Вычислитель (тетралогия)

ВЫЧИСЛИТЕЛЬ

Глава 1

Изгнанники

Если бы кому-нибудь взбрело на ум отведать здешней воды, он несомненно нашел бы, что она горька, имеет внятный тухлый привкус и вдобавок заметно солоновата – не настолько, чтобы ее совсем нельзя было пить, однако вполне достаточно, чтобы напрочь отбить такое желание у любого, кто не издыхает от жажды.

И вид воды тоже не радовал глаз. Вдавив кружку или котелок в упругий ковер из переплетенных растений, жаждущий мог нацедить порцию бурой от торфяной взвеси жижицы, часто с маслянистой пленкой на поверхности и всегда с полчищами суетящихся крошечных организмов, совершенно безвредных, но вызывающих омерзение даже у не слишком брезгливого человека.

Бредущий по болоту не умер бы от жажды, не имея при себе опреснителя или фильтра с ионообменником, совсем нет. Более того, потребление солоноватой воды не грозило его здоровью по меньшей мере в течение нескольких недель, а что до неприятных ощущений, то это, как водится, дело сугубо личное и мало кому интересное. Равным образом никого и никогда не интересовало, грозило ли бы обезвоживание организма тому, кто проведет на болоте свыше нескольких недель. Не интересовало просто потому, что прожить на болоте столь долго – уже из разряда невероятных чудес, требующих столь же невероятного везения, и вода тут совершенно ни при чем.

Легенды были, да. Но не статистика. Ни на Хляби, ни на любой другой планете, освоенной людьми, статистика не оперирует категориями невероятного.

Большой автобус без окон, со значком департамента юстиции на борту низко протянул над плоским берегом, погасил скорость возле вышки энергоизлучателя, убрал антиграв и с коротким скрежетом опустился на щебнистую почву. Судя по скучной невыразительности подлета и посадки, управлялся он киберпилотом, давным-давно нащупавшим оптимальную последовательность маневров на данном маршруте и не склонным экспериментировать. Чмокнув, лопнула дверная мембрана. Подобно дразнящему языку выдвинулся и лег на щебень трап.

Те, кто вышел из автобуса, четко делились на две категории: люди с оружием и невооруженные. Последние были скованы между собой наручниками в длинную цепочку. Их было десять: семеро мужчин и три женщины, одетых в тюремную униформу – тяжелые башмаки, черные обтягивающие штаны, мешающие чересчур быстрой ходьбе, не говоря уже о беге, черные тюремные робы с большим белым кругом на спине, светящимся и в темноте, однако же не настолько ярко, чтобы помешать прицеливанию.

Одна из женщин всхлипывала. Мужчины угрюмо молчали. Кружилась и лезла в глаза мошкара.

По знаку старшего в команде, немолодого плотного служаки со скромными нашивками лейтенанта и лицом кирпичного цвета, конвойные рассыпались цепью и взяли оружие на изготовку. Пусть у осужденных нет ни малейшего шанса избежать наказания, в деле исполнения приговора случается всякое. Кто-то может вообразить, что умереть, попытавшись убить другого, – легче.

Первым от человечьей гирлянды отцепили ничем не примечательного мужчину лет тридцати пяти. Подтолкнув в спину – мимо вышки, к болоту, начинавшемуся шагах в ста, – сообщили сиплой скороговоркой:

– Туда. Пройти двадцать шагов, повернуться, ждать. Марш.

Мужчина потер запястье. Оглянулся через плечо.

– Кордонный невод снят?

– Специально для тебя оставили, – ухмыльнулись сзади. – Пошел, умник. Других задерживаешь.

Мужчина сделал шаг. На втором шаге он по-футбольному пнул носком ботинка кучку мелкого щебня – веером брызнули камешки. В трех шагах впереди они наткнулись на что-то невидимое, взвизгнули и повисли серым облачком. На землю посыпался песок.

– А я думал, что на Хляби смертной казни не существует, – кротко произнес мужчина. – Я ошибался?

– На вышке! – гаркнул служака, задрав к небу кирпичное лицо. Наверху показалось другое лицо, не кирпичное, заспанное. – Спишь? Гауптвахты захотел? Почему не снял кордон?

– Виноват, – отчаянно пискнули сверху. – Э… на болоте замечено движение, господин лейтенант.

– Врешь, как всегда. – Кирпичный служака презрительно сплюнул под ноги. – А хоть бы и так – что мне твое движение? Живо снимай кордон. Жду три секунды, о четвертой пожалеешь.

– Готово, господин лейтенант.

– Отставить словоблудие! Как положено рапортовать?

– Кордонный невод снят, господин лейтенант.

Несколько мгновений служака зло сопел, в то время как отделенный от гирлянды мужчина смотрел на него с ироническим сочувствием. Затем осужденный получил тычок промеж лопаток и разом проскочил место, где еще висела пыль от камешков. Из того, что он остался цел, а не был расчленен на тысячу-другую кусочков, можно было заключить, что теперь кордон и вправду временно отключен.

Только для пропуска приговоренных.

– Двадцать шагов вперед. Повернуться, ждать.

Мужчина послушно выполнил требуемое.

Следующей отцепили полную низенькую женщину средних лет. Получив ту же команду, Кубышечка завертела головой на короткой шеенке, как бы что-то высматривая, и, видно, не высмотрела, поскольку, округлив и без того круглые от природы глаза, вопросила кирпичнолицего:

– А… где космодром?

Лейтенант сделал ленивое движение, отчего голова женщины мигом втянулась в плечи.

– Марш.

– Меня ведь… к изгнанию, – плаксиво проговорила Кубышечка, пятясь от кирпичнолицего мелкими шажками. – К изгнанию только… – Она всхлипнула, готовая разрыдаться. – Я ведь не здешняя, я туристка, меня вообще по ошибке… Я думала… космодром…

Еще одно ленивое, но со значением движение лейтенанта – и она пошла, семеня коротенькими тумбами ног, часто оглядываясь через плечо с ужасом и надеждой.

С остальными проблем не возникло. С каждым раскованным укорачивалась человеческая цепочка. Каждый получал и безропотно исполнял однообразную команду: пройти двадцать шагов за кордон, повернуться, ждать. Последний, крупный мужчина со стрижкой ежиком, демонстративно сплюнул лейтенанту на ботинок и, против ожидания, не получил в ответ ни порции брани, ни тычка стволом лучемета под ребра. Кирпичнолицый лейтенант, сам чем-то похожий на этого осужденного, лишь благодушно ухмыльнулся:

– Полегчало, Юст? Ну иди, иди, не задерживай людей.

Теперь цепочка выстроилась вновь – в двадцати шагах за незримым барьером, в ста шагах от нечеткой береговой линии. Двое солдат с некоторым усилием выволокли из автобуса большой металлический ящик и, занеся его за барьер, поспешно отступили назад. Глядя вверх, лейтенант буркнул: «Давай», – и лишь через несколько секунд, когда голос солдата с вышки доложил о восстановлении кордонного невода, лениво наклонился, стер пучком жесткой травы плевок с носка ботинка и небрежным движением швырнул пучок перед собой. Чуть дохнувший ветерок подхватил и понес травяную крошку.

– Так, – негромко произнес тот, кого расковали первым. – Отрезано.

Вряд ли лейтенант его слышал. А если и имел тонкий слух, то обратил на слова осужденного еще меньше внимания, чем на едва слышное гудение кордонного невода.

Оставалось покончить с последней рутинной процедурой.

– Канн Эрвин, – на одном выдохе проорал он в жестяной рупор, – Отлок Мария, Хольмер Джоб, Касада Хайме, Вейденрих Матиас, Дашиева Лейла, Обермайер Ян, Бузенко Валентин, Шульц Анна-Кристина, ван Борг Юст! – Он перевел дух и продолжал: – Именем народа и правительства Хляби за совершенные вами преступления вы приговорены судом к высшей мере наказания, существующей на нашей планете: изгнанию. Приговор вступает в силу в данную минуту.

Кубышечка охнула. Остальные молчали. У одного из осужденных по лицу пробежала короткая судорога. Лейтенант энергично прочистил горло, сплюнул и заговорил вновь:

– Ящик – ваш. Хотя, по мне, нет смысла на вас тратиться, но по закону изгнанники должны быть обеспечены необходимым минимумом пищи и снаряжения. У вас десять часов на то, чтобы убраться с материка. Тот, кто останется на берегу свыше этого времени, будет сожжен. За полчаса до срока дадим сирену. Счастливые острова строго на восток, порядка трехсот километров через Саргассово болото. Удачи я вам не желаю. – Он повернулся и зашагал к автобусу.

– Подождите! – с привизгом закричала Кубышечка. – Почему здесь? Изгнание – это же с планеты! Я… я требую доставить меня на космодром!

Лейтенант не обратил на нее никакого внимания. Конвойные солдаты, переставшие держать приговоренных под прицелом после включения кордона, заухмылялись.

– На Хляби власти удовлетворяются изгнанием опасных преступников из социума, – пояснил первый раскованный, – это дешевле и эффективнее.

– Но я должна улететь отсюда!

– Попытайся, – мужчина пожал плечами, – если умеешь летать. Кстати, – обратился он ко всем, – нам надо познакомиться. Фамилии и прегрешения перед законом предлагаю опускать. Я Эрвин. Ты, – он скосил глаз в сторону Кубышечки, – Мария. Кто еще хочет назвать себя?

– Завянь, мальчик, – с величавой ленцой проговорил тот, кого расковали последним. – Я – Юст. Кто-нибудь тут меня не знает?

– Юст ван Борг, более известный как Полярный Волк. – Эрвин кивнул, и легкий шорох прошел среди приговоренных. – Как же, слыхали. Но я думал, тебя убили, когда брали Пантеру Хабиба.

– Заткни пасть, я сказал. Будешь говорить, когда я разрешу. Твое имя, шкет? – Палец с палладиевым кольцом, украшенным геммой с изображением оскаленной волчьей морды анфас, указал на вертлявого парнишку лет семнадцати.

– Хайме, – с готовностью ответил тот. – Э… Хайме Касада из братства Савла. Счастлив встретиться, Волк!

– Зато я не очень счастлив, – покривил губы Юст, глядя на парнишку насмешливо. – Прежде в братстве Савла таких сопляков не водилось. За что схлопотал вышку?

– За мокрое дело, Волк… Случайное.

– Ну и сдохнешь теперь. Ты? – Палец с кольцом ткнулся в грудь молодого мужчины, низенького и пухлого. Тот вздохнул.

– Валентин Бузенко. Обвинен в шпионаже в пользу Земли… и Лиги. Ложно обвинен.

– И Земли, и Лиги? Важная фигура… – Полярный Волк комически искривил углы рта. – Тоже сдохнешь.

Как бы в ответ на его слова болото всхлипнуло. Шагах в двухстах от берега вырос бурый горб, по всколыхнувшейся поверхности болота побежали прочь от него кольцевые неспешные волны. Истошно завизжала Кубышечка. Прорвавшись на вершине, горб осел, зато из разрыва взметнулся в серое небо длинный лиловый язык или, может быть, щупальце – покачался туда-сюда, затем одним быстрым движением обшарил пространство шагов на пятьдесят вокруг себя и с сочным хлюпаньем уполз обратно. Болото успокоилось. Видно было, как понемногу затягивается дыра в растительном ковре.

– Язычник, – пояснил Эрвин.

– Что? Кто? – Истратив на визг запас воздуха, Кубышечка поперхнулась, со всхлипом вдохнула и закашлялась, давясь мошкарой.

– Язычник. Так зовут эту тварь. Языкастая потому что. Что-то близко от берега. Пари держу, там яма.

– Много их тут? – нервно спросил мужчина лет пятидесяти с внешностью клерка, утирая рукавом залысый череп.

– Хватает. Этот еще маленький.

– Как же мы дойдем до этих… как он назвал? До Счастливых островов?

– Никак, – мрачно отозвался чернявый живчик помоложе. – Передохнем по пути. Да и нет никаких Счастливых островов, сказки это.

– Кажется, я велел всем назваться, – негромко обронил Юст.

– Не ты, а он. – Рыжеволосая девушка указала на Эрвина. – Только не велел, а предложил. – Демонстративно повернувшись к Эрвину, она назвала себя: – Анна-Кристина.

– Я буду звать тебя Кристи, – сказал Эрвин.

– Это имеет значение?

– Так короче. На болоте все имеет значение, в особенности лишние четверть секунды.

– Закрой хайло, ты, ублюдок! – Не сводя с Эрвина пристального взгляда, Юст подался вперед. – Будешь делать то, что я скажу, иначе… – Движение желваков должно было показать строптивцу, как с ним может быть «иначе». – Уразумел или помочь?

– Помочь. – Эрвин ухмыльнулся.

Угрожающе оскалившись, Юст двинулся к нему. Волк волком. Шевельнулся и Хайме – с явным намерением зайти со спины. Кое-кто отшагнул назад, не желая вмешиваться.

– Между прочим, – вразумляюще сказал Эрвин, – разборки среди осужденных квалифицируются как попытка помешать исполнению приговора суда. Во всяком случае, до тех пор, пока мы маячим в пределах прямой видимости. Солдаты обязаны вмешаться. Хочешь получить в задницу снотворную капсулу, Юст? Можешь поспать, впереди у тебя еще почти десять часов…

– А потом тебя поджарят, – плотоядно улыбнулась Кристина, мотнув рыжей прядью. – Будет жареная волчатина. А из этого гаденыша, – указала она на Хайме, – жареная крысятина.

Юст Полярный Волк подвигал желваками, но ничего не сказал и отступил на шаг. Конвойные солдаты удобно расположились на граните, с ленивым любопытством наблюдая за приговоренными. Некоторые поднялись на наблюдательную площадку вышки.

– Сейчас для них начнется самое интересное, – вполголоса буркнул Эрвин.

– А что? – спросила Кристина.

– Будем делить снаряжение.

Круто повернувшись, Эрвин направился к металлическому ящику. Было ясно видно, что свою долю он не уступит никому, даже Юсту, и лишь во избежание свары хочет оказаться у ящика первым.

Глава 2

Берег

Избежать свары все-таки не удалось. До поножовщины не дошло, и то ладно. Хотя среди того, чем департамент юстиции пожелал снабдить осужденных, ножи как раз имелись – десять дешевых изделий охотничьего образца в ножнах со шнурками для ношения на шее. Кроме того, ящик скрывал в себе десять легких рюкзачков, трехдневный запас пищевых брикетов в расчете на десятерых, стометровый моток прочной веревки, два топорика на пластмассовых рукоятях, десять пластмассовых же мисок, десять «вечных» зажигалок, два фонарика и компас.

Один захваченный нож Эрвин тут же сунул Кристине, другим взрезал штаны по швам на внутренней стороне бедер. Когда он покончил с этим делом, к ящику было уже не протолкаться: каждый спешил урвать как можно больше. Семь человек сопели, ругались, визжали, пытались отшвырнуть друг друга. Восьмой, громадный костлявый старик с пышной седой гривой, стоял в сторонке, глядя на копошащуюся человеческую кучу со снисходительным сочувствием.

– А ты, дед, что же? – спросил его Эрвин.

– Сильные отнимут у слабых, – отозвался тот густым звучным голосом. – Затем сильнейшие отнимут у сильных. Так хочет Господь, так тому и быть вовеки.

Эрвин улыбнулся углом рта.

– Где-то я это уже слышал. Не в церкви ли Господа Вездесущего? Миссионер с Осанны, надо полагать? За проповеди и загремел, паства заложила? Что ж не продолжаешь? Насчет того, что впоследствии хитрейшие отнимут у сильнейших, и это также угодно Богу?

– Господь Вездесущий пребывает повсюду, – был ответ. – Нет в мире ни былинки, ни частицы вне Господа нашего, ни толики малой. Ни мысли, ни поступка, ни шевеления бесцельного, ни дрожи на холоде, ни пота в жару. Бог в каждом человеке во веки веков, аминь.

– И поэтому любой поступок человека угоден Богу, следовательно, оправдан? – с иронией спросил Эрвин.

Глаза старца гневно вспыхнули.

– Богомерзкая ересь сочится из уст твоих! Любой поступок человека и есть поступок Бога!

– В том числе приговор суда?

– Господь посылает мне испытание, – с неколебимой твердостью ответствовал старик. – Он же пошлет мне спасение ради несения света истины заблудшим душам, погрязшим в неверии и ереси!

– Ты Ян Обермайер по кличке Скелет, – сказал Эрвин. – Я слышал о тебе. Зря ты заявился на Хлябь, у нас твоя секта под запретом. Или не знал?

– Господь знает, куда посылать своих чад. – Старик величаво отвернулся и стал смотреть на болото.

Тем временем схватка за снаряжение подошла к закономерному концу. Над металлическим ящиком, ухмыляясь, возвышался Юст Полярный Волк, и топорик в его руке грозил всякому, кто дерзнет приблизиться. Ближе других к Волку и тоже демонстрируя неудачникам глумливую ухмылку, замер в хищной позе Хайме Касада. Совершать без приказа пахана лишние движения он не дерзал, ограничившись перебрасыванием ножа из руки в руку – небрежно и не глядя.

Продолжала всхлипывать Кубышечка.

– Зря, Юст, – сказал Эрвин. – Тебе такой вес по болоту не снести, да и ему, – лезвием ножа он указал на Хайме, – тоже.

Юст будто не слышал его. И демонстративно не замечал.

– Вы! – выдохнул он, обращаясь к остальным, и начал цедить медленные слова – словно тянучку жевал: – В первый раз вижу столько слабаков. Саргассово болото сожрет вас в один прием и не заметит. Поэтому тот, кто хочет живым добраться до Счастливых островов, будет слушать меня. Я знаю, как вести себя на болоте, а вы нет. Поняли? Беспрекословно выполнять все, что я скажу. Тогда, может быть, вы останетесь живы. Кто не хочет, пусть убирается. Есть такие?

– Я желаю убраться, – сказал Эрвин. – И она. – Он указал на Кристину и на этот раз заслужил беглый взгляд Полярного Волка.

– Разве я против? Убирайтесь.

– Сперва мы получим свою долю.

– Ну так иди и возьми! – ухмыльнулся Юст.

Эрвин успел сделать лишь один шаг, прежде чем на него кинулся уловивший движение брови Юста Хайме. Легко уклонившись от ножа, Эрвин ударил мальчишку по шее и не дал ему разбить голову о гранит. Со стороны это выглядело так, будто один споткнулся, а другой неловко поддержал его. Хайме взвыл, когда чужая ступня притиснула его запястье к гранитному щебню, но ножа не выпустил. Голос Эрвина остался ровным:

– Не лучше ли тебе поделиться с нами, Юст?

Одно мгновение Полярный Волк колебался – метнуть в Эрвина топорик или уступить? По всему было видно, что он не из тех, кто уступает. Но видно было и то, что он оценил квалификацию невзрачного с виду противника: не диво сбить с ног сопляка, труднее догадаться раньше дележа взрезать швы на обтягивающих тюремных штанах, что сковывают движения не хуже кандалов. Он, Юст, не догадался… Вдобавок еще двое – чернявый живчик и смуглокожая женщина – отделились от кучки осужденных, легонько наметив заход с тыла.

– Мы тоже хотим получить свое, Волк.

Теперь Юст заговорил без ухмылки:

– Хотите сдохнуть в болоте – дело ваше. Группа может дойти, одиночка – нет.

– Нас двое, – возразил Эрвин, указав на Кристину. – Мы хотим попробовать.

Юст не удостоил его ответом. Хайме дернулся, пытаясь высвободиться, и снова взвыл.

– Мы тоже, – сказал живчик. – Только мы никуда не пойдем, верно, Лейла? Надо быть идиотами, чтобы верить в Счастливые острова.

– Не понимаю, с какой стати нам делиться с самоубийцами? – Юст смачно сплюнул, но наклонился к ящику. Шесть запакованных в пластик пищевых брикетов полетели в сторону одной пары – шесть в сторону другой. – Подавитесь. Болотные твари жирнее будут.

– Это не все, Юст.

Стуча по камням, к ногам Эрвина покатилась зажигалка.

– Вторая.

Снова стук по камням.

– Замечательно, Юст. Я бы назначил тебя старшим по блоку. Теперь два рюкзачка, две миски и нашу долю веревки. Кристи, подбери.

На глаз в отрезанном Юстом куске веревки было от силы пятнадцать метров вместо двадцати, но Эрвин не стал спорить.

– Теперь топорик.

– Подавишься.

– Зря, Юст. Заметь, я не требую ни компаса, ни фонарика. Только топорик, и то всего на один час. Потом ты получишь его обратно.

– Я сказал, подавишься!

– Мне кажется, ты боишься. – Эрвин обаятельно улыбнулся. – Всего на один час, Юст. Обещаю.

– Лови!

Умышленный недолет, топорик зазвенел по камням. Прежде чем Хайме успел схватить его и рубануть Эрвина по ноге, оружием завладела Кристи. Юст уже держал наготове второй топорик, но метнуть все же не рискнул.

– Ты добрый человек, Юст…

Лицо Полярного Волка искривила короткая судорога.

– Попадешься ты мне на болоте… Убирайся!

– Сей момент уберусь, – сказал Эрвин, улыбаясь. – Но видишь ли, мне нужно еще кое-что. Этот ящик. Понятно, когда он опустеет.

Кажется, ему все же удалось привести Полярного Волка в некоторое замешательство.

– На кой он тебе, умник?

– Он большой и без дыр. Когда вспотею, нацежу воды и приму ванну.

Юст колебался. Кое-кто хлопал глазами.

– Купи.

Эрвин показал издали три пищевых брикета.

– Мало. – Губы Полярного Волка тронула усмешка. – Гони все шесть.

– Согласна? – Эрвин посмотрел на Кристи.

– Нет.

– Да, – сказал Эрвин. – Да.

* * *

Огромное кирпично-красное солнце, изнемогая, валилось куда-то за плоский берег, за единственный на планете Хлябь материк по имени Материк, за низкий кусок суши с заболоченным шельфом посреди чуть солоноватого океана. Две луны – одна маленькая, серпиком, другая большая и почти полная – висели в потемневшем небе. Мошкары стало больше. В воздухе посвежело. Ветер дул с берега на болото, унося миазмы.

Болото дышало приливами и отливами. Сейчас был отлив. На обнажившейся литорали грудами лежали водоросли, живые и разлагающиеся. Некоторые лениво шевелились. Мелкие существа суетились в них – не то рачки, не то насекомые. Во множестве появились крылатые твари. Они пикировали и жировали. Жизнь поедала жизнь, хищная плоть проедала себе дорогу в иной плоти, менее хищной.

– Ты уверен, что сделал правильно? – спросила Кристина.

– Ты о еде? – Эрвин повернул голову. – Абсолютно правильно. Лучше сразу перейти на местную пищу, да и груза меньше. Эти брикеты больше чем на неделю не растянешь, а нам в лучшем случае идти недели три. Что с брикетами, что без – шансы равны.

– Ну ладно, компас не нужен, пойдем по солнцу и лунам… А почему ты не выторговал фонарик?

– Компас не нужен еще и потому, что он в этих местах врет. А фонарик – зачем таскать лишнее? Ночи здесь светлые. Кроме того, свет привлекает змей.

– Откуда здесь змеи? – Кристину передернуло.

– Моллюски, – пояснил Эрвин. – Беспозвоночные, вроде голых слизней, только здоровенные и чертовски проворные. Кстати, отнюдь не вегетарианцы. На болоте много всякого зверья… Ты плети, плети! Думаешь, по одной паре мокроступов нам хватит?

– Пальцы устали. – Кристина виновато улыбнулась, помахав кистью.

– Отдохни и продолжай. Вон те кустики на болоте видишь? На них не надейся: прутики ломкие, плести их невозможно. А дальше и кустов не будет. Пока мы здесь, глупо не попользоваться местными ресурсами.

– Сколько еще? – спросила Кристи.

– Чего сколько?

– Сколько осталось до срока?

– Три часа десять минут. Плюс-минус три минуты.

– Откуда ты можешь знать так точно?

– У меня вообще хорошее чувство времени, – пояснил Эрвин. – Мы успеваем. Осталось сделать не так уж много.

– Например, придумать, чем крепить эти плетенки к ноге…

– Разрежь на полоски один рюкзачок.

В двухстах шагах от них все так же лежал на брюхе тюремный автобус со значком департамента юстиции на борту. Солдатам давно уже надоело торчать возле невидимого кордона, лишь наблюдатель на вышке, изредка окидывая равнодушным взглядом опостылевшее болото, проявлял какой-то интерес к происходящему на берегу.

Некогда на краю мыса, уступом выдающегося в болото и отсеченного кордоном от материка, росла рощица. Тощие хлыстоватые стволы, сумевшие зацепиться корнями за гранит, служили осужденным на протяжении многих десятилетий, пока роща не расточилась по деревцу, по шестику, по гибкому прутику с верхушки. Разве что совсем глупый не понимал: без оснастки, хотя бы и примитивной, на болото лучше не соваться, ступишь в невидимое «окно» – и нет глупого.

Теперь от рощицы осталось немного. Несколько десятков обреченных топору деревцев из тех, что потолще или потоньше, чем желательно, или вовсе кривых, еще росли в окружении частокола пеньков, покорно дожидаясь своего часа. Большинство пеньков давно почернело от старости, но некоторые выглядели свежими.

Кремнистая древесина сопротивлялась топору со всей яростью: не час, а целых три часа понадобилось Эрвину, чтобы вырубить два кривоватых шеста – себе и Кристине. После этого он в самом деле отдал затупившийся топорик белому от бешенства Юсту.

– Не завидую тем, кого приведут сюда через год, – заметил он, указав на жалкие остатки рощицы.

Осужденные широко разбрелись по берегу. Хныкала Мария-Кубышечка, бесполезно тюкая топориком в неподатливый стволик. Юст командовал. Старик Обермайер бесстрастно подгонял лямки рюкзачка. Мрачный Хайме и мужчина лет пятидесяти с внешностью клерка, отзывающийся на имя Джоб, занимались тем же, чем Эрвин: строгали корявые шесты, снимая кору и колючки. Пухлый Валентин озабоченно ходил по болоту в десяти шагах от берега, пробуя, как держит болотный ковер. Без дела сидели, пожалуй, только чернявый живчик по имени Матиас со смуглокожей Лейлой.

– Спорим, он сутенер? – шепотом сказала Кристина, плетя шестой мокроступ.

– Тут и спорить нечего, сам вижу. Дело знакомое: одалиска не рассчитала дозу, клиент не проснулся, версия непредумышленного убийства суд не убедила. Хотя… по нынешним временам их могли взять и не за это.

– Они что, так и будут сидеть тут и ждать луча?

– Ты когда-нибудь слыхала о сутенере-самоубийце?.. Нет? Вот и я тоже. Он хочет затаиться и выждать. Может, и в болото пойдет для виду, но обязательно вернется. Воображает, будто кордон завтра снимут. А невод, между прочим, расходует энергию, только когда кого-нибудь режет, – но откуда об этом знать сутенеру?

– От тебя.

Эрвин усмехнулся.

– Он не поверит. Да и кто он мне такой, чтобы его просвещать: отец? брат?

– Человек, – с вызовом сказала Кристи.

– Просто дурак, вообразивший, что он умнее всех. У меня нет времени уговаривать слабоумных.

– А если они обойдут кордон краем болота?

– Их дело. Кордон режет мыс и тянется вдоль самого берега километров на двести-триста в обе стороны. Дальше тоже немногим лучше: следящие датчики, патрули. Проще пойти к Счастливым островам. У берега меньше язычников, зато больше всякого иного зверья. Пойдут эти двое берегом или останутся здесь – в любом случае шансов у них нет.

– А у нас? – ядовито спросила Кристи. – У нас они есть?

– У нас есть шанс, – сказал Эрвин. – Один из тысячи или из миллиона, не знаю. Но есть.

– Ты слышал, что сказал сутенер? – Кристина резко дернула щекой, отчего рыжая прядь упала на глаза. – Нет никаких Счастливых островов, это легенда.

Эрвин размеренно строгал ствол деревца, срезая по одной неподатливые колючки.

– Это не легенда, – сказал он наконец. – Счастливые острова существуют. Понятия не имею, насколько они счастливые, но там их целый архипелаг, это я знал и раньше. А семь часов назад узнал, что до них в принципе можно дойти.

– Как это?

– Я думал, ты заметила, – усмехнулся Эрвин. – Я был крайним в цепочке, меня расковали первым. Случайность? Допустим. Солдат не снял кордонный невод. Тоже случайность? Если бы здесь и впрямь царило такое разгильдяйство, осужденные бежали бы пачками. Однако никто и никогда не слыхал об удачном побеге. Следовательно, меня хотели уничтожить наверняка, списав на несчастный случай. А зачем уничтожать того, кого, по идее, и так убьет болото?

– Ты уверен? – В голосе Кристи насмешка боролась с надеждой. – Не слишком ли сложно?

– Наоборот, очень просто. Взгляни, кстати, на вышку. Куда нацелен лучемет – все еще на меня?

– Точно.

– Я и не сомневался. Значит, нам надо убраться с берега раньше других. Я не хочу никаких случайностей.

Кристина всматривалась в него долго, с новым интересом.

– Ты что, большая шишка? В смысле, был большой шишкой?

Ответа не последовало: уколовшись о колючку, Эрвин сосал палец.

– Ладно, – вздохнула Кристина. – Твое дело. Захочешь – расскажешь. В конце концов, неважно, кем ты там был, важно, что прежде ты бывал на болоте.

Эрвин вынул палец изо рта и сплюнул.

– С чего ты взяла? Я здесь в первый раз, как и ты.

– Шутишь.

– Нисколько. Так что тебе еще не поздно переменить решение.

Без всякого сожаления Кристи покачала головой.

– Поздно. Теперь меня Волк не возьмет.

– Возьмет.

– В качестве рабыни? Или наложницы? Каждый день валяться под ним или его прихвостнем в грязи? Делать то, что он велит, и не вякать?

– Как хочешь. Учти, со мной тебе тоже придется делать то, что я велю.

– Интересно… С какой это стати?

– С той стати, что я лучше тебя знаю Саргассово болото.

– Ты же никогда здесь не был?

Срезав последнюю колючку, Эрвин придирчиво осмотрел трехметровый кривоватый шест, покачал его в руке, еще раз пробуя на вес, и недовольно поморщился: тяжеловат.

– Быть и знать – разные вещи…

* * *

Примерно за час до срока они сидели на камнях и отдыхали. Кристи разминала натруженные пальцы. Багровое солнце давно кануло за горизонт, зашел и серпик меньшей из лун. Вторая луна – начищенная медная тарелка – упрямо карабкалась в зенит. Третьей не было видно. Фигуры людей, деревья, камни, сторожевая вышка отбрасывали четкие тени.

Неподалеку продолжали суетиться люди Юста. Все спешили. Кто-то спешно доплетал мокроступы. Матиас и Лейла растворились в сумраке. Тюкал топорик – Кубышечка Мария продолжала всхлипывать, не в силах справиться с узловатым, явно непригодным деревом. Никто не пожелал вырубить для нее шест.

– Может, поможешь женщине? – предложила Кристи.

Эрвин отрицательно покачал головой.

– Мне надо отдохнуть…

– Ну тогда я пойду помогу.

– Тебе тоже надо отдохнуть.

– Ты уже начал мне приказывать? – Кристина поднялась на ноги.

– Сядь, – отозвался Эрвин лениво. – Я пока не приказываю, я советую. Избегай бесполезного. Эта женщина, считай, уже мертва. На ее месте я бы не сдвинулся с места. С шестом ли, без шеста ли – она не дойдет и до Гнилой мели. Пользы от нее – ноль. Юст не гонит ее взашей только потому, что надеется подставить… как, впрочем, и остальных. Всех погубит, лишь бы самому дойти. Но ее первую.

– И ты можешь об этом спокойно рассуждать? Ну вот что… – Кристина тряхнула волосами, и цвет их в сиянии медной лунной тарелки напомнил о темной бронзе. – Она пойдет с нами, понятно? Я без нее не пойду, так и знай.

– Тогда я выберу себе кого-нибудь другого, а вам с Марией придется идти вдвоем, – невозмутимо возразил Эрвин. – Мне ее жаль, но помочь ей я не в силах. Предпочитаю, чтобы в ее смерти был виноват Юст, а не я.

– Знаешь, – Кристина помедлила и все же села, – а ты негодяй.

– Да, мне говорили.

– Почему ты выбрал меня? Тебе нравится рыжий цвет?

– Ненавижу.

– Тогда объясни, на кой черт я тебе сдалась?

– Остальные еще хуже. Притом у тебя ноги кривые.

– У меня-а?!

– Кривые, кривые. Когда человек идет по болоту, он поневоле ставит ноги особым образом. Это отчасти компенсирует кривизну. Я видел, как ты идешь посуху. Душераздирающее зрелище. Хочу, чтобы у меня перед глазами был приятный вид.

Она не задохнулась от злости – сумела смолчать, ничего не выразив на лице. Потом осведомилась с едким сарказмом:

– Стало быть, я пойду первая?

– Да.

– Ты в этом уверен?

– Вполне. Ты пойдешь впереди меня, причем добровольно.

– А если откажусь – пойду одна, так? – Глаза Кристины сузились, лицо окаменело.

– Нет, – возразил Эрвин, – тогда первым пойду я, и я же буду чаще проваливаться, а ты – меня вытаскивать. Я тебе нужен, как и ты мне. Юст сказал истинную правду: один по болоту далеко не уйдет. Будь я легче, а ты сильнее, я пошел бы впереди.

Кристина помолчала, осмысливая.

– У тебя что, заранее все просчитано?

– Только то, что можно просчитать.

– Ну тогда я спокойна, – сказала она насмешливо.

Эрвин не ответил.

– За что хоть ты сюда попал?

– Тебе это обязательно надо знать?

– Хотелось бы.

– Ни за что. И за все.

– Убил, наверно, кого-нибудь? – понимающе усмехнулась Кристина.

– Прямо – никого. – Эрвин пожал плечами. – Косвенно – да, безусловно. Так всегда бывает. Только не спрашивай, кого, я не знаю.

– А я убила. – Кристина вызывающе тряхнула копной волос. – Знаешь кого?

– Своего любовника.

– Откуда ты знаешь?

– Нетрудно сообразить. Ты не местная, у тебя акцент уроженки Тверди, прожившей на Хляби несколько месяцев. Следовательно, не туристка. На служащую по контракту не похожа. Стало быть, тебя привез сюда любовник не из бедных, но не миллиардер. Иначе я о тебе слышал бы. Кто он: член городской управы какой-нибудь? Директор фирмы средней руки?

– Муниципальный инспектор по охране среды, – мрачно сообщила Кристина. – Толстое сопящее дерьмо.

– Дерьмо не сопит.

– Это у вас на Хляби не сопит. А у нас на Тверди есть одно животное…

Она не договорила – в этот момент тянуще завыла сирена.

Глава 3

Девять человек и ящик на веревочке

Оглушительный мерзкий звук ударился о гранит, расплескался по болоту. Кристи подбросило. В голос зарыдала Кубышечка. Ян Обермайер, неустрашимый миссионер церкви Господа Вездесущего, – и тот, вздрогнув, втянул голову в пугающе костлявые плечи. Джоб зажал уши.

Звук оборвался, и тишина оглушила людей. Стало слышно, как тихонько шумит, словно дышит, болото. Что-то поскрипывало и пощелкивало в водорослевом ковре. Начинался прилив.

– Пора, – сказал Эрвин, вставая. – Не забудь свой шест.

Он разделил ножом веревку на две неравные части, конец большего куска обвязал вокруг пояса Кристины, конец меньшего привязал к ручке опустевшего металлического ящика; оба свободных конца обмотал вокруг своего пояса пониже тощего рюкзачка и скрепил узлом.

– Ну, двинулись.

Сразу же загрохотало, загремело гулко. Громоздкий легкий ящик изрядно резонировал, скача по камням. Хайме Касада захохотал и выгнулся дугой, изображая приступ буйного веселья. Юст ухмыльнулся и сплюнул вслед:

– Не попадись мне на болоте, умник.

Очень скоро ящик перестал грохотать и зашуршал по водорослям. Ударило в нос зловоние. Гранит полого, незаметно для глаз понижался, и трудно было понять, где же в точности проходит граница Саргассова болота. Поначалу под слоем водорослей, живых и гниющих, еще чувствовалось каменное ложе, и под ногами смачно лопались пупырчатые гроздья соплодий. Потом гранит перестал ощущаться, а еще через несколько десятков шагов ковер растительности начал колыхаться при каждом шаге. Под мокроступами зачавкало.

– Я ноги промочила, – сообщила Кристи. Помедлив, она добавила: – А эта жижица совсем не холодная.

– Мелкое, почти пресное окраинное море, – пояснил Эрвин. – Оно хорошо прогревается. Мелкое-то оно мелкое, но утонуть нам глубины хватит, так что держи шест как полагается.

– Поперек, что ли?

– Вот именно. Если ноги провалятся, постарайся лечь на него животом. Я тебя вытяну.

– Мы будем идти всю ночь?

– Да, если не будет явной опасности.

– А днем мы что будем делать?

– Тоже идти. Чем скорее, тем лучше.

– «Скорее»! Это с ящиком-то на буксире?

– Он не помешает. Погоди… Стой, говорю!

– Что случилось? – Кристи остановилась.

– Кажется, кто-то идет за нами…

И верно: ритмичное колыхание болота выдавало бредущего человека надежнее, чем медный лунный свет. Топоча мокроступами, как водоплавающая птица своими перепонками, Эрвин повернулся к берегу. Шест остался в левой руке – правая невзначай легла на рукоять ножа.

– Стой, – скомандовал Эрвин.

Если Лейла и была вооружена, то в глаза это не бросалось. Низкий голос с чувственной хрипотцой произнес:

– Можно мне пойти с вами?

Шеста при ней не было, мокроступов тоже.

– Нет, – отрезал Эрвин.

– Я не стану обузой, обещаю.

– А что же твой… работодатель? Не передумал?

– Матиас? Он остался, прячется. Там щель в граните… маленькая, на одного. Велел мне искать другое место, только нет там никаких других мест, да и ночь светлая – обязательно заметят. Или заложит кто-нибудь из тех… – Лейла кивнула через плечо в сторону берега. – Ну и пусть он сдохнет, если ему хочется, – продолжала она с ожесточением, – а я решила уйти. Так можно мне с вами?

– Я же сказал: нет. Возвращайся, просись к Юсту, он возьмет.

Ни спорить, ни умолять Лейла не стала – ожгла ненавидящим взглядом, круто повернулась, всколыхнув болотный ковер, и зашагала прочь, к берегу.

– У нас есть запасные мокроступы, – тихонько сказала Кристи.

– Которые нужны нам самим, – оборвал Эрвин. – Мы зря теряем время. Вперед.

– Между прочим… ты точно заметил, откуда вылез тот язык? – Кристи завертела головой.

– Не беспокойся, язычника мы оставляем справа. Если только он не переполз… Давай двигай. И в следующий раз выполняй команду сразу, без болтовни. Кстати, не топчись подолгу на одном месте – затянет.

– Даже в мокроступах?

– Не знаю. Но лучше не искушать судьбу.

В медном свете луны водорослевый ковер отсвечивал антрацитовым блеском. Лужи казались покрытыми ржавой пленкой. Смачно, жирно чавкали мокроступы. То и дело какие-то мелкие создания, панически попискивая, спешили убраться с дороги и затаиться, слившись с упругим ковром. Не то крошечные тритоны, не то головастики.

– Хоть раз признался, что чего-то не знаешь о болоте, – насмешливо проговорила Кристи, оглянувшись через плечо. – А то послушаешь тебя – прямо знаток…

– Что ты этим хочешь сказать?

– Признался – значит, не безнадежен. Это комплимент.

– Я тронут… Между прочим, советую смотреть вперед. Да и под ноги тоже.

– Эти головастики опасны?

– Только если объешься ими. В них слабый токсин, но вообще-то они съедобны.

Кристину передернуло.

– Ты хочешь сказать, что нам придется ими питаться?

– И ими тоже… Стоп. Видишь впереди кочку?

– Да.

– Обойди-ка ее справа шагах в десяти.

Они обошли кочку. Ничего не случилось.

– Не поняла, – сказала Кристи. – По-моему, кочка как кочка. Комок водорослей.

– Возможно. Но экспериментировать мы будем днем, а не ночью. Пройди еще двадцать шагов и остановись.

– Зачем?

– Хочу взглянуть назад.

– На Юста и компанию?

– Ага.

Похоже, Эрвин в самом деле обладал незаурядным чутьем: выбранное им место казалось вполне надежным, и Кристина удержалась от язвительного замечания. Возможно, неглубоко под слоем спутанных, пропитанных болотной жижей водорослей пряталась каменистая мель.

– Так и есть, – сказал Эрвин, вглядевшись, – уже идут. Точно по нашему пути. Фонариками светят, идиоты.

– А недалеко же мы ушли, – разочарованно протянула Кристина. – Я думала…

– Что ты думала? Это болото. Торопливых оно любит – питается ими.

– Сам же говорил: чем скорее, тем лучше.

– Что, уже и глупость нельзя сказать?

– Сколько их там? – спросила Кристи, помолчав.

– Не вижу… Семь, наверное, считая одалиску. Сутенер наверняка не примкнул – знаю я таких. Упрямый идиот.

– Пойдем, – Кристи потянула за веревку.

– Подожди. Полчаса сейчас кончатся.

Ждать пришлось не больше минуты – и снова над болотом повис тягучий вой сирены. Загорелся и забегал по берегу луч прожектора, выхватывая из сумрака валуны, комки водорослей, остатки обреченной рощицы.

Затем, на мгновение развалив ночь надвое, на западе что-то ярко вспыхнуло и погасло. Донеслось короткое шкворчащее шипение – словно плюнули на раскаленную сковородку. И сейчас же что-то гулко лопнуло – вероятно, треснул не выдержавший нагрева гранит.

– Все, – констатировал Эрвин. – Одним меньше.

* * *

Когда занялся рассвет, Эрвин объявил привал. Третья луна, самая маленькая, бледнела на глазах, поглощаемая разгорающимся алым заревом. Легкая дымка висела над болотом. Оживали стаи насекомых, несомненно из породы убежденных кровососов, но, по-видимому, человеческая кровь их не привлекала. Кусаться не кусались, но лезли и в глаза, и в уши, и за ворот.

Пожалуй, лишь в хорошую оптику отсюда удалось бы разглядеть верхушки деревьев на покинутом берегу да площадку наблюдателя на дозорной вышке. Сам же берег исчез бесповоротно, как и не было, – ни знака, ни намека, ни едва угадывающейся темной полоски на западном горизонте. Казалось, что здесь уже середина Саргассова болота, хотя фактически было еще побережье.

Мелей больше не попадалось, с середины ночи и до утра шел сплошной зыбун. Эрвин уложил параллельно оба шеста, взгромоздил на них ящик и, усевшись на край крышки, приглашающе похлопал ладонью рядом с собой:

– Отдыхай.

– Сперва отвернись.

– Зачем еще?

– Мне надо кое-что сделать.

– Мне тоже, и можешь не отворачиваться. Привыкай.

Через минуту они сидели на ящике спина к спине, с наслаждением вытянув гудящие ноги. Не сговариваясь, оба посмотрели на запад. Километрах в полутора брела по направлению к ним цепочка людей Юста. За ночь они отстали не менее чем на час.

– Как ты догадался? – спросила Кристина.

– О чем?

– Насчет ящика. А то пришлось бы валиться прямо в грязь.

– Еще придется, – утешил Эрвин. – Спать ты где будешь – на ящике? Ради одного лишь сиденья не стоило отдавать за ящик еду.

– А для чего еще?

– Переплывать полыньи, например.

– Вдвоем?

– Поодиночке. На неширокую полынью веревок у нас хватит.

– Не вижу ни одной полыньи.

– Еще будут. Погоди-ка… Не скажу наверняка, но, кажется, нам везет… Оно или нет?

– Что?

Не ответив, Эрвин вскочил с ящика и, прочмокав мокроступами по зыбуну, добрался до малоприметной былинки, поднявшейся над водорослевым ковром на какую-нибудь пядь. На вид – первый чахлый росток будущего куста, проклюнувшийся из занесенной ветром споры. Внимательно и с величайшей осторожностью осмотрев былинку, Эрвин покачал головой и, скинув робу, ухватился за росток через плотную ткань.

Ответный рывок растения был таков, что Эрвина едва не швырнуло лицом в грязь. Водорослевый ковер прогнулся, ноги в мокроступах ушли до середины икр в выступившую коричневую жижу. Кристине было видно, как под очень белой кожей на спине Эрвина отчаянно напряглись мышцы, она слышала, как он застонал, но не выпустил растение. Пядь за пядью упругая лоза – или хлыст? – сдавалась, покидая зыбун. И вдруг – сопротивление разом ослабло. Эрвин упал на спину. Чавкнуло болото.

Гибкая петля хлестнула, безошибочно найдя человеческую плоть, оставила на коже красный рубец и пошла, пошла опутывать ворочающегося в грязи человека. Кристи вскрикнула. Вскочив с ящика, неуклюже заметалась, выбивая мокроступами фонтанчики грязной воды, не зная, бросаться ли на помощь или резать веревку и бежать прочь.

– Ножом наискось! – прохрипел Эрвин. – Не здесь! Дальше…

Натянувшаяся лоза страшно заскрипела под лезвием, но поддалась. Обрубок шустро втянулся в болотный ковер. Кряхтя, Эрвин поднялся на ноги, попробовал почиститься, размазывая грязь.

– Спасибо…

– Дурак! – бросила Кристина. – Тебе что, все потрогать надо?

Эрвин засмеялся. Опутавший его обрезок лозы вяло шевелился. В длину в нем оказалось метра четыре.

– Сойдет…

– Не поняла, – сказала Кристи.

– Счастье, что я все-таки не выпустил эту дрянь, – заметил Эрвин, надевая робу через голову, и поморщился, задев рубец. – Если бы хлестнуло концом… Я видел такие раны – зрелище не для слабонервных. Бывает, помирают от одного удара.

Обрезок шевельнулся в последний раз и замер. Эрвин аккуратно смотал бич.

– Так это что – оружие?

– Угу.

– Против людей?

– Против всех.

Они снова сели на ящик.

– Лучше бы ты нашел что-нибудь поесть, – заметила Кристина.

Эрвин покачал головой.

– Здесь – нет. Если хорошо пойдем, то завтра – может быть. Сегодня придется поголодать. Пей воду, помогает.

– Меня от нее тошнит. А твои местные ресурсы?

– Были бы, если бы до нас здесь никто не ходил. Изгонять закоренелых преступников в Саргассово болото начали на Хляби еще лет сто назад. Можешь не сомневаться: что у берегов не подъедено, то распугано. Здесь мы ничего не найдем, кроме головастиков. Да и тех мало.

– А дальше?

– А дальше доходят не все. Слушай, может, хватит говорить о еде? Давай поболтаем о чем-нибудь другом.

– О чем? – спросила Кристина, не оглядываясь.

– Например, о том, почему ты решила пойти со мной, а не с ними. – Эрвин кивнул в сторону приближающейся команды Юста.

– Тебе это интересно?

– Не очень. Но не молчать же.

– Я думала, ты крутой мужик.

– И кем же я оказался на самом деле? – спросил Эрвин с усмешкой.

– Кабинетным работником, – объявила Кристина. – Когда ты снял робу, мне все стало ясно. Белое тело, жирок даже… Ты и вправду никогда не бывал в этих краях.

– Жалеешь?

– Теперь нет. Но если бы пришлось выбирать снова… не знаю, не знаю. Юст, конечно, подонок, но выглядит понадежнее тебя… уж прости за прямоту.

– Прощаю. Кстати, еще не поздно переиграть.

Кристи не ответила, и Эрвин не настаивал. Отдыхая, оба долго смотрели, как, растянувшись по болоту шагов на пятьдесят, к ним приближаются люди Юста.

Первой в связке шла Лейла. Поравнявшись, скользнула по Эрвину ненавидящим взглядом и остановилась. Веревка провисла, попала под ноги шумно дышащей Кубышечке. Запутавшись, та рухнула на четвереньки. Колыхнулся зыбун, Кубышечка охнула.

Все тяжело дышали.

– Тесны дороги на Хляби, – объявил Эрвин, дождавшись Юста, идущего предпоследним в связке. – Двоим никак не разойтись.

– Ты! – прорычал Юст. – Я тебе говорил: не попадайся мне не болоте? Говорил, нет?

– С удовольствием, если ты не будешь наступать мне на пятки.

Не вставая с ящика, Эрвин поигрывал бичом. Очевидно, этот предмет был хорошо знаком Юсту ван Боргу, поскольку тот сразу сбавил тон:

– Полярный Волк ходит там, где хочет. Между прочим, – Юст помедлил, прищурившись, – я раздумал продавать тебе этот ящик. Верни его.

– Ты его уже продал.

– Да? Что-то не припомню. По-моему, ты добровольно отказался от своего рациона, только и всего. Кто думает иначе? Но так и быть, можешь получить назад свои брикеты.

Кристина сглотнула.

– Нет, – Эрвин с улыбкой покачал головой.

– А если я очень хорошо попрошу? – Глаза Юста угрожающе сузились.

– Попытайся.

– А если попросим мы все?

Свистнув, бич рассек веревку между Юстом и Джобом. Еще один свистящий удар окончательно отделил Юста от связки.

– Так тебе будет удобнее просить…

– Сволочь!.. – выхаркнул Юст. Шест, что он держал, как пику, оканчивался острием примотанного за рукоятку ножа, отнятого, как видно, у Кубышечки. Собственный нож Юста висел, как положено, у него на шее. – Ты уже труп, понял, придурок? – Однако, против ожидания, Юст шагнул не вперед, а назад.

– В следующий раз я уполовиню твой шест, – зловеще предупредил Эрвин. – А потом тебя самого. Устраивает?

– Отстань от человека, Волк, – проговорил Обермайер. – Что продано, то продано, он в своем праве.

Вряд ли Юст всерьез накинулся на старого проповедника, скорее, обрадовался возможности сохранить лицо.

– Ась? Как ты сказал? А ну, повтори! От че-ло-ве-ка?!!

– Господь Вездесущий внушает ему нечто, нечто же Он внушает и нам. Нам не отнять ящик, а значит, Он того хочет.

– Козел старый, – прокомментировал Хайме.

Лейла угрюмо молчала. Кубышечка опять начала всхлипывать. Джоб нагреб под себя ком мокрых водорослей и сел, тяжело дыша. Валентин тупо топтался на одном месте, выдавливая болотную жижу.

– Эй, Юст! Твои люди не могут поискать место для привала где-нибудь еще? – спросил Эрвин.

– Сам поищи!

– А что, и поищу. – Эрвин встал. – Пойдем, Кристи, пора. А вам – счастливо оставаться. – Он насмешливо сделал ручкой, обращаясь преимущественно к Юсту. – Между прочим, не советую идти по нашему следу.

– Тебя, умника, не спросили, – огрызнулся тот.

* * *

– Ты что, не мог их прогнать? – спросила Кристи, когда они удалились на полкилометра.

– Мог, наверное. Но зачем? Они устали, а мы уже в порядке. Можем идти. Спорим, они пойдут по нашему следу?

Мутное красное солнце дрожало на востоке, путаясь в болотных испарениях, и не резало глаза. Зыбун не кончался. Маслянистая пленка на поверхности луж казалась ржавой и при свете дня. Чавканье и чмоканье мокроступов накладывались на однообразный шорох ползущего за Эрвином ящика.

– Как это глупо, – глуховато сказала Кристина, не обратив внимания на ответ. – Глупо и унизительно. Я о приговоре. Нам приказали – мы ушли. Без слова, без писка. Месим вот грязь. Один Волк огрызнулся… и тот по-шакальи.

– Он не Юст Полярный Волк, – сказал Эрвин. – Полярного Волка застрелили полгода назад. Я видел труп. Этот тип самозванец.

– Он бывал на болоте, – уверенно возразила Кристина.

– Ну и что? По-твоему, всякий мелкий паханчик, кого раз-другой угораздило промочить здесь ноги, – уже Полярный Волк?

– Я этого не сказала… Кстати, откуда здесь вообще люди?

– Какие люди? Никого здесь нет… разве что подальше, на Гнилой мели. На севере – да, бывают. Там безопаснее. Кормятся у берега, далеко не ходят. Изгои всякие, сектанты, беглые преступники… словом, шваль болотная. Настоящий Полярный Волк тем и прославился, что сколотил из них банду и терроризировал прибрежные поселки. Так она и называлась: братство Волка – в пику братству Савла и иным бандам. Как перебрался в столицу, так и погорел. Его свои же подставили. А кроме того, этот наш «Юст» не знал, что солдатам на нас начхать, они не стали бы вмешиваться в разборки. Я соврал, а он поверил.

– Тогда почему ты не рассказал это остальным? – оглянувшись, спросила Кристина.

Эрвин пожал плечами.

– А зачем?

– Сам же говорил: всех погубит, только бы самому дойти.

– Так и сделает. – Эрвин кивнул. – А нам-то какое дело? Не несмышленыши ведь – взрослые люди, у каждого есть голова на плечах… теоретически. Выбор у них был. Они выбрали.

– Лейла хотела выбрать нас, – поддела Кристина. – То есть тебя. Или тебе не по душе профессионалки?

– Я тоже выбрал. Лейла нам не нужна. И никто другой. Вдвоем всего безопаснее, только они этого еще не знают. Ходить по болоту толпой – только кормить язычников и прочую фауну. Юст кретин.

Несколько минут Кристина двигалась молча.

– А кого бы ты взял, если бы я отказалась?

– Зачем тебе знать?

– Просто хочется. Каприз.

– Избавляйся от капризов. Но так и быть, скажу. Бухгалтера. Или проповедника.

– А почему не Валентина?

– Амеба.

– И Джоб – амеба.

– Он был бы послушной амебой. Ему нужен начальник, особенно на болоте. Окажись он здесь в одиночку, не думаю, чтобы он рискнул пойти к Счастливым островам. Но и подставить себя под луч у него не хватило бы духу – так и мыкался бы невдалеке от берега, пока не сгинул бы. Но что толку об этом говорить – он выбрал Юста.

– А почему вдвоем безопаснее?

– Скоро увидишь. – Эрвин оглянулся. – Ага, тронулись. Точно за нами, как я и говорил. – Он коротко рассмеялся. – Возьми-ка чуть правее.

– Прямо надежнее.

– Я вижу. Вправо, я сказал. Нет, не так круто… Хватит. Держи это направление.

– Ты что затеял? – тревожно спросила Кристи.

– Немного поучу их уму-разуму. Урок здравого смысла. Не беспокойся, не утонут. Не должны.

Очень скоро под мокроступами зачавкало сильнее. Водорослевый ковер отчаянно прогибался под весом людей, при каждом шаге приходилось словно выбираться из ямы, вот только яма никак не кончалась.

– Хватит, – тяжело дыша, сказал Эрвин. – Теперь держи левее. А то и мы провалимся, веселого мало будет.

Они двигались еще с полчаса, прежде чем сзади их нагнал крик. Кричали двое: Кубышечка и, кажется, Хайме.

Эрвин засмеялся.

– Теперь можно не спешить – у них покамест есть занятие. Может, сообразят, что по Саргассову болоту гуськом не ходят. Давай-ка возьми еще левее. Кочки видишь? Там и подождем.

– Зачем нам их ждать?

– Послушай, ты не могла бы не задавать лишних вопросов?

– Это и меня касается. Ты что, намерен заботиться обо всех?

– Еще не хватало. – Эрвин хмыкнул. – Но сама подумай: зачем они нам за спиной? Пусть идут впереди или хотя бы тащатся параллельно, больше проку будет.

Прошлепав по последней ржавой луже, Кристи выбралась на относительно надежное место и с облегчением перевела дух.

– А не лучше ли нам рвануть как следует и оставить этих копуш далеко позади?

Ответа не последовало, и Кристи обернулась. Эрвин молча качал головой – со снисходительным сожалением и немного насмешливо.

Глава 4

Все еще девять

Костер зажегся с первой попытки: стоило поднести огонек зажигалки к кучке ломкого хвороста, как огонь взвился и загудел, зашипели под ним мокрые водоросли. Должно быть, корчащиеся в пламени ветки болотного кустарника содержали в себе немало эфирных масел.

К ночи изнемогли все: и люди Юста, и Эрвин с Кристиной. Связка из семи человек теперь двигалась по правую руку, держась метрах в двухстах, и видно было, что, наученные опытом, они плетутся не гуськом друг за дружкой, а уступом, напрочь забыв о том, чтобы тропить тропу по водорослевому ковру, превращая зыбун в трясину. Надежный упругий ковер под ногами все чаще сменялся вязким гниющим месивом, где только остановись – затянет и в мокроступах. Пробулькивая сквозь грязь, с важной медлительностью лопались крупные пузыри, распространяя гнилостную вонь. Появились «окна» заведомой топи.

В полдень Эрвин увидел первую змею и показал Кристине. Метровое тело небольшой твари жирно лоснилось. Не напав, змея легко обогнала людей, пересекла их курс и исчезла, скользнув в водорослевый субстрат. Немного позже далеко на юге показалось стадо каких-то некрупных животных. Они передвигались с поразительной быстротой, словно скользя по бототу. Неожиданно в воздух взвилось щупальце язычника, проворно очертило круг и исчезло. Схватил ли хищник кого-нибудь, нет ли – разглядеть не удалось.

Еще через час Кристи нагнулась и подобрала вывалянную в грязи тряпочку. Судя по обрывку лямки, это был фрагмент рюкзачка. Никаких иных следов человека, дошедшего до этого места, на глаза не попалось.

Последние километры перед местом ночевки – длинной, хорошо заметной издали мелью, где рос кустарник и даже сумели укорениться несколько чахлых деревцев, – Кристи шла чисто механически, мечтая лишь об одном: бросить тяжелый шест, упасть и забыться. Так и сделала, чуть только ковер под ногами перестал колыхаться. Не хотелось ни разговаривать, ни двигаться, ни жить.

Спустя час, однако, она очнулась и с удивлением обнаружила, что больше не хочет лежать. Вряд ли пропитавшую водоросли грязную воду можно было назвать холодной, но тем не менее женщину начал колотить озноб. В пяти шагах от нее Эрвин нагреб кучу гниющих водорослей, которой, очевидно, предстояло послужить постелью. От потрескивающего костра приятно тянуло смолистым дымком.

– Грейся, – предложил Эрвин, и Кристи благодарно подсела к костру. Скоро от ее робы повалил пар. Слышно было, как поодаль на той же мели переговариваются и хрустят кустами люди Юста. Там тоже горел костер, пожалуй, более яркий.

– Вообще-то таких экспериментов без острой нужды лучше не делать, – сказал Эрвин, подбросив в огонь скупую порцию дров. – Вдруг рядом с нами вызревает метановый пузырь? Пшикнет – от нас с тобой, пожалуй, только ящик и останется.

– Ничего не имела бы против, – глуховато отозвалась Кристи.

– А я имел бы, – без усмешки возразил Эрвин. – Это у тебя с непривычки. Трудно, я понимаю. Будет еще труднее… и опаснее. Это тоже могу обещать. Но я решил дойти до Счастливых островов, а значит – дойду. Я собираюсь выжить. Следовательно, и у тебя есть шанс.

– Я хочу есть.

– Представь себе, я тоже. Еда будет завтра, обещаю. Вряд ли здесь много головастиков, так что не стоит их ловить, тем более ночью.

– А помнишь, у берега? Там их много было…

– Еще бы! Кто из осужденных не знает, что они съедобны, тот их и не ловит, а кто знает, тот еще не голоден. Впрок их не запасешь, а питаться ими можно только при зверском аппетите. Понятно, что тут их уже ловят… Мель удобная. Как еще все дрова до нас не сожгли – удивительно…

Кристи передвинулась на ящике, подставив огню другой бок. Убрала с лица прядь слипшихся волос.

– Как у тебя все всегда логично получается…

– Ты удивлена?

– Не очень. Когда ты сегодня молчал почти целый день – ты думал о наших шансах?

– И о них тоже. Немного. Больше развлекался.

– Чем же это?

– Считал. Известная задача трех тел из звездной динамики – никогда не слыхала? Задаются массы, скажем, один, три и пять, задаются векторы начальных скоростей, а дальше – численное решение дифференциальных уравнений, расчет траектории каждого тела с учетом их взаимного притяжения. В конце концов одно из тел, обычно самое легкое, вышвыривается из системы ко всем чертям. Я пытался подобрать начальные условия, при которых система потеряла бы не самое легкое, а самое тяжелое тело.

– Ну и как, подобрал? – саркастически спросила Кристи.

– Пока нет.

– Ты что, математик?

– Я не получил степени. Да, по правде сказать, она мне никогда не была нужна. Но я хорошо считаю.

– Тогда лучше бы подсчитал, как нам не загнуться в этом болоте!

– Уже. Еще тогда, на берегу. Естественно, появляются новые данные, вносится коррекция, кое-что приходится просчитывать заново… Но это, как правило, несложно. Есть стандартные математические методы. Есть методы, которые разработал я сам.

– Врешь, – убежденно сказала Кристи.

– Твое право не верить.

– Значит… ты выбрал меня в напарницы по математическому расчету?

– Значит, – кивнул Эрвин.

– Все равно я тебе не верю.

– Я и не сомневался.

– Все-таки кем ты был на воле? Мозговым центром преступной шайки?

– Вроде того. Советником президента Сукхадарьяна. Меня взяли на третий день после переворота.

– Ты? – Кристи хрипло расхохоталась. – Ты был советником президента Хляби?

– Представь себе.

– Что-то я о тебе ничего не слышала.

Эрвин вздохнул.

– Беда в том, что не все черпают информацию из программ новостей, как ты… Но есть советники и советники. Помнишь дело о банкротстве корпорации «Империум» три года назад? Хотя да, откуда тебе знать… Я оставил их без гроша. Они поддерживали не тех, кого надо. Ударил Сукхадарьян, да так, что никто не понял, чьих рук дело, а я лишь просчитал, куда и когда ударить, чтобы не отбить кулак… кстати, это было нетрудно. Последние шесть лет президент делал ходы, просчитанные мною, и, кажется, об этом не жалел.

– А потом, естественно, возник какой-нибудь неучтенный фактор… – Кристи фыркнула.

– Ничего подобного. Конечно, один-единственный неучтенный фактор может радикально изменить всю картину – задача вычислителя в том и состоит, чтобы при любом неожиданном раскладе у системы оставался достаточный «запас прочности». Хуже, когда президент сам пилит под собой сук. Всего один раз Сукхадарьян меня не послушал, и только потому, что Прай был его другом со школьной скамьи. Если бы этот друг вовремя погиб в катастрофе, Сукхадарьян не сидел бы сейчас под домашним арестом и не проклинал свою сентиментальность в ожидании смерти «от сердечного приступа». А я не сидел бы на этом ящике.

– Так ты вроде компьютера?

Эрвин похмыкал, покрутил головой.

– Это ты сказала, не подумав… Ладно, я не сержусь. Неужели ты полагаешь, что Сукхадарьян не мог бы по примеру иных политиков обзавестись собственным аналитическим центром с лучшими компьютерами и раздутым штатом? Он выбрал меня, что обошлось ему нисколько не дешевле. И он ни разу об этом не пожалел.

Костерок прогорал. По-видимому, Эрвин не собирался поддерживать его всю ночь.

– В миллионе случаев машина переиграет человека. Но обязательно найдется хоть один человек, который переиграет машину.

– Ты не наломаешь еще хвороста? – спросила Кристи.

– Нет.

Кристи поежилась. Обхватила руками плечи. Над болотом слоился туман, сырость пропитывала только что высохшую одежду. Малая луна исчезла, крупную размыло в мутное пятно.

– Все равно не понимаю, как можно просчитать действия людей. Одного – и то, по-моему, невозможно. А уж целой толпы…

– Толпы как раз проще, – отозвался Эрвин. – А вообще, уже давным-давно наработано немало методов расчета поведения отдельных людей и сколь угодно больших их групп. Как правило, все они оказываются бесполезными из-за недостоверной вводной информации. Как раз машина не умеет отличать вранье от правды. У меня это получается лучше.

– Как же тебя взяли… такого хитроумного? Неужели ты не догадался позаботиться о себе?

– Я дал деру накануне переворота, – неохотно признался Эрвин. – Та еще была комбинация… моя гордость, можно сказать. Вмешалась случайность, которая входила в процент разумного риска. Из-за пустячной поломки перед нуль-прыжком лайнер вернулся на Хлябь. Последние сутки перед посадкой я сидел в судовой библиотеке и читал все, что мог найти о Саргассовом болоте. Самое трудное началось потом: мне надо было получить высшую меру по приговору, а не луч в спину при попытке к бегству.

– Что тебе инкриминировали?

– Пособничество преступному режиму, что же еще. Как будто бывают режимы не преступные…

– Что же ты не рассчитал так, чтобы тебя оправдали? – ехидно спросила Кристи.

– Я не рассчитываю невозможного…

Долгий вздох раздался со стороны болота. Что-то большое, скрытое туманом, ворочалось в трясине к западу от мели – там, где недавно прошли люди. Кристи вскочила. «Сядь», – прошипел сквозь зубы Эрвин, и она послушно опустилась на ящик.

В болоте всхлипнуло, чмокнуло, поворочалось еще немного и стихло.

– Что это было?

– Не знаю, – ответил Эрвин. – Я о таком не читал. Между прочим, здесь могут существовать твари, еще неизвестные человеку. Саргассово болото никто по-настоящему не исследовал.

Еще минуту он находился в напряжении. Затем немного расслабился.

– Ну ладно, – сказала Кристи, когда прошел испуг. – Допустим, я тебе поверила. Это имеет значение в твоих расчетах?

– Незначительное.

– А эту ночевку ты тоже рассчитал заранее?

– Мель – нет. Откуда мне было о ней знать?

– А теперь?

– У нас есть полночи. Потом начнется прилив, мель затопит, и нам будет лучше уйти. А до того – выспаться… В ближайшие часы Юст и его шпаненок к нам не сунутся – слишком устали.

– Мы будем спать не по очереди?

– Да. Стоит рискнуть. Мы должны отдохнуть, завтра будет трудный день.

Прижавшись друг к другу в попытке сохранить тепло, они лежали на куче мокрых водорослей, то проваливаясь в сон, то просыпаясь и с тревогой прислушиваясь к реальным или кажущимся звукам болота. Мутное лунное зарево медленно смещалось на запад. Временами в болоте начинали негромко верещать какие-то мелкие существа – застрекочет и смолкнет в одном месте, отзовется в другом. С той стороны, где устроились на ночевку те, кто видел вожака в Юсте, тоже доносились слабые звуки: потрескивание непогашенного костра, шорох водорослей, иногда кашель и приглушенные стоны полуспящих, полубодрствующих людей.

Пронзительный вопль – мужской, долгий, страшный, полный боли и ужаса – подбросил обоих. Такой крик мог бы издать человек, схваченный громадным хищником, почему-то медлящим сомкнуть челюсти на бьющейся жертве.

– Жди. Отсюда – ни шагу! – Эрвин схватил бич.

– Нет! – Кристи вцепилась в его рукав, замотала головой.

– Пусти… Я скоро.

Чавкая грязью, он исчез. Туман величаво тек через мель. Дрожа, женщина съежилась, стараясь казаться меньше и незаметнее. Мерещилась огромная пасть, что вот-вот выдвинется из тумана и пожрет ее.

Крики, свист бича. Прыгали тени. Было слышно, как хрипло командует Юст и визжит Кубышечка. Затем крики изменили тональность – возле костра начали переругиваться.

Минуту спустя вернулся Эрвин.

– Змеи, – объяснил он, тяжело дыша. – Явились на свет костра, как я и говорил. С пяток, не больше. Но крупные. Нож их берет, но бич лучше. Одна присосалась к Валентину, ну он и завопил. Ничего, оклемается. Если быстро убить эту дрянь, потеряешь лоскут кожи, но жив будешь.

– Он сможет идти? – спросила Кристи, пытаясь справиться с дрожью.

– Дурацкий вопрос, извини. Он так же хочет выжить, как и ты. Кстати, он легко отделался – догадался перекатиться в костер. Змея отвалилась сразу.

* * *

Заснуть снова не удалось: прилив превратил мель в непролазное месиво, и Эрвин объявил, что нет смысла сидеть в грязи, дожидаясь рассвета. Мель могла бы спасти изгнанников от нападения малоподвижных тварей, вроде язычника, но не от змей и не от иных, пока не встретившихся на пути охочих до человечины порождений болота, больше привычных искать добычу, нежели поджидать ее. Эрвин крикнул в туман, предупреждая об уходе, и почти сразу люди Юста завозились, собираясь в путь.

Мутное пятно луны временами гасло в тумане. Кристи только удивлялась, как Эрвин умудряется ориентироваться, держа направление на восток. Шли медленно, пробуя путь шестами. Людей Юста не было ни видно, ни слышно. Один раз Кристи провалилась по пояс, и Эрвин, вытащив ее, дал здоровенный крюк, обходя трясину. В другой раз Кристи не удержала равновесие и упала, когда в каких-нибудь полутора-двух десятках шагов от нее кто-то отчаянно заскрипел, заверещал, забарахтался в топи, а потом что-то резко хлестнуло по мокрым водорослям, и звуки стихли.

Больше ничего не произошло до самого рассвета. К утру туман поредел, зато небо заволокло сплошной серой пеленой, заморосил мелкий дождь. Стало встречаться больше глубоких луж, по которым привязанный к Эрвину веревкой ящик не полз, шурша, а плыл с важной неспешностью ковчега. Зыбун колыхался сильнее, ноги утопали по колено.

Вскоре провалился Эрвин – там, где только что прошла Кристи. Он успел лечь грудью на шест и, крикнув, что справится, сумел выбраться сам, выбившись из сил и потеряв мокроступ с правой ноги. Пришлось взять из рюкзачка запасной.

Отдыхали, как и вчера, на ящике, дотащив его до места, показавшегося относительно надежным. Юста и его людей по-прежнему не было видно, впрочем, видимость не превышала полукилометра, насколько глаз мог оценить расстояние на болоте.

– А они не заблудятся? – спросила Кристи, дав Эрвину отдышаться.

– Вполне возможно. Это только по карте до Счастливых островов триста километров – на деле нам повезет, если уложимся в пятьсот. Потеряем направление и будем кружить… Солнечные дни, как вчера, здесь редкость.

– А ты еще не потерял направление?

– Думаю, что нет. Плюс-минус, конечно. Но пока еще есть смысл идти. Примерно вон туда. – Эрвин махнул рукой. – Когда я не буду уверен, я скажу.

Они не двигались с места до тех пор, пока морось окончательно не выела туман, и тогда заметили далеко справа медленно движущуюся цепочку людей. Их по-прежнему было семь. За это время Эрвин наловил в лужах с десяток мелких существ, прозванных Кристи головастиками, и первый попробовал местную пищу. Еда оказалась отвратительной на вкус, еще вчера Кристи стошнило бы от такого завтрака, а позавчера – от одной мысли о нем, но сегодня голод уже успел сказать свое слово. Они поделили головастиков поровну, затем нацедили в миску грязной солоноватой воды и по очереди напились. Когда с завтраком было покончено, стало видно, что цепочка из семи человек приблизилась и все сильнее забирает влево, явно стремясь выйти на параллельный курс.

– Ага, – сказал Эрвин. – Так я и думал.

– Что ты думал?

– У Юста все же есть толика разума. Впереди нас он, конечно, не пойдет, но и тащиться сзади я его отучил. Теперь он думает, что мы с ним в равных условиях.

– А разве нет?

Эрвин поскреб в затылке.

– Положим, всемером отбиться от змей легче, чем вдвоем. Но, видишь ли, какое дело… вот, скажем, сидит где-нибудь на дне язычник, этакий здоровенный моллюск, ждет… Над ним торф и водоросли. Зрение и слух ему ни к чему. Считается, что он нападает, когда чувствует колыхание зыбуна в пределах досягаемости щупальца… Не знаю, так ли это, и никто не знает, но если так, то идти всемером в одной связке – глупость…

Змея атаковала его снизу, прорвав в броске водорослевый ковер. Разматывать бич было некогда. Взвизгнула Кристи. Эрвин отмахнул рукой тварь, нацелившуюся в лицо, и тотчас рука его опустилась под тяжестью лоснящейся гадины. Больше всего она напоминала полутораметровую пиявку и присасывалась, как пиявка. Рукав представлял для нее преодолимую помеху – полетели клочья ткани.

Змея умирала долго – ее пришлось буквально состругивать с руки, но и уполовиненная, она продолжала висеть, сосать, грызть… Когда Эрвин со стоном отодрал от себя то, что осталось, на уцелевшем брюхе твари обнаружились два ряда круглых отверстий, окаймленных мелкими коричневыми зубами. Некоторые пасти продолжали открываться и закрываться, сжимаясь в точку.

Ему повезло: змея не успела въесться как следует, пострадал только рукав, да на предплечье кровоточил лишенный кожи круглый пятачок. Всего-навсего один. Эрвин совсем оторвал мокрый разодранный рукав, и Кристи перевязала ему руку.

– Пора двигать, – морщась, произнес Эрвин.

– Больно? – участливо спросила Кристи.

– Нет, приятно. Обожаю, когда меня едят живьем. Исключительное удовольствие.

– Извини… Хочешь, возьму рюкзачок?

– Нет… Направление запомнила? Ну, вперед.

Они шли, и поверхность болота все так же прогибалась под ногами, напоминая сгнивший и непрочный, но все-таки еще упругий батут. Мелкий дождь не прекращался. Шагах в ста справа держались люди Юста. По-прежнему связанные в одну цепь, они двигались не гуськом друг за другом, как вчера утром, и не одним уступом, как вчера вечером, а двумя: впереди два человека, за ними сзади и сбоку три, позади еще двое. Юст шел четвертым.

– Научились кое-чему, – сообщила Кристи не без злорадства. – Еще немного, и догадаются пойти порознь, тремя связками.

Эрвин отозвался не сразу – завязла нога, и он старался вытащить ее, не потеряв мокроступ.

– Они бы догадались – пахан не позволит. Кто его тогда будет прикрывать спереди и сзади?

– Может, устроят бунт…

– Разве что Юст станет для них страшнее болота. Только это вряд ли.

Они замолчали на целый час. За этот час Лейла, по-прежнему возглавляющая вереницу людей, проваливалась дважды и один раз с привычным визгом провалилась Кубышечка. Тогда Кристи останавливалась без команды Эрвина, и оба ждали, когда, вытащив тонущих, люди Юста продолжат путь. Опасность грозила отовсюду, но справа она была несколько меньше.

Когда Лейла провалилась в третий раз и Джоб с Яном Обермайером, надсаживаясь, тянули ее из трясины за веревку, давно утратившую белый цвет, Юст заорал, привлекая внимание Эрвина:

– Эй, придурок! У тебя нет запасных мокроступов? На время.

Он махал над головой рукой с зажатым в ней пищевым брикетом, возможно, последним из оставшихся, но Эрвин и не подумал отвечать. Смолчала и Кристи.

Они дождались, пока облепленную грязью Лейлу вновь поставили во главе цепочки, и тоже двинулись. А еще через полчаса справа, правее людей Юста болото со всхлипом выперло наружу крутой бугор, из его прорвавшейся вершины выметнулся в моросящее небо гибкий лиловый язык, даже не очень длинный, рухнул между Джобом и Хайме, мигом нащупал веревку, рванул… Закричали люди.

Хайме первым успел освободиться. Джоба потащило волоком по водорослям и грязи, но справился и он, ухитрившись рассечь лезвием ножа именно веревку, а не собственное бедро. Лиловый язык отдернулся. Одно мгновение казалось, что он утащит обрезок веревки и на время оставит людей в покое, но, по-видимому, колоссальный донный моллюск оказался не столь туп, как надеялись люди.

Бросив веревку, язык хлестнул вновь – горизонтально, над самой поверхностью, вихрем пронесся над ворочающимся в грязи Джобом и молниеносно обернулся вокруг Хайме, на свою беду успевшего вскочить на ноги. Рывок – и в воздух на мгновение подняло не только Хайме, но и Валентина, орущего и режущего веревку, связывающую его с обреченным. Зыбун заходил ходуном.

Валентин шлепнулся в грязь плашмя, выбив собой ошметки гнилых водорослей. Поднимаемый все выше над болотом Хайме извивался, выл и кромсал ножом язык-щупальце. Не обращая никакого внимания на эти мелочи, язык, выпрямившись подобно обелиску, начал быстро втягиваться в трясину. Последний отчаянный вой, громкий чавкающий всплеск – и стало слышно, как вокруг кричат люди.

Шесть человек бежали в сторону Эрвина и Кристи, а кто никак не мог встать на ноги, тот полз, спеша уйти от смерти хоть на карачках. Лейла снова провалилась и движением, ставшим уже рефлекторным, выбросила в стороны руки, опираясь на зыбкий ковер. Связанный с нею веревкой Ян Обермайер орал, буксовал на месте, рискуя провалиться сам, возможно, убежденный, что Господь Вездесущий пребывает своей частицей и в этой кошмарной твари, причем в наихудшей своей ипостаси.

Лиловый язык не высунулся вновь, не стал шарить вокруг себя в поисках другой добычи. Понемногу к людям возвращалось самообладание. Кубышечка прекратила визжать и начала всхлипывать. Юст рычал, раздавал плюхи и наводил порядок. Джоб, пытаясь связать себя с Валентином, неумело сооружал морской узел. Беззвучно шевеля губами, молился Ян Обермайер по прозвищу Скелет и гладил гнилые водоросли костлявыми ладонями. Проповедники Господа Вездесущего обходились без четок и прочей религиозной атрибутики. Вытащенная из топи Лейла осмелилась подобраться ползком и спасти вывалянный в грязи шест Хайме. Пробитая лиловым языком дыра в водорослевом ковре понемногу затягивалась. Ничто более не выдавало присутствия затаившегося в засаде хищника – на какое-то время сытого.

Глава 5

Восемь

– Что у него там? – содрогаясь, спросила Кристи, когда место трагедии потерялось в мороси далеко позади.

– У кого и где?

– У язычника… там, внизу. Пасть? – Ее передернуло. – Или он высасывает человека, как паук муху?

– Ты действительно хочешь это знать? – поинтересовался Эрвин.

– Нет… Ты прав. Идем.

– Мы и так идем. А я бы хотел знать, что у него там. Но я не знаю.

Они по-прежнему двигались двумя параллельными связками – короткой, слева, и длинной, справа, но уже не такой длинной, как вначале. Как и прежде, Юст держался четвертым.

К полудню дождь пошел сильнее. Болото раскисало, рябые лужи не желали впитываться в водорослевый ковер. Эрвину все чаще приходилось останавливаться, подтаскивать к себе ящик и избавляться от накопившейся в нем дождевой воды. Крышку с ящика он снял, пресную воду объявил драгоценностью, пил сам и заставлял пить Кристи, несмотря на ее уверения в том, что ее ничуть не мучит жажда. Опустошив ящик и завалив его набок, он взбирался на него, высматривая более надежный путь. Иногда он надолго задумывался, пытаясь сориентироваться по сторонам света, и, случалось, командовал взять общее направление чуть правее или левее, но особой уверенности в его голосе не было. Шестеро справа продолжали держаться в одной-двух сотнях шагов и чутко реагировали на изменение курса. По-видимому, Юст не доверял своим способностям ориентироваться.

– Что это? – спросила Кристи.

Их путь пересекала широкая грязевая полоса – но не полынья, как определил Эрвин, осторожно приблизившись и попробовав полосу шестом. Водорослевый ковер имелся и в полосе – но растрепанный, вдавленный, перемешанный с бурой грязью. Кое-где побулькивали пузырьки выходящего из глубины болотного газа. Казалось, громадная змея толщиной с вагон протащила здесь по болоту свое тело.

– Глупости, – буркнул Эрвин, услышав мнение Кристи. – Гигантских змей тут нет. Стадо каких-нибудь животных – другое дело. Это может быть. Натоптали.

На ту сторону перебрались по шестам, кинув их поперек грязевой полосы. Это оказалось даже более простым делом, нежели показалось вначале. Хищный лиловый язык, рисовавшийся воображению Кристи, пока она переползала на ту сторону, не выметнулся прямо из-под нее, не схватил, не уволок в топь. Лишь гораздо левее переправы из грязи вроде бы ненадолго высунулось что-то округлое, не очень большое, и скрылось без звука. Эрвин не был уверен, что это не игра воображения.

На всякий случай все же отошли от полосы подальше и уже там отдыхали на ящике, дожидаясь, когда переправятся люди Юста. И снова начался поход под дождем – нудный, нескончаемый, выматывающий. Чавкал и качался под ногами зыбун, болото равнодушно разрешало людям углубляться в него все дальше и дальше.

Поднять ногу, перенести на полметра вперед, опустить… Поднять – перенести – опустить. С чмоканьем вырвать мокроступ из вязкого капкана, потыкать перед собой шестом, и опять: поднять – перенести – опустить, поднять – перенести – опустить…

Спустя часа четыре Эрвин объявил, что потерял направление и не может ни за что ручаться. Кристи приняла его слова почти с благодарностью. Они остановились, уложили в грязь шесты и взгромоздили сверху ящик. Оба вымокли насквозь еще утром, но только сейчас их начала колотить дрожь.

– Надо поесть, – сказал Эрвин.

– Я не хочу.

– Скоро захочешь. Я тоже пока не хочу, а надо. Иначе так и будем дрожать до утра.

Они обшарили каждую лужу в радиусе ста шагов и поймали всего-навсего семь головастиков. Болото словно вымерло: то ли его обитатели, съедобные и несъедобные, и впрямь не любили дождя, то ли, что вернее, отсиживались глубоко в грязи, блаженствуя. Эрвин поделил добычу поровну: трех головастиков покрупнее оставил себе, четырех помельче отдал Кристи.

– Лучше глотать их живьем.

– Я уже поняла.

– Ты молодец, – серьезно сказал Эрвин. – Хорошо держишься.

Кристи слабо улыбнулась.

– Разве у меня есть выбор?

– Разумеется. Ты можешь начать ныть. Но это не пойдет на пользу нам обоим.

Добыча разошлась по желудкам без особых тошнотных позывов. Сейчас же захотелось спать, и они подремали на ящике, привалившись спинами друг к другу.

Оба проснулись оттого, что поверхность болота вздрогнула, и сейчас же уши заложило ревом. Видимость была скверная, но им все же удалось разглядеть гигантский фонтан грязи. Целую минуту он бил в низкое небо навстречу дождю, потом опал, и снова дрогнуло болото. Дождь изменил цвет; по коже потекли грязноватые ручейки.

– Откуда здесь гейзер? – спросила Кристи. – Или это… животное?

– Прорвался большой пузырь газа, только и всего, – пренебрежительно заметил Эрвин, вновь присаживаясь на ящик. – А может, сработал грязевой вулканчик, в Саргассовом болоте их хватает…

– Не опасно?

– Опасно на нем сидеть, а около – на здоровье. Хм… Вообще-то я считал, что они начинаются восточнее, километрах в ста от берега…

– А мы сколько прошли?

– Километров сорок.

– Что-о? За двое суток?

Она почувствовала спиной, как Эрвин пожал плечами.

– А ты сколько думала?

– Минимум семьдесят-восемьдесят.

– Десятую часть пути до Счастливых островов – прошли, не спорю. При условии, что сегодня шли верно. Но не больше. Мы в болоте, а не на беговой дорожке.

– Я заметила.

Дождь продолжал моросить – уже не грязный, обычный. Поодаль, едва заметные, копошились на своем привале люди Юста.

– Я прожила на Хляби почти год, – произнесла наконец Кристи, – и ни разу не слыхала ни о каких Счастливых островах. Они правда существуют? Ты их видел?

– Только на карте.

– А на снимке из космоса?

– Нет. Такие снимки редкость, сама видишь, какая здесь погода. Но если бы даже я не видел карты и ничего не слышал ни о каких островах за болотом, я все равно знал бы, что они существуют. Саргассово болото – просто мелкое окраинное море. Не будь оно отгорожено от океана цепочкой островов, его давно размыло бы океанскими волнами. Раз есть болото, значит, есть и острова.

– И люди…

– Только если кто-то из осужденных сумел до них добраться. Иного населения там нет, это я знаю точно.

– Откуда?

– Ты не представляешь, сколько информации приходится перелопачивать советнику президента… особенно вычислителю. Мне нетрудно нарисовать карту плотности населения всей Хляби, летом и зимой, во время отпусков и в пик наплыва сезонных рабочих. Счастливые острова – всегда белый цвет. Это аксиома. Лет пятьдесят назад на северном острове был полигон, но его давно прикрыли. Теперь там никого нет.

Кристина молчала, обдумывая.

– Ты еще говорил про какую-то Гнилую мель…

– Есть такая. Мы дойдем до нее дня через три, если сумеем сориентироваться, и будем идти по ней полдня, а то и день. Я предпочел бы ее обойти, но выйдет чересчур большой крюк.

– Почему обойти?

– Люди. Дойти до Счастливых островов почти невозможно, до Гнилой мели – реально. Представляешь себе, какая там подобралась компания?

– Понимаю… – Кристи задумалась.

Медленно гасли сумерки. Дождь почти кончился, или, вернее, морось измельчала и уже не сеялась с неба, а висела над болотом сплошной непроницаемой завесой. Когда совсем стемнело, Эрвин встал с ящика и шепнул:

– Пошли.

– Куда? – Кристи захлопала глазами.

– Тише. Переберемся на другое место. Спорим, ночью к нам заявятся? И не один Юст – он не такой дурак – все скопом… Хотя что тут спорить, и так ясно.

– За ящиком?

– За всем, что у нас есть.

Стараясь не шуметь, они прошли вперед шагов триста, и Эрвин решил, что этого хватит.

– Заблудится еще кто-нибудь, – вполголоса предположила Кристи.

– Не мы гоняли их по болоту, – отрезал Эрвин.

Он сел на ящик верхом и, обняв женщину за плечи, прижал к себе. Кристи не возражала: так было теплее, и в объятиях Эрвина не было ничего непристойного. У обоих урчало в животах, мешая дремать.

Прошел час, и два, и три. Потом из тумана донесся крик – негромкий, вполголоса. Кто-то кого-то окликал. Вскоре послышался ответный крик.

– Так и есть. – Эрвин негромко рассмеялся. – Заплутали. Следопыты! Аборигены Хляби, люди с перепонками на пальцах!

– Ты говоришь так, будто ты не настоящий хлябианец.

– Точно, – кивнул Эрвин. – Мать разродилась мною на космолайнере за три часа до посадки. Так что формально я не абориген и ругать Хлябь имею полное право.

– А откуда твои родители?

– Из Астероидной системы. Слыхала? – В ответ Кристина помотала головой. – Звезда там хорошая, желтая, не то что здешний красный пузырь, зато планет нормальных нет, вместо них тьма астероидов. Там мало кто живет, чаще прилетают работать по контракту. Отец был местный. Когда он погиб при метеоритной бомбардировке, мать решила, что оставаться там незачем, ну а со мной, понятно, никто не советовался… Да оно и к лучшему. В Астероидной системе образование ребенку не дашь, разве что начальное, а моя мать хотела, чтобы я чего-то в жизни добился. Университеты на развитых планетах были ей не по карману, а вот на Хляби – другое дело… Очень она радовалась, когда я в люди вышел. Так и умерла год назад – счастливая…

Крик в тумане повторился. На этот раз кричали громче и тревожнее.

– Кто-то завяз, – прокомментировал Эрвин. – Кого-то тянут. Вольно же им было по ночам где попало шляться, топографическим кретинам…

* * *

Эта ночь была ужасна. Два вымокших до нитки человека, мужчина и женщина, просидели на ящике до утра, обнявшись, иногда проваливаясь в дремоту, но и в дремоте чутко прислушиваясь к каждому звуку болота. Но еще хуже, вероятно, пришлось шестерым, не имевшим иной постели, кроме охапки мокрых водорослей. Когда Кристи думала о них, холодные мурашки стаями бегали по ее коже. И вместе с тем она чувствовала злорадство: не нашли! не ограбили! не убили, чтобы отобрать ящик – трон для своего пахана…

Ее злорадство усилилось, когда она подумала о том, что их пищевые брикеты уже, вероятно, поделены и съедены. Тем лучше! Сделка была честной. Пусть-ка поохотятся на головастиков, любители мокро сидеть, зато сытно есть, давно пора!

Перед самым рассветом немного развиднелось; в грязной мути неба проступило слабое зарево какой-то из лун. Можно было идти, но на этот раз Эрвин решил дождаться дня. Когда стало светло и в редеющем тумане удалось различить вдали лежку неудачливых ночных охотников, он покричал им и помахал над головой шестом.

– Мы не будем их ждать? – осипшим голосом спросила Кристина.

– Зачем? По-моему, мы легко обойдемся без них.

– Вчера ты говорил иное. – Кристи попыталась откашляться, но ее голос остался осипшим.

– Шучу. Но они должны поверить, что это не шутка.

Очертания шести человек, оставшихся позади, долго не желали таять в тумане. Встающее на востоке красное зарево споро подбирало сырость над болотом, и два человека, связанные между собой грязной веревкой, шли навстречу зареву, а за ними по потревоженному зыбуну с шелестом и шипением волочился ящик.

Через полчаса сделали большой крюк, обходя заведомую топь, и подверглись нападению небольшой змеи, которую Эрвин заметил вовремя и просто-напросто отшвырнул концом шеста. А спустя еще час неожиданно наткнулись на человека.

Даже Эрвину потребовалось усилие, чтобы поверить, что перед ним именно человек, а не очередной представитель болотной фауны. Все в нем протестовало против определения «человек» – и крайнее истощение, и перемежающиеся слои давнишней и свежей грязи, совершенно скрывшие обрывки одежды, и волосы, сбившиеся в неимоверный колтун, и полная грязи и водорослей борода, и черное лицо. Лишь глаза – воспаленные, полные гноя и боли – говорили о том, что это все-таки человек, а не человекоподобное пресмыкающееся.

Человек не шел – полз. Он не мог идти: его правая нога была сломана и, раздувшаяся, примотанная оторванными от штанины полосами к обломку шеста, безжизненно волочилась по грязи. Упорно, неостановимо, оставляя за собой борозду, человек с глухим рычанием подтягивался на локтях, подтаскивал под себя здоровую ногу, бросал тело на полшага вперед и медленно, с мучительным стоном поднимал лицо над болотной жижицей, моргая и щурясь перед следующим броском.

Эрвина и Кристи он заметил в пяти шагах, а заметив, перестал стонать и с рычанием попытался сесть, опираясь на левую руку, тут же ушедшую в зыбун по локоть. В правой руке оказался обломок ножа. Черные губы шевельнулись:

– Не…под…хо…ди…у…бью…

Брезгливость и жалость боролись в глазах Кристины. Потянув носом воздух, Эрвин обошел ползуна, заходя с наветренной стороны.

– Не тронем. Давно ползешь?

Человек не то зарычал, не то застонал, с ненавистью глядя на Эрвина.

– Между прочим, Счастливые острова в противоположной стороне, – заметил тот.

Судя по всему, человек это знал.

– Надо найти головастиков, – сказала Кристи.

– Зачем?

– Он умирает с голоду.

– А ты хочешь, чтобы умерли мы? Ты еще скажи, что мы должны взять его с собой к Счастливым островам, куда он вовсе не хочет.

– Все равно. – Кристи вызывающе тряхнула головой. – Ты как хочешь, а я поохочусь. Для него. Пусти!

Эрвин придержал ее за веревку.

– Хорошо подумала?

– Да! И не вздумай мне мешать!

Казалось, Эрвин колеблется. Затем он ухмыльнулся и почесал щетинистый подбородок.

– Идет. Поохотимся вместе.

Поиски в лужах дали четырех головастиков. Эрвин подвигал кадыком, когда Кристи завладела ими, но сказал только: «Поосторожнее», – и вовремя, потому что человек внезапно махнул наотмашь обломком ножа, едва не распоров женщине ногу.

– Предупреждал ведь, – проворчал Эрвин, завладевая пищей. – Эй, ты! Есть будешь? В нашей забегаловке закуска бесплатная.

Новый взмах обломком ножа. Не удержав равновесия, человек плюхнулся лицом в грязь, но сейчас же с рычанием поднял голову.

– Дурак, – прокомментировал Эрвин, садясь на корточки. – Дают – бери. Мы не голодны. Нас выгнали на болото всего три дня назад, не видно разве?

Человек со стоном перевалился на другой бок. Было ясно, что он ни за что не хочет расстаться со своим жалким оружием, но все же решил рискнуть опереться на вооруженную руку. Вслед за тем грязная лапа в одно мгновение сгребла извивающихся головастиков с ладони Эрвина и, не уронив ни одного, столь же мгновенно вбила их в распахнувшийся провал рта. Человек яростно заработал челюстями.

– Мы не враги, – участливо проговорила Кристи.

Человек не обратил на нее внимания. Его воспаленные безумные глаза вперились в Эрвина как приклеенные.

– Еще, – сказал он. – Есть. Ты кто? Почему? Еще.

– Давно ползешь? – спросил Эрвин.

– Давно. Нет. Не знаю. Еще.

– Ты с Гнилой мели?

– Нет. Не дошли. Заблудились. Солнца нет. Еды мало. Совсем нет еды. Людей много… было. Еще!

– Куда ты ползешь?

– Назад. На берег. Где твердо. Не мягко, не жидко. Твердо. Меня простят, я знаю. Я доползу. Болото кончится. Меня простят. Еще еды!

Эрвин жестом остановил Кристи, собиравшуюся что-то сказать.

– Дорога впереди безопасна? На каком протяжении?

– Еще еды!

– Сначала расскажи о дороге.

– Чисто. Два, три дня ползком. Может, четыре, не помню. Еды! Дай еды!

– Извини, – сказал Эрвин, поднимаясь с корточек, – у меня больше нет. Мне очень жаль.

Ползущий человек был еще виден, когда Кристи на ходу обернулась к Эрвину, готовая вылить на него гнев и презрение, и осеклась – занятый какими-то своими мыслями, Эрвин молча качал головой.

– Что? – спросила Кристи.

– Ничего. Чистоплюй я, оказывается. Всегда полезно узнать о себе новое, но не всегда приятно.

– У него гангрена, да?

– Она самая. Но он умрет не от нее. Хорошо бы на него наткнулся Юст и утопил из жалости. Я, как видишь, не смог.

– Юст – из жалости?

– А мне плевать ради чего. Пусть хоть для удовольствия… или зарежет на мясо для себя и своих остолопов. Только это вряд ли: животы еще не подвело, побоится бунта. Заметила, как наш ползун успокоился, когда узнал про наши три дня на болоте? Мы еще не готовы к людоедству, вот в чем дело. На его беду. Далеко он не уползет, это ясно. Достанется змеям, а это… малоприятно.

– Мог бы, по крайней мере, найти ему еще пару головастиков.

– Хватит и того, что мы дали. За информацию надо платить. Мы заплатили.

– Он человек! – Кристи попыталась крикнуть, но ей удалось лишь просипеть.

– Он мертвец, и нам с тобой этого не изменить. А мы с тобой хотим дойти до Счастливых островов.

Несколько минут они шли молча, держась возле борозды, оставленной ползущим человеком. Понемногу плечи Кристины начали вздрагивать, и когда рыдающий крик перепугал мелких крылатых созданий, кормящихся на лету болотными насекомыми, Эрвин был готов к этому.

– Сволочи! Гады! Чистенькие! Изгнание – высшая мера! Нет презренной профессии палача! Не существует за ненадобностью! Жечь людей лучеметом – гуманизм не позволяет! Толкнуть в кордонный невод, чтобы порвало на мелкие кусочки, – тоже нельзя, человеческая жизнь священна! Ни один законопослушный кретин не должен быть запятнан убийством! Идите – впереди Счастливые острова! Ах, сволочи!..

– Перестань, – хмуро приказал Эрвин.

– Это придумали такие же чистоплюи, как ты! Скажешь нет? Ну скажи!

– Да, – сказал Эрвин. – Это придумали такие чистоплюи, как я. Другие чистоплюи возвели придумку в закон, третьи не возразили. Четвертые за чистоплюйство платят. А теперь прекрати истерику, успокойся и смотри под ноги.

– Я спокойна!

– Тебе так кажется. Можешь заодно опротестовать закон всемирного тяготения. Очень перспективно.

– Ты! – Кристи с яростью обернулась. Какое-то мгновение Эрвину казалось, что она кинется на него, как дикая кошка. – Скотина! Мразь! Ублюдок!

– Я ублюдок, который хочет дойти до Счастливых островов, – напомнил Эрвин.

– Засунь их себе в задницу, свои острова!

– Рад бы – не влезут. – Эрвин улыбнулся углом рта. – Стоп. Клади шест. Привал до готовности.

– Я могу идти!

– Ты – можешь. А я не пойду с тобой в связке, пока ты не придешь в себя. Садись, отдыхай. Я пока поищу головастиков, перекусим. Вон та лужа, по-моему, перспективная. Любишь головастиков, а?

Глава 6

Семь

Борозда, вспаханная ползущим человеком, неровно извиваясь, упрямо вела к востоку. Успокоившись, Кристи приободрилась. В самом деле, если уж полумертвый от голода калека сумел проползти здесь и уцелеть, двое здоровых людей, пусть уставших, но еще далеко не обессиленных, пройдут легко. Жаль, конечно, несчастного, погибнет… но ведь он так и так обречен. До материка ему не доползти ни при каких обстоятельствах, а если небеса все же сжалятся над безумцем, уберут с его пути гиблые топи и прожорливое зверье, если дадут ему сил выползти на берег, то сделают это лишь для того, чтобы там его сожгли лучеметом. А Эрвин… Эрвин прав. Жесткий рациональный подход – только так, по-видимому, можно здесь уцелеть… и рано или поздно дойти, дочавкать, доползти, если придется, до Счастливых островов. Пробиться к тверди через болотные хляби – и жить. Просто жить, не дрожа от страха каждую минуту. И ходить по твердому, и спать на твердом…

Она попыталась представить себе глубину болотной хляби под ногами. Сколько там ее – десять метров трясины? двадцать? сто? К своему удивлению, Кристи не ощутила ужаса. Мысль о холодной вязкой ловушке под тонким ковром живых и гнилых водорослей сделалась привычной и больше не вгоняла в дрожь. Где-то там, в черной глубине, сидят в засаде гигантские хищные твари, зреют пузыри газа, готовятся к извержению грязевые гейзеры – что ж, ни у кого и не было сомнений, что это болото несовместимо с человеком, все правильно. Жить в нем нельзя, но можно уцелеть какое-то время и успеть дойти до Счастливых островов. Особенно если не быть жалостливой дурой и не испытывать без нужды терпение Эрвина… Он знает, что делает. Что можно принять умом, то можно принять и сердцем.

И чем раньше, тем лучше.

Не успели пройти вдоль борозды и трех километров, как Эрвин вновь распорядился устроить привал. Несмотря на данное себе слово, Кристи не удержалась от недоуменного вопроса:

– Зачем?

– Подождем наших попутчиков. Вон там, в сторонке.

– Какой смысл? Тот человек прополз тут без проблем.

– Вот именно, – сухо ответил Эрвин и вдаваться в более пространные объяснения не пожелал.

Размытое пятно солнца давно собралось в аккуратный оранжево-красный диск, большой, как суповая тарелка. Заметно пригревало. Ночное оцепенение покинуло головастиков; выбравшись из сплетения морских трав, они кишмя кишели в лужах и не так-то легко давали себя поймать. Большие глянцевые черви – возможно личинки местных змей – пресмыкались на поверхности, временами легко ныряя в зыбун. От мошкары звенело в ушах. Питающиеся ею мелкие крылатые создания поднялись повыше и жировали, попискивая. Одна крупная крылатая тварь сделала несколько сужающихся кругов над присевшими на ящик людьми, заставив Эрвина на всякий случай подобрать шест, но не решилась атаковать, сглотнула на лету мелкого летуна, зловеще квакнула и улетела. Очень далеко на севере один за другим поднялись два хищных языка, покачались и втянулись в болото. Кристи, охнув, хлопнула себя по щеке и продемонстрировала Эрвину раздавленное насекомое.

– Оно меня укусило!

– Это хорошо.

– Не поняла! Больно, между прочим…

– Кто бы сомневался. А хорошо потому, что вообще-то у здешних кровососов иной пищевой ресурс. Не человечий.

– Ну и что?

– Похоже, до Гнилой мели не так далеко, как я думал. Если, конечно, эта букашка не залетела с материка. Но это вряд ли: ветер восточный.

Кристи яростно поскребла ногтями зудящую щеку и охнула. В месте укуса уже успел возникнуть болезненный волдырь.

– На Гнилой мели что, в самом деле много людей?

– Думаю, да. Есть кого кусать.

Кристи передернуло.

– Мы ведь там не останемся, правда?

Эрвин молча кивнул.

– О чем ты думаешь? – спросила Кристи.

– Я не думаю. Я считаю.

– Наши шансы?

– Отстань.

Людей Юста пришлось дожидаться дольше, чем предполагала Кристи. Вероятно, они тоже встретились с ползущим калекой и потеряли время, зато теперь продвигались довольно быстро, держась возле борозды. Как видно, сегодня Лейле дали передохнуть – на этот раз первой шла Кубышечка, без шеста, но все-таки в мокроступах. Юст, как и прежде, держался четвертым.

Эрвин размотал бич, но он не понадобился. Шесть человек прошли мимо, не остановившись для отдыха, не сделав попытки напасть. Проверенная дорога вела их на восток. Никто не сказал ни слова, только Юст одарил Эрвина тяжелым взглядом и сплюнул сквозь зубы.

– Мы пойдем за ними, да? – спросила Кристи.

– Умница, – проворчал Эрвин, сматывая бич. – Все понимаешь.

– Ты боишься идти первым? По пробитой дороге?

– Вот именно поэтому. Язычники чувствуют движение болотного ковра. И умеют ползать там, в трясине.

– Так быстро?

– Я не знаю, быстро или нет. И никто не знает. Зато я знаю наверняка, что наш ползун соврал. Безопасных дорог на болоте не бывает. Юст поверил – я нет.

– Зачем ему врать?

– А зачем ему говорить правду? В глубине души он знает, что не выползет из болота. Он измученный калека, а мы пока нет – разве это не повод ненавидеть нас? И потом, разве мы вернемся, чтобы наказать его за обман?

Покачав головой, Кристи принужденно рассмеялась.

– И за что только ты ненавидишь людей…

– За глупость. Хотя живу только благодаря ей. Забавный парадокс.

– А я – за подлость.

– Это то же самое. Подлец – не более чем эгоист, просчитывающий свое будущее лишь на один шаг, а значит, тот же глупец. Мудрый эгоист слывет альтруистом.

– Особенно ты! – не удержалась Кристи.

Эрвин улыбнулся:

– Я не мудрец, а вычислитель… Готова? Пошли.

Они шли и час, и два, и три. Шестеро впереди также не останавливались на отдых. Красное солнце, удобно устроившись в зените, добросовестно жарило, словно собралось иссушить болото. Вонючие испарения заставляли дрожать горизонт. Пот заливал глаза. Болотные насекомые тучами роились вокруг путников, набивались за пазуху, норовили залететь в нос, но ни одно не ужалило. Никакой опасности не наблюдалось ни снизу, ни сверху, ни с боков. После полудня Кристи потребовала от Эрвина признать, что он ошибся в своих расчетах, однако тот отрицательно мотнул головой:

– Гляди в оба.

– А тот… ему что, перебили ногу в драке?

– Может быть.

– Ты в это не веришь, да?

– Я не знаю… Стой!

Сказано было не громко и не веско – Кристи остановил не голос, а рывок натянувшейся веревки.

– Что такое?

– Когда я говорю «стой», это значит именно стой, а не иди, – пробурчал Эрвин, отмахивая от лица мошкару. – Глянь вправо от себя. Да не вдаль, оно от тебя в двух шагах… Видишь? Вон тот грязный пятачок.

– Вижу. – Кристи опасливо отшагнула влево.

– Здесь росла лоза-бичевка. Только что. Не знаю, как называется это растение по-научному, а на местном жаргоне – лоза-бичевка.

– Это на каком местном жаргоне? – прищурилась Кристи.

– На жаргоне прибрежного населения, разумеется, – пояснил Эрвин. – Один раз я сопровождал Сукхадарьяна в его поездке по побережью.

– Ну и что?

– Только то, что у Юста теперь есть бич. Пошли, нечего стоять.

– Обязательно надо было показывать? – зло спросила Кристи. – Словами сказать не мог, да?

– А ты моим словам веришь? – ухмыльнулся Эрвин.

Прошел еще час, и красное солнце начало жечь затылок, а под ноги идущим легли короткие тени. Временами среди плотного сплетения водорослей попадались кочки, поросшие ядовито-зеленым мхом, и даже кусты. Сразу две стайки некрупных животных быстро-быстро пробежали в отдалении и исчезли.

– Они съедобны? – спросила Кристи, провожая их голодными глазами.

– Кажется, да. Но поймать их можно только случайно. Чересчур прыткие.

– Как это случайно?

– Отнять у хищника. Или наткнуться на гнездо. Должны же они где-то выводить свое потомство… Вот что, прибавь-ка ходу. Эти ненормальные прямо бегут.

Люди Юста и в самом деле ушли далеко вперед, и пришлось поднажать, чтобы приблизиться к ним. Километр за километром оставался позади, а борозда, вспаханная проползшим здесь человеком и уже понемногу затягивающаяся, по-прежнему вела на восток. Иногда угадывалась лежка – здесь калека отдыхал или коротал ночь. Ни один хищник не попался на глаза, и болотный ковер казался надежным. Проверенная, безопасная дорога… Идти и идти по ней без остановки, уходить в болото все дальше и дальше, а там и Гнилая мель, где наверняка нет кошмарных донных моллюсков-язычников, где даже живут люди, – но не останавливаться там, а сразу двинуться к Счастливым островам… только бы подольше не кончалась эта надежная дорога…

Так думала Кристи, пока до нее не долетел отчаянный вопль Кубышечки. Было хорошо видно, как люди Юста метнулись в сторону и остановились, пробежав несколько шагов.

– Так я и знал, что это не язычник, – проговорил Эрвин. – Там что-то другое, не пойму что…

Это и вправду оказался не язычник. Над болотным ковром, низко стелясь, покачивалось нечто змееподобное, похожее на покрытую чешуей пожарную кишку, шарило на ощупь безглазой головой, беззвучно разевало усеянную зубами пасть. Захлебываясь слезами, Кубышечка надрывно кричала и, волоча окровавленную ногу, пыталась отползти. Понемногу это ей удавалось – как удалось обреченному, встретившемуся утром. Не найдя добычи, «пожарная кишка» негромко заскрипела, встопорщила зеленоватые чешуйки, похожие на мелкие листья, отчего стало ясно, что это скорее растение, нежели животное, и, раззявив пасть, поднявшись над болотом во весь рост, замерла, как видно, в намерении принять солнечную ванну. С мощных зубов-пил срывались капельки прозрачной жидкости.

– Ядовитая тварь, – объяснил Эрвин, отвернувшись. – Но, похоже, на человека ее яд не действует. Голень насквозь прокусила – это да.

– Заткнись! – крикнула Кристи и всхлипнула.

– Пожалуйста. Заткнулся.

– Ты все знал заранее!

– Ага. И ты тоже.

Навзрыд, как ребенок, рыдала Кубышечка, размазывая по лицу слезы и грязь. На нее старались не смотреть, но все-таки смотрели украдкой. Ян Обермайер по прозвищу Скелет беззвучно шептал, прося о чем-то Господа Вездесущего. Во взглядах, бросаемых на Эрвина, читалась неприкрытая ненависть проигравших к выигравшему.

– Ты за это заплатишь, – с угрозой пообещал Юст.

– За твою глупость заплатят они. – Эрвин небрежно кивнул на его спутников.

– Тебе конец, умник! Ты труп, запомни!

Эрвин не ответил, но снял с плеча бич. Опомнившаяся Кристи судорожно ухватилась за рукоятку ножа.

Широко размахнувшись, едва не задев Джоба, Юст стеганул бичом. Со второго удара «пожарную кишку» перебило надвое, отсеченная часть принялась бешено извиваться, кусая водоросли, брызгая зеленой пеной; обрубок втянулся в зыбун.

