Зеленый гедонист. Как без лишней суеты спасти планету
Александр фон Шёнбург — немецкий аристократ, журналист и писатель. Его книги «Искусство стильной бедности», «Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить», «Искусство стильной беседы», «Искусство непринужденных манер» стали бестселлерами. Книга «Зеленый гедонист» знакомит читателя с новейшими идеями в области экологии и морали. Автор отличается завидным жизнелюбием. «Благодаря экологическому кризису стало понятно, что существует такая вещь, как „общий человеческий дом“, что на вызовы времени необходимо отвечать, невзирая на государственные границы. Это заставляет государства искать такие способы сотрудничества, каких еще не знала история человечества», — пишет он.
Совершенно очевидно, что мы причиняем миру вред. Некоторым людям это безразлично, но так оно и есть. Мне это не безразлично.
Я твердо решил участвовать в спасении мира…
Я хотел бы жить зелено, экологически корректно, климатически нейтрально, сдержанно и сознательно по отношению к окружающей среде.
Александр фон Шёнбург
Если хочешь спасти мир, для начала наведи порядок у себя в комнате.
Дж. Б. Питерсон
Мне жаль эту планету, но все-таки каждое утро я встаю с мыслью, что жить — хорошо.
О счастье быть изумрудно-зеленым
Я дважды пытался выступить в роли серьезного автора, но теперь опомнился. Я возвращаюсь к своему истинному призванию.
Мое истинное призвание, нравится мне это или нет, —
И есть еще одна причина написания этой книги. Климатический кризис вызывает такое беспокойство, что я больше не смею дилетантски рассуждать об истории и этике, но обязан заняться насущным вопросом стиля: возможно ли быть зеленым и при этом сохранять жизнелюбие? Я берусь утверждать, что экологическая ответственность может появиться, только если развивать интерес и вкус к жизни, но никак не путем запретов и угроз самоуничтожения. Давно пора поблагодарить борцов с углеродными выбросами за их заслуги, за всеобщую встряску и вместо эсхатологических страшилок обсудить то, что в продвинутых кругах называется утопическим прагматизмом, а в еще более крутых продвинутых кругах — «гедонистической устойчивостью». Ответственное отношение к природе и живым существам может и должно доставлять радость и удовольствие. И хватит заниматься глупостями, которые навязывает нам индустрия развлечений.
Те, кто отрицают экологическую катастрофу, — идиоты. Думаю, с этим согласятся все. Мы, люди, грабим природу. Отрицать это глупо. Все признают, что промышленная революция усилила негативное воздействие человеческой деятельности на экологию. Общеизвестно, что с середины XX века, когда началась эпоха массового потребления, последствия грабежа становились все более разрушительными. Появлялись и появляются все новые страны, желающие урвать свой кусок от пирога благополучия. И вряд ли можно отрицать, что это привело к резкому увеличению выбросов в атмосферу углекислого газа, достаточно взглянуть на кривую этих выбросов, похожую на хоккейную клюшку. Совершенно очевидно, что мы причиняем миру вред. Некоторым людям это безразлично, но так оно и есть. Мне это не безразлично. Считается, что за последние 450 миллионов лет было всего пять периодов столь же быстрого вымирания биологических видов. В последний раз так много растений и животных погибло в результате падения на землю астероида.
К тому же население планеты стремительно увеличивается. Беккенбауэр[2] был прав, когда сказал (по другому поводу), что Господь радуется любому из детей человеческих, но только за время жизни Беккенбауэра число жителей нашей планеты утроилось. Больше половины обитателей Земли уже сейчас живут в городах, через несколько лет две трети мирового населения станут горожанами и потребление приобретет городской характер: вентиляция, отопление, автотранспорт, авиация, шопинг… Ясно, что со временем это создаст большие неудобства.
«Давайте отравим реки! Сожжем джунгли! Разрушим атмосферу! Никто в здравом уме не потребует такого», — прочел я недавно в комментарии одного из редакторов «Нойе цюрихер цайтунг». Автор подписывается говорящим именем Кристоф Шмуц[3]. «Планета, — пишет господин Шмуц, — это тот сук, на котором сидят все люди. Бессмысленно пилить сук, на котором сидишь. И каждому хочется, чтобы сук был здоровым, крепким, зеленым». Вопрос только в том, как сохранить его зеленым и прочным. По тому вопросу мнения расходятся.
«Долой бензин!» — кричат климатические активисты. Но это означает, что мы просто продолжим потреблять его, как прежде, но немного меньше, и маркировать топливо как экологически чистое. Мы поощряем производство электромобилей и не успокоимся, пока не установим электрозаправки на каждом углу, не задумываясь, в каких условиях добывается сырье, надолго ли его хватит и вообще, откуда берется ток. Может, стоит сделать ставку на совершенно новые формы мобильности? Считается, что проводить эффективную экологическую политику — значит повышать налоги на авиаперелеты. Так и быть, соглашаемся мы, повышайте, но не слишком. Чтобы мы могли себе позволить семейный отпуск. Бензин все дорожает. Так и быть, соглашаемся мы, пусть дорожает, но не слишком. Чтобы мы продолжали ездить на автомобилях. В сущности, мы хотим потреблять, как потребляли, разве что чуть-чуть зеленее, дороже и с нечистой совестью.
Это и есть наш ответ на вызовы времени?
Я задал себе вопрос: возможен ли экологически сознательный образ жизни? Я постарался честно на него ответить и написал эту книгу. Я действительно верю, что такой образ жизни может доставлять удовольствие в самом прямом значении слова. Давайте ослабим наше разрушительное воздействие на окружающую среду — и климат может стать практическим этическим тренингом. У древних греков
Я, во всяком случае, твердо решил участвовать в спасении мира: не тратить время и силы на создание алиби для нечистой совести, но вести иной образ жизни. Чтобы отличие было действительно ощутимым для мира и для меня самого. Я хотел бы жить зелено, экологически корректно, климатически нейтрально, сдержанно и сознательно по отношению к окружающей среде.
Уже при первых попытках я столкнулся с весьма безрадостными мелочами. Вчера, например, купил натуральную зубную пасту и зубную щетку из дерева и конского волоса, а паста не пенится, на вкус как известка и оставляет крошки во рту. Магазин, где я приобрел эти необходимые вещи, находится в центре Копенгагена, называется «Pure» и считается одним из самых модных парфюмерных бутиков в Европе. Там продаются такие чистые средства ухода за кожей лица, телом и волосами, что хоть на хлеб их намазывай и ешь.
Паломничество в Данию я совершил в поисках вдохновения для этой книги. Дело в том, что Копенгаген — очень своеобразное (в положительном смысле) место. В телесериале «Борген» датский премьер каждое утро приезжает в свой офис на велосипеде, велодорожек там больше, чем в любой другой столице Европы, светофоры включаются так, что велосипедист всегда имеет несколько секунд преимущества перед прочим транспортом. На любом углу найдется веломастерская. Каждое третье средство передвижения — «грузовой» велосипед, на котором можно провозить двоих или троих детей. По-моему, Копенгаген выглядит так, как будет выглядеть все в Европе, если зеленая перестройка нашего континента все-таки произойдет.
Рад сообщить, что все выглядит не так уж плохо.
Взять, к примеру, район Егерсборггаде в округе Норребро. Здесь, на краю одного из самых красивых парков (и кладбищ) Скандинавии (с могилой Кьеркегора[4]), сохранилось много домов в стиле модерн, построенных в начале прошлого века. Но там, где прежде были перекрестки, теперь разбиты импровизированные мини-сады, а на месте городских газонов появились участки экологически чистой застройки. Прямо в городе люди выращивают свои овощи по проектам так называемого городского садоводства. Минуешь эти заросшие городские сады, завернешь за угол и окажешься в районе Егерсборггаде. Район небольшой, его пересекаешь за пять минут, но здесь можно бродить часами. На улице пахнет домашними пирогами, каждая лавочка носит смешное название, в одной из витрин красуется плакат: «Кончай гребаный шопинг!» В магазине игрушек торгуют только игрушками из вторых и третьих рук; перед развалом, где продаются кимоно, толпятся женщины, явно увлекающиеся йогой; мужчины, несмотря на их одинаковые бороды и забавные майки, производят впечатление людей независимых и хладнокровных. Везде установлен бесплатный вай-фай, кафе-мороженое называется «Банан», призыв: «Не психуй! Больше жизни!» звучит как гениальная идея. В лучшем ресторане района подают только овощи, доставленные утром с собственной небольшой фермы, расположенной в 50 километраж от города. В кафе «Манфредс» можно заказать и мясные блюда, но, прежде чем вы съедите животное, вам могут поведать его биографию и вручить его генеалогическое древо. Чуть дальше, в «Кафе-Коллектив», вас восхитит самая вкусная в мире вегетарианская яичница «Бенедикт» (понятия не имею, из чего они стряпают «бекон», но на вкус он лучше мяса). Для наших супервегетарианцев я нашел там салат из свежей капусты с зеленью, квашеную капусту домашнего приготовления, активированный[5] миндаль, соленый фенхель, ягоды лайчи и кинзу.
Район Норребро настолько экологичен, что по сравнению с ним Фрайбург-им-Брайсгау просто Чернобыль. В порту Копенгагена можно плавать в море. Даже Кристиания, автономная коммуна хиппи, сияет чистотой. Используемая энергия тоже якобы безупречно чиста.
Большая часть населения инвестировала средства в возобновляемые, не создающие выхлопов виды энергии, которыми снабжается территория Копенгагена и окрестностей. Все пайщики получили теперь почти восемь процентов прибыли. К 2025 году энергоснабжение Копенгагена будет полностью самоокупаемым. Путеводитель «Lonely Planet» рекомендовал путешественникам по Европе в 2019 году первым делом посетить датскую столицу. Ведь там, в частности, имеются такие достопримечательности, как Копенхилл, единственный в мире мусоросжигающий завод, настолько чистый, что служит копенгагенцам местом для прогулок. Его крыша спроектирована таким образом, что ее можно накрыть искусственным снегом и использовать как горнолыжный спуск. «Мы можем формировать мир, — излагает свое кредо архитектор проекта Бьярке Ингельс[6]. — Мой ребенок, например, вырастет в мире, где кататься на лыжах и дышать свежим воздухом на крыше мусоросжигающего завода будет самым обычным делом». Он выдвигает и другие смелые тезисы: «Мы должны расходовать энергию, это отличает нас от мертвой материи. Следовательно, расход энергии — дело хорошее, по крайней мере, если вы считаете, что жизнь — дело хорошее. Давайте расходовать энергию, а не растрачивать ее впустую». В пригороде Орестад Ингельс осуществил инновационный проект самодостаточного комплекса «Дом-восьмерка». Построенный в форме восьмерки комплекс площадью 62 000 квадратных метров состоит из 476 жилищ с озелененными покатыми и приподнятыми крышами. Зеленые насаждения между жилищами задуманы так, что позволяют использовать весь комплекс как беговую дорожку. Все это хозяйство энергетически оптимизировано и связано с местным общественным транспортом (двенадцать минут до центра города), так что личный автомобиль здесь без надобности. Еще более инновационный проект Бьярке Ингельса «Город в океане» должен быть реализован к 2050 году. Он задуман как жизненное пространство для десятков тысяч людей, живущих на воде, — если действительно появится что-то вроде затопленных перенаселенных городов. Высказывая подобные идеи, Ингельс явно насмехается над угрозой глобального потепления. Разумеется, «Город в океане» мыслится им как самодостаточная экосистема без выхлопных газов и отходов. Бьярке Ингельс — абсолютная суперзвезда Копенгагена и один из самых востребованных экоархитекторов во всем мире.
Выходит, Копенгаген — прямо-таки идеальное место для размышлений о том, как сделать свою жизнь более зеленой, приятной и современной. Впрочем, здесь я должен внести ясность: в научной стороне дела я разбираюсь так же мало, как и вы. Вопрос, как работает канализация у меня в доме, застал бы меня врасплох. Однако мое невежество сочетается с некоторым недоверием к добросовестности науки, и я считаю это здоровым скептицизмом. Ведь суть науки в том, что она всегда получает только временные результаты, которые позже сама опровергает. Кроме того, и в науке существуют мода и групповщина. Наряду с множеством понятных вещей в научном мире циркулирует так много нелепостей, что никто из нас, профанов, никогда не сможет проверить всё в деталях.
Одни говорят, что мы переоцениваем роль углекислого газа в глобальном потеплении. Другие говорят, что меры по борьбе с выбросами CO2 обойдутся нам в триллионы, но не приведут к желаемым результатам. Третьи считают, что наш способ ведения хозяйства нужно было радикально изменить тридцать лет назад, а с тех пор мы выбросили в атмосферу столько углекислого газа, что даже самые жесткие контрмеры лишь немного затормозят и смягчат роковые последствия нашей жизнедеятельности, так как мы безнадежно с ними опоздали.
Доверие внушают те, кто видит смысл в сокращении выбросов, но предупреждает, что в какой-то степени это нас дезориентирует. Имея в виду только проклятый CO2, мы забываем о других, не менее важных задачах, например о доступности пресной воды в странах третьего мира. Или о защитных мерах (переселении или постройке плотин) в тех регионах, которым необходима помощь в связи с изменением климата.
И наконец, есть те, кто верит в будущее. Они требуют безотлагательных мер против выбросов CO2, но заявляют, что мы принимаем неправильные меры: лихорадочно инвестируем в экологически чистые, но устаревшие технологии. А нужно вкладывать намного больше денег в разработку совершенно иных, совершенно новых технологий. Эти оптимисты досадуют, что из-за громогласных пророчеств о конце света мы упускаем гигантские возможности обновления, которое сулит эколого-экономическая перестройка. Европейцев обгоняют и оттесняют другие страны. В эмиратах Персидского залива проектируют поезда, которые будут двигаться со скоростью 1200 км в час. Из десяти самых продаваемых автомобильных марок только одна производится в Германии. Компании, о коих мы и слыхом не слыхали, например «Вид» из Китая, продает в шесть раз больше электромобилей, чем «Фольксваген». Экооптимисты утверждают, что с нашими знаниями и опытом мы могли бы стать лидером на мировом рынке альтернативных технологий, а мы вместо этого, не думая о нашем будущем, мечтаем об антиросте[7], предаемся фантазиям о деиндустриализации вроде плана Моргентау[8].
Я не могу судить, какие из приведенных выше мнений правильны, а какие нет. Я могу судить о своей жизни, о своих привычках потребления. Если я хочу изменить мир, вероятно, было бы неплохо начать с моего микрокосма.
Я знаю, многие нервно воспринимают ссылки на скандального канадского психолога Джордана Б. Питерсона[9], но его совет «Если хочешь спасти мир, для начала наведи порядок у себя в комнате» возражений не вызывает. Ведь он говорит то же самое, что и всеми почитаемый Далай-лама. А тот однажды сказал: «Если ты думаешь, что слишком мал и потому ничего не добьешься, попробуй заснуть в комнате, где пищит комар». У каждого человека есть возможность немного подтолкнуть мир в правильном или неправильном направлении. Как раз в этом суть знаменитой речи Александра Солженицына на церемонии вручения ему Нобелевской премии. Каждый из нас на кого-то влияет, особенно когда он (по крайней мере, я отношу это к себе, чего и вам желаю) служит кому-то примером для подражания. Но прежде чем рассуждать о проблемах зеленого образа жизни, давайте четко сформулируем основной вопрос: какую позицию занимаю я как человек и занимает человечество по отношению к природе? И вообще, что такое, в сущности, природа?
По традиции мы, немцы, относимся к природе очень трепетно. Особенно к деревьям. Прежде чем мы (с грехом пополам) приняли христианство, гигантские деревья почитались в Германии как священные. Наши предки считали исполинский ясень центром мира, по которому шныряет белка Рататоск, приносящая новости. Потом конечно же елка. Все мы как один на Рождество выстраиваемся перед елкой. Разве это не забавно? Да еще всевозможные сказки и мифы, прославляющие лес как убежище от цивилизации, как место, куда человек стремится всей душой, но также как глушь, где царят дикость и необузданность.
Мой отец был егерем, он понимал, что такое лес. Половину детства я провел в лесу. Обычно отец не стрелял. Сейчас я упоминаю об этом не для того, чтобы успокоить любителей животных. Мой отец кое-что знал об охоте, он всегда говорил, что популяция дичи искусственно завышается, чтобы на охоту могли ездить дантисты и адвокаты, ведь это их любимое развлечение. Для настоящих охотников хороший лес тот, где дичи мало. Для них охотиться на самом деле означает часами сидеть тихо и смотреть по сторонам. Я провел много часов, сидя с ним в засаде. Тогда это меня раздражало, сегодня я ощущаю очарование леса. Дни с отцом всегда начинались очень рано. Видеть, как на рассвете лес просыпается, и особенно слушать, как он просыпается, — в этом и впрямь было нечто чудесное. По крайней мере, так я думаю об этом сегодня. Запах мокрого дерева и свежей травы, музыка певчих птиц, шелест и шорох зверей в подлеске… Мне уже в детстве было ясно, что растения, в том числе деревья, — живые организмы, хотя тогда я еще не прочел Толкина и Роальда Даля[10]. Помните историю человека, сошедшего с ума из-за того, что он изобрел машину, с помощью которой мог слышать крик травинок, когда их косят? А то место во «Властелине колец», где Древобород оплакивает своих поваленных сородичей? «О! Многие из этих деревьев были моими друзьями. Я помнил их еще орехами и желудями».
Конечно, я проглотил книгу Петера Воллебена[11]. Именно он подтвердил мое глубокое, сформированное в детстве убеждение, что деревья могут разговаривать друг с другом. Моя дальняя родня, дремучие лесники, упрямо отвергают Воллебена, обзывают его «экошутником», ведь он описывает, как буки корнями поддерживают связь со своими соседями, предупреждая их о нашествии насекомых и даже, при необходимости, подпитывая растворами сахара. А мне это было ясно и понятно.
Но как раз от упомянутых выше дремучих родичей я позже узнал, что немецкий лес имеет так же мало общего с природой, как лапша пятиминутного приготовления «Магги» — с домашним супом. Восемьдесят процентов лесов Германии — не первобытные леса, а лесопосадки, то есть плантации. Во всей Европе, за малыми исключениями в Скандинавии и Польше, уже не осталось натуральных лесов. Будь наши леса натуральными, в них не было бы сухостоя, они не боялись бы ураганов, а с жуком-древоточцем быстро расправлялся бы дятел, ведь древоточец — его любимое лакомство. Натуральные смешанные леса состояли бы главным образом из лиственных пород, их не так-то просто, не так выгодно использовать. А сосновые леса Германии — это монокультура, древесная масса, по выражению Воллебена.
Приводя в пример лес, я хотел показать, что наши представления о реальности, стоящей за романтическими идеями и красивыми словами, весьма расплывчаты. Со словом «природа» так оно и происходит.
Различие между натурой и культурой начинается с затруднения, возникающего в тот момент, когда мы говорим о природе вообще, отделяя себя от нее и тем самым по умолчанию признавая, что мы не являемся ее частью. Но ставя природу на пьедестал, мы еще больше отдаляемся от нее и делаем из натуры — вот именно — культуру. Лучший тому пример — охрана природы. Раз мы ее охраняем, значит, мы ее огораживаем, отгораживаем, производя нечто искусственное. Мы определяем некое состояние природы как первоначальное и достойное охраны — его-то и охраняем. Налицо вмешательство, вторжение в природу, то есть культура. Почти все ландшафты, кроме нескольких глухих мест в пустыне Гоби, превращены, строго говоря, в культурные ландшафты. В сущности, французские парки с их безжалостно обрезанными изгородями, их прямыми дорожками и геометрической игрой форм — более честные сады, чем так называемые английские, имитирующие естественность. Французские парки открыто демонстрируют, что человек склонен насиловать природу.
Мы не можем иначе. Хотя бы потому, что природа довольно груба и жестока. Когда принц Чарльз, закатывая глаза, мечтательно рассуждает о «матери-природе», это прекрасно, но и сентиментально. Природа не мать. Рак — тоже природа. Самые токсичные вещества — натуральные яды. Натура сама по себе сплошное вытеснение и умерщвление, аморальная зона. Даже наш друг лес беспощаден, там идет безжалостная борьба за свет и жизненное пространство, тесно прилегающие друг к другу деревья — смертельная угроза для подлеска, лишенного света. Все маленькое, миленькое, слабое беспощадно выкашивается природой. Когда молодые лани попадают в лес, они первым делом обгрызают самые сочные побеги, то есть молодые подрастающие деревья. Природа жестока, и лучше всего это известно тем, о ком мы с умилением говорим, что они живут «в гармонии» с природой. «Хотите знать, что такое природа, — спрашивает один из моих любимых авторов, великий Жозеф де Местр[12], — тогда взгляните на так называемого естественного человека. Он убивает, чтобы прокормиться, он убивает, чтобы одеться, он убивает…» Он вырывает кишки у ягненка, чтобы извлекать волшебные звуки из своей арфы, отнимает бивень у слона, чтобы сделать игрушки для своих детей, его обеденный стол завален трупами.
Как теперь стало известно, бушмены Калахари, которых мы были склонны идеализировать, традиционно действуют очень жестоко, когда, например, охотятся с помощью лесных пожаров или выжигают целые регионы, чтобы создать пастбища для своего скота. Так что разрушение флоры и фауны началось задолго до промышленной революции. Наши предки, якобы столь близкие к природе, были экологическими преступниками. Там, где они появлялись, сразу же начиналось драматическое вымирание видов. Уже шумеры и вавилоняне были знакомы с вредоносными монокультурами.
В какой момент проявилась человеческая страсть к разрушению, трудно сказать. Кажется, давно, примерно 12 000 лет тому назад, когда мы решили прекратить охоту и собирательство и начали вести оседлый образ жизни. Эта так называемая аграрная революция была великой и необратимой цезурой в истории человечества. Ее далеко идущие последствия полностью изменили наше существование. С этого момента люди перестали, так сказать, ладить с природой, стали с ней бороться, укрощать ее, что-то у нее отвоевывать, господствовать над ней.
«Назад к природе!» — звучит неплохо. Даже «шампунь с натуральными ингредиентами» звучит неплохо. Но разве мы и впрямь хотим вернуться назад? И даже если так, существует ли какой-то путь назад к природе?
Некоторые экологи, в том числе даже серьезные ученые, такие как Юджин Одум[13], считают единственным решением проблемы демонтаж северной мировой экономики. Критика роста как приемлемая, хотя и второстепенная тема до сих пор обсуждается на экономических семинарах. Но факт остается фактом: изменить наш способ хозяйствования и наш разорительный образ жизни, вернуться на доиндустриальный уровень — нереально. Вроде бы существовали культуры, которые нашли этот путь, резко затормозили и сделали разворот. Но только в легендах. Например, в легенде об индейцах племени хохокам. Якобы задолго до Колумба они вели систематическое аграрное хозяйство, строили каналы, но в один прекрасный день обнаружили, что стали рабами своих достижений, и решили вышвырнуть все орудия труда и утварь и вернуться к образу жизни предков. Но это, как сказано, легенда. В реальности маневры типа «Назад, к корням!» кончаются так же скверно, как в случае с одним парижским интеллектуалом из Камбоджи по имени Салот Сар, а по прозвищу Пол Пот, или «брат номер один». Придя к власти в своей стране, он отправил тех, кто сидел в городах и конторах, собирать урожай на рисовых полях, потом приговорил всех к принудительным работам и, наконец, физически уничтожил четверть населения на «расстрельных полигонах».
Но если нет пути назад, к природе, может, есть какой-то способ жить в ладу с природой? Хайдеггер думал, что нет. Он выдвинул шокирующий тезис: в эксплуатации природы виновато в конечном счете европейское христианство. Дескать, оно слишком буквально истолковало стих Ветхого Завета: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1, 28).
Впрочем, у Хайдеггера были испорчены отношения с церковью (а она в свое время его поощряла, он был обязан ей своим образованием). Поэтому он не желал признавать, что благословение Книги Бытия можно истолковать совсем иначе. Требовательней и деликатнее. Во всех архетипических сюжетах от Библии до Уолта Диснея речь идет, скорее, о том, что можно использовать природу, но нужно лелеять ее (прекрасное, забытое слово, мой отец часто произносил его).
Процитирую хотя бы из «Короля львов», старого мультфильма Диснея:
Конечно, трепетное отношение ко всему живому (здесь это звучит весьма поэтично) могут испытывать лишь те, кто ценит жизнь как таковую. И это очень трудно дается современным борцам за охрану окружающей среды. А ортодоксальные экофундаменталисты, сторонники «глубинной экологии», в том числе такие влиятельные фигуры, как Пауль Эрлих, Дэвид Судзуки, Раджендра К. Пачаури, Альберт Гор[14], считают человека злостным хулиганом, если не вредоносным паразитом. Как в известном анекдоте.
Встречаются две планеты.
— Что с тобой? — спрашивает одна. — Ты выглядишь ужасно.
— Люди, — отвечает другая.
— Не волнуйся, эта зараза скоро пройдет.
Все основные политические идеологии антропоцентричны. Это означает, что они сфокусированы на благополучии человека. Зеленое мышление — единственная политическая идеология, основанная на предпосылках, не ограниченных антропоцентризмом. Эта давняя аристократичная традиция идет от Конрада Лоренца через Александра Кинга[15] к английскому принцу Гарри. Лоренц в одном из своих последних интервью сказал: «Человечество не сделало ничего разумного, чтобы воспрепятствовать перенаселенности. Как тут не порадоваться СПИДу». Кинг, один из основателей Римского клуба, заметил по поводу борьбы с малярией: «Моя проблема в том, что эта борьба способствует перенаселенности!» А принц Гарри дал обет: в интересах охраны окружающей среды иметь не более двоих детей. Звучит жестко, но именно такова позиция классической школы «глубинной экологии», на которую ссылается современный экологизм. В конечном счете он опирается на мышление, враждебное людям.
Тот, кто аплодирует принцу Гарри, рассуждает с респектабельной позиции «глубинной экологии». Но точно так же рассуждал один из американских подростков, совершивших массовое убийство в средней школе «Колумбайн». В своем дневнике он писал, что планету якобы необходимо избавить от паразитов. «Человеческую расу не стоит защищать. Ее стоит только убивать. Верните землю животным. Они того заслуживают, а мы нет».
Согласитесь, это не столь уж дальновидное размышление. Не может быть, чтобы у нас остался выбор только между большим и меньшим злом. Это противоречит философии и логике. Если есть зло, значит, есть и добро. А если есть добро, его можно творить. Люди — не чумные микробы.
«Хочу, чтобы вы убоялись!» — говорит Грета[16]. Неужели это здравая идея? Что, как не страх, провоцирует самое дурное в людях? Вполне возможно, что существует связь между устрашающими посланиями «климатического поколения» и ненавистью цивилизованного человечества к себе, выражаемой в шутках, подобных анекдоту о встрече двух планет. Ведь страх — типичная реакция людей на когнитивный диссонанс. Философия модерна внушила нам, что мы счастливы лишь тогда, когда все свободны, независимы и автономны. Что ж, человек эпохи модерна наконец-то избавился от своих уз, почувствовал себя свободнее, раскованней, но вынужден платить за это чувством неуверенности, незащищенности. А дальше философия постмодерна провозгласила деконструкцию морали, отмену любых заповедей и запретов. Все, что когда-то считалось законным и обязательным, было отброшено. Это еще больше освобождало и пугало нас. В сухом остатке — страх и ненависть к себе. Потому-то возмущение борцов с потеплением направлено в первую очередь на Европу и Северную Америку.
Смею утверждать, что страх и ненависть к себе — плохие советчики, если речь идет о формировании благополучной жизни на этой планете. В любом случае основная предпосылка моей книги: «Хорошо, что вы есть!» Думаю, у нас есть возможность действовать во благо самим себе и своему окружению. Необязательно сразу бросаться на помощь человечеству. Начнем с того, что исправим некоторые неудавшиеся проекты и тем самым потихоньку, шаг за шагом, будем улучшать мир.
Раз уж мы так стремимся к менее разорительной жизни, хотим укротить наше бездумное потребление, стоит учесть одно обстоятельство, благоприятствующее нашим стремлениям.
К счастью, в нашу эпоху престижными считаются не только материальные ценности. Сегодня никого не удивишь роскошным автомобилем. На водителя «порше кайен» подчас смотрят косо — как на асоциального субъекта, который нуждается в услугах психиатра. Раз он водит «порше кайен», значит, ест бифштексы, украшенные сусальным золотом, бьет своих детей и пьет кровь юных тюленей. А тот, кто демонстрирует экологическую сознательность, делает это не только из моральных соображений, но и потому, что хочет выглядеть, как «те, наверху», что ведут себя скромнее, а уж они-то знают, как следует себя вести.
Попросту говоря, никто не желает выглядеть болваном, который жует паприку и руколу, обработанные пестицидами, носит вьетнамки, которые могут попасть в брюхо дельфина, и водит автомобиль, больше похожий на дорогущую недвижимость, чем на транспортное средство. Шиком считается «здоровый и устойчивый образ жизни». Социополитическая тема экологии, некогда интересовавшая только маргинальные группы, стала отличительным признаком городских элит. Правда, есть у нее этакий эгоистический эпикурейский привкус: как будто значение имеют только персонально ваше хорошее поведение и персонально ваша чистая совесть. Но возможно, что пресловутые экологи-аристократы и все голливудские зануды, вроде Леонардо ди Каприо, с их «тойотами приус», энергосберегающими лампами и компенсационными выплатами за авиаперелеты, больше способствовали экологически корректному поведению, чем Клаудиа Рот, десятилетиями выступавшая со страстными речами на эту тему. Мне больше по душе те, кто показывает пример экологически корректного поведения и все-таки получает удовольствие от жизни, чем проповедники аскетизма и постоянного страха. Один из немногих, кто это понимает, — Илон Маск[17]. Экологически корректный образ жизни должен быть привлекательным, в наше время «тесла» просто круче, чем «порше».
Как бы то ни было, дебаты о климате, новый подход к проблемам экологии дают нам исторический шанс. Шанс обрести такой стиль жизни, когда мы откажемся от безумного потребительства, от девиза: «Всё — для тебя, стоит только нажать кнопку! Можешь есть все, что можешь!» И не ограничимся мерами, которые лишь успокаивают нашу совесть, но действительно перестроим свое мышление.
1. Еда
Как правило, вы можете съесть больше, чем вам нужно.
Культура «ешь-все-что-можешь» нас доконает. Часто говорят, что, если бы весь мир вздумал питаться как Европа и Северная Америка, нам для прокорма понадобились бы две планеты. Так оно и есть. Ведь кормить нужно не только нас. Больше половины того, что мы выращиваем, идет на корм животным, которых мы содержим, чтобы ими питаться.
Как говаривал принц Чарльз, один из первых зеленых аристократов, «пора остановиться, найти точку, где мы свернули с верного пути, и сориентироваться заново». Золотые слова. Вспомним, например, что совсем еще недавно даже состоятельные люди ели мясо лишь по большим праздникам и воскресеньям.
Не нужно быть столь же радикальным, как принц Чарльз, который ест только динамические овощи (кажется, это означает, что овощи имеют право свободно перемещаться), а если и употребляет в пищу мясо, то лишь со своей фермы в Хайгроу, где его курам и коровам, вероятно, изо дня в день декламируют сонеты Шекспира.
Лично я люблю поесть досыта. В еде ценю прежде всего ее благотворное влияние на психику. Возьмешь хороший кусок крестьянского хлеба с хрустящей корочкой, намажешь маслом, посолишь… Это ли не наслаждение? И далеко не только вкусовое. Тут дело не только в насыщении.
И когда кто-то угрожает лишить меня этого удовольствия, я впадаю в панику. И по настоянию жены отправляюсь в новомодное лечебное учреждение, чтобы похудеть и усвоить новое отношение к еде.
Желая облегчить мне задачу, жена отправила меня в местечко Зальцкаммергут, весьма живописно расположенное в австрийских Альпах. Здание санатория современное, но построено из дерева. Публику составляют в основном богатые женщины из Англии, России и Индии. Держатся они весьма заносчиво, как принято в подобных заведениях, так что симпатии не вызывают. Санаторий разрекламирован как прекрасная вилла на берегу озера с пристанью и бассейном, где практикуются физический пост и цифровое голодание. Увы, в перерывах между расслабляющими, но очень дорогими процедурами мне не раз приходилось слышать примерно такие телефонные разговоры: «Gianni, prego! Listen to me! Намечается похмельный завтрак в клубе на пляже! I know what I’m talking about»[18].
По утрам, восстав от сна, никто не испытывает желания ехать из санатория в горы осматривать какой-то там исторический замок. Куда приятнее в купальном костюме и блейзере отправиться на пляж, где после завтрака можно слегка перекусить.
А те, кому нужно съездить по делам и успеть вернуться к обеду, мгновенно добираются до местного аэродрома.
Бассейн огромный, одна из процедур, предлагаемых в боковой чаше, имитирует что-то вроде рождения заново. Под чутким руководством дипломированного психиатра-терапевта из Вены (откуда же еще?) вам затыкают нос пробками и осторожно протаскивают через теплую воду. При этом психиатр-терапевт издает утробные звуки и задает наводящие вопросы. Сеанс стоит столько же, сколько в Индии стоит небольшая легковушка. Говорят, что для многих этот ритуал — пик пребывания в санатории.
В последнее время прокатилась волна исследований действительно древней практики поста. Все исследования показали, что нам гораздо лучше, когда мы едим меньше. А еще лучше, если один-два раза в год, в течение двух недель, мы вообще не будем есть. Пост полезен при заболеваниях сердца и кровеносных сосудов, желудка и кишечника, при артрите, ревматизме, аллергии, мигрени, угрях, при разных видах диабета, нарушении сна и депрессиях. Это в значительной степени открыли заново два доктора — Франц Ксавер Майр и Отто Бухингер[19]. Оба работали в ту своеобразную эпоху модерна (конец XIX — начало XX вв.), которая породила так много альтернативных методов исцеления и философских течений и так много шарлатанов и гениев.
Отто Бухингер открыл для себя пост, поскольку в молодости сильно страдал от переедания. Он служил судовым врачом в Имперской восточно-азиатской крейсерской эскадре и как офицер морской пехоты был обязан в каждом порту присутствовать на официальных мероприятиях. Ему довелось посещать гала-ужины и балы, участвовать в охоте на тигров и объедаться на пиру у короля Сиама. Иными словами, он ел и пил из вежливости значительно больше, чем шло ему на пользу. Однажды в Калькутте Бухингер, в очередной раз страдавший от изжоги, встретил постившегося брахмана. И тут его якобы осенило. Он стал читать, исследовать, экспериментировать, а в 1920 году открыл первую «Клинику доктора Бухингера», где пациенты в течение двух или трех недель постились по разработанной им методике. Его режим: не более 250 калорий в день в виде овощного бульона, овощей и овощных соков. Кроме того, небольшие прогулки и покой.
