Вот казалось бы — космическая эпоха, на другой конец Галактики люди летают, лихо управляются с пространством обычным, чуть-чуть управляют резонансным, и самую капельку — временем в пределах его гравитационного замедления, шесть миров заселили… а караваны как ходили, так и ходят, их как грабили, так и грабят. Словом, от антуража и перемены мест слагаемых смысл совершенно не изменяется.

Космический корабль, похожий на гигантскую отполированную грушу, завис в невесомости «черенком» — соплами резонансного двигателя — вниз, приняв предстартовую позицию. Пока автоматика рассчитывала точку вхождения в резонансное пространство и вектор угла колебаний, экипаж постепенно готовился к гибернации. Человеку вне времени и нормальной евклидовой геометрии делать совершенно нечего, как было выяснено невеселым опытным путем.

Вдруг пространство вокруг космолета озарилось радужными вспышками: один за другим камуфляжную защиту-хамелеон сбрасывали небольшие шаттлы, хищные, быстрые, из множества рубленых углов и выступов, с характерной меткой банды — трехпалым кроваво-красным шрамом, как от когтей гигантского зверя. Рой шаттлов окружил сверкающие бело-голубыми отблесками борта. Если бы кто-то мог посмотреть на всю картину чуть издали, ему бы показалось, что осы возвращаются в улей. Но намерения металлических многоугольников отнюдь не были мирными.

Показался луч электронно-лучевого резака — от груши намеревались отгрызть немаленький кусочек. Как раз в районе самого вкусного — выпуклых боков, скрывающих ценный груз. Осторожно коснулся в заранее определенной точке, пока остальные отвлекали систему пассивной защиты: — людей трогать не стоило, за это не заплачено. Металл раскраснелся, будто невинная девица от пошлого анекдота, оплавился, поплыл каплями, выпустив струю воздуха. Часть груза будет потеряна, впрочем, и пес бы с ним, устойчивая к вакууму добыча гораздо более ценна.

Взрыв. Еще взрыв. Красно-синие крупные полицейские шаттлы и бронированные матово-черные капли боевых шаттлов астродесанта окружили межгалактический звездолет, вынырнув откуда-то снизу, словно скинув плащи-невидимки. Разбрызгали вокруг нестерпимо яркие синие колючки самонаводящихся снарядов. Третий взрыв, четвертый, пятый расцветали алыми тюльпанами в межзвездной тишине. Но если бы кто-то прислушался к радиоэфиру…

— Справа, справа заходи!

— Бл… бабушкины оладушки, Ви! Не под руку! Сама лезь, раз такая умная!

— Я стрелок, а не танк. Точка нужна. Не рычи, а то твою же задницу и поджарю.

— О-о-о, наша недотрога позволила себе бранное слово!

— Ангидрид твою перекись через монооксид углерода, Март! Не подставляйся, я ж тебя едва не угробила сейчас!

— Отвали, Ви, не до тебя.

Вокруг нападавших шаттлов замелькали еле заметной стайкой маленькие букашки бойцов астродесанта в тяжелых бронированных экзокостюмах — хоть в кислоту, хоть в плазму, хоть в космос. Абордаж. Невнятная окраска только что жаливших добычу многоугольных металлических ос сменилась на крупный белый крест на брюхе — и огоньки ракет остановились. Умная автоматика не взрывает сдающихся в плен. Осы-пираты проиграли дисциплинированным и разозленным донельзя астродесантным шершням-охотникам.

Март вздохнул, убрал игломет от греха подальше в кобуру и принялся стаскивать с себя тяжелую броню. Доля астродесантника порой бывает синекурой: можно месяцами болтаться в космической глуши на задворках Млечного Пути, травить анекдоты, смолить разрешенную, но не приносящую вреда, а оттого и особой радости, цифросигарку, заваривать литры кофе под байки сослуживцев. А порой, как сейчас, можно не знать, вернешься ли на базу. Хорошо, что в этот раз помощь была с колонии, и Ви сработала точнее атомных часов, а то несладко бы бойцам пришлось.

Подстежка вся пропиталась липким потом и им же пропахла: никакая, даже наиболее тонко настроенная влагосборная система не выдержит активно размахивающего стволом астродесантника, в то время как он сам загоняет искорку страха глубоко внутрь: подстрелят — не подстрелят, обойдется для тебя, а для кого — нет? И дух в раздевалке стоял соответствующий, как и матерок.

Парни рядом кто выдыхал к царящим ароматам горячечное возбуждение вместе с усталостью, полулежа на скамье, кто, блестя глазами, лихорадочно рассказывал о боевых подвигах («А я ему — н-н-на! — прямо в зубы!»). Март же просто сел на край общей скамьи и задумался, медленно остывая. Если бы ему кто в учебке сказал, что он будет служить вместе с женщиной, он бы от души рассмеялся. Сейчас он готов был с интересом посмотреть на то, как кто-то сказал бы Ви, дескать, на корабле дев… баб… не бейте, но вам, сударыня, тут не место, а на военно-космическом шаттле — и подавно! Своими ногами умалишенный точно не ушел бы.

Как раз накануне очередному новичку пришла в голову идея подбить программистов подшутить над коллегой и создать для текущей виртуальной тренировки астродесантницы не просто симуляцию военного сражения для отработки тактических навыков, а поместить Ви в условия средневекового поселения, где за ней гонялась городская стража с намерением схватить и сжечь как элемент, несомненно, ведьмовской и подлежащий утилизации. Идея оказалась не просто неудачной, а фатально идиотической. О чем Март сослуживцев предупредил-то вовремя, но до разумного в пределах их черепных коробок достучаться так и не смог. Иногда глупость бывает повально заразной, но Ви успешно справилась с ее лечением.

Виолетта не просто обиделась: успешно пройдя симуляцию, она помчалась первым делом в столовую, где выпросила у поварихи редкий в современности кухонный артефакт — сковородку. Разумеется, зеленоглазая брюнетка обиделась и на страдающее Средневековье, и на отсутствие должного уважения к ее боевым навыкам, шипя под нос что-то вроде: «Хоть бы битву при Азенкуре смоделировали, Кассаду вон можно было, а мне?», и тем более посчитала аналогию с ведьмой крайне оскорбительной, хотя первоначально ничего такого ребята вообще не имели в виду. Но девушки есть девушки: мало ли, что они там подразумевали, она-то точно знает — если вслух не сказали, значит, думали. А если даже и не думали, то в подсознании зародыш мысли теплился.

И вот это было очень страшно — пять минут, пока она не успокоилась, астродесантники вынуждены были уворачиваться от ее тяжелой руки. Прыжки, перебежки, перекаты, использование мебели в качестве подручных средств защиты… Словом, потасовка вышла славная. Целых пять минут классического сковородочного женско-мужского позора. Но не бить же было девушку, тем более, сами виноваты. Разгромленную кают-компанию убирать пришлось самим, а миссию переговоров с враждебно настроенной представительницей лучшей половиной человечества проводили, меняя тактику: от грубой лести к неловким извинениям, попутно захватывая внимание и расположение Ви эклерами с заварным кремом. Так что ссориться с ней никому не хотелось, а Марту — так и подавно, он с ней как отрядным стрелком выдавал если не сто один процент коэффициента полезных совместных действий, то близко к тому.

А пока Ви не добралась со стрелкового поста и не велела помыться, попутно прополоскав рот с мылом («Лучшие бойцы астродесанта, а запах — как в конюшне. А ну, марш мыть эту мочевину с сероводородом!»), можно было спокойно дать волю эмоциям, и Март от души ругнулся. Надо бы поискать более спокойную работу и Ви с собой утащить, уж больно хорошо сработались.

Высокий, ладно скроенный сероглазый брюнет в парадной серо-синей форме астродесантуры жадно вглядывался в ряды награждающих, лихо сдвинув на правый бок берет, расшитый звездами (по числу выполненных миссий, традиция такая). Он и ребята предотвратили очередной эпизод космического пиратства. Конечно, дело, скажем прямо, не плевое, но и не повод для столь торжественных церемоний. Впрочем, ситуация быстро прояснилась.

— За мужество и отвагу, проявленные при ликвидации бандформирования «Трехпалые», астродесантный отряд быстрого реагирования награждается…

Дальше астродесантник слушать не стал, главное уже сказали: банду, за которой они гонялись, почитай, вот уже полгода, удалось окончательно догнать и качественно разогнать. В его жизни уже были медали, и одна процедура вручения не сильно-то отличается от другой. Сначала — за что, потом речи, речи, потом вспышки камер, пожать руки власть предержащим, получить голокопию медали на грудь (оригинал в штабе, при увольнении получаешь весь металлолом на руки), фото и видео на память, журналисты. Потом можно и в бар, самая приятная часть.

Чуть поодаль, в тени наспех сооруженного над помостом навеса, стояли несколько фигур, облаченных в экзокостюмы. Легкая черная с белыми вкраплениями броня, странная амуниция, локальные визоры, надвинутые на левый глаз, вольная стойка, на левом плече характерная эмблема: на черном фоне черный круг черной дыры с ярко-оранжевым аккреционным диском, пятью звездами по краю и шестой в центре, с темно-фиолетовой обводкой шеврона. Среди царящей кругом хвалебной мишуры местные незнакомцы, известные на все пять колонизированных экзопланет и Землю, оказались самым интересным элементом, и скучающий парень принялся наблюдать, не забывая делать подобающее моменту глупо-восторженное выражение лица.

Легендарные первопроходцы. Эти-то что тут делают? О таинственных бойцах среди десантуры ходили самые невероятные слухи: то ли им ускоряющие интуицию и регенерацию гиперсекретные препараты вкалывают, то ли развивают столь же секретными способами сверхспособности не то магического, не то космического характера. Сам Мартин в псевдоправдивые байки не верил, предпочитая руководствоваться здравым смыслом. Одному за другим астродесантникам вручали награды, пока, наконец, не позвали и его. Он чеканным шагом подошел к руководству Шестой колонии, отвесил церемониальный кивок, вытянулся в струнку.

Внезапно от группы первопроходцев отделился один, подошел ближе, что-то шепнул на ухо главе первого и пока единственного поселения нового мира. Тот коротко кивнул и отдал коробочку с наградным чипом. Интерес Марта возрос в геометрической прогрессии — это чем же он таким отличился, что привлек внимание этих темных лошадок? Незнакомец, на полголовы его ниже, вихрастый и черноволосый, улыбнулся Марту, вскинув голову. Свет вспышки голокамеры ударил первопроходцу в глаза, и астродесантник с удивлением отметил, как радужку необычно светлого, чайного, почти оранжевого оттенка разрезали сузившиеся в черту вертикальные кошачьи зрачки. Да ты не так прост, как кажешься!

Первопроходец совершил обманчиво легкое движение, прикалывая голочип к парадной форме на нужное место, и, чуть склонив голову, серьезно сказал:

— Спасибо. Шестому давно мешали Трехпалые. Крови выпили… да вам лучше не знать. Колонисты, все мы, и я лично очень вам благодарны. Но к делу. У вас исключительно подходящие данные.

— Но… я… мы…

— Да, я знаю, не только вы. Все молодцы, и все такое. Но предложение на… какой там валютный год сейчас? Пусть будет долларовый. Так вот, на миллион баксов я делаю вам. И Ви. Не откажете Корпусу первопроходцев в задаче вместе поисследовать миры? Говорят, как раз новый открыли.

Рыжеглазый улыбнулся и подмигнул, и Март, с изумлением для самого себя, понял — хочет. Да еще как!

Счастлив тот, кому в жизни не довелось столкнуться с поломками бытовой техники. Я грустно смотрел на то, как стерилизатор, утробно урча, с жутким металлическим скрежетом и агрессивным звуком бьющегося стекла доедает мою последнюю тарелку. Остановить программу и выключить бездушную электронную тварь не получилось — что-то намертво съехало с катушек в ее микросхемах.

Через положенное время программа закончилась, и я был вознагражден фейерверком из осколков стекла, керамики, неотмытой еды и грязной мыльной воды прямо в потолок. Самому мне относительно повезло — я в этот момент аккурат отошел за инструкцией к адскому устройству. Хотя бы раз в жизни в эту полезную бумажку можно и заглянуть на досуге, пока техника подыхает в предсмертных судорогах.

Ноги мне окатила волна тщательно пережеванной кухонной утвари пополам с водой, и я загрустил, глядя на локальный апокалипсис. В некотором оцепенении в коридоре между кухней и гостиной меня и нашел Тайвин. Он, как всегда, с тактичностью слона в посудной лавке зашел в гости без предупреждения, а стук в дверь, возвещающий его внезапный визит, я, видимо, не услышал.

Я уже минут десять пытался решить, что делать в первую очередь — кидаться убирать бедлам или попытаться найти супермена с отверткой. Мне почему-то казалось, что среди одиннадцати тысяч колонистов не найдется безумного мастера винта и болта, вдруг решившего построить карьеру на починке техники у черта на куличках в затерянном в глубинах космоса мире. Нет, понятно, что координаты Шестого были известны, вот только точно определить его местонахождение с точки зрения физики было сложновато. Я в эти дебри не лез, но мысленно поставил зарубку в памяти — надо у Тайвина спросить, вдруг он знает.

О, кстати, может, обратиться к физикам? Они ребята рукастые, и знакомые среди них у меня имеются, тот же Эйнар…

— По какому поводу мировая скорбь? — поинтересовался ученый с порога, отнюдь не стремясь составить мне компанию. — А, вижу. Стерилизатор полетел?

— Ага, — грустно ответил я, выплывая ему навстречу. — Знал бы, что неведомо где через половину Млечного Пути от Земли придется с бытовыми проблемами воевать, никуда бы не полетел. А то мне на родине человечества их не хватало.

— Ай, брось, — отмахнулся Тайвин. — Отважные герои только в визгеймах в сортир не ходят и посуду не моют.

Современные фильмы в нашем просвещенном веке сильно отличались от стареньких форматов, и скорее воспринимались как смесь хорошей игры, книги и кино. Можно было решить, какой персонаж тебе по вкусу, и идти с ним по сюжету, выбирая ключевые поворотные действия или слова, а можно было побыть злодеем. Некоторые вообще на командной основе сериалы проходят, занимая все ключевые роли — этакий групповой сеанс кинотерапии. Но игросмотреть, или смотроиграть, или, как это еще обозвали, уйти в визгейм лично у меня времени не было вообще от слова совсем.

— Везет же некоторым, — вздохнул я. — И пахнут небось исключительно духами. И дома им убирать не надо… Такую разруху ни один клинер не возьмет, они тоже нежные, плюнешь — сломаются. Придется ручками.

И я пошел вооружаться ведром и тряпкой, пока Тайвин выбирал места посуше, чтобы пропрыгать к дивану.

— Ты просто так в гости не заходишь. Что у нас хорошего на этот раз случилось? — уныло вопросил я, активно орудуя откопанной в недрах кухни ветошью.

— Почему я не могу просто так зайти? — удивился ученый.

— А когда ты просто так заходил? — ядовито поинтересовался я. — Ты ж приходишь, только если у тебя повод есть. В первый раз, помнится, твой визит закончился в итоге больничной койкой.

Штатный гений поджал под себя ноги, спасаясь от моей активности, и невозмутимо заметил:

— Если у кого-то день начался с негативных событий, их не стоит проецировать на окружающую реальность. И на субъектов, реальность населяющую, тоже не стоит. И вообще, не надо передергивать факты, они этого не любят. Закончился мой визит к тебе совершенно прозаично — я выспался и ушел. А как после этого сложилась цепочка событий, другой вопрос.

Я скорбно посмотрел на него — воду с пола я более-менее вытер, но вокруг царили настоящая разруха и болото, заполненное осколками и грязью.

— А как, по-твоему, люди переживают бытовые катастрофы? Надо непременно найти виноватого и свалить все на него. Извини, я не хотел тебя обидеть. Так что там у нас?

— Я понял, — царственно кивнул ученый, принимая извинения. — А нас с вами, досточтимый первопроходец, ожидает целый новый мир.

Я от неожиданности уронил только что подобранные с пола останки посуды, и они с грохотом и звоном разлетелись примерно в тот же хаос, из которого я их пытался собрать.

— Как это? Что, новую экзопланету нашли? А когда летим? А что за мир?

Тайвин, улыбаясь до ушей, констатировал:

— Так-то лучше. Плохое настроение, Чез, не твоя стихия, это я тебе как человек, имеющий некоторое отношение к тебе и науке, говорю. Давай так. Мы сейчас полетим в офис, по пути я тебе расскажу про новый мир, а проблема, — он обвел взглядом приключившуюся бытовую энтропию, — решается очень просто. Вызови клининговый сервис.

— А он что, у нас есть? — изумился я. — А ларчик, оказывается, просто открывался.

— А как, по-твоему, — ехидно поддел меня Тайвин, — люди справляются с бытовыми проблемами? Вызывают соответствующие службы. И чем больше индивидуумов принимают решение поучаствовать в колонизации Шестого, тем выше потребность в сфере обслуживания. Готов поспорить, ты и не подумал мастера для починки стерилизатора поискать.

— Да, — растерянно подтвердил я. — Я вообще хотел к физикам идти…

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнул ученый. — Как ты в принципе до своих лет дожил с таким уровнем бытовой несамостоятельности?

— Ну почему же, — немного обиделся я. — Я могу и уборку сделать, и еду приготовить, и постирать, и зашить что-то, если потребуется. А вот бытовую технику, уволь, чинить не умею.

— Не буду я тебя увольнять, — хмыкнул мой очкастый друг. — Тебе еще выполнять непосредственные служебные обязанности. Дай возможность представителям разных профессий спокойно заниматься своим делом.

— И сам займись, — подхватил я. — Понятно. Новый мир… очешуеть.

Тайвин очень подозрительно на меня посмотрел поверх очков, стало немного неуютно, и я переспросил:

— Что?

— Да так, ничего. Ты не подозреваешь, насколько близок сейчас к истине. И меня твои ярко выраженные интуитивные способности порой… немного пугают.

Я смутился и пожал плечами, и только собирался что-то сказать в свое оправдание, как ученый меня передразнил:

— Ты еще скажи «я не виноват, оно само».

— Именно так, — подтвердил я, быстро нашел в инфосети специалистов, заказал уборку, надел сухие берцы и бесцеремонно забрался к другу во флаер на место водителя.

Тайвин задумчиво на меня посмотрел, но спорить не стал и молча пристегнулся. Умница, помнит, что бывает, если наплевательски относиться к собственной жизни и безопасности.

— Рассказывай, — попросил я, поднимая флаер.

— Звезда спектрального класса F, планет в системе семь, наша четвертая, на границе зеленой зоны, по массе больше Земли в три раза, орбитальный период сто двадцать семь дней, эксцентриситет…

— Мне попроще, пожалуйста, — прервал я ученого, он бы еще полчаса научной патокой разливался, но мы уже почти долетели, — представь себе, что мне лет семь, и ты мне сказку на ночь рассказываешь.

— А ты случайно не перерос возрастные границы для сказок? — фыркнул на меня штатный гений, но смилостивился: — Звезда некрупная, светит красным светом, планета большая, но крутится довольно быстро вокруг звезды. Климат из-за не сильно выраженной эллиптической орбиты и наклона оси вращения экзопланеты коррелирует с земным, не как тут у нас на Шестом. Воздух для дыхания пригоден, хотя и с оговорками. Зонд с планеты передавал изображение примерно минут десять, пока приземлялся. Потом все.

— Что — все? — заинтересованно отозвался я, завершая полет и паркуя флаер перед нашим офисом. — Какие там по воздуху оговорки и почему зонд так быстро навернулся?

— Голозапись вместе с пробами только-только привезли, так что по воздуху конкретнее пока сказать не могу, а вот на мир и поломку зонда ты как раз сейчас и посмотришь, — загадочно улыбнулся мой очкастый друг.

— Темна вода во облацех, — процитировал я, поднимаясь вместе с ученым на третий этаж. — Вот зачем столько таинственности?

— А это чтоб широкая общественность раньше времени не узнала и не стала петь оды человеческому разуму и бросаться покорять глубины космоса. Мало ли, до чего человек может додуматься и что вообразить. Прежде всего нужен научный подход, а потом уже восторги, — степенно отвечал мне штатный гений. — Ты посмотри, как во флаеры суборбитальный модуль недавно встроили, так теперь нагрузка на купол выросла в геометрической прогрессии, колонисты ринулись все как один на планету с орбиты смотреть, псы их задери. И помяни мое слово, кошкоглазый, недалек тот день и час, когда межзвездный перелет смогут себе позволить не только специально подготовленные и обученные астронавты, а любой криворукий гамадрил с неограниченным бюджетом.

Я прыснул:

— Тебе лишь бы кого гамадрилом обозвать, заноза ты очкастая. Это же красиво, я бы и сам слетал, да времени нет. Разве плохо, если человек сможет научиться самостоятельно летать в космосе? Ты же научился флаер водить, научишься и космолет, рассчитанный на одни очки плюс-минус ты сам.

— Флаер — техника сложная, но, как выяснилось на твоем примере, вполне поддающаяся освоению, — беззлобно подшутил Тайвин в ответ. — А вот что касается индивидуальной космонавтики… Вот ты представь, сколько бед может натворить один конкретно взятый индивидуум. Хотя бы на примере Алана…

Я поморщился и прервал ученого:

— Не начинай, и так тошно до сих пор.

Хотя про Алана я больше не слышал, да и «Апостол» прекратил подавать заявки на возвращение на Шестой, теперь наметилась новая проблема: шаттлы с выработанным и очищенным оксидом лютеция регулярно подвергались нападениям. Кто воровал ценный ресурс, было вроде очевидно всем, но вот как это доказать и, главное, что с этим делать — было совершенно непонятно. Я даже слетал на экватор на всякий случай, правда, и сам не понял зачем — выработка шла своим чередом, защитные купола на месте шахты и лагеря рабочих были исправны, обученные нами лично стажеры спокойно сопровождали экспедицию, да и особо не были нужны — купола друг от друга стояли совсем рядом. Никто посторонними делами не занимался, саботажа не учинял, все сосредоточенно работали, и оснований для беспокойства я там не усмотрел.

А вот любимый брелок потерял. Правда, мне потом прислали сообщение о том, что мою черную дыру на цепочке обнаружили, но вернуть обещали не раньше, чем через пару месяцев, когда свернут разработку. А я оказался завален работой и лично забрать не мог, так что на Алана и «Апостол» теперь имел еще один повод злиться, совершенно без всяких на то оснований, просто ассоциативно.

Но Тайвин и не подумал останавливаться:

— Чез, человек по природе своей эгоцентрист и индивидуалист, несмотря на то, что периодически демонстрирует, так сказать, приверженность к проявлению стадных инстинктов. Вспомни, что на Земле творилось до последнего парникового вымирания? Любой праздношатающийся мог зайти в любой лес, приехать к любой реке или озеру или на гору залезть и там, прости за грубость, от души нагадить. Историю в школе учил? Пластика сколько было? Мусора? Химических загрязнений? Так что принудительная сегрегация людей от природы в мегалополисах — отличное решение, как по мне. И если человек так себя на планете ведет, то что будет, если ему в распоряжение космос отдать?

— Ну это уж ты хватил, — отметил я, заходя с ним к себе в кабинет и привычно махнув ребятам в отделе. — Никто человечество насильно в города не загонял, так сложилось. А насчет космоса…

— Позволь не согласиться, — прервал меня Тайвин, точно настроившийся на поспорить. — Я когда на природу первый раз выехал с отцом, мне уже лет пять было. И то разрешение пришлось получать.

— Так это в твоем Общегерманском, — хохотнул я, усаживаясь к себе в кресло, — у вас там в принципе мышление такое, как бы это помягче, перед предписаниями ответственное. В Московском как шлялись на природу без всяких справочек, так и шляются. И как впечатления?

— Как тебе сказать… — задумался, вспоминая, Тайвин. — Вот тебя в детстве с корицей надули, а меня с комарами. Хотя на природе, конечно, хорошо.

— Расскажешь? — тут же полюбопытствовал я.

Тайвин подвинул к моему креслу стул, уселся рядышком и, поправив очки, глубоко и грустно вздохнул.

— Я воочию лицезрел целую кучу всего, что раньше только из разговоров взрослых слышал, в инфосети видел или про что читал в книгах: пауки, птицы, насекомые, рыбалка, живой огонь. Незабываемое воспоминание. Его только одно испортило. Комары. Маленькие кровососущие ублюдки, после которых чешешься по трое суток кряду, отравили мне первый же вечер у костра так, что я даже и представить себе не мог, а в тот год было почему-то адски много этих надсадно жужжащих созданий. — Тайвин сделал паузу, я подавился смешками. Укоризненно на меня поглядев, ученый продолжил: — Помню, я ретировался в палатку, и когда туда заглянул отец, я попытался заставить его уехать домой. Заливал палатку слезами, умолял, шантажировал и чесался. Тогда папа мне сказал, что комаров можно на вес сдать в аптеке в обмен на деньги или гематоген. Я весь отдых этих тварей на солнце сушил и в пакетик собирал! Хотелось мести, денег и гематогенку. А когда пришел с ними в аптеку, представь, какова была реакция провизора?

Когда я проржался, штатный гений снял очки, иронически улыбнулся и произнес, протирая их полой халата:

— Отец мне тогда сказал, что никто не может знать всего. И что люди любят врать и глупо шутить. Поэтому все надо проверять. Я и без того был дотошным ребенком, но до комаров всему верил на слово. Взрослые — они же для детей почти как боги. Но на отца я не за это обижен.

Я настолько удивился, что даже переспросил:

— Правда? А за что тогда?

— За отсутствие права выбора, — ответил друг, надевая очки на положенное место обратно. — Я выбрал свое будущее сам, а он этот выбор принять не смог. Я же тебе рассказывал. Зато благодаря одному простому уроку в детстве и несмешной шутке я пришел к тому, что мы сейчас имеем, так что за комаров я ему даже благодарен. С тех пор я все стремился проверять и перепроверять, читал сначала детские энциклопедии, потом добрался до взрослых, до учебников и инфосети. Теперь вот он, закономерный итог, ты меня штатным гением зовешь. Ну что, готов, покоритель миров?

Я, конечно, был еще как готов. Мы запустили ролик, и я сразу искренне втянулся. Медленно опускающееся на поверхность планеты трехмерное изображение погрузило мое сознание в гигантские просторы всех оттенков фуксии и глициний. Сиреневым, синим, аметистовым и фиолетовым расцвеченные лес и травы, ослепительно лиловый небосвод, мимо дрона мелькали тучи оттенка крови и коралла, а в них, я глазам своим не поверил — огромное существо, похожее на бабочку, только темно-фиалковое, почти обсидиановое, покрытое крупной, блестящей в свете ярко-алого солнца, чешуей, и каждая опорная линия тонких шести крыльев увенчана то ли шипом, то ли когтем. Дрон спустился еще ниже, и я уже почти увидел вблизи великолепие красочного разнотравья во всех деталях, как мелькнуло что-то шерстяное, насыщенно-красное, чешуйчатый темно-синий хвост, и голопроекция, пойдя волнами, рассыпалась на пиксели.

Я в состоянии немого восторга взирал на ученого, а тот, довольный произведенным впечатлением, отметил:

— Знаешь, на кого похоже это создание?

— Бабочка? На кого? — внутренне обмирая от предстоящего восторга, спросил я.

— На одну из ацтекских богинь.

— То есть…

— То есть после греческой мифологии ты какую предполагал?

— А какую… — не смог сразу вспомнить я.

— Землю, населенную кетцалькоатлями.

Я вскочил и порывисто подошел к окну, не в силах сдержать эмоции, а Тайвин только улыбался, глядя на мои метания.

— Ты погоди. У меня еще есть для тебя сюрприз.

Я, глядя на колонию, но физически уже почти приминая ногами сиреневую и синюю траву у себя в воображении, мечтательно обернулся:

— Да что может переплюнуть такие новости!

— Смотри.

Я, с трудом заставив себя немножко утихнуть, с дурацкой улыбкой во все лицо принялся смотреть на новый ролик: в космическом пространстве подле нашего, Шестого мира разворачивалась самая настоящая космическая баталия. Я заинтересованно приник к проекции, болея, конечно, не за банду Трехпалых, а за астродесантников и колониальную полицию, и, сразу приметив очевидное, у гения уточнил:

— А как ты свою призму под космос приспособил, она же бактериальной природы?

Ученый только недоуменно повел плечами:

— Знаешь принцип — получишь результат. То есть, я хочу сказать, какая разница, что будет в основе, если понял, как использовать эффект. Я просто культуру на наниты полностью заменил.

— Тебе волю дай, ты и людей ими чинить начнешь, — отметил я.

Тайвин только брови приподнял над очками. Видимо, такая мысль в его светлую голову еще не приходила. А я продолжил наблюдение, отмечая попутно исключительную слаженность действий настоящих военных профессионалов. Только два из них никак не давали мне покоя, и я вывел их действия отдельной строкой сбоку проекции. Стрелок по имени Ви, с потрясающей интуитивной точностью снимавший один за другим пиратские модули и умудрявшийся в неразберихе боя не задеть ни одного лишнего шаттла или человека, и астродесантник Мартин, чьи действия и манера боя напомнили мне наши первые выходы на поверхность Шестого: он предпочитал спонтанность и гибкость отточенным военным навыкам, узнаваемым у других по единой стилистике движений — видимо, один инструктор был в учебке, а потом вместе команда тренировалась.

Убедившись по документам, что, отняв у ударного острия спецподразделения Объединенного астрофлота одного боевика и одного стрелка, оказавшегося, к моему удивлению, девушкой, я ничем доблестным оборонным силам не помешаю, равно как и погоды не сделаю, я удовлетворенно констатировал:

— Вот это я понимаю, исторический день! Новая планета, новые люди… Искал я одного оперативника, а нашел, похоже, сразу двух. Надо будет их на церемонии награждения того, к себе сманить. Она же сегодня?

— Через четыре часа. А ты по поводу почившего стерилизатора расстраивался.

Я счастливо вздохнул:

— А не бывает, Тай, чтобы было только хорошо или только плохо. Обязательно, если тебе неимоверно паршиво, маятник качнется в другую сторону или почти сразу, или через несколько дней.

— А обратная закономерность бытия не работает?

— Работает, — несколько помрачнел я. — И еще как работает. Но я бы не хотел проверять теорию на практике, знаешь ли. Мне бытовой энтропии с утра хватило.

— А придется, — заявил очкастый. — У нас через пару недель намечается масштабная конференция. И вы будете позарез нужны для охраны гостей от инсектоидной реальности Шестого.

— Елки-палки. По какому случаю? И сколько планируется туристов? — мне стало немножко тоскливо, как только я представил объем работы, и экстаз от лиловых кущ нового мира слегка померк.

— Не могу сказать, по какому, сам не знаю. А туристов будет много, Чез. Очень много.

— И откуда ты такой осведомленный? — уязвленно поинтересовался я. — Вечно я все последним узнаю.

— Просыпаться надо раньше и в почту служебную залезать, тогда и новости не пропустишь, — менторским тоном ответил ученый.

— Да когда б я успел… Эх, ладно, кто рано встал — того и тапки, — философски резюмировал я. — Ребята, наверное, тоже уже в курсе… Пойдем кофе пить?

— В курсе, конечно, рассылка всем пришла, и вряд ли все твои оперативники заняты с утра войной с бытовой техникой. Пойдем.

Поделившись с ребятами долей восторгов по поводу изумительно-сиреневого мира и потенциальных новых оперативников, первую половину дня я убил только на то, чтобы договориться с Объединенным астрофлотом. Точнее, с той частью его командования, что привезла ударный отряд специального назначения и быстрого реагирования на перехват банды Трехпалых. Численность — сотня отлично обученных астродесантников, а двоих отдать жадничали! Можно подумать, у них с какого-то перепугу вся структура из-за пары бойцов нарушится.

Мне пришлось подключить к делу Аристарха Вениаминовича и даже задействовать руководителя колонии Вернера, который из должности полковника давно вырос и стал теперь полноценным генерал-майором, по совместительству не только нашим куратором и начальником военного отделения «Авангард» от Межмирового правительства, но и уважаемым в колонии градоуправителем. Вернер долго ворчал, но помочь согласился, и предоставив мне досье на потенциальных первопроходцев, и переговорив кое с кем в кулуарах.

В итоге на торжественной церемонии я с превеликим удовольствием перехватил наградной чип из его рук и попытался Марта к себе переманить. И мне вроде бы даже это удалось, но тут уже он и Ви должны были проявить инициативу и попробовать с заранее предупрежденным начальством побеседовать по душам. А если у них адаптивности для проявления силы воли и свободы выбора не хватит — что ж, значит, нам не по пути. Но ребята меня не разочаровали, и во второй половине дня я уже подписывал рапорт о переводе.

Берц, зашедший ко мне в кабинет, глядя на то, как я лихорадочно строчу стилусом в планшете, улыбнулся краешком губ и спросил:

— А ты когда последний раз ел?

Я, не отрываясь от документации и даже высунув кончик языка от усердия, ответил:

— Мы с Таем утром кофе пили.

Подняв голову на очень выразительно молчащего серого кардинала и свою левую руку по совместительству, я заметил, что дверь в мой кабинет оказалась волшебным образом открыта, и на меня с интересом воззрилась великолепная пятерка — слаженная группа бывших астродесантников, которые, в отличие от остальных наших индивидуалистов, предпочитали поддерживать внутри своего микроколлектива подобие дисциплины и воинского братства.

Стратификация по интересам среди тесно взаимодействующих между собой людей количеством больше пяти меня совершенно не удивляла, я подобный эффект еще с дружеских посиделок на Земле наблюдал: дай возможность людям поговорить о чем-то своем, они тут же разобьются на кружочки человека по четыре, максимум пять, и будут свою линию гнуть. Я и не препятствовал — пусть развлекаются, работу они выполняли на отлично, в коллектив вписывались идеально, стабилизируя чересчур творческие натуры вроде Красного, Дэйла или Вика. Только одно меня беспокоило: в порыве признательности за новую специальность и интересные возможности они взяли надо мной негласное шефство. И теперь я расплачивался за собственное попустительство гиперопекой со стороны подчиненных.

— Ро-о-ом, — жалобно протянул я. — Они ж меня сейчас обедать потащат! У них менталитет на здоровом образе жизни повернутый, а я тут ни при чем!

— Вот именно, потащат, и ты точно тут при чем, — назидательно отметил Берц. — А поскольку они сходить на перерыв уже успели, то будут вокруг тебя стоять, в рот и в тарелку заглядывать, чтобы ты гарантированно сытым остался. Оно тебе надо? Так что давай-ка сам. Может быть, все-таки когда-нибудь случится чудо, и ты запомнишь, что прием пищи у человека должен происходить трижды в день. Завтрак, я так понимаю, ты благополучно пропустил, кофе считать за еду не будем. Вопрос ужина я оставлю на твое усмотрение, но пропускать обед при возможности его съесть — нехорошо.

Я пристыженно вылез из-за стола:

— Но…

— Без но. — Берц был неумолим. — Потом допишешь, никуда прошение о переводе не денется. А гастрит заработать — дело быстрое и неблагодарное.

— Может, я распечатаю… — с надеждой глянул я в сторону пищевого принтера, нашей новой игрушки.

— Нет. Ты ирисок себе наштампуешь, кофеем полирнешь сверху и будешь доволен. А то я не знаю. Сам посуди — одно дело, когда совсем времени нет, тогда можно и этот печатный станок включить, чтобы калорийной бумаги пожевать, другое — когда работники столовой ради Корпуса стараются, а кое-кто, не будем показывать пальцем, — укоризненно смерил меня взглядом Берц, — просто ленится на два этажа ниже спуститься.

— Ладно, — сдался я. — А ты видел, чтобы Тайвин обедать ходил?

— Нет.

— О, чудесно. Не одному же мне страдать.

— Вот и правильно, — невозмутимо кивнул Берц и мечтательно добавил: — Пищевой принтер я когда-нибудь выброшу. Удовольствие от правильно приготовленной еды не должно подменяться высокотехнологичными суррогатами.

— Я тебе выброшу! Доиграешься, заставлю всему отделу полдники делать, как в садике, — пригрозил я и убежал за ученым.

Прихватив оказавшего немалое сопротивление штатного гения, я направился в место священнодействия плит и пищевых конвертеров. Столовую нам выделили небольшую и уютную, на семь столиков, что и понятно — зачем громадное помещение на штат из нескольких десятков человек, из которых в лучшем случае тут одновременно присутствует развеселая компания лиц на восемь-десять?

Тайвин по привычке выбрал место у окна, я примостился рядом, задумчиво разглядывая корпоративные деликатесы: овощной салат, тарелку пюре с чем-то мясным и стакан сока. Вот и стоило оно того… Однако через некоторое время, сыто развалившись на стуле в ожидании, пока ученый, привыкший все делать обстоятельно, расправится со своей порцией, я вынужден был констатировать — да, Берц, как обычно, прав. Бегать и быстро думать лучше на голодный желудок, а медленные и спокойные дела делать — на сытый. В рапорте о переводе ошибаться нельзя, а я там пару неточностей уже сделал…

— Чез, — отвлек меня от размышлений Тайвин.

— Ась? — отозвался я, выныривая из мыслей.

— Ты мне доверяешь?

— Вот это поворот, — изумился я. Посмотрев на друга и поняв, что мой ответ для него чем-то сильно важен, я честно признался: — Верю.

— Тогда положи на стол левую руку, и что бы я ни сделал, не убирай. Понял?

— Хорошо, — я подчинился, до предела заинтригованный.

Тайвин из кармана халата достал какую-то маленькую металлическую фиговину, положил мне на запястье и на нее нажал. Кисть обволокла тонкая матово-черная пленка, а ученый под моим пристальным взором взял со стола нож и воткнул мне прямо в центр ладони. Признаться, я очень хотел руку отдернуть. Но обещания надо выполнять, и я сдержался. В месте удара пленка мгновенно затвердела, и нож безвредно соскользнул, вонзившись в столешницу.

— Это то, о чем я думаю? — едва не взвыв от восторга, восхищенно спросил я.

— Ты про наноброню? Она. Я почти год с ней возился, вот, решил тебе результат промежуточной полуготовности показать.

— Как она работает? — крутя рукой во все стороны и рассматривая технологическую новинку, спросил я.

— В спокойном состоянии это просто обычная нанитовая пленка, где наниты связаны между собой электротоническими связями, только со свойствами нейросети, чтоб сразу работала как нейронная цепь и нечто среднее между легким и тяжелым вариантом экзоброни.

— Угу. Вроде пока понятно. А если грызанут?

— При ударе или укусе, как только кинетическая энергия начинает переходить в потенциальную энергию деформации, то есть фактически мгновенно, наниты активизируются и работают по принципу сверхаддитивности…

— Это как в той притче про веник? — уточнил я.

— Про веник? А… да, именно так. Вся броня в точке приложения силы воздействия становится единой крупной сверхчастицей, которая при продолжении точечного воздействия только сливается в более плотное облако и укрепляет броню в месте удара, — Тайвин выглядел неимоверно довольным, но тут же прицепился к другому: — А почему ты сказал, что не доверяешь мне, а веришь? Есть разница?

— Конечно, — пояснил я. — Доверие — это половина веры. Вера — это безусловное доверие на невербальном уровне плюс нечто, словами не описываемое. То есть если бы я тебе просто доверял, то спросил бы, зачем тебе моя рука, и точно меня ножиком кромсать бы не позволил. Еще и в твоем ментальном здоровье усомнился. А я тебе верю. Поэтому даже спрашивать не стал. Не только миру надо доверять, людям — тоже.

— И многим ты так веришь? — поинтересовался ученый.

— Тебе. Ребятам своим, — ответил я, вынимая из ножен обязательный элемент комплектации первопроходца — нитиноловый нож. — Родителям. Шефу. Пожалуй, что и все.

— Так, а доверяешь….

— Всем по умолчанию, если не докажут обратного. Как Алан и компания. Или Макс, — отметил я и с размаху ударил сам себя ножом.

Мы с Тайвином с интересом склонились над результатом — поскольку скорость движений у меня была повыше, решимости экспериментировать побольше, а нитиноловый нож поострее столового в нехило так раз, то и эксперимент вышел другим. Нож застрял. Я попробовал надавить, но броня только твердела, как и обещал ученый. Нож не продвигался дальше ни на миллиметр, и я не стал усердствовать, побоявшись, что отломится кончик — а оружие после этого или на помойку, или Дану на переточку, обе перспективы безрадостные, а вещь редкая и дорогая, жалко, — и попросил штатного гения:

— Вынь?

Тайвин куда-то нажал, и пленка собралась обратно в небольшую серебристую каплю, я успел только нож подхватить. С сомнением глядя на крохотную капельку крови, выступившую над небольшой царапиной, я резюмировал:

— Так дело не пойдет, Тай. Зверье тут еще быстрее, чем я, зубы у них острые, да вдобавок ядовитые. Раскусить не раскусят, но травануть могут. Поэтому прости, но если только как дополнение к основной броне.

Тайвин расстроенно кашлянул.

— Я понял, доработаю.

Я почувствовал себя злобным взрослым, отнявшим леденец у младенца.

— Извини…

— За что? — удивился задумавшийся гений. — Отрицательный результат ничуть не хуже положительного, так даже интереснее. В «Радугу», надеюсь, тебя не понесет, как полколонии, сегодня вечером? А то, может, ты мне компанию составишь, я ряд тестов проведу…

— Чего? А когда это чудовище магазинное успело сюда доползти, зачем вообще оно тут и когда обратно собирается?

— Да вон, виднеется уже, почти на орбите. Ты еще не видел? Взгляни, — Тайвин неодобрительно покачал головой, отмечая мою невнимательность, которой я и сам удивился немало. Это ж надо, полифенизм у химерки, когда она в саранчу превращается, я выцепить в состоянии, а третий планетоид на небе не приметил. — Как обычно, три недели провисит, до конференции и во время, ради прилива туристов и прилетел, собственно. Потом дальше двинется, дольше нельзя, а то орбита спутников начнет нарушаться, и для планеты вредно. Так не любишь торговые центры?

— Не люблю, Тай, всеми фибрами. У меня менталитет другой. И делать мне там точно нечего, так что к тебе зайду, как будет возможность, — пообещал я, поднимаясь из-за стола и вручив ученому обратно его новую разработку. — Пойду-ка с шефом поговорю, надо ограничить въезд любопытствующих.

Вечером этого непростого дня я вместо того, чтобы зайти к ученому или поехать домой, внезапно развернул флаер в сторону торговой станции на орбите, хотя совершенно туда не собирался. Сначала я вообще спонтанно хотел поехать в бар, но что-то меня смутило — с каких пор мне приспичило пить в одно лицо? А что потом мне на орбите понадобилось, я и вовсе не знал, но вроде чувствовал жизненную необходимость пополнить запасы кофе и новой музыки, хотя и того, и другого хватало с избытком, а приятно пообщаться о новых веяниях среди семи нот я мог только в одном месте — и точно не в «Радуге».

Заходя в сверкающие двери какого-то шопинг-центра крупнейшего во всех семи системах торгового планетоида, медленно кочующего между Землей и Пятью мирами и добравшегося теперь и до Шестого, я чувствовал себя полным идиотом в немудреных штанах с множеством карманов, легкомысленной оранжевой футболке и берцах. Вокруг сновали на каблучках яркие юные девы, шатающиеся от бутика к бутику, как стайки экзотических рыбок среди разноцветных кораллов. С легким презрительным превосходством на меня поглядывали лощеные представители офисной интеллигенции в костюмах индивидуального пошива из последних коллекций от модной индустрии — треть современных материалов для которой добыли, в общем-то, наши ученые да я с ребятами в экспедициях. Хищные грации льнули к пухлым кошелькам мужчин постарше. Что. Я. Здесь. Забыл?

— Чез?

Я обернулся и увидел Макс. Не сказать, что я был приятно удивлен, но смог приветственно улыбнуться. Она сильно изменилась за прошедшее время — сменила вечную броню на легкий приталенный брючный костюм и босоножки, распустила волосы, изменила прическу, похоже, что даже освоила основы боевой раскраски воительниц на любовном фронте. И точно.

— Привет! А я замуж выхожу.

А глаза отчаянные-отчаянные. Угу, так я тебе и поверил.

— Так это же здорово. Поздравляю! — поняв, что полгода уговоров самого себя выкинуть ее из сердца и памяти оказались безрезультатными, я стал искать предлог, чтобы смыться из этого ада брендов, трендов и внезапных воспоминаний. — Извини, я тут ненадолго, мне уже пора. Когда свадьба?

— Через неделю.

— М-м-м. Долгой и счастливой тебе семейной жизни. — Увидев, как она собралась что-то сказать, я упреждающе заметил: — Прийти не смогу. Мы в командировку послезавтра, и что будет — пока непонятно, сама знаешь. Работа такая.

Зачем я соврал про командировку, я так и не понял. Наверное, в ответ на ее вранье — а она мне точно солгала, я по глазам видел. Макс вздохнула и улыбнулась, и я сообразил, что мне действительно пора — я начинал чувствовать себя виноватым в том, что выгнал ее. Как складывается теперь ее жизнь — без нас, без вечной беготни по экспедициям, без привычных подколов, почти в параллельном мире, для которого она такая же чужая, как и я, как почти мы все. По-своему странные, талантливые и некоторые даже гениальные, но что бы мы делали, оказавшись вне Корпуса? Я не мог себе этого представить, но отступать от своего решения не был намерен.

— Чез, я…

— Давай не будем, — попросил я, постаравшись спрятать взметнувшуюся изнутри боль. Надо же, а я думал, прошло. Не прошло, стало только глубже и острее. Ну, если подумать, а как я хотел, разбитый вокруг мир можно собрать заново, а проданное доверие и утраченную жизнь не вернешь никогда — и я, и Тайвин побывали и на грани, и немного за ней, чтобы понять эти прописные истины. Поэтому я еще раз изобразил подобие улыбки, скомкано попрощался и ушел.

Я безумно, оказывается, по боевой валькирии соскучился, и домой мне категорически не хотелось, хотелось вернуть Макс в отдел, с ее острыми язвительными шуточками. Но только ту Макс, которая всегда прикрывала мне спину, которая подхватывала меня с полуслова, понимала с полувзгляда, не ту, которая продала ученого и предала меня и весь Корпус. Я словно осиротел без своей помощницы.

Так. Еще немного, и я прямо тут развернусь и пойду ее ловить и упрашивать прийти обратно. Я внезапно отдал себе отчет в том, что на протяжении прошедшего с ее ухода времени испытал весь спектр эмоций — от глубочайшего разочарования и обиды до едкого сожаления от вопроса «а что, если бы мы…», — и практически спустил уже всю ситуацию в архив памяти, запретив себе и просто вспоминать о Макс и ее поступке, и тем более детально это обдумывать, если бы не внезапные ностальгические всплески.

И начались они аккурат пару часов назад, когда меня потянуло сначала на алкогольные подвиги — при том, что я не имею ни привычки пить, ни тем более ходить в одиночку по барам, — потом на орбиту за каким-то чертом. Интересно, надо будет разобраться. А хотя чего ждать, попробую покопаться в ситуации прямо сейчас, штатный гений в это время домой даже не начинает собираться, с ним и посоветуюсь. И я полетел обратно на работу.

Тайвин, как я и ожидал, задержался, и, сидя за столом, уставленным пробирками и какой-то сложной аппаратурой, которая пикала и мигала, задумчиво перебирал бумаги, с отсутствующим видом витая в облаках.

— Не помешаю? — я легонько стукнул костяшками пальцев по дверному косяку.

— Чез? Не, не, заходи. Я тут думаю. — Тайвин рассеянно махнул в сторону свободного стула. Время приближалось к полуночи, все его лаборанты уже давно смылись, Гайяны тоже видно не было мои оперативники либо по домам морально готовились к покорению нового мира, либо дежурили на вызовах. Похоже, на работе остались сегодня только мы.

— Слушай. Мне надо с тобой посоветоваться. — Я собрался с духом, удостоверился, что ученый поднял на меня взгляд и готов выслушать. — Пару часов назад… — и я как на духу выложил все, что со мной происходило, включая встречу с Макс. Тайвин хищно подобрался и внимательно уставился мне в глаза.

— Ты ведь мне ни слова восторгов по поводу зрелища планеты с орбиты не сказал. Это необычно. Думаешь, кто-то на тебя… м-м-м… ментально воздействует?

Я задумался.

— Странно, я даже внимания не обратил. Ну… Да, я бы сказал примерно так, но это антинаучно? — я вопросительно глянул на штатного гения. Тот раздраженно дернул плечом, продолжая смотреть на меня.

— После наших с тобой приключений я готов поверить хоть в телепатию, хоть в магию, — хмыкнул Тайвин. — Жалко, что зафиксировать и измерить их нельзя. А органы чувств не самый лучший инструмент для науки.

— Душа у меня болит, — внезапно пожаловался я. — Как она без нас?

— Душа или Макс? Ты как собака на сене: когда у тебя под боком была на все готовая девица, даже глазом не моргнул, а как она дел наворотила, так сразу жаль. — Меня немного покоробило, но Тайвин безжалостно продолжил: — Ты сам знаешь, что принял верное решение. Ничего, выживет и без Корпуса, она сильная. И вообще, забудь уже. Душа болеть не может, у нее болевых рецепторов нет, природой не предусмотрены.

Я тоже хмыкнул и продолжил молча предаваться унынию и скорби. Тайвин убедился, что я в относительном порядке, и уткнулся обратно просматривать свои записи. Через некоторое время я обнаружил, что загнал сам себя в безвыходное положение — хотелось петь и пить, превратив зачатки горестных сожалений в полноценный катарсис, но завтра был новый рабочий день, и было нельзя. Душа требовала выхода, и я решился.

— Тай…

— М-м-м? — Ученый вопросительно посмотрел на меня из-под очков.

— Давай, что ли, еще раз попробуем.

— Да ты что, как ты там говоришь, слон в лесу сдох! — Тайвин был изумлен, но мгновенно откуда-то вытащил свой универсальный сенсор и подсунул мне. Приборчик он смастерил несколько месяцев назад, и с тех пор все с ним за мной бегал, вдруг я опять буду кого-то воскрешать, а ему удастся магически-биологическое нечто поймать и измерить. Но пока у нас ничего не получалось. — Он включен и настроен. Я там кое-что изменил, короче, неважно. Ты попробуй, я мешать не буду.

Я положил левую руку на сканер, сосредоточился, подумал о себе, о работе, о Макс, о жизни, и вдруг принялся напевать новомодную астро-рок балладу про пронзительное одиночество среди звезд, которая сейчас звучала из каждого утюга.

Мне почему-то показалось, что она как нельзя кстати подходит к моменту, а петь я всегда любил и умел, поэтому даже тени сомнений не возникло, так было надо — и все тут. Когда я уже почувствовал себя почти тем самым первопроходцем, который один-одинешенек покоряет дальние космические рубежи, ученый вдруг с интересом подался ко мне и поставил указательный палец мне на тыльную сторону руки.

— Давай, жги.

И я вновь почувствовал то самое живительное тепло, которое без вреда для меня пролилось с ладони в окружающее пространство — как я понял, просто меня сейчас было много для себя самого, и требовался какой-то выход. Сенсор замигал разноцветными огоньками, выдал невообразимый график, я в изумлении замолчал, а Тайвин щелкнул у меня перед носом пальцами. Чувство тепла исчезло, ладонь снова была просто ладонью, а не проводником непонятно чего.

— Отлично. Неделю не буду дразнить гамадрилом. — Гений был неимоверно доволен. — А если серьезно, ты молодец. Не то что эти… парапсихолухи…

— Кто-кто? — немедленно поинтересовался я.

— Я подумал о том, что раз рациональные методы познания действительности вменяемого результата мне предоставить не могут, то следует обратиться к альтернативным источникам человеческого знания. Такого массированного скопления отборного мракобесного коллективного галлюцинирования я в жизни никогда не видел! — рассказал мне ученый, в пылу праведной научной злости активно жестикулируя и подчеркивая в последней фразе почти каждое слово паузой и восклицательной интонацией. — Мне и про торсионные поля рассказали, и про то, что, оказывается, на Шестом живут чипированные нанитами зомби, а не колонисты, причем, ты понимаешь, чипированные и управляемые мной! Каково мне про то, что я гениальный злодей планетарного уровня, слушать, ты хоть можешь себе представить?

Я захихикал, а Тайвин продолжил жаловаться:

— Я попробовал выяснить, какими методами эти, с позволения сказать, специалисты, — он иронично показал пальцами кавычки, — могут исследовать человеческую ауру, или как там она в их системе терминологии называется… Так ни терминологии, ни точной дефиниции термина нет, не то что вменяемого ответа, как они снимки получают! Эффект Кирлиан подменили на Хоторна и радуются, блаженные!

— Э-э-э…

— Неуч, — с досадой махнул на меня рукой Тайвин. — Эффект Кирлиан — это просто фиксация коронного барьерного разряда в газе. Красиво получается, конечно, вроде как на снимке вокруг человека целое биополе светится, но на самом деле такое свечение можно хоть от табуретки получить, от тебя — тем более. А про эффект Хоторна, если коротко… Вот провели, например, эксперимент, неважно, какой, получили положительные результаты, подогнали под изначальный запрос — и вот вокруг криво использованной методики общество восторженных идиотов собралось! Так целую плеяду псевдонаук и вырастили, по одной, а то и по несколько на каждое когнитивное искажение, коих и так до хрена и больше! Тьфу!

— Не злись, — продолжал веселиться я. — И что говорят?

— Что такого не бывает, и я им плохого качества монтаж прислал. Вот так. Ты, оказывается, со своими выкрутасами не можешь существовать.

— А что за ролик ты им выслал?

— В палатах запись ведется, я и попросил из госпиталя копию, как ты над моим телом экспериментируешь. И из архивов поднял, как ты с Виком обошелся, точно так же, как и со мной, как я и предполагал. Ладно, не бери в голову. А с этим твоим невидимым недругом с его негативным ментальным воздействием мы разберемся. Поезжай-ка ты домой, выспись.

— Ты хоть что-то понял? — отмахнулся я от предложения. Сейчас мне было решительно интереснее знать, что происходит с моим телом и со мной.

Ученый внимательно на меня посмотрел, чуть помедлил с ответом, но принял решение в мою пользу.

— Биоэлектрический потенциал клетки, если ты не знаешь, — это поддающаяся измерению разница электрических потенциалов между возбужденным участком клеточной мембраны и невозбужденным. Клетка — это же не только крохотный биохимический завод и носитель информации, это еще и гальванический элемент, производящий электричество. И вот оно — важнейшая часть функционирования такой сложной системы, как человек. Благодаря биологическому электричеству работают сердце и мышцы, а электрический скат вообще имеет для восприятия специальные электрорецепторы, — просветил меня Тайвин, поправив очки. — Ириску хочешь?

— Нет, — мотнул головой я. — Ты продолжай, мне интересно.

— Точно не хочешь? Так вот. Мы с тобой, к сожалению, не в мире разреженного эфира живем, как полагал Тесла, а во вполне материальной реальности. А у человека биоэлектричество в достаточной мере изучено и прекрасно поддается измерению и регистрации. Поэтому я взял за основу схему обычного усилителя биопотенциалов, метод многоканальной стимуляции для вызова потенциала и настроил сканер на измерение потенциала, связанного с событием. Регистрация е-волны, измерение биоэлектрической активности мозга при когнитивно вызванном потенциале р-триста, добавил к поиску регистрацию потенциала действия…

— Хорош, хорош, это я уже не знаю, это к тебе и твоим познаниям, я не разберусь, — с сожалением прервал я ученого.