Никто не напал на Эрвина и Кристи, когда они обходили людей Юста по широкой дуге, хоть Лейла скрипела зубами от ярости, а на грязном страшном лице Юста катались желваки.

Борозды впереди больше не было – встреченный утром человек дошел до этого места и, брошенный товарищами, начал отсюда свой путь ползком в никуда.

Не успели отойти на полсотни шагов, как Эрвин объявил, что пойдет первым. На один миг болезненная гримаса Кристи сменилась удивлением.

– Ты – первым? Что-то новенькое.

– Кусачая тварь – растение. Многие растения растут группами. Ты не умеешь драться бичом, а у меня какой-никакой опыт, понятно?

– Понятно.

– И будь добра, не заставляй меня всякий раз объяснять тебе то, что я делаю!

– Извини…

То ли хищное растение росло и поджидало добычу в одиночестве, то ли выбранный Эрвином путь оказался удачным, но повторных атак не последовало, и бич остался без работы. Кристи снова начала всхлипывать.

– В чем дело?

– Она улететь отсюда хотела…

– По-моему, ты тоже не отказалась бы. А я даже попытался. В чем разница?

– В том, что искалечена она, а не ты. Ты подумал о том, что с ней будет?

– Отберут у нее мокроступы и пойдут дальше. Ей мокроступы уже ни к чему. А нож у нее давно забрали, что досадно. Нам бы пригодился третий нож – пику бы сделали. Полезная вещь. Пожалуй, за нож я бы даже рискнул схватиться с Юстом на бичах.

– Ты всех их подставил!

– А ты бы хотела, чтобы они нас?

– Она на твоей совести!

– Вовсе нет. Она подвернулась под руку во время переворота, и здесь никто не виноват, даже судья. Случайность. А другая случайность состоит в том, что она не утонула в трясине в первый же день. Признаюсь, не ожидал… Оглянись назад: та компания идет за нами?

– Идет.

– Значит, не стали добивать. Милостивцы!.. Вот что, давай-ка иди вперед, опасное место мы, кажется, прошли.

Отчаянные крики Кубышечки мало-помалу затихали вдали и наконец перестали быть слышны. Размеренно чавкали мокроступы. Шурша, полз ящик. Огромное красное солнце клонилось к закату. Казалось, оно оглушительно зашипит, коснувшись болота.

– Ха! – сказал вдруг Эрвин. – Я нашел решение.

Кристи оглянулась – ее спутник улыбался и был, по-видимому, чрезвычайно доволен собой.

– Какое решение?

– Численное, конечно. Не общее. Решение задачи трех тел с массами один, три и пять. Я нашел начальные условия, при которых из системы выбрасывается самое массивное тело.

Кристи смолчала.

* * *

Этой ночью они почти не разговаривали и не сидели в обнимку – ночь выдалась теплой. При свете трех лун сумели даже поохотиться на головастиков, в изобилии шнырявших в мелких лужах, и кое-как заглушили голод. Спали по очереди: трехлунной ночью далеко видно, заметят люди Юста, что сон сморил обоих, – нападения не избежать. И кто знает, не шастают ли по болоту негуманоидные хищники? Не все же они сидят в засаде, ожидая, когда колыхнется под дичью болотный ковер. Помимо язычников и зубастых растений могут быть и иные плотояды: бегающие, ползающие, летающие…

Кристи дежурила вторую половину ночи, и ей все казалось, что она слышит далекий, безнадежный плач брошенной на болоте Кубышечки. Конечно, только казалось, и она понимала это, но не раз вскакивала с ящика и прислушивалась.

Ночь не принесла беды. Утром компания Юста попыталась было нагло пристроиться сзади чуть ли не след в след, но отстала, едва Эрвин демонстративно свернул в сторону заведомой трясины. После нескольких хитрых маневров пошли, как раньше: двумя параллельными связками, с той разницей, что более длинная укоротилась на одного человека и находилась не справа, а слева. Впереди ее на этот раз вышагивал Джоб. Как видно, Юст, по-прежнему идущий в середине связки, решил поберечь доказавшую свою живучесть Лейлу.

– Пахан, пахан, а политик, – фыркнул Эрвин, кивнув влево, и тут же, ругнувшись, хлопнул на щеке кусачее насекомое. – Справедливость, мол, и очередность. Соображает, что близко Гнилая мель.

– И что?

– Перед Гнилой мелью ему обиженных и озлобленных не надо.

– Ты просто не слышал, – возразила Кристи. – Он с этой девкой полночи возился, сопел на все болото. Надо думать, понравилось.

– И поэтому решил ее поберечь? – насмешливо отозвался Эрвин. – Зря так думаешь. Одно другому не помеха.

Утро еще не перетекло в день, когда горизонт на юго-востоке покрылся неровной корочкой. Кристи невольно ускорила шаги.

– Это… лес? Там остров?

– Не знаю. – Голос Эрвина выдавал недоумение. – Может быть, дальнее щупальце Гнилой мели. Подойдем поближе – увидим.

Прошел час, и корочка, переместившись по правую руку, действительно превратилась в рощу, но стало также ясно, что это еще не Гнилая мель. Округлый заболоченный островок приютил на себе сотни низкорослых деревцев и непролазные заросли кустарника. Над весело зеленеющим подростом корявыми свечками торчали мертвые сухие стволы задушенных болотом деревьев постарше. Многие накренились, но еще держались, и после смерти продолжая цепляться за неверную почву подгнившими корнями.

– Свернем? – предложила Кристи.

– Нет. Лишний крюк.

Кристи вздохнула.

– Жаль, вчера не дошли до этого места. Костер бы развели, высушились, погрелись…

– Ты разве замерзла?

– Я устала. А там хорошее место для отдыха. А то и для дневки.

Эрвин колебался, скреб пальцами щетинистый подбородок. Кристи оглянулась с надеждой:

– Может, все-таки свернем, а? Хорошее место.

– Даже очень. Первое приличное место из всех мест, какие мы видели. Это-то и плохо. Не нравятся мне приличные места в Саргассовом болоте. Пари держу, что оно занято.

– Кем? Людьми?

– Если не хуже. Перетерпим. Давай-ка вперед помалу. Не нашумим, так, может, и проскочим.

Не проскочили. В одно мгновение лесной подрост взбурлил, подобно кипящей воде, и воздух над рощей почернел. Донесся шум, как от налетевшего шквала. Уже знакомые черные крылатые твари на сей раз всерьез заинтересовались людьми. Их были тысячи, тысячи, тысячи… Гигантская стая затмила солнце, выбирая момент для атаки на двуногую пищу, осмелившуюся прогуливаться возле ее гнездовий. Как дождь, заморосил помет.

– Спина к спине! – крикнул Эрвин. – Маши шестом во всю дурь! Отступаем к этим… – Он не договорил, к кому, но Кристи поняла. Семь шестов лучше двух.

Потом командовать стало некогда. Атаки шли волнами, одна за другой. Хриплый ор повис над головами. Сбитые наземь твари корчились, злобно разевая пасти, угрожающе выставляя вперед бритвенно-режущие кромки крыльев. От шестов летели щепки. Одну тварь, вильнувшую вбок от шеста, немедленно рассекло пополам точно такой же тварью. Шесты вносили неразбериху в волны штурмующих, и только это позволило двум изгнанникам добраться до другой кучки осажденных и всемером составить единый оборонительный круг.

Позднее даже Эрвин со своим чутьем времени не мог сказать, сколько продолжалось сражение: пять минут или час? Он помнил лишь то, что под конец руки онемели и уже с трудом управлялись с шестом. Ни одна боеспособная тварь не прорвалась в оборонительный круг, но то и дело валились подбитые и, уже издыхая, кусали, кромсали, царапались, пока их не втаптывали в хлябь мокроступами. Одна вцепилась зубами Эрвину в шею, и он сумел стряхнуть ее под ноги только вместе с клочком кожи и мяса. Никто не заметил перелома в битве, когда волны атакующих тварей стали пожиже и набегали уже не так часто. Затем как-то вдруг выяснилось, что черная туча над головами расточилась по всему окоему, твари нападают поодиночке и все реже, а еще несколько минут спустя семеро окровавленных, столпившихся на угрожающе прогнувшемся зыбуне людей поняли, что на сей раз смерть прошла стороной и можно подсчитать потери.

Никто, даже Юст не избежал ран. И хотя раны в большинстве были мелкие, поверхностные, кровь хлестала так, словно всю жизнь мечтала выбраться на свежий воздух. Кристи отделалась резаной раной предплечья, не считая царапин. Джоб сосал половинку отрубленного мизинца. Лейла замывала водой из лужи рассеченное ухо. У всех от тюремной одежды остались окровавленные, перемазанные пометом лохмотья. Режущие кромки черных тварей рассекли веревку в десятке мест. У Валентина, пострадавшего меньше других, уполовинило шест.

– Сволочи, – густым басом пробубнил Ян Обермайер, по примеру Лейлы промывая рану на колене соленой болотной водичкой. – Могли бы по крайней мере кинуть в ящик аптечку.

– Так было угодно Господу Вездесущему, – зло отбрил Джоб, на секунду вынув изо рта кровоточащий обрубок пальца.

Никто его не поддержал, и тема неожиданного богоборчества проповедника развития не получила.

– Уходим? – шепнула Кристи.

Эрвин отрицательно мотнул головой и поморщился от боли. Небольшую, но обильно кровоточащую рану на шее он зажимал ладонью.

– Сейчас они опомнятся…

– Я знаю.

Юст получил многочисленные, но неглубокие ранки и, казалось, не обращал на них внимания. Нарочито не спеша, хлюпая мокроступами, он вразвалочку подошел к ящику и, усевшись верхом, демонстративно поерзал седалищем, устраиваясь поудобнее. Поигрывая бичом, вожак не скрывал глумливого удовлетворения. Как ни странно, настроен он был, по-видимому, благодушно.

– Что, умники, раздумали спасаться вдвоем? Прибежали под крылышко?

Кристи молчала. Эрвин через силу кивнул.

– Ты был прав… Полярный Волк. Прав с самого начала.

– Хочешь присоединиться, а?

Новый кивок. Ленивый замах, свист бича – и испачканный пометом клок волос соскользнул с головы Эрвина и упал к ногам.

– С тобой беседуют, обосранный. Невежливо молчать.

– Всемером… легче, – выдавил Эрвин.

– Умница! – похвалил Юст. – А куда нам теперь идти, не подскажешь? Что-то я компасу не верю.

– Туда. – Эрвин покорно указал на восток.

– Уверен? – Юст широко ухмыльнулся. – Вот и покажи нам дорогу вместе со своей девкой. А мы уж за вами как-нибудь… мы не гордые. А если не согласен – не держим.

– Согласен. – Эрвин наклонил голову. – Я пойду первым.

Низенький пухлый Валентин скользнул по нему внимательным взглядом и смолчал. Зато торжествующе захохотала Лейла, и хриплый смех отогнал последнюю крылатую тварь, кружащуюся над людьми.

Глава 7

Гнилая мель

– Может, скажешь, для чего тебе это нужно? – вызывающе спросила Кристи, едва тронулись в путь и расстояние, отделившее ее и Эрвина от остальных, внушило уверенность, что ее голос не будет услышан Юстом. – Или ты просто струсил?

– Нет, соскучился. – И Эрвин подмигнул. – В компании веселее.

– А может, тебе нравится роль миноискателя?

– Может, и нравится. Должны же язычники чем-то питаться.

Вымученно улыбнувшись, Кристи покачала головой.

– Я тебя совсем не понимаю.

– И не надо, – хмыкнул Эрвин. – Поверь, так будет лучше.

– Подсчитал оптимальный вариант, что ли? А меня ты спросил?

– Нет. А что, надо спрашивать? Я же сказал: доверься мне. Как по-твоему: почему Юст не потребовал наше оружие? Все будет хорошо, вот увидишь.

– Ты правда пойдешь первым? – недоверчиво спросила Кристи.

– Ага.

– Тебе решать. Я, конечно, не напрашиваюсь… Но вспомни, что ты сам мне говорил.

– Я помню. Устану – сменишь. Пока расслабься.

За день одолели всего ничего. Мало того, что потеряли время, перевязывая раны обрывками одежды, мало того, что потеря крови ослабила людей, а Ян Обермайер охромел и ковылял через силу, так еще дорога вконец испортилась. Не успел остров крылатых тварей отодвинуться к горизонту, как стало ясно, что никакая пуповина не связывает его с Гнилой мелью. Напротив, по всем признакам, глубина болота здесь увеличилась, и зыбун казался не столь надежным. Появились обширные участки топей и открытые полыньи затхлой воды. В иных шумно булькали пузыри болотного газа.

Металлический ящик теперь волочился на веревке следом за Кристи и дважды пригодился всем семерым, когда полыньи смыкались, закрывая путь на восток. Тогда искали пролив поуже и поодиночке переправлялись в ящике, как в пароме. Оба раза Эрвин переправлялся первым под глумливые понукания Юста и завозил конец веревки на тот берег, с величайшей осторожностью загребая шестом, пробуя собой неизведанную пучину под тонким металлическим дном. Во второй раз что-то огромное всплыло к поверхности неподалеку от ящика, но не вынырнуло и не напало, зато ящик закружился в водовороте над НИМ, когда ОНО вновь ушло в глубину.

И все же к вечеру опасная зона была пройдена, под ногами зачавкал обыкновенный зыбун. Проклятый лесистый остров, все еще ясно различимый на западе, иззубрил снизу багряный полукруг заходящего солнца. Все выбились из сил, зато далеко на востоке смутно обозначилась темная полоска, и Юст, взобравшись на ящик, долго вглядывался в горизонт, после чего объявил, что это и есть Гнилая мель.

Еще вчера это известие приободрило бы каждого – сегодня оно не произвело должного впечатления. Никто не пошел собирать головастиков, сил у людей едва хватило на то, чтобы нагрести под себя сырых водорослей и провалиться в сон, как в омут. Юст пинками расталкивал спящих.

– Первую половину ночи дежуришь ты, – сказал он Эрвину, – и ты, – палец ткнулся в Валентина. – Вторую – ты и ты, – указал он на Джоба и Кристи. – Попробуйте мне заснуть. Кто не понял?

– Я понял, Волк, – торопливо отозвался Эрвин. – Не сомневайся, все сделаем как надо.

Кристи отвернулась. Саднила рука под уродливой повязкой, и ныла, жалуясь на усталость, каждая мышца. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не разреветься в голос от боли и обиды. Она ошиблась, ошиблась в выборе! Тот, кто казался ей надежным спутником, пусть не героем, но все же мужчиной, защитником, сдал ее обыкновенному бандиту, не авторитету даже, а просто самозванцу… Неужели и вправду вычислил шансы выжить – свои шансы! – и совершил гнусность, выгадывая лишний процент? Вряд ли. Скорее всего он с самого начала морочил ей голову байками о несуществующем советнике-вычислителе поверженного президента этой гнусной планеты и идиотской задаче трех тел… Трус и болтун, вырядившийся циничным рационалистом! Безголовый и безвольный моллюск! Какой же надо быть дурой, чтобы сразу не распознать его, чтобы увидеть твердь там, где ничего нет, кроме хляби…

Смрадно, тяжело дышала трясина, и волнами колыхался зыбун. Нападали змеи – десятки, сотни проворных гибких тварей, глянцево блестящих в свете многих лун. Язычник высовывал свое лиловое щупальце, хватал луны по одной и утаскивал в топь. Мириады летающих тварей с крыльями, подобными бритве, атаковали стебли хищных растений, извивающихся и клацающих зубами. Кристи хотела бежать, но мокроступы намертво вросли в болотный ковер, пустили упругие ветвистые корни, и не хватало сил нагнуться, чтобы перерезать ремешки. Одна срезанная зубастая «голова», разбрызгивая зеленый сок, упала на нее сверху, впилась в раненую руку и стала поедать живое мясо, причмокивая, давясь и захлебываясь.

Кристи закричала и выплыла из трясины сна. Эрвин тряс ее за плечо. Она села рывком, потревожила руку и от боли проснулась окончательно. Ну конечно! Пришел черед ей сторожить.

– Уже середина ночи? – сердито спросила она и, взглянув на небо, поняла, что ночь уже далеко зашла за половину и вот-вот зарозовеет восток. Невдалеке, сидя на ящике, мирно дремал Джоб. Валентин давно спал и стонал во сне.

– Прости, – сипло выговорил Эрвин, и Кристи поняла, что он держится из последних сил. – Не хотел тебя будить, но… Словом, мне надо поспать хотя бы пару часов, иначе днем я не буду ни на что годен. А день обещает быть незаурядным.

– Конечно. – Кристи с усилием покинула лежку. – Ложись тут.

– Возьми бич. Тут вроде безопасно, но… сама понимаешь. Увидишь змею – бей, но осторожно, иначе отхватишь себе что-нибудь.

Эрвин свалился кулем на примятую кучу водорослей, благодарно пробормотал: «Нагрела место», – и минуту спустя уже блаженно похрапывал, ни о чем не заботясь, словно буквально только что закончил труд титанического объема и неизмеримой сложности. Кристи даже показалось, что он улыбается во сне.

Она толкнула Джоба – тот недовольно забормотал и попытался вновь уснуть. После шлепка по щеке он поднял голову и проныл:

– Не сплю я, не сплю, отстань…

– Вижу, как ты не спишь, – отрезала Кристи. – А ну, встань!

– Чего еще? – недовольно пробубнил клерк. – Сказал же: не сплю.

– Тихо!

– Что? – Сон с Джоба слетел в одно мгновение.

– Кто-то ходит…

– Где?

– Не вижу.

Джоб долго прислушивался.

– Никого нет, – сказал он недовольно. – Показалось.

– Тш-ш-ш!.. Нет, не показалось. Кто-то был только что. Вот… Чувствуешь, опять?

– Что опять? – Джоб перешел на шепот.

– Зыбун колышется. Но теперь слабее.

– Ничего не чувствую.

– Это не под нами. Кто-то ходит вокруг…

– Кто тут может ходить? – забубнил Джоб. – Эти твари либо ползают, либо летают.

Кристи изо всех сил сжала руку Джоба и, наверно, потревожила обрубок мизинца, потому что Джоб коротко взвыл не своим голосом, выдернул руку и зашипел сквозь зубы, как прохудившийся шланг.

– Тише ты, – шикнула она – Вот, опять… Неужели не чувствуешь?

– Еще как чувствую, – со злобой объявил Джоб в полный голос. – Тебе бы так почувствовать! Иди спи. Истеричек мне тут не хватало! С видениями!

Кристи не могла сказать, показалось ли ей или обострившийся слух в самом деле уловил чуть слышное чавканье мокроступов, удаляющееся прочь.

До утра ничего не случилось. Она еще дважды пыталась растолкать клюющего носом Джоба, но тот лишь ругался и ныл, прежде чем вновь уснуть верхом на ящике. Угроза разбудить Юста, чтобы навел порядок, подействовала ненадолго, и в конце концов Кристи оставила попытки. К ней самой сон не шел, а в лунную ночь одного часового вполне достаточно.

Рассвет наступил даже раньше, чем она предполагала. Красное распаренное солнце еще не успело выглянуть из-за горизонта, как стало ясно, кто бродил ночью возле спящих. Две вертикальные черточки вдали, с первого взгляда вроде бы замершие на одном месте, а на самом деле быстро уходящие к Гнилой мели, могли быть только людьми и никем иным.

* * *

Ночной визит незнакомцев встревожил всех, даже Юст казался обеспокоенным и не вполне уверенным в себе.

– Перейдем Гнилую мель ночью, до вечера будем отдыхать, – объявил он и, поколебавшись, добавил без угрозы: – Кто не согласен, пусть скажет.

День занимался ясный, не обещая ни волглой мороси, ни непроглядного тумана. Видимость – как назло – от горизонта до горизонта.

– Через Гнилую мель только ночью, – подобострастно, как показалось Кристи, поддержал Эрвин. – Проскочим, если не нашумим. И лучше обойтись без фонариков. Лун не будет, зато большой прилив обеспечен, и, думаю, мель затопит. Надеюсь, местным будет не до нас.

Юст посмотрел на него с подозрением.

– Насчет прилива и лун – точно?

– Я подсчитал.

– Гляди, умник, не ошибись… Ну-ка все осмотрелись! Ни у кого ничего не пропало?

Не пропало ни одной вещи – как видно, ночные гости испугались голосов дежурных и не решились приблизиться, – но все понимали главное: новых встреч с обитателями Гнилой мели скорее всего не избежать, и готовились к худшему. С утра никуда не тронулись. Юст обрезал облохматившийся конец веревки, велел расплести ее и привязать ножи к шестам. Долго рыскали по болоту вокруг лагеря в надежде найти лозу-бичевку, но не нашли. Почти не нашлось и головастиков – не иначе, на них был изрядный спрос далеко вокруг Гнилой мели. Знакомых хищников не попадалось, а незнакомого либо не увидишь, либо не поймешь, что это хищник, пока он тебя не схватит. Но и незнакомых любителей человечьей плоти не встретилось, кроме жгучей мошкары, ожившей с рассветом. Эрвин первым вымазал лицо грязью и подставил солнцу, чтобы быстрее затвердела защитная корка. Очень скоро его примеру последовали и остальные.

Пищу не делили. Кто замечал головастика, тот, дрожа от голода и вожделения, не мог успокоиться, пока ему не удавалось схватить его и отправить в рот, и был безутешен, если головастик успевал ушмыгнуть в зыбун. Ян Обермайер, чья благообразная седая грива давно уже превратилась в грязный ком, а колено за ночь распухло до того, что пришлось дополнительно надрезать штанину, страдая от боли, попробовал жевать соплодия водорослей, но сейчас же выплюнул их с отвращением и долго отплевывался, мыча и мотая головой.

Он так ничего и не нашел, если не считать нескольких крошечных слизнеобразных созданий, прицепившихся снизу к ленточным водорослям, слишком ничтожных, чтобы тратить силы на их поиски. Проповедник явно это понимал. Никто не знал, могли ли они вообще служить пищей, но, по-видимому, яда в них не содержалось.

Полоска Гнилой мели, растаявшая было в лучах восходящего светила, теперь отчетливо различалась на горизонте. Две спешащие к ней далекие фигуры давно исчезли. Ни вблизи, ни вдали ничто не выдавало чужого присутствия.

– Чего им сюда хлюпать? – мрачно озвучил Валентин. – Разведали, сколько нас, теперь ждут. Мимо Гнилой мели не промахнешься.

Никто ему не ответил – глупо возражать против очевидного. Сколь бы недалек умом ни был человек, пять суток в Саргассовом болоте собьют доверчивость с кого угодно. Люди Гнилой мели… можно себе представить, каковы они!

Кристи не пыталась обмануть себя. Многочисленные люди, раз основательно подъели головастиков чуть ли не на полдня пути вокруг своего обиталища! Вероятно, вечно голодные и наверняка опасные двуногие болотные крысы… Опаснее любого болотного зверя. Расчетливее Эрвина. Цепче Лейлы. Коварнее Юста.

До полудня отдыхали, набираясь сил перед ночным рывком. Спали, разморившись под лучами солнца, искали головастиков, цедили и пили солоноватую грязь, отходили опорожниться и снова спали, пока Обермайер не поднял тревогу, первым заметив медленное колыхание зыбуна. Кто-то большой и грузный нетерпеливо пропихивал громоздкое тело сквозь гиблую торфяную взвесь под зыбуном, торопясь добраться до беспечных существ, осмелившихся топтаться в его владениях. В ста шагах от бивака он ощутил под собою дно, отчего водорослевый ковер над чудовищем вздулся пологим бугром. Бугор рос, приближался.

Был ли это язычник или иная, еще незнакомая тварь, никто не собирался выяснять.

Теперь первую связку возглавлял Валентин – так распорядился Юст. Эрвина он поставил вторым, за ним Кристи. Сам встал во второй связке между Лейлой и Джобом, которому выпало послужить буксиром для Обермайера – тот плелся последним, сильно припадая на больную ногу.

Кристи заметила, что Эрвин держит голову несколько набок.

– Как твоя шея, болит? – не выдержала она.

Эрвин с усилием повернул голову. Кристи показалось, что, не будь его лицо скрыто под коркой грязи, оно все равно было бы черным.

– Кусаная рана. Я бы предпочел резаную. Наверно, в слюне той твари была какая-то гадость…

– Я могу взять твой рюкзачок.

– Не нужно. Ты и без того тянешь ящик.

Чем яснее вырисовывалась темная полоса на горизонте, тем легче становилось идти. Никто больше не проваливался, хотя жижа по-прежнему охотно выдавливалась из-под мокроступов. Ленточных водорослей стало меньше, появился мох. Кое-где укоренились чахлые корявые кусты. Болото словно вывернулось наизнанку, явив иную свою сторону – надежную и по сравнению с оставшимися за спиной хлябями почти приветливую.

Солнце еще висело высоко, когда полоса на горизонте расширилась и придвинулась. Отсюда уже можно было разглядеть сплошные заросли кустов, обрамляющих Гнилую мель, а может быть, и покрывающих ее целиком. Здесь и остановились, чтобы дождаться темноты. Юст проткнул шестом пружинящий субстрат под ногами и, вогнав в него шест едва ли не на всю длину, нащупал дно. Пожалуй, нападения язычника здесь можно было не опасаться.

Люди не показывались.

– За нами наблюдают, да? – шепнула Кристи Эрвину, улучив момент.

Тот кивнул:

– Наверняка. Ты устала?

– Немного. Больше есть хочется. Язычника бы съела, двустворчатый он там или нет. Вместе со створками.

– На, держи.

Эрвин разжал грязный кулак – на ладони оказались три некрупных головастика, неподвижных и помятых. Два черных, глянцевых, и один пятнистый. Когда Эрвин успел их поймать, как сумел припрятать и чего ему стоило отказаться от них самому, осталось неизвестным.

Кристи непроизвольно сглотнула.

– Это… для меня? – Ее голос дрогнул.

Эрвин кивнул. На добытую пищу он старался не смотреть.

Не в силах отвести взгляд от ладони Эрвина, Кристи замотала головой.

– Я не могу их взять…

– Мне силой тебя кормить? – В голосе Эрвина прозвучала злость. – Ешь быстрее, пока никто не видит.

Этот последний толчок разрушил хлипкую запруду гордости. В одну секунду от трех пропахших мужским потом жалких созданий не осталось и следа.

– Спасибо…

– После будешь благодарить, на Счастливых островах, – проворчал Эрвин. – А пока считай, что я это сделал из эгоизма. Сегодня ночью… придется поработать. Всем, даже Юсту. И тебе тоже. Так что шататься от голода погоди пока.

– А потом? – спросила Кристи.

– Что потом?

– Ты пресмыкался перед Юстом только для того, чтобы вместе перейти Гнилую мель? Потом мы уйдем от него, да?

Эрвин пожал плечами.

– Там посмотрим.

* * *

Треск ломаемых кустов – и луч фонарика выхватил из темноты коренастую человеческую фигуру. Над кустами возникли головы и плечи еще нескольких.

Даже многих.

В единый миг надежда обмануть карауливших рассыпалась в труху. Напрасно сделали обманный зигзаг, до захода последней из лун двигаясь к Гнилой мели наискось на север и уже при свете одних только звезд резко повернув к югу.

Начинался прилив. Зыбун медленно поднимался вместе с кустами. Влажный мох под ногами превращался в зыбучее месиво.

Веревка ослабла – Валентин подался назад. Юст выругался и сплюнул.

Выступивший вперед человек был одет в лохмотья, но все-таки не гол, чего нельзя было сказать о его спутниках. Но спутанные бороды у всех равно спускались на грудь, и корка засохшей грязи равно покрывала лица.

– Меня зовут Крюк. Просто Крюк, понятно? Я тут главный.

– Рад познакомиться, – оскалился Юст. – Ты там главный, а я тут.

– За право ступить на мою землю вы отдадите мне одну женщину, пять крепких ножей и всю веревку, – продолжал Крюк, не обращая внимания. – Ваше право жить среди нас обойдется вам еще в два ножа, два топора, семь шестов и этот ящик. Наконец, за то, что вы пытались обмануть нас и увильнуть от пошлины, вы заплатите штраф: отдадите обеих женщин, все оружие, всю одежду и все ваши вещи, кроме мисок. Миски оставьте себе.

– Ха! – бешено крикнул Юст.

– Мы не собираемся у вас оставаться, – высоким и как бы жалующимся голосом встрял Джоб. – Сами живите на Гнилой мели! Мы пойдем к Счастливым островам.

Крюк засмеялся. Загоготали, заухали, заперхали его подручные.

– Туда многие уходили, а вернулись только те, кто видел, как подыхали их дружки, – объяснил он, отсмеявшись. – Кто хочет жить, живет здесь. Мы никого не гоним и никого не держим, кроме баб. Надоело жить – иди хоть на материк, хоть к Счастливым островам.

– Это без снаряжения-то? – крикнула Лейла.

Вопрос позабавил аборигенов – в кустах снова заухали. Кто-то залился было радостным смехом с привизгом, но сейчас же подавился хриплым кашлем.

– Конечно без, – снисходительно усмехнулся Крюк под одобрительное хрюканье подпевал. – Зачем добру пропадать вместе с вами? К тебе, девка, это, кстати, не относится.

– Бери баб и дай пройти нам, – угрюмо высказался Юст.

– Нет! – Кристи дернулась и натянула веревку. Лейла зашипела на вдохе.

И снова – хрюканье в кустах.

– Не торгуйся, малыш. – Крюк картинно погрозил пальцем. – Ты знаешь цену.

Не прячься Юст в кромешной темноте – и тогда было бы ясно: он колеблется.

– Нам надо посовещаться и решить.

– Здесь решаешь не ты.

По знаку главаря вновь затрещали кусты – выломившись из зарослей, аборигены Гнилой мели споро и привычно брали новоприбывших в кольцо. Их было десятка полтора. Только один из них приволок с собой самодельную пику из шеста и ножа – прочие поигрывали бичами.

– Режь веревки! – неожиданно и дико закричал Эрвин. – Ничего не бросать! Сдвинься теснее!

Оттолкнутый в сторону Валентин едва устоял на ногах, а фонарик из его руки был выхвачен. Эрвин коротко хакнул. Крюк заморгал, ослепленный конусом света, попытался заслонить глаза рукой, отшатнулся назад и с хрипом схватился за шест, ударивший его в грудь и почему-то не отскочивший. По мере того как шест опускался под собственной тяжестью, а Крюк медленно заваливался навзничь, пятнадцать сантиметров стали, вошедшие ему в подреберье, описывали дугу, расширяя и без того смертельную рану.

Мощного рывка, на который, видимо, рассчитывал Эрвин, надеясь успеть подобрать брошенное с десяти шагов оружие, не получилось: разгонный толчок вогнал ногу вместе с мокроступом по колено в зыбун. Зато опомнился Юст. Его бич свистнул едва ли не раньше бичей грабителей. В непроглядной тьме кто-то взвыл дурным голосом. С рыком, похожим на рев действующего гейзера, Юст прыгнул вперед, заняв подобающее вожаку место на острие прорыва.

Грабители попятились. Нет, они не отказались от лакомой добычи, но поножовщина их ничуть не привлекала. Два-три удачных удара бичом издали – и делай с жертвой что угодно, она уже не поднимется. А поднимется, так все равно истечет кровью и далеко не уйдет.

Бичами они владели умело. Подобно собаке, чья лапа хрустнула на зубах конкурента в драке за пищу, скуляще взвыл Валентин. Фонарик выпал из руки Эрвина, рвущего ногу из цепкой трясины, и упал в грязь. Вскрикнул Обермайер.

– В кусты-ы-ы! – стонал Эрвин, получивший режущий удар бичом, и сам хлестал в ответ, рискуя задеть своих.

Вопли, стоны, хриплый ор… Свист бичей. Длинный поросячий визг. Выброшенная наугад пика входит в мягкое, ударивший бьет еще раз, не понимая, что орудует уже не пикой, а половинкой шеста, вторая же половинка с примотанным ножом, сбритая ударом бича, осталась неведомо где.

Наступая друг другу на пятки, сослепу ввалились в непролазь зарослей, колыхающихся вместе с зыбуном, но успели, успели продраться, проломиться сквозь самую гущу живым, терзаемым корявыми ветвями тараном и не дали снова замкнуть себя в кольцо.

Словно спина исполинского дышащего животного, ворочалась под двадцатью парами ног переплетенная корнями полутвердь-полухлябь, оторванная приливом от каменного дна. Трещали кусты, хрипели и дрались люди. Кристи вскользь ожгло бичом, и сейчас же кто-то голый, грязный, невыносимо зловонный налетел на нее из темноты, попытался сбить с ног…

Закричав, она оттолкнула его и сама удивилась, когда нападавший, потеряв равновесие, шлепнулся в грязь и очень некстати для себя задергался, зашелся хриплым кашлем. Вскрикнув еще громче и страшнее, Кристи пырнула его острым обломком шеста, стараясь попасть в живот, и попала. Исступленная радость убийства заставила ее ударить еще раз и еще, пока укол чьей-то уцелевшей пики не заставил дергающееся тело скорчиться и замереть. Тогда она увидела, что драться больше не с кем.

Хлестал бичом Эрвин, добивая кого-то визжащего. Юст крушил кусты топором, и в кустах вопили, пытаясь отползти. Сопящий Ян Обермайер с миссионерским усердием втаптывал в грязь чье-то бьющееся, пускающее пузыри тело, и хромота была ему не помеха.

Уцелевшие грабители вовсе не хотели умирать. Они вечно цеплялись за жизнь, называли жизнью собственное гниение на относительно безопасном участке посреди Саргассова болота и тысячу раз были готовы купить такую жизнь ценой чужой жизни. Десятки раз им удавалось обирать новоприбывших до нитки, и это было хорошо, потому что увеличивало шансы прожить подольше, может быть, лишний год или два. Иногда они встречали отпор, и это было плохо, потому что уменьшало шансы на выживание. Тогда лучше было отступить и дождаться более удобного момента. А может быть – такое тоже случалось – признать вожака пришельцев своим новым вожаком.

– Хватит! – рыдающе воскликнула Кристи. – Да хватит же!

В корявых зарослях вскрикнули особенно пронзительно и смолкли. Тяжело дыша, из кустов выдрался Юст.

– Бегом! – выдохнул он. – Кто отстанет – пожалеет!

Когда бежать стало невмоготу, задыхаясь, повалились друг на друга. До восточного края Гнилой мели было еще далеко, но каждый был готов кричать от радости и кричал бы, если бы воздух, со свистом врывающийся в легкие, не причинял такой боли, если бы не плыли перед глазами круги – багровые и зеленые…

И если бы каждый не был уверен: первое нападение не станет последним.

– Все здесь? – скорее простонал, нежели прорычал Юст.

Все были здесь, даже хромой Обермайер. Все, кроме Лейлы. Из оружия удалось сохранить один бич, один топорик, две пики и острый обломок шеста Кристи. Что было совсем удивительно, уцелел даже помятый ящик, влекомый на буксире по кустам и кочкам.

Не было только Лейлы. Когда она исчезла – во время боя или позже, во время бегства – не мог сказать никто.

Глава 8

Шесть плюс один

– А ты, оказывается, герой, – хрипло выдохнула Кристи.

Эрвин тоже не мог отдышаться и поминутно сплевывал.

– Приходится… Я боялся… что Юст попытается… прорваться назад в болото. И попытать счастья в другом месте. Так… ох… так, наверно, другие и делали. Заметила, как Крюк удивился?

– Заметила, как он умер.

– Да, но удивиться он все-таки успел…

– Может быть… Самое главное, что он покойник, а мы прорвались.

Эрвин помотал головой, и от этого движения на лицо Кристи упала капля то ли крови, то ли жидкой грязи.

– Ты думаешь, его некому заменить? И считаешь, что на Гнилой мели только один пахан?

– Она слишком велика для этого?

– Да. Не разговаривай, дыши… Сейчас опять рванем. Чем быстрее проскочим мель, тем живее будем, это даже Юст понимает…

До восхода первой луны успели отмахать километров пять, ориентируясь по звездам. Должно быть, в сухой сезон на Гнилой мели не везде хлюпало под ногами, но большой прилив превратил ее в сплошное месиво грязи. Продирались вслепую, напролом, то и дело застревая в кустах, проваливаясь в неожиданные ямы, хрипя и ругаясь. Не раз и не два Кристи казалось, что кто-то осторожно и ловко движется параллельно, ни на минуту не упуская из виду крохотный отряд и оставаясь невидимым сам. Она не знала, так ли это было на самом деле.

За час до рассвета все почувствовали, что идти стало легче. Прилив пошел на спад, а в небо выползла вторая луна. Кусты здесь росли не так густо, что давало надежду избежать внезапного нападения. И все же люди не останавливались, даже Обермайер не заикался о привале и ковылял из последних сил.

А потом в миазмы Гнилой топи вплелся иной, полузабытый запах, и среди куп кустов мелькнул дрожащий огонек.

– Костер… – сипло выдохнул Валентин и всхлипнул.

Это действительно был костер, и три голых человекоподобных существа сидели вокруг него на корточках. При первом треске ломаемых кустов они вскочили, дико озираясь, и одно из них схватило бич.

– Ловушка, – безнадежно предположила Кристи, ловя запахи и чувствуя, как ее рот неудержимо наполняется слюной. Сейчас ей больше всего на свете хотелось ошибиться. Ну пусть кто-нибудь возразит ей и высмеет ее! Пусть хоть раз случится чудо и болото сжалится над людьми!..

– Они сами боятся, – возразил Эрвин, снимая с плеча бич.

И верно: увидев шестерых, не расположенных шутить, трое не стали испытывать судьбу и, быстро похватав что-то разложенное возле костра, наперегонки кинулись туда, где кусты росли погуще. Двое из троих хромали, кажется, на обе ноги, и Кристи мельком подумала, что даже теперь смогла бы, пожалуй, обставить их. Ревматизм у них, что ли? Наверное. Гнилая мель – все-таки не остров…

– Мясо! – алчно выдохнул Джоб.

– Да, – бесцветно подтвердил Эрвин. – Тоже мясо.

Костер больше дымил, чем горел. В дыму коптился надетый на палку окорок, явно принадлежавший самому хищному существу, обитающему на Хляби. Правда, не самому удачливому экземпляру.

– Вот такая, значит, здесь жизнь, – сдавленно произнесла Кристи, отвернувшись от копченой человечины. – Такое, значит, право предлагал нам купить этот Крюк…

– А ты что думала? – рявкнул Юст. – Отдали бы мы им оружие – тут бы нам и конец.

– На Гнилой мели полно народу, всех головастиками не прокормишь, – подтвердил Эрвин и добавил: – Я подсчитал.

– Заткни хайло, умник! – Юст угрожающе двинулся к Эрвину. – Будешь вякать тогда, когда тебя об этом попросят. Понял, нет?

– Понял.

– Поди сюда.

Эрвин покорно подошел и покорно повернулся спиной, повинуясь короткому приказу. Юст поколебался и сплюнул под ноги.

– Пшел вон. Ты! – Кивок в сторону Валентина. – Бери это мясо, клади в рюкзак. Отвечаешь за него башкой, понял?

Казалось, Валентин вот-вот захнычет, как ребенок.

– Почему я?!

– Заткнись и делай. Повторять не стану.

Какие движения души отражались на лице Валентина, когда он выполнял приказ, рассмотреть не удалось: большая луна скрылась за облаком.

– Так нельзя, – шепнула Кристи, сглотнув слюну. – Я не стану это есть. Оно когда-то было человеком.

– Сначала человеком, потом изгнанником, потом дичью, – констатировал Эрвин. – А теперь это мясо. Просто мясо.

* * *

На рассвете удалось взять «языка». Голое худосочное создание, сплошь покрытое грязью и фурункулами, пыталось удрать на ревматических ногах, но было схвачено, за звериный вой получило удар по зубам и обещание, что не будет убито и съедено, если начнет говорить членораздельно.

Пленника звали Марк Вонючка, его фамилией никто не поинтересовался. Давно ли он живет здесь? Очень давно. Может быть, полтора года, а может, и два. Он не помнит. Кому это надо – считать время? На Хляби нет смены времен года, а считать дни – глупое занятие. Удалось поесть и увильнуть от охотников за человечиной – ну и жив. Далеко ли восточный край Гнилой мели? Нет, совсем недалеко, говорил пленник, принюхиваясь к рюкзачку Валентина. Он с удовольствием проводит, если ему дадут немного поесть…

– А жив остаться хочешь? – усмешливо спросил Юст, поигрывая топориком, после чего пленник выразил готовность вести эту странную шестерку куда прикажут, не задавая лишних вопросов и не докучая просьбами.

В самом деле, часа через два под ногами привычно заколыхался болотный ковер. За это время путники трижды видели вдали небольшие шайки аборигенов и не останавливались, понимая, что те не решатся напасть малым числом. Марк Вонючка подтвердил: грабители и охотники за человечиной предпочитают охотиться наверняка, и только самые могучие шайки вступают в схватки с противником, способным огрызнуться. Конечно, на Гнилой мели безопаснее, чем на болоте, язычников нет, и змей совсем мало, зато климат… Даже малая рана, нанесенная ножом или бичом, обязательно загноится и вряд ли когда-нибудь зарубцуется. Во всяком случае, он, Вонючка, таких случаев не знает. Бывает, от пустячной царапины люди живьем гниют, да только еще никому не удавалось спокойно догнить… Обезножешь – конец, ползи в кусты и помирай с голоду, если прежде не найдут. Когда бы с материка постоянно не гнали сюда все новых и новых дурачков, жизнь совсем была бы никуда: большие банды, вроде банды Крюка – не слыхали? – живо подъели бы одиночек, а потом принялись бы друг за друга… Нет, кто из новичков посильнее и при оружии, те, конечно, устраиваются. Если набрать десятка полтора верных людей, можно отбить кусок на западном побережье – встречать новеньких. Он, Марк Вонючка, далеко не из самых худших, и пусть его проверят в деле, он не подкачает…

– Ты пойдешь с нами, – бросил Юст.

– Куда? – Замешательство Вонючки длилось недолго. Он с ужасом уставился на восток. – Туда-а?

– Туда. И заткнись. Сто-ой!!!

Отчаянному стартовому рывку Вонючки позавидовал бы любой чемпион по спринту. Правда, прыти в ревматических ногах хватило ненадолго, и через полминуты пленник был настигнут и сбит с ног.

– Я не люблю повторять дважды, – процедил Юст.

– Никто… – Вонючка задыхался, растратив на рывок весь небогатый запас сил. – Никто еще не доходил до Счастливых островов…

– А ты откуда знаешь? – прищурился подошедший Эрвин.

– Никто… – Пленник не слышал. – Лучше уж здесь…

– Побежишь еще раз – и вправду останешься здесь, – сказал Юст. – Но сначала я ударю тебя бичом, запомни. Ударю сильно, чтобы ты не так долго гнил. Я не садист. Ты понял? Повтори.

– Я пойду. – Вонючка усиленно закивал.

– Ты пойдешь первым.

У последней купы кустов остановились наломать корявых веток, чересчур ломких, чтобы послужить добротным материалом для починки уцелевших мокроступов и плетения новых взамен потерянных, но выбирать не приходилось. Ведь выходят же аборигены на болото промышлять головастиков? Выходят. И не босыми. Лучше иметь плохую вещь, чем ничего.

Еще до полудня изнемогли все. Чуть только Юст объявил привал, как люди попадали кто где. Вонючка, выбившийся из сил раньше других, моментально заснул, свернувшись вроде эмбриона. Болото здесь было почти таким же, как до Гнилой мели, и зыбун гнулся и пружинил под тяжестью тела. Уронив голову во вдавленную руками ямку, Джоб жадно хлебал соленую торфяную бурду. После ночного броска через Гнилую мель люди напоминали огромные, слабо шевелящиеся комья грязи.

– Может, ты бросишь, наконец, этот ящик? – едва слышно просипела Кристи, не уверенная, что Эрвин услышит. Но он услышал и отрицательно замотал головой.

Она впала в забытье, даже не удивившись тому, что ей уже не хочется ни есть, ни пить, ни жить. Только спать. Ее жалили кусачие насекомые – она не чувствовала укусов. Ей было все равно, проснется она или нет.

Однако она проснулась, когда Эрвин потряс ее за плечо, и поняла, что надо встать и идти. Валентин и Джоб уже стояли на ногах. Юст пинками будил Вонючку. Кряхтя, стараясь зря не тревожить раненую ногу, поднимался Обермайер. Солнце понемногу клонилось к закату, но до темноты еще оставалось несколько часов, а значит, можно было пройти еще несколько километров и устроиться на ночевку чуть-чуть ближе к Счастливым островам.

* * *

– Вот где болото начинается, – сказал Эрвин.

За час до заката все заметили, что идти стало труднее. С каждой сотней шагов болото становилось все менее проходимым. В иных местах непрочный растительный ковер тонул под ногами, и люди шли по колено в бурой жижице. Провалился и с трудом был вытащен Джоб. Теперь уползающий за горизонт краешек солнца ясно освещал обширное топкое пространство, раскинувшееся на востоке. Где оно кончается, разглядеть не удавалось.

– Ночуем здесь, – скомандовал Юст, указав на относительно прочное место. – Завтра мы пройдем эту дрянь.

– Завтра надо повернуть, – неожиданно для всех заявил Вонючка.

Губы Юста искривились в саркастической усмешке.

– Назад на Гнилую мель?

– Не назад. – Вонючка старательно замотал головой. – То есть чуток назад, понятно, а там направо или налево. Все равно. Впереди сплошняком топи, прохода нет. Я помню, я ходил… давно когда-то…

– Думаешь, правее или левее есть проход?

– Я не знаю… Может, и есть. Только идти надо долго, несколько дней.

Юст выругался.

– Ты уверен? – спросил Эрвин.

– Еще час пути прямо, и все равно придется возвращаться. Только будет гораздо труднее. Там такая жижа… – Вонючку передернуло.

– А в других местах?

– Не знаю, можно ли пройти там или там, – Вонючка махнул рукой на север и на юг, – но прямо идти нельзя, это точно. Умные здесь не ходят, а глупые тонут. Ну, конечно, бывает, что возвращаются чуть живые. Иной раз сидишь себе, смотришь на болото – оттуда еда ползет… Зато помню, однажды собралось человек пятнадцать, сразу двинули на север. Обошли они топь или нет, не знаю, а только больше их на Гнилой мели никто не видел. Может, и дошел кто до Счастливых островов…

– Значит, надо идти вдоль Гнилой мели? – ласково спросил Юст. – Сбежать захотел? – В ответ Вонючка мелко-мелко затряс головой. – Нет? Умный мальчик. Завтра мы пойдем прямо на восток, и ты пойдешь первым. Усвоил?

Вонючка обреченно взглянул на восток и закивал.

В лунном свете Юст разделил еду. Вонючке досталась кость с ошметками мяса, и он набросился на нее по-волчьи, урча и подвывая. Остальные вели себя более сдержанно. Юст первым подал пример, вонзив зубы в копченую человечину.

– Я не стану это есть! – резко заявила Кристи.

– Твои проблемы. – Некоторое время Юст пребывал в размышлении, не съесть ли ему прямо сейчас второй кусок, затем, раздумав, бросил его обратно в рюкзачок и затянул горловину. – Дежуришь первая – ты. И ты, – кивнул он на Джоба. – Если этот, – кивок в сторону Вонючки, – ночью удерет, пеняйте на себя.

Эрвину выпало дежурить с Обермайером вторую половину ночи. Мучимый икотой, он с трудом заснул на куче мокрых водорослей, но спустя час проснулся и довольно хмыкнул, увидев, что спят только Юст и Валентин. Остальные сгрудились вокруг ящика и о чем-то шептались.

– Стоит начать, и дальше это уже не остановить, – разобрал он голос Кристи. – Кто станет следующим, когда у всех подведет животы? Вонючка? А может быть, ты или я?

Эрвин встал и, разминая затекшие мышцы, подошел к шепчущимся.

– Не спится, – благодушно сообщил он. – Кто хочет спать, ложитесь на мое место. Я подежурю.

– Они хотят уйти, – робко сообщил Джоб, указав на Вонючку и Обермайера. Он явно колебался, не зная, стоит ли вопить, поднимая тревогу.

– О! – удивился Эрвин. – Вдвоем?

– Я говорил с ним о Господе Вездесущем, и он понял, – низко пророкотал Обермайер. – Пока человек не чувствует Бога повсюду, а главное, в себе, он только червь. Марк первый в моей пастве. Вместе с ним я вернусь на Гнилую мель и буду проповедовать истину. Господь Вездесущий дал нам с тобой разные дороги. Хромому не дойти до Счастливых островов, а проповеднику не должно искать счастья вдали от заблудших душ. Господь Вездесущий указал мне мое настоящее место, и не мне с ним спорить.

Эрвин поскреб в голове и стряхнул с руки ком грязи.

– Ты не передумаешь?

Ян Обермайер медленно покачал головой.

– Желаю вам всем дойти до Счастливых островов.

– Желаю тебе не быть съеденным в первый же день, – негромко сказал Эрвин. – Постой… Оставь шест, он тебе не нужен. Иначе я разбужу Юста. Так хочет Господь Вездесущий.

– Бери, червь. – Шест воткнулся в кочку, качнулся и замер в наклонном положении. Зачавкал зыбун под осторожными шагами. Некоторое время было видно, как два нечетких силуэта – человека голого и человека, одетого в лохмотья, – уходят на запад, к тонкому серпу заходящей средней луны. Потом они исчезли из виду.

Первым нарушил молчание Джоб:

– Юст… – сказал он жалобно и вздрогнул всем телом.

– С Юстом придется объясняться тебе, – объявил Эрвин. – Мы с Кристи тоже уходим.

– Как? – выдавил Джоб и вздрогнул еще раз.

– Пешком. Мы вольные люди, разве нет? Кстати, мы заберем свое имущество и этот шест. Сейчас отойдем немного и дождемся утра. А утром двинемся разными дорогами.

Кристи заморгала. Эрвин выглядел таким же, как всегда, с поправкой на оборванность, грязь и растущую щетину. Скучный, заурядный и непостижимый. И однако же, она все еще жива только благодаря ему.

Интересно знать: о чем он беседовал с Валентином и Джобом в ночь перед Гнилой мелью?

– У нас нет даже ножа, – шепнула Кристи. – Правда, у тебя есть бич…

– Вот именно. Бич в драке лучше топора.

– Ты еще скажи, что подсчитал, как на болоте можно обойтись без ножа…

– Я подсчитал другое. Идем.

Он потянул за веревку, и помятый ящик, тихо шурша, пополз за ним по гнилым водорослям. Помедлив, двинулась и Кристи.

Джоб смотрел им вслед. Он так и не решился поднять тревогу.

К удивлению Кристи, уже через какую-нибудь сотню шагов Эрвин начал искать место понадежнее и, найдя его, сел на ящик, кивком предложив Кристи последовать его примеру.

– Поспи, если хочешь. А я буду ждать.

– Утра? – спросила Кристи, положив голову ему на плечо, и зевнула.

– Гостей.

Гостя выдало колыхание зыбуна. Разбуженный Джобом Валентин едва не прошлепал мокроступами мимо, как видно, убежденный, что Эрвин выбрал место на гораздо большем расстоянии от общего бивака.

– Значит, уходите? – выдохнул он.

– Извини, что не попрощались, – отозвался Эрвин. – Не хотели будить. Тебя Юст послал?

Несколько секунд Валентин о чем-то напряженно думал. Затем, видно, решил взять быка за рога:

– Он не Юст Полярный Волк. Настоящего Юста на Гнилой мели должны были узнать. Настоящий Юст не отдал бы свою женщину. Настоящий в три дня прибрал бы к рукам местную шваль. Если бы ему захотелось пойти к Счастливым островам, он погнал бы перед собой сотню шестерок, чтобы насытить язычников и расчистить путь, и, скорее всего, дошел бы! А может, нашел бы способ вернуться на материк – поквитаться…

– Допустим. – Эрвин усмехнулся. – Но какое мне до всего этого дело?

– Ты еще не понял? – Валентин кривил губы, и корка грязи шевелилась и трескалась на его щетине. – Он легко отдал Лейлу, отдаст и нас. Гнилую мель мы прошли, ему теперь от толпы проку нет. Он всех нас сдаст по дешевке кому угодно: змеям, язычникам, местным дикарям на мясо… если только не утопит завтра в трясине.

– Вас, – поправил Эрвин. – Вас, а не нас. Мы пойдем так, как сказал Вонючка. А Юст пусть идет прямо. Трясины там хватит на миллион Юстов.

– Ты никуда не уйдешь отсюда? Я сейчас.

И хотя Эрвин отрицательно покачал головой, Валентин торопился, точно боясь, что Эрвин передумает и все-таки уйдет.

– Я опять тебя не понимаю, – сказала Кристи.

– Разве? По-моему, все яснее ясного.

Кристи замотала головой.

– Тебя трудно понять. Сперва мы идем вдвоем и не позволяем себя ограбить. Потом присоединяемся к Юсту, терпим унижения и рискуем гораздо больше, чем нам нужно. Ты дерешься с людоедами на Гнилой мели и сам ешь человечину… – Кристи передернуло. – Я думала, мы сразу покинем Юста и остальных, как только снова окажемся на болоте. Почему мы не ушли сразу?

– Напомни, что я сказал тебе насчет этого перед Гнилой мелью.

– По-моему, ты сказал «посмотрим», только и всего.

– Вот именно, – хмыкнул Эрвин. – Посмотрим, кто уйдет, а кто останется.

Валентин вернулся не один, а с Джобом.

– Мы хотим пойти с вами, – сказал Валентин, и Джоб усиленно закивал. – Можно?

Эрвин задумчиво щипал пальцами оттопыренную нижнюю губу.

– Какое у вас оружие?

– У нас есть нож, – быстро ответил Валентин.

– Один нож на двоих? – Эрвин саркастически усмехнулся. – И ни одного шеста? А сколько у вас веревки?

– Остальное у Юста. – Джоб развел руками. – Второй нож, топорик, шест. Он спит с барахлом в обнимку.

Общее молчание нарушало только одышливое дыхание Джоба. Эрвин продолжал щипать губу.

– Это надо решить, – сказал Валентин, и Джоб снова кивнул, соглашаясь. – Сегодня же решить. Лучше прямо сейчас.

Оба смотрели на Эрвина. Первым, не выдержав встречного взгляда, отвел глаза Джоб.

– Это не мое дело, – бесцветным голосом сказал Эрвин.

– Верно, – понимающе хмыкнул Валентин, – это наше дело. Пошли, бухгалтер.

Зыбун заколыхался под двумя парами мокроступов и успокоился. Два силуэта растаяли. На болото ложился туман.

– Они не прогонят его, – сказала Кристи. – У них духу не хватит ограбить и прогнать. Они собираются убить его, да? Сонного?

– Это не мое дело.

– Вот как? Какое же дело, любопытно знать, ты считаешь своим? – почти крикнула Кристи.

Эрвин улыбнулся, и несколько чешуек грязи упали с его лица.

– Не шуми, там человек спит. Какое мое дело? Дойти до Счастливых островов, только и всего. Дойти самому и довести тех, кто хочет туда дойти, понятно? Тебя, например.

Двое ушедших вернулись минут через десять, когда Эрвин уже начал проявлять признаки нетерпения.

– Юст? – спросила Кристи.

– Уснул и не проснулся, это бывает, – объявил Валентин. У него дрожали руки.

Джоб усиленно закивал, подтверждая, и, протянув Эрвину рюкзачок, искательно заглянул в глаза.

– Там нож и топорик. Все остальное тоже цело.

Эрвин благосклонно кивнул.

– Можете спать.

Когда оба заснули, он пошарил в рюкзачке и достал кусок подкопченного мяса.

– Ешь, – сказал он, протягивая кусок Кристи. Ей с трудом удалось заставить себя отвести от еды взгляд и изобразить гадливость.

– Я… я не могу, – сказала она и сглотнула.

– Ты должна. Иначе тебе не дойти до Счастливых островов. А я хочу, чтобы ты дошла.

– Зачем?

– Если тебе на себя уже наплевать, сделай хотя бы одолжение лично мне, ладно?

– Ты… правда хочешь, чтобы я дошла? – Кристи сморгнула непрошеную слезу.

– Да. Не спрашивай зачем. Мне так надо. Поверь, мы еще забудем весь этот кошмар. Бери и ешь, я отвернусь.

Холодное мясо пахло дымом и оказалось сладковатым на вкус. Разжевав с усилием первый кусочек, Кристи ожидала, что ее тут же мучительно вывернет наизнанку, однако этого не произошло. Кусок еды исчез удивительно быстро.

Глава 9

Четыре

Восемь дней спустя они были еще живы и упрямо шли на север, держась ничейной полосы между Гнилой мелью и полыньей, больше похожей на море. Кое-где полоса расширялась до полутора дневных переходов, и путь уклонялся в сторону от Гнилой мели; в иных местах полоса сужалась до нескольких сот метров, эти места старались пройти быстрее, избегая возможных встреч с людьми. На ночлег устраивались ближе к полынье, куда вряд ли часто заходили собиратели головастиков, всегда мучимые голодом и всегда готовые убить, чтобы насытиться.

Один раз путники были атакованы небольшим язычником, по суждению Эрвина, очень голодным, потому что он начал атаку преждевременно и не сумел дотянуться языком до людей. Больше язычников не встретилось, вероятно, потому, что здесь не водились быстроногие стайные создания, служившие им пищей, а человеческий ресурс был ненадежен. Хищных растений не попадалось вовсе, зато змеи встречались в изобилии, и дежурным не приходилось скучать по ночам.

Гиблые топи по краю полыньи тянулись не сплошняком, но легче с того не стало. На темную торфяную воду, разлившуюся до горизонта, не хотелось и смотреть. Во время приливов она, вероятно, незаметно для глаза поднималась вместе с «берегом», но никому до этого не было дела. Тем, кто бродит по зыбуну, опасны не приливы, а совсем другое.

Запасных мокроступов больше не было, а те, что еще спасали путников от увязания, приходилось чинить каждый вечер. Лучше они от этого не становились.

Никто уже не жаловался на режущие боли в желудке – рези остались в прошлом вместе с пищей. Ловля головастиков давала самые ничтожные результаты. По примеру проповедника пытались есть комочки слизи, обирая их с ленточных водорослей.

Миазмы Гнилой мели ощущались и на расстоянии от нее; у всех четверых воспалились раны. Джоб едва плелся, держа ноги раскорячкой. Валентин надоедливо ныл и был готов забиться в истерике, как капризный ребенок. Нет, ему ничего особенного не нужно, но пусть Эрвин громко признает, что ошибся направлением. Сколько можно тащиться все на север да на север? Надо было двинуть на юг – небось уже давно обошли бы полынью. И почему, спрашивается, бросили в пищу змеям тело Юста? Были бы сейчас сыты. Ах, Кристи настояла, чтобы бросили? А кто она такая, Кристи, и по какому праву распоряжается? Сама ела человечину ничуть не меньше, чем другие. Вон Лейла слово боялась сказать без одобрения Юста, писк не решалась издать, не то что командовать! А эта шлюшка что творит? При правильном вожаке и порядки правильные, а при неправильном…

На восьмой день, когда его жалобы стали звучать в полный голос, Эрвин молча рассек ножом веревку.

– Иди ищи себе правильного вожака. Удачных поисков.

Целых полдня после этого Валентин не решался ныть.

На девятый день слева показался край темной полосы. Гнилая мель кончилась, а чудовищной полынье еще не было видно ни конца, ни края.

– Наверное, многие доходили до этого места, – поделился соображениями Джоб. – Например, та компания, о которой говорил Вонючка. По идее, должны быть какие-то следы…

– Если эти люди сгинули, от них вряд ли остались следы, – оборвала его Кристи. – Болото все подберет. А если они как-то прошли, то следов не осталось тем более.

Через день заметили, что топкий берег мало-помалу поворачивает на восток, и приободрились. Но уже к вечеру того же дня путникам стало ясно, что они всего лишь вышли на мыс, а полынья простирается дальше на север. С оконечности мыса удалось разглядеть несколько островов и далекую полоску на востоке, отличающуюся цветом, – видимо, противоположный край полыньи. Но какой смысл видеть, если не можешь достичь?

Валентин и Джоб стояли потерянные. Упав без сил, Кристи разразилась горьким смехом.

– Дошли… Это я понимаю – дошли…

– Не мешай, – бросил Эрвин. – Я считаю.

Он больше ничего не сказал за весь вечер и не пошел ловить головастиков. Но утром подозвал Кристи и указал на восток.

– Ничего не замечаешь?

– Нет.

– Острова сдвинулись. Я так и думал, что это просто обрывки болотного ковра. Они плавают.

– Собираешься переплыть на ту сторону на острове? Ты правда сумасшедший?

– Что, очень заметно? – улыбнулся Эрвин.

Кристи не приняла шутки.

– За один день не переплыть, а ночью нас отнесет назад. Если эти острова вообще двигаются, то их мотает туда-сюда. Ночью ветер дует с материка, днем – на материк.

– Умница, – похвалил Эрвин. – Это бриз. Если мы сумеем днем замедлить дрейф острова, общий результат будет в нашу пользу. У тебя есть иное решение?

– Идти на север! Когда-нибудь эта полынья кончится!

Эрвин покачал головой.

– К тому времени у нас могут кончиться силы. Еды нет, и дождей нет, как назло. Нельзя все время пить соленую бурду – опухнем и умрем.

– На Гнилой мели живут подолгу…

– Наверное, они тоже как-то собирают дождевую воду. И еще они едят человечину, а мы вроде больше не собираемся… Или собираемся?

– Нет! – крикнула Кристи. – Ни за что!

Всколыхнулась потревоженная память, кошмарное видение явилось наяву: ночь, треск кустов, тяжелое дыхание, свист бичей, крики, хрип и кашель… и старожилы Гнилой мели, грязные, голые, покрытые нарывами человекоподобные существа, стайные хищники, добытчики двуногой дичи… И зачем только Эрвин напомнил о них? Нельзя превращаться в таких существ даже ценой сохранения жизни. Лучше смерть, какой бы она ни была – медленной, от голода, или быстрой, в желудке болотного хищника.

– Ладно, – сказала она, тяжело дыша. – Говори, что ты придумал. Пока что мы здесь, а твои острова вон где.

– Мы вырежем остров сами. Думаю, ковер под нами не толще метра. Работа тяжелая, но выхода все равно нет. У нас есть топор и два ножа. Нам нужен очень небольшой островок, чтобы только держал четверых… или троих, если ты отказываешься плыть.

– Четверых, – решительно сказала Кристи. – Черт с тобой, я согласна. Когда начнем работу?

– Прямо сейчас.

* * *

На рассвете Эрвин столкнул в воду сооружение безобразного вида и сомнительной эффективности – все тот же помятый ящик с двумя шестами, привязанными к боковой стороне для плавучести и устойчивости. Черпнув черной воды, ящик лег набок и исчез с поверхности. Шесты остались на плаву. Медленно-медленно натягивалась веревка, привязанная другим концом к обломку шеста Кристи, на две трети вбитому в островок. Натянулась. Обломок шеста чуть накренился. Теперь оставалось только надеяться, что от самодельного плавучего якоря будет какой-то прок.

За ночь островок отнесло от мыса довольно далеко, но восточный берег, казалось, ничуть не приблизился. Измученные люди приняли этот факт почти равнодушно.

Островок имел треугольную форму, был мал и не любил, когда кто-нибудь подходил к его краю. Под тяжестью пяти-шести человек он наверняка затонул бы, но четверых держал сносно. Никто не заикнулся о том, что его надежности вовсе не помешали бы более солидные размеры. Даже ноющий Валентин не трогал эту тему, хорошо помня вчерашний каторжный труд и тупое отчаяние: не успеть до ночи, не успеть…

Успели. Выиграли один день.

– Я дежурю первый, – объявил Эрвин, зевнув с прискуливанием, и потер воспаленные глаза. – Остальным предлагаю лечь спать. Кстати, парусность будет меньше. Вторая смена – Кристи, далее Валентин, за ним Джоб.

Вскоре он привалился спиной к шесту и сам задремал. Веревка оставалась натянутой, а это значило, что все идет как надо.

Он очнулся, когда похожее на раскаленный медяк солнце уже перевалило через зенит, и с беспокойством огляделся. Все спали. Высоко в небе кружили две черные твари; на воде было спокойно. Мыс немного приблизился и сместился вбок. Несмотря на плавучий якорь, плот все-таки мало-помалу сносило на запад.

По идее уже наступило время дежурства Валентина, но Эрвин решил разбудить Кристи. Пусть нытик выспится, от этого всем будет только польза.

Кристи спала на спине, и многодневная, не раз возобновленная защитная корка грязи на ее лице растрескалась под лучами солнца. Проснувшись, она первым делом захотела умыться.

– Кровососов здесь уже нет…

– Кому что, – философски заметил Эрвин. Он хотел добавить еще что-то, но смолчал.

– Тебе тоже надо промыть раны.

– Уже промыл. Ты поосторожнее там на краю…

– Я знаю.

Только покончив с туалетом, молодая женщина обвела глазами пространство вокруг дрейфующего островка и сердито хмыкнула:

– Тут нам неделю плыть…

– Поменьше. Дня три-четыре, пожалуй. Если только не налетит шторм с океана и не выбросит нас обратно на западный берег.

– Если прежде не растреплет этот лоскуток в клочья…

– Приятно побеседовать с умной женщиной, – кивнул Эрвин и указал глазами на спящих. – Ты только при них этого не говори, хорошо? Пусть не дергаются.

– Ладно.

– А знаешь, – вдруг сказал Эрвин, – ты красивая.

– Ого! – прищурилась Кристи. – Это ново. А кто говорил: ноги, мол, кривые?

– Так я же не на ноги смотрю…

Он потрогал веревку. Сейчас она была натянута сильнее – бриз усиливался. Мелкие сердитые волны мочалили край островка. Очень медленно, но неотвратимо шел попятный дрейф.

– Можно кидать эту штуку впереди острова и подтягивать за веревку! – вдруг осенило Кристи. Она даже вскочила. – Понимаешь, о чем я? Мы и днем сможем плыть вперед! Или хотя бы держаться на месте!

Эрвин прищурился и почесал за ухом.

– Неплохо придумано, – признал он. – Как ни странно, мне это в голову не приходило. Оно, правда, и к лучшему.

– Почему?

– Для такой работы нужны двое, а двоих край островка не выдержит. Это раз. Кроме того, нашумим, набултыхаем и наверняка привлечем чье-нибудь внимание. Это два. Я не знаю, какие твари плавают под нами, да и не хочу знать. И последнее: мы устали, и у нас нет еды. Вряд ли на том берегу стоят мясные склады, поэтому лучше не надрываться, а спать. Чем больше, тем лучше.

Он и вправду уснул вновь, наглядно показав, что намерен беречь силы, сколько бы их ни осталось.

На закате наступил штиль. Когда веревка провисла, плавучий якорь подтянули к островку и с большим трудом выволокли на зыбкую поверхность. Валентина так и не стали будить, он проспал весь день и проснулся сам от вечерней свежести.

Ночью задул ветер с материка. Можно было не дежурить – в полынье не водились змеи, а в случае нападения из-под воды крупного хищника шансы спастись равнялись нулю, дежурь не дежурь, – но люди спали мало. Они почти не разговаривали, только Джоб бормотал себе под нос что-то неразборчивое, вероятно, моля богов местных стихий послать ветер покрепче, да поскуливал Валентин, кутаясь в обрывки робы.

Должно быть, Джоб молился не зря: к утру восточный край полыньи различался яснее и четче западного. Утренний штиль выгладил полынью – ни волны, ни ряби. Асфальтово поблескивала черная вода. С первым дуновением встречного ветерка опять столкнули в воду плавучий якорь и долго смотрели, как разматывается и натягивается веревка.

Новый день не принес особых тревог. Джоб уверял, будто мельком видел в воде далеко от островка что-то большое, но не смог описать, на что оно было похоже. Он сам не был уверен, что не галлюцинировал. В дежурство Валентина над островком упорно кружились несколько крупных крылатых тварей, и он счел за благо разбудить остальных. Твари так и не напали. Эрвин уверенно заявил, что они принадлежат к какому-то иному, еще не знакомому путникам виду. Может быть, они лишены и бритвенных кромок на крыльях?

– Стервятники, – мрачно предположил Валентин. – Ждут.

Все с ним молча согласились.

– Не дождутся, – отрезала Кристи, но ее слова прозвучали как-то не очень убедительно.

Ночной бриз был хорош, но все же недостаточен для окончания дрейфа. На рассвете островок замер в нескольких сотнях метров от цели. Спустя час он медленно поплыл назад, таща за собой плавучий якорь.

По мере того как удалялся восточный берег, людьми овладевала апатия. Эрвин через силу говорил бодрые слова, но не мог расшевелить никого. С ним соглашались: да, остались лишь сутки дрейфа, все идет хорошо – и снова впадали в молчаливое уныние. Их можно было хлестать бичом – они лишь вздрагивали бы под ударами, не двигаясь с места.

Они были правы – по-своему, но правы. Эрвин с раздражением понял, что и сам ждал чуда и едва не обиделся, как ребенок, осознав, что сегодня островок ну никак не достигнет берега. Что ж… это пройдет. У всех до единого. Это должно пройти завтра утром… если только с океана не притащится циклон… уму непостижимо, сколько времени держится хорошая погода…

Впору было молиться, как Джобу.

Он проснулся от крика, полного отчаяния. Примерно так же кричал Хайме, схваченный язычником. Но на этот раз кричали двое – Кристи и Валентин. Джоб молчал, уткнув лицо в колени. Спина его мелко вздрагивала.

Эрвин понял все. Во время дежурства Джоба плот потерял плавучий якорь. Джоб заснул, не подперев собою шест. Мало-помалу тот наклонялся, пока узел не соскользнул с него и веревка не уползла в чернильную воду.

Островок довольно далеко отнесло на восток. Плавучего якоря нигде не было видно.

Джоб шевельнулся, приоткрыл воспаленный глаз, встретился взглядом с Эрвином и прикрыл голову руками.

– Успокойся, – с ненавистью сказал Эрвин. – Ты виноват, но мы не станем тебя наказывать. Это все голод и усталость.

– Да? – рыдающе воскликнул Валентин. – А что мы делать будем, а? Помирать? Скажи, умник!.. Я три дня не ел! Тянуть жребий – кого первого?..

– Заткнись. Если погода не изменится, нас все равно принесет куда надо. Только не так быстро.

– Это почему? – без особой надежды в голосе спросила Кристи.

– Волны. Мы ближе к восточному берегу, а значит, волны с запада будут выше и круче восточных. Там у них больше простора для роста. Паршивый, а движитель.

– Теоретик! – скривился Валентин.

– Закройся и спи. Ночью у всех будет занятие: высматривать наши шесты с ящиком. Быть может, сумеем поймать.

Ночь обманула надежды: с запада приволокло сплошную облачность, погасившую лунный свет. Несколько раз начинал моросить дождь, и люди, жалея о пропавшем ящике, собирали дождевую влагу в миски, ловили ее прямо ртом. Каждому удалось набрать по глотку, не больше.

К рассвету островок находился еще дальше от берега, чем вчера, но продолжал едва заметно двигаться на восток. Западный ветер еще не иссяк, но дул неуверенными порывами с большими паузами, словно раздумывая: а стоит ли стараться?

Еще до полудня он стих окончательно. Над темной водой повисла волглая морось – не туман и не дождь.

Потерянный плавучий якорь так и не был замечен.

«Шагов четыреста», – прикинул Эрвин расстояние до берега и поймал себя на том, что Саргассово болото успело сильно изменить его понятие о шаге. Пожалуй, до цели оставалось метров сто пятьдесят.

В полдень морось начала падать косо. Ветер понемногу тащил размокший островок на запад.

– Придется подождать еще сутки, – со вздохом объявил Эрвин.

Джоб и Кристи приняли его слова безучастно, зато Валентин, казалось, только их и ждал.

– Сутки?! Да мы тут сдохнем! Ты взгляни, что у тебя под ногами! Через сутки эта твоя дрянь просто развалится!

– Меньше топчись, и не развалится, – холодно посоветовал Эрвин, уже понимая, что Валентин не успокоится. Чересчур взвинчен. Сил осталось как раз на одну хорошую истерику.

– Это ты нас сюда затащил! Ты-ы-ы!..

Обвинение было столь нелепым, что Эрвин не сдержался:

– Я все рассчитал правильно! Если бы не этот идиот…

– Джоб не виноват! Ты сам дрых во время дежурства! Что, нет? Я видел!

– Дрыхнуть тоже надо с умом!

– Да? Тебе просто повезло, а ему нет! Скажешь, не так? А теперь мы сдохнем, ты понял? Сдохнем! Если бы с нами был Юст…

Эрвин глубоко вдохнул и сосчитал про себя до десяти.

– Брэк, – сказал он спокойнее и поморщился, не дождавшись тишины. – А ну-ка взяли себя в руки! Всех касается. Ты собираешься только вопить или что-нибудь предложишь?

Джоб и Кристи молчали, но апатия начинала терять над ними власть.

– Я поплыву туда, – орал Валентин, указывая на недалекий берег, – а вы оставайтесь, если хотите подчиняться этому придурку! Обойдусь без вас! Без тебя и твоей шлюхи! Джоб, ты со мной?

– Я не умею плавать… – понуро сознался Джоб и покачал головой.

– Тогда я один. Счастливо оставаться. Может, встретимся на Счастливых островах…

– Ты останешься, – сказал Эрвин, снимая с плеча бич.

Валентин моментально выхватил нож.

– Да? Останови меня, умник.

Эрвин медленно замахивался. Долгую секунду Валентин с налитыми кровью глазами решал, прыгнуть ли немедленно в черную воду или сперва попытаться убить виновника всех бед. Затем коротко размахнулся и метнул нож.

Не умея метать ножи, он взял слишком высоко. Нож, вращаясь, пролетел над головой Эрвина и где-то далеко позади с бульканьем ушел в воду. Спустя мгновение Валентин сильно оттолкнулся и оказался в воде сам.

Ему удалось проплыть почти половину расстояния до берега. Затем асфальтовая вода вокруг него взбурлила, голова пловца скрылась и больше не показывалась.

Кристи отвернулась. По лицу Джоба текли слезы. Эрвин положил руку ему на плечо.

– Иногда не уметь плавать – это достоинство…

Глава 10

Три

Серая крылатая тварь сидела на краю островка, наблюдая за людьми внимательными глазами. Эрвин хрипло закричал, и она нехотя поднялась в воздух. С полдесятка ее сородичей лениво чертили небо высоко над островком.

Крик Эрвина разбудил Кристи. В забытье, больше похожем на голодный обморок, ей чудились Счастливые острова. Она никогда не видела их, но была уверена, что это они. Там было синее море, и белый песок нестерпимо сиял на солнце, а от морских водорослей пахло йодом, а не гнилью. Разве обязательно надо куда-то идти, чтобы оказаться там? Достаточно просто закрыть глаза…

– Умереть с голоду вам здесь не дадут, и не надейтесь, – зло сипел Эрвин, безжалостно разрушая сладкие сны. – Эти стервятники не станут дожидаться, когда мы помрем, им вполне достаточно, чтобы мы не сумели отбиться…

Прошло еще двое суток, прежде чем ветер и волны все-таки подогнали островок к западному краю полыньи. Ночами все трое бодрствовали и, несмотря на плачевное состояние островка, почти все время стояли на сыром ветру, распахнув на себе грязное тряпье, чтобы создать хоть какую-нибудь парусность; днем спали или просто лежали ничком.

На рассвете третьего дня они перебрались на берег, и зыбун показался им надежной твердью. Хотелось плясать. Хотелось гладить и целовать гнилые водоросли. Джоб плакал и смеялся. Даже последовавшая сразу после высадки атака двух крупных змей не сразу погасила лихорадочное возбуждение: одну змею Эрвин исхлестал бичом в лапшу, вторую Кристи насадила на острый обломок шеста и с криком ярости стряхнула в полынью, где извивающаяся тварь и затонула.

– Хорошо, что их было только две, а не пять, – немного погодя сказал Эрвин, покачав головой. – Иначе бы они до нас добрались.

Люди приходили в себя. Понемногу в затуманенные головы возвращалась одна и та же мысль: сколь мала одержанная победа по сравнению с оставшейся частью пути! Счастливых островов нет и нет, а частные успехи никогда ничего не решали…

Кристи не смотрела в глаза. Джоб сплюнул и безнадежно помотал головой.

От опасного лихорадочного возбуждения до гибельной апатии только один шаг, и этот шаг нельзя было дать им сделать.

– Сколько осталось веревки? – грозно спросил Эрвин. – Всего-то? Мало. Обрывки есть? Вяжи их вместе. Идем одной связкой. Джоб, ты впереди. Кристи, отдай ему шест и возьми нож. Мне хватит бича.

Весь день сеялся мелкий дождь, и пришлось взять направление по компасу, надеясь, что он все-таки не слишком врет в этих местах. За день прошли всего ничего, зато кое-как насытились: крупные жирные головастики изобиловали в мелких лужах. Серые твари отстали, язычников не встретилось. Временами нападали змеи, но до кожи не добрались и никакого ущерба не нанесли.

Следующий день оказался похожим на предыдущий, с той разницей, что к вечеру добрались до купы чахлых кустов, произросших прямо на зыбуне, и заночевали хотя и под дождем, но все-таки не в луже. Одна зажигалка еще действовала, но костер развести не удалось: насквозь сырые прутья категорически не желали гореть.

Как и вчера, Эрвин и Кристи легли, обнявшись. В двух шагах от них кашлял и постанывал Джоб – первый дежурный в эту ночь. Болото слабо фосфоресцировало. Крошечным светящимся организмам не было никакого дела до сорока миллионов человек, топчущих единственный материк планеты и выбрасывающих в заболоченное окраинное море свои человеческие ошметки. Всесильное болото могло даже позволить им пожить подольше себе на забаву.

– Смешно подумать, – шепнул Эрвин, убрав с уха Кристи слипшуюся сосульку некогда рыжих волос. – Когда-то я считал это правильным.

– М-м? Ты о чем?

– Об изгнании из социума, принятом на Хляби. Социологи до сих пор спорят о том, что такое приговор: наказание ли, предостережение ли остальным, искупление ли, шанс ли задуматься, а может, просто-напросто тривиальная месть общества индивиду. Странно, но мне всегда была по душе социальная защита. Нет преступника – и общество защищено от него, а куда он делся, в сущности, не так уж важно… Честное слово, прогулка к Счастливым островам вместо луча в затылок представлялась мне прямо-таки благородной гуманностью! Я не шучу.

– А теперь? – равнодушно спросила Кристи.

Эрвин долго молчал.

– Расскажи, как ты убила своего муниципального инспектора.

– Зачем тебе это знать?

– Просто хочется.

– Ножом… Он визжал, как свинья… Ты не хочешь узнать, за что я его убила?

– Я знаю. Он привез тебя на Хлябь, сулил златые горы и положение в обществе, на самом же деле завез в гнилую дыру и в конце концов бросил или уступил кому-нибудь. Так?

– Откуда ты только все знаешь?

Кристи показалось, что Эрвин улыбнулся, прежде чем ответить:

– Я же как-никак вычислитель…

– Ты уже вычислил, сколько мы еще продержимся? – спросила Кристи, глотая злые слезы. – День, два? В неделю не верю.

Эрвин вздохнул – и совсем не безнадежно.

– Мы все-таки дойдем, – сказал он. – Я хочу дойти. Мы уже столько прошли, что искупили все мыслимые грехи, прошлые и будущие. Будет обидно, если все это окажется напрасным, понимаешь?

– Не знаю, – всхлипнула Кристи.

– Ну что ты, маленькая, – ласково сказал Эрвин, погладив ее по голове. – Мы уже прошли больше, чем нам осталось. Все будет хорошо, вот увидишь…

* * *

Еще три дня они шли на восток под нескончаемым мелким дождем, связанные между собой остатками веревки, шли, кормясь головастиками, отгоняя змей и вытаскивая провалившихся. Почему-то здесь не встречалось язычников, может быть, в силу большой глубины топи, а может быть, как неуверенно предположил Эрвин, оттого, что у донных моллюсков наступил период сезонного поста, связанного, например, с размножением. Один раз, правда, метрах в пятидесяти позади путников, там, где они только что прошли, вздулся очень знакомый бугор и прорвался с оглушительным хлопком, однако вместо лилового щупальца в небо ударил фонтан бурой грязи, забрызгавшей всех троих, и дыра в зыбуне еще долго булькала пузырями остаточного метана.

На четвертый день головастиков стало меньше, а на пятый они пропали вовсе. Куда-то исчезли и змеи, что могло только радовать, тем более что лоза-бичевка, редкая по ту сторону полыньи, по эту сторону не встречалась совсем. Зыбун казался прочным. Если бы не голод, не слабость, не воспалившиеся, плохо рубцующиеся раны… Через каждые сто-двести шагов ноги останавливались сами, и люди ждали, когда рассеется черная качающаяся пелена перед глазами, когда перестанет бешено колотиться сердце.

Кристи чувствовала, что тупеет, и это странным образом не пугало ее. Джоб потерял всякую способность возражать приказам и покорно шел впереди без смены, с каждым днем все сильнее кашляя и постанывая при каждом шаге. Эрвин стал молчалив и лишь изредка нарушал равномерное чавканье шагов короткой хриплой командой взять немного правее или левее.

Шлеп, шлеп. Плюх, плюх. Чвак, чвак.

Зеленые водоросли. Бурые водоросли. Живые водоросли и гнилые водоросли, переплетенные, как гамак, свалянные, как войлок. Гроздья соплодий – еще незрелых и уже выбросивших споры, гниющих, похожих на старые мочалки. Жижа и пузыри под разваливающимися мокроступами.

Болото впереди, болото сзади. Болото и справа, и слева, и под ногами. Лишь сверху – низкая каша серых облаков и заунывный мелкий дождь.

К вечеру дождь пошел косо, ветер быстро усиливался. Облачная каша зашевелилась, словно кто-то огромный орудовал небывалой поварешкой. Успокоившись на несколько минут, ветер стал налетать короткими злыми шквалами.

Эрвин остановился первым. Кристи не услышала его слов, и ему пришлось потянуть за веревку.

– Что? – крикнула она.

Новый шквал заставил попятиться Джоба.

– Остаемся здесь! – прокричал Эрвин, указывая себе под ноги. – Кажется, это серьезно!

Заслоняясь от ветра, Кристи указала вперед, где кончались рябые лужи и начиналась кочковатая полоса, на вид более сухая и прочная.

– Может, лучше там?

– Не нравятся мне эти кочки, – прокричал Эрвин ей в ухо.

Покорного, безразличного ко всему Джоба подтянули за веревку, заставили лечь и легли сами. Быстро темнело. На Саргассово болото падала ночь, и вместе с нею усиливался ветер. Стало трудно дышать. По небу стремительно неслись облака, плотные и черные, как комья грязи. Дождь бил горизонтально.

Оставалось ждать – и надеяться, что ветер не будет усиливаться бесконечно. Но он усиливался. Лишь несколько слов не сказали – прокричали друг другу в ухо люди, смирившиеся с неизбежным:

– Держись крепче – может снести…

– Держусь… Откуда идет этот ураган – с океана?

Кристи не расслышала ответа, но по кивку поняла, что Эрвин ответил утвердительно.

– Значит, он прошел над Счастливыми островами?

– Значит. И даже был сильнее там, чем здесь.

– Понимаю… Просто жить, дышать и ходить по твердой почве – это уже счастье, верно?

– Вот именно.

Потом разговаривать стало невозможно. Рев ветра перекрыл все звуки. Ураган нес над болотом вырванные кусты, швырял в лицо растрепанные клочья водорослей, водяную пыль. В болото били молнии.

Это было нестерпимо, но это нужно было вытерпеть, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть и не умереть.

Ураган продолжался всю ночь и стал стихать лишь под утро. С рассветом он сделал еще одну попытку усилиться, но быстро изнемог и в полдень сбавил напор до обычного крепкого ветра. Красный диск солнца выглянул из-за туч, но еще долго трое полуобморочных людей лежали неподвижно или слабо ворочались, не в силах встать.

Кристи первая заметила черную тварь, кружащую высоко в небе. Очень скоро к ней присоединилось с десяток ее сородичей. Крылатые хищники, удивительно скоро оправившиеся от урагана, высматривали добычу, постепенно снижаясь.

Неизвестно откуда появились несколько крупных серых летунов и отогнали черных. Падальщики собирались первыми получить свою долю. Ловя ромбовидными крыльями восходящие потоки, они терпеливо ждали, по-видимому, нисколько не сомневаясь, что ждать придется недолго.

Эрвин застонал и сел в луже. Затем попытался встать, и у него это получилось.

– Подъем…

Далеко не сразу ему удалось поставить на ноги Кристину, а затем с ее помощью – Джоба. Казалось, тот вот-вот рухнет плашмя, как бревно. Мутный взгляд клерка выражал только одно: уйдите все, не тормошите, мне так хорошо в покое, зачем тащить меня куда-то?..

– Он не сможет идти, – хрипло сказала Кристи, безнадежно покачав головой, – да и я пока тоже… Нужен отдых.

– Я пойду, – сомнамбулически пробормотал Джоб и пошатнулся.

– Ты видишь? – крикнула Кристи. – Видишь?

– Вижу. Пойдем завтра с рассветом, а сейчас только устроимся на ночь. Джоб, сходи вон туда, посмотри место, – Эрвин показал рукой, – там, по-моему, посуше. Мы с Кристи пока соберем барахло.

Джоб механически кивнул и, освободившись от веревки, размеренно, как автомат, зашлепал по лужам к кочкарнику. Эрвин сматывал веревку, неотрывно глядя ему вслед.

– У меня голова раскалывается, – пожаловалась Кристи.

– Резкий перепад атмосферного давления… Ну и недоедание, конечно. Первое пройдет. Второе тоже… когда-нибудь.

– Ты на это еще надеешься?

– Уверен.

Джоб продолжал неуклюже шлепать прямо к кочкам.

– Почему ты вчера сказал, что тебе не нравятся эти кочки? – шепотом спросила Кристи.

– Потому что там суше, а кусты почему-то не растут, – так же шепотом объяснил Эрвин.

– Так может… – начала Кристи и не окончила. Смысл действий Эрвина стал виден, как на ладони, и надо было совсем лишиться рассудка от усталости и голода, чтобы не понять его. Почему она считала Эрвина подлецом? Он лишь цинично рационален, зато кругом прав. Только так тут и можно идти – пробуя гнилые хляби живым зондом, выбирая на эту роль слабейших, которым все равно не увидеть края болота. Просто Эрвин понял это сразу, а до нее дошло только что…

Все произошло очень быстро. До ближайшей кочки оставалось несколько шагов, когда, взбив в лужах фонтанчики, навстречу Джобу рванулись какие-то тонкие белые нити и в один миг оплели его по рукам и ногам. Рывок – и сбитый с ног Джоб забарахтался и закричал, скорее удивленно, чем испуганно. Не выдержав, охнула Кристи.

На бегу – если только неуклюжее шлепанье по болоту можно было назвать бегом – Эрвин замахнулся бичом. Свистящий удар упал на белые нити, но не перебил их. Второго удара не получилось: бич был схвачен нитями, с необычайной легкостью вырван из руки Эрвина и утянут в зыбун.

Джоб завопил, по-видимому, скорее от ужаса, чем от боли. Он быстро превращался в белый кокон. Затем он замер, застонал, дернулся два раза и остался недвижен.

– Он… мертв? – сглотнув, спросила Кристи.

Эрвин кивнул. Они стояли и смотрели, как новые белые нити выползают из болотного ковра, безошибочно тянутся к жертве, касаются ее и вроде бы замирают.

– Они прорастают прямо в него, – угрюмо сказал Эрвин. – Он их питательный субстрат.

– Растение? – Кристи хотела отвернуться и не смогла.

– Думаю, гриб. Эти нити – его гифы. Мицелий.

Молча они отошли на безопасное расстояние и выбрали место для ночевки. Солнце садилось в уходящую на запад тучу так нехотя, словно боялось запачкаться. Два лунных серпа проступили в налившемся густой синевой небе.

– А ведь Джоб нас спас сейчас, – сказала Кристи почти равнодушно. – Завтра мы пошли бы прямо туда…

– Да, – глухо ответил Эрвин. – Так и случилось бы. И тогда Джоб спас бы нас завтра.

Глава 11

Два

К утру от Джоба осталось немного: кожа, кости и обрывки одежды, наполовину втянутые в зыбун и уже покрытые буро-зеленым налетом. Было ясно, что через несколько дней лишь продолговатая кочка будет отмечать место гибели тихого клерка, осужденного за неведомые прегрешения.

Хищный гриб оказался не один – похоже, впереди их притаилось великое множество, и не везде их присутствие отмечали кочки. Привязав веревку к обломку шеста, Эрвин метал его перед собой, как гарпун. Втыкался ли шест в зыбун или падал плашмя – всякий раз к нему тянулись тонкие белые нити, и надо было успеть выбрать веревку, чтобы не остаться без шеста, хотя бы уполовиненного. Прошло полдня, прежде чем двоим путникам удалось обогнуть опасное место, сделав большой крюк к югу.

Хуже было другое: ураган растрепал болотный ковер, и там, где заведомо не могли прятаться хищники, теперь пузырилась болотными газами новорожденная трясина. Словно сбившиеся в плотную стаю льдины, недвижно лежали водорослевые поля, разделенные рваными полосами булькающей грязи. Движение сильно замедлилось, приходилось искать более или менее надежные места переправы с поля на поле, часто останавливаться и, уподобляясь шахматистам, рассчитывать путь на несколько ходов вперед.

– Зато сразу видно, где слабина, – утешал Эрвин.

Ему пришлось сознаться в ошибке, когда Кристи внезапно провалилась по грудь в, казалось бы, прочном месте и, не будь при ней обломка шеста, неминуемо ушла бы в трясину с головой.

Два головастика составили всю добычу дня, честно поделенную поровну. Кристи пробовала ловить мелких рачков, суетящихся в водорослях, но они оказались отвратительными на вкус и вряд ли съедобными.

За день прошли мало. Засыпая в объятиях Эрвина, Кристи уже спокойно думала о том, что голод убьет их раньше, чем из дымки на горизонте покажутся Счастливые острова. А может быть, карты сознательно врут и вместо островов Саргассово болото упирается в океанский простор? Кто там разберет, почему оно не размывается океаном…

На следующий день им повезло. В первых лучах разгорающегося рассвета Эрвин набрел на ночную лежку одного из стремительных стайных созданий, виденных прежде только издали, и успел прикончить животное ножом, прежде чем оно вскочило и унеслось прочь.

Они остановились на отдых задолго до заката только потому, что опять наткнулись на заросли кустарника. Эрвину удалось запалить костерок и кое-как обжарить на нем добычу. До ночи они упивались сочным мясом, мучаясь необходимостью есть часто, но понемногу, и все равно корчились от рези в желудках.

Весь следующий день они провели на месте и доели пойманное животное до пустой, тщательно выскобленной хитиновой оболочки. Они глодали бы и кости, но существо было лишено костей.

Потом они спали, обнявшись, и сквозь сон чутко прислушивались к тому, что делается на болоте. Когда Эрвин начал снимать с женщины обрывки тюремной одежды, Кристи помогла ему. И они исступленно любили друг друга, ворочаясь в темной пузырящейся луже на болотном ковре, прогнувшемся под тяжестью двух сплетенных тел над гиблой топью, вдыхая гнилые миазмы болота и не ощущая их, удивляясь про себя только одному: как у них обоих еще хватает сил и желания любить.

– Мы ведь дойдем до Счастливых островов, правда?

– Да. Осталось уже не так много.

– Раньше я не верила… А теперь вот верю. И знаешь, я хочу тебя спросить об одной вещи… только ты ответь честно…

– О какой вещи?

– Сперва пообещай, что ответишь честно.

– Честное уголовное.

– Перестань…

– Тогда честное земноводное. Еще пару ночей поспим в лужах, и у нас жабры отрастут.

– Ты не шути, ты пообещай по правде…

– Обещаю. О чем ты хотела спросить?

– Ты ведь все наврал, да? Ты врал с самого начала? Про то, какой ты умопомрачительный вычислитель и как все оптимально просчитываешь? Ты меня успокоить хотел, да?

Она ждала ответа, и ответа не было.

– Почему ты молчишь? Жалеешь меня?

– Да, – глухо сказал Эрвин. – Я все наврал. Ты расстроена?

– Нет, что ты. Я рада. Это ужасно – любить человека, который может рассчитать твою любовь и ввести ее в систему уравнений, правда?

– Правда.

Ночь выдалась чудесная: ясная, но теплая. Не напали змеи, не шевельнулась топь, выдавая медленное приближение язычника. В эту ночь они поняли, что болото может быть щедрым.

Утром Кристи спросила:

– Мне по-прежнему идти впереди?

– Так надежнее, – ответил Эрвин, вздохнув. – Пусть я не вычислитель, но ясно же… Но если хочешь, мы будем идти первыми по очереди.

– Ладно уж. – Кристи махнула рукой и улыбнулась. – Плетись сзади, любуйся на мои кривые ноги.

– Они прямые…

Чем дальше они уходили на восток, тем меньше жизни становилось в болоте. Бывали дни, когда им не попадалось ни одно живое существо. Поиски головастиков изнуряли, не давая результата. Комочки слизи – и те куда-то исчезли с ленточных водорослей. Лишь серые крылатые твари по-прежнему висели высоко в небе, неотступно дожидаясь своего часа.

На девятнадцатый день, считая от Гнилой мели, Кристи стала жаловаться, что ее ботинки жмут. По-видимому, от голода и соленой воды стали опухать ноги. Эрвин с трудом снял с нее обувь и спрятал в рюкзачок, больше похожий на ком грязи. Назавтра он почувствовал, что начинает опухать сам, разулся и, не желая таскать лишний вес, зашвырнул обе пары ботинок в ближайшую лужу.

– Лучше быть босыми, но живыми, – прокомментировал он свой поступок.

На двадцатый день огромный язычник взорвал зыбун в каких-нибудь пятидесяти шагах от них. Его взметнувшееся вверх лиловое щупальце было ростом с телемачту. Когда оно изогнулось и начало обшаривать болото вокруг себя, по водорослевому ковру заходили штормовые волны. Спасаться бегством было бессмысленно. «Не шевелись!» – крикнул Эрвин, хотя Кристи и без того оцепенела от ужаса. Щупальце описало круг, прошло выше Кристи, задело и вдавило в зыбун неподвижного Эрвина, но не схватило. Быть может, ближе к основанию оно было не столь чувствительно.

Они ползли из опасного круга, боясь колыхнуть зыбун, боясь шевельнуть гнилой водорослью, часто и надолго замирая. Им уже удалось отползти на безопасное расстояние, когда язычник вновь почуял добычу и, оставшись ни с чем, принялся бешено хлестать щупальцем во все стороны, мигом превратив болотный ковер в непролазную топь. Они успели убежать, а потом долго лежали в теплой соленой луже, не в силах подняться и продолжить путь.

– А помнишь нашу ночь? – еле слышно спросила Кристи.

– Конечно, – прохрипел Эрвин. – Разве можно забыть?

– Болото швырнуло ее нам, как подачку. Больше у нас не будет таких ночей.

– Наверное… То есть не будет на болоте. Вот погоди, доберемся до Счастливых островов…

– Я буду уродиной там, на Счастливых островах, опухшей злой уродиной. Даже если отмою всю эту грязь. Там прыщи. Ты и смотреть на меня не захочешь. Саргассово болото просто так не отпускает. А по ночам я буду кричать от кошмаров.

– Ты будешь самой лучшей. Самой прекрасной.

– По-моему, эта грязь никогда не отмоется…

– Отмыть можно все, поверь. Мы забудем прошлое, как дурной сон. А болото забудем в первую очередь, это я тебе обещаю.

– Я не смогу. – Кристи покачала головой. – И ты не сможешь.

– Кто знает. Во всяком случае, мы с тобой очень постараемся, правда?

На двадцать первый день хищное растение незнакомого вида, больше похожее не на растение, а на клубок иссиня-черных змей, пропустило Кристи мимо себя и набросилось на Эрвина. Ему удалось срезать с тела лианы-щупальца и освободиться от рюкзачка, очевидно, принятого растением за лакомую добычу.

В тот же день Эрвин нашел лозу-бичевку и срезал ее, но потерял при этом нож, утащенный в зыбун взбесившимся обрывком лозы, и едва не лишился кисти. Горевать не приходилось: только тот, кто никогда не ходил по Саргассову болоту, мог воображать, что нож ценнее бича.

На двадцать третий день Эрвин обнаружил, что передвигаться на четвереньках, оказывается, гораздо проще и приятнее, нежели на двух ногах. И почему он не знал этого раньше?.. Лишь невероятным усилием воли он заставил себя встать, выждать, когда рассеется чернота перед глазами, и в первый раз из многих тысяч раз за этот день выдрать из вязкой грязи ошметок мокроступа.

Чвак. Чвак. Чвак.

Голодные обмороки повторялись с пугающей регулярностью. Когда падала Кристи, Эрвин отмечал этот факт сознанием, но продолжал идти вперед, пока не спотыкался о распростертое тело и не падал сам. Когда падал Эрвин, Кристи некоторое время пыталась идти вперед, зря натягивая веревку, затем нехотя возвращалась. Помогая друг другу подняться, они думали о том, что вряд ли сумели бы встать, не опираясь друг на друга. А главное – не захотели бы.

Вероятно, одна-единственная голодная змея могла бы сейчас без особого труда убить их обоих. Но змей не было. Лишь стервятники не переставали выписывать круги в веселом безоблачном небе.

– Все, – выдохнула Кристи, остановившись, и не упала только потому, что оперлась на обломок шеста. – Больше не могу. Пусть мы умрем, так будет лучше…

– Мы еще можем идти, – пробормотал Эрвин, с мучительным трудом переставляя ноги. – Мы не умрем…

– Я не хочу жить, не хочу! – Кристи беззвучно плакала.

– Чуешь? – спросил Эрвин и потянул носом воздух.

– Нет. Что я должна чуять, скажи? Ну что?

– Морской воздух. Воздух открытого моря, а не Саргассова болота. Так пахнет свобода. Жизнь, твердь под ногами и наверняка пища. Осталось совсем немного.

– Тебе почудилось. – Кристи безнадежно помотала слипшимися сосульками волос. Но голос ее дрогнул.

– А я тебе говорю, что осталось немного. День, может быть, два. Скоро будем там.

– Ты правда в это веришь?

– Конечно. Думаю, при хорошей прозрачности воздуха мы уже сейчас видели бы вершины островов. Они вулканические, гористые.

– А по-моему, этому болоту конца не будет.

– Будет. Мы хорошо идем. Если бы у нас было столько же сил, сколько в первый день, мы дошли бы уже сегодня. А так – завтра.

– Ты уверен?

– Ну, или послезавтра. В самом худшем случае. Ну, двинулись…

– Если послезавтра не… – вздохнула Кристи, делая шаг вперед.

Она не успела ни договорить, ни крикнуть. Тонкая растительная пленка, так похожая на надежный болотный ковер, порвалась под ее ногой. Кристи погрузилась в топь со скоростью брошенного в воду камня.

Рывок швырнул Эрвина лицом в грязь. Он заскользил юзом, сумел затормозить ступнями, обеими руками вцепился в мокрую скользкую веревку. В «окне» гиблой трясины лениво колыхалась маслянистая вода.

– Держись! – шипел он, молясь, чтобы веревка не просекла прогнувшийся болотный ковер. – Я вытяну! Я вы…

Ему казалось, что он мало-помалу отвоевывает у болота его добычу, хотя на самом деле его самого понемногу подтаскивало к топкой ловушке. Затем там, в глубине, что-то резко дернуло веревку, будто клюнула голодная рыбина немыслимых размеров, и обрывок веревки легко выскочил из трясины.

Несколько секунд Эрвин тупо смотрел на обрывок, пока не понял, что спасаться бегством незачем. Никакой неведомый обитатель трясины не устраивал здесь западню. Составленная из многих кусков веревка не была перекушена – всего лишь разошелся неумело завязанный узел.

Глава 12

Один

В гаснущих сумерках следующего дня Эрвин выполз на каменистый берег, взобрался выше черты самого высокого прилива, упал и сразу уснул. Какие-то животные бродили вокруг него ночью, но не решились подступить вплотную. Временами выпадая из сна в дрему, он чувствовал их присутствие, слышал шорох когтей по камню, обонял незнакомый запах. Есть зверье – тем лучше. Животные – это пища. Это хорошая пища, в отличие от головастиков, которые надоели до рвоты. И Эрвин снова проваливался в сон. Здесь, на твердой теплой гранитной скале, прогретой солнечными лучами и не успевающей остыть за ночь, можно было спать сколько угодно.

Никто не посмел напасть на него в темноте, а когда рассвело, он заметил нескольких чешуйчатых зверьков, с любопытством смотревших на него и не выказывающих ни злобы, ни боязни. Удар бича прикончил одного из них, остальные отбежали подальше, однако и не подумали умчаться восвояси, а, высунув языки, расселись рядком в некотором отдалении и смотрели, как человек готовит себе завтрак. И только когда дым костра вильнул в их сторону, они нехотя разбрелись и исчезли в кустах.

Ничего вкуснее этого зверька, зажаренного на палке, Эрвин не ел с тех пор, как ступил за кордонный невод на материковом мысу, а теперь ему казалось, что ничего вкуснее он не ел с самого рождения. Истекая слюной, он не стал дожидаться, когда пища прожарится, и набросился на дымящееся полусырое мясо с алчностью пираньи. Пожирая зверька, он взрыкивал и подвывал. Он давился мясом, мучаясь икотой и успевая зорко поглядывать по сторонам: не собирается ли кто отнять его добычу? Даже себя он не стал бы защищать с такой яростью, как полуобглоданную тушку убитого им животного. Как хорошо, что он дошел один! Будь здесь еще кто-нибудь – пришлось бы делиться.

Объевшись «зайцем», как он решил назвать это неизвестное ему животное, он снова уснул, на этот раз крепко, без снов, и проснулся не раньше, чем почувствовал, что больше не хочет спать. Сколько раз во время скитаний по болоту он мечтал вволю наесться и выспаться! – и вот получил разом то и другое. Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться…

Во всяком случае, для тех, кто умен и упорен.

Пока он спал, остатки зверька куда-то исчезли, но Эрвина это не огорчило: доверчивых зверьков в любой момент можно было добыть сколько угодно, «зайцы» прямо кишели в зарослях на берегу и без боязни подпускали к себе человека на несколько шагов. Похоже, они никогда не встречались с людьми.

Эрвин удержал себя от жгучего соблазна сейчас же перебить как можно больше тупых «зайцев» и обеспечить себя пищей минимум на неделю. Успеется. А пока стоит осмотреть новые владения.

Теперь, когда он достиг своей цели, мышцы не желали трудиться как следует. С трудом поднявшись на вершину невысокой горушки, Эрвин был вынужден присесть на теплый камень, но и сидя увидел вдали океан. До его берега можно было дойти за день, одолев несколько холмов и увалов. Как ни хотелось немедленно пуститься в путь, трезвый расчет подсказал Эрвину, что торопиться незачем. Кошмар Саргассова болота остался позади, и теперь некуда спешить.

Спустившись в низинку, он нашел ручей и напился. Вода, к его удивлению, оказалась теплой и минеральной. То и дело отдыхая, он поднялся вверх по ручью и нашел природный бассейн с горячим источником. Несколько животных незнакомого вида валялись на мелководье, явно блаженствуя.

Эрвин прогнал их камнем и решил, что лучшего места ему не найти. Сюда не долетал резкий ветер с океана, здесь почти не обонялись гнилые миазмы болота. Пять дней он жил подле источника, ежедневно подолгу купаясь в бассейне и быстро восстанавливая силы. Он отскреб с себя корку грязи, вылечил гноящиеся глаза, добился шелковистости шевелюры и отросшей бороды и уничтожил лишайную корочку в паху. Спал на куче мха и сухих веток, а если небо сулило дождь, перебирался в шалаш, построенный им под развесистым деревом с изумительно сочными плодами.

Он много ел. Кроме плодов и ягод, на острове бегало, ползало и произрастало все, чтобы вкусно насытить голодного изгнанника. Охота на «зайцев» всякий раз приносила успех. Крупные нелетающие птицы с нежным, но жирноватым мясом без труда ловились голыми руками. Ленивые ящерицы, кормящиеся болотными водорослями в полосе отлива, вносили разнообразие в меню. Ни крупных одиночных хищников, ни мелких стайных, опасных числом, на острове, по-видимому, не водилось, и Эрвин вскоре перестал принимать меры предосторожности во время сна. Даже крылатые твари, ужас Саргассова болота, почему-то избегали летать над сушей. Он, единственный на острове человек, являл собою вершину пищевой пирамиды, что его вполне устраивало. Беспокоиться было не о чем.

На шестой день он почувствовал себя достаточно окрепшим для большой прогулки и к вечеру пересек остров от болота до океана. Вид катящихся к песчаному берегу океанских валов взволновал его. Как ничтожен перед водной стихией единственный материк по имени Материк, плоский и заболоченный не только по периферии! Как ничтожны люди, давшие планете уничижительное имя Хлябь, люди, настолько погрязшие в нескончаемой суетливой возне, в борьбе выгод и тщеславий, что, умея смотреть, они разучились видеть!

Эрвин набрал в ладони соленой морской пены, умылся ею и засмеялся.

Кристи была права: выгнать приговоренного в Саргассово болото, вместо того чтобы скоро и милостиво пристрелить его, и объявить изгнание в ад гуманностью – это по-человечески. Позволить приговоренному пройти через ад и достигнуть рая – это абсурд, а значит, тоже по-человечески.

Он нашел бухточку, защищенную от волн, вволю выкупался, выстирал и высушил на горячем песке обрывки одежды. По правде говоря, от тюремной робы и неудобных штанов осталось как раз столько материи, что впору было задуматься: надеть ветхие обрывки на себя или обернуть ими чресла на манер набедренника? И что делать, когда ветошь совсем истлеет?

Некоторое время его занимал этот вопрос, затем Эрвин рассмеялся. А ничего не делать! Зимы в этих широтах не бывает, можно обойтись вовсе без всякой одежды. Стесняться некого, людей здесь нет и не предвидится.

Он один достиг Счастливых островов, только один! Другие не смогли бы, а Матиас – самый умный! – сразу понял, что незачем долго мучиться, оттягивая финал. Хотя какая разница, что он там понял… Кто, ну кто мог бы дойти, пусти эту девятку по болоту еще раз? Юст? Пожалуй, этот паханчик мог бы сдохнуть последним, для этого у него были все данные, он даже учиться немного умел, – но все равно не увидел бы Счастливых островов даже издали. Джоб с Валентином? Никогда. Старик Обермайер, миссионер церкви Господа Вездесущего? Дудки. О Марии-Кубышечке вовсе речи нет. Лейла? Тоже вряд ли…

Вспоминать о Кристи не хотелось.

Без сомнения, ему повезло – но другим не помогло бы и хроническое везение!

Он дошел! Он победил! Шансов дойти, доползти, дохлюпать было ничтожно мало, шансов практически совсем не было на материке, и после Гнилой мели их почти не прибавилось, разве что чуть-чуть, но он лелеял каждый шанс, он собирал и копил их, как скряга копит медяки, и в конце концов он оказался прав, потому что выиграл.

Разве это так трудно – просчитывать наиболее разумную линию поведения и не отклоняться от нее?

Свою линию он предварительно просчитал еще в тюремном автобусе, исподволь рассматривая тех, кого слепой случай послал ему в попутчики, и уточнил расчет на берегу за кордонным неводом. Уже тогда стало ясно, что надо отделиться от остальных: среди осужденной шушеры оказался лидер, вознамерившийся грубо и примитивно сделать то, что он, Эрвин, собирался сделать тонко и ненавязчиво. Благородный глупец вступил бы с ним в схватку тут же на берегу, чтобы в случае победы служить объектом медленно, но верно растущей ненависти. Отделившись, следовало маячить поблизости, выводя из себя Юста и служа для его покорных двуногих орудий заманчивым примером не только удачливости, но и человечности, которая как капитал многого стоит. Однако не стоило раньше времени провоцировать бунт против пахана: сильный боец отнюдь не помеха при прорыве через Гнилую мель…

Так оно и оказалось.