Другой врач, Ф. К. Майр, к тому времени уже 15 лет практиковал на курорте Карлсбад. И, как у многих первооткрывателей, у него был свой пунктик. Майр был зациклен на кишечнике. Приняв несколько тысяч больных, он пришел к выводу, что главная болезнь нашей цивилизации — зашлакованный и слабый кишечник. С этого момента Майр принципиально лечил всех своих пациентов от заболеваний кишечника. В его клинике всем назначали одинаковую терапию: очищение кишечного тракта, только низкокалорийное питание и мануальная обработка живота.
В моем санатории, где пациентов оздоровляли по методу Майра, режим дня также подчинялся диктату очищения кишечника: каждое утро начиналось с приема жуткого напитка, содержавшего нечто вроде глауберовой соли. Могу подтвердить, что уже через день-два чувство голода исчезает. Когда кишечный тракт пуст, учили Майр и Бухингер, мы переключаемся на поглощение собственных жировых запасов. Наш организм понимает, что ждать ему больше нечего, и якобы начинает питаться собственными резервами.
В случае строгого поста, то есть при полном воздержании от пищи в течение нескольких дней, в организм поступают только чай и вода. Через некоторое время это становится действительно интересным: мозг нуждается в сахаре, а организму затруднен доступ к энергии. И тогда исключительно для мозга (а это требовательный орган) организм начинает преобразовывать жир в так называемые кетоновые тела. Результат: повышение умственной активности и эйфория, доходящая до блаженного состояния.
В этой фазе вы действительно ощущаете некоторый прилив сил. Мне, например, хочется подняться в горы, немного прийти в себя и успеть спуститься до наступления темноты.
Как ни странно, на курорте я не скучал: между лечебным отдыхом, обертыванием печени и травяными ваннами время проходит быстро. Тот, кто совсем ничего не делает, а только переваривает пищу и охраняет свой покой, парадоксальным образом не страдает от скуки. Важными событиями дня являются регулярные трапезы, именно они формируют и структурируют день. Все же упомяну так называемые «жвачники», крошечные кусочки гречишного хлеба с чайной ложкой конопляного или льняного масла; их следует жевать несколько минут, пропитывая слюной и перекатывая во рту.
Главное правило в системе Ф. К. Майра: пациент должен целиком и полностью сосредоточиться на еде, на процессе пережевывания пищи. За едой нельзя болтать, нельзя читать. В столовых можно смотреть в окно и переглядываться с другими гостями. Но и в этом нет никакого смысла, ведь общаться во время еды все равно запрещено. Так что все одиноко сидят за своими столами, глядя на белоснежные скатерти.
В столовой (разумеется, я захватил с собой «Волшебную гору») царила дисциплинированная тишина. Ничего похожего на описанную Томасом Манном лихорадочную суету. («Иногда в ресторане бывает весело, — сказал Иоахим. — Даже шампанское подают».) Увы, шампанского в современных санаториях больше не подают. Там больше не встретишь людей, подобных персонажам «Волшебной горы»: «Теперь там сидела одна-единственная дама лет тридцати. Она читала книгу и при этом что-то напевала про себя, постукивая по скатерти средним пальцем левой руки. Когда молодые люди уселись, она пересела так, чтобы оказаться к ним спиной. „Она робеет, — тихо объяснил Иоахим, — и в ресторане всегда читает за столом. Ей кажется, все знают, что она уже в детстве попала в легочный санаторий и с тех пор никогда не вращалась в свете“». Не вращаться в свете! Не об этом ли тайно мечтаем все мы? Кроме «Волшебной горы», я прочел там книгу Йенса Йессена «Что осталось от аристократии», герой которой приводит слова своей матери: «Люди нашего круга рождены для жизни в санатории». Ах, как я ее понимаю: возлежать в купальном халате на кровати, приоткрыв окно и устремив взор на горы. И засыпать с книжкой на животе. Я мог бы заниматься этим очень, очень долго…
Моим любимым местом в санатории была сауна и спа-зона, между прочим, не разделенная по гендерному признаку. Я северянин и любитель саун, для меня это не проблема, но восточным женщинам такое непривычно. В общем, это обстоятельство позволило мне подслушивать их разговоры. Из них я понял, что, несмотря на интерес к голоданию и избавлению от шлаков, все сводится к заботе о собственном теле, к поддержанию своей физической формы и, по возможности, к безупречному питанию. Так что гостьи санатория ведут здесь довольно монотонное существование. Они беседуют лишь о том, что ферментированные вещества дают самый высокий пробиотический эффект; что выбор водорослей фантастически велик; что конопляное молоко, благодаря фолиевым и омега-жирным кислотам, — единственная приемлемая альтернатива сое или коровьему молоку; что авокадо очень питательны и хороши в качестве масок для лица (заметим, те самые авокадо, которые, чтобы попасть сюда, преодолели столько же воздушных миль, сколько и сами женщины). Наслушаешься подобных разговоров и с тоской вспомнишь о временах, когда ожирение не было главной проблемой человечества.
Для всех, кто не читал «Homo Deus» Юваля Ноя Харари[20], привожу несколько цифр: «Вероятно, в то время как богатые жители Беверли-Хиллс смакуют садовый салат и паровые туфу с киноа, бедняки в трущобах и гетто набивают желудки шоколадными батончиками, чизбургерами, гамбургерами и пиццей. В 2014 году более 2,1 миллиарда человек имели избыточный вес, а 850 миллионов страдали от недоедания. Предполагается, что к 2030 году половина человечества будет маяться избыточным весом. В 2010 году около миллиона человек умерли с голоду или от недоедания, а три миллиона пали жертвой ожирения».
С питанием во всем мире что-то не так. Иначе в бедных странах, вроде Мексики, не страдало бы от ожирения столько людей, в наших широтах не раскупались бы нарасхват книжки о диетах, а из тех стран, где как раз начался экономический подъем, богатые женщины не совершали бы паломничества на курорт Зальцкаммергут.
Я провел в роскошном санатории три умопомрачительные недели. За это время я и впрямь постройнел. И почувствовал себя лучше. Еще две недели продержался: концентрировал внимание на еде. А потом откатился назад, к старому способу поглощения пищи. Живот мой снова примерно также объемист, как и до лечения. И все-таки я убежден, что оно пошло мне на пользу. Ведь и наши предки, охотники и собиратели, знавали тучные и тощие времена. Очевидно, колебания веса вообще не вредны, разве что в спешке не сразу находишь подходящие брюки. Похоже, что оздоровляющее воздействие регулярного голодания объясняется отнюдь не потерей веса. В 2016 году японец Ёсинори Осуми получил Нобелевскую премию по медицине: он выяснил, какие чудеса происходят в организме, когда перерыв между приемами пищи ежедневно составляет 16 часов («прерываемое голодание»). Из клеток удаляется всякая дрянь. Чтобы восполнить недостаток пищи, организм сначала использует дефектные белки (загуглите термин «аутофагия»). Организм избавляется от того, от чего он давно хотел избавиться, в частности от акриламидов, способствующих развитию рака, и белков, поврежденных свободными радикалами. Похоже, очищение начинается через 12–14 часов голодания.
Первое требование моего лечебного поста: держать регулярные длительные паузы в еде. Поскольку мой аппетит разыгрывается в основном по вечерам, считаю делом чести (при отсутствии дисциплины) — неуклонно соблюдать некоторые правила. Правила создают режим, а режим вырабатывает привычки. Теперь я держу строгий пост (24 часа) один или два раза в неделю. После восьми вечера ничего не ем, зато через 12–14 часов заставляю себя завтракать. По утрам мой желудок закрывается, но все-таки каждый день я ем либо овсянку, либо цельнозерновые хлопья с конопляным молоком и несколькими кусочками яблок.
Масштабные планы («Больше никаких углеводов!», «Никакого пива!») быстро терпят провал, в чем я мог убедиться на горьком опыте. Я ставлю перед собой скромные, осуществимые цели, а затем частично корректирую, усложняю их. Кстати, мой совет любителям пива: в переходный период пейте «Кислятину». В Нижней Баварии, сердце Баварии, так называют светлое пиво, наполовину смешанное с минеральной водой.
Самое главное — смотрите на это дело проще! Вероятно, самая лучшая для человека и окружающего мира диета — планетарная. Ее можно описать так: много зелени, минимум сахара, немного животной пищи. Для самой простой и одновременно самой эффективной диеты не нужно ни руководства, ни инструкций, ни консультантов. Съедай половину. Ешь меньше. Двигайся больше. Точка.
Одно дело — спасать свое тело, и совсем другое — спасать мир. Можно долго спорить, обеспечит ли биологическое сельское хозяйство пропитание мира. Или это под силу только промышленной агротехнике при широком применении химических удобрений. Я предполагаю, что ошибочно само понятие «пропитание мира». Насколько мне известно, борьба с голодом уже не требует от прогрессистов титанических интеллектуальных усилий. Семьдесят процентов всей сельхозпродукции производится мелкими фермерами. Они бы обеспечили «пропитание мира», если бы им помогали, если бы мы, упорно настаивая на массовом потреблении мяса, не истощали посевные площади, чтобы прокормить скот. Еще мне кажется, что в среднесрочной перспективе безразлично, на какой вид сельского хозяйства делать ставку. Если западный образ жизни, с его привычками потребления, распространится на весь мир, никакая форма сельского хозяйства задним числом ничего не исправит.
По-моему, вопрос о том, какое сельское хозяйство предпочтительней — биологическое или традиционное, решается просто. Спросите себя: что такое почва? Неужели это нечто влажное, в чем растения должны просто стоять вертикально? Синтетическая вата, вроде той, что применяют в фабричных теплицах Голландии? Нет, почва — это нечто живое, обеспечивающее растения питательными веществами.
Я думаю об этом каждый раз, когда покупаю овощи или фрукты.
А что касается мяса, то спрашиваю себя: считаю ли я животных неодушевленными предметами, которые можно сотнями тысяч содержать на фабриках, предназначенных для максимального производства яиц, масла и молока? Или живыми, как и я, существами, имеющими право на соответствующее обращение? И легко принимаю решение. Кстати, Эккарт фон Хиршхаузен[21] предлагает размещать на упаковках не только сведения о калорийности продуктов, но и «Декларацию о выбросах CO2». «Пусть люди наконец узнают, что говяжий суп производит в десять раз больше парниковых газов, чем овощной. Пусть потребитель задумается: неужели говяжий в десять раз лучше? Нет».
В самом деле, нет более эффективного рычага для уменьшения выбросов и сбережения ресурсов, чем наше питание. Вред от воздушных полетов пренебрежимо мал по сравнению с тем следом на земле, который оставляют наши привычки в еде. Немцы только за счет личного потребления выбрасывают в атмосферу примерно 7,7 тонн CO2 на душу населения (между прочим, средний мировой показатель — 4,8 тонны). А если бы мы прекратили употреблять в пищу обработанные (готовые к употреблению) пищевые продукты и мясо, то сократили бы выбросы больше чем на тонну (для сравнения: отказ от внутренних авиарейсов сэкономил бы всего 0,28 тонны выбросов на душу населения). Насколько абсурдно наше потребление мяса, показывает простой расчет: чтобы потребить одну калорию в виде мяса, нужно скормить скоту десять калорий в виде фуража.
Хуже всего на климат влияет говядина, потом свинина; курятина намного безопаснее, а мясо дичи меньше всего вредит окружающей среде. Каждый немец потребляет в среднем 165 граммов мяса в день. Если бы каждый съедал в три раза меньше (жаркое только по праздникам и воскресеньям, как в старые добрые времена), то сократил бы выбросы CO2 больше чем на 100 кг в год.
Рискуя навлечь на себя упреки в ханжестве (теперь это называется
Я стараюсь покупать только местные продукты. В самом продвинутом супермаркете Берлина, LPG на Кольвиц-штрассе, в продаже более 18 000 биопродуктов. У большинства из них такой экобаланс, что даже дизель «фольксвагена» отдыхает. Груши из Аргентины. 250 сортов биологического вина со всего света. Молоко из Баварии, а не из бранденбургских окрестностей. Я уж не говорю о большом выборе авокадо. Мне тоже нравится мексиканский соус гуакамоле, но тот, кто регулярно ест авокадо, мог бы с тем же успехом заниматься китобойным промыслом и макать суши из осетрины в детские слезы. Я не стану есть авокадо, пока не окажусь на пляже в Акапулько или где-то еще в Латинской Америке, но это вряд ли произойдет в ближайшем будущем.
Я уже не смотрю на упаковки с веселыми зверушками на зеленых лугах. Чем больше натуральности рекламирует прелестная картинка, тем больше подозрений вызывает у меня продукт. Я придерживаюсь пусть немного радикального, но оптимального принципа: не покупать ничего, на чем красуется надпись! Тем самым снимается проблема замусоривания окружающей среды (и объема моего живота). Чревоугодие настигает меня в основном по вечерам, когда мозг требует углеводов. И все опасные соблазны, во главе с мороженым «Веп & Jerry», предстают предо мной в упаковках. Я не держу дома никаких упаковок, ведь имея их под рукой, я вряд ли предпочту им редиску. Раз уж ты отказался покупать готовые продукты, изволь готовить сам.
Стеклянную банку я предпочитаю всем прочим упаковкам. Транспортировка стекла обходится недешево, поэтому промышленность заинтересована в одноразовых и пластиковых упаковках. То, что продается в стеклянной таре, поступает главным образом из окрестностей Берлина. Кроме пива. Чтобы покупать только лучшие сорта пива, нужно жить в Нижней или Верхней Баварии. В противном случае вы, подобно поклонникам авокадо, нарушите экологический баланс.
Следующее и самое тяжелое правило: покупайте овощи по сезону! (В Интернете полно полезных календарей на эту тему.) Я знаю, что ящик овощей, который вам «по сезонной подписке» отправляет магазин здорового питания, может выглядеть непрезентабельно. Но только самоограничение способствует творчеству и в конечном счете доставляет удовольствие. Если у вас всегда есть всё, вы уже ничему по-настоящему не радуетесь. Нет ничего скучнее, чем молочные реки и кисельные берега. А когда вы питаетесь по сезону, исключения из правила — такая радость! Клубника весной —» это почти как контрабандная черная икра из Каспийского моря.
Впрочем, для тех, кто решил сражаться за идеалы агроэкологической революции, открыт еще один путь — стать микросадовником. Городское фермерство — сельское хозяйство будущего. Им будут заниматься самые разнообразные небольшие коллективы, снабжающие сами себя, а не глобальные концерны и мегамагазины биопродуктов.
Тем временем в большинстве районов Германии уже появились фермеры, предоставляющие горожанам с «зелеными руками» небольшие участки для выращивания овощей. Для берлинцев, которые обожают это дело, но опасаются ездить из Пренцлау в Бранденбург, теперь есть даже стартап «ИП-Сад». Настоящий крестьянин трудится за вас в саду или огороде. А вы управляете им с домашнего компьютера или приложения: указываете, когда поливать, а когда собирать овощи-фрукты. Он выполняет ваши руководящие указания и доставляет вам урожай в картонной коробке, оформленной «под дерево». Говорят, работа на земле, даже виртуальная, весьма полезна для здоровья. Поглощая то, что вы вырастили своими руками, вы якобы испытываете эйфорию от приема пищи. Для начала я попробовал вырастить лук на подоконнике (великий путь начинается с маленького шага). Делаю бутерброд: лук, черный фермерский хлеб и сливочное масло. Вкус великолепный.
Впрочем, сливочное масло еще вреднее для климатического баланса, чем говядина. Но бывают моменты, когда моя зеленая совесть умолкает.
2. Автотранспорт
Автомобили будущего — легкие, красивые и быстрые спортивные модели. Все другие придется запретить.
Мир полон парадоксов. Пока мы денно и нощно рассуждали об охране окружающей среды, продажи мощных гамбургских тракторов «эльбшоссе» выросли как на дрожжах. Еще недавно люди в Европе с пренебрежением смотрели на громоздкие некрасивые американские автомобили, а тем временем страсть к большим машинам захватила и нас. Сейчас треть всех проданных в Европе автомобилей составляют внедорожники.
Проезжая утром по кварталу, где проживают состоятельные люди, видишь только новейшие модели БМВ и «ауди», из которых выходят изящные, уже с утра изысканно загримированные дамы. Они сдадут свое потомство в детские сады, работающие по системе Монтессори, после чего отправятся за покупками на биорынок. Должно быть, кто-то (он или она?) когда-то захотел занять место повыше, потому что, сидя в мощном внедорожнике, ощущаешь свое превосходство и чувствуешь себя в большей безопасности. Затем ему стали подражать, и началась настоящая гонка вооружений.
При этом у внедорожника благородное происхождение. Фактически его изобрели для английской феодальной знати. Аристократы берегли городской автомобиль и потому для коротких наездов в город стали пользоваться той же деревенской машиной, на которой всю неделю перевозили отстрелянную дичь, фазанов и своих собак.
Статусным признаком в Лондоне 80-х считались внедорожники «рендж ровер». Заляпанные глиной и грязью, они бросались в глаза горожанам. Их владельцы давали понять, что принадлежат к земельной аристократии, имеющей вторую резиденцию в столице. Соседи-нувориши в районах Челси и Белгрейв перенимали у них эту манеру. Говорят, они по сей день заставляют обслугу заляпывать свои машины глиной, чтобы не ударить лицом в грязь перед соседями-лендлордами. В какой-то момент внедорожниками обзавелись все, что сделало их вульгарными (со старыми статусными символами такое бывает). Сегодня, прежде чем произойдет что-то вроде «транспортной перестройки», следовало бы в качестве первоочередной меры полностью удалить из городов все внедорожники. Можно допустить исключения, но только за высокую плату. Кроме того, нужно обязать владельцев предъявлять при проверке не только треугольник повышенной опасности и жилет безопасности, но и как минимум одного фазана в багажнике.
Секрет популярности внедорожников однажды раскрыл Ульф Пошардт. Он назвал их драндулетами и разразился филиппикой против этих чудовищных статусных символов: «Они воплощают тоску по свободе, страстное желание в конце скучной отчужденной жизни иметь возможность ненадолго заглянуть в дикую пустошь». Разумеется, эта мечта неосуществима. «Большинство водителей внедорожников так дорожит своими допотопными экипажами, что боится поцарапать о бордюр полированные диски. Это рыцари несбывшихся надежд, разочарованные в самих себе». Вождение внедорожника гарантирует изоляцию, но препятствует пониманию и сочувствию, вызывает предубеждения против водителей в громадных жестянках. Если ты водишь внедорожник, признай, что блокируешь движение и даже не пытаешься вести себя пристойно на дороге.
То, что автомобили воспринимаются как неудобство и вызывают раздражение, обнадеживает. Такое уже бывало. Бывало и хуже, когда эра моторизации только начиналась.
Нынешние разросшиеся города столетиями ориентировались на пешеходов; еще в начале прошлого века улицы во всех столицах мира были оживленным общедоступным пространством, где никто не пользовался особыми привилегиями. Пешеходы, велосипедисты, трамваи и немногие конные экипажи делили место на равных. Но машин появлялось все больше, и в какой-то момент они потребовали для себя привилегий. До технической революции Генри Форда, то есть примерно до Первой мировой войны, автомобиль был экзотикой, опасной игрушкой богатых авантюристов и снобов. Его появление на улицах не только не приветствовалось, но вызывало всеобщую ненависть. Первыми автовладельцами в Европе были эксцентричные миллиардеры вроде Уолтера Ротшильда. Этот Ротшильд (второй барон по британской линии) владел еще и личным зоопарком и любил прокатиться по городу в карете, запряженной парой или четверкой зебр. Первые американские автовладельцы принадлежали к той трансатлантической элите, которая курсировала на роскошных пароходах между Европой и Восточным побережьем США. Американцы всеми силами старались перещеголять в роскоши старую Европу. Джон Дж. Астор IV[23], один из 1495 утонувших пассажиров «Титаника», к моменту своей гибели имел 20 автомобилей, в том числе несколько спортивных.
Золотая молодежь, развлекавшаяся в Монте-Карло, Биаррице или на Лонг-Айленде, использовала улицы как личные автодромы. Вилли Вандербильт, типичный миллиардер-плейбой первых лет XX века, хвастается в своих дневниках, как он на своем «мерседес симплексе» мощностью в 40 лошадиных сил побил рекорд скорости, ранее установленный Анри де Ротшильдом (из французской ветви семейства Ротшильдов). (В 1904 году Вилли Вандербильт на гонках в Дайтоне установил впечатляющий рекорд: 148 километров в час, и удерживал его почти два десятилетия.) Элитарная, чтобы не сказать, порочная склонность к смертельному риску составляет главную прелесть вождения автомобиля. В одном из своих редких интервью Вилли Вандербильт заметил: «Богатство действует на честолюбие примерно так же, как кокаин на мораль». Езда на автомобиле, пишет историк Дэн Элберт[24] в книге об американской автоиндустрии, дала возможность пощекотать нервы наследникам многих крупных состояний, нажитых в «позолоченный век». Золотая молодежь изнемогала от скуки.
Соответственной была и репутация первых автомобильных энтузиастов. В той же книге Дэн Элберт цитирует статью из «Нью-Йорк таймс» 1902 года. Газета гневно возражает против плана проложить скоростную автомагистраль на Лонг-Айленде. Избалованные детки богатых людей водят дорогие машины только по той причине, что они дорогие, возмущается газета. И призывает не штрафовать этих снобов за превышение скорости (плевать им на штрафы!), а сажать в тюрьму или сразу на электрический стул.
Наглые автомобили, занимающие все больше места на улицах, раздражали Европу даже больше, чем Америку, о чем можно прочесть в книге историка Уве Фраунхольца «Мотофобия». Жители некоторых областей Баварии назло автомобилистам выбрасывали на улицы осколки разбитых бутылок. Однако незадолго до Первой мировой войны союзы автомобилистов стали настолько влиятельными, что надавили на пивоварни, требуя убирать осколки. И пивоварни изобрели залог за бутылки. Второго марта 1913 года в местечке Хеннигсдорф (к северо-западу от Берлина) автомобильные террористы растянули проволоку между двумя деревьями перед «опелем торнадо», в котором ехал 45-летний ювелир Рудольф Плунц с семьей. Все погибли. Но еще более показательным, чем это событие, было множество мелких инцидентов: разъяренные кучера секли кнутами водителей, жители швырялись камнями в проезжавшие машины. На заре автомобилестроения не только маргиналы, но и широкая общественность протестовала против быстро растущего автотранспорта в окрестностях больших городов.
Только с середины 1950-х, когда моторизация приобрела массовый характер, горожане умерили свою враждебность и начали пополнять ряды автовладельцев. А их число медленно, но верно росло. В 1950 году в Западной Германии было всего 540 000 легковых автомобилей, только один из ста немцев в то время имел водительские права. В начале 1960-х личный автомобиль был не по карману рабочему, а представители среднего класса, купившие автомобиль, вызывали зависть и восхищение соседей. В период с 1950 по 1960 год количество автомобилей в Германии увеличилось почти в десять раз: с 540 000 до 4,5 миллионов. В 1965 году их было уже вдвое больше: 9,3 миллиона. В 1970 году число автомобилей достигло 14 миллионов, и на наших дорогах оказалось даже больше машин, чем владельцев водительских прав. Что это значит? Это значит, что железо большую часть времени простаивает без пользы, так как подавляющее число водителей проводит в своем автомобиле максимум один час в день.
С середины 1920-х, а потом еще раз, с середины 1950-х, мы подчиняли наши города машинам, ориентировали их на потребности автомобилистов.
К счастью, мы постепенно начинаем понимать, что избрали ложный путь. Есть ли путь назад? Сегодня градостроители мечтают о городах, свободных от выхлопных газов и жестяных лавин, где люди смогут снова передвигаться пешком. Где вообще не будет автомобилей или, по крайней мере, «моторизованного индивидуального транспорта». Где автомобили будут предназначены только для совместного пользования или, в идеале, заменены роботами, беспилотными такси.
Экоскептики считают эту перспективу нереальной. Мы не откажемся от роскоши индивидуального перемещения, возражают они, слишком тяжело она нам досталась. Мы, немцы, слишком любим наши машины, чтобы делиться ими с кем бы то ни было. В своем памфлете «Значит, без машины?» некогда зеленый, а ныне состоящий в ХДС Освальд Метцгер[25] пишет: «Автомобиль по сравнению с железной дорогой — это как домашний телевизор по сравнению с кинотеатром, личный телефон по сравнению с телефонной будкой, собственная ванная по сравнению с общественной баней». Нелепо думать, что развитие можно повернуть вспять. Как невозможно заменить вездесущий смартфон, которым умеют пользоваться даже дети, телефонным аппаратом стационарных сетей, таких надежных и удобных в прошлом, так невозможно заменить автомобиль широким выбором общественного транспорта. «Личный автомобиль привлекателен тем, что дарит нам чувство независимости и возможность ехать откуда угодно куда угодно». В перспективу широкого распространения каршеринга Метцгер не верит. Каршеринг предлагает свои услуги в городах, где уже есть плотная сеть различных видов общественного транспорта. Он даже ухудшает ситуацию, так как соблазняет людей отказываться от ближних поездок на общественном транспорте и пересаживаться на индивидуальный. А там, где каршеринг действительно мог бы пригодиться, в пригородах, этот бизнес не окупится, так как машины будут слишком долго простаивать.
Думаю, в чем-то Метцгер ошибается. Но практичность тут ни при чем. С практической точки зрения автомобили, тем более когда они всегда в вашем распоряжении, когда их не нужно ни искать, ни брать напрокат, в самом деле непобедимы. Но я считаю, что мы расстанемся с автомобилем как с собственностью и с любимым средством передвижения в результате радикального изменения менталитета. Тут снова сыграет свою роль вопрос престижа. Личный автомобиль принадлежит вам одному, вы путешествуете по свету един, окруженный тоннами металла и уймой технологий. Скоро это станет архаичным, как езда в карете. Появятся новые формы мобильности, с налетом той дерзкой крутизны и восторга перед техникой, которые были присущи автомобилистам начала XX века. Асторы, Вандербильты и Ротшильды восхищались новыми технологиями ранних автомобилей. Сверхбогачи нашего времени придут в восторг от электромобилей и беспилотных экипажей.
А водители внедорожников окажутся в незавидном положении и будут просить защиты у политиков-социалистов. Вот что говорит Сосан Чебли[26]: «В ответ на мой твит по поводу „Дня без автомобиля“ один друг написал мне, что невыносимые выходки против владельцев внедорожников становятся все более враждебными. А этот друг убежденный прогрессист, уважаемый член общества и очень смелый человек».
Те, кто раньше, желая выделиться из толпы, приобретали «рендж роверы», теперь демонстрируют смартфон или, еще хитрее, велосипед, пишет Ульф Пошардт. Личный автомобиль как статусный признак больше не катит, куда престижнее уверенный сёрфинг на новейших средствах передвижения. В Берлине столько возможностей носиться по всему городу на разных вариантах каршеринга, что я, к сожалению, почти разучился ходить пешком.
На каждом углу можно взять электророллер, чтобы доехать до ближайшей станции метро или до прокатной стоянки электрогольфа. А еще есть «берлкёниг», который публика любит арендовать поздно вечером. Вызываешь по мобиле «шаттл», он подбирает других пассажиров и доставляет тебя домой или в техноклуб. Делает небольшие крюки, зато и берет недорого.
Подобным образом во многих немецких городах
Все это по желанию сочетается с метро, автобусом, трамваем, электророллерами и системами такси DriveNow, Uber, Free Now, Sixt Share, Mieträdern, Rikschas. А вскоре к ним присоединятся беспилотники, которые заберут вас по щелчку и доставят по назначению. На улице Семнадцатого Июня в Берлине уже есть участок дороги, где беспилотники проходят испытания в нормальном транспортном потоке; в Гамбурге и других городах мини-шаттлы без водителя работают уже не в тестовом, а в обычном режиме.
Автоиндустрия давно поняла, что прежняя модель бизнеса — завод производит, клиент покупает — устарела. Поэтому все крупные концерны скорректировали свои прогнозы в сторону резкого сокращения продаж в Северной Америке и в Европе, рассчитывая получить прибыль от четырех нововведений: автономного движения, сетевой информации, электрификации и каршеринга (ACES).
Моей дочери недавно исполнилось 18 лет, и она хочет как можно скорее получить водительские права. Но она не мечтает, как прежние поколения, о собственной машине. Ей нужна мобильность в любое время и в любом месте, и сейчас для этого необязательно владеть ценным имуществом весом в несколько тонн. Специально для нынешнего поколения созданы современные авто, они круглосуточно подключены к заводу-производителю, откуда на смартфоны водителей поступают регулярные обновления. В будущем эта схема будет работать даже без смартфонов — через систему распознавания лиц. Такими автомобилями нет смысла владеть. Они будут восприниматься как собственные. Они подстроятся под своего водителя, так как смогут узнавать его в лицо, со всеми его пристрастиями, привычками вождения и обычными маршрутами.
Чем технологичнее эти автомобили, тем они дороже. Единоличное обладание таким дорогим автомобилем неэкономично, и каршеринг окажется предпочтительней. Личные автомобили горожан (если таковые сохранятся) станут похожими на движущиеся пасхальные яйца. Они станут миниатюрными, как старая модель БМВ «изетта» или как «микролино» — модель Вима Оуботера, того самого, что изобрел кикборд. Автономное вождение шагнуло так далеко, что даже консервативные эксперты прогнозируют: лет через десять, то есть примерно в 2030 году, беспилотники можно будет просто заказывать через приложение.
Однажды мой коллега, автожурналист Том Дрекслер, примерив очки виртуальной реальности, описал мне, каким он увидел будущее индивидуального транспорта: «Вечером в Гамбурге заказываешь по приложению беспилотник, садишься, смотришь на огромном экране парочку сериалов и новостей, укладываешься спать, как в первоклассном самолете, а утром просыпаешься в Мюнхене. Без малейших усилий с твоей стороны. Автомобиль все делает сам, даже останавливается для заправки батареек».
Автомобиль-беспилотник — давно не фантастика. Дальше всего в этом направлении продвинулись «Тесла» и калифорнийская фирма «Уэймо», ответвившаяся от «Алфабет», материнского концерна «Гугл». В настоящее время она проводит сотни испытаний беспилотников по всему миру. По статистике Калифорнийского транспортного управления, водитель должен только проверять систему «Уэймо» через каждые 18 000 километров. Разумеется, и беспилотники будут попадать в аварии, но значительно реже, чем теперь, когда 99 процентов аварий происходят по вине человека. Айтишные экипажи, связанные между собой через систему 5G, будут учиться на каждой своей ошибке, и в этом их решительное преимущество перед обычными авто.
Как сказано выше, в обозримое время беспилотники будут так дороги, что частные лица, за очень редкими исключениями, не станут их покупать. И хотя бы только поэтому будущее — за экономикой каршеринга. Один лишь центральный сенсор беспилотника, так называемый LIDAR (Light Detection and Ranging), обойдется дороже, чем большинство имеющихся в продаже автомобилей.
У специалистов эрозия привычной модели бизнеса вызывает некоторую панику. Приведу пример. В 2014 году Герберт Дисс[27] перешел из «БМВ» на должность заведующего отделом маркетинга в «Фауве». На первом же заседании он попросил сотрудников показать разработки всех электромобилей концерна, чем привел их в немалое смущение. Так как, в сущности, показывать было нечего. (Замечу в скобках, что позже Дисс стал главой концерна «Фольксваген».) С тех пор немецкие автоконцерны немного очухались, осмелели и проявили даже определенную азартность. «Мерседес» (кстати, один из первых акционеров «Теслы») всегда был немного круче прочих немецких фирм. Он давно не считает себя всего лишь производителем машин. Он предоставляет транспортные услуги; владеет в Сингапуре службой робототакси; поддерживает деловые отношения с Ли Шуфу, основателем фирмы «Джили», которого многие называют Генри Фордом новой эры. Так что стратегически «Мерседес» неплохо подготовлен к будущему.
Ярче всего этот дух грюндерства, этот азарт, это прямо-таки миссионерское рвение проявляется, конечно, в позиции концерна «Тесла». Над входом в его штаб-квартиру в Пало-Альто, Калифорния, серебряными буквами начертан девиз: «Ускорим переход мира к устойчивой энергетике». Через систему программного обеспечения Open Source «Тесла» предоставляет свои технологии всем, кто выступает не только за самые чистые, самые лучшие автомобили, но и за решительный отказ от двигателя внутреннего сгорания как такового. Энтузиасты новой электромобильности мечтают о жизни, где будут мирно уживаться машины, пешеходы и прочие участники уличного движения, а транспорт будет двигаться без помех и бесшумно, как в раю. О том мечтали в конце позапрошлого века производители первых автомашин, продвигая на рынок первые модели. Ирония судьбы, двойное дежавю. Ведь в первые годы своего существования машины без двигателя внутреннего сгорания тоже пользовались спросом в Новом Свете. В 1900 году в Америке было продано 4192 автомобиля, 1681 из них были паровыми, 1575 — электрическими, и только 936 работали на двигателе внутреннего сгорания. Раннее автомобильное лобби утверждало, что отказ от конных экипажей сэкономит много места, что машины чище лошадей и что в городе станет тише, так как исчезнет раздражающий цокот копыт. Тогдашние энтузиасты ошибочно предполагали, что несколько конных экипажей будут заменены несколькими машинами, а все прочее останется таким, как прежде. Они не приняли в расчет, что новый экипаж позволит куда большему числу людей двигаться по дорогам.
Не повторяем ли мы сегодня ту же ошибку? Мы изобретаем все новые формы мобильности и беззаботно позволяем им конкурировать между собой, тем самым увеличивая, а не уменьшая транспорт. Наша потребность в энергии возрастает. Не пора ли подумать о том, откуда возьмется весь этот электрический ток (и весь литий и весь кобальт?). А еще эта водородная, якобы более чистая, технология или какая-то другая технология, о которой мы не имеем понятия. Например, привод на химических батареях. Он будет обходиться без редкоземельных элементов, но, возможно, обострит проблему избыточной массы автомобилей. Прежде чем покрывать страну сетью заправок, стоит задуматься о том, как в принципе будет выглядеть мобильность в городах, между городами и в сельских местностях. В 1960-е годы считалось, что города будут благосклонны к автомобилям. Как показывают примеры Копенгагена, Цюриха и Амстердама, благосклонности хватило ненадолго. Что отнюдь не повредило качеству жизни.
В любом случае мы можем распрощаться с мыслью, что мобильность предполагает владение средством передвижения. Только очень богатые покупатели смогут приобретать в личную собственность очень дорогие автомобили класса люкс, если таковые еще останутся в продаже. Широкая публика будет покупать нечто совсем другое, имеющее очень мало общего с известными нам до сих пор автомобилями: крошечные, минималистичные, безликие, практичные и эффективные транспортные компьютеры. Вроде нового поколения электромобилей «Смарт» от крупнейшего китайского концерна «Джили», сотрудничающего с «Даймлер-Бенц». «Смарт» сойдут с конвейера в 2022 году.
