалы – крепостные стены,Богатыри в кольчугах белой пены!Вдруг стаи чаек, воздух расплескав,Испуганно взметнулись с резким криком.Морской орел парит в просторе диком.

<1906>

ДЯДЯ ВОЛОДЯ

(АВГУСТ 1997 Г.)

РОМАН

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые соотечественники? Наши телефоны в Париже…

– У нас в редакции прозвучал первый звонок. Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Назовите себя.

– Петр Иванович, москвич.

– Говорите, Петр Иванович.

– Наше правительство не только, но и… (помехи) К тому же… Нельзя терпеть ни в коем случае… (помехи) И на воображаемых рубежах тем более… (помехи) Народ не потерпит, чтобы наши интеллектуальные рубежи пересекали всякие проходимцы. Если ты лицо кавказской национальности, сиди себе на воображаемом Кавказе. Иудеи пусть едут в воображаемый Израиль. Но проникать лишь по собственному желанию в нашу воображаемую Россию, запомните, мы никому не позволим. Наши предки ее крепко придумали, а ее уже почти всю разворовали, где она? – по кускам растащили.

– Что же вы предлагаете?

– Если ты иностранец, тем более инородец, плати тысячу долларов за визу и, пожалуйста, воображай наши березки. Русские девушки – десять тысяч, зато уж воображение на полную катушку. Так, я думаю, будет справедливо. Спасибо.

– Спасибо и вам, Петр Иванович. Хочу напомнить, мнение наших слушателей не всегда совпадает с мнением редакции. Следующий звонок…

(по-французски)

– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые радиослушатели? Наши телефоны в Москве…

– Вот уже первый звонок. Представьтесь, пожалуйста.

– Петр Иванович.

– Откуда вы, Петр Иванович?

– Из Парижа.

– Вы эмигрант?

– В какой-то мере.

– Говорите, Петр Иванович.

– Проблемы! Смешно сказать! но самая большая проблема: это не тот Париж. Совершенно не тот Париж, который я воображал в юности, читая «Трех мушкетеров». Это не тот город, который я представлял себе ночью в бараке за колючей проволокой на Колыме. Как поется в песне: «Там девочки танцуют голые…». Где деньги – франки? Где жемчуга стакан? И Бальзак со своей шагреневой кожей обманул нас – русских эмигрантов. И Гюи де Мопассан. Где в метро увидишь Пышку? Тонкие губки да востренький носик и никакой косметики. И другие французские писатели виноваты, и русские заодно. Раньше обед с вином в любом кафе стоил не больше тридцати франков. А теперь и пятьюдесятью не обойдешься. Не тот Париж, маскировка одна. Тот настоящий забрали себе хитрые французы, а нам – Кострому под Париж перекрасили и предоставили: живите. Спасибо, то есть тьфу, мерси и больше не проси.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В России он был француз, во Франции – русский. Лысинка, бородка, пухлые щечки и золотые очки. Неопределенных лет. Владимир Владимирович – потомок русских эмигрантов. Не хотелось бы называть его по имени-отчеству. Владимир Владимирович это величественно, как собор. Он был явный Володя с округлыми движениями и словами. Он строил свою речь из пространных предложений, что в наше время выглядело старомодно и искусственно. Он говорил не на нашем русском языке, он говорил на эмигрантском языке. Свой, но не наш, как выражалась одна моя хорошая знакомая.

У нее же я и познакомился с ним. Войдя в комнату, сначала я услышал холеный голос, неторопливо и благостно о чем-то вещающий, затем увидел самого, восседающего в кресле, обитом красным потертым бархатом (в это кресла усаживали обычно только почетных гостей), у журнального столика с сигаретой в руке и с стаканчиком водки в другой. Он потягивал то и другое поочередно и часто.

–…Нам журналистам с утра подали джип и повезли наконец в джунгли на линию фронта, если можно так назвать извилистый ряд глинистых, размытых и полузатопленных частыми дождями окопов, в которых прыгали лягушки и водилась всякая нечисть. Был сезон дождей, господа. Вьетконговцы сами были похожи на лягушек в своих коротких штанах и соломенных шляпах. Правда, эти лягушки стреляли и довольно метко. Малорослики – девушек было не отличить от мужчин. Одна всеми время стреляла в меня своими угольными глазками, простите за невольный каламбур, потом она приезжала ко мне в госпиталь и мы премило устроились прямо у меня под одеялом – света не было, одни керосиновые лампы-трехлинейки, да и те света не давали. Но вернемся на фронт. Командир отряда, пожилой и щербатый, изложил нам ситуацию. Оказывается, мы приехали некстати… Прошу прощения, я рассказываю о том, как меня ранили, – пояснил он мне как новопришедшему.

Я осмотрел комнату. Слушателей было человека три вместе с хозяйкой. Левон скептически улыбался, что-то зарисовывая в альбом, который он пристроил себе на коленях.

Рассказчик продолжал: —…И вскоре действительно появилась первая волна самолетов. Он рассыпали ядовитый порошок на заросли. От него и люди болели. если бы вы видели все эти язвы! Как бутоны, которые расцветают чудовищными цветами на теле человека. Американцы – тоже варвары, недаром их во Франции недолюбливают. Мы забились в щель, тем более, что на нас стали сыпаться кассетные бомбы второй волны. Но спрятаться было некуда. Вы не поверите, господа, рядом со мной на бровке сидел вот такой черный паук. (Он указал сигаретой на тарелку – на бутерброд с черной икрой.) И я не смел пошевелиться. Бомбы так визжали и стонали, по-моему, пауку было тоже страшно. Сирены провыли отбой. Чувствую, мокро и по рукаву что-то течет, черное. Не люблю крови. В общем. задело меня осколком кассетной бомбы, господа. Мои друзья-журналисты взяли джип и повезли меня в незабвенный госпиталь, где был счастлив в любви, как никогда в жизни. Но об этом в другой раз, если позволите. Таким образом я оказался в числе раненых на полях сражения Вьетнамской войны, которую американцы не могли не проиграть, так я полагаю.

– Сколько ему лет? – тихо спросил я Левона.

– В том-то и дело. Война была лет 25 назад, а ему не больше тридцати семи-сорока, – с усмешкой ответил мой сосед-художник, продолжая рисовать. Это был карандашный портрет рассказчика, которого нарисовать похожим ничего не стоило: лоб, очки да бородка.

Володя как будто услышал нас, он был вообще чуток к настроению окружающих.

– Ничто не проходит бесследно, вот – шрам от ранения. Если кто-нибудь любопытствует, может взглянуть, – и он непринужденно стал снимать галстук и расстегивать рубашку.

Стриптиз лично меня не очень убедил. Шрам возле правой лопатки мог быть от чего угодно.

– Я, можно сказать, ветеран двух войн. Я воевал и на корейской войне, – продолжал рассказчик, шлепнув очередной стаканчик водки. Ну, это было чистое вранье. Мы с Леоном переглянулись.

– А там как вы оказались? – спросил Леон.

– Я был в Филадельфии и завербовался, такие обстоятельства.

– Какие обстоятельства? – полюбопытствовал я.

– Меня преследовал муж моей очередной пассии, кстати, русской. Мог и убить. Он был грузинский мафиози, – не смущаясь, продолжал Володя.

– И, простите меня, в каком вы были звании?

– Сержант, – скромно сказал врунишка. – Но сержант в американской армии это довольно большой чин, прошу вас учесть.

– Тогда мы будем звать вас дядя Володя, если разрешите. конечно, – улыбнулся я.

– Господа, зовите меня как угодно, только в печь не ставьте, – блеснул своим знанием русской пословицы новый знакомый.

Вскоре он стал прощаться.

– Завтра с утра ему вещать на Францию, – сказала мне шепотом хозяйка.

– Так он работает на радио? – так же под сурдинку спросил я. Гость услышал меня, затворяя за собой дверь.

– С вашего позволения. В русской редакции в Париже, и наоборот – в Москве вещаю по-французски. Вот мои визитные карточки. Звоните, с удовольствием буду соответствовать. Если я не в командировке, всегда найдете меня на работе – и здесь, и там. Оревуар.

Действительно, на одной визитке было написано по-русски, что предъявитель – корреспондент Радио России, московский адрес и телефоны. Другая карточка утверждала, что владелец ее – работник Радио Франции – и тоже телефоны и адрес в Париже.

Странно и не совсем понятно. Левон посмотрел на визитные карточки и фыркнул: авантюрист!

Женщины ему верили безусловно, это я заметил с первого раза. Они слушали вкрадчивый бархатистый голос, главное, тон действовал на них неотразимо. Женщины всегда слушают музыку и ловят в ней затаенный смысл. Дядя Володя разбудил во мне любопытство, которое, как я предчувствовал, в дальнейшем будет удовлетворено.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вечером то и дело в темноте стукались яблоки. О землю – был глухой твердый звук, о крышу звук был сложнее: сначала звонкий удар, будто теннисным мячом, потом мячик катится по скату – и шлеп в траву. Слышно было, иные яблоки разбивались о землю. Запрокинешь голову, в просветы между темными массами сосен посверкивают звезды – август. Домик, где помещались душевая и уборная, был на другом конце участка. Там стук был особенно сильным и неожиданным. Сидишь на стульчаке – эдакий медиум, освещенная кабинка будто парит во тьме, а к тебе со всех сторон духи стучатся.

Утром грядки в саду усеяны падалицей – все больше мелочь, на ветках оставалось не так много, и снизу они казались больше, чем на самом деле.

Дядя Володя просыпался поздно и сразу закуривал. Что-то снилось или на самом деле? Он сам называл это «следы другой жизни». Жизней было много, и они наплывали друг на друга, и в каждой жизни была своя женщина, поэтому он часто путал их, называл не тем именем. Здешнюю Марину, например, называл Майей. Впрочем, она не обижалась. Если прибавить к этому, что в каждой частной жизни обычно женщины сменяли друг друга. то можно сказать. что они стучались к нему, как падающие яблоки.

Он их любил – и даже на следующее утро жидкие плавающие груди, изуродованные косыми шрамами животы (будто их неумело вскрывал кто-то консервным ножом), бледные губы и стертые незнакомые черты лица – вся эта падалица не смущала его.

Теперь он жил у Марины на даче. Да вот она рядом – просыпается. Или все-таки Майя? Он не был в этом уверен. Надо было восстановить эту реальность. Он поднялся, влез большими ступнями в тесные домашние туфли (папины туфли), прошел на прохладную с ночи веранду и налил себе стаканчик. Выпил – даже не поморщился, так организм жаждал спиртного.

После третьего стаканчика он принял несколько таблеток норсульфазола. Оса, присевшая на край чашки с чаем, которым он запил пилюли, укрупнилась как-то сразу. Теперь была величиной с голубя, но не так безопасна. Сама чашка, и стаканчик, и бутылка водки, и цветочки на клеенке стали крупными и кубически тяжелыми на взгляд. Солнце квадратами лежало на столе и на полу веранды. Он хотел позвать Марину, губы стали грубыми деревянными плашками, а слова неохотно выходили и стояли кубиками в воздухе.

– Маг бри на.

– Маг бри на мы с то бой ко бис ты.

С третьей попытки он бросил это трудное занятие – двигать непослушными губами. Само время стало золотистым кубом, который поглотил меньший куб – бревенчатую дачу, и его невозможно было поднять и отодвинуть.

После восьмого стаканчика и еще двух заветных таблеток все стало растягиваться: и время (в каждой минуте можно было насчитать не меньше тридцати минут), и все окружающее. Никак не мог дотянуться до бутылки: рука растягивалась, удлинялась, а бутылка уходила, уходила вдаль – вот уже такая маленькая, как звездочка на горизонте. Все-таки дотянулся. Налил, стаканчик тоже далеко, через край – и выпил.

От всего существующего вокруг остались одни души. За террасой синевато восходили в белое небо души сосен. И просвечивали. Сиреневым кубом с проемами в неизвестное колыхалась веранда. Прозрачная душа литровой бутылки была уже наполовину пуста. У ос души не было, они иногда жалили, но почти не чувствовалось. Потому что у дяди Володи осталось только два тела: астральное и ментальное. Они спорили между собой, горячились и даже подрались. Как известно, живую душу не разделишь, не разорвешь, но ей можно дать еще выпить. И два тела дяди Володи: астральное и ментальное – поднесли даме еще по стаканчику. Душа водки взвеселила душу души, и все стало непохоже само на себя, неузнаваемо.

Кусты сирени завтракали кошкой. Она орала. Марина из двери выходила по частям: сначала вышел нос, затем – глаз, косынка в горошек, потом кисть руки, потом – запястье, локоть, подол платья, округлое колено и так далее. Как будто выходила целая рота, а не одна Марина.

– Опять с утра пьешь водку! – запел солдатский хор.

– Рота, стой! Раз, два! – скомандовал дядя Володя. – Вольно.

Марина как будто ждала этой команды и рассыпалась по всей дачной местности. Одна улыбалась ему из сада. Другая через штакетник разговаривала с соседкой – пожилой, приятной женщиной. У магазина было замечено несколько Марин: одна шла за водкой, другая возвращалась с бутылкой. Третья торопилась на электричку. Спутать невозможно: всюду косынка в горошек выдавала ее. Ну и пусть. Пусть хоть все уезжают. Лишь бы принесли.

И Марины не обманули. День начался нормально. Можно было продолжать. И тут зазвонил весь склеенный, перевязанный скотчем телефонный аппарат. Уронив его в очередной раз – бедолагу, душа дяди Володи все-таки взяла трубку и издала звук. похожий одновременно на мычание и мяуканье. Это звонил я из города. Марина перехватила падающую трубку и пригласила меня приехать, «потому что одной уже невозможно». Я и приехал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Дядя Володя спал, уронив лысую голову в лужицу водки на клеенке и по-младенчески причмокивая. Я не разрешил Марине будить его, и мы прошли по тропинке в глубь участка, где сели за синий садовый стол.

Марина была суховатая милая женщина с большими черными глазами, лет тридцати или больше – острый носик морщился лучиками, тяжелые усталые веки – и хотела говорить только о нем.

– Вот так каждый день, с утра встанет, пьет и спит полдня, потом проснется и снова пьет до ночи. А если куда в город соберется, оденется как на прием, посмотреть приятно, как же! – на радио едет – и три стаканчика обязательно. Возвращается последней электричкой, на ногах не стоит. Как его еще не обокрали и не убили!

– Пьяного Бог бережет, – сказал я.

– Но еще это вранье. Рассказывает, что работает и на русском, и на французском радио. Не знаю. Куда-то ездит, где-то пропадает по неделям. Денег всегда не хватает. А послушать, он – и советник одной из семей грузинской мафии, и работник ЮНЕСКО, и белый пудель – любимая собачка президента Клинтона. Представляете, он рассказывает об этом совершенно серьезно. А я устала. И при всем том обещает Брюссель. Месяц назад: «Собирайся, поедем в Париж. Оттуда в Брюссель». Но как же так, мы не расписаны! «Секретарем оформил». Через неделю: «Не распаковывай, едем». Еще через две: «Вопрос решается». И так до сегодня.

– Но вы поедете?

– Не знаю.

– Он что-нибудь делает?

– Исчезает постоянно.

– Надо было самой навести справки.

– Позвонила в консульство. А там о его назначении и не знают.

– Что говорит?

– Говорит, и не должны знать. Все наши документы в ООН. И оттуда дадут знать в бельгийское посольство. Устала я. – передо мной сидела старушка с темным осунувшимся лицом. Мне показалось, это он делал их такими безнадежно старыми, чтобы тем скорее потом оставить их навсегда, как бы проводить карету на кладбище.

–…А я не спал, – сказал трезвый с виду дядя Володя, внезапно появляясь перед нами.

Он поставил на стол новую литровую и три стаканчика. И сел сам. Пожевал верхней нижнюю губу.

– Люблю закусывать малиной и черной смородиной с куста, – сказал и налил нам.

Марина глядела на него блестящими глазами и больше ни на что не жаловалась.

– Ну как, выспался?

– Говорю тебе, не спал. Вот неверующая, а я жил своей побочной жизнью.

– То есть как это? – удивился я.

– Простите меня. Я еще тогда на вас внимание обратил. Вы ведь мистик?

– Скептический мистик.

– Но при всем вашем скепсисе, мне кажется, вы многое допускаете.

– Пожалуй.

– Это главное. Вам могу признаться, я живу несколькими жизнями, есть и побочные. При нашем знакомстве я говорил. что воевал в Корее. Левон не поверил, а вы отнеслись серьезно, не так ли?

– Вполне.

– Не буду утверждать, что жил при Иване Грозном или Вашингтоне…

– Ох! – сказала Марина.

– Ох! – сказало чье-то эхо за забором.

– Но в девятнадцатом и в начале двадцатого жил. Главное, помню. Все же основано на памяти. Что вы не помните. того и не было. Сам Зигмунд Фрейд после многих сеансов и то не вытащит из подсознания жизнь, которую оно не хочет отдавать. Иначе он бы написал что-нибудь вроде «Сны, сновидения и другие жизни».

– Я помню что-то,– сказала Марина. – Но что, не помню. В смысле – до рождения.

– А вы – ну хотя бы вашу побочную жизнь.

– Пожалуйста. В одной из побочных жизней я – белый пудель, не падайте в обморок, любимая собака президента Клинтона.

– Ох и ох! – Марина широко раскрыла глаза.

За штакетником что-то рухнуло.

– Ну и как там в Белом Доме? – спросил я.

– А вы не улыбайтесь. – дядя Володя выпил свой очередной. – У иной собаки душа вполне человечья. Подстриженные американские лужайки, трава – хоть на хлеб намазывай и ешь. А поле для гольфа! Ровное, как затылок новобранца. Есть где побегать, я ведь прыгучий, вся обслуга любуется. Вечерами лежу возле камина из яшмы, тускло поблескивает медь каминных щипцов, рука президента плотно ложится на мой загривок. А если Билл посмотрит своими голубыми в мои золотистые, преданности моей нет предела.

– Позавидуешь, – вздохнул я.

– Было бы правдой, я бы так хотела жить, – грустно высказалась Марина.

– Есть и свои неприятности, – продолжал «опрокидывать» и рассказывать дядя Володя. – Враг у меня – морской пехотинец. Знаю его запах: черный табак и марихуана, мазь от прыщей и потеет сильно. Подойдешь как к человеку, ткнешься влажным носом, а он по носу щелкнет или в живот – ботинком. И сам же вопит: «Он меня укусил! » – садист из Индианы.

Он и убить может. И убьет. Отравит подлая душа. Я уж и то, президентский повар-китаец при мне собачьи консервы открывает, тогда только и ем.

Неприятный случай пережил, господа. Ворота снаружи чугунные, недаром всякие идейные старики и девушки себя наручниками к решетке приковывали. Ну да не о том речь, машина проедет – приоткрыты остаются ненадолго, вот и забежала к нам в Белый Дом рыжая сучка-колли. И мне пушистым хвостом виляет благосклонно. Течка у нее. Я тоже виляю хвостом, приглашаю в Белый Дом, заходи, мол, дорогая. И так слово за слово – увожу девушку на изумрудные поляны. Бежит вашингтонская блондинка на тонких ножках, осмелела. Бегу за ней, язык высунул, ничего не понимаю. Только облизнулся, повернулся на спину ей запрыгнуть, выстрел! Как хлыстом ударило. Я отскочил, перепугался. Смотрю, моя рыжая красавица легла на траву, вытянулась, ощерилась – и все, сдохла.

Подошел Боб – морской пехотинец, карабин еще порохом пахнет, осклабился, подлая душа, подбежавшему агенту секьюрити:

«Покушение на президента!»

«Ты что?»

«Сучка-то бешеная, сразу видно».

«Молодчина Боб! Доложу о тебе».

«Пуделя тоже проверить надо».

«Я бы этого прыщавого сукина сына на куски разорвал! Взяли за ошейник, отвели к врачу. Как ни сопротивлялся, сделали укол, для профилактики. Я сразу отпал, закайфовал и вот – очнулся здесь. – Дядя Володя опрокинул очередной стаканчик. – Кстати, меня там Реем зовут.

– Милый мой Рей! – сказала Марина. – Ты просто – Тургенев. Налей и мне на донышко моей собачей миски. Вы так внимательно слушали, вы ему верите?

– Не совсем фантазия, детали верные, как бы это назвать поточнее? – сказал я.

– Дяди Володино вранье. – любя, сказала Марина.

– Простите, я наблюдал за вами и отметил, вы ведь не выдумываете. Вы все время где-то там обитаете. – продолжал я серьезно. – В какой-то особой реальности.

– А зачем непременно верить? Не верите, сделайте милость. Я не обижаюсь, – прищурился дядя Володя.

– Нет, нет. Расскажите мне и о других ваших жизнях. Что-то в этом есть.

– В другой раз, идет? А сейчас напьемся в этой под солнцем среди сосен в ностальгической лирической России, – и стал декламировать: «И в новой жизни непохожей забуду прежнюю мечту…». Но сбился и – снова стаканчик.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дядя Володя не был вполне человеком в психическом смысле этого слова. Ибо не чувствовал себя заинтересованным в окружающих, в родных, в близких друзьях. Одни женщины были ему любопытны, и он мог увлечься даже малопривлекательной суховатой особой. Скорее он изображал интерес и ждал, когда и как с ней это произойдет: вся помягчает, волшебно засветятся и расширятся глаза, увлажнятся тонкие губы и талия податливо вытянется под его лапой – красавица! Женщина раскрывалась перед ним, он терпеливо подыгрывал и – глядя со стороны – влюблен и добивается своего как мужчина – нет, на самом деле он никогда не хотел этого. Ему было все равно. А в самые сокровенные минуты просто было любопытно, как она стонет и выворачивается наизнанку, полузакрыв веки и прокусив нижнюю губу, эта неподатливая черствая особа. Дядю Володю можно было увидеть с любыми женщинами и любой ситуации. Даже в какой-нибудь секретной и стерильной лаборатории с доктором наук в юбке, вернее без юбки, когда все сотрудники уйдут.

Но дон Жуаном дядя Володя тоже не был. Дон Жуан сам безумно увлекался каждой или подогревал себя в этом смысле, потому что искал – крепость, которая бы устояла перед ним. Искал. но не находил. Так или иначе, приступом или измором этот дон овладевал крепостью. Она – крепость – раскрывала перед ним ворота и была счастлива, если можно так выразиться, всеми своими башнями. А всадник уже покидал ее и стремился к новой твердыне, мечтая о той, которая устоит перед ним.

Дядя Володя, напротив, никого не завоевывал, он только мягко и постепенно уступал женщине. Или вдруг и быстро. Тогда у нее создавалось впечатление, что еще недавно чужой – и вот, неожиданно близкий, он силой овладел ею. Между тем мягкий бесформенный, как медуза, он только поддавался. А потом, когда наскучивала эта игра, ускользал.

Влюбленные в него женщины, естественно, старались удержать, привязать… но удержать его было не за что, а привязать нечем. Как намыленный, он выскальзывал из гибких и страстных женских объятий.

Гомосексуалистом тоже не был. Не потому, что не мог очароваться каким-нибудь ладным и стройным юношей. Я так понимаю, что дядя Володя очень и очень понимал любовные движения смуглых и стройных членов, независимо от того, кому принадлежали эти бедра, ягодицы, икры и лодыжки. Но там – в однополой любви – все было слишком серьезно. Попросту убить могли.

Нет, дядя Володя обладал женской чувствительной душой, но вполне равнодушной, простите за каламбур. Любовь он понимал как игру воображения. Оттого и врал без конца. Потому и дружили с ним, сами себя не понимая, даже те, которых он бросил в одночасье. Именно в одночасье. потом что уходил без объяснений и боялся выяснения отношений, как огня.

Можно было бы этим портретом ограничиться, если бы не случалось с ним постоянно нечто странное. чему он сам не мог найти объяснения и что постепенно вытесняло его на край реальности. Об этом я и постараюсь рассказать вам, насколько позволит мне сама реальность. А если покажется порой, что я не логичен и отрывочен, это жизнь сама так проступает живописными пятнами и рвется на пестрые лоскуты.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Не любит Марина, когда я ухожу в жизнь по соседству, не предупредив заранее. Запретить не может, только расстраивается.

Вот и теперь ищет меня, наверное, по всему участку, под яблонями ходит. Сад длинный запущенный, между другими двумя зажатый, в конце – сарай и туалет, будочка по старинке. Не доходя до сарайчика надо сделать шаг вправо по жухлой траве, повернуться кругом и – сразу, только вдохнешь, в ином воздухе.

Над головой крылатое океанское с длинными облаками: летит как застыло. И всегда я на этой улице под платаном оказываюсь. Честно говоря, у меня своей квартиры – ни там, ни тут. А зачем?

Теперь надо сделать только несколько шагов и нажать кнопку домофона. Всегда радостный голос. Как будто я только что вышел в соседнее кафе постоять с приятелями (у меня везде приятели) у стойки, где парижский гарсон – понимание и чувство собственного достоинства – изредка и к месту вставляет свои короткие замечания в наш неторопливый разговор.

Эта деревянная витая лестница на пятый – в действительности на шестой по-русски, эта маленькая квартирка из двух смежных, переделанная бог знает из чего – узкое здание семнадцатого века, эта маленькая женщина, сильно располневшая, немолодая, всегда встречающая меня изумленными глазами «кого я вижу!», уже распорядившаяся насчет бутылки, эта радость отплытия в неизвестное – в окне летящие облака, действительно – корабль, и корабль плывет…

Майя, усевшись напротив, с любовью взирала на дядю Володю, который выпивал и по обыкновению не закусывал.

– Ну как там на радио? Еще не выгнали? – спросила, охорашиваясь, пчелка.

– Клевещу помаленьку.

– А как твоя семья? Как мадам, ее устраивает жизнь в предместье? – Майя никогда не называла Марину по имени и была уверена, что Марина живет в д.Аржантее – в довольно отдаленном предместье Парижа. Дядя Володя ее в этом не разуверял. В том многоплановом мире, в котором он жил последнее время, не все ли равно, в Малаховке или в Аржантее, если из Малаховки до авеню де Суффрен даже ближе.

– М-да,– протянул дядя Володя, – сердится, когда поздно приезжаю из Парижа. Хорошо, что работаю с некоторых пор по договору.

– То есть как по договору? Я была уверена, что в штате. Вытурили?

– Сам попросил. За статьи получаю отдельно, набирается.

– Но тебе же за трехкомнатную платить! – продолжала удивляться пчелка. – Ты же не клошар.

– За какую трехкомнатную? – чуть не выдал себя дядя Володя. —Ах да! Но квартира – от радио, недорого.

– Ты мне не говорил.

– Мало ли чего я тебе не говорил. А я тебе говорил, что персидским котом работаю у одного из шейхов Арабского Эмирата? – дядя Володя перевел разговор на менее скользкие рельсы.

Глаза Майи весело блеснули, ноздри раздулись. Она вообще была жадна на дядю Володю и его фантазии. Теперь она видела, он выпил достаточно, закусил двумя розовыми пилюлями. И начнет рассказывать, увлеченно, как ребенок. Это была вечная прелюдия перед главным, которое подождет.

– Расскажи, миленький дядя Володя. Я так люблю кошек, хотела даже завести себе котеночка, чтобы на площадке встречал и кричал таким противным голосом.

– Ты хотела сказать, прекрасным голосом, как у Козловского, – ласково поправил пчелку лысый котик в очках и с бородкой.

– Скорее как у Котовского, – улыбнулась Майя.

– У тебя уже есть один, – промурлыкал он и – опрокинул очередной.

– Итак, живу я в особняке, как в сказке. Расхаживаю, распушив хвост по всем залам, заглядываю в Библиотеку Конгресса, мне всегда симпатичная библиотекарша книги про ученых котов выдает: и Эрнста Амедея Гофмана, и японца, забыл как его, Чехова больше всего люблю, хоть там про Каштанку, но такой трагический образ кота, помнишь, Ивана Ивановича. Впрочем, кажется, это был не кот, а гусь. Но им я был совсем в другой – пунктирной жизни. И такой сердитый гусь из меня получился, клювом за голые икры хозяйку щипал. Гусь в золотых очках, представляешь? – засмеялся и «опрокинул».

– Погоди, – встрепенулась совсем было заслушавшаяся Майя. – Библиотека конгресса, по-моему, в Вашингтоне, а не в Эмиратах.

– Из следующей жизни влезла, негодная. – пробормотал дядя Володя. – Видишь ли, милая пчелка, у моего хозяина в Эмиратах библиотека – точная копия Библиотеки Конгресса, так ее и зовем.

– Там столько книг?

– Могло быть и больше, все равно мой хозяин ни одной не читал. Они все хотят устроить как в двадцать первом, а сами в средних веках обитают. Но любят меня там в моей побочной жизни, представляешь, такой пушистый клубок!

– Одна большая снежинка с голубыми глазами, вот какой ты! – подхватила Майя. – Что, я тебя не видела ночью на постели? Или во сне, или не знаю где… Иди ко мне. котик…

Но котик сопротивлялся. Он вывернулся из объятий и снова опрокинул. В окне летели длинные, как белые Мерседесы, и звали повествовать о необычном, во что и поверить трудно. Но что ни случается теперь с людьми, потому что живут в условной, придуманной жизни – и сами порой не знают, в реальной или воображаемой.

– Позволяешь?

– Позволяю, пчелка.

И он позволил ей, что позволял всегда. Беглую ласку. Она расстегнула его рубашку, на груди оказалась неожиданно темная шерсть, и она залезла за пазуху и стала водить своей ручкой – гладить ее по шерсти и против шерсти. Приятная щекотка, дядя Володя между тем рассказывал.

– У шейха, кстати, европейски одетого, видного мужчины – три жены, как это и водится там на востоке.

– Не только на востоке, – ехидно вставила пчелка.

– Спрячь свое жало, пчелка. Или как сказал я в свое время:

Не жаль, пожалуйста, подруга,А пожалей меня…

Все они – жены – живут в разных домах, и шейх регулярно навещает их – поочередно, чтобы ни одну не обижать. Иногда он брал меня с собой. К белому крыльцу особняка подавали длинный лимузин. Я радостно мяукал и первым – прямо с перил – бросался в открытую дверцу машины, чтобы меня не забыли. Там вцеплялся в черное шевро обивки кресла и безжалостно когтил его, точил когти. Шейх никогда мне не делал замечания. А нового мальчишку-шофера, который вышвырнул меня из шевроле, сразу приказал уволить.

– Какой глупый мальчишка, – томно произнесла пчелка, поглаживая шерсть на груди у своего котика.

– Ах, я любил восседать на подушках у всех трех женщин. Они меня ласкали, теребя своими холеными умащенными всеми кремами ручками в кольцах и браслетах. Ночью из темного угла со стула блестели мои глаза, как запонки на шелковой рубашке шейха, я не пропускал ни одного женского вздоха, ни одного любовного вскрика – когти мои судорожно сжимались, по шерсти пробегали голубые искры.

После, когда муж-любовник уходил в ванную и там шумел душем, я пользовался тем недолгим временем, которое было мне предоставлено. Я прыгал на темную люстру и срывался оттуда прямо в прозрачные складки тюля, на белую грудь и голый живот. Я запускал свои когти – о, не так глубоко как хотел! – в эластичную плоть. И они не смели кричать. О, если бы я был в своем натуральном виде!

Шейх – постриженные усики – никогда не наказывал меня. И так бы и оставалось: это были наши общие жены. Но Амина – самая молодая, таджичка, стала ревновать меня к остальным. Она хотела ласкать меня днем и ночью. Это стало в конце концов невыносимо. Тискала, сжимала между ног и стонала: «О мой пух! О мой пух!» Привязывала к ножке кровати на цепочке. И если я отворачивался от нее, стегала шелковым шнурком. Наконец мне надоела эта тысяча одна ночь. И однажды, лежа между ней и подстриженными усиками, я стал самим собой. Представьте себе, удивление этой парочки, когда они увидели между собой на простыне голого лысого мужчину. Она завизжала и бросилась в ванную комнату, но там я ее настиг. И если бы шейх не стал судорожно звонить в полицию, я получил бы все, что хотел. А так – мужчина улетучился в никуда, а на смуглой спине таджички остались три кровавые полосы. —

И дядя Володя издал противный хриплый кошачий мяв. Очень похоже. Майя уже искоса поглядывала на широкую кушетку, покрытую шотландским пледом – всюду кокетливые подушечки с кошачьими, собачьими, петушиными головами. Надо было идти к станку. Дело привычное. Все же куда приятней рассказывать, причем сам не знаешь, вранье или вправду с тобой было.

В старом доме семнадцатого века на авеню де Суффрен была отличная слышимость, и соседи слышали, как в квартире на пятом этаже среди бела дня неистово кричат кошки. А Майя видела, что ее сжимает в объятьях, в когтях рыжий полосатый с темной шерстью на груди, хоть бы очки снял! И была ужасно счастлива.

А он, сняв очки, видел какое-то розовое мутное – поле? холмы? – то приближающееся, то отдаляющееся. Догадывался, это грудь. Сам он парил скорее всего на вертолете, но порой ощущал себя толстым поросенком – снарядом, мчащимся в гладком стволе Большой Берты. Но нельзя же было мчаться без конца… Все же слишком долго она не отпускала его.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ближе к вечеру рыжеватый плотный господин вышел из подъезда дома 131 и направился к Эколь Милитер, оттуда к Сене. По дороге купив бутылку кальвы, он спустился по каменной лестнице к нижней набережной, присел на каменную скамью по соседству с двумя немытыми клошарами. которые расположились на соседней скамье и не обращали на дядю Володю никакого внимания (возле ног стояли две пластиковые бутыли дешевого красного), сделал первый солидный глоток прямо из горлышка. Камень холодил зад, закатное солнце почти не грело, но кальва работала за него и стало приятно изнутри. Приятно стало. Изнутри. Изнутри стало приятно.

Рядом стояли старинные шхуны, баржи-рестораны. Обобщенно-широкими коричневыми и бежевыми мазками. Пахло темной водой, и ветерок шевелил бело-синий флаг напротив. Шевелилась вода внизу, тени листьев на набережной, флажки, развешанные на мачтах, и в душе зашевелилось нечто. «Я как эта муха на солнце». – И дальше не хотелось думать. Потому что думать было опасно.

Муха была действительно любопытна. Брюшко с изумрудным блеском, спинка не меньше, чем в 2 карата. И пусть это была навозная муха, она была парижская муха – украшение ювелирного магазина, что выставил свою бархатную витрину дальше по набережной – к Сан-Мишелю. Муха охорашивалась, двумя лапками чистила крылышки, вертела головкой, словом, вела себя, как истинная парижанка. И такая же смелая. Сначала поерзала у него на колене, даже на гульфике, потом перелетела на кисть руки, как бы поздоровалась. Выпуклые спичечные головки повернулись и уставились прямо на кончик уса дяди Володи. Там повисла сладкая капля. Очевидно, эта муха была не прочь выпить за компанию на пленэре. Настоящая парижанка.

– Вы, простите, не с улицы Сан-Дени? – деликатно спросил бесцеремонную дядя Володя.

– Нет, мусье, я из ресторана «Куполь», – прошелестела муха.

– Далеко же вы залетели, мадам! – вежливо поразился человек.

– Не мадам, а мадемуазель, – поправила его муха, и перелетела на ус, как бы невзначай. – Знаю, о чем вы думаете. Может быть, я бы вышла за вас, мусташ, меня еще надо уговорить, но после того, как я отложу яички, мне крышка. Да и что за младенец у нас будет?

– Амурчик, голый и толстый, с крылышками, – с удовольствием заметил дядя Володя и сделал губы бутончиком.

Пил дядя Володя, пила муха.

– Крылышкуя золотописьмом тончайших жил… – стал читать Хлебникова дядя Володя, полузакрыв глаза. А муха была уже, что говорится, под мухой. И по-русски, верно, не понимала, это же была муха-француженка.

– Вы не поверите, какой горячий мужчина был монах-бенедиктинец у моей прабабушки! – оживленно начала муха. – Грех, который они совершали ежевечерне, так и называется «мухамур».

– Как так? – не понял дядя Володя.

– Она его щекотала. – лукаво сказала муха. – Кто-то из монахов перенес отцу-настоятелю, и наш бенедиктинец должен был публично нанести себе столько ударов плетью, сколько раз он грешил. Хлестнул он себя раз-два для виду. А грешил бессчетное количество раз. Ночью муху прогнал из кельи и погрузился в одинокую меланхолию. И только любимое клубничное варенье принесло ему наконец успокоение.

– Достаточно ли вы сладкий? – вдруг засомневалась она, – Чувствую, есть в вас какая-то горечь.

– Это благородная горечь алкоголя, – охотно признался человек. – Кроме того я только по рождению француз, потомок русских эмигрантов.

– Вот откуда эта горечь! – с торжеством воскликнула муха-парижанка, – В России всегда было много мух, потому что русские неряшливы и проливают свой сладкий чай на подносы, на клеенки, на скатерти. Русские любят мух. Но русские убивают тех, кого любят – увы, махровым полотенцем.

Муха пошатнулась и поползла прочь по каменной скамье, волоча ноги.

– В Россию – ни за какие круасаны, мусье!

– Прощайте, мадам!

– Сколько вас учить, маде-му-азель… – пьяная муха свалилась со скамьи и затерялась в мусоре.

«Мухамур, век живи – век учись», – подумал с восторгом дядя Володя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Не хотелось покидать уютно-клошарский берег Сены. Но там, где его ждала третья, вдова-невеста, можно было покурить анаши. А уже посасывало в желудке и сохла глотка.

…Наверно, было достаточно желания, оно было очень определенное, и он уже сидел на высоком крыльце дома отца Теи, а сама она спешила к нему с железной коробкой из-под конфет, из которой он достал папиросную гильзу и набил ее зеленой щепоткой гашиша.

Столбики обвивали гибкие стволы и плети – ветви, листья как вырезанные из зеленой и розовой бумаги и тяжелые гроздья, совершенной формы светились над столом, отломи – сами лягут на блюдо. Легкость и блаженство. С каждой затяжкой – легкость и блаженство. Ничего не хочу. Так бы всю жизнь.

Но надо было работать. Надо было соответствовать самому себе. Близко черные глаза, подрисованные, – бедняжка. Все еще ждет и надеется. Он не обманет ее ожиданий. Вернее, он обманет ее, как и другие. И зачем он сюда приходит? Густые сросшиеся брови, икры, поросшие черным волосом, – мужеподобна, но нежна.

Он лениво поцеловал вдову-невесту, поцелуй был как вата. Он отстранил ее. Но она тянулась к нему, нет, не понимала. Еще один мокрый поцелуй прилепился к щеке, другой повис на подбородке, еще два – как неловкие щенята щекотались где-то на шее и на груди. Он знал, как унять ее.

– Тея, ты знаешь, принеси чачи, ну и там того-сего, третьего, помидор свежих, и вот что, сотвори мне чижи-пижи, – сказал он, как настоящий грузинский мужчина. Только слово «сотвори» употребил зря, ну да не заметит, куда ей.

Из дверей, открытых в полутемные комнаты с закрытыми ставнями, появились и исчезли два-три женских лица, мучнисто-белых и как будто чем-то испуганных.

Послышался приглушенный разговор, и на террасу вышел брат Теи Георгий в одних шерстяных носках, обнялись. Смешно. Такой у него высоко горбатый нос, будто путник где-то в горах под плащом.

Плеснулась чача в пузатых стаканчиках. И поплыл фрегат Георгия, стал подниматься путник по склону, тост звучал все раскатистей и забирал все выше и выше…

Тут из глубины большого пустынного дома появились две фигуры. Кто такие? Наш глубоко уважаемый Гиви и большой человек дядя Искандер.

– А он – уважаемый жених, только что из Парижа, высоко надо всеми, как белая вершина Казбека, да и тот смелые горцы покоряли не раз, а такую вершину, как наш дорогой гость, почти родственник, никто никогда не покорит, величайший ум, бесконечная доброта, белизна снегов, чистое небо высот – никому не подняться, да что я говорю, простому человеку рядом с ним, не дай Бог, ослепнуть можно. Не скажу, что он полиглот. Полиглот – это почти Полифем. Полифем, как мы знаем, был одноглазый и пугал путников. А наш дорогой гость смотрит двумя ясными глазами, знает 12 языков и наоборот – никого не пугает, привлекает нашу красавицу Тею. Так выпьем за нашего бесценного гостя, почти родственника, и за наш кавказский Париж – за Тбилиси!

Как-то незаметно рядом с дядей Володей оказался седой коротко стриженный дядя Искандер, это с одной стороны. С другой придвинулся криворотый Гиви. От него чего-то хотели, добивались. Дядя Володя сквозь блаженный туман почувствовал опасность. Он не любил, когда от него что-то добивались. И поскольку носы у всех были подобающие, дяде Володе показалось, что его взяли на абордаж с трех сторон.

– Он сделает!

– Такой человек!

– Знаешь Мюрата? Мы одной нации!

– Мы грузины, ты француз!

– Говорю, он сделает! Как жених нашей Теи, как родственник.

– Вдову нельзя обижать.

– Если не женится, убьем!

– Пусть не женится, их дело молодое, лишь бы дело сделал.

– Всегда приезжай!

– Такая сделка! Пальцы себе поцелуешь.

– Мамой клянусь, станешь Рокфеллером!

– Рокфеллер… ротвеллер… Заведешь ротвеллера.

– Если откажешься, всю жизнь каяться будешь.

– Кто? Покажите мне того, кто от счастья отказывается?

– Выпьем и дело с концом.

– Это он? Не верю.

– Такой приличный человек. Он сделает.

– Не сделаешь, сам понимаешь.

– Вижу, галстук и франки у тебя есть. Боюсь, что доллары тебе все же не помешают.

– Слышал, стена плача в Израиле. Как бы не стать тебе стеной плача. А?

– Ты – Казбек, а наш дядя Искандер – Шах-гора, у него все схвачено.

– Всегда будешь другом!

– Жизнь за тебя отдадим!

Словом, надо было переправить через границу какую-то очень ценную вещь. Надо было привезти в Париж и отдать владельцу русского ресторана, что на площади Республики (мигом возникшая скульптурная группа – почему-то дождь, полосатые маркизы). «Джаба Гагнидзе, ему отдашь, запомни. В собственные руки».

«Зачем я здесь появился? Какой-то липовый жених. А это – мафиози. Мафией от них за версту несет».

Но уже развернута красная тряпица и там черный футляр необычной формы – и вот перед глазами чудо: массивный золотой крест, украшенный рубинами, сапфирами и алмазами. Мигом протрезвел и протер очки. В верхней лапе такой черный бриллиант горит! А вокруг – глаза алчные черные, и носы его забодать хотят, на одном крупная капля повисла – как бриллиант светится. «Влип!»

Главное, отказаться нельзя. Теа смотрела откуда-то издалека, смутно, подойти боялась. Троица напряженно ждала.

Дядя Володя, надо отдать ему должное, неторопливо закрыл футляр, завернул в тряпицу, сунул сверток в новенький черный дипломат.

– Надо, доставлю. Джаба Гагнидзе на площади Республики. Как же, как же, знаю, был. Ресторан «Анна Каренина» называется.

И сразу все разрядилось.

– Теа, самое лучшее вино, ты знаешь, то – заветное, нашему почетному гостю! – радостно скомандовал брат Георгий. И все закружилось. Только кипарис во дворе смотрел исподлобья хмуро, кажется, сочувствовал дяде Володе. «Не ты первый, не ты последний», – будто говорили его кладбищенские ветки.

Одно утешало рассеянного дядю Володю, переходит он рубежи необычным способом. Но можно ли таким способом вещи переправлять, он еще не знал. Даже бутылки вина никогда не брал. А если это особый путь воображения? Тогда ему конец, потому что мафия и бриллианты были самые настоящие, в чем дядя Володя нимало не сомневался.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Дядя Володя был, может быть, не труслив, но пуглив и робок, как истинный интеллигент. И уходя из слишком гостеприимного дома в темноту переулка, не мог не думать об угрозах этих носатых кораблей и возможных последствиях. Дипломат потяжелел, оттягивал руку и был слишком реален. Даже мысли об этих троих отдавали металлическим привкусом смерти. Нет, дяде Володе не хотелось получить от незнакомого человека пулю в затылок. Ему было что терять. Даже если вспомнить некоторых своих пассий.

Анна, как всегда, не ждала его. Обычно, если была дома, оживленно разговаривала по телефону. Темные глаза ее были не рады гостю, но бросалась навстречу, как девочка. «А я как раз думала о тебе!» Равнодушно-страстная, как магнит.

Ждала Гульнара – она всегда ждала: днем, ночью. Когда она выходила из дома за покупками, оставалось для дяди Володи тайной. Но стол бывал накрыт в считанные минуты.

Наташа и ждала и не ждала. У Наташи был ребенок – не от него и плакал, Наташа нервничала, фальшивила, чего-то боялась – и какая она была на самом деле, дядя Володя так и не знал.

Верунчика никогда не было дома, зато была ее мама, которая не отпускала дядю Володю, хорошенько не угостив. Потом он рассматривал ее фотографии – разные и безо всего. Верунчик так и не появлялся. Ночевал один на диване. Зато было ощущение бурно проведенной ночи.

Когда он появлялся в поселке у Валентины, он всегда уходил в березовую рощу, даже зимой. Там в условленном месте на краю оврага она бежала ему навстречу, спешила, она вечно спешила, сама расстегивала его дубленку и валила прямо в снег. Овчина, шарф, пуховой платок, разбросанные валенки – такой ворох, настоящая медвежья берлога для любви.

Возле дома Николь он простаивал часами – разговор шел по домофону. Он – на плохом английском, она – на ужасном русском, никак не могли договориться, прежде всего понять друг друга. Надо было объяснить, что это он, а не французская полиция. Она не одета, он на минуту. Она сейчас уходит, он принес вино. У нее подруга, а он голодный. У нее мама и у него никого.

Эвелина звала его: «Моя девушка Вова» или «тетя Володя», и он был беспомощен в ее объятьях.

Нина попросту насиловала его. Поставив бутылку водки и даже не дав вкусить этого живительного для него вещества, она тащила его к постели и не отпускала в течение часа или двух. И какая была в ней сила и упорство, ни на минуту не успокаивалась. Когда она засыпала, он буквально уползал к столу.

Жанна Владимировна всегда звала подругу-соседку и каждый раз новую. Дядя Володя каждый раз удивлялся, сколько же хорошеньких девушек живет совсем рядом! Потому что появлялись они быстро, будто ожидали за дверью.

Клара всегда находила его. Куда бы он ни забился: к приятелю, к другой женщине, просто в щель, как таракан, она приходила, устраивала скандал и уводила его с собой. Кажется, она торжествовала и самоутверждалась за его счет.

Лиля в минуты экстаза говорила, что его зарежет, обязательно зарежет! Ведь он ее довел до невозможности! Вот так возьмет и воткнет нож под ребра! – будет знать! будет знать! будет знать!

Сара-американка уже из коридора говорила: «Володья, тушите свет!» Она и выпивала с ним в темноте, сидя за столом. И разговаривала шепотом. Глаза сверкали, как у кошки. Говорила, что они подсматривают, подслушивают, лезут под одеяло. Кто «они», не объясняла.

Саша женилась. Нет, не вышла замуж. Он всегда думал, глядя на нее, очень коротко подстриженную, широкоплечую, узкобедрую в джинсах, кто же она такое? Говорила низким голосом, была не то чтобы грубовата, а как-то быстра и расправлялась с ним, как повар с картошкой. Сразу отворачивалась и скорее уходила. Или придиралась к чему-нибудь и прогоняла. Проходило время, она звонила, и он снова плелся, честно говоря, без особой охоты. Но дядя Володя был готов поклясться, что физически она – женщина.

Долго не видел. Рассказали, не верилось. Но вчера в пассаже – «Саша, смотри, какие кольца!» Обернулся, молодая блондинка в английском спортивном стиле под руку с молодым человеком: темные усы, бородка, глаза сашины. Выбирают обручальные кольца. Саша посмотрел на дядю Володю и подмигнул.

Все же лучшим подарком она считала цветы с пьянящим ароматом, как сама жизнь…

А жизнь не считала лучшим подарком эту дебелую намазанную кремами тетку-притворщицу с надрезанной и подтянутой кожей гладкого лица.

Дядя Володя был у нее юношей. Вечером он приходил к ней со служебного входа с бьющимся сердцем. У нее была отдельная гримерная. Из зеркала ему улыбалось милое лицо, известное всей Прибалтике. Она так и разговаривала с ним, глядя на себя в зеркало, пока суетливая угловатая гримерша любовалась и наводила последние штрихи на свое яйцевидное произведение. Наедине называла его «мой последний мужчина». По слухам, жила с главным.

И пусть она здесь останется безымянной.

Кроме этих тринадцати были и другие, как вы убедились. Возможно, не все они были реальностью, некоторые были игрою воображения. Но не все ли равно, когда радость и горе, счастье и гибель приходят нам с обеих сторон.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ел малину с куста. Протягивал пухлые пальцы в глубину колючих джунглей, там были темные особенно спелые, по пути руку обжигало, но чем больше жгло и зудело, тем вкусней были ягоды. Он продолжал тянуться все дальше, легко царапнуло щеку, сладкие корзиночки манили уже издалека. И надо было пробиваться, прорубать просеки в зарослях крапивы-малины. Уже ягода набила оскомину, окрасила синим ладони, белые червяки лезли из влажно-алого нутра, вставали на хвост и отпадали, нет, он не мог остановиться. Потому что идти было некуда. Снова он в саду у Марины, дипломат стоит на земле.

Почему-то не вышло, а идти к дому он не хотел. За соснами белела веранда и замечалось некоторое движение. Могут и заметить. Смахнув со лба паутину (яблоки стукались и стукались о землю), он сосредоточился и – сейчас крутанется на каблуках. Стоп! Он понял, почему не вышло: его вело и руководило им обычно сильное желание, это задание энтузиазма в нем не вызывало.

…Такая полная с короткими ножками и широким тазом. Груди такие холмы, что поднимают его на уровень окна и, лежа на ней, он может созерцать платаны, дом на той стороне, такой же серый и древний с мансардными окошками и горшками-трубами на крыше. Одна из них дымится. А под ним дымится и пыхтит нечто, в котором он пребывает до поры, как в своем доме. Все быстрей бегает мышонок… Обнимая друг друга, поменялись местами… Вылезает темный от масла металлический поршень, поднимая тяжелую платформу… Получилось!

Он огляделся. Эта была Франция, вывески те же, аккуратные дома, особняки, цветники на балконах – полоски синие и белые, гипсовые гномы в палисадниках, явно не Париж. Он находился на сквере возле станции железной дороги, напротив было кафе, дальше вверх – улица к площади, там виден серый шпиль собора – петух на кресте поблескивает. Невольно схватился рукой за свой потертый портфель, на ощупь футляр – на месте.

Вспомнил, это был Бове – городок в пятидесяти километрах на севере от Парижа. Здесь жила дочь Майи со своим мужем – молодожены. Он был на свадьбе. Видимо, Майя теперь у них. Иначе зачем бы его сюда перенесло. Солнце плоско садилось. Если в Тбилиси был вечер, здесь был конец дня.

…Здоровенный, похожий на мясника, хозяин наполнил кружку бельгийским пивом – одна пена. Он долил кружку, пены не убавилось. Далее не стал колдовать и подал чужаку неполную – обойдется.

Дядя Володя не стал добиваться правды здесь в провинциальном кафе. Он сел у окна спиной к стойке, достал из‐за пазухи аптечную бутылочку спирта и плеснул в пиво. Отхлебнул, стер горькую пену с усов. Все стало на свое место. Единственное, что ему не нравилось в России – это пиво. Жигулевское, любимое народом, было похоже на мыльную воду в бане.

Идти к детям Майи – Жюлю и Жюли? Честно говоря, неохота: кукольный домик с собакой. С другой стороны, приедешь в Париж, а Майя здесь осталась. Можно переночевать у Мягковых, тоже далеко, в Аньере живут. К цыгану Хвосту в скват – много задолжал, с остальными разругался, рассорился, то есть не он рассорился, с ним рассорились, знать его не хотят. Все врет, говорят, и деньги занимает без отдачи. Да он всем отдаст. Будут деньги и отдаст. Разволновались.

…Узловатые черные стволы деревьев за окнами кафе были высветлены низким солнцем.

…Узкий проход к двери в стене под черепичной крышей. Жюль и Жюли возились в земле на маленькой площадке перед домом, отгороженной от соседей с трех сторон высокими крепостными стенами. Здесь уже стоял садовый стол, четыре стула и как раз оставалось место для розового куста.

– Мама была целый день, недавно уехала, – объявила Жюли. – Не хотите ли стаканчик вина, – с утвердительной интонацией.

Лохматая крупная собака вставала на задние лапы и лезла в лицо. И так захотелось оказаться подальше от этих мест, что пришлось пожертвовать своим более незначительным и скучным двойником, оставив его допивать черное вино из погреба хозяина и беседовать на тему, интересную Жюлю и Жюли, то есть о них самих. Эта пара была ему ну совсем не любопытна.

Душевное движение, такое сильное и отчаянное, будто он выдирался из плотной толпы, собравшейся слушать поп-звезду на Васильевском спуске.

Еще усилие, что-то блеснуло, и дядя Володя увидел себя, восседающим в углу за столиком в ресторане НАБОКОВ. К нему направлялся гарсон с широкой улыбкой на незначительном плебейском лице парижского гавроша.

Все-таки это уже было кое-что. Хозяин ресторана давно знаком. Кредит еще есть. Ощупал мамлеевский портфель: крест был тут. Деньги с них он получит.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Зал был невелик и разгорожен на секции. У барьеров перед столами стояли синие бархатные диванчики – плюс стулья, помещалось довольно много посетителей. Прикнопленный к стене висел плакат: Его Величество царь Николай Второй на фоне Эйфелевой башни. Царь был неправдоподобно румян и усат, настоящий русский. Или Киселев – ведущий телепрограммы.

На низкой эстраде три музыканта работали как оркестр. Потомки тех, старых, уехавших, делали вид, что отчаянно выплясывают – били ладонями о каблуки. Глазастая некрасивая псевдоцыганка с толстой накладной косой старательно делала вид, что поет.

Посетители, в основном русские эмигранты, изображали веселье, шум стоял такой, что беседующим приходилось перекрикивать друг друга. Создавалось впечатление, все делается единственно для того, чтобы поразить заезжего туриста. Пропади все пропадом: и фирма и жена в Екатеринбурге! – Запить, загулять, заплясать. Тем более, что шампанское в ресторане стоило очень дорого.

На дядю Володю оборачивались, с ним здоровались.

– Добрый вечер!

Две нахальные пропитые физиономии: художнички – Илья лохматый, Сашка лысоватый с оттопыренными ушами, взгляд привычно ищущий, с хитрецой. Сашка Воробьев, Илья по прозвищу Грязь, фамилия неизвестна.

– Заказать вина?

– Мы сегодня при деньгах.

– Не мы, а Толстый.

– Иди сюда, Аркадий.

Аркадий Вырин, актер, по прозвищу Толстый, оправдывал свое прозвище вполне. Он был крупный, обрюзглый с головой римского патриция. В бане бы ему сидеть, завернувшись в простыню, и пиво пить кружками. Даже какой-то банный дух от него шел. Навалился на стол.

– Водки и всем – пива дёми. Принципиально вина не заказываю, подадут какой-нибудь клошарской бурды, а счет подадут как за бургундское.

– Русский ресторан!

– Русский – для дураков французов!

– Снимаешься?

– Пробы сегодня были. Ричард Львиное сердце.

– Кого играешь?

– Старого нищего – Аркаша сгорбился и выдал губастую морду. Лучше бы он этого не делал, потому что у него и так было нечто кривое толстое, а сейчас весь кабак перекосило. Официант с подносом споткнулся и отлетел к стене. Художники дружно загоготали то ли над актером, то ли над официантом.

Дядя Володя уже посматривал сквозь очки на что-то длинноногое, там за столиком. Вертел головой, надеясь отыскать это – с длинным зеленым глазом. Вон, само его ищет, разумное. Как две намагниченные стрелки, они колебались, но по направлению друг к другу. Правда, досадная ноша. Ну да ладно! Завтра проснется – никакого креста, никакой мафии, одно заботливое окружение, тысяча любящих женщин, и все – одна мама – жена – любовница – сестра – дочь!

Эстрада между тем опустела. Два художника привычно ненавидели друг друга. Толстый подзадоривал. Дядя Володя и Лида, так звали длинноногую, сидели уже вплотную, пили и глядели друг на друга. Сначала пили на брудершафт. Несколько погодя, наоборот – на шафтебруд. Потом снова – на брудершафт, и обоим это очень нравилось.

С другой стороны стола:

– Будем вешать. Завтра же привезем.

– Думаешь, он нас повесит? Там у него знаешь кто висит!

– Повесит. Обоих повесит, куда он денется.

– У него хорошо висеть, престижно.

– Да, лишь бы повесил…

Разговор шел о престижной выставке.

Все шло – катилось по наезженному пути: под лапой напрягалась восхитительно гибкая узкая спина новой подруги. Да, да, она была похожа на осетрину – и по форме, и по видимой дороговизне. Впрочем, ему свою цену пока не выставила. Все равно знал, для него будет скидка.

Шум нарастал. Ресторанное веселье катилось пестрым колесом цыганской телеги, которую автор, кстати говоря, никогда не видел. Но сравнение помнит откуда-то. И если продолжать кулинарные метафоры, под низким потолком в ресторанной мутной сини металась ощипанная живьем курица – вернее, ее квохтание, придыхания и восклицания. Популярная русская песня, которую пела популярная русская певица, сама похожая на курицу, несмотря на то, что молодилась под девочку.

– Днем на Шан-Жализе ее видела. Подумала, обозналась.

– Перекрестись!

– И Крестинский тут.

– Муж ее – еврей, выкрест?

– Недавно в церкви Женьевьев де Буа крестился.

– Креста на вас нет, выдумываете!

– Вот те крест!

– Во Франции, видела, на всех крестах петухи.

– А на Риволи георгиевские кресты продают. Это же за храбрость в бою дается!

– Мой дед – казак. Как пошли они в атаку аллюр три креста!

– И рушник сохранил крестом вышитый.

–…А новый русский и говорит: вы этого атлета только с креста снимите.

– Что вы делаете?

– Крестословицу разгадываю.

– Южный Крест годится?

– Да не она это, эта на Сан-Дени стоит, где крест зеленый, у аптеки.

– Постарела, располнела. Золотой крестик, а грудь полная.

«Что это они – все про крест и про крест?» – недоуменно подумал дядя Володя, и ему стало неуютно. Он пощупал портфель, но тот оказался неожиданно твердым. Это было бедро Лидочки. Портфель был с другой стороны, и футляр прощупывался.

Гарсон, склонившись, попросил дядю Володю к телефону.

Телефон был внизу возле туалета. В трубке подпрыгнул грузинский голос:

– Это дядя Володя? Ху из ху в натуре? Говори, дорогой, не томи.

– Я у телефона. Кто это?

– Привет от Джабы. Интересуюсь. Товар у тебя, дорогой?

– Товар? Какой товар?– дядя Володя был так далек от всего подобного, не сразу сообразил.

– Какой товар? Не знаешь, какой у тебя товар? Какой товар, он не знает! Шутишь, уважаемый? Слушай сюда, завтра же на цырлах в пять по-местному притаранишь его в ресторан «Анна Каренина». Войдешь со двора, мимо холодильника, где мясо висит, понял?

– Понял, – растерянно ответил дядя Володя.

– Мясо висит, ясно?

– Ну мясо висит, что дальше?

– Будешь крутить мне яйца, моих людей к тебе пришлю, дорогой. Останется только освежевать и на крюк повесить. Усек?

Только тут дядя Володя действительно все усек. Он как умел успокоил незнакомого ему, но опасного Джабу, что товар у него в целости и сохранности, что будет к условленному часу завтра обязательно. Джаба успокоился, но все же скворчал и капал жиром, как шашлык на уголья.

Когда дядя Володя вернулся к своему столику, оставшиеся четверо все пили на брудершафт. Его встретили нестройным шумом: дескать не одному тебе, присоединяйся, не ломай компанию. Осетринка Лида косилась на него и кокетливо смеялась.

Дядя Володя присел за стол и незаметно протянул руку к портфелю ощупать футляр. Креста не было.

Дядя Володя не то чтобы похолодел, просто перестал что-либо слышать. Ресторан «Набоков» на глазах стал чернеть и рассыпаться на секции. Люди за столиками с разинутыми ртами беззвучно стали разлетаться в темноту. И закружились хороводом вокруг большого омара, красного красавца на блюде, все быстрей и быстрей.

Близко подлетало массивное мучнистое лицо, губы-нашлепки шевелились, но что говорит, невозможно было разобрать, и патриций снова улетал в темноту.

Два рожи, патлатая и ушастая, летали перед ним, махая ушами и лохмами, и загадочно ухмылялись: «Повесит, а куда он денется!»

Поворачивалась к нему и длинноногая, но вместо лица незряче глядело плоское яйцо. «Что она говорит? Неужели она?»

Ресторан стал здорово соответствовать своему названию – и сам дядя Володя, почувствовал, что куда-то проваливается, скорее переносится…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я сидел на синем бархатном диванчике в низкой и душной сибирской избе. В оконце смотрел синий снег. Толстые бревна – темные, с аккуратными сучками, как нарисованные. Таракан на столе неподвижный, тоже декоративный вроде. Протянул руку, убежал подлец. Вверху горела медная дампа из реквизита, но похоже, нас освещали еще и сбоку.

Из угла темнели иконы. На стене, прикнопленный, висел портрет Николая Второго на фоне Эйфелевой башни. Было очень натоплено. И струйки пота стекали у меня по щекам.

Плеснулся самогон – голубым отблеском в четвертной бутыли. Наливал в тонкие стаканы штабс-капитан, бывший актер, мутно белея лицом римского патриция. Один ус у него отклеился.

У стены стояли двое пролетариев: с патлами вразлет и с оттопыренными ушами. Все мыслимые пороки были написаны на их стеариновых лицах.

– Не признаетесь, повешу, – равнодушно сказал я.

Покосился на свой погон: витые золотые веревочки в два просвета, звездочки – полковник. Боковым зрением сквозь лучистый отсвет лампы видел в полуотворенную дверь, как Федя в сенях, сидя на табурете, намыливает веревку.

Двое тоже видели это и молчали.

Я вспомнил, как на предыдущей странице этот Федя повесил старого казака за мародерство. Они – пленные, видимо, тоже читали мою книгу «Конь вороной», грамотные, хотя рукопись еще не была написана, да и когда: бои, отступление.

Патлатый рухнул на колени.

– Не брали, вот те крест!

– Вы, господа большевики, неверующие, – весело сказал я, – Зачем вам религиозный предмет?

Стриженный с оттопыренными ушами буравил меня ненавистно.

«Хоть он и живет на рю де Тур да пил я у него не раз, раскусил я тебя, вор. Не вернешь, повешу за яйца», – шевельнулось у меня в душе.

– Ленину в Кремль привезет, – ухмыльнулся штабс-капитан и поправил приклеенный ус.

– Не привезет, – жестко из сеней сказал Федя.

– Не погубите, господин полковник! – всплеснув руками, по-бабьи закричал патлатый.

– Плетей прикажете большевичкам? – подал свою реплику штабс-капитан и хрустко закусил огурцом. – Ядреные, таких в Париже не купишь. Одно слово, эмиграция.

Ушастый комиссар сплюнул на половицу.

– Да уж вешайте, и дело с концом! – прошипел Воробьев. – Грязь все равно не знает где, – и не спрашивая разрешения, нахально сел с другой стороны стола. Схватил стакан и разом выпил.

Хотел его ударить, понял: перед смертью комиссар горло обжег. Удержался.

– Я не знаю где?! – истерически кричал Илюшка Грязь.

– В этюднике у него пошарьте, – продолжал он вопить.

– Падла. Все равно обоих повесит, – презрительно сказал комиссар Сашка Воробьев. И отвернулся. – Куда он денется!

Федя, наматывая на руку веревку, вошел в избу.

– Обоих повешу. Не сомневайтесь, господин полковник. Тут в лесочке. Обернусь мигом.

– Вот тебе и вернисаж на виселице, – непонятно пошутил штабс-капитан.

Не слушая его, я обыскивал избу. Где этот проклятый этюдник? Полез на полати. Несколько сотен глаз напряженно следили за мной. Нигде нет.

Надо вспомнить. Когда вернулись с этюдов (хотя какие зимой этюды?), куда он свой этюдник положил?

– Признавайся, подлец, где крест?

Воробьев только сплюнул.

– Все равно не найдете. Верному человеку отдал. Едет он теперь в голодный Петроград, хлеб рабочему классу везет.

– Да вон он – под столом, еще дальше ногой запихивает! – сорвался мальчишеский голос снизу – из первого ряда.

В один миг я уже был под столом, выхватил этюдник и торжествующе потряс им, показал публике.

Все подались к мне. Шалишь! На них глядел пистолет, а быть может банан. Все едино.

Раскрыл, руки трясутся: вот он. Распахнул футляр – и «Боже царя храни! Дай ему долги дни!» Кажется, всполохом осветило ночную тайгу! – крест блеснул золотом и всеми камнями в темной сибирской избе.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Утром никак не мог понять, где проснулся. Похоже, мастерская приятеля-художника. Но кто этот приятель, где он находится, долго не мог понять. Сквозь мансардное окно в кровле пыльные солнечные лучи падали на смятое одеяло и рядом лежащую длинноногую, освещая их рельефно, как гипсовые формы. Причем одну ногу она выпростала из-под пледа далеко к самому полу – тоже вроде луча, другая нога запуталась в пододеяльнике; смутно вспоминался бурный клубок тел этой ночью.

Осторожно поправил на спящей одеяло, посмотрел на холсты – лицом к стене и сразу вспомнил: он находится в мастерской Олега Елкова близ Монпарнаса.

Укрыл одеялом ее ногу, как отдельное смуглое существо, мысленно-мгновенный набросок и вспомнил: конечно, он ночевал здесь на Сретенке на чердаке дома РОССИЯ, в мастерской у графика Виктора Водопьянова.

Надо было собираться на работу.

Он прошлепал к столу, помещение было обширное, на столе стояла бутылка «Смирновской», у араба купил – освещенный навес, поздно торгует. Налил первый стаканчик, опрокинул – «как в топку кинул». Поискал взглядом сигареты на столе, похлопал по карманам пиджака, нашел, с удовольствием закурил первую. Таблетки были в грудном карманчике.

Завернувшись в плед и сунув босые ступни в хозяйские туфли, свои были где-то там, он прошлепал к столу, знал – там стояла бутылка «Московской», плеснул и выпил – даже не почувствовал. Закусил двумя розовыми пилюлями.

Под столом потертый мамлеевский портфель – сначала не узнал. Паническая мысль! Футляр на месте – ощупью понятно.

Под столом валялся новенький дипломат – чей? мой? Паническая мысль! Торопливо раскрыл – футляр на месте.

Рыжеватый с бородкой неряшливо-щеголеватый мусье прощелкал бойкими туфлями сверху до низу по деревянной, витой, натертой мастикой до блеска парижской лестнице – и не подумаешь, что гулял и охальничал накануне, как Тургенев, Куприн, Есенин, Сапгир и Хвостенко вместе взятые.

Благообразный господин с чемоданчиком спускался по черной с кошками и помойными ведрами лестнице дома РОССИЯ, и не подумаешь, что еще накануне он гулял и охальничал, как все вышеупомянутые господа. Наподдал ведро – загремело, и торопливо оглянулся: никого.

В метро было пустовато, час пик уже прошел. Мелькали переплеты стальных ферм. Поворачивались узкие старинные здания с множеством горшков на крышах. Иные дома сходили на нет, как высокие корабли, внизу разбегались стильно пестрые, оживленные улицы. Неожиданно выросла Эйфелева башня. Поезд громыхал по эстакаде, следующая «Дом Радио», ему выходить.

В метро было тесно, хотя час пик уже прошел. С воем и свистом состав буравил темный тоннель. Возникали светлые помпезные мраморные станции, миновал очередной «памятник империи» – и снова в темноту, народ выходил, входил – и не убавлялся. Следующая «Новокузнецкая», ему выходить.

Хотя французский Дом Радио на набережной Сены имел обширный вестибюль с множеством входов, на шестой этаж обычно сотрудники русского радио поднимались с бокового служебного входа на грузовом лифте, так быстрее. Сердце испуганно сжалось, когда проходил между двумя никелированными трубками, но металлоконтроль на золото и камни не среагировал. На этаже, проходя, бегло здоровался с сотрудниками, бородатыми и бровастыми, русско-еврейскими интеллигентами, которые попали сюда во время противостояния и были очень нужны, а теперь не очень, но крепко держались за свое место и пенсию, хотя уже давно все ездили в Питер и Москву. Дядя Володя вошел в аппаратную и махнул рукой сквозь стекло технарю-мальчишке. «А этот зачем приехал в Париж? От кого бежал?» Тот кивнул дяде Володе, и вещание на Россию началось. Его время в живом эфире.

В Дом Радио все входили как бы с угла – с парадного входа, обращенного к метро. На площадке толпились блестящие иномарки и серые рафики. Бегло махнул пропуском перед носом милиционера и прошагал прямо к лифтам. Крест оттягивал дипломат, даже выпирал углом. Редакция находилась на седьмом, этажом ниже – аппаратные. Мимо негров, арабов, миловидных девушек, попадающихся всюду, как грибы где-нибудь в березовой роще – «грибном месте». Снизу и сбоку несло вареной капустой – столовая. На седьмом пахло кофе и пирожками – буфет. Этот запах прилип изнутри к зданию издавна, как будто здесь находилась фабрика-кухня тридцатых годов, а не фабрика информации. Просмотрел материал, стоя за столом, поговорил с режиссером. Все привычно и обычно. Спустился на этаж ниже. Вошел в аппаратную. Вещание на Францию. Его время в живом эфире.

Поскольку дядя Володя в обеих случаях говорил примерно одно и то же – и по-русски, и по-французски, я приведу здесь русскую версию.

Передаем новости науки. За последние годы ученые нескольких стран одновременно выдвинули версию о неоднородности времени и параллельности пространства. При каких-то непонятных условиях материальные объекты могут попадать в параллельные миры и продолжать существование. В силу опять же непонятных причин предметы и живые существа могут и возвращаться. Такое мы наблюдаем, в частности, в Бермудском треугольнике.

Дорогие радиослушатели! Вы, вероятно, не знаете, что в Кельне целый институт работает над проблемами реальности вообще и реальности в частности. За два десятка лет были достигнуты некоторые любопытные, но спорные результаты, о которых хотелось бы вам рассказать. Мы связались по телефону с директором института доктором Славой Клаузевицем (русским с материнской стороны) и он любезно пригласил нашу корреспондентку в свой загородный филиал. Пересыпая по обыкновению разговор шутками, доктор Слава Клаузевиц сказал: «Есть наука – славистика и есть наука – слоистика. Это совсем разные дисциплины, как вы понимаете. Славистика занимается русским языком и языками других славянских народов. Слоистика исследует совсем иные структуры, всегда – неоднородные, и определяет их состав и расположение частей».

В последнее время пропуская слабые токи высокой частоты сквозь материальные предметы и предметы воображения, то есть образы, мы выяснили следующее: оба ряда предметов являются единой реальностью. К тому же имеют сходное слоистое строение. Иначе говоря, материальное переслоено воображаемым и – наоборот. Можно сказать, это есть, потому что это можно пощупать. Но нельзя сказать, этого нет, потому что этого нельзя пощупать. Спектральный анализ показывает, что есть оба предмета и строение их одинаково. Просто в одном случае колбаса положена на хлеб, а в другом хлеб положен на колбасу. Но есть и третий случай, вы все любите хот-доги, где горячая сосиска внутри булки. Теперь представим, что булка – это воображение, а сосиска – реальность. Значит в нашем случае получается, что в тесте воображения прячется то, что можно с удовольствием укусить – реальность.

Отсюда следует с непреложностью скорого поезда Париж – Канны, следующего по расписанию: совершенно должно измениться отношение к нашим снам и произведениям искусства. Я думаю, недалеко то время, когда туристические агентства будут рекламировать туры в сны какой-нибудь знаменитости, возможно – ребенка. Или путешествие в страну Джонатана Свифта. Да просто в «Войну и мир». Приобретайте путевки и поезжайте в отпуск, дорогие радиослушатели.

Доктор Клаузевиц утверждает, что гипотетически реальность ему представляется толстым слоеным пирогом, который можно получить в любое время в кафе «Унтер дан Линден» в Берлине. Причем далеко не все слои исследованы и известны. Так что, вполне возможно, в одной отдельно взятой личности умещаются множество разных личностей, подобных, но не тождественных, которые проявляются то есть приходят в действие в зависимости от обстоятельств. Так сказать, в виде реакции на раздражение.

Наблюдаются и аномалии, о которых мы упоминали выше: одновременное существование одной личности в разных обстоятельствах места и времени. Доктор Клаузевиц заключил, что сам не уверен, существует ли он и его наука слоистика или это только плод его воображения. Наш корреспондент из Кельна Марина Литвинович уверена в обратном. В деревне со странным именем Муха (что-то от славистики) у доктора прекрасный особняк, и гостеприимная супруга профессора угостила нашего корреспондента замечательными свиными ножками, приготовленными в духовке самой современной кухни-автомата, фирма ФИКШЕН, набор новосела. Они так замечательно скворчали в собственном жиру, как только можно было себе вообразить и являлись такой реальностью, от которой невозможно было отказаться. Фирма ФИКШЕН. Нью-Йорк – Москва. При покупке кухни-автомата, холодильника, стиральной машины и пылесоса одновременно скидка 10%. Бесплатная доставка.

Дядя Володя переключил микрофон на музыку, достал из кармашка две розовые таблетки и, не отходя от дикторского кресла, запил их Виши.

Тут зазвонил телефон в редакции. С неприятно бьющимся сердцем дядя Володя поднял трубку. И, точно, послышался, он запомнил его, грузинский голос:

– Знаешь сам, кто говорит. Не забудь, вход со двора мимо холодильника, где мясо на крюках висит, – трубку бросили.

Надо. Надо идти. Ах, как он хотел бы оказаться в саду у Марины! Березы уже желтые пряди выпустили – к осени. Яблоко – на лысину, шлепнется – расколется. Ягодицы у Марины, как яблоко, есть такой смуглый сорт.

Одно ставило в тупик: если он находится в Москве, надо брать дипломат, если – в Париже, надо брать старый портфель. Господи, конечно, надо брать портфель и быстрее в метро. Ведь встреча назначена возле площади Республики. В Москве пока что площади Республики нет. Будет ли респектабельная площадь Республики с монументом в центре и полосатыми маркизами магазинов и кафе. И даже если будет такая площадь, откуда Республику возьмут? Дядя Володя усмехнулся своим мыслям, хотя был здорово напуган.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Он прошел в ресторан «Анна Каренина» со двора. Ворота – чугунное литье изгибалось в стиле модерн, цветной булыжник двора, стеклянный подъезд, пальма в горшке – все чисто и благопристойно, похоже на место, где находится эмигрантская газета «Русская мысль». Но дальше сходство резко обрывалось. Какие-то металлические шкафы, керамическая плитка в темных пятнах. «Здесь на крюках мясо висит!» – с суеверным ужасом подумал дядя Володя. У низколобого коротыша спросил о хозяине. Коротыш сказал, что хозяин скоро будет и проводил посетителя в небольшой, но со вкусом оборудованный зал. Зал был пуст.

На противоположной стене висела картина, где в сугубо реалистической манере бежала женщина – платок и шубка, руки она держала в муфте. Женщина стремилась, даже ступила ногой в меховом ботике на занесенные снегом, рельефно изображенные, рельсы, которые были проложены как раз на зрителя. Сзади окутанная сиреневым паром металлическая грудь в заклепках и высокая труба. Паровоз был нарисован с таким расчетом, а рельсы так натурально выписаны – с болтами и гайками, что было ясно: женщину он сейчас раздавит и пронесется дальше – через весь зал в клубах пара, разнося в щепы столики, подминая и разбрасывая посетителей. Страшная картина.

Коротыш принес стопку водки и удалился. Водка оказала на дядю Володю живительное действие. «Посмотрю в последний раз и отдам этой жабе».

Щелкнул замочек. Заслонясь салфеткой, дядя Володя раскрыл футляр. Крест осветил зал, разноцветные блики – на белой салфетке, даже, кажется, упали на картину. Жалко стало отдавать мафии, не поймут. «Хоть подержу на прощанье». Дядя Володя протянул руку, сейчас ладонь ощутит тяжесть золота. Но пальцы прошли сквозь разноцветное сияние. Пошевелил пальцами, как – в воде.

Голограмма! Но он же держал этот крест! Как и где драгоценность заменили на изображение, невозможно было ни установить, ни вспомнить. Дядя Володя поспешно закрыл футляр и сунул его в портфель.

Между тем полноватый прекрасно одетый грузин, седые виски, вислые усы, скорее похожий на уроженца Марселя, подходил к столику. Дядя Володя оглянулся и придвинулся, стараясь делать это незаметно, ближе к проходу.

Джаба подал мягкую начальственную руку.

– Как долетели? Благополучно?

– Благополучно, – ответил дядя Володя и почему-то встал.

– Сиди, дорогой.

– Спасибо, – дядя Володе снова сел.

– Хочешь настоящего Мукузани?

Крепыш принес бутылку вина, открыл и удалился.

– Шашлык из осетрины?

Дядя Володя помотал головой.

– Только скажи, дорогой. У вас там такое подают, лучше не пробовать. А у нас вино сначала в Голландию везут, в Голландии специалисты проверяют, сортируют, бутылируют, вот какое вино! Попробуй. Посмотри на свет, как рубин, – и скороговоркой как бы вспомнив:– А теперь поглядим товар, уважаемый.

Володя молил Бога, чтобы Джаба на брал креста в руки. Тот раскрыл футляр, и цветные огни отразились в его влажных выпуклых глазах. Подержал недолго и закрыл футляр – огни погасли. Теперь Джаба смотрел на дядю Володи глазами хищной птицы. Он как будто ждал продолжения.

– Спасибо за вино, – сказал дядя Володя и торопливо поднялся.

– Так обедать не желаете? – спросил Джаба. Он все еще ждал чего-то.

– С удовольствием, – подхватив похудевший портфель, заторопился дядя Володя, – В следующий раз.

– Всегда за счет заведения, дорогой. Любые проблемы в Париже, обращайтесь к нам, уважаемый. Все уладим, – удивленно произнес Джаба, провожая его.

Когда он выходил из зала, невольно обернулся: хозяин смотрел ему вслед. На фоне Анны Карениной, которая торопилась лечь на рельсы, но не больше, чем дядя Володя – исчезнуть из этого помещения.

Он прошел на выход мимо металлических шкафов-холодильников, коротыша и выскочил из ворот. И уже на выходе вспомнил: он совершил промашку – не попросил денег! Конечно, Джабе это показалось очень подозрительным. Но не возвращаться же. Тем более —

Тем более за воротами гладкая парижская улица тупо уходила в грунтовую расхлябанную дорогу, которая, окунаясь в лужи и виляя, как пьяная, уводила по деревянным мосткам в какой-то забубенный березово-хвойный лес.

Пейзаж был странным даже на первый взгляд. От монумента на площади Республики открывался вид на дачный поселок Подмосковья, дальше высились дома парижского предместья. Вдали синела Эйфелева башня, похожая на игрушечную, на фоне белых вершин кавказских гор, какими они открываются в ноябре с Пицунды.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дядя Володя бежал и не знал, куда бежит и как убежать от мафии. Что обман скоро обнаружится, он не сомневался. Его будут искать и найдут. Хоть бы не сразу нашли. Вокруг становилось все более пестро и непонятно, как будто разные города и местности вдруг решили жить по соседству и перемешались, как салат. Здания, дворцы, музеи, памятники чередовались, как в Диснейленде, но никто ничему не удивлялся.

Дядя Володя увидел Музей Метрополитен. «Здесь, – он решил, – меня не придет им голову искать. Тем более это в Нью-Йорке».

Он купил у миловидной негритянки билет (она наградила его улыбкой – белозубая сдача с пятерки) и прошел мимо всех рембрандтов в египетский зал. Но у всех посетителей, которые слишком усердно читали иероглифы, вырезанные на плитах, подозрительно оттопыривались задние карманы, невзначай распахивались твидовые пиджаки и из подмышек вылезали рукоятки кольтов. Дядя Володя, прикрывая лицо каталогом, поспешно выскочил из музея.

Он не сомневался, за ним уже идет охота. И как бы невзначай завернул в ГУМ, чтобы затеряться в провинциальной толпе. Но обычно равнодушные продавщицы так внимательно разглядывали каждого мужчину в отделе верхнего платья, что ему пришлось надеть на себя в примерочной совершенно ненужный ему серый плащ и так выйти на улицу, утопив скулы в поднятом воротнике. Дядя Володя даже не решился ущипнуть за бедро никого из хорошеньких в синем.

Надо было куда-то спрятаться побыстрей и понадежней.

Он спустился в парижское метро. Но там шла проверка документов у черных и арабов. У дяди Володи документов не было. Зачем ему – документы? Он тут же выскочил наружу.

За Севастопольском бульваром на бывшем чреве, теперь лё Аль, далее за фонтаном – Манежная площадь, он попытался затеряться в праздничной толпе. Но вся молодежь была в коже, один дядя Володя в сером плаще резко бросался в глаза. Причем все жевали жвачку и выпускали розовые и зеленые пузыри изо рта. Лишь у дяди Володи, как он ни старался работать зубами, жвачка не пузырилась – не того сорта. Можно было легко застрелить его в толкучке. Подумают, щелкнул пузырем. Широкоплечий негр уже пробивался к нему, украдкой накручивая на пистолет глушитель.

Заметив характерные зеленые купола, дядя Володя направился в турецкие бани, там пистолет на себе не спрячешь. Но за ним бежали! – он побежал по ступенькам вверх, вниз, каблуки стучали все ближе – дядя Володя, задыхаясь, скатился в мраморный предбанник. Мимо, обгоняя его, размахивая березовыми вениками, пробежала толпа студентов. «Террористы!» Точно. Замаскированные ветками, из веников торчали узи.

Спрятаться было буквально негде. На улице – неважно какого города: Чикаго, Москвы, Парижа, Стамбула, Иерусалима – убивали легко и свободно. Разницы не было. Уже с визгом тормозили рядом черные лимузины, с обеих сторон торчали стволы.

Из-под колеса метнулась белая шавка. В отчаянье дядя Володя решил воспользоваться одной из своих побочных жизней. Может быть, получится.

И вот он уже бежал по пересеченной дачно-городской местности параллельно железной дороге – белая довольно крупная дворняга. Это была передышка.

Дядя Володя бежал, резво помахивая хвостом, и удивлялся. Он никак не мог взять в толк своим собачьим разумом, ведь он же все врал и даже не очень хотел, чтобы ему верили. Оказывается, может быть такое состояние его тела, данное его бессмертной душе, господа.

Никто кроме псов и кошек теперь не обращал на него никакого внимания. Но их дядя Володя не боялся, сморщив нос и оскалив желтые клыки, он издавал такое свирепое рычание, что дачные псы и кошки прыскали в стороны, будто на них напал дракон.

Своим собачьим чутьем, которым, надо признаться, дядя Володя обладал и прежде, он чуял, где-то близко Малаховка и дача Марины.

Однако, когда он от Томилинского парка вниз перебежал по толстой трубе живописную Пехорку, в быстром течении которой обнаружена вся таблица Менделеева, вдалеке на той стороне возле купы деревьев остановился белый Мерседес. Оттуда вышло несколько мужчин и один из них стал тщательно целиться – блеснуло стекло оптики. В листьях щелкнула пуля – хлобыстнул выстрел. С визгом дядя Володя бросился в кусты – опрометью, он не стал задумываться – совпадение или выследили, просто прибавил прыти.

Знакомая березовая роща. Кривая и длинная Змеевка или Змиевка, по укромным углам которой в крапиве и лопухах почивают блаженные пропойцы. Поворот на следующую улицу. и вот он – длинный решетчатый штакетник и калитка, куда входит принаряженная, он узнал ее сразу, в цветастом низко повязанном платке Тея. И этому он не удивился. При таком положении вещей, так и должно было быть.

Из сада была слышна музыка, разговор. Солнце уже село.

На яблонях вверху между веток и яблок зажигались цветные фонарики. У Марины был праздник.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В сад он вошел, оправляя на себе несколько помятый при бегстве пиджак. За соснами мелькали цветные платья. Слышались женские голоса, будто кто-то струнно перебирал их, приятно задевая душу. Посмотрел на себя в зеркало – на стволе сосны над фарфоровым умывальником. Вымыл руки, пригладил бородку. Протер и надел очки. Положил в рот душистую пастилку. Пожалуй, теперь он может появиться.

По дорожке навстречу бежала приятно возбужденная Майя в каком-то безвкусном цветном шарфике и тяжелом с золотом платье.

– Почему ты ничего не говорил о своих замечательных женах? О своей невесте? Чудо Востока!

– Какие жены? – только и мог сказать дядя Володя.

– Обманывал, малыш? – с нежностью произнесла Майя, протянув к нему ручки. – А мы как познакомились, мигом подружились. Какой сад у твоей последней жены!

– И сама – смуглое яблочко – Марина, – басом сказала Тея, появляясь из‐за спины Майи.

Солнце сквозь хвою посылало последний зеленый луч. Сзади на террасе под абажуром – еще робким оранжевым светом виднелись знакомые женские лица, прически, флоксы на столе – лиловые и белые. К террасе клонились золотые шары. И все веяло давно позабытым: детством, родителями, их сложными отношениями, катанием в лодке, и падали, падали яблоки – теперь уже румяные, зимние сорта. Одно, красное в полоску до невозможности, покатилось по дорожке к его ногам.

– Что вы празднуете? – наконец догадался спросить дядя Володя.

– Здравствуй, милый! Наконец-то! Мы все тебя ждем! – навстречу от террасы спешила принаряженная красивая Марина. И веселые, столько раз целованные, лица разом повернулись к нему.

– Мы празднуем праздник дяди Володи! – торжественно возгласила длинноногая Лида, она тоже была здесь.

– Подайте ему вина! – скомандовала Марина.

– Да здравствует единственный неповторимый дядя Володя! – прогремел дружный хор.

Зазвенели бокалы. Объятья, поцелуи, повисание на шее, общее веселье. Потом женщины затеяли игру. Каждая объяснялась ему в любви по очереди.

– Всегда появляется внезапно, сам, как праздник. – первой начала Майя. – Ему нет дела, может быть, у тебя болит голова, женское расстройство, житейские проблемы. Мы ведь, признайтесь, подруги, не всегда хорошо пахнем и часто не любим себя, есть в нас нечистота, есть, и в мыслях тоже. Поэтому мы часто моемся и умащаем себя как можем. Ты же любишь нас, какие есть, я видела, с удовольствием выносил ночной горшок и подтирал на полу. Потому что ты целиком наш. Слава тебе, дядя Володя!

– Надоели мужики! Одни и те же в моей глуши. – С досадой сказала Валентина. – Дядечка Володичка! Каждый волосик золотой! Он ведь для меня и женщина, и мужчина – идеал! Подружка любимая! Лежим, бывало, отдыхаем на моей вдовьей постели, все ему расскажу, пока петухи в округе не запоют. И ведь всегда хорошо посоветует. А потом снова он – мужик. Ну и что же, что француз! Духами пахнет – пусть. Ни на кого не променяю.

– Деликатный, – басом продолжала Тея. – Один раз в гостях побывает и не дотронется, целую неделю о нем мечтаю. Даже мацони однажды скисло.

– Мы с ним не понимаем друг друга, – высокомерно вмешалась Николь. – Зачем женщине и мужчине понимать? Пусть мне кто-нибудь объяснит! Я и не хочу его понимать. Зато он понимает, что и не надо понимать – и ведет себя соответственно. Единственный мужчина, который понимает, что ничего понимать не надо, иначе все испортишь. Люблю мудака!

– Нет, он меня сразу понял, – возразила длинноногая Лида. – Мужчины грубы, особенно молодые. Ужом вьется, а уступишь, смотришь, уже спиной к тебе повернулся. Я не знаю, я новенькая, но ни к кому не ревную. Ну и хорошо. Пусть вы все. А у нас совсем все иначе. Я, правда, как племянница к нему отношусь. Он такой одинокий, и никого у него на самом деле и нет. Не грусти, дядя Володя!

– Всю жизнь его ждала и всю жизнь ждать буду. И только ему буду принадлежать. – сказала резко Гульнара.

– А я ведь даже его никогда не видела, – сказала пухлая соблазнительная Верочка. – В ночной смене работаю. Утром вернусь, простыни французскими духами пахнут, Мечта – не мужчина!

– Слава Богу, он не мужчина. – жестко улыбнулась Нина, – А то бы я стала по-настоящему гетерой, лесбиянкой, всех вас, сама себя бы изнасиловала. Тетя Володя, вот как я зову его в самые прекрасные минуты. Вот так, подомнешь под себя его изнеженное брюшко, сожмешь и вопьешься губами… простите за откровенность. Вечная девушка для меня дядя Володя!

– Тайна в нем, загадка! – мечтательно сказала Наташа, – Даже мой трехлетний малыш говорит: «Рыжая бородка, отгадай загадку, дядя Володка».

– Володья, туши свет! – засмеялась Сара-американка.

– Мой любимый врунишка! – вздохнула красивая Марина. – Я ведь ушами его люблю. Знаю, что врет, оторваться не могу, век бы слушала и любила! Милый, теплый, лживая бородка, расскажи нам, как стал собакой или про мафию!

Дядя Володя вздрогнул.

– Спасибо вам, мои милочки, Вы ведь знаете, какие вы, такой и я, вот и вся моя тайна и загадка. Таким уж я создан. Для вас, для вас, мои щелочки! Ведь кто-нибудь на свете должен быть создан специально для вас. Божья предусмотрительность. Чтобы не было все так скучно и уныло. Я ваш, я ваш, я ваш. А вы все – во мне. Всех я вас родил и выдумал, да так удачно, что все вы жить стали…

А теперь скажу, все – правда, все, даже всё моё враньё – правда. Я ведь и собакой стал, и от мафии убегаю. – Дядя Володя оглянулся. – Я ведь попрощаться к вам пришел, на всех посмотреть – и всем вам спасибо. Всех люблю. Всехлюблю.

Сзади стукнула калитка. Даже не оглядываясь, дядя Володя знал. В сад входили киллеры.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мне позвонила Марина, и я узнал, что дядю Володю положили в больницу. Он упал в обморок прямо в метро. Я ожидал, что-то в таком роде должно было произойти. Все равно прозвучало неожиданно. Мне стало его жалко, потому что подозревать можно было все что угодно вплоть до рака. Марина плакала и не знала, где его искать в этой Боткинской больнице, там 19 корпусов. Я вызвался пойти с ней и отыскать дядю Володю. Мы уговорились встретиться завтра в пять часов у ворот.

Городская природа производила на меня впечатление пожившего, потасканного, не вполне здорового человека всегда, но осенью особенно. В воздухе – пыль, на дороге – грязь.

Предварительно я все-таки дозвонился до отделения, в котором лежал дядя Володя, и поговорил с ординатором. Тот сказал:

– Вы же, наверно, знаете, у больного цирроз печени.

– Нет, – сказал я.

– Кто вы ему? Родственник?

– Нет, – сказал я.

– А есть у него родственники в Москве?

– Жена. – сказал я. – Хотя они не расписаны.

– Значит, она ему не жена. – сказал дотошный ординатор.

– Есть кто-нибудь, отец, мать, братья?

– Есть много женщин – и все они ему – отец, мать, братья, сестры и даже племянницы, – честно ответил я.

– Вы мне голову не морочьте! – рассердился голос врача. – Меня ждут больные. Если хотите, приезжайте, навестите его. Воду минеральную надо привезти больному, мясной бульон. Он лежит в семнадцатом отделении. Передачи с 5 до 7 ежедневно кроме воскресенья. До свидания.

– До свиданья, спасибо, доктор, – сказал я. Хотя я до сих пор подозреваю, что со мной говорил медбрат, а не врач, Ну да не все ли равно. Медицинский брат тоже мне не брат и даже не племянник.

Встретились мы с Мариной у ворот больницы и сразу прошли к семнадцатому корпусу. На территории стояла тишина. Можно сказать, мы окунулись в тишину. И даже далекие гудки и движение машин за оградой на улице только оттеняло осеннюю тишину. Всюду – неслышное падение листьев с высоты

Здесь был сразу – особый отдельный мир. И в нем был свой раз навсегда заведенный порядок, и все человеческое подчинялось и существовало в этом распорядке, таком радикальном, будто ничего другого не существовало. В городе много таких отдельных миров, по сути каждое учреждение, производство, квартира – такой особый мир. И каждый из нас существует сразу в двух-трех мирах, в течение суток непринужденно переходя от одного к другому – и везде он разный, то есть соответственный. Просто мы привыкли.

Справившись в регистратуре, мы поднялись на третий этаж по слишком широкой лестнице (вообще здание было построено в пятидесятые, когда строили все несколько больше самого человека и в классическом лепном стиле, чтобы ощущал свое ничтожество и могущество империи), тем больше сейчас чувствовалось запустение и упадок во всем. На площадках перед огромными окнами стояли и сидели больные в синих жеваных халатах и посетители.

На площадке третьего этажа мы увидели дядю Володю. У него уже была посетительница – юная девушка, с которой при нашем появлении он поспешно попрощался: «Чао!». Она сбежала вниз, даже не глянув на нас.

– Племянница, – привычно соврал дядя Володя. – Не моя, главного врача, – поправился он. – Минеральную воду принесла.

На подоконнике стоял объемистый пластиковый пакет. Я думаю, мы не были первыми. При всем при том нельзя было не заметить, дядя Володя здорово похудел и осунулся. Он был в грязных джинсах и вислой кофте, тоже утратившей цвет. Он имел жалкий вид.

После первых поцелуев Марина стала хлопотать и обживать здесь дядю Володю. Она принесла ему сменку. Дядя Володя сходил в палату и вынес целую сумку черного белья и одежды постирать. По-моему, он как-то ожил с приходом Марины.

– Главный врач настаивает, чтобы я продолжил лечение. Они тут меня на самом новейшем оборудовании обследуют. Не меньше месяца, говорит, Да я уже почти здоров, не выписывают. Водочки принесли, надеюсь? Не может быть! Спасибо, моя драгоценная цыганочка! Хочу под твой шатер, в Малаховку хочу. Говорят, ничего серьезного. И не выписывают. Но если ничего серьезного, я могу сам выписаться. Через неделю. Говорят, что не отвечают, да они и так запретить не могут, я ведь француз. Уеду в Париж, там обследуют. Запомни, Мариночка, в случае чего возьмешь меня. Просто подпишусь, что претензий не имею.

Дядя Володя был здорово напуган и старался это скрыть. Поэтому вступил сам с собой в торопливый диалог.

– Меня и просвечивали и на узи…

– Я уж забеспокоился…

– Немного печень увеличена, а так ничего…

– Ничего не находят…

– Профессор даже удивляется…

– Диагноз даже поставить нельзя…

– Ничего нет…

– Но говорит, надо оперировать…

– Я им говорю: зачем же здесь, если можно в Париже?

– Говорят, здесь не хуже…

– Но ведь профессор ничего не нашел… можно и подождать…

– И анализ желудочный тоже – неприятная штука…

– А я и не знал, что глотать кишку надо…

– Оперировать, вообще-то я не против…

– Как, по-вашему, я выгляжу?

– Говорят, даже улучшение…

– Смотрю, ты и бульон принесла…

– Оперировать так оперировать, можно и подождать…

– Вот что я решил: если ничего нет…

– И кормят нормально, мне хватает…

– Приготовь к понедельнику рубашку, Мариночка, и джинсы постирай. Заезжай за мной, в Малаховку уедем…

– Они ведь не имеют права…

– Интересно, главное ничего не находят…

И все в таком роде, думай что хочешь. Врунишка.

По тому, как стрельнула глазом спешившая мимо в белом халатике и слышавшая последнюю фразу, я понял, и тут дядя Володя нашел очередную любовь. Вообще во время нашего посещения на площадке возникали поочередно: брюнетка с высокой грудью из соседней палаты в своем халатике, шелковом в цветах, симпатичная врач среднего возраста, которая постояла, посмотрела на Марину и внезапно поспешно простучала каблучками вниз по лестнице в регистратуру, и юная сестричка – несколько раз медленно проходила, чтобы слышать, о чем говорят.

Не знаю, сколько осталось дяде Володе при его опасной худобе, будут ли оперировать и выйдет ли он отсюда, но было ясно, что и здесь, близко к самому краю жизни, женская любовь окружала и сопровождала его даже на операционный стол.

Мы уходили. Марина плакала. Володя махал нам вслед из окна. Ему предстояла серьезная операция, было ясно. Листья полетели нам вслед. Задул ветер и нарушил тишину.

ЭПИЛОГ

Крупное яблоко стукнулось о землю пушечным ядром.

Киллер привычно прицелился и —

Дядя Володя от ужаса рассыпался на множество дядей Володь. Одни из них выглядели вполне живыми из плоти и крови. Другие были плотными, но кое-где просвечивало. Одни были как будто постарше, виски и бородка подернуты сединой. У других усы и бородка были рыжевато-золотистыми, как рожь. Некоторые дяди Володи колыхались на ветру, будто узкие листы бумаги. Были и такие дяди Володи, которые растекались лужицами, и сразу было видно, ни на что не годны. Остальных расхватали влюбленные в дядю Володю женщины. Главное, всем что-нибудь досталось.

Что касается драгоценного креста, уж не знаю, натурального золота или подмены, то в руки господам из мафии он так и не дался. Стоило протянуть руку – проходила насквозь, рубины и сапфиры рябили родниковой водой, протекали – кровь и синька – сквозь пальцы, это была искусная голограмма. Возможно, что-то более новое. Обманщики обманули обманщиков.

Кое-что из происшедшего попало в газеты, но там так все извратили и переврали по своему обыкновению, ничего похожего на то, что произошло на самом деле.

СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

ПОЛОСАТЫЕ СТИХИ – МАЛЫШАМ

ПТИЦЫ

Разные птицыПо-разному поют,По-разному летают,По-разному живут.Грач за плугом ходит.Чиж зерно молотит.Журавль – ноги долгиПеревозчик на Волге.А рыбак Нырок —Сам крючок и поплавок.Иволга – певица.Галка – кружевница,На снегу крестомВышивала под кустом.Сокол – охотник.Дятел – плотник.Лунь – старый мельник.А Кулик – бездельник,Одно ему охота —Хвалить свое болото.Голубь – гонец.Петушок – кузнец,Раньше всех встает,Утро звонкое кует.

ШЕЛ САДОВНИК

Шел Садовник по тропинке,Нес он яблоки в корзинке.Было яблок десять штук.Попросил одно Пастух.Шел Садовник по дорожке.Сколько яблок нес в лукошке?– Девять!Надо Маше дать отведать.Шел Садовник в тростнике.Сколько яблок нес в мешке?– Восемь!А одно мы Щуке бросим.Шел Садовник прямо с горки.Сколько яблок нес в ведерке?– Семь!Вот зеленое совсем.Шел Садовник, дождик капал.Сколько яблок было в шляпе?– Шесть!Поросенок просит есть.Шел Садовник, шел по тропке.Сколько яблок нес в коробке?– Пять!Просит козлик пожевать.Шел Садовник, путь не близкий.Сколько яблок было в миске?– Четыре!И Телята попросили.Шел Садовник через кочки.Сколько яблок в узелочке?– Три!Еж, румяное бери.Шел Садовник по поляне.Сколько яблок нес в кармане?– Два!Мышь одно подобрала.Вот Садовник в нашем доме.Сколько яблок на ладони?– Одно!На, бери-ка, вот оно.

ПОЛОСАТЫЕ СТИХИ

Полосатые тигрятаОт рожденья полосаты.Есть полоски у ЕнотаИ у Зебры их без счета.Есть полоски на матрасеИ полоске на матроске.Есть полоски у шлагбаумаИ полоски на березке.Две трамвайные полоски —Это рельсы в переулке.Эти сдобные полоски —Украшение на булке.Удивительно красивыПолосатые закаты!Но встречаются ребята,Что от грязи полосаты,Словно в луже поросята,Словно щетка, волоса-то!Не хочу про них писатьВ полосатую тетрадь.

«САМЫЕ» СЛОВА

– Где же твоеЗДРАВСТВУЙ?– Взял петух горластый.– Где твоеСПАСИБО?– Проглотила рыба.– А скажи, пожалуйста,Где твоеПОЖАЛУЙСТА?– Пробегал сердитый песи «пожалуйста» унес.– Ну, тогда прощай…– Куда ты?Разбежались все ребята.Даже в ящике котятаПодружиться не хотят.Вызываю я котят:Мыр, мыр, мыр!А они в ответ фырчат:Фыр! фыр! фыр!..– Найдитесь,Вернитесь слова мои,Слова мои —Нужные самые!Пришел петух горластый,Отдал мое ЗДРАВСТВУЙ.Приплыла рыба,принесла мое СПАСИБО.И пес ворчит: – Пожалуйста,Возьми свое ПОЖАЛУЙСТА.Я теперь с друзьями снова,А со мной компания:ПОЖАЛУЙСТА, СПАСИБО,ЗДРАВСТВУЙ, ДО СВИДАНИЯ.

МАТРЕШКА И КОШКА

На стуле стоялаБольшая Матрешка.К матрешке подкраласьПроказница-Кошка.КошкаМатрешку толкнула —МатрешкаУпала со стула.Упала, распалась,А в ней оказаласьДругая матрешкаПоменьше немножко.Она, как яйцо, покатиласьК порожку.Лапкой ударилаКошка Матрешку.Матрешка раскрылась.А в ней очутиласьДругая МатрешкаПоменьше немножко.Схватила МатрешкуПроворная Кошка.И эта МатрешкаУ Кошки в пастиРаспалась на двеОдинаковых части.А в ней оказаласьМалышка-Матрешка.А в этой – другая,не больше орешка.А в этой Матрешке —Совсем еще крошка…– Сколько же вас?Замяукала кошка.Матрешки по росту построились в ряд.– А ну, сосчитай нас, – они говорят.

ЛЕСНЫЕ НОЖНИЦЫ

Заяц ножницами щелкал,Он подстриг Лошадке челку.Ей сегодня ровно в пятьНадо в цирке выступать.А красавцу ЛеопардуОн подправил бакенбарды.Каждый храбрый ЛеопардНосит пару бакенбард.Просит Пудель:– Здесь поправьте,Там побрейте – раз и два,Но, пожалуйста, оставьтеХвост и гриву, как у Льва.Лев пришел большой и рыжий.Лев не чесан и не стрижен.Стыдно, все же царь зверей!– Простригите поскорей!Прибежал и Кот Ангорский,С Зайцем он давно знаком.– Расчешите мою шерсткуСамым частым гребешком!Бородач Козел сказал:– Еду в город на базар.Мастер, ножницы возьми,Мою бороду сними.Вот и очередь Овцы.Заяц взял свои щипцыИ завил ОвечкуВ мелкие колечки.Тут явился Мишка бурый:– Полиняла моя шкура,В белый цвет, прошу вас, мастер,Мою шкуру перекрасьте.Ай да Заяц! Все умеет,Целый день стрижет и бреет.Сам на ножницы похож…Ты когда к нему пойдешь?

СОРВАНЦЫ

Я вчера зашел в одиночень странный магазини спросил у продавцовдвести граммов леденцов.Продавцы переглянулись,продавцы перемигнулись,засмеялись под конец.Тут усатый продавец,очень строгий, как учитель,говорит мне: «Получите».Если бы вы знали, дети,кто сидел в моем пакете!Если б сам я знал о том!..Вот бульвар, киоск и дом.Дома тихо. Выпью чаю.Взял пакет и высыпаю…только вместо леденцовдвести граммов сорванцов!Не успел я удивиться,разбежались в тот же миг.И – из баночки горчицапролиласьна черновик.Со стола слетелоблюдце…А они шумят, смеются.Сорванец в часы проник,в механизм,на стрелку вылез,сверху прыг —на маятник!И часы остановились.Сахарницу – раз, два, три! —раскачали изнутри.Сахарница покатилась,засмеяласьи разбилась…Ползал я, садился на пол —сорванцов искал под шкапом.Становился я на стол —одного в часах нашел.А другого – в мельнице,третьего – в чернильнице.Двух я вынул из кастрюли —чуть в борще не утонули.Я тащил озорниковиз футляра для очков,доставал из-под дивана.И, представьте, из карманавынул десять сорванцов!Всех нашел в конце концов.А потом пришел в одиночень странный магазини заметил продавцу,– Так шутить вам не к лицу.Стыдно вам на вашем месте,заберите сорванцов…И, пожалуй, мне завесьтеДвести граммов леденцов.

МЕ-ДВЕ-ЖА-ТА

Ходили ме, ходили ме-Ходили медвежатаЗа спелой ма, за спелой ма-За спелою малиной.Навстречу Ма, навстречу Ма-Идет навстречу МашаС корзиной ма, с корзиной ма-С корзиною малины.– Отдай неме, отдай неме-Немедленно малину,Не то заму, не то заму-Замучаем щекоткой!– Вредна немы, вредна немы-Немытая малина.Возьмите му, возьмите му-Возьмите мухоморов.Наелись му, наелись му-Наелись мухоморов,Болели ме, болели ме-Болели медвежата.Бранилась ма, бранилась ма-Мохнатая их мама.Лечила ме, лечила ме-Вы думаете медом?Лечила ми, лечила ми-Микстурой очень горькой!

ПЕСНЯ

Ветерв наш леспесню донес.Песню пролаялОхотничий Пес.Волкэту песнюпровыл на опушке.ДружнопроквакалипеснюЛягушки.Быкэту песнюкак мог промычал.Рысьпромурлыкала.Сомпромолчал.Филинпрогукал.Ужпрошипел.А Соловейэту песнюпропел.

ТИК И ТАК

У меня часы с пятак.В них живут Тик и Так.И шагают дружно так:тик-так, тик-так!попадают оба в такт:тик-тик, тик-так!Но однажды вышло так.Тикчуть-чуть ускорил шаг.Так окликнул друга:– Тик!так спешить я не привык. —И чуть-чуть замедлил шаг.– Так,ты сам идешь не так!– Так!– Нет, надо так идти! —Стали спорить Так и Тик.Я взглянул на циферблат,а часы мои стоят.

ОПОЗДАЙКА

НАШ ПРИЯТЕЛЬ АППЕТИТ

Я с горы на санках еду,Мишка кубарем летит…Прибежали мы к обедуИ пришел к нам Аппетит.Сел за стол с лукавым видом.Все мы съели с Аппетитом.Приходи к нам, Аппетит!Наша мама говорит,Что хороший АппетитНикому не повредит.

ХНЫК

– Хнык, хнык…Это Хнык.Как он в комнату проник?Карлик вредный и плаксивый,Уходи отсюда живо!Миша плакать не привык.Уходи скорее, Хнык!

НУИЧТОЖ

– Ты по лужам гулял без калош.– Ну и что ж!– Посмотри, на кого ты похож!– Ну и что ж!– Осторожней, стакан разобьешь!– Ну и что ж!Будут звать тебя все Нуичтож…– Я Миша…

ОПОЗДАЙКА

С Опоздайкою беда,ох, беда!Хоть не езди никуда,даже в цирк.Долго-долго он вставал,он вставал,Поднимался и зевал,потягивался.А потом, не торопясь,не спеша,Умывался целый часИ пятнадцать минут.Говорил я: «опоздаем,опоздаем!»Все равно дремал за чаем,за ватрушкой.Шел я рядом, беспокоясьи волнуясь.Опоздали мы на поезд —электричку.Долго ждали на вокзале,на перронеИ на праздник опоздали,пропустили все самое интересное!

ПОНАРОШКА

– Понарошка, Понарошка,Вот тебе черпак и ложка.Ты отведай щей немножко,Съешь котлету, Понарошка.Миша с Машей сами елиИ кормили Понарошку.Только ел он понарошку,А они на самом деле.

ГЛАЗА ОТКРОЙ

К нам пришел Закрой Глаза,На него смотреть нельзя.Поскорей закрой глаза,Баю-бай.А придет Глаза Открой,Он веселый, золотой,Вот тогда глаза откройИ вставай.

ТИХИЙ СТИХ

Это тихий-тихий стих,По квартире тихий ТихХодит тихо на носкахВ теплых вязаных носках.– Не шуми, ходи, как я,Дремлет бабушка твоя. —Шепчет на ухо мне Тих…Это тихий-тихий стих.

СИЛАЧ

СилачомЯ стать хочу.Прихожу яК силачу:– Как вы стали силачом?В чем секрет ваш?Тайна в чем?На меня Силач взглянул,К потолку подкинул стул.А затем, его поймав,Как пушинку,Поднял шкаф.Вот к столу он подошел,Ухватил за ножкуСтол,Стал жонглироватьИм ловко.– Это просто – тренировка!

ЖИВАЯ ОДЕЖДА

ШКАФ

Шкаф дремучий,Шкаф из дуба.В нем – костюмы,Платья, шубы.В нем – еноты,Лисы,Волки.Белки там —На верхней полке.И весь деньВ шкафу темно,Как в лесуИли в кино.

БРЮКИ

Брюки в зеркало глядятсяИ самих себя стыдятся.Были брюки новые,Были брюки чистые,Были полосатые,А теперь пятнистые.Может, это зеркалоТак их исковеркало?

НЕПОСЛУШНЫЕ БАШМАЧКИ

Два пригожих братцаВышли прогуляться…На дорогу дождик льет!Через лужу лезут вброд.И вернулись два уродца —Две лягушки из болотца.

МОЕ ПАЛЬТО

Мое пальто уже не то,Состарилось мое пальто.Мне быШубуБез износа,Как у псаБарбоса.

КОВБОЙКА

Красная клетка,Желтая клетка,Красная клетка,Желтая клетка.Давай сыграем в шашкиНа шахматной рубашке.

МОЯ СЕМЬЯ

Шляпа – это папа,Шляпка – это мама,Кепка – то Саша,Шапка – с рваным ухом – это я.Вот и наша вся семья.

СТИХИ НА МЕХУ

По улице МоховойИдет меховой человек,Он идет в меховой магазинПокупать меховой кошелек.День сегодня меховой:Снег, снег, снег.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

КОШКА

– Кошка, как тебя зовут?– Мяу.– Стережешь ты мышку тут?– Мяу.– Кошка, хочешь молока?– Мяу.– А в товарищи – щенка?– Фрр!

ПЧЕЛА

– Где была ты?– Тут и там.– Где летала?– По цветам.– Что домой ты принесла?– Мед, – ответила Пчела.

ЛЯГУШКА

Скачем друг за дружкой:ЯЗа лягушкой.Лягушка по тропинке —И я как на пружинке.Лягушка по жнивью —И я не отстаю.Лягушка в лужу – плюх!И я за нею – бух!Лягушка в пруд – бултых!За нею!..Но тут я спохватился,Что плавать не умею,И очень огорчился.

ЁЖ

В траве живой колючий мячЩетинится и ежится.Ну, покажись, дружок,Не прячьСвою смешную рожицу.Но ежик фыркает, бормочет —Со мной знакомиться не хочет.

БЕЛКА

Дерево в овражке,Белка на верхушке.Попрыгунья в шубкеЩелкает орешки,Сыплются скорлупки.Прячутся орешки.Вот вы где, плутишки,Орешки-малышки,Орешки-двойняшки,Орешки-тройняшки,Орешки-пустышки.

РАК

Усищи – во!Ручищи – во!Сегодня я сноваУвидел его,ТакогоБольшого,ТакогоЧудного,Такого большого, чудного жука!

ДВЕ ПЕСЕНКИ

Вышел месяц из‐за крыш.Спит давно веселый чиж.Спит котенок наш Малыш.Спит лохматый пес Черныш.Что же, кукла, ты не спишьИ во все глаза глядишь?Встало солнце из‐за крыш.Лает весело Черныш.Встал котенок наш Малыш.Чистит перья чиж, чиж!Что же ты, кукла, спишь, спишь —Глаз не открываешь?

БАБОЧКА

Я вчера заметил в паркеНа сосне рисунок яркий,Разглядеть его хотел.Вдруг сложились половинкиЭтой радужной картинки —И рисунок улетел.

ЛЕСНАЯ АЗБУКА

Я был в лесу.Была жара.Она гуделаБуквой «А».– Бээ! —Услышал за собой.Там стадо шлоНа водопой.Узорный ужВ сырой травеЛежал, свернувшись,Буквой «В».ПичужкаНа одной ногеНапоминалаБукву «Г».Бил дятел,Дерево долбил,Как будто букву «Д»Дробил.А я,Склоняясь грустным «Е»,Сидел на пне,Как на скамье.А жук лежал,Как буква «Ж»,Комар звенел,Конечно, «З».Он все зуделИ писком И-ИЗакончил арииСвои.– Ку-ку! —Неслось издалека.И тишинаБыла звонка.Я встал.Пошел, как буква «Л».А лес кругом звучал,Звенел.Вдали мычалаБуква «М».В кустах торчалаБуква «Н».Я шел все дальшеПо тропе:Дупло, как О,А пень, как П…ВдругПритащила РСТСорокаНа своем хвосте.И новостей лесныхПолнаЗастрекотала такОна,Что сыч проснулся:– УХ-УХУ! —И в чаще ветокНаверхуЗацокал кто-то,Затрещал.На букву «Ц»,На «Ч»,На «Щ»…Змея скользит,В траве шурша,И шепчет:– Тише, птицы!Ша!– Э! —Сказал я сам себе.И отозвалось эхо:«Э-э… ».– Лес, —Я подслушал речь твою! —И лес откликнулся:– ФЬЮ-ФЬЮ!– Зеленый лес!Воскликнул я. —ПрекраснаАзбука твоя!

ЖИВЫЕ ЦИФРЫ

1– Копье!– Ты назовешь ее.И карандаш —Ей имя дашь:Иголка с ниткой,Палка,Спица!А это – цифраЕдиница.2С длинным клювом голова,Выплывает цифра 2,Выгибая длиннуюШею лебединую.3На страницеВьется птица.Что за птица,Посмотри.Эта птицаНа страницеОбернуласьЦифрой 3.4– Ну-ка, стул, перевернись,Кверху – ножки, спинка – вниз.Посмотрели, начертилиЦифру четкую – 4.5На что похожа цифра 5И как ее изображать?Как барабан и палочки?Как руль и колесо?Велосипед – и все.6У часов пружинка есть.Ну, точь-в-точь,Как цифра 6.7Там на море ветер крепнет,Узкий флаг на мачте треплет.Он совсемКак цифра 7.8 Похожа 8 с виду наОчки,Цепочку в два звена.9Отгадайте, что за клюшка?Угадайте, что за стружка?Разгадайте, что за хрюшка,Что за хвостик-завитушка?У загадки есть отгадка —Девятка.10Он круглый, но не в этом соль,А дело в том, что это – ноль.И как ни поверни его,Толстяк не значит ничего.Но стоит рядом очутитьсяХотя бы тощей единице,Всю силу осознав свою,Две цифры станут десятью.

ГДЕ ЖЕ КЛАРА?

Удивляется Гитара:– Где же Клара?Где же Клара?– В чем же дело,Дело, дело?Мандолина прозвенела.– Клара, где ты?Где ты, где ты? —Застучали Кастаньеты.Говорит упругий Бубен:– Мы певицу любим, любим.Любим, бом,Любим, бим.Косу с бантом голубым!– Как мы беспокоимся!Мы совсем расстроимсяБез твоей улыбки! —Загрустили Скрипки.Тут раздалсяХриплый бас,РазрыдалсяКонтрабас:– Клар-р-ра, Клар-р-ра!Где ж она?Разр-р-рываетсяСтр-р-руна!За Фанфарами – ГобойВместе с Медною Трубой.Взволновались инструменты,Все зовут наперебой!..Вдруг как грохнет: «Та-ра-рам!»– Прекратите тарарам! —Барабан вмешался старый.А за ним Тарелок медь:– Успокойтесь!Вышла Клара.Все настройтесь!Будет петь.

СМЕЯНЦЫ

стихи на детском языке

ДОРОГИЕ ДЕТИ И УВАЖАЕМЫЕ ВЗРОСЛЫЕ ДЕТИ!

Когда я, сам взрослый ребенок, играю забавными пестрыми словами, я вспоминаю то время, когда я был не больше куста земляники. Честное слово, я прятался от грибного дождика под ее зубчатыми листьями. Большие листья вверху задевали друг друга зубцами, что-то там тикало и кружилось. Мне казалось, это были настоящие Лесные Часы.

Конечно, вы можете сказать, что все это – Черабура. Или Барачурда. И будете не правы. Потому что это просто такая Фантамарина. Или Фантамалина. Кому как нравится.

Когда я был маленький, я придумал такую странную страну. Это Страна, Придуманная Под Шерстяным Одеялом. И живут там хвостатые, ушастые зверушки, которых никто никогда не видел. Полосатый зеленый Тигродил. Или Хрюта-Махрюта, хвостик закорючкой. Или Крокоцап, который любит стоять на одной ноге. А теперь я их всех поместил в свои стихи. И вы можете с ними познакомиться, даже полюбить их, потому что все они ужасно симпатичные.

АВТОР

ВАЛЕНТЫ И ВАРАНТЫ

Варанты, Варанты,завязав свои банты,порхали-махали на лугу.Валенты, Валенты,распустив свои ленты,гуляли на том же берегу.И гордились Варанты:«Мы – Варанты,потому у нас банты!»И хвалились Валенты:«Мы – Валенты,оттого у нас ленты!»И никто из них не заметил,как запел, закудрявился ветер —распустил у Варантов банты,завязал у Валентов ленты.Перепутались ленты с бантами —и смешались Валенты с Варантами.

ЧЕРАБУРА

«Черабура», – во мне шепнуло,И я чуть не слетел со стула.Черабура, черабура,Как будто в голове дыра.Идет навстречу мой приятель.Я даром времени не тратил.– Черабура! —Как заоруИ передал черабуру.Кругом соседии родныеВсе говорят,Как заводные:«Ну как дела?»– Черабура.«А как живешь?»– Черабурешь.«Прощай тогда».– Черабурда.Произнесешь —Прилипнет сразу,Как будто подцепил заразу.– Черабура! —Кричат повсюду.Я не желаю,Я не буду.Я крепок буду, как гора…Как заору:– Черабура!И сразу что-то отпустило.Гляжу, ворона подхватила:– Черабура!– Черабура! —И полетела со двора.

КУБИКИ

– Кубики любите?– Кубики любим.– Купите кубики?– Кубики купим.Если сложить ихкак полагается,звери на кубикахрасполагаются:коты, петухи,крокодилы, коровки…Но если вытряхнутьвсе из коробки,они как попалопосыплются на поли сложатся самибольшим Крокоцапом.Нога как у цапли,кошачья – другая,хвост крокодила,а клюв попугая.Но почему жеглаза слипаются?..Дом, словно кубики,рас-сы-па-ет-ся…Зверь зашипел,зарычал и замекал,захохотал и закукарекал!Тут вихрь налетел,свет лиловый и синийпонес, завертел —и поставил в пустыне.На желтой вершинележит Тигродил.Он встал и улыбкоюнас наградил.Он лапу своюпротянул Крокоцапу,тигриную лапу!в куриную лапу!И сам оказалсяприятнейшим малым —в полоску,с таким крокодильим оскалом!И так мне понравилисьоба чудовища,как будто в пустыненашел я сокровища.Мы пели, кричалии прыгали так,что в море проснулся Слонотарак!Туша слоновья за облаками,хобот,а ноги —совсем тараканьи.О Боже, я схвачен былСлонотараком,который до маленькихмальчиков лаком!Он кепку жует!Он рубашку порвал!«Спасите! На помощь!» —я громко позвал.Два друга зубастыхна помощь спешати Слонотаракатрясут, потрошат!Он порван на части,разодран на кубики…А где же вы сами,чудовища-чудики?Всего на минутусложитесь хотя б…Вернись, Тигродил!Появись, Крокоцап!

ВАРАХИЯ

В море – буря, в буре – мрак.Заворочался варак,барку поднял, уронил,капитана сохранил.Только я – не капитан,капельмухом сразу стал.В трюме пью и ем за двух —настоящий капельмух.Что тут делать? В мире – мрак.Море вывернул варак.Хвостобрюх и хвосторыл,ты меня уговорил.Мой корабль ползет, как рак,а мой парус, как дурак,пустотой надулся,я перевернулся.Мой корабль пошел ко дну.С той поры там и живумежду пушистыми шаршунамии золотистыми вархунами.

ЧТО ПОЧЕМ?

Сабука, Табука и третья Мардукасобрались – ни звука, ни хрюка.– Какая, – говорят, – скука!Мы себя развлечемтем, что вас огорчим.Для нашего развлечениядоставим вам огорчение.Огорчим огурцом,поколотим калачом,развлечем куклачом.Если не куклачом,то таким полосатенькиммухлачом.Если не мухлачом,то таким розовенькимкурачом.Он всегда пищит:«Что почем?Что почем?Что почем?»А быть может, верещит:«Что печем?Что печем?Что печем?»

ХРЮТА-МАХРЮТА

Хрюта-махрюта,грустная минута,ты ко всем придешь,лишь меня не тревожь.У меня и без тебя забот!Во-первых,гребенка не берет,во-вторых,часы мои не чесаны,в-третьих,встали волосы вопросами.Как? Почему? Зачем? —ты приходишь ко всем,Хрюта-махрюта,грустная минута.

ШУРУМ-БУРУМ

Там свекалюшечкии смехошишечки,там холодушечки,карамалюшечки.Там тилилинчикии колобунчики,звенят молодунчики,гремят скандунчики.Там громобаки,там зубодраки,там хрюкомылы,сковородилы.Там брекера,там стопора,там теребяки брюк и бряк!И все толкаются,ползут, катаются,перемешались —все передрались!На всю шкатулку —и гром и шум.Вот что такое —шурум-бурум.

КОНЦЕРТ ГУГУШИ

Гугуша хрюкнул,затем мяукнул,потом жужукнул,затем индюкнул,потом моржукнул,затем слонякнул,«Му-му-му», – мукнул.«Кря-кря-кря», – крякнул.Он воронякали поросякал,«Пи-пи-пи», – пикнул.«Пу-пу-пу», – всех перепугал!

ТЕМЕНЯ И ЯСЕНЯ

Теменя и ясеняперепутались у меня.В темень поетчеловек – кукарек,в ясень – сова,бабья голова.В темень ко мне ходятшляпы и штаны,в ясень навещаютсны – храпуны.В темень собираюсьв гости к мигунам,в ясень озираюсь,смотрю по сторонам.В темень меня виршиносят и роняют.В ясень меня тожекто-то сочиняет.

ПУПЫР

Мыра, Мыра, Мыра,не дразни Пупыра.Как раздуется Пупыр,разозлится на весь мир.За торами —моторямипройдет сумгапупырями.Лучше в дырце посмотри:на мостырце – пупыри,красные,лиловые,девятиголовые.

БОКРА ОБИДЕЛИ

Шумелая Шумеланаврала и нашумела,огорошилабородого Бокра.А старый Бокрс рожденья добри не любитпустехи и мра.Он огрубился,огоробился,не сказал ей не про не здра,но помыслил так:«Я не кус мардак,будет ей и карюк и кардак!»И пришел Марабук,вырыл рогом карюк,лапанями построил каряк.И каряк не молчит —вовсе друни друнчит.Удирают стада хвостоняк.Вдруготкинулся крюки захлопнулся люк.Хвостоняки – беднягипопались в карюк.Тут шумелой Шумелеквок пришел в самом деле,ей без хвостоняк просто кра.Завержала, будто кошедь,обещала не горошитьни Бокренка, ни бородого Бокра.

ТИМУРИМУ

Тимуриму тирита,выдла быгла за повидло.Корота ты, корота,но ужаской выдла.Прихожал тебя глядетьразноухий муроведь,все ребезы разузорил,все равно не прободеть.А ужаски и бажаскихохотели с муской в ряске.Получился хвостогамс шумолапкой пополам.

ЧУРАЦКАЯ СЧИТАЛКА

Шла большая Чурунда,за версту была видна.А за нею шли Чурылы,им Чурында говорила,держа курицу в руке,на чурацком языке:– Чуралда, чуралда,трынды-брынды беренда,на болоте выранда,на осине борода.Примахала воронда,поднялась караганда!Черунда ты, черунда,не черюкай никогда,не черюкай, не ворюкай —и выходит че-мо-дан!Не калякай, не малякай —и выходит ка-ран-даш!Не брыкайся, не лягайся —и выходит па-ра-шют!Трында-брында с двух сторон,ты, Чурында, выйди вон!

БРОН И МУСКИЛА

Мускила – вазеттазаломного цветаобратноколенными лапамистручала, плясала,огном потрясала,увешана скумными тряпами.И через забонк ней сунулся Брон,вытянув тубо сосискою.«Эй, Брон маратубый,убери свое тубо,а не то укушу и затискаю!»Тут Брон за забономстал Брылом зеленым,а с Брылом шутить не приходится.Смигила Мускила —прощенья просила.Но пузки с тех пор с ней не модятся.

МУРОТА

Мурота, мурота.В дыроте – белота,а над ней – небота,в неботе – пустота.Мы и сами-то спроста —сирота и смурота.Распахнем воротаи уйдем с дворота.Снегота, снегота,ты пушистее кота,ты встретишь нас волчанием,а проводишь нас свычанием.

МЫРДОВАТ

Ствол яблоневый узловат,на нем мерцает кырдоват.Куда все бабочки летят?В мой сад летят – на тырдоват.Приятель мне сказал в ответ:«Твой бырдоват – какой-то бред».Я говорю: «На первый взгляд,а приглядеться – дырдоват».Приятель мой надел очки:«Кора, какие-то жжжжжучки…»Я подтолкнул его: «Проснись!Смотри, о н о стекает вниз».Подставил я кувшин, бидон,а мырдоват течет на склон.Застыл дорожкой стекловат,любуйтесь – чистый пырдоват.Ломайте – сладкий леденец,на стекла режьте, наконец.И у меня сомнений нет,Что э т о что-то для ракет.Совсем незрим и невесом,Напоминает детский сон,и нет его – на первый взгляд,а приглядеться – хтырдоват!

МОЙ ЗАМОК

Смотри, моя шляпас большими полями —не шляпа, а замокс дорогой, полями.Там лошадь пасетсяи щиплет траву,и я в этом замкехожу и живу.Ну кто бы подумал,хотя бы придумал,что я в этом замкехожу и живу.И это все выдумка,просто придирка,что в башне моейза подкладкою – дырка.Нет, в каменной шляпе —окно и балкон,стоит на перилахстакан с молоком.Ну кто бы подумал,хотя бы придумал,стоит на перилахстакан с молоком.Люблю на балконесидеть вечерами,смотреть из-под шляпыс большими полямии пить ледяное,как смех, молоко.И дышится мнеи живется легко.Ну кто бы подумал,хотя бы придумал,что дышится мнеи живется легко.Когда на бульварвыхожу я весною,мой маленький замокгуляет со мною.Я вижу прохожих:идут по Москвес дворцами и замкамина голове.Ну кто бы подумал,хотя бы придумал,с дворцами и замкамина голове.

КУКАРЕКУ-ПАРК

Поедем в кукареку-парк,зеленый и многоэтажный,где петухи гуляют важно,на поводках ведя собак.Мы посетим кафе «Уют»,где блеют и рычат за стойкой.А посетителей там столько! —там козы в юбочках поют.В толпе увидим динозавра,который хвощ жует на завтрак.Заметим и транозавра,что ест филе из динозавра.В аллее ходят кибераи киберята-детвора,трещат и скачут их игрушки —раскрашенные киберушки.На стадионе на скамьемы сядем как в своей семье,среди горилл и крокодилов,таких общительных и милых.И будем все переживать,свистеть, ногами топотать,когда плутарики с Плутона,тесня кошмариков зеленых,им точно мяч пошлют в ворота —и в космос вырвутся с налета!А в перерыве у ларькамы выпьем лунной газировкиили коктейль из молокакрылатой голубой коровки.И так весь день мы проведемсреди разумных насекомых,зверей и чудищ незнакомыхпод летним солнцем и дождем.Давайте ж крикнем «кукареку»тому, кто создал этот сад —пришельцу или человеку, —гав-гав, ура, хрю-хрю, виват!

ЛУННАЯ ВЕЧЕРНЯЯ ИГРА

У меня на занавескеВышиты четыре масти:Бубны, черви, пики, крести.Распахну я занавеску,Мы все вместекажем: – Здрасьте!Бубны, черви, пики, крести.А ко мне пришел приятель,Посмотрел – и сразу спятил.– Отчего, – он крикнул нервно, —У тебя на занавескеКрести, пики, бубны, черви?Задыхаясь от азарта,– Почему, – спросил он резко, —У тебя сплошная карта,А совсем не занавеска?На окне игра повисла,Я не вижу в этом смысла!Я спокойно отвечаю:– Сам я это намечаю.Но ко мне заходит частоБледный месяц вечерами,Прямо в окна входит:– Здравствуй! —И ложится на диване.Разбираем все на части,На четыре полных масти.И играть садимся вместе —Я и месяц бледноликий:Пики, бубны, черви, крести…Черви, крести, бубны, пики…

МУТАНТЫ

Я уверен, что слоны-гиганты —Это просто муравьи-мутанты.

ТАРЕЛКА

Пришельцы были на Земле.Тарелка села на столе.Пришельцы с виду как салат.Вот их и съели, говорят.

ГУСЕНИЦА

Долго я следил за ней.А она с утра до ночи —То сама себя длинней,То сама себя короче.

МОЙ ПРИЯТЕЛЬ – ПАМЯТНИК

Прежде был у нас город без памятника.Что за город, если без памятника?Он пришел на площадь, шаг печатая,И посередине стал, как статуя.Голуби кругом, автомобили.О приятеле все давно забыли.Но зато у нас город с памятником,Настоящий город, если с памятником.

ПРО НЕПАЛЬЦА

Бедный маленький непалецНаступил себе на палец.Не реви, не плачь, непалец,Не болит давно твой палец.Потому что про непальцаСтих я высосал из пальца.

НА ПЛЯЖЕ

На ярком песке —Живота отпечаток.Ни рук и ни ног,Ни затылка, ни пяток.А может быть, тутЧеловек ни при чемИ был загорающийПросто мячом?

СТРАХИ

В голове у старухи, я слышал,жили страхи, как дома под крышей:красная рука,черная рука —обе пугали наверняка.Ночью, когда засыпала старуха,страхи у ней вылезали из уха.Трехлетних трусишекпугая во сне,руки, как раки,ползут по стене.Руки гуляют по тротуару,за горло хватают кричащую пару…Красная рука,черная рукав ночь убегают, как два паука.Одна подгоняет другую: живее…Встала старуха, а в голове еекрасная рука,черная рукаспят-почивают, как два голубка. —Набегались

ПРИЗРАКИ ЭВМ

Видел тени, что бродят под утро?Их профессор вызываетиз компьютера.Из экрана они вытягиваютсяи до спящихпальцами дотрагиваются —шелестяще-слюдяными,ледяными.Открываются глаза —и смотрят спящие,видят лица бледные, грозящие —светлячки в пустых орбитахкружатся…Замирает в горлекрикот ужаса…Над людьми, в кроватяхразметавшимися, —яркими их снами,размотавшимися,призраки склонились —рябь жемчужная,пожирают что-то,будто ужиная…Знаю,когда падаюво сне я,чем страшнее мне,тем им вкуснее.И гудит и щелкаеткомпьютер!Дымом тают…Наступает утро…И тогда в экрантечет из кресластруйкой электроновтень профессора.

НОЧНЫЕ СТРАШИЛКИ

Устроили пирвурдалак и вампири пьют ее – пепси, конечно.Им подан обед:на блюде – скелет,украшенный зеленью вешней.Под лавкой – грызня:друг друга дразня,две крысы сошлись в рукопашной…Ну, как тебе —страшно?Страшно?Колдунья пришла,глядит из углаи зубы напильником точит.Из леса капканк тебе прискакал,как схватит башмак! – захохочет!Диван озверел.И хлопает дверь,как будто лишилась рассудка…Ну, как тебе —жутко?Жутко?Решила кроватьтебя забрыкать,взыграло, заржав, одеяло.Что, страшно, малыш?Как кукла лежишь —тебя простыня спеленала.Два ярких ножак тебе приближа…Хромает нога костяная…Но если теперьне страшно тебе,что выдумать, просто не знаю.

ВАСИЛИЙ

У Васили спросили:«Мясо любишь ли, Василий?»– Да, люблю, – ответил Вася, —часто думаю о мясе.У Василия спросили:«Рыбу любишь ли, Василий?»– Да, не прочь отведать рыбки, —он ответил без улыбки.У Василия спросили:«А мышей ловить, Василий?»Рассердился мой приятель:– Я – не кот, а покупатель!

ПИТОН-АРТИСТ

Говорил Питон со стоном:– Стыдно сталобыть Питоном!Скучно ползать,повторяться,то ли дело —притворяться!На прилавок лег Питон,притворился,что – батон.Вверх пополз,затем вернулся —сдобным бубликомсвернулся.Посмотрите на нахала:он – калач,плетенка,хала…Чем же станет он потом?Сам не ведает Питон.Вот на дереве, пожалуйста,завязался,словно галстук.Изогнулся,словно мост,стал антенной,встав на хвост.Затрубил трубою —тубой,только звуккакой-то грубый.Подключил себе мотор —кран подъемный!Транспортер!И страшней всего что было:вы заходите в подъезд,вдруг разинут пасть перила —и подъездкого-то съест.

МОНСТРИК

В городах-гигантах обитают монстры.Монстры одноглазы, троепалы, толсты.Про них газеты пишут.Иные знамениты,Как ловкие грабители,Известные бандиты.Другие на помостеЗдоровые, как танки,Подбрасывают гириИ поднимают штанги.А когда-то монстры сами были монстриками,С остренькими ушками, пузиками, хвостиками.Жили в океанеНа скалистом острове,Бегали, купались,Дрались братья с сестрами.Бывало заберутсяВ папоротники, мхиИ сочиняют хоромНескладные стихи.Кто с клешнею, будто краб,Кто, как мачта, ростом,Но никто не называлДаже краба монстром.Но выросли все —И покинули остров,Там, в далеких городах,Превратились в монстров.Это их работа —напугать кого-то.А кому-то весело,Такая уж профессия!..Но в августе чудовища бросают все дела,Прячут пистолеты в ящики стола,Берут себе отпускИ едут на остров.По песку гуляют эти мяса груды,На массивных телесах – пестрые «бермуды».– Посмотри, какой ты стал!– Бегемот!– А ты? —И кривыми пальцами тычут в животы.Хлопают друг друга звонко по спине,Ездят друг на друге – ящер на слоне.Как-то утром я встаю, тишина – на острове.На песке – одни следы…Что случилось с монстрами?Может быть, разъехались,Позвала работа?..Нет, смотрю, столпилисьНа ступеньках грота.Умиленно глазки жмурятся во лбу,Вытянулись губы в трубы: бу-бу-бу!Главный нависает, большой как баобаб, —И в живой корзинке его мохнатых лап —Голенький младенец, милое дитя.Монстров он за бороды таскает не шутя,Тянет за резиновые уши и носы,Откроется краник – нянек оросит.Няньки несуразны,Слишком велики,Но все любят монстрикаНаперегонки.

СОСЕД

У меня сосед —Волосы как снег.Сколько деду лет?Верно, целый век.Выйдет утром дед,Плечи развернет,Сразу двадцать летКак рукой смахнет.По тропе леснойБегает сосед.Подышал сосной —Скинул сорок лет.Трудится сосед,Вскапывает сад.Стал моложе дедЛет на шестьдесят.Вот гоняют мяч.Дед в игре горяч.Вижу, сбросил дедВосемьдесят лет.Хватит молодеть!Не спеши, сосед…Выйдешь поглядеть,А соседа нет.

ПАПИНА ШЛЯПА

Папина шляпаиз серого фетра,черная лента —на полкилометра,бывает длиннееот сильного ветра…Я лезу тудаголовою вперед,мне шляпа – по шейку,до пят достает!Такой оказаласьглубокой, здоровой…Это мой папабольшеголовый!Клянусь, заблудился,такая большая…Блуждал в темнотеи, как в погребе, шарил.Ящик нащупал,банку, бутылку…Все это папестучит по затылку.Столько извилину папы в мозгу!«Но думать, – сказал, —Я за всех не могу».

ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ

Камень гладкийи зеленый.Я лизнул его —соленый.Погляделна узор,увидалморской простор.

ВТОРОЙ КАМЕНЬ

Я увидел под водойкамень с рыжей бородой.И, представьте, масса рыбы —в бородеу этой глыбы.

ТРЕТИЙ КАМЕНЬ

Просто камень,камень серый,в камне – темная дыра.И не камень,а горакилометра в полтора,в ней – глубокая пещера.

ПИРАМИДЫ

Один англичанинзалез на верблюда,чтоб разглядетьпирамиды оттуда.«О да! – он сказал. —Восхитительный вид!Взглянуть бы теперьна себя с пирамид».

МРАМОРНЫЙ ЛЕВ

Над морем,на задние лапы присев,грустно задумалсямраморный Лев:«Я давний-предавний,я старый-престарый!..Я прежде был камнемв ущелье Каррары.Но скульптор однаждыскалу увидали в мраморной глыбеменя угадал.Камень снимая резцомпостепенно,освободил меняскульптор из плена.Жил в мастерскойу художника Кот.Помню, бывало,ко мне подойдети говорит:«Ты, по-моему, славный.Мыр-мыр-мыр – мордавыходит забавной.И мрамор – мыр-мыр —подходящий вполне.Увидит весь мир – мыр-мыр —памятник мне!»Стерлись на мрамореподпись и дата…Но был этот Коти мяукал когда-то».И чуть улыбается,повеселев,над Мраморным мореммраморный Лев.

КОНЬ В ЯБЛОКАХ

Сад вдоль дороги.Ветвистые яблони,яблоки падают,падают яблоки —планеты зеленыескачут в траве.Серый серебряныйконь пробегал.В яблонях – ветер,и падают яблокина гриву лоснистую,на спину и круп.Срезают подковыупавшие яблоки,с комьями глины,мясом сверкая,взлетают они…Конь утомился,стоит на обочине,сам серый в яблоках,темной сливою – глаз,яблоком сочным хрустит.

ПЕСЕНКА

Я знал крылатую семью:Чив-чив, Тень-тень, Фью-фью.Встречали песней ясный деньФью-фью, Чив-чив, Тень-тень.Сад облетевший молчалив.Где вы, Тень-тень, Фью-фью, Чив-чив?Один я прыгаю, пою:– Чив-чив, Тень-тень, Фью-фью.

ЧЕЛОВЕК И КАЗБЕК

Смельчак человеквлез на гору Казбек.Поглядел, а кругом —только горы и снег.Постоял человек,помолчал человек,закурил человекпапиросу «Казбек».«Да, – решил человек, —человек – он велик!Мир запомнит навекэтот сказочный миг».И ушел человек.И остался Казбек:чистый снег, а на нем —папироса «Казбек».

УДИВИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

На горе ФудзиямаДва ученых японцаГлядели прямоНа солнце.Солнце было скрытоТенью,Было полное затменье.Но японцыБыли ученыеИ глядели в стеклоЗакопченное.– Что случилось? —Спросили слепые кроты. —Мы еще не видалиТакой темноты.– Тише, тише! —Запищали летучие мыши. —Это ночь или день?– Это тень.– Что же вы не летите?– Не хотим.– Почему не хотите?– Мы боимся кошки летучей.Это был Удивительный Случай,Что крылатые кошкиЛетали,И крылатые кониЛетали,И крылатые щукиЛетали,И крылатые звукиЛетали,Кимоно парусамиЛетали,Веера и татамиЛетали,Летали чайные домики,И спящие дети,И гномикиПри затмении солнца.Кто услышит, поверит едва ли.Но про них написалиВ журналеДва ученых японца.Это чудоЯпонцы ученыеНаблюдалиВ стекло закопченное.

УРОК

Там, где гуляютДикие звери,В чаще дремучей,В темной пещере,Старый РазбойникУчил сорванца:– Слушай, о сын мой,Слово отца!Если ты волкомВырастешь сдуру,Охотник придетИ сдерет с тебя шкуру.Если же станешьОвцою, тупица,Свяжут из шерсти твоейРукавицы.А если ты станешьТрусливой собакой,Палкою будетЛупить тебя всякий.– Кем же мне быть?Объясни, наконец! —Просит РазбойникаСын-сорванец.Тот наградилПодзатыльником сына:– Будь человеком!Понял, дубина?

ПТИЦА-ДУДКА

По лесу бродилВолшебник,ВолшебникИз сказок волшебных.Увидел волшебникБерезу с дупломИ превратил ееВ сказочный дом.На косолапого мишкуНабрелИ превратил егоВ сказочный стол.Серого зайцаВ чаще спугнулИ превратил егоВ сказочный стул.По лесу бродилВолшебник и маг.Он превратилПаутинуВ гамак.Ежа превратил онВ мячВолейбольный.Лиса обернуласьЛампойНастольной.Дубок он заставилКлюкоюСогнуться.Что ни кувшинка —ЧашкаИ блюдце.ОднаждыВ березовом доме своемВолшебникЧаи распивалЗа столом.Он слушалВеселое пенье дрозда.А между ветвейЗажигалась звезда.Послушал он птицу,Подумал минуткуИ вдруг превратил ееВ пеструю дудку.Дудочку взять —Пустяковое дело.Но дудка вспорхнулаИ в небо взлетела.Сама она сталаДудеть и играть.И дом превратилсяВ березу опять.Стол на дыбыСталИ пошел —Снова медведемСделался стол.А стул превратилсяВ пугливого зайца —И все превращается,Все превращается!..Волшебник смутился —И сам превратился.Подкинул он к звездамСвой синий колпак —И стал мальчуганомВолшебник и маг.Но самое главное —Вот что случилось:Дудочка сноваВ дрозда превратилась.Ты слышалВеселое пенье дрозда,Когда между ветокЗажжется звезда?

ОСЕНЬ В ЗООПАРКЕ

Осень сегодняпришла в зоосад.Желтые листьялетят и летят.В клетки к верблюдам,лисицам,енотам —и залетаютв бассейн к бегемотам.Кричит какаду,кувыркаясь на рейке:«Смотрите, смотрите,летят канарейки!»Слушает львенок:листья шуршат.Лапою трогаетстранных мышат.И отступает,пугается львенок.Жирафы глядятс высотыудивленно:все эти деревьяс их пестрыми листьямиим кажутся тожезверями пятнистымиА со скалясмотрят орлы.Нет у орловникакого сомненья:деревьятеряютсвое оперенье.Гуси поднялисьв строгом порядке:«Мы улетаем,близки холода…»И,точно лапок их отпечатки,кленовые листьялежат у пруда.

СЧИТАЛКИ

У рекиРослаРябина.А рекаТекла,Рябила.Посредине —Глубина,Там гулялаРы-би-на.Эта рыба —Рыбий царь,НазываетсяПескарь.Дятел, Дятел —Наш приятельДуб долбит,Как долотом.Помоги нам,Дядя Дятел,ДляСкворцовПостроитьДом.Голубь,ГусьИ Галка…Вот и всяСчиталка.– Заяц, Заяц,Чем ты занят?– КочерыжкуРазгрызаю.– А чему ты,Заяц,Рад?– Рад,Что зубыНе болят.За поселкомУ проселкаВ поле пелаПерепелка.ПерепелПрилетел,ПерепелкуПерепел.Кружка,Кадушка,Колода,Колодец.– Кого ты,Колода,СегодняНапоишь?– ХолодныйКолодецНапоитМеня,А яНапоюВороногоКоня.ПодогрелаЧайкаЧайник,ПригласилаДевятьЧаек:– ПриходитеВсеНа чай! —СколькоЧаек,Отвечай!Сон-сон,Пересон.Сели в лодкуПять персон:Сом,Севрюга,Три селедки.ВылезайтеВсеИз лодки!

МАША И МИША

ПОУТРУ

Есть две ножки,Два носка,Два зеленых башмачка.И еще —Две руки.Для чегоДве руки?Для того две руки,Чтоб надеть носки,Натянуть башмачки,Завязать шнурки.

КТО КОГО БОИТСЯ

– Кого боится Миша?– Мыши.– А мышь кого боится?– Миши.

ИГРУШКИ

Друг на друга обижались,А теперь стоят рядком:Помирился Машин заяцС Мишиным грузовиком.

КАРТИНКА

– Дай!– Не дам!– Дай!– Не дам!– Раз! – порвали пополам.Поглядели на картинку —Каждый держит половинку.

СПАСИБО

Маша смотрит, морща нос:– Ты мне что-нибудь принес?– Красно-синий карандаш,Что ты мне за это дашь?– Дам свое «спасибо».– Умница, спасибо.

ЗАКРОЙ ГЛАЗА – ГЛАЗА ОТКРОЙ

К нам пришел Закрой Глаза,На него смотреть нельзя.Поскорей закрой глаза,Баю-бай!А придет Глаза Открой,Он веселый, золотой,Вот тогда глаза откройИ вставай.

УГОЛОК

Осторожней, не порвитеЭти шелковые нити.Дело в том, что я знакомС этим быстрым пауком.Свой сачок оставьте дома;Мотылек – он мой знакомый.А сердитый этот жук —Мой надежный старый друг.В речке тоже не удите.Вон плывет она, глядите,С острым красным плавником.Я прекрасно с ней знаком.Барабанит гулко дятел.Этот дятел —Мой приятель.И щебечет часто-частоМне синица:«Здравствуй, здравствуй!»Тень березы мне приятна,И трава,И облака.И пишу яАккуратноВам стихи из уголка.

ПОДАРОК

Пляшут на сковородеЛадушки-оладушки.Вот какой сегодня день!День рожденья бабушки.На дворе воробышкиРаспищались:«Что же, что же бабушкеТы подаришь?»У меня игрушекНакопилось много,И самая любимая —Железная дорога.Все рельсы и вагоныОтдам я хоть сейчас!..А вдруг уедет бабушкаНа поезде от нас?Нет, я лучше бабушкеРисунок подарю.Нарисую дерево,Желтую зарю,Почтальона и письмо,Комнату большую,И себя и бабушкуТоже нарисую.Я сижу задумчивоИ смотрю вокруг.Засмеялась бабушкаИ сказала вдруг:– Внук такой послушный,Просто удивление.Вот какой подарокМне на день рождения!

ХРУСТАЛЬНЫЙ ПЕТУШОК

Хрустальное яйцоЛежало на столе,И солнечные зайчикиИграли в хрустале.К яйцу подкралась кошка,Столкнула со стола.Яйцо упало, брызнулоОсколками стекла.И выскочил оттудаХрустальный Петушок —Искрится хвост и крылья,И клюв, и гребешок.Встряхнулся – и на люструВзлетел он к потолкуИ так хрустально-чистоЗапел: «Ку-ка-ре-ку!»И прозвенела люстраПодвесками в ответ,И музыкой посудыОткликнулся буфет.В квартире нашей радугаЛетает и поетИ разноцветный бисерНа блюдечке клюет.

КАРМАННЫЙ КОМАРИК

– Есть у меняКарманный фонарик.– Карманный фонарик?– Карманный фонарик.– Тогда у меня —Карманный комарик.– Карманный комарик?– Карманный комарик.Гнездышко свил онВ кармане моем.Вылетит вечером —Песни поем:Он тенором,Я, разумеется, басом.Я бас этот прячу,Храню под матрасом.В пустыне егоЯ нашел как-то раз,Наверное, левПотерял этот бас.Есть у меняИ другая находка.– Другая находка?– Другая находка —В круглой коробкеЖивая Щекотка.– Живая Щекотка?– Живая Щекотка.Однажды ЩекоткеУдрать удалось.Что было!.. БратишкаСмеялся до слез,От хохота котПо кушетке катался,А я со ЩекоткоюСладить пытался.Хихикал комарикВ кармане моем…Теперь я щекоткуДержу под замком.– Щекотка, подумаешь,Вот у меня…– Что у тебя?– Что у меня?В большом чемоданеСидит Болтовня!– Сидит Болтовня?– Сидит Болтовня.Смешная,Похожа на обезьяну.Но я выпускать ееЛучше не стану.Иначе с тобоюСлучится бедаИ ты не умолкнешь,Боюсь, никогда.

ЛЕСНОЙ РАЗГОВОР

– Синица-певица,Что видела в нашем лесу?– Летала, видалаВесну на грачином носу.– Синица-певица,Откуда так пахнет весной?– Лиловый подснежникПроклюнулся в чаще лесной.– Синица-певица,А день-то сегодня каков?– Высокое небоИ перышки в нем облаков.– Синица-певица,Так что же мы в почках сидим?– Еще не пора вам,Листочкам, порхать, молодым.– Синица-певица,Когда же, когда же, когда?– Спросите у Солнца.– У этого теплого? Да?

ЛЯГУШОНОК И МЫШОНОК

В траве ЛягушонокУвидел Мышонка.– Какой вы чудесный! —Заквакал он звонко. —Ну как вы такимУдивительным стали?Немало, наверное,Вы испытали?Мышонок сказал:– Я родился веснойИ маленьким был,Как орешек лесной.За лето подрос,Нагулял себе шерсткуИ на зиму зеренСобрал себе горстку.Вздохнул Лягушонок:– А в жизни моейВсе было иначе —Гораздо сложней.Сначала икринкоюПлавал я в ряске.Но вдруг у меняОбозначились глазки.Я стал головастиком.Долго потомВ воде я резвился,Виляя хвостом.Но лапки затемУ меня появились,Я громко заквакалИ на берег вылез.Поймал червякаСредь высокой травы.И тут на полянкеМне встретились вы!

СНЕГОВИК

– Зачем вам, ребята, два уголька?– Два уголька?И совсем непохоже.Два уголька?Придумали тоже!Это же глазки Снеговика,Черные глазки Снеговика.– Зачем ты морковку из кухни принес?– Какая морковка?Совсем непохоже.Причем тут морковка?Придумали тоже!Это озябший оранжевый нос,Снеговика замечательный нос.– Зачем ты ведро приволок с чердака?– Какое ведро?И совсем непохоже.Зачем нам ведро?Придумали тоже!Это же шляпа Снеговика,Красивая шляпа Снеговика.– Зачем вам, скажите, две длинных доски?– Две длинных доски?И совсем непохоже.Да где же тут доски?Придумали тоже!На лыжах катаются Снеговики,Отличные лыжные Снеговики.– Куда же отправится ваш Снеговик?– На это ответим мы вам напрямик.Дорогою зимней,Дорогою долгойПоедет он в лесЗа пушистою елкой.Вы спросите, елка ребятам зачем?Ну это известно, мы думаем, всем.

ПРО КРАСНУЮ МЫШЬ И ЗЕЛЕНУЮ ЛОШАДЬ

Я шел и расспрашивалРазных прохожихПро красную мышьИ зеленую лошадь.И мне отвечалиДесятки прохожих:– Таких мы не видели —Даже похожих. —Кругом улыбались:– Все это – фантазия! —Какой-то старик проворчал:– Безобразие!Я шел через городНелеп и взъерошен.Я спрашивал всюду,Меня не смутишь:– Ну кто-нибудь виделЗеленую лошадь,Зеленую лошадьИ красную мышь?Вдруг кто-то окликнулМеня из окна.И я увидалГолубого слона,Который сказал:– Поищи их на пристани.Недавно тудаПрошагали туристамиЗеленая лошадьИ красная мышь.Ну, топай скорее,Чего ты стоишь?В волнении я прибежалНа причал,Где белый корабликКормою качал.Кораблик уже уходилОт причала.Зеленая лошадьУ борта стояла,А красная мышьМне махала с кормы…С тех пор, к сожаленью,Не виделись мы.Ты скажешь: все этоНеправда одна.Не веришь?Спроси голубого слона.

САДОВНИК

(игра-считалка)Мы вчера в саду гуляли.Мы смородину сажали,Яблони белили мыИзвестью, белилами.Починили мы забор,Завели мы разговор.– Ты скажи,Садовник наш,Что ты намВ награду дашь?– Дам в наградуСлив лиловых,Самых лучшихГруш медовых,Самых крупных,самых сладкихСпелых яблокДва десятка,ВишенЦелый килограмм!Вот что дамВ награду вам. —Ну а мы в саду гуляли,Мы смородину ломали.Мы по саду бегали,Ничего не делали.Повалили мы забор,Завели мы разговор.– Ты скажи,Садовник наш,Что ты намВ награду дашь?– Дам в наградуСамых лучшихОт крыжовникаКолючек,Горьких косточекОт сливыДа ещеБукет крапивыС лебедоюПополам!Вот что дамВ награду вам.По работеИ награда.Выходите вонИз сада!

КОШКА И Я

Надоело мне вставать.Как магнит моя кровать.Кто быС нынешнего дняВсе быДелал за меня?Кошка прыг на край постели…Ну, а если в самом деле?..– Кошка, с нынешнего дняЗамени-ка ты меня!– Хорошо, – сказала Кошка, —Послужу тебе немножко. —Кошка умывается.Кошка одевается.Повязав себе салфетку,С аппетитом ест котлетку.С ней управилась легко.Пьет из чашки молоко.Это славно,Это мило!Молоко-то с пенкой было!– Кошка,С нынешнего дняБудь повсюду за меня! —За окном кричат ребята.Шум, и смех, и беготня.Кто-то в майке полосатой,Весь пушистый и усатый,Встал в воротах за меня.Братцы, что все это значит?Кошка ловко ловит мячик.Даже тренерВратарюГоворит:– Благодарю.КошкаС нынешнего дняВсюду, всюдуЗа меня!За меня читаетКнижки,За меня ныряетС вышки,За меня идетВ поход,И танцует,И поет,И купается,И дажеЗа меня лежит на пляже!Ишь пригрелась,Мур-мур-мур.Ну уж это чересчур!Мигом я вскочил с кровати.– Нет, довольно, Мурка, хватит!Сам с сегодняшнего дняЗаменяюЯ…Меня!

РАССКАЗ ОХОТНИКА

В темноту тревожно глядя,С ночи я лежу в засаде.Птица ранняяПоет.Солнце рыжееВстает.И выходит из туманаЗверь лобастыйНа поляну.Я затвором сразу —Щелк!Ты – моя добыча,Волк.Вижу уши.Уши вижу.Подобраться бы поближе.Солнце —Яркой полосой…Щелк! —Попался мне, косой.МухоловкаЛовит мушку.И ее берет на мушку.Лося встретить удалось.Ты – моя добыча,Лось.– Где же, где твоя добыча?Где ягдташ твой, полный дичи?Где рога и шкура зверя?Что-то я тебе не верю.– Пусть гуляет в роще зверь!Все равноОн мой теперь.Будет жить он в нашем домеНа столеВ моем альбоме.Да, хожу я на охотуЛето целое подряд.Не ружье – моя забота.У меня в футляре фото-,Славный фото-,Меткий фото-,Умный фотоаппарат.

КРУГ

Плавать в море я могуНа резиновом кругу:Животом на круг ложусь,На воде легко держусь.ВдругКак выпрыгнет из рукИ поплылМой желтый круг…Я поймать его хочу,Только воду молочу —И рукамиИ ногами…Все вокругПошло кругами.– Помогите!..Дайте круг!Я без круга,Как без рук!..Мчатся волныДруг за другом,Круг – за ними,Я – за кругом.– Дайте круг!Не дотянуться!.. —А кругом…Кругом смеются:– Что на помощьТы зовешь?И без кругаТы плывешь.

КТО ЧТО ЕСТ

Вы не видели такогоНи во сне ни наяву.Наша рыжая короваЧервяков клюет в хлеву.До чего же галкуЖалко!Сено ест на ужинГалка.Кот в зубах несет морковку.Серый Волк жует камыш.Неумело и неловкоЗаяц в поле ловит мышь.Жаба стонет чуть жива —Трудно жабе есть дрова.А огонь совсем потух —Полови-ка в печке мух!Я замучился совсем,Потому что тоже ем,Ем я,Стоя на носу,С ветчиноюКолбасу.

СЛОН НА ЛЬДУ

Лед огнямиЗалит весь.Сколько ногМелькает здесь!ИнейСловно кружевце,Белки, зайцыКружатся.И, отставив лапочку,Зайка сделал«Ласточку».ЗакружилсяВолкВолчком,Только шерстьСтоит торчком.Гусь с ГагаройЕдут парой:Что за «гаги»У Гагары!А у Кошки,Говорят,По конькамВторой разряд.– Ай да киска —Фигуристка!Сколько смеха,Шума, визга!На катокЯвился Слон.На «снегурках»Катит он.БедномуДо смеха ли? —НогиВрозь поехали.– Эй, Мышонок,Поддержи!Что вы смотрите,Моржи!ТорможуНа всем ходу! —РастянулсяСлон на льду.Набежало сто мышатВсеСлонаПоднять спешат.И, вздохнув,Сказал он мышкам:– Лед сегодняСкользкий слишком.Не ушибся яНисколько.Но зачем такой онСкользкий?

НОВЫЙ ДЕНЬ

Елка в детском саду.И поетХоровод:– ПочемуРаз в годуТы приходишь,Новый Год?Сколько днейНадо ждать,Чтобы тыПришел опять!Отвечает Новый Год:– Год идетЦелый год.Но затоКаждый деньК нам приходитНовый День.Много новогоВокруг:Новый снег,Новый друг.Стал повышеТы и он.Видишь, новыйСтадион.В дали новыеМаня,Вьется новаяЛыжня…И поетХоровод:– Новый День —Новый Год!

КРАСНЫЙ СВЕТ – ДОРОГИ НЕТ

Отчего и почему?Почему и отчего?Ничего я не пойму,Не пойму я ничего.Почему стоит автобус?Почему трамвай застрял?Отчего широколобыйРассердился самосвал?Шесть машин стоят подряд,Все стоят и все гудят,Все гудят и все стоят —Ни вперед и ни назад.Хоть знакомы не были,Но застряли рядом«ПЕРЕВОЗКА МЕБЕЛИ»И «ПРОДУКТЫ НА ДОМ».Отчего и почему?Почему и отчего?Ничего я не пойму,Не пойму я ничего!И фургон с мороженымКажется встревоженным.Мороженое тает.Волненье нарастает.У такси заглох мотор.Почему такой затор?Глупый желтенький Утенок —Он купил пакет конфетИ пошел через дорогуПрямиком на красный свет.

ТИШЕ ВСЕХ

Кто прошел так тихо-тихо?Ну, конечно, не Слониха.И конечно, БегемотТихо так пройти не мог.Дождь идет —Стучит по крыше.Ход часовМы тоже слышим.У часовОбычный шаг:Тик-так,Тик-так.Но никто из нас не слышал,Как листок из почкиВышел.И конечно,И конечно,ПоутруПорою вешнейВы услышатьНе могли,Как зеленыеТравинки,Сняв зеленыеБотинки,Тихо вышлиИз земли.Кто там выглянулМолчкомКверху белым колпачком?Смотрят Заяц и Зайчиха,Как подснежникВышел тихо.И повсюду – тишина.Это так,А не иначе.Это значит,Это значит,Тише всех пришла Весна.

ЗАРЯДКА В ОКЕАНЕ

Взволновался океан.Возмутился капитан:– Что за странный, дикий случай?Нет ни облачка, ни тучи.Непонятно, что такое?Мой барометр спокоен,Штиль показывает полныйТак откуда ж эти волны?Тут за борт спустились сразуДва веселых водолаза.Полминуты не прошло —И со дна звучит:– Алло!Все расскажем по порядку,Кильки делают зарядку.Две селедки,Три тунцаПриседаютБез конца.Вот дельфины,Выгнув спины,Мостик делаютДельфины.В быстром бегеКот морскойСоревнуетсяС треской.Что там делаютМакрели,ТолкомМы не рассмотрели.Но затоМы увидали,Как игралиДве кефали.Вот, расставив плавники,Бодро скачутОкуньки.И мелькает быстрой теньюСо скакалкойНототения.Поднял гирюКит-силач.Рыба-мечКидает мяч.Капитан сказал: – Понятно.Поднимайтесь-ка обратно.Эти кильки и тунцы,Прямо скажем, молодцы!Капитан покинул рубку,Раскурил спокойно трубку,И добавил капитан:– Ежедневная гимнастикаИз любого головастикаБыстро сделает кита.

СОЛНЕЧНАЯ ШУТКА

Мы на солнце полежалиИ друг друга не узнали.Кто же мы —РебяткиИлиШоколадки?

ЧТО ЗА РЫБА

Удивились пескари:– Что за рыба, посмотри!Эта рыба не проста —Совершенно нет хвоста.У нее не плавники —Две проворные руки.Эта рыба – в шапочке,Надела рыба тапочки.Вот так рыба в речке нашей!А зовут ее Наташей.

ХОРОВОД

(игра)На лужайке поутруМы затеяли игру,Ты – ромашка, я – вьюнок.Становитесь в наш венок.Раз, два, три, четыре,Раздвигайте круг пошире!А теперь мы ручейки,Мы бежим вперегонки.Прямо к озеру спешим.Станет озер большим.Раз, два, три, четыре,Раздвигайте круг пошире!Становитесь в круг опять,Будем в солнышко играть.Мы – веселые лучи,Мы резвы и горячи.Раз, два, три, четыре,Раздвигайте круг пошире!Раз, два, три, четыре,Раздвигайте круг пошире!

ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

(песенка)Челки, банты и букеты,Белые воротнички.В форму новую одеты,Входят в школу новички.Мы зарядку делали,Прыгали и бегали,Стали загорелыми,Сильными и смелыми.Мы зимой катались с горки,Летом плавали в реке,Чтоб потом у нас пятеркиЗазвенели в дневнике.Мы зарядку делали,Прыгали и бегали,Стали загорелыми,Сильными и смелыми.

СТИ-ХОТ-ВО-РЕ-НИ-Е

Плывёт по небу ручка.Лежит в портфеле тучка.У пса больная папа.Пришёл с работы лапа.Кипит в кастрюле Маша.Бежит по саду каша.Сидят, мурлычут мошки.Слетелись к лампе кошки.Траву жуёт корона.Король надел корову.Закаркала дорога.Я вышел на корову.Я съел стихотворениеИ сочинил варение,Отличное варение,Клубничное варение.

ФОКУС

– Я сейчасПрошел сквозь стену,Верь не верь.– Как же так?– Обыкновенно,Через дверь.

БОЛЬШОЙ РЫБАК

У Большого моря —Маленький поселок,Маленький поселок,В нем – Большой Рыбак.У Большого Рыбака —Маленькая лодка,Маленькая лодка,В ней – большая сеть.А в большой-то сети —Маленькая рыбка,Маленькая килька,Не на что глядеть.

ПИЛА

Весела была пила,А сосна была грустна.Потому всё это было,Что пила сосну пилила.

МАЙЯ И МАЙКА

На пляже Майя загорает.А майка рядом выгорает.Была майка розовой,стала майка белой.Была Майя белой,стала Майя бронзовой.

ВСЁ ПРО ЕЖА

1. ЁЖ В КРЫЖОВНИКЕ

В крыжовнике-ежовникесидел колючий Ёж,сам на большую ягодукрыжовника похож.И думал Ёж:«Ведь я хорош.И ты меня сейчас сорвешь.Возьми, пожалуйста, пожа…Попробуй проглоти ежа!»

2. ЁРШ И ЁЖ

Есть на свете Ёрш и Ёж,сразу сходство в них найдешь.– По какому случаюоба вы колючие?

3. ЁЖ И КАКТУС

Как-то Ёж увидел Кактуси подумал: «Это Ёж».А колючий толстый Кактуспро Ежа подумал: «Кактус.Но на Ёжика похож».

4.ЁЖИК ИДЕТ

С неба пошел ежик,с неба пошел ежик,и тысячью иголи тысячью ножекпо веткам и листьям запрыгал.А дождик залез в нору,а дождик залез в нору.свернулся и ждет,когда ежик пройдет.А ежик пройдет нескоро.

5. ЁЖ И ЛЕВ

Ёжогромнейшего роста.Рядом Лев —ужасно мал.Как же вышло это?Простоя их так нарисовал.

БЕЗДОМНАЯ ЛЯГУШКА

Бездомная Лягушка пела – квакала,печально пела и при этом плакала.Наплакала Лягушкацелый пруд.С тех самых порлягушки в нем живут.

ДВА ГИППОПОТАМА

Два Гиппопотама —папа и мама.Рядом дочкатолстая, как бочка.Вырастет,наверно,будет,как цистерна.

КТО-ТО И ФОТО

В «ЛЕСНОЙ ПОРТРЕТ» пришел однажды Кто-тоИ хрюкает: – Прошу Вас сделать фото. —Медведь-фотограф снял его. А тотРасхрюкался и фото не берет:– Таким я грустным вышел на портрете,Как будто я один хрю-хрю на свете.А у меня есть Кто-то, для когоЯ тоже может быть важней всего.Позвать Кого-то предложил фотографКосматый и к тому же очень добрый:– Я вас обоих рядышком сниму,Чтоб не было обидно никому.Вернулся Кто-то и привел Кого-то —Слона или скорее Бегемота.И вот за хобот друга ухватив,Свиные глазки смотрят в объектив.Щелчок – и фотокарточка готова.Но Кто-то с Кем-то чуть не плачут сноваИ говорят фотографу: – Взгляни,Сидим бедняжки – мы совсем одни.Да на себя глядеть нам неохота!А между тем ведь и у нас есть Кто-то…Медведь-фотограф успокоил их:– Я с удовольствием сниму вас всех троих.За Кем-то Кто-то сбегал на болото,Привел такого страшного Кого-то!А тот ревет рогатый и клыкастый,Еще Кого-то требует – и баста!И прилетел смешной вихрастый Кто-то,Но тоже не согласен без Кого-то.А тот зеленый объявил с налета:– Зову друзей! – и стало их без счета…Рычит, пищит, хохочет коллектив.И никого Фотограф не оставил,Всех вместе снял – и фото в рамку вставил,Где каждый Кто-то весел и красив.

ЖАЛОБА ВОЛКА

– Не пойму-у-у,Почему-у-уЯ не нравлюсь никому-у-у?Плохо одинокому-у-у-у-у!Вот как жалуется ВолкЛуне.Улыбается ЛунаВ вышине:– Если, Волк,Питался бы ты клюквой,Тетерев ТерентийБыл бы друг твой.Если б с БелкойТы орехи щелкал,Все бы БелкиОбожали Волка.Ты бы с ЗайцамиКапустку хруп-хруп.А ты ЗайцаНоровишь на зуб.Потому ты одинок,Белый клык,Серый бок!Ел бы овощиИ фрукты,Всем КозлятамБыл бы друг ты!

НЕСКЛАДУХА

Через рельсы – ПЕРЕХОД.А на рельсах – ПАРОХОД.Через море – ПЕРЕВОЗ.А на море – ПАРОВОЗ.На трубе уселась муха,Получилась нескладуха.Эту пару, пару, паруПАРОХОД и ПАРОВОЗпере-пере-переставим,все поставим на места.Уберите эту муху,Чтобы не было и духу!Вот на рельсах – ПАРОВОЗ.Через рельсы – ПЕРЕВОЗ.Вот на море – ПАРОХОД.Через море – ПЕРЕХОД.По волнам гуляет муха,Снова вышла нескладуха.Пустим море через рельсыСтавим рельсы прямо в море,ПЕРЕВОЗ на ПЕРЕХОД,ПАРОВОЗ на ПАРОХОД.На трубе сидит корова,Нескладуха вышла снова.

ЖИРАФ И МОРОЖЕНОЕ

В далекой Африкев жаруБольной Жирафлежит в жару.А вчерабыла жарапросто невозможная!Ошалев от жара,съел,слизал,сжевал Жирафгорный пик мороженого —Ки-ли-ман-джа-ро.Заболелбеднякангиною.Свою шеюжирафлинуюжелтымшарфомповязав,громкокашляетЖираф.– Шарфамало,дайтеодеяло! —И Жирафпростуженныйне одним,а дюжинойновыхпестрыходеялсвою шеюобмотал.Все равнов ознобетрясся.Тут приплылитри матроса,постелилитри матраса,А поверху —пять перин.– Дайте выпитьАспирин! —Все сочувствуют Жирафику.И трясет уже всю Африку.Старый друг его Питонтоже страшно огорчен:– Да, с такою шеей длинноюнелегко болеть ангиною!

ПОВАРЕШКА

РастеряласьПовариха :потеряласьповарешка.– Поваренок —постреленок,поищи-каповарешку.Нет в поварнеповарешки.Нет в поварнеПоваренка.Облакана крыше ловитповарешкойПоваренок.Тут явилсяГлавный Повар,накричална Повариху:– Щи и кашаподгорели!где же нашаповарешка?Стала плакатьПовариха —и соленымислезамипосолилавсю посуду,перечницуи солонку.Как услышалПоваренок,громко плачетПовариха,стало стыдноПоваренку,прибежал скорейв поварню.– Вот вам, тетяПовариха,вот вам вашаповарешка.Не хотите лиотведатькаши облачнойнемножко?

КТО КАК СПИТ

Лошадь спит обычно стоя.Стоя спать тебе не стоит,у тебя не столько ног.Лучше лежа спать, дружок.Куры с голубями вместесидя дремлют на насесте.Сидя спать не очень сладко,палка тоже – не кроватка.Спит, клубком свернувшись, кот,Греет бархатный живот.Подражать ему не будем,спать клубочком вредно людям.Тело в узел завязав,спит на дереве удав.Ну, скажи, какой чудакбудет спать в постели так?В занавеску ветер дышит.Месяц видит всё и слышит.На подушку ты прилег?Повернись на правый бок.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЧЕМОДАНЕ

Приятно ехать в поездеи, тихо радуясь езде,качаться на диване…лететь в такси куда-нибудь…А мы с тобойв далекий путьпоедем в чемодане!Если закачаетсячерныйчемодан,значит, получаетсябурныйокеан.Пароход качается,и от сильной качкидевочки и мальчикипрыгают,какмячики.Можно путешествоватьи в тазу,и в ванне.Но интересней шествоватькуда-тов чемодане.Чемодан качается.Что же получается?На горбе мохнатомнас везетВерблюд.А может бытьНосильщикис вокзаланас несут.Нас несутНосильщики,а за ними —Сыщики!– Что там, в чемодане?Любопытно нам.Вдругкак выпрыгнетиз рукчерный чемодан…Поскачет самво мрак и тьму.И никому на светене догадаться,никому,что в чемодане… эти —дети!Тут легко вообразить,кто нам помешает,мы поднимаемсяна воздушномшаре…Заглянет мама в чемодан.– А не душно, – скажет, – Вам?– Как воздушно, – скажем, – нам!Протянем руки маме.И прыгнет мамав чемодан,да, прыгнет прямов чемодан!И полетим мы по волнам,и поплывем мы по холмам,поедем мы по облакамвсе вместе в чемодане.

КАРТОШКА

Да, картошку любишь ты.А картошкины цветы?Всё кругом цветет лилово,совершенно как сирень.Забрела туда корова —и гуляла целый день.

ЧТО КОМУ

Солнышко —Лету,Рифмы —Поэту,Супу —Картошка,Книжке —Обложка,Мышке —Нора,Брату —Сестра,Уткам —Пруд,А Лентяю —Прут.

ДОРЕМИ

Дореми – смешной корольобъявил жене Фасоль:– Дорогая, я узнал,что у нас сегодня бал.Нарядись,и дочь Люсиприодеться попроси.Танцы любит королева —шаг направо, шаг налево.Шаль свою берет Фасоль:– Ах, её изъела моль!Прибежала дочь из сада,чуть не плача.Вот досада!Уронила в ручеексвой хрустальный башмачок.Сам король растерян.Вдругу него пропал сюртук,ордена и позументыи муаровые ленты…Между темв дворцовой залезаигралиинструменты.Тут король без сюртука,дочь его без башмачкаи жена его без шалипрямо в залу прибежали.Брюки на подтяжках!Руки все в мурашках!Одна нога босая,другою потрясая…Так открыли этот балДореми, Фасоль, Люси.И оркестр им сыграл:– До-ре-ми-фа-соль-ля-си!

ВЕТЕР

Кто играл сейчас на флейте,легкий, синий и пустой?Это Ветер!Это Ветер!– Ты куда от нас?Постой! —Ничего он не ответил,скрылся в зелени густой.– Ах, как жаль!Сыграй еще нам. —Вдруг он вынырнул в зеленомшитом блестками трико —и с чириканьеми свистомзаплясал по звонким листьям,по траве прошел легко.– Ну еще,еще спляши нам!Хвойной лапой помаши нам,словно длиннымрукавом…Расшумелся.Исполиномон шагаетпо вершинамтемных сосени не слышити не слышитникого.Вот уж в небебесшабашныйлепитоблачные башни.Взгромоздил —и был таков!Он опять спешит куда-товесь тревожный и кудлатый —слеплен сам из облаков.Побывал везде на свете.Все увидел.Все потрогал.На стриже летел верхом.И у нашего порогапод лопух улегся Ветер —и уснул под лопухом.

РЫБЫ И РАКИ

Раз спросили у меня:«Рыбы ракам родня?»Думал я четыре дня:«Раки рыбам родня?»А по-твоему как:Не родня ли рыбе рак?

БЕРЕЗКА В ПОЛОСКУ

На стволе березкиЧерные полоски.Прибежала кошка,Прыг – на березку.Где – наша кошкаБелая в полоску?

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Шагал старичок удивительныйИ нес он сачок удивительный.В коробке его удивительнойШуршал мотылек удивительный.Навстречу – другой удивительныйВ панаме такой удивительной.И в банке его удивительнойПлескал пескарь удивительный.– Здравствуй, родной удивительный!– Привет, дорогой удивительный!– День-то какой удивительный!– Солнце, покой удивительный!А кто-то сказал: – Удивительно!Кому-то сказал: – Поразительно!Что это им удивительно,Не понимаю решительно.

КРУГЛЫЙ ДОМ

Мне снежокЛадонь ожег —Покатился,Покатился —В белый шарикПревратился.Шарик белый,Шарик белый,Ты себяПобольше сделай.С белой горкиПокатись,В белый мячикПревратись.Мячик снегомОбрастает,Снежным комомВырастает.Этот ком,Белый комПревратилсяВ белый дом.Силы мало,Снегу много.– Все ребята,На подмогу! —Этот ком,Круглый домПовернулиМы с трудом.Вход лопаткамиПрорыли.В стенах окнаПрорубили.ЗастеклилиСиним льдом.ЗаходитеВ круглый дом!

ПОДАРОК (В СОАВТОРСТВЕ С С. ПРОКОФЬЕВОЙ)

Мы сидели у порожка —Я, сестра, Щенок и Кошка.Заглянула к нам Корова,Села рядом, что же такого!Потеснились мы немножко:Я, сестра, Щенок и Кошка.Задала вопрос сестренка:– Ты куда идешь, Буренка?– Я сейчас пойду направо.– Почему пойдешь направо?– Потому пойду направо,Там растут густые травы.Помолчав, спросила Кошка:– А потом куда пойдешь ты?– А потом пойду налево.– Почему пойдешь налево?– Потому пойду налево,Там растет душистый клевер.И сказал Щенок несмело:– А потом что будешь делать?– А потом пойду я к речке.– Почему пойдешь ты к речке?– Потому пойду я к речке,Там тенистые местечки.Тут я тоже вставил слово:– А потом куда, Корова?– Я пойду искать доярок.– Для чего искать доярок?– Для того искать доярок,Что готовлю вам подарок.Приходите вечеркомВчетвером за молоком.

БУКВАРЬ

(1996)

А У

Вон стоит на поляхАна длинныхногах.Над стальнойбуквой Апроплываютоблака – А – А.А далёко на лугупотеряласьбуква У.И оттудаи тудапротянулисьпровода – А – А.И гудитбуква У:– АУ!ИДУ – У – У!И гудитбуква А:– АУ!КУДА – А – А?Высоко-высоков облакахбуква О.Это простоЛуна.ОнаУ – дивлен – А.

А У О Э Ы

Буква О –луна и солнцев доме —круглое оконцеи часыи колесо…и это, кажется, не всё.

На букву Экак ни взгляни,увидишь клещии клешни.

Смешно мальчишкам и девчонкам:Проходят рядом толстый с тонким.Они идут, не понимают,что букву Ы напоминают.

ПРО МЕДВЕДЯ

Мой приятель Медведьне умел читать,а умел рычатьи умел реветь.Раз пришло к нему письмонепонятно от кого.Он сказал в восторге: О – о – о!Встретил Кролика в траве,стал и чешет в голове,что сказать не знает: Э – э – э…А увидел он Москву,город мой, где я живу,в удивленьи рявкнул: У – у – у!Колыбельную сынишкепел он нежно: А – а –а!Ну и голос был и мишки —просто медная труба.Он ревел не хуже ветра,все медведи таковы.В чаще за три километраиз берлоги слышно: Ы – ы – ы!Я сказал: «Хотя бы лапойнам письмо ты нацарапай».– О, Э, Ы, У, А —вот и все его слова.

Я Ю Е Ё И

Куча яблок на прилавке.И заметил я:«Друзья!Если б яблоку —Две лапки,Вышла б сразуБуква Я».

Вся согнулась буква Ю,держит палочку своЮ,вот и выглядит такоЮстарой бабушкой с клюкоЮ

В сумке естьсравненье меткое:Буква Е —Гребенка редкая,кудри лысомупригладит,не застрянети в шерсти.Если ручкук ней приладят,может сеноподгрести.

Похожа буквана гармошкуи на испуганнуюкошку.«И» – между двухпрямых дорогодна легланаискосок.А У О Э ЫЯ Ю Ё Е И

ЗВОНКИЕ ГЛАСНЫЕ

Я, И,Е, Ё, Юотворили дверь мою.Я, И,Е, Ё, Ю —я теперь вас узнаю,я легко вас отличуот А, Ы,Э, О, У,звуки мои гласные,звонкие и ясные.

Знать эту букву нехитротому, кто былхоть раз в метро.Там вечерамисветит всеммежду домамибуква М.

ЗАГАДКА

Любопытный красный носпо макушку в землю врос,лишь торчат на грядкезеленые пятки.(МОРКОВЬ)

МЯЧ

Мяч летает полосатый.Мяч гоняют медвежата.– Можно мне? —спросила Мышка.– Что ты!Ты еще малышка._____________________МА МУ МО МЭ МЫМЯ МЮ МЁ МЕ МИМА – МА МУ – МУ АМ – АМЯ – МА Э – МУ ЭМ – МАМО – Я МО – Ё Е – МУ ИМ

В букварепро букву Нвдруг сложиласьпесенка:НННН —получилась лесенка.

НЕБЫЛИЦА

Ножницы шьют.Нож зашивает.Нитки пестрые поют.Напёрсток подпевает.Ноты просто ухо режут.Ну и звуки! Шум и скрежет!______________________НА НУ НО НЭ НЫНЯ НЮ НЁ НЕ НИНИ – НА ИН – НА НО – НА – И – МЕ – НАНЯ – НЯ НИ – НИ НЯМ – НЯММЕ – НА МИ – НА МА – НИЯН ОН О НЁМ МНЕ НЕМ

Клоун с бантомстал гигантом,он в толпе ходил и пел.Мы взглянулина ходули,угадали букву Л.

В ЛЕСУ

На пригорке – две березки.На снегу блестят полоски.Подошла лиса поближе:здесь бежали чьи-то….(ЛЫЖИ)

ЗАГАДКА

Ох и зол, хоть и мал!В солнце стрелки выпускал.Не попали в солнце стрелки,а попали к нам в тарелки.(ЛУК)____________________________ЛА ЛУ ЛО ЛЭ ЛЫЛЯ ЛЮ ЛЁ ЛЕ ЛИЛУ – НА ЛА – МА И – ЛИМА – ЛА МЫ – ЛО МЫ – ЛАМАЛ МОЛ МЕЛ ЛОМ ЛЁНУ МА – МЫ ЛЕ – НА МА – ЛАЛИ – МОН О – ЛЕ – НИ А – ЛЁ – НАЛИ – НИ – Я Н Л О

На флаг похожабуква Р,на знак дорожный,например.Вот буква Р.гласит она:СТОЯНКА ЗДЕСЬРАЗРЕШЕНА.

РОБОТ

Робот рыбки вам наловити уроки приготовит.На ответы робот скор:в нём – компьютер и мотор.

ЗАГАДКА

Дом ношу я на спине.двери дома – на ремне.И живут в доме томКнижки, ручка и альбом.(РАНЕЦ)__________________________________РА РУ РО РЭ РЫРЯ РЮ РЁ РЕ РИРА – МА РИ – МА РА – НА РЫ – ЛАМЕ – РА МО – РЕ ЛЕ – РА ЛО – РАИ – РА О – РЁЛ НО – РАНО – МЕР НОР – МА МРА – МОРМИР ГРОМ АР – МИ – Я

Аист на одной ногенапоминаетбуквуГ.

ГУСЬ

Гусь гуляет по дорожке.Гусь играет на гармошке.И гордится гармонист:– Я га-га-га-голосист!

ЗАГАДКА

Долго я следил за ней.А она с утра до ночито сама себя длинней,то сама себя короче.(гусеница)

ГНОМ И ГРОМ

Гулял гном.Гремел гром.Горы кругом.Гнома гнал гром.У грома игра.У гнома нора._________________ГА ГИ ГУ ГЕ ГОАГ ИГ УГ ЕГ ОГГО – РА – ГО – РЫГИ – РЯ – ГИ – РИГА – ЛЯ О – ЛЕГ НО – ГА ОГ – НИГУ – ЛЯЛ ГРЕ – МЕЛ ИГ – РА – ЛГРОМ ГНОМ ГОРН

«К» одною лапкоймашет,а другою лапкойпляшет.И при этомбуква К,будто усикижука.

РАК

Рак поздоровался со мной —мой палец прищемил клешней.Подумал Рак, что у менярука – такая же клешня.

ЗАГАДКА

Не в лесу и не в садукорешками на виду —веток нет, одни листы.Что за странные кусты?(КНИГИ)

«Куры – курам: ко-ко-ко…»

Куры – курам: ко-ко-ко!клюнем корку!А (петух): ку-ка-ре-ку!Куры, на реку!Куры, на горку!_______________________КА КУ КО КИАК УК ОК ИККИ – НО ОК – НО РЕ – КА РУ – КА РА – КИКРАН КРУГ КРЮК КЛЁНКАМ – НИ ИК – РА КЛО – УНКУ – ЛАК – КУ – ЛА – КИ

В небе таяллунный Серп,Серп склонялсяна ущерб.И поэтомус небеснам светилабуква С.

ЛЕС УТРОМ

Замер лес. Встаёт светило.Солнце сосны осветило.А Снегирь – огонёксам себя в кустах зажег.Лишь Сова – ночная птицана заре не шевелится.А Сорока – кружевницана снегу крестомвышивает под кустом.

КИСКА

У киски мискамолока.– Мурка, мимоне лакай.– С краю, с краюя лакаю.________________________СА СО СУ СИ СЫСА – НИ СЕ – ЛО ЛО – СИ РО – САСУМ – КА КАС – КА МАС – КА МАС – ЛОСОС – НА О – СИ – НА КРАС – КИСОМ СОК СЫР НОС ЛЕССО – РО – КА СЛОН

– В букве Звы различаетеушки?– Чьи?– Конечно, заячьи.Я увидетьих не моги решил, что З —замок.

ЗАГАДКА

Он с урока непременнопозовет на перемену,а потом наоборотс перемены на урок.(ЗВОНОК)

«Зима. Огни. Из магазина…»

Зима. Огни. Из магазина —Марина, а за нею Зина.У Зины розы из корзины,а у Марины – георгины.______________________ЗА ЗО ЗУ ЗЫ ЗЕ ЗИЗИ – МА ЗИ – НА ЗЕР – НО ЗНА – МЯЛИ – ЗА ГЛА – ЗА РО – ЗЫ МО – РОЗРЕ – ЗИ – НА КОР – ЗИ – НА МА – ГА – ЗИНЗЕМ – ЛЯ – НИ – КА

На анТеннуТ похожаи на зонТпохожа Тоже.

ТИГР

Тигр, устав от страшных дел,туфли старые надел,телевизор свой включил,сел и трубку закурил.

ЗИМНЯЯ КАРТИНА

Снег лёг на селе,как кулёк на столе.Снег стогами намело.А река, как стекло.Смотрят сосныи кусты.Кот, коза,я и ты.____________________ТА – НЯ ТО – НЯ НО – ТА НИТ – КАТЁ – ТЯ УТ – КА КАР – ТА КУРТ – КАКОТ КИТ ТОТ ЭТОТМОСТ КУСТ РОСТ МАРТКАР – ТИ – НА НА СТЕ – НЕТРАК – ТОР ТРАН – ЗИС – ТОРИН – СТРУ – МЕН – ТЫ

Д словно домикаккуратныйс высокой крышеюдвускатной.Сам я летомжил на дачев букве Д —и не иначе.

ДЯТЕЛ

Дятел, дятел дуб долбит,в щепки дерево дробит.– Дятел, в дереве дыра,перестать давно пора!

СЛЕДЫ

Снег укрыл садыи грядки.На снегу следы —загадки.Мне следызнакомы эти:это лоси,это дети._______________________ДА ДО ДУ ДЫ ДИ ДЕ ДЯДЕ – ТИ ДЯ – ДЯ ЛЮ – ДИ ЛЮ – ДАДЯ – ТЕЛ ЛОД – КА ГРЯД – КАДОМ ДЫМ ДЕД ДРУГ ТРУДДО – РО – ГА РА – ДУ – ГА ГО – РОДНЕ – ДЕ – ЛЯ РА – ДИ – О

Веселый толстый клоуниграет на трубе.На этогопузатогопохожа буква Б.

БАРАН И БАРАБАН

Был у бабки баран.Бил он громко в барабан.За окном у бабкизаплясали кадки,грабли, табуреткии малые детки.________________________БА БО БУ БЫ БЕ БИБА – НЯ БУ – СЫ БУ – РЯ РЫ – БАТРУ – БА БА – РАН БИ – ДОН БУ – ТОНБАНТ БИНТ БУНТ БРАТБЕЛ – КА БРА – СЛЕТ БЛЮ – ДОБО – РО – ДА БУ – МА – ГА БУ – ТЫЛ – КАБА – РА – БАН

Говорил недавно кто-то:– П похожа на ворота. —Возражать мне было лень.Я-то знал, что П, как пень.

ПАРОХОД

Пароход пришел.Привёзон на полюспылесос.Чистить айсбергии льдинысобираютсяпингвины.

НА ПОЛЕ

Там на поле у просёлкапела, пела перепёлка.перепел прилетелперепёлку перепел.___________________ПА ПЕ ПЫ ПУ ПИ ПОПА – ПА ПЕ – ТЯ ЛА – ПА ЛИ – ПАПИ – ЛА ПУ – ЛЯ ПЕ – НАЛ ПЛИ – ТАПЛОТ ПЛУТ ПРУТ СУППО – БЕ – ДА ПО – ЛЯ – НА ПО – СУ – ДАУК – РОП КА – ПУС – ТА ПЕ – РЕ – ПЁЛ – КА

Где буква В?Очки наденьтеили возьмитесдобный крендель.

ВЕЛИКАН

Великан Володязавтра к нам приходит,а верней приедетна велосипеде.Два великанских колесане обойдешь за два часа.И на вышку надо влезть,чтоб в седло оттуда сесть.

СОН

Клоун видел:вон луна —близко.Клоун выпализ окна —низко.Я смотрелкино во сне:клоун прыгалпо луне.__________________________ВА ВО ВЫ ВУ ВИВО – ВА ВА – РЯ ВЕ – СЫТРА – ВА ДРО – ВА СЛА – ВАВОЛК ДВОР ВРАГ ВДРУГВО – РО – ТА ВО – РО – НА КО – РО – ВАТЫК – ВА ВЕР – ТО – ЛЁТ СА – МО – ВАР

Я в музеевидел вазу,букву Фузнал я сразу.

ФИЛИН

Филин серый, Филин старый,а глаза горят, как фары.Филин прыг, Филин скок,Филинёнку дал флажок.Филинёнок рад, рад,Два фонарика горят.

ФУТБОЛ

Сестра сказала: – Фу, футбол!Сказала тетя: – Фи, футбол!Сказала мама: – Ну, футбол…А я ответил: – Во, футбол!______________________________ФА ФО ФУ ФЫ ФЁ ФЕ ФИФА – РЫ ФЕ – ДЯ ФО – КУС ФИ – ЛИНФУТ – БОЛ ШО – ФЁР КОФ – ТАФЛОТ ФЛАГ ШАРФФА – БРИ – КА ФО – НА – РИК ФУ – ФАЙ – КАФО – ТО – АП – ПА – РАТ

Ж имеет столько ножек,будто буква ползать может.Буква Ж наверняка —на бумаге тень жука.

ЖУК

Жук летает и жужжит,жук ужасно деловит.

ЖЁЛУДЬ

Свалился с ветки жёлудь.Он жёлтый и тяжелый.Нападали снежинки —и лыжник на картинке.Вышел ежик на лужок,смотрит: маленький дубок.________________________________ЖА ЖО ЖУ ЖЕ ЖИЖЕ – НЯ ЖО – РА ЖА – РАЛУ – ЖА СА – ЖА ЛЫ – ЖИ ВИ – ЖУЖУК ЖАР НОЖ УЖЖИ – РАФ КРУ – ЖОК ДО – РОЖ – КАЛУ – ЖАЙ – КА ТЕ – ЛЕЖ – КА СНЕ – ЖИН – КИ

Мимо длинного заборанаш Пушок бежит, спеша.И мелькают скоро-скороШ Ш Ш Ш Ш Ш Ш…

ШУТКА

Шла с базара кошка.У кошки лукошко.Там подарки свинкам —шубки да шапки.Там подарки уткам —тапки на лапки.Курам – коврижки.Мышкам – штанишки.Ну, а вам, малыши,краски и карандаши._________________________ША ШО ШУ ШИ ШЕШУ – РА МИ – ША ГРИ – ША ГРУ – ШАШИ – НА МА – ШИ – НА НА – ТА – ШАШАР ШАРФ ШИТЬ СШИТШАП – КА ШУБ – КА КОШ – КА ШКО – ЛАШУР – ШИТ КА – РАН – ДА – ШИ

Рисовали мы4 —букву Чмы начертили.

ЧАЕПИТИЕ

На часок мы зашлик Черепашке.Нам хозяйка подалачайник, чашки.Поползла потомк соседке за чаем.Два часа мы сидим,ожидаем.

ЗАГАДКА

Друг за другомпо тарелкекруг за кругомкружат стрелки.(ЧАСЫ)_____________________________ЧА ЧО ЧУ ЧЕ ЧИЧА – СЫ ЧУ – ДО ЧАШ – КА ЧАС – ТОЧЕ – ТЫ – РЕ У – ЧЁ – НЫЙ У – ЧЕ – НИКМЯ – ЧИК ЧУ – ЧЕ – ЛО МО – ЧАЛ – КАРУЧ – КА ЛИ – СИЧ – КА СЕ – СТРИЧ – КА

– Эта букваЩ как будто.– Все сомненья бросьте.Украшаетэту буквупоросячий хвостик.

ЩУКА

Щука в озере жила,червячка с крючка сняла.Пескари пришли с ершами,Угощала Щука щами.Говорили всем ерши:«Щи у Щуки хороши!»________________________________ЩА ЩУ ЩЕ ЩЁ ЩИЩЕ – КА ЩУ – КА ЩЕ – НОКПИ – ЩА ТА – ЩИ ЩЕТ – КАЩИ ТОЩ О – ВО – ЩИМОР – ЩИТ ПО – ЛО – ЩЕТ

Если двескрещенныхшпагинарисуешьна бумаге,букву Хзапомнишь просто.Х – веселыйперекресток.

ХЛОПУШКА

Хорёк ходил на елку к Волку,унёс хлопушку втихомолку.Теперь Хорёк своей хлопушкойзверей пугает, словно пушкой.

СМЕХ И ЧИХ

Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!Ох-ох-ох! Их-их-их!Это вовсе не стихи.Это смехнапал на всехи бобряток и бобрих.Смех и чих:– Апчхи!______________________ХА – ЛАТ ХИ – МИК ХО – ЛОДХОР ХОЛМ ХЛЕБ ХВОСТХВО – РОСТ ХЛО – ПОК ХИЩ – НИКХИ – ЖИ – НА ХУ – ДОЖ – НИКХОК – КЕ – ИСТ

Буква Цстоит бочкоми цепляетвсех крючком.

ЦИРК

Толстый Слон танцует в цирке,Едет Лев на мотоцикле.Умный Пёс таскает цифры.Зайцы прыгают в кольцо.Конь, гарцуя, смотрит гордо,у него такая морда —настоящее лицо.

ЦЫПЛЯТА

Два цыплёнка прибежали,показали букву Ц.В слове ЦА – ПЛЯ«Ц» в начале.В слове ТА – НЕЦ«Ц» в конце._______________________________ЦА ЦО ЦУ ЦЫ ЦЕ ЦИЦА – РИ – ЦА ЦУ – КА – ТЫ ЦЕ – НАЦА – ПЛЯ ЦИФ – РЫ ЛИ – ЦО СОЛН – ЦЕКУЗ – НЕЦ КУЗ – НИ – ЦА У – ЧЕ – НИ – ЦАКРА – СА – ВИ – ЦА

Букву Р перевернулии уселись, как на стуле.А назвали букву так:«Мягкий знак».

ТЕНЬ

Вот уходит день.Вырастает тень.Свет уходить прочь.Вырастает ночь.Все зверята, спать!Будет день опять.Будет свет звенеть —золотая сеть.__________________________МЕЛ – МЕЛЬМОЛ – МОЛЬМЁД – МЕДЬКОН – КОНЬШЕСТ – ШЕСТЬУГОЛ – УГОЛЬОСЕНЬ – ОСЕНЬЮБОЛЬШОЙ – МАЛЕНЬКИЙ

А дальше по порядку яизображуИ краткое.Отличить его сумей:И –и лодочка над ней.

УГАДАЙ

– Что за месяц, угадай?– Месяц …– Что в стакане, угадай?– Сладкий …– Что мы пели, угадай?– Кара…– Что нам пели, угадай?– Баю…

Твердый знакпишут как?Колесо и спичка,позади косичка.

ШУТКА

Мы ехали, ехали,к горке подъехали,въехали, съехали,дальше поехали.Ехали, ехали,к яме подъехали,яму объехали,дальше поехали.Ехали, ехали,к речке подъехали,мост переехали,дальше поехали.Ехали мы, ехалии домой приехали.Аа (а) Бб (бэ) Гг (гэ) Дд (дэ) Ее (е) Ёё (ё)Жж (жэ) Зз (зэ) Ии (и) Йй (и краткое) Кк (ка)Лл (эл) Мм (эм) Нн (эн) Оо (о) Пп (пэ)Рр(эр) Сс (эс) Тт (тэ) Уу (у) Фф (эф) Хх (ха)Цц (цэ) Чч (чэ) Шш (ша) Щщ (щ)ъ ( твердый знак ) ы ( ы ) ь ( мягкий знак )Ээ (э) Юю (ю) Яя (я)

НАРОДНЫЕ ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ

Азбука наука, одолей-ка ну-ка.Бог дал два уха, а язык один.Всякая неправда грех.Где хвост начало, там голова мочало.Думают думу – без шуму.Если бы не мороз, то овёс бы до неба дорос.Жарко ковать, холодно торговать.За битого двух небитых дают.Ищи добра, а худо и само придёт.Кто больше знает, тот меньше спит.Либо дождь, либо снег, либо будет, либо нет.Мал соловей, да голос велик.Не место человека красит, а человек место.Один за всех, все за одного.Перо пишет, бумага терпит.Рот до ушей, хоть лягушку пришей.Смелость города берёт.Тихий воз на горе будет.Умел грешить, умей и каяться.Филин не к добру кричит.Хлеб всему голова.Царь без слуг, как без рук.Чужой ум – не попутчик.Шило на мыло меняет.Щи да каша – мать наша.Экие вести, согнали петуха с насести.Юлит юла, вот и все дела.Язык телу якорь, язык с Богом беседует.

СТИХИ ПРО СЛОВА И СКАЗКИ

ЧИТАЙ ТУДА И ОБРАТНО

(комикс)Дорогой – огород.Шалаш.Дед, собака. Бос дед.А ну, луна!Хорошо… Шорох…Уши и – шу…Дорог огород.Гон, топот ног.Вор летел – ров!Хата. Та ли? – Лата – тах! —наган.– Зелен, не лезь!– Иди, Тит, иди.

ИГРА

Музыкант играл на трубе. Труба была похожа на улитку. Улитка была похожа на домик. Домик был похож на чашку, опрокинутую. Чашка была похожа на чайник. Чайник был похож на Ивана Ивановича. Иван Иванович был музыкант и играл на трубе.

ЛИ – МОН

Что за ЛИ?Что за МОН?В звуках нету смысла.Но лишь скажут вам:ЛИ – МОН,сразу станет кисло.

ГУ – СЕ – НИ – ЦА

Ползла Гусеница. Мимо шёл поезд. «Наверно, я – поезд, – решила Гусеница, – Я такая же зеленая и длинная: гу – се – ни – ца. Я состою из целых четырёх слогов-вагончиков».

Гусеница уснула на листке. А проснулась бабочкой.

Порхала бабочка. высоко летел самолёт. Тоже красивый. «Наверно, это мой знакомый поезд. Он тоже уснул и превратился в самолет», – про – ше – ле – сте – ла бабочка.

СТИХИ ПРО СЛОВА

МЯЧ —это слово веселое.КИРПИЧ —безусловно, тяжелое.КОРОВА —словорогатое.А слово АРБУЗ —полосатое.Сладкое словоМОРОЖЕНОЕ!ДРУГ —это слово надежное.

НЕКУДА СТАТЬ

Провинился внук Саша. Рассердилась бабушка.

– Стань в угол и подумай.

Через три минуты внук вернулся.

– Бабушка, я весь дом обошёл. В одном углу диван стоит, в другом – шкаф, в третьем – велосипед. Я и подумал: «Некуда стать! все углы заняты».

ПЕТЯ В ШКАФУ

Петя сидел в тёмном шкафу. Шкаф стоял в комнате. Напротив было окно. Из окна была видна улица. По улице шли люди и ехали машины.

Но Петя сидел в шкафу. Потому что Петя был трус. Он боялся улицы, боялся людей и машин, боялся окна. Боялся комнаты, где жил, боялся шкафа, где сидел.

Петя, выйди из шкафа. Здесь всегда темно и страшно. Пахнет пылью и мышами. А снаружи солнце и друзья.

НАРИСОВАННОЕ СОЛНЦЕ

Скучный дождик льётся.Чиж уснул на жёрдочке.Нарисую солнцеи приклею к форточке.Пусть сияет на окнеи тебе и мне!Видишь, стало веселей,стало в комнате светлей.Дождик сразуперестал,в клетке чижзащебетал.

ПОЧЕМУ?

Знаете, почему от Марины улетели лента, тетрадка, краски, книжка, клоун, заяц и даже бегемот?

Потому что на все эти подарки Марина не сказала даже спасибо.

А знаете, почему к Марине прилетела назад лента, тетрадка, краски, книжка, клоун, заяц и даже бегемот?

Потому что Марина всех их догнала.

Ну и что?

И каждому сказала: пожалуйста, вернись!

ПУГОВКА

Лежал на солнышке клубок шерстяных ниток, а посередине – черная пуговка.

По двору Мальчик бежал – весь нараспашку. Увидел черную пуговку и сказал:

– Вот и нашлась моя пуговица. Теперь мама не будет сердиться, что я вечно пуговицы теряю. И пришьёт её крепко-накрепко к моей куртке.

Только хотел он подобрать пуговку, как вдруг клубок шерсти открыл глаза и проворчал:

– Не трогай мой нос. Где это видано, чтобы щенят к курточке пришивали!

– Ой, да ты щенок Пуговка! – обрадовался Мальчик,

– Можно я буду твоим хозяином?

– Ну, не знаю. – сказал щенок Пуговка, – Ты ведь такой неряха-растеряха, еще и меня потеряешь.

ЗАГАДКА

ГОЛОВА,в голове она одна.ТРАВА,а в траве – сразу две.БАРАБАН,в барабане – целых три.И не слушай, а смотри.(буква А)

БИМ И БОМ

– Привет, Бом!

– Привет, Бим!

– Бом, почему у тебя розовый нос?

– Потому что я – роза. А почему у тебя зеленые уши, Бим?

– Потому что я – кактус.

Роза и кактус стали прыгать и петь. Они поливали друг друга водой из лейки, чтобы быстрее вырасти. Потом они упали. И выросли у обоих шишки на лбу.

КАК ПЕТУХИ СОЛНЦЕ БУДИЛИ

Маша гостила у бабушки в деревне. Маша любила просыпаться рано, ещё затемно. Бабушка проспалась ещё раньше. Маша лежала с закрытыми глазами и слушала. Замычала корова в хлеву. Звякнул подойник. Шаги через двор. Уютно пахло сухим деревом в тепле избы. Маша уже засыпала снова.

Чу, издалека прорезалось пение петуха на краю деревни, так, отголосок. Но не оставили одного. Подхватил другой кочет – поближе и погромче. Перебивая, запел третий. Теперь – горластый петух соседей. И неожиданно близко, за стеной, за ковриком закукарекал бабушкин петух.

И вот из‐за леса показался красный гребень. Это петухи солнце разбудили. Большого петуха.

СКАЗКА ПРО ИВАНА-ДУРАКА И ПРО ЕГО СЧАСТЬЕ

Пошёл Иван-дурак счастье искать. Шёл, шёл, а счастья не видно. Всю землю обошёл, снова домой воротился. Смотрит, а счастье, вот оно – из окна родного дома улыбается.

Иван и говорит: – Зря я белый свет обошёл.

А счастье в ответ: – Нет, не зря. Не искал бы меня, сидел бы сиднем и скучал, я бы тебе так и не показалось.

О СТАРЫХ БУКВАРЯХ

С давних пор на Руси дети учились грамоте по Букварю. Старая азбука была не современная русская, а древняя церковно-славянская. Например, А, Б, В, Г, Д, Е, Ж. Каждая буква была обозначена словом, чтобы легче запомнить. И вот что получалось: Аз Буки Веди Глаголь Добро Есть Жизнь. На русский это можно перевести так: «Я буквы знаю. Говори: добро есть жизнь». Кстати, в старой школе дети учили азбуку вслух все хором. Представляешь, какой шум стоял в избе.

Потом появились Буквари на русском. Великий писатель Лев Николаевич Толстой сам составил Букварь для детей его сельской школы. Вот один его очень короткий рассказ.

ЧИЖ В КЛЕТКЕ

У Вари был чиж. Чиж жил в клетке и ни разу не пел. Варя пришла к чижу.

– Пора тебе, чиж, петь.

– Пусти меня на волю, на воле буду весь день петь.

А вот рассказик из другого старого Букваря.

СВОЁ И ЧУЖОЕ

Поймали мальчика в горохах и стали бранить. А он и говорит: «Да ведь я вам родня!»

– Ты-то нам родня, – сказали мальчику. – Да горох тебе чужой.

ДУША ПРИРОДЫ

Я думаю, во всём есть своя душа. И в деревьях, и в облаках и ветре.

Когда я гуляю по лугу или в лесу, я вижу, как раскрываются цветы. Мне кажется, это у них душа такая.

У ромашки душа весёлая, как солнышко.

У колокольчиков душа легкая, звонкая.

У Ивана да Марьи – две души, один цветок.

У Анютиных Глазок душа ласково глядит.

У ландышей душа свежая, скромная – в тени прячется. Вся как подарок.

У клевера душа простая и добрая, белая и розовая.

Шиповник тоже розовый и белый. Про него можно сказать, он задумчиво радуется.

А у репейника душа дикая, непокорная. Гордый чуб головы не клонит.

ЯБЛОКО И ОБЛАКО

Высокооблако,а под ним —яблоко.Яблоко – на ветке,я на табуретке.Дотянулся рукойи сорвал яблоко.Скоро вырасту большой,дотянусь до облака.

КАША УБЕЖАЛА

Петя не любил манную кашу. Но манная каша любила Петю. То на носу у него повиснет, то всё лицо обляпает. Даже в ухе – целая ложка манной каши. Это Петя, когда ест, всё отворачивается. И не сам ест, а бабушка его кормит, как малыша.

– Оставь меня, манная каша! – попросил Петя.

Каша и убежала. Вышел Петя на улицу, а там каша, не пройти. И ребята кашей кидаются. Посыпал с неба снег – не снег, а манная крупа. Машины, трамваи, дома – весь город в каше утонул. И погода какая-то манная: ничего не видать.

– Нет, – сказал Петя, – Сиди лучше, каша, в кастрюле. Никуда не убегай.

ЛЮДИ И МАШИНЫ

Люди очень долго думалии додумались, придумали,чтоб машины тоже думали,помогая людям думали.И машины эти думали,что на самом деле думали.А на самом деле думалилюди, те, что их придумали.

ЧЕМОДАН

Залез человек в чемодан и стал там жить. В общем неплохо, только тесно и темно. Зато никто к тебе не придёт. а если и придёт, всё равно не влезет – места нет.

Отправился человек в путь. Так в чемодане и поехал. Сдал сам себя в камеру хранения и ждёт.

Затрясло чемодан. «Поезд пошёл», – думает человек. Стало чемодан качать. «Ну, – думает, – на пароходе по морю плывем». Бросает чемодан из стороны в сторону. «Значит, буря». Подкинуло чемодан. «На самолёте лечу». Упал чемодан. «Беда! Разбился самолёт». Выбрался человек из чемодана чуть живой. «Зато, – думает, – весь мир объехал».

Смотрит, а он – в камере хранения на вокзале. Как же так?

– Очень просто, – говорят ему, – чемодан с места на место таскали.

Не поверил человек. «Такая буря была! С такой высоты падал! Даже поседел и борода выросла».

ПРИНЦЕССА

Странное дело, эта девочка помнила себя принцессой.

– Когда я была принцессой… – говорила она.

– А что ты ела тогда? – спрашиваю.

– Салат из лягушат.

А я такого блюда и не знаю. Видно, не принцем был в прошлой жизни.

БОМ И БИМ

– Привет, Бом!

– Привет, Бим!

– Бом, скажи, для чего у тебя воздушный шарик?

– Чтобы ты его хлопнул по животику, Бим.

Бом и хлопнул, а шарик лопнул. Бом испугался и говорит:

– Пожалуйста, Бом, не хлопай меня по животику.

– Почему?

– Потому что мой животик – тоже воздушный шарик.

– Неужели?

– Не обедал еще.

СУП ИЗ ШУМОВКИ

Мой друг Саша теперь писатель. Когда он был маленьким, он рано и быстро начал читать. Его сестра Вера рассказывает: «Прихожу как-то. Сидит Саша за столом, ест суп и читает. Нет, что-то здесь не так. Вижу, суп он хлебает из такой ложки с дырочками – шумовки. Всё обратно в тарелку течёт.

А читает кастрюлю. Книга, газета и журнал, которые были перед ним, на пол упали. А на кастрюле написано красными буквами:

ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЫ ЧИТАЕШЬ?»

Может, и другое было написано. Давно это было.

ПЕСНЯ

Ветерв наш леспесню донёс.Песню пролаялОхотничий Пёс.Волкэту песнюпровыл на опушке.ДружнопроквакалипеснюЛягушки.Быкэту песнюкак мог промычал.Рысьпромурлыкала.Сомпромолчал.Филинпрогукал.Ужпрошипел.А Соловейэту песнюпропел.

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Эта зима выдалась очень снежная. как в сказке. Снег сыпал с утра до вечера. Даже днём в окнах горел свет. Людям становилось скучно и грустно.

– Пойдем в гости, – предлагал кто-нибудь.

– Да нет, там у них тоже снег, – недовольно отвечали ему.

В конце концов всех потянуло в сон. А детей стали отсылать спать совсем рано. Даже на экране тетя Диктор однажды сказала:

– Доброе утро, спокойной ночи, малыши!

Как-то утром снег прекратился. Город был засыпан до крыш. Жители взяли лопаты и вышли на крыши откапывать свой город. Лопаты легко отрезали толстые ломти плотного снега.

Но вот наверху кто-то из мальчишек вырезал белый куб из снега. Куб заблестел на солнце, как огромный кусок сахара. А что если поставить куб на куб, а сверху – снежную пирамидку? Получилась башенка.

С соседних крыш увидели башенку. Здорово!

Вскоре на всех соседних крышах выросли башни, шпили, зубчатые стены, мостики. Лёд на солнце сверкал, искрился цветными огнями.

Люди смотрели и улыбались. Потому что ведь хорошо знать, что над твоим городом есть ещё один сказочный город.

ЛЬВЁНОК С КИСТОЧКОЙ

Гордился рыжий Львёнок своей пушистой кисточкой на хвосте.

– У меня есть кисточка, значит, я художник.

– Нарисуй мне домик, – попросила его одна Девочка.

– Сейчас. Раз, два – и готово!

Обмакнул Львёнок свою кисточку в черную краску и стал махать ею по бумаге. Только брызги полетели в разные стороны.

Такая Каляка-Маляка получилась. Самому Львёнку стыдно стало. Засмеялась Девочка.

– Если у тебя есть кисточка на хвосте. это еще не значит, что ты – художник.

ЮРА, КОТОРЫЙ ЮЛА

В детском саду Юру почему-то дразнили Юлой. Наверно, потому что он ещё учился букву Р произносить.

– Я не Юла, меня зовут Юла, – каждый раз обижался Юра. Наконец это ему надоело.

– Почему ты опоздал, Юла? – спросили его.

Юра, не моргнув глазом, сказал:

– Завтра вечером я выпил стакан облака, съел пару кирпичей. Потом спустился с мамой в лапте. Сели на старика Хоттабыча. Хоттабыч по пути сломался. Вот я и опоздал в бабушкин лес.

Все страшно удивились:

– Как это понимать?

– Очень просто. сегодня утром я выпил стакан молока, съел пару печений, потом спустился с мамой в лифте. Сели в автобус. Автобус по пути сломался. Вот я и опоздал в детский сад. А зовут меня не Юла, а Юра, – сказал Юра. И так хорошо и твёрдо букву «Р» произнёс: – Р – р – р!

СКАЗКА ПРО НЕКРАСИВОГО ЧЕЛОВЕКА

Жил человек до того некрасивый, что все горожане, глядя на него, невольно говорили:

– Какой некрасивый!

И сам человек это знал. И это не приносило ему радости. Он уходил в лес и гулял там один. А чтобы не быть совсем одному, он срезал ветку ивы, вырезал из неё звонкую дудку. И научился на ней играть.

В праздник некрасивый человек пришёл на площадь и стал играть на дудке. Люди глядели и говорили:

– Смотрите, какие красивые у него руки!

– Как блестят его глаза!

– Как он строен!

А одна девушка сказала: – Да он по-настоящему красив! Вы только посмотрите на него!

Потом они поженились и жили долго и счастливо.

Иногда какой-нибудь приезжий говорил: – Какой некрасивый! Тогда жители города удивлялись: – Про кого это он говорит?

ПРО МУХ, ПАУКОВ И ПРО ВОЙНУ

Я видел, как мальчик отрывал мухе крылья. Я сам когда-то оторвал ножки у паука. А потом распевал: «Коси-коси, ножка!» Прошло много лет. Теперь мне стыдно. И делал я жестокое дело. И песенка моя была без смысла.

Когда на экране телевизора я вижу картины войны и слышу походные марши, я думаю: «И дело их жестокое. И песни их безо всякого смысла».

БАБОЧКА

Я долго смотрел, как на лугу порхает бабочка. Вот она села на ромашку. На крыльях у неё четкие узоры. На что они похожи? У меня дома на стене висит цветная карта. На карте вьются синие линии, это реки. Посередине – кружок и надпись МОСКВА. Это город, в котором я живу.

И я подумал: «Крылья бабочки похожи на эту карту. Может быть, узоры – это горы и реки? А кружки – города?»

Может быть крылья бабочки – это карта страны, в которой ещё никто не бывал.

РИСУНОК

Я вчера заметил в паркеНа сосне рисунок яркий.Разглядеть его хотел.Вдруг сложились половинкиэтой радужной картинки.И рисунок улетел.

ИЗМЕНА

В детстве у меня был товарищ, которого я любил от души. У нас были свои игры и секреты. Нам было вдвоём весело и хорошо.

В нашем классе появился новичок. И однажды я увидал, как мой товарищ и новичок шепчутся. У них были свои игры и секреты. Им было вдвоём весело и хорошо. Тогда я подбежал к новичку и толкнул его, сильно, он упал на асфальт и ушиб коленку до крови. Теперь на меня смотрел мой прежний товарищ: его глаза ненавидели меня.

Я убежал. Я понял, почему говорят: обидно до слёз.

СЛОН ИЗ МУХИ

Одну Муху прозвали Слоном. Такая была крупная и солидная муха.

И как-то в жаркий день Муха встретила Слона.

– Как тебя зовут, малышка? – спрашивает Слон.

– Слон, – отвечает Муха.

– Это я Слон. У меня хобот, – говорит Слон.

– А у меня хоботок, – говорит Муха.

– У меня четыре слоновых ноги, – говорит Слон.

– А у меня больше – целых шесть, – говорит Муха.

– У меня большие уши, – говорит Слон.

– А у меня такие уши, что носят меня по воздуху, – говорит Муха.

– Если ты Слон, то кто же я? – вздохнул Слон.

– Наверно, Муха, – предположила Муха, —

Крупная слоновая Муха.

Так бывает, что из Мухи делают Слона. А если наоборот?

КРУГЛЫЙ ГОД

Зимним праздником Январьоткрывает календарь.Голубой февраль принёснам и солнце, и мороз.Месяц Март молодойумывается водой.Апрель с головойУкрывается травой.Месяц Май у водыцветом выбелил сады.В туче бабочек и пчелна луга Июнь пришел.И кричит Июль: «Везувам огромную грозу!»Носит Август паутину,сыплет яблоки в корзину.Золотит Сентябрь чащи,по грибы зовёт всё чаще.И свистит Октябрь: «Сорву,разметаю всю листву!»Вот Ноябрь – дождливый месяцпервым снегом землю метит.И Декабрь вьюгу шлётна дорогу в Новый год.

ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА

Внучка спросила деда:

– Все радуются и говорят: весна пришла, весна-красна. А на кого весна похожа?

– Она похожа на тебя, – серьезно сказал дед, – такая же веселая и глаза синие.

– А на кого похоже лето?

– На твою маму, тебе ведь с ней всегда тепло.

– А осень?

– На твоего дядю Сашу.

– Почему?

– У него зрелый возраст. И ещё, говорят, он пожинает плоды своей учёности, – улыбнулся дед.

– Вот почему он приносит мне яблоки и апельсины.

– А зима похожа на меня, – вздохнул дед. – Потому что борода моя, как снег. Что-то самому холодно стало.

Внучка побежала и принесла деду шерстяную кофту.

– Согрейся, зима. Это к тебе весна пришла.

СВЕТ И МЫСЛЬ

Астроном по ночам смотрел в телескоп на небо. В небе сверкали, лучились звезды. Старый Астроном влюбился в далёкую Звезду. Но Вселенная так велика! Пока свет Звезды долетел до Земли, сама Звезда уже погасла.

Кошки на крыше дразнили старого Астронома, что он ловит свет угасшей Звезды.

У старого Астронома был друг – юный Астроном. Он подумал о новой Звезде. Не успела кошка мяукнуть, мысль его пересекла всю Вселенную и открыла новую Звезду, свет которой еще не достиг Земли.

– Мысль летит быстрее света, – сказал старый Астроном кошкам на крыше.

ЧЕЛОВЕК И АНГЕЛ

Умирал старый старик в своей постели. «Я – сухое дерево», – думал он. – «Однако у меня есть дети и внуки – зеленые ветки. И всему свой черёд». Старик умер, и душу его встретил ангел.

Умирал раненый солдат. «Как некстати я умираю, – думал он, – ведь я еще мало жил и мало любил». Солдат умер, и душу его встретил ангел.

Казнили злодея. «Нескладно я жил, – думал он, – много грешил и заслужил такой конец». Злодей умер, и душу его встретил ангел.

«Вы меня встречаете по ошибке», – сказала душа злодея. – Наверно вас послали встретить кого-то другого».

«Никакой ошибки здесь нет», – ответил ангел. – «Ты причинил людям много зла. Но ты покаялся. А то зло, которое причинили тебе люди, искупило всё твоё зло».

ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО

По преданию две тысячи лет тому назад родился Иисус Христос – сын Божий.

Он учил любить ближнего, как самого себя. Кто такой ближний, как ты думаешь? Отец, мать, бабушка, дедушка, братья, сёстры – это твои родные. Ты их любишь с рождения, потому что они любят тебя. Это твой дом, твоя кровь.

Твои друзья – это твои близкие. Ты их любишь, потому что вам интересно быть вместе. Ты выбрал их и они выбрали тебя.

А ближние – это чужой отец, чужая мать, чужие бабушка и дедушка, братья и сёстры. Это те, которых ты встречаешь каждый день, которые живут рядом. поблизости. иногда трудно любить ближних и делать им добро. Проще отвернуться и не думать о них.

Но помни, когда тебе будет плохо, они тоже могут отвернуться и не думать о тебе. И ты будешь один.

Иисус Христос видел и знал, что все люди – родные. И учил их любить друг друга как родных, как самих себя.

ПРИТЧА ПРО СЛОНА

Есть в Индиимудрая притча одна,как трое слепыхповстречали слонаОщупав слоновью ножищу,увереннопервый сказал:– Да ведь слон – это дерево!Второй возразил ему,хобот обняв:– Нет, это гибкийпожарный рукав.А третий слепец,любопытный такой,случайно за хвостухватился рукой.Да как рассмеётся:– Не спорьте без толка!Ясно, что слон —это просто метёлка.

ВЕЖЛИВЫЕ ДВЕРИ

В городе было много закрытых дверей. Были двери и с такими сердитыми надписями: ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЁН, ВХОДА НЕТ, ЗАКРЫТО, ДО ШЕСТНАДЦАТИ ЛЕТ НЕЛЬЗЯ.

А Мальчику было ещё далеко до шестнадцати. И часто случалось так, что двери его не пускали. Захлопывались перед самым носом. Обидно.

Однажды он встретил Волшебника, ну просто так, на садовой скамейке. Мальчику было грустно. Его только что выгнали ворота из Зоопарка.

«Закрываемся, закрываемся», – скрежетали они засовами. А оставалось ещё целых пятнадцать минут.

Волшебник сразу догадался, почему у Мальчика печальное лицо.

– Ничего, мы научим эти двери вежливости, – успокоил его Волшебник.

И на следующее утро люди обнаружили, что многие двери в городе исчезли.

Директор главного учреждения пришёл на работу и увидел, что большая дубовая дверь куда-то пропала. Вахтёр был растерян: ему нечего было охранять.

По улицам бродили зебры и жирафы. Ворота Зоопарка тоже исчезли.

На улице было солнце, а дверей у кафе-мороженого теперь не было. И всё мороженое, конечно, растаяло.

– Где же наши двери? – удивлялись люди.

– Ваши двери, – объяснил Мальчик, – в Школе Вежливости.

Было уже далеко за полдень – и тут люди увидели необычную процессию: по улице маршировали двери. Они возвращались домой. Двери выглядели совсем как новенькие. И представьте себе, улыбались.

Каждая дверь становилась на своё место. И теперь можно было прочесть вежливые надписи:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ВХОД РАЗРЕШЁН, ВСЕГДА ОТКРЫТО.

А на воротах Зоопарка было написано большими красивыми буквами: ДЕТИ, МЫ ВАМ РАДЫ!

ТАРЕЛКА

Пришельцы были на Земле.Тарелка села на столе.Пришельцы с виду как салат,вот их и съели, говорят.

МАЛЬЧИК НА ДЕЛЬФИНЕ

Однажды утром мой знакомый Мальчик пошёл в музей. Там был высокий светлый зал. В зале стояли скульптуры, каменные вазы, обломки колонн, лежали мраморные плиты.

Мальчик встал перед одной скульптурой. На бронзовом дельфине сидел Бронзовый Мальчик. Они куда-то неслись, далеко-далеко.

– Смотрите, как они похожи, – удивилась какая-то женщина, показав на Мальчика и на скульптуру.

Мальчик шёл за своей группой и всё время оглядывался. Он потихоньку отстал и вернулся в тот зал. Там никого не было.

Он посмотрел на своего бронзового братца и шёпотом спросил:

– Куда ты плывёшь?

– Я плыву в свой старый Город, который ушёл от людей, – ответил Бронзовый Мальчик.

– А как это так – ушёл от людей? – недоверчиво спросил Мальчик.

И бронзовый братец рассказал ему такую историю.

Давным-давно на берегу моря стоял Город с прекрасными храмами, белыми каменными стенами. Мраморные колонны были увиты зеленым плющом и виноградом. А на площади стоял фонтан: Бронзовый Мальчик на дельфине. Город светился и был похож на огромную белую раковину.

Жители этого Города были очень воинственны. Они разоряли другие города, свозили в свой Город всё новые и новые богатства. Но нет, это не давало им счастья. Сильные обижали слабых, обманывали друг друга и ссорились между собой.

И однажды случилось так, что жители других городов объединились и осадили Город. Они били в ворота большим бревном, окованным медью. Они бросали в Город горящие стрелы и каменные ядра. Начались пожары. И белый Город почернел.

И тогда Город попросил Море взять его в свои прохладные ладони. Море согласилось. Море поднялось и затопило Город.

Город обрёл покой. Стены снова стали белыми. Мраморные колонны обвили розовые водоросли, чаши фонтанов обросли ракушками. Там поселились весёлые и добрые дельфины. Они полюбили Город, а Город полюбил их.

А потом на площадь Города спустился водолаз. Скульптуру подняли со дна моря и поставили в музее…

И бронзовый брат сказал Мальчику:

– Не обижай слабого, ваш Город может уйти от вас.

– Не обманывай никого, ваш Город может уйти от вас.

– Не ссорьтесь, ваш Город может уйти от вас.

БУКВАРЬ В САДУ

Очки нацепил,засветил свой фонарь.Читал СветлячокНасекомый Букварь.Премудрая книгабыла велика:в ней – целых четырезеленых листка.

СКАЗКА О КОРЯГАХ

Жили-были в оврагекорневища-коряги:кореньШкворень,коряга Раскоряка,похожая на рака,и –не Козел,не Олень —просто вывернутыйПень.Сел корень Шквореньна корягу Раскорякуи поехал по оврагу.«Я – не корень,я – пригожий парень!Вотнос,вотглаз,вот рот,а вот живот.Елки-палки,я хочу жениться,рядом с милою моейукорениться!»Покраснеласпелая Малина.Веткой закрываетсяКалина.Ива смотрит в зеркалолениво,волосы расчесываетИва.Разбежались Березкипо откосу,заплетают длинныекосы.А Рябины —девушки русынаряжаются в желтыебусы.Бузина наделакрасные сережки.Корень Шквореньедет по дорожке —мимо рощи,мимо чащи,мимо Ивы.«Елки-палки, все вынекрасивы!»Вьется в камышахкакой-то корень.Этот кореньчерен и проворен.«Эй, послушай,корень-корневище,не встречал ли ты красавицы,дружище?»– Я совсем не корень,а Гадюка.На болотеживет твоя подруга.И клянусьсвоей змеиной кожей,друг на друга выужасно похожи!Прискакал корень Шквореньна болото,где цветет Слепотаи Дремота.Посредине болота —трясина,посредине трясины —Осина,вся в морщинах,ветки – косо,криво,елки-палки,до чего красива!Как завидел корень ШквореньОсину:«Эй, коряга Раскоряка,лезь в трясину!»Прыгнула корягаРаскорякаи увязла…Корень-бедняга,просит он помочьсвою невесту,протянуть емухотя бы ветку.А невеста смотритспесиво:– Не о том мечтала я –Осина!Нравится мнестолб телеграфный —он такой высокий,парень славный.День и ночья думаю в тревоге,как он там шагаетвдоль дороги!А тебе,кривая образина,не протянет и листочкаОсина!Треснул Шкворень,как простая палка:«Ну, тогда мне жизнине жалко!»Тонет корень Шквореньв трясине,голова рогатаяв тине.«Елки-палки,с горя погибаю!»Тишина.Блестит вода рябая.Так и сгинули в болотекоряги.И один осталсяв оврагене Козел,не Олень,просто вывернутыйПень.

КАК ПТИЦЫ ДОМОЙ ЛЕТЕЛИ

Из далеких жарких странчерез море-океанптицы белые летят —крылья в воздухе свистят.Кличут Лебеди:– Гляди,что там видно впереди?– Пароход дымит вдали, —отвечают Журавли.Закружилась птичья стая,точно туча снеговая.Крики, писки, жалобы:– Спустимся на палубы!– Мы устали!– Пароходнас до дома довезет! —И ныряют с высотыГуси,Цапли,Аисты.Опускаются скореевниз —на мачты и на реи.Но кричат им Альбатросы —крючконосые матросы:– Что вы! Что вы!Пароходвас обратно увезет!Он плывет навстречу вам,к африканским берегам. —Цапли, аисты скореепокидают мачты, реии взмываютв небеса,как тугие паруса.В синем небе флот старинный —треугольникжуравлиный.Кличут Лебеди:– Гляди,что там видно впереди?– Островки видны вдали, —отвечают Журавли.Высоту теряетАист.Гусь летит.волны касаясь,хочет сестьна островок —островокуходит вбок.Удивляются Чирки:вдруг исчезлиостровки.И смеются Альбатросы —крючконосые матросы:– Кто желает отдохнуть,тот рискует утонуть.Это плещутсяДельфины,островкамивыгнув спины.Словно по полю барашки,ходят по морюбарашки.Кличут Лебеди:– Гляди,что чернеет впереди?– Туча грозная вдали! —отвечают Журавли.Крылья хлопают,как флаги.Чертят молниизигзаги.И несется Буревестник —неизбежной буривестник.Закричал тревожно Гусь:– Урагана я боюсь! —Окликает Аист тихо:– Аистиха, Аистиха,ах, накроет нас волной,не увидим край родной!– Не вернуться ли назад? —Утки глупые кричат.Но зовут их Альбатросы —крючконосые матросы:– Все наверх!– Аврал!– Вперед!– Курс на солнце!– Полный ход!Море воет и грохочет.Разрывая тучу в клочья,вверх пошелбольшой Журавль,будто парусный корабль.И за ним во мглу густуюстая ринулась вслепую…Снова – солнце!Прочь усталость!Позади гроза осталась.Кличут Лебеди:– Гляди,что синеет впереди?– Виден край большой земли! —затрубили Журавли.И промолвил Аист тихо:– Аистиха, аистиха,не накрыло нас волной,мы увидим край родной,мы совьем гнездо на крыше…Птичья стая выше, выше!А вдали уже видныберега родной страны:виноградники и горы,новый порти старый город.Кто-то машет из окна.– Здравствуй, Ро-ди-на!

ДЯДЯ УС

1В доме тихо.Ночь настала.В темной комнатележу.Я зарылсяв одеялои от страхавесь дрожу.Каждый шкафи каждый уголпревратилисьв страшных пугал.Где с утрастоял комод,появилсябегемот.И удавсползает с кресел,где рубашкуя повесил.Мой рисунокна стене…Уж не чудится ли мне?Он в тельняшке,круглолицый,и усы —на полстраницы:левый усзакручен бравои торчит,как пика, правый.Вот усы зашевелились…Дядя Усиз рамки вылези сказал:– Ну что дрожишь?Ты ж не заяци не мышь.Отвечаю я дрожа:– Это просто ночь свежа…Тут в коробкедеревяннойгром раздалсябарабанный.И оттудавышли строемс барабаннымгромким боемдевять маленькихсолдат.Все усатыеподряд.А десятый —бородатый.Обойдя вокруг коробки,все сказали, как один:– Нам такой не нужен робкийкомандир!Марш- марш из домук кому-нибудь другому!Я шепчу:– Уйдет отряд!Как вернутьего назад?2Мы идем по косогору.Где же дом, квартира, город?Смутно думаю:«А ну,сам себя я ущипну!»Говорю себе:– Не трусь,в крайнем случае проснусь.Месяц всходит на востоке.Углубились мы в лесок.Вдруг оврагбольшой,глубокийнам дорогупересек.Дядя Ус взмахнул усамии поднялся над кустами,как орел, перелетел!Я бы тоже так хотел.Я кричу:– Мой добрый Ус,как же я переберусь?Он ответил:– Очень просто,если, братец,ты не трус. —И с обрывавместо мостаперекинулдлинный ус.Вспомнил я канатоходца,вот и сделал первый шаг.Сердце бьется,бьется.бьется!Снизу – бездна,синий мрак.Во-он костляваярукатянетсяиздалека…Пальцамицеплючимидергаетза брючину!Оскользаюсь,как на льду,страх пугаюсь,но иду…3Мы спускаемся к реке,видим: лодка в тростнике.Смотрит жабаиз тумана…Просыпатьсявсе же рано.Стронуть лодкуТяжело.– Налегай, брат,на весло!По теченьюплыть нетрудно.Из водына наше суднолезут водоросли,раки.Чудищеиз-под корягизацепилосьза корму,лодку валит,зубы скалит,видно, весело ему.Водянойвскипел,как башня,И кричит:– Что? Страшно?Страшно? —Оттолкнул еговеслом,вглубь ушелусатый сом.Я немного беспокоюсь:почернело все кругоми вдали, как бронепоезд,прокатилсягулкийгром.Сильный ветертут поднялся.Закружило!Понесло!Я сначаларастерялся,в воду выронилвесло.Все упорней ветер дует.Дядя Ус и в ус не дует.Он усы свои расправил,злому ветру их подставил,и усы большие самиразвернулись парусами.Под усами —парусамимы несемсянад волнами.Слышу голос громовой:– Правь на берег,рулевой!4Наконец-то мы на суше…Дядя Ус и то устал.У костра усы он сушит,их развесил по кустам.Темный лес кругом,орешник…Заблудились мы, конечно.Сучья нас пугают, иглы…Огоньки в кустах горят…Это крокодилотигрыПодобраться норовят!Захотелось сразу – к маме!И все ближешастая,вырастает перед намичья-то пасть зубастая…Как защелкает зубами!Я, конечно, не заплакал.Я схватилгорящий факел…Прыгнулкрокодилотигр!Я – навстречу…В морду – тырк!Как завыли что есть силыв чаще тигрокрокодилы!Я подумал: «НеужелиЯ не сплю и не в постели?И отсюда не вернусь?»Спутник мой сказал:– Не трусь.Чтоб найти обратный путь,надо сверху нам взглянуть.Ус торчком я подниму,а ты залезешь по нему.Подхожу я неуверенно:ус высокий —выше дерева,метров десять,верно, есть.Хоть и страшно,надо лезть.Я ползувсе выше,выше…Ветер у небеус колышет…Озираюсь якругом.Вижу город!Вижу дом!Руки я разжал невольно…Кувырком!..Упал не больно,на подушку головой.Потому-то и живой!Ветер треплет занавески.Утро! Утро в полном блеске.Там на подоконникепехотинцы,конники,оловянныйстрой храня,дожидаются меня.5Он в тельняшке,круглолицый,и усы —на полстраницы,познакомьтесь,дядя Ус.Сразу видно,что не трус.

ЧУРИДИЛО

Задумалась бумага…Вперед, карандаши!..– Художник, художник,подумай, не спеши.Не рисуй, художник,ни солнце, ни дождик,ни слона, ни крокодила.Нарисуй мне Чуридило.Взял художник карандаш.Раз!Круглый блин нарисовал.Два!А что вышло, посмотри.Три!Чуридило, Чурина,круглолицый, как луна,сорок ручек. сорок ножек.Он плясать и прыгать может.И глядят на нассорок синих глаз.Чуридило, Чуридило,глазки синие прикрыл он.Чуридило, Чурило,сорок глаз зажмурил он.А ротиков двадцать —и все хотят смеяться,вот-вот расхохочутся. —И всем смеяться хочется.Вдруг дверь – нараспашку!Зачем же вы так?Листок потащилналетевший сквозняк.ПодхватилоЧуридило,понеслои закрутило.С подоконника – в окно,а на улице темно.Два далеких фонаря…Мы искали, только зря…Мы прошлинемало улиц,мы однидомой вернулись.– Что, художник. ты грустишь?В мире бродит твой малышЧуридило, Чурина,круглолицый, как луна,сорок ручек, сорок ножекон плясать и прыгать может.Сорок синих глаз,где-то вы сейчас!Синие, зеленые,очень удивленные.Покажи им только палец —и уже заулыбалисьдвадцать ротиков и ртов.Он шутить всегда готов —вот-вот расхохочется…Что-то плакать хочется.

РАССКАЗ ПРО ТАЗ

1Начинается рассказ.Жил да был железный таз.В кухне жилсреди кастрюль,был чистюляиз чистюль.В нем и мылии стирали,кипятили,полоскали…Таз гордился:– Айда я!Сколько выстиралбелья!Между тем от частых стироктаз протерся весьдо дырок.Таз течет,как решето,не годитсяни на что:ни стирать,ни полоскать,ни кораблики пускать.Таз дырявыйочень скороочутилсяу забора.У забора он лежит,под дождемдребезжит:– Я простужен,я недужен,никому теперь не нужен!2Продолжается рассказ.Разхозяйский зоркий глазугляделдырявый таз.Вдругпара мускулистых руквзяли таз под бока.И два крепких башмаказашагали по дороге.Таз в волненьи и тревоге:– Что за новая беда?Понесли меня —куда?Посреди двора —гора,куча разного добра:трубы,проволока,санки,чайник,ржавые жестянки,и крыло автомашины,и ведро,и керогаз…И на самую вершинуположилистарыйтаз.3Старый таз шепнул:– Соседи,отжил я свое на свете.– Говорят, что мы – сырье.– Не сырье мы, а старье!И не спорьте с тазом старым.Верьте мне,сюда недаромнас несли из разных мест.Злая ржавчинавсехсъест! —Проволока, перекорежась,завопила:– Ужас! Ужас!А у плитки-инвалидкивстали дыбом все пружинки.Части пишущей машинкизастучали часто-часто.Древний чайник брякнул:– Баста! —Даже банки забренчалиот обиды, от печали…В это времявесь металлпогружалив самосвал.4На улице —железный гром.Повезлиметаллолом:трубы,проволоку,санки,чайник,ржавые жестянки,и ведро,и керогази, конечно,старый таз.Вотпривезли их на завод.Тутпечьвеличиною с дом.В нее кладут железный лом.А в печи жара, жара.И железная горараскаляется.Тазрасплавляется,онудивляется:«Ой!Я совсем золотой!Вот сейчас себе я нравлюсь,потому что плавлюсь, плавлюсь…»И расплавился.Потомостывал в огромной ложке.А затемстальным листомпокатился по дорожке…Этот лист полезпод пресс.Раз! —И вышел новый таз,круглый,белый,звонкий,целый!И на все он пригодился.Старый тазопять родился.Не кончается рассказ.

СПОР

Однажды собрались в морской глубинена темном и тихом причудливом дне Рыба-игла, Рыба-пила, Рыба-молот, Рыба-меч и просто Акула — голову с плеч.И разбирались четырнадцать дней,ссорились, спорили: кто же сильней? Рыба-игла? Рыба-пила? Рыба-молот? Рыба-меч? Или акула — голову с плеч?Разобрались —разодрались! Колет игла. Пилит пила. Молот молотит. Сражается меч. Хватает Акула — и голову с плеч!Шел пароход. Шла волна за волной.И были опутаны сетью тройной Рыба-игла, Рыба-пила, Рыба-молот, Рыба-меч и просто Акула — голову с плеч.И вот в гастрономе построены в рядбольшие консервные банки стоят: РЫБА-ИГЛА, РЫБА-ПИЛА, РЫБА-МОЛОТ, РЫБА-МЕЧ и просто АКУЛА — ГОЛОВУ С ПЛЕЧ.

СКАЗКА О МАШИНЕ

Жила -была Машина,великая Машина,такой большой Машиныеще не видел свет.Когда светило солнце,ее гигантский корпусотбрасывал на городсвой темный силуэт.Машина сверкала огнями,когда наступала ночь,парила над нами —корабль, улетающий прочь.Все Машину уважали.К ней туристы приезжалипоглядеть издалека,как гордо высится Машина —куб, уходящий в облака.Маленьким детямговорили родители:– Не плачь,не то тебя заберет Машина.Местные жителиговорили приезжим:– вы виделинашу гордость – нашу Машину?А поэты сочинялипесни – оды – огороды:«О, Машина!О, вершина!Ты вовеки нерушима!»И новобранцев приводилина площадь присягать Машине.А старший маршал-генерализ пушек ей салютовал.Ресторан «В тени Машины»и газета «Дни Машины».Мимо девушки спешили —все не Маши, а Машины.Но чего не знал никтони в трамвае, ни в метро,ни в конторе, ни в бюро,что же делает Машина?Телевизоры, компьютеры?Пирожки внутри пекут они?Строят станции космические?Сочиняют сны лирические?Может быть, штампует линияв девяносто этажейчто-нибудь из алюминиявроде ложек и ножей.Или что-нибудь из дыма,на просвет оно незримо.По утрам его за чаемнезаметно получаем.Стали серые мышиные,сами – призраки машинные.За стеной бетонной глухо.Залетела как-то мухаи пропала там бедняжка,как бескрылая букашка.Корпус весь из монолита.Свет горит, но все закрыто.Ни фургона,ни вороны,ни охраны – никого.Что же делала такаявеличавая махина?Если правду —по секрету,ровным счетом – ничего.

МОРОЗКИН СОН

1Запели Метели:– На полюс! На полюс!Морозы уселисьв сверкающий поезд.Помчались, сливаясьв одну полосу.А братец Морозкоостался в лесу.В суматохе забылиМорозку.Он уселся в сугробпод березку.Полушубок егонараспашку,расстегнул онцветную рубашку.Снял Морозкомохнатую шапку,ведь ему и в сугробене зябко.А солнце его пригревает,сквозяв ресницах, ему закрываетглаза…2Проснулся Морозко,вокруг огляделся.Но где же весь снег?Да куда же он делся?Ребята,да что ж это стало —земля-токоричневой стала!На голой березкеповисли сережки.И капают слезкис нарядной березки.А солнце смыкает ресницы.Наверно, ему это снится…3Проснулся Морозко,глаза протер:над ним не березка —зеленый шатер.Ребята,да что же это стало —земля-тозеленою стала!Блестящее что-толегко пронеслось,и пестрое с летууселось на нос.Свистят незнакомые птицы…Наверно, ему это снится.4Проснулся Морозко,глаза протер:над ним не березка,а желтый шатер.Ребята,да что ж это стало —земля-товся желтая стала!Под рыжей осиною —красные шляпки.На клене – гусиныекрасные лапки.Морозко опять засыпает.И листья его засыпают…5Вдруг снежные хлопьяс небес полетели.В полях засвистели,запели Метели.И с полюса мчитсясверкающий поезд.а в поезде братьясидят, беспокоясь.Сбросил Морозколистья и снег,встал под березкой,смотрит на всех.Все как и было.Как и была,стала землясовершенно бела.– Здравствуйте, братья!Честное слово,видел я сон,не бывает такого.

СКАЗКА О МОРСКОМ САПОГЕ

Как живетМорской Кот?Морской Котсидит и шьетМорской Иглойсапог морской.ПриплылМорской Конек,наделморской сапог.Морской фасон,морская нить.Ктоих сумеетоценить?– Своим соседям покажу! —показал сапогМорскому Ежу.Морской Ежсказал,– Хорош! —Морская Мышьсказала,– Ишь! —Морская Лисицасказала:– Будет носиться. —Морская Коровапромолчала,не сказалани слова,даже «здорово»,даже не промычала.И Морской Бычок —молчок.Не понравилсясапог?Конек —к Морскому Петуху.Морской Петухпопал в уху.Он из ведраподнявши морду,послал Конькак Морскому Черту.Морской Чертзалез в грот:фонари – глазищи,пилою – рот.ИспугалсяМорской Конек —и пустилсянаутек.Он пустилсянаутек,потерялморской сапог.

СКАЗКА О ЛЕСНОЙ МУЗЫКЕ

Вот покинула гнездои запелаптица До.Встрепенулась на заре,подхватилаптица Ре.Лес зеленый, не шуми,Распеваетптица Ми.Свет ложится полосой.Вторят птицамФа и Соль.Полетела на поля,зазвенелаптица Ля.Выпив капельку росы,засвистелаптица Си.Птицелов кудряв, кудряв.Птицелов лукав, лукав.Он не пел и всё лукавил,конский волос в петли вил.Он в кустах силки расставил,певчих птах переловил.Что за звуки на дворе?Это До, и Фа, и Ре.Что за пенье за дверьми?Это Соль, и Си, и Ми.«Встаньте, сони!Гляньте, сони!Распеваетна балконе,всех прохожихвеселя,золотаяптица Ля».А зеленый лес невесел.В нем не стало звонких песен.Скучно, скучно стало в нем.как на складе дровяном.Ну, а летом жить без лесаникакого интереса.– Нет, не надо нам руладв золоченой клетке,если песни не звучатна зеленойветке.Люди просят птицелова:– Отпусти на волю снова,в лес окрестный отнесиДо, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си.

МИГУНЫ И ЧИХУНЫ

Наяву или во снея гостил в одной стране.Там стоялсплошной туман,фонаримигали там.Мигуныгуляли тами мигалифонарям.Я спросил у мигуна:– Сплю сейчас, наверно, я?Или странная страна —просто выдумка моя?На ответы был он скор.Замигал, как светофор:красный глаз,зеленый глаз…Он мигнул 120 раз!Я гляжу на чудака,отвечаю как могу:покрутил я у виска,постучал себе по лбу.Загорелся желтый глаз —и растерянно погас.Мигуну я подмигнули в тумане утонул.Плыл в тумане по волнам,прибыл прямо к чихунам.Все слова у чихунов —лишь апчхии будь здоров.Я читал свои стихи,говорили мне:– Апчхи! —Так не будет вам стихов!Мне сказали:– Будь здоров!Я – поэму им со стула!Тут такой поднялся чих,что меня как ветром сдулои умчало прочь от них.Принесла меня метельда и бросила в постель…Утром встал я очень рано,сел на спинку от дивана,чайной ложкой очинилавторучку без чернили на зеркале овальномстарым способом зеркальнымэти строки сочинил:(буквы печатать наоборот, зеркально)Дорогие мигуны,вам давноочки нужны.дорогие чихуны,вам, друзья,платки нужны.Если в доме есть трюмо,ты прочтешь мое письмо.

УМНЫЙ КРОЛИК

Умный Кроликсел за столик.А затем в одно мгновеньесочинил стихотворенье:Умный кролик сел за столик.

СЕГОДНЯ, ЗАВТРА И ВЧЕРА

Пробудился я сегодня —на дворе сияет солнце.Я подумал:«Как вчера.Если завтра будет то же,если завтра будет солнце,замечательно! Ура!»А вчера что я подумал?Я подумал про сегодня:«Если завтра будет солнце,замечательно! Ура!»Значит, я вчера подумал,что сегодня – это завтра.Но когда пройдет сегодня,назовут его «вчера».

ЗМЕЙ

Однажды я увидел Змеяи сам себе задал вопрос:гдеу него кончаетсяшеяи начинаетсяхвост?Рулеткой я измерил Змея.ответ был абсолютно прост:гдеу него кончаетсяшея,там начинаетсяхвост.

ОРУНЫ

Мы играли в игру.Вовка крикнул: – Не ори!Мне обидно: – Я ору?Сам потише говори!Мы забросили игру.Он орет,и я ору.Он вопит,а я – сильней:– Иго-го! Иа! Эгей!Всполошили весь двор:– Это что за страшный ор?– Цирк приехал?– Где пожар?– Безобразие!– Кошмар!Вовка смолк – и ни гугу.Я ответить им хочу,но сдержаться не могу,на всю улицу кричу!Привели меня домой.Мама шепчет: – Что с тобой?Бедный мальчик, ты в жару!– Я не болен! Я ору!Папа рявкнул: – Не орать!Я свалился на кроватья заткнул подушкой рот,но во мневсёорёт!..Изо рта – не крик,а хрип.Наконец-то я охрип…Хорошо, что я охрипи от крика не погиб.

РОБОТ

На голове —ведро дырявое,на шее – двежестянки ржавые.Я – говорящий робот!Производите опыт.– Встать! – Встаю.– Сядь! – Сижу.– Пой! – Пою.– Ходи! – Хожу.Им, конечно, ничего,они – изобретатели.А мне, машине, каково?Командуют приятели:– Встать! – Встаю.– Сядь! – Сижу.– Пой! – Пою.– Ходи! – Хожу.Я шагаю с грохотом,с топотом.Надоело мне всё это!Не хочу быть роботом!– Встать! – Сижу.– Сядь! – Встаю.– Пой! – Хожу.– Ходи! – Пою.Не удался опыт,поломался робот.

ПАПАМА

Рассорились с мамой,От папы попало —и мы прошептали:– Папама, Папама!Он сразу явился —усатый и добрый,такой румяный,что даже сдобный.На нем – голубаяпанама,а сам он – такаяПапама!Он тут же для насобернулся котомс пушистыми баками,с пышным хвостом.А мы для негообернулись котятами,такими цеплючими,такими хвостатыми,что просто – мартышками!Папама для наспревращается в пса.Пожалуйста! —Мы для него – колбаса.Папама для насстал горбатым верблюдом.А мы для него…А мы для негоколючками стали каким-то чудом.Папама от наспокатился,он в мяч голубойпревратился.И мы покатились,мы все превратились —девочки, мальчики —в пестрые мячики.Папама нас понимает,Папама нас обнимаетсвоими руками-ветвями.– вы видели сад,который усат? —На ветках пищим воробьями…Вдруг небом он стал —и плывем облакамипо синей папаме,весенней папаме…Теперь невозможноеиз невозможного:Папама для нас —целый ящик мороженогов стаканчиках вафельных.Хочешь – возьми.А мы для негостали просто детьми.И главный фокуслюбимый самый:Папама для насстал Папой и Мамой.

ЭТО СНЕГ?

Рано-раноВыпал снег.Удивился человек:«Это снег?Не может быть.На дворе?Не может быть!На траве?Не может быть!!В октябре?Не может быть!!!Неужели это снег?!» —Не поверил человек.

ТУЧА

Тучапо небуплыла,ведраполныенесла.Туча брякнулаведром —прокатилсяв небегром.И над лесоми над кручейповстречаласьТучас Тучей.Засверкализлые молнии!Расплескалисьведра полные!Туча с Тучеюругаются,ведра по небукатаются!..В небекоромысло —радугаповисла.

БУТЕРБРОД

Чудак-математикв Германии жил.Он булку и маслослучайно сложил.Затем результатположил себе в рот.Вот такчеловекизобрелбутерброд.

ЖУК-ДРОВОСЕК

На улице в утренние часыя часто встречал человека,у которогобылибольшиеусы,каку жука-дровосека.А может быть, этобыл жук-дровосеки лишь притворялся,что он – человек?

МЕСЯЦ

Ночью на небе одинЗолотистый апельсин.Миновали две недели,Апельсина мы не ели,Но осталась в небе толькоАпельсиновая долька.

КРОЛИКИ И РОЛИКИ

Серые Кроликивстали на роликии покатилии покатили,перегоняяавтомобили.Они обогналиЛетящую Птичку.Они перегналив пути Электричку.Мы только что виделив городе уши,уже за деревнеймелькают хвосты.Когда эти Кроликивстали на ролики,какой же достиглиони быстроты!

ЛЮДОЕД И ПРИНЦЕССА,

ИЛИ

ВСЁ НАОБОРОТ

1Вот как это было:Погода былаУжасная.Принцесса былаПрекрасная.Днемво втором часузаблудиласьПринцесса в лесу.Смотрит: полянкаПрекрасная,на полянке землянкаУжасная.А в землянке Людоед:«Заходи-кана обед!»Он хватает нож,дело ясное.Вдруг увидел, какая…Прекрасная!Людоеду сразу сталохудо.«Уходи, говорит,отсюда!Аппетит, говорит,Ужасный,слишком вид, говорит,Прекрасный».И пошла потихонькуПринцесса,прямо к замкувышла из леса.Вот какая легендаУжасная!Вот какая ПринцессаПрекрасная!2А может быть быловсе наоборот:Погода былаПрекрасная,Принцесса былаУжасная.Днемво втором часузаблудилась Принцессав лесу.Смотрит: полянкаУжасная,на полянке землянкаПрекрасная.А в землянке Людоед:«Заходи-кана обед».Он хватает нож,дело ясное.Вдруг увидел, какая…Ужасная!Людоеду сразу сталохудо.«Уходи, говорит,отсюда!Аппетит, говорит,Прекрасный,слишком вид, говорит,Ужасный».И пошла потихонькуПринцесса,прямо к замкувышла из леса.Вот какая легендаПрекрасная!Вот какая ПринцессаУжасная!

КИСТОЧКА

Гордился рыжий Львенок,хвалился рыжий Львеноксвоей пушистой кисточкойна кончике хвоста:– Наверно, я художник,конечно, я художник,раз у меня есть кисточкана кончике хвоста.Притопал толстый Гномик:– Лев, нарисуй мне домик.Взял львенок свою кисточкуи в краску обмакнул.Как начал кисточкой махать,перемазюкал всю тетрадьи сам в ведерке с краскойедва не утонул!И кувыркаясь в кресле,смеялся Гномик: – Еслиу тебя есть кисточкана кончике хвоста,совсем не значит это,что ты уже художник!Ты просто Львенок с кисточкойна кончике хвоста.

КРОКОДИЛ И ПЕТУХ

На желтом лугу,где растет чепуха,лиловая, как чернила,повстречалКрокодил с головой ПетухаПетуха с головой Крокодила.И оба сказали такие слова:– Какая чуднаяу вас голова!Я, может, неправ,но, мне кажется, выдостойны скореемоей головы.– Хотите меняться? —Петух предложил.– Отлично! Давайте! —сказал Крокодил.И каждый подумал:«Красива на диво!Обманул я его,чудака».И ушел Крокодилс головой Крокодила,а Петух —с головой Петуха.

СВИНКА

Я вчера пришел в больницуи не мог не удивиться:– Отчего у носорогапоросячий пятачок?Хмурый врач ответил строго:– Болен свинкой носорог.Я заметил: – А щетинка?А клыки под самым рогом?Я боюсь, что это свинка…Ну, конечно, это свинка!Я ручаюсь, эта свинказаболела носорогом.

СНЫ

По вечерам,по вечерамлуна глядитсяв стекла рам.И спать ложатсячудаки,надев пенснеили очки,чтобы яснеевидеть сны,слетающие к нимс луны.Причем однипривыкли братькарандашис собой в кровать,чтоб все во сненарисовать,другие —свой магнитофон,чтоб записатькрасивый сон.А этот пасмурныйстариквсегда одетымспать привык.И без калоши без пальтоон не ложитсяни за что.Его задумчивые снывсегда дождливыи грустны.А вот – лукавыйбородач.Он под подушкойпрячет мяч.Он знает,что во сне опятьон будет бегатьи играть.Лужайка будет,солнца свет —и будет сновавосемь лет.

САПГИР КЛАССИЧЕСКИЙ: КОНТУР ЛИЧНОСТИ И ТЕКСТА

В разные периоды жизни Г. В. Сапгир обращается к «классике» и, отталкиваясь от нее, создает принципиально новые способы организации поэтической речи: разорванность и пустотность, игровую методику создания стихов, автономизацию стихотворной строки, что неоднократно отмечал в своих работах Ю.Б. Орлицкий[1]. По сути, именно традиционные принципы поэтики (жанровость, стилевое слово, композиционные формы, субъектно-объектная организация текста) становятся для поэта отправными точками для собственных экспериментов.

Четвертый том собрания сочинений Г. Сапгира условно можно определить как собрание текстов, в той или иной степени ориентированных на канон. Здесь собраны книги и циклы разных лет, включающие стихи, уже заглавия которых ориентируют читателя на жанровое чтение – элегии (одноименная книга «Элегии»), оды «Облака», «Ода бараку», «Похвала пустоте»), поэмы («Рундала», «Вершина неопределенности»), альбомные стихи («В альбом»), такие твердые формы как сонеты («Сонеты на рубашках»), затвердевшие строфические формы, такие как октавы («Двойная луна»), а также стихи, отсылающие к традициям восточной поэзии («Стихи для перстня»).

Но заглавие у Сапгира не маркирует жанр, а лишь направляет внимание читателя на элементы, которые могли бы быть и пропущены без жанрового указателя, так что жанровое чтение становится лишь одним из векторов обретения смысла. Даже архаичные жанровые элементы насыщаются авторским значением.

Ориентировка на традиции начинается уже с выбора темы и опоры на штампы советского настоящего. Так, в книге «Командировка» читатель погружается в узнаваемый мир российской глубинки с его неприглядностью: любовными драмами («Ты – моя Лаура! / Белая голубка / Брось ворковать / Со штурманом / А не то я турну его так… »), пьянством («Еда – / Спирт / И болотная вода»), грязью («Свет исходит от берез / Воздух / В воздухе плывет /А в шести верстах – / Завод»), безысходностью («В Северодвинске / Живут по-свински»). Некрасовское «Он до смерти работает, / До полусмерти пьет» здесь редуцировано до «Мы валим лес / И водку пьем». Как отметил Кирилл Корчагин, лианозовцы «смотрели на советский быт почти как антропологи, изучающие экзотическое племя»[2]. Однако у Сапгира эта экзотика обретает внутренние закономерности и философскую глубину. В живописи есть понятие «жанровые сцены», и Сапгир описывает мир через систему таких жанровых сцен: как любят, ссорятся, спят, говорят, живут, умирают.

Однако не стоит думать, что Сапгир продолжает традиции, не трансформируя их. Речь идет именно об обращении к правилам, известным читателю, для того чтобы подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики. Так, в «Стихах для перстня» мы видим отсылку к древнеперсидской лирике (тематике, символике, образному и мотивному ряду), но одновременно и обращение к традициям перевода такого рода текстов на русский язык (вместо метра рубаи используется пятистопный или шестистопный ямб), и стремление эти «сгустки мудрости» встроить в собственную систему жанров, напитав их стилевой свободой и индивидуальным видением мира:

После блуда, после пьянкиЯ сижу в стеклянной банке.Листья, солнце – все глядят!Я – печальный экспонат.

Классический Сапгир – это тексты, в первую очередь, жанровые. Работа Сапгира с жанрами строится на нескольких основаниях:

1. Формальные признаки жанра (в оде ямб и 10-строчная строфа, в послании обращение к конкретному адресату) могут наличествовать, но никогда не соблюдаются полностью.

2. Жанровое ядро также подвергается трансформации: так, объект описания в оде перестает быть высоким, человек – великим, а явление – достойным похвалы. При этом на первый план выступает другой принцип: ода обращается к тому объекту, который становится отражением эпохи, но не включен в ее систему ценностей (барак, дом, слово, творчество, вечность и бессмертие и т. п.). В послании обнаруживается, что лучший собеседник – «я сам», и то вымышленный. В элегии акцент с неправильного мироустройства переносится на обсуждение мироустройства как такового, и так далее.

3. Продуктивными становятся схемы, недопустимые в каноне, жанр строится на тех чертах, которые были для него противоположны: в оде ироническое описание объекта или, чаще, элегический дискурс о прошлом или вечном; в послании игра с кодами адресата и пишущего, в элегии иронические подтексты.

Так, в оде ХX века, по аналогии с торжественной одой XVIII века, образ лирического субъекта задается координатами: великий (объект воспевания) – ничтожный (герой), что мы видим в стихотворении «Ода бараку», где воспевается тот объект, который достоин скорее порицания, барак как тип неуютного жилища:

Слава баракуслово баракудлинный дощатыйсонный прыщавыйлежит враскорякупосерединедвадцатого векаснегсерый как газетафонари —гнойные пузыри светаи обрывкиколючей проволоки

Но текст содержит ироническое описание барака лишь для контраста и создания эффекта «перевертыша»: не барак – памятник уходящей эпохе, а город – памятник вечному бараку:

а все эти городакомфорта и синего льдалишь памятники баракупоставленному на попа

Ода бараку оборачивается страшной одой никуда не ушедшему времени, барак вечен, поскольку современный высотный дом – тот же барак. В оде Сапгира объект сначала предстает в ироническом контексте, но затем происходит вторичное переосмысление: барак вечен и потому достоин жанра оды.

Сходным образом строится текст «Похвала пустоте», в нем также пустота обозначается сначала как вещь, недостойная хвалы, как «скука в разговоре двух приятелей» или «естественная пустота молодости», однако затем мотив пустоты переосмысляется лирическим субъектом как «родная пустота», символ одиночества творческой души.

Гораздо чаще Сапгир использует другой принцип неканонического одического изображения: не иронический, а элегический пафос.

Стихотворение «Облака» с авторским подзаголовком «ода» иллюстрирует этот жанровый сдвиг:

здесь за стеклом иллюминаторавсегда – арктическое утроя ртутной каплею ползуплато изрытое – внизу

Акцент на пространственно-временной позиции героя (взгляд сверху, из иллюминатора, на облака, которые всегда находятся в одном времени – утре) дает возможность в принципе посмотреть на мир со стороны:

и друга узнаю – художникав картине собственной гуляющего…и сбоку солнцем освещаетсякак будто Небо – не греховноеединственное и верховноекак в водах в небе отражается —

Перевернутый мир ассоциируется у лирического субъекта с вечностью и бессмертием:

там где-то Вечность… тонкий край…и никогда не умирай…

Во второй части оды герой смотрит с другой точки зрения не только на мир, но и на себя самого:

…и снова возникать – откуда?младенцем – призраком родитьсярасти гордиться величаться —нахмуриться и осердитьсяразбормотаться разворчатьсядавить тесниться гоношиться —и вдруг блеснуть плавильной печьюзаговорить раздельной речьюи страшным ливнем разрешиться…

В другой редакции оды этот мотив самоактуализации дополняется темой вечной двойственности:

внутри движенье таково:ничтожество и – божество.

Ода Сапгира становится тем жанром, в котором сначала снижается привычный одический пафос, а затем его место заполняется пафосом элегическим, пафосом утрат и осознания истинного положения вещей.

Подобным образом выстраивается и другое названное автором одой стихотворение – «Дом» (вошедшее в другой том данного собрания сочинений). Длинный перечислительный ряд эпитетов создает эффект сначала неопределенного воспеваемого объекта, однако затем дом становится «памятником архитектуры», а потом и воплощением памяти и жизни лирического субъекта:

Виктору Пивоварову

Дом новый старый светлый тёмныйаляповатый светский скромный<…>дом в прошлом и давно снесённыйдом нарисованный картонныйбарачный блочный крупноблочныйобменный коммунальный склочныйфабричный экспериментальныйкосмический мемориальный

Дом становится одновременно «своим» и «чужим» жилищем, более того, жилищем в одно и то же время и современным, и традиционным и уже воспетым (хотя и с подменой одного слова в цитате):

дом – особняк начала века«дом улица фонарь аптека…»

Как и «Ода бараку»,эта ода посвящена объекту, который сам по себе стал знаком уходящего времени:

Дом – календарь событий памятныхдом – колыбель и он же – памятник

И далее:

где страх тоска и одиночествогде все живут не так как хочетсягде смотрят в ящик телевизорагде приезжает смерть без вызовалюбовью полон – сном речамии всю-то ночь бренчит ключами

В мире Сапгира оды достоин не объект, нуждающийся в похвале, а объект, который становится памятником времени. Тоска по прошлому, характерная для канонической элегии, воплощается в оде.

Заглавие «Памятник» у Сапгира не редкость и присутствует в двух случаях: текст строится как описание конкретного монумента (например, Пушкину), и текст содержит отсылку к одической традиции, которую поэт сам же и нарушает (развенчание жанровой традиции в «Памятниках»: «Есть – и кучерявому Есть и маршал Жуков…» и «Пьедестал. / На пьедестале / Стул…»).

Вариация оды поэту – ода языку, который творит текст устами автора. Ода абстрактным явлениям (поэзии, живописи) акцентирована у Сапгира как ода творчеству, а не творцу. Подобным образом выстроен текст «Гимн живописи» (из цикла «Тактильные инструменты II»), где искусство «не отпечаток», а «всегда оригинал», а художник обретает себя, только полностью утрачивая:

ГИМН ЖИВОПИСИ,с которым я поднялся в первый раз над Флоренцией на «Лебеде» – приборе, приводимом в движение вдохновением<…>А мы – себя забыли мы<…>Там – нет нас Мы все – здесьЗдесь где всё есть светЗдесь где свет нас беретЗдесь где отныне мы светГде я всегда но меня нет

Именно отсутствие поэта («меня нет») обеспечивает вернейшее сохранение его слова в вечности.

В другом жанре, эпиграмме, в основе которой лежит либо описание объекта и выявление его характерных черт, либо его высмеивание, перед читателем предстает поэт, отчаянно желающий вписаться в традицию и отчасти оправдаться ею:

Эпиграмма на самого себяХельмеци-поэт —он слова кромсапонял све и веттакже Хокусанаш великий Пувторопях словав черновик опуи негодовасколь несмепогина просторах литтак что мне – Сапгии сам бог велит

«Мне – Сапги» в этом контексте означает не «мне, биографической личности», а «мне, поэту», так как имя Сапгира стоит в контексте имен других творцов. Так, Михай Хелмеци перевел Тассо, опубликовав в номере «Авроры» (“Aurora”) за 1882 год эпизод гибели Софронии и Олинда. Своеобразие стиха М. Хелмеци создается за счет манеры переводчика сокращать слова ради целостности строки («Тут неверные во страхе завопи »). В XIX веке автору дали насмешливое прозвище «Хелмеци поэт, что слова кромсает», а в конце ХХ такой способ письма становится одной из визитных карточек поэзии Сапгира. Имя «Сапги» логично вписано в традицию, ему поступать так, как поступали предшественники-творцы, «сам бог велит», а точнее, поэтическое слово, язык поэзии. Самоидентификация здесь строится по схеме «я как великие». Если в оде образ героя снижался, то в эпиграмме он, пусть и иронически, возвышается.

Игра жанровыми правилами происходит и в посланиях Сапгира. В «Послании – Сапгиру» (данном в другом томе, но обнаруживающем общие правила работы Сапгира с традицией) автор отстраняется от адресата, обретает дистанцию, необходимую Буфареву (придуманному двойнику поэта), чтобы описать Сапгира. Описание это ироническое, но в то же время и трагическое, раздвоенность преодолеть невозможно, и неоконченные слова и окказионализмы здесь уже не поэтическая небрежность, а творческая попытка сложить образ «из ничего». Послание акцентирует внимание не на встрече, а на прощании, не на сходстве двух субъектов (биографической личность и поэтического воплощения), а на их различии. Отсюда и принижение роли творчества (ты, реальная биографическая личность, «черномор», злой гений – а я, творческая ипостась, эфемерен, я «кусок довеска»). Отсюда и фразы «расстанемся навек», «прощай и будь здоров» – это не демонстрация смерти героя, а декларация его независимости, самобытности, отдаления «творческой копии» от биографического «оригинала».

Послание здесь осознается не только как жанр, воплощающий в себе «коммуникацию вопреки обстоятельствам», но и как текст, акцентирующий внимание на разнице говорящего и слушающего. Творческая личность, воплощенная в местоимении «я», может говорить с Сапгиром как биографической личностью, но тот не может ответить. Лирический герой раздвоен в попытке автокоммуникации.

О такой раздвоенности, попытке увидеть себя со стороны и объяснить собственную сущность – первое стихотворение цикла «Этюды в манере Огарева и Полонского», по жанру близкое к элегии:

<…>Мы – отсветы чужие отголоскимелькают елки сосенки киоски —и с хода на залив где ветер дуетгде рыбаки над лунками колдуютгде мне в лицо пахнет твой волос дымныйне нашим счастьем под луною зимней

В элегии «Акт», основа которой – осознание героем несовершенства мира, мы видим ту же раздвоенность, что и в послании, но лишенную иронической рефлексии:

«Лишь теперь находя свои черты – я слышу как она лепечет – с недоуменьем отмечая – в шкафу порядок – бритва в ящике стола – глядя в зеркало которое глядит – подозреваю не больше и не меньше как обман – и недоумевая – Я не ОН! – странно глядеть на самого себя на звезды – какой масштаб! – Как несоизмеримо! – как все во всем – и все во всем разъято – и все – один божественный плевок».

Или в элегии «Освобождение»:

«Маленькое Я во мне пульсирует – так на запястье тикают часы – можно снять твое тело вместе с одеждой – плоская модель Вселенной – и повесить на спинку стула – двенадцать знаков зодиака – чтоб отдохнуло маленькое Я…».

Отстранение от себя самого строится по законам жанра: мир несовершенен, а значит, и я – всего лишь «маленькое я», «божественный плевок». Поэт «отступает от самого себя», чтобы отрефлексировать поэтическую сущность и субъекта, и жанра в целом.

В стихотворении «Вечерний сонет» Я, Ты и Он образуют «три стороны медали», трагическую триаду, обусловленную содержанием любви и смерти:

Я ущипнул себя – не удержалсяНо крикнул он – из черной немоты!А в зеркале напротив отражалсяЕще один двойник и демон – тыИ с ужасом друг друга наблюдалиТри разных стороны одной медали.

Сонет сегодня чаще всего является лишь пустой формой, оболочкой, утрачивает жанровое содержание, связь с исторически сложившимся в Средние века европейским жанром, но как жанровая форма он потенциально содержит в себе мысль о смерти, и этот потенциал автором либо нивелируется, либо выявляется; возможно, отсюда – ужас героя. Мотив ужаса перед собственной «чуждостью» появляется даже в зарисовках, стихотворениях на случай, как, например, в тексте «Двойная тень»:

вздрогнул – моя двойная тень на снегувысоко двоится белая лунана двойной луне – двойное неботри звезды – алмазная стрелана снегу – алмазная стрелавздрогнула двойная лунавысоко двоится белая теньвздрогнуло мое двойное небоалмазная стрела пронзила тень —мою двойную тень на снегу.

Жанр молитвы в поэзии Сапгира (стихотворение «О себе») представляет еще один вариант самоописания:

дышу на бумагублаженно рукой помаваюи славлю дыханьем Тебянаверно я самыйиз них сумасшедший —из них нищих духоми попросту бедныхс их тощими книжечкамии кирпичами стихов

Жанровые векторы в поэзии Сапгира становятся разными подходами к описанию субъекта. Перед нами череда стихотворений с поэтической рефлексией по поводу собственной идентичности. Главное, что их сближает, – ощущение раздвоенности личности, сложности «я» как такового. Но понять специфику раздвоенности в каждом конкретном случае помогает жанр, дающий координаты личности в зависимости от самого языка жанра, от содержания и интенции. Всюду герой пытается увидеть себя со стороны, но в любовных посланиях это счастье растворения в другом, в послании, элегиях и сонете – трагедия раздвоенности, в эпиграмме – фарс похожести себя на других.

Интересный вариант жанровой игры и отношения к традиции представлен в книге «Псалмы» (том 2). Отталкиваясь от идеи о том, что все новое – хорошо забытое старое, Сапгир буквально «перепевает» псалмы, насыщая их реалиями современности (напр., «собрания ЖАКТа») и собственными комментариями (в этом контексте и просьба закрыть форточку становится способом акцентировать границы между «блаженным мужем» и грешниками). Комментатор следует логике Псалтири, однако дополняет и развивает тезисы. Так, фрагмент первого Псалма Давида «но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь» получает у Сапгира развитие и поэтическое приращение смыслов:

4. Лампу зажгихочешь – можешь прилечьо законе ЕГОразмышляй день и ночьсосредоточь…5. И вот —деревоомываемое потоками вод:и стволи листи цвети плод6. Весь от корней волосдо звездты медленно уходишь в рост…

В целом обращение к традиции выявляет форму, получающую новое содержание или толкование: элегии пишутся стихоподобными фрагментами в строчку, сонеты получают визуальные контексты (история их появления связана с выставкой современного искусства 1975 года, на которой два сонета были нанесены на рубашки), послания не имеют конкретного идеального адресата, псалмы воспринимаются сквозь призму рефлексии героя о реальности. Отталкивание от традиции и одновременно притяжение к каноническим жанрам и структурам сформулировано и самим автором в игровой манере:

…а как заглянешьв глинистую яму —рты набитые землей…Господи а это нам за что?…сразу пятистопным ямбомзаговоришь. («Конец и начало»)

Обращение к традиции маркировано заглавиями. Так, «Розовый автокран» (вроде бы нарочито «детское» заглавие книги) становится своего рода «Мойдодыром», восстанавливающим мировое равновесие:

не злись постоянноне обижай ближнихрозовый автокранк тебе приедетиздалекано очень быстрода он уже за углом

Одновременно автокран как подробность городских окраин становится линией, незримо присутствующей в пейзаже и структурирующей его, как путник в картине. Неслучайно первое стихотворение (в книге «Розовый автокран») называется «Линия», отсюда же и ощущение незримого присутствия (неважно чего, автокрана, человека или ангела, иногда всех их одновременно):

и в самом небе за окномсквозитпрозрачней чем хрустальнасквозь —машины птицы солнце —сокрыт от глазно очевиден

Заглавие может становиться своего рода «обманкой», поверхностной характеристикой; так, «Путеводитель по Карадагу» отталкивается от традиции путеводителя и знакомства с достопримечательностями, но акцент делается не столько на экзотике Крыма, сколько на рефлексии по поводу поэтической сущности, впрочем, также заданной традицией Овидия – Мицкевича – Пушкина – далее везде. Сапгир выявляет границы возможностей трансформационно-тавтологического метода, в элегической манере описывая не видимое, а то, что стоит за ним, своего рода зеркальное отражение, не существо, а связанную с ним сущность:

если в течение жизни каждый ваш шагкаждый ваш шаг снимать на пленкуснимать на пленку и потом смонтироватьсмонтировать несколько серийнесколько серий человеку на экранечеловеку на экране будет стыднобудет стыдно на себя смотретьна себя смотреть – одно и то жеодно и то же – и все повторяетсявсе повторяется – и стыдно на себя. («Феномен»)

В IV том (в рубрике «Стихи разных лет») помещены переводы Г.Сапгира из эстонской поэзии, по преимуществу про птиц или с использованием фольклорных сюжетов. Переводы обнаруживают интонации оригиналов, но включают и творческие эксперименты, близкие самому Сапгиру (скажем, нарочито неточную рифму).

В том входит также «жанровая»проза Сапгира – роман «Дядя Володя», сюжет которого строится на идее множества реальностей, это своего рода «сад расходящихся тропок», каждая сюжетная линия которого приводит к пониманию – или непониманию – всех остальных «реальностей». Идея множественности миров в тексте реализуется буквально, поскольку герой живет во множестве времен и пространств и переходит границы почти играючи, а нестыковки в логике развертывания событий объясняются узостью мышления воспринимающих историю жизни дяди Володи. «Даль свободного романа» персонализируется и претворяется в правилах свободного рассказывания (поскольку мы видим мир глазами героя, мир и есть текст).

Продолжает Сапгир и эксперименты на стыке поэзии и прозы, причем игра «поэзия/проза» становится вариантом жанровой игры: автор смещает правила поэтического нарратива, дополняет значение звучанием, причинно-следственные связи метафорическими подтекстами.

В данном томе встречаются и варианты игры на границе лирики и эпоса (так, в цикле «Короткие рассказы» сюжет трансформируется в лирический и создает основу для стихотворного фрагмента):

но знаю в плане возможногов тонких слоях бытияеще едет и рушитсягромоздкий автобусв сад —бесчисленное количество раз(отражение неба и зеленисыплется тонким стеклом)свилеватая ткань дереваруки бедрараздирается на волокнапронзительные женские крики —не обошлось

Та же, что и в романе «Дядя Володя», идея: множество реальностей, дробящееся, как в разбитом зеркале, количество вариантов одного и того же события, множество воспринимающих субъектов.

Обращение к традиции наблюдается ив детской поэзии Сапгира, ориентированной на множество правил. Правда, зачастую эти правила придумывает и формулирует сам автор: так, в цикле «Полосатые стихи – малышам» тексты объединены не только особым кодом (их персонажи животные или одушевленные предметы), но и преобладающей смежной рифмой, создающей эффект «полосок». Цикл «Опоздайка» структурирован перечнем детских качеств, которые становятся отдельными персонажами, собранными в паноптикум (страшный «Хнык», заглавный «Опоздайка» или «Закрой Глаза», на которого нельзя смотреть). Цикл «Живая одежда» содержит реестр одежды и истории про каждую (как бы в развитии идеи цикла Агнии Барто «Игрушки»).

Отдельного упоминания заслуживает «Букварь» с профессиональным ориентированием автора на нужды ребенка, изучающего буквы и складывающего их в слоги и потом в слова. Здесь ориентированность на жанр учебника и традиции его построения максимальна. Букварь построен как учебник для первоклассников, поэтому сначала идут гласные, затем согласные. Структура букваря проявляется и в последовательности текстов: сначала автор с помощью метафоры создает образ буквы, затем ребенок читает и запоминает слова, которые начинаются на эту букву, вслушивается в звучание. Стихи рисуют образ каждой буквы, например:

Вся согнулась буква Ю,держит палочку своЮ,вот и выглядит такоЮстарой бабушкой с клюкоЮ.

Затем парами следуют согласные. Изучив буквы, ребенок обращается к маленьким текстам, поэтому далее следуют народные пословицы и поговорки. От коротких текстов к более развернутым вслед за ребенком автор формулирует первое представление о человеке и о мире. Авторы предисловий уже отмечали, что более всего «Букварь» Сапгира похож на «первую крохотную энциклопедию».

Однако не стоит думать, что детская поэзия Сапгира интересна только определенному возрастному кругу читателей, в ней используются принципы поэтического конструирования, присущие художественному миру Сапгира в целом – звукоподобия, разделение слова на морфемные части и игра с внутренней формой слова, различные игровые техники, уже опробованные на «взрослых» книжках.

Независимо от «детскости» аудитории, в поэтическом мире Г.Сапгира понимание героем себя и мира рождается именно в случае недосказанности, неполноты, разложения на составные части. Препарация себя (вспомним «три стороны одной медали»), собеседника, мира, а значит, и текста характерна для поэзии Сапгира, но особенно ярко она проявляется в стихах с опорой на канон, от которого можно оттолкнуться. Неполнота становится сущностным знаком творчества Сапгира.

По мнению Казимира Малевича «поэзия – это то, что, как правило, остается за пределами слов»[3]. В этом отличие Сапгира от концептуалистов: по замечанию М. Г. Павловца, для них категория пустоты была связана с «пустым центром», предполагавшим бесконечный комментарий на полях, у Сапгира же пустота может быть заполняемой (как в двойчатке «Фриз») и даже наполненной[4]. О том же говорит Г. Гецевич в статье «Поэзия в промежутках»: «В стихах Генриха много промежутков, но эти промежутки содержат не меньше смысла, чем сами слова»[5]. В поэзии Сапгира смыслообразование осуществляется не только в пределах слов, но и между ними и вместо них (в случае знакового разложения на части, умолчания, отсутствия).

В работе «Беспамятство как исток» М. Ямпольский приводит парадоксальную цитату Хармса относительно пустых мест: «Тогда одно ничто есть что-то. Тогда что-то, что нигде не начинается и нигде не кончается, есть что-то, содержащее в себе ничто»[6]. «Ничто» Сапгира становится смысловым знаком существования. Неслучайно в диптихе из двух стихотворений («Фриз восстановленный» и «Фриз разрушенный») в финале все-таки пропущена часть стиха, а оставшаяся часть – «нет разгадки» – парадоксально дает разгадку смысловой глубины текста.

Герой увлечен не отгадками, а поиском загадок:

Что все это – кукла плакаты бараки?Наверно какие-то тайные знаки…(«Подмосковный пейзаж с куклой»)

Сам Сапгир говорил о книге «Дети в саду»:

«Я старался разрывать и не договаривать слова, лежащие близко к центру языка. И в этом заполнении пустот читателем… была неожиданность встречи и радость узнавания… А здесь слово так и остается – мерцающим между бытием и небытием».

Но речь идет не только о пустоте как черте поэтики, но и о пустоте как онтологическом принципе:

и уже замахалполетелеле мыслью за ним успеваютуманная местностьторчат верхушки деревьев…вслепуюПо ершистой травеКрупным силуэтомНечто неподобающее:…морось на бронзе…дождинки на белых изоляторах…лишаи на бронеЛюдей однако не слышно

Мотивная структура поэзии Сапгира предполагает и еще один мотив, связанный с семантикой пустоты – неназываемое. Традиция идет еще от романтиков, стихотворения Жуковского «Невыразимое», традиции которого продолжает «Silentium» Тютчева и Мандельштама.

Но если у романтиков невозможность облечь мысль в слово связана с благоговением перед миром, а у Тютчева – с желанием уберечь сокровенное от чужих ушей, то у «неназываемого» Сапгира другая природа. По словам М.Ямпольского, это слово, «избегающее называния»[7]. Отсюда – мотив молчания, вынесение молчания в заглавие.

Продолжая традицию «неназываемого» в поэзии, Сапгир привносит и нечто новое: слова высказывают правду, молчание утверждает истину. Отсюда молчание – воплощение полноты бытия и полноты небытия.

Молчание вбирает в себя все смыслы, отражает сущность вещей. Отсюда и одноименное стихотворение Г.Сапгира «Сущность»:

Белый свет не существуетОн в сознании торжествуетВотПредметСмотришь —Нет…

В этом стихотворении и декларируется пустота, и реализуется прием «пустотного текста» одновременно. Интересно, что в этом стихотворении Сапгира существование противопоставлено сущности: существование бренно, сущность вечна и незыблема, «слепое белое пятно» остается даже после ухода, «пожирания» вечностью.

«Ничего нет и все есть» – еще одна поэтическая формула Сапгира. Отчасти она контекстуально обусловлена ситуацией пустоты в магазинах и бедности бытовых возможностей советского человека, который не мог полностью положиться на реальность; но это только самый первый, поверхностный срез. Гораздо более важным становится тот факт, что отсутствие чего-либо является онтологической характеристикой мира, и слово, взаимодействуя с пустотами, создает более емкий образ мироздания.

Мотивы незримого, неслышимого и неназываемого формируют разорванность текстов Сапгира на самых разных уровнях, промежутки как поэтический принцип. Для Сапгира понимание героем самого себя и мира (то есть «целостная картина») возможно лишь в случае неполноты высказывания, его принципиальной разложимости на составные части, «затеряться в промежутке» и есть жизнь «в действительности» – на грани тьмы и света, молчания и голосов. Промежутки, разорванность, зияние на самых разных уровнях текста – своего рода конструктивный признак поэтики Сапгира, указывающий на существование некоего «целого», к которому поэт стремится и которое все время ускользает.

Еще один принцип «канонической», ориентированной на правила поэзии Сапгира – игра точками зрения, субъектами. Смена точек зрения выявляется на разных уровнях текста с помощью синтаксических со-противопоставлений и речевых конструкций:

…горных вершин подернутых дымкой…текущими клочьями туч…встающими в полнеба облаками…резким синим небом («Путеводитель по Карадагу»)

Точки зрения дополняют одна другую, составляя в итоге мозаику, модель мира. Но модель оказывается до странности простой, даже подчас примитивной, когда эти составляющие компоненты собраны. Мир словно теряет свою глубину и смысл вообще, становясь всеохватным, но плоским:

Но слава Богу в мире есть окноТам облачно – недаром тень в палатеТам в белой раме – город на закатеДалеко – пляж… зеленая волна…Так явственно, что можно все потрогать!С трудом в подушку упирая локотьЯ обернулся: за окном – стена. («Окно»)

В стихотворениях Г.Сапгира множество точек зрения в пределах одного стихотворения обусловлено иной задачей. Целостная мозаика легко составима, но лишается того высшего смысла, который присущ каждой самоценной детали. Поэтому задача лирического субъекта – не постичь целое, а понять значение части в этом целом, каждого бесконечно малого, в котором сокрыта своя загадка. Герой не останавливается на невозможности познать истину целого, а пытается понять истину частного, не собирает целое из осколков, а разбирает мир на куски, а текст на слова. При этом оказывается, что части мозаики нанизываются друг на друга, образуя противоречивые цепочки:

Она сопротивляласьОна не сопротивляласьСверху на них гляделиСверху на них никто не глядел («Путеводитель…»)

При этом сам лирический субъект остается не просто частью калейдоскопа, «одним из» (как у Бродского), он – единственная связующая нить, он самоценен и находится вне рееста:

…я тоже – всегда – и повсюду – море! Я был – небо! Я буду —И наконец кто-то… Моими ушами услышит – знойИ моими глазами увидит – ветер бегущий. («Зной и ветер»)

«Я» не растворяется в других и не теряется в каждом, а осознает собственную ценность, неповторимость и потому четко отделяет себя от других:

Я – а не другой умру – меня неСтанет – МЕНЯ на самом деле —А не того о ком я думал… («О смерти»)

Но именно в силу своей исключительности герой может на время отождествлять себя с любым носителем точки зрения, «переселяться», смотреть на мир чужими глазами:

Стать дымком «золотого руна» —Медовым духомПоманить ноздри женщиныЭтот в мягкой шляпе – приключениеИ вдругОбернуться и глянутьСтеклянным глазом гомосексуалиста («Недоносок»)

В результате временного отождествления, отражения героя в других он впитывает чужие черты, констатирует мозаичную природу своего я: «Мы – отсветы, чужие отголоски…» («Этюды в манере Огарева и Полонского»).

Именно поэтому герой одновременно и похож на всех сразу – и уникален:

Но как я одинок на самом делеВедь это я все я – жасмин и мольИ солнца свет («Дух»)

В то же время герой не всеяден, он освобождается от одних отражений, стремясь к другим:

Тот который сейчас мне диктуетМожет приоткрыться:Это ревущееСлепящееВыдувающее душу ужасом«я» уничтожающее —Разве это я? («Другой»)

В «Сонетах на рубашках» реализован субъектный синкретизм и нерасчленимость Я, Ты и Он. В первой строке сонета «Тело» это ОНО (тело), но оно же —Я («стыну гипсом»). В финале снова грамматически выражено отстранение:

Но вчуже видеть просто смехотворноКак это решето спит! любит! ест!

Подобным образом выстроен и сонет «Дух»: описание себя со стороны («Звезда ребенок бык сердечко птичье – / Все вздыблено и все летит») дополняется субъектной центрированностью: «люблю». При этом нет границ между «оно» и «я»: «Ведь это я все я – жасмин и моль и солнца свет».

Даже в сонете «Она» грамматика 3‐го лица, заявленная в заглавии, нарушается («меня вращали в барабане»), а в финале текста Я и ОНА сливаются: «Я пахну свежестью – рубашка!».

При этом в ролевых стихотворениях, таких как «Приап» или «Чемодан», Я остается грамматически неизменным. Но даже в этом случае семантика субъекта требует взгляда на себя со стороны:

А я устал я отощал давноЗа что мне век закончить сужденоЦыганским чемоданом эмигранта!

Буквальный диалог ТЫ и Я видим в стихотворении «Рукопись», где текст обращается к читателю, здесь буквализуется метафора разговора читателя и текста:

Начало: «Граф дает сегодня бал»Конец: «Убит бароном наповал!»Я – пыльный том седого графоманаНо лишь открой картонный переплетПредутренней прохладою пахнетИ колокол услышишь из тумана

Разгадку субъектной сложности видим в лингвистических сонетах:

Ты, я, они – из одного зернаЯ вижу лоб священного слона…Лингвист укажет множество примеровЛатинский и г н и с и о г о н ь – в родствеИ на закате окна по МосквеКак отблеск на мечах легионеров

«Сонет о том, чего нет» вызывает к бытию отсутствующее в быте:

Леса и степи, стройки и ракетыЕсть даже люди в захолустье где-тоИ видит Бог! – хоть Бога тоже нет

Заглавие «Пьяный сонет», казалось бы, предполагает субъектную определенность и первое лицо, однако повествование ведется в неопределенной грамматической форме (ОН может быть и МЫ/Я):

Интересный субъектный рисунок представлен в сонете «Зимой в Малеевке»: Я (хочу, мой) и МЫ (мы с тобой, вещички соберем) уравниваются и сополагаются с ОН (Эдичка).

Грамматические категории в сонетах Сапгира самим автором названы «этажами»:

Да все мы – Я! но лишь на разных этажахСтрадания. Сквозь боль и бред предчувствуемСебя. Иногда как будто рассветает. ТогдаИстина прозревает себя. Вот-вот…

Или в сонете «Нечто – ничто» субъект видит себя и других отражениями в зеркале, определяя своего рода физику субъектности:

Качается шар. Навстречу шаруКачается шар. Один в одинВлетают шары: один – пара, один – пара,один – параИз сферы зеркальной за ними следимВсе отраженье.

Субъектная определенность нарушается вследствие осознания мироустройства, как в сонете «Спящий Будда»:

Мир как яйцо Он созерцает разом…А мы – мы где-то шлепаем внизуОчнись! опомнись! кто мы? что мы? где мы?Вокруг застыли желтые монахиИ мрамор холодит подошвы ног…

В стихотворении «Диаграмма жизни» субъект осознает свою вторичность и предопределенность своей судьбы, видя себя на картинке:

Улыбчивые старцы-мудрецыРазглядывают диаграмму жизни—Поэтом будет… при социализме…—Судьба печальная – заметил Лао-цзыИ вот родился я в своей отчизне…

В этом смысле субъект уравнивается с объектами:

Мир устроен не так, как кажется субъекту, и оттого субъект не верит в собственное существование. Поэтому субъект воспринимающий у Сапгира может перемещаться от человека к облаку, кроту и собаке:

Мы ближе подошли и удивились:Зачем слепой глупыш наружу вылез?Но видно землю разморило всласть —Вся в корешках набухла засочилась…И он проснулся. Тут-то и случилось!Горячая как печь собачья пасть

Даже Слово не снимает этого морока, герой обречен видеть себя изнутри и со стороны одновременно:

И было мне дано (ему – Сапгиру)Понять что муза не моя – чужая

В этом случае возможно вообще все – любовь к кошке (в сонете «Любовь»), путаница сна и яви, зависть мосту, по которому идет герой:

Когда иду я через Крымский мост —Стальные фермы – балки вперехлест —Заклепки в два ряда – стальные шляпки —Весь в солнце – над рекою – в пустотеТеряя чешую монетки перья тряпкиЗавидую высокой простоте

И уж, конечно, смерть не является преградой для диалога:

Ты – с нами! мы – с тобой! мы здесь! мы близко!Вот только б тебя Генка отыскал

Становится возможным и совместное бытие в нигде, как в сонете «Живые и мертвые»:

Мой тесть Гуревич Александр ДавыдовичИ музыкант из Праги Глеб ЕрохинСолагерники – что вы там навиделись! —И снова вместе – тени духи вздохи

Уже не воспринимается как парадокс, что «Сонет Данте» повествует о нераздельности я-Сапгира и я-Данте, по крайней мере во сне, который снится сразу обоим:

Он огневел – и все во мне дивилосьНасквозь – гора и моря полосаПриблизился – невероятно вырос…Зрю: виноградом сердце на ладониОн дал вкусить свой дивный плод – мадонне —И я проснулся в горе и в слезах

По сути, «Сонеты на рубашках» становятся маленькой сценой, где идет представление собственной души, о чем и говорится прямо в последнем сонете книги «Никитский сад»:

Что там мелькнуло – чайка ли?.. собака?..Когда себя сыграем как спектакльПусть занавесом нам – Никитский сад

В поэзии Сапгира выстраивается такая картина мира, при которой каждый субъект – лишь часть целого, осколок бытия, но при этом он не просто наделен талантом «жизнь сосуда вести», но и есть тот самый «сосуд», макромир, вселенная со своими предпочтениями и страхами. Устройство личности оказывается так же (а может быть, и более) сложно, как устройство мира:

пустота поглощает пустоту – все идет в один котел со свистом! – вот тогда ты понял что все – одно живое существо («Акт»).

Поэтому в поэзии Сапгира так «самоценны детали» и важны случайности, а жанровые правила необходимы для того, чтобы от них отталкиваться, делать их жанроуказателями, векторами смысла, мимо которых в ином случае читатель может и проскочить.

Целостность четвертого тома обеспечивается именно авторской стратегией игры с традицией, правилами и канонами, которые не отбрасываются за ненадобностью, а становятся основой для авторского смыслообразования.

С. Артёмова

Генрих Сапгир

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

ТОМ 4. ПРОВЕРКА РЕАЛЬНОСТИ

Дизайнер Н. Агапова

Редактор-составитель С. Артёмова

Корректор Е. Полукеева

Верстка Д. Макаровский

Адрес издательства:

123104, Москва, Тверской бульвар, 13, стр. 1

тел./факс: (495) 229-91-03

e-mail: real@nlobooks.ru

сайт: nlobooks.ru