Непредвиденная смерть Хайме внесла в основной расчет большие коррективы. Эрвин предполагал использовать мелкого гаденыша наряду с Кристи как двойной и, следовательно, более надежный буфер между собой и оставшимся человеческим массивом. Правда, тогда скорее всего пришлось бы собственноручно убить Юста на Гнилой мели… но почему бы и нет? В ночной суматохе сделать это наверняка было бы нетрудно.

Хайме погиб, и убивать Юста самому не пришлось. Так было даже лучше. Приходилось лишь до поры не поворачиваться к Юсту спиной: покорность былого строптивца только насторожила пахана.

Дальше пошло легче, почти как по маслу. Не стоило жалеть об уходе хромого проповедника и Вонючки – эти двое не выдержали бы и двух дней пути. Отработанный, бросовый материал.

Троих оставшихся как раз хватило, чтобы четвертый мог достичь Счастливых островов. Они могли бы спастись, не окажись путь столь труден и долог.

В принципе, после смерти Юста можно было узурпаторствовать так же нагло, как он, – у остальных все равно не было выбора. Но тогда впасть в гибельную истерику мог не Валентин, а Джоб или Кристи. Пришлось выбирать.

Эрвин не сомневался: мертвецы не станут являться ему во сне, надоедая укоризной. Какие претензии? Честное состязание, чистая победа интеллекта. Он просчитывал каждый шаг… ну почти каждый, а они просто шли, как бараны, надеясь неизвестно на что.

Неужели они верили в него как в спасителя? Да нет, конечно. Но им очень, очень хотелось поверить. Смерть каждого шла ему на пользу, потому что обогащала новым знанием и позволяла точнее просчитывать ситуации.

И потом, разве он врал им? Врать и разумно пользоваться правдой – не одно и то же. Он никого не убил своими руками и никого не заставил идти с ним против воли. Уж Юста – точно нет. Никто не скажет, что он не подвергался опасности. Да, он подставил их всех, одного за другим, прошел по их костям, потому что иного выхода не просчитывалось, и, между прочим, еще на материке понял, что будет вынужден влюбить в себя девчонку, – а кто им мешал поступить так же? Никто и ничто, кроме хилости их умишек.

Аминь.

* * *

Через неделю Эрвин знал свой остров вдоль и поперек, оценил расстояние до соседних островов и изучил насколько было возможно силу и направление течений в проливах – пока на всякий случай, без определенной цели. Потом, найдя под корягой гнездо местных зверьков и сосчитав количество детенышей, а также прикинув приблизительно остальные параметры островного биоценоза, вычислил продуктивность местной пищевой базы – выходило, что остров может прокормить восемнадцать человек одними только «зайцами» без ущерба для численности последних. Мозг требовал вычислений, получил их и на время успокоился.

Дичь по-прежнему вела себя доверчиво. Что ей один человек?

Он не любил смотреть на болото, преследующее его в ночных кошмарах, но с некоторых пор стал в ненастные и малолунные ночи зажигать большой костер на ближайшем к болоту холме – маяк, видимый издалека.

Кто-нибудь, когда-нибудь…

Понемногу он заплывал жирком, что ему не нравилось. К физическим упражнениям и спорту он испытывал отвращение с детства. Вынужденная физическая нагрузка – иное дело. Может, немного попутешествовать для поддержания формы? Этот остров безлюден, но почему бы не поискать товарищей по несча… по счастью на других островах?

Решено: он обойдет всю островную дугу от края до края. Сначала он двинется к северу, а если не найдет там людей, вернется и пойдет на юг. Нет, в Саргассово болото он больше не сунется – хватит с него болот на веки вечные! Узкие проливы между островами можно одолеть вплавь, а для переправы через широкие придется выдолбить лодку или связать плот. Времени на это не жаль – спешить, в сущности, некуда. Он еще далеко не стар, у него впереди полжизни.

Через три месяца он достиг крайнего северного острова архипелага, не встретив по пути никаких следов человека, и несколько дней жил на заброшенном, заросшем густолесьем полигоне. Зверье вновь расплодилось на острове и не боялось человека. Иногда в лесу встречались обомшелые бетонные конструкции, проржавевший в труху металл. Наткнувшись на старую потрескавшуюся автопокрышку, Эрвин долго гладил ее ладонью, умиляясь и всхлипывая.

Год спустя он точно так же сидел на скалистом берегу крайнего южного острова, глядел в океан и плакал. Долгий и трудный путь был позади. Впереди же не было ничего, только длинный каменистый мыс на южной оконечности острова полого уходил под воду, и пенные морские барашки пачкали на нем свои руна о лохматый край Саргассова болота. Где-то далеко за горизонтом лежал материк – чересчур далеко, чтобы можно было надеяться достичь его на самодельном суденышке из подручного материала.

Эрвин плакал.

Нигде он не оставался дольше, чем было необходимо для того, чтобы осмотреть место и подготовиться к следующему броску на юг. Не спешить, но и не терять времени – таков был его девиз.

Непуганая дичь говорила сама за себя, но Эрвин добросовестно исследовал очередной клочок суши, начиная с тех уголков, где сам устроил бы лагерь. Попадались следы старых пожарищ, но не кострищ.

Он едва не погиб от удушья во время вулканического извержения на одном поганом островке и успел выбраться из горящего леса, хотя огонь гнался по пятам, с неба рушились раскаленные бомбы и в трех шагах ничего не было видно от жгучего пепла. Он спасся, когда при переправе через не самый широкий из проливов какая-то хищная морская тварь перекусила надвое пирогу, и спасся еще раз, будучи унесенным в океан на хлипком плоту, что пришлось построить взамен пироги. Он прошел из конца в конец всю островную дугу, все тридцать девять клочков суши, больших и маленьких, низких и высоких, гостеприимных и не очень, спокойных и усеянных дымящимися кратерами. Он спал на опавшей листве, на ветвях деревьев, на голых камнях, в теплых лужах возле действующих гейзеров, на корявых спинах старых лавовых потоков, содрогающихся от подземного гула. Он разговаривал сам с собой и с мертвецами, не дошедшими до Счастливых островов. Иногда ему начинало казаться, что он в самом деле любил Кристи, и тогда он, боясь сойти с ума, свирепо и едко набрасывался на себя, высмеивая странные фантазии.

Однажды в каком-то умопомрачении он забрался в Саргассово болото на полдня пути и натерпелся страху, возвращаясь. Но по-настоящему пугала мысль: если бы не надежда, гнавшая его вдоль островной дуги, он, пожалуй, побрел бы и дальше – на запад, к материку…

Почти везде он легко находил пищу.

Он не нашел людей.

Один раз на горизонте прошел корабль. Пока он не скрылся из виду, Эрвин жег на скале дымный костер, прыгал и махал над головой остатками одежды, ныне окончательно истлевшими и брошенными за непригодностью, сорвал голос в крике – хотя прекрасно понимал, что никакой корабль и близко не подойдет к Счастливым островам. Эти острова не для кораблей.

Они для тех, кто дошел.

Вернее, для того, кто дошел.

Для единственного. Тридцать девять островов – для одного человека!

Слишком много, чтобы хоть в чем-нибудь нуждаться. Ничтожно мало, чтобы со временем не сойти с ума или не отважиться двинуться назад через Саргассово болото. Что, впрочем, в здравом уме и невозможно.

А может быть…

Может быть, в один прекрасный день или в одну не менее прекрасную ночь на каменистый берег выползет еще один полумертвый счастливчик, недоглоданный болотом? Пусть это чудо случится не сегодня, не завтра и даже не через год, лишь бы когда-нибудь оно все же случилось. Ведь оно может случиться? Когда-нибудь…

Эрвин знал ответ: никогда. Чтобы дойти до Счастливых островов, чуда недостаточно. Даже летать по воздуху – чего уж проще! – человек научился по точному расчету, а чудеса остались ни при чем. Он, Эрвин, дошел потому, что считал. Считать приходилось постоянно, ибо обстановка менялась по нескольку раз на дню, и он считал, когда шел молча, выискивая глазами опасность, и когда охотился на головастиков, и когда разговаривал с Кристи, зачастую не зная, что будет делать через пять минут, когда закончит расчет.

После всех расчетов, проделанных во время пути, после бесчисленных поправок и проверок вычислений Эрвин мог без труда рассчитать математическое ожидание и дисперсию времени появления на Счастливых островах еще одного спасшегося счастливца – и не мог заставить себя начать расчет, предвидя результат.

Чудо… Даже цепочка чудес, называющаяся хроническим везением. И еще – человек должен быть уникальным вычислителем или обладать столь же уникальной интуицией.

Эрвин знал, что на Хляби нет никого, кто мог бы сравниться с ним в умении считать. В великих интуитивистов он никогда прежде не верил, как и в неошибающихся предсказателей будущего.

Но сейчас ему очень хотелось поверить.

И пожалуй, он мог предсказать свое будущее.

2000 г.

ЯЗЫЧНИК

Глава 1

Поперечно-полосатый

От самых ног, от пузырящейся лужи, в которую ушли привязанные к ступням мокроступы, и до горизонта расстилалось то, из-за чего планету окрестили Хлябью. Ровное, но не гладкое, в кочках и пучках травянистых растений, кое-где покрытое лужами с застоявшейся вонючей водой, местами оборачивающееся откровенной трясиной, а местами вполне проходимое, но все равно прячущее под надежной, казалось бы, поверхностью из мертвых водорослей коварные «окна» гиблых топей, на западе, юге и севере болото плавно перетекало в небо сквозь прослойку дымки у горизонта. В штиль оно было тихим-тихим. Лопнет с бульканьем пузырь вонючего газа – и вновь тишина и спокойствие.

Тишина и вонь. Вонь и тишина.

Слушай. Обоняй. Вот оно, то, что сильнее тебя.

Саргассово болото, побежденное лишь раз и победившее своего победителя.

Горечь – да. Но зато ни гнева, ни страха. Болото выводит из себя лишь нетерпеливых, а пугает тех, кто еще не устал пугаться. И еще тех, кто не понимает, кто не принял для себя, не вбил в свои мозги незыблемый постулат: страх – твой первейший враг. Задави его в себе, забей, умни и утрамбуй до размеров разумного опасения, владей им, чтобы он не завладел тобой, а гнев вычеркни вообще, и тогда ты можешь быть уверен, что продержишься. Хотя бы какое-то время.

На этот раз Эрвин забрел в болото дальше, чем сам хотел. А пришлось: нужен был новый бич. Старый истрепался, подвял, стал похож на обыкновенную веревку и больше не резал плоть. И то странно, что он прошел с хозяином все Саргассово болото и продержался после этого целый год.

Но все со временем приходит в негодность: и вещи, и люди.

Лозу-бичевку, чье прячущееся в зыбуне корневище и было лучшим в мире бичом, удалось найти только на второй день. В сражении с корнем Эрвин едва не потерял кисть руки, но взял верх. Остро не хватало настоящего ножа. Если бы не куски обсидиана, подобранные в прошлом году на вулканическом острове, и не терпение, позволившее в конце концов изготовить из вулканического стекла приемлемое лезвие, лоза одолела бы человека. Да и против человека с каменным ножом у нее были кое-какие шансы. Против неопытного человека…

Эрвин знал повадки лозы. До болота – только в теории. На болоте он впервые взял лозу с помощью Кристи. Теперь он был один, но стал гораздо опытнее. Единственный, но точный бросок, быстрый рез – и обрубок корневища, брызжа зеленым соком, втянулся в зыбун, а обмякшая, не успевшая хлестнуть как следует лоза стала бичом, почти таким же хорошим, как прежний.

Сматывая оружие, Эрвин глухо засмеялся, и смех быстро перешел в кашель. Как все-таки быстро действует на человека Саргассово болото: не успел углубиться в него – уже выворачивает… Все потому, что не новичок, а организм, знакомый болоту, и оно уже знает, как заползти невидимкой внутрь, не станет вести долгую разведку, ринется сразу…

Страшно подумать, что оно сделает через неделю-другую с человеком, который однажды победил его. Вернее, какое-то время думал, что победил…

Самый простой вариант: вымотает до полусмерти, отберет силы, отнимет даже то жалкое оружие, которое удастся добыть или смастерить, заставит ползти, медленно умирая, вволю натешится моральной победой – и уже тогда сожрет. Может, съест само, как съело Кристи, а может, напустит охотников за чужой плотью. Одни змеи чего стоят…

Гористые вершины Счастливых островов висели на востоке над вечной дымкой, как спины невиданных животных. Когда-то они тянули, манили, вливали толику силы, которой уже вовсе не осталось в ползущем на восток человеке; влили – и он дополз. Теперь же Эрвин спешил к островам просто потому, что еще не чувствовал себя готовым к новой схватке с болотом. Да и глупо было бы возвращаться на материк той же дорогой.

Сначала много дней пути по зыбуну. Затем полынья, которая вряд ли когда-нибудь закрывается, слишком уж она широка для этого. За полыньей – Гнилая мель с ее одичавшими каннибалами. После Гнилой мели еще не меньше недели пути на запад до материка – и уже там кордон. Хватило бы и одного кордона…

Да и до него в одиночку не дойти никак. Даже до полыньи – и то вряд ли. Болото только на первый взгляд опасно лишь топями. Оно всегда обманывает. Можно идти два, три дня и не встретить никаких опасных тварей. Тут идущий расслабляется, начинает уделять больше внимания топям, забывая о тварях, а болото все еще не торопится пойти с козырной карты, выжидает. Терпения ему не занимать. А потом в самый неожиданный момент оно выставляет такой аргумент, о котором человек и позабыл давно. Хищники ползающие, бегающие, летающие, ждущие в засаде, плотоядные растения, плотоядные грибы…

Вчера за весь день не встретилось никого и ничего, если не считать нескольких хорошо заметных «окон» топи, которые Эрвин осторожно обошел. Так было и в прошлый раз, когда он, повинуясь безотчетному желанию, углубился в болото неведомо зачем и хорошо еще, что повернул назад, вовремя опомнившись. Так было и в позапрошлый раз, когда он шел с Большой земли, то есть не шел, а полз… Какая-то часть разума еще действовала и отмечала: вблизи Счастливых островов опасность резко уменьшается.

Быть может, змей, язычников и прочих тварей, охотнее прячущихся под болотным ковром, чем разгуливающим по нему, выедают еще более свирепые хищники, приходящие с открытого моря? Древние, исконные хищники планеты Хлябь, не привыкшие еще к человечине и не интересующиеся человеком?

Другой гипотезы не было, и Эрвин осторожно принял эту.

Ночь прошла в общем спокойно, если не считать странного колыхания зыбуна. Причину явления Эрвин не установил, худшие подозрения не оправдались, удалось даже немного подремать перед рассветом на куче гнилых водорослей. Утром, добыв себе новый бич, Эрвин сразу повернул на восток, рассчитывая достичь своего острова до заката.

Острова, где он блаженствовал. Отчаивался. Дичал. Сходил с ума, дико хохоча на все четыре луны сразу и на каждую в отдельности. Своего острова, который он мечтал покинуть навсегда – и не мог.

Нетрудно было перебраться лишь на соседний остров – но ведь везде одно и то же. Почти на каждом острове достаточно пищи и воды, всюду можно построить шалаш, а то и найти пещерку, попадаются минеральные источники, горячие ключи и удобные естественные углубления, заполненные целебной грязью. В лесах – непуганая доверчивая дичь, в полосе отлива – мелкие копошащиеся морские твари, выборочно пригодные в пищу, хищников нет… чего ж еще? Наверное, человек мог бы благоденствовать в этом спокойном сытом раю, если бы кто-нибудь ампутировал ему половину мозга.

Люди! Тому, кто всегда жил за их счет, пользуясь интеллектуальным превосходством над ними, не выжить в одиночку. Существование – это еще не жизнь. Воспаленный разум прикажет телу умереть. И лучше не просто так, а в борьбе. Затеять новую игру с минимальными шансами на победу, с заведомым поражением при одном-единственном незначительном промахе…

Только это и оставалось. С огромным трудом Эрвин сдержал безотчетный порыв проделать обратный путь на материк, идя строго на запад. Сдержал потому, что испугался: неужели он стал похож на тех людишек, что живут не разумом, а бессмысленными эмоциями? Должны были существовать и другие пути.

Найти их, выбрать наилучший, разработать план и осуществить его – это ли не достойная задача для лучшего мозга этой паршивой планеты?

Сегодня сделан еще один шаг в нужном направлении – добыт бич. Эрвин шел на восток. Самодельные плетенки из гибких прутьев, связанных полосками коры, ничем не уступающие прежним мокроступам, погружались в зыбун на полпяди, выдавливая черную пузырящуюся воду. Длинный шест Эрвин нес поперек. Попади он нынче на болото впервые – натерпелся бы страха. Но опыт есть опыт. Не приходилось и думать – глаза видели, ноги чувствовали упругое или не очень сопротивление болотного ковра, и каждый мускул тела сам реагировал как надо.

Шаг. Шаг. Чвак. Чвак. Левее. Теперь правее…

В полдень Эрвин сделал привал и выпил немного воды из самодельного бурдюка. Пришедшая с океана туча поглотила оранжевый блин солнца, заморосил дождь. Лужи кишели головастиками, здесь их некому было ловить. За десятилетия применения к преступникам изгнания в Саргассово болото никто из приговоренных не добрался сюда – если не считать одного человека. Даже Кристи погибла западнее этих мест…

Эрвин попытался вспомнить, как он сам одолел последний день пути до Счастливых островов, и не смог. Помнил только, что уже не шел, а полз то на карачках, то по-пластунски, но, наверное, не терял сознания, не то, пожалуй, захлебнулся бы. Сумеречным было сознание, но было. Должно быть, он извивался в грязи, как червь, выгадывал у болота метр за метром, помня цель, но не помня, зачем движется к ней… и дополз, хотя был готовой пищей для любого болотного хищника. Повезло. А впрочем, в лотерею может повезти только тому, кто купил лотерейный билет. В Саргассовом болоте он достается только умным и сильным.

Сильным духом прежде всего, а не телом. Тело – что? Оно в подчинении у головы. Если надо, мышцы будут работать, пока не откажут, а это довольно долгий срок. Первопричина поражения не в мышцах, а в головах. У Валентина было еще вдоволь сил, но запаниковал, заистерил – и погиб. И Хайме тоже. Лежать бы ему, а не бежать, тогда, глядишь, щупальце язычника прошло бы над ним. Чьи руки-ноги не слушаются головы, тому не видать лотерейного билета. Им нечем заплатить за него, они отроду нищие.

Щекотались головастики. Эрвин лежал прямо в луже, не обращая внимания ни на щекотку, ни на дождь. Сейчас он чувствовал себя частью болота, и это было неожиданно приятно. Конечно, днях этак в десяти пути от Счастливых островов эмоции были бы совсем другими, да и теперь разум не давал болоту обмануть человека фантомом безопасности. Но все же Эрвин чуть-чуть поблаженствовал.

Он знал, что в глубине души ему просто не хочется возвращаться на свой безопасный опостылевший остров.

Колыхание зыбуна вначале просто почудилось, но Эрвин привычно насторожился и медленно-медленно, стараясь в свою очередь не колыхнуть зыбун, встал на четвереньки. Показалось?.. Или на море разыгрался столь нешуточный шторм, что врывающиеся в проливы между островами волны заставляют колыхаться и поверхность болота?.. Возможно. Но более вероятно иное: глубоко под ковром из живых и гниющих переплетенных растений проснулся и начал медленное движение гигантский донный моллюск, неспроста прозванный язычником.

Раз начал шевелиться, то наверняка голодный.

– Сволочь, – очень тихо, но с большим чувством сказал Эрвин.

С некоторых пор он привык говорить вслух и находил в этом удовольствие.

Очень вовремя стих дождь. Ветра по-прежнему не было, головастики почему-то успокоились, и ничто не рябило лужи… ничто, кроме движения язычника.

Он двигался почти точно с востока на запад.

Как раз в направлении Эрвина.

Другой бы кинулся бежать, забыв о том, что беготня по болоту не приводит ни к чему хорошему. Забыв еще и о том, что встречаются язычники со щупальцем стометровой длины.

Эрвин остался на месте.

Все знают, что язычник слеп. На что ему глаза там, под зыбуном, в черной от торфа воде, не воде даже, а густой жиже? Язычник слеп, но чуток ко всякому движению на зыбуне. Он не почует неподвижного человека. Он просто проползет или проплывет под ним, протащит в мертвой жиже свое туловище прямо под добычей и останется ни с чем. Только бы не вздумал остановиться…

Зыбун перестал колыхаться. Лужи разгладились.

Черт…

Эрвин не шевелился, даже дышать стараясь через раз. Сделал ли язычник краткую остановку – или уже занял новую позицию для охоты?

Если первое, тогда ладно, можно и подождать, но плохо, если второе.

Медленно-медленно текли минуты.

– Ползи, – мысленно упрашивал Эрвин язычника, хоть и не знал, ползает ли тот по дну или плавает над ним. – Ползи, прошу тебя. Уползай. Зачем ты вообще заполз так близко к океану? Тут нет зверья, нет пищи. Или ты специально искал меня?..

Тишина. Лишь прожужжало возле уха насекомое, сделало круг и унеслось куда-то, не слишком заинтересовавшись человеком. За столетия освоения Хляби насекомые так и не привыкли кусать людей – зато крупные твари решили, что двуногая пришлая еда вполне годится для голодных желудков.

Ни звука. Ни движения.

Хуже всего было то, что Эрвин не знал, как близко язычник подобрался к нему: на двадцать метров или на двести? Достанет ли щупальцем, если вскочить и попытаться удрать? Большой язычник или маленький и какая в этом месте глубина?

Такая простая с виду задача, а неизвестных больше, чем уравнений.

И замер человек на карачках, ждет.

Его инструмент – интеллект? Умение точно подмечать, немедленно представлять в уме картину как математическую задачу и быстро вычислять? Мгновенно возникающие в уме формулы и системы уравнений?

Это так. Но главным инструментом для него всегда были люди. И тогда, когда он был юн и стремился изо всех сил покинуть ту дыру, где родился и провел детство, и тогда, когда он был тенью президента Сукхадарьяна, серой мышкой маяча на заднем плане, – люди оставались для него не только материалом, нуждающимся в сортировке и обработке, но и самим инструментом. Как правило, их нетрудно было заставить делать то, что нужно. Каждый требовал особого подхода, но это-то как раз и делало задачу интересной.

Она почти всегда была решаемой.

И совсем иное дело – противостоять тупой животной силе и животной же хитрости, порождению совсем иного мира, нежели родной человечеству мир. Тут волей-неволей и сам опустишься до животного уровня…

Ноги затекли. Эрвин медленно встал во весь рост.

Уползать по-пластунски – не решение. Язычник все равно почувствует колыхание зыбуна. Бежать не менее рискованно – не ровен час провалишься, и тогда щупальце найдет и схватит тебя. Уходить в нормальном темпе совсем глупо.

Отвлечь хищника – нечем.

Оставалось только ждать. Прошел час, и Эрвин осторожно присел на корточки. Туча ушла, солнце жарило, болото сочилось испарениями. По спине под грубой кожаной курткой текли ручейки пота. Еще час, ну два такого ожидания, и придется что-то предпринять. Не век же торчать на болоте. Надоевший остров вдруг показался родным и желанным. Думалось о том, что бревна, сложенные в яме, подожженные и присыпанные землей перед уходом, ко времени возвращения прогорят до золы и придется вновь добывать огонь трением – удовольствие маленькое, особенно по сырой погоде. Думалось и о том, что пора сшить новые мокасины, соединяя шкурки «зайцев» не лыком, как раньше, а жилками или тонкими кожаными шнурками. Особенно сладко думалось о горячем минеральном источнике – упасть в естественную ванну и отмокать…

Все это были поверхностные мысли, их, собственно, и мыслями считать не стоило. Вторым слоем, глубже и медленнее, текли мысли иные. Те самые, которые гнездились в голове с тех пор, как Эрвин раздумал сходить с ума и начал решать задачу о возвращении к людям. Не к тем, конечно, что прозябают на Гнилой мели…

Спустя полчаса Эрвин вновь поднялся, озабоченно поглядел на начавшее клониться к закату солнце. Если так пойдет дальше, то домой засветло не попасть. Но если язычник не просто решил передохнуть здесь, а выбрал новое место для засады? Он может проторчать тут в неподвижности несколько дней.

Настала пора решиться. Эрвин попробовал, насколько плотно примотан к концу шеста острый осколок обсидиана, и остался доволен. Подергал одежду, заткнул за пояс болтающуюся полу куртки. Оглянулся, ища свои почти затянувшиеся следы. Бежать следовало строго на запад, затем, оказавшись в безопасности, описать большой полукруг, и, обойдя язычника, вновь взять курс на восток. Глупо бегать по болоту, но шагов сто, наверное, можно, риск умеренный…

Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Затем сорвался с места.

И сразу же почувствовал, как бешено заходил под ногами зыбун. Язычник был тут, рядом, гораздо ближе, чем казалось.

Существуют игры, в которых всегда проигрывает нетерпеливый. Эрвин понял, что близок к проигрышу, еще до того, как позади него болотный ковер как бы взорвался. А когда из пробитой в зыбуне дыры вместе с клочьями водорослей и черной грязи взметнулось к небу громадное щупальце, он уже падал вперед, выгадав лишний шаг и умудрившись перевернуться в падении на спину.

Взвившийся «язык» донного хищника изогнулся, хлестнул низко над болотным ковром, задел и снес кочку. На лицо Эрвина упал шмат грязи. Обдало ветром – щупальце пронеслось совсем рядом, описало круг и выпрямилось, как лишенный ветвей ствол высоченного дерева. Оно оказалось не таким уж длинным, Эрвин видел язычников и покрупнее, но он все равно находился в пределах досягаемости щупальца. И уже ничего не просчитать, вся надежда только на везение. На глупое слепое везение…

Эрвин ненавидел такие моменты и знал, что именно ненависть к себе и всему миру помогает ему бороться со страхом. Животный ужас он ненавидел еще сильнее.

Не бежать, не ползти. Лежать, не шевелиться. Пусть щупальце уберется в зыбун, и тогда один резкий рывок даст нужный выигрыш расстояния. Четыре-пять хороших прыжков – и языкастая тварь уже не дотянется до жертвы.

Щупальце покачивалось, по нему, как по невиданной кишке, пробегали медленные волны. Оно не было бледно-лиловым, как щупальца всех виденных доселе Эрвином язычников, – оно имело лимонный цвет с поперечными светло-зелеными полосами. Круглым в сечении оно тоже не было – скорее уплощенным, как длинный-предлинный древесный лист или травинка, и по краям его шевелилась бахрома коротких отростков. Наверное, тут, ближе к краю болота, водились язычники другого вида…

«Но ведь не вегетарианцы же!» – подумал Эрвин, когда щупальце начало склоняться над ним. Человек лежал без движения, стараясь не дышать, и все-таки язычник точно знал, где добыча.

Эрвин осторожно потянул к себе шест, перехватил его поудобнее и выставил обсидиановым острием вперед. Широкое, отороченное шевелящейся бахромой щупальце нависло над ним. Эрвин видел, как мелкие отростки сами потянулись к добыче.

Но через мгновение он увидел и другое: щупальце имело глаза! Расположенные повдоль, крупные у корня щупальца и мелкие ближе к его концу, снабженные вертикальными кожистыми веками, блестящие, черные, как грязь, они осматривали лежащего человека, как показалось, с холодным равнодушием. Ну еще бы глаза такой твари выдали вожделение! Эмоции моллюсков, да еще неземных, так же далеки от понимания людьми, как далека от Хляби прародина человечества.

Щупальце все не падало на жертву, разве что немного склонилось над ней. Эрвин приготовился ткнуть копьем в глаз. Если точно попасть, если у язычника данного вида развитая нервная система, если его глаз хоть немного чувствителен к боли, то, возможно, удастся выиграть несколько мгновений, чтобы убежать. Малый шанс лучше, чем никакой. Всю свою жизнь Эрвин искренне презирал людей, сдающихся раньше времени. Чем они лучше кролика перед удавом?

Внезапная дрожь прошла по щупальцу, и, вместо того чтобы пасть на жертву, оно выпрямилось во весь гигантский рост. Казалось, на болоте сам собою воздвигся обелиск. «Сейчас хлестнет сверху вниз и прихлопнет», – решил Эрвин и ошибся. Со скоростью идущего вниз лифта щупальце втянулось в пробитую им дыру. Чавкнула грязь. Пологая волна мягко приподняла и опустила болотный ковер вместе с лежащим Эрвином.

Он не стал терять времени – вскочил и дал деру, но уже спустя десяток прыжков разумно перешел с бега на шаг. Все равно язычник теперь уже не достанет и не догонит… Интересно получилось. Интересно и очень странно…

Естественная радость боролась с недоумением: что это было? Описав, как и собирался, большой полукруг, вновь устремившись к востоку, где маячили вдали Счастливые острова, Эрвин в конце концов решил не думать пока о случившемся. Спасся – и ладно. До острова еще топать и топать, а поразмыслить над феноменом природы можно и там. Если этот феномен вообще стоит того, чтобы докапываться до его сути, а не просто принять как факт…

Глава 2

Дела давно минувших дней

Искусственная тяжесть в коридорах рабочего общежития опять барахлила, меняясь непредсказуемым образом от стандартного одного «же» до семи процентов от стандартного значения, свойственных этому астероиду. Взрослые ходили с опаской, старики ругались, подверженные мигрени глотали снадобья. Хмурые ремонтники поднимали там и сям решетчатые полы, ныряли вниз, неспешно проверяя один гравитатор за другим, пытаясь найти причину рассогласования, и даже не огрызались на упреки и ядовитые шуточки. Мальчишка лет восьми, вприпрыжку бегущий по коридору, напротив, был на седьмом небе от счастья. Аж взвизгивал восторженно, взлетая к потолку, бегал по стенам и порой отваживался крутануть сальто.

– Шею себе не сверни, акробат, – проворчал попавшийся навстречу рабочий, разумно пробирающийся по стеночке, где стараниями неведомого инженерного гения были кое-как приварены металлические перила.

– Этот-то? – отозвался другой рабочий, бредущий в кильватер первому. – Этот шею не свернет. Шустрый мальчонка и с умом. Глянь – как кошка. Думаешь, он очень смелый?

– Почему смелый? Просто дурак.

– Наоборот, шибко умный. Если не уверен на сто процентов, то и не прыгнет. Он такой. Помнишь Густава Канна?

– Отчаянного-то? Угм.

– Ну так это его сын. Золотая голова. Далеко пойдет, если не остановят.

– Откуда пойдет – отсюда? – хмыкнул, не повернув головы, первый рабочий. – Ну, ты скажешь…

Мальчуган уже не слышал их разговора. Добравшись до места, где кольцевой коридор выходил из скалы на поверхность, он выждал малой тяжести и, подпрыгнув к потолку, завис там, вцепившись в окантовку верхнего иллюминатора (нижние были наглухо заварены после того, как один свихнувшийся шахтер попытался разбить их кувалдой). Сквозь многослойную стеклянно-полимерную склейку и осевший на ней слой минеральной пыли просматривалась безрадостная каменистая равнина с торчащими там и сям технологическими конструкциями и грудами мусора, а справа над равниной висел бурый, весь в тугих завихрениях ураганов, край Циклопа – крупнейшей газовой планеты этой системы.

Разнокалиберными серпиками рассыпались луны. Тускло блестящей саблей изогнулось кольцо. Там и сям в звездной черноте неспешно плыли сверкающие искорки – рудовозы. Раздвоенные тени скал распростерлись по равнине – левые тени погуще, правые послабее, чуть размытые. Двойное солнце системы не попадало в поле зрения, зато и не слепило.

Привычная картина. Но завораживающая.

Вновь вернулась стандартная тяжесть, висеть стало трудно, и мальчик спрыгнул на решетчатый пол. Побежал, увернувшись на ходу от электрокара.

– Мама! Ма-а-а-а-а-а-ма!..

Кричать начал, еще не достигнув двери своего бокса. Ворвался, чуть запыхавшись.

– Мам! Спроси меня, сколько будет триста шестьдесят девять умножить на девятьсот шестьдесят три.

Нестарая еще женщина, оторвавшись от штопанья детской курточки, подняла на сына отсутствующий взгляд. Очнувшись, вымученно улыбнулась, отчего морщинки вокруг глаз выступили резче, поправила седую прядь.

– Сколько?

– Триста пятьдесят пять тысяч триста сорок семь!

– А четыреста восемьдесят восемь умножить на восемьсот сорок четыре?

– Четыреста одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят два! – не задумываясь, выпалил мальчик. – Хочешь проверить?

– И так верю. Ты молодец.

– Нет, ты проверь, проверь!

– Зачем? – Женщина вздохнула, и взгляд погас.

– Мам! Ну ма-а-ам! Ты чего? Опять? Не надо, мам…

Сейчас подскочит и начнет тормошить, подумала женщина, вновь заставляя себя жить осмысленно. Но на улыбку уже не хватило сил.

– Ты почему не в школе?

– А! Что там делать! – Сын махнул рукой. – Считать я умею лучше учителя, а зачем рудокопу остальное?

– Ты… ты хочешь стать рудокопом?

– Да, рудокопом на астероидах! Как отец!

«Боже, – подумала женщина. – И это все, чего он хочет? Считать умеет, но глуп, и кто знает, когда поумнеет? Господь вседержитель, пошли мне терпения!»

Когда она вновь заговорила, ее голос был таким, что сын поневоле начал слушать.

– Твой отец много лет мечтал увезти нас отсюда. Он так и погиб с этой мечтой – добровольно пошел на опасную, но денежную работу. Еще бы год, ну два… Теперь – начинай сначала… Запомни: если ты выберешь судьбу рудокопа, то твой отец играл в ненужную игру да и ты проиграл заранее. Ты должен учиться, сынок. Понимаешь? На свете есть другие планеты – чудесные, счастливые миры. Попасть туда непросто, но за это стоит бороться. За голубое небо, за мягкую траву под ногами, за водопады, срывающиеся с гор, за крики птиц, за теплое ласковое море…

«За ощущение превосходства над людьми, – добавил про себя Эрвин несколько лет спустя. – За красивые комбинации, за победы в таких играх, в которые отец не играл, за азарт, совсем не чуждый расчету, а дополняющий его как сладкий десерт…»

– Ты пьяный, что ли?

Эрвин знал, что Сукхадарьян не поверит ему. Но он не видел иного выхода.

– Прай должен быть устранен, – повторил он. – Лучше сейчас, чем через месяц. Лучше через месяц, чем через два. А через полгода будет поздно.

Наклонив бычью шею, устремив взгляд в столешницу, президент некоторое время пребывал в задумчивости.

– Ты думаешь… – изронил он наконец.

– Я уверен, – сказал Эрвин. – Если сделать это сейчас и аккуратно, никто не свяжет гибель Прая с политикой, тем более с интересами президента. Если и вылезет какой сумасшедший со своей версией, то все равно ничего не докажет. Именно сейчас ваш интерес в этом деле еще не просматривается. Напротив: личный траур, похороны по высшему разряду, возможно, обращение к народу…

– Да какой интерес! – рявкнул президент. – Нет никакого интереса! И никогда не было! Да я знаю Прая вот с таких лет! Чтобы Прай оказался иудой…

– Окажется, если не принять мер, – дерзко перебил Эрвин.

– Ты что, подсчитал это? – фыркнул президент.

– И очень тщательно.

– Хм, тщательно… Можешь показать расчеты?

– Они у меня здесь. – Эрвин коснулся головы. – Конечно, я могу перевести их на бумагу, только…

– Только – что? Я ничего не пойму – ты это хочешь сказать?

Эрвин смолчал, но вздох его был красноречив.

– Ладно… – пробурчал Сукхадарьян. – Верю. Не пойму. А вот что Прай готовит переворот – не верю! Не такой он человек. Что свою игру ведет – да, ведет, конечно, кто бы сомневался. Так это нормально! Всяк ведет свою игру, и ты тоже. Может, мне следовало бы тебя проверить на лояльность в первую голову, а?

– Сколько угодно. Я готов.

– «Сколько угодно»! Готов он… А вот почему мне не докладывали ничего, что свидетельствовало бы о нелояльности Прая, а?

– Причин две, – объяснил Эрвин. – Первая: он еще не предпринял никаких действий, дающих повод для обвинений в нелояльности. Он всего только вырос в опасную фигуру, а если представить его личность как набор параметров и внутренних алгоритмов, то… впрочем, я уже изложил это. О второй причине умолчу, она очевидна…

– Моя секретная служба работает плохо, так? – набычился президент.

– Наоборот, хорошо… Но на кого она работает?

Эрвин казался себе скарабеем, пытающимся расшатать и опрокинуть скалу. Забыв о математике, он объяснял ситуацию «на пальцах», чувствуя, что все равно выходит неубедительно. Логическую слабину Сукхадарьян ловил влет, не понимая, что логика не всегда сестра математике. Болезненно переживая неудачу, Эрвин предложил вместо устранения Прая дрянной паллиативный вариант, но и в этом потерпел неудачу.

Попыткой вразумить Сукхадарьяна он и сам цеплялся за соломинку и протягивал ее своему патрону. Надежда образумить босса все-таки существовала. Но единственный спасительный выход был отвергнут, и соломинка утонула. Остался мелкий сор.

За этот сор и цеплялся Эрвин, вначале пытаясь спасти президента, а потом уже себя, затем себя, а потом уже президента, и наконец только себя. Нельзя ведь спасти облеченного властью упрямого слепца. Верил он, видите ли, Праю, другу с самого раннего детства! На горшках рядом сидели!

Эрвин повел борьбу сам и имел бы некоторые шансы взять верх, не мешай ему Сукхадарьян. До самого конца бедняга так и не понял: у правила «президент не имеет друзей» не может быть никаких исключений.

Строго говоря, Сукхадарьян был плохим президентом…

Немногие знали об истинной роли Эрвина при нем, но Прай знал. И без математических моделей было ясно: Алоиз Прай достаточно мстителен, чтобы вместе с президентом прихлопнуть заодно и советника. Причем не исключено, что за советником он будет охотиться особенно старательно…

…На более развитых планетах космопорты, хотя и отнесенные в пустыни и неудобья подальше от городов, окружены по периметру силовым полем, в крайнем случае – забором со звукопоглощающими свойствами. Единственный космопорт Хляби имел ограду из заурядной железной сетки. Со стороны шоссе, ведущего от столицы, сетку разрывало громадное приземистое здание астровокзала. Собственно говоря, громадным оно было опять-таки по меркам Хляби.

На шоссе, а также на воздушной трассе над ним наблюдалось оживление, и было оно несколько одностороннего свойства. То и дело подъезжали и подлетали автобусы, наполненные нервными суетливыми людьми, и выглядели люди так, как будто убегали от цунами и еще не добежали до безопасного места. В обратный путь транспорт отправлялся наполненным едва на одну десятую своей вместимости, причем направляющиеся в столицу приезжие выглядели изрядно озадаченными. Почти все встревоженно вертели головами: туда ли мы прибыли, куда надо, и не ошиблись ли, выбрав Хлябь? Одно название чего стоит.

Как правило, люди ошибаются не в том, о чем думают как об ошибке. Сейчас они ошибались, забивая себе головы сомнениями. Спору нет: сутки назад ехать в столицу не стоило и даже несколько часов назад не стоило, но ведь жизнь подчас развивается по синусоиде. Нижняя точка пройдена – торопись, водитель! Не опоздать бы захватить самый пик. Да, в городе с утра немного постреляли, но утихла уже та стрельба. Ликование народа – это как раз то зрелище, на которое стоит посмотреть. И встречные кажут тебе не угрюмые морды, а радостные человеческие лица, исполненные самых лучших чувств, и сам проникаешься всеобщим счастьем, пропитываешься им, как губка. Разве у негодяев могут быть такие светящиеся лица? Мы победили, жизнь прекрасна! Даже приезжие в конце концов не сомневаются именно в своей, а не в чьей-то там победе.

Пусты окраины, зато на главной площади бурлит человеческое море. Кто и когда успел понаделать столько транспарантов? Из каких оранжерей и с каких клумб взялось разом столько цветов? Кто ударным порядком воздвиг трибуну перед официальным, скучнейшего вида зданием, уже, между прочим, украшенным какими-то гирляндами? Неважно. Плохие мысли, неправильные мысли, прочь их! Разве о том надо думать сейчас?

– Прай – наш президент! – ревет усиленный голос, взрывной волной покрывая всю площадь.

– …де-е-е-е-ент!.. – подхватывает толпа.

Скандируют упоенно. Прай-наш-пре-зи-дент-дент-дент! Эхо ошалело и мечется, ударяясь о стены и не зная, куда еще кинуться.

– Преступную клику Сукхадарьяна – под суд! – прокатывается взрывная волна.

– …у-у-у-у-уд! – воет площадь.

Кого-нибудь под суд – это всегда неплохо. Нравится. Особенно когда бывшего президента.

– На фонарь диктатора!

– Да-а-а-а-а-а!!!

– Уау!..

Волны бегут по толпе, в волнах качаются тысячи и тысячи. Народное счастье. Ликует народ. Шалые глаза, разинутые рты. Качка. Прихлынула глупая волна к стене – и кого-то уже задавили, кому-то уже не до ликования…

На трибуне, наскоро и варварски сколоченной из щитов, суетятся техники, налаживают аппаратуру, проверяют что-то в последний раз. С трибуны мелкая сошка из команды нового президента время от времени пускает в толпу взрывную волну лозунга. Ждут Прая. К трибуне сбоку притиснута съемочная группа – одна камера на треноге, другая, с антигравом, в вольном полете. Оператор играет сенсорами, гоняет ее туда-сюда над головами, выбирая лучший ракурс. Корреспондентка кричит в микрофон:

– …где, по самым скромным подсчетам, собралось не менее ста тысяч человек, связывающих свои надежды с приходом к власти движения, возглавляемого Алоизом Праем. Сюда пришли простые люди. Это митинг в поддержку нового курса и новой жизни. За всю историю Хляби еще ни один лидер не пользовался столь безграничным доверием народа…

Кто их считал – сто тысяч, не сто? Кто и по какой зашкалившей стрелке определил безграничность доверия? Кто вспомнит, что и свергнутый президент собирал когда-то на митингах не меньшие толпы?

Никому не хочется вспоминать. Напомнишь – береги зубы, вышибут, озлившись. Память, купированная, как собачьи уши. Не в этом ли человеческое счастье?

– Как нам только что стало известно, свергнутый президент Сукхадарьян в ожидании справедливого суда помещен под домашний арест. Почти все члены его преступной клики арестованы. Полиция, перешедшая на сторону народа, ведет поиск преступников, вольготно чувствовавших себя при прежней власти, а ныне пытающихся скрыться от справедливого возмездия… А вот и Алоиз Прай!..

Не гул на площади – рев восторга. Звуковая волна поглощает трибуну, куда легко взбегает плотный мужчина средних лет с усталым, но решительным лицом. Это Алоиз Прай. Он открыт. Он вызывает симпатию. Он улыбается. За таким человеком хочется пойти в огонь и в воду. Он – народный лидер, икона, столп. Он вновь улыбается – чуточку смущенно, чуточку снисходительно. Подходит к микрофону и пытается говорить, но площадь безумствует по-прежнему. Оцепление едва сдерживает людей, рвущихся к трибуне. Матери тянут к кумиру детей. Улыбающийся Прай картинно разводит руками – ну что, мол, тут поделаешь, – и, повинуясь этому жесту, неверно истолкованному шестерками, в воздух взмывают тысячи разноцветных шаров, умело спрятанных где-то и приготовленных явно для кульминации митинга.

– А-а-а-а-а-а-а!.. – восторженный рев тысяч глоток.

Техническая накладка? И ладно. Наплевать. Народ-то, народ – в восторге!..

В это самое время четыре угловатые летающие машины с камуфляжной раскраской, презрев все на свете воздушные транспортные коридоры, с ревом снижают скорость возле космопорта. Они летят двумя парами – одна сразу уходит в сторону стартовых столов, другая садится перед центральным входом астровокзала. На бетон выпрыгивают спецназовцы с офицером во главе. Среди них резко выделяется темноволосый моложавый человек в штатском. Он почти не отстает от военных, врывающихся в огромные двери.

Тяжелое дыхание – и ни одного членораздельного звука. Эти люди прекрасно знают, что им делать.

В первую очередь – поспешить.

Возможно, еще не поздно.

В громадном зале толпа прянула в стороны. Кто-то быстро спрятал лицо, кто-то заслонил собой ребенка. То ли беженцы, то ли не беженцы, сразу и не скажешь. Успеют на шаттл – так, пожалуй, беженцы. Не успеют – сами виноваты, раньше надо было уносить с Хляби ноги. Пока – в подвешенном состоянии. Но, конечно, не ждут от бегущих пятнистых вояк ничего хорошего.

Не пугайтесь, подвешенные, успокойтесь, служивым пока не до вас. Прокатившийся под сводами голос напоминает: идет регистрация на ближайший рейс. Сквозь громадные стекла виден взлетающий вдали шаттл – растущий ввысь обелиск огня с малой букашкой верхом на нем.

Офицер оттолкнул регистрирующегося пассажира.

– Полный список всех зарегистрировавшихся за последние сутки. По всем рейсам. Быстро.

При всей суетливости испуганный оператор оказался понятлив. Через несколько секунд на монитор было выведено требуемое – побежали длинные столбцы имен и фамилий.

– Эрвин Канн, – пытаясь отдышаться, бросил штатский. – Найти.

Еще несколько секунд – и выплыла информация. Указанный пассажир имеется. Каюта первого класса на лайнере «Королева Беатрис», стартовавшем с орбиты шесть часов назад.

Офицер отер пот.

– Шесть часов – все равно что двадцать. Поздравляю, мы его упустили.

Он говорил штатскому «мы» из чистой вежливости и на всякий случай. Мог бы сказать «вы».

– Возможно, упустили, а возможно, и нет, – ответил штатский.

Офицер промолчал. Он сам терпеть не мог проигрывать, но сейчас начал догадываться, что этот тип, назначенный командовать операцией, превосходит его в умении вырвать победу.

…Целую стену каюты первого класса на «Королеве Беатрис» занимал экран, включенный на внешний обзор, чистый и до того хорошего качества, что казалось, шагни – пройдешь насквозь и вывалишься кубарем в космос.

Эрвин сидел в кресле, обращенном к экрану. Глаза его были закрыты, он в очередной раз решал в уме задачу трех тел. Для более насущной мозговой работы, во-первых, гудела голова, а во-вторых, не было этой насущной работы.

Все, что можно решить и сделать, уже решено и сделано. Остаток – в воле случая.

Та неопределенность, которую можно попытаться свести к минимуму, но которую никогда не удается устранить до конца…

Решение задачи трех тел опять получилось банальным. Эрвин открыл глаза, пошевелил пальцем, и звезды на экране метнулись. Мячиком пролетела какая-то из лун. Экран показал планету.

Прибавив увеличение, Эрвин смотрел на нее, не в силах разобраться в смутных своих чувствах, да и не пытаясь сделать это. Голубовато-зеленый диск Хляби, на три четверти открытый солнечным лучам, висел перед ним, кутаясь в атмосферный тюль. Планета была повернута к наблюдателю единственным материком с невысокими горными хребтами на западе и юге, обширной, покрытой неисчислимым количеством озер равниной на севере и совсем уже огромной заболоченной низменностью на востоке, переходящей в морское болото. Зародившийся над океаном циклон лез на материк белым спрутом. Над южным промышленным районом проходила ближняя луна, и тень от нее бежала по планете.

Хлябь… Еще один этап жизни позади, и пройден он в целом удачно. Что дальше?

Предстоял выбор. Когда есть из чего выбирать, это хорошо. Еще лучше, когда для выбора есть время.

Миловидная стюардесса – на лайнере-громадине держали настоящих стюардесс! – вошла в каюту, толкая перед собой тележку с напитками.

– Вот ваш заказ, господин Канн.

– Благодарю. Поставьте на столик. Когда мы войдем в нуль-канал?

– Через шесть минут, господин Канн. Не стоит волноваться, вы ровным счетом ничего не почувствуете.

– Я знаю, спасибо.

Оставив на столике коньячную бутылку и пузатый бокал, стюардесса ушла. Эрвин взглянул на часы. Шесть минут. Пожалуй, можно уже не волноваться…

Он переключил экран на передний обзор. Наверное, камера была установлена где-нибудь на выносной штанге одной из кормовых консолей, потому что в разгорающееся лиловое зарево входа в нуль-канал зримо врезались сбоку впечатляющие конструкции «Королевы Беатрис». Зарево увеличивалось, наплывало. Приближалось мгновение, когда уже никакая внешняя или внутренняя сила не будет способна помешать лайнеру исчезнуть из этой точки Галактики.

Эрвин потянулся за бутылкой. Он решил сделать первый глоток как раз в тот момент, когда, по его расчетам, Прай уже никоим образом не сможет дотянуться до него.

Тут-то и ожил голос корабельной трансляции. Ровный и бодрый, он сулил большинству пассажиров всего лишь досадную потерю времени, но одному из них – крушение всех расчетов и, по всей видимости, физическую смерть.

– Внимание, говорит капитан. По техническим причинам мы вынуждены вернуться на орбиту планеты Хлябь. Никакой опасности нет. Повторяю: никакой опасности нет. Прошу всех оставаться на своих местах. Благодарю за понимание.

Успели… Ай да Прай!..

Эрвин вскочил, отшвырнув столик. Звякнуло стекло, но Эрвин уже не обращал внимания на чепуху. В два прыжка очутившись у настенного экрана, он с размаху припечатал к нему ладонь. Дождавшись подтверждения идентификации, запросил голосом доступ к судовой библиотеке.

– Какие разделы вас интересуют? – мягким голосом спросило электронное вместилище всего и вся.

– География и биология Хляби, – приказал ему Эрвин. – Восточное побережье. Саргассово болото. Флора и фауна. Сохранившиеся эндемичные виды….

Он не был настолько наивен, чтобы рассчитывать взять в заложники стюардессу и давить на капитана. Тот наверняка получил с Хляби инструкции, и вход в каюту заблокирован. Он останется заблокированным до тех пор, пока на борт не прибудут холуи Прая, которые раньше были холуями Сукхадарьяна…

Ничего не считать сейчас, только впитывать информацию! Беречь голову. Она понадобится позже, когда придется очень-очень быстро рассчитывать не только каждое слово, но и малое шевеление, чтобы остаться живым и получить приговор.

В том, каким он будет, Эрвин нисколько не сомневался.

Глава 3

Теорема Канна

…Он все-таки успел добраться до своего острова засветло, избежав второй ночевки на болоте, и славно выспался в шалаше. На следующий день налетел шторм, повалил несколько деревьев поблизости от шалаша и потрепал сам шалаш. Эрвин отсиделся в яме, а когда шторм стал стихать, выбрался на восточный берег. Волны еще рушились на пляж с грозным шумом, но стихия, по сути, уже размахивала кулаками после драки. Океан катил валы, ибо что же еще он может катить? Ветер норовил повалить человеческую букашку, рвал с волн пену, швырял ее на пляж и в морду. С его точки зрения, ничего лучшего морда не заслуживала. Плевок пены угодил прямо в глаз. Эрвин плюнул в ответ.

Когда-то он избегал подобных бесполезных действий. Теперь ему было все равно.

Далеко от моря, куда уже не мог добраться слабеющий прибой, валялась на боку толстая рыбина длиной чуть поболее Эрвина. На всякий случай Эрвин ударом бича снес ей голову, затем откромсал кусок мяса со стороны спинки и унес, чтобы закоптить. Вкус рыбы ему не понравился: есть можно, но не более того. Как ни надоели жареные «зайцы», они вкуснее.

В животе бурчало. Кое-как поправив шалаш, Эрвин лег на моховую подстилку и занялся тем, чем занимался вот уже год, – размышлениями и расчетами. До сих пор они оставались бесплодными, что выбивало почву из-под ног, но сейчас добавился новый фактор: язычник, который не напал. Язычник нового вида…

Не исключено, что вообще нового, еще не известного биологам Хляби.

И что тут удивительного? Саргассово болото отведено правительством для приговоренных преступников, а не для ученых. Кого на этой планете вообще интересует наука? Сведения о болоте стары и, ясное дело, неполны.

Еще на борту «Королевы Беатрис», возвращавшейся на орбиту Хляби, Эрвин внимательно, хотя и быстро, просмотрел все имеющиеся в «читалке» файлы, касающиеся местной флоры и фауны. Обыкновенный лиловый язычник в них фигурировал – с рисунками и стереоснимками, – но не было язычника с уплощенным поперечно-полосатым щупальцем, снабженным отростками и глазами. Сомнительно, чтобы эта тварь заплыла из океана, – в болоте вода преснее, грязнее и практически не содержит кислорода. Да и вряд ли Эрвин, будучи советником президента и поневоле закачавший в свой мозг тьму-тьмущую сведений о планете, не знал бы о столь крупном обитателе океана.

Значит, эта тварь все-таки чисто болотная…

А с болотом еще придется иметь дело.

Иначе никак. Какими еще путями можно попасть на материк? Только воздухом и водой. Первое нереально. Второе заманчиво только с виду. Эрвин прекрасно помнил внезапно вынырнувшие из пучины челюсти, мигом перекусившие самодельную корявую пирогу, на которой он в прошлом году путешествовал от острова к острову. Такой инструмент в два счета искрошит любое деревянное судно, какое только сумеет построить человек. Кто раз увидел эти челюсти, тот потребует себе не плот, а броненосец.

А кроме того, между крайними островами архипелага и материковым берегом достаточно большое расстояние что на севере, что на юге, – раза в три больше, чем самый широкий пролив между островами. Недаром край болота выгнут там гигантскими подковами в сторону материка – размыло штормами…

Нет, лучше уж идти по болоту. Взять его на севере или на юге, где материк ближе и нет кордонов.

Чисто теоретически существовала еще одна возможность: об Эрвине вспомнят на Большой земле. Год назад Алоиз Прай взял власть и, надо думать, удерживает ее до сих пор… Чтобы развлечься, Эрвин считал разные варианты и убеждался: если Прай не полный осел, то он еще президент. Более того: он еще не столкнулся с действительно серьезными проблемами, когда пан или пропал.

А Прай не осел…

Незнание входящих раздражало. Конечно, если на материке случилась природная катастрофа, или ряд крупных технологических аварий, или метрополия потребовала от Хляби чрезмерных жертв во благо Лиги, или случилось еще какое-нибудь бедствие, то кресло под Праем должно зашататься. Вот тогда-то Прай может вспомнить о некоем советнике, который, между прочим, настойчиво советовал своему патрону по-тихому убрать Прая… Но все это лирика, эмоции. Искушенный политик оперирует категориями сиюминутной пользы, не беря в расчет личные симпатии-антипатии, а если он держит в уме еще и долговременную пользу, то уже тянет на политика не просто искушенного, а прямо-таки мудрого. До переворота Прай был мелок, цепок, хитер и злопамятен, однако с тех пор мог профессионально подрасти…

Ну идиотское же было решение – вернуть «Королеву Беатрис» только для того, чтобы свести личные счеты с вредным противником! Пусть бы катился к чертовой матери, все равно он стал уже безопасен. Мудрый политик сразу понял бы: раз советник президента сбежал еще до переворота, то его личная преданность боссу имеет свои границы. Ничего она уже не стоит, проще говоря. И мудрый политик постарался бы перетянуть ценного человека на свою сторону, включить его в команду, воспользоваться им как безотказным универсальным инструментом…

Куда там! Год назад Прай был свирепым грызуном, а никак не мудрым политиком.

Ну а теперь?

Личность Прая давно уже была разложена Эрвином на параметры. Был учтен предположительный дрейф личностных качеств. Эрвин рассчитал несколько вариантов с разными вводными, и результаты подчас выходили самые противоположные. Система оказалась очень уж чувствительной к малым возмущениям.

Оставался самый надежный критерий: практика. Никто не ищет бывшего советника бывшего президента – значит, он не нужен президенту нынешнему. Не нужен ни для того, чтобы использовать, ни для того, чтобы удивиться его живучестью и на сей раз погубить наверняка. А через пять лет никто и искать его не будет, потому что люди столько не живут – даже на Счастливых островах.

А еще потому, что Прай, по всей видимости, недооценивал своего противника и вряд ли даже гипотетически мог предположить, что Эрвин выжил. Мелким людишкам нестерпима мысль, что кто-то может оказаться способнее их.

Но если Прай и вправду изменился? Власть меняет…

Э! Что гадать попусту! Пусть гадают гадалки, а вычислитель должен вычислять.

Хоть что-то.

Иначе он сойдет с ума. Уже пытался, не хочется повторять.

Итак, дано… то, что дано. На помощь извне рассчитывать не стоит.

Требуется: самостоятельно вернуться в мир людей еще не старым, относительно здоровым и желательно не в самом низшем социальном ранге.

Теорема Канна – вот как Эрвин назвал то, что у него получилось. Он дал теореме свою фамилию, во-первых, потому что сам сформулировал и доказал ее, а во-вторых, потому что надо же было как-то назвать ее. Условие теоремы заняло бы не один десяток страниц мелкого шрифта, вслед за чем фигурировали два чеканных утверждения:

1. Данная задача имеет решение.

2. Чтобы решить ее, нужно больше одного человека.

Эрвин нашел четыре доказательства своей теоремы, очень громоздких и, по правде говоря, небесспорных. Он занимался этим, убивая время. Даже кретин понял бы, что настоящее доказательство теоремы Канна – только практическое. Слишком уж много неопределенности в исходных данных, да и все равно никто не оценит математические выкладки.

Больше одного человека! Этим все сказано. Это и есть настоящий приговор. Скотина Прай добился своего.

– Да, – бормотал Эрвин завывающему ветру, – я человек, покуда один. Я только человек и могу ровно столько, сколько положено человеку. То есть не могу спастись. Страдать – это да, это могу, это у меня получается не хуже, чем у любого другого…

Желудок взбунтовался. До следующего дня Эрвин ничего не ел и положил себе зарок не есть никакой морской рыбы. К утру он почувствовал себя лучше.

Шторм утих, с моря тянул ровный бриз. Временами в разрывы облаков вклинивалось солнце. Хорошая погода.

Что потянуло Эрвина к болоту, он и сам не понял. Усевшись на пригорке, он гадал, в каком месте выполз на берег год назад. Вон в том? Или в этом, где полоса песка?.. Не вспомнить. Был невменяем, ничего не помнил и не соображал, кроме одного: ползти, ползти… Как червь безмозглый. Спасибо, что хоть не потерял направление…

Где-нибудь между островами шторм, возможно, и потрепал край болота, но здесь оно было таким же, как всегда: бескрайним, незыблемым и смертельно опасным. Незыблемая зыбь, незыблемая хлябь… Склонный к метафорам человек наделил бы его тупой хитростью вечно голодного зверя, с бесконечным терпением ждущего в засаде, но Эрвин знал цену метафорам. Воистину острова скорее слились бы воедино, а болото пересохло, прежде чем вычислитель начал бы тратить время на подобную чепуху.

Он не испугался и не удивился, когда прямо напротив него болотный ковер вдруг вспучился куполом. Язычник, конечно. Что-то много их стало. Или это тот самый?

Медленно придвигаясь к берегу, купол заметно рос в высоту. Для страха не было оснований: очень скоро язычник не сможет двигаться дальше, там слишком мелко для него, и щупальцем до пригорка он никак не достанет. Последнему дураку было бы понятно, что по суше эти порождения болота двигаться не могут.

Так, застрял… Нет, еще придвинулся… Под вспучившимся зыбуном шла тяжелая борьба, и Эрвин не понимал ее смысла. Может, язычник желает отложить яйца или выметать икру там, где помельче? На нерест пошел?

До берега язычнику оставалось метров сорок, когда купол наконец прорвался на вершине, но не опал, как обычно, а просто слегка осел. Знакомое поперечно-полосатое щупальце привычно выстрелило вверх и сразу же, изогнувшись, потянулось к берегу.

– Не достанешь, – сказал ему Эрвин.

Но язычник, похоже, так не думал. Он еще немного придвинулся к берегу, и Эрвин с уважением подумал, какая же сила, помноженная на алчность, нужна ему для этого, а полосатое щупальце изобразило на конце этакий крючок. И этим крючком болотная тварь начертала на узкой полосе песка между водорослями и травой:

«ЕДА».

– Что? – Немногим удавалось привести Эрвина в растерянность, но тупому болотному хищнику удалось. – Ты… что?..

Щупальце выпрямилось. На песке осталось грубо начертанное короткое слово.

– Это ты мне? – не без сарказма, много раз выручавшего его в острые моменты, спросил Эрвин. – Я тебе еда?

Щупальце молчало. Многочисленные влажные глаза на нем безучастно смотрели на Эрвина. Пришла догадка:

– Ты просишь еды? Ты? У меня?

По-видимому, оснащенное глазами щупальце не было оснащено голосовыми связками. Эрвин еще поразмыслил.

– Ладно, – крикнул он, – принесу.

В этом месте остров не отличался шириной, и уже через час Эрвин снова был у болота, таща волоком безголовую рыбину, несколько объеденную мелкими морскими падальщиками, но все еще тяжеленную. Щупальце было на месте, только втянулось в зыбун наполовину.

– Эй! – крикнул ему Эрвин. – Рыбу любишь?

Пришлось подойти поближе. Шагов за пять до песчаной полосы Эрвин поднатужился и с громким выдохом вытолкнул рыбину на песок. Вытолкнув – бросился бежать. Грамотный язычник вполне мог изобрести хитрость, чтобы заполучить разом рыбину и человека.

Обошлось. С безопасного расстояния Эрвин увидел, как лимонно-зеленое полосатое щупальце дотянулось до рыбьей туши, обвило ее и утащило в пробитую в зыбуне дыру. Поймать двуногую добычу оно не попыталось.

– Ты для того меня оставил живым, чтобы я тебя кормил? – спросил Эрвин. – Этого не обещаю.

Медленно-медленно купол отползал от берега, уменьшаясь в росте, пока не исчез совсем. Эрвин подождал немного, но больше ничего не произошло, и чутье подсказывало: не произойдет. Язычник занят пищеварением.

Эрвин побрел не к шалашу, а к океану, причем нарочно кружным путем. Впервые за многие месяцы его мозг получил настоящую задачу, и теорема Канна, возможно, дала трещину. Все это еще предстояло как следует обмозговать и рассчитать то, что можно рассчитать, имея в своем распоряжении вполне фантастическую реальность вместо алгоритмизируемых фактов. Едва не споткнувшись о глупого «зайца», Эрвин даже не подумал убить его для еды. Остров был безопасен, и Эрвин не делал ошибки, не замечая дороги. В него словно вновь закачали выпущенный воздух. Задача! Настоящая задача, которая при грамотном решении приведет к спасению! А главное, не надо решать ее мгновенно, есть время!

Собственно, рабочую гипотезу можно построить и принять уже сейчас…

Океан гнал к берегу мелкие барашки. Поперек барашков, всего-навсего шагах в ста от острова, течение несло на юг вырванное бог весть где могучее коряво-разлапистое дерево. Ритмично, как заведенные, покачивались на мелкой волне голые ветви, голые корни… и еще что-то. Эрвин напряг зрение.

Человек?.. Бессильно лежащий на стволе человек?!

Да! Человек!!!

– Закон кучи, – пробормотал потрясенный Эрвин. – События происходят там, где их и без того много.

Глава 4

Торговец

Только сумасшедший немедленно кинулся бы к дрейфующему дереву вплавь, а Эрвин еще не сошел с ума. Те связанные бревна, заменившие погибшую пирогу, на которых он некогда вернулся домой после большого путешествия по островам, давно уже занесло песком. Течение гнало дерево к тупому песчаному мысу. Эрвин добежал до мыса гораздо раньше.

И очень скоро понял: течение протащит дерево мимо. Но близко к оконечности мыса, близко…

Приходилось рисковать. Ругая себя последними словами за то, что не взял с собой на берег никакого инструмента, Эрвин выломал в лесу большую ветку с листвой. За неимением лучшего весла сойдет и такое. В точно рассчитанный момент он вошел в воду и поплыл. Мешала ветка, зато придавало сил воспоминание о челюстях обитателей моря.

Какие-то тени бродили в глубине, пугая. Эрвин выбивался из сил. Самый жуткий момент наступил, когда он не сумел выдернуть себя из воды на ствол дерева одним рывком: померещилось, что вот-вот последует второй рывок – вниз, в чью-то пасть. Но обошлось. Вторая попытка вышла удачнее, а сломанный ноготь – чепуха… Эрвин отдышался, унял бешено колотящееся сердце и только тогда осмотрел и ощупал лежащего на мокром дереве человека. Вот будет номер, если он окажется мертвым…

Человек был жив. Правда, без сознания. Это был крупный рыжеватый мужчина выше Эрвина на полголовы и вдвое шире его в талии. Пульс прощупывался, дыхание ощущалось, и наплевать, что по лицу и волосатой груди, не прикрытой обрывками рубахи, ползают мелкие козявки. Они безвредны.

Теперь надо было грести дурацкой веткой, грести что есть силы. С великим трудом Эрвин развернул дерево комлем к мысу и исступленно принялся за работу. Эх, было бы настоящее весло! Казалось, мыс совсем не приближается, плывет себе мимо… Но вот дерево чуть заметно вздрогнуло и начало медленно поворачиваться кроной к югу – село на мель.

Дальнейшее было делом техники. Спустя час Эрвин уже поил спасенного пресной водой, успев смотаться в лагерь за бурдюком и к ближайшему источнику. А спустя два часа спасенный настолько пришел в себя, что попытался говорить.

– Дикарь, – первое, что услышал Эрвин о себе, вслед за чем спасенный начал дергаться и лихорадочно шарить по песку вокруг себя, без сомнения, в надежде найти дубину или камень и дорого продать свою жизнь.

– Сам таким станешь, дай срок, – успокоил Эрвин. – Как тебя зовут?

В ответ незнакомец только вытаращил глаза, как будто не ожидал услышать от своего спасителя членораздельную и притом понятную речь. Как будто на Хляби когда-либо существовали туземцы, да еще человекообразные!

– А ты… кто? – выдохнул он, но шарить руками вокруг себя перестал.

– Живу я тут, – объяснил Эрвин. – Место хорошее, безопасное и сытное, с благами цивилизации только есть проблемы… Меня зовут… Густав. А тебя?

– Иванов.

– Замечательно. Тебе не нужна моя фамилия, мне не нужно твое имя. Все, что тебе нужно, это поесть и отлежаться. Идти сможешь?

Иванов смог – с помощью Эрвина. Правда, при подъеме в распадок, где стоял шалаш и куда Эрвин взбегал шутя, пришлось раз десять отдыхать. Тяжел был Иванов, а в конце пути просто обвис, заставив своего спасителя потрудиться как следует.

Уложив Иванова на подстилку в шалаше, Эрвин отправился на охоту. Местные «зайцы» за год не поумнели, и не прошло часа, как на палке над разожженным костерком жарилась ободранная тушка, нашпигованная острыми травами и кислыми ягодами. Иванов спал. Эрвин следил, чтобы жаркое подрумянивалось равномерно, размышляя о том, что его заставило назваться именем отца. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы назваться Эрвином Канном, – но почему Густав?.. А потому только, что это имя не забыть, не перепутать. Надо быть честным с самим собой: поизносился бывший лучший мозг планеты за это время, прошлись по нему жестким наждаком болото и одиночество на острове – вот и лезет с подсказками подсознание, предлагает себя в спасители…

Рано. Еще рано. Интеллект еще не угас и теперь, надо надеяться, уже не угаснет.

Когда обед был готов, Эрвин накормил и напоил Иванова, после чего тот завалился в шалаш и захрапел. Выживет. Для себя Эрвин натаскал мха и решил ночевать под открытым небом. Но прежде чем стемнело, он добыл еще трех «зайцев», накрепко связал их тушки корой, чтобы появляющиеся иногда над островом летучие твари могли лишь рвать мясо, но не сумели унести его, и оставил добычу на песке возле болота.

Утром он за ногу вытянул Иванова из шалаша. Тот мычал со сна и пробовал лягаться. Оказавшись снаружи, вытаращил глаза.

– Ты чего?

– Пришел в себя? Вот и хорошо, – сказал Эрвин. – Запомни, это мой шалаш. Хочешь и дальше спать в удобстве – построй себе свой. Хочешь принять горячую ванну – я покажу где. Но не свинячить. Это мой остров, и я здесь главный. Не нравится – проваливай.

– Ты чего, чего… – бормотал Иванов. – Охренел, да? Ладно, ладно, остров твой. Дальше что?

– Дальше ты мне расскажешь, кто ты такой и как попал сюда. И не врать.

– Я пассажир, – быстро сказал Иванов. – Морской круиз. Несчастный случай.

– Судно затонуло?

– Ага…

– А родом ты откуда?

– С южного побережья.

– Первое предупреждение, – сказал Эрвин. – Вранья мне не надо. Ты не уроженец Хляби, акцент выдает. Это раз. Приплыл с севера, это два. Проложить туда круизный маршрут – верный способ прогореть, там же нет ничего интересного. Ты контрабандист. Опустился с товаром на Сковородку, так?

Эрвин мог бы указать еще с полдесятка признаков лжи, но предпочел быть кратким.

Иванов поморщился, покряхтел – видно, решал, как лучше ответить.

– Ну, контрабандист, – нехотя сознался он. – Не, ну а что? Ты полицейский, что ли?

– Я кое-что знаю. Плавучий терминал, впоследствии названный Сковородкой, строился при тайном участии правительства Хляби. Торговля – дело почтенное, и у нас это понимают. Этой планете нужны кое-какие товары, попадающие под запрет. Ловят и наказывают только самых непонятливых и неудачливых. Закладывать тебя я не стану, потому что незачем да и некому. Какой груз ты сопровождал?

– Микрореакторы для антигравов и еще кое-какую мелочь…

– Какую именно мелочь? Оружие? Наркотики?

– Ни боже мой… Лекарства, косметика и частные посылки. Я не знаю, что в них.

– Ладно. Рассказывай дальше.

– Ну вот… Вышел на палубу в шторм, поскользнулся, ну и… Орал, орал – никто не услышал. Думал, утону. Сколько времени барахтался, не помню. Потом дерево подвернулось…

Эрвин резко ударил Иванова по лицу раскрытой ладонью.

– Второе предупреждение…

Иванов с ревом кинулся на него. Он был тяжелее и сильнее Эрвина, но Эрвин намного превосходил его ловкостью. До бича и обсидиановых ножей дело не дошло – хватило одной подножки и болевого приема. Потом Эрвин возил Иванова физиономией по земле, а тот пытался орать и выплевывал лесной сор.

– Я человек очень чувствительный, – сказал Эрвин, когда противник перестал сопротивляться и был отпущен. – Не терплю лжи, такая уж у меня слабость, привыкай. Третье предупреждение тебе совсем не понравится. Да ты садись, садись…

Иванов, сопя, сел.

– Как ты понял? – глухо спросил он.

– Врать надо уметь, а ты не умеешь. Сковородка дрейфует в северной среднеширотной циркуляции, никогда не покидая ее пределов. Там бы ты и остался, если бы выпал с борта в воду. Тебя принесло сюда северное прибрежное течение, и ты провел на дереве никак не более десяти-двенадцати дней. Ты сопровождал груз на материк, и уже в прибрежных водах что-то случилось… Что?

И без того красный Иванов сделался багровым.

– Убью его…

– Того, кто столкнул тебя за борт? – осведомился Эрвин. – Коммерческие интересы или личная месть?

– Коммерческие…

– Конкурент, да? Впрочем, мне плевать, это твое дело. А что думаешь делать дальше?

– Сказал уже: убью его! – прорычал Иванов.

– Ну-ну. Похвальное намерение. А как?

– Доберусь до материка или до Сковородки – уж я найду как!

Прежде чем как следует озадачить собеседника, Эрвин выдержал паузу.

– Ты знаешь, что это Счастливые острова?

– Ну допустим, – буркнул Иванов.

– Допускать мы ничего не будем. Знаешь или нет?

– Ну знаю…

– На Счастливых островах должны жить счастливые люди, – сказал Эрвин. – Вот я и есть счастливый человек. Приговорен к счастью. А еще я самый свободный человек на Хляби. К свободе я тоже приговорен. Доступно?

– Не понимаю.

– Чего тут не понять. Я дошел сюда, а ты доплыл. Обоим повезло. Оба свободны и счастливы.

Иванов заворочался.

– Издеваешься?

– Обрисовываю положение. Чтобы дошло. Тебя будут искать?

– Нет, наверное…

– Логично. Упавший за борт считается утонувшим. Или съеденным. Да спасатели сюда, наверное, и не сунулись бы. Это же Счастливые острова, проклятое место.

– Проклятое?

– Проклятое, потому что оно для таких, как я. Что ж ты так туго соображаешь? Думаешь, почему тут спокойно, тихо, жить можно, а цивилизации никакой нет? Да потому, что это не Земля, не Терра, не Твердь и даже не Прокна какая-нибудь, а захолустная планета. На Счастливые острова цивилизация не придет. Ты да я – вот и вся цивилизация. Отсюда нет выхода. Дошло наконец?

Эрвин не надеялся, что дошло. До таких, как Иванов, доходит медленно. Тем нужнее было форсировать этот процесс.

– Сюда никто не пристает? – недоверчиво спросил Иванов.

– Абсолютно.

– Даже рыбаки?

– Съедобные виды рыб водятся на Хляби только в полярных широтах. Я пробовал здешнюю рыбу. Тебе не советую.

– А воздушное сообщение?

– У тебя глаза есть, нет? – усмехнулся Эрвин. – Видишь, во что я одет? Видишь, в каком жилище живу? Какое такое сообщение? О чем ты?

– Я думал… только ты не обижайся… я сначала подумал, что ты дикарь.

– Изгнанник, – холодно поправил Эрвин. – Впрочем, разницы никакой. На материке меня не ждет ничего хорошего, так что думай сам, как выбраться. Мне-то не резон.

Неширокий лоб Иванова собрался в складки. И без математики любому стало бы понятно, что происходит под этим лбом: недоверие и поиск вариантов поведения. Примитивный неумный хитрец вообразил, что его водят за нос. Строго говоря, он не был далек от истины, но не знал и не мог знать, в чем она заключается.

– Значит, никак отсюда не выбраться? – спросил Иванов после продолжительной паузы.

– Никак. Точнее сказать, риск гораздо выше, чем желательно разумному человеку.

– А ты-то как сюда попал?

– Пешком по болоту. Я же приговоренный, забыл?

– Но ведь дошел?

– Один. Вначале нас было десять. – Эрвин критически оглядел Иванова. – Ты не дойдешь.

– Почему?!

– Знаю. Опыт.

– Может, поделишься?

Сказано было с иронией, и Эрвин грустно улыбнулся в ответ.

– Ты слишком тяжел, – сказал он. – Молчи, не перебивай… Допустим, ты сядешь на диету и станешь ежедневно по десять раз взбегать вон на ту гору и обратно. Ладно, похудеешь. Но чтобы выжить в Саргассовом болоте, этого мало.

– Ты же вроде выжил…

– Не перебивай, говорю. Я – не ты. Я уникум. – Согнутым пальцем Эрвин постучал себя по лбу. – Вот это мне помогло. Чуть-чуть не помогло еще одному человеку, но… не сложилось. Глупая случайность. Я остался жив только потому, что у меня хорошая голова. Наверное, лучшая на этой планете.

Иногда полезнее всего не врать. Даже чаще, чем принято думать. Тогда при всей правдивости сойдешь за великого хитреца. Люди подозрительны, они всегда выдумают не то, что есть на самом деле. Ведь и несчастная Кристи не поверила, что Эрвин – вычислитель…

Он оставил Иванова переваривать полученные сведения, а сам пошел к болоту. Трупики «зайцев» по-прежнему лежали на песке, еще не обнаруженные ни крылатыми тварями, ни язычником. К возвращению Эрвина у Иванова был готов новый глупый план.

– Построим плот и поплывем по течению! Оно само нас доставит. Что там на юге за островами – мыс?

– Материковый мыс, – признал Эрвин. – Но как раз там прибрежное течение круто поворачивает в океан. Береговая линия идет от оконечности мыса на юго-запад, а течение – на юго-восток. Там оно сливается с экваториальным течением.

– Ну? – спросил Иванов с надеждой.

– Если мы не сумеем причалить к мысу, а скорее всего не сумеем, то попадем в экваториальную циркуляцию – и через год или два кем-нибудь будет найден плот с двумя скелетами. Как ты собираешься управлять плотом?

– Грести будем! Парус поставим!

– Ты видел, какие твари живут в этом океане? Нет? Конечно, нет, иначе стал бы их пищей. Тебе повезло. А я видел, как одна тварь перекусила мою пирогу. Плот нам понадобится большой и очень крепкий. Допустим, мы сумеем построить его и спустить на воду. Грести на таком монстре бесполезно. Парус… из чего ты сделаешь парус? Из вот таких шкурок? Или из травы сплетешь?

– Да хоть из травы… – Иванов несколько увял.

– Допустим. Но вода в бурдюках быстро протухнет, копченые «зайцы» тоже. Тебе по нутру смерть от голода и жажды? Мне – нет.

– Ничего не протухнет, если взять пищу и воду на последнем острове – а там сразу к мысу…

– Течение, дурья твоя голова! Ты что, слушать не умеешь? Нас унесет в океан. Займись-ка лучше шалашом.

Он оставил Иванова строить шалаш и предаваться фантазиям, а сам на всякий случай сделал обход острова. Особенно пристально вглядывался в океан – но тот катил мелкую волну, и ничего в нем не было, кроме волн. Как всегда.

Зато со стороны болота произошли изменения. Водорослевого бугра, свидетельствующего о присутствии язычника, не наблюдалось, но связанные «зайцы» исчезли, а на песке появились коряво начертанные буквы:

«ЕЩЕ ЕДЫ».

Еще? Эрвину стало весело. Был на острове один голодный желудок, теперь стало два и плюс еще язычник, который лопает за десятерых. Грамотный и, видимо, разумный язычник… Ладно, экосистема выдержит. Еды ему? Будет ему еда.

Пришлось лезть на подошву горы, где в каменных ваннах пузырилась горячая грязь и воняло сероводородом. В глубокой сухой ложбине копилась углекислота. Однажды в приступе отчаяния Эрвин едва не спустился туда, чтобы там и остаться. Теперь он спустился вниз, задержав дыхание, быстро схватил за лапы двух мертвых «зайцев» и одну крылатую тварь и столь же проворно выбрался из углекислотной ловушки. Сам бы он не стал есть такую пищу, но язычнику, наверное, все равно. Язычники не привередливы.

Он оставил корм на прежнем месте. Язычник не показывался. Занять мозг расчетами не удалось – случившееся поддавалось обобщению лишь на уровне зыбких гипотез. Одна из них, та самая, в которую было труднее всего поверить, казалась самой интригующей.

Глава 5

Воспитание

– Как может быть, что на этих островах вообще никто не живет?! – бушевал и не верил Иванов. – Видел я вашу Хлябь, видел материк. Дерьмо планета. Дерьмо материк. Тут же лучше! Во, гляди, какая красота! Сознайся: врешь ведь, а?

Примитивный разум всегда основывается на здравом смысле. Мол, люди всегда ищут местечко получше, так почему же архипелаг не населен? Быть такого не может!

– Я побывал на всех островах, – убеждал Эрвин. – На самом северном когда-то был полигон, теперь там все насквозь проржавело. Людей нет. Людей здесь вообще нет, только мы. Скажу больше: других людей здесь и не будет.

– Врешь ведь…

– Больше пятидесяти лет назад группа геофизиков на службе правительства доказала геологическую нестабильность этой островной гряды, – ленивым голосом просвещал Эрвин. – Будут большие катаклизмы, цепная реакция вулканических извержений и мощных землетрясений. Когда – никто не знает, может, в следующем столетии, может, завтра. Одно извержение я сам видел. Думал – начинается… Правительство не только не намерено осваивать Счастливые острова, но даже собирается мало-помалу эвакуировать прибрежные поселки. Точнее, собиралось при прежнем президенте; теперь – не знаю. Когда жахнет, тут не останется ничего живого. Возможна волна, этакое болотное цунами. Никто не знает, на что это будет похоже, но лучше бы этого не видеть. Впрочем, тут и без волны проблем хватит… Некоторые острова, если не все, погрузятся в море. На что годится такой архипелаг? Только служить приманкой для приговоренных к изгнанию, чтобы они шли на восток, а не слонялись у кордона, заставляя охрану тратить время на их отстрел… Понятно?

Иванов ему надоел, но тут уж ничего нельзя было поделать. Целую неделю он то бушевал, то ныл, то вновь принимался упрашивать Эрвина приняться за постройку плота. Плот ему, как же… Эрвин скрыл главную причину своего отказа. Вообще-то шанс достичь на плоту материкового мыса не был нулевым, он даже был довольно заметным, и если что смущало, так это напарник. Все это уже было – полынья, переправа на плавучем острове, голод и безделье, которое подчас хуже голода… Валентин был тряпкой, его долго можно было держать в повиновении простым давлением, но и он не выдержал. Иванов столь же глуп, но менее зависим, он впадет в буйство раньше. Просто от ничегонеделания. И тогда течение уж точно пронесет плот мимо мыса, потому что одному не справиться…

Нет. Только болото. Следовало лишь добиться, чтобы инициатива исходила от Иванова. Как раз выдалось несколько погожих деньков подряд. Эрвин напоказ купался в полосе прибоя, с деланым удовольствием загорал на теплых скалах и каждый день изобретал новые способы готовить жаркое. Много спал или делал вид, что спит. С увлечением чинил одежду и обувь. Ну просто человек, смирившийся с отшельничеством и даже в нем нашедший приятные стороны!.. Он отлично видел, что раздражает Иванова.

Однажды приснился кошмар: Эрвин находился на неведомой планете в неведомом городе, наполненном миллионами людей, каждый из которых рассчитывал свои действия точнее, чем он. Разумеется, он тут же попал впросак, затем был облапошен и, проснувшись, обрадовался, что в яви все иначе. Со снами Эрвин ничего не мог поделать.

– Ну а зимой тут как, не холодно? – спрашивал Иванов, и Эрвин понимал, что он спрашивает на всякий случай. – Не мерзнешь?

– Один раз снег шел, но недолго, – припомнил Эрвин. – Можно спать и у костра. Настоящих зим тут не бывает, разве что далеко на севере…

– Слышь, Густав… А за что тебя приговорили?

– За то, что хорошо считаю.

– Не понял.

– Чего тут не понять? Лучше расскажи, что там делается на Большой земле. Прай все еще у власти?

– Прай? Кто это?

– Ну, ты и собеседник… Президент Хляби!

– А-а… – протянул Иванов. – Вроде да. Да какая мне разница, кто тут у вас президент! Я с президентом веду дела, что ли?

– Логично. – Эрвин подбросил еще дровишек в костер и перевернул жарящуюся на палке тушку «зайца». Если это тупоумное животное – не «заяц», а Иванов – не слыхало об Алоизе Прае, то где уж ему знать об Эрвине Канне! Тем лучше. – Полагаю, о судьбе Сукхадарьяна ты тоже ничего не слыхал?

– Кто он, этот твой Дарьян?

– Неважно… А ты чего насвинячил перед шалашом? Приберись.

– Когда захочу, тогда и приберусь, – был ответ.

– Правильно. Только так и надо. Но захочешь ты прямо сейчас. Веришь?

Иванов посмотрел на Эрвина, подумал и угрюмо кивнул.

С этого дня Эрвин шпынял его за малейшую небрежность. Заставил перестроить шалаш и сменить подстилку. Из-за брошенной в кусты кости случилась короткая драка. Эрвин отделался ссадиной на скуле, а сбитый с ног Иванов запросил пощады, ощутив кожей шеи холод обсидианового ножа.

– Не делай больше так, – душевно посоветовал ему Эрвин. – Меня многие пытались убить. Куда тебе до них. Уж поверь, я знаю.

– И где они? – просипел отпущенный с миром Иванов.

– Почти все умерли. Один жив.

Прошло больше времени, чем рассчитывал Эрвин, прежде чем Иванов вернулся к теме:

– И кто он, тот, который жив?

– Какая теперь разница? – пожал плечами Эрвин. – Он на материке.

– Неужели не хочешь посчитаться с гадом?

Не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Иванов охотнее назвал бы гадом Эрвина.

– Хочу или не хочу – тебя не касается. Сгоняй-ка за водой, да и дровишек заодно принеси. А не нравятся мои порядки – седлай бревно и плыви на соседний остров.

Но Иванов не хотел на соседний остров. Он хотел на Большую землю.

Правда, еще недостаточно хотел.

Эрвин стал избегать разговоров. Он охотился, готовил еду, увлеченно мездрил и дубил «заячьи» шкурки, кроил себе новые мокасины и вообще имел вид хозяйственного домоседа. Сумасшествие больше не грозило ему, а некоторое отупение вполне вписывалось в образ.

– Ты странный, – сказал однажды Иванов. – Сколько, говоришь, времени ты провел тут один? Другой бы на твоем месте весь на словесный понос изошел, а ты молчишь. Поболтать с тобой невозможно.

– Зачем и о чем? – осведомился Эрвин.

– Да так, – Иванов несколько растерялся, – о всяком. Да хоть бы и ни о чем – все равно удовольствие.

– Ни о чем лучше молчать.

Каждый день Эрвин ходил к болоту. Удушенные газом «зайцы» и крылатая тварь исчезли, но язычник больше не появлялся. Не появлялось и новых надписей на песке. Когда Иванов осторожно выразился в том смысле, что готов попытаться дойти до материка по болоту, Эрвин взял его на экскурсию, прихватив с собой бич. Все четыре луны сияли в небе бледными серпиками, начинался прилив, и болото ползло на сушу. Иванов прошел по зыбуну шагов пятьдесят, прежде чем провалился по пояс и забарахтался с воплями о помощи. Эрвин вытянул его и довел до острова, у самого берега искрошив бичом в лапшу очень кстати выскользнувшую из зыбуна небольшую змею. Первая экскурсия прошла успешно: Иванов перепугался, но не настолько, чтобы смириться, а как раз в той степени, чтобы отнестись к болоту с уважением.

– Мокроступы на ноги, – раз, – внушал Эрвин. – Плюс несколько пар в запас. Чем больше, тем лучше. Длинный шест – два. Есть еще много нужных мелочей, в Саргассовом болоте ни одна мелочь не бывает лишней, но эти две – основные. Твой вес – главная проблема. Будем сгонять.

– Начнем прямо завтра?

– Прямо сегодня. Ну-ка бери ноги в руки и бегом на ту гору.

Иванов повиновался беспрекословно – видно, рад был, что Эрвин поддается.

До темноты Эрвин гонял его на гору еще трижды; погнал бы и в четвертый раз, но у Иванова уже заплетались ноги, а глаза лезли прочь из орбит. Не хватало еще, чтобы он покалечился на спуске… Зато на следующий день Эрвин загонял Иванова так, что у того не осталось сил даже поужинать – завалился в шалаш и тут же захрапел с присвистом.

Утром Эрвин растолкал его ни свет ни заря.

– Поднимайся. На гору – марш! Два раза до завтрака.

Иванов вылез из шалаша со стенаниями, перешедшими в проклятия.

– Мышцы болят? – участливо осведомился Эрвин.

– А то не болят, что ли?

– Это еще не боль. Бегом на гору.

В качестве завтрака Иванов получил горсть ягод и сколько угодно воды, в то время как Эрвин уписывал холодную «зайчатину». Затем отправились в «кругосветку», обойдя остров по периметру. Эрвин шел быстро и привалов не делал. Иванов бурчал, но старался не отставать. Перед обедом Эрвин снова и снова гонял его на гору и обратно. И на обед Иванов получил те же ягоды.

– Давай еще, – кивнул Эрвин в сторону горы, когда последняя ягода канула в ивановский желудок.

– Погоди… Я не отдохнул…

– Если тебе надо отдыхать, то тебе не надо на Большую землю. Либо – либо.

Иванов, кряхтя, подчинился. На сей раз Эрвин побежал трусцой рядом с ним, в начале подъема стремительно ушел вперед и, не сильно запыхавшись, был на вершине задолго до грузного напарника.

– Дней через десять еще раз попробуем. Если сумеешь не отстать от меня, толк, может, и будет.

– Через десять дне-е-ей?! – возопил Иванов.

– Я слишком щедр, – вслух укорил себя Эрвин и даже головой покачал. – Куда тебе через десять. Живот болтается, по коленям бьет. Через двадцать.

К вечеру Иванов едва передвигался и с трудом сжевал маленький кусочек мяса, предложенный ему Эрвином сверх скудной порции ягод. Ночью Эрвина будили вопли и проклятия: Иванов то и дело выскакивал из шалаша и плясал, борясь с судорогой икроножных мышц. Утром Эрвин вновь погнал его на гору.

– Не хитрить! Увижу, что перешел на шаг, – сбегаешь туда и обратно лишних три раза.

С каждым днем Иванов все больше превращался в отупевшее животное. Тропа к вершине горы, когда-то едва заметная, теперь резко выделялась на зеленом фоне. Эрвин удвоил бдительность: от животных с человеческим мозгом рано или поздно жди беды.

На шестой день тренировок Иванов споткнулся на спуске, покатился кубарем и сильно рассадил колено. Эрвин помог ему добраться до минеральных ванн.

– Отмокай, отдыхай. Ты неплохо поработал.

Он лгал. Кой черт неплохо! Но разве можно требовать невозможного?

Все равно пора было сделать паузу: еще день-два – и спортсмен набросился бы на своего тренера с первым подвернувшимся под руку камнем.

Минеральные ванны, горячая целебная грязь и некоторое увеличение рациона пошли болящему на пользу: опухоль на колене спала. На третий день Иванов уже передвигался самостоятельно, хоть и прихрамывал.

– Завтра продолжим, – сказал ему Эрвин.

– Ты чего? – обиделся Иванов. – Нога же болит!

– Потерпишь.

– Издеваешься, да?

– Издеваться над тобой болото будет, да и надо мной тоже. Учти, лето кончается, скоро погода начнет портиться. Станет довольно прохладно, а мы к тому же пойдем на север. Конечно, холод можно и потерпеть, это наименьшая наша проблема, но зачем добавлять малую проблему к большой?

– Что еще за большая проблема? Трясина?

– Зверье, – сказал Эрвин. – От донных моллюсков до хищных грибов. С некоторыми видами я знаком, а некоторых еще и в глаза не видел. Что ты знаешь о мускулозубых?

– Как?..

– Мускулозубые, – повторил Эрвин. – Один скелет и одно чучело есть в столичном зоомузее. Болотные хищники, перепонки на пальцах. Челюсти длинные, зубы острые, как бритва, и сходятся-расходятся наподобие ножниц. Могут отстричь тебе ползадницы, прежде чем ты почувствуешь боль.

– Но тебе они не попадались?

– Нет. Они водятся севернее. Вроде бы. Сведения не очень точны, но я склонен им верить.

– Тогда, может, пойдем на юг?

– Там свои проблемы. Вообще чем теплее, тем больше в природе экологических ниш для всякого зверья и тем меньше наши шансы. Предпочитаю северный маршрут.

Иванов понурился и некоторое время скверно ругался. Немного успокоившись, спросил:

– А что самое худшее на болоте?

– Усталость. Она накапливается, и ты перестаешь замечать опасность, устаешь поминутно бояться… и болото это терпит. До тех пор, пока тебе не покажется, что ты дойдешь. Тогда оно наносит удар. Если мимо – нанесет второй. Только обычно оно не промахивается.

– Ты так говоришь, как будто болото – живое существо, – хмыкнул Иванов.

– Я этого не сказал, – молвил Эрвин, помедлив с ответом. – Скорее нет, чем да, хотя, по правде говоря, это никому не известно. Но тебе лучше считать его живым хотя бы из психологических соображений, понятно?

– Нет.

– Потом поймешь. Молиться умеешь?

– Да.

– Это хорошо. Некоторым помогает.

– Тебе помогло?

– Мне не надо.

Назавтра Эрвин, погнав Иванова на гору, занялся снаряжением. Свой шест он нашел еще вполне пригодным, а для напарника выстрогал другой, потратив на это больше времени, чем думал. Остаток дня ушел на обработку обсидиана – следовало вооружить напарника хоть чем-нибудь. Вечером Эрвин наведался к песчаному пляжику у болота.

Пусто. Добыв трех «зайцев» и наскоро ободрав тушки, Эрвин положил их на прежнее место и крупно начертал на песке: «Кто ты?» Шкурки унес для поделок. Иванов ныл и держался за колено.

– Сколько раз поднялся на гору? – грозно спросил Эрвин.

– Пять…

– Не надо мне врать, я же предупреждал. Не дошло?

– Ну, три…

– Точнее, два. С завтрашнего дня начнем бегать вместе. И в гору, и с горы, и вокруг острова.

– Подгонять меня будешь? – окрысился Иванов.

– Обязательно. Дрыном. Специально для тебя найду дрын с колючками. А кроме того, мне тоже надо тренироваться. Заплыл я тут жирком…

– Ха! Каким же ты был раньше?

– Каким был, таким уже не буду, – отрезал Эрвин. – А буду жилистым, невкусным – и живым.

По-видимому, именно последнее слово подействовало на Иванова как надо: три дня подряд он стонал, рычал, ругался, отплевывался, обливался потом, но бегал в гору и с горы как заведенный. Дрын получил отставку и полетел в кусты.

Тушки «зайцев» исчезли на следующий же день. Эрвин постоял у болота, глядя на ответную надпись. В ней было четыре буквы. Только четыре.

Глава 6

Спасайся, кто может!

Иванов делал успехи. Колено зажило. Конечно, он все еще отставал от Эрвина как на равнине, так и при подъеме в гору, но отставал уже не так безнадежно. Все еще выпирающий животик уменьшился в объеме, и теперь Эрвин уже не острил, что он бьет-де по коленям. Шесты-пики, бурдюки для воды с лямками для ношения на спине, по две пары запасных мокроступов – все это было готово. Оставалось лишь добрать физическую форму. Поджимала близящаяся осень: пусть зимы на Хляби мягкие, но на болоте и летом-то совсем не жарко…

Пять-семь дней тренировок – во столько времени оценивал Эрвин минимально необходимую работу. Затем сутки отдыха – и вперед.

– Гляди, – указывал он рукой с вершины горы. – Вон тот остров видишь? Да-да, который в дымке. Для этого времени года сегодня неплохая видимость. Тот остров – наша первая цель. В прошлый раз я переплыл туда на пироге, теперь мы пойдем пешком. Углубимся в болото, сделаем крюк. Если нам очень повезет, дойдем за сутки, а только я бы на везение не рассчитывал. Суток двое-трое. Кстати, начнешь понимать, что такое Саргассово болото. На том острове мы отдыхаем, пополняем запасы провизии и точно таким же манером движемся к следующему. И так далее. От предпоследнего острова забираем к северо-западу и рвем напрямик к материку. Что скажешь?

– Тебе виднее, – уклончиво отвечал Иванов.

– Мне-то виднее, но если у тебя есть возражения, я хочу услышать их сейчас… Нет возражений? Гляди, как бы я не напомнил тебе, что у тебя была возможность поспорить… Все-таки нет? Тогда за мной, и не зевай на спуске!

– А вон там что такое? – спросил вдруг Иванов.

– Где?

– Вон там. – Иванов указал на темное облачко в небе над болотом. – Птицы?

Вначале Эрвин фыркнул: этот контрабандист даже не знал, что птиц на Хляби не существует – их место в небе занимают крылатые твари, отчасти похожие на доисторических земных птерозавров. Тоже, кстати, умеющие по-птичьи собираться в стаи. Но, приглядевшись, он ощутил укол досады: Иванов раньше него заметил то, на что следовало обратить внимание.

Да, стая. Крылатые твари. Если не серые, а черные, с режущими кромками крыльев, то со стороны людей очень опрометчиво маячить двумя столбами на голой вершине…

Но почему стая? Откуда, куда, зачем?

На Хляби не существовало перелетных видов летающих позвоночных. Были лишь кочующие насекомые, и во время своих скитаний по островной дуге Эрвин попал один раз в огромную стаю хрупких созданий с прозрачными крылышками, щекочущими усиками и изумрудными глазами. Целый день продолжалась насекомая метель, пока не расточилась без остатка. Стая унеслась на юг. Но то были насекомые… строго говоря, даже не насекомые в изначальном, земном биологическом определении, а малые автохтоны Хляби, закованные в хитин, безвредные и бессмысленные. Может, опять они?..

Иванов что-то бубнил – Эрвин не слушал его. Рыхлое темное облачко приближалось, росло, в нем различалось суматошное движение, и было уже ясно, что это не насекомые. Значит, черные крылатые твари… Самое время было уйти вниз под защиту деревьев, и Эрвин уже сделал движение, чтобы начать спуск с горы, как вдруг в облачке сверкнуло, что-то мелкое выпало из него, и облачко распалось.

Только на мгновение. Чтобы собраться вновь. Сверкнуло еще раз.

– Вниз! – закричал Эрвин. – Бегом!

Он понял, что это такое.

Зато не понял Иванов – пришлось, обернувшись на бегу, рявкнуть на непонятливого. Но и тогда тот не слишком поспешил – берег, как видно, ногу. Придурок. Какая может быть нога, когда голова на кону!

– Сюда! – позвал Эрвин из густых зарослей, когда Иванов трусил мимо. – Сюда давай, живо! Да прячься же!

С этим увальнем зла не хватало. Можно заставить его сбросить живот и нарастить мускулы, но и жилистый увалень все равно останется увальнем.

Иванов грузно вломился в кусты.

– Ты чего?

– На болоте ты тоже будешь так себя вести? – зло спросил Эрвин. – Валяй. Хищники будут рады.

– Нет, а чего?..

– «Чего»! – передразнил Эрвин. – Того, что это дрон – знаешь, надеюсь, что это такое? Наше счастье, что на него набросились эти крылатые бестии. Дали ему занятие – отбиваться от них, а нам дали шанс удрать. Теперь не шевелись, сиди тихо. Может, и пронесет.

Иванов замолчал – наверное, осмысливал информацию.

– Тебя, что ли, ищут? – спросил он минут через пять с некоторым уважением в голосе.

– Хотел бы я знать… Может, и меня. Очень вероятно. Зачем – вопрос второй, но рисковать попусту я не желаю.

– Ха. А зачем? Ты важная персона?

– Был ею. Возможно, одному гаду кажется, что он еще не свел со мной счеты. Ставлю три к одному, что это так. Он не думает, что я дошел до Счастливых островов, но на всякий случай решил проверить. Или кто-то из его окружения. Тебя как ненужного свидетеля тоже не оставят в живых. Молчи…

Медленно текли минуты. Человек, наученный болотом бесконечному терпению, мог не шевелиться часами. Иванов был сработан из иного теста: крутил головой, чесался, шумно вздыхал. Не самый лучший человеческий материал, хотя спасибо и за такой. Эрвин сознавал, что есть в этом и плюс: не так жалко будет жертвовать ущербным материалом…

Сквозь листву Эрвин мог видеть несколько малых кусочков неба. Дрона не наблюдалось, но дрон был где-то здесь. Наверняка он уже обнаружил тропинку, протоптанную к вершине горы, и теперь соображал своим электронным интеллектом, кем могла быть протоптана эта тропинка. А чего тут соображать? И ребенок разобрался бы. Зверье имеет привычку протаптывать тропинки к водопою, а не к вершинам.

Наверху шваркнуло – наверное, дрон продолжал отбиваться от настырных «птеродактилей». Смолкло. Лишь качались тонкие ветви и шуршала листва под морским бризом. Затем сверху послышалось слабое гудение – дрон завис над вершиной. Еще несколько мгновений – и гудение усилилось.

Дрон летел над тропинкой.

Казалось, сердце колотится чересчур громко. А еще громче дышал Иванов, но хоть перестал шевелиться, и на том спасибо.

Гудение остановилось прямо над головой. Нет, сместилось чуть ниже по склону… Опять остановилось…

Что-то прошуршало в кустах – наверное, один из вездесущих «зайцев». И сейчас же шваркнуло – дрон выбросил молнию. Полетели комья земли и камешки, завоняло дымом. Дрон промелькнул разлапистой каракатицей в кусочке неба среди листвы и ушел ниже. Гудение понемногу смолкло.

Эрвин на четвереньках выбрался из кустов. Пригибаясь, стараясь держаться в полосе дыма от горящего куста, помчался к вершине, перевалил ее и устремился в лес на склоне с той стороны. Он не оглядывался на Иванова и ничего не командовал ему, но слышал, что тот держится позади и даже не очень сопит. Ну и ладно…

Спустившись с горы, они бежали к северо-западной оконечности острова. Нужно было спешить, пока дрон не вернулся. Добравшись до дикого хаоса остроконечных скал и валунов, скрытых под древесными кронами, Эрвин указал Иванову на щель под наклонной скалой и первым нырнул в нее.

Под скалой открылась обширная темная полость.

Отдышались.

– Мое убежище, – пояснил Эрвин, не дожидаясь вопроса. – Хороша пещерка? Как раз на такой случай.

– А за тобой и правда охотятся, – сказал Иванов с уважением.

– Я думал, ты не заметишь…

– Чего тут не заметить – как дрон зверушку прикончил ни за что ни про что? Слепой бы заметил…

– Не обижайся, – сказал Эрвин. – Лучше уясни: теперь мы с тобой уже точно в одной связке, охота идет за обоими. Ситуация типа «спасайся, кто может». Дрон, он такой – сначала убьет, а потом уже посмотрит, кого поджарил. Наше счастье, что тепловизор у него никакой… я думаю, «птеродактили» повредили его. И от них, оказывается, бывает польза. Значит, ночью этот дрон мало на что годен…

– Дождемся ночи, – согласился Иванов.

– А потом что?

– Вернемся в лагерь.

Эрвин посмотрел на него как на слабоумного.

– Ты самоубийца? Я – нет.

– А что? Если потихоньку…

– Наши шалаши уже обнаружены, будь спокоен. Обнаружены и идентифицированы как творения человеческих рук. Сейчас дрон начнет прочесывать остров – думаю, по спирали и сначала не очень тщательно. Не сглупим, так не заметит. А на ночь он вернется к шалашам и станет ждать нас.

– Так что же нам делать?

– Уходить с началом ночи.

– В болото?! – Глаза Иванова расширились.

– Если больше некуда, то зачем спрашивать?

– Без снаряжения?

Эрвин вздохнул.

– Придется бросить. Шесты – не проблема, вырубим здесь. Бурдюков жаль, но обойдемся. Будем пить болотную воду, не подохнем. Один нож у меня всегда с собой. – Эрвин показал заостренный обломок обсидиана. – Бич тоже. Мокроступы сплетем здесь, пока не стемнело. Тут недалеко растет хорошая лоза. Ты не ходи, шумишь очень, я сам схожу…

Но он никуда не пошел. И час, и два он ждал, требуя от Иванова не шуметь, а если разговаривать, то поменьше и только шепотом, – и дождался. Тихое гудение возникло как бы ниоткуда, приблизилось, покружилось, удалилось, вновь приблизилось и наконец унеслось куда-то.

Эрвин вздохнул и пополз вон из пещеры.

Он вернулся через час, таща два нетолстых древесных ствола, охапку прутьев и кусок черного обсидиана. Бросил стволики перед Ивановым, сунул ему в руку каменный нож.

– Сними кору.

Сам занялся мокроступами. Прутьев хватило на три пары. Сделанные наскоро, безобразные, скрепленные полосками кожи, отрезанными от куртки Эрвина, полосками ткани от штанов Иванова и лыком, они вызвали бы скепсис у любого, кто не знаком с Саргассовым болотом.

Кто слишком высокомерен, чтобы понять: лучше хоть что-то, чем ничего…

Впрочем, мокроступы получились не хуже тех, что когда-то плелись осужденными на берегу возле кордона. Даже лучше. Опыт – незаменимая вещь.

Ударяя куском диабаза по обсидиану, Эрвин прислушивался в промежутках между ударами: не уловит ли слух приближающееся гудение дрона? Слух ничего не улавливал, что подтверждало расчеты. Зато Иванов выразил недовольство:

– Тебе, значит, можно шуметь, да?

– По необходимости, – объяснил Эрвин, откладывая в сторону длинный острый осколок. – Технология такая. Ашельская культура. До мустьерской мне никогда не подняться, а ашельская – вот она.

– Чего? – спросил Иванов.

– От теоретических знаний бывает польза, вот чего. Правда, мастерить каменные наконечники теория не очень помогает… Ты заметил форму дрона?

– Чего? – повторил Иванов. – А, нет.

– Центральный шар с четырьмя штангами и малыми шарами на концах штанг. Похоже на школьную модель молекулы метана. Это автономный дрон модели «умник», корявая местная разработка. Но для поиска таких, как мы, он годится лучше всего. Искусственный интеллект, да… Но обмануть его можно.

– Стуча по камню? – съязвил Иванов.

– Что дрон делает сейчас? – спросил Эрвин.

– А я почем знаю?

– Тут нечего знать. Он не обнаружил меня, зато обнаружил наш лагерь. По двум однотипным шалашам он понял, что нас двое. По чадящему костерку он понял, что мы где-то неподалеку, во всяком случае на острове. Беглый поиск не принес результатов. Тут возможны две тактики. Первая – немедленно начать более тщательное исследование острова; вторая – затаиться возле лагеря и ждать нашего возвращения. Остров довольно велик, поэтому дрон выбрал вторую тактику. Очень вероятно, что перед закатом он еще раз облетит остров по периметру, держась над болотом, чтобы уничтожить нас, если мы удрали с острова засветло, или напугать, если мы собираемся это сделать. Может, постреляет по болоту для острастки. С человеческой психологией он знаком, будь уверен.

– Думаешь, он уверен, что мы испугаемся? – спросил Иванов.

– Многие бы испугались. Но он не уверен. И тем не менее ставлю десять к одному, что ночью дрон не станет летать над болотом. Тепловизор у него поврежден, спасибо тем милым пташкам, а ночь нас ждет довольно темная: до полуночи будет светить только одна луна, причем самая тусклая. Потом… потом станет светлее. Но дрон знает, что за одну ночь мы не доберемся ни до острова на севере, ни до острова на юге. С рассветом он начнет поиск по спирали и найдет нас.

– Почему по спирали?

– Я так думаю. Может, ошибаюсь. Если дрон достаточно умен, чтобы просчитать наши действия, то он поймет наш путь. Разумных вариантов всего два: к южному соседнему острову или к северному. Если он возьмет в расчет и безумные варианты, то в этом наше счастье. Если нет, то первым делом проверит оба маршрута. Если начнет с нашего, то шансов у нас нет. Если не с нашего… то их тоже немного. Но есть. Будем надеяться на нашу скорость, на туман, на чудо.

Иванов поежился.

– Может, лучше остаться? Спрячемся, а?.. Или все равно найдет?

– Если не найдет, но заподозрит, что мы все еще на острове, то сообщит на материк. И тогда с материка прилетит ракета. Выжжет тут все до последней козявки. Оставайся, я не против.

– Но я не готов… – пробормотал Иванов.

– Боишься болота? Правильно, бойся.

– Я не боюсь, но… ты не ошибся?

– Я редко ошибаюсь.

Иванов умолк. Хмурился, думал. Ясно было, что с ним еще будут проблемы, но не раньше, чем он испугается болота сильнее, чем дрона. Но ночью… ночью лучше, чем днем. Не видно этого бескрайнего ужаса – вот и не так страшно. Не страшнее, чем пробираться ощупью через большую незнакомую комнату, разве что сыро и прохладно. Работают иллюзии, и человек тешится ими. К тому же придется почти бежать, а бег – это работа. Кто работает так, что пар валит, тот слишком занят, чтобы струсить до оцепенения.

– И все-таки кто ты? – спросил Иванов.

– Не видишь? – усмехнулся Эрвин. – Пещерный человек. Как стемнеет, стану удирающим пещерным человеком.

– Может, хватит болтать? – возмутился Иванов. – Ты все понял. Я спросил, кем ты был на материке до того, как схлопотал «вышку». Ты сказал: важной шишкой. А точнее? Может, скажешь, наконец?

– Не скажу.

Иванов помолчал.

– Мне не надо знать, так ты считаешь?

– Это знание тебе не поможет.

– Трудно доверять человеку, который что-то скрывает, – высказал мнение Иванов.