Забавно, что, выпуская новую модель, фирма в известной степени возвращается к своим корням. Первая модель, сконструированная в 1990-х годах гениальным Николасом Хайеком, должна была радикально изменить наше представление об автомобилях. Хайек спроектировал очень экономный, экологичный, компактный микроэкипаж. Конструктор мечтал о том, чтобы автоконцерны вместо жести и алюминия продавали клиентам мобильность, учитываемый пробег, сервис и ремонт. Все «железо», по идее Хайека, должно оставаться на фирме, чтобы потом, по истечении срока проката, фирма могла бы повторно использовать каждую машину.
Термин «вторичная переработка» тогда еще не был известен, а Хайек говорил о полной переработке деталей машины после её возврата на завод-изготовитель. Он считал, что детали изначально следует не сваривать, а склеивать, примерно через пять лет эксплуатации помещать изношенную машину (без шуток!) в ванну с ферментами, где клеи растворятся, и снова использовать детали для производства новых машин. Хайека сочли сумасшедшим. В то время люди гордились своим семейным автомобилем, декорировали его растениями и украшали вязаными изделиями. Но не прошло и тридцати лет, как безумная идея Хайека пробила себе дорогу. Сегодня
Иногда революции затягиваются, но, когда они уже произошли, люди не могут представить себе, как жили до них.
3. Путешествия
Найдя то, что ищет, турист разрушает предмет своих поисков.
Путешествия не сулят больше никаких приключений. В сущности, это снижает качество жизни, не так ли? Нынче во время перелета самой серьезной проблемой может оказаться отсутствие в меню бесплатного арахиса. Или слишком близкое соседство сидящего впереди пассажира. Вряд ли это свидетельствует в пользу нашей цивилизации. «Сначала наш самолет опоздал на два часа. И потом еще битый час проторчал на взлетной полосе». Так в наше время люди живописуют трудности когда-то рискованного воздушного сообщения, демонстрируя тем самым, как высоко — в самом прямом смысле слова — мы с тех пор поднялись. Это и меня касается, хоть я человек еще не старый. Я помню время, когда полет был чем-то особенным. Вы заранее бронировали билет (а вдруг все билеты раскупят и вам ничего не достанется?). Вы отправлялись в турбюро или в офис авиакомпании. В обмен на крупную сумму денег получали документ, изящно напечатанный на плотной бумаге. Берегли его как зеницу ока. И в какой-то счастливый момент, слегка волнуясь, вместе с другими, наверняка более искушенными пассажирами, отправлялись в полет. Сегодня я делаю два клика в соответствующем приложении мобильника и по цене одного обеда лечу через всю Европу.
Теперь самолетами летают только так называемые «частотники». И если все-таки мой сосед во время старта судорожно хватается за подлокотник, а потом в полном восторге жмет на кнопку откидной спинки кресла и, может быть, даже с интересом листает рекламный журнал, он вызывает (у меня, во всяком случае) благожелательное сочувствие. А следовало бы, в сущности, считать необычайной удачей встречу с одним из немногих человеческих экземпляров, для кого все это внове, а не рутина, как для прочих. Хотелось бы разделить его восторги, например, поглощая обед, принесенный стюардессой, мечтательно процитировать знаменитую фразу Лорио[29]: «Человек — единственное создание, способное на лету есть горячее».
Недавно (благодаря цейтноту) мне удалось вернуть путешествию авантюризм, по крайней мере, на несколько часов. Вечером у меня были дела в Берлине, а утром в 11 меня ждали в Кракове. Расстояние между Берлином и Краковом примерно 530 километров. Нормальный современный городской житель полетел бы самолетом, пусть и с экологически нечистой совестью. Но прямого рейса из Берлина на Краков ни утром, ни вечером не было. Был рейс с пересадкой в Варшаве, но тогда я заведомо опоздал бы на встречу в Кракове. Я поискал в Интернете, но с некоторым беспокойством убедился, что оставался лишь один шанс успеть вовремя: ехать на ночной маршрутке, которая, как известно, не отличается гламурностью, но прибывает в Краков в 9 утра. Она отправлялась в полночь с автобусной стоянки у Берлинского выставочного центра. «Вот где можно встретить истинных героев Европы», — сказал мой старый друг, журналист Штефан Митчин, когда я изложил ему план своего путешествия. В его голосе звучало то ли злорадство, то ли восхищение. Штефан много лет живет в Польше. «Маршрутками ездят женщины, которые бросают мужа и детей, неделями живут в Германии, нанимаются за гроши уборщицами, чтобы прокормить семью или заработать на лекарства. И строители, к которым в Германии относятся с высокомерием. Они будут страшно рады пообщаться ради разнообразия с вежливым немцем». За девять часов избалованные пижоны, вроде меня, успевают пересечь глобус. А здесь маршрут проходил через Коттбус, Вроцлав, Катовицы и промежуточные остановки у одиноких заправок. В общем-то Краков не так уж далек от Берлина. Но я всю ночь не смыкал глаз. Во-первых, потому, что сиденье было слишком неудобным. Во-вторых, потому, что дорога после Коттбуса явно нуждается в ремонте и вас трясет, как в шейкере для коктейлей. В-третьих, потому, что меня интересовали разговоры в салоне маршрутки. Никакой поезд, никакой самолет не создает у пассажиров такого чувства общности, как ночной рейс в автобусе. Здесь нет бизнесменов, прячущих лица за развернутыми газетами, и бездельников, сосредоточенно терзающих клавиатуры ноутбуков. Зато здесь едут описанные Штефаном дамы с огромными брезентовыми тюками, сшитыми из тентов для грузовиков.
Впрочем, в таких поездках пассажиры не просто проходят на свое место. Здесь вежливо представляются попутчикам, делятся опытом и беседуют всю ночь напролет. Позади меня сидела группа шведских студентов, возвращавшихся с экскурсии в Освенцим, и молодая дама из Украины. Студенты самым очаровательным образом заигрывали с украинкой, хотя она в каждой третьей фразе упоминала о своем бойфренде в Берлине, успешно пресекая попытки более серьезного сближения. Вопрос, чем она профессионально занимается в Берлине, дама проигнорировала, но сообщила, что мечтает устроиться на работу продавщицей. Через некоторое время компания поддатых, пропахших табаком мужчин развернула пакеты с хлебом и колбасой и стала угощать друг друга бутербродами. Как сказано выше, о том, чтобы соснуть часок, не могло быть и речи. Наконец-то я снова совершал путешествие, где вместо скверного кофе отведал немного смирения. От попутчиков-земляков в самолетах то и дело слышишь: «Какая наглость!», а в заграничных рейсах: «Outrageous!» («Возмутительно!»). От моих ночных попутчиков из польской маршрутки в памяти сохранилось слово: «Dziękuję!» («Спасибо!»).
Не скрою, по прибытии в Краков я засыпал на ходу. А чего другого следовало ожидать после такой поездки по Европе? Кто сказал, что путешествие непременно должно быть комфортным? В Берлин я возвращался на удобном самолете польской авиакомпании «ЛОТ». Хотя мы, разумеется, прибыли с опозданием, обратный рейс не обогатил меня опытом, достойным упоминания. Варшавский аэропорт, который всего несколько лет назад был типичным сооружением Восточного блока в стиле советского барокко, теперь ничем не отличается от терминалов в Штутгарте или Осло: киоски «Старбакс», филиалы «Макдоналдс», зона дьюти-фри. Я снова оказался в толпе деловых людей, с их очень-очень важными физиономиями, и наглых «частотников». Это особый сорт часто летающих в командировки функционеров. Они принципиально лезут вперед, воспринимают малейшее опоздание как нарушение письменно зафиксированных ООН прав человека и считают себя вправе срывать дурное настроение на наземном персонале любой авиакомпании.
В Лондонском аэропорту Хитроу появились щиты с объявлением, что в рукаве безопасности хамское поведение нетерпимо и бранить персонал воспрещается. В сущности, эти щиты и есть примета времени, грозное предупреждение, что эра «частотников» подходит к концу.
Так что наше поведение в воздухе придется скорректировать. Не угодно ли вернуться в прошлое, в эпоху гламурных перелетов на аэропланах компании «Пан-Американ»? Недавно мне попались на глаза их старые рекламные брошюры. Авиаперелет должен снова стать именно таким. Хочу сидеть в ресторане аэропорта за столом с белой накрахмаленной скатертью, и чтобы на ней красовалась ваза с розочкой. Хочу, чтобы меня обслуживала стюардесса в синей униформе с умопомрачительно высокой прической. Хочу, чтобы в салоне самолета сидели дамы в элегантных дорожных костюмах, а господа читали газеты. В ту эпоху люди, отправляясь в полет, заботились о своей одежде. Нынешние пассажиры летают в растянутых тренировочных костюмах или, что еще хуже, в шортах, четко обрисовывающих гениталии. Думаю, что напоминание о времени, когда полет был чем-то из ряда вон выходящим, — самая неотложная задача по защите окружающей среды. Экономист и радикальный эколог Нико Паэх, сторонник концепции антироста, совершенно справедливо замечает, что воздушные перелеты — декадентская роскошь. И я требую, чтобы их снова признали таковой.
В наше время авиаперелеты — дело довольно опасное, и виноваты в этом два человека. Оба, конечно, британцы. Один из них, Ричард Рид[30], попытался в подошвах своих ботинок пронести на борт самолета взрывчатку. Произошло это в 2001 году. С тех пор аэропорты подвергают нас унизительной процедуре разувания. Другой британец, Джон Мюррей, в 1836 году опубликовал первый путеводитель. Он был одним из создателей напасти, которая сегодня называется индустрией туризма. И он же изобрел «звездочную» систему оценки гостиничных и прочих услуг. Теперь эти звездочки мозолят нам глаза во всех приложениях, будь то Amazon, Qype или Uber. Он втемяшил нам идею, что каждый вправе помечать звездочками все что угодно, а вскоре, возможно, и кого угодно.
Изобретение системного туристического бизнеса произошло во время промышленной революции. Он отвечал потребности пролетариата бежать куда глаза глядят из зловонных городов и индустриальных центров Северной Англии. До этого туристами были только праздные английские аристократы, младшие братья наследников фамильных состояний. Не найдя своего призвания ни в семье, ни в церкви, ни в дипломатии, ни в армии, эти бездельники в коротких штанах попирали руины греческих храмов. Но туризм стал массовым только тогда, когда появились промышленные города. Началась такая безжалостная эксплуатация древностей, что теперь мы не знаем, как ее избежать.
Первым в мире предпринимателем в сфере туризма был Томас Кук, баптистский проповедник и сторонник трезвости. Он начал устраивать для рабочих из промышленных городов экскурсии в сельскую местность. Приглашал английский пролетариат на пикники с марширующими оркестрами, чтобы хоть на некоторое время удержать его от выпивки. В долгосрочной перспективе этот благочестивый проект, как известно каждому, кто побывал на Майорке, с треском провалился.
Концерн Томаса Кука был основан с самыми благими намерениями, но последствия его были ужасны. Возможно, крах концерна ровно через 180 лет, в 2019 году, — это сигнал «Стоп!», и к нему следует отнестись серьезно. Уже в год смерти Кука (1892) внимательные наблюдатели догадывались, что, создав массовый туризм, Кук породил на свет монстра. В почтительном некрологе, опубликованном газетой «Таймс», отчетливо звучит снобистская интонация: «Мы желаем фирме, гарантирующей все удобства, каким-то образом способствовать возвышению духа и исправлению манер путешественников».
Вскоре стало очевидным, что выведена новая порода человека, жалкое чудовище — турист. Слово «турист» стало синонимом самодовольного обывателя, тупого невежи. Он невежественней даже дурачка, которого играет Герхардт Полт в классическом фильме великого Дитера Хильдебрандта «Здесь говорят по-немецки» (1988). Тот дурачок считал себя большим знатоком заграницы, заявлялся в ресторан и на ломаном местном языке с важным видом заказывал несуществующую марку вина. Консервативный культуролог Герхард Небель в начале 1950-х описывал туристов как скопища огромных бактерий. «Западный туризм, — уже тогда писал он, — это страшное нигилистическое поветрие, страшная западная чума, вряд ли уступающая по вредоносным последствиям эпидемиям Ближнего Востока и Центральной Азии, но куда более коварная».
Разоблачение туризма, конечно, началось не вчера. Нет ничего легче, чем презирать туристов, которые топчут и растаптывают то, что ищут. В издевках над туристами, как и в моих придирках к эстетической деградации воздушного сообщения, есть изрядная порция снобизма, возможно даже, отвратительного элитаризма. Ханс Магнус Энценсбергер в статье о туризме (1958) утверждал, что громче всех протестуют против туризма те, кто видит в нем угрозу своим привилегиям. «Они по умолчанию требуют, чтобы путешествия были эксклюзивными, доступными только им и им подобным». Энценсбергер цитирует книгу «Путешествия в старое доброе время», вышедшую в 1903 году: «Сорок лет назад гостиницы были уютными и удобными, а неудобной массы гостей не было». И еще: «Тогда туристы были редкостью, а вульгарной публики вроде нынешней не было и в помине».
Снобизм обвиняют во всех грехах. Но все ли обвинения справедливы? Когда в аристократических кругах было принято одобряемое обществом пристойное поведение, которому подражали честолюбивые простолюдины, снобизм, возможно, играл положительную роль. И если современным элитам надоест летать два раза в год на Сейшелы или Мальдивы, а писком моды станет альпинизм или пешие походы по Гарцу, это весьма благотворно отразится на климате. Говорили же в старину, что путешествия не имеют ничего общего с отдыхом.
Путешествия, объяснила нам Гарриет Кёлер в своей книге «Инструкция для домоседов», утоляют нашу тоску по дальним странам. Она свойственна людям ущербным, которым всегда чего-то не хватает. Мы изначально стремимся к какой-то другой жизни, хотим сбросить не только зимнее шерстяное белье, но и наши будни. Хотим высвободить под чужим солнцем все, что отдаляет нас от нас самих. «Тоска, которая гонит нас вдаль, — пишет Гарриет Кёлер, — это желание стряхнуть наше будничное Я. В каждой из нас тайно живет парижский шик, не так ли? Нам бы только прогуляться по Маре. Ведь, в сущности, мы — столичные космополиты. Едем в Нью-Йорк!» Но если большинство людей, считающихся образцами хорошего вкуса и не страдающих комплексом неполноценности, придет к выводу, что шикарными можно быть и не на фоне фасадов чужих городов, тогда главный аргумент в пользу путешествий отпадет сам собой.
Изменение потребностей верхних десяти тысяч изменяет динамику моды, порождает все новые увлечения. Одной из причин банкротства фирмы Кука в 2019 году было то, что ее менеджеры цеплялись за устаревшую модель массового туризма и, не понимая ничего в снобизме, прошляпили моду на индивидуальные поездки. Нынче богатые люди считают верхом шика отказ от шика. Они предпочитают бродить в лесах Исландии или Норвегии, охотиться, спать в палатках или ночевать под открытым небом. За эту имитацию аутентичности и первобытности они платят бешеные деньги (путевки можно забронировать на модных туристических порталах типа Canopy & Stars). А те, чей кошелек набит не так туго, позволяют себе иногда провести отпуск в очень дорогом отеле, нынче перед шикарными отелями стоят туристические автобусы. А бывшие постояльцы этих отелей обретаются в «глампингах», то бишь гламурных кемпингах. Итак, состоятельные люди явно мечтают о простоте, а люди победнее — о роскоши. Развивая эту мысль, рискну утверждать, что от роскоши туризма скорее отрекутся богатые, чем те, кто победнее. В сущности, у жильца панельного дома больше причин лететь на Майорку, чем у владельца виллы, окруженной старинным парком.
Мне было лет двенадцать, когда меня вместе со старшей сестрой отправили на каникулы в Даллас. После чего я прославился на всю школу как мальчик, побывавший в Америке. До недавнего времени на моих детей в школе смотрели с состраданием, ведь они в который раз отдыхали на Боденском озере, а их одноклассники возвращались из Перу или Таиланда. Но кажется, теперь это отношение кардинально изменилось.
Как могло случиться, что каждый житель Центральной Европы считает поездку в дальние страны одним из неотъемлемых прав человека? В моей семье поездки в отпуск всегда считались мещанством. Само слово «отпуск» было нам чуждо, Отец объяснил мне, что оно происходит от глагола «отпускать», означает разрешение покинуть двор, где подданный государя был обязан безотлучно находиться круглый год, за исключением церковных праздников. Даже когда отец служил в Союзе охотников, а потом работал главным редактором «Журнала охотников», он не употреблял лакейского слова «отпуск», оно оскорбляло его чувство собственного достоинства. Мы использовали слово «каникулы». Для нас оно означало посещение родственников, с которыми отец мог ходить на охоту. В сущности, все школьные каникулы я провел в лесу или у моей любимой бабушки Таты в Шварцвальде, совсем близко от красивого озера Титизее. Об этих каникулах я сохранил больше прекрасных воспоминаний, чем от разного рода путешествий по воздуху, которые совершил потом.
Если правда, что каждый немец выбрасывает в атмосферу в среднем 10–11 тонн углекислого газа (африканец — 0,9 тонны), а всего один рейс Мюнхен — Нью-Йорк добавляет еще 2,5 тоны, то воздушное сообщение должно обходиться очень дорого. Так дорого, что полет могли бы позволить себе только полные идиоты или миллионеры. Первый класс можно оборудовать с абсурдной роскошью, пусть себе пассажиры играют в мини-гольф и принимают ванны с джакузи. Полет во втором классе, назовем его бизнес-классом, тоже будет абсурдно дорогим; там будут летать, сидя в такой тесноте, как в самолетах компании «Райанэйр», и обслуживание будет соответственно скверным. Командированные взбунтуются и потребуют от начальства, чтобы оно проводило конференции и деловые встречи онлайн. Ну и останется, если угодно, туристический класс, тоже не дешевый, для тех, кто упрямо не пожелает отказаться от полетов. Но им придется летать стоймя, пристегнувшись друг к другу ремнями безопасности.
Защитники дешевых полетов кричат об их демократичности и доступности, игнорируя тот факт, что по дешевке часто летают отнюдь не для расширения кругозора. Английские пивные туристы, например, любят устраивать мальчишники в Любляне или в Таллине. Не лучше ли им оставаться в Бирмингеме и не вредить климату?
Так ли уж это плохо, если полеты будут доступны лишь немногим людям? Мне возразят, что это требование элитарно. Что и люди среднего достатка, даже жители бедных и развивающихся стран, должны позволять себе дальние перелеты. Что воздушное сообщение вообще доступно лишь очень тонкому, привилегированному слою населения. Что всего три процента жителей Земли летают на самолетах чаще одного раза в год.
Совершая всего один перелет из Мюнхена в Гамбург, я оставляю в атмосфере больше углекислого газа, чем выбрасывает за целый год среднестатистический африканец со всеми его делами и потреблением. Каждый день между городами Германии снуют 65 000 авиапассажиров. В 2018 году более 23,5 миллионов человек воспользовались самолетами для перемещения внутри страны. Среди них, по всей вероятности, много тех, кто сортирует домашний мусор и симпатизирует Грете Тунберг. Они отдают себе отчет, что один внутренний рейс между Берлином и Мюнхеном это примерно 122 кг CO2? Они понимают, что на фоне этой цифры вся экономия, которой они добиваются ездой на велосипеде, покупкой местных продуктов, использованием многоразовых стаканов и энергосберегающих лампочек, выглядит совершенно бессмысленной? Хуже обстоит дело только с потреблением мяса (см. главу о еде). Они понимают, что, по сравнению с огромными экологическими издержками, выигрыш во времени пренебрежимо мал? Тот, кто летит из Мюнхена в Гамбург, тратит время на поездку в аэропорт и из аэропорта, на очереди и прочую суету. Выигрыш во времени всего 60 минут, а выбросы CO2 в атмосферу увеличиваются в 13 раз. Не говоря уж о выбросах серы и частиц сажи.
Может быть, есть некий глубинный смысл в том, что новый берлинский аэропорт БЕР стал бесконечным долгостроем? Может быть, аэропорт сам знал, что строить его глупо? Ведь Германия не нуждается в очередном крупном аэропорте: они есть во Франкфурте и Мюнхене, а также в Цюрихе, Вене и Амстердаме. Со стратегической точки зрения в Центральной Европе уже построены как минимум два лишних транспортных узла. Стоило бы отказаться от прямого сообщения между большинством пунктов назначения, используя небольшие аэродромы как места доставки пассажиров к одному (пусть даже к трем) узлам. Ведь БЕР строили не для улучшения трафика, а по настоянию политиков, которые решили, что еще один гигантский аэропорт повысит престиж Берлина. По-хорошему, БЕР нужно немедленно снести, а на его месте воздвигнуть памятник бредовой транспортной политике. Или сделать его скромным региональным пересадочным пунктом, связав с Мюнхеном, да хоть бы и с Варшавой. Идея, что каждому городу чуть больше Падерборна необходим собственный международный аэропорт, давно устарела. Это чистое безумие. Как и все субсидии, которые до сих пор получает воздушный транспорт.
Чтобы избежать запретов или справедливого налогообложения, авиационное лобби пускает в ход волшебное слово «возмещение» или «компенсация». Компенсация означает, что за каждую тонну CO2, выброшенную в атмосферу во время одного полета, взимается дополнительная плата, которая затем перечисляется организациям типа «Атмосфэр» или «Майклаймит», а те, в свою очередь, на эти деньги финансируют проекты по защите климата где-то там, в третьем мире. Проблема в том, что никто не может проверить, как используются эти поступления, а многие из так называемых проектов по охране среды совершенно бессмысленны. В частности, неоднократно подвергались критике проекты по защите джунглей. Потому что вырубки просто переносились в другое место. Выходит, в момент бронирования мы добровольно, одним кликом повышаем цену билета, впрыскивая деньги в новомодную отрасль экономики — торговлю сертификатами. И благодаря нашей нечистой экологической совести, смекалистые люди быстро становятся очень богатыми. Компенсация — это цена индульгенции, сомнительная в моральном отношении плата за отпущение грехов. Она рассчитана на людей с огромной покупательной способностью, чтобы они могли и впредь так же неутомимо летать на авиалайнерах по всему свету. Купи себе индульгенцию и с чистой совестью сразу же бронируй очередной рейс на Карибы.
Вместо того чтобы поощрять культурную перестройку, организации типа «Атмосфэр» как бы от имени общества оправдывают роскошный образ жизни богачей. По их логике было бы недурно принципиально летать только на личном вертолете и плавать только на личной яхте, как Леонардо ди Каприо. Просто для этого нужно каждый раз покупать делянку в джунглях.
Кстати: один колумнист из журнала «Тайм» предложил распространить этот принцип на другие сферы жизни. Узаконить, например, компенсационную плату для плохих родителей. Если ты бьешь своего ребенка, изволь компенсировать причиненный вред, пожертвуй несколько евро в какой-нибудь Фонд защиты детства. Чтобы показать абсурдность идеи «возмещения», два англичанина открыли в интернете сайт
Понятно, что возвращение в эпоху «Пан-Американ» и прочие абсурдные идеи вроде компенсации — всего лишь красивые фантазии. Но есть ли другие, хоть сколько-нибудь реальные возможности как-то притормозить, как-то преодолеть безумие частых полетов? Только в Германии количество пассажиров за два десятилетия удвоилось, а количество рейсов из Германии в другие страны за тот же период увеличилось более чем в три раза.
Пожалуй, наиболее конкретное предложение выдвинул немецкий эколог Михаэль Копац. В качестве первого шага он предлагает строго лимитировать, ограничив современным уровнем, число пассажиров и количество взлетов и посадок в аэропортах. Повысив таким образом КПД самолетов, нужно сделать следующий шаг — ввести запрет на особо сомнительные внутренние рейсы. И очень скоро эти меры привели бы к значительному снижению парниковых газов, вызываемых воздушным трафиком. Но гораздо важнее, говорит сторонник антироста, экономист Нико Паэх, культурное преображение, и оно должно исходить от нас, от общества. «Культурное преображение никогда не происходило в обществе, не созревшем для него. Сначала его испытывают энтузиасты-пионеры, чтобы прочие могли ориентироваться на них и подражать им. Все начинается с малого. Это называется горизонтальным умножением или социальной диффузией». В какой-то момент, благодаря человеческим контактам, зрелищности, конфронтации и имитации, войдут в моду, станут популярными новые культурные практики. И только тогда на них, возможно, отреагирует политика. «Не стоит рассчитывать на политические партии, имеющие большинство в парламентах. Дело обстоит как раз наоборот: это мы должны измениться, чтобы изменилась политика», — пишет Паэх.
Итак, изменение взглядов — это культурная, а не политическая задача, и именно здесь вступает в игру каждый из нас. Кто, как не мы, та часть населения, которая читает книги, пристойно одевается и ест с помощью ножа и вилки, подаст пример обществу? Право на путешествия не относится к числу неотъемлемых прав человека. Дворяне и крестьяне когда-то вообще не путешествовали. Путешествовали те, кто был вынужден это делать: купцы, монахи, разбойники с большой дороги. Как пишет Юваль Ной Харари в «Краткой истории человечества», богатому человеку Древнего Египта не пришло бы в голову заказать романтическую поездку в Вавилон или Рим, чтобы наладить отношения с любимой девушкой. Скорее, он построил бы для нее красивую гробницу. Разумеется, возможность путешествия должна сохраниться. Но тогда уж в старомодном смысле слова, как его понимают сторонники медленного перемещения: вы не торопитесь и получаете удовольствие не только в момент прибытия, а «всю дорогу». Но когда дети одного моего коллеги под влиянием речей Греты с негодованием отвергают школьный обмен, не желая садиться в самолет, — это, конечно, абсурд. Как раз путешествия ради расширения кругозора должны быть обязательными. Нелепо лететь через всю Европу на шопинг или вечеринку. Или два раза в год тащиться на другой край света, чтобы просто покачаться в гамаке и послушать по мобильнику новости из Германии.
В поисках ответа на вопрос, можно ли в наши дни путешествовать разумно и ответственно, я наткнулся на статью в «Цайт» «Путешествия без раскаяния». В ней содержатся некоторые данные и факты, которые стоило бы привести здесь. Однако еще более информативными, чем умная статья, оказались опубликованные через неделю отклики на нее. Самым мудрым из читателей оказался некий Винфрид Кречмер. Он прислал стихи боннского поэта Карла Симрока, современника и друга братьев Гримм:
Так что в следующий раз отправлюсь в Рейнскую область. Поездом.
4. Шмотки
Элегантность — это отказ от всего лишнего.
Иногда левые — самые большие снобы. В одной из публикаций 1960-х Генрих Бёлль высмеял немцев за отсутствие стиля. «Немецкий сноб заведомо комплексует, — пишет он, — так как ему не хватает 1960-х годов образцов для подражания. Убогое общество порождает убогих снобов». Сказано жестко. Я бы никогда не рискнул написать такое. Но это еще не все. «Немецкий сноб жалок по определению, так как зеркало, в котором он хотел бы видеть свое отражение, всегда затуманено: слишком много пара на кухне». Особенно трудно ему решить вопрос одежды. «Текстильная промышленность производит почти сплошь одежду для снобов, то есть неподходящую для людей, которые вынуждены ее носить. Необозримые толпы
Ироничная фантазия Бёлля давно стала реальностью. Решающий перелом в истории моды произошел 3 ноября 1992 года. В тот день двадцатипятилетний дизайнер Марк Джейкобс представил свою коллекцию на показе мод в выставочном зале Перри Эллиса в Нью-Йорке. Кристи Тарлингтон, Наоми Кемпбелл и другие мегамодели плелись по подиуму в кроссовках с развязанными шнурками. А их одежда выглядела так, словно от нее воняло лавкой старьевщика. Дефиле проходило под аккомпанемент панк-группы «L7». Группа наяривала свой хит «Притворимся мертвыми». Последним писком моды стало нищенское рубище, гранж.
«Они смотрятся довольно непривычно на подиуме», — сказал тогда Джейкобс ошарашенной журналистке из «Нью-Йорк таймс». — Они и должны выглядеть так, словно им наплевать, как они выглядят». Критики возмутились. Сьюзи Менкес, легендарная сотрудница парижского филиала «Геральд трибюн», возглавила настоящую военную кампанию против Джейкобса. Она считала, что намеренно выдавать подчеркнуто уродливую одежду за высокую моду — это бесстыдство, издевательство над миром моды и мастерством ее создателей. В Нью-Йорке восприняли шоу Марка Джейкобса как неудачную шутку и строили догадки о том, какие сильные наркотики могли спровоцировать модельера на столь самоубийственную акцию.
А Марк Джейкобс отправил несколько фрагментов коллекции своим кумирам: Курту Кобейну и Кортни Лав. «Когда мы открыли посылку, — с содроганием признавалась много лет спустя Кортни Лав, — нам захотелось немедленно и торжественно сжечь ее содержимое. Мы были панками, все модные прибамбасы мы считали ужасными». Впрочем, создавая коллекцию гранжа, Марк Джейкобс ориентировался не только на дуэт Курт Кобейн/Кортни Лав, но и на всю альтернативную культуру Сиэттла. Такие модные рок-группы, как «Pearl Jam» и «Mudhoney», считали модную суету предыдущего поколения поверхностной и омерзительной. Сами они, демонстрируя гражданское неповиновение, предпочитали разгуливать в отрепьях. Их шмотки выглядели так, словно их только что выудили из мусорного контейнера. Такой человек, как Курт Кобейн, просто не мог себе представить, что модель Джейкобса в стиле «мне наплевать, во что я одет» по цене 1000 долларов пойдет нарасхват в дорогих бутиках. Для Кобейна это был полный сюр.
Анна Винтур[31] пишет сегодня о той эпохе: «Я никогда не одобряла нищенскую моду. Думаю, просто таков был дух времени, реакция на экономический кризис и мрачную ситуацию в мире». Кэти Хорин, журналистка из «Вашингтон пост», которую дамы высшего света считали образцом для подражания, по долгу службы осудила Марка Джейкобса, а нынче сожалеет о своем суровом приговоре. Оглядываясь назад, она чуть ли не торжественно заявляет, что речь шла о переломном моменте в развитии люксовых брендов. Что с точки зрения истории моды этот момент вполне вписывается в гордую традицию. Что сам великий Ив Сен-Лоран уже в 1971 году произвел сенсацию на показе высокой моды, когда его модели появились на подиуме в туалетах, вдохновленных секонд-хенд-шиком его близких приятелей. Что и позже в моде бывали столь же провокативные моменты, например легендарное шоу «Hobo» 2000 года, когда эксцентричный дизайнер Джон Гальяно напялил на моделей Диора одежду, вдохновленную бомжами (после чего Диор с треском его уволил). Что всему этому положил начало Джейкобс показом коллекции в выставочном зале Перри Эллиса 3 ноября 1992 года. И что эта дата — день рождения идеала «альтернативной красоты» и «антироскоши».
На самом деле истинная проблема Марка Джейкобса заключалась в том, что его коллекция была авторской, и уже поэтому в ней, увы, не было крутизны. И желание Курта Кобейна подвергнуть ее ритуальному сожжению было единственной логичной реакцией. Если так уж модно разгуливать в шмотках, вроде как вытащенных из мусорного контейнера, не лучше ли сразу подобрать себе ношеную одежду из кучи дарового барахла, не попадаясь на удочку дорогого ярлыка? Лейбл «Marc Jacobs», так сказать, обесчестил настоящие отрепья. Становясь высокой модой, субкультура теряет свое жало. Джеймс Трумен, главный редактор журнала «Дитейлс», описал этот феномен уже в 1993 году: «Рубище никогда не было антимодным, оно не имело отношения к моде! Антимодой был панк. Принципиально и демонстративно. Отрепье, рубище ничего не отрицает, оно ко всему равнодушно, оно беспринципно. Но когда беспринципность возводится в принцип, как тут не сойти с ума!»
Сегодня, спустя три десятилетия после того вечера на Седьмой авеню Нью-Йорка, нет никаких сомнений, что Марк Джейкобс открыл новый подход к моде. Вслед за ним свой взгляд на моду изменили не только другие фирмы, например «Прада», но и их клиенты. Теперь все наоборот, полагают они. Чем богаче люди, тем небрежнее они одеты; небрежная одежда — признак высокого социального статуса. В наше время роскошные туалеты носят только богатые женщины Восточной Европы. Тип Джоан Коллинз[32] на Западе совершенно исчез. Изысканность полностью вышла из моды. Хороший тон давно требует непритязательности, легкости, словно вы не глядя взяли что-то из платяного шкафа и как бы невзначай, по мановению безупречного вкуса, смотритесь элегантно. Дело дошло до того, что в высшем свете считается чуть ли не безвкусицей носить одежду лучших марок. Разве что позволяется как бы случайно комбинировать ее с дешевыми прибамбасами, желательно из секонд-хенда.
Самые ценные шмотки достались мне по наследству. Например, я выклянчил у моего венгерского дядюшки очаровательный бархатный смокинг, сшитый еще в тридцатые годы, так что бархат кое-где потерся. Я надеваю его в особых случаях и ношу только
Я достиг возраста, когда мужчине хватает имеющейся у него одежды. И уверен, что вы знаете, где можно раздобыть хорошие винтажные вещи (а если нет, загляните в глоссарий). Кстати, очень рекомендую принцип обмена одеждой. Вещи, которые носил симпатичный вам человек, создают некую эфемерную дружескую связь. У обносок есть свой характер, своя, пусть невидимая, история. Но даже если вы приобретаете их в магазине секонд-хенда и не знаете предыдущего владельца, вам почему-то хочется их примерить. Это как со старыми домами, куда почему-то хочется войти. Ведь вам важнее всего найти свой стиль, а старые вещи тем и хороши, что в них вы выглядите убедительней, чем Хайко Маас[33]. Глядя на него, можно подумать, что он только что вышел из универмага и с его шмоток не успели срезать все ценники.
Конечно, индустрия роскошной моды давно поняла, что ее традиционная бизнес-модель — наводнение рынка новыми предметами одежды — не отвечает духу времени. Дух времени критически относится к потреблению, и это отрицательно сказывается на индустрии моды, ведь именно радостям потребления, постоянного приобретения чего-то нового она обязана своим существованием. Рынок моды ответил на вызов времени стратегией «зеленой стирки», шумно рекламируя свою продукцию под видом мер по защите окружающей среды. Такие корпорации, как «Керинг» («Гуччи», «Ив Сен-Лоран») или «Берберри груп» хвастаются тем, что ставят своей целью «устойчивость развития». «Пума» публично сожалеет об экологических издержках собственного производства и поставок. «Патагония», которая специализируется на верхней одежде, предлагает покупателям новую услугу: ремонт изношенных изделий фирмы. Но все заинтересованные стороны, конечно, знают, что эти паллиативные контрмеры будут быстро разоблачены как пиар-мошенничество. Роскошный универмаг «Галерея Лафайет» в Париже объявляет целый этаж «зеленым», где продаются только экологически чистые товары. Под девизом «Changeons de mode», то есть «Давайте изменим моду», он призывает вытащить барахло из старого гардероба, представить его в инстаграм и тем самым вдохновенно вернуться к многоразовому ношению одежды. Что ж, неплохо, но, как ни крути, это чистой воды маркетинг. Всерьез осуществить лозунг «Changeons de mode» означало бы создать серьезные проблемы для этого храма потребления, с его знаменитым стеклянным куполом и 70 000 квадратными метрами торговых площадей на семи этажах. Если бы «Галерея Лафайет» или кто-то другой в индустрии моды занялся не зеленой стиркой, а серьезными вопросами экологии, он просто разорился бы. Ибо мода держится только на постоянном обновлении, в конечном счете безудержном потреблении. Фактическая переориентация означала бы конец одной из крупнейших глобальных отраслей производства (по данным журнала «Экономист», сумма мировых продаж одежды в 2019 году составила более двух триллионов долларов).
Конечно, большая часть закупок текстиля в мире совершается не индустрией предметов роскоши, а индустрией быстрой моды. Только в Германии потребление модных новинок увеличилось в пять раз по сравнению с уровнем 1980-х годов. Производственные циклы стремительно ускоряются. Вместо прежних классических двух сезонов, такие бренды, как «Zara» и «Massimo Dutti», принадлежащие самому крупному в мире текстильному концерну «Индитекс» или «Н&М» (текстильный концерн номер два на мировом рынке), практикуют до 50 «микросезонов», каждый раз выбрасывая на рынок очередные новинки.
Защитники быстрой моды, подобно защитникам авиации, часто утверждают, что она привела к демократизации моды. Дескать, теперь люди с тощими кошельками (так их называли во времена, когда они еще не расплачивались через мобильники) могут позволить себе роскошь красивой одежды. Расчет был бы верен, если бы эти покупатели тратили на одежду меньше, чем в прошлом, когда они тщательно обдумывали каждую покупку. Но теперь они явно этого не делают. Ценовая политика быстрой моды соблазняет людей тратить на одежду дешевого сегмента больше денег, чем когда-либо прежде. Покупок все больше, обновки надеваются два-три раза, теряют новизну, выбрасываются. Превращаются в утиль. Ежегодно во всем мире производится более 18 миллиардов предметов одежды. Большая их часть (более 60 %) в течение года оказывается на свалке. Немцы покупают в среднем пять предметов одежды в год, носят лишь 20 % принадлежащей им одежды и таким образом ежегодно производят около миллиарда тонн мусора.
В наши дни одежда не считается ценным товаром. За двенадцать евро можно купить маленькое черное платье от Шанель, которое в 1980-х годах стоило бы 100 евро или больше. Вы надеваете его один раз, и оно уже кажется вам старым. Покупательский азарт подогревается возможностью покрасоваться в обновке в социальных сетях.
— В воскресенье иду на свадьбу, придется покупать новое платье, — вздыхает моя коллега в пятницу вечером.
— Ты ведь покупала одно на прошлой неделе, — говорю я. — Надевала его на вечеринку.
— Не надевать же его во второй раз. Я уже сфоткалась в нем в инстаграме, — отвечает она.
Потребители попадают в ловушку, в ситуацию разрыва между убеждением и поведением (
К сожалению, время, когда мы не ведали, что творим, прошло. Как ни странно, давно идут слухи о том, что индустрия моды — один из главных факторов разбазаривания ресурсов, загрязнения окружающей среды, использования химикатов и чрезмерного потребления воды. Что касается загрязнения, то тут швейная промышленность далеко обогнала прочие сферы экономики. По данным журнала «Экономист», индустрия моды выбрасывает в атмосферу более 1,2 миллиарда тонн CO2 в год — больше, чем международный воздушный транспорт и торговое судоходство, вместе взятые. Корпоративная консалтинговая компания «Маккинси» (не «Гринпис»!) подсчитала, что при производстве одного килограмма одежды в атмосферу выбрасывается в среднем 23 килограмма CO2. Каждый чулок, который вы покупаете, чтобы надеть его один раз, как бы оплачивается кусочком льда, растаявшего в Арктике.
Чтобы изготовить одну-единственную футболку, которая продается на наших торговых улицах за 10 евро и быстро превращается в утиль, требуется до 5000 литров воды. Разумеется, огромные доходы индустрии моды достигаются за счет более быстрых и дешевых технологий. Материалы типа полиэстера дешевле натуральных, что, в свою очередь, вынуждает производителей широко использовать синтетику.
Можно, конечно, с негодованием отвернуться от ширпотреба и покупать одежду только в знаменитых бутиках, пропахших ароматическими палочками. Но не так-то все однозначно. Концерн «Н&М» начал очень последовательно запрещать на своих производственных объектах использование химических веществ, вредных для здоровья и окружающей среды. Вы даже можете гордиться собой, если несколько раз наденете брюки с лейблом «Made in Bangladesh». Посол Германии в Бангладеш, проживший там много лет, однажды объяснил мне почему. Он сказал, что западные швейные фабрики принесли этой стране больше пользы, чем проводившаяся десятилетиями с самыми благими намерениями политика помощи развивающимся странам. Куда важнее оказались меры по охране труда и прав рабочих, экспортированные в страны, где о них прежде слыхом не слыхали. Повышенным заработкам особенно радовались женщины, и это привело к преобразованию целых областей, потому что женщины, как правило, более разумно обращаются с деньгами и тратят их на образование и здоровье своих детей.
Так что нелепо обвинять индустрию моды в загрязнении окружающей среды. И проклинать текстильную промышленность за эксплуатацию рабочих в странах низкой заработной платой тоже не стоит. Дело обстоит сложнее. Но, осознав это, мы снова приходим к простому выводу: нужно производить ровно столько, сколько будет куплено. Корпорации типа «Индитекс» так тесно связаны со своими поставщиками, что всегда могут продать необходимый и достаточный объем продукции. «Zara» и «Н&М» фактически работают на заказ и контролируют свое производство, учитывая спрос.
Мораль: только покупая меньше, будем производить меньше.
5. Электроника
Вокруг столько пижонского хайтека, а мы так уродливы, больны и несчастны.
Когда мои дети отказываются читать, продолжая тыкать в свои смартфоны, я сердито обещаю отобрать у них все гаджеты. Сколько можно играть в электронные игры? Но если бы кто-то отнял у меня все электроприборы, я, вероятно, стал бы то и дело включать и выключать свет — просто по привычке нажимать на кнопку. В карманах долго висевшей на вешалке куртки я часто обнаруживаю приятные сюрпризы: то купюру в десять евро, то фляжку с коньяком, а если особенно повезет, наушники Bluetooth. Мне нравятся такие наушники, хотя они быстро ломаются или теряются. Что тоже неплохо, потому что за пару евро на каждом углу можно купить новые.
У нас дома, наверное, больше электронных устройств, чем в половине домов земли Мекленбург — Передняя Померания, вместе взятых. Я давно потерял счет айфонам и планшетам, маршрутизаторам, игровым приставкам, беспроводным телефонам и цифровым фоторамкам, мини-колонкам и умным ТВ-боксам, циркулирующим в нашей небольшой семье. На ночь мы либо оставляем их в режиме ожидания, либо включаем на зарядку. А ведь есть еще домашние электроприборы. Полагаю, пора устроить ревизию моим расходам электроэнергии.
Знаете ли вы, что смартфон, транслирующий десятиминутный видеоролик, потребляет столько же электроэнергии, сколько за пять минут потребляет духовка электропечи мощностью 2000 ватт? Что при производстве одного-единственного смартфона в воздух выбрасывается более 60 кг CO2? Что каждый небольшой поиск в Гугле означает выброс 0,2 грамма CO2? А так как в Гугл поступают 3,8 миллиона запросов в минуту, то ежеминутно в атмосферу выбрасывается 760 тонн CO2. Вот вам, казалось бы, такой безобидный Гугл. Из бытовых приборов больше всего энергии потребляют сушилки и посудомойки (за ними следуют холодильники и стиральные машины). И если мы вернемся к старому доброму обычаю мыть посуду руками и губкой, если перестанем сушить белье в машине, это даст такую внезапную, такую огромную экономию энергии, что все белые медведи запрыгают от радости.
У нас в квартире почти бесперебойно работают либо стиральная машина, либо сушилка, либо один из тех аппаратов, которые разрекламированы как чудеса в решете. Среди них были машина для варки супов и машина для изготовления попкорна, ручной пылесос фирмы «Дайсон» и увлажнитель воздуха, массажер для спины, умные весы и положенные к ним часы «Фитбит». Недавно мы прикупили бутербродницу. Она изменила мою жизнь. Но в тот момент, когда мое увлечение сандвичами остынет, она отправится в чулан, как и все уволенные в запас устройства. Вот рядом со мной лежит сотовый телефон; вот ноутбук, на котором я пишу этот текст; есть еще один ноутбук, как бы семейный, с его помощью я заглядываю на ютюб, дабы почерпнуть вдохновение из великолепного репортажа «Электронная свалка». Репортаж передавал из Аккры, столицы Ганы, Дэвид Федель. Он приехал на самую большую в мире свалку электронных отходов и снял документальный фильм. При этом он обошелся вообще без слов. Просто снимал на камеру то, что видел. «Электронная свалка» даже лучше, чем более известный документальный фильм «Добро пожаловать в Содом». Потому что репортер ничего не проповедует. Просто снимает, как одни дети разбивают старые сотовые телефоны и телевизоры, извлекая из них детали и ценные материалы, а другие дети пытаются добыть медь и пластик, сжигая электрические провода и вдыхая ядовитые газы.
Каждый год на помойку попадают почти 45 миллионов тонн мобильников, холодильников и телевизоров. Эта груда мусора превосходит всякое воображение. Для ее транспортировки не хватило бы миллиона 40-тонных фур. Каждый европеец производит в год примерно 16 кг электронных отходов. Но в Европе худо-бедно собирают и перерабатывают около трети своих отходов (в Азии меньше 15 %). А все остальное сжигают, закапывают или выбрасывают на свалки. Как в Аккре. И конечно, эта масса все растет и растет. Образуются три категории электронных отбросов: мелкая бытовая техника (пылесосы, вентиляторы, тостеры, радиоаппаратура, электробритвы), техника покрупнее (стиральные и сушильные машины, плиты, принтеры и копировальные аппараты) и «устройства, регулирующие температуру» (холодильники и морозильники, системы отопления и кондиционирования).
А между тем есть человек, который придумал решение проблемы. Это профессор Михаэль Браунгарт. Лет через десять он либо получит Нобелевскую премию, либо разочаруется в человечестве и угодит в психушку. В 1978 году он был одним из основателей Grüne Aktion Zukunft — организации, положившей начало движению зеленых, а в 1980-х возглавлял химический отдел в «Гринписе». Кстати говоря, он не сводит проблему климата к выбросам углекислого газа. «Такой город, как Гамбург, — пишет он, — хочет стать климатически нейтральным. Звучит неплохо, но, в сущности, ровно ничего не меняет. Через пять секунд гамбургская нейтральность пойдет насмарку в Китае». Браунгарт считает сомнительными все экологические концепции экономии ресурсов, сворачивания производств, сокращения потребления. «Насвинячим чуть меньше и гордимся защитой окружающей среды. Чушь. Это все равно что сказать: „Не бей своего ребенка десять раз на дню! Бей только пять!“ Таким образом ничего не защитишь, разве что навредишь немного меньше». Браунгарт мечтает о полной модернизации промышленного производства. Он говорит, что каждый потребительский продукт и каждую машину можно спроектировать так, чтобы компоненты распадались, либо возвращались в органический цикл, либо использовались повторно. «Если захотим, мы можем построить здания, которые будут очищать воздух, как деревья. Компоненты автомобилей станут биологически разлагаемыми или пригодными для вторичной переработки». Ароматные, освежающие воздух ковры, съедобные компьютеры и чехлы для диванов.
Вместе с американским дизайнером Уильямом Макдоно он основал институт, где занимается исследованием и тестированием промышленных материалов не только не вредных, но даже полезных для окружающей среды. Он ратует за принципиальное внедрение в индустрию технологий «от колыбели к колыбели» (Cradle to Cradle или C2C). И все больше фирм поставляют на рынок товары, отвечающие этому требованию. «Мы все еще цепляемся за устаревший подход к защите окружающей среды, тщетно пытаясь сдержать или ограничить наше разрушительное воздействие на природу, — говорит Браунгарт. — Это могло бы сработать 200 лет назад, но сегодня уже слишком поздно». Он имеет в виду ни больше ни меньше как революционный пересмотр всех принципов промышленного производства. Для Браунгарта проблема не в том, что мы используем много ресурсов, а в том, что мы их разбазариваем. Принцип Cradle to Cradle означает не сокращение, а полное устранение отходов, чему примером служит сама природа. «Природа не знает мусора. Все, что производит природа, находит применение, — говорит этот гениальный химик. — Цветущее вишневое дерево не экономит на своем великолепии, но его опадающие цветы выполняют некую функцию. Мы должны научиться подражать природе, потому что она работает по принципу „от колыбели к колыбели“. Природа ничего не тратит зря».
Браунгарт и Макдоно опубликовали книгу, в которой подробно описывают принцип C2C. Речь идет о том, что все продукты, устройства, упаковки и бытовые предметы с самого начала должны проектироваться с учетом их дальнейшего использования. Компоненты всех без исключения материалов, применяемых в промышленном производстве, должны подлежать либо биологическому разложению, либо повторному использованию, то есть вторичной переработке. «Каждую стиральную машину, каждый мобильник, каждый автомобиль и телевизор мы могли бы создавать с учетом будущего демонтажа, а материалы, не поддающиеся распаду, такие как металлы и пластик, возвращать в распоряжение промышленности. Еще совсем недавно было принято продавать старьевщику ненужную утварь, а позже отдавать желающим устаревшую бытовую технику — печи, холодильники и телефоны». По мнению Браунгарта, проблема не в том, что мы используем слишком много устройств, а в том, что мы используем их одноразово.
Согласно философии C2C, производителям электроприборов следовало бы не продавать свою продукцию, а лишь предоставлять услуги, как это уже происходит с каршерингом. Браунгарт: «Покупая телевизор, мы вовсе не желаем приобрести ящик и 4000 химикатов в придачу. Мы просто хотим смотреть передачи. Поэтому было бы разумно купить 10 000 часов телевещания, после чего вернуть телевизор изготовителю. Если он сможет повторно использовать все его компоненты, то есть сэкономить реальные деньги на покупку материалов, то у него даже появится стимул принять обратно ваш телевизор». Конечно, на изготовителей в этом случае ляжет большая ответственность. Именно они будут отвечать за хранение и вторичную переработку продукции. Но ведь мы добиваемся как раз этого эффекта, не так ли? «Внедрение системы C2C в полном объеме, — говорит Браунгарт, — избавило бы нас от производства опасных отходов. Промышленность расходовала бы все меньше ресурсов и экономила миллиарды на покупке материалов».
Принцип C2C способен революционизировать все наше промышленное производство. Повторяю, через десять лет Браунгарт либо попадет в сумасшедший дом, либо получит Нобелевку, а все промышленные товары будут производиться по принципу C2C. «Изготовить сотовый телефон исключительно из биологически восстановляемого материала, то есть сварганить как бы съедобную мобилу, — это вообще не проблема», — говорит Браунгарт.
Его подход настолько убедителен, что я не совсем понимаю, почему такие компании, как «Апп-стор», до сих пор не предложили нам съедобных или, по крайней мере, восстановляемых мобильников. В наши дни это подняло бы их престиж на огромную высоту. И каков ответ? Все больше компаний производят продукцию по принципу C2C. «Найк», например, и другие фирмы уже работают над биоразлагаемыми кроссовками. Так что революция все-таки началась, но революции иногда немного затягиваются. «Только подумать, что со времени изобретения Интернета прошло всего 30 лет. И уже почти для всех людей в мире разумеется само собой, что достаточно сунуть руку в карман, чтобы получить любую информацию. Так что мы, с нашей революцией C2C, успеваем как раз вовремя», — говорит профессор.
А пока нам остается лишь осуществлять эту революцию по мелочи. Глупо оплакивать разбазаренные энергоресурсы. Бесполезно возмущаться бессовестными концернами, им неинтересна энергетическая перестройка, пока их бизнес процветает. (Один только «Эксон Мобайл» в 2018 году выручил 280 миллиардов долларов, что значительно больше, чем валовой национальный продукт, например, Финляндии.) Нет смысла проклинать политиков, принимающих неверные решения. Мы сами должны действовать более решительно.
Конечно, утверждая подобное, я рискую навлечь на себя упреки в деполитизации экологической проблемы. Но я скорее приму точку зрения, изложенную в книге «Погода — это мы!». Ее автор Джонатан Сафран Фоер пишет: «Мы ошибочно полагаем, что проблемы климата создают великие внешние силы. Мы снимаем с себя ответственность, хотя как индивиды, чье поведение и потребление сказываются на экономике, мы сами часть и двигатель этого кризиса».
Должен признать, что отказаться от использования тока и электроприборов не так-то просто. Мы попали в зависимость от удобств нашего высокотехнизированного мира. Вряд ли мы все вдруг выключим электричество и отключимся от Интернета. Но можно добиться небольших тактических успехов, например избавляясь, по возможности, от диктата аппаратуры. Вспомните время, когда вы за письменным столом проверяли электронную почту и отвечали на сообщения только один раз в день. Ничто не мешает нам вернуться к этой практике. Подкаст Modern Wisdom регулярно снабжает меня советами в рубрике Life Hacks. Недавно там рекомендовали такую простую меру: не брать в руки мобильный телефон до одиннадцати часов утра и выключать его после девяти вечера или перевести его в авиарежим. Это могло бы изменить вся нашу жизнь.
Мораль: мы слишком безрассудно используем электроприборы. Нужно умерить потребление электроэнергии.
Что конкретно можно сделать?
Перейти на возобновляемые источники энергии? Это мало что даст. Вы просто поддержите ошибочную энергетическую политику. В худшем случае даже оплатите биогазовые установки, для которых вырубают джунгли в тропиках.
Но важно, по возможности, вывести из режима ожидания и выключить всю бытовую технику у себя в доме.
Готовить пищу под крышкой. Это рекомендует даже Министерство экологии ФРГ.
Заменить электролампы светодиодными.
Использовать ноутбук вместо настольного компьютера.
Холодильник? Это твердый орешек. Использовать холодильник класса А+++ недостаточно. Решающее значение имеет объем холодильника. Но так ли уж необходимо приобретать огромный пестрый ящик в американском семейном формате? Может, купить ящик поменьше? Холодильник лучше работает, когда он заполнен, пустоты повышают затраты энергии. Отказ от морозильника экономит 20 % тока. Нужно ли сегодня, как прежде, замораживать продукты питания? Вряд ли. Важную роль играет и установленная температура (оптимальная — шесть градусов по Цельсию). А еще важно избегать беспорядка внутри холодильника (мне это редко удается). Ищешь-ищешь что-то в груде продуктов, а дверца-то открыта…
И в случае телевизора — все дело в величине ящика. Да, аппаратура становится экономнее. Но экраны такие большие, что вся экономия электроэнергии идет насмарку.
Стирка. Трудно представить, что вы станете стирать белье при температуре всего 30 градусов. Но если применить хорошие (разумеется, биоразлагаемые) средства, никогда не понадобится выбирать режим выше 40 градусов. Внимание: загруженные полностью машины стирают лучше. Включать машину, чтобы простирнуть пару джинсов и две футболки, с точки зрения экономии прямо-таки развратное мотовство.
Сушилки для белья ликвидировать. С этим многие не согласятся. Компромисс: снизить хотя бы температуру «сушка утюгом». А потом пользоваться доброй старой вертикальной сушкой. И здесь, конечно, важно загружать машину полностью.
Посудомоечная машина. Ну как же от нее отказаться? Но уж если не отказываться, то хотя бы загружать ее полностью. А до того, будьте добры, сполоснуть посуду руками. Все-таки энергосбережение (50 градусов вместо 65!).
По возможности, выходя из дома, выключать все приборы. Даже переключатель беспроводной локальной сети любит переводить дух. Лучше подключить все приборы к одной кнопочной планке, чтобы выключать все сразу, а не выдергивать каждый раз дюжину штекеров.
И еще один совет: читайте больше книг. Идеально в бумажном виде. Чтение книг активная охрана окружающей среды. Ведь когда вы читаете, то не используете никаких гаджетов. Разве что настольную лампу, а она погоды не делает.
6. Жилище
Мы возводим наши здания, а потом наши здания формируют нас.
Витгенштейн как-то заметил, что нельзя точно определить, что такое игра, но, увидев игру, сразу ее узнаешь. И так же обстоит дело с вопросами стиля. Трудно точно определить, что такое элегантная обстановка, но, войдя в квартиру, сразу видишь, есть ли у хозяев вкус. Даже люди непосвященные легко угадывают, пользовались ли хозяева, обставляя свою квартиру, услугами профессионалов, или полагались на свой выбор. Проблема с так называемыми дизайнерами интерьеров состоит в том, что они хотят заработать на каждом предмете меблировки, на каждой лампе, на каждой обивке, то есть разместить в квартире как можно больше вещей. Так они и делают, если богатые заказчики не уверены в своем вкусе. Когда обставленные посторонними людьми квартиры, не вызвав большого восторга, стали выходить из моды, цех интерьерных дизайнеров чуть было не потерял клиентуру. Но с тех пор как экологическое жилище оказалось последним писком моды, этот цех снова ожил. Поскольку материя сложная, заказчики вынуждены полагаться на экспертов. Так что дизайнеры правильно делают, что повышают свое образование в области «Eco-Living». Детали обсудим ниже.
Сначала договоримся о терминах. В общем, существуют две концепции жилья: модель уюта и модель порядка. У каждой свои достоинства. Думаю, одна из самых красивых холостяцких квартир в Лондоне принадлежит моему другу Кеву. Это самая чистая, самая опрятная, самым безупречным образом организованная квартира из всех, какие мне довелось видеть. Сплошь гладкие плоскости, стиль баухауз, все в теплых, серо-металлических тонах, ничего не разбросано. Если случайно сунешь куда-то ключ или мобильник, долго искать не придется, все поверхности свободны. Я разделяю это желание избавиться от ненужного хлама, сделать ту радикальную генеральную уборку, которую проповедует японский эксперт Мари Кондо, убежденная сторонница наведения во всем идеального порядка. Такая квартира должна восприниматься как прочная жизненная основа, ведь жизнь так хаотична, так неоднозначна, а геометрия и отсутствие беспорядка вносят в нее некоторое успокоение.
Жилью Кева прямо противоположна модель художественного беспорядка, например квартира Асфа-Воссен-Ассерата[34]. Этот стилистический гуру — внук последнего эфиопского императора, живет во Франкфурте-на-Майне. На стенах его квартиры нет ни одного свободного миллиметра. Рядом с акварелями висят иконы и картины маслом, он восседает в высоченном кресле среди высоких кип бумаги, стеллажи до потолка забиты книгами, комоды и прикроватные тумбочки сплошь заставлены старинными фотографиями в серебряных рамках, и между ними тоже нет ни одного свободного миллиметра. Мари Кондо сошла бы здесь с ума. В таких квартирах есть что-то совершенно неповторимое, они — органические существа. Не просто отражение, но продолжение обитающей в них личности.
Как должен жить человек? — вопрос философский. Ответ зависит от того, что мы думаем о себе. И что — о человеке. Если, как сказано выше, наш экологизм зашел так далеко, что мы считаем человека (и тем самым себя) вредителем, то будем противиться любой форме распространения нашего вида на планете. Если же видеть в человеке нечто совершенно особое, хотя бы потому, что мы задаемся подобными вопросами, мы будем требовать для себя жизненного пространства и формировать его по нашему усмотрению. Здесь я должен процитировать, с позволения автора, пассаж из эссе Мартина Мозебаха. На тему о жилье, достойном человека.
«Одним из самых отвратительных монстров всемирной истории считается император Нерон. Его аморальность подвергается такому единодушному осуждению, что непредвзято мыслящей интеллигенции пора бы уж поискать в его биографии если не смягчающие обстоятельства, то хотя бы какие-то серые тона. Итак: Нерон построил себе резиденцию, не менее роскошную, чем дворец Кублай-Хана „Ксанаду“ или висячие сады Семирамиды. И в памяти народа сохранилась непревзойденная, неслыханная роскошь. Легенды о Domus Aurea („Золотом доме“) Нерона слагаются до сих пор. Светоний, хронист имперских скандалов, описывает зал с круглым куполом, который вращался, осыпая пирующих лепестками роз. „Золотой дом“ не был ни дворцом в западном смысле слова, ни архитектурным ансамблем вроде Версаля. Он больше походил на дворец китайского императора или на резиденции индийских Моголов. В огромном саду размещалось целое поселение из больших и маленьких, в основном одноэтажных павильонов, соединенных пешеходными дорожками и множеством дворов. Причудливое разнообразие этих жилищ, их фасадов и интерьеров, радовало глаз. Дворец занимал территорию, большую, чем нынешний Ватикан. Нерон назвал его „жилищем, достойным человека“. Эти слова вошли в историю как издевательская выходка тирана. Хотя как раз в них нет никакого презрения к человеку. Ведь только самое красивое, самое великое и достойно человека. Да, оно доступно немногим, но это уже другая песня».
После смерти Нерона территория дворца не использовалась, никто из его преемников не пожелал там жить, большое озеро было засыпано, а на его месте построен Колизей.
Мозебах утверждает, что в европейском культурном пространстве расточительство всегда входило в программу богатых, то есть аристократии. Однажды он поделился со мной подозрением, что японская аристократия, презирающая расточительство, аристократичнее нашей.
Я позволил себе этот экскурс в историю, так как он послужит нам отправным пунктом для дальнейшего анализа вопросов меблировки. Будем исходить из того, что у человека есть право жить не только удобно, но и роскошно. Вопрос в том, что такое современная роскошь. Западный мир только начал осознавать, что расточительство неэстетично, и открывать в минимализме идеал красоты. В сущности, с точки зрения вкуса минимализм всегда безопаснее. Чрезмерное великолепие — не для любителей, тут нужна стилистическая уверенность, изысканный вкус Людвига Второго Баварского или Асфа-Воссен-Ассерата. Иначе все кончится конфузом. Или вы угодите прямиком в лапы «интерьерных дизайнеров». В принципе следует считать, что роскошь позволительна. Но так как роскошь всегда имеет дело с престижем, а престижными в разное время бывают разные вещи, то сегодня роскошь совсем не та, что 50 лет назад. В 70-х и 80-х годах прошлого века верхом роскоши считались собственная сауна и бассейн в нижнем этаже, а сегодня предмет мечтаний — экологически чистый дом.
Нынче в моде так называемые пассивные дома, построенные как термосы. Поначалу идея вам нравится. И топить практически не нужно. В самом деле, зимой это потрясающе комфортно. Неприятно только, что летом нечем дышать. Ангела Меркель однажды с гордостью заметила: «Более плотных окон не может построить ни одна страна». Но проблема в том, что нынешние новостройки так хорошо утеплены, что недостаток проветривания, а значит, грибок и плесень, стали новой напастью. Наши дома слишком герметичны, отсюда рост таких недугов, как астма, пневмония и инфекционные заболевания. Тем временем в некоторых штатах США уже запрещено утеплять новые дома изоляционными панелями. Сотрудник журнала «Шпигель» Александр Нойбахер в своей книге «Экологический раж» приводит пример образцовой школы в Бранденбурге. Зимой школа обошлась без отопления, но в первое же лето столкнулась с большими проблемами. Ученики задыхались, жаловались на головную боль и усталость. Газета «Лаузитцер рундшау» писала тогда: «Если хоть у одного человека в классе не срабатывает дезодорант, от него так пахнет, что половина класса падает в обморок».
Недавно мои друзья переехали в одну из очень симпатичных новостроек. Сегодня мы снова научились строить красиво. Издалека шестиэтажка на Курфюрстендамм выглядит как надежное массивное здание в стиле 20-х годов. Но приглядевшись, замечаешь, что камень искусственный; прикоснувшись к фасаду, убеждаешься, что домик-то игрушечный; а постучав по стене, услышишь за ней пустоту. Понятно, теплоизоляция. Имитация кирпича. Дом, конечно, симпатичный, но стена такая тонкая, что достаточно ребенку на велосипеде стукнуться об нее, чтобы осталась вмятина. И как такой дом будет выглядеть через десять лет? И вообще, почему во времена потепления климата придается такое значение утеплению жилищ? В Берлине скоро пальмы расцветут, а дома строятся максимально морозостойкие. Мои друзья живут на верхнем этаже. Мой им совет: раз все здания станут экологически пассивными, пусть жильцы обзаведутся кондиционерами, хотя это экологическая бомба в смысле выбросов CO2.
Профессор Маттиас Гаршаген, географ из Университета Людвига-Максимилиана в Мюнхене, эксперт в вопросах погоды, говорит, что жара в городах, вызванная изменением климата, становится все большей проблемой. Градостроители уже столкнулись с множеством гордиевых узлов. С одной стороны, желательно избегать расселения, так как безудержное движение в город и обратно наносит огромный вред экологии. Компактность городов желательна также с точки зрения защиты от наводнений. А с другой стороны, нужно избегать островов жары.
Теперь о жилье: возможности отдельного человека хоть на некоторое время отсрочить конец света весьма ограниченны. Как арендатор жилплощади, вы не можете выбирать энергетический стандарт. А если вы, как владелец кооперативной квартиры, заговорите об «инвестициях» и «энергетической санации здания», вряд ли вас поддержит собрание пайщиков.
Казалось бы, у тех, кто строит собственный дом, больше возможностей. Начиная с того, где строить. Хотите на лоне природы? Значит, подальше от канализации, водопровода и линии электропередач? Но тем самым, ступив на ничейную землю, вы совершите то, что считается величайшим экологическим грехом. Выигрыш нулевой.
Второй по значимости фактор при индивидуальном строительстве: сколько квадратных метров вам понадобится? Каждый квадратный метр вы должны построить, отопить и оборудовать. Немцы в среднем занимают площадь 45 квадратных метров на человека. Это очень немного. Никто не хочет занимать меньшую площадь. Но так ли уж нужны 150 квадратных метров на троих? Или еще большая площадь для двоих? Новейшая экологическая мода из Америки предлагает так называемые «Tiny Houses», сборные дома площадью всего в 30 квадратов. По желанию их площадь можно легко увеличить. И так же легко разобрать, сложить на грузовик и снова установить где-нибудь в другом месте.
Об утеплении крыш. Крыши утеплялись задолго до того, как были изобретены полистирол и минеральная вата. Очень модно укладывать между стропилами джут и пеньку, так как они никогда не превратятся в дорогущие опасные отходы. В качестве изоляционного материала они работают не хуже, чем полистирол, стекло или минеральная вата, но главное их преимущество в том, что летом они лучше искусственных материалов спасают от жары. Конечно, пределом роскоши, символом высшего статуса нынче в Калифорнии считаются «живые стены и крыши». Крыши и стены строят таким образом, что они связывают мельчайшую пыль и токсичные материалы и за ночь очищают воздух в домах. Михаэль Браунгарт советует архитекторам проектировать здания, возвращающие полезные материалы в окружающую среду. Он работает над созданием крыш, покрытых тонким озелененным слоем земли. Этот слой должен бесплатно проветривать крышу при жаре и утеплять ее на морозе. Дома, построенные по принципу «от колыбели до колыбели», продуцируют кислород, связывают углерод и действуют как системы кондиционирования, благоприятные для климата. Браунгарт: «Это звучит как новая идея, но идея не нова. В ее основе — многовековые строительные традиции. Например, в Исландии и на юге Италии многие старые фермерские дома были построены как раз по этой технологии». Ее преимущества настолько очевидны, что крыши-газоны появляются уже не только в районах новостроек. В Чикаго Браунгарт со своей командой помог мэру разбить сквер на крыше ратуши. Теперь Чикаго мечтает осчастливить, по возможности, всех своих жителей озелененными крышами.
Конечно, мы воздействовали бы на климат самым положительным образом, если бы возродили старый-престарый обычай жить кланами и большими семьями. И то сказать: ведь это чушь несусветная, что столько людей проводят жизнь в одиночестве. Говоря языком марксистов, мы стали «отдельными особями». Энергетически это неэффективно. По ряду причин было бы лучше, если бы семьи, которые ладят друг с другом, тесно общались из поколения в поколение. Кристоф Дрексель, величайший авторитет по части климата, чья книга «Два градуса. Одна тонна» была восторженно встречена специалистами, говорит, что будущее принадлежит совместному проживанию и строительству. «Есть вещи, которые мы не смогли бы приобрести, но которые можно использовать совместно: от помещений и предметов бытовой техники до автомобилей (в форме простейшей модели каршеринга). В конечном счете совместное проживание дает возможность обмена опытом, и, может быть, в будущем это будет иметь еще большее значение».
Мало того что из-за глобального потепления в наших городах становится все жарче. Самой большой климатической проблемой в обозримом будущем станет одиночество. Ведь от жары, естественно, страдают люди старшего возраста и социально изолированные. Теперь мы могли бы установить кондиционеры для всех одиноких людей. Или начать с нуля — заботиться о них немного лучше. Легко сочувствовать страдающим от жары белым медведям. Куда труднее в летнюю жару присматривать за одинокой старой соседкой с пятого этажа.
Вернемся к вопросам меблировки. Прежде чем с энтузиазмом давать конкретные советы, я должен упомянуть несколько чудесных вещей, которые во времена экологической корректности будут, увы, обречены на забвение. Если уж табуреты в баре на старой яхте Онассиса «Christina О», некогда обтянутые кожей крайней плоти кита, теперь обиты дышащими натуральными тканями, то понятно, что новые времена требуют новых ответов. И обои из кожи ската или чучела в гостиных больше не актуальны.
В доме, где я провел детство, на стенах висели бесчисленные оленьи рога. Охотничьим трофеем была также шкура льва, которого мой отец собственноручно застрелил в Сомали (где я родился). Тогда были другие времена. Отец служил в лоббистской Ассоциации немецких охотников. Мы жили в деревне под Бонном, в белом доме с ярко-красными ставнями; у входа стоял желтый жук-кабриолет моей матери; в прихожей была расстелена львиная шкура с головой и раскрытой, рычащей пастью, и я предупреждал о ней школьных товарищей, приходивших в гости. Тогда в рейнской деревне она была экзотикой, но никто не стал бы над ней смеяться.
Сегодня это было бы совершенно немыслимо. Кроме баронов Восточной Вестфалии и крупных землевладельцев Тироля, никто уже не повесит на стены своих жилищ мертвых животных. Как не станет украшать входные двери человеческими скальпами. Лучший аргумент против чучел (вспоминаю множество чучел лис, волков и бурых медведей в родовом замке семейства Вальдбург-Вольфегг) привел мой старый друг, имя которого я не раскрываю по соображениям деликатности. Он сказал: «Не люблю, когда меня пугают по ночам. У меня уже есть жена».
Чучела животных вышли из моды, как выходят из моды открытые камины, что я воспринимаю как значительно бóльшую утрату. Для меня нет выше наслаждения, чем читать книгу в просторной гостиной, сидя в глубоком кресле перед пылающим камином. А если под рукой на журнальном столике стоит тарелка с сандвичами и, возможно, бутылка красного вина, это просто рай. Трудно вообразить загородный дом без камина. Открытый камин в ванной комнате представляется мне верхом роскоши. Крутые хипстеры обожают камины, считают их чем-то первобытным, близким к природе. И часто утверждают, что топка дровами не влияет на климат, ведь при сжигании древесины выделяется столько же CO2, сколько было взято деревьями из атмосферы во время роста. Но, согласно этой логике, для климата было бы лучше, если бы деревья росли, а не сжигались. На тирольском курорте Кицбюэле, где зимой принято вовсю топить камины, загрязнение сажей и мелкой пылью в пик сезона примерно такое же, как в Пекине. Но вред от пылающих каминов можно исправить, установив в дымоходах современную систему фильтрации и используя только сухие дрова. Чем суше, тем лучше. Влажные дрова дают больше сажи и других выбросов. Ни в коем случае нельзя подкладывать в камин обугленные или как-то обработанные остатки дров. Очень важна хорошая вытяжка. Чем больше воздуха, чем ярче и чище горят дрова. Если подача воздуха ограниченна, они будут тлеть, образуя большое количество сажи, углекислого газа и окиси углерода.
Еще одна деликатная проблема: свежие цветы. И они, как и камины, воплощение роскоши. Увы, в эпоху защиты климата эта прелесть подвергается нападкам (вероятно, даже справедливым). На голландских цветочных фабриках урожай собирают каждое утро, и огромные фуры развозят по всей Европе миллионы цветов. Что ни говори, есть в этом нечто абсурдное. Если вы не в силах отказаться от бутоньерок, попробуйте обойтись бутоньерками из шелка; бывают поистине чудесные экземпляры, к ним нужно прикоснуться, чтобы отличить от настоящих.
А как насчет свечей? Они тоже попадают в категорию загрязнителей воздуха. Важнейшее сырье для свечей, парафин, получают из минерального масла. Второе по важности сырье, стеарин, производится в основном из пальмового масла или кокосового жира, то есть во вред тропическим лесам. Более-менее экологичными считаются только дорогие свечи из дефицитного пчелиного воска. Девяносто девять процентов воска для экосвечей импортируются из Китая, Южной Америки и Южной Африки, что весьма отрицательно сказывается на климатическом балансе. Но ведь нужно и честь знать. Леди Диана, например, обожала ароматические свечи. В ее покоях в Кенсингтонском дворце с утра до вечера курились свечи, источавшие аромат тубероз. Это растение из рода агав, чье благоухание слегка напоминает жасмин. Если уж никак нельзя отказаться от этой роскоши, соблаговолите хотя бы не импортировать воск, а покупать его у местного пасечника.
Кроме того, есть вещи, теряющие свою привлекательность, о которых, в отличие от каминов, цветов и свечей, не стоит сожалеть. К этой категории относятся большие плоские экраны. Я видел дома, где они висели над каминами, что свидетельствовало о духовной капитуляции и запредельной безвкусице хозяев дома. Тот факт, что плоские экраны считаются устаревшей технологией, достоин всяческого одобрения. В лучших домах плоским экранам нашлось место разве что в сараях, перестроенных в домашние кинозалы. Но и для них предпочтительней проектор и белая простыня на стене. Современные негабаритные экраны — пожиратели энергии, источники опасных отходов. Их место, как говорится, на свалке истории. Но чтобы произвести впечатление в наше время, недостаточно отказаться от плоских экранов, недостаточно обзавестись экологической или квазидеревенской мебелью. Ваша утварь и меблировка должны быть не только биоразлагаемыми, но иметь хорошее происхождение. К примеру, у состоятельных берлинских «эков» (защитников экологии) пользуется успехом довольно дорогая мебель мастерской «АпСайкл» (Берлин). Хозяева мастерской Андре Штюхер и его австралийский коллега Тристан изготавливают мебель из полностью переработанных материалов. Столы, кровати, полки — все делается из старой берлинской древесины. Когда в Берлине раскапывают улицы для прокладки кабелей и труб, траншеи справа и слева укрепляют деревянными досками. Использованную древесину обычно отправляют на свалку. Но она очень хорошего качества: ее, например, не подвергают химической обработке, чтобы в грунтовые воды не попали никакие яды. Штюхер и Тристан высмотрели ее и стали использовать как самый подходящий материал для своей мебели. Мастерская работает на заказ. Кровать «АпСайкл» (Берлин) считается бестселлером в кругах берлинских хипстеров.
В Лондоне есть компания «Ретровирус». Она спасает из подлежащих сносу домов мебель, панели, кафель, двери и окна, ремонтирует их и использует в своих дизайнерских проектах.
Большим спросом пользуются рамы для картин берлинской мастерской «Апсайклинг-Лейбл-Люксад». И рамы берлинского дизайнера Андреаса Давида. Он работает только по индивидуальным заказам и предпочитает древесину старых, поблекших, растрескавшихся квартирных дверей, с их облупившейся краской. Изюминка в том, что кроме патины в цену включается социальная совесть. Андреас Давид сотрудничает с багетной мастерской в Южной Африке, которая использует переработанную древесину и обеспечивает постоянный доход и социальные выплаты молодым людям из местных селений. Вот ориентир, рекорд, на который стоит равняться. Вот что такое в наши дни истинная роскошь.
7. Мусор и пластик
— Почему у зеленых так много детей?
— Они не признают резины!
То, что представляется нам современным и отвечающим духу времени, часто оказывается старым как мир. Во всяком случае, я хорошо помню боевой клич зеленых 80-х годов: «Джут вместо пластика!» И помню, что в детстве всегда стеснялся, когда мама, посылая меня в магазин, вручала мне жуткую веревочную сумку, которую я, выйдя из дома, туго скручивал и прятал в карман. Ходить с авоськой было почти так же мучительно, как пользоваться сумкой на колесиках. Сегодня на хипстера в «порше» с переполненным багажником в Копенгагене или Амстердаме смотрят с легкой иронией (как времена-то меняются!). А тот, кто пользуется целлофановым пакетом, роняет свою гражданскую честь. Понадобилось полвека, чтобы вместо пластика в моду вошел джут.
Я — один из последних новообращенных. Когда я жил в Лондоне и покупал продукты в универсаме «Маркс и Спенсер», в моей магазинной тележке каждый раз оказывались запечатанные в пластик ломтики ананаса или манго. На пике моей безумной страсти к полуфабрикатам, которая так легко овладевает человеком в лондонском потребительском раю, я даже покупал упакованный в пластик виноград. С тех пор даже я понял, что нарезанные фрукты фактически состоят только из сахара. Из-за кислорода и света они быстро теряют все витамины. В главе о еде я уже писал, что стараюсь покупать продукты, не требующие упаковок и надписей. Отказаться от упаковок довольно легко. Но я все же сомневаюсь, что в ближайшее время магазины «Без упаковки» появятся везде и мы будем совать продукты в собственные банки и жестянки. Возможно, эти магазины приживутся в облагороженных кварталах мегаполисов. Но пока привлекают немногих. Недавно я заглянул в одну такую лавочку в районе Пренцлауэр-Берг. Румяные продавцы выглядели так, словно только что приехали из деревни, все посетители были вооружены банками от варенья и тому подобными емкостями. Я предпочел бесплатные бумажные пакеты, но ошибся в выборе, так как моя чечевица, к ужасу презрительно наблюдавших за мной защитников экологии, оказалась на полу и, рассыпавшись, покрыла весь пол маленькой подвальной лавчонки. Выходит, бумажные пакеты — не самая лучшая замена пластиковых, не говоря уж о вырубке лесов для производства бумаги. Я уповаю на то, что в долгосрочной перспективе появятся новые несинтетические упаковочные материалы, по качеству не уступающие пластику. Но при всем (хотя бы просто эстетическом) отвращении к пластику, нужно честно признать, что создание искусственного материала было одним из самых гениальных изобретений человечества. Пластику можно придать любую форму, твердость и прочность, он практичен, прост и дешев в транспортировке, водонепроницаем и гигиеничен, короче, идеально подходит для массового производства. Когда в начале прошлого столетия началось триумфальное шествие синтетики, она улучшила нашу жизнь в бесконечно многих областях. Вспомним хотя бы о медицине, технике и электронике, обо всех шлангах, сумках, имплантах, нейлоновых чулках, дождевиках и чехлах, которые немыслимы без искусственного материала.
Пластик состоит из молекул, так называемых полимеров, они встречаются и в природе. Чтобы создать полимеры, нужно разложить естественный материал, например нефть, на его молекулярные элементы и снова, но уже по-другому, соединить эти молекулы в бесконечные цепи.
Человек, который придумал, как это сделать, бельгиец Лео Хендрик Бакеланд, фигурирует в списке «100 самых крупных ученых XX столетия» согласно рейтингу журнала «Тайм». При его жизни никто не предвидел, насколько роковыми будут последствия его изобретения. Пластик — материал современности. Пожалуй, ни одно изобретение не повлияло на наш мир так сильно, как пластик. Впрочем, Карл Уве Кнаусгор говорит, что все великие технологические достижения, от печатного станка до самолета и атомной электростанции, всегда сопровождаются тенью, которую мы не замечаем, пока не ужаснемся при виде результатов этих достижений. Когда в 1885 году в Мангейме Карл Бенц мастерил в каком-то гараже свой двухтактный двигатель, он тоже не предвидел, что в будущем 1,25 миллиона человек ежегодно будут погибать в дорожно-транспортных происшествиях. За всеми великими изобретениями, за всеми революциями в знаниях, считает Кнаусгор, незримо присутствует дьявол. И та же тень сопровождала изобретение пластика, самого изобретателя и его семью.
Лео Бакеланд был гений. Его отец, бедный сапожник в бельгийском городе Генте, драчун и пьяница, не умел ни читать, ни писать, но заметил дарование сына и не стал обучать его своему ремеслу, а позволил посещать школу. В результате Лео, перепрыгнув несколько классов, в девятнадцать лет поступил в Гентский университет, а в двадцать шесть как ассистент профессора химии уже имел приличный доход. Он женился на некой Селине Шварц, эмигрировал в Америку, изобрел там первую коммерчески прибыльную фотобумагу «велокс», продал патент на нее фирме «Кодак» и стал миллионером.
Богатство предоставило ему свободное время, и он использовал его для химических экспериментов. Однажды он нечаянно оставил на солнце опытный образец бумаги и случайно сделал открытие: материал стал холодным и твердым, как камень. Бакеланд продолжал опыты, применяя комбинации формальдегида и фенола, и создал совершенно новый, податливый, способный принимать любую форму материал, так называемый бакелит, первый действительно синтетический пластик. Пятого февраля 1909 года с патентом в кармане он представил бакелит в Клубе химиков на 55-й авеню в Нью-Йорке. Основанная им фирма «Дженерал Бейкелайт» сделала этого богатого человека очень богатым. Как раз тогда ему исполнилось 40 лет.
Закат начался в 30-е годы, когда в правление фирмы вошел его сын Джордж, слишком богатый и избалованный, чтобы противостоять соблазнам Нью-Йорка. К тому же Джордж ничего не смыслил в делах, что часто бывает с сыновьями гениев. Отец презирал и унижал его, но держал на коротком поводке и из фирмы не отпускал. Их постоянные конфликты парализовали деятельность компании. Джордж использовал моменты рассеянности, все чаще случавшиеся с отцом, чтобы за его спиной принимать решения (как правило, ошибочные). Из стареющего патриарха Лео Бакеланд превратился в чудака, подверженного разным навязчивым идеям. Он вдруг стал питаться исключительно консервами. Или вздумал посадить огромный тропический лес. В своем владении «Кокосовая роща» во Флориде он начал создавать похожий на тропики парк, где уединялся на целые недели, не поддерживая никаких связей с внешним миром. Джордж воспользовался одной из таких отлучек, чтобы без ведома отца продать семейную компанию концерну «Юнион Карбайд». Миллиардер Лео Бакеланд, одинокий и горько разочарованный в жизни, умер в возрасте 80 лет в психиатрической лечебнице в Биконе, штат Нью-Йорк. Позже тот же санаторий прославили своим пребыванием Зельда Фиц джеральд и Мэрилин Монро.
Избавившись от тирании отца и почувствовав свободу, Джордж стал приобретать дома в разных частях света. Он страстно желал прослыть настоящим английским лендлордом, для чего закатывал гала-приемы и устраивал охоты, приглашая гостей, с которыми даже не был знаком. Его сын, Брукс, вырос еще большим лентяем и бездельником, но мнил себя интеллигентом и предпринимал экспедиции в Перу, стараясь потратить как можно больше денег из семейного состояния. «Мои дед и бабка завещали мне просадить эти гребаные деньги», — повторял он. И послушно исполнял их завет. В Вене таких богачей называют придурками.
Через свою сестру Брукс познакомился в Лос-Анджелесе с Барбарой Дейли, самой знаменитой секс-бомбой того времени. Лет двадцати, высокая, пышноволосая, рыжая, громогласная, эксцентричная модель журнала «Вог», принцесса Восточного побережья родом из Бостона, она как раз тогда заполучила свою первую роль в Голливуде. Они сошлись, поселились в роскошных апартаментах в Ист-Сайде и стали центром того экстравагантного разврата, которым прославился высший свет Нью-Йорка 40-х годов. Их гостями бывали Теннеси Уильямс, Сальвадор Дали, Грета Гарбо. Об этом времени рассказывают самые дикие истории. На знаменитых вечеринках у Бакеландов играли, например, в такую игру: поздно вечером мужчины выстраивались за экраном, скрывавшим только верхнюю часть тела, и спускали штаны. А дамы должны были определить своего партнера на ощупь. И разумеется, любая ошибка вызывала бурную реакцию присутствующих.
Брукс проводил время в путешествиях с разными любовницами. Барбара завтракала бокалом мартини, а послеполуденное время посвящала терапевтическим сеансам у самых знаменитых психиатров города. В 1946 году Барбара произвела на свет их общего сына Тони. Тони рос богатым, но неуравновешенным ребенком и уже в раннем возрасте обнаружил ментальную неустойчивость. Одним из его любимых занятий была ловля насекомых, которым он затем обрывал крылышки. Как-то раз нянька, сопровождавшая его в поездках на юг Франции, наблюдала, как Тони в одиночестве играл на пляже: собирал крабов и отрывал им конечности, одну за другой. Нянька рассказала об этом Барбаре, и ее уволили. Родители были уверены, что их сын гений. Позже Тони признавался своему психиатру, что первый гомосексуальный опыт он пережил в школе в возрасте восьми лет и что с четырнадцати лет он активно искал гомосексуальных партнеров. В 1967 году, когда Тони исполнился 21 год, он во время поездки в Испанию сошелся с Черным Джеком, лидером какой-то оккультной секты. Тот пичкал его наркотиками и держал взаперти в качестве сексуального раба, пока мать не похитила сына из секты и не увезла его на Майорку.
У этой истории есть продолжение, но чувствительным читателям советую его пропустить. Барбара (Брукс давно бросил ее, сойдясь с одной из любовниц) решает, что излечит Тони от гомосексуализма, если будет спать с ним. Лето 1969 года кровосмесительная пара проводит на Майорке. Вернувшись в Нью-Йорк, Барбара открыто говорит об этом на званых обедах: «Итак, ребята, когда я вчера трахалась со своим сы…» Тут вам и высшие круги Нью-Йорка — и самые низшие круги Дантова ада. Тони поступает в одну из художественных академий Нью-Йорка и начинает писать картины, изображая свою мать всю в крови с отрубленной головой. Барбара посещает курсы креативной самореализации и пишет тексты о сексе с сыном. Все более частые скандалы, вызванные вспышками насилия со стороны сына, она улаживает с помощью крупных банковских чеков, оправдывая его как «гения, творческую натуру не от мира сего». Предупреждения психиатра, что сын представляет для нее опасность, она игнорирует. Она отказывается помещать его в психиатрическую клинику даже после того, как он избивает ее своей тростью и ее приходится госпитализировать. Как ни странно, она продолжает устраивать в своих апартаментах гламурные вечеринки. Обычно они заканчиваются тем, что Тони, в одних трусах, врывается в салон или столовую и, размахивая кухонным ножом, угрожает зарезать мать или кого-то из гостей.
В начале 70-х Барбара с Тони переезжают в Лондон, в королевский район Челси. Они занимают квартиру в одном из домов из красного кирпича, больше похожих на дворцы, недалеко от Слоун-сквер. Барбара продолжает давать званые обеды, вспышки насилия со стороны Тони усиливаются. Однажды на Кингс-роуд он пытается толкнуть мать под машину. Она отделывается легким ранением и снова отказывается помещать Тони в клинику. Один из его психиатров даже информирует полицейских Челси, что в доме 81 на Кадоган-сквер живет жестокий сумасшедший с матерью, чья чековая книжка — единственная причина того, что ее сын все еще разгуливает на свободе.
Семнадцатого ноября 1972 года Барбара обедает со своей близкой подругой — русской княгиней Мисси. Вечером, после семи часов, княгине звонят из полиции и спрашивают, когда в последний раз она виделась с Барбарой. Позже полиция реконструирует события: после обеда Барбара возвращается домой, между ней и Тони вспыхивает ссора, он хватает кухонный нож, с первого удара попадает точно в сердце, уходит, оставляя мать истекать кровью, и ближе к ночи вызывает «скорую». Войдя в квартиру, полицейские застают Тони в спальном халате. Он успел переодеться, вернувшись с ужина в китайском ресторане.
Узнав о том, что его жена была убита его сыном, Брукс проявил сочувствие, свойственное семейству Бакеландов: «Они подстроили все это только назло мне».
Следующие семь лет Тони провел в лондонской тюрьме Брэдмор, пока родственники и адвокаты не добились разрешения увезти его в Нью-Йорк. Характеристики, представленные дорогими психиатрами, доказывали, что Тони уже не опасен, так как объект его безумной страсти и ненависти — родная мать — мертва. Тони улетает в Нью-Йорк в сопровождении двух юристов. Проведя шесть дней у своей бабки, матери Барбары, он и на нее набросился с ножом. Тяжело раненная бабка выжила, Тони был арестован и отправлен в тюрьму на остров Рикере. У паренька в доверительном управлении имелся такой капитал, что он быстро стал любимым объектом шантажистов. Если верить свидетелям, в тюрьме он чувствовал себя неплохо, содержал компанию юношей-проституток для платежеспособной клиентуры, дрался с одним из охранников и сношался с самым опасным и жестоким заключенным — насильником и детоубийцей. Двадцатого марта 1981 года Тони Бакеланд был убит сокамерниками. Мотив неясен.
Орудием убийства послужил целлофановый пакет, что вызвало в высшем свете Нью-Йорка множество пересудов о мрачной иронии и жуткой случайности возмездия. В любом случае несомненно, что одно из самых ужасающих изобретений человечества принадлежит человеку с ужасающей семейной историей. Похоже, Кнаусгор был прав, говоря, что все великие технологические достижения сопровождаются дьявольской тенью.
Вот несколько фактических данных о чудовищном изобретении Бакеланда. Великим преимуществом пластика является его прочность. И она же таит в себе самую большую опасность. Время разложения пластика, в зависимости от толщины и плотности, от 500 до 2000 лет. С 5 февраля 1909 года, когда Бакеланд сделал свой доклад в Нью-йоркском Клубе химиков, было произведено примерно 8,3 миллиарда тонн пластика, из коих большая часть, а именно 6,3 миллиарда тонн все еще гниет, главным образом в море, извергая ядовитые вещества и газы и попадая в нашу пищу.
При таком росте загрязнения хваленые инициативы борцов за чистоту морей типа «The Ocean Clean-Up» («Очистим океан»), вероятно, совершенно бессмысленны. Это все равно что в залитой водой кухне начинать уборку, не закрыв кран. К 2030 году наша потребность в искусственных материалах еще раз удвоится. По самым осторожным подсчетам, мы произведем еще 40 миллиардов тонн пластика. Одна «Кока-Кола» добавляет каждый час десять миллионов тонн биологически неразлагаемых бутылок (почти 90 миллиардов штук в год).
Эксперты уже говорят об «пластокалипсисе» и о том, что мы давно потеряли контроль над пластиком. Вся современная индустрия зависит от искусственных материалов. Тут вам и трубы для коммуникаций и строительства, и акрил как замена стекла, и одежда из нейлона, и пластмассы для производства мобильников, аппаратов, компьютеров, домов, автомобилей. И пути назад уже нет.
Последствия этого феномена для нашего здоровья еще далеко не изучены. Вероятно, пластификаторы и прочие токсичные вещества могут проникать в нашу генетическую структуру, приводить к бесплодию и провоцировать рак. Опасность микропластика, то есть частиц диаметром менее пяти миллиметров, применяемых в косметике и зубных пастах, тоже была обнаружена не сразу. Тем временем микропластик успел проникнуть в мед, хлеб, морскую соль, пиво, питьевую воду. Его можно найти везде. В моче 93 % европейцев найден бисфенол, составная часть многих таких же предметов ежедневного пользования, как бутылки из пластика. С тех пор как Кала Сенатираджа (Университет Ньюкасла, Австралия) опубликовала свою знаменитую работу «Этюд о кредитной карточке», мы узнали, что каждый человек съедает в неделю пять граммов пластика, что соответствует весу одной кредитной карточки. Ежегодно в моря попадает больше десяти миллионов тонн пластика. Подсчитано, что к 2050 году в морях окажется больше пластика, чем рыбы. Пластик уже содержится в желудках 90 % морских птиц. В 2018 году море выбросило на берег мертвого кита, в желудке которого было найдено 32 килограмма пластиковых пакетов.
Участники исследования, проведенного в 2019 году Союзом защитников среды и природы (BUND: das Bund für Umwelt und Naturschutz) и Фондом Генриха Бёлля, пришли к отрезвляющему выводу, что все стратегии, все контрмеры, принятые против засилья пластика, оказались довольно безуспешными. Правда, теперь мы, европейцы, стали осмотрительнее и осторожно обращаемся с упаковочными материалами. Настолько осторожно, что на многих мусоросжигающих заводах постепенно кончается топливо. Поэтому пользуются таким спросом наши желтые мешки для мусора. Наши дочиста отмытые пластиковые стаканчики, содержащие превосходную нефть, идеально подходят для мусоросжигающих заводов. А пока мы сжигаем наш мусор, называя это «вторичной переработкой», горы пластиковых отходов в Азии продолжают расти. Девяносто процентов пластика, попадающего в океаны, приносят туда десять рек Азии и Африки. Одна только Янцзы, крупнейшая река Китая, ежегодно смывает в океан 1,5 миллиона тонн пластика.
Можно ли уменьшить количество отходов? Как способствовать этому?
Чтобы ответить на эти вопросы, достаточно взглянуть на помойное ведро, куда мы выбрасываем использованную упаковку от суши, доставленного курьером. Во избежание расточительства Министерство охраны окружающей среды ФРГ дает ценные указания: не заворачивайте огурцы в фольгу, не пакуйте фрукты и овощи в искусственные материалы и т. п. Дескать, покупайте овощи и фрукты на рынке, во многих экологических магазинах даже такие продукты, как рис, можно пересыпать в принесенные с собой пакеты. Конечно, кое-что это дает. Почти половина пластикового мусора состоит из упаковок. Но образцово компостируя и разделяя мусор, дочиста отмывая стаканчики от йогурта, помните, что ничего не изменится, пока мы мыслим в масштабах Берлина или Фрайбурга-им-Брайсгау. Think Globally, act Locally. Мыслить глобально весьма похвально, но в таком случае, может быть, действительно стоит раскрыть глаза пошире и заняться немецкими деньгами и немецкой технологией, чтобы противостоять «пластокалипсису» там, где он опаснее всего. Да, в так называемом Климатическом фонде правительства ФРГ предусмотрены средства на поощрение экспорта технологий вторичной переработки. Но этой растянутой на десять лет суммы (50 миллионов евро на всю Азию и Африку) едва хватит, чтобы оплатить кексы, которые очередные делегации съедят во время очередных переговоров.
Каждый раз, когда речь идет о проблеме отходов, имеется в виду именно пластик, так как отходы стали проблемой в результате его изобретения. Пока не было пластика, и отходов не было. Двести лет назад и слова такого не было. Во всяком случае, в сельских местностях. Там ничего не выбрасывали, там все использовали повторно. В городах вещи, от которых хотели избавиться, называли нечистотами и отделывались от них дилетантским способом — выливали из окна или, немного аккуратнее, сбрасывали в выгребные ямы. Весьма специфичный способ уборки столетиями практиковался в Мюнхене: так называемые прогонные свиньи. Свиней гоняли по городу, чтобы они сжирали отбросы. Классический пример безотходной экономики. Свиньи съедали помои мюнхенцев, а потом мюнхенцы ели свиней в виде отбивных и колбас.
Только в XIX веке, по мере роста городов, во дворах исчезли свалки и выгребные ямы и встал вопрос о сортировке отходов. Но отходами тогда были главным образом фекалии, а от них можно было избавиться без проблем. С середины XIX века во всех крупных немецких городах существовали канализационные системы. К концу XIX века в Германии возникли так называемые заводы-пудретты, где человеческие фекалии измельчались для дальнейшего использования в качестве удобрений в сельском хозяйстве и садоводстве. До изобретения пластика основными компонентами бытовых отходов были частицы мяса и растений (сегодня мы называем их органическими отходами) и мелкий мусор, состоявший в основном из золы.
Только после Второй мировой войны, точнее, с начала «Эпохи Всеобщего Благоденствия» в конце 1950-х, ситуация с отходами полностью изменилась. Растущие горы мусора оказались неожиданностью для всех градостроителей, а триумфальное шествие пластмасс впервые явило миру феномен биологически неразлагаемой упаковки. Города ответили на этот вызов производством огромных мусоровозов, множеством контейнеров (из пластика!) во дворах и использованием мусора в качестве топлива для электростанций. То есть его сжиганием. Но очень скоро выяснилось, что просто сбрасывать отходы в старые шахты не совсем безопасно, так как загрязняющие вещества могут просочиться в грунтовые воды и образовать токсичные газы. Благодаря пластику мусор стал ценным добром: он больше не состоял, как раньше, из горючих материалов, фекалий, золы, осколков и ветоши, а стал полезным топливом. И остается им по сей день.
Но ведь мы, немцы, впереди всей планеты. Разве не так? Разве не мы изобрели «Зеленый пункт», пункт сбора синтетических упаковок, и сделали обязательной вторичную переработку мусора? Беда в том, что в Германии, если мусор «представляет собой термическую ценность», его сжигают. И это считается вторичной переработкой. Мы сжигаем как минимум 60 % наших синтетических отходов. Синтетический мусор востребован, его даже рекламируют как «альтернативное топливо» (см. выше). И те 14 %, которые экспортируются в Африку и Азию, тоже считаются прошедшими переработку, хотя они в основном оседают на нелегальных свалках. У себя дома, послушно отмывая стаканчик от йогурта («до донышка, до капельки, до остаточка», как поучает нас система Дуаль), используя желтый контейнер и сдавая пластиковые бутылки, мы пребываем в приятном заблуждении, что наши стаканчики произведут на свет множество новых стаканчиков. На самом же деле вторичная переработка, давно применяемая, например, к стеклу, слишком затруднительна и затратна для пластика. Поэтому намного выгоднее пластик сжигать. Современные упаковочные материалы не подвергаются переработке (большой привет изобретателю «тетрапака» Раусингу!). Они состряпаны из слишком большого количества различных материалов. И чем их больше, тем труднее их повторное разделение, тем дороже оно обходится.
Итак, пластик — одно из тех современных достижений, с которыми мы не в состоянии справиться.
Есть ли выход из тупика?
Биопластик, поддающийся компостированию, давно существует. Например, чилиец Роберто Астете создал биоразлагаемый пакет для покупок «солубаг». Он выглядит как целлофановый, но после использования его можно растворить в теплой воде. Проблема, однако, в том, что в подобные технологии вкладывается слишком мало инвестиций. Биопластик все еще дорог, чтобы проникнуть на рынок. И еще: как с помощью биопластика, допустим, из картофеля или маиса, удовлетворить ежегодный спрос на полмиллиарда тонн искусственных материалов? Откуда возьмутся для него посевные площади? Упомянутый выше Михаэль Браунгарт предсказывает биопластику большое будущее, но при условии, что индустрия откажется от принципиального применения во всем мире одних и тех же материалов. Упомянутый выше Рубен Раусинг, придерживаясь этого принципа, стал одним из самых богатых людей в мире. Но замечу в скобках, что его семейная история была почти столь же трагичной, как история Бакеланда. Браунгарт говорит, что упаковки должны соответствовать локальным условиям. Индустрия роскоши, моды и косметики уже давно приспосабливает свою продукцию к местным рынкам. Почему бы индустрии упаковок не последовать ее примеру? В современном западном мире, говорит Браунгарт, оптимальным решением могли бы стать полимеры, так как местные технологии позволяют использовать их в повторном производстве тех же упаковок. Но в других странах, например в Китае, нужно, вероятно, изготовлять упаковки, разлагающиеся без токсичных остатков. Чтобы их можно было выбрасывать в окно железнодорожного вагона. И даже снабжать семенами местных растений: пока упаковки сгниют, семена успеют прорасти.
Столь же революционно мыслит предприниматель и филантроп Дэвид Кац, основатель компании «Пластик Банк». «Восемьдесят процентов пластиковых отходов, — говорит он, — производится в странах с преимущественно бедным населением. Если вся твоя жизнь — борьба за выживание, за крышу над головой, за кусок хлеба, переработка синтетики тебя не волнует». Кац борется с бедностью и пластиковыми отходами на свой манер: его банк выкупает у людей синтетический мусор, оплачивая его деньгами, услугами или товарами. Предприятие по вторичной переработке сырья, основанное на Гаити в 2015 году, сделало пластик чем-то вроде валюты, что принесло жителям острова примерно 600 000 долларов.
С 2017 года «Пластик Банк» сотрудничает с «Хенкель», крупнейшим глобальным концерном потребительских товаров. С тех пор в недавно построенных приемных пунктах было собрано более 35 тонн пластика, которые «Хенкель» использует в качестве упаковочного материала и маркирует как «социальный пластик». Косметическая компания «Лаш» также сотрудничает с «Пластик Банк» и применяет его материал, в частности, для производства своих тюбиков.
Остается открытым вопрос: стоит ли в наших широтах разделять мусор, сбрасывая его в разные контейнеры? И вообще: сколько энергии и старания следует инвестировать в это дело? Ведь определить, какой мусор следует разделять, когда и как именно дорогое удовольствие. К тому же в разных местах появляется разный и все новый мусор, большую часть которого сжигают. Отвечу кратко: мусор следует разделять хотя бы из принципа. Любой другой подход соответствует позиции: «После нас хоть потоп!» Коричневые контейнеры хороши, но при условии, что туда не попадет г…, то есть, выражаясь бюрократически, инородный материал. Каждый клочок синтетического мусора, попавший в биоконтейнер, снова с трудом извлекут оттуда. Это сделает достойный всяческого сочувствия человек в респираторной маске, работающий где-то на конвейере. Так что будем вести себя учтиво — как можно меньше мусорить и разделять мусор как положено.
8. Любовь к животным
Без уважения к животным нельзя жить по-человечески.
Таиландский король так обожал своего карликового пуделя Фуфу, что возвел его в ранг маршала Королевских ВВС Таиланда. Фуфу умер в 2015 году в преклонном возрасте 17 лет, но до самой смерти располагал собственным дворцом и собственным персоналом. Сумма, выделенная на его содержание, проходила отдельной строкой в госбюджете страны. Американский посол Ральф Л. Бойс писал в одном из служебных докладов, позже опубликованном в Wikileaks: «Фуфу появлялся на официальных обедах в специально для него сшитом маршальском мундире и маленьких лаковых собачьих ботиночках. Во время обеда он непринужденно прыгал по королевскому столу, лакал вино из стаканов гостей и угощался их едой».
Раньше домашние животные вообще принадлежали только государям, они были статусными предметами владения, ими обменивались, их дарили в знак дружелюбия. Карл Великий получил в дар от одного из правителей Востока белого слона по имени Абул Аббас. Слон произвел сенсацию при дворе, но не был счастлив в Аахене. Фридрих II, сицилиец на троне немецких кайзеров, легендарный герой немцев, якобы ждущий в горах Кифхойзера подходящего часа, чтобы спасти нас, содержал впечатляющий личный зверинец с гепардами, обезьянами и экзотическими птицами. По преданию, звери сопровождали его в военных походах и внушали такой трепет, что некоторые завоевания были совершены мирным путем: при виде его зверей враги сдавались без боя.
Сегодня в Германии, согласно Википедии, живет примерно 34 миллиона домашних животных. По этому показателю мы занимаем второе место в Европе после России, население которой намного больше. Может быть, дискуссия о климате — подходящий повод, чтобы и здесь задуматься о разоружении.
Одна собака в Германии выделяет в среднем 2,5 тонны CO2 в год. Две тонны CO2 приходятся только на мясной корм. Другие домашние животные куда экономнее: морские свинки, хомячки и канарейки выделяют всего 0,1 тонны в год. У нас в доме долгое время жил пес, джек-рассел-терьер по кличке Беппо, настолько любвеобильный, что удостоился от друзей прозвища Похотливый Граф. Как говорится, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Это относится и к собакам. Поэтому я не пророню о Беппо ни одного дурного слова, ведь все они непечатны, не дай бог, попадутся на глаза моим детям. Тем не менее после мирной кончины Беппо я несколько лет заводил только колокольчиковых животных. Если не знаете, что это такое, загуглите термин на Ecosia (поисковик экологически корректный, но его название упорно не поддается переводу). Колокольчиковые так малы, так непритязательны, что их вполне можно назвать прелестными; в их меню значатся только бактерии, так что они CO2-нейтральны.
Конечно, отказаться от собак легче, если вы вообще не любите собак. Самым знаменитым ненавистником собак был Гете, а самым остроумным — Тухольский[35], но этот левый радикал ненавидел не столько собак, сколько их владельцев. Его возмущало собачье послушание, слепая верность хозяину. «Нет, я вовсе не испытываю ненависти к собакам, — писал он в статье «Собака как существо верноподданное» (1922), — но терпеть не могу определенную породу людей, которые командуют собакой как бригадный генерал…» Это высказывание можно понять, если вспомнить контекст того времени, прусскую преданность государственной власти. В 1927 году, когда Тухольский опубликовал в «Вельтбюне» свой «Трактат о собаке, а также о шуме и шорохе», дело дошло до протестных нападений на редакцию и многочисленных отказов от подписки. Националистическая газета «Фёлькишер беобахтер» организовала настоящую травлю журналиста, Клаус Лоренцен сообщает об этом в книге, иллюстрированной Клаусом Энзикатом, которая оказалась чудесным памятником ненависти Тухольского к владельцам собак. «Я опубликовал сочинение, шуточный характер коего вовсе не собираюсь доказывать вам с пеной у рта, — писал Тухольский своему другу Георгу Грошу. — А в ответ посыпались такие письма, что мне стало не до смеха». В самом безобидном письме говорилось, что собаки имеют полное право облаивать журналиста.
«Человек заразил собаку крестьянским инстинктом собственности, — пишет в своем трактате Тухольский. — Пес превратился в безумного монокапиталиста. Он охраняет собственность, которой не может воспользоваться, ради собственности как таковой… Хозяева, которые запирают или сажают пса на цепь, заслуживают того, чтобы на цепь посадили их самих». Адскую кухню Тухольский представляет себе так: «Я варю что-то в котле под надзором директора прусского окружного суда. Ночью его сменяет капитан рейхсвера. Некто, сидя перед котлом, читает мне вслух старые газетные передовицы. Рядом стоит псарь, а в кухне томятся сорок два пса, они стоят, лежат, тявкают, рычат, лают и воют. Время от времени сюда заглядывает высокий гость с неба, чтобы с состраданием убедиться, что я все еще здесь, ибо это улучшает пищеварение небесного визитера. А собаки лают!..»
В литературе того времени кошкам живется намного лучше, чем собакам. Современник Тухольского Аксель Эггебрехт, классик 20-х годов, в своем знаменитом сборнике эссе и рассказов «Кошки» превозносит их как животных, которые всего лишь снизошли до общения с человеком, сохранив при этом независимость и свободу «как последнее божественное воплощение аморальности». С экологически политкорректной точки зрения кошки намного безобиднее собак, хотя бы потому, что они лучше приспособлены к городской жизни. Держать в городе собак, более крупных, чем такса (против такс не возражаю, иначе меня бы предали анафеме в Мюнхене), столь же абсурдно, как разъезжать в тракторе с прицепом по Швабингу в Мюнхене или Нейштадту в Гамбурге. Собаки должны жить в сельском доме, мокнуть под дождем, немного пахнуть псиной, лежать на старой подстилке у входа или в чулане, там, где хранятся старые резиновые сапоги и стоит шкаф с ружьями. Собак нельзя баловать. Избалованные, заласканные городские собаки — признак загнивающей культуры.
Одних млекопитающих мы окружаем заботой и лаской, тратим миллиарды на их корм, игрушки и аксессуары, а миллионы других, например свиней, наших настолько близких родственников, что мы должны бы здороваться с ними, называя по имени, отправляем на бойни. Вряд ли это делает честь нашей цивилизации. О том, как обращаются с животными в местах их массового содержания, то есть в промышленном сельском хозяйстве, можно прочесть во многих трогательных книгах. Индюшек, например, откармливают так, что они превращаются в живые горы мяса. Они не могут шелохнуться в клетках, ширина которых ограничена размером грудного мускула птицы. Генетическое сужение капилляров — заболевание, чреватое тяжелыми последствиями для здоровья, также чрезвычайно распространено в птицеводстве (90 % всех несушек в мире выращиваются двумя концернами).
Вот что пишет американский психолог Мелани Джой в своей книге «Почему мы любим собак, едим свиней и облачаемся в шкуры коров»: «Предприятия, производящие большую часть того мяса, которое оказывается у нас на столе, в сущности, невидимы. Мы их не видим. Мы их не видим, так как они находятся в отдаленных местностях, куда вряд ли попадет кто-то из нас. Мы их не увидим, даже если попадем туда и постучим в ворота, так как на территорию нас не пустят. Мы их не видим, так как их опломбированные фуры двигаются по дорогам часто без опознавательных знаков. Мы их не видим, потому что нам не положено их видеть». Каждый немец съедает в год в среднем 46 свиней. Это кажется страшным преувеличением, но дело в том, что свинина совсем незаметна в нашем меню. Когда мы едим рыбу или цыпленка (на немецком новоязе теперь говорят «чикен» или «шикен»), это очевидно. А свинину мы потребляем в виде кусочков сала или ломтиков колбасы.
К счастью, собственными глазами я еще не видел массовой бойни. Но я иногда навещаю своих друзей в Реда-Виденбрюке, откуда видны огромные здания заводов, принадлежащих лидеру немецкого рынка, концерну «Теннис фабрик». Там ежегодно забивают более 16 миллионов животных, что означает 40 000 убоев в день, включая воскресные и праздничные дни. То, что там происходит, выставляет нас в не слишком выгодном свете. Интуитивно каждый понимает, что 200 000 поросят, никогда не видевших солнечного луча, скученных на перфорированных поддонах, рожденных и откормленных только на убой, это непостижимая жестокость.
Еще несколько слов о наших меньших братьях — свиньях. Свиньи «умны, как дельфины, нежны и постоянны в любви и достаточно чувствительны, чтобы не связываться с кем попало, — сообщает нам Кора Стефан в своих „Мемуарах свиновода“. — Они игривы и непритязательны, дерзки и привязчивы, они хорошие бегуны и отличные пловцы и были бы лучшими друзьями человека, если бы человека не пугало собственное сходство с щетинистым зверем. Сходство не раз бывало причиной вражды». Еще о свиньях известно, что они узнают своего свинопаса по голосу, умеют общаться друг с другом, издавая сложные звуки хрюканья, и строить планы, например, чтобы встретить репродуктивного партнера для рандеву.
В детстве я несколько лет провел у родственников в Айфеле. Мы снимали несколько комнат в замке, окруженном рвом. Моими товарищами по играм были дети соседа, мелкого фермера, державшего дюжину свиней. Я часто играл со свинками, гладил их, давал им имена. Но однажды заглянул к ним как-то под вечер, а половина животных исчезла. Позже я издалека слышал, как забивают скотину, крики животных были действительно ужасными. Бруно (так звали фермера) избивал и своих детей, избивал нещадно, и, вероятно, я сужу предвзято, потому что с детства ассоциирую забой свиней с человеческой жестокостью. Впрочем, прочитав книгу «Свиньи» моего берлинского соседа Томаса Махо, я обнаружил, что хорошее (в историко-культурном смысле) общество разделяет мою симпатию к этим животным.
«Мне нравятся свиньи, — говаривал, например, Черчилль. — Собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят нам в глаза».
Махо напоминает о высоком статусе свиней в античности. Как известно, тогдашний верховный бог Кронос, услышав детский плач, проглатывал своих новорожденных детей. И проглотил всех, кроме Зевса. А маленького Зевса Кронос не нашел, так как свинячий визг заглушил плач младенца. Или взять хотя бы Одиссея. Вернувшись на Итаку, Одиссей первым делом побеседовал со свинопасом Эвмеем и посетил свинарник. А симпатия римлян к свиньям коренится в самой легенде об основании Вечного города, где главную роль играет свинопас. Согласно легенде, корыто с близнецами Ромулом и Ремом, плывшее по Тибру, после спада воды пристало к берегу. Плутарх рассказывает, как пришедшая с гор волчица, услышав плач детей, «припала к ним и с такой кротостью накормила их грудью, что старший царский свинопас Фаустул забрал их у волчицы и отдал на воспитание своей жене Ларенции». Так как по латыни слово lupa означает и «волчица», и «шлюха», позднейшие интерпретаторы заподозрили Плутарха в намеренном смешении понятий. Они утверждают, что не было никакой волчицы, а Плутарх сочинил свою трогательную историю, чтобы не приписывать спасение основателей Рима такой малопочтенной особе, как жена свинопаса, известная дурным поведением.
Махо сообщает, что больше всего свиньи ценятся в Азии. Правда, их забивают и в Китае, и на некоторых островах Тихого океана, но если уж забивают, то по самым торжественным поводам, например при заключении договоров или союзов, а часто просто взамен человеческой жертвы. Во всяком случае, нигде в Азии свиней не называют грязными животными. Напротив, считается, что они приносят счастье, плодовитость и богатство. Махо рассказывает об островах, где свиньи непринужденно живут среди охотников и собирательниц. «При рождении поросята торжественно получают имена, женщины носят их близко к телу, как собственных младенцев, а иногда кормят грудью». Он рассказывает также об исследованиях антрополога Иренеуса Эйбл-Айбесфельдта, наблюдавшего жизнь племени эйпо (Новая Гвинея, Центральное нагорье) и снявшего фильм о его отношении к свиньям.
Исследователь не навязывает нам представление об эйпо как о благородных дикарях, он прямо говорит, что в борьбе с врагами племя чрезвычайно воинственно и коварно. Но к свиньям оно относится как к близким существам: «Мы можем видеть, как свиней водят на поводке, носят на руках или таскают в плетенках. Дети, женщины и мужчины играют с животными. Вечером они вместе входят в хижину. Свиньи всегда рядом, атмосфера мирная».
Но и в нашем культурном ареале можно найти похожую любовь к свиньям. Махо цитирует знаменитого на всю Англию джентльмена-фермера сэра Уолтера Гилби, автора многочисленных книг по сельскому хозяйству. Однажды Гилби наблюдал за поведением умной свиноматки: «Она вбежала в сад, бросилась к молодой яблоньке и стала трясти ее, прислушиваясь, не упадут ли с дерева яблоки. Упавшие яблоки она подобрала и съела. После чего снова навострила уши и еще раз потрясла дерево, но ни одно яблоко не упало, и она ушла», Махо полагает, что свиньи — похожи на нас, у них есть чувства, они любопытны и чрезвычайно обучаемы. Одно из моих любимых высказываний о свиньях размещено на веб-сайте о содержании мини-свинок (когда они были в моде). «Мини-свинок не сравнить ни с какими домашними животными. Правда, они капризны и избалованны, как кошки, однако сами по себе не гуляют. Им нужно, чтобы их ласкали, чтобы с ними болтали. Они умнее собак, но никогда не раболепствуют и хуже поддаются дрессировке. Стоит подозвать собаку, и она немедленно явится на зов. Мини-свинки могут снизойти, а могут и не снизойти. Они — особы своенравные, у каждой свой характер».
С тех пор как я это прочитал, я избегаю свинины. А ведь моим любимым блюдом всегда был баварский и очень на него похожий швейцарский колбасный салат. К счастью, теперь фирма «Рюггенвальдер мюле» предлагает его вегетарианскую альтернативу. Это постное блюдо поразительным образом почти вкуснее того сервелата, который подают в цюрихском «Кроненхалле», когда вы заказываете их фирменный, якобы лучший в мире, колбасный салат.
Самой эффективной мерой против изменения климата писатель Джонатан Сафран Фоер считает изменения в нашем меню. Совсем отказаться от мяса трудно. Может, договоримся просто питаться по старинке: есть поменьше скоромного, а если уж скоромное, то дичь с клюковкой и красной капустной. И только по воскресеньям. Дикие животные хотя бы поживут немного в свое удовольствие, прежде чем мы их убьем. А куры, индюшки, бараны, телята, свиньи — им такого счастья не видать.
9. Спорт
Я не всегда понимаю, о чем говорю, но знаю, что прав.
Если мы твердо решимся уменьшить выделение CO2, нам придется по утрам оставаться в постели, избегать любых ненужных движений, строго запретить бег трусцой и тому подобные спортивные занятия и принципиально пользоваться лифтом. Ведь сохраняя спортивную форму, мы тратим в четыре раза больше энергии и соответственно выделяем в четыре раза больше CO2. Каждый раз, поднимаясь на лифте, а не взбегая по лестнице, каждый раз, садясь на электророллер, а не передвигаясь пешком, мы парадоксальным образом способствуем охране окружающей среды. Чем меньше мы двигаемся, тем меньше влияем на климат. С экологической точки зрения было бы идеально по возможности вообще ничего не делать, по возможности ровно дышать, раз в день поглощать жидкий теплый овощной бульон, а все остальное время тихо лежать на месте. Если вы согласны на такой образ жизни, считайте свое поведение экологически образцовым.
А что же мы, все остальные? Нам-то как себя вести? Да, мы все заинтересованы в охране среды, но одновременно претендуем на более-менее приятную жизнь. Какими видами спорта все-таки еще можно заниматься, за кого из спортсменов болеть, чтобы не испытывать угрызений экологической совести? Чтобы пророки апокалипсиса не заклеймили нас позором как киллеров климата?
Многие виды спорта, некогда считавшиеся престижными, в наши дни экологически уже не безупречны. И автогонки, и дорогостоящие морские регаты, и лыжный спорт, когда-то вполне приемлемые, нынче дискредитированы. Например, лыжный спорт, опустошивший целые регионы, обходится все дороже, так как граница снегопадов смещается вверх. А такую альтернативу, как хели-ски, спуск по нетронутым склонам, в наши дни никто уже не принимает всерьез. Изобилие дешевых углеводов грозит ожирением множеству людей, и они устремляются в фитнес-залы, где на беговых дорожках имитируют бег на лоне природы, что только ускоряет отчуждение современного человека, превращение его в неестественное, абиологическое существо. Не успели мы оглянуться, как оказались в плену современной машинерии и ее ритмов. Мы занимаемся спортом не ради душевного равновесия, а ради самооптимизации, каковую наглядно представляют нам в цифрах и графиках умные браслеты, секундомеры, шагомеры, тонометры и прочие измерительные приборы.
Значит, оказать активное сопротивление нашему отчуждению от природы можно такими видами спорта, которые не требуют огромных денег и ресурсов, по возможности приближают нас к природе, а в идеале ведут к единению с ней. Это простой бег по лесу, альпинизм или добрый старый пеший туризм, зимой кросс, летом плаванье под парусом, гребля, каноэ, каяк — все эти занятия, практикуемые в меру, не нарушают экологического баланса. Но бывает, что спорт на лоне природы более разрушителен для нее, чем тупая имитация бега на беговой дорожке под кондиционером в фитнес-клубе. Вторгаясь в ареал обитания диких животных в сезон, запрещенный для охоты, когда звери вынашивают, а птицы высиживают свое потомство; нарушая прием пищи животными по утрам и в сумерках; топча редкие растения, спортсмен невольно становится разрушителем окружающей среды. Избежать этого довольно просто. Прежде чем отправляться на лоно природы, получите информацию о местном ландшафте и правилах охраны биотопов местной флоры и фауны. И конечно, на природе всегда нужно вести себя осмотрительно, производить как можно меньше шума и держаться подальше от животных и растений, занесенных в Красную книгу. Езда на снегоходах, особенно по глубокому снегу, а также столь популярная у экстремалов-байкеров езда по горам на мотоциклах тем самым принципиально возбраняется.
Есть один вид спорта, практически безвредный, — йога. Но мне он как-то не по душе. Не имею ничего против йоги как философии, да и не очень в ней разбираюсь, но вся эта восторженная шумиха вокруг нирваны немного действует мне нервы. Кроме того, мне не нравится, что йоги так стараются обрести гармонию с собственной персоной. Их сосредоточенность на самих себе словно скроена на заказ для современного человека, убежденного, что все должно вращаться вокруг него. Есть в этом некий эгоцентризм, какое-то безразличие к миру.
То ли дело — конный спорт. В списке экологически приемлемых видов спорта ему следует отвести особое место. В одержимости его любителей нет ничего мещанского, в этом смысле он, возможно, уникален. Люди, склонные к гиппомамии, обычно связаны с природой, не стесняются в выражениях, не страдают рефлексией. Они немного чокнутые, а потому в большинстве своем очень симпатичные. Мне довелось целый вечер беседовать за ужином с принцессой Анной, известной своим злоязычием. А все потому, что я упорно переводил нашу болтовню на лошадиные темы. Она, разумеется, быстро поняла, что я понятия не имею, о чем говорю, но так как я старался в нужный момент кивнуть и изобразить неподдельный интерес, она не прервала беседы и не съела меня еще до подачи первого блюда, как обычно поступала с людьми, не имеющими понятия о лошадях.
Конный спорт — в смысле элегантности и экологии — намного предпочтительнее прочих видов спорта. И тому есть философские причины. Ни один другой спорт не связан так прочно с участием другого живого существа, не зависит так сильно от эмоциональной близости с ним. Простая формула конного спорта: «Чем сильнее привязанность к животному, тем выше искусство всадника» остается неизменной со времен Ксенофона. Этот современник Александра Македонского содержал первую из известных нам в мировой истории школу верховой езды и в 190 г. до н. э. в сочинении «Peri Hippikes» первым сформулировал ее правила. Их можно изучать и сегодня. Главной целью обучения Ксенофон считал взаимопонимание между человеком и животным. Он категорически отрицал позицию тех, кто смотрел на всадника как на господина, а на лошадь как на предмет обладания. Подобно нашему современнику Монти Робертсу[36], он изучал лошадей, пытался в обращении с ними приспособиться к их паттерну поведения и проповедовал дрессуру, в которой преобладали терпение, приязнь и понимание естественных свойств лошади, например ее пугливости. Между прочим, его ученики ездили верхом без стремян и без седла. Седло и стремена были изобретены только 1000 лет спустя.
Несмотря на Александра Македонского, чей конь Буцефал почти так же знаменит, как он сам, несмотря на Ксенофона, греки не вошли в историю как великие наездники. Таковыми были, скорее, персы, аршакиды Парфянского царства, скифы, а позже арабы. Арабы печально известны грубыми методами воспитания своих лошадей. Они считали, что главное в искусстве езды — сломить волю большого и сильного зверя, и на их жестокую школу ориентировались европейцы в XV и XVI веках. Но в XVII веке европейцы вспомнили об учении Ксенофона. Этим они обязаны прежде всего Уильяму Кавендишу, первому герцогу Ньюкасла. Он написал, во многом опираясь на Ксенофона, трактат «Общая система коневодства»[37], в котором заложил основу бережного, чуть ли не романтичного отношения англичан к лошадям. Для тренеров Альбиона трактат Кавендиша по сей день остается основным законом.
Сельское население Англии столетиями предавалось забаве, которая больше всех других видов спорта отвечает требованиями близости к природе. Есть некая ирония в том, что как раз эта забава в наше время запрещена. В игре участвуют три вида живых существ: люди, лошади и собаки, объединившиеся для травли четвертого вида — лис. Игра архаичная и в своей жестокости, к сожалению, естественная. Несколько лет городское население Англии, прикрывая классовую борьбу экологическими лозунгами, вело ожесточенную кампанию, требуя ее запрета. В результате тогдашний премьер Тони Блэр в 2005 году законодательно запретил охоту на лис.
Конфликт, отразившийся в споре об охоте на лис, можно понять как одну из первых стычек на линии фронта, разделяющей «продвинутое», якобы более цивилизованное городское и отсталое (со столичной точки зрения) сельское население. С тех пор он все больше обострялся, углубляя отчуждение между городом и деревней, и сыграл важную роль в плебисците по вопросу о брекзите. Конечно, охота на лис — дело жестокое (я имею в виду настоящее, а не прошедшее время, так как некоторые сельские жители самым архаичным способом продолжают заниматься им и сегодня!). Но лисица, прежде чем ее выследят вконец измотанные десятичасовой скачкой люди и лошади, успевает прожить свойственную ей жизнь — до самого последнего, признаю, брутального момента. Чего нельзя сказать о тех животных, чье мясо городские жители, не задумываясь, покупают в супермаркетах. Между прочим, охота на лис — жестокая игра не только для затравленного животного, но и для участвующих в ней всадников. Ни одна охота на лис, начиная с самой малой фермерской до охоты герцога Бофорта, не обошлась без раненых всадников.
Том Комбс, многоопытный командир Британского кавалерийского полка, бывший мастер легендарной охоты Атерстона, говорит, что участник охоты должен иметь два ценных качества: острый глаз, то есть способность зрительно фиксировать характер почвы, препятствия и возможные риски на местности, и некоторую дозу бесшабашности, а не только смелость и азартность. Для легальной охоты, которая проходит по утвержденным маршрутам, когда один всадник с символическим лисьим хвостом скачет впереди прочих, когда не травят никакой дичи, достаточно хорошо ездить верхом. В сущности, это не что иное, как верховая экскурсия на лоне природы. Однако настоящая охота на лис требует от участника прямо-таки олимпийского мастерства. Например, ему приходится до десяти часов держаться в седле, на бешеной скорости прыгать через изгороди, заборы и рвы, отнюдь для этого не предназначенные, и преодолевать прочие препятствия, совершенно не известные ни коню, ни всаднику, а потому особенно опасные. Конь и всадник должны быть равно азартными, всадник должен заразить коня своей отчаянной смелостью, иначе не сносить головы им обоим. «Трусливый всадник, — говорит Том Комбс, — передаст коню свою нерешительность и шмякнет коня о преграду, если она покажется ему слишком высокой». Я часто и с восторгом совершал долгие верховые прогулки, но еще ни разу не принимал участие в охоте на лис. Боюсь переломов. Но я убежден, что на лоне природы нет более острого ощущения, чем скачка галопом по широким полям в окружении разъяренной собачьей своры.
В 2015 году вышла в свет книга герцога Бедфорда, одного из классиков снобистской литературы. Она так и называется «Книга снобов»[38]. В 60-х годах ее автор, изменяя своему сословию, выдал некоторые тайные коды верхних десяти тысяч и даже дерзнул выступить против охоты на лис. В книге описана сцена, иллюстрирующая изумление, с которым была встречена его дерзость членами аристократического лондонского клуба. У стойки бара к герцогу подходит один из завсегдатаев и с невинным видом спрашивает:
— А где вы охотитесь?
— Я не охочусь.
Повисает неловкая пауза. Собеседник, заикаясь, продолжает выспрашивать герцога:
— Ну да, я понимаю. Но не могли же вы совсем отказаться от охоты на лис?
— Совсем, совсем отказался. Вы все правильно поняли. Я вообще не езжу на охоту.
— Ho почему?
— Потому, — небрежно замечает герцог, — что убийство животных не доставляет мне удовольствия.
Он добавляет, что это особенно касается травли лис и он не стал бы осуждать охоту, имей лисица хоть малейший шанс на спасение.
После очередной паузы собеседник интересуется:
— Простите, видимо, я не расслышал вашего имени.
— По-моему, я вам не представлялся, — отвечает герцог, подозревая, что назойливый господин принял его не за члена клуба, а за кого-то из приглашенных гостей.
— И где же вы живете? — задает собеседник коварный вопрос, решив, что имеет дело с презренным горожанином.
— Живу у себя в имении и держусь на плаву благодаря сельскому хозяйству.
Ответ повергает собеседника в шок. Он не верит своим ушам. Герцог с удовольствием живописует его смятение. Член клуба? И не ездит на охоту? Да кто же он? Совершенно сбитый с толку сноб подсаживается к другому завсегдатаю, шепчет что-то ему на ухо, после чего его физиономия разглаживается. Ах, этот. Герцог Бедфорд. Белая ворона среди пэров Англии. Ну тогда все в порядке.
В Германии нет настоящей охоты на лис. Но есть туристические имитации ее бескровной версии, из-за чего наши сельскохозяйственные местности слишком приглажены и отутюжены. В отличие от Англии у нас почти не водится дичь и слишком много асфальтированных дорог, а конским копытам асфальт противопоказан. Но у нас развит конный спорт и процветают несколько тысяч клубов верховой езды. Туда принимают даже переутомленных цивилизацией горожан. Каждому, кто никогда (или уже давно) не сидел на лошади, я бы настоятельно советовал научиться верховой езде — в любом возрасте. А если вы вообще не хотите ездить верхом, то попробуйте хотя бы стать ближе к лошадям, подтолкнув в их сторону детей. Близость к лошадям благотворно действует на психику и весьма полезна для здоровья. Каждая минута этой близости расскажет вам о природе больше, чем часовая тренировка перед мерцающим экраном в фитнес-клубе. Как говорил Уинстон Черчилль, «ни одна минута жизни, проведенная в седле, не потеряна зря». То же можно сказать не только о любой минуте в седле, но о любом часе, проведенном в обществе этих чудесных созданий — лошадей.
Кстати, о Черчилле. Я думаю, что его разговоры о малоподвижном образе жизни были кокетством, и не верю сентенциям типа No sports! (Я никогда не занимался спортом!). Их попросту приписали Черчиллю. Легенда гласит, что таков был его ответ на вопрос, как он, такой эпикуреец и любитель виски, сумел дожить до своего почтенного возраста. Но этому нет никаких доказательств. Зато доказано, что в юности он отлично фехтовал и увлекался верховой ездой, и даже в довольно преклонном возрасте за 50 принимал участие в стипль-чезе, то есть весьма престижной скачке с препятствиями.
Подвижный образ жизни может доставлять и эстетическое наслаждение. Суперсноб Тайлер Брюле[39], этакий городской постмодерновый вариант герцога Бедфорда, рекомендует тем, кому это доступно, начинать каждый день с плавания в озере или в море. И четыре раза в неделю по сорок минут бегать трусцой. Его любимые места пробежек: парк Регента в Лондоне, Сады императорского дворца в Токио и маршрут по Кольцевой набережной в Сиднее. Я присоединяюсь к его рекомендациям, но хотел бы преломить копье в защиту менее экзотических маршрутов. Это Тойфельсберг в Берлине, Изарауэн в Мюнхене, очаровательный парк Грюнебург во Франкфурте.
Железное правило гласит, что двигаться нужно непременно. Но если речь не идет о верховой езде, не стоит перегибать палку. Безоглядная увлеченность спортом легко оборачивается навязчивой идеей. Когда занятия спортом становятся смыслом жизни, человек теряет интерес ко всему, кроме собственного тела. Нередко такие люди с головы до ног облачены в функциональную одежду, а эта одежда подчас изготовлена из пластика.
Короче говоря, если кто-то, вступая в разговор, с ходу сообщит, что занимается йогой и каждое утро выполняет несколько упражнений, то дальше вы не услышите от него ничего интересного. Но с тем собеседником, кто скажет, что каждый день начинает с небольшой прогулки верхом, стоит поговорить.
10. Свежий воздух
Безвыходно дома торчать,
Четыре стены созерцать
Так трудно и так печально.
Стоит мне услышать слова «свежий воздух», как в памяти встает Зюльт[41]. Вспоминаю долгие прогулки вдоль берега под пронизывающим северным ветром, когда возвращаешься домой, румяный от холода, и при первым глотке честно заслуженного грога еще ощущаешь соль на посиневших губах. Вспоминаю легендарного журналиста Андреаса Оденвальда, главного редактора немецкого издания журнала «Плейбой», единственного знакомого мне аборигена Зюльта, и историю о кокаиновой вечеринке, обогатившей его на 500 немецких марок.
Но прежде чем излагать эту историю, приведу несколько основных определений свежего воздуха. Свежий воздух — общедоступное благо. Экономический словарь Габлера дает следующее определение этого понятия: «Общедоступные блага — суть хорошие вещи, имеющиеся везде в желательном качестве и достаточном количестве, чтобы удовлетворить потребности всех индивидов».
Проблема в том, что эти хорошие вещи в желательном качестве и достаточном количестве имеются далеко не везде. Одно дело — задыхаться на Неккартор в Штутгарте, и совсем другое дело — гулять по берегу Северного моря на фризском острове-курорте Зюльт. Ведь вы не станете выплескивать ваши помои в мой палисадник? Это запрещено. И точно так же следует запретить распылять в воздухе вещества, которые потом через рот и нос попадут в мои куда более интимные места, чем палисадник, а именно вовнутрь моего тела. Поэтому я считаю фантастическим успехом, что в наше время Комиссия ЕС может предъявлять иски в Европейский суд к целым странам. Недавно по приговору этого суда Болгария, Польша, Великобритания, Франция и Германия уплатили огромные денежные штрафы за то, что плохо охраняют чистоту своего воздуха.
Теоретически Европейский суд мог бы взять в оборот даже премьера страны, которая упорно нарушает правила поддержания чистоты воздуха. Об этом и помечтать приятно. Раньше невозможно было представить себе ничего подобного. Это признак огромных достижений в деле очищения и улучшения качества воздуха. Ведь раньше мы стой же беззаботностью, с какой сливали в море серную кислоту и прочие химикаты, все подряд пускали по ветру. В море все растворится, думали мы. В воздухе все рассеется, думали мы, стоит только построить трубу повыше. Но о чистоте воздухе мы стали заботиться даже раньше, чем о чистоте рек и морей. Поддержание чистоты воздуха было первой экологической проблемой, воспринятой всерьез.
Поворотным пунктом стал 1952 год, когда в Лондоне от последствий смога скончались 12 000 человек. С пятого до девятого декабря смог стоял такой, что людей, вышедших на улицу, через несколько минут покрывала черная пыль. А видимость была такая, что люди передвигались ощупью вдоль стен. Смесь тумана и дыма проникла в больницы, и там воцарился хаос: даже внутри зданий приходилось передвигаться на ощупь, приемные «скорой помощи» не справлялись с наплывом задыхающихся астматиков и легочников. Позже, подводя итог, выяснили, что за три дня число летальных исходов утроилось. Жертвами смога оказались в первую очередь маленькие дети, больные и старики. После этой катастрофы был принят закон о свежем воздухе Clean Air Act (1956), согласно которому, в частности, резко сократилось число открытых каминов. После очередного кризиса, вызванного смогом (1962), этот закон был ужесточен. Примеру Англии последовали другие страны.
С тех пор качество нашего воздуха постоянно улучшается. В Германии начиная с 1968 года городские власти систематически проверяют качество воздуха; с 1974 года введены обязательные предельные нормы концентрации вредных веществ в воздухе; с 1999-го по всей Европе действуют строгие стандарты, обязательные и единые для всех стран ЕС.
Чтобы представить, насколько улучшилась ситуация в атмосфере, заглянем в те страны, которые прежде были скрыты от нас железным занавесом. К примеру, еще тридцать лет назад в саксонском индустриальном районе Биттерфельд можно было видеть серый снег. По сравнению с тем временем Лаузиц, один из самых неблагополучных районов бывшей ГДР, сегодня просто экологический рай. Рудник Берцдорф под Гёрлицем, самый крупный открытый карьер в ГДР, теперь превращен в курортную зону с озером. Наши автомобили тоже становятся все чище. Машина 1990-х, считавшаяся образцовой благодаря технической новинке, катализатору, сегодня не смогла бы получить пропуск в центры городов, где созданы экологически благоприятные зоны. Вся страна покрыта сетью датчиков; они всасывают и замеряют все, что рассеяно в нашем воздухе, сигнализируют об этом городским властям и в случаях нарушения стандартов поднимают тревогу. Если стандарт нарушается в течение 35 дней в году, это расценивается как уголовное преступление.
Так что не все изменяется в худшую сторону. Это признает даже Немецкое респираторное общество, которое в 2018 году совместно с берлинскими клиниками «Шарите» и мюнхенским Центром Гельмгольца опубликовало протестное заявление и потребовало дальнейших решительных мер против загрязнения воздуха мелкой пылью и частицами раскаленного железа. Цитирую из заявления: «После 1968 года, когда начала действовать программа замеров, и после воссоединения Германии в 1990 году качество воздуха заметно улучшилось…
Снизились ежегодные выбросы мелкой пыли РМ 10: с 0,30 миллиона тонн (1995) до 0,20 миллиона тонн (2016), что составляет — 38 %.
Снизились выбросы пыли РМ 2,5: с 0,20 миллиона тонн (1995) до 0,10 миллиона тонн (2026), что составляет — 48,7 %».
РМ 10? РМ 2,5?
Мы вдыхаем разные вещества, о которых (если мы не аллергики) имеем слабое представление. Кроме натуральных веществ, таких как пыльца и споры, бактерии и газы, существуют вещества вредные. На них следует обратить особое внимание, так как их концентрация в воздухе сильно влияет на наше самочувствие и здоровье. Каждый день мы вдыхаем и выдыхаем от 10 000 до 20 000 литров воздуха. Этим можно наполнить целый баллон воздушного шара. Качеством воздуха мы интересуемся не из праздного любопытства. Ведь если вам предстоит выпить 10 000 бутылок шампанского, вы, как разумный человек, непременно поинтересуетесь его качеством, не так ли? Чтобы легче дышалось, желательно вдыхать как можно меньше вредных веществ. С самого начала индустриализации мы живем в окружении частиц углерода, проще говоря, сажи.
Они выделяются в воздух при сжигании веществ, содержащих углерод (дизельное топливо, мазут, древесина, уголь), и слипаются друг с другом. Иногда они настолько велики, что их можно увидеть невооруженным глазом.
Невидимы для невооруженного глаза так называемые оксиды азота (NOx) и оксид серы (SO2). Это газы, выделяемые в процессах сгорания при высоких температурах. X в NOx означает, что существуют моноксид азота NO и диоксид азота NO2. Главные источники оксидов азота — двигатели внутреннего сгорания, масло, древесина и отходы.
Нужно упомянуть также озон (О3), о котором пожилые читатели привыкли слышать еще с тех времен, когда речь постоянно шла об озоновой дыре. Озон — газ, играющий важную роль в верхних слоях атмосферы, поближе к космосу, где он защищает Землю от вредного ультрафиолетового излучения Солнца, однако нежелателен вблизи почвы, так как он ядовит. Поднялась такая озоновая паника, что толпа преследовала каждого, кого видели на улице с газовым баллончиком в руках. Тогда же, благодаря экстренным мерам, было покончено со всеми продуктами и приборами, высвобождающими фторхлоруглероды (ФХУ). Так что с озоном в наших широтах дела обстоят неплохо.
Опаснее всего оказалась так называемая мелкая пыль. Частицы этой пыли очень, очень малы. Их измеряют в микронах, микрон одна миллионная часть метра. РМ10 — частицы диаметром меньше 10 микрон. В мире мелкой пыли РМ10 сравнительно велики, прямо великаны, в англосаксонских странах их уже причисляют не к мелкой, а к вульгарной обычной пыли. Но даже эти частицы в десять раз тоньше человеческого волоса. Мелкая пыль так мала и легка, что может перенестись на сотни километров, прежде чем осядет в наших легких или, хуже того, в сердце или сосудах. Частицы диаметром менее 2,5 микрона считаются мелкой пылью категории РМ 2,5. Обычно мелкая пыль представляет собой мешанину различных химических субстанций, например металлов (мышьяк, свинец, кадмий, никель) и различных углеродных соединений.
Мелкую пыль производят транспорт, промышленность, энергетика, сельское и домашнее хозяйство (в первую очередь печи и камины). Но она возникает и в природе, в частности, при эрозии почв и извержениях вулканов. Где и в какой концентрации встречается эта мелкая пыль, зависит от многих сложных факторов, в том числе от направления ветра и от погоды. Статистические данные говорят о том, что во многих местах транспортные ограничения, экологические зоны и тому подобные меры ничуть не повлияли на осадки в виде мелкой пыли. Во всяком случае, транспорт регулировать легче, чем погоду. Понятно, что местные политики первым делом решают транспортные проблемы, ведя борьбу за экологически чистый транспорт. Но и самый «чистый» транспорт продолжает рассеивать в воздухе миллиарды и миллиарды частиц мелкой пыли, так как в автомобилях не только работают двигатели внутреннего сгорания, но и стираются шины и тормоза.
После скандала вокруг манипуляций с замерами выхлопов в автопромышленности тему мелкой пыли на некоторое время вытеснила другая тема. Все вдруг заговорили об опасных оксидах азота. Весной 2019 года мелкая пыль снова оказалась в центре внимания, но это, скорее, повредило предметному обсуждению темы. Дело в том, что о мелкой пыли вновь громко заявили серьезные химики из Института Макса Планка (Майнцский университет). Они руководствовались самыми благими намерениями, но их исследование изобиловало такими угрожающими заповедями, что суть дела была извращена, а все, кто даже просто произносил слова «мелкая пыль» и «оксиды азота», немедленно причислялись к истерикам и паникерам.
В статье, опубликованной в журнале «Юропиан харт джорнал», майнцские химики писали о том, что мелкая пыль стала причиной 8,8 миллиона «преждевременных смертей во всем мире». Один из соавторов статьи сказал в интервью: «Это означает, что от загрязнения воздуха погибает больше людей, чем от курения». По данным ВОЗ, от курения ежегодно погибают 7,2 миллиона человек. В газетах появились статьи под заголовками типа: «Больше мертвых от выхлопов, чем от курева». В результате все сколько-нибудь серьезные ученые дистанцировались от майнцских исследователей. Они раскритиковали их методику (дескать, она опиралась не на точные данные, а на прогнозы) и усомнились в том, можно ли вообще говорить о «количестве преждевременных смертей». Ученые из Института Макса Планка, действуя из самых лучших побуждений, переусердствовали в своих благих намерениях: реакция в СМИ была беспощадной, а на обычных форумах в твиттере и фейсбуке появились ехидные комментарии вроде: «Так и писать в свидетельстве о смерти — помер от мелкой пыли и выхлопов? Смешно!» Ну да, колбаса с карри, американские чизбургеры и малоподвижность тоже не учитываются статистикой смертности, и все-таки глупо отрицать, что избыточный вес и малоподвижность сокращают жизнь.
Дискуссия снова вошла в деловое русло, когда Леопольдина, Немецкая Национальная Академия наук, создала рабочую группу ведущих экспертов в таких областях, как медицина, токсикология, биология, химия, статистика, науки об атмосфере и технические науки, логистика и материаловедение. Группа занялась проблемой мелкой пыли и пришла к следующим выводам. Зацикливание на чистых выхлопах, то есть на оксидах азота, было результатом скандала с концерном «Фольксваген». Необходимо взглянуть на проблему шире. Несмотря на фантастические успехи, теперь для поддержания чистоты воздуха срочно необходимо сосредоточиться на исследовании мелкой пыли и борьбе с ней. Именно она представляет собой самую большую опасность.
Почему мелкая пыль так коварна? «Эти частицы настолько малы, — говорит Михаэль Барчок, известный пульмонолог из Пульмонологического центра в Ульме, — что преодолевают естественные фильтры нашего организма. Их не могут задержать ни нос, ни дыхательные пути, ни стенки легочных пузырьков альвеол. Они просто разбивают эту тончайшую мембрану и попадают в кровеносные сосуды, извлекая из них кислород и оставляя углекислый газ. Кровь разносит частицы мелкой пыли по всему организму, и они, как безбилетные пассажиры, прячутся где-то у стенки сосуда, медленно провоцируя воспаление, вокруг которого образуются кристаллы холестерина. И русло кровотока постепенно, но неуклонно сужается». Еще несколько лет назад этот механизм был неизвестен, продолжает Барчок. Мы лишь удивлялись, почему в месяцы смога в больших городах так резко идет вверх кривая смертности от инсультов и инфарктов. А тем временем связь между мелкой пылью и заболеваниями сердечно-сосудистой системы становилась все очевиднее.
Еще хуже, чем мелкая пыль, так называемая ультратонкая пыль (UFS). Ее диаметр меньше 0,1 микрона. «Если в воздухе рассеяна старая добрая дрянь, то есть сажа, то количество мелкой пыли забавным образом уменьшается, так как она, соединяясь с более крупными частицами, образует комочки, — поясняет Барчок. — Чудесная система фильтров, расположенная у нас в носу и в бронхах, умеет с ними справляться. Раньше шахтер или каменотес, возвращаясь вечером с работы, хорошенько откашливался и сморкался и тем самым избавлялся от черной слизи. Наш организм способен улавливать эту грязь и избавляться от нее. Но ультратонкая пыль так мала, что преодолевает все фильтры и как жуткий метеоритный дождь барабанит по альвеолам, пока не пробьет их и не осядет где-то внутри организма».
Ультратонкая пыль подозревается в том, что вызывает большую часть болезней нашей цивилизации — от сердечно-сосудистых, рака и деменции вплоть до тяжелой пневмонии типа COPD. Наш организм вынужден постоянно препятствовать проникновению таких веществ, как мышьяк, свинец и кадмий. И мы еще до конца не поняли, что это означает для нашего здоровья. Однако исследователи единодушно признают, что под воздействием мелкой пыли мы постоянно держим оборону, боремся с чем-то вроде беспокойства в теле, с бесчисленными мелкими инфекциями, которыми тело пытается защититься от проникающих в него врагов.
Есть ли решение проблемы? На тарабарщине профессиональных терминов наличие мелкой пыли представляет собой «неустранимый полностью риск окружающей среды». Но, в общем, понятно. Когда по вашей улице, как по моей, постоянно движется транспортный поток, не так-то просто избежать плохого воздуха. Значит, пусть государство или мэрии срочно принимают дальнейшие меры по поддержанию чистоты воздуха. Весьма желательно также более последовательно внедрять такие новаторские достижения, как фасады домов и городская мебель, фильтрующие вредные вещества. Известно, например, что мох имеет свойство фильтровать вредные вещества, содержащиеся в воздухе. Нельзя ли обязать государство или коммунальщиков, выступающих в роли строителей, там, где возможно, покрывать мхом фасады домов? И поддерживать проекты, где применяются фильтрующие материалы? В Берлине есть фирма «Гринпис Солюшн», изготавливающая оборудование для автобусных остановок. Оно всасывает воздух и прогоняет его через так называемые City Trees. Это вертикальные, высотой в четыре метра стены из растений, покрытых мхом, который фильтрует CO2, оксиды азота и мелкую пыль. Они установлены пока только в пятидесяти странах мира, в том числе в Сингапуре. Но почему бы не установить их в Штутгарте или Мюнхене?
Каждый может по-своему противостоять воздействию мелкой пыли. Если вы бегаете трусцой, бегайте в лесу, глупо бегать по улицам. Очень полезно использовать приложения типа Air Visual, они позволяют держать в поле зрения местность, получать информацию о вредных веществах в воздухе и рекомендации относительно спортивных занятий. Они посоветуют, когда выходить на улицу, когда проветривать квартиру, а когда лучше закрыть окна. Кстати, в Китае правительство строго запретило использовать это приложение.
Конечно, лучше всего было бы переселиться в Баварский лес, на побережье Атлантики или на какой-нибудь остров в Северном море. Но это невозможно: для всех там слишком мало места. Так что вернемся к обещанной истории о Зюльте, Андреасе Оденвальде и кокаиновой вечеринке в Кампене.
История, рассказанная мне Андреасом, к сожалению, не имеет отношения к экологии, зато она вознаградит читателя за все предыдущие подробности, касающиеся сохранения чистоты воздуха. История такая.
Несколько лет назад Андреас гостил в Кампене. Его пригласил на званый ужин один знакомый австриец — владелец фабрики ювелирных изделий. К трем часам ночи беседа увяла. Тогда кто-то из гостей порылся в своих карманах и торжественно вытряхнул на стеклянный столик (предварительно тщательно очищенный от крошек и лужиц пива) довольно высокую горку белого порошка. Разделив порошок на узкие полоски, гость вынул из бумажника купюру номиналом в 500 марок, скрутил ее в трубочку и передал дальше по столу. Купюра обошла весь круг гостей и вернулась к своему владельцу. Хозяин дома развернул ее, поднял вверх и произнес: «Достанется тому, кто расскажет самую интересную историю». Первый рассказчик обстоятельно описал сафари в Африке, когда его чуть не сожрал лев. Ему вежливо похлопали. Следующий поведал об эротическом приключении, но и оно нашло весьма слабый отклик у публики. Третьей выступила молодая дама с утомительно длинным отчетом об экстремальном отпуске в Индии. Наконец очередь дошла до Андреаса.
«Эта история, — начал Андреас, — произошла на Зюльте во время одной школьной экскурсии. Маршрут третьего класса пролегал от Листа через дюны, по песчаным холмам и долинам, пересекая пустошь. Впереди шагал учитель немецкого языка, господин Тис, и шагал так широко, что отряд устал, отстал и взмолился:
— Господин Тис, пожалуйста, чуток помедленней!
Господин Тис остановился, подождал, когда все подтянутся, и сказал:
— Не хнычьте, несколько километров до Вестранда[42], это раз плюнуть. Один парень пробежал тысячу километров до Зюльта, чтобы встретиться со своей зазнобой.
— И кто же это?
Все оживились, учитель объявил долгожданный привал, тридцать пять мальчишек уселись вокруг учителя и с восторгом выслушали его рассказ.
— Эта история произошла во время Германо-датской войны 1864 года. Пруссия и Австрия заключили тогда союз, чтобы откусить у королевства Дании герцогство Шлезвиг, куда входил и Зюльт. Здесь, где мы сейчас сидим, и по всему острову шли жестокие бои. Жители Зюльта восстали против датчан, датчане объявили осадное положение, арестовали зачинщиков бунта и отправили в тюрьму, в Копенгаген. Но мятеж они не подавили. Капитан австрийской армии Андреас Андерсен, уроженец Зюльта, привел на помощь повстанцам отряд солдат из Штирии и победил датчан. Датские анклавы герцогства Шлезвиг и Гольштейн перешли в состав Германского союза. Многие австрийские солдаты стали почетными жителями Зюльта. Это присказка, а история вот какая. Австрийский пехотинец Венцель Вонер познакомился на Зюльте с белокурой фризской девушкой, а когда вернулся домой, так затосковал, что прошел пешком тысячу километров, чтобы встретиться с ней снова. Он провел в дороге два месяца, прежде чем усталый, но счастливый прижал к груди свою милую. Он женился на ней и стал чиновником на Зюльте. И значит, австрийцы — наши друзья, — закончил свой импровизированный урок истории господин Тис».
И тот же вывод сделал Андреас на кокаиновой вечеринке. Никто из собравшихся в Кампене австрийцев понятия не имел ни об этой исторической заслуге своего отечества, ни о Венцеле Вонере. Андреас сорвал бурные аплодисменты, четверо или пятеро других гостей, до которых не дошла очередь, отказались от участия в конкурсе. Уроженец Зюльта был объявлен победителем, хозяин дома торжественно вручил ему купюру в 500 марок, все прокричали «ура!» и провозгласили Андреаса почетным австрийцем.
Мораль истории? Да нет тут никакой морали. Разве что полезный совет: если тоскуете по свежему воздуху, поезжайте на Зюльт, прогуляйтесь по Вестранду, дышите глубже. И в ваши легкие вместо NOx и РМ10 попадут соль и йод, и это очень здорово. И держитесь подальше от кокаина, в просторечии кокса. Вдыхание кокса приводит к сильному сужению сосудов, а это вредит кровотоку и снабжению организма кислородом. Тут уж не поможет никакой свежий воздух.
Последние вещи
Осенью 2019 года в садах Ватикана можно было наблюдать необычную для римского взгляда церемонию. Посадку одного дуба. Босоногая женщина в легонькой набедренной повязке, прибывшая с берегов Амазонки, торжественно поднесла к дереву чашу с землей, опрокинула содержимое, коснулась лбом земли и благоговейно погладила ее под бормотание украшенных перьями индейцев. Католическая церковь всегда умело пользовалась духом времени. Поэтому она и существует так долго. В Средние века она была заражена милитаризмом монархий, в начале Нового времени подверглась влиянию меркантилизма набиравшей силу буржуазии, в XIX веке устремилась вслед просвещению, в начале XX века подхватила вирус расизма, а в конце XX века не устояла против постмодерной разнузданности. Теперь в моде культ природы.
Мне тоже небезразлична окружающая меня среда, потому-то я и написал эту книгу. Вопрос лишь в том, какое место в системе ценностей занимает охрана природы. Относится ли она, как полагал Дитрих Бонхёффер[43] (или Лютер?), к числу последних или предпоследних ценностей?
Те, кто называет зеленое движение новой светской религией, часто стремятся его опорочить. Славой Жижек[44], например, пишет, что зеленое мышление — это «опиум для масс, он заменяет исчезающую религию, берет на себя фундаментальную функцию старой религии и вместе с пророчицей Гретой в союзе с климатологами претендует на неоспоримый авторитет». Лично я считаю, что все формы религиозности хороши, так что, по-моему, предвзятая критика попадает пальцем в небо, и новая религия, льстящая современному индивидуализму и к тому же предлагающая нечто новенькое, а именно альянс между наукой и верой, должна бы внушать почти уважение.
Но мне куда интереснее докопаться до корней экологической ответственности, пусть даже принимающей религиозные черты. Так ли уж удивительно, что природа пробуждает религиозные чувства?
Я убежден, что каждый человек чему-нибудь поклоняется. Вопрос в том, кому и чему, кому или чему придают такую высокую ценность, что готовы на нее молиться. Для экологов природа, здоровье планеты и есть высшее благо. Их божество. Честертон полагал, что атеистов не бывает, атеистами называют себя люди, не осознающие, во что они веруют. Нам явно присуща предрасположенность к религиозному чувству, и тут ничего не изменит ни просвещение, ни агностицизм. Видимо, у нас изначально есть потребность причаститься к чему-то действительно значительному, верить во что-то великое. Восприятие мира как стоящего на грани климатической катастрофы обещает секуляризированному обществу смысл и содержательность жизни.
Глядя с иудейско-христианской колокольни, мы легко находим истоки зеленой религии. Где-то в глубине нашего подсознания дремлет догадка, что человек виноват уже потому, что он человек. Эта догадка всплывает почти во всех великих архетипических сюжетах нашей культуры. Почему Адам прячется от Бога? Потому, что знает: за ним должок. И почему в «Процессе» Кафки обвиняемый Йозеф К. так и не узнает, в чем его обвиняют? Потому, что он виноват во всем. В сериале «Умерь свой энтузиазм» Ларри Дэвида стыдят за то, что он насвистывает мелодию Вагнера: «Это наша типично еврейская ненависть к самим себе». А он в ответ убежденно заявляет: «Разумеется, я себя ненавижу! Но уж никак не за то, что я еврей!». Осознание собственных падений и изъянов не должно непременно оборачиваться ненавистью к самому себе, но глубинное ощущение собственной виновности все-таки заложено в натуре человека. Интуитивное знание, что всякое человеческое деяние происходит за счет чего-то, устранить невозможно. «Я — жизнь, которая хочет жить посреди жизни, которая хочет жить», — говорил Альберт Швейцер. Эту борьбу за жизнь ведет уже ребенок против матери. «Ты беззаботно входишь в мир, порвав ее болей завесы», — сказано у поэтессы Марии Эшбах. «Жить — значит поглощать и пробиваться согласно своей природе, упорно, бессознательно, неизбежно, невольно, причиняя страдания другим, без спроса отбирая чужую жизненную силу. Из этого закона нет исключений», — говорит Ханна-Барбара Герл-Фальковиц, мой любимый (современный) философ.
Так что некое неосознанное родство между неорелигией экологизма и традиционными библейскими религиями наверняка существует. Впрочем, с точки зрения христианства следует при любой возможности строго указывать на то, что почитание природы в Библии, особенного в Ветхом Завете, понимается достаточно широко. Возможно, успех такой неорелигии как экологизм именно тем и объясняется, что эта заповедь многократно забывалась иудейством и христианством. А ведь известно, что внутренние стены первоначального храма в Иерусалиме были сплошь расписаны символами растений и животных. Это означало, что человек, приносивший здесь жертвы, поклоняется Богу вместе со всем творением, с каждым стебельком, каждой каплей воды, каждым дуновением ветра, вместе с каждым животным, будь то червяк или орел, как с братским существом. А знаменитый Гимн брату Солнцу праэколога Франциска Ассизского?
А «Молитва святых трех отроков»? Она ведь еще старше, чем «Гимн брату Солнцу». Три мальчика, брошенных жестоким вавилонским царем Навуходоносором в пещь огненную за то, что они отказались отречься от своей веры, спели среди пламени песню, которая по сей день занимает центральное место в христианской литургии. В католических церквях ее исполняют в пасхальную ночь непосредственно после освящения крестильной воды. Здесь не место приводить эту непостижимо прекрасную «Песнь трех отроков» полностью, но вот особенно дивный пассаж:
Обратите внимание на порядок перечисления! Впрочем, эта история закончилась хорошо. Отроки Седрах, Мисах и Авденаго были спасены ангелом, что произвело довольно сильное впечатление на Навуходоносора.
Если экологизм представляет собой некую псевдоморфозу иудейско-христианской религии, это объясняет отсутствие у него чувства юмора и авторитарно-пиетистскую ментальность, возродившуюся вместе с новым движением в защиту окружающей среды. К парадоксам зеленого пробуждения относится и то, что оно всегда имело тоталитарный фланг, хотя произошло из радикального протестного движения, то есть с самого начала имело ультралиберальные корни. Классическая политика, которая, как известно, медленно, но упорно решает крупные проблемы, никогда не импонировала зеленым, будничный политический бизнес с его склонностью к компромиссам чужд зеленому мышлению. Петер Унфрид, зеленый мыслитель первого часа, шеф-редактор интеллектуального приложения к «Тагесцайтунг», формулирует это так: «Мы вовсе не стремились достичь компромисса с инакомыслящими или с иначе живущими. Наша идея заключалась в том, что другие поймут свои заблуждения, если достаточно часто и строго объяснять им, в чем они заблуждаются. И тогда утопия станет реальностью».
Зеленых часто превозносят как противников авторитарных правых популистов. «Но тот, кто думает, что знает способ спасения человечества, не застрахован от антидемократичных перекосов», — полагает швейцарский историк Люсьен Шерер. Поэтому в истории зеленых так много персонажей, которые запутывались из презрения к западному миру потребления или во имя высокой морали. «Так, немецкая писательница Луиза Ринзер, кандидат от зеленых на президентских выборах 1984 года, углядела будущий экосоциалистический рай исключительно в Северной Корее». Шерер цитирует ее запись в путевом дневнике: «Те, кто живут в роскоши, становятся агрессивными извращенцами и убивают друг друга. Другие живут нормально и долго и сохраняют здоровье».
В годы формирования зеленого движения его поддержал Муаммар аль-Каддафи. Он как раз тогда пришел к власти в Ливии, а позднее стал ее единоличным диктатором. Во времена его правления в государственном бюджете страны отдельной строкой выделялись средства на поддержку терроризма. По личному указанию Каддафи совершилось нападение на одну из берлинских дискотек и был сбит над Шотландией пассажирский самолет компании «Пан-Американ». Каддафи был автором «Зеленой книги», где он изложил свою «универсальную теорию», альтернативную капитализму и коммунизму. В 1980-х годах он попытался вовлечь зеленых Германии, Швейцарии и Австрии в некий «Зеленый Интернационал». Тогда в Триполи ездила делегация из двадцати человек, в их числе самый влиятельный политик зеленого движения Отто Шили.
Даже глава немецких зеленых Роберт Хабек (а он был тогда настолько популярен, что на рынке неплохо продавались бы нижнее белье с его силуэтом и парфюм с его запахом) однажды проговорился, что, если мы не придадим движению демократического направления, победит китайская модель и все кончится «центральным» управлением. Эту мысль он высказал в доверительной философской беседе с Рихардом Давидом Прехтом[45], в ночной телепрограмме Прехта. Бернд Ульрих[46], перешедший на позиции экотерроризма, оправдывает это тоталитарное притязание на власть. В своей книге «Все будет по-другому» он пишет: «Если в один прекрасный день возникнет зеленоватое «государство чрезвычайного положения», мы сами будем виноваты, потому что климатический кризис станет настолько драматичным, что иначе его невозможно будет взять под контроль».
В самом деле, чтобы сейчас действительно всерьез проводить политику защиты климата, необходима революционная перестройка нашей экономики, нашего общества, нашей жизни. Многое ли из этого удастся перестроить, если экологические дела вдруг станут слишком дорогими для электората? Готовы ли мы пожертвовать в чем-то нашей индивидуальной свободой ради высшего блага — спасения мира? Насколько мы имеем право «в случае необходимости» поступиться принципами свободной демократии? И кто, собственно, имеет право определять, когда произошло ЧП? В 60-х годах студенты протестовали против законов о чрезвычайном положении. Сегодня раздаются громкие требования ввести чрезвычайное положение. При этом нужно учесть два соображения: во-первых, чем крупнее ЧП, тем, вероятно, сильнее будут урезаны права и свободы людей. Во-вторых, многие тоталитарные правительства уже не раз вводили законы о чрезвычайном положении, чтобы отнять у граждан конституционные права. Как говорится, на войне как на войне. Тот, кто борется за выживание, тому все позволено, и, если разразится паника, многих затопчут насмерть. Один мой друг, Франциск фон Хереман, преподаватель Философско-теологической семинарии, сказал мне недавно: «Тому, кто предлагает на время кризиса вводить диктатуру экспертов, отвечайте, что при отшлифованной демократии стоящие у власти эксперты всегда найдут кризис, от коего необходимо защищаться».
И если мы согласны, что дальше так жить нельзя, что наши затраты энергии, наше потребление и загрязнение морей и рек слишком велики, что наш танкер нужно развернуть, оставив будущим поколениям шанс на достойную жизнь, мы должны отказаться от нашей свободы, нашего права на самоопределение, нашего права на дискуссию. Нужно успеть сделать это прежде, чем мы всё принципиально поставим под вопрос и перевернем с ног на голову, прежде чем «одумаемся», прежде чем сообразим, как это сделать, не отказываясь от многого, что по праву свято для нас.
Еще один вопрос задает евангелический богослов Ральф Фриш: как это может произойти? Ведь мы поставим под угрозу наш социальный и душевный покой, и вместо потепления климата произойдет другая катастрофа, а именно катастрофа социального похолодания. Мы получим общество, где привилегированные члены смогут из своих недвижимостей в центре Мюнхена, Гамбурга или Дюссельдорфа ездить на велосипеде в биобулочную и изредка выводить из гаража свой «порше кайен», чтобы похвастаться своим сокровищем на детской площадке. В то время как менее привилегированные члены этого общества, для кого квартира в столице просто недоступна, потеряют работу.
Высокомерие, с которым хорошо зарабатывающая буржуазия крупных городов взирает на менее образованную, менее климатически нейтрально действующую часть населения, возможно, уже стало симптомом надвигающегося социального холода. Теперь академики с хорошей зарплатой могут немного успокоить свою экологическую совесть.
Я слышал по радио, как один эксперт по отходам хвастался, что по содержанию мусорного контейнера легко определяет социальное положение жильцов любого дома. Более состоятельные граждане покупают больше свежих продуктов, а домашние отходы бедных состоят сплошь из упаковок.
В то же время элитарно-городские слои, голосующие за зеленые программы, легко усваивают мораль двойных стандартов и то, что психологи называют
Есть интересные исследования феномена
Однако политика, признающая своим лейтмотивом экологию, таит в себе гигантский шанс: преодоление старой окопной войны между правыми и левыми. Если экологическое движение сможет пресечь нападки постмодерновых левых и не запутается в тоталитарных экспериментах, там, где прежде возвышались непреодолимые стены, возникнут умиротворенные биотопы. У консерваторов и зеленых больше общего, чем до сих пор признавали те и другие. Например, тех и других ужасают безудержное потребление и технизация. Собственно говоря, различие здесь, скорее, в нюансах. Зеленые с левым уклоном привержены идее воспитания народа, коллективизму, у них в голове всегда маячит высокая политика, поэтому во имя великой цели они готовы простить себе личные отклонения от идеала. Консерваторов пугает всякий коллективизм. Они склонны ставить на первый план индивидуальную ответственность, личное поведение, в частности сознательную умеренность.
Уже в те годы, когда немецкие зеленые только начинали свою работу, на примере таких личностей как Герберт Груль, можно было заметить сходство зеленого и консервативного мышления. Идеологический разброс участников движения был очень широк. Груль опирался на традиционные ценности патриотизма и регионализма, гамбургские и берлинские анархисты захватывали пустующие дома, а Рудольф Баро, к примеру, верил в сильное социалистическое государство. Хотя хорошо знал, что социализм, ориентированный на всеобщее благополучие и рост производства, коль скоро он вовлечен в рыночную экономику, никак не сочетается с зеленым мышлением. Почему? Потому что экология, как утверждает один из французских правых философ Ален де Бенуа, по самой своей сути маркирует конец идеологии прогресса. Бенуа утверждает, что экология — одно из немногих движений, дерзнувших фронтально атаковать рыночную идеологию и подрывать производственный идеал современного капитализма. Экология, по мысли Бенуа, наводит мост над старой пропастью между правыми и левыми. Она ориентируется на «ценностный консерватизм», на сохранение окружающей среды, отрицает либеральный грабительский капитализм, как и марксистскую «веру в Прометея», и все-таки она революционна в своих масштабах и своих намерениях.
Признаюсь, я, конечно, не эксперт по затронутым выше вопросам. Я с самого начала подчеркнул, что мой авторитет непререкаем, только когда дело касается цвета носков. Но и экспертам в общем-то не всегда стоит доверять. Эксперт — это тот, кто остановил мышление, ибо думает, что уже знает все, говаривал Фрэнк Ллойд Райт. Впрочем, не нужно быть экспертом или даже страстным любителем природы, чтобы видеть, что в природе происходят отнюдь не безобидные изменения. Не нужно обладать проницательностью эксперта, чтобы признать: всем пора затянуть пояса и осмыслить наконец, что мы натворили. Не нужно быть экспертом, чтобы с некоторым раздражением наблюдать, что в регионах, которые в прежние десятилетия считались неблагополучными, люди находят привлекательным как раз тот, ориентированный на потребление, образ жизни, который мы стремимся преодолеть.
Я писал эту книгу в надежде убедить читателя, что можно и должно сформировать более вдумчивое отношение к вопросам экологии, что есть способы проявить наше
В идеальном случае вы поймете, что сбережение ресурсов не каприз, не ограничение, а удовольствие высшего порядка. В конце концов, экология имеет эстетическую компоненту. Мотовство, эксплуатация, эксцесс всегда отвратительны, тогда как красота всегда знает меру. Экология тяготеет к обозримости, первичности, органичности, многогранности, и уже поэтому она эстетична.
Еще один секрет: человеческий порок — будь то алчность, ненасытность или наркомания — всегда выступает под маской красивой жизни. Речь о том, чтобы разоблачить ложный тезис: «Иметь все и сразу — вот счастье!» и признать чувство меры изюминкой жизни. Ведь для того чтобы стать гурманом, нужно уметь улавливать момент сытости. Умеренность и наслаждение включают отказ. С точки зрения знатоков, отказ для того и существует, чтобы усилить наслаждение вещами. «Рисовать — значит исключать лишнее», — говорит художник Макс Либерман. «И жить тоже означает исключать лишнее», — говорит упомянутая выше Ханна-Барбара Герл-Фальковиц. Нужно, требует мой любимый философ, освободить жизнь от страха, что тебя в чем-то ущемят и урежут. Она предпочитает воспринимать свою жизнь не как унаследованное имущество, но как дар. «Не вгрызаться в существование жадно, завистливо, хищно, — пишет она, — но снова и снова ощущать его как достойный изумления дар». Мы, с нашей вечной ненасытностью, сбились с пути. Мы заказываем и торопимся бездумно проглотить все, что растет, ползает, бегает, плавает и летает. Это грозит не только разрушением нашего жизненного пространства, но в конечном счете обесцениванием всех ценностей. И это ясно как день. Венгр по происхождению Габор Мате (известный во всем мире канадский медик, врач-нарколог) в беседе с Расселом Брэндом (британский юморист, блогер, звезда ютюба) сказал нечто восхитительное. По-английски его речь звучит намного красноречивей, стоит послушать это интервью полностью. В нем он, между прочим, сообщает забавные вещи о психических отклонениях таких личностей, как Дональд Трамп. (См. подкаст Рассела Брэнда, серия #053 «Under The Skin».) Если вы хотите понять наш мир, говорит нарколог, попытайтесь взглянуть на него с точки зрения антрополога, то есть кого-то, кто смотрит на нас со стороны. Допустим, прилетает на Землю марсианин, и какое же он видит общество? Такое, которое создает искусственные потребности, а своими собственными потребностями, потребностями души пренебрегает. Причина простая: большая часть нашей экономической системы только и делает, что внушает нам потребности, каких у нас, в сущности, нет. Каждый человек, все так называемые нормальные люди имеют физические травмы и платят за них скрытыми душевными ранами. Часто люди с особо чувствительными ранами (здесь вступает в игру Трамп) весьма и весьма успешны. Мы живем в обществе, которое пытается заглушить потреблением свои душевные раны. Наша экономика производит вещи, приносящие временное удовлетворение, но вредные в долгосрочной перспективе. Культ потребления сравним с мышлением наркомана. А его менталитет прост: Я страдаю от нехватки чего-то, и мои страдания может заглушить только «инъекция» извне.
Поняв это, вы почти автоматически придете к тому, что все называют «переосмыслением». К совершенно новому взгляду на мир. К замене линзы, через которую вы рассматриваете реальность. Поначалу это сбивает с толку, но ваше смятение стимулирует активность мозга, так что действует на него благотворно. И приводит к осознанию ответственности, к ощущению полноты и радости жизни. Вы испытываете не стрех, а уважение и почтение ко всему живому. Впрочем, Фома Аквинский учил, что мы не можем превратить мир в рай, но должны как можно лучше его отремонтировать, понимая, что наши меры всегда только временные.
Здесь стоит вспомнить, что некоторые из наших временных мер оказались небезуспешными. Мы победили целый ряд болезней, например вирус полиомиелита, детского паралича, а ведь он всего несколько десятилетий назад уносил ежегодно почти полмиллиона жизней. И оспы больше нет. В начале индустриальной эры в бедности жили 80–90 % населения Земли, а сегодня только 20 %. За последние тридцать лет число людей, живущих в абсолютной бедности, сократилось вдвое. Статистика ООН причисляет к этой группе тех, кто тратит в день максимально 1,90 доллара. Мы достигли ситуации, когда больше людей страдает от ожирения (2,1 миллиарда), чем от недоедания (850 миллионов). В начале индустриальной эры ожидаемый срок жизни новорожденного составлял 30 лет, а сегодня — 72 года.
У нас все хорошо. Может, чуть-чуть слишком хорошо. Теперь речь идет о том, чтобы взять под контроль вред, причиняемый нашей экологической системе, а она роковым образом связана с нашей экономикой. Но, стараясь достичь этой цели, мы не имеем права делать вид, что климат — единственная роковая проблема нашего времени, и игнорировать проблемы нищеты, болезней и голода. И пожалуйста, не успокаивайте вашу экологическую совесть. Процитирую еще раз моего друга Франциска: «Высшим требованием совести остается отношение к другим, прежде всего к бедным людям. Нельзя любить ближнего — и загрязнять окружающую среду. Но очень даже возможно свято беречь окружающую среду — и ненавидеть ближнего своего. Иными словами: экологический святой может оказаться дрянным человеком». Значит, речь должна идти о том, чтобы проявлять внимание к людям, живым созданиям и климату. И решающая роль во всем этом принадлежит элите.
Я имею в виду ВАС!
Конечно, вы не причисляете себя к элите. Элита — это всегда другие. Как туристы. Но уже то, что вы нашли время спокойно дочитать до конца книгу, доказывает, что вы и есть элита. Ваша, моя, наша общая роль заключается в том, чтобы принять на себя ответственность и показать пример. Если мы подадим примеры умеренности, сдержанности в жизни и потреблении, уважения к природе и ее созданиям, тогда наши ценности войдут в моду. И если мы высмеем то, что некогда считалось признаками престижа — частые перелеты, высокомерие, маниакальное желание нажимать на кнопку и получать желаемое, — тогда вся эта роскошь выйдет из моды. Если будем беречь ресурсы и сознательно относиться к окружающей среде, наше поведение станет достойным подражания и ему станут подражать.
Так как насчет великих малых дел? Вместо того чтобы сразу изменить ход вещей и весь климат, может, начнем с того, что приберем за собой и постараемся создавать поменьше мусора, шума и дыма?
Глоссарий
Помните бестселлер Зиммеля[47] «Не всё же вам черная икра»? Доживи он до наших дней, он написал бы роман «Не все же вам авокадо». И имел бы успех. Конечно, бутерброд с авокадо и каплей оливкового масла, сбрызнутый лимонным соком и украшенный листиками кориандра, — роскошный деликатес. Но ведь нельзя вопить о спасении мира и в то же время ради маленького лакомства, образно говоря, выламывать целые куски Антарктики. За время перелета, который совершает авокадо, чтобы украсить ваш поджаренный хлебец, в атмосферу попадает такое количество углекислого газа, которое вдвое превышает ваш годовой лимит безвредных для климата выбросов.
К тому же авокадо выращивают как огромную монокультуру, используя ирригационные сооружения, снабжающие питьевой водой целые регионы. Для одного килограмма авокадо требуется 2000 литров воды. Чтобы удовлетворить растущий спрос из Европы, нелегально вырубаются леса.
Короче, тост с авокадо — такой же деликатес, как бутерброд с икрой, и должен стоить столько же. Его следовало бы позволять себе очень редко. И если уж смаковать его, то лишь по торжественным поводам.
Понятие «био» охраняется законами ЕС. Если на таре, упаковке, обертке стоит знак «био», значит внутри тоже био. Но конечно, и это понятие нуждается в уточнении. Например, на знак «Bioland» имеют право только продукты питания, выполняющие требования, более строгие, чем экостандарты ЕС. Еще более строгим требованиям должны отвечать пищевые продукты, изделия из древесины и текстиль со штемпелем «Naturland», производители которых добровольно берут на себя ряд дополнительных обязательств (например, по охране природы и прозрачности своего бизнеса). Авторитетнейший обладатель знака в сфере продуктов питания — «Деметра», самая старая и самая строгая ассоциация аграриев в Германии.
В терминах традиционной логики, стабильный туризм — это классическое
Однако есть несколько отелей, которые, по крайней мере, попытались совместить стабильный туризм с комфортом. Они взяли на себя не только финансирование местных экологических проектов, но и обязательство не наносить ущерб местной культуре. Один из примеров — гостиница «The Farm» в Гималаях, а также детский и семейный биоотель «Gut Nisdorf» в Нисдорфе на берегу Балтийского моря. Вы можете найти эти отели на сайте greenpearls.com.
Дитрих Мюрсвик, специалист в вопросах государственного права и окружающей среды, говорит, что, если амбициозные экологические цели Европы будут достигнуты, мы станем «гроссмейстерами морали». Но это мало что изменит в безбрежном всемирном загрязнении окружающей среды. Солидные европейские вложения в солнечные и гидроэлектростанции в Африке, Южной Америке или Азии намного больше сократят выбросы CO2, чем меры, принятые у нас дома. С другой стороны, Европа считает себя образцом для всего мира. И если здесь возобладает принцип «сначала-прибери-за-собой», европейская модель может сработать. И все же, если положение так серьезно, как говорят, намного важнее не утыкаться в свою тарелку, а найти некое нестандартное решение. Собственно, это задача министров помощи развитию, о которых так удивительно мало слышно. Почему, например, никто так и не предложил «Green Deal», экологический план Маршалла для Африки? Великобритания, по крайней мере, сделала шаг в этом направлении, объединив Министерство иностранных дел и Министерство помощи развитию. Мероприятия по охране среды, направленные на сокращение выбросов в странах Южного полушария, в конечном счете окупаются. Они ускоряют экономическое развитие, перекрывают поток нищих мигрантов и способствуют политической стабилизации.
Необязательно на Майорке. Мои любимые места отдыха: Высокий Шварцвальд; Лимес, маршрут вдоль старой пограничной стены (информация: https://www.limeswanderweg.info); город Регенсбург (он красивее, чем Прага, но там меньше туристов) и его окрестности (Валгалла, Вельтенбургское аббатство); озеро Тегернзее; Северная Фризия, например Бюзум; и фактически вся земля Шлезвиг-Гольштейн (берега реки Шлай, например, или область вокруг озера Селентер).
Примерно пятую часть всех выбросов парниковых газов в мире производит пищевая промышленность. Самый большой вред наносит климату крупный рогатый скот. Выделяемый им метан во много раз опаснее, чем ужасный CO2. Те, кто успокаивают свою совесть, покупая говядину только у биофермеров, усугубляют проблему, так как скот на фермах живет дольше и выделяет больше метана, чем скот на мясокомбинатах.
Вечеринка с барбекю на восемь персон, из расчета 400 граммов мяса на человека, по выбросу CO2 соответствует поездке на автомобиле через всю Германию. Если мясо из Южной Америки, а не от местного биомясника, экологический баланс будет намного хуже. Уголь — тоже проблема. Местный древесный уголь недоступен. Девяносто девять процентов древесного угля мы импортируем (если повезет, из Польши, если не повезет, из Южной Америки, а именно — будьте бдительны! — из незаконно вырубаемых тропических лесов). Если на вашем мешке с древесным углем красуется надпись «Сделано в Германии», это означает, что потребителей вводят в заблуждение. Чтобы она красовалась, достаточно смешать импортный уголь с отходами и упаковать его в Германии. Есть ли альтернатива? Да. Бамбуковый уголь. Бамбук вообще фантастическая древесина. Для получения бамбукового топлива не нужно вырубать леса. И растет он быстро, не успеешь глазом моргнуть. А еще есть уголь из оливок. После отжима масла косточки, кожура и мякоть оливок спрессовываются в брикеты. Сжигание оливковых брикетов — вторичная переработка в чистом виде. Они горят дольше, чем древесный уголь, и выделяют меньше дыма. Берусь утверждать, что они придают мясу приятный фруктовый аромат.
Жить в гармонии с природой и при этом наслаждаться современным комфортом — давняя мечта человечества. «Всякий хотел бы виллу с террасой с видом на море. На Фридрихштрассе», — писал Курт Тухольской в 1927 году. С тех пор на самом деле появилось множество компаний, производящих материалы, которые позволяют экологически рационально обставить свою квартиру или дом. Фирма «Адлер» производит краску для стен из возобновляемого сырья. «Ч.П.» производит стены, очищающие воздух. «Лолл» производит мебель из переработанного пластика, «Таркет» производит паркетные полы, очищающие воздух. «Грое» предлагает фурнитуру и сантехнику, изготовленные по методу C2C. Теоретически можно построить целые здания экологически безопасным способом. Если вам нужен полный обзор, загляните в образовательный центр Cradle to Cradle (C2C Lab, Landsberger Allee 99c, 10407 Berlin, телефон 030/46775780, Интернет: https://c2c-lab.org/)
Воды в Германии достаточно. Фактически используется только часть наличного запаса. Призывы сократить расход воды привели во многих регионах к угрожающим подъемам уровня грунтовых вод. По мнению Федеративного союза предприятий энергетики и водоснабжения, сокращение расхода воды, которое требуют политики, не имеет смысла. В Берлине после воссоединения расход воды сократился почти вдвое, домовладельцы жалуются на влагу в подвалах, угрожающую грибковым заражением, то есть опасную для здоровья. Так что, принимая ванну, вы каждый раз оказываете ценную услугу коммунальщикам. Но тут есть одна проблема, а именно энергия, необходимая для получения горячей воды. В среднем домохозяйство в Германии расходует на горячее водоснабжение 14 % своей энергии. Тем, кто ванне предпочитает душ, я бы рекомендовал экономную головку душа. Подмешивая в струю воздух, она смягчает воду. Есть даже головки со встроенными угольными фильтрами, дополнительно очищающими воду. Это может сократить ваш расход горячей воды почти вдвое. Что касается пользы для здоровья, то для него нет ничего лучше, чем холодный душ после горячего. Это как джоггинг и стретчинг. Бег трусцой и растяжка — весьма эффективная профилактика сердечно-сосудистых заболеваний.
Вернемся к знаменитой речи Греты Тунберг в кулуарах саммита ООН по окружающей среде в Нью-Йорке (2019) и той ерунде, которую она там наговорила. «Своими пустыми словами вы украли у меня мои мечты и мое детство!» Неужели? Да, у молодежи есть право напоминать нам, взрослым, о нашей ответственности. И мы должны оставить им мир, в котором стоит жить. Но заявление об украденной юности — ерунда. В поколении прадеда и прабабки Греты каждый пятый ребенок в Европе умирал в младенчестве. Сегодня смертность составляет примерно 0,001 от числа новорожденных. Грета ведет жизнь, о которой ее предки и мечтать не могли. Проточная вода, доступная медицина, социальное обеспечение. «Вы украли мое детство» в устах девушки, которая выросла в благополучной Швеции, звучит наивно и высокомерно. Скажи это девочка из Туниса, Сирии или Внутренней Монголии, вырастающая без электричества, без проточной воды и без медицинской помощи, это прозвучало бы более правдоподобно. По крайней мере, эту фразу можно было бы понять как подсознательную мольбу о помощи. Если хотите услышать действительно убедительный призыв к защите природы, рекомендую философа Луи С. К. Он притворяется комиком и тем самым нажил себе неприятностей из-за своего обращения с женщинами. Тем не менее его выступление стоит послушать. Можете найти его на YouTube: «Louis СК — Indians, White People and God’s Earth» (Луи CK — индейцы, белые люди и Божья земля).
Ее тоже стоит защищать.
Иногда охранять климат совсем просто. Так как оконное стекло отдает тепло наружу, вы значительно уменьшите затраты на отопление и выбросы CO2, если будете почаще задергивать занавески или опускать жалюзи.
В некоторых кругах защитников климата считается чуть ли неполиткорректным использовать такие термины, как «природа» или «охрана окружающей среды», дескать, речь идет только о защите климата. Но и чистота воздуха, и спасение наших пресных вод и морей, и такие темы, как борьба с бедностью и болезнями и защита людей в регионах, которым особенно угрожает изменение климата, также заслуживают внимания. Права человека и человеческое достоинство по-прежнему важны — даже с точки зрения защиты климата. Если защитой климата будет заниматься только западный либерально-демократический мир, а в тоталитарных странах, особенно в странах Азии, экономическая мощь которых постоянно растет, все политически останется по-прежнему, наши усилия в Сиэтле, Фрайбурге-им-Брайсгау и Копенгагене вряд ли принесут ощутимую пользу.
Для экопрофессионалов остаются только ковры голландской фирмы «Дессо». Эта фирма использует только экологически чистые материалы и работает по методу C2C. Ее ковры и напольные покрытия даже устраняют из воздуха помещения мелкую пыль и так называемые летучие органические соединения, которые могут содержаться в краске, пластике и т. п.
В домашнем хозяйстве больше всего энергии (84 %) расходуется на отопление и горячую воду. Если в холодные месяцы вы не включаете обогрев на полную мощность, а надеваете свитер и снижаете комнатную температуру всего на один градус, то вносите значительный вклад в улучшение своего климатического баланса. Для экономии энергии желательно также не накрывать и не загораживать радиаторы, иначе нагретый воздух не сможет распределяться по комнате.
Совершая круиз, вы 37 раз в день что-нибудь едите или пьете, то есть гарантированно прибавляете в весе; за время коротких остановок в портах вы не успеваете познакомиться с посещаемыми городами, и уже только поэтому круизы — крайне нецивилизованная форма путешествия. К тому же вы ведете себя экологически безответственно. Один круизный лайнер за день выбрасывает в воздух столько же углекислого газа, сколько 84 000 автомобилей; столько окиси азота, сколько 42 100 автомобилей, столько мелкой пыли, сколько миллион автомобилей и столько сернистого газа, сколько 376 000 000 автомобилей.
В 1972 году Деннис и Донелла Медоуз опубликовали свое исследование «Пределы роста». Их доклад Римскому клубу считается как бы манифестом современного экологического движения. Пугающий итог их исследования: «Если нынешний рост мирового населения, индустриализации, загрязнения окружающей среды, рост производства продуктов питания и эксплуатации природных ресурсов будет неуклонно продолжаться, то абсолютные пределы роста на Земле будут достигнуты в течение ближайших ста лет». Это важный сигнал тревоги. Однако в книге встречаются утверждения типа: «Земля больна раком, и этот рак — человек». Явная мизантропия подобных высказываний, то есть ненависть к человеку, также принадлежит к наследию современного экологического движения. Мягко говоря, это не только недружелюбно, но и несправедливо с исторической точки зрения. В конце концов, нынешняя ситуация совершенно нова для человека. Людям всегда, с тех пор как они существуют, приходилось бороться с природой. Чтобы выжить. Предыдущие поколения завоевали для нас весь тот комфорт и благополучие, которые мы сегодня воспринимаем как должное. Для начала нужно хотя бы выразить им свою признательность. Впервые в истории процесс эксплуатации природы зашел так далеко, что угрожает природе разрушением.
Следует дать человечеству шанс справиться с этой новой ситуацией, а не желать избавиться от людей, как от раковой опухоли.
Где представлена мода, отвечающая экологической этике? Интересно, что долгое время она привлекала только женщин. Модные бренды, соответствующие радикальным масштабам организаций по охране природы и защите животных, предназначены главным образом для женщин и детей. Их можно заказать по Интернету в таких фирмах, как SUSI Studio, Hipsters for Sisters (HFS Collective) и In The Soulshine. Одно из исключений — фирма BraveGentleMan. Мой фаворит среди изготовителей экоодежды — фирма Zue Anna, чей стандарт намного превосходит строгие требования защиты животных. Они делают свитера из шерсти мериносов, которых бережно стригут только один раз в год. Очень хорош также магазин «1213bst» в районе Берлин-Митте (Роза-Люксембург-штрассе, наискосок от кинотеатра «Вавилон»), которым управляет хипстерская пара из США. Почему такое странное название? Оно означает половину и треть. Имеется в виду, что магазин занимается не только продажей, но и обменом и тем самым противостоит нашему изобилию текстиля. Наведя порядок в своих шкафах, вы можете сдать туда на продажу часть вашего гардероба, взамен получите 50-процентную скидку на одну из предлагаемых там винтажных детских вещей. Или можете только сдать свои вещи и, если их продадут, получить треть покупной цены. Своими новаторскими идеями известна Николь Шеллер, модельер из Лейпцига, чьи куртки и свитера также отвечают самым высоким критериям защиты животных. Она не только создает экологически грамотную моду, но еще и умудряется избегать повсеместного видеонаблюдения и скрытого наблюдения. Узор на ее моделях имитирует разные лица, то есть дурачит любую программу распознавания лиц. Шеллер шьет пальто из тканей, применяемых в вооруженных силах для защиты от тепловизоров.
Делайте сами? Это что-то для экопрофессионалов. Можете вернуться к готовой продукции. Многие косметические компании давно рекламируют социальную и экологическую ответственность, чтобы отличаться от крупных корпораций. Можно отмахнуться от их рекламы, но, если эти компании ответственно используют природные ресурсы, почему бы не поддержать их своим потребительским выбором? Например, покупать мыло фирмы «Лаш». Да, оно дорогое, один кусок стоит столько, сколько питание целой семьи в Бангладеш в течение недели. Но изделия «Лаш» действительно хороши. Кроме того, «Лаш» поддерживает вышеупомянутый «Пластик Банк» предпринимателя и филантропа Дэвида Каца, который финансово стимулирует людей в развивающихся странах не выбрасывать, а сдавать на переработку пластиковые отходы. Уже только поэтому можно с чистой совестью рекомендовать и использовать их продукцию.
Мы должны оставить нашим детям не только неразрушенный мир, но и надежду. Внушать им, что у них нет будущего, — психологическая жестокость.
Образ врага — прекрасная вещь. Когда известно, против кого следует дружить, тогда все упрощается. Исчадия зла — это прежде всего крупные нефтяные компании. Когда в Лондоне бесчинствуют экоанархисты движения «Бунт против вымирания»», они первым делом нападают на штаб-квартиры «Ройял датч-Шелл» и «Бритиш петролеум». Не слишком ли просто бунтовщики решают задачу? В совокупном производстве всех западных энергетических компаний мировая добыча нефти составляет всего 10 %. Не лучше ли организовать демонстрацию против крупных государственных корпораций? Но, бунтуя в Саудовской Аравии, вы рискуете собственной жизнью. А в безопасном Лондоне даже можете сорвать аплодисменты восхищенной общественности. Поскольку менеджеры корпораций озабочены имиджем своих брендов, они весьма дружелюбно принимают климатических активистов и приглашают их на переговоры в сопровождении мировой прессы. Поскольку западные нефтяные компании зависят от одобрения со стороны общества (и критических инвесторов), они все больше инвестируют в возобновляемые источники энергии. Поэтому обвинять в изменении климата в первую очередь западные нефтяные компании слишком просто. Корпорации добывают нефть и газ не потому, что им нравится загрязнять окружающую среду. А потому, что на нефть и газ есть спрос. Так что это мы причиняем вред экологии, а нефтяные компании удовлетворяют наш спрос. Но пока наши западные страны медленно преодолевают зависимость от ископаемых видов топлива, в таких странах, как Китай, спрос на них быстро растет.
Один из положительных аспектов климатического кризиса — возрождение ночного поезда. Вряд ли есть более элегантное транспортное средство, чем ночной поезд, где так приятно засыпать под стук вагонных колес. Несколько лет назад в Германии перестали ходить ночные поезда. Осталось несколько участков ОВВ, австрийской железной дороги. Между тем, благодаря безупречному обслуживанию австрийцев, а также повышенному вниманию к окружающей среде, спрос вырос настолько, что ОВВ постоянно расширяет список своих маршрутов. К таким маршрутам, как Вена — Цюрих и Вена — Амстердам, Гамбург — Мюнхен — Вена и Берлин — Цюрих, добавилось ночное сообщение между Веной и Брюсселем, запланированы маршруты Берлин — Брюссель и Барселона — Цюрих. Новое поколение ночных поездов ОВВ — это действительно хорошо продуманные жемчужины футуристического дизайна. Неудобные спальные вагоны превратились в современные отсеки со спальными капсулами, в которых одинокий путешественник действительно может уединиться. Есть и частные купе, так называемые мини-люксы, которые идеально подходят, если вы путешествуете с детьми или в группе. Взыскательные пассажиры могут выбрать спальные купе класса люкс, которые на ходу трансформируются в отдельные апартаменты с небольшим санузлом. Ночной поезд не только более элегантен, чем самолет, но и выделяет примерно в 30 раз меньше CO2.
Экологически оптимальный принцип производства «от колыбели до колыбели» базируется на философии, которая гласит: каждый потребительский продукт и каждая машина проектируются так, что их компоненты либо распадаются, возвращаются в экологический цикл и оставляют положительный экологический след, либо могут быть использованы повторно. Уже есть сотни производителей, которые работают по этому принципу. Есть прочная и пригодная для ремонта кухонная утварь от WMF. По системе C2C производит всю сантехнику Grohe. К школе C2C присоединился и богатый традициями экобренд чистящих средств Frosch. Все компании, чья продукция отвечает этому принципу, имеют штамп C2C. Их можно найти в Интернете на сайте: c2c-lab.org. В Берлине есть демонстрационный зал, где можно увидеть, использовать и испытать C2C, начиная с очищающего воздух ковра, пригодного к вторичной переработке, до системного модуля для окон и дверей.
Если уж вы летаете, старайтесь хотя бы избегать пересадок. Например, прямой перелет из Берлина в Нью-Йорк означает выбросы в атмосферу 2500 килограммов CO2. Рейс с пересадкой (даже без значительного крюка) ухудшает климатический баланс как минимум на полтонны CO2. Еще хуже то, что ожидание в аэропортах действует на нервы. И вы, соблазнившись рекламой, покупаете и потребляете ненужные вещи.
Снабжаясь через Интернет, мы разрушаем розничную торговлю. Кроме того, заказанные онлайн-товары поступают, как правило, в упаковках, то есть создают большое количество отходов. Если все-таки делать покупки по Интернету, то лучше в экомагазине memolife.de.
Конечно, можно погрозить пальцем и напомнить, что наши родители, бабушки и дедушки никогда не покупали еду в упаковке, а готовили ее дома, что томатный соус или майонез тоже нетрудно приготовить самостоятельно. Но многие горожане меня не поймут. Возможно, и вы покупаете готовую еду не по слабости характера, а потому, что не умеете готовить или у вас нет на это времени. Но если уж покупаете, то хотя бы проверяйте, не вреден ли готовый продукт, не значится ли на его упаковке экобаланс вонючей нефтяной бомбы. Любителям готовых блюд я рекомендую, например, бренд Followfood. Сейчас он есть во многих крупных сетях супермаркетов. Особенность продуктов Followfood заключается в том, что они обходятся без пластиковой упаковки и снабжены всеми биопечатями, так что можете отслеживать происхождение всего, что попадает на вашу тарелку. Используйте информацию на сайте: https://followfood.de
Мы так увлечены электромобильностью, мечтой об экипажах без вредных выхлопов, что забываем о токе, которым их придется обеспечить, а он не появляется из розетки, его нужно где-то как-то произвести. Те же проблемы создают и наша климатическая политика, и наша растущая зависимость от электрических устройств. Вездесущий Интернет — один из самых ненасытных пожирателей энергии. Интернет в Германии потребляет 55 тераватт-часов — столько, сколько могут произвести 10 электростанций в год. На эксплуатацию (и охлаждение!) серверных ферм только во Франкфурте расходуется больше энергии, чем на тамошний аэропорт. Ежегодные выбросы CO2 Интернетом во всем мире: 33 миллиона тонн. Их объем будет увеличиваться в геометрической прогрессии, а вместе с ним и потребление энергии. Плохая новость: цифровая революция только началась. И то, что сейчас находится в зачаточном состоянии: автономное вождение, интернет-вещи и прочие сюрпризы, станет частью нашей повседневной жизни, так что объем информации и энергоемкие серверные фермы будут расти по экспоненте.
Поскольку треть энергии, потребляемой серверами, используется для охлаждения, можно предсказать, что страны в более прохладных регионах получат определенное преимущество при установлении гостов. Хорошо бы вместо Google использовать поисковую систему Ecosia, она работает на серверах Bing и после каждого 45-го запроса финансирует посадку одного дерева по проектам восстановления лесов в Африке. С 2009 года Ecosia посадила 60 миллионов деревьев.
Правильное проветривание вашей квартиры может сократить выбросы CO2 на полтонны в год. Постоянно держа окна приоткрытыми и одновременно усиливая отопление, вы тратите огромное количество энергии. Лучше проветривать «ударно»: распахнуть на несколько минут все окна, устроив хороший сквозняк, а потом снова плотно закрыть.
Хотя протестное движение школьников и студентов Fridays for Future (Пятницы для будущего) ограничивается борьбой с выхлопами CO2 и не замечает столь же неотложных экологических и социальных вопросов, надо отдать ему должное: оно способствовало тому, что проблема сохранения природы, эта извечная и постоянно отодвигаемая проблема, исторически вышла на первый план. Красноречие ее лидера также впечатляет. Знаменитая речь Греты Тунберг «Как вы смеете…» в кулуарах саммита ООН по окружающей среде в Нью-Йорке (2019) станет в один ряд с другими ораторскими шедеврами новейшей истории, такими, как «У меня есть мечта…» Мартина Лютера Кинга и «Разрушьте эту стену!» Роналда Рейгана. Хотя то, что она сказала, было отчасти ерундой (см.
Чтобы доказать бесполезность чисто рационального мировоззрения, достаточно взвесить все доводы за и против рождения детей. Если исходить из чисто рациональных соображений, рождение детей абсурдно. Они прибавляют нам работы, лишают нас свободы, увеличивают расходы, доставляют хлопоты и заботы. Природа практически вынуждает нас любить их. И потенциальная боль, которую они могут причинить, если, например, заболеют, попадут в аварию или даже умрут прежде нас, настолько огромна, что по разумным причинам следует либо срочно завернуть их в вату и спрятать от мира, либо вообще отказаться от них раз и навсегда.
И все же мы, якобы одаренные разумом существа, не отказываемся от размножения. Может быть, потому, что имеют значение и другие вещи, а не только сравнение затрат и выгод, аргументы за и против? Может быть, любовь (а любви не бывает без боли) обладает силой, которую невозможно измерить и взвесить? Строго говоря, любовь неразумна, но жизнь без любви пуста. А если совершенно по-новому взглянуть на расчеты вреда и пользы? Оценить детей с точки зрения их потенциальной вредоносности для экологии и климата?
Специалист в области устойчивого развития профессор Кимберли Николас (Лундский университет, Швеция) и Сет Уайнс (Университет Британской Колумбии, Канада) провели масштабное исследование, чтобы определить, какие меры индивидуальной защиты климата действительно самые эффективные. Они изучили наиболее частые советы и заключают свое исследование четырьмя ключевыми рекомендациями: отказаться от машины, от полетов и от мясной пищи и, главное, не заводить детей. Иными словами: самый эффективный способ спасти наш вид от апокалипсиса — опередить апокалипсис вымиранием. Это, естественно, вызывает вопросы. Фундаменталистское крыло движения за спасение климата называет себя Extinction Rebellion, что буквально означает «бунт против вымирания». Но если цель экофундаменталистов — (само)уничтожение, почему они бунтуют против него? Если следовать логике тех, кто призывает отказаться от деторождения, каждый из них должен лишить жизни себя. Но они увиливают от самоубийства, эгоистически перекладывая его, подобно св. Флориану, на следующее поколение. Насколько мне известно, эту мысль додумал до конца только публицист Рой Скрэнтон. «Принимая всерьез аргументы Николас и Уайнса, — писал он в «Нью-Йорк таймс», — мы признаем, что единственной моральной реакцией на изменение климата должно быть самоубийство. Более эффективного способа уменьшить свой выброс CO2 просто не существует. Если ты умер, ты не расходуешь энергию, не используешь бензин. Тот, кто действительно хочет спасти планету, должен умереть». Что пугает в этом высказывании? Что это не сатира. Неужели наступает время, когда серийных и массовых убийц не отдают под суд, а публично поощряют?
Причина, по которой нам так нагло лгут в рекламе, очень проста: «Рынок чрезвычайно перенасыщен. У нас намного больше предложений, чем мы можем потребить. Производство и торговля испытывают огромное конкурентное давление. Чтобы увеличить прибыль, продавцы рекламируют продукты как особо благородные, высококачественные или полезные для здоровья», — говорит Мануэль Виман из Foodwatch, организации по защите прав потребителей.
Христианство, вероятно, никогда бы не прижилось в Европе, если бы наших бородатых предков лишили любимых символов и праздников. Так что им оставили праздники, но истолковали их как христианские. Елка — это прежде всего немецкая традиция. Как благоговейно все мы выстраиваемся перед рождественской елкой! Разве это не поразительно? Ничуть. Прежде чем мы (с грехом пополам) приняли христианство, гигантские деревья почитались в наших широтах как святые. Поэтому Лютер отверг традицию рождественской елки. Они были изгнаны из евангелических церквей. Это сделало украшенное дерево еще более популярным, мы не захотели расставаться с ним и поставили его у себя дома. Только запрет и наше упрямство привели к тому, что теперь большинство (70 %) немцев на Рождество наряжает елку. Вновь пробудившееся экологическое сознание могло бы помочь нам наконец принять позицию Лютера. Как можно оправдать тот факт, что год за годом миллионы и миллионы невинных деревьев вырубаются в Скандинавии, засыхают в наших перегретых квартирах, а через несколько дней их выкидывают вон? Так что не стоит мучить себя неприятными вопросами: а это дерево местное? а может, выкопать его с корнями и потом снова посадить? Проще полностью обойтись без елки. Ее вполне заменят несколько наряженных еловых веток, искусно расставленных в вазе или изящно декорированных на столе для подарков.
Благодаря экологическому кризису стало понятно, что существует такая вещь, как «общий человеческий дом», что на вызовы времени необходимо отвечать, невзирая на государственные границы. Это заставляет государства искать такие способы сотрудничества, каких еще не знала история человечества.
При производстве одного смартфона выделяется более 60 килограммов CO2, а добыча необходимых для этого редкоземельных элементов (включая золото, кобальт, олово) настолько проблематична, что любой, кто пользуется смартфоном (то есть каждый), может считать себя экологическим лицемером. В самом деле, это все равно, что призывать к охране животных, разгуливая в украшениях из слоновой кости. Странно, что ни один из крупных производителей не додумался выставить на продажу смартфон, в стоимость которого включена чистая совесть. А пока можете переключиться на смартфоны фирмы «Фэрфон». «Фэрфон-3» оснащен системой андроид, но, в отличие от других устройств, его можно разобрать и отремонтировать. А главное, в его производстве используют редкоземельные элементы только из бесконфликтных регионов; китайские рабочие, занятые на его сборке, получают повышенную зарплату; фирма принимает старый смартфон, если вы покупаете новый. «Фэрфон» поддерживает проекты по вторичной переработке отходов в Гане. Источники снабжения указаны на сайте fairphone.com
Иногда бывает интересно наблюдать, как другие люди сжигают деньги. Но в новогоднюю ночь это удовольствие отравляют обжорство, шум и мусор, остающийся на улицах. В канун Нового года мы, немцы, выбрасываем на ветер примерно 150 миллионов евро. Вероятно, инвестиция не слишком удачная. За одну ночь мы производим примерно 4500 тонн мелкой пыли, 15,5 % того количества, которое ежегодно создает уличное движение. К тому же большинство взрываемых под Новый год петард и хлопушек импортируется из Китая, где их изготовляют в бесчеловечных рабочих условиях. Не такие уж они веселые, эти дурацкие фейерверки. И обходятся слишком дорого.
Герцогу Франсуа де Ларошфуко принадлежит мудрый афоризм: «Лицемерие — это дань, которую порок платит добродетели». Так что нечистая совесть сама по себе не так уж плоха. Представление о морали, хотя мы не всегда можем выполнять ее требования, намного лучше, чем полное отсутствие морали и, следовательно, отсутствие угрызений совести. Так что пусть нечистая совесть терзает вас даже во время перелетов. Современный человек так легко и комфортно попадает из пункта А в пункт Б, что принимать эту привилегию как должное опасно и безнравственно. Первыми это поняли шведы, поэтому феномен стыда за полет обозначается шведским термином flygskam. Пионером движения Flygskam считается шведский биатлонист, экс-чемпион мира и олимпийский чемпион Бьёрн Ферри. Он согласился работать комментатором на шведском телевидении при условии, что работодатель не обяжет его добираться на все мероприятия самолетом. Между прочим, по числу авиапассажиров Германия уступает только Великобритании.
Забудьте эту процедуру! Всего за пять минут сушка феном выделяют 60 граммов CO2. Это все равно, что класть в Антарктиде пол с подогревом. Старое доброе полотенце высушит ваши волосы ничуть не хуже.
Если даже такой знаменитый футболист, как Кевин-Принс Боатенг, чье тело богато разукрашено наколками, сегодня сожалеет, что сделал татуировки, это говорит о многом. Удивительно, что весьма прогрессивные люди, которым небезразличны вопросы здоровья и природы, закрывают глаза на токсины, содержащиеся в чернилах для татуировок. Например, черные чернила для тату содержат технический углерод и полициклические ароматические углеводороды (ПАУ), которые считаются канцерогенными. Питаться биопродуктами и одновременно наносить на свое тело татуировки так же нелепо, как восторгаться антиоксидантными свойствами смузи из куркумы и ростков пшеницы и одновременно употреблять тяжелые наркотики.
Один килограмм переработанной туалетной бумаги содержит столько углеводорода, что 30 миллионов литров воды загрязняются сверх всякой меры и образуют такой ядовитый осадок сточных вод, что его приходится сжигать. Если поступать экологически ответственно, нужно бы отказаться от туалетной бумаги. Плохая идея? Тогда практически остается только бумага «Satino Black» от голландских братьев Ван Хоутум. Она производится с применением 100-процентно возобновляемых источников энергии из стопроцентно переработанной бумаги. Но важнее всего, что компания подвергает вторичной переработке используемую в производстве воду. «Satino Black» полностью биологически разлагаема. Она не только не причиняет вреда, но возвращается в биологический цикл в качестве здорового питательного вещества. Ее можно купить, в частности, в интернет-магазине memolife.de, который продает исключительно экологически чистые продукты.
Фиксированная налоговая льгота за проезд из дома на работу и обратно позволяет возвращать работникам часть налогов, уплаченных ими государству. Это хорошо по социальным причинам, так как арендная плата во многих крупных городах настолько высока, что работник с нормальным окладом не может арендовать жилье рядом с местом работы. Однако с экологической точки зрения фиксированная льгота за проезд фатальна, поскольку увеличивает разрастание городов и, следовательно, объем трафика. Но попробуйте объяснить это кому-нибудь, кто работает в Мюнхене и каждый день ездит туда из Нижней Баварии или Альгау, так как арендная плата за жилье в Мюнхене слишком высока. Если государство серьезно озабочено защитой климата, оно должно издавать такие законы, проводить такую жилищную политику, которые оздоровили бы соотношение спроса и предложения в мегаполисах. Чтобы работник с нормальным окладом мог позволить себе снять жилье в городе.
В переводе демонстрация добродетели. Или хвастовство добродетелью. Или гордость добродетелью. Человек, который говорит, что изобрел этот термин, обозреватель английского еженедельника «Спектейтор» Джеймс Бартоломью, объясняет его следующим образом: «Речь идет о маскировке. В большинстве случаев некто громогласно заявляет о своем неприятии чего-то. И таким изощренным способом отвлекает вас от того, что он на самом деле хочет сказать. А хочет он сказать, что гордится своей добродетелью. Скажи он честно, что для него охрана среды важнее, чем для большинства людей, его бы просто высмеяли. Поэтому он громогласно что-то отвергает и тем самым выделяется на фоне остальных». В Германии гордость добродетелью работает не столь изощренно. Хороший пример: город Фильсхофен. Тот, кто живет там по всем правилам экологически безопасного поведения (включая отказ от машины, использование возобновляемых источников энергии и пр.), получает баллы. Тот, кто наберет 150 баллов, получит в качестве трофея зеленый номер дома.
Если бы мы смогли договориться, что всё — порции еды, машины, квартиры — уже нельзя производить в формате XXL, мы продвинулись бы на шаг вперед.
Чем беднее люди, тем лучше для экологического баланса. Жители бедных стран потребляют меньше, их мобильность значительно ниже, чем мобильность в богатых странах. Чем выше стоит человек на социальной лестнице, тем охотнее он ублажает свою экологическую совесть. «Экологически чистые товары, от безвредных деревянных игрушек до настоящих деревянных игрушек, стали опознавательными знаками випов, важных избранных персон», — говорит философ Леандер Шольц. В высших сферах социума растет число тех, кто избегает неудобств коммерческого воздушного трафика, бронируя частные самолеты.
Ежедневно в Европе происходит более 2000 взлетов и посадок частных самолетов. По самым скромным подсчетам, к 2030 году это число возрастет до 3000. В пересчете на отдельных пассажиров, один полет на частном самолете создает в 20 раз больше выбросов CO2, чем полет на обычном пассажирском лайнере. Миллионеры, измученные нечистой совестью, успокаивают ее тем, что все чаще переключаются с таких провайдеров, как Netjets, на якобы экологически ответственные частные самолеты бизнес-класса типа VICTOR. Эта компания тесно сотрудничает с компанией Neste, которая подмешивает в керосин синтетическое топливо, и практикует
Имейте в виду одну важную вещь: следуя некоторым советам этой книги по защите среды и климата, вы избавите себя от угрызений совести. И уверуете, что выполнили свой долг, что с вас взятки гладки. Во всяком случае, так учит психология, называя вашу уверенность «эффектом морального риска». Не дай бог, вы так возгордитесь своим моральным превосходством, что ни с того ни с сего позволите себе пуститься во все тяжкие. Например, промотаете на радостях деньги и таким образом сведете на нет все положительные эффекты экономии. Мой настоятельный совет: не верьте в собственное моральное превосходство.
Моторные яхты, прежний излюбленный способ супербогачей демонстрировать свое богатство, давно вышли из моды. Рынок отреагировал появлением экологически образцовых парусников, теперь паруса оповещают внешний мир о благосостоянии и экологической ответственности владельца. Лидером в этой категории на данный момент является российский миллиардер Андрей Мельниченко, построивший в Киле парусную яхту «А». Дизайн судна принадлежит Филиппу Старку, длина составляет 143 метра, площадь парусов — около половины футбольного поля. По данным Ассоциации немецких корабелов, владельцы парусных судов придают большое значение тому, чтобы их корабли бороздили моря экологически чистым способом. Они производят собственное электричество и собственную пресную воду. «Такую яхту следует представлять себе как небольшой город с запасом дизельного топлива», — говорит управляющий директор Ассоциации корабелов. Потому что для более длительных рейсов необходимы, конечно, дизельные моторы. Строго говоря, это особенно впечатляющие примеры хвастовства добродетелью.