— Ладно, я понял, когнитивная нейробиология у тебя слабое место, — вздохнул Тайвин, — попробуем по-другому. Если коротко, то давай так. Ты произвольно управляешь биоэлектрическим потенциалом своего организма, хотя я думал, что это принципиально невозможно. Как — огромный вопрос. Но это факт. А вот каким образом ты можешь заставить откликнуться биоэлектричество того, на кого ты воздействуешь, я вообще себе представить не могу никак. И это тоже факт, но факт, вменяемому изучению поддающийся. А вот необъяснимый факт того, что ты ириску не хочешь — меня гораздо сильнее беспокоит.

— Почему?

— Потому что ты готов их тоннами употреблять. Мне кажется, если тебе в фазе глубокого сна предложить ириску, ты только рот раскроешь пошире.

— Ну-у-у… — задумчиво протянул я. Сказать мне было нечего — ириску действительно не хотелось, хотя Тайвин был прав, я за это сладкое изобретение человечества душу бы, конечно, не продал, но чтоб отказываться, когда предлагают…

Чувствуя себя до странности неловко, будто обманул сам себя, я перевел тему, сыронизировав:

— Это я, получается, теперь скат, люден или гигантский кошак?

— Электроорганов ты себе не отрастил новых, в псионику я не верю, да и сейчас не полдень двадцать второго века, а скорее полночь двадцать третьего, и что-то до сих пор ничего в волнах не было видно. Так что — почему кошак? — как всегда в своем репертуаре разложил все по полочкам друг.

— Когда у тебя что-то болит, что делает кошка? Правильно, приходит тебя греть и лечить, — охотно пояснил я. — Вот чем она лечит? Не мурлыканьем же. Наверно, чем-то таким. И не надо мне рассказывать, что кошки на больное место приходят потому, что оно горячее, чем остальные участки тела. Кошки — животные древние, неприкосновенные и лечебные.

— Хочешь быть кошаком — будь им, — милостиво разрешил мне штатный гений. — Но принципиально это ситуации не изменяет, как и моего научного бессилия в этом вопросе. Это же, к псам, какая-то, получается, резонансная биоэнергетика, только не та, что у парапсихолухов, а нормальная, на уровне биофизики…

Внезапно он замер, и по лихорадочному огоньку в глазах я понял, что мой очкастый друг наткнулся на очередную гениальную идею в своем мозгу, споткнулся об нее, поднял и теперь увлеченно рассматривает. В таком состоянии внутренней сосредоточенности его можно и не дозваться — не услышит просто. Я попробовал осторожно поинтересоваться:

— И как?

— Что ты имеешь в виду? — отозвался Тайвин.

— Идея стоящая?

— Если когерентные колебания биопотенциала перешли к резонансным, то флуктуационное электромагнитное поле любой отдельно взятой клетки должно было что-то до этого порога довести… Тогда метаболизм нарушится… а он и нарушился, ты чуть концы не отдал… — Тайвин посмотрел на меня, но на самом деле куда-то сквозь. — Я пытаюсь понять, как принцип работы резонансного двигателя может быть связан с твоей биоэлектрической активностью, и пока не могу. Давай ты не будешь мне мешать?

— Ладно, не буду, — пожал плечами я и ушел к себе, попутно решив домой не ехать, пока не распечатаю себе на пищевом принтере пару ирисок и не проверю, прошла любовь и помидоры завяли, или все у меня со вкусами и организмом в порядке. И гений пусть пока в тишине и одиночестве подумает, а я попробую привыкнуть к мысли о том, что я или окончательно превращаюсь в кота, или становлюсь подобием электрического ската в человеческом обличье, потому что идея про сверхчеловека мне пришлась категорически не по душе. Мне и своих обычных человеческих слабостей хватает с избытком, и сверхъестественных даром не надо.

Штатный гений прочно заперся в лаборатории, а я, выяснив, что моя страсть к ирискам по-прежнему перевешивает все вменяемые аргументы против них, занялся с ребятами понаехавшими в предвкушении конференции туристами. И все, как один, ходили за мной и оперативниками, как придворная свита за коронованными особами — с придыханием и восхищенными шепотками. Внешне я вел себя спокойно и доброжелательно, но внутренне, что такого в наших персонах они нашли, не понимал и злился.

И, как я подспудно и ожидал, конференция оказалась не простая, а с подвохом: мне позвонили с просьбой в ней поучаствовать. Приглашение на столь масштабную встречу (по случаю чего — я так и не понял) несколько выбило меня из колеи. Устроитель конференции говорил о том, что я непременный элемент программы и обязательно должен быть, чтобы поддержать престиж профессии. Загадочным тоном опытного обольстителя молодой, златокудрый и обаятельный, как купидончик в возрасте студента, организатор обещал «кучу позитива и креатива, классных людей и движ».

Признаться, формулировка про «элемент» мне не совсем понравилась. К тому же я не вполне представлял, что ждать от встречи, посвященной тематике популярного сериала «Тернии» — я не смотрел, но, видимо, имелась в виду пресловутая латинская пословица, точно сказать могли только авторы и сценаристы. Но оказалось, что я — существо морально к комплиментам неустойчивое и к лести плохо пригодное, поэтому сдался почти сразу, чем вызвал смутившую меня бурю восторгов. И не удосужился не только переодеться в парадно-выходную форму первопроходцев, но и просто поинтересоваться в инфосети, что там за сериал такой и зачем на конференции нужен я. Вот как был в привычной облегченной броне, так и поехал.

Не насторожили меня и ребята, столпившиеся на выходе и чрезвычайно хитро на меня поглядывающие. Я, замотавшись с организацией расселения туристов и борьбой с их повышенной назойливостью, не обратил внимания, только спросил, не хочет ли кто со мной, массовки ради и удовольствия для. Хотели, как ни странно, все, даже Тайвин высунул нос из-за масс-спектрометра. Тут я несколько притормозил и осторожно поинтересовался, в чем, собственно, дело. Но мои партизаны, переглядываясь и улыбаясь, лишь пообещали, что «подъедут позже» и «будет интересно».

Пожав плечами, я прыгнул в свой флаер и полетел к конференц-залу. Огромное полупрозрачное здание, недавно построенное и выполненное в стиле «вдохновлялась стогом сена, а лепила из песка», предназначенное когда для встреч высокого уровня, а когда для приема знаменитостей, но в основном — кому хватит задора и финансов заполнить его хотя бы наполовину, быстро приближалось в лобовом обзоре, и я был обескуражен количеством флаеров и модулей на посадочной площадке. Сколько ж тут народу… Похоже, слет объявлен межмировой. Это немножко добавляло геморроя, я-то думал, конференция туристов на триста — по крайней мере, столько пока поступило заявок на временное поселение в туристический сектор, и мы, и колония потянули бы. Но тут только навскидку пара тысяч человек, и это может быть проблемой.

Насилу отыскав посадочное место, я маякнул организатору. Тот, сославшись на занятость, попросил меня подождать на взлетной площадке немного, но я решил разведать обстановку самостоятельно — вот еще, сидеть взаперти на солнышке, как заправская гадюка, когда кругом столько интересного! Я закрыл флаер и, поминутно оглядываясь, направился ко входу.

Первым делом мое внимание привлек огромный транспарант с яркой желтой эмблемой на черном фоне и не менее ярким названием сериала в виде кислотно-желтой надписи с космическими переливами, как сейчас было модно. Главный актерский состав располагался на голографическом постере чуть ниже и мне не был виден из-за стеклобетонного выступа здания, но эмблема показалась мне подозрительно знакомой.

Где-то я ее уже видел… точно. Скосив глаза себе на левое плечо, я узрел ее почти точную уменьшенную копию, только цвет аккреционного диска на нашем первопроходческом значке был насыщенно-оранжевый вместо интенсивно-желтого, и элементы обводки, у нас выполненные в темно-фиолетовом цвете, на афише сияли небесной бирюзой. Я восхищенно ухмыльнулся, поняв, во что меня втягивают — да, организатор не обманул, тут действительно можно будет развлечься от души!

Как я и предполагал, подойдя поближе к началу — или концу? — человеческой гусеницы в тридцать три завитка, я узрел красовавшиеся на голопостере весьма выразительные очертания мужественных подбородков под полушлемами и над имитацией экзоброни, а на первом плане был… я.

Сходство было потрясающим, мне даже потребовалось потрясти головой и преодолеть желание достать зеркальце у ближайшей девушки из недр миниатюрного варианта черной дыры, именуемой сумочкой, и убедиться, что я сам на месте и никуда от себя не делся.

Изумительно, и вихры мои фирменные черные торчат, и оранжевые очи с кошачьим зрачком, и даже разрез глаз похож. Но при ближайшем рассмотрении я, конечно, уловил разницу — и подбородок у меня не такой уж волевой, и нос… покартофелистей будет. И вообще, я живой — а там герой.

Хмыкнув, я пристроился в конец очереди, состоящей из пары сотен Честеров и нескольких тысяч поклонников сериала, и решил пройти на общих основаниях. Ко мне тут же пристроился почти-я и заявил:

— Крутецкий прикид! Только у настоящих первопроходцев более сложный вариант брони. И еще у них есть с собой мини-порты, и эти, как их… — он защелкал пальцами, явно пытаясь вспомнить название технической фантастики, которой снабдила нас, судя по всему, богатая фантазия сценаристов и реквизиторов «Терний».

Меня прямо-таки распирало от смеха, но я решил подыграть, благо попытка переубедить индивидуума мне казалась совершенно бессмысленной — ну да, поверит он мне, как же.

— Да я так, на скорую руку… — я смущенно опустил глаза и потеребил краешек висящих на поясе перчаток. Субъект восторженно взвыл:

— Вспомнил, нанопередатчик!

Я сделал большие глаза.

— Ты что, последнюю серию не смотрел? Подписки нет?

Я помотал головой, прикидываясь «своим» в тусовке ряженых в первопроходческий прикид. Человек искренне за меня огорчился.

— Эх… сам понимаешь, рассказать не могу, ты же все удовольствие себе испортишь. Как зовут? Я Флин. — Я чуть не представился, но вовремя понял, что таких Честеров вокруг пруд пруди, и он явно ждет от меня «настоящее» имя.

— Э… Феликс, — брякнул я первое, что пришло мне в голову.

— Будем знакомы, — важно кивнул Флин и тут же уточнил: — А глаза, глаза ты как делал, линзы или пластика?

Если бы я в этот момент пил или ел, я бы подавился. Надо будет Тайвину рассказать, он меня все пластикой совращает, чтоб зрачки мои прекрасные пощупать, а кто-то, оказывается, их себе искусственно создает? Видя мое немое изумление, Флин с досадой поморщился, трактовав в своей системе координат.

— Понятно, и у тебя линзы. У кого ни спрошу — никто пластику не делал. И главное, в клиниках отказывают, говорят, небезопасно!

Я тихонько перевел дух: все-таки микрохирурги-офтальмологи намного умнее фанатов, честь им и хвала.

Простояв таким нехитрым образом несколько часов, я обзавелся миниатюрным клубом собственных клонов, тремя Тайвинами, которого, оказывается, в сериале тоже не то правдиво изобразили, не то продрали по полной, я так до конца и не въехал. Отношение в фанатской среде к ученому было двойственное — от слепого обожания до иронических смешков. И, конечно, вся честная компания моего отдела присутствовала в двойном, тройном и более экземплярах. На четвертой Макс я даже перестал шарахаться и начал отпускать едкие комментарии, постепенно разбираясь в хитросплетениях сюжета — картину я выстраивал по обрывочным обсуждениям «а вот в третьей серии второго сезона…»

К проверочной рамке мы подошли уже сплоченной кучкой вжившихся в отчаянную героическую фабулу тернистого визгейма и вдохновленных донельзя оперативников, а не переодетых в пластиковые костюмы (и один комплект настоящей экзоброни) девушек и парней.

В рамку пускали строго по одному, быстро просвечивали на предмет запрещенных деталей и пропускали в холл, посередине которого бушующая все увеличивающаяся толпа осаждала актеров, потрясая по старинке блокнотиками и ручками. По сию пору «аналоговый» автограф считался верхушкой фанатской коллекции, но его звезды давали крайне редко и неохотно, предпочитая быструю цифровую подпись одним касанием на коротеньком головидео с толпой поклонников. На мне рамка, конечно, взвыла и засветилась всеми цветами радуги, и я с охраной отошел в сторону — меня проводили завистливыми взглядами, а Флин украдкой показал класс.

— Предъявите документы на оружие, броню, запрещенные препараты, — скучным голосом начал страж порядка, — вам придется все это сдать. Не знаю, откуда вы взяли такую точную имитацию, но…

Я вытащил из нагрудного кармашка брони личку и удостоверение, и охранник с округлившимися глазами завизировал и мою личность, и право на ношение всего перечисленного. Глядя на то, как в его глазах загорается огонек восторженного понимания, я задорно ему подмигнул и сделал умоляющий кошачий глаз.

— Вы же меня не выдадите, правда? Я еще тут не нагулялся. — Молодой человек, не отрывая от меня взгляда, кивнул и украдкой показал на карман формы, из которой торчал край блокнота и ручка. Я вздохнул. — К сожалению, каждая моя подпись фиксируется в системе, не имею права. Но вы приходите к нам, может, найдется работа поинтереснее?

Я знал, о чем говорил. Ни одного из «первопроходцев», с кем я имел честь познакомиться в очереди, совращать призраком аккреционного диска я бы не стал — чувствовал превалирование псевдоэкспертности, ярой жажды признания и плохой физической подготовки, а вот парень из охраны мне очень понравился. Быстро соображает и реагирует, умеет работать с людьми, тренирован, в меру увлечен идеей просочиться в ряды «избранных», и сдержанность мне его чрезвычайно понравилась. Охранник еще округлил глаза, а я козырнул, демонстративно поставил игломет на блокиратор и удалился, не забыв сделать отметку в записи визора — потом найду и напомню.

Звякнул смарт, я сбросил звонок — вот еще, такую хохму мне хотите испортить; тут же пиликнуло сообщение — вот на него я вполне мог отозваться. Организатор стенал, что я нужен позарез прямо сейчас у стенда с актерами — фотосессия, интервью, автографы. Я отбил в ответ, что потерялся среди толпы Честеров и найдусь, скажем, когда без меня будет совсем никак, а вот это все в обязательный минимум точно входить не может, и поинтересовался заодно, когда наступит сей эпохальный момент.

Через минуту напряженного молчания, когда я уже решил, что либо у организатора запас воздуха и матерной лексики превышает все мыслимые пределы, либо его удар хватил, сообщение коротко оповестило про конкурс костюмов и время его начала, где мне с ребятами и актерской группе предстояло выступить в качестве жюри. «Вот жуки-первопроходцы, без меня меня сосватали! Ничего, только появитесь на конференции, я тоже над вами поиздеваюсь, подите найдите меня тут», — злорадно потирал лапки я.

До конкурса костюмов оставался целый час, и я провел его с несомненной для себя пользой — крутясь по всей площади громадного холла, исследовал тематическую выставку с павильонами, посвященными сериалу и творчеству его последователей, нашел кучу стендов, отведенных непосредственно Корпусу, с голозаписями и неплохого качества атрибутикой — всякими наклейками, нашивками, брелками, футболками и прочим.

Записи меня особо не заинтересовали — в основном это были украдкой сделанные на смарты короткие ролики о том, как мы внутри защитного купола по вызовам мотаемся, да отрывки съемочного процесса сериала, а вот пару самых красочных футболок прикупил. Много фотографировался — со своими двойниками, с «коллегами» и просто желающими — и почти все, как один, тыкали на голопроекцию эмблемы на моем левом плече, дескать, цвета не те выбрал. Я посмеивался и отговаривался спешкой и отсутствием времени для должной подготовки — а что, я ж не вру, только немного недоговариваю.

Где-то посередине моих шатаний меня отловил Флин — и как только нашел среди толпы? — и перезнакомил с кучей народу, мотивируя тем, что такой красивый и талантливый я обязательно должен принять участие в конкурсе костюмов, вот у них тут целое сообщество, и все как один хотят выиграть.

Общество «первопроходцев» оставило у меня впечатления очень смешанные — люди активно тянулись к эстетике миссии исследования новых миров, но совершенно не хотели видеть за слоем героической мишуры сериала настоящую ежедневную рутину, долгую и сложную подготовку и работу над собой, вплоть до оставления клочков собственной шерсти на колючках самокопания и комплексов. Хотя я полагал, что если кто-то всерьез вдохновится нашим трудом — то продерется сквозь все преграды в погоне за мечтой, а если нет — значит, и мечта была… так себе.

Пока я размышлял, на ближайших «Честеров» напал какой-то мелкий пацаненок, одетый в костюм скорпикоры. Яростно крутясь вокруг своей оси, он раздавал удары силиконовым хвостом, а «первопроходцы» аккуратно падали, сраженные страшным ядом. Осторожно подхватив пацанчика за пояс, я подкинул юную скорпикору вверх, поймал под ее восторженный визг и пояснил для собравшихся:

— Молодые особи скорпикоры очень быстры и опасны. Посмотрите, с какой скоростью движется хвостовое жало! — Мальчуган чуть не раздулся от гордости вдвое и попытался сразить и меня.

— К счастью, — картинно падая на пол и ловя ребенка, вещал я, — яд молодой скорпикоры достаточно просто нейтрализуется, у каждого колониста есть с собой аптечка, и в ней — анатоксин.

Счастливый по уши ребятенок, сидя у меня на груди, внимал импровизированному мастер-классу, как и присутствующие, а когда я одной рукой раскрыл поясную сумку и продемонстрировал ярко-красный автоинъектор с черной полосой в поперечную насечку, мне зааплодировали. Флин, крутившийся неподалеку, собирал лавры («Это я его нашел, крутой чел, правда?»).

Вдруг толпа раздвинулась и почтительно примолкла. Сквозь нее ровным строем, возглавляемые Берцем и Тайвином, пришли, наконец, мои ребята в парадных формах, я даже смутился, что на их фоне выгляжу как обычно. У переодетых фанатов не возникло и тени сомнений, кто есть кто, настолько ученый мог стабилизировать обстановку вокруг себя, да и процессия из полутора десятка бойцов, двигавшихся по залу с истинной слаженностью давно сработанной команды, не оставляла шансов не признать настоящих первопроходцев.

Послышались шепотки и первые робкие щелчки встроенных в смарты голокамер. Тайвин поднял бровь, глядя на восседающего на мне пацана, и невозмутимо произнес:

— Честер, вокруг вас всегда бардак. Вы наигрались? Нас ждут.

Я застегнул аптечку, подмигнул мальчугану, вставая и ссаживая его на пол, и приветственно махнул новообретенным знакомым, половине из которых хотелось посоветовать прикрыть рот, а то химерка залетит. Особенно Флину. И повернулся к своим настоящим, неподдельным и неподражаемым коллегам.

— Я еще в конкурсе костюмов хотел поучаствовать, правда, мне сказали, эмблема не в той цветовой гамме.

Тайвин подошел поближе и меланхолично потер мне левое плечо:

— А вы б броню мыли иногда.

— Тайвин, я награждаю вас официальным званием кайфообломщика. Как вы меня нашли? — спросил я, оглядев гудящий зал народа, полный Честеров и прочих псевдоколлег.

Берц приподнял уголки губ.

— Везде, где стоит круг любопытствующих и смотрит на зрелище, но толком непонятно, кто источник шума — центром почти наверняка будешь ты.

Я вздохнул и, возглавив процессию, царственно пошел выполнять прямые фестивальные обязанности.

Ажиотаж вокруг выделенного нам стенда не утихал и по степени накала почти оттягивал на себя внимание от артистов, которые, недолго думая, перетащили свои столы к нам и наслаждались сменой акцентов.

Мужик, который играл меня, следил за моими движениями, разговором и мимикой во все глаза — я его понимал, но немного раздражался. Когда поток вопросов, совместных фотографий, восторгов и обнимашек немного схлынул, поскольку публику загнали на тематические мероприятия и отчетный концерт, где мы во плоти должны были быть лишь в конце, нам выпала возможность поговорить.

— Я вас себе по-другому представлял, — с места в карьер заявил мне экранный Честер.

Я заинтересованно склонил голову, изучая его внимательнее. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что актер лет на пять меня постарше, пластика лица изменена гримом, в глазах — биолинзы. Задавать уточняющий вопрос я не стал, понадеялся, что мой интерес и так заметен.

— Вы как архетип, — удивил он меня. — Я изучил много записей с вами, поспрашивал тех, кто с вами общался, и пришел к выводу о том, что каждая ваша черта людьми гипертрофируется. Вы идеальный герой нашего времени — строгий, но справедливый, опытный боец, чуткий командир с развитой интуицией, но при этом с любовью к природе и к людям относитесь, ошибок не допускаете… — пока псевдо-Честер пел мне восторженные оды, количество невнятных фырканий за моей спиной нарастало.

Я демонстративно дернул плечом, призывая замолчать и не портить мне возведение статуи при жизни, но бойцы не могли остановиться. Актер продолжал.

— Для нашей военной аудитории — вы идеальный военный, для молодежи — пример для подражания, для людей средних лет — образец понимания и порядка. В общем, я пришел к выводу, что вы фейк. Продукт маркетинга.

Этого первопроходцы снести уже просто не могли, и смешки переросли в полноценный ржач. Даже Тайвин весь сморщился, стараясь не расхохотаться в голос, но получалось у него из рук вон плохо.

— Эй, — обиженно развернулся я к ним. — Я, может, минуту славы хочу получить, а вы ржете.

Ребята согнулись пополам. Первым выдохнул Берц. Утирая выступившие слезы, он обратился к недоумевающему мужику в образе меня.

— У нас такая работа. Мы должны держать марку, и вы прекрасно понимаете, о чем я. — он подмигнул актеру. — Вы же не снимаете сейчас линзы и не смываете с волос краску.

— То есть я прав? — уточнил лже-Честер.

— Нет. Вы не вполне разобрались в сути дела. Честер — живой человек. Со своими, скажем так, личностными особенностями, но не фейк и не результат работы имиджмейкеров. Он просто такой, какой есть. — Берц хлопнул меня по плечу. — Все, что вы перечислили, правда, но правда, которую хотят видеть. Если бы вы пообщались с туристами, которых Чез взашей с Шестого выгнал, вы бы воспринимали его несколько по-другому.

Пока Роман пытался доказать касту сериала, что я вполне себе настоящий, я увидел серьезный взгляд худенького паренька в костюме первопроходца, но в инвалидном кресле. Его упрямое выражение лица и настойчивость, с которой он пробирался прямиком ко мне, говорили об одном — он точно знает, что хочет спросить.

И я знал. И знал, что ответить. Жгучие и проницательные карие глаза смотрели испытующе — не обманулся ли? — а выразительный взгляд, через край которого выплескивались эмоции, бурлил сомнениями, суматошной верой в будущее и вместе с тем уверенностью в том, что чудес не бывает. Я вышел навстречу, предоставив продолжать разговор Роману, присел на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и сказал:

— Я тоже думал, что у меня не получится. Но Шестая колония существует. А знаешь, почему? Потому что нет «меня». Есть — «мы». И «мы» — это не те, кто в полях химерок ловит и от скорпикор прыгает. Мы — это ученые, аналитики, оперативники. Мы — это военные, физики, биологи и астрономы. Это инженеры и строители. Семьи и любимые. Это все человечество. Ты тоже часть этого «мы». И ты можешь стать кем-то чуть большим, чем просто «я».

Честно, я думал, что подвергнусь циничному осмеянию — нашелся тут телепат, вдохновитель и благодетель в одном лице, толкающий штампованные речи, но парень с сумасшедшей надеждой в глазах кивнул и, улыбнувшись, молча поехал дальше. Я проводил его задумчивым взором, стоя на коленях, а за моей спиной Берц прокомментировал:

— И вот так всегда. Хотите сказать, в тайной комнате сидит куча народу, которая диктует Честеру, что и как ему делать, когда и кому что говорить? Иногда было бы и полезно, конечно. Но нас и так устраивает.

Виолетта выбрала себе вполне определенный жизненный девиз: идти к цели, пользуясь всеми подручными средствами, а когда подручных средств не хватает — то брать и загребать жар чужими руками. Воспитана она была достаточно консервативно, и лишнего, подобно индийской богине Кали — откусывать чужие головы, коллекционировать их и носить неэстетичные бусы из наиболее красивых, а по пути ходить по некрасивым — себе не позволяла.

Наиболее перспективным инструментом в непростом деле благоустройства собственной жизни она считала мужчин. И совершенно не полагала зазорным выбрать себе партнера-покровителя на ближайшие пару месяцев, спокойно воспользоваться его положением и возможностями, а исчерпав ресурс, по обоюдному согласию расстаться. Или в одностороннем порядке, если так складывалось. Но в любом случае обрывала она связь раз и навсегда и больше к «отработанному» варианту не возвращалась.

На чувства «средств» достижения ее целей она внимания не обращала и обращать не хотела, апеллируя к простой схеме: ты же согласился на отношения без обязательств, так и я тебе ничем не обязана. Но определенных личных твердых морально-нравственных установок все же придерживалась: никогда не заводила романов с женатыми мужчинами, с несвободными, с девушками, и тем более — если видела патологическую заинтересованность в собственной персоне. И, конечно, сослуживцы по боевому астродесантному отряду специального назначения и быстрого реагирования ее не интересовали, только высший офицерский состав.

Мартину такой подход к жизни всегда казался исключительно циничным, впрочем, он не лез, понимая, что в целом Ви делает отряду только хорошо: из-за единственной девушки в их тесном коллективе никто до сих пор не переругался и не передрался. Для них она была чем-то средним между ледяной статуей, объектом для безобидных подколок, иконой и механизмом — вечная неприступная снежинка с металлическим сердцем и жесткими правилами, даром что внешне — жгучая зеленоглазая брюнетка. Те, кто знал ее давно, в том числе и Март, иллюзий по поводу расставания Ви и очередного штабного офицерика, назначенного на новую миссию, не испытывали: поиграется — и бросит. Новички, правда, пробовали тянуться к прекрасному, но Ви быстро расставляла приоритеты, и постепенно ребята просто привыкали и лишь изредка вздыхали в сторонке, держа при себе руки и мысли по поводу астродесантницы.

Но теперь, когда их переманил к себе Корпус первопроходцев, Март не видел ни малейших альтернатив тому, что в первую очередь будет делать целеустремленное создание. И, конечно, она сначала выбрала целью Энди — инструктора от Корпуса, натаскивающего новичков для полиции, военных и первопроходцев. Но, к ее неудовольствию, место подле него оказалось давно и прочно занято. И Март точно знал, кто будет следующим: секрета из места обитания рыжеглазый глава оперативников не делал, с девушками уличен не был, связи имел огромные, возможности, как подозревал звездный берет, тоже. Он хотел было предупредить первопроходца, но потом передумал. В конце концов, должен же Ви хоть кто-то обломать? И он очень надеялся, что не обманется в своих предположениях.

Я мирно спал у себя дома, довольный жизнью и умиротворенный: конференция закончилась, туристы разлетелись восвояси, мы справились. Правда, Дэйл чуть было не схватил звездную болезнь, но я, зная, что он такая же сова, как и Вик, загрузил этих двоих ночными дежурствами. После третьей ночи и десятого вызова на безусловно страшно-опасную для жизни малую химерку Дэйл плюнул и сказал, что в гробу видал все эти ваши тернистые героизмы, а ему бы только выспаться. Мы с Виком с пониманием поржали, и легкий гонор из поведения и слов Дэйла испарился вместе с туристами.

Теперь можно было не бегать в любое время суток по вызовам из туристического сектора, а с чистой совестью готовиться к экспедиции в новый мир и спокойно спать по ночам, чем и занимались мои ребята и я. А снилось мне прекрасное — темноволосая и длинноногая девушка, целиком и полностью возлегая на мне сверху, заняла почти все мое практически бесчувственное во сне тело, пробуждая актуальные биологические инстинкты. Будучи сонным и восхищенным прекрасным, я не сопротивлялся, пока видение не начало стаскивать с меня стратегически важную часть гардероба. На этом моменте я окончательно проснулся и, воззрившись на незнакомку, нашел в себе силы только на то, чтобы натянуть эту часть обратно, аккуратно свалить девушку на мягкий половичок у кровати и осторожно спеленать видение в одеяло. Хотя мне показалось, что где-то я ее уже видел…

Усевшись поверх кокона из одеяла и мордашки, торчавшей из-под него, я осведомился:

— И кто ты? Может, познакомимся, прежде чем выяснять, кто будет папой?

Брюнетка презрительно фыркнула, завозившись подо мной, и отвечать не пожелала, остро стреляя молниями из зеленых очей. Я понял, что мне не помешал бы холодный душ и некоторая толика настойчивости.

— Меня зовут Честер Уайз. А тебя? — я усмирил организм и вопросительно воззрился на черноволосую. Та, поняв, что в ближайший момент сбежать не получится, хмуро призналась:

— Виолетта Смирнова.

Я довольно ухмыльнулся — ага, это я верно вспомнил, новенькая, значит.

— И что тебя, Ви, подтолкнуло залезть в постель к потенциальному начальству?

Вопрос для Виолетты прозвучал очень неудобно, я видел — она понимала, чем рискует: новым местом работы и моей лояльностью.

— Говорят, вы убежденный холостяк.

— И? Даже если бы мы с тобой, так сказать, завершили начатое, на что ты рассчитывала? На плюшки в работе? На алименты? На особое отношение?

Виолетта сверкнула глазами, и я подумал, что последний вариант как раз про нее: сначала она спит с шефом, потом ей будут послабления в работе, потом я буду катать ее на своем флаере, потом ей никто не посмеет замечания сделать, потом она сама диктует, кто и куда пошел, за моей спиной, а потом диктует мне… тьфу. Пакость какая. Устало вздохнув, я сполз с девушки обратно на кровать и скомандовал как можно убедительнее:

— Встала, оделась, вышла. — И добавил напоследок: — Какие-то тебе неправильные мужики попадались, Ви. Нормальный мужчина должен всегда думать сначала верхней головой, а уже потом нижней.

Еще раз свирепо сверкнув глазами, Виолетта беспрекословно выполнила приказ, не преминув, однако, покрутиться передо мной и показать все свои телесные преимущества. Шаркнула дверь, и я в очередной раз подивился тому, что меня с какого-то перепугу слушаются, поклялся себе начать запирать входную дверь на ночь и немного повздыхал на тему личной жизни.

В самом деле, Виолетта-то права, сколько можно жить работой. Понятно, что я интроверт до мозга костей, и когда с первой своей любовью встречался, жил и работал в основном дома, а ей все новых лиц хотелось, вечеринок, друзей — так и расстались. Потом курс молодого бойца Шестого мира, свистопляска с его изучением, и только я начал к Макс присматриваться, следом — эта заваруха с ней и «Апостолом», до девушек ли тут. Но если в колонии уже слухи ходить начали о моей, так сказать, ориентационной направленности, и длинноногие брюнетки в постель по утрам залезать начали и проверять, то мне тем более стоит задуматься.

Приведя себя в порядок, я полетел на работу в смешанных чувствах. Сегодня состоится торжественное и традиционное молчаливое издевательство над новичками: Март и Ви закончили курс начальной подготовки и должны были явиться с утра пред мои ясные начальственные очи, но Ви несколько… опередила события, оставив меня в глубоком недоумении. Ну ничего, попробуем прощупать почву еще раз, вдруг я ошибся.

Зайдя в отдел, я поздоровался с ребятами, сел в угол за дежурный пульт оповещения колонии о всяких неприятностях и постарался притвориться ветошью.

Ждать пришлось совсем недолго: вскоре на пороге нашего места обитания возник Мартин и сразу с недоумением принялся озираться. Дорогу на третий этаж ему, судя по всему, бессменный дедуля на вахте подсказал, а в наших трех комнатах особо и не заблудишься, даром что без табличек существуем. Налево мы, в конце коридора — аналитики, а справа люди в белых халатах бегают туда-сюда, все мигает, пикает и периодически доносится крепкий матерок на околобиохимическом и физико-кибернетическом, туда точно нос засовывать опасно.

Я с любопытством наблюдал за стажером, стараясь сделаться невидимым за дежурным пультом. Основную программу подготовки, под которую мы приспособили старую казарму, Март под руководством периодически забегающих туда моих орлов и Энди освоил за месяц, как и его напарница Виолетта, хотя в среднем людям требовалось около двух-трех по местному времени. Охранник с конференции, подтверждая тенденцию, пока едва до середины курса дополз. Талантливые попались, это я хорошо их подцепил.

Вот только Ви, отколовшая с утра коленце с попыткой совращения прекрасного меня, не вписывается в схему прилежной ученицы. Может, я все-таки ошибся в выводах? Вот на практике и проверим, когда придет. Натравим на нее Али, точнее, нам и стараться не придется, он и так ни одной мало-мальски симпатичной особы женского пола мимо не пропустит.

Я материализовался из-за пульта: пока я там сидел в легкой броне, меня от других ребят можно было и не отличить, и Март, заводивший знакомства, до меня не успел добраться. Но как только я встал, ребята автоматически расступились — мы привыкли у себя в отделе чувствовать направление движения друг друга и старались под ноги коллегам не попадаться и не мешать. Новобранец, шестым чувством уловивший изменение в настроениях, обернулся и вытянулся в струнку, отчеканив:

— Здравия желаю! — и запнулся, не понимая, что сказать дальше. Атмосфера вокруг него царила спокойная и безмятежная, знаков отличия у нас никаких не было, вокруг было полно неформальной и неуставной болтовни и одежды, что дисциплинированного астродесантника смущало до чрезвычайности. Вик заинтересованно приподнял голову от свежего модного журнальчика на планшете, Берц краешком рта улыбался, наблюдая за неопытным новичком, Али ехидно хихикал, созерцая застывшего Марта. И только Дан, по своему обыкновению и пунктику на холодном оружии ковырявшийся с очередным творением местных ножеделов, соизволил снизойти до стажера и пояснил:

— К Честеру ты можешь обращаться просто по имени, это нормально, как и к нам всем. Можно не козырять, можно не бояться руководства, можно пить кофе и рассказывать истории. Можно вообще все, разумеется, в пределах разумного. Только одно нельзя.

— Что? — спросил Мартин с искренним любопытством.

— Плохо делать свою работу, — просветил его Дан и вернулся к ножичку.

Март посмотрел на меня с некоторым недоверием — а что, так бывает, можно не красить траву от забора и до обеда, не козырять каждые три секунды и даже не по-уставному общаться с начальством? Я кивнул, подтверждая.

— Совершенно верно. Пойдем, покажу тебе, что у нас как.

Я коротенько провел экскурсию по офису: тут спортзал на втором этаже, там же — личные шкафчики с комплектами легкой и тяжелой экзоброни, зал для виртуальных тренировок в условиях голопроекций, на первом — арсенал, столовая и тир, на улице — парковка для флаеров и небольшая разминочная площадка, всегда пустующая — когда бы нам тренироваться, и так времени в сутках не хватает, хотя на Шестом его на целый час больше, чем на Земле.

В полуподвале нам отстроили небольшой склад всего разного нужного, архив с цифровой и бумажной документацией и помещения для отдыха, самым востребованным из которых стала игровая и отделанная деревом библиотека с бумажными книгами. Ей я особенно гордился, эту роскошь мне удалось выбить как раз после презентации проекта «Призма». Дополнительного финансирования и премий нам хватило на то, чтобы совместными усилиями унылое хай-тек помещение с планшетами превратить в дышащий эстетикой дуба, кожи и бархата зал с креслами, полками, книгами и экокамином.

Тут-то нас и нашла Ви.

— Рядовая Смирнова по вашему приказанию прибыла! — брюнетка прозвенела колокольчиком и четко отсалютовала приветствие, вытянувшись стрелой в ожидании моих действий. Я торопиться не стал и изобразил скучающего придурка, предпочитающего поиздеваться над подчиненными: не обращая на нее внимания, медленно выбрал себе книгу — сегодня мне приглянулся Фаулз, — сел в кресло возле камина, закинул ногу на ногу и только тут позволил себе испытующе уставиться на девушку.

Мартин на меня покосился, подумал и скопировал мои действия — подошел к книжной полке и принялся придирчиво выбирать, что бы такого почитать, чем очень меня порадовал. Сообразил, что я попросту комедию ломаю, молодец.

Ви недоуменно смотрела то на меня, то на сослуживца, не понимая, как ей нужно себя вести в неоднозначной ситуации, пока я, наконец, не снизошел до пояснения. Склонив голову, я посмотрел ей в глаза в глаза, постаравшись оказаться к камину таким боком, чтобы пламя отразилось в вертикальных зрачках — я должен был произвести неизгладимое впечатление, чтобы сразу проняло и накрепко запомнилось:

— Ви. Давай проясним раз и насовсем. У нас не принято выслуживаться, не принято выкать и искать возможности устроиться потеплее. Корпус первопроходцев, а если быть точным, мой оперативный отдел, держится на доверии к миру, на вере коллег друг в друга, опыте, интуиции и умении ими пользоваться. И я, на будущее, противник служебных романов. Дом должен быть дома, а работа — на работе. Но это исключительно моя и исключительно субъективная точка зрения. Так что расслабься и просто будь собой. Ладно?

Брюнетка мгновение соображала, затем кивнула, рассыпав волну вороных волос по плечам.

— Принято.

— Вот и славно, — просиял я, вскочив с кресла и поставив Фаулза на подобающее ему место на полке. — Март, отлипни от книжек, пойдем с вами в поле сходим, по-моему, с утра какая-то заявка приходила. У биологов в секторе кто-то за куполом подыхает, им интересно, а мне жалко, надо сходить проверить.

Я увлек Марта за плечо и, цапнув по пути и Ви за руку, повел их к раздевалке.

— Пошли, покажу, как надо правильно броню надевать.

Март и Ви шли в центре медленно вертящейся кругом пятерки опытных оперативников, стараясь мотать на ус все, что видели: как двигаются первопроходцы, как отзываются на живность под ногами, как выполняют приказы Честера и как чувствуют друг друга и мир вокруг.

Что-то в инфернальном полупрозрачном мире под высоким бледно-голубым небом, чуть нахмуренным после весеннего короткого сезона дождей, звенело, хрустело, щелкало и пробегало в высокой кристальной траве, еле слышно перебирая серебряными колокольчиками луговых призвуков, на что оперативники каждый раз реагировали по-разному. На высокий пронзительный свист с шипяще-рычащим окончанием рулады Честер ответил своеобразно: подняв руку, остановил группу, прислушался и емко спросил, не желая тратить время и слова попусту:

— Кто узнал?

— Брачный период у химер начался? — предположил Вик.

— Точно. Март, Ви, слышите такой свист — не дышите. Химере все равно, кого притащить своему будущему супругу в передней пасти, а вы будете целее.

— А почему мы сейчас дышим и говорим? — спросила Ви. — По идее, не должны.

— А это потому, что свист какой, кто скажет? — Честер точно не в первый раз устраивал подчиненным экзамен, постоянно поддерживая их познания в биологических дебрях кремнийорганики в тонусе.

— С шипением на конце, — со знанием дела ответил Дан. — Значит, она подарок уже поймала и теперь танцует.

— Ай, молодца. Придем домой, возьмешь с полки пирожок. — Глава оперативников выглядел довольным быстрым и верным ответом.

— Ножик лучше дай пощупать, — отозвался широкоплечий русоволосый первопроходец, алчно сверкнув темно-зеленым глазом в сторону начальства.

— Да щас тебе, разбежался. Не дам, а то ты опять его точишь начнешь, ругаться будешь долго на нож, на меня, на окружающих… Тебе противопоказано, ты ядовитым становишься и плюешься во все стороны. — Честер вроде шутил, но Март и Ви видели, как Дан разочарованно выдохнул. — Не вздыхай, сам знаешь, нитинол очень плохо точится, точильный брусок тебе только-только новенький привезли, испортишь мгновенно и его, и настроение. А когда ты недовольный ходишь, вокруг и уши, и цветы вянут.

Новички переглянулись, принимая во внимание, что с начальством у оперативников взаимоотношения очень тесные, теплые, но субординационные границы соблюдаются неукоснительно. Честер повернулся к ним внутрь круга, широко улыбнулся и стажерам пояснил:

— Крестоглавая химера, как вы должны знать из курса подготовки, –животное хищное, очень редкое и крайне опасное. Но поведенческие особенности у нее, как у пауков, только с переменой ролей. Самка ловит крупную добычу и преподносит ее с танцами и шипением потенциальному партнеру. Если ему понравится самочка, подарок и демонстрация ее граций и умений — быть на свете новым химерам. Она яйца отложит и на папу кинет, такая вот кукушка. А если не понравится — самец может ее и того, съесть. Пока она токует, вокруг ничего не видит и не слышит, так что просто пройдем мимо, пусть размножаются.

И группа, утроив осторожность, пошла по велению руководства в сторону подозрительных звуков, на которые пришла заявка, благо, свист и шипение раздавались в другой стороне.

Приблизившись к доставляющему неудобства биологам месту, оперативники и стажеры услышали тонкий надсадный вой, чем-то напоминающий боевой кошачий клич, только оттенок здесь оказался другой — посреди травы, практически невидимая в зарослях, о почву билась всем телом молоденькая ложная скорпикора. Ви и Март с любопытством разглядывали вблизи животное: черно-красная, шестилапая, с двумя слюдяными радужными крыльями, что притворяются средней парой лап, она чем-то неуловимо смахивала на что-то кошачье средних размеров. Если, конечно, у рыси или пантеры могли бы быть вдоль хребта и на голове бронированные костяные пластины, имитирующие панцирь скорпикоры Салливана, инсектоида, под которого ложная скорпикора мимикрирует.

Встревоженные глаза настороженно следили за людьми, их окружали головные костяные нашлепки и шерстка с узором а-ля «я настоящая скорпикора, злобная, бронированная и ядовитая!», хвост с предупредительно поблескивающим шипом на кончике качался из стороны в сторону, но с торчащей из правого крыла палкой юная особь ничего поделать не могла. Видимо, из-за порыва ветра ветка вязецвета обломилась и прошила навылет кожно-хитиновую складку, намертво пригвоздив зверя к земле. Силенок у скорпикоры вытащить преграду зубами не хватало, соображения взлететь и так избавиться от помехи — тоже, а сейчас она и вовсе не могла сдвинуться с места — потеряла силы и немало ярко-голубой крови.

Честер остановил группу, практически бесшумно подкрался к ложной скорпикоре и, присев перед ней на корточки, тихонько мяукнул, привлекая ее внимание. Скорпикора издала шипяще-мяукающий звук в ответ и дернулась всем телом, попытавшись убежать. Осколок кустарника, застрявший в радужном развороте крыльев, начал рвать тонкую перепонку, и животному ничего не оставалось, кроме как остановиться — удалить занозу зверь не мог, а двигаться было настолько больно, что опасность от человека воспринималась менее значимой. Первопроходец потянулся к голове зверя, на что скорпикора, шипя и показывая клыки, злилась, но нападать не спешила — хвост хоть и ходил ходуном, но ткнуть в оперативника шипом не стремился. Март и Ви потрясенно молчали: неужели этот безумец рассчитывает приручить скорпикору одним движением? Ви вдохнула чуть громче — и Уилл, страхующий Честера сбоку, только приложил палец к губам — лишний звук мог сейчас быть смертельно опасным.

Подождав, пока установится еле уловимый баланс, устраивающий обоих — скорпикора скалилась, но не нападала, человек едва касался шерстки ладонью левой руки — Честер одним резким движением правой выдернул острый кусок ветки из раны. Скорпикора взревела, отпрыгнув подальше и попытавшись ужалить обидчика, но не попала и остановилась поодаль. Развернув крыло, она принялась отчаянно зализывать рану.

Честер удовлетворенно кивнул и пояснил ложной скорпикоре, молчаливо застывшим оперативникам и стажерам, поднимаясь во весь рост и отбрасывая ветку в сторону:

— Не дело вот так молодняку погибать по глупости. Да и химеры поблизости от купола точно лишние, а они бы соблазнились, такой свадебный подарок пропадает. Беги, дурища.

Ложная скорпикора, обшипев компанию напоследок, не преминула воспользоваться советом.

Обсуждая увиденное, Март и Ви с шутками и подколками сняли экзоброню, облачившись в свеженькую, только выданную повседневную форму. Первый полевой опыт оказал на них неизгладимое впечатление, и бывшие астродесантик и стрелок чувствовали необычайное воодушевление от встречи с чем-то очень хрупким, но чудесным образом живым и непостижимым, и столь же опасным, сколь и прекрасным одновременно.

Странное чувство прикосновения открытой душой к кремнийорганическому миру их и пугало, и вдохновляло, и, не в силах пока точно понять, что же они только что пережили, новички пошли в отдел. На пороге Ви застыла, словно ее столбняк схватил, и Март, чуть не врезавшись в напарницу, недоуменно остановился. Брюнетка смотрела на кого-то или на что-то во все глаза, а астродесантник, проследив направление ее взгляда, чуть не поперхнулся, определив объект интереса.

Высокий тонкокостный блондин с практически белоснежной короткой, но стильной классической стрижкой, алебастровой кожей, белесыми бровями и ресницами, и с глазами неопределенно прозрачного то ли синего, то ли серо-фиолетового цвета, будто кусочек грозового неба засунули в стиральную машинку и провернули раз пятьдесят подряд. Не альбинос, конечно, но нечто близкое.

Стажер оценил контраст бойца с выбранным вариантом одежды — летней формой, такой же, как у них: легкая черная рубашка с белой линией застежки, смещенной вправо, белый кант по краю воротника-стойки, коротких рукавов, многочисленных карманов, аналогичный дизайн брюк, заправленных в берцы, великолепно сочетались с природной бледностью блондина и его четкими, словно вырубленными скульптором из мрамора, линиями лица. И хотя в общих чертах Март мог понять Ви — восприятие эстетики природной красоты человека, что женской, что мужской, ему не было чуждо, — все-таки кое-что осталось для него загадкой. А как же ее принципы и устремления? Или, раз с начальником не получилось, то подчиненный тоже подойдет?

Он тихонько подвинулся к Ви поближе и ткнул локтем в бок:

— Отомри. А то он от твоего взгляда расплавится.

Блондин, не обращая внимания на новичков, занимался чем-то своим: набирал текст на голопланшете, одновременно пролистывая строки взглядом и периодически коротким движением брови удаляя лишние слова и знаки препинания или перенося целые абзацы с места на место. Такая тонкая настройка текстового редактора на пользователя многого стоила и становилась доступна только после многолетнего опыта работы с техникой и ее программным обеспечением. Март немножко ему позавидовал, для него самого писать отчеты до сих пор было сущим мучением, и помогал только голосовой помощник, сразу и печатавший текст, и убирающий орфографические и пунктуационные ошибки. Ви не то что не пошевельнулась — не издала ни вздоха, ни звука, и Март немножко испугался за боевую подругу.

— Ви…

— Скисни в перекись, Март. Дай повосхищаться.

Мартину ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и отойти. Пусть восхищается, раз так приспичило, не влюбилась же она с первого взгляда, в самом-то деле. Это если у нее вообще такая функция, как умение любить, в опции организма встроена.

Дни проходили за днями, стажеры все больше обживались у нас, и за прошедшие две недели после их первой вылазки мы успели не только с ними пообщаться и немного натаскать в полевой практике, но и порядком сблизиться. Ви больше подозрительных лишних личных активностей не проявляла, и Али, естественно, попробовавшего к девушке подкатить, проигнорировала напрочь.

В целом Март и Ви оказались юморными, легкими на подъем и очень общительными, а манера Ви ругаться на неорганически-химическом меня просто очаровала. Я и старый блокнотик, куда Тайвиновы перлы когда-то записывал, отрыл из недр стола. Наконец-то я нашел замену красноречию штатного гения, и моя копилка изысканных ругательств пополнится!

Два момента меня только до чрезвычайности волновали: во-первых, случаи спонтанно плохого настроения и непонятных депрессивных порывов у меня стали учащаться. Понять их природу и происхождение мы с Тайвином никак не могли, хотя и старались, и я уже начинал потихоньку беситься от того, что по психопрофилю у меня все в порядке, а по факту я, похоже, начинаю сходить с ума. И во-вторых, Ви никак не отлипала от Красного и ходила везде за ним хвостиком, преданно заглядывая в глаза. Примерно как Гайяна за Тайвином.

Этих я не трогал, предпочитая тихонько хихикать в уголке и ждать, кто первый поддастся — до ученого дойдет или его заместительница предпримет более активные шаги, чем прийти на работу с чуть более глубоким декольте (миллиметра на два примерно) или с новой прической и макияжем. За их потенциальные отношения я не тревожился, они от моей ошибки с Макс столько опыта огребли — на пять жизней вперед хватит. Пусть лучше попробуют так, как нормально у людей должно получаться.

А вот за Красного я начинал беспокоиться. Учитывая, что для Ви, судя по всему, мужчины — только подставка под очередную ступеньку в карьерной лестнице, ее неподдельный интерес к Константину меня удивлял. Она хочет просто самого приглянувшегося ей красавца под себя прогнуть, или тут что-то большее?

Но гораздо сильнее меня интересовало, что думает по этому поводу сам Красный. Вел он себя как идеальный коллега и — в перспективе — хороший друг. Вот только со стороны Ви поползновения были отнюдь не дружеские, ребята уже начинали втихую подсмеиваться над ней и неприступным Константином. Красный же, насколько я его знал и о чем догадывался, в самой своей сути полнейший архетипический перфекционист, и если он ответит взаимностью, а его ожидания подвергнутся проверке на прочность от карьеристских стереотипов Ви и нападения птички обломинго… Я помотал головой и решил с оперативником поговорить по душам. Прямо сейчас.

— Красный, поди ко мне зайди, а?

Оперативник с удивленным видом зашел ко мне в кабинет. Я закрыл дверь и, присев на краешек стола, спросил, начав издалека:

— Слушай, ты как к новеньким относишься?

Красный улыбнулся и ответил:

— Март — свой парень. Из него хороший оперативник получится. А Ви… Она удивительная. Вроде ледышка, но так много знает и умеет, одно удовольствие с ней и общаться, и тренироваться, и в поле ходить.

— Если выбирать, кого оставил бы?

— Ви. — Красный и думать не стал. — У нее интуиция почти как у тебя. Думаю, она прекрасно с оперативным отделом сработается.

— Я тебя услышал. Но ты понимаешь… — я улыбнулся и помедлил, подбирая точные слова. Скупая похвала потенциального профессионализма Ви по сравнению со мной мне польстила, конечно, но надо было донести до Константина довольно деликатную весть. — Дружба между мужчиной и женщиной возможна, только если женщина в мужчине не заинтересована и наоборот. А Ви к тебе интерес испытывает.

— Откуда ты знаешь? — Красный был изумлен до глубины души, и вместе с тем я чувствовал в нем какую-то неправильность. Словно он уже к Ви был предрасположен, но еще сам об этом не догадался и думать в эту сторону пока себе запретил. Примерно как я недавно.

— Костя, — впервые за несколько лет я назвал оперативника по имени, и тот сразу стал серьезным и внимательным, — я не слепой. На тебя с Ви ребята уже ставки делают.

— На тебя с Макс тоже ставки делали, — едко ответил задетый за живое Красный.

Тут уже я дернулся.

— Что ж не сказали? — тихо, пристыженно и горько спросил я. — Думали, я сам догадаюсь и разберусь? И что в итоге получилось? Почему, ты думаешь, я тебя сейчас позвал?

Красный оправдал свое прозвище, запунцовев до ушей, и заявил:

— С Ви нас связывают только профессиональные отношения. Возможно, мы станем друзьями, но и только. Я с друзьями и коллегами не сплю. Я могу идти?

Я внимательно на него посмотрел и произнес:

— Ви — действительно молодец, но она правда ледышка, это ты верно подметил. И карьеристка. За тебя, если что, у меня сердце болеть будет сильнее. Я предупредил. Иметь в виду или нет — дело уже твое. Иди.

— Ясновидец хренов, — вспылил Красный и вышел.

Дверь за оперативником мягко шаркнула, а я сел к себе в кресло и задумчиво запустил пятерню в голову, взъерошив и без того не сильно гладкую прическу. Зря человека только обидел. Хорошо бы я ошибся где-то в расчетах, и у Ви с Красным получилась безответная дружба или взаимное чувство, потому что видеть, как один из моих оперативников собирает расколотую вдребезги душу, я категорически не стремился. И пинок мне выдали ответный хоть и чувствительный, но вполне заслуженный, сам виноват. Я вздохнул. Как мне теперь с Красным мириться?

Подготовка к экспедиции в новый Седьмой мир шла полным ходом, а поскольку кроме нас собирался штат ученых, мы тут же устроили дележку за места. Первопроходцев планировали взять только пятерых, больше на первую вылазку было не нужно, еще с нами летела команда из пятерых астронавтов — пилот, он же капитан, второй пилот, астронавигатор и два космотехника, и оставшееся место в шаттле рассчитывалось под десяток ученых и их производственно-научные мощности. Тайвин тут же отобрал себе три позиции, и Всемирная ассоциация наук во главе с Санниковым рассерженно выла, но издалека, подобно собаке Баскервилей где-то на болотах, и спорить с нашим штатным гением не решалась.

До экспедиции оставалась неделя, когда я сквозь обычную рутину и постоянные приступы желания то ли впасть в бесконечное болото самоанализа, то ли уйти в запой, дополз до вопроса, кого с собой взять. А еще надо было решить, на кого свалить ответственность за колонию на время моего отсутствия — я-то лететь собирался безоговорочно, как же, такое новое и интересное и вдруг без меня, непорядок! — и что нам хотя бы чисто теоретически может потребоваться. Волевым усилием я разбросал обязанности, примерно наметил коротенький список самых нужных и бесконечный — самого нужного, с горестными вздохами сократил вполовину, сверившись с документацией и пояснениями, чего и сколько по весу и месту можно с собой взять. Как ни крути, а шаттл не резиновый, весь склад Корпуса не впихнешь, хотя очень хочется.

И было кое-что еще до чесотки животрепещущее. Перед отлетом оставалось одно крайне важное дело, поручить которое было некому, и не выполнив которое, я не мог лететь спокойно, мне бы в гибернации кошмары начали сниться. Надо было проверить стажеров.

Я не знал, что такого притягательного люди находят в призрачно-белесом шарообразном существе с клубящимся внутри облачком, чью упругую темную дымку время от времени пронизывают чуть заметные алые вспышки. Возможно, человеческое естество не терпит неопределенной неизвестности? Может, это та сторона бессознательного, что срабатывает на любые диковинные сигналы, будь то болотные огоньки, сполохи молний, звезды или салют? Но факт оставался фактом — не было еще ни одного случая, когда стажер проходил мимо странного создания и не потянулся бы в его сторону.

На самом деле, конечно, нефела — творение хоть и исключительное, но вполне природное и материальное. В кремнийорганическом мире Шестого она занимает промежуточное положение между грибами и животными. Ее пушисто-глянцевые плодовые тела — шарики на длинных тонких ножках, что так увлекают воображение новичков — выполняют рецепторные функции, так нефела получает сведения о температуре, давлении, движении воздуха, его влажности и молекулярном составе, а заодно — и о том, кто поблизости отирается и не причинит ли вреда. За то и назвали именем богини туч и ветров. Людей за опасных тварей нефелы считать пока не привыкли, а потому можно к ним подойти, безбоязненно потыкать пальцем и поудивляться тому, как вспышки становятся все интенсивнее, а клубочек дыма внутри слегка опалесцирующего шара на длинной ножке закручивается спиралью, темнеет и ворочается, стреляя частыми алыми вспышками.

Уже не один неофит вот так пальцами куда не надо дотыкался — прямое возбуждение рецептора сигнализировало нефеле активно действовать, и полянка, полная с виду знакомой мелодичной изумрудно-хрустальной травы, оборачивалась подлянкой. А точнее — скопищем щупалец, пеленающих любопытного дурака по рукам и ногам и стремящихся утащить в недра, полные желудочного сока. Для оперативника в тяжелой экзоброне проблема соприкосновения с веществом проблемой не будет, но если ты неосторожен и надел легкую, или при тяжелой забыл шлем, оставшись только в визоре, или снял перчатки — можно сильно обжечься о слабенький раствор плавиковой кислоты. А если стажер — не совсем дурак, шевеления уловил и травинки в злодействе заранее заподозрил, то нефела и тут постарается подстеречь: примерно один из десяти рецепторов — спороносный. Опять же, для человека не опасно, да и активному грибу же надо как-то распространяться и выживать, но неделю сидеть в госпитале, пока тебе изо всех щелей прорастающие споры вытаскивают — удовольствие, прямо скажем, ниже среднего.

Встречалась нефела очень редко, и в справочнике ксенозоологов описывалась хоть и подробно, но без системы гиперссылок на признаки опасности, соратников и противников по пищевым цепям и прочие прелести. Я лично удалил. А потому новички информацию прочитывали, дивились и благополучно нефелу из памяти выбрасывали: что впереди, что позади живности для заучивания в пособии хватало с избытком. Я же проверял не только знание справочника на этом камне преткновения, но и на практике заставлял стажеров понимать, что такое знать мир, и что такое — следовать приказу, какие сюрпризы может преподнести природа при невнимательности к ней и почему так важно взаимное доверие при командной работе.

Конечно, людьми я не рисковал, несмотря на видимую жесткость испытания. И из боевой пятерки подходили мы к единственной на пару десятков квадратных километров в окрестностях нефеле только той тройкой, что на выход в поле должна была находиться в тяжелой экзоброне, но пугались новички неизменно, качественно и надолго. Закреплялся же обучающий эффект необходимостью после встречи с диковинным организмом отмыть от спор специальным раствором каждый миллиметр брони, что своей, что напарников, если дурость возобладала, иначе нанопротекторный купол не пустит. Нефеле только волю дай — она всю нашу колонию захватит и не подавится. А гнездо суккуб, регулярно подъедающих ее плодовые тела, я ожидаемо почему-то не хотел прописывать на постоянное место жительства к нам в поселение.

Март оказался молодцом и справился с полевой задачкой на отлично, и с ним я беседу о важности и нужности понять отдельные истины на собственной шкуре провел, а вот с Ви возникли некоторые проблемы.

Для начала я разрешил ей встать с нами в пятерку наравне с остальными оперативниками, и она немедленно возгордилась и с виду добавила осторожности и бдительности, на деле половину их растеряв. На подходе к нефеле Ви, как и многие другие до нее, без разрешения потянулась к плодовым телам и рецептурным щупам гриба-животного, с любопытством трогая пальцами диковинные штуки.

Не успел я задать свои коронные каверзные вопросы: а что это такое, как к неизвестному не пойми чему должен приближаться порядочный первопроходец и под каким соусом из боеприпасов сие надо употреблять, а бесстрашная Ви уже сделала жуткую и непредсказуемую глупость: открыла щиток шлема. Наверное, она просто хотела рассмотреть рецепторный щуп поближе. И я ее отлично понимал: в шлеме частенько кажется, что мир где-то вдалеке, а должен быть — рядом с тобой, у тебя на кончиках пальцев и в прямой видимости. Сам такой был, глупый и восторженный донельзя, но то было на заре колонии, сейчас у стажеров под рукой и у кого спросить, и где нужное прочитать, и подобное поведение — смерти подобно.

— Ви? — вопросительно протянул я, а ребята переглянулись и подобрались. — Ты ничего не забыла?

Пока Ви судорожно соображала, возвращаясь от интересности в реальность, что я такого могу от нее хотеть, нефеле недосуг оказалось зря время терять, и трава на поляне начала чуть заметно извиваться, вроде как ветер в ее хрустальном море завелся. Но я-то знал подвох! И подумал, что пока нефела раскачивается, можно стажеру и извилину прямую искривить куда надо.

— Закрой шлем и расскажи мне про животное, а потом по пунктам — инструкцию по безопасности. Заодно посчитаем, сколько ты из них нарушила, — с небольшой ехидной насмешливостью поддел я новенькую.

Ви посмотрела на меня с виноватым страхом нашкодившей девчонки — начала понимать, что творит ерунду — нажала на кнопку щитка, и… ничего не произошло. Доля секунды у меня ушла на то, чтобы сообразить — заклинило! — и еще момент, чтобы отдать приказ Али оттащить сглупившую Ви в сторону, пока нефела не заграбастала ее к себе в недра, не залила желудочным соком и не опылила спорами. И именно этого момента мне и не хватило — мимо меня оголтелой двутелкой с рыцарским энтузиазмом наперевес пронесся Красный. В легкой броне.

У меня в ответ вырвалось одно-единственное слово. Разумеется, нецензурное. Я громко огласил им окрестности, когда буквально на пару сантиметров промахнулся мимо плеча первопроходца и его джентльменской инициативности спасти прекрасную даму, наплевав на выучку, опыт, меня и команду.

Я сразу понял, чем дело кончится, поэтому просто подхватил на руки прилетевшую ко мне со стороны существа пару секунд спустя оторопевшую Ви и скомандовал:

— Али, Уилл, вынимайте.

Красный, отшвырнув к нам поближе стажерку, попался в щупальца, и брюнетка с неподдельным ужасом наблюдала, как спеленатого по рукам и ногам оперативника утягивает куда-то под землю. Вокруг его обреченной фигуры трагично клубилось облачко черных спор, а за ним вслед в хаос беспорядочно бьющих во все стороны спорами, брызгами кислоты и алыми вспышками щупалец нырнули первопроходцы в тяжелой броне.

Я без разговоров вытащил из аптечки меловой гель, отстегнул фляжку с водой и молча вручил Ви полировочную тряпку и флакон с антиспоровым дезинфектором. Она автоматически их приняла и жалобно на меня посмотрела, на что я просто с немалым усилием и громким хрустом задвинул щиток ее шлема на место и констатировал со вздохом:

— Поломатый. На складе заменишь. А вот Красного нам со склада нового не выдадут.

Ви побледнела так, что из-под неисправного щитка стало видно только громадные зеленые глазищи, и я сжалился:

— Не переживай, спасем. Сейчас будешь помогать.

Она кивнула и вытянулась в струнку, готовая и к разносу, и к работе. Ребята, злые, запачканные кислотой и спорами, уже подтащили к нашим ногам порядком пострадавшего Константина, и я тут же развернул вокруг него локальный купол, чтобы не пускать споры к себе, и кивнул на оперативников:

— Вот тебе фронт работ. Пока обоих от спор не обработаешь, а потом себя — ко мне с Красным не приближайся.

Первопроходцы заухмылялись — приятно, когда тебя со всех сторон гладит красивая девушка. Даже если вонючим составом, специальной тряпочкой и по тяжелой броне. Я же занялся Костей:

— Глаза зажмурь, раздевайся, быстро и аккуратно, я помогу. Шлем и перчатки снимешь последними, броню бросим здесь, что толку с нее теперь. Нож только оставь.

Пока оперативник разоблачался с закрытыми глазами, я отслеживал: что успела подъесть кислота, не получил ли Красный ожоги и насколько плотно его спорами обсыпало. К моему неудовольствию, пострадали руки, шлем тоже проело в районе подбородка — скорее всего, лицо в порядке, но надышался спорами оперативник с лихвой. Он сделал пару шагов вперед, оставляя испорченный комплект брони позади, и я свернул купол, чтобы тут же раскрыть его заново вокруг оперативника, запрограммировав на жесткую конфигурацию и карантин с маленьким исключением — намазал свои перчатки меловым гелем и антиспоровым составом, положил воду и гель в пределах купола и помог первопроходцу стащить шлем и перчатки. Тщательно их обработав, чтобы купол пропустил, я выкинул их прочь к остальной кучке брони, чуть дымящейся испаряющимися соединениями фтора поодаль.

Красный, понурый и молчаливый, отмыв для начала водой пострадавшие руки и лицо, срезал по локоть подстежку и принялся натираться лекарством вперемешку с дурно пахнущим дезинфектантом от спор, но я уже видел: задело прилично, заражение неизбежно, и времени у меня в обрез — донести печального рыцаря без доспехов, но под защитой, до офиса, хорошенько отчитать и отправить лечиться. Раствор фтористоводородной кислоты очень разбавленный, но это не мешает гиперактивному соединению обладать легким наркотическим эффектом и мгновенно разноситься по организму, прихватывая по пути отовсюду кальций и магний, так что завтра Костю ждали активно растущие споры, интоксикация, сбои в работе внутренних органов и подкожные ожоги. Главное — глаза целы, плавиковой кислоте роговица — что кубик сахара в чай бросить.

Обратно мы шли кавалерийской рысью, сосредоточенно сопя — берегли дыхание и силы. Красный внутри зашиты, что мы тащили в восемь рук, тоже старался не двигаться, чтобы не нарушить геометрию жесткого каркаса локального купола и нас не отвлекать. Только Ви пару раз порывалась с виноватым видом сказать что-то, но я каждый раз мотал головой, пресекая ее попытки объясниться.

У основного защитного купола колонии мы остановились, осторожно поставили Красного на землю и проверили качество работы Ви — к моему удивлению, она постаралась на совесть, броня у оперативников и у нее блестела идеальной чистотой, что подтвердил купол, беспрепятственно пустив ребят и Ви туда и обратно. И я принялся колдовать с нанитами, уговаривая их пропустить не вполне обычный случай Красного. Заколебал я программу настолько, что со мной спустя пару минут связался Тайвин — выяснить, что за дубина стоеросовая так топорно с защитой работает.

— А, это ты, — ученый появился в рамках деловой проекции, по край воротничка, строго взглянул на Константина, укутанного радужным мерцанием жесткой структуры защиты, несколько недоуменно покосился на Али и Уилла, перевел взгляд на Ви и удовлетворенно кивнул, обращаясь уже ко мне: — Молодежь выгуливал?

— Ага, — покаялся я. — Но инициатор бардака — не я.

— Неужто? — Тайвин приподнял обе брови в немом вопросе.

— Потом расскажу, пусти, а?

Тайвин исчез, а радужные сполохи основного купола чуть посветлели. Мы добрались до офиса, и я тут же принялся звонить в госпиталь — заказывать карантинную палату — и отчитывать подчиненных. Начал я, конечно, с Ви. Но дверь в кабинет закрыл — нечего оперативникам подслушивать. Захочет — сама расскажет, больше доверия у ребят заработает, да и я публичные выговоры не любил и не практиковал.

Я взглянул на стажерку и выдержал длинную укоризненную паузу, а когда она уже начала нервно поскрипывать перчатками в зловещей тишине, приступил к поеданию ее совести.

— И чего ты хотела добиться, открыв щиток, скажи мне, а? Вроде не зелень зеленая и знаешь, что Шестой еще изучать и изучать. Я понимаю, любопытство, но логика какая-то в действиях должна быть? Понаблюдать, например, за незнакомым существом, попробовать понять, как оно живет, как с реальностью связано, не?

Ви растерянно молчала, Красный, заботливо занесенный ребятами в защитном куполе в мой кабинет, чесался, с шипением и упоением тихонько чертыхаясь под нос. Я продолжил выволочку:

— Константину предстоит длительное и малоприятное лечение из-за твоей ошибки, Ви. Справочник и инструкции написаны не совсем чтобы кровавыми жертвоприношениями, но опытом. Часто небезболезненным. Я надеюсь, ты поняла, что исследовательский инстинкт — хорошо, а знать инструкции и слушать, что тебе старшие коллеги могут сказать — важнее?

Ви быстро-быстро заморгала, потупилась и кивнула, но не расплакалась, молодец.

— Вот и ладушки. Мы улетаем через неделю, значит, через пять дней жду тебя на переэкзаменовку. Чтоб справочник от зубов отлетал. И да, в поле, пока меня не будет, с Константином ни ногой. Свободна.

Ви подняла голову, упрямо сжала губы, злобно выдохнула в мою сторону, кинула виноватый взгляд на Костю, но молча испарилась из кабинета. Ничего, остынет — вгрызется со всем усердием в творение наших ксенозоологов, а вбитое на подкорку пинками от начальства и собственного опыта знание потом может не раз ей жизнь спасти. Я перевел взгляд на Красного.

— Тебе, я так понимаю, говорить ничего не надо?

У первопроходца заалели даже уши, и он просто кивнул.

— Значит, с моей стороны санкций будет две. Первая, как я уже сказал: ты с Ви в пятерку не становишься. Ни под каким видом. Ей критически важно за коллегу попереживать, чтобы духом коллективизма прониклась и больше глупостей в поле не творила, а тебе… А ты сам выводы делай, тут я тебе не помощник.

Красный понуро кивнул еще раз, потом поднял на меня взгляд и спросил:

— А вторая?

— Санкция? Мог бы и сам догадаться. За неделю тебе все споры не вытащат, и ожоги вряд ли заживут. А взять к новому миру я хотел в том числе и тебя.

Я с искренним сожалением вздохнул, а Красный констатировал:

— Сам себе злобный баклан.

Именно так оно и было. Я утвердительно фыркнул и вызвал оперативников — побыстрее оттащить наш сугроб в радуге защиты в госпиталь.

За пару дней до отлета я зашел к очкастому спросить об ученом составе: любопытно же, в межпланетарных экспедициях ему доводилось бывать, хотя бы однажды, а мне — нет, есть у кого поучиться уму-разуму.

— Кого брать будешь? — поинтересовался я, сдвинув в сторону бесчисленные бумажки с расчетами и схемами и сев на их место прямо на стол.

— Как кого? — удивился штатный гений. — Конечно, самых перспективных.

— Это кого?

— Нила и Гайяну. Хотел Кевина взять, но у него клаустрофобия. Работать будет невозможно. Прискорбно, — поджал губы ученый. — Со стола слезь, мешаешь.

— У тебя просто весь отдел перспективный, я потому и спросил, — справедливо отметил я, памятуя, как их Тайвин отбирал и натаскивал. И со стола сполз на всякий случай, вдруг рассердится.

— Ты, наивная первопроходческая душа, полагаешь, что дело исключительно в таланте? — ехидно прищурился на меня друг. — Небось, исходя из стереотипов, напридумывал себе супер-пупер гениев, способных и резонансный двигатель починить, и картошку в вакууме вырастить? Так не бывает. Ты представь на минуточку, что нас будет всего десять человек, а сколько надо работы проделать? Финансирование со стороны правительства ограниченное, и надо, чтобы каждый, подчеркну, каждый специалист имел не только свою узкую специализацию, но и две, а то и три дополнительные. Но универсалом ни один человек быть не может, и кандидатура должна быть не только жизненно необходимо востребованная, но и взаимозаменяемая.

— Как я тебя понимаю… — вздохнул я. — Мне тоже перевыбрать надо, вон, слышал, наверное, что Ви с Красным отчудили?

— Слышал. И ты мне обещал рассказать в подробностях, — упрекнул меня ученый, но не стал останавливаться, продолжив: — Тебе-то что выбирать? Великолепную пятерку возьми.

— Да расскажу я, расскажу, — я только рукой махнул. — Не-е-ет, ты что, какая пятерка? Меня в стереотипном мышлении упрекаешь, а сам в ту же ловушку попал. Они же программные до мозга костей, их на уже готовую точку посылать хорошо. Пятерка и что-то новое — это как архетип мужика вместо дрона в продуктовом без списка покупок. Без четкой инструкции, куда идти и что делать, сразу потеряются и начнут нервничать. Вика не возьму, новичков тоже, на Берца отдел надо оставить. Али? Нет. Дана, Марка с Сержем… Красного бы, только он еще не выздоровел. Может, Уилла? Пожалуй. А, ну и все, места закончились. И я.

Я повеселел, определившись, а мой очкастый друг, напротив, загрустил.

— На кого бы мне отдел на время отсутствия оставить…

— Как на кого? — удивился, в свою очередь, я. — Санникова позови, он только за одну возможность к тебе в кабинет заглянуть обе почки продаст вместе с остальным ливером и душой с ее потенциальным бессмертием. Только подписку о неразглашении с него возьми.

Тайвин задумчиво посмотрел на меня:

— А если он подсматривать будет?

— Конечно, будет! — жизнерадостно подтвердил я. — Так на то и расписка. И потом, ты прекрасно знаешь, что у него специализация не та, а если он что в твоих заметках разберет, так, может, науке и на пользу? Пока ты с Ассоциацией наук поделишься, там не то что рак после дождичка на горе в четверг, там сдохший в лесу слон воскреснет и пойдет трубить апокалипсис.

Я подмигнул, а Тайвин фыркнул на меня в ответ:

— Не такой уж я информационный сквалыга. — Он поправил очки и приподнял одну бровь: — А ты временами небезнадежен. Я подумаю.

Я тут же засиял улыбкой в ответ:

— А то! Временами и в мою голову могут прийти светлые до гениальности мысли. Эй! Хорош ржать!

Что нужно группе ученых, чтобы изучить экзопланету? Я никогда не знал, но всегда был очарован эстетикой покорения неисследованных территорий, равно как и эстетикой новых миров. Жюль Верн, Герберт Уэллс, братья Стругацкие, Энди Вейер, муж и жена Кларксоны, фантаст из Корейского мегалополиса со сложной фамилией, звучащей так, будто кто-то чихнул, и которую я не мог запомнить, как бы ни пытался, — в общем, классики и современники говорили мне о том, что познание нового мира — штука увлекательная. Да что там, я и сам в этом убедился, как один из винтиков системы освоения Шестого. Но мой искренний интерес и энтузиазм столкнулись с Седьмым — и с жестокой действительностью. Нельзя вот так просто взять и высадиться на планету, где никогда человек не бывал.

Оказалось, чтобы освоить новую планету, человечеству к концу двадцать второго века потребовалось основательно перетряхнуть подходы к организации научно-исследовательских экспедиций. А то Землю изучили вдоль и поперек, а с какого бока надкусывать целый новый мир, было первое время не очень понятно. Тайвин, рассказывая мне про начало работы с первой экзопланетой, привел в пример развитие эмбриона, когда ткани зародыша первое время не имеют специализации, а потом начинают все больше и больше усложняться, а эритроциты так и вовсе теряют ядро.

Так и с экспедициями: сначала отчаянные исследователи Земли просто плыли примерно куда собирались, ориентируясь по звездам, морской астролябии, чутью и прочим навигационным ухищрениям, а потом человечество стало отдельно геологические экспедиции организовывать, отдельно биологические, отдельно этнографические и иже с ними. А как пришло время вернуться к универсальности, с освоением пятой фундаментальной силы физики — квинтэссенции, с изобретением перигравитации и резонансной космонавтики, так и село человечество чесать в затылке и думать, как и кого посылать закрашивать белые пятна на звездной карте.

Но понемногу технологию отработали, еще бы, к седьмой-то экзопланете. Так в нашей экспедиции оказались два биолога со специализацией на ксеноботанике и ксенозологии, плевавшие пока в потолок и мечущийся между научными сотрудниками геолог-психолог (я долго и истерически хихикал от сочетания специализаций, признаюсь), который пытался настроить всех на оптимистичный лад. Еще был специалист по планетологии с навыками в геодезии и климатологии, чтоб карты составлять и климат изучать; я его тут же обозвал имперским планетологом Кинесом, благо и фамилия была какая-то похожая, на что ученый страшно обиделся и перестал со мной разговаривать. Курировал физическое состояние команды врач-терапевт с дополнительным дипломом по микробиологии и вирусологии, пробы изучали два химика-аналитика, в том числе Нил. Наконец, разбавлял компанию непонятный мне эколог, судя по взгляду, вовсе и не ученый даже, а кто-то вроде наблюдателя от правительства. Возглавляли бардак наши два физика-нанокибернетика, Тайвин и Гайяна, которые должны были всю эту хаотичную работу структурировать и стабилизировать, но пока получалось плохо.

Пока Тайвин, его подручные и прочие достойные представители ученой среды от Санникова и Всемирной ассоциации наук, пытались понять, пускать нас вниз или нет, я совал нос везде, куда мог, а по пути развлекал очкастого друга разными байками.

— Вот и скажи мне, зачем человеку разум, если он им пользуется, как ребенок микроплазменной горелкой — все вокруг разноцветное, плавится, огоньки, искры во все стороны, а толку с гулькин хвост? — задал я риторический вопрос, подробно и не без доли ехидства рассказав штатному гению про выходку Ви. — Представь, а если вся наша кремнийорганическая планета — это такой гигантский кристаллический излучатель, который на мозги действует как-нибудь… угнетающе, ну, способность думать связно душит и прочие функции мозга искажает, например?

— Богатая у тебя фантазия, — фыркнул Тайвин, — тогда резистентность у мужчин должна быть выше.

— Почему? — изумился я.

— Потому что куда ни плюнь, все время только девицы непотребства совершают, не иначе как твое таинственное излучение исключительно на женский мозг действует. Допустим, та дама с розами всегда обладает одним типом мышления, но потом как по заказу, сначала Максимиллиана глупости творила, теперь Виолетта, Гайяна тоже себя ведет, скажу тебе прямо, несколько неадекватно, — задумчиво перечислил штатный гений прегрешения слабого пола, предварительно оглянувшись — не видно ли где его кудрявой помощницы.

— С Гайяной мне как раз все понятно. Но остальные колонистки с ума пока не посходили? Да и потом, я же не девушка, но тоже немножко того, — слегка обиделся я. — А пацана того помнишь, что купол отключил? А…

— «Немножко того» — это твое перманентное состояние, и с излучением — ерунда это все, — прервал меня, отмахнувшись, ученый и осведомился, как мне показалось, несколько более заинтересованно, чем должен был бы: — И что тебе понятно?

Я хитро улыбнулся и подмигнул ему:

— А ты подумай.

— Не юли, — строго сказал мне Тайвин. — Если что-то знаешь — так скажи прямо.

— Не, — беспечно отозвался я, перехватив у него из-под носа последнее золотистое ароматное яблоко из вазы для фруктов, — наверняка не знаю, только догадываюсь. А ты любишь, чтобы все доказательства были на месте. Вот как докажу — так и скажу.

Тайвин подозрительно прищурился и вернул потянувшуюся было к яблоку ладонь на место — в карман халата. Я подбросил фрукт в руке и сказал, попутно поняв весь двусмысленный идиотизм и пафос фразы, но остановиться уже не смог:

— Порой запретный плод раздора пребывает у тебя под самым носом, а ты притворяешься бревном и ни черта не видишь, а стоило бы, — я посерьезнел, грустно вздохнул и пояснил: — Я про себя, если что.

Я взял друга за руку, вложил ему в ладонь яблоко и ушел, оставив его в недоумении переваривать мои корявые намеки насчет подозрительного внимания ведущей научной сотрудницы к отдельно взятым очкастым гениям.

Больше я тему нелегких взаимоотношений женщин, мужчин и кремнийорганики не поднимал — у Тайвина и без того хватало поводов для глухого раздражения. Мы висели на орбите Седьмого уже пятый день, и бесконечная возня с пробами воздуха с верхних слоев атмосферы начинала ему порядком надоедать. Как и мне — вынужденное безделье. Приступы хандры испарились, чувствовал я себя так, будто могу пойти и свернуть пару десятков возвышенностей, и по нескольку часов в день проводил у обзорных экранов, где, затаив дыхание, рассматривал новый мир. Громада планеты неторопливо ворочалась фиолетово-сиреневыми циклонами, изредка кокетливо обнажала границы континентов, кое-где сверкала серебристыми и алыми зарницами гроз. Заманивала, зараза.

Я честно держался сколько мог. Помогал Тайвину с пробами воздуха, хотя, подозреваю, больше мешался бесконечными вопросами и уточнениями. И постоянно вертелся под ногами у специалистов, пока меня не начали прогонять из лаборатории, едва завидев — настолько я надоел занятым делом ученым. Мои ребята искренне недоумевали: за несколько лет постоянной работы такой подарок, как ничего не делать целыми днями, стал поистине роскошной возможностью отдохнуть. Но я не мог усмирить беспокойную натуру: как так, новый мир, руку вытяни — и коснешься, а я еще и шагу не сделал по удивительной лиловой траве!

Штатный гений шипел, плевался и поливал желчью окружающих. Я его понимал: планета подло пожирала дрон за дроном, вынуждая держать технику на границе тропосферы и стратосферы, иначе ее практически мгновенно изничтожала местная летающая живность — те самые обсидианового цвета летающие красавцы с крючками на кончиках суставов и маховых перьев. К тому же, мой очкастый друг беспрестанно ныл, что лишился большей части своих научных сотрудников, чем добавлял работы геологу-психологу, а настроения порядком отбавлял.

— Как же все-таки жаль, что у Кевина клаустрофобия! — сокрушался Тайвин. — Мне очень не хватает его познаний в ксенозоологии и атмосферной физике. Ты вот не знаешь, а именно он решил проблему с электрическим состоянием атмосферы на Шестом.

— Почему, — удивился я. — Знаю, конечно.

— Откуда? — тут же прицепился ко мне ученый.

— Тай, вот я тебе давно говорю, люди — не тараканы, их не по усам различают, — укоризненно покачал головой я. — Про твоих лаборантов что про моих оперативников — такие легенды по колонии ходят, закачаешься. А фобия — дело такое, непредсказуемое. Если со страхом еще бороться как-то можно, то фобию только со специалистом лечить.

— Бред, — фыркнул Тайвин, — дело просто в степени интенсивности эмоции. Вот ты чего боишься?

— Нет, — мягко объяснил я, — фобия иррациональна, а страх имеет природу глубоко биологическую и немножко социальную. Я боюсь… — я призадумался, но почти сразу нашел самый страшный страх и тут же озвучил: — Я боюсь быть не на своем месте. Ну, что я дилетант, просто все вокруг зачем-то делают вид, что я нормальный как человек и как руководитель. А почему меня Аристарх по какой-то неведомой причине еще не уволил, я вообще не понимаю.

— Ты — нормальный? — Тайвин прыснул. — Ты и нормальность как материя и антиматерия, тебе нельзя сталкиваться с нормальностью, а то Вселенная коллапсирует в судорогах. Но это не делает тебя плохим начальником или дилетантом.

— Ты думаешь? — приободрился я. — Ладно, поверим тебе на слово. В любом случае, мой страх имеет причины, я его контролирую, не упаду в обморок с трясущимися коленками и не сбегу куда глаза глядят от панической атаки, если вдруг что. А при фобии человек свои реакции, что психические, что физические, вообще контролировать не может. Странно, что это я тебе рассказываю, а не ты мне.

— Психология… Как бы тебе сказать помягче, — поморщился Тайвин, — несколько не мой профиль.

— Да я уже понял, — хмыкнул я, взъерошил пятерней волосы и осведомился: — А ты чего боишься?

— Доверять людям и тем более в них верить, — незамедлительно отозвался ученый, поправив очки. — Жизнь научила. Теперь не знаю, плохо ты мне сделал или хорошо, что разучил.

Я заулыбался и положил ему руку на плечо:

— Если ты один раз в жизни на что-то плохое напоролся, или даже не один, это не повод отказываться верить людям и в людей.

— Хотелось бы мне, чтобы ты был прав, — вздохнул Тайвин. — Только в нормальной реальности, а не в твоей идеалистической, не так все радужно.

После разговора о доверии, страхе и природе фобий мной завладела навязчивая идея высадки. Сутки я боролся с собственной натурой и стремлением бесстрашно ринуться в объятия лиловой незнакомки, но как только услышал краем уха новость о том, что дроны заканчиваются, и пора собираться домой — за добавкой техники или кукишем от правительства, причем второе было более вероятно — что-то у меня внутри окончательно кристаллизовалось в уверенную решимость схулиганить.

И я принялся готовить почву. Для начала убедился, что отсек с флаерами никто не охраняет, и наблюдение за ним хоть и ведется, но чисто номинальное — только чтобы фиксировать вылет и посадку, если они вообще будут. Под предлогом невыносимой скуки и неуемного любопытства одновременно, я проверил их комплектацию — полный фарш, как и предполагал. Тяжелая экзоброня в двух экземплярах, наше оборудование, а для ученых — полевой набор для первичной рекогносцировки природно-территориального комплекса, на который предстоит высадка, куча отчетных бланков вроде этикетной книжки для геологов и полевого дневника для биологов, все необходимое для сбора образцов почвы, воды, воздуха, представителей флоры и фауны, а кто-то особо умный, подозреваю, что Кевин, сунул в числе прочего хороший такой энтомологический сачок с титановым складным обручем и эксгаустер с датчиками движения, фиксации размера животных и автоподсосом воздуха.

Ну хотя бы оперативникам не предлагалось световые или почвенные ловушки устанавливать, а сачком махнуть пару раз — дело нехитрое. Содержимое потом в локальный защитный купол вместе с сачком помещу — хорошо, что Тайвин смог рой нанитов модифицировать под малые жесткие каркасные структуры, намного удобнее, чем с банками да морилкой возиться. И все равно зрелище будет просто замечательное! Руководитель оперативного отдела в тяжелой броне с сачком наперевес — местное зверье ухохочется. Ну да чего не сделаешь на благо науки, на Шестом и такое приходилось первое время вытворять, да не один раз.

Потом я отлавливал по коридорам хмурых и неразговорчивых космотехников, садился им на уши и с видом ничем не занятого, а потому очень доставучего раздолбая принимался рассуждать про НЛО, похищения людей и рассказывать бородатые анекдоты про то, как инопланетяне украли из шаттла граждан Нью-Йоркского, Московского и Токийского мегалополисов и подарили им три титановых шарика на предмет проверки интеллектуальных способностей. Через пяток несмешных баек и наводящих вопросов один из техников не выдержал и, только чтоб я отстал, рассказал про контуры безопасности при взлете и посадке флаеров. Оставалось одно — подгадать момент. И накануне отлета, пока все спали, а Уилл отошел заварить кофе, я рванул с низкого старта в транспортный ангар.

Сходу забаррикадировался изнутри — изменил кодификацию замка на любимую дату, прилет на Шестой, чтобы можно было, если что, быстро догадаться, но не мгновенно. Оперативники мою любовь к постоянству паролей знают и поймут быстро. Натянул экзокостюм, врубил программу разгерметизации отсека и сел во флаер, думая о себе, о жизни и ее смысле.

Последний год я только и делал, что сопровождал экспедиции, мотался по вызовам и существовал по схеме «работа-дом», словно после предательства Макс из меня вынули мотивационную батарейку, и я прекратил понимать, зачем я жил и работал. По инерции разве что. А тут передо мной снова то, ради чего я несколько лет преодолевал сам себя, раз за разом перепрыгивая через четырехметровый забор сомнений и самокопаний — новая экзопланета, новый мир, а я — первопроходец, и мое дело — сделать первый, пусть и крохотный шаг в сторону ее освоения. И без того целых пять миров без меня исследовали!

Так что сомнений я не испытывал ни малейших. Даже когда по внутренней связи через помехи до меня донесся голос очкарика.

— Ты зачем смылся? Вернись только, я тебе устрою интерокулярный травмирующий тест! — пригрозил мне по переговорнику Тайвин.

Я только развеселился:

— Это как?

— Это кулаком промеж глаз в переносицу, чтоб искры посыпались и дурь из головы вылетела!

— Какой ты грозный, — восхитился я. — Тай, ну серьезно, мы тут висим на орбите неделю, и уже почти все зонды потеряли на середине расстояния до поверхности планеты. Такое ощущение, что их то ли намеренно сбивают, то ли эти ацтекские крючконосцы — умелые хищники. Но я с флаером покрупнее зонда буду. Нам нужны результаты, или как?

— Чез… — интонация у Тайвина была какая-то уставшая, виновато-родительская, словно я нашкодил, а он собирается меня в угол поставить. — Если ты себя угробишь во имя проб, то экспедиции, нам всем и Шестому лучше не будет. Вернись. Пожалуйста.

Но я уже решился и останавливаться не собирался. Флаер пронесся через облака, миновав стайку когтистых обсидиановых созданий, вынырнул над пространством нового мира, и я почти задохнулся от восторга.

От края горизонта до другого его края простирались огромные пространства, заполненные всеми оттенками фиолетового, синего, карминового, лилового, бордового и розового. Яркий, разноцветный, насыщенный, мир манил меня к себе, и я просто не знал, на что смотреть сначала: на светло-сиреневый небосвод, мелькающий сквозь легкую бордово-красную облачность, на темно-фиолетовую дымку на краю горизонта, мерцающую сполохами алых зарниц, на цветное безумное буйство луга, над которым я постепенно снижался, на высоченные деревья в три обхвата с листвой цвета индиго или чей-то громадный синий хвост с пушистым красным кончиком и еле заметным с высоты гребнем изумрудного цвета, мелькнувшие среди деревьев и органично меж них растворившиеся.

Какая у природы цветовая гамма, такая и окраска будет у животных, это понятно, логично и биологично, но я все никак не мог нормально дышать. Целый новый мир, полный жизни, неизведанной, дикой, иной… Может, тут и законы физики другие? И точно совершенно иная эволюционная линия. Как вообще так получилось, что пять миров с Землей почти одинаковые, а эти два — кардинально отличаются не только от родины человеческой, но и между собой похожи, как… как… да вообще не похожи.

Я помотал головой, нет, хрупкая полупрозрачная твердость Шестого отдельно, а эта удивительная цветная яркость — отдельно. Цвет всегда играет свою роль, да вот только исключительно прикладную, это только у человека пунктик на эстетике, природа проще и беспощаднее: что не помогает жизни процветать — оказывается отброшено. И нельзя сравнивать между собой, например, бумажное осиное гнездо, упорядоченное, полное опасности, скрывающееся за неприглядным папирусом очаровательной красоты, и коралловый риф с его нереальными красками. И там, и там сочетается несочетаемое: стройная гармония природы, обусловленная биологией и эволюцией сложность взаимосвязей, тончайшая ювелирная работа жизни, которую так просто сломать и так сложно сберечь.

Связь постепенно пропадала, и я установил на флаере автопилот. Будь что будет. Выйду в тяжелой броне, наберу всего, чего только смогу за пять минут, а там или я сам вернусь, или какой-нибудь кусочек мой обратно доедет. Какая бешеная коза меня покусала, что я вот так сломя голову рванул в одиночку покорять Седьмой, я не знал.

Первый шаг по новой планете оказался ошеломительным: меня изнутри как молнией прошибло, почти до слез. Насколько прекрасна природа во всех ее проявлениях! В состоянии полной немой восторженности я едва заставил себя собрать хотя бы какие-то пробы, пока таймер не звякнул, предупреждающим неприятным сигналом ввинтившись в уши, а красной пометкой времени с внутренней трансляции информации по экрану шлема — в глаза. Я дисциплинированно позакрывал все банки, поместил сачок с образцами растений и мелкой живности в защитное поле, сел во флаер… и не смог подняться. Автопилот я переставил еще на десять минут, а у меня самого рука не поднималась включить предполетный тумблер, я все смотрел и смотрел на море аметистовых трав, на сиреневый небосвод и серебристо-синюю пыльцу, облачком вставшую над ближайшими растениями с цветами такой причудливой формы, что я просто не успевал все запоминать. Хорошо, локальный модуль фиксации информации додумался запустить и забрать потом. Такого острого единения с мирозданием со мной не бывало, пожалуй, с детства, когда бежишь по лугу облакам навстречу, обнимаясь с ветром, и душа поет, раскрываясь безбрежности бытия. Я тряхнул головой, пытаясь перебороть себя и полететь обратно, и никак не мог, пока не сработал перенастроенный автопилот.

Флаер, как только я влетел в недра шаттла, окутало защитным куполом — логично, мало ли, что я мог с собой притащить. Я вышел, на его границе активировал локальный малый — и пузырьком воздуха в радужной пленке защиты отделился от основного. Это позволило мне снять броню, не соприкасаясь с флаером. Наконец, я стащил ботинки, перчатки и, затаив дыхание, сделал шаг. Пленка спокойно пропустила меня в одной облегающей тело подстежке под броню — ничего необычного или запрещенного я на себе не принес.

Я глубоко выдохнул. Постепенно в голове прояснялось, и я посмотрел на ожидающего результатов неподалеку Тайвина. Ученый смотрел на меня с подозрением, и я виновато пояснил:

— Я не знаю, что на меня нашло, можешь не спрашивать.

Я прислушался к себе, но ничего особенного не ощутил. Кроме того, что вся эта выходка с флаером теперь воспринималась мной практически как приступ психоза или непреднамеренный саботаж. Я не видел никаких причин для столь авантюрного поступка и готов был сам на себя наорать, как на того паренька, что нам как-то купол на всю колонию по подростковой дурости отключил.

Тайвин меня не стал разочаровывать: с привычным скептическим апломбом он поправил очки и, не сделав ни единого шага в мою сторону, с жадным интересом покосился мне за спину — в сторону флаера и набранных образцов. Я понимающе вздохнул и сник, а ученый не преминул распорядиться:

— Защиту верни и в карантин на двое суток. Потом поговорим.

Я опустил глаза — штатный гений был кругом прав, он и так порядком рисковал, встречая меня. В малом защитном куполе мои же оперативники затащили меня в карантинную капсулу, заставив почувствовать себя на месте Красного. Не сказать, что я обрадовался: своего сотрудника за аналогичные прегрешения я, выходит, пропесочил по полной программе, а сам вопиющим образом опростоволосился, и настроения мне это никак не добавляло.

Спустя двое суток я, притихший и пристыженный, вылез из карантина и смиренно поинтересовался у очкастого друга:

— Что нашел?

Тайвин строго сверкнул на меня взглядом и вознамерился прочесть нравоучительную лекцию. Я препятствовать, конечно, не стал — сам виноват — но он передумал.

— Пробоподготовка и анализ полученного материала займут еще сутки, но ты должен мне как минимум подробные объяснения относительно твоей, с позволения сказать, спонтанной «экспедиции».

— А как максимум? — улыбнулся я.

— Бутылку текилы и личные извинения, — прищурился Тайвин.

Я понурился и согласился:

— Договорились. Извини меня, пожалуйста. Слушай, но ведь я обычно со всех, включая себя, за безопасность семь шкур готов содрать. А ради Седьмого флаер угнал. Непонятно.

— Извинения приняты. В принципе, года три назад я бы совсем не удивился, твоя инфантильная непосредственность была предметом особого разговора и головной боли. Но сейчас… Вопиющая безответственность, Чез. — Тайвин секунду помедлил, а потом, ошеломив меня до крайности, полез обниматься. — Я рад, что с тобой все в порядке. В рапорт придется только чушь писать…

— Не надо, — с чувством обняв друга в ответ, поморщился я. — Я надеюсь, что вырос все-таки из восторженных штанишек. За свои поступки надо отвечать.

— Банальный инфантилизм и неумение нести ответственность за собственные действия ты со временем и профессиональным ростом сконвертировал в свойственный тебе природный авантюризм и здоровое умение наслаждаться моментом, так что не путай их между собой, — с назидательной интонацией прокомментировал мне мой же жизненный путь штатный гений, на что мне оставалось только кивнуть — в очередной раз очкастый был совершенно прав.

Отпустив друга, я огляделся — в карантинном отсеке кроме нас не было ни души, но вот к обзорному окошечку над ним прилипли любопытствующие физиономии ученых и оперативников. Я помахал им рукой — мол, все нормально — и укоризненно вздохнул:

— Вот и кто бы говорил про безответственность. Никого не пустил, а сам приперся. Где твой инстинкт самосохранения?

— В лаборатории забыл. Пойдем, поищем? — Тайвин был сама невозмутимость, я даже возразить не посмел, просто пошел вслед за ним. Только изумился до глубины души. Он что, шутить научился?

— Кстати, я заметил, что ты перешел на обычное для тебя перманентно приподнятое эмоциональное состояние, — отметил Тайвин, пропуская меня перед собой вперед в лабораторный отсек.

Я остановился посередине тесного, забитого столами с аппаратурой пространства, немного покопался в себе, задумчиво взъерошил пятерней волосы и согласился с ним:

— Ты знаешь, да. Вот как мы с Шестого улетели, так у меня больше нет желания ни выпить, ни потосковать. Думаешь… — я вопросительно посмотрел на ученого, предлагая ему продолжить. Я сам и предположить не мог, что со мной происходит, тут ему было на порядок виднее. Тайвин, конечно, тут же перехватил инициативу:

— Думаю. И тебе советую, полезное занятие. Я посоветовался со специалистом по психоакустике до отлета, и он сказал, что не исключено узконаправленное инфразвуковое воздействие или низкочастотное электромагнитное, симптоматика уж больно специфическая: расстройства поведения, астения, склонность к депрессивному состоянию… Тебя бы в медсканер загнать, проверить на признаки полинейропатии.

— Фигушки, живым не дамся, — надулся я.

— Так я и думал, — вздохнул ученый. — Так вот, поскольку ты и так личность малопредсказуемая, что в психологическом, что в биологическом смысле, то…

— То? Не томи, говори давай, театральные паузы тебе не идут, –поморщился я. Мне в подтверждение что-то громогласно свистнуло. Я повернулся на звук и увидел, как над громоздкой фиговиной, над которой торчали во все стороны мониторы и датчики, начало конденсироваться голографическое многомерное изображение планеты в разрезе. В любой другой момент я бы плюнул и на разговор, и на себя, поддавшись любопытству, но сейчас чувствовал настоятельную необходимость разобраться в собственном состоянии.

— … то стремление просто вывести тебя из равновесия может вылиться во что угодно, от попытки суицида до реального сумасшествия. Или обернуться вот такими вот дикими выходками, — закончил очкастый.

— Приехали, — обескураженно присвистнул я, разглядывая медленно обрастающую штрихами модель Седьмого. — И что мне делать?

— Нам, — поправил меня ученый. — Для начала подумать, кому надо тебя попытаться до неприглядного состояния довести?

— До неприглядного, говоришь? — еще больше задумался я и перевел взгляд с голопроекции на штатного гения. — Если я начну беспробудно пить, пропускать работу, будучи подавленной в пюре картошкой, подавать прошение о возвращении в отдел Макс и совершать подобные дебильные глупости — меня отстранят. Или еще раньше я бдительность потеряю, и химера что-нибудь важное от меня откусит, как раз брачный сезон еще не кончился. Значит, кому-то я мешаю. И этот кто-то хочет, чтобы я фатально ошибся.

— Кто бы это мог быть… — язвительно протянул Тайвин.

— Что, опять? — мне мгновенно скулы свело, будто я три ведра лимонов за раз съел.

— Похоже, что да. Только я логики не вижу. У тебя график поставок оксида лютеция на Землю есть?

— Откуда бы, — удивился я. — Нет, конечно.

— Так я и думал, — удовлетворенно отметил штатный гений. — Дело не в поставках, дело в тебе.

— Да на кой я «Апостолу» сдался? — беспомощно пожал плечами я.

— А вот это надо будет выяснить. Думаю, в этот раз я буду более осмотрителен, чего и тебе советую. Пойдем к Аристарху, Вернеру расскажем, Тони…

— Может, всей колонии рассказать заодно? — едко поинтересовался я.

— Не перебивай. Будем ловить на живца, — продолжал свою мысль ученый, хитро на меня щурясь.

— Это на меня, что ли? — усмехнулся я в ответ и повеселел. — Не в первый раз, давай попробуем. Хоть какая-то определенность. Ладно, раз рабочая версия есть, то это мы успеем еще обсудить, а пока расскажи мне, что за чудо техники у тебя там интересное кино показывает? А то сейчас твои и мои понабегут, а я так и не узнаю, что это за штуковина.

— Ты неисправим, — покачал головой ученый. — Пойдем, покажу. Это орбитальная голограмметрия, полученная с помощью сочетания стробоскопического высокоимпульсного георадара, основанного на принципе нейтринной осцилляции и импульсного лидар-сканирования с экстраполяцией результатов с точностью до сотой доли процента на аналогичные данные глубинного сканирования аналогичных экзопланет по типу формирования, но без признаков биологической активности…

— Из того, что ты сейчас сказал, я понял пару предлогов и что-то про радар.

Тайвин только тяжело вздохнул:

— Что ж с тобой всегда все так сложно… Ладно, объясню простыми словами. Подобных Седьмому планет немало, но жизни на них нет. Их просканировали. Просканировали Седьмой. Совпадающие показатели совместили, чтобы сделать хотя бы примерную модель. Так понятнее?

Я лишь благодарно улыбнулся в ответ — я всегда и всем обещал, что со мной будет легко и весело. Но про «просто» — речи не было!

Через сутки рыжеглазый устроил грандиозный скандал на весь шаттл, узнав о том, что высадок больше не будет. Тайвин попытался его убедить логически и биологически в том, что осваивать планету, полную психотропных веществ в воздухе — плохая идея, но преуспел в этом только наполовину. Первопроходец напрочь отказался верить в то, что Седьмой мир можно изучать лишь ради интереса и естественнонаучного любопытства, а больше он низачем не годен, и согласился только на то, чтобы временно заморозить исследования и закрыть мир как заповедник. Что-то щекотало ему чутье изнутри, но когда предчувствия одного человека были основанием продлевать дорогостоящие и трудоемкие проекты?

Отсутствие начальника и трети боевого состава совершенно не мешало остальным первопроходцам заниматься текущими заявками. Разве что стажеров стали брать практически на все полевые выходы, впрочем, не забывая наказ Честера не ставить в одну боевую пятерку Виолетту и Константина.

Красный после госпиталя старался с Ви особенно не пересекаться — во избежание слухов. А Ви, успешно прошедшая переэкзаменовку по справочнику флоры и фауны, вцеплялась во все возможности выйти в поле, чтобы закрепить знания и больше никогда так не ошибаться. Но каждый раз, когда она видела в отделе белоснежную макушку Кости, у нее куда-то глубоко вовнутрь проваливалась вся храбрость подойти, извиниться за допущенный просчет, поблагодарить за спасение и предложить какую-нибудь компенсацию, например, хотя бы кофе угостить. И Ви, если выдавалась оказия, норовила тут же сбежать из офиса куда-нибудь в колонию по заявке, в поле или в тир. А если не выдавалась — то пряталась за документами или в столовой.

Март порядком недоумевал, но спрашивать опасался, памятуя недавнюю сковородку. Впрочем, этот инцидент он вспоминал все реже, словно это было в какой-то прошлой жизни и не с ним. Новая работа захватила его с головой, и он с удовольствием старался помогать Ви освоиться с тем, что узнавал сам, а заодно и влиться в коллектив.

Но Ви мрачнела с каждым днем все больше, и в конце концов напросилась на ночное дежурство вместе с Мартом. Она, конечно, могла с ним в любой момент и так поговорить — жили-то в соседних отсеках общей казармы для новичков, пока им своего жилья еще не дали — однако ей показалось, что на работе такой разговор будет надежнее. Правильнее, что ли.

— У меня проблема, — мрачно, но тихо заявила брюнетка, предварительно окинув взглядом комнату и отметив, что кроме нее, Марта и спящего за пультом Дэйла, которого будить она точно не хотела, никого в офисе не наблюдается.

— Раз проблема, то надо ее решать? — с вопросительными интонациями поинтересовался Март, и Ви согласно кивнула.

— Именно.

— И в чем твоя проблема?

— Мне нужен медосмотр.

Мартин забеспокоился: не было печали — черти накачали, и начал забрасывать Ви вопросами:

— А что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Как давно оно у тебя?

Ви нетерпеливо тряхнула копной нефтяных волос, отчего те рассыпались беспорядочными прядями по плечам, и посмотрела на Марта почти жалобно, а бывший астродесантник немножко похолодел и вместе с тем снисходительно пожалел напарницу. Про себя, конечно, а то прибьет и не заметит.

Выглядела она не лучше, чем его сестра в период увлечения очередной страстью на всю оставшуюся жизнь: лихорадочно горящие зеленым глаза с хорошо заметным ведьминским экстатическим огоньком, легкий румянец на щеках, судорожное дыхание и нервные жесты — Ви то мяла краешек формы, то поправляла воротничок, то прикусывала нижнюю губу, отчего та уже порядком припухла. Ни дать ни взять девица на выданье, только вот время девичьих влюбленностей у нее должно было состояться лет этак десять назад. Неужто оттаяла?

Голословное утверждение от него Ви точно не примет, тут требуется кто-то с более тяжеловесным авторитетом, и Март принял соломоново решение: пусть сама выберет удобную ей правду.

— Пошли. Я знаю, кто тебе поможет.

Ви беспрекословно потянулась за ним, задумчивая и молчаливая, а Март, отведя девушку через коридор из одного кабинета в другой, робко постучал в дверь. Та отъехала, предъявив сидящего у Тайвина за столом и жадно пожирающего глазами его заметки Санникова. Разве координатор от Всемирной ассоциации наук мог упустить такой случай — безнаказанно и абсолютно легально покопаться в разработках штатного гения? На его присутствие Март и рассчитывал.

— Александр Николаевич!

— Да, молодой человек? — с интересом поднял голову от записей Санников.

— Тут вот нам консультация ваша нужна.

— Какого рода?

— Да вот Ви думает, что ей нужен медосмотр, но к медикам идти не хочет. Вы же можете хотя бы предположить…

— Вообще я по специальности эпигенетик. Так, к общему сведению. Да, я знаю биологию, в том числе и биологию человека, но врача вам не заменю. Впрочем, разве что, случай вполне ординарный. Расскажите, что с вами, э-э-э…

— Виолетта, — представилась оперативница.

— Виолетта, прекрасно, — кивнул ей Санников. — Александр, для очаровательной барышни — просто Лекс. Приступим к сбору анамнеза. Что вас беспокоит, юная леди?

Виолетта немножко исподлобья посмотрела на Марта, плотно сжавшего губы в попытке не дать прорваться саркастической ухмылке, на Санникова, склонившего голову и поглядывающего на нее хитрыми серыми с прозеленью глазами, и решилась:

— Мне кажется, у меня аллергия на работу.

Санников откинулся в кресле назад, удивленный донельзя, а Март едва не прыснул, но вовремя сдержался.

— Любой вывод в науке, милочка, основан на рациональном мышлении, должен быть подкреплен теоретическими исследованиями по проблематике вопроса, должен иметь предположительную причину, подтвержден валидными методиками и проверен эмпирическим путем, то есть на собственной практике. И что же сподвигло вас, мисс, сделать столь скоропалительные и далекоидущие выводы?

Виолетта надулась, но ответила четко и по существу:

— Я, Александр Николаевич, когда прихожу на работу, испытываю спектр неприятных ощущений.

— И в чем же они заключаются, прекрасное видение?

Виолетта вспыхнула, но сдержалась:

— Когда я захожу в офис, у меня темнеет в глазах, хочется убежать, сердце бьется как сумасшедшее и такое чувство где-то в районе…

— Солнечного сплетения?

— Именно. А как вы…

— Радость моя, симптоматика очень показательная. Рассказать, что с вами происходит?

Ви нахмурилась, подспудно подозревая подвох, но с недоверием спросила:

— И что же?

— Для начала проведем один тест. Если вы не против.

— Я… Хорошо, я не против, — не стала сопротивляться Виолетта.

Санников достал откуда-то из-за пазухи голопланшет, немного над ним поколдовал и проинструктировал:

— Вы первый раз зашли в офис. Вы видите потенциальных сослуживцев. Ваши действия?

На планшете высветилась знакомая доброй половине человечества фотография доблестных первопроходцев, к которым Санников на скорую руку накидал варианты для каждого: поздороваться, представиться, рассказать о себе, игнорировать, пожать руку, свой вариант. На альтернативном варианте Ви запнулась, но быстро распределила интересы. На Красном ее пальцы, дрогнув, споткнулись, выбрав вариант оперативника проигнорировать. Лекс, от которого не укрылась ее реакция, с понимающей усмешкой глянул на Марта, и тому не оставалось ничего, кроме как поверх головы Ви искривить левым углом губ усмешку и легким кивком обозначить подтверждение гипотезы. Санников понимающе моргнул и констатировал:

— Милая моя, диагноз поставлен и обжалованию не подлежит. Мартин, скажите, вы давно с барышней знакомы?

— Достаточно, — кивнул астродесантник.

— С ней сие впервые?

— Да. — Март ни секунды не сомневался.

Санников поджал губы в скорбно-ехидном жесте и резюмировал:

— Dura amor, sed amor.

— Простите? — Виолетта не поняла, но эпигенетик снизошел до пояснения:

— Немного перефразировал известную фразу. Любовь сурова, но это любовь. Погрешил немного, конечно, против грамматики латинского языка, вы уж простите, но ситуация представляется мне вполне однозначной. Вы влюблены.

— Что за чушь! — вспылила было Ви, но осеклась, задумавшись. Санников, внимательно за ней наблюдавший, подвел итог:

— Такова суровая правда жизни, юная леди. Мы все когда-то попадаем в ловушку влюбленности, но сделаете ли вы ее настоящей историей любви или иллюзорным подобием — решать только вам.

Ви было взъершилась, но тут сработал сигнал вызова на дежурном пульте, и стажеры, наскоро попрощавшись с ученым, спешно покинули научный отдел. Дэйл по-прежнему спал: никак не мог нагнать норму сна после конференции и последовавшего за ней профилактического щелчка по задранному носу от Честера. А над пультом на проекции колонии яркой красной пульсацией исходил вызов из туристического сектора. И вариантов, кто вызвал подмогу, не было, кроме одного — на вызов час назад вылетел Красный.

Март и Ви переглянулись. Старшего по ночному дежурству им будить не хотелось, но одним разбираться было страшновато: три партии оперативников урезанным составом, боевыми тройками, а не пятерками, как привыкли, разъехались по экспедициям, Вик и Роман вкушали плоды законного выходного, а больше, кроме них двоих, лететь было некому.

Март тихонько шепнул:

— Что будем делать?

— Диссоциировать, — мрачно пошутила оперативница. — Лететь надо на вызов, аварийные маячки просто так не включают.

— Понял, — обреченно выдохнул Март и только направился в сторону раздевалки — натягивать броню — как Ви схватила его за плечо и развернула к себе.

— Стой. Давай я.

— Тебе же запретили? — удивился Март.

— Запретили в поле в пятерку с Костей становиться, а про жилое пространство речи не было, — схитрила брюнетка, озорно подмигнув сверкнувшим в полутьме зеленым огоньком глаз.

— Кого-то мне это напоминает… — задумчиво протянул стажер, хитро поглядывая на закадычную напарницу и по боям, и по дурацким затеям.

— Ты про Честера? Так какая кислота в реакцию вступает, такая и соль выходит, — невозмутимо пожала плечами Ви и пошла к своему флаеру.

Гипотетическое предположение Санникова стало для нее полной неожиданностью и показалось настолько абсурдным, что она захотела эмпирическим путем категорически его опровергнуть сию же секунду. Благо и случай удобный представился. Заодно, может, она соберется с духом и наконец с Красным по душам поговорит.

На подлете к сигналу аварийного маячка Ви заприметила знакомую беловолосую голову с профилем, достойным, по ее мнению, внимания лучших скульпторов мира. Вокруг оперативника полукругом стояло около десятка туристов, раздраженно размахивавших руками и что-то усердно доказывающих, Константин же с индифферентным выражением лица выслушивал претензии, изредка вставляя короткие, но, похоже, емкие и колкие реплики.

Она припарковала машину рядом с флаером Красного и подошла поближе. Константин, тем временем, пытался обороняться:

— … Нам запрещено убивать инсектоидов, если они не представляют непосредственной угрозы для жизни и здоровья людей.

— Но оно на меня смотрит! — на повышенных тонах истерически взвизгнула туристка, молодящаяся пергидрольная блондинка, указывая в сторону мерцающей радужной пленки, за которой шевелила усами ложная скорпикора. Животное подошло близко к куполу и заинтересованно наблюдало за людьми. Выглядела морда ложной скорпикоры очень издевательски, Ви подумалось даже, что она нарочно решила побесить туристов, потому что на самые высокие ноты и нервные подергивания людей скорпикора припадала к земле и принималась громко шипеть. Но уходить не спешила.

— В самом деле, вы же первопроходец, сделайте что-нибудь! — вступился за перепуганную даму ее кавалер, а группа поддержки в лице собравшихся на скандал зевак из соседних жилых модуль-блоков принялась негодующе гудеть. Блондинка, судя по всему, умудрилась перебудить половину окрестностей, и раз уж поспать пока перспективы не предвиделось, туристам жуть как хотелось найти кого-то виноватого. Желательно без усов, страшной черно-красной окраски, хвоста с жалом на конце, и чтобы не шипел.

Константин тут же начал наливаться краской и только начал шипеть каноническим дуэтом со скорпикорой вместе, как Ви, надменно вздернув подбородок, вмешалась.

— Добрый вечер. Позвольте узнать цель вашего визита в Шестую колонию.

Туристка дерганым движением прижала руки к груди и принялась жаловаться новым ушам, попутно не забывая постреливать масляными взглядами в сторону Константина.

— Мы купили путевку-сафари. Между прочим, перелет сюда очень дорого обошелся, но мы можем себе такое позволить! Это должна была быть поездка мечты! А тут…

— Я поняла, — Ви сложила руки на груди и спросила: — А что вы ожидали увидеть? В рекламном проспекте наверняка были описаны наиболее часто встречающиеся виды инсектоидов. Экскурсия к Шестому миру в гости — это не романтическое путешествие на море.

— Но я не думала… — блондинка было смешалась, но быстро вернулась обратно в возмущенное состояние. — За столько денег меня не должны беспокоить такие страшные твари! Я хотела посмотреть на первопроходцев, на небеса другого мира! А ваш коллега ничего не делает!

— Потому что ситуация угрозы не представляет, — прервала ее излияния Ви. — Вы, может, мне не поверите, конечно, но дикие звери поблизости от защитного купола имеют полное право пробегать, проползать и даже проскакивать. Ложная скорпикора — не исключение. Просто не выходите за пределы купола, согласно инструкции по безопасности, и она не причинит вам никакого вреда.

— Я спать не смогу! Прогоните ее!

Ви пробежалась мысленно по всем пунктам упомянутой инструкции по безопасности, открыла перед внутренним взором справочник по ксенозоологии и быстренько воскресила в памяти то, как Честер обошелся с ложной скорпикорой. Сомнений в том, что особь та же самая, у оперативницы не возникло — рана на правом крыле еще не затянулась до конца. Чувствовала себя скорпикора отменно, несмотря на медленно заживающую дыру в кожно-хитиновой перепонке, и в ответ на возглас туристки зашипела с удвоенной силой и развернула крылья, закинув их защитной окраской на спину.

Ви подошла вплотную к куполу и села на корточки. Зверь, припав к земле, тоже подкрался поближе — и через мгновение Ви смотрела прямо в ярко-красные глаза с горизонтальными зрачками. Оперативница склонила голову набок — и скорпикора повторила жест.

— Слушай, я все понимаю, но не могла бы ты тут не ошиваться, — попросила Ви. Скорпикора склонила голову на другой бок и заинтересованно курлыкнула.

— Кыш! — подняла голос Ви.

Скорпикора обиженно мяукнула, что-то подхватила с земли и с откровенно оскорбленным видом развернулась к людям хвостом. Присмотревшись, Ви узнала в ее зубах плодовое тело нефелы, и оперативницу слегка передернуло — взбурлившая щупальцами полянка и метнувшийся на защиту стажера Константин намертво врезались в память, причем скорее звуками, запахами и памятью тела, чем осмысленной картинкой. Ви могла бы с легкостью рассказать, чем пахнет желудочный сок нефелы (резкий химический запах с кислыми нотками). Как звучит взбешенный то ли гриб, то ли зверь (чуть слышное шипение с присвистом на грани слышимости). Как перехватывает дыхание, когда твое тренированное и уверенное в себе тело мощным броском откидывают в сторону, словно ветер — невесомую паутинку. Но не внятно описать, что тогда произошло.

— Давай, дуй отсюда! — Ви рывком поднялась, и скорпикора, напуганная резким движением, отпрыгнула в сторону и канула в ночную темень луга. Оперативница развернулась в сторону туристки и, сохраняя каменное выражение лица, спросила: — Теперь вам будет спокойнее?

— Д-да, — кивнула напуганная дама. — А если она снова прибежит?

— Ну тогда вызывайте нас опять, — дежурно улыбнулась Ви и посмотрела на Константина. — Пойдем?

— Пойдем, — кивнул первопроходец.

Они отошли к флаерам, и Ви сосредоточенно принялась рассуждать, старательно не глядя на коллегу:

— Надо будет отметить в справочнике, что ложные скорпикоры еще и плодами нефелы питаются, этого, по-моему, там не было. И чего ей поблизости от купола понадобилось? Поганка шипучая…

— Надо будет. Ви, тебе же Чез запретил со мной работать, — с невозмутимым видом произнес Красный, но Ви приметила — оперативник едва заметно расслабился, только еле заметная капля пота проползла по виску и застряла над скулой, не в силах нарушить ее природную строгую геометрию.

— А он говорил только про поле и пятерку, а про купол и дежурства речи не было, — с небольшим вызовом ответила Ви, маскируя видимостью слегка уязвленной гордости робкое смущение, но с каждым словом ее решительность падала куда-то вниз в мягкую землю вместе с громкостью голоса. — Дэйл спит, будить не хотелось. И вообще, любая помощь никогда не бывает лишней, пусть и моя. Я подумала, что в жилом секторе же ничего страшного случиться не может…

Последние слова она практически съела, настолько беспомощным и тихим стал их звук — как раз в этот момент Ви вспомнила про химеру и чуть не сожранного ею Вика — на что Константин отреагировал приподнятым уголком рта.

— Вик на ум пришел? Быстро учишься, стажер, — хмыкнул айсберг во плоти и черно-белой летней форме Корпуса и добавил: — Спасибо, Ви. Я как-то с инсектоидами больше общий язык нахожу, чем с людьми, ты меня тут здорово выручила.

Ви оставалось только зардеться. Свое «спасибо» она вымолвить не посмела.

Прилетели мы под конец рабочего дня, а в космопорте нас встречал весь состав Корпуса: ученые, оперативники и аналитики, жаждущие новостей. Удовлетворив первое любопытство и глянув на часы, Корпус единым фронтом победил наши слабые трепыхания в сторону офиса, с боем выпинав участников экспедиции по домам. С наказом как следует отдохнуть, а утром детальнейшим образом еще раз все рассказать, но уже в красках, с голороликами и с чувством.

Тайвин тут же прицепом поехал ко мне домой, зная, что отдыхать я точно не буду, а буду писать рапорт и приводить отчетную документацию в порядок. Весь остаток вечера мы спорили, и с немалыми словесными баталиями, но штатный гений насилу уговорил меня внести в рапорт чуть подправленную версию событий, дескать, высадка была не моим решением, а общим коллективным помешательством. Я морщился, но писал под его диктовку, и первым делом с утра постарался от жгущего совесть компромата на самого себя избавиться, спихнув отчет на почту начальству. Я искренне надеялся, что маленький реверанс в сторону моего благоразумия не будет сильно виден, но где-то внутри испытывал неудобное неприятие обмана, хоть и понимал, что так будет лучше в первую очередь для меня самого.

Сплавив отчет, я просмотрел историю заявок и вызовов за время моего отсутствия, не нашел документов по последнему вызову и вызвал к себе в кабинет виновников, Красного и Ви.

— Либо вы прямо сейчас мне тут объясняете, что делали на вызове, либо я вас насильно по разным дежурствам раскидаю. Запретил же в паре дежурить! — с укоризной пенял им я.

— Вы только в поле запретили нам вместе ходить, — пискнула Ви. — А тут просто туристка ложной скорпикоры за куполом испугалась!

Я показательно нахмурился, но возразить было нечего — и правда, я запрещал им полевые выходы, а не по жилому пространству колонии. Я перевел взгляд на Красного:

— А тебе с каких пор для общения с туристами подмога требуется?

— Я… Чез, она мне почти до печенок плешь проела, вот я и не сдержался, нажал на аварийный вызов, думал, Дэйл приедет, вдвоем бы объяснили… — Красный жутко смутился и тут же заалел.

— Понятно. Дурдом на пустом месте. Знаете, что… — я задумался. — Надо как-то по-другому сделать. Чтобы аварийный вызов был отдельно, такие вот случаи отдельно, а если срочно собраться нужно — что-то другое. А то один сигнал на все случаи жизни как-то…

— Не комильфо? — ехидно поинтересовалась Ви и включилась с горящими глазами в идею. — А давайте, если аварийный вызов, то помощь нужна прямо сейчас, но достаточно будет двух-трех человек, а если нужен общий сбор, то вот…

Она умыкнула у меня со стола чистый лист и поперек уголка написала «Cito!».

— Это значит «быстро» или «срочно», — пояснила стажер. — Так медики в углу бланков пишут, когда надо прямо сию секунду анализ какой-то сделать.

— А неплохо, — одобрил я, взяв листочек и рассмотрев надпись поближе. — Так и сделаем. Ладно, не будет вам от меня последствий, и даже в угол не поставлю. Идите.

Стоило мне их отпустить, как спустя буквально полчаса я поймал себя на мысли о том, что жизнь дала трещину — мне снова отчаянно захотелось позвонить Макс, насколько тоскливо, уныло и грустно вдруг сделалось на душе. Ага, этот ментальный вредитель принялся за старое, сообразил я и вызвал к себе в кабинет Тайвина, нажаловавшись ему на возвращение приступов дурного настроения.

Он в ответ молча схватил меня за плечо и поволок за собой, я и вякнуть ничего не успел. Мы продефилировали через мой отдел и остановились перед кабинетом начальства. Я по-прежнему не горел желанием впутывать кого-то в авантюрное стремление в очередной раз попытаться ухватить зловредный «Апостол» за хвост, но и препятствовать титановому тарану целеустремленного желания гения мне помочь не хотел, лишь пожал плечами и попытался что-то возразить:

— Я…

— Молчи. Пожалуйста, помолчи полчаса, хоть раз в жизни! — взмолился мой очкастый друг.

Ладно, помолчу, раз ему так хочется. Может, так будет и лучше.

— Вот, — Тайвин схватил меня за плечи и задвинул в кабинет пред светлые очи шефа.

Аристарх Вениаминович заинтересованно поднял голову от голопланшета и с любопытством, едва сдерживая смешок, спросил:

— Вы, возможно, удивитесь, голубчик, но я с Честером имею честь водить знакомство достаточно давно, и не далее, как сегодня, досточтимого руководителя оперативного отдела видел и даже здоровался с ним поутру.

Тайвин вышел у меня из-за спины и внимательно на руководство поглядел, сопроводив укоризненный взгляд колкостью.

— Я смотрю, у кошкоглазого заразная манера общения, — он раздраженно поправил очки и продолжил: — Давайте так. Это сейчас не Честер Уайз, а объект манипулятивных психоакустических инсинуаций!

— Давайте так, — передразнил его шеф, — не только Честер обладает специфической лексикой и въедливыми присказками. В чем суть проблемы?

Я молчал и давился улыбкой. Тайвин поперхнулся, но быстро обрел душевное равновесие и с достоинством продолжил:

— Я полагаю, что на Честера оказывают воздействие либо низкочастотными электромагнитными импульсами, либо инфразвуковыми, что продуцирует нестабильное психоэмоциональное состояние, приступы неадекватного поведения, ухудшение физического самочувствия и…

— И у вас, разумеется, есть предположения, кто может быть в этих прегрешениях замешан, — со спокойным, но пристальным интересом прервал его Аристарх Вениаминович.

— Разумеется, — невозмутимо кивнул ученый. — Синдикат «Апостол».

— Почему вы делаете такие выводы? — склонил голову чуть набок шеф и отложил прочь планшет. — Я не спорю с вашими выкладками, лишь любопытствую. Я определенных шагов от них ожидал, но несколько… обескуражен столь экстравагантными методами.

Тайвин снова схватил меня за плечо и с силой усадил в ближайшее кресло за длинным переговорным столом мореного дуба, что буквой «т» стоял в кабинете начальства. Я в ответ по-прежнему сохранял обещанное молчание, что давалось мне из рук вон сложно. Ученый задал риторический вопрос:

— А кому еще может быть выгодно навредить Честеру и Корпусу?

— Толпа большая, — не выдержал я. Тайвин яростно посмотрел на меня, пытаясь воззвать к моей совести, обещанию и чувству стыда, и я демонстративно провел указательным пальцем по губам, затыкаясь.

— Вы вновь будете несколько удивлены, но Честер прав. — Аристарх Вениаминович с досадой вздохнул и потер лоб. — Он и Корпус первопроходцев в целом — достаточно весомая преграда между интересами Межпланетарного правительства и чаяниями промышленных структур в отношении Шестого мира, что легальными, что не совсем. Подождите минутку, я как раз Вернера с визитом гостеприимства ожидал.

Я устроился поудобнее, сложил руки на груди, вытянул вперед ноги, скрестив и их — пусть очкастая заноза видит, что я всецело закрыт со всех сторон и впредь мешать ему не собираюсь, хоть полгода молчать придется. Но градоправитель не заставил себя долго ждать и, как по заказу, практически сразу материализовался на пороге в кабинет, безупречно выбритый, подтянутый, благоухающий тяжеловесным и дорогущим парфюмом с вискарно-древесными оттенками. Я повел носом, привыкая — никогда не понимал, зачем при всем разнообразии живой природы и ее запахов создавать вокруг себя плотное облако дымовой завесы духов.

— Здравия желаю! — со сдержанным оптимизмом поприветствовал нас Вернер по старой военной привычке. Я в ответ выпростал руку, козырнул и вернул конечность обратно, Тайвин кивнул, а шеф произнес:

— Заходите, друг мой, мы как раз коснулись проблематики «Апостола» в очередной раз.

Руководитель колонии неторопливо прошествовал в кабинет, небрежным интеллигентным жестом поддернул брюки и занял место подле Аристарха Вениаминовича, вопросительно приподняв брови. Тайвин с чуть заметным раздражением повторил все свои выкладки еще раз, снабдив их немалыми подробностями доказательств моего разболтанного душевного состояния. И когда только успел подсмотреть, зараза!

— И у вас очередная до гениальности избитая идея ловли на живца, я полагаю? — с ехидной прозорливостью спросил у него Вернер, неожиданно повернулся ко мне и спросил: — Кстати, а почему вы молчите, Честер?

Я с многозначительной ухмылкой указал взглядом и подбородком на ученого. Руководитель колонии хмыкнул:

— Понятно. И на вас нашлась управа, — и, пока Тайвин не высказался, перехватил инициативу, обратившись к нему: — Вы удивитесь, но на этот раз я с вами целиком и полностью согласен.

— Три, — загнул пальцы ученый.

— Что — «три»? — не понял Вернер.

— Мне за последние несколько минут уже трижды предлагали удивиться. Но больше всего мне хочется решить проблему, а не тратить время на прозаичные эмоции.

Я, как ни старался, не выдержал вторично:

— Ты зря так про эмоции думаешь, Тай!

— Два, — философски загнул пальцы ученый на другой руке, укоризненно покосившись в мою сторону. Я во второй раз сник и замолчал — обещал же.

— Установим за вами наблюдение с суборбитального дрона связи, — резюмировал Вернер.

— А что, так можно? — искренне удивился я. Тайвин только рукой махнул, прекратив демонстративные подсчеты.

— За вами же следят дроны, пока вы в экспедициях, — приподнял одну бровь градоначальник.

— Ну так то экспедиции, а то колония и колонисты, — нахмурился я. — И что, за каждым потенциально так можно наблюдать?

— А как вы хотели? — Вернер обозначил кончиками губ подобие вежливой улыбки, оставив взгляд бесстрастным. — Это только в вашем восприятии, Честер, людям можно доверять безоговорочно практически всем и во всем. В более приземленной реальности и реалии будут более приближенными к жизни. Вы попробуйте в следующий раз поддаться искушениям. А там посмотрим.

На том мы и порешили, обсудили подробности и разошлись.

Первым делом я подошел к процессу ловли невидимого вредителя со всей ответственностью, которую только смог у себя обнаружить. Я начал вести дневник наблюдений за своим настроением и обнаружил удивительную закономерность — я начинал хандрить ровно тогда, когда делал две вещи: сидел в одиночку или у себя в кабинете, или у себя же дома, причем если я включал музыку, усиливалось желание пойти и напиться, а если нет — просто выйти в окно, попутно позвонив Макс. Пока мы мотались на вызовы или ходили в поле, никаких «скачков напряжения» я не чувствовал. Парадоксальным образом поблизости от дурного расположения духа всегда находилось пресловутое окно. Коллекцию музыки я отдал на экспертизу на всякий случай, но результатов мы пока не получили, а к окнам старался близко не подходить, как и оставаться в одиночку, но приступы становились от этого хоть и реже, но гораздо сильнее.

Так прошло около недели, и я совершенно изнемог. Похоже, что очкастый в очередной раз прав — на меня каким-то образом действуют либо низкочастотным ЭМИ, либо инфразвуком, либо по очереди то тем, то тем, через какой-то узконаправленный передатчик. Причем трансляция сигнала действительно должна быть направлена только на меня, потому что больше из первопроходцев никто придурковатым стремлением творить глупости не страдал, я сегодня с раннего утра осторожно разузнал. Мои оперативники, мной же и натасканные на чуткое отношение к любым мелочам, в долгу не остались — и сдали меня с потрохами штатному гению. А Тайвин тут же явился ко мне в кабинет и обозвал мои детективные старания детским лепетом и дурной пародией на плохонькую шпионскую драму, чем едва не довел до слез.

Сообразив, что сейчас начну картинно рыдать, как пятилетка, сломавший машинку и сам себя поставивший в угол, я прекратил оправдываться и метнулся к окну. Мой очкастый друг не преминул повторить то же самое, и мы были вознаграждены зрелищем плавно и неторопливо улетающего вдаль флаера без особых примет и опознавательных знаков. Ну флаер и флаер, возле окон дома и офиса я его раньше не видел, таких в колонии полным-полно, так что мы проводили машину глазами и переглянулись.

— Я уже хотел всерьез на тебя обидеться, — сообщил я штатному гению, чувствуя, как это желание медленно отступает. — И слезу пустить!

Тайвин повернулся ко мне и в немом изумлении поправил очки. Покачав головой и громко выдохнув, он ответил:

— Хотя бы не решил предпринять попытку суицида. Зато теперь я точно знаю, что ты будешь делать, если разбалансировать твое эмоциональное состояние.

— И зачем тебе это знание? — поинтересовался я.

— Мало ли. Вдруг ты столкнешься с длительным травмирующим психику стрессором или психоэмоциональной травмой, буду знать, бегать за тобой везде и караулить, или оставить в покое, — пояснил ученый.

— Так я вроде уже ходил смурной? Ничего, руки на себя не накладывал, и сейчас не стремлюсь, и в будущем вряд ли буду. Как бы нам поймать этого ментата… — принялся соображать я.

— Кого?

— Ты что, «Дюну» не читал?

— Читал, потому и удивился. Ты неправильно употребляешь термины, впрочем, ничего удивительного. Ментаты не воздействовали на других людей, они… — Тайвин вознамерился прочесть мне лекцию о мироустройстве в книгах Френка Герберта, но я его прервал.

— Прости, но смысл ты понял, так что давай не будем сейчас мои ошибки под микроскопом рассматривать. Что делать-то? — почесал в затылке я.

— А что тебе Вернер советовал? — невозмутимо спросил гений.

— Поддаться искушениям? Хорошо, я пошел.

— Куда? — Тайвин начал волноваться. — А Вернера предупредить?

— Как это, «куда»? В кабак, конечно. Куда я еще могу с работы пойти, если не домой. Ну ты же помнишь, о чем мы договаривались, — заметил я. — Вот по инструкции и буду действовать.

— Это несвойственно твоему менталитету, — возразил мне гений, но отпустить отпустил.

И я направился в свой излюбленный бар, включив аварийный маячок и вызов суборбитального дрона. По идее, Вернер должен, получив сигнал, спешно собрать подмогу и следить через технику, что со мной будет происходить. Будем надеяться, у него все наготове.

А пока шел, все думал, что за планы у «Апостола»? Отстранить меня? Зачем? Наверное, чтобы я снова не мешался под ногами на планете, раз через космос грабежи перекрыли. Но почему таким экстравагантным способом? Уничтожить меня через коллектив не выйдет, это понятно, ребята меня в обиду не дадут, как и шеф, обязанности свои я знаю назубок, сплетен про меня особенно не пустишь. Но можно устроить подставу как угодно по-другому, если уж приспичило меня не устранить, а «подвинуть», на то человек придумал сотни, если не тысячи вариантов, как можно сородича очернить, выставить виновным во всех грехах и вышибить подальше с места работы. Наркоту подкинуть, например, устроить аварию со смертельным исходом так, чтоб я был виновником, разбить об меня китайскую вазу династии Мин, чтоб я никогда в жизни за нее не расплатился, да мало ли! Почему инфразвук или ЭМИ?

В раздумьях и дошел до места, приземлился за столик и, игнорируя желание выпить, заказал кофе. Ясный ум мне понадобится. Пока ждал — чувство неприятного жжения в висках начало усиливаться, а еще через мгновение я понял, что мне жизненно необходимо кому-то от души съездить по лицу. Желательно вон тому типу за стойкой, который в планшете копается.

Я нажал кнопку аварийного сигнала на смарте, встал из-за столика и направился в сторону подозрительного человека. И только я сделал несколько шагов, как он вскочил, кинул на стол какую-то металлическую коробку и тут же окутался призрачной дымкой «хамелеона». Подготовился, гад! Сразу дико заболело в висках, будто мне воткнули в мозг одновременно несколько сотен тысяч акупунктурных иголок, уши заложило от невидимого, но всем телом ощутимого давления инфразвука, и я рухнул на пол, обхватив многострадальную голову руками. Паника. Бежать. Подальше отсюда! Прямо сейчас!

Я с трудом сдержался, чтобы не сорваться с места, но увидел краем глаза, как вокруг творится настоящий хаос — кто-то кричал, люди ломились в дверь бара и в окна, в безотчетном ужасе пытаясь убраться подальше. И понял: это надо остановить. Я переборол себя, подполз к стойке, вцепился в ее край, едва понимая, что делаю, достал игломет и стукнул рукояткой по устройству. То отозвалось звоном и новой волной звука, почти взорвавшей мне изнутри все, что только можно.

Еще удар. Еще. Слишком слабо! И я, не особо уже воспринимая реальность, приставил к устройству игломет и нажал на курок. Воцарилась блаженная тишина, а с ней пришла не менее блаженная темнота — я отключился.

И почти сразу пришел в себя вслед за рывком, за которым последовал еще один, затем еще — кто-то тряс меня со всей дури, и через глухую глубину и звон в ушах до меня донесся еле слышный шепот:

— Очнись! Да очнись же!

Я с трудом проморгался и очутился нос к носу с разъяренным донельзя Вернером, который вцепился мне в плечи и пытался привести в чувства. Первым делом мне подумалось, что, если б я был в летней форме, и за грудки бы не постеснялся взять, хорошо, что я легкую броню нацепил.

— Какого хрена ты творишь? Тебе что было велено? Отвечай!

— Н-н-не… не надо, отпустите, — едва отбился я от его рук. — Поддаться искушениям, включить маячок отслеживания, вызвать суборбитальный дрон… Черт, голова раскалывается.

— Дальше! — потребовал градоначальник.

— Дальше… Сигнализировать, если замечу что-то странное. Но я подал сигнал!

— Не было никакого сигнала! Ты мне всю операцию сорвал! Столько людей пострадало, и все зря!

— Значит, заглушили. Сколько пострадавших? — морщась от боли, я сел и тут же пожалел об этом: голова грозила взорваться, перед глазами мелькали черные круги и фиолетовые пятна, звон откуда-то из мозжечка метался в ушах и никак не желал никуда деваться.

Я вцепился в виски пальцами и с трудом огляделся: стекла в кафе выбиты, кругом осколки, столы перевернуты, везде разруха и бардак, но колонистов не видно ни одного, только Вернер, его военные из «Авангарда», да поодаль — Тони со своими молодчиками из колониальной полиции. Видимо, не так уж и сразу меня нашли, раз успели раненых в госпиталь определить и зевак разогнать.

— Двадцать четыре колониста, в основном порезы, ушибы, несколько переломов, — нехотя признался Вернер, возвращая присутствие духа и обычную вежливость. — И все из-за вас!

— Почему? — попытался возмутиться я, сделал резкое движение головой и застонал, — Да что ж так больно-то…

— Как только вы приблизились к подозреваемому, он включил инфразвук на всю округу. Два квартала перепуганных людей! Чем вы думали?

— Он бы все равно его включил, — я склонил голову набок, надеясь, что будет легче, но боль не проходила, к ней прибавилась еще и тошнота с головокружением. — Судя по всему, инфразвуковую ловушку, как и глушилку, он подготовил сразу, и намеревался включить, как только со мной разделается, чтобы свалить в неразберихе. У него устройство было под рукой, и «хамелеон» он сразу включил. И это была уже ваша задача — не дать ему уйти!

— Да ты… — Вернер снова рассвирепел, но если пару минут назад он орал на меня, потому что перепугался — терять людей он терпеть не мог, а ему доводилось, и облегчение от того, что я остался жив, он замаскировал злостью — то теперь он готов был хорошенько мне врезать, только я никак не мог понять, за что. Я действительно выполнил все его инструкции, более того, если бы мне не приспичило подойти к стойке и диверсанту на пару шагов ближе, это все кончилось бы попросту тем, что я бы вырубился намного раньше, не успел уничтожить передатчик, сам погиб или сошел с ума окончательно, и паника бы набрала цепную реакцию, о последствиях которой я предпочел не думать. И без того было адски больно. А откуда я взял такую цепочку размышлений и выводы — я понятия не имел. Но все равно жутко обиделся.

— Я сделал все, что от меня зависело, — отрезал я, встал на ноги и побрел, пошатываясь, в сторону купола, сам не знаю зачем, наверное, по привычке выносить все свои переживания за пределы колонии, доверяя их лишь здешнему миру. Вернер попытался меня остановить, но я так на него глянул, что он проглотил слова и остался за моей спиной злиться на меня, на себя и на ускользнувшего ментата, а от Тони я попросту отмахнулся — и без него хреново.

Вывалившись из-под защиты, я прошел пару десятков шагов и рухнул в траву. Ну Вернер, ну я тебе это припомню! Сам же мне сказал, что делать, а как опростоволосился — сразу я виноват! Как будто я знаю, как это все правильно устраивать надо — за преступниками гоняться и засады засаживать! Я с силой двинул кулаком по земле — и мох под рукой рассыпался с хрупким кристаллическим звоном, а ему в ответ кто-то зашипел.

Я приподнялся на локтях — и увидел ложную скорпикору. Метрах в двадцати от меня зверюга шипела, скалилась, но уходить не спешила. Чего это она? Вроде на людей ложные скорпикоры не кидаются, химер поблизости быть не должно, да и ее тоже, слишком близко к поселению… Голова отозвалась на попытку подумать новым приступом боли, от которого я резко сел и согнулся в крючок, зашипев животному в ответ.

— И вот так всегда! — тихонько пожаловался я скорпикоре, она же, припадая на лапы и шипя, все еще уходить почему-то особенно не стремилась. — Захочешь как лучше, а получается как всегда!

Зверь в ответ неловко потряс мордой, сморщившись, облизнулся, чихнул, и на середине расстояния между нами оказалась такая редчайшая штука, что я мгновенно выкинул из головы все эти хороводы с «Апостолом» и его недружелюбными ментатами, ссору с Вернером и головную боль заодно. Зуб! Молочный зуб ложной скорпикоры!

Вот это находка… Ложная скорпикора, конечно, теплокровное, но не млекопитающее, до этого этапа развития жизнь на Шестом не дошла и элегантно вильнула в сторону, устроив смешение теплокровных животных с яйцекладущими. Но смена зубов, оказывается, у них есть! Интересно, зачем. И сколько раз за жизнь скорпикора будет менять зубки? Я встал на четвереньки и потянулся к зубу. Скорпикора еще больше вздыбила шерсть и развернула вторую пару лап перепонкой вверх, принимая защитную позу. Ах вот оно что, старая знакомая с дыркой в крыле! И чего ты так людьми интересуешься, красота усатая?

— Чез, ты с ума сошел? — раздался голос сзади, скорпикора вздрогнула, прижалась всем телом к земле, зашипела, хлестнула хвостом для устрашения и испарилась куда-то в лес.

— Смотрите, зуб! — Я цапнул находку и в полнейшем восторге уставился на пятерку оперативников во главе с Виком, что пошли меня искать и возвращать на законное руководящее место. Вернер, видимо, подсуетился или Тони.

— Тебя чуть не убили полчаса назад, распугали несколько жилых кварталов инфразвуком, ты поцапался с Вернером, а потом сбежал в одиночку за купол и теперь радуешься чьему-то зубу? — Вик, казалось, не мог взять в толк, псих я на всю голову или только на какую-то ее часть.

— Это ложной скорпикоры, так чихнула, что потеряла. И да, радуюсь, это же какая интересная штука! — улыбнулся я. — Вик, опять на меня охотятся. А может, и не только на меня, а сделать я ничего не могу. Поэтому если я не буду радоваться хотя бы такой мелкой ерунде, то впаду в полнейшее отчаяние и зеленую тоску. Кому оно надо? Мне — точно нет. И вообще. Я жив, с Вернером помиримся, он отходчивый, а «Апостол», я уверен, еще долго сюда нос не сунет после такого шороху. Так что…

Что «так что» я договорить не успел — волной накатила головная боль, пошла носом кровь, окончательно помутнело в глазах, и я потерял сознание. Но сжать в кулаке драгоценный зуб не забыл, еще чего, такой раритет терять из-за обморока!

Тайвин с видимым раздражением отчитывал Вернера, стоя в госпитале посередине ординаторской и глядя на результаты медицинского сканирования главы оперативного отдела. В просторной комнате с огромными окнами, помимо ученого и градоначальника тираде молчаливо внимали врач-реаниматолог и Аристарх Вениаминович. Доктор удобно устроился за рабочим столом и, кивая в особо эмоциональных местах в знак согласия, строчил историю болезни, а шеф Корпуса периодически тяжело вздыхал, но молча. Совершенно некстати вся эта катавасия с непонятным покушением на жизнь и здоровье его подопечного, тем более, столько планов впереди. Впрочем, подлечиться и отдохнуть никому лишним не бывает, а времени пока достаточно.

— Музыкальные треки были заменены на аналогичные с дополнительной замедленной звуковой дорожкой. Сознание при замедлении транслируемого сообщения в несколько десятков раз не распознает слова, но подсознание расшифровывает общее значение, и создается эффект акустической суггестии, то есть внушения. Раньше считали, что это ненаучный кретинизм, свойственный сторонникам теорий заговоров. Но позже, с развитием теории резонансных взаимодействий, факт подтвердился — человек существо звуковнушаемое. И знаете, что туда было записано? Пойти устроить пьяный дебош с применением оружия, подставить коллег, совершить самоубийство! Хорошо, что у Честера достаточно стабильная психика, чтобы он эти внушения старался игнорировать, насколько мог.

Штатный гений потер правый висок указательным пальцем и с волнением добавил:

— А то, что потом произошло, просто чудо. Во-первых, Честер смог перебороть безусловный рефлекс паники перед инфразвуком на альфа-частотах работы мозговой ткани, во-вторых, сумел разбить передатчик, в-третьих, из-за небольших отличий в волновых характеристиках активности его мозга от обычного человека Чез сейчас не овощ с кашей вместо нейронов. Это я еще не знаю, какой у передатчика был запас мощности, радиус и время действия, на предполагаемую мощность устройство не успело выйти. Чез вам в очередной раз колонистов от большой беды уберег! Я вас заклинаю, пусть он для всех в экспедицию ушел, на какое-нибудь задание, куда угодно, только дайте ему отдохнуть хотя бы неделю!

Аристарх Вениаминович укоризненно покачал головой, а врач-реаниматолог, молодой синеглазый брюнет, согласно кивнул, как только Вернер перевел на них взгляд. Управителю колонии стало очень неуютно. Он не хотел срываться на Уайзе. Но не сдержался — терять людей ему доводилось, каждый раз как скребком стружку с сердца снимают, а рыжеглазый, несмотря на все их недомолвки и разногласия, таки успел влезть к нему куда-то в дальний уголок души. И Вернеру ничего не оставалось, кроме как покаянно вздохнуть, принимая решение большинства.

Срок стажировки подходил к концу, и Честер распорядился переселить новичков из казармы при колониальной полиции в индивидуальные жилые модуль-блоки. Его беспокойную рыжеглазую натуру куда-то в очередной раз унесло, и код-ключи с фирменным брелком — миниатюрной черной дырой на цепочке, обернутой аккреционным диском из ярко-оранжевого нитинола, точь-в-точь как на официальной эмблеме Корпуса — Ви и Марту вручали аналитики.

— А почему черная дыра? — с искренним любопытством спросила Ви, разглядывая выданный сувенир.

— У нас как-то с Чезом спор вышел о природе Шестого, — ответил Ан. Чингиз молча улыбнулся и кивнул, подтверждая слова брата. — Я говорил, что кремнийорганику логически можно объяснить примерно никак, а он мне — что логика тут как у черной дыры, пока с головой вовнутрь не заглянешь, не поймешь, хоть сто теорий построй. И когда встал вопрос, какие бы памятные сувениры сделать к первому корпоративу, я вспомнил и подсуетился.

— Прикольный он у вас! Честер. И брелок тоже, — хихикнула новоиспеченная оперативница и тут же поправилась: — У нас. Надо будет спросить, что он имел в виду.

— А ты начинаешь входить во вкус, — одобрительно заметил Ан.

— Ага, — приосанилась Ви. — И мне все больше тут нравится. Гораздо интереснее, чем в астродесанте.

Март, чуть припоздавший к раздаче ключей, подкравшись сзади, успел сделать близнецам через плечо оперативницы страшные глаза, чтобы Ви раньше времени его не засекла, и со зловредной ухмылкой ткнул брюнетку пальцами под ребра.

— Чтоб ты из сернистой кислоты в серную доокислился! — подпрыгнула Ви и, махнув рукой назад, попыталась огреть напарника локтем под дых. Она ни на секунду не засомневалась в том, кто там сзади. Март отпрыгнул и с улыбкой принял боевую стойку в ожидании ее действий. Ви не замедлила развернуться и попробовать дотянуться до коварного астродесантника, заломать ему руку и раздать целительных пинков.

Чингиз, наблюдая, как новички гоняют друг дружку вдоль коридора, с одобрением кратко резюмировал:

— Впишется. Надо с Макс познакомить.

В кои-то веки Ану не нашлось, что сказать, и он только кивнул в ответ. На шум потасовки из научного отдела выглянула Гайяна, не упустив возможность тут же прокомментировать слова Чингиза:

— Быстро же вы переобуваетесь.

Близнецы синхронно повернулись к ней и прищурились, Ан не замедлил едко и емко высказаться:

— Мы даем коллеге второй шанс. А вы, похоже, записали подругу детства на склад списанных деталей?

Гайяна вспыхнула, но сказать ей было нечего — аналитики всегда били в цель с безупречной точностью. Отвечать она не стала, лишь с легким высокомерием одарила рыжих снисходительным взглядом и демонстративно громко произнесла, привлекая внимание Ви:

— Виолетта! Вы не могли бы уделить мне немного времени?

Ви, запыхавшаяся и слегка покрасневшая, остановилась, поправила форму и прическу и с достоинством произнесла:

— Разумеется.

Гайяна чуть склонила голову, отчего каштановые кудряшки ссыпались на правое плечо, и предложила:

— Составите мне компанию в обеденный перерыв?

Ви мгновенно посерьезнела: женская солидарность в любом коллективе могла стать как неоспоримой поддержкой, так и змеиным минусом.

— Конечно. Секунду.

Виолетта подняла подбородок, развернулась и от души врезала Марту острым кулачком в солнечное сплетение с невозмутимым видом. Март согнулся пополам, хватая воздух, а близнецы зааплодировали. Гайяна приподняла бровь и резюмировала:

— Поделом!

На обеде Ви сначала старалась соблюдать настороженный нейтралитет, но быстро включилась в язвительно-надменную манеру ученой обсуждать все и всех, и к концу трапезы перешла на «ты», «Гайку» и немалую долю сочувственной идеологии нелегкой доли женского пола в мужском коллективе. О сердечной боли Гайки Ви догадалась практически мгновенно — ну еще бы, какие тут могли бы быть сомнения, и с удовольствием приняла участие в разработке наметок плана на совращение человека ученого, а вот про свои чаяния предпочла до поры до времени умолчать. Сама справится.

С первой минутой нового понедельника полковник Андервуд почтил вниманием офис Корпуса первопроходцев. Приветственно кивнув наблюдателю от службы внутреннего контроля, добросовестно изображающего непроходимого седого пня на вахте, он прицельно поднялся на третий этаж — разумеется, ему не нужно было уточнять, куда именно идти. Прошел по коридору чеканным шагом, вызвав мимолетный интерес научного отдела. Прочертил, не здороваясь, фарватер сквозь заинтригованный до предела оперативный отдел. Попутно отметил: ни один оперативник его не остановил, знают, что лишних людей в их офисе быть не может. Дисциплина на высоте: без приказа не лезут, попусту не спрашивают, за спиной не шепчутся, к начальству в кабинет не бегут. Хотя Честер у себя — расписание и привычки лидера конфликтолог предварительно изучил во всех деталях. Благо свои глаза и уши при Корпусе имеются.

Но и без пожилого сексота на вахте узнать первопроходцев за полгода подготовки Андервуд успел вдоль и поперек. Дотянулся до их земных родственников, друзей и недругов, притворившись журналистом (первый и второй сезоны визгейма «Тернии» пришелся очень кстати) и немало про себя посмеявшись — какая ирония, обычно-то журналисты притворяются кем-то, чтобы вызнать сенсационные тайны. Попутно подтвердил для себя преинтереснейший факт: сделай слишком заинтересованный вид — и собеседник нырнет в свою раковинку, а чуть заскучай, поспрашивай не о субъекте разговора, а о том, с кем говоришь, повесь пару вопросов-«крючков» и «беременных пауз», когда собеседнику будет казаться, что нужно ее непременно чем-то заполнить — и получишь массу историй, сплетен и слухов.

И сейчас каждого присутствующего Гриф просветил скользящим взглядом насквозь, с удовольствием узнавания достраивая для себя бумажно-сплетнический образ настоящим живым человеком. Постучал в кабинет руководителя, был вознагражден шаркнувшей в пазы дверью.

— Андервуд! Наслышан о вашем карьерном росте и подвигах, — Аристарх Вениаминович приглашающе махнул из громадного темного кресла рукой. Гриф не стал топтаться на пороге и прошел в просторный, пахнущий табаком, кожей, дубом и торфяным виски кабинет. Его бывший преподаватель, рекомендовавший когда-то на заре собственной карьеры перспективного студента в самые верхи, с возрастом практически не изменился — только благородной стати, седин и морщин прибавилось. — По душеньку оперативников приехали, я правильно понимаю?

— Конечно, — не стал отрицать Гриф, проверив, закрылась ли за ним дверь. — Они знают?

— Нет, я не стал сообщать. Пусть сами составят и первое впечатление, и последующие, да и я не привык вмешиваться в тонкий рабочий процесс настройки настроений в коллективе, — пошутил Аристарх.

Андервуд довольно улыбнулся: проект, который будет поддерживать и курировать его наставник, обучивший конфликтолога азам нормальной и экстремальной военной психологии, предстоял вкусный, почти как рюмочка сливочного ликера к чашечке кенийской арабики венской обжарки в выходной после обеда.

— Расскажите немного о лидере, о команде. Кто воду мутит, кто всех вытягивает, сплетники, активисты, ядро, аутсайдеры, темные лошадки?

— Мы с вами, Андервуд, таких коллективов еще не видели. Знаете, — хитро прищурился седовласый шеф Корпуса первопроходцев, — а не буду я вам ничего рассказывать. Сами посмотрите. И мне потом в красках распишете. Договорились?

Гриф еще больше воодушевился. Профессиональные вызовы он любил.

— Договорились. Зовите. А лучше предупредите, я сам зайду.

Я провел неделю в госпитале и порядком устал от ничегонеделанья. Голова быстро восстановилась, ментата не поймали, Вернер приходил и извинялся, — я, конечно, извинения принял, но в целом мне было как-то все равно. С «Апостолом» пусть кому положено разбираются, а мои мысли целиком и полностью занимала задачка с Седьмым — почему мы от него отказались? Мне казалось, что объяснения Тайвина совершенно неубедительны. И я продолжал об этом думать все время лечения, и когда вышел на работу — тоже.

Ко мне в дверь постучали, я оторвался от размышлений и внимательно посмотрел на вошедшего в мой кабинет человека. Очень запоминающийся субъект попался, надо сказать: густые, зачесанные назад светло-золотистые волосы с едва заметными нитями былой ярко-рыжей роскоши, волевые скулы, вечно прищуренный взгляд изумрудно-зеленых глаз, выразительные брови, стрелами разлетающиеся к вискам, чуть выцветшие с возрастом веснушки и великолепный тонкий хищный нос с аристократической горбинкой. Нос меня покорил, и я как-то не заметил сразу основного подвоха — выражения презрительного превосходства истинного сноба на лице новоприбывшего.

— Вы — Честер Уайз. — утвердительно произнес… полковник? Ну да, по лычкам полковник.

Я встал, со скоростью, приличествующей адекватному соотношению уважения к гостю и к своей должности, подошел к нему, кивнул и протянул руку — закрепить знакомство. Полковник отвел взгляд, демонстративно жест дружелюбия проигнорировав. Я мысленно пожал плечами и сцепил руки за спиной. Не хочет — ну и не надо, я не торт, чтоб всем нравиться.

— Полковник Андервуд к вашим услугам.

Пренебрежительное выражение лица говорило о том, что никакие услуги он мне принципиально оказывать не намерен, и я удивился. Почему человек, который выглядит как потомок ирландской аристократии, и, по идее, вот прямо сейчас ждешь от него улыбку, анекдот и стакан темного пива, сделался неприступной твердыней, со снисходительным презрением взирающей на мир? У меня тут же случился когнитивный диссонанс. Все мои ощущения и жизненный опыт в несколько голосов твердили мне о том, что Андервуд должен быть контактным, понимающим и очень умным собеседником, но его жесты, эмоции и поведение говорили ровно об обратном. Притворяется? Но зачем бы ему это делать? Я, до предела заинтригованный и озадаченный, осторожно поинтересовался:

— Будем знакомы. И какова же цель вашего прибытия?

Андервуд неприятно улыбнулся и ответил:

— Ревизионная проверка.

Я чуть было не брякнул: «Что, опять⁈», вспомнив, как мы недавно феерично сходили в коллективный отпуск, но сдержался и только кивнул в ответ. Проверка, значит, что тут непонятного.

— И что будете проверять? — решил я уточнить очевидное.

— Вашу работу.

Полковник на меня практически не смотрел, обшаривая въедливым взглядом обстановку моего обиталища по кругу против часовой стрелки: слева от двери стоял мой стол, вечно заваленный отчетами и заметками, к нему прижалось чуток потрепанное за годы работы кресло, за ними — стеллажи с научной литературой и обожаемой мною фантастикой, полки с макетами, сувенирами и прочим барахлом. Напротив входа я себе по всю стену обустроил интерактивную доску, куда постоянно вносил по ходу работы текущие заявки, свои мысли, попытки что-то отрисовать по впечатлениям от очередной вылазки и прочий творческий хаос из головы. Доска удостоилась чуть более пристального внимания, даже подобия какого-то ироничного хмыканья.

Шкаф с очередными методичками и оружейный сейф в правом углу моего кабинета ревизора тоже не привлекли, как и большое окно с видом на колонию напротив рабочего стола. Наконец, круг завершился — с правой стороны от двери полковнику рассказывали о жизни Шестого многочисленные мониторы с трансляцией изображений от экспедиционных дронов и из колонии — я старался присматривать и за оперативниками, и за ключевыми точками развертки защитного купола. Так, на всякий случай, мало ли.

Андервуд перевел полный брезгливости взгляд на меня, и я почувствовал себя травяным клопом среди сладкой малины, что испускает на все помещение гнусную вонь, да еще и лапками смеет шевелить, убожище.

— Последний экспедиционный рапорт говорит о том, что с вашей стороны имел место саботаж. Намеренный или случайный, я выясню.

Я внутренне похолодел, вспомнив свой подвиг Гастелло и то, как Тайвин все-таки меня уломал отчет подправить, хотя бы в пользу коллективного решения и моей психической дееспособности. Тут вариантов было только два: или кто-то из ребят прокололся, или астронавты настучали. Но пока никаких выводов я делать не стал, недоставало информации.

— Так вы можете у меня спросить, я расскажу, что было. Никакого саботажа.

Андервуд, отвернувшийся было, снова недоверчиво сфокусировал взгляд на мне, и я почувствовал себя все тем же клопом-вонючкой, но уже на у Тайвина на препарационном столе, причем с недвусмысленно сверкнувшим над моей головой скальпелем.

— Вне всяких сомнений. Расскажете. А также объясните, почему в рапорт всю информацию не включили.

— Не видел необходимости. Ничего критичного не произошло…

— Поэтому и докладывать о том, что имела место либо глупая выходка, либо нервный срыв — необязательно? — делано приподнял брови полковник. — Это мне решать. Впрочем, оба варианта, как вы понимаете, не в вашу пользу. Вопрос с вами я проясню, проехали. У меня и по личному составу тоже вопросов… немало. И по методам и результатам вашей работы.

И вышел из кабинета, направившись к Аристарху Вениаминовичу. Оперативники проводили его взглядами, а мне стало стыдно, грустно, гнусно и тоскливо. За ребят я был уверен до последней клетки в своем беспокойном организме, а вот обо мне сдохший окончательно лапками кверху малиновый клоп и бегущие по позвоночнику холодные мурашки с неприятным чувством падения в бездну, родившимся где-то далеко за грудиной, говорили ровно обратное. Похоже, что расстанешься ты с креслом, псевдоначальник, готовься морально, не надо было в очередной раз творить безумства, коли не просили. Я тряхнул головой, выкинув из нее прочь неприятные предчувствия, и пошел в отдел — шептаться и думать.

— Прелюбопытнейшая картина, не правда ли? — осведомился Аристарх у вернувшегося от Честера ревизора, и Гриф кивнул в ответ:

— Не могу не согласиться. Он у вас всегда такой прямой и простой, как валенок?

— Практически.

— Чудно, чудно, — масляно блеснул взором Андервуд. После десятка типовых психопрофилей столкнуться с чем-то кардинально от них отличным стало для него поистине глотком свежего воздуха.

— Но вы не обольщайтесь, это видимость, — добавил руководитель Корпуса.

Гриф только шикнул:

— Мы же договорились!

— Молчу, молчу, — с улыбкой поднял одну ладонь Аристарх. — Вас и так быстро втянет, не буду портить удовольствие.

— Вы Честера в преемники наметили? — уточнил полковник, присаживаясь к нему за стол.

— Кого же еще, — добродушно отозвался седовласый, крутя в пальцах стилус от голопланшета. — Не смотрите, что молод и восторжен, обтешется.

— Не било его еще жизнью, — поджал губы Гриф. — Непорядок.

— Как тебе сказать… прошу прощения, преподавательская привычка, — поправился Аристарх.

— Вам — можно все, — отчеканил Андервуд. — Одно предательство — не показатель. Как прошли «медные трубы»?

— Как и планировалось. Были польщены, но короны на головы не надели.

— Ни один? — недоверчиво прищурился полковник.

— А ты проверь, — с подковыркой отозвался руководитель Корпуса, направив в сторону полковника стилус и переходя на более личный стиль общения.

Гриф, от которого не укрылось наличие в коллективе новых лиц, кивнул — конечно, он намеревался проверить! — и уточнил:

— Я тут пополнение видел. Девочковые грабли снова под ноги не попадутся?

— Нет, голубчик, не в этом случае, уж поверь мне. Одно удовольствие наблюдать за прозрением юной влюбленной пары… Думаю, ты как раз застанешь. Но не важно, — сменил тему и с чуть заметным волнением высказался Аристарх, постукивая стилусом по столу: — «Апостол» меня беспокоит. И Совет синдикатов.

— Я читал рапорт. Обсудим чуть позже, мне надо присмотреться.

Руководитель Корпуса кивнул. Немного помолчав, он с отеческой заботой осведомился:

— Себе-то воспитанника не подобрал?

— Не попадались подходящие кадры. А есть вариант? — заинтересовался Андервуд. О способности Аристарха Вениаминовича чуять нужного человека и ставить всех в правильную позицию, чтобы его ставленник занял подобающее положение, ходили легенды. И Гриф очень хотел их проверить.

— Пожалуй. Около месяца с небольшим у нас, как ты заметил, стажируются два астродесантника. Девочку, пожалуй, я тебе не отдам, она и тут неплохо смотрится, — Аристарх с подкрепляющим его решение стуком положил на стол стилус и сделал небольшую, точно рассчитанную паузу. Просто по старой лекторской привычке. И продолжил: — А вот мальчик перспективный. В точности под твои запросы. Так что, устроим смотрины?

— Конечно, — не стал отказываться Гриф.

— Мартин, зайдите, пожалуйста, — попросил по внутреннему переговорнику Аристарх.

В кабинет зашел рослый оперативник в черно-белой летней форме. Андервуду выправка бойца, как и пристальный взгляд темно-серых глаз, понравились, и он тут же взял его в работу.

— Мне нужен будет подручный человек. Аристарх Вениаминович посоветовал вас.

Мартин, стоя по стойке «смирно», ждал продолжения, не обозначив и полунамеком своего отношения к новому назначению.

— Будете меня сопровождать и выполнять указания.

От Андервуда не укрылось недоуменное выражение глаз: стажер быстро просчитал наличие двойного дна — новичок в коллективе и бесплатный источник информации на подхвате у ревизора — и восторгов по этому поводу не испытывал. Полковник повернулся к Аристарху и искренне его поблагодарил. Приобретение обещало быть интересным.

Попрощавшись, Гриф, будучи довольным открывающимися горизонтами, вышел из кабинета с подневольным помощником и тут понял, что впервые за очень долгое время ощущает себя не в своей тарелке. На нем сошлись воедино шестнадцать пар глаз всех мастей: карие, зеленые, серые, синие, смешанные гетерохромные и, конечно, рыжие, рассеченные узким вертикальным кошачьим зрачком.

Рыжеглазый его сразу зацепил тем, что, судя по всему, игру в сволочизм мгновенно просек, чисто на интуитивном уровне. Но, как часто бывает у людей с хорошо развитой интуицией, в следующий момент заработала логика, а ей с чутьем не всегда по пути. Потом добавилось ощущение грядущей катастрофы — и Честер переключился на размышления о том, чего ему от ревизии и ревизора ждать. Было видно, что за место свое он боится до потери пульса, так что выбранная стратегия была верной.

Грифу даже захотелось довольно прищуриться и хищно цыкнуть на молодняк зубом, но позволить он этого себе никак не мог. Судя по всему, оперативники что-то обсуждали. Точнее, кого-то, и Гриф совершенно точно представлял себе, кого. Поэтому он, натянув наскоро на лицо маску легкого отвращения, осведомился:

— Разговорчики за спиной? Может, поделитесь со мной вашими интеллектуальными умозаключениями?

Его окатило волной недоуменного удивления: оперативники подобрались, прищурились и все, как единый организм, настроились на волну недоверчивой настороженности. Видимо, сказывался опыт освоения непредсказуемой кремнийорганической природы, когда от чутья и умения идеально понимать малейшие действия напарников зависела жизнь. И подумалось мельком — а точно ли так нужно показательное увольнение? Коллектив на первый взгляд и без того спаянный, крепко сбитый, лидер — редкостная заноза в одном месте, но пока все делает правильно.

Ему захотелось вдруг наплевать на все профессиональные принципы, нормально поздороваться с бойцами, познакомиться поближе, пошутить, поделиться историями из богатого личного опыта, коих у полковника Андервуда имелось в избытке. Тем более он уже практически сроднился с оперативниками за время подготовки. Но о такой непозволительной роскоши конфликтолог мог только помечтать, и то на досуге. Если он плохо выполнит свои обязанности, не устояв перед искушением, по его стопам могут прийти совсем другие люди.

Грифу невольно вспомнилась одна из миссий пару лет назад, когда его уже практически прикопали в лесу доведенные буквально за несколько часов до крайности сотрудники одного из закрытых оборонных комплексов, прижученные им на совершенной несработанности в придачу с коррупцией. И вот когда он, стоя на коленях перед собственноручно вырытой в мягкой лесной земле ямой, уже почти схлопотал бронебойную иглу в висок, его из неприятной ситуации вызволил аудитор из Службы внутреннего контроля Министерства обороны межпланетарного правительства. Откуда он появился, Андервуд не знал, но второй раз видеть методы и результаты его работы Грифу точно не улыбалось.

— Обсуждаем, чего от вас ожидать, — прямо заявил ему Честер, выступив вперед и словно загородив собой подчиненных.

Гриф чуть не облизнулся, выкинув из головы авантюризм и сапогами в глубину души затолкав сочувствие к оперативникам и смутное желание к ним присоединиться. Молодой волчок огрызается! Это обещает быть интересным. Он постарался по-змеиному улыбнуться:

— Приступим завтра к проверке, и узнаете.

Вечером, после первой встречи с проверяющим, проходя мимо одного из немногочисленных пока в колонии баров, Красный краем глаза заметил знакомый силуэт в его окне, очерченный потоком света, льющимся на сгущающиеся на улице сумерки. Поскольку Честер подчиненных надрессировал реагировать на малейшие шевеления чутья, оперативник, почувствовав настоятельную щекотку составить компанию, перечить сам себе не стал и в заведение заглянул. За столиком, сгорбившись над бокалом красного вина, сидела новенькая, Ви, отсутствующим взглядом его гипнотизирующая. Первопроходец было заколебался, тревожить ее он не хотел — тонкая ниточка взаимопонимания между ними еще не переросла в прочные рабочие, и тем более дружеские отношения. Но Ви подняла глаза, посмотрела сквозь оперативника, сначала его не заметив, а потом, узнав и вздрогнув, чуть не уронила бокал, и Красному ничего не оставалось, кроме как приподнять ладонь в приветствии и подойти.

— Я тут мимо проходил. Смотрю — ты сидишь. Не помешаю?

Ви чуть качнула головой. Красный примостился за столик напротив нее и дружелюбно поинтересовался:

— Есть повод?

— Годовщина смерти родителей, — коротко ответила Ви, глядя ему в глаза. В ее глазах и голосе он не заметил ни слезинки, только отзвук глубоко запрятанной глухой боли.

Оперативник смешался, не зная, как реагировать, но Ви сама расставила все точки:

— Это давно было. Просто… привычка. Не обращай внимания. — Она, сглаживая неловкость, опустила глаза, отпила немного вина и попыталась выдавить из себя улыбку, а смутившийся Красный, понимая, что фальшивое сожаление здесь будет неуместно, а настоящее — тем более девушку может ранить или обидеть, заметил:

— Иногда боль — то, что придает силы двигаться дальше. Надо только вовремя понять, когда от нее уже пора отказаться.

— Думаешь, пора? — подняла на него светло-зеленые глаза Виолетта, и он, понимая, что не может взять на себя ответственность за то, когда предстоит утихнуть ее скорби, уточнил:

— Это только тебе решать. Но знаешь, что я думаю?

— Что?

— Рано или поздно любая боль исчерпывает саму себя. И тогда ничего не остается, кроме как искать себе другой душевный костыль. Многие так ищут неприятностей на свою голову — чувствуют пустоту там, где было больно, и искусственно пытаются ее заполнить. Ссорятся с друзьями, пытаются уйти из жизни, вымогают сочувствие, в экстремальный спорт идут. Или, например, в религию ударяются. В политику. Еще чем-то увлекаются. Но самое главное не это.

Красный сделал небольшую паузу, чувствуя себя неловко. Ему доверили самое сложное, самое больное, а он вещает какую-то банальщину, как сомнительного качества проповедник на кафедре. Но Ви, заинтересовавшись, отвлеклась от грустных мыслей и спросила:

— А что?

Красный, немного посомневавшись, продолжил:

— Я думаю, человек должен полагаться на внутренний стержень. На свою личность и душу, а если вместо личности и души останется лишь боль и пустота, то и опираться будет не на что.

Ви вздохнула и сделала еще глоток вина.

— Понимаешь, мне шестнадцать тогда было. Я дома осталась, а им надо было на встречу улететь. Что-то во флаере поломалось, и… Я тогда только благодаря этой боли и выжила: подделала документы, чтобы как совершеннолетнюю приняли в военное училище, на ней же вперед рвалась как проклятая… — Она помолчала, и Красный дал ей возможность справиться с воспоминаниями и чувствами. Ви собралась, улыбнулась, и он в очередной раз подивился ее поистине железной стойкости. — Но ты прав, все со временем проходит. И где теперь мне такой стержень прикажешь искать?

— Посмотри на Честера, — посоветовал Красный, сдерживая порыв погладить Ви по плечу. Она точно не оценит пустой жалости. — Он — тот, кто может тебе показать, что такое душа и как ее в себе найти. Стержень, о котором я говорю, у Чеза такой, что на половину человечества хватит, на тебя — так точно. Наверное, если бы не он, мы бы не были такими… — Красный неопределенно повертел пальцами, пытаясь объяснить, но не преуспел. — Такими. Он нас научил миру доверять, верить в чудеса и нас самих. И в людей вокруг. Это дорогого стоит. Он — стержень оперативников, Корпуса и всей колонии.

Ви недоверчиво хмыкнула, но вспомнила скорпикору и промолчала, понимая, что и сама начинает проникаться идеологией первопроходцев, хотя еще ершится и сопротивляется. Красный вздохнул и с досадой добавил:

— Жалко только, что живет одной лишь работой.

— А, это поэтому он такой недотрога?

— Что, попробовала?

Ви смутилась.

— Не без того.

— За ним половина девушек колонии в свое время бегала, а он и не видел. Так что не получится, он непробиваемый, — хмыкнул Красный, подспудно ощущая и непонятно откуда взявшуюся волну едкой ревности, и неприятное чувство вины за то, что начальство в болевую точку уколол. — У него одна заноза в сердце. Мы всем отделом ставки делали, когда до него дойдет. Но так и не дошло.

— А что случилось?

— Долгая история. Точно рассказать?

— Да, — загорелась Ви, исподтишка не забывая любоваться оперативником. Какая девушка не захочет интересную историю послушать, тем более про несчастную любовь, да еще и от мужчины, который ей чуть больше, чем симпатичен. Красный попросил бокал вина и себе. Ви недоуменно подняла брови, и он счел нужным пояснить:

— Завтра на работу, так я бы взял что покрепче.

За разговорами незаметно закончился первый бокал, затем второй, потом они взяли, чтобы не бегать, сразу полный декантер. Красный рассказал про заварушку с «Апостолом» и Максимиллианой, резюмировав:

— Человек от избытка чувств часто глупости совершает, что теперь поделаешь. Когда он Макс выгнал, мы-то быстро ее простили, хотя сложно было, не буду отрицать. Он — до сих пор не может. Он — Честер, алмазный стержень Корпуса — тогда чуть сам себя изнутри не поломал, а мы одну простую вещь усвоили: наша задача — его от него самого беречь, а заодно — всегда смотреть по сторонам. А то пока своими переживаниями упиваешься, запросто можешь не увидеть, насколько рядом человеку плохо.

Красный чуть помолчал и с едва заметным облегченным вздохом закончил:

— Но хорошо хоть вовремя дошло, считай, в последний момент успели. Вопрос в том, как Чез для себя решит дилемму: дать Макс второй шанс или нет. Мы дали. Теперь дело только за Честером, ему тоже надо бы научиться прощать и понимать, что одна ошибка может сломать человеку всю жизнь, а то и не одному. Макс сама себя наказала достаточно, чтобы это усвоить.

— А откуда ты знаешь? — поинтересовалась Ви.

— Знаю что?

— Что усвоила?

— Да я с ней периодически вижусь.

Внутри Ви все оборвалось, но она не подала и виду: таких очевидных ляпов, как Макс, она точно себе не будет позволять, и тем более — покушаться на свободу выбора Константина. Он, не замечая чуть изменившегося в прохладную сторону ее отношения, продолжал:

— Вот месяц назад кофе пили в космопорте и…

— Подожди… — Ви смутилась. — Я думала, вы…

— С ума сошла, — возмутился Красный. — Я через голову Честеру не полезу, пусть он и тугодумное бревно. И ты думаешь, Липучка Макс просто так от него отлипнет? Ну-ну! Нет, там вопрос решенный, хотелось бы только, чтоб они не до престарелого возраста друг за другом бегали.

Ви радостно и широко улыбнулась. Следующие пару часов они с продуктивным ехидством обсудили множество важнейших вопросов: от любимой музыки и вкусов в мороженом (несомненно, фисташковое) до привычки Дана чуть что бросаться натачивать новый ножик. Ви попыталась было извиниться за инцидент с нефелой, но Красный только рукой махнул. Тактично обошли стороной вопрос ревизора, обсмеяли по-доброму новый прикид Вика, позубоскалили над бдящей за Честером великолепной пятеркой. Сошлись на том, что кофе с ликером — это вершина вечернего блаженства, а кофе с коньяком — удел неразборчивых профанов, особенно по утрам, и закончили на проникновенно-откровенной ноте.

— Я верю в то, что дружба между женщиной и женщиной — понятие не гипотетическое, а вполне реальное. Вот вы бы с Макс точно поладили. И дружба между мужчиной и женщиной — тоже существует, — авторитетно постулировал Красный и протянул Ви руку. Оперативница от души ее пожала, в душе ликуя и досадуя одновременно — она бы предпочла только дружбой не ограничиваться. Но и так было торжественно и приятно.

— Пошли? — предложил Константин.

— Пошли, — согласилась Ви.

Рассчитавшись, вывалившись из бара и надышавшись свежим воздухом досыта, новообретенные друзья переглянулись. Расходиться не хотелось совершенно, хотелось продолжения банкета, но оба понимали, что завтра на работу, и пора остановиться. Красный, чувствуя джентльменский долг даму проводить, спросил:

— Тебе далеко жилье дали?

Ви махнула рукой:

— Пара кварталов.

— Пойдем.

Он галантно подал ей согнутый локоть, и брюнетка, изящно продев туда ладонь, споткнулась на первом же шаге.

— Нет, так дело не пойдет. Знаешь, чем отличается человек от стола?

— Чем? — хихикнула Ви.

— У стола четыре ножки, а у человека только две. Иди сюда, будем конструкцию укреплять.

Ви с замиранием сердца и тонко-хрупким предчувствием начала чего-то поистине удивительного благодарно обвила рукой крепкую спину и не обманулась, ощутив и пальцы Константина у себя на талии. Устойчивым строевым шагом, переговариваясь, посмеиваясь и то и дело по очереди краснея — несомненно, от выпитого — оперативники в обнимку добрались до жилища Красного, оказавшегося по воле судьбы (или выбранной обоими траектории) немножко ближе жилого модуль-блока Ви.

— Слушай, — Красный с неохотой убрал руку, чуть помялся, понимая, что вопрос деликатный, но все-таки предложил: — А давай ты у меня останешься? Какая разница, откуда на работу ехать. Кровать у меня вроде неплохая, а я на диване посплю. Что скажешь?

Ви, в голове которой набатом носилось только «Руками не трогать! Мы теперь друзья!», смело кивнула, икнула и чуть не упала. Оперативник среагировал мгновенно, подхватив Ви на руки, благо до двери в его дом оставалось совсем недалеко.

Колонисты почтительно расступались перед ними, пряча понимающие теплые улыбки. Красный предпочел окружающую действительность царственно игнорировать. Его больше волновал вопрос, как пристроить на себе Ви так, чтобы избежать неловкой двусмысленности, и почему эту двусмысленность допустить все-таки хочется.

На пороге Красный чуть замешкался, пытаясь одной рукой достать код-ключ, открыть дверь и Ви по пути не уронить. Она лишь доверчиво вцепилась в его плечи, и Красному пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить желание бросить этот чертов ключ и обнять ледяную хрупкую снежинку с терпким запахом подснежника чуть крепче. Она друг. С друзьями не спят.

Виолетта, оглушенная собственным сердцебиением, не могла думать ни о чем вообще, ей хватало захлестывающего с головой и немного выше трепетного восторга от возможности просто прижаться к широкой груди оперативника, слушать дыхание и гулкие удары сквозь черную с белым кантом рубашку, наслаждаясь будоражащим воображение запахом вишни и кориандра.

Наконец покоренная дверь отъехала в сторону, и никакой надобности девушке дальше висеть у мужчины на руках вроде бы не было, но оба почему-то медлили. Ви, обмирая от собственной смелости, с прервавшимся на целую вечность вздохом, подняла на оперативника взгляд в один момент потемневших глаз. Красный, делая последний шаг через порог с Ви на руках, теряя рассудок и проваливаясь с головой в этот изумрудный омут, успел только подумать: «Чез, чертов ты провидец. Надо будет извиниться…» И дверь за ними закрылась.

Ранним утром мы постепенно расширяющейся компанией первопроходцев стояли на парковочной площадке возле одного из флаеров, кажется, Уилла, и с умным видом что-то советовали Романовым берцам, торчащим из-под брюха летательного аппарата. Как традиционно заведено, если один представитель мужского пола залез по уши в механизм, причем в любой, даже если это будет самокат или велосипед, рядом тут же конденсируется второй, а за ним — целая плеяда, составляющая классический мужицкий консилиум. Хотя в нашем конкретном случае скорее это был конвульсиум — посоветовать по поводу издохшего флаера ничего дельного мы Берцу решительно не могли. Но вот просто постоять рядом и пообсуждать насущные вопросы техобслуживания наших ласточек, попутно выяснив, кто какие подвиги накануне в поле насовершал и каковы прогнозы по дальнейшим пакостям от ревизора — это святая мужская традиция, и отказать себе в удовольствии постоять и поточить лясы мы не видели ни малейшего повода.

Мимо нас с мечтательным выражением на лице прошло призрачное видение — Красный, не поздоровавшись, с мечтательной улыбкой, отсутствующим видом, слегка благоухающий свежим запахом женских духов и легким ароматом перегара прошествовал на рабочее место. Мы недоуменно проводили его взглядами, и я несколько насторожился.

Минут через пятнадцать мои ожидания подтвердились: на парковку приземлился флаер с Ви, и она выбралась из-за джойстика управления в аналогичном состоянии, разве что вид у нее был чуть более включенный в реальность, но ненамного. Я отделился от нашего узкого круга почитателей технических талантов Берца и перехватил девушку на полпути к входу в офис.

— Ви… Можно тебя на минутку? — как построить разговор, я не знал, но Виолетта, как мне показалось, быстро поняла причину моего беспокойства и изобразила молчаливое воплощение внимательности. Но искорки у нее из глаз так и лезли наружу, как и уголки губ стремились сложиться в полную счастья улыбку. Вот только будет ли это улыбка покорения очередной вершины или первых бабочек настоящего чувства — я не знал. И позарез должен был выяснить.

— Ви, — сложив руки на груди, я обозначил позицию оборонительно-нападательную. — Я уже говорил, что противник служебных романов?

Искорки несколько померкли, и я поспешил пояснить:

— Это потому, что поддаваться чувствам на работе, тем более на такой специфической, как наша — смерти подобно. Я не буду препятствовать, но хотел бы, чтобы ты это учитывала, и заодно знала два очень важных момента. Первое: я против, чтобы Красный стал очередной игрушкой в твоей коллекции, как ты пыталась провернуть со мной. — Я помедлил, чувствуя себя последним гадом ползучим. Затем, как бы мне ни хотелось просто предоставить им разбираться самостоятельно, не смог не влезть, и прыгнул с головой в холодную воду. — И если мне придется выбирать между тем, кого оставить в отделе — мой выбор ты можешь себе представить. И второе: Красный — облигатный однолюб, без вариантов. Если ты мне его бессердечно разобьешь, я тебя не пойму. Совсем. Поэтому очень прошу сразу предупредить о твоих дальнейших планах или его, или меня.

Виолетта посмотрела на меня так, словно я у нее на глазах из ее любимой сумочки крокодиловой кожи вырезал заплатку на термоспальник, и я смутился.

— Я была неправа, — заявило это невозможное создание. — До того, как мы познакомились с Константином, я воспринимала мужчин не как игрушки, а скорее как исключительно полезный ресурс. Вы не стали исключением. Но теперь ситуация, скажем так, кардинально изменилась, и я не намерена отказываться от небольшой толики личного счастья. В первую очередь для него, потом и для меня, конечно. С вашего позволения.

Я обалдело смотрел на Ви: а что, такие девушки существуют? Взяла, значит, призналась в том, что просто хотела меня использовать, а сейчас застолбила Красного, судя по всему, пожизненно, и в ус не дует. Я несколько секунд раздумывал, а затем решился и протянул оперативнице согнутый мизинец.

— Я понял. Позволяю. Мир?

Она на секунду оценивающе прищурилась, немножко напомнив мне Андервуда, затем кивнула, вернув в глаза искорки, и зацепила свой мизинчик за мой палец.

— Мир. Я рада, что нам удалось найти путь к взаимопониманию.

— Как и я, Ви.

И я совершенно душой не кривил.

Треть женского населения колонии страдала по моим первопроходцам, в том числе и по Константину, но если, например, Али в ответ охотно бегал за всем, что хоть чуточку отдаленно напоминает представительницу прекрасного пола, то Красного я никогда дольше одного дня с девушкой не видел. Потому как Красный предпочитал отношения-однодневки, без обязательств, время от времени, как и положено молодому здоровому мужчине, и вместе с тем пытался искать идеал, чтоб и красивая, и умная, и понимающая, и без этих женских выкрутасов и штучек. Желательно сразу и на всю жизнь, размениваться по мелочам он не привык, а потому в душу практически никому лезть не позволял. Разве что нам.

Теперь, похоже, его поиск окончен, что меня невероятно грело и радовало: такое везение, может быть, только раз в жизни и случается, если вообще случается. И ему нужно Ви хватать и утаскивать в темный угол от других мужиков подальше, пока не убежала или не перенацелилась еще на кого-то. Ситуация окончательно прояснилась, и я счел нужным выдать этим двоим карт-бланш, пусть попробуют. Но кое-что я должен был все-таки уточнить.

— Ви. У меня одна только просьба…

— Дом — дома, работа — на работе, — отрезала брюнетка, забирая свой палец обратно. Я согласно кивнул и восхитился. Вот уж точно чудо.

Проводив убежавшую Виолетту взглядом, я только вознамерился подумать и про себя, как вздрогнул от нехорошего предчувствия и обернулся: из-за угла ко мне незаметно подкрался Андервуд, не к рабочему дню будь помянут.

— Розовые сопли в сахаре, — фыркнул он пренебрежительно. Меня чуть не перекосило, но я смолчал. — Я смотрю, ошибаться в людях становится вашей дурной привычкой.

— Чтоб я всегда так ошибался, — от души сам себе пожелал я и попробовал удалиться, оставив полковника в гордом одиночестве.

Но тот отставать от меня не пожелал.

— Пойдемте обсудим полевую рекогносцировку. Вы планируете сегодня или завтра?

— Завтра, — нейтральным тоном, чтобы не проскочило искры недовольства, ответил я.

Мы поднялись на третий этаж и прошли в мой офис, где я, подвинув для полковника кресло, уселся в свое собственное и, обретя начальственное равновесие и спокойствие, уставился на Андервуда. Тот не замедлил со сложным выражением на лице — собственного превосходства и отвращения от наших полевых скачек с бирюльками и суккубами одновременно — сказать:

— Лекцию по безопасности я прослушал, особенности комплектации брони и амуниции тоже уяснил. Могу я задать вопрос?

— Разумеется, что вам интересно? — склонил голову набок я.

И тут Андервуд умудрился меня удивить, задав самый неожиданный вопрос из бесчисленного количества в его запасниках:

— Чего лично мне, по-вашему, ждать от первого выхода в поле?

— Вы же с животным миром Шестого исключительно по нашим отчетам и отчетам от Всемирной ассоциации наук знакомы? — спросил я его, едва обозначив понимающую улыбку. Как ни крути, а к соприкосновению с живой природой ты никак не подготовишься, никакими фильмами, голопроекциями и роликами, и точно цифры в отчетах стычку с суккубой или химерой в поле в деталях не опишут и о природе не расскажут.

— Ваша правда.

— И как вы его воспринимаете?

Андервуд смешался, не понимая, что мне ответить. Подумал и, наконец, вдумчиво и медленно произнес:

— Я полагаю, больше всего экосистема на данной экзопланете напоминает мне корабль в бутылке. Тонкая, сложная, но очень нежная работа.

Я встрепенулся. Неужели я все-таки прав, и полковник — не совсем редкостная липучая пакость с непробиваемым апломбом? Стоило проверить, и я решился:

— Тогда вам следует понять одну очень простую вещь. Вам покажется, что природа здесь хрупкая, похожая знаете на что больше всего? Не на корабль, а на хрустальный шар с голографической гравировкой на подставке, только с вами внутри. Вы его чуть-чуть встряхнули — и трава стеклянная всколыхнулась, проекция развернулась, вам на голову посыпались инсектоиды разных размеров вперемешку, но стоит шар уронить — как он разлетелся вдребезги, уже не соберешь. С одной стороны, так и есть, человек — редкостная скотинка, все поломать может, если у него появляется такое желание. С другой — вот смотрите.

Я показал ему сильно впечатливший меня в свое время снимок и положил на стол из ящика, прикрыв пока ладонью, недавний сувенир — молочный зуб ложной скорпикоры, что она мне на память оставила от последней с ней встречи.

— Узнаете архитектуру? — кивнул я на снимок.

— Что-то из готики, сложно сказать…

— Собор святого Вита, Чешский мегалополис. Монументальное строение, почитай, вся история европейской готики в нем собрана, еще бы, больше восьми веков строили. Каждый камушек на своем месте, каждая арка, каждое украшение, и вдруг смотришь с другого ракурса — а сквозь резную незыблемость тонкий-тонкий шпиль видно. Вот и с Шестым так. Хрупкий-то он хрупкий. С виду. Но неужели вы думаете, что он вас не раскусит при любом удобном случае? А это, — приподнял я руку, показывая уникальный предмет, — правый передний клык ложной скорпикоры. Видите, тут острый выступ и за ним — площадка коронки зуба? Когда скорпикора охотится — она пробивает силихитиновую броню, например, пентапода, клыком, а потом площадкой раздавливает уязвимое место прокола, как ореховую скорлупу, там давление создается в пару сотен атмосфер, если не больше. Вот это и есть самая суть Шестого. За силикатной твердостью там углеродная мягкость, за видимой хрупкостью — каменная сила. И мы точно знаем, как уберечь вас от твердого и опасного и показать красивое и нежное. Но только если вы не будете нам палки в колеса вставлять.

Андервуд секунду помолчал, собираясь с мыслями, а я выжидающе на него смотрел. То ли моя тирада все-таки произвела должное впечатление, то ли просто задумался. Какое-то плохо читаемое выражение скользнуло по его лицу, но в следующую секунду он скривил губы в привычной полуухмылке с оттенком вечного презрения к окружающей реальности и присутствующим в ней рядом с ним по непонятному недоразумению людей.

— Это все, конечно, интересно, но ближе к делу. Расклад у вас, прямо скажем, на фулл хаус никак не тянет.

— Что вы имеете в виду? — я тут же поскучнел и одернул себя. Зря только распинался, таких ничто не проймет, надо учесть на будущее.

— Проскочила информация, что «Апостол» практически напрямую получает информацию из первых, так сказать, рук. Я полагаю, вас не впервые предают. Впрочем, наверняка и не в последний раз, — Андервуд чуть улыбнулся краешком рта, и улыбка вышла намекающая и совсем нехорошая.

В первую секунду я дернулся, как от удара током, вспомнив Макс. Но, уловив краем глаза неподдельный интерес — полковник наблюдал за мной во все глаза — я каким-то мне самому непонятным захребетным чутьем понял, что он закидывает гипотетические удочки и просто-напросто мне врет. Я с возрастающим недоумением и подозрительностью уставился на Андервуда. Это он что, серьезно? Я вот сейчас должен ему на слово поверить и начать подозревать своих ребят в чем только не? Не дождется.

— Я вот одного не понимаю. Это что, не ревизионная проверка, а проверка на вшивость такая? Чем мы заслужили с вашей стороны сомнительную честь сталкивать меня и моих подчиненных лбами?

Андервуд посмотрел на меня в ответ прозрачным и честным взором и даже снизошел до ответа:

— Мне, по-вашему, делать больше нечего?

Я смутился, понимая, что действительно слишком уж много о себе думаю. В самом деле, мы же не крысы в эксперименте Дезора, чтобы выделять специального человека опыты по установке социальной иерархии на нас проводить, и решил уточнить:

— Просто выглядит ваше утверждение именно так.

— Я имел в виду гипотетическую ситуацию, — пояснил полковник и ушел, оставив меня задумчиво созерцать стену и думать о смысле жизни, взаимоотношений в коллективе и о том, зачем этот противоречивый человек вообще ко мне сейчас приходил.

Гриф вышел из кабинета Честера разозленным донельзя. Этот неопытный полудурок с потрясающей интуицией чуть не раскусил всю игру, и только его адская неуверенность в себе позволила полковнику пройти по тонкой кромке смеси недоговоренности и правды. Недостаток самоуверенности правится только временем и опытом, и даже хорошо, что Честер себя недооценивает. На памяти полковника гораздо чаще с обретением толики власти командиры ловили звезду и королевское самомнение. Хотя отстранить от работы и потом с пиететом вернуть на место, откуда было взято, несомненно, тоже поможет, но будет паскудно.

Не менее паскудным было и другое: впервые в жизни Андервуд, глядя на то, как неукротимый восторг от неумолимого обаяния кремнийорганической эволюции выливается в слова, промолчал и не рискнул сыграть на убеждениях лидера, ковырнув их на прочность. И без того момент, когда искренняя влюбленность в природу Шестого ушла на глубину зрачков и уступила место ледяной корочке недоверчивости, ударил по самому полковнику в ответ невидимым молотком прямо в середку тщательно сдерживаемого интереса к Корпусу. Оперативник совершенно точно в свой обожаемый мир верил всем сердцем, Гриф прекрасно отличал человека, делом увлеченного, от изображающего кипучую деятельность активиста, что на деле оказывается нулем без палочки. И для полковника этот момент стал первым тревожным звоночком — личные пристрастия в его деле недопустимы.

Поэтому Андервуд злился на себя, на свою работу, на Честера, да на весь мир, понимая, что для него теперь делом профессиональной чести будет найти в лидере и его коллективе зацепку и попытаться все разрушить — или не найти и скрепить их окончательно до состояния алмаза или его более прочной вариации — лонсдейлита с гексагональной решеткой молекулярного строения, так, чтобы намертво и никакая зараза извне команду не взяла. Жаль только, что он сам потом пролетит мимо первопроходческой проруби выловленной щучкой — эти не простят, он прекрасно понимал. И его сей факт невероятно удручал.

Полковник внимательно наблюдал за мной и оперативниками, изредка подбрасывая язвительные вопросы и комментарии, и старательно изображал стервозного бюрократа, цепляющегося к самым незначительным отклонениям от инструкций. По крайней мере, я надеялся, что изображал, подловить и раскусить его я никак не мог, а в то, что он непроходимая бюрократическая зануда, я не верил. Я такое и сам мог изобразить в полный рост. Но чем дальше, тем больше убеждался, что я в очередной раз в людях обманулся — Андервуд с каждым мгновением становился все большей неприятностью, сующей свой нос везде, где можно, и где не можно — тоже.

Он примечал любое несоответствие инструкциям, любую мелочь, даже в пищевой принтер залез и настройки проверил, отметив, что обожаемые мной ириски и любимые великолепной пятеркой мясные чипсы чили точно в стандартные входить не могут. Пришлось лицензию на покупку дополнительных пищевых настроек выкапывать из документов, помогло только то, что я не могу изменить своей природе параноидального хомяка и цифровые копии всей документации своего отдела складываю в отдельный файл. Вот и пригодились.

Отдельный интерес у него, конечно, вызвала наша стародавняя инструкция, по которой мы в поле учились ходить, когда о колонии и речи не шло. Я когда сию древность у него на голопланшете увидел — у меня все зубы разом заныли.

— Почему вас пятеро в поле ходит? — в первую же очередь, едва зайдя ко мне в кабинет, поинтересовался Андервуд. — В инструкции указано восемь человек.

— Это старая инструкция, — спокойно ответил я. — Новую мы писать не стали. Точнее, она есть, просто в виде лекционно-практического курса подготовки оперативников при колониальной полиции, вот там вся новая документация и лежит. А мы просто работаем.

— Халатность, — брезгливо поморщился полковник. — Допустим. А почему такой странный порядок действий — ходить кругом?

— Так мы же не на людей охотимся, а стремимся не быть укушенными и немножко по пути мир изучить, — терпеливо ответил я. — Отсюда и круговая организация движения, так мы все вокруг видим, спины прикрыты, и друг друга контролируем.

— Почему не все в тяжелой броне?

— Двое в тяжелой, трое в легкой. Или наоборот. Кто-то должен быть мобильным, кто-то — подставить броню под зубы, иначе никак.

Андервуд ничего не сказал, но выразительно скривился. Возразить ему было нечего — кто еще, кроме нас, подобную ересь практиковал? Да никто. Но то, что ему все не нравилось, было очевидно. Он чуть пожевал губами и задал следующий вопрос:

— А если кому-то приспичит в туалет? Как тогда?

— В тяжелую экзоброню встроен дистиллятор и влагосборная система. Этот вариант в том числе и для космоса предназначен, — принялся рассказывать я. — Так что проблем с малой нуждой не возникнет. С легкой броней, конечно, не так все просто. Тут если приспичило — разбиваем круг, двое остаются, а двое сопровождают в кустики.

— А если… — решил до конца выяснить все неприглядные физиологические потребности человека Андервуд.

— И с легкой, и с тяжелой броней варианта только три. Терпеть до лагеря или до вечера, либо втроем в кусты. Главное только туалетную бумагу прихватить, здешние листики не прокатят, — усмехнулся я. — На крайняк, если совсем прихватило, кустиков нет или ситуация не позволяет — придется потом стирать. Себя, белье, подстежку и броню. Но таких случаев я не припомню.

— А почему до вечера?

— А потому что по ночам мы не ходим, это миссия суицидальная, и время рассчитываем так, чтобы вечером защитный купол в любом случае был. А под куполом всегда разворачиваем либо стационарный лагерь с жилыми модуль-блоками, либо палаточный кемпинг с биотуалетом. Так что…

Выдержав еще сотню аналогичных придирок и вопросов, я, наконец, уже глубоко за полдень отправил полковника, отрядив с ним Берца, натягивать комплект тяжелой брони — из запасников мы подобрали вариант немного устаревший, без фирменной окраски и эмблемы, зато по размеру и никем не ношеную, и собрал кружочком всех, кто был в отделе на тот момент.

— Кто хочет сходить со мной и Ромой в поле сопровождать… это? — задал я риторический вопрос. Никто, конечно, не рвался, и я выбрал на свое усмотрение. — Как говорит Тайвин, мало ли, что мы с вами хотим, все равно придется. Али, Уилл…

— Я? — Красный вопросительно поглядел на меня, с легким вызовом и в то же время чуть пристыженно. Понятно, признал мою правоту насчет Ви, а помириться и извиниться гордость не позволяет. Я примиряюще улыбнулся ему, но был вынужден отказать.

— Нет. Ты сейчас на особом положении, дай Андервуду повод — он из нас всех котлетку сделает, Ви сверху положит, тебя снизу и под коньячок этот бутерброд употребит. Не будем даже вероятность повода ему давать. Лучше с Ви заявку возьмите. — Заявка с неопытным стажером Красного со мной и с жизнью примирила, и он кивнул: понял, что и мне хочется максимально сухим из воды выйти, и ему я доверяю так же, как и прежде. — Дан, давай ты.

Любитель ножей попытался отвертеться:

— А когда? У меня репетиция вечером…

— Не волнуйся, мы прямо сейчас пойдем. Когда вы уже концерт хоть какой-то организуете? Скучно жить!

— Не накаркай, — улыбнулся мне любитель холодного оружия, увлекшийся недавно еще и игрой на трехмерных барабанах.

— Я имею в виду, без музыки, — поправился я. Несмотря на научный склад ума, некоторые суеверия у нас уже успели сложиться. Только скажешь про то, что ничего интересного не происходит — оно и начнет происходить, да только мы с высокой степенью вероятности не обрадуемся.

Мы буквально за пару минут собрались, погрузились во флаеры — свежепочиненный Уиллов и потрепанный Берца, и направились к северо-восточной стороне купола. Там, я знал, меньше всего было крестоглавых химер, а их в брачный сезон, хоть он и подходил к концу, лучше не то, что не трогать — на цыпочках мимо проходить и то опасно. По пути я коротенько напомнил Андервуду основы безопасного поведения: к инсектоидам руками не лезть, если что-то покажется подозрительным — уточнять, любой приказ любого первопроходца выполнять неукоснительно и не переспрашивать. Секунда может сэкономить жизнь, а она — не как в игре, лишней точно не бывает.

Андервуд серьезно и сосредоточенно внимал и кивал, и в очередной раз мне показалось, что не так он поверхностно придирчив, каким хочет казаться. Но он тут же испортил все впечатление, нацепив на наплечную пластину брони красную повязку.

— А это вам зачем? — прищурился я. — Думаете, мы вас сослепу от скорпикоры не отличим?

Андервуд посмотрел на меня свысока и снизошел до пояснения:

— Мало ли. Ситуации разные бывают, и отличительное цветовое пятно не помешает.

Я обиделся и не стал расспрашивать, продолжая думать о том, почему же он выглядит душкой, а выставляет себя пакостным душным идиотом? Странное ощущение двойственности быстро меня покинуло, как только мы вылезли из флаеров и пошли показывать ревизору красоту кремнийорганического мира.

Буквально за двести метров полковник нас извел вопросами, придирками, ссылками на устаревшие протоколы действий в полевых условиях и постоянными напоминаниями о мифической инструкции по безопасности трехлетней с довеском давности, которую мы читали столько раз, что в страшном сне не приснится, и вызубрили почти назубок. До первого выхода в поле, после которого я самолично ее из памяти выкинул.

Особенно полковнику чем-то не угодил Али, и Андервуд старательно добивался того, чтобы у него, как у старинного чайника, натура закипела и крышечку от давления пара сорвало. Интересно, он специально взрыва со стороны оперативника добивается, или просто самое уязвимое звено для оттачивания красноречия нашел? Если да — то у него исключительное чутье, Али — человек менталитета восточного, довести его сложно, но если взорвется, то и остановить будет… проблематично.

— И много у вас, Алистер, внебрачных детей в колонии, хотя бы предположительно?

Очередные рыдания очередной пассии Али под окнами офиса накануне, конечно, не укрылись от внимания едкого полковника. Али было завелся, разорвав круг, и уже развернулся в сторону Андервуда, намереваясь хорошенько с ним потолковать и точно не словами, но я был быстрее и вовремя выставил руку против его движения в упреждающем жесте. Наткнувшись на препятствие поперек груди, оперативник остановился: дисциплина оказалась сильнее, чему я в глубине души порадовался. Воевать со взбешенным подчиненным в поле мне еще не приходилось, да и не хотелось бы.

— Для вас в порядке вещей бить туристов? — снова уколол его Андервуд.

Что ж ты делаешь, глупый полковник, разве не видишь, до чего ты человека довел, еще немного — и он реализует тобой предложенную практику. Разозлившись сам, я понял: насолить Андервуду в ответ я могу прямо сейчас, что и сделал в незамедлительном порядке.

— Али, — обманчиво спокойным тоном сказал я. — А ты знаешь о том, что если начать спорить с дураком, ему и уподобишься? Так вот, не уподобляйся.

— Что вы этим хотите сказать? — ядовито поинтересовался полковник.

— Только то, что сказал, ничего более, — с невозмутимым видом ответил я и глянул на Али: успокоился? Оперативник, хоть и нехорошо сверкал взором, рваться съездить Андервуду по породистому носу перестал, чему я был только рад. Не хотелось портить такую красоту, каким бы гаденышем ни оказался его обладатель.

Я опустил руку, и Али, уж не знаю, из каких последних душевных сил сдержавшись, замкнул круг, отвернувшись от полковника и отключив с ним связь. Зато по внутреннему каналу со мной он оторвался по полной, да так, что я был вынужден на секунду прерваться и пресечь поток оскорблений.

— Али, — мягко и тихо попросил я, проверив заглушки связи, не хотелось еще кого-то в спор вмешивать, и чтоб Андервуд не услышал, шлема-то на мне в легкой броне не было, только визор. — Я тебя прекрасно понимаю. Но надо работать. Давай попозже?

Али только с шумом вдохнул, выдохнул и коротко процедил:

— Принято.

Как назло, именно в эту секунду на нашу пятерку и полковника в ее центре нацелилась нимфа луговой альсеиды. Ксенозоологи — ребята с юмором, и пропустить возможность иронично пошутить над греческой мифологией и промежуточной стадией развития инсектоида не смогли, обозвав животное именем нимф-хранительниц лесов, полей и рощ. Крупное длинное создание, практически неотличимое от какой-нибудь толстой ветки, валяющейся на земле, вылупившись из яйца, быстро проходило стадию гусеницы и несколько лет пребывало в стадии нимфы — больше всего похожей на помесь жука-палочника и гигантской сколопендры.

Конечностей у твари было полно, а жвалы — очень мощные, ими альсеида могла бы, наверное, и химере хвост откусить. Для того, чтобы набрать вес, благополучно окуклиться и выпустить на волю имаго — огромное, но невесомое, почти призрачное видение, синеватым шифоном стелющееся над ломкой травой раз в год пару дней, живущее, только чтобы спариться и отложить яйца для нового цикла, — нимфе альсеиды требовалось много еды, а под конец цикла еще и достаточно безопасная опора для спокойного превращения. И за кого она меня приняла — я не мог предположить. По закону подлости — или Мерфи, это как посмотреть — зверюга вцепилась мне в левую руку и повисла на ней, увязнув челюстями в броне.

— И вот зачем тебе это? — сосредоточенно пытаясь стряхнуть животное, вопрошал я. — Броню ты не прокусишь, сладкого не получишь, не заслужила, в колонию я тебя с собой не возьму — только питомца в виде куколки мне дома не хватало. Да отцепись ты!

Я с силой дернул инсектоида за пучок задних лап, но тварь и не подумала разжимать хватку, напротив, только с обреченной, как мне показалось, решимостью на силихитиновой морде сдвинула жвалы. Броня хрустнула, а я пролистал в уме справочник ксенозоологов. Вроде бы я ничем не рискую, разве что она мне синяков наставит. Ключевое слово тут «вроде бы».

Пока я сражался с нимфой, мое внимание привлек знакомый звук. Из кустов раздалось переливчатое шипение с легким примурлыкиванием. Я сделал знак всем замолчать. Оперативники послушно примолкли, только Андервуд продолжал качать права:

— Честер, вы…

— Тихо! — я вернул связь со всей группой и добавил в голос приказной интонации, надеясь на военные привычки полковника. К моему легкому удивлению, подействовало: ревизор не издал больше ни звука.

Я мягко скользнул на шаг вперед и присел: из-под очередника, усыпанного нежно-золотистыми цветами с упоительным свежим ароматом то ли скошенной травы, то ли океана на меня смотрела старая знакомая — молоденькая ложная скорпикора. Ребята у меня за спиной сомкнулись вокруг Андервуда, защищая его и позволяя мне творить безумства. Я медленно вытянул вперед руку с луговой альсеидой. Скорпикора было попятилась, инстинктивно обнажив клыки, но тут же закрыла пасть и заинтересованно подалась вперед, принюхавшись. Похоже, в очередной раз мое непредсказуемое чутье на всякие глупые поступки сработало: альсеида манила ложную скорпикору резким металлическим запахом, и зверь, поминутно пугаясь и отшатываясь, полз вперед, пока перед его носом не оказались столь вожделенные тонкие конечности и длинное толстое тельце инсектоида. Скорпикора, прижавшись всем телом к земле и устрашающе дернув хвостом, предупредительно зашипела на меня еще раз, и я с удовлетворением увидел, что на месте выпавшего молочного зуба наполовину вылез сменный основной, а вот с другой стороны комплект зубов оказался двойной — новый клык уже рос, а старый еще не успел выпасть.

В ответ я ни на миллиметр не дернулся и на всякий случай забыл, как дышать, чтобы не спугнуть, и зверь, решившись, молниеносным движением откусил альсеиде хвост по самую голову. Куснув, скорпикора жалобно взрыкнула, плюнула добычу, неловко потрясла пастью — и в моем распоряжении оказались голова альсеиды, намертво впившаяся в предплечный щиток брони, и второй молочный зуб скорпикоры. Класс, это я так скоро целую коллекцию соберу, если мы будем с этой красоткой регулярно пересекаться на травяных просторах лугов с северо-восточной стороны от купола! Животное облизнулось, схватило тельце нимфы и только собралось обратно в кусты, как что-то привлекло ее внимание.

Я, пока скорпикора смотрела куда-то в сторону, быстренько у нее из-под носа зуб стащил, но то, что хищник меня проигнорировал и принял защитно-мимикрирующую позу, мне очень не понравилось.

Не выпуская альсеиды, скорпикора развернула радужные крылья с еще не до конца заросшей дыркой и прикрылась ими, вся взъерошившись. Интересно, что сложенные определенным образом крылья сделали ее подражание скорпикоре Салливана еще более точным и устрашающим, и я бы от души повосторгался, но что могло ее так напугать?

Простой и понятный ответ последовал незамедлительно: тонкий, разъедающий слух свист с металлическим скрежетом прорезал воздух. Крестоглавая химера. Скорее всего, самка: перелива на рык и шипение на конце свиста я не услышал, значит, без подарка самцу, и мы в очень большой… опасности. Я занял свое место в кругу, и скорпикору ветром сдуло — она свой обед себе устроила, и самой им становиться, равно как и участвовать в разборках людей и химер, не пожелала. И молодец.

Я судорожно соображал, что делать. Броня у химеры такая, что ни одна игла не возьмет, и чем от зверя отбиться, я не представлял. И судя по тому, что свист раздался неподалеку, а химеры я не видел, эта особь нашла колонию диафанобактерий, из которых наш штатный гений проект «Призма» сотворил, и от души об нее потерлась. И хрен мы ее теперь увидим, диоды Ганна в визор не встроены, и терагерцовый спектр рассматривания реальности нам недоступен.

Надо будет Тайвину по шапке дать, чтоб встроил нам в шлемы какой-нибудь терагерцовый сенсор. Если одна невидимая химера мне чуть Вика не убила, но ее встречу с колониальными микроорганизмами можно списать на случайность, то вторая невидимка — точно случайностью быть не может. Похоже, химеры намного умнее, чем ксенозоологи думали, и хищники сообразили, что спрятаться от добычи — очень эффективная тактика. Значит, это уже закономерность. А если закономерность, может, и эта химера крови боится?

Воодушевившись, я спрятал зуб скорпикоры, стянул с левой руки перчатку, пристегнув ее к поясу, достал нож…

— Что вы делаете? — поинтересовался Андервуд.

— Пытаюсь спасти наши задницы, — хмуро ответил я, разглядывая окрестности, и напомнил: — Я отдал приказ, и пока вы в зоне моей ответственности — будьте добры ему следовать.

Полковник обиженно засопел, но заткнулся. Потом пусть что хочет делает, а сейчас надо ноги уносить, пока нас всех тут не порвали на свадебные ленточки.

Нитиноловый нож вошел в ребро ладони мягко, как в масло. Царапина быстро налилась кровью, и я, повинуясь даже не шестому, а тридцать шестому в моем арсенале чувству призывания неприятностей на собственную шкуру и умению их вовремя распознать, махнул рукой, разбрызгав вокруг себя темно-красные капельки. И пара из них повисла в метре над хрустальной травой. Я только судорожно вздохнул: тварь прячется прямо у нас под носом, засаду устроила, зараза.

Ну ничего, я тебе сейчас ответную устрою. Я со злостью резанул ладонь еще глубже — кровь забилась крохотным ярко-алым фонтанчиком, крупными каплями падая на землю, и я сложил кисть ковшиком — пусть побольше натечет.

Оперативники, наблюдавшие за членовредительством по внутренней системе связи, напряглись, но останавливать меня не спешили, то ли понимая, зачем я это делаю, то ли просто по привычке на меня полагаясь. Только чересчур быстро набегающая кровь им очень не нравилась, и я это хребтом чуял. Только бы не начали впустую за меня беспокоиться. И стоило мне об этом подумать…

— Чез… — тихонько подал голос Уилл.

— Цыц! — отреагировал я. — Медленно назад. Позиций не менять.

Рана продолжала пульсировать, и набралась уже полная ладонь крови. Я следил за медленно высыхающими и практически невидимыми пятнышками, танцующими в воздухе, готовый чуть что сунуть в морду зверю свою биологическую мину. Чего ж ты к нам прицепилась, интересно… Обычно химеры к человеку внимания не проявляют, если он тоже им в пасть себя не сует, на том мы с колонистами и выезжали все эти годы, иначе эти твари уже половину экспедиций бы вырезали. Им человека порвать, что в легкой броне, что в тяжелой — раз плюнуть. Химера, стелясь по земле, ползла вслед за нами по пятам — я это видел по пригибающейся под ее невидимыми лапами и брюхом траве, и как только она решила сменить дислокацию, сменил и наше положение.

— Тридцать по часовой.

Круг синхронно повернулся на нужный градус в нужную сторону, чтобы я снова оказался к химере лицом. Андервуд молчал, что меня неимоверно устраивало. Я надеялся, что и дальше этот бюрократический придурок сдержится и не будет мешать мне защищать от химеры и своих ребят, и заодно его с его мелочной придирчивостью. Когда до купола осталось буквально метров сто, животное не выдержало и кинулось. Хорошо, я заметил, как резко примялась, звонко лопнув, трава сразу в семи точках — химера перед прыжком присела на шесть задних лап и хвост — и окропил пространство перед собой собственной кровью, надеясь, что она подействует как святая вода на бесов.

Я не прогадал: на середине прыжка химера раскрыла четырьмя лепестками жуткую пасть и, инстинктивно хватанув летящую в нее жидкость, смешалась, но инерцию прыжка погасить была уже не в силах. Я отрывисто скомандовал:

— Рассыпались!

И заслонил полковника. Химера врезалась головой прямо мне в живот, и опрокинула нас с Андервудом на землю. Тут уж я хорошенько, пока зверь не опомнился, испачкал ему в крови всю морду и отпихнул от себя подальше, добавив пинка ногой и по пути потеряв голову альсеиды. Сувенир было жалко, но свое здоровье ближе к телу, и я приказал:

— Дан, Уилл, разрывными, Берц, Али, полковника поднять, бегом под купол!

Ребята молча вытянули из-под меня Андервуда. Али и Берц, взяв его с обеих сторон в клещи, понеслись в сторону спасительной защиты, а Уилл и Дан синхронно сменили магазины и выстрелили — я только пригнуться успел и лицо руками прикрыть. Химеру отнесло от меня взрывом на несколько метров, осколки игл без вреда для меня посекли броню, и мы втроем улепетнули, пока животное в себя не пришло. Так быстро стометровку я еще никогда в жизни не бегал! Впрочем, озадаченная и ошарашенная химера за нами не стала гнаться, стояла на месте и трясла обиженно окровавленной передней пастью, жалобно шипя и посвистывая спинной — очертания животного угадывались по усыпавшей ее плотную чешую россыпи осколков разрывных игл. Влетев под купол, я первым делом снял визор, вытащил из него осколок иглы и спросил:

— Берц, я, кажется, опять визор поломал, твой записывает?

— Да.

— Надо будет потом запись ксенозоологам отдать, надо же, химера спинной пастью свистит! Я думал, передней…

— Руку перевяжи, — напомнил Роман.

— А, ну да. Али, дай аптечку. — Под адреналином про ранение я забыл, а кровь меж тем продолжала пульсировать и капать с ладони на землю: видимо, я повредил какую-то веточку артериальной ладонной дуги. Значит, надо перетянуть кисть на несколько минут, чтоб дать возможность сформироваться тромбу.

Полковник мрачно смотрел на меня, и в его взоре читалось: «Какого хрена?».

— У химер брачный сезон, Андервуд, я предупреждал, — пояснил я, вручая Али сдохший визор и принимая от него жгут и заботливо им распакованный биопластырь, оставалось лишь на рану пришлепнуть. — Они бешеные и кидаются на все, что хоть немного привлекает их внимание. Хорошо, что хищник очень редкий, и еще реже химеры находят настолько крупное скопление диафанобактерий, чтобы в нем полностью вымазаться и спрятаться. И очень повезло, что нам удалось обойтись малой кровью.

Я выразительно помотал перед ним перетянутой по запястью жгутом и наскоро залепленной ладонью и переключился на Уилла, сделав ему небольшое замечание:

— Уилл, в поле лишних слов не надо, сколько раз мы с тобой говорили. Ничего со мной не будет, от небольшого кровопускания еще никто не умирал. В средние века вообще считалось, что даже полезно иногда, и цирюльники вместо придания усам и бороде цивильной формы могли клиентам и кровушку пустить.

Раздались смешки: вокруг нас собралась небольшая кучка любопытствующих колонистов. Еще бы, нашу свистопляску с химерой отлично было видно издалека, равно как и мои потуги от нее избавиться. Андервуд окинул взглядом постепенно растущую толпу и, к моему немалому изумлению, произнес:

— А я все думал, почему численность населения колонии за несколько лет столь медленными темпами прирастает. Немудрено, с такими-то защитничками…

Я оцепенел, а колонисты недоуменно зашептались. Мы тебе только что жизнь спасли, а ты вон как заговорил. Мои ребята тоже закаменели, но взяли с меня пример, промолчав и сдержавшись. Берц, игнорируя полковника, подошел ко мне:

— Чез, поехали, я тебя в госпиталь отвезу. Пусть посмотрят.

— Да вроде остановилась уже… может, не надо? — заныл я.

— Надо, — безапелляционно отрезал первопроходец. Остальные ребята только кивнули, и мне пришлось покориться.

В госпитале ко мне отнеслись с пиететом: даже реаниматолог пришел посмотреть, что нового и интересного ему сегодня привезли. Узнав, что ничего интересного — лишь меня и мою рассеченную ножом ладонь — посоветовал воспользоваться коагулятором, прижечь артерию и заклеить порез медицинским клеем. На сем меня домой и отпустили, отсыпаться и отдыхать.

Новый день должен был ознаменоваться, как я смутно надеялся, извинениями полковника и признанием наших заслуг в спасении его жизни от любопытной инсектоидной кремнийорганики. Мало ли чего в состоянии стресса не скажешь сгоряча, но утро, по идее, вечера мудренее? Но нет, утро началось с того, что Андервуд плотно оккупировал мой кабинет, выгнав меня в отдел и заявив, не поздоровавшись:

— Сегодня собеседование с личным составом. Мартин, принесите мне их дела. Роман, зайдите. Потом по приглашению.

Я ободряюще улыбнулся Берцу, тот в ответ чуть приподнял уголок губ, обозначая полуулыбку, и пошел на эшафот. Я порадовался: наконец-то проверяющий допустил первый просчет в нелегком деле взбесить и перессорить моих подчиненных. В звездном берете я был уверен, как в наступлении нового дня, чью неизменную незыблемость может прервать только глобальный апокалипсис — или смерть наблюдателя. Но подыхать я пока не собирался, а о гибели звезды или мира мне бы Тайвин рассказал.

Марта я притормозил:

— Ты не торопись. Покопайся там в архиве от души, может, до тебя и очередь не дойдет.

Март кивнул и унесся вниз собирать папки. В век цифровых технологий важные документы по-прежнему предпочитали дублировать на аналоговые носители: инфосферу можно взломать, данные уничтожить, стереть или скопировать, а вот добраться до бумажек в нашем архиве надо было еще суметь.

Я собрал остальных оперативников в кучку и произнес напутственную речь:

— Так, ребят. Вы все видите, что Андервуд ищет зацепки, чтобы мы перегрызли друг другу глотки. Вы это знаете, я это знаю. Поэтому, что бы он ни сказал, что бы он ни сделал: сцепили зубы и терпим. Понятно?

— А зачем ему это надо? — подал голос Красный.

— Если б я знал, — покачал головой я. — Может, у него задача такая, ну, помимо самой проверки. А может, он как человек такой… придирчивый. Хотя нет. Я нутром чую, что он ведет какую-то свою игру. И очень нас всех удивит.

— Ты б прямым текстом сказал, — Вик улыбнулся одними губами, но взгляд у него остался холодным. Андервуд точно успел за несколько дней порядком его взбесить. — Он…

— Стоп! — поднял руку я. — Не материться. Это мы всегда успеем.

Мы кивнули друг другу и разошлись. Я сел на подоконник и принялся легкомысленно болтать ногами и пить кофе — если не дают толком работать, что ж, буду демонстративно страдать от безделья. Один за другим мои ребята входили в кабинет, а потом вылетали оттуда пулей, кто пунцово-красный, кто мертвенно-бледный. Большинство сразу, ни слова не говоря, уходили в спортзал и возвращались минут через пятнадцать, слегка взъерошенные и с влажными от холодной воды волосами, сочувственно на меня поглядывая.

Красный вообще схватил обоих стажеров сразу, только вернувшийся из архива Март лишь стопку папок на чей-то стол успел положить. Я хмыкнул им вслед — вот они удивятся, Костя, бывший инструктор по восточным единоборствам, мог их по залу тридцатью разными способами раскидать, если не больше. Взгляды остальных оперативников мне крайне не понравились: судя по всему, полковник решил докопаться до личной жизни, мировоззрений и увлечений, а по пути и обо мне посплетничать. Но допытываться я не стал, скоро сам все узнаю.

Наконец из кабинета вышел побагровевший Али и, подойдя ко мне, хлопнул по плечу:

— Ты справишься. Удачи.

Я с сомнением посмотрел на оперативников, а их внимание перекрестилось на мне: не знаю, что им наговорил полковник, но точно каждого до глубины души задел. Исключением не стал и Берц. Злые, молчаливые, доведенные до крайней степени холодного бешенства, мои подчиненные жаждали мести за перебирание исподнего и сатисфакции за невероятную выдержку. Чувствуя себя просто ангелом отмщения, вооруженным лишь острым словом, но облаченным в незримые доспехи поддержки моих первопроходцев, я пошел к себе в кабинет прямиком в змеиную пасть проверяющего.

— Я вас не вызывал, — прищурились на меня из моего же кресла ярко-зеленые глаза. Я готов был поклясться, что мгновение назад их выражение, как и выражение лица полковника, было абсолютно другим. Но сейчас на меня смотрел кто-то еще более опасный, чем гидра, скорпикора, химера и суккуба вместе взятые, те-то просто ядовитые хищники, а у Андервуда еще и обширный опыт в сочетании с недюжинным умом за ширмой снобизма и брезгливости, в этом я был уверен.

— А я не имею права войти к себе в кабинет? — спокойно осведомился я.

— Пока имеете, — холодно ответил полковник, так резко подчеркнув это свое «пока», что я почувствовал уже не первую порцию тоскливого предчувствия грядущих неприятностей, но решил на его замечании внимания не заострять и спросил:

— Мне выйти?

— Нет, раз уж зашли. Приступим. Что вы скажете о личных качествах ваших подчиненных?

Я, стоя по другую сторону собственного стола, порядком напрягся, чувствуя себя нашкодившим школьником перед директором школы. Захотелось на мгновение сказать что-нибудь в духе «Я больше не буду!», но вместо этого я сцепил руки за спиной, изгнал идиотское ощущение из головы и, сосредоточившись, уточнил:

— Вам про кого рассказать? И что конкретно вас интересует?

— Про всех. Недостатки. Пятна в биографии. Ваши претензии. — Андервуд смотрел на меня испытующим взором, а я ни секунды не колебался.

— Их нет.

— Идеальных людей не бывает. — Проверяющий смотрел на меня с легким презрением и превосходством, словно говоря: «Прекраснодушный дурак обыкновенный, одна штука».

— Не бывает, конечно. Но своим людям я верю, а работе мелочи не мешают, — стоял я на своем.

— И что, голотатуировки, окрашенные волосы и серьга в ухе у вашего сотрудника — это норма? — приступил к пикировке Андервуд.

— Не запрещено. К тому же, татуировки закрывают производственную травму. Химера постаралась, — отбил я подачу, защищая Вика.

— Увлеченность мистикой и эзотерикой для первопроходца — непозволительная роскошь, — продолжал наступление полковник.

— Не запрещено. На качестве работы не сказывается, а разрядить атмосферу иногда помогает. — Вот еще, ты мне тут до Уилла будешь добираться, номер не пройдет.

— А что Марк и Сергей вместе в одном модуль-блоке живут, вы, скажете, не знали?

Я-то знал. Я вообще много чего про своих ребят знал. В том числе и тот факт, что наши интроверты, попугайчики-неразлучники, в одном детдоме росли, и только цепляясь друг за друга, в жизнь выплыли и до нас добрались. И что в одном из выделенных им жилых модуль-блоков они живут, а в другом у них художественная мастерская, одна на общий творческий псевдоним, я тоже знал. А вот просто вместе они живут или не просто, я не знал и выяснять не собирался — не мое дело, хотя по колонии слухи об их амурных подвигах ходили, так что и тут ревизору совсем не стоило перегибать палку. Но полковнику я об этом рассказывать точно не хотел.

— Не запрещено. К тому же, есть такое понятие «дружба», если вы не знали.

Андервуд чуть зубами не заскрипел.

— А вы с кем живете?

— С подушкой и книжкой. Мужа в подвале под домом не держу, если вы о слухах в колонии.

— А Максимиллиана?

— Я противник служебных романов. Но свою позицию никому навязывать не собираюсь, если вы про Виолетту и Константина.

— А хотели бы?

Не знаю, к какой части моего высказывания полковник задал вопрос, но по контексту мне оба варианта одинаково не понравились. Я окончательно заледенел и скучным безэмоциональным тоном заявил Андервуду с внешним спокойствием, хотя внутрь мне сейчас можно было руду с оксидом лютеция засовывать — расплавилась бы как миленькая:

— Я считаю, что ваши вопросы неуместны и к нашей профессиональной компетентности никак не относятся. Копаться в грязном белье — не в моих привычках. К тому же, у нас есть негласное правило: на работе разговаривать о работе, а личную жизнь оставлять дома и сплетничать вне рабочего времени.

— Правило вполне уместное. Как и мои вопросы. Честь мундира зависит не только от вашего соответствия занимаемой должности и выполняемых согласно должностной инструкции обязанностей, но и от ваших личных качеств. В том числе и от личной жизни, даже если вы ее и не обсуждаете, — парировал полковник.

Я злобно фыркнул и ответил:

— О мундире на Земле особо не подумали, когда начали первопроходцев гонять по программе подготовки. Которую мы здесь своими силами конкретизировали и довели до ума. И мундир мы сами себе создали, нам о нем и заботиться. Мне пора, и так полдня потеряли на разговоры, а у нас еще подготовка к экспедиции и, — я сверился со смартом, включив зануду, — две заявки в жилые сектора, одна срочная.

— Я еще не закончил с вами разговаривать! — поднял голос проверяющий, привстав в кресле.

— А я еще пока занимаю свою должность, а вы — свою, хоть и сидите на моем месте. — Я постарался, вспыхнув, свое «пока» тоже выразительно подчеркнуть. — И я бы у вас Марта предпочел забрать, он оперативник у меня на стажировке, не у вас. А то, мне кажется, вы его со своим личным мальчиком на побегушках перепутали. Мне надо вернуться к работе, выполнять непосредственные служебные обязанности. Честь имею.

Я развернулся и пошел к выходу, старательно сдерживаясь, чтобы не нахамить еще сильнее — мне и этот разговор с рук не сойдет, надо было быть спокойнее. Но я за своих бойцов готов был, как показала практика, и химере в пасть полезть, не то что от обнаглевшего ревизора их отбить.

— Вы учтите, вашему креслу, судя по всему, не очень долго быть занятым. Может, вам следовало бы подумать о… перспективах заранее? Это лишь вопрос времени, с Аристархом и руководителем колонии я уже обсуждаю дальнейшее будущее оперативного отдела, — ударил мне в спину Андервуд.

Я чуть не споткнулся, но устоял, уцепившись за дверной косяк и приостановившись на пороге. Вчерашняя рана разошлась, испачкав в крови переборку, и я было зашипел, подражая скорпикоре, но сдержался. Несколько секунд боролся с тем же искушением, что испытал Али — немного подрихтовать шикарный профиль полковника, — но не стал тратить время и оборачиваться, просто открыл дверь и молча вышел. К шефу заходить не стал — еще на заре моего назначения главой оперативного отдела он четко обозначил приоритеты: ему принадлежит безусловное право отстранить меня и назначить любого другого оперативника на мою должность. Если он примет такое решение, так тому и быть — в конце концов, не всегда же мне пряниками баловаться, вот и заслуженный за мое безалаберное самоуправство кнут.

Дверь за Честером закрылась, и Гриф обессиленно рухнул в его кресло. Чувствовал он себя на редкость мерзко, и ему срочно требовался душ и гигантская кружка кофе, черного и концентрированного до состояния битума.

Он осознал свою ошибку сразу, как только зашел Роман. Конфликтолог привык, что самый близкий сослуживец, как правило, самый злейший враг: улыбается начальству, а за спиной грезит о его кресле, и автоматически пригласил оперативника, наиболее приближенного к рыжеглазому. Но ни один укол Берца не достиг — матерый звездный берет сам кого хочешь на каверзных вопросах мог бы съесть. А памятуя работу с командиром «Альфы», разведгруппы, где Роман служил до Корпуса первопроходцев, Грифу приходилось быть втройне осторожным — технологию стресс-тестов астродесантник мог вычислить, потому как сам через них проходил, и тогда весь процесс насмарку. Но вроде обошлось — там был сценарий «похищение», да и Андервуд на глаза отряду не показывался, действуя через засланного казачка.

Зато на болевые точки остальных оперативников он надавил от души, и с сожалением констатировал, что, похоже, на Честере слегка перестарался. Оперативник действительно спас ему жизнь, и полковник это понимал. И остался в полном удовлетворении и от их работы, и от кремнийорганической природы, хоть ничем себя и не выдал. Но, глядя на темно-бордовый след на дверном проеме, в то же время он с горечью осознавал, что сказанного уже не вернешь, и придется учиться на своих драматургических ошибках по ходу пьесы.

Выходя из кабинета, Андервуд снова ощутил чувство безотчетного и неуютного беспокойства — пятнадцать пар глаз смотрели на него с характерным прищуром, словно выбирая, какую иглу зарядить в игломет против умной, опасной и ядовитой твари — бронебойную или разрывную. И только шестнадцатая — рыжая с вертикальным зрачком — обдавала потерянным взглядом. Полковнику сразу вспомнились все штампы про побитых собак, подстреленных волков и младенцев с отнятыми конфетками, но самоирония справиться с неприязнью к себе не помогла. За оперативный отдел Чез готов был биться до последнего, но себя как профессионального руководителя уже почти похоронил — и это тоже был просчет, ставивший проект под угрозу.

Оперативники сдвинулись, загораживая Честера: теперь они приняли эстафету и безотчетно прикрывали свое непутевое начальство от незримой опасности. Грифу стало еще более неприятно от самого себя, и он, выхватив из рук подошедшего к нему Мартина папки с делами, не прощаясь, почти выбежал из офиса.

Что двигало Грифом, он и сам не понимал. И зачем он перегибает палку, сосредотачиваясь на жестких вариантах по отношению к первопроходцам, по сути и психологии своей людьми совершенно иной породы, чем военные или гражданские — тоже. Объективно коллектив уже прогнан им и на соответствие должностным инструкциям, и на адаптивность к ситуации, и на лояльность к лидеру, и на выполнение приказов, и на солидарность. Андервуд не отдавал себе отчет в том, чего хотел добиться бесконечными придирками, но что-то едкое внутри заставляло раз за разом цепляться к мелочам, злить оперативников, пытаться поссорить их.

И когда он вчера выставил себя злобным придирчивым ублюдком — о чем, несомненно, знает уже половина колонии, если не вся, слухи имеют свойство мгновенно расползаться, — и когда сейчас он пытался доискаться до самых затененных уголков души первопроходцев, ему практически не пришлось играть, до того он вжился в роль. И только вернувшись в выделенный ему жилой модуль-блок, сняв форму и глотнув кофе, Гриф позволил себе отпустить самоконтроль и призадуматься.

Честер и его команда — действительно практически единый организм. Не без особенностей, не без притирок друг к другу, но со своими устоявшимися традициями, отношениями и, главное, с безоговорочным доверием каждого к каждому. Поступок и уход Макс мог развалить коллектив изнутри, подспудно заставив первопроходцев подозревать сослуживцев в наушничестве, а мог и сплотить на почве совместно пережитого негативного опыта, что в результате и получилось. Но почему же он, профессиональный конфликтолог, раз за разом действует наподобие предательницы, подло, глупо, как мелочный завистливый бюрократишка?

Зацепившись за завистливость, Гриф, бездумно перелистывая характеристики, которые знал и без того почти наизусть, продолжил размышления и вскоре нашел причину. И ей оказалась именно она. Зависть.

Да-да, полковник Андервуд, матерый ирбис, способный на мягких лапах подкрасться за охотящимся на него охотником, разрушить дружбу, манипулировать любовью и состраданием, вертеть как угодно страхом и ревностью или создать из ненависти симпатию, банальнейшим образом завидовал молодому балбесу и его оперативникам самой что ни на есть чернейшей завистью. Он отчаянно хотел стать в два раза моложе и быть частью спаянного опытом, интуицией и доблестью Корпуса. Но не мог. А потому изо всех сил искал, чем расколоть этот выбешивающий до белого каления гладкий камушек дружбы и взаимной поддержки — ну не бывает так в жизни, не бывает! Кто-то обязательно должен завидовать лидеру, хотеть большего, что-то кому-то всегда не нравится, кто-то обязательно будет способен на гадость.

Вот почему он постоянно задевает оперативников, пикируется с Честером и раз за разом пробует их на зуб с разных сторон — первопроходцам-то на его старания хоть бы хны. Только, как и положено, злятся, терпят и прикипают друг к дружке все ближе и ближе.

Гриф устало выдохнул — нет, так дело не пойдет, он должен был им помогать, а не подтачивать сомнениями. Но, объективности ради, пока что все его нападки встречали единодушный отпор, только укрепляющий отдел. Хотя, казалось бы, куда уж больше. И все сильнее становилось желание наконец-таки уже макнуть Честера в болото собственной неуверенности по полной программе, отстранив от командования, помочь ему оттуда вылезти и на этом закончить и издевательства над ним и бойцами, и заодно над самим собой.

Правда, для этого, похоже, придется после отстранения Честера побыть еще большей сволочью и бюрократическим идиотом еще раз, желательно при всей колонии, как только случай подвернется. Чтобы оперативники захотели вернуть начальника обратно до нарушения дисциплины, чтобы их начальник поверил в себя, и чтобы вокруг этого сдвинутого идеалиста с черной дырой на экзоброне вместо щита сплотились заодно и колонисты: лишней поддержка со стороны населения не бывает. Быть идиотом и сволочью Гриф очень не любил, несмотря на то, что умел. Но особого выбора он не видел. Работу следовало довести до конца — и довести до конца не просто хорошо, а безупречно.

Вечером меня вызвал к себе на ковер шеф. Я, полный дурных предчувствий, собрал оперативников и тихонько предупредил:

— Что бы мне сейчас ни сказали, что бы ни случилось… В общем, помните, вы должны всегда держаться друг за друга. И не вмешиваться! Поняли?

Оперативники, включая стажеров, кивнули. Они знали, что их бунт ничего не решит, и я очень порадовался их дисциплинированности и понятливости.

Я прикрыл глаза, собрался с духом, глубоко вдохнул и зашел, обнаружив в кабинете и Андервуда, и Аристарха Вениаминовича, и почему-то Вернера. Дверь шаркнула, отрезая меня от моих ребят, и я встал перед начальством в гордом одиночестве, заложив руки за спину в безотчетном жесте неуверенного беспокойства.

Ревизор остро на меня посмотрел и негромко сказал куда-то между мной и моим руководством:

— До чего же вы любите безумную самодеятельность, Честер. Лезете бездумно везде, куда не просят.

Я понимал, что терять мне нечего, Андервуд принял решение не в мою пользу, судя по тональности высказывания, и менять его не будет. И хотя пока он его официально не огласил, надышаться руководящими позициями я уже не успею, потому я обреченно поинтересовался:

— Вы про высадку на Седьмой? А почему вы думаете, что это была исключительно моя идея? Нет, вы правы, безусловно, но как вы узнали?

— Проанализировал ваше поведение в ряде показательных случаев. Ваши наклонности к суицидальным поступкам во имя идеалов Корпуса вам во многом помогают, но они же вас и губят. Вы не всегда сможете прикрыть собой команду и все сделать в одиночку.

Мне стало теплее на душе — никто меня не сдавал с потрохами, я сам — ходячее пособие по тому, как делать не надо. Я вспомнил все свои дикие выходки, включая последнюю с флаером и высадкой. Прикинул, что бы было, если б авантюры мои не удались, слегка похолодел. Потом вспомнил, чего мы с ребятами смогли достичь благодаря нашему неуемному любопытству в сочетании с моей фирменной легкой сумасшедшинкой, с какими сложностями справлялись вместе с оперативниками, и с отчаянной храбростью утопающего в собственноручно разведенном болоте посмотрел на проверяющего:

— Да. Я понимаю. Но что-то моя команда никогда не сможет за меня сделать. Например, ради них, колонии или чего-нибудь еще по-идиотски самоубиться.

Ревизор со странным выражением лица ответил на мой взгляд, глаза в глаза, и на секунду меня затопило чуждое мне чувство сожаления вперемешку с уважением. Точно не мои эмоции, как странно. И показалось, что я насчет него прав, он совсем другой по натуре. Все обойдется, он сейчас подмигнет, ухмыльнется и попросит что-то такое, в моем духе, может, в экспедицию его взять, может, еще раз в поле сходить или попробовать погладить ложную скорпикору, но мимолетное ощущение тут же испарилось. Андервуд отвел взгляд, поднялся, держа в руках голопланшет как забор между собой и мной, и объявил торжественным тоном, будто зачитывал не приговор, а благодарность:

— Ввиду многочисленных нарушений в работе оперативного отдела Корпуса первопроходцев по результатам ревизионной проверки постановлено: отстранить от должности руководителя отдела Честера Уайза на неопределенный срок для проверки соответствия занимаемой должности. Сдайте оружие, код-ключ, удостоверение. Остальную амуницию Корпуса можете вернуть в течение трех-семи дней. Ваш жилой модуль-блок и флаер останутся закреплены за вами до окончательных результатов ревизии.

Я дрогнул, принимая удар, и опустил глаза, чувствуя глубокую опустошенность и подступающий к горлу ком. Ну вот и все. Оставалось только сохранить лицо до конца. Повисло молчание, и среди его вязкого звона я все никак не мог найти подходящих слов, и только уловил их за хвост, как кто-то зашел в кабинет.

Тайвин, смущенный непривычной тишиной, а потом пронесшимся гулом шепотков из оперативного отдела, зашел к ним и спросил у первого попавшегося, коим оказался Берц:

— В чем дело?

Роман его сильно удивил. С волнением, ему несвойственным, оперативник сплел пальцы, немного ими похрустел и, слегка успокоив нервы простым и привычным ритуалом, ответил:

— Мы думаем, Честера увольнять собрались. Он с нами практически попрощался! И запретил вмешиваться. Может, вы…

— Конечно.

Не став стучаться, штатный гений просто открыл дверь и вошел, застав момент, когда все замолчали. И, судя по выражению лица и позе друга, застывшего со сцепленными за спиной руками и уткнувшимся в пол взором, ничего хорошего не произошло. Выглядел он так, будто его только что публично казнили. Тайвин никогда не видел главу оперативников в таком удручающем состоянии. Честер бывал часто и сердитым, и раздраженным, злился, хмурился, иногда грустил, как и всякий нормальный человек, но такую неизбывную тоску и затравленное выражение лица ученый наблюдал впервые.

— Чез…

— Тайвин, Аристарх Вениаминович, вот скажите, — он вскинул на штатного гения глаза, полные уверенности в собственной правоте. — Я действительно настолько бесполезен? Я понимаю, я недоучка, ничего толком не умею, да и не научусь уже. Но мы работаем с вами вместе четвертый год, неужели за все это время никто не заметил мою полную профнепригодность? Или просто никто не хотел замечать… — Честер вздохнул, как-то по-особому тяжело замолк, положил на стол игломет, удостоверение, код-ключ от офиса и, больше не сказав ни слова и ни на кого не посмотрев, быстрым шагом покинул кабинет и направился на улицу.

Тайвин проводил его взглядом, не находя слов, пока дверь автоматически не закрылась, оставив шокированных оперативников переваривать услышанное. Затем побледнел, только скулы заалели, и ледяным тоном спросил у Аристарха и руководителя колонии, напрочь игнорируя Андервуда:

— Ну и как это понимать?

— Профессиональное несоответствие должности. Прискорбно, но факт, — пояснил уязвленный ревизор.

Вернер и Аристарх переглянулись, на что ученый сразу же среагировал: к людям он относился примерно как к титриметрии — в определенный момент они достигают точки эквивалентности, и выражение лица неуловимо меняется, позволяя просчитать, что за раствор у них внутри плещется и какой концентрации. А поскольку конечную точку титрования ученый чувствовал не просто хорошо, а практически идеально, то, перенеся практику химии на практику психологии и конкретный момент времени, попробовал начальство прижать к стеночке и выпытать побольше информации.

— «Профессиональное несоответствие» Честера — бред собачий, тут и гением быть не надо, чтобы настолько простой и очевидный факт не понимать. Так в чем дело?

— Тайвин, не сердитесь. Честера необходимо пока убрать из поля зрения. На вашу и его команду нацелена вся мощь наших, скажем так, антагонистов, которые, как вы понимаете, не прочь воспользоваться не вполне законными методами. И ваш друг им сильно мешает. Честера можно подкупить? — задал риторический вопрос Аристарх Вениаминович.

— Глупости какие, — фыркнул Тайвин. — Нет, конечно. Но это не значит, что надо его показательно увольнять. Вы его состояние видели?

— Не увольнять, а временно отстранять. Ему будет полезно немного подумать, — жестко отрезал Гриф. — Утечка информации идет или от Корпуса, или от «Авангарда», и мне надо найти ее источник. А без командира команда может начать делать глупости, особенно если в ней завелся «крот». Я надеюсь, вы придержите язык за зубами.

— А пока Честер будет пребывать в депрессии, скорее всего будет сидеть дома и слушать музыку, — добавил Аристарх. — Возьмем под наблюдение, целее будет. Кстати, как вы полагаете, он не натворит глупостей?

— А вот об этом было бы полезно немного подумать заранее, — мстительно высказался ученый.

Он в целом счел аргументацию за отстранение приемлемой: кому сливают сведения, он даже спрашивать не стал. Недавняя катавасия с ментатом оказалась для него убедительно-показательной: «Апостол» — серьезная угроза, и то, что кошкоглазый будет в стороне — очень хорошо. Тем более, насколько он успел узнать оперативника, именно дома тот и будет переживать крах своей карьеры и чаяний. И что-то еще тут крылось, знать бы, что, какое-то двойное дно, не только из-за синдиката начальство воду мутит.

Беспокойство за эмоциональное состояние друга только усилилось, как бы ненароком оперативника с его-то тонкой душевной организацией до клинической депрессии не довели и не сломали. Точнее, его-то не сломают, а вот он сам себя — вполне может. Ученый, памятуя о том, что к суициду его друг не склонен, для себя решил, что выждет день-другой и обязательно Честера навестит, и, не попрощавшись, вышел из кабинета.

Руководство снова переглянулось.

— У нас действительно не было других вариантов? — Вернер недоучку-оперативника по-прежнему чуть-чуть недолюбливал по старой привычке, хотя признавал его успехи, но и руководителя колонии решение вышестоящего начальства порядком покоробило.

— Нет, — печально произнес Аристарх. — Аналитики сказали, это единственный вариант нейтрализовать сразу все заинтересованные стороны. Утечка информации действительно имеет место быть. И, смею вас уверить, не от нас.

Он выразительно посмотрел на Андервуда. Тот покачал головой:

— Не сходится. График полета шаттлов с оксидом лютеция приходил на Землю не мгновенно, а банда Трехпалых чудесным образом оказывалась на месте почти сразу. Так что…

— А у Корпуса, кстати, графика не было априори, потому что он нам без надобности. Только у меня доступ к информации есть, — невозмутимо отметил Аристарх. — Так что…

Взгляды сошлись на руководителе колонии, и Вернер поджал губы. Ему расписываться в наличии в коллективе «Авангарда» трещины очень не хотелось, и он уязвленно оправдался:

— Управлять штатом в полсотни человек и колонией в одиннадцать тысяч одновременно не так уж просто, коллеги, немудрено, что я «крота» у себя под носом не заметил. Выходит, зря вы сейчас Честера отстранили?

— Почему же, — ответил Аристарх Вениаминович. — «Апостол», как мы видим из недавних событий, активно жаждет Честера с места сдвинуть. Лучше уж мы сами его сдвинем и дадим синдикату возможность себя проявить во всей красе, а вы проследите, чтобы они лишнего себе не позволили. Да и полковник Андервуд хотел поработать… вы знаете. Пока Честер запрется дома и будет оплакивать работу, он безвреден и бесполезен для «Апостола», его не тронут. А проверка на прочность убеждений ни ему, ни его ребятам лишней не будет и пойдет на пользу.

Андервуд согласно кивнул и устало расслабился. Работать не хотелось совершенно, хотелось вернуть Честера и поддаться флеру приключений, немножко побыв героем. И хотя бы раз в жизни не натужно вылепливать из очередного тюфяка боеспособного командира, а пожить ради удовольствия и самого себя, окунувшись в работу Корпуса и вместе с ним и его лидером с головой — в пространство кремнийорганического мира. Гриф переборол себя и, потирая кончик носа, со вздохом произнес:

— Задали мне жару ваши ребятки, Аристарх, и еще зададут, зуб даю. Я не уверен, что мое присутствие обосновано, они и сами справляются. Жизнь мне вон спасли, красоты местные показали. Я впечатлен. Хотя… коррекция всегда к месту.

Седовласый комплимент от Грифа оценил — услышать от конфликтолога хоть одно положительное слово было подобно летнему снегу в субтропическом климате Шестого, уникальный случай — но губы скорбно поджал. Ему вариант со стресс-тестом по сценарию «увольнение» никогда не нравился. И тем более — по отношению к лидеру первопроходцев, коего он любовно выращивал уже четвертый год подряд, постепенно перекладывая на будущего преемника собственные функции и полномочия. И уж конечно в свете недавних событий, после которых полной уверенности в душевном, ментальном и физическом здоровье первопроходца у Аристарха Вениаминовича не было.

Как Честер отреагирует на шоковую ситуацию, когда не надо никого спасать кроме себя? Аристарх Вениаминович не знал, но понимал, что слишком оперативника все это время жалел. Гриф прав, и с этой стороны тоже надо личность проверить и укрепить. А тут еще «Апостол»… И Макс. На псевдоуволенную оперативницу у шефа Корпуса первопроходцев сложились определенные планы, наступила пора встретиться с ней и обсудить одну интересную перспективу, о которой ни Андервуду, ни Честеру знать было не положено. Пока. Он выдохнул и посетовал:

— Я с вами согласен, но прилива энтузиазма у меня ваши решения не вызывают.

Гриф наморщил аристократический нос.

— Я привык.

Тайвин, закрыв за собой дверь, внимательно оглядел поверх очков бледных, но решительных оперативников, столпившихся под дверью кабинета начальства — еще бы, уход Честера и его слова видели и слышали все, а уж душевное состояние начальства за годы работы чувствовать научились отлично — потому останавливать и расспрашивать не рискнули. Первопроходцы молча ожидали от штатного гения подробностей, и он не стал тратить время на схему «очевидный вопрос — аналогичный ответ», предпочтя максимально сократить объяснения:

— Нет, не уволили. Отстранили. Роман, вы пока за старшего, — непререкаемым тоном заявил ученый, решив временно взять на себя опеку над беспокойным отделом.

Берц кивнул и, тоже не задавая лишних вопросов, разогнал всех по местам. Расходясь, бойцы старого состава, заметно успокоенные, выразительно переглядывались, высказывание Тайвина было воспринято вполне однозначно: «пока» — значит, временно, отстранили — не уволили, Берц — это надежно, а там, глядишь, и Честера дождемся. Тайвин только вздохнул — впору весь отдел к аналитикам переводить, умные, черти. Так у начальства с их задумкой ничего не получится, но другого выхода нет — надо делать вид, что Честера действительно то ли отстранили, то ли уволили, и отслеживать реакцию единственного уязвимого на его взгляд звена — стажеров. В остальных оперативниках он ни на йоту не сомневался.

Третий день я сидел дома, тоскливо пил кофе с коньяком и слушал возвращенную мне и почищенную от посторонних примесей музыку. Мир мой рассыпался, и собирать его я пока совершенно не хотел. Хотелось же мне снова одновременно застрелиться, напиться и подебоширить, но жить я слишком любил, здоровьем дорожил, игломет сдал, а пресекать свои негативные стремления начистить кому-нибудь лицо меня апостольский ментат научил качественно и надолго. Какая ирония, думал я, а я-то за Макс переживал. Закон мгновенной кармы в действии, что ли?

Первый шок я уже перенес, успел и, свернувшись в клубочек в углу душа, всласть повздыхать — я бы и поплакал, да не смог. И все равно было больно, обидно, а ближайшее будущее не то чтобы виделось в черных тонах — не виделось вовсе.

Что дальше делать, я понятия не имел. Всю обстановку моей квартиры перевезли с Земли, то есть мне каким-то образом надо все это барахло собрать, упаковать и отправить обратно, видимо, и самому сверху упаковаться. Я огляделся, понимая, что для меня это задача совершенно невыполнимая, и проще всего будет оставить кому-то ключи и уехать с легким сердцем и полным рюкзаком самого нужного. Вот только оно, сердце, изображало обморочную скалу и легче становиться не собиралось — до чего зловредный орган.

В дверь постучали, и я, не глядя, пошел открывать. На пороге стоял Тайвин, он, внимательно меня осмотрев, посчитал мой плачевный вид приемлемым для визита, поэтому подвинул меня в сторону и зашел. Движением правой брови он отразил все отношение к моему моральному разложению — высоко и иронично ее приподняв, он ехидно осведомился:

— Пьем-с?

Я грустно вздохнул и протянул ему кружку с кофе.

— Вот.

Тайвин понюхал содержимое, глотнул, поморщился.

— Коньяка там немного больше, чем кофе, не находишь?

— Не нахожу, — мрачно ответил я, отнял кружку и плюхнулся на диван.

Тайвин деловито собрал со стола рядом грязную посуду, отнес на кухню, и вскоре оттуда донесся умопомрачительный запах свежей яичницы. Я понял, что за три дня толком ничего не ел и порядком зарос, и даже немножко устыдился.

— Ты и готовить умеешь?

— Только яичницу, — ослепительно улыбнулся гений. — Исключительно талантливый человек не может быть исключительно талантлив во всем.

— А ты от скромности не умрешь, — позавидовал я и снова ушел в сумрачные размышления.

— Я и тебе не дам, ни от скромности, ни от голода, — обрадовал меня штатный гений, ставя передо мной тарелку, полную вкусного даже на вид блюда и садясь рядом. Я честно попробовал поковыряться в его творении, но не преуспел.

— Чез, — начал он, но я его прервал.

— Молчи уж. Я все думал, когда этот чудесный фарс наконец закончится. Я глава оперативного отдела, у меня под началом настоящие астродесантники, первопроходцы, у меня, ты понимаешь? Кто я, а кто они. Новые миры, скорпикора моя ложная. Это было… — я зажмурился, чтобы позорно не расплакаться. Друг осторожно обнял меня за плечи, и я, как маленький, уткнулся к нему куда-то в подмышку и, не сумев все-таки сдержаться, всхлипнул.

— Не переживай, Чез. Все временно, — утешил он меня в своем стиле. Я наскоро утер глаза и, стараясь больше не показывать чувств, попытался вести себя как гостеприимный хозяин.

— Кофейку?

Тайвина чуть не разорвало, когда он увидел бледного заросшего оперативника в состоянии полной прострации, для него характерной примерно так же, как для скорпикоры — второй хвост, и почти физически разболелось где-то внутри, когда Чез отчаянно старался не разрыдаться.

Ученый дико разозлился — вот ради чего надо было лучшего оперативника вгонять в состояние субклинической депрессии, чтобы его подчиненных побесить и стажеров проверить? И скорпикоре Салливана, тупой бронированной твари, понятно, что бойцы Честера на провокации ни «Апостола», ни Андервуда не отреагируют. Просто дождутся возвращения обожаемого начальства на его законное место, да и дело с концом.

Тайвин, все еще держа оперативника за плечи, слегка его встряхнул и с чувством высказался:

— Какой, к псам, кофе? Ты, твою мать, Честер Уайз. Глава оперативного отдела, легенда Шестой колонии, прирожденный лидер и отличный боец, может, даже биологический маг, пес тебя задери, и кто тебя знает, на что ты еще способен. Благодаря тебе здесь живут одиннадцать тысяч колонистов. И неплохо живут, смею заметить. — Несмотря на то, что Честер все время порывался что-то сказать, ученый не давал себя перебить. — Из-за тебя и твоей недюжинной интуиции, я уверен, перецапались все промышленные разведки, контрразведки и мафии Земли и Пяти миров. Да тебя сама мать-природа сотворила первопроходцем! И именно ты первым должен ступить на порог любого нового мира, и только твое любопытство не дает нам всем сидеть на заднице ровно.

Выдохнув, Тайвин внимательно посмотрел на оперативника. Тот несмело улыбался, и на дне кошачьих зрачков зарождалась та безумная надежда на лучшее, что ученый и надеялся там пробудить.

— Мы, — с мягкой полуулыбкой поправил гения Честер. — Это все сделали мы, все вместе. И мой вклад тут ничуть не больше, а то и меньше, чем у тебя, аналитиков, твоих и моих ребят. Ну, бывших моих, — улыбка угасла, и Тайвин сделал ход конем.

— Тебя не уволили, а отстранили, не забывай. А еще ты спас мне жизнь. Дважды. И это, уж ты меня прости, ни на кого больше спихнуть не получится.

— Медики же были, — просиял оперативник, принимая правила игры.

— Были. Но не они меня по кремнийорганическим джунглям таскали на своем горбу, и не они лупили локтем в грудину почем зря. И ты — мой друг. Научись уже себя ценить, дурное ты создание.

Напоследок хорошенько хлопнув друга по плечу, гений ретировался, стараясь оставить за собой последнее слово, а за мягко скользнувшей в пазы дверью — глупо ухмыляющегося и немножко ошалевшего Честера, чьи чайные глаза вновь набирали свою обычную искристую глубину.

Тайвин очень зря мне хвалебные оды спел. Я так впечатлился его словами, что нашел в себе каплю смелости съездить и сдать амуницию, как и было предписано. Авось не растаю при виде ребят и офиса, уговаривал я себя, но на дне сердца прочно поселилось давнишнее и отлично мной изученное чувство: синдром самозванца. Я уж думал, что прогнал эту пакость, и за последние полгода даже не вспоминал о том, как терзался ей со страшной силой несколько первых лет своей должности кряду, пока окончательно к креслу начальника не привык и пока заваруху с «Апостолом» вместе с ребятами не прошел. Андервуд же умудрился мне разрушить всю броню самоуверенности буквально за несколько дней, а ее остатки практически изничтожил отстранением. Я особенно не сомневался, что в итоге он снимет меня с места и уволит, а потому судорожно размышлял, чем потом в жизни заняться.

По всему выходило, что я кроме родителей, оперативников и Тайвина по большому счету во всех семи — ну, уже восьми — мирах никому толком и не нужен, а осваивать новую профессию в двадцать семь лет мне казалось делом абсурдным и бесперспективным. Я и понадеялся, что, может, ребята что подскажут, в конце концов, не все сразу к нам в Корпус пристроились, мне есть чему у них поучиться. Особенно у Вика — вот уж кто точно мне расскажет, как надо умеючи прожигать жизнь и деньги. Он, сын богатых родителей, мажором четверть века рос, а сумма непотраченной зарплаты у меня за годы работы на счету скопилась такая, что не проконсультироваться у знающего человека, куда ее девать, значит бездарно упустить шикарную возможность себя побаловать в кои-то веки. Ну и что, что не хочется. Надо, для душевного здоровья, и я это прекрасно понимал.

Несмотря на уговоры, внутренне я напускной внешней смелости вернуться на работу соответствия не ощущал и подсознательно выбрал время пересменки, когда все, кто на дежурстве, будут в офисе, и я никому на глаза не попадусь, если просочусь на склад и сдам форму, аптечку и прочий инструментарий. Нечего себе и ребятам попусту душу травить. Так и произошло: единственным свидетелем того, как я тихой сапой прокрался к коменданту-кладовщику, стал он сам.

На складе царил полумрак, привычно пахло дезинфектантом для формы и экзоброни, оружейным маслом и чуток — медикаментами. Из глубины стеллажей на звук моих шагов вынырнул повелитель рабочего комфорта Корпуса, и мы церемонно кивнули друг другу. Наш хитрый выжига-комендант все собирался найти себе более хлебную должность и все никак от нас не уходил. Сколько баталий мы с ним провели, воюя на почве его феноменальной рачительной запасливости в противовес расточительности оперативного отдела! Впрочем, инстинктам параноидального хомяка я научился как раз у него.

— Поговаривают, можем более не увидеться, уважаемый? — встретил меня внимательным прищуром голубоватых глаз наш извечный оппонент по материальному обеспечению.

Я улыбнулся, сгрузил к нему на стойку потрепанные временем и полевой работой вещи, положив сверху офицерский голобинокль — тот самый, что я у него первым делом выцыганил, прилетев на Шестой, за красивые глаза и доплату, разумеется, — и ответил:

— Вполне вероятно. Впрочем, кто знает.

Пересчитав навскидку амуницию, комендант вопросительно на меня посмотрел, а я молча пожал плечами и сделал вид, что понятия не имею, чего не хватает. Он сверкнул вечной приклеенной полуулыбочкой и понимающе усмехнулся:

— Тэк-с, комплект легкой брони, комплект тяжелой, визор, аптечка, нож, комплект парадной формы, комплект повседневной отсутствует, подлежит списанию, остальное в наличии… Если что узнаю — расскажу. И орлов ваших не обижу.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его я и уже было собрался развернуться и сбежать, пока пересменка не кончилась, но тут на склад зашел один из оперативников.

— О, Вик! — обрадовался я. — Тебя-то мне и надо!

— Весь к твоим услугам, — склонил голову первопроходец, тряхнул шевелюрой, на сей раз кислотно-оранжевого оттенка с хамелеоновыми кончиками, и откинул в сторону вечно мешающую ему непослушную прядку, а у меня на секунду снова защипало в носу, и я постарался сохранить в памяти такой простой, обычный и в то же время важный жест. На всякий случай.

— Мне нужен твой совет, — как ни в чем не бывало начал я. — Надо одномоментно куда-то срочно потратить прорву денег.

— Сколько? — заинтересовался Вик.

Вместо ответа я протянул ему личку с открытой вкладкой зарплатного счета. Вик присвистнул.

— Нет, я знал, что ты только работать умеешь, но чтобы настолько… А чего тебе хочется?

Я пожал плечами — очевидно же — и сообщил:

— Дальше работать.

— Ну так вот тебе и ответ, — хитро ухмыльнулся Вик. — Сколько ты стоишь? На пару-тройку часиков сафари в составе боевой пятерки? И не разоришься, и удовольствие получишь.

Я было рот открыл, чтобы ответить, а потом в тихом ошеломлении захлопнул обратно. А и правда, если я не могу больше официально занимать свое место, то кто мне мешает таким экстравагантным способом попрощаться?

— Пойди к Тайвину и скажи, что под его должностью штатного гения пьедестал шатается, — засиял я, ухватил Вика за плечи от избытка чувств и хорошенько обнял. — Я бы никогда не додумался! Спасибо, Вик.

Тем же вечером моя заявка на ознакомительный сафари-тур пролетела утверждение как по маслу, оставив меня довольным слоном предвкушать поездку. Но утром накануне выхода я чувствовал себя так, будто уезжаю после прощальной вечеринки из знакомого района куда-то к черту на рога без права вернуться. Когда-то так и случилось, даже дважды, когда я категорически не смог ужиться с одноклассниками — сначала из-за цвета глаз и формы зрачков, потом из-за характера. В третьей школе, правда, мне невероятно повезло и с педагогическим составом, и с классом. А вот когда мы переезжали в первый раз, с восемнадцатого радиального кольца Московского мегалополиса и тридцать второго транспортного уровня поближе к центру и повыше, я вроде и понимал, что так будет лучше, но первые друзья у меня там все же оставались, и я устроил, помню, дикий рев и скандал. В следующий раз было гораздо проще, ну а потом я принял концепцию конечности школы. Но здесь-то я точно заканчивать работать не собирался, как и уезжать, поэтому ощущал себя раком-отшельником, у которого отняли его обжитую красивую раковинку, оставив на произвол судьбы и радость хищникам.

Я глубоко вздохнул, приземляясь: оперативники уже ждали меня на посадочной площадке возле офиса, как договаривались накануне, но пришел, к моему удивлению, весь отдел, даже те, кто должен был быть на выходном, и стажеры прибежали. Я выбрался из флаера, постаравшись с привычным оптимизмом поприветствовать ребят:

— Да начнется новый день, полный оперативных чудес и научных свершений! Что на повестке?

Берц подошел и развернул передо мной голограмму с заявками, неторопливо и обстоятельно озвучив текущий фронт работ.

— Через неделю, если ничего не изменится, экспедиция с энтомологами, они какую-то новую тварюшку нашли, хотят поближе посмотреть. Три текущих вызова под куполом, все от туристов, стажеров с дежурными направим. Что еще… Один любопытный сафари захотел.

— Угу, — кивнул я, подхватывая игру. — Кого поставишь?

— А кто приглянется, — обозначил улыбку Роман. — Кто сафари заказал, тот и свиту подбирает.

— Капризный какой. Небось отказ подпишет, — притворно покачал головой я. — Нынче туристы-аферисты не особо сознательные попадаются.

— Возможно, — кивнул Берц и развернул стандартную форму отказа от ответственности, освобождавшую подписавшего от нудной полуторачасовой лекции по безопасности, а совесть первопроходцев — от необходимости беречь жизнь, здоровье и имущество самоуверенных идиотов.

Я, разумеется, палец приложил, поставив свою биометрическую подпись, и посмотрел на оперативный отдел. Стажеры и мои первопроходцы ждали молча, но молчание — я кожей ощущал — приобрело какой-то болезненный оттенок, словно от того, кого я выберу, что-то могло зависеть. И я не смог промолчать. Внимательно посмотрел на всех и постарался как можно более убедительно и проникновенно донести свою мысль.

— На самом деле я взял бы всех. Без исключения. Но ситуация не позволяет, вы же знаете.

Чувствуя, что этого недостаточно, я повысил голос, включив в него любимые командные нотки, и ребята мгновенно подтянулись.

— Для оперативника главное — что?

— Мир, — раздался слаженный хор ответов.

— Правильно. И?

— И миру надо доверять. — Хор прозвучал чуть менее слаженно и более угрюмо, и я уточнил:

— Жизненно необходимо. А кроме мира надо точно так же доверять друг другу. И я объявляю это вторым главным принципом работы оперативного отдела Корпуса первопроходцев. Поэтому никакой подковерной возни. Я запрещаю. Принято?

Дождавшись, пока все кивнут, я продолжил:

— Пойдет вон тот вихрастый, те два молчуна и еще тот, кто сегодня с правой ноги встал.

Синхронно ухмыльнувшись, Вик, Марк с Сержем и Уилл окружили меня и принялись одевать в тяжелую экзоброню, как и положено было обращаться с несмышленышем-туристом. У Берца пикнул лист заявок, и я насторожился. На мой вопросительный взгляд Роман, пробежавшись наскоро глазами по тексту, ответил:

— На Шестой прилетел Салливан собственной персоной. Хочет, чтоб мы ему поймали гептапода для опытов и изучения поведения.

— Странно, что скорпикору не запросил. А чего сам с нами пойти не хочет? — я немного удивился: какие люди, и прямо здесь.

— Да кто его поймет, — пожал плечами Берц.

— Он насекомых боится, — раздался знакомый голос, и я обернулся. Из офиса к нам вышел Тайвин.

— Да ты что! — изумился я, поневоле заулыбавшись. Все-то он обо всем и обо всех знает, зараза очкастая. — Вот это поворот! Ладно, попробуем добыть, раз уж все равно в сафари собрались.

— Ты ничего не забыл? — Берц улыбнулся краешком рта, а я, занятый подбором в уме мест обитания гептаподов, нахмурился и попытался понять, что не так. Он не стал тяготить меня угадайками и ожиданием и, фыркнув, озвучил: — Ты турист. Пятерку добери.

— А, слушай, точно! — чуть не хлопнул я себя по лбу и тоном избалованного жизнью скучающего денди в экзоброне с капризной интонацией добавил: — Девицу мне подай, вон ту, чернявую да смышленую.

Ви мгновенно сорвалась с места в раздевалку, а я, оглянувшись, тихонько, но так, чтобы слышали все, включая Марта, сказал:

— Без доверия к миру мы бы здесь не выжили, и вы это знаете. Теперь ваша задача — научиться доверять себе, коллегам и другим людям, без этого не выживет ни Корпус, ни колония, ни человечество в целом, тем более на Шестом. Договорились?

— А если кто-то снова… — Уилл не стал заканчивать мысль, но я понял.

— Без если. Я верю вам всем и в вас. Безоговорочно. — отрезал я.

На этой ноте мы негласно свернули серьезные темы и принялись по привычке безалаберно подкалывать друг друга, дождались Ви, погрузились во флаеры и вылетели на юго-западный край силикатной степи: там, где начиналось небольшое болотце с густым буреломом опасного хрупкого подлеска, жили гидры — и их основная добыча, гептаподы.

Серовато-красные громадные сфероиды в красную крапинку, с семью ногами, пастью в центре тела и рассыпанными по ободку приплюснутого диска тела простыми глазками предпочитали селиться около водоемов, болот и низеньких кустарников, избегая открытых пространств, как и густых лесов. Правда, иногда я видел стайки гептаподов и посреди разнотравья хрустальных лугов и их красочного безумия на южной стороне колонии и юго-восточных окраинах, но это скорее были кормовые угодья, из которых стаи уходили каждый вечер на ночевку в более привычные места обитания. Бегали эти твари со скоростью сломанного флаера или допарникового автомобиля с двигателем внутреннего сгорания, и застать их на привычном месте дневного отдыха можно было только в одном случае — если ты досконально изучил маршрут их передвижений и не будешь им мешать.

Пока мы шли к их прогулочной тропе, я, будучи в центре пятерки, оторвался по полной и сыграл роль непроходимого биологического дурня с шилом в одном месте и нездоровым любопытством в другом. Я проверил всех по слабым местам: Ви — на технику безопасности при работе с животными, Марка с Сержем — на правила сопровождения неопытного человека в поле, к Вику прицепился по представителям флоры и фауны, а к Уиллу — на предмет организации условных сигналов в боевой пятерке, а то слишком он любит попусту без дела поговорить, когда не надо. Импровизированный экзамен первопроходцы и Ви выдержали с блеском, и я выдохнул с чувством глубокой удовлетворенности жизнью: не пропадут.

Ждать возвращающихся с утренней охоты гептаподов мы засели в сторонке от тропы, и я, не забывая впитывать окружающий мир всей душой — на будущее — все никак не мог понять, каким образом Салливан рассчитывает поизучать поведение этих стайных всеядных зверьков, если мы ему только одного, и того дохлого притащим? Я стащил шлем, знаком велел ребятам сделать то же самое и на время остановить запись выхода. Нечего ревизору компромат отдавать прямо в руки, а я собирался в очередной раз немного покомандовать.

— Слушайте, но ведь если мы сейчас пристрелим семиногое, они тропы сменят. Как тогда поведение изучать? Что-то Салливан не подумал, значит, надо подумать нам.

— А если модуль записи на конкретное животное настроить, и чтоб через двое суток сюда вернулся, а потом отсюда же забрать? — подала дельную мысль Ви.

— И почему мы так раньше не делали? — задал я вопрос сам себе вслух, и сам же и ответил: — Потому что дураки были. Ви, это прекрасно. Вик, доставай.

На самом деле, конечно, модули круглосуточной записи с возможностью программируемой настройки, которые по принципу мини-квадрокоптеров можно было запустить на двое-трое суток в воздух, чтобы следовали заданной траектории или за объектом, появились на Шестом и у нас в смартах относительно недавно, но мне и правда не приходило в голову применить их настолько экстравагантным способом. Вик выщелкнул из своего смарта модуль и вместе с Ви занялся его настройкой, и буквально через пару минут мы дождались гептаподов, совершающих привычный моцион на послеобеденный отдых, запустили модули, основной и дублирующий, и со спокойной совестью оставили животных в покое.

— А образец? — спросил Марк, а Серж молча кивнул, повторяя вопрос.

— Будет случай — притащим. Просто так зверей убивать только туристы умеют, а нам не надо такими глупостями заниматься, — нравоучительно произнес я. Интроверты спорить не стали, и мы двинулись в обратную сторону.

Встречали нас тем же составом, что и провожали в поле — всем отделом. Оперативники с шуточками принялись снимать с меня броню, а я, пребывая в полном удовлетворении жизнью, подставлял им конечности — пусть работают строго по правилам, как положено. Вдруг тут где-то Андервуд ошивается, поводов ему давать не надо.

— Ути, божечки! Какое прелестное групповое занятие! — тут же отозвался, не к ночи будь помянут, ревизор своим скрипучим баритоном. — Не то начало визгейма для взрослых, не то сын полка у вас инвалид на попечении у шестнадцати нянек.

Ребята замолчали, заметно похолодев, но продолжили меня разоблачать, а Берц спокойным и очень вежливым тоном пояснил:

— Действия при работе с туристами производятся исключительно по инструкции. Уверен, вы уже ознакомились с ее текстом.

— Вы, Честер, интересными путями цепляетесь за призраки власти, — проигнорировав Романа, принялся доставать меня ревизор. — Я частенько встречал у маленьких начальничков синдром вахтера, но у вас он сродни болезненной мании.

Я вздрогнул. С этой стороны на нашу маленькую сафари-шалость мне и в голову не приходило посмотреть. Оперативники в ответ сложили мою гостевую броню аккуратной кучкой на предназначенном для этого поддоне и молча, но быстро рассыпались полукругом, в центре которого оказался Андервуд и стена за его спиной. Красный обернулся с вопросом в глазах, но я был слишком ошеломлен, чтобы быстро отреагировать, и ребята, не сговариваясь, сделали шаг вперед. Ревизор попятился и нервно хмыкнул:

— Вы знаете, я уже бывал в такой ситуации. Ничем хорошим ваши действия не закончатся. Для вас, разумеется.

Гриф не блефовал: ему действительно доводилось доводить проверяемых до неприглядных шагов в его сторону. И он обычно справлялся, если не сам, то с посторонней помощью — всегда находился тот, кому кадровые перестановки приходились на руку, и единственный случай, когда полковник оказался в ситуации бэд-бита, проигрывая при изначально сильном раскладе, ему тоже успешно удалось пережить.

Оперативники сделали еще шаг, сжав полукольцо вокруг Андервуда, и полковник почувствовал лопатками стену. Он заставил себя изобразить сдержанное волнение и плохо скрытый страх: потер шею под воротничком, слегка его оттянул, сглотнув, потер ладони о форму, словно они вспотели. Ладони и правда оказались слегка влажными. Он попытался надавить повторно:

— Еще шаг, и я оповещу ваше руководство.

Андервуд демонстративно достал смарт, занеся палец над экраном. Кого и как он там собрался вызывать, оперативники видеть с такого ракурса не могли, но Гриф на всякий случай выставил подготовку к прямой трансляции к Аристарху Вениаминовичу. Мало ли.

Оперативники, не спуская с него глаз, сдвинулись плечом к плечу. Беловолосый Константин снова обернулся за негласными уточнениями к Честеру и Роману, и Андервуд случаем воспользовался. Он с тревогой посмотрел поверх плеч первопроходцев: шок и первое искреннее удивление сменилось неподдельным интересом, и начальство принялось наблюдать за ситуацией с огоньком неудовлетворенной жажды мщения.

— Отзовите своих упырей! — голос пришлось сломать на звонкой ноте, иначе не поверят. Впрочем, получилось убедительно и для самого себя.

Честер склонил голову, раздумывая, а Роман неотрывно смотрел на его реакцию. Пару секунд спустя рыжеглазый делано пожал плечами, сделав вид равнодушный и незаинтересованный в судьбе ревизора.

— А я больше им не указ. И я бы поостерегся в выражениях на вашем месте, иначе, как вы сказали… Ничем хорошим ваши действия не закончатся. Для вас, разумеется.

Оперативники скользнули вперед еще на полшага, и Грифу окончательно стало не до показухи. Он прижался всей спиной к стене и приготовился к чему угодно.

Красный обернулся в третий раз, и Честер не стал усугублять ситуацию, еле заметно мотнув головой Берцу. Тот, продолжая неотрывно следить краем глаза за отстраненным руководителем, слегка кивнул — принято — и скомандовал:

— Разойтись!

Первопроходцы мгновенно рассыпались и, казалось, полностью потеряли интерес к ревизору. Они подходили к Честеру, обнимали, шутили, пожимали за руку, хлопали по спине и плечам, демонстративно на Грифа не обращая ни малейшего внимания. Их обожаемый начальник отшучивался, улыбался, салютовал в ответ, но Андервуд видел растерянную беспомощность в его взгляде, словно Честер прямо сейчас терял стержень бытия и прощался со всем белым светом сразу и навсегда, а не только с оперативным отделом, и то на время. У полковника тут же зачесались руки дать оперативнику подзатыльник или ремня, чтобы сработал телепорт «задница-голова». До чего же молодежь любит из сложного, но посильного в целом испытания делать архиважную трагедию! Но он сдержался. Дождавшись, пока первопроходцы разойдутся, оставив только Берца и Честера, Гриф еле заметно выдохнул, нехотя поморщился от необходимости работать и не преминул уколоть рыжеглазого.

— Превышение служебных полномочий…

— Вы сами меня отстранили, — прервал его холодным тоном Честер и поддел в обратную сторону: — И теперь мне же жалуетесь. Ситуация странная складывается, не правда ли?

Он хотел было добавить что-то, и Андервуд насторожился. Ну скажи, скажи что-нибудь про то, что ревизора вербально не оскорбляли и ни кончиком пальца не тронули. Ух, тут открылось бы море возможностей за слова зацепиться! Но умница Честер замолчал, передав эстафету общения с проверяющим своему бессменному серому кардиналу, и Берц с непробиваемым видом поинтересовался:

— Вы еще что-то хотели спросить или уточнить?

Гриф покачал головой с притворной брезгливой спесивостью и молча скрылся за дверью склада, внутренне пребывая довольным по уши: один начал справляться сам с собой, понимая, почем фунт лиха бывает, а второй изящно выгнал, зараза. И Андервуд, оглядевшись и убедившись в том, что в помещении никого нет, развернул аппаратуру и погрузился в наблюдение.

Слышно и видно было отлично: инфракрасными жучками с функцией записи и передачи голороликов в онлайн режиме он по всему офису успел наследить, плохо было только то, что сами они не активировались — нужен был сигнал, иначе через пару часов автозаписи кончалась память, и устройство начинало перезаписывать информацию само в себя. Да и постоянно использовать прослушку полковник не хотел — считал вопиющим непрофессионализмом, полагаясь по большей части на глаза, уши, мозг, интуицию, смекалку и чутье. Но и случая подсмотреть лишний раз и подслушать упустить не мог.

С минуту начальник и его заместитель просто молчали. Затем Честер, совершенно потерянный с виду, вздохнул. Заметно было, что ему тяжело, и Гриф было подумал, что он сейчас сорвется, но первопроходец себя переборол и, медленно подбирая слова, сказал Роману:

— Прощай. Не знаю, увидимся ли еще. Передай ребятам, что…

Берц не стал торопить, и Честер собрался с духом:

— Мне очень сложно такое вслух говорить, Ром. Но я вас всех очень ценю. И люблю. Знаешь, я одну вещь понял: я так-то на самом деле очень одинок, у меня только родители, Тай да вы и есть… Были.

Берц попытался было что-то возразить, но первопроходец поднял руку, останавливая подчиненного:

— Нет. Молчи. Просто дай мне уйти. А то разревусь — и никакого достоинства не останется, вот уж попрощался так попрощался.

Берц кивнул и промолчал, а Честер повернулся к офису и смыслу всей своей жизни спиной и вздрогнул, когда на плечо ему опустилась ладонь Романа. Андервуд прислушался еще внимательнее к тихим словам мудрого оперативника:

— Не прощайся, Чез. Просто помни, что темнее всего перед рассветом. Я ребятам все передам, но тебе ответ не нужен, ты и так все знаешь сам. Иди.

Честер отошел на пару шагов, когда голос Романа остановил его еще раз:

— И возвращайся.

Андервуд готов был поклясться, что почти тронул невидимую нить прочнейшей связи между оперативным отделом и их руководителем, когда предугадал реакцию: Честер слегка повернул голову, бросил взгляд за плечо, коротко и уверенно кивнул: вернусь.

Вот уже второй раз Гриф не посмел выйти из укрытия и разбить с размаху об пол хрустальный шар доверия между начальником и подчиненным. Полковник негодующе фыркнул сам на себя и только вознамерился толкнуть дверь и задать Берцу парочку провокационных вопросов, как его самого швырнуло о камни.

— Остановиться вовремя не умеете, да? Не смею вас в этом винить, навык чрезвычайно сложный и плохо поддается освоению.

За спиной Андервуда возник тонкий силуэт Тайвина, и ревизор чуть не вскрикнул от неожиданности, но сдержался и тихонько ответил:

— Зато навык подглядывать и подслушивать вы осваиваете семимильными шагами.

— Учусь у лучших, — заметил штатный гений и ушел, оставив за собой последнее слово и обескураженного, но очень злого ревизора.

— Это защищенный канал?

— Добрый вечер. Вы каждый раз спрашиваете. Зачем? Ответ вам знаком.

— Прошу прощения. Добрый. Я должна убедиться в безопасности.

— В безопасности чего или кого?

— Всего и всех.

— Максимиллиана…

— Аристарх Вениаминович, ответ на вопрос, который вы хотели задать, вам тоже прекрасно знаком.

— Понимаю. Что ж, приступим?

— Приступим. За последний месяц обстановка изменилась. Помимо сопровождения грузов и членов синдиката мне начали давать поручения по слежке за Безымянным. Это один из заместителей Джефферсона.

— Глава Совета синдикатов сомневается в своем заместителе? Это что-то новое.

— Безымянный — скользкий тип, хуже ужа. Насколько я успела понять, он раньше Аланом командовал, теперь Джефферсон экономиста к себе забрал и приближает. Я думаю, это из-за сдвига по фазе.

— У кого и какого?

— Не у Джефферсона и тем более не у Алана. Этому вообще с психикой ничего не грозит, у него вместо мозга калькулятор. Я о Безымянном. Он половину собственных ресурсов вкладывал несколько лет подряд в изучение возможностей подчинения человека. Недавно с инфразвуком возился, сейчас с психомиметиками экспериментирует. Естественно, Джефферсону такая аномальная активность не по вкусу. А теперь Безымянный переключился на ресурсы «Апостола». И в синдикате шороху навел — они куда-то восемь шаттлов снаряжают. Не знаете, куда?

— Конечно, знаю. И вы, смею надеяться, сделали логичные предположения. Озвучите?

— Хотите сказать, координаты Седьмого утекли?

— Еще нет. Но, как вы выразились, «утекут». Скажем, через день-другой. Вы же завтра с оперативниками встречаетесь?

— Я… Нет, дня через три. Поняла. Но вряд ли промышленники меня с собой позовут. И знаете… Я бы за Чезом приглядывала поплотнее.

— Думаете, могут навредить?

— Не думаю. Это так, на уровне предчувствия. И за Тайвином тоже присмотрите, мало ли.

— С чем связаны ваши опасения?

— С тем, что эта парочка может оказаться востребованной, особенно если Седьмой отличается от других колоний и Шестого.

— Да, Седьмой неземного типа. Я вас услышал. Присмотрю.

— Аристарх Вениаминович…. Вот что Совету нужно? Я правда не понимаю. Вроде серьезных заданий не дают, а вроде и напрямую не выгоняют, вроде ничего сверхсекретного я не узнаю, но и информация не сказать, чтобы общедоступная… Так и болтаюсь, как известно что известно где.

— Не вздыхайте так тяжело. Максимиллиана, правда здесь не в том, что вы им не подходите, а в том, что друзей держат близко, врагов еще ближе, а предателей — на расстоянии вытянутой руки. Чтобы можно было либо раскрыть ладонь, либо сжать ее в кулак по ситуации. А как вы сами считаете, новое назначение будет перспективным?

— Думаете, проблема в этом? Я же все их просьбы тогда выполнила, кроме той, последней, с нашим гением…

— Конечно. Если вы смогли «предать» любимую работу и потенциально любимого человека, то сейчас вы должны быть озлоблены на весь мир, а на «Апостол» — в особенности. А вы спокойны и лояльны к тем, кто вам карьеру, если не всю жизнь разрушил. Может, есть подвох? Или какая-то глубоко спрятанная у вас внутри до поры до времени бомба с часовым механизмом тикает?

— Ваша правда. Не думаю, что им реально нужна слежка в моем исполнении. Я же на виду постоянно и незаметна, как синий цирковой слоник. Тут другое. Я хочу отказаться. И, скорее всего, напрошусь в телохранители.

— К кому?

— К сыну Джефферсона.

— Ах да. Милый молодой человек, перспективный астрофизик, насколько я успел узнать.

— Точно. А еще у него пунктик на честности, науке, зуб на криминальную активность отца, острый ум и независимая от Совета команда.

— Хотите, чтобы я вас благословил на новые подвиги?

— Хочу.

— Дерзайте, Максимиллиана.

— Спасибо.

Свернув голограмму, Макс задумалась. С одной стороны, год выдался из рук вон тяжелый: работа в подполье не давалась ей просто — боевая валькирия от природы не умела юлить, и специальную подготовку пришлось пройти урывками и в обстановке такой жесточайшей секретности, что ей это стоило смены гардероба, половины косы и глобально потрепанных нервов. В том числе из-за мнимого молодого человека, под личиной которого схоронился нужный в конкретный момент специалист. В горы Третьего они полезли погулять на выходные? В оперу на Пятом слетали? В сафари поехали мамонтов глянуть на Первый? Как бы не так.

Более того, ей пришлось изобразить новую настолько декоративную неземную влюбленность, что угораздило наврать при случайной встрече Чезу про свадьбу, а потом сыграть глубочайшее разочарование и размолвку, после которой она картинно пребывала в депрессии и расстройстве чувств по меньшей мере месяц. И только после этого с ней наконец связался представитель «Апостола» — и хорошо, что им оказался не Алан: двуличного экономиста, из-за которого вся ее жизнь чуть не пошла наперекосяк, она бы, не задумываясь особо, приложила чем-то тяжелым сразу при встрече. Но умный промышленник к ней старался не приближаться и глаза не мозолить лишний раз.

С другой, миссия обязывала молчать, терпеть и делать, но обратно в Корпус под крылышко к Честеру Макс по-прежнему хотелось до дрожи в коленках. Поэтому в рамках попытки втереться в доверие к «Апостолу» она вот уже несколько месяцев подряд безо всякого энтузиазма выполняла их поручения и притиралась к тусовке наемников в барах Третьего — вотчины Совета промышленных синдикатов, куда входил и «Апостол». Там и завела много полезных, а еще больше — бесполезных знакомств, от которых ей хотелось плеваться куда-то за пределы видимости и горизонта событий. Но раз в пару недель Макс исправно прилетала на Шестой, чтобы попробовать помириться хотя бы с ребятами. И, надо сказать, первопроходцы, к ее удивлению, заблудшую в промышленных кознях коллегу долго в собственном соку не мариновали.

Сначала с ней обстоятельно разговаривал Берц, и Макс могла поклясться, что за его спокойной снисходительной прямотой крылся поистине недюжинный опыт и интерес к тому, как справится с назначением его неопытная коллега по астродесанту, словно он сам прошел такие перипетии, что ей могли только в страшном сне присниться. Но вслух он провокационных вопросов не задавал, двусмысленных реплик не отпускал и вообще обошелся с ней крайне обходительно и бережно, за что Макс была Роману безмерно признательна.

Второй ласточкой возвращения расположения первопроходцев стал Красный. Он с совершенно невозмутимым видом принял приглашение Макс попить кофе в космопорте и с момента первой же встречи на нейтральной территории обозначил приоритеты: «Как ты была для меня ценным собеседником и прекрасным сослуживцем, так и остаешься». За что Макс осталась Константину благодарна до мозга костей.

Постепенно к коалиции периодических встреч стали присоединяться поочередно практически все, но про Честера в их маленькой компании заговорщиков речь не заходила. Макс всегда спрашивала, но оперативники никогда не говорили. И всех все устраивало, хотя сама боевая валькирия предпочла бы тактичному молчанию громкие и шумные разборки, да вот коллеги пресекали все попытки просто заикнуться о произошедшем на корню. Макс потрепыхалась несколько раз, побилась мотыльком о свет фонарного столба их сплоченной тишины и прекратила попытки выяснить, что думает о ее поступке руководитель оперативного отдела.

Тем ценнее стала для нее неожиданно подвернувшаяся перспектива охранять ненаглядного сыночку главы преступного мира — так у нее будет меньше возможностей заглядывать к ребятам, меньше времени на раздумья и незаслуженные терзания и больше доступа к интересным сведениям. А Джефферсон, в свою очередь, тоже вряд ли упустит случай сплавить подальше сомнительный элемент в ее лице: так он и сыну безопасность обеспечит, и ее навыки попусту расходовать не будет. На том она и поставила точку в размышлениях, отослав резюме директору Совета промышленных синдикатов.

Роман постучался в кабинет Честера. Зная о том, что заседает в кабинете беспокойного рыжеглазого руководителя другой человек. Помня о том, как он провожал сегодня Честера с работы практически в последний путь, разумеется, с точки зрения «бывшего» начальника. Понимая, что путь этот отнюдь не последний, и близко не предпоследний, чего донести Берц был до мальчишки не в состоянии, не вправе и не в силах.

Берц быстро понял, куда ведут паучьи нити ревизора: слишком знакомой показалась картина, и по настроению в коллективе, и по состоянию первопроходцев, и по поведению проверяющего буквально с момента демонстративного отстранения Честера. Бывший астродесантник передового оперативного отряда «Альфа» всуе, но благоразумно про себя, а не вслух, помянул много чего и сразу: излишне ретивые вышестоящие инстанции; уровень стратегического планирования, который учитывает интересы простых исполнителей чуть более, чем никак; чрезмерное стремление начальства воспитать максимально лояльные кадры, вплоть до слепого подчинения приказам в сочетании с социальной и профессиональной активностью и инициативностью… Берцу ли было не знать признаки стресс-тестов. Но сомнения все равно оставались, и немалые. Вдруг ревизор просто обыкновенный бюрократический дурак.

Дверь отъехала в сторону, и на Романа воззрился недоумевающий взгляд полковника. Оперативник не стал испытывать терпение Андервуда, и с порога, прерывая реплику ревизора о том, что тот никого к себе не вызывал, первопроходец поздоровался:

— Здравия желаю.

Тонкой леской между ним и полковником натянулось молчание. Берц улыбнулся краешком рта, не желая прерывать небольшую неудобную паузу, и слегка прищурился. Андервуд подобрался, ответно сузил глаза и переспросил:

— Я вас не приглашал, но готов внимательно выслушать. Вы что-то хотели?

— Да, — прямо и просто ответил Берц. — Когда вы планируете возвращать нам Честера?

— А с чего вы вообще взяли, что в мои планы входит вам его возвращать? — с неприкрытым удивлением переспросил Андервуд.

— А у вас есть другие кандидатуры на его должность? — терпеливо и со знанием дела уточнил Роман.

— Мне почему-то кажется, что данный вопрос вне вашей компетенции, — начиная закипать, но пока еще медленно и степенно промолвил полковник, не желая эскалировать конфликт и развивать монстра из крохотного зародыша неповиновения. — Ваше экспертное мнение я при необходимости уточню, но не факт, что непосредственно у вас.

— Я понял, — улыбка Берца стала откровенно натянутой, хотя и без того не отличалась теплотой и искренностью. — Тем не менее, смею заметить, что оперативный отдел дезориентирован, и бойцы хотели бы некоторой определенности в дальнейших перспективах.

— А вы выступаете амбассадором оперативного отдела Корпуса, надо полагать, — со сладким предвкушением скандала зашипел ревизор. — И кто вам, позвольте осведомиться, навязал подобный функционал?

— Вы, — с подобающим подобострастием и вопиющей бесстрастной наглостью ответил Роман. — Не переадресовывать же вопрос Аристарху Вениаминовичу или непосредственно Честеру.

— Вы забываетесь! — рявкнул Андервуд, от всей души стукнув кулаком об стол. Не забыв, впрочем, поберечь руку — в его возрасте с суставами следовало быть аккуратным.

— Просто превышаю свои служебные полномочия. Но не более, чем того требуют обстоятельства, — ответствовал на выпад ревизора Берц и мягко поинтересовался: — Раз ответа у вас пока нет… Разрешите идти?

— Идите, — буркнул Андервуд, не найдя подходящей едкой реплики. Чертовы оперативники! Надо к Аристарху наведаться.

Свернув голограмму, Аристарх Вениаминович задумался. С одной стороны, год выдался из рук вон тяжелый: сначала катавасия с «Апостолом», чуть не пославшая псу под хвост все усилия по созданию Корпуса первопроходцев, потом вынужденная авантюра с Максимиллианой, навязанная руководством с Земли, теперь вот к прочим головным болям добавились похитители руды, а потом еще и непонятно откуда и зачем возникший любитель психоакустических манипуляций, чуть не ввергший колонию в неконтролируемый хаос.

С другой, отчет оперативницы немного прояснил ситуацию: некий Безымянный, обладавший, судя по словам Макс, психотическим профилем личности, стал злом ожидаемым и иррационально предсказуемым, а оттого намного более понятным, нежели абстрактно-денежные интересы Совета синдикатов. Злодейское зло ради зла и мирового господства Аристарху было всегда как-то намного легче понимать, чем прагматичную беспринципную рациональность.

Похоже, что Макс права: попытаются Честера и Тайвина в очередной раз или уворовать, или устранить, причем скорее первый вариант, чем второй. Оперативники Корпуса, как и ученые, в своих рядах инородных элементов не потерпят и пришлым сомнительным индивидуумам прижиться не дадут, а другого повода начальников убирать с должностей нет — только если их ставленники от Совета заменят. Как же невовремя оказалась эта стрессовая проверка… Сейчас бы как раз главу оперативников со своей заместительницей мирить и посвящать в тонкие подробности планов Межмирового правительства, вместе бы они идеально сработали, но надо же такому было приключиться, чтобы раз — и сразу все навалилось.

Ему было искренне жаль бедную девочку. Аристарх отлично понимал, что Макс к Честеру неравнодушна, равно как и оперативник к ней. Только обе стороны пока старательно и очень успешно прячутся не только друг от друга, но и от самих себя. И, несмотря на возраст, опыт и взгляды на жизнь, им двоим требуется пройти недюжинный путь понимания того, чем отличаются рабочие отношения, простой интерес или смутная привязанность от поистине проверенных временем и испытаниями чувств. И помочь пока не сложившейся парочке тут не мог никто, кроме них самих. К тому же именно в текущий момент и от Макс, и от Честера требовалась выдержка, гибкость и умение не биться в забор лбом, а просочиться сквозь стены проблем и препятствий на жизненном пути, и излишние интриги и переживания на любовной почве были сейчас совершенно не к месту и не ко времени.

Аристарх вздохнул и вызвал в кабинет бывшего воспитанника: с Грифом требовалось немедленно и серьезно поговорить. Андервуд явиться не замедлил и с порога выдал претензию:

— Ваши подопечные чересчур самостоятельны. Вы полагаете, это нормально?

— Иначе никак. А что сподвигло тебя на столь далеко идущие выводы? — поинтересовался Аристарх.

— Общение с Романом.

— Вот те на! — неподдельно удивился шеф Корпуса первопроходцев. — Неужто раскусил? Не слишком ли быстро?

Андервуд поморщился: разговор изначально не задался.

Но только Аристарх хотел высказать веское «фи» излишне топорным методам работы Андервуда, как по всему зданию разнесся критически неприятный сигнал «Cito!», и пришлось срочно бросать беседу и переключаться на более животрепещущий повод для беспокойства.

— По какому случаю общая тревога? — поинтересовался штатный гений, ловя в коридоре полковника Андервуда практически за шиворот.

— Ребенок пропал. Девочка, два с половиной года, предположительно ушла за купол. Ведем поиски.

— Где Честер? — ученый снял очки и, прищурившись, пришпилил ревизора к месту рапирой взгляда. — Вы же понимаете, что без него поиски обречены на провал?

Андервуд вздрогнул от вопроса, охладившего коридор до минусовой температуры, и от неожиданности сказал ровно то, что думал:

— Да, понимаю. Понятия не имею, где он, нужны были все ресурсы, и наблюдение я снял, как только узнал причину тревоги. Сейчас выясню…

— Не трудитесь, дома его точно нет. А вы понимаете, что оперативный отдел без Честера — что металлоискатель без индукционной катушки? — ученый повернул голову и посмотрел через стекло на оперативников, лихорадочно составляющих план прочесывания ближайших полевых секторов.

Андервуд кивнул, но ученый проигнорировал его жест и продолжил:

— Нет источника переменного тока — нет результата поиска. — Тайвин прикрыл глаза. Глубоко вдохнул. Выдохнул и остро взрезал тишину: — Вы, зная его натуру, рассчитывали, что он смирно останется сидеть на месте? Он же на работе повернутый и при общей тревоге что угодно мог предположить. А вы его не вызвали. Вы представляете, хоть на секунду, состояние человека, которого вы фактически морально убили? Близкого к клинической депрессии? И в ключевой момент необходимости его навыков вы к нему не обратились. Что, предпочли добить, чтоб не мучился?

Полковник только собрался возразить, как штатный гений, не поворачивая к нему головы, тихо добавил:

— И не надо мне тут про стресс-тесты и экстремальную психологию. А то я сам не догадался. Только вы не учли, что с такой непредсказуемой личностью ваши техники и работать будут соответственно. Пес с вами, поеду выясню, где он, чтобы лишних рук не занимать.

Грифу ничего не оставалось, кроме как потерянно смотреть на презрительный профиль Тайвина. Чувствовать себя виноватым и стыдиться собственного поведения, профессии и принятых решений полковнику очень давно не приходилось, а тут раз за разом Андервуда макают носом в его же ошибки. И возмутиться-то не на кого, сам во всем виноват.

Гений повернулся обратно к Грифу и смерил пронизывающим взором еще раз:

— Я понимаю, что факт моей неприязни к вам ничего не изменит, и я, конечно, промолчу. Но молите тех, к кому вы там обычно обращаетесь, чтобы Честеру пришло в голову что-то простое, понятное и вменяемое, что поможет ему без последствий пережить инерцию ваших недальновидных действий.

На следующий же день после стычки с Грифом и прощального сафари я устроил себе вечер алкоголя, нытья, самокопаний и сожалений, но порядком переборщил. Откровенно устав грустить, поздним вечером я понял, что сидеть и напиваться в одиночку мне катастрофически не нравится, о чем рано утром мне дополнительно сообщили организм и самочувствие. Но день я себе спас, основательно отоспавшись и прогнав контрастным душем все остатки тоски и переизбытка кофе с коньяком.

К тому же и Тайвин, и Берц очень неосторожно заронили мне в душевные глубинные самокопания зернышко сомнений в худшем исходе ситуации, и я тут же за робкие надежды уцепился. Поэтому собрал термос с чаем для разнообразия, нехитрый перекус и решил слетать на экватор — забрать брелок. Хотя бы займусь полезным для себя делом в кои-то веки, заодно будет время поразмыслить — пять часов туда, пять обратно.

Как только я решился, на улице прозвучал сигнал «Cito!» — знак тревоги к общему сбору, что мы с Ви сгенерировали совсем недавно. Он прорезал душу до самых потаенных глубин. С полчаса я пристально смотрел на смарт, но тот оставался недвижимым и темным. В самом-то деле, чего ты ждешь, Чез, что к тебе с рыданиями прибегут оперативники и попросят вернуться? Кто им даст, да и кому я нужен, без меня обойдутся. И, запретив себе думать о том, что в колонии случилось, и тем более лезть куда не просят — хватит, обжегся уже — я полетел к космопорту: следовало оставить траекторию полета у диспетчеров. Только сердце болело как проклятое — его скребли острыми когтями все представители семейства кошачьих сразу.

Поставив флаер на автопилот, я откинулся в кресле, задумчиво рассматривая окрестности. Глядя невидящими глазами в чудное насыщенно-фиолетовое предзакатное небо с алыми сполохами облаков, я на самом деле смотрел вглубь себя, все прокручивая последние дни. Мне казалось, что я не успеваю поймать за хвост мимолетное ощущение неправильности происходящего. Что-то было неладно, но я никак не мог понять, что именно. Суета вокруг ментата, Андервуд с его нелепыми претензиями и совершенным несоответствием внешности и характера, отстранение это по формальным и совершенно идиотским причинам… Ну, хоть брелок себе вернул, и то хлеб.

Внезапно мое внимание привлекло нетипичное движение на земле, и я, взяв управление на себя, сделал круг и полетел помедленнее, прижимаясь к земле. Несколько раз пролетев над заинтересовавшим меня участком, ничего особо примечательного я не увидел и уже собирался улетать, как на краю поля зрения мелькнуло ярко-алое пятно. Таких цветов в живой природе Шестого не бывает, и я, осторожно посадив машину на ближайшую ровную с виду площадку, принялся за охоту.

Чертовски опасно ходить в одиночку по практически неизведанному миру, но еще опаснее думать, что ты уже успел узнать его в достаточной степени. И гулять по нему не просто в одиночку, а вразвалочку и с ленцой, без брони и оружия, за что я тут же и поплатился.

Из-за куста мне навстречу выскочила стайка маленьких гептаподов, этакие серые блюдца от чайного сервиза в красную крапинку, с семью лапами и жесткой шерсткой по краям. Шевелящиеся жвалами пасти в центре тела животных скрежещуще попискивали — гептаподы переговаривались, примитивная система сигналов у них неплохо развита. Заметив меня, блюдца рассыпались в разные стороны и угрожающе засвистели, детеныши приняли защитную позу, оперевшись на пять конечностей и приподняв две в угрожающем жесте.

Стало заметно, что на кончиках передних лап торчат поблескивающие влагой коготки. Считалось, что гептаподы не ядовиты, хотя на зуб, так сказать, мы пробовали только взрослые экземпляры. Видимо, природа не смогла обделить беспомощных семиногих малышей и предусмотрела защитные механизмы, пока взрослые отсутствуют. Кстати, про взрослых…

Я, пригнувшись, попятился в сторону флаера, удерживая мелкоту в поле зрения и одновременно осматривая окрестности, чтобы засечь появление взрослой особи. Неизвестно, каковы родительские инстинкты гептаподов — предоставлена ли малышня сама себе, как это часто бывает у насекомых, или родители трясутся за потомство. Учитывая, что взрослый гептапод — животное размером с небольшого пони, встречаться со счастливым папашей или мамашей мне отнюдь не улыбалось.

Естественно, по закону подлости — или Мерфи, кому как больше нравится — из высоких зарослей хрустально-зеленоватой травы показалась громадная суповая тарелка тела родителя. В передних лапах зверь волок неожиданную и страшную ношу — маленькую девочку лет двух-трех в ярко-красном платье. Так вот что привлекло мое внимание! Я отметил, что ребенок вроде с виду жив и цел, но без сознания.

Я выпрямился и гаркнул во всю мощь на ошеломленного гептапода, делая шаг на него:

— А ну плюнь! — как выяснилось, командный тон действовал не только на подчиненных, гептапод выпустил добычу из лап и, неприятно вереща, скрылся в траве, куда за ним вразнобой прыснула стайка детенышей. Я поднял девочку и бегом отнес к флаеру, пока еще кто-нибудь не покусился на малышку. Ввалившись внутрь с ребенком на руках, я перевел дух, забаррикадировался и принялся рассматривать найденыша.

Оттерев мордашку девчонки от травы и грязи, я внимательно осмотрел ребенка, ощупал руки и ноги — похоже, девчушка просто перепугалась и потеряла сознание. Она не выглядела изможденной: кроме синяков, небольших царапин и пары ссадин никаких повреждений я не нашел.

Удобно устроив ее в пассажирском кресле и пристегнув, я накрыл ее своей курткой и уже собрался улетать, как флаер, покосившись, тяжело припал набок. Вот же невезуха! Похоже, силикатный зыбун — периодически геологи в почве находили участки гелеобразной земли, ведущей себя как яма с грязью, наступишь туда — сапоги там и оставишь.

Насколько глубок этот конкретный зыбун и удастся ли флаеру из него выбраться, я не знал, но за себя переживать я так и не научился, а вот присутствие случайного ребенка на руках сильно усложняло дело.

Вздохнув, я включил аварийный маячок и выбрался наружу оценить масштабы бедствия — правый бок флаера просел в почву до крыла и прочно там завяз. Я аккуратно прощупал найденной неподалеку палкой почву вокруг него — зыбун оказался неглубоким и небольшим, но подъемной силы аппарату взлететь не хватит, а мне не хватит сил вручную его откопать и вытащить. Тем более, что и копать-то нечем.

Дела-а-а…

Я сел на плотную землю со своей стороны и прижался спиной к двери, не забывая оглядывать окрестности — похоже, придется ночевать. Пока еще кто-то меня хватится, куда я делся, пока найдут, пока сигнал маячка флаера засекут — чую, придется невесело.

Связи тут нет и не предвидится в ближайшие несколько лет, поэтому я вспомнил идею Ви, выковырнул из смарта модуль круглосуточной записи, настроил на экономный режим постоянного мониторинга с расстояния двух-трех метров и запустил. Как раз примерно на двое-трое суток хватит, если пропадем — хотя бы запись будет для потомков, почему и отчего издохли попугаи.

На быструю помощь я не рассчитывал — район довольно пустынный, зверье нешуганное, а у меня ни оружия, ни брони, даже визор я сдал, только форму сдать рука не поднялась, куртку от нее прихватил и поехал. И я принялся судорожно рыться по карманам — я же по природе параноидальный хомяк, мало ли, что я мог там заныкать и забыть.

Итогом планомерного обыска сначала одежды, затем машины стала кучка совершенно неожиданных для меня вещей: пачка печенья, небольшая початая бутылка воды, пустой термос, изолента, компас, почему-то иголка с ниткой, странный набор лекарств — обеззараживающие таблетки для воды, средства от головной боли и от расстройства желудка, пара пуговиц, нож и бессчетное множество бумажек и пустых пакетиков. Аптечку и дополнительное оборудование я тоже снял и вернул на склад, а за гражданским набором так и не сподобился заехать. Молодец, что тут скажешь. М-да, негусто.

Девочка заворочалась в кресле, сбивая импровизированное одеяло, захныкала, я тут же поправил сползшую было куртку, и вскоре, пригревшись, ребенок мерно засопел. Обморок перешел в здоровый крепкий сон, и я облегченно выдохнул — немного времени подумать я себе курткой точно выиграл.

Как обращаться с человеческим детенышем, я представлял себе лишь в общих чертах. Рассказать мне девчушка точно ничего не сможет — чересчур мала, а вот подержать ее на диете из печенья и воды точно должно получиться, не младенец уже. Главное — понять, на сколько примерно печеньки растягивать. Оперативники наверняка делом заняты, ее же и ищут вблизи колонии, их можно не ждать. Допустим, Тай зайдет не сегодня-завтра, смарт вне доступа, флаера нет — вот что он должен подумать? Что я куда-то смылся. Зная его деликатность, граничащую с тактичностью носорога, можно надеяться, что беспокоиться он начнет почти сразу. Траекторию полета я оставлял диспетчерам, зарегистрировано в системе и время вылета наверняка, а вот когда я собираюсь обратно, я никому не говорил. И я отклонился с маршрута. Итого получаем минимум сутки, максимум — дня три.

Я задумчиво пересчитал печеньки — тут даже на один перекус малявке маловато, как по мне. И еще будет проблема с солнцем: ночи-то теплые, а вот днем флаер превратится в мартеновскую печь — система кондиционирования мгновенно забилась силикатным песком и грязью и почила раньше времени. Нужно укрытие и вода, с едой придумать я ничего не смогу.

Тайвин громко постучался — звонить кому-либо в дверь он так и не привык, считая, что стук более необычен для слуха, а потому и реагируют на него быстрее. Но жилой модуль-блок Честера, как ученый и ожидал, был тих, света в окнах не было, смарт был вне зоны доступа, а посадочная площадка на лужайке под окнами пуста.

— Где ж ты есть, гамадрил кошкоглазый, когда ты всем стал так нужен?

Убедившись, что оперативником и близко не пахнет, гений потер указательным пальцем правый висок и направился в диспетчерскую колонии. Если там нет сведений о передвижении Чезова флаера — значит, нет нигде.

В диспетчерской, к удивлению Тайвина, кое-какие обрывки данных удалось получить — вылетел час назад, на экватор, пока не возвращался. Что забыла беспокойная душа Честера на месте первой стычки с «Апостолом» и обнаружения диафанобактерий, Тайвин вполне себе представлял, Чез частенько жаловался на потерю памятного брелка, но из-за работы не мог вырваться даже на пару часов, не говоря уже о полноценном вояже на более или менее вменяемый срок. Гений вздохнул и набрался терпения — что тут сделаешь, надо дать Чезу возможность проветриться.

Андервуду он о передвижениях рыжеглазого, конечно, рассказал, как смог, ближе к вечеру, и тут уже полковник укорил ученого — почему сразу ни с ним, ни с экспедиционным лагерем не связался? Гений было огрызнулся, что один человек не в состоянии предусмотреть всего, и бросился звонить, но к этому моменту оперативника в лагере уже не было — Честер, как всегда, оказался весьма шустрым.

На второй день ученого уже сильно беспокоило отсутствие друга. По его расчетам, импровизированный пикник не мог продлиться дольше одного-двух дней, на большее Честера вряд ли хватит, да и брелок он благополучно забрал и в направлении дома обратно вылетел. Значит, что-то случилось на маршруте. В последнее гений не просто мог поверить — а всем нутром чувствовал свою правоту.

Нет, ну какой талант пропадает — именно в тот момент, когда на ушах колониальная полиция, все первопроходцы, куча волонтеров, прочесывающих жилую и ближайшую полевую территорию в поисках ребенка, рыжеглазый хмырь исчезает почти без следа. Тайвин подспудно ожидал, что где-то поблизости с этой бешеной совой пропавшая девочка и найдется, и совершенно не подозревал, насколько окажется в итоге близок к истине.

— Дяй! — Малышка требовательно протянула руку к последней печенюшке. Я беспрекословно скормил проглоту, по недоразумению похожему на маленькую милую девочку, остаток провизии и дал запить обеззараженной водой.

Позавчера, пока ребенок отсыпался после пережитого стресса, я всю ночь работал. Вокруг флаера я возвел кособокий шатер, прислонив его к левой, свободной от зыбуна стороне. В качестве опор я не без труда воткнул в землю пару тонких суков — все, что смог найти достойного до заката и срубить с помощью ножа, еще пару прикрепил нитками кое-как к ним и направляющим флаера, бока и крышу я в течение ночи заплел здешней травой, благо две луны вполне позволяли справляться без фонаря.

Ранним утром смекалка и прочитанные в восторженном отрочестве книжки позволили собрать футболкой влагу с травы и выжать в термос дополнительные пару глотков жизни. Туман выпал обильной росой, и термос удалось заполнить почти наполовину, пока вода не начала под поднимающимся бирюзовым солнцем сверкать драгоценными бриллиантами, испаряющимися буквально на глазах.

Пол нашей самодельной травяной палатки я устлал копнами травы, предварительно перетряхнув ее от вездесущих инсектоидов разной степени вредности. О том, что я могу привлечь внимание крупных хищников или напороться на мелкоядовитую дрянь, я старался просто не думать — авось повезет. И только я забрался во флаер, рассчитывая пару часов подремать, пока солнце не начало прожаривать аппарат насквозь, мелкое зло открыло глаза.

— Дядя! — восторженно заявила малявка, выпутываясь из-под куртки и ремня безопасности, и, дотянувшись, дернула меня за ухо.

— Дядя, — покорно согласился я.

— Мама де? — на меня вопросительно воззрились два огромных серых глаза.

— Нету. — я развел руками, показывая, что никаких мам в запасе не держу. Зеркала души тут же заволокло сумрачной пеленой слез, и мелкая огласила трубным ревом ближайшие километра два, не меньше. Я подождал, пока она немного выплачется, жестом фокусника вынул из припрятанной под сиденье пачки печенюху и повертел у ребенка перед носом.

Слезы мгновенно высохли, и насупленное, но сосредоточенное на цели юное создание цапнуло еду. Некоторое время малявке потребовалось, чтобы справиться с зачерствевшей печенькой, затем мы прошли по второму кругу поисков затерявшихся мам, не обнаружили потеряшку, еще поплакали, и день потек своим чередом.

Позже мы перебрались под травяной навес, и раз в пару часов, когда я чувствовал, что капризы малолетки начинают перерастать в голодную истерику, я подкармливал девчонку печеньками. С проблемой туалета мы совместными усилиями кое-как тоже справились.

Шквал вопросов «что это?» я пережил с трудом, и за день мы успели поиграть на пальцах, с пуговицами, компасом и случайно пойманными химерками, которых я привязал за лапки остатком ниток, порисовать на песке, двадцать раз поссорились и помирились, и перед закатом я уже готов был обняться с девчонкой и возрыдать с ней на пару, когда у ребенка наконец нашлась кнопка выключения, и он отрубился.

Судя по тому, что я успел из нее вытянуть и хоть как-то интерпретировать, малая заигралась, взрослые отвлеклись, а жилой модуль находился слишком близко к защитному куполу — она выскользнула за какой-то «бубукой» незамеченной и тут же потерялась в высокой траве. Несколько часов то шла, то плакала, то играла со зверюшками (на этом моменте у меня спина сначала похолодела, потом взмокла), снова шла, потом ее схватил гептапод.

Скорость передвижения у животного высокая, так что оно умудрилось дитя довольно далеко уволочь, до колонии не меньше пары сотен километров отсюда. Зачем — я даже представить себе не смог, разве что как игрушку или тренировочный объект для детенышей. Но они вроде не хищники. Непонятно.

Дальше шли лишь предположения, но одно я понимал отчетливо — день на полуголодном печеньковом пайке мы пережили за счет новизны впечатлений, воды на второй я постараюсь набрать, но что будет, когда ребенок все доест и проголодается окончательно… Я с сомнением покосился на замученную химерку, отвязал ниточку и отпустил животное, с трудом упрыгавшее в заросли. А ничего у химерки ножки, мясистые с виду. Солнце село, флаер медленно остывал, и я перебазировал спящую малышку обратно в приглянувшееся ей кресло.

Живот скручивало судорогами, и я, пожалуй, впервые в жизни задумался о том, что человек привык питаться регулярно и весьма плотно, так что даже день без еды начинает чувствоваться не просто как временное неудобство, а сродни маленькой революции. Но не отнимать же последние печеньки у ребенка. Настроив смарт на побудку перед рассветом, я вырубился.

Половину следующего дня мы с трудом пополам, но находили общий язык, и тут подоспело время последней печеньки. Мысленно я начинал паниковать.

Схрумкав печенюху, дитя внимательно меня разглядело, и последовало вопросительное заявление:

— Дядя — коська?

— Коська. — не стал спорить я и тут же чуть не получил пальцем в глаз. Я что, тоже таким в детстве был? Не может быть. Удалось договориться о том, что дядя вполне себе тянет на кошку, а кошкам нельзя тыкать пальцами в глаза — иначе за палец кусь.

И тут феерическое наше везение подошло к концу– шатер и флаер окружила стая гептаподов. Удивительно, как мы вообще почти за двое суток умудрились не стать объектом внимания всей близлежащей фауны. Я насчитал пять крупных взрослых особей, тройку «тарелок» поменьше, вдали в траве за их лапами было видно мельтешение малышни. Нездоровый интерес гептаподов ко мне и девочке объяснить и понять я никак не мог.

Самый крупный, ловко перебирая лапами, приблизился, и я вышел из-под навеса навстречу животному. Малышка, тоненько завыв от страха, забилась в уголок под навесом и порывалась нырнуть в спасительную машину, но находиться там, внутри консервной банки, на жаре, для нее было не менее опасно, чем здесь, со мной и гептаподами.

Зверь беспокойно заверещал, я пугал его намного больше, чем человеческий детеныш, но и отступиться он был не готов. Да что они нашли такого привлекательного в девчонке? Внезапно меня осенила догадка — да скорее всего то же самое, что и в случае с Виком, что и в случае с Андервудом. Цвет. Я, смотря на волнующееся животное, но на самом деле куда-то сквозь него, тут же начал прикидывать, кому позвонить: ксенозоологам надо провести ряд поведенческих экспериментов, биологи пусть тропизм к другим цветам проверят у разных инсектоидов, не только к красному, Тайвина надо озадачить…

Стоп, я совсем забыл, меня же отстранили. И тут я понял одну очень простую вещь — да какого ляда! Я умею обращаться с Шестым, я его знаю, и если Андервуду уж так приспичило меня уволить — что ж, значит, буду пробиваться с нуля в простые оперативники. Это-то я точно умею, даже если руководитель из меня получился не очень.

Решив собственную судьбу и несколько успокоившись, я на пробу оторвал полоску ткани от подола детского платьица и бросил в вожака стаи. Тот передней парой лап подхватил желаемое, и гептаподов смыло в хрупкую зелень травы. Девочка медленно успокаивалась, а меня немного потряхивало. Что будет, когда стая наиграется клочком? Не захочется ли им кусочек побольше?

Тайвин изложил свои предположения Роману, и первопроходец грустно покачал головой.

— Не думаю, что вы правы. Скорее всего, девочка уже мертва, а Честер на экваторе где-нибудь в относительно безопасном месте изображает одинокого туриста, выключив смарт. Я его понимаю. — Берц тяжело вздохнул. — И без крайней надобности бы не лез. Но придется, без него мы не справимся.

Тайвин согласно кивнул — поиски ребенка в жилых секторах результата не дали, а четырнадцать первопроходцев с двумя стажерами не могут объять необъятное и самостоятельно найти иголку в стоге сена, будучи лишенными обаятельного рыжеглазого магнита.

Первопроходец и ученый плюнули на субординацию и улетели, взяв флаер Тайвина, Берц только ценные указания оперативникам раздал. Парочка потратила почти сутки на медленный пролет по маршруту, опрос лагеря на экваторе и обыск его окрестностей, и уже возвращались обратно, встревоженные и хмурые, когда Берц поймал еле уловимый сигнал на аварийной частоте.

— Нашлась пропажа, — потер руки Тайвин, и Берц развернул флаер в нужную сторону.

Через полчаса игр в горячо-холодно с то угасающим, то усиливающимся сигналом они лицезрели великолепную картину — флаер, правым боком крепко застрявший в зыбуне, кособокий шатер из нескольких палок и высохшей на солнце травы, и знакомая фигура с дрыном наперевес, лупящая поперек диаметра блюдец стаю гептаподов. Те, отчаянно скрежеща, отпрыгивали и наскакивали снова и снова, стремясь пробраться оперативнику за спину.

Берц переключил управление на Тайвина, велев тому снизиться к поверхности, и приготовился расстрелять зверинец с воздуха, а потом спрыгнуть и еще немного повеселиться.

Увидев и услышав тень и гул подлетающего флаера, я удвоил, если не утроил усилия. Последние полчаса оказались самыми тяжелыми — гептаподы вернулись, привели с собой подкрепление, и отчаянно пытались добраться до добычи. Я уже начал подумывать вообще снять с ребенка платьице и отдать им, а на малявку приспособить свою футболку, но для этого мне нужно было потратить несколько минут, а гептаподы совершенно не хотели мне их предоставить. Третий день вынужденной голодовки тоже делал свое дело — я стал медленнее двигаться и хуже соображать, голова кружилась от недостатка глюкозы и недосыпа. А тут еще приходилось оборонять импровизированное убежище от оголтелого бабушкиного сервиза.

Когда флаер завис над гептаподами, слегка обескураженными моим внезапным подкреплением, я, получив небольшую передышку, нырнул в шатер и вытащил отчаянно верещащую малявку. Она запомнила обидчиков и старалась помочь мне активной звуковой волной.

Гептаподы заволновались, но инстинкт выживания победил. Решающим аргументом стал момент бреющего полета флаера. Аппарат завис прямо у них над пастями, и спустя секунду одного из самых крупных зверей пришпилила к земле тяжелая игла с усиленным бронебойным сердечником. Ну кто еще это мог быть — и мои ожидания оправдались, из флаера спрыгнула на землю с иглометом наизготовку знакомая фигура. Звериное бандформирование быстренько расформировалось по ближайшим кустам и принялось недовольно оттуда скрежетать.

— Берц! — умиленно воскликнул я, гладя ребенка по голове. Малышка, видя, что пугающие ее звери разбежались, постепенно успокаивалась.

Мой замечательный заместитель приподнял брови, демонстрируя крайнюю степень удивления.

— Я, конечно, все понимаю, — начал Берц. — Ты — это ты, так встрять на пустом месте. Но где ты ее нашел?

— О, а ее уже хватились? — обрадовался я. — А то мы тут третий день кукуем. Представляешь, увидел краем глаза платье, оно ж яркое. Решил поискать, и вот…

— Дядя, — утвердительно заявила мелкая, тыкая в Романа пальцем. Первопроходец покорно согласился с безапелляционной детской правотой.

Флаер осторожно сел неподалеку от моего, и из кабины на меня блеснули сердитые ученые очки.

— Тайвин! — назидательным тоном произнес я. — Вы когда-нибудь перестанете меня отлавливать по окрестностям? Я всего лишь за брелком и подумать катался.

— Молчи уж, — буркнул друг. — Докатался один гамадрил. Ты понимаешь, что мог тут двести раз подохнуть, пока мы бы спохватились и начали поиски? Тем более, что сейчас ищут отнюдь не тебя.

Я притворно вздохнул и чуть кокетливо покаялся.

— Понимаю. Это по ее поводу «Cito!» был, да? Но я же выжил. Мы вот с ней выжили. О, кстати. — Я притянул смартом модуль записи и вставил его обратно в аппарат. — У меня и отчет есть. Правда, не знаю, пригодится ли, я теперь лицо насквозь гражданское. Берц! Ты там гептапода с собой не забудь прихватить, а то Салливан интересовался, путь получит свое ненаглядное научное пособие.

— А как ты вообще ребенка нашел? — Тайвин прервал мои распоряжения и подозрительно прищурился.

Я внутренне похолодел, медленно осознавая, как со стороны может выглядеть наш с девчонкой тандем. Главу первопроходцев отправляют в бессрочный отпуск, идет разбирательство о моем профессиональном соответствии должности, пропадает малышка, а я героически ее спасаю. Я сунул ребенка Роману, рухнул на землю, схватился за голову и полным отчаяния голосом ответил:

— Совершенно случайно. Но как мне теперь это доказать?

— В общем, встречайте, везем обоих. Конец связи. — Берц связался с колонией, как только смог, в общих чертах объяснил ситуацию, вырубил передатчик и откинулся на кресле, предоставив автопилоту делать свое дело.

Дальнейший полет к защитному куполу знаменовался сосредоточенным молчанием. Юная девица сгрызла питательный батончик, найденный в недрах резервного пайка, потом залезла ко мне на колени и заснула. Сублиматы и галеты не привлекли ее внимания, зато прекрасно зашли оголодавшему мне.

— Может, с флаера запись есть? — Тайвин надеялся на лучшее.

— Откуда бы? — задал я закономерный риторический вопрос. — Я же все оборудование снял. Да и кто в нормальном уме будет каждый полет записывать?

— Ты, — хором сказали ученый и первопроходец. Я задумался. А действительно, не поставил ли я чисто автоматически встроенный регистратор на запись?

— Это очень может быть, — с сомнением сказал я. — Но в любом случае, запись, если она есть, осталась там, а обратно я что-то не очень хочу.

Мы еще помолчали, когда Тайвин предложил:

— А давайте так. Мы сейчас прилетаем, вручаем девочку счастливым родителям, и, пока все радуются, Роман слетает и проверит, есть запись или нет. Твоя версия откуда начинается?

— С зыбуна. Флаер потонул, ребенок уснул, тогда я запись и включил, — отрапортовал я. И с легкими нотками надежды уточнил: — А точно нельзя меня где-нибудь по пути выкинуть? Я бы просто домой пошел…

— Ты уже спрашивал. — Берц был непреклонен, аки гранитная скала. — Нельзя. Мы никак не объясним, откуда взяли девочку и при чем тут ты. И потом, разве ты не хотел свою минутку славы?

— Но не в такой двусмысленной ситуации, — возразил я. — Я и так по уши в чем-то дурно пахнущем.

Берц и Тайвин поморщились. Им весь этот расклад тоже категорически не пришелся по вкусу.

— Ладно. Допустим, Роману делать нечего, и он слетает. А что делать, если записи не будет, как тогда? — я покосился на спевшуюся парочку. Тайвин пожал плечами и невозмутимо уточнил:

— Тогда показательно прогоним тебя через мои новые психомиметики. Давно хотел опробовать.

— Чего? — в изумлении воззрился на него я. — Ты хочешь сказать, что сотворил сыворотку правды, а я буду подопытным хомячком? Иди ты.

— Я хотя бы что-то предложил. Других вариантов все равно нет.

Я сдался и поднял одну ладонь, второй рукой удерживая спящую девчонку, вцепившуюся в меня мелкой обезьянкой.

— Уговорили. Будь что будет. Но химикаты пить не буду, и не проси.

На посадочной платформе уже толпился разномастный народ — пока мы снижались, я углядел Андервуда, Аристарха и руководителя колонии, мелькающие рядом силуэты первопроходцев и колониальной полиции, хорошо опознававшиеся по формам, кучку людей с дронами над головами — четвертая власть, как всегда, не дремлет — волонтеров и просто сочувствующих. Зрелище заставило меня несколько занервничать, и Берц сочувственно на меня поглядел.

— Не дрейфь, прорвемся.

— Если бы… — вздохнул я. Флаер сел, и я выбрался наружу, придерживая спящую у меня на плече малявку.

Посыпались миллионы вопросов от журналистов, но полиция оттеснила их в сторону, и к нам подошло начальство. Руководитель колонии, подходя ближе, все больше замедлялся и смотрел на меня с нарастающей подозрительностью и несколько диковато, а за его спиной толпились мои ребята во главе с ревизором и шефом.

— Как вы ее нашли? — негромко спросил Вернер, и я честно ответил.

— Совершенно случайно. Я ездил на экватор…

— Зачем? — прервал меня градоначальник, что мне категорически не понравилось.

— Одну памятную вещицу потерял.

— Какую?

— Да вот… — я достал из правого кармашка штанов брелок, что военный лично вручил мне в руки на первом корпоративе. — Хотел найти, раз время появилось.

Вернер смутился, узнав вещь, а один из репортеров, почуяв обрывок важной информации, тут же задал из-за широких спин полицейских уточняющий вопрос:

— Правда, что вы уволены?

— Честер в бессрочном отпуске на время ревизионной проверки, — мрачно ответствовал за меня руководитель поселения и обратился ко мне: — Продолжайте.

— Я уже обратно возвращался, но увидел что-то красное. Решил проверить, а там вот… Она. Я флаер посадил, ребенка забрал, но мы попали в зыбун. Связи там нет, пришлось ждать, пока кто-то спохватится. Вот, ребята нас и спасли, — постарался перевести стрелки я, все еще надеясь обойтись малой шумихой, но неугомонной парочки и след простыл. Полетели, видимо, данные из регистратора добывать.

— Доказательства?

Началось, подумалось мне, и я, с трудом одной рукой нашарив смарт, протянул его Вернеру, сухо уточнив:

— Запись вел с момента попадания в зыбун.

К нам чеканным шагом подошел ревизор и сходу заявил:

— Вы, Честер, на редкость нещепетильный человек, если решились таким образом себе место вернуть.

Представители СМИ зашушукались, а первопроходцы заметно посмурнели. Верили они, конечно, мне, но наше будущее зависело от Андервуда. И мне оставалось только спокойно обороняться.

— Я уже говорил. Девочку я нашел случайно. Похоже, за ребенком кто-то недоследил, и он убежал.

— На пару сотен километров? — едко осведомился мой оппонент.

— Я ее у гептаподов изъял. Конечно, она сама столько не прошла бы.

Руководитель колонии ощутимо побледнел. Чего это он?

— Весьма неправдоподобно, не находите? — ревизор нарочито громко подчеркнул свою позицию и заозирался в поисках поддержки у присутствующих. Пара негромких и недвусмысленных шепотков не заставила себя ждать. Я сразу почувствовал себя так, будто меня вываляли в грязи, и очень прохладно ему нахамил:

— Уж как сложилось. Ваша работа — проверять, вот вы и проверьте. Родители-то придут за чадом, или как?

Девочка на моем плече завозилась, подняла голову, сонно зевнула и, проморгавшись, радостно завизжала мне на ухо:

— Папа!

Глядя на просиявшего Вернера, я чуть не выронил ребенка, и военному пришлось подхватить верещащую и вертящуюся ношу. Вот тебе раз! Вдоволь наобнимавшись с отцом, девчонка показала пальцем на меня и высказалась:

— Дядя-коська! Халосий!

Журналисты загомонили, фиксируя эпохальный момент, а я ухмыльнулся малявке краешком губ, чувствуя себя совершенно беззащитным без ее маленького теплого тельца.

— Я могу идти? — осведомился я у счастливого папы.

— Вас еще не отпускали! — почти взвизгнул Андервуд.

— А я не у вас спросил, — нахально заявил я и вопросительно посмотрел на бережно прижавшего к себе дочь военного и подошедшего поближе Аристарха Вениаминовича. Они синхронно кивнули. Ревизор покраснел и попытался меня остановить.

— Вы будете задержаны! И должности вам не видать, как своих ушей!

Я проницательно хмыкнул.

— Можно подумать, вы мне собирались ее вернуть. Действительно, какой вопиющий непрофессионализм, хотеть домой после, так сказать, экстремального трехдневного похода. Я, пожалуй, воспользуюсь вашим щедрым предложением и подпишу отставку от должности, раз вы так настаиваете. Но не от Корпуса, и не надейтесь.

Андервуд окончательно захлебнулся от возмущения, а у руководителя колонии и шефа я заметил во взорах нехороший агрессивный огонек — похоже, бюрократ им и словом не обмолвился о своих намерениях, хотя мне при нашем небольшом разговоре в моем кабинете говорил ровно обратное. И кто после этого превышает служебные полномочия? Но вслух я ничего утверждать не стал, препираться с ревизором было выше моих сил — я очень устал и жутко хотел домой. И тут полковник сделал финальный выпад, видимо, рассчитывая на сознательную гражданскую позицию колонистов:

— Еще неизвестно, что вы с ребенком делали эти три дня!

Меня аж передернуло, и я, уже было развернувшийся к нему спиной, чтобы уйти, резко повернулся обратно и прошипел заправской змеей, глядя ему прямо в глаза:

— Свои домыслы могли бы оставить при себе. Мерзость какая. — И, пронаблюдав за тем, как Андервуда отнесло от меня на пару метров — видимо, от сумасшедших он старался держаться подальше — протянул руку ладонью вверх к ошеломленному отцу со щебечущей девчушкой на шее и попросил, не отдавая себе отчет в том, что не прошу, а приказываю: — С вашего разрешения, я разошлю копии записи представителям СМИ прямо сейчас. И полиции. И кому там еще нужно. И позвольте мне уже до дома добраться.

Вернер беспрекословно отдал мне аппарат, я выполнил обещанное, вернул ему смарт, вновь развернулся и сделал шаг в сторону вожделенного душа и чистой одежды. Этого ревизор снести не смог и обратился ко всем сразу:

— Задержать!

Воцарилась кристально прозрачная тишина. Замерли абсолютно все, даже малая. Она с интересом смотрела на Андервуда, сунув палец в рот. Похоже, он отдаленно напоминал ей не то гептапода, не то химерку, потому что она никак не могла решить, в какое состояние перейти из нахмуренного — разразиться ревом или оттаять.

Я посмотрел кругом: полиция прятала глаза и делала вид, что активно занимается непосредственным заданием — охраной журналистов от меня или меня от журналистов. Сбоку во главе строя стоял их начальник, Тони, внезапно озорно мне подмигнувший.

Журналисты ждали развития событий, первопроходцы было сделали шаг к бузотеру, явно не собираясь рукоприкладствовать по отношению к любимому начальству, то бишь мне, но я остановил их коротким жестом, отрицательно мотнув головой.

Горстка волонтеров и просто сочувствующих с читаемым на лицах сомнением отнеслась к приказу и поползновений в мою сторону тоже не делала. Поэтому я щелкнул малявку по носу, отдал ей брелок на травяной веревочке — малой понравилось с ним играть, пришлось сплести шнурок из подручных материалов — и двинулся неторопливым пешочком в сторону дома.

За спиной рокотал глухой гул негромких реплик, но я демонстративно не стал оборачиваться. Бюрократ что-то едко высказывал в пространство, вслушиваться не хотелось. Вдруг на плечо мне легла здоровенная ручища — сбоку обнаружился догнавший меня знакомый потомок викингов, физик Эйнар. Оставалось загадкой, как я его среди волонтеров не заметил.

— Честер, вы не будете против, если я вас подвезу? — добродушно пророкотал он, возвышаясь надо мной на целую голову в своей вечной легкомысленной рубашке-гавайке, сандалиях и легких парусиновых штанах.

— Нет, конечно, — устало улыбнулся я. — Вымотался зверски, буду вам очень признателен. А вы мне про Миру расскажете…

— С Мирой вы можете и так пообщаться, просто заходите ко мне на чай как-нибудь вечером. Она у меня кошка общительная, будет рада. Я вам от негативных эмоций хочу другое лекарство предложить.

— Какое? — немедленно заинтересовался я.

Эйнар заговорщически улыбнулся и обозначил широким жестом мановения правой руки в окружающем пространстве круг своих знакомств и интересов.

— Я могу, Честер, провести вас на маленькую экскурсию в подсобки космопорта. Хотите?

— Конечно, хочу! — просиял я, еще бы я не хотел, пропускать такую великолепную возможность было бы убийственно для моего природного любопытства. — Только в порядок себя приведу.

— Конечно, конечно. Скажем, завтра? А вот и мой флаер.

Тайвин и Берц, приземлившись около встрявшего в зыбун флаера, в очередной раз распугали стайку гептаподов. Животные всерьез вознамерились создать из летательного аппарата гнездо и уже почти приспособили под свои нужды брошенную в углу шалаша форменную куртку Честера.

— Подите прочь, ползучие, — ругался ученый, пока разбирал завалы вкусно пахнущей свежестью подсохшей травы, откапывая дверь — водительскую почему-то заклинило. Наконец дверь со стороны пассажира удалось открыть, и Тайвин нырнул в недра аппарата.

— Что там?

Что гения всегда восхищало в Романе, так это его великолепная немногословность.

— Сейчас посмотрю. Так-с… Да. Чтобы Чез да изменил своим параноидальным привычкам…

— Отлично. Забирайте, и поехали обратно, пока мне начальство на кусочки не разобрали. — Берц насмешливо фыркнул, и Тайвин, цапнув чип с данными, выбрался наружу, не забыв, впрочем, заботливо прихватить куртку Честера.

Во флаере ученый искоса глянул на первопроходца. Тот, по-своему истолковав взгляд, степенно произнес:

— Нет, Тайвин. Я в нем не сомневаюсь, — глядя на несколько недоуменного ученого, Берц мгновенно сориентировался: — Но мне тоже интересно. Посмотрим?

Щелкнула запись, и две головы заинтересованно приникли к голограмме разворачивающихся событий. Несколько минут прошли в полной тишине, пока Тайвин искал ключевую точку, потом ученый приостановил запись и, поставив локоть на приборную панель, совершенно по-стариковски упер кулак в подбородок.

— Чез неисправим. Вот вы бы, Роман, догадались обратить внимание?

Берц просмотрел запись раз, другой, третий. Приблизил разные поля зрения и резюмировал:

— Нет. Я тут ничего не вижу.

— А Честер увидел. Смотрите. — Тайвин остановил запись на конкретном моменте и занялся поиском цвета по секундам. Через десяток попыток они с Романом лицезрели любопытнейшую картину. На границе чувствительности сенсоров регистратор уловил мелькнувшую в кадре красную ленточку, тут же утонувшую в густой хрустальной траве, и флаер сразу пошел на снижение.

Несколько кругов не дали результатов, и дальше запись шла уже с земли. Оперативник и ученый наблюдали, как Честер осторожно пытается увильнуть от звериной малышни, как отбирает ребенка у гептапода, как бережно подхватывает хрупкое тело девочки и аккуратно несет к флаеру. Потом, поскольку запись велась с носа машины, больше ничего особо интересного она не показывала, доносились только отдельные реплики, захваченные датчиками.

— Дела-а-а… — скопировал интонацию Честера ученый. — Вот как, как он это делает?

— Не знаю, — Берц оторвал взгляд от голограммы и внимательно посмотрел на штатного гения. — Но работает?

— Работает, — согласился Тайвин.

Гриф удовлетворенно выдохнул. На протяжении всей недели отстранения Честера оперативники, стараясь не попадаться на глаза приставленному к нему официальному наблюдению, бессменно дежурили неподалеку от его жилого модуль-блока, готовые за секунду сорваться и сделать что угодно для обожаемого руководства. И ни один не заболел и не отказался: подежурить успели все, некоторые и не по разу. Лишь общая тревога «Cito!» вынудила их бросить пост, а Грифа — временно снять наблюдение. Разумеется, именно в этот момент главе оперативников приспичило смыться на экватор, а обнаружили его с удивительной находкой.

В какой-то момент Андервуд, привыкший во всем видеть заговор и подставу, засомневался, но, воспользовавшись случаем и устроив, как он и собирался, показательный скандал и посмотрев на эмоциональную реакцию рыжеглазого, первопроходцев, колонистов и полиции, понял: совпадения иногда бывают просто совпадениями. Чудесными или чудовищными, но не более чем.

Лидер оперативников оказался человеком предельно честным, практически в превосходной степени, равно как и наивно-доверчивым до крайности. У Грифа это сочетание вызывало уважение пополам с легкой жалостью — конфликтологу всегда было обидно наблюдать, как стремление сделать мир лучше сталкивается с нормальной человеческой реальностью. Но этот субъект пока оставался верен своей натуре и беспрестанно работал генератором идеализма в окружающее пространство, заражая оптимизмом, верой в мир и людей всех, кого касался.

Подобную личность Андервуд встречал ровным счетом никогда в своей обширной практике работы. И самым важным для Грифа было то, что Честер не только с честью выдержал все его придирки, но и перестал бояться за свою должность — в себе он стал уверен на полную катушку, испытание с отстранением было пройдено. Это полковника тем более порадовало — такого рода идеалисты, впервые встретившись с суровой правдой жизни, чаще всего там же и ломаются. А уж устраивать проверки хрупкой тростинки идеалов предательством, потерей поста или обещанием взятки Андервуд умел и практиковал. Но первопроходец неожиданно оказался крепким.

Теперь Андервуд дожидался предсказуемой забастовки со стороны оперативников и собирался устроить им последнее маленькое испытание. Совсем крохотное, но показательное. А потом можно возвращать им обожаемого начальника и исподволь радоваться, как все довольны и смеются. Дело было почти доделано.

Проспав практически до обеда, проснулся я на удивление отдохнувшим и медитативно-отстраненным от мира сего. Я почему-то ожидал мутных душевных и тяжких телесных страданий, потому что пока я возводил прощальный мемориал и разучивал реквием по бесценной своей работе, я и вставал примерно в таком виде и состоянии духа, будто мне по сердцу и телу стадо двутелок пробегалось раз пятнадцать за ночь. Но после полевого канкана с гептаподами, ребенком и Андервудом в качестве ядовитой вишенки на торте, я получил прозрачное ничего в сознании и полный мышечный дзен, даже голову лень стало приподнять в сторону окна. Единственное, чего мне хотелось сейчас — просто жить, без претензий и ожиданий. А потом я вспомнил про Эйнара и его Миру.

Серебристо-серая четырехухая кошка с огромными фиолетово-аметистовыми глазами в первое наше с ней знакомство предпочла темноту и уютную домашнюю прохладу общению со мной. Может, сегодня зверь будет более благосклонен? С этой мыслью меня сдуло с кровати. Я наскоро соорудил из заспанного чучела подобие нормального себя и с замиранием сердца позвонил физику — вдруг он передумал, и его приглашение на чай и в закулисье космопорта отменяются?

К моему облегчению, Эйнар откликнулся почти сразу и с добродушной улыбкой меня поприветствовал:

— Доброго дня, Честер! Зайдете?

Я, немало смутившись и сообразив, что под влиянием сиюминутного порыва только что потревожил малознакомого человека, что я обычно мог сделать только по работе, немного криво улыбнулся в ответ.

— Да, если можно. Я тут подумал, я не сильно буду вас отвлекать?

— Нет, вы что! — физик только рукой махнул. — Приходите!

Я мгновенно собрался и через полчаса стоял на пороге знакомого дома. Розового куста, разумеется, на заднем дворе уже быть не могло, как и тетушки Эммы — ее переселили к себе в пятый сектор биологи, очень им пришлась по вкусу селекционная ботаническая активность дамы, но вот Мира… Я постучался и зашел в дом — и навстречу мне величаво выплыли два огромных темно-синих глаза с космическими фиолетовыми прожилками, чуткий цветочек четырех ушей, немыслимое количество усов и стройное серебристое тело на длинных ногах с изящно изогнутым кончиком хвоста. Кошка приоткрыла пасть и защелкала, а я наклонился к ней и сделал вид, что прислушался.

А через мгновение понял, что действительно слышу Миру. Не ушами, нет. Чем-то, что я сам не мог понять, что-то неуловимое, совершенно не поддающееся описанию словами, стучалось прямо в сердце, минуя разум — кошка проявляла ко мне интерес. Я присел на корточки и склонил голову набок, интуитивно медленно моргнув в ответ на то, как мигнула мне она. И понял: животное поздоровалось.

Из кухни вышел Эйнар, и ощущение взаимности чувств испарилось.

— Чаю? — предложил физик.

Я кивнул, и Эйнар принялся накрывать на стол и шутить, стремясь меня развлечь. Я же все время рассеянно улыбался в ответ, пил чай и старался снова поймать ощущение взаимного контакта, но так и не смог. Эйнар в конце концов сдался и посадил мне Миру на колени.

— Вот так. А то вы только на нее и смотрите.

Я поблагодарил физика и осторожно провел по голове, позвоночнику, вдоль хвоста, почесал за ушами. Кошка посмотрела мне прямо в глаза, замурлыкала и неторопливо подмигнула мне еще раз, затем спрыгнула с колен и удалилась.

— Вы знаете, что когда кошки медленно моргают хозяевам, они так улыбаются? Похоже, в этот раз вы ей пришлись по душе. А теперь поехали в космопорт? — подмигнул мне физик, а я в ответ улыбнулся и кивнул.

Спустя буквально десять минут мы, припарковав флаеры на посадочной площадке возле космопорта, зашли в это крайне интересное для меня место. Я шел за Эйнаром, и мне было невероятно любопытно. Я всегда мечтал попасть за кулисы куда-то туда, где обывателю делать совершенно нечего: сходить на завод по производству резонансных двигателей, посмотреть, как работают пожарники, как устроена изнутри серверная, где обитает искусственный интеллект. И даже сейчас, будучи и сам объектом повышенного интереса, как и наш офис, и наша работа для таких же интересующихся, я был не в силах отказать себе в маленькой слабости и сунуть нос в изнанку космопорта.

Внешне это здание больше всего напоминало большую металлическую кляксу — идеальная окружность с ровными «хвостиками» гейтов для посадки шаттлов с орбиты. Космопорт позволял принимать их до пятидесяти штук, но по большей части колонии столько было не надо. Обходились как-то парой десятков в лучшем случае — в поселение завозились стройматериалы, продукты, инфошаттлы с копиями содержимого инфосферы раз в неделю летали, короче, нас снабжали с Земли и остальных Пяти миров всем, что нужно, включая новых колонистов и новости. В залах, полных хрома, стекла и магазинов, всегда все было идеально: сновали стайки клинеров, постоянно поддерживающих чистоту, между ними пробегали встречать грузы, письма или новичков колонисты, уткнувшиеся в записи на планшетах, степенно проходили стюарды и астронавты в безумно прекрасных формах глубокого темно-синего цвета со знаками отличия, эмблемами Астронавигационного флота, звездами на плечах и полосами на рукавах. Признаться, я первое время завидовал, пока Вик нам форму не изобрел, потом, конечно, сразу перестал.

А сегодня снова испытывал острое чувство зависти — непонятно, какие у меня сейчас перспективы, я чувствовал, что Андервуд мне с рук ни малейшей мелочи не спустит. И если с креслом своим я в душе уже практически расстался, то вот место простого оперативника Корпуса был намерен отвоевать.

А пока у меня была шикарная возможность посмотреть, что там, за закрытыми дверями для персонала. Первым делом Эйнар, оказавшись в самом центре космопорта, нырнул куда-то в подсобку, оставив меня посреди гигантского коридора, и я немного растерялся. Но тут на посадку пошел шаттл, и я засмотрелся в прозрачный потолок.

Защитный купол замерцал, моргнул, пропуская шаттл, на секунду радужная пленка разрушилась, затем, ведомые программой и электротоническими связями, наниты восстановили целостность защиты колонии. Когда-то, я знал, наш ученый отдел хотел сделать расписание посадок, чтобы шаттлы в точно рассчитанное время садились в приоткрытое с помощью программистов «окно», но я отговорил, мало ли, вдруг время не рассчитают, в точное место не попадут, а в колонию стимфала залетит или еще что случится.

Поэтому сделали так, чтобы защитный купол действовал по принципу поверхностного натяжения воды — как только шаттл прикасался к нему, наниты прогибались, пропуская технику и обволакивая, пока давление не превышало критическое, чтобы «прорваться» и затем схлопнуться в единый слой поверх аппарата. Мне иногда казалось, что процесс похож на замедленную в несколько раз съемку падения камня в воду, когда пленка поверхностного натяжения воды точно так же напрягается, обнимает камушек, а потом лопается и сходится обратно, поддерживая собственную целостность. Тайвин мне как-то пытался принцип работы объяснить, расчеты приводил, формулой Лапласа размахивал, но я, как обычно, поняв суть, в детали вдаваться не стал. У меня сознание и без того похоже на одну большую свалку, и лишних предметов туда точно добавлять не надо.

Проследив за шаттлом, я впервые за очень долгое время решительно не знал, чем еще заняться, поэтому, сцепив для душевного спокойствия руки за спиной, прислонился плечом к какой-то колонне и принялся наблюдать за суетливо бегающими по делам людьми. Я чувствовал отрешенное одиночество, в очередной раз сравнивал свое положение с судьбой Макс, и меня это состояние начинало очень раздражать: снова ныть и переживать категорически не хотелось. Но скатиться обратно в глухую тоску Эйнар мне не дал, вынырнув из-за двери и поманив за собой. Я воспрянул духом и проследовал за ним в секретные недра здания.

И практически сразу мне пришлось уворачиваться от компании субъектов в темно-синих спецовках, летящих мимо на немыслимой совершенно скорости и сосредоточенно тянущих за собой по кишке коридора длиннющие трубы причудливой формы. Их концы пришлось перепрыгивать, а то с ног бы сбили. Эйнар, в свою очередь, просто их перешагнул, точно не в первый раз здесь бывает. Пахло озоном, силиконовым маслом и чем-то едко-химическим, но неопознаваемым, стены были порядком побиты и потрепаны, на полу виднелись темные пятна и разводы. Вдоль стен лежали как привычные глазу, так и совершенно неожиданные предметы: инструменты, установка для газоплазменной резки металлов, стремянка, какие-то куски труб и шлангов. На специально оборудованной панели висели на вкрученных в стену болтах смотанные в аккуратные клубки металлические кабеля, а на самом видном месте, но так, чтобы никому не мешать, стоял на обычной деревянной табуретке новенький, с иголочки, словно только со стапелей снятый резонансный двигатель, почему-то распиленный надвое.

Стало понятно, что персонал здесь точно знает, где что лежит, зачем это что-то требуется и когда, а на мелкие неудобства в виде некоторого свинства и видимости творческого беспорядка, а то и откровенного бардака они плевать хотели с высоты орбиты. Мне такой подход понравился, и я тут же спросил у физика:

— Эйнар, а это макет?

— Ах, это, — Эйнар замялся, смущаясь, немножко покраснел и признался: — Нет. Настоящий. Это мы поспорили с космотехниками. Они говорили, что у физиков не хватит духу испортить хорошую вещь и что ни один резак резонасный двигатель не возьмет.

— И кто двигатель победил? — посмотрел я на физика с восторгом.

— Как видите… — кивнул на инсталляцию Эйнар.

— Да нет, это я понял, я хотел спросить, чем вы все-таки умудрились двигатель располовинить? И аккуратно так… — я всмотрелся в поперечный срез, чувствуя благоговение перед создателями такой сложно устроенной штуки, и еще большее — перед теми, кто сумел ее так филигранно поломать.

— А, это вы скажите спасибо своему штатному гению, он нам немножко усовершенствовал плазморез, сделав его не на активном газе, а…

— Привет, Эйнар! Кого ты к нам сегодня притащил? Здрасьте! — к нам подошел один из космотехников, высокий, плечистый кареглазый брюнет в возрасте лет сорока и тут же протянул мне для приветствия порядком обожженную и мозолистую ладонь. Ответив на рукопожатие, я тоже с ним поздоровался, и космотехник продолжил: — Эйнар у нас поставщик интересных людей. Регулярно то журналиста притащит, то биолога.

— Зачем? — тут же заинтересовался я.

— Говорит, для духовно-нравственного развития, а то мы тут совсем в силикатном масле и железках утонем, — по-доброму подкалывал физика космотехник. — А мы и рады. Я Норт. А вы? Пойдемте, посмотрите на нашу вотчину.

— Я Честер, — представился я, — пойдемте, конечно!

Специалист на секунду приостановился, посмотрел повнимательнее сначала на меня, потом на Эйнара, снова на меня и, подбирая слова, конкретизировал:

— Черные волосы, рыжие глаза, вертикальные зрачки, зовут вас Честер… Я угадал?

— Конечно, — подтвердил я смущенно, — только я пока не при исполнении…

— Это неважно, — прервал меня чем-то чрезвычайно воодушевленный Норт. — Восхитительно! Эйнар, ты превзошел сам себя. Первопроходец, да во плоти! Да еще самый колоритный! С ума сойти. Идемте!

Суть взаимоотношений Эйнара с космотехниками я понял совсем не сразу. Оказалось, что как-то давным-давно, еще на заре становления колонии несколько лет назад, Эйнар участвовал в расчетах проектирования и постройки космопорта. Там-то он и познакомился с теплой компанией космотехников, сначала с ними очень сильно повздорив по поводу качества и количества технических помещений, потом — по поводу парадокса кошки с маслом. Физик настолько преисполнился энтузиазмом в попытке доказать космотехникам, что мир вокруг не ограничивается только работой, железяками, выпивкой и скабрезными анекдотами, что устроил для них настоящий слом мировоззрения, пообещав им беседу с религиоведом — и действительно специалиста притащил, а потом стал приводить в закулисье космопорта всех, кого только мог.

Поначалу космотехники дичились, а гости плохо понимали, зачем Эйнару все это было надо, но его добродушный рокочущий баритон и занимательные задачки по физике вкупе с обсуждением шуточных физических парадоксов быстро занимали искреннее внимание и мозг обоих сторон, перерастая порой в интереснейшие дебаты. Вскоре космотехники так привыкли к причудам физика и визитерам, что стали делать ему «заказы» на любопытных для них людей. На изнанке космопорта успели побывать, оказывается, даже Вернер и Санников, не говоря о еще паре десятков имен, которые я отлично знал. Вот так эта странная то ли дружеская, то ли наставническая традиция и закрепилась, о чем мне с шутками Норт и рассказал, пока мы шли в святая святых — комнату отдыха. Там, насколько я понял, уже собиралась компания желающих со мной пообщаться. И как это я мог такое явление пропустить?

В солидных размеров светлой комнате с громадным столом посередине и небольшой кухней у стены напротив пока никого не было, да и Норт куда-то убежал, оставив нас с физиком одних. Я огляделся и в дальнем углу приметил белый прямоугольный не то ящик, не то коробку, с ручкой на левом краю передней панели. И он протяжно вздыхал. По-другому я идущие от него звуки идентифицировать никак не мог. Я сделал осторожный шаг по направлению к предмету, и тут ящик взорвался рычанием какого-то механизма. Я шарахнулся назад, нашаривая по привычке на правом боку отсутствующий игломет, и впечатался спиной прямо в Эйнара. Он был вынужден придержать меня за плечи, чтобы мы оба не упали.

— Что вас так напугало, Честер?

— Это что у вас за адская машина в углу стоит? — не оборачиваясь, спросил я.

— А… Я все забываю, что не все знакомы со старинной техникой. Это холодильник.

— Это? — изумился я, вспомнив холодильный отсек в своем жилом модуль-блоке. — А что в нем можно нахолодить, он же крохотный?

— Раньше и таким обходились, — Эйнар отпустил меня и пожал плечами.

— А как оно работает? И почему звуки странные издает? Сколько лет этому агрегату? — закидал я физика вопросами.

— Конкретно этой модели под триста лет. Детали я с Нортом перебрал, хладагент новый залил, но система сброса воздуха и конструкция компрессора таковы, что странные звуки холодильник не перестанет издавать.

— «Бирюса», — с трудом прочитал я надпись на плашке в правом верхнем углу, осмелев и приблизившись к аппарату. — Как-то странно написано, почти не читается…

— Вы, получается, в Московском мегалополисе выросли, раз знаете эту письменность? Но язык изменяется со временем, как и буквы, что тут удивительного, — отметил Эйнар, а я в ответ только задумчиво кивнул. И действительно, тут за двадцать лет три новых мира открыто, да вообще всей резонансной космонавтике и полтинника нет, а я удивляюсь тому, что надпись трехвековой давности на русском уровня домежпланетарных времен не могу прочитать.

Наконец, чуть ли не обнюхав холодильник со всех сторон и, конечно, заглянув внутрь, я с сожалением от агрегата оторвался и обернулся на негромкий гул голосов. Пока я возился с холодильником, на встречу со мной подтянулось человек тридцать, не меньше. Они что, всем штатом техперсонала на мою скромную персону пришли глянуть? Я смутился, а космотехники примолкли, разглядывая меня в ответ. Пока мы играли в гляделки, холодильник рыкнул мне в спину. Я еще раз подпрыгнул, а космотехники дружно заржали, наблюдая за моей реакцией, но пока не спешили ни знакомиться со мной поближе, ни объяснять, откуда у них допотопный холодильник. Видимо, сложились еще какие-то ритуальные традиции, сообразил я. И точно. Эйнар положил мне руку на плечо и посадил во главе стола, представив:

— Знакомьтесь. Бессменный руководитель оперативного отдела Корпуса первопроходцев, человек феноменальной интуиции, доброты и героизма, Честер Уайз.

Я смутился окончательно. Как-то Эйнар меня идеализировал со всех сторон, ну какой из меня герой, в самом-то деле, да и остальное сильно преувеличено, в том числе и про руководителя. Но не рассказывать же ребятам, что я сейчас не пойми в каком статусе. Так что я, не зная, чего мне ожидать, просто улыбнулся и сказал:

— Вы ему не верьте. Это он так шутит.

Честер Уайз, преодолев первое смущение, разговорился и совершенно очаровал технический персонал космопорта. Техники несколько часов без перерыва с увлечением расспрашивали первопроходца о работе, о его первых днях на планете, о буднях Корпуса — а в ответ получали будоражащие воображение истории про встречи с настоящей и ложной скорпикорами, с химерами и суккубами, байки о подчиненных, целую эпическую сагу про спасение колонии от стаи химерок в стадии саранчи и смешные, но поучительные рассказы про туристов-авантюристов. Оперативник постоянно подшучивал над всеми, почти мгновенно запомнил, как кого зовут — а космотехники, казалось, с его легкой руки поселились прямо внутри оперативного отдела, здороваясь на бегу с немногословным Берцем, поражаясь едкой ядовитости Тайвина и подкалывая Уилла, который с фанатичным упорством перед полевым выходом «на удачу» засовывал старинную монетку под наплечную пластину брони.

Про себя Честер говорил мало, иронично и неохотно, но космотехники все равно умудрились выпытать у него подробности недавнего инцидента с пропавшей девочкой и дружно захвалили, на что оперативник очень растерянно и почти жалобно попросил не ставить ему памятник при жизни. Почуявший перемену настроения и неладное Норт практически силой вынудил первопроходца скупо, коротко и без имен рассказать о той заднице, в которой Честер сейчас очутился. Да имена и не нужны были — про выходки странного скандалиста с Земли знала уже вся колония. Отпустили оперативника только после того, как постарались всеми силами уверить в том, что он личность примечательная и для поселения и колонистов незаменимая.

Глава оперативного отдела им, естественно, не поверил, но оттаял и рассказал еще несколько анекдотичных случаев, под конец беседы велев называть себя не иначе как «Чез» и взяв с каждого слово бережно обращаться с хрупкой кристаллической природой Шестого. И космотехники торжественно и серьезно пообещали.

В космопорте все было по-прежнему, за прошедший месяц ничего не изменилось: здание блестело хромом и стеклом, по коридорам под прозрачным потолком ходили астронавигаторы в их темно-синих комбинезонах, космотехники — в темно-коричневых, в парадных формах величавыми лайнерами изредка прочерчивали толпы колонистов и гостей Шестого стюарды, пилоты и командиры резонансных шаттлов.

Макс повертела головой: Красный уже должен был занять облюбованный для встреч столик в кофейне у окна с видом на один из гейтов. И точно — его белую прическу, оттененную черно-белой формой, ни с чем во всех семи мирах не перепутаешь. Вот только сидел он за столиком не один. Макс насторожилась, но предаваться параноидальным приступам не стала: ей для этого новой работы на Совет синдикатов за уши хватало и еще немного сверху.

— Привет, Макс! Какие дела? Я хочу тебя познакомить с нашей новой сотрудницей и моей невестой. Макс, это Ви, Ви, это Макс, я тебе рассказывал, — Красный вроде и не улыбался, но светился изнутри ярче коллапсирующего звездного ядра перед взрывом во сверхновую.

— Вот это поворот, — присвистнула Макс, присаживаясь за столик и хитро глядя на онемевшую Ви. — А невеста в курсе, что она скоро замуж выходит?

— Я… — Красный смутился и тут же залился краской. — Мне казалось, это очевидно.

— Это тебе очевидно, мне, а еще Честеру и всему оперативному отделу, потому что мы тебя знаем с головы до ног, — хихикнула Макс и кивнула новоиспеченной невесте. — Будем знакомы. Я Макс, бывшая гордость и нынешний позор Корпуса.

— П-привет, — выдавила из себя Ви севшим голосом, медленно приходя в себя.

— Зачем ты про себя так, — поморщился было Красный, но Макс его перебила.

— Как есть, так и говорю. Потому что надо было тогда головой думать, а не тем, что ниже пояса зачесалось, — с жесткой улыбкой, больше похожей на гримасу, отрубила Макс и добавила, смотря куда-то то ли за плечи Красного, то ли внутрь памяти: — Прав Чез, на такой работе, как наша, служебный роман — непозволительная роскошь.

Она отвернулась на секунду стряхнуть несуществующую пыль с плеча, а когда с улыбкой перевела взгляд обратно на бывшего коллегу и его будущую супругу, на сверкающие укоризной фирменные белые оторочки на их формах, сообразила, что ляпнула лишнего, вздрогнула и принялась оправдываться:

— Прости, я не хотела тебя обидеть и Ви тоже. Я исключительно о себе говорю. Короче, это только мое субъективное мнение, не более того.

Ви не только все никак не могла привыкнуть к мысли о том, что ей в перспективе предстоят свадебные хлопоты, но и просто перейти на цензурный вариант внутреннего голоса, отчего искоса поглядывала на Константина с возмущенным сомнением. Очевидно ему все. А если ей не захочется, он о таком варианте подумал? Но продолжать изнутри ругаться, а снаружи начинать капризничать на пустом месте ей было не с руки, и она прервала мучительную агонию извинений Макс.

— Чез мне так же сказал, почти слово в слово. А предупрежден — значит, вооружен, не так ли? — она с озорством подмигнула растерявшейся валькирии. — А вы похожи.

— Спасибо, — Макс опустила взгляд в кофейную пенку. — Толку, правда, от этого факта… Гайка вон с Тайвином тоже похожи, но я зуб даю, что в научном отделе глухо как в танке.

— Точно, — прыснула Ви. — Вы бы, может, ей какой совет дали? Или Тайвину.

— Ой, давай не будем лишние политесы разводить, — скривилась Макс и взяла чашку обеими руками — сделать первый, самый вкусный глоток, от которого на губах остаются молочные усы.

— Принято, — тряхнула шевелюрой Ви.

Макс осторожно пригубила кофе, слегка прикрыв глаза от удовольствия, слизнула пенку с губ и вздохнула.

— Гайке я никакой совет дать не могу, Ви, как и нашему… вашему гению. Они же на двоих злопамятность поделили: Тайвин злой, а у нее слишком хорошая память, чтобы они взяли и вот так просто меня простили до такой степени, чтоб советы мои выслушивать.

Красный фыркнул, а Ви, ткнув его в бок, поставила локоть на стол и подперла кулаком подбородок в проявлении крайней степени заинтересованности. Макс понимающе ухмыльнулась и пояснила:

— Если серьезно по поводу совета… Знаешь, в исторических парках до сих пор поезда остались, так вот Гайяна — она как рельса, прямая, металлическая и не согнешь ничем. Но при этом у нее замашки чахоточной девицы откуда-то из Серебряного века. Мужик должен ее расположения добиваться, бегать за ней и осыпать знаками внимания. А она будет романтично вздыхать и кидать томные двусмысленные взгляды, других способов построить отношения она не признает. Подозреваю, что по-другому и не умеет. А теперь представь себе в роли пламенного ухажера этот сухостой в халате.

Ви с Красным от неожиданности чуть кофе не пролили, расхохотавшись в голос. Макс, пряча улыбку, сделала еще глоток и с хитрым видом продолжила:

— Кроме науки, Тайвин вокруг ничего не видит. И никого, соответственно. Я не знаю, кем надо быть, чтобы его кто-то научил простому человеческому дружить, и тем более — любить. Да и Гайку нужно кому-то учить сложности себе на пустом месте не устраивать. Небось ходит ученой кошкой вокруг этого тощего дубка, круги наматывает, цепями гремит, а ни одной явной активности так и не проявила.

Ви кивнула. Они помолчали, наслаждаясь кофе.

— Честером надо быть. Так что дружить наш, как ты говоришь, сухостой научился, — негромко сказал Красный, прервав паузу.

— Да, Честер кого хочешь простому человеческому научит, — признала Макс и в который раз упрямо задала вопрос, затаив дыхание в ожидании ответа, который никогда не получала: — Как он?

— Не знаю, — понурился Красный. — А, ты же не в курсе… Его отстранили от должности.

Макс едва не опрокинула чашку. С размаху поставив ее на стол, она не заметила, как жидкость выплеснулась за край.

— Чего? Кто? Зачем? Почему?

— Без подробностей, — отрезал было Красный, но все же смилостивился. — Есть такие полезные люди, ревизоры. Проверяют, чтобы все инструкции выполнялись, иначе зачем их писать. Но есть полезные ревизоры, и они обычно знают, что инструкции не всегда умны. А есть бесполезные и бестолковые ревизоры, и они этого не знают. Нам с ревизором не повезло.

Макс скомкала салфетку, но легче не стало. Она принялась судорожно рвать несчастную на клочки, и чем дальше она представляла себе взаимоотношения бестолкового ревизора, Чеза и инструкций, тем мельче эти клочки становились. Красный протянул руку через стол и мягко остановил уничтожение салфетки с молчаливого одобрения Ви.

— Скоро все изменится. Чез недавно так ревизора умыл, что другого выхода, кроме как вернуть его в Корпус, нет. Иначе не только мы, но и вся колония бунтовать начнет. Уже первые ласточки полетели: наблюдение с его дома сняли…

Красный продолжал успокаивать Макс, Ви молча сочувствовала, одобрительно кивала, но поглядывала на часы — пора было заступать на смену. А боевая валькирия, растерянно улыбаясь, одновременно лихорадочно соображала. Надо будет прямо сейчас собрать все последние сплетни по колонии и сделать обязательный отчет для «Апостола». С координатами Седьмого, что она получила недавно, со списком собранных слухов и с этой оговоркой про наблюдение. Что наблюдали — это хорошо, значит, к ее словам Аристарх Вениаминович прислушался, что сняли — плохо, синдикат своего не упустит, если были какие-то планы.

Внезапно в толпе ей почудился знакомый профиль, и она вздрогнула от резкого укола в самое больное. Но быстро себя успокоила: зачем бы Чезу являться в космопорт собственной персоной? Чушь. И продолжила разговор. Наблюдение сняли — нехорошо, да, но раз сняли, и аккурат перед тем, как она решила с Красным и Ви встретиться — значит, начальство знает, что делает? Логично же? Ей туда соваться не надо, глупыми выходками только Чез славится, а непродуманными поступками можно планы обеим сторонам поломать, нет уж, эти жернова в этот раз пусть без нее крутятся. Но уколотое предчувствием дурного сердце успокаиваться никак не хотело, как бы Макс ни старалась прислушиваться не к нему, а к гласу рассудка, и продолжало мерно и тяжело сгущать на дне души тени беспокойной тревоги.

Очередной выход в поле сложностей не предвещал — он этой самой сложностью и был изначально. Впрочем, так можно было бы сказать практически про все времена, нравы и человеческие неприятности единым скопом, поэтому ни один из первопроходцев видимой простотой новой миссии не прельщался. И когда вместо текущего скучного дежурства поступил срочный запрос от пятого сектора — биологов, и снова все пошло не так, как было запланировано, Вик, Али, Дан, Уилл и Ви отнеслись к зловещей трещине в стене планов на сегодня с философским спокойствием: да-да, никогда такого не было, и вот опять.

Задача на первый неискушенный спецификой работы Корпуса взгляд казалась простой до скрежета пластин брони у скорпикоры Салливана — собственно, задачу упомянутого ксенозоолога, чьим именем скорпикору поименовали, оперативники и должны были выполнить. Требовалось всего-навсего найти, отследить и отловить во благо науки и любопытства непарнопалую амфисбену или двуходку. Желательно живой.

Прочитав про пожелание заиметь в коллекции зверья живую двуходку, оперативники озадаченно переглянулись. Больше всего животное было похоже на гигантскую сороконожку или сколопендру, только если учесть, что ног у причудливого создания можно было насчитать восемьдесят девять, голов — две, на переднем конце тела и на заднем, а бегала живность одинаково быстро в обе стороны, что одной головой вперед, что другой, причем переключать направления движения у нее выходило не сложнее, чем человеку — плюнуть.

Осложнялась операция не тем, что ведущая голова двуходки имела ядовитые железы в основаниях ее многочисленных зубов, а ведомая — нет. И не тем, что бегала двуходка обычно задом наперед, задрав ведомую голову вверх — так она выслеживала добычу, простые глазки ведущей головы практически ничего не видели — это-то как раз облегчало понимание, каким краем животное повернуто к наблюдателю. Не особенно мешался и тот факт, что каждый сегмент членистого тела инсектоида мог вертеться относительного другого градусов этак на двести, благодаря чему амфисбена хоть по отвесной скале могла при желании взобраться. И не в том заключалась сложность, что первая непарная лапка служила острым и очень прочным стилусом — ей двуходка нащупывала добычу со стороны почти незрячей ведущей головы, ей же протыкала, ей же убивала, впрыскивая яд.

Проблема заключалась в другом: кроме лапки-шипа, общей ядовитости, прыгучести, ползучести и великолепных ходовых качеств, двуходка обладала активным и очень агрессивным хищным нравом, прятаться умела отлично, нападение из засады принимала за базовую охотничью тактику, а в качестве укрытия рыла себе норы. Как и где искать полутораметровую смертельно опасную тварь, что может напасть в любой момент из-под земли и спокойно пробивает ядовитым охотничьим стилусом тяжелую броню, не представлял себе никто.

Раньше, когда первопроходцы только начинали составлять справочник фауны Шестого, увернуться от двуходки им помогали несколько раз случай, везение и фирменное Честерово чутье. Так примерно и поняли ареал обитания животного, повадки и особенности амфисбен. И лишний раз своенравных зверюг старались не беспокоить. Но рабочая задача — поймать двуходку живьем — выбора не оставляла. Надо было идти охотиться на охотника. Оставалось выступить в роли живцов, бронированных, вооруженных, но по-прежнему беззащитных перед инсектоидным хищником.

Зайдя глубоко на северо-восток, на границу владений зарегистрированной в справочнике амфисбены, боевая пятерка остановилась и перестроилась в клин — так вероятность отсечь двуходку становилась выше. Через несколько часов сосредоточенных рысканий по владениям амфисбены оперативники были вознаграждены редким зрелищем — подняв вверх ведомую голову, чтоб никто сзади не подкрался, двуходка увлеченно что-то грызла ведущей. Первопроходцы замерли: плохое зрение животного должно было сыграть им на руку.

Вокруг шелестела полупрозрачная трава, вздрагивая хрустальными переливами звука, сквозь нее просвечивало черное брюхо и спина с красными отметинами в основаниях лап и опалесцирующими пластинками на макушках ведущей и ведомой головы — так двуходка имитировала рецепторные щупы нефелы, подманивая добычу: пентаподов, неосторожных суккуб или молодых ложных скорпикор. На химеру, скорпикору Салливана или гептапода всей природной ярости, яда и сил у амфисбены не хватало.

Через несколько минут гляделок двуходка успокоилась и принялась дальше вгрызаться в добычу. Оперативники осторожно сделали шаг вперед — и снова замерли. Им повезло, что, когда они нашли амфисбену, зверь только приступил к трапезе, а едят двуходки чрезвычайно долго, но все равно подкрасться на расстояние броска капсулой с разверткой малого защитного купола нового типа, что они на задание выклянчили у Тайвина, пятерка смогла часа через два. К этому моменту нервы оперативников предельно натянулись, и когда Али точно рассчитанным броском заключил животное в безопасную тюрьму, Ви невольно вскрикнула: двуходка врезалась в тонкую радужную пленку ведущей головой и чуть не выскочила наружу, но защита не пустила.

Оперативники напряженно ждали — нести амфисбену в состоянии аффекта в жестком каркасе купола было нельзя, ресурс быстро истощится. К тому же тонкие резкие броски лапы-шипа защита через раз не выдерживала и сейчас. Погибнуть так по-глупому никто не хотел, и зверя надо было измотать.

Двуходка выбилась из сил примерно часа через три. Она прекратила биться о стенки купола, пытаться пронзить его шипом и прогрызть первой парой ногочелюстей ведущей головы, свернулась в угрожающий клубок и тихонько скрежетала. Сегменты тела беспокойно ворочались, бессистемно перебирая лапами в воздухе, и в то же время синхронно вздымались и опускались — двуходка порядком устала и запыхалась.

Ви с размаху села на землю и выдохнула ей в обе морды:

— Что ж ты такая реактивная, хлеще фтора. Ребят, вот мы ее, допустим, донесем до колонии и до Салливана. Допустим, купол пропустит. А как и где ксенозоологи ее держать будут? А если сбежит?

— Слушай, точно. Сейчас спрошу.

Али связался с колонией, и через пару минут оперативники наблюдали, как у него медленно вытягивается лицо. Еще минуту он слушал объяснения с той стороны, потом побагровел и постановил:

— Нет. Слишком опасно. Либо удовольствуйтесь дохлой, либо мы ее выпускаем с наблюдением. Решать вам. Хорошо, выпустим.

Ви тут же прокомментировала, как только Али закончил разговор:

— Ну то есть мы ее несколько часов ловили с риском для жизни, три часа ждали, пока она успокоится, а теперь нам надо ее отпустить, потому что ни мы, ни ученые не подумали, что дальше надо делать? — Али обескураженно пожал плечами, а Ви покачала головой. — Зуб даю, Честер первым делом бы о безопасности колонии поинтересовался.

— Скорее всего, — вздохнул Али и ударил себя по коленке. — Весь день насмарку, а! Могли же головой подумать заранее!

— Что-то у нас без начальства трава не растет и пентапод не ловится. Как бы нам Честера вернуть? — огласил животрепещущий вопрос Вик и с деловым видом отключил запись полевого выхода. Оперативники, не колеблясь, повторили его действия.

— Забастовку устроить? — предложил Уилл.

— Колония должна быть в безопасности, это крайняя мера, если ничего другого не получится, — качнул головой Али.

— Может, к Аристарху Вениаминовичу все вместе на поклон сходим? — спросила Ви.

— Чез запретил подковерную возню, — ответил Дан.

— Так это не подковерная, а надковерная возня получается, — с хитрым видом подмигнул сослуживцам Вик. — Соберем всех да с утра завтра и сходим. Без Честера Корпус долго не простоит, уж кому, как не Аристарху, об этом знать. Я за.

— И я, — постановил Али.

— Черт с вами, и я, — буркнул Дан.

— Забастовочку бы… — мечтательно протянул Уилл. — Я не к тому, что мне охота подвергать риску колонию, просто интересно, как Андервуд выкручиваться бы стал. Но я тоже за.

— С этим решили, — Али щелкнул записью обратно и кивнул на двуходку. — А с ней что делать?

— Может, синей? — Ви постучала себя по подсумку с боезапасом. — Где у нее уязвимое место?

— Сомнительно, — покачал головой Али. — Сегменты из силихитина, не пробьет. Если только прямо в пасть загнать, как той суккубе… А если у нее, как у суккубы, резистентность к парализанту?

— Другой выход не убивать животное, выполнить задание и в живых остаться есть? — задала риторический вопрос Ви. — Можно, конечно, столбом стоять, вдруг пронесет. А если нет?

Пока оперативники усиленно думали, неподалеку в кустах что-то зашуршало. Первопроходцы насторожились и синхронным движением выстроились в круг, ощерившись наружу иглометами. Из-за кустов высунулись сначала ярко-красные вибриссы, потом подвижный черный нос, а потом и вся морда — в нескольких метрах от оперативников интересовалась происходящим молодая особь ложной скорпикоры. И Ви могла на валентности кислорода покляться, что не какая-то абстрактная, а та самая, с почти зажившей дыркой в крыле. Оперативницу осенило.

— Смотрите! Старая знакомая! В смысле, юная. Ну это та, которой Чез помог! — в голове у Ви мгновенно созрел план. — Я могу на смарте голограмму альсеиды сгенерировать, это ж их основная добыча, правильно?

Ви с неуверенностью посмотрела на оперативников и, дождавшись подтверждающего кивка, продолжила:

— Скорпикора поближе подойдет, мы двуходку выпустим, а пока она будет за мелкой гоняться, попробуем иглу в одну из пастей загнать, должна же она удобным боком повернуться.

— Звучит в духе Чеза, — хмыкнул Али. — Дырок больше, чем логики. Скорпикора может не подойти. Двуходка может за ней не погнаться. Мы можем промахнуться. Парализант может не сработать. Тварь может на нас переключиться. Да мало ли! Но может и сработать. Давай. Другого плана все равно нет, пусть будет такой.

Ви сверкнула улыбкой, выщелкнула модуль записи и настроила его на генерацию трехмерного изображения нимфы альсеиды близ купола с двуходкой, установив таймер на две с половиной минуты. Этого должно было хватить, чтобы разобраться с ситуацией, а потом модуль на наблюдение за двуходкой переключится. Оперативники сменили боевые иглы на иглы с парализантом и напряглись. Ви запустила проекцию и щелкнула кнопкой свертки купола. Теперь их жизнь и здоровье зависели от одной не в меру любопытной усатой морды, случая и везения — в лучших традициях Чеза.

Скорпикора, зараза, не двинулась с места, двуходка, не веря своему счастью, начала медленно разворачиваться, а оперативники старались застыть на месте и не подавать ни малейших признаков жизни. Видит животное плохо, реагирует преимущественно на движение, должно прокатить. Скорпикору было жалко до слез, и Ви пообещала сама себе, что если их юная знакомая избежит хищника, Ви потом обязательно ее найдет и будет долго извиняться за такую подставу. Скорпикора, хоть и не повелась на проекцию, все же не подвела — зашипела и юркнула обратно в кусты, двуходка тут же среагировала на движение и кинулась в его сторону — а на ее рывок мгновенно ответил слаженный хор пяти иглометов. Через мгновение все было кончено — амфисбена распласталась безвольной тряпкой на траве, еле шевеля лапами. Парализант подействовал. Скорпикора ушла невредимой.

— Как приручали кошек, ты не знаешь? — с протяжной задумчивостью в голосе поинтересовалась Ви.

— Нет. Но можно в инфосфере почитать, — ответил Али. — А тебе зачем?

— Да так…

Ви проводила взглядом юркнувшую под фрактальную сень полупрозрачной травы ложную скорпикору. Будь с ними в поле Красный или Чез, они-то не пропустили бы бесовской огонек, мелькнувший на мгновение у оперативницы в глазах. Но их на выходе не было.

Посещение космопорта произвело на меня, как и обещал Эйнар, целебный эффект и неизгладимое впечатление. Пока я рассказывал про свою работу, я так всей душой тянулся обратно к моим оперативникам, к черно-белой форме Корпуса, к очкастому другу и его гамадрилам, что почти физически ощутил себя на привычной должности начальника. И расслабился, поведав жадным до специфичных баек техникам в несколько назидательном стиле, что можно делать на Шестом, а что — не очень.

А пока говорил, начал осознавать одну очень сложную для себя вещь — а я все делал правильно. Ошибался, учился, пытался геройствовать — но колонию, колонистов и кремнийорганический мир вроде ни разу не подвел. Оказалось, я настолько привык думать про себя как про самозванца, что это чувство — быть полностью на своем месте — меня очень удивило и выбило из колеи. Впечатлившись этим откровением, персоналом космопорта и его без сомнения странными донельзя, но очень вдохновляющими дружескими отношениями с Эйнаром, я два часа составлял проникновенное письмо для всего оперативного отдела, Вернера и Аристарха Вениаминовича. В нем я каялся во всех возможных прегрешениях, рассказывал, какие у меня ребята молодцы, просил отдать бразды правления Берцу, просил передать запись с утонувшего в зыбуне флаера ксенозоологам, чтоб те с интересом местного зверья к красному цвету поработали, и в самом конце осторожненько спрашивал, а не можно ли мне продолжить работу обычным оперативником. Для нового начала.

И тут подумал о том, что как бы ни сложилась моя судьба, а про друга забывать не стоит. Открыл планшет и начал: «Очкастая ты заноза!» Стер. Подумал, начал заново: «Штатному гению от внештатного первопроходца». Тьфу, пафос какой! Стер и принялся трудиться над посланием. Чуть все пальцы себе не сгрыз, пока писал, но итогом остался доволен.

Отослал оба письма, поставив таймер получения на утро, окончательно преисполнился надежд на светлое будущее и решил приготовить стейк. Задача непростая, прямо скажем. Да и вообще визит к космотехникам произвел у меня в голове небольшой переворот: я окончательно успокоился по поводу ревизора и его склочных наклонностей. Не знаю, почему, но я твердо уверился в том, что Андервуд не гад, просто играет слишком профессионально, настолько, что порядком переигрывает. Поймать бы его где-нибудь вне работы да кофейку с ним испить… Пока я размышлял, с какой стороны начать выкапывать у полковника залежи полезных душевных качеств, руки занимались привычным без участия мозга — доставали продукты из холодильного отсека.

Какое счастье, что к середине двадцать третьего столетия человек додумался до техники, не требующей особых усилий! Я вспомнил, как испугался старого холодильника, и покосился на свою холодильную панель, порадовавшись, что в мое время холодильники изменили свой внешний и внутренний вид. Физики славно поработали над концептом демона Максвелла, но почему-то стремление на практике сделать квантовую оптическую ловушку для быстрых и медленных атомов на макроуровне в науке находило применение медленно, а вот производители бытовой техники и жизнеобеспечения сам принцип быстро освоили. Теперь индивидуальные жилые модуль-блоки для колоний стали поставлять не только с водородными генераторами, но и с набором конвертеров: пищевой мог приготовить тебе все, что душа пожелает, уборочный клинер понятно чем занимался, он еще и мусор сортировал и утилизировал, а вот холодильный стал просто песней.

Конвертер в холодильной панели дома не нарушал второго закона термодинамики, потому что питание на него необходимо было подавать, но конструкторы этого чуда быта решили оригинально подойти к его источнику. Электронный ротор пригонял медленные частицы к полкам, и каждую из них можно было точечно запрограммировать на определенную температуру, а вот избыток тепла, который при этом образовывался, конвертер либо переводил на систему отопления дома, либо с помощью градиентного термоэлектрогенератора конвертировал в электроэнергию для работы самого себя. Если ее хватало — спокойно работал, не хватало — брал из той, что продуцировал водородный генератор при доме, был избыток — заряжал собственный аккумулятор или подавал в общую сеть, вдруг пригодится.

Вместе с колонистами вслед за бытовой техникой на Шестой благополучно приехали и сетевые продуктовые ритейлеры и тут же развернулись от души. Холодильная панель после месяца работы сама составляла список излюбленных покупок потребителя, и следила за присутствием в холодильнике, скажем, яиц или молока, напоминала про их срок годности, а как начинали заканчиваться — можно было взять у магазина в аренду продуктовый дрон на постоянку, и он их сам по домам растаскивал, колонистам только надо было дать себе труд еду на правильную полку в холодильник положить. Хотя если нужны были изыски вроде обожаемой Тайвином текилы, приходилось ходить в магазин ножками, потому как дроны с программами мгновенного удаленного заказа, оплаты и доставки стоили на порядок дороже, и я обошелся стандартным продуктовым дроном. Меня лично задушила зеленая пупырчатая, многих других колонистов тоже.

Зато пищевой конвертер почти не жрал время и деньги, в него просто надо вовремя правильный набор продуктов забрасывать и таймер выставлять. А конвертер сам все почистит, помоет, нарежет и что надо сделает, красота!

Я, правда, считал, что есть отдельные типы блюд, которые готовить надо исключительно вручную, например, стейк. Вот как сегодня.

И только я с умным видом потыкал сначала в исходящую мясными ароматами хрустящую корочку, потом сделал колечко из большого и среднего пальца левой руки, чтоб потыкать в основание большого пальца и так определить степень прожарки мяса, как в дверь постучали. Я улыбнулся — точно знал, кого вечером принесло, кто бы мог стучаться, а не звонить, и бросил в сторону двери:

— Заходи, нежданный, но предвиденный гость!

Дверь открылась, Тайвин переступил порог, принюхался и произнес:

— Мне необходимо с тобой серьезно поговорить.

Я со скепсисом отозвался, не отрываясь от процесса: стейк надо снять с огня, дать ему немного остыть, и в идеале — правильно сервировать.

— Так обычно начинаются классические семейные драмы, Тай. Ты уверен, что оно того стоит? Я как-то не готов за тебя взамуж. Может, несерьезно поговорим?

Тайвин хмыкнул, прошествовал ко мне на кухню и со смесью интереса и голодного блеска в глазах принялся наблюдать, как я филигранно выкладываю на две деревянные доски перечеркнутые полосками гриль-сковороды аппетитные кусочки стейка с каплями мясного сока на зажаристой поверхности, рядом — всенепременно желтое пятно кукурузы, тоже обжаренной на гриле, пара оттенков зеленого, красного и оранжевого: кружочки огурца, помидоры черри и полоски болгарского перца. Еще нужна будет солонка-мельничка с крупной розовой солью и перцем, вилка и нож.

— На сухой сковороде? — осведомился ученый.

— Да, — с оттенком гордости ответил я. — Жарить стейк на ароматном масле — жуткая ересь! Мне надо кое-что очень важное с тобой обсудить.

— А ты эстет! Мне тоже надо кое-что тебе сказать, — вздохнул штатный гений и с молящими интонациями добавил: — И прямо сейчас! Я так больше не могу.

Я вручил ему одну из досок и кивнул в сторону гостиной:

— Успеем. Тащи туда, сначала вкусное, потом словесное.

Тайвин повиновался, и мы в четыре руки накрыли на стол. Я достал из шкафа с посудой два громадных тонкостенных пузатых бокала на тонких высоких ножках и вытащил из холодильной панели бутылочку красного полусладкого.

— Извращенец, — скривился мой очкастый друг. — Вино из холодильника…

— Во-первых, оно не холодное, а охлажденное, во-вторых, красные вина, тем более полусладкие, и надо подавать немножко холодными, так букет будет раскрываться постепенно и полно, — рассказал я Тайвину маленькую тайну энологии с легким ощущением превосходства. Надо же и мне его иногда чем-то удивлять, не только ж ему нам лекции читать направо и налево! — И ты уж определись, я либо эстет, либо извращенец.

— Одно другому не мешает, — отмахнулся от меня ученый, — можно подумать, эстетствующих извращенцев в мире мало. Так вот…

— Стоп! — поднял руку я. — Сначала вкусное!

Я занял диван, Тайвин по сложившейся у нас гостевой традиции оккупировал кресло, и мы вдумчиво отдали должное вину и мясу. Но ученый сильно тревожился и дергался, и я снова испытал очень странное и интересное ощущение: меня щекотало изнутри волнение, стремилось вырваться наружу словами, билось нетерпеливыми искорками — и снова чувство не было моим, потому что слов, которыми оно должно было родиться на свет, я не знал. В отличие от Тайвина, насколько я понял. Так что я постарался штатного гения опередить, прежде чем он это трепещущее облечет в звук.

— Давай сыграем.

— Во что? — удивился ученый.

— В «камень-ножницы-бумага». Умеешь? — хитро спросил я.

— Нет.

Я быстренько объяснил очкастому правила, и мы сыграли три кона. Все три раза я выкинул то же, что и он. Просто прислушался к чему-то немому, но почти осязаемому, чему-то, что чувствовал изнутри, но знал, что идет оно снаружи, что никакими словами я объяснить не мог и сам себе, не то что кому-то еще.

Тайвин уставился на меня в немом вопросе. Он со второго кона заподозрил неладное и теперь ждал, пока я наиграюсь и соизволю ему объяснить происходящее, и он наконец и сам получит право голоса. Я весело ему подмигнул:

— По последней?

Тут я перестал пытаться выйти за пределы себя, продолжая самого себя осознавать и ощущать, и ожидаемо продул: пальцы ножниц сломались о камень кулака.

— Объясняй. — Тайвин был внимателен и краток.

— Короче, я тебе не рассказывал, но на Седьмом со мной что-то произошло.

— Что, и почему ты раньше молчал? — напрягся ученый, подался ко мне и чуть не опрокинул бокал, но я успел подхватить.

— Потому что я так точно и не понял, что это было, а потом ты знаешь, понеслась хромая в баню: то ментат, то Андервуд, то я в зыбун попал и девочку нашел, сегодня вот на изнанке космопорта побывал… — я все больше изумлялся тому, как понеслись вскачь события после того, как мы слетали к новому миру. — Хочешь, расскажу?

— Почему хромая… Про космопорт потом, — ученый нетерпеливо отмел мои попытки перевести тему, — подробности давай.

— А нет никаких подробностей. Я из флаера вышел и вдруг как будто мир заново увидел, знаешь, как в детстве. Все яркое, цветное, каждая травинка почти за душу трогает… Не могу объяснить.

— А дальше?

— А дальше были пляски с ментатом, потом проверка, отстранение… пару раз я что-то такое чувствовал, но только недавно отсек на вменяемом уровне, — я пожал плечами и отхлебнул вина. — Такое ощущение, что я будто понимаю, что у человека на душе творится. Что это может быть? И что ты мне хотел сказать?

Тайвин задумчиво откинулся в кресле, повертел бокал в руках, покачал из стороны в сторону, глядя, как вино оставляет на стенках медленно сползающую маслянистую пленку, понюхал.

— Шоколадом пахнет. И сливками. Есть у меня одно предположение… Но фактов пока недостаточно. Просто рассказывай мне о том, что с тобой будет происходить, ладно? — Он неторопливо отпил пару глотков. Дождавшись от меня кивка, он, глядя в бокал, продолжил: — Я обещал молчать…

— Обещал — так молчи, в чем проблема, — справедливо заметил я, выждав паузу и не услышав продолжения.

— Да нельзя так больше!

Тайвин выглядел взбудораженным, огорченным и очень переживал, и я осторожно спросил:

— Как? Если хочешь что-то сказать, так говори. Если б не хотел или не был готов свой обет молчания нарушить, не пришел бы сегодня.

— Пес с тобой, — сдался штатный гений, выдохнул и произнес: — Тебя специально отстранили.

— Чего-о-о? — немало удивился я. — Это как?

— Проверка липовая, Чез. Тебя хотели не из Корпуса турнуть, а от «Апостола» подальше с глаз убрать, но с максимальным правдоподобием, чтобы и ты поверил, и оперативники. Идет утечка информации, и начальство хочет знать, от кого и откуда.

Я возмутился до глубины души:

— И ты молчал! Я чуть не спился и копыта не отбросил! Могли бы напрямую спросить. — Я злился и не мог нормально думать, только выдохнул Тайвину ледяное: — Утечки от нас быть не может. И точка. Утекло уже, что могло утечь.

Ученый виновато потупился.

— Чез, я…

Я вскочил, чуть не опрокинув стол, и принялся нарезать круги вокруг него, дивана и кресла с вжавшимся в него гением:

— Твою мать! Когда эта свистопляска с «Апостолом» закончится? Понятно, что ты не виноват, и начальству тоже несладко приходится, раз на такие радикальные меры идут. Но, получается, я зря за свою должность столько нервов себе вымотал? Погоди, — я остановился и постарался немного успокоиться и выдохнуть. — Что-то не сходится. Даже если ревизор подставной, зачем тогда столько сложностей? Документы он досконально проверял, инструкции шерстил, в поле с нами пошел, все время что-то спрашивал… Нет, проверка настоящая. Тут что-то еще.

Я залпом допил бокал, и меня швырнуло эмоциями в другую сторону: шарик моей злости лопнул и сдулся вместе со мной, оставив внутри только холодную тоскливую пустоту. Я жалобно посмотрел на очкастого друга и спросил:

— Как ты думаешь, у меня есть шанс вернуться в Корпус? Хотя бы простым оперативником? Я уже ни черта не понимаю…

— Знаешь, когда я только начинал работу в Корпусе, я у всех просил разрешения на предельную откровенность, — Тайвин снял очки, вытянул краешек рубашки и принялся их протирать.

Я от неожиданности склонил голову набок: чтоб этот аккуратист, да вдруг выпростал одежку поверх брюк? А вслух уточнил:

— Это как?

— Это когда собеседник разрешает мне высказываться без обиняков, — пояснил гений.

— То есть хамить без последствий? Ты и так предельно едкий, — с ехидством подколол я.

— Примерно, — с невозмутимым видом пояснил мой очкастый друг, возвращая очки на нос. — Просто с тобой и вопроса не понадобилось, ты и так открыт всем и для всего. Но, пожалуй, сейчас спрошу. Лжи и недоговорок не должно быть не только фактических, но и психологических. Идет?

— Да, — чего ожидать, я не знал, но заинтригован был до крайности.

— Тогда слушай и не перебивай, только по-честному.

Я улыбнулся и кивнул. Будь по-твоему.

— Когда-то я пережил довольно сложный период в жизни. Не сказать, что критичный, не сломался, как видишь, но были события, что меня отучили верить людям и в людей, я тебе уже говорил.

Вид у меня был, видимо, настолько красноречивый, что гений мотнул головой и продолжил:

— Когда-нибудь расскажу, но не сейчас, и не надо мне жалобные кошачьи глазки строить. Если честно, я думал, что органически больше не способен на обычные чувства, кроме радости чистого познания. Если выбирать между всей этой мишурой — приязнью, дружбой, любовью, что там еще между людьми бывает, — я выберу науку. Ты же умудрился мне доказать, что я не эмоциональный калека, как я много лет думал. Если меня тобой до состояния дружбы проняло, как ты думаешь, насколько ты значим для своих оперативников? Для колонии? Молчи, я тебе сам скажу: заменить тебя некем. И незачем. И если ты сам в себя не веришь, предоставь мне такую возможность, заодно потренируюсь верить в людей, а то отвык, знаешь ли, если вообще когда-то умел.

Я смущенно молчал, сказать мне было нечего. Тайвин встал и не терпящим возражений тоном произнес:

— Ситуация требует немедленного употребления повышенного количества этилового спирта вовнутрь. Моя очередь, схожу-ка я за текилой.

Я кивнул: бывают разные коллизии в жизни, какие-то можно пережить, укутавшись в одеялко с кружкой кофе в руках, какие-то требуют почитать, послушать или посмотреть что-то сентиментальное или, напротив, героическое для достижения катарсиса, а сейчас нам требовался только один метод успокоения нервов — хорошенько надраться. Да, вредно, да, проблем не решает. Но очень хотелось!

Ученый вернулся, и мы оторвались от души, обсудив зловредного ревизора, утечку информации и идеальную стойкость моих ребят. Я рассказал про холодильник и космопорт, чем Тайвина очень развеселил. Ближе к концу второго лимона и почти литра текилы я снова вымогал сочувствие: вспоминал Макс, переживал за ее будущее, за свое и пытался доказать сам себе, что я нужный и полезный. Тайвин не отставал: негодовал по поводу действий Андервуда, хвалил оперативников, старательно меня утешал и в конце концов подал гениальную, как нам показалось, идею.

— Надо прямо сейчас на работу лететь, разбираться в этой неразберихе. Как думаешь, кого застанем?

Я икнул.

— Н-не знаю. А что мы там будем делать?

— Как что? — удивился мой очкастый друг. — Будем составлять коллективную петицию по возвращению тебя на работу в должности главы оперативного отдела Корпуса первопроходцев.

— А если там никого не будет? — засомневался я.

— Кто-то да будет. Кто не пьет — тот не рискует. Или как там было… — ученый раздраженно поправил очки и постановил: — Короче, к псам эти подковерные игры и условности, ты должен завтра сидеть на своем рабочем месте. Dixi.

Я растаял окончательно и позволил ему увлечь себя на улицу, к флаеру на посадочной площадке у меня под окнами.

Как обычно и бывает, здравый смысл в головах неугомонной парочки друзей не просто не заговорил, он в ужасе сбежал подальше от лихого хмельного безумства. Ученый и первопроходец забрались во флаер, и Честер, поглядев на заднюю площадку и длинное сиденье на ней, рванулся туда.

— В таком состоянии никуда лететь нельзя, — неожиданно трезвым голосом объяснил он. — Разбиться можно или колонистам что-нибудь разбить. Мне надо немножко… Полежать. В себя прийти. Ты не против? О, пледик…

— Не против, — глядя на то, как уютно оперативник окукливается, заматываясь в плед, неведомо как оказавшийся во флаере, Тайвин и сам был бы не прочь к нему присоединиться. Он пожал плечами — а почему бы и да — и тоже перелез назад.

— Слушай, я так до конца тебе все и не рассказал… — перед глазами плыло, но ученый старался держать себя в сознании и в руках. — Я полагаю, что Андервуд специально тебя бесит. Знаешь, что такое стресс-тесты? Чез?

Оперативник, склонившийся осенним камышом на правый бок, с блаженной полуулыбкой окончательно мягко привалился к ученому, сполз вниз, пристроился к другу на коленки и засопел. Тайвин автоматически поправил на нем плед и вздохнул. Ладно, пес с ним, все потом, а пока пусть спит, и так человек напереживался за последний месяц немало. О, а это что?

Из плеча оперативника торчала маленькая медицинская игла, неизвестно откуда взявшаяся. Ученый сильно удивился, попытался ее вытащить, но промахнулся. Попытался еще раз, почувствовал, как что-то обожгло плечо и ему, и мирно уплыл в сонное царство.

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Закон Мерфи. Том 1