– А ты не доверяй, – посоветовал Эрвин. – Разве я сказал, что мне можно доверять? Можешь вообще отделиться. Разве мы обязаны идти парой? Все равно у нас нет веревки… Что ж не уходишь? Страшно?

– Не без этого, – согласился Иванов.

– Тогда слушай и запоминай. Пойдем вдвоем. Как начнет темнеть, так и выйдем. Не шуметь, не сопеть, не топать, не ломать ветки, смотреть под ноги, дышать через раз. Рискнем. Первые полчаса будет еще достаточно светло – осмотришься на болоте, только не ори, если провалишься, а раскидывай руки и ложись животом на шест. Вытяну. Я иду первым, потому что я легче, ты идешь вторым, дистанция пять шагов. Двигаться строго за мной, но по возможности не след в след. Все, что я велю, выполнять беспрекословно, не спрашивая, почему да зачем. Причина понятна?

– Да, но…

– Значит, непонятна. Объясняю главную причину: ты не знаешь Саргассова болота, а я прошел его целиком с запада на восток. Мне оно не в новинку. Что-нибудь еще непонятно?

Иванов помолчал, повздыхал, пожевал губами и решился:

– Только одно: зачем я тебе нужен, если ты такой опытный и легкий?

– Дурья голова! Один проваливается – другой вытягивает его из топи. Вдвоем безопаснее. Имей это в виду на случай, если я провалюсь. Но ты провалишься первым. Вот тогда наглядно увидишь, как надо вытягивать.

– Почему это я обязательно провалюсь первым? – с ноткой обиды в голосе спросил Иванов.

– Потому что так и будет, – отрезал Эрвин.

Он почти закончил приматывать ко второму шесту обсидиановый наконечник, как вдруг замер, уставив к потолку пещерки указательный палец. Сделал Иванову знак не шуметь.

Сквозь шум листвы на вечернем ветерке донеслось слабое гудение. Дрон летал над болотом. Шваркнуло раз и другой. Затем еще раз, но уже дальше.

Иванов с уважением посмотрел на Эрвина. Тот легонько усмехнулся.

В пещерке заметно темнело. Выждав еще немного, Эрвин пополз к выходу, прихватив мокроступы и осторожно волоча шест. Иванов двинулся следом, очень стараясь не производить шума. Получалось так себе.

До края болота добрались без происшествий. Усевшись на камень, Эрвин привязал к своим ступням плетенки так, чтобы Иванов видел и учился.

– А если завязка порвется? – с опаской спросил Иванов, дергая ремешки.

– Не должна.

– А если провалишься – потеряешь мокроступ?

– Бывало, что и теряли.

– Тогда как же…

– Потеря мокроступа – это только потеря мокроступа, – терпеливо объяснил Эрвин. – У нас есть запасная пара. Одну пару можно и потерять. Уверяю тебя, потеря жизни гораздо неприятнее.

– Да я догадываюсь, – буркнул Иванов.

– Тогда не болтай зря. Готов?.. Ну, двинулись. Не отставать и на пятки не наступать. Повторяю: держись за мной в пяти шагах, след в след не иди, но в общем делай то же, что и я, если не поступит особой команды. Все понял?

– Чего тут не понять, – глухо пробасил Иванов.

Эрвин посмотрел на него с сомнением.

Глава 7

Двое и время

Маленькая голубоватая луна – самая дальняя и самая тусклая – стояла в зените, одним своим видом навевая холод, но Эрвину было жарко. Только великий фантазер мог бы рассчитывать затемно добраться по болоту до соседнего острова, и все же скорость в эту ночь решала все. Ни пищи, ни воды с собой, ни неповоротливого ящика, ползущего позади на веревке, ни рюкзачка за спиной – только шесты. Эрвин почти бежал, осознанно идя на риск и все же сохраняя разумный баланс между скоростью и безопасностью. Иначе мог бы и быстрее. Позади тяжело дышал Иванов. За полночи он провалился только один раз, в самом начале, и выбрался при помощи Эрвина, умудрившись не потерять мокроступы.

Даже не заорал, что было странно. То ли научился схватывать главное на лету, то ли просто везунчик, то ли сообщил о себе меньше, чем хотел бы знать Эрвин.

Не беда. Можно посчитать.

Он это и делал. Сразу три расчета велись в голове одновременно, не считая того, который управлял движением по зыбуну. Два из них были умеренно сложными – третий выматывал и не сулил результата.

В конце концов Эрвин усилием воли отложил его в сторону.

Бродячее облачко набежало на луну. Исчезли тени. Эрвин остановился и выпрямился, поводя носом, как охотничья собака. Колол глаза звездный свет, такой странный в ночном небе Саргассова болота и такой яркий в непривычно безоблачную ночь. Далеко на севере поднялись над плоским горизонтом сполохи полярного сияния, вытянулись красно-зелеными перьями, поиграли немного и сгинули. Сразу два метеора прочертили небо, летя по одной траектории, как ведущий и ведомый. Левее приметной группы из пяти ярких звезд проступила клочковатая туманность – остаток древнего взрыва сверхновой. Когда взорвалась та звезда, на Хляби еще не было людей, да и на человеческой прародине – Земле – жили лишь троглодиты. Когда она взорвалась, все в мире было не так, и семь звезд созвездия Фурии занимали иные положения на небе. А Саргассово болото существовало уже тогда, и точно так же копошились в лужах головастики, и охотились на них пугливые создания с перепончатыми лапами, сами служа пищей для змей, и вызревали под болотным ковром газово-грязевые нарывы, и язычники дырявили ковер копьями щупалец, стараясь настичь убегающую пищу… И летали над болотом крылатые бестии – черные и серые.

Все уже было.

Лишь дроны, охотящиеся на человека, до сей поры еще не летали над болотом. Все на свете когда-нибудь случается впервые. Обыкновенный индивид утешится этой сентенцией и еще будет думать, что сказал нечто умное, – вычислитель же примет этот и любой другой факт как параметр.

– Отдохнем? – тяжко дыша, спросил Иванов.

– Пять минут.

– Не мало?

– Плохое место, – объяснил Эрвин. – Что-то тут не так… Не пойму – темно.

– Опасно?

– Тут везде опасно.

Он кожей осязал то, чего по малому опыту не мог еще чувствовать Иванов. Чуть-чуть колыхался зыбун, как будто под ним шло некое движение, – да так оно и было, но далеко и вроде пока не критично… Некая тень прошла мимо, и она не была тенью от сгущения в закрывшем луну облачке. Звуки… Странные звуки почти за пределом слышимости, их ощущаешь не ушами, а всем настороженным телом, и самонадеянный новичок скажет: у страха глаза велики, тишина вокруг, одна только тишина, нет никаких звуков…

А они есть.

Пять минут кончились. Иванов захрипел, закашлял, сплюнул.

– Слышь, Густав… Сколько мы прошли, как думаешь?

– А чем ты меряешь? Если километрами, то зря.

– Долями меряю! Треть пути прошли, нет?

– Меньше четверти.

– Так мало?

– Ты же видел соседние острова, сам должен соображать.

– Так чего же мы стоим?

– Стоим, потому что я так решил, – сказал Эрвин. И Иванов в темноте хмыкнул иронически, но ничего не сказал.

Маленькая голубая луна выглянула из-за облака. Над восточным горизонтом слегка посветлело: там готовилась взойти еще одна луна, тоже маленькая, красноватая, ближайшая к планете. К концу ночи она обгонит голубую и сядет первой.

– Ага, – удовлетворенно сказал Эрвин и указал рукой. – Видишь? Вон там.

– Ничего не вижу, – ответил Иванов. – Болото и болото. Может, пойдем уже? Холодно становится.

– Вон те кочки видишь?

– Ну.

– Я уже встречал такие кочки. Правда, тогда это было днем… Там грибы.

– Съедобные? – хмыкнул Иванов.

– Это мы для них съедобны. Учти, если тебя коснется хоть один гиф, я вряд ли смогу тебе помочь. Держись за мной, идем в обход.

Он заложил широкий крюк. Как назло, зыбун стал менее надежным, вынуждая двигаться со скоростью черепахи, а один раз пришлось перебираться по шестам через полосу явной трясины. Дважды нога Эрвина уходила в топь, и оба раза он выбрался сам, крикнув Иванову, чтобы тот не подходил. Когда опасное место осталось позади, красная луна уже стояла высоко и понемногу догоняла голубую.

– Тебе… уже приходилось… ходить по болоту… ночью? – задыхаясь, спросил Иванов, когда пришло время очередной короткой передышки.

– Немного. И я никогда не ставил рекордов скорости.

– Сейчас-то ставишь… Отчаянный ты человек.

– Можешь дождаться утра здесь, – предложил Эрвин, – а заодно и дрона.

– Не все ли равно, где его ждать? – уныло проговорил Иванов. – Ведь мы не успеем добраться до острова ночью?

– Не успеем, и ты это знал.

– Я не думал, что будет так тяжело…

– Легко бывает только мертвым и сумасшедшим. Я бывал близок и к тому, и к другому. Мне не понравилось.

– Так-то оно так, но…

– Я вижу, тебе поболтать захотелось, – перебил Эрвин. – Зря. Береги дыхание.

Он вновь ощутил колыхание зыбуна – более слабое, чем в прошлый раз, но все же довольно явственное. Красная луна, почти догнавшая голубую, казалась налитой кровью. Небольшая змея, глянцево отсвечивая багровым и голубым, проползла, стремительно извиваясь, в стороне и ушла в зыбун, не напав. Кто-то невидимый громко прошлепал по лужам в стороне, звуки удалялись к западу и постепенно стихли.

Болото жило. Оно присматривалось к двуногим существам, забравшимся далековато от спасительной суши, и осмысливало их вторжение. Так казалось. Эрвин знал всю лживость построенных на ощущениях скоропалительных выводов.

Третья луна – обычно бледно-желтая, но сейчас рыжая, как кирпич, – наполовину высунулась из-за горизонта, и тени от нее протянулись так далеко, как будто хотели достать до материка. Стало еще светлее.

– Пора…

Эрвин сразу взял быстрый темп. Позади пыхтел Иванов и держался лучше, чем можно было от него ожидать. Сторонний наблюдатель, если вообразить, что он мог бы здесь находиться, решил бы, наверное, что безжалостные тренировки и скуднейший паек на острове плюс естественный страх сделали свое дело… Простительная ошибка для праздного зеваки.

Скоро Эрвин повернул прямо на север, а еще спустя час взял курс на северо-северо-восток. Ясной ночью ничто не мешало ориентироваться по звездам. Роль Полярной на Хляби исполняла приметная оптическая двойная в ручке созвездия Тесака. Если бы еще не приходилось выбирать дорогу, удлиняя путь…

Э! Все равно за ночь не дойти, рассвет настигнет раньше. Что может быть глупее почти безнадежной гонки?

Только одно: сдаться сразу.

Рассвет забрезжил, когда красная луна далеко обогнала голубую и клонилась к закату, а большая бледно-желтая вскарабкалась в небо довольно высоко, утратив кирпичный оттенок. Измученный Иванов хрипел и стонал. Наверняка он давно мечтал о хотя бы пятиминутном отдыхе, злясь, что Эрвин такой двужильный, но пока не жаловался вслух и не делал глупостей. Звезды меркли и гасли одна за одной, луны бледнели. Светало.

Сорвав с плеча бич, Эрвин одним свистящим ударом располовинил крупную змею, то ли выбирающую момент для нападения, то ли просто любопытную. Оба куска шлепнулись в грязь, бешено извиваясь. К одному из них тут же присосалась другая змея, поменьше. Обрубки еще дергались, когда Эрвин и Иванов ушли далеко вперед.

– Шест… – просипел Эрвин, все-таки остановившись, повернувшись к своему спутнику и глотая воздух.

Иванов немедленно упал на одно колено, как подрубленный, и принялся кашлять и харкать. Остановку он принял за разрешение расслабиться.

– Шест, – повторил Эрвин.

– Что шест?.. – вымучил Иванов, обретая дар речи.

– Зачем ты воткнул его? Он что тебе – флагшток? Он твое спасение, если топь начнет засасывать тебя. Выдерни и держи горизонтально. Устал держать – просто положи перед собой.

– Ты всегда такой дотошный? – спросил Иванов, но приказание исполнил.

– В Саргассовом болоте нет ничего важнее мелочей, – сказал Эрвин. – Упустил одну, только одну мелочь – и погиб. Я видел, как это бывает. Снаряжение – это совсем не мелочь, а у нас вдобавок его почти нет, так что это не мелочь в квадрате.

– Да я уже понял…

– Еще не понял, раз дурака валяешь. Но поймешь.

«Если сегодня удастся выжить», – добавил Эрвин про себя, но вслух этого не произнес. Вдохнул несколько раз полной грудью и сам раскашлялся. Вот же болото… тварь подлая, неукротимая, упорная в намерениях… Не спешит… Знает, что возьмет свое если не так, то иначе…

Вот-вот должно было взойти солнце. С близкого моря на болото полз реденький туманчик, слишком неубедительный, чтобы послужить укрытием. Уже сейчас справа-сзади угадывался силуэт покинутого острова, а прямо по курсу – ближайшего северного. Эрвин прекрасно понимал: когда встанет солнце, даже это жалкое подобие тумана растает за час. Погода днем ожидается хорошая, видимость отличная. Не будет низких, касающихся брюхом болота туч с нудным дождем, не будет дымки, не будет в атмосфере вообще ничего, что могло бы помешать дрону. А пройдено всего-то… нет, если честно, пройдено больше половины пути, но много ли с того толку?

– Вперед! – приказал он, на ходу подставляя в формулы новые коэффициенты и твердо зная, что не станет делиться с Ивановым результатами расчетов. Такие результаты никому не понравятся.

Далеко слева заработал грязевой гейзер, побесился с минуту и опал. Не очень скоро до слуха донесся его рев – долгий, тоскливый, похожий на бессмысленный мык безнадежно завязшего в трясине животного. В положенный срок взошло расплывчатое, дрожащее в испарениях солнце. Дрона пока не было видно.

Прошел, наверное, час, и вожделенный остров резче выступил из тающего тумана, но, казалось, совсем не приблизился. Зато взгляд Эрвина, при каждой возможности пробегающий по размытому горизонту, нащупал впереди некую темную точку. И очень захотелось ускорить шаг, хотя некуда уже было ускорять. Быстрых ходоков болото еще терпит – с бегунами расправляется решительно и навсегда.

Иванов громко пыхтел позади. Один раз вскрикнул и разразился бранной тирадой – ступил не туда, куда следовало, но успел среагировать, не провалился… Эрвин лишь мельком взглянул на него через плечо, а заодно и на небо за ним.

Дрон пока не появлялся.

В том, что он появится, не было и тени сомнения. Вопрос жизни и смерти: когда? И как же бесит, что такая сложная штука, как жизнь вообще и жизнь человека в частности, зависит порой от простейших вещей и событий, которые невозможно предугадать! Правда, ничего с этим не поделаешь, а потому и беситься глупо. Дрон уже ищет, это ясно, но как он организовал поиск? Станет ли еще раз осматривать остров – тщательно, куст за кустом, пещерку за пещеркой? Маловероятно, но возможно… Принял ли он в расчет, что искомый объект мог попытаться ночью уплыть в океан на бревне? Неизвестно. Если нет и если дрон решил сперва проверить северное направление, то ждать его можно с минуты на минуту. Если да, то есть если дрон старателен, туповат и не склонен к риску, то он почти наверняка начнет поиск по раскручивающейся спирали, что даст некоторый резерв времени…

Все равно недостаточный, конечно.

Сопящий Иванов – и тот ни при чем. Не так уж много времени отняла его неумелость. Меньше, чем ожидалось. Некого винить. Просто так уж сложилось.

Точка впереди росла в размерах и вскоре разделилась на две. Левая осталась точкой, а правая вытянулась в короткую черточку. Зыбун, как всегда, прогибался под тяжестью людей, но держал неплохо, и Эрвин ускорил шаг.

– Погоди! – донеслось сзади.

– Ну? – Эрвин нетерпеливо повернулся к Иванову.

– Постой, говорю… Мокроступ с ноги вот-вот свалится.

– Перевязывай и догоняй, – бросил Эрвин, не сбавив шага.

Иванов грубо выругался и начал копаться с завязками. Он и впрямь догнал Эрвина – когда тот уже стоял перед двумя объектами, найти которые в Саргассовом болоте он ожидал меньше всего. Особенно тот, что справа.

– Ну и ну, – только и пробормотал он, качая головой.

Это было судно, древнее побитое небольшое судно, заброшенное в болото небывалым штормом, может быть, лет пятьдесят назад, проржавевшее до дыр, но не затонувшее, а застрявшее здесь и вросшее в болото как часть его. Сильно накренившись на правый борт, оно таращилось в небо задраенными, покрытыми зеленой плесенью иллюминаторами, и неведомое растение, похожее на сплетенный косичкой пучок лоз, оплело его от форштевня до рубки. Сухие плети того же растения взобрались на короткую погнутую мачту с искалеченной антенной радиолокатора.

А левый объект был верхней частью громадного панциря крабоподобного существа, издохшего здесь, вероятно, в те самые времена, когда потерпело бедствие судно. При желании легко было вообразить, как разбуженная штормом и вторжением суденышка тварь явилась на пиршество и одного за другим перетаскала уцелевших моряков в свою пасть, после чего подохла от непривычного состава пищевых белков… И как потом саму тварь мало-помалу выпотрошили обитатели болота, оставив лишь несъедобный панцирь.

А остров… да, он приблизился. Но не настолько, чтобы рассчитывать на спасение. Даже меньше, чем нужно, чтобы надеяться.

– Дальше не пойдем, – сказал Эрвин Иванову.

– Как?.. – оторопел Иванов. – Совсем?..

Всякому другому Эрвин посоветовал бы не казаться глупее, чем он есть. Но этому сказал только:

– До ночи.

Глава 8

Трое и дрон

Чтобы забраться в панцирь дохлой твари, пришлось погружаться в болото по самые уши. Свой шест Эрвин предварительно притопил под бревноподобной конечностью псевдокраба, обросшей какой-то мочалоподобной гадостью, а шест Иванова отнес к суденышку и прислонил к борту. Пошарил в болотной жиже под панцирем твари и нащупал дыру с осклизлыми краями. После чего показал пример, первым забравшись в панцирь, и втащил за собой покрытого вонючей жижей отплевывающегося Иванова.

– Ждать будем здесь, – сказал он.

Внутри панциря стояла жижа, как в полузатонувшей подводной лодке, и в этой жиже приходилось сидеть. Пахло сыростью и гнилью. Всего лишь пахло, а не воняло. Плоть твари давно сожрали болотные обитатели, и теперь, по-видимому, медленно-медленно гнил сам панцирь.

– Задохнемся, – уверенно определил Иванов. – И потом, не видно же ни хрена…

Эрвин без толку поковырял панцирь обсидиановым осколком, постучал там и сям.

– Так я и думал: хитин на костяном каркасе. Сейчас найду слабое место…

Новая попытка принесла результат: сквозь проделанную дырку размером с монету хлынул свет.

– Мне тоже сделай, – попросил Иванов.

– Одного наблюдателя вполне достаточно, – возразил Эрвин.

– Зато свежего воздуха недостаточно… А, понимаю! Боишься, что я начну дергаться, когда увижу дрона?

– Уверен, что не начнешь?

– Уверен.

Качнув в сомнении головой, Эрвин проковырял отверстие и для Иванова.

– Запомни: что бы ты ни увидел, молчи и не паникуй. Даже если дрон шваркнет прямо по панцирю. Нас тут нет, понятно?

– Панцирь не выдержит, если дрон по нему шваркнет, – возразил Иванов.

– Тогда тем более не дергайся. Какой смысл?

Иванов тихо зашептал что-то неразборчивое – возможно, молился.

Эрвин не смог бы ответить на вопрос, верит ли он в бога, и посчитал бы глупым сам вопрос. Бог, если он существовал, не мешал считать, а больше ничего от него и не требовалось. Что до молитв, то Эрвин повидал достаточно людей, усердно молившихся о спасении – как правило, телесном, а не духовном, – и тем не менее погибших самым жалким образом. Бог мог существовать где угодно, но его не было в мире Эрвина. А молитвы… что ж, они годятся как формулы самовнушения для тех, кто в них нуждается. Они похожи на инструмент, используемый не по назначению, но все же приносящий пользу.

Где-то очень далеко сверкнуло. Грозы не было и не могло быть, а значит, либо прорвался пузырь самовоспламеняющегося газа, либо дрон атаковал какой-то объект. Может быть, на него опять напали местные птерозавры?

Хотелось в это верить.

А еще вновь колыхнулся зыбун, и колыхнулся еще и еще раз. Опять, как ночью.

Но сильнее.

Эрвин задремал, сидя на корточках в тухлой холодной жиже, а когда проснулся, понял, что позволил себе спать недопустимо долго – не менее получаса. Оглянувшись на Иванова, он увидел страх в его глазах. И сейчас же слух уловил ровное гудение дрона.

Он был виден и в дырочку – матовый оливково-зеленый полуметровый шар с четырьмя торчащими из него штангами и меньшими шарами на их концах; и впрямь ни дать ни взять школьная модель молекулы метана. Дрон приближался.

Завис, выбирая. По-видимому, полузатонувшее судно показалось ему более перспективной целью, и дрон ушел из поля зрения. Эрвин медленно попятился, а Иванов не успел: ярчайшая вспышка ударила в смотровые отверстия. Сейчас же ударило и по ушам. Панцирь крабоподобной твари вздрогнул и, кажется, чуть-чуть погрузился в болото. Иванов замычал.

– Тише! – прошипел ему Эрвин.

Обеими руками Иванов зажал себе рот. Закивал: понимаю, мол, – а в выпученных глазах ничего, кроме страха.

Контуженый слух вновь уловил гудение – приближающееся, нетерпеливое… Дрон был рядом. Парил в воздухе, плыл по испарениям болота, раздумывая электронными мозгами: потратить на старую дохлятину еще один заряд или не потратить?

Зыбун колыхнулся с такой силой, что Эрвин, не усидев на корточках, опрокинулся на спину. Панцирь твари подбросило, как на волне, и Эрвин, барахтаясь в гнилой жиже, понял, что на самом деле это и была волна. Только одно существо в Саргассовом болоте могло поднять такую волну…

А потом с треском отломилось что-то – наверное, конечность «краба», – и панцирь, кренясь, стал тонуть.

– За мной! – завопил Эрвин, рыбкой ныряя в проход.

Глупая ловкость тела решала сейчас все. Застрял, зацепился мокроступом, потерял ориентацию в черной от торфяной взвеси воде – и пропал что с молитвой, что без. Руки цеплялись за тонущий панцирь, пальцы скользили по гнилому хитину, но Эрвин знал, где верх, где низ, и надеялся, что не утонет. Здесь не было трясины – только толща мертвой воды под водорослевым ковром.

И когда, отфыркиваясь и отплевываясь, Эрвин вынырнул у края полыньи, он еще успел увидеть финал короткой схватки: на поверхности болота лежал дрон, полупогрузившись в зыбун, лежал себе и слабо искрился, жалкий, как всякий сбитый летательный аппарат, а над ним нависало поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце язычника. Ударило – и вбило дрон в зыбун. Брызнула грязь, полетели ошметки гнилых водорослей, побежала мощная волна.

И сейчас же Эрвин окунулся с головой, едва успев набрать в грудь порцию воздуха – кто-то вцепился в лодыжку и настойчиво потянул вниз.

Иванов, конечно. И не хотел он никого топить, а мечтал только вынырнуть на поверхность. Извернувшись, Эрвин попытался схватить Иванова за волосы, промахнулся, поймал за воротник и изо всех сил дернул вверх, погрузившись сам. Яростно заработал руками и ногами. Всплыл.

Иванов уже карабкался на прогибающийся зыбун, цепляясь руками за водоросли и мох. Сорвался – глаза безумные, рот врастопырку… Эрвин выполз на болотный ковер немного в стороне, чтобы не попасть под бестолковые руки барахтающегося, и, утвердившись, помог выбраться Иванову.

Мышцы, ловкость, опыт… Все это было бесценно и все работало, но удивительнее всего было то, что сработал расчет – тот самый, который никак не удавался ночью и был отложен. Расчет в общем-то на чудо. Расчет, которого не было бы, не прочитай Эрвин несколько дней назад на полоске песка у болота всего четыре коряво начертанных буквы:

«Я КРИ».

На большее язычника не хватило, но для понимания большего и не требовалось. Строго говоря, понимание пришло еще раньше, а корявые буквы на песке были лишь подтверждением. Язычник иного вида…

Язычник, о существовании которого в библиотеке «Королевы Беатрис» имелись лишь неподтвержденные полуфантастические данные да две-три гипотезы, высказанные маргиналами ученого мира Хляби и дружно осмеянные.

Язычник, склонный к симбиозу. Не прожорливая безмозглая тварь, лопающая всех, кого поймала, а донный моллюск, избравший иную жизненную стратегию, согласный кормить более мозговитое существо в обмен на преимущества развитого мозга.

И даже оставляющий этому мозгу немало его личного, человеческого.

Наверное, ему не жалко…

Ужасно заорал Иванов, заметив нависшее сверху щупальце. Эрвин стоял на ногах, а Иванов успел подняться лишь на карачки и, кажется, готовился дать деру прямо на четырех костях. Что есть человек, потерявший голову? Просто суетливый кусок мяса, звериная сыть, чья-то законная добыча.

Этого язычника?

– Нет, не надо! – закричал Эрвин, махая руками. – Нет, Кристи, нет!

Поперечно-полосатое щупальце покачивалось над ним, два ряда темных глаз смотрели влажно и холодно.

– Я прочитал! – кричал Эрвин. – Я знаю! Но… нет! Нет!

Щупальце оттолкнуло его в сторону. Иванов дернулся было бежать, но сейчас же завяз по колено и вновь упал на карачки.

– Не надо! – крикнул Эрвин, бросаясь между щупальцем и Ивановым. – Пойми, это опасно! Смертельно опасно для тебя! Поищи другую еду!

Услышал его язычник или нет, но щупальце выпрямилось, как мачта. Из такого положения оно обычно падало на жертву, оглушая или убивая ее, прежде чем схватить. Так мухобойка бьет муху.

Но оно не ударило, а убралось вниз под зыбун.

– Спасибо, – прошептал Эрвин. Он чувствовал себя обессиленным, как будто трое суток подряд рубил дрова. – Спасибо тебе, Кри…

Иванов опомнился и, выдрав ногу, с воем побежал прочь.

– Значит, ты советуешь мне не противиться законопроекту? – брюзгливо осведомился Дхавал Сукхадарьян, внимательно оглядывая Эрвина с ног до головы. – Любопытно. Сигурдссон утверждал, что ты не дурак, а я сомневаюсь… Кстати, почему он рекомендовал мне тебя, как ты думаешь?

– Не думаю, – ответил Эрвин. – Знаю. Я его попросил.

– И он вот так просто согласился отдать своего человека? Ценного человека, а? Или ценность несколько преувеличена?

Президент Хляби принадлежал к тому типу боссов, которые обожают дополнять прямые вопросы пронзительным взглядом, и Эрвин знал это. Взгляд – ну что взгляд? В мире людей не бывает василисков, и все эти приемчики годятся лишь для тех, кто боится. А не хочешь бояться – считай варианты и знай, чем кончится каждый. Знал Эрвин и то, что первый его разговор с президентом с высокой вероятностью окончится положительно, но этот разговор еще надо было провести.

– Он полагает, что на посту советника президента я буду ему полезен, – сказал Эрвин.

Сукхадарьян расхохотался.

– А ты сам как полагаешь?

– Я буду полезен вам. И Сигурдссон будет полезен вам, но только не в роли публичной фигуры. У него это плохо получается. Лучше передвинуть его на менее заметный, но более важный пост.

– А-а… – протянул Сукхадарьян и несколько раз кивнул. – Понятно. С Сигурдссоном ты, может, и прав. А я было подумал: вот пришел гаденыш и топит своего бывшего благодетеля… Впрочем, ты, может, и сейчас топишь, только аккуратно, нет?

– Я просто считаю.

– Да-да, наслышан о твоем феномене. Так что насчет законопроекта о реформе налогообложения внешнего товарооборота?

– Выгоднее принять его.

– Думаешь, это успокоит оппозицию?

– Наоборот, раззадорит. Мы заманим их в ловушку. Упрощая, скажу: кое-кто решит, что правительство теряет бразды. С вероятностью восемьдесят семь процентов еще до конца года в парламент поступит законопроект о беспошлинной торговле с Твердью и планетами Унии. После этого мы проделаем следующую комбинацию… – В немногих словах Эрвин обрисовал суть комбинации. – В итоге вы получаете полную поддержку Лиги, ваши противники идут под суд как последние шкурники и обиралы, и оппозиция даже не пикнет, когда вы заморозите закон о реформе налогообложения.

– А рейтинг? – спросил Сукхадарьян, с интересом глядя на Эрвина.

– Первоначально снизится, – признал тот, – но вновь вырастет, чуть только народ почувствует, что на самом деле вы в оппозиции к Лиге. Мы осторожно дадим ему это понять. Затем предстоит еще одна комбинация – уже с руководством Лиги. Там тоже понимают: национальный лидер недолго пробудет таковым, если не будет фрондерствовать, а силовое решение – это всегда на крайний случай. Морковка свободы – очень красивая морковка.

– А народ – тот осел, который вечно идет за нею? – рассмеялся президент. – Негуманно отбирать у ребенка игрушку, не так ли?

– Прежде всего – вредно…

После того разговора президент оставил Эрвина при себе, а Сигурдссон получил новый пост – и потерял его спустя год. Бедняга так и не понял, что в кадровом решении президента, подсказанном ему опять-таки Эрвином, не было ничего личного – просто голый математический расчет. Хотя – почему бедняга? Эмигрировал, остался жив-здоров… Уцелел ли бы он при перевороте Прая – еще бог весть. Совсем не бедняга!

Никакого укола совести Эрвин не ощутил ни тогда, ни впоследствии, но совсем не потому, что был политиком. Он им не был.

Он был вычислителем.

С тем же интересом он мог бы вычислять что угодно – хоть прочность турбинных лопаток, хоть давление в геологических пластах. Была бы интересна задача, имелось бы достаточно данных…

Их не хватило для расчета поведения язычника, управляемого мозгом Кристи.

Но их более чем хватало для Иванова.

Достичь острова успели часа за два до заката – уйма времени, чтобы добыть себе пищу, найти пресную воду и кое-как устроиться на ночлег. Сырое мясо «зайца» чуть было не полезло из Иванова обратно.

– Глотай по чуть-чуть и делай перерывы, – посоветовал ему Эрвин. – Водой запивай. Можно еще заедать ягодами, но не перестарайся. Понос будет.

Иванов издавал нечленораздельные звуки. Эрвин оставил его в покое – сам оклемается.

Не было ни сил, ни желания искать подходящие сухие ветки, строгать палочку и пытаться вытереть огонь. Не было даже сил отмыть с тела грязь. Нагребли под себя листьев и мха и отключились.

С первым лучом солнца Эрвин проснулся, чувствуя себя выспавшимся, и растолкал Иванова.

– Сегодня идем дальше.

– Уйди…

– Могу и один уйти, – сказал Эрвин. – Только при этом мои шансы серьезно уменьшатся, а у тебя их и вовсе не будет. Разве что останешься тут робинзонить. Хочешь?

– Ты тупой, что ли? – возопил, продирая глаза, Иванов. – Я не в том смысле «уйди»…

– Да я понял. Ты готов идти дальше?

– А что, обязательно надо идти сегодня?

– Обязательно.

– Ну… готов.

– Тогда проверь свои мокроступы и сплети еще одну пару. Сможешь? А я немного прогуляюсь.

Он исчез в лесу, прежде чем Иванов успел наговорить каких-нибудь совершенно излишних слов. Нашел в долине ручья заводь и с наслаждением помылся. Он помнил этот остров – небольшой и в целом довольно уютный, но без горячих источников. На протяжении жизни профессиональная память подводила Эрвина столь редко, что эти случаи можно было пересчитать по пальцам, и каждый случай был вопиющим безобразием. Вот и сейчас Эрвин шел туда, куда подсказывала ему память.

В тесной лощине, где лоза-убийца, душащая деревья, заплела целую рощу, он долго выбирал подходящую тонкую лиану и наконец срезал то, что показалось ему пригодным. В качестве страховочной веревки лиана не годилась, но этого от нее и не требовалось. Смотав приобретение и найдя на осыпи подходящий небольшой камень, Эрвин вернулся к Иванову.

Тот как раз заканчивал второй мокроступ – с виду вполне надежный. Напарник Эрвина уж точно не был неумейкой. Другой бы подумал, что он быстро учится, и возрадовался сдуру.

– Это чего? – спросил умейка, уставившись на лиану.

– Ты видишь, – лаконично ответил Эрвин.

– А-а, веревка. Понял. Вещь.

Эрвин молча привязывал камень к концу лианы.

– Ну вот, – сказал Иванов, – закончил. Вроде ничего. Глянешь?

– Примерь.

Иванов споро привязал к ступням мокроступы.

– Встань, походи немного… Ага, вижу. Норма. Теперь еще шесты новые сделать, и можно идти.

– А чего это у тебя?

– Одно полезное приспособление, – пояснил Эрвин. – Показать, как оно работает? Гляди.

Отпустив на метр конец лианы с привязанным камнем, он раскрутил его над головой, понемногу отпуская. Иванов втянул голову в плечи, когда камень с жужжанием пронесся над его макушкой, и, кажется, хотел что-то сказать, но в этот момент Эрвин подался вперед. Захлестнув ноги Иванова, лиана несколько раз обвилась вокруг них. Сейчас же последовал рывок – и туловище упало на лесной сор, взбрыкнув спутанными ногами.

Эрвин немедленно наступил на запястье руки, тянущейся к карману за осколком обсидиана.

– Не дергайся, – сказал он. – Возможно, я не убью тебя. Но ты должен сказать, и на этот раз без вранья, зачем я понадобился Лю Цаоши.

Глава 9

Непредвиденные обстоятельства

– Сойди с руки, – спокойно попросил Иванов.

– Что, больно?

– Если я скажу, что да, то ты скажешь, что можешь и больнее. Тогда даже не знаю, что я с тобой сделаю. Сойди и развяжи меня. Я расскажу.

– Я слушаю.

– С руки-то сойди, а? Больно ведь.

– Могу и больнее, – усмехнулся Эрвин, но сошел. – Нет, ты уж полежи, не вставай. Говорить ты можешь и лежа.

– Ладно, – проворчал Иванов. – Чего уж теперь, раз ты такой догадливый… А кстати! Раз уж ты такой догадливый, то должен и сам знать, для чего ты понадобился Большому Лю. Знаешь ведь?

– Хочу услышать это от тебя.

– Услышишь, услышишь… Он хочет тебя в свою команду. Считай, что это его слова и что я уполномочен пригласить тебя, Густав-Эрвин. Я так понимаю, ты не против?

– Маскарад зачем? – спросил Эрвин, отступая на шаг и давая возможность Иванову распутать ноги. – Проверка квалификации?

– Ага… Вдруг ты чокнулся на своем острове? От одиночества с людьми всякое бывает.

– Как определили остров? Дым моего костра, спутниковое слежение, тепловизор высокого разрешения?

– Ага…

– Как отличили костровой дым от вулканического, а человека от животного?

– А этот вопрос не ко мне. Он к научникам.

– Почему решили, что это именно я?

Иванов развеселился.

– Слушай, ну ты даешь… Кто бы еще мог перейти пешком Саргассово болото? Это был ты, конечно. Или, может, ты Эрвин, да не тот? Не Эрвин Канн? Не рассказывай сказок. Мы знали, что ты получил «вышку» и отправился в болото. Со временем решили проверить острова, все по очереди. Нашли одного человека. Ну и кем он мог быть, по-твоему? Кем угодно, что ли?

– Как тебя высадили?

– Через Сковородку, тут я не соврал. Потом морем…

– До этого самого острова, – продолжил Эрвин. – Здесь забросили на берег трос, доволокли до воды сухое дерево, и ты поплыл… Дня два небось терпел?

– Два! А четыре не хочешь? И шторм в довесок?

– Понятно…

– Что, неубедителен был? – забеспокоился Иванов.

– Не сказал бы. Первый этап был разыгран гладко.

– А когда ты меня расшифровал?

– Не сразу, – сознался Эрвин. – Но заподозрил уже на второй день.

– Как?

– Нюансики. Детали. Долго рассказывать. И потом, ты все равно не поймешь моей математики. Плюс самая обыкновенная привычка видеть. Когда мы с тобой в первый раз подрались – помнишь? – я уже твердо знал, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Трудно скрыть спецподготовку – она вбита в рефлексы, а у нормального человека они плохо контролируются мозгом. Нужен высший класс актерской игры, чтобы, умея драться, изобразить, будто не умеешь. Но ты очень старался.

Иванов виртуозно выругался.

– Ты ведь не думал, что можешь долго меня обманывать? – спросил Эрвин. – Конечно, не думал. Ты только хотел убедиться, что вычислитель по-прежнему в форме. Для того тебя и послали, чтобы понять, стоит ли игра свеч. Ну и, само собой, для того, чтобы уговорить меня послужить Лю Цаоши. Да с радостью! Куда я денусь! Там у вас об этом не подумали, нет?

– Подумали…

– И все-таки не подобрали сразу, прислали тебя посмотреть, на что еще годен Эрвин Канн… Ну? Посмотрел?

– Посмотрел, – кивнул Иванов.

– Гожусь?

– Не то слово.

– Тогда я имею вопрос: почему мы еще здесь, а не на орбите? Где у тебя передатчик – в челюстной кости, что ли? Или просто в зубе?

– Да уж не в заднице…

– Рад слышать. Так в чем дело?

Иванов тихонько зарычал.

– Сам не пойму, – зло бросил он. – Наши давно должны были забрать нас обоих. Наши беседы пишутся и отсылаются… не боись, в сжатом виде, через неравные промежутки времени и в особой кодировке. Их никто не должен был прочесть.

– Может, все-таки прочли, раз прислали дрона?

– Ты сам в это не веришь, – возразил Иванов. – Если бы прочли, то действовали бы иначе. Куда резче бы действовали. Хлоп – и мокрое место. Нет, это совпадение. Непредвиденное обстоятельство. И вообще я поначалу думал, что это наш дрон. Думал, наши решили внести коррективы в план операции – напугать и посмотреть, как ты выкрутишься. Потом уже понял, что игра пошла серьезная. Думал, хана нам обоим, а у тебя, оказывается, был козырь в рукаве. Дрессированный язычник – это круто. Как смог, а?

– А вот это тебя не касается, – сказал Эрвин, глядя Иванову прямо в глаза. – Совсем. Вбей это себе в подкорку: не касается. Вернешься – доложишь, а пока скажи спасибо тому язычнику и забудь о нем. Рассчитывать нам придется только на себя, ясно?

– Как скажешь, – осклабился Иванов.

– Уже сказал. Ничего не изменилось: я командую, ты подчиняешься. Еще скажу, что это в твоих интересах, если ты сам еще не понял. Иди вырежи два шеста…

Иванов удалился, хмыкнув себе под нос. Эрвин забрался на скалу, нависающую над болотом. Было позднее утро, оранжевое солнце тускло светило сквозь дымку, а с моря на болото медленно, но уверенно наползал облачный кисель. Вчера бы такую погоду… Или хорошо то, что хорошо кончается?

Спаслись. Чудом, но спаслись. Расчет, который измучил Эрвина, но так и не дался, теперь можно было отбросить. Да, Кристи вопреки всему выжила, если только симбиоз с донным моллюском попадает под человеческое понятие о жизни. Она пленница, но ее можно назвать почти главной в этом симбиозе. Да, именно почти… Ей приходится считаться с потребностями громоздкого тела язычника, а потребность у него только одна: жрать! Неудивительно, что в компенсацию за проделанный за беглецами путь она собиралась скормить своему симбионту Иванова…

Однако не скормила. То ли снизошла к просьбе, то ли к словам об опасности. Действительно, язычник ведь может поменять симбионта, утилизировав прежнего, если новый лучше… Чего Кристи добивается – свободы, конечно? Молит о ней единственного близкого человека, не умея сказать? Что ж, человек это поймет. Уже понял. Но он бессилен. Ему нечем убить язычника, а главное, вместе с ним погибнет и Кристи. Язычника не вытащишь на берег, чтобы аккуратно освободить пленницу, она просто утонет.

Где сейчас находился поперечно-полосатый, понять было невозможно. Не отправился ли в обратный путь? Может, у донных моллюсков существует территориальность? Или, может быть, Кристи высунула из зыбуна кончик щупальца и наблюдает сейчас хотя бы одной парой глаз за человеком, на которого не перестает надеяться?

Уже зная, что он все понял.

Возможно – догадываясь, что надеется напрасно…

В зарослях трещал и сквернословил Иванов. Предоставив ему и дальше заниматься тем же, Эрвин спустился со скалы и, пригнувшись, как ищейка, побежал к ручью. Найдя водопой, он пошел по «заячьей» тропинке и вернулся с четырьмя тушками еще до того, как Иванов смог предъявить два изготовленных шеста. На ровной плите, наклонно уходящей в болото, Эрвин оставил добычу, жалея о том, что не может написать слово «спасибо».

Впрочем, и так понятно. Даже лучше, подумал он, что на берегу нет песка и нет возможности оставить послание. Что, кроме «спасибо», можно сказать Кристи? Обнадежить? Но чем?

– Пошли, – сказал он Иванову, приняв от него шест. – Нет, погоди…

Он понял, что не настроил себя на новый переход. Мышцы должны работать, а голове полагается быть чистой, ясной и радостно-готовой к немедленному и быстрому обсчету всех вариантов. С мышцами было все в порядке, зато в голове поселилась мутная горечь, и никак не удавалось выскрести ее и выбросить вон. Сдаешь, вычислитель?

Сдаю, признался себе Эрвин.

Вместе с горечью он ощущал испуг, и то не был естественный страх перед болотом. Страшно было обнаружить в себе человека. Самого обыкновенного.

Незащищенного и жалкого.

Половина лица Иванова, с любопытством смотрящего на Эрвина и ждущего команды, внезапно окрасилась багровым. Там, откуда пришли путники, на утонувшем в дымке острове, так долго служившем Эрвину пристанищем и домом родным, бесновалось пламя. Полыхнули отсветами тучи. Спустя минуту донесся не то гул, не то шелест, похожий на вздох. «Зайцы» покинутого людьми клочка суши недолго радовались отсутствию двуногих хищников – островной биоценоз перестал существовать.

Теперь шли медленно, и не только потому, что дождь размыл зыбун – Эрвин боялся потерять направление. До самого вечера никто не нападал на путников, как будто в дурную погоду все хищники болота лишились аппетита. Однако с того было не легче. Перед тем как начало темнеть, слева вдруг начал неторопливо вспучиваться бугор, и Эрвин, приказав Иванову ложиться на шест, лег сам. Конечно, это был не язычник, протыкающий болотный ковер гораздо быстрее, а метановый пузырь. Когда прорвало, колыхнулся зыбун, а в воздух взлетели тонны гнилых водорослей и клейкой грязи – взлетели, чтобы спустя несколько секунд посыпаться на людей сверху. Кто-то отчаянно запищал в пелене дождя, но кто это был, осталось неизвестным. Возможно, зверь. Возможно, хищное растение вроде того, что ранило Марию. Вновь продолжив движение, Эрвин взял курс подальше от этого писка.

Иванов держался неплохо – провалился только трижды, в то время как Эрвин – дважды. Каждый потерял по мокроступу, и в дело пошли запасные. Но видно было, что Иванов устал.

Как назло, под ногами запузырилась такая каша, что остановись только – затянет даже с шестом. Двигаться, двигаться! Выдирая ноги. Не стоять! Терпеть! Дойти!..

И дошли. Час ли, два ли боролись с топью – кто знает? Несущественная информация. Существенно то, что болотный ковер вновь стал упруго пружинить под ногами. Эрвин проткнул его шестом, дна не нашел, но выглядел приободрившимся.

– Теперь смотри в оба, – сказал он, объявив короткий привал и дав Иванову время слегка отдышаться.

– На что смотреть?

– На скалу. Где-то недалеко должна быть скала, если только мы не сильно взяли к западу. Я видел эту скалу издали, когда плавал на пироге. Вполне подходящее место для ночлега.

– До следующего острова, значит, сегодня не дойдем?

– Дойдем завтра. Остров – молодой вулканический конус, все время курится. Запашок там… Зато обсидиан есть.

– Дичи нет?

– Вообще ничего съедобного.

– Возможно, ты не заметил, но я последнее время недоедал, – сказал Иванов.

– Привыкай к подножному корму. – Эрвин пошарил в ближайшей луже и предъявил Иванову на ладони двух извивающихся головастиков. – Будешь?

– Ты что, с ума сошел?

– Ну, как хочешь.

Отправив головастиков в рот, он заглотнул их, не жуя, наблюдая на грязном лице Иванова смесь любопытства с гадливостью.

– И как оно? – спросил тот.

– Не блаженствую. Зато наловишь еще раз десять по столько – и сыт. Что у тебя была за подготовка – без курса выживания, что ли?

– Был курс, только давно, – сказал Иванов. – На Тверди.

Эрвин фыркнул.

– Это не курс, а санаторий. Твердь – почти Земля. Что поймал, то и съел, половина того, что растет и бегает, годится в пищу.

– Если сам не сгодишься в пищу лесному коту. Сунуть бы тебя в тамошние джунгли…

– Выжил бы, если бы не погиб сразу. Я хорошо считаю, а значит, быстро учусь.

– Да я уже понял… Я просто так.

Эрвин не стал развивать тему. Упоминание о Тверди неприятно царапнуло. Кристи была родом с Тверди…

Вместо слов он вытянул руку, указывая направление.

– Туда? – спросил Иванов. – Ты уверен?

Не дождавшись ответа, он заспешил следом. И когда из пелены дождя проступили контуры остроконечной, похожей на клык скалы, он даже не стал допытываться у Эрвина, вело ли его чутье или вел расчет.

На верхушке каменного зуба не хватило бы ровного места и на то, чтобы стоять на одной ноге, зато у подножия скалы нашлась тесная полочка – как раз для двоих, если тесно сидя. Эрвин побродил перед ней, потыкал шестом в зыбун.

– Годится. Тут мель, язычник не достанет. Если только не очень крупный.

– А спать как? – поинтересовался Иванов, ерзая задом по площадке.

– Разве ты не выспался?

– Предпочитаю спать каждую ночь.

– Я тоже, – через силу ухмыльнулся Эрвин. – Не знаю только, как довести до сведения болота наши предпочтения. Не подскажешь?

– Юмор у тебя плоский, – буркнул Иванов.

Эрвин смолчал. Что толку просвещать новичка о том, что Саргассово болото может сделать с человеком? Сам поймет. Юмор – это очень хорошо, плоский он или объемный. Это безошибочный индикатор: болото только-только начало работать над жертвой. Все еще впереди.

Дождь не прекратился и после заката, да и заката как такового не было: сумрак плавно перелился в темноту. Иванов ерзал и скреб себя пятерней до тех пор, пока Эрвин не осведомился, не чесотка ли у него.

– Оцарапался. Наверное, о панцирь той твари, когда вылезал из него. Бок саднит и голень.

– Потерпи до острова. Попробуй поспать.

– Все хотел спросить, – сказал Иванов. – Не хочешь – не отвечай, но мне любопытно… Эти твои способности – они тебе дают что-нибудь, кроме профессии и этой… ну, востребованности?

– Конечно. Они дают важную, но нерадостную вещь. Понимание.

– И что же ты понял?

– Многое.

– Может, поделишься?

– Например: мир состоит из великой сложности и столь же великой простоты. Эти две крайности не правят миром – они и есть мир. Так называемые нормальные люди воображают, что истина скрыта не в простоте и не в сложности, а где-то посередине, что она непроста, но логична и готова открыться им, если усердно думать. Это заблуждение. Мир как он есть слишком груб и жесток для них и точно так же непостижим. Все люди строят иллюзии. Самый прожженный рационалист – и тот наивный мечтатель. Я – нет. Никогда не подгонял «требуется вычислить» под «хочу, чтобы было так, а не иначе», понятно?

– Ну… более или менее. В тебе правда нет никаких электронных добавок?

– Правда.

– Ладно, я просто так спросил… Вообще-то я читал твое досье. Необычное такое…

– Могу себе представить…

– Не видел его, значит? С твоими-то способностями – и не видел?

– Мне незачем.

– А, ну да, ну да…

– Не заговаривай мне зубы, – сказал Эрвин. – Как там твой канал связи со штабом Большого Лю? Или еще одно непредвиденное обстоятельство?

– Не знаю… По идее, нас слышат.

– Замечательно. Значит, ты не уверен? А экстренный канал связи у тебя есть?

– Я уже раз десять попросил забрать нас отсюда, – сознался Иванов. – Понятия не имею, что там случилось…

– Ответ был?

– Этот канал односторонний…

Эрвин мысленно вздохнул. Похоже было, что в штабе Лю дорожат Ивановым не более, чем мальчиком на побегушках. Но… кем тогда считают там Эрвина Канна?

– Тогда расскажи мне о том, что в мире делается, – сказал Эрвин. – Теперь ведь тебе можно. Как там Прай?

– Торгует планетой, как все до него, – хмыкнул Иванов. – Сидит пока прочно. Но рейтинги падают.

– А Сукхадарьян?

– Умер год назад. Сердечная недостаточность.

– Понятно.

Эрвин зевнул, поежился и сделал вид, что спит. Спать и вправду хотелось, но не настолько, чтобы уснуть сидя на камне под холодным дождем. Иванов грел бок, сопел и почесывался. Потом вроде уснул, поскольку перестал шевелиться и засвистел носом.

Эрвин размышлял. Ясно было, что Иванов не врет – иначе бы он уже попался на лжи, – но почему тогда не видно никаких признаков тайной спасательной операции? Объяснений могло быть несколько: от «в штабе Лю полагают, что еще рано» через «операция пошла нештатно» до «Лю Цаоши получил более интересное предложение». Последний вариант заслуживал подробного рассмотрения.

Разбить задачу на части, представить систему отношений банды, которая у власти, с бандой, которая в оппозиции, в виде системы нелинейных уравнений, подставить наиболее вероятные коэффициенты, получить решение, использовать полученные результаты как параметры для следующего расчета и так далее, и так далее… Привычное занятие не мешало течь мыслям. Ты хотел Игры, вычислитель? Вот она, играй. Ставка тебе известна, а что до условий, то разве кто-нибудь обещал тебе комфорт?

Иванов всхрапнул и навалился сильнее, потеснив Эрвина. Дождевая вода, стекающая струйкой по скале, полилась ручейком под куртку. Злобно рассмеявшись, Эрвин толкнул Иванова – тот забормотал, но не проснулся.

Все правильно! Пусть сырость и холод. Зато Игра!

На острове он вел бессмысленную и бесцельную жизнь. Она была ничуть не лучше той жизни, какую ведут миллионы человеческих существ на Хляби и десятки миллиардов подобных же существ в Галактике. Жить, чтобы только жить, коротать свой век в погоне за простыми человеческими радостями и в попытке убежать от горестей – какой в том смысл? Игра – вот что делает жизнью насекомое прозябание. Игра с силами природы или с другими игроками – конкретика в общем-то неважна. Просто-напросто человеку необходима Игра.

Другой бы назвал Игру как-нибудь иначе. Эрвин называл ее Игрой.

На Счастливых островах Игры не было.

С появлением Иванова проклюнулся шанс начать ее хотя бы в упрощенном, примитивном варианте.

С появлением дрона Игра пошла уже по-взрослому.

Эрвину казалось, что тревога, усталость, холод отступают перед радостным возбуждением: он снова в Игре! Козыри у противника, но могло быть хуже, да и вообще так ли уж это важно для игрока высокого класса? В Игре, где правила не прописаны, не бывает ни гарантированных выигрышей, ни гарантированных проигрышей.

А значит, шансы есть. Рано бросать на стол карты рубашкой вверх.

Он старался не думать о Кристи, выжившей вопреки всему, чтобы стать симбионтом и частью кошмарного создания. Спасла – спасибо, а что еще? Разве можно что-то сделать, кроме как подкормить язычника в знак сочувствия и благодарности?

Ничего тут не рассчитаешь, не решишь и не выполнишь. Задача, вероятно, не имеющая решения.

И не самая срочная – это уж наверняка.

Глава 10

Брошенные

Будь ты хоть железным, тренируй хоть с пеленок волю и терпение, а если коротаешь ночь на холодной скале под нескончаемым дождем, то будь уверен: к утру измучишься сильнее, чем был измучен вечером. Ночь никуда не торопилась и, казалось, не собирается кончиться никогда. Иванов злил то храпом, то шевелением, то стонами в дреме. Иногда Эрвин ненадолго проваливался в подобие сна, просыпался от холода, стучал зубами, кашлял, ежился, старался плотнее запахнуться в куртку и вновь пытался уснуть. Изредка это получалось.

За час до рассвета дождь ослабел, хотя и не прекратился. В болоте вспыхнул крохотный алый огонек, задрожал и погас было, но сейчас же загорелся вновь. За ним – еще один. Третий… Десятый… И еще, и еще… Огоньков становилось все больше, и они двигались. На первый взгляд – хаотично, но если присмотреться, то видно было, что некоторые из них избегают соседства с другими, а иные, напротив, льнут друг к другу, сами складываясь в причудливые движущиеся узоры. И еще видно было, но опять-таки если хорошенько присмотреться, что огоньки мало-помалу стягиваются к скале.

На сей раз Эрвин не просто оттолкнул навалившегося Иванова, но и хорошенько потряс его за плечи. Тот замычал и невнятно выругался.

– Подъем! – крикнул Эрвин ему в ухо. – Глаза продери. Видишь?…

– Что за… – Иванов на мгновение затруднился с подбором подходящего слова, но тут же подобрал его, и очень грязное.

– Не знаю, – сказал Эрвин. – Я о таком не слышал и не читал. Возможно, что-то безопасное вроде земных светлячков… Ты бывал на Земле?

– Дважды.

– А я ни разу. О светлячках только читал. Они красивые?

– Не знаю, не видел.

– А что видел?

– Города и один раз пляж. Всюду толпы.

– Немного же ты видел… Ну вот что: я не собираюсь проверять, безопасны эти огоньки или нет. Не нравится мне, что они к нам льнут. Надо уходить.

Они прошли меж алых узоров, и огоньки реагировали на людей, пытаясь подобраться поближе, как любопытные щенки. Одного из «светлячков» Эрвин подцепил концом шеста, но огонек сразу погас. Что это было, так и осталось неизвестным.

Раскисшее болото угнетало ночью, угнетало оно и в любое другое время суток. Дождь моросил без отдыха. Когда начало светать, Эрвин не без труда определил направление на восток и порадовался тому, что в общем и целом не сильно сбился с пути. Но прошел всего час, и небо над головой приобрело равномерно-серый цвет, а дождь усилился. Прошел еще час, и Эрвин понял, что, возможно, потерял направление. Но не было способа определиться, и нельзя было останавливаться.

Дождь прекратился только к вечеру, облака подтаяли, оставив дымку, и солнце проступило в ней мутным пятном. Видимость сразу улучшилась. Два ложных солнечных пятна по бокам основного поиграли цветами радуги и исчезли. Потянул легкий ветерок.

– Сегодня будем спать на твердом и лежа, – обнадежил Эрвин и целую минуту не мог откашляться.

Иванов ответил глухим мычанием – уже давно он брел за Эрвином только потому, что тот шел и шел вперед, и, наверное, он уже не понимал, зачем надо идти все дальше по этому прогибающемуся, хрюкающему пузырящейся жижей, норовящему разойтись под ногами болотному ковру. Скорее всего, он упал бы и не пожелал встать, не маячь перед глазами спина Эрвина. Вероятно, он ненавидел эту спину, как заключенный ненавидит решетки своей камеры. Знакомо… Все это уже было с другими людьми, и те люди умерли, потому что лишь тупо терпели, как животные, когда жизненно необходимо было не отключать мозги. А те, кто не пожелал терпеть и не придумал ничего лучшего, чем взбунтоваться, умерли еще раньше.

– Если не ошибаюсь, мы прошли мимо того острова, о котором я говорил, – очень внятно и неторопливо, как ребенку, сказал Эрвин, остановившись и пристально глядя на своего спутника. – Значит, пойдем к следующему. Он рядом и он лучше. Там будет отдых. Долгий отдых, понимаешь? Держись, не отставай…

Невдалеке с подветренной стороны прорвался небольшой пузырь газа, вспучилось и забулькало, завоняло тухлятиной. Гнойник планеты, думал Эрвин, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Все Саргассово болото – гнойник. И люди, конечно, нашли ему применение! Гноить людей – это очень по-человечески. Спроси любого: кого бы ты хотел сгноить? – он ответит без задержки, сначала назовет одну-две фамилии, потом выдаст целый список, и если мечты каждого воплотить в жизнь, на планете никого не останется. Глупцы. Миллионы простодушных глупцов, кое-как управляемых такими же, только более корыстными глупцами!

Что там говорил Иванов – толпы на Земле? Все относительно. Эрвин знал, что население прародины человечества уменьшается уже не первое столетие, и не потому, что планета не резиновая, а люди якобы вдруг поумнели. Люди вообще не умнеют, они приспосабливаются к обстоятельствам. Как только появилась возможность вывести демографические излишки на землеподобные планеты, колонисты показали такие темпы размножения, что могли бы поспорить с кроликами или плесенью. И каждый раз на новом месте все начиналось сызнова, и всегда колонисты ненавидели метрополию – сперва Землю, потом Терру, административный центр Лиги Свободных Миров. И всегда позволяли руководить собой горлопанам без чести и совести, и всегда бывали обмануты, и всегда суетились по-дурацки, забыв, что на дураках воду возят. Порой Эрвин испытывал чисто человеческое удивление, считая его атавизмом: неужели люди в массе своей не видят того, что само лезет в глаза, и не умеют сложить два и два? Но удивление проходило и атавизм прятался, когда математика подтверждала: да, не видят и не умеют. Сухие, как песок в пустыне, выкладки лишь казались ехидными. Они ими не были.

Можно ли винить математику только за то, что она существует?

Но если не ее, то кого? Себя?

Это как-то не по-человечески.

Остров был велик. Венчал его слабо курящийся вулканический конус, до половины заросший молодым лесом. Старые, давно остывшие лавовые потоки протянулись и в болото, и в океан, сделав остров смахивающим в плане на изувеченную каракатицу. На забравшийся в болото корявый язык лавового потока и наткнулись путники в темноте безлунной и беззвездной ночи, когда Эрвин уже всерьез нервничал. Но остров был на месте, и лавовый поток вывел куда надо.

Удивительно, но здесь тоже водились «зайцы». Эрвин никогда не видел этих вкусных и полезных зверьков на болоте, однако приходилось принять, что они способны не только к объеданию островной растительности и к бессмысленному лупанью доверчивыми глазами, но и к экспансии. Как бы иначе зверьки оказались на этом острове, после того как лет двадцать назад вулкан выжег вокруг себя все живое?

Жизнь – хрупкая штука. Но очень упорная.

Оба уснули сразу, чуть только вместо нагромождений застывшей лавы под ногами зашуршала палая листва. Гнилая и мокрая? Плевать. Воняет сернистым газом и сероводородом? Плевать. Жестко? Тоже плевать. Какие еще койки, гамаки и перины нужны, кто станет мечтать о них, когда у обоих нет сил, а у одного уже и воли?

Утро выдалось солнечным – хоть в этом свезло. Эрвин спал чуть ли не до полудня и был разбужен Ивановым.

– Нас бросили, – угрюмо проговорил тот. – Теперь мне окончательно ясно. Они просто бросили нас.

– Конечно, – ответил Эрвин. – У Большого Лю изменились планы. Это бывает. Он дал команду прервать операцию. Тебя списали, а я теперь и вовсе не в счет.

– Суки! – с чувством сказал Иванов. – Падлы! Скоты!

– Что ж ты выбрал себе таких хозяев?.. Ладно, не заводись. По-моему, они люди как люди, игроки средней силы. В общем примерно такие же, как в команде Прая. Купить Лю вряд ли удалось бы – значит, на него надавили. Может, взяли в заложники кого-то из родни, но скорее всего поставили под удар бизнес. Насколько я помню, часть его предприятий находится на Хляби – очень удобно для шантажа. Поздравляю, в команде Лю есть «крот».

– Об операции знал крайне ограниченный круг лиц…

– Это тебе так сказали?.. Впрочем, возможно. Значит, «крота» надо искать в ближайшем окружении Большого Лю. Ничего удивительного: Лю хитер, но глуп.

– Это Лю-то глуп?!

– Не сомневайся. Был бы он мудрым, не прервал бы операцию. Спас бы меня, вербанул бы в свою команду – а куда бы я делся? – и через пять лет стал бы пожизненным президентом с чрезвычайными полномочиями. Умный игрок ставит все на кон в точно рассчитанный момент. Только глупец держит синицу в руке, когда есть возможность схватить журавля в небе. Лю предпочел состорожничать. Его выбор, его беда.

– А наша? – возопил Иванов. – У нас не беда, что ли?!

– У нас – неприятности.

– Я заметил! Делать-то нам что теперь?!

– Отдыхать, набираться сил и думать, как отсюда выбраться, – пожал плечами Эрвин.

Оставив Иванова переваривать эту мысль, он отправился вспомнить места, однажды уже виденные, места, где год назад на этом острове, как и на любом другом, он искал следы человеческого присутствия и не нашел. Вернулся он ближе к вечеру с тушкой «зайца» и двумя обработанными палочками для добывания огня. Тушку бросил Иванову, палочки пристроил на солнечное место – пусть просохнут.

Иванов кромсал мясо с отвращением и жадностью. Любопытно было смотреть на борьбу этих двух начал, отражающуюся на его физиономии.

– Погоди есть сырое, – сказал Эрвин. – Тут неподалеку горячие источники. Можно сварить.

Только на пути к источникам Эрвин заметил, что Иванов хромает.

– Что такое?

– Болит…

– Показывай.

На пядь выше правой лодыжки красовался позавчерашний порез – чепуховый и нестрашный позавчера, требующий внимания вчера и пугающий сегодня. Ранка разрослась и нагноилась, кожа вокруг нее приобрела синеватый оттенок, нога распухла. Просто поразительно, насколько быстро работает болото…

– Ничего серьезного, – солгал Эрвин. – Ванны, покой, хорошая еда, чистая повязка – и как рукой снимет.

В долине горячих источников воняло особенно отвратно, зато и источники были почти любой температуры и почти на любой вкус – только выбирай. Свистел пар, булькали и плевались грязевые озерки, «дышала» бурлящая вода в каменных котлах. Тушку «зайца» Эрвин опустил в клокочущую яму, окутанную облаком пара, и повлек Иванова к желтой от наслоений серы расселине. Потрогал воду рукой.

– Градусов сорок пять… Горячо, но не сваришься. Снимай штаны.

Иванов дико заорал, опустив распухшую ногу в источник, и вырвался бы из рук, не крикни ему Эрвин в самое ухо: «Терпи!» Тогда врачуемый зарычал и принялся сквернословить. Пузырилась вода, воняло тухлым яйцом, Иванов дергался и излагал мирозданию свое мнение о нем. Когда экзекуция кончилась, Эрвин оторвал от штанины полосу ткани, наскоро простирнул ее и подержал, привязав к палке, в другом источнике – столь же вонючем, но кипящем.

– Перевяжи.

Выбравшись из вонючей долины, съели вареного «зайца» – только за ушами пищало. А потом Иванов бережно ощупал ногу, помрачнел и вновь заявил:

– Они нас бросили.

– Да ну? – поднял бровь Эрвин. – Ай, какая новость! Я и не знал.

– В рыло хочешь?

– А что, это поможет? Нас тут же подберут?

– Заткнулся бы ты лучше…

– Могу и заткнуться. – Эрвин лег на спину и заложил руки за голову, всем своим видом давая понять, что намерен вздремнуть после обеда.

– Ты привык к болоту и вдобавок умник, – злобно проговорил Иванов. – Ну как же – вычислитель! Дикарь-дикарь, а мозги, как у компьютера. Такие, как ты, и в аду сумеют устроиться… будут там совершенствовать логистику: этих грешников – сюда, эту смолу – туда… Ты-то не пропадешь. А меня за что бросили тут гнить?

– Неправильный вопрос, – сказал Эрвин, позевывая.

– Ну так подскажи мне правильный! – заорал Иванов.

– Уже подсказал. Но ты не умеешь слушать.

– Валяй, скажи еще раз. Я послушаю!

– Правильный вопрос только один: как нам выбраться отсюда? – меланхолично промолвил Эрвин. – Причем рассчитывая только на свои силы. По сути, мы сейчас в том же положении, в каком были, когда отправились в болото. Значит, и общий план остается в основном прежним: лечим твою ногу и движемся дальше. К северу от нас лежат шесть островов. Мы доходим до пятого и от него движемся на северо-запад к материку. Это самая опасная часть пути. Доберемся до материка – выживем. Кордонного невода на том участке берега нет, разве что патрули. Свои обиды и вообще все эмоции оставь здесь, с собой не бери, они убьют тебя. Ясна задача?

– А если еще один дрон?!

– Тогда прячемся. Но это вряд ли. Девяносто девять из ста: дрон был послан кем-то из команды Прая вопреки его прямому приказу. Прай злопамятен и не слишком умен, но в простых комбинациях не ошибается. Зачем ему было шантажировать Лю, если он желал попросту разделаться с Эрвином Канном? Нет, он тоже хочет завербовать Эрвина Канна в свою команду и резонно полагает, что Эрвин Канн согласится сотрудничать с ним и будет служить не за страх, а за совесть, поскольку что же еще ему остается делать? Но эта идея, как видно, не пришлась по душе кое-кому из приближенных Прая. Я даже догадываюсь, кому именно. Дрон и взрыв острова – его рук дело.

– Гляжу, очень тебя там любят, – пробурчал Иванов.

– Чисто деловой подход. Окажись я в команде Прая – быть мне в скором времени вторым по влиянию человеком на Хляби. Кому это понравится?

– И ты пойдешь на это?

Тут только Эрвин перестал смотреть на кроны деревьев и взглянул Иванову в лицо.

– Ты тоже. Тебя предали, и ты предашь. Око за око. Это даже не предательство, а просто симметричный ответ. Ты служишь за деньги и карьеру, это же видно. При чем тут преданность идее и лично вождю? Да и нет у Лю каких-либо сногсшибательных идей. Разве можно сказать народу: ребята, при самой самоотверженной вашей работе и при самом лучшем руководстве вы еще сто лет будете жить бедно и завидовать даже твердианам? Электорат завоевывается обещанием пряника, а не кнута, это аксиома. Люди живут здесь и сейчас, им нет дела до праправнуков… Прай точно такой же. Тебя не убьют, потому что я об этом попрошу. Ты станешь полезен Праю как источник сведений о команде его соперника. Не сглупишь, так выдвинешься. На кого в команде Лю ты работал, если не секрет?

– На Уолтера Стаббинса.

– Как же, знаю. Хваткий парень. Лю – необычный китаец, ему плевать, какого племени человек, был бы полезен. Значит, Стаббинс тебя и нанял?

Иванов посопел.

– Ну, можно и так сказать. Обещал денег и новый уровень доверия, как мне было отказаться? Я ведь с простых волонтеров начинал, кричалки на митингах орал, толпу раскачивал, оплата сдельная. Потом Стаббинс меня заметил, под себя взял… Нет, тут только тот отказался бы, кто сам себе враг. Риск, да… Но я и раньше, бывало, рисковал…

– Так сильно ты еще не рисковал.

Иванов гладил перевязанную ногу, шептал ругательства, думал.

– А тебе не приходит в умную твою голову, – сказал он наконец, – что это наши устраивают нам проверку? Прогнемся мы под Прая или не прогнемся?

– Нет, – отверг Эрвин. – Для Лю и его штаба это слишком сложная схема.

– Ты так думаешь?

– Это не мысли. Это расчет.

До ночи он успел и подремать немного, и добыть еще одного «зайца», и построить шалаш на двоих для защиты от дождя, и еще раз сводить Иванова к сероводородной ванне. Опухоль на ноге не уменьшилась, но вроде и не увеличилась. Покачав головой, Эрвин велел напарнику держать ногу в источнике столько, сколько терпится, и еще немного сверх того. Орать, если нужно, во всю силу легких, но держать.

Вынуть, отдохнуть, отдышаться – и снова…

Ночь прошла тихо. Шуршали в кустах какие-то ночные зверьки, мелкие и наверняка не опасные. Поднялся было ветер, пошелестел листвой и сразу утомился. Глухо урчало под землей, и почва временами вздрагивала, зато была теплой, как нагретый солнцем песок или тело женщины. Посвистывал в соседней долине пар, побулькивала грязь. Где-то поодаль взревел, как сотня взбесившихся паровозов, гейзер и утихомирился до следующего извержения. Природа острова была занята своими делами и пугала не всерьез.

Утром Эрвин велел Иванову размотать повязку, помрачнел и целый час стучал куском базальта по куску обсидиана, пока не получил ланцетовидный осколок с бритвенно-острым краем.

– Это видишь? – показал он изделие Иванову.

– Ну?

– А это видишь? – Эрвин извлек из-за спины вторую руку с зажатой в ней узловатой дубинкой.

– Ты это, не дури, – сказал Иванов. – В прошлый раз я ведь только изображал неумейку, и ты это понял…

– То было в прошлый раз. А сейчас ты не сможешь нормально двигаться. У тебя внутренний гнойник. По-моему, не очень глубокий, но оставлять его нельзя. Знаешь ведь, что надо делать? Вариантов только два: либо ты сам вскрываешь абсцесс, либо это делаю я, предварительно отключив тебя. Что выберешь?

– Сам справлюсь, – процедил Иванов, подумав и поскрипев зубами. – Дубинку-то убери и поди прогуляйся. Отключит он меня, анестезиолог какой…

– Выше колена жгут наложи, не забудь.

– Без тебя разберусь.

– Зови, если что.

Эрвин отошел, но не слишком далеко. Справится ли напарник – или искромсает себя без толку? Или вообще не решится на глубокий надрез, пожалев бесценный свой организм? Он ведь не медик. Вероятнее всего, этот Иванов лет двадцать назад служил рядовым в не очень крутых спецвойсках, не принимавших участия в серьезных операциях. Чему-то обучен, что-то еще помнит, но ведь не более…

Почему Стаббинс выбрал именно его? Пожалуй, не вопрос… Другой бы рискнул довериться наемнику, но всегда лучше предпочесть своего человека. Нашли среди своих лучшего из худших, посулили сладкий пирожок, предложили проявить себя…

Иванов ужасно заорал. Эрвин невольно поморщился. Он был доволен, что Иванов выбрал в хирурги себя самого, Эрвин был вычислителем, а не хирургом, да и резать себя самому легче – была бы решимость выжить во что бы то ни стало… Но воображение подсказывало, какую муку терпит сейчас Иванов, и самого заставляло страдальчески морщиться.

А кто сказал, что от излишка воображения бывает только польза?

Иванов орал. Когда крики стихли, Эрвин поспешил к нему: уж не довел ли себя напарник до обморока? Но нет – бледный, взъерошенный, покрытый каплями пота Иванов пребывал в сознании, дыша, как после десятикилометрового пробега, а по прелым листьям были разбрызганы кровь и гной.

– Хорошо, – кивнул Эрвин. – Двигаться можешь? Давай я помогу.

– Куда еще?

– Туда же, куда вчера. Обеззаразить. Придется еще потерпеть.

Издав рычание, Иванов поискал глазами, чем бы запустить в Эрвина. Не нашел.

– Надо, – сказал Эрвин. – Понимаешь, надо.

– Сам знаю, что надо… Помоги встать.

Глава 11

Дальше! Дальше!

Как часто любому из нас приходится делать то, что не хочется!

Иногда – то, что причиняет сильную боль или долгие мучения.

Не надо? Но ведь хуже будет. Может, стоит потерпеть?

Безусловно. И каждый прекрасно знает это в теории, а многие даже на практике. Терпи, человече, скрипи зубами! Господь терпел и нам велел. Все правильно. Но как же не хочется обрекать себя на муки, да что там – подчас просто на неудобство, чтобы получить награду, будь то новая должность или новая жизнь! А то и просто жизнь.

Она ведь хороша. Дышать, смотреть на мир, слышать его звуки, чувствовать его обонянием и кожей, пробовать на вкус пищу, какова бы она ни была, – разве плохо? И не чудесно ли надеяться на лучшее? Среди приговоренных к высшей мере на Хляби очень мало самоубийц. Служивым у кордонного невода почти никогда не приходится, ругаясь, прибирать фрагменты тел осужденных, бросившихся на невод. Нет, они покорно идут в болото, питая кое-какие надежды, и никто не видит, как болото глотает их вместе с надеждами.

Потому что одной надежды мало. Те, кто сравнивает жизнь с лотереей, самые отъявленные лентяи и неумейки на свете.

– Тебе только шестнадцать, – сказала Эрвину мама.

– У меня есть рабочая лицензия, – возразил Эрвин.

– На работу в шахтах или на поверхности. Зачем ты пошел на курсы гарпунеров?

– В космосе интереснее. Да и лишние деньги нам не помешают.

– Разве нам не хватает?

– Хватает – на прозябание. Не ты ли говорила, что отец мечтал вытащить нас из этой дыры?

– Даже он не рискнул пойти в гарпунеры! Ты знаешь, сколько они в среднем живут?

– А знаешь, сколько они зарабатывают?

Мама заплакала. Давно остались в прошлом те времена, когда она могла воздействовать на сына словами, но слезы как аргумент пока еще работали. Что слова? Разве балбес, переросший мать, начавший бриться и уже заглянувший любопытства ради почти во все злачные места шахтерского поселка, станет кушать все ту же надоевшую бурду? Он уже достаточно взрослый.

Слезы матери – другое дело.

– Ну что ты, мам, – заговорил Эрвин. – Это же только курсы. До двадцати одного года меня в гарпунеры не возьмут, а до восемнадцати не выпустят в космос даже с инструктором. А знаешь, какие там инструкторы? Все до одного старые пеньки и перестраховщики. Не переживай ты так. Они на окладе и жить хотят.

– А ты не хочешь? У меня только один сын!

– Ну так я же и говорю: мне еще пять лет до настоящего гарпунера. Пока только теория и тренажер. Получу вторую специальность – что, плохо? И потом, обучение бесплатное, зато экзамен жестокий. Капсулу еще не всякому доверят. А не захочу подписывать контракт – ну и не подпишу, они там только утрутся. Гарпунер, который слишком себе на уме или с дрожью в коленках, им самим не нужен…

– Знаю. Им нужен отчаянный и глупый. А обо мне ты подумал?

– Ну какой я отчаянный, ма? И какой глупый? Ну подумай, а?

Конечно, он не успокоил маму, но переспорить сумел. Ведь для мамы лучше, когда ее сын посещает вечерние занятия, вместо того чтобы слоняться по дешевым пивнушкам и грязным борделям. Конечно, маме не следовало знать, что Эрвин уже четырежды выходил в космос в двухместной капсуле с инструктором и готовился к первому самостоятельному поиску в астероидном поясе. Правила – правилами, а не нарушать их скучно и порой вредно. Эрвину пришлось потрудиться головой, чтобы быть допущенным. Учебные капсулы были старьем, аппаратура, случалось, глючила, что порой раздражало. А когда удавалось справиться – восхищало. В бригаде заметили, что Эрвин работает не в полную силу, докопались до правды и стали обзывать самоубийцей. Один только бригадир попал в точку, назвав шустрого паренька карьеристом. Он понял, что к чему.

В семнадцать лет Эрвин уже управлял капсулой не хуже инструктора, но гораздо смелее. В астероидном поясе роилось бесчисленное множество обломков древних планетоидов в диапазоне от булыжника до горы. При рождении эта система нахваталась тяжелого вещества, выброшенного близкой сверхновой, и обломки неудавшихся планетоидов обнажили рудные тела. На крупнейшем астероиде велась шахтная добыча – мелкие осколки гарпунили и буксировали к орбитальному перерабатывающему комплексу, обращающемуся, естественно, вне астероидного пояса. Работа гарпунера требовала безупречного глазомера, безукоризненного знания матчасти, большого хладнокровия и еще большей отваги.

Поди разбери еще, содержит ли вращающийся угловатый обломок размером с многоквартирный дом фрагмент рудной жилы! Можно довериться приборам, но можно и дополнить их своими глазами, если набраться смелости и подойти поближе.

Математика всегда была для Эрвина развлечением, но теперь он начал усиленно изучать те ее разделы, которые считал полезными для выживания. И все же однажды он едва не погиб. Расчет был верен, но не все в нем удалось учесть. Умение быстро считать не гарантировало жизни – оно просто увеличивало шансы.

Мама, конечно, все узнала – но не сразу, а лишь тогда, когда сам Эрвин счел это допустимым.

– Все в порядке, ма. Скоро я перестану заниматься этим.

– Как скоро? Когда?

– Скоро. Правда-правда. Обещаю. Веришь?

Само собой, Эрвин работал гарпунером вовсе не для того, чтобы однажды разбиться о шальную космическую каменюку. Мама могла бы и понять!

Куда там! Родителям вечно кажется, что они умнее детей. У них всегда припасены «нужные» слова. Сын может быть гениален, но он же еще так молод, так опрометчив!

И невдомек им, что бывает на свете гениальность, не допускающая опрометчивости. Став лучшим гарпунером системы, Эрвин удивил и огорчил начальство, отказавшись подписать долгосрочный контракт и заявив, что намерен теперь найти работу в области логистики.

– Чего? Снабженец? А образование у тебя есть?

– Будет.

– Да ты никак в менеджеры метишь? Для этого скачешь туда-сюда? Изучаешь производство?

– Угадали.

В системе не приветствовали молодых да ранних, тем более местных. Менеджерами становились сынки богатеньких родителей с благополучных планет. Чуть легче было оттого, что астероидный пояс – не то место, о котором грезят в сладких снах. Лучшие сюда не попадали. Это давало шанс местному, не обделенному талантом и трудоспособностью. Чтобы начальство послало неумытого местного дерьмоеда на учебу, чтобы рассматривало его как будущего управленца, требовалось создать о себе определенное впечатление. Эрвин и создавал его. Есть перспективный кадр, которому явно тесно в его рамках. Лояльный, но малость шебутной, потому как неприлично молод. Может, пойти ему навстречу? Наверху могут оценить: вот какие кадры мы выращиваем, не даем пропасть талантам! И делу польза.

Плюс еще триста тридцать три нюанса из области профессиональных и межличностных отношений…

Начальник же отдела логистики был рад сплавить Эрвина подальше и дал ему роскошную рекомендацию, дурак. Он-то успел вообразить, что не по годам прыткий юнец метит на его место. С его точки зрения, для таких фантазий имелись основания: логистическая схема, разработанная Эрвином-юнцом, впоследствии вызывала у Эрвина-мужчины то мучительную неловкость, то беззлобный смех, но, ей-ей, она была лучше существующей схемы! Впрочем, в дело она все равно не пошла. Напыщенный кретин сплавил Эрвина, даже не потрудившись украсть его работу.

Эрвину было все равно – лишь бы вырваться. Учеба за счет горнодобывающей корпорации предполагала небольшую стипендию и доставку к месту учебы за счет той же корпорации. Эрвин легко подписал контракт с кабальными обязательствами.

Он не собирался возвращаться. При необходимости был готов жить нелегалом, обоснованно подозревая, что это не понадобится. Выход должен найтись, и он найдется. Лазейки есть везде.

– Я вытащу тебя отсюда, – сказал он маме. – Подожди несколько месяцев, максимум год. Я пришлю денег, и ты улетишь.

– Куда? – вымученно улыбнулась мама. Она уже плохо понимала, что происходит.

– Туда, где я тебя встречу. Там голубое небо, мягкая трава под ногами, водопады, срывающиеся с гор, крики птиц, теплое ласковое море… Ты не забыла? Я помню.

Он сдержал обещание и переправил маму на Новую Бенгалию – не самый роскошный, но вполне уютный мир. Там она и умерла через полгода от пустячной инфекции, полная гордости за сына и непонимания, зачем теперь жить. Для себя? Она разучилась этому.

Практическая польза и благо – вообще разные понятия. Они совпадают реже, чем принято думать.

Лишь в самых простых с виду ситуациях, которые кажутся прозрачными и очевидными, а на деле труднее всего просчитываются, польза и благо – одно и то же.

Ну почти.

Прошло три дня. Иванов хромал, но мог самостоятельно передвигаться. Дважды в день он стонал и рычал, опуская ногу в горячую сероводородную воду, а Эрвин следил за тем, чтобы пациент не манкировал процедурами. Опухоль на ноге не уменьшилась, но и не увеличивалась, однако кожа вокруг разреза с каждым днем приобретала все более синюшный оттенок. Иванов пытался бодриться, хотя понимал, наверное, что дело плохо.

Еще лучше это понимал Эрвин. На третий день вечером он сказал:

– Надо идти дальше.

– Первоначальный план? – морщась, спросил Иванов.

– Верно. Сам видишь: лечение сероводородом не панацея. Тебя могут спасти только в хорошей клинике. Ждать здесь бессмысленно. Я не могу просчитать, прилетят за нами от Прая или не прилетят. Слишком много неопределенностей. От Большого Лю, наверное, уже не прилетят. Здесь нет врача и медикаментов, зато есть миазмы от болота. Утешать тебя сказками я не намерен: пройдет неделя, самое большее две, и ты не сможешь двигаться. Выступаем завтра утром.

– А если за нами все-таки прилетят? – спросил Прай.

– Тогда нас найдут не здесь, а где-нибудь в другом месте, только и всего, – сказал Эрвин. – Можешь быть уверен: поисковики получат приказ в лепешку расшибиться, а найти. Само собой, в том случае, если вообще поступит такой приказ… Иначе кто станет искать? Надо идти. Мы ничего не теряем, устанем только.

– У меня ведь не гангрена, нет? – впервые спросил Иванов, и, как ни старался, голос его дрогнул.

– Думаю, нет, – покривил душой Эрвин. – Но будет. Идем ли мы на материк, сидим ли здесь – будет обязательно. Это только вопрос времени, а время у нас пока есть. О ноге не переживай, в крайнем случае тебе сделают отличный биопротез. Нога – это еще не весь ты. До утра подумай, я тебя не тороплю…

В этот день он сумел добыть огонь верчением подсохшей на солнце палочки с лучковым приводом и от пуза накормил Иванова жареной «зайчатиной» да еще закоптил мяса про запас. Старые мокроступы – починены, новые – сплетены, шесты перестали быть просто шестами, а превратились в пики с острейшими обсидиановыми наконечниками, одежда и обувь приведены в относительный порядок, имеется кое-какая полезная мелочь, приготовлены даже сухие щепки на растопку…

Чего ж еще надо?

Только решимости достичь цели во что бы то ни стало. Напарник не имел ее в достаточном количестве.

– А если я не пойду, тогда что? – прямо спросил Иванов.

– Тогда уже не тебе, а мне придется думать, – ответил Эрвин. – Возможно, что-нибудь и надумаю. Не исключено, что пойду один.

– Ну-ну. А дойдешь?

– Попытаюсь.

– Бросишь меня?

– Это ты бросишь меня. У одного на болоте меньше шансов, чем у двоих, ты ведь это и сам уже понял?

– А здесь?

– А здесь, похоже, вообще шансов нет… Ладно, соврал. Они пока есть, но ничтожные. И тают с каждым днем. Здесь комфортнее, но где комфорт, а где жизнь?

Можно было не уговаривать, а силой заставить Иванова идти, и он пошел бы – но как долго длилось бы его послушание? Некоторых людей не столкнуть с убеждения, что они лучше всех знают, как им быть, и личный опыт ничему их не учит, не говоря уже об опыте бывалых людей. Пусть такие фрукты сами дозревают до правильного решения.

Оставив напарника дозревать, Эрвин долго бродил вдоль берега болота. Здесь не было песчаных отмелей, затапливаемых в прилив, и намеков на пляжики – одни скалы и камни. Может быть, Кристи смогла дать знать о себе, сложив на берегу хотя бы пирамидку из камней?

Не было пирамидки. Зато появилось странное ощущение, когда человек не знает, радоваться ему или огорчаться. Кристи, Кристи… Без нее было плохо. А с нею было бы хорошо? Если на секунду предположить, что в человеческих силах переиграть все заново?

Допустим, она тогда дошла бы до острова… Могла бы дойти. То, что произошло, в общем-то случайность. Дошла бы – и что тогда? Бурная радость и блаженство среди относительного изобилия вдвоем с любимым волей-неволей, поскольку единственным, мужчиной?

Да. Поначалу. Потом начались бы ссоры, а далее – тут и считать не надо, без того ясно – на влюбленную пару опустилось бы тоскливое равнодушие. Вне мира людей счастье для двоих кратковременно, и двое сами не поняли бы, когда и почему счастье сменилось отвращением. Наверное, разделились бы, живя на разных концах острова, изредка встречаясь ради совокупления – и опять врозь, и тоска… Тоска поодиночке и тоска вдвоем, просто тоска и тоска с надоевшими приправами. Что подать вам на первое, что на второе и как насчет десерта? Какой вид тоски вы предпочитаете в это время дня?

Тут только один по-настоящему интересный вопрос: кто раньше сошел бы с ума?

Кристи?

Ой, не факт. У женщин есть неожиданные резервы.

Порой они умели удивлять даже его, Эрвина Канна. Удивила мама, внезапно угаснув, когда он уже работал на правительство Новой Бенгалии и жизнь налаживалась. Удивила Кристи, да так, что мурашки по коже. Хотя, наверное, язычник не оставил ей выбора – где ему знать о выборе, моллюску безмозглому…

Нет, так не годится, подумал Эрвин. Мысли о Кристи – долой. Не время.

Он карабкался вверх по склону вулкана, взбираясь все выше и думая, что Иванова придется гнать по болоту силой – и завтра, и послезавтра, и вообще сколько продержится. Теперь он пойдет впереди, пусть только попробует вякнуть что-нибудь против, а замешкается – кольнуть его для начала пикой в мягкое место. Ради его же пользы. Пусть орет и бесится, пусть стресс, так даже лучше, вброс адреналина повышает иммунитет. Да, придется бросить Иванова, если он не сможет идти, и это будет печально, потому что кого же тогда поставить между собой и ожидаемой опасностью? Лучше бы он продержался до последнего острова, а в идеале – до материка. Игра будет честной, потому что Иванов понимает, что нужно от него вычислителю, а главное, она будет честной потому, что тут нет злодеев. Удастся сохранить напарнику жизнь – ну и замечательно. Просто прекрасно!

Неужели кто-то хотел смерти Марии, Джоба и даже мелкого гаденыша Хайме? Кто желал смерти упрямому фанатику Яну, который остался на Гнилой Мели и наверняка уже трижды мертв? Никто. Так уж вышло. А разве мечтал Эрвин о том, чтобы Кристи провалилась в трясину?.. Нет, стоп, не надо о Кристи… Задача поставлена, надо лишь оглядеться с высоты, наметить путь, произвести первичный обсчет…

Он карабкался вверх по старому лавовому потоку, ощущая под собой тепло и подрагивание камня. Гора жила, и людям не стоило здесь задерживаться. Остров дал отдых, подкормил – ну, спасибо ему. Самое главное еще впереди.

Наконец он вскарабкался достаточно высоко, чтобы осмотреть северную и западную части острова. Видимость была пристойная, и наметанным глазом Эрвин сразу определил как наивыгоднейшее место начала нового отрезка пути, так и наивыгоднейшее направление движения на начальном этапе. Перебраться на ту сторону острова лучше было бы уже сегодня…

Боковым зрением он уловил нечто иное и, повернув голову, издал неслышный стон. В полукилометре от берега над болотом покачивалось щупальце язычника.

Поперечно-полосатое.

– Это ты? – прошептал Эрвин, не в силах отвести глаз. – Добралась… Кристи, зачем?..

Он не мог ей помочь. Насколько проще было бы считать Кристи погибшей окончательно и бесповоротно! Что он теперь может, ну что? Пожалуй, лишь накормить язычника, хоть как-то компенсировав его энергозатраты на передвижение, но ведь и только…

Спустившись в долину, он убивал «зайцев» со свирепостью и сноровкой беспощадного хищника. Одного за другим он подбивал их камнем и приканчивал дубинкой, а доверчивые непуганые зверьки всякий раз лишь отбегали немного в сторону, глядя на убийцу влажными наивными глазами. Эрвин убивал, пока не устал, и с трудом доволок груду связанных тушек до берега. Здесь он запалил дымный костерок и, вскарабкавшись на корявый лавовый утес, показал себя.

– Поешь, – шептал он, чувствуя странное: то ли радость, то ли первые признаки сумасшествия. – Смотри, я принес тебе еду. Видишь, где положил? Глубина у берега вроде большая, ты достанешь…

Щупальце язычника покачалось и втянулось в болото – донный моллюск начал движение к пище.

Глава 12

Проглот

Пять дней спустя оба были еще живы и значительно продвинулись на север. За первые сутки добрались до следующего острова, на следующий день всего за несколько часов перебрались на соседний, где Эрвин показал свой старый лагерь и скрепя сердце позволил устроить дневку, во-первых, потому что Иванов просил об этом, а во-вторых, следующий переход обещал быть самым долгим и трудным переходом между островами. Так оно и вышло. Еще повезло, что дождь был слабым и не размыл зыбун, а хищники не пытались пожрать двуногую добычу. Одна лишь небольшая змея присосалась было к больной ноге Иванова, попортила штанину и отвалилась сама. Эрвин тут же проткнул ее пикой. Дальше пошли дрянные места, и на берег очередного клочка суши вышли не два человека, а два шатающихся полупокойника, с ног до головы перемазанных болотной грязью.

И вновь пришлось целый день отдыхать и приводить в порядок себя и снаряжение.

Остров был изобильным, но скучным. Большая вулканическая кальдера полностью заросла лесом, а отсутствие горячих источников говорило о том, что ярость подземной стихии давно улеглась в этой части островной цепи. Разумеется, здесь в изобилии водились «зайцы» и в дополнение к ним травоядные меньших размеров, похожие на крыс с толстыми хвостами, но охота на тех и других не сводилась к «подходи и бей» – дичь держалась с известной осторожностью.

– Это ты в прошлый раз напугал их, что ли? – выпершил Иванов, когда Эрвин вернулся со скудной добычей и не слишком скоро.

– В прошлый раз было то же самое, – пояснил Эрвин. – Думаю, мы тут не единственные хищники.

– А кто еще?

– Возможно, приходят с болота.

– Ты же вроде говорил, что болотные твари не лезут на сушу?

– Каких я видел – те не лезут. А этих не видел.

Ночью в лесу слышались шорохи и визг. Кто-то охотился, кто-то спасался. Эрвин спал вполглаза. Наутро он бегло взглянул на уже не синюю, а черную кожу вокруг раны на ноге Иванова, распухшей уже выше колена, бодро кивнул, изображая, что все в порядке, и указал направление.

– Опять я впереди? – обиженным голосом спросил Иванов.

– Уж будь так любезен.

– Я все хотел спросить: когда ты шел с другими приговоренными, ты точно так же ставил их впереди? Одного за другим, верно? Их девять было?

– И что? – спросил Эрвин.

– Ничего. Просто мне стало понятно, почему ты дошел, а они нет.

– Тебе это стало понятно не сегодня. Впрочем, если хочешь, я могу пойти первым. Но тебе это не понравится.

– Почему это? – насторожился Иванов.

– Потому что ты слаб. – Голос Эрвина стал жестким. – Если тебя не подгонять, ты вообще не сдвинешься с места. Тебе могут помочь только на материке, а ты больше ноешь, чем работаешь. Мы не идем, а тащимся. Если я пойду первым, то не стану тебя ждать. Не хочешь жить – твое дело, но при чем тут я?

– Значит, бросишь меня?

– Не сомневайся.

Это подействовало. В течение нескольких часов Иванов только сопел, кряхтел, постанывал, но хромал и хромал по зыбуну как заведенный, а Эрвин в очередной раз отметил странность: почему-то как раз вот такие – кровь с молоком – мясистые крепыши, почти всегда уверенные в себе, теряют всю эту уверенность и киснут, стоит лишь поставить их в ситуацию, когда проигрыш вероятнее выигрыша. Когда безопасно, они корчат из себя если не хозяев жизни, то уж как минимум старших приказчиков. Как правило, они неумны, не то поменяли бы имидж. Они очень самодовольны, если прикрыты спереди, сзади, с боков, сверху и снизу. За ними нужен пригляд в опасной ситуации, а в безнадежной они просто жалки… Но мысль была ненужная, считать тут было нечего, и Эрвин сосредоточился на насущном. Мокроступы размеренно чавкали, болотный ковер прогибался, но держал, змеи не атаковали, один раз налетела откуда-то туча лезущей в глаза мошкары, но была снесена ветром с моря, и только усталость неотвратимо накапливалась, как всегда, и Иванов опять сбавлял темп, вынуждая Эрвина перехватить пику и кольнуть напарника в выпуклую ягодицу…

Солнце висело в дымке рыжей кляксой. Час проходил за часом, а острова все не было видно. Попался опасный кочкарник, вынудив уклониться к западу, и встретилась широкая борозда, пропаханная в болотном ковре неведомо кем. Словно кто-то большой, но мягкий, вроде голого слизня, прополз по зыбуну неизвестно куда и с какой целью. Рыжая клякса спускалась к горизонту. Перед закатом немного прояснилось, и смутно, как водяные знаки на бумаге, открылись вершины островов.

– Стой, – сказал Эрвин. – Так я и думал: мы немного сбились с пути. Отдых пять минут. Можешь сесть.

Иванов не сел – повалился на зыбун, выбив пискнувшую струйку воды.

– Остров справа видишь? – указал Эрвин. – Это тот, куда мы шли и уже должны были дойти. Но промахнулись. А вон тот впереди – следующий. Он дальше от нас. Если пойдем к тому, что справа, дойдем поздно ночью. Это в теории, а как на практике – не знаю. Если пойдем вперед – придется ночевать на болоте.

Иванов глухо застонал.

– Зато тот остров – предпоследний в островной цепи, – продолжал Эрвин. – Помнишь, что я тебе говорил? К материку надо идти наискосок от предпоследнего острова, а не от последнего. На острове устроим дневку, можно даже две, отдохнем и подготовимся.

– Сдохну я… – высипел Иванов, щупая распухшую ногу.

– Не сдохнешь, если перестанешь ныть. Ты мне потом еще спасибо скажешь, а пока расслабься и дыши глубже.

Для примера Эрвин и сам попытался вдохнуть полной грудью, отчего мучительно раскашлялся. Ему показалось, что оба легких вот-вот выскочат наружу. Он бы, пожалуй, и не стал возражать – такая внутри сидела боль. И помочь некому, а Иванов только раздражает, но его надо беречь…

Они шли до самой ночи и еще часть ее, пока на небе светила самая крупная луна. Потом дрожали в полудреме – спина к спине. Когда восток побледнел, они побрели дальше. За ночь на болото лег туман, в нем растаяли острова, но Эрвин уверял, что точно знает направление.

– К полудню будем на месте, – сказал он в ответ на очередную жалобную тираду Иванова. – Если пойдем тем же темпом.

«И если ничего не случится», – добавил он про себя.

И ничего не случилось – не встретилось ни язычников, ни змей, ни хищных грибов, ни хищных растений, и ни одной крылатой твари не появилось в прояснившемся небе; ничего не случилось, если не считать того, что к острову подойти не удалось. Между ним и краем болота простиралась стометровая полоса жидкой грязи, как будто стадо земноводных титанов резвилось здесь, перемешивая в кашу мертвые водоросли, живые водоросли и торфяную взвесь. В жиже побулькивало. Удивительно, но край болотного ковра был цел и сносно держал вес человека – как в насмешку. Стоишь, мол, не тонешь? Вот и постой, посмотри на сушу…

– Плавать умеешь? – спросил Эрвин.

– Угу.

– Лучше бы не умел – меньше соблазна. Я видел, чем кончаются заплывы в полыньях. Давай двигай. Направление – вон.

До вечера Эрвин гнал Иванова на север вдоль полыньи в надежде на то, что она когда-нибудь кончится. Береговая линия постепенно загибалась к востоку, и вместе с нею загибалась полоса грязи. Наконец Эрвин дал команду «стоп».

– Нет смысла идти дальше. Эта грязь до самого океана.

Иванов просто повалился. Слов у него не было, сил тоже. Эрвин присел рядом на кочку, предварительно потыкав в нее шестом.

– Однажды мы переплыли громадную полынью на плавучем острове, – поведал он, отдышавшись. – Сами вырезали этот остров. Но тогда нас было четверо, и у каждого был настоящий нож.

Иванов только замычал. Потом судорожно вдохнул и начал кашлять.

– Зато тогда мы почти уже загибались, – продолжил Эрвин, дождавшись паузы в кашле. – Все четверо, да. Много дней питались одними головастиками, да и тех почти не было. Водоросли жевали. Некоторые из нас были готовы сдаться, а перед тем натворить глупостей. Но мы справились.

Иванов болезненно застонал.

– И теперь справимся, – сказал Эрвин уверенно. – Можно пойти к последнему острову, но делать там нечего, только время терять. Лучше прямо сейчас взять курс на материк. Дней пять-шесть пути, я думаю. Ничего еще не пропало.

– Нога… – жалобно простонал Иванов. – Она гниет. Это инфекционная гангрена, я знаю.

– Ты прав, нога, пожалуй, пропала. Но нога – это еще не весь ты. Правильно себя поведешь, так потом не пожалеешь. Дашь утечку, что потерял конечность в Саргассовом болоте, но победил его, – и внимание женщин тебе обеспечено. На шею вешаться будут.

– Пошел ты… – Иванов четко сказал куда.

– Грубо, – укорил Эрвин. – Но я рад: можешь ругаться – значит, можешь и двигаться. Мы дойдем. Ладно, отдыхай пока.

Иванов с хрипом дышал через рот, стонал и временами заходился в кашле. Откашлялся и Эрвин, сплюнув мокроту. Черт, подумал он, как же люди живут на Гнилой Мели? Понятно, что живут они там недолго, включая самых выносливых и сытых вроде главарей людоедских банд, но ведь некоторые, вероятно, выдерживают по нескольку лет! А вокруг песчаных островков и тростниковых зарослей только гнилая жижа, и воздух там отравлен гнилью, и нет свежего морского бриза, как на Счастливых островах, и уж конечно нет горячих минеральных источников… Он мог бы приблизительно подсчитать шансы, скажем, Лейлы дожить до сегодняшнего дня, но впервые за много дней ему не хотелось рассчитывать сложные варианты. Предстояло решить задачу грубую и примитивную. Имеется всего один попутчик – значит, его надо беречь во что бы то ни стало, даже ценой серьезного риска, и подставить вместо себя только в пиковой ситуации. Просто и грубо. Настолько просто, что Иванов прекрасно понимает этот расклад. Чего тут не понять.

– Ты видел спутниковые снимки этой части болота? – спросил Эрвин.

– Только карту. А ты?

– Тоже. То есть видел и снимки, но с низким разрешением и сквозь перистые облака. Там мало что видно. Хороших снимков Саргассова болота, по-моему, вообще не существует. Карта тоже никакая. В теории отсюда до материка болото как болото, без сюрпризов. Островов нет, но могут быть мели. Хорошо, если будут. Открытой воды вроде бы тоже нет, но на практике может быть по-всякому. Болото – оно ведь тоже меняется.

– И что? – спросил Иванов.

– Разговариваю… Хочешь, чтобы я помолчал?

– Да хоть молчи, хоть кричи! Наплевать мне на твои разговоры!

– Плевать, значит, уже можешь, – ухмыльнулся Эрвин. – А идти? Нет? Ну, тогда даю тебе еще десять минут.

Он дал даже двадцать: пусть напарник, поняв это, отложит глупый и ненужный, но ожидаемый бунт. А на двадцать первой минуте заставил Иванова взгромоздиться на ноги и указал направление.

Им посчастливилось: набрели на поросший кустами кочкарник, и кочки вели себя смирно, сколь Эрвин ни швырял в них комьями грязи и ни тыкал шестом. Им посчастливилось даже дважды, потому что кочкарник попался в сумерках, а не днем, когда Эрвин наверняка приказал бы продолжать движение. И посчастливилось еще раз, поскольку щепки и мох для растопки не отсырели, а верчение палки в углублении другой палки дало не только дымок, но и огонь. Если несчастья обычно идут полосами, то и удачи порой склонны кучковаться.

Кусты больше дымили, чем горели, но все-таки это было топливо, у огня удалось согреть руки, и дым, от которого надрывно кашляли оба, тоже грел. А еще наломанные ветки позволили соорудить хоть какую-то прокладку между собой и болотной сыростью.

– Повезло, – в третий раз проговорил Эрвин на тот случай, если Иванов не проникся. – Каждый бы раз так на болоте ночевать и полынью долой – половина приговоренных добиралась бы до Счастливых островов, не меньше.

– Оно тебе надо? – пробурчал Иванов, бережно ощупывая больную ногу. Кажется, он пытался определить, продолжает ли она опухать, и Эрвину хотелось сказать, что куда там, давно уже пошла следующая стадия. Если ампутировать ногу, то в самое ближайшее время и гораздо выше колена.

– Оно мне не надо. Никогда не любил давку.

– Всех твоих «зайцев» сожрали бы…

– А потом принялись бы жрать друг друга, – подхватил Эрвин. – Сначала в переносном, а потом, глядишь, и в прямом смысле. Это люди. Это то, что у них получается само собой, даже стараться не надо. Некоторым это пришлось бы по душе, им вовек не понять, что сочувствие и взаимопомощь тоже содержат рациональное зерно, а другие принялись бы ныть, что с ними поступили несправедливо…

Иванов пристально посмотрел на него слезящимися глазами.

– Меня имеешь в виду? Я не ною.

– И прекрасно! – подхватил Эрвин. – Вот и продолжай в том же духе. Лучше думай не о болоте, а о том, что нас ждет на материке. На северном берегу редкие поселки, редкие и бедные. Огородники и рудокопы-одиночки на брошенных месторождениях. То и дело объявляется очередная шайка и начинает собирать с них дань. На помощь местных я бы не рассчитывал – народец жалкий, озлобленный и трусоватый. Кордонного невода вдоль болота там нет, но берег худо-бедно патрулируется. Наиболее реальная наша надежда – попасться на глаза патрулю и не быть застреленными, но это я беру на себя.

Теперь Иванов смотрел на Эрвина с недоверием. Напарника можно было понять: о чем одетый в шкуры дикарь с грязными сосульками вместо шевелюры и бороды собирается беседовать с теми, кто брезглив, нагл от безнаказанности и кому куда как просто нажать на спусковой крючок? Но Эрвин, судя по тону, знал, о чем говорит.

Может быть, Иванову и пришла в голову мысль, что Эрвин нарочно толкует о далеких проблемах, чтобы отвлечь спутника от проблем ближайших, но он никак не возразил. А Эрвин сменил тему:

– Твой передатчик какого действия – пишет все подряд и время от времени сбрасывает на спутник? Насколько я понимаю, не через равные промежутки времени, а по мере накопления?

– Угу.

– Значит, Большой Лю, или кто там за него, знает, что мы все поняли и идем сдаваться Праю. Никаких попыток найти нас тайным образом и вывезти отсюда Лю не предпринял – родной бизнес дороже. Это понятно. Любопытно другое: Лю до сих пор не отдал Праю частоты и способы кодировки. Если бы отдал, нас бы уже вывезли на материк. Тут есть несколько интересных возможностей…

Эрвин надолго замолчал. Моргал слезящимися от дыма глазами, кашлял, ворочался на подстеленных ветках – и молчал.

– Ну? – спросил уставший ждать Иванов.

– Что «ну»? Я считаю. Успокойся, я не стану выбивать тебе твой зуб с передатчиком. Не мешай. Хочешь спать – спи. Первое дежурство – мое.

Говорить правду почти так же легко, как лгать, а порой и легче. Особенно когда эта правда имеет некоторый психотерапевтический эффект. Если солдат любит понимать свой маневр, то и пусть понимает… то, что способен понять. Не успел Эрвин поудобнее устроиться у чадящего костерка, как Иванов уже спал и во сне храпел даже громче, чем стонал.

Часа за два до рассвета Эрвин растолкал его и оставил на дежурстве, а сам мгновенно заснул. Проснувшись – обнаружил, что солнце стоит уже высоко, а Иванов спит сном младенца.

Ругать его? Надавать по морде? Хорошо бы, да не в коня корм. Растолкав спящего, Эрвин молча разделил пополам остатки «зайчатины».

– Вперед. Жевать будем на ходу.

Солнце светило сквозь легкую дымку, и бескрайняя гладь болота с пробегающими по ней тенями от мелких облачков казалась обманчиво-приветливой. Справа очень долго – так долго, что надоел, – маячил туманный силуэт последнего острова, но мало-помалу он все же отодвинулся назад, а после полудня и вовсе растаял в болотных испарениях. Две крылатые твари долго кружили в вышине и в конце концов улетели, решив, как видно, что бредущие по болоту существа пока не похожи на падаль. Один раз шагах в пятидесяти слева без видимой цели из зыбуна выпрыгнула высоко вверх здоровеннейшая – метра на два – змея и бешено извивалась в воздухе, прежде чем шлепнуться обратно. Осталось неизвестным, с чего бы змее пришла в голову фантазия прыгать и кто ее там гонял, но Эрвин на всякий случай заложил крюк. Зыбун прогибался, но выглядел надежным, участки топей обходились без труда. Несмотря на поздний выход, отмахали порядочно. Иванов приободрился и хромал не сильнее вчерашнего, а о жалобах и неповиновении просто забыл. По-видимому, и впрямь поверил, что за пять суток можно достичь материка.

Да, можно было бы… Если бы болото было таким, каким его хотят видеть люди, а не таким, каково оно есть.

Солнце клонилось к закату, когда Эрвин ткнул тупым концом пики бредущего – глаза в зыбун – Иванова.

– Стой.

– Ночевать будем? – сразу оживился тот.

– Ночевать – рано. Не заслужили еще. Помолчи. Что-то не так… там, впереди.

– Что еще не так?

– Тихо, говорю… Звуки. Слышишь?

– Люди? – встрепенулся Иванов.

– Нет. Кто угодно, только не люди. Зверье…

Теперь уже оба явственно слышали многоногий чавкающий топот, сливающийся в сплошной гул. Иванов попятился, а Эрвин, выставив перед собой пику, встал справа от него. Прошло немного времени, и из дымки показалось стадо хрупких животных, похожих на лань с перепончатыми лапами вместо копыт. Стадо двигалось стремительно, напоминая кавалерийскую лаву, некоторые животные пытались броситься в сторону, но сзади и с боков стадо преследовали приземистые серые твари, каждая вдвое крупнее «лани». Загонная охота… Перед людьми стадо разделилось надвое, пытаясь обтечь их с двух сторон.

Первое же животное, ринувшееся, потеряв голову, прямо на людей, Эрвин принял на пику. Стряхнул агонизирующую добычу, с радостью узнав в ней то самое животное, которое он сумел когда-то убить, чтобы поддержать себя и Кристи. Тогда он еще надеялся, что Кристи дойдет…

Ужасно заорал Иванов и замахал руками, пытаясь напугать ополоумевших перепончатолапых… Глупец. Страшны не эти хрупкие создания, страшны те, кто охотится на них…

Переложив пику в левую руку, Эрвин размотал бич. Шагнул вперед.

– Спину мне прикрой!

Не услышал ничего в ответ и мысленно выругался. Где служил этот тип, в каком таком спецназе? Библиотекарем в учебном центре?

Ополоумевшая «лань» метнулась в сторону из-под самого острия пики, и в ту же секунду на спину жертвы обрушился хищник. Одним движением челюстей перервав ей нетолстую шею, он вмял бьющуюся добычу в зыбун и внимательно посмотрел на Эрвина. Оскалился, присел перед прыжком…

Бич встретил хищника в воздухе, рассек ему морду, но не остановил. Едва успев уклониться от удара когтистых лап, Эрвин вновь обрушил бич на круп зверя. Тот взревел и вскинулся на задние лапы. Навис над людьми. Зря: обсидиановое острие глубоко вошло ему в брюхо.

Эрвин вырвал пику, и хищник отпрянул. Он не понимал, что умрет, и вовсе не хотел умирать, но странные двуногие внезапно перестали интересовать его как добыча. Зверь покрутился на месте, разбрызгивая кровь, метнулся было в сторону пробежавшей мимо «лани», как велел ему инстинкт, и вдруг просто исчез. Казалось, само болото разверзло пасть и в одно мгновение поглотило зверя. Раздался звук «ап!» – и громадная пасть закрылась, и разгладился бугор, очень похожий на вспученный болотный ковер, но не являющийся им… Эрвин подхватил убитое перепончатолапое.

– Не стоим! – крикнул он. – Уходим, быстро! Вон туда!

Преследуемое стадо уже давно скрылось в дымке над болотом, а они все еще спешили поскорее уйти подальше от страшного места. На ходу – почти на бегу – Эрвин порой тыкал перед собой пикой. Только когда дыхание обоих стало учащенным, а Иванов сильнее захромал, Эрвин рискнул остановиться.

– Уф-ф! – сказал он с веселым удивлением. – Спаслись, надо же… Знаешь, кто это был?

– Ты о ком? – кашляя и отплевываясь, выпершил Иванов.

– О проглоте. Те звери, что преследовали стадо, просто мускулозубые, форфикуладонты, я тебе о них говорил. Видел, как у них челюсти работают? Форфикула – это ножницы по-латыни. Вжик – и голова прочь. Но эти-то хоть известны, а проглот – это нечто! Сказать по правде, я думал, что все упоминания об этом звере – просто фольклор. Ошибался. Великолепный подстерегающий хищник, замечательная мимикрия. А пасть? Ты видел пасть?

– Еще бы, – буркнул Иванов. – Не слепой.

Оба помолчали, восстанавливая дыхание.

– Теперь я понимаю, почему это животное не описано зоологами, – сказал после паузы Эрвин. – Кто мог описать, тот просто не выжил. Вот и некому описывать. Что ж, на то оно и Саргассово болото…

Иванов не слушал – глаза его постепенно округлялись, а заросшее грязное лицо приняло обиженное выражение.

– Это что же? – плаксиво выкрикнул он. – Еще и это? Мало нам змей, язычников, грибов и прочей нечисти, зубастиков этих твоих, – так теперь еще иди и жди, что тебя просто сглотнут, как червяка?! Так, что ли?..

Эрвин только вздохнул.

Глава 13

Бунт

Никому не нравится, когда его глотают, словно червяка.

Особенно человеку.

С какой стати допотопная тварь, у которой мозг-то с ноготок, дерзает покушаться на человеческую плоть? Почему проглот и прочие примитивные гады Хляби не желают знать свое подчиненное место? Или человек не высшая форма жизни на этой планете?

И трудно порой понять: допотопная тварь действует по велению голода и праву силы, больше ничего. Отбрось вредные заблуждения, человек: здесь ты не более чем звено пищевой цепи. Ну а то, что твой ужас неминуемой смерти сильнее, чем у примитивных существ, благодаря крупному и развитому мозгу, никого не волнует. Сам виноват: зачем тебе такой мозг?

Дано: легенда оказалась правдой, в болоте существует подстерегающий хищник, именуемый проглотом, блестящий мастер маскировки. Он малоподвижен, но, возможно, способен на короткий бросок. Как избежать знакомства с его пищеварительной системой?

Вглядываться. Тыкать шестом в подозрительные места. Ежесекундно быть готовым к действию. Только это.

Поможет ли?

Очень далеко не факт. Впереди не увеселительная прогулка. Усталость доведет до безразличия, монотонность притупит чувства, и это при том, что даже свежий человек, судя по всему, может в трех шагах не заметить затаившегося проглота. Значит – судьба. Или – или. Опять везение или невезение и никакой полезной математики.

Иванов наотрез отказался торить путь. Эрвин ничего не сказал и до темноты шел первым, держась протоптанной стадом дороги. Ужина не было, завтрака тоже. Переночевали лежа на шестах, причем Иванов опять заснул в свое дежурство. На рассвете Эрвин выдернул из-под него свой шест, справил в стороне малую нужду и, не слушая ругательств напарника, не оглядываясь на него, взвалил на плечо тушку «лани» и побрел на северо-запад. Оставленная стадом широкая полоса была еще вполне различима. Если в ее пределах и прятались другие проглоты, то теоретически они сейчас должны были быть сыты и неактивны.

Теория – хорошая вещь. Если она правильна.

Иванов догнал Эрвина не скоро – ныл позади, ругался, кричал, что не по-товарищески бросать компаньона, умолял подождать, – но все-таки догнал. Тогда Эрвин остановился, обернувшись к нему.

– Ступай вперед.

Иванов тут же сделал шаг назад.

– Опять я, да? Наживка я тебе? Наживка?

Начал слезливо, а кончил с угрозой в голосе. Эрвин со вздохом бросил под ноги лишнее, снял с плеча смотанный бич.

– Ты пойдешь первым в любом случае. Со мной или без меня – решай сейчас и окончательно. Не хочешь подчиняться – расходимся прямо сейчас, и не советую тащиться за мною: это действует мне на нервы и будет пресечено. Что скажешь?

Иванов молчал, набычившись.

– Долго ждать не стану, – поторопил Эрвин. – Ты решил?

– Ладно, – пробубнил Иванов. – Я пойду…

– Тогда вперед. Путь стада видишь?

– Ага.

– По нему и двигай.

Шли молча, да и о чем разговаривать? Поначалу Иванов хромал сильнее обычного, но потом то ли втянулся, то ли просто понял, что будить в Эрвине жалость – напрасный труд. Встретили останки двух «ланей», доедаемые шевелящимися клубками змей. Держась низко над болотом, стороной прошло гонимое ветром розовое облачко то ли мелких насекомых, то ли каких-то семян, с виду безвредное, и не испытали желания познакомиться с ним поближе. В полдень Эрвин распорядился устроить привал и выпотрошил вчерашнюю добычу, зашвырнув подальше ком требухи.

– Надо было раньше догадаться сделать это, – сказал он. – Зря лишний вес тащил.

Иванов не ответил. Плохой признак. Принял из рук Эрвина вырезанный из спинной части «лани» кусок сырого мяса и принялся меланхолично жевать.

– Жаль, соли нет, – сказал, глядя на него, Эрвин.

Молчание.

– И много сразу нельзя – понос будет.

Ни звука в ответ.

– А так мясо как мясо. Ну, сырое… Зато много лучше, чем ничего. И куда лучше головастиков.

Иванов молча жевал, устремив ничего не выражающий взгляд в сторону выброшенной требухи, к которой уже успела присосаться невесть откуда взявшаяся змея.

Сегодня, понял Эрвин. Это случится сегодня.

– Мы очень хорошо идем, – сделал он последнюю попытку. – Может, дойдем даже раньше, чем думаем.

Иванов опять не ответил. Эрвин вытер руки о мох, встал.

– Пошли…

Тем же порядком двинулись дальше. Прошел час, и протоптанная животными полоса ушла влево, а горизонт впереди окрасился в белесые тона.

– Прямо, – скомандовал Эрвин. – Поглядим, что там такое. Налево нет смысла – болотное зверье никогда не выходит на берег…

И снова Иванов подчинился без рассуждений, как изувеченный, но все еще действующий со скрипом механизм.

Машину, выработавшую свой ресурс, утилизируют. Человеку в таких случаях полагаются отдых и лечение. Не будет ему ни того, ни другого… Негде взять. Эрвин считал. Из самой дурной ситуации можно извлечь хоть капельку пользы.

Под ногами зачавкало сильнее. Уже видно было, что впереди до самого горизонта расстилается поверхность воды, но то была не настоящая полынья глубиной до самого дна заболоченного моря, а грязная взвесь из торфа и клочьев мертвых водорослей. Эрвин проткнул зыбун пикой, вогнал ее почти до конца и, как обычно, не нашел дна.

– Посмотрим, что будет дальше. Вперед.

Сначала грязной воды было по щиколотку, но очень скоро стало по колено. При каждом шаге нога по-прежнему ощущала пружинистость болотного ковра, только здесь он почему-то опустился ниже уровня болотной жижи. Быть может, это уже не ковер, не настоящий зыбун, а донные осадки, покрытые спутанным ковром водорослей?

Эрвин повторил эксперимент и вновь не нашел дна.

А через минуту провалился Иванов, и на сей раз чуть не утонули оба. Потом, кое-как выбравшись и вернувшись назад, привязывали к ступням новые мокроступы взамен потерянных и пытались обсушиться.

Иванов все делал правильно. Только молчал.

– Животные все-таки лучше знают, где бегать, – недовольно проговорил Эрвин. – Эту жижу нам придется обойти, там дальше точно трясина. Возможно, мы с самого начала взяли больше на север, чем на запад…

Иванов упрямо молчал. Чавкая мокроступами, двинулись на запад в обход и шли долго, а в одном месте даже вынуждены были свернуть на юг, чтобы обойти залив грязного озера. Погода портилась, начал моросить мелкий дождик. Такая морось может висеть над болотом сутками, сводя людей с ума.

Нет такого безбожника, которому хоть раз в жизни не хотелось помолиться с надеждой быть услышанным. Ну что стоило бы создателю Вселенной изменить в ней один-единственный микроскопический штришок и открыть проход на север! Или придать сил двум измученным людям…

Иванову – особенно.

Но где там… Эрвин ясно видел: напарник сломался. Он еще хромает по привычке, но уже ни на что не надеется. Скоро это кончится тем, чем всегда кончается. Мясистые не столь выносливы, как жилистые, а этот – мясистый… даже сейчас. А ведь порой верилось, что даже Иванов может дойти до материка!

«А я? – спросил себя Эрвин. – Я дойду?»

И выругал себя за глупый вопрос. Конечно, да. Теперь уже есть хороший шанс, гораздо лучший, чем был в прошлый раз. Теперь уже можно попытаться дойти и в одиночку с надеждой на успех. Пройдено больше, чем осталось…

Раскисаешь, вычислитель?

Ненужные мысли в голову лезут, молиться хочется?

Потерпишь и без молитв!

И выживешь благодаря этому терпению…

Вычислитель должен вычислять, а не предаваться бесплодным занятиям. Если он человек, то только с приставкой «сверх». Все еще будет, а будет то, что было. Работа на корпорацию, потом на другую корпорацию, потом на одного политика, на другого политика, на Сукхадарьяна, в перспективе работа на Прая… все это лишь ступени вверх. Ссылка в болото – эпизод, о котором будет приятно вспомнить в старости. Прай хитер и подл, но Эрвин Канн нужен ему. Прай знает, чего можно ждать от Эрвина Канна, и примет меры, но проиграет. Обыгрывать хитрецов – одно удовольствие. Все они недооценивают Эрвина Канна. И хватит с него этой пропащей помоечной планеты, пора шагать на следующую ступень. К пятидесяти годам Эрвин Канн заберется столь высоко, что сможет управлять политикой Лиги, и всю вторую половину жизни он будет этим заниматься. А если вдруг заскучает оттого, что взбираться выше уже некуда, то несомненно что-нибудь придумает…

Левая нога вдруг ушла в топь, но Эрвин удержался на правой. Присел, опираясь на шест, и аккуратно вытянул ногу, не потеряв мокроступа. Зло рассмеялся, стряхнул с пальцев грязь, отер влагу с лица и бороды. Осмотрелся. По-прежнему моросило. Где-то за облачными слоями уползало за горизонт солнце, но где конкретно – неизвестно. Все же казалось, что край грязного озера мало-помалу уклоняется к северу. То, что надо.

А еще шагах в ста справа нарисовался островок. Маленький, размером не больше палисадника при стандартном загородном доме, он возвышался над водой аж на полметра. Кусты! На нем росли кусты! А это скорее всего означало, что островок настоящий, а не спина какого-нибудь громоздкого плотоядного гада. И пусть растопка кончилась, а ветки кустов безобразно сыры, пусть огня не добыть никакими стараниями, но если нет идеального места для ночлега, то надо соглашаться и на неидеальное…

– Стоп! – скомандовал Эрвин. – Островок видишь? Туда.

Укол совести был мгновенно подавлен. Если поддаться вполне справедливому желанию сменить наконец Иванова в роли первопроходца и если влезешь в трясину – Иванов уже не спасет. Даже не попытается. А вот Эрвин был готов прийти на помощь напарнику, и не так уж важно – из благородства или эгоизма. Если действия одни и те же, то кому какое дело до мотивации?

Пока прошли сто шагов, почти стемнело. Ужас, а не путь. Гнилая жижа сначала доставала до колена, потом и до пояса. Вокруг двух обессиленных людей важно и смрадно лопались пузыри газа. Зато островок среди топей сулил хоть какую-то надежду на безопасность. Он был упруг и надежен, этот островок, и всякому голодному зверю, кроме язычника, пришлось бы сначала преодолеть топкий пролив… ну а язычник – это уже судьба.

Наверное, в этих местах водятся уже другие язычники, подумал Эрвин. Те, прежние…

Отчаянно слипались глаза. Упасть бы и заснуть до утра, наплевав на все известные и неизвестные сюрпризы болота, и на то, что Иванов тоже будет дрыхнуть…

Хотя нет. Дрыхнуть он не будет.

Одного взгляда на напарника хватило, чтобы сонливость сняло рукой. Иванов не мог спать. Он вообще теперь мог только одно. Вот он – край, у каждого он свой. Иванов дошел до своего края.

Теперь он лежал на боку, выставив распухшую ногу в грязной рванине, и хрипло дышал, глядя в никуда. Потом надолго зашелся булькающим кашлем. Затем глухо проговорил, обращаясь к болоту:

– Надо было строить плот…

Готово, понял Эрвин. Начинается.

– Мы бы уже умерли, – возразил он, потому что надо было что-то сказать и приблизить неизбежное. – Ну, или умирали бы от жажды.

– Разве здесь мы не умираем?

– Еще нет.

– Ах, ну да! Как же я забыл: ты у нас вычислитель, ты все просчитал, ты-то не умрешь. Умру только я. Чуешь? Думаешь, это трясина воняет? Это нога моя воняет.

– Это болото, – сказал Эрвин.

Иванов не слушал его.

– Я даже сгнить не успею! – продолжал он, постепенно повышая голос. – Тут и останусь, скрюченный и дохлый! Стану падалью, звериным кормом, а ты – о, ты-то пойдешь дальше! Перешагнешь через меня и пойдешь…

– Ты просто не хочешь жить, – равнодушно перебил Эрвин.

– Что ты сказал? – взвизгнул Иванов. – Почему это?

– Если бы хотел, то платил бы за жизнь настоящую цену.

Даже в полутьме и под слоем грязи было заметно, как побагровел Иванов.

– За какую такую жизнь? – заорал он, обведя рукой вокруг себя и, по-видимому, имея в виду топи вокруг островка. – Это что, жизнь? Может, гадов всяких жрать – жизнь? Сказочки твои слушать – жизнь? А без ноги – тоже жизнь? Мне ведь ногу отрежут, когда я отсюда выберусь! – В истерике он не заметил противоречия. – А я не хочу, ты понял? Может, я не сверхчеловек и не гений, как некоторые, но вы мне мое подайте, только то, на что я имею право, большего не прошу!

– Это ты кому? – полюбопытствовал Эрвин, чуть изменив позу, чтобы сразу вскочить на ноги.

– Тебе!

– А, ну конечно. Это я тебя загнал в болото и не даю никаких прав и благ. Кто же еще.

Сарказм может успокоить, может и раздразнить. Иванов, казалось, вообще его не уловил. Очень возможно, что так оно и было на самом деле. Иванову уже не требовались внешние раздражители, он заводил себя сам – из последних сил и в последний раз.

Так уже было с Валентином. Последняя истерика без цели и смысла – только для того, чтобы не умереть безмолвно и покорно. Претит им, видите ли, мысль сдаться тихо, пошуметь напоследок хочется. Как будто это что-то изменит. Ну какая разница болоту, с истерикой или без истерики прекратит в нем свое существование человеческая букашка?

Так… Подобрал пику. Делает вид, будто просто так. Эх, дурачок, дурачок… С болотом бы тебе сражаться, а еще лучше с самим собой – а ты на кого сейчас полезешь? На того, кто дотащил тебя до этого места, не дал сгинуть раньше? Нашел врага…

Впрочем, все давно предсказано и просчитано. «Если я умру, то почему кто-то другой должен жить?» – не самый логичный, но очень распространенный образ мыслей и действий.

– На! – выхаркнул Иванов, и стремительный выпад показал, что в нем еще осталось достаточно силы, чтобы насадить на пику ненавидимого везунчика.

Эрвин не без труда уклонился от летящего в живот обсидиана, но дальше все пошло легко и предсказуемо. Рвануть пику на себя, затем основанием ладони – точно в лоб…

Выпустив оружие, Иванов упал на спину. Вскрикнул, зарычал, вскочил. Кинулся на Эрвина с голыми руками, забыв обо всем, – олицетворенная ярость в образе грязного дикаря.

Тупым концом пики – снова в лоб. Полежи, остынь.

Иванов помычал немного и замер. Он был жив, но ему предстояло умереть в эту ночь. Хуже того, ему предстояло умереть без всякого смысла. Разве что чудо…

И зачем полез в драку? Неужели воображал, что такой, как он, в принципе способен застать врасплох Эрвина Канна? Это почти никогда не удавалось и настоящим противникам, не то что Иванову…

Хотя, конечно, ни на что он не надеялся.

Эрвин оглянулся. Морось прекратилась, в разрывы нижнего слоя облаков проникал размытый верхним облачным слоем свет какой-то из лун. Булькнул газовый пузырь, и опять стало очень тихо. Стоя в пяти шагах от Иванова, Эрвин отчетливо слышал его дыхание. И еще – не в пяти шагах, а гораздо дальше и гораздо слабее, – он услышал шлепанье чьих-то крупных лап по мелкой воде.

Услышав, подумал: а не придется ли без всякого смысла умереть обоим в ближайшие час-два?

Глава 14

Битва

Шлеп. Шлеп. Шлеп. Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп. Шлеп.

Пауза. И снова шлеп-шлеп-шлеп…

В темноте зверь был невидим, но Эрвин отчетливо представлял себе, как почуявший добычу хищник исследует мелководье грязного озера – удастся пройти к острову или нет?

Конечно, удастся. Людям и то удалось, а ведь у них нет ни перепонок на лапах, ни полезных рефлексов, выработанных мириадами поколений предков, обитавших в болоте и только в болоте.

Шлеп. Шлеп.

Как всегда, не вовремя. Пятью минутами раньше – и была еще вероятность, что Иванов хоть на время придет в разум. Хоть слабая, а помощь. Но ты много хочешь, человек, и в непомерности твоих вожделений твоя слабина. Жизнь была бы сплошным праздником, если бы всё и всегда в ней происходило своевременно.

Шлеп… Шлеп-шлеп-шлеп…

Эрвин не дышал, вслушиваясь в ночные звуки. Зверь был не один. Пара. Они ведь разнополые, эти твари с зубами, похожими на непомерно увеличенную машинку для стрижки. Не было сомнений: раз уж до островка добрались люди, то и эти доберутся. Спешить им некуда: знают, что добыча не убежит.

Два хищника еще так-сяк, можно попробовать отбиться. Хуже, если набегут еще.

И ни огня, ни настоящего оружия. Положеньице…

Швырнуть им тушку «лани», пусть подавятся?

Разумеется.

А если они и тогда не уймутся?

Ответ лежал в трех шагах, дышал и постанывал. И был такой ответ на редкость противен.

Сделай это, сказал сам себе Эрвин. Отдай им Иванова. Все равно ведь не жилец. Все равно он больше ни на что не годен. Спихни его в воду.

С болота донеслась серия коротких звуков, непривычных уху. Словно затявкала помесь свиньи с бензопилой. И снова: шлеп-шлеп.

Теперь ближе.

Очень своевременно посветлело: нижний слой облаков, провисший почти до поверхности болота, то ли ушел, гонимый ветерком, то ли рассосался. Хоть что-то вовремя! Гнойное пятно луны отражалось в гнилой воде, и всюду была гниль, а что не было гнилью, то несло смерть. Два зверя медленно приближались к островку, держась гуськом друг за другом, первому из них вода доходила до брюха, и кривлялась луна в бегущих от зверя мелких волнах. Эрвин видел лишь две тени, зато сам был хорошо заметен хищникам. Вскинув длинную морду, первый из них издал все тот же режуще-тявкающий звук. Второй ответил глуше и спокойнее, что, надо думать, означало: не торопись, мол, и меня не торопи, наше от нас не уйдет.

Разумеется, не уйдет. Некуда уходить. А насчет «нашего» вопрос спорный…

У атакуемого с воды, тем более с воды, разлившейся поверх болотной топи, есть некоторые шансы. Хищник, пусть и с перепонками на лапах, не покажет все, на что он способен. Бич – в правую руку, пику – в левую. Запасная пика воткнута рядом, нет надобности нагибаться за ней. «Лань» лежит поблизости, но это тот пряник, перед которым твари обязательно должны попробовать кнута. Иначе они охамеют.

В пяти шагах от островка зверь остановился. Присел на передние лапы, погрузив грудь в воду, показал зубы.

– Подружку ждешь, один не решаешься? – сказал ему Эрвин. – Мужчина, тоже мне…

Зверь издал утробное рычание и, казалось, рыком ответил на подначку. Зверь был прав, осторожничая, а прав среди зверей тот, кто окажется сильнее в конечном итоге. Среди людей, впрочем, тоже, только сила у них измеряется по-другому.

Добыча не бежала, что озадачивало зверя. Поджидая самку, самец широко разинул пасть и подвигал туда-сюда треугольными лезвиями зубов. Действительно, как ножницы…

– Мускулозубый, значит? – продолжал Эрвин. – Зачем тебе такие зубы? И чем ты расплатился за них? Надо полагать, челюсти у тебя слабые, да и шея тоже, верно?

Второй зверь поравнялся с первым. Оба двинулись вперед одновременно – не ринулись, что было бы глупо в топи, а осторожно приближались.

Зато ринулся вперед Эрвин, ринулся со всей стремительностью, на какую еще был способен. Правому зверю – удар бича, левому – удар пикой в морду.

Звери отпрянули, озадаченные. Правый рычаще затявкал, словно подавился, левый завыл. Такого в практике болотных хищников еще не случалось: эта добыча не просто оборонялась – она пыталась нападать!

Эрвин понимал: одного урока им будет мало. Хватит ли двух – тоже вопрос. Человек-счетчик может рассчитать что угодно, если он владеет математическим аппаратом, и найдет решение, если оно вообще существует, – но кто и когда занимался на Хляби созданием математического аппарата, описывающего поведение малоизученных болотных тварей? Кому до них есть дело?

Топча кусты, Эрвин отступил на шаг, и вновь звери медленно двинулись вперед. Теперь они вели себя куда осторожнее, и острие пики лишь скользнуло по морде левого, а правый успел отпрянуть, не попав под удар бича. Спокойнее, сказал себе Эрвин. Им нужен предметный урок, они еще не получили его. Пусть получат.

Он все еще чувствовал себя сильным. Да, Саргассово болото высасывает человека, как паук муху, превращает его в несчастного задохлика с дрожащими коленями и раздираемыми кашлем легкими. Да, болото не дает ему как следует выспаться и поесть, оно давит на психику, оскорбляя все органы чувств, и сводит с ума, – но почему хищники вообразили, что эта добыча стоит усилий и риска? Они ошибаются, только еще не поняли своей ошибки. Когда поймут – кинуть им мясо, отвяжутся.

Шли минуты, а звери еще ни на что не решились. Отступать они явно не собирались, но и не атаковали. Хлестнув бичом по воде, Эрвин заорал, запрыгал и даже поколотил себя в грудь, как бабуин, – никакого эффекта. Мускулозубые понимали только реальную боль. Иногда они обменивались тявкающими звуками, и Эрвин дорого бы дал, чтобы понять их значение. Звери не знали, как нападать на человека, а человек не знал, как прогнать их. Эх, биологи, экологи и этологи Хляби, пропади вы пропадом с вашим единственным скелетом форфикуладонта в столичном музее! Где ваши ученые труды, касающиеся различных аспектов поведения мускулозубых? И где вы сами, и кому, положа руку на сердце, вы нужны в такой замызганной дыре, как Хлябь?!

За спиной хрипло простонал Иванов но, судя по всему, не пришел в себя. Ладно. Эрвин переминался с ноги на ногу. Мокроступы он отвязал, чуть только услышал шлепанье лап по воде, и теперь мог бегать и прыгать по островку как вздумается. В кожаных мокасинах на островке сподручнее, а в топи что в мокроступах, что так – все едино, съедят. На то они и болотные звери.

Возможно, был смысл пожертвовать одной из пик, метнув ее в ближайшего зверя. Эрвин обдумал эту мысль и отверг ее, рассматривая в свете луны грубую и, наверное, толстую шкуру на загривке и боках форфикуладонта. Вот если бы зверь подставил брюхо…

Ага, жди… Как раз этого форфикуладонты делать не собирались. Левый тявкнул два раза, и правый тявкнул в ответ. Тогда левый немного отступил и медленно двинулся вокруг островка, а правый остался на месте.

Надо же, догадались, подумал Эрвин. И часа не прошло, как сообразили взять в кольцо… Теперь все решала скорость действий и точный выбор момента. Пусть положение аховое, пусть завтрашний день не обещает быть лучше вчерашнего и вообще может не наступить для Эрвина Канна, но как же приятны мысли, в которых есть хоть какой-то математический расчет, пусть даже самый простенький!

У хищников тоже был расчет – на то, что жертва будет стоять на месте.

Ошибочный расчет. Эрвин прыгнул вперед, угодив правой ногой в топь, но достал зверя и пикой, и бичом. Хорошо достал – форфикуладонт завертелся на месте, разбрызгивая грязь. Теперь жизнь Эрвина зависела от того, успеет ли он выбраться на островок раньше, чем второй зверь нападет на него сзади.

Вцепившись в жесткую траву на краю островка, Эрвин буквально вырвал себя из топи. Как раз хватило времени упредить прыжок второго зверя. Дважды тонко пропел бич, и зверь вскинулся на задние лапы. Эрвину не хватило мгновения, чтобы развернуть пику и всадить обсидиановый наконечник в брюхо твари. Но он попытался.

Случается, что «поздно» хуже, чем «никогда». В момент удара форфикуладонт уже падал на передние лапы. Удар пришелся зверю в плечо, а в следующее мгновение челюсти сомкнулись на древке, и в руках у Эрвина осталась обыкновенная палка. Секунда, понадобившаяся зверю, чтобы выдернуть из раны обломок пики, стала для Эрвина спасением. Бич свистел и свистел. После второго удара хищник уже не думал о нападении; после четвертого, пришедшегося по морде, – отступил в топь, огласив болото воем.

Сейчас бы вновь атаковать первого зверя, показать ему, кто тут настоящий хищник, а кто может из хищника стать жертвой, – но не было сил. Эрвин тяжело дышал, руки дрожали, подступал приступ кашля, и хуже всего было то, что форфикуладонты это видели. Любой хищник на любой планете превосходно знает, что усталая и больная жертва – очень хорошая, желанная жертва.

А признаки усталости универсальны, их ни с чем не спутаешь.

Бросить, что ли, зверям мясо?

Нет еще. Рано.

Эрвин щелкнул бичом перед носом самца, и тот попятился, озадаченно тявкнув. Самка вернулась и присоединилась к самцу. Раздувшись, чтобы не погрузиться в топь, эти звери лежали в грязной жиже наподобие двух гигантских лягушек. Они явно приготовились ждать. Чего?

Того, что жертва рано или поздно ослабеет? Вряд ли. Скорее – что луна опять скроется в облаках и жертве придется отбиваться наугад.

Слой низкой облачности или густой туман над болотом – это запросто, надежда не беспочвенна. Пока же над головой сияло звездами дивное небо, и малиново-зеленое знамя полярного сияния развевалось над северным горизонтом. Было даже красиво, вот только болото воняло, и воняли звери, вонял гангренозной ногой не приходящий в сознание Иванов, вонял сам Эрвин. Всюду вонь. Даже не верилось, что Саргассово болото возникло само по себе, без участия человека…

Зато человек нашел ему единственное, с его точки зрения, разумное применение.

Большая луна начинала клониться к закату, на востоке появилась вторая – красноватая. Четыре тени от двух зверей легли на воду. Полярное сияние раскинуло алые перья до самого зенита. Далеко-далеко на юге медленно чертил огненный след идущий на посадку шаттл. Шальной метеор чиркнул по небу.

Шло время, а звери не двигались, и это озадачивало. Неужели они решили ждать рассвета? С рассветом шансы человека увеличатся, да еще Иванов может прийти в себя. Вдруг у него от удара в лоб чуток прояснилось в голове?

Ночь далеко перевалила за половину, когда далеко на болоте раздался уже знакомый Эрвину слабый тявкающий звук. Самец моментально вскинул башку и тявкнул в ответ. Эрвин шепотом выругался: самый худший сценарий, который был просчитан наравне с прочими и о котором совсем не хотелось думать, сейчас перестанет быть предположением и станет печальной явью. Эта пара хищников ждала не абы чего – убедившись на опыте, что без серьезной драки жертву не взять, форфикуладонты ожидали подкрепления.

Через несколько минут послышалось характерное шлепанье перепонок по воде, и зверей стало четверо. Вожак второй пары издал несколько тявкающих звуков, на что самец первой пары ответил смесью рыка и шипения: мы, мол, были здесь первыми и останемся ими, хотите охотиться с нами – извольте играть по правилам.

Снова тявканье. Вторая пара попятилась. Но прежде чем она двинулась в обход островка, Эрвин схватил тушку «лани» и изо всех швырнул ее второй паре мускулозубых.

Клацнули челюсти – самец из первой пары попытался схватить мясо в полете. Тушка шлепнулась перед вторым самцом, сейчас же притопившим ее лапой и оскалившимся. А затем произошло то, на что и рассчитывал Эрвин, поступая так, как поступил бы всякий умный человек, даже не будучи вычислителем: разбрызгивая грязь, первый самец налетел на второго.

Топь взбурлила.

Первобытные твари дрались, но дрались только самцы, а самки лишь наблюдали за боем, иногда тявкая. Хуже того, даже не очень внимательный наблюдатель заметил бы: мускулозубые бились головами и хвостами, полосовали друг другу морды когтистыми перепончатыми лапами, но ни один из них ни разу не пустил в ход страшные челюсти. Эта драка не решала, кому жить, а кому умереть.

– Да, вы не люди, – пробормотал Эрвин.

Он осмотрел укороченный зверем шест, достал из подобия внутреннего кармана листообразный осколок обсидиана, подумал и не стал крепить одно к другому. Пика Иванова была еще цела, а этому осколку лучше поработать ножом, чем наконечником. Хотя… шансов все равно почти нет. Можно отбиться от одного зверя, можно драться даже с двумя, если не позволять им напасть одновременно, но один человек против четырех форфикуладонтов ничего не стоит. Он просто пища, и жить ему осталось ровно столько, сколько решат звери с зубами-ножницами. Интересно, когда такие вот ножницы отделяют голову от тела – это очень больно?

Внезапно Эрвин осознал, что его мозг не ведет сейчас никаких расчетов, и это было так неожиданно, что даже захотелось засмеяться от минутной растерянности. Логически ситуация была прозрачнее некуда: ну чего тут считать, и так все ясно, – но где тот мозг, который подчиняется только логике? Даже мозг Эрвина Канна таковым не был. И он, оказывается, сохранил способность удивляться…

Жалобно простонал Иванов. Да-да, надо отдать зверям Иванова, все равно он без пяти минут мертвец. Это самое логичное, более того, единственное решение. Это все-таки лучше, чем самому жрать человечину, и никто не осудит.

Никто даже не узнает. Пропал Иванов в болоте – что ж, не он первый, не он последний. Весьма возможно, что мяса Иванова хватит этой четверке хищников, чтобы нажраться от пуза, и второй человек будет спасен, если только эти звери не имеют волчьей привычки резать всех подряд. И если их по-прежнему будет только четверо…

Эрвин попытался прикинуть в уме вероятность того, что до утра сюда не заявятся новые голодные твари, и не смог. Пусто-пусто было в голове, ясно и пусто. Ни головоломных формул, ни колонок цифр. И совсем не было страха.

Кончился вычислитель? Сгорел и ни на что не годен?

Кажется, да.

А что делают со сгоревшим счетным устройством?

Вот именно.

А если счетное устройство – живое? Тем хуже для него. Кому оно нужно, исключая себя? Да и себе-то, откровенно говоря, не шибко нужно. Что хорошего быть низведенным до уровня обыкновенных человеков? Разве это жизнь?

Тем временем драка в болотной грязи кончилась ничьей. Звери потявкали друг на друга, после чего тушка «лани» была деловито искромсана на части, и каждому из четверки досталось по куску вывалянного в грязи мяса. Просто удивительно, как ловко зубы форфикуладонтов резали плоть и тонкие кости! Глотки тоже отличались повышенной пропускной способностью: не прошло и минуты, как трапеза была окончена. «Лань» исчезла вообще.

Эрвин встал над телом Иванова, щелкнул бичом и рассмеялся прямо в звериные морды. Ну что, готовы? Вам ведь мало, вы не насытились и на четверть, верно? Я здесь, я жду.

…Полчаса спустя он был еще жив, а один из хищников издыхал у края островка, в корчах мешая с грязью свои вывалившиеся внутренности, в то время как трое других сидели в ряд, молча наблюдая за агонией собрата. Один из них лишился глаза, но успел перекусить бич, и теперь у Эрвина остались только осколки обсидиана да два обгрызенных шеста. К счастью, форфикуладонты в количестве более двух плохо умели координировать свои действия, иначе Эрвин был бы уже мертв. Он вертелся ужом и метался по островку, то отмахиваясь шестом от одного зверя, то суя обсидиановый нож в морду второму, то хлеща бичом третьего, и не подпустил хищников к Иванову, при этом умудрившись ни разу не подставить спину. Даже удивительно, как это могло получиться, – но получилось. Впрочем, это уже не имело большого значения.

Кровь текла по предплечью и по ноге. Зубы форфикуладонтов только царапнули руку и бедро, их убийственные стригущие челюсти ни разу не сомкнулись на теле, но и этого было достаточно. Плюс множество мелких ран от когтей. Если звери нападут еще раз, от них уже не отбиться. Если они догадаются выждать полчаса-час – тоже конец и притом без драки, потому что любой человек с такими ранами за это время впадет в беспамятство от кровопотери. И даже если болотные хищники сей момент уберутся восвояси, это все равно конец. Раненому одиночке не одолеть болото, оно сожрет его, как многих других.

Издыхающий зверь дернулся несколько раз, вытянулся и замер. Другой подошел к нему, негромко тявкнул и вдруг заскулил совершенно по-собачьи. Подвыли и два других зверя, а потом все трое, потеряв интерес к убитому, уставились на двух людей – полуживого и полумертвого.

– Своих не жрете? – Эрвин горько рассмеялся. – Вам нужен я? Ну, кто первый?

Сейчас бы напасть самому – возможно, удалось бы прогнать упорных в намерениях мускулозубых, – но с чем напасть? С голыми руками? С палкой? С обсидиановым подобием ножа, способным рассечь шкуру зверя только на брюхе?

Эрвин сделал только один шаг вперед, встав между хищниками и еще дышащим Ивановым. Почему-то он считал важным до последнего мига не подпустить врага к умирающему. Кровавая луна светила ему в лицо, а позади колыхалось зеленое полотнище полярного сияния. Он механически отметил, что небо на востоке, кажется, начало бледнеть, и оскалился в усмешке. Ему не увидеть рассвета.

И пусть. Никто не скажет, что он сдался. Он всего лишь перестал быть вычислителем, а значит, ему придется покинуть этот мир как обыкновенному человеку. Печальная, но не самая плохая участь. Это – возвращение Эрвина Канна. Презирая людей, чьи действия так легко поддавались расчету, он всю жизнь был одинок и, оказывается, страдал от добровольного одиночества. Правда, только сейчас осмелился признаться себе в этом.

Поздно? Нет, сказал он себе, отметив, что на этот раз звери двинулись на него все разом, – пока жив, ничего не поздно…

Правому – наотмашь шестом по морде. Левый увернулся, и сейчас же прыгнул тот, что был посередине. Эрвин успел присесть, взяв шест поперек, принял шестом шею зверя, оттолкнулся ногами и, кувырнувшись, оказался сверху. Зверь щелкал пастью и бил лапами, от одежды Эрвина летели клочья, но он уже не думал ни о боли, ни о двух других мускулозубых. Только бы успеть! И он успел, схватив правой рукой за верхнюю крокодилью челюсть, а левой за нижнюю, изо всех сил рвануть их в стороны. Сухой треск доказал правоту предположения о слабых челюстных мышцах форфикуладонтов, тут же почти над ухом злобно тявкнул другой зверь, а дальше произошло непредвиденное. Зубы-ножницы, готовые вгрызться в человеческое тело, так и не вгрызлись. Большая тень закрыла луну, с неба ударили беззвучные молнии, и Эрвин, теряя сознание, не понял, видит ли он наяву флаер среднего класса «Стриж» или воображение играет шутки с умирающим.

Глава 15

Сковородка

Потолок был серым. Наверное, когда-то он сиял белизной, но те времена давным-давно принадлежали истории. Очнувшись, Эрвин понял, во-первых, что он жив, во-вторых, что он находится в некоем допотопном лечебном учреждении, а в-третьих, что еще ничего, оказывается, не кончено. И это было удивительно.

Спасение пришло в последнюю минуту. Как в сказке. Хотя… бывают ведь в жизни аномалии. Некоторые из них даже приятны.

Сделав такое умозаключение, он снова уснул, ни о чем не думая. Еще будет время подумать. Кто жив, у того всегда есть сколько-нибудь времени.

Снилась всякая дрянь: пузырящаяся грязь, гангренозные головы, лопочущие зловещую чепуху, ножницы с зубами и прокатный стан, куда вместо стального листа засовывали Эрвина Канна. И только напоследок пришло иного рода сновидение: белый-белый мир без верха и низа, без звуков и запахов, без зверья и людей, целый огромный мир для одного человека. И то, что наяву ужаснуло бы, во сне показалось удивительно приятным.

Вновь проснувшись, Эрвин первым делом попытался понять, где он находится. Скосил глаза на обшарпанное медицинское оборудование. Так… И впрямь допотопный госпиталь, скорее даже медотсек с переоборудованной из обычного помещения больничной палатой для особых случаев. Но где? Неужели на материке?

Сомнительно…

Чесалось тело в двадцати местах разом. Там, где когти хищников оставили раны, красовались нашлепки регенераторов, под ними и зудело. Пахло медикаментами, металлом, пластиком и немножко морем. Через примерно равные промежутки времени кровать едва заметно вздрагивала.

Понятно… Волны бьют.

С местонахождением удалось определиться: плавучий терминал для малых космических судов, прозванный Сковородкой. Перевалочная база для контрабанды из негласно одобренного правительством списка товаров и порт для приема или отправки лиц, чье появление на публике нежелательно. Почти каждая слаборазвитая планета имеет нечто подобное, и в Лиге об этом прекрасно осведомлены, но терпят, зная: в ответ на претензии президент вассальной планеты немедленно начнет ныть, что-де правительство не в силах контролировать всю территорию планеты, и требовать субсидий. Вечная и порой очень эффективная игра в дурачка.

Ввозных и вывозных пошлин здесь не брали, зато за счет платы за взлет, посадку, хранение товара и переброску его на материк плавучий терминал имел собственную инфраструктуру, включая медпункт. Администрация, якобы независимая, была на содержании у секретной службы президента. Значит, все-таки вытащить Эрвина из болота приказал Прай?..

Наивный человек так бы и подумал, недоумевая: почему он доставлен на Сковородку, а не прямо на материк? Неужели спасенный был настолько плох, что требовалось везти его куда поближе? Вряд ли. К тому же у «Стрижа» очень приличная скорость…

Нет, скорее всего Прай тут ни при чем.

Свободной от трубок рукой Эрвин провел по подбородку и черепу, круглому, как бильярдный шар. Он был не только тщательно отмыт, но выбрит наголо. Борода тоже исчезла. Надо думать, сегодняшний Эрвин Канн разительно отличался как от вчерашнего дикаря, так и от бывшего советника президента Сукхадарьяна. Не нужно и маскировки.

Но если не Прай, то кто?

Слишком часто служба безопасности играет в свои собственные игры. Поэтому их всегда минимум две. Но жгучий интерес обеих к обретению живого и действующего Эрвина Канна не просматривался у обеих. Эрвин оставил эту версию в тылу и перешел к следующей.

Все-таки Большой Лю?

Маловероятно. То есть спасательная операция могла осуществляться с его благосклонного молчания, однако никак не по прямому приказу. Значит… Уолтер Стаббинс на свой страх и риск?

Похоже.

Даже очень похоже. Эрвин мысленно усмехнулся: пусть вычислитель в нем уснул, и, возможно, навеки, зато применение метода исключения дает подчас неплохие результаты. Нужно быть хотя бы по минимуму подготовленным к первому разговору…

Зная приблизительно водоизмещение и габариты Сковородки, Эрвин попытался для примера решить в уме элементарную задачу: определить мощность, необходимую для удержания плавучего терминала на месте вопреки океанической циркуляции течений, – и спустя минуту сдался. Формулы гидродинамики уплывали за горизонт, цифры не желали подвергаться алгебраическим действиям, промежуточные результаты рассыпались в прах, даже не возникнув. Память просто отказывалась удерживать такой – нарочито малый! – массив данных, а мозг не мог обработать даже то, что удержано. Конец тебе, вычислитель… Спекся. Сгорел.

И кому ты такой теперь нужен?

Никому, если не считать самого себя… и еще одного человека.

Со скрипом откатилась в сторону дверь, вошел некто. Сел на стул возле койки. Над Эрвином склонилась лисья физиономия – маленькие темные глазки, длинный тонкий нос без горбинки и скошенный подбородок.

– Ну-с, как мы себя чувствуем?

Голос был приятный, обволакивающий.

– У медиков спросите, – огрызнулся Эрвин. – Вы ведь не медик.

– Как вы поняли? – улыбнулся лисьелицый. – Вычислили?

– Зачем? Сразу видно.

– Точно, не медик. Меня зовут Андонис Ламбракис, это я вытащил вас из болота. – Визитер помолчал. – Вы не испытываете благодарности?

– Испытываю, испытываю, – сказал Эрвин. – Тронут до глубины души. Молоток, наверное, тоже благодарен, когда его берут в руку, чтобы бить по гвоздю. Давайте-ка без церемоний: над Саргассовым болотом пилоты боятся летать, а вы полетели. Не надо врать, будто из сострадания. Я вам понадобился и не собираюсь изображать, будто я этого не знаю. Чего хочет от меня Уолтер Стаббинс – работы и лояльности? Будет ему и то и другое. Если придем к соглашению.

– О! – Лисья физиономия Ламбракиса изобразила удовольствие. – Прекрасно, что вы все так хорошо понимаете. Успели вычислить, да? Ну конечно, о чем я спрашиваю! Наслышан, наслышан о ваших способностях…

– Да какие там способности! Я не в форме.

– Охотно верю и тем сильнее восхищаюсь. И вы по-прежнему знаете себе цену, несмотря на все, что вам пришлось пережить. Что ж, это неплохо…

– Ближе к делу, – буркнул Эрвин. – Жить я буду, это я уже понял. А как долго проваляюсь? Что это? – показал он на трубочку, идущую к вене на локтевом сгибе.

– Частичное переливание ради восполнения кровопотери, гемодиализ на случай заражения крови, иммуноактиваторы, ну и питательный коктейль, конечно. Жить вы будете. Фельдшер сказал, что регенерация идет успешно, от ваших ран даже шрамов не останется. Завтра вы сможете встать с постели.

– Рад слышать. На орбите у вас, как я понимаю, корабль. Как вы собираетесь доставить меня на него?

Ответ был ожидаемым:

– Выдадим вас за Петрова. Комплекция, правда, не та, ну да ничего, он тут мало светился…

– Петров? – переспросил Эрвин.

– Ну да. Человек, которого мы посылали за вами.

– Он представился мне как Иванов.

Ламбракис захихикал.

– Да, та еще фантазия: Иванов, Петров… Только не рассказывайте мне, что вы с самого начала не поняли, что он назвался вымышленной фамилией.

– Какая разница? Это не сыграло никакой роли. Значит, этот Иванов-Петров…

– Мертв, – жестко сказал Ламбракис. – Мне неприятно об этом говорить, но вы защищали труп. Не стыдитесь, я же понимаю, в каком вы были состоянии… Тут нечего стыдиться. Мы оставили тело на месте – пришлось торопиться. Кроме того, он оказался ренегатом.

– В отличие от меня, – ухмыльнулся Эрвин, – я ведь никому не служил и еще не служу.

– Вот именно, с вас и взятки гладки. Ну, отдыхайте пока…

Ламбракис ушел, и Эрвин перевел дух. Обошлось – его не раскусили. Он угадал, и он нужен, на него делает ставку Уолтер Стаббинс, правая рука Большого Лю. Скорее всего, для публики разыгран демонстративный разрыв между Лю и Стаббинсом, и Лю таким образом вывел – или попытался вывести – из-под удара свои предприятия на Хляби…

Когда нельзя считать, остается только думать, и Эрвин думал. Полтора года назад Стаббинс имел некоторый вес лишь постольку, поскольку был влиятелен Лю Цаоши, – ну а сейчас?

Информации не было – лишь штришки и детальки. Иванов, который на самом деле Петров, работал на Стаббинса, как и Ламбракис. Иванов был отправлен к изгнаннику действительно ради проверки на месте: не свихнулся ли вычислитель от борьбы с болотом и одиночества на острове. Уж если мешать исполнению приговора суда, попадая под серьезную статью, то уж точно не ради полоумного. «Расколовшись» под нажимом Эрвина, Иванов ничего не рассказал о разрыве между Стаббинсом и Лю, а значит, разрыв произошел позднее. Насколько фиктивен этот разрыв – вот вопрос. Кто прочит себя в хозяева вычислителя, не зная, что тот спекся, – Стаббинс или сам Лю?

Можно подождать, пока Ламбракис сам не проговорится, но как поддержать имидж вычислителя, если не делать вид, что вычислил сам и то, и это, и еще вон то?

Штришки, детальки, догадки… И вот важнейший штрих: почему помощь подоспела в последний момент? Слишком много времени заняла подготовка спасательной операции, слишком поздно Стаббинс дал отмашку? Возможно, хотя и маловероятно. Вероятнее другое: решение начать спасательную операцию поступило лишь тогда, когда сумма плюсов перевесила сумму минусов, – а каковы здесь возможные минусы?

Предприятия Лю Цаоши, что же еще. Значит, началось с того, что Большому Лю дали понять: не покушайся на чужое, худо будет, – и тот покорно поднял лапки. Для вида. Тем временем Праем, или руководством его личной секретной службы, или Министерством безопасности (сейчас это не суть важно, хотя второе или третье гораздо вероятнее) была предпринята серьезная попытка уничтожить Эрвина Канна, чтобы ни у кого больше не текли слюнки на этакое сокровище. Но передатчик Иванова работал, и Лю знал, что Эрвин жив.

Знал – и осторожничал.

И лишь когда Эрвин стал защищать Иванова, незадолго перед тем попытавшегося убить его, бесполезного умирающего Иванова, и не отдал его зверью – тогда и только тогда последовала команда: спасать! Почему?

Эрвин тихонько засмеялся. Знания и логика за полчаса привели к ответу, который он не мог, как прежде, в одну минуту получить расчетами. Свою команду Большой Лю подбирал из людей самых разных племен, но принцип подбора всегда основывался на конфуцианских добродетелях и безусловном подчинении нижестоящих вышестоящим. Заподозренному – только заподозренному! – в нелояльности – у Лю всегда были обеспечены большие неприятности. Эрвин не был связан никакими обязательствами, зато Иванов открыто выразил готовность изменить команде ради личного спасения – и был брошен на болоте то ли и впрямь уже мертвым, то ли еще живым. Собаке, мол, и смерть собачья. Зато Эрвин, этот ходячий арифмометр, вопреки сложившемуся мнению о нем показал себя, черт побери, верным товарищем и командным игроком. Спасать такого! Привлечь такого! Вербануть в команду! Несмотря на риск! Распоряжение поступило от Стаббинса, но он, вне всякого сомнения, выполнял все указания Лю…

Спастись не благодаря способности вычислять, а благодаря ее утрате – такого еще не бывало… Эрвин беззвучно смеялся, глядя в серый потолок.

Через час или около того явился старый толстый фельдшер и освободил выздоравливающего от трубок и регенераторных нашлепок. Эрвин не стал задавать ему вопросов, и фельдшер тоже не проронил ни слова. Надо полагать, ему хорошо заплатили, а правило «меньше знаешь – крепче спишь» чрезвычайно полезно для тех, кому не по силам Большая Игра и кто понимает это.

Ламбракис сам принес обед, и не судки с камбуза, а тюбики и колбы для питания в невесомости. Надо полагать, избегая лишнего внимания персонала Сковородки, взял их со своего шаттла. Суп-пюре из моллюсков с каперсами и твердианскими пряностями улетел в рот мгновенно. Блаженство было таким острым, что Эрвин на время позабыл, какими словами сам он крыл космическую пищу, работая гарпунером среди астероидов.

– Не так быстро, – забеспокоился Ламбракис. – Поперхнетесь.

Чрезвычайным усилием воли Эрвин заставил себя отложить ненадолго в сторону тюбик с протертыми фрикадельками.

– Как вы собираетесь вывезти меня отсюда? – спросил он. – В грузовом трюме, конечно?

– В ящике из-под провизии, если вы не против.

– Мне не привыкать, что меня рассматривают как провизию… Сколько человек на Сковородке участвуют в операции?

– Двое помимо меня. Пилот и местный фельдшер.

Эрвин помолчал, изображая мыслительную деятельность. Краем глаза заметил, с каким почтением смотрит на него Ламбракис. Ну как же – вычислитель вычисляет!

– Должно получиться, – сказал Эрвин, легонько кивнув. – Но портачить не рекомендуется. Фельдшер, кажется, не из болтливых, а пилота я не видел.

– Надежный парень, – уверил Ламбракис. – Это он сажал флаер, пока я отстреливал зверей. Сами знаете, не каждый согласится летать над Саргассовым болотом даже днем, а уж ночью…

– Тем лучше. И… когда смываемся?

– Завтра. Одежду я приготовил. Кажется, она не совсем по росту, но лучше ходить в такой, чем нагишом, вы согласны? Двигаться можете уверенно?

Эрвин поерзал на койке. Нигде ничего не болело.

– Да.

– Тогда никаких проблем. В нужный момент – о нем договоримся позже – транспортер притормозит возле медблока, первый ящик от кабины – ваш. У вас будет три-четыре секунды, чтобы пробежать десять метров и забраться в него. Об остальном не беспокойтесь. Как только поднимемся на антиграве, я к вам спущусь. Разгон вы проведете в кресле, как полагается.

– Отличная мысль, – одобрил Эрвин. – Нагло, но в меру. Должно сработать.

– Мое имя Андонис, – похвастался Ламбракис. – Оно означает «неоценимый». Раз уж родители снабдили меня таким именем, приходится соответствовать, хе-хе.

– У вас получается. Но я хочу знать еще кое-что. Давеча вы сказали, что, забирая меня с болота, вам пришлось торопиться. Почему, собственно? Набежала стая зверья?

– Это не зверье, – сказал Ламбракис. – Хотя, может, и зверье, не знаю. Нет, наверное, все-таки зверье… щупальца такие… до неба. Как высунулись шагах в ста он нас, так я и понял, что задерживаться тут, пожалуй, не стоит. Даже стрелять по ним не стал…

– Правильно, что не стали… Так, значит, два щупальца? Точно?

– Ну, до двух-то я считать умею. – Ламбракис усмехнулся.

– Еще один вопрос. Какого цвета были щупальца?

Ламбракис чуть было не всплеснул руками, но остановил себя, сообразив, видимо, что вычислитель не просто так задает странные вопросы. Ему зачем-то надо это знать.

– Вообще-то ночь была, – пробормотал он. – Чуть-чуть светало, но в общем еще ночь. Лунная, правда… Нет, насчет цвета ничего не скажу.

– А форма? – продолжал допытываться Эрвин. – Это животное называется язычником, их тут два вида… Щупальце в сечении круглое или уплощенное? С бахромой отростков по краям или без?

Лисье личико Ламбракиса сморщилось, как будто лиса из эзоповой басни добралась-таки до винограда, а он и впрямь оказался кислым.

– Вроде была какая-то бахрома или еще что-то… Погодите… Да, точно была! Одно щупальце спроецировалось на луну, и были на нем мелкие отростки!

– Уверены?

– Видел, как вас вижу!.. Это имеет значение?

– Любая мелочь имеет значение, – важно сказал Эрвин, и Ламбракис замолчал, снедаемый любопытством, но так и не осмелился поинтересоваться сутью вопросов вычислителя.

Почему два щупальца?.. Как только Ламбракис ушел, забрав с собой пустые тюбики, Эрвин откинулся на подушку, закрыл глаза и попытался найти ответ. Он знал, что ответ просто так не дастся, а вернее всего – ответов будет несколько, выбирай.

Выбрал неправильно – плати за ошибку. Никто, кроме тебя, в ней не виноват.

Но ведь можно и не выбирать! Можно улететь к чертовой матери с Хляби, никогда больше не увидеть Саргассова болота, встретиться со Стаббинсом, сломаться на первой же проверке и то ли долгие годы работать на дядю мелкой, лишенной всякого влияния сошкой, то ли быть вышвырнутым на дно жизни без денег, жилья и работы. Конечно, последнее все-таки лучше, чем в благополучном дикарстве дожить до старости на одном из Счастливых островов, и много лучше турпоходов по болоту…

И все же это не жизнь.

Мог ли язычник, в какой-то степени управляемый Кристи, догнать путников?

Да, если двигался безостановочно. Разумеется, ему надо время от времени отдыхать и питаться, он подстерегающий хищник, а не марафонец, – но разве знал он, беря в симбионты существо с развитым мозгом, на что способна женщина в исступлении? Бедный донный моллюск…

Но второй?..

Случайность?

Возможно. Строго говоря, оба язычника могут быть никак не связаны с бедной Кристи, мало ли язычников в болотных глубинах…

Была, однако, и другая возможность. Обдумывая ее, Эрвин незаметно отключился, подчиняясь требовавшему сна организму, и был разбужен толстым фельдшером, принесшим ужин – все те же тюбики.

– Ваш друг зайдет позже, – только и сказал эскулап в ответ на вопросительный взгляд, и Эрвин принялся за еду.

Ламбракис заглянул в палату поздно вечером. Под мышкой он держал сверток.

– Завтра в одиннадцать тридцать, – сообщил он. – Возьмите часы. На фельдшера не надейтесь – свое дело он сделал, а дальше ничего не видел, ничего не знает… Вот одежда, в ней вы будете смахивать на медика. Обувь тоже там. Советую вам размять мышцы, только не перетрудитесь и не покидайте этот отсек. В одиннадцать двадцать пять вы выходите, поворачиваете налево, затем направо до двери с малым иллюминатором. Стойте там, пока поблизости не остановится транспортер. Он красный и немного облезлый. В кабине будет сидеть чернявый парень в желтой майке. Дальше делаете так, как мы договорились. Помните?

– Конечно. Но…

– Я что-то упустил? – забеспокоился Ламбракис.

– Безусловно, – сказал Эрвин. – Есть одна закавыка, нюансик такой. Вы вытащили меня из болота вовсе не из милосердия, а потому что я нужен Стаббинсу. Для той же цели вы намерены увезти меня с этой планеты. Мы даже обговорили детали. Но вы так и не спросили меня, хочу ли я лететь.

Только одно мгновение лисья физиономия Ламбракиса выражала растерянность, но сейчас же закаменела, как у мелкого хищника, готового к любому повороту событий.

– Неужели не хотите?

– Я ничего не знаю об условиях.

– Поверьте, останетесь довольны, – пообещал Ламбракис.

– Одно условие я имею прямо сейчас, – продолжал Эрвин, как бы не слыша собеседника. – Если вы выполните его, то прочие мои требования могут быть значительно снижены. Если не готовы, то я никуда не лечу… Только не надо грозить выдать меня людям Прая. Вы этого не сделаете, скорее убьете. Но тогда останетесь ни с чем.

Ламбракис думал, сжав губы в ниточку.

– Ладно, – сказал он, – слушаю ваше условие.

– Я намерен задержаться на Хляби еще на несколько дней. Мне нужно судно небольшого тоннажа и обязательно с мощной лебедкой. Нужны вы и ваш пилот, сколько бы ни стоила его храбрость. Автоматический экспедиционный реаниматор в исправном состоянии и полностью заряженный. Оружие: три ручных лучемета как минимум. Тросы, крюки и прочее, что можно найти на складе и довести до ума в мастерской. Полагаю, все это можно достать здесь, на Сковородке.

– Не знаю… – Ламбракис пребывал в растерянности.

– Найдете, – без тени сомнения сказал Эрвин, – иначе какой же вы, к черту, Неоценимый? Свяжитесь со Стаббинсом, у вас ведь есть связь, и скажите ему, что если дело выгорит, то я его должник. И ваш тоже. Последнее можете Стаббинсу не говорить.

Ламбракис даже не улыбнулся шутке. Молчал, обдумывая перспективу.

– Язычника поймать хотите? – спросил он после раздумья.

– Точно.

– Без оружия вы никак не обойдетесь?

– Либо вы мне доверяете, либо уж тогда сразу переходите к плану «Б». Что там у вас для меня предусмотрено? Наркотик в вену и тушкой на орбиту?

– А реаниматор вам зачем?

– Сами увидите, если все получится. И вот еще что: вам придется вытащить с Хляби не только меня, но и еще одного человека. Справитесь? Если да, то и я вас не забуду, когда выпадет случай.

– Кто этот человек? – спросил, насторожившись, Ламбракис.

– Женщина, – ответил Эрвин. – Просто женщина.

Глава 16

Фиаско

Судно называлось «Эсмеральда», хотя название «Квазимодо» подошло бы ему куда больше. Неведомый корабел, спроектировавший эту посудину несколько десятилетий назад, в последнюю очередь думал о красоте линий и оптимальной крейсерской скорости. Зато о грузовместимости, прочности и мореходности он подумал как надо. За пять десятков лет ни полярные льды, ни морские чудовища, ни тайфуны не сумели утопить «Эсмеральду», хотя не раз пытались и раздавить, и переломить, и швырнуть на какой-нибудь особенно острый скальный зуб. Шкипер уверял, будто бы девять лет назад, когда «Эсмеральда» попала в «глаз» совсем уж невероятного урагана, судно перевернулось кверху килем, но благополучно выправилось, и приводил в доказательство отпечатки чьих-то грязных подошв на потолке рубки. Наверное, врал, но судно и в самом деле было крепкое. Ламбракис уверял, что выбрал самое лучшее из того, что можно было найти за короткое время. В качестве аргумента он указывал на новенький и не самый дешевый комплект автоматического управления ходом: дескать, на развалюху такое не поставят, смысла нет.

Пожалуй, он был прав. Облазив трюмы от бимсов до льял и изрядно выпачкавшись, Эрвин убедился в прочности набора и отсутствии кое-как исправленных повреждений. Грязнуха «Эсмеральда» вполне годилась для задуманного дела. Возможно, она была чуть великовата, но с этим недостатком Эрвин легко примирился: все-таки не катер, как можно было ожидать. Не поскупился Ламбракис. А грязь… ну что грязь? Можно и потерпеть. Чистыми бывают только лед и пламя, но человек жить в них не может. Зато при всей грязи и уродливости судно несло целых две грузовых стрелы, не считая мощных лебедок на брашпилях. Последние лет двадцать «Эсмеральда» вместе с полудюжиной подобных же страшилищ курсировала между Сковородкой и восточным побережьем, возя с молчаливого одобрения правительства контрабандные грузы, без которых отсталая планета навеки останется в аутсайдерах и которые, по правде сказать, не очень-то помогают ей поменять статус на более высокий, но все-таки позволяют не опуститься еще ниже.

Сейчас на судне находилось четверо людей; из обычной судовой команды – только шкипер. Настоявший на этом Ламбракис опасался распространения информации. Сколько «неоценимый» заплатил шкиперу за фрахт и работу, сколько приплатил «за страх», сколько надбавил за молчание – о том Эрвин не спрашивал.

Полузаконная, а то и вовсе незаконная работа порождает порой удивительные типы. Шкипер был колоритной фигурой – ростом на голову выше других, узкоплечий и настолько тощий, что казалось, самый незначительный бриз может сдуть его за борт. Он носил грубую брезентовую куртку, без тени смущения утверждая, что эта семейная реликвия много столетий назад принадлежала его далекому пращуру-китобою с Земли, и выцветшую заплатанную треуголку с остатками плюмажа, без которой (по его же словам) ни один уважающий себя китобой не отправлялся на промысел. Эрвин промолчал, сдержав улыбку, а Ламбракису и пилоту «Стрижа» было наплевать. Сдержанная реакция слушателей не остановила шкипера, он то хвастался, то молол чепуху, а когда не молол, то пыхтел трубкой, каковую набивал сушеными гифами грибов с подпольных плантаций Прокны, блаженствовал, пуская изо рта дым и слюни, и производил впечатление человека, доживающего последние часы. Ламбракис, правда, уверял, что шкипер находится в таком состоянии последние лет десять, превосходно себя чувствует и переселяться в лучший мир не планирует… Все равно казалось, что шкипер вот-вот свалится и перестанет жить.

Эрвину пришлось признать в нем профессионала, когда у второго, считая с севера, острова шкипер, указав на узкую полосу жидкой грязи между сушей и нетронутым болотным ковром, уточнил: «Сюда?» – и после утвердительного ответа ювелирно ввел «Эсмеральду» в грязный канал, ни разу даже не царапнув днищем.

– Пусть курит хоть свои носки и болтает что хочет, – шепнул Эрвин хмурому Ламбракису. – Я таких повидал: запрети ему вести себя по-своему – надуется.

– Терпения с ним нет, – пожаловался Ламбракис. За те трое суток, что «Эсмеральда» шла от Сковородки к архипелагу, шкипер успел расшатать ему нервы.

Пилот установленного на баке флаера, напротив, относился к шкиперу с абсолютным спокойствием, как и, наверное, ко всему на свете. Невысокий и щуплый, он походил бы на подростка, если бы не пробивающаяся в волосах седина. За минувшие дни Эрвин только и узнал о нем, что зовут его Рамон, что на Хляби у него семья и что семья будет рада тем деньгам, которые он уже заработал и еще заработает. Разговоров он не избегал, но отвечал односложно, предпочитая коротать время в молчании, и очень много возился с флаером, вдумчиво и без спешки перебирая его потроха. Казалось бы, при такой комплекции человеку логичнее быть холериком, ан нет – флегматик чистейшей воды.

Следуя каналом, обогнули северный мыс. Отсюда не было видно океана, и пахло здесь совсем по-другому. За время, проведенное на Сковородке, Эрвин отвык от приторно-гнилостного запаха болота. Пришлось привыкать вновь, и на второй день он уже не обращал внимания на вонь, а на третий попросту не чувствовал ее.

Швартовы завели на берег, зацепив носовой за ствол исполинского дерева, а кормовой за каменный клык, подтянули судно к острову и посадили «Эсмеральду» на песчаную мель. Побродив с дубинкой по острову, Эрвин притащил целую связку «зайцев». Одну тушку он отдал шкиперу, непременно желавшему попробовать местную дичь в тушеном виде, а пять других тушек обвязал вокруг крюка о четырех растопыренных жалах. В прошлой жизни этот крюк был якорем мелкой, не крупнее катера посудины, а теперь, отчищенный от ржавчины и хорошенько заточенный, стал крюком для ловли язычника на наживку.

Наживленный «зайцами» крюк с волочащимся за ним тросом затащили флаером на болото, оставили там и стали ждать. На второй день крюк прорвал своей тяжестью болотный ковер, и пришлось тащить его на судно грузовой стрелой, отмывать из шланга и вновь забрасывать. Шкипер плясал на крыше рубки, улюлюкал и махал треуголкой.

На третий день появились змеи.

Эрвин поднялся на флаере с Рамоном. Он палил из лучемета до тех пор, пока не поджарил последнюю, как ему казалось, змею, и наслаждался, убивая гнусных тварей. Тем не менее наживка оказалась попорченной, а на следующее утро вообще никуда не годилась.

Повторили все с самого начала и стали ждать.

Солнце, хоть и осеннее, пекло, как на курорте. Эрвин вспоминал Новую Бенгалию с ее почти земной сменой времен года и не знал, радоваться ему жарким дням или огорчаться. По хорошей погоде по зыбуну, который не норовит каждую секунду расползтись под ногами, даже Иванову, пожалуй, удалось бы достичь материка, а дальше… вычислитель придумал бы, что делать дальше.

Но нет Иванова. Нет уже и вычислителя, и не скажешь, во благо палит оранжевое солнце или во вред. Эрвин и сейчас понимал, как подступиться к задаче, но не мог ее решить и страдал от безделья. Оставалось только глядеть и глядеть на наживку, глядеть до рези в глазах, слушая в десятый раз, как примостившийся рядом шкипер, старательно набивая трубку инопланетной наркотой, рассказывает историю про рейс к Корявому мысу и ныне покойного судового кота Юшку, да будут к нему благосклонны кошки в кошачьем раю.

– …ветер два балла, вест-норд-вест, волна три балла, но крутая, как на мелководье бывает, бушприт твою в буссоль. Бац в борт. Бац. Бац. А у меня пассажирка была, негабаритный груз сопровождала, Патрицией звали. Стерва первый сорт, где только таких делают? Во-от… Шасть ко мне в рубку: шторм, говорит, мне дурно, поворачивай по ветру. Я ей так ласково: с чего бы? Нормально, говорю, идем, смойся отсюда, мачту тебе в зад, зелень подкильная. Во-от… Куда там – раскалилась, аж шипит. Грозить вздумала, а тут ей Юшка ка-ак под ноги подвернется! И волна в борт – бац! Бац! Во-от…

Один раз этот рассказ о славной победе кота над стервой еще можно было выслушать. Но не десять!

Эрвин не находил себе места, не мог это скрыть и еще больше нервничал, видя, как Ламбракис внимательно присматривается к нему. Язычник все не шел и не шел на приманку. Наскоро смастерив плетенки на ноги, Эрвин часами топтался по зыбуну – ничего не помогало. По поводу дымного костра вышла перебранка: Ламбракис шипел, что это демаскировка. Костер все же был разожжен и поддерживался двое суток, но все без толку. Кристи не реагировала на сигнал.

– Могу дать еще сутки, – тусклым голосом сказал Ламбракис. – Мне жаль, но Стаббинс теряет терпение. Это его слово, не мое.

– Он не хочет получить старательного и абсолютно лояльного соратника? – поинтересовался Эрвин.

– Договаривайтесь со Стаббинсом, – отрезал «неоценимый».

– Мне нужно хотя бы трое суток.

– Договаривайтесь со Стаббинсом…

Нетрудно было догадаться, что по истечении суток Эрвин будет доставлен к Стаббинсу хотя бы и силой. И ясно было, что скрывать утрату уникальных способностей удастся очень недолго. Чутье подсказывало: Ламбракис уже сомневается. Нужен результат.

Конечно, можно было попытаться сбежать и начать все сначала…

Нет, решил Эрвин. Это на самый крайний случай.

Где ты, Кристи? Где моллюск, который принадлежит тебе, как и ты принадлежишь ему? Может быть, ты больше не в силах гонять его туда-сюда по дну болота?

«Клюнуло» в полдень. Бугор вздулся не так мощно, как раньше, но исправно прорвался на вершине, и в небо устремилось щупальце, и было оно лимонно-желтым с поперечными светло-зелеными полосами, бахромой отростков по краям и точками глаз. Какое-то не очень длинное щупальце, да и бугор невыразительный, но, возможно, в том месте глубина, яма на дне…

Щупальце ударило по наживке и в два счета уволокло ее вниз вместе с крючком и разматывающимся тросом. «Подсекай!» – закричал Эрвин шкиперу, и тот, в один миг выпав из сомнамбулического состояния, вынул изо рта трубку с зельем и кинулся к пульту управления грузовой стрелой…

Дернуло так, что стрела крякнула и заскрипела, а «Эсмеральда» дала крен. Задрожали тросы. В лесу на острове затрещало дерево. Барабан лебедки дернулся раз, другой и начал с натугой вращаться, вытягивая трос. Попалась тварь! Эрвин отметил, что Ламбракис достал ручной лучемет, а Рамон проворно карабкается на крышу рубки, где установлен такой ган, что им при желании можно потопить и судно. Теперь оставалось лишь молиться неведомым силам, просить бога, провидение, случай, да кого угодно: только бы выдержали тросы… Должны выдержать, их специально выбирали… Только бы не сломалось дерево, не раскрошилась скала, только бы «Эсмеральду» не сорвало со швартовов… Нет, не должно… Только бы «неоценимый» и пилот не стали с испугу палить куда попало… Оба проинструктированы, но все же…

– Ого-го! – орал, выпучив глаза, шкипер. – Тянем рыбку! Тянем!

Тот, кого он назвал рыбкой, вдруг дернул и уперся так, что барабан лебедки перестал вращаться. Но нет, потихоньку пошел вновь… пошел!

Шагах в сорока от борта вырос бугор и сейчас же лопнул. Взметнулось полосатое щупальце, высоко взлетели комья грязи. Показалось и само тело язычника – огромное, скользкое, мертвенно-бледное, как кожа покойника. Ошметки болотного ковра скатывались по нему и шлепались в грязь. Дрожал трос, выл двигатель лебедки. Крен судна увеличился. Извивающийся «язык» чудовища ощупал фальшборт и полез на палубу. «Бегите!» – закричал Ламбракис.

Бежать не было необходимости: «неоценимый» уже стрелял, а мгновением позже лучемет Рамона отделил от язычника его «язык». Гигантское щупальце немного подергалось, обмякло и сползло за борт. Отростки на нем еще шевелились, а темные, как дно болота, глаза, казалось, смотрели на Эрвина с немым укором.

Язычник показал меньшие щупальца – гладкие и безглазые. Скорее ложноножки, чем хватательные конечности. Моллюск еще сопротивлялся, еще дергался, норовя сорваться с крюка, но был подтянут к самому борту. «Эсмеральда» накренилась чуточку сильнее. В лесу с шумом упало дерево, но теперь это уже не имело значения.

– Не стрелять! – крикнул Эрвин.

Рамон повиновался. Ламбракис тоже перестал палить, но держал оружие на изготовку и вид имел самый серьезный – ни дать ни взять лис, защищающий свою нору. Не приходилось сомневаться, что он выстрелит при малейших признаках опасности для своего подопечного.

– Я сам, – сказал Эрвин.

Только теперь он достал свой лучемет. Делить с кем-то ответственность? Ну уж извините!

Забегая то с одной стороны твари, то с другой, опасно перегибаясь через фальшборт, он отстреливал ложноножки до тех пор, пока язычник не превратился в огромный вздрагивающий обрубок. Тогда вновь заработала лебедка, и подтянула умирающего гиганта к самому фальшборту.

– Выше! – кричал Эрвин. – Еще выше! Вира!

За округлым телом язычника потянулись из болота какие-то наросты, похожие на виноградные грозди. Вдруг коротко ухнуло. То ли издыхающий язычник бурно испражнился, то ли внутри него внезапно лопнул какой-то бурдюк, покрывший жидкую грязь желтой пеной, а только в нос ударила такая вонь, что Ламбракис с протестующим воплем кинулся на бак, Рамон полез на мачту, а шкипер заперся в рубке. Боясь потерять сознание, Эрвин кромсал и кромсал чудовище, строгая его с боков до тех пор, пока мог задерживать дыхание. Отбежав, вдохнул свежего воздуха. Закашлялся. Вдохнув еще, бросился останавливать лебедку и поворачивать стрелу…

Груда зловонной плоти лежала частью на палубе, частью на крышке трюмного люка – уже не грозный донный моллюск, а жалкий его огрызок. Наверное, внутри него имелось какое-то подобие хрящевого скелета, не то студенистая масса попросту растеклась бы от носа до кормы. Круглое, как у кальмара, ротовое отверстие, было плотно сжато, острые зубы почти перетерли сверхпрочный трос. А в промежутке между ротовым отверстием и гроздьями слабо дергалось, пытаясь освободиться, оплетенное какими-то нитями совсем другое существо, настолько же чужеродное язычнику, насколько жизнь противоположна смерти.

Не Кристи. И даже не человек.

Это была «лань» – одно из тех пугливых животных, какие служат пищей любому болотному хищнику, включая человека, если тому очень уж повезет. Это была всего-навсего «лань».

Симбионт.

Пришлось вновь отбежать к наветренному борту продышаться, и этим дело не кончилось – Эрвина стошнило. Когда он, утирая глаза, вернулся, животное уже наполовину освободилось из плена. Некоторые нити рвались, другие, не сильно вросшие в плоть, попросту отваливались. Увидев Эрвина, «лань» задрожала, издала короткий жалобный звук и удвоила усилия.

– Вот как, значит, – сказал Эрвин, присев на корточки. – Дышишь… Это хорошо, что ты можешь дышать. Ну-ну, не бойся меня, не обижу…

Он не помогал животному. Пусть, пусть выпутывается само. Пусть выпутается и покажет, что осталось жизнеспособным, это очень важно. Но почему легкие «лани» не залиты по самую гортань черной торфяной водой?

Вычислитель, возможно, нашел бы точный ответ – Эрвину пришлось довольствоваться догадкой. Симбионт не вдыхает – он только выдыхает. Кислородом его снабжает язычник, но он-то откуда берет кислород? Под болотным ковром его нет. Ответ может быть только один: опять симбионты. Вот эти гроздья, скорее всего, битком набиты микроорганизмами, жрущими то ли метан, то ли еще какую-нибудь дрянь и выделяющими кислород как отход жизнедеятельности. Что одним яд, то другим дыхание. Это ж какая, однако, должна быть у них биохимия, чтобы продуцировать кислород без фотосинтеза! С ума сойти… Но живое гораздо на выдумки, природа изощрена в хитростях. Она всегда находит выход.

А ведь этак и реаниматор, пожалуй, не понадобится…

Животное вскочило на тонкие ноги – и сразу рухнуло. Забилось, бестолково лягая воздух перепонками на пальцах. Ну-ну, остынь, животинка. Не все сразу. Мышцы отвыкли от работы, кости обеднели кальцием, координация нарушена… Это пройдет, пройдет…

Из-за угла рубки показался Ламбракис. Шел, закрывая рот и нос платком, и целился то в груду плоти язычника, то в «лань».

– Не надо стрелять! – крикнул ему Эрвин. – Опасности нет!

– Зато вонь есть, – прогундел сквозь платок Ламбракис. – Теперь-то можно сбросить эту мерзость за борт?

– Можно.

Туша поехала вверх, в сторону и повисла на тросе за бортом. Ламбракис пережег выстрелом трос. Взметнулась грязь.

Рамон спускался с мачты. Что-то орал шкипер, не покидая рубки. Сообразив, что его никто не слышит, он распахнул дверь, но сейчас же скривился от вони и, к счастью, замолк. Брезгливо ступая по изгаженной палубе, «неоценимый» приблизился к Эрвину. Поддернув штаны, сел на корточки рядышком.

– Ну и как? – спросил он.

– Это не тот язычник, – процедил Эрвин.

– Вижу. И что теперь?

– Это вообще еще детеныш… Тот, что нужен мне, крупнее.

– Я спрашиваю, что теперь, – повторил Ламбракис. – У нас нет времени.

– Вы дали мне сутки, – напомнил Эрвин. – Они еще не прошли.

Ламбракис тяжело вздохнул, изображая участие.

– Осталось десять часов, и они ничего не решат. Надо перебраться на другое место, подальше от этой тухлятины. Надо опять крепить судно к берегу. Надо ладить новую снасть… Может, не станем зря тратить время?

– Я прошу у вас еще одни сутки, – глухо проговорил Эрвин. – Только одни сутки, не больше. Не съест же вас Стаббинс в самом деле.

– Съесть не съест, а шею намылит, – сказал Ламбракис и для чего-то встал. А когда Эрвин вновь взглянул на него, то первым делом увидел направленное на него оружие. – А ну-ка бросьте свою игрушку на палубу.

– Дурные это шутки, – сказал Эрвин, косясь на лучемет.

– Возможно, возможно… – Ламбракис отошел на два шага, делая бессмысленным любую попытку обезоружить его. – Бросьте свой лучемет, я сказал, и подтолкните его ко мне. Выполняйте, не то мне придется доставить Стаббинсу порченый товар. Вот так, вот и молодец… – Отбросив ногой лучемет Эрвина в сторону, «неоценимый» рассмеялся коротко и зло. – Впрочем, вы и так порченый товар, если я не ошибаюсь. Мой должник, вы сказали? Я бы с голоду помер, если бы мне так долги отдавали…

– О чем вы?

– Неужели все-таки ошибаюсь? – Ламбракис откровенно глумился. – Суперумник перемудрил сам себя, ну надо же! Хотя… эх, была не была, я могу дать еще одни сутки. Считайте, что ваша взяла, – но только при одном условии.

– Ну? – резко спросил Эрвин, догадываясь и холодея. – Что еще за условие?

– Совсем простое. Вы прямо сейчас ответите мне на один вопрос.

– Слушаю!

– Сколько будет шестьсот восемьдесят девять умножить на девятьсот восемьдесят шесть?

Глава 17

Кому кота в мешке?

Эрвин угрюмо сидел на крыше рубки, свесив ноги на запад. Безоружный, получивший совет не глупить, предупрежденный на всякий случай, что настроенный на Рамона флаер угнать не удастся, подавленный, он смотрел вниз, где тощий, как глист, шкипер поливал палубу из брандспойта. Вода журчала в шпигатах, унося кровь и слизь донного моллюска. Когда струя ударила в «лань», та неожиданно вскочила на ноги и совершила феноменальный прыжок через фальшборт. Эрвин следил за тем, как, выбиваясь из сил, животное медленно одолело полосу грязи, как оперлось передними лапами о край болотного ковра, долго примеривалось и вдруг одним рывком вытянуло себя из жидкого на зыбкое. Помотало головой на тонкой шее, крикнуло что-то, шарахнулось от крупной змеи, спешащей к останкам язычника, – и прыжками унеслось прочь. Если кому-то повезло в этом деле, так это только «лани»…

Хотя и это спорный вопрос. Возможно, будь «лани» разумными, у них почиталось бы за счастье попасть в симбионты к язычнику?

Нет, вряд ли. Зачем бы тогда Кристи гонять свою зверюгу по болоту за Эрвином? В память о былом?

Просто жить – это еще не счастье. Кристи мечтала об освобождении. Ведь Эрвин такой умный, верный и сильный, он что-нибудь придумает!

Не придумал. И тогда она придумала сама – отсюда и второй язычник рядом с ней. Язычник для Эрвина.

Он понял это еще на Сковородке. И знал, что не хочет таких опытов над собой, и хотел обойтись без крайностей…

Не вышло.

Ламбракис. Проницательная скотина. Понаблюдал – и понял.

– Так или иначе, а я тебя вывезу с Хляби, – сказал «неоценимый», отбросив всякий политес. – Сиди и не дергайся. Пусть Стаббинс решает, стоишь ли ты того, чтобы тебя использовать, а я умываю руки.

– Значит, тебе уже не нужна моя протекция? – В Эрвине проснулась ирония.

– Твоя? Не смеши.

– Мой дар может восстановиться. А с ним и положение…

– Раньше тебя в гроб положат. – Ламбракис не захотел больше разговаривать.

Тяжело не быть вычислителем… Черепаха без панциря или бритый еж – вот что такое обыкновенный человек. Ценен только своими знаниями, но из-за них же и опасен. Выдоить и утилизировать.

«Эсмеральда» шла грязным проливом кормой вперед, удерживаемая автоматикой на том же курсе, каким залезла в пролив. Большие комья грязи затягивало под днище, рубило винтами на малые комья и выбрасывало перед форштевнем. Шкипер настоял, чтобы пассажиры оставались пока на судне, – наверное, страшно ему было представить себя один на один с Саргассовым болотом… Как ни медленно шло судно, а еще полчаса – и оно выберется в открытое море, а там Ламбракис не станет медлить. Шкипер и один как-нибудь доведет «Эсмеральду» до Сковородки. К этому времени Эрвин Канн, хоть тушкой, хоть чучелом, будет доставлен на орбиту, где Уолтер Стаббинс решит его судьбу. Вряд ли она будет завидной…

Эрвин не слушал, как шкипер ругается с Ламбракисом из-за помятого фальшборта и потерянного троса. Он вспоминал себя на Новой Бенгалии – молодого, самоуверенного, отлично представляющего себе свои блистательные перспективы и работающего именно в этом направлении. Удача следовала за удачей, и он уже видел свой «потолок» на этой скучной планете, знал, что через несколько лет достигнет его, и понимал, что этого обидно мало. Его занимал вопрос, с какой ступеньки соскочить и куда. Земля и подчиненные ей планеты не рассматривались в принципе – у них все было в прошлом, Уния Двенадцати Миров также клонилась к упадку, зато Лига еще не достигла апогея своего могущества. Значит, на Терру? Обыкновенный честолюбец так и сделал бы, самонадеянно мечтая распихать локтями толпы таких же молодых честолюбцев, каков он сам, но Эрвин презирал торопливость в важных расчетах. Перебраться на могущественнейшую планету Лиги, не потеряв ни одной ступени карьеры и не упершись лбом в бетонную стену, следовало с подходящей стартовой площадки. Новая Бенгалия для этого не годилась. Нужен был другой мир, не самый благополучный, недовольный метрополией, а главное, возглавляемый другим политиком – хитрым, смелым, решительным и фрондирующим. Поднять такого человека повыше, подняться вместе с ним самому – и ждать предложения с Терры. Предложат. Лигой правят не дураки, а прагматики. Терра всегда старалась переманить к себе наиболее талантливых карьеристов с периферии. Кто ж не знает, что абсолютная преданность встречается только в рыцарских романах?

За талантами тянутся посредственности, нередко обходя и топя талантливых. Так всегда было и всегда будет. Одна из вечных историй успеха и неуспеха, вожделений и зависти, жизни и смерти. Банальная в общем-то история, неинтересная…

Эрвин думал о Джанни Риццо.

…В тот раз они встретились на входе в бар «Зеленая сколопендра» – Эрвин и Джанни, особь альфа и особь бета в одной стае. Тогда Джанни лишь начинал понимать, что такое Эрвин Канн, но понял уже достаточно, чтобы держаться за ним в кильватере, и был настолько умен, что всячески скрывал это от посторонних. «Сколопендра» славилась демократичностью царивших в ней нравов и кухней, но не дешевизной. Вечером накануне уик-энда здесь можно было встретить и компанию служащих невысокого ранга, и одетого, как чучело, туриста, и лощеного типа с ранними залысинами и юной любовницей, глядящего сквозь людей как бы сонными глазами, и вообще кого угодно из числа тех, кто мог заплатить за приятный вечерок и был пропущен ментодетектором агрессии на входе. Свободный столик нашелся шагах в десяти от стойки. Заказали по коктейлю того же названия, что заведение.

– Давненько я тебя здесь не видел, – сказал Джанни, рассматривая вертлявую многоногую тварь в своем стакане. Коллоидный фантом вел себя как настоящая сколопендра, вовсю шевелил лапками, извивался, бросался на стеклянные стенки и соскальзывал вниз. Можно было подумать, что Джанни обращается не к Эрвину, а к фальшивому членистоногому, судьба которого – раствориться в коктейле минуты через три.

Тварь в стакане Эрвина вышла менее удачной, шевелилась вяло и смахивала скорее на морской огурец. Эрвин размешал ее трубочкой и не ответил.

– Неважно выглядишь, – продолжал Джанни, внимательно разглядывая Эрвина и на сей раз адресуясь явно к нему. – В гроб себя загонишь.

– Только не себя. – Эрвин осторожно потянул через трубочку коктейль и ничего не выразил на лице.

– А… Ну, не спрашиваю, кого. Все равно ведь не скажешь. Надеюсь, не меня?

– Пока никого.

– Что так?

– Лишние хлопоты. Не тот еще уровень.

– Тогда чем ты занят? Иногда ведь и отдохнуть не вредно…

– Видишь – отдыхаю.

– Гениям тоже надо расслабляться, а?

Эрвин опять смолчал. Пососав трубочку, Джанни оглядел бар, задержав взгляд на группе девушек перед стойкой, и вновь обратился к Эрвину:

– Кое-кто называет тебя выскочкой.

– Только кое-кто или многие? – Эрвин поднял бровь.

– Ну… пожалуй, многие, – признал Джанни.

– Имеют право.

– Прости, дружище, но ведь всем известно, что ты вылез из дыры… Только не обижайся.

– Ошибаешься, – холодно сказал Эрвин.

– То есть?

– Я не вылезал из дыры – я из нее вырвался. Как пуля. И уж конечно, не для того, чтобы остановиться в полете.

Джанни помолчал, подумал и решил не развивать эту тему.

– Болтают, будто ты ходишь на университетские лекции как вольнослушатель, – проговорил он.

– Устаревшая информация. Уже не хожу.

– Надоело?

– Самому быстрее. Лекции – для дебилов. Профессор два часа толчет воду в ступе. Сам давно мохом зарос, ошибки лепит. Я указал на одну – слово за слово, скандал вышел. Другой бы на его месте спасибо сказал, а этот велел не пускать меня на лекции. Оно и к лучшему.

– Экономика? – заинтересовался Джанни. – Теория управления?

– Прикладная математика.

– Ну, это одно и то же.

– Конечно. Как жидкость вообще и этот коктейль. – Эрвин не отрывался от трубочки, пока не опустошил стакан наполовину. – М-м, вкусно.

– Не могу поверить, что ты сам не захотел устроить тот скандал, – заявил Джанни. – Ты ведь все просчитываешь, а свое поведение в особенности. Как это называется… забыл…

– Нормативный анализ.

– Вот-вот, он самый! Скажешь, скандал вышел случайно?

– Не скажу.

Собеседник Эрвина помолчал. Вздохнул.

– Ладно, сдаюсь. Из тебя ведь не вытянешь, зачем это тебе понадобилось… И все-таки ты выглядишь плохо.

– Ничего удивительного, – согласился Эрвин. – Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что человек вообще не создан для мыслительной работы. Вот тут у него, – он постучал себя по лбу согнутым пальцем, – не тот инструмент. Любое устройство будет выглядеть неважно, если эксплуатировать его не по регламенту. Нам бы еще по веткам прыгать, а мы прыгаем с планеты на планету, лезем куда-то… Почему? А так уж устроены – с врожденным дефектом. Мним о себе больше, чем следует. Пупы Галактики! Распространяться вширь – это мы можем, хотя и плесень на это способна.

– Зачем же обязательно скакать по веткам, – возразил Джанни. – А если, к примеру, фермерствовать?

– Не вижу разницы, – высокомерно ответил Эрвин.

– Значит, ты эксплуатируешь свое устройство не по регламенту для того, чтобы относиться к себе адекватно?

– И для этого тоже… Слушай, очень хорошая жидкость. – Эрвин со скворчанием всосал остатки коктейля. – Надо еще взять. И хватит обо мне.

Взяли еще по «сколопендре». Джанни откровенно разглядывал стайку девушек у стойки. Эрвин рассматривал коллоидную многоножку в своем стакане, тихонько хихикал, и можно было предположить: сию минуту он что-то рассчитал в уме, и суетливые движения многоножки подтверждают правильность расчета.

– Тогда давай о девчонках, – предложил Джанни. – Кстати, у тебя в роду не было итальянцев?

– Понятия не имею.

– Уверен, что не было. А я чистокровный. Я без женщины долго не могу, больной делаюсь. Видишь вон тех у стойки? Что скажешь о них?

Эрвин с минуту разглядывал девушек. Заметив, что на них обращают внимание, те зашептались и захихикали.

– Вторая справа, – сказал наконец Эрвин. – Та, что с каштановыми кудряшками. Из расчета минимизации суммарных потерь – она. Вероятность ошибки не более двух процентов.

Джанни сделал разочарованное лицо.

– Она самая некрасивая…

– И вдобавок шлюшка. Никаких хлопот. Угости ее выпивкой, и она твоя.

– Ты высчитываешь то, что и без расчетов ясно.

– В девяти случаях из десяти так оно и есть, – признал Эрвин. – Но десятый случай всякий раз убеждает меня в том, что мой метод эффективнее. У тебя просто недопонимание. Попробуй сформулировать то, что тебе на самом деле надо.

– Я думал, ты посоветуешь мне оптимальную стратегию…

– Оптимальная стратегия в этой игре – вообще не играть в нее.

– Ты забыл, что я итальянец.

– Ладно. Какую бы девчонку ты хотел? Ту блондинку, что посередине?

– Неплоха, верно?

– Смотри, как она держится. Это особь альфа в женской стае. Она прекрасно знает себе цену, хоть и ошибается. Эта не станет торговать собой в розницу – только оптом. Допустим, ты готов пойти на серьезные отношения. Но взгляни трезво: сейчас ты можешь предложить ей только свое будущее, и можно надеяться, что она на это согласится. Но она же тебе его и испортит. Вы оба останетесь в проигрыше.

– Ты ее знаешь, что ли? – недоверчиво спросил Джанни.

– Я ее вижу, – отрезал Эрвин.

– В первый раз?

– Угадал.

– И уже успел рассчитать? Как?

– Детальки, штришочки – это параметры для расчета. Их достаточно. Был бы математический аппарат. А он есть.

– Говоришь, можно надеяться, что согласится? – оживился Джанни.

– При оптимальной стратегии вероятность тридцать один с половиной процент. И даже тридцать три, если ты причешешься и перестанешь вертеться. Но если она согласится сопровождать тебя, то только на Терру. Ей нужно все и сразу. Такие не ждут. Притом она не командный игрок и не пожертвует для тебя ничем, полагая, что с самца довольно права пользования ее телом.

– Почему бы и не на Терру? Я и сам подумывал…

– Хлябь, – сказал вдруг Эрвин. Позднее он много раз клял себя за то, что позволил алкоголю развязать себе язык при Джанни Риццо.

– Что? – не понял Джанни.

– Хлябь. Планета Лиги. Ты можешь остаться здесь, можешь мечтать о Терре, а я переберусь на Хлябь.

– А холодный компресс на голову тебе не поставить? Это дыра.

– И Новая Бенгалия – дыра. Только благоустроенная. Хорошее место, чтобы доживать остаток жизни, когда уже понимаешь, что все позади и ничего не изменить. Здесь все довольны, хотя, если копнуть, никто не доволен. А круто повернуть руль – кишка тонка. Так и живут, небо коптят.

– А Терра?

– Ждали тебя там, как же…

Может, Джанни Риццо и был чистокровным итальянцем, но о девчонках в этот вечер он больше не вспоминал. Он заказал еще два коктейля. А когда пришло время, заказал себе билет на Хлябь.

Следовало ли насторожиться? Пожалуй, нет. Поначалу – точно нет. Риццо был мелкой фигурой без свойств человека-переключателя и человека-катализатора, от него почти ничего не зависело. Мозг Эрвина занимали игроки куда большего калибра. Работая на Сигурдссона, а затем на Сукхадарьяна, ему приходилось держать в уме многое и многих. С кем вступить в союз, от кого дистанцироваться, кого приручить, а кому нанести внезапный удар. И когда его нанести. Выигрывает тот, кто видит дальше и играет на опережение.

Джанни тоже делал карьеру и порой фигурировал в расчетах Эрвина – всегда как мелкая, почти ничего не определяющая величина. Но когда на поверхность всплывают киты, вместе с ними из глубины поднимаются и рачки, прикрепившиеся к китовой коже.

Только, в отличие от рачков, людишки-прилипалы вовсю стараются доказать свою полезность. Если бы не Джанни Риццо, «Королева Беатрис» двадцать раз успела бы войти в нуль-канал, прежде чем кто-нибудь вспомнил об Эрвине Канне…

– Смотри! – заорал вдруг Рамон.

За кормой уже показалась океанская гладь. «Эсмеральде» осталось не более пяти минут, чтобы выбраться на простор.

Именно сейчас из-за мыса медленно и бесшумно, держась низко над водой, показался раскрашенный в камуфляж десантный флаер типа «апперкот». А чтобы у людей, находящихся на палубе «Эсмеральды», не возникло желания геройствовать, над головами, перемахнув остров, прошел второй раскрашенный «апперкот», снизился с разворотом и уставился на судно всеми стволами.

Шевельнулся даже Эрвин, в то время как шкипер проворно убежал в рубку и заперся там, Ламбракис сделал несколько бестолковых движений, а Рамон после секундной растерянности потянулся было к кобуре, но сразу передумал, замер и поместил обе руки на затылок. Если и встречаются люди, готовые сопротивляться в подобных обстоятельствах, то их справедливо называют самоубийцами.

Из второго флаера ударила прямая, как спица, молния, и лучемет на крыше рубки перестал существовать. Первая десантная машина приблизилась вплотную к борту и зависла. Из провала, открывшегося на месте отъехавшей в сторону бронедверцы, выбрался моложавый темноволосый человек, одетый так, будто собирался не в Саргассово болото, а на прием к премьер-министру.

Прямо из флаера он шагнул на фальшборт, а оттуда ловко спрыгнул на палубу. Покрутив носом, поморщился и сообщил:

– Ну и воняет тут у вас… Привет, Эрвин! Рад тебя видеть.

– Привет, Джанни, – отозвался Эрвин.

– Здорово тебя оболванили, прямо шар, а не голова… Посиди пока там, и без глупостей. Что до вас, господа, то мне придется прервать вашу увлекательную зоологическую экспедицию. Задерживать вас мы не станем, возвращайтесь на Сковородку. Передавайте мои наилучшие Уолтеру Стаббинсу. А вашего эксперта по фауне Саргассова болота я забираю с собой. Надеюсь, нет возражений?

– От него никакого толку, – осмелился пробормотать Ламбракис, исподлобья сверля глазами Джанни Риццо.

– Ась? – переспросил тот. – Не слышу!

– Он потерял свои способности! – Ламбракис даже хохотнул. – Эрвин Канн теперь никто, пустышка! Ноль без палочки! Хочешь забрать его? Забирай! На здоровье! Праю привет!

– Говоришь, потерял способности? – Джанни с юмором посмотрел на Ламбракиса и подмигнул Эрвину. – Проверим. Ты-то зачем хотел увезти его?

– Мне один черт. Я исполнитель!

Джанни расхохотался.

– А я еще и думаю немножко. Плохо же ты знаешь Эрвина Канна! Ну вот что, парни, давайте-ка без глупостей. Одно ненужное шевеление – и вы горелое мясо. Гвардейцы президента стрелять умеют. А ты, дружище, полезай во флаер, да смотри осторожнее, не споткнись… Вот так… вот так…

Глава 18

Своя игра

Крепкие руки втащили Эрвина внутрь флаера, кинули на жесткое сиденье. Мгновение – и на запястьях защелкнулись наручники, прикрепленные цепью к какой-то скобе. Секундой позже появился Риццо, уселся напротив. Выдохнул, довольно осклабился. Флаер сразу пошел вверх – наверное, вид болотного ковра с близкого расстояния нервировал пилота.

Внутри сидело человек десять в полной амуниции – гвардейцы… Уже не те, что отказались защищать бывшего президента, – другие. Тем дали по тридцать сребреников и хорошего пинка под зад. Правильно сделали. Если римские кесари соглашались править, полностью завися от жадной и продажной преторианской сволочи, то это их кесаревы проблемы; Алоиз Прай не стал бы драться за призрак власти. Пусть призраки интересуют медиумов – человеку практическому нужно что-то более вещественное.

Заложило уши от набора высоты. Эрвин сглотнул.

– Не боись, – сказал Риццо, тоже глотая слюну, и потрепал Эрвина по плечу. Стало противно. – Теперь нечего бояться. Не будешь ослом, так Прай простит тебе старые прегрешения… А, что я говорю! Ты ведь ослом быть не умеешь.

– Еще как умею, – возразил Эрвин.

– Да? – Джанни ухмыльнулся. – Это ново. Достойно занесения в анналы. Сеанс самоуничижения. Значит, ты больше не умник?

– Бывают и умные ослы.

– Ты не из них. Не рассказывай мне басен.

Желудок прыгнул вверх – флаер тряхнуло в воздушной яме. В иллюминаторе пронеслась клубящаяся белесая муть и пропала.

– Дрон был твой? – спросил Эрвин.

– Моего шефа, – охотно ответил Джанни. – Бывшего шефа. Теперь я вместо него.

– Вот как? Поздравляю… Насколько я понял, первыми меня обнаружили все-таки люди Большого Лю. Очень скоро информация стала известна тебе – ладно, твоему шефу – через «крота» в его команде…

– И ты еще называешь себя ослом? – весело осведомился Джанни.

– Саргассово болото прекрасно лечит зазнайство… Между прочим, тебе сказали чистую правду: как вычислитель я теперь ни на что не годен.

– Да что ты говоришь? Я прямо потрясен.

– Говорю правду. Меня рвали звери… и я их рвал. Может, адреналиновый шторм виноват, может, кровопотеря. Словом, у меня профессиональная непригодность, Прай тебе спасибо не скажет…

– Допустим. И что же мне с тобой делать?

– Тебе решать. По-моему, лучше всего высадить меня где-нибудь на болоте, а еще лучше на острове. Последнее будет честнее: все-таки до Счастливых островов я дошел.

Джанни расхохотался.

– В дурачка решил со мной сыграть? Высадить – чтобы тебя опять подобрал тот хитромордый? Тогда уж лучше выбросить тебя с трех тысяч метров, чтобы не достался никому. Нравится тебе такая перспектива?

– Мне все равно.

– Правда?

Джанни только мигнул – и грубые руки подняли Эрвина на ноги. Щелкнул замок на цепи. Флаер снизил скорость, а бронедверца отъехала вбок. Те же руки, схватив Эрвина за шиворот, наполовину высунули его из чрева флаера.

Холодный ветер ударил в лицо. Эрвин отвернулся, чтобы не задохнуться. Внизу в разрывах облаков проплывало Саргассово болото – буро-зеленое, однообразное, – и не видно было, что оно проплывает, казалось, стоит на месте. Иди, беги, лети, что хочешь делай – а не вырвешься из болота. Оно везде и навсегда. Ты думал, что спасся от него, достигнув Счастливых островов? Ты ошибся.

И дальше будет то же болото, будет при любом раскладе. Допустим, Прай проявит несвойственное ему великодушие, допустим даже, что способность быстро производить в уме сложные вычисления лишь затаилась на время и вернется, – что тогда? Работать на Прая, как работал на Сукхадарьяна? И то и другое – болото…

Плюс фактор в виде Джанни Риццо. Этот опасен, во-первых, потому что не простит сделанное ему добро, а во-вторых, потому что считает Эрвина Канна опасным. И Джанни, конечно, будет не одинок в намерении помешать возвращению в колоду уже битой, казалось бы, карты.

Есть еще более веселый вариант: убедившись в бесполезности Эрвина, Прай уничтожит его и без стараний Риццо. Зная характер нынешнего президента и то, что приговор не отменен, можно предположить, что Прай не прикажет шлепнуть ненужного человека по-тихому, а вновь посадит его в тюремный автобус с очередной партией осужденных к «вышке» и предложит прогуляться к Счастливым островам еще раз…

Только не это, подумал Эрвин. Второй раз я не выдержу.

Он успел подмерзнуть, прежде чем его втащили обратно и вернули в первоначальное положение. Постараться не стучать зубами – только это и оставалось.

– Не говори больше, что тебе все равно, – душевно посоветовал Джанни.

– Не буду, – отозвался Эрвин.

– Так-то лучше. И не говори, что разучился считать.

– Но это правда.

– Повторить урок?

– Не стоит. – Эрвин поежился. – Там холодно, но не страшно. Там только холодно.

– Не веришь, что я избавлюсь от тебя? – прищурился Джанни.

– Ты уже сделал бы это, если бы имел возможность. Теперь – затруднительно. Вон сколько свидетелей. Прай тебе не простит.

– Правильно не веришь. Хотя зачем тебе верить? Ты знаешь. Ты у нас все знаешь, обо всем подумал, собрал все данные, все рассчитал, все нити опять будут у тебя, если не сглупишь… Но ты не сглупишь. Слушай, как бы сделать, чтобы ты поскользнулся прямо в кабинете президента и свернул себе шею?

– Тебе виднее, как остаться ни при чем.

Разговор, вначале тягостный, начал забавлять Эрвина. Риццо боялся его, и боялся всерьез. А что если принять условия игры, изобразить перед Праем раскаяние, ему понравится, и выказать желание работать? Можно какое-то время водить за нос и Прая, и Риццо, и вообще всех… Не очень долгое время, но его, по идее, хватит, чтобы получить свободу передвижения…

И что потом?

Скрыться. Убраться как можно дальше и залечь на дно. Нет других вариантов.

– А помнишь Новую Бенгалию? – спросил Джанни. – Нашу с тобой болтовню в «Зеленой сколопендре» помнишь, а? Мы ведь друзьями были…

– Кем-кем? Я что-то плохо слышу.

– Ладно – приятелями. Друзей-то у тебя никогда не было. Но ты тогда дал мне хорошую мысль насчет Хляби, а у меня хватило ума отнестись к идее всерьез. Видишь – преуспеваю.

– Вижу. Носишься туда-сюда по свистку, как бобик.

– Тут особый случай, – любезно пояснил Джанни. – И не надо пытаться вывести меня из себя, не выйдет. Можно подумать, я не знаю, на какие уловки способен Эрвин Канн! Ты делаешь и говоришь только то, что тщательно рассчитал.

– Тогда почему я не прихлопнул тебя незадолго до переворота? – спросил Эрвин.

– Возможно, не принимал всерьез… Нет, не то! Ты просто не успел. Угадал?

– Неважно. Но вот тебе еще вопрос: почему я сижу тут прикованный и лечу в столицу, если мне этого не хочется?

– А разве тебе этого не хочется? – засмеялся Джанни. – Только учти, людям Стаббинса я тебя не отдам, лучше убью. С учетом этой информации – все равно не хочется? А что тебе остается? Разве тебе хочется назад в болото, как ты просил?

– Да, – сказал Эрвин.

– Врешь. Набиваешь цену. Смотри не переиграй.

– Ты очаровательно наивен.

Джанни угрюмо замолчал. Он был озадачен, и Эрвин видел это. Тут была бы возможна игра – но как играть, не имея при себе ни одного козыря?

«Только одним путем, – услышал Эрвин внутри себя свой собственный голос. – Заставить противника ошибаться раз за разом».

Как?

Подумай.

Не считай в уме, ты этого не можешь. Ты даже не в силах найти экстремум функции в шестимерном пространстве. Ну и не играй на том поле, где ты слаб. Просто думай.

Задача упрощается, если твой противник боится тебя. А он боится. Боится проиграть, боится оказаться простаком. Он напряжен и недоверчив. Будь иначе, он не отринул бы с порога версию бессилия своего врага.

И еще – он бы с радостью избавился от него. Если бы мог.

– По-видимому, я очень нужен Праю, – сказал Эрвин.

На сей раз Риццо промолчал. Эрвин и не нуждался в ответе. Прай недоверчив, он не станет использовать вычислителя, пока не убедится в его преданности новому хозяину. Как ни изображай бурное счастье по поводу спасения и возвращения в цивилизованный мир, одного этого мало. Прай станет присматриваться. За это время он так или иначе убедится, что вычислитель спекся, перегорел и непригоден к использованию. Разве что как источник устаревшей и вряд ли уже актуальной информации…

Думай сейчас. Партия против Прая будет гораздо труднее. Совсем не факт, что тебе удастся ее выиграть.

Насчет источника информации – это, пожалуй, мысль…

Можно не сомневаться: Риццо тщательно изучил – конечно, в меру своих ограниченных способностей – объект под названием «Эрвин Канн». Чем прежде всего был характерен этот объект помимо своего уникального дара?

Он почти никогда не лгал. Прямая ложь – оружие слабого и не очень умного игрока, она годится как стратегия в скоротечной игре, но ведет к проигрышу при игре многоходовой. Ложь просто не нужна, когда можно умолчать или сказать часть правды.

Джанни это знает – и Джанни поверит. Посомневается, помучается, но поверит, что Эрвин не лжет, потому что поверить в обратное труднее. И еще одно: если Эрвин Канн скажет А, то при всей истинности этого высказывания он, по мнению Джанни, будет стремиться к действию, вытекающему не из А, а из Б, эквивалентному минус А. Следовательно, самому Джанни нужно действовать, исходя из А. Он не поверил только тому, что Эрвин Канн больше не вычислитель, но он поверит всему остальному – и поймается на ложь.

При том непременном условии, что ложная информация будет достаточно ошеломляющей и не чересчур фантастической.

Эрвин зевнул. Потянулся было посмотреть в иллюминатор, привстал даже, но немедленно получил тычок в грудь от ближайшего гвардейца и вновь плюхнулся на сиденье.

– На запад летим, как я понимаю? – безмятежно спросил он. – Прямым курсом в столицу?

– А ты бы куда хотел? – буркнул в ответ Джанни.

– Ну, я бы многого хотел, – заявил Эрвин. – В частности, я хотел бы знать, где сейчас находится Андонис Ламбракис.

– Кто такой?

– Тот хитромордый, у которого ты меня отнял. Ты даже имени его не удосужился узнать? Ставлю пять против одного, что он сейчас на северном острове.

– Это где полигон был?

– Точно, – кивнул Эрвин. – Мне до сих пор жаль, что я не побывал там при Сукхадарьяне. Интересное было местечко… Оно и сейчас еще не лишено интереса.

Наблюдая чуть заметную игру лицевых мышц собеседника, Эрвин наслаждался и не скрывал этого.

– Выкладывай, – потребовал Джанни.

– Пожалуйста. Корпорация «Империум» – помнишь ее банкротство? – проводила там работы по созданию туннельного оружия. Самые-самые первые шаги вроде создания искусственной сингулярности поперечником в один протон. В дальнейшем работы планировалось перенести куда-нибудь в самую глухую дыру Галактики, чтобы некому было удивляться взрывам планет. На звезды-то Сукхадарьян не замахивался – ему было нужно противопланетное оружие…

– Чепуха, – не очень убежденно сказал Джанни, – он бы никогда не осмелился. Вторжение с Терры последовало бы немедленно, сам должен понимать. Стоило произойти малейшей утечке информации…

– Она и произошла, – пояснил Эрвин. – Сукхадарьян среагировал вовремя… не без моей подсказки. Всю вину свалили на физиков и куратора проекта, научные материалы и оборудование уничтожили, персонал эвакуировали, кое-кто схлопотал «вышку», корпорацию подвели под банкротство, на Терре получили заверения и сделали вид, будто ничего вообще не было, – короче, дело удалось замять. Так думал президент, так думал и я, пока сам не схлопотал «вышку». Хлопотать мне тогда пришлось много… – Эрвин засмеялся.

– Дальше!

– Могу и дальше. На Гнилой Мели – знаешь такую, нет? Ну конечно, где тебе знать… Там я встретил одного человека. Он был физиком и работал в том проекте, а теперь он Марк Вонючка, если еще жив. Очень он был доволен, что Сукхадарьяна свергли, и знал, кто я такой, и не желал мне ничего хорошего… Вообще был настроен против любой власти. Знал бы он, что я дойду до Счастливых островов, так, наверное, промолчал бы, но он не верил в это – и рассказал… Мол, не все документы уничтожены, кое-что припрятано там же, на полигоне. Рассказал даже, где и в каком виде. Эти кристаллы с записью – бомба под любую власть, смотря, разумеется, по тому, кто их найдет и как подаст…

– Ты разболтал о них Ламбракису? – закричал Джанни.

– Конечно, – улыбнулся Эрвин. – Только не разболтал, а чистосердечно рассказал. Я же был обязан ему спасением. Во что мы превратимся, если не станем платить добром за добро? Только… – Эрвин улыбнулся еще шире, – есть нюанс… год назад я сам побывал на северном острове и перепрятал коробочку с кристаллами. Об этом я предпочел умолчать. Ламбракису придется вызывать на подмогу людей и обыскивать весь остров. Рано или поздно найдут, хотя и потрудятся. Я оставил там кое-какие подсказки, умному достаточно.

Джанни размышлял целую минуту. Слышно было, как два гвардейца возле пилотской кабины вполголоса обмениваются мнениями о том, как лучше распорядиться завтрашней увольнительной, и как тихонько, но надоедливо свистит воздух, обтекая тело флаера. С каждой секундой – все дальше от Счастливых островов, от заброшенного полигона… Опустив веки, Эрвин думал о Кристи, вспоминал о той сумасшедшей любви на болоте – и улыбался. Отдельным удовольствием было понимать, что Джанни не только истолкует эту улыбку, как задумано, но и порядком взбесится.

– Стой! – заорал вдруг Джанни. – Поворачивай! Пилот, я к тебе обращаюсь! Курс на северный остров, скорость максимальная! Жми!

– Первые умные слова, какие слышу от тебя, – лениво прокомментировал Эрвин, приподняв веки. Немедленно навалилась тяжесть – флаер вошел в крутой вираж.

– Умные, глупые… Плевать. Почему раньше не сказал?!

– А ты спрашивал?

Джанни посопел. Перегрузка кончилась, зато свист воздуха усилился – пилот погнал флаер назад.

– Если мы опоздали, плохо тебе придется, – пообещал Джанни спустя несколько минут. – А если ты водишь меня за нос, то совсем плохо, обещаю.

– Считай эти документы моим первым подарком Праю, а заодно и тебе, – сказал Эрвин и отвернулся.

Глава 19

Симбионт

…Теперь можно было перейти на шаг и даже отдышаться. Позади остался безумный спуск с горы, хаос глыб застывшей лавы, осыпи, заросли колючек у подошвы горы. Позади остался бег, при котором чуть ли не каждый прыжок угрожал падением на камни с более чем вероятными переломами рук, ног и ребер. Теперь пускай ищут…

Пологий склон уходил в приползший с болота туман. Там рос лес, и верхушки отдельных лесных гигантов возвышались над морем тумана, как островки. Эрвин сориентировался по солнцу и запомнил направление на запад. В данный момент он сильнее боялся заблудиться, чем вновь угодить в лапы гвардейцев.

– А ведь не поймаете, – сказал он вслух и зло рассмеялся, когда туман принял его в свои объятия, обволок и утопил в себе. Где Эрвин Канн? Кто-кто? Повторите. Нет такого.

Крайний северный остров выделялся среди своих собратьев, во-первых, тем, что вулкан, торчащий конусом близ его южного берега, считался неактивным, а во-вторых, своими размерами. На старых лавовых потоках давным-давно вырос густой лес, а северная часть острова, где жидкая лава когда-то вылилась из трещины и застыла, не найдя пути ни к морю, ни к болоту, была в свое время превращена в армейский полигон. В свое время там и правда испытывались кое-какие системы вооружений, в том числе и попадающие под запрет, но Эрвин совершенно определенно знал, что ни Сукхадарьян, ни его предшественники не замахивались на создание столь убойной во всех смыслах штуки, как туннельная бомба. Может быть, Джанни и не поверил в нее до конца, но он точно знал, что бывшему советнику президента известно очень многое.

И решил проверить немедленно.

Его проблемы.

В той, прошлой жизни Эрвин затруднился бы ответить, спроси его кто-нибудь, как он относится к людям. Наверное, немножко презирал, немножко жалел, не забывая притом, что каждый из них не более чем набор констант и функций. Человеческая психология поддается алгоритмизации, а что до рассудочной деятельности, то люди занимаются ею сравнительно редко. Как можно не презирать таких существ и не жалеть их?

Разумеется, в свободное от рассудочной деятельности время.

Его всегда было мало у Эрвина Канна. Он и сейчас мыслил рассудочно, вовсе не собираясь уподобляться загнанному зверю. Туман? Это прекрасно. Гвардейцы президента не ищейки, чтобы брать след, и вряд ли Джанни догадался захватить с собой соответствующую аппаратуру. При таком тумане даже барражирующий над островом зонд с тепловизором вряд ли засечет тепловое пятно от человеческого тела.

И уж подавно Риццо не сразу догадается, куда направляется беглец.

О чем первым делом подумает Джанни? О том же, о чем подумал бы любой, у кого в голове больше одной извилины: Большой Лю через Стаббинса и Ламбракиса сумел предложить Эрвину больше, чем намеревался предложить Прай. Или же Эрвин своим непостижимым математическим умом без всякого подкупа вычислил, что Лю когда-нибудь свалит Прая… Или то и другое сразу.

Ах, как Джанни клянет себя сейчас! Наверняка потерял свое показное спокойствие, рвет и мечет. Жаль, нельзя посмотреть на это.

Усыпляя бдительность гвардейцев, Эрвин вначале вел себя образцово. Указал удобное место посадки. Показал обветшавшие здания казарм и лабораторий, ржавые конструкции чего-то такого, о чем сам не имел никакого понятия. Рассказал, где именно были якобы спрятаны якобы найденные им записи…

И повел.

На гору. Шли более часа, продираясь через колючки и пугая живность, – сначала через молодой лес, потом через старый лес, потом начался подъем… Джанни ругался: мол, зачем устраивать турпоходы, когда можно долететь до места за пять минут? Эрвин возражал: он способен найти свою ухоронку, только в точности повторив свой путь годичной давности и ориентируясь по одному ему известным приметам. Да и туман наползает. Что хорошего в том, чтобы разбить флаер при посадке?

Он завел Риццо и гвардейцев в узкое ущелье – трещину в древнем базальте, расширенную дождевыми потоками. Эрвин был здесь, когда год назад обыскивал остров, тщетно пытаясь найти уже не живых людей – он потерял эту надежду, – а хотя бы следы их недавнего пребывания. Теперь он вел свою свиту в единственное место, где мог оторваться от нее.

В незапамятные времена огромная глыба базальта скатилась сверху и застряла, заперев конец ущелья. Под глыбой был лаз, достаточный для не очень толстого человека и достижимый для того, кто способен вскарабкаться к нему по базальтовым уступам. Прежде чем Риццо сообразил послать вперед кого-нибудь, Эрвин уже карабкался вверх. Втянув себя на руках в лаз, он бодро прокричал, что теперь осталось идти совсем немного, после чего раскачал и обрушил меньшую глыбу, закупорившую дыру. Год назад он видел, что глыба еле держится, и запомнил это по привычке запоминать все, что хотя бы теоретически может пригодиться в будущем.

А переход от теории к практике никогда не был для него проблемой.

Он знал, что пять, если не десять минут осатаневшие гвардейцы будут пытаться выбраться из ущелья либо по-альпинистски, либо расколов глыбу лучеметами, либо вызвав по радио флаер. Этого времени должно было хватить, чтобы окончательно оторваться.

Его хватило.

Даже без опустившегося на лес тумана Эрвин имел хорошие шансы покинуть остров незамеченным. В тумане он мог чувствовать себя в безопасности.

Что делает сейчас Джанни? Вызывает с материка подкрепление? Спецтехнику? Собак? Что бы он ни предпринял, он уже проиграл – и в первую очередь потому, что ему и в голову не придет, что умник-разумник Эрвин Канн изберет самый безумный план действий.

О чем он думал? О том, что Эрвин вновь будет стремиться занять место советника, рассчитывая со временем стать кукловодом? Вот и ошибка: Эрвину Канну, господа, надоели вы все, его воротит от вас и ваших игр. Он отвык от вас, вы больше не нужны ему.

Уж лучше бы Прай отправил сюда не Риццо, претендующего на известную самостоятельность мыслей и действий, а самого тупого солдафона, для которого важнее всего исполнить поручение в точности! Солдафон бы не купился на уловку, он сперва доставил бы на материк вычислителя, хоть работоспособного, хоть поломанного, и уж тогда доложил бы о странных речах доставленного. Эрвин хихикнул. Все-таки Прай не умеет грамотно использовать людей…

Туман укутал лес, как будто боялся, что тот замерзнет. Эрвин спотыкался о корни и камни. В пяти шагах еще различались стволы лесных великанов; в десяти шагах пропадали и они. Один раз сверху донесся протяжный свист рассекаемого воздуха – над туманом барражировал флаер. Людям порой нравится предаваться бессмысленным занятиям…

Эрвин вышел к болоту не там, где рассчитывал, но это не имело большого значения. Был отлив, на берегу гнили водоросли. Знакомый запах, знакомый вид… Ну что, гниющая язва планеты, прорва ненасытная, сволочь алчная, поиграем еще разок? В поддавки, но только умные поддавки?

Тонкое сухое деревце, сломанное в лесу, – вот и шест. А лозняка не встретилось, и мокроступов не будет. Можно поискать лозняк на берегу, но лучше поскорее убраться с острова. На болоте шест важнее плетенок на ногах.

Хуже, что нет даже подобия ножа.

Зато не голоден, худо-бедно восстановил силы и легок, поскольку не успел отъесться. Что еще надо?

Только капельку везения, чтобы встретить двух язычников с поперечно-полосатыми щупальцами. Не одного, а сразу двух.

Как раз потому, что в норме они одиночные животные.

Ночь застигла его уже далеко от острова – во всяком случае, он надеялся на то, что не очень сбился с курса в тумане. Один раз пришлось потерять уйму времени, обходя топь, но в целом зыбун казался надежным. Эрвин шел на запад, немного забирая к северу, – туда, где он дрался с мускулозубыми, защищая несчастного Иванова, и где Ламбракис, если верить ему, видел два поднявшихся из болота щупальца. Вряд ли он врал, зачем ему было врать?

Эрвин шел бы и ночью, но туман не пропускал даже лунного света. Пришлось найти кочку, сидеть и ждать в кромешной темноте. Какая-то мелкая тварь, но, конечно, не змея, пребольно укусила в зад, и Эрвин, перебравшись на другое место, подложил под ступни шест, присел на корточки, съежился, сунул ладони под мышки и стал ждать утра, как ждал уже много раз. Наверное, он был самым терпеливым человеком на планете, а если и не был им раньше, то стал таковым в Саргассовом болоте.

Мысль ничуть не грела. Как бы ни был терпелив человек, болото еще терпеливее. Оно терпит даже нетерпеливых… какое-то время. Человеку есть чему поучиться у болота.

Но первая ночь всегда самая тяжелая. Сиди, жди рассвета, не дергайся, потому что это опасное занятие, не шуми, не колыхай зыбун, лови ухом каждый шорох и не спи, потому что все равно не заснешь, даже не задремлешь. Для этого ты еще не вымотан как следует. Просто жди, дрожи и стучи зубами. Хочешь – пой в уме песни, какие знаешь, хочешь – перечисляй обитаемые планеты или римских цезарей, можешь даже попытаться решить в уме простенькую систему дифференциальных уравнений, да только все равно ни черта не выйдет. Терпи, понемногу сходя с ума, убивай время любым способом, кроме самых идиотских. И обрадуешься рассвету, как будто в нем твое спасение.

Туман выпал росой еще затемно, две мутные луны дали свет, и Эрвин двинулся дальше, ориентируясь по лунам и радуясь тому, что накануне не очень сбился с курса. Где-то слева важно лопались пузыри газа, но далеко, не страшно. Теперь все решала скорость. Риццо не станет сидеть без дела, а обнаружить беглеца в болоте – только вопрос времени. Когда рассвело, Эрвин отмахал уже порядочное расстояние.

И опять пришлось плутать, выбирая мало-мальски надежный путь среди «окон» топи, увязать по колено и выше, ложиться в жижу на шест и медленно, как занозу, вытягивать себя из трясины, и вновь Эрвину удалось выбраться на надежный зыбун, прогибающийся, но не рвущийся под тяжестью тела. В полдень пошли знакомые места – широкая полоса, протоптанная стадом «ланей», выделялась еще довольно явственно. Эрвин вышел к ней под острым углом, пересек и направился дальше, спрямляя путь и стараясь не думать о мускулозубых.

Он думал о Джанни. Теперь, после побега, расклад кардинально поменялся. Риццо скорее уничтожит беглеца, чем попытается взять его живым. Теперь у него карт-бланш, и перед Праем он оправдается. Вперед!

Прошло не более часа, и он понял, что решение спрямить путь было ошибкой. Зверье знало, где бегать. Надежный с виду болотный ковер прорвался столь же легко, как лопается мыльный пузырь, и Эрвин сразу провалился по грудь. Если бы не шест, то ухнул бы сразу с головой.

Шест… шест держал. Пока. Эрвин замер, опираясь на него и раскинутые руки. Попавший в ловушку не должен суетиться, ловушка того и ждет. Если уж крепко влип, не дергайся. Оцени свои шансы холодной головой, осторожно попробуй то и это.

Такова теория. Хорошо выдумывать теории тому, кто не ощущает на себе эту медленную, но властную силу, влекущую вниз, кто не видит, как постепенно погружается в зыбун шест, кто не представляет себе во всех подробностях, как трясина мало-помалу засосет его и болотная грязь хлынет в бессмысленно кричащий рот!.. Теория справедлива, но не всесильна. Бывают обстоятельства сильнее любых теорий.

Спустя минуту Эрвин понял: дела плохи. Еще минута – и «плохи» обратились в «хуже некуда». Он понял, что ему не вырваться.

Лишь дети верят в чудеса – разумный человек оперирует категориями стохастичности и вероятности. Не в силах подсчитать вероятность спасения, но зная, что очень-очень малая величина все же больше нуля, он борется до конца и изредка побеждает.

Изредка.

Вот уж прекрасное слово для самоутешения! Интересно, многим ли оно помогло?

Оставалось только ждать. Пройдет четверть часа, полчаса, максимум час – и болото сглотнет еще одного человека. Слишком долго он играл с ним и выигрывал, пора и честь знать. Расчетливый игрок всегда побеждает соблазн сделать еще одну, самую последнюю ставку.

Что ж, Эрвин Канн уйдет в небытие с клеймом нерасчетливого игрока. Это даже не насмешка судьбы – так оно и должно быть. Все равно Прай, поняв, что вычислитель с прилагательным «бывший» не может быть ему полезен, уберет его по-тихому. Если раньше это не сделает Джанни Риццо…

Эрвин не знал, сколько прошло времени. Казалось, вечность. Трясина не спешила, он погрузился только по подмышки. Когда зыбун не выдержит давления шеста, процесс пойдет быстро. Кружилась перед лицом мошкара. Она не кусалась, на Хляби не было кусачих насекомых, но одна мошка залетела в глаз, и это было неприятно. Как будто не было других неприятностей!

А когда сравнительно недалеко – наверное, в полукилометре – из болота поднялось и встало вертикально поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце, Эрвин в первую минуту отнесся к нему как к постороннему и не очень интересному явлению природы. Эка невидаль в Саргассовом болоте – язычник!

Но тотчас рядом поднялось второе щупальце, повыше. Оно извивалось, как будто язычника здорово пнули там, в мертвой глубине, и Эрвин вдруг понял, что, наверное, так оно и было на самом деле.

– Так это ты… – прошептал он, как всякий, кто видит чудо и не может по природной недоверчивости принять его как данность. – Ты нашла меня. Все-таки нашла… Искал я, а нашла ты…

Он понял, что, может быть, будет жить. Как – второй вопрос. Но жить.

Еще никогда в жизни Эрвин так яростно не сдерживал рвущееся наружу желание закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание, отчего, разумеется, сразу утонул бы. Когда оба щупальца втянулись в зыбун, он едва не завыл. Был он замечен или нет?

Он чувствовал, что сильно прогнувшийся болотный ковер вот-вот будет продавлен шестом. Непрочный ковер, не многовековой, а восстановившийся после нарушения, тонкий, притворяющийся надежным, заманивающий простаков… Сколько еще удастся продержаться на поверхности? Немного, счет идет в лучшем случае на минуты…

Взорвав зыбун, оба щупальца поднялись над болотом уже гораздо ближе, покачались и спрятались. Теперь Эрвин всем телом ощущал движение трясины. Сквозь торфяную взвесь, сквозь грязь к нему медленно, но упорно и неостановимо двигалось то, что могло оказаться смертью, жизнью или перерождением.

По логике – не смертью. Но это если верна гипотеза…

Всегда можно придумать другую гипотезу. Отличная забава для мозга, разучившегося считать.

А можно ничего не придумывать и просто надеяться.

Эрвин почувствовал, что шест продавил-таки зыбкую преграду. Оставалось лишь держаться на руках, погрузившись до подмышек. Только не барахтаться, ни в коем случае не барахтаться…

Почудился далекий свист, с каким летит на дозвуке флаер. Игра воображения… Или все-таки нет?

Тонкий зыбун прорвался сразу, не успев вспучиться горбом, и над Эрвином нависло поперечно-полосатое щупальце. Темные глаза, расположенные вдоль него попарно, глянцево блестели, ничего не выражая. Эрвин вдруг понял, что Кристи может не узнать его, одетого в чужое и обритого наголо.

– Это я! – закричал он, попытавшись помахать рукой и сразу провалившись по уши. – Кристи, это я!

Пришлось вдохнуть столько воздуха, сколько поместилось в легких, потому что спустя секунду грязная жижа залила рот, нос и глаза. Трясина потянула вниз, но что-то схватило Эрвина поперек тела, сдавило и еще более решительно потянуло вверх. Далеко внизу мелькнуло болото, ребра сдавило еще раз – и Эрвин понял, что один язычник передает его другому. И вдруг развороченный зыбун стал приближаться с пугающей скоростью – помедленнее свободного падения, побыстрее спуска в скоростном лифте.

Выдохнуть, наскоро вдохнуть еще раз и задержать дыхание – только это и успел сделать Эрвин, прежде чем был утянут донным моллюском вниз, в холодное, черное и неизведанное.

Ощущения были не из приятных. Что-то холодное и донельзя противное плотно заткнуло ему нос и рот, какие-то штуки щекотно ползали по всему телу. Заложило уши от быстрого погружения. Что-то вроде пиявки присосалось к тому месту, где шея переходит в затылок. Какие-то путы примотали руки к телу и оплели ноги, мешая брыкаться, позволяя лишь слабо дергаться, что не возбраняется добыче. Еще одна пиявка. И еще…

Начались муки удушья. Эрвин несомненно захлебнулся бы торфяной жижей, не будь его нос и рот заткнуты чем-то холодным, эластичным и живым. Легкие пылали, как набитые горящими угольями. Краем угасающего сознания Эрвин осознал, что еще жив, что рядом ворочается какое-то другое, чужеродное существо, что между ними идет какой-то выбор, – но вся эта суета уже нисколько не интересовала его.

Потом сознание угасло, и муки кончились.

А над участком перемешанного в кашу болотного ковра, разумно держась на достаточной высоте, нарезал круги флаер типа «апперкот», и красномордый сержант президентской гвардии докладывал в микрофон:

– Нет, это не то. Здесь просто болотное зверье… Продолжаю поиск…

Глава 20

Заново

Странно: он увидел маму, какой она была до Новой Бенгалии. Не ту растолстевшую пожилую женщину, неожиданно получившую больше, чем мечтала, потерявшую цель и оттого капризную, раздражительную и порой раздражающую, а ту маму, что имела в жизни только цель и непослушного сына, то ли оболтуса, то ли гения. «Здравствуй, мама», – попытался выговорить Эрвин и, к своему удивлению, выговорил.

«Здравствуй, сынок».

«Что случилось, мама? Я тоже умер?»

«Почему тоже? Разве я мертвая? Подойди ко мне. Возьми меня за руку и убедись: я живая. Хочешь, спрошу тебя, сколько будет семьсот девяносто шесть умножить на шестьсот семьдесят девять?»

«Я не знаю. Я разучился считать в уме».

«Будто бы! Ты опять шутишь…»

«Оставим эту тему, мама. Как ты живешь? Не надо ли тебе чего?»

«Что мне сделается. Живу… Ты-то как? Добился, чего хотел?»

«Разве всего добьешься? Наверное, я хотел слишком многого».

Он хотел еще сказать «хотел поднять камень не по себе и надорвался», и смолчал, потому что знал: мама огорчится. Но мама вдруг куда-то исчезла, мир стал однотонно-серым, скучным, как тюремная камера, и Эрвин не мог понять, куда все пропало и как вернуть это вновь. Но у тюремной камеры есть хотя бы стены, а здесь не было даже стен – только бесконечно-серое пространство во все стороны и мертво зависший в нем человек. Хотелось что-то делать, но не было точки приложения сил. Какой-то шепот временами доносился извне, и был он тих, а слова непонятны. Потом смолк и шепот.

Прошла вечность.

Может быть, не совсем вечность, но около того. Вечность ведь не может кончиться, а эта кончилась.

И снова шепот, но уже понятный:

«Эрвин! Эрвин Канн! Ты здесь?»

«Здесь», – ответил он, вновь удивившись тому, что ему удалось выговорить это слово с первой попытки.

«Наконец-то! Давай приходи в себя. Пора уже».

Теперь уже не шепот, а внятный голос. Эрвин даже знал – чей.

«Что пора?» – спросил он, понимая, что не издает ни звука.

«Пора просыпаться. Ты долго спал».

«Как долго?»

«Как я, наверное. Я тут не очень обращаю внимание на календарь. Недели три, а то и больше. Ты чувствуешь свое тело?»

Никакого тела Эрвин не чувствовал. Стать бесплотным духом было интересно, но странно.

«Нет».

«Так и должно быть. Со мною было так же, не нервничай. Ты еще почувствуешь. Только это будет не твое тело».

«А чье?»

«Ну и дурацкие же у тебя вопросы! Ты теперь симбионт язычника. Ту зубастую тварь, что была симбионтом до тебя, язычник слопал и спасибо не сказал. Теперь вместо нее ты. А я – симбионт другого язычника. Ты ведь еще на острове понял, что я не утонула в трясине, так что не изображай непонимание. Мы можем общаться, когда соприкасаемся нервными нитями… ну, такими тонкими отростками, понимаешь? Ладно, молчи пока, привыкай…»

И голос ушел куда-то. Эрвин позвал Кристи, но не дождался ответа. Позвал еще раз с тем же результатом и отметил, что зовет не голосом. Что она сказала – симбионт? А кто такой язычник? Кто кого слопал? Сведений было слишком много для первого раза, а Эрвин устал. Понятно было лишь главное: он жив и, по-видимому, не умрет в ближайшее время. А если так, то понимание еще придет. Возможно, это будет даже интересно.

Эрвин уснул.

Снилась всякая ерунда: то он медленно переваривался в чьем-то желудке, то неведомые существа разбирали его на части по клеточкам и чуть ли не по молекулам, однако не было страшно ни то, ни другое. Было любопытство, но умеренное. Подумаешь! И не такое видели. Тело – ну что тело? Оболочка. А со мною – вы слышите, со мною! – вам ничего не сделать, ясно вам? Ах, вы уже и сами это поняли? Ну и брысь отсюда! Слабаки вы, одно слово…

«Ну как ты?» – голос Кристи.

«Существую, – ответил он и добавил: – Поскольку мыслю. Но тут довольно странно…»

«Еще не почувствовал новое тело?»

«А должен?»

«Обязательно. Язычник не дает тебе умереть, а за это пользуется твоим мозгом. Пока лишь частью его. Ему бы и этого хватило выше крыши, но тут вот какое дело: человек умнее, чем язычнику надо. Со временем человек обязательно перехватит управление. Тут и стараться не надо, все получится само собой».

«Тут что, много таких, как ты… как мы?»

«Двое – ты да я. Те язычники, что живут ближе к материку, здоровенные, но совсем тупые, у них нет симбионтов… А до этих мест осужденные не доходят. Так что нас только двое».

«Тогда откуда ты знаешь?..»

«Ну, я же смогла. А ты умнее меня, и ты тоже сможешь. Погоди-ка… твой язычник меня гонит. Договорим в следующий раз…»

Ощущение времени – вот что потерял Эрвин вместе с потерей тела. Сколько прошло минут, суток или эпох, он не знал. Но Кристи оказалась права: ощущение себя как тела понемногу возвращалось – или лучше сказать, пробуждалось? Наверное, так сказать лучше, поскольку тело Эрвина отныне не было человеческим телом.

Первым делом он почувствовал малые щупальца – нервные окончания, затем основное щупальце – длинное-длинное, гибкое и сильное, очень удобное, чтобы пробить мягкий потолок наверху и схватить того, кто колышет этот потолок. Вначале щупальце не подчинялось Эрвину, от него было не больше проку, чем от отсиженной ноги, но однажды случилось чудо: Эрвин приказал, и щупальце шевельнулось!

Дальнейшее было лишь делом времени, а время имелось в избытке. «Отсиженность» прошла незаметно и более не возвращалась. Однажды Эрвин ощутил голод и, попытавшись сам схватить суматошно убегающую «лань», промахнулся самым постыдным образом, зато увидел поднятыми над болотом глазами, как добычу ловко схватил другой язычник. Он все время держался неподалеку, и Эрвин знал, что это Кристи.

Просто в другом теле. Ну и что?

Пришлось учиться охотиться у своего безмозглого симбионта. Эрвин расслаблялся, давая симбионту понять, что тот все еще хозяин, и следил за его охотничьими приемами. Однажды попробовал поймать добычу сам – и поймал, и отправил в пасть, и почувствовал восхитительный вкус пожираемой заживо плоти.

Жить было можно. Иногда второй язычник приближался, щупальца касались щупалец. Эрвину почему-то это не нравилось, и он не сразу сообразил, что неприятие тесного соседства идет не от него самого, а от симбионта. Язычники были одиночными животными.

Меньше всего Эрвин был склонен считаться с симпатиями и антипатиями своего не то хозяина, не то раба.

«Это ты?»

«А кто же, по-твоему?» – и смешок в ответ.

«Кажется, у меня получается».

«Давно пора. Теперь ты сможешь кормиться сам. Да и мне не мешало бы немного пожировать. Знаешь, сколько раз мне пришлось отдавать твоему гаду мою добычу?»

«Он не гад, он моллюск… Сколько?»

«Много! Когда я нашла тебя, то сначала думала: ты мне поможешь. Изобретешь способ. Но ты только кормил меня, а потом ушел. У тебя появился приятель, вас гоняла та летающая штуковина, с которой я разделалась. Потом я поняла, что помочь мне ты не сможешь…»

«Я пытался. Только это было потом… Я выловил маленького язычника. У него был симбионт, животное. Оно выжило».

«Не перебивай. Ну вот… Потом я поняла: ничем ты мне не поможешь, пока останешься человеком. Тебе был нужен язычник с симбионтом-животным, и притом сытый язычник, чтобы он сравнил тебя с прежним симбионтом и сожрал его, а не тебя. Я нашла тебе такого, заставила его двигаться куда надо, кормила его по пути, мы почти догнали тебя…»

«Прости, меня там чуть не съели».

«Я поняла. Я видела, как тебя забрали и увезли. Мне было очень плохо».

«Еще раз прости, я ничем не мог помочь…»

«А я все равно верила! Не отпускала твоего язычника, делилась с ним добычей, чтобы оставался на месте! Я верила, что однажды ты придешь и спасешь меня. Вот ты и пришел, и теперь все будет хорошо».

Интересно, подумал Эрвин, как сделать это «хорошо»? И что вообще имеется в виду?

«Погоди-погоди! – голос Кристи стал взволнованным. – Что ты сказал? Ты поймал язычника, и его симбионт выжил? Как ты его поймал?»

«Просто вытащил из болота. Механически. Не руками, конечно. Присоски отвалились, животное очнулось и дало деру».

Тяжкий вздох.

«Понятно… Я уже пробовала это».

«Вытащить своего язычника из болота?»

«Именно. Он отказался мне повиноваться. Затащить его на мель и то была проблема. Попробуй как-нибудь и ты, а я за тебя уцеплюсь, можно?»

«Думаешь, у меня получится?»

«Ты умный и сильный. Я еще не встречала таких людей. И я люблю тебя. Я даже не требую ответного чувства, поступай как знаешь. Но помоги… Поможешь?»

«Сначала освоюсь, ладно?»

«Я долго терпела, могу потерпеть еще немного. Осваивайся. Знаешь, есть тут у меня одна задумка…»

«Готов выслушать».

«Материнский инстинкт! Понимаешь, самки язычников откладывают яйца на краю болота, где неглубоко. Во всякое другое время они держатся подальше от мелких мест, не любят они их, но только не в сезон размножения. Тогда они сами лезут на мелководье. Ты спросишь, зачем я тебе это говорю? А говорю я это потому, что мой язычник – самец, он меньше и слабее твоего. А твой – самка».

«И что?» – спросил Эрвин.

«А то, что сезон размножения язычников не за горами. Делай выводы».

Выводов было несколько: и об уровне науки на Хляби, где биологи даже не знают, что язычники двуполые, а не гермафродиты, и откладывают яйца, а не почкуются, и о том, что с отчаяния чего только не придумаешь, и о том, что мужчина-самка – это довольно странно, и еще о многом.

Но больше всего о том, что идея безумна, но… черт его знает!

«Но-но! – сказал Эрвин. – Попрошу без намеков. Я порядочная девушка».

Кристи рассмеялась в ответ столь весело, что Эрвин ощутил, как у него непроизвольно дернулись большое и малые щупальца – язычник не понимал, что это за диковинные импульсы гуляют по его нервным волокнам.

«А как я узнаю, что начался сезон размножения?» – спросил Эрвин.

«Природу хочешь перемудрить? Ты просто почувствуешь».

«И ты будешь тут как тут?»

«Естественно. Пусть только сунутся другие самцы – уничтожу ко всем чертям!»

«Гм. Если не справишься, я тебе помогу», – пообещал Эрвин.

Он все-таки чувствовал себя не в своей тарелке.

Шли дни, сливались в недели. Эрвин и Кристи охотились вблизи тех мест, где встретились. Поголовье «ланей» и форфикуладонтов несло тяжкий урон, поскольку никогда прежде в этих местах язычники не охотились слаженной парой. Как правило, один гнал добычу на другого, сидящего в засаде, но порой применялись и более изощренные схемы, разработанные совместно и отрепетированные.

Они ели, когда были голодны. Когда чесалось тело, они скреблись о подводные скалы, счищая кожных паразитов. Ощущая примитивные желания своих язычников как свои, оба понимали: те сыты и всем довольны. Моллюски больше не противились общению своих симбионтов.

Первым о путешествии на юг заговорил Эрвин.

«Зачем?» – спросила Кристи.

«Так… Я читал, что фауна там разнообразнее, а значит, наверное, и обильнее. И потом… мне просто хочется туда».

«Ага… С каждым днем хочется все сильнее, так?»

«Пожалуй, так».

«Тогда и мне хочется того же».

Для тех, кто однажды пересек Саргассово болото с запада на восток, даже интересно пересечь его с севера на юг. Особенно приятно сделать это, находясь не вблизи подножия пищевой пирамиды, а на самой ее вершине.

Медленно, но неостановимо проталкивая свои громоздкие тела сквозь никогда не знавшую солнечных лучей болотную гущу, порой увязая в многометровом слое донных осадков, они двигались туда, куда, как начал догадываться Эрвин, гнал их инстинкт. Приходилось обходить зоны грязевых вулканов. Дважды за Эрвином увязывался другой язычник того же вида, и дважды Эрвин нападал на него, гоня прочь. Пошли места, где почти не было пищи. Изредка попадались небольшие существа, никогда не выглядывающие на поверхность, истинные обитатели болотных глубин, съедобные, но невкусные. Сосание в пустом желудке было столь же неприятным, как будто желудок принадлежал человеку, а не моллюску. Как ни тянуло на юг, Эрвин предложил сделать крюк к западу.

Тут водились другие язычники – гигантские тупые твари вроде той, что сожрала Хайме, сидели в засадах, насторожив рецепторы. Одна из них напала на Кристи, и Эрвин ввязался в драку. Вдвоем они растерзали противника и несколько дней поедали его тушу, восстанавливая силы и ожидая заживления ран. И вновь продолжили путь.

У полыньи сделали вторую остановку. Тут приходилось быть начеку – в воде обитали совсем иные существа. Их можно было поймать, но ни в коем случае не забывая об осторожности, чтобы пойманная тварь, изогнувшись, не перекусила щупальце и чтобы самому не стать объектом нападения стаи этих хищников с длиннейшими зубастыми челюстями. Кристи поймала одну такую тварь, Эрвин – трех.

«Ты мстишь им, что ли?» – спросила Кристи.

Вот еще! Эрвин и в мыслях не держал поквитаться с водной фауной за съеденного когда-то Валентина. Что было, то прошло. Он лишь твердо знал, что сейчас – именно сейчас – ему надо хорошо питаться.

Оставив полынью, свернули на юго-восток. Теперь Эрвин и Кристи двигались бок о бок, и другие язычники спешили убраться с их пути. Однажды Эрвин, уловив необычное подрагивание зыбуна, коснулся Кристи.

«Посмотрим?»

Шагах в трехстах от них двигалась группа из четырех человек – трое мужчин, одна женщина. Оборванные, грязные, измученные, похожие на лунатиков, они упрямо брели и брели на восток, к Счастливым островам. У каждого был шест, и шли они двумя связками. Видно было, что они обратили внимание на два взорвавших зыбун щупальца, но ничего не предприняли. Эти четверо уже научились понимать, где настоящая опасность, а где лишь гипотетическая.

«Все равно не дойдут», – безжалостно прокомментировала Кристи.

«Не дойдут, но молодцы, – отозвался Эрвин. – Смотри: кое-чему научились, сохранили часть снаряжения, не остались на Гнилой Мели… Интересно, как они одолели полынью? Хотя они, наверное, обошли ее с юга. Но это какой крюк!»

«Я есть хочу», – пожаловалась Кристи.

«Я найду тебе еду. Но на людей мы охотиться не будем, дадим им шанс…»

Кто, как не Эрвин, понимал, насколько ничтожен этот шанс! И все же, и все же…

Как назло, три дня после этой встречи им не попадалось никакой пищи.

«Ты же теперь вроде как мужчина, – поддел Эрвин Кристи в ответ на ее жалобы. – Кто из нас должен быть стойким?»

«Ты, конечно».

«Нести разом и мужское бремя, и женское? А не слишком ли?»

«Я потом извинюсь. Когда поем».

Поесть удалось не сразу, зато обильно. Помимо «ланей» здесь водились существа, похожие на здоровенных варанов с восемью перепончатыми лапами, – этакие гибриды крокодила и многоножки. Загонная тактика раз за разом приносила результат. Эрвин понимал, что должен как следует отъесться – вдруг у самок язычников имеется привычка поедать более мелких самцов сразу после соития?

Здесь он отдался Кристи. Потом долго висел в черной толще над донной ямой, медленно приходя в себя.

«Ну как?»

«Живой, – ответил он. – Слушай, я не думал, что это будет так здорово… Прямо хоть навеки оставайся язычником…»

Женщина может вознести в облака – и так же легко спустить вниз и шмякнуть о землю. Кристи и в роли самца осталась женщиной.

«Не советую».

«Что так?»

«Самки язычников дают потомство только один раз. Они выползают на мелководье, откладывают в полосе прилива яйца и умирают. Я видела, как это бывает. Вылупившиеся детеныши на первых порах питаются разлагающимся трупом мамаши».

«Утешила…»

«Да. У тебя только одна попытка. У нас, я хотела сказать. Видишь ли… я не знаю точно, но думаю, что самцы язычников тоже умирают. Они сделали свое дело, зачем им жить дальше?»

В словах Кристи был резон. И констатация.

«Сколько у нас времени?»

«Не знаю. Думаю, ты почувствуешь».

Они с удвоенной силой налегли на охоту. Эрвин ел столько, сколько был способен съесть, и его язычник был доволен, не ведая, что будет чудовищно обманут. Простодушные моллюски Саргассова болота еще не поняли то, что давно усвоили люди: слишком умные опасны.

С каждым днем приближался южный берег болота – почти безлюдные места, патрулируемые, наверное, изредка и больше ради проформы. Редкие и, как водится, очень бедные поселки, шайки грабителей из всевозможных изгоев, объявленных в розыск… Не рай, но зато и не пустыня. Для начала нужно оказаться на суше в облике человека – остальное уже гораздо проще…

Выберемся, думал Эрвин. Да, будет непросто, но раздобыть одежду, деньги, документы, принять человеческий вид и в конце концов улететь с Хляби – выполнимая задача. Кристи родом с Тверди? Отлично, улетим на Твердь. Вроде неплохая планета, и там не знают Эрвина Канна. Начать сначала, с нуля? Да запросто!

Поросший лесом берег показался в тот день, когда Эрвин начал чувствовать внутри себя неприятную тяжесть. Край выглядел диким, лишенным даже намека на присутствие человека. У берега кто-то шевелился, и, подобравшись поближе, Эрвин понял, что это издыхающий язычник. Та-ак…

«За мной, – приказал он. – Твоему моллюску еще не хочется удрать подальше?»

«Еще как хочется. Он боится».

«Ему раньше надо было бояться – когда он подцепил тебя. Теперь поздно».

Два дня, питаясь чем придется, они двигались вдоль береговой полосы на запад. Миновали убогий поселок из полудюжины кривобоких домишек, и Эрвин удивился: чем там промышляют люди, как живут? Но, наверное, живут как-то, люди вообще много где ухитряются жить, даже в объятиях донных моллюсков. Но поселок – это хорошо…

Эрвин «пошел на нерест» утром третьего дня. Он был не в силах терпеть дольше. Очень хотелось прогнать прилипчивого язычника-самца, и Эрвин ломал себя, понимая, что не ему этого хочется – самке язычника этого хочется… Перебьется!

Сначала, толкая щупальцем дно, вытащить себя как можно дальше на мелкое место. Развернуться. Та-ак, получилось… Теперь найти опору, захватить ее щупальцем и подтягивать себя. Вон хороший валун тонн на двести… а за ним толстое дерево, должно выдержать. Ну…

Щупальце дотянулось до валуна.

«Готова? Держись!»

Сразу стало тяжелее – он тянул из болота двоих, напрягая все силы, пресекая все попытки язычника расслабиться и умереть на мелководье, а не на берегу. В какой-то момент стало легче, и он понял, что избавился от беременности. Но тотчас стало еще труднее, тело сделалось ватным, и Эрвин усомнился, сможет ли довести начатое до конца.

Надо… Любое живое существо тянется к приятному, но лишь человек способен заставить себя делать то, чего ему не хочется. И себя, и других, более низких разумом существ.

Даже (или тем более?) своих симбионтов.

Тяни… Тяни… Перехватись – вон дерево. Тяни…

Потемнело в глазах – во всех глазах, что имел язычник. Уже вытянув на берег два громоздких слизистых тела, Эрвин, ничего не видя и не понимая, что совершил невозможное, продолжал исступленно тянуть, выгадывая лишние и уже бессмысленные сантиметры. Так и нужно, упрямо бормотал он про себя. Разве это не единственное достойное человека занятие – тянуть из болота себя и других?

А там разберемся… Твердь? Пусть будет Твердь. Нормальная планета, не лучше и не хуже других. Будем жить там как нормальные люди, Эрвин Канн научится там простым человеческим радостям, и никто никогда не спросит его, сколько будет девятьсот тридцать семь умножить на триста семьдесят девять…

«Триста пятьдесят пять тысяч сто двадцать три», – прозвучал в голове ответ, и Эрвин, теряя сознание, понял, что не так уж проста и безыскусна его перспектива, как ему виделось. Все сложно, очень сложно…

Ну и пусть.

2013 г.

ОРБИТА ДЛЯ ОДНОГО

Часть первая

Глава 1

Тряпка

Шли вчетвером.

Впереди, спотыкаясь о камни, брела Кристи, следом кое-как тащился Эрвин. А позади них, то отпуская плоские шуточки по адресу задержанных, то понукая их резкими окриками, шагали два здоровенных – хоть на племя их пускай – патрульных. Тот, что был чуть пониже и пошире, носил капральские нашивки, второй прозябал в рядовом чине. Оба уже поняли, что задержанные дойдут куда надо на своих двоих, хоть их и шатает из стороны в сторону, как пьяных. Это хорошо, что могут идти. Для них хорошо. Тащить задержанных на себе служивые, конечно, не стали бы. Пристрелить их и спихнуть трупы в болото – вот и вся недолга.

Но нет, ты глянь – идут! Сами идут. Ну вот и ладно, лейтенанту будет о чем доложить наверх. Авось и патрульным перепадет какое-никакое поощрение. Кто сказал, что они не нужны и умеют только обирать местное население? Сам иди послужи на кордоне, умник! С местных и взять-то нечего, разве что девку какую затащить в лес. Так ведь тоже удовольствие на любителя: они ведь моются раз в год, и все, от малолеток до старух, в болячках от болотных миазмов! Их мужики смахивают на грязных дикарей и скорее стрельнут в спину, чем поделятся чем-нибудь. У половины все ценное давно отобрано бандитами, а вторая половина сама в сговоре с теми бандитами. Ну как, веселое место?

Плюс ко всему еще осужденные из числа особо везучих. Редко-редко, но случается так, что кому-нибудь из них удается пробраться по болоту за пределы кордонного невода, и на этот случай приказ начальства велит изловить и доставить. При сопротивлении – шлепнуть, но лучше доставить. Забавно было бы поглядеть, как их сунут в очередную группу приговоренных к «вышке» и выпихнут на болото по второму разу…

Так думали патрульные или не так, Эрвин не знал. Сам он думал главным образом о том, чтобы не упасть. Знал: упадет – не встанет. Даже не попытается. Пусть стреляют в затылок. Не было ни сил, ни желания жить. Сколько можно цепляться за жизнь ногтями и зубами, вычислять оптимальную линию поведения, ловить мизерные шансы, проскальзывать в крошечные прорехи, раз за разом оставляя с носом людей и болото? Кто угодно устанет от такой жизни и однажды скажет: не могу больше, хватит. Кто-то раньше, кто-то позже – и только в этом главная разница между людьми.

Но он еще мог идти. И шел.

Зачем – не знал. Из-за Кристи? Из-за того что одно из определений понятия «жизнь» начинается словами «высокоустойчивое состояние вещества» и надо соответствовать прилагательному «высокоустойчивое»? Он не думал об этом. Сейчас он вообще ни о чем не думал. Ну разве что о холоде.

Он отдал Кристи штаны и куртку, сам оставшись в исподнем. Хорошее верхнее и хорошее исподнее не успело сгнить за недели симбиоза с язычником. Но то недели… Кристи досталось куда сильнее. Обрывки ее тюремной робы и штанов вообще расползлись в гнилую труху. Сколько времени она провела в мертвой болотной жиже, дыша и питаясь через своего симбионта? Эрвин никак не мог сообразить, сколько времени прошло с того дня, как над подругой сомкнулась болотная топь. Полтора года или уже два? Подумалось, что это мелочи. Важны последствия. Ведь она нашла его, а он пересилил себя, последовав за ней, и в конце концов совершил невозможное, заставив своего издыхающего язычника вытянуть из болота и себя, и ее… В одиночку Кристи не справилась бы. Он опять спас обоих.

Она заново училась ходить. Он требовал, чтобы она опиралась на него, а она кричала, чтобы он не смотрел в ее сторону. Ее лицо сделалось одутловатым и белым, как мучной червь. Таким же было и тело. Он помог Кристи одеться, подвернул штанины и рукава. Отдал ботинки – пусть велики, но сойдут. Полцарства за маникюрные ножницы! Невероятно отросшие ногти пришлось грубо обломать. Оторванной от рукава полоской Эрвин перевязал ей в хвост отросшие волосы. Кристи понемногу успокоилась и даже сумела выговорить, не с первой, правда, попытки и очень невнятно: «Я порядочное чучело, да?»

– Ты жива, – ответил он. – Мы оба живы. – И почувствовал, что она вот-вот улыбнется.

Издыхающие язычники еще шевелились. В сером небе кружились падальщики. Язычник-самец отчаянно пытался уползти назад в болото, искал щупальцем опору, пытался схватить Эрвина, а потом сдался, приплюснутый к берегу силой тяжести. Эрвин помог Кристи отойти шагов на сто.

Слабы? Да. Голодны? Да. Два чучела? Тоже да. Зато свободны. «Мы снова люди, а остальное в наших силах», – мог бы радостно заявить Эрвин, но промолчал. Кристи и так все понимала. Она знала все, что он мог бы сказать ей, чтобы подбодрить.

Он просто помогал ей учиться ходить.

Будто заранее знал, что это умение пригодится ей раньше, чем она думает.

И сейчас Кристи шла, как умирающая от усталости сомнамбула, – опустив голову, шатаясь, волоча по мокрому песку ноги, – но все-таки шла. Она знала, что есть смысл бороться до конца, потому что рядом Эрвин Канн по прозвищу Вычислитель. Значит, шансы как минимум есть. Можно даже ставить три к одному на то, что они хороши.

Легко жить тем, кто умеет надеяться на то, о чем не имеет никакого понятия…

Береговой патруль появился значительно раньше, чем рассчитывал Эрвин. Он знал, что сам виноват. Надо было сразу уходить подальше от края болота, – что с того, что берег каменист и крут? В лесу, в скалах можно было остаться незамеченными. Дошли бы до какого ни на есть укрытия, если бы постарались. Как-нибудь доползли бы.

Другой на месте Эрвина сказал бы, что Судьба – подлая штука. Выбраться из болота далеко-далеко от края кордонного невода и уже спустя несколько часов попасться на глаза патрулю – тотальное невезение и явный перст Судьбы. Сдайся, человече, отдай себя течению, пусть несет. Ну что тебе еще непонятно?

Какая Судьба, какие персты?.. Эрвин думал лишь о том, куда поставить ногу, чтобы не упасть, да еще о том, что все повторяется: вот опять Кристи идет впереди, а он сзади. Только веревки нет. И рюкзачка. И одежда на ней не та. Но разве что-нибудь когда-нибудь повторяется в абсолютной точности?

Иных мыслей не было. Не было и удивления безмыслию. Разве он когда-нибудь мыслил по-настоящему? Нет, он только считал. Так было вернее. Лишенная математики мысль неэффективна, а порой и вредна. Годится лишь на то, чтобы человек тешил себя иллюзией, будто он не животное, а нечто совсем особенное.

Болото медленно ползло на плотный песок, лизало черной жижей кучи мертвых водорослей на берегу. Начинался прилив. По окрику капрала ушли с песка на наклонную гранитную плиту. Она тянулась вдоль берега черт знает куда. Попадались невысокие уступы, валуны, каменная мелочь. Из трещин торчали пучки жестких травянистых растений. Гранитный берег мало-помалу повышался. Кристи шатало. Ей было трудно идти в гору. Стали попадаться трещины и расселины в полшага шириной, уходящие вглубь до основания гранитной плиты, – память о древних землетрясениях, ломающих гранит. Перешагивая через очередную расселину, Кристи наступила на штанину и, слабо охнув, упала. Как куль.

– Не стреляйте! Я подниму!.. Она пойдет!..

Слова сами выпрыгнули из гортани. Перешагнув расселину, Эрвин наклонился над Кристи. Он не был уверен, что сумеет помочь ей подняться и сам при этом удержится на ногах. А не удержится, упадет – вряд ли встанет.

Стоило столько мучиться, чтобы быть застреленными! Эрвин видел и слышал патрульных недолго, но достаточно, чтобы сделать вывод: эти не потащат задержанных на себе к флаеру. Где их флаер?.. Должен быть где-то неподалеку. По идее в нем должны скучать еще двое. Обычная практика: патрульный флаер садится, одна пара выходит размять ноги и заодно осмотреть берег, затем она возвращается, флаер перелетает на новое место, выходит вторая пара, а первая ждет…

Если эти двое не любители долгой ходьбы, то флаер где-то поблизости.

А если нет?..

Эрвин спиной чувствовал, как патрульные пребывают в задумчивости, не зная, что предпринять. Секунда – и будет принято решение. Время почти остановилось, медленно-медленно текли миллисекунды. Кристи лежала ничком. Ее тело было мягким, как у моллюска, и таким же инертным. Кровь капала на гранит из рассеченной скулы. Припав на колено, Эрвин изо всех сил тянул Кристи, взяв ее под мышки, и прекрасно понимал, что если даже и справится, на это уйдет куда больше одной секунды.

И эта секунда прошла. Но вместо ослепительной вспышки и вечной черноты следом за ней послышался хриплый, несколько удивленный голос:

– Глянь…

– Ого! – ответил второй патрульный. Затем кашлянул и сплюнул.

В этом месте обрывистый край гранитного массива выгнулся дугой прочь от болота. На пляже, еще не затопленном приливом, издыхал огромный язычник. Не самый гигантский – Эрвин видывал язычников и побольше, – и не поперечно-полосатый с мозговитым симбионтом, а обыкновенный тупой пожиратель всего, что бегает и ползает по зыбуну, один из настоящих хозяев Саргассова болота. Крупная самка нашла в обрыве гранитный выступ, чтобы, зацепившись щупальцем, вытянуть свое громоздкое тело на берег, отложить яйца и умереть. Ее разлагающаяся туша, вернее, то, что оставят от нее падальщики, послужит пищей малышам. Зрелище отвлекло патрульных. Один на всякий случай посветил прикрепленным к лучемету фонариком в расселину под ногами и потерял к ней интерес. Другой пустил луч в язычника – тоже, наверное, на всякий случай.

Моллюски не кричат, но взметнувшееся в воздух щупальце было страшнее самого ужасного вопля. Оно не дотянулось бы до патрульных, но те суетливо попятились. Если они и ждали опасности, то только со стороны язычника, а не из трещины и уж тем более не от двух полумертвых задержанных.

Люди часто ошибаются. А люди с оружием порой ошибаются даже чаще невооруженных. Они воображают себя сильными. Эрвин все еще пыхтел и стонал, пытаясь поднять обмякшую Кристи, а в его положении уже произошли серьезные изменения. Один из патрульных вдруг коротко вякнул, и Эрвин, оглянувшись, успел заметить, как он исчезает в расселине. Стукнул по камню лучемет. Второго патрульного уже не было. Из расселины послышались и стихли звуки короткой возни. Затем из нее высунулась лохматая голова и оглядела Эрвина и Кристи оценивающим взглядом:

– Кто такие?

Медлить с ответом не стоило.

– Мы… – Эрвин указал на болото, – оттуда…

– Осужденные?

Эрвин закивал.

– Еще раз соврешь – язык отрежу, – без особых эмоций посулил обладатель всклокоченной головы. – Скажешь, такой прикид у осужденных?

– У давно осужденных бывает еще и не такой, – возразил Эрвин.

– Что ты там бормочешь? Давно, говоришь?.. И как давно?

– В позапрошлом году, – сообщил Эрвин. – Или в прошлом? Какой сегодня день?

– Пасмурный, – буркнул лохматый и скрылся в расселине. С полминуты никто оттуда не показывался. За это время Эрвин сумел помочь Кристи сесть на гранит и сел сам – спина к спине, как когда-то давным-давно сидели они, подпирая друг друга, на ящике посреди болота.

Посидеть вволю не пришлось – из расселины ловко выбрался человек в линялой военной форме без знаков различия. Быстро скользнул взглядом по двум непонятным людям и опустил ствол лучемета.

– С Гнилой мели? – спросил он.

– Нет. – Эрвин покачал головой.

– Тогда откуда?

– Ты все равно не поверишь, – сказал Эрвин, косясь на лучемет. Наверняка это был один из лучеметов злосчастных патрульных, и нападение на береговой патруль было затеяно местной бандой исключительно ради завладения оружием. Оставалось лишь неясным, кто этот человек – пахан или один из его ближайших подручных?

Ствол лучемета шевельнулся.

– Да-да, стреляй, – кивнул Эрвин. – Когда я скажу, откуда мы, ты обязательно нас прикончишь, потому что рассказывать тебе сказки – это наглость, за которую отвечают. Ну и чего тянуть?

– Говори. – И Эрвин понял, что перед ним пахан. Подручным, даже ближайшим, редко удается скрыть сладкое удовольствие от возможности покомандовать, они часто истеричны и всегда готовы поглумиться над беззащитными. Этот был деловит и, кажется, в самом деле хотел понять, не пригодятся ли на что нечаянные найденыши.

Эрвин глубоко вдохнул и подумал, что этот вдох может оказаться последним в его жизни. Ему было почти все равно, но жаль было Кристи. Она не заслужила того, что с ней сделают.

– Верь, не верь, мне все едино, – сказал он, – но мы пришли со Счастливых островов…

И сам увидел: ему удалось изумить пахана. Одно мгновение тот оторопело молчал, затем коротко рассмеялся сквозь зубы.

– Думаешь, я поверю?

– Нет, – сказал Эрвин. – Как раз этого я не думаю.

– Жить хочешь? – задушевно поинтересовался пахан. – Тогда говори правду. Откуда ты?

– Ты слышал. Это правда.

– Решил шутки со мною шутить? А знаешь, что я делаю с шутниками?

– Я не обещал, что ты поверишь.

Пахан погрузился в раздумье. Длилось оно не более секунды, и Эрвин за это время даже не успел подсчитать, насколько возросли его и Кристи шансы остаться в живых. Но твердо знал, что шансы растут.

– Никто еще не доходил до Счастливых островов, – сказал пахан.

– Откуда такие сведения? У тебя есть прямое сообщение со Счастливыми островами? Жаль, что я этого не знал. – Дразня пахана, Эрвин шел на риск и знал, что этот риск оправдан. – Я дошел. Юст Полярный Волк не дошел, а я дополз на карачках. Не веришь? Не верь. Но так было.

– Ты знал Юста? – В деловом тоне пахана Эрвин различил слабую нотку удивления.

– Я знал двоих, носящих это имя. Который из них тебя интересует?

В следующую секунду Эрвин понял: пахан не станет стрелять ни в него, ни в Кристи. Во всяком случае, пока. Но прошла еще целая секунда, прежде чем пахан сказал:

– Пойдешь с нами. Твоя баба двигаться может?

– Куда она денется, – подхватил Эрвин. – Уходить-то надо. Где-то неподалеку патрульный флаер, не думаю, что дальше мили отсюда. Зря мы тут торчим.

Пахан ничего не сказал, но явно придерживался того же мнения. Он нырнул в расселину, а Эрвин помог Кристи подняться.

– Молчи, – шепнул он ей. – Будь тушкой. Говорить буду я. Доверься мне.

– Я только это и делаю, – попыталась улыбнуться Кристи, и Эрвин почувствовал мимолетное раздражение. Оно прошло, когда Кристи добавила: – И не жалею.

«Еще бы тебе жалеть, – подумал Эрвин. – Но ты лжешь, как лгут все женщины, изображающие, будто послушно идут за мужчиной, и всегда держащие в уме свое. Ложь простодушная, льстивая, но действует… на влюбленных и глупцов. Ты хоть помнишь, что я ни то и ни другое?»

Кое-как они сползли в расселину. Ставь ногу сюда, цепляйся тут, вот хороший выступ… К счастью, Кристи успела чуть-чуть отдохнуть. Достигли дна. Расселина здесь была такой ширины, что протиснуться удавалось только боком. Под ногами из слежавшегося слоя песка и занесенного сюда ветром лесного мусора торчали камни. Впереди маячили тени, доносились шорохи. Слышно было, как кто-то топает и дышит позади, почти наступая на пятки и, наверное, злясь на то, что пара чучел с болота плетется еле-еле. Полоска неба над головами мало-помалу сузилась в щель, затем и вовсе пропала, зато ход расширился. Пришлось пройти по мягкому, судя по ощущениям – по раздетым телам патрульных. Кто-то включил фонарик.

Готически-стрельчатый ход вел в глубь гранитного массива, как червоточина. Стены сочились влагой, пахло обыкновенной затхлостью, очень приятной после смрада болота. Согнувшись, прошли под заклиненной глыбой, готовой, казалось, сорваться в любую минуту и раздавить кого-нибудь из особо невезучих. Эрвин не мог точно определить численность группы, но думал, что в ней человек пять-семь. Впрочем, без разницы, сколько их… Люди есть люди, и бандиты подчас не худшие из них. Там будет видно… Пока же Эрвин прилагал все силы, чтобы не упасть самому и поддержать Кристи. Утруждая мышцы, он почти не утруждал мозги. Слушал, смотрел, впитывал, но не считал. Что считать, когда так мало данных? Бесполезное занятие.

Шли довольно долго. Удивительно, но расселина, закрывшись сверху, не спешила превратиться в узкую трещину, куда не проскользнет и намыленный. Прекратился лишь спуск, начался едва заметный подъем. В одном месте все-таки пришлось лезть в щель, и это упражнение едва не убило Эрвина. Никто и не подумал помочь ему протискиваться самому и протискивать женщину. Кристи совсем обмякла, она была не нужна, она была обузой, и обузой вредной, помехой в будущих расчетах. Когда не стало сил тащить ее, пахан молча вынул нож.

– Не торопись, – через силу сказал Эрвин, тяжело дыша. – Эту ошибку ты еще успеешь сделать.

– Правда? Думаешь, это будет ошибкой?

– Уверен. Потом поймешь.

Опять риск, но риск оправданный. От ответа пахана зависело многое, если не все, его ответ должен был стать последним элементом чернового психологического портрета, так легко переводимого на математический язык. И последний элемент не заставил себя ждать.

– Считаешь себя шибко умным, да?

– Себя? Нет. Ее – да. – Эрвин указал на Кристи. – Она гений, а я при ней. Кстати, одну ошибку ты уже сделал.

– Ого! Это какую же?

– Даже моих мозгов хватает, чтобы понять, какую. Стоило убивать служивых ради двух лучеметов! Добро бы еще целью был флаер – вот ради него стоило бы потрудиться. Теперь уже поздно. Очень скоро береговой патруль начнет вас гонять, а у вас появится занятие – уходить от преследования. Кошки-мышки. Это не жизнь.

– Замолкни, падаль! – По скулам пахана прокатились желваки.

– Ты не то хотел сказать. Ты хотел сказать, что другой жизни для тебя и твоих людей нет и не может быть. Ошибаешься, она есть. Флаер…

– Закройся, я сказал! Эй, ты! И ты! Вы двое. Берите эту бабу и тащите. Башкой отвечаете. А ты – побереги язык! Пошел!..

Могло быть хуже, подумал Эрвин, громоздясь на непослушные ноги. Два бандита подхватили Кристи под мышки. Один из них, не шибко довольный полученным приказом, пробурчал грязное ругательство, но и только. Вожак банды явно пользовался непререкаемым авторитетом среди своих людей, и это было хорошо. Жесткая структура. Результат придет быстрее, если воспользоваться готовой структурой, какова бы она ни была. И расчеты проще.

Вскоре стало светлее, а еще спустя минуту над головой вновь появилась полоска неба. Расселина кончилась осыпью, пришлось карабкаться вверх на четвереньках. По команде пахана перебежали пустошь и врассыпную двинулись сквозь низкорослый лес. Врассыпную-то врассыпную, но Эрвин слышал за спиной чье-то дыхание. Он не оборачивался. Пускай дышат, пускай топают, пускай держат на мушке. Это ничего не значит. Дальнейшее – дело техники.

Глава 2

Медиум

Деревня была маленькая, десятка в полтора дворов, хаотично разбросанных там и сям, как будто какой-то великан небрежно швырнул на землю горсть камешков и повелел каждому камешку вырасти в неказистое строение. Ни плана, ни центральной улицы. Собственно, улиц здесь вообще не было – были натоптанные тропинки и тележные колеи, петляющие между пустырями и огородами. Зато по занимаемой площади эта деревня могла бы посоперничать с любым из столичных пригородов с двадцатитысячным населением.

Здесь же не обитало и сотни туземцев, включая детей. Каин – так звали пахана – был для них куда более зримой и реальной властью, нежели далекое правительство в далекой столице. Эти люди выращивали кое-что на продажу и прокорм, ковырялись в старом руднике, понемногу добывая янтарь неважного качества, и раз в один-два года торговались с прилетавшими сюда перекупщиками. В голодные времена им приходилось отправляться на болото за головастиками. Ни школы, ни местной администрации, ни полиции – вообще ничего. Пусто. В чем не ощущается потребности, то и не нужно. Эрвин прекрасно знал, к какому территориальному округу относится эта местность, и был уверен, что о таком явном излишестве, как сборщик налогов или, скажем, избирательная комиссия, туземцы и слыхом не слыхали.

Каин был для них и сборщиком, и судьей, и защитником, и благодетелем. Свою банду он по местной традиции именовал братством. Само собой, на время масштабных рейдов, время от времени затеваемых кордонным начальством, братству приходилось отсиживаться на дальних хуторах, а то и вовсе прятаться в подземных норах, но масштабные рейды проводились редко и не слишком тщательно, а обычные патрули знали, чем рискуют, наведываясь во владения Каина. Местные жители разумно поддерживали его, а не военных. Во-первых, алчность братства имела пределы, в трудные времена оно могло, в отличие от служивых, и поделиться чем-нибудь, а во-вторых, законное начальство, как гражданское, так и военное, обреталось в неведомой дали, а Каин был здесь, под боком. И твердо намеревался быть и дальше. Как минимум.

А как максимум?

Состариться здесь? Много ли отнимешь у нищих? И никакой перспективы… Всю жизнь заниматься мелкими делами и рано или поздно быть убитым в стычке с патрулем либо в разборке со своими же? Каин должен был задавать себе эти вопросы.

Если нет, размышлял Эрвин, если Каин слишком глуп для этих вопросов, тогда все кончено. Но после разговора с ним, а главное, из-за того, что пленники были еще живы, Эрвин знал: сказанные им слова о флаере упали на благодатную почву. Вроде семян. Что нужно семенам, чтобы пойти в рост? Только полив, тепло и время.

Великое счастье, что пленников не разделили. Эрвин и Кристи были отведены в первую попавшуюся хижину, чьим обитателям выпала сомнительная честь сторожить пленников. Упав на низкую лежанку, прикрытую ветхим тряпьем, Кристи тут же уснула. Она не проснулась и тогда, когда шамкающая старуха принесла пленникам одну на двоих миску невкусного жиденького варева. Как ни терзал голод, Эрвин съел совсем немного и все равно мучился от приступов рези в желудке. Так и должно было быть, желудок заново учился делать свою работу. Утешить себя можно было лишь тем, что эта боль, пожалуй, последняя плата за симбиоз с язычником.

Сквозь маленькое, в деревянном переплете оконце, затянутое пузырем неизвестного животного, просачивался бледный свет. С закатом он померк. Каин в этот день не появился, чему Эрвин был рад. А Кристи проспала весь остаток дня и всю ночь. Утром она открыла глаза и вымученно улыбнулась.

– Поесть бы…

Эрвин дал ей две ложки давно остывшей похлебки и отставил миску подальше.

– Еще.

– Нельзя еще. Умрешь. И говори, пожалуйста, тише.

– Почему?

– Потому что за дверью стоит обормот с ушами. Лучше вообще ничего не говори. Мычи, пускай слюну, изображай блаженную, тогда тебя, может быть, не изнасилуют. Главное, ничего не бойся. Если не выйдет, то хоть постарайся показать им, что вообще не понимаешь, что такое страх. О, придумал! Ты аутистка. Сыграть сумеешь?

– Не знаю. У меня все тело как ватное…

– Это только к лучшему.

– Дай еще. – Кристи перешла на шепот. – Что головой мотаешь? Ну хоть ложечку… Жалко тебе, что ли?

– Жалко. – Эрвин выплеснул похлебку на земляной пол. – Тебя жалко. Не хочу, чтобы ты умерла в муках. Пей воду, помогает. Вон там ее целый горшок. Хорошая вода, чистая.

– Сволочь!

– Тише… Тише…

– Где тут уборная?

– Вон там, где ямка. Это я выкопал. Иди, я отвернусь.

Каин пришел через час, и пришел не один. Вслед за ним в дом проник подросток лет пятнадцати, старательно копирующий повадки пахана. Разница была лишь в том, что лучемет Каина небрежно висел на его плече, а мальчишка первым делом навел свой пистолет на Эрвина. Верный оруженосец при харизматичном вожде, ни дать ни взять – Юст и Хайме. Только эти, пожалуй, были пожиже.

Мальчишка остался в дверях; Каин же проследовал к свободной лежанке, брезгливо сгреб с нее тряпье и сел прямо на трухлявые доски. Положил лучемет себе на колени, покрутил носом:

– До ветру попроситься не догадались? Вас бы вывели.

– Прости, мне не хотелось причинять кому-либо беспокойство, – сказал Эрвин. – Если бы вчера мне было сказано, что можно, тогда другое дело.

– Беспокойство, значит? – ухмыльнулся Каин. – Ты глянь, какой деликатный. Слышь, Шпуля, это столичная штучка. С виду покорный, гнется, а копнешь чуток – наглец. Воображает, что шибко умный, а мы тут, значит, грязь жрем и в дерьме сидим. А если я тебя заставлю сейчас дерьмо жрать, тогда как?

– Юст не заставил, а ты заставишь? – кротко спросил Эрвин.

Боковым зрением он следил за Кристи – та сидела на земляном полу, подобрав под себя ноги, и отрешенно смотрела куда-то вверх. Каин крякнул.

– Юст, значит? Расскажи-ка мне о нем.

– Их было двое.

– Начни с настоящего.

– Настоящий был убит во время рейда два с лишним года назад. Тогда многих покрошили. Он просто оказался не в том месте не в то время. Не повезло. Кто уцелел – рассеялись. Братство Волка распалось.

Каин рассмеялся:

– Оно существует.

– Значит, возродилось, – спокойно заметил Эрвин. – Ты учти, у меня сведения двухгодичной давности. Может, и сейчас какой-нибудь самозванец называет себя Юстом Полярным Волком. А тот фальшивый Юст, которого я знал, тебя тоже интересует?

– Расскажи о нем.

– Он попал в ту же партию приговоренных к «вышке», что и мы. – Эрвин кивнул в сторону Кристи. – Сильный парень. Кое-кого сумел обмануть, нас – нет. До Гнилой Мели держался неплохо, а после сошел с катушек. Завел нас в трясину. Утопил бы всех и себя тоже. Его зарезали во сне.

– Ты?

– Я просто не стал мешать. Все сделала она. – Эрвин вновь кивнул в сторону Кристи и уловил тень удивления в глазах Каина. Все шло по плану. – Не лично, конечно. Своей рукой она и муху не убьет.

– Эта слабоумная убила Юста?

– Ума у нее побольше, чем у меня, тебя, твоего братства да еще всех компьютеров Хляби в придачу. Она не блаженная, у нее аутизм. А еще она гений. Наверное, ты не слыхал об Анне-Кристине Шульц? Ну конечно нет. Не злись, о ней почти никто ничего не знает. Ну, Прай, ну, его ближайшие холуи, ну, я еще… Меня зовут Эрвин Канн. Не думаю, что ты слышал обо мне, хотя я более известен, чем она…

– Не болтай попусту, говори дело, – пробурчал Каин, и Эрвин понял: кое-какие слухи о нем дошли и сюда. Каков бы ни был мир, он всегда тесен, а по части просачивания информация успешно конкурирует с жидким гелием. Новый поправочный коэффициент упростил расчет, Эрвин справился с ним за долю секунды.

– Считается, что ближайшим советником президента Сукхадарьяна был Эрвин Канн по прозвищу Вычислитель, то есть я. Это не так. Настоящий математический гений не я, а она, Анна-Кристина Шульц. Я был переводчиком, связующим звеном между нею и президентом. Без меня она почти бесполезна, ну а я бесполезен без нее. Тоже почти, потому что кое-что и я умею…

– Да ну? – Каин иронически поднял бровь, а мальчишка по прозвищу Шпуля хохотнул в голос и тут же замолчал, уловив недовольное движение пахана. – Умеешь? Докажи.

– Я дошел до Счастливых островов. Этого мало?

– Куда ты там дошел, я не знаю. А ну-ка вели своей бабе подсчитать, сколько будет… м-м… тысяча девятьсот пятьдесят девять умножить на восемьсот девяносто два!

Эрвин фыркнул:

– Ты действительно хочешь, чтобы я потревожил ее ради такой чепухи?

– Делай, что тебе говорят, – душевно посоветовал Каин, и Эрвин не стал спорить. Присев на корточки возле Кристи, он на несколько секунд коснулся лбом ее лба. Выпрямился.

– Один миллион семьсот сорок семь тысяч четыреста двадцать восемь. Желаешь проверить?

Проверка затянулась: забыв о лучемете, Каин чертил щепкой на земляном полу цифры и подслеповато щурился, а Шпуля с благоговением смотрел на то, как пахан морщит лоб. Похоже, уже двузначные числа внушали мальчишке определенное уважение, а семизначное попросту вгоняло его в трепет. Зачем так много? Столько не бывает!

– Верно, – нехотя признал Каин, разогнувшись. – Умножать она умеет. А взять из того, что получилось, квадратный корень?

– Ты сможешь проверить результат? – осведомился Эрвин. – Ладно, как скажешь. Только это я и сам могу. Значит, так… – Приняв отрешенный вид, он замер секунд на десять. – Ну вот: тысяча триста двадцать один и девять десятых. Примерно.

– Это ты сам подсчитал?

– Проверь умножением. Говорю же: нет смысла тревожить гения ради какой-то арифметики. Для устного счета во многих случаях существуют готовые приемы. Это чепуха, каждый может научиться. Расчеты, которые приходилось делать советнику президента, – совсем другое дело! Там такие разделы математики, о каких я знаю только то, что они существуют. А уж какие чудеса она творила на болоте! Потянет, бывало, за веревку, укажет: поверни влево, а там дрянное место, топь, видишь ее, ругаешься про себя и все равно идешь. Потому что она всегда права. Кто пошел прямо, тот и пропал.

– Сказки, – бросил Каин.

– Я предупреждал тебя, что ты не поверишь. Однако гораздо лучше просчитывается не природа, а люди. Особенно поведение тех или иных групп людей. Результат, конечно, не стопроцентно достоверный. Рассчитываются вероятности, и каждый нюанс вносит поправку. Все равно безумно сложно, но для гения такая сложность приемлема. Президент был доволен. Я порой маячил за его спиной, изображая советника, а Кристи считала. О ней почти никто не знал, а она президента вообще в упор не видела. Хотя и работала на него. Она почти ничего не говорит, вся в себе, зато у меня с нею особенный контакт, вроде телепатии. Когда Сукхадарьян был в хорошем настроении, он называл меня медиумом, посредником. А иногда ее – процессором, а меня – интерфейсом. Видишь ли, мы были ценны для него только вдвоем…

Каин слушал, и этот факт параметром ложился в набор матриц, определяющих его психологический портрет. Шпуля тоже слушал, сопел носом, шевелил ушами. Наверное ему, бойкому мальчишке, родившемуся в этой деревне, отринувшему червяковую жизнь родителей и понемногу натаскиваемому Каином, никто еще не рассказывал о таких чудесах. Впрочем, чем более правда похожа на сказку, тем охотнее ей верят. До определенного предела, конечно. Тут очень важно не переборщить. Во всяком случае, о симбиозе человека и язычника следовало умолчать – это было бы уже слишком.

– Сукхадарьян все-таки совершил ошибку, – закончил Эрвин. – Вот ты сейчас не веришь мне, и он однажды не поверил, а зря. Прай сверг и убил его, а мы оказались на болоте…

– И дошли до Счастливых островов? – ухмыльнулся Каин.

– Только мы двое. Потом нам пришлось уносить ноги и оттуда.

– Почему?

– Прай злопамятен. Он слишком глуп, чтобы внушить себе, что можно использовать тех, кого ненавидишь. Его люди выследили нас. Они хорошенько прожарили наш остров. Там, наверное, даже камни расплавились. Мы вовремя ушли. На островах для нас больше не было места – нас бы снова обнаружили, это был только вопрос времени. У нас не было иного выбора, кроме как пойти к материку. Мы рискнули.

– Да ну? И опять-таки дошли?

– Ты же видишь: мы здесь. Кстати, я не поблагодарил тебя за помощь. Можешь поверить, я признателен тебе и твоему братству. Если бы патруль доставил нас по назначению, тут бы нам и конец. – Эрвин склонил голову в полупоклоне. – Я твой должник, Каин.

Пахан молчал, и это было лучше всего. Он еще ничего не решил. Он думал. Эрвин знал уже сейчас: с вероятностью не менее восьмидесяти процентов Каин не попытается сразу же сторговать пленников кому-нибудь из числа тех, кто теоретически может иметь выход на людей из окружения президента. Хороший результат.

Но восемьдесят процентов – еще не сто.

– Могу ли я спросить, – вкрадчиво продолжил Эрвин, – зачем твои люди убили патрульных? Я уже догадался, что не ради нас. Они забрались на твою территорию? Или братству просто нужно было оружие?

– А не много ли ты хочешь знать? – прищурился Каин. Прищур был жесткий, у любого человека от такого прищура по коже забегали бы мурашки, и все же иметь дело с Каином было куда проще, чем с Юстом.

– Я? – удивился Эрвин. – Я бы вообще ничего не знал: меньше знаешь – крепче спишь. Но вот ей, – последовал очередной кивок в сторону неподвижной Кристи, – желательно знать много. Чем больше данных, тем вернее расчеты. Мы у тебя в долгу, а хороший совет подчас стоит дороже миллиона кредиток. Меня, да и тебя, наверное, тоже сейчас интересует вопрос: как поведут себя военные? Пора или не пора уходить отсюда. Твои люди раздели и бросили убитых, даже не попытавшись сбросить их с обрыва язычнику. Не думаю, что это глупость, потому что ты умен. Значит, демонстративное поведение. Военные чересчур обнаглели в последнее время, хозяйничают на твоей территории, как на своей, обирают местных, так?

– Кхм.

– И ты, конечно, решил поучить их вежливости, – продолжил Эрвин. – Понимаю. Это ведь не первый случай?.. Так я и думал. Надеюсь, у тебя есть план на случай ответных действий. Ведь не думаешь же ты, что тебя оставят в покое?

– Бывало, что и оставляли, – ухмыльнулся Каин.

– Ты уверен, что так будет и на этот раз? Обнаружить вас – чисто техническая задача, накрыть – тоже не проблема. Особенно если не дорожить деревней. Убежден, что у тебя предусмотрены пути отхода. Но на открытой местности далеко не уйдешь, а пещеры нетрудно затопить газом. Хм… верю, что ты все равно вывернешься. Не знаю как, но верю. А только рано или поздно командование кордона взбесится, потребует у правительства содействия и учинит еще один масштабный рейд. Как раз такой, как два года назад. Тогда мало кто уцелел, и теперь мало кто уцелеет. Возможно, никто. О такой перспективе ты не думал? Не верю. Быть того не может. Ты не похож на того, кто думает только на день вперед…

– Исчезни, – вдруг резко сказал Каин, не поворачивая головы, отчего Эрвин не сразу понял, что приказ касается не его, а Шпули. Зато мальчишка понял вмиг и поспешно вышел, притворив за собой скрипучую дверь.

Эрвин весь обратился в почтительное внимание. А пахан долго молчал, хмурясь, чуть-чуть подергивая мышцами лица, будто страдал недолеченным тиком, и решал задачу. Кристи уставилась на свои колени и принялась тихонько раскачиваться взад-вперед, негромко мыча. Наконец Каин спросил:

– Аутизм – это что за хрень?

– Она вся в себе, – пояснил Эрвин. – Вот мы с тобой разговариваем, общаемся, а она не понимает, зачем это нужно. Слышит нас, но ей нет дела. Если ее сильно достать, начнет истерить так, что затыкай уши, а все почему? Человек тянется туда, где интереснее, а ей интереснее то, что внутри ее.

– Требуха, что ли? – гоготнул Каин. – Ладно, заткнись, я понял. Она что, может предсказать, что будет?

– В определенной степени, – осторожно ответил Эрвин. – Если данных достаточно для расчета, она рассчитает вероятность того или иного события, а я переведу ее прогноз на человеческий язык. Чем больше данных, тем легче расчет и точнее прогноз.

– Пусть рассчитает, ждать ли нам сегодня в гости вояк. Валяй, скажи ей.

Выразить всем своим видом разочарование и даже легкую обиду оказалось нетрудно.

– У нее почти совсем нет данных, – запротестовал Эрвин. – Как же так можно? И что это будет за расчет?

– Делай, я сказал!

– Как скажешь, как скажешь, – пробормотал Эрвин. – Я надеялся оказать тебе настоящую услугу, но… как скажешь.

Кристи держалась молодцом. Когда Эрвин вновь присел рядом с нею на корточки и коснулся лбом ее лба, она не прекратила покачиваться и тихонько мычать. Лишь по выступившему на лбу женщины поту Эрвин понял, как трудно ей играть роль. Пусть роль проста, зато актриса близка к обмороку.

Эрвин сохранял контакт секунд десять. Затем встал и виновато развел руками:

– Вероятность сегодняшнего визита военных – около тридцати процентов, но погрешность… Короче, вероятность лежит в пределах от десяти до пятидесяти процентов.

Каин презрительно сплюнул:

– Этак я и сам могу вычислить!

– Ты можешь чувствовать, – возразил Эрвин. – Она – вычислять. Ты получил подтверждение своему чутью, а это уже кое-что. Мало, конечно. Я по-прежнему твой должник.

Каин только хмыкнул, покидая хижину. Если Юст всегда старался оставить за собой последнее слово, веское, как удар молота по черепу, то Каин был гибче и заведомо умнее. Но даже он вряд ли мог предположить, сколько бесценной информации о себе он дал сейчас Вычислителю.

Кто-то шуршал и кряхтел за дверью – было ясно, что пленников по-прежнему стерегли, да и трудно было ожидать чего-то иного. Эрвин вернулся к Кристи, прикоснулся лбом ко лбу. Если подглядывают, то ничего нового не увидят, а шепот не слышен.

– Молодец, девочка… То, что надо.

– Я думала, умру, – шепнула Кристи.

– Теперь уже вряд ли. Ты только не расслабляйся. Кстати, все время мычать необязательно, можешь иногда бурчать неразборчиво… Начнут давить или просто грубо пнут – закати истерику. Сможешь?

– С большим удовольствием.

– Тише, тише… А насчет тридцати процентов я не выдумал. Столько и есть.

– Тридцать с погрешностью в двадцать…

– Верно, погрешность та еще. Сейчас я посплю, а ты постарайся размять мышцы. Думаю, они пригодятся. Пора тебе возвращаться к жизни. Ты даже не представляешь, на кого сейчас похожа.

– Ты всегда был отменно любезен…

– Таким и останусь. Принесут поесть – буди меня. Ну все, я сплю.

С этими словами Эрвин повалился на лежанку и уснул.

Глава 3

Библеец

Эрвин проснулся и сразу взглянул на Кристи. Та сидела на полу возле лежанки, неотрывно глядя на стену пониже мутного окошка. Сиреневый пульсирующий лишайник, разросшийся там, жил своей жизнью: то съеживался, как пугливое животное при прикосновении, то вновь распространялся по сырой стене, шевеля отростками. Медлил минуту-другую – и вновь съеживался неизвестно зачем. В его сокращениях было что-то гипнотическое.

Может быть, эта пульсация напоминала Кристи ее жизнь с чередованием взлетов и падений – Эрвин не стал вникать. Он потянулся, шумно зевнул и привлек к себе внимание.

– Еду приносили? – шепнул он.

Кристи молча подала ему щербатую миску, до половины наполненную тем же варевом, и гнутую алюминиевую ложку.

– Сама ела?

Кивок.

– Много ела. Тебе еще нельзя.

– Старалась пить только жижу. – Кристи непроизвольно сглотнула и отвернулась. Эрвин понимал ее: сам бы сейчас с пещерным удовольствием вгрызся в жареное мясо любого, хоть самого вонючего зверя. И с пещерным же урчанием. Да и невкусная похлебка казалась сокровищем. Эрвин сделал над собой могучее усилие, чтобы ограничиться тремя ложками, и убрал миску с глаз. Подальше от соблазна. Все равно мысли вертелись вокруг еды, мешая считать. Стало понятно, для чего Кристи медитирует на лишайник.

Что ж, помедитируем вместе…

Каин пришел на закате, бросил Эрвину старые линялые армейские штаны, линялую же заплатанную куртку и грубые армейские ботинки.

– Одевайся. Уходим.

Штаны оказались коротки, а ботинки малы. Эрвин жестом показал Кристи: поменяемся. Получив назад свой гардероб, Эрвин почувствовал себя гораздо лучше, да и Кристи уже не выглядела огородным пугалом. Сколько бодрости может сообщить телу несущественный пустячок – и ведь сообщает! Потому как элемент цивилизации. Обрел его – и как бы приобщился. Эрвин чувствовал себя еще слабым, но уже не такой сомнамбулой, как вчера.

Братство Каина покидало деревню. Эрвин насчитал в банде восемнадцать человек, включая Каина. Судя по всему, шли прочь от болота, а куда – неведомо. Лучше не спрашивать. Кристи вела себя образцово: то плелась молча, безразлично глядя себе под ноги, то принималась мычать сквозь нос заунывную мелодию, то прикладывала ладони к ушам, как бы защищая слух от шороха шагов, и тогда напоминала настоящую аутистку, а не просто идиотку. Эрвин держался рядом, то помогая ей перебраться через поваленное ветром дерево, то просто всячески демонстрируя готовность помочь. Каин большей частью топал позади, но иногда уходил вперед, и, пока не стемнело, Эрвин не раз ловил на себе боковым зрением его взгляд, быстрый и инстинктивно выверенный, как бросок хищника. Само собой, пахан еще ничего не решил, но ясно было также и то, что он заинтригован. Чего ж еще желать? Доверия? Слишком рано. Желаешь многого – умей ждать.

Стемнело. Одна-единственная и притом ущербная бледно-желтая луна кое-как освещала путь в редколесье. Как-то незаметно начался настоящий лес, деревья здесь были выше и стояли теснее, кроны сомкнулись над головой, а под ногами запружинила лесная подстилка, реже попадались торчащие из земли валуны, скальные плиты скрыл мох. Хотя фигуры людей превратились в неясные контуры, никто и не подумал включить фонарик. Один раз в стороне громко зашуршало и затопало – наверное, потревоженное животное уходило с ночной лежки. Эрвин ушиб щиколотку о каменный зуб, издал змеиное шипение и захромал. Бандитов же, как видно, природа снабдила совиным зрением.

Или, что логичнее, операции по отъему у законопослушного населения разнообразных благ цивилизации снабдили их ноктовизорами.

Вскоре начался подъем на гряду, зато выбрались из леса. На востоке взошла маленькая красная луна и стала быстро догонять бледно-желтую. По гряде шли без привала до середины ночи. Эрвин хромал все сильнее, да и Кристи держалась из последних сил. Когда красная луна обогнала бледно-желтую, спустились в долину ручья и добрых полчаса шлепали по воде. Звериная хитрость, наивная на технологически развитых планетах, на Хляби, возможно, еще имела смысл. И вновь начался подъем на очередную гряду…

К рассвету Эрвину казалось, что он вот-вот умрет, и это ничуть не пугало, досадно было лишь то, что процесс умирания оказался столь затянутым. Кое-как поддерживая окончательно выбившуюся из сил Кристи, он едва тащился, поминутно чувствуя грубые тычки в спину и не имея сил ни огрызнуться, ни прибавить шагу. Он не мог даже считать. Мозг отупел, все его силы были направлены на то, чтобы удержаться на ногах, превозмогая желание упасть и не шевелиться, – удержаться и сделать еще один шаг, за ним следующий, а потом еще и еще… Для чего – он забыл. Просто знал, что это правильно, и делал очередной шаг, страдая и терпя. Ведь то, что правильно, должно быть исполнено. Кто сказал, что страдание – зло? Оно избавляет от страха перед смертью.

А потом он увидел мох, летящий в лицо, и понял, что падает ничком. Эрвин отметил приближение мха как факт, из которого ровно ничего не следует, и не удивился. Сознание наконец угасло. Тихо и спокойно, без сожалений.

Сейчас же какой-то негодяй плеснул водой в лицо. Кто-то несильно пошлепал ладонью по щекам. Шлепки можно было терпеть, но вода была холодной и до отвращения мокрой. Разве воде пристало быть мокрой? Все в этом мире не так!..

Он открыл глаза и увидел Кристи. Было зябко и темновато. Каков бы ни был тот свет, вряд ли там было бы так, как свидетельствовало зрение, а значит, жизнь продолжалась. Это было даже интересно. Сколько еще раз старуха с косой будет, подслеповато щурясь, проходить мимо?

– Как ты? – тихонько спросила Кристи. Он видел только ее силуэт. Повращал глазами и пришел к выводу, что лежит в землянке прямо на земляном полу. Стены тоже были земляными, если не считать одной скальной, перекрытие – бревенчатым. Наружу к светлому квадрату в низком потолке вели полуосыпавшиеся земляные ступени.

– Тс-с, – сказал он. – Ничего не говори.

– Они не слышат, – возразила Кристи. – Все разбрелись по норам и дрыхнут.

– И охрану для нас не выставили?

– Не знаю.

– Я бы выставил. И охрану, и дозорных на периметр.

– То ты, а то Каин…

– Все равно молчи.

Кристи надулась. «Нет, это же надо так издеваться над женщиной! – говорило ее лицо. – Сначала не дал поесть как следует, затем взялся поддерживать, чтобы не упала на ходу, и сам упал, а теперь еще не позволяет наговориться всласть! Заставил изображать больную! Да что он о себе думает?!»

А Эрвин думал о том, что Каин все-таки поверил ему – пусть не во всем, пусть лишь отчасти, но и этого пока хватит. Не поверил бы – зачем тогда приказал бы своим и без того уставшим людям тащить на себе пленников? Он поверил, во-первых, в то, что эти двое странных – не шпионы, а во-вторых, в то, что они могут быть полезны.

Полсекунды на эту мысль. Вторые полсекунды, и уже с элементами расчета, – на то, права Кристи или нет насчет отсутствия дозорных и соглядатаев. Похоже, права. В пользу этого предположения говорили мелкие нюансы, замеченные во время перехода. Юст, бывало, приказывал, не считаясь ни с чем, – Каин учитывал состояние своих людей и сложившийся в братстве баланс сил. Если чересчур согнуть палку, она сломается. В итоге Юст был зарезан, а Каин жив. Юста только боялись – Каина, как успел заметить Эрвин, боялись и уважали. Чрезмерная строгость может быть воспринята с точностью до наоборот – как неуверенность вожака в себе, а неуверенность тождественна слабости. Слабых режут, если они претендуют на место сильных.

Эрвин пришел к выводу, что банда действительно спит в полном составе. Если Каин считает эту базу надежной, так даже почти наверняка все дрыхнут. Но все равно пусть Кристи молчит…

Кристи молчала, а Эрвин, озябнув, кое-как выбрался из землянки. Мышцы ныли, но в общем было терпимо. Тоскливое сосание в желудке напомнило о временах, когда приходилось еще хуже. Однако и сейчас слабость и голод не располагали к веселью.

Не красноватой мутной кляксой, как на болоте, – аккуратным оранжевым диском зависло в небе солнце и пригревало, как порядочное. Колючие деревья с зеленой корой, раздвинув корнями камни, пытались выжать хоть сколько-нибудь пользы из скудной земли. Иные взобрались на скалу, просунув корни под мох. Эрвин присел на обломок каменной плиты. Невзрачная былинка, попав в его тень, попыталась отклониться сначала вправо, затем влево. Мелко задрожала, не найдя солнца, и покорно замерла.

Хрустнула ветка, рядом упала еще одна тень. Каин.

– Греешься?

– Не без того, – согласился Эрвин, подставив лицо солнцу. – Что у нас сейчас – весна?

– Весна.

– Оно и видно. Теплынь.

– На Счастливых островах было теплее?

– Когда как. Зимой – нет.

– А как там со жратвой?

– Сколько хочешь мяса. – Рот мгновенно наполнился слюной. Эрвин сглотнул.

– Не жалеешь, что ушел оттуда? – спросил Каин.

– Что толку жалеть? Пришлось уйти – и ушел.

– Ты говори, говори…

– О чем? – пожал плечами Эрвин и уставился на былинку. Та почему-то наливалась красным цветом. С коротким ругательством Каин растоптал растение. Былинка пищала, пыталась обвиться вокруг ботинка, но была безжалостно размазана по камням.

– Ты слепой, что ли? – напустился на Эрвина Каин. – Ложную хваталку никогда не видел?

– Нет. – На всякий случай Эрвин отодвинулся от остатков растения. – Она опасна?

– Опасна настоящая хваталка, а ложная только парализует ненадолго. Боль адская, глаза из орбит лезут, а крикнуть не можешь. Потом отпускает, но еще неделю чешешься. Откуда ты такой взялся, что простых вещей не знаешь, а?

– На болоте были другие хваталки, – объяснил Эрвин. – И растения, и грибы, и животные. А на Счастливых островах вообще ничего такого не было.

– Правда, что ли, райское место?

– Райское. Но скучное. Потому, наверное, и скучное, что райское. Тебе не подойдет.

Толчок ногой сбросил Эрвина с камня на мох.

– Смотри какой! – нехорошо осклабился Каин. – Оставили ему жизнь, а он и обнаглел. Уже решает, что мне подойдет, а что нет!

– Никому не подойдет, – спокойно сказал Эрвин. – Это я теперь точно знаю.

Он не шевелился и не торопился вставать. Каин посопел, подышал и успокоился.

– Все равно никогда не решай за меня. Усвоил?

– Конечно, Каин. Ты здесь главный, не я. Решение всегда за тобой. За нами – советы. Можешь слушать их, можешь нет, дело твое.

– Вставай.

– Один совет могу дать уже сейчас…

– Ну?

– Нет особого смысла нападать на Рупертвилль…

В ту же секунду Каин прыгнул. Эрвин был поднят одним рывком, только куртка затрещала. Силы пахану было не занимать.

– Что ты сказал? Повтори!

– Это анализ и расчет… – Эрвин задыхался. – Кристи увидела все… увидела все, что смогла здесь увидеть… и просчитала твои вероятные действия… Слушай, отпусти, а? Ну да, это я попросил ее посчитать. Я же твой должник…

Каин подышал немного и отпустил.

– Говори!

– Не знаю, права ли она на этот раз, – заторопился Эрвин, смиренно опустив перед паханом глаза, – а только знаю, что она редко ошибается… Она берет данные для расчета там, где их видит. Численность братства, примерная контролируемая площадь и население на ней, наличие природных ресурсов, ландшафт, история взаимоотношений с населением и властями – это, конечно, предположительно, – затем структура взаимоотношений внутри братства, последние активные действия, да мало ли что еще… Всякая мелочь идет в расчет и порой оказывается существенной. Ну и, конечно, общая обстановка на кордоне и прилегающих территориях…

– Не надо мне врать, – жестко ухмыльнулся Каин. – Не люблю. Еще раз соврешь – пожалеешь. Откуда она может знать обстановку на кордоне, если два года торчала на Счастливых островах да на болоте?

– Я сказал: общая обстановка, – возразил Эрвин. – Она не меняется. Разве что чудо случится… но Кристи – гений. Она уже поняла бы, что чудо случилось. Значит, его нет. Что было раньше, то и теперь. Западное побережье болота контролируют военные, юг и север – братства. По факту. На бумаге, конечно, иначе, ну да подтереться той бумагой… Просторы тут большие, земля тощая, деревни нищие, народ перебивается кое-как. Налогов с него не допросишься. У правительства никогда не было средств как следует освоить эти края, да, по правде говоря, игра и не стоит свеч. Наоборот, были проекты эвакуации населения. В этих краях не жизнь, а одно сплошное прозябание от века и навсегда. С деревенских ты много не возьмешь – они голы. Нажмешь на них сильнее привычного – они же и наведут на тебя кордонных вояк. Торговцы здесь редкость, шерстить их – малый и редкий доход, притом нельзя раздевать до нитки всех и каждого, не то торговля вообще замрет. Что остается, Каин? – На этот раз Эрвин смело взглянул пахану в глаза, но лишь на мгновение, и тут же отвел взгляд. – Только налет на Рупертвилль, а потом – залечь в нору и долго ждать, не высовываясь. А перед налетом пристрелить парочку патрульных, чтобы сбить военных с толку и заодно пополнить арсенал братства. Все равно ведь вояки вызверятся не по-детски, так что одним эпизодом больше, одним меньше – роли не играет. Ведь так?

– А почему на Рупертвилль, а не на Ойгенбург?

– Потому что так сказала Кристи. – Эрвин лихорадочно пытался поднять со дна памяти карту земель, лежащих к югу от Саргассова болота, и никак не мог вспомнить, где он находится, этот Ойгенбург. Оставалось надеяться, что этот поселок либо слишком мал для аппетитов Каина, либо расположен вне его владений.

Каин крякнул и сплюнул:

– Чересчур умная твоя баба. Что она может знать о Рупертвилле?

Угадал, подумал Эрвин. Все-таки Рупертвилль.

– Она – немногое, – признал он. – Зато я знаю. Все-таки советником президента числился я, а не она. Хорош бы я был как советник, не будучи ходячим справочником! К счастью, у меня хорошая память.

– А ты-то что знаешь о Рупертвилле?

– М-м… Поселок вокруг рудника. Около тысячи человек населения. Обогатительная фабрика. Основное производство – медный концентрат, но есть и редкие металлы, и немного золота. Концентрат вывозится сухим путем к морю, где грузится на суда. Золото… не знаю. Видишь ли, это одно из самых мелких предприятий, его доля в структуре госдоходов ничтожна. Кажется, золото накапливают и время от времени вывозят по воздуху. Раз в год, а может быть, раз в несколько лет. Прости, точнее не скажу.

– «Кажется»! – фыркнул Каин. – Ему кажется! Точнее он не скажет! Ничтожная доля! Для кого-то, может, и ничтожная, а мне в самый раз, понял? Да я туда больше трех лет не наведывался! И что твоя баба имеет против?

– Тебе решать, – отрезал Эрвин.

Каин беззвучно захохотал, обнажив желтоватые зубы.

– Это ты верно сказал… Конечно, мне. А там небось засада, да? Втянемся в бой с охраной, тут-то нас всех окружат и кончат. Это ты хорошо придумал. А если я сейчас кликну своих ребят и они для начала тебя выпотрошат? Тогда как?

– Неприятная процедура, – поморщился Эрвин. – Лично не испытывал, но верю и без опыта. Но зачем бы я стал отговаривать тебя от нападения на Рупертвилль, если там тебя ждут?

Каин долго молчал, пристально глядя на Эрвина.

– Кто тебя знает, – сказал он наконец. – Может, ты и вправду такой умник-разумник. А может, твоя баба. А может, оперативный отдел охраны кордона… Так не ждут нас в Рупертвилле?

– Не знаю.

– А твоя баба что говорит?

– Тоже не знает. Но взамен она предлагает более выгодный вариант. И более надежный.

– Ну?

– Покинуть эти места навсегда, – сказал Эрвин и вновь заметил на губах пахана улыбку, не предвещающую ничего хорошего.

– Куда же это мы уйдем? – вроде бы поддержал игру Каин. – В болото?

– Немного дальше. Кристи советует тебе захватить Сковородку.

– Чего-о?

– Сковородку. Плавучий терминал для приема контрабанды, тайно контролируемый правительством. Слыхал о ней?

Привычно-жесткое малоподвижное лицо Каина изменилось. Должно быть, он не совладал с удивлением.

– Рехнулся?

– Я тут вообще ни при чем, – напомнил Эрвин. – Это Кристи, но я ей верю. Если она говорит, что это возможно, значит, возможно.

– Да разве она что-нибудь говорит?

– Она разговаривает с теми, кто способен ее понять. Зачем ей терять время на остальных? Кстати, она хочет есть, да и я тоже.

– Потерпишь. Выкладывай все.

Эрвин вздохнул. Желудок, как будто ждал этого момента, выдал тоскливую руладу.

– Это дело только кажется сложным, – сказал он. – Какому-нибудь Юсту я бы его не предложил, а у тебя в голове хватает извилин, чтобы думать о будущем. Оставаться в этих краях – тупик, и ты это знаешь. Нельзя даже увеличить численность братства, потому что ресурсов просто не хватит на его прокорм. Можно было бы высосать этот край, выплюнуть шкурку и уйти, да куда уйдешь? Ты здесь как в ловушке. С деревенских много не сдерешь, патрульных без особой нужды не тронь, хорошая добыча – раз в несколько лет, да и то потом сиди под землей и не высовывайся. Когда-нибудь властям это надоест, и они проведут такой рейд, что от братства Каина останется только воспоминание. Потом-то, конечно, возникнет что-то новое, вернее, старое в новом обличье, еще какое-нибудь братство, только уже не твое… Не горячись, успеешь еще меня ударить… Это ведь только теория, потому что несбывшегося пока еще не существует. Но скажи, разве я не прав?

– Может, и прав, – проговорил Каин, неохотно расслабляя кулак. – А все равно придурок. Благодари судьбу, что тебя слышал только я.

– Расчеты Кристи предназначены только для тебя, зачем нам лишние уши? Если бы я покушался на твой авторитет, то был бы не придурком, а полным идиотом. Подумай о Сковородке, Каин. Ты ведь достоин лучшей участи, чем стричь нищих. Здесь ты малая величина – там оседлаешь денежный поток.

– Хотел один дурак по воде пешком прогуляться – только булькнул… Там меня прихлопнут в два счета!

– Гм, – сказал Эрвин. – А еще называешься Каином. Неужели тебе в детстве не читали Библию? Я думал, ты лучше знаешь Ветхий Завет…

– Еще раз схамишь – кишки на дерево намотаю, – посулил Каин.

– «И пришли Амаликитяне и воевали с Израильтянами в Рефидиме, – процитировал Эрвин. – И низложил Иисус Амалика и народ его острием меча. И сказал Господь Моисею: напиши сие для памяти в книгу и внуши Иисусу, что Я совершенно изглажу память Амаликитян из поднебесной. И устроил Моисей жертвенник и нарек ему имя: Иегова Нисси…» Ничего не напоминает? По-моему, ситуация один в один.

Каин молчал, но смотрел на Эрвина так: слова насчет кишок, пожалуй, следовало принять всерьез. Эрвин сократил задуманную паузу.

– Все просто. Где было дело? На Земле, а в ее пределах – на Синае. Оторвавшись от фараоновых войск, евреи, ведомые Моисеем, вступили на пустынный и большей частью безжизненный полуостров. Воды мало, еды нет совсем. Ладно, наелись один раз манны небесной, побрели дальше. И тут выяснили, что на Синае живет целое племя, и племя драчливое, не желающее пускать к себе всяких бродяг. А чем оно живет? Манной? Вот уж вряд ли: Господь приберег ее для избранного народа. В Библии ответа нет, там вообще пустовато насчет экономики. Ответ дает старая добрая земная география: на Синае находятся месторождения меди. То есть находились в то время… Залегание мелкое, а руда богатая, бери да выплавляй в примитивных печах. Нужен только древесный уголь. Вот и причина выживания в пустыне этих самых детей Амалика: в обмен на медь египетские власти снабжали их углем и всем, что душа пожелает. Лично я подозреваю, что Моисею это было хорошо известно, так что Исход – обыкновенная пропаганда. Захват это был, а не исход. Самый натуральный захват. Одна толпа бродяг перебила другую и вместо нее села на ресурс. На активно используемый ресурс, то есть на тот же денежный поток. Заметь – сидела сорок лет! Тут главное не наглеть и дать фараону то, что ему нужно. Медь? Получай. На прежних условиях. Ну какая разница фараону, кто там горбатится на него вокруг сыродутных печей в какой-то пустыне! Для него-то, по сути, ничего не изменилось. И Египет был могуществен, и правитель на троне был серьезный, а не последовало никаких карательных экспедиций…

На этот раз Эрвин выдержал долгую паузу, чтобы информация лучше впиталась в мозговое вещество Каина. Затем пробормотал как бы между прочим:

– А ты говоришь – прихлопнут…

Помолчал и добавил:

– Я потому и удивился, что ты не попытался завладеть флаером.

Помолчал и Каин. Затем достал из-за пазухи завернутый в лопух кусок лепешки со шматом жареного мяса и протянул Эрвину.

– Ешь.

Глава 4

Набег

Рупертвилль был атакован на рассвете. Серые, присыпанные вечно витающей в воздухе пылью приземистые корпуса обогатительной фабрики, закопченная дымовая труба, сотни две стандартных домишек, вытянутых в две нитки вдоль дороги, таких же серых, как промышленные корпуса, копер над шахтой, развороченные техникой пустоши, искалеченные умирающие деревья, – все это при бросающемся в глаза убожестве казалось родным и близким. Туда хотелось. Там было свое, человеческое. Голодный обрадуется и мякине, а обитатель болота прослезится от счастья, узрев пустую консервную банку. Этот прозябающий в узкой долине на краю света поселок был дырой и с похвальной скромностью не пытался стать чем-то иным. Но он был кусочком человеческого мира.

Самое главное помещалось на огороженной бетонированной площадке возле административного корпуса – тоже невзрачного на вид сооружения, но все же с претензией на некую элитарность. Так оборванец мог бы хвастаться своими лохмотьями перед совсем голыми. На площадке помещалось не что-нибудь, а грузопассажирский флаер типа «летающий вагон» – гражданская модель, переделанная из десантной посудины, но с сохраненной из-за местной специфики турельной установкой в носовой части. Ни на улицах поселка, ни на бетоне возле лежащего на брюхе флаера, ни между серыми корпусами никого не наблюдалось. Было тихо.

– Спят, – ежась от утренней прохлады, почти равнодушно сказала Кристи. – Они там все спят. Ни о чем не догадываются…

– Кое-кто догадывается, – возразил Эрвин. – Не думаешь же ты, что у Каина в поселке нет информаторов. Он рассчитывает на хорошую поживу. Что до обывателей, то это не их дело – догадываться. Рабочим и их семьям вообще ничего не грозит, если только не сунутся сдуру куда не надо. Но они ученые, они не сунутся. Отсидятся по домам, вот увидишь. А ночная смена вообще в шахте.

Кристи не ответила. Стоя рядом с Эрвином на склоне каменистого холма, она старательно вглядывалась в подступы к поселку. Эрвин был занят тем же, но не видел людей Каина. Банда, называющая себя братством, выдвигалась скрытно – ни дать ни взять хорошо обученное армейское подразделение.

Шло время.

– Почему Каин тебе поверил? – спросила вдруг Кристи.

– Четыре.

– Что четыре?

– Четыре причины, – объяснил Эрвин. – Первая: а куда мы денемся? Стоим и не бежим, караула не надо. Ты хочешь пуститься в бега? Я что-то не жажду. Уйти проблематично: Каин знает местность, а мы нет. Второе: позавчера, когда мы уходили из деревни, с людьми Каина не было Шпули, а вчера он уже был. Вопрос: откуда он взялся и зачем? Ответ ясен: остался посмотреть, что и как, а потом прибежал сообщить Каину, что в деревню нагрянули солдаты. А я ему это предсказывал. Значит, доверие к нам растет. Третье: нам с тобой нужен грузовой флаер, вон он стоит. Значит, нет смысла убегать. И четвертая причина: я от твоего имени не советовал Каину нападать на Рупертвилль…

– Насчет четвертой не поняла.

– Имел резон не советовать. Знал, конечно, что он все равно нападет. И себя потешит, и контору ограбит. А главное – захватит флаер. Где бы еще он его достал? У военных? Патрульный флаер мал, а этот – вон какой слон. Я не советовал Каину нападать на поселок как раз для того, чтобы он поступил в точности наоборот. Теперь Каин будет считать, что кое в чем превосходит нас, а это хорошо. Чем меньше его комплекс неполноценности, тем нам безопаснее.

– Вычислитель! – фыркнула Кристи.

– Ну конечно, – серьезно ответил Эрвин. – Ты только играть не забывай. До поры до времени ты – аутистка.

– Наедине с тобой мне тоже надо играть?

– Как хочешь. Но я бы на твоем месте не выходил из образа.

– Не хочу!

– Ладно, – согласился Эрвин. – Тебе виднее.

– А что потом? – спросила Кристи. – Ну, захватит Каин эту самую Сковородку, ты ему в этом поможешь… а дальше?

– Ты сможешь вернуться на Твердь. Соскучилась ведь по родной планете?

– А ты? Мы улетим вместе?

– Там будет видно.

– Неужели ты этого не просчитал?

– Нет, – сказал Эрвин. – А зачем?

– Ну… я думала, ты заранее рассчитываешь все, что только можно рассчитать, и чем дальше вперед, тем лучше…

– Ага. Вот перебьют в поселке всю эту банду или флаер успеет взлететь – кому тогда будут нужны мои расчеты? Гораздо полезнее рассчитать, что нам делать, если Каин вернется с потерями, без флаера и злой как черт.

– Так считай, что же ты стоишь?

– Уже.

– Бежать?

– Мы еще слабы, далеко не уйдем. Нет, мне тогда придется поговорить с Каином. Может, он мне зубы выбьет, но прав-то я, а не он. Кто ему не советовал нападать на Рупертвилль?.. Ага, вот они.

– Где?

– Левее вон того барака, что стоит к нам углом. За кустами прячутся.

– Я их не вижу.

– Я уже тоже. Хорошо идут, тихо. Думаю, это отвлекающая группа. Там всего четверо или пятеро. Они первыми поднимут шум.

– А сколько всего групп?

– Отвлекающая и основная, больше не надо. У Каина не хватит бойцов на сложные тактические схемы – это первое. Второе – выучка. Рядовых кордонной службы учат по максимуму использовать простое, а не изобретать сложное.

– При чем тут кордонная служба?

– При том, что Каин – дезертир. Не знаю, что ему грозило и за какое преступление, а только он предпочел дать тягу. Лет пять-шесть назад, я думаю.

– Ты иногда думаешь? – уколола Кристи. – Просто удивительно. Я была уверена, что ты только считаешь.

– Очень часто это одно и то же. А теперь помолчи.

Сказано было так, что Кристи не решилась перечить. Таким голосом Эрвин командовал, когда шел по болоту. Невыполнение команды грозило смертью, выполнение давало надежду. Положиться на мужчину – что может быть естественнее для женщины? Но этот мужчина был до мигрени непонятен. А Эрвин крутил головой, то придирчиво оглядывая стеснившие поселок холмы, то пытаясь разобрать, что происходит в самом поселке. На взгляд Кристи, ничего там не происходило. Под трубой, монотонно извергающей ядовитый дым, мирно спал поселок. Лишь гудел и порой лязгал элеватор, выбрасывающий руду из недр Хляби, и клубилась над ним зеленоватая пыль.

– Сейчас начнется, – сказал наконец Эрвин. – Ты можешь бегать?

– Не знаю. А что?

– Возможно, придется. Если братство не перебьет охрану и не завладеет флаером, ему придется уносить ноги пешком. И нам тоже. Будет облава.

– Я попытаюсь, – слабо улыбнулась Кристи.

– Не дрожи. По-моему, Каин свое дело знает. Полетим с комфортом.

– А он подберет нас?

– С вероятностью свыше девяноста процентов – да.

– Зачем ему мы?

– Интересно. Такой игрушки у него еще не было. Плюс намечающаяся перспектива.

– А если…

Кристи не договорила. Между серыми корпусами обогатительной фабрики вспыхнуло раз, другой, и вдруг, разом и окончательно придавив поселок к земле, повис в воздухе надсадный вой сирены. Еще и еще сверкали вспышки, мелькали и гасли короткие нити лучей, суетились, перебегали с места на место маленькие, как букашки, человеческие фигурки. Что-то вспыхнуло и бурно загорелось, корпуса заволокло дымом. Ничего нельзя было разобрать. Сквозь вой сирены донесся тяжелый грохот взрыва, и неясно было, что там взорвалось, но дым из бурого стал черным и повалил гуще. Снова вспышки и метания лучей – уже в другой части фабрики… Еще взрыв… Сноп искр… В дыму и хаосе кипела хорошая драка, а проснувшийся поселок делал вид, что спит, впал в летаргию, в кому, во что угодно, и какое ему дело до того, чье имущество скоро перейдет – или не перейдет – в другие руки? И давил, давил сверху, заставляя втягивать голову в плечи, заунывный вой…

Он смолк как раз тогда, когда уже казалось, что к нему можно притерпеться, как к этой скудной планете, чья скудость не мешает людям рвать друг другу глотки в драке за деньги и власть. Смолк – и ударила по ушам тишина. Эрвин даже поковырял в ухе.

– Страшно… – выдохнула Кристи.

– Не страшнее, чем идти по болоту, – возразил Эрвин.

– Там не то… Там другой страх. Ты хоть понимаешь, что бывает страх не за себя?

– Конечно. Бывает еще страх за свое дело. В умеренных дозах он даже полезен.

– Я не о том!

– Я понимаю, о чем ты. О страхе жить среди людей, потому что они не такие, как ты, и не соответствуют твоим представлениям о том, каким должен быть человек и какими должны быть отношения между людьми. Такой страх вреден, он может убить. Рыба не должна бояться воды. Тебе страшно? Ну, выпрыгни на берег и умри. О тебе скажут: глупая рыбка, ей вообще не следовало жить.

– Зато о тебе скажут: ай да умница рыбка, всегда находила самую лучшую пищу, виртуозно ускользала от хищников и не мечтала о невозможном!

– А еще управляла стаей, прикрываясь доверчивыми сородичами, подставляла хищникам их бока вместо своих… Что же ты об этом не вспомнила? – Эрвин с любопытством взглянул Кристи в глаза. – Молчишь? Правильно, молчишь – что тут еще можно сказать? Я такой, каков есть, уж не знаю, повезло тебе или нет. Но если бы я был другим, ты уже давно была бы мертва. Это не хвастовство, а просто факт. Есть реальный мир, и я в нем живу. Мир фантазий – просто яркая обманка вроде блесны для той рыбки. В реальном мире человек – это животное, какое воспитание ему ни дай. Печально? Наверное, да, но лучше не грустить из-за обстоятельств, которые ты не в силах изменить. Вода всегда останется мокрой, молния – электрическим разрядом, а человек – животным, в какие тайны бытия он бы ни проник и сколько бы планет ни освоил.

– Я устала, – сказала Кристи. – Я как та рыбка… готова выпрыгнуть на берег.

– Нет, не готова.

– Почему?

– Потому что от возвращения на родную планету тебя отделяет всего несколько шагов, – твердо сказал Эрвин. – А еще потому, что ты уже показала, что умеешь бороться. Помнишь Марию? Ты – не она. Ты сильная. Тебе надо жить, ты уже десять раз заслужила это право.

– Право быть животным среди животных?

– А хоть бы и так.

Кристи помолчала. Откуда-то налетел ветер, растрепал дым, утопил в нем поселок, погнал пыль на холмы. Солнце то ли взошло, то ли нет – не разобрать. Эрвин поежился и поднял воротник куртки. Кристи заморгала – в глаз попала соринка.

– Будет шторм, – сказал Эрвин. – Один из последних весенних штормов. Примерно такой же, какой был у нас тогда, после полыньи. Помнишь?

Кристи кивнула:

– Тогда с нами еще был Джоб.

Да-да, Джоб… Нет, подумал Эрвин, все-таки у большинства женщин истинный талант говорить некстати! Ну вот зачем нужно было сейчас вспоминать о Джобе, об этом терпеливом, бессловесном и неприспособленном пожилом человеке? Он пережил ураган и умер на следующий день. А мог бы умереть неделей раньше или днем позже. Какая разница? Он ведь понимал, что не дойдет до Счастливых островов. Не исключено, что он понимал и свою роль пешки на шахматной доске – и все равно послушно шел и делал то, что ему велят. Не было никаких сил, а он все равно шел…

И что – спасся бы? Никогда. Не бывает таких чудес. Зачем же вспоминать о том, чего нельзя было изменить тогда и что подавно не изменить сейчас? Какой толк от этих воспоминаний? Мешают жить. Запереть их на задвижку в самом дальнем уголке памяти и никогда туда не наведываться. Не смотри назад, смотри вперед. Сможешь? А если нет, то почему не учишься?!

Никогда она не выучится…

– Шторм нам на руку, – сказал Эрвин, чтобы помешать Кристи развить тему. – Стихия – помощник убегающих.

– Ты говорил о Тверди, – словно бы не расслышала Кристи. – Ты в самом деле хочешь, чтобы я вернулась домой?

– Если ты этого хочешь. А разве нет?

– Хочу, конечно. – Кристи улыбнулась, что-то вспоминая. – Там… там хорошо. А что будешь делать ты?

– Где?

– Ну… вообще. Это ты мне скажи – где.

– Ты хочешь, чтобы я полетел с тобой на Твердь, – утвердительно сказал Эрвин. – Не знаю. Может быть. Собственно, почему бы и нет? Один вопрос: что я там буду делать?

– С твоим талантом…

– Вот именно. С ним я нигде не пропаду. Твердь – благополучная, но не самая важная планета Лиги. Ничего не определяющий середнячок. Не самая лучшая площадка для того, чтобы начать все заново.

– На любой площадке можно принести пользу! На Тверди ты мог бы выдвинуться…

– Да, но стоит ли назначать животное директором зоопарка?

– Ты не животное!

– Ошибаешься. Просто я осмотрительное животное. Умею и люблю считать, ничего больше.

Новый порыв ветра закрутил и швырнул в лицо пыль. Теперь заморгал и Эрвин. Кристи повернулась к ветру спиной.

– Я тебя не понимаю, – прокричала она. – Если можешь принести пользу, то почему не сделать это? К тому же за достойное вознаграждение.

Шквал побесновался еще немного и стих. Эрвин ухмыльнулся.

– Я приносил пользу при Сукхадарьяне. Вознаграждение… ты видела, каким оно было.

– Это исключение!

– А то как же. На одной лишь Хляби высшая мера наказания означает изгнание в болото, откуда не возвращаются. Это местная специфика. Кое-где практикуют смертную казнь, а на большинстве планет Лиги – пожизненную каторгу или пожизненное же заключение в четырех стенах. Знаешь, я все-таки предпочитаю болото.

– Тебе просто не повезло…

– Сядь.

– Что?

– Сядь на землю и потихоньку мычи. Закрой уши от шума. Ты аутистка.

Кристи поняла. Села и даже не оглянулась посмотреть на вылетающий из дыма грузовой флаер. А флаера пока что не было – Эрвин просто не хотел продолжать неприятный разговор. Женщины так устроены, что всегда чего-то хотят от тех мужчин, которых – часто без оснований – считают своими. Устройся на хорошую службу, будь благопристоен и уважаем, делай карьеру, приноси людям пользу, а семье доход… Все просто и понятно. Стабильно. Надежно. Скучно. Рекомендовано социологами и биологически обосновано.

Почти такая же, только без женщины, жизнь была на Счастливых островах. Сытая, спокойная, надежная, сводящая с ума…

Это – жизнь??!

Но ведь ее ведут многие, а те, кому она недоступна, мечтают о ней. И мама стремилась к такой жизни, и отец… В конце концов, разве он сам, Эрвин Канн, не делал то же самое с поправкой на свою уникальность? Существенна ли здесь эта поправка?

То-то же.

Бывают такие мысли, что хуже дупла в зубе, – сами собой нипочем не проходят, пока не выгонишь их прочь. Некоторое время Эрвин надеялся, что вот сейчас, именно сейчас, взвихрив дымные струи на манер рукавов галактики, в чистый воздух выплывет тупой нос грузового флаера, и тогда можно будет отбросить половину расчетов, сделанных на всякий пожарный случай, и занять мозги чем-нибудь поинтереснее. Но «летающий вагон» все не показывался и не показывался. Долго копаются… Еще Эрвин думал о том, где тут у Каина поблизости убежище, какая-нибудь сквозная нора под скалами, – далеко ли? И еще о мальчишке по прозвищу Шпуля, взятом Каином в бой вроде бы для того, чтобы натаскать и накрепко привязать к себе мальца, – так думает малец, еще не зная, что привязывают не боем… И о надвигающемся шторме…

А потом – Кристи еще не успела потерять терпение – из дыма и впрямь выплыл «летающий вагон», выплыл величаво, как кит, и начал быстро приближаться. Снизился, сбросил скорость, грузно вильнул, едва не зацепив торчащий валун, и завис, покачиваясь, в полуметре от почвы. Отъехала в сторону боковая дверь, и Каин, потный и закопченный, как черт из преисподней, призывно махнул Эрвину рукой: бери, мол, свою бабу, и залезай. Да не копайся! Быстро, быстро, уносим ноги…

Глава 5

На мели

В чреве грузового флаера было душно, воняло дымом, человеческим потом и немного медикаментами. Один из бойцов был задет лучом в бок, его придерживали в сидячем положении и обрабатывали страшную горелую рану заживляющим гелем из распотрошенной аптечки. Раненый скрипел и корчился, пока ему не вкололи обезболивающего. Тогда он обмяк и ровно задышал. Кристи с самого начала забилась в угол и прижала ладони к ушам – умница! Впрочем, никто не обращал на нее внимания. Потряхивало, и временами довольно сильно. Бойцы Каина, всклокоченные, оскаленные, с диким блеском в глазах, какой бывает у победителей, только что вынутых из боя, все еще тяжело дышали. Те, кому не хватило штатных сидячих мест, расположились просто на полу, стараясь покрепче вцепиться во что-нибудь. Золотые слитки валялись на полу, как кирпичи, их просто побросали, не потрудившись собрать в контейнер. Кто управлял «летающим вагоном», случалось ли ему прежде пилотировать такой аппарат и есть ли у него опыт пилотирования вообще чего-нибудь летающего, Эрвин не знал и не стал интересоваться – все равно лучше не станет. Но в пилотской кабине сидел не Каин, а кто-то другой. Каин был здесь, рядом с Эрвином. С той разницей, что пахан занимал одно из штатных сидений, в то время как Эрвин устроился на полу.

– А ведь выгорело дельце! – с веселым удивлением сказал кто-то. Другой коротко хохотнул, третий вздохнул, покачал головой и тоже гыгыкнул. Кто-то звучно выпустил из кишечника воздух, кого-то беззлобно пнули и снова засмеялись.

– Для Клеща точно выгорело, – зло сказали сзади. – Нам везуха, а он там остался… горелый. Как вспыхнет факелом – и голова покатилась. Катится и горит, катится и горит…

– Кому везуха, а кому нет. Судьба, – со вздохом ответил некто рассудительный. – Знал, на что шел.

– Так-то оно так, а жаль Клеща…

– Мне, что ли, не жаль? А только тут ничего не поделаешь. Дармовой фарт только в сказках бывает.

– А малец-то ничего, а? Слышь, Шпуля! Ты как?

– Как все, – ответил мальчишка и вызывающе шмыгнул. Глаза его горели волчьим блеском.

– Ну и молоток!

– В баньку бы сейчас… – помечтал кто-то. – И бабу.

– Да вот она, баба.

– Тю! Психованная.

– А мозги для этого дела только помеха…

Сильно затрясло – как видно, налетел еще один шквал. Каин чутко отреагировал на него и, когда тряска кончилась, сказал негромко, но так, что услышали все:

– Кто тут думает, что мои приказы недорого стоят? Ты?

Названный отчаянно замотал головой:

– Ты что, Каин? Как можно? Я так… шутейно насчет бабы.

– Тогда закройся. А то я ведь тоже могу пошутить. Тебе не понравится. – Под взглядом Каина здоровенный, вооруженный лучеметом детина беспокойно заерзал и стал как-то меньше в объеме. – Веришь? Вижу, что веришь… Ты! – Кивок в сторону Эрвина. – Иди сюда. А ты освободи ему место, нам тут потолковать надо…

Сосед пахана безропотно уступил Эрвину сиденье. Заняв его, Эрвин первым делом пристегнулся. Каин только хмыкнул.

– Ты хотел флаер? Вот он. Теперь рассказывай про Сковородку. Как ее найти?

– По пеленгу. Я хочу знать, сколько у нас топлива.

– До хрена.

– Гм… нельзя ли поточнее?

– Ты меня за лопуха-то не держи, – презрительно сказал Каин. – Мы тут тоже кое-что знаем. Сковородка дрейфует в океане по кругу. Будь она даже в самой дальней его части, мы все равно ее достанем.

– А на обратный путь горючего может и не хватить, – сказал Эрвин.

Он знал, что не хватит. Полгода назад, когда Эрвина доставили на Сковородку, она дрейфовала неподалеку от материка. Значит, сейчас она далеко. Сообщать об этом Каину, разумеется, не следовало бы: он непременно захотел бы выяснить, откуда у человека, два года прожившего отшельником, такие сведения. Циркуляция океанических течений не отличается точностью часовой стрелки.

– Ты это к чему? – прищурился Каин.

– Твои люди должны знать, на что идем. Тех, кому хватит этого, – Эрвин кивком указал на золотые бруски, – лучше сразу высадить, пусть уходят. Они не захотят рисковать снова. Такие не нужны.

– Эй, слышите! – крикнул Каин. – Вот тут один умник говорит, что среди вас нет готовых еще раз рискнуть. А? Что скажете? Может, он прав?

Взрыв грубого хохота покрыл его слова. Послышались шуточки и пожелания в адрес «умника». Каин с довольным видом посмотрел на Эрвина.

– Ну?

– Тем лучше…

«Летающий вагон» снова тряхнуло, на этот раз сильнее. Кто-то на кого-то навалился, кто-то смачно выругался. Рывком сдвинулись золотые слитки.

– А все-таки хорошо, что у нас будет промежуточная посадка, – закончил мысль Эрвин. – Пусть твои ребята еще подумают.

– Посадка? – нахмурился Каин. – Почему?

– По метеоусловиям. Ты знаешь, что такое шторм над материком, а я знаю, что такое шторм над болотом. Это настоящий ураган. Боюсь, что на таком сундуке, да еще перегруженном, нам его не одолеть. Обойти шторм стороной мы тоже не успеваем. Надо где-то сесть и переждать.

– Твоя баба это подсчитала?

– Тут и считать-то нечего, – презрительно сказал Эрвин. – И так ясно.

– Допустим. А чем плохи Счастливые острова? Доберемся до ближайшего…

– Неразумно. Шторм идет со стороны океана, возле Счастливых островов он будет раньше нас. Материковый берег небезопасен, там нас могут обнаружить. Такой сундук, как у нас, не замаскируешь. Малые армейские флаеры способны летать и в ураган, они прочешут местность… Что ты знаешь о Гнилой мели?

– Слыхал кое-что… Дерьмовое место.

– Ты даже не представляешь себе насколько. Зато на Гнилой мели нас станут искать в последнюю очередь. И сейчас мы ближе к ней, чем к островам.

– Ну?

– Ничего не «ну». Я высказал свое мнение, а решать тебе.

– Это понятно… – Каин пребывал в задумчивости. Новый удар шквала, не столь мощный, как предыдущий, но все же качнувший флаер, кажется, подействовал на него лучше аргументов Эрвина. – Ладно. Расскажи мне о Гнилой мели…

Через десять минут Каин уже произносил перед братством своего имени краткую энергичную речь, а Эрвин, ступая по ногам, получая тычки и даже не думая огрызаться, кое-как перебрался в пилотскую кабину. Место второго пилота оказалось свободно, а слева от него сидел молодой белобрысый парень с длинными слипшимися патлами, чумазый, как все, и обильно потеющий. С первого взгляда можно было сказать, что в воздухе он не совсем новичок, но «летающим вагоном» управляет впервые. На Эрвина он взглянул с надеждой.

– Давай курс…

– Пока на север. – Эрвин постарался принять самый беззаботный вид. – Строго на север, и держи крейсерскую скорость, мы пока ни от кого не удираем. Какая высота?

– Пятьсот метров.

– Так и держи. Потом повернешь на запад. Я скажу, когда.

Сунув руки в карманы, он принялся тихонько насвистывать: ничего, мол, все путем, все идет как надо. Парень провел по лицу ладонью и стряхнул с руки грязный пот. Полной уверенности он не обрел, но излишне нервничать перестал, а чего же еще желать? Бравады и шапкозакидательства тоже не нужно. Пусть катастрофы по психологическим причинам происходят где угодно, но не здесь и не сейчас. Отчего случаются нервные подергивания и глупые решения? От страха. В полете только один страх: страх смерти. Ну и чего же ты, спрашивается, мечешься и накручиваешь себя, садовая твоя голова? Ты настолько глуп, что хочешь выбрать смерть вследствие страха смерти? Ах, все-таки не хочешь? Тогда, будь добр, возьми в кулак свои эмоции, или что там у тебя, и не позволяй им шарахаться из стороны в сторону. Держи их в рабочем коридоре. А если тебе нужна иллюзия, что тебе помогут в случае чего, а может быть, даже подменят, ну на, получи эту иллюзию, отдам бесплатно, мне не жалко…

Кажется, флаер и впрямь пошел ровнее. Под его брюхом тянулось Саргассово болото, и глядеть на него с высоты было почти так же тошно, как пробираться по нему. Разве что безопаснее. Эрвин порадовался тому, что из своего угла Кристи не видит этой громадной болячки на теле планеты, гнойной язвы, покрытой коростой зыбуна. Ничего она не боялась, эта язва, не было на нее врача, она разлеглась на сотни километров, гнилая и самодовольная, могучая и бессмысленная, алчная и равнодушная, и хотелось ей только одного: быть.

На несколько секунд из бегущих облаков выглянуло оранжевое солнце. Стайка крылатых тварей, спешащая куда-то гораздо ниже флаера, шарахнулась от его тени. Далеко на севере взвились над болотом щупальца сразу двух язычников, согнулись под ударом очередного шквала и сразу убрались под зыбун. «Летающий вагон» получил такой удар ветра, что едва не завалился на левый бок. Из грузового отсека донеслись грохот и ругательства. Небо на востоке померкло, затянутое непроглядным серым месивом. Ураган был близок.

– Прибавь тягу, – сквозь зубы приказал Эрвин пилоту.

Тот подчинился, а Эрвин принялся разбираться с индикацией. Дело оказалось несложным, почти все нужные параметры выводились на экран по умолчанию. Кажется, все было в порядке, компьютер не жаловался. Не хватало еще какой-нибудь неисправности, чтобы флаер плюхнулся в болото… На один миг Эрвин представил себя, ведущего по болоту Каина с его людьми, и изгнал из головы эту картину, прежде чем его затошнило. И занять себя было нечем. Молиться? Хорошее занятие, но лишь для того, кто верит в действенность молитв…

Новый шквал, сильнее прежних, отвесил флаеру такую плюху, что тяжелая машина крутанулась волчком. В грузовом отсеке катались золотые слитки и люди. Пилот с трудом выровнял машину и бросил на Эрвина умоляющий взгляд – сальные патлы растрепанной метлой, пот грязными ручьями, рот нараспашку, как у утопленника. Эрвин подмигнул ему и ухмыльнулся.

– Не дрейфь, бывает хуже. Держи направление.

Целых десять минут не было новых шквалов, зато белесый восток налился зловещим свинцом. Внизу проплывали мелкие, быстро гонимые ветром клочья облаков, а между ними – огромный участок сплошных топей, очень похожий на тот, куда два года назад едва не завел группу Юст… Но не тот. Тот был западнее большой полыньи, а этот восточнее. Хотя, возможно, это одно и то же, если зоны топей окружают полынью с юга… Как проверишь, если отключена спутниковая навигация? И не просто отключена, а выдрана с корнем, вон они болтаются, провода… Это Каин правильно сделал, так флаер не смогут засечь с орбиты, но что тогда остается для навигации? Только пеленги на известные радиомаяки да память.

Не так уж мало.

– Снижайся до ста метров.

Пилот дико посмотрел на Эрвина, но послушался. Теперь клочья облаков почти не мешали видеть поверхность болота. Хм, та все-таки топь или не та?.. Если та, то уже можно поворачивать на запад, а если нет? Вот будет номер проскочить мимо Гнилой мели…

Глупая мысль. Не будет никаких номеров.

– Держись на этой высоте, – велел Эрвин. – Ложись на курс двести девяносто. Тягу на максимум.

Нет ничего лучше уверенного голоса и четкого приказа. Эрвин ободряюще кивнул: давай-давай. Мягкими движениями пальцев он опробовал, как ходит лучемет в носовой турели. Нормально, и прицел удобный. На всякий случай Эрвин снял оружие с предохранителя. Не хватало еще, чтобы перед носом флаера из топи вылезло лиловое щупальце стометровой высоты, а такие бывают…

На восток было страшно смотреть. Горизонт исчез, а тяжелый свинец надвинулся, навис и норовил включить в себя всю вселенную. Он очень спешил, но теперь ветер помогал и флаеру.

– Успеем, – вслух сказал Эрвин. Он не мог достаточно точно подсчитать вероятность успеха, и это его злило. Унизительно быть настолько зависимым от стихии! Очень трудно ждать, будучи бессильным что-либо изменить. Гораздо труднее, чем сохранять видимость спокойствия.

В кабину просунулся Каин.

– Эй, умник! Точно успеем? Тут кое-кто нервничает.

– Конечно, успеем, – уверенным голосом сказал Эрвин. – Успокой людей.

Каин скрылся. Некоторое время до слуха Эрвина доносился его приглушенный рык – пахан восстанавливал дисциплину. Гнилой мели все еще не было видно, зато осталась позади зона гиблых топей, под брюхом «летающего вагона» стремительно неслась буро-зеленая кочковатая поверхность нормального, условно проходимого болота, а впереди смутно замаячило что-то иное… нет, еще не Гнилая мель. Пока что полынья. Та самая, которую четверым осужденным однажды пришлось переплывать на расползающемся под ногами плавучем острове, ловя ночной бриз и потихоньку умирая от голода… Даже издали темная поверхность воды смахивала на гофрированный металл, а вблизи стала видна мелкая рябь, сидящая на спинах солидно катящихся валов. В глубокой впадине между волнами мелькнул на мгновение костистый плавник какой-то твари и исчез.

Теперь Эрвин знал, что курс верен. Неплохо было бы снизиться метров до десяти, максимум двадцати, чтобы наверняка уйти с экранов радаров, – пусть не было два года назад на берегах Саргассова болота никаких радиолокационных станций слежения, но ведь существуют и бортовые локаторы. Держаться на этой высоте – риск… Но идти на бреющем с таким пилотом – еще больший риск. Вот так и приходится вечно выбирать просто плохой вариант из числа совсем плохих…

– Ага. – Эрвин указал на темную полосу далеко впереди. – Вон она.

– Гнилая мель? – с надеждой осведомился пилот.

– Очень гнилая… Там море тростника и полно грязи, но кое-где есть песчаные косы и островки. Найди такой островок и садись на него кормой к ветру. Скоро отдохнешь.

Новый шквал, несильный, мягко подтолкнул флаер в корму, как будто пытаясь помочь, и сейчас же откуда-то справа налетел и ударил другой, куда мощнее предыдущих. Словно громадная жесткая ладонь с размаху отвесила чудовищную плюху. «Летающий вагон» повалился набок и закрутился вокруг оси. В грузовом отсеке катались, бились о стены предметы и люди, первые с грохотом, вторые с воплями. Пилот навалился на Эрвина и заверещал не своим голосом. Крики, удары, треск каркаса…

Эрвин наотмашь хлестнул пилота по лицу:

– Соберись, урод! Зенки вырву!

Как же хорошо действует вовремя сказанное доброе слово! Несколько секунд – и нет шквала, пронесся и полетел искать, кому еще влепить плюху, а пилот успел собраться, был наготове – и выровнял, выровнял судно! Потерял немного высоты, но это не страшно. Главное, «летающий вагон» не развалился в воздухе и не рухнул в полынью, антиграв не отказал, движки тянули, система управления действовала. Чего ж еще?

Кристи…

Не надо было сейчас думать о том, каково ей пришлось. Но думалось.

В кабину вновь просунулась голова Каина – бешеные глаза, оскаленная пасть, свежая ссадина на скуле.

– Еще раз устроишь такое, твою мать, на куски порежу!

Сказано было почему-то Эрвину. Неудивительно: инициатор всегда за все в ответе.

– Что, страшно? – Уместнее всего тут было осклабиться, и Эрвин осклабился. – А я тебя предупреждал. Это даже еще не ураган, а так, предвестники. Не боись, сядем как надо. Скоро уже. Корпус цел?

– Корпус-то цел пока… Ну ты и отморозок!

– Потому и жив до сих пор, – спокойно ответил Эрвин, и Каин убрался. Полоска Гнилой мели быстро приближалась. Вот тут, по краю полыньи мы шли, говорил себе Эрвин, а переправлялись через полынью не здесь, а севернее… Вспомнилось, как не было пищи, даже болотных головастиков, и голод хватал за горло, а вернуться на Гнилую мель означало стать дичью и чьим-то обедом. То ли дело теперь! Нечего и сравнивать второй визит на Гнилую мель с первым. Вот только ураган…

Еще минута, и под брюхом флаера замелькали тростники – сначала отдельными островками, а вскоре и сплошным шевелящимся ковром. Шквалы гнули тростник, и он послушно сгибался, ложился горизонтально, но все равно поднимался вопреки всему и в конце концов одерживал верх. Именно он, а не ветер. И не человек…

– Не вижу никаких песчаных кос, – проорал пилот, хотя и без крика был отлично слышен.

– Поворачивай на юг.

– Что?

– На юг, я сказал. Ты оглох? Этой части Гнилой мели я не знаю, а южнее точно есть песочек. Я там бывал.

Пилот мотнул патлами, будто отгоняя муху, а может быть, поддавшись нервному тику, и неуклюже развернул флаер. Теперь свинцовая стена надвигалась слева и была пугающе близка. Чего точно не стоило делать, так это дожидаться еще одного сильного шквала. Поэтому когда среди сплошного волнующегося тростника Эрвин различил что-то иное, смахивающее на кустарник с желтыми проплешинами песка, он дал команду садиться. Медленно и грузно, как неповоротливое животное, «летающий вагон» опустился плоским брюхом на указанное место. Когда пилот отключил антиграв, флаер чуть просел, придавив своим весом ненадежную почву, но не провалился и не покосился. Могло быть хуже.

Смолкли двигатели. Пилот раскрыл рот и задышал часто-часто, как собака на солнцепеке. Он был похож на только что откачанного утопленника. Эрвин подмигнул ему, отстегнулся и полез в грузовой отсек.

Там стонали и ругались. Масштабы бедствия примерно соответствовали ожиданиям. Чего и ждать, когда в ограниченном пространстве катаются люди и незакрепленные бруски золота… В стенах и даже на потолке появились глубокие вмятины. Тот самый детина, что вожделел женщину, теперь баюкал сломанную руку. Ссадины и ушибы разной тяжести получили все. Один мычал и держался обеими руками за голову, получив, судя по всему, сотрясение мозга. Двоим совсем не повезло: раненный при набеге на Рупертвилль, сломал себе шею, так и не проснувшись, и еще один труп с раздробленным черепом наглядно показывал, что бывает, когда тяжеленный золотой брусок превращается в таран. Каин щупал свои ссадины и был очень зол. Но прежде Эрвин взглянул на Кристи.

Она была жива, хоть и помята не меньше других. Как устроилась в уголке, так там и сидела, прижав пальцы к вискам. То, что надо. Но пусть посидит еще…

– Порядок, – сказал Эрвин Каину. – Успели.

– Порядок? – Каин бешено выругался. – За такой порядок кишки выпускают. Эй, взять его!

В одно мгновение Эрвин был схвачен и согнут в бараний рог с завернутыми за спину руками. Он и не пытался сопротивляться.

– Выслушай, Каин. Мне жаль твоих людей, но тут уж ничего не поделаешь. За стихию я не ответчик. Зато здесь нас вряд ли отыщут. Потом – Сковородка… Это хороший план, ты ведь знаешь. Но даже если ты отказался от него, все равно лучшего места отсидеться, чем Гнилая мель, не придумаешь. Скоро начнется ураган, но здесь все равно безопаснее, чем на материке…

Каин приблизился.

– Ударь меня, если хочешь, – продолжал Эрвин. – Назначь виновным, избей, преврати в фарш и выброси в топь. Отведи душу. Только это уже ничего не изменит. Удач без потерь не бывает. Смотри в будущее, твоя главная удача там. Не здесь. Я знаю это не хуже тебя, потому что я на твоей стороне, и еще потому, что мне тоже нужна удача…

Кричи, схваченный, извивайся, имитируй истерику – и как минимум одного короткого удара под дых было бы не миновать. Но спокойный тон порой отрезвляет даже таких, как Каин. Тот только подышал над Эрвином. Качнул головой, оскалился.

– Складно поешь, умник. Удачу сулишь. Убитых ты тоже мне вернешь? Нет? Ладно, потом с тобой поговорим… Отпустите его.

Отпустили. Кто-то все же пнул Эрвина сзади – чепуха, не стоящая внимания. Сделав Каину знак подождать, Эрвин, шагая через ноги и золотые бруски, направился к Кристи, присел рядом на корточки, прижался лбом к ее лбу. Терпение, девочка, только терпение! Ты сможешь, ты должна. Молчи, молчи…

Он шептал о терпении и гладил ее руки. Кристи хотела что-то сказать, и Эрвин, почувствовав это, поспешно встал. Не время для бесед. «Летающий вагон» содрогнулся под ударом очередного шквала.

– Придется поскучать, – сказал Эрвин Каину. – Выходить наружу никому не советую. Очень скоро начнется.

Началось даже раньше, чем он думал. В корму ударило так, что, казалось, вот-вот проломит металл. Корпус завибрировал мелкой дрожью, заныли какие-то детали. Ураган больше не разменивался на шквалы, он накрыл Гнилую мель и начал показывать ей, что такое настоящий ветер.

Как будто она не знала.

Глава 6

Муравьиная работа

Следующие сорок часов остались в памяти как непрекращающийся кошмар. «Летающий вагон» дрожал и скрипел под напором ветра. Временами казалось, что флаер ползет судорожными рывками, как издыхающий червяк. А может, и не казалось. Может, так оно и было.

Вибрировал и гудел корпус, тростники хлестали по нему, как кнуты, и временами что-то било в корму – то ли вырванные с корнем кусты, то ли несомые ураганом ошметки болотного ковра. Возможно, даже ветви деревьев, сломанные ветром аж на Счастливых островах. Эрвин был готов поверить и в такое.

Первый час он успокаивал Каина и остальных рассказом о том, как он и Кристи переждали такой же шторм на болоте и остались живы. Потом он понял, что тот шторм был все-таки слабее и до звания урагана не дотягивал.

Но распространяться об этом не стал.

И первый, и второй час люди сидели в томительном напряжении, прислушиваясь к каждому скрипу корпуса. Вскоре один запросился по малой нужде, чем вызвал шквал грубых шуток. Для страстотерпца полезли искать ведро, не нашли и приспособили пластмассовый ящик из-под инструмента. Потом ящиком пользовались все, не исключая и Кристи, ради которой Каин, поймав взгляд Эрвина, догадался прикрикнуть на своих людей, чтобы не зубоскалили и отвернулись.

Тускло горел свет в двух плафонах, содрогался корпус, стала плохо работать вентиляция, забитая, как видно, всяким летящим мусором… На пятом часу ожидания многие уснули, а на лицах бодрствующих застыло угрюмое терпение. Банг! – гулко ударило в корму что-то большое, но лишь один из спящих поднял голову. Пока все шло как надо. Простым напором ветра ураган не мог разломать корпус флаера, но Эрвину не нравился скрип. Усталость металла – это не шутка. А еще хуже – люди, они ведь не прочнее металла. Когда угнетенная психика начнет выкидывать злые шутки? Кто первый не выдержит, начнет вопить дурным голосом и драться, запросится на волю? Этот? Или вон тот?

Сквозь подступающую дурноту Эрвин просчитал несколько вариантов, продумал свои действия в каждом из них и все варианты, кроме одного, оценил как сравнительно безопасные. Сложнее всего пришлось бы в том случае, если бы наименее крепкая психика оказалась у Каина. Но этот вариант по всей логике был наименее вероятным: пахан может разыграть истерику, но истерик не станет паханом.

А Кристи? Если не выдержит она?

Просчитав напоследок и это, он испытал глухое раздражение. Больше нечего было считать – ну разве что развлекаться решением очередных вариантов задачи трех тел из звездной динамики… Когда-то это помогало держать мозг в тонусе. Но тогда весь организм был ослаблен хронической усталостью в комплекте с хроническим же недоеданием и многого не просил…

Теперь не было достойной задачи.

Прошли еще часы, и Эрвин впал в забытье. Возможно, он порой засыпал, потому что сам не мог точно сказать, все ли время ожидания слышал рев урагана и содрогание корпуса, – но большую часть времени провел в полудреме-полуяви. Он мог бы мгновенно отреагировать на внезапно возникшую опасность, но никакой новой опасности не возникало, Каин храпел, бодрствующие покорно сносили тревогу и тоску, и ровным счетом ничего не происходило. Что делать, когда нечего делать?

Так прошел день, а ночью ураган сменил направление. Ветер ударил в бок, и «летающий вагон» дрогнул и пополз. Он полз медленно, короткими рывками, с каждым рывком пытаясь развернуться по ветру, как всякое порядочное судно, но и кренился с каждым рывком. Потом он перестал смещаться, но продолжил понемногу крениться на правый борт. Крен был невелик, но действовал на нервы. Прошло еще сколько-то времени, и один из людей Каина, пощупав под собой, вскочил с ругательством:

– Мокро! Эй, нас заливает!

Очнулись все. В самом деле, сквозь уплотнитель задраенной двери тонкими струйками просачивалась вода. Радости это зрелище не прибавило.

– Что скажешь, умник? – рыкнул Каин.

Эрвин пожал плечами:

– Мы на Гнилой мели. Это все-таки мель, а не горный хребет. В прилив ее затапливает. Может, не всю, но процентов на девяносто – точно. Явление самое обыкновенное. А тут еще ураган – стало быть, к приливу добавилось нагонное наводнение. Наш флаер стоит брюхом в воде. От ветровой нагрузки деформировался корпус – несильно, но дверь потеряла герметичность. Придется потерпеть какое-то время.

– Как долго?

– До рассвета примерно…

– А нас не утопит до рассвета?

– Чего ради нас должно утопить? – презрительно фыркнул Эрвин. – Мы что, слепые котята? Справимся.

– Ну, смотри, умник… Не ошибись.

Утром, когда ураган начал стихать, воды в трюме «летающего вагона» было по колено у левого борта и по пояс – у правого. Однако диагностика бортовых систем показала норму. А когда, судя по наружным звукам, ураган превратился просто в сильный ветер, Каин, бегло взглянув на Эрвина, приказал пилоту открыть дверь. Та с гулом дернулась, но осталась на месте, зато в образовавшуюся щель хлынул поток жидкой грязи.

– Закрой! – заорал Каин и первый бросился помогать гудящему механизму. – Ну, навались разом! Тряпками, тряпками затыкай!

Заткнули. Переглянулись.

– Можно вылезти через пилотскую кабину, – сказал Эрвин.

– Без тебя знаю! – Каин был вне себя. – А дальше что?

– Увидим – поймем.

– Что поймем? – истерически выкрикнул детина со сломанной рукой. – Поймем, что застряли здесь навсегда?

Послышался ропот.

– Я этого точно не пойму, – твердо выговаривая каждое слово, сказал Эрвин. – Не умею я понимать таких вещей. А пойму я другое: как нам отсюда выбраться. Я всегда выбирался. Понятно? Пусть тот, кто со мной и вот с Кристи, делает то, что я скажу. Временно. Каин, ты не против?

Воцарилась тишина. Как ни измучены были люди, каждому было любопытно поглядеть, каким именно способом Каин поставит на место наглеца, пытающегося оспорить у него, хотя бы и на время, власть пахана. Выпустит кишки или просто макнет и подержит под водой, пока пришлый дурачок, не понимающий законов, не начнет пускать пузыри? Одно было ясно всем: терпеть такое нельзя.

И Каин не стерпел. Но прежде чем он начал движение, Эрвин поднял руку:

– Стой, Каин. Я все понял. Не вмешиваюсь. Ты здесь всё, а я никто. Распоряжайся сам.

Прислонившись к борту, он скрестил руки на груди и закрыл глаза. Хочешь застрелить, зарезать, избить? Пожалуйста, вот он я. Не молю о пощаде, не сопротивляюсь, не бегу, да и куда отсюда убежишь? Но решай. Ты вожак, на тебя смотрят. Ты промедлил – я показал тебе, что и сам могу повести за собой твоих людей. Ты сам виноват. Ты, конечно, не простишь мне этого, но сейчас ты растерян, не знаешь, что делать, и выбора у тебя, в сущности, нет, если только ты не захочешь стать одним из аборигенов Гнилой мели, о которых ты наверняка что-то слышал. И ты, конечно, гораздо умнее покойного Юста, а потому уже начал догадываться, что не стоит ломать меня о колено, как бы тебе этого ни хотелось…

И ничего не случилось. Тишина продлилась секунду-другую, и Каин сказал:

– Полезай наружу, умник.

Бредя по воде в пилотскую кабину, Эрвин споткнулся обо что-то мягкое – не иначе о труп. Каин шел следом, сердито дыша в спину. Как и следовало ожидать, малая дверь с наветренной стороны открылась автоматикой без проблем, и сейчас же в кабину ворвался ветер, ударил в лицо, загудел и завыл. Морщась, Эрвин выбрался по скобам на крышу.

«Летающий вагон» стоял в воде. Вода была повсюду, по ее мутной поверхности бежала крупная сердитая рябь, в ней лежал пригнутый ураганом тростник, а поверх него ветер гнал пучки гнилых водорослей и ошметки грязи. Как всегда, болото хотело поглотить Гнилую мель, и, как всегда, мель застряла у него костью в глотке. Вот и теперь у болота ничего не вышло, а картина апокалипсиса – так, видимость… Никакой это не апокалипсис.

– Ну? – мрачно спросил выбравшийся следом Каин.

– Скоро вода спадет, тогда и увидим, – ответил Эрвин.

– А она спадет?

– Куда она денется…

Спустя час и впрямь начался спад воды, а через три часа «летающий вагон» обмелел настолько, что вокруг него можно было ходить, не замочив щиколоток. Правда, ходить было трудно: при каждом шаге песок-плывун вцеплялся в ступни и не очень-то стремился возвращать их владельцу. Кое-как выдирая ноги из песка, Эрвин дважды обошел флаер по кругу.

Радоваться было нечему: «летающий вагон» прочно завяз. Даже прочнее, чем предполагал Эрвин, сидя внутри.

– Ну? – теряя терпение, спросил Каин.

– Задержка, – объяснил Эрвин. – Мы застряли, как видишь. Это поправимо, но придется поработать. Для начала мы очистим от песка дверь, откроем ее и дадим вылиться воде. Затем разгрузим трюм, избавимся от всего лишнего, похороним погибших и попытаемся оторвать флаер от грунта на антиграве. Одобряешь?

– Избавимся от всего лишнего, говоришь? – Пристально глядя на Эрвина, Каин имел задумчивый вид.

– Если ты решил, что мы с Кристи лишние, то это ошибка. Впрочем, тебе решать.

– Ладно, умник… Начинай работать.

Можно разгрести руками сырой песок и выкопать порядочную яму, но разгребать плывун – дело безнадежное. Минут через пять это признал сам Каин.

– Хватит месить эту жижу. Еще думай.

– Тут и думать нечего, – сказал Эрвин, отряхивая руки. – Надо ждать. В отлив станет суше. Я знаю такие островки. Тоже порядочное дерьмо, но лучше, чем трясина.

– Почему сразу не сказал?

– Ты не очень-то веришь словам. Кстати, пускай остальные выбираются наружу.

– Думаешь, они станут помогать тебе копать? – ухмыльнулся Каин.

– Без твоего приказа – ясно, что не станут. Но хоть защитят.

– От кого? – Каин покрутил головой. – Мы одни.

– Если я хоть что-нибудь понимаю, эти тростники скоро выпрямятся, – объяснил Эрвин. – Они такие. Тогда враг сможет находиться в пяти шагах от тебя и оставаться невидимым. Вооруженный и очень голодный дикарь, уже пробовавший человечину. Причем не один, а сразу много. С бичами из лозы. Знаешь, что это такое?

Каин нехотя кивнул. Всякий береговой обитатель хотя бы слыхал, что такое лоза-бичевка и каковы свойства сделанного из нее бича. Информация просачивается, несмотря ни на какие кордоны.

– Не стоит недооценивать туземцев, – добавил Эрвин. – Я уверен, что уже сейчас за нами наблюдают. Эти люди как тростник – их валят, а они все равно живы. Им не на что надеяться, зато порой сюда сама приходит пища. Вот мы, например.

Каин пронзительно свистнул. Из верхнего люка высунулась голова Шпули. Каин махнул мальчишке рукой.

– Давай всех сюда.

И вновь стал крутить головой. Вокруг сколько хватал глаз расстилался полегший тростник, и неопрятными кучами валялись там и сям измочаленные обрывки болотного ковра. Не наблюдалось кустов, ураган выкорчевал их и унес, но с того было не легче. Залегший в тростнике терпеливый наблюдатель, оставаясь неподвижным, имел все шансы не выдать себя.

Похоже, Каин это понял. На одного из своих наорал, другого пнул, чтобы пошевеливался, словом, привел людей в тонус. Расставил по периметру, велел глядеть в оба. Кристи присела на корточки, опершись спиной о борт «летающего вагона», и выглядела отрешенной. Можно было представить себе, чего ей это стоило!

Второй раз очутиться на Гнилой мели… И одного-то раза многовато для психики нормального человека, тем более женщины.

Прошел час, и с виду почти ничего не изменилось, только ветер ослаб, а тростники предсказуемо начали выпрямляться. Медленно-медленно. За этот час Эрвин всего один раз подошел к Кристи, присел и коснулся ее лба своим.

– Держись, – прошептал он. – Не выходи из роли. До Сковородки ты должна продержаться. Постарайся.

Она ничего не ответила, но он почувствовал ее состояние. Она была готова терпеть столько, сколько в ее силах, до предела. Но где он, этот предел? Расчет давал слишком большую погрешность.

– Что она тебе сказала? – спросил Каин, когда Эрвин отошел.

– Чтобы я не приставал к ней с разной чепухой. По большому счету ничего не изменилось. У нас получится, она давно это подсчитала.

Ходить по песку стало легче. Эрвин выждал еще некоторое время и попробовал копать. Теперь плывун обнаружился на глубине двадцати сантиметров. Песчаный островок понемногу обсыхал.

– Еще час. Или…

– Что «или»?

– Или два.

Каин только выругался. Шло время, приближался полдень, полегший тростник поднимался, а завязший в песке флаер еще даже не начали освобождать. И когда Эрвин предпринял еще одну попытку раскопать дверь, Каин приказал двоим присоединиться к работе. На сей раз дело пошло веселее – вода ушла вглубь еще на добрую пядь. Пилот забрался в кабину, снаружи помогли в шесть рук – и дверь наконец-то отъехала в сторону.

Вырвавшийся из трюма поток грязной воды окатил всех троих и вынес наружу одного покойника – второй застрял среди сидений. Повинуясь окрикам Каина, люди копали руками неглубокие могилы, а Эрвин решил не распространяться на тему, что сделают с закопанными мертвецами обитатели Гнилой мели. Вычистили трюм от грязи, выбросили лишнее. Золотые слитки – самый бесполезный груз на Гнилой мели – сложили в штабелек на тростниковой подстилке. Пилот попытался оторвать флаер от песка.

Тщетно. «Летающий вагон» даже не шевельнулся. Будто прирос к Гнилой мели.

Нарочито медленно Каин подошел к Эрвину. Теперь в пахане было что-то от Юста.

– Что скажешь, умник? Кажется, твоя баба сказала, что у нас получится?

– Она не говорила, что получится с первой попытки. – Эрвин указал рукой на глубоко засевшее в песке днище флаера. – Здесь дрянной песок. Когда в нем полно воды, он засасывает, как топь. Надо копать.

– Ну так копай!

– Совет примешь? Четверых с лучеметами на крышу, и пусть стреляют во все, что движется. Впрочем, пока тростник не поднялся, хватит и двоих. Остальным – копать.

– Руками?

– Чем угодно, только быстрее. Скоро вода опять начнет подниматься.

– С чего ты взял?

– У Хляби всего четыре луны, периоды их обращения известны. Не так уж трудно рассчитать время очередного прилива и его силу.

Лицевые мышцы Каина подергивались от бешенства.

– Нет худа без добра, – примирительно сказал Эрвин. – Мы засели, зато нас вряд ли ищут. То есть ищут, но лишь на берегу и после такого урагана больше для проформы. Сюда не сунутся. Кому придет в голову, что мы на Гнилой мели?

Спустя пять минут пятнадцать человек облепили «летающий вагон», как муравьи большую личинку. Лопаты? Зачем они, когда есть руки. Влажный песок так и летел прочь. Детина со сломанной рукой, и тот работал здоровой конечностью. Копал и Каин, как заведенный, не останавливаясь, не ругаясь и лишь временами коротко взрыкивая по-звериному. Работать, муравьи! Работать! Не спать! Копали все, кроме двух дозорных на крыше и Кристи, безучастно присевшей в сторонке на охапку тростника. Вокруг корпуса флаера ширился ров. Левый борт удалось освободить, и Каин перебросил всех на правый. Тут дело пошло хуже: уперлись в плывун, ровик стал оплывать, заполняясь мутной влагой и песком пополам с илом. Работа для землечерпалки, не для людей…

– Прибывает вода, а? – крикнул Каин.

Эрвин ответил кивком и бросил копать. Опять попробовали взлететь, и многим даже показалось, что флаер вот-вот вырвется из плена. Возможно, так и случилось бы, но пилот решил помочь двигателями. Вышло только хуже: вибрация, передавшаяся через корпус на плывун, практически уничтожила всю работу.

Каин бушевал, ругался на чем свет стоит и дважды прицеливался из лучемета в Эрвина. А тот глядел на пахана, изобразив на лице детское любопытство, и это озадачивало Каина. Спусковой крючок так и не был нажат.

– Ну что вылупился? Скажи, что нам теперь делать, ты ведь умник!

– Ждать следующего отлива, что же еще.

– Скоро?

– Вечером. Но это будет слабый отлив. Я бы не слишком надеялся. Зато под утро отлив будет что надо. Тогда и выберемся.

– Если только до той поры этот песок не засосет флаер еще глубже! – крикнул Каин.

– Обязательно засосет, – с готовностью согласился Эрвин. – Он это умеет. А мы умеем копать. Его умение против нашего умения. У нас нет гидроизолирующих материалов, нет насосов, чтобы отвести воду, нет даже ваг, чтобы приподнять корпус. Мы можем только копать. Или не копать и остаться здесь на веки вечные. Хороший выбор, правда? Я за то, чтобы копать.

Каин хотел сказать что-то, но прежде чем он открыл рот, крикнул один из его людей, прислушивавшихся к разговору:

– Опять будет то же самое!

– То есть ты предлагаешь поселиться на Гнилой мели? – презрительно спросил его Эрвин. – Валяй, только без меня. Мне здесь не нравится. Я буду копать. Пожалуй, стоит провести ревизию, посмотреть, не сгодится ли что-нибудь вместо лопат…

Сгодились потолочные панели из твердого пластика, а среди инструментов нашелся гидравлический резак. Пластик порезали на куски. Если нужно чем-то занять людей, то лучше всего занять их работой. Не захотят сами – показать пример. Скучно ведь убивать время без всякой цели. Строго говоря, нервничать – это тоже занятие, но дрянное. Для работы лучше всего приспособлены руки, затем ум, ну а психика – последнее дело.

Жаль только, что работы для рук оказалось немного.

В полдень немного перекусили остатками взятой с собой деревенской снеди и распотрошенным НЗ с флаера. Эрвин и Кристи получили по четыре галеты. Две Эрвин съел, тщательно прожевав, а две спрятал в карман.

– Не хочешь жрать – верни назад, – буркнул Каин.

– Почему не хочу? Очень даже хочу.

– Тогда как тебя понять?

– А надо ли меня понимать? – сказал Эрвин. – Ты извини, конечно, но понимать меня ты начнешь тогда, когда всерьез и надолго застрянешь на болоте. Но я постараюсь, чтобы этого не случилось… Что там делают твои ребята?

– Эти, что ли? Отдыхают.

– То есть бездельничают. Это плохо.

– Прикажешь им опять копать? – усмехнулся Каин. – Они тебе башку оторвут.

– Приказываешь здесь ты, – пожал плечами Эрвин. – Мое дело давать советы. Когда-то я давал советы президенту, и он не жаловался. Могу дать и тебе. А могу не давать.

Каин медлил, подозревая подвох. Неспешно прибывала вода, пропитывая песок, и оплывали, будто воск на солнце, края выкопанной вокруг флаера канавы, а угрюмые люди либо сидели на охапках мокрого тростника, либо слонялись туда-сюда, даже не переругиваясь. Дурной признак. Они просто ждали, и кто-нибудь из них мог вообразить, что ждать больше нечего.

– Ну? – нахмурился Каин. – Давай свой совет.

– Нам нужно взять одного из здешних обитателей, – сказал Эрвин. – Обязательно живым и по возможности не покалеченным. Назначь для этого ребят половчее. Остальные пусть режут тростник. Чем шире голая полоса вокруг нас, тем безопаснее.

– Где ты видишь здешних обитателей? – скривился Каин.

– Нигде. Зато они нас видят. За нами давно наблюдают, я это точно знаю.

– Уверен?

Эрвин кивнул.

– Это Гнилая мель, – сказал он. – Тут иначе не бывает. Здесь мало пищи, поэтому для любого местного посторонний человек – либо конкурент в борьбе за пищу, либо сам пища. Чтобы понять, кто он такой, надо понаблюдать за ним. Скрытно, разумеется. А прятаться в тростниках местные умеют. Я бы не терял времени, пока тростник еще не поднялся.

Словно в ответ на его слова с крыши «летающего вагона» ударил лучемет, и далеко к югу из полегшего тростника взвился фонтанчик пара.

– Какого… – зарычал было Каин и встретился взглядом со Шпулей. Мальчишка пребывал в возбуждении. – Ты стрелял?

– Там… вроде человек, – указал рукой Шпуля.

– «Вроде» – или человек?

– Не знаю. – Шпуля потупился. – Кажется, человек. Ну, может, животное, только оно было о двух ногах…

– Попал?

– Не знаю…

– Больше пока не стреляй. Значит, говоришь, – обернулся Каин к Эрвину, – взять живьем? Зачем?

– Поговорить.

– С людоедами? О чем?

– Думаю, найдутся темы, – сказал Эрвин. – Мы тут копаем песок, как муравьи, и не справляемся с плывуном, но мы – маленький муравейник. Отлив нам поможет, но лучше действовать наверняка. Надо, чтобы нас стало больше.

– Хочешь наловить этих одичалых и заставить их работать? – догадался Каин и, скривившись, сплюнул.

– Не заставить, а уговорить, – поправил Эрвин. – Получится куда эффективнее. У нас найдется что им предложить. Мы можем пообещать этим несчастным то, что ценнее пищи. То, чего у них не было давным-давно. Надежду.

Каин думал недолго.

– А потом обманем их? – сказал он с пониманием. – Ясно. Теперь я вижу, что ты и в самом деле давал советы президенту…

Глава 7

Где найти еще муравьев?

Вид пленного был ужасен. Не радовал и запах. Донельзя грязное, покрытое нарывами, босое существо в прелых лохмотьях, грозящих расползтись в труху и слизь от малейшего движения, но каким-то чудом еще держащихся на тщедушном теле, вызывало лишь желание поскорее пристрелить его то ли от омерзения, то ли из жалости. Другой на месте Эрвина подивился бы тому, что отряд из шести человек, направленный Каином за пленным, взял его живым и геройски доволок до «летающего вагона». Эрвин просто отметил это как факт. Каин не угрожал, не казнил, не наводил ужас, но его слушались. Сам Каин не пошел ловить туземца и не пустил Эрвина, предпочитая лично приглядывать и за ним, и за Кристи. Само собой, этот факт также был молчаливо отмечен.

– Сопротивлялся, – с гадливой гримасой доложил старший в отряде ловцов. – Бичом меня чуть не огрел. Потом намылился было бежать. С виду в чем душа держится, а прыткий, сволочь…

– Где бич? – спросил Эрвин.

– А? Отстрелил я его. Напополам.

«Прыткий», едва его отпустили, тут же сел на тощую задницу, не выбирая места, и уткнулся усаженной болячками мордочкой в грязные ревматические колени. Так жертва замирает перед пастью хищника, видя, что некуда бежать и нет спасения. Жри.

Никто не знал, что с ним делать. Больше всего хотелось, чтобы этого человека вдруг не стало, чтобы таких существ вообще не существовало в природе. Старший среди ловцов забросил лучемет за спину, присел на корточки и принялся ожесточенно тереть ладони мокрым песком. Каин понюхал воздух, дернул кадыком и зашел с наветренной стороны. Кивнул Эрвину: валяй, работай, а я посмотрю…

Не стоит говорить о гадливости с тем, кто прошел Саргассово болото. Эрвин заставил себя сесть рядом с пленником.

– Тебя не убьют, – заговорил он медленно, стараясь, чтобы каждое слово впечаталось в сознание туземца. – Нам не нужно твое мясо. Мы хотим только поговорить. Ты понимаешь меня? Кивни, если понял.

Никакого результата.

– Как тебя зовут? – продолжал Эрвин. – У человека должно быть имя. У тебя оно есть? Я Эрвин. Эрвин Канн. А ты?

Молчание. Но пленник отчего-то вздрогнул. Случайность – или следствие, имеющее причину?

– Тебя отпустят, как только ты поговоришь со мной, а если не будешь слишком упрямиться, то и покормят. На, смотри. – Эрвин вынул из кармана галету. – Видишь? Это галета. Ты еще помнишь, что бывает на свете и такая еда?

Последовало молниеносное движение, но Эрвин успел отдернуть руку.

– Э нет, дружище, так не пойдет. Сначала имя.

Пленника затрясло. Ходуном заходили костлявые плечи, задрожали колени, затрясся череп, покрытый длинными редкими волосами, слипшимися в грязные сосульки. Существо скулило, как животное, – бессмысленно и надоедливо, вряд ли даже стараясь вызвать жалость. Ему просто хотелось скулить, и оно скулило.

– Имя! – грозно потребовал Эрвин.

Пленник вновь вздрогнул и перестал дрожать. Скулеж прекратился. Существо подняло голову и взглянуло на Эрвина гнойниками глаз. Стоящий в стороне Каин брезгливо передернулся.

– Марк, – сиплым, но неожиданно внятным голосом произнес пленник. – Марк Вонючка. Не думал, что еще раз встречусь с тобой, Эрвин Канн…

– А я тебя не узнал, – сказал Эрвин. – Помню нашу встречу. Ты не захотел тогда пойти с нами к Счастливым островам. Ушел обратно вместе с Яном. А я пошел дальше.

– Дошел, значит?

– Точнее, дополз.

– Понятно… – Марк Вонючка попытался рассмеяться и зашелся в приступе надрывного кашля. – Поня… кха!.. Как же иначе… Господин советник… кха!.. Никогда не ошибающийся гений, попавш… кха!.. попавший-таки в лапы закона. Ну и как оно тебе, в лапах? Скажи, ты жалел о том, что я ушел? Еще одним меньше, кого мож… кха!.. можно было подставить вместо себя…

– Ты назвал имя, – сухо прервал его Эрвин, – значит, заработал галету. Лови.

Марк на лету сцапал галету, сунул в провал рта и захрустел то ли ею, то ли осколками зубов. А Эрвин, обернувшись, бросил людям Каина:

– Воды! Нет, не этой! Пресной, из флаера.

Никто бы не пошел за водой по его воле, но Каин приказал – и пошли. Каину было интересно.

Нашлась и пластмассовая кружка. Эрвин наполнил ее и протянул пленнику:

– Пей.

Уговаривать Марка не пришлось. Жуткая образина пила воду, катала ее языком во рту, глотала мельчайшими глотками и сладостно стонала от наслаждения. Чему и дивиться: вода на Гнилой мели такая же, как и во всем Саргассовом болоте, то есть солоноватая и с тухлым привкусом, а дождевую воду не во что собрать. Разве что выжимать ее из своих немыслимых отрепьев… Марк тянул наслаждение, а когда оно кончилось, спокойно вернул кружку Эрвину.

– Благодарности ты от меня не дождешься, Эрвин Канн…

– А ответа дождусь? – слегка усмехнулся Эрвин. – Меня интересуют ответы на некоторые вопросы. Например: откуда ты знаешь, что я был советником президента?

– Если бы я знал это при нашей первой встрече, то убил бы тебя, – тусклым голосом сказал Марк. – Сам бы помер, но и тебе не жить.

– Понятно. Тебе рассказал обо мне Ян Обермайер. Что с ним?

– Давно мертв. Он желал проповедовать, а людям на Гнилой мели не нужны проповеди. Им нужна еда. Это так просто, а он хотел сложного.

Эрвин покивал. Фанатичному проповеднику церкви Господа Вездесущего, конечно, не место на Гнилой мели, где могут выжить лишь фанатики борьбы за собственную жизнь. С фанатизмом вообще надо поосторожнее, ему нужно удачное приложение, а тут оно единственно возможное. Что ж, Ян выбрал свой путь – и ошибся.

Впрочем, охромев, он все равно только тормозил бы движение. Какой, собственно, выбор у него оставался? В обоих случаях – закономерный итог, не понятный заранее только твердолобым…

– С нами тогда была еще молодая женщина, – сказал Эрвин. – Ее звали Лейла, ты ее не видел. Она отстала от нашей группы до того, как мы наткнулись на тебя. Не знаешь случайно, что с ней стало?

– Не знаю, – покачал головой Марк. – Никогда не видел и не слышал. А что стало – нетрудно догадаться. Особенно тебе, господин советник, ты ведь у нас гений по части догадливости…

– Хочешь еще галету? – спросил Эрвин.

– Хочу.

– Получишь, если скажешь, за что у тебя на меня зуб.

– Ха-ха! Даром скажу! – Марк непроизвольно сглотнул. – Это ведь ты, Эрвин Канн, порвал мою жизнь на две половины. Знаешь, кем я был на материке? В той, прошлой половине я был физиком, заместителем руководителя проекта. Научный центр при Отделе перспективных исследований Генштаба!

Эрвину редко случалось быть потрясенным, но сейчас он испытал именно потрясение. Вот это номер! Скажешь кому – никто не поверит. Выходит, то, что он плел Джанни Риццо о встреченном им на Гнилой мели физике из секретного проекта, было чистой правдой!

«Становлюсь пророком», – подумал Эрвин.

– Ну конечно! – Внешне он не выказал удивления. – Вы так скрывали свои секретные разработки, что о них узнали даже в правительстве Лиги. Президент был в ярости. Ему пришлось давать неприятные объяснения, банкротить корпорацию, оплачивающую твои амбиции, и подчищать хвосты. В любом случае должны были полететь головы – для общей пользы, между прочим!

– Хорошо говоришь. Убедительно. – Марк смотрел на Эрвина совершенно по-волчьи. – Но это ты подсказал президенту, как выпутаться из дерьма малой кровью. Не вздумай отрицать, это был ты. Я давно это понял.

– Я даже не знал о твоем существовании.

Марк зло засмеялся, и смех вновь перешел в кашель.

– Еще бы, где тебе зна… кха!.. знать! В твоих расчетах я был пренебрежимо малой величиной. Я просто оказался тем, на кого удобно повесить всех собак. Был Марком Шнайдером – стал Марком Вонючкой. Экая потеря для мироздания! Тьфу, да и только. Не о чем говорить. И при чем здесь ты? Конечно же ни при чем! Я должен винить не тебя, а обстоятельства!

– Вот именно, – сказал Эрвин. – Почему бы тебе не винить тех болванов, что не обеспечили секретности? Или себя самого? Ты правда думал, что работа над туннельной бомбой, тайно финансируемая правительством задрипанной планеты, будет одобрена правительством Лиги? Ты думал, что никто не поинтересуется, зачем Хляби понадобилось противопланетное оружие? Ведь нет, ты так не думал?

Новый приступ кашля сотряс все тело пленника. На мокрый песок упал комок кровавой слизи.

– Ты просто решил, что вот он, твой шанс выдвинуться, – безжалостно продолжал Эрвин. – Это так понятно, так по-человечески. Шанс был дан тебе вместе с риском, а ты почему-то решил, что получил шанс бесплатно и по заслугам. Кто же виноват в том, что ты впал в самообман и не пожелал заглянуть вперед? Может быть, я?

Марк все кашлял и кашлял. Наверное, он хотел возразить, но не мог.

– Потом мы встретились здесь, неподалеку отсюда. Ты не захотел идти к Счастливым островам. Говоришь, если бы узнал меня, то убил бы? Вот уж вряд ли. В твоих глазах я был уже покойником, и ты наверняка пожелал бы, чтобы меня убило болото – желательно не сразу, а медленно. Знал бы ты тогда, кто я, тебе было бы весело. А теперь тебе совсем не весело. Видишь женщину? – Эрвин указал на Кристи. – Узнаешь ее? Она пошла со мной и выжила. И я выжил. А ты предпочел гнить на Гнилой мели, хотя мог бы ухватиться за новый шанс. Он был мал, но он существовал. Ты прошел мимо. Ты струсил. Иногда трусость полезна, но только глупец трусит всегда. Ты глуп, Марк Шнайдер…

Марк кашлял, махал руками, тряс головой и тщетно пытался ответить. Да, подумал Эрвин, трудно найти человека, который не считал бы себя центром вселенной. Что мне его вселенная? Каждый носит в себе свою, какова бы она ни была. Но Марк ошибается. Я вовсе не его злой гений. Да, это я, именно я подсказал Сукхадарьяну линию поведения в том межпланетном скандале, и было мне тогда противно и стыдно, потому что самое очевидное решение оказалось самым эффективным. Без всяких советников с их советами президент сделал бы то же самое, он ведь умел складывать два и два, обладал здоровым чувством самосохранения и совсем не был наивным простаком…

– Говорят, дуракам везет, верно? – сказал Эрвин, когда Марк, отхаркнув в очередной раз кровавую слизь, перестал кашлять. – Правильно говорят. Слушай меня внимательно, Марк Шнайдер. Тебе повезло. Уже завтра ты можешь оказаться на Счастливых островах. Нам нужна помощь, и мы готовы за нее платить.

– Кто эти люди? – спросил Марк.

– Тебя не касается. Видишь, наш флаер завяз. Нас восемнадцать человек, а надо еще столько же. Тогда мы вытащим флаер и переправим всех, кто согласился нам помочь, на Счастливые острова. Можешь набрать людей?

Марк кивнул.

– Тогда иди. Найди тех, кто может работать. Расскажи им о Счастливых островах. Я жил там. Там сытно, там здоровый климат, там ты вылечишь свои болячки и забудешь свое прозвище. Там целебные источники и минеральные ванны. Там много дичи, и никому из людей не придет в голову жрать друг друга. Понял? Так и говори другим, тем более что это чистая правда. Иди. Приведи людей.

Марк медлил. Он улыбался, и улыбка выглядела жутко. На миг Эрвин подумал, что бывший физик сошел с ума, но нет – он просто улыбался доброй сказке.

– Я могу сказать им, что ты обещал?

– Можешь, – уверенно заявил Эрвин.

– Ты в самом деле обещаешь?

– Сомневаешься?

– Имею причины, – сказал Марк. – В той жизни я не сталкивался с тобой, но и там, и здесь кое-что слышал. В тебе нет и никогда не было ни доброты, ни сострадания, ни совести. Один голый расчет. Как я могу тебе верить?

– Тогда не верь, – предложил Эрвин. – Просто уходи и не возвращайся. Тебе не станут стрелять в спину, ты нам не нужен ни живой, ни мертвый. Мы найдем более сговорчивых, а ты останешься здесь. Устраивает?

Марк молчал.

– Я спрашиваю, устраивает тебя такая жизнь?

– Нет…

– На. – Эрвин протянул ему последнюю галету. – Ешь.

…Когда скрюченная фигура Марка Вонючки пропала в море наполовину распрямившихся тростников, Каин, приблизившись к Эрвину, заметил негромко:

– Интересно было вас обоих послушать…

– Правда? – поднял бровь Эрвин. – И что же нового ты для себя открыл?

– Тебе нельзя верить.

– Как знаешь. Она мне верит, – Эрвин вновь указал на Кристи, – и этого мне обычно хватает. А я верю ей. Мы сами по себе и в твое братство не просимся. Но я твой должник, а значит, сделаю так, что ты останешься доволен.

С хлюпаньем выдирая ботинки из цепкого песка, Каин переступил с ноги на ногу, посмотрел вниз, пробормотал «вот дерьмо», и надо было полагать, что он имеет в виду плывун. Хотя кто знает.

– Как ты думаешь захватить Сковородку? – спросил он.

– Приблизимся на малой высоте с креном и рысканьем, дадим сигнал бедствия, сядем, а дальше просто. Серьезной охраны там нет – не от кого защищаться. Придется только напугать персонал, чтобы спецы не попортили аппаратуру. Ну, побегать, поорать, пострелять в воздух, собрать всех, кто там есть, в одну кучу, чтобы молились и ждали худшего… Твои ребята справятся.

– Допустим, – сказал Каин. – А потом?

– А потом будут переговоры с материком. Наши условия против их условий, наш блеф против их блефа. Когда там поймут, что мы не требуем слишком жирных кусков, но от своего не отступимся, будет заключено соглашение. В самом худшем случае ты станешь совладельцем Сковородки, но думаю, что все-таки единоличным хозяином. Правительству придется проглотить это, и оно проглотит – для него-то по большому счету ничего не изменится.

– Кто владеет Сковородкой?

Эрвин улыбнулся:

– Думаешь, я стал бы предлагать захватить имущество действительно влиятельного лица? Успокойся. Есть там у них один жировичок, ничего особенного собой не представляет, но аж из кожи лезет, до того лояльный. Удобная фигура. Не правительству же владеть Сковородкой. Считается, что правительство ничего не знает об этом канале контрабанды.

Каин подумал. Кивнул.

– Ладно. Ты ведь уже понял, что если врешь – пожалеешь. Теперь главное: а что дальше? После переговоров?

– А дальше я сочту, что мы с тобой в расчете, – объявил Эрвин. – Ты останешься доить контрабандистов, а мы с Кристи избавим от своего присутствия и Сковородку, и саму Хлябь. Для нас обоих это не родная планета, ностальгических чувств не вызывает… особенно после Саргассова болота. Надеюсь, мы расстанемся довольные друг другом.

…Медленно-медленно прибывала вода, и песок превращался в жижицу. Простым глазом было заметно, что «летающий вагон» ушел в плывун еще на добрые две пяди. Каин бродил вокруг чернее тучи. Он хотел было снять с крыши двоих дозорных как лишний вес, но Эрвин тактично воспротивился этому, указав на тростниковые заросли. Тростник уже почти выпрямился и мог скрывать в себе любую опасность.

Шло время.

И ничего не происходило, если не считать того, что настроение людей – особенно Каина – заметно портилось. Когда стало ясно, что напряжение вот-вот прорвется взрывом, Эрвин чуть мотнул головой, приглашая пахана отойти для разговора.

– Зря нервничаешь, – шепнул он.

– Это ты будешь мне указывать, зря или не зря? – вызверился Каин. – Ты?

– Могу молчать, – легко согласился Эрвин. – Могу просто смотреть на тебя и ждать, когда ты доведешь себя до истерики. Вот тогда я ни за что не поручусь, а уж за твоих людей меньше всего. Они ведь на тебя смотрят. Во что им еще верить, как не в тебя? Твоя вера в успех – это их вера.

– Учи ученого, – пробормотал Каин, и Эрвин понял, что выиграл раунд. – Ты хоть знаешь, что они с тобой сделают, если мы не выберемся отсюда?

– Догадаться нетрудно. Но мы выберемся.

– Поглядим…

– Гнилая мель велика, за час людей не собрать. Надо ждать, просто ждать. Все будет хорошо, вот увидишь. Я знаю.

Каин пробормотал ругательство, что было ожидаемо, но, судя по его виду, слегка успокоился. Опасность не миновала, но отступила на время. Эрвин знал, что если Марк не приведет людей до рассвета, то жестокая и глупая разборка неминуема. Яснее ясного, кто окажется в роли жертв. А Марк может задержаться, поскольку Гнилая мель и вправду велика, и еще по множеству разных причин. Ему могут просто не поверить, потому что мало кто верит в добрые сказки. Он может попасться людоедам. Может подвернуть себе ногу, может по-глупому завязнуть в плывуне, да мало ли что еще… Здешний песок – одно название, что песок. Он состоит из слишком мелких песчинок, в нем много ила, а еще больше воды. Он дрянь и враг, он засасывает не слабее трясины, разве что медленнее. Зато и держит прочнее. Эрвин догадывался, что должны быть какие-то формулы на этот счет, но он не знал их и не мог вычислить скорость засасывания. А! Что толку считать, когда и так видно: если не удастся в ближайший отлив освободить «летающий вагон», то он останется здесь навсегда и через несколько дней уйдет в плывун по крышу. Каин тоже это понимает.

Но он еще верит. Это главное. А его люди смотрят на него и продолжают терпеть.

– Если Марк приведет людей до заката, это будет хорошо, – сказал Эрвин. – Но я бы не очень на это надеялся. Будет вполне приемлемо, если он приведет их к рассвету.

– Ночью – здесь ходить?

– Ночь будет светлая. Пройдут.

– Ты что, ходил здесь? Ночью?

– Я даже бежал, – уточнил Эрвин. – Жив, как видишь.

– Ну, тогда я спокоен! – саркастически ухмыльнулся Каин. – А почему ты бежал-то? Гнались?

– Тех, кто хотел сожрать нас, мы побили. Но могли быть и другие. Ты ведь догадываешься, наверное, чем живут обитатели Гнилой мели? – Каин угрюмо кивнул. – Ну, мы и решили, что не надо тут задерживаться. У нас ведь не было лучеметов…

Каин вновь кивнул: понятно, мол, дальше можешь не объяснять. Он уже собирался вернуться к своим людям, когда Эрвин сказал:

– Тот, кого я проткнул пикой, назвал себя Крюком. Он был здесь местным царьком, вождем каннибалов. Ты знал его?

Каин посмотрел на Эрвина с интересом и покачал головой:

– Нет. Кажется, что-то слышал… давно. Нет, не помню. Зачем тебе?

– Если уж на то пошло, может, скажешь, как тебя зовут по-настоящему?

– Каин.

– Допустим. А почему?

– Хороший вопрос, глупее трудно придумать. А почему тебя зовут Эрвин?

– Так звали моего деда по отцовской линии. Гм… возможно, это не мое дело, но я как-то не могу представить себе родителей, решивших назвать своего сына Каином. Все-таки тот библейский тип убил своего брата Авеля…

Каин прочистил горло. Сплюнул.

– Я тоже убил Авеля. И он не был моим братом. Тот еще громила. Это не кличка, его действительно так звали. Гнусный тип. Когда я попал в его банду, он решил, что нашел того, над кем можно изгаляться в свое удовольствие. Тогда я вызвал его на бой на ножах, на честный бой, как заведено. Он согласился и не принял никаких мер, потому что был уверен, что и так легко победит… Он ошибся.

– И тогда тебя прозвали Каином… Ирония и уважение, понимаю.

– Да. Я стал вожаком и превратил банду в братство.

– Девятнадцать человек из двадцати сказали бы, что не видят разницы между этими понятиями.

– А ты?

– А я – двадцатый, – заявил Эрвин. – И не назойливый. Каин так Каин.

Он попробовал пройтись, беззаботно насвистывая, мимо хмурых людей Каина, но из этой затеи ничего не вышло – подлый песок засасывал ноги. Эрвин присел рядом с Кристи на охапку тростниковых стеблей.

– Держишься? – шепнул он ей, как только перестал привлекать общее внимание.

– Да.

– Потерпи еще. Завтра все кончится. Будет еда, чистая вода и покой. Сколько хочешь покоя. А потом мы отправимся на твою Твердь или еще куда-нибудь.

– Я хочу домой, на Твердь…

– Значит, улетим на Твердь.

– Врешь, – тихо сказала Кристи. – Ты сам сказал, что не хочешь на Твердь. Там тебе никто не предложит стать советником президента.

– А вдруг мне понравится?

– Что тебе может понравиться? Просто жить, как живут все люди? Это не для тебя.

Кристи покачала головой и вдруг сменила тему:

– Эти люди… ну, которых приведет Марк… если приведет… ты ведь решил обмануть их?

– Придется. – Эрвин поморщился. – У нас не хватит топлива, чтобы перебросить их на Счастливые острова, а потом вернуться за остальными. Максимум, что мы можем себе позволить, – доставить на острова Марка Вонючку. Если он перед этим как следует отмоется, конечно.

– Каин согласен? – спросила Кристи.

– Он разумный человек.

– Значит, согласен… Поманить надеждой и обмануть… Да, это ему понятно… Знал бы ты, как мне надоел твой подлый рационализм!

– Я не виноват, что он порой бывает только подлым и больше никаким.

– Все равно… – пробормотала Кристи.

Эрвин вздохнул.

– Не забывай, что ты аутистка, – сказал он. – Тебя не должны волновать чужие проблемы. Впрочем, есть другой вариант. Даже два варианта. В теории мы можем удрать с этой планеты не только через Сковородку. На Хляби есть космодром и законсервированные лет сто назад Врата гиперпространственного канала. Когда-то ими активно пользовались во всей Галактике, пока не выяснилось, что их работа влияет на атмосферные процессы гораздо сильнее, чем старты шаттлов…

– Я знаю.

– Ну так вот: мы можем ориентироваться либо на космодром, либо на Врата. – Эрвин понизил голос. – В обоих случаях это крайне рискованный, хотя и принципиально возможный путь. Он займет много времени, и я даже приблизительно не берусь сказать, скольких трупов и разбитых судеб он будет стоить. И еще: решение надо принимать сейчас. Братству Каина нужна Сковородка, а не материк. Следовательно, нам придется устроить так, чтобы туземцы Гнилой мели, которых приведет Марк, перебили Каина с его людьми. Иного выхода я не вижу. Тебя это устраивает?

– Нет.

– Я так и думал. Но знаешь, поле возможных решений в нашем положении крайне ограничено. Либо горькое разочарование нескольких человек, либо смерть гораздо большего числа людей. Выбирай. Можешь посетовать на то, что жизнь несправедлива, но – выбирай!

– Делай как знаешь, – прошептала Кристи.

– Сделаю, что в моих силах, – пообещал Эрвин.

Он хотел было прижаться лбом к ее лбу, имитируя сеанс эмпатической связи. Но Кристи отвернулась.

…Пробиваясь сквозь болотные испарения, заходящее солнце сделалось багровым, как накаленный кирпич. Оно еще не успело кануть за размытый горизонт, как Шпуля по-мальчишески пронзительно закричал с крыши «летающего вагона»:

– Идут! Идут!

Глава 8

Освобождение

Не дойдя тридцати-сорока шагов до флаера, люди остановились. Их было около двадцати пяти, и Марк Вонючка совершенно терялся среди них. Чему и дивиться? Гнилая мель всех стрижет под одну гребенку. Отвращение и чувство опасности, настороженность и гадливость – никаких других эмоций не вызывали и не могли вызвать эти существа.

Люди Каина зашевелились, заворчали. Никто не командовал «лучеметы – к бою», и не было нужды командовать, как не было нужды объяснять разницу между черным и белым, – стволы сами повернулись в сторону местных. Каин и Эрвин вышли вперед.

– Можно я поговорю с ними? – спросил Эрвин и дождался снисходительного кивка. – Эй! Всем стоять! Бичи положить. Положить бичи, я сказал! И пики тоже. Ты, тебе говорю! Бич на песок! Вот так… Марк, ты здесь? Выйди.

Из толпы туземцев тоже вышли двое – Марк и заросший густым грязным волосом детина выше Марка на голову. Марк держался на полшага позади и, стараясь еще сильнее уменьшиться в росте, горбился и втягивал голову в тщедушные плечи.

Ни одной женщины, только мужчины. Ни стариков, ни доходяг. Может быть, Каин не понимал, что это значит, зато понимал Эрвин: Вонючка привел не команду наспех собранных туземцев, а банду вроде достопамятной банды Крюка. Скорее всего, напоролся на нее случайно и, зарабатывая себе право не быть немедленно убитым и съеденным, привел к флаеру.

Впрочем, не все ли равно, чьи руки будут копать песок? Все туземцы – людоеды, а если кто не успел им сделаться, то лишь потому, что сам стал едой…

Нет, сказал себе Эрвин, приглядываясь к вожаку. Не все равно. Сильные руки лучше слабых.

– Ты! – указал он на детину. – Назовись!

Детина харкнул в его сторону.

– Ты Эрвин Канн, да? Бывший советник бывшего президента? Вонючка рассказал…

За спиной вожака Марк усиленно закивал.

– Ты назовешь себя – или позволишь нам считать, что ты дурно воспитан? – осведомился Эрвин.

– Нам? – осклабился вожак. – Так ты с ними? С береговым братством? Без оружия? Ну-ну. – Он засмеялся, и смех быстро перешел в хрип. Последовал новый плевок.

– Будь добр, прикончи его, – сказал Эрвин Каину так, чтобы вожак услышал. – Он нам не нужен…

– Бес, – быстро сказал вожак, прежде чем Каин нажал на спусковой крючок. – Так зовут меня мои люди.

– Бес так Бес, – согласился Эрвин. – А что, похож. Живи пока, Бес, и считай, что тебе повезло. Вонючка сказал тебе, зачем нам нужны твои люди?

– Да.

– Ты покажешь им пример? Будешь копать песок?

– Сначала накорми нас всех от пуза, а потом поговорим об оплате.

– Еды нет, – отрезал Эрвин. – Еда будет на Счастливых островах. Некоторые думают, что их не существует, а я жил там. Много хорошей еды, много солнца, моря и вкусной воды в ручьях. Морской курорт, где места хватит на всех. И это та плата, за которую ты будешь работать так, как никогда еще не работал. Если не удастся освободить флаер, не будет никаких Счастливых островов. Тебе ясно?

– Значит, за это… – Бес закашлялся. Сплюнул себе под ноги. – Значит, за это ты перевезешь меня и моих людей на Счастливые острова?

Он не верил. Да и кто из сумевших выжить на Гнилой мели поверил бы в почти даровое счастье?

Это так. Но кто в глубине души не надеется на случай? До какого озверения надо дойти, до каких глубин пасть, чтобы навсегда погасла искорка надежды? Нет таких глубин.

– В два приема и без оружия, – уточнил Эрвин. – Мы не хотим никаких случайностей. Свои пики и бичи вы получите назад по прибытии на место. И еще: для лентяев и увечных мы не извозчики. Кто не может или не хочет копать, может хоть сейчас валить отсюда. Теперь ясно?

Нет, и теперь еще Бесу не все было ясно.

– Пусть он, – последовал кивок в сторону Каина, – назовет себя и даст слово от имени братства.

– Каин. Даю слово.

Сказано было с запинкой, пусть крохотной, но достаточной для внимательного человека. Вне всяких сомнений, Бес тоже заметил эту запинку. Но и бровью не повел.

– Я что-то слыхал о тебе, Каин. Южный берег, так?

– Так.

– Ты даешь нам слово, что перебросишь всех нас на Счастливые острова?

– Ты слышал условие, – на сей раз твердо ответил Каин. – Если все так и будет, я переброшу вас на Счастливые острова.

Бес приблизился. Мокрый песок чавкал под его ногами. Вблизи стало видно, что вожак каннибалов когда-то был рыжим – этакий викинг с широкой грудью и узловатыми мышцами. На его фоне Каин смотрелся жидковатым франтом.

– Прямо сейчас копать без толку, – хрипло сказал Бес. – Засосет.

– Копать будем утром. А сейчас я хочу, чтобы твои люди несли дозорную службу. – Каин указал на тростник. – Лишних гостей нам не надо, и вас тоже не надо до отлива. Берите свои кнуты и мотайте отсюда.

– Этот пусть останется, – сказал Эрвин, указав на Марка Вонючку, и встретил его благодарный взгляд. – Можно ему остаться?

– Если будет держаться с подветренной стороны, – пробурчал Каин, наблюдая за тем, как банда Беса исчезает в тростниках. – Фу-у… Ну и вонь от них!

– Его могут убить и сожрать, если он останется с ними. Что им вонь?

– Да понял я, понял! – в сердцах сказал Каин. – За младенца меня держишь? Вижу, с кем дело имею!

– А ты понял, что Бес заметил золото? – тихо спросил Эрвин. – Ты понял, что он не поверил твоему обещанию?

– Поверил или нет – главное, чтобы копал!

– Он будет копать, – пообещал Эрвин. – А вот что случится потом, я не знаю.

Он отошел, оставив Каина размышлять. Пусть, пусть пошевелит мозгами, благо тема для размышлений богатая. Не время пахану изображать благородного разбойника. Одна маленькая запинка в речи может дорого обойтись, если не принять мер. Но копать придется всем вместе, иначе отсюда не вырваться. А дальше… нетрудно понять, что будет дальше, а вот чем кончится, зависит главным образом от Каина…

А также от любой глупой случайности. Умными такие случайности не бывают.

Эрвин просчитал несколько вариантов и ни одним из них не остался вполне доволен. Ну что ж… судьба.

Указав Вонючке место в сторонке, он сел возле Кристи.

– Мне нужно поспать хотя бы час. Ничего, если я положу тебе голову на плечо?

– Разве это мое плечо? – тихо спросила Кристи. – Мы все твои, мы марионетки. Ты у нас кукловод. Зачем спрашивать у марионеток, нравится им то, что ты с ними делаешь, или нет?

– Не то, – поморщился Эрвин. – Не забывай изображать аутистку. Взгляд в одну точку, никакого любопытства к тому, что вовне. Меньше слов, а лучше вообще молчи. Ты говоришь длинно, а главное, неверно. Я не кукловод, и это очень жаль. На рассвете куклы станут вести себя, а я должен уснуть, чтобы быть свежим. После меня можешь поспать ты. Идет?

– Как скажешь…

Он видел, что она очень устала, устала чисто физически, не говоря уже о психологии. Спина у нее, наверное, переламывалась. И все же он положил голову на плечо Кристи и уснул почти сразу. А когда проснулся, была ночь.

Без слов Эрвин чуть отодвинулся, пригласил Кристи полулечь и пристроил ее голову себе на колени. Он чувствовал дрожь ее тела – ночь выдалась очень прохладной. Как тогда, два года назад… Тогда тоже была весна с холодными ночами.

Была бы зима – не дошли бы.

«Не дошли бы вдвоем, – поправил он себя. – Ведь Кристи в прошлый раз могла бы дойти… То, что случилось с ней, не поддавалось никаким расчетам. Вероятнее было то, что дойдет и она, но случилось менее вероятное, а затем, по прошествии времени, и вовсе невероятное. Провалиться в топь и не утонуть… Лучшие биологи Лиги с радостью отдали бы полжизни, чтобы изучить этакое чудо – симбиоз двух животных с разных планет, причем один из симбионтов – человек. Порой случаются такие чудеса, что только руками разведешь, а иногда, совсем редко, они даже бывают сродни счастью. Но кто и когда строит расчеты на ожидании чуда? Только тот, кто заранее готовит себя к проигрышу. Вот наступит рассвет – и не будет никаких чудес, а произойдет неизбежное…»

Кристи перестала дрожать, тихонько всхлипнула и уснула. Следя за маленькой холодной луной, что едва заметно ползла по небу, Эрвин подумал о том, как он устал. Не умом – чисто физически. После симбиоза с язычником следовало бы с месяц приходить в себя при помощи анатомической кровати и щадящей лечебной гимнастики – да кто ж расщедрится и даст этот месяц? И тем более анатомическую кровать.

А умом не устал. Просто надоело решать однотипные задачи.

Изредка удавалось найти нетривиальные решения, что развлекало. Но они предсказуемо не были оптимальными, уступая решениям тривиальным.

Если бы не Кристи…

Эрвин знал: что-то сломалось в нем в ту ночь на болотном островке, когда он защищал товарища от зверья, хотя внутренний голос просто кричал ему: это не товарищ, это недруг, этот человек ни за что не ответил бы тебе тем же, а значит, он не более чем параметр в расчетах и свежее мясо, отдай его хищникам и живи! Эрвин поморщился, сообразив, что какой-нибудь болван, каких вокруг умного человека всегда пруд пруди, назвал бы его поступок мужским, а то и геройским. Глупость какая… Слова, не имеющие ни почвы под собой, ни значения. Что такое мужчина? Здоровенный кроманьонец, встречающий наставленным копьем лезущего в пещеру медведя под верещание детей и бабий визг за спиной?.. Он и есть. Кроманьонцу были неведомы все блага и подлости цивилизации, он не знал даже банальной теории игр и вел себя как продвинутое, но все же животное. Следовательно, тот, кто совершает так называемые мужские поступки, ничем не лучше прочей фауны. Храбр? Ну и молодец. А как насчет храбрости принять решение, идущее вразрез с расхожими представлениями о долге и чести? Причем иногда во благо тех, кто держится за эти представления, как хромой за палку! Как насчет этого?

Кристи уже знает как. Он сказал ей. Умный эгоист слывет альтруистом, а можно сказать шире: умный внушает глупым, что он лучший и благороднейший из них. А он просто другой.

Кристи не захотела поверить на слово, но запомнила. Верит ли сейчас?

Детский вопрос. И да, и нет. Как ей захочется в данную минуту, так и будет. А захочется так, как покажется выгоднее – не рассудочной части мозга, а совсем другой, ведающей инстинктами. Так проявляется простодушный эгоизм всякого живого существа. Инстинкт выживания, инстинкт продолжения рода… Дай самке самца, а самцу самку, дай обоим пищи, дай вырастить потомство, дай выдвинуться в уважаемые члены стада – и больше, по сути, ничего. Разве что у Марка Шнайдера когда-то – да и то не факт – было вдобавок ко всему этому еще и любопытство ученого, но он ведь исключение. Точнее, был исключением, а сейчас он просто Марк Вонючка…

Считать было нечего. От скуки Эрвин решил в уме очередной вариант задачи трех тел и, как обычно, не угадал вариант, при котором система потеряла бы наиболее массивное тело. Мерцали звезды. Подул предутренний ветерок, заставив плотнее запахнуться в куртку. Песок понемногу обсыхал, грядущий день обещал быть погожим, и нечего было бояться нагона воды. «Летающий вагон» погрузился еще немного, зато природа не чинила препон. Чего ж еще желать? Чтобы люди перестали рвать друг другу глотки, иначе говоря, перестали быть людьми?

К счастью или несчастью – никогда этого не будет.

Звезды начали гаснуть, когда к Эрвину подошел Каин. Одновременно проснулась Кристи, сонно пробормотала что-то непонятное и, получив незаметный Каину тычок, все вспомнила. Умница.

– Они идут, – без радости в голосе сказал Каин.

– Идут, – согласился Эрвин.

– Слышишь?

– Носом чую. Совет примешь?

– Давай.

– Пусть сложат свое оружие в стороне, как вчера. Шпулю с лучеметом – на крышу, все равно землекоп из него аховый. И не надо, чтобы местные чередовались с нашими. Пусть возьмут на себя, скажем, корму, а мы будем откапывать носовую часть.

– Без тебя бы я никак не догадался, – буркнул Каин. – Ты-то будешь копать?

– А чем я лучше других? – спросил Эрвин. – В надсмотрщики по причине отсутствия оружия не гожусь, значит – землекоп.

– Можно уже начинать, как ты думаешь?

Эрвин поковырял песок ногой. Проверил ладонью на влажность.

– Рановато. Но – нужно. Во избежание.

– Правильно.

Паханам не задают вопросы, зачем они спрашивают других, если и сами знают, как правильно. Эрвин промолчал.

Кристи сморщила нос, когда возле «летающего вагона» появились туземцы, и с содроганием отвернулась, заметив их жадные взгляды. Ненадолго вышла из образа, на что, кажется, никто не обратил внимания. Было не до того.

Быстро светало.

Каин расставил людей.

Как муравьи, облепившие толстую дохлую гусеницу, сорок человек окружили флаер. Разом – ну! – полетели в стороны горсти песка. Спустя десять минут вокруг флаера возник ровик, возник – и тут же стал заполняться водой.

– Шире ров! – крикнул Эрвин. – Углубляй его на расстоянии от борта!

Сам же и показал, как и где. Эх, все равно это паллиатив… Если бы можно было откачать воду! Если бы на Гнилой мели росли деревья, годные как рычаги!.. Но не было ни шлангов, ни насосов, ни рычагов, были только люди, превратившиеся в кротов. Копай! Глубже копай, шире и быстрее!

Первым отвалился Бес в показном изнеможении.

– Ни хрена не выйдет…

– Работай! – гаркнул на него Каин. – Хочешь на Счастливые острова? Говори: хочешь, нет?

– Я говорю, надо подождать немного…

Короткая вспышка, протянувшийся луч, вонь горелого мяса – и голова Беса, дымясь, упала в плывун на дне ровика, а туловище завалилось на бок. «Работать! – страшно орал Каин – Убрать падаль и копать!» Черные слова гирями вылетали из его рта. Умница, молча похвалил его Эрвин. Все сделал как надо, без подсказок сообразил обезглавить банду в самом начале. Теперь эти чучела могут и не решиться напасть… или все же решатся? Кто тут у них ближайший подручный Беса? Ага, вон тот коротышка… Растерян. Еще ни до чего не додумался. И старательно копает. Это хорошо…

Чушь. Это не хорошо и не плохо. Это – параметр.

Копать, копать!.. Если не вытащить флаер, все остальное потеряет смысл. И Эрвин копал не хуже других, швыряя песок через плечо, и то же самое делали все, исключая Кристи на куче тростника и Шпули на крыше. Отлив уже шел вовсю, но еще не достиг полной силы. Однако ровик понемногу обсыхал, что придавало бодрости. Глубже! Еще глубже!..

– А теперь – все вместе – копаем под бортом! – крикнул Эрвин. – Пилот – в кабину! Жди сигнала.

Отряхивая руки, пилот побежал куда было велено. Остальные с еще большей яростью накинулись на песок. Сейчас решалось все.

– Разом! – надсаживаясь, кричал Каин. – Руки отсохли? Ноготок сломать боитесь? Живее! Трое – на правый борт! Ну чего вылупился? И ты тоже!..

Сейчас все и произойдет, подумал Эрвин.

И произошло.

По крику Каина пилот включил антиграв. Подкоп с левого борта уже ушел под днище, но правый борт, увязший глубже, еще находился в плену Гнилой мели. Все – к правому борту! Навались! Мешая друг другу, люди толкали «летающий вагон» так, будто стремились его опрокинуть. По песку прошла короткая дрожь. Еще! Толкай!.. И вот – с громким чавкающим звуком днище вырвалось из плывуна. «Летающий вагон» победно взмыл на высоту человеческого роста, показав грязное брюхо, медленно поплыл вперед и мягко опустился на обсохший песок.

Крикам радости помешало только одно – булькающий хрип. Не успел флаер приземлиться в безопасном месте, как один из людей Каина вдруг схватился за горло, судорожно и бесполезно пытаясь заткнуть фонтан крови, и сел, еще живой, умирающий, в широко раскрытых глазах – не страх, а только недоумение. И сейчас же Эрвин рванулся вперед.

Чем длиннее лоза-бичевка, тем дольше сохраняет она свойства смертоносного бича. Трехметровый бич может прослужить год, а обрывок длиною в руку превратится в бесполезный шнур уже через несколько дней, – но в долговечности ли дело, если оружие нужно всего на один бой? Удобное оружие, которое так легко спрятать в лохмотьях…

И ножи можно.

Уклонившись от свистящего бича-малютки, Эрвин ногой отбросил в сторону лучемет, выпущенный умирающим из рук. Подсек ногу убийцы, упал сам, перекатился, а когда поднялся на одно колено, вдруг понял, что лучше полежать. Над ним свистели бичи и шваркали лучеметы. Над ним орали и хрипели. Братство Каина наконец-то спохватилось. Эрвин не мог не признать: коротыш, заменивший Беса, выбрал идеальный момент для нападения.

Но Каин?! Как он мог отвлечься хотя бы на долю секунды?

Теперь пахан исправлял свою ошибку и делал это тактически грамотно, не впадая в истерику. Аборигенам Гнилой мели нужно было всего лишь навязать братству Каина ближний бой – и победа осталась бы за ними. Не без тяжелых потерь, конечно, но кто с ними считается, когда речь идет о том, чтобы вырваться из Саргассова болота?! Исход дела решили мгновения, и на сей раз Каин не сплоховал. Когда Эрвин наконец поднялся на ноги, все было кончено, лишь кое-кто шипел и ругался, осматривая глубокий порез. Для братства дело так и обошлось одним убитым. Он уже закатил глаза и не двигался. Дымились трупы туземцев. Лишь один из них был еще жив. Он прятался позади Кристи, приставив ей нож к шее. Он отступал, прикрываясь ею. Фух! – сработал лучемет на крыше «летающего вагона», и дело было кончено. Кристи с воплем отскочила от падающего на нее безголового трупа, а Шпуля, радуясь своей меткости, издал торжествующий боевой клич и сплясал на крыше что-то вроде чечетки.

Взошло солнце, бросив оранжевый свет на дымящиеся трупы.

Молча выкопали могилу для убитого. Молча простились. Молча грузили золото.

А потом, когда настало время грузиться самим, Каин навел на Эрвина ствол лучемета.

– Ты останешься. И твоя баба тоже.

Вряд ли пахан ожидал увидеть улыбку на лице Эрвина. Однако увидел.

– Срываешь на мне злость, великий стратег? Тебя ведь предупреждали.

Он видел, как по лицу Каина прокатились желваки. Но меньше всего пахан был сейчас расположен вступать в дискуссию.

– Отойди и не глупи.

Глупить? Все-таки Каин ничего не понял… Присев на корточки, Эрвин нарисовал пальцем на песке окружность, а внутри ее – несколько прямоугольников.

– Смотри внимательно, Каин. Запоминай. Это Сковородка. Посадочная площадка – здесь. Подлетать нужно на малой высоте вот отсюда. Сопротивление если и будет, то слабое, его можно подавить на подлете. Сесть, во всяком случае, можно. Дальше все решит быстрота. Вот и вот – это должно быть захвачено в первую очередь. Две группы по четыре-пять человек, больше не требуется. Постарайтесь не попортить аппаратуру. Остальным надо всего лишь громче орать и сеять панику. Дело простое.

– Мечтай, мечтатель, – презрительно сказал Каин. – Счастливо оставаться.

И до последней секунды в живот Эрвину смотрело дуло его лучемета. Потом Каин вместе со своим оружием исчез в чреве флаера, встала на место дверь, и «летающий вагон» быстро пошел вверх, разворачиваясь носом на юго-восток. Эрвин помахал ему рукой. Очень скоро флаер превратился в точку и растворился в болотных испарениях.

Кристи беззвучно плакала. Нож оставил порез на ее шее, но она не замечала крови.

– Как же мне не везет… Всю жизнь не везет ни в чем, всю мою проклятую жизнь…

– Почему не везет? – спросил Эрвин.

– Потому что связалась с тобой! – крикнула она. – Без тебя бы я была мертва, давно мертва! И все кончилось бы! Лучше умереть, чем так мучиться!

– Ты говоришь о нравственных терзаниях?

– О них! Ты, конечно, не понимаешь, что это такое! Знаешь, а не понимаешь! Тебе это не дано! Ты не можешь ни любить, ни горевать, ни терзаться, ты умеешь только считать!

– Кажется, совсем недавно ты беспокоилась о туземцах, а не о себе, – заметил Эрвин. – Ты бы уж выбрала что-нибудь одно. Как видишь, нам не пришлось обманывать их – сами нарвались. Ты хотела освободить этих людей – ну так теперь они свободны от всех долгов, а заодно и от людоедства. Посмотри на них. Ты желаешь себе такой же участи?

– Вычислитель! Машина!

– Что ты имеешь против машины, которая вывезет нас отсюда? Смотри: у нас есть бичи, ножи, шесты. Мы еще слабы, зато не голодны. Мы знаем дорогу к Счастливым островам. У нас гораздо больше шансов, чем в тот раз.

– Нет! – крикнула Кристи. – Только не это! Опять то же самое… Я же не выдержу, как ты не понимаешь! Это ты у нас железный, а я простая женщина, я не смогу пройти через все это еще раз!..

– И не понадобится.

– Что?..

– Каин вернется еще сегодня, – убежденно сказал Эрвин. – Ставлю десять против одного.

Глава 9

По пеленгу

Эрвин солгал: на самом деле он поставил бы максимум три к одному за возвращение Каина, но и этот прогноз был неплох. Главное, все прошло предсказуемо, не случилось ничего, что не было бы просчитано заранее.

Даже неинтересно.

Хотя одна смерть была все-таки лишней, ее можно было бы избежать. Разумеется, Каин свалил свою вину на постороннего человека – а что еще ему оставалось делать, чтобы не потерять лицо? Опять-таки ничего нового, стандартная психологическая реакция. Не застрелил того, кого назначил виновником, – и ладно. Уже одно это должно было успокоить Кристи, если бы женщины жили рассудком.

Эрвин осмотрел трупы, пошарил в тростниках и сложил в кучу все оружие, какое нашел. Он видел, что трупы действуют Кристи на нервы, но ничего не предпринял: их засосет песок, когда наступит прилив. А если до прилива сюда явятся другие туземцы, то их гораздо больше заинтересует мясо неподвижное, нежели мясо ходячее и вооруженное. У жизни на Гнилой мели простые, циничные и предельно естественные правила.

Он нарвал тростника на подстилку и сел лицом к Кристи, чтобы отреагировать на опасность, появись она за ее спиной. Он молчал, молчала и она. Потом сказала:

– Есть хочется…

– Угу, – согласился Эрвин.

Еще помолчали.

– Почему он нас бросил? – спросила Кристи.

– От злости, – охотно объяснил Эрвин. – Любой бы озлобился. Он потерял людей, да и я под него не очень-то гнулся.

– Тогда почему он не убил тебя? Бандит ведь…

– Потому что бандит, но человек. Это бывает.

– Ты давно это понял?

– Заподозрил сразу. А понял в деревне.

– А почему ты думаешь, что он вернется?

– Ну, это совсем просто, – сказал Эрвин. – На берегу его, наверное, все еще ищут. Если возвращаться на старые места, то выход у братства один: бросать флаер, прятать золото и долгое время отсиживаться в какой-нибудь норе без гарантии, что все обойдется. Это первое. Второе: я напомнил ему о Сковородке, и его люди это слышали. За свои мытарства они захотят большего, чем уже имеют. Третье: я дал ему понять, что не претендую на владение Сковородкой. Четвертое: из всей этой компании на Сковородке бывал только я один. Слов и рисунка на песке недостаточно, а мои знания имеют цену. Есть и пятое, но ты назовешь это соображение чисто субъективной материей, а меня – зазнайкой…

– Может, не назову…

– Назовешь.

– А ты все-таки скажи.

– Пятое – я ему интересен, – объяснил Эрвин. – Не стану терзать тебя математикой, скажу просто: это не главная причина, но и ее полезно учесть. Она повышает точность прогноза. Каин чуточку более развит, чем требуется главарю шайки, он и сам об этом догадывается. Он почувствует настроение своих людей, но вернется не только по этой причине.

– Нарциссизм, – пробормотала Кристи.

– Объективность, – возразил Эрвин.

– Почему ты не защитил меня, когда на меня напал тот тип с ножом? Даже не попытался…

– Потому что Каин упустил момент и чуть не завалил все дело, а я существую только в одном экземпляре. В двух местах одновременно быть не могу. Если бы я сразу кинулся к тебе, еще неизвестно, как обернулось бы дело для всех нас.

– Выходит, ты действовал оптимально? По расчету?

– Нет, – с сожалением признал Эрвин. – Можно было действовать лучше. Я тоже упустил момент. Погибший столько же на моей совести, сколько на Каиновой.

– Самокритичный Нарцисс – это что-то новое, – чуть заметно улыбнулась Кристи, и Эрвин понял, что истерика к ней в ближайшее время не вернется. – А вот Шпуля – молодец…

– У него уже есть опыт убийства.

– У этого мальца?

– Он недавно прошел инициацию, – объяснил Эрвин. – Ты заметила, каков он был после набега на Рупертвилль? Сам не свой. Нетрудно догадаться, что там произошло. Каин велел мальчишке застрелить управляющего – поставленного на колени, молящего о пощаде. И Шпуля застрелил его.

– Я не знала…

– Довольно стандартная процедура для таких вот местных парнишек, которым неохота всю жизнь копаться в грязи, как их родители. Кто-то выбирает грязь, кто-то – кровь, альтернативы этому выбору почти что нет. Он выбрал.

Кристи понурилась и смолчала.

– Если бы не инициация, он мог бы от волнения промахнуться, попасть в тебя или вообще не выстрелить, – добавил Эрвин. – Все в этой жизни взаимосвязано.

«Я стал много болтать», – подумал он и замолчал.

В желудке и впрямь было скучно. Даже очень.

Пока не наступил прилив, Эрвин слонялся взад-вперед, чтобы убить время. Потом ноги стали вязнуть в песке, и он сел на кучу тростника. Туземцы не появлялись – вероятно, банда Беса распугала всех на километры вокруг. Если бы не трупы, понемногу засасываемые плывуном, можно было бы вообразить, что нет никаких людей ни на Гнилой мели, ни в Саргассовом болоте, ни на материке. Но кто-то сейчас охотился на кого-то в тростниках, кто-то, едва перебирая распухшими ногами, в полубеспамятстве от голода выискивал на болоте близ мели головастиков, а кто-то упрямо шел сюда с материка, надеясь добраться хотя бы до Гнилой мели, а там – чем черт не шутит – и до самых Счастливых островов…

Человеку свойственно надеяться на лучшее.

Тем и живет.

– Марка жаль, – задумчиво сказала Кристи. – Он пытался убежать, а его застрелили, как прочих…

– Мне тоже жаль, – солгал Эрвин.

– Скажи, а ты правда доставил бы его на Счастливые острова, если бы… не это?

– Почему бы и нет? Я ведь обещал ему. Он не Бес, он другой.

– А на Сковородку? В большой мир, в настоящую жизнь?

– Нет.

– Почему?

– Он стал бы мне мстить, вот почему.

– Ты это рассчитал?

– Знаешь, – сказал Эрвин, – чаще всего мне приходится рассчитывать то, что обыкновенный проницательный человек легко понял бы и без расчетов. Но мне так проще.

Он вдруг встал и, увязая в песке, подошел к одному из тел. Извлек из его лохмотьев обломок ножа, кинул в общую кучу, вновь сел и принялся ожесточенно тереть ладони о песок.

– Он понял, что ты не аутистка, – сказал он вдруг.

– Каин? – отозвалась Кристи и задумалась. – Да, наверное, понял. Когда меня схватил тот тип…

– Нет, он раньше понял. Я думаю, самое позднее вчера утром. Вот это я и называю обыкновенной проницательностью.

– Погоди… Ничего не понимаю… Он знал и молчал?

– Точно, – кивнул Эрвин. – Он понял также и мотивы нашего притворства, да и чего тут не понять… Понял и уважил. Проявил благородство настоящего лидера и человека не вполне заурядного. Не сомневайся, он вернется. Вот тебе шестая причина, если ты ее еще не сформулировала: для такого человека быть всего-навсего главарем банды – мало. Ему нужно большее, а большее даст Сковородка.

Помолчал и добавил:

– В свое время кто-то здорово ошибся, не рекомендовав его к производству в капралы.

Солнце поднялось высоко и пригревало. Эрвин немного вздремнул, уткнув голову себе в колени, осмотрелся и снизил шансы на возвращение Каина до двух к одному. Если лететь прямо к южному краю болота, можно было бы уже долететь и вернуться. Возможно, что-то не сложилось, а вернее всего – при расчете был упущен маленький, но существенный параметр из числа тех, что сродни наждаку в подшипниках.

Впрочем, отчаиваться рано, одернул он себя. Да и вообще глупое это занятие – отчаиваться.

Умозаключение из числа банальных. И никто не виноват, что чаще всего на свете происходят именно банальные события, не требующие сложных комментариев. Когда далеко на юге в небе вновь обозначилась темная точка, а слух уловил звук вспарываемого воздуха, лицо Эрвина не изменило выражения. Он лишь сказал, полуобернувшись к Кристи:

– Пусть даже Каин знает правду – для остальных ты по-прежнему аутистка.

Через минуту «летающий вагон» завис рядом с ними, едва не касаясь плывуна брюхом, и высунувшийся наружу Каин буркнул нелюбезно:

– Садитесь оба, чего уж…

Как и раньше, Эрвин занял место в кабине по правую руку от белобрысого пилота. Как он и предполагал, Каин не терял времени даром: экран бортового компьютера рисовал две линии – пеленги на Сковородку, взятые с двух разных точек. Линии пересекались далеко в океане.

А топливо?.. Нет, Каин все-таки идиот! Потратить столько рабочего вещества на ненужный полет к берегу болота и обратно! Даже сейчас флаер шел с ненужно расточительным расходом.

Внизу тянулась полынья. Эрвин не обращал на нее внимания.

– Сбавь обороты, – тоном приказа сказал он пилоту. – Какая у этого сундука крейсерская скорость?

– А? – Парень заморгал белесыми ресницами. – Откуда мне знать?

Вот олух. Эрвин велел ему пока держать скорость в две трети от максимальной, а сам погрузился в расчеты. Кое-какие параметры пришлось выудить из памяти компьютера. Через минуту он еще немного уменьшил тягу маршевых двигателей.

Результаты расчета ему не понравились. Морщась от отвращения, Эрвин проделал тот же расчет на компьютере.

Две точки почти совпали. Вот только точка, маркирующая предельную дальность полета, находилась чуть-чуть ближе к материку, чем точка, обозначающая местоположение Сковородки.

Эрвин поиграл с внешними параметрами. Затем велел белобрысому поставить машину на автопилот, убраться из пилотской кабины в грузовой отсек и позвать Каина.

– Что еще? – Каин выглядел несколько встревоженным. – Проблемы?

– Только одна. – Оглянувшись, Эрвин убедился, что Каин прикрыл за собой дверцу. – Но большая. Смотри сюда.

Красной полоской на экране он отметил возможный разброс. Черной точкой на красной полоске – Сковородку.

– Смотри. В зависимости от направления и скорости ветра над океаном, которые я не знаю, от массы полезного груза, которую я знаю лишь приблизительно, от алгоритма работы автопилота, от неточности индикации и еще от нескольких факторов мы свалимся в океан где-то в пределах этой линии. Где точно – не могу сказать. Возможно, дотянем до Сковородки, а возможно, и нет. Вероятность примерно пятьдесят на пятьдесят. Думай и решай.

Каин скверно выругался. Он явно не предполагал, что все так плохо.

Эрвин молчал.

– Что сам думаешь? – спросил Каин, не дождавшись подсказки.

– Если не рисковать, то лучший выход – сесть на один из Счастливых островов, хорошенько замаскировать этот сундук и выждать этак с полгода. Потом вернуться на материк и забыть о Сковородке.

– А если рискнуть?

– Тогда я сам поведу флаер, и пусть ни одна рожа ко мне не суется. Годится?

– Ты что, хороший пилот?

– На таких гробах сроду не летал, – признался Эрвин. – Зато летал на других в Астероидной системе. И не гробанулся. Словом, не обещаю, но постараюсь.

– А-а, – уважительно протянул Каин. Он явно что-то слыхал об Астероидной системе. – Тогда валяй. Играем ва-банк.

Он встал и повернулся, чтобы выйти.

– Остальным об этом незачем знать, – добавил Эрвин.

– Это ты мне говоришь? – прищурился Каин.

– Просто на всякий случай. И еще… Если что-то случится с Кристи, я разобью этот сундук о воду. Вот это я обещаю твердо.

– Башку тому отломаю, кто ее пальцем тронет.

– Рад слышать.

Каин ушел. Эрвин усмехнулся: взаимопонимание с паханом понемногу налаживалось. Оставшись в пилотской кабине один, он переключился на ручное управление и начал понемногу набирать высоту. Не для того чтобы пройти последний участок пути перед Сковородкой на планировании – лишенный несущих плоскостей «летающий вагон» планирует не лучше кирпича, – а для того, чтобы подняться над потоком встречного бриза. На высоте трех тысяч метров он прекратил подъем, отметив, что скорость флаера несколько возросла при той же тяге, и понял, что попал в антибриз. Правда, на этой высоте флаер мог быть легко обнаружен, но риск того стоил. Ва-банк так ва-банк.

Впрочем, мало ли всяких посудин с контрабандой курсирует между Сковородкой и материком! И никто не отвечает на вызовы.

Никто и не вызывает.

Через час под брюхом флаера проплыли Счастливые острова, а Эрвин проделал новый расчет. Жирная черная точка сместилась к ближнему концу красной полоски, но все еще оставалась в ее пределах. Еще через полчаса немного снизилась скорость – на таком удалении от материка бризы и антибризы уже не играли никакой роли, надо было искать подходящий воздушный поток. С заложенными от перепада давления ушами Эрвин снизился до тысячи метров – не то. Снизился к самым волнам – еще хуже. Тогда, не рискуя уклоняться вправо или влево, он вновь начал набирать высоту. На четырех с половиной тысячах скорость флаера вновь стала приемлемой.

Но черная точка опять передвинулась к середине полоски.

Он решил держаться на этой высоте. В грузовом отсеке будет холодновато – ничего, постучат зубами и перетерпят. Только злее будут, когда дело дойдет до драки. Воздух разрежен, но никто не задохнется, если только он не астматик. Оптимум.

Помимо воли – мозгу хотелось упражнения – он проверил расчетом, оптимум или нет. Вышло похоже. Пересчитал другим методом – получил близкий результат. Выгадывая крохи, чуть-чуть подкорректировал высоту и тягу.

Только тот, кто прошел Саргассовым болотом от материка до островов и уцелел, знает настоящую цену крохам. Пожертвовал сущей мелочью – и проиграл. Скряга, скряга… Сбор шансов – как сбор грошей, собрал – и трясись над ними.

Каин был настолько деликатен, что постучал в дверцу, прежде чем просунуть в нее голову.

– Порядок? – осведомился он.

– Хуже не стало. – Эрвин указал на полоску с точкой.

– Что-нибудь можно сделать?

– При снижении я дам меньше мощности на антиграв, – объяснил Эрвин. – Но это крохи.

– Что-нибудь еще можно сделать, я спрашиваю?

– Избавиться от лишнего веса… Я не имею в виду Кристи. Избавишься от нее – я избавлюсь от всех вас. И не держи подолгу открытой грузовую дверь – у нас и без того неважная аэродинамика.

– Можно еще сиденья выкинуть, – сказал Каин.

– И снять кое-какие панели, – добавил Эрвин. – Еще ящик с инструментом. Но его – в последнюю очередь. Инструмент пригодится отвинчивать лишнее. Далее – оружие… Половину. Второй половины хватит. Лишняя одежда. Обувь.

– А золото?

– Оно твое, тебе и решать.

– Не мне, а братству, – пробурчал Каин и скрылся.

Новые, уточненные цифры легли в набор матриц, характеризующих психологический портрет Каина. Эрвин был почти уверен, что вожак сознательно не вспомнит о золотом грузе, – ан нет. Вспомнил. Но вряд ли будет всерьез настаивать избавиться от него, не захочет переть один против всех – побоится бунта. Пятьдесят против одного за то, что эти ловцы удачи единогласно согласятся рискнуть головами, только бы не потерять добычу.

Да, сказал себе Эрвин, считать и прикидывать шансы ты умеешь. Если бы ты еще соображал быстрее, цены бы тебе не было. Разумнее всего было сбросить золото на один из Счастливых островов, там оно осталось бы в сохранности сколько угодно времени. А теперь об этом и думать вредно, потому что возможность упущена и не вернется…

Шло время, тянулась внизу поверхность океана, и понемногу сокращалась красная полоска с черной точкой посередине. Сзади доносилась возня, слышались ругань, лязг и рычание – там с корнем выдирали сиденья, откручивали стенные и потолочные панели, курочили все, без чего флаер был способен лететь. Потом, судя по звуку, внутрь «летающего вагона» ворвался ветер и завыл тревожно – люди выбрасывали лишнее. Без порток и обуви они, наверное, смахивали сейчас на банду дикарей. Эрвин улыбнулся и чуть-чуть пошевелил рулями. Ему не показалось, что судно стало легче. В общем-то нетрудно было прикинуть вес выброшенного барахла и рассчитать новое положение черной точки на красной линии, но Эрвин не стал этого делать. Расчеты нужны тогда, когда в них есть практический смысл, а если его нет, то лучше уж решить в очередной раз задачу трех гравитирующих тел при новых вводных. Это, во всяком случае, интереснее…

Когда пришло время, он постучал в дверцу и знаком пригласил Каина занять место рядом с собой. В одном исподнем, босиком и с лучеметом на шее Каин был покрыт синей в пупырышках кожей и не мог скрыть дрожь. В общем-то он выглядел живописно, сам прекрасно понимал это и был хмур.

– Начинаю снижение, – сказал ему Эрвин, дождался надменного кивка и, уменьшив мощность, подаваемую на антиграв, слегка наклонил нос судна. Как и следовало ожидать, плоский корпус добавил малую толику подъемной силы, позволив еще немного уменьшить обороты маршевых. Флаер вошел в облако, все вокруг заволокло белесой мутью.

– Скоро увидим Сковородку, – посулил Эрвин.

– Можешь еще раз нарисовать ее план? – спросил Каин.

– Не на чем и незачем. Сам покажу.

Коротко пробарабанил по обшивке град. Флаер пробил облако. От перепада давления заболели уши, зато стало теплее. Покрытая рябью поверхность океана была такой же, как на множестве других обитаемых планет, она была даже красива и ни единым намеком не напоминала о существовании Саргассова болота. Вот-вот должен был показаться плавучий терминал – круглая платформа, прозванная Сковородкой. Пока что ее не было видно.

Небрежным жестом Эрвин включил сигнал бедствия.

– А, – сказал он спустя несколько секунд, – вон она.

– Где? – Каин подался вперед.

– Чуть левее… Вот сейчас прямо по курсу. Видишь?

– Дотянем?

– Ненужный вопрос. Слушай внимательно, запоминай сразу. Сейчас нас начнут вызывать, мы не ответим. Я сажусь на площадку с первой попытки. Плюхнусь – значит, так тому и быть. Скажи парням, чтобы закрепились. Теперь касательно того, что твои орлы должны сделать…

Глава 10

Визитёр

Эрвин проснулся, вспомнил, где он, и сразу удивился: здесь можно было валяться в постели сколько угодно. Здесь вообще была постель! И ничего – ну почти ничего – не угрожало.

До странности непривычно.

Последний раз нечто подобное он испытывал на Счастливых островах – с той разницей, что постель там была самодельная, из лесного мха и звериных шкурок, а удары волн вообще не ощущались. Острову было чихать на океанские валы, зато круглый корпус Сковородки всякий раз отзывался низким, на пороге слышимости, звуком и слабой вибрацией.

Не очень-то существенная разница, надо сказать.

Главное – безопасность.

Кристи легонько простонала во сне и улыбнулась. Наверное, ей снилось что-то хорошее. Эрвин встал и пошел приводить себя в порядок.

Когда он вернулся из санузла – не какого-нибудь общего сортира, совмещенного с ржавым душем, а личного сверкающего санузла в просторной двухкомнатной каюте капитана, оборудованного громадной ванной с подведенной от опреснителя водой, джакузи и ионной кабиной, – Кристи уже не спала. Она глядела на него. Он подмигнул и принялся расчесывать мокрые волосы.

– Как я выгляжу? – с тревогой спросила она.

– Прекрасно.

– Правда?

– Если бы ты выглядела чучелом, я бы спал в другой комнате, – улыбнулся Эрвин.

– Да ну тебя! – Кристи выскользнула из-под одеяла, охнула, бегло взглянув в зеркало, и в свою очередь устремилась в душ. Послышался шум струй.

Покончив с причесыванием, натянув рубаху и шорты из капитанского гардероба, Эрвин осторожно – привычка! – приблизился к иллюминатору. Если можно говорить о носе и корме круглого судна, способного без поворотов двигаться в любом направлении, то капитанская каюта размещалась в кормовой надстройке довольно высоко над водой. Выше ее находились лишь ходовая рубка и диспетчерский пункт приема воздушных и космических судов. Оттуда просматривалась практически вся Сковородка, но и капитанская каюта имела хороший обзор.

Кто счел бы это маловажным, находясь на захваченной территории?

Зато Каин жил в ходовой рубке, поставив там себе узкую раскладную койку, и Эрвин, посмеиваясь вслух над этой мерой предосторожности, про себя одобрял ее. На месте Каина он сам поступил бы так же.

Висело низко в небе утреннее солнце. По поверхности океана прыгали легкомысленные блики. Под конвоем Шпули брели на уборку судна пленные, тащили ведра и швабры. При захвате Сковородки погиб только один охранник, не успевший сообразить, что доблесть не всегда полезна, – остальным, догадавшимся побросать оружие, посулили возвращение на материк. Конечно, лишь со временем и при условии примерного поведения. Капитан, старший диспетчер и еще несколько человек из бывшего местного начальства были заперты в трюме – какие-никакие, а заложники! Им не отказывали в воде, пище и настольных играх, но не позволяли общаться с пленными матросами.

А фельдшера не было – Эрвину не удалось перемолвиться словом со своим старым знакомцем. За день до захвата терминала эскулап отправился на материк в трехдневный отпуск и теперь, конечно, не вернется…

Сковородка продолжала принимать и отправлять грузы.

Первые дни Эрвин с головой ушел в постижение хитростей контрабандной логистики, многое одобрил, кое-чем восхитился, а свои предложения по улучшению пока придержал. Если что-то работает не оптимально, надо сперва докопаться, есть ли тому причина и какова она. Само собой, чаще всего эта причина – человек. Ненужный полип в артерии товарно-денежного потока. Кому не хочется присосаться к такому потоку, а еще лучше – оседлать его? Положа руку на сердце – немногим. Только не у каждого есть «летающий вагон», гарантированная высшая мера по суду за прошлые прегрешения перед законом и флибустьерская настырность.

Если же причины нет, немедленная ломка старых правил все равно вредна – пусть тот, кто отчитывается перед правительством за поток контрабанды, убедится, что все идет точно так же, как раньше, и не заражает паникой кого не надо.

Пока что тихо паниковал Каин. На людях он по-прежнему держался бравым вожаком, а наедине с Эрвином давал волю своим чувствам. «Научишься, – внушал ему Эрвин. – Не так уж трудно постичь всю эту механику. Кое-что подскажу, остальное сам поймешь». Он посоветовал подготовить Сковородку к затоплению, хотя сам считал ничтожной вероятность карательной экспедиции с материка. Каин думал иначе, и это устраивало Эрвина. Готовясь к отражению нападения, Каин держал своих людей в жесткой хватке и каждому находил дело. Двум пьяным лично начистил рыло и заставил на коленях просить прощения у братства. Лучшего и придумать было нельзя.

Но сам нервничал.

Тук-тук-тук!

Легок на помине.

– Не заперто! – отозвался Эрвин.

Каин вошел мрачнее тучи. Взглянул на безмятежного Эрвина, прислушался к шуму струй, доносящемуся из душа, и сказал:

– «Гордость Фтии» на подходе. Просят принять груз как обычно. Два челнока.

– Значит, примем как обычно. Тебя что-то тревожит?

– Что еще за «гордость» такая?

Эрвин пожал плечами:

– Обыкновенный торговый звездолет среднего тоннажа. Ты бы сам знал, если бы внимательнее читал документы. Фтия – четвертая по значению планета Унии Двенадцати Миров. Не дыра, но и не рай.

– Планета Унии?

– Да, Унии. Не Лиги. Контрабандистам плевать. Тебя еще что-то беспокоит?

Каин заметил кресло, дотащил себя до него, сел. Дернул носом.

– Меня все беспокоит с тех пор, как я с тобой связался, – заявил он.

– Дай угадаю, – рассмеялся Эрвин. – Ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Возможно, ты удивишься, но я тоже. И мне это нравится.

– Что-то ты чересчур спокоен…

– Верно. Давно у меня не было такого роскошного отдыха. Я наслаждаюсь.

– А я нет.

– Приходится играть чужую роль, понимаю… – кивнул Эрвин. – Ты привыкнешь… Стой, не дергайся! Привыкнешь, я говорю. А сейчас постарайся держать себя в руках, потому что я скажу то, чего не должен. Знаешь, чего ты боишься сильнее всего?.. Знаешь ведь. И я знаю. Ты никак не возьмешь в толк, зачем этому странному, – Эрвин указал на себя, – делиться с тобой всей этой благостью. Помолчи немного, не возражай… Выбросить меня за борт ты пока не решаешься – и правильно делаешь, – но точит тебя червячок: а вдруг этот тип ведет свою игру? В этом деле он спец, а кто я?.. Это ты себя спрашиваешь. С чего бы ему делать мне столь щедрые подарки? Это опять ты себя спрашиваешь. И ты, конечно, думаешь, что я избавлюсь от тебя, как только ты станешь мне не нужен. Давай думай и дальше, это полезное занятие. А начни вот с чего: поразмысли, попытаюсь ли я убрать тебя, чтобы сесть на твое место? Сейчас у меня это не получится, а вот со временем?.. Думай, Каин, думай. Знаю, что ты уже думал об этом, но подумай еще…

Каин молчал, сильно смахивая на сжатую до отказа пружину.

– Я дам ответ, а ты сопоставь его со своим, когда придешь к какому-нибудь выводу, – как ни в чем не бывало продолжал Эрвин. – Сковородка, дань с контрабандистов и прочее – не мой уровень. Мстить тебе за то, что ты бросил нас с Кристи на Гнилой мели, я не намерен. Во-первых, ты вернулся. Во-вторых, мщение вообще глупое дело, в отличие от наказания, когда от него есть польза. Но ты уже наказал сам себя, когда думал: дотянем мы до Сковородки или не дотянем? В-третьих, теперь я с тобой в расчете, а кроме того, имею долю. Как только мы с Кристи накопим достаточно денег, так и отбудем навсегда. А ты останешься. Теперь ответь по совести: что в этом раскладе тебя не устраивает?

Каин пробубнил что-то невнятное. Вполне убедил его Эрвин или не вполне, но мышцы бывшего пахана, а ныне посредника в подпольной торговле, расслабились. Если он и был чем-то недоволен в данную минуту, то лишь интеллектуальным превосходством собеседника. Неприятно, наверное, ощущать себя пешкой в чужой игре, мысленно посочувствовал ему Эрвин. Да еще когда тебя без экивоков тычут носом в твою роль.

Ну а проходной пешкой? Уже почти фигурой?

Уже лучше. Каин это поймет. Не носи он в прошлом военную форму, Эрвин построил бы разговор иначе. Любой салага, которого дрючит садюга-сержант, мечтает о справедливом и мудром начальстве. Воля пьянит, а от мечты все равно некуда деться, она остается навсегда вроде рудимента. Стыдится лидер такого придатка, прячет его, воюет с ним, а уничтожить до сих пор не смог. Есть мечта, жива еще. Ну как на ней не сыграть?

– Выпить хочешь? – спросил Эрвин.

– Это с утра-то?

– Хочешь или нет?

– Нет, – сказал Каин. – Но выпью.

Личные запасы бывшего капитана поражали количеством и ассортиментом. Если бы Сковородка дрейфовала в полярных широтах и имела обыкновение периодически вмерзать в лед, можно было бы подумать, что капитан приготовился к зимовке. Возле бара Эрвин смешал два легких коктейля, сунул в стаканы трубочки, бросил льда.

– Держи. Только не говори потом, что я спаиваю тебя, чтобы завладеть Сковородкой…

Каин втянул в себя сразу полстакана.

– Дальше-то что будет? – спросил он.

– Дождемся человека с материка, – объяснил Эрвин. – Сначала пришлют мелкую рыбешку без особых полномочий, но себе на уме. Рыбешка посмотрит, что и как, проведет предварительные переговоры и доложит акулам о результате. Сразу поставим условия: все остается как прежде, но Сковородка отныне и навсегда переходит под твой личный контроль. Дадим акулам понять, что глупить вредно. Пусть не думают, что на нас можно давить. Тут нужно проявить твердость, одновременно внушив, что с тобой можно иметь дело. Оговорим взаимные гарантии. Конечно, в итоге пострадают чьи-то финансовые интересы, но пусть Прай подумает, как утешить обиженных, нас это не касается. Со временем, скажем, через год-два, твои люди смогут без особой опаски посещать материк, и даже ты сможешь. А шлюх можно будет завезти сюда хоть на следующий день – не все же твоим орлам баловаться с имитаторами. И все это будет достигнуто через твердость на переговорах при готовности к разумному компромиссу. Ну? Что тут сложного?

– Это для тебя не сложно, – проворчал Каин. – Господин советник…

– Уж чему-чему, а этому нетрудно научиться.

Посасывая коктейль, Эрвин забавлялся: прирожденный боец, пахан, лидер братства его имени, трусил переговоров – пусть секретных, но на уровне правительства Хляби! До сих пор не понял, что на любом уровне люди примерно одинаковы, различаются лишь ставки. Казалось бы, чего робеть, если ты который год ведешь игру, высшей ставкой в которой служит луч в голову или прогулка на болото без возврата? А вот робеет…

– Ты хочешь, чтобы я участвовал в переговорах? – напрямую спросил Эрвин.

– Конечно, хочу, – оживился Каин.

– Опасно. Меня могут узнать.

– И что с того?

– Дело осложнится. Я слишком давно не был на материке, чтобы просчитать этот расклад. Знаю одно: Праю будет доложено, и ему, вероятно, сильно не понравится, что я обретаюсь на Сковородке. Чем это кончится для тебя и для твоих людей, я не берусь предсказать.

– А все-таки…

– Ладно, – сказал Эрвин, – договорились. Рискнем. Но я предпочел бы убраться со Сковородки сразу после переговоров. Устроишь?

– Что тебе для этого надо?

– Сам мог бы догадаться. Деньги. Деньги и корабль, готовый перебросить нас с Кристи подальше отсюда.

– Куда, если не секрет?

– Например, на Твердь, – ответил Эрвин, уловив краем уха, что Кристи выключила воду и прислушивается.

– На это у тебя есть деньги.

– А на то, чтобы начать все заново на новом месте не с нуля, а с какой-никакой платформы? Сам знаешь: самое трудное – начать. Разве что ты поверишь мне в долг…

– Ладно… – проворчал Каин. – Будут тебе деньги.

– Вот это другой разговор, – весело сказал Эрвин и поднял стакан с остатками коктейля. – Твое здоровье!

Каин ушел, и тогда из душа вышла Кристи. Была она босиком, в махровом капитанском халате до пят и с полотенцем, обмотанным вокруг головы.

– Зачем он приходил? – спросила она.

– Прорабатывает варианты, – усмехнулся Эрвин. – Уж как умеет.

– Он правда сделает то, что обещал?

– Думаю, да. Выполнил же он условия нашего договора о Сковородке.

– Это ты их выполнил, – возразила Кристи.

– Однако согласись, что пожаловаться на него мы не можем. Завтрак?

– Опять консервы?

– Зато вкусные. – Эрвин полез в холодильник. – И не говори мне, что тебе всегда нравились головастики с болота.

– Фу! – поморщилась Кристи. – Не напоминай.

Консервы были контрабандные, каких на Хляби не найдешь: деликатесная рыбка узколобик из озер Новой Бенгалии, копченые моллюски с самой Терры, знаменитый пищащий сыр с Малого Эдема, финики аж с Земли и кофе оттуда же. Капитан был лакомка. Эрвин выдавил содержимое хлебного тюбика на блюдо и спустя минуту проверил пальцем, затвердел ли батон.

– Не трогай, – сказала Кристи. – Сколько тебя учить? Ну вот видишь: он на дольки распался не до конца. Режь теперь сам.

– Уж с этим я как-нибудь справлюсь, – заверил Эрвин, беря столовый нож. – Кому же и заняться таким сугубо ответственным и глубоко интеллектуальным делом, как не мне?

Кристи фыркнула.

– Ты Каину веришь? – спросила она немного погодя.

– Я верю моим расчетам.

– И что они говорят?

– Сложно объяснить, – промолвил Эрвин. – Ты недостаточно подкована в математике. Начну излагать, а ты скажешь, что я над тобой издеваюсь в особо циничной форме.

– А попроще никак нельзя?

– Если тебе нужны одни выводы, то вот главный из них: не нервничай.

– Все настолько хорошо?

– Более или менее. Есть несколько тонких моментов, но с ними я справлюсь. Можешь расслабиться.

– Я только это и делаю.

Эрвин мог бы поспорить – у Кристи появилось обыкновение просыпаться с криком посреди ночи, – но предпочел промолчать. Само пройдет, хотя и не сразу. Не так-то легко вытравить из памяти и подсознания Саргассово болото. Так же и людей, из-за которых ей пришлось познакомиться с болотом, и других людей, которые живут на Гнилой мели и жрут друг друга, потому что больше им почти нечего жрать. Впрочем, и при изобилии пищи люди склонны к людоедству, пусть и не буквальному. Что тут нового?

Самому Эрвину тоже порой снилось болото. Но оно не пугало.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Кристи.

– О Тверди?

– Нет. О том, что тебе здесь скучно.

– Какая разница, скучно или нет, – сказал Эрвин. – Ну, допустим, скучновато. И что?

– Ты не умеешь скучать. Обязательно что-нибудь выдумаешь. Тебе нужна игра, иначе ты не умеешь жить.

– Отчасти верно. Далее?

– Этого-то я и боюсь, – закончила Кристи.

Эрвин наложил моллюсков на кусок хлеба, откусил, прожевал.

– Не ты ли уговаривала меня лететь на Твердь и жить как все? А ведь там никто не предложит мне пост советника президента. Это твои собственные слова.

– Как будто тебе так уж необходимо чье-то предложение!

– Насчет необходимости не скажу, но как предмет для рассмотрения…

– Ты стал много трепаться, – осудила Кристи.

– Дурные примеры, говорят, заразительны. Ну чего тебе здесь не хватает? Живи, отдыхай и радуйся. Наружу только не выходи, пока не прибыли шлюхи. Не у всех мужиков есть тормоза.

– Я здесь как в заточении…

– Я тоже, только у меня камера побольше. Чем Сковородка не камера? А купаться в океане меня что-то не тянет. Пусть уж местные монстры довольствуются традиционной пищевой базой.

Кристи вздохнула и отвернулась. Эрвин аккуратно доел, прибрался на столе и сунул грязную посуду в утилизатор. Включил визор и сел просматривать все спутниковые программы подряд.

– Шлюхи, значит, прибудут, – сказала Кристи, ни к кому не обращаясь.

– М-м… – промычал Эрвин. – Возможно.

– А можно так сделать, чтобы с материка прислали мне косметический набор, хотя бы плохонький? Я уже забыла, когда красилась в последний раз.

– Зачем тебе? – не отрываясь от экрана, спросил Эрвин. – Ты мне и так нравишься. Нет, серьезно. Ты здорово похорошела за эти дни. Гимнастика помогает. Продолжай.

– Да разве женщины красятся только для того, чтобы понравиться мужчинам? Эх ты…

– А для чего еще? По-моему, это единственная разумная цель, поскольку она биологически обусловлена. Остальное нелогично.

– Иди ты знаешь куда со своей логикой! – обозлилась Кристи.

Эрвин ничего не имел против. Идти так идти. Правда, тело его осталось на месте, зато все внимание ушло в экран. Трудно переоценить умение подмечать цепким взглядом малейшие нюансы, но и умение отключаться по желанию от всего постороннего также совершенно необходимо. Если женщине нужно поворчать, пусть ворчит, если ей нужно покричать, пусть кричит на здоровье, но при чем тут мужские уши? А если все это нелогично, то прихорашиваться, когда вокруг нет конкуренток, еще нелогичнее.

Он бегло пробежался по развлекательным каналам – повсюду шли длиннейшие истории для домохозяек, то с глупым смехом, то с потоками слез, частью импортированные с Терры и других развитых планет Лиги, частью вымученного местного производства, – совсем не стал смотреть спортивные каналы и сосредоточился на каналах новостных. Как и следовало ожидать, о захвате Сковородки группой вооруженных бандитов (или террористов?) нигде не сообщалось. Это было логично. Не может быть захвачено то, чего не существует. Какая такая Сковородка, о чем вы? Перегрелись? Нет никаких подпольных плавучих терминалов, а есть стабильно развивающаяся планета Хлябь, не колония какая-нибудь, а суверенная планета, вынужденно терпящая свое незавидное положение в Лиге и под мудрым руководством президента стремящаяся улучшить это положение, уверенно и поступательно двигаясь к процветанию. Строго в рамках закона, разумеется.

А если кто-нибудь посягнет на неотъемлемые права и без того обиженной законопослушной планеты, то весь ее народ как один человек под руководством национального лидера поднимется на защиту своих прав, свобод и справедливых притязаний. С нерушимой доблестью, беспримерной отвагой и полным сознанием своей правоты!

Сковородку какую-то выдумали, надо же!.. Вот ведь вруны, не имеющие ни совести, ни чести!

Ничего этого в эфире, конечно, не прозвучало, и даже человек, привыкший ловить мельчайшие нюансы, нипочем не догадался бы о существовании Сковородки, но этого и следовало ожидать. Эрвин обратился к текстовой информации из открытого доступа. Он ориентировался на тон официальных документов, на двойной и тройной смысл закругленных периодов статей, написанных придворными аналитиками, на мелкие нюансы в выступлениях политиков. Почти всех их он знал как облупленных. Прошел час. Один раз Эрвин тихонько рассмеялся сквозь зубы.

– Что-нибудь веселое? – придушенным голосом спросила Кристи. Делая гимнастику на коврике, она пыталась завязать себя в узел, и говорить ей было трудновато.

– Да так… – ответил Эрвин. – Суд вот-вот снимет обвинения с Авраама Белембе. Отдуваться будет его зам.

– Кто таков этот Белембе?

– Бывший глава департамента социального вспомоществования. Черный такой, жирный, поперек себя шире. Казнокрад, каких мало.

– Не знаю такого. – Узла не получилось, и Кристи перевела дух. – Откупился, что ли?

– Ага. Только не деньгами – из него уже все вытрясли. Информацией по связям Сукхадарьяна с эмиссарами Унии. Выходит, Прай только теперь до этого докопался…

– И что с того?

– Смешно.

– Мне не смешно, – заявила Кристи. – А кстати… Если ты был в курсе… ну, этих связей, то почему они не узнали все через тебя? В смысле, до того, как тебе дали «вышку». Тебя что, не ломали?

– Я не сломался.

– Странно…

– Они не знали, где и как надо меня ломать, – сухо объяснил Эрвин. – А кроме того, разве я не говорил тебе, что комбинация, в результате которой я получил «вышку» по приговору, была моей гордостью? Выиграть в той партии было почти так же трудно, как дошлепать по болоту до Счастливых островов. Я выиграл.

– Ты все-таки Нарцисс… – вздохнула Кристи.

Втягиваться в спор о сущности нарциссизма не стоило. Эрвин уже собрался перейти к следующему документу, как вдруг раздался торопливый стук в дверь. Каин стучал иначе.

– Аутизм, – негромко напомнил Эрвин, и Кристи покорно замерла, изобразив полный уход в себя. За дверью оказался Шпуля.

– Меня Каин послал, – выпалил он. – Идет малая посудина.

– Челнок с «Гордости Фтии» или морское судно? Говори яснее.

– Не-а. Атмосферник. Мелкий. Летит с материка. Уже близко, запрашивает посадку.

– Ступай к Каину, – велел Эрвин. – Он знает, что делать.

На физиономии мальчишки отразилось «ну конечно же знает», вслед за чем Шпуля отбыл. В иллюминатор Эрвин видел, как малец со всех ног бежал к вращающейся башенке лучемета, как он скрылся в ней и как купол башенки с коротким торчащим стволом повернулся на запад. Кто был во второй башенке, Эрвин не знал, но этот стрелок тоже не ловил ноздрями мух. Все люди Каина были при оружии, все заняли посты. Пленников с их ведрами и швабрами не наблюдалось – видать, их первым делом загнали в трюм. Каин и впрямь знал, что делать.

Несколько секунд ушло на анализ ситуации. Кто мог лететь с материка – какой-нибудь контрабандист? Возможно, но маловероятно. Почти все, кто переправлял товары через Сковородку, уже были известны как Эрвину, так и Каину. Сначала трусили, потом ругались, когда их перевели на расчет наличными, потом притерпелись… Кто еще? Тайный политический эмиссар, подгадавший возвращение с материка к прибытию «Гордости Фтии»? Нет, он не стал бы рисковать понапрасну. Десант? Однозначно нет. Значит, вероятнее всего – посланник лично к Каину, та самая мелкая рыбешка, но рыбешка ушлая, которой велено разобраться, прозондировать и доложить.

И без предупреждения. Как снег на голову. Видать, рисковый парень, но не дурак. Удивил головорезов, заставил уважать себя – уже очко в его пользу. Отчаянный карьерист, наверное. Из молодых и торопливых.

В таком случае он может и не узнать в лицо бывшего советника, подумал Эрвин. Но на переговорах, так или иначе, придется присутствовать, иначе ловкий жучила обведет Каина вокруг пальца. Каин ведь внушил себе, что он хитер и коварен, как и положено пахану, но этой маской не обмануть настоящего хитреца. И еще: Каин безусловно храбр и по возможности справедлив, но ведь он только человек…

Море начатых и не оконченных в уме расчетов. Нехватка данных.

Кристи подошла сзади, потерлась носом о плечо. Эрвин вздрогнул.

– Нервничаешь? – шепнула она.

– Стараюсь не делать этого, – улыбнулся он. – Очень вредная привычка.

– Спасаешься математикой, как всегда?

«Не спасаюсь ею, а живу», – хотел возразить он, но, вспомнив разговор о нарциссизме, просто кивнул. Кристи поняла его молчание по-своему: вычислителю надо собраться, сейчас ему лучше не мешать. Почти беззвучно она удалилась в спальню.

Послышался свист. Над площадкой для малых атмосферных судов завис и слегка покачивался, готовясь к посадке, малый флаер типа «москит». Без опознавательных знаков.

Эрвин прилип к иллюминатору.

Флаер опустился просто, без шика. Не брякнулся, но и не блеснул изяществом пилотажа. Эрвин и сам опустил бы суденышко не хуже.

Задралась дверца и стала напоминать куцее птичье крыло.

Эрвин непроизвольно дернул щекой. Случилось то, что он считал наихудшим и не очень вероятным раскладом. Из «москита» по-спортивному легко выбрался не кто иной, как Джанни Риццо собственной персоной.

Глава 11

Переговоры, которых не было

Он был приветлив. Он сиял, будто намеревался встретить на плавучем терминале старых друзей после долгой разлуки. Он излучал уверенность. Белозубо улыбнувшись, он помахал рукой всему вообще – искрящемуся бликами океану, серым надстройкам Сковородки, укрывшимся за надстройками людям. С поднятой рукой полуобернулся туда-сюда, показав, что он не при оружии. И тогда из-за надстроек начали высовываться головы.

Джанни одарил их еще одной лучезарной улыбкой и вновь помахал рукой. Откуда-то появился Каин с лучеметом на груди, подошел к Джанни и завел с ним неслышный разговор. Потом перевесил оружие на плечо и указал рукой на капитанскую каюту. Снизу по трапу косолапо поднялся приземистый крепыш – Каин называл его Барсуком и доверял ему больше, чем другим, – и присоединился к беседующим. Теперь все трое смотрели в сторону кормовой надстройки.

Эрвин отпрянул от иллюминатора и глубоко вздохнул. Жаль. Однако чему быть, того не миновать…

Бок о бок с Каином, веселый – ну прямо свой в доску парень! – Джанни Риццо направлялся прямиком в капитанскую каюту. Навстречу тому, чего не миновать.

А чего не миновать?

Только два взаимоисключающих варианта. Либо – либо. И оба варианта – дрянь.

– Оставайся здесь, – приказал Эрвин Кристи, входя в спальню. – Что бы ни случилось, не выходи из этой комнаты. Ничему не удивляйся, ничего не бойся, никому не сопротивляйся. У тебя аутизм.

Кристи хотела что-то сказать, но Эрвин решительным жестом показал, что не желает слушать. Сдвинув стенную панель, он достал из тайника личное оружие капитана – маленький никелированный пистолет. Антикварная вещица стреляла пулями. Сунув ее за пояс сзади, Эрвин одернул рубаху.

– Ого! – не выдержала Кристи. – Откуда это здесь?

– Каин предоставил нам эту каюту, не приказав обыскать ее. За что я ему глубоко признателен.

– А почему ты молчал?

– Просто к слову не пришлось… Извини, мне пора.

– Стой! Что ты собираешься делать?

– Удивлять дураков, – сухо ответил Эрвин, направляясь в гостиную.

Он поспел вовремя – как раз для того, чтобы распахнуть дверь перед Каином, Джанни и топающим позади Барсуком. Он оставался за дверью, пока не вошли все трое, и со стуком захлопнул ее.

Полуобернувшись на ходу, Джанни взглянул назад – мельком, ожидая увидеть очередного вооруженного бандита. Он сделал еще два шага, прежде чем до него дошло, с кем ему довелось встретиться еще раз.

Крохотная запиночка на ходу, вмиг напрягшийся затылок – лишь по этим малозаметным деталям внимательный наблюдатель мог бы понять состояние Джанни. А по тому, как он обернулся вторично – на этот раз неспешно, почти вальяжно, – этот наблюдатель мог бы понять, какая бешеная работа идет сейчас под черепной крышкой эмиссара с материка. Весь план переговоров, без сомнения, тщательно обдуманный, летел к черту.

– Вот как, – произнес Джанни. – Ты здесь?

– Как видишь, – без усмешки ответил Эрвин.

– Живой?

– Хочешь потрогать?

Каин открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но ничего не сказал, а удивился, похоже, не меньше Джанни. Он отступил на шаг и стал наблюдать, явно намереваясь не пропустить ни слова, ни жеста.

– Мне доложили, что ты либо сожран язычником, либо просто утонул, – самым беспечным голосом сказал Джанни. – А ты, оказывается, непотопляемый. Мне следовало знать это. Ай да Ламбракис! Недооценил я его, недооценил… Да и ты, как всегда, своего шанса не упустишь…

– При чем тут Ламбракис? – пожал плечами Эрвин.

– Не морочь мне голову. Кто же еще мог вытащить тебя из болота? Кому ты нужен, кроме Прая и Большого Лю? Я тебя упустил, а кто-то из команды Лю тебя подобрал. Вероятно, Ламбракис. Я должен был раньше догадаться.

– Это точно, – кивнул Эрвин. – С догадливостью у тебя не очень. Стараешься, а толку мало, и карьера, наверное, страдает…

Мгновенно окаменевшее лицо Джанни показало Эрвину, что он попал в яблочко. Строго говоря, проверка была не нужна – на переговоры неведомо с кем Прай не послал бы шефа своей личной секретной службы, каким представился Джанни в прошлый раз. Он приказал бы нынешнему шефу послать кого-нибудь, и тот послал бы. Сошку. Да еще не всякую, а какую не жаль.

Вот сошка и явилась – рада стараться.

Ясно было, что Джанни мучительно переживает свое поражение. Кого он винит в нем – можно было не спрашивать.

– Куда уж мне до тебя, – процедил он.

– Не тянись – разорвешься. Зачем мне догадываться? Я не гадалка.

Тут, судя по всему, у Джанни хватило ума сообразить, что его провоцируют на вульгарную склоку, и он взял себя в руки. Маска добродушия налезла на его лицо столь стремительно и легла столь естественно, как будто и была лицом. Ладно, мол, чего ворошить прошлое. Что было, то прошло, и черт с ним. Это игра, просто игра, ничего личного.

– А ты опять меня удивил, – сказал он Эрвину. – Не думал я, что Лю нарушит перемирие. Что это на него нашло, а? Впрочем, можно догадаться… Кто-нибудь другой сказал бы, что поддержка со стороны Терры – неубиваемый козырь, и в девяноста девяти случаях из ста был бы прав… – Джанни загадочно улыбнулся. – Между прочим, не выпить ли нам за встречу по маленькой, а? Если от капитанских запасов ничего не осталось, то у меня во флаере найдется фляжка настоящего двадцатилетнего террианского… А?

Знал Каин или нет, что такое настоящее двадцатилетнее террианское, но он сделал неопределенный жест, вероятно, означавший: «Почему бы и нет?» Барсук тихо крякнул и непроизвольно облизнул губы. Джанни лучезарно улыбнулся.

– В прошлый раз ты почему-то не предложил мне выпить, – заметил Эрвин.

– Ну извини, – ухмыльнулся Джанни. – Ты так торопился в тот раз…

– Из-за этой торопливости я не сказал тебе то, что хотел сказать, – холодно произнес Эрвин. Он завел правую руку за спину, будто бы в намерении почесать поясницу, и действительно почесал.

– Что же? Я весь внимание.

– Что при следующей нашей встрече я убью тебя. – Плавным и точным движением выхватив из-за пояса капитанский пистолет, Эрвин выстрелил Джанни прямо в лоб.

Грохот оглушил всех. Даже для обширной кубатуры капитанской каюты звука было слишком много. Над переносицей Джанни образовалось аккуратное отверстие, а из его затылка вылетели красные клочья. Эмиссар Прая еще падал, когда Эрвин швырнул пистолет на пол. В обрушившейся тишине стук упавшего оружия прозвучал особенно громко.

Наверное, как раз этот брошенный на пол пистолет больше всего поразил Каина. А еще его, вероятно, поразило то, что стрелявший не воспользовался его и Барсука секундной растерянностью, чтобы положить обоих и начать прокладывать себе путь к «москиту». Прорвался бы? Вряд ли. Взлететь ему уж точно не дали бы. Но это логика, а она в таких случаях дело последнее…

Каин был просто ошарашен – и не более. А через секунду Эрвин был сбит с ног опомнившимся Барсуком и шипел от боли в выворачиваемых суставах.

Дробный топот ног… Распахнутая пинком дверь… Наверное, все братство Каина примчалось выручать своего вожака. Шпуля – первый.

Так и застыли в дверях.

– Ты! – вне себя орал Каин, стремительно багровея. – Ты!.. Идиот! Совсем рехнулся?..

Эрвин шипел.

– Поставь его! Руки не ломай! Отпусти! – Барсук похлопал глазами и выполнил приказ. – Это что?! Придурок!!! Это зачем?!.

– Прости, – сказал Эрвин, шевеля плечами и болезненно морщась. – Прости, но иначе я никак не мог. Ты не знал его, а я знал. Это чисто личное. Давние счеты.

– Какие еще, на хрен, счеты?! Ты все испортил!

– Что испортил, то поправлю. Верь мне.

– Ты поправишь?! Ты?.. – Каин был вне себя.

– Обойдется. – Эрвин говорил нарочито небрежным тоном. – Первому же контрабандисту из местных, кто прибудет сюда принимать товар, полезно будет узнать, что тип, направленный к нам для переговоров, неправильно себя повел, следствием чего стал несчастный случай. Ничего не поделаешь, бывает. Мы выразим сожаление и подтвердим готовность к переговорам. Запасов пищи у нас дней на сорок. Попытаются взять измором – пригрозим утопить Сковородку. Рано или поздно – скорее, рано, – с материка пришлют другую сошку.

– Как же, сошку! Пустят ракету и сожгут нас к чертовой матери!

– Не паникуй раньше времени. В Сковородку были вложены некоторые средства, по меркам Хляби – солидные.

– Ну и чьи они теперь? – брызгал слюной Каин. – Кому их жаль?

– Резон, – признал Эрвин. – Но одномерный резон. На самом деле ситуация сложнее и интереснее. Позволь мне сделать так, чтобы все остались довольны.

Каин внезапно успокоился.

– Обыскать их, – приказал он. – Где его баба? Всю эту каюту – обыскать. Чтобы никакого оружия. Везде искать!

– Другого оружия нет, – сказал Эрвин.

– Тебе верить? Я должен тебе верить? Я?!

– Тебе же будет лучше.

Каин только оскалил зубы. Его люди уже проворно шуровали в каюте.

– На твоем месте я бы прямо сейчас, не теряя времени, проверил «москит» на замаскированные сюрпризы, – ровным голосом сказал Эрвин. – Не факт, что они есть, но проверить стоит. А то ведь превратимся в радиоактивный пар, и ракета не понадобится.

– Диван вспарывать? – деловито спросил Барсук.

– Вспарывай! Эй, ты и ты. – Один из двух кивков предназначался белобрысому пилоту. – Проверить флаер.

Толчея и кутерьма, кутерьма и толчея… Никакого понятия о том, как надо производить обыск, люди Каина не имели, но старались вовсю. Шпуля простукивал переборки, по-сухопутному называя их стенами, и пронзительно кричал, чтобы не шумели, а то он ничего не слышит. В спальне вскрикнула Кристи, и тотчас туда устремился Каин – проследить, чтобы парни не позволили себе лишнего. Эрвин с готовностью позволил подвергнуть себя личному обыску. Он окончательно успокоился. Пусть, пусть пошумят и побегают. Пусть даже съездят раз-другой по роже. Пусть летает по каюте набивка дивана и койки. На здоровье! Каин вспыльчив, но отходчив, ничего страшного уже не будет. Ах, Джанни, Джанни, какой подарок ты мне сделал, сам ни бельмеса не поняв! Щедрый подарок, царский подарок! И уж конечно, ты до самого конца так и не поверил, что есть на свете люди, которых тебе нипочем не переиграть…

Радостно вскрикнул Шпуля – нашел что-то под потолком за плафоном. Эрвин успел лишь заметить нетолстую, сложенную вдвое пачку каких-то бумаг, перехваченную шнурком. Эту пачку Каин тут же сунул себе под мышку. Что за бумаги, с какой целью они прятались бывшим капитаном? Личная бухгалтерия или что-то посерьезнее?.. Эх, сообразить бы раньше, что каюта требует более серьезного изучения и не всякий документ разумно хранить в сейфе!

Поздно спохватился. Чего уж теперь. Нет, ошибка скорее всего не фатальна… но взглянуть бы хоть одним глазком на то, что в бумагах!

Обыску, казалось, не будет конца. Некоторое оживление вызвали деликатесы и спиртное из запасов капитана. Каин хмуро распоряжался. Изъять! И вон то изъять, и это тоже… Эрвин молча стоял столбом посреди гостиной. На него натыкались. В воздухе витали клочья набивки, садились на плечи и голову. Кто-то споткнулся о труп и загремел с проклятиями.

Наконец в обеих комнатах каюты не осталось уголка, который не был бы осмотрен, прощупан и простукан. Так ничего и не сказав Эрвину, Каин велел своим вынести труп и убраться вон, после чего вышел сам. Сухо щелкнул дверной замок.

Так… Заперли. Ну, пищу-то принесут, можно не сомневаться. А санузел у нас свой…

Основная проблема заключалась, конечно, не в пище и не в унитазе.

– Зачем ты это сделал? – глотая слезы, повторяла Кристи. – Господи, ну зачем?..

Как будто он был слабослышащим или не способным с первого раза понять смысл вопроса!

– Так было нужно, – в конце концов отозвался Эрвин. – Понимаешь, это сложно объяснить, но… в общем, никак иначе. Плохое решение, но лучшее из возможных. Не видел разумной альтернативы.

– Не мог отомстить как-нибудь по-другому!..

– Ты еще скажи: кому-нибудь другому. Это не месть. Когда ты отучишься верить каждому слову, да еще не тебе сказанному? Джанни тут вообще почти сторонняя фигура. Это Каин.

– Что?

– Каин сдал бы меня в обмен на обещание гарантий и преференций, – пояснил Эрвин. – Эрго: я не должен был допустить, чтобы переговоры начались. Через минуту после их начала Джанни понял бы, что Большой Лю тут вообще ни при чем. Тогда он почувствовал бы себя в своей тарелке, уступил бы во всем, что нужно Каину и его банде, но поставил бы одно условие – и Каин сдал бы меня. Это элементарно. Сам не захотел бы, не тот он человек, для него предать все равно что жидким дерьмом умыться, но мы там были не одни. Братству стало бы известно условие, а против своих людей он бы не попер. Что стало бы со мной – не знаю. Возможно, Джанни отвез бы меня к Праю, но скорее, выбросил бы в океан… Подумай лучше, что стало бы с тобой.

– А Каин?

– Он не защитил бы тебя. Кто ты ему? Сделав одну гадость, он сделал бы и вторую. Попереживал бы потом, сколько положено порядочному человеку, позлился бы на себя – и постарался бы забыть. Так делают все люди.

– Так делают скоты!

– Люди, Кристи, люди. Хотя тут дело не в терминах.

– А в чем?! – крикнула Кристи.

– В новых возможностях.

На сей раз Эрвин ошибся – против ожидания Кристи не стала с истерикой в голосе допытываться, какие еще новые возможности свалились на ее голову и почему ради них надо убивать людей. Она просто замолчала. Вот и хорошо… Пусть не так уж трудно считать, одновременно ведя беседу, но лучше считать молча.

Прошел час. Эрвин кое-как собрал клочья набивки в сорванную занавеску и зашпилил ее булавками – вышло подобие тюфяка. Со всей тщательностью он оттер пол от крови и мозгов Джанни, трижды вымыл губку, вернул на свои места разбросанные вещи и только тогда доверил тупоумному роботу-уборщику продолжить ликвидацию последствий разгрома. Кристи молча дулась. Один раз тихонько всхлипнула. И вернулась к разговору, конечно, в самый неподходящий момент.

– Я надеялась, что ты согласишься улететь на Твердь, – упавшим голосом сказала она. – Думала, найдешь там себе применение. Купим домик в пригороде, будем жить… Ладно, не умеешь жить, как все, – живи иначе, но почему не на Тверди? Ты говорил, что я нужна тебе, ты даже говорил, что любишь меня… Да что там говорил – ты это доказывал… И что же теперь?

– С Твердью придется немного повременить, – отозвался Эрвин.

– Только тебе или нам обоим?

– Как скажешь. Лучше бы обоим.

– Значит, я могу улететь одна?

– Конечно. Я это устрою. Как только прибудет подходящий корабль, так сразу. Правда, на корабле я уже не смогу быть тебе защитой, а контрабандисты бывают всякие. Есть и такие, что не очень отличаются от пиратов. Тебе решать.

– Понятно. – Кристи вздохнула. – Ты хочешь, чтобы я улетела. Ну что ж…

– Разве я сказал, что хочу этого? – удивился Эрвин.

– Так скажи, чего ты хочешь!

– Останься. Прошу тебя.

– Зачем?

– Ты слышала наш разговор, – попытался объяснить Эрвин. – Джанни увидел меня – и чему удивился первым делом? Тому, что Большой Лю нарушил перемирие. Джанни был уверен, что я работаю на Лю и только потому нахожусь здесь. Он ошибся и по-глупому выдал важную информацию. Что, собственно, означает перемирие Лю с Праем? Два паука могут поделить банку только одним способом: один паук сидит внутри, а второй бегает по наружной поверхности. Второму это, естественно, не нравится: основные-то ресурсы находятся внутри банки. Так могло бы длиться вечно, не будь у Лю серьезной поддержки со стороны. Однако поддержка существует: не всем на Терре по нраву Прай, как не был по нраву и Сукхадарьян. Он, видишь ли, претендует на известную самостоятельность и косит глазом куда не надо. Довольно обыкновенная ситуация: миры независимые, но слабые, не могут существовать без поддержки миров сильных, а поддержка даром не дается, за нее надо платить суверенитетом. Проще говоря – стелиться перед сильными. Прости, но это азбука. Так называемые свободные миры Лиги, по сути, не сильно отличаются от планет-колоний. Та же Хлябь. То же самое и в Унии, и в Земной федерации… Ты меня не слушаешь?

– Слушаю.

– Одним словом, Лига сама сеет зерна сепаратизма. Она держится только экономической мощью и военной силой. Терра, Новая Бенгалия, Эдем, еще три-четыре планеты – вот костяк и верхушка. Остальные, как твоя Твердь, и уж тем более как Хлябь, прозябают. И будут прозябать. И всегда – я имею в виду правящую верхушку, а народ можно убедить – будут готовы сменить хозяина, если тот предложит лучшие условия. Сукхадарьян втайне заигрывал с Унией, а теперь ту же эстафетную палочку перехватил Прай…

– Не понимаю, – беспомощно сказала Кристи.

– Упрощаю. Перемирие – вот ключевое слово. Между Праем и Большим Лю оно возможно лишь при одном условии: оба примерно одинаково видят ближайшее будущее и ориентируются на одну и ту же цель. На очень заманчивую цель! На такую заманчивую, что клюнул даже Лю – с его-то всем известной склонностью к спокойной позиционной игре! Даже он решил поиграть в сепаратизм. Думаю, на Терре кто-то наступил Лю на хвост и не оставил иного разумного выбора. Глупцы! Жадные, ненасытные глупцы!

– У тебя все вокруг глупцы…

– Кроме полных идиотов. Хотя умные люди тоже порой встречаются, иначе было бы совсем скучно. И знаешь… тут такой расклад, что явно еще что-то наклевывается. Пока не пойму что. Надо просчитать каждый вариант.

Кристи вздохнула, и много всякого было в этом вздохе: и боль, и разочарование, и явственный вопрос: «Ну а я-то тут при чем?»

– Прости за эту лекцию, – сказал Эрвин. – Но я просто чую в данной ситуации шанс вмешаться в игру. Не в беготню от смерти, а в настоящую игру, понимаешь? Или я ничего не смыслю и ни на что не гожусь, или это роскошный шанс, какой выпадает раз в жизни. Нельзя его упускать.

– Нельзя так нельзя, – равнодушно произнесла Кристи.

– Ты как? Со мной? – спросил он и, прежде чем она ответила, понял, что сейчас услышит.

– Нет.

Глава 12

Вариант

Ну, нет так нет. Каждый имеет право на выбор. И каждая. Хотя обидно это!.. Удар по мужскому самолюбию, холодно и точно проанализировал свое состояние Эрвин. Он и есть. Удар. Хук правой. Выходит, есть оно у меня, это самолюбие, и всякого прочего, что принято считать атрибутами мужской психологии, наверное, тоже хватает, если хорошенько покопаться. Давишь в себе эту дрянь, давишь, вроде без особого труда давишь и доволен результатом, а чуть расслабишься – и вот она, дрянь. Лезет, как былинка сквозь трещину в бетоне.

Скверно. Это слабость. Почему слабый – слаб? Потому что уязвим.

Что нужно типичной женщине – разве игра с высокими ставками? Нет, ей нужен очаг, разумный порядок, достаток и спокойствие. Уютный домик в пригороде и влиятельный – по меркам того же пригорода – муж-добытчик. Это обусловлено биологией и проверено на практике тысячами поколений мужчин. Тебе нужен прочный тыл? Пожалуйста и даже с удовольствием: хорошая женщина обеспечит твой тыл, но не играй в опасные игры, будь как все. Нет, бывают иногда исключения среди женщин… властные натуры, злобные фурии, коварные обольстительницы, и уж совсем редко встречаются верные и отважные подруги, готовые в огонь и воду… Но это не о Кристи, это о ком-то другом.

Она не игрок. Да, на болоте держалась молодцом, потому что это был единственный разумный вариант поведения. Да, сумела подчинить себе язычника – но с этой задачей справилась бы и обезьяна. Да, подставила другого язычника тому, от кого зависело спасение, – и он не подвел, вытащил ее из болота! Да, она хорошо держалась и позже, а на Сковородке каждый день подолгу занималась гимнастикой, успешно борясь с отеками. Кто-нибудь другой мог бы прищелкнуть языком в восхищении: вот ведь упорная натура! Но чем тут восхищаться, если она одержима лишь желанием вернуться домой? Примитивной естественностью этого желания?

Ну и ладно. Хватит. Помогли друг другу выбраться из болота – и разбежались. Без сожаления, без претензий, без колебаний. Точка.

И поскольку оба живы, а не мертвы, то оба остались в выигрыше, причем колоссальном. Ведь единица бесконечно больше нуля.

Разговоры в капитанской каюте свелись к бытовым темам и большей частью заключались в простых вопросах и односложных ответах. Тон – холодный. К вечеру по морю пошла крупная зыбь, а ночью налетел шторм и бесновался трое суток подряд. Сковородке такой шторм не угрожал, она выдержала бы и настоящий ураган, круглый корпус был слишком велик, чтобы прыгать на волнах, как щепка, он лишь медленно и важно, не в такт чередованию валов и провалов между ними накренялся то на один борт, то на другой, зато каждый вал, ударяя в корпус и порой прокатываясь по палубе, отзывался дрожью и гудением металла, как будто плавучий терминал был построен по образцу некоего музыкального инструмента. В определенном смысле так оно и было: чем круглый корпус не резонатор? Хорошо еще, что в нем не счесть переборок, а то бы он, пожалуй, генерировал инфразвук, от которого люди сходят с ума и помирают, если только не прыгают за борт. Там, впрочем, тоже помирают…

И без инфразвука шторм действовал на нервы. Степенная замедленная качка к концу первой штормовой ночи утомила вестибулярный аппарат. Еду узникам носили, но аппетита не было и в помине. Кристи валялась на самодельном тюфяке. Эрвин полностью ушел в расчеты. Пожалуй, лишь на Счастливых островах он имел возможность считать, считать, считать – и больше ничего не делать. Там он доказал теорему Канна и тем ограничился. Здесь текущая реальность давала куда больший простор воображению.

Еще до шторма Сковородка приняла челнок. Погрузчик метался туда-сюда, перемещая груз из челнока в прибывший с материка пузатый флаер. Хорошо у контрабандистов налажено дело: расчет времени идеален, груз не застрянет на терминале. Видать, срочный груз… Каин тоже не оплошал, задержки не случилось. С первыми порывами ветра снялись оба – флаер помчался к материку, а челнок поднялся на антиграве и, заревев, как сто драконов, прянул в зенит, оставив в воздухе растрепанный шлейф.

Терминал продолжал действовать, и на материке знали это. Зря Каин нервничал из-за Джанни. Того, кто разжалован из шефов личной секретной службы президента в обыкновенные винтики той же службы, никому не жаль. Сгинул – тем лучше. Каину недостает опыта в этих играх, но здравый смысл у него есть. Поймет – перестанет дергаться…

К концу третьего дня, когда шторм начал стихать, в неположенный срок щелкнул дверной замок. Каин, Шпуля или кто-то еще?

Шпуля.

– Тебя хочет видеть Каин, – сообщил он.

Ну, это что в лоб, что по лбу. Сводится к тому же.

Конвойных, кроме Шпули, не наблюдалось, зато мальчишка исполнял эту роль истово и со знанием дела. Парнишка был не без способностей. Когда только успел обучиться?

Каин торчал в ходовой рубке и был мрачен. Увидев Эрвина, сделал приглашающий жест и движением брови приказал Шпуле исчезнуть.

– Садись, – буркнул он. – Вон туда… Ну… что думаешь делать дальше?

Эрвин с достоинством опустился на табурет.

– Как договаривались, – сказал он, легонько пожав плечами. – Конечно, если ты не против. Утрясем недоразумение, наладим отношения с материком и расстанемся по-хорошему, я надеюсь… Хм, может, зря надеюсь?

– Допустим, что не зря… Что будет дальше?

Интересный вопрос…

– Извини, но какая тебе разница? Меня ты больше не увидишь. Ты – здесь, а я где-то там… – Эрвин неопределенно помахал рукой в воздухе. – Галактика велика…

– Мне наплевать, мала она или велика, – хмуро сказал Каин. – Я с тобой поговорить хочу как равный с равным. Начистоту, без всяких там политесов. Если я тебя чем обидел, то ты сам виноват, извиняться не стану. Но слово свое ты сдержал, тут и говорить не о чем. И я свое сдержу. Ты мне только вот что скажи: так все и кончится, да? Вот этим кончится?

– А чем ты, собственно, недоволен? – почти натурально удивился Эрвин. – Ты сидишь на денежном потоке, я перед твоими глазами не маячу, недоразумение будет улажено, шлюх вон с материка привезут, а старый персонал – на материк… Живи да радуйся!

Каин выругался и забегал по рубке. Треснул кулаком по переборке. Как раз в этот момент высокий вал, один из последних, обрушился на Сковородку, и металл заныл.

– Чему я должен радоваться?! – заорал вдруг Каин. – Чему? Вот этому вот всему? – Он бешено мотнул головой вправо-влево. – Вот всей этой хрени? Жизни в этой жестянке я должен радоваться? Да меня уже тошнит от нее, она хуже тюрьмы! Торчать посреди океана я должен? Стричь деньгу и блаженствовать? Да я тут с ума сойду!

– Братство тоже так думает? – осторожно спросил Эрвин.

Каин успокоился так же внезапно, как вспыхнул.

– Кто как, – пробурчал он. – Кое-кто – да. А некоторым тут нравится. А кое-кто еще не понял, чего он хочет… Ну это так, тугодумы всякие.

Эрвин покачал головой:

– Если бы не Сковородка, сидеть бы им сейчас в самой дальней из твоих берлог и носу наружу не казать. И еще долго прятались бы…

– Да знаю я! – рявкнул Каин.

– Так в чем же дело? Здесь, по крайней мере, безопаснее, и с бытовыми удобствами полный порядок.

В ответ последовала бешеная тирада. Эрвин узнал, что Каин думает об удобствах и куда их, по его мнению, надо засунуть. Это было предсказуемо, разговор шел по одному из просчитанных загодя вариантов. Правда, из расчетов Эрвина следовало, что Каин скорее всего начнет зондаж позднее, однако никогда не ошибается в расчетах лишь тот, кто вообще не владеет математикой. Золотая клетка устроила бы многих и многих людей, тот же Юст был бы вполне доволен ею и сделал бы себя в ней царем и языческим богом, но Каин был сработан природой из другого теста. Тем лучше?.. Тем хуже?.. Это зависело от дополнительных входящих.

Самое время было прикинуться слегка тупоумным и удивленно приподнять брови.

– Не понимаю…

– Чего тут не понять! – немедленно взвился успокоившийся было Каин. Забегал было по рубке и вдруг остановился, бешено глядя на Эрвина. – Не мое это! Не для меня! Понимаешь ты это? Опасности не видно, и как прикажешь поддерживать дисциплину? Да я тут первый сопьюсь! Чего моим людям бояться? Меня? Тогда и я стану их бояться… Ха, теперь я понимаю, почему мы так легко взяли Сковородку! Служба тут спокойная, народ ленивый, за сто лет небось ни одной тревоги…

– За десять.

– Что-что?

– Не за сто, говорю, а меньше чем за десять. Сковородка – объект не старый.

– Скажи, какая разница! Сто, десять… Мне и года хватит по ноздри. Сижу на денежном потоке… ну да, сижу. Седок этакий. Денежка идет, а нос куда не надо не суй, знай подставляй карман да помалкивай… – Каин скверно выругался. – Давеча приходил челнок с «Гордости Фтии», сгрузил какие-то ящики, я сопровождающему: «Что в них?» – а он только зубы скалит: «Тебе зачем? Спи давай…» Обидно! Да еще с этаким нездешним выговором! Чуть в зубы ему не дал…

– Маркировка на ящиках была? – с интересом спросил Эрвин.

– Да там не по-нашему… Каракули. Вот такой значок там был. – Палец Каина изобразил в воздухе две маленькие пятиконечные звезды и очертил их горизонтальной восьмеркой. Никогда раньше такого значка не видел.

– Еще увидишь, – посулил Эрвин. – Это торговый знак фирмы «Притяжение Инк.», у нее заводы на Фтии. Основная специализация – производство антигравитационных устройств. В ящиках были либо антигравы малой мощности, либо дополнительные узлы к ним.

– И что? – тупо спросил Каин.

– И ничего. Ты хотел знать. Ты узнал.

– А почему этот груз идет контрабандой?

– Потому что Фтия – планета Унии.

Каин морщил лоб.

– Все равно ни хрена не понимаю, – признался он. – Почему антигравы идут на Хлябь из Унии, а не из Лиги? Запрещенный, что ли, груз?

Все ему приходилось разжевывать, как маленькому.

– Нет, не запрещенный. Официального эмбарго нет. Само собой, для таких планет, как Хлябь, существует список негласно запрещенных товаров, но и в нем, насколько я помню, нет малых антигравов.

– Дешевле, что ли, закупать их у «Притяжения Инк.»? – предположил Каин.

– Очень сомневаюсь.

– Тогда смысл-то в чем?

Эрвин едва не залюбовался. Вот ведь пытливый парень! Смысл ему подай на блюдечке, как же! А самому пошевелить мозгами? Хотя с его уровнем информированности и у неглупого человека могут возникнуть проблемы… Помнится, покойный Иванов, кося под контрабандиста, утверждал, что доставил на Хлябь партию микрореакторов для малых антигравов… Врал, естественно, но врал так, как соврал бы любой заурядный человек, то есть не выдумывал маловероятное, а брал самое что ни на есть банальное… Выходит, еще полгода назад антигравы шли на Хлябь потоком. Идут и сейчас. Зачем они Праю в таком количестве? Не дроны же лепить…

– «Гордость Фтии» еще на орбите? – спросил он.

– Ушла.

Эрвин кивнул. Значит, до часа «Икс» еще есть время – будь иначе, эмиссары Унии шныряли бы туда-сюда, как ошпаренные тараканы. Как бы старательно ни велась подготовка, всего не учтешь, последние недели всегда наполнены тревогой и суетой на высшем нерве… Значит, время еще есть…

Тем лучше.

– Журнал взлетов и посадок у тебя имеется? – спросил Эрвин.

– Только за последние полгода. Остальное стерто.

– Давай то, что есть.

Недоумевая, Каин вывел на монитор журнал. Эрвин просмотрел его за десять минут. Каин сопел над ухом, силился понять, что можно извлечь из списка прибывших челноков и посудин с материка.

– Вот это интересно, – сказал Эрвин, указав на запись полуторамесячной давности. – Тяжелый челнок со «Стремительного», порт приписки – Руфион Малый, характер груза, естественно, не указан, но можно догадаться. Я даже догадываюсь, куда корабль пошел дальше – в Астероидную систему. А вот снова «Стремительный» – четыре месяца назад. И опять тяжелый челнок!

– Ну и что?

– Руфион Малый – формально независимая планетка, находящаяся в зоне влияния Унии, но, по сути, экономический сателлит Земной федерации, – веско сказал Эрвин. – Ты, кажется, удивлен, что в Галактике бывают независимые планеты?

– Может, и бывают, мне-то что? – пробурчал Каин.

– Что тебе? Думать тебе было бы полезно! – не выдержал Эрвин. – Смотри: подпольная торговля с Унией и уж тем более с Земной федерацией – уже криминал с точки зрения Лиги. Однако Прай занимается этим куда более активно, чем занимался в свое время Сукхадарьян, и, по-моему, уже не очень тщательно маскируется. Это первый факт. А вот второй: «Стремительный» – старый корабль, я видел его еще ребенком в Астероидной системе. Старый и тихоходный, несмотря на название, зато вполне надежный грузовик. Он возил оттуда редкие металлы и сейчас еще, наверное, возит. Третий факт: стабильные нуль-каналы проходят так, что между Руфионом Малым и Астероидной системой три нырка, если следовать оптимальным маршрутом через Медузу и Эдем, и те же три нырка, если идти через Темный сектор и окрестности Хляби. Расход энергии и времени в последнем случае лишь немногим больше, зато можно взять у нас груз для Астероидной системы. Как ты думаешь, что это за груз? Все те же малые антигравы! Часть их Прай оставляет себе, а часть реэкспортирует в Астероидную систему. Зачем – еще не знаю, но тут есть интересные гипотезы…

– Ну? – спросил Каин и почесал в затылке.

– Прай и его тайные покровители на Терре – проще говоря, ренегаты – ведут опасную игру, вот тебе и «ну», – объявил Эрвин. – Речь идет ни много ни мало как об очередной попытке изменить баланс сил между Землей, Унией и Лигой. Ты боялся скуки? Через полгода-год на Хляби может стать довольно жарко. Поговори с Кристи о том, что бывает, когда слабый мир пытается сменить хозяина. Она с Тверди, она знает.

– Ага, а я буду сидеть на Сковородке и ждать, когда меня накроют, – процедил Каин.

– Ну, не факт, что накроют. Сковородка всем нужна.

– Еще того хуже: сидеть и дрожать!

– По-моему, это несколько лучше, чем гореть и испаряться, – кротко заметил Эрвин. – Впрочем, ты можешь дать деру отсюда. Время у тебя еще есть, и золотишко имеется, и деньжат поднакопить еще успеешь. Чем тебе не вариант?

– Он мне не нравится, – объяснил Каин. А мог бы и не объяснять – по его лицу и так все было видно.

– Это оттого, что ты еще не видишь своего места в нем.

– А ты видишь? Свое место?

Эрвин медленно покачал головой:

– Мое место не здесь…

Некоторое время Каин молчал.

– А Прай? – спросил он вдруг. – Ты ведь был советником старого президента. Прай сверг и убил его. Отомстить не хочешь?

– Я ведь уже говорил тебе, что мстить глупо, – сказал Эрвин. – Потеря времени и сил, а пользы от мести нет никакой, разве что инстинкты потешить. Это не для меня. Рано или поздно Прай сам свернет себе шею. А вот тебе есть прямой резон держать сторону Прая… хотя бы поначалу.

– Думаешь, в конце концов он не победит?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Эрвин. – А тебе, прости, что за дело? Ты уже стал его сторонником?

– Я хлябианин.

– А-а… ну, Хлябь при любом раскладе уж точно ничего не выиграет… Между прочим: что за бумаги нашел Шпуля в моей каюте? Может, позволишь глянуть, а?

– Забирай. – На колени Эрвину шлепнулась бумажная стопка. – Толку от них… Абракадабра какая-то. Думаю, шифр.

– А капитан?

– Клянется, что знать ничего не знает. Припугнул – все равно без толку. Трясется весь, чуть не обделался, а все равно бухтит, что это, наверное, осталось еще от первого капитана Сковородки. Так это ж когда было!..

– Да… – протянул Эрвин, перебирая пожелтевшие листы. – Бумага старая…

– Ну а я о чем? Попробуешь расколоть шифр?

– Конечно. Скучно сидеть без дела.

– Ну попытайся, попытайся… Расскажешь потом, если там что интересное…

– Само собой, – уверил Эрвин.

Он ушел, оставив Каина размышлять о будущем. На сей раз никто не конвоировал его и никто не остановил – лишь встретившийся на пути Барсук в ответ на небрежный кивок открыл рот и похлопал глазами. Замок капитанской каюты уже был кем-то разблокирован.

На ковре в гостиной Кристи яростно делала гимнастику, сгоняя последние отеки.

– Поздравляю, – весело сказал ей Эрвин, – мы свободны. Инцидент исчерпан.

Она не ответила. Ладно, пусть так…

Спальня служила бывшему капитану также и кабинетом. Прикрыв за собой дверь, Эрвин взял было в руки комп, включил голографический экран – и выключил. Ни к чему тревожить машинные вычислительные мощности и хитроумные программы, когда в голове имеется то же самое биологической природы. Спустя полчаса он уже свободно читал текст. Как и следовало ожидать, шифр быстро свелся к простейшему подстановочному, проще говоря – элементарному средству от любопытства судовой команды. И как опять-таки следовало ожидать, текст оказался подробнейшей личной бухгалтерией капитана.

Двух капитанов! Тот, что был заперт в трюме, отважно и нахально врал, будто бы в глаза не видывал этих бумаг. Перед Эрвином лежал полный перечень принятых и отправленных Сковородкой товаров из числа тех, за которые обоим капитанам – и старому, ушедшему на покой, и изнывающему ныне взаперти – платились отдельные комиссионные суммы.

Еще через час догадка Эрвина о назначении импортируемых Хлябью антигравов превратилась в уверенность.

Кристи не выдержала – заглянула в спальню, приоткрыв дверь.

Эрвин смеялся.

Глава 13

Способ умереть весело

Погода наладилась, и океан заиграл бесчисленными бликами, да такими, что глазам было больно. Под плохое настроение кто-нибудь назвал бы эти блики наглыми, но настроение у всех на борту было хорошее. Даже Каин повеселел. На следующий день после шторма с материка прибыл большой флаер, привез как ни в чем не бывало запас консервированной пищи и человека безликой, незапоминающейся внешности. На сей раз Каин повел его сразу к себе, а Эрвин гадал: обмолвится ли пахан или кто-нибудь из братства о присутствии на борту советника бывшего президента? Просчитать это было невозможно.

Через два часа флаер отбыл, увозя безликого вместе с частью старого персонала, и Каин помахал вслед ручкой. Стало быть, договорились…

Чего и следовало ожидать. Когда человек очень занят, ему проще бросить кость нахальному приставучему псу, вместо того чтобы огреть его палкой поперек морды. Пес ведь и куснуть может, а тратить на него время не резон. А Прай занят слишком серьезными делами, чтобы отвлекаться на пса. Каин получил свою кость и будет ее глодать.

Во всяком случае, какое-то время…

Жизнь налаживалась.

Каин пришел к Эрвину сам и прямодушно выложил, до чего удалось договориться. Выслушав, Эрвин сделал несколько мелких замечаний, но в целом одобрил. Ей-ей, напрасно пахан опасался переговоров! Тут одна шайка, там другая, разница лишь в масштабах, в принятом жаргоне да еще в названии. Стоит ли робеть из-за того, что одна из шаек именует себя правительством?

Каин это понял наконец. И заметно приободрился. И быть бы по сему, и радоваться бы Каину, что теперь-то дело уж точно выгорело, но – опять этот голодный ждущий взгляд!.. Эрвин сделал вид, что ничего не замечает, а Каин не возобновил вчерашний разговор. Значит, не дозрел еще…

Да и по расчетам – рановато.

Время, однако, поджимало.

В том, что улетевших на материк допросят, сомневаться не приходилось. Вопрос один: насколько тщательно? Некоторые из них видели Эрвина Канна и смогут опознать его по фото, если им догадаются предъявить его. Кроме того, существует ментоскопирование. Вероятность быть раскрытым – процентов пятьдесят. Если полгода назад Алоиз Прай хотел получить бывшего советника живым и, вероятно, как-то использовать, то теперь он просто взбесится. Уважать противника, отказавшегося перейти к нему на службу и одурачившему его людей, не в стиле нынешнего президента Хляби. Поди объясни ему, почему отказался и одурачил…

Кристи молчала целыми днями. Как назло, на подходе не было ни одного корабля, направляющегося после Хляби на Твердь.

– Можно ведь улететь и на Терру или Новую Бенгалию, – предложил ей Эрвин, обрисовав безрадостную ближайшую перспективу и не дождавшись ответа. – Оттуда гораздо легче добраться до твоей Тверди. Где в Лиге основные транзитные узлы? Не на Хляби же…

Молчание.

– Рискуешь застрять здесь надолго.

На этот раз Кристи ответила:

– Тебе-то что?

Эрвин пожал плечами. Стоит ли объяснять, что ему хотелось бы, чтобы вынужденно вспыхнувшая в болоте любовь окончилась долгой счастливой жизнью, пусть и в разных частях Галактики? И приятными воспоминаниями…

Женщины все понимают. Даже то, чего не желают понимать.

Какого Эрвина она любила по-настоящему? Того, который спасал ее и тянул из болота, воображая, что точно так же способен вытянуть из грязи весь мир? Иными словами, того Эрвина, который разучился считать и перестал ценить свою жизнь? Романтического героя она любила? Так его больше нет, а есть прежний Эрвин Канн. Настоящий. Он не может быть иным. Конечно, его можно хряпнуть по голове чем-нибудь тяжелым, превратив в тихого имбецила, но он и тогда, наверное, не перестанет что-нибудь высчитывать. Это будет очень сосредоточенный, глубоко погруженный в себя имбецил!

На следующий день с материка прилетел еще один флаер, привез топливные элементы для «летающего вагона» и нового фельдшера с несколькими коробками медикаментов. Фельдшер был толст, добродушен, громогласен, сыпал прибаутками и носил на голове диковинную прическу, в точности имитирующую рисунок извилин человеческого мозга. Подвергнутый для начала личному обыску (против чего он решительно возражал), фельдшер вселился в медпункт и спустя короткое время объявил, что готов принимать пациентов.

Первым пациентом был Шпуля. Мальца угораздило свалиться с надстройки и рассадить колено. На надстройку он полез, чтобы поглазеть на миграцию каких-то студенистых морских существ – их огромная стая медленно обтекала Сковородку, и океан казался супом с клецками. Другие существа, похожие на круглые кожистые блины, извиваясь, неожиданно появлялись из глубины и, прежде чем схватить очередного студенистого бедолагу, разевали такие пасти, что делалось жутко. Счастье Шпули, что он сверзился на палубу, а не за борт!

Прошел день – и помощь потребовалась уже самому эскулапу. Он слег с жаром, лопотал что-то об инфекции, и куафюра на его голове, слипшись от пота, по-прежнему изображала мозг, но мозг, пораженный воспалением. Каин, установивший связь с материком, затребовал санитарный борт, и фельдшер был увезен пока что без замены.

– Могу я попросить тебя кое о чем? – спросил Эрвин Кристи, провожая взглядом улетающий флаер. – Постарайся не выходить из каюты.

– Я и так не выхожу.

– Правильно делаешь. Так и продолжай.

– А в чем дело?

– Обычная предосторожность.

– Может, и иллюминаторы не открывать? – язвительно осведомилась Кристи.

– Те, которые смотрят в океан, лучше держать открытыми.

– Что-то я не пойму: я все еще небезразлична тебе, или ты меня просто изводишь?

– Я беспокоюсь о себе.

– Конечно, о себе, а не о других! Кто бы сомневался! Весь мир для тебя – это ты, единственный и неповторимый!

– Совершенно верно, – сухо ответил Эрвин, и Кристи, задохнувшись от возмущения, не стала продолжать разговор, который непременно перерос бы в визгливую ссору.

Не было смысла объяснять ей, что он имеет в виду под беспокойством о себе. Разве это не эгоизм – заботиться о близких ради того, чтобы самому не пришлось переживать или отчаиваться? Конечно, эгоизм. Он самый.

Лишь спустя несколько часов Кристи спросила:

– Чего же ты все-таки хочешь? Свободы?

– Нет. Я имел сколько угодно свободы на Счастливых островах. Мне не понравилось.

– Тогда чего?

– Интересного дела.

– Такого, чтобы душа радовалась? Хотя есть ли у тебя душа?.. Погоди… – Кристи широко раскрыла глаза. – Ты для этого приручаешь Каина? Хочешь с помощью его банды захватить корабль и пиратствовать в космосе?

– Глупости, – буркнул Эрвин. – Космическое пиратство не рентабельно. Я просто хочу быть хозяином самому себе. Но только не в одиночестве на острове, а среди людей.

– Это невозможно, – покачала головой Кристи.

– Почему?

– Потому что тот, кто хочет быть хозяином самому себе среди людей, становится хозяином людей.

– Допустим, что так. Но почему это невозможно?

– Ах вот оно что… – насмешливо протянула Кристи. – Вычислителю надоело вычислять для других. Гению кажется, что его недостаточно ценили!

– Меня уже оценили – в триста километров по болоту, – отрезал Эрвин. – Да и тебя тоже.

– Вот-вот! Зачем трудиться на неблагодарных олухов, когда можно… – Кристи затруднилась с определением, – жить в свое удовольствие?

– Разве не ты предлагала мне улететь на Твердь и жить в свое удовольствие? Домик прикупить…

– У нас с тобой разные удовольствия!

Эрвин усмехнулся про себя и не стал развивать эту тему. Было и одно удовольствие на двоих, было… И даже не однажды. В человеческом обличье еще так-сяк, а вот совокупление двух донных моллюсков оказалось просто чем-то феерическим. Даже немного жаль, что нет ни малейшего резона вновь стремиться к симбиозу с ними…

А разве избавиться от верной смерти здесь и сейчас, не думая о том, что ждет впереди, – не удовольствие? Сиюминутное, это да, зато какое острое!

Но что это в сравнении с настоящим удовольствием – делать то, чего никто другой не может? Да ничто! Ей не понять этого, подумал Эрвин. Никому, кто не гений, этого не понять.

Потому-то, наверное, все гении во все века портили жизнь окружающим.

Не со зла – просто не могли иначе. Быть гением и постоянно вести себя как человек – разве существует на свете более изощренная пытка?

Никому ее не выдержать.

Такие мысли были хороши, чтобы отвлечься от растущего чувства тревоги. Когда пришло время обеда, Эрвин предпочел сам сходить в кладовку за консервами. Возвращаясь с коробкой в руках, столкнулся с быстро хромавшим навстречу Шпулей. Мальчишка был чем-то возбужден: лоб вспотел, глаза – квадратные.

– Слышал? – крикнул он, размахивая руками. – Ты это слышал?

– Что именно?

– Тварь морская! По днищу спиной проехала – аж шорох пошел! Во такая! Со Сковородку длиной, только узкая, а на спине – бугры, бугры!..

Никакого шороха Эрвин не слышал.

– Вон оттуда плыла вон туда! – Шпуля махал руками, как ветряная мельница. – Вон она! – Вскрикнув, он быстро захромал к фальшборту. – Извивается! Не, нырнула… Сейчас опять вынырнет…

Эрвин попытался вспомнить, какая из морских тварей Хляби соответствует данному Шпулей описанию, и ничего не припомнил. Естественно, это ничего не значило: океан велик и никому не нужен, если не считать прибрежных вод. Он подходит для Хляби и слишком велик для людей. Люди копошатся на материке. Кто, кроме нескольких чокнутых зоологов, станет интересоваться морскими тварями, если они не лезут нахально на берег и не мешают каботажу? Да и чокнутые еще набегаются с высунутым языком за грантами… Саргассово болото под боком, а и то исследовано кое-как.

Так просто и так понятно. Обыкновенно. Насчет болота – совсем по-человечески, предельно примитивно и очень прагматично. Зачем исследовать то, чему и без исследований найдено применение?

Только мальчишкам интересны неведомые твари.

– Вон она! – крикнул Шпуля и стал показывать пальцем. – Сейчас на глубину уйдет…

Уйдет – и на здоровье… Эрвин все же приблизился, из предосторожности быстро оглядевшись. Вокруг не было никого. Ну, где тут тварь с буграми?..

– Поздно! – Шпуля был разочарован. – Ушла… Нырнула… Ай!.. – Неловко ступив на больную ногу, он оступился, замахал руками, схватился было за Эрвина, но сейчас же, взвыв, плюхнулся на тощий зад и принялся баюкать подбитую коленку. Все еще подвывая, он принялся высказывать мирозданию свое мнение о нем. Сквернословить у него мог бы поучиться любой шахтер из Астероидной системы.

Посмеиваясь, Эрвин вернулся в каюту.

– Обедать будем? – Он водрузил коробку на стол.

Кажется, Кристи слегка успокоилась за время его отсутствия. Что ж, тем лучше. Предоставив ей разбирать коробку, он проверил иллюминаторы. То, что надо. Какие можно – открыты, прочие – задраены. Дрессировка, подумал он. Просто результат дрессировки на болоте. Делай то, что сказал Вычислитель, и не спрашивай, зачем да почему, а просто делай – тогда, может быть, выживешь. Болото позади, а привычка осталась…

– Ой! Эдемские анчоусы!..

Эрвин обернулся как ужаленный. У Кристи был вид удивленный и радостный, а в руке она держала консервную банку, и палец уже был просунут в кольцо, но этой банки в руке Кристи не должно было быть, потому что Эрвин точно знал, что не клал в коробку никаких эдемских анчоусов за неимением последних в кладовке…

Он прыгнул с места, и время послушно растянулось, но все же оказалось недостаточно эластичным. Кристи смотрела на его фантастический прыжок, не успев еще удивиться, но даже если бы и успела, то ее палец, продетый в кольцо, все равно сделал бы то, что она уже приказала ему сделать. «Не дыши!» – хотел крикнуть ей Эрвин, услышав шипение быстро испаряющейся жидкости, и не крикнул, во-первых, потому что Кристи непременно вдохнула бы, а во-вторых, потому что самому надо было беречь запас воздуха в легких.

«Сейчас она отбросит банку от себя», – подумал он в какую-то ничтожную долю секунды, но в следующую ничтожную долю понял, что, пожалуй, сможет выхватить банку, если Кристи будет стоять неподвижно. Если она не успеет шарахнуться от безумного прыжка до головной боли непонятного ей мужчины…

Она не успела.

Хвала растерянности, удивлению, замедленной реакции, чему угодно – она не успела!

Он выхватил банку из рук Кристи и вышвырнул ее в иллюминатор. Кристи заразительно засмеялась. Эрвин схватил ее поперек туловища и поволок прочь из каюты. Секунда… Еще секунда… Если кто-нибудь снаружи заблокировал дверь – обоим конец…

Никто не заблокировал. Эрвин вывалился в коридор, ощутил легкий сквознячок и, радуясь, потащил Кристи вон из стальных конструкций – на воздух, на воздух! Кристи безудержно хохотала. Эрвин сам хихикнул, вспомнив, что «веселая смерть» берет и через кожу. Почему-то это показалось ему очень смешным. Зачем через кожу, если можно дышать? Выйдет гораздо эффективнее. Видите – я дышу. И это очень смешно. Мышцы толкают диафрагму и ребра, увеличивая объем грудной клетки, и воздух сам – вы понимаете, сам! – идет в легкие. Может, ему туда и не надо, может, ему вовсе туда не хочется, а он идет. Потому что он дурачок без формы, без воли, вообще без ничего. Ха-ха, это потрясающе забавно!

А через кожу, через поры эпителия, через слизистую носа – еще смешнее! Это какой же путь должно пройти активное вещество, прежде чем достичь центральной нервной системы, сколько этапов преодолеть! А оно прошло, оно преодолело! Выходит, слаб организм человека в смысле защиты от постороннего воздействия, а может быть, он так устроен, что сам сотрудничает с «веселой смертью», облегчая ей путь в мозг. Если подумать, то скорее всего так оно и есть. И это здорово, потому что весело…

Потому что счастье – это же так просто! Целое море счастья и радости!

Море – это много. Но почему оно не бесконечно? Какая-то часть разума и сознания Эрвина еще работала в прежнем режиме, и это портило радость. Он продолжал тащить истерически хохочущую Кристи на воздух, хотя уже не был способен ответить на вопрос, для чего он это делает, и не мог остановить ряд вычислений в своей голове. Для чего они, какая задача была поставлена, зачем? Он не помнил. Он просто считал неизвестно что и знал, что, по-видимому, ему придется смириться с этим, потому что не бывает ведь идеального блаженства, всегда кто-нибудь или что-нибудь помешает, – так принимай то блаженство, какое дает случай, и наслаждайся!

Море… Почему он подумал о море? Сейчас же в голову пришел вопрос: что должны почувствовать морские обитатели Хляби, познакомившись с «веселой смертью» через выброшенную в волны банку? Подходит ли их биохимия для того, чтобы ощутить прилив безудержного веселья, при котором и умереть ничуть не жаль? А если подходит, то как они будут веселиться, если природа не научила их смеяться?

И это показалось настолько смешным, что Эрвин сам захохотал во все горло, чувствуя, что слабеет от смеха.

Потом он обнаружил себя лежащим лицом вверх на решетчатом стальном настиле черт знает где, но на воздухе. Кристи лежала рядом и уже не заливалась счастливым смехом, а лишь глухо постанывала. Адски болела голова. Вокруг толпились какие-то люди, и Эрвин лишь смутно представлял себе, кто они такие и какого лешего их сюда принесло. Они ужасно шумели, и особенно нестерпимым был шорох их одежд. Кажется, они все враз кричали что-то, но как раз крик было гораздо легче вынести, нежели шорох. Эрвин попытался заткнуть уши, но руки его не послушались. Как ни странно, это обстоятельство уже не вызвало в нем взрыва веселья.

Потом ему, кажется, помогли сесть, и он что-то говорил всем этим людям, сам не зная зачем. Что именно говорил – не осознавал. Просто знал, что это надо им сказать, и говорил с маниакальной настойчивостью, превозмогая усиливающуюся мигрень. Наверное, нес какую-то чепуху… А впрочем, не все ли равно?

И была боль. Много боли. Боль была расплатой за радость, за счастье. Он понимал, что за все надо платить, и если не согласишься заплатить добровольно, то потом придется платить втридорога, он был согласен обсудить размеры платы, но тут она оказалась непомерно велика и никто не собирался вступать с ним в торг. Его просто поставили перед фактом, как должника, просрочившего платеж и угодившего в долговую яму: страдай, пока не отдашь весь долг с процентами и процентами на проценты!

В один из периодов просветления сознания Эрвин понял, где он находится, – в той самой палате медотсека, где он уже один раз валялся после драки с форфикуладонтами на болоте за жизнь свою и Иванова. Что ж, почему бы и нет? Сказано: все возвращается на круги своя. Не дурак говорил…

А где Кристи?

Наверное, он задал этот вопрос вслух, потому что плавающая перед глазами муть вдруг сгустилась и обернулась Каином.

– Жива она, жива, – пророкотал он подземным голосом, и Эрвин понял, что «веселая смерть» еще сопротивляется редеющим арьергардом. – Без сознания, бредит и стонет, но жива.

– Спасибо, – прошептал Эрвин.

– Кому – мне спасибо? – удивился Каин. – Я – что? Я ничего. Это тебе она должна сказать спасибо, это ведь ты рассказал, что надо колоть вам обоим от «веселой смерти»! И когда колоть, и по скольку – все ты. Ну а то, что препарат нашелся в холодильнике – случай. Просроченный, правда, препарат, но уж какой был. Тебе везет.

– Упущение, – через силу улыбнулся Эрвин. – Медик… тот, что с прической в виде мозга… халтурная работа…

– Достать бы его, – мрачно помечтал Каин.

– Ага, достань… А Шпуля?

Каин скрипнул зубами.

– Сидит взаперти. Сознался… Как ты рассказал, так все и было. Он тебя отвлек, а сам между тем подсунул тебе в коробку банку, которую ему дал этот… фельдшер. – К слову «фельдшер» Каин присовокупил несколько непечатных слов. – Я тебе не сказал, что Шпуля не деревенский, а городской, щипачом был, к братству прибился, когда с этапа дернул. Ему вытащить что-нибудь или, наоборот, подсунуть, как тебе перемножить два и два…

– Я догадался… Не убивай его, ладно?

– Его братство судить будет.

– Все равно… – Слова давались Эрвину все труднее. Перед глазами опять поплыла муть, и тупой гвоздь ожил и заворочался в затылке. – Замолви словечко… Тебя послушают… Малец сглупил… Дай ему шанс…

– Там видно будет, – и Каин ушел.

А Эрвин, выплыв из мути в следующий период просветления, не без удивления осознал, что помнит дословно весь разговор с Каином. Похоже, организм справился, и дело шло к выздоровлению. Это было даже удивительнее, чем тот неоспоримый факт, что его – Эрвина Канна! – смог надуть какой-то карманник. Хотя основная доза «веселой смерти» досталась все-таки океану…

Пусть он повеселится.

Глава 14

Педагогика Каина

– Кто еще ходил к этому… с наружными извилинами? – гремел Каин. – Кто говорил с этой сукой? Отвечать!

Все братство, кроме Шпули, было в сборе, включая вахтенных. Припекало солнце, океан глухо ворчал, шлепая волнами по Сковородке. Ползла стороной грозовая туча и тоже ворчала сердито. Эрвин выбрал себе место в тени ближайшей надстройки. Ходить он уже мог и стоять мог, но делать последнее предпочитал вблизи какой-нибудь опоры.

Братство недоумевало. Чего это пахан устроил сходку? И при чем тут фельдшер с идиотской прической?

– Ну… это… я ходил… – выдвинулся вперед бородатый тип с крупным облупленным носом. – Он мне пластырь с мазью дал. Нарыв у меня…

– Где?

– На заднице. – Бородатый угрюмо засопел. Остальные взгоготнули.

– Так… Кто еще?

– Я, – с видом висельника, получившего отказ на прошение о помиловании, признался белобрысый пилот. – Просил успокоительного.

– Зачем?

– Сплю плохо.

– До того болота перепугался, что до сих пор очухаться не можешь, кошмары снятся? Ладно… Шпуля, Белый и Корень. Трое. Может, еще кто-то есть? Советую не темнить, потом хуже будет, вы меня знаете…

Больше никто не признался. Каин в немногих словах обрисовал, что ждет того, кто вздумает работать на «этих гнид с материка», и речь его, скупая на метафоры, произвела впечатление даже на Эрвина. После чего сходка была распущена.

– Пошли, – сказал Эрвину Каин, когда последний из его людей скрылся с глаз.

– К Шпуле?

– Точно. Пора с ним поговорить.

Сказано было таким тоном, что даже не очень впечатлительный человек вздрогнул бы. Эрвин почти наверняка знал, что мальчишке ничего серьезного не грозит, в худшем случае – отправится на материк вместе с той частью прежней команды, что все еще тоскует взаперти. Зная это, Эрвин не стал вздрагивать. Каин изменил свое решение – в противном случае незачем было тащить несостоявшуюся жертву на разговор с несостоявшимся убийцей.

С наемником – иных вариантов не просматривалось. С купленным подонком, предавшим братство.

И все же мальчишка был еще жив, а о суде братства над ним Каин со времени его визита в медотсек больше ни разу не обмолвился.

Что и требовалось доказать.

Шпуля сидел на ящике в пустой подсобке, единственной мебелью в его распоряжении был этот самый ящик из-под инструмента, единственной посудой кроме ведра, исполнявшего функцию ночного горшка, – дочиста вылизанная пластиковая миска на полу, единственным источником света – маленькое зарешеченное окошко под самым потолком, а постелью служила груда ветоши. При виде Каина и Эрвина мальчишка напрягся совершенно как мелкий хищник, загнанный в угол. Шансов никаких, но может и броситься… Просто потому, что у хищника вбита в гены программа отнюдь не овцы.

– Сиди, – приказал Каин при первой попытке Шпули вскочить с ящика. Каин остался стоять, а позади него и чуть сбоку встал Эрвин, скрестив на груди руки и рассматривая мальчишку с холодным и чуть брезгливым любопытством. Шпуля только раз взглянул на него и стал смотреть на носки армейских ботинок Каина.

– Рассказывай.

– Прости, Каин, – убитым голосом проговорил мальчишка.

– Ты оглох?

– Что рассказывать-то? Ты же все знаешь…

– Что я знаю, не твоя забота. Начни с того, почему ты это сделал.

Мальчишка засопел, заерзал и сразу перестал походить на хищника.

– Ну, он… этот фельдшер… он Марвином назвался… шутил все со мной. Прикольно с ним было, тот еще перец… А потом и говорит: хочешь, мол, на материк? Я ему: чего я там не видал, на твоем материке, там на мне дела висят… А он мне: это, мол, дело поправимое, бывает, что старые грехи списываются за новые заслуги. Смеется еще так…

– Добрый дядька? – спросил Эрвин.

Мальчишка горестно вздохнул.

– Ты рассказывай, рассказывай, мы слушаем, – поощрил Каин.

– Сволочь он, – пробормотал Шпуля.

– Это не он сволочь, а я, – возразил Эрвин. – Должен был весело умереть, а вместо этого болезненно выжил. Ну вот зачем мне это надо было? Ни логики, ни удовольствия, одни только лишние страдания. Ведь правда сволочь, а?

Шпуля всхлипнул.

– Он не сказал, что кто-то помрет, – выдавил он. – Этот Марвин… он сказал, что надо нейтрализовать одного типа… назвал вот его… вот тебя… сказал, что без убийства. Сказал, что эта банка, если ее открыть, выпустит такую штуку, что человек сначала начнет вовсю смеяться, а потом сделается слабоумным… на какое-то время, пока, значит, вся эта дрянь из него не выйдет. Надолго, в общем… Зачем, говорит, убивать, когда есть эти… как их… деликатные способы решения проблем. Так и сказал…

Каин нехорошо усмехнулся.

– Точно, добрый дядя. А что еще он сказал?

– Ну, чтобы я сделал это по-тихому… Предупредил, что он… – последовал кивок в сторону Эрвина, – тертый тип и очень умный. Сказал, чтобы после всего я затаился на время и молчал. А он потом вернется и обо мне позаботится.

– Как именно? – холодно спросил Каин.

– На материк меня заберет, вот как! – тонким голосом выкрикнул Шпуля. – Амнистию мне выправит. Устроит куда-то там, в какое-то закрытое училище на казенный кошт. А не захочу в училище – просто денег даст и отпустит на все четыре…

Все было ясно Каину, а Эрвину и подавно. Сколько же их на свете, олухов, готовых клюнуть на обещанную лишь на словах награду! Ну кому нужен киллер после выполнения им работы, да еще киллер по случаю, непрофессиональный?

В лучшем для Шпули варианте он проделал бы работу бесплатно.

– Значит, этот самый Марвин обещал вернуться? – осведомился Каин.

– Сказал, что либо сам вернется, либо пришлет кого-нибудь.

– Пароль дал?

– Сказал, что пароля не надо, тот человек сам меня найдет…

– Найти-то, может, и найдет, – сказал Каин. – Вот только с какой целью? Подумал ты об этом?

Шпуля закивал.

– Подумал… потом уже…

– Понятно, – с презрением проговорил Каин. – Ты поверил веселому дяде и обманулся. Это твоя проблема. А я вот поверил тебе и тоже обманулся. Это моя проблема. А мои проблемы я решаю быстро.

– Прости, Каин! – жалобно вскрикнул Шпуля.

– Простить? Я-то, допустим, могу и простить. А братство? Оно что скажет?

– Прости… – Мальчишка смаргивал слезы.

– Предателю – медленная смерть, это закон. Правда, Эрвин не из братства, так что тебе может выпасть поблажка. Да и вряд ли кто-то из ребят захочет марать о тебя руки. Сбросят за борт, заведут движок, отгонят Сковородку на милю-другую и посмотрят в бинокуляр, что случится с тобой раньше – утонешь или попадешь на обед какой-нибудь твари…

Шпуля только всхлипывал.

– Может, ты попробуешь убедить меня, что достоин жить? – продолжил Каин после паузы. – Валяй, убеждай. Только покороче.

– Я не хотел… – выдавил из себя мальчишка.

– Попасться ты не хотел – в это я верю. А может быть, добрый дядя тебя загипнотизировал? Может, ты действовал под внушением и имеешь способ доказать это? Нет? Тогда вот. – Каин вытянул из-за пазухи веревку с уже вывязанным скользящим узлом. – Это тебе. Так будет легче. Решетка, ящик – все у тебя есть. Плюс пять минут. А больше я для тебя ничего не могу сделать.

Сделав знак Эрвину выйти, он вышел за ним сам. Щелкнул замок. Слышно было, как за тонкой переборкой рыдает Шпуля.

Каин сделал Эрвину знак молчать.

Рыдания прекратились. Стало слышно, как с противным дребезжанием металла о металл поехал по полу ящик, и Эрвин, уставший стоять без подпорки и облокотившийся наконец на поручень трапа, вспомнил, как волок за веревку по болоту почти такой же ящик, только побольше. И веревка тогда была, и ящик был, и порой подступало малодушное желание покончить раз и навсегда с нескончаемой этой мукой, а вот повеситься там было сложновато…

Оба молчали. Примерно на пятой минуте вновь загремел ящик, а переборка содрогнулась под хаотичными ударами – висящее в петле тело Шпули боролось за жизнь, споря с решением разума. Затем послышался звук падения тела на пол.

– Кислота? – спросил Эрвин.

Каин кивнул. Все было им учтено: и введенная через шприц капля кислоты, разъевшая волокна веревки, и высота подвеса, и высота ящика, и малая масса висельника. Шейные позвонки, конечно, уцелели, а что до остального – оклемается. Мальчишки вроде Шпули живучи, как сорняки.

Каин вошел внутрь. Эрвин не последовал за ним. «Повезло тебе, молись своему ангелу, – услышал он приглушенный голос Каина. – Просидишь три дня на хлебе и воде». Шпуля сипел и надрывно кашлял.

Эрвин хмыкнул и пошел прочь. Как ни крути, а все-таки было в Каине что-то от благородного разбойника. Пожалел мальчишку… Положим, предсказуемо пожалел, один лишь Шпуля этого не понял, потому что был перепуган до полусмерти, но не себе ли во вред пожалел?.. Приблизительный расчет тут же показал Эрвину, что для Каина риск лежит в допустимых границах. Само собой, Шпуля скоро все поймет, и непременно возникнет момент, когда он люто возненавидит пахана за этот жестокий спектакль по той простой причине, что мальцы напрочь не умеют винить себя, – и прежде чем до самых его печенок дойдет, что пахан спас ему жизнь, у Каина будет тайный враг. Понимает ли это Каин? Не факт. Настоящих благородных разбойников в природе не существует, а те, кто играет в них, склонны ослепляться собственным благородством…

Эрвин зашел в палату к Кристи – та вымученно улыбнулась ему. Ей досталось больше «веселой смерти», и ее выздоровление шло медленнее. Эрвин поболтал с ней на ничего не значащие темы.

– Опять ты меня спас, – сказала она, когда он уже собирался уходить.

– Если бы меня здесь не было, тебя не пришлось бы спасать, – возразил он.

– Если бы тебя не было со мной, меня сожрали бы еще на болоте. Может, на Гнилой мели, может, раньше. А может, Юст. Видишь, как все сложно завязано?

– Да, сложновато, – вежливо согласился Эрвин.

– Чересчур сложно для меня…

«И для меня», – подумал Эрвин. Он ушел, недовольный собой. Давно надо было отправить Кристи со Сковородки – куда угодно, только подальше от Хляби. На любую из планет, где можно смело ступать на камни, почву, дорожное покрытие, на что угодно без риска провалиться. Где нет ни Саргассова болота, ни Гнилой мели с ее одичавшими каннибалами, более опасными, чем болотное зверье, где общественная мораль позволяет быстро и безболезненно казнить преступника, если уж никак нельзя иначе, а не заставляет его умирать медленно и страшно. Где нет идиотской Сковородки, вечно дрейфующей в циклическом океанском течении…

Где не приходится рвать другим глотки, чтобы просто выжить.

Где жизнь как жизнь.

Самая обыкновенная. С достатком, двумя-тремя детьми, лужайкой перед загородным домиком, кошкой и собакой, цветами на подоконнике и желательно с любимым человеком.

На худой конец – с уважаемым.

Распрощался бы с Кристи навсегда – и жить стало бы куда проще. Никаких эмоций, никаких решений, идущих во вред, однозначный выбор наилучшего варианта действий в каждой ситуации, подчас самим же и созданной. Что, захотелось добавочной остроты ощущений?

Пожалуй, нет.

Тогда что? Любовь?

Точно нет. Нечто напоминающее это чувство владело Эрвином, когда он был симбионтом язычника и сам, по сути, язычником. Конечно, все дело было в сексе, а в чем же еще? Тогда он был прямо волшебный, но потом-то – обыкновенный! Умеренно насладился, отдышался и подумал: а зачем, черт побери, мне все это было надо?.. Любовь, несомненно, функция физиологии, и очень хорошо, что она угасла. Зависимость поступков от чувств попросту унизительна для мыслящего существа. Пусть хоть все человечество на всех обитаемых планетах Галактики повлюбляется и начнет творить глупости – обыкновенным людям это можно, они ведь не очень-то мыслящие…

Выходит, Эрвину Канну нельзя то, что можно другим?

Так и выходит. Что-то имеешь – что-то отдай взамен. Элементарная диалектика.

Каин торчал в ходовой рубке мрачнее тучи.

– Проблемы? – спросил, заглянув к нему, Эрвин.

– Не знаю…

– Бывает, – кивнул Эрвин. – Ты интуитивист?

– Чего?

– Я просчитываю будущее, а ты, похоже, его чувствуешь. Кстати, можно мне войти?

– Входи. – Каину не сиделось на месте, он монотонно, как маятник, слонялся из угла в угол. Эрвин, напротив, первым делом сел на вертящийся стул.

– Я знавал двух-трех хороших интуитивистов, – сказал он. – Один из них был просто феномен, он оказывался прав примерно в девяти случаях из десяти. Я все-таки предпочитаю расчет.

– А что с ним стало, с твоим феноменом?

– Он был моим инструктором по пилотированию буксира в Астероидной системе. Учил меня полагаться на приборы, а сам больше полагался на свое чутье. Один из десятых случаев убил его. Просто ошибка пилотирования.

– Ну и что?

– Человек – я имею в виду массового человека – очень сложный и очень скверный прибор. Ни калибровки, ни метрологической поверки. Ему подчас мерещится то, чего нет.

– Ну и что с того, спрашиваю?

– Прости, если что не так, – сказал Эрвин. – Просто хотел бы знать, что мерещится тебе.

– А не послать ли тебя куда подальше?

– Если хочется – пошли, и я пойду… Но ведь тебе не хочется. Хотелось бы – уже послал бы.

Каин хмыкнул.

– Точно. Ты прав… Ну вот почему ты все время прав, а? Может, еще скажешь, о чем я сейчас думаю?

– Хм, потруднее вопроса у тебя не найдется?

– А этот что – легкий?!

– Элементарный. Ты думаешь о том, одного ли Шпулю успел охмурить Марвин и нет ли среди твоих орлов еще кого-нибудь, кто уже работает на личную спецслужбу президента. Оттого ты и злишься, что привык доверять своим людям. Каждого из них ты проверял в деле и воспитывал в определенном духе, а теперь – слабина и трещина. Может, еще и не одна.

– Они – братство! – рявкнул Каин.

– Были братством, пока жили по-волчьи. Теперь все иначе. До тебя это еще не дошло?

Каин произнес краткое ругательство, зато вложил в него всю душу.

Эрвин молчал с самым безмятежным видом.

Пауза затянулась.

– Ну и черт с тобой, – сказал наконец Каин. – Ладно, ты прав. Не всем тут нравится. Скучно. Размеренно. То вахта, то безделье. Полно механизмов и приборов всяких, а из моих ребят каждый второй не умеет читать.

– Я не обещал снабжать их букварями.

– Заткнись. Тут даже не в грамоте дело. Мои парни привыкли работать ради добычи, а не за жалованье. Мне не нравится то, что с ними происходит. В хорошенькое дельце ты нас ввязал!..

– Ты ведь согласился добровольно.

– Еще раз напомнишь об этом – в рыло дам… Можешь вычислить, кто из моих людей – иуда?

– Нет.

– А понять, есть ли он вообще?

– Тоже пока нет.

– Хоть посоветуй, что делать!

– Не дергайся, – сказал Эрвин. – Риск лично для тебя невелик. Мишенью для атаки был только я. Прая не слишком интересует, кто распоряжается на Сковородке, главное, что она по-прежнему выполняет свою функцию. В противном случае он приказал бы убить всех. Это осуществимо.

– Химическая атака?

– Или психо-химическая. Дружно сойдем с ума и попрыгаем за борт. Или бактериологическая. Могу набросать с полдесятка вариантов, при которых риск потери терминала минимален. Но повторяю: ничего этого не произойдет, если ты поведешь себя правильно.

– То есть?

– Они могут потребовать моей выдачи.

Каин поднял бровь:

– То есть если я тебя выдам, то смогу спать спокойно?

Как он ни скрывал свои эмоции, было абсолютно ясно: эта мысль уже приходила в его голову и вызвала там нешуточную борьбу. Но теперь – пусть. Теперь уже можно.

– Наоборот, – спокойно сказал Эрвин. – С кем-нибудь другим так и вышло бы, но не с Праем. Всякое сотрудничество, если только речь не идет о подлинной дружбе, случающейся, надо сказать, довольно редко, строится на балансе интересов и системе взаимного сдерживания. Одна твоя уступка – и в глазах Прая система утратит взаимность. Я его хорошо знаю. Кто раз прогнулся, того он додавит, а потом растопчет – если только это не чрезвычайно полезный ему человек. Бесполезный только хрустнет. Чем ты можешь быть ему полезен?

Каин потер подбородок. Крякнул.

– А знаешь, ведь ничем, пожалуй…

– Не прибедняйся, – сказал Эрвин. – Кое-что и ты можешь. Например, худо-бедно обеспечить безопасность терминала… взамен того бардака, какой здесь творился при прежнем капитане. Если бы не тот бардак, вряд ли мы взяли бы Сковородку без потерь. Как долго ты сможешь обеспечивать тут порядок – отдельный вопрос. Думаю, не очень долго.

– Мои люди не привыкли служить, – буркнул Каин.

– В том-то и дело. Но ты еще подумай: вдруг ты ценен для Прая чем-нибудь еще? Мне что-то ничего не приходит в голову.

– Думаешь, мне придет?.. Э, погоди! С тобой ничего не поймешь. Выдавать тебя этим свиньям мне не резон, тут все ясно. Да и не хочется, если честно. Ладно. Не стану. А что дальше?

– Вероятнее всего – ничего. Риск есть – не запредельный, мягко говоря. При прежней жизни ты рисковал гораздо сильнее. Статус у тебя пока полулегальный, но дай срок – все тебе будет. Живи и не глупи, стриги купоны, прибудут шлюхи – попытайся проверить каждую на лояльность и вообще не расслабляйся, а днище Сковородки на всякий случай заминируй…

Каин бешено выругался. Вскочил и стал страшен.

– «Заминируй»? – заорал он. – Да я давно уже его заминировал! Думаешь, Каин совсем дурак? Думаешь, он не понимает, в какую ловушку загнал и себя, и братство?!

– В сладкую, – улыбнулся Эрвин. – А братства уже почти нет. Еще немного – и совсем не будет. Останется просто персонал плавучего терминала на хорошем жалованье и под твоим руководством. Но прости, разве твои люди не хотели спокойной сытой жизни? Что не так?

– Все не так! – заревел Каин. – Это не та жизнь!!!

– А не та, так смени ее.

Каин только и ждал этих небрежно сказанных слов. Он сел и вонзил в Эрвина прямой, как спица, взгляд.

– Когда? – выдохнул он.

– Что – когда?

– Брось прикидываться. Мы пощипали Рупертвилль, снялись с Гнилой мели и взяли Сковородку. Понесли потери, но взяли добычу. Что дальше? Здесь мы не останемся. На Хляби нам настоящей жизни не дадут и вообще становится тесно. Ты с нами?

– Зачем я тебе?

– А ты не догадываешься?

– Я хочу, чтобы ты сам это сказал.

Каин помедлил. Подвигал желваками на скулах и успокоился.

– А и скажу, – проговорил он. – Мы были береговым братством, одним из многих. Не хуже других. Нападали на ротозеев, брали добычу, собирали дань, уходили от погони, теряли людей, отсиживались в норах, ну и все в таком духе. Можно вернуться к тому, что было, но мало кто этого захочет. Люди увидели другую жизнь, а только не для них она. Вернуться на берег болота – тоже не захотят. Братству нужна перспектива, а ее нет. Вот разве что ты ее дашь… Дашь ведь?

– Все твои люди желают этого?

– Большинство!

– Ну, если так, – сказал Эрвин, твердо глядя Каину в глаза, – тогда только одна поправка. Не я с вами. Вы со мной.

– Вот как? – Глаза Каина сузились. Если минуту назад он меньше всего смахивал на уголовного авторитета, то сейчас личина романтического разбойника сменилась безжалостным прищуром.

– Так и не иначе. – Эрвин сменил тон. Теперь он говорил тихо и как бы небрежно, но знал, что каждое слово гвоздем вбивается в голову Каина. – Прости, иначе я не согласен. Не потому, что мне хочется лидерства, а потому, что я хорошо считаю. Только поэтому. Боюсь, ты не станешь следовать моим решениям, если они покажутся тебе безумными, и это будет конец. А безумные решения я тебе обещаю. Эрго: роль твоего советника мне не подходит, и я не подхожу тебе в этой роли. Только ты этого еще не понял.

– Ты хочешь драться со мной на ножах до смертельного исхода? – осведомился Каин.

– А без этого братство меня не признает? – осклабился Эрвин. – Как же, наслышан. Порядочки… Нет, драться с тобой я не стану. Поищи другой выход или откажись от меня. Тоже ведь вариант.

– Если откажусь, мы расстанемся?

– Точно. Надеюсь, по-хорошему.

Каин долго морщил лоб.

– Драться все равно придется, – сказал он наконец. – Отпустить тебя? Нет, не хочу. Будем драться.

– Ты мне поддашься?

– Может, еще задом к тебе повернуться и расслабиться? Здесь нищих нет, милостыню не подают. Постараюсь не убить тебя – если получится. Это все, что могу обещать.

– Тогда и начинать не стоит.

– Тебе решать. – Каин вынул нож и с небрежной ловкостью поиграл им. – Я тоже кое-что понимаю. Ты, конечно, много чего умеешь, а с братством сумеешь еще больше. Само собой, если тебе не свернут шею на первых порах… Так что я тебе нужен не меньше, чем ты мне, и Барсук тебе нужен, и остальные, и даже Шпуля… А нужны мы тебе – так приди и возьми нас. Если сможешь. А не сможешь – ну… вылечим.

– Спасибо, – иронически проговорил Эрвин. – Тронут.

– Между прочим… Никаких штучек. Честный бