Человечество всегда стремилось с потрясающей прямотой подчистую разрушить простые и с виду понятные истины. Чтобы выстроить новые — логичные и рациональные. Вот так и вышло, что и яблоки по законам физики ученым на головы падают, и Земля оказалась совсем не плоская, и Солнце, зараза такая, не вокруг нее вращается, а вовсе наоборот. Это базовая закономерность бытия: наша Вселенная — исключительно упорядоченное место, хотя и с поправкой на энтропию, а вот человек — существо изначально неупорядоченное, но почему-то активно внутреннему хаосу сопротивляется и всему ищет объяснение, желательно с весомыми доказательствами.

Чтобы доказать, что если иная жизнь во Вселенной и возможна, то только на основе углерода, людям потребовалось выйти в космос и покорить пять экзопланет. А потом нос к носу столкнуться с шестой.

Новый мир рационально объяснить с разбегу не получилось, как и исследовать техникой: человека к себе планета, полная иррациональной кремнийорганической жизни, пускать не хотела, активно отпугивая зонды и дроны высокой электромагнитной активностью в верхних слоях атмосферы. Но если человечеству что-то приспичит — пиши пропало. И покорять ее упорядоченный эволюцией хаос направили стандартную делегацию с привычным набором для освоения дикой природы: ученые, военные, астронавты. Пять раз схема сбоев не давала, так почему бы должна была случиться осечка на последнем патроне в барабане? Логично?

Тишина перед высадкой стояла особенная, сосредоточенная. Небольшая разведгруппа астродесантников все возможные напутствия уже получила, и ожидала отмашки, сидя в небольшом конференц-зале шаттла для внутригалактических перелетов. На всякий случай командир попросил руководителя ученых еще раз пробежаться по пунктам: что их ждет, и что им делать. Спикер — тонкий, изящный молодой человек с острыми, немного хищными чертами лица — волновался перед неизведанным и порядком увлекся, превратив повторение инструкции по безопасности в лекцию по эволюции. Расчетное время первого свидания приближалось, а ученый все разливался мысью по древу знаний:

— … таким образом, мы получаем частичную замену атомов углерода на атомы кремния в структуре первичного пептидоподобного соединения. Но, поскольку кремний связывается с водородом под углом в 150°, а углерод с водородом — под углом в 109°28', то полностью кремниевого белка существовать не может. Он будет менее устойчив к внешним воздействиям, будет легче вступать в реакции и просто не образует сложных белков со вторичной и третичной структурой. И тем более — с четвертичной, как гемоглобин. И степеней свободы становится меньше — как и биоразнообразия таких кремнийорганических белков и, следовательно, жизни в целом.

— Док, а можно чуть попонятнее? — попросил с первого ряда широкоплечий мужчина в серо-синей форме астродесантных войск Объединенного астрофлота, сероглазый, с коротким ежиком каштановых волос и правильными чертами лица с отпечатком на них опыта военной службы.

Ученый дергано поправил очки в прямоугольной оправе и глянул на часы:

— Да-да, конечно, время. Давайте так. Совсем коротко и максимально понятно. Считалось, что принципиально кремнийорганика невозможна. И тем более развитая жизнь на ее основе. Максимум — диатомовые водоросли, да и то… они скорее аккумулируют кремнезем, чтобы раковинки себе красивые сделать. Но здесь, на этой планете, вы через пару десятков минут столкнетесь с тем, чего на Земле нет и быть не может.

Командир разведгруппы не хотел прерывать ученого, ему было более или менее понятно и интересно. Но редкие шепотки с галерки намекали на то, что бойцы не отказались бы вернуться обратно к себе в каюты: надышаться привычным перед тем, как прикоснуться к тому, чего не может быть.

— И чего же нам ждать? — уточнил чей-то унылый голос откуда-то из середины зала.

— Мне жаль, что из-за высокой активности атмосферного электричества и коэффициента преломления электромагнитных волн не удалось запустить дроны с орбиты. И я не могу вам сказать точно, что вы увидите. Так что ожидайте всего, — ученому не нравилась идея без предварительной тщательной подготовки наобум сажать на поверхность планеты десантный модуль, но другого выхода он тоже не видел. — Всего, что вы только можете вообразить. И чего вообразить не можете тоже. Не мне оспаривать решение руководства пускать людей вперед техники, но с активной фауной использовать планетоходы будет дольше, сложнее, и сопряжено с большими финансовыми затратами. Вы можете справиться намного быстрее и эффективнее. Скажите спасибо, что состав воздуха пригоден для дыхания, хотя бы это удалось узнать точно.

Шепотки снова пробежались легким ветром по залу: астродесантники и до этого понимали, куда летят, но встреча с невозможным неизвестным — всегда волнительное испытание.

— То есть дышать без фильтров нельзя? — уточнил командир.

— Губительных для человека компонентов воздуха и потенциально опасных микроорганизмов в пробах нет. Так что можно, — неопределенно пожал плечами молодой человек, машинально пытаясь сунуть руку в карман лабораторного халата. Не нащупав привычного, ладонь отдернулась и нервно оправила стандартный комбинезон астродесантника, сидевший на ученом как на корове седло. — Но насколько долго и будут ли последствия, пока не очень понятно, могут быть силикатные взвеси в воздухе, опять же, пробы только с верхних слоев атмосферы… Так что ограничьте время первого выхода на поверхность, скажем, пятью минутами, и присылайте мне данные. И прокомментируйте все, что увидели, услышали, почувствовали. Если удастся дополнительно взять пробы воздуха, почвы, получить образцы флоры и фауны — просто отлично. Для начала этого будет достаточно.

Секунда в секунду в нужное время десантный модуль отделился от шаттла и пошел на посадку. Всплески раскаленного воздуха за обзорными экранами мешали астродесантникам разглядеть поверхность, оставалось только дать волю воображению и в общих чертах представить себе, что ждет их за пределами старушки Земли на потенциально, в далекой перспективе, шестой колонии человечества. И все равно носы тех, кто сидел поближе к видовым экранам, с любопытством к ним прилипли. Заработали аэродинамические стабилизаторы, посадочные маневровые двигатели скорректировали курс — и модуль медленно, но неотвратимо двинулся к земле.

Астродесантники прилетели на рассвете. Командир про себя хмыкнул — весьма символично заявиться туда, где еще не ступала нога человека, в момент занимающейся иномирной зари.

Звезда класса В, карлик бело-голубого цвета, светилась нестерпимо яркой точкой на горизонте неба. Магнитосферное сопротивление ее звездному ветру и излучению окрасило небосклон в кроваво-красные с фиолетовыми прожилками сполохи. Над правым краем горизонта поднимался малый спутник — аккуратное светящееся пятнышко, а посередине медленно светлеющего неба завис полукруг второго — более крупного, чуть меньшего размера, чем земная Луна, но с бледно-голубым свечением.

Облаченные в тяжелую экзоброню, бойцы дисциплинированно ждали сигнала от главы разведгруппы. Звездный берет — лучший из лучших, цвет и опора астродесанта — сделав первый шаг на пружинящую незнакомую поверхность, для начала обругал планету последними словами. Следом — разумеется, не вслух — себя самого, понимая, что не таких комментариев наверху ждут ученые, и только потом отдал приказ. Вольность он допустил от неожиданности конечно: эволюционная эстетика кремнийорганического мира оказалась… сложной для мышления человека, привыкшего к одуванчикам, деревьям и кошкам.

Сквозь заросли полупрозрачной, хрустально-изумрудной травы виднелись темно-шоколадные стволы кустарников, и в свете поднимающейся звезды было видно, как ее лучи дробятся в текстуре коры на фрактальные симметричные и асимметричные отблески. Из-под ног десантников прыснули сферические тельца на ножках, и бойцы с трудом подавили рефлекторное желание не то выстрелить, не то нырнуть обратно в посадочный модуль, а некоторые — и перекреститься.

Мимо пронеслось, топоча и фыркая, стадо сюрреалистических животных — многоногие шарикоподшипники, невообразимой тягой сцепленные между собой тонкой перемычкой. По обоим бокам тварей щерились темными провалами пасти, обрамленные непрерывно шевелящимися коротенькими суставчатыми щупальцами. Из зарослей нежно-зеленоватого хрупкого травяного моря чувства людей одновременно атаковали непривычные цвета, скрипы, свисты, шелест, скрежет, щелканье и чувство легкости — гравитация немного отличалась от земной. Над астродесантниками пролетали гигантские, отливающие под точкой восходящего блекло-голубого солнца нежной синевой летучие создания, смахивающие одновременно на скатов-мант и исполинских бабочек.

Жизнь вокруг чужеродного планете элемента постепенно успокаивалась, присматриваясь и принюхиваясь, и уже почти вознамерилась попробовать на вкус, как время первого знакомства вышло, и командир завел бойцов в спасительные недра посадочного модуля и его привычный скупой интерьер.

Первый шок прошел довольно быстро, и люди, засучив рукава, приступили к работе. После месяца упорного посменного труда они смогли возвести на месте высадки прочный четырехметровый забор, оснащенный по периметру инфразвуковыми отпугивателями, поставить внутри относительно безопасной территории жилые и вспомогательные модуль-блоки, наладить работу водородных генераторов энергии и в целом быт зачатка колонии.

Закипела рутинная работа: дроны, запущенные с поправкой на особенности атмосферы, исправно приносили повторные пробы земли, воды и воздуха, отлавливали животных и отщипывали кусочки растений. Но специалистов катастрофически не хватало, техника, управляемая искусственным интеллектом, гибла в объятиях гостеприимства кремнийорганического мира, а если ей управляли операторы, они не всегда вовремя реагировали на поползновения некоторых представителей фауны попробовать на зуб раздражающий предмет. Людей пускать изучать реалии планеты, полной непредсказуемых эффектов и искреннего интереса ее обитателей к пришельцам, руководство экспедиции пока не собиралось, да те и не особо рвались.

Ученый отложил в сторону пинцет, которым препарировал маленькую серо-зеленую в голубую крапинку сферическую зверушку на отдельные составляющие, поправил очки в прямоугольной оправе и глубоко задумался. С одной стороны, он понимал, что успех миссии очевиден — новый, шестой по счету мир пригоден для жизни и колонизации. С другой — он не мог представить себе, как совладать с буйством последствий кремнийорганической эволюции так, чтобы и жизнь на планете не угробить в угоду человеку, и полноценную колонию развернуть.

Его подручные лаборанты подобрались весьма своеобразно: классические субтильные субъекты от науки, невероятно талантливые в своих областях знаний, но совершенно неприспособленные к общению с живой природой. Мощь интеллекта почему-то не оказалась равна силе мышц. С военными все было с точностью до наоборот — эти воспринимали демонстративную экстравагантность планеты как личное оскорбление и соревновались в стрельбе на скорость, собирая неимоверное количество трофеев из особо настойчивых экземпляров дикой природы в ущерб наблюдению и познанию. Где-то было потеряно промежуточное звено: кто-то сильный, но умный, тренированный, но живой и любопытный. И ученого сей факт неимоверно тяготил. Настолько, что в один прекрасный момент он не выдержал и пошел к руководителю экспедиции жаловаться на столь бесцельно и паскудно прожигаемое время.

— Я уже об этом подумал, — хитро ухмыльнулся импозантный седовласый джентльмен. — Точнее, не только я. Просто подождите немного. Пожалуйста. Я уверен, вы не будете разочарованы.

Звякнул вызов смарта, и я принял звонок. На голограмме появилась прекрасная валькирия, не отступающая от своих привычек — исключительно в рамках деловой проекции, по край ключиц, и я в который раз залюбовался чуть курносым носиком, аккуратной линией губ, выразительными светло-карими глазами и светло-медного цвета с бронзовым отливом косой, перекинутой через плечо вперед. Если бы я не был противником служебных романов, я бы долго не думал, честное слово.

Макс посмотрела на меня с видом оскорбленной фотомодели — обиженно и чуть брезгливо, и я успел уже испугаться, что чем-то ее прогневил, но тут она озвучила причину недовольства.

— Чез, тут начальство требуют. Приедешь?

Я несколько напрягся: такие случаи бывали, всем не угодишь, но нечасто.

— А что случилось?

Макс поморщилась и пояснила:

— Окно прорубили, и недовольны, — и почти жалобно добавила: — Приезжай, а?

— Приеду.

Я влез в оружейный сейф, достал иглы и рассовал боезапас по запасным магазинам. Бронебойные с красной отметкой под руку, разрывные, с черной, подальше, с синей отметкой и парализующим сердечником — заряжаем в игломет и досылаем первую в ствол. Картина маслом: суровый первопроходец едет охранять беззащитных колонистов. Выскочив из кабинета, я ссыпался с третьего этажа нашего офиса и стрелой понесся к стоянке, прыгнул в свой флаер и полетел по координатам смарта Макс, в пятый сектор, где в Шестой колонии жили физики.

Уже подлетая к расширенному жилому модуль-блоку, я понял, что придется нелегко: у входа в дом стеной стояла моя почти заместительница, оплот стойкости и выдержки, а о ее прочность, как волны о скалу, билась, потрясая бумажками, почтенная рыжеволосая дама в возрасте. За домом виднелся разрыв в защитном куполе колонии, его караулили первопроходцы-оперативники, Али и Уилл, рядом с ними вилась тройка новичков-стажеров, периодически тыкая в дыру иглометами.

Сути претензий дамы я не слышал, но мог представить — у некоторых людей патологическое кверулянтство входит в состав ДНК отдельным геном. Такой социотип я недолюбливал еще больше, чем восторженных фанатов — эти хотя бы просто за первопроходцами хвостиком ходят, раздражает, но не критично. Но работать приходилось с разным контингентом, и я, глубоко вдохнув, настроил себя на длительный и бессмысленный разговор.

Посадив флаер рядом с конфликтной точкой, я степенно вышел из кабины и приблизился к спорящим.

— Добрый день, — нейтрально-дружелюбно начал я и был ожидаемо прерван.

— Какой же он добрый, ваши вандалы потоптали мои розы, а площадка для пикника… — рыжеволосая дама на секунду задохнулась от праведного возмущения, и я смог вклиниться в поток ее рассуждений.

— Давайте начнем с начала. Во-первых, предъявите документы, — я не мог не поиграть в стража порядка, хотя правоохранительные органы и их доблестные сотрудники в лице колониальной полиции в колонии уже более года как имелись. — Ваша личная карточка, рабочее разрешение на въезд в Шестую колонию или приглашение от родственников, справка от карантинного контроля с разрешением на ввоз неэндемичной растительности… — Когда надо, я умел быть полным бюрократическим занудой.

Дама несколько растерялась, затем, сердито насупившись, метнулась в дом за бумагами. Макс облегченно выдохнула, и я повернулся к ней.

— Рассказывай.

Макс покосилась на дом, на меня, на ребят и вполголоса доложила обстановку.

— Короче, мадам приехала по приглашению племянника, как ты понимаешь, физика. Привезла с собой букет роз, заявила их как подарок, но по факту развела цветник на заднем дворе. А вот откуда взялся разрыв, мы пока не поняли. Но живность чертометом оттуда прет, надо будет карантинной службе звонить, ксенозоологам, отлову… — Макс обреченно зажмурилась, а я на секунду порадовался, что скоро уеду в командировку. Пока я тихо улыбался, она несильно ткнула меня кулаком в живот и пояснила: — Слишком у тебя счастливое выражение лица. Ты что, с геологами в экспедицию идешь?

— Да, — ухмыльнулся я. — На днях мы выезжаем, завтра буду сроки согласовывать.

— Кто — мы? — заинтересованно уставилась на меня моя правая рука.

— Ну как. Я, Роман, Уилл, интровертов-неразлучников возьму, еще пара научников точно на хвост сядет.

Макс разочарованно пихнула меня в плечо:

— Самый цвет у меня отобрал. Хотя бы Али оставишь, и то хорошо.

— Не дерись, а то укушу. — Я был настроен благодушно.

— А ты попробуй дотянись! — Макс уже заняла боевую стойку, надеясь на легкий спарринг, и тут возле дома к моему флаеру и машине Макс присоединился видавший виды летательный аппарат, который и флаером-то можно было назвать с натяжкой, — какая-то старая модель.

Из него выбрался рослый кряжистый мужик лет тридцати пяти-сорока, в легкомысленной гавайке и летних полотняных штанах, в сандалиях на босу ногу, со специфическим загаром, обветренным по шею лицом и основательной небритостью. Растрепанные светлые волосы, размах плеч и голубые глаза говорили о том, что в глубине веков его предки, потрясая топорами и вознося хвалу одноглазому богу, приводили в трепет половину Европы.

— Доброго дня, уважаемые первопроходцы! — миролюбиво поздоровался физик. — Чем обязан столь пристальному вниманию?

— Доброго! — я развернулся к мужчине, внимательно его оглядел и спросил: — Долгая экспедиция была?

Физик почесал роскошную растительность на лице, и вдруг пристально посмотрел мне в глаза, чуть наклонившись. В его взгляде я увидел смесь беспокойства и по-детски восторженного интереса, будто к нему на огонек заглянул не я, а любимый супергерой.

— Вы же Честер Уайз, верно? — ответил он вопросом на вопрос. Я чуть пожал плечами — привык к тому, что внешность у меня узнаваемая, а в первой волне колонистов так и вовсе знакома чуть ли не лично каждому.

— Да. Так вот, пока вы отсутствовали, ваша тетушка организовала на заднем дворе клумбу с розами и разрыв защиты. Потрясающие таланты, их бы в конструктивное русло. Теперь нам с вами надо разобраться, как она смогла пробиться за купол, зачем и что теперь делать.

Физик с неохотой оторвался от созерцания моей физиономии.

— Простите, я просто всегда мечтал с вами познакомиться, но не таким вот, — он обвел пространство рукой, а в окне за занавеской мелькнул и спрятался обратно в безопасную темноту дома острый нос в обрамлении рыжих локонов, — не самым приятным образом.

— Чем моя скромная персона вас так заинтересовала? — смущенно полюбопытствовал я и, почувствовав себя неловко, сцепил руки за спиной, не зная, куда их девать.

— О вашей работе легенды ходят, и о вас — особенно. Простите, не представился, Эйнар. — Мужчина протянул руку, и я с удовольствием ответил. Рука у него оказалась грубой, твердой и сильной, как и подобает истинному потомку норманнов. — Меня не было три недели, вот, оставил дом и кошку на тетушку. Я знал, что она у меня особа деятельная, но чтобы настолько… — физик сокрушенно покачал головой.

Мне жутко хотелось узнать, что за легендами обросли я и мои ребята, но спрашивать постеснялся и, приветственно улыбнувшись, произнес:

— Пойдемте, посмотрим на масштабы бедствия.

Мы прошли сквозь ухоженный палисадник, полный хрупких полупрозрачных представителей местной флоры, и, зайдя на задний двор, остановились перед источником беспокойства всего жилого сектора.

На самом краю разрыва, на заботливо взрыхленной клумбе пламенел алыми бутонами полутораметровый розовый куст, разительно отличающийся насыщенной цветовой гаммой зелени и будущих цветов от осторожной хрупкой красоты растений Шестого мира.

— Три недели, говорите, интересно… А букет вам тетушка когда привезла? — я созерцал куст с нездоровым предчувствием неприятностей.

— Вот три недели назад и привезла. Я не понял, правда, за что мне столь изысканный подарок, я же не прекрасная девушка, — и Эйнар покосился в сторону Макс, молчаливой тенью скользнувшей за нами. Она зарделась, а я почувствовал легкий укол ревности, который загнал подальше. Вот еще, не хватало мне собственных сотрудников к незнакомым физикам ревновать. — Но документы все были в порядке. Приехала она по моему пригласительному, букет на карантине обработали, справку дали, все как полагается.

— Только никто не подумал, что розы прекрасно размножаются черенкованием, — закончил за него я. — Но почему так быстро? Кстати, вы говорили о кошке.

— Да, Мира, я ее с Пятой колонии привез, стерилизована, чипирована, — отчитался Эйнар.

— Покажете? — с неподдельным восторгом попросил я, невольно начиная улыбаться. Эти кошки — особенные, и я не видел их вживую никогда, но всегда очень хотел. И упустить такую диковинку я не мог! Эйнар расплылся в ответной улыбке и махнул в сторону двери, ведущей в дом со двора.

— Конечно! Только сейчас день, она спит и может быть немного неприветливой.

Особенность Пятого мира была в том, что у планеты оказался крайне долгий период вращения вокруг своей оси — порядка 350 земных дней, а в тот момент, когда на планете наступает условный день, длящийся около 170 суток, звезда частично или полностью закрыта крупным спутником, и по факту тепло мир получал, а вот свет — не очень, и жизнь на нем сформировалась преимущественно приспособленная к темноте.

Четырехухие кошки Пятой колонии, насколько я знал, удивительные, почти сказочные существа, и мне предстояло убедиться в этом лично. Чуть не подпрыгивая от предвкушения, я зашел за Эйнаром в полумрак дома и тут же увидел в кресле чудесное создание.

Кошка действительно спала, ее крупные уши заканчивались кисточками, а там, где у обычных кошек небольшая кожно-хрящевая складка — кармашек Генри — у Миры виднелась вторая пара ушей поменьше. Получался этакий кошачий цветочек — огромные уши с поперечными хрящевыми полосками, концентрирующими собственный ультразвук, вторые ушки, отвечающие за звуки в нижнем диапазоне, и вся эта красота — в окружении немыслимого количества вибриссов.

Серебристо-серая кошка зевнула во весь рот, обнажив пасть с белоснежными зубками, лениво защелкала, издавая ультразвуковые волны, чтобы убедиться, что пришел хозяин, и открыла глаза. Огромные, как у земных лемуров, невероятного темно-синего цвета с фиолетовыми прожилками, и сузившимся от света вертикальным зрачком, они прошлись по моей скромной персоне. Судя по всему, я кошке не очень понравился, и она, спрыгнув с кресла, взметнула длинным хвостом и неторопливо удалилась куда-то.

— Красавица! — с искренним восхищением похвалил я кошку, и Эйнар немедленно просиял.

— Да, Мира у меня особенная. — В голосе физика слышалось неподдельное тепло, и я порадовался за питомицу. Проблема ввоза домашних животных в Шестой мир была отдельной болевой точкой. Местную живность приручать пока никто не пробовал, а бесконтрольно завозить в полностью эндемичный мир кошек или собак было смерти подобно.

Вроде колонисты это понимали, но и без пушистого друга многим было в новом мире неуютно, и приходилось идти на компромиссы вроде обязательного чипирования, стерилизации или кастрации и конских штрафов за безнадзорных и потеряшек. Пока экспансию чужеродных для этого мира животных и растений удавалось контролировать, но надолго ли это… как показала практика — не очень.

Я вздохнул и поманил Эйнара обратно во двор.

— Куст придется убрать. А вот как быть с дырой…

— Может, договоримся? — физик, представивший размер финансовых вложений, компенсирующих тетушкину активность, с надеждой на меня посмотрел, и мне пришлось собраться, и стать как можно серьезнее.

— Эйнар, — начал я с интонацией ректора, объясняющего незадачливому студенту, что шутки кончились, и отчисление неизбежно. — Из разрыва в безопасное пространство колонии могут попасть не только крупные хищники, но и мелкие ядовитые насекомые. Если для вас не так важны жизни колонистов, то подумайте о тете. Она же первый рубеж на пути всякого летающего и ползающего. А в сам разрыв может убежать ваша Мира. Долго ли она проживет снаружи? — я кивнул на колеблющиеся лохмотья защитной пленки: за ней виднелось море острых стеблей ломкой травы, среди которых что-то щелкало, трещало и шевелилось. — Договориться мы сможем только по одному пункту — оставить вашу тетушку или депортировать ее за вредительство колонии. Куст мы уберем, разрыв закроем, штрафы тоже придется выплатить, порядки не я придумывал. И позовите, пожалуйста, виновницу беспокойства, мне надо задать ей пару вопросов.

Эйнар вздохнул, смиряясь с неизбежным. И тоскливо произнес:

— Да, вы правы. Знаете, я думал… а, неважно. — Он махнул рукой и ушел, а мне оставалось только раздать ценные указания.

Пока ребята латали дыру, попутно показывая новичкам технику работы с наноструктурой защиты: как латать прорехи, чем зашивать отсутствующие куски и как программировать, физик вернулся в сопровождении воинственно настроенной пожилой дамы.

— Леди, — внимательно и строго посмотрев на рыжую интриганку, я постарался донести до ее понимания важность ситуации. — Вы нарушили обязательные порядки пребывания в Шестой колонии. Вы занимаетесь несанкционированным растениеводством, ослабляете защиту безопасного пространства вашего жилого сектора и подвергаете опасности свою жизнь и жизнь других колонистов. Понимаете?

Рыжая покаянно вздохнула, но следов раскаяния я не почувствовал. Значит, у нее в рукаве припасена еще пара черенков, семена карантин бы точно не пропустил.

— Как вы смогли прорвать защиту? — уточнил я.

Леди хитро взглянула на меня исподлобья и произнесла только одно слово:

— Дихлофос.

Я так и знал! В попытке защитить свои драгоценные розочки гиперактивная дама прыскала на куст — и на защитный купол, и, мне кажется, не очень переживала, когда появилась первая брешь, ведь дыры размером со взрослую скорпикору вряд ли возможно добиться за одно случайное обрызгивание. Неспроста вокруг разрыва очень мало инсектоидов: чувствуют стойкий чужеродный запах и опасаются соваться.

В дихлофосном открытии были свои плюсы и свои минусы: с одной стороны, теперь я знал, что фауна Шестого боится банального инсектицида, и вряд ли утечка под купол была хоть сколько-нибудь значимой. С другой — ну как, как? Высокотехнологичная наноструктура защитной пленки, которая выдерживает перепады температуры, воздействие чужеродных газов и настроена на пропуск только безопасных видов зверья — и дихлофос! Тайвин будет в восторге, надо будет позвонить и рассказать. А лучше прийти лично, на реакцию нашего штатного гения будет любо-дорого взглянуть.

— Понятно. Если вы нарушите установленный порядок повторно, я буду вынужден вас депортировать. — Дама вскинула голову и уже вдохнула воздух, чтобы задорно со мной поругаться, как была прервана племянником.

— Тетя Эмма, уважаемый первопроходец прав. Нельзя просто так взять и посадить розы там, где они миллионами лет никогда не росли.

Тетушка, поняв, что сопротивление бесполезно, молча вынула из рук Эйнара остаток злосчастного букета, прихваченного физиком из домашней вазы по пути, и отдала мне. Все черенки были усеяны корнями, и женщина, грустно поглядев на остаток недостижимой больше цветочной роскоши, перевела наливающийся слезами взгляд на меня.

— Я просто хотела немного красоты. Здесь все такое… блеклое, — прошептала она.

Повинуясь внезапному порыву, я встал на одно колено, взял ее ладонь в руку и, глядя снизу вверх, посоветовал:

— А вы обратите внимание на красоту этого мира. Роза — царица среди земных цветов, а вот здешнюю монаршую особу пока никто не видел. Может, вы нам ее и найдете?

Дама слегка покраснела от смущения, осторожно вынула руку и пообещала:

— Я попробую, спасибо.

Теперь я ощущал идущие от нее флюиды понимания, стыда и надежды на то, что все обойдется малой кровью. Она благодарно улыбнулась нам, и ушла в дом.

— Мы закончили, — рядом материализовалась Макс, подошедшая почти бесшумно. — Сейчас специалистов вызовем, и можно ехать.

Встав с колена, я поймал на себе взгляд племянника.

— Эйнар, — обратился я к молчаливой статуе физика. — Думаю, большую часть штрафов вам не придется оплачивать, проведем списание под грант испытаний безопасности купола. Дихлофос, кто бы мог подумать, — я изумленно покачал головой. — Но вы, пожалуйста, следите за порядком в своем доме.

— Конечно, — серьезно и ответственно сказал физик. И, помолчав, добавил: — Теперь я точно знаю, что иногда легенды оказываются правдой.

— Вы о чем? — недоуменно переспросил я, но Эйнар лишь хитро улыбнулся и, протянув крупную сильную руку, еще раз сжал мою ладонь.

— Спасибо, Честер. Пойду поговорю с ней, — развернулся и ушел.

— Макс? — я, оставшись в недоумении, развернулся к помощнице. — Он это о чем?

— Думаю, он это про слухи про тебя и про нас в общем, — хихикнула Макс. — Не смотри на меня так, я сплетни не собираю, но мне тоже интересно. Поспрашиваю.

Мы вернулись в офис, и в наше небольшое трехэтажное здание я не просто вбежал — влетел едва ли не на крылышках, мигом взобравшись на третий этаж, и с порога завернул под удивленными взглядами коллег не к себе, а в святая святых — обитель белых халатов под руководством нашего штатного гения.

Тайвин всегда аккуратен и собран, никаких засаленных халатов и шальных глаз, растрепанной головы и сумбурной речи. Словом, гений нашей конторы под киношные стереотипы, прямо скажем, совсем не подходит. Разве только иногда увлекается до маниакальных огоньков в глазах, но так бывает нечасто. Чаще в его репертуаре деловые костюмы с идеально отглаженными рубашками и стрелками на брюках, поверх костюма — сияющий белизной медицинский халат. Носит ученый узкие очки с прямоугольной тонкой оправой, правильно сочетающейся с тонкими чертами лица, длинные каштановые волосы забраны в хвост, чисто выбрит, и сам он — воплощение стерильности. Если бы я умел рисовать, и меня попросили изобразить человеческую ипостась скальпеля — я бы Тайвина и запечатлел.

Но один пунктик у ученого есть — если он видит непрофессионализм, пыль, небрежность в работе, он немедленно бледнеет (от возмущения краснеют только скулы), и начинает громко отчитывать нерадивый персонал, не стесняясь в выражениях. Клянусь, первое время я даже записывал! Только он, зараза очкастая, заметил, и с тех пор исключительно вежлив, а жалко, такие перлы пропали.

Распахнув дверь в лабораторию, я поприветствовал научный состав Корпуса первопроходцев и вломился к Тайвину в кабинет. Тот, чрезвычайно чем-то занятый, не поднимая головы от микросхемы, над которой он сосредоточенно колдовал с микроплазменным паяльником, раздраженно посоветовал:

— Дверь прикройте, желательно с той стороны.

Я не стал обижаться и радостно сообщил:

— Тайвин! У меня к вам дело на миллион!

— А, это вы… на миллион чего?

— А какой валютный год сейчас?

— Вроде был долларовый… — ученый пребывал в некоторой растерянности.

Валютные года на Земле распределились между десяткой крупнейших мегалополисов, и их смена базировалась на мне непонятных экономических механизмах, поэтому четкой регламентации, когда одна валюта сменит другую, не существовало, и в колониях регулярно путались и принимали любой вид электронных платежей с незначительными колебаниями в курсе конвертации.

— Значит, на миллион баксов! — я был весел и жизнерадостен, чем, очевидно, Тайвина невероятно раздражал. Но сделать ни он, ни я с моим лучезарным настроением ничего не могли, поэтому я милостиво спускал колкости с его стороны на тормозах, а он особо не усердствовал. — Короче. Что вы знаете про дихлофос?

— Дихлофос? — ученый удивился настолько, что соизволил на меня посмотреть. — Инсектицид такой… фосфорорганический, кажется. Его давно уже не используют. А что?

— А то, — внутренне предвкушая реакцию, оповестил я, — что дихлофос на ура справился с вашим нанопротекторным куполом.

И я продемонстрировал запись выезда на вызов. Взбешенный Тайвин, меняясь в лице, под конец фрагмента чуть ли не шипел сквозь зубы.

— Это ж надо было догадаться! Честер, вам никогда не казалось, что вокруг одни идиоты, и я в том числе?

— Нет, — застенчиво ответил я. — Мне не хочется ни вас, ни себя упрекать в идиотизме, ни наших подчиненных, ни колонистов. Откуда вам или им было знать, что вещество, не производящееся уже сколько там десятилетий, вдруг окажется потенциально опасным для защитного купола?

— Я должен был хотя бы подумать! — на ученого жалко было смотреть, он готов был себя сгрызть за допущенную ошибку. — Хотя… я конструировал основной узел производства нанитов на электротонической основе, а дихлофос всего лишь блокирует нормальную работу ацетилхолинэстеразы, это никак… Стоп. А вы мне само средство не привезли?

— Конечно, привез. — Я выложил перед ним на стол яркий аэрозольный баллончик, слегка подъеденный ржавчиной. Тайвин тут же схватил упаковку и принялся, сосредоточенно нахмурившись, вчитываться в состав.

— Пиретрины, — удовлетворенно кивнул он. — Так я и думал. Блокируют передачу электроимпульса. Это уже проще. Вот подлость, потребителям нравится звонкое словечко, а производителям и плевать, фосфорный там инсектицид, на основе хлора или циклопропановые эфиры, как тут, покупают-то все равно дихлофос. Не возражаете, если я займусь работой?

— Нет, если вы мне подпишете акт о списании штрафов в счет гранта по испытаниям безопасности купола.

— Что? Вы этим вредителям предлагаете еще и грант выдать? А что-нибудь поперек у них не треснет? — поинтересовался уязвленный гений, на скулах которого медленно разгорались алые пятна — признак надвигающейся бури.

— Но вам же это поможет, правда? Значит, мы можем себе позволить такой финт ушами, — миролюбиво заметил я.

Тайвин поморщился.

— Выраженьица у вас… Ладно, подпишу. Еще что хорошего сегодня случилось?

— Еще тот розовый куст за три недели вырос. Вам не кажется, что это ненормально? — я выложил перед ним на стол тетушкины черенки и счел свой долг перед наукой на сегодня выполненным: — Я могу идти?

— Идите, идите, куст я ботаникам отдам и почвоведам, пусть поработают. — махнул на меня рукой ученый и обратил все внимание на баллончик с дихлофосом, а я пошел к себе.

Среди моих подчиненных, обитавших через коридор от ученых, царило оживленное веселье. По центру просторного светлого офиса на основной переговорный стол взгромоздилась Макс и вещала что-то, вызывавшее взрывы гомерического хохота.

— О, а вот и герой дня! — ко мне подскочил Али, первопроходец с характерным профилем и сопутствующим акцентом выходца с соплеменных моему Девятому, Московскому, мегалополису гор. — Макс, давай сначала!

Та хихикнула в кулачок и, оглядевшись, переспросила:

— Все согласны?

Ребята закивали, и я невольно заулыбался, предвкушая хохму.

— Так вот. Чез, я тебя поздравляю!

— С чем?

— Ты внебрачный сын руководителя колонии!

Я, давя улыбку, поинтересовался:

— А он об этом хотя бы знает?

— Конечно, нет!

Понятно, пока я ходил к Тайвину, моя правая рука сбегала к аналитикам и собрала про меня порцию свежих сплетен. Я представил себе «радостное» лицо полковника Вернера и хмыкнул.

— И кто сообщит ему прекрасную весть об отцовстве?

— Твоя задница, конечно! — прыснула Макс, и мы по ее примеру расселись по столам и пару минут с удовольствием обсуждали на каком месте этой моей выдающейся части тела и какой формы должно быть родимое пятно, чтоб меня официально усыновили.

— Так. А еще что говорят? — полюбопытствовал я.

— Что ты дал совершенно неприличных размеров взятку за свою должность, и за тебя все делаем на самом деле мы, а ты так, лицо фирмы. А, да, ты андроид, потому что тебя не подкупишь, и вообще, слишком ты правильный, люди такими не бывают. Еще говорят, что у нас тут свальный грех и единое семейство с тобой во главе. Из менее безобидного — что у тебя есть муж, которого ты держишь дома в подвале и никому не показываешь. — На этом моменте Макс заинтересованно покосилась на меня и аккуратным движением заправила выбившуюся прядку волос за ухо.

Я фыркнул.

— Ну-ну. Андроид и свальный грех — это мощно! А вот когда это я успел себе под жилым блоком подвал выкопать, интересно мне знать? А мужа у меня отродясь не было, я давно и прочно женат.

— На ком? — с еле заметной ухмылкой спросил Роман.

— На работе, конечно, — с важным видом пояснил я. Ребята в ответ заулыбались. Тема семьи среди нас была неприкосновенным табу: работа на работе, дом — дома.

На этой оптимистичной ноте к нам незаметно подкрался шеф, и мы дисциплинированно поспрыгивали со столов, готовые к указаниям.

— А еще мне рассказывали, что вы, Честер, продали душу дьяволу. Поэтому у вас и Корпуса получается все как по маслу.

Ребята расслабились, посыпались отдельные смешки. Я же в изумлении поднял брови и помотал головой.

— Быть того не может. Серьезно? Кому-то завидно, что ли, что меня аж нечистому сосватали?

— Серьезно. И, вполне может быть, вскоре вам придется столкнуться с такой… позицией.

Я поскучнел, памятуя об одной из заявок. Да, сопровождение первопроходцами экспедиций за защитный купол — часть быта и жизни колонии, но кто сказал, что мы одинаково охотно ходим со всеми подряд?

— Не самая радужная перспектива, хочу заметить.

— И я о том же, — отметил шеф. — Но неотвратимая.

— Я понял. — Я подал знак, бойцы разошлись по своим местам, а я пошел к себе в кабинет планировать экспедицию с геологами.

Интересная у меня все-таки работа — и не ученый, и не военный, не то предводитель отважных могучих рейнджеров, не то главный заводила в компании таких же ушибленных на голову энтузиастов. Человечество успело освоить к середине двадцать третьего века пять пригодных для жизни миров, но все они, в отличие от Шестого, были так или иначе похожи на родную Землю, на Пятом вон и кошки водились, правда, о четырех ушах. И колонизация предыдущих пяти экзопланет принципиально не отличалась от освоения диких земель на Земле в стародавние времена составления карт и великих открытий. А вот Шестой оказался орешком покрепче, и тогда было принято решение создать команду первопроходцев. Нас. И главной нашей задачей стало досконально изучить все опасности и возможности нового мира и подготовить площадку для его колонизации.

А я до сих пор отчаянно изумлялся, кто меня пустил на ответственную руководящую должность и дал под мое разгильдяйское управление пятнадцать первопроходцев высшего уровня подготовки. Началось все с моей скромной персоны — точнее, не лично с меня, а с моей статьи. Точнее, не совсем моей…

Стремление моих родителей отдать мне бразды правления и обеспечить самостоятельностью с малых лет, вышло и мне, и им немного боком. Я привык доводить до конца только те дела, которые мне приходились по душе, а от остальных отказывался. А поскольку рос я в искренней любви к науке, природе и жизни человеческой, и оказался созданием с повышенной пытливостью, то мне не удавалось больше нескольких лет уделять внимание чему-то определенному. Мне всегда хотелось обнять родной мир, заглянуть в каждый его уголок и восхититься неизведанным, а потом слетать в еще пять миров по очереди, и проделать то же самое.

Но эта непоседливость вкупе с хорошо развитой интуицией, которой я втайне гордился, не давала мне вписываться в рамки общества с его требованиями не скакать по верхам наук, а спокойно и последовательно получить образование и найти место в жизни, что категорически претило моему естеству. Так я с грехом пополам закончил музыкальную школу, начал и бросил два высших образования, посещал великое множество разных секций и кружков, но нигде надолго не задерживался.

Не только потому, что чувствовал себя не на своем месте, но и потому, что периодически натыкался на уважаемых академиков с потрясающей чушью в голове. А поскольку я категорически глупость не переносил на вид, вкус, цвет, запах и слова, то физически не мог заставить себя уважать степенного ученого мужа, который сегодня нам рассказывал основы цитологии, а завтра — про то, как в подземном бункере выращивают генномодифицированные помидоры, чтобы потом с их помощью понизить общий уровень интеллекта на планете и ввести режим интеллектуальной плутократии. Мне казалось, что в этот момент понижается градус интеллекта непосредственно в аудитории. Это приводило к досадным войнам с ветряными мельницами, где я ожидаемо проигрывал, но промолчать по молодой глупости все равно не мог. Умению отделить заблуждения человека от его знаний и полезных навыков, что я мог бы от него получить, я научился глубоко потом. Так я в итоге к совершеннолетию оказался гордым обладателем кучки разных грамот и поощрений, двух справок с перечнем предметов, которые я смог относительно глубоко изучить, и раздолбайского характера.

Друзей у меня почти не было, зато была куча знакомых, через которых я устроился сначала на подработку по проверке научных статей на предмет поиска обычных языковых описок, а потом мне начали доверять поиск и фактических ошибок — и я относительно неплохо с этим справлялся. Потом кто-то заказал мне полное переписывание статьи, и вот я стал писать работы за нерадивых студиозусов. Такой своеобразный формат обучения мне понравился, и я бы так дальше продолжил жить, узнавать новое и зарабатывать, если бы не один случай.

Однажды мне досталась творческая работа для аспиранта по ксенозоологии — описать животное, которое могло бы существовать на другой планете, причем включить его в биогеоценоз, а это означало, придумав его, не забыть описать, где и как оно живет, чем питается, кого боится, как размножается.

Я подключил фантазию, полазил по инфосети, вспомнил свои познания в мифологии — и содрал почти подчистую мантикору у древних греков. Только сделал ее инсектоидного типа и на кремнийорганической основе. Описал джунгли, где она может жить — а где еще жить полунасекомой тварюшке? — ее повадки, брачные игры, ползучесть, бронированность и ядовитость, а потом разошелся и придумал ей теплокровную пару — ложную скорпикору, мимикрирующую под скорпикору настоящую, чтоб не обижали те, для кого она по зубам.

Спустя месяц я узнаю, что открыта новая экзопланета, и первые пробы и снимки, что оттуда приехали, намекали на то, чего не может быть — кремнийорганическую жизнь. Разумных существ ученые не обещали, но сам факт случайного совпадения вольного полета моей буйной фантазии и слухов вокруг нового мира меня взбудоражил. Я тут же начал хотеть туда попасть, всеми правдами и неправдами. А вдруг я и остальное угадал? Мне позарез требовалось это проверить! Я, может, всю жизнь мечтал, чтобы новый вид животных моим именем назвали, а тут такая шикарная возможность, а я не при делах. Я чуть не сдался и не написал аспиранту Салливану с просьбой включить в статью и мое имя как соавтора, но засомневался. Куда я полезу, недоучка, человек без диплома?

Так что высовываться я не собирался, понимая, что ситуация что для меня, что для ученого щекотливая. Хотя с Салливаном, как и со многими другими заказчиками, ситуация была вполне понятная — вечная занятость. Он мог сделать статью и сам, не обязательно было ко мне обращаться. Но откуда перспективному аспиранту-ксенозоологу взять время на выполнение эссе на уровне «поди, придумай задание для школьной олимпиады по биологии»? Тем более, скоро, может быть, первые животные с новой планеты приедут, и его, времени в смысле, совсем у человека не будет. Моя незримая помощь оказалась неоценима, вот только со мной эта теневая деятельность сыграла злую шутку — что с того, что я оказался прав? Салливан мое эссе порядком переделал, и с него отличный старт получит, а я… что ж, пригожусь еще где-нибудь.

Так что свои надежды я запихнул в глубину души, только иногда в кругу друзей, особенно когда после переизбытка возлияний доходило до душевных излияний, нет-нет да и шутил о том, что так хотел бы в другом мире побывать, что один практически под себя создал. И вот сидим мы с Димычем, давнишним моим знакомым, на лобном месте любой посиделки — на кухне, и я жалуюсь ему на свое неуемное любопытство, на злополучное эссе и на неистребимое стремление высунуть нос в космос и чуточку подальше.

— А когда это было? — Димыч с интересом уставился на меня и задымил новомодным экологичным устройством для курильщиков.

— Месяца два или три назад я этому красавцу эссе наваял, а месяц назад новую потенциальную колонию презентовали. — Я подпер голову рукой, как заправская Аленушка на бережку реки, где она Иванушку своего потеряла, и грустно посмотрел на бокал с вином. Из комнаты рядом раздавались взрывы хохота — народ с азартом играл в «Крокодила».

— Да-а-а, ситуевина. — Димыч затянулся, пыхнул, и продолжил: — А если ты заявишь о соавторстве?

— Да ну как и, главное, зачем? Я Салливана не заменю на его месте, я ж недоучка, а то, что я один раз что-то угадал, никакого значения не имеет.

На кухню кто-то зашел, но мы были чересчур увлечены беседой, чтобы обратить на него внимание — сюда и так регулярно забегали. Я сначала жалел, что предоставил свою нерезиновую норку под квартирник на три десятка человек, еле уместившихся в довольно просторной на меня одного гостиной, особенно, когда представил, какая мне предстоит завтра уборка. Но потом стало весело, и в целом обстановка складывалась спокойная и позитивная.

— Но ведь право автора не отчуждаемо? — Димыч никак не мог взять в толк, почему я страдаю тихо в уголочке, а не громко якаю про кремнийорганику и скорпикору на каждом углу. — В СМИ можно обратиться, на кафедру…

— Димыч, вот представь. Ты в своей засекреченной конторе написал новую программу. Красивую, полезную, не знаю, о чем, например, о влиянии геомагнитных излучений на паучков. Допустим, они чувствуют колебания геомагнитного поля в своей местности, и плетут чуть-чуть другую паутину, чтобы она была прочнее или более мелкоячеистая. И вот твоя программа анализирует, как сегодня паучок паутину сплел, и выдает прогноз на ближайшие сутки о геомагнитной обстановке в конкретной местности, причем на порядок точнее, чем в утренней сводке погоды. Или возле геомагнитной локальной аномалии паучки паутину плетут по-другому, и твоя программа может сразу сказать — о, тут вот руда с железом залегает, — я отхлебнул еще глоток вина из тонкостенного бокала, и продолжил. — Работал ты над ней, старался, отдал руководству, зарплату получил. А через месяц оп — и она у всех на смарте стоит. И ты ходишь и думаешь — ну как так-то? А претензии предъявить и некому. Тебе техзадание давали? Давали. Ты творчески подошел к работе, да, дело твое, но это просто работа. Так и со скорпикорой, точнее, с ложной скорпикорой. Мне дали параметры задания, я его сделал, гонорар получил. И если я пойду качать права, то ничего хорошего не выйдет ни для Салливана, ни для меня. Для него, думаю, ты и так понимаешь — это потеря репутации, гранта, а может, и места в аспирантуре. А для меня — потеря моей рабочей репутации, возврат денег за хорошо сделанную работу, которой я горжусь, хоть и втихую, а в перспективе — чистка морды свежеотломанным кирпичом.

— Эк ты хватил. Не, тут другое… И, кстати, почему ложная?

— А я изначально про ложную писал, только там Салливан часть выкинул, часть изменил… И вообще, может, там нет никаких скорпикор. Все-таки чудес в нашей жизни не всегда дождешься, — и я весело подмигнул Димычу своим кошачьим глазом.

— Извините, меня, пожалуйста, что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что… — вклинился в разговор мужчина в летах с тронутыми сединой волосами.

Я пораженно уставился на него, готовый новоявленному Воланду продать все что угодно, даже злосчастную скорпикору, хоть ложную, хоть настоящую. А вот Димыч, на мое удивление, построжел и вытянулся, словно ему в спину струну вставили и колок провернули. Я немедленно подумал о том, что ко мне на огонек заглянул кто-то важный, но в атмосфере квартирного равенства значения лично для меня это не имело.

— Простите, про Фаммуза и Мардука рассказать не смогу, — сияя, как свеженачищенная монетка, отрапортовал я.

— А про скорпикору поподробнее можете? — подсевший к нам джентльмен чуть склонил голову набок, выказывая искренний интерес к теме.

— Извините, но, наверно, нет. Или если вы мне пообещаете, что рассказ за пределы моей квартиры не выйдет, — сказал я со всей возможной серьезностью, которую смог в себе найти.

— Понимаю, — кивнул незнакомец. — Тогда ознакомьте меня с тем, как вы создали ложную скорпикору.

Я насторожился, чувства подсказывали, что здесь есть подвох, но я в упор не видел, в чем он мог бы заключаться. Да и похвастаться хотелось, не буду привирать.

— Вышло так, что я заинтересовался темой иномирных животных еще в детстве, помните, лет десять назад Пятую колонию создали? — Дождавшись утвердительного кивка, я продолжил: — Так вот, на всех этих планетах так или иначе жизнь формировалась по земному типу, и, хотя встречаются интересные вариации, в целом они довольно точно совпадают с эволюционной линией земной флоры и фауны. Значит, шестой мир по земному типу тоже вряд ли даст что-то непохожее. Это все интересно, но объяснений пока нет, и останавливаться на них не будем. Поэтому, подумав о том, что мир может быть кардинально другим, я полез в мифы и легенды. Для начала — в бестиарий Древней Греции.

— Почему? — приподнял брови этот искуситель.

— Я исходил из простых предпосылок. Возможно, в древности люди были гораздо ближе к природе, чем сейчас. И гораздо ближе к хтоническому началу Вселенной, чем мы в наши дни, рациональные до мозга костей. Я предположил, что человек, который более тонко чувствует природные явления и начала, обладает анимистическими представлениями о ней, то есть одушевляет каждый значимый для себя предмет или явление, теоретически мог бы, как бы это сказать, чтобы прозвучало не по-идиотски… — я пощелкал пальцами, пытаясь сформулировать точнее. — Заглянуть в основы основ. И увидеть там что-то странное.

— Вы имеете в виду, что люди Древнего мира обладали способностью заглядывать в другие миры? — седовласый наморщил лоб, демонстрируя удивление пополам с пренебрежением, дескать, я тут про серьезное, а мне про эзотерику и мифологию.

Для храбрости я отхлебнул чуть ли не половину бокала, и продолжил:

— Примерно так. Но не все, только некоторые. Понятно, я взял это предположение за основу и дальше подумал, что все эти хтонические существа с нижних ярусов подсознания, что можно извлечь из мифологии разных народов, — они же не просто так придуманы. И если большая их часть похожа на попытку дурного биоинженера слепить теплое с мягким — например, приставить к телу человека голову быка, то такие интересные химеры в биологическом смысле, как мантикора, василиск и другие, должны иметь более фундаментальное основание, чем просто сшивка страшного хищника с не менее страшным гадом ползучим. Вот я и подумал, а могла бы потенциально где-то существовать такая мантикора, если ее рассматривать с позиции реального животного? С биологической точки зрения, просто животное, мифы человек уже сам поверх навертел. А дальше… — я разлился соловьем, пересказав эссе в том виде, как его написал я, и остановился только на том, что начал объяснять, какая из скорпикор какая, почему важнее все-таки ложная и в чем суть мимикрии как таковой.

— А про других животных вы тоже могли бы предположить подобное?

Не, ну я как раз недавно об этом думал…

— Вот вы зря меня слушаете, — запнулся я посередине рассказа о том, как могли бы функционировать огнеиспускательные железы дракона, если бы он существовал. — Я так и до пантеона всяких майя и ацтеков доберусь, а там такие дикости водятся, что мне лично было бы страшно и шаг сделать на планете, населенной подобными животными.

— Что вы говорите… А на планете, населенной скорпикорами, не страшно? — поддел незнакомец.

— Нет. Да, вы знаете, — расхрабрился я, чуть подумав. — И по населенной кетцалькоатлями земле я бы прошелся. Интересно же! Но тогда нужна весьма… уверенная компания.

— Это какая?

— Как же, — принялся на ходу придумывать я. — Штук двадцать ребят обученного спецназа. Десяток, нет, лучше пяток, чтоб под ногами не мешались, ученых разной степени гениальности.

— Прям-таки гениальности? — весело осведомился наш вечерний Воланд.

— Естественно! — меня понесло. — А как же? Для того, чтобы одну зверушку исследовать, наверно, не один институт работает, а тут целая планета, зверье наверняка будет разное всякое, летающее, ползающее, бегающее, микроскопическое, растения, минералы неизвестные. Тут в первую очередь нужны… трапперы. Первопроходцы. Охотники за всем новым, универсальные, осторожные и увлеченные своей работой. Но им без штатного гения не обойтись, хотя бы один обязательно должен быть, на голом энтузиазме новый мир не вывезешь, научная база должна быть. Отсюда нужна еще пара-тройка людей, которые умеют думать, а то ученые думать могут только в своей плоскости, а военные не будут успевать, и без того забот хватит.

— То есть, группа аналитиков.

— Да! Вы меня прекрасно понимаете, — умилился я. — Кто еще… в самой десант-группе кто-то должен знать основы ориентирования на местности, налаживать связь, ведать снаряжением, но это могут и бойцы, я слышал, когда на разноцветные береты учат, там и не такое преподают. Наверно, на вылазке больше никто не нужен, но где-то в штабе нужен какой-нибудь снабженец, который по оружию и всяким техническим штукам. И штат медиков.

— Разноцветные береты? Медики? — он явно не поспевал за полетом моей пьяной мысли.

— Я имел в виду, что неважно, из каких войск таких бойцов наберут, важно, чтоб тренированные были, ко всему готовые и, главное, любопытствующие, у которых кроссами и драками природную человеческую тягу к прекрасному не отбили. Медики — а как без них? Вы представьте, сколько по первому времени будет травм. Рельеф незнакомый, неизвестно из чего камни под ногами, норы гигантских инопланетных муравьиных львов и речки кислотные. А вирусы всякие инородные? Зверушки кусачие и ядовитые, растения тоже… недружелюбные. — Я попытался себе представить цветочек с зубками, не преуспел и обезоруживающе улыбнулся. — А, ладно, вы зря меня всерьез воспринимаете.

— А вы что будете делать? — съязвил седовласый.

— Я? — и тут я задумался. А в самом деле… я не исследователь, не ученый, не боец, так, недоучка. — Буду идейным мотиватором. Всегда нужен такой полезный человек, который будет всех подбадривать, раздавать мотивирующие пинки, вовремя по головке гладить, утешать и говорить что-то такое… теплое и правильное. Это я умею.

— Значит, в руководство хотите, — еще более язвительно отметил мой собеседник.

— Да ну, какой из меня руководитель, вы что. Руководить — это вам нужен уверенный в себе мужик, косая сажень в плечах, но чтоб умный был, природу любил, с людьми разговаривал и правильные решения вовремя принимал. Короче, героический герой. Не знаете, где таких выращивают? А вообще лучшие руководители получаются из наглых троечников со связями, — пошутил я. — Если серьезно, я б туристом поехал. Так я буду в целости и сохранности, никому мешаться не буду и на другой мир посмотрю. Денег где бы только нарисовать на такую экскурсию.

И я мечтательно задумался. И только тут заметил, что за все это время Димыч так и не отмер со своего поста и по едва заметным кивкам седовласого подливал ему сок, а мне — вино. То-то я думаю, почему мир вокруг немного того, шатается?

— Кажется, мы с вами обсудили то, что вас интересует? — вопросительно глянул я на Воланда. — А вы так и не представились и даже со мной не выпили… — кажется, я немного обнаглел, но мне было интересно.

— Уважили старика, — одобрительно засмеялся незнакомец, салютуя мне стаканом с соком и не собираясь представляться.

— Какой же вы старик, — назидательно поднял я палец вверх. — Старики ходят с палочкой и рассказывают о суровой молодости, а у вас хоть голова и в благородной седине, но ум быстр, а движения — как у молодых, — резюмировал я свои наблюдения. — Прошу прощения за столь грубую лесть, мсье Воланд, но меня ждут обязанности предводителя здешней шайки, а то все разнесут, что я завтра делать буду, — и, пошатнувшись, я отправился исполнять хозяйские обязанности: разгонять буйных и укладывать спать тех, кто уже никуда по состоянию нестояния доползти бы не смог.

Собирая по всей гостиной посуду, я краем уха слышал журчание голосов на кухне, потом упругим быстрым шагом оттуда вышел давешний Воланд, коротко мне кивнул и ушел. Димыч выполз из кухни бледный и слегка заторможенный.

— Та-а-ак, признавайся, и кто это был? Твой научник? А он точно не будет распространяться про мою ложную скорпикору, а то мне еще работать… — я уже с трудом фокусировался, хотелось лечь и заснуть, но пока любопытство пересиливало.

— Начальство это мое, самое высокое. — К Димычу постепенно начал возвращаться нормальный цвет лица. — Ох и повезло же тебе. Или не повезло, это как посмотреть.

— Что ты имеешь в виду? — немедленно заинтересовался я.

— Знаешь, как раз пару месяцев назад, когда статья Салливана вышла, мы ее у себя в отделе обсуждали, и я сказал, что сам он такую дичь придумать бы не смог, кишка тонка, я ж его знаю неплохо, на факультатив по бионике вместе ходили. А тут как раз он мимо проходил, — Димыч сделал многозначительное подчеркивание интонацией фигуры своего работодателя, — и спрашивает, а кто бы смог? Ну, я и сказал, что только одну такую бешеную сову знаю, тебя то есть. Он попросил познакомить при случае, я обещал, что как только — так сразу. И забыл. А тут у тебя квартирник, я и вспомнил, и ему сказал.

— А он и пришел. — Я задумчиво сгрузил посуду в мойку — половину стерилизатор отмоет за ночь, остальное с утра сам разберу.

— Угу, — подтвердил Димыч. — Я, честно, не помню, чтоб он кого-то столько времени расспрашивал о такой ерунде. Вот и не знаю, повезло тебе или нет, что он тобой заинтересовался.

— Почему ерунде? — почти обиделся я. — Хотя… скорее да, чем нет.

— Страшно мне будет с тобой работать, Чез, — честно сказал Димыч. — Ты же все в бардак и балаган превратишь.

— А, брось, кто меня возьмет, кому я там у тебя нужен, — я душераздирающе зевнул и ушел спать. А жизнь моя тем временем уже кардинально изменилась, хотя я об этом еще не знал.

Следующий день Корпуса первопроходцев начинался как всегда. Я припарковал флаер возле офиса, попытался проскочить мимо пожилого вахтера, но не смог: бдительный дедок меня поймал и прошелся по моей безалаберности — сегодня я забыл причесаться и вместо легкой экзоброни нацепил порядком мятую черно-белую форму первопроходца. Я остановился, подхватив наше негласное шутливое противостояние, и с привычной невозмутимой вежливостью поздоровался: ему приятно, а с меня не убудет.

Неподалеку от входа в Корпус я заметил штатного гения: Тайвин с первым утренним кофе любил посмотреть на ало-фиолетовое рассветное небо и садящиеся флаеры. Я знал, что так он настраивает себя на рабочий лад, и поприветствовал ученого:

— Здравствуйте, Тайвин!

— Доброе утро, Честер, — он протянул мне ладонь. — Вы все еще не желаете пройти коррекцию зрачков?

— Нет, что вы, спасибо, предпочту остаться при своих. Вдруг после пластики потеряется мой исключительный нюх и умение влипать во всякие неприятности? Где я еще найду такую шикарную работу? — дежурно отнекивался я, пожимая ему руку.

— Жаль, жаль…

Генетическая аномалия не стала препятствием для моего появления на свет, хотя врачи определили ее задолго до моего рождения, еще при составлении пренатальной диагностической карты для моих родителей. Но, к радости моего бытия, решили, что небольшое дополнение к кариотипу не приведет к системным отклонениям, как это обычно бывает при синдроме Шмида-Фраккаро, в простонародье говоря — «кошачьего глаза». И, что удивительно, на мой счет они не ошиблись — я обошелся вместо разных неприятных врожденных физических пороков и умственной отсталости просто необычным — светло-чайным, почти оранжевым — цветом глаз и полнофункциональными кошачьими зрачками, что бывает при синдроме «кошачьего глаза» далеко не всегда.

Я поднялся на третий этаж и завернул к себе в отдел, из окон которого открывался вид на стройные ряды одноэтажных жилых модуль-блоков колонии, поделенных на жилые сектора, а над ними едва заметными радужными сполохами мерцала пленка защитного купола. За столами толпились ребята-оперативники, обмениваясь приветствиями и новостями, кто в повседневной форме, как я, кто в тяжелой или облегченной экзоброне, кто просто в футболке и джинсах. Я поприветствовал подчиненных:

— Да начнется новый день, полный оперативных чудес и научных свершений!

— Привет, Чез! — нестройным хором ответили первопроходцы, фыркая в ответ на мои утренние напутствия.

— Доброе утро! — звонко раздалось из-за спины. Вот и моя правая рука во всей красе. Я обернулся — Макс, в полной боевой выкладке.

— Доброе. Куда-то собралась? Выезда сегодня не предвидится, экспедицию готовим.

Боевая валькирия поморщилась, она с удовольствием в поле бы сходила и сама, вместо меня или со мной за компанию.

— Да ну тебя. Расслабляться нельзя, мы же на работе, сам знаешь.

Да, знаю. Но предпочитаю облегченный вариант: большинство выездов не требует ни тяжелого оружия, ни утяжеленной экзоброни, ни расширенного варианта аптечки и прочих примочек, так зачем в офисе затруднять свободу передвижения себе и другим, бряцая амуницией и задевая броней столы? Личный выбор каждого, но я искренне не понимал привычки потеть на работе ради полной готовности к любому чиху. Ладно бы новички, что с них возьмешь, но Макс, без пяти моя преемница. Впрочем, раз ей так хочется…

— Знаю. Я у себя, если что — свистите! — хлопнув ее по армированному наплечнику и присвистнув для примера, я проследовал было к себе в кабинет, но отвлекся на очередное утреннее шоу а-ля «ученый нового типа». Настройка на работу прошла успешно, подумалось мне, потому что из научного отдела, от нас через коридор, доносилось:

— Мохнозадые криворукие гамадрилы! Кто тебя так учил титровать? Что ты там бормочешь? Я? Я еще не свил из извилин африканскую косичку, чтобы тебе такую ересь рассказывать. Ну, давайте вслух, вместе, двоечники, кто помнит — помогайте! — и лаборанты вслед за руководителем с хорошо поставленным командным голосом уныло в сотый раз подряд за последний год затянули порядок прямого и обратного титрования, потом пошли по реагентам.

Дальше я слушать не стал, подумал только о том, что каждый кандидатскую защитил бы на ура прямо сейчас — Тайвин натаскивал научных сотрудников похлеще, чем в астродесантных войсках на звездные береты парней гоняют. Но счастья на лицах его гамадрилов я не наблюдал, хотя я бы на их месте бесился, но молчал и ценил.

Из кабинета напротив моего в нашем оперативном отделе на шум выглянуло начальство. Импозантный седовласый джентльмен заинтересованно оглядел картину маслом, вдруг что пропустил, но затем, отстраненно пожав плечами, удалился: ничего принципиально нового не происходило.

Зайдя в свой кабинет, я плюхнулся в кресло и отдал команду просмотра документации — передо мной взметнулось голографическое меню, которое я лениво пролистал движениями глаз. Все выглядело нормально. Шестая колония порядком разрослась за почти три года существования, и люди плотно заселили семь жилых секторов, в каждом из которых размещалось по несколько тысяч человек. В новом мире жили не только ученые, военные и их семьи, но и их родственники, друзья, просто любопытствующие, туристы и любители нового, промышленники, строители, работяги и все, кому новый мир оказался интересен и показался перспективным в плане карьеры.

Но вот в пятом жилом секторе, где обитали насквозь увлеченные работой физики-практики, продолжали жаловаться на шумы и запахи, местная живность и после вчерашнего инцидента пошаливала, и я сделал в памяти зарубку — стоит туда пару оперативников и стажеров прислать, пусть тренируются. Биологи из третьего сектора хотели сопровождение на какую-то необычную точку на карте, найденную ими недавно с воздуха при голосъемке с дронов. Промышленники из четвертого, которые отвечали за исследование и выпуск в массовое производство вещей, материалов и техники из найденных в новом мире ресурсов и веществ, снова подали заявку на сборную экспедицию в труднодоступный экваториальный участок. Что они там интересного нашли, я предположить не мог и мучился от неудовлетворенного любопытства.

— Макс, зайди, — попросил я в коммуникатор.

Через мгновение в кабинет поскреблись, и ко мне зашла краса всея оперативного отдела в экзоброне. Я невольно залюбовался, хотя недостатка в девушках на Шестой колонии не было.

— Да? — вопросительно подняла брови моя заместительница.

— Смотри, у нас есть заявка от физиков из пятого, не хочешь с ребятами скататься?

— Хочу, — Макс улыбнулась. Ей всегда нравились такие спонтанные выезды: сидеть на месте без дела она не любила. Интересно, она проедется по моей безалаберности в этот раз? — А тебя не возьму, ты без брони.

Ну конечно, кто бы сомневался.

— Можно подумать, броню так долго на себя натягивать. Да я сегодня никуда и не собирался, надо геологам звонить, — делано обиделся я. — И еще мне твой совет нужен. Когда мы сможем разрешить четвертому сектору экспедицию? Промышленники копытом бьют, без нас их не пустят, а мы уже третий раз футболим.

Макс задумалась, прикидывая: текущие заявки новой колонии в пределах жилых поселений и сопровождение ученых были в приоритете, остальные — туристы, промышленники, охотники за впечатлениями и живностью и прочий люд был вынужден ждать, пока мы освободимся. А поскольку весь боевой отдел первопроходцев насчитывал, включая меня, шестнадцать оперативников, и на вызовы мы меньше, чем впятером, не ходили, то очередь могла ждать недели, а то и месяцы, особенно поначалу, пока мы не начали натаскивать новичков.

— Давай подумаем, — Макс неторопливо оперлась на мой стол, глядя в проекцию с заявками. — К физикам я сегодня съезжу, геологов ты вчера, конечно, предварительно согласовал, но раньше чем через неделю второй сектор не соберется, и не мечтай, они там ребята основательные. Промышленники… Если они будут готовы в течение трех дней и сопровождение будет не больше чем на неделю, мы согласны.

— Хорошо, — меня точно уламывать не надо было, и я, отпустив Макс, принялся за звонки.

Геологи, как она и напророчила, запросили десять дней на подготовку. На заднем плане, за проекцией немолодого, но обаятельного руководителя геологического отделения Всемирной ассоциации наук было видно и слышно, как вихрастый молоденький энтузиаст лет двадцати пытается выглянуть из-за его плеча и посмотреть на прекрасного меня и заодно под шумок запросить сроки побыстрее. Третий фигурант разговора, более солидный мужчина среднего возраста, тем временем выловил его за шкирку и тихонько выговаривал про спешку, объясняя, когда она нужна. Мне он показался знакомым, но я не стал заострять внимание, обсудил детали, согласовал сроки и завершил переговоры.

Следующими в плане были промышленники, и тут я был искренне удивлен. Звонок прошел мгновенно, нас ждали.

— Честер, доброго утра! — с голограммы на меня смотрел восточного типажа мужчина неопределенного возраста с идеальной, волосок к волоску, гладкой короткой прической, непроницаемо-темными глазами и совершенно отрешенным от мира сего выражением лица.

Проекцию промышленник выбрал строго деловую — по плечи и, помимо головы собеседника, мне был виден только край дорогого костюма с воротником-стойкой. Я же предпочитал появляться по пояс, чтобы при разговоре были читаемы руки и поза — мне казалось, что так беседа будет строиться более доверительно.

— Доброго, с кем имею честь? — нет, мне было понятно, что на Шестом нас не знают только младенцы, но чтоб сразу в лицо опознать…

— Алан, синдикат «Апостол».

Я подобрался, «Апостол» был мне хорошо знаком — эти ребята помимо прибыли следовали концепции креационизма, и пытались найти доказательства божественного промысла и присутствия Бога в каждой новой колонии. И до Шестого, значит, добрались. Их идей я не понимал, но заявка есть заявка, тем более, что в первую очередь они будут искать не доказательства бытия Божия, а материальные объекты — собирать образцы почвы, растений и животных, делать геологические исследования, наблюдать за здешним биогеоценозом, в общем, пользу приносить и добро учинять. А сведениями они с нами и научным сообществом делиться обязаны априори, так что я был скован бюрократическими рамками, как бы мне не хотелось им в четвертый раз отказать, повинуясь зову интуиции.

— Очень приятно, у нас хорошие новости — если вы успеете снарядить экспедицию в течение трех дней, мы сможем взять вашу заявку на выполнение.

— Отлично! — Алан внешне никак не изменился, будто я ему сообщил не о том, что ожидание длиной в несколько месяцев окончено, а стерилизатор на кухне посуду домыл.

— В таком случае мы начинаем подготовку? И имейте в виду, что на сопровождение можем выделить неделю, больше не получится. — Алан слегка нахмурился, и это была его единственная читаемая эмоция.

— Мы планировали двадцать пять дней, полную программу с малым составом.

Я задумчиво покачал головой: так надолго оставлять колонию на треть боевого состава мы не могли. С другой стороны, идет третий год освоения, по большей части мы в жилых секторах практически и не нужны. Слаженных боевых пятерок за неполные три года для базовых нужд колонии мы обучили почти два десятка. Их как горячие пирожки разобрали по основным жилым и научным секторам, так что колония, строго говоря, под присмотром. Но что-то мне не нравилось, интуиция подсказывала засаду, хотя я сам на экватор первый бы побежал, да больно уж компания сомнительная. И я с неохотой пообещал:

— Попробую согласовать еще дней пять, но больше точно не получится. Работаем? — может, их не устроит, и получится отвертеться?

— Да. И большое вам спасибо, Честер. Кого вы планируете отправить?

Этот вопрос мне не очень понравился, в конце концов, какая разница, кто именно из ребят пойдет с ними? Но я обтекаемо увильнул от ответа:

— Вопрос будет решаться в текущем порядке.

— Мы были бы очень рады, если вы примете личное участие.

Я удивился, при чем, интересно, тут я, как будто других объектов и субъектов для теологического интереса у них нет.

— Я подумаю, спасибо за предложение, — нейтрально ответил я и, попрощавшись, завершил разговор.

Вскочив с кресла, походил по кабинету, раздумывая. Допустим, с «Апостолом» поеду все-таки я — во-первых, мне все равно было дико интересно побывать на экваторе, во-вторых, если не можешь угадать пакость — возглавь.

Тогда надо брать с собой всех, кого я думал взять с геологами — Романа, он надежен, как армейские берцы, Уилла и неразлучников, а тут оставлять Макс и Али — они не подведут. Но как быть с периодом перекрытия — три дня, да еще двенадцать, а геологи через десять пойдут, колония на пять дней остается на пятерых оперативников и десяток стажеров. Я запутался, начертил схему на интерактивной доске, которую я себе в кабинете напротив входа во всю стену обустроил, чтоб вносить туда заметки по ходу работы, разобрался. Колония без основного оперативного состава — нехорошо. Попытался перекроить сроки, снова запутался. Еще подумал. Подвинуть геологов — а не слишком много чести апостольцам?

В итоге я на все плюнул, отчаявшись решить эту головоломку, и пошел советоваться к начальству через общий офис оперативного отдела. Макс уже унеслась, взяв тройку стажеров и пару желающих с собой в группу поддержки дочищать последствия вчерашнего инцидента, остальные бойцы расползлись по рабочим местам писать отчеты или пить кофе и трепаться о жизни.

Постучав в дверь кабинета шефа, я внутренне собрался и пригладил пятерней шевелюру — отчего, подозреваю, стал еще больше похож на взъерошенное чучело-мяучело, а никак не на главу оперативников. Переборка двери отъехала в сторону, и шеф приглашающе махнул мне рукой из глубины помещения.

В кабинете было накурено, царил полумрак и специфическая смесь запахов табака, мореного дуба и кожи, свойственная, мне кажется, любому обиталищу высокопоставленных боссов, в каких бы структурах они ни работали. С пожилым импозантным джентльменом в светлом деловом костюме, с цепким взглядом серо-зеленых глаз и внешностью типичного жителя одного из земных мегалополисов в Европейской части континента, сидящим в дорогущем кожаном кресле, мы были знакомы четвертый год по земному времени. Но имени я от него так и не дознался — то ли он считал, что я еще не дорос величать по именам начальников, то ли просто не хотел представляться, но мне это никак не мешало.

— Доброе утро. Соберем планерку? — я вопросительно воззрился на начальство.

Тот иронично глянул на меня из-под седых бровей — дескать, зачем? Не первый год работаешь, большой мальчик. Я пояснил:

— «Апостол» подал четвертую заявку за последние два месяца, что-то они на экваторе нашли, ну, вы знаете. Меня смущает их настойчивость. И сроки. И они сами.

— Что не так со сроками? — подался ко мне из глубин кожаного монстра шеф.

— Они хотят максимум. Зачем такие траты? У них что, своих людей нет? Взяли бы, как все, пятерку на неделю. Так они просят полный малый сопроводительный состав почти на месяц и меня хотят сверху. Я-то им зачем сдался?

— Положим, не только вы, Честер, не зазнавайтесь. Подобного рода просьба была получена и в отношении других отделов.

Я еще больше удивился и насторожился, дверь кабинета снова шаркнула, и к нам присоединился Тайвин, удовлетворенно поблескивая серыми глазами сквозь стекла очков — отчитал научный отдел и доволен. Я едва заметно покачал головой с недовольством: нельзя так с подчиненными обращаться. Удивительно, как у него до сих пор в отделе текучка не началась. Долгосрочные контракты все хором подписали, что ли, вот и приходится терпеть? Но вслух ничего не сказал, только язвительно заметил:

— Тогда сразу на весь Корпус надо было заявку подавать, чего мелочиться.

— Вы плохо себе представляете механизм финансирования вашего сопровождения и первопроходцев в целом, Честер. У промышленников не хватит средств нанять весь штат, — седовласый откинулся обратно в уютную темноту кресла, оттуда сверкнули смешинки в глубине взгляда. — Но на полный малый состав им хватит, дней так, я бы сказал, на пятнадцать. Вы же им обещали подумать?

Каков жук, если б я не знал, что мой кабинет без прослушки, точно бы засомневался.

— Да, я не экономист, — покаянно склонил голову я. — Я им сначала неделю плюс три дня на сборы дал, там геологи как раз через декаду соберутся, но они двадцать пять выкатили. Я сказал, что еще максимум дней пять, думаю, ребята справятся. А то геологов двигать придется, а они, сами знаете, сдвига сроков не любят, у них все под расчет.

— Та-а-ак, — напрягся штатный гений, стараясь вникнуть в суть беседы с ее середины. — А что у нас хорошего происходит, о чем меня еще не проинформировали?

— На экватор полетим. Хотите? — я склонил голову чуть набок и, хитро посмотрев на него, интригующе подмигнул.

— Хочу! — ученого перспектива слетать на экватор безмерно обрадовала, но он, как и я, чуял какой-то подвох. — А с кем? Только не говорите, что…

— С ними, с ними, с «Апостолом». Не самое приятное соседство, но куда деваться. С другой стороны, может, удастся наконец узнать, что они божественного на Шестом нарыли. Интересно же.

— Пустая трата времени! — презрительно фыркнул Тайвин. — Богословие, схоластика… Болтология одна. Только категорический императив Канта можно хоть как-то всерьез воспринимать. И вообще, мыслить надо рационально. Критически. Там, где что-то принимается на веру, науки быть не может.

— М-да? — задумчиво проговорил я. — Миллионы мух не могут ошибаться. В смысле, я не говорю, что религия — это плохо, отнюдь. Я говорю, что слепое поклонение религиозным догматам — нехорошо. Сама по себе вера — явление позитивное, человеку жизненно необходимо во что-то верить. Вот вы, например, в науку верите. Тоже религия своего рода, если разобраться.

Тайвин внимательно на меня посмотрел, помедлив с ответом.

— Знаете, пожалуй, мы с вами на досуге обсудим эту теорию. Я подумаю. А пока простите, — он развел руками, намекая, что нам есть о чем поговорить кроме споров о вере, и мне ничего не оставалось, кроме как свернуть незатыкаемый фонтан моего красноречия. Но он вдруг меня поймал последним встречным вопросом. — А во что верите вы?

Я, почти не задумываясь, ответил:

— В людей. И в мир. Я вообще по природе пантеист. Правда, у меня есть сложная концепция разделения доверия и веры… Но сейчас правда не время.

— Собирайте свою пятерку, через сутки вылет. — подытожил шеф, с интересом внимавший нашей короткой философской беседе.

Я приподнял бровь в немом вопросе.

— Я вас уверяю, Честер, у апостольцев все давным-давно сложено и готово к экспедиции, так что из трех дней на подготовку два вы можете смело включить во время сопровождения. А за оставшихся три дня перекрытия, полагаю, колония без вас устоит.

Я вздохнул, так — значит, так. И спросил:

— Тайвин, так вы полетите?

— Не откажусь, — степенно отвечал штатный гений. — И пару своих гамадрилов с собой возьму.

— Аналитики?

— Полагаю, да. — ответил мне уже шеф.

Я кивнул. В принципе, можно было и не спрашивать: аналитики входят в полный малый экспедиционный состав, а штатный гений такой случай ни одному лаборанту не отдал бы. Выйдя из кабинета высокого начальства, я нашел взглядом Романа и мотнул головой, мол, разговор есть. Первопроходец, чуть заметно улыбнувшись, пошел за мной.

Прикрыв дверь уже своего кабинета, я спросил:

— Роман, нам поступила заявка от «Апостола». Пойдем, скорее всего, через сутки, полный малый, две недели. Кого брать будем?

Бывший астродесантник задумчиво почесал нос и принялся неторопливо рассуждать.

— Полный малый? Это те промышленники, которые на экватор рвались? Тайвин, значит, пойдет, близнецы пойдут, ты пойдешь скорее всего, без тебя никуда, слишком любопытный.

Я слегка пожал плечами — кому, как не Роману меня знать как облупленного.

— Макс бы взять, но ты же ее на геологов пустишь?

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

— Так они собираются давно и основательно, с утра мне звонили, спрашивали, на какие сроки рассчитывать, я с Димычем отлично знаком. Я так прикинул — срочных выездов нет, с текучкой разгреблись, в ближайшие пару недель вроде тишина, значит, дней пять-десять у них на подготовку еще есть, — разложил мне все по полочкам первопроходец. — Поскольку геологи поедут на раскопки, то место они выбрали относительно безопасное, тебе там было бы скучновато, а тут «Апостол» и экватор, такого ты не пропустишь. Значит, вместо себя отправишь Макс. Скорее всего, и Али с ней. И новичков обкатывать.

Ага, так вот кто на заднем плане мелькал, оттаскивая юное дарование, то-то знакомым показался. Я вздохнул. Сегодня все лучше меня понимают меня самого.

— Сто лет Димыча не видел, может, я б лучше туда поехал.

— А ты откуда его знаешь? — в свою очередь, удивился Роман.

Я пожал плечами.

— Доводилось вместе в одних компаниях пересекаться, на Земле еще.

— А, — Роману, казалось, было достаточно моих слов, но я знал, что неутомимый первопроходец потом вытянет из меня детали биографии, ему только волю дай. Он обладал уникальным свойством — постоянно накапливать информацию, чтобы потом сделать емкий, точный и удивительно нужный для конкретного момента и ситуации вывод.

— Меня будешь брать, — не то спросил, не то утвердил Роман.

Я поддакнул, и он продолжил размышлять вслух.

— Давай с собой Уилла возьмем, а еще надо Марка и Сержа прихватить, они на выездах хороши. С людьми лучше оставить работать кого-то… более общительного.

Выбор был достаточно очевидным, полностью повторял мои выкладки, и возражений я не имел. Уилл часто с нами за компанию ходил, мы с ним и Романом отлично работали вместе. Марк и Серж, интроверты-неразлучники, парни нелюдимые, замкнутые, им для душевного равновесия экспедиция нужна как воздух — развеяться и помолчать. А то в последние полгода наша работа стала напоминать скорее общение политиков с электоратом, чем суровые будни первопроходцев. «Да, это малая химерка. Нет, не опасная. Нет, убирать не будем, она в Красной книге Колонии. Как тапкой прихлопнете? Уникальный экземпляр!», а не «брутальные мужчины, стиснув челюсти в яростном оскале, люто бьются с агрессивным зверьем за предпоследний на дереве сладкий фрукт». Такого эпизода в нашей практике еще не было, но мог бы быть!

— Значит, решили. — Я послал по коммуникатору вызов выбранным оперативникам, те удивились перемене погоды с геологов на апостольцев, но к сведению приняли.

Отключившись и отослав Романа, я откинулся в кресле, потер легкую небритость на подбородке и принялся задумчиво вертеть в руках брелок — миниатюрная версия черной дыры в виде шарика из черного агата, обернутого в нитиноловый аккреционный диск насыщенно-оранжевого цвета на цепочке. В этот маленький предмет я влюбился сразу, как увидел на первом корпоративе — их нам раздали как памятные сувениры. С тех пор я везде таскал брелок с собой, обращаясь к его гладкой поверхности, когда мне требовалось подумать и повертеть что-то в руках.

Что могло привлечь столь пристальное внимание изыскателей от религии в Шестой колонии я в общих чертах понимал. Весь здешний мир выступал как мифическое шестое доказательство Канта о непостижимости божественного промысла и бытия, это если предположить, что высшее существо вообще может чем-то промышлять.

Да, я разделял мнение философа по поводу того, что человеку свойственно непоследовательное с точки зрения причины и следствия стремление к поступкам, продиктованным высшей нравственностью, неким категорическим императивом. Откуда, спрашивается, в нашей от и до детерминированной Вселенной, где ничто ниоткуда просто так не берется, мотивация к поступкам, для природы и эволюции бессмысленным? Например, зачем человеку любоваться закатом, встречать рассвет, провожать старушек до дома или подбирать бездомных щенков? Хотя с бабушками еще понятно, можно притянуть за уши необходимость заботиться о членах своей стаи, вбитую обществом социально и сидящую на подкорке природно. Но остальное? Шестой, он как человек с его моралью и нравственностью — существовать по идее не должен. Но вот он за окном, поет, свистит, шипит, цветет и пахнет, непостижимый и невозможный.

Но я также и понимал, что разум как инструмент познания мира довольно ограничен по функционалу. Разумом и рациональностью ты наличие Бога не докажешь никогда. Тогда на что рассчитывает «Апостол»? Что могло сподвигнуть сторонников креационизма изыскивать средства на чрезвычайно дорогостоящее сопровождение первопроходцев, непременно в мире кремнийорганики и непременно на экваторе… Мое любопытство становилось подобным физически ощутимому зуду, только почесать мозг я не смог бы при всем желании, оставалось ждать, гадать и надеяться, что я все пойму сам на месте.

Седовласый джентльмен задумчиво просматривал информацию о Честере Уайзе на голограмме, умная аппаратура реагировала на движения глаз и прокручивала сведения сверху вниз. Рядом с ним, сидя в удобном кресле по другую сторону стола, тем же занимался не менее представительный мужчина в форме, тоже с сединой, но еле заметной.

Родился, учился, не закончил раз, не закончил два, работал, не женился, но отношения имел, недолго и непрочные, интересы, увлечения — парень как парень. Что в нем такого необычного, седовласый и сам не мог бы себе объяснить.

Однако близкое общение с фактическим автором нашумевшей статьи оставило у него двоякое впечатление. С одной стороны, налицо определенные задатки руководителя, неплохая харизма, природное любопытство и сложное, но гибкое мировоззрение. С другой, похоже, юнец сам не понимал своей обаятельной притягательности и душевной силы, что седовласому играло на руку — всегда проще обучить специалиста под себя, чем ломать уже устоявшуюся систему взглядов. С третьей, критически низкая уверенность в себе, что может нивелировать результаты такого воспитательного процесса.

— … и вы полагаете, что вот этот, — почти выплюнул слово военный, — сможет за год хотя бы приблизиться к уровню звездных беретов?

— Нет, конечно, — седовласый поморщился. — А ему и не надо. Он не ученый, не боец и не аналитик.

— Тогда? — вопросительно взглянул на джентльмена военный.

— Прирожденный лидер. Но его сначала надо правильно… обтесать. — Седовласый откуда-то из-под стола вытащил старинный серебряный портсигар, и медленно, со вкусом, раскурил сигарету.

— Как вы можете эту дрянь курить, — скривился военный. — Есть же современные устройства, без дыма, без запаха… Ни один из моих бойцов за вашим хлюпиком не пойдет.

— Вы так уверены? — седовласый неопределенно повел в пространстве рукой с сигаретой. — А я полагаю, он сможет вас удивить. Давайте так. Поставьте лучшего берета с ним в пару на пять минут. Бойцу разрешите действовать на свое усмотрение, но чтоб до исхода пятой минуты на лопатки уложил.

— «Давайте так» — это вы от вашего нового штатного гения подхватили? — недовольно поморщился полковник. — Что, думаете, не уложит?

— Да? А я и не заметил. Наверное, присказки у Тайвина иногда бывают… заразными. Ваш боец парня, конечно, уложит, даже спорить не буду. Но на промежуток между первой минутой и пятой я бы вам искренне посоветовал посмотреть.

…я проснулся внезапно — давно забытое со школьных лет чувство опасности за поворотом обожгло меня от затылка до хребта. Я вскочил и огляделся — я у себя в спальне, вчера была грандиозная попойка, я познакомился с почти настоящим Воландом и завалился спать в одежде.

Что не так? Вроде все в порядке, чувствую себя сносно, хотя и немного помят. Я осторожно выглянул в гостиную — диван был сложен, белье с него аккуратно убрано, термоспальники тоже лежали в уголочке — во сколько бы мои гости ни встали, они уже ушли: казалось, что в квартире никого.

Но что-то меня настораживало, хотя я и не понимал, что именно. И вдруг увидел — в углу, в самой затененной части комнаты, стоял человек, которого я не знал, стоял так, что заметить было крайне сложно, да еще вся его одежда переливалась непонятными цветами, делая совершенно неотличимым от окружающей обстановки.

Восхитившись, я протопал в центр гостиной и уселся посередине прямо на пол.

— Ты грабитель? — поинтересовался я, пристально глядя на человека, с интересом склонив голову.

— Нет, — отмер гость и плавно начал перемещаться в мою сторону, что мне категорически не понравилось, и я попросил, вложив в голос все убедительное, что только мог:

— Стой.

Человек остановился.

— Если ты не грабитель, то ты гость. Или шпион-рептилоид с жутко секретным заданием. Кем предпочитаешь быть?

Предполагаемый то ли гость, то ли шпион неопределенно хмыкнул.

— Я, в общем-то, не тот и не другой. Просто делаю свою работу.

— И в чем она заключается?

Гость чуть призадумался, решая, озвучить мне причину визита в мой дом или промолчать.

— Ну скажи, а то я так и помру, не узнав, для чего были те теннисные шарики, как в анекдоте.

Человек искренне рассмеялся и показал на часы на запястье.

— Мне, цитирую, надо уложить тебя на лопатки за пять минут.

— А, ну так неинтересно, — я зажмурился и произнес: — Давай, укладывай.

— Прям вот так? — несколько изумился гость.

— Ну да. Я тебе явно не соперник, а чем быстрее ты сделаешь эту свою работу, тем больше будет времени пообщаться, ну, если ты не против. О, слушай, у меня идея. Таймер есть?

— Конечно. — Незнакомец заинтересованно посмотрел на меня.

— Поставь там звонок на четыре с половиной минуты, или сколько там осталось? Ты же время засекал? И задание выполнишь, и я раньше времени от любопытства не сдохну. — Признаться, я не верил в то, что гость меня послушает, даже мне мое собственное предложение казалось идиотическим бредом, но, к моему удивлению, незнакомец четко, по-военному, кивнул, соглашаясь, и потыкал пальцем в часы.

— Садись, — я гостеприимно похлопал ладонью по ковру рядом. Гость аккуратно присел напротив меня. — Ты же наверняка из какого-нибудь спецподразделения?

— Астродесант. — коротко отрапортовал он. Я почувствовал небывалое воодушевление, у меня, наверное, и глаза засветились от нескрываемого восторга.

— Класс! — и я пристально посмотрел на него во все свои кошачьи глазки, зная, как магически я могу воздействовать необычными зрачками на неподготовленного человека. — Расскажи, а? Правда, что вас заставляют в экзоброне по болотам бегать и из иглометов стрелять? А чему еще учат? А на других планетах ты был? А…

— Полегче, полегче, — примиряюще поднял руку гость. — Тебе про обучение или про планеты? Времени немного.

Я вздохнул, выбирая.

— Про обучение. У тебя же берет, наверно, есть? — чуть завистливо спросил я.

— Есть. Звездный, — ответил военный, и я подался вперед, силясь получше рассмотреть такую диковинку, но черты лица, прикрытые тонкой переливающейся пленкой, плыли, не позволяя рассмотреть незнакомца. Наверно, какой-то защитный и жутко секретный костюм, решил я.

— Ух ты, всегда мечтал познакомиться. Вы же почти легенда современности, элита астродесанта, про вас бы сериалы снимать, — едва выдохнул я. — Все рассказывай, что успеешь!

Сначала неохотно, затем все более спокойно и расслабленно гость, поглядывая на часы, рассказал пару баек про обучение, про высадку на Пятую колонию и даже немного прихвастнул подвигами. Я восхищенно замер, периодически кивая и присвистывая в особо удивляющих меня моментах, стараясь не спугнуть астродесантника как дикого зверька. Зазвенел таймер.

— Ну, бей, — я снова зажмурился, и застыл в ожидании, гость не стал затруднять мне жизнь и осторожно положил меня на спину, придержав затылок.

— Приятная была беседа, — пожав плечами, прокомментировал он, пока я в веселом изумлении смотрел на него с ковра. — Не хотелось причинять тебе неудобства, а задание формально я выполнил. Бывай! — и он вышел в окно. Я вскочил и бросился туда — но о том, что в моей комнате кто-то был, напоминал только легкий шлейф незнакомого химического запаха и гул улетающего флаера, почти невидимого вдалеке. Это в наше-то время, когда за каждым закреплена автоматическая транспортная капсула. Личный флаер — это мечта мечт! Я еще несколько раз вздохнул, пребывая в полном раздрае от нового знакомства, и пошел на кухню варить кофе и ломать голову.

Седовласый молча смотрел на военного и на астродесантника, который стоял перед ними в вольной стойке, и весь его вид сообщал о том, что «а я говорил».

— Роман, скажите, что заставило вас остановиться в этом моменте? — военный прокрутил запись.

— Не могу точно сказать, сэр. Скорее всего привычка. — Астродесантник пожал плечами — парнишка ему понравился, задание он выполнил, а поскольку детали оставались за ним, то никаких провинностей за собой он не ощущал. — Нас ведь учили, что от выполнения приказа может зависеть жизнь.

— Но он не ваш командир, и это был не приказ? — военный недоуменно уставился на подчиненного.

— Да, — невозмутимо ответил Роман. — И тем не менее. Интонации, знаете, очень знакомые.

— Я вас услышал. — Военный раздраженно дернул плечом и отпустил бойца. Седовласый, хитро прищурившись, продолжал молчать. — Да, надо признать, чутье у парня неплохое, но приказывать каждая собака может. И я все равно не понимаю…

— О, уверяю вас, вы поймете. И отнюдь не каждая собака может приказать так, чтобы лучший звездный берет приказ выполнил. Вот вы бы остановились?

Военный промотал запись еще раз, потом еще. Подумал, прикидывая ситуацию на себя.

— Возможно. Хотя, честно признать, не могу точно сказать, почему.

— Я вам подскажу. Императивная интонация. Знаете ли, умение отдать приказ — очень хитрая и тонкая штука, а у Честера, как видите, работает на ура, причем без подготовки и осознания, как и интуиция. Представьте, что будет, если его научить ими пользоваться? Прекрасные качества, их и будем культивировать. — Седовласый дал понять, что разговор окончен, закуривая очередную сигарету. Военный откланялся, а седовласый джентльмен вновь принялся пересматривать запись.

Вот Честер просыпается — за миг до того, как Роман открыл окно — заходит в комнату, оценивает обстановку. Легкий испуг, настороженность, любопытство — как он вообще заметил астродесантника в боевом хамелеоне?

Нестандартные решения, которые диктуют бойцу линию поведения, вопросы, вопросы, гремучая смесь восхищения и интереса — да он сам рассказал бы парню все, что тот хотел бы узнать, а еще этот приказ… седовласому все казалось, что он что-то упускает из вида, и, досадливо хмурясь, он снова прокручивал запись, не понимая, что именно.

Наконец, словно решившись прыгнуть в холодную воду, он резко выдохнул и прикрыл глаза. Голограмма с записью немедленно свернулась.

— Придется брать, на свой страх и риск, — произнес седовласый куда-то в пустоту кабинета, но та ему не ответила.

Спустя сутки наша пятерка была готова. К аналитикам и научному отделу я не совался, справедливо полагая, что они и без моих ценных указаний соберутся, но перед непосредственным вылетом, проходясь по списку экипировки, выяснил интереснейшие подробности. Штатный гений настолько увлекся перспективой слетать в неразведанный участок, что попросту забыл обо всем, что не связано с сугубо научными интересами. Я злорадствовал: к Тайвину я относился очень уважительно, но и случая поддеть ученого не мог упустить.

— Итак, стерилизаторы, по единице на состав экспедиции, итого суммарно двадцать штук плюс дополнительный запас на экстренный случай… — зудел я гнусным москитом, а Тайвин, сидя напротив в конференц-зале, где мы проходили отчетную проверку перед вылетом, краснел, бледнел и старался сделаться незаметным. — Отсутствуют, так и запишем… Далее, универсальный антидот от основных инсектоидных силитоксинов из расчета одна доза в сутки на каждого члена экспедиции и дополнительный запас… — я все ждал, когда очкастого проймет, и не прогадал. Поправив очки, ученая заноза невозмутимо осведомился:

— А вы проверили готовность каждого флаера? А каково состояние основного модуль-блока? А иглометы и боезапас? А…

Я спокойно, но твердо его прервал, хотя внутренне жизнерадостно посмеивался:

— Тайвин, у нас все в порядке, я проверил несколько раз. А еще мы взяли компас, иголку с ниткой и изоленту на всякий случай.

Тайвин побледнел, на скулах выступили красные пятна:

— Вы хотите сказать, Честер, что я некомпетентен?

Я обезоруживающе поднял руки и улыбнулся, доводить ученого я совершенно не стремился, только немножко уколоть:

— Что вы, из нас всех только вы — ориентир собранности и аккуратизма, и я не шучу. Но вы, мне кажется, немного увлеклись предстоящей миссией. Это здорово, но про базовую подготовку не надо забывать.

Тайвин, успокоившись, пронзил меня ясным взглядом серых глаз, пришпиливая, как бабочку на булавку, и ледяным тоном произнес:

— Я учту, Честер, спасибо.

Я вздохнул и произнес:

— Вы меня простите, Тайвин, если я перепроверю вашу сборку перед вылетом?

Тайвин готов был съесть меня с потрохами, но, скептически поджав губы, ответил:

— Мне нужно полтора часа. Потом можете проверять.

Мне захотелось плечами передернуть, настолько прохладно стало в жарком и влажном воздухе, и я огорчился, поскольку не имел цели обострить отношения перед началом двухнедельного тесного общения, но, как говорится, что сделано, то сделано, сам себе злобный дурак. Но, с другой стороны, я отвечал за безопасность, и не влезть в готовность всех членов экспедиции не мог.

Своих я собирал и проверял самолично, аналитикам кроме мозга нужны были только смарты для связи и спицы — так они на профессиональном жаргоне называли небольшие суперкомпьютеры с соответствующим пакетом программ, обеспечивающие доступ в локальную инфосеть, вычислительные мощности и поддержку большинства существующих нейросетей для прогнозирования вероятностей и моделирования вариантов развития ситуаций.

Спустя полтора часа оскорбленный гений, стоя на стартовой площадке перед тремя флаерами — моим, своим, аналитиков — и грузовым шаттлом, по совместительству основным жилым и исследовательским модуль-блоком, всем своим видом демонстрировал полнейшую готовность хоть к потопу, хоть к эпидемии. Я, стремясь выправить шаткое положение, примирительно протянул ему руку:

— Я искренне рад, что вы надлежащим образом подготовились, Тайвин. В путь?

Тайвин, неверяще глядя на меня, казалось, еще больше обиделся — то я его чихвостил, а тут вдруг на слово поверил, — но пожал мне ладонь и покачал головой:

— Честер, я вам признателен за указание на мои ошибки, но иногда ваш эмоциональный интеллект находится на уровне табуретки. В путь.

Я бодро порысил в сторону своего флаера. Флаер для первопроходца — друг, враг и летающий железно-электронный конь, в котором есть запас необходимых противоядий, универсальный антидот, аптечка первой помощи, запасное оружие, небольшой исследовательски-экспериментальный набор юного ученого и только я знаю что еще, ибо посвятил немало времени изучению и доработке всех функциональных возможностей моего летательного помощника.

Почему враг? Да потому что ни в коем случае полагаться на технику нельзя — это мы уяснили в первый же год освоения Шестого. Любой механизм ломается, механика дает сбой, про электронику я просто молчу.

С флаерами у нас возникла дилемма. Дело в том, что на Земле, равно как и на остальных пяти колониях, флаеры воспринимались как легкая авиация –удел избранных. На родной планете человечества давным-давно организовали систему ЛТК — личных транспортных капсул, прикрепленных к каждому жилому модулю. Рано утром одна транспортная капсула большой вместимости собирает работяг, едущих к определенному времени на работу, вторая — детей в школу, третья используется под временные нужды по мере наполнения. А личная транспортная капсула, выделенная на семейство, выполняет специфические конкретные запросы по согласованию с ИИРТ — искусственным интеллектом распределения транспорта.

Благодаря такой системе в многоуровневых автоматизированных транспортных линиях мегалополисов Земли не возникает привычного для колоний коллапса — флаер на флаере и флаером погоняет. Уже три мира из пяти переходят постепенно на обкатанную временем и практикой систему, но в нашем крошечном Шестом, в колонии размером примерно с пару десятков километров во все стороны о капсулах пока речи не идет. Зато флаеры стремятся иметь все, кто смог подтвердить лицензию на их пилотирование.

В свое время я тоже не был исключением — личный флаер, шутка ли! Мечта любого мальчишки, да и, не будем кривить душой, мужчины. Это потом, когда меня принудительным порядком в курсе обучения на первопроходца заставили сдать экзамен на флай-пропуск, я взвыл и чуть не отказался от детской мечты. Расширенная врачебная комиссия, экзамены на реакцию, внимательность, эмоциональную стабильность, знание основ первой помощи и основ аэродинамики, психологический профиль, отскакивание от зубов флай-правил… Я, честно говоря, половину тестов обманул.

На Шестом флаеров немного, и большая часть — у руководителей всех мастей, у колониальной полиции и у нас. А зачем, скажите на милость, флаер младшему научному сотруднику, живущему во втором секторе, если тот же филиал МНИИ Экзогеологии, планетарной экзогеографии, зкзогеоморфологии, экзогеофизики, и экзогеоэкологии находится максимум в паре кварталов от его жилого модуль-блока?

Так же и с физиками, и с биологами. Промышленники и туристы, к моему глубокому сожалению, массово стараются завезти на Шестой флаеры, что создает недюжинную нагрузку на систему отслеживания гражданских — и напрягает нас.

Между тем к посадочной платформе подлетели новенькие, блестящие хромом и пахнущие синтетическим машинным маслом флаеры с опознавательными эмблемами «Апостола»: хризма, вписанная в треугольник.

Смотрелся символ на металлическом боку летательного аппарата чужеродно и странновато, будто посреди высокотехнологического цеха по производству резонансных двигателей для внутригалактических перелетов кто-то поставил средневековый алхимический тигель и плавит там свинец, пытаясь получить философский камень.

Из самого блестящего вышел собственной персоной Алан.

— Здравствуйте. Честер, Тайвин, — церемонно раскланялся он.

Я подозрительно прищурился. Если меня только ленивый не знает в колонии, то Тайвин у нас — фигура не столько знаменитая внешне, сколько выдающаяся научными достижениями. И мне осведомленность Алана не понравилась — я чувствовал, что апостолец провел основательную подготовку к встрече с нами, и пока мы идем у него на поводу, а не наоборот.

— Доброго дня. Вы готовы? — спросил я. Алан слегка кивнул. — Позвольте проверить.

И я с головой влез в их грузовой шаттл, понимая, что в личные флаеры меня не пустят, но вот аппаратуру я имею право досмотреть. Алан предусмотрительно перекинул мне на смарт опись содержимого, и я сверил коробки в отсеке с заявленным оборудованием. Не то, чтобы я не верил колониальной полиции и военной наблюдательной миссии «Авангард» от Межмирового правительства, это была их юрисдикция — проверка ввозимого на Шестой оборудования, оружия и компоновки их для экспедиций. Но смутные подозрения у меня имелись.

Навскидку расхождений не было, но парочку подозрительных контейнеров я попросил вскрыть — и не ошибся. Если в одном лежали разрешенные буровые комплекты — с ними я сталкивался многократно, и опознать смог, то второй был заполнен оружием по самый краешек. И чего тут только не было… от ножей до сверхсовременных плазменных винтовок.

— По регламенту оружие членам экспедиции запрещено, — отметил я, рассматривая арсенал. — Можно только нам. Это единственный ящик или есть еще?

— Единственный. — Алан был совершенно невозмутим, будто я не оружие у него изымал, а попросил взаймы книгу почитать. — Мы не знали, прошу прощения.

Я сделал себе в памяти галочку — пункт про оружие прописывался в экспедиционной инструкции не очень четко, значит, нужна детализация. Но у меня было стойкое ощущение, что все апостолец понял. И все равно попробовал протащить на экватор без малого тонну иглометов, ножей и гранатометов с гранатами. Как же жаль, что нет ни времени, ни права на детальный досмотр, я по-хорошему и сюда не должен был заглядывать.

— На будущее. Ножи разрешены, прочее — нет. Мы с вами не сражаться с живой природой едем, а изучать ее.

— А если на нас нападет, скажем, химера или суккуба? — со вселенских размеров спокойствием поинтересовался Алан.

— То нанопротекторный купол защиты их не пустит. Без вариантов. А на самый крайний случай есть мы. — И я выразительно похлопал по кобуре, органично притороченной к поясу легкой экзоброни. — И, поверьте, мы свое дело знаем. А вот неприятные неожиданности за спиной нам точно не нужны.

Я многозначительно покосился на злосчастный ящик, Алан понимающе кивнул и распорядился о выгрузке.

— Можете тут оставить, потом заберете, — широким жестом разрешил я. — Теперь можно лететь.

Я взобрался по опорному крылу флаера в кабину на законное место водителя и столкнулся с укоризненно вопрошающим взглядом Романа. Я поерзал и проверил, не дымится ли на мне броня, устраиваясь поудобнее и щелкая тумблером предполетного старта.

— Что? Колонистам разрешено иметь оружие. Может, они и переборщили. Но ты же сам знаешь, в экспедиции перестраховка не помешает.

Роман скептически выгнул правую бровь. Я почувствовал себя еще более неуютно и попробовал оправдаться.

— Да знаю, знаю, этим не десять человек, а небольшую роту можно вооружить. Но ты видел Алана? Это человек-скала! Я уверен, у него все разрешения есть, и все как одно — железобетонные. Ну не надо на меня так смотреть, — сдался я. — Отправлю Тони запрос.

И я с чувством выполненного долга и с возросшей подозрительностью маякнул начальнику колониальной полиции, мол, мы тут уехали, ящичек кое с чем оставили, посмотри на досуге. Энтони прислал короткое подтверждение, и я с надеждой глянул на Романа:

— Теперь полетели?

Первопроходец степенно кивнул, и караван флаеров, во главе с нашей машиной, вереницей потянулся в сторону экватора на небольшой высоте.

С момента достопамятной встречи со звездным беретом прошел год. На следующий день после нее меня вновь посетил седовласый и предложил поучаствовать в, как он выразился, «экспериментальной программе» по превращению простого смертного в настоящего первопроходца.

Признаться, я был немало удивлен и спросил, а как же астродесантники. Но седовласый меня ответом не удостоил, из чего я сделал вывод, что обучение астродесантника стоит бешеную кучу времени и средств, а чтобы изучить новую планету, всего состава Объединенного Астрофлота не хватит, вот и пытаются создать этакий ускоренный курс для желающих гражданских. А я — неуч-переросток — вполне подхожу для обкатки. Меня в этом никто не разубеждал, да и тот факт, что я периодически сталкивался раз в месяц на сборах с такими же ошалелыми то ли от свалившегося счастья, то ли от геморроя парнями моего возраста, только подтверждал выводы.

В течение года разные инструкторы натаскивали меня по физподготовке, учили стрелять, драться, много и долго бегать. Со мной работали психологи, основным посылом которых было: «Больно — терпи, страшно — терпи, хочешь убежать — стой на месте» и прочее в том же духе.

Каждый день мне рассказывали основы разных наук, и я почти почувствовал себя вновь в школе, когда в бедных детей стараются впихнуть непрожеванные куски накопленных человечеством знаний, только на более продвинутом уровне.

Но я никак не поддавался муштре — боевые приемы получались у меня плохо, стрелял я прилично, но издалека и из-за угла, где меня не было видно условным врагам, за что в учебке инструктор по стрельбе насмешливо обзывал меня кемпером, бегал преотвратно, на ножах дрался еще хуже и никак не убеждался в том, что если страшно — не надо бежать, а если есть неудобства –надо терпеть. И раз за разом срывал сборы, то показывая из рук вон плохие результаты, то протаскивая на очередное испытание сухое топливо с авторозжигом, таблетки антисептика и термоспальники — просто потому, что могу и хочется.

В итоге на последних сборах вместо того, чтобы три дня выживать в холодном болоте с комарами без еды, воды и чего-либо еще, даже без ножа, в надежде, что нас обнаружат и заберут, ибо таковой была изначальная миссия, я просто спросил у ребят, кто умеет ходить по болоту, а кто — пользоваться самым обычным компасом, который тоже под шумок прихватили. Жаль, не я, а мог бы догадаться!

За болото выходить было запрещено, так что мы выбрали относительно сухую возвышенность в его центре, натаскали туда лапник, организовали кострище, которое поддерживали от одной таблетки сухого горючего все три дня, и попивали чай из обеззараженной кипяченой болотной воды, листа смородины и росшей по краю болота брусники и мяты, уютно закутавшись в спальники по трое. Благо современные технологии вполне позволяли упаковать такую полезную вещь в шарик диаметром в пару сантиметров.

Натеревшись от комаров багульником, мы за три дня радиальными вылазками от лагеря составили карту местности, торжественно предъявив ее забиравшему нас командованию. И чаю им предложили! С ягодами, и супом из корневищ рогоза и грибов, и с лепешками из муки все с того же рогоза, благо на все злосчастное болото нашелся один небольшой камень, который мы использовали и как жернов, и как сковородку.

Оказалось, что параллельно выполнявшая аналогичное задание группа будущих разноцветных беретов все это время шарахалась по соседнему болоту в поисках выхода практически без сна и отдыха. Мы так и не поняли, зачем им это было надо, но мы, ароматно пахнущие терпким багульниковым запахом, бодрые, выспавшиеся и до ушей полные травяного чая, разительно отличались от них, заляпанных по уши тиной и болотной грязью, голодных, покусанных комарами, злостно чесавшихся и неимоверно раздраженных жизнью. И что вы думаете? Я-таки получил втык за самоуправство!

И только впитывать теоретические знания у меня получалось лучше всего. Состав ребят на сборах постоянно менялся, мои учителя тоже: подозреваю, что некоторых я выжил сам бесконечными вопросами в стиле: «Да, я понял, что теория суперсимметричных струн — это круто, но можно как-то понятнее? И про тахионы расскажите, и про фермионы тоже. Угу, угу. Не, ни черта не понял, давайте еще раз и попроще, как для дебила».

Некоторые срезались сразу, некоторые держались пару месяцев, а я учился, искренне не понимая, как моя голова еще не превратилась в помойку, и зачем мне основы астрофизики и эпигенетики, если базовое для первопроходца — слух, нюх, чутье на всякие опасности и любопытство.

Через полгода начали приходить первые слухи о планировании экспедиции, а еще через пару месяцев нас начали знакомить с животным и растительным миром новой планеты — ага, понял я, долетели, успешно приземлились и начали изучать, значит, и нам скоро лететь. Но чем больше приходило информации, тем больше я впадал в состояние перманентного обалдения. Да я в своей статье угадал практически все! Как такое может быть?

И вот по истечении года нас, числом около пятидесяти лиц, обреченно сиявших тоской и неотвратимостью бытия, отправили на финальный экзамен. Я принял фаталистическую позицию — пройду, так пройду, а нет — так и не надо, не очень-то и хотелось. Но понимал, что вру сам себе — увидеть новый мир хотелось. Сравнить с тем, мною придуманным, пощупать, вдохнуть, попробовать на вкус, обнять, желательно сразу и весь.

Но вместе с тем я знал, что обломаюсь. Не то чтобы я не хотел оправдать вложенные в меня ожидания и средства, просто отдавал себе отчет в том, что меня влегкую обойдут и по физподготовке, и по стрельбе, и по рукопашке. Талантами аналитиков я тоже не обладал, на этот случай у нас была пара хитрющих с виду рыжих близнецов, которых я уже успел неплохо узнать на сборах. А с меня что взять, кроме анализов? Но попробовать я был должен.

Нас загнали в шаттл, и я, чуть замешкавшись в дверях, заметил, как бойцы пошире в плечах садятся в удобные кресла и сразу приподнимают руки в силу привычки — и их за грудь и талию обнимает широкий мягкий ремень фиксации. Тут-то я справедливо и заподозрил, что не просто на очередное болото нас посылают таким обширным составом.

Один из потенциальных беретов, как я их называл, чуть поморщился, когда клал руки на подлокотники, и я, садясь в свое, руки приподнял, чтобы дать ремню зафиксироваться, а вот потом по-школьному положил их на колени. Оглянувшись, я понял, что не один такой умный — мои движения скопировали рыжие близнецы и единственная в шаттле девушка, ее на сборах я ни разу не видел.

Спустя пару минут, когда я начал чувствовать себя глупо, а шаттл уже куда-то поехал, в салоне начался повальный сонный мор — один за другим парни клонили головы набок и засыпали богатырским сном. Вскоре почти весь салон был заполнен спящими, а мы с близнецами недоуменно таращились друг на друга. Девушка, которая все-таки решила воспользоваться подлокотниками, тоже уснула — похоже, в них были встроены инъекторы со снотворным. Но зачем?

Дверь в салон начала открываться, и я притворился спящим — так, на всякий случай, но вошедший тут же высказался:

— Ты-то можешь не притворяться, хитрая морда.

Я открыл глаза и понял, что на огонек к дремлющим будущим первопроходцам зашел мой давешний гость. Теперь он был в обычной форме астродесанта, а не в непонятной переливающейся броне, и я спокойно смог разглядеть его лицо — ровные тяжелые черты кадрового военного, ежик каштановых волос, возраст чуть за тридцатник.

— Как поживают рептилоиды? — поинтересовался я.

— Прекрасно поживают! — гулко фыркнул астродесантник и подошел ко мне. — Роман, — и он протянул ладонь.

— Очень приятно, Честер. Можно просто Чез. — Я благоразумно руку протягивать не стал: вовремя увидел чуть блеснувший наконечник автоинъектора. — Что за маниакальное желание всех отправить в царство Морфея?

— Заметил? Глазастый, — с одобрением высказался звездный берет. — Раз уж ты такой шустрый, скажу. Мы летим на территорию Шестого мира. Инъекция подготовит твой организм к перелету. Без нее высок риск… когнитивных нарушений.

Судя по тому, что астродесантник замешкался, нарушения были значимыми, и игнорировать этот факт мне не дадут. Близнецы мрачно молчали чуть поодаль.

— Поня-а-атно, — протянул я. Перспектива прилететь к моей родненькой ложной скорпикоре меня и пугала до икоты, и радовала одновременно. — Но хоть на Землю из космоса посмотреть можно будет? Я и у окошечка сижу…

— Можно, — с непонятной интонацией сказал Роман. И ткнул кнопку обзорного экрана, перегнувшись через меня. Неизвестно каким образом под шумок мы уже вышли на орбиту, хотя я чувствовал только привычные ощущения, как от флаера на предельной скорости полета. Вот это стабилизаторы, класс! Интересно, на каком принципе работают? Хотя я все равно не пойму.

— Какая Земля красивая… — я и не ожидал, что зрелище нашей родной планеты окажется настолько щемяще прекрасным, что перевернет мне душу, перетряхнув все эмоции от пыльного барахла, и оставит только чистое, незамутненное чувство прикосновения к поистине величественной красоте.

— Именно так, — удовлетворенно подтвердил Роман и воткнул мне в руку автоинъектор.

В первый год освоения Шестого мы столкнулись с тем, что звериная часть населения мира активно лезет к людям познакомиться. Правда, не всегда с позитивными намерениями. За время изучения особенностей жизнедеятельности флоры и повадок местной фауны в разной степени бывали надкушены мы все.

Но благодаря слаженной работе научного отдела и нас, оперативников, смертей практически не случалось, если только по глупости, достойной премии Дарвина. Словом, выживать на новой экзопланете было не сложнее, чем голышом в тропиках на Земле. Страшно, опасно, кругом все шевелится, но если разобраться и приспособиться — то вполне терпимо.

В последующие полтора года глобальным подспорьем — или, напротив, незаметной подлянкой, смотря как смотреть — стали пресловутые технологии. Да, человечество к этому моменту разбиралось в нанокибернетике, летало по всей галактике и за ее пределы, сделано было множество прорывов в медицине и военном деле, физике и биологии, да вот смысл бытия и натура наша почти не изменились. Человек как был ленивым и любопытным созданием, так и остался.

Благодаря лени и любопытству — основным двигателям прогресса — мы смогли полноценно обжить пять экзопланет без особого ущерба для их природы и беззаветных людских жертв во благое дело. Даже природное свойство особи Homo Sapiens — некоторая агрессивность, присущая и лучшим представителям вида, нашла свое применение не в войнах или переворачивании с ног на голову социального мироустройства, а в мирном применении пассионарных наклонностей отдельных личностей.

Взять того же Александра — координатора Всемирной ассоциации наук у нас на Шестом. Этот энергичный до невозможности человек мог бы создать новую религию, основать секту, относительно реалистичную по степени научности, или возглавить гиперактивную политическую партию. Но он подался в науку, слава высшим силам, или кто там восседает на гипотетическом облачке, чему я безмерно был рад.

Наличие технологий — вооружения, тонкой и точной исследовательской техники, брони и машин — здорово расхолаживало. Мы считали с первых дней существования Корпуса первопроходцев, что армированный тяжелый вариант экзоброни — панацея от любых зубов, а чтобы понять, как работает кремнийорганическая клетка, можно просто сунуть ее под квантовый электронный микроскоп с высоким разрешением. Я и сам наступал по первому времени на эти грабли. Но иногда наблюдательность и определенная степень безумства приносили гораздо больше плодов, чем подход сугубо научный или прямо военный.

И сейчас в очередной раз предстояло решить, на что полагаться — на собственную природу и интуицию либо на пробирки и датчики. Среднего варианта, к сожалению, почти никогда не удавалось достичь, хотя мы с научным отделом все время пытались.

Лететь на экватор с нашей условно средней полосы, где располагалась колония, было недолго — около пяти тысяч километров, Шестой мир оказался немного мельче Земли. На предельной скорости флаера — почти пять часов, но крейсерская скорость грузовых шаттлов была пониже, и мы равнялись на них. Таким неспешным порядком мы рассчитывали прибыть туда на закате, аккурат успевая развернуть два жилых модуль-блока — для нас и для «Апостола» — и нанопротекторный защитный купол.

Пока автопилот скрупулезно выполнял возложенные на него обязанности, я расспрашивал Романа о его трудовых подвигах до момента знакомства со мной.

— А вот расскажи мне все-таки, как ты звездный берет заработал?

Роман слегка пожал плечами — для него берет особенным не был, я так понимал, что он считает это достижение очередным пунктом на пути к одной ему ведомой цели.

— Да ты знаешь, ничего особенного. Подтянул кое-что, да по нормативам и сдал. Лучше ты мне скажи, почему ты не беспокоишься насчет «Апостола»? Они неспроста рвутся на экватор, да еще затребовали всех, до кого смогли дотянуться.

Тут уже я пожал плечами.

— А не все ли равно? Мы так и так узнаем. Хотя ты прав, — вздохнул я. — Беспокоюсь. Мне кажется, им интересен отнюдь не экватор, а мы и наша работа. Как бы это не было промышленным шпионажем со стороны промышленников, — скаламбурил я и призадумался.

В самом деле, если хорошенько поразмыслить, деятельность первопроходцев не была тайной за семью замками, и любой мало-мальски нормально экипированный отряд знакомых со спецификой Шестого крепких наемников с иглометами вполне мог нас успешно заменить. По идее.

А фактически наш сплав интуиции, опыта, технологий и неуемного интереса делал нас максимально незаменимыми, о чем я не уставал говорить всему Корпусу периодически — чувство собственной важности и нужности штука нежная, его регулярно стоит подпитывать. А до поры до времени засекреченные со стороны Общепланетарного правительства Тайвиновы разработки типа того же защитного купола добавляли нам ореол таинственности и неуязвимости. Может, я прав, и в очередной раз у нас пытаются прихватизировать что-то важное?

Но наниты уже появились на черном рынке, а ничего принципиально нового в сфере науки у нас пока не происходило, так что оставалось пока теряться в догадках и строить конспирологические предположения.

Флаеры подлетели к точке высадки, и я со спокойной душой отдал Роману управление. Приборная панель переориентировала указатели и индикаторы к нему, а я спрыгнул на незнакомую территорию экваториальных дебрей. Мгновенно привычным движением активировал малый защитный купол, развернувшийся радужной пленкой на пару метров. Из-под ног выскочили вездесущие химерки, а чуть вдалеке взревела неприятным скрежетом стайка пентаподов — их спугнули посадочные огни и непривычная возня каких-то странных по их меркам существ.

Крупного и опасного зверья я поблизости не наблюдал — и постепенно, программируя на ходу узел производства нанитов, расширил зону влияния человека до нескольких сот метров. Сюда, на относительно безопасную территорию, приземлились флаеры экспедиции и два грузовых шаттла, тут же автоматически развернувшиеся в жилые модуль-блоки. Я прочесал совместно с Уиллом территорию, особых причин волноваться не нашел, и первый вечер экспедиции был вполне мирно завершен всеобщим обустройством, хотя и не без напряженных переглядываний между нами и апостольцами.

Рано утром Честер, стоя на краю расчищенной площадки, с любопытством вглядывался в полупрозрачные экваториальные дебри Шестого.

Здешние цвета поражали интенсивной яркостью у мимикрирующих теплокровных животных и крупных агрессивных хищников, под которых теплокровные подстраивались, остальной же мир производил впечатление снежного шара — полупрозрачная, хрупкая, похожая на слюду трава, насыщенная древесная глазурь леса, цветы муранского стекла — за защитным куполом все казалось игрушечным, выпуклым и донельзя уязвимым.

Шестой мир словно остановился перед Пермским вымиранием — в реках и морях кипела жизнь, а леса и целые травяные океаны содрогались под буйным натиском насекомой фауны. При этом практически не было пресмыкающихся, но уже мелькали теплокровные животные, крайне мало было и земноводных, хотя водных позвоночных хватало с избытком.

Больше половины животного мира, да и растительного тоже, подчинялось радиальной симметрии и симметрии с разным количеством осей: принципа «два глаза, два уха, четыре лапы» придерживались только крупные инсектоиды и мимикранты.

Бегали вокруг диски с парным и непарным количеством ног, двояковыпуклые и двояковогнутые шары и сферы, спешащие по своим насекомым делам, многолучевая хищная радиолярия размером с кулак тащила добычу, обернувшись вокруг нее в неравномерный многоугольник — три луча держали еще шевелящуюся малую химерку, а остальные четыре перебирали поверхность почвы в сторону видневшейся невдалеке норки, посверкивая в разные стороны простыми глазками — а ну как отберут обед!

Геологи говорили, что все дело в отсутствии значимых подвижек тектоники, а биологи ссылались на плавный темп развития живого мира. Результат был один — если на Земле, благодаря или вопреки нескольким массовым вымираниям и ледниковым периодам сформировалась крайне нестабильная экосистема с кардинально противоположным разнообразием видов, то здесь сохранялся мягкий, теплый и влажный климат. Он без существенных потрясений равномерно покрывал планету, а слабые границы климатических зон позволили эволюции провести четкую границу между существами водными и наземными, теплокровными и инсектоидными.

Кремнийорганическая структура органических молекул диктовала кристаллическую логику формирования живых тел с поправкой на требования живой природы — куб или призма не смогли бы эффективно двигаться под влиянием ветра, воды или в почве. Поэтому безжалостная внешняя среда обтесала острые кремниевые грани до звезд, сфер, шаров и цилиндров, а также причудливых организмов со сложной симметрией или вовсе асимметричных.

Роман наблюдал за начальником со смешанным чувством беспокойства, близкого к отеческому, и гордости, свойственной наставникам. Иногда ему хотелось схватить Честера за шкирку и надавать по рукам и пониже спины, как дитю неразумному, ибо границ его любопытство не знало, и он спокойно мог попытаться сунуть в рот хвоинку или травинку — и, разумеется, порезаться, а стремление погладить и взять на ручки живность, хотя бы отдаленно дружелюбную с его точки зрения, нарушало все законы естественного человеческого инстинкта самосохранения.

Но провидение, интуиция или что-то еще охраняло неоперившегося балбеса. Еще ни разу рыжеглазый глобально не получал по шее от чуждого человеку мира, в отличие от остальных ребят. Единственным исключением стал случай с ложной скорпикорой, но тогда Честер был совсем несмышленым юнцом в понимании опытного астродесантника.

— Роман? — Честер вопросительно обернулся в сторону первопроходца. Тот, одобрительно улыбнувшись, пошел к границе защитного купола. Глава оперативников так и не смог преодолеть барьер возраста и опыта: хотя номинально Честер и был начальством, но хорошо помнил, как Роман его в тренировочный период перед началом полевой работы по симуляциям гонял, и жутко смущался обращаться к нему более фамильярно, и тем более приказывать, хотя остальных бойцов молодое дарование пинало как ту скорпикору, и в хвост, и в подхвостье.

— Смотри, — Честер кивнул за пределы безопасного пространства. — Что-то я никак не пойму, как оно прячется. И что это? Вроде знакомое насекомое, но вспомнить не могу.

На траве крутилась вокруг своей оси странная сфера, то появляясь, то исчезая, у которой, казалось, три дискообразных сегмента тела, ее образующих, не имели никаких видимых ограничений в осях вращения относительно друг друга и относительно неба и земли. На каждом сегменте торчала в стороны пара суставчатых лап, в их основании — жесткие коготки, а между лапками приглашало в гости раззявленное ротовое отверстие, полное острых темно-коричневых выростов-зубов и окруженное россыпью простых глазков.

Тварюшке было одинаково удобно стоять двумя ртами вверх, а одним вниз, а в следующее мгновение — наоборот. Лапки, становясь на землю, приводили в движение коготки — и те топорщились, сверкая капельками токсичного секрета, предупреждая хищников покрупнее о ядовитости и зловредном характере. Роман направил на членистоногое смарт, и созданный первопроходцами при активной поддержке ксенозоологов перечень самых распространенных существ услужливо пикнул.

— Герион трехтелый, ядовитость умеренная, бегает быстро, кусается знатно, руками лучше не трогать, если антидот не под рукой. — Первопроходец тяжело вздохнул, видя в позе начальства откровенную задумчивость на грани с решимостью. — Под рукой?

Честер отмер, не отрывая взгляда от мерцавшего в пространстве гериона, нашарил поясную сумку с препаратами и кивнул. Он протянул напарнику, достав наощупь, антидот в продолговатом автоинъекторе с ромбовидными насечками, что позволяло опознать препарат не глядя при любой освещенности.

— Я не в восторге от этой идеи. — Основательным недовольством и тяжеловесностью интонации во фразе Романа можно было перешибить хребет пещерного медведя — но не неумное любопытство главы оперативного отдела.

Честер, надвинув на глаза щиток визора, высунулся из-за фильтрующей запахи, вкусы и жизнь Шестого мира прозрачной, чуть радужных оттенков, но прочной защитной границы купола жизнеобеспечения.

И Роман в очередной раз поразился тому, как меняется вся сущность этого человека за одно мгновение — из разумного и рассудительного лидера он мгновенно превратился в первопроходца в живой среде обитания: жесты скупые, но осторожные, глаза горят от любопытства, каждая мышца застыла в ожидании броска, чувства на пределе.

Мгновение — и в руках у Чеза бессильно бьется герион, бешено скрежеща зубами, беспорядочно размахивая лапками и отчаянно царапая перчатки защитной брони коготками.

Честер, поймавший добычу, поднес ее чуть ближе к визору, и, осторожно пощекотав гериона по условно вентральной стороне тела — если место, где нет рта, можно было считать животом — отпустил животное. Напоследок герион всеми тремя ртами плюнул в оперативников и, без устали выказывая крайнее возмущение, на всей возможной скорости удалился.

— Будь это создание размером хотя бы с обычную кошку, я бы на Шестой не полетел, страсть какая, — проводил его уважительным взглядом Честер. Направив взгляд к небу, он особым образом сложил пальцы в ставшем традиционным жесте первопроходцев, и мгновенно, надсадно жужжа, прилетел дрон, замерев в метре от людей.

— Трансляция включена, — механический голос после общения с живой природой воспринимался неуместно, и первопроходцы синхронно поморщились.

— Экваториальный участок, координаты по смарту, полный малый экспедиционный состав, руководитель Честер Уайз, заказчик — синдикат «Апостол». Герион трехтелый, уточнить описание: при опасности для жизни может плевать ядом на расстояние до метра. Состав и действие будут уточняться, предположительно силитоксин, но выработанный внутри тела животного, скорее всего, в ротовой полости. Обнаружено неизвестное вещество, позволяющее гериону сливаться с окружающей средой, будет проведено изучение. — Закончив краткий отчет, Честер махнул рукой, и дрон, мигнув красным диодом в знак отправки сообщения, удалился ввысь.

А удобная штука — дрон! Надо тебе отправить сообщение — надиктовал, и через минуту оно по всем спискам контактов пришло: и нашему начальству, и военным в «Авангард», и колониальной полиции, и в научные сектора. Сняв визор, я с сожалением посмотрел на заплеванную электронику: придется отдавать Тайвину на анализы, плакал мой такими трудами и с такими сложностями настроенный прибор горючими слезами. Хотя, чего греха таить, не в первый раз и наверняка не в последний. Гораздо больше меня интересовала субстанция, которую я соскреб с мелкого паршивца.

Пальцы, измазанные в чем-то невидимом, тоже пропадали из поля зрения, и наощупь странное вещество было больше всего похоже на пленочку детергента — скользящее, нестираемое с защитных перчаток, чуть пенящееся. Так я с визором наперевес в правой руке и выставленной вперед левой и пошел бы, только Роман меня тормознул, практически ухватив за талию.

— Ретивый какой, — ворчал он, внимательно меня осматривая. — Антидот, значит, сунул, а я дежурь, цапнет тебя герион или обойдется. — Удостоверившись в том, что капли силитоксина не попали на кожу, он осторожно расстегнул аптечку и со щелчком вставил препарат на подобающее место обратно, стараясь не задеть визор и испачканные перчатки.

— Смотри, до чего технологии дошли, — тем временем восторженно вещал я. — Когда мы начинали, разве была такая броня? Перчатками убить можно было! А теперь я все чувствую, будто без защиты за гериона схватился.

Роман глубоко вздохнул, прикрыв глаза и поджав губы — он столько раз оттаскивал меня без перчаток, без шлема и визора, в облегченной броне от местной живности, что я и сосчитать бы не смог.

Я бы и рад не подставляться лишний раз, но как, если кругом так интересно! Это сейчас мы более или менее знакомы с флорой и фауной, по крайней мере, химерок больших и малых, больше всего похожих на перекормленных стероидами кузнечиков сферической формы, я спокойно отличу друг от друга, а первое время я только и делал, что упоенно часами охотился за ними в свободное от работы время, убедившись в их относительной безопасности.

— Признаю свою вину, был неаккуратен, — решил польстить я своей левой руке и серому кардиналу, и осторожно поинтересовался. — Пойдем?

Никак я не могу преодолеть инфернальную робость и сверхъестественный трепет — лучший звездный берет, и под моим началом, да быть такого не может! Роман царственно кивнул, и мы пошли: я вдохновенно пел оды развитию технологий, а первопроходец степенно отвечал на особо эмоциональные мои восклицания.

В обозримой видимости показалась та часть модуль-блока, которую отдали аналитикам и ученым, и я прибавил ходу. Навстречу мне выскочил Тайвин и хищно уставился на визор и перчатки.

— Тайвин, — торжественно начал я. — Я поймал гериона!

— Невелика добыча, — насмешливо фыркнул он. — И где?

— Отпустил! — загадочно улыбаясь, просветил я и, не в силах дольше держать в себе открытия сегодняшнего дня, выпалил: — Он ядом плюется, из всех трех ртов!

Тайвин скептически приподнял бровь, но заинтересованный огонек у него в глазах я увидел.

— Считалось же, что у него выработка силитоксинов только в ампулах желез в основании лап. А вот ни черта это не так! — и я торжествующе потряс перед ученым испачканным визором. Тайвин немедленно попытался его цапнуть, но я был быстрее. Мгновенно посерьезнев, я напомнил: — Перчатки наденьте. И пробирку, или что там у вас для проб, принесите.

— Пусть будет пробирка, все равно вас учить бесполезно, — едко ухмыльнулся гений и, ткнув себе куда-то на запястье, продемонстрировал наноброню, обнимающую в мгновение ока руку. Я присвистнул, такое я и себе бы хотел. Тайвин, из-под очков наблюдающий за моей реакцией, отыгрался сразу за все просчеты передо мной:

— Я почти закончил, скоро поступит к вам в отдел. Спасибо дихлофосу, кстати, вы были правы. Я усовершенствовал систему воспроизводства нанитов и передачу между ними информационного импульса. Броня будет почти непробиваемая, и потребность в химикатах снизится, не придется считать, что мы взяли из анатоксинов и антидотов, а что нет.

Вот ведь язва какая! Я подобрался и с еще более важным видом сунул ему под нос руку в защитной перчатке. Странное вещество продолжало обнимать пальцы, делая их полностью прозрачными для взгляда, но теперь площадь объема субстанцией увеличилась, невидимыми становились не только кончики пальцев, а половина указательного и среднего.

Штатный гений жадно припал взглядом к моей руке, и повелительно потребовал:

— Честер, отдайте немедленно!

А то я не понимал. Пожав плечами, я отстегнул перчатку от брони и отдал ученому, тот вцепился в нее, лихорадочно пожирая глазами и бормоча нечто неразборчивое вроде «сначала масс-спектрометрия, потом под микроскоп, электронный же взяли, чашки Петри должны были оставаться…», и уволок в исследовательские недра, бросив заплеванный визор на бессменных лаборантов. Понимающе с ними переглянувшись, мы разошлись по рабочим местам, а я вспомнил, как впервые столкнулся с животным миром Шестого и познакомился с нашей знаменитостью.

— Кто пустил в казарму скорпикору? — недовольно вопрошал у подчиненных военный, уверенный в том, что бойцы с животным справятся, но раздраженный самоуправством.

— Я пустил, — седовласый возник за его спиной и примиряюще похлопал по плечу. — Неплохое начало практики, верно?

И подмигнул своим ассистентам. Военный язвительно спросил:

— Бронированная ядовитая тварь в помещении, полном спящих людей, по-вашему, отличная идея? Я не намерен терять парней до того, как они начнут хотя бы просыпаться.

— Такова жизнь, — философски пожал плечами седовласый, который знал о вживленной под броню твари капсуле со снотворным, в отличие от остальных. — Тайвин, обратите, пожалуйста, внимание на новый набор, а особенно — вот на этих субъектов.

Он ткнул стилусом в голограмму, транслирующую вид на казарму, увеличивая изображение, и последовательно отметил девушку, близнецов, еще нескольких парней и Честера.

— Что я там не видел, — буркнул молодой человек в прямоугольных очках за соседним столом, уставленным аппаратурой и устланным бумагами с графиками и расчетами. — Опять привезли кулаки да мышцы.

— О, вы их сильно недооцениваете. Это смешанный набор, Тайвин, и, поверьте, в этот раз голова у ребят на месте не только для того, чтобы в нее есть, а извилин поболее, чем для поддержки фуражки.

— М-да? — задумчиво протянул ученый. — Посмотрим. А они у вас все сразу проснутся?

— Нет, что вы, зачем панику создавать на пустом месте. Сначала самые перспективные, для них дозу анабиотика с другим таймером пробуждения рассчитали.

Просыпаться от нехорошего предчувствия у меня начало входить в привычку. Как я год назад проснулся от фееричного Романова посещения, так до сих пор каждое утро чутье говорит мне — вставай, нас ждет новый день, полный опасных неприятностей, это же так весело.

Я открыл глаза и, не спеша вставать, повернул голову, чтобы понять, что вокруг меня происходит. Последнее, что я помнил — наша красавица-планета, вид извне, в жизни бы не подумал.

Вокруг меня стояли койки со спящими попутчиками, а моя кроватка обреталась почти у выхода из помещения. Справа от меня что-то неприятно цокало, шуршало и пощелкивало по металлическому полу, словно кто-то запустил в казарму птицу размером с хорошего пса.

Скосив глаза, я увидел сначала пушистую кисточку хвоста, затем в поле зрения появился он сам, сегментированный и бронированный, а затем уже вся красотка-скорпикора в своем инсектоидном величии. Я выругался — разумеется, про себя, и принялся наблюдать.

Насколько я видел, просыпаться пока, кроме меня, никто не спешил — или просто не хотели связываться с животным, и я понял, что разбираться придется самому, а то она может дел натворить, панику посеет, прибьют в суматохе, а жалко. Скорпикора была изумительно прекрасна — черно-красная лакированная окраска головогрудных пластин рассказывала окружающим об исключительной ядовитости, в ярко-красной опушке кончика хвоста поблескивало антрацитом жало, коготки беспокойно перебирали по полу, а красные усы беспрестанно шевелились — скорпикора чувствовала себя не в своей тарелке, нервничала и принюхивалась, щурясь россыпью простых глазков.

Я вспомнил, что писал Салливан, точнее, я, а еще точнее — мы с ним: ядовита, пулями не возьмешь, иглометом тоже, бегает быстрее гепарда, при малейшем признаке опасности для себя старается первым делом ужалить, но первая на более крупное зверье не нападет, сначала предупредит.

Единственный выход — не тревожить, осторожно пройти мимо, желательно в тяжелой экзоброне и с гранатометом наперевес, так, на всякий случай. Ни того, ни другого я у себя не наблюдал, но интуиция не давала мне покоя, что-то со скорпикорой было не так.

Инсектоиды Шестого мира, как я понял из посыпавшихся градом статей по мере того, как ученые получали сведения с новой планеты, существа, в чем-то по поведению схожие с нашими скорпионами или пауками. Те тоже не будут нападать просто так, но если их напугать или разозлить — мы получим мечущееся во все стороны со скоростью взбесившейся молекулы многоногое ядовитое создание, которое будет жалить все вокруг до последней капли яда, пока не успокоится. Перспектива так себе, понял я, и тут скорпикора меня удивила. Она моргнула! Моргнула? Членистоногое?

Внимательнее приглядевшись, я понял, что вижу грандиозную аферу от матушки — дикой природы: передо мной во всей красе стояла не скорпикора Салливана, а моя, ложная скорпикора! Животное было теплокровным, костяные пластины только имитировали хитиново-кремниевую броню настоящего хищника, простые глазки оказались обманной окраской шерсти вокруг настоящих, встревоженных донельзя, бока вздымались в неравномерном дыхании.

Судорожно порывшись в памяти, я воскресил подробности, которые сочинил про нее, посмотрел на себя — в шаттле засыпал я в легкомысленной оранжевой футболке и любимых черных штанах с кучей карманов, в них же и проснулся — и решился на крайние меры. Скатившись с кровати, сгруппировался, подражая позе скорпикоры, и тихонько мяукнул, чувствуя себя полным идиотом.

— Вам надо, как бы выразиться, более тщательно подбирать протеже, — с сочувствием глядя на седовласого, сказал военный. Тот недоуменно следил за развитием событий, не понимая, что Честер задумал. А вот Тайвин с любопытством подался к экрану.

— Интересно, как он понял?

— Понял что? — в один голос спросили военный и седовласый

— Царь ненастоящий. В смысле скорпикора ложная.

— А вы как поняли? — уточнил у ученого седовласый, которому о необычной природе твари сообщили.

— Описание и поведение как на той записи, где некий молодой человек рассказывал про ложную скорпикору, — ответил Тайвин и спросил: — Кстати, это часом не он сам?

— Он, — подтвердил седовласый.

— Да, должен признать, на этот раз вы меня удивили. Но что настоящая скорпикора, что ложная — опасные создания, не представляю, как он будет с ней справляться.

— Да что там справляться, иглометом ее, раз она без брони, — пробурчал военный, теряя интерес к ситуации.

— Все бы вам игломет, гранаты да бластеры, — укоризненно покачал головой ученый. — Во-первых, она не менее защищена, чем скорпикора Салливана, во-вторых, она на порядок умнее, у нее сложная нервная система, в-третьих, ее яд хоть и не смертельно опасен, но обширный химический ожог гарантирован. И потом, как вы себе представляете метание гранат или стрельбу в замкнутом помещении?

Военный кивнул, признавая правоту молодого человека, и все трое с интересом приникли к трансляции — скорпикора отмерла от легкого шока и начала действовать.

Поскольку я свалился к своей красавице практически под передние лапы, далеко ей прыгать не пришлось. Немного подумав, она с интересом протянула вперед усатую морду и, смешно фыркая мне в лицо, начала обнюхивать, щекоча вибриссами.

Оказалось, что обрубленная бронированная головогрудь — тоже маскировка из шерсти и костяных пластин, в них пряталась похожая на кошачью любопытная мордашка.

Выглядел я, судя по всему, в ее понимании как странный, несколько долбанутый на голову детеныш. Примерно на такой эффект я и рассчитывал — у ложных скорпикор гиперразвитое чувство ответственности за потомство. Каждое оранжево-черное существо размером чуть меньше ее самой скорпикора потащит к себе в гнездо и будет обихаживать, любить, кормить и растить, это помогает виду выживать в сложных условиях.

Скорпикора нежно обвила меня хвостом и принялась быстро-быстро что-то щебечуще намурлыкивать — пыталась и меня успокоить, и сама успокоиться. Я умилился. Теперь моей задачей было, никого не перебудив, вывести ее из казармы и отправить домой в здешние джунгли, желательно чтобы ее и меня на улице никто не пристрелил.

На соседней кровати шевельнулся Роман — открыл глаза, кашлянул — и напуганная скорпикора со всей дури отпрыгнула от источника звука, врезавшись бронированными пластинами мне в бок. Я упал, и надо мной во все свои шесть лап — четыре настоящих и две ложных — стояла сердитая и испуганная ложная скорпикора в позе атаки.

Хвост наизготовку, пластины сдвинуты, шерсть дыбом. Жало на хвосте влажно блеснуло, и я понял, что раз уж тренированная первая ласточка встретила утро нового дня, то и остальные скоро начнут просыпаться и чистить перышки. Я еще раз тихо мяукнул, привлекая внимание и зверя, и Романа.

Тот, увидев скорпикору, замер, понимая, что не может ничего противопоставить хищнику, и вопросительно посмотрел на меня. Я выразительно скосил глаза на дверь, и Роман, чуть заметно кивнув, осторожно потянулся к тумбочке рядом с кроватью — на ней лежал код-ключ, открывающий выход наружу.

Пока астродесантник старался, не провоцируя нападения скорпикоры, дотянуться до ключа, я принялся отвлекать ее внимание. Медленно, чуть дыша, я привстал и, как заправский кошак, мягко потерся о бок животного головой. Это был риск на грани фола — не факт, что психология скорпикоры хоть на пару процентов схожа с поведением и жестами земных кошек, но мне казалось, что так будет правильно. Скорпикора скосила на меня дикий глаз. Я постарался максимально дружелюбно мурлыкнуть.

Она переступила лапами и дала мне подняться на четвереньки, затем злобно зашипела в сторону схватившего ключ Романа, снова обвила меня хвостом и лизнула. По моей щеке словно прошлись крупной теркой, но я был искренне рад, что животное удалось успокоить и отвлечь.

Я глянул на астродесантника, тот покачал в пальцах ключ и показал едва намеченным жестом бросок в мою сторону. Я не оценил и отрицательно качнул головой, затем еще раз посмотрел на дверь. Роман понял — если он кинет ключ мне, скорпикора кинется. На него, на меня, а, может, еще на кого, а вот если кинуть ключ в сторону двери, то при точном броске она откроется — код-ключ действовал на всю область замка, — и мы получим с этой славной кисой путь на свободу.

Прицелившись, Роман метнул ключ, попав точно в пластину замка. В результате я не сомневался — других в астродесантники не берут. И я, кончиками пальцев почесывая дернувшуюся от резкого движения скорпикору за правым ушком, обнаружившимся за головной костяной нашлепкой, медленно повлек ее к выходу, по-прежнему чувствуя себя полным придурком — босиком, в футболке и штанах, ползу на четвереньках в обнимку с одним из опаснейших зверей Шестого мира. Только бы никто больше не проснулся!

Выползая из казармы на улицу, я молился всем известным и неизвестным сущностям, чтобы это была обычная площадка учебной части, без охраны и толп людей. К моему счастью, на улице не было никого, рядом с казармой разместили спортплощадку для разминки, а за ними серой полосой возвышался бетонный забор. Как могла скорпикора перескочить через почти четыре метра забора, я так и не понял. И тем более у меня не было идей, как вернуть ее обратно.

— Полнейший гамадрил, — с удовольствием в голосе сказал Тайвин. — Но мне нравится.

— Я рад, — и седовласый действительно был рад, внимания Тайвина, молодого гения, на его памяти не удостаивался из предыдущих наборов практически никто, разве что Роман.

— Увеличьте картинку. — Изображение подалось вперед, и вскоре ученый внимательно разглядывал заинтриговавшего его до исследовательской щекотки (разобрать и изучить!) Честера. Ничего выдающегося, просто правильный овал лица, классические греческие пропорции черт, чуть вздернутый нос, немного восточный разрез глаз… на самих глазах Тайвин застрял на полминуты. — Интересный случай. Пожалуй, мы можем сработаться.

Дверь в казарму приоткрылась, и оттуда выглянул настороженный Роман с иглометом, а из-под его руки две любопытствующие рыжие головы — кто б сомневался! Я меж тем судорожно пытался сообразить, что делать дальше.

Вдруг со стороны соседнего строения донесся невнятный шум и вопль: «Скорпикора! Гранату неси!», и скорпикора рванула вперед. Подхватив ее поперек пуза, я понесся к спортплощадке, осыпаемый ударами хвоста — такой подлости она от меня не ожидала и рефлекторно среагировала — и, хорошенько размахнувшись, метнул ее, навскидку просчитав траекторию, в центр стоявшего рядом с забором батута. Глазомер в кои-то веки меня не подвел, миг — и ошарашенная скорпикора висит на передних когтях на краю забора, стараясь подтянуться, перелезть и забыть про это место, как про самый страшный кошмар.

Я не знал, чем ей помочь, но искренне переживал за животное, пока со стороны казармы ей в основание хвоста не прилетел тяжелый армейский ботинок. Чувствительный пинок в нужную точку произвел должный эффект: скорпикора коротко взревела, раскрыла радужные крылья, которыми оказалась вторая ложная пара лап, мгновенно перебросила тело через забор и канула в дебри леса.

Мне оставалось только выдохнуть. Обернувшись, я увидел босого Романа с иглометом наизготовку и оруженосцев — рыжих близнецов, вцепившихся во второй ботинок.

— Ты кидал? — восхищенно спросил я. Роман ошарашенно кивнул. — Ну ты берц!

Рыжеволосые хихикнули. Я осмотрелся — футболка и штаны были залиты химически пахнущей ярко-желтой жидкостью, но в ткань она не впитывалась, а на левой руке вздулась шишка — все-таки один раз дотянулась.

Я покачал головой и увидел, как со стороны соседнего здания быстрым шагом к нашей компании подходит целая делегация. Подтянутый военный в возрасте, по лычкам — полковник, давний знакомый — седовласый Воланд, и тонкий как струна, и по виду столь же острый на движения — и, скорее всего, на язык, подумалось мне, молодой человек в прямоугольных очках, за ними — люди в форме и несколько субъектов в белых халатах.

— Честер, вы понимаете, что могли ошибиться и шагу не ступить по вашей вожделенной хтонической земле? — поинтересовался седовласый.

— Кто, я? Зато ложную скорпикору увидел. — Я зажмурился от удовольствия.

— Руку дайте, — непререкаемым тоном заявил очкастый, и я без возражений протянул не правую ладонь для приветствия — вот еще, обойдется — а левое ужаленное предплечье.

— Молодец, — и пока я возмущенно проглатывал ругательства в адрес такого фамильярства, к месту укуса он приставил портативный вакуумный экстрактор, мгновенно всосавший в свои недра большую часть яда.

— Остальное поболит несколько дней. Повернитесь. — Я беспрекословно повернулся, и с меня срезали сначала футболку, затем любимые мои штаны, залитые ярко-желтым ядом ложной скорпикоры. Если за пару минут до этого я чувствовал себя дебилом, шатающимся с ней на карачках по части, который потом кидается незнакомыми зверями в батут, то сейчас я был полным дебилом в трусах на всеобщем обозрении. Из казармы высыпал проснувшийся народ, и я почувствовал, что еще пара минут — и мне по гроб жизни от позора не отмыться. Поэтому я невозмутимо кивнул, приветствуя ребят, и произнес:

— Профосмотр. Я смелый, первый пошел, мне положена конфетка. Кто за мной?

Очкарик столь же невозмутимо запустил руку в карман халата и, вытащив маленький леденец в яркой обертке, протянул мне. Я с достоинством кивнул, забрал, развернулся и, пока население казармы не поняло, что происходит, ушел в казарму — отмываться и переодеваться. Близнецы, рассудив, что такой профосмотр им и даром не нужен, даже за конфетку, увязались следом.

О чем может мечтать человек в тот момент, когда его поманили гипотетической конфеткой, при этом тут же ее изо рта изъяв самым наглым образом? Разумеется, я мечтал оказаться поближе к вожделенной нанитовой перчатке. Нет, каков поганец! Заинтриговал перспективной разработкой и смылся незатейливым образом в кусты вместе со своим роялем наперевес.

Я теперь не то что спать не смогу, я не смогу спокойно бутерброд себе сварганить и съесть, буду бояться подавиться в мечтах заиметь такую роскошь. Зажмурившись, я представил себе, скольких проблем мы могли бы избежать, изобрети Тайвин свою чудо-броню хотя бы на год раньше. А лучше на два. Но лучше поздно, чем без нее, честное слово. А вот я молодец, я выбил под шумок грант для Эйнара. Таких тетушек, как у него, бесспорно, надо направлять в правильное конструктивное русло, в том числе с помощью финансовой мотивации.

Так что я попереживал, что не могу прямо сейчас вернуть из загребущих лапок ученого хоть одну перчатку — старую-то он, получается, тоже стибрил! Но быстро утешился удовольствием лицезреть воочию чувство знатного удивления на лице Алана. Он вышел из временного жилого модуль-блока, развернутого для промышленников, с каким-то распечатками в руках, и застыл на пороге, наблюдая сцену отбирания у меня перчатки. Славно, а то я уж было начал думать о том, что его в принципе пошатнуть невозможно ни с какой стороны — настолько монументально он умудрялся выглядеть практически при любом раскладе.

— Алан, доброе утро, — поприветствовал я руководителя промышленников. — Готовы к геологическим свершениям?

— Не вполне, — задумчиво отозвался апостолец. — А вы случайно не в курсе, как складывается судьба изобретений Тайвина?

— В смысле? — переспросил я. — Вы имеете в виду, когда его разработки выйдут на общеупотребимый уровень? Это вы у «Авангарда» интересуйтесь, не ко мне вопрос.

На самом деле я слегка кривил душой. Все я прекрасно знал, но делиться с апостольцами тернистыми путями утекания первопроходческих тайн не спешил. Официально все, что мы находили, будь то новая неведома зверушка, растительность или минерал, фиксировалось в системе учета информации — ее обеспечивали дроны связи. В каждую экспедицию мы были обязаны брать с собой эти летучие многофункциональные станции. Они мониторили наши передвижения вне жилых модуль-блоков, отслеживали предпринимаемые нами и нашими подопечными действия, а по любому моему чиху подлетали с суборбитальной траектории для дополнительных записей и мгновенной передачи во все забитые в их контакт-лист инстанции.

Прелесть использования дронов связи я оценил отнюдь не сразу. Первое время меня несколько угнетала необходимость находиться под наблюдением беспристрастного электронного ока. Не Большой Брат, и вокруг не реальность антиутопии «1984», конечно, но приятного мало. Но потом я смирился, поняв, что пользы от такого присмотра больше, чем иллюзорного вреда для моей свободолюбивой натуры.

Потом, после записи отчета, данные уходили в разные научные подразделения — дроны сами фильтровали по ключевым словам рапорты, и информация попадала в нужные цепкие руки биологов, физиков, геологов и прочей ученой братии. А при малейшем намеке на вред первопроходцам подключалась помощь колониальной полиции во главе с Энтони — эдаким шкафчиком два на два в кубическом эквиваленте воплощения старательной справедливости. Я никогда еще не встречал более упертых и вместе с тем более честных и прямых образчиков человеческой породы.

А если нас пытались совсем обидеть, в дело вступал «Авангард» — молодчики из военного подразделения, служащего в Шестой колонии местным напоминанием ее жителям о существовании такой полезной штуки, как Межмировое правительство. Вон ту находку на место положите, пожалуйста, не ваша юрисдикция. И руками попросим первопроходцев не трогать, а то придет астродесантный укомплектованный ай-яй-яй и покажет раков зимой.

Так и существовали — мы контролировали туристов и колонистов, делились полезными сведениями с учеными и получали от них отклик, а нас самих курировал «Авангард». И, конечно, все Тайвиновы придумки сначала проходили обкатку у нас, потом торжественно вручались военным — и, соответственно, правительству, потом при их одобрении передавались ученым, а вот в какой момент происходила утечка на черные рынки, история стыдливо умалчивала. Этот вопрос был не в моей компетенции, и я не особо интересовался успехами поиска и поимки технологических воров.

А вот кто, что и когда у нас из-под носа изящно перехватывал в обход «Авангарда», мы прекрасно видели. Тот же «Апостол», будь он неладен, уже трижды лично мной в колонии палился на использовании нанопротекторной технологии защиты грузов и оборудования, хотя официально Тайвин свою обожаемую драгоценность военным от сердца оторвал едва ли полгода назад, все хотел до ума довести для начала.

Для меня оставалось загадкой, каким образом ушлые промышленники увели алгоритм воспроизводства нанитов, и я ожидаемо не стремился общаться с их представителем сверх предполагаемой нормы.

Алан невозмутимо пожал плечами, показывая, что ему в сущности все равно, он может и подождать, во что я ни капельки не поверил. И принялся выяснять обстоятельства, волей апостольской приведшие нас в самый эпицентр жизненной силы Шестого мира.

— Просветите меня, пожалуйста, что мы делаем на экваторе? — как ни в чем не бывало, спросил я. — Вы причины так и не назвали до отлета, хотя по-хорошему мы имели право знать заранее.

Алан снова чуть пожал плечами — интересно, а в его арсенале жестов кроме небрежного еле уловимого плечепожатия еще какие-то позы имеются? — и ответствовал вопросом на вопрос слегка оторопевшему мне.

— Что вы знаете о нерукотворных ликах Христовых, Честер?

— Разрешите взглянуть?

В руках у апостольца я приметил распечатки с изображениями. Промышленник протянул их мне, и я был вынужден констатировать тот факт, что сочетание светотеней действительно напоминало лицо. Но с весьма специфическим саркастичным выражением — будто предполагаемый лик пытался не рассмеяться в голос, и отнюдь не от смешной шутки. Я повернул изображение одним боком, другим, вверх ногами. Иллюзия мгновенно растворилась — передо мной по-прежнему был простой спутниковый снимок местности.

— Не знаю, что вы хотите от меня услышать, но в нерукотворные лики я верю намного меньше, чем в парейдолию.

— Простите? — вежливо поинтересовался у меня Алан, и я охотно пояснил.

— Видите ли, когда-то я увлекался изучением биологии и загадок человеческого мозга, и знаю о его склонности стараться обобщить все, что человек воспринимает, найти систематичность даже в полном хаосе. И мне кажется, что ваши лики — лишь следствие чьей-то повышенной способности к ассоциативно-образному мышлению. Или в ваших рядах есть фанатики, — неловко пошутил я. — Неужели вы в экзотические экваториальные тигули только за призрачным ликом поехали?

— Нет, конечно, — мне показалось, или человек-невозмутимость позволил себе едва заметную ухмылку? — Это было бы… нецелевое расходование средств.

Я подавил облегченный вздох — только с отбитыми на религиозные чувства мне работать не приходилось — и продолжал расспросы.

— А скажите, зачем вообще «Апостолу» нужна вся эта… мишура? — я неопределенно повертел пальцами. — Я имею в виду приверженность теории креационизма, символика эта, лики опять же… Это же просто промышленная корпорация, да, крупная, но я не понимаю, зачем дополнительные навороты?

Алан снисходительно хмыкнул, заложил руки за спину и принялся как заправский лектор вдоль трибуны расхаживать передо мной и вещать менторским тоном.

— Как вы знаете, доказательств бытия Бога существует ровно пять. Если не считать доказательство Канта. Фома Аквинский был человеком редкого ума, и привел аргументы в пользу существования Бога через движение, через производящую причину, через необходимость, через целевую причину и от степеней бытия. Тот факт, что помимо Земли в необъятной Вселенной существуют эволюционно схожие миры, лишь иллюстрирует их — при прочих относительно равных условиях при наличии единой первопричины, за которую мы с вами аксиоматично примем Бога, развитие жизни идет схожими путями и со схожей скоростью. Существование настолько отличного от Земли и пяти колонизированных экзопланет мира должно нести в себе либо опровержение, либо подтверждение доказательствам Аквинского. Более того, наши специалисты надеются обнаружить здесь материальное подтверждение и онтологическому с теологическим аргументам в критике Канта и его понимании существования Бога, выраженного в категорическом императиве. Но я в первую очередь экономист, не теолог, возможно, я в чем-то вас дезинформировал.

— Так, ладно. Это я примерно понял. Но корпорации-то это зачем?

— Не корпорации, синдикату, — поправил меня Алан. — А вы как полагаете?

— А есть разница между корпорациями и синдикатами? — удивился я. — Я вижу только одну причину — люди охотно жертвуют деньги на благотворительность, а лучшая цель почувствовать себя благородным — это помочь детям, старикам, животным или неизлечимо больным. Зачем жертвовать в пользу религии, для меня одна из неразрешимых загадок. И тем более я не пойму, зачем синдикату столько денег. Их у вас мало, что ли?

— Человеческая душа — потемки, — нравоучительно произнес Алан. — И все же религиозный человек жертвует во благо своей веры не деньги, как вы в атеистическом своем сознании полагаете, а эквивалент работы. Раньше человек приносил в жертву плоды трудов своих напрямую — вино, часть урожая, выращенный скот…

— Угу, церковная десятина. И человеческие жертвоприношения случались, — поддакнул я и уточнил: — Я не атеист, я по природе пантеист с идеалистическими замашками.

— Человек духом слаб, — Алан посмотрел на меня так, словно хотел пристыдить неразумного отрока. Я, разумеется, не внял. — И часто путает веления собственного сердца с провидением Божиим.

— То есть вы хотите сказать, что, жертвуя богам или конкретному богу, например, слуг или рабов в Древнем мире, человек думал, что так будет правильно и уместно, а богам или богу было все равно?

— Нет. — Алан все еще старался меня просветить, но уже начинал приходить к мысли о том, что ехидная моя натура всерьез его лекции никак не хочет воспринимать. — Богу никогда не все равно, а человек может заблуждаться, и довольно часто это делает. Но мы отвлеклись. Так вот, принося храму деньги или жертвуя в исследовательский теологический фонд, как у нас, человек прикладывает результат своего труда в пользу личностного самосовершенствования. Ведь, вложив часть себя, своих усилий в общее дело, в общую веру, он сам становится ближе к Богу.

— А я думал, пожертвование — это пропуск в рай и замаливание грехов, — протянул я. — Так неинтересно.

— Зря вы ерничаете, — огорченно сказал Алан. — Для многих людей вера — единственное утешение в жизни, а пожертвование — один из способов укрепления связи с самим собой через Бога. А что касается денег — это лишь ресурс, помогающий двигаться вперед к саморазвитию. Как видите, — он обвел рукой лагерь, — его порой бывает недостаточно для полноценного воплощения задуманного.

Я задумчиво проследил за его движением, понимая, что он имеет в виду: всех свободных денег «Апостола», включая актив их теологического фонда, не хватило для найма Корпуса первопроходцев целиком.

— И все равно я не понимаю, зачем промышленному синдикату искать доказательства бытия насквозь теоретического понятия. Просветите меня, что вас так заинтересовало в экваториальной местности?

— Причуды руководства, не мне судить. — снова пожал плечами Алан и ответил: — Вы не поверите, банальная геомагнитная аномалия. Дело в том, что в области предполагаемого лика найдены очаги сверхмассивного излучения непонятной природы.

— А, вы аэрогамма-спектрометрию использовали? — блеснул познаниями я. Больше из геологии я ничего не знал.

— Нет, — снисходительно ответил Алан. — У нас свои методы.

— С геологами поделитесь, пожалуйста, им будет чрезвычайно интересно.

— Результатами?

— И результатами, и методами, — я чувствовал, что апостолец что-то недоговаривает. — Вы же знаете о презумпции научной истины?

Алан скептически приподнял одну бровь.

— А ваши ученые знают о понятии коммерческой тайны?

— В данном случае, — назидательно произнес я, — вы намеренно скрыли от научной общественности интересную находку, которая может разъяснить природу происхождения и развития этой экзопланеты. Вы, конечно, принципиально пока ничего не нарушили, но вы же понимаете, что лично для меня сей факт — лишний повод взять вас на карандаш?

Алан снова чуть пожал плечами, отчего я начал слегка беситься.

— А какие еще провинности вынуждают вас как главу Корпуса первопроходцев наблюдать за деятельностью «Апостола»? — поинтересовался он.

Я мгновение подумал и решил более детально объясниться.

— На прошлой неделе на основной посадочной площадке космопорта я видел шаттл с вашей маркировкой. Из него выгружали ящики, и, мне кажется, один из них я впоследствии видел, совсем недавно, — жирненько намекнул я на оставленный на наше попечение сундучок со смертоносными сказками. — Так вот, весьма специфично он светился, скажу я вам. А военные и не в курсе.

— Вот не знаю, — задумчиво произнес Алан, — мне вас похвалить за наблюдательность или поругать за мнительность? Это стандартный «хамелеон», но в интерпретации маскировочного режима на неодушевленные объекты. Не запрещено?

— Не запрещено, — согласился я. — Но я бы вас призвал склонить чашу весов в сторону наблюдательности. Нанопротекторный механизм Тайвина отличается от «хамелеона» примерно так же, как кошки Земли от кошек с Пятой колонии. Впрочем, не пойман — не вор?

Я весело подмигнул Алану, оставив его в несколько смешанных чувствах, и пошел следить за ходом распаковки апостольского добра. Ссора раньше времени мне была не нужна — нам еще две недели вместе работать, предъявить я ему ничего не мог, но приоритеты постарался обозначить.

Иногда в любой работе наступает перерыв, когда все вокруг заняты делом, а ты оказываешься в том времени и месте, когда тебе абсолютно нечего делать. Обнаружив себя ближе к концу дня именно в таком моменте, я решил расслабиться и плашмя возлег на каменистую почву пятой точкой кверху: давно хотел за местной пародией на муравьиного льва понаблюдать, да все случая не было.

Усатая цилиндрообразная живность, усеянная хаотично, на первый взгляд, расположенными по телу ножками, подъедала полупрозрачный зеленоватый мох, с характерным хрустом клацая жвалами, торчащими по всему кругу рта, и неизбежно приближалась к воронке с хищником. Положение усов давало мне возможность определить у этой несуразицы краниальный и дистальный концы, попросту говоря, где рот, а где… не он — редкая редкость для Шестого, надо сказать.

Из воронки тоже торчали усы — с десяток разной величины антенн, улавливающих запахи, колебания почвы и едва заметный шелест осыпающейся с края воронки земли. Я подпер голову локтем и с видом откровенно скучающего создания, не желающего мешать насекомой возне, ожидал закономерного результата встречи.

Внезапно травоядное перестало смачно пережевывать хрусткие ризоиды мха, а антенны в воронке резко втянулись вовнутрь — и я сам до того, как понял, что их спугнуло, почувствовал вибрацию поверхности всем телом — шел кто-то крупный, кто-то по размеру, как я. Меня фауна бояться перестала, пока я притворялся ветошью, а другого человека игнорировать не могла, вдруг сожрут. Или раздавят. В чем-то я их понимал, хотя было обидно — опять кино не досмотрел. Не особо торопясь, я поднялся с земли и отряхнул налипшие кристаллики растительности.

— Честер, — ко мне приближался Тайвин в крайней степени задумчивого удивления, о чем мне говорило положение его очков. Ученый на моей памяти никогда не сдвигал их на макушку на манер солнцезащитных или визора, потому что без них мало что видел, а линзы принципиально носить не хотел, уж не знаю почему. — Мне нужно с вами посоветоваться.

— Да, я вижу, — степенно кивнул я. — Очки поправьте.

Тайвин нащупал дужку, снял очки и принялся вертеть их в руках, будто впервые столкнулся со столь полезным изобретением человечества. Видя, что он никак не может собраться с мыслями, я решил его переключить — иногда перерыв на пару минут от занозистой мыслишки или нерешаемой дилеммы отлично помогает взглянуть на ситуацию по-новому. Не желая терять возможность, я спросил:

— А почему вы линзы не носите? Очки… архаизм вот уже пару веков как.

Тайвин от неожиданности чуть не выронил упомянутый архаизм прямо на камень под ногами, но я рефлекторно подхватил блеснувшее в падении стекло и протянул ему обратно.

— Спасибо, — штатный гений надел очки, куда им и положено, и ответил: — Вы знаете, не могу точно сказать. Когда был несмышленым пацаном, хотел окружающим казаться умнее, чем есть на самом деле. Потом привык. И пальцами в глаза лазить не люблю.

Я понимающе кивнул, я тоже как-то пробовал по дурости линзы. Хотел, идиота кусок, с голубыми глазищами в компанию прийти, всех поразить, а поразил только опухлостью морды лица и слезоразливом.

— Так вот, о чем это я… — Тайвин замолк, собираясь с мыслями. — Вам никогда не предлагали взятку?

Я взял с ученого пример и глубоко задумался, вспоминая.

— Да, были попытки, когда колония начала активно расти. Всегда были экземпляры, которым хотелось побыстрее и понадежнее с нами поохотиться и просто полюбопытствовать. Нашли себе живой щит, — презрительно фыркнул я. — Первое время я зверствовал, признаюсь. Выгонял с Шестого, штрафы накладывал, обращение к праву вето использовал. Потом мне нагоняй дали, что из туристов треть в бешенстве возвращается. Ну, я и приспособился намеков не замечать. И привык. А в последнее время никто и не предлагал, кстати. А что? — заинтересованно склонил я голову набок.

Тайвин секунду мялся, затем потер висок быстрым смущенным движением и, наконец, высказался, потупившись:

— Мне было предложено подумать о том, каковы перспективы моего карьерного роста в колонии. И не хочу ли я стать частью более крупной компании, работающей на благо человечества, с соответствующим ценником, разумеется.

Я еще больше заинтересовался.

— Какая же это взятка? Вполне нормальная практика для коммерческой корпорации — сманить деньгами и положением.

— Синдиката, — поправил меня ученый. — Не путайте форму объединения предприятий и форму управления ими. У дочерних фирм синдиката сохраняется самостоятельное производство, а вот сбыт идет через одно представительство.

Он взял небольшую паузу, затем вдохнул поглубже, будто собрался со скалы на самодельном летательном аппарате сигануть, и добавил, заглянув мне в глаза в поисках понимания:

— Для меня это взятка. Я слишком многим Корпусу обязан.

Я чуть стойку не сделал на такое интересное заявление, но штатный гений всем своим видом дал понять, что слова лишнего не произнесет. И я был вынужден просто принять его мнение к сведению. Но для себя решил потом при случае порасспрашивать, чем он таким любопытным с первопроходцами связан. И уточнил другое, более насущное:

— И каков был ваш ответ? Вы что, впервые сталкиваетесь с «заманчивыми» предложениями? — я улыбнулся, показав условные кавычки пальцами.

— Не смешно, — буркнул Тайвин. — Впервые, да. А как вы думаете, — ответил он вопросом на вопрос, — пришел бы я к вам за советом, если бы решил воспользоваться этой сомнительной щедростью?

— Понятно. — я заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок, и принялся размышлять вслух. — Смотрите, у вас два варианта.

Я сделал небольшую театральную паузу, а ученый недовольно нахмурился, ожидая продолжения.

— Во-первых, вы можете сыграть в шпионские игры и двойного агента. Разве не было бы интересно? Но я не уверен, что ваши гамадрилы обеспечат нам достойный уровень научного сопровождения, пока вы будете заняты. — Тайвин уже собрался мне то ли возразить, то ли добавить что-то не в пользу своих лаборантов, но передумал и спросил:

— А второй?

— Второй вариант — отказаться. Тогда урегулированием вопроса займусь я. Есть, конечно, и вариант согласиться, но вы уже ко мне пришли, значит, это не вариант? — я вопросительно глянул на гения, тот раздраженно дернул плечом, не желая тратить время на обсуждение уже отброшенной перспективы.

Однако апостольцы исключительно шустрыми ребятами оказались, и суток не прошло. Надо будет к рыжим аналитикам наведаться: эти проныры должны иметь план действий на такой случай, не может быть, чтоб они не предвидели подобного развития событий.

Разумеется, рыжие бестии буквально за час растрезвонили о моих обнимашках с ложной скорпикорой всем, кому было интересно — а интересно было всем. С их же легкой руки Романа стали за спиной обзывать Берцем, что-то в том же духе я подозревал и про себя, но пока не слышал, а то б уши поотрывал. Будущие береты, которые раньше посматривали на меня с нескрываемым превосходством и легкой жалостью, стали кидать опасливые косые взгляды — а вдруг я еще пяток скорпикор из леса приведу.

Я же потерянно слонялся по территории, поскольку от муштры меня в связи с укусом освободили на ближайшие два дня, велели отлежаться и с новыми силами приступать. К чему, правда, мне так никто сказать и не смог, но я видел, что ребят гоняют стройными рядами из помещения в помещение по территории части, и присоединяться к ним совершенно не горел желанием.

После завтрака я с интересом обследовал часть: наша казарма со спортплощадкой, учебный корпус с медчастью, корпус с учеными, откуда меня, едва завидев на пороге, тут же прогнали — доступ туда был только для них, но я мельком успел увидеть занозистого очкарика, который с умным видом смотрел на кислотно-желтую жидкость в пробирке, а рядом на столе валялся вакуумный экстрактор. Я не стал качать права и предпочел смыться, пока он меня не заметил и тоже в пробирку не загнал. Отдельно стояла столовая и совмещенные с ней хозяйственный склад и гараж для флаеров, посадочная площадка для модулей и шаттлов с орбиты да высокий забор, за которым едва виднелось самое интересное — совершенно новый, абсолютно неизученный мир.

Почесав затылок, я с озабоченным видом пошел на склад и наткнулся на коренастого блондинистого мужчину лет сорока с хитрым прищуром голубоватых глаз и приклеенной полуулыбочкой, по которой сразу стало понятно: за дополнительный гонорар он для тебя достанет из-под земли что угодно, а за доплату — и тебя самого для кого угодно.

— Уважаемый… — обратился я не по-уставному, и хитрые глазки коменданта сделались еще более узкими и внимательными. — А позвольте спросить, тут форму выдают?

— А как же, уважаемый, именно здесь, не извольте сумневаться. — Блондин мне подыгрывал, что меня еще больше насторожило, но, с другой стороны, альтернативы явно не наблюдалось, и я решился.

— А во что мне встанет к стандартной форме присовокупить, скажем, полевой голобинокль?

У блондина красной строкой на лбу было написано — подождите, я считаю. И он быстро оправдал мои ожидания:

— Вот это, — и он выразительно пошелестел пальцами, отсчитывая невидимые купюры. Интересно, что хотя весь денежный оборот давно перешел на цифру, этот древний жест до сих пор был в ходу. Я вежливо склонил голову, показав из кармана краешек лички — личная карточка, она же удостоверение личности, она же кошелек, она же история болезни.

Скосив глаз на личку, комендант мгновенно материализовал на стойке выдачи новенький цифровой бинокль, весь вид которого большими буквами говорил: я только для офицеров, возьми меня скорее, если не хочешь обычные стекла для рядовых.

На мгновение я засомневался, потом мысленно махнул рукой, была не была. Ну, конфискуют, наверняка у начальства спер или у ученых, ну, наряд вне очереди дадут, здешнюю картошку чистить в столовой, не в джунгли же через забор выкинут, а мне хоть какое-то развлечение на ближайшие несколько часов. И на мгновение вытащил личку из кармана. Сверкнула белозубая ухмылка, а на личке проплыло уведомление о списании. Сумма меня удивила в приятную сторону: этак я, пожалуй, разживусь еще чем полезным. А пока я ограничился стандартной формой, в которую тут же влез, и красавцем-биноклем, который бережно припрятал в один из внутренних карманов.

Раскланявшись с блондином, я занес вещи к себе в казарму и прокрался тихонько, чтобы меня не завернули на общественно-полезные работы, к забору, вознамерившись повторить путь ложной скорпикоры. Раз делать мне нечего, то я буду, как мне и сказали, выздоравливать и набираться сил. Но ведь никто не запрещал мне это делать, сидя верхом на заборе и рассматривая местную живность?

Колючей проволоки или проводов под напряжением я не увидел — значит, местные летающие твари не ядовитые или снаружи на заборе что-то установлено, что их отпугивает, так что опасность мне вроде не грозит, а польза будет. И я, попрыгав на батуте для разминки, с усилием оттолкнулся от него, приложился об бетон, но успел ухватиться за край, подтянуться и, не дожидаясь сапога под пятую точку, оседлал забор.

Красота! Солнышко здешнее голубоватое светит, два спутника видны на горизонте, один совсем маленький, а второй чуть поменьше земной Луны, незнакомые звуки кругом — и я принялся наблюдать, прижавшись к окулярам офицерского бинокля.

Кремнийорганическая природа Шестого, как показалось мне на первый взгляд, имела неповторимую кристаллическую гармонию. Я не знаю, как, но природа пошла по странному пути в этом мире — вместо того, чтобы взять, как в первых пяти мирах, что обнаружило человечество, банальный углерод и приспособить его под нужды жизни, эволюция Шестого решила схохмить. И создала удивительный сплав углеродной и кремниевой органики.

Продуцирование привычным углеродным аппаратом ядра клетки молекул на основе кремния создало причудливые формы флоры и фауны, у которых частенько за шипастой силикатной броней крылось нежное и мягкое нутро углеродобелковых тканей.

Но вместе с тем логика формирования кристаллической структуры кремнийорганической молекулы диктовала и логику формирования самой жизни: за пару часов прилипания к биноклю я не увидел ни одного животного, хотя бы отдаленно похожего на земные аналоги. Пролетали над головой неторопливо похожие отчасти на бабочек, отчасти на скатов-мант нежно-синеватые диски, утыканные блестящими на бирюзовом солнце острыми кончиками чешуек.

Пробегали по известным только им делам сфероподобные блюдца в красную крапинку и игольчатые цилиндры, шевелящие множеством тонких ножек. Пропрыгало гигантское двуячеистое тело невероятно похожего на пару слипшихся шарикоподшипников существа, я едва успел ноги сосчитать — девять штук! Изредка из зарослей растительности мелькало похожее на оживший кошмар сюрреалиста пятиногое создание с непрерывно шевелящимися в центре тела жвалами и ощупывающими окружающее пространство вибриссами.

И только растительность Шестого приводила меня в экзистенциальный восторг — осторожная, обманчиво хрупкая, с мерцанием фрактальных разводов на полупрозрачной поверхности. Нежно-изумрудное кристаллическое море травы, изящно просвеченное солнечными лучами, изредка прерывалось огоньками глянцево-лакированных соцветий дикоросов, а гуляющий среди них ветер незримым музыкантом ударял ими, как молоточками по струнам, звенящим тысячеголосым перезвоном стеклянных колокольчиков на пределе слышимости.

Через час я с сожалением отнял бинокль от глаз, заслышав шаги. По территории части чеканил шаг патруль, к счастью, знакомые все лица — рыжие близнецы и девушка. Спрятаться на гребне забора мне было некуда, и я сделал вид, что загораю, беззаботен и никому мешать не намерен. Рыжие, правда, сразу засомневались и, поравнявшись с забором, с усмешкой спросили:

— Какие нынче погоды стоят?

— Леди, джентльмены, — галантно раскланялся я, стараясь не свалиться. — Погоды отменные, рекомендую!

— Ты же Честер, верно? — девушка посмотрела на меня, я на нее. Симпатичная, с чуть вздернутым носиком, кареглазая, со светло-медного цвета с бронзовым отливом косой, перекинутой через плечо вперед. — Я Макс.

— Да, верно. Приятно познакомиться, — обезоруживающе улыбнулся я. — Я тут… отдыхаю, если можно так выразиться.

— Не высоко? — поинтересовались близнецы.

— Да нет, в самый раз, — застенчиво ответил я, и спросил: — А вы всегда хором говорите?

— Да, — хором ответили близнецы, и второй, чуть более рыжий по оттенку, добавил: — На самом деле нет. Но, согласись, это здорово смущает людей, весело.

А на их лицах я прочитал «и нам полезно». Да, они правы, обескураженный человек выдаст больше эмоций, а для аналитиков, к коим я уже давно рыжих причислил, это отличная пища для размышлений.

— Я Антон, можно Ан, и мой брат Чингиз, лучше полностью. Рассказать, как нас различать? — Близнецы дружно уставились на меня, но я не повелся на провокацию, тем более что при внимательном рассмотрении было прекрасно заметно, что близнецы они только с виду. На самом деле у Чингиза было чуть другое строение лица и разрез глаз, форму они подчеркнули разными деталями, да и цвет волос имел разный оттенок.

— Нет, спасибо, я справлюсь. Вы же не гомозиготные близнецы, да? — они переглянулись.

— Да, — с непонятным выражением протянул Ан, а Чингиз только кивнул, соглашаясь. — Но так удобнее.

— Вы о чем? — поинтересовалась Макс.

— О генетике, — туманно пояснил я, и девушка смущенно примолкла.

— Может, слезешь? — спросил Чингиз, и я отметил, что и голос у него ниже и заметно богаче по интонациям, чем у брата.

— А надо? — в ответ поинтересовался я.

— В уставе не написано, что в свободное время можно на заборе сидеть, — рассудительно отметил Ан.

— Но и не сказано, что нельзя, — резонно возразил я. — Я же никому не мешаю? — просящим тоном протянул я, состроив жалобные кошачьи глазки. Конечно, против солнца и на высоте в два человеческих роста это сработало плохо, но близнецы догадались.

— В общем-то, нет. Тогда мы пошли. — И близнецы строевым шагом продолжили обход территории. Макс, кинув на меня нечитаемый взгляд, ушла вслед за ними.

Спустя еще час, когда я застенчиво отнекивался от очередного патруля, пытавшегося снять меня с забора, к его подножию подошел давешний тонкий субъект в очках. Он склонил голову, посмотрел на меня поверх оправы, глубоко вздохнул и, приставив к забору стремянку, залез ко мне.

— Добрый день, — радушно произнес я. — Желаете присоединиться? А я тут натуралистом работаю на полставки, пока моя военная карьера на больничном.

— Пожалуй, присоединюсь. — очкастый не менее лихо, чем я, оседлал забор, и поинтересовался: — Как успехи?

— Вы знаете, — задумчиво наморщил лоб я. — Не скажу, что преуспел, но пара наблюдений имеется. — И я принялся описывать ему результаты моего полуденного бдения. Спустя несколько минут я заметил, что ученый разглядывает меня с искренним интересом, но не особо вслушивается.

— Вам, наверно, неинтересно, вы же здесь дольше, чем я, могли наблюдать за местной живностью.

— Вы мне пока любопытны больше, чем местная фауна, но ваш рассказ я записал, — и субъект помахал у меня перед лицом смартом. — Потом внимательно послушаю.

Я несколько растерялся.

— И чем же я вызвал ваше внимание? — мне действительно было любопытно.

— Действуете вы, мягко скажем, нестандартно, — ученый улыбнулся, улыбка у него оказалась приятной, светлой, освещающей все лицо. — Тайвин.

— Честер, честь имею. — церемонно произнес я. И тут же поинтересовался: — А куда вы дели ту ядреную жидкость?

— Как куда? — в свою очередь, удивился Тайвин. — Лаборантам отдал, пусть работают. Я же не профессиональный химик.

— А кто?

— У меня несколько профилей, в основном я специализируюсь на нанокибернетике, но и с биоорганической химией знаком, и с физикой живых систем, да и так, со многим по верхам.

— Ага, то есть вы — штатный гений. — Конечно, я вспомнил разговор с Воландом у меня на кухне год назад. Но тут же себя одернул: о чем ты, Чез, серьезные люди, государственные интересы, вот еще, недоучек всяких слушать они будут, много о себе возомнил.

— Можно и так сказать. — Тайвин невозмутимо поправил очки, но было заметно, что комплимент ему польстил. Не умрет от скромности, это точно. — Вы бы поосторожнее, токсический эффект от яда ложной скорпикоры, по моим предположениям, догоняет жертву примерно через три-четыре часа, когда концентрация в крови достигает максимума. Конечно, большую часть яда я вам откачал, но все-таки ради вашей же безопасности рекомендую слезть. — Внимательно посмотрев мне в глаза, Тайвин добавил: — И прямо сейчас.

Я тут же почувствовал себя не очень хорошо и внял его совету, тяжело перекинув ногу на сторону части, и почти бухнувшись на землю со стремянки. Пошатываясь, я побрел в сторону казармы. Интересно, это психосоматика или реально яд скорпикоры догнал мой злосчастный организм? Все-таки очкастый черт был прав, слабость и тошнота нарастали, перед глазами заплясали цветные мушки, и, едва дойдя до своей койки, я отрубился почти на сутки. Следовало бы мне еще тогда понять, что эта ученая заноза практически никогда не ошибается — конечно, если дело касается науки.

Я оказался в затруднительном положении: с одной стороны, следовало сразу после предложения штатному гению взятки согласно регламенту выгнать апостольцев восвояси. С другой, я уже тут, сопровождаю укомплектованную до последней новинки экспедицию, и не воспользоваться моментом, пока есть возможность — преступление против моей природы, и вообще кощунство и почти святотатство. Геологи мне не простят, а то и вовсе съедят целиком и потрохами не побрезгуют.

И я пошел на небольшое должностное допущение. С согласия и полного одобрения моего решения от шефа и аналитиков.

Найдя ученого, я первым делом попросил:

— Тайвин, не могли бы вы мне рассказывать о каждом поползновении в вашу сторону от «Апостола»?

Гений внимательно посмотрел на меня поверх очков и уточнил:

— Мы пока продолжаем сотрудничать?

— Да. До первого их серьезного просчета.

— А предложение мне принимать?

Я секунду колебался, затем с неуверенностью предположил:

— Вы же однозначного ответа не давали?

— Нет.

— Вот и не давайте. Посмотрим, что они предпримут, — и упреждающе заметил: — Шеф в курсе.

— Славно.

Успокоенный, я принялся наблюдать. В последующие несколько дней промышленники вели себя, как мыши под веником. Ранним утром, едва занималась ало-фиолетовая заря, мы собирались в центре базы, и сосредоточенно топали всемером на контрольную точку: боевая пятерка оперативников со мной во главе и двое апостольцев. Идти было относительно недалеко: пару километров, но оборудования ребята с собой брали столько, словно намеревались построить сверхтехнологичную буровую установку. И порядочно бухтели, возмущаясь тому, что лагерь слишком далеко от самого интересного. Я дежурно улыбался и молчал в ответ. Точку высадки я лично выбирал, как и площадку развертки базы экспедиции: сразу рядом с вожделенным объектом интереса промышленников высились конусовидные колонны местных общественных инсектоидов, дактилей. А где дактили — там и суккубы недалеко, так что деваться некуда, пришлось развернуться подальше, зато в чистом поле, с хорошим обзором горизонта и без подозрительных кустов поблизости.

Первый раз я исподтишка посмеивался, глядя на возню промышленников с аппаратурой. Мы-то тренированные, а апостольцам в новинку столько груза на себе тягать, но все-таки я нес ответственность за отвратительную логистику, пусть и по причинам безопасности. И уже на втором километре пути сжалился и перераспределил вес между работягами и нами, но так, чтобы поклажа не мешала нам, если что, активно отмахиваться от любопытствующих инсектоидов. Особенно наша честная компания приглянулась милой зверушке — иглобрюхой суккубе.

Тварь размером с обеденный стол, одна из немногих билатерально симметричных в напрочь утратившем чувство меры мире, она смахивала на помесь гепарда с ежом. Только иглы у нее почему-то усеивали не спину, а поджарое брюхо. Черно-красная, как у многих хищников Шестого, окраска говорила о том, что зверь преимущественно ночной и, разумеется, ядовитый.

Я уже понял логику инсектоидной фауны, насколько это здесь вообще было возможно: все, что кусалось, плевалось и имело в окраске красные элементы, было ядовитым. Неядовитые создания маскировались на манер половой тряпки — серые, зеленоватые, коричневатые тона без выраженных цветовых пятен, что-то летучее или больше метра в холке (как будто у кого-то, кроме хищников, тут есть холка!) — с красноватыми, голубыми или синими вкраплениями.

Суккуба сопровождала нас на рассвете и на закате, и даже днем я иногда вскидывался, пытаясь углядеть восемь непроницаемо-черных фасетчатых глаз с алыми отсветами в полупрозрачном разноцветном ковре луговых трав. Черт ее знает, что ей было нужно, но первые две ходки мы старались сделать максимально осторожно и тихо.

Отведя первую партию промышленников на место и оставив с ними Берца, я возвращался с ребятами в лагерь, забирал вторую пару апостольцев, затем и третью. В течение пары часов перетаскав несколько сот килограммов ценного оборудования и три пары промышленных мозгов, я выжатым возвращался в лагерь, обычно в компании Уилла. Там мы и отдыхали до вечера, развлекаясь разговорами с Тайвиновыми гамадрилами или Аланом, пока Берц с интровертами-неразлучниками — Сержем и Марком — отрабатывали смену по охране специалистов «Апостола».

Насколько я понял, промышленники проводили преимущественно геофизические исследования, занимались электроразведкой, картографировали местность и брали геохимические пробы, которыми потом ночью занимались еще трое апостольцев, перманентно дрыхнущие днем на базе.

Вечером катавасия с доставкой геологов и переносом образцов и аппаратуры повторялась в обратном порядке, и на шестой день рутины я порядком подустал наматывать один и тот же маршрут. И на седьмой день объявил ребятам, что настало время сотворить из человека шагающего сущность первопроходческую, нагло оттеснив Романа с его наблюдательного поста.

Как назло, именно сегодня суккуба и решила, что настал ее звездный час. Едва из видимости скрылись макушки Романа и Марка, а я запустил защитный купол, как из зарослей кустарника вокруг вытоптанной за неделю площадки послышалось торжествующее курлыканье пополам с шипением. И птичка-иволга о восьми ногах хищно распласталась удивленной мордой о нанитовую защиту.

Секунду мы с ней задумчиво созерцали друг друга через переливающуюся радужными отсветами тоненькую пленку. Затем зверь осторожно сполз на землю и бесшумно растворился в кустах.

— Почему вы его не пристрелили? — живо поинтересовался лопоухий веснушчатый геофизик, опасливо выглядывающий из-за громоздкого сложного прибора, выводящего график измерений таинственного излучения.

— А вы видели для себя реальную опасность? — ответил я вопросом на вопрос. — Пока непосредственной угрозы жизни, здоровью и оборудованию нет, и стрелять незачем.

— А если оно нападет, когда мы будем идти обратно? — продолжал беспокоиться геофизик.

— Тогда мы с ней поговорим в более интимной обстановке, — усмехнулся я демонстративно. А про себя подумал: а в самом деле, что тогда?

Суккуба, как и скорпикора Салливана — зверюга непредсказуемая, зубастая и агрессивная. Причем тактика у нее, как у варана — напасть, куснуть и отойти, подождав, пока предполагаемая жертва не упокоится в страшных корчах. И, похоже, она всерьез воспринимала нас как легкую и лакомую добычу, потому что в течение дня я слышал ее стрекочущее шипение и переливчатые взрыкивания где-то неподалеку. Постепенно промышленники успокоились, а суккуба прочно и надолго засела где-то в кустах. Я скучал, а день медленно и печально катился к своему логическому завершению.

По мере приближения часа Х настроение мое от отметки средней паршивости ползло к нижней ее границе. Суккуба, чтоб ей икнулось не вовремя, будто почуяла мою неуверенность, и стала активнее ворочаться неподалеку, то показывая на секунду кончик шипастого членистого хвоста, то изредка высовывая свою очаровательную пасть в нашу сторону из травяного буйства, царящего кругом.

Только бело-голубое солнце коснулось верхушек торчащих на горизонте сверхъестественным маревом миража кустарников, со стороны лагеря показались первопроходцы. Я на секунду забыл о суккубе — залюбовался ребятами и их слаженной работой. Оперативники — настороженные, собранные — приближались к нам в свете насыщенно-фиолетового заката, прикрывая друг другу спины и умудряясь успевать по пути с интересом разглядывать мир вокруг.

Уже больше трех лет прошло, а любопытство никуда не делось, равно как и это волшебное чувство соприкосновения с чем-то настолько удивительным и прекрасным, что дух захватывает. А впереди, может быть, другие миры, и, кто знает, может, мы и там пригодимся?

Я осмотрел спутников: апостольцы были унылыми и угрюмыми, но оборудование дисциплинированно собрали. Серж и Уилл, дежурившие сегодня со мной, просто молча ждали — за день разговорчивый Уилл, по поводу и без повода рассказывавший интроверту о своих эзотерических познаниях, успел порядком надоесть не только ему, но и мне, так что пришлось попросить его немного помолчать, чему оперативник был не рад и надулся на нас, сидя теперь нахохленным воробышком.

Зайдя под защитный купол, Берц ухмыльнулся:

— Что, заговорил их, заговорщик?

Уилл печально взглянул на коллегу, всем видом демонстрируя незаслуженно обиженную невинность. Я подкрался к нему со спины и похлопал по плечу:

— Ничего, будет и на твоей улице праздник, перевернется грузовик с веселыми мракобесами, вдоволь наобщаетесь.

Уилл неуверенно улыбнулся, но промолчал: мало ли, вдруг по шее дадут лишний раз. Мы осмотрели точку исследований — ничего не забыли случайно? — и выдвинулись в обратный путь.

Чтобы ускорить процесс, мы навьючили на себя часть аппаратуры в надежде побыстрее дойти до базы, и рассыпались вокруг хмурых и боязливых апостольцев. Особенно нервничал лопоухий веснушчатый тип — озирался по сторонам и нервно спотыкался практически на ровном месте. Я ему даже немного посочувствовал — это ж надо так переживать, нас здесь и сейчас больше половины всей экспедиции — одиннадцать человек, и пятеро, включая меня, вооружены. Ну что мы, с несчастной суккубой не справимся?

Ребят насчет инсектоида я предупредил, само зловредное животное пока и не думало появляться. Правда, счастье мое длилось недолго — не успели мы и метров двести протопать обратно, как из-за зарослей цветущего очередника, усыпанного нежно-золотистыми мелкими соцветиями из похожих на крошечные мерцающие звездочки точек, пригнувшаяся к земле, едва ли не ползущая ползком, показалась навязчивая наша спутница.

Минуту понаблюдав за нами, она победно взрыкнула и отколола такой финт своим игольчатым брюхом, что увидь я сей цирковой номер по головизору, решил бы — точно брешут, собаки страшные. Но нет, реальность оказалась куда удивительнее сказок, мне захотелось визор протереть лишний раз — суккуба приземисто припала на передние четыре лапы и прыгнула.

Но как! Эта зараза прижала все иголки брюха к земле — и мне показалось, что я слышу странный свист. И точно — они мягко сплющились, набирая воздух, а зверь через секунду взмыл вверх, подкинутый импульсом сильных задних четырех лап и струей воздуха из резко распрямившихся и одновременно выпустивших ее с характерным шипением игл.

— Хренас-се у нее газовый порт сработал! — уворачиваясь от клацнувшей в миллиметре от моего правого плеча пасти, присвистнул я. Одновременно правой рукой я послал ей вслед пару игл с парализующим сердечником, левой попутно разворачивая защиту.

Суккуба недовольно вякнула — еще бы, я б тоже не обрадовался непредвиденной инъекции в мягкое место — и распласталась на траве, набирая силы и воздух для повторного броска.

Теоретически выхода у нас было два. Подождать, пока суккуба под действием парализанта заснет, или ночевать под защитным куполом в чистом поле. На движение защитная радужная пленка реагировала плохо — наниты не успевали восстанавливаться, и ресурс быстро истощался, делая капсулу развертки бесполезным сувенирчиком.

К тому же из ниоткуда берется только ничего, и узел воспроизводства нанитов требовалось при локальной развертке купола постоянно поддерживать. В колонии этот вопрос решали техники, на базе — Тайвин и лаборанты, в точке исследований промышленников ресурса купола хватало аккурат на световой день. А вот порядком истощенный запас прочности, да еще с нападением суккубы… Ночь мы вполне могли и не пережить. Оставалось только одно — медленно ползти в сторону базы, жертвуя нанитам все, что подходило по составу для постоянного обновления защиты.

Суккуба рычала и ворчала, не собираясь уходить в глухую несознанку, купол мерцал, а промышленники яро сопротивлялись отбиранию всего металлического. Даже логарифмическую металлическую линейку лопоухий геофизик вручил мне с видом страдальца, вынужденного созерцать убийство любви всей своей жизни.

В итоге борьба бобра с ослом мне порядком осточертела, и я прикрикнул на специалистов:

— Вам жить что ли надоело, я не понимаю! Или у вас на базе недостаток линеек? Аппаратуру я же не трогаю, в чем вопрос?

Недовольные геологи отдали нам еще пару штук чего-то не особо нужного, и я, прикинув расстояние, диаметр купола и требуемую массу ресурсов на его поддержание в достаточно рабочем для отражения атак суккубы состоянии, скомандовал стратегический отход.

Медленно, бесконечно медленно мы двигались в сторону условного дома, и каждые пару минут купол атаковала раззадоренная суккуба. Похоже, ее банально заело — как так, столько вкусного мяса, а она в стороне прыгает.

Уже в полукилометре от лагеря я понял, что подкормка нанитов катастрофически кончается, времени разорять промышленников у меня нет, а на базе у нас есть запасные комплекты брони. Мы отдали промышленникам их поклажу в полном объеме и принялись разоблачаться. В ход пошли сначала многострадальные перчатки, потом наплечники, набедренные пластины… Суккуба тоже удвоила усилия, негодуя, что добыча ускользает прямо из пасти.

Понимая, что парализант на животное не действует — суккуба уже была утыкана хрупкими иглами больше, чем у нее своих было — я велел ребятам перейти на бронебойные. Это был риск, раненая, она могла привести весь рой, но иначе пострадаем мы. Купол отчаянно взвыл. Да в смысле? С каких это пор защита не пускает не только внутрь, но и изнутри что-то? Наверное, механизм разладился из-за экстренной подпитки чем придется. Это еще хорошо, что наниты погасили выстрелы, и безвредные иглы просто осыпались нам под ноги. А если я б велел зарядить разрывными? Придем на базу — отдам Тайвину, пусть он разбирается.

В паре метров от спасительного защитного купола лагеря я понял, что либо мы сейчас все будем покусаны, либо я что-то предприму. Тайвин с лаборантами нам не поможет, все первопроходцы, как и шестеро бодрствующих апостольцев, у меня под рукой, еще трое промышленников мирно спят, а наши аналитики наверняка ни черта не видят и не слышат, у них своих дел полно, и за нами они круглосуточно наблюдать не будут. Только Алан мог бы помочь теоретически, но я собственноручно вырвал у него все клыки перед отлетом, обезоружив экспедицию.

— Ром, затаскивай всех вовнутрь. Быстро! — Берц покосился на меня, выражая неодобрение отчаянному демаршу, но подчинение приказам у него было вшито на подкорке. Он увесистыми подзатыльниками поторопил промышленников. Те, хоть и зверски устали от адреналина и веса аппаратуры, ласточкой влетели под радужную пленку.

Я же пошел навстречу суккубе в чем был — тонкой облегающей подстежке под броню и сапогах, расстреливая животному в морду остаток игл с парализантом. Суккуба обескураженно шипела и пятилась — нападение потенциальной жертвы для нее оказалось в новинку. Пока зверь удивленно промаргивался, я шустренько показал ему спину и скачками понесся к лагерю.

Последним отчаянным рывком я уже было ввалился под купол, но тут суккуба сделала и ход королевой — прыгнула и цапнула меня за ногу. Я взвыл и со всей силы пнул животное прямо в усатую морду — суккуба, ощерившись, зашипела, но отвалилась.

Я же невероятным усилием воли втянул укушенную конечность под тонюсенькую спасительную преграду и мгновенно отрубился — яд у твари оказался отменным.

Пришел я в себя глубокой ночью — вокруг шелестела ночная насекомая жизнь, а я валялся под импровизированным шатром полевого госпиталя — ребята поставили мне открытую палатку вне жилого блока.

Рядом обнаружился укоризненный Берц.

— Опять ты всех спас, — не то спросил, не то констатировал Роман.

Я покаянно вздохнул.

— А что, у меня был выбор?

— Выбор есть всегда. — Умудренный военным опытом первопроходец улыбнулся уголком рта. — Но сейчас ты сделал все верно. Нам повезло с тобой, а тебе просто так повезло. Ты, во-первых, недавно прививку обновил, во-вторых, за комплектацией аптечек следишь. Не будь у нас анатоксина от яда суккубы… Не надоело тебе геройствовать?

Я приподнялся на койке, поморщился — укус отозвался неприятным покалыванием под повязкой на ноге — и улыбнулся в ответ.

— Ты что, как такое замечательное занятие может надоесть.

— Ты б поосторожнее. — Берц положил мне на плечо тяжелую ладонь. — Ладно, отсыпайся. Как выспишься, приходи, завтра никуда не пойдем. Надо будет подумать, что делать.

Я согласно покивал и похвалил своего заместителя:

— Это ты правильно сделал, что меня отселил. Ребятам надо отдохнуть хорошенько, а не вокруг меня прыгать. Медицинская возня посередь ночи кого хочешь разбудит.

Берц посмотрел на меня таким долгим и таким укоризненным взглядом, что я почти смутился.

— Что?

— До чего ж ты себя не любишь, — покачал он головой. — Мы тебя не выгоняли, мы тебя не хотели тревожить. И ребята в курсе, как ты любишь ночевки на открытом воздухе.

Вот теперь я действительно смутился. Пробормотав что-то благодарственное, удобно устроился и сделал вид, что сплю. А потом и правда заснул, и всю ночь то я гонялся за суккубой, то она за мной, и во сне пережитая реальность причудливым образом перемешивалась с воспоминаниями.

Первый выход в пространство Шестого мира я провалил. Правда, мир был иллюзорный — никто без дополнительной подготовки нас пускать в его стеклянные дебри, разумеется, не стал, и тренировочные выходы проводились в спортзале, на базе голопроекции пространства вокруг части.

Проваливал я и все последующие. Куда бы меня ни ставили — во главе группы, в середине или в конце, я все время отвлекался. Вместо того, чтобы держаться в сплоченном коллективе, способном отразить опасности мнимые и настоящие, я фокусировал внимание не на своих коллегах по тренировке, а на мире вокруг. В результате откуда-нибудь сбоку или сзади выбегала странная игольчатая гепардоподобная зверюга и сосредоточенно грызла парней, пока я в стороне упоенно рассматривал какую-нибудь мелочь.

Мешало мне чуть более чем все — и необходимость облачаться в тяжеленную экзоброню, и обвешиваться боезапасом, и куча инструкций по безопасности, а также протоколов действий на каждый чих, и наполнение групп.

Почему-то высокое начальство считало, что по чуждому миру люди обязаны ходить гуськом и ввосьмером, мне же казалось, что так мы тратим время на ненужный присмотр друг за другом вместо прямого дела, ради которого нас и готовили — изучения мира. Выходу к двадцатому я научился сдерживать порывы сбежать в сторону, чтобы глянуть во-о-он на ту тварюшку, но чувствовал себя как потухающий фитиль свечи. Соблюдение правил убивало суть соприкосновения жизни углеродной и кремнийорганической, и я физически чувствовал давление шор, которыми мы сами себе закрывали глаза. Я был не против правил и инструкций, но против их количества и того, что они должны идти перед нами. Получалось, что не мы первопроходцы, а бюрократия, идущая впереди и немного поперек, как водится.

В конце концов я не выдержал. После очередной имитации выхода, столь же бессмысленной, как и предыдущие — мы просто ходили по кругу, пытаясь не быть съеденными или укушенными виртуальным зверьем, — я подошел к Роману, и спросил:

— Роман, а когда нас собираются в реальный мир выпустить?

Астродесантник оценивающе посмотрел на мою унылую физиономию и с легким оттенком сожаления сказал:

— Тебя, Честер, вполне может статься, что и никогда.

Я еще больше приуныл, понимая, что от того, какие результаты я даю на этих тренировках, зависит моя будущая карьера внутри программы — или вне ее. Но переломить собственную природу я не мог и, признаться, не хотел.

— Понятно, — грустно произнес я.

Роман ободряюще похлопал меня по плечу и заметил:

— Ты держишься молодцом, признаться, я думал, у тебя будет больше проблем научиться следовать приказам.

Я опустил плечи, в полной мере осознав, что такой навык я не приобрету, наверное, никогда. Роман, внимательно за мной наблюдавший, спросил:

— А что бы ты хотел изменить?

Я задумался и честно ответил:

— Во-первых, нас должно быть меньше. А то мы как детсад на прогулке: один потерялся, пока первого нашли — второй теряется. Во-вторых, нужно снизить количество предметов. В этой амуниции только путаешься, пока нужное нашел — тебя уже укусили. Или съели. И надо перераспределить роли.

— Это как? — Заинтересовался астродесантник.

— Смотри, — я сел на любимого конька: рассказать свое мнение. Это я любил, и заткнуть меня теперь будет сложно даже Роману. Группа встала за мной и стала беззастенчиво подслушивать. — Вот у нас есть ведущий. Он что делает? Дает направление, куда идем, указания, что делаем, тормозит по своему усмотрению и прочее, что положено. Мы, значит, гуськом за ним, а в конце тоже контроль — замыкающий. То есть мы привыкли, что колбаской вытянемся и идем, вперед смотрим и немного по сторонам. А тут зверье какое?

— Сферическое, я бы сказал, — раздался голос из-за спины. — И что ты предлагаешь?

Я не стал оглядываться, этот восточный акцент я знал: Алистер, или, как мы его звали, Али.

— Надо перестроить мышление земного двуглазого человека под мышление многоглазого сферического хищника, — воодушевился я. — Мы же как идем? Как зебры в поисках льва. А надо — как часть пространства, причем не травоядная. Чтоб зверье чувствовало силу и боялось. Миру надо доверять, и тогда он доверится нам. — Я тепло улыбнулся, представив, что смог бы прикоснуться к полупрозрачным стеблям хрупкой травы, увидеть воочию неземные создания Шестого мира и понаблюдать за ними не в пробирке, а, так сказать, in vivo.

— И тогда первым съедят тебя, доверчивый ты наш, — а это Макс. Она никогда не упускала случая попикироваться со мной.

— Ма-а-акс, — с прозрачным укоризненным намеком промолчать протянул я. Не подействовало.

— Не, ну а что? Я разве что-то не то сказала? — сделала честные глаза девушка.

— То, то. — В спортзал чеканным шагом вошел полковник Вернер, которого мы уже хорошо знали — руководитель базы первопроходцев и ответственный за реализацию и обеспечение программы подготовки. — Вы, Честер, лучше бы поучились работать в команде, чем сказки про мир рассказывать.

Он меня недолюбливал, и я отлично представлял себе, за какие провинности — все умение следовать указаниям у меня выветривалось, как только я видел сферическую или дискообразную зверушку. И это только проекция, что же будет в поле? Я и сам не мог прогнозировать свое поведение.

— Вы элемент хаотический, вносите деструкцию в работу группы, инструкций не соблюдаете, вооружение знаете плохо, постоянно отвлекаетесь, — перечислил он мне недостатки, о которых я и так прекрасно знал. — Поступим следующим образом. Сможете завтра пройти пробный выход без замечаний — я дам вам шанс.

И удалился. Группа загомонила, а у меня неприятно засосало под ложечкой — даже в последнее время, когда я уже почти подчинился своду правил, нареканий по моему вкладу в работу группы хватало с избытком.

Больше я в этот день ни с кем старался не спорить, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться. Наконец, наступило новое прекрасное утро, и мы снова пришли в ненавистный уже спортзал.

— Как думаете, он справится? — Тайвин за прошедший месяц успел хорошо изучить потенциального коллегу, наблюдая за его тренировками и коммуникацией, и начал даже переживать за рыжеглазого.

— Не думаю, — седовласый джентльмен откинулся в дорогом кожаном кресле и закурил сигарету. — Не того типа человек. Такие, как Честер, не могут переломить себя. Если он уверен, что концепция работы команды построена неверно, он и при предельной для себя концентрации в определенный момент отпустит вожжи и сделает так, как ему покажется верным. Или просто критически ошибется. Здесь два выхода — переделать схему выхода под него, или…

— Да, понимаю. — Тайвин вздохнул. С Честером жизнь на базе была намного разнообразнее, его непредсказуемость и обобщающая все категоричность мыслей, порой наивная, но достаточно интересная и свежая, вносила толику беспорядка в организованную рутину.

— А вы бы хотели с ним работать? — седовласый испытующе посмотрел на ученого.

— Да. С ним хотя бы интересно.

— Я не понимаю, как реализовать его потенциал, — не обращаясь ни к кому, в пустоту произнес джентльмен. — Он сильный лидер, неплохой боец, доверяет интуиции — то, что нужно для программы первопроходцев. Что ему мешает…

— Да вы и мешаете, — хмыкнул Тайвин. — В смысле, не лично вы, а все вот это. — Он неопределенно махнул рукой. — Правила, правила… У меня вот правил нет, кроме базовых законов мироздания — и я прекрасно себя чувствую.

— Мы не можем рисковать, — печально проговорил седовласый. — Слишком много времени и сил вложено в каждого. Не хватает того, чтобы группу сожрала первая попавшаяся им на пути скорпикора из-за того, что Честер побежал химерок рассматривать. Проще отослать его назад и найти другое применение его талантам.

Ученый ощутил, как в нем подымается волна протеста — мысль отказаться от беспокойного парня с кошачьими глазами ему не нравилась. Он не мог понять причину своей эмоциональной реакции, и от этого еще больше бесился. Но вдруг успокоился и просветлел.

— А давайте так. Если он провалит завтра пробный выход — а он его провалит, мы оба это знаем — вы дадите ему возможность выйти наружу. Одному. Я как раз одну интересную вещь за казармой организовал. — Тайвин с хитринкой взглянул на седовласого, приглашая присоединиться к авантюре.

— А давайте, — задорно согласившись, руководитель инициативы первопроходцев как будто помолодел сразу на пару десятков лет. Ему тоже была неприятна мысль отправлять Честера на Землю и исключать из программы, сделать так значило фактически расписаться в собственной ошибке, а ошибаться он права не имел. И седовласый был готов дать юному дарованию шанс на самоубийство — или успех.

Я нервно огладил лежащую на коленях любимую футболку, сворачивая ее в рулон. Сегодняшний выход стал главным позорищем моей жизни — и вспоминать об этом было мучительно и неприятно. Я честно старался выполнить весь свод указаний, подчиниться ведущему группы, не путаться ни у кого под ногами и усмирить любопытство.

Но под конец, устав контролировать себя, я запутался в разных вариантах боеприпасов к игломету, не смог вспомнить, как надо правильно реагировать на появление иглобрюхой суккубы, зато хотя бы понял, как и откуда она появляется. Мне все время казалось, что убивать животное совершенно не обязательно, и не будет оно просто брать и нападать на незнакомых субъектов, если мы не потревожим ее убежище или гнездо. Это противоречило основам зоопсихологии — любой незнакомый объект крупный хищный зверь сначала изучит, и только затем сделает выводы об опасности или безопасности, и будет думать, что делать.

Когда я снял шлем, и проекция Шестого мира вокруг погасла, в зал вошел полковник Вернер и мой любимец — седовласый Воланд. Они-то и сообщили мне, что к ответственности на должности первопроходца я не пригоден, и что завтра меня отвезут домой, и годичное мытарство для меня закончится. Моих душевных сил хватило только на то, чтобы кивнуть и покинуть тренировочный зал.

В казарме на меня кидали сочувственные взгляды — разумеется, все были в курсе. Но подходить и подбадривать не спешили. Напоследок, собрав небогатую сумку с вещами, я решил прогуляться по территории части. Не знаю, чего я хотел — посмотреть на места боевого позора, вдохнуть еще раз ветер иного мира или сбежать от всех, но мое внимание привлек странный радужный отблеск, мерцавший за казармой в лучах ало-фиолетового заката.

Терять мне было нечего, и я, плюнув на все и всех, направился туда. В конце концов, если всем так мешает мое любопытство, то что я сам могу сделать? За зданием обнаружился хороший такой, на пару метров в поперечнике, проем в заборе, забранный непонятной мерцающей всеми цветами радуги пленкой. Я подошел поближе и внимательно рассмотрел дыру — судя по сколам, не успевшим обветриться и испачкаться, ее пробили недавно.

Назначения пленки я понять не мог и, присев на корточки, детально изучил ее взаимодействие с окружающим миром. Пленка органично обнимала границу забора и земли, уходя куда-то под них. Колупнув землю носком берца, я не удивился — по крайней мере, на пару сантиметров вниз точно. Травинка, которая колыхалась с такт с дуновениями ветра, беспрепятственно проходила сквозь радугу пленки. А вот ползущая по своим делам малая химерка задержалась, преодолевая чуть заметное напряжение, на секунду окуталась радужными переливами — и поползла дальше, цела и невредима.

Я предположил, что это очередная разновидность защиты, разработанной отделом ученых во главе с тем очкастым, значит, для людей она должна быть безвредна. Скорее всего, работает она на фильтрацию не выползающих из-под нее сумасшедших тел, а вползающих здешних организмов. Я воодушевился. Если не получилось выйти и посмотреть на этот мир легально — пойдем проверенным путем, через дырку в заборе. Эх, вот сейчас бы облегченную броню. Полный тяжелый экзокостюм не нужен — это все равно, что в средней полосе по лесам в бронежилете и с автоматом на ежиков ходить.

Опасные и ядовитые твари обычно довольно ярко окрашены, и вдобавок имеют специфические защитные позы. Как можно пропустить, когда на тебя шипит и скалится многоногий диск размером с суповую тарелку в ярко-красную крапинку, я не представлял. Разве что в глубокой ночи, но это ж какую степень дурости надо иметь, чтобы по незнакомому лесу ночью разгуливать. Кстати, о птичках, время-то как раз к сумеркам, надо ускоряться.

Я поднялся, сделал глубокий выдох, как перед прыжком в ледяной водопад, решился — и шагнул вперед.

Тайвин и седовласый приникли к проекции, ловя каждое движение рыжеглазого. Ученый комментировал:

— Вот, смотрите, сейчас правил нет, и действует Честер сугубо по наитию, исходя из природного любопытства, чувства осторожности и того, что вы успели все-таки ему в голову впихнуть. В защиту не пальцами полез, как вы предполагали, а сначала проверил — на земле, на траве, на химерке. Логично?

— Логично, — не мог не признать седовласый, и добавил: — А если бы он не пошел?

— Насколько я успел понять Честера, сидеть в казарме и предаваться унынию — не в его характере. А если бы сидел, значит, такова жизнь, — философски отметил ученый. Он подспудно сильно переживал за последствия авантюры, но признаваться в этом не собирался.

Седовласый, не удержавшись, издал риторический вздох.

— И почему на виртуальном выходе так нельзя было?

— Потому что ему навязали семь человек, почти центнер вооружения и брони, и сверху придавили ценными указаниями, как себя вести и что делать. А сейчас у него ничего нет, кроме потребности сунуть нос куда не просят, — спокойно объяснил Тайвин.

— Хм, группа поддержки, — джентльмен отдалил проекцию, и ткнул пальцем в крадущиеся вдоль казармы фигуры, узнаваемые в гаснущем закатном свете: Роман, Макс, Али и Константин, которого прозвали за умение пунцоветь по любому поводу Красным. — Роман, судя по всему, первым заметил отсутствие Честера. А вот эта тройка меня не удивляет.

— Не испортят они нам эксперимент? — напрягся Тайвин.

— Не думаю, — загадочно отметил шеф. — Скорее, выступят как лакмусовая бумажка. Вот и посмотрим, насколько верны ваши предположения.

Как и говорил седовласый, Роман, изредка поглядывавший на сборы провалившего выход несостоявшегося первопроходца, сразу увидел, что рыжеглазый из поля зрения пропал. Чувствуя личную ответственность за каждого, а за это беспокойное приложение к тренировкам особенно, астродесантник пошел на поиски.

Красный и Али, переглянувшись, натянули берцы и потопали следом, держась в отдалении, за ними молча увязалась Макс. Больше никого демарш из казармы на ночь глядя не заинтересовал, только рыжие близнецы синхронно улыбнулись, а Чингиз, подойдя к койке Честера, снял с нее почти собранную сумку и пинком отправил под кровать. Он знал, что завтра она никому не пригодится.

Роман, осторожно выглядывая из-за угла казармы, видел, что Честер решительно выдыхает и готов просто взять и выйти из безопасного пространства, без брони, без оружия — да без ничего, что в понимании астродесантника приравнивалось к самоубийству. Такого он допустить не мог и, прыгнув, он схватил парня за пояс, оттащив подальше от радужной завесы.

Чуть не свалившись на землю от мощного торможения моего импульса, я возмущенно обернулся и, узрев Романа, спокойно приказал:

— Отпусти. — Роман мгновенно убрал руки, казалось, он сам удивился тому, что выпустил меня, и смотрел теперь с видом возмущенного своеволием несмышленого дитяти родителя.

— Куда ты пойдешь? Без брони, без оружия, без группы, да без визора хотя бы? На ночь глядя? С ума сошел, или жизнь не мила?

Я криво улыбнулся.

— И так, и так. Я все равно туда пойду. Какая теперь разница, с кем и в чем. — Звездный берет тяжело вздохнул, и протянул мне визор.

— Что-то подобное я предполагал. Давай хоть вместе пойдем, безопаснее будет. И недалеко.

— На полкилометрика? — тут же воодушевился я. Роман построжел. — Хорошо, я понял. Ну хотя бы метров двести-то пройдем? Недалеко, так, погуляем чуток на ночь.

Роман закатил глаза и промолчал, я аж подпрыгнул — прокатило! Не успели мы сделать и шага в сторону выхода, как из-за угла к нам под ноги свалились три любопытные морды — Красный, Али и Макс сверху. Обезоруживающе улыбнувшись, она подперла подбородок рукой, поставив острый локоток аккурат между лопаток Али, отчего тот сдавленно охнул.

— А мы тут мимо проходили. Компанию составить?

Я покосился на Романа — тот стоял незыблемой скалой, предоставляя мне самому разгребать последствия своего идиотизма. Я, удивляясь себе, раздал указания:

— Составить. Подними Али. Роман, проверь вооружение, что у нас есть. Макс, аптечку прихватила? Красный, берцы завяжи.

Ребята коротко и деловито их выполнили.

— Аптечка есть, — отчиталась Макс.

— Три игломета, комплект облегченной брони, иглы только парализующие, — отрапортовал Роман.

— Отлично, как раз на короткий переход хватит. Так, по очереди проходим, сначала я, потом Али, Макс, Красный. Роман, будешь замыкать.

Я руководствовался простой логикой — я эту кашу заварил, я и несу ответственность за группу. Командование на мне, жизнь моей боевой пятерки тоже, первым идти мне. У Али есть оружие — если что отстреляемся, у Макс лекарства, Красный вообще в броне, так что пусть ближе к концу проходит. А Роман виделся мне самым ответственным в нашей авантюрной шайке и мог контролировать пути отхода.

Возражений не последовало, разве что Макс уже вдохнула полную грудь воздуха и хотела что-то сказать, но в этот момент — конечно, совершенно случайно — ей прилетел под дых локоть Али. Улыбнувшись, он выразительно почесал спину в том месте, где Макс наверняка поставила ему синяк, и извинился:

— Ой, прости, я не специально. Так что, идем?

Макс не нашла, что сказать, и я кивнул.

— Идем. И помните — миру надо доверять.

Проснулся я с первыми лучами бело-голубого солнца, как по будильнику. И ощущал себя донельзя бодрым и до неприличия радостным, чего нельзя было сказать о суккубе.

Неподалеку от защитного купола, на протоптанном нами за неделю невеликом тракте иглобрюхая суккуба мирно спала. Суставчатыми лапами — всеми восемью — она трогательно обернулась вокруг найденной ею на земле крепкой толстой палки, членистые усики-вибриссы сложены вокруг пасти в изящный геометрический узор, фасетчатые восемь глаз затянуты пленочкой.

Вот такое я впервые видел. Как спят крупные инсектоиды, есть ли у них веки, снятся ли им сны — половина вопросов отпала сама собой, когда зверь нервно подернул кончиком хвоста, и судорожно сократились в погоне за кем-то невидимым конечности.

Я осторожно лег на землю и включил запись на визоре — упустить уникальное зрелище, это ж надо быть бесчувственным к природе и жизни человеком. Таким — в позиции бесконечного наблюдательного умиления, лежащим на животе и подпирающим голову ладонями — меня и нашел Тайвин. Откинув полы халата, чтобы не испачкаться, он приземлился на землю рядом со мной и негромко заметил:

— Она вас вчера укусила.

Я, ни слова не говоря, утвердительно кивнул. Да, укусила. С кем не бывает. Не обижаться же на нее теперь.

— Как вы себя чувствуете?

Я, не поворачивая головы, чтобы не останавливать запись, ответил:

— Замечательно. Только нога немножко побаливает. Та, которая укушенная.

— Понятно, что не здоровая. Опишите мне, как действует яд суккубы.

Я призадумался. Особенностей я никаких не заметил, но мне и сравнивать было не с чем — до вчерашнего случая я только хвостом от ложной скорпикоры получил по первое число порцию здешних ядов. Так что я честно признался:

— Вы знаете, Тайвин, тут уместно будет только одно слово — мгновенно. Она меня за ногу тяпнула, я отрубился. Все. Вы мне лучше расскажите, какого ляда мы все тут делаем на экваторе, потому что лично я не вижу никаких предпосылок почти полным составом сюда тащиться. Лики эти, излучения –чушь собачья.

Ученый, я заметил краем глаза, смущенно потер висок указательным пальцем. Его тоже ситуация удивляла, как и меня. Столько ждать, нагнать интриги, попытаться протащить ящик оружия — чтобы что? Мифическое излучение ловить и спутниковые снимки через лупу рассматривать?

— Давайте так, — начал штатный гений издалека. — Излучение, о котором они говорят — типичный пример изучения перспективного участка методом нейтронного анализа. Говоря простым языком, породу облучают нейтронами и смотрят на ответный поток. Если нейтроны сильно замедлились — там что-то интересное. Излучение, Честер, порождает не порода, разве что там есть слабая радиоактивность от примесей урана или тория, а наши, условно говоря, друзья. А нам говорят, что излучение, напротив, идет от руды. Короче, я подозреваю, что «Апостол» пытается замаскировать точную разведку высокообогащенных залежей редкоземельных металлов под типичный этап региональных геологоразведочных работ.

— Какие они нам друзья, — фыркнул я. — Если я не ошибаюсь, редкоземельные металлы сейчас валюта похлеще нефти или газа. Эти хоть водородом заменить можно.

— Именно, — подтвердил ученый. — Именно. Килограмм иттрия или диспрозия сейчас дороже золота или платины. Я уж молчу про неодим или самарий. А за кражу оксидов лютеция правительство голову оторвет. Вся космонавтика сейчас на чем? На резонансе. А резонансный двигатель на сплавах с добавлением лютеция держится, без него шаттл сгорит к чертям в резонансном пространстве, а не привезет на другой конец галактики.

— То есть мы имеем дело с настоящим промышленным саботажем? Попытка подкупа должностного лица, стремление увести у правительства из-под носа ценный ресурс… Слушайте, ну не хватает для ровного счета еще какого-нибудь косяка с их стороны, чтобы я предпринял более активные действия. Мы не можем пока доказать их злобные намерения? — с энтузиазмом поинтересовался я.

Одно дело — защитный купол чинить, колонистов оберегать, экспедиции охранять или, на крайний случай, туристов обнаглевших взашей выгонять да браконьеров по диким степям отлавливать, пока их не съели, а тут целый заговор! Я был в полнейшем щенячьем восторге пополам с тревогой.

— Не можем. Надеюсь, вы понимаете, что при использовании права вето вы перейдете дорогу крупнейшей корпорации Ассоциации промышленности Пяти миров? — спросил меня ученый.

— Да я об этом как-то не задумывался, если честно. А что они мне могут сделать? Если мы докажем эпизоды преступного умысла, то решение удалить «Апостол» и запретить им промышленную активность на территории колонии будет обоснованным. Пусть там в других колониях себе локти кусают, а сюда не суются. А в то, что у синдиката поднимется рука на вас или на меня, я, признаться, не верю. Организованная преступность? В наше время?

— А в какие времена ее не было? — философски возразил мне штатный гений. — Вы чрезвычайно заблуждаетесь, думая, что человек когда-нибудь не будет жаден до власти, денег, славы и благ цивилизации.

— А может, я идеалист по натуре. И мне хочется верить, что с течением времени человечество нравственно развивается и становится более высокоморальным по своей сути и поступкам? — несколько уязвленно отметил я.

Ученый в ответ только едко хмыкнул.

— Хотел бы я себе вашу наивность, Честер. Смотрите, просыпается.

Я, увлеченный разговором, позабыл про спящее неподалеку животное. Между тем суккуба, сладко потягиваясь, по одной распрямила все лапы и бодро порысила в мою сторону.

— Я что, по-твоему, похож на невинно убиенный трупик, и меня можно жрать? — изумился я. Суккуба, понятное дело, ничего не ответила, но настойчиво ткнулась мордой в радужную пленку защитного купола. Слой нанитов мигнул, разошелся разноцветными едва заметными волнами по всему куполу, не пустив зверя, и тот принялся озадаченно ощупывать преграду членистыми вибриссами.

— Вот и что с тобой делать, красота насекомая? — спросил я у иномирного создания природы. Суккуба сначала отпрыгнула в сторону, но, убедившись, что я не нападаю, в ответ мелодично зашипела. — Ах вот как ты заговорила, душа моя. Ну, подойди поближе.

Как по заказу, тварь двинулась обратно, и мы, разделенные тонкой пленкой нанопротекторной защиты, с интересом уставились друг на друга. О чем думала суккуба, я не знал, но мне было и страшно, и невероятно увлекательно рассматривать ее с расстояния в пару десятков сантиметров. Я коснулся пальцем пленки в том месте, где ее касались вибриссы животного, и, конечно, скользнул без всяких препятствий по жесткому хитину. Класс!

Суккуба, донельзя возмущенная моей бесцеремонностью, яростно оскалилась и рванула вперед — конечно, безрезультатно. Тайвин, наблюдавший наше близкое знакомство, с усталым вздохом высказался:

— Вам бы руки оборвать, Честер. А если снова укусит?

— Не успеет, — отозвался я. — Для этого ей надо голову развернуть, у нее обзор не очень удобный. Насекомые же дальнозоркие?

— Близорукие, — поправил меня Тайвин. — Это кошка ближе своих усов ни пса не видит у себя под носом, а суккуба — высокоорганизованный инсектоид. Я полагаю, что она может управлять омматидиями по отдельности.

— Чем-чем?

— Простыми глазками, из которых сложена фасетка. Каждым отдельно. У нее мир состоит из кучи точек обзора, как у вас в кабинете голограммы можно со всех точек, где дроны связи установлены, транслировать. Приближать, объединять, разделять, удалять… Понимаете?

— Вполне.

— Так что, судя по всему, животное рассчитывало на вашу несознательность, и протяни вы руку чуть дальше…

— Я понял, — с легким раздражением прервал я ученого. — Ну, когда я еще смогу живую суккубу по усам погладить?

— Ничему вас жизнь не учит, — покачал головой штатный гений. — Давайте лучше мозговой штурм проведем на предмет как нам дальше работу выстраивать.

Я вздохнул, с сожалением поднялся на ноги — суккуба тоже разочарованно отпрыгнула в сторону и скрылась в густой траве неподалеку от тропы, и оттуда раздалось курлыканье и недовольное шипение. Но решать проблему все равно было необходимо, и я нехотя поковылял вслед за ученым в наш жилой модуль-блок.

Ребята уже встали и с сочувствием поглядывали на мою забинтованную конечность. Мы удобно разместились в общей гостиной, заняв всю раскладную мебель вокруг стола, на который примостился, помахивая укушенной ногой, я, вожделенно принюхивающийся к чашке с кофе.

— Итак, что мы имеем, — авторитетно начал Тайвин. — Суккуба, как выяснилось, на парализант практически не откликается. Это феномен интересный, но заострять на нем внимание сейчас не будем. Главный вопрос — как обезопасить экспедицию от ее нападения или нападения других представителей данного вида.

Я откашлялся, и взоры первопроходцев, аналитиков и ученых перекрестились на мне.

— Тайвин, не отнимайте у меня лавры руководителя экспедиции, пожалуйста, — пошутил я и продолжил его мысль. — Итак, давайте думать, что мы в силах предпринять, чтобы нам суккуба сапоги не пооткусывала?

Роман поднял руку, и я предоставил ему слово.

— Может, заманим ее в ловушку и попробуем бронебойными?

— А как? — поинтересовался я.

— Что может заинтересовать суккубу? — первопроходец переадресовал вопрос ученым. Лаборанты Тайвина переглянулись, пошептались между собой, тронули ученого за плечо. Я отметил, что гений нервно дернулся, не желая принимать советов и замечаний, лаборанты же неуверенно отпрянули назад. Это полностью его дело, конечно, как выстраивать взаимоотношения с подчиненными, но на заметку я наблюдение взял. Пригодится.

Ученый ответил:

— Пока суккуба больше всего заинтересована в нем, — и показал взглядом в мою сторону. — Это как надкушенный бутерброд, и вряд ли животное так скоро о потенциальной еде забудет.

— Та-а-ак, — протянул я. — И вы предлагаете мне стать живой приманкой и на меня, как на тот самый бутерброд, суккубу из кустов выманить и пристрелить?

Первопроходцы хихикнули, и Уилл высказался за оперативников:

— Не вариант. Нам наше начальство еще чем-то дорого. И вообще, я сегодня с левой ноги встал. День неудачный будет, примета такая.

Тайвин поморщился — об особой любви Уилла ко всяким народным приметам, суевериям и поверьям все знали, но ученый, будучи человеком науки до самой последней маленькой косточки в его субтильном организме, любую ссылку на эзотерический подтекст воспринимал в штыки. Роман, Серж и Марк согласно кивнули, то ли соглашаясь с постулатом о левой ноге, то ли заступаясь за меня.

— Вообще я не против, — доверчиво сообщил я окружающим. — Если на меня можно будет отловить зловредное создание, то…

— И речи быть не может! — Берцу категорически не понравилось предположение о возможной авантюре с инсектоидом.

— А вы знаете, — подал голос один из рыжих, по традиции Ан. — Идея неплоха. Можно поймать пентапода и его сделать приманкой, но это значит выйти за пределы купола. А там ты сам станешь добычей. Так что… — Чингиз молча согласно кивнул, подтверждая выводы брата.

— Охотник, который охотится за добычей для другого охотника, пока тот охотится на него? У меня сейчас мозг сломается, — посетовал я. — Может, действительно сделаем схему попроще? Тайвин, у вас есть представление о том, куда надо влепить суккубе иглу, чтобы она загнулась? Ну там, может, нервный узел поближе к шкуре, или броня на заду потоньше.

— Лучше. — Тайвин сделал небольшую паузу, убедился, что все внимание досталось ему и организовал небольшой ликбез: — Нервное строение инсектоидов имеет определенную анатомическую корреляцию с земными жесткокрылыми. В частности, у суккубы вместе с хорошо развитым надглоточным ганглием, который практически можно назвать мозгом, есть и подглоточный. Это крупный нервный узел, отвечающий за иннервацию передней части тела и мускулатуры головы животного.

— То есть, грубо говоря, если попасть в него, суккуба не сможет кусаться, и передние лапы у нее отнимутся? — переспросил я.

— Примерно так, да. И это самое уязвимое место. — Тайвин развернул перед нами голограмму анатомического строения суккубы и увеличил обозначенную точку. — Смотрите, в этом месте пластина нижней челюсти сходится с защитной горловой пластиной, но между ними есть мягкое сочленение. И если туда умудриться попасть, то стандартной иглы вполне хватит, чтобы ткнуть прямо в ганглий.

— Живодерство какое-то, — передернуло меня. — А потом что?

— А потом, если она на задних парах лап в кусты не упрыгает, можно бронебойным в глаз. Хорошая суккуба — мертвая суккуба, — подал голос Марк.

— Жа-а-алко, — протянул я. — Неужели нельзя без смертоубийств обойтись, а? Ну, там, усыпить ее, может, ловушку устроить и поймать, чтобы не надоедала, а потом перед возвращением выпустим?

В этот момент мне стало немножко неуютно — воцарилось многозначительное молчание, в гнетущей тишине которого я практически услышал витающее в воздухе «и все-таки редкостный идиот». Я печально посмотрел на забинтованную ногу, на коллег, вздохнул и тяжело признался:

— Да понял я, понял. Вы правы.

Берц с довольным видом кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжил обсуждение.

— На чем мы остановились? А, да. Чез, если тебе так приспичило в очередной раз погеройствовать, имей в виду, я не за. Но лучше ты поучаствуешь в обезвреживании суккубы, чем будешь пытаться ее поймать или усыпить. Согласен?

Мне ничего не оставалось, кроме как смиренно кивнуть, подтверждая согласие на участие в авантюре века — попытке укрощения строптивого зверя. В конце концов, если мы не прикончим несчастное создание, ей ничего не стоит донести до гнезда сведения о том, кто и где ее обижал, и тогда мы получим не одну заинтересованную особь, а пару десятков. Очень злых и намеренных устранить угрозу.

Судя по лицам первопроходцев, они не задумались о поведенческих особенностях инсектоида и не вспомнили о непреложном удручающем факте: суккубы предпочитают селиться небольшими колониями, в несколько десятков животных, и при опасности для гнезда будут атаковать. Силу свою они знают, ареал охраны гнезда распространяется на несколько километров в радиусе от него, а ориентируются они по следу из феромонов, оставленных ранеными соплеменниками. Ох и сложный же инсектоид… по виду — помесь ежа и гепарда, по пищевому поведению — то ли паук, то ли игуана, а стая ведет себя как что-то среднее между львиным прайдом и ульем шершней, разве что матки у них не наблюдается.

Я с невинным видом поинтересовался:

— А кто-то помнит про особенности гнездования суккубы?

Сослуживцы воззрились на меня как на прорицателя — похоже, я был прав, и ребята вовремя не вспомнили о некоторых деликатных моментах из жизни этих удивительных животных. В большинстве своем — лаборанты Тайвина недвусмысленно переглядывались. И я еще раз отметил про себя: надо бы поговорить. И с ними, и с Тайвином. Ладно уж, не в свою юрисдикцию залезу, но мелочей не бывает — и порой не вовремя сказанное, и тем более несказанное слово могут кардинально изменить ситуацию, а вот в позитивную или негативную сторону — покажут только практика и время.

— Значит, решили, — хлопнул я себя по колену. — Я иду светить перед суккубой вкусняшечкой в виде еще не откушенной до конца ноги, вы садитесь по кустам, изображаете безмолвную картошку и в нужный момент стреляете. Постарайтесь по мне, что ли, не попасть. Что у нас по броне?

Берц почесал затылок, прикидывая ресурсы, и отчитался:

— Тяжелой брони остался один комплект. Твой. Его мы на тебя натянем, а нам и облегченного варианта хватит.

— Да-а-а, на будущее придется учесть, с собой берем по два сменных комплекта, а не по одному, — я не порадовался перспективе носить так мной нелюбимую тяжелую экзоброню, но выбора не было. Запасные варианты личной брони были давно и прочно подогнаны под индивидуальные особенности первопроходцев. И надевать чужую броню — все равно что зубную щетку у сослуживца стырить — мало того, что некрасиво, так еще и абсолютно непрактично и негигиенично.

— Кто ж знал, сколько лет работаем, еще не было случая и просто так броню менять, а поди ж ты… — развел руками Уилл.

— Когда пойдем? — с энтузиазмом поинтересовался я, Берц только головой покачал, мол, все тебе не терпится.

— Сначала давайте детали обсудим и схему начертим. — Суровый непреклонный Роман — это нечто, когда он вот так отрубает фразы, лучше не спорить.

И мы принялись до хрипоты детализировать план захвата суккубы, не заметив, как бело-голубое солнце перевалило за полуденную линию и медленно начало клониться к горизонту. Очнулись мы только один раз, когда Алан лично пришел поинтересоваться, чем мы таким заняты — а мы и его в оборот взяли, мозги лишними не бывают, вдруг его экономическая жилка подскажет что-то полезное.

Седовласый и Тайвин испытующе смотрели на полковника Вернера. Тот недовольно кривился, но противопоставить записи ничего не мог.

Выскользнув из-за границы испытательной модели будущего защитного купола Шестой колонии, Честер мгновенно изменился. Из неумелого растяпы, который не может нащупать боезапас игл с разрывным сердечником, он превратился в осторожного и умелого крупного хищника, держащего под контролем пространство вокруг себя и членов своей импровизированной стаи. Он вел себя скупо и собранно, каждое движение имело смысл, каждое действие оправдывало себя, хотя и нарушало все мыслимые и немыслимые предписания.

За защитной пленкой он подвинулся ровно настолько, чтобы дать пройти остальным, но остаться ведущим, и потом воплотил в жизнь свою собственную задумку — выстроил бойцов спиной к спине, и эта многоножка, двигаясь по кругу, медленно, но синхронно продвигалась вперед. Короткий приказ — вся пятерка садится на корточки слитным движением, а над головами первопроходцев пикирует двухвостая стимфала, летающее создание, для людей практически безвредное, в том смысле, что не ядовитое, но опасная другим — бритвенно-острыми подобиями перьев, которые она легко теряет и так же легко отращивает.

Стимфалы управляют перьями как дикобраз или паук-птицеед — сбросом игл или шерстки, и перо, ускоренное импульсом тела животного, спокойно пробивает легкий вариант брони. А поскольку реагирует стимфала преимущественно на страх, и боится почти всего, то псевдоперья от гигантской перебабочки летят стеной. Каким образом Честер в сумерках засек приближение трусливого чешуекрылого, было непонятно, но факт оставался фактом — благодаря его приказу и быстроте реакции бойцов от ссыпавшихся в стороне перьев никто не пострадал.

Группа проползла по местности метров двести, как и собиралась, и остановилась. Честер еще повертел группу по кругу, расширяя радиус вытоптанной людьми травы, и разбил команду. Бойцы заняли вольную позицию, стараясь держаться спиной внутрь круга и боковым зрением отслеживая действия напарников. Честер сосредоточенно диктовал что-то на смарт, периодически контролируя обстановку вокруг себя, и активно использовал аптечку, отобранную у Макс.

На землю полетели пузырьки и автоинъекторы, каждый был осмотрен и возвращен на свое место — или вскрыт, а препарат высыпан или вылит в герметичный пакет для сухой смены белья, найденный в недрах кармашков и подсумков облегченной брони Красного. Лишний раз портить неизвестными веществами экологию Шестого мира он не желал.

Нужную баночку Честер выполаскивал водой из фляжки, отнятой у запасливого Али, а внутрь помещал образцы почвы, травы и зазевавшихся мелких насекомых, не опасных на вид. Когда свободных баночек не осталось, а оставшиеся нельзя было использовать, исходя из ценности и возможной нужности препарата, он с сожалением застегнул подсумок с добычей, и группа медленно пошла обратно.

На входе в проем Честер разбил круг, и бойцы в обратном порядке нырнули в безопасность части. Сам он на минуту остановился, медленно вдохнул, вбирая всем телом запахи, вкусы и жизнь чужой планеты, и нехотя пересек радужную границу.

Несмотря на несколько очевидных ляпов, главным из которых, конечно, было отсутствие оружия и брони, Честер продемонстрировал безукоризненное управление группой, синхронные действия, точные решения — чего и пытались добиться от тренирующихся, и добивались в той или иной степени. И только юный самородок, сбежавший в подставную самоволку, отвечал всем стандартам будущего командира оперативников. И не отвечал ни одному правилу.

Вернера это неимоверно раздражало — он не понимал логики седовласого и предпочел бы на место взбалмошного парня с необычными глазами исполнительного и ответственного Романа. Но он отдавал себе отчет в том, что ни у одного бойца нет того, что есть у рыжеглазого — умения слушать интуицию и в один момент собрать вокруг себя слаженную команду.

Зайдя обратно в наши полтора квадратных километра, я почувствовал себя так, будто я в избушке рыбака или охотника где-нибудь в тропиках. Относительно безопасное жилье есть, все кругом чуждое, не совсем дружелюбное, но если приноровиться — жить можно.

Я был доволен и спокоен — любопытство мое на малую толику утолилось, и хотя безумно жаль было покидать неизученный мир из-за собственного разгильдяйства, я ни о чем не жалел. Лучше я увижу и потыкаю палочкой в зверушек Шестого лично один раз, чем бессчетные его посещения в виртуальных итерациях под бдительным оком начальства.

Пружинистым летящим шагом я направился к месту обиталища ученых, чтобы отдать свою драгоценную добычу и спросить, что делать с утилизацией бронебойной смеси из перекиси водорода, антибиотиков, витаминок и обеззараживателя, за мной гуськом выстроились мои ординарцы-знаменосцы.

Сначала я хотел было их отпустить, но, посмотрев на серьезные физиономии, передумал. В самом деле, совершеннолетние, ответственные за свои действия люди приняли решение пойти со мной, и если я сейчас их прогоню — нивелирую всю его ценность. Поэтому я молча возглавил процессию, морально готовился к снятию голов и продумывал защитную речь.

Из корпуса белых халатов знакомой мне походкой выскочил Тайвин, за ним шел начальственный цвет — седовласый и полковник. Я чуть голову в плечи не втянул, но, бросив взгляд назад, понял, что не имею права. И ответственно заявил, по ходу генерируя форму доклада:

— Начальный участок, координаты по смарту. Состав боевой пятерки: ведущий — Честер Уайз, замыкающий — Роман Смирнов, первопроходцы Алистер Маккуин, Максимиллиана Родниченко, Константин Демченко. Собраны пробы почвы, образцы растительности, отдельные представители фауны, псевдоперья стимфалы двухвостой. Затраченное время — двадцать две минуты сорок восемь секунд, расстояние — двести два метра, четыреста четыре в обе стороны. Расход боезапаса нулевой, лекарственные препараты применены ситуативно. Кадровый состав не пострадал. — Не зная, что еще сказать, я беспомощно посмотрел в поисках подсказок на делегацию встречающих.

Седовласый давился еле сдерживаемыми смешками, причину которых я понял, глянув на полковника. Вернер имел вид несколько глуповатый — с выражением недоумения он хмурил брови, пытаясь придумать, за что дать нам нагоняй, и в то же время был чем-то поражен до глубины души. Надеюсь, не моей выходкой.

Моя боевая пятерка во главе со мной выстроилась клином позади меня, чтобы руководство всех видело. Ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной, выражение лица отсутствующе-независимое. Мол, а что мы, вот, у нас ведущий есть, пусть он отчитывается. Я перевел глаза на Тайвина — в конце концов, во вторую очередь, после удовлетворения собственного эгоистического интереса, я про него думал. Очкарик с любопытством меня рассматривал, и, поймав мой взгляд, вопросительно поднял бровь.

Я отстегнул подсумок с образцами и протянул ему. Ученый молча забрал и его, и пакет со смесью лекарств, благодарно кивнул и ушел. Седовласый, ободрительно улыбнувшись, пошел за ним, а мы остались перед полковником, быстро приходившим в свое обычное командно-ругательное состояние.

— Разойтись, — буркнул он, так и не придумав нам наказания, и мы смылись, пока он не передумал.

Как и обещал Вернер, на следующий день на посадочной площадке приземлился шаттл, из него высыпало около тридцати разномастных новых лиц. Мы построились в несколько шеренг, и полковник, убедительно сверкая очами, произнес мотивирующую речь, суть которой сводилась к тому, что в ближайший месяц половину отправят в астродесантные войска — там всегда есть куда пристроить молодые обученные кадры, а с оставшимися будет проведена отборочная работа. И если мы проявим упорство, отвагу и прочая, примерно треть будет костяком Корпуса первопроходцев. Какова их роль и задачи, Вернер благоразумно объяснять не стал, а то пафос момента и соревновательный настрой потеряются, но если кому что не нравится — шаттл вон стоит.

Что интересно, почти два десятка парней из первой волны изъявили желание покинуть программу. Я неплохо их знал и понимал их решение — им не нужна была лишняя ответственность, а стрессы и необходимость выживать в суровой насекомой реальности не очень привлекательны при туманных перспективах из года в год заниматься ими же. Крепкий середнячок собрал пожитки и ушел оставаться в недрах астродесанта в привычной для себя роли, а участие в программе, я уверен, дало им отличные стартовые бонусы.

Остались только безбашенные авантюристы типа меня, с легкой сумасшедшинкой и влюбленностью в этот мир, и целеустремленные опытные бойцы, для которых программа первопроходцев, по их мнению, была своего рода плацдармом для перехода к новой мирной жизни.

Таких я про себя окрестил суровыми колонистами и не сомневался, что как только на Шестом будет основана полноценная колония — они тут же сообразят организовать что-то вроде добровольных дружин по поддержанию порядка и дисциплины. А вся вот эта первопроходческая возня останется нам.

Да-да, мне и компании. После того как последний желающий зашел на борт шаттла, я выждал несколько минут, кроме укоризненного взгляда Вернера указаний никаких не получил и вместе со всеми вернулся в ставшую почти домом родным казарму. Почему я должен отказываться от мечты, если меня пинками и поганым веником не прогнали? Я и не стал.

Естественная прибыль и убыль населения на набитость казармы повлияла не очень сильно: если нас было порядка полусотни, то теперь лишь на десяток больше, зато новых лиц оказалось больше половины. И я с удовольствием пошел знакомиться.

Мы постепенно притирались друг к другу, узнавали новеньких ближе, и становилось понятно, что наше небольшое общество начинает медленно расслаиваться — как химические жидкости разной плотности в пробирке. Средняя прослойка занимала нейтральное положение, мы — кластер с сумасшедшинкой — как масляная пленка эфира, держались на поверхности их поддержки на своем голом энтузиазме, а условным тяжеловесным осадком стали суровые колонисты.

В целом даже виртуальные выходы для меня стали продуктивными, как только я понял, что ждет меня за бетонной стеной части, и когда примерно понимал, чего ожидать от текущего состава группы. Нас постоянно перемешивали, и все чаще я оказывался либо ведущим, либо замыкающим, и, хотя от позиции гусеницы отказываться полковник Вернер не спешил, он сократил количество ползущих до приемлемых с моей точки зрения пяти — так у нас выработался условный нейтралитет.

Я больше не бесил военного откровенной глупостью, а тот не давил на меня требованиями, предоставляя выкручиваться из проектируемых ситуаций самому. Мы узнавали животный мир Шестого все глубже, а при условных встречах очевидно опасные представители сменялись на менее очевидных мелкоядовитых инсектоидов. И, судя по тому, что близнецов я почти не видел на тренировках, я знал, кого надо благодарить за заковыристые задачки для оперативников.

Спустя месяц муштры социальная стратификация стала еще более очевидной — и средний класс с достоинством удалился покорять астродесантуру и другие рода войск Объединенного астрофлота. Тут-то и возникла непримиримая классовая борьба между безоблачной сумасшедшинкой и суровой колонизацией.

Опытные бойцы старались на каждом выходе тянуть одеяло на себя, и частенько оказывались в начале и конце группы — нас это устраивало ровно до тех пор, пока их тяжеловесное передвижение не подвергалось очередной стрессовой ситуации, где мы сначала пытались договориться, а позже и вовсе спокойно разбирались без их приказов, на интуиции и знаниях.

Их же бесило и наше носорожье упрямство, и каменное спокойствие, с которым мы включали логику, пытаясь сначала доказать, а потом молча делая, как следовало — не давить сапогами химерку, она безвредная, а вот от того буро-серого сфероида в красную крапинку лучше отойти подальше, он может и плюнуть, мало не покажется. И тем более их бесило, когда кого-то из нас ставили в начало или конец вереницы.

И если в имитационном зале «колонисты» сдерживали себя, то я не мог себе представить, что будет, если такой суровый боец попадет, скажем, в группу под управлением прекрасного меня в поле. Я не знал, смогу ли быть достаточно убедителен в роли командира, чтобы переломить зашоренную опытность и восприятие нашего кластера как достойных внимания, а не сдвинутых на голову сосунков, которым дали немножко власти. Аналогично не представлял я себе и передвижение группы под руководством прущего вперед по заданию танка.

Как назло, первый же выход в поле, который нам организовали под контролем дронов с воздуха любимые начальники, таким и получился — меня поставили вперед, двух суровых колонистов за мной, а замыкали Макс и Роман. Если на отклик Дана — большого русоволосого и зеленоглазого шкафчика, спокойного и похожего по типу личности на Романа, я мог рассчитывать, то Тони — коротко стриженый брюнет ростом под два метра, косая сажень в плечах, с презрительным прищуром серо-голубых глаз и выражением перманентной уверенности в себе на лице — вот это была проблема. Громадная такая проблема, в экзоброне и с тяжелым бронебойным иглометом наперевес.

Непосредственно перед выходом мы успели поцапаться — Тони считал, что я саботирую нашу первую миссию тем, что снимаю половину оружия с себя и перевешиваю аптечку, сумку с аппаратурой и емкостями для образцов, игломет и боезапас для него, и всякие полезные мелочи так, как мне удобно.

На что я резонно возразил, что никого не заставляю следовать моему примеру, и вообще скажите спасибо, что я на полную броню сегодня согласен, и шлем надел, хотя мог бы и визором ограничиться. Конечно, я больше ершился, без необходимого минимума мне не подписали бы разрешение на первый настоящий выход в полевые условия, но все равно постарался выбить максимум послаблений.

За пару минут до выхода меня отвел в сторону Тайвин.

— Честер, возможно, вам это пригодится. — И он вручил мне маленький цилиндр серебристого цвета с переключателем.

— Что это? — я повертел предмет в руках, сдвинув щиток шлема и отключив связь с группой.

Тайвин таинственно улыбнулся и ответил:

— Прототип защитного поля. Вроде вот этой, как вы ее называете, пленки, только на локальное пространство. Запрограммирована не пропускать основные ядовитые виды, которые мы пока знаем, разные крупные объекты, основные силитоксины. Короче, если в вас чем-то кинут, плюнут или будут нападать — активируется кнопкой, сворачивается ей же. Но имейте в виду, на пятерых объема купола может не хватить, и заряд на две-три активации, точно не скажу. Если будет оказия — испытайте, пожалуйста, мне интересно.

— Попробую. Спасибо. — Я забрал полезную вещицу, закрыл щиток шлема и положил ее в самый близкий и удобный кармашек.

Выйдя за пределы части, я тут же попробовал построить ребят кругом, но сразу промахнулся — Тони, скептически ухмыляясь, заявил:

— С места не сдвинусь, пока не пойдем, как положено.

Я попытался до него достучаться:

— Энтони, цепочкой мы мало чего добьемся, мы не способны на полный контроль вокруг своей оси. Роман тогда весь путь будет идти спиной вперед, а Макс нужно будет смотреть и по сторонам, и Роману тылы прикрывать — как это физически возможно? Логичнее будет пойти кругом.

Тони упрямо молчал, и я понял, что либо продавливаю его на подчинение, либо на компромисс, либо мы идем без него. Интуитивно я чувствовал, что четверка намного более уязвима. Пятый был нам нужен позарез, и я нашел альтернативу.

— Клин. Ты с Даном слева, Макс и Роман справа. — Тони фыркнул, но позицию занял, и импровизированный клинышек пополз вперед. Я понимал, что авторитетом не возьму — нет его у меня, но провалить первую миссию не мог.

Не думаю, что от нас много ждали на первый раз, но я был обязан дойти до озерца в полукилометре от части и взять пробу воды. Это стало для меня делом чести, порученным мне и моей группе, полностью отвечавшим всем моим представлениям о миссии первопроходцев. Это не проверка на знание инструкций или умение пользоваться оружием, это испытание на профпригодность, и тут облажаться я не имел права перед самим собой.

— Все-таки сцепились, — отметил Вернер, наблюдая за переговорами и перемещениями группы. Седовласый нахмурился, а Тайвин беспристрастно наблюдал за проекцией во весь стол.

— Это было предсказуемо, — ответил джентльмен полковнику. — Два лидера разного типа… Зря вы их в первую же пятерку поставили. У нас вроде не собачьи бои, главенство устанавливать.

— Всего лишь необходимость, — парировал Вернер. — Пусть лучше разберутся на простом выходе прямо сейчас, чем выйдут в состояние негласного конфликта потом. Мне нужна кольчуга, броня, а не таз на груди и горшок на голове.

Седовласый улыбнулся, оценив прямую простоту метафор полковника.

— Да, я вас понял. Хорошо, посмотрим, что получится.

До озерца мы доползли практически без происшествий — разве что Тони все порывался ради развлечения пристрелить любую неосторожно выскочившую на него из дебрей полупрозрачной травы насекомую тварь. Да, большинство из них выглядели как оживший кошмар шизофреника, но это не повод убивать все, что попадется на глаза. Поэтому я останавливал его порывы, мотивируя тем, что сейчас он на мелочь иглы потратит — а на суккубу или скорпикору не останется.

Я не стал говорить воинственному астродесантнику о том, что вероятность встречи с ними вблизи части приближается к вероятности встретить динозавра — крупную опасную живность ученые распугали инфразвуковыми импульсами, но пусть опасается.

Возле воды я поставил группу полукругом спиной к себе, достал из подсумка анализатор и пробирки из противоударного пластика и активировал цилиндр, который мне дал Тайвин. Тело окутало защитной радужной пленкой, и я спокойно потянулся к воде, рассчитывая, что одномоментно руку мне наверно не откусят — и был прав.

Из воды взметнулась червеобразная морда в полметра в диаметре, без глаз, но с полосками вдоль тела и шевелящимися на них ножками. Я замер, рассчитывая, что творение природы ориентируется не на зрение или нюх, а на слух, и тихо приказал группе не двигаться и не дышать. Что самое странное, послушался даже Тони — по внутреннему визору им передавалась моя картинка, и поворачиваться к червю в попытке его убить никто не хотел.

С виду животное было оснащено неплохой хитиновой броней, уязвимых точек я толком на теле не видел, а пока кто-то из нас дотянется до игломета — нападет и голову прочь: круглый рот, полный мелких острых зубов, указывал на то, что это хищник, и в том числе ловит с берега зазевавшуюся добычу. Но я полагал, что мы для него крупноваты, и твари нужно время на безопасный для нее отход. Спустя полминуты напряженного молчания червеобразное животное начало медленно погружаться обратно, а я столь же медленно, останавливаясь на его недоверчивых дерганых движениях, опускал руку с анализатором и пробиркой в воду — взять образец было критически важно в моей системе координат.

Когда голова уже почти ушла в воду, я очень осторожно руку из озерца вынул и скомандовал отход — никаких клинышков признавать я не стал, и мы пошли по моей схеме. Тони, впечатлившись, первое время не отсвечивал, что меня вполне устраивало.

Но на середине пути назад амбиции не могли не воспрянуть духом, и Тони, игнорируя мое красноречивое молчание, разорвал круг. Я не стал подавлять бунт — пусть как хочет делает — пожал плечами и молча встал спиной к Роману и Макс. Дан почти решился на выбор стороны в этом молчаливом конфликте и качнулся в сторону Тони, когда я почувствовал неладное. По земле скользнула тень — и я, не очень осознавая, что делаю, заорал:

— Садись в круг! — Дан, дернувшись, сел к нам на корточки, но Тони остался стоять скалой, не желая выполнять идиотский, по его мнению, приказ.

Тень росла в объеме, и стало понятно, что на нас летит стимфала — но крупнее раза в два, чем те экземпляры, что мы наблюдали раньше. Кончики чешуек, готовые пролиться пронзающим дождем на пугающий ее объект, выглядели небезопасно даже для нашего полного обмундирования, и я понял, что сейчас этот дебил, хватающийся за оружие, попадет прямиком в поле ее зрения. И почти уже увидел, как он с бедра всаживает в гигантское подобие бабочки иглы, одну за одной, а та осыпает его чешуйками-перьями. И представленная картинка мне совершенно не понравилась.

Я выхватил цилиндрик с защитой, активировал ее и кинул в центр круга, радужный купол закрыл удивленных Романа, Макс и Дана, а я рванул к Тони, подножкой сбивая его на землю и закрывая собой. Я рисковал, хорошо обученный астродесантник запросто мог на автомате перекинуть меня через бедро — но уповал на сложную для него ситуацию и эффект неожиданности.

Дурак — не дурак, но я отвечаю за всю группу, а не только за тех, кто мне симпатичен. Перья забарабанили по броне, прошибая ее слабые места — и вскоре чешуекрылое удалилось. Тони спихнул мою тушку с себя и воззрился на ребят, а те — на мою спину.

— Что не так? — мрачно поинтересовался я, чувствуя, как по спине ползут медленные струйки чего-то липкого.

— Ты дикобраз, — хихикнула Макс. — Все в порядке?

— Вроде да, — пожал плечами я, подымаясь. — Ползем обратно?

— Круг? — предложил Тони. Мы уставились на него, он смущенно потупился. — Я понял, так удобнее.

Слон в лесу сдох, не иначе. Я собрал группу в круг, деактивировал защитный купол, не забыв забрать вещицу с собой, и мы без инцидентов, шугаясь от теней и шорохов в луговом покрове, вползли на территорию части. Тут я просто рухнул без сил на травку под ноги полковнику, седовласому и Тайвину перьями вверх и трагическим голосом известил:

— Макс сказала, что я дикобраз. Можно меня лишить сего безобразия?

Тайвин, подзывая лаборантов, сочувственным тоном ответил:

— Разумеется, Честер. Вы не пострадали?

Я повел плечами, прислушиваясь к телу. В нескольких местах на спине саднило, но ничего критически неправильного я не ощущал.

— Если только мое самолюбие. И немножко спина. И еще чуточку то, что пониже.

Ученые быстро вытащили застрявшие в броне псевдоперья, и я смог, кряхтя под весом экзоброни и усталости, встать и отдать Тайвину анализатор, образец воды и прототип защитного купола. Тот принял результаты нашего первого полевого испытания и попросил:

— Зайдите в медчасть. А потом ко мне.

— Хорошо, — лишних вопросов я задавать не стал, ощущая, как по телу расплывается кисельная слабость — адреналин отпускал, и хотелось расслабиться. С трудом переставляя ноги, я сдался медикам — те обработали мне порядком, как выяснилось, порезанную спину, и, перебинтованный, вымотанный, но довольный я нарисовался на пороге корпуса ученых.

— Проходите, — Тайвин махнул мне рукой, приглашая в кабинет. Я с любопытством прошелся по лаборатории, уставленной аппаратурой и химической посудой — что-то пикало, горело разноцветными огоньками, трещало и щелкало, и все было безумно интересно, но совершенно непонятно. С порога я сделал ученому комплимент:

— Удивительно полезная вещь оказалась эта ваша защита. А никак ее нельзя вместо нашей брони натянуть?

— Пока нет, нанопротекторный механизм на движение не рассчитан, — он с любопытством посмотрел на меня, ожидая, какой перл невежества я выдам следующим.

— Тогда было бы круто на всю часть ее растянуть, а то сидим, как арестанты за забором, — позволил себе помечтать я. И, спохватившись, пока ученый не начал меня чихвостить, я быстренько, раз уж случай подвернулся, задал интересующий меня вопрос: — А, и еще, я давно хотел спросить. А почему растения называют по земному типу, ну или хотя бы примерно похоже, а с животными какая-то непонятная чехарда?

— А вы не догадались до сих пор, что ли? — Тайвин посмотрел на меня так, что я смутился и почувствовал себя нерадивым двоечником, которому у доски дают пример на сложение, а он жесточайшим образом тупит. — Давайте так. Я вам расскажу основные принципы систематики в зоологии, а вы попытаетесь немножко поработать серым веществом.

— Э-э-э… ну хорошо, — неуверенно согласился я. — Давайте.

— Биномиальная номенклатура, принятая в зоологии, — начал Тайвин, устроившись в личном кабинете за своим столом поудобнее, — проста и понятна. Животное называют по родовой принадлежности и добавляют видовой эпитет, который обычно опирается на морфологию вида. То есть на какие-то особенности его внешнего вида или внутреннего строения.

Он сделал паузу, а я кивнул. Что такое морфология я знал. Убедившись, что я внимаю, Тайвин продолжал:

— Раньше, еще до Линнея, животных или растения называли так, чтобы в названии точно были отражены все особенности конкретного вида. Но, согласитесь, название одного и того же существа из восьми и более слов… — он покачал головой, словно изумляясь недальновидности ранних естественнонаучных изысканий.

Я угукнул. Пока добавить мне было нечего.

— Поэтому досточтимый Линней привел в порядок таксономию и упорядочил принцип номинации, то бишь называния живых, а потом и неживых организмов. И появились кошки обыкновенные, синицы большие и, скажем, голубянки аргусы. Перенесемся в наши дни. Сейчас зоологи и ксенозоологи руководствуются последней редакцией Межмирового кодекса зоологической номенклатуры. А поскольку аналогов в земном и пяти освоенных мирах таким животным нет, то мы решили поверить вам. — Тайвин загадочно улыбнулся, а я ушам своим не поверил.

— Вы имеете в виду…

— Вашу сентенцию о чрезмерно въедливых в мироздание философах, зрящих через полгалактики, и об их призрачных видениях и фантазиях. В самом деле вы довольно верно подметили, насколько могло сознание человека в период политеизма классифицировать то, что видит, настолько и справилось. Не вполне понятно, как и почему, но животный мир Шестого действительно адекватно коррелирует с бестиарием Древней Греции. И сейчас, полагаю, мы вполне вправе пользоваться плодами их мифотворчества, но на научной основе. Вот и появились у нас стимфалы двухвостые, ложная скорпикора и скорпикора обыкновенная или Салливана, суккуба иглобрюхая и прочие герионы, дактили, орфы, сциллки, харибды и иже с ними.

Мне ничего не оставалось, кроме как ошарашенно молчать. Тайвин окончательно решил меня добить и снисходительно заметил:

— Дело вовсе не в вас, не вы бы заметили этот удивительный факт, так кто-то другой. Вы просто успели раньше. Единственное, что меня удивляет… стоп, а вы вообще знали о Шестом, когда писали статью о скорпикорах?

— Нет, — застенчиво ответил я. — Я просто предположил.

— Тогда еще больше удивляет. Впрочем, вы в своем роде уникум, так что, может статься, особо удивляться и нечему. В вашем наборе, я смотрю, уникумов вообще хватает. Так вот, о чем бишь я…

Присев в его по-спартански обставленном кабинете на более или менее удобный с виду стул, я принялся слушать. Я был готов к тому, что меня будут корить за безрассудство и самоуправство, пенять на своеволие, но в глубине души надеялся на похвалу — не каждый день удается оградить потенциального коллегу от пары царапин. Но к тому, что мне предложил Тайвин, морально оказался не готов.

— Честер, — снимая очки и аккуратно складывая их дужки, произнес Тайвин спокойным голосом, за которым крылось отлично замаскированное напряжение, природа которого мне была непонятна. То ли волнуется, то ли доволен по уши. — Вы прекраснодушный идиот, вам бы уши оборвать. Но шустрый и сообразительный, прямо как я люблю. Будем работать вместе?

План был утвержден, иглометы подготовлены, анатомию суккубы мы выучили за несколько часов практически назубок. Роман по-прежнему направлял в мою сторону хмурый порицающий взгляд, я же старался делать вид безмятежный и отсутствующий.

В самом деле, что может пойти не так? Суккуба — существо сложное, но не настолько, чтобы диссертации по ее психологии писать. А мы ребята смелые, ловкие, умелые и далее по списку. Так что я натянул на себя утяжеленный вариант экзоброни, вооружился иглометом со стандартными парализующими иглами и положил поближе магазин с бронебойными, мало ли. Тайвин снабдил меня микрокапсулой развертки локального купола защиты, и я пошел. Рыцарь игломета и самонадеянности, без щита, но со знаменитым девизом «Слабоумие и отвага!».

Высунувшись из-под основного нанопротекторного купола, я убедился, что суккубы пока в поле зрения не видать. Но я нутром чуял что-то неладное, и внутреннему чутью решил всецело довериться, демонстративно прошествовав к более или менее открытому и просматриваемому участку — тут мы больше всего топтались на выходе из базового лагеря — и воссел в позе лотоса спиной к ребятам, развернув защиту. Суккуба, милочка наша, не заставила себя долго ждать.

Не прошло и пятнадцати минут, как зверь, отчаянно вереща и взрыкивая, попытался атаковать меня излюбленным способом — сбоку и чуть со спины. Ага, у суккуб, значит, это место слепого обзора, как и у многих других инсектоидов, и хищник старается инстинктивно пользоваться наработанным в процессе эволюции опытом. Я вздрогнул от неожиданности, но защита держала плотно, а я был наготове — и суккуба лично от меня получила выстрел в ощеренную членистыми вибриссами пасть.

Помотав головой, зверюга перекусила иглу, вонзившуюся в мягкое небо, и сплюнула растекшийся по ротовой полости сердечник с парализантом. Пока суккуба отвлеклась, из засады ее атаковали Берц и Уилл, а я, выключив защиту, прыгнул ей на спину и попытался оттянуть шипастую бронированную голову на себя, чтобы облегчить ребятам доступ к уязвимому сочленению хитиновых пластин.

Через мгновение все было кончено — суккуба беспомощно раззявила ослабевшую пасть и рухнула мордой вниз, а удрать в кусты я ей не давал, надавив на спину всей тяжестью тела.

По хребту пронеслась дрожь нехорошего предчувствия, и снова свистнули иглы. Я недоуменно осмотрелся — вроде дело сделали, что такое? И обнаружил дуло игломета, смотрящее мне прямо в лоб — по ту сторону купола Алан целился в меня, а еще пара его ученых, тоже вооруженных, старательно поливали сплошным ковром игл ближайшие кусты, где схоронились Берц с Уиллом. Марк и Серж валялись неподалеку, с синими пятнами парализанта на облегченном варианте брони — и я выдохнул: хотя бы не убили ни за грош.

Реакция сработала раньше мозга, и, перекатившись в высокую полупрозрачную хрупкую траву, я замер — а суккубе досталась еще одна игла. Да что ей, на нее парализующий сердечник не действует, переднюю часть тела мы ей уже вырубили — так что одной опасностью меньше. Люди меня сейчас волновали намного больше — но я такое уже проходил, надо было подумать головой, а не другим авантюрным местом организма. И, главное, вот я недоумок: подозревая Алана в чем только не, я сам вырыл себе яму, когда сдуру привлек его к художествам при разработке схемы устранения суккубы!

Ковер луговых трав надо мной прошили иглы — и я пожалел, что не могу раствориться в пространстве, как тот герион, которого я недавно поймал. Может, это из-за него? Да нет, не может быть.

Если логически подумать, то апостольцы заранее подготовились к экспедиции, и у них было много времени на планирование, больше тех трех месяцев, что они ждали нашего высочайшего соизволения. И случайное открытие непонятно чего, даже потенциально перспективного, и то, что Тайвин продемонстрировал качественно новый вариант применения нанитов — всего этого «Апостол» заранее знать не мог. Значит, дело в чем-то еще… Но в чем?

Я решил пока ориентироваться на версию Тайвина о залежах редких металлов. И мне на редкость не хотелось отдавать жизнь за перспективную разработку оксида лютеция! Так что я осторожно принялся отползать в сторону, благо суккуба ползла вместе со мной. Ее я не боялся — челюсть у животного не работала, как и передние четыре ноги, а шуму она создавала достаточно, чтобы схорониться за ее спиной. Единственное, о чем я молил мироздание — чтобы Уилл и Берц не пострадали, а парочку интровертов мы постараемся под шумок в наступающих сумерках вытянуть.

Защитный купол свет наружу пропускал плоховато, не знаю, с чем это связано, но его оптические свойства позволят мне ползать по ночному лугу почти под носом у апостольцев. О том, как я сам буду справляться с местной живностью, я старался не думать. Да и броня на мне тяжелая сегодня — выживу. А пока надо скооперироваться с подчиненными.

Я дернул суккубу за конвульсивно дергающуюся заднюю последнюю правую лапу — и зверюга судорожно повернула морду ко мне. Мне было невыразимо жаль животное, было видно, что игла причиняет ей массу неудобств, но выбора не было как у нее, так и у меня. Я бесцеремонно залез к ней в пасть, стараясь не тревожить без надобности застрявшую между пластинами иглу — и точно, вдоль задней поверхности каждого зуба виднелись желобки, по которым сочилась желто-зеленая жидкость. Я распотрошил аптечку, и место герметично упакованной коробочки с порошком поливитамина в ней заняла, вкусно и плотно щелкнув на законное место, емкость с суккубовым силитоксином. Пригодится.

Ошарашенная и деморализованная суккуба не сопротивлялась в процессе сбора яда, но как только я отвлекся — взбрыкнула и понеслась неловкими скачками задних лап, загребая передними и мордой землю, в другую сторону. Ее обстреляли — по хитину расплылись синие пятна, послышался невнятный приказ, и животное замерло, пришпиленное к земле тяжелой бронебойной иглой. Я искренне суккубе посочувствовал, но себя было жаль больше, и, лишенный приятного инсектоидного общества, я принялся ждать сумерек.

Дрон связи на сложную комбинацию пальцев отзываться не желал, смарт в кармане выдавал полное отсутствие сети, а по внутреннему переговорнику шел белый шум — ясно, промышленники притащили с собой глушилки. Я неимоверно досадовал сам на себя, а еще на полицию и военных — надо было еще на моменте находки ящика оружия обыскать все их контейнеры, личные вещи, да и вообще каждому в пасть с фонариком залезть, как я давеча к суккубе лазил. И наплевать надо было на то, было у меня такое право или нет. Но, с другой стороны, хорошо, что в нас полетели не бронебойные и не разрывные — тут бы и полегли мы все по очереди. Хотя странно, почему сразу не стрелять на поражение, понятно же, что мы будем стараться выжить, а выживать мы умеем неплохо.

Полчаса до заката прошли относительно спокойно — насекомая живность старательно обживала меня как новый элемент среды обитания, а я старался не двигаться и не привлекать внимания, наблюдая за активностью в лагере.

Прежде всего я был очень неприятно удивлен тем, как изменилось поведение и выправка апостольцев — стало заметно, что оружие они держат в руках не первый год, и если Берцу с Уиллом повезло остаться в сознании после массированного артобстрела их места засады, то они в рубашках родились. Хоть одного бы найти в функционирующем состоянии, а об остальных позаботимся, ночь парализованный человек даже в тяжелой броне может и не пережить.

По периметру защитного купола трое промышленников сосредоточенно обозревали окрестности, особо внимательно проходясь взглядом по тем местам, где мы предположительно могли быть. Еще трое под руководством Алана устанавливали осветители, направляя их вовне защиты — плохо. Точно заранее все продумали, без предварительной подготовки так оперативно захватить лагерь невозможно. Мелькнули белые халаты — похоже, ученых согнали в наш жилой блок. Надеюсь, туда же погонят и аналитиков, из одного места всех будет удобнее вытаскивать, чем из разных.

Едва звезда приблизилась к кромке горизонта, и облака окрасились в ядрено-фиолетовые с гнетуще-алыми сполохами оттенки, к границе защитного купола уверенной походкой подошел Алан, и глядя на пришпиленную к земле за основание передней второй правой лапы суккубу, принялся осматривать пространство за куполом, но близко к радужной пленке он не приближался, что наводило на некоторые размышления.

— Вы знаете, Честер, стрелять в фактически безоружных людей — не моя идея, — с грустной ноткой в голосе сообщил в луговое разнотравье Алан. Я, лежа в кустах, напряженно думал, стараясь одновременно и воспринимать все, что он мне говорит, и соображать, что дальше делать.

Шуметь и выдавать свое местоположение мне нельзя — оружие есть не только у меня, но и у них, если только за прошедшие полчаса Алан не умудрился договориться с нашим штатным гением, по-хорошему или не очень, и тот не перепрограммировал защитный купол. Уж больно расслабленно он стоит, не уверенный в своей защищенности человек не будет столь беспечен.

Шевелись, моя извилина, соображай давай. Особенности программирования купола таковы, что опасную вещь или существо купол не может ни впустить внутрь, ни выпустить — наверно, именно поэтому, когда наниты засбоили, нам не удалось пришибить бронебойными суккубу сразу, хорошо хоть защита погасила инерцию заряда, и игла рикошетом не прошила нас всех вместе взятых.

Значит, купол перепрограммирован отражать обстрел с нашей стороны — но и мы, условно говоря, под защитой, пусть она и эфемерна. Да-а-а, ситуевина. Пару суток мы продержимся, фляжки с водой есть, да и мы не лыком шиты, но вообще расстановка сил аховая. У них — защита, оружие, аппаратура, наши ученые, аналитики, и их десять человек. А нас пятеро, и интроверты из строя выведены на несколько часов, что с Берцем и Уиллом — я понятия не имею, боезапас у нас ограничен, вокруг дружелюбный донельзя животный мир и из всех плюсов — только броня да немного игл. Ах да, и аптечка. И еще у меня есть запас силитоксина прямиком из суккубовых зубов.

Я поднялся, снял шлем и подошел к защитному куполу со своей стороны, и мы с промышленником встали друг напротив друга, разделенные непреодолимой стеной защитного слоя толщиной в несколько сот микрон. Вытащить игломет апостолец и не дернулся — выходит, я все верно рассчитал, купол перепрограммирован. Глядя Алану глаза в глаза, я спросил только одно:

— Лютеций?

— А вам не откажешь в сообразительности. Я думал, вам понадобится больше времени.

— Да нет, поняли мы почти сразу. Просто ждали с вашей стороны активности. — Я внимательно разглядывал его лицо, и голову чуть наклонил, гипнотизируя кошачьими зрачками — вдруг я что-то важное смогу заметить.

— Надеюсь, мы не обманули ваши ожидания? — Алану от моего пристального внимания было неуютно, но виду он не показывал.

— О нет, я под впечатлением. Только расскажите мне, пожалуйста, почему вы не стали стрелять на поражение? Это было бы логичнее. Зачем такие сложности?

— Я хотел дать вам шанс, — Алан пожал плечами, и мне захотелось от души поправить ему невозмутимое личико, желательно справа, а потом еще и слева. — Через неделю мы выработаем жилу и исчезнем вместе с рудой. Процентов с продажи мне хватит до конца дней, а незаметно осесть можно в любом из пяти миров. Если вам удастся протянуть неделю, будете наслаждаться жизнью, как и я. Не удастся — такова судьба.

— Корпус и военные должны каждый день получать мои отчеты, — проговорил я, надеясь, что промышленник об этом не подумал.

Алан неприятно улыбнулся:

— Вы всерьез полагаете, что я не учел подобную мелочь?

Я промолчал, а Алан задумчиво посмотрел в быстро наливающееся сумерками небо и скучающим тоном добавил:

— Да, кстати, я позаимствую ваших ученых, вы не против? Высокого класса профессионалы, мы таких ценим. Будьте уверены, у нас им понравится.

Я чуть не зашипел от злости, но нашел в себе силы сдержаться, и с видом оскорбленной невинности холодно поинтересовался:

— А у них вы спросили?

— Спрошу, спрошу, не сомневайтесь. Возможно, теперь они будут посговорчивее.

— Аналитиков отпустите, — попробовал поторговаться я.

— Вы что, — в деланом удивлении поднял брови Алан. — Такие таланты либо будут иметь достойное применение, либо…

Он недоговорил, но я понял. Так, аналитики под угрозой, учтем, но Ан и Чингиз способны о себе позаботиться и смогут протянуть время, создав видимость сотрудничества, так что за них я не волновался. А вот если Тайвина и его лаборантов будут пробовать переманить банкой варенья и пачкой печенья… Один раз ученый уже отказался, но что будет во второй, третий и далее? Он же принципиальный и хитрить не умеет. На какие точки надавит Алан? А что будут делать лаборанты? Вопросы, вопросы. Я еще минуту посверлил глазами Алана, затем молча надел шлем и ушел — утаскивать к себе в тоненько звенящие хрустальной мелодией травы Марка и Сержа. Ко мне столь же молча и почти бесшумно присоединились Уилл и Берц, вынырнув из зарослей, где они прятались последние полчаса — и на душе стало светлее и спокойнее.

Ориентируясь на мои условные знаки, первопроходцы осторожно уложили ребят в скрывшие их полностью кусты, и мы, сняв шлемы, принялись совещаться. Расклад выходил со всех сторон невеселый, но что-то царапало мне мозг изнутри, не давая покоя. Вряд ли Тайвин так скоро согласился работать на «Апостол» — а то, что спонсирует все это непотребство и безобразие именно синдикат, я не подвергал ни малейшему сомнению. Одному Алану, пусть он хоть трижды экономист, столько денег не наворовать, чтобы нанять первопроходцев и притащить оборудование, которое способно за неделю целый рудник вырубить. И на чем он будет руду вытаскивать, это ж какой объем… Должны постоянно шаттлы летать, забирать выработку. Неужели за неделю никто не заметит? Или у них есть рабочая и достаточно мобильная схема производства оксидов редкоземельных металлов, чтобы сразу полуфабрикат увезти одним махом? Скорее всего, так и есть.

Я покачал головой — я всякого ожидал, от попытки скрыть интересное месторождение или аномалию до банальной кражи технологий, но массированного саботажа и лихого виража попытаться на повороте обойти государственные интересы, лишить Корпус первопроходцев его ударного костяка и своровать под шумок наши главные интеллектуальные ресурсы, — такого я точно предсказать не мог. Берц сочувственно на меня посмотрел, а я все никак не мог перестать думать о штатном гении. Не мог он не предусмотреть какой-то хитрый ход, если, конечно, остался верен науке и первопроходческому долгу.

Мне было неимоверно обидно и жалко и себя, и ребят, и даже суккубу, и если я могу хоть кому-то помочь, может, начать с нее, а там сообразим? И тут меня осенило. Я придумал непростой, но чрезвычайно, как мне показалось, перспективный план спасения нас и наших коллег заодно. Оставалось только подождать, пока придут в себя интроверты и выскажутся по сути вопроса, чтобы учесть все мнения.

Спустя час напряженного ожидания зашевелился Марк. Я осторожно потянулся к нему, снял с него шлем и примостил его голову к себе на колени: очнуться после иглы с парализантом — удовольствие ниже среднего. Мне не доводилось, но из своего опыта ребята рассказывали еще на сборах, что раскалывается голова, как с похмелья, и дико хочется пить. Марк проморгался, увидел меня участливо над ним нависшим, и сообразил промолчать, только скроив вопросительное выражение на лице. Я аккуратно его напоил и негромко ввел в курс дела.

— С Сержем все в порядке? — удостоверившись, что мы трое живы и здоровы, вспомнил в первую очередь про напарника оперативник. Я молча кивнул и показал взглядом в сторону бессознательного тела. Повернув голову, Марк удостоверился, что друг жив, хотя пока не пришел в себя, и удовлетворенно выдохнул.

— Так и знал, что «Апостол» та еще… — последовала длительная негромкая, но матерная тирада, суть которой сводилась к общепонятному итогу. — Что будем делать?

— Давай Сержа подождем, я расскажу, — пообещал я. Марк согласно кивнул и сполз с моих коленок.

Спустя пару десятков минут в себя пришел последний наш актив, и я коротко ввел ребят в курс проблемы и, сделав таинственный вид, спросил:

— Ну что, готовы выслушать план отъема нашего движимого имущества у аборигенов?

— Это если имущество само не сбежит, — ворчливо отметил Уилл.

Я вздохнул:

— Надеюсь, что не сбежит. Суккуба, она как шершень — если ее обидеть, всю ватагу за собой приведет разбираться. Если ее под утро того, отпустить, то к рассвету она все гнездо притащит.

— А чем это нам поможет? — не понял Берц.

— Как чем? Пока апостольцы будут с ней разбираться, мы зайдем с другой стороны. Уверен, что Тайвин оставил нам небольшую лазейку. Как-нибудь можно пролезть, если оружие купол не пускает, то, скорее всего, и броню тоже, но никто не говорил насчет человека, — хитро подмигнул я.

— А если Тайвин того… — со смущенным смятением посмотрел на меня Уилл.

— Чего — того? — спокойно поинтересовался я.

— Ну… переметнулся. — Уиллу было неловко, мне тоже.

— Главное, чтоб жив был. Если мой расчет неверен, и под купол мы не пройдем, то будем искать другие пути, — я излучал излишний оптимизм, но не говорить же о том, что это единственный наш реальный шанс выжить. — А выберемся — будем разбираться. Да и есть ли смысл вообще в нашей работе, если не доверять человеку, с которым бок о бок третий год подряд работаешь?

— Миру нужно доверять, — глухо пробормотал под нос Берц, но я услышал.

— Именно так. И миру, и людям, они же часть мира, так? — уточнил я.

— Злых людей нет на свете? — внезапно процитировал едва оклемавшийся Серж, и я смутился.

— Ну, не до такой степени. Но да, я склонен людям доверять. Может, я и ошибаюсь, но Тайвин не похож на человека, который будет предавать дело всей своей жизни. А вот Алан изначально вызывал у меня определенные нехорошие мысли, — поделился я рассуждениями. Ребята хмыкнули, но комментировать не стали, и до рассвета мы слушали ночные шорохи и негромко переговаривались, глядя на то, как суетятся промышленники.

Всю ночь апостольцы лихорадочно собирали три машины, используя ту аппаратуру, которую с собой таскали все это время, и вынув буровые установки из ящиков, что я пропустил с чистой совестью при досмотре. В итоге у них получились небольшие, похожие на компактные шаттлы, механизмы, оснащенные бурами. Похоже, что я и тут был прав — скоростной шахтный проходчик, но с доработками. Скорее всего, как я и предполагал, будет вырабатывать руду и производить переработку, а как только набьет брюхо готовым очищенным продуктом — спокойно по заложенной программе включит автопилот, и поминай как звали. Ищите, господа, свою драгоценную руду, хоть обыщитесь.

Мы переглянулись, ни слова не говоря, все и так было предельно понятно — но вашу ж мать, вот это канделябры. Небосвод начинал потихоньку светлеть, и освещение под куполом тускнело, прекращая выполнять свою роль — освещать подступы к базе. Пора было приводить в жизнь план с суккубой, если мы хотим попробовать что-то полезное сделать.

Кстати, жива ли еще тварюшка? Суккуба лежала неподвижно, бока вздымались в тяжелом равномерном дыхании. Я под покровом темноты осторожно подполз ближе — заряд прошил лапу навылет, так что она не могла дернуться с места, но сустав задет не был. Теоретически, если я изыму обе иглы, то через пару часов или даже быстрее зверюшка оклемается и уползет к себе, раны зализывать, или что там делают инсектоиды для самолечения.

С того момента, как заноза в белом халате предложил мне работать с ним совместно, мое шаткое положение в нашем первопроходческом обществе не то упрочилось, не то окончательно пошатнулось. С одной стороны, меня стали гонять ведущим на все реальные выходы без исключения, а от виртуальных почти освободили, меньше ограничивали в выборе снаряжения и вообще давали нереальный, с моей точки зрения, карт-бланш. Но группы редко бывали одинакового состава, и приходилось почти каждый раз доказывать и себе, и сопартийцам, что я стою чуть больше, чем сломанный компас, что выматывало чрезвычайно.

С другой — полковник Вернер не давал мне продыху, посылая меня под присмотром Романа то на дополнительные тренировки на полосе препятствий, то в стрелковый тир, то в зал для единоборств — все надеялся, что из меня выйдет толковый воин.

Седовласый тоже не отставал — ежедневно вызывал на ковер и то читал лекции, которые я обозвал «курсом молодого начальства» — о том, какова психология подчиненных, как люди могут себя вести в экстремальных ситуациях и что с этим делать, то пытал меня после выходов о том, почему я тут велел всем пасть ниц под бревно (а как иначе, если над тобой стая двутелок прыгает, по полтонны весом экземпляр, тут хочешь — не хочешь, а схоронишься хоть куда-нибудь), а тут — прыгнуть в сторону (что поделать, я не хотел, чтобы мне иглобрюхая суккуба полсапога откусила).

Я понимал, что мне пытаются помочь, ведь начальниками не рождаются, авторитет сам собой не сложится, а интуицию можно и нужно тренировать. Но в глубине души не был уверен, что руководство приняло насчет меня правильное решение. Мне все казалось, что здесь кроется ошибка, есть же Макс, Роман, Али — прекрасные, ответственные и подходящие, как по мне, на роль руководителей. Тони, в конце концов. После достопамятного выхода, когда мне из спины вытаскивали нелегальные украшения, он стал своим в доску — вот что значит человека вовремя с ног сбить.

А очкастый, честно сказать, меня достал намного быстрее, чем я мог предположить. Все ему было не так — не туда пошли, надо было на три градуса левее и на триста метров дальше, пробы я беру не так, образцы приношу бракованные, животных почти не изучаю и тренирую что угодно, кроме мозга.

В конце концов на исходе третьей недели и десятого по счету выхода, я не выдержал. После очередного рейда, склонив голову перед Тайвином, я обтекал морально и физически — довелось быть оплеванным малоизученным короткозубым пентаподом — и слушал отповедь о том, что я за человек такой, если наплевать на себя дал, но обидчика не поймал и торжественно ученым на блюдечке не принес. Осторожно сняв шлем, чтобы неизвестные науке сопли не попали на лицо, я агрессивно поинтересовался:

— И как вы себе это представляли? Вы видели съемку и с моего визора, и с дрона. Он же размером с овчарку! Я не смог бы его и на минуту задержать.

Тайвин презрительно наморщил нос и вопросил:

— А зачем вы тогда все время ходите в тир и в спортзал? Попробовали бы оглушить, вкатить ему парализующий заряд, да мало ли… Вас, в конце концов, пятеро было, по числу конечностей. Применяйте хотя бы по очереди то, что у вас вот здесь, по прямому назначению! — и он постучал мне пальцем по лбу. Стерпеть его жеста пренебрежения я не смог и окончательно закипел.

— Я не ваш сотрудник, Тайвин. Я не ученый и не могу за вас правильно брать образцы. Если вам надо будет в следующий раз поймать зверье крупнее кошки — милости прошу с нами! Покажете мастер-класс, как интеллект побеждает природу. — Я развернулся и, фыркнув, уже намеревался покинуть лабораторию, но был остановлен вошедшим седовласым джентльменом.

Успокаивающе положив мне на относительно чистый участок брони руку, шеф отметил:

— Тайвин, вы удивитесь, но Честер вам правильные вещи говорит. Если вы продолжите в своем духе выжимать все соки из кадров, до которых сможете дотянуться, скоро вокруг одни шкурки останутся. — Он вроде шутил, но вид начальства оставался серьезным, и Тайвин, было принявший надменно-недовольный вид, стушевался. — Слышали про эмоциональное выгорание?

Тайвин приподнял уголок губ в саркастической усмешке, и вдруг до меня дошло, что он не старше меня, если не младше. Я сам то и дело ловил себя на категоричности, но старался сдерживаться и понимать, каковы мотивы действий и слов у моей команды на текущий выход, а у Тайвина такой практики, скорее всего, не было.

И его учат уму-разуму и обкатывают острые углы точно так же, как и меня. Я уважительно покосился на седовласого и невразумительно, но утвердительно что-то промычал. Тайвин, удивленный тем, что заступились в этот раз не за него, пожал плечами и уточнил:

— Это значит, что я могу забирать Честера на час-два в день и обучать правильному использованию пробоотборника и портативного анализатора?

Я издал вопль раненой иглобрюхой суккубы и плюхнулся на ближайший свободный стул. Тот жалобно скрипнул под весом меня и брони с обвесами.

— Раз в неделю, — сообщил вердикт шеф. Я сымитировал суккубово подыхание и глухо стукнул лбом о столешницу. — Не убивайтесь так, Честер, вам пойдет на пользу.

Я поднял голову и с подковыркой спросил:

— А обратная пропорция не работает? — видя непонимающий взор, я уточнил: — Тайвин пусть со мной ходит. Раз в неделю. Хотя бы раз в две! Впятером-то справимся со сложнейшей задачей защитить его очки.

Седовласый испытующе глянул на меня, потом на ученого. Тот, пребывая в легком шоке, отрицательно качал головой, а в его позе я видел обиду на мою подколку, неуверенность, небольшую панику, но вместе с тем — мальчишеское любопытство и задор естествоиспытателя.

— Да бросьте, Тайвин, — протянул я, подавшись вперед и хитро сузив глаза. — Без вас за два часа раз в неделю лаборатория не пропадет. А вы нам покажете, как надо работать тем, что вот тут, — и я осторожно поднес испачканную перчатку к виску, не забывая о том, что кожи замызганной броней лучше не касаться. Сомневаюсь, что очкарик в поле вспомнил бы о такой мелочи. Глядя на то, как внутри ученого борются слегка сумасшедший исследователь, рациональный и осторожный кабинетный специалист и малолетний пацан, клюнувший на возможность променять крысу на веревочке на покраску забора, я включил природное обаяние на полную мощность. Склонив голову, таинственно улыбнулся и подмигнул кошачьим глазом, всем видом и позой показывая, что я буду просто счастлив в его компании. — Ну как, пойдете с нами?

Тайвин еще сомневался, но я видел — внутренний пацан победил. Седовласый громко расхохотался:

— Решено! Послезавтра сходите вместе.

За день до полевых испытаний с ученым я прошел еще одну проверку на прочность. Суровые «колонисты» подкараулили меня за казармой аккурат в тот момент, когда я по привычке перед закатом пошел посмотреть на невероятное зрелище вспыхивающих мерцающим разноцветьем в лучах ало-фиолетовых сумерек трав и деревьев.

Сидя перед проемом, завешенным чуть заметными радужными переливами защиты, я любовался красками, на Земле невиданными, и в очередной раз удивлялся, как причудлива может быть жизнь, и со стороны эволюции, и в плане судьбоносных поворотов. Внезапно за спиной раздались шаги, и по позвоночнику пополз хорошо знакомый холодок опасности — ориентир, не подводивший меня ни разу в жизни.

Я вскочил, обернулся и увидел пять донельзя насупленных лиц.

— Че, самый умный, да? — не то вопросительно, не то утвердительно возник негласный заводила. Понятно, дошли слухи, что снова идем, я опять ведущий, еще и ученого берем. А они в пролете.

Этого самого, по его понятиям, интеллектуального индивидуума я знал плохо, он прибыл уже с третьей волной совсем недавно. На кой было завозить еще военных с неограниченным в чувстве меры самомнением, я понять так и не смог. Но начальству виднее. На такую заявку правильного ответа не было, и я просто вопросительно поднял бровь.

— Чего уставился? Я спросил, че, умный, что ли? — и боец сделал шаг вперед. Понимая, что пяти отлично вымуштрованным спецназовцам противопоставить мне нечего, и тут-то меня и отпинают ногами, переустанавливая структуру господства в нашем микросоциуме, я отпрыгнул назад и зашел за радужную черту.

Засланцы — а я не сомневался, что их подбили особо ретивые из тяжеловесных «старичков», не сумевших смириться с моей прытью — переглянулись и неуверенно попытались меня обсмеять:

— Смотри, кузнечик какой. Думаешь, не достанем? Командир нашелся.

Именно так я и думал. Несмотря на всю их самоуверенность, незнакомого мира они опасались — и небезосновательно.

Сзади меня нарастал специфический стрекот и скрежет, и я обреченно вздохнул, оборачиваясь — сейчас двуногие хищники за спиной менее опасны, ведь передо мной стояла скорпикора Салливана — бронированная, ядовитая, агрессивная и туповатая тварь.

Скорпикора переступила сегментированными конечностями, выбив звонкий стук из камней под ногами. Над ее спиной раскачивался антрацитово-черный хвост с красной опушкой вокруг жала на конце, сегменты брони терлись друг о друга, издавая специфический звук, схожий с трещоткой гремучей змеи. Обычно скорпикора крадется бесшумно, и мне очень повезло, что сейчас она то ли удивлена, то ли напугана, и края хитиновых пластин зацеплялись неровными краями, предупреждая о хищнике. Жвалы инсектоида непрерывно шевелились, и я почти почувствовал неуверенное глухое раздражение животного.

Ключевое слово «почти»: как мыслит насекомое, я представить себе не мог в принципе — слишком чуждый человеку вид. Но вот как мыслят представители хомо сапиенс, я, напротив, представлял себе хорошо. За спиной послышались смешки.

— Ха, гада испугался. — Знали бы вы, на что этот гад способен, думал я, осторожно и плавно пригибаясь и следя за движениями хвоста.

Скорпикора, среагировав на звук, мощным броском врезалась в защитную пленку, и я едва успел перекатом уйти с траектории прыжка. Защита выдержала, а засланцы шарахнулись в стороны, смешки смолкли, сменившись неуверенными переговорами. Разозленная скорпикора повернулась ко мне, и в россыпи ее простых глазков отразилась моя встрепанная физиономия. Инсектоид нашел новый источник для атаки, я замер, ожидая, когда он нанесет первый удар.

Недолго думая, скорпикора хлестнула хвостом в мою сторону, и я еле увернулся от фатально опасного кончика хвоста. У скорпикоры было неоспоримое преимущество — яд, броня и многолетний опыт охоты. У меня была лишь интуиция, верткость и год с малым тренировок.

Сосредоточившись и ускользая от хищника, я начинал уставать и бояться, что смертельный поединок закончится не в мою пользу. Наконец, скорпикора остановилась, примериваясь, и точно в третий слева сверху глазок — самое тонкое место головной брони — зашла тяжелая игла с усиленным сердечником. Такие носил только Роман, я это прекрасно знал. Я выдохнул, выпрямляясь во весь рост — звездный берет, держа в руках игломет, наблюдал сквозь прицел за мной и дергающимся в конвульсиях животным.

— Что ты там забыл? — астродесантник был немногословен, и по его лицу я видел, что он обстановку вроде понял, но давал задиристым воякам шанс на реабилитацию. Те стояли за его спиной с независимым видом, вроде как они на помощь позвали, а то тут один неразумный покорять мир бросился. Идея была сама по себе неплоха, но они не учитывали, что Роман успел хорошо меня узнать. По крайней мере, я на это надеялся.

— Ничего особенного, Тайвин жаловался, что я зверье не ловлю. — Наябедничал я и, убедившись, что скорпикора окончательно затихла, схватил ее за ногу и поволок к проему в заборе. Внезапно хвост еще раз конвульсивно дернулся, и я на непонятно каком адреналине избежал укуса — только крохотная капелька, сорвавшись с жала, упала на ткань футболки, а на самом подергивающемся кончике ядовитого когтя появилась интенсивно поблескивающая капля жидкости. Я мгновенно содрал с себя одежду и, повинуясь вбитым рефлексам, скомандовал:

— Пробирку!

Роман, действуя на том же автомате, что и я, виртуозно извлек откуда-то контейнер для проб и кинул мне. Я поймал и, держа со всей силы хвост скорпикоры, невероятно боясь, что она в предсмертной конвульсии дернется еще разок — и мне кирдык, собрал пробу яда и хвост для верности обмотал снятой футболкой. Такого вещества в коллекции Тайвина еще не было, как и целого тела животного — обычно живучая тварь ускользала с полусотней игл в броне. На поднятый нами шум сбежалась вся казарма, а заводилы растворились в задних рядах.

Я, полуголый, с пробиркой в одной руке и волоча за лапу скорпикору в другой, был встречен единогласным молчанием и не стал терять возможность спустить пары.

— Тайвин! — громогласно проорал я в сторону корпуса ученых. — Я вам мамонта принес, нужен?

Очередное происшествие со скорпикорьими танцами, пробиркой и мной в главной роли спектакля произвело ровно противоположный эффект тому, на который я рассчитывал.

Тайвин и условно «моя» часть казармы на меня окрысились за то, что я сунулся в поле без них — как будто у меня был выбор! Подозреваю, немалая доля заслуг в их реакции была в нарочито громких разговорах о «самых умных выскочках», а про засаду я им рассказывать не стал, зачем лишний раз сеять раздор в нашем сложно устроенном социуме.

Роман молчаливо, но укоризненно на меня поглядывал, намекая, что неплохо бы детально рассказать хотя бы ему, а суровые «колонисты» презрительно фыркали, дескать, подумаешь, от скорпикоры попрыгал, не ты ж ее завалил, и вообще, от серьезного разговора сбежал, а сейчас, того и гляди, начальству пойдет жаловаться, одним словом, падаль, а не мужик. Мне оставалось молча переживать сию вселенскую несправедливость весь вечер и полночи. В оставшуюся половину удалось худо-бедно поспать.

В гнетущей утренней тишине я собрался к выходу, предпочтя в этот раз облегченную броню, визор вместо шлема, стандартный игломет, но расширенный вариант аптечки и минимум снаряжения в угоду месту под оборудование и емкости для проб и образцов.

Звать я с собой никого не хотел — у меня был законный выходной, и провести я его думал с пользой. А именно — сходить недалеко и ненадолго в одно лицо и поучиться брать образцы на простых и понятных материалах. Обидки обидками, но я понимал, что Тайвин прав, и мозг дан мне не только чтобы туда глюкозу закидывать, да и подумать хотелось в тишине и одиночестве.

Для этого мне особо никто не был нужен: дальше тени забора я не собирался, сборной командной солянкой из-под палки я был сыт по горло, и мне нужна была спаянная, единая и понимающая система, гибкая и открытая для всего нового. Раз такой пока нет — буду ходить по выходным сам, пока не запретили, все равно репутация уже напрочь испорчена. Инфразвуковую волну после скорпикоры под самым носом пустили усиленную — зверья много не должно быть, Тайвин наверняка занят подзаборной добычей и дуется, но я все равно намеревался его оторвать для краткого мастер-класса.

Пока я натягивал перчатки — завершающую часть экипировки — ко мне подошли Макс, Роман, Али и Уилл — новообретенный первопроходец с фирменной сумасшедшинкой из второй волны новобранцев.

— Ничего не хочешь рассказать? — исподлобья враждебно глянула Макс. Я пожал плечами и хмыкнул.

— Нет. Вот, пойду потренируюсь немного. — Роман нахмурился, а Али и Уилл переглянулись в недоумении. На их памяти карьеристом я не был, и мое поведение было для них непонятным, и я пояснил: — У меня сегодня выходной, а вчера долго и нудно Тайвин песочил за то, что образцы не те ношу. Вот и психанул, каюсь. Но проблема никуда не делась, надо учиться. — Я неподдельно печально вздохнул. Пусть лучше считают безбашенным отморозком и выслуживающимся эгоистом, чем нытиком. А с проблемой борзых новичков я представил, как разобраться. В следующий раз, если они попадут со мной в выход, дам им покомандовать.

Седовласый и Тайвин сидели в напряженном молчании. Ученый с обидой смотрел на останки скорпикоры на столе для аутопсии — та лежала на спине, скрюченными лапами кверху, наподобие сдохшего таракана. Он не мог отойти от того, как Честер его уел по всем фронтам — то впятером они не могут на благо науки несчастного пентапода дотащить, то вчера поманил с собой, а сам в одиночку одну из самых страшных здешних тварей приволок. Шеф надорвал плотный полог тишины, щелкнув записью.

— Смотрите. — Тайвин с искренним удивлением разглядывал, как Честер любуется закатом и вдруг вскакивает с места и оборачивается, хотя десантники старались идти максимально тихо, прослушал диалог и несколько раз повторил воспроизведение смертоносного танца человека и животного.

Отдельного внимания ученого удостоилось поведение пятерки задир — после появление скорпикоры троих с иглометами смыло — и вернулись они уже с Романом. И свои спины прикрыли, и ситуацию повернули так, будто рыжеглазый захотел выслужиться — и попал. Обида испарилась сама собой.

— Что, по-вашему, он должен был сделать? — поинтересовался седовласый. Тайвин, оценив расклад по-новому, пожал плечами и предположил:

— Позвать на помощь? Попробовать убежать? Подраться?

Начальник понимающе улыбнулся.

— Вы, Тайвин, мыслите как человек, а Честер пытается понять, как мыслит кадровый военный, не будучи им ни по призванию, ни по натуре. Если бы он принял бой, сейчас лежал бы в госпитале ближайший месяц. И статуса все равно бы не добился. Попробовать применить командный голос или позвать на помощь в тихом закутке, где никого нет и по положению они примерно равны? Да бросьте. Бежать, как вы видите, некуда — выходы закрыты здесь и здесь. — Седовласый ткнул стилусом в качественно расставленную западню с тремя загонщиками и двумя страхующими. — Без вариантов, по сценарию «принять бой», только с еще более удручающим раскладом. Как видите, он выбрал единственно верное в такой ситуации решение. Я начинаю понимать его постулат о доверии к миру, людям доверять намного сложнее.

— А потом? — Тайвин уже понял, но тень досады еще оставалась. Седовласый задорно усмехнулся.

— А вы бы упустили такую возможность похвастаться добычей? Все-таки есть в нем нотка лихого безумства, но без лишнего фанатизма, за что и ценю. Давайте лучше с вами подумаем, что он будет делать дальше. Нам надо как-то спрогнозировать его реакцию. Жаловаться он не пойдет, но ситуация для него сложная, если даже вы… досадуете.

Тайвин потер указательным пальцем правый висок, как всегда делал, смущаясь. За ученым и седовласым выросли две рыжеволосые тени — аналитикам тоже было интересно поделиться наблюдениями, и они успели застать просмотр увлекательного голоролика.

— Как что? Сейчас придет и будет проситься на выход, — непререкаемым тоном заявил Ан. Чингиз согласно кивнул. — У него единственный вариант доказать свою полезность и репутацию наиболее простым и безболезненным путем — отказаться от всех и ждать, пока сами прибегут.

— А если не прибегут? — седовласый спросил скорее риторически, ему было любопытно послушать выкладки близнецов.

— Как это — не прибегут? — изумился Ан. — Дайте Честеру свободу ходить в поле одному, а компания сочувствующих через день нарисуется, если не сразу. А остальные через неделю в очередь выстроятся.

— Почему? — спросил уже Тайвин.

— Так ведь выходы почти каждый день. Два-три выхода без его чутья — и всем будет понятно, за какие такие заслуги он ведет группы. Еще и за место передерутся.

Ан явно наслаждался вниманием аудитории, а Чингиз добавил:

— Тут он себе команду и подберет, давно пора.

— Хотите сказать, мы будем присутствовать при эпохальном событии спонтанного формирования команды супергероев? — хмыкнул седовласый, а близнецы с невозмутимым видом синхронно кивнули. — Я бы на это посмотрел. Значит, санкций против задир вводить не будем?

— Нет. Сами отвалятся. — Ан был категоричен, а Чингиз снова дополнил, хитро блеснув глазами: — Или мы поможем.

— А если его там… понадкусывают? — седовласый стремился учесть все варианты развития событий. Близнецы переглянулись, и Ан заметил:

— Честер тот еще фрукт, но не клинический идиот, в самом деле. Далеко ходить не будет.

В дверь постучали, и ко всей честной компании ввалился собственной персоной Честер — в легкой броне, с полной сумкой пробирок и неотвратимой решимостью во взоре. Он обвел взглядом всю компанию, задержавшись на стоп-кадре проекции — его маленькая копия тащит за лапу дохлую скорпикору, недовольно прищурился на мгновение, понимая, что его стычка стала достоянием начальственного внимания, но тряхнул головой, прогоняя сомнения, и сказал:

— Всем здрасьте. Тайвин, уделите мне полчаса внимания? — в щелке двери за его спиной виднелись любопытствующие носы Романа, Макс, Али и Уилла, в стороне маячила фигура Красного, и близнецы дружно хихикнули.

Как назло, промышленники осветили по периметру купола все подходы так, чтобы к ним было не подобраться, но я прекрасно знал одну великолепную особенность человеческого восприятия — ты видишь только то, что хорошо освещено. То, что за гранью освещенности, — априори за гранью видимости. Поэтому я хоть и опасался бдительного ока апостольцев, но к суккубе подлез довольно споро, благо мир вокруг шевелился, трещал, жужжал, скрипел и свистел на разные голоса. Словом, Шестой жил обычной жизнью, и я лишь постарался гармонично влиться в его непостижимое существование.

Суккуба встретила меня судорожными выдохами — силы ее совсем покинули. С преувеличенной осторожностью я раскачал длинную бронебойную иглу, застрявшую в толще камня под лапой суккубы, понял, что проще будет пойти от обратного, и под жалобный рев животного поднял конечность вверх, вытянув из смертельной ловушки. Одновременно я рванул на себя застрявший в подглоточном нервном узле снаряд, кинул его под самый край защитного купола и отпрыгнул в сторону. Суккуба, пытаясь подняться, тяжело рухнула на землю и несколько минут лежала неподвижно. Неужто я впустую рисковал?

Но нет, инсектоид медленно приходил в себя — суккуба начала шевелиться, закрыла пасть и, издав несчастный скрежет, медленно отползла в кусты, к моему удовольствию, шевеля всеми восемью лапами. Жить будет, а естественных врагов, кроме химеры, у нее практически нет, оклемается.

Ключевой момент нашего плана наступал примерно за час-два до рассвета — когда суккуба доползет до гнезда, на ее защиту по следу феромонов придет вся стая. И тогда не поздоровится либо нам, если я неправ, либо все получится. Я отполз обратно к ребятам. Первопроходцы сидели напряженные и молчаливые: моя авантюра вызвала у них справедливое негодование, но предложить им было объективно нечего, и мы пошли дурным путем.

Берц встретил меня тяжелым взглядом, в котором смешались облегчение и порицание, исподлобья смотрели и Марк с Сержем, Уилл же глядел восторженно, чуть не облизываясь на мой план, как на рождественский пряник: он почему-то сразу и безоговорочно поверил в успех предприятия. Я снял шлем и сделал на всякий случай виноватое выражение лица, на что Роман только рукой махнул, а Уилл показал «класс».

Спустя пару часов ожидания мы были сполна вознаграждены. Трава зашелестела — показались выгнутые спины суккуб. Навскидку мы насчитали пару десятков, стандартное население средних размеров гнезда. Теперь или пан, или пропал. Я коротенько выдохнул, и мы по-пластунски поползли в противоположную от стороны нападения суккуб часть лагеря.

Пока озадаченные апостольцы сбежались посмотреть на невиданное зрелище — выводок взбесившихся животных, я проверил догадку. Когда я коснулся купола рукой без перчатки, произошло то, чего я и ожидал — защита на меня не отреагировала никак, и по спине прошла волна приятных мурашек. Все-таки Тайвин — очкастая умница, надо будет ему что-нибудь полезное подарить. Ученый нашел способ запустить нас внутрь, хоть и с риском для себя — наниты были настроены на пропуск дружелюбных существ, к которым гений, воспользовавшись неразберихой и суетой, причислил и человека, хотя и без брони. И ведь наверняка его просили запретить вход-выход! Но никто же не уточнял, с чем или в чем, вот он и интерпретировал в нашу пользу.

Пока промышленники это обнаружат — у нас будет возможность проползти внутрь. Да, без брони и иглометов, но главное — у нас будет шанс. А вот очкарик здорово рисковал: если бы Алан и его братия вычислили маленький подвох раньше нас, ученому бы точно не поздоровилось.

Мы быстренько скинули экзокостюмы, оставшись только в облегающей тело плотной, но хорошо дышащей подстежке, и старательно закопали их в ближайших зарослях травы, для себя приметив ориентиры — потом надо будет забрать, не разбрасываться же попусту казенным имуществом. Теперь перед нами стояла архиважная задача — проползти под носом у промышленников в свой жилой блок, а дальше хоть трава не расти, там стратегический запас оружия на всякий случай в тайнике лежит. Да, я параноик, но пригодилось же!

Я чувствовал себя персонажем третьесортного боевика — ни оружия, ни брони, лишь дурацкая попытка поиграть в шпионское геройство да голый энтузиазм. Мы муравьиной вереницей вдоль наиболее темных уголков пробрались к своему жилому модуль-блоку, умудрившись каким-то образом не привлечь внимание апостольцев — тех всецело занимала насекомая возня вокруг купола. Правда, накал страстей потихонечку начинал угасать — суккубы убедились, что обидчиков просто так не возьмешь, а промышленники с облегчением констатировали — защита держит и осыпаться не собирается — и гадали о причинах повышенного интереса инсектоидов. А вот справочники читать надо, тогда вы либо добили бы несчастное животное, либо временно изолировали, пока все дела на экваторе не закончатся.

Мы проскользнули щучкой через задний вход — и не прогадали, в центре основной комнаты торжественно восседали лаборанты и наши рыжие аналитики. Тайвина, однако, не было видно. Это была проблема, но проблема предсказуемая, и оттого вполне решаемая. Охранял теплую первопроходческую компанию тот самый лопоухий веснушчатый геофизик, но чтоб слон в лесу сдох, если я б его сейчас узнал!

У парня оказался недюжинный актерский талант. Если в момент наших скачек с суккубой он изображал неловкого недотепу, то теперь точные скупые движения и уверенный прищур говорили о том, что с иглометом он обращаться умеет не понаслышке. Мы переглянулись — охранник сидел на кровати, закинув ноги на придвинутый поближе стул так, чтобы были видны и унылые лица моих коллег, и оба выхода, что парадный, что кухонный, откуда мы осторожно подглядывали за обстановкой. Единственной его ошибкой стало положенное на колени оружие — доля секунды на прицеливание у нас уже имелась.

Берц тихонечко прокрался к кухонной утвари и выбрал несколько ножей, примерно прикинув их баланс. Я понял его мысль — из нашей пятерки боевой опыт был у Романа, Марка и Сержа, мне и Уиллу тут предложить, увы, было нечего. Этим ребята и собирались воспользоваться.

Я выразительно посмотрел на Берца и жестами спросил — а если игломет с боевыми? Бывший астродесантник покачал головой. Логично, зачем убивать ценных людей, Алан же хотел их себе забрать. Парализанта вполне достаточно. Я нахмурился, а Роман улыбнулся уголками губ, иронично подняв одну бровь, мол, не все же тебе акробатические номера откалывать. Зараза какая, геройствовать с ослиным упорством идиота тут могу только я! Но время шло буквально на минуты, а у меня еще и нога укушенная плоховато работала, и я, немного поколебавшись, согласно кивнул. А что мне оставалось?

Спрятавшись за тумбочку на кухне, я наблюдал с тяжелым камнем беспокойства на сердце, как выкатываются из кухни по полу три десантных колобка, как поднимает ствол игломета геофизик, как Марк и Берц по бокам синхронно запускают ножи в полет, пока Серж отвлекает огонь на себя, как они летят в цель… Сержу ожидаемо не повезло, он схлопотал очередной заряд и вырубился, а мы получили в свое распоряжение скрученного ловким звездным беретом заложника, шипящего от ран.

— Ан, Чингиз, перевяжите засранца, — появился я с кухни. Близнецы синхронно мне улыбнулись, кивнули и с нехорошим азартным блеском в глазах пошли выполнять приказ. — Ром, давай думать, что делать будем. Марк, останешься тут, лаборантов охранять, этого чебурашку, и за Сержем приглядывай. Я не уверен, что два парализующих заряда за сутки для здоровья полезно.

Марк молча кивнул, перетаскивая бессознательное тело напарника на кровать.

— Ну, теперь твой выход, — устало обратился я к пленнику. — Рассказывай, кто у вас где сидит, какое вооружение, что планировали делать? Про рудник не надо, это я уже понял. Шахтных проходчиков тоже видел. Они потом в шаттлы модифицируются и с добычей улетят, как брюхо набьется?

Геофизик кивнул, не собираясь меня просвещать по остальным вопросам.

— Весело, — констатировал я. — Полномасштабная диверсия в государственных масштабах. Следовало вас еще на стадии взятки взашей гнать.

Апостолец осклабился во все зубы, а я судорожно пытался сообразить, что делать дальше. Берц сделал шаг к пленнику, демонстративно похрустывая пальцами, но я лишь головой качнул — не стоит уподобляться криминальному элементу, по ошибке природы номинально принадлежащему к человеческому роду-племени. Я поднял игломет и лишил промышленника сознания, затем обыскал — ничего интересного при веснушчатом не оказалось. Марку и без того будет чем тут заняться, чтобы еще и за лопоухим наглецом в шкуре безобидного с виду геофизика следить.

Я обратился к рыжим, навострившим уши:

— Ан, Чингиз, вводные: лаборанты Тайвина тут, вы тут, мы все тут, это, — я с брезгливостью посмотрел на бессознательное тело, кулем упавшее на кровать, — тоже тут, значит, актива осталось восемь промышленников и Алан. Расклад не совсем радужный, но и не лиловый бесперспективняк. Иглометов пять штук сейчас добуду.

С этими словами я полез за свою койку, под которой вплотную к стене схоронил небольшой оружейный сейф. Берц удивленно присвистнул:

— А я-то думал, ты только относительно базовой комплектации так заботишься. А ты, оказывается, параноидальный хомяк.

— А еще я всегда веду запись полетов с флаера. И вообще, то, что я не желаю бегать по полям в тяжеленной броне, не значит, что я пренебрегаю правилами безопасности или не пробую предусмотреть разные варианты развития ситуации, — отметил я, с пыхтением стараясь вытянуть из-за не желавшей поддаваться кровати ящик. Наконец Берцу это надоело, и они с Уиллом отодвинули многострадальную кровать вместе со мной на пару десятков сантиметров от стены.

Я торжествующе вытянул сейф, открыл и раздал оружие. С иглометом лопоухого как раз на всех хватило, кроме лаборантов, а те и не рвались участвовать в веселых забегах со стрельбой, этот вид спорта им совершенно не импонировал.

Ан переглянулся с Чингизом и, вытянув откуда-то из-за пазухи спиц — свой замечательный суперкомпьютер — раскрыл перед нами голограмму: на ней от кружочков, треугольничков и заковыристых значков тянулись линии потоньше, потолще, пунктирные, волнистые, и просто стрелочки, создавая развернутую сложнейшую трехмерную паутину закономерностей и вероятностей.

Ткнув куда-то в середину одной аналитикам ведомой мешанины, Ан пояснил:

— Вот мы. Вот апостольцы. Самый предсказуемый и возможный вариант, что вы успеете найти и обезвредить примерно половину, может, чуть больше. Скорее всего, трое охраняют проходчики, трое — оборудование в модуле промышленников с их лабораторией. Алан наверняка занят попыткой найти подход к Тайвину, а вот куда могли поставить еще двоих… Вероятнее всего, они или патрулируют территорию, или сидят в жилом блоке. И, скорее всего, там же глушилки, связь между промышленниками не должна работать. Если они не нашли способ обойти собственную аппаратуру.

Я еще раз обыскал мнимого геофизика. Ничего отдаленно похожего на средство связи при нем не наблюдалось, аналитики были правы.

— Получается, у нас буквально пара часов, если не меньше, — сообразил я. — Скорее всего, сюда кто-нибудь придет нашего незадачливого чебурашку проверить, и второе исчезновение вызовет настороженность, если мы раньше не проколемся. Или Тайвин не найдет способ обойти для них глушилку.

— Тут тоже есть проблема, — почесал затылок Ан. — При малейшей опасности Алан возьмет ученого в заложники, и к гадалке не ходи. А нам нечем ответить.

— Есть чем! — меня в очередной раз посетила светлая до безоблачности мысль, столь же отчаянная, как и все в моей буйной головушке. — Давайте по максимуму выбьем промышленников и скажем, что если оставшиеся не сдадутся — убьем их к чертовой матери.

— Чем, и главное — зачем? — поинтересовался Чингиз.

— А вот, — я достал из подсумка с аптечкой пузырек. Честно говоря, я полагал, что защита не пропустит, но штатный гений так постарался над программой нанитов, что те спокойно пускали упакованные опасные жидкости и обездвиженных или дохлых представителей фауны. На флоре приходилось с ними и ученым договариваться отдельно, особенно долго заноза очкастая мне припоминал случай, когда я схватил аллергию на пыльцу очередника. Хорошо, что с природой моего отчаянного чихания разобрались быстро, а то бы сидел в изоляторе в режиме карантина месяц, а так всего неделю — и вылечили. Так что силитоксин прямиком из пасти иглобрюхой суккубы спокойно проехал на защищенную территорию на мне верхом. — Я к суккубе в зубы залез посмотреть. Что, если иглы намазать ее ядом, а потом пригрозить, что противоядие не дадим? Какой промежуток времени между укусом и введением противоядия можно сделать?

Лаборанты Тайвина что-то прикинули на пальцах и выдали результат:

— Около часа-двух. Потом мозг будет необратимо поврежден, и антидот не подействует.

— А смысл? — Ан пожал плечами. — Скорее всего, жизни рядовых работников не так уж ценны, и максимум, что удастся сделать — это заставить сдаться команду, но Алана ты так не возьмешь и на ученого апостольцев не выменяешь.

— Да? — я поскучнел. — А если сразу на всех? И на проходчики? Если мы сможем всех обезвредить и получить доступ к лаборатории и жилому блоку, глушилки мы отключим, как и буровое оборудование, вряд ли оно полностью автономное. А какой ему смысл без добычи возвращаться?

— Так может сработать. — Ан быстро изменил схему — кружочки, стрелочки, линии и треугольнички под его пальцами замелькали с невероятной быстротой. — Смотри. Тогда ваша задача — стрелять во все и всех, что вы будете видеть. Шансов без брони мало, но есть эффект неожиданности. В первую очередь постарайтесь найти и вывести из строя охрану подавителей связи, потом сразу маякните нам. Мы с ними разберемся, как восстановить связь.

Ан кивнул в сторону ученых, те склонили головы в жесте согласия.

— Потом отключайте тех, кто сторожит аппаратуру. Так мы сможем остановить работу проходчиков. И только потом суйтесь на улицу и ищите оставшихся. Если что — взывайте к совести, к яду и тому, что противоядие только у вас. Но я бы на совесть не рассчитывал. А противоядие, кстати, есть?

— Только у нас в аптечках. Или заново синтезировать. — ответил я. — Лично у меня флакон на десять доз. Ну, или уже девять, — вопросительно посмотрел я на Берца. Тот утвердительно кивнул — девять, можно не сомневаться. Почти по числу апостольцев. — Марк, ты в группу поддержки. Сержа оставляй тут, лопоухого тоже, только зафиксируй покрепче. Ром, Уилл, давайте подготовимся.

Мы смазали по магазину игл с парализантом и пару бронебойных зарядов, и яд практически закончился — оставалось надеяться, что его убойность не зависит от воздуха и не прикончит промышленников раньше, чем мы введем противоядие. Командование я со спокойной душой отдал Берцу — не мое это дело, людей ловить. Мне и скорпикор с суккубами хватает.

Первые два пункта плана прошли как по маслу — промышленники не успели отсечь наше таинственное возникновение прямо у них под носом и подвоха не ожидали. В жилом блоке было пусто — и мы, осторожно туда проникнув с кухонного входа, дождались визита возбужденных выходкой роя суккуб апостольцев, оставалось лишь подождать, пока за ними закроется дверь — и мы тихонько сняли всех троих, как и было предсказано рыжими братьями. Марк метнулся и предупредил рыжих, как договаривались.

А вот в лаборатории так гладко не получилось, пришлось пошуметь, но в конечном счете и здесь образовались три полутрупика. И на всякий случай мы стратегически оставили здесь Марка, ждать близнецов. Оставалось найти последних, и главное — Алана и Тайвина. И что-то мне подсказывало, что я не буду приятно удивлен.

Едва мы высунули нос на улицу, как со стороны места входа под купол шахтных проходчиков посыпались заряды — засекли, чтоб им пусто было. Мы принялись отстреливаться, и боезапас игл с ядом стремительно таял — а других боеприпасов не было, только разрывные. Не стрелять же ими в людей, в самом-то деле. И я пошел на риск, громко обозначив расстановку сил.

— Алан! Вас осталось только трое! — но прежде, чем я продолжил увещевательную речь, Уилл высунулся из-за металлических ящиков из-под аппаратуры, сложенных аккуратными столбиками возле лабораторного блока, и метко подстрелил предпоследнего псевдоученого, в ответ получив дозу парализанта. С сожалением проводив взглядом рухнувшего на землю оперативника, я поправился: — Двое. Отпустите ученого, или ваши люди умрут.

Неподвижный шахтный проходчик, за которым прятались оставшиеся апостольцы, ответил мне гробовым молчанием. Затем показался Алан, который буквально за шиворот держал ученого с приставленным к его голове оружием. Не самый удачный поворот, я надеялся, что Тайвина удастся найти и изъять у промышленников до того, как он попадет в цепкие руки локального представителя синдиката. Рядом с ним нарисовался выживший работяга, тут же получивший иглу в ногу от Берца.

Алан затравленно посмотрел на меня и покрепче прижал к себе Тайвина, поудобнее приставив к его виску игломет. Ученый старался предусмотрительно не дергаться, но я видел, что он напуган и разозлен — еще бы, я его прекрасно понимал.

— Ни шагу дальше. Иначе буду стрелять. Вы способны на убийство? Не ожидал.

Я вышел из-за ящиков с иглометом в руке и спокойно уточнил:

— Они живы. Пока. Яд суккубы позволяет прожить несколько часов до начала медленной и мучительной смерти. Если вы не отдадите мне ученого и не сдадитесь — я не введу им противоядие. Что ценнее, лютеций и Тайвин, или ваши люди и оборудование?

Алан неприятно усмехнулся, и я понял, что близнецы были правы в очередной раз, что не отменяло моего безмерного удивления его толстокожестью.

— Стою на асфальте я, в лыжи обутый, — я был невероятно обескуражен происходящим, и комментарий родился соответствующий. — То ли лыжи не едут, то ли коэффициент трения неправильно рассчитан. То есть вы серьезно позволите своим людям умереть практически ни за что?

— Вы считаете вашего гения и лютециевую руду «практически ничем»? — язвительно поинтересовался он из-за плеча пленника.

— Да вы что, — оскорбился я. — Я Тайвина очень ценю и уважаю, просто не понимаю, как можно людей менять на деньги и ресурсы. И вообще как можно к людям, как к ресурсу относиться.

— А вы попробуйте, — растянул губы в притворной улыбке апостолец. — Может, вам понравится.

— Нет, что-то не хочется, — старательно заговаривал я ему зубы, видя как со спины к нему медленно приближается Берц. Опытный астродесантник знал, что делать, главное тут было — дать ему время приблизиться на такое расстояние, чтобы Алан не смог случайно выстрелить. Пока я держал его внимание, держа его самого на мушке и не давая спустить с меня глаз, он не дернулся бы. — Ситуация у нас с вами патовая. Вы не хотите отпускать Тайвина, я не могу позволить вам его забрать. Выйти с ним и оружием за купол вы не сможете, он перепрограммирован и игломет не пропустит, вы сами такую задачу поставили. А за пределами защиты без оружия какие у вас шансы против целого гнезда суккуб?

Откуда-то из кустов, как по заказу, донеслось характерное шипение и курлыканье. Я хитро прищурился, Алан пытался сообразить, что ему делать, и выхода не находил. Наконец, нехотя он задал вопрос:

— И что вы предлагаете?

Я с чистой совестью пожал плечами:

— Отпустите ученого. Я наложу вето на деятельность «Апостола» в пределах Шестой колонии. А вас отпущу. Даю слово. С полицией и правительством сами разбирайтесь, это уже будет не мое дело. Вы же дали нам шанс, будет честно, если и я вам его дам.

— Какое прекраснодушие! — зло усмехнулся промышленник. — Я согласен.

Осторожно, шаг за шагом мы подошли к посадочной площадке, а параллельно нам крался Берц, ищущий удобный момент для рывка. Оказавшись у двери собственного флаера и решившись окончательно на мои условия, Алан толкнул Тайвина в мою сторону и, не опуская игломет, быстро залез в кабину. Оружие из приоткрытого окна полетело вниз, а флаер стартовал так, будто за ним черти гнались. Сообразительный, зараза, я надеялся с помощью защиты и запрещенного к выходу за ее пределы игломета его задержать.

Бледный ученый неуверенным шагом прошел ко мне за спину и только там позволил себе едва слышимый выдох. Я тоже вздохнул: сейчас немножко отойдет, и надо будет успокаивать, все-таки побывать в заложниках — не самое приятное испытание для нервов.

Берц подбежал ко мне:

— Вот не знаю, ты идиот или прикидываешься.

— Идиот, — вздохнул я еще раз. — Но я слово дал. И жизнь Тайвина мне дороже захвата этого… индивидуума. Пошли противоядие апостольцам вколем, а то и правда загнутся. Ан, Чингиз, связь восстановили? — спросил я в переговорник. В ответ мне послышалось положительное хмыканье. Ну, и то хлеб. — Астродесант вызывайте. И Тони с товарищами.

Я перевел взгляд на бледного, но уже потихоньку приобретающего нормальное выражение лица ученого, и спросил:

— Сможете заняться перепрограммированием шахтных проходчиков? А то мало ли, они могут серьезно навредить экосистеме. Все-таки бесконтрольная добыча ресурсов…

— … уже полтора века как под запретом, — подхватил штатный гений и ответил: — Да, пойду займусь.

— Подождите, — я схватил его за плечо и развернул к себе. Внимательно вгляделся в серые глаза, посмотрел на ладони — те слегка подрагивали. — Вы в порядке? И спасибо за шанс, что вы нам дали. С вашей стороны это было рискованно. Вы настоящий храбрец, с вами можно в разведку идти.

Тайвин довольно блеснул глазами, и приобрел естественный цвет лица, ехидно ответив:

— Вы бы еще предложили с вами и оперативниками снова в поле. Ощущения, я вам признаюсь, незабываемые.

Я рассмеялся и отпустил его — эту историю забыть было невозможно.

Совместный выход с Тайвином я перенес на следующую неделю — хотелось понять, чего ждать от окружающих, тем более что шеф дал мне целую неделю отгулов. Мотивировал он это тем, что я сделал неоценимый вклад в науку, и мне положена компенсация.

Я особо не стал разбираться, за что поблажка, и постарался использовать отведенное время по максимуму. Каждый день, как на службу, я ходил к ученому, и тот посвящал меня в секреты работы с полевой аппаратурой. От чего-то, к его недовольству, я отказывался сразу — слишком хрупким и громоздким предметам в полевых условиях было не место, а что-то, тот же портативный анализатор, мы дорабатывали.

После научных изысканий я проводил несколько часов неподалеку от точки входа/выхода и все чаще встречал там недовольно сопящих последователей, количество которых росло в геометрической прогрессии. Но гордость им не позволяла напрашиваться, а я демонстративно молчал. На третий день, ни слова не говоря, Макс молча встала за моей спиной. Я улыбнулся, прижался к ее лопаткам — и мы пошли. На четвертый мы шли уже втроем с Романом, на пятый — я выбирал, кто пойдет, в гробовом молчании, но в окружении улыбок.

Потом я шел сдавать накопленное добро, отсыпаться и думать, и неизменной привычкой стало встречать рассвет и провожать закат — ничему меня жизнь не научила. Больше закатные недруги меня не посещали, и странный бойкот, полный молчаливого понимания и улыбок, совершенно меня устраивал.

И я наполнялся мировой гармонией спокойствия, как и хотел. Неделя пролетела незаметно, я великолепно отдохнул и совершенно сбил себе весь режим. Первый тренировочный день после отдыха стал для меня своего рода откровением — оказалось, что пока я дрых счастливым послеполуденным сном, отучившись и отработав от рассвета до обеда, будущие первопроходцы ходили не только на тренировки, но и в поле.

Седовласый, позвав меня после утренней тренировки, показал проекции с выходами, которые мы детально разобрали по косточкам. Я, кусая нижнюю губу, чтобы не ржать в голос, частенько останавливал ролик и гнусно хихикал, тыкая стилусом в наиболее веселившие меня моменты.

— Вот тень от двутелки. Она сейчас ка-а-ак прыгнет, — комментировал я. — Надо просто пригнуться, мы ей что слону дробина. Ну куда, куда ты шарахнулся, думай мозжечком, а не коленками!

— И вот что он делает, — сокрушался я. — Дактилей лучше не тревожить, они, как муравьи, коллективом нападают, потом не отмоется. О, я же говорил.

— Опять пробу неправильно взял. Банка для бактериологии, а в сумку-холодильник не сунул, пропадет вся ценность. И точку в записи не поставил. Как наши халаты сориентируются, откуда и при каких условиях проба взята? Всю запись заново смотреть и по секундам высчитывать? — ворчал я в духе Тайвина.

Закончив просмотр, седовласый посмотрел на меня и сказал:

— Вот видите, Честер, я говорил, что совместная работа с Тайвином пойдет вам на пользу.

Я не стал оспаривать, и, хотя немало острых углов в общении с ученым для меня по-прежнему оставалось, общий язык мы худо-бедно нашли. И я поднял тему совместного выхода. Возражений не нашлось, надо было идти готовиться.

Получилось так, что за полтора часа до полудня, как и в отпускную неделю, я стоял перед выходом в ставшей второй формой облегченной броне, с визором, аппаратурой и тарой для проб и образцов. Добрая половина казармы, закончившая утренние тренировки, уже столпилась в ожидании, кто в полной выкладке, кто, как я, в облегченном варианте. Чуть в стороне стоял подготовленный по всем правилам Тайвин, нервно касающийся непривычной для него экзоброни. Я не стал в этот раз молчать и, внимательно оглядев всех, огласил вердикт:

— Все, кто хочет в поле, должны ходить в лабораторию раз в неделю. Мы должны быть точным и тонким инструментом в руках ученой части человечества, а получается у нас пока только микроскопами гвозди забивать. Это вполне возможно, но техника нежная и обижается. И раз в три дня обновляйте базы на смартах, тот корпус, — я прикладом игломета показал на здание лаборатории, — не зря на своем месте стоит. Стыдно не знать, что химерки не ядовитые.

Несколько сконфуженных бойцов из третьего набора, пренебрегающих справочником флоры и фауны, за неделю интенсивной работы сильно расширившим свой объем, опустили глаза, а Тайвин презрительно фыркнул. Я продолжал.

— После выхода — отдых, потом смотрим и обсуждаем. Много ошибок возникает не из-за незнания или неумения, а из-за недоверия к себе и окружающей реальности. Миру надо доверять, — завершил я, подмигнув Макс. Та насупилась, но промолчала. — Пойдут…

Все напряглись, а я вдруг ощутил их вдохновенное нетерпение и пожалел, что идем мы не всем кагалом, а впятером, но нарушать порядок не стал.

— Макс, Уилл, Тони, Али. Роман, — астродесантник внимательно посмотрел на меня, — проследи, пожалуйста, за порядком.

Роман встал справа от точки захода, наблюдая, чтобы никто не стал нам мешать, поскольку я уже слышал недовольные шепотки, но скорее раздосадованные, чем протестующие. И, без опаски развернувшись к оставшимся, первым нырнул в радужную пленку.

Шли мы медленно вертящимся вдоль центральной оси кругом. Пока объединяющим элементом команды был я сам, а недовольным центральным атомом нашего импровизированного комплексона — Тайвин, бурчащий и поправляющий на себе броню и рюкзак с оборудованием. Он все еще дулся на меня из-за скорпикоры, но, успокоенный тем, что выход не отменился, ограничивался ехидными подколками. Нашей целью было снова дойти до достопамятного озерца и попастись — источник всего живого обещал много интересного.

Тайвина приходилось все время окорачивать — попавший за наши надежные тылы ученый порывался сбежать, чем сильно напомнил мне себя же в первые недели тренировок. Я посочувствовал полковнику — с каким контингентом работать пришлось! Дважды я выдергивал из рук дорвавшегося до живой природы восторженного субъекта ядовитых герионов. Тайвин на меня ворчал, а я хихикал, оттирая ему стерилизующими салфетками перчатки, которыми тот лез поправить под шлемом очки.

— Вот куда вы все руками тянетесь, — выговаривал ученому я, — испортите себе обзор, в глаза заразу занесете. Сначала обезвредить — потом под броню лезть.

Тайвин сопел, но требования выполнял. До него начинало доходить, что работа интеллекта отнюдь не самая важная в полевых условиях дикого нового мира. Наша задача — выжить, желательно без телесных повреждений, а потом уже исследовать. Вот когда мы освоимся настолько, что будем жить, а не выживать, можно будет подумать и о научных изысках.

Несколько раз я на автомате активировал защитный купол — ученый сделал расширенный вариант на всю пятерку и себя сверху, но силуэты стимфал, плохо видимые против ярко-голубого света здешней звезды, до нас не снисходили.

Тайвина восхищало все — фрактальные разводы на стволах редких глянцево блестящих кустарников и матовые ломкие стебельки мха под ногами, полчища насекомых, несущихся по делам в ритме обыденной для них луговой жизни, а особенно — разбрасывающие споры крупные мешки здешних кишечнополостных: у них шла фаза бесполого размножения. Он то и дело останавливал группу, собирая в банки особенным образом блеснувший камень, а сортировал пробы, только если я напоминал ему об этом. А как ругался-то на базе! Ничего, я потом ему при разборе записи это припомню, доиграется.

Таким незатейливым образом мы добрались до воды.

— Тайвин, — напомнил я. — Сначала, пожалуйста, защиту. И давайте я первый.

Ученый раздраженно дернул плечом, но защиту включил и мне через голову лезть не стал. Я, памятуя о милом слепом червяке с пастью диаметром с размер моей головы, сначала подобрал с земли камень и, хорошенько размахнувшись, бросил ближе к центру озера. Пока вода бурлила, и прудовые обитатели исследовали взбаламутивший их спокойствие предмет, я пустил Тайвина приникнуть к основам, следя, чтобы тени водных существ не проплывали слишком близко от его рук.

Вдоволь наполоскавшись, ученый уложил собранные пробы и выпрямился, развернувшись спиной к воде и позабыв о безопасности. Смутная тень в желеобразных водных растениях мирного серо-зеленого оттенка двинулась к нам. Я быстро поменял себя и Тайвина местами, схватив его за плечи. Возмущенный исследователь хотел было высказать мне все, что он думает о моем самоуправстве, но вынырнувшая из воды безглазая пасть изменила его намерения.

Этот червь выглядел мельче предыдущего, то есть вид, привычный для водоема, отметил я про себя. Но молодые особи обычно и более бесстрашные — еще не научились находить добычу по зубам. Молодой и горячий экземпляр своей породы не стал исключением и метнул длинное тело из воды в нашу сторону. Страхующие меня с боков Тони и Уилл среагировали мгновенно — в бока червя попытались впиться парализующие иглы, но бессильно соскользнули с хитиновых сочленений.

Я успел только руку с оружием выставить — и червь наделся на нее, сомкнув кольцо зубов вокруг плеча. Легкая броня хрустнула под яростным натиском юного храбреца, и я не без сожаления выстрелил зверю куда-то вовнутрь. Убивать его мне не улыбалось, я бы ограничился наблюдениями за повадками, но материальные объекты для изучения морфологии, анатомии и нормальной физиологии существ Шестого мира были тоже позарез нужны.

— Тайвин, — глядя, как червь, конвульсивно подергиваясь, вгрызается мне в броню, и чувствуя усиливающееся давление на руку, окликнул я ученого. — Помогите, пожалуйста, состегнуть.

Побледневший гений выщелкнул из пазов плечевого сустава элемент брони, я снял червя вместе с куском защиты и облегченно выдохнул.

— Подавился, — мрачно пошутил я, глядя, как червь медленно отдает концы. И ехидно осведомился: — Роль живца вам удалась отменно. Сами понесете, или помочь?

Тайвин, все еще бледный от испуга, молча кивнул, соглашаясь со всем, что я говорю. Я легонько потряс его за плечо, отвлекая от умирающего животного и хаотично шевелящихся ножек по боковым линиям вдоль тела, постепенно бессильно падающих спутанными пучками под силой гравитации и наступлением неизбежного финала.

Ученый поднял на меня взгляд, в котором медленно формировалось знакомое мне выражение — до него начинало доходить, что мы не на пикник вышли, и основная опасность первопроходца — не скорпикоры по кустам, а куда более незримое и неосязаемое препятствие. Страх. Испытав на себе его парализующую слабость, человек поддается вложенной природой программе выживания, замирая на месте, стремясь убежать или защититься, или преодолевает себя, открываясь новому, выпуская на волю главный человеческий инстинкт — любопытство. Тогда и только тогда включается интеллект, позволяющий сообразить, за какие лапы лучше ухватить пентапода, и что вместо беспорядочной стрельбы по плохо поддающейся броне озерного червя стоит сосредоточиться на сбросе брони своей, пока тебе руку не откусили.

Только страх мешал большинству «суровых колонистов» понять, что природа Шестого, хотя и похожа на торжество сюрреализма, подчиняется тем же законам, что и на Земле. Все живое стремится жить, быть в безопасности, находить пропитание и размножаться. И со стороны человека глупо было надеяться на то, что первопроходцы ступят на дикую землю, подарят пятисоткилограммовой двутелке бусики и огненную воду, объявят себя покорителями — и все закончится. Нет, место под светом голубоватой звезды и двумя лунами должно быть занято по праву интеллекта. А интеллект и страх, как я полагал, несовместимы.

— Тайвин, иногда подумать времени действительно не хватает, сами видите. — Я не упустил случая мстительно припомнить обидную выволочку. Ученый взъерошился, и бледная немочь, к моему облегчению, нас покинула, вернулся обескураженный, но адекватный член группы. Он схватил мускулистое тело червя длиной с полтора-два человеческих роста и попытался взвалить на плечо, но не преуспел.

— Как же вы собрались пентапода ловить и тащить — интеллектом? А гептапода? Он еще крупнее и тяжелее, — сочувственно прокомментировал я и сжалился. — Тайвин, давайте применим то, что у вас вот тут.

Я, мысленно торжествуя, аккуратно обозначил центр его лба под шлемом указательным пальцем левой руки, не побывавшей в недрах животного. На скулах, еле заметных за затененным щитком шлема, вспыхнули алые пятна — ага, значит, это он так злится. Учтем, учтем.

Достав с пояса нож, я нарубил с края озерца кустарника и плотных, но гибких стеблей похожего на камыш растения, стараясь не подходить к кромке воды и следить за мелькающими тенями. Вместе с Уиллом, быстро включившимся в мою задумку, мы соорудили волокушу, а на нее перекатили и зафиксировали червя, вручив концы ученому.

— Теперь ваша очередь мамонта в пещеру приносить, — улыбнулся я. Тайвин только сверкнул на меня сквозь шлем и очки ледяным взглядом, подхватил добычу и поволок. По моим расчетам, прочность сооружения, протоптанная дорожка и относительно небольшой вес ноши должны были позволить амбициозному молодому человеку продержаться полкилометра — аккурат до милого дома.

Макс и Али, молчаливые и сосредоточенные, продолжали прикрывать наши экзерсисы, повернувшись к базе и наблюдая за окрестностями, и одновременно посматривая по внутреннему визору на трансляцию творящихся у них за спинами бесчинств. Убедившись, что все собрались, морально и физически, я показал в сторону базы — пора было возвращаться.

Подул неожиданно свежий ветер, принесший аромат какого-то похожего по запаху на ландыш цветка, но еле ощутимый, нежный, будто шелковый. Поток воздуха ласково прошелся по оголенной правой руке, и я вдохнул полной грудью, прикрыв от удовольствия глаза — какое счастье позволить себе легкую броню и визор и избавиться от шлема, фильтрующего цвета, вкусы и запахи! Все равно нам тут жить — надо привыкать.

Вдруг что-то запершило в носу, и я оглушительно чихнул, заставив всю команду подпрыгнуть. Макс даже обернулась, не доверяя внутренней картинке — я в ответ дернул плечом, бывает. Но со мной так просто никогда не бывает, убедился я, когда мы прошли почти две трети расстояния обратно.

Тайвин двигался рывками и тяжело дышал — ощутимо вымотался, и волок червя на чистом упрямстве. А я чувствовал, как постепенно дыхание затрудняется и делать вдох становится все тяжелее. Аллергия? Неизвестный вирус? Споры забили дыхательные пути? Я не знал, но чуял в глубине души просыпающееся беспокойство — в карантин запихают.

Макс все чаще оборачивалась, а я в ее движениях видел беспокойство и укоризну. В конце концов и я, и ученый сдались за несчастную сотню метров до точки входа — нам обоим требовался нешуточный отдых.

Ребята остались стоять, а мы с Тайвином, сев на землю, переводили дыхание. Призрачное марево высокой полупрозрачной травы мерцало золотистыми кончиками — я потянулся и рукой в перчатке тронул тонкий слой присыпавшего растения порошка, тут же позолотившего броню.

— Похоже, это пыльца или споры, — определил я, порылся в аптечке и вколол в свободное от брони правое плечо антигистамин. Сразу стало намного легче, а ученый вместе с ребятами ощутимо расслабились — справляться с приступом сезонной аллергии на незнакомую пыльцу проще, чем подозревать неизвестную болячку. — Как вам ощущения?

Я кивнул на червя и пройденный путь. Тайвина передернуло.

— Знаете, Честер, наверно, я должен был бы извиниться, — слова давались ученому непросто, он медлил и сражался с собственным упрямством. — Но я лучше спрошу. Почему вы предпочли скорпикору, а не людей? — Я помедлил, вспоминая неприятную ситуацию и свои ощущения.

— Скорпикора мне понятнее. Поведение, движения… Человек — более опасный хищник, у него есть оружие и непредсказуемость.

— Это вы о чем? — поинтересовался Тони.

— А вы думали, Честер по своей доброй воле за скорпикорой полез? — неодобрительно покачал головой Тайвин. Ребята переглянулись — видимо, так и представляли себе мои мотивы.

— Не надо, — поморщился я.

Но ученый продолжал, обращаясь не то к Тони, не то к Макс.

— Скольких реальных противников в темном переулке вы смогли бы одолеть?

— Троих, — уверенно ответил астродесантник. — Если я при броне. Но и палка на худой конец сойдет. Первое правило безопасности: если на тебе или на земле нет ничего, что ты можешь использовать в бою, лучше отступи.

— Почему? — поинтересовалась Макс. Ей все было невдомек, как так можно, взять и отойти.

— Потому что цена твоей ошибки — твоя жизнь, — просто и коротко пояснил опытный боец. — Ты тренируешься, чтобы потенциально воевать, пигалица. А в бою, если ты ошибешься, тебе спарринг-партнер не поклонится и руки не подаст.

— Но мы не войне учимся, — подал голос Али.

— Поэтому между пятью недовольными и скорпикорой выбор очевиден, правда? — и Тайвин хитро посмотрел в мою сторону. Я досадливо вздохнул — вломил, зараза.

— И ты ничего не сказал? — Макс была само возмущение.

— Перед собой смотри, не отвлекайся, — посоветовал я, и девушка в ярости порывисто отвернулась. — Вот зачем? Лучше пусть я буду псих и карьерист, чем яблоко раздора.

Тони положил руку мне на свободное от брони плечо.

— Ты, Честер, не яблоко, а все-таки идиот. Нахрена такие сложности, мне б сказал. Кто тебя прижал?

Я пожал его ладонь на моем плече и отрицательно покачал головой, не стремясь вываливать на него свои проблемы.

— Спасибо. Но, серьезно, я их понимаю в какой-то мере. Почему я, а не они? За какие заслуги мне столько плюшек? Не за красивые глаза же? — ребята дружно хрюкнули. — У тебя опыт. У Романа — уравновешенность. У Али — умение командовать. У Макс — потенциал. Уилл — прости, тебе б еще подтянуться. — Уилл совершенно серьезно кивнул, когда я виновато на него покосился. — Может, и у них есть сильные стороны, просто мы не даем им раскрыться? Я б взбесился.

— Угу, — хмыкнул Али. — Много ты взбесился и показал, когда тебя думали на Землю отправить.

— Во-о-от, — глубокомысленно протянул я, вспоминая феерический провал и импровизированную самоволку. — Каждый силен в своей области, просто ее еще нащупать надо.

— Отставить философию! — ворвался в наши переговоры голос полковника. — Возвращайтесь!

Черт, а я и забыл, что переговоры прослушиваются и записываются для начальства. А Вернер продолжал:

— В следующий раз о случаях дедовщины докладывайте напрямую мне. Мы тут не в войнушку играем, и подковерная возня мне не нужна.

— Да, сэр! — на автомате ответили мы все, кроме Тайвина. Мы с ним трудом соскреблись с поверхности Шестого мира и пустили все силы на то, чтобы одолеть остаток расстояния.

В этот раз героем вечера был ученый: он с гордым видом заволок своего мамонта сквозь строй встречающих в святая святых — лабораторию, — пыхтя, сопя, в броне и поту, настоящий неандерталец. А меня отправил в карантин, гад очкастый.

Промышленников мы перетаскали по одному в их жилой модуль, зафиксировали на кроватях, ввели анатоксин и оставили спать и выздоравливать.

— Я уверен, что синдикат окажется ни при чем, — сказал я задумчиво, оглядывая картину маслом. Девять сопящих тел, привязанных к койкам, навевали странное ощущение: я чувствовал себя рабовладельцем-угнетателем. Что поделать, не привык я с людьми так обращаться, обычно с ними можно договариваться словами через рот. — Скорее всего, окажется, что они на Алана непосредственно работали. И что нам с этим зоопарком делать?

— Так и будет. А нам-то они зачем? — удивился Берц. — Дождемся Тони с его молодцами и «Авангард» и им отдадим.

— Твоя правда, — вздохнул я. По-хорошему, надо было сходить к шахте, но пока вокруг купола прыгала стая суккуб, затея представлялась скорее самоубийственной миссией, чем реальной необходимостью.

Полиция и десантура прилетели чертометом — если нам понадобилось для прилета на экватор около восьми часов, то спецслужбы справились за пять. Мы едва успели привести в относительно нормальное состояние Сержа и Уилла, и я проследил, чтобы веснушчатый псевдоученый, которого я вырубил первым, получил свою порцию внимания. Яда ему не досталось, так что очнулся он вместе с моими ребятами, и его, как и остальных, после парализанта потребовалось напоить. К тому же я чувствовал вину за порезы на руках, хотя понимал, что иначе было не обойтись, поэтому проверил раны, еще раз обеззаразил и перебинтовал. К счастью, ему хватило ума промолчать, хотя он морщился и шипел сквозь зубы.

На площадку приземлились две группы флаеров, резко контрастирующих друг с другом: из сверкающих яркой сине-красной окраской и эмблемами колониальной полиции посыпались знакомые лица во главе с Тони, их непосредственным начальством. Он козырнул и споро раздал указания осмотреть территорию. А из матово-черных машин без опознавательных знаков мягко спрыгнул на землю с десяток астродесантников, лица и фигуры которых скрадывала броня-хамелеон. Возглавлял их руководитель колонии — полковник Вернер, с ним мы обменялись рукопожатием, и я отрапортовал о положении дел.

Тони тоже выслушал и присвистнул, заглянув мне за спину в жилой модуль апостольцев.

— Чез, я и не подозревал, что ты такой кровожадный. Как тебе в голову вообще могло прийти шантажировать этого, как ты говоришь, его зовут?

— Алан. Да как, жить захочешь, не так раскорячишься. К тому же я думал, что сработает, — развел я руками. — А оно взяло и не сработало.

— Наивный ты человек, — покачал головой начальник полиции, — как был, так и остался. Таким обычно плевать на подчиненных, это же расходник, ресурс.

— Вот и он так сказал, — скорбно покачал головой я, внимательно и серьезно посмотрев на полицейского. — Это уму непостижимо. Так нельзя с людьми обращаться.

— Я согласен, конечно, но можешь глазки не строить, докладную все равно писать придется, — по-своему интерпретировал мой взгляд Тони.

— Да напишу я, напишу, — отмахнулся я. — Пойдем лучше посмотрим, что аналитики нарыли.

И мы пошли узнавать размер едва не случившейся катастрофы и интересоваться, как у близнецов с учеными обстоят успехи в перепрограммировании проходчиков.

Рыжие нависли над аппаратурой, надвинув на глаза (Ан — на правый, а Чингиз — на левый) локальные визоры. Перед ними развернулась уже знакомая вероятностная голограмма, но значки на ней были другими, и я дал себе мысленный зарок с их условными обозначениями на всякий случай разобраться. А то мало ли, уведут их у нас из-под носа, держа под прицелом, и будем потом локти кусать. Я сделал условную зарубку в памяти подбить близнецов сделать обзорный курс для моих бойцов по основам аналитики и покосился на Тайвина.

Штатный гений стоял с хищным видом за спинами аналитиков и на появление главенствующего состава отреагировал быстрее всех. Не отрывая взгляда от голограммы, он бросил:

— На проходчиках программная защита. Работают два из трех, выработка руды на уровне пары процентов. Честер! — ученый соизволил обернуться, коротко кивнул прибывшим, и продолжил: — Это невероятная находка. Считайте, мы с вами — русские первооткрыватели, которые нашли золото на Аляске до ее продажи Штатам. Этому руднику цены нет.

— Если не остановить выработку жилы, мы с вами будем почивать у разбитого корыта, пока кто-то радуется намытым самородкам, — резонно парировал я. — Как исторически в итоге и сложилось. Может, на планете такой рудник вообще один.

Близнецы, копавшиеся в недрах электронной начинки аппаратуры по дистанционному управлению проходчиками, нервно вздрогнули и стали шевелиться более активно.

Мы застыли за их спинами безмолвными статуями, изображая дисциплинированные столбы, чтобы не мешаться чародеям клавиатуры и кодов. Я, как частенько делал в сложные моменты, схватился за любимый брелок. Полковник, скосив на него глаза, качнул головой. Да-да, это был именно его подарок и, несмотря на разногласия между мной и военным, стал очередной моей памятной вещицей, с которой я буду носиться еще несколько лет точно.

Постепенно близнецы подключали все больше возможностей отследить умную аппаратуру — включилась трансляция с дронов связи, и стало заметно, как буры вгрызаются в толщу камня, а через верх машин летит фонтан отработанной породы, забрасывая все вокруг пустой рудой и шлаками. Я неодобрительно засопел, и на меня шикнули — всем было интересно, чем закончится противостояние аналитиков и горных проходчиков. Напряжение медленно росло, в собравшихся я ощущал готовность взорваться, не хватало только маленькой искры победы или поражения для общей вольтовой дуги эмоций.

Ан откинулся в кресле с довольным видом. Чингиз, зависнув над голограммой клавиатуры демонстративно приподнял палец над кнопкой ввода и обернулся. Полковник кивнул, а я ухмыльнулся — позеры! Кнопка клацнула, и шахтные проходчики намертво встали. Мы разразились аплодисментами, а близнецы картинно раскланялись.

— Что, теперь мой выход? — поинтересовался я, и взгляды присутствующих перекрестились уже на мне. Я поежился и уточнил: — Самую черную полосу, образно говоря, мы уже доблестно преодолели, «Апостолу» пора и честь знать. Тони, ты разберешься с молодцами, да? Передай там сведения куда следует.

Куда следует передавать информацию о настолько глобальном правонарушении, я представлял себе только в общих чертах, поэтому не удивился, когда Вернер перехватил инициативу.

— Это уже наша юрисдикция. Честер, заканчивайте и передавайте дело мне.

— Властью, данной мне вами и Корпусом первопроходцев, — с плохо скрываемым пафосом начал я, но меня прервали.

— Честер, давайте без ваших обычных штук, — попросил полковник.

Я пожал плечами — без, так без. Посерьезнев, я вышел на улицу и сложил пальцы двойным крестом: дроны связи, обретшие свои возможности обратно, подлетели поближе, известив о начале трансляции.

— Экваториальный участок, координаты по смарту, полный малый экспедиционный состав, руководитель Честер Уайз, заказчик — синдикат «Апостол». В связи с нарушением Кодекса первопроходцев, параграфы один, три, пятнадцать, восемнадцать, Экологического кодекса охраны ресурсов и биоразнообразия экзопланет, межмирового законодательства в особо опасных масштабах и положений Конвенции межпланетарного промышленно-гуманитарного права промышленный синдикат «Апостол» лишается права разработок, торговли и пребывания в пределах Шестой колонии и ее суборбитального пространства. Сотрудники синдиката имеют право покинуть колонию в течение стандартных общегалактических суток с момента выхода запрета. Право вето использовано руководителем оперативного отдела Корпуса первопроходцев, заверено руководителями колониальной полиции и Шестой колонии. Личность удостоверяю.

Дрон подлетел ближе, просветил мне сетчатку и мигнул зелёным — право вето активировано, и теперь у Алана, да и у всех апостольцев были ровно сутки, чтобы убраться куда подальше. А у полиции с военными — те же сутки, чтобы не дать им этого сделать и разобраться с диверсией. Но это уже не моя работа.

Выдохнув, я достал смарт, набрал знакомый номер, и через пару мгновений передо мной появилась Макс.

— Привет! Хочешь, хохму расскажу?

Макс нахмурилась и переспросила:

— Ты уверен, что именно хохму? У нас на ушах все стоят. Полиция к вам улетела, «Авангард» все бросил, будто их черти за пятки покусали, с вами связаться не могли толком, ребята волнуются. А у тебя хохма, подумать только! — Макс, распаляя сама себя, говорила все более громко и обвиняюще. Был за ней такой грешок — сначала вспылить, потом подумать.

— Поскольку все живы и относительно здоровы, то я не буду плакать, драматизировать и воспринимать ситуацию как трагическую. Не приучен, знаешь ли, — суховато ответил я и добавил: — И вообще, кто тут начальство? Это я на тебя орать должен.

Макс осеклась и обиженно буркнула:

— Ты начальство. Но это не мешает мне… нам всем за тебя волноваться! Рассказывай.

Я коротко, но в красках очертил ей события прошедших — подумать только, всего-навсего суток!

— Что⁈ — взорвалась она. — Да как ты вообще можешь так спокойно говорить о том, что вас чуть не угробили! Тебя могла суккуба убить, ты понимаешь? А если бы кто-то из ребят пострадал? Ты Алана отпустил, это как расценивать?

— Не кричи. Куда он денется с подводной лодки? — спокойно переспросил я. — Все полеты отслеживаются, флаер в космос выйти не может, мимо космопорта промышленник не пробежит, а пока он туда долетел, все уже в курсе должны быть.

— Мне все равно! — продолжала бушевать Макс. — Твои выходки… Это безответственно, глупо и безрассудно!

Я вгляделся в голограмму — за спиной Макс происходили невнятные шевеления. Похоже, защитный купол ее экспедиционного лагеря намеревалась прорвать маленькая двутелка, а где детеныш, там и родители. Какая ирония, Макс опять забыла перед разбивкой лагеря просмотреть пути миграции этих безобидных, но массивных созданий, а глупый тут, оказывается, я. Стадо двутелок может запросто уничтожить труды геологов, и нас за это точно по голове не погладят.

— Кто бы говорил о безответственности, Липучка, — покачал головой я. — Ты сейчас на какой широте, и какой сейчас месяц?

— Какая разница? — было снова разъярилась она, но просто так я ее обидным прозвищем называл редко, и всегда за дело, и она призадумалась. — Середина сентября… ой.

— Вот тебе и ой, — резюмировал я. — И это ты на меня кричишь. А должно быть наоборот. Срочно сверяй карту миграционных маршрутов и сворачивай лагерь, пока основное стадо вас не потоптало. День-два у вас есть, чтобы в сторону переместиться. Давай, вперед.

Макс отключилась, не преминув на меня фыркнуть напоследок, а я тихонечко вздохнул. Конечно, она права, я безответственный, безрассудный и еще куча всяких «без», как меня земля только носит. Но с фактами не поспоришь: никто не погиб, выработка лютеция остановлена, ученых удалось спасти и отбить, и мы в сухом остатке отделались всего лишь упущением главного гада. Вроде не так уж и плохо.

Прошло два месяца, спокойных и наполненных привычной суматошностью. Рудник на экваторе осваивали с соблюдением всех норм и правил, за что нам Димыч с его научным руководителем по случаю, как они выразились, «потрясающей находки», приволокли ящик коллекционного виски прямиком с острова Скай. Еще бы! У них в руках оказалась не только разведанная точка ценнейшего среди шести колоний и матушки-Земли ресурса, но и схема по его быстрой переработке и очистке, извлеченная из недр электронной начинки шахтных проходчиков. Мы, разумеется, трепетно поделили ценный напиток с Тайвином и его научным отделом, а близнецам торжественно вручили отдельную бутылку. Ибо заслужили, как никто другой.

Полковник Вернер как руководитель поселения высказал нам при прессе благодарность от лица колонии и колонистов за «слаженную командную работу» и «проявленный героизм». Мы на церемонии награждения с Берцем, Уиллом и интровертами понимающе переглянулись, вспомнив свистопляску с промышленниками и суккубой, но гомерически хихикать над самими собой в голокамеры было неприлично, и мы сдержались. Постепенно история о диверсии становилась очередной байкой для молодежи, что нас совершенно устраивало. Только Макс последний месяц ходила смурная и недовольная — и я ее периодически подкалывал, что лавры нам достались. Она мрачно огрызалась и угрожала в следующий раз сама все сделать «как надо». Я все собирался устроить ей допрос на предмет стабильно поганого настроения и его причин, но как-то руки не доходили.

А вот с «Апостолом» история вышла очень мутная и неприятная. Непонятно как это произошло, но Макс оказалась права — Алан умудрился с планеты улизнуть. Насколько я понял из разговора с Тони, у него флаер оказался последней модели, способный выйти на орбиту, а там его кто-то ждал. Синдикат открестился от своего экономиста, представив все отчетные документы, как, когда и сколько их специалист «украл» средств, и долго картинно сокрушались по этому поводу. Цифры я мельком пролистал, и у меня закралось подозрение, что Алан сам их и писал из глубокого подполья. Но подозрение к делу не пришьешь, а остальные промышленники оказались наемниками, правда, со специфичными умениями. Чего стоил один погибающий актерский талант в лице геофизика! Он и правда имел научное звание, но и наемной работы разного характера не гнушался.

Я недоумевал, но сказать или сделать тут было нечего: «Апостол» и Алан — его прикладная персонификация — обвели вокруг креационизма и пальца и военных, и колониальную полицию. Те бесились, но нарыть ничего не смогли. Дело ушло в такую засекреченную контору при Межмировом правительстве, что даже Тони возводил взор к небу и невразумительно мычал. Какие-то небожители, не иначе.

Тайвин зарылся в научную работу, и я его почти не видел — вспоминая гериона, странную субстанцию и мгновенно собравшуюся нанитовую перчатку, я старался лишний раз его не тревожить. Для него и его отдела в порядке вещей было несколько месяцев подряд носиться с расчетами, а потом предъявлять нам нечто такое, от чего можно было садиться на стульчик и полчаса кряду пребывать в немом изумлении. Уж лучше пусть они напряженно работают, чем свою шарманку про реагенты и титрование заводят. А то даже я умудрился выучить, а я по химии профан похлеще, чем по физике или геологии. А вот Эйнару и его тетушке с дихлофосом я выбил разрешение на экспериментальную теплицу — тут и ботаники интерес проявили, и тетушке было куда энтузиазм приложить, и генетики-селекционеры надеялись, что местное подобие злаковых можно окультурить. Все были довольны, жизнь кипела под бледно-голубым небом с потрясающими ало-фиолетовыми закатами и рассветами, и даже приближающийся к нашим средним широтам сезон дождей воспринимался как нечто неизбежно-необходимое.

Словом, все шло своим чередом, пока в один прекрасный момент меня не пригласил на внеочередную планерку шеф. Теряясь в догадках, что такого интересного нам предложат на этот раз, я по дороге в его кабинет наткнулся на сияющую улыбкой Макс.

— О, я смотрю, тебя отпустило! — осторожно отметил я.

Макс, довольная и умиротворенная, пояснила:

— Гайка к нам напросилась. Я ей давно предлагала, но она все отнекивалась.

— Э-э-э… кто?

— А, да, я же тебе не рассказывала. Гайяна. Мы с ней подруги еще с детства, вместе на танцы ходили, потом я на военку пошла, как отец велел, а она в науку. Она в «Авангарде» работает.

— Танцы? Ты танцевать умеешь? Потом расскажешь, мне интересно. Военные… ученая… что-то такое припоминаю. Она приложение с аварийными маячками разработала?

Макс кивнула.

— А что твоя Гайка будет делать у нас? — я склонил голову набок, демонстрируя крайнюю степень любопытства. Весть о приходе в наш Корпус некой молодой леди меня не то чтобы не обрадовала, новые лица — всегда хорошо, но интуиция говорила мне, что здесь имеются подводные камни.

— То же, что и обычно, — Макс посмотрела на меня испытующим взглядом, прищурившись. — Мужиков клеить, замуж выходить. У нас же тут цветник, все как на подбор. Шучу. Наукой она будет заниматься, Чез. Она карьеристка жуткая и Тайвину давно мечтает нос утереть.

— Вот как, — понимающе кивнул я. — Это неплохо, Тайвину давно пора свежей крови добавить, а то мы постоянно новичков обучаем, а у него я новых кадров, почитай, года три не видел, то есть с самого начала.

Макс согласно кивнула, и я пошел узнавать про таинственную Гайку. Зайдя к шефу, я сразу столкнулся нос к носу с назревающей ссорой: ученый, оперевшись на край стола, нависал над полковником Вернером, жестко реагируя на свежие новости.

— Вы подвергаете сомнению мою компетентность? — сдержанно спросил ученый очень холодным тоном. Несмотря на жаркий день, я почувствовал холодок, бегущий по позвоночнику. Эти интонации штатного гения я знал: в моменты, когда ему казалось, будто его полезность и знания не учтены в полной мере, он становился максимально спокойным и вежливым. Это означало одно — крайнюю степень яростного хладнокровия, потревожить которую означало навлечь на себя всю мощь его едкого интеллекта и перейти в разряд кровных врагов на ближайшие несколько разговоров.

— Нет. Я хочу отправить к вам одну из подающих надежды научных сотрудниц для обмена опытом, — парировал полковник. Тайвин стушевался, в растерянности снял очки и принялся их протирать полой халата.

Я подошел к нему и постарался приободрить:

— Тайвин, разве плохо, что вы возьмете к себе в отдел перспективного нового человека?

Гений скривился так, что мне стало немножко страшно за него, и ответил:

— Она не человек. Она женщина! Женщина и наука, что может быть страшнее!

Я вспомнил, что никогда не видел у него в лаборантах ни одну девушку, и пораженно спросил:

— Вы шовинист?

Тайвин покосился на меня, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:

— Честер, прежде чем употреблять какой-то термин, вам стоило бы детальнее ознакомиться с его дефиницией. Шовинизм — это проповедь превосходства конкретной нации, обосновывающая право на дискриминацию и угнетение других наций. А то, что вы имели в виду, называется мизогиния. И нет, вы зря меня причисляете к стану женоненавистников. Девушки могут быть чрезвычайно талантливы, и Максимиллиана — прекрасный тому пример. Но я не знал, не знаю и, пожалуй, не хочу ничего знать о взаимоотношениях прекрасного пола с наукой. И не надо приводить мне в пример Склодовскую-Кюри, Ковалевскую или Ли Чу Янь! Это скорее исключение, подтверждающее правило.

Я обескураженно кивнул. В самом-то деле, чего я лезу, раз такой –умный, пусть сам и разбирается.

На следующий день в научном отделе я заметил прекрасное видение, обрамленное каштановыми кудряшками, к которому аки пчелы к цветку липли лаборанты, и только головой покачал. Попал ты, очкастый, вот как есть попал.

Отсидев в карантине неделю, я здорово обозлился на свой организм, что так не вовремя и нелепо меня подвел, да и на очкастого тоже за компанию. Мог бы с банальной аллергией меня в каземат и не прятать, невелика беда. Обчихал бы я окружающих, пару дней походил с распухшим носом, никто б не помер. И в то же время я отдавал себе отчет в том, что решение стратегически верное: мало ли, что я мог с собой притащить.

Меня периодически навещала Макс, с которой мы за неделю карантина нашли много общих тем для разговора — от превратностей жизни в разных районах и на разных уровнях Девятого, Московского мегалополиса, до схожих вкусов в научной фантастике. Спустя неделю таких разговоров недопониманий, возникших было на почве идиотской ситуации со скорпикорой, практически не осталось, и мы здорово приблизились если не к дружбе, то к взаимной предрасположенности.

В остальное время я старался читать как можно больше отчетов от научной группы и смотреть на выходы моих будущих сослуживцев, делая пометки и мотая на ус их ошибки и успехи, просчеты и достижения. Информацию мне доставляли по очереди то Тайвин, то Роман, иногда и рыжие близнецы забегали и с хитрыми улыбочками снабжали меня свежими сплетнями.

В конце вынужденной изоляции я готов был просочиться наружу из узкого окошечка изолятора или раствориться на волне переговорника, через который со мной сообщался внешний мир, и волшебным образом конденсироваться на воле. Бедственное мое душевное состояние спас Тайвин. Я, медленно закипая от вынужденного безделья, досматривал очередную порцию объемных голограмм в полную величину, насколько это позволял объем изолятора, и пробовал прорешать в движении ошибки первопроходцев. И тут понял, что за мной наблюдают — из пресловутого окошечка на меня уставились прямоугольные очки.

Я обрадовался и свернул запись. Дверь в камеру с едва слышным свистом втянулась в стену, и в карантинную зону шагнул ученый во всей красе — в наглаженном деловом костюме, идеально сидящей рубашке и столь же идеальном халате. Внезапно не в белом, изолирующем все и вся защитном комбинезоне, который я ехидно обозвал вместе с ученой начинкой «песец» — в честь известного северного зверя и приходящих с ним неприятностей. «Песцы» в лице Тайвина и его лаборантов всю неделю бесились и злобно отшучивались от моих подколок, но дело свое знали, регулярно подвергая меня забору крови и разным медицинским осмотрам.

Я здорово удивился, но решил помолчать и послушать.

— Честер, карантин окончен, — с порога заявил штатный гений. — Я полагаю, что мы узнали достаточно для прекращения вашей индивидуальной аллергической реакции на перманентной основе.

— Благодетель! — не выдержал я, делано всплеснул руками и сделал попытку бухнуться на колени.

Ученого устроенный цирк не очень впечатлил. Он хмыкнул и произнес:

— Вас работа ждет, Честер, а вы дурака валяете. Вот ваш антигистаминный препарат, примете сегодня и в течение пяти дней по капсуле, и мучения ваши будут закончены.

— Как, совсем? — сделал я большие глаза. — Хотя бы завещание дайте написать.

Ученый еще раз хмыкнул — успел меня неплохо изучить, — протянул мне ярко-синюю капсулу и с сарказмом парировал:

— Это вы всегда успеете, а пока времени на это нет. Впрочем, можете устно меня проинструктировать, как распределить ваш нехитрый скарб, с удовольствием побуду в роли душеприказчика.

Я ухмыльнулся в ответ и спросил более серьезно:

— Последствия какие-то от вашей чудо-пилюли будут? Я свободен?

— Надеюсь, что нет. В смысле последствий. Состав не совсем, м-м-м… как бы это сказать… изученный, но фармсовместимость препаратов высокая, а риск побочных эффектов невелик. По крайней мере, я так думаю. Так что, выходите или подождете, пока очередник отцветет?

— Вверзаюсь во тьму кромешную на ваш страх и риск, — я схватил пилюлю и проглотил, пока не отняли.

— Запейте, — в руках у ученого непонятно откуда материализовался стаканчик с водой, и я последовал указанию. — И запомните на будущее, любое пероральное лекарственное средство нужно принимать с большим количеством жидкости, желательно воды, она действует как универсальный растворитель.

— Ой, только лекций не надо, — поморщился я, но к сведению принял.

Сладкий воздух Шестого показался мне райской амброзией после химически очищенного и стерилизованного воздуха изолятора, и я с удовольствием втянул его всей грудью и улыбнулся — нежный, чуть заметный запах очередника витал в воздухе. Теперь я знал, что в этом чудесном мире так удивительно пахнет, и радовался свободе и тому, что растение не было больше для меня опасным.

Следующие несколько месяцев стали своего рода откровением, как для меня, так и для складывающейся команды первопроходцев. Поскольку участие в программе было делом добровольным и не подразумевало подневольного следования приказу, то полсотни человек оказались поставлены перед выбором: продолжать обучение или податься куда-то еще. И нас разделили на три ветви — Корпус первопроходцев, правительственная военная наблюдательная миссия, получившая по чьей-то прихоти дурацкое, на мой взгляд, название «Авангард» и, как я и предсказывал, колониальная полиция.

Один за другим серьезные тяжеловесные астродесантники отказывались от накала биологических страстей Шестого в пользу ничуть не более спокойной, но более понятной работы с людьми. В их подготовке упор стал делаться на экстремальную психологию, классическую военную и полицейскую подготовку, а научно-биологический уклон давался постольку-поскольку. В то же время я и еще полтора десятка отчаянных тревожных кабанчиков-первопроходцев продолжали рыскать по кустам кремнийорганического мира и нарабатывать опыт и интуицию, необходимые первооткрывателям.

Я все чаще раздавал советы о том, как организоваться в слаженные боевые пятерки, и для меня стало удивительным, насколько люди могут быть не уверены в себе. Друг в друге — сколько угодно, но как только речь заходила про лидерство и личную ответственность, начинались танцы с бубном.

Я долго недоумевал, пока не догадался сесть и подумать. Больше половины, как и я, были отобраны в программу за личные качества и потенциально перспективное их развитие, что могло объяснять их нежелание командовать и стремление к перфекционизму. Умный человек не будет стремиться урвать свою капельку власти, ему потребуется либо все, либо ничего. А ребята не были дураками. Тот же Уилл был профессиональным биатлонистом и по совместительству до участия в программе работал инженером-проектировщиком систем связи, Красный раньше владел небольшим спортклубом и вел курс боевых единоборств, Али — преподавал высшую математику, параллельно увлекаясь виртуальными военными играми с полным погружением, да и у остальных истории оказались интересные. У всех была своя изюминка и частично подготовка, которую отшлифовали в программе, и все подались на Шестой потому, что имели склонность к экстравагантным и авантюрным приключениям, без которых так скучно жить. Небольшая часть отряда с сумасшедшинкой и вовсе принадлежала к астродесантным войскам — те же Макс, Роман или Дан сомневаться в себе просто не привыкли, но и командование брать на себя не спешили.

Вот таким незатейливым образом я оказался одновременно и жилеткой для тихого высказывания сомнений и комплексов неуверенности в себе и своей полезности, и негласным советчиком для всех и вся. Ко мне прибегали обсудить ошибки и поделиться достижениями, поспорить по поводу старшинства в сформированной пятерке и поговорить. Я был исключительно счастлив, что могу помочь, но с течением времени стал замечать, что мои советы больше напоминают приказы, потому как неукоснительно выполняются. И задумался о том, не многовато ли я на себя взял.

Однажды поздно вечером к нам в казарму заглянул Тайвин. Стены полупустого помещения, в котором обитали теперь только зачатки будущего Корпуса первопроходцев (колониальная полиция и «Авангард» начинали отстраиваться неподалеку, но отдельно от нас), гулко отразили его шаги, и я, уже начавший засыпать, резко проснулся.

— Добрый вечер! — негромко поздоровался ученый. Я кивнул в ответ, не желая разбудить ребят. — Мне нужна ваша помощь.

Я еще раз кивнул, зевнул и принялся одеваться.

— Это ненадолго, простите, что разбудил, — извинился Тайвин уже на выходе.

Я поравнялся с ним и вдохнул вкусный ночной воздух. Первая луна была на краю горизонта, вторая, затянутая пленкой облаков, только начинала вставать, где-то в траве стрекотали ночные химерки, и неподалеку за забором что-то ухало. Я с интересом прислушался, досадуя, что у нас пока кишка тонка ночью вылазки делать. Ночная фауна должна быть на порядок интереснее, чем дневная живность, но, что было бы логично, и опаснее. По крайней мере одна экзопланета, Пятая, не могла вообще похвастаться крупными дневными хищниками, да и на остальных планетах, как и на Земле, самые опасные хищники — крупные и малые кошки, лисы, волки, совы — охотятся преимущественно по ночам. Почему бы не предположить то же в отношении Шестого мира? Эх, мечты…

Тайвин обернулся и очертил фронт работ:

— Я не хотел вас будить, но лаборанты мои не могут справиться, нужны еще руки, а раз уж именно вы проснулись, то, может, как раз поможете?

— Ага, — еще раз зевнул я и пошел в указанном направлении. Неподалеку от здания, где была полевая лаборатория Тайвина, трое его лаборантов старательно пытались отволочь к забору большую и тяжелую на вид металлическую штуковину, больше всего похожую на здоровенную бочку, только с какими-то дополнительными выростами, углами и панелью управления. Я хихикнул, представив, как забавно могла бы взбесившаяся бочка убегать от накосячивших лаборантов из-за сбоя в работе искусственного интеллекта. Но чем быстрее мы сделаем дело, тем быстрее я наконец пойду спать, и я подошел к ним.

Бочка не сдавалась, как бы мы ни пыхтели. Через час бесплодных стараний я отошел в сторонку оценить перспективы. Тащить ее полночи по сантиметру в час мне не улыбалось, и я спросил:

— Тайвин, а совсем критично будет, если мы ее набок положим и к забору откатим? Выдержит?

— Кто такая «она»? — недоверчиво уточнил ученый.

— Она, бочка ваша, — охотно пояснил я. — Вы же мне не сказали, что это и как называется, а на бочку больше всего похоже.

— Это, чтобы вы знали, портативный узел развертки локального нанопротекторного купола.

— Портативный? — искренне удивился я. — Это каким должен быть стационарный?

— Побольше по размеру? — с невинным видом предположил Тайвин. — Да, я что-то не подумал, если его набок положить, то должно быть полегче.

С трудом уронив «бочку» на мягкую землю, мы покатили ее к нужной точке, и тут разверзлись небесные хляби, поливая так, будто наверху кто-то решил спустить пару бассейнов. За считанные секунды мы вымокли практически до нитки. Но не Тайвин — штатный гений стоял в радужной пленке своей универсальной защиты сухой и довольный. Лаборанты последовали его примеру, но дождь продолжил их поливать, пока ученый снисходительно не пояснил, как защиту перенастроить, и лишь я продолжил обтекать, пока он не спохватился.

— Простите, Честер, я заговорился и совершенно позабыл предложить вам укрыться от дождя. К сожалению, еще одной капсулы защитного поля я не прихватил.

Я уныло вздохнул:

— Да ладно, все равно я уже насквозь промок, на что мне теперь зонтик. Мы закончили?

— Да, — с виноватым видом ответил штатный гений и добавил: — Осталось поставить узел вертикально, а дальше я сам.

Я помог вернуть бочку в исходное положение, понаблюдал за тем, как ученый возится с настройками, и дождался результата: над всей территорией нашего маленького человеческого уголка в чуждом кремнийорганическом мире развернулся, мерцая радужными полупрозрачными отсветами в ответ на струи дождя, первый защитный купол.

— Красиво! — резюмировал я и пошел спать.

Утро выдалось настолько безрадостным, что впору было оставаться лежать в кроватке и дальше: стеной шел проливной дождь, мерцал купол, а военные с будущими полицейскими начинали ломать забор. Надо было на практике убедиться в эффективности защиты, а никаких других способов, кроме как позволить природе попинать ее на прочность без участия забора, не было. Я проинспектировал состояние организма и понял, что простудился: адски саднило горло, заложило нос, болела голова и очень хотелось спать. Но работа не ждала, и я вместе со всеми пошел помогать, тем более ломать не строить, гораздо веселее и быстрее.

Следующие пару дней я упорно не хотел идти к медикам, перенося простуду на ногах и стараясь не попадаться на глаза Тайвину или начальству, снова в карантин категорически не хотелось из-за простой простуды. И крайне странно повели себя двутелки — несколько мелких экземпляров в первый же день подошли к защитному куполу и принялись объедать вокруг траву. Внезапно их что-то напугало, и они прорвали купол, не рассчитанный на такие перегрузки, вихрем пронеслись по базе, прорвав защиту с другой стороны и там как ни в чем не бывало остановились. Тайвин ядовито шипел и чинил прорехи, ломая голову над тем, как избежать таких инцидентов в дальнейшем, а моя пятая точка подозревала подспудно нехорошее.

Еще через день ситуация повторилась, и интуиция взвыла в голос, подозревая глобальную катастрофу. Что-то мне подсказывало, что дело не в заборе или защите: двутелка — существо спокойное, незлобивое и по интеллекту похожее на корову или овцу, будет спокойно жевать травку, где ей хочется, но если упрется своими девятью ногами, с места ее не сдвинешь. Если бы мы мешали животным раньше, давно под забором их бы добрая сотня стояла, но почему-то появились они именно сейчас.

На следующий день к мелким экземплярам присоединились несколько крупных, и я, хлюпая носом, пошел к руководству просить флаер. Мне хотелось осмотреть ситуацию с воздуха.

— А попозже вы не могли бы слетать по вашим делам, скажем, недели через две? Работы невпроворот, — с заметным раздражением ответил мне полковник Вернер, а седовласый, напротив, заинтересовался.

— Поясните, пожалуйста, зачем вам куда-то лететь? Пока мы не изучили в должной степени летающую фауну, флаерами активно не стоит пользоваться.

— С двутелками что-то не так. Я хотел бы посмотреть на стадо, где оно и куда движется, насколько крупное.

— Что с ними может быть не так? — полковнику совершенно не понравилась моя инициатива.

— Я не знаю, — угрюмо ответил я, чувствуя, как меня лихорадит, — но что-то не так.

— Подозрения должны быть чем-то обоснованы, Честер, — с долей сожаления подтвердил его слова по-прежнему не желавший мне представляться Воланд, и я коротко кивнул и пошел страдать от насморка дальше.

Еще день — и двутелок стало больше десятка, дождь продолжал поливать, а я, чувствуя, как организм бросает то в жар, то в холод, и пора лечиться, решился на хулиганство. Утром, пока еще никто не приступил к работе, я пробрался к Тайвину, зная, что тот — ранняя пташка, и с горячечным блеском в глазах начал его уговаривать угнать флаер и слетать посмотреть, в чем дело.

— Вы полагаете, есть такая необходимость? — спросил меня ученый. Я кивнул в ответ, стараясь не расчихаться, и Тайвин, заподозривший неладное, уточнил: — А вы что, болеете?

— Да, — честно ответил я.

— А почему вы молчите? Вас же надо на осмотр к медикам! Тут только два варианта — или я чего-то не учел с местной микробиологией, или ваш иммунитет дал сбой, и причины сбоя нужно выяснить!

— Тайвин, это просто простуда. Я промок и замерз, пока ваш портативный узел под дождем таскал, тут любой заболеет. Наденьте респиратор, защиту свою включите, но давайте слетаем!

Тайвин с минуту смотрел на меня, я же сдерживал дрожь — стало вдруг невероятно холодно, — ожидая его вердикт. Молчание затянулось, и я развернулся и пошел к посадочной площадке один, не в силах бороться одновременно с тревожной уверенностью в грядущей заднице, простудой и недоверчивым ученым.

— Стойте, у вас жар, вы можете так и технику погубить, и себя заодно, — догнал меня ученый и дернул за руку, пытаясь остановить.

— Тем более давайте вместе полетим, присмотрите за мной, — меня колотило, и я хотел быстрее провернуть авантюру и сдаться врачам. Ученый, понимая, что меня не остановить, горестно вздохнул и согласился:

— Пес с вами, уговорили.

Мы влезли в первый попавшийся флаер, благо их никто не охранял. Не от кого было, кто же знал, что мне маньячная идея может в голову прийти?

— Вы видите, что они делают? — трясясь от озноба, спросил я ученого, когда мы взлетели над частью.

— Разметку под будущую колонию, на следующей неделе уже обещали архитекторов привезти, техников по водоснабжению, энергетиков, строителей.

— Во-о-от, — протянул я, — ошибиться никак нельзя.

Мы легли на курс, и, пока летели, я постарался смутные ощущения облечь во вменяемую форму.

— Понимаете, мы тут примерно сколько? Около полугода по местному времени. Вот на Земле если субтропический климат, то там как обычно происходит, летом тепло, зимой сезон дождей. Ну, или летом дожди, зато зима сухая и ясная. Не может же быть так, что на Шестом климат на всей планете весь год одинаковый. А за полгода дождь хорошо, если раз в месяц шел, а теперь льет круглосуточно. И двутелки пришли с дождями.

— Хотите сказать, у них сезонная миграция? — сообразил Тайвин.

Я кивнул и глухо закашлялся, чувствуя, как что-то клокочет в бронхах.

— Именно так. И если стадо двутелок большое, оно может снести к чертям и нашу разметку, и нас самих. И никакой купол или забор не спасет, вы же видели, их напугать — и это настоящее стихийное бедствие. Я всегда говорил, что миру нужно доверять, и если доверяешь миру — он будет доверять тебе.

— Что ж ваш мир такой недружелюбный и недоверчивый, вы к нему со всей душой, а он… — съязвил ученый. Меня передернуло от приступа холода, и флаер ощутимо тряхнуло. Я выровнял машину и ответил:

— А я не говорил, что если миру доверять, то можно будет сидеть на зеленой лужайке и нюхать цветочки в окружении зайчиков и белочек. А вот знаки, которые он будет показывать, читать будет намного понятнее.

— Жалко, у нас нет климатологов под рукой, и ксенозоологов бы неплохо, все-таки мой отдел имеет широкую универсальную специализацию, а вот узких специалистов жизненно не хватает, — с сожалением констатировал ученый, переведя тему.

Минут через сорок полета почти на предельной скорости стало понятно, что мы подлетели к ядру стада.

— Чтоб я сдох… — присвистнул я.

Тайвин косо на меня глянул и посоветовал:

— Не стоит. Да, масштаб проблемы поистине колоссальный.

Под нами, на расстоянии километров четырехсот-пятисот от базы и предполагаемой колонии, медленно колыхаясь, шло, покрывая поверхность земли сплошным потоком тел, величественное стадо, возглавляемое невиданных размеров вожаками, по меньшей мере в полтора раза крупнее обычных животных. Оно тянулось нескончаемой полосой, но почти не выбивалось из нее, формируя ленту шириной в несколько десятков метров. Мы подлетели ближе, и напуганное стадо опрометью бросилось бежать. Я на пару с ученым вздрогнул — если такая мощь со всего размаху налетит на колонию, от людей и мокрого места не останется. Шло стадо точно по направлению к будущему поселению, и если они будут продолжать неторопливо идти, периодически взбрыкивать и бежать полным ходом, то примерно через неделю нас ждет крайне интересное кино. А пока мы страдали только от первых ласточек. Мы пролетели еще немного вперед и обнаружили, что на пятки стаду наступает вышедшее из берегов крупное озеро.

— Понятно, — поджал и без того узкую линию губ Тайвин. — Вы были правы, сезонная миграция. И когда сезон дождей кончится, они пойдут обратно, и скорее всего, тем же путем.

— Надо примерно хотя бы маршрут обозначить. И такое стадо наверняка не одно, хорошо бы карту их миграций на всякий случай иметь, — пробормотал я, включая запись полета и чувствуя предательскую слабость.

— Вы в порядке? — с тревогой спросил Тайвин.

— А вы флаером управлять умеете? — задал встречный вопрос я. — Мне бы плед потеплее и полежать, а лучше термоспальник…

— Не умею. Видимо, придется учиться на ходу, — задумчиво сказал ученый, а я собрал в кулак последние остатки сжираемого ознобом рассудка и полетел обратно. Нет, такого счастья, как неопытный водитель флаера мне не надо, лучше я сам.

Кое-как опустив флаер на площадку, я выполз из него и, не в силах идти, сел прямо на землю, неловко привалившись к его остывающему боку.

— Тайвин, вы же объясните за меня, что происходит, правда? — жалобным тоном попросил я, сжался в клубочек, стараясь согреться, и закрыл глаза на минуточку. Проснулся я у медиков, еще с простудой, но относительно бодрый: жар мне сбили, да и подлечили, судя по ощущениям, порядком.

Через час после моего пробуждения у кровати столпилось руководство. Седовласый шеф смотрел на меня с одобрением, полковник Вернер с осуждением, а Тайвин — с заметным самодовольством. Понятно, свой кусочек славы спасителя колонии он отгрыз.

— Когда стадо придет? — спросил я негромко, на большее не хватило сил.

— Оно уже прошло, вас тут неделю пытаются в чувства привести, — ответил за всех штатный гений.

Я только глаза прикрыл. Вот тебе и на, заснул, называется, на пару минут.

— Спасибо, Честер, — с признательностью в голосе поблагодарил меня Вернер, — хотя я и не одобряю ваших методов, результаты меня впечатлили. Границы поселения мы подвинули.

Я выпростал руку из-под одеяла, козырнул, и меня оставили в покое долечиваться.

— Итак, теорема требует доказательств, и мы приходим к тому, с чего начали, — седовласый джентльмен, основатель и идейный вдохновитель инициативы изучить и покорить кремнийорганический мир, поморщился. Да, в случае с потенциальным руководителем оперативного отряда легко не будет. — Вы не хотите видеть Честера главой первопроходцев, это понятно. Я с вами совершенно согласен, до первых ролей ему еще расти и расти. Но вы мне расскажите, почему он главой оперативников быть не может, и точка.

Полковник, который готовился атаковать позиции «почему именно он», невольно стушевался. Но он не был бы собой, если бы не сумел адаптироваться и переиначить заготовленные заранее аргументы.

— Во-первых, возраст. Слишком молод. Во-вторых, безответственен, — чего стоит только эта выходка с угнанным флаером. В-третьих, плохо подготовлен. В-четвертых, ему недостает уверенности в себе. Я бы сказал, критически. В-пятых…

— Я понял, понял, — седовласый поднял ладонь, останавливая военного. — А теперь давайте пройдемся по необходимым командиру качествам.

— Компетентность. Дисциплинированность. Воля, способность организовать команду и возглавить ее. Физическая и психологическая подготовка, — отчеканил Вернер.

— А если речь идет не о военном командире, а о, скажем, старшем научном сотруднике? — с хитринкой в глазах спросил джентльмен. — Какие управленческие качества у него должны быть?

Полковник ненадолго задумался.

— Компетентность. Дисциплинированность. Умение добраться до истины. Любознательность. Э-э-э… Может быть, наблюдательность, внимание к природе? — с каждым новым предположением нерешительность в голосе военного возрастала.

Руководитель инициативы одобрительно улыбнулся.

— И последнее. Какие качества нужны для классического управленца? Знаете, топ-менеджмент, директор небольшой фирмы… что-то такое.

Вернер медленно потер щетину на подбородке. Представил в воображении гражданский мир. Понял, что давно не видел людей без камуфляжа, формы или экзоброни. Попытался сконструировать начальника, непременно самодура (или самодуру), не смог и совсем неуверенно предположил:

— Умение управлять… не знаю. К чему вы все это спрашиваете?

Седовласый улыбнулся еще шире и пояснил:

— В нашем случае руководитель оперативников будет промежуточным звеном между заведующим лабораторией, небольшим бизнесменом и кадровым офицером. И качества ему нужны будут разнообразные.

— Какие же? — поинтересовался немного уязвленный полковник.

— Навык делегирования полномочий. Хороший начальник знает плюсы и минусы своих подчиненных и знает, кому что поручить и какой объем ответственности на него возложить. Коммуникабельность и умение работать в команде. Не только возглавлять ее, именно работать в ее составе, а при необходимости — взять управление на себя. Умение найти нестандартное решение в нестандартной ситуации. Искренняя любовь к природе и исключительная наблюдательность в сочетании с логикой и воображением. Недюжинная интуиция. И, конечно, компетентность, тут вы верно подметили. Кто из наших, так сказать, воспитанников подходит под такие требования? — седовласый откинулся в кресле и закурил сигарету. Вредная и исключительно старомодная привычка в середине двадцать третьего века.

Полковник Вернер весь сморщился, но возразить ему было нечего.

— Аксиома, — понимающе хмыкнул седовласый. — Утверждение, не требующее доказательств.

Гайяна существовала в штатном коллективе почти три недели, я украдкой наблюдал, как Тайвин замыкается в себе, а его лаборанты –проникаются симпатией к милой и вежливой ученой. Я чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится, и в один прекрасный вечер решил для себя — надо будет с утра завтра сходить к Тайвину и поговорить. А то их тайно-явное противостояние всю отлаженную работу Корпуса скорпикоре под хвост пустит. Но не успел.

В дверь кто-то постучал, чему я сильно удивился — звонок же есть, зачем такие сложности.

— И кого принесло? — смарт отозвался на кодовую фразу трансляцией голограммы пространства перед дверью. К моему изумлению, на пороге стоял Тайвин, собственной ученой очкастой персоной, а в руке у него торчал кулек, на котором, присмотревшись, я узнал логотип местного отделения продуктового ритейлера. Я окончательно уверился в том, что в итоге сетевые магазины захватят мир вместе с крысами, тараканами и медведками.

— Добрый вечер, — поздоровался я, открывая дверь. На моей памяти у меня в гостях Тайвин был… примерно никогда. Если он вообще к кому-то в гости ходит. — А я как раз о вас думал. Чем обязан?

— Да? Вот и мне с вами надо поговорить, — с порога заявил гений, делая шаг с такой уверенностью, что у меня и мысли не возникло не посторониться. Зайдя в мой жилой модуль-блок, он огляделся, и с удовлетворением в голосе сообщил:

— Некоторые признаки вкуса присутствуют. Вы небезнадежны, Честер.

Вот кто точно от скромности не умрет, так это он. Пока я закрывал дверь, он успел обследовать мою музыкальную коллекцию, фотографии на стенах и книги.

— Фантастикой увлекаетесь? Да на бумажных носителях… Вы, оказывается, старомодны. А еще меня очками попрекали.

— Есть такое, — отметил я, и решил, раз такое дело, проявить признаки гостеприимства. — Чаю, кофе?

— Я тут… кое-что принес, — запнулся ученый и протянул мне пакет. Тут же засунув туда любопытствующий нос, я вытащил бутылку текилы, лимон, коробочку соли, нарезку сыра и колбасы, а в финале — огромный апельсин.

— Так, — сказал я сосредоточенно, держа в руке фрукт. — Зачем к текиле соль и лимон, понятно, а апельсин?

— Смотря на сколько у нас хватит духу. Когда-то считалось, что лучшая закуска для пары стопок текилы — ломтик апельсина. А остальное — если будет продолжение банкета, — просветил меня Тайвин, садясь в ближайшее кресло.

— Да? — удивился я. — Не знал. Ладно, пойду тару принесу.

Прихватив с кухни пару стопок, нож, разделочную доску и полотенце, и включив на всякий случай чайник, я накрыл небольшой столик в гостиной, ободряюще улыбнулся, плюхнувшись рядом с ученым с размаху на жалобно скрипнувший диван, и не вполне точно процитировал:

— Рассказывайте. Какое дело могло привести вас ко мне?

Тайвин разлил текилу по стопкам, тонкими кружочками нарезал лимон и, насыпав соль в анатомическую табакерку на руке, зажмурился от удовольствия, употребляя всю эту красоту по прямому назначению. Апельсин был демонстративно проигнорирован. Смакуя послевкусие, ученый прищелкнул языком и внимательно посмотрел на меня:

— Вы «Апостол» с Шестого выгнали. Честь вам и хвала. И большое спасибо лично от меня. Но мои проблемы на этом не кончились. Честер, мне кажется, кто-то под меня активно яму роет.

— Вот те раз! — растерялся я. — И в чем же это выражается?

— Смотрите. — Ученый залез в карман пиджака и высыпал передо мной на стол горку бумажек.

Я немедленно принялся разворачивать их одну за другой, как конфеты. Тексты в них были вполне прозаичными, и в то же время интригующими разбросом крайностей. От «Нечего вам делать в Корпусе первопроходцев!» до «Ваш потенциал могут оценить только знающие люди».

Характеристики форматирования стандартные, бумага тоже, кто-то просто набрал текст и распечатал его. А как к Тайвину эти бумаженции попали — большой вопрос, и я его озвучил:

— Тайвин, а как вы их находили?

Штатный гений помедлил, припоминая, и попутно разлил текилу по стопкам.

— Вот эту, — он выбрал самую потрепанную, — я нашел прямо у себя на столе. А вот эту, — отобрал он бумажку меньшей степени замызганности, но самую мятую, — в кармане лабораторного халата.

Тайвин судорожно сжал многострадальную бумажку в кулаке и в сердцах стукнул им о стол. Апельсин, торжественно мной помещенный в центр стола, покатился к краю, и я едва успел его подхватить.

— Дайте взглянуть, — вежливо попросил я, водружая фрукт на его законное царское место.

Тайвин, опомнившись, разжал пальцы, и я осторожно забрал потрепанный листочек, развернул и с удивлением прочитал: «40.000, 132.000, 500.000 — неплохая разница, правда?». Мы выпили, и я спросил:

— А что это за цифры?

Ученый посмотрел на меня снисходительно и пояснил:

— Это средняя температура по больнице. В смысле зарплата по «Авангарду», у нас и где-то еще. Понимаете? Отнюдь не бедная контора меня переманивает, мягко скажем. И «крыса» не у нас и не у военных, иначе цифры были бы другие, более близкие к реальности. Проблема в том, что разницу-то я вижу. Но почему деньги должны определять бытие и сознание?

Я пожал плечами. Мне моей зарплаты за глаза хватало.

— А чем еще вас заинтересовать? Нормальный рекрутер рассказал бы вам о зарплате, о карьерном росте или, если речь идет о науке, о научной базе своей фирмы, аппаратуре, которую вам могут предоставить, перспективах ваших исследований. О коллективе в конце концов. Если речь идет только и исключительно о деньгах — это простое прощупывание почвы. Вдруг вы сребролюбец. Или эгоцентрист, и себя любите настолько, что готовы взять и пойти туда, где вас будут больше всего ценить?

Я развернул еще несколько бумажек, прочитал и констатировал:

— Ну да, так и есть. Вот тут, смотрите, давят на страсть к деньгам, тут — намекают на то, что будут вас на руках носить и пылинки сдувать, чуть ли не памятник поставят. А тут, — я задумчиво повертел листочек в руках, на нем значилось емкое: «Бездарь!», — пытаются вывести вас из душевного равновесия. Вдруг, если вы вспылите, наделаете глупостей.

Ученый налил еще текилы, повертел стопку в руках и быстрым дерганым движением закинул содержимое себе вовнутрь. Я не стал спешить и провел церемониал потребления алкогольного напитка по всем правилам. Тайвин молча смотрел невидящими глазами в одну точку, отмер и спросил:

— Что мне делать, как вы думаете? Меня невероятно раздражает эта… эпистолярия.

Я глубоко вздохнул, понимая, что не смогу ему посоветовать что-то вменяемое, и решил пойти по пути последовательных логических рассуждений.

— Смотрите. Я так понимаю, вас сейчас все устраивает?

Тайвин кивнул, посмотрев на меня несчастным и немножко остекленевшим взором.

— Тогда просто игнорируйте эту ересь. Ну, или можно с этим к Тони пойти.

— К колониальной полиции? — насмешливо фыркнул Тайвин. — Да ну их к псам, что я у них забыл? Приду и скажу — кто-то мне бумажки подбрасывает?

— Именно так, — строго сказал я, разливая еще по стопке чудесного продукта перегонки сока голубой агавы. — Тут либо просто сделать вид, что вам совершенно не интересно ни одно предложение или предположение в ваш адрес, либо пойти официальным путем и попробовать прижучить бумагомарак. Спокойствия ради и душевного равновесия для.

Штатный гений насыпал на руку соль, лизнул, выпил текилы, поморщился от удовольствия, положив на язык ломтик лимона.

— Дело в том, Честер, что я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что я и правда бездарь, и у вояк мне самое место… Видели эту… эту… — Он яростно и шумно выдохнул. — Мои гамадрилы за ней ходят как привязанные! Может, пора мне на ее место, а ей — на мое?

Я сделал вид, что задумался, исподтишка наблюдая за ученым: тот подался вперед, напряженно ожидая моего ответа. Какие же мы все порой бываем… недолюбленные. Тот же Тайвин — сколько раз ему говорили о гениальности, в научных кругах его уважают, мы, оперативники, его стараемся не задевать, соблюдая вежливый нейтралитет и оказывая по мере надобности поддержку. А поди ж ты, оказывается, у него комплекс неполноценности и критический недостаток тепла.

— Нет, — мягко, но серьезно и уверенно ответил я. — Вы, Тайвин, точно на своем месте, и никаких Гаяйн Корпусу первопроходцев и даром не надо. Если только к вам под крылышко как стихийное бедственное дополнение. А у военных вам будет плохо, и вы сами это прекрасно знаете.

Тайвин выдохнул и расслабился. Взяв почти пустую бутылку, с печальным вздохом долил остатки, задумчиво покачал ее в воздухе, глядя на просвет, и осведомился:

— Может, я еще схожу?

— Да сидите, — поднялся я. — Вы же у меня в гостях, а не наоборот. Я сам.

Смотавшись в местное подобие супермаркета, я торжественно выложил на стол удвоенный джентльменский набор — чтобы не пришлось еще раз бегать. Только апельсины брать не стал: мне показалось, что великолепный образчик селекционного безумия на базе цитрусовых ничто не переплюнет, значит, нечего и пытаться. Апельсин по-прежнему занимал центральное застольное место молчаливого психолога, а мы продолжали разговор.

Вторая бутылка текилы неумолимо подходила к концу, и мы успели обсудить каждую бумажку и понастроить конспирологических теорий, вплоть до подозрения всех и каждого в ближайшем окружении Тайвина. Чайник, меж тем, кипел уже шестой раз — забегая на кухню, я автоматически тыкал кнопочкой, робко надеясь, что текилу сменит горячий чай, и благополучно забывал о нем до следующего захода.

— Вот почему, — патетически вопросил я, появляясь в гостиной, — человечество к двадцать третьему веку не научилось мгновенно кипятить воду? То его ждешь по полчаса, а то так было бы удобно: взял, сунул туда какую-нибудь нагревательную пластинку, и сразу кипяток.

Тайвин снисходительно улыбнулся.

— А в чем проблема? Откачайте из чайника воздух, он почти мгновенно закипит.

— Не, — глубокомысленно заявил я, вспомнив школьные основы физики, — так не пойдет. Мне не надо кипящую воду комнатной температуры, я чаю хочу.

— А зачем это вам чай? — подозрительно прищурился ученый. — Споить меня хотите?

— Что вы! — поднял я ладони. — Ни в коем случае. Я с удовольствием составлю вам компанию и дальше, но если мы продолжим в том же духе, то завтра на работу мы не встанем.

— А разве завтра рабочий день? — поднял бровь штатный гений.

— У нас каждый день рабочий, — глубокомысленно изрек я. — Мало ли, что может случиться. Защиту прорвет, кто-то в браконьеры подастся или ребенок убежит. Хорошо, что детей у нас в колонии мало, не место им тут.

Проигнорировав мою сентенцию о детях, Тайвин совершенно трезвым голосом произнес, плеснув порядком текилы мимо стопки:

— Вы, Честер, кстати, первый кандидат в подозреваемые. У вас все ресурсы для этого есть, и видимся мы каждый день…

— А вы наблюдение поставьте к себе в кабинет, — посоветовал я.

— О, точно. Да это вы гений! И как мне в голову не пришло? — Тайвин пригорюнился.

— Почему вы сразу с этой макулатурой ко мне или к шефу не пришли? — задал встречный вопрос я. — Уже могли бы потихоньку решить проблему.

Тайвин еще больше приуныл.

— Я… я как-то не подумал. Наверное, понадеялся, что само собой прекратится. Или я сам разберусь.

— Сами даже кошки не родятся, — хмыкнул я. — Давайте мы с вами не будем голословно обвинять кого бы то ни было, а попробуем или привлечь соответствующие службы…

— Или?

— Сами разберемся. Но вместе! — текила порядком ударила в голову и мне, и поиграть в детективов показалось великолепным решением вопроса. — Для начала давайте всему вашему отделу сделаем козу.

— В смысле?

— А попробуем вас от всех изолировать. Вы можете их так обидеть, чтобы ни один ваш гамадрил в течение хотя бы дней трех не смел к вам в кабинет без спросу и вызова даже нос сунуть?

— Могу. Но у меня и так большие сомнения…

— Они у вас не дети малые, переживут. Главное, чтобы вы совсем не перегнули палку и чтобы вы сами справились. Сможете?

— Я… — на Тайвина было жалко смотреть. Он разрывался между необходимостью выяснить источник появления зловредных бумаг и нежеланием портить и без того сложную обстановку в отделе. Я его понимал, но шальная мысль уже захватила мое подвыпившее сознание, и я не мог просто так от нее отказаться. — А это точно сработает?

— Нет, — признался я. — Но мы поставим голокамеру в угол кабинета и точно будем знать, кто в ваше отсутствие у вас бывает. А чтобы убрать фактор неожиданности — ведь лаборанты к вам забегают иногда и в ваше отсутствие, так? — попробуем провернуть этот финт. Вам есть за что их взгреть?

— Конечно, — ученый даже не сомневался. — Всегда есть.

— Ну вот!

— Но, может, я просто скажу, что работаю над важным проектом, и меня не надо беспокоить?

— А это сработает? — вернул я ему вопрос.

Подумав, Тайвин покачал головой.

— Нет. Лаборанты иногда сродни тараканам — везде проползут и все разнюхают, особенно если им интересно.

Меня несколько покоробило.

— Вы вот зря, Тайвин, кадры с тараканами сравниваете. Вы же вкладываете в них силы, время, воспитываете их, знаниями делитесь. Я же вижу. Вы не цените своих усилий или их стараний? Или у вас все люди — тараканы?

— Вот не надо мне мораль читать, — оскорбился ученый. — Сам разберусь.

— Угу, вы уже разобрались. Ладно, — выдохнул я. — Утро вечера мудренее. Давайте, что ли, потихоньку спать ложиться.

— Я пошел?

— Стоять! Сейчас я со стола уберу и постелю вам на диване. Куда вы пойдете в таком состоянии?

— Да я…

— Угу, угу. Да, вы дойдете, безусловно. До во-о-он той двери, и то неточно.

Уложив Тайвина, я некоторое время сидел в раздумьях, попутно казнив единственного свидетеля наших возлияний — чудовищный апельсин. Проблему взаимоотношений ученого и его лаборантов надо было решать — и решать срочно. И желательно ему самому. И, как я ни старался проверить на изъяны свою идею сначала их поссорить, а потом торжественно помирить, не видел никаких огрехов.

В самом деле, что может быть чудеснее — рассориться так, чтобы пух и перья во все стороны, попутно вскрыв все годами копившиеся нарывы претензий, а потом возрыдать друг у друга на плечах, признаваясь в вечной дружбе и взаимопонимании? Я такое уже проворачивал, и осечек способ не давал. Пока. Так что я сам себе кивнул и отправился к себе в комнату, попутно догрызая дольку апельсина, оказавшегося достойным образцом своей породы — сладким, сочным и невероятно ароматным. Половину фрукта я оставил гению на утро — пусть тоже порадуется.

Утро для меня началось отнюдь не с кофе. Утро началось с осознания собственных грехов. Какого лешего я посоветовал ученому поссориться со всеми лаборантами разом? Чем я только думал?

Штатного гения в гостиной на диванчике не оказалось. Термоспальник был аккуратно свернут, следы вчерашнего разгула убраны, причем часть я примерно помнил, как убирал, — об остальном, скорее всего, позаботился Тайвин. Остаток апельсина исчез, что меня примирило с жизнью — стало быть, не такой уж он очкастый бука, раз свою часть спокойно забрал, не став меня будить и уточнять, кому она была предназначена.

Голова закружилась, и я с размаху сел в кресло. Все-таки обильные возлияния пользы никому не приносят, не стоит злоупотреблять, даже ради налаживания взаимоотношений. А то потом появляются идеи одна гениальнее другой. Сегодня должна была дежурить Макс, по-моему, Уилл по очереди должен быть, Али… Голова попыталась лопнуть, и я прекратил заниматься изнасилованием памяти, привел себя в порядок, и позвонил на работу.

— Привет, — мой хмурый и помятый вид говорил и о моем самочувствии, и о вечернем времяпрепровождении, потому что Али, который дежурно отозвался с пульта, сочувствующе хмыкнул.

— Хорошо посидели, э? — с сопутствующим акцентом осведомился он.

— Да уж, неплохо, — отозвался я. — Минералочки бы… но и без нее воскресну. Какие новости?

— Да как тебе сказать, — замялся Али. — Похоже, у ученых кадровые перестановки.

Я внутренне похолодел, выдавая себе мысленный подзатыльник, и с невинным видом поинтересовался:

— А что случилось?

— Да Тайвин прилетел с утра, как ведьма на метле. Отругал лаборантов так, что пыль столбом стояла! Я таких слов-то не знаю. А потом что, потом заперся у себя в кабинете и не выходил оттуда.

— Понятно. Ну, ты послеживай там, мало ли, вдруг что будет интересное происходить. Если что, мне звякни, хорошо?

— Непременно, — Али отсоединился, голограмма свернулась, а я призадумался. Первая часть плана прошла хорошо, насколько вообще хорошо может работать идея кого-то с кем-то поссорить, чтобы потом помирить. Посмотрим, что будет дальше, раз эксперимент начался.

На ноги я встал быстро: все-таки в двадцать третьем веке простуду, даже сильно запущенную, лечить научились намного быстрее, чем раньше, хотя и по сию пору волшебной таблетки от насморка не было. В госпиталь ко мне не пускали, чтобы я не перезаражал личный состав, и как-то волшебным образом оказалось, что я соскучился по работе и по первопроходцам, которых, к своему удивлению, успел причислить к неотъемлемой части моей маленькой личной Вселенной.

Да что там, за пять дней, что меня еще продержали в койке, я проанализировал свое отношение к Шестому, к экспериментальной программе воспитания первопроходцев, ребятам, начальству, заодно покопался в самом себе и понял одно — без этой работы мне останется только утопиться. Я застрял в кремнийорганическом мире, прикипев к нему всей душой, как и к команде, его изучающей. Из больничного корпуса я к своим почти бежал: единственное, что меня останавливало — люди, слаженно работавшие над проектированием будущей колонии, периодически меня на пути задерживали и здоровались, словно я какая-то диковинка. Некоторых я знал, но большинство, как я предположил, прилетели пока я болел. За что я стал местной знаменитостью, я понимал, но от такого пристального внимания мне было не слегка неуютно.

Как только я нарисовался в ставшей почти домом родным казарме, ребята таинственно заулыбались. Я, чуя неладное, насторожился, и не зря — из-за их спин ко мне вышел седовласый Воланд и с места в карьер заявил:

— Честер, если вы откажете мне в маленькой просьбе… Я ваш кровный враг на всю жизнь.

Я немножко ошалел от постановки вопроса и неуверенно сказал:

— Я бы не желал подобной перспективы. А чего вы хотите?

— Я вам предложу должность главы оперативного отдела Корпуса первопроходцев, и не вздумайте отказаться, — заявил шеф, не скрывая любопытства и небольшой хитринки во взгляде.

Я встал столбом и вопросительно уставился на первопроходцев, а они на меня, ожидая моей реакции. Макс подмигнула, и я отмер.

— И… и что я должен буду делать? — тихонечко спросил я практически сам у себя.

— Руководить, — насмешливо отозвался седовласый джентльмен, ошарашивший меня внезапной новостью. — Помнится, вы изначально именно в такой роли себя и видели.

— Но я же просто пошутил… — вот теперь я начал серьезно паниковать. — Вы тоже сейчас шутите? Какой из меня, к чертям собачьим, руководитель? Где я и где ответственность?

— Про шутку и правду, я полагаю, вам афоризм известен. Все, что нужно для расчистки территории под колонию, у нас есть, но кто-то должен обеспечивать защиту колонистов от враждебных и опасных для человека видов. Полагаю, подобная задача выработает у вас должный уровень ответственности за действия и решения, — достаточно жестко просветил меня будущий начальник.

Я мгновенно заткнулся и принялся размышлять о смысле жизни и своем месте в этом смысле. Прикинул на должность начальника оперативников всех по очереди и, пробежавшись по будущим первопроходцам взглядом, сделал вывод о том, что каждый из ребят вполне на нее годится. Помотал головой — так дело не пойдет, и принялся раскладывать по полочкам их достоинства и недостатки. Али отличный исследователь, любознательный, умный, с развитой интуицией, но слишком вспыльчив, Уилл — душа компании, но слишком верит в приметы и не очень дальновиден, у Макс полно достоинств, и только один, но серьезный просчет — не хватает выдержки, а Роман, хоть и великолепный командир, недостаточно полагается на чутье. Перебрав так еще раз всех по очереди, я в последнюю очередь проанализировал себя. Нашел кучу недостатков и только одно достоинство, которым втайне гордился –интуицию. Только умение вовремя почуять опасность спасало меня все эти месяцы, а так я по всем параметрам выходил наименее подходящим претендентом на руководящий пост.

Седовласый сдерживал улыбку, глядя на мои интеллектуальные мучения. Вот искуситель. Знает же, что у меня недостанет духу отказать.

— Почему я?

— А почему бы и нет? — пожал он плечами. — Поживем увидим, прав я был или нет. В конце концов, никто не мешает мне передумать в любой момент, так что…

Я мгновенно повеселел. Расклад с постоянной угрозой отстранения меня устраивал. Меньше всего на свете я хотел занимать не свое место, а должность главы оперативников априори не могла быть моей. Я начальник? Я не верил в эту свою ипостась ни на грош. Но первопроходцы верят, так что сверхзадача ради них попробовать, а по пути выпрыгнуть из штанов в попытке оправдать свое соответствие собственным сокровенным мечтам была непреодолимой приманкой. А вероятность увольнения за несоответствие оправданным ожиданиям будет меня подстегивать, будоражить и вдохновлять на подвиги во имя перфекционизма и работы над собой. Я несмело поднял глаза на импозантного джентльмена.

— Тогда я согласен. И, кстати, может, вы все-таки представитесь? Нам вместе работать, насколько я понимаю. Странно было бы не знать имени собственного начальства.

— Не скажу, — седовласый улыбался, и я вдруг понял, что именно этого он и ожидал, подначивая меня то должностью, то увольнением. Что я соглашусь. Ловушка Пеннинга для антипротонов вроде меня захлопнулась, я попался. И совершенно не хотел теперь вылезать наружу.

— Почему? — улыбнувшись в ответ, спросил я.

— А не хочу.

Он развернулся и ушел. А я настолько растерялся, что впервые в жизни не находил слов. Ребята окружили меня с поздравлениями, хлопая по спине и плечам, а Макс вообще с радостным визгом повисла на шее и чмокнула в щеку. Подошел Роман и степенно пожал мне руку со словами:

— Знаешь, я с первой встречи подозревал какую-то авантюру с твоим участием. И был прав. Ты справишься.

Я только головой покачал: я-то не был уверен, что справлюсь.

Никогда не предполагай, чего можно ожидать от людей. Я простую прописную эту истину понял и принял в первый же год заселения Шестой колонии.

Если первым колонистам я лично проводил инструкции — что можно делать, чего нельзя, как пользоваться защитным куполом, как различать опасных и неопасных существ, то с увеличением численности людей на Шестом степень моей паники одновременно с накоплением здорового пофигизма росли пропорционально. В самом деле, если человек стремится к изощренному способу самоубийства, то кто я такой, чтоб ему мешать?

Но вот что меня всегда демотивировало, так это желание людей познать новое, но каким-то очень хитрым способом.

Когда я был несмышленым подростком, меня родители взяли в круиз по Скандинавии с посещением Восьмого, Скандинавского мегалополиса. Честно сказать, особых различий с нашим Московским я не нашел. Но хорошо запомнил одно наблюдение: соотечественник, с которым мы ехали по фьорду любоваться на скалы, постоянно восклицал: «Ну вот и что? Это что, скалы? Камни и камни. Да видал я в Альпах такие скалы!»

Как-то сразу мне стало понятно, что не сравнивает он скалы Альп со скалами Люсефьорда по настроению, природе и особенностям. Он сравнивает одни скалы с другими, и тот камень оказывается ничуть не круче, чем вот этот. Это для геологов разница есть или для таких несколько пришибленных, как я, а для праздношатающегося туриста, заплатившего за экскурсию, одна скала похожа на другую примерно так же, как один зоопарк на другой. И он не находит различий. И возникает у него закономерный вопрос: а за что я, граждане, кровно заработанные-то отдаю? С подобными экземплярами мне приходилось сталкиваться несколько раз, но все они оставили неизгладимое впечатление.

Первая партия туристов — охотников за впечатлениями — прибыла на Шестой спустя несколько месяцев активной жизни колонии. Мы расселяли колонистов-ученых, ставили вместе с ними компактные жилые модуль-блоки, старались наладить быт. К каждому жилому сектору сначала ставили капсульную развертку защитного купола, потом водородный генератор — для обеспечения энергии, разбирались с системами фильтрации и очистки воды, делали обзорные лекции по безопасности… В общем, работы хватало по уши и еще немножко сверху.

И вот посреди попыток организовать мало-мальски налаженный процесс цивилизованной колонизации является процессия из шести вооруженных до зубов образчиков человеческой породы, и спонсирует сопровождение первопроходцами в ближайшую степь.

Я был очень недоволен — нас и так рвала на куски Ассоциация наук, туда пойди, здесь помоги, да и в колонии хватало занятости, но какая-то крупная шишка на самом верху решила, что весь мир подождет, пока мы на пару дней всем отделом оперативников сходим в приятное сафари.

Увидев индивидуумов, что мне предстояло сопровождать, равно как и моим пятнадцати подчиненным — по боевой тройке на человека плюс я, старательно пытающийся контролировать эту кодлу и ее заводилу, — я сразу предчувствовал шквал неприятностей и претензий. И ничуть не обманулся в ожиданиях.

— Честер? — небольшого росточка шатен с прилизанной к затылку реденькой остаточной волной волос, протянул мне ладонь. Я ответил на приветствие, про себя отметив, что по внешности людей не судят.

Шатен оглянулся на сопровождающих — пятеро крепеньких мужиков, наемников, хватались за иглометы, как за последнюю спасительную соломинку. Все они были облачены в слегка переделанную военную экзоброню, отчаянно выдвигали мужественные подбородки и сурово хмыкали. Дескать, видали мы в гробу и в белых тапках ваших насекомых, и не такую страсть доводилось переживать.

Я сочувственно посмотрел на них, вспоминая ошибки широкоплечей астродесантуры, вздумавшей с нахрапу покорить качественно отличный от углеродоорганической природы мир, и постарался ввести их в курс дела:

— По правилам безопасности каждый из вас будет иметь вооружение в один стандартный нитиноловый нож и боеприпасы для игломета с парализантом в сердечнике. Разрывные запрещены, боевые запрещены. Сдайте, пожалуйста.

Наемники недовольно заворчали, протестуя против наших порядков, но я был неумолим.

— А теперь, если вы еще не ознакомились с основными нюансами поведения в поле, небольшая лекция, — начал я, но лысеющий шатен по имени Ном меня прервал.

— Оставьте свои условности для тех, кто не имеет настоящего охотничьего опыта, — самодовольно заявил этот покоритель всея дикой природы.

Я терпеливо занудствовал, начиная понимать, что мои невеликие познания в физиономиях людей все-таки имеют претензию на правоту:

— Вы должны представлять, с чем вам придется столкнуться, так что…

— Бросьте. Сколько? — Ном выразительно пошелестел пальцами, а я сделал вид, что искренне не понимаю, что это он мне такое показывает.

— Чего — сколько?

— Сколько еще надо доплатить, чтобы вы отстали от меня с вашей нудятиной?

Я прикрыл глаза и медленно выдохнул.

— Деньги оставьте при себе. Если вы так не хотите меня слушать, то, наверное, хорошо знакомы со спецификой мира?

— Более чем, — Ном был не просто уверен, а настолько самоуверен, что я пожал плечами и загрузил голограмму стандартной формы отказа от ответственности. Ее я сочинил на коленке в тот момент, когда узнал, что вместо очередной партии колонистов прибудут туристы-авантюристы, и тут же согласовал с шефом, тот лишь пару дельных поправок посоветовал. Я понимал, что иначе все ошибки и огрехи поведения неопытного путешественника могут быть свалены на нашу ответственность. А мне такого не надо было.

— Вот тут поставьте отпечаток пальца, и будете сами отвечать за свои решения, жизнь, здоровье и имущество.

— А зачем тогда вы? — Ном вскинул брови, понимая, что его пытаются нагло ущемить в правах и, естественно, негодуя на эту тему.

— А для страховки, — невозмутимо ответил я и продолжил скучным казенным тоном. — Подписывая вышеупомянутый документ, вы отказываетесь от вводного инструктажа на свой страх и риск, и наша юрисдикция из обязательной превращается в добровольную. Словом, если вы попытаетесь убиться об зубы суккубы или попасть под прогон стада двутелок — мы в силу своих возможностей и способностей постараемся вас спасти. Но обещать ничего не будем. Или вы слушаете инструктаж и гуляете под нашей защитой. И по нашим правилам.

— И долго длится эта ваша лекция?

— Полтора часа. Кратенько, по верхам. Только самое основное.

Было видно, как Ном колеблется — его разрывало от желания пострелять сию же секунду и в то же время скручивало от жадности из-за впустую потраченных денег и нежелания терять время. Наконец, он злобно ткнул пальцем в форму отказа и рывком натянул перчатку.

— Пошли. И тут бюрократию развели.

Я отправил копию документа шефу, военным и в колониальную полицию на всякий случай — то, что пониже спины, чуяло подвох, и я старался прикрыть ребят от неприятностей. Поставил таймер на смарте на двое суток — ровно столько предполагалось нам отсутствовать в колонии — и по внутреннему переговорнику оперативников предупредил, чтобы были осторожнее и внимательнее: отказ отказом, но груз морального и служебного соответствия я ни с них, ни с себя снимать не собирался.

По мере удаления от локальных куполов защиты Ном и его личная гвардия постепенно снижали градус первоначально излучаемой безграничной уверенности в себе, и апломб шатена пал жертвой первой же малой химерки. Когда животное прыгнуло на него без всякой задней мысли, мужчина отшатнулся в сторону и с коротким взвизгом попытался ножом счистить с себя местный сферический аналог обычной луговой кобылки.

Я перехватил руку и аккуратно собрал в горсть ни в чем не повинную зверушку, заметив при этом с максимальной обезличенностью, чтобы не заподозрили в моем любимом тоне «а я говорил»:

— Малая химерка — не опасное создание, она не сможет вас ни укусить, ни чем-то отравить. Ее не стоит бояться, в отличие от красноглазых орфов, — выпустив химерку, я подхватил с земли небольшое двухголовое создание с ярко-красными пятнами глаз и выраженными силихитиновыми наростами вместо зубов в обеих пастях. Головы были сращены прямо с цилиндрического вида тельцем, покрытым плотным шипастым панцирем — карапаксом, а стояла тварюшка на длинных паучьих ножках. Стрекательные клетки в опушке передних клещеносных конечностей с обеих сторон оглушали и жалили мелких животных, а клешни — подтаскивали ко ртам: остальные восемь ног позволяли животному довольно шустро передвигаться и залезать даже на высокие и гладкие препятствия. Для человека яд орфов оказался смертельно опасным, хотя для здешних животных крупнее кошки размером особого вреда не представлял. — Я бы советовал в присутствии очаровательного создания перчаток не снимать и близко к лицу не подносить.

Орф был осторожно препровожден в кусты, откуда тут же улепетнул. Ном, успевший порядком поцарапать броню нитиноловым ножом, осторожно задвинул клинок в ножны, и диковато на меня посмотрел. А я что. Надо было либо смарт со справочником от ксенозоологов под рукой держать, либо инструктаж слушать, одно из двух. Взялся за роль отважного охотника — ну так не сигай теперь в кусты.

В первые сутки сопровождение Нома и его молодцев превратилось для меня в пытку. Турист каждую сотню метров порывался лишить себя жизни самыми антигуманными методами, какие только могла предложить природа Шестого, начиная от попытки пристрелить неожиданно взлетевшую из-под ног стимфалу и лишь чудом промахнувшись мимо меня и до желания зачем-то попробовать на вкус медно-голубую кровь свежеубитого пентапода. Ее, по-хорошему, и нюхать-то опасно.

Из всей дурной компании уважение и симпатию у меня вызвал только один наемник — тонкий, но жилистый шатен с пытливым и умным взглядом серо-голубых глаз, поразивший меня, когда мы остановились на привал и сняли шлемы, дикой прической из беспорядочно торчащих во все стороны волос всех оттенков лазури.

Звали красавчика Виктором, но я сразу сократил его до Вика и велел Макс присматривать за ним. Она лишь кивнула и не отлипала от подопечного все оставшееся время, негромко переговариваясь с ним, рассказывая, как правильно обращаться с кремнийорганическим миром, и наемнику симпатизируя. Я даже почувствовал что-то похожее на небольшой укольчик ревности, но подавил неуместную эмоцию.

Вечером, развернув локальный защитный купол, мы собрались в кружок, обсуждая события прошедшего дня и планируя маршрут следующего. Я наметил места обитания гептаподов и решил, что неплохо будет и для нас самих немного углубиться в дикие земли, чтобы поизучать природу Шестого и ее закономерности. Выходило так, что мы прошли за день около десяти километров, медленно и с остановками, и на следующий нам надо пройти не больше двух-трех, чтобы к концу временного контракта вернуться. К нашему тесному обществу подсел Вик и спросил:

— Разрешите?

Я кивнул и чуть подвинулся. Вик приземлился рядом и всем улыбнулся. Я, понимая, что чем дальше, тем больше мне нравится этот субъект, предложил:

— Расскажете о себе?

Вик обвел нас неуверенным взором и, встретив неподдельный интерес — кто же откажется от свежих баек и нового человека! — завел рассказ.

— Зовут меня Виктор, хотя домашние предпочитают Викто’р. По профессии я, как вы понимаете, наемник, хотя предпочел бы игломету карьеру стилиста. Maman и papa` хотели бы видеть меня неким подобием военного аристократа, но, к сожалению, надежд семьи я не оправдал.

Мы замолчали и с пораженной влюбленностью в такую великолепную личность во все глаза уставились на Вика.

— На самом деле я всегда мечтал создавать модные одеяния, но отец отправил меня в военное училище. Я не стал перечить, закончил Астродесантное, отдал честь присяге и Родине на протяжении двухгодичного контракта, и вот судьба завела меня на скользкий путь наемничества. Бывал на Пятом, служил в эскорт-службе при политиках, и это совершенно не то, о чем вы подумали.

Мы посмеялись, и я, совершенно очарованный Виком, с хитрым видом закинул первую удочку:

— А у нас до сих пор нет парадной и повседневной формы, броня только и обычный камуфляж…

— Как же так? — Вик, казалось, был удивлен. — Я думал, форма — одно из первых дел, решаемых при создании новых подразделений.

— А мы не военные, не гражданские и вообще по статусу не пойми кто, — пояснил я и добавил: — Эксперимент.

У Вика загорелись глаза, и я удовлетворенно прищурился. Никуда ты от нас не денешься, присвоим. Мы еще немного посидели и разошлись — день предстоял сложный. Но я уже видел, что мои ребята Вика отпускать не хотят, как и я.

Следующий день прошел относительно спокойно, как и вечер, а вот возвращение обратно показало, что у некоторых представителей человеческой породы мозг находится не в зачаточном состоянии, а в противозачаточном. Отрицательная величина вменяемого сознания убедила Нома, что лезть в гнездо дактилей практически перед самой колонией — самая правильная в мире идея. Насекомые, правда, так не считали.

— Куда? — я не успел на крошечную долю секунды, но Ному хватило, чтобы запихать руку в длинный конус, возвышавшийся над почвой. Вот откуда у человека столько стремления сунуть нос и конечности туда, где их точно могут покусать?

Потревоженные дактили высыпали наружу по его рукам, облепив несчастного с головы до ног. Ном истерически орал, пока наемники пытались с него счистить тонкие белесые нити с множеством ножек, и тут в бой вступила основная артиллерия — пока дактили-охотники разбирались с тем, кто потревожил колонию, дактили-оборонщики и дактили-защитники, заметно крупнее по размеру, принялись обстреливать захватчиков струями вонючей липкой жидкости. Насекомые руководствовались исключительно инстинктом: защитить родной дом и заодно попробовать захватить в цепкие лапки добычу, еда лишней никогда не бывает. Ном и наемники, создавая шум, только больше вязли в возне рассерженных насекомых, и я, вздохнув, пошел вызволять их.

По одному вытянув охрану, я отдал их первопроходцам — те знали, что делать, — а вот Нома мстительно оставил напоследок, и тот покрылся слоем насекомых практически полностью. Мне пришлось вынимать его из гущи потревоженных инсектоидов практически за уши и срочно делиться с самоуверенным дураком перчаткой и наголенником — его компоненты брони едкая слизь дактилей проела почти полностью.

Ввалившись под локальный защитный купол колонии, наемники потрясенно молчали, бледные, в пятнистой от секрета дактилей экзоброне, помятые и шокированные. Вик, намертво прицепившийся к Макс, сочувственно на них поглядывал — у него хватило ума копировать наши действия и не соваться к колонии дактилей. Нома била крупная дрожь, и он то и дело приглаживал трясущимися пальцами редеющую шевелюру. Наконец, его психика справилась с экзотическими потрясениями, и он заявил, почти переходя на ультразвук:

— Я буду жаловаться!

— На что? — с интересом спросил я. — Точнее, на какого именно представителя флоры или фауны Шестого мира вы хотите подать жалобу? И, главное, кому?

— Это вы виноваты! — понятно, шоковое состояние частенько выливается в попытку переложить ответственность за свои ошибки на кого-то более компетентного. Я знал об этом не понаслышке: в числе моих близких родственников были и врачи, и педагоги, и историй о том, как они могут быть «неправы», я наслушался в детстве и юношестве с избытком.

— В чем же? — продолжал спокойно любопытствовать я.

— Вы не предупредили! А должны были!

Я, внутренне немножко закипая, достал из кармашка брони смарт и включил скачанную под шумок запись с дрона связи — на голограмме отлично было видно, как Ном отрицательным жестом отмахивается от обзорной лекции и показывает известный во всех пяти (а теперь шести) мирах и на Земле жест.

— При необходимости звуковое сопровождение будет очищено и добавлено. Плюс ваша подпись, — и я помахал голограммой отказа, собственноручно подписанного отпечатком пальца Нома. — Вы приняли решение.

Я развернулся к заказчику спиной и перевел взгляд на Вика. Тот заинтересованно меня изучал, склонив голову набок и не скрывая любопытства. Я светским тоном — почему-то меня тянуло говорить с ним исключительно высокопарными конструкциями — осведомился, вспомнив сделанное мне шефом не так давно предложение:

— Любезнейший! Не откажете ли вы мне в маленькой просьбе?

— Не откажу, — Вик не колебался ни на мгновение, и мне это чрезвычайно понравилось.

— Значит, договорились. Закончится контракт — жду вас здесь на курсах подготовки.

И скинул ему на смарт подробности, типовой рабочий контракт первопроходца и свои координаты. Вик до ушей улыбнулся и кивнул. Вот насколько ж погаными были эти дни, настолько же приятным бонусом для меня оказалось потенциальное приобретение нового оперативника. Родственную душу в нем я учуял за километр и был уверен, что в нашем коллективе он приживется.

Наконец все дела были сделаны, контракт выполнен, двое суток в поле с приключениями, достойными отдельной саги о человеческой глупости, завершились буквально пару секунд назад, о чем мне мигнуло уведомление таймера. Клиента и его сопровождение мы доставили туда же, где и забирали, живыми и относительно невредимыми. Так что совесть моя была спокойна, а вот чувство справедливости — раздражено до крайности.

Я махнул бойцам — и мы под негодующие вопли прошествовали в казарму. Пока ребята снимали замызганную броню и делили между собой, кто останется дежурить, а кто больше устал и хочет отдохнуть, я как был, в запыленной и заплеванной легкой броне, без перчатки и наголенника постучался в кабинет к начальству.

Дверь отъехала, и седовласый шеф с любопытством спросил:

— Что вы придумали на этот раз, Честер?

— Для начала — поднимите цену аренды оперативников вдвое для туристов и прочих праздношатающихся и в полтора раза для крупных коммерческих организаций. А ученым — пропорционально снизьте. Мы все-таки не вещи, а если и вещи — то должны быть крайне дорогостоящими, — заявил я, кипя служебным негодованием. — Во-вторых, мне кажется, нужна система грантов на наше свободное время для тех, кому мы действительно нужны. Как раз за счет подъема оплаты наших услуг. В-третьих, надо создать единый документ, регламентирующий взаимоотношения с заказчиками, кто бы они ни были. И обозвать его как-нибудь красиво, например, Кодекс первопроходцев, чтоб была не бумажка, а внушающая уважение и священный трепет броня. В-четвертых, отнимите вообще у туристов право носить оружие в поле! В колонии пусть колониальная полиция разбирается, а в поле мне пародия на снайперов не нужна! А, и я прошу дать мне возможность изгонять особо умных.

— Право вето… — задумчиво кивнуло начальство. — А что, это идея.

На следующий день я вне очереди вышел на службу и принялся наблюдать. Лаборанты устроили своему руководителю бойкот — общались только по работе, без жесткой необходимости к ученому не заходили и тем более не совались к нему в кабинет в его отсутствие, и все внимание уделяли исключительно довольной Гайяне. Та светилась солнышком в обрамлении каштановых кудряшек и всячески старалась укрепить позиции в коллективе. Камеру мы втихую с Тайвином установили, но мне было неспокойно. Момент с новой сотрудницей мы не продумали, она сейчас одеяло попросту на себя перетянет — и ученый сломается. Я в него самого верил, на его психике можно румбу плясать. Но как он отреагирует на смену приоритетов молодых умов, тщательно воспитываемых им без малого четыре местных года? И что реально им может дать Гайяна?

Я видел ее манеру поведения — нет-нет, да и проскальзывали в ней замашки истинного диктатора. Она с каждым днем все активнее принимала позиции руководителя: выдавала указания, окорачивала что младших, что старших лаборантов, хотя была с ними в одной должности, изредка я слышал эпизоды прямого сомнения в компетентности отдельных ученых, обвинения в криворукости, отстранение от текущих задач… Словом, вела она себя как заправский эгоцентрист, привыкший помыкать рабами, а не как суровый, замкнутый и жесткий научный руководитель, делящийся знаниями и опытом, каким для своих подопечных старался быть Тайвин. Нет, такого нам не надо, решил я на пятый день и приперся к ученому в кабинет. Но, к моему удивлению, его на месте не оказалось.

Посмотрев на пустой стул, я глубоко вдохнул, разыскивая где-то в недрах собственного существа решимость попытаться вправить мозг целому отделу. Не нашел, поэтому открыл дверь, сделал пару шагов из святая святых штатного гения и провозгласил:

— Народ! Мне надо с вами серьезно поговорить.

Лаборанты, занимавшиеся своими делами, кто встал на месте, кто поднял голову от аппаратуры и графиков, а я стоял перед ними и внимательно разглядывал, не торопясь продолжать. Встревоженный улей лаборатории загудел шепотками, но постепенно стих, и все взгляды устремились на меня.

— Я смотрю, вы Тайвину устроили полноценный бойкот. И я знаю, что во Всемирной ассоциации наук готовы его с руками оторвать, ему предлагали место в коммерческих лабораториях, в «Авангарде» его ждут с распростертыми объятиями, да и вообще он личность востребованная. Он мог бы куда угодно пойти, если бы захотел. Но он вроде никуда не собирался. Поэтому у меня возник один вопрос. Почему вы хотите выжить своего руководителя к черту на кулички? — я постарался задать максимально неудобный вопрос, сделав подчеркнутый акцент на слове «вы». Лаборанты опустили глаза, пока кто-то самый смелый не пояснил:

— Честер, вы же видите, как он с нами обращается. Мы для него — ресурс, не более. Я не уверен, что он знает, как меня зовут, например. А мы работаем вместе почти с самого основания колонии. Я устал постоянно быть «гамадрилом», понимаете?

Лаборанты зашумели, и я выслушал прорвавшийся поток обвинений. И в грош не ставит, и не ценит, и не хвалит, и вообще, деспот и сатрап.

— Я понял. Притесняют и тиранят. Кевин, — обратился я к тому, кто посмелее, — а вы хотели бы руководить лабораторией?

Ушастый парень с растрепанной блондинистой шевелюрой вздрогнул –не ожидал, что я их по именам различаю. Немного подумал, прикидывая, потянет ли он роль большого начальства, затем с сомнением покачал головой.

— Нет. Я бы хотел и дальше заниматься научной деятельностью, — его взгляд стал чуть виноватым. — Тайвин — хороший руководитель, но…

— Так, — прервал я его, — а кто-то из вас в принципе готов начальствовать?

Значит, Тайвин внезапно стал хорошим руководителем. Уже прогресс! Лаборанты снова зашептались, и я приметил тени колебания, недоверия и отрицания — а потяну ли? А вдруг это проверка какая? Прикинули подчиненные штатного гения и тот объем работы, что выполняет только он, покосившись на его кабинет, где через окошко был виден стол, заваленный расчетами и недопаянными разработками.

— Наверное, мы не готовы, — резюмировал кареглазый Нил с немного азиатскими чертами лица, один из самых сообразительных подручных ученого. — Но с ним практически невозможно сработаться, он же гений-одиночка. А мы только его инструменты.

— Восстание инструментов прошло успешно, поздравляю, — едко отметил я. — А что он потом работать не сможет из-за разболтанного душевного состояния, вы не подумали, конечно, достойные работники науки?

— А о нас он много думает? — уязвленно отметил темноволосый зеленоглазый Михаил, физик-кибернетик и обладатель самого орлиного профиля и шикарного носа с горбинкой в их теплой компании белых халатов.

— А это уже другой вопрос, и его я тоже… провентилирую, — пообещал я и продолжил: — С этим прояснили, руководить — не призвание истинного ученого. А если у вас будет другой начальник? Или… начальница? — прозрачно намекнул я на старшинство Гайяны в моменты отсутствия Тайвина. Та, не принимавшая участия в обсуждении, вспыхнула и зарделась.

— Я только приглашенный специалист, для обмена опытом, — пояснила она. — Но мне было бы лестно занять такую должность.

— То есть вы бы потянули? — уточнил я.

— Думаю, да.

Угу, понятно, еще один экземпляр человеческой породы, что от скромности не умрет. Пожалуй, эти двое споются, если сначала друг друга не разорвут в клочья. Продолжаем разговор.

— Так, а вы что скажете? — обратился я к лаборантам. Те на Гайяну покосились, как гептаподы на химеру: вдруг кинется и загрызет. — Я серьезно, ребят. Жду вашего ответа.

Научные сотрудники переглянулись, и Нил осторожно заметил:

— Вообще мы бы хотели, наверно, остаться под руководством Тайвина. — Он оглянулся, ища поддержки, и его коллеги согласно закивали, и он перевел взгляд на Гайяну. — Но и вас мы бы не хотели отпускать. Вы нам невероятно помогаете.

Нил несмело улыбнулся бойкой карьеристке, но она кинула на лаборанта высокомерный взгляд, в котором обещала незадачливому парню все кары небесные за недоверие и принижение ее достоинств.

— А вы бы хотели у нас остаться под началом Тайвина? — продолжал допытываться я. Гайяна задорно тряхнула каштановыми кудряшками.

— А почему бы и нет? У вас весело. И всяко интереснее, чем у меня в «Авангарде».

— Угу, — оставалось лишь закрепить успех. — А теперь внимание — фокус. Давайте вы все отойдете вот в тот угол и минутку помолчите, хорошо? Вот прям ни звука, договорились?

Заинтригованные лаборанты заняли указанный мной угол и принялись оттуда сверкать на меня взглядами. Я достал смарт и вызвал Александра Николаевича Санникова — координатора Всемирной ассоциации наук, неугомонного, мелкого, но крепко сбитого мужичка лет сорока, едкого и концентрированного, успевавшего по сто раз на день раздавать пинки по всем научным подразделениям колонии. Из всех, кого я знал, не поддавался на его подколки и провокации только Тайвин — и он же был единственным, кого этот чертик из табакерки безмерно уважал и обожал, уж не знаю, за что.

— Добрый день, Александр! Найдется минутка? — поздоровался я.

— О, какие люди! Честер, для тебя — сколько угодно, — живо ответил этот неугомонный маленький ученый с доброй душой и неиссякаемым научным энтузиазмом.

— Есть у меня на примете один человечек, — начал я, и тут же был перебит.

— Человечек? От тебя лично или от вас? Очень, очень интересно! — воодушевился Александр. — Кто? Откуда? Какие навыки, кем работает? Ты же пристроить хочешь, я правильно понял?

— Да-да, правильно. Так вот, наша заноза очкасткая задумал отдел реорганизовать… — не успел я даже заикнуться, как и без того бьющий через край энтузиазм Александра прямо-таки взбурлил.

— Ни слова больше! Из-под Тайвина любого заберу. Хоть косого, хоть хромого, хоть кривого. Я бы всех взял, хоть на полставочки, хоть на пару деньков по очереди, да он у вас жадина и не делится. Шутка ли, воспитанники гения! — Внезапно он подался всей проекцией ко мне вперед, хитро ухмыльнулся и заговорщически прошептал: — И никому больше не звони, понял? Я хочу этот эксклюзив себе и только себе! Заметано?

— Заметано, — улыбнулся в ответ я и отключил связь. В лаборатории можно было уронить иголку — и звук ее падения был бы самым оглушающим в этот момент. Я перевел взгляд на замерших лаборантов. — Надеюсь, иллюстраций достаточно. А то детский сад какой-то развели с обоих сторон, унижают, обижают… А с Тайвином насчет его отношения к вам я поговорю, давно пора. Кстати, никто не знает, где он?

Лаборанты переглянулись, и мне сразу это не понравилось.

— Та-а-ак, — протянул я. — Кто-то вообще видел его сегодня с утра?

— Я видел. — Нил немножко побледнел, но еще был уверен в собственной непогрешимости. — Он с утра зашел в кабинет, а потом через пару минут оттуда выбежал и больше не возвращался.

Я кинулся к окну: флаера на месте не было. Куда же ты делся, очкарик? Лаборанты негромко зашумели, а я забежал к ученому в кабинет и прочел последние записи на настольном голопланшете. Там среди непонятных мне расчетов и формул несколько раз были обведены какие-то данные и поставлен восклицательный знак с пометкой N. B. На что же ты хотел обратить внимание… Я вчитался внимательнее, и понял: это были координаты нашей последней экспедиции. Так я и знал, что изгнанием «Апостола» дело не кончится!

Как назло, весь мой отдел разбежался по вызовам, так что лететь, похоже, предстояло одному. В том, что надо лететь вслед за ученым, сорвавшимся к точке пресловутой экспедиции с низкого старта, я не сомневался ни секунды: мое чутье вопило в голос о том, что Тайвину грозит нешуточная опасность, хотя я не мог разобраться пока, какая и с какой стати. Рудник на экваторе активно разрабатывался, там были и купол, и натасканные нами стажеры, и охрана, но что-то покоя мне не давало.

— Так. Гайяна, принимайте временное руководство лабораторией. Как только кто из моих покажется, скажете им, что я на экватор полетел, координаты у них есть, да и Тайвин вот оставил.

— А почему вы просто кому-нибудь не позвоните?

— Нет времени, и отвлекать оперативников во время работы опасно, — пояснил я и убежал к своей машине.

Через пару часов полета примерно на середине пути я начал дергаться: связи в этих дебрях отродясь не было, и случись вдруг что, меня только приблизительно искать можно по аварийному маячку на флаере или смарте. На смарте у первопроходцев он всегда включен, а в аппарате сейчас активирую, пока не забыл. И только я это сделал, как автоматика летательного аппарата выдала мне длинный и очень неприятный для понимающего водителя сигнал.

— Не-не-не, не смей! — наорал я на приборную панель своего флаера, мигающую разноцветными огоньками. Флаер меж тем слушать меня вовсе не собирался, а собирался падать прямо в ломкие кусты похожих на хризантемы цветов, отчаянно пытающихся выжить своим хрупким естеством среди асимметричного кремнийорганического пространства Шестого. Летающая машина, не вняв моим предупреждениям, мягко спланировала к поверхности и, зависнув в паре метров от почвы, неэлегантно рухнула вниз. У меня сложилось стойкое ощущение, что позвонки устроили перекличку, кого-то не нашли и пересчитались еще раз. Отстегнув ремень безопасности, я понял, что, кроме неприятных ушибов в районе крестца, особо не пострадал — значит, и сетовать не на что.

Стоило мне высунуть нос за пределы флаера — свистнули иглы, с тяжелым металлическим звуком прошибившие бок злосчастного летательного аппарата. Хорошо, не меня, я бы не был рад и счастлив.

— Эй, я могу и обидеться! — крикнул я в пространство. Окружающие кусты отозвались пролетевшими над ухом снарядами. Понятно, конструктивный диалог невозможен. Надо будет озаботиться укреплением техники. Защиту там навесить, бронепластины, что ли… Но расхолаживаться мне не дали, продолжив стрелять. Я затаился за хвостом флаера — самой его бронебойной, по моему мнению, частью — и ввел запрос на координаты смарта Тайвина. Судя по пришедшему ответу, ученый был близко, примерно в полутора километрах от меня. Повезло, что он тоже озаботился маячок включить, и что сигнал добил. Мне оставалось только глубоко вздохнуть — и пойти на поиски.

Первые мои передвижения знаменовались активным обстрелом, а пара игл прошла в сантиметрах от виска — кто ж там такой талантливый снайпер? И главное, откуда тут засада, ведь не могли же эти партизаны знать, в какой момент откажет флаер, и тем более, когда и куда я полечу. Или могли? Мельком глянув на флаер, я увидел точечные повреждения, но оценить навскидку не смог и просто их запомнил.

Мне удалось потихоньку скрыться в полупрозрачном кустарнике, не потревожив гнездо сциллок и традиционно дежурившую рядом харибду. Никак мне не понять, какие симбиотически-паразитические отношения связывают эту парочку! Я сердито тряхнул головой: сейчас совсем не время для практической зоологии, и осторожно прополз под хрустальным куполом листвы вязецвета и чего-то еще, похожего на стеклянную имитацию черемухи. Прикрылся высоченной прозрачно-зеленоватой травой, обманчиво-хрупкой, выдающей мое расположение тоненькими звонкими молоточками звука. Оставалось надеяться, что оппоненты, кем бы они ни были, не знают тонкостей работы с деликатным миром Шестого и попросту меня не заметят.

Над головой снова свистнули иглы, глубоко вонзившиеся во фрактальные разводы на стволах кустарников, брызнули щепки. Не прокатило. Я замер, уповая на буйство жизни — она могла спрятать, и она же с легкостью могла и убить.

Шевеление неподалеку от меня тоже замерло — преследователи пытались вычислить, куда я уполз, и уже двинулись в мою сторону, когда между нами возникла агрессивно настроенная крестоглавая химера — самый редкий и осторожный хищник в здешних краях. Я постарался прекратить дышать, а вот враги не были столь осведомлены в отношении зверя и попытались прошибить ее шкуру. Ха три раза, так она им и поддалась. Химера раскрыла четырехлепестковую пасть, издала душераздирающий скрежет пополам с визгом и кинулась в их сторону. Я, оставив гнусных злодеев, покушавшихся на меня, на попечение химеры, беззастенчиво смылся.

Флаер Тайвина я нашел относительно быстро — не прошло и получаса. Смарт ученого давал более или менее точные координаты, но загвоздка заключалась в том, что человека внутри машины не было. Я внимательно осмотрел флаер, отметил, что повреждены те же точки, что и на моем: испорчен аварийный маячок, чуть надпилены хвостовые рычаги управления и шланг системы охлаждения. Выходит, я опять столкнулся с полномасштабной диверсией — кто-то и мне, и штатному гению флаеры испортил грамотно и злонамеренно. С подтекающим хладагентом и хоть как-то управляемая, машина аккурат должна была пролететь пару тысяч километров, не больше — так и произошло.

И, главное, талантливо-то как, почти рядом с местом падения аппарата Тайвина — засада. А, ну да, точно, траектория полета же была записана в автопилот флаеров «Апостола», и спрогнозировать, где и как упадет машина, реально. Как и подготовиться к нападению. Наверняка еще одну бумажку подкинули, ироды, он и не выдержал. В том, что это снова происки синдиката я ни на секунду не засомневался. Но что криминальные элементы не учли — так это то, что я за ним почти сразу полечу. И что флаер Тайвина имеет роботизированную систему автопочинки — ученый тот еще параноик в отношении техники — тоже упустили. В итоге обстреляли ни за что ни про что меня, причем, судя по синим пятнам, которые я краем глаза видел в точках попадания игл, сердечник в них с парализантом. Я, по-хорошему, должен был просто потерпеть крушение на том же месте спустя какое-то время… и что дальше? Наверно, или пристрелили бы, или сам бы подох, сезон дождей в разгаре, и агрессивных суккуб с химерами полно, на двутелок охотятся. А вот где наш камушек в ботинке, которого хотели оглушить и утащить… Загадка века.

Я еще раз осмотрел летательный аппарат — стекло было выбито и окроплено крупными кляксами крови. Похоже, Тайвин опять не пристегнулся, классическая ошибка самоуверенного новичка, и когда флаер резко встал и начал падать — он вылетел головой вперед, обогнав машину в полете. И мне перспектива искать по кустам его переломанное тело не улыбалась — было невероятно страшно его найти. Но, переборов себя, через пару секунд я пошел разыскивать следы. Где ж ты приземлился, птичка наша? Живой ли еще, или я зря сюда под иглами полз?

Алая кровь на стеклянном мареве травы была видна настолько отчетливо, что я с холодеющей вдоль хребта спиной почти бежал по следу, про себя матерясь и пытаясь отследить шевеления в кустах — стать обедом для суккубы или химеры не хотелось, а от мелочи у меня есть аптечка и легкая броня. Повезло, что дождь не шел, и жалко, что опять я пренебрег правилами безопасности и нацепил облегченный вариант — послушать Макс, что ли, в следующий раз… Но и так тоже ничего, не штаны с футболкой все-таки.

Пока мозг старательно меня отвлекал от мрачных перспектив, ноги и выучка свое дело делали, и за следующим буреломом мне открылась не очень обнадеживающая картина. Тайвин, в бессознательном состоянии, с неестественно вывернутой левой рукой, лежал под кустом сциллок, которые заинтересованно тянулись к нему всем своим многоголовым организмом, но к активным действиям не переходили — резкий металлический запах человеческой крови им, похоже, не нравился.

Мне он не нравился тоже, поэтому я осторожно оттянул ученого из-под куста — гнездовой колонии животных и внимательно обследовал. Черт, похоже, дело плохо. Звук дыхания сильно отличался от нормального — свист и шум на затрудненном вздохе, рваные движения грудной клетки и вмятина на левой стороне груди говорили о том, что или одно, или несколько ребер проткнули плевру, и легкое спалось.

Что там — кровь или воздух — я не знал, но примерно понимал, что лучшим решением будет сделать в ученом лишнюю дырку, пока не стало слишком поздно. Левая рука была сломана, к тому же на месте выхода лучевой кости, торчащей из-под кожи, шевелилась харибда, вцепившаяся в края раны. Ее я аккуратно отцепил и, осторожно положив правую руку ученого себе на шею, отволок его подальше, в казавшееся мне относительно безопасным место.

Там я быстренько, пользуясь нитиноловым ножом как топориком, срубил пару веток, примотав их содранным с Тайвина халатом на место перелома. Еще вопрос, ядовита ли харибда, этой задачей на моей памяти практически не занимались — существо это было не особо часто встречающееся, всегда в паре с гнездом сциллок, и как они взаимодействуют предстояло еще выяснить. Но ответы мне были нужны сейчас, поэтому я тут же вколол ученому его же изобретение — универсальный антидот от основных силитоксинов, и обезболивающее.

Через пару минут, когда я уже примеривался всадить иглу ему в грудь, как велело некое подсознательное намерение, гений открыл глаза и с откровенно шокированным выражением уставился на меня.

— А что вы тут делаете? — спросил он.

— Тебя спасаю, — просто ответил я, и попробовал уточнить, раз уж выдалась такая возможность. — Куда ткнуть, чтобы пневмоторакс расхлопнулся?

— Термины у вас… — сморщился Тайвин. Очередной вздох дал ему понять, что я серьезен, и он, часто и неглубоко вдыхая, посоветовал: — По среднеключичной линии, второе межреберье. А почему я боли не чувствую?

— Болевой шок, наверное, — сосредоточенно нащупывая его ребра под рубашкой, отозвался я. — И обезболивающее я вколол. Одно из двух. Держись, сейчас комарик укусит.

И я, с силой шарахнув рукоятью игломета, вогнал в нужную точку иглу, предварительно обезвредив ей сердечник — зачем мне поломанный ученый под действием парализанта? — и тут же вытянул ее обратно. Тайвин судорожно вдохнул — шипение воздуха из раны дало мне понять, что немножко времени я выиграл. Зрачки у него сузились, но неравномерно — похоже, что есть и сотрясение. Я помог ему подняться, и мы поковыляли в сторону его флаера. Дошел же я один сюда, попробуем и вдвоем дойти обратно.

— Маячок тебе поломали, — жаловался я, забив окончательно на субординацию. Ну какой смысл выкать, если тащишь человека на плече? — Систему охлаждения, систему управления. А хочешь прикол?

— Хочу, — слегка заплетающимся языком ответил ученый.

— Мне тоже поломали. Диверсанты, мать их! — я, тяжело дыша, постепенно приближался к разбитому флаеру Тайвина, но вынужден был устраивать передышки. Опустив его на ломкую изумрудно-прозрачную подстилку, я отдышался и отметил: — Похоже, что твоя автопочинка сыграла с тобой злую шутку. Пыталась флаер починить, но окончательно поломала. И ты приземлился не в расчетной точке, а хрен знает где.

— А ты? — поднял на меня мутные глаза гений.

— А я приземлился где кому-то было надо, чтоб приземлился ты. И чуть не получил в задницу иглу с парализантом. Так что непонятно, больше повезло тебе или мне.

— Никому не повезло, — констатировал ученый. — Зачем вообще ты меня тащишь? Брось, да и забудь.

— С глузду двинулся? — изумился я. — Разбежался, аж три раза.

— Да кому я нужен, — начал ныть Тайвин. — Все мои гамадрилы к этой… чертихе в юбке убежали. Один, я всегда один…

Я разозлился.

— Ты мне тут классику не цитируй, гений признанный. Ты хоть раз лаборантов своих хвалил? Интересовался, чем они живут, какие у них проблемы? С личной жизнью что, с интересами, с увлечениями?

— А зачем? — нечетко ответил Тайвин. Его сознание плыло, и я попробовал лоб на ощупь — вроде не горячий. Странно. Может, это из-за кислородного голодания мозга после пневмоторакса? Или последствия укуса харибды…

— Затем, глупый ты начальник, что ты все на себя взвалил и тащишь, как ишак. А как тебе твои гамадрилы помогают, и не видишь вовсе, — я старался быть мягким и объективным, но из-за бессилия помочь ученому беспокоился и отвечал резче, чем следовало.

— Вижу, — грустно сказал Тайвин. — Я все вижу. Они молодцы, они старательные, работоспособные, умные. Нила я хотел Александру отдать, у него там больше перспектив было бы…

— Слон в лесу сдох! — изумился я, подымая ученого и подтаскивая еще на пару метров ближе к летательной машине. — А им ты хоть раз об этом рассказывал? А Нила ты спросил, чего он хочет? Они вообще уверены, что ты даже по именам их не знаешь. А почему еще, ты думаешь, они под крылышко к Гаяйне прилетели? Потому что ты сухарь из сухарей, дурная твоя голова. Одни мозги там, поди, — я осторожно постучал ему по лбу указательным пальцем.

Тайвин нервно всхлипнул, так что я даже остановился проверить, все ли хорошо. И нет, ничего хорошего я не увидел — у него начинался бред, гений вспотел, взгляд бесцельно блуждал по окрестностям.

— Сухари местами поменялись… — сказал он куда-то в кусты.

— Это ты про кого? — уточнил я.

— Про Александра. И про себя. — Ученый немного помолчал и продолжил. — Они думают, я железный. Я не железный! И не титановый. И даже не из углепластика!

Я внутренне холодел, внешне обливаясь семью потами. Что ж мне с ним делать-то…

— Я почему их не хвалю — потому что они все правильно делают. Сделал правильно — это норма, зачем хвалить? Я им все даю — знания, опыт, практику. А они не ценят. Вот за что тебя любят, а меня — нет?

— Ой, дура-а-ак, — выдохнул я. — Какие ж вы все идиоты…

— Не ругайся, — назидательно произнес ученый.

— И то верно, силы еще тратить. — Я замолчал, и поволок его обмякшее тело к уже виднеющемуся сквозь заросли флаеру. И тут между нами и аппаратом нарисовалась она — красавица-скорпикора. Настоящая. Бронированная и ядовитая. Да вашу ж мать, ну серьезно?

Я осторожно опустил Тайвина на землю, тот слегка приоткрыл глаза, оценил обстановку и произнес:

— Нам кранты.

Я не мог с ним не согласиться и все же, почувствовав в глубине груди комок обиды, бессильной ярости и тупой обреченности, произнес в сердцах, словно выплюнув его наружу:

— Только тебя тут и не хватало! Шла бы ты…

Скорпикора, нервно дернув хвостом, к моему удивлению, повернулась ко мне задом и скрылась в кустах. Тут уже я бессильно осел рядом с Тайвином и, чувствуя глубокую опустошенность, отметил — приближается гул флаера. Мне уже было наплевать, чей он, лишь бы оказали помощь. Хоть какую-нибудь. Тайвин посмотрел на меня плохо фокусирующимся взглядом и уточнил:

— Ты ей приказал уйти?

— Да, — устало подтвердил я.

— И она ушла?

— Да.

— А-фи-геть, — неожиданно ясным голосом произнес ученый и вырубился.

Сезон дождей закончился, и наступила зима. Точнее, зимой это назвать было сложно: днем воздух прогревался градусов до двадцати, а вот ночами было прохладно, зато небо теперь частенько украшали северные сияния, а активность инсектоидов порядком снизилась, давая нам солидную передышку. Одной такой прекрасной ночью в середине зимы на пороге нашей казармы возник Тони, встревоженный и суетливый. Я тут же подорвался с места: двухметровый полицейский в состоянии тревожной озабоченности меня взбудоражил.

— Что у тебя случилось? — спросил я его негромко, чтобы не перебудить казарму. В темноте светился только смарт Вика, недавно вступившего в наши ряды — он оказался неперевоспитуемой совой.

— Трое в самоволку ушли.

— Так, и зачем я?

Тони с отчаянием и надеждой посмотрел на меня, и я, предчувствуя нехорошее, предположил:

— Они что, за пределы защиты выперлись? В лес? Ночью? Совсем дебилы или просто решили так оригинально покончить с собой?

Тони горестно вздохнул: защитный купол на всю колонию поставили только недавно, но колонисты уже успели расслабиться, чему я категорически не был рад и пилил Тайвина, пытаясь заставить его сделать на всю колонию систему экстренных оповещений. А заодно с ней — дополнить каждый жилой модуль-блок локальным модулем развертки защитного купола. И на всякий случай всех, кто в поле ходит, капсулами защиты снабдить. Мало ли что может произойти. Но ученый шипел сквозь зубы и отмахивался от меня, считая подобные меры предосторожности излишними.

— Новый набор, недавно прислали. Мне бойцы рассказали, что они на спор, выпендриться хотели и показать, что круче них только вареные яйца, — объяснял мне с виноватым видом Тони, помогая влезть в облегченную броню.

— Как дети малые, — покачал головой я, пристегивая перчатки. — Это ж не прогулка по кладбищу, нервишки пощекотать, тут помереть как нефиг делать.

— Я с вами, — из темноты возникла рядом с нами Макс.

Я недоуменно повел плечами и сказал:

— Я не вижу необходимости. Тем более тебе завтра с биологами идти…

Макс набычилась, стало понятно, что никуда она сейчас не уйдет, тем более спать.

— Я тебе какое-нибудь обидное прозвище придумаю, — пригрозил я. — О, придумал! Будешь Липучкой.

Макс упрямо продолжала сверлить меня взглядом.

— Ладно, — сдался я. — Хоть ты и Липучка теперь, но лишней точно не будешь.

— Тогда и я пойду, — сказал смутный силуэт из темноты, оказавшийся Энди, нашим вечным неопределившимся. Он все время то пребывал у нас, то уходил к военным, то просился к Тони, не в силах принять решение: ему нравилось у всех одинаково. Из-за двери высунулся и Вик, и я только рукой махнул — да хоть все идите. Сколько надо народу, чтобы спасти троицу незадачливых полицейских, я и приблизительно не мог себе представить. Вик посмотрел на количество со мной собравшихся и поднял бровь, и я, подумав, отослал его в казарму, отрицательно мотнув головой. Зелен еще по полям ходить.

— А как мы их искать будем? — поинтересовался я.

Тони протянул мне смарт — над ним развернулась голограмма с видом ближайшего лесочка и три точки внутри него.

— Нам только сегодня вечером из «Авангарда» прислали, новое приложение, аварийные маячки. Если их на смарте активировать, километра на полтора сигнал дают. Говорят, какая-то девица разработала.

Я повертел смарт, позавидовав:

— Удобная штука! Надо будет всем колонистам на смарты поставить. Так не потеряешься. Пришлешь завтра?

— Угу, только с военными согласую, — поддакнул Тони, и мы понеслись по проложенному к точкам маршруту.

Ночной лес встретил нас шорохами, скрежетом и порыкиваниями. Суккубам со скорпикорами было холодновато, и они почти не охотились, но всегда была вероятность на них нарваться. К тому же, в темноте не было видно мелкую ядовитость, а свет включать было нельзя: на него летели дезориентированные гарпии, некрупные и неядовитые насекомые, но на их скопление как раз могли прийти ночные хищники. Неяркого свечения двух спутников планеты хватало, чтобы не включать фонарики, и мы уверенно продвигались в лес. Тони ностальгически вздохнул, вставая в круг: он успел все-таки привыкнуть и немножко соскучиться по полевой работе.

Послышался такой шум, словно в кустах топало стадо ежей, по пути предаваясь оргиям: трещали ветки, кто-то переговаривался и шумно сопел. Меня перекосило: и как только еще живы? Тони понимающе на меня покосился и шепнул:

— Выгоню засранцев.

Я кивнул, соглашаясь. Если человек идиот — то это надолго, а тут повышенный градус идиотии был, как говорится, налицо. Полицейские, отмахиваясь от гарпий, светили в темноте на большое темное пятно. Им оказалось нечто, похожее больше всего на гнездо шершней, только шершни тогда должны быть размером с пуму. И я догадывался, кто сейчас из него вылезет. И точно: показалась до тошноты знакомая по проекциям и по опыту узкая восьмиглазая черная морда. И еще три. Так эти заразы в гнездах стаями живут, никогда бы не подумал!

Пока полицейские смотрели на суккуб, а те на них, мы подкрались из темноты и схватили пропажу за шкирки: деморализованные дезертиры не стали сопротивляться. Заинтересованных суккубьих морд стало больше, и я нервно поежился: эту тварь и одну нам не доводилось убивать, а их здесь… уже десятка полтора. Но они были сонные, вялые и нападать не спешили.

— Тише! В центр круга и молча под купол! — скомандовал я, а Тони сопроводил мой приказ парой пинков, загоняя полицейских за наши спины, и мы стали медленно отползать обратно. Заинтересованные суккубы, выгибая спины и потягиваясь, выползли из гнезда и стали принюхиваться в нашу сторону, и тут нервы одного из полицейских не выдержали.

— Что это за тварь? — громким шепотом поинтересовался он. Макс на него шикнула, но он не унимался. — А чего вы тут командуете?

Тони обернулся к недалекого ума новобранцу и отчитал:

— Для тебя за пределами купола любой первопроходец — царь и Бог. Сказали молча — значит, молча!

Одно из животных подползло к нам и попыталось цапнуть Тони за ногу. Тот отпихнул зверя в сторону — тяжелую броню замерзший инсектоид не должен прокусить. Но суккуба не отставала, к ней присоединилась еще одна, и стало понятно, что нам надо сматываться, если мы не хотим, чтобы наши косточки украсили их жилище. А до купола было не так уж далеко.

— Бежим! — и мы понеслись домой. Раззадоренные суккубы скачками понеслись вслед за нами, и Тони на бегу умудрился достать игломет и попытаться пристрелить хотя бы одну.

— Не надо! — попытался я его остановить, но не успел.

Раненая суккуба зашипела, расправив вибриссы, и к ней присоединился весь рой. Этого-то я и боялся. Как ужаленные, мы влетели под защитный купол, но суккубы, раздраженные и злые, принялись пробивать преграду — радужная пленка мерцала и держала оборону, но я видел, что еще немного, и помочь нам сможет только чудо. Пока я пытался сообразить, что сделать, чудо не замедлило явиться, но лучше б его не было.

Из темноты к взбудораженно роящимся вокруг купола суккубам вытянулось длинное щупальце и, сцапав одну, утянуло ее в темноту. Послышалось довольное уханье, и из леса к куполу выползло нечто громадных поистине размеров. Цвет я различить не смог, очертания у животного были очень странные и напоминали больше всего… Это что, таких размеров тут гидры водятся? Суккубы разом взвыли, не в силах разорваться между прогрызаемой защитой и новой опасностью. Чудо вытянуло в сторону суккуб еще десяток щупалец, хватая одну за одной и отправляя в бездонную глотку, из которой слышался только предсмертный хрип хищников и неприятный хруст. Одна из суккуб, сопротивляясь, откусила щупальце, и гидра отрастила его обратно. У меня перехватило дыхание: как, в случае чего, защитить поселение от такой твари?

Наконец, суккубы решили, что жизнь им дороже, и разбежались, а гидра, ухая и причмокивая, втянулась обратно в лес. Мы с Тони переглянулись, и он спросил, слегка заикаясь:

— Эт-то что сейчас было?

— Ты думаешь, я знаю? — глядя в темноту, ответил я. — Гидра-переросток. Да-а-а, похоже, Шестому еще много чем есть нас удивить.

Энди, сняв шлем и потирая шею, сказал:

— Знаешь, пожалуй, я определился, чем буду заниматься. Пойду к Тони новобранцев натаскивать, чтоб первопроходцев слушались. Я и специфику знаю…

Я кивнул и, убедившись, что опасности больше нет, пошел обратно к своим, досыпать остаток ночи, по пути думая, как писать для ксенозоологов отчет, и размышляя о том, что пора бы, наверно, просить для нас отдельный офис и жилые модуль-блоки. Мне-то фиолетово, я где угодно могу прижиться, а вот ребятам здорово не хватает и личного пространства, и удобного помещения для работы. Неужели у колонии не найдется и на нас немножечко ресурсов?

Спустя два дня оказалось, что тормоз тут только я, и руководство о нас подумало и позаботилось. Нам торжественно презентовали небольшое трехэтажное здание со спортзалом, парковкой для флаеров, арсеналом, и на третьем этаже уютно расположились большие комнаты, вкусно пахнущие новенькой мебелью и техникой: одна отходила нам, вторая, через коридор — Тайвину с его лаборантами, третья, в конце коридора, аналитикам. В нашем отделе посередке стояли столы с голопланшетами для оперативников, в уголке у окна примостился дежурный пульт. Тайвин оповестил меня, что теперь я могу предупредить колонистов в случае опасности с его помощью через систему громкоговорителей. Пользуясь случаем, я тут же записал оповещение о тревоге. Да, я параноик, но мало ли. Мне и Тайвину досталось по отдельному кабинету, начальство все-таки, а с другой стороны нашего отдела примостился кабинет шефа, — словом, мы обрели постоянное место работы, что меня невероятно воодушевило.

Разумеется, мы не могли не отметить такое событие и, собравшись у нас, с удовольствием обсуждали перемены. Я, по уши довольный, начинал прикидывать, как выбить для моих ребят жилые модуль-блоки, в каких секторах, и для каких нужд приспособить старую казарму, как вдруг по хребту пронеслась знакомая волна ледяных мурашек, и я на секунду замер: сквозь тосты, смех и гул разговоров нашего первого в жизни корпоратива послышалось басовитое раскатистое уханье. Поскольку я его слышал двумя днями ранее, ошибиться я не мог. Но почему-то прозвучало оно не со стороны леса и болота, а подозрительно близко… Я подошел к окну и вгляделся в ночную тьму, едва освещаемую сполохами авроры и малым спутником — солнце в первую зиму существования колонии в новом мире было особенно активным, и полярные сияния доходили и до средних широт. Что-то казалось мне подозрительным. Пока я пытался понять, что в полуночном созерцании колонии не соответствует привычной картине мира, уханье повторилось. На этот раз вроде бы еще ближе, но шум мне очень мешал, поэтому, не церемонясь, я гаркнул:

— Тихо!

Воцарилась тишина, на меня с удивлением смотрели оперативники, ученые, аналитики и начальство, а я, воздев указательный палец кверху, прислушивался к шорохам и звукам. Только Макс раскрыла рот что-то сказать, как довольное сытое «У-у-ух!» прокатилось по всей колонии — гидра вышла на охоту. И тут я понял, что шевелилось где-то на изнанке восприятия: не было привычного мерцания купола. Я похолодел и бегом бросился к пульту управления только-только внедренной по моей инициативе системе оповещений, попутно раздавая указания:

— Твою мать! Купол сдох! Тайвин! Ищите причину, активируйте локальные купола, выгребайте все запасы, все, что у вас есть. Пугалки звуковые остались еще? Включите! Всем надеть броню! Ан, Чингиз, срочно мне на смарт доклад, кто в ближайшие несколько дней прилетал, у кого есть доступ к стационарным узлам развертки защиты, съемки с этих секторов. Тони, поднимай своих ребят, нужно всю колонию обойти, эвакуировать ночные смены под локальные купола. И постарайтесь в щупальца не попадаться.

Все разбежались, Тони кивнул и испарился, а Тайвин быстрым шагом направился было к себе в полевую лабораторию, переехать они еще не успели толком, но я рыкнул на него:

— Бегом! — и ученый был вынужден ускориться.

— Вернер, у вас есть что-то очень бронебойное? — с отчаянием спросил я, памятуя о размерах животного.

— Найдем, — коротко ответил военный. — Что там?

— Гидра. — Увидев непонимание на его лице, я пояснил: — Новая тварь, мы на нее позавчера с Тони наткнулись, когда его молодняк по кустам ловили. О ней и ксенозоологи еще не знают, и в справочник не внесена. Шкура толстая, щупалец полно, регенерация на диких скоростях, жрет все, что шевелится. Хорошо, что ночь, большую часть людей можно укрыть по домам. Говорил я, надо общую систему развертки локальных куполов сделать по всей колонии, у каждого дома и каждого офиса чтоб был! Сейчас бы тык по тревожной кнопке — и все в порядке!

— Не паникуйте, Честер, — спокойно сказал мне шеф. — Работаем.

Я выдохнул, собрался, стараясь прекратить внутреннюю панику, и понесся влезать в экзоброню.

На улице из недавно установленных репродукторов доносилось мною же накануне записанное объявление: «Внимание! Это не учебная тревога! Всем проследовать в помещения, при наличии локальных куполов зашиты развернуть и оставаться внутри. Сохраняйте спокойствие! Повторяю…» Я удовлетворено хмыкнул, пристегивая к основной броне на ходу перчатки, и побежал туда, где в последний раз слышал уханье зловредной гидры.

Вокруг царила суматоха — туристы и ученые, напуганные предупреждением, затаились по домам, полиция и военные разносили по основным точкам скопления людей локальные купола зашиты, а над нашей муравьиной суматохой возвышалась громадная туша гидры и ее щупальца. Я зажмурился, представляя, каких бед может натворить одно крупное животное в поисках легкой добычи, и прицелился в щупальце — оно схватило одного из ребят Тони и тянуло к прожорливой пасти.

Игла перебила конечность посередке, и я с ужасом увидел, как зверь отбрасывает ставшую ненужной лапу и отращивает новую. Не было печали… Полицейский приземлился на землю и молча откатился куда-то в темноту, а гидра потянулась к следующему объекту. Я рванул вперед, понимая, что противопоставить ей мне нечего, но вдруг увидел, что только что вытянувшееся в три длины от первоначальной щупальце боязливо отдергивается от оружейного фонаря, которым боец подсветил точку выстрела.

Судорожно соображая на ходу, как это применить, я вызвал полковника:

— Отбой! Не надо бронебойного, половину колонии разнесем, тащите светошумовые! Она свет не переносит!

Военный на голограмме кивнул и отключился. Через пару мгновений гидру гнали обратно за пределы колонии вспышками. Один из подчиненных Вернера притащил мне десяток гранат, и я активно участвовал в общем веселье. И, хотя мы сами были ослеплены и оглушены, зверю приходилось во много раз хуже: скорее всего, как и у земных кишечнополостных, у нее отсутствовала центральная нервная система, и это делало гидру полностью уязвимой. Атакованная со всех, как ей казалось, сторон, она понимала, что наиболее безопасный вариант — ползти в сторону спасительной темноты.

Со всех сторон ревели инфразвуковые пугалки, гидра, обиженно ухая и подвывая, отползала в сторону родного болота, а мы наступали ей на щупальца, прогоняя туда, откуда она откопалась. Как только мы пересекли границу поселения, обозначенную по земле линией свернувшейся защиты, купол замерцал вновь — Тайвин обнаружил проблему и восстановил его. Гидра хлестнула по изменившейся рядом с ней среде конечностями, реагируя на освещенность, но отдернула их — ага, вот почему ты до сих пор не нападала, нанопротекторная защита тебе не нравится. Звякнул вызов смарта, и я, кидая предпоследнюю гранату в животное, взял на заметку — никогда не звонить оперативникам на вызове. Красным шрифтом это прописать во всех инструкциях, мало ли, чем они могут быть заняты.

Наступила благословенная тишина: гидра юрко для немаленькой комплекции весом около тонны нырнула в лес, и я только всплеск услышал в ночной темноте.

— Все назад! — скомандовал я, и люди потянулись под защиту купола. Не знаю, что там своим орлам сказали Вернер и Тони, что меня беспрекословно послушались, а может, ничего не говорили, но жить-то всем хочется. Мы забежали под купол, и я, глядя на ожидающие указаний взгляды, с видимым спокойствием постарался скоординировать действия:

— Колониальная полиция! — часть бойцов вытянулась в струнку. — Проверить всех гражданских, пересчитать потери, помочь пострадавшим.

— Авангард! — полицейские разбежались, а военные молча ожидали приказа. — Проверить все системы защиты, обновить боезапас, организовать посты возле стационарных узлов развертки купола, там же поставить прожекторы.

— Корпус! — военные разошлись, а мои ребята подтянулись поближе. Я быстренько их пересчитал: вроде все на месте. — Срочно прочесывайте территорию. Вряд ли за пару часов с таким шумом можно ждать неприятностей, но мало ли.

Мои красавцы разбежались, и я перезвонил аналитикам.

— Ан, Чингиз, что у вас?

Ан на проекции выглядел так, будто съел червяка.

— Чез, ты не поверишь. Вчера прилетели кибернетики, муж с женой, у них сынишка подрастает, шестнадцать лет пацану. Вроде как подающий надежды талант. В общем… вот.

Я с возрастающей яростью наблюдал за транслируемой записью: вот, оглядываясь по сторонам, субтильный парнишка с сотоварищами крадется вдоль забора к стационарному узлу развертки нанопротекторного купола защиты, вот прикладывает код-ключ к двери ангара, вот заходит внутрь… Спустя мгновение купол сворачивается, а малый и его друзья улепетывают со всех ног. Через пару минут в кадр вползает первое щупальце гидры.

Вот скотина ползучая, получается, только и ждала удобного момента! Досмотрев, я задал только один короткий вопрос.

— Где?

Ан скинул мне координаты, благо, было недалеко, и я помчался в пятый сектор к физикам. По пути ко мне постепенно присоединялись освободившиеся оперативники, отследившие меня по аварийному маячку: значит, в колонии опасного зверья нет, и я с каждым первопроходцем становился все спокойнее, но и все злее. Найдя нужный жилой модуль-блок, я на пару секунд остановился перед ним, переводя дыхание, и нажал на звонок. Практически сразу передо мной предстал отец семейства: интеллигентного вида седой, но моложавый мужчина, его полненькая жена, и за ними — знакомая мне по записи фигура. Я прищурился и попросил:

— Разрешите мне поговорить с вашим сыном?

По реакции напуганных суматохой и моим визитом родителей я понял сразу, что мы попали в точку. Мать всплеснула руками, а отец посторонился. Мне навстречу вышел нескладный паренек с высоко поднятой головой и горящими глазами. Я не стал церемониться и показал запись, просто и коротко спросив:

— Ты?

Мальчик с явной гордостью в выражении лица кивнул, и тут мое терпение кончилось. Схватив тощего юнца за грудки, я, встряхивая его на каждом предложении, отвел душу:

— Ты зачем купол снес, а⁈ Стащил у предков код-ключ и доволен? Герой? Ты подверг опасности всю колонию! Из-за тебя могли умереть сотни людей! Астронавты, военные, ученые, строители!

— Дядь, я…

— Я тебе не дядь! Я тебе Честер Уайз, оперативный отдел Корпуса первопроходцев! Чем ты думал, расскажи мне! Ладно, о безопасности колонии в твоей прямой извилине ничего не зашевелилось, но мог умереть ты, твои друзья, родители, в конце концов!

На глазах у юноши показались слезы, подбородок задрожал. Ребенок еще, что с него взять, хоть с виду и здоровенный лоб вымахал. Отпустив подростка, я посмотрел в сторону встревоженных родителей, молча наблюдавших за безобразной истерикой с моей стороны, сглотнув, поднял ладони и оценил их мелкое подрагивание, затем опустил и с достоинством произнес:

— Прошу прощения. Вспылил. Пожалуйста, позвоните координатору от Ассоциации наук, такой талант следует направить в более… конструктивное русло. И, пожалуйста, следите за своими код-ключами. И своим ребенком.

Ребенок попытался качать права:

— Мне уже шестнадцать!

Я резко всем телом развернулся в его сторону и посмотрел на него так, что «ребенок» испуганно отшатнулся.

— А по поведению и поступкам тебе не шестнадцать, а шесть! Еще слово — и ты вылетишь с Шестого сию секунду, полномочий на это мне хватит.

Обиженный подросток, замолчав, начал от обиды хватать ртом воздух, и родители его увели, мать что-то сочувствующе шептала на ушко, а отец сопроводил великовозрастного пацана неплохим подзатыльником. Я же, чувствуя, как из меня вынули внутренний стержень, устало сказал притихшим оперативникам, ожидавшим исхода событий:

— Пойдем. Пока мы гидру гоняли по болотам, у нас все шампанское нагрелось. Обидно пропустить первый корпоратив!

— Ты как? — Макс первая подошла, заглянула мне в глаза и взяла за руку. Я только головой покачал: адреналин отпускал, и меня начинало трясти от усталости и эмоций, на которые раньше времени не было. А ведь еще Тайвину рассудок на место ставить. Я встряхнулся и легкой трусцой, пока еще остался запал, направился к нашему новому офису.

Влетев в кабинет к ученому и найдя его на месте, я навис над ним и принялся чихвостить:

— Тайвин! Вот вы говорите, зачем локальные купола, зачем, а вот зачем! Если бы вы последовали моему совету, у нас было бы втрое меньше проблем! Мало ли, а вдруг еще какое-то прибабахнутое юное дарование в колонию прилетит! Или окажется, что еще какую-то новую тварь мы не знаем! Надо, чтобы локальный купол был у каждого дома, везде, где только можно. И мне все равно, как, но придумайте им систему оповещения, связи там какой-нибудь, чтобы если основной купол отключится — локальные включались сразу же!

Тайвин посмотрел на меня снизу вверх, затем встал, налил стакан воды и пододвинул мне под коленки стул. Я плюхнулся на него, понимая, что ноги именно в этот момент предательски задрожали и отказались меня держать. А штатный гений, сунув мне в руку водичку, невозмутимо заметил:

— У вас стресс, Честер. К вашему совету я, конечно, прислушаюсь. Но не надо на меня кричать, я не люблю громкие звуки.

Я только руками развел, едва не расплескав содержимое тары, ответить мне было нечего, и выпил предложенную воду, безудержно клацая зубами о край стакана. Поставив посуду на стол, я громко пожаловался в пространство:

— Вся колония могла погибнуть из-за малолетнего талантливого идиота! Вот за что мне это все? Позавчера красны молодцы у Тони решили ночью удалью помериться, сегодня это вот… недоразумение…

— Вот говорят, есть такой термин, как посттравматическое стрессовое расстройство. А нам, пожалуй, нужно ввести в наш лексикон новый термин: постполевое напряжение. А еще говорят, снаряд дважды в одну воронку не падает. Бессовестно врут. Неправильно вы, Тайвин, стресс лечите, тут другие средства нужны, — из дверного проема показался Роман, и я ему обрадовался настолько, что от усталости без вежливостей и экивоков впервые, пожалуй, использовав меткое близнецово прозвище, заявил:

— Берц абсолютно прав. Постполевое напряжение… мне нравится.

Роман рассмеялся и протянул мне бокал с чем-то, напутствуя:

— Пойдем, спаситель человечества. Тебя там заждались уже.

Я выпил и только потом понял, что это был отборный коньяк, и закашлялся:

— Ты изверг! Без закуски…

Я с трудом поднялся и пошел за Романом несколько нетрезвыми траекториями, ученый тоже увязался вслед за нами, а в коридоре из дальнего кабинета вынырнули и присоединились к нам аналитики. Я криво им улыбнулся, и зашел в наш отдел, попутно отметив, как же здорово пахнет новая мебель, и как нам уютно и красиво организовали место работы. На столах оперативники успели за время моих пререканий с Тайвином все убрать и расставить заново. Я отметил, как мы все устали, из последних сил собрался, и улыбнулся первопроходцам:

— Ребята! И девчата, — Макс улыбнулась в ответ. — Вы сегодня очень большие молодцы. Поздравляю всех с новым офисом, с достойно пройденным вступительным испытанием гидрой и официальным началом существования Корпуса первопроходцев в новом офисе!

Мне зааплодировали, поднимая стаканчики, а из коридора чеканным шагом зашел полковник Вернер. Мне резко стало немножко нехорошо, так, на всякий случай, но военный с порога объявил:

— Присоединяюсь к поздравлениям! Вы знаете, что у нас нет ни одной потери ни среди военных, ни среди гражданских? Теперь знайте. И, кстати, у меня есть для вас еще две новости.

Я нервно икнул:

— Давайте с плохой.

— Ну почему же сразу с плохой, — Вернер скупо улыбнулся. — Обе новости хорошие. Первая: я от вас отстану окончательно. Буду руководителем поселения и куратором «Авангарда». Часть полномочий мы у вас заберем, чтобы вам было полегче. Но все равно стоит за вами присматривать, лишний контроль не помешает.

Я чуть повеселел:

— Шикарно. А вторая?

— Вот. Не успел вручить до начала… м-м-м… инцидента. Черный агат, нитинол и ваше место обитания в поселении. Разбирайте, где чей.

И полковник высыпал на стол пятнадцать восхитительных брелков с прицепленными к ним код-ключами: маленький каменный шарик, обернутый в металлический диск с характерными оранжевыми переливами. Самая настоящая черная дыра на цепочке! Я тут же вцепился в первый попавшийся и обнаружил там дарственную надпись на нижней стороне аккреционного диска. Я отдал его счастливому владельцу — им оказался Роман — и отступил в сторону, давая ребятам разобрать сувениры. Как только последний исчез со стола, я вопросительно глянул на военного. Вернер протянул мне точно такой же, шестнадцатый, и прокомментировал:

— Спасибо, Честер. Могу вам сказать, что если бы не ваша своевременная реакция на опасность, мы могли бы лишиться сотен людей, а то и всей колонии. Вы нас спасли. Рад вручить вам этот подарок лично.

За окном занимался ало-фиолетовый рассвет, мирно мерцал купол, над ним виднелись силуэты стимфал и большого спутника, в то время как малый медленно закатывался за горизонт. Я с удовольствием принял брелок, пожал полковнику руку, оглянувшись на первопроходцев, Тони, ученых, застывших в сторонке аналитиков, улыбавшихся во все тридцать два так, что я сразу понял, чья это была затея с брелками, и твердо сказал:

— Не я. Мы. Колонию спасли мы все.

Пока Честер обживался в новоприобретенном жилище, его руководство тоже устроило небольшие кабинетные посиделки с просмотром увлекательного кино с дронов и стационарных голокамер под напиток цвета осеннего солнца с жестким вкусом и запахом, потребление которого между собой они называли «вкусить креозоту». Глядя в записи на то, как глава оперативников организует спасение колонии, военный удовлетворенно заметил, крутя в руках пузатый бокал с виски:

— А вы были правы на его счет, признаю свою ошибку. Похоже, колония в надежных руках.

Седовласый из глубины своего кожаного монстра, кем-то названным креслом, отсалютовал ему таким же бокалом, удовлетворенно покивал головой и произнес:

— Запомните, друг мой, настоящий лидер — это не тот, кто гонится за властью, а тот, за которым ей самой приходится гнаться.

Приняв на себя руководство лабораторией, Гайяна с чувством растущего беспокойства ждала, пока в отделе оперативников появится хоть кто-нибудь. Ей ситуация совершенно не нравилась: ссоры эти почти на пустом месте, внезапное исчезновение руководителя лаборатории… Тайвину Гайяна искренне симпатизировала, и за время пребывания среди его гамадрилов, познакомившись с ними самими и их разработками поближе, все больше хотела не прикарманить к себе в «Авангард» самые сливки научного коллектива гения, как изначально собиралась, а стать его частью. Она, привыкшая помыкать мужчинами в научных кругах, с легкостью — улыбками, лестью и обаянием — добилась расположения лаборантов, но переманивать их в «Авангард» не стала спешить, конечной целью постановив сначала посоревноваться в размерах интеллекта со штатным гением.

Поэтому лаборанты стали постепенно лишь ступенькой на пути этого достижения, но выбранный в качестве цели субъект никак не хотел идти на контакт, что заставляло ее злиться и расстраиваться. А злиться и расстраиваться она очень не любила. Женщина в науке — явление не то чтобы редкое, все-таки не фата-моргана, но ум и способности Гайяны позволяли ей составить достойную конкуренцию научному отделу Корпуса первопроходцев и Тайвину лично. Да вот гений никак этого признавать не хотел и в руки ей не давался, а амбиции и детский комплекс потребности в одобрении, который она так и не смогла перерасти, диктовали ее беспокойной, но деятельной натуре исключительно эгоистичную линию поведения. Вместе с тем она, будучи от природы девушкой насквозь романтичной, что совершенно не мешало ее научным достижениям, старалась обаять первопроходцев, сразу всех, позже собираясь устроить соревнование на право поднять ее платок, чтобы дать победителю шанс завести с ней головокружительный роман.

Но для нее не любовь и не подковерная возня, а наука была на первом месте, и приключившийся бойкот сильно ее нервировал. И к тому же с исчезновением штатного гения она поняла одну не очень веселую вещь — при виде Тайвина ее организм все чаще выдавал специфическую показательную реакцию. Дыхание учащалось, сердце начинало отчаянно стучать, а в животе порхали бабочки. А сейчас она готова была сорваться и побежать следом за его флаером на экватор пешком, потому что флай-пропуска у нее не было. Она злилась на не вовремя проснувшиеся гормоны и химию, доселе ей несколько раз испытанные и потому знакомые, но поделать ничего с собой не могла.

Как только она услышала шорох отъезжающей в пазы двери из коридора, она метнулась к оперативникам и обнаружила у них Макс, снимавшую тяжелый шлем. Со стуком водрузив его на свой стол, девушка оперлась на столешницу и грустно вздохнула.

— Макс! — Гайяна подлетела к подруге детства.

— А, это ты, — устало сказала оперативница. — Что-то случилось?

— Случилось. — Гайяна тревожно посмотрела на боевую валькирию и безапелляционно заявила: — Я влюбилась.

— И в кого? — мрачно поинтересовалась Макс. — Я сколько тебя помню, ты все время влюбляешься. Надеюсь, не в Честера?

— А что, вакантное место занято? — с любопытством спросила ученая, но, оценив опасно сверкнувший взгляд оперативницы, поспешила пояснить: — Все с тобой понятно, тебе двадцать пять, пора семью заводить из тех, кто на тебя смотрит, а не на кого ты глаз положила. Хоть раз тебе удалось покорить намеченную вершину? И в который раз ты наступаешь на одни и те же грабли? Нет, своего кошака себе оставь, может, когда-нибудь до него дойдет. Я про Тайвина говорю.

Макс залилась ехидными смешками, только через полминуты выдавив:

— Ну-ну! Удачи. Я-то может, когда-нибудь и выйду из состояния дружеской жилетки, а вот тебе точно не светит.

— А если я ему помогу, это покорит суровое сердце ученого мужа? — с блеском в глазах спросила романтически настроенная Гайяна.

— А в чем дело? — насторожилась Макс.

— Сегодня он с утра зашел в кабинет, а потом оттуда сел в свой флаер и улетел на экватор. Мне кажется, если я за ним поеду и буду ассистировать в поисках нового образца призмы, он точно оценит.

— В поисках чего? — сделала большие глаза Макс.

— Призмы. А, ты не знаешь, наша новая разработка, — Гайяна, ничтоже сумняшеся, быстренько присовокупила к потенциально революционной разработке и себя. А почему бы и нет. — Короче, что-то типа «хамелеона», только на бактериологической основе и с подключением нанитов. Позволяет человека или предмет не просто спрятать, а сделать невидимым, разве что терагерцовый спектр даст картинку. Но его обычно не используют в системах слежения. Классно, правда? Так вот, что-то у него, видимо, не сошлось в расчетах, и он улетел туда, где образец нашли. А за ним твой обожаемый кошак.

— Так вот как та химера спряталась… — прошептала Макс и чуть шатнулась, вцепившись в стол. — А давно они улетели?

— Какая химера? А времени… Часа два прошло. Честер велел, как кто-то из вас тут появится, рассказать и дать координаты.

— Да недавно было, потом расскажу. Понятно. Слушай, тут такое дело… — видно было, что Макс волнуется — она то краснела, то бледнела, но наконец решилась и выпалила: — Я им флаеры испортила!

— Что-о-о? — удивилась Гайяна. — Зачем?

— Ну… ты понимаешь… тут… в общем, Честера пригрозили убить, если я кое-что не сделаю.

— Что?

— Да просто Тайвину какие-то писульки поподкидывать. Что с меня, убудет, что ли? Я и… а вчера вот просьба была более… Но вдруг они серьезно? А мы в ближайшее время никуда не собирались, поэтому… я бы поправила! — сбивчиво объясняла Макс, а Гайяна становилась все холоднее и надменнее.

— А кто они-то? — полюбопытствовала ученая.

— Я не знаю, — пригорюнилась Макс. — Мне только на смарт уведомления приходят и конверты с деньгами и бумажками.

— Весело. Тебе еще и заплатили. То есть ты теперь фактически предательница. Так ты свою пассию не завоюешь, — хмыкнула Гайяна.

— У меня не было выбора! — с отчаянием произнесла Макс. — А вдруг они не просто так угрожали… Я не переживу!

— Попала ты, Макс. Это в перспективе ключевая для военных разработка, и за нее могут не только твоего драгоценного Честера ухандокать, но и вообще всех причастных, — жестко отчеканила Гайяна. — Теперь мужиков точно надо спасать. Заводи флаер, полетели. Своим только предупреждение перешли, куда ты делась, раз звонить нельзя.

Гайяна заскочила в научный отдел и скинула руководство на Нила. Ученый посмотрел на нее внимательно и цепко, и Гайяне пришлось пояснить:

— Я за Тайвином. Возможно, он в опасности.

В ответ на невысказанный вопрос во взгляде лаборанта она решительно мотнула кудряшками и от помощи отказалась. Ведь с ней летит Макс, все еще правая рука и почти заместительница главы оперативного отдела, опытный первопроходец, хоть и влюбленная дура. И ее начальник туда же отправился. Как-нибудь они вместе справятся с задачей найти, отыскать и привезти назад одного сумасшедшего гения. Нил обеспокоенно покачал головой и напутственно произнес:

— Вы только живыми их привезите. Вот это все, с его руганью, с нашими обидами… напускное. На самом деле мы Тайвина любим и ценим таким, какой он есть. Вся колония существует только благодаря ему и оперативникам.

— А вы мудрый человек! — заявила Гайяна и убежала к Макс.

Полет проходил молча, Макс включила смарт на поиск аварийных маячков, а Гайяна пыталась представить себе разные варианты развития событий и не могла. Раньше в такой заварушке ей участвовать никогда не приходилось, и она все больше увязала в суматошной очарованности Корпусом. И их штатным гением. Пока в распаленном воображении Гайяны она героически спасала длинноволосого сероглазого шатена, срывая с его уст первый — она была в этом уверена — в его жизни поцелуй, Макс мрачнела. Наконец, не выдержав, она попросила подругу:

— Гайка, я могу тебя попросить… Не говори ничего Честеру, ладно? Я сама.

Отвлекаясь от мечтаний, Гайяна спустилась с небес на землю и поинтересовалась:

— А когда? Дело серьезное, Макс. Я-то промолчу. Но если завтра к тебе опять придут и предложат уже не бумажки подкинуть или флаер испортить?

Макс не сказала ничего в ответ, и Гайяне стало тревожно. Вся эта криминальная возня не вызывала у нее никаких иллюзий, и патологическая увлеченность Макс, сопряженная с неуместным идиотизмом ее поведения и объяснений, беспокоила едва ли не больше, чем ее собственные чувства. Она намеревалась отчитать оперативницу в своем духе, но тут на карте появились две точки.

— Выбирай, — буркнула Макс.

Гайяна, ни секунды не сомневаясь, ткнула в одну из них:

— Давай сюда. Либо одного найдем, либо второго, либо обоих. Статистической погрешности тут быть не может.

Флаер приземлился, и я с облегчением увидел свою боевую валькирию и вместе с ней эгоистическое солнышко в кудряшках. Увидев Тайвина, Гайяна всплеснула руками и вознамерилась заплакать. Угу, все с тобой понятно: ты, может быть, и эгоцентрическая карьеристка, но в первую очередь женщина до мозга костей, чуть что — сразу слезы лить. То ли дело Макс.

— Нет! Без слез, некогда, втяни обратно! — строго сказал я, Гайяна хлюпнула носом и подчинилась. Мы втроем осторожно занесли штатного гения в аппарат. — Гони, Макс. Времени нет.

Флаер стартовал на предельной скорости, умница Макс просекла расклад, и направила машину к госпиталю. Я же с каждым мгновением ощущал, как по крупинке утекает время. И жизнь.

— Живи, чудик ты очкастый, еще своими мохнорукими задоголовыми гамадрилами повелевать будешь, — приговаривал я, держа Тайвина на руках так, чтобы не тревожить пробитое легкое. Штатный гений нашей конторы рвано хрипел, розовая пена пузырилась на губах, самодельный мой лубок из палок и халата съехал, и я понимал, что дорогу до больницы мы оба можем и не пережить. Тай просто сейчас загнется, а я… да я себя с потрохами съем, если его не довезу.

— Живи, живи, дыши давай. — Я загнанно смотрел на то, как грудь ученого совершает все более неровные и неглубокие движения, и понял, что если я не прыгну выше головы — все.

Повинуясь необъяснимому порыву, я положил руку ему на грудь, начал напевать что-то из недавно услышанного и в красках представил, как дыхание стабилизируется, адреналиновая буря стихает, уступая место спокойной сосредоточенности и экономии ресурсов. Вспомнился почему-то Вик и та ночь в больнице. Срастим кости силой мысли! Я нервно хихикнул и снова сосредоточился.

Краем глаза увидел, как повернулась ко мне Макс, услышав, что мы сзади притихли, и уже хотела что-то спросить, как осеклась и отвернулась. Дыхание Тайвина стало будто ровнее, глубже, хотя и реже, и я попробовал удвоить усилия: что бы я ни сделал, раз есть эффект — надо продолжать. Поле зрения резко сузилось, по бокам все ушло в полную темноту, отчетливым и ярким осталось лишь пятно крови на белой рубашке — второе межреберье по среднеключичной линии — у меня под пальцами, на нем я и собрал фокус.

В какой-то момент все перед глазами побледнело, поплыло, и мне показалось, что от моей ладони в грудную клетку гения течет что-то неуловимое, почти прозрачное, как марево жаркого воздуха, но живое и цветное, вот только цвет я поймать не смог и уплыл в неизбывную первобытную тьму.

Только что Чез шептал что-то главе научников, почти баюкая его на руках: ни Макс ни Гайяна не могли разобрать, что именно — мешал шум флаера, летевшего на пределе скорости в госпиталь. Но вдруг оба затихли, и тот, и другой.

Макс резко обернулась, чтобы узнать, что происходит, и увидела, как оперативник, положив ладонь Тайвину на грудь, начал что-то напевать. В первую секунду Макс решила, что гений скончался, а с головой у хитрой рыжеглазой морды и так были нелады, так что неудивительно.

И почти собралась поинтересоваться, в чем дело, но пока подбирала слова, застыла от изумления: ладонь Честера приподнялась на пару сантиметров, и между мужчинами протянулся сначала тонкий серебристо-синий канатик света, а потом словно целый поток хлынул. Она моргнула, и видение исчезло. «Показалось» — подумала Макс и отвернулась, рассудив, что если Тайвина уже нет, ее комментарии будут неуместны, а если все же не показалось… тогда тем более.

Через пару минут флаер подлетал к парковочной площадке больницы, и внизу уже ждали добрые дяди и тети в белых халатах, когда Макс обернулась на глухой стук — первопроходец тяжело свалился на пол в глубоком обмороке, выпустив Тайвина из рук. Макс дернулась было к нему, но флаер заложил финальный вираж, и, пока она отстегивала ремень безопасности, обоих уже вытащили, пристроили на носилки и утащили куда-то в недра больницы.

— Ты видела? — Макс понимала, что Гайяна вряд ли ответит, но не могла не спросить. Та, задумчиво покручивая прядь волос в пальцах, словно забыла о том, кто виновница творящегося бедлама, и неторопливо сказала:

— Ты знаешь, я не уверена до конца, но если Тайвин выживет, я даю слово, что рядовым лаборантом к нему пойду. Такого я никогда еще не видела, а хочу. — И ее глаза загорелись тем азартным огоньком исследователя, который из правильного экспериментатора никакими стрессами не вытравишь. И добавила, глубоко вздохнув: — Только б выжил. И чтоб ваш кошак драный не девятую жизнь разменял.

— Типун тебе на язык! — испугалась Макс и побежала внутрь. Гайяна, все еще пребывая в глубокой задумчивости, пошла следом, решая по пути, сразу сдать Макс Честеру, когда тот свои прекрасные глазоньки откроет, или предоставить ей возможность самой выкручиваться. Честь и совесть орали о том, что стоило бы сразу, а женская солидарность и остатки дружеского расположения, отполированные романтичной жалостью к несчастной безнадежно влюбленной классике — босс и его помощница, — демонически нашептывали не торопиться, и посмотреть на индийское кино еще немного.

Враки это все, что в обмороке люди ничего не видят! Или со мной что-то не так. Все время, пока я был где-то там, в безвременье, я гонялся то за каким-то кагалом вооруженных девиц, то они за мной, то спасал Тайвина в энный раз от местных страховидных ужастиков, решивших, что он покусился на их гнездо, то — и это было самое страшное — буквально видел, как он издает последний вздох, а я не могу ничего сделать.

Каждый раз на ключевом подыхательном моменте в очередном кошмаре меня выкидывало в следующий, и каждый раз я не успевал. Не вовремя прятался, меня догоняла игла, Тайвин умирал у меня на глазах под тем злосчастным кустом в окружении любопытствующих сциллок или во флаере на моих руках. Да черт его дери, это подсознание!

И усилием воли я выдрался из беспамятства. С трудом открыв глаза, осмотрелся — переодели в больничную пижаму, положили на мягкую кроватку в палату на одного с белыми твердыми стенами… Уже хорошо, а то я было подумал, что крышу надо догонять, шаман недоделанный. Петь он вздумал, наложением рук лечить, тьфу.

Чувство безотчетной тревоги обожгло макушку, и я вскинулся на кровати — не успеваю! Куда не успеваю, к кому, зачем — подумать я тоже не успевал, поэтому осторожно спустил ноги на пол и попробовал их на прочность — пол качался, ноги дрожали, но держали, все вокруг плыло. Я что, головой приложился? И так бедовая, а теперь еще с глюками, м-да.

Чуть привыкнув к вращательно-вертикальному положению, я по стеночке пополз к выходу. В палате, равно как и в коридоре, никого не обнаружилось, и я слегка обиделся — я ж босс, почему мои не пришли? Госпиталь свой, конечно, в доску, но как же охрана у дверей, безутешные плачущие подчиненные у изголовья? Бардак, всех разнесу.

Пока обижался, незаметно для себя дополз до предпоследней по коридору двери и, повинуясь слегка заплетающимся ногам и закону инерции, ввалился в палату к незнакомцу. Мягко прикрыв собой дверь, я оперся на нее и по привычке принялся оценивать обстановку. Вслушался, всмотрелся: за поворотом неторопливо шагали тяжелые ботинки — ага, не бросили-таки бедное начальство. А судя по тому, что не торопятся и в меня иголок никаких воткнуто не было — не так уж я пострадал, значит, просто за кофейком отходили. На кровати, облепленный датчиками, разметался Тайвин. Ну конечно, к кому еще меня могло принести!

Что-то не так. Дыхание тяжелое — но какое еще будет после таких травм. Если один в палате — значит, стабильный, даже в реанимацию не засунули. Что не так… Вдруг я понял — в забытьи ученый почти смахнул с себя датчики, и они фиксируют только основные удары сердца, которые, как я видел по жилке на шее, становятся все более беспорядочными и слабыми. Да у него сердечко сейчас в фибрилляцию скатится, а пока услышат, пока поймут, да пока добегут… одна морока с тобой, очкастый.

У меня оставалось секунд сорок — сейчас мои дойдут до палаты, от души выругаются и побегут меня искать, скорее всего сразу сюда. Они сообразительные, но могут не разобраться, оттащат, время потеряем. Надо спешить. Я отлип от двери, и меня шатнуло прямо к кровати. Как я там делал? Один раз же сработало, должно и второй!

Была не была. Я, понимая, что прекардиальный удар с такой слабостью нормально не выполню, просто со всей дури и массы рухнул гению локтем в область сердца. Явственно хрустнуло — ну прости, издержки ситуации, главное, чтобы оно перезапустилось. И свалился на стул, заботливо кем-то поставленный у изголовья, протянув левую руку к груди ученого. Да, может, я самоуверенный шизофреник, но я точно должен знать, что сделал все, что мог, даже если это что-то будет из области Уилловой эзотерики и фантастики.

Сосредоточился, петь не стал, просто словно подхватил остановившееся от происходящего сердце гения и послал ему точный, но аккуратный удар тем самым, живым, невидимым. А потом еще. И еще. В ритме вальса, давай, запускайся, и когда ж ты мне под кожу залез, чудила ты лабораторная. Оклемаешься — я из тебя еще неприличную бешеную сову сделаю, будешь как мы, научим тебя и человечности, и плакать научим, сухарь ты погрызанный, и людям верить.

Я буду не я, если на третий-пятый посыл я не почувствовал сначала слабый, потом все более уверенный отклик! Воодушевленный, я ожесточенно продолжал странные практики, а второй рукой дотянулся и таки поправил датчик. Аппаратура немедленно взвыла, с одного конца коридора загрохотали берцы, с другого — зашуршали мягкие тапки. Сейчас сбегутся, красавцы. И тут я поднял взгляд и встретился с Тайвином глазами. Очнулся, стервец!

— Вытащил, гамадрил лохматый. А я говорил, брось… — Тайвин язвил скорее по привычке, кривя тонкие губы в улыбке, полной одновременно навалившейся боли и благодарной признательности. Меня словно патокой облили, так приятно стало. Я еще усилил нажим, теперь просто вливая в него таинственное нечто. Тайвин присмотрелся ко мне, перевел глаза сначала на мою руку, потом снова на меня.

— Что это? Ты… — туманность, свойственная только пришедшему в себя человеку, быстро уходила из его взгляда, и ее место заняли маниакальные огоньки, грозившие мне пятьюстами пробирками и тысячей опытов. — Руку убери, ты же последнее отдаешь!

Откуда он знает, я себя чувствую как… как… елки зеленые, руку-то убрать я и не могу! О чем я с растерянной ухмылкой тут же ему и сообщил:

— А я не могу! Заклинило.

— Гамадрил, твою налево, убирай! Эй, кто-нибудь! — на этом моменте дверь в палату открылась, и туда, толкаясь в проеме, влетели все, кто только мог. Пока они пялились на меня, Тайвина, мою ладонь и вообще все происходящее, я наконец понял, что ученый прав, и благодарно отрубился. На этот раз без всяких сновидений.

…Тайвин, хоть и чувствовал себя крайне преотвратно, быстро навел порядок рядом с собой.

— Вы двое, сняли его со стула, положили на каталку. Она в коридоре, один держит, второй каталку тащит. Вы, в белом, готовьте реанимацию, скорее всего нужен будет физраствор, глюкоза, что у вас есть из стимуляторов. Будет крайняя степень истощения. Вы, в зеленом, мной позже займетесь, внесите в лист назначений, что мне надо сердце проверить. Желательно срочно. И датчики нормально на место поставьте. И пост медсестры в палате не снимайте: если организм меня подвел раз, не исключен рецидив.

Пока все метались, исполняя его указания — в чем Тайвин и не сомневался — он не сводил глаз с рук и лица Честера. И ему точно не нравилось, что он видел: ладонь по-прежнему окутывали чуть заметные сполохи, лицо оперативника быстро бледнело и как-то заострялось, становилось будто восковым. Вспомнив элементарную физику проводников и диэлектриков, Тайвин решил, что замыкание контура на себя будет точно лучше, чем утечка этой… энергии в пространство.

— Положили, молодцы. Теперь стоять. Стоять, я сказал! Сейчас увезете, никуда не денется. Ты, с кольцом, возьми его ладони и прижми друг к другу. Не спрашивай, делай.

Первопроходец, хоть и дико покосился на гения, но выполнил. И с усилием начал сводить ладони, те отчаянно сопротивлялись, словно между ними были одинаковые магнитные полюса, но еще один рывок — и всем присутствующим показалось, что где-то далеко явственно и от души хлопнули дверью. Лицо главы оперативников начало розоветь, а ладонь перестала светиться.

— Увозите. — Тайвин тяжело откинулся на подушку и вздохнул. Пока врачи колдовали уже над ним, его мысли разбрелись в разные стороны — что он за неблагодарное сухое дерево, раз от него все лаборанты сбежали к черту в юбке, а за Чезом его ребята вереницей ходят и в глаза заглядывают. Вон, как их в больницу привезли, так, наверняка, всем табуном и бегают, возле палаты смены меняют. Сколько раз оперативник спас ученому жизнь и сколько таких околомагических подходов проделал? Что это за энергия, и каков резерв таинственной субстанции в человеческом теле и у этого удивительного субъекта в частности? Но что-то такое его цепкий ум припомнил: около года назад, когда они впервые столкнулись с крестоглавой химерой, рыжеглазый уже ходил несколько дней кряду бледным как полотно, а один из его оперативников, Вик, вытащил выигрышный билет в лотерее между жизнью и смертью. И Тайвин начинал подозревать, что дело было не только в очень удачно совпавшем по времени изобретении в его отделе универсального антидота.

Расселили нас, как оказалось, по всем секторам колонии, по паре штук оперативников на каждый, а наше офисное здание было мудро поставлено в примерный центр поселения, чтобы мы были под рукой у колонистов и сами приглядывали за ними и за состоянием купола, и на работу чтоб было удобно добираться.

Первый раз заглянув за дверь нового жилья, я почти прослезился. Оказалось, что кто-то позаботился переместить на Шестой в стандартный жилой модуль-блок — две комнаты, кухня, санузел — обстановку моей квартиры на Земле. Тут была и моя любимая коллекция фантастики, и музыка, и даже диван с креслом. Сопровождала обстановку голозапись от родителей, в которой мама с папой желали мне удачи на новом месте работы. Я растроганно улыбнулся: вот вроде каждую неделю записи друг другу шлем с инфошаттлами, а такие сюрпризы… до чего же приятно!

Несколько месяцев прошли относительно спокойно, и гидра больше колонию не беспокоила. Насколько мы с ксенозоологами успели ее изучить, она оказалась зверем зимним, поэтому раньше мы ее и не видели, и на исходе зимы, как только стало теплеть, она ушла в летнюю спячку. Колония медленно продолжала расти, мы становились все более и более востребованными, и я почти уверился в том, что жизнь бывает иногда прекрасной и не совсем суматошной, как Шестой в очередной раз доказал, что расслабляться нам еще долго не придется.

Звякнул смарт, я принял вызов и понял: произошла крупная неприятность. С голограммы на меня смотрела очень серьезным и виноватым взором Макс, окатившая меня ледяным ушатом новостей.

— Был вызов, купол прорвался. На Вика что-то напало. Он в больнице. Чез… плохо дело.

— Понял, сейчас буду. — Я отключился и побежал заводить флаер.

— И как так вышло? — прилетев в госпиталь, спросил я у Макс, понуро застывшей перед дверью реанимации.

— Чез…

— Слушай, Липучка, мне не нужно слушать угрызения, кто виноват и что теперь делать. Что делать, и так понятно, кто виноват — не слишком информативно. Мне нужно получить точное и четкое представление о том, что произошло, — я понимал, что перегибаю палку и следовало бы помягче. Но я столкнулся с первым в моей жизни фатальным просчетом своего оперативника, и итогом допущенной ошибки может стать его жизнь. Поэтому мне крайне важно было понять, что я могу сделать, чтобы впредь таких ситуаций не случалось. А еще мне позарез требовалось знать, где облажался я сам, потому что прекрасно понимал: ошибка подчиненного на две трети состоит из недальновидности его начальства. Не те полномочия выданы, не тот уровень ответственности, неподходящее задание… — И не надо сваливать все на печальное стечение обстоятельств. Ни в жизнь не поверю. Рассказывай.

Вероятно, я произнес простую просьбу настолько императивным тоном, что Макс дисциплинированно завела рассказ.

Это был обычный вызов. Во главе пятерки, за неимением на месте Честера, Макс или Романа, встал следующий по негласному старшинству, выдержке и опытности — Алистер. В напарники он традиционно взял Уилла, к которому испытывал слабость: Али веселили его мистические истории, бесчисленные народные приметы и сверхъестественные знаки, видимые оперативником где только можно, и где нельзя тоже. Прихватил с собой первопроходец Красного, Дэйла и Вика.

Раз ничто не предвещало угрозы, то Дэйлу полезно было проветриться и заняться любимым хобби — классической фотографией, а Вик в очередной раз рассчитывал эпатировать окружающих новой вариацией «волчьей» прически с разбросанными по шевелюре в определенном порядке черно-красными прядками. Экстремал с тягой к постоянному получению дозы адреналина и замашками востребованного кутюрье стал горем в своей семье, зато в Корпусе первопроходцев обрел понимание. А что думал по поводу выезда Красный, никто не знал. Он вообще редко говорил вне узкого круга коллег-оперативников, зато среди своих его рассказы превращались в ожившие фельетоны, острые, едкие и неизменно поучительно-смешные.

Поводом для визита первопроходцев послужил пробой защитного купола. Ситуация штатная, но случавшаяся не так часто, чтобы предъявлять претензии научному отделу. Каждый случай прорыва нанопротекторной защиты рассматривался отдельно, головидео выезда оперативников разбирались учеными и аналитиками, а для них результаты разбора служили основанием для внесения в программу воспроизведения нанитов новых переменных, улучшающих и стабилизирующих работу защитного купола. Но на этот раз что-то пошло настолько не так, насколько что-то может пойти не в ту сторону согласно закону Мерфи.

Флаер первопроходцев мягко приземлился возле стандартного жилого модуль-блока в туристическом секторе. Сам по себе сектор гостей и туристов Корпусу первопроходцев хлопот не доставлял — инсектоидной странной живности на улицах хватало с избытком, как и растений. И туристы, как правило, ограничивались небольшой одно-двухдневной экскурсией по Шестой колонии. Это же так весело, посмотреть, как на рыбок в аквариуме, на деловитую деятельность ученых, на беготню колониальной полиции и изредка мелькающие вдали силуэты становящихся притчей во языцех на Земле и остальных пяти колониях первопроходцев! Благо, финансов у подавляющего большинства приезжих на большее не хватало. В отличие от фантазии и кипучей активности.

Али степенно вышел из флаера, за ним по привычке выпрыгнул с пассажирского сиденья Вик, демонстративно тряхнувший разноцветной головой, выгрузились Красный, Дэйл и Уилл. Последний сходу заявил:

— Зря мы с левой ноги вышли. Примета плохая, говорят.

Али недоверчиво скривил губы в однобокой ухмылке:

— Встать, говорят, с постели плохо с левой ноги, а вот из флаера выйти — это что-то новенькое.

Уилл нахмурился, но не стал перечить ведущему и промолчал против своего обыкновения. Его внимание привлекла нетипичная дыра в защитном куполе. Казалось, кто-то долго и упорно грыз защитный слой нанитов, пока не преуспел. Рваные края лохмами торчали в разные стороны, развеваясь на небольшом ветерке. На горизонте сквозь прореху было видно, как темно-фиолетовые тучи постепенно собирались в грозовой фронт, зловеще посверкивая алыми молниями, и неловко ворочались, угрожающе грохоча — начинался весенний короткий сезон дождей.

Что могло так повредить защиту? Ни один прорыв купола за прошедшие два года таких следов не оставлял, и наниты вели себя очень неспецифично, словно им была неизвестна природа существа, прорвавшего тонкую радужную пленку. Обычно, насколько мог опираться на полученный ранее опыт Али, защитная программа нанитов на все незнакомое реагировала враждебно-нейтрально, то есть неопознанные животные или споры растений, вещества и существа пройти через пленку купола не могли. Но существовали и неприятные исключения: при крупных размерах животного и целенаправленной атаке конкретной точки защита неизбежно рвалась.

Подобного рода случаев на памяти Алистера случалось едва ли по пальцам одной руки пересчитать, и каждый причинял столько неприятностей, что перепрограммирование должно было предусмотреть уже все возможные варианты. Миграция стада двутелок — так называемый «прогон», случавшийся раз в полугодие, и вынудивший изменить географию поселения; точечное нападение гнезда иглобрюхих суккуб, защищавших раненую по глупости Тони особь и чуть его не угробивших; взлом защиты талантливым, но по малолетству придурковатым приезжим, из-за которого купол отключился на несколько часов. Честер тогда схватил приступ неконтролируемой ярости, и это был первый за время их совместной работы раз, когда оперативники наблюдали, как их позитивный и миролюбивый начальник в голос орет на туриста, схватив его за грудки и тряся, как яблоньку.

Но, как показывала наглым образом зияющая перед ним дыра, это был абсолютно новый инцидент.

— Вик!

Оперативник отвлекся от созерцания свалившейся им на голову проблемы и вопросительно посмотрел на ведущего. Алистер кивнул чуть назад на оперативников и попросил:

— Возьми кого-нибудь и посмотри по ближайшему району, все ли спокойно. Людей пока в дома загони, в ближайший час им на улице делать нечего.

Вик кивнул и, взяв в напарники Красного, ушел выполнять приказ. Алистер осторожно обследовал края дыры, пока первопроходцы проверяли записи и территорию — не прорвался ли в колонию кто-то неучтенный, слишком быстрый, слишком ядовитый или крупный. Наниты программировались так, чтобы края разрыва запоминали биологический след проникающей через него флоры и фауны, облегчая первопроходцам жизнь, но вот запрограммировать весь объем купола на то, чтобы тот автоматически сообщал о прорыве, ученые пока не смогли — не хватало мощности. Тонкий слой нанитов не успевал распространить импульс опасности на достаточное расстояние при небольших или постепенных пробоях, и поэтому работы оперативникам хватало с избытком. Взвыть благим матом сирена безопасности могла только при тотальной нарушенности, угрожавшей критическим распадом всей защиты между двумя точками воспроизводства нанитов, а мелкие дырки она заращивала сама, что создавало ряд неудобств, но и позволяло не дергать первопроходцев по совсем уж пустякам. Им же доставались вот такие не критические, но крупные прорывы.

Вик, пробежавшись по двум ближайшим кварталам туристического сектора, постоянно переговаривался с Али. С первого взгляда под купол просочилась из учитываемой живности только парочка орфов. Зверьки крайне ядовитые, но, к счастью, заметные и пугливые. Если руки к ним без защитных перчаток не совать — вполне можно остаться и с пальцами, и с жизнью.

Что Красный, что Вик спокойно разъясняли туристам их самую главную обязанность — не мешаться под ногами и не препятствовать работе Корпуса первопроходцев. Большая часть вняла, запершись по жилым модуль-блокам и изредка выглядывая оттуда — не закончился ли внезапный комендантский час. Пару особо буйных, огорченных срывающейся прогулкой по окрестностям, припугнули штрафами, а страх потери денег среди туристической братии превалировал над страхом потери времени, так что проблем практически не возникло и тут.

Внезапно Вик обернулся, повинуясь безотчетному ощущению опасности, и заметил, как посередине улицы, насвистывая, идет беспечный паренек, размахивая ярко-красной сумкой. Он не слышал объявления, транслирующегося по всему району по системе оповещения, и предпочитал не замечать опустевшей улицы и мельтешения первопроходцев практически под носом. Юному отпрыску человечества было хорошо — он шел, едва глядя что перед собой, что под ноги, полуприкрыв глаза и пританцовывая под льющуюся из голонаушников музыку, включенную на полную громкость. Казалось бы, что такого — надо подойти и попросить пройти в безопасное место, но Честер так надрессировал подчиненных верить самым крохотным шевелениям интуиции, что Вик побежал к юноше почти с низкого старта.

Красный отставать не стал — его тоже что-то беспокоило, неуловимое, неосязаемое, но гнетущее. Вдвоем они почти добежали до парня, но тут Вик, сам не зная почему, резко остановившись, протянул руку к его сумке — и на броне от локтя к кисти что-то невидимое пропахало длинные глубокие борозды, оставив от прочного тяжелого экзоскелета невразумительные ошметки. И еще раз. Глядя на возникшую в воздухе из ниоткуда инфернальную четырехлепестковую пасть, окрашенную потеками собственной крови, Вик попытался достать левой рукой игломет, но не смог — болевой шок пронзил тело оперативника, заставив его упасть на землю и бессильно смотреть, как из порванной лучевой артерии ярко-алыми толчками просится наружу жизнь.

Из-за двери показался дирижер человеческих жизней в белом халате — новый реаниматолог, недавно начавший работать в госпитале. Мы с ним знакомы еще не были, но про его назначение я знал, это была критически важная информация. Я в душе немножко порадовался: как удачно, что ставка оказалась закрыта аккурат накануне того, как потребовался специалист, и поспешил к нему навстречу.

— Доктор?

Врач, молодой голубоглазый брюнет, но, судя по стремительной и четкой манере движений, повидавший на своем коротком профессиональном веку всякое, окинул меня цепким взглядом, особо задержавшись на глазах. На секунду мне показалось, что он сейчас забудет о пациенте и сосредоточит внимание на моей персоне, настолько его захватил чисто исследовательский интерес к необычному генетическому феномену, но в следующий момент он посерьезнел и вернулся к застывшему у меня в зрачках невысказанному вопросу.

— Что я вам могу сказать… Честер, верно?

Я кивнул, и он продолжил:

— Я не совсем понимаю, что или кто могло нанести подобного рода повреждения. Но биомеханика травмы говорит о том, что, скорее всего, это животное с острыми и загнутыми назад зубами. Только характер повреждений таков, что то ли у него три ряда зубов, то ли три пасти. Не хотелось бы столкнуться с такой тварью, — реаниматолог зябко подернул плечами. — Но к сути. Ваш коллега умирает. Слишком большая кровопотеря, болевой шок. Руку, конечно, мы спасем, но начался сепсис, и я жду результата токсикологии — вполне возможно, что ко всему прочему животное было ядовитым. Вы не знаете, какое?

Я покачал головой и медленно ответил:

— Если это и животное, то мы с подобного рода зверями ни разу не сталкивались. Это не значит, что их нет, планета и сейчас изучена довольно поверхностно. Вполне возможно, вы правы, и это неизвестный нам и науке вид. А когда будет токсикология?

— Не раньше, чем через сутки. Сами знаете, силитоксины сами по себе обнаружить и исследовать несложно, оборудование для атомно-эмиссионной спектрометрии имеется, и метод довольно чувствительный, но его пока не адаптировали для биологических жидкостей. Просто обнаружить наличие и количество кремния в сыворотке крови недостаточно, — врач с сожалением и грустью констатировал очевидные и понятные мне факты. — Вы, наверное, знаете, что в норме кремний у человека и так в крови содержится, но вот какой именно силитоксин и в какой концентрации, какова биохимия его действия, период распада и выведения…

Я понимающе кивнул и, чувствуя, как неприятно ворочается что-то колючее под ложечкой, переспросил:

— То есть у нас максимум сутки, чтобы понять, что за зверь на него напал, и попытаться сделать противоядие?

— Да, — просто ответил доктор. — И то не факт, что я прав, и яд есть. И не факт, что организм потом справится с шоком, кровопотерей и сепсисом. Обещать ничего не могу, к сожалению.

Я вздохнул и повернулся к Макс — та стояла рядом, бледная и молчаливая.

— Пошли, хватит тут смертушку в плотском обличье изображать, не пора еще.

Макс встрепенулась, в ее взгляде и мимике растерянное и испуганное выражение менялось на решимость и готовность действовать. Мы рысью бросились к флаеру и полетели в офис — терять не хотелось ни секунды.

Последовательный просмотр всех записей с места результатов не дал –будто защита сама взяла и порвалась, как ветхая тряпочка. Просмотр раз за разом того, как Вик падает, словно на него кто-то увесистый прыгнул, а потом покрывается ранами, стал недюжинным испытанием для психики. Но так не бывает, и мы стали докапываться до истины. Та в ответ упорно показывала нам фигу, пока через несколько часов я от отчаяния не предложил посмотреть запись во всех частотах электромагнитного излучения, которые могли зафиксировать дроны связи и наниты. И на терагерцовом спектре нас ждало неожиданное и крайне неприятное открытие.

— Ты видишь то же, что и я?

Макс кивнула. Перед нами предстал силуэт твари, которую я никогда в живой природе Шестого не видел и надеялся, что не увижу еще долго после этой заочной встречи. Крупное, размером со льва или тигра, животное, припав на девять лап, кралось вслед за моими ребятами, а те никак не могли его ни увидеть, ни угадать. Гибкое тонкое тело, скорее всего, покрытое плотной чешуей (особых подробностей терагерцовый спектр не давал), две пасти, передняя и спинная, острые когти на трехпалых конечностях — хищник. И чрезвычайно опасный. Но почему ее невооруженным взглядом не видно, я понять никак не мог.

Впереди показался беспечный турист, и тварь вместе с первопроходцами понеслась ему навстречу. Что ее так заинтересовало, и почему она не трогала раньше других людей или моих ребят, я не понял, но ровно в тот момент, когда Вик тянулся к парню — уж не знаю, предупредить или остановить — она напала.

Передняя пасть раскрылась четырьмя лепестками, полными зубов, спинная, напротив, чуть втянулась в тело, чтобы не мешать основной, и вперед метнулась гибкая длинная девятая лапа, оказавшаяся хвостом с тремя жалами. Зверь ужалил оперативника, содрал зубами с его правой руки передней пастью броню и попытался несчастную руку догрызть. Но едва кровь человека коснулась пасти, животное, мотнув головой, отвалилось, оставив глубокие рваные раны, и стелющимися скачками ретировалось в прореху. Красный выпустил вслед твари пару зарядов, но те просвистели мимо.

— Похоже, мы для него невкусные, — констатировал я, внутренне холодея, но внешне стараясь этого Макс не показывать. Еще я при ней не паниковал. — Хорошо, что не придется это нечто по всей колонии отлавливать. И что делать теперь?

Дверь, мягко шаркнув, отъехала в пазы, и на пороге моего кабинета нарисовался Тайвин. Как обычно, не поздоровавшись, он с места в карьер поинтересовался:

— Что смотрите?

Я сердито на него покосился и сварливо спросил:

— Вы когда-нибудь научитесь стучаться? Я смотрю, кто пытался съесть Вика.

— Это у вас такой, всегда с боевой раскраской ходит, — неопределенно покрутил пальцами ученый, — да?

— Вам смешно, а у меня человек умирает, — попытался пристыдить я непробиваемого гения. Тот и ухом не повел. — Посмотрите.

Мы втроем просмотрели всю запись, и Тайвин, проникнувшись созданием, прокомментировал:

— Химера. Поймать, я так понимаю, не сможете? — не дожидаясь ответа, он продолжил: — Я тут, кстати, к вам по делу…

— Как-как вы это назвали? — вцепился я в ученого.

Тот посмотрел на меня с некоторым удивлением и укором, дескать, что вы меня за халат хватаете, и ответил:

— Химера. Знаете, у древних греков было такое чудовище, дочь Ехидны и Тифона, сестра самой Медузы Горгоны, Цербера и Лернейской гидры. По легендам, у нее было тело и голова льва, на спине — голова козы и хвост, заканчивающийся змеиной головой. Дышала она огнем, нрав имела прескверный, людей пожирала, скот, посевы жгла. Но я, собственно, зачем пришел…

— Да, тварь та еще, — прервал я ученого во второй раз. — Похожа. Но что теперь делать-то с ней? Повадок мы не знаем, и почему она невидима, зараза зубастая? Хотя бы понятно, что ядовитая, скотина. Только как противоядие без животного подбирать…

— Вы, может, меня послушаете наконец? — на скулах у ученого проступили красные пятна, и он не слегка повысил голос. От удивления я так опешил, что замолчал. — Я к вам с противоядием и пришел.

— Так что ж вы молчите! — опять вцепился я в его многострадальный халат.

— А вы разве даете мне что-то сказать? — резонно возразил гений, осторожно меня отцепляя. — Так вот, один из моих гамадрилов исследовал силитоксин орфов и пришел к выводу, что силитоксины в принципе устроены наподобие рицина, тоже с двумя цепочками, одна с ферментативной активностью, вторая со свойствами лектинов, а между ними — дисульфидная связь…

— Тайвин, — грустно сказал я ученому, — если вы думаете, что я что-то понял, вы ошиблись. Я, конечно, не совсем дурак, но вы в очень жестокие биохимические дебри сейчас полезли.

— Давайте так, — поняв, что проку от лекций сейчас немного, гений перешел на более приземленный и понятный для нас с Макс язык. — Представьте, что у вас есть два магнита, и при входе в клетку они рассоединяются, а внутри — соединяются и отравляют ее. Это такой биохимический троянский конь, и вот те связи, которые соединяют магниты, мы и разрываем антидотом, чтобы яд стал просто двумя отдельными молекулами, вреда не приносящими.

— Давайте антидот. Поеду на практике пробовать ваши достижения.

— Но это опасно! Препарат не проверен…

Я посмотрел ученому прямо в его льдисто-серые глаза и произнес:

— А у Вика есть выбор? Ему жить максимум сутки, если не будет противоядия. Что тварь ядовита, кажется, понятно. И если вы говорите, что силитоксины все между собой похожи, то этот препарат — его крошечный шанс выжить. И к тому же, вам точно интересно, сработает или нет.

— Я не до такой степени мизантроп, людей во имя науки убивать. Хотя… Пес с вами, уговорили, — буркнул обиженный ученый, уходя к себе в лабораторию за антидотом, спустя пару минут вернулся и вручил мне автоинъектор. — Отчет я у медиков сам запрошу. Надеюсь, он не станет претендентом этого года на премию Дарвина. И, Честер, удачи. Вам и Вику она понадобится.

— Спасибо, — с максимальной серьезностью ответил я и понесся в госпиталь проводить клинические испытания нового антидота.

Вихрем ворвавшись в палату, я наткнулся на врача, тот менял капельницу, с сожалением глядя на пациента, и по его позе и мимике я понял, что хороших вестей ждать не приходится.

— Док! — запыхавшись от пробежки по госпиталю, я не сразу смог отдышаться и пояснить, с чем таким феноменальным я решил потревожить больничные покои.

— У вас должны быть чертовски хорошие новости, если вы на таких скоростях спешите их доставить, — посмотрел на меня с надеждой молодой реаниматолог.

— Понятия не имею, понравится вам это или нет, но вот. — Я протянул доктору автоинъектор. — Наши стоумовые подобие универсального противоядия сделали. Только времени испытать не было.

— То есть вы хотите сказать, что нам с вами сейчас предстоит рискнуть жизнью моего пациента и вашего подчиненного, — невозмутимо поинтересовался врач, тем не менее, перекрывая подачу лекарств в вену, — без проверки эффективности, без учета фармакосовместимости, вот так, просто?

— Да, — безыскусно ответил я. — Рискнем?

Реаниматолог оценивающе посмотрел на меня, что-то решая в голове, затем утвердительно тряхнул головой:

— Рискнем. Но под вашу ответственность.

— Разумеется! — просиял я и протянул специалисту антидот.

Вик на инъекцию никак не отреагировал, и врач пожал плечами:

— Отсутствие результата — тоже результат. По крайней мере, мы его не убили. Посмотрим в динамике.

Я вздохнул, пожал плечами и поинтересовался:

— А можно сюда вторую кроватку поставить? Я тут побуду пока…

— Можно, — улыбнулся доктор, и я, ослабив дрожащее внутри перетянутой струной напряжение, улыбнулся в ответ.

Следующие несколько часов я занимался тем, что уговаривал мироздание подождать забирать бессмертное Виково духовное естество в лоно Абсолюта, но Макс несколько раз звонила и сбивала весь возвышенный настрой. В итоге я отключил смарт, предварительно поговорив с расстроенной валькирией о необходимости запастись терпением, зажал в руке любимый брелок и лег спать на соседней койке. А что еще оставалось?

В середине ночи меня разбудил неестественный звук — Вик метался по кровати, пытаясь вдохнуть, и не мог этого сделать. Я сполз с выделенной мне каталки, сел на стул рядом с ним и взял за руку. Сосредоточившись, я старался сжимать его ладонь в такт своему дыханию — где-то читал, что такая синхронизация может сработать. Мир вокруг сузился до точки и уплыл во тьму, пока я старался заставить оперативника успокоиться и продышаться. Мне на секунду почудилось, что что-то неуловимое, едва видимое, как дрожание воздуха над разогретыми камнями в летний зной, струится между ладонями, осторожное, мягкое, хрупкое. Хотя… показалось.

Вик успокоился и принялся тоненько, хрипло вдыхать, словно для воздуха у него осталась только тонюсенькая трубочка в пару миллиметров. А я, чувствуя, как сердце через два удара на третий пропускает ритм, сбоит сознание, двоится в глазах и кружится голова, стремясь увести меня куда-то за пределы и яви, и сна, из последних сил нажал кнопку вызова медперсонала и, объяснив прибежавшим медикам проблему, свалился на койку спать. Мало ли что там мне почудилось, главное, кризис миновал.

Пробуждение вышло не из приятных: резкий женский голос ввинчивался в уши и в мозг, заставляя то ли натянуть на голову подушку, то ли выпрыгнуть из окна, но не оставаться с его обладательницей в одном помещении.

— Твоя проклятая служба тебя погубит! Что с твоей рукой? Неужели нельзя было выбрать более изящный способ умереть? Ты сведешь меня в могилу раньше времени! А я еще молода и красива!

Я с трудом разлепил глаза, и имел удовольствие увидеть прекрасную картину: величественная белокурая мадам, на вид напоминающая дирижабль в ослепительно белоснежных одеяниях, пеняла скривившемуся то ли от боли, то ли от восклицаний оперативнику на нелегкую свою судьбу. Он поглаживал истерзанную руку и страдальчески морщился. По-видимому, на Шестой удалось скоростным шаттлом прибыть его одиозной maman, которую иначе у нас в отделе никто не называл, поддерживая шуточки Вика по поводу его «утонувшей в шампанском и аристократии» семьи.

— Мама! — простонал Вик, прикрыв глаза. — Почему я не умер…

— Не мамкай! — строго произнесла монументальная женщина, глядя то на меня, то на непутевого сына с такой укоризной, что я невольно потупился. Но тут же встряхнулся и, чувствуя нарастающую слабость и головокружение, спросил:

— Ты как себя чувствуешь?

— Порядок, Чез. Жить буду, — улыбнулся мне оперативник. — А вот ты что-то паршиво выглядишь. Мне показалось, или ты…

— Показалось, Вик. Просто не спал всю ночь. Показалось, — категорично заявил я и упал обратно на койку, отлеживаться. Организм решил, что борьба с гравитацией бесполезна, и горизонтальное положение — отличный вариант нормы.

Пришел я в себя, судя по всему, в реанимации. По крайней мере, опутали меня разными трубками знатно — из подключичной артерии что-то шло, к левой руке подключена автокапельница, датчики мониторят гемодинамику, сердечную деятельность, давление и дыхание. Прям такое ощущение, что я — разбалансированный резонансный двигатель на стадии настройки. Я тихонечко вздохнул — хорошо, что к аппарату искусственной вентиляции легких не подключили, значит, не все так плохо. Голова была тяжелая, как после трехдневного беспробудного пьянства, сердце знакомо сбоило, выдавая экстрасистолы, и в целом чувствовал я себя как хорошенько выжатый апельсин, возможно, тот самый, что мы с Тайвином потребили пополам после попойки.

В палату зашел уже знакомый мне доктор и, неодобрительно на меня посмотрев, сказал:

— Соблаговолите объяснить, что за мистические практики у меня в отделении?

— А что я такого натворил? — сделал вид, что испугался я.

— Вы мне пациента почти с того света вернули. И, судя по всему, уже не первого. — Врач словно выговор мне делал, хотя я видел, что он ситуацией доволен и с моими действиями целиком и полностью согласен.

— Ну… Показалось? — с надеждой посмотрел я на реаниматолога.

— Коллективных галлюцинаций не бывает, — строго заметил доктор. — Только если по всей больнице распыляли психоактивные вещества. Но кому бы вдруг понадобилось наркотики в баллончик заливать и потом распылять, я себе не представляю. Так что нет. И?..

— … и если б я сам знал, — криво улыбнулся я. — Во что мне встали эти, как вы говорите, мистические практики?

— Практически в кахексию. — Наверное, я слишком недоуменно посмотрел на врача, потому что тот немедленно пояснил: — Полное истощение организма. Состояние биохимии крови, гемодинамики и обмена веществ такое, будто вы голодали дней двадцать и при этом шли пешком по пустыне, разве что мышечная масса осталась на месте.

— Понятно, — кивнул я, — что ничего не понятно. Значит, это что-то здорово сил отнимает.

— Я бы сказал, вы сами едва не погибли. Так что я рекомендовал бы в будущем либо научиться управлять вашими экстраординарными способностями, либо без крайней необходимости их не использовать.

— Не погиб же, — резонно заметил я. — А дальше как получится. Не давать же хорошим людям, и тем более гениям помирать.

— Уникальная вы личность, Честер, — покачал головой врач. — В наши времена, и вдруг человеколюбие…

— А что не так со мной и нашими временами? Две ноги, две руки, тулово, голова, трубки вот эти только точно лишние, — насупился я. — А касательно человеколюбия… Вы знаете, человека, как я полагаю, во многом создает окружение. Вот и посмотрите, сколько вокруг меня умных, сильных и просто замечательных людей. Вся колония! А мои ребята? А Тайвин?

— Человек — существо парадоксальное и только положительным быть не может. Дуальность заложена в само понятие сознания, Честер. Строго говоря, и в самой распрекрасной бочке меда может найтись немало горечи и желчи, ее отравляющей. Я это вам как специалист по человеческой глупости, а иногда и подлости говорю. Люди так любят выслужиться, отличиться, прыгнуть выше собственной головы, что не замечают иногда, что идут по головам других, — задумчиво сказал мне врач. — Вот вами что руководит?

— Ну… желание помочь? — предположил я.

— Нет, — покачал головой доктор. — Это следствие, а не причина. Мотив должен быть, глубинный и такой мощный, чтобы заставлял вас действовать, иногда вопреки инстинкту самосохранения.

— Тогда, наверное, я просто хочу, чтоб всем было хорошо. Когда всем хорошо — и мне хорошо, — решил я.

— Мотив социального одобрения… необычно, но вполне понятно, –кивнул доктор. — Не то что Тайвин ваш, этот — исключительный эгоцентрик.

— Кстати, про него, а что там с ним? — заволновался я.

— Я был вынужден пока перевести его на седативные препараты. Иначе он из больничной койки будет наукой заниматься, а нам надо провести операцию на руке, восстановить отрицательное давление в плевральной полости и вернуть легкому нормальный объем.

— А с сердцем что?

— Небольшой дефект межпредсердной перегородки, как выяснилось. Врожденный порок, не критичен для жизни, но при стрессах иногда может давать предсердную аритмию и, как следствие, фибрилляцию предсердий. Обычная картина, как раз манифест подобных пороков ближе к тридцати и случается. Так что будем наблюдать. Возможно, придется ставить водитель ритма.

— Да вы что, — испугался я за ученого, — он же тогда на Шестом навсегда застрянет.

— Вот поэтому пока кардиостимулятор и не поставили, — ответил мне мудрый специалист. — Удивительно только, как его к межгалактическим перелетам допустили.

— Вероятно, как-то обманул медкомиссию, — предположил я. — Или не заметили…

— Нет, такое не заметить невозможно. А то, что ваш уважаемый гений соврал, только подтверждает мою точку зрения, так что вам стоит немного спустить его с того пьедестала, куда вы его возносите, — хмыкнул врач.

— Не… — протянул я. — Хорошему человеку иногда можно делать глупости, док. У всех свои тараканы, и им надо давать волю, иначе они наружу полезут и будут окружающих пугать шевелением усов.

— Как в вашем случае получилось? — съехидничал доктор.

— Да у меня вообще в голове мохноногие тарантулы финскую польку на рояле играют, разве не заметно? — пошутил я, мы посмеялись, и на этой позитивной ноте реаниматолог оставил меня лежать и лечиться.

Но мне не давала покоя ситуация. Если организм, мирно лежащий на больничной койке, говорил мне о том, что он с удовольствием там еще дня три полежит, то голову отключить я не мог, и она продолжала интенсивную работу. Кто, как и когда подкидывал записки ученому? Кем и зачем были испорчены флаеры? Откуда засада, кто к ней причастен? Что хотели эти бойцы невидимого фронта, чтоб их там химера поперегрызла?

Ближе к вечеру я понял, что если я сейчас же не поеду на работу и не разберусь в этой головоломке, то спать я не смогу. А если спать не смогу — то и все лечение насмарку, лучше я попробую до правды докопаться и попробовать ее на зуб. Смутное ощущение неприятностей заставило меня снять с себя датчики, выдернуть иголки и трубки, и, пока надо мной носился рой злобных медицинских ос во главе с реаниматологом, я, пошатываясь, натянул на себя привычный комплект легкой брони, оказавшийся в шкафчике за дверью стерильной палаты. Доктор пенял мне на мое состояние, на больничный режим и предписания, пока я к нему устало не обернулся и не сказал:

— Доктор. Вот если вы чувствуете, что у пациента может быть, например, кризис. Вот сегодня ночью. Что вы будете делать?

Врач на секунду замолчал, прикидывая свои действия, потом неторопливо вымолвил:

— Поставлю в палату медсестру дежурить. Во врачебном деле интуиция порой может сыграть злую шутку, но чаще подсказывает что-то полезное. А, у вас чутье на специализированные неприятности срабатывает?

— Именно, — подтвердил я. — Есть у меня такое ощущение, что криминальная катавасия не кончилась. Еще попробуют нашу штатную гениальность уворовать, пока им хвост не прищемили

— Кто?

— Да если б я знал… — вздохнул я. — Вы знаете, что… не давайте сегодня на ночь Тайвину успокоительных. Пусть будет в сознании, есть у меня предчувствие, что оно ему понадобится.

— А когда вы планируете вернуться? Вы из реанимации на работу собираетесь, вы отдаете себе отчет в своих действиях? — попытался меня урезонить доктор.

— Не знаю, док. На оба вопроса вам могу так ответить, но знаю, что я, во-первых, ненадолго, во-вторых, это жизненная необходимость. Можно сказать, дело жизни и смерти.

— Слишком возвышенная формулировка, я бы снизил градус одиозности, — фыркнул доктор. — Хорошо, давайте я вам вколю стимулятор хотя бы. Его действия хватит… — он посмотрел на наручные часы, а я обратил внимание на дорогой, тонкий и точный ручной механизм. — Часа на четыре. После вас надо будет класть в реанимацию обратно.

— Спасибо, док, — искренне поблагодарил я врача и шатающейся походкой побрел к флаерам. Возьму чей-нибудь из ребят, они не обидятся. На посадочной площадке как раз нашелся один, как и один из оперативников.

— О, Чез! Тебя уже отпустили? — обрадовался Вик, пролистывающий каталог голотату. — В реанимацию не пускают, так что меня тут оставили дежурить. Как ты? Как наш умник? Я себе шрамы от химеры забить хочу, что посоветуешь?

Вик, когда волновался, переходил на скорость сто слов в секунду, но я прервал его монолог, шатнувшись и чуть не упав к нему на руки. Оперативник едва успел подхватить и встревоженно на меня уставился. Я мрачно пояснил:

— Отпустили на поруки и стимулятор на пару часов. Чует моя задница, что за штатной гениальной единицей охота еще не закончена. Я… паршиво, Вик. Не знаю, что я сделал, но пользы оно мне не принесло. Тайвина накачали снотворным. — Я старался говорить коротко и емко, экономя и без того невеликий запас сил, подстегнутый стимулятором. И почему-то критически важным для меня казалось оставить Тайвина для всех в бессознательном состоянии. Возможно, это было что-то сродни паранойе, у меня не было ни малейших причин не доверять собственным первопроходцам. Но кто-то же подкидывал записки, кто-то испортил флаеры… И это кто-то из своих, я все больше в этом уверялся. К нам в офис невозможно зайти с улицы, и тем более без разрешения мимо нас пройти на территорию парковки летательных аппаратов. Гайяна? Хм-м-м… Вик прервал мои размышления:

— Зато главный белый халат наш живой. Да и ты вроде тоже. Кажется, я знаю, что мне тогда во сне показалось, — подмигнул Вик. — Научишь?

— Если б я сам знал, что это и как работает… Полетели в офис. Мне там кое-что надо сделать. — Уровень параноидальной подозрительности у меня скакнул вверх, но Вик, ни слова не говоря, завел машину, и мы полетели в офис. Нет, это точно не он. Своей новой работой и коллективом он до дрожи дорожит и сейчас ни малейшего сомнения в моих действиях не показывает. Человек с рыльцем в пушку так себя вести не будет. Тогда кто?

— Кто сегодня дежурит? И где вообще все?

Вик, не отвлекаясь от управления флаером, почесал где-то за ухом и сообщил:

— Великолепная пятерка в экспедиции, я с тобой. У Берца выходной, у Красного и Али тоже. Макс, по-моему, сегодня дежурит, попугайчики-интроверты, Уилл… остальные кто где, сегодня что-то вызовов по секторам много. — Вик вдруг нахмурился и посмотрел на меня, посерьезнев. — А ты прав. Два месяца затишья, а тут как с цепи сорвались.

Я кивнул, чувствуя подступающую к глазам темноту, слабость и головокружение.

— Только не вздумай сознание терять, — я слегка побил сам себя по щекам, и Вик окончательно встревожился.

— Может, тебя в больницу обратно отвезти?

— Нет. — Я сглотнул, в горле совсем пересохло. — Вик.

— Что? — заходя на посадочный вираж, спросил он.

— Флаеры испортил кто-то из своих.

Вик, посадив флаер, посмотрел мне прямо в глаза долгим и серьезным взглядом. Не знаю, что он там углядел, но после долгой паузы он без лишних слов, попыток оправдаться или спорить, медленно спросил:

— Что будешь делать?

— Просмотри за последний месяц все записи по всем. И по себе, и по мне, чтобы сомнений не было. Кто, куда, когда ходил, с кем, какие вызовы были. А лучше к аналитикам сразу иди. И с охранником поговори, уж кому-кому, а ему по должности положено всякие несоответствия замечать. И знаешь, что… — я посмотрел на Вика в ответ, тот подобрался в напряженную до предела пружину. — Я не верю в осознанное предательство. Если только кто по глупости… И точно не ты.

— Не я. — Вик повеселел и тряхнул разноцветными прядями. — Спасибо. Работаем?

— Работаем.

И я медленно пополз, цепляясь за стены, в наш офис. В отделе, как водится по вечерам, никого не было, большинство оперативников или закончили смену и ушли по домам, или были в экспедиции, или на вызовах. У ученых тоже было тихо, выключен свет, но мигало что-то из аппаратуры, что нельзя было выключать на ночь. Светился только один стол — за ним сидела заработавшаяся до ночи Гайяна. Хотя, скорее, не сидела, а пребывала в прострации — переплетя пальцы, она задумчиво ими щелкала, а сама то тихонечко улыбалась чему-то в мыслях, то хмурилась. Ее занимало что-то невероятно важное, вот сейчас и узнаем.

Я, тяжело опершись о косяк, в него же и постучал.

— Добрый вечер.

Гайяна, встрепенувшись, вскинула на меня тревожно-виноватые глаза, и мне стало нехорошо.

— Я бы хотел вам задать пару вопросов.

— Звучит как завязка к плохому детективу, — пошутила она. Но я видел, как дрожат у нее пальцы и голос.

— Какой антифриз в системе охлаждения флаера?

Она недоуменно на меня воззрилась.

— Откуда я знаю? У меня и флай-пропуска нет.

Похоже, не врет. Но что-то ее беспокоит.

— Мне нужно взглянуть на записи Тайвина.

— Конечно, — она без сомнений открыла мне дверь в его кабинет. — Знаете, над чем мы работали?

Я, не ответив, закопался в записи ученого, стремясь найти хоть какую-то информацию о том, чем он занимался до того, как мы с ним загремели в госпиталь. По мере прочтения его лабораторных заметок, сделанных с аккуратной педантичностью, вполне в его духе, я покрывался холодным потом. Твою-то мать! Так вот что интересовало криминальные круги. И вот как пряталась та химера, что чуть не отгрызла Вику правую руку.

Соскоб, взятый мной с гериона в первое утро экспедиции с «Апостолом» на экваторе и преподнесенный на перчатке-блюдечке Тайвину, оказался, насколько я понял, одним из видов местных колониальных микроорганизмов. Они быстро размножались на субстрате из частичек хитина или любых других азотсодержащих полисахаридов и могли, как чайный гриб, занять всю поверхность, где им было чем перекусить. А световые лучи они не поглощали и не отражали, создавая оптическое свойство невидимости на поверхности того предмета, который покрывала колония. Ученый добавил к заботливо взращенной в чашке Петри культуре стимулятор роста, выделенный из образцов почвы, знатно удобрившей розовый куст тетушки Эммы, подсадил к микроорганизмам свои обожаемые наниты, продуцирующие субстрат для роста колонии — и мы получили проект «Призма». Универсальная маскировка. Боец-невидимка. Да-а-а, за такой бонус и гения, его придумавшего, стоит пободаться даже с Межмировым правительством, это я отлично понимал. Гайяна, следившая за гаммой эмоций на моем лице, кивнула.

— Проект «Призма».

Я, по-прежнему ни слова не говоря, вытащил из угла кабинета замаскированную крошечную голокамеру и включил запись, промотав предыдущие трое суток в ускоренном режиме. В кабинет к ученому входил он сам, наш шеф, Гайяна, Макс и Вик.

Гайяна даже не в курсе, с какой стороны к флаеру подходить, шеф… нет, невозможно, и по времени не совпадает. И не Вик. Я почти физически чувствовал, как теряю твердую почву под ногами. Макс. Боевая валькирия. Напарница, много раз спасавшая мою любопытную задницу от очередной неприятности. Макс, которая первой в меня поверила, встав спиной к спине после танца со скорпикорой. Макс, которой я неизменно готов был доверить эту самую спину, да и саму жизнь без опаски доверить. Которой я рассказывал свои сомнения, опасения и неуверенности. У которой я просил совета. Моя почти заместительница, правая рука и надежный друг. Если я не могу опираться в этом мире на Макс и Берца, то мир — хрупкая штука, как бабочка. Тронь — и цветные чешуйки осыпались, а насекомое погибло.

Я тряхнул головой. Нет, что-то здесь не так. Недолго и на Берца напраслину возвести. Надо раскопать еще улики. Я развернул брошенную на столе бумажку, ее текст содержал какие-то формулы и гласил: «Обсудим?» и координаты. Пробив по смарту, я понял, что это все те же координаты рудника на экваторе. С этим понятно, психанул наш гений и решил сам разобраться, никому ничего не говоря. Очнется, придет в себя, хорошенько ему врежу, пусть еще в больнице полежит, придурок в очках. И тут я, наконец-таки, соизволил обратить внимание на подругу детства Макс.

— То есть она вам так и не сказала, — констатировала ученая, все это время внимательно за мной наблюдавшая.

У меня внезапно потемнело в глазах.

— Что? — тихим шепотом поинтересовался я.

— Про свои чувства, про записки эти… Дура.

— К-к-какие чувства? — ошеломленно переспросил я.

— А вы, как всегда, слепоглухонемой. Мужики, — неодобрительно тряхнула кудряшками Гайяна. — Вот всегда у вас так, все и про всех знаете, а что у вас под самым носом, хоть один бы догадался. Влюблена она в вас, как кошка мартовская. Даром что спину перед вами не выгибает, дурным голосом не орет и хвост в сторонку не отбрасывает.

Мозаика сложилась. Я, чувствуя себя совершенно больным и убитым, сел на стул и сжал виски пальцами.

— Ну как так-то… Я же мог хотя бы подумать…

— Мог, — безапелляционно заявила ученая. — Но не взял на себя труд.

— А что мне делать-то теперь? — я посмотрел на нее, как на источник последней женской мудрости во всем человечестве. Гайяна дернула плечиком, и предположила:

— Найти Макс и поговорить с ней, пока она еще чего-то безумного не натворила?

Я кивнул, понимая, что, наверное, это будет самое мое правильное решение за последние пару лет.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. А, кстати, вы не знаете, где она?

Гайяна высокомерно подняла бровки домиком.

— Откуда бы. Она мне не отчитывается. Это вам виднее.

Я судорожно постарался припомнить, куда я мог бы послать Макс, и не преуспел.

— Нет, Гайяна, не виднее. Я не знаю, где она.

Мы с ней переглянулись, и я где-то на границе восприятия почувствовал гнетущее чувство подступающих неприятностей. Я включил смарт и забил туда номер Макс. Аварийный маячок, постоянно включенный у первопроходцев, показывал, что она двигается в сторону больницы. Я, не сдержавшись, выматерился, как и ученая.

— Сидите тут, я сам разберусь, — велел я и, прихватив на всякий случай прототип призматической маскировки, выданный мне Гайяной, помчался к госпиталю в полном эмоциональном раздрае. Проводить полевые испытания новой военной игрушки.

Приближался к концу второй по местному времени год освоения Шестого. Мы были нарасхват, очередь на экспедиции расписана на несколько месяцев вперед, и колония продолжала развиваться. Начали появляться первые нормальные жилые дома, протянули к колонии свои щупальца, как гидра к добыче, сетевые магазины, постепенно стали появляться первые забегаловки, и вообще колония стала напоминать не закрытый научно-военный городок, а обычное поселение, правда, на уровне века двадцатого. Мегалополисы, как на Земле, тут строить пока было очень рано.

Исторически устроительство родной планеты приобрело невиданные для человечества масштабы примерно в конце XXI века. Когда нашлось простое и годное решение вопроса с гравитацией, связанное с пятой фундаментальной физической силой — квинтэссенцией. Как только не стало гравитационной проблемы и стало возможным подробно описать эффекты колебания пространства-времени на субатомном уровне, человечество с удовольствием принялось играть в новую игрушку. Появились флаеры — автономные летательные устройства, вытеснившие автомобили, а перигравитация — управляемая сила притяжения — позволила городам расти ввысь практически на неограниченном уровне.

Так появились мегалополисы — гигантские многоуровневые высокотехнологичные человейники, с вереницей столь же многоуровневых транспортных путей. Но, что интересно, в мегалополисах, как и прежде в крупных городах, более престижно оказалось жить на периферии, ближе к природе, или в отдельных комплексах-поселениях. А прогнозы из так любимой мной фантастики, из антиутопических, утопических, футуристических и прочих киберпанковых вселенных не сбылись. Социальной сегрегации на нижние и верхние уровни не случилось — человечество оказалось более гибким.

В общем, к моему веку на Земле образовалось порядка пятидесяти мегалополисов, в то же время глобализация практически стерла границы между языками, культурами и менталитетом. И так сложилось, что отчаянное стремление к беспорядочному называнию всего самыми причудливыми словами человечеству стало порядком надоедать. Поэтому сверхгорода получили цифры. А экзопланеты и колонии — номера. Правда, в Первом намечался, по слухам, колониальный референдум по выбору для экзопланеты названия, но я сомневался в необходимости и целесообразности этого хода. Вот сейчас Первый красиво обзовут, остальным тоже захочется, будут разброд и шатания.

Но нам на Шестом до этого было плевать и плевать, как на субсветовой скорости пытаться долететь до Альфы Центавра. И мы работали, стараясь сохранить едва-едва достигнутый баланс между человеком и кремнийорганической природой.

В то же время на Земле в тиши кабинетов посередь облеченных властью чинов почему-то сложилось ощущение, что планета осваивается как по мановению волшебной палочки, хотя на самом деле мы скорее были сложным устройством типа квантового умклайдета из романа Стругацких. И управление нами должно было строиться на основательном знании специфики квантовой алхимии, то есть сути нашей работы, и того, насколько на самом деле мы контора для колонии незаменимая.

Вестником легкой твердолобости и бюрократической путаницы, свойственной кабинетным работникам, никогда в жизни не присутствовавшим не то что на Шестом, но и видевшим результаты нашей работы исключительно из отчетных квартальных показателей, стал полковник Вернер. Одним отнюдь не прекрасным летним утром он зашел к нам в офис и прошествовал сразу ко мне в кабинет.

— Честер, — сказал он с порога, не поздоровавшись и смущенно покашливая, что мне категорически не понравилось. — Это разрешимое недоразумение.

Я посмотрел на него с подозрительным любопытством и сказал:

— Доброе утро. А я еще не в курсе.

Военный потер затылок, собираясь с мыслями. Я напряженно ждал, когда он их облечет в слова, и тут в моем кабинете появился его соратник по сложному делу руководства Шестым. Нашего аристократичного шефа я таким еще не видел — помятая рубашка с закатанными до локтя рукавами, круги под глазами, резко выделяющиеся на фоне общей усталости морщины, выдающие его истинный, вполне приличный возраст. Мне стало еще более не по себе, и я осведомился:

— Может, кто-то мне расскажет, из-за чего весь сыр-бор?

— Из-за вас, Честер, из-за вас, — ответствовал мне руководитель колонии, и седовласый шеф молча кивнул, подтверждая его слова. — В Министерстве межпланетарных дел решили, что вы — элемент необязательный, и хотят оперативный отдел расформировать.

Настроение мое окончательно испортилось, и я спросил:

— А они там в курсе, что мы делаем вообще? И что у нас тут… сейчас точно скажу… порядка двадцати невыполненных заявок только на ближайшие четыре месяца, и каждый день новые добавляются?

Вернер только руками развел. Я с противным чувством обманутых ожиданий грустно сказал:

— Только мы все наладили… То есть на нашем с вами труде и плечах Межмировое правительство устроило новую колонию, а теперь мы оказываемся фантиком от конфетки? И нас можно выкинуть? Я-то рассчитывал на этой работе еще лет пять хотя бы побыть. Желательно местных.

Седовласый и полковник переглянулись. Я, понимая, что сделать что-то с решением вышестоящего начальства ни я, ни они не могут, только взгляд кинул на подлетающие к офису флаеры первопроходцев и с неизбывной тоской негромко произнес:

— Как я ребятам это буду объяснять… С ними что?

Вернер, поняв, что я не собираюсь устраивать разлив слез и заламывание рук, расставил приоритеты:

— Вас хочет забрать к себе разведка. Ваших ребят я заберу к себе, каждому найдется и место, и дело. Ученые и аналитики останутся в Корпусе, и управление им отойдет Всемирной ассоциации наук и Санникову.

— А до этого мы кому подчинялись? — спросил я, раз выдался такой случай.

— Сложно сказать… — замялся полковник.

— Понятно. Могу себе представить, как отреагирует Тайвин. А как же колония… — начал было я, но тут в моем затемненном сознании, принявшемся работать на черновых токах и немыслимых скоростях, зажглось неоновой лампочкой решение. — А внутре у мене неонка…

— Что? — не поняли руководители, но меня уже понесло.

— Как доказать тому, кто не понимает нашей полезности, эту самую полезность?

— И как? — предвкушающе улыбнулся мне шеф. Они с Вернером не торопились выбивать из меня решение проблемы, наслаждаясь моментом.

— Отпуск! — я сладострастно зажмурился. — До чего вкусное слово! И главное, мы же по контракту должны зарабатывать неделю отпуска за полгода, а тут мы работаем почти… по земному сколько?

— Учитывая разницу в обращении планет? Около трех земных лет.

— Значит, шесть недель. Но я вас уверяю, Земле хватит и двух. Ведь это нормально — попросить две недели отпуска перед расформированием? — я хитро подмигнул, а полковник и седовласый переглянулись, кивнули и пожали друг другу руки.

— Утрясем, — обещал шеф.

— Эх… На Землю слетаю на недельку, с родителями увижусь, в парк аттракционов схожу, — принялся мечтать я, а Вернер потрясенно на меня уставился.

— Вам что, Честер, тут развлечений не хватает?

— Вы не понимаете, — с удовольствием пояснил я. — В каждом взрослом мужчине живет маленький мальчик, которому позарез нужно сходить покататься на игрушечном поезде, поесть мороженого и сладкой ваты. А, и еще взять палку и повоевать с зарослями крапивы, пару раз упасть с гравицикла, набить ссадины, и чтоб потом вкусно покормили и пожалели. Но войнушек, синяков и поддержки мне и здесь хватает, а вот сладкая вата и высокие горки…

Полковник просто промолчал, с жалостью глядя на меня и на седовласого. И я принялся добросовестно звонить по каждой заявке и последовательно, одну за другой, отсылать их к черту на кулички в неведомый кабинет к тем неизвестным мне людям на Земле, что определили безрадостное будущее оперативного отдела легким росчерком на голопланшете. Правда, сам я лететь не стал, ограничился обычной голозаписью родителям. Бросать колонию на целую неделю, и тем более на две было страшновато.

Первые несколько дней мы, пьяные от свалившейся свободы, шатались без брони и формы по всей колонии друг к другу в гости и занимались кто чем. Я дочитывал брошенный на середине «Гиперион», Дэйл снова взял в руки старинный фотоаппарат, Роман с чистой совестью улетел на Пятый, у него там осталась жена, которую он рассчитывал перевезти за время отпуска на Шестой. Так вот куда он регулярно пропадал, как выдавалась возможность, тихоня! Вик за первые дни отпуска притащил мне вариантов пять эскизов повседневной и парадной формы первопроходцев с эмблемой — черная дыра с насыщенно-оранжевым аккреционным диском, пятью звездами по краю и шестой в центре, с фиолетовой обводкой шеврона. Последний вариант — на восточный манер, с воротником-стойкой, двумя рядами белых пуговиц и тонкими белыми кантами отделки, насыщенно-черная, как сама черная дыра, парадная форма понравилась мне настолько, что я тут же захотел ее себе.

Мы нашли в недавно привезенной копии инфосети стилиста и примеривались отправить с ближайшим обменным информационным шаттлом ему эскиз и сообщение, как на пороге моего дома возник Александр Николаевич Санников, координатор Всемирной ассоциации наук собственной персоной.

— Честер, вы слышите застенные завывания? — поинтересовался он.

— Нет, — для верности я выглянул за пределы своего жилого модуль-блока и стенающих по углам рядом с ним колонистов не обнаружил.

— А это все потому, что они еще не добежали.

— Они — это кто? — озадаченно переспросил я.

— Как кто? Все те, кого вы должны были сопровождать в ближайшие месяцы в поле, и кто оказался в итоге не у дел. Вы знаете, что без вас вся научная, промышленная и туристическая активность колонии оказалась парализована? — с возмущением в голосе пенял мне маленький гиперактивный ученый.

— А я тут при чем? — сделал я невинное выражение лица.

— А кто, позвольте спросить, надоумил вас всех вот так внезапно уйти в отпуск? Работать-то кто будет?

— Военные? Полиция? — с безоблачным видом предположил я.

— Да вы издеваетесь. Ваш отдел, оперативники, когда вернутся?

— О, а это вы там спросите, — и я ткнул пальцем в небо. — Вы не знали, что ли? Я думал, уже все в курсе. Приказ с Земли пришел. Оперативников расформируют. А то мы, видите ли, слишком жирно живем на казенных харчах, и колонии и без нас хорошо. Вот я и решил, что отпуск перед прощальным корпоративом будет отличной идеей.

— Какого… — на Александра было страшно смотреть. Он потемнел лицом, побагровел, собрался было лопнуть, но передумал. — Я вас понял. А вы сами чего хотите?

— Я? Чтоб нам вернули все как было и прекратили нас трогать. А мы продолжим свою никому не нужную, скучную и необязательную работу. Можете устроить? — с интересом и толикой надежды на лучшее спросил я у координатора.

Александр с чувством сплюнул. Я проследил взглядом за направлением плевка, вдруг там что-нибудь сдохнет у меня под окнами, потом пахнуть будет нехорошо. Но обошлось.

— Крысы канцелярские, чтоб им икнулось после стакана касторки натощак, — прошипел он и пообещал: — Сделаю все, что в моих силах. Только колонию не бросайте.

— И в мыслях не было, — заверил я координатора.

Как и предсказывал Александр, в последующие дни я стал Черным камнем Шестой колонии, а мой жилой модуль-блок — Меккой. Мне давили на совесть, пытались взывать к ответственности, слезно молили во имя всех богов и матушки-природы, сулили невиданные блага, пытались подкупить, шантажировать и один раз, от отчаяния вестимо, соблазнить. Но купол стабильно держал оборону, вызовов, чтоб потребовалось наше присутствие, не было, и я, подобно куполу, героически держал позиции. Бесплатно не работаем, но взяток не берем, у нас отпуск, а потом все, будете на вольных хлебах, получите, распишитесь. Лавочка закрывается.

Земли хватило на десять дней. На десятый день стенания под моими окнами дошли до вышестоящих кабинетов на Земле и приобрели такой размах, что ради нас на Шестой собралась целая делегация. Замминистра межпланетарных дел Межмирового правительства, парочка высших чинов из Оборонного министерства и Управления объединенным астрофлотом и другими войсками, несколько шишек из Ассоциации промышленности Пяти миров, пухленькие профессора из Всемирной ассоциации наук и кто-то из секретных служб с характерным незапоминающимся лицом и цепким взглядом.

Мы в долгу не остались. Узнав о визите, мы подсуетились, срочно заказали на всех парадный вариант формы, начистили легкие и тяжелые варианты экзоброни и упросили Тайвина прицепить на них мини-голограмму стилизованной свежеразработанной эмблемы. С его познаниями в голографии это не составило никаких трудов, и на левом плече у каждого из нас на броне теперь красовалась черная дыра, объемная и чарующе прекрасная, с завораживающим вращением аккреционного диска и таинственным мерцанием темно-фиолетовой космической обводки. Их движение и мерцание запитывались от любого вида излучений — света, звука, электромагнитных волн, а этого добра в любом мире под любым светилом хватает с избытком.

Так что делегацию мы встретили во всеоружии: семеро оперативников, из тех, кто поплечистее, в матово-черной свежепокрашенной тяжелой броне с белыми элементами и в полной выкладке, семеро потоньше в такого же дизайна легкой (Вик подсуетился) и я с Макс в парадных формах. Выглядели мы, по-видимому, настолько потрясающе, что несколько делегатов под шумок щелкнули нас на смарты.

Я провел им знакомство с колонией. Делегатам было интересно решительно все: как живут колонисты, как устроен защитный купол, что за ним, почему мы такие незаменимые и востребованные, и к концу трехдневного пребывания один из чинов отловил меня в коридоре нашего офиса и долго с апломбом вещал о том, что, по всей вероятности произошла ошибка, правда, ни на секунду не заикнувшись о том, чтобы за нее кто-то извинился. Словом, проблема, как и говорил Вернер, обещала быть разрешимой, и для полноты картины нам требовалось одно — показать класс полевой работы и заодно продемонстрировать во всем многообразии кремнийорганический мир, его хрупкость, опасность и красоту, желательно издалека и без угроз для жизни и делегации, и колонии. Но Шестой, как обычно, решил все за нас.

Погода летом в этом году стояла сухая и жаркая, и сезон дождей уже очень хотелось приблизить, хотя я его и не очень любил. Инсектоиды от жары прятались, у них была днем тепловая депрессия, и пик активности приходился для дневных тварей на утро или вечер, а ночные звери активничали по-прежнему. Поэтому делегацию я возил на экскурсии днем, чтобы снизить до минимума возможные риски. В этот раз на обзорный экскурсионный полет за пределы защиты на арендованном нами у «Авангарда» тяжелом военном флаере со мной, Макс и Берцем напросилось четверо самых отчаянных. Неприметный мужик из разведки, один из профессоров поживее, промышленник и военный из Астродесанта. Остальные не пожелали, убоявшись дневной жары и убедившись, что в колонии под куполом безопасно, а вот за его пределами — не очень. Особенно когда я им на коленке смонтированный голоролик про гидру показал, как мы ее зимой из колонии пинками и гранатами выгоняли.

Вылетая за пределы защиты, я обратил внимание на аномальную активность зверей. Вокруг купола, обтекая его со всех сторон, шелестела трава, каждые несколько мгновений он окутывался мягкими радужными сполохами, обозначая посягательство на пространство колонии со стороны местных жителей, и большая часть нагрузки шла с южной стороны. Я насторожился и решил пролететь подальше, чем мы изначально собирались, на пару сотен километров вместо задуманных пятидесяти.

И чем дальше мы летели, тем напряженнее становилось молчание внутри флаера: все мои чувства были обострены донельзя, Берц и Макс, зная это мое состояние, молчали, а участникам делегации не было о чем поговорить, так что молчали и они. Со стороны южных степных полей доносился тонкий, раздражающий звук, нарастающий с каждой секундой, и все крупнее становилось облако на горизонте… и как-то одним махом я вдруг понял. Это не облако. Это саранча.

Впереди огромной тучи насекомых испуганно разбегались и разлетались инсектоиды мелких размеров и некрупные стимфалы. Были видны ручейками растекающиеся во все стороны по траве тропки, по которым спасались стайки герионов, убегали от нашествия одиночные орфы, даже конусовидные колонии дактилей, как я приметил, были плотно закупорены. Что-то подобное я подозревал, еще когда заметил сходство больших химерок с луговыми кобылками, но сейчас мне стало понятно, что стадию иномирной саранчи у них мы еще ни разу не видели.

Я не знал, что послужило фактором перерождения больших химерок в невероятное по размерам облако, затуманивающее небо и сжирающее все на своем пути. Но нарастающий стрекот и объем живой массы насекомых внушали мне определенный трепет, а учитывая, как ведут себя мелкие зверьки, я не представлял себе столкновение мириад сбившихся в кучевую стаю инсектоидов и колонии.

— Ром, давай поближе, надо экземпляр отловить.

Роман, пару дней как вернувшийся, молча направил флаер в сторону стаи. Облако разошлось, не желая воевать с крупной добычей, и я, вцепившись в трос, спустился на нем пониже, а внутри застывшего на месте флаера развернул локальный защитный купол, оперативно мной перепрограммированный на то, чтобы туда саранча залететь не могла и не испугала досточтимую делегацию. С легкостью поймав химерку, я маякнул Макс, и та активировала лебедку, втянувшую меня обратно.

Большая химерка, раза в два крупнее обычного экземпляра, занимала почти всю ладонь и активно пыталась отгрызть мне палец, на броне оставались влажные следы ярко-желтой слюны. Я нахмурился, разглядывая добычу, пока кто-то из делегации, притихшей и молчаливой, не спросил:

— Что это?

— Большая химерка. Не ядовита, для человека не опасна… была. — Я одним движением свернул инсектоиду шею и набрал Александра, с места в карьер заявив:

— Мне нужны ваши лучшие энтомологи. Прямо сейчас.

— А что случилось?

— С большими химерками что-то не так. Мне не нравится.

— Если у вас приступ интуиции, как было с двутелками, нам лучше быть наготове, — пошутил Санников, а в ответ я только развернул смарт к стае химерок. Через мгновение созерцания он отреагировал цитатой из неизвестного мне труда: — «И налетает могучая рать. Она может покрыть целые земли и съедает все, что находит на земле. Она имеет голову льва, глаза слона, шею быка, рога оленя, грудь коня, крылья орла, живот скорпиона, голени страуса и хвост змеи». Сейчас всех подключим, до кого я дотянусь.

— А как было с двутелками? — спросил тип с неприметной физиономией. Макс принялась рассказывать, а я вполуха слушал и напряженно думал. Стаи саранчи на Земле приносят вред только сельскому хозяйству, но если земная саранча ограничивается в случае недостатка еды пожиранием друг друга, то… это не Земля, и большие химерки — не саранча. Что-то мне не давало покоя, пока я не решил пролететь сквозь облако, чтобы посмотреть, что за ним. Безжизненная, как утюгом пройденная полоса земли меня не порадовала, и я развернул флаер обратно.

Влетев в колонию, я опрометью бросился в офис к себе в кабинет, не закрыв дверь и позабыв о делегации напрочь, они же, стараясь не мешаться под ногами, тихонько заняли выделенные им в нашем офисе места и с интересом прислушались к происходящему, изредка задавая вопросы, на которые кто-нибудь из научного отдела или моих ребят негромко давал ответ. Первым делом я вызвал Тайвина и вручил ему химерку.

— Заберите и сделайте анализ на силитоксины. Срочно.

— Большая химерка в стадии саранчи… Что-то такое я предполагал, — кивнул он.

— А почему не говорили? — прицепился я.

— Подозрения к делу не пришьешь, — поразил он меня жаргонным выражением.

Я потрясенно на него посмотрел:

— Вы что, у меня плохих слов нахватались? Вам не идет. Короче, она агрессивная стала, броню не прокусит, ни легкую, ни тяжелую, но у большинства колонистов никакой нет. Нужно понять, стала она более опасной при укусе или как.

Тайвин кивнул и ушел с химеркой в обнимку, аккуратно забрав ее в пакет и стараясь не касаться на всякий случай. Я срочно вызвал Санникова:

— Что у вас?

— Подозреваем полифенизм из-за тепловых факторов.

— Ась? — переспросил я скорее для делегации, чем для себя.

— Смена фенотипа с одиночной формы на стайную. Жара, пищи мало, вот они переродились и кучкуются, — пояснил координатор.

— Опасно? — коротко спросил я.

— Вполне. Саранча — она и на Шестом саранча.

— Облако примерно в ста — ста пятидесяти километрах отсюда. Через сколько доберется, если продолжит лететь к нам?

— День-два, — отреагировал Санников и внимательно на меня посмотрел. — Что говорит вам интуиция, Честер?

Я секунду подумал.

— Сматывать удочки. Общая эвакуация. Ненадолго, дня на три, пока она все не сожрет и не улетит дальше. Саранча же так обычно делает?

— Да. Что потребуется?

— Транспорт. Любой, какой есть. Свяжитесь с астронавигационными службами, пусть подгоняют межгалактические шаттлы, все, что поблизости. Флаеры по всей колонии свои соберите, они два дня при полной заправке могут часть населения выше облака продержать при необходимости, ну, вы знаете, что я вам рассказываю. Все дома и офисы закрыть и заблокировать по максимуму, локальную защиту не включать, она не справится. И надо оценить, сколько колонистов можно вывезти в ближайшие сутки. Организацию отлета я повешу на «Авангард» и Тони, с них тоже что-нибудь вытрясу.

— Помощь нужна?

Я обернулся: на пороге моего кабинета стоял человек с неприметной внешностью. Я прикинул его габариты и выдал ему свой комплект тяжелой брони. Мне незачем, да и чистку брони мы недавно сделали, что снаружи, что изнутри, поделиться не стыдно, а в условиях тотального бардака любые руки пригодятся.

Следующие полтора дня стали для меня настоящим кошмаром: я бегал по всей колонии, упрашивал, грозил, выгонял из домов. Неприметный сотрудник разведслужб по пятам следовал за мной и при необходимости помогал. Обжившиеся колонисты не хотели верить в то, что какие-то несчастные насекомые, к которым они успели привыкнуть, могут навредить поселению и людям. Но нам повезло, что ученые, военные и промышленники по большей части люди дисциплинированные и проблем, как и паники, особенно не доставляли. Около половины населения удалось увезти на орбиту буквально за часы, и к пришествию на исходе второго дня облака, затенявшего небо Шестого, на территории остался только мой флаер. Со мной поселение прочесывали на последнем аппарате Тайвин, Тони и человек из разведки, вызвавшийся помочь.

— Так, рассказывайте, что у вас, — велел Честер ученому. Тот отрапортовал:

— Вы были правы, при укусе стайной формы большой химерки выделяется что-то вроде парализующего яда. Если человека укусят один раз, ничего особо страшного не произойдет, но множество укусов могут вызвать передозировку токсина.

— Последствия?

— Паралич дыхательных мышц, остановка дыхания, смерть.

— Весело, — констатировал Честер и вызвал по очереди руководителей «Авангарда», жилых секторов, научных центров и всех, кто мог отчитаться ему по эвакуации. Узнав, что списки колонистов сходятся, он было выдохнул, но тут его застал звонок руководителя геологического отделения Всемирной ассоциации наук, обаятельного мужчины в летах, встревоженно жестикулирующего с проекции.

— Честер! У меня ассистентка пропала!

— Как? Когда? — собрался оперативник.

— В шаттл грузились, сказала, что сейчас придет, кота забыла дома. Не пришла, а я только сейчас заметил!

— Куда лететь?

— Координаты сейчас скину.

Флаер понесся в сторону указанного дома и через пару минут был на месте. Жилье научной сотрудницы было открыто настежь, в нем никого не было, и Честер, следуя только ему известным подсказкам, помчался в сторону купола, мерцающего неподалеку под атакой начавшей приближаться стаи. Купол они должны были отключить после того, как убедятся в полной эвакуации — повредить технике саранча не могла, как и жилым домам, а вот ресурс купола посадила бы надолго, и отключить его было отличным решением. Если бы не пропавшая колонистка.

Мелькнул сполох защиты, и через несколько минут из облака показался глава оперативников с телом девушки на руках, мрачный и молчаливый. Осталось загадкой, как он определил направление поиска и как умудрился так быстро ее найти. Глядя на то, как горестно Честер, совершенно подавленный и убитый, идет к ним, держа на руках скорее всего погибшую и порядком покусанную колонистку, человек с неприметной внешностью спросил у начальника колониальной полиции:

— Сколько за время существования колонии у вас было смертей?

— Восемь. Это девятая.

— Причины?

— Одно самоубийство, одна поножовщина на почве ревности, естественная смерть от инфаркта, пять случаев гибели при нарушении инструкций по безопасности при столкновении с ядовитыми инсектоидами за пределами купола. И вот, — отчитался Тони.

— Как? А почему я об этом не знал? — возмутился подошедший Честер.

— А тебя не было и близко ни в одном из этих случаев, как и твоих ребят. Экспедиции. Представь, что было бы, если бы ты сейчас эвакуацию не объявил. Уймись, всех ты спасти при всем желании никогда не сможешь, Чез, как бы ты ни старался. А вот нервы я тебе поберечь могу, — сделал ему внушение Тони, и тот задумался.

— Дела это не меняет, — сухо сказал он через минуту. — Я не успел. Не смог.

Колонистка на его руках издала едва заметный вздох, и Честер, учуявший его призрачное подобие, прекратил терзаться и вызвал медицинский модуль, чтобы пострадавшую доставили на орбиту и оказали помощь.

— Вот теперь все в порядке. Тайвин, отключайте купол. И запрограммируйте потом так, чтобы у колонистов питомцы за его пределы не сбегали, — удовлетворенно кивнул он, провожая улетевший модуль взглядом, сел на пассажирское место и моментально заснул. Тони взял на себя управление и повел флаер в сторону десантного модуля, ждущего их в стратосфере.

— Что с ним? — удивленно спросил человек из разведки.

— Постполевое напряжение. Стресс, попросту говоря. Два дня не спал, не ел, переживал. Ничего, отоспится и придет в норму, — ответил ему Тайвин.

— Такие люди в разведке нужны, — задумчиво проговорил делегат.

— Я все слышу, — отозвался еще не успевший толком заснуть Честер. — Какая мне разведка, если меня обмануть проще простого? Вот мне папа в детстве сказал, что корица — это молотые сушеные тараканчики. И я ему поверил!

Во флаере раздались смешки, а Честер, приоткрыв глаза, с видом оскорбленного достоинства добавил:

— Вот вы хихикаете, а я с тех пор булочки с корицей даже видеть не могу! Травма детства. А вы про разведку… нет уж, мухи и котлеты должны существовать раздельно. Все, я спать.

Облако спонтанно расформировалось через день, как только сменилась температура и направление ветра, и воздух стал более холодным и влажным. Мой отдел вместе с военными, полицией и астродесантом, вызванным на подмогу кем-то из делегации, больше суток выгребал из колонии стайных химерок, те были вялые и кусаться не спешили. Делегация отбыла, вопрос о расформировании оперативников не то что не поднимался, неприметный человек из разведки обещал разобраться, кому вообще могла такая мысль в голову прийти. Наконец, я принял решение включить купол и вернуть колонистов.

Саранча подчистую объела треть всего растущего в колонии с южной стороны, но, как я и думал, в целом дома, техника и колония не пострадали. Отделались котом, который от испуга убежал, и за которым погналась колонистка. Если бы не мелькнувший в отдалении ее силуэт, смутно видимый в облаке химерок в паре шагов от купола, я бы никогда ее не нашел, но ей невероятно повезло, что мы прилетели вовремя. У меня до сих пор сердце не на месте было, так я тогда распереживался. Уверившись, что колонисты возвращаются, я вызвал к себе Александра, чтобы поблагодарить.

— Спасибо вам большое, Александр. Без вас мы сами бы не справились, — с огромной признательностью сказал я координатору.

После обмена крепким рукопожатием Александр с пылом и свойственной ему горячностью заявил:

— Не за что. На тебе и на Тайвине вся колония держится, Честер. Для тебя я просто Лекс, звони в любое время и по любому поводу. И не вздумай никуда уходить! Понедельник начинается в субботу!

Я смущенно улыбнулся и ответил:

— Это вы мне зря льстите, я же и поверить могу. Да-да, а август на этот раз начинается в июле, я понял.

В госпиталь от офиса на северный конец колонии лететь было недалеко, на предельной скорости так и вовсе пару десятков секунд. Но в колонии действовало разумное ограничение, нарушать которое значило подвергнуть опасности других водителей, и я, стиснув зубы, позволил себе только небольшое лихачество, километров на сто пятьдесят в час побыстрее. Все равно мне казалось, что эти две минуты протекают преступно медленно. А еще взлет и посадка, тоже трата времени.

Время, неумолимая сволочь, в отличие от бессердечной, но усмиренной человеком гравитации, работало против меня, отсчитывая секунды, пока в голове роились невысказанные вопросы и разрозненные мысли. Я и раньше сталкивался с предательством, ленью, подлостью, безответственными поступками — в конце концов, когда живешь на свете почти двадцать семь лет, начинаешь наивно полагать, что почти все повидал и перечувствовал.

Но последние события заставляли меня ощущать неприятную беспомощность, отсутствие стержня, на который я мог бы внутри себя опереться. Больше всего мне хотелось не решать проблему с влюбленной Макс, а чтобы меня пожалели, сказали, что все хорошо, подержали за руку. Да просто словами поддержали. Желательно чтобы это сделала она, и вот на этом месте в хорошо отлаженном до сего момента механизме моего мировосприятия что-то буксовало, проворачивалось и почти с ощутимым хрустом ломалось.

Звякнул смарт, я ответил Вику:

— Макс?

— Макс. — На оперативника было больно смотреть, он как будто чувствовал вину за ее внезапное предательство, за то, что мы с ученым попали в аварию, за то, что стал вестником разрушающих основы нашего маленького мира фактов. Я кивнул ему и отключился, некогда было давать указания, что и кому делать, не маленький, сам разберется.

Я все не мог сложить два и два. Откуда Макс получала эти злосчастные записки, кто их подкидывал ей, и ладно она их Тайвину подбрасывала, с этим пунктом как раз все понятно. Чем-то пригрозили, вероятно, мной и моей целостностью, скорее всего, и денег дали, чтоб смягчить пилюлю. Да и вряд ли она ощущала угрызения совести по поводу бумажек с текстами. Может, она их даже сортировала по степени вредоносности и подкидывала не все, кто знает.

Но почему ей пришло в голову испортить флаеры накануне длительного вылета? Она знать о том, что Тай сорвется с места и полетит на экватор, не могла. Хотя, учитывая содержание последней записки, могла предположить. А вот мне-то зачем? Но если она подумала и предположила, то, скорее всего, рассчитывала потом героически спасти. Получается, знала о засаде и о том, что Тайвина собираются похитить, а меня — пристрелить или бросить в кремнийорганических джунглях на попечение суккуб с химерами выживать? А если нет, то рано или поздно ребята полетели бы нас искать, и все равно правда бы наружу выплыла, на что она рассчитывала вообще?

И главное, грамотно-то как, из всех первопроходцев техническими специалистами по флаерам у нас были только она да еще Берц. Самые надежные, как мне казалось, мои правая и левая рука. Вот только правая бессовестно сломалась. Если Макс так просто взяла и предала нас, что же за буря у нее в душе должна была происходить? Я вспомнил, с каким выражением лица она ходила последний месяц, и мысленно выдал себе затрещину. Ведь думал же разобраться с причинами ее субдепрессивного состояния. Думал? Думал, дубина. Почему не разобрался?

Я фыркнул, сажая флаер на посадочную площадку на крыше госпиталя. Так я себе голову сломаю окончательно, проще у самой Макс спросить. Но сначала надо за ней подглядеть, раз такой случай представился. И я, активировав призму, побежал навстречу неизбежному, чувствуя, как за секунды расползается по всей броне и коже лица скользкая пленка. Бр-р-р, надо будет ученому сказать, чтобы как-то исправил эту штуку — холодно, неприятно и странно до жути. Ближе к палате Тайвина я остановился, перевел дух и принялся красться по коридору, стараясь не производить ни звука, чтобы не спугнуть Макс. У меня до сих пор плохо укладывались в голове два противоречащих друг другу факта: о влюбленности моего потенциального заместителя и о ее возможном предательстве.

Дверь в палату была приоткрыта, Макс в полной боевой выкладке, в полумраке стояла над кроватью Тайвина, держа в правой руке какую-то мелкую вещицу, невидимую для меня с этого ракурса, и с сожалением смотрела на ученого, и взгляд этот мне сильно не понравился. Отодвинувшись от двери, я тихонько зашел за угол и постарался, сняв призму, имитировать звук приближающихся шагов. Зайдя в палату, я увидел Макс, стоящую в вольной стойке, собранную, готовую к отчету.

— Привет, — стараясь как можно более естественно говорить, произнес я, но внутри что-то похолодело. — Что нового?

— Все так же, — отрапортовала Макс. — Тайвин в себя не приходил, никого не было, происшествий не было. — Ее рука подозрительно дернулась то ли к кармашку с правой стороны пояса экзокостюма, то ли к кобуре игломета, и я подумал о том, что если она захочет сейчас меня скрутить, ей это удастся с потрясающей легкостью. И она точно знала, как и я, что ей никто не давал указаний лететь в госпиталь.

— Макс, — со всей возможной искренностью и открытостью в голосе сказал я, и она подозрительно вскинулась. — Ты же понимаешь, что только один человек знал все о том, что у нас происходит, когда, куда и зачем мы можем полететь, доступ и к ученым, и к флаерам имел…

Макс явственно побледнела, но держала себя в руках.

— И кто же? — без выраженного интереса поинтересовалась она. Я пожал плечами и показал ей пустые ладони, демонстрируя, что не держу зла и не буду сопротивляться.

— Ты.

Макс чуть заметно выдохнула, сдвинула брови страдальческим изломом, насупилась и посмотрела на меня исподлобья.

— А как же Гайяна?

— Она не знает устройство флаера. А кто-то их очень профессионально испортил. Оба.

— Ей могли помочь, — до последнего держалась Макс, и я сменил тему.

— Что у тебя в правой руке? — Макс дернулась, как от удара, еще больше побледнела, хотя казалось, что дальше некуда, и достала из кармашка пояса небольшой автоинъектор с маслянистой тягучей молочного цвета жидкостью, опалесцирующей в свете фонарей с улицы.

— По назначению врача принесли, — вымученно улыбнулась она. — Я побоялась вкалывать, мало ли…

— Что это? — прервал я ее. Я прекрасно видел, что она часть информации недоговаривает, и холодок в груди медленно, но верно разрастался в полноценную ледяную пустыню.

— Это чтобы помочь ему заснуть. — Макс отчаянно смотрела на меня, словно умоляя не продолжать, но я не мог себе этого позволить.

— Вечным сном? — издевательски поинтересовался я. Макс вздрогнула.

— Нет, конечно, о чем ты. Просто глубокий, крепкий и здоровый сон… — она верила в то, что говорила, а я, всматриваясь в эмоции, пробегающие на ее лице, все яснее понимал — Гайяна не соврала мне практически ни в чем. Может, я даже сам себя чуточку обманул.

— Макс, — обманчиво мягко начал я. Ее словно током ударило: она прекрасно знала, что последует дальше, все-таки выучила меня как облупленного. — Ты вот как не умела обманывать, так нечего и начинать учиться. Рассказывай. — Вложив в голос как можно больше приказной интонации, я постарался просто не оставить ей выбора.

Макс замялась, опустила глаза, не зная, с чего начать, и в конце концов, осторожно подбирая слова, глухо заговорила.

— Они прислали мне первую голозапись и с ней первую записку и инструкцию, что надо сделать, вечером, два месяца назад. Где-то через месяц после того, как был тот выезд на экватор, на котором ты призму нашел. Сказали, что давно наблюдают за тобой, за ним, — она кивнула на Тайвина. — И за мной. Сказали, что я должна постараться убедить его уйти. В «Авангард» или вообще куда угодно, иначе не поздоровится. Ну и записки… я подумала, что никакого вреда не будет, там же ничего такого не было…

Я про призму сам узнал только минут десять назад. А Макс уже в курсе. Ясненько. Я молчал, Макс нервничала, но продолжала.

— Они, конечно, не представились, но я же не тупая. Показали ролик, там один из них подходит к твоему флаеру, машет рукой и уходит. Ты же понимаешь, тебя могли убрать в любой момент, могут и сейчас! — Макс все же допустила слабину, позволив проскользнуть истерическим ноткам, и я грустно подумал, что правда на вкус оказалась весьма специфическим продуктом, с горькой кислинкой. — Я… я не могла этого допустить. — Ее голос становился все тише, она начинала понимать, что сама загнала себя в ловушку, таинственным «им» даже делать почти ничего не пришлось — только талантливо сыграть на чувствах.

— Макс, мой флаер на Шестом только ленивая собака не знает, и так было с начала существования колонии. Хотели бы — давно уже меня на свете бы не было. И тебя никто не заставлял ломать Тайвину его флаер, а мне — мой, это было твое решение, разве я не прав? Так что это за препарат?

— Они обещали, что безопасно перехватят его на полпути. А тебе… тебе я сама поломала, вдруг ты за ним полетишь, я бы потом тебя вытащила, через пару часов. Ребят, сказали, «займут делами». Так и получилось, мы же как раз все по вызовам разъехались накануне… И я права оказалась, ты со мной на вызов должен был идти, а пошел с лаборантами разговаривать. Я и не волновалась, ты мог в колонии остаться, но и в поле спокойно бы продержался! А препарат… Обещали, что Тайвин просто будет работать как обычно, но не у нас, тебя не тронут, и будет как раньше. Это снотворное. Такое, чтоб перепутали с… — она не стала договаривать, но я понял задумку: если бы мы поверили, что Тайвин умер, спящим его бы скорее всего выкрали из морга или вообще из могилы.

Отличная мысль, что скажешь, мы были бы просто вне себя от счастья. Я уж молчу о том, что может подумать и почувствовать человек, оказавшийся в гробу и белом халате, в каком глубоком подполье и каких условиях он бы потом работал, ясно же, что не об «Авангарде» речь шла, не говоря о прочих случайностях и законе подлости, который мог внести значительные коррективы в эту хлипкую попытку хоть как-то перехватить ученого. Меня передернуло, и я тихо спросил:

— Тебе хоть заплатили, или ты за идею работала?

Макс, не поднимая глаз, призналась:

— Заплатили. — И тут же дрожащим голосом добавила: — Я не ради денег, я ради тебя…

— Макс. — Я подошел к ней поближе, понимая, что если передавлю, то ей ничего не стоит перейти на ту сторону, где печенек больше. — Сердцу не прикажешь, ты уж меня прости. Ты можешь быть счастлива и без меня, поверь. — Я прикоснулся к ее плечу, руку она не сбросила, но и головы не подняла. — Ты очень сильно обманула сама себя. Я тебя не виню, может, и сам бы обманулся, но… это предательство. Ты же понимаешь. И я не смогу с тобой больше работать.

Она вскинула голову, на глазах у железной Макс блеснули слезы. Я, чувствуя, как по ледяной пустыне в моей душе начинает гулять стылый воющий ветер, все так же тихо попросил:

— Будет лучше, если ты уедешь и попробуешь начать новую жизнь.

— Но почему? — боевая валькирия не смогла смириться с поражением и пыталась достучаться мне если не до глубин души, то до рассудка. — Я же все сделала, чтобы все было в порядке… Ты не знаешь, я…

— Почему? — меня охватило отчаянно злое веселье, и я ее прервал, чуть не рассмеявшись. — И ты еще спрашиваешь? Ты продала его, предала меня, да всех нас, а безопасность и «как раньше» — вот, на больничной коечке валяется! — я все повышал голос, а Макс, казалось, съеживалась. — Ты не «ради меня», ты ради себя, ради своих чувств старалась! — я осекся, будто где-то внутри у меня перегорел предохранитель, и отчеканил: — Ничего больше знать не хочу. Сдай игломет, удостоверение и код-ключ. Молча. У тебя три дня, потом я вернусь на работу. Прощай.

Макс, ни слова не говоря, отстегнула кобуру, положила, не глядя на меня, на прикроватный столик вместе с документами и, пошатнувшись, вышла. Я, застыв, смотрел в окно на ночную жизнь колонии и не знал, как быть дальше. Впрочем, что делать именно сейчас, я вполне представлял.

— Открывай уже глаза, спящая красавица. Много услышал?

— Практически все. Я проснулся, когда ты зашел, не хотел мешать. — Тайвин говорил виноватым тоном, подспудно ощущая себя неловко из-за невольно подслушанного приватного разговора. — А как ты узнал?

— У спящего человека ритм дыхания другой. И глубина тоже. И седативные я тебе велел отменить на этот вечер, — невесело усмехнулся я. И тоскливо поинтересовался: — И вот и что мне теперь со всем этим делать?

Тайвин приподнялся, поудобнее устроился на подушке и, испытующе глядя на меня, спросил:

— А ты как думаешь?

— Я сейчас думать не могу, — честно признался я. — Я могу только в окно смотреть.

— Вот и смотри, это называется охранительное торможение. Твоя психика так справляется со стрессом, просто не мешай, и она за тебя сама все сделает.

— Охренительное, — пробормотал я, глядя на взлетающий с площадки флаер, наверное, с Макс за штурвалом.

— Чез, я тебе говорил уже, что иногда твой эмоциональный интеллект примерно на уровне… — начал занудствовать ученый.

— Да, знаю, на уровне табуретки. Или плинтуса. Или вообще достиг дна, но оттуда постучали. Я уже понял, — прервал я его, досадуя сам на себя. Ей, значит, лучше без меня будет, вот валенок. Мы немного помолчали, думая о своем.

— Слушай, а вот по поводу недавнего. Ты не хочешь мне рассказать, что это было? — спросил ученый.

Я, не оборачиваясь, задумчиво ответил:

— А я не знаю. Хотя что-то такое вроде один раз уже было…

— С Виком, я так и думал, — в голосе ученого прозвучали довольные нотки. — Почему ты никому ни о чем не сказал, когда впервые почувствовал что-то подозрительное в своем организме?

Тайвин испытующе смотрел на меня, а я, отлипнув от окна, толком не мог ему объяснить, чем руководствовался.

— Ну… как бы тебе это объяснить… — замялся я.

— Желательно с начала и словами. А там разберемся.

Я вздохнул и постарался припомнить особенности ситуации, виновато посмотрел на ученого и потер лоб.

— Я подумал, что мне просто показалось. А почему не сказал… Вот если бы ты однажды проснулся, и понял, что в тебе что-то не так, что бы ты сделал?

— Например, что не так? — заинтересовался штатный гений.

— Сердце как-то не так работает. Или чувствуешь, как что-то давит на затылок. Или там, я не знаю, руки внезапно посинели. Или в глазах темнеет и никак не проходит. То есть ты понимаешь, что это что-то системное, организм дает какой-то сбой, и по идее надо идти врачам сдаваться, но страшно до слабости в ногах. И когда это состояние проходит, чувствуешь такое облегчение, что никуда не идешь. Прошло и прошло, что на этом внимание заострять.

— А у тебя что-то из перечисленного было? — Тайвин хищно подался ко мне, приподнявшись с постели. — А то ты так говоришь, будто на себе пережил.

— Было, — честно и тихо признался я. — И в глазах темнело, и моторчик сбоил. Вот как раз после того, как показалось.

— А до? — не отставал ученый.

— До… я испытывал странное ощущение. Будто меня больше, чем обычно, словно я вокруг себя ощущаю, как кожей, все на полметра вокруг. И такой подъем душевный, будто на крыльях тебя куда-то несет, и сейчас можешь просто горы свернуть.

— А в этот раз?

— И в этот раз было так же.

— Угу, — кивнул гений. — А оказалось, что не показалось. Примерно я тебя понял. Никакая это не мистика, кошкоглазый. Это один из ресурсов человеческого организма, каким-то образом разбуженный этой планетой, а поскольку у тебя в принципе чувствительность повышенная, ты и тут, похоже, стал первопроходцем. Это надо детальнее изучить, пока население колонии не начало поголовно в себе экстрасенсорные способности открывать.

— А почему ты думаешь, что это не магия какая-нибудь? — на кошкоглазого я не стал обижаться, мне просто было любопытно и немножко разочаровательно, я искренне хотел бы привнести магию в наш бренный мир, хотя бы так. Но отнюдь не был уверен, что хочу становиться эдаким пятидесятидвухгерцовым китом, который не может общаться с сородичами, потому что издает звуки не на обычной для своего вида частоте.

— А потому что присутствуют все признаки срабатывания какого-то адаптационного механизма. Вот как со стрессом. Сначала организм понимает, что попал в стрессовую ситуацию, и выдает спектр неспецифических адаптационных реакций, которые позволяют ему стресс пережить и не получить нервный срыв, а потом адаптационный потенциал истощается, и начинаются уже соматические последствия. И тут налицо задействование какого-то ресурса, его напряжение, использование и истощение, — ученый активно жестикулировал, пытаясь дополнительно на пальцах здоровой руки показать, что и как функционирует. — А если оно работает по схожей схеме, то и магии тут никакой нет, одна наука. Это нужно понять и изучить.

— Хорошо, — с некоторым сомнением согласился я. — Попробуем понять и изучить. Что я должен для этого сделать?

— Как что. Расслабиться и получать удовольствие, конечно, — невозмутимо ответил мне Тайвин, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять — это он так шутит. Я отвернулся к окну и снова уставился в темноту.

— Попробую.

— Скажи мне вот еще что. Зачем ты за мной на экватор полетел? — спокойствие и невозмутимость Тайвина, казалось, иглой с усиленным сердечником не прошибешь. Я отвлекся от увлекательного созерцания заоконного ничего и, подумав, ответил и ему, и себе.

— Почуял что-то неладное. Спасти хотел. С тобой и поговорить интересно, и помолчать удобно, и в работе ты полезный. — Я сделал небольшую паузу и вернул ему подколку: — это называется «подружиться». Ты лучше поразмысли над тем, почему ты никому ничего не сказал и рванул по первому звонку к черту на рога. Хоть головой бы подумал, а не… Ладно, пошел я полежу, а то стрессы эти ваши, постполевое напряжение…

Я подмигнул ученому и, внутренне посмеявшись над его несколько ошалелым видом, побрел к себе в палату, незаслуженно брошенную мной на время детективной беготни, ощущая глубокую усталость и полное отсутствие эмоций. Действие стимулятора заканчивалось, и каждый шаг давался все сложнее и сложнее. Завтра буду думать и расстраиваться, а пока пора почтить вниманием реанимацию, я же обещал доктору вернуться. Я и вернулся.

После очередного спасения Тайвина и того, как я хорошенько выспался и получил заслуженный втык от реаниматолога, долго и очень красочно расписывавшего мне последствия моего недальновидного побега из госпиталя, мне пришло в голову устроить госпитальные посиделки, пока меня не выписали. Я целую пару дней соблюдал все предписания и режим и не рыпался, сейчас же, чувствуя себя намного лучше, решил немножко больничный покой нарушить.

Голова еще кружилась, оставались и призраки слабости, но сердцебиение нормализовалось и настроение, как ни странно, тоже. Я за собой такую особенность знал: у меня будет потом, недели через две-три, заслуженный ответный пинок из личностных недр, когда наконец до всего моего сознания, подсознания и бессознательного дойдет, как до жирафа, какую глобальную пакостную свинью мне подсунула Макс. Нет, ну это ж надо, а! Сам я запрещал себе к ней подкатывать, и в результате дозапрещался до того, что не я, а она глупостей наделала. Лучше б я изменил своим правилам и у нас, может, что-то и срослось. А так, получается, я кругом сам виноват, недоглядел. Я с досадой вспомнил эпизоды, когда Макс на меня косо посматривала, как прикусывала губу, как стреляла глазками и поправляла прическу, ходила за мной молчаливой тенью, утешала в сложные моменты и старалась лишний раз погладить по плечу. До чего же я дурак! Нет, помотал я головой, это самокопание надо прекращать, желательно сию секунду, а то накроет прямо сейчас, а у меня там гений один лежит недоумерший, сначала надо с ним разобраться.

И я пошел к Тайвину в гости в дальнюю палату, благо нас обоих с утра поместили в отделение интенсивной терапии и снизили количество и качество медицинских издевательств. По пути я прихватил с собой два стакана компота и оставшиеся с утра булочки с корицей, рассчитывая их ученому скормить — у меня с корицей были долгие, сложные и неприятные взаимоотношения.

Тайвин, бледный, но уже более живой, чем раньше, встретил меня кривой ухмылкой: дышать ему было еще больно, равно как и улыбаться. У него лицевые мышцы для этого вообще плохо приспособлены, а тут я, весь такой прекрасный и лучезарный, с булочками и компотом, с ним здороваюсь:

— Привет!

— И тебя с добрым утром. Я смотрю, ты немного ожил, — ответил мне ученый.

— Это примерно на месяц. Потом накрывать будет, — доверительно пояснил я и спросил: — У меня к тебе вопрос. Ты как сюда попал?

— Чего? — не понял штатный гений. — В смысле — сюда? Издеваешься, что ли?

— А, не, не в смысле в больницу, в смысле в программу. Помнишь, ты как-то сказал, что многим Корпусу обязан. И еще мне недавно доктор по секрету сказал, что у тебя какие-то неполадки с сердцем. Чем это ты таким интересным обязан и как тебя пропустили?

— А… ты об этом… вот любопытная морда. История будет длинная и поучительная. Правда, конец у нее… не совсем, чтобы до конца счастливый, но меня устраивает. — Тайвин принял из моих рук компот и с удовольствием отхлебнул. — А булки ты мне, я так понимаю, притащил? Молотые сушеные тараканчики, все, как я люблю.

— Запомнил, ты глянь. Тебе, конечно, — кивнул я. — Историю-то расскажешь?

— Спешить нам вроде некуда… Присаживайся, расскажу.

Я сел на стул рядом с его кроватью и навострил уши.

Аристарх Вениаминович был человеком востребованным. Более того, с течением времени он стал одним из ценнейших людей для Межмирового правительства. Умудренный годами преподавания экстремальной психологии в Академии объединенного астрофлота, он обладал редким и крайне полезным даром: чуять кадры. Если во времена расцвета сил, преподавательского мастерства и карьеры к нему прибегали посоветоваться в духе: «Аристарх Вениаминович, а вот к нам из этого выпуска кого посоветуете?», то ближе к благородному возрастному рубежу в шестьдесят лет он стал экспертом по подбору кадров для большинства подведомственных правительству служб, министерств и ведомств.

Подобранные им специалисты попадали потом в не знающие исключений жернова системы: полиграф, проверки ближнего и дальнего окружения, психологические тесты, тесты на проверку факторов риска, медицинское обследование физического состояния, изучение психологических и личностных особенностей характера кандидата и далее в том же духе. Но в Министерстве межпланетарных дел последний кабинетный работник был в курсе, что Аристарх Вениаминович практически никогда не ошибается, а если ошибся — надо протереть глаза и перепроверить, возможно, ошибся не он, как частенько и случалось.

Поэтому вопрос, кому поручить руководство совместным военно-научным проектом по изучению перспективы колонизации только открытой шестой экзопланеты, потенциально пригодной для жизни, не поднимался. Зачем, если и так понятно: сошлись воедино звезды, возраст, стаж, звание и необходимые навыки. Аристарх Вениаминович, правда, некоторое время колебался, потому как одно дело — астродесанту советовать взять на поруки не плечистого задиристого бойца, а крепенький середнячок с замашками отличного командира в обозримом будущем при правильном воспитании, другое — взять на себя ответственность за судьбу целого мира. Тут цена ошибки будет чересчур высока для одного человека.

Но один из первых его ставленников, дослужившийся до полковника при Министерстве обороны Межпланетарного правительства и ведавший управлением боевой подготовки Объединенного астрофлота, старого друга переубедил. Придя в гости, он заявил, что ему поручили в будущем стать руководителем колонии, но без своего любимого преподавателя он никуда не полетит и вообще в отставку подаст. Нехитрая лесть и прямой дружеский шантаж Аристарха так умилили и тронули до глубины души, что он согласился. Возможно, чашу весов в положительную сторону качнула еще и коллекционная бутылочка с содержимым цвета осеннего солнца, с нотками йода и соли в аромате и со вкусом моря, торфа и креозота, но эта тайна острова Айла осталась за тяжелой дверью кабинета полковника Вернера.

Несколько месяцев, пока в кабинетах до хрипоты утверждался возможный штат сотрудников для одной из важнейших для человечества миссий, их должностные обязанности и полномочия, Аристарх провел в задумчивом прощупывании старых связей. Оказалось, если хорошенечко подергать за ниточки выпускников, особенно тех, кто нашел свое место в жизни и на службе, можно найти исключительно великолепные образцы людей. Умные, дисциплинированные, неподкупные, подготовленные по всем параметрам и, главное, до блеска в глазах преданные и лояльные. Так что с военным штатом проблем не оказалось, и укомплектовался он быстро. А вот с ученой братией легко и просто не получилось.

В большинстве своем научные светила, даже если и находились в недрах правительственных структур, возраст имели преклонный, а вот тяги к авантюрным выходкам в духе отправиться через половину Галактики к черту на кулички изучать новый кремнийорганический мир не имели. И предпочитали обожание со стороны студентов и аспирантов, а не сомнительные перспективы славы покорителей иных миров. Находились, конечно, более амбициозные и молодые кандидатуры, но этих забраковывал сам Аристарх, чувствовавший с их стороны жажду славы, признания и лести без готовности вложить в проект всю силу интеллектуального таланта.

Обращаться к гражданским было чревато слухами, и Аристарху пришлось пойти на хитрость, и попросить ведущие вузы и научные центры подкинуть молодым научным сотрудникам задачку про вымышленное животное. Результат его порядком удивил: фантазия человека оказалась поистине безграничной, и еще больше его удивила одна из статей, попавшая точно в цель, но к которой (он такие вещи хорошо видел) ксенозоолог Салливан имел отношение опосредованное, а фактический автор для программы интереса с первого взгляда не представлял.

Штат научных сотрудников затормаживал проект, отодвигая начало миссии, и набирался до отвратительности медленно, пока в один прекрасный день в коридоре под дверью ломающего себе голову над решением этой и сотни других проблем Аристарха не раздалось звонкое:

— Кто тут главный? Мне надо с ним поговорить.

Послышался шум борьбы, и заинтересованный Аристарх выглянул на ее звуки из кабинета: незнакомый молодой человек лет двадцати-двадцати трех пытался отбиться от охраны, скрутившей столь бесцеремонно вломившийся в святая святых совершенно секретного проекта лишний элемент. И быть бы настойчивому безголовому юнцу с позором выпровоженным из здания, если бы на него не упал цепкий взгляд Аристарха Вениаминовича, уже собравшегося было полюбопытствовать вслух, что за кутерьма и балаган мешают спокойно работать. Царственное мановение руки, и охрана, вытянувшись в струнку, прекратила заламывать руки, но и выпускать не спешила, дав наглому юноше возможность выпрямиться и встретиться глазами со своим будущим.

Сероглазый шатен с длинными волосами, забранными в хвост, поправил на переносице очки в узкой прямоугольной оправе и презрительно дернул плечом, скидывая тяжелую длань охраны. Аристарх оценил отчаянную решительность, недешевый и до идеальности подогнанный деловой костюм, напористый норов и аристократическую стать тонких, немного хищных черт лица, и поинтересовался:

— В какой области наук вы специалист, молодой человек? — остальные аспекты вроде того, как юноша узнал о проекте, как сумел вычислить, где и кто им занимается, и отдельным пунктом — как ему удалось не просто зайти в затрапезное с виду заведение с замудреной аббревиатурой в названии, но и преодолеть три контура пропусков и контроля всего, что только можно, Аристарх оставил в стороне. Если смог — значит, стоит хотя бы взглянуть на этот самородок. Подробности можно будет выяснить при желании позже. А что к старому пауку-волку в лапы попала исключительно редкая муха породы «гений обыкновенный, невоспитанный» с амбициями до небес, он не сомневался. Чутье — сложная вещь: оно никогда не подведет, если слушать его напрямую без участия мозга, но как только человек начинает задавать себе вопросы: «А что меня заставляет сделать так или поверить этому?» — пиши пропало, уйдет и платочком на прощание не помашет. А своему чутью Аристарх верить привык безоговорочно.

— Нанокибернетика.

— Чем удивите?

— Вот.

Парень полез за пазуху, охрана напряглась, предусмотрительно положив руки на кобуру с оружием, но всесильный в рамках проекта Аристарх одним отрицательным движением головы прервал их:

— Не стоит, достойные служители астродесанта. Я готов рассмотреть любое перспективное предложение. Демонстрируйте, сударь.

Сердито сверкнув из-под очков ледяным взглядом, молодой человек достал из внутреннего кармана пиджака маленький металлический цилиндрик и небольшой голопланшет. Положил планшет на стол, рядом с ним цилиндр, нажав едва заметную кнопку на его боку. Вокруг планшета развернулся, поблескивая радужными переливами, тонкий купол, похожий на мыльный пузырь.

— Что это? — с любопытством спросил Аристарх.

— Защитный купол для будущей колонии. Прототип. Сделан на основе нанитов, объединенных электротоническими связями, может программироваться как угодно на пропуск или защиту от любых живых и неживых объектов вплоть до молекулярного уровня. — Ученый был краток, собран и очень волновался.

В его пальцах Аристарх приметил характерное для высочайшего уровня эмоционального напряжения подрагивание: по крайней мере, умеет держать себя в руках, это хорошо. Поймав себя на том, что выскочку он определил в штат миссии и сейчас подбирает ему подходящую должность, руководитель проекта прищурился и начал наблюдать, периодически подбрасывая провокационные вопросы:

— То есть…

— Не пропустит ничего ядовитого, вредного или злонамеренного. Если это запрограммировать. Вся техническая документация на планшете, купол сейчас настроен только на меня, следовательно, и достать ее могу только я. Давайте так. Если сомневаетесь в моей кандидатуре — предложите своим ученым его взломать и перепрограммировать. А потом повторить, если смогут, конечно. Сейчас же проблема с защитой людей от кремнийорганики не решена?

— Решена на уровне «давайте построим четырехметровый забор для начала, а там посмотрим». А откуда вы знаете?

— В научных кругах только последний пес не в курсе, что открыта новая экзопланета, и о ее природе пока известно только в общих чертах. И что подбирают для ее изучения штат, и научный в том числе. И, конечно, ходят сплетни о том, что это за проект и что вы тут делаете. Но кто конкретно этим занимается, на какой стадии разработка проекта… пришлось порядком потрудиться, вы хорошо спрятались. Но я талантливый.

— Я вижу, — кивнул Аристарх. — А это поле… как скоро вы выйдете на мощности, обеспечивающие нужды целого поселения?

— При наличии ресурсов, времени, помощников и без отрыва от процесса на всякие глупости — год, может, полтора.

— Нас устраивает, — повторно кивнул руководитель проекта, оценив перспективы. — Что-то еще?

— Да! — эмоции начинали брать верх, и самородок начинал покрываться потом, повышать голос, спешить и нервничать. — Вот, «хамелеон», могу отдать вместе с документацией прямо сейчас как подтверждение моей компетентности.

Из второго кармашка появился небольшой кругляшок стального цвета и второй голопланшет. Данные ученый отдал Аристарху, и тот заинтересованно проглядел: на голопроекции, взметнувшейся по велению движения глаз, сначала шла презентация принципиально нового вида маскировки, безыскусно названного «хамелеон», и его возможностей — скрадывает движения, скрывает фигуру и черты лица, что делает бойца практически неузнаваемым, незаметным и может пригодиться в оборонке, затем несколько метров расчетов, графиков, схем и цифр. Небольшой чип ученый, вопросительно глядя на импозантного седовласого джентльмена, после его одобрительного кивка прикрепил на левое плечо ближайшему охраннику, указав тому:

— Нажмите.

Аристарх оценил императивный тон потенциального сотрудника научного отдела и мысленно должность ему выдал. Руководящую. Но следовало юнца побесить и подколоть, чтобы проверить слабые места и окончательно увериться в выборе. Охранник, меж тем, с осторожностью на кнопочку нажал — и его фигура окуталась переливчатым облаком. Реальность «хамелеона» оказалась более многообещающей, чем виртуальная презентация, что руководителю проекта понравилось намного больше, чем все претенциозные обещания ученых мужей, виденные и слышанные ранее.

— Принцип работы?

— Создает голографическое поле с разными оптическими осями, возникает эффект плеохроизма, то есть преломления света по ним с приданием объекту разных оптических свойств… в общем, там все есть, — кивнул юноша на голопланшет.

— Великолепно. — Аристарх Вениаминович был доволен, как кот Шредингера, извлеченный из коробки живым и невредимым, в его жизни случаи спонтанного решения глобальных проблем можно было пересчитать по пальцам. — Что ж, каков уровень ваших притязаний?

— Руководство научной секцией миссии. — И молодой гений выжидательно уставился на руководителя проекта.

Аристарх отметил про себя, что надо обратить внимание на более широкий круг кандидатур, нежели исключительно военные кадры, например, на того автора статьи про скорпикору следует посмотреть поподробнее, и заметил:

— А у вас грандиозные планы, голубчик. А если нет?

— Тогда… пойду куда-нибудь еще. — запасного плана у молодого дарования не было, он поставил на карту, судя по всему, все, что мог. Аристарху это легкое авантюрное безумство пришлось по вкусу, и он принял решение.

— Аристарх Вениаминович. — И он протянул бледному от пережитых потрясений юноше руку. Тот крепко, без благодарностей и лишних восклицаний, ответил на рукопожатие.

— Тайвин Дин.

— Приходите завтра оформлять документы. Я предупрежу на входе. И кстати, кого-то еще столь же… увлеченного можете посоветовать?

— Вот так если сходу… Александр Николаевич Санников. Талантливейший специалист, правда, я еще на третьем курсе в Межпланетке учился, когда он уволился. То есть… года три назад я его видел. Но вы-то сможете найти.

Аристарху Вениаминовичу такой поворот дела решительно понравился, и первая зацепка на утверждение дарования на законное место появилась: Межпланетарный университет под эгидой Всемирной ассоциации наук — великолепная кузница кадров. Только эти золотые крупинки надо было найти, просеяв песок сквозь сито жестких предписаний проекта, да держать это сито было некому. Но теперь, когда для сита отыскались надежные руки, он-то своего не упустит и, будучи непосредственным начальством, выжмет из гения всю мощь интеллекта на благо проекта и миссии, за ночь откопав на самородок всю нужную информацию и утвердив в должности.

— Да, и вот еще что. У меня небольшой врожденный порок сердца. Он меня не тревожит и жить не мешает, но по медицинским показаниям в космос могут не пустить. Поможете?

— Что-нибудь придумаем, — обаятельно улыбнулся ему будущий начальник.

Молодой человек улыбнулся в ответ и отправился домой — с его стороны половина дела была сделана, но это была лишь разминка и затишье перед основным сражением.

— Таких, как ты, опасно пускать в космос! — первым делом, узнав о решении сына посвятить жизнь науке неизвестно где и с кем, наорал на него отец, авторитетный специалист в области звукоинженерии и ответственный глава семейства. — Ты со своей пресловутой гениальностью порядок мироздания можешь поломать!

— А как же мы? Твоя семья? Ты улетишь неизвестно куда и бросишь нас всех тут, меня, папу, брата, сестер? — расстроенно спросила мама, сердце и душа огромной Тайвиновой семьи. — А как же твое здоровье, вдруг ты не долетишь?

Но непреклонную решимость молодого гения нельзя было перешибить слезами и угрозой отстегать суровым ремнем по заду, перегнув через колено. И, выдержав шквал волнений, восклицаний и небольшой слезоразлив, он собрал нехитрые пожитки, обозначив время: завтра, ровно в восемь, семья лишится его присутствия в их жизни на неопределенный срок. Ради этого момента он был лучшим все годы учебы, ради новой планеты он взломал защитную систему Министерства межпланетарной обороны и добыл имена, пароли, явки, сделав себе липовый пропуск, и ради нового, кремнийорганического мира и его покорения силой интеллекта шел, обливаясь потом от страха, по коридорам к заветной цели — кабинету руководителя проекта, едва догадываясь, где он мог бы прятаться, с твердым намерением всучить всеми правдами и неправдами свои личные разработки. И он не собирался в угоду семье отказываться от мечты, ведь он рискнул ради неизведанного всем своим будущим. Самим собой.

Утром у него на шее повисли мама, сестренки и младший брат. Ученый скупо обнял каждого, попрощался, подхватил сумку и ушел. Дверь отцовского кабинета так и осталась закрытой.

И вот, взволнованный донельзя, Тайвин стоял точно в девять по местному времени у входа в неприметное здание на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса. Здание с заковыристой аббревиатурой в названии, с тремя контурами охраны и контроля всего, чего только можно — и один молодой гений с небольшой сумкой вещей и документами на голопланшете. Возвращаться домой и продлевать агонию прощания смысла он не видел. На стойке рецепции у него проверили документы и буднично велели проходить. Он немного расстроился: такое эпохальное для его жизни решение, и так прозаично новое начало окунуло в обыденную реальность. Но из-за двери показался Аристарх Вениаминович, подхвативший свой самородок под локоток:

— А вот и вы, голубчик! Проходите, проходите. За ночь наши научные ресурсы все аргументы себе поломали, но ваш купол вскрыть так и не смогли. Так что будете у нас штатным гением, как выразился один преинтереснейший субъект, вот буквально вчера вечером с ним имел честь разговаривать, я вас всенепременно потом тоже с ним познакомлю. А, да, Санникова мы нашли, сейчас вот вы ему сами и позвоните…

Штатный теперь уже гений удовлетворенно улыбнулся. Первое впечатление оказалось обманчивым — скучно точно не будет.

— Вот как-то так я и попал в программу. Интуиция, мотивация и авось. Это сейчас я понимаю, что меня проще всего было пинком под зад выпнуть, и ничего бы я не добился. Но, к счастью, Аристарх Вениаминович меня приметил. Потрясающий человек.

— Так вот как, оказывается, Воланда зовут… — потрясенно прошептал я. И спросил: — Почему, интересно, он за столько лет ни разу мне не запалился? И тебе, и полковнику…

— А он просил никому тебе ничего не говорить.

— Почему? — искренне изумился я.

— Сказал, что ему польстило сравнение с Воландом, и он хочет немного побыть для тебя, цитирую, «таинственным незнакомцем».

— Побыл, аж четыре земных года в пересчете на два с копейками местных, — пребывая в состоянии ошеломленности, констатировал я.

— Почти три. Я мотивации тоже не понял, — охотно поделился со мной мнением ученый. — Но раз ему так хотелось, почему бы и нет.

— И действительно, — поддакнул я. — Ладно, пошел я. Спасибо, что рассказал. Я пойду немножко с доктором поругаюсь, может, они альтернативу найдут, чтобы ты тут до конца жизни не куковал без возможности слетать, куда тебе хочется.

— А тебе-то что с моего здоровья? — поинтересовался Тайвин немного, как мне показалось, напряженным тоном.

— Я — существо насквозь альтруистически консервативное. Вокруг меня должны царить мир, добро и взаимопонимание. Поэтому, как только тебя долечат, будем со всеми мириться. Сначала с гамадрилами твоими, а потом ты с семьей разберешься, — категорично заявил я. — Если у человека в жизни все нормально, он и работать будет на порядок эффективнее, и моральные силы не будет тратить на внутриличностные конфликты, и окружающим с ним комфортнее.

— Что ж ты того своего крашеного с семьей не помирил? — уязвленно поинтересовался штатный гений. Перспектива лететь на Землю и мириться с отцом его явно не прельстила.

— А я помирил. Ну, косвенно. И ты, кстати, тоже. Я-то просто понял, кто на него напал и чего ждать, а твой антидот ему жизнь спас. Его маман хоть и отругала тогда знатно, но теперь они общаются худо-бедно. Какая разница, военный сын, стилист или в первопроходцы подался, главное, что живой.

— Про Вика мы с тобой отдельно поговорим, не только я руку к его спасению приложил. Ладно, — сдался ученый, — все равно тебя ни на миллиметр не подвинешь, если ты уперся. Но ты имей в виду, мироздание так не работает, оно устроено и функционирует намного сложнее, чем твое идеалистическое мировосприятие. В людях есть не только мозг, мясо и кости, но еще и три-четыре метра кишечника и сопутствующего ему содержимого. И оно периодически в голову пробирается.

— Да я понимаю, — вздохнул я. — Но попробовать-то можно?

— Что попробовать? — уточнил Тайвин.

— Как что? Верить в людей.

Прошло около трех недель с момента обнаружения призмы, предательства Макс, аварии и госпитализации Тайвина. На работу я вернулся быстро, и жизнь Корпуса первопроходцев входила в привычное русло, но меня порядком тяготило отсутствие штатного гения, угнетало отсутствие моей почти заместительницы и неизменной помощницы и беспокоили растущие в геометрической прогрессии влияние и эгоцентрические замашки Гайяны.

Я знал, что ученый постепенно приходит в себя и что помощь ему оказывают лучшие врачи колонии, но смутное ощущение неправильности не могло покинуть мысли и чувства. Каждый раз, когда я навещал Тайвина, он становился все более задумчивым, молчаливым, словно пыльным мешком пришибленный, и нередко пытался окорачивать сам себя в высказываниях. Иногда даже про гамадрилов и руки не из той части тела забывал — или спотыкался. Я молчал, но мотал на ус — похоже, либо я в очередной раз перестарался в сентенциях насчет его отношений с подчиненными, то ли он сам пришел к каким-то неведомым для меня выводам. Но мне казалось, что его решения меня не порадуют.

Наконец, пришло время его появления на работе. Тайвин, бледный, порядком исхудавший, усладил мой взор своим присутствием ранним утром понедельника новой рабочей недели.

— Кого я вижу! — искренне обрадовался я. — Гений всея первопроходцев и самая ядреная заноза на всем западном побережье единственного континента Шестого!

Тайвин кособоко улыбнулся и потихоньку протиснулся мимо меня в лабораторию. Негромко поздоровавшись со своими лаборантами, он юркнул к себе в кабинет и закрыл шторку в окне, выходившем аккурат на рабочий процесс в его вотчине.

Я, склонив голову, недоуменно посмотрел на научных сотрудников, на Гайяну, на зашторенное окошечко и в абстрактное никуда изрек:

— Неладно что-то в датском королевстве…

Кареглазый Нил обеспокоенно покивал, но вслух, чтобы не нервировать только пришедшее в себя и на работу начальство, не стал обозначать степень беспокойства. Как назло, именно в этот момент приспичило позвонить Александру. Мелкий неугомонный живчик от ученого мира поинтересовался, глядя на меня с плохо скрываемым нетерпением:

— Честер! Я слышал про ваши перипетии. Очень вам всем сочувствую, но не могу не полюбопытствовать. Ты говорил о кадровых перестановках…

— Давайте я переведу вас на Тайвина через пару минут. Он вам более подробно все расскажет, — тактично предложил я, и непоседливый координатор Ассоциации наук закивал так, что я испугался, как бы у него не оторвалась голова. Я свернул звонок и постучался под изучающим взором научного отдела Корпуса первопроходцев к их язвительному до сей поры руководителю.

— Войдите, — последовал негромкий ответ. Дверь отъехала в сторону, и я, как заправская фотомодель, встал в проеме, сложив руки на груди и опершись о переборку.

— Тай! — начал я. — Тебе не кажется, что слон в лесу сдох?

По-вампирски бледный ученый медленно поднял на меня взгляд, и я отметил сникшие плечи, общее состояние затравленного недоумения и беспокойной безысходности. Я хорошо знал такой коктейль чувств и не мог позволить ему туда скатиться окончательно.

— Мне кажется, я кого-то потерял. Знаешь, ехидный такой, в очках, гамадрилами всех обзывает, питается текилой и мозгом подчиненных. Не видел?

Тайвин скривил губы, выдав подобие улыбки, и ответил мне в тон:

— Нет, не пробегал. Очень неприятный тип, судя по описанию.

— Да? А мне нравился! — я отлип от переборки, закрыл дверь перед носом у любопытствующих лаборантов и внаглую уселся напротив ученого.

— Вернись, пожалуйста, — серьезно попросил я. — И мне, и твоим орлам тебя не хватает в твоей предыдущей итерации. Куда ты сам себя загнал?

Тайвин снял очки, отчего стал выглядеть намного моложе своих лет, и я прочел на его лице сомнения, усталость, печаль и неуверенность.

— А надо, Чез? Ты посмотри, что я наделал. Третий местный год заканчивается, а я действительно никого ни разу не похвалил, хотя вкалывают мои лаборанты как проклятые. Мы столько всего с ними вместе сделали, что на десять Нобелевских хватит, а я на них ору и заставляю порядок титрования повторять. Титрования! Это с их квалификацией! И ни разу, понимаешь, ни разу я не задумался за это время о том, чтобы дать им возможность блеснуть где-то еще, кроме моей лаборатории. А перед аварией, ты помнишь, я к сущим пустякам прицепился, чтобы точно обиделись. Я тебе говорил, что у тебя эмоциональный интеллект хромает, а у себя бревна в глазу не увидел. Я просто не знаю, что мне делать дальше. Как мне вообще теперь моим… научным сотрудникам в глаза смотреть? — он точно хотел сказать про гамадрилов, но сдержался.

Я хитро ему улыбнулся:

— Это ты можешь на меня спихнуть, мой же совет был. Идиотский, кстати. Знаю я, что тебе делать.

И я положил на стол смарт с притихшей голограммой заинтересованно слушавшего монолог Тайвина Александра. Звонок я незаметно развернул почти сразу, как закрыл дверь, и координатору хватило терпения, такта и сообразительности включиться в ситуацию и промолчать.

— Тайвин! — с плохо скрытым энтузиазмом в глазах и в голосе заявил Александр. — Мне позарез необходимо рассказать вам одну историю. Про интуицию, мотивацию и авось.

Ученый вздрогнул от своей собственной присказки, и я, хоть мне и было дико интересно, тихонько вышел, оставив ученых разговаривать. Вот уж кто-кто, а Александр тот, кто поможет направить чувства нашего гения в нужное эмоциональное русло. Ко мне подошли лаборанты, и Нил негромко спросил:

— Вы же нам его вернете?

Я хмыкнул:

— Успели соскучиться? Не все сразу, но да, он вернется. Постарайтесь быть с ним… как обычно. Он не хрустальная вазочка, не разбился, но ему сложно вдруг взять и осознать, что вокруг него не автоматы, а живые люди. Со своими мыслями, чувствами и потребностями. Но он справится. А вы ему поможете. А вот вам, — я укоризненно посмотрел на Гайяну, — должно быть стыдно!

— Это еще почему? — возмутилась она.

— Потому что вы сначала очаровали всех лаборантов, приручили, они чуть ли не с руки у вас едят, а теперь вертите ими как хотите. Вот за что вы вчера выговор Михаилу делали, а?

— За дело, — холодно сказала Гайяна, и я видел, как она сердится.

— А мне кажется, что вы просто пытались потешить свое эго, тыкая носом в маленькую ошибку специалиста своего дела, ученого практически с мировым именем, взрослого мужчину, в конце концов, ответственного за свои действия, равно как и за свои ошибки!

Она вспыхнула и попыталась оправдаться:

— Ваши претензии безосновательны, Михаил должен был…

— Стоп! — прервал я ее. — Вот отсюда поподробнее. Кому он, по-вашему, должен? Я вот думаю, что прежде всего себе, науке, научному отделу, Корпусу первопроходцев, колонии, да хоть человечеству, но не вам. Он и сам бы эту ошибку нашел, я уверен. Вы вот уйдете в свой «Авангард» обратно, а Тайвину останется штат морально загнанных и затюканных сотрудников, которые будут бояться лишний раз расчеты проверить, потому что их макают, как котят в лужу за любые, даже незначительные, ошибки уже третий месяц подряд. Думаете, я не вижу ничего? Это, знаете ли, им невероятно обидно, а с вашей стороны — еще и непрофессионально.

— А я у вас остаюсь. Но себя я не переделаю, — с обидой ответила мне Гайяна. — Хотя я вас услышала.

— Отлично. Тайвин смог, и у вас получится, — обнадежил я ее. Еще раз окинув взглядом лаборантов, я добавил: — А за ту выволочку, что привела нашего штатного гения в больницу, вы Тайвина простите. Это была исключительно моя идея.

Оставив лаборантов недоуменно молчать и переваривать полученную информацию, я смылся к себе.

Гайяна с момента моей отповеди стала вести себя спокойнее и прекратила докапываться до лаборантов по мелочам. Присмотревшись друг к другу, ученые нашли общие интересы, и постепенно леди вливалась в спаянный коллектив, становясь неотъемлемой его частью.

Лаборанты с морально-нравственным преображением своего руководителя в плане работы расцвели. Уж не знаю, что там ему рассказал Александр, но Тайвин начал отсылать их в рамках обмена опытом по другим лабораториям, мотивировал писать научные работы, которые потом самолично отправлял по самым уважаемым журналам, заявлял результаты на престижные премии и пытался выбить для своих подручных лучшие места на научных конференциях и гранты под исследования. Но общение гения с его подчиненными никак не могло вернуться на круги своя. Как только его сотрудники делали ошибку, он было заводился, но прерывал сам себя, наступая на горло собственной песне. Ломать годами устоявшиеся привычки было невероятно сложно и мучительно больно, лаборанты это видели, но не знали, как ему помочь. Ровно до того момента, как Нил не уронил случайно на пол пробирку. Та разлетелась вдребезги, и рассерженный гений, обернувшись на звук, завел привычную шарманку.

— Да кто ж там такой криворукий мохнозадый… — начал было Тайвин, но резко осекся.

Нил с улыбкой дополнил:

— Гамадрил? Я.

Штатный гений неловко снял очки, сразу став потерянным и беспомощным, и принялся извиняться:

— Нил, я не хотел вас обидеть…

Лаборанты со всего отдела стеклись поближе, и тут послышался повторный звон разбитого стекла. Михаил с улыбкой хитро посмотрел на Тайвина.

— И я гамадрил.

Кевин последовал его примеру.

— И я.

Со всех сторон послышались брызги разбивающейся химической посуды. На ресницах у гения сверкнула слезинка, он поверить не мог в происходящее, пока лаборанты не затянули слаженным, годами отработанным хором порядок сначала прямого, потом обратного титрования. На этом ученый сдался и, разулыбавшись, позволил себя обнять, чем лаборанты и воспользовались.

— Мы вас ни на кого не променяем, — сообщил Тайвину Нил, крепко и бережно сжав ученого за плечо, а Гайяна, стоявшая в сторонке, согласно тряхнула кудряшками и немножко порозовела. — Будь мы тут хоть тысячи раз гамадрилами.

Я, привлеченный тишиной и звоном стекла и наблюдавший за этой сценой торжественного примирения, привалившись к дверному проему, удовлетворенно кивнул. Все-таки сработала моя дурацкая затея поссорить их и потом помирить. Теперь дело у них пойдет на лад. И в кои-то веки оказался прав. Тайвин быстро обнаглел обратно до обычного состояния и продолжал обзывательства, но теперь все чаще в отделе звучали и скупые слова похвалы, будоражащие ученых посильнее любого энергетика.

А я, убедившись, что у всех все в порядке, захандрил. Таков уж был мой обычай: сначала попереживать за всех, а потом разбираться в себе. И вроде все было хорошо: Макс не появлялась у меня на глазах, хотя я знал, что из колонии она никуда не улетела. Привлекать ее к ответственности я не стал, флаеры починили, и мы с Тайвином остались живы, а больше она причинить вреда по глупой увлеченности мной никому не успела.

Знал я только, что с ней обстоятельно беседовал шеф и полковник Вернер, и вроде как нашли ниточки, ведущие в сторону все того же «Апостола», провались он пропадом, хотя подкустовых снайперов порвала химера, и рассказать они никому ничего не смогли. Да и сам «Апостол» апелляции к возвращению на Шестой приостановил, что было показательно, да только подозрения к делу не пришьешь. А оказалось это дело мудреное, запутанное и не для моего уровня допуска ко всяким секретностям. Образцы призмы из лаборатории Тайвина Макс, слава базовым законам мироздания, ума хватило не стащить, хотя предлагали, и на том спасибо.

Я постепенно потухал и с каждым днем становился все более невыносимым брюзгой. Неторопливо текли рабочие будни, приближались зима и время гидр, а я становился замкнутым и сумрачным. Все чаще вместо того, чтобы остаться после рабочей смены с ребятами пошутить и попить кофе или чего-то более существенного, припоминал улыбку и едкие шуточки Макс и, неловко прощаясь, прогуливался в самый конец колонии к почти незаметным радужным сполохам защитного купола. Там выходил на шаг за его пределы, садился спиной к поселению и смотрел на ало-фиолетовые закаты, ощущая внутри вместо себя болезненный комок игл, коловших меня в самые чувствительные точки души. Я не мог поверить в ее предательство. Не мог, и хоть трава здешняя полупрозрачная не расти!

Одним таким вечером на изломе осени меня нашел мой новый друг. Приземлившись справа рядом со мной прямо на землю, Тайвин осведомился:

— Чез, ты мне казался всегда неугомонным позитивным живчиком. Теперь, оказывается, ты и грустить умеешь?

— А ты мне казался сухарем из сухарей, а вот поди ж ты, оказался в итоге не таким уж неприступным айсбергом, как я думал, — парировал я и уныло добавил: — Плохо мне, Тай. Я за своим доверием к миру доверие к людям, похоже, потерял.

— Это ты зря. Люди — величина переменная. Они появляются в твоей жизни, потом уходят, кого-то отпускаешь легко, а кого, бывает, очень тяжело. Такова суровая правда жизни. Но ты-то остаешься. — Штатный гений изо всех сил старался меня подбодрить, как умел, и я с грустной улыбкой оценил его старания.

— Я понимаю. Но я никогда не думал, что ошибаться в людях так сложно и больно.

— А что-то в этом мире не несет боль и страдания? Вон, посмотри на свою обожаемую кремнийорганическую реальность. — Тайвин сорвал травинку. — Там регулярно кто-то кого-то ест, есть редуценты, есть продуценты, есть консументы нескольких порядков… Все как в жизни. Кто-то готов тебе платочек подать и убрать за тобой продукты жизнедеятельности, кто-то тебя поддержит, а кто-то и укусит. Возможно, что и до крови, а то и загрызет от широты души.

— Твоя биологическая философия меня сейчас очень впечатлила, — съехидничал я. — Как ты вообще за пределы купола-то вышел? Ты же перестраховщик знатный.

— А я тебе доверяю, — сообщил мне штатный гений. — Ты же говорил как-то, что справишься с нелегкой задачей защитить мои очки. Этого недостаточно?

Я, понимая, что еще чуть-чуть, и я позорно расплачусь от нахлынувшего на меня сложного комплексного ощущения неизбывной грусти, перемешанного с экзистенциальной осенней тоской и ощущением признательности другу, посмотрел вдаль на великолепие заката и со всей душой, которую смог найти, произнес, положа ученому руку на плечо:

— Достаточно, Тай. Это ты очень важную для меня сейчас вещь сказал. Спасибо.

Мы немного помолчали, и вдруг за спиной раздался шорох. Один за другим выходили мои ребята, молча садясь рядом. Когда рядом со мной по левую руку приземлился Роман, я не смог промолчать.

— Заговор против короны.

— А ты ее сними и протри тряпочкой, а то запылилась слегка, — посоветовал невозмутимый Берц. Ребята захихикали, и я, чуть приободрившись, несмело им улыбнулся.

— Я…

— Не только тебе было плохо, Чез. Поступок Максимиллианы… он по всем ударил неплохо так. Как хуком справа, — вздохнул мой серый кардинал, и я понял, что меня отпустило. Какими бы ни были мотивы Макс, в конечном итоге жизнь продолжается и будет продолжаться, что бы по этому поводу ни думал я сам, и меня не спросит. И если я готов провести ее в тоске, печали и депрессии, то это будет сугубо мой личный выбор, вот только я подобной судьбы для себя не хотел.

Скрепя сердце, я глубоко выдохнул и окинул взглядом Корпус первопроходцев, оперативный отдел. Ребята напряженно ждали моего вердикта, а я медлил, заново рассматривая удивительные краски Шестого. Ало-фиолетовые всплески огня дробились во фрактальных полупрозрачных разводах стволов кустарников, мимо пролетела, едва шелестя крыльями, небольшая стимфала, сверкая светло-голубым оперением, а из-под ноги Тайвина я на автомате достал и отпустил восвояси орфа, вознамерившегося на коленку к гению залезть и полюбопытствовать, кто это тут сидит и путь ему к норе загораживает. Штатный гений вздрогнул, но ничего не сказал.

Что еще преподнесет нам кремнийорганическая реальность, непостижимая, нереальная, но весомая, зримая и ощущаемая, как категорический императив в доказательстве Канта? Неужели я вот так готов взять и пустить свою жизнь, работу, ребят под откос только потому, что не могу справиться с самим собой и пережить предательство боевой подруги, вздумавшей открыть на меня охоту и погрязшей в кем-то тщательно спланированных интригах с головой, как Ном в колонии заплевавших его с ног до головы дактилей? Я мотнул головой. Нет, этого я себе позволить не могу. В конце концов, одна штатная единица выбыла, но я несу ответственность еще за четырнадцать человек. И они готовы идти со мной или за мной хоть в огонь, хоть в воду, хоть в космос.

Я решительно поднялся и произнес:

— Так. У нас вакантное место освободилось. По штату нам положено пятнадцать боевых единиц плюс начальство, а нас теперь только четырнадцать и я сверху.

Ребята повскакивали с земли, окружили меня, и Берц с удовлетворением в голосе произнес:

— Я смотрю, ты пришел в себя.

— А я из себя особо и не уходил, — подмигнул ему я. И, хотя мне по-прежнему было очень больно, я уже твердо знал, что оклемаюсь. Поэтому, хитро прищурившись, выдал обычную свою фразу, на которую услышал слаженный хор ответов: — Я в себе, с вами и у себя самого. Если что…

— Свистнем!

Боевая валькирия раздраженно перекинула светло-медную косу с бронзовым отливом с плеча за спину и с силой ударила кулаком о столешницу. Стол, ничем перед не провинившийся, отозвался нервным деревянным треском, но устоял. Чертова подписка о неразглашении… Кто ее за руку дернул с этими бумажками не к Чезу пойти напрямую, а к Аристарху Вениаминовичу? А кто — за язык и за пальцы, когда соглашалась бумажки подкидывать, флаеры портить, в ряды «Апостола» без оглядки шагать и подпись свою под подпиской ставить?

Она вскочила с дивана и принялась нарезать круги вокруг стола, время от времени в сердцах пиная и отшвыривая в стороны все, что попадалось под ноги. Доигрались на Земле кабинетные интриганы. А она говорила, и Аристарху Вениаминовичу, и полковнику Вернеру, что двойная игра — не для нее, и в командные верха передать просила. Так нет же, «изобрази любовь» сказали, апостольцы такой вариант через нее до Честера и Тайвина добраться не упустят, клюнут без промедления, тут-то их и… Клюнуть-то клюнули, и? Зря она перед Гайкой дурака валяла и перед Чезом влюбленную идиотку разыгрывала! Артистка разъездного театра Милица Андреевна Покобатько, не иначе.

Бешеная фурия продолжила метаться из угла в угол хаотичной броуновской частицей. Обида, боль и злость обжигали изнутри, требовали разнести вокруг в клочья не только то, что под ногами, но и что под руку подвернется. Или кто. Надо было сразу к Честеру идти. Как теперь к нему на глаза показаться, он же уверен в том, что она — предательница.

Она и слова в свое оправдание не успела сказать! И намекнуть не успела, пока факты ее репутацию хоронили. Бумажки были? Были. Флаеры портила? Портила. Деньги были? Были. О, деньги. Через секунду от символической пачки приятно хрустящих купюр не осталось и следа: только невразумительные ошметки летали по всему жилому модуль-блоку. Жаль, что по старинке ей досталась крохотная часть, остальное на счету, а личку уничтожить нелегко, да и не стоит документами разбрасываться.

Макс выдохнула, спустив на деньгах пар, бездумно легла на диван и уставилась в пространство, не пытаясь смаргивать полившиеся сплошным потоком слезы. Ну что ей стоило испортить Чезу флаер до конца? Или не портить вообще, не было такой команды. Была четкая установка: выполнять указания шантажистов, изображать влюбленную дурочку, исправно обо всем докладывать начальству, получать с двух сторон инструкции, что делать дальше. Вернер говорил, на орбите устроили засаду, и ученого бы перехватили, либо в первый раз, либо во второй, когда в ход пошла схема похищения из госпиталя. Ну да, если бы гений до того момента дожил. Дожил бы он, как же. Если бы не Чез, если бы не они с Гайкой, если бы… Слишком много если!

Она сама не отдавала себе отчет в том, по какому вдохновенному наитию стала творить безумства сверх предложенной ей схемы. Но как начинала задумываться, приходила к выводу о том, что если бы не спонтанное ее интуитивное самодурство, отправили бы ученого на Землю ногами вперед вместе с его системой автопочинки, будь она неладна. Вечно делаешь как надо, а выходит — как всегда. Откуда ей было знать, что ученый свою машину оптимизирует? Выжил, и то хорошо. И, главное, на видное место последнюю бумажку положила, чтоб Тайвин точно нашел, и тот нашел. Только и Чез тоже нашел.

Она всхлипнула. В госпитале она медлила до последнего с препаратом, все ждала, что рыжеглазый придет, остановит ее. Ага, из реанимации чтоб прибежал, дура. Но он и правда пришел. Лучше б не приходил! Она бы, наверное, все-таки собралась с духом и выполнила и уговор с шантажистами, и долг перед Корпусом. Да?

Нет. Она физически не могла предать гения, пусть и во благо ему и Корпусу. И не смогла бы. Так и стояла бы трое суток столбом у его кровати. Не ее это, пусть другие под прикрытием работают.

Макс перевернулась со спины на живот и уткнулась в подушку, заходясь беззвучными рыданиями. Неужели Чез поверил в этот цирк с любовным идиотизмом головы? Он же ее знает до кончика косы, неужели не мог предположить, что она ни в чем не виновата? Прокручивая в голове события, она снова и снова видела перед внутренним взором, как взгляд Честера леденеет, превращая ее в безмолвную статую. Сейчас, постфактум и про себя, она находила слова. Нарушала приказ молчать, откидывала в сторону маски, говорила пылкие речи, словом, вела себя как того требовала ее взрывная натура — как обычно.

Аристарх Вениаминович, когда с ней говорил, одобрил ее решение не доводить фарс до конца. И головой огорченно покачал, ему все эти прыжки на несколько фронтов тоже не понравились. Но по указке с Земли запретил ей контакты с оперативниками, сказал, что Честеру сам расскажет, «в свое время», и дал задание ждать, огорченно разводя руками, мол, мог бы — не стал всю эту пакость разводить.

Надо было сразу к Честеру идти! Он бы что-то другое придумал, авантюрное и безответственное, в его духе, но оно бы сработало, как всегда и срабатывало! Нет, развели болото с двойным дном и мнимым переобуванием.

Она рывком села, вытерла слезы и собралась, клокоча от яростной решительности. Да, теперь для всех она — изгой, отвергнутая женщина и страдающая предательница. Верная добыча для «Апостола». Но за этой добычей — вся мощь ума и силы Межмирового правительства. Макс сжала кулаки: с такой поддержкой она до конца с этой шайкой промышленников разберется и вернется в Корпус. Честер умный, просто доверчивый сверх меры, вот и удалось его обмануть. Он поймет и простит, тем более толком и прощать нечего — никого она не предавала, и точка.

Не хотела осознавать Макс одну простую вещь, о которой ей так и не сказали ни Вернер, ни Аристарх. Не пошла бы она тогда к Честеру. Потому что на пустом месте шантаж устраивать нет смысла. И двойную игру — тоже. Потому что из воздуха никакой, даже самой талантливой актрисе или разведчице, любовную любовь не взять и не сыграть так, чтобы ей поверили, причем сразу со всех сторон.

Тем временем где-то на Земле, на самой верхотуре, на восьмидесятом транспортном уровне обитали люди с неприметными чертами лица, цепким взглядом и похожие друг на друга чем-то неуловимым, но склеивающим их между собой, как однояйцевых близнецов.

Один из таких людей сидел за столом мореного дуба и нетерпеливо отбивал голостилусом по столешнице что-то, больше всего напоминающее первую Венгерскую рапсодию Брамса, опус 79, до-диез минор. Калибром звезд на его погонах можно было убийственно впечатлить королька затрапезной монархической республики, если бы к середине двадцать третьего века что-то похожее по форме государственного правления на Земле еще оставалось. Но столь же неприметный человек, только что зашедший к руководству, впечатляться не спешил — привык.

— Джон? — высший офицерский чин подался вперед и сверкнул глазами в предвкушении. Он и не ожидал, что к преклонным летам в нем проснется дух сопереживания и легкий флер авантюризма. Он всякое повидал и поднялся с таких низов, что даже снизу постучать было неоткуда, но к Корпусу первопроходцев оказался морально не готов и искренне увлекся их нелегкой жизнью, с тщательно скрываемым мальчишечьим трепетом ожидая новых голозаписей с Шестого. Это почти как любимую серию комиксов почитать. — Не томи, что там у них?

— Игорь Валерьевич… — подчиненный, приняв вольную стойку, принялся докладывать. — Предательство у них случилось.

— Натурально сериал про них снимать можно, — не очень натурально, как показалось Джону, удивился генерал-полковник. — Что на это раз?

— Девушка, Максимиллиана. Пыталась продать их гениальное дарование «Апостолу».

— Почему?

— Женщины… — скривил кислую мину подполковник. — Любовь у нее случилась. Подготовленная астродесантница, а собственными эмоциями управлять не умеет.

— Скажешь тоже, Джон, женщина, и чтобы управляла чувствами. — Игорь Валерьевич откинулся назад в эргономичном гравикресле, пролистал взглядом отчет на голопланшете и закурил цифросигару. — Опытного астродесантника-мужчину порой может свалить один взгляд синеокой прелестницы, да так, что он вокруг всех перережет только за поцелуй, я и такое видел. А ты говоришь, Макс… У нее тут целый Честер. Для современного поколения он может стать своего рода супергероем, еще удивительно, что она почти три года продержалась. Насчет «Апостола» уверен?

— Да. Ошибки быть не может. И еще известно, что кто-то сливает им информацию, либо в «Авангарде», либо у нас, — совсем кисло заметил Джон.

— А вот это уже нехорошо, — напрягся генерал-полковник.

— Так точно, — подтвердил его подчиненный, подполковник Оборонного управления при Министерстве межпланетарных дел Межмирового правительства. — Спецы уже отрабатывают варианты. И еще…

Игорь Валерьевич выкинул из головы восторженный интерес к неожиданно появившемуся и захватившему его воображение подразделению и фирменным проницательным взглядом окинул подполковника.

— Докладывайте.

— Новая разработка. Проект «Призма».

Вместе они просмотрели данные по перспективному открытию Тайвина, переглянулись и в один голос сказали:

— Чертов колдун.

— И откуда Аристарх Вениаминович его только откопал? — поднял брови Джон.

— А то ты не знаешь талантов Аристарха. Такими людьми, как он, если дом по старинке строить, можно сваи для фундамента забивать, и ничего им не будет. И потом, если я не ошибаюсь, Тайвин к нему сам пришел, — отметил генерал-полковник.

— А, ну да, точно. Запамятовал, — подполковник устало потер лоб. — Я боюсь, если мы не предпримем каких-либо активных… м-м-м… действий, «Апостол» продолжит попытки устранить ударный костяк Корпуса и либо переманить их гения на свою сторону, либо, если не получится, похитить. Эти могут.

— Тайвин свою лояльность уже продемонстрировал. Но вот ситуация с Макс… Похоже, пришла пора сплотить команду. — Игорь Валерьевич едва ли не руки потирал в предвкушении.

— Неужели вы на них Грифа натравите? — прищурился подчиненный. Он хорошо знал методы работы конфликтолога Министерства межпланетарных дел.

— Конечно, — с выражением уверенности на лице подтвердил генерал-полковник. — Вызывай его сюда.

Пока ждали Грифа, начальник и подчиненный в охотку просмотрели личные дела первопроходцев. Удивительное дело, но про каждого можно было снимать сериал. И кого только не собрал к себе под крылышко Аристарх. Тут был и преподаватель математики, и профессиональный биатлонист, и полицейский, и владелец спортивного клуба, и наемник-стилист, и пятерка астродесантников, и увлеченный фотограф, и голографический живописец, и музыкант, и даже писатель, специализирующийся на фельетонах. Творческие работы последних под псевдонимами быстро набирали популярность, и это оказывалось на руку далеко идущим планам спецслужб.

И, конечно, особняком стоял сам Честер. Безусловный лидер, не уверен в себе, но тонко чувствует окружающую реальность, может демонстрировать командный голос на уровне императивного приказа, что в современности ценилось практически на уровне оксида лютеция. Черные волосы, рыжие глаза, кошачий зрачок, восточный разрез глаз, греческие пропорции лица, телосложение среднее, рост 175, вес 75. Любопытен сверх меры, интуитивно воспринимает новое, способен на неожиданные действия, любим своими подчиненными как коллективный питомец и руководитель одновременно. Словом, обаятельный раздолбай, то, что нужно для нового поколения вдохновителей человечества.

Через пару десятков минут, посвященных повторному просмотру голороликов о похождениях бравых первопроходцев, когда работники спецслужб с головой погрузились в увлекательное кино, в кабинет постучали.

— О, Гриф, заходи! — радушно махнул рукой хозяин кабинета.

— Полковник Андервуд по вашему приказанию прибыл! — щелкнул каблуками и козырнул новоприбывший. Его тонкий нос с легкой горбинкой, за который он и получил прозвище, хищно зашевелился, когда он увидел на столе проекцию первопроходцев, отчаянно пытающихся прогнать из поселения огромное многощупальцевое существо светошумовыми гранатами. — А что это такое интересное вы тут смотрите?

— Не поверю, что ты не знаешь. Но ты садись, давай вместе еще раз посмотрим. — Игорь Валерьевич приподнял уголок рта. — Признавайся, давно на них клюв точишь?

— Давно, — не стал отрицать Гриф. — Любопытные ребята, но нужно было время для притирки кадров. Позволь поближе взглянуть.

— Чего ты там не видел? Не поверю, что тебе копии не приносят, — окинул его цепким взглядом начальник.

— А как же радости совместного просмотра? — невозмутимо приподнял одну бровь конфликтолог. — Вы вдвоем регулярно смотрите, а меня не зовете.

— Вот, позвали. Смотри.

Втроем они проглядели смонтированные их сотрудником-наблюдателем данные и отчетные голозаписи, предоставленные Корпусом, и Игорь Валерьевич с легкой ностальгией констатировал:

— Мир, дружба и жвачка! Я думал, такого уровня сплоченности коллектива среди современной молодежи не достичь, а то сейчас все как на подбор индивидуалисты, одеяло на себя тянут.

— А эти не индивидуалисты? — в притворном изумлении переспросил Гриф.

— Ой, вот не надо твоего фирменного, а то ты не знаешь, о чем я говорю, — раздраженно отмахнулся генерал-полковник. — Сделай мне из них супергероев.

— Огонь, вода, медные трубы, похищение? — предложил стандартный набор конфликтолог.

— Брось. Ты что, не видишь, воды и огня им и так с избытком хватает. Давай медные трубы и увольнение. Тем более, на Честера с Тайвином «Апостол» нацелился. — Игорь Валерьевич говорил расслабленно, но внимательно следил за реакцией собеседника.

Гриф в задумчивости потер подбородок.

— Должностная инструкция есть?

— Конечно, — ответил за начальника подполковник и протянул специалисту голопланшет.

— Давняя?

— Еще с момента тренировочного периода.

— Отлично! — обрадовался Гриф и позволил себе довольную ухмылку. — Погоняем вашего волчонка по бюрократическим камушкам. И ребят его проверим.

— Я думал, ты по-другому его обзовешь, — с интересом глянул генерал-полковник. О маленькой слабости ведущего конфликтолога, способного за месяц из расшатанного коллектива создать функционирующую как по атомным часам часть, сравнивать своих подопечных с хищниками, чешуйчатыми, мохнатыми и пернатыми, знали многие. Знал и Игорь Валерьевич.

— Волки, даже самые матерые, всегда остаются игривыми и любопытными и будут оберегать стаю, инстинктивно выбраковывая лишних. Так что на кошачий глаз не смотри, это не эгоцентрист-индивидуалист типа тигра или пумы и не тяжеловесный лидер, как лев, если ты об этом. Аристарх в очередной раз не ошибся, хотя этот, — прищурился на крошечного Честера на голограмме конфликтолог, — пока если только на переярка тянет. Время проверить, какова его позиция в стае.

— Изобразишь стервь?

— А то, — Гриф расслабленно развалился напротив генерал-полковника. — Моя основная обязанность — быть штатной скотиной и последним ублюдком. За то и хлеб с икрой потребляем.

— Рассказывай.

— Ну, смотри, Игорь Валерьевич. Для начала пойдут медные трубы. Дай задание своим журнапроституткам смонтировать ролики. Материала, я смотрю, предостаточно. Потом отошли туда постоянного наблюдателя от СМИ, пусть поработает. Репортажи там, прямые включения, ну, не мне тебя учить.

— Уже, — усмехнулся генерал-полковник. — Думаешь, я свою черствую краюшку по доброте государственной грызу?

— Тем проще. Значит, создаем образ рыцарей без страха и упрека. Потом пускаем по Земле и пяти колониям. И проконтролируйте поток туристов, а то захлебнутся.

— Ты не переоценивай платежеспособность населения, Андервуд. — Игорь Валерьевич глянул на коллег. — На Шестой полетят разве что самые отбитые. Ты хоть представляешь, сколько сейчас стоит межгалактический перелет?

— Плохо. — Гриф включился в работу, и на него было приятно посмотреть: сосредоточенный, быстрый, знающий, он оправдывал свое прозвище на всю полноту. — Управлять мнением масс без реального подтверждения крутизны ваших протеже будет сложновато.

— Может, визгейм? — формат современных кино и сериалов им нравился. Визгейм, смесь голопроекции полного присутствия с имитацией реальных физических условий и интерактивной возможностью выбора действий главного героя или главного злодея, с возможностью подключения в сериал друзей, в том числе на командной основе, стал беспроигрышным форматом на целый век, и сдавать позиции не собирался.

— Пожалуй. Что-нибудь героическое, и сценаристы пусть напишут «по реальным событиям». И ролики от Корпуса по трендовым каналам пусти, можно не смонтированные, только сам сначала глянь. И чтоб каждый пацан Честера в лицо знал за пределами колонии, — одну за другой накидывал идеи Андервуд. — И цены на межгалактический перелет демпингуй в пользу Шестого, скажем, сезона после второго-третьего, пусть сначала включатся, потом влюбятся, потом можно будет и человека общественности предъявить.

— Не учи ученого. И по результатам рейтингов конференцию для фанатов с розыгрышами билетов на Шестой.

— Отличная идея! Светлая голова, я вот не подумал, — конфликтолог прикрыл глаза, засверкавшие масляным блеском. — Давненько таких интересных проектов не было. Просто бриллиант.

— А, слушай, тут проблема есть, — Игорь Валерьевич нахмурился. — Дело в том, что ребята только-только от продажи отошли.

— Кто? Неужто девица-красавица?

— Смотри, — Игорь Валерьевич перекинул через стол голопланшет. Андервуд пролистал данные, читая по диагонали — привык из массива информации вычленять самое важное, и присвистнул. — Удивлен? А я нет. Что-то такое Макс должна была выкинуть.

Гриф в ответ склонил голову, отметив:

— Предсказуемо. Можно было предотвратить, но с чем есть, с тем и будем теперь работать. Как перенесли?

Подполковник, все это время с определенным уровнем должностного почитания старших помалкивающий, кратко рассказал основную канву событий. Андервуд недовольно поджал губы:

— Чуть раньше бы подсуетились, спокойно бы подкорректировали. Хотя, надо признать, первопроходцы не лыком шиты, я такого уровня спонтанного командообразования давненько не видел. И тип лидера никак не могу прикинуть. Вожак? Герой? Организатор? — Гриф задумался и констатировал: — Все-таки кумир. С такими работать особенно приятно. «Апостол», говоришь? Это своеобразный оппонент. Но я справлюсь.

— Уверен? — подначил Игорь Валерьевич.

— Спрашиваешь. — Гриф встал, одернул мундир, кивнул собеседникам. — Честь имею, господа. Надеюсь, ваши красавцы меня не станут сильно ненавидеть по итогам стресс-тестов. Они начинают мне нравиться, а такое, должен отметить, происходит из ряда вон редко.

— Ничего, справятся. С уходом их, как они говорят, «боевой валькирии» справились, и с проверяющим справятся. Ты только нос береги, а то мало ли, — ехидничал генерал-полковник.

— Не кажи гоп. Может, у них кишка тонка окажется. — Гриф спорил скорее по привычке и из вредности, правоту коллеги он предвидел, но, как говорится, доверяй, но проверяй: — Ладно, хорошо тут с вами, но мне пора.

И он вышел из кабинета: предстояло много работы.

Игорь Валерьевич и его подчиненный переглянулись.

— Как думаешь, Джон, пройдут первопроходцы сквозь медные трубы славы и почета? — задумчиво спросил подполковника начальник.

— Я не уверен, что они их заметят. Особенно Честер, — отозвался неприметный человек с цепким взглядом. — Знаете… вам бы с ним лично пообщаться, вот это все, — он указал взглядом на ролики и досье, — и близкого представления не дает. Я бы сказал, чувствуются в ребятах отзвуки доблести.

— Даже так? — слегка улыбнулся генерал-полковник. На его памяти подобного комплимента со стороны Джона удостаивалась только разведгруппа «Альфа», в которой раньше служил Роман. — Тогда тем более они стоят того, что мы хотим в них вложить. Меня только сильно беспокоит «Апостол»…

— И меня, — с тревогой проговорил Джон. — И меня.

Игорь Валерьевич с хитринкой глянул на подчиненного:

— А тут нам одна девица в рукаве пригодится. Ты прав, подготовленные астродесантники просто так никому и никого не продают, и с чем-чем, а с чувствами совладать могут. В том числе и астродесантницы. Тебе сейчас расскажу, а Грифу про задание для Макс знать не обязательно.

Спустя несколько недель после разговора в кабинетных недрах инфосеть заполонили талантливые трехмерные полиграммы и сделанные по старинке двумерные цифровые фотографии одного подающего надежды голофотографа. Его работы начали претендовать на первые места престижных фотопремий, а критики не уставали петь осанну влюбленному в кремнийорганический мир специалисту. Аналогичным образом в сети распространились едкие и поучительные фельетоны о природе человеческой и кремнийорганической, а вместе с ними — достопамятный снимок становящейся легендой в результате умелой информационной манипуляции команды первопроходцев.

Выпустили первый сезон визгейма «Тернии», и среди населения родного мира и экзопланет практически не осталось равнодушных к приключениям отважных покорителей нового мира. А на Шестой модный визгейм старались не завозить — рановато, почву для Грифа следовало еще подготовить. Зато у каждого пацана и у многих девчонок Земли и Пяти миров теперь в комнатах висел только один голоснимок.

Семеро бойцов в тяжелой экзоброне матово-черного цвета с белыми элементами с одной стороны, семеро — в легкой, с другой, и впереди в парадных мундирах — боевая кареглазая валькирия с перекинутой через плечо вперед светло-медной косой, и Честер, рыжеглазый, черноволосый, с кошачьими зрачками и ехидно-невинным видом.

Все — с голограммой черной дыры с насыщенно-оранжевым аккреционным диском, пятью звездами по краю и шестой в центре, с фиолетовой обводкой шеврона на левом плече. Заглядение. Макс, разумеется, со снимка предусмотрительно стирать не стали, зачем, если верхам и так понятно — вернется, никуда не денется, а низы потом своим чередом узнают. Да и человека лишний раз обижать не стоит, а то может мотивацию потерять своей стороне помогать, тем более в таком щекотливом зыбком положении между долгом, принципами и чувствами, как у нее сейчас. И в актерский состав визгейма включили — как же без драмы и любовных сцен?

Огромный, похожий на гигантскую, сверкающую металлическими боками перевернутую грушу межзвездный крейсер вынырнул в расчетной точке из риманова пространства. Резонансный двигатель отключился, и экипаж использовал обычные субсветовые электроракетные, чтобы потихоньку разведать новый кусочек космоса.

Астронавты, методично обследовавшие одну планету за другой, приходили к выводу, что ученые опять ошиблись, и в этой системе ничего похожего на подходящий для обитания человека мир они не найдут. Не то чтобы человечеству не хватало для жизни пяти пригодных миров и шестого почти пригодного, но природное любопытство и естественно-научный интерес ни в одном веке не давали покоя людской цивилизации, исключением не стал и этот, двадцать третий по счету, медленно подтягивающийся ближе к середине.

Специалисты со спокойствием великой китайской стены изучали одну экзопланету за другой, регистрируя период обращения планет вокруг светила класса F, особенности их орбитального движения, физические и химические характеристики, как то: период обращения, период вращения, орбитальная скорость, эксцентриситет, массу, плотность, размеры, состав атмосферы, наличие колец и спутников, магнитосферу и многое, многое другое.

Наконец, добравшись с края системы до четвертой по счету планеты от звезды, экипаж с удивлением констатировал: нет, не ошиблись! Планета по всем параметрам выглядела вполне приличной. Возможно, даже обитаемой на уровне существования органики.

— Вот это находка! — с восторгом сказал командир, рослый мужчина в возрасте и в форме астродесанта.

— Согласен с вами, — улыбнулся ему в ответ старый друг, астрофизик с солидным стажем. — А знаете, что еще просто замечательно?

— Да, конечно, — подхватил астродесантник. Они переглянулись, и хором сказали:

— Есть кому его осваивать!

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Доказательство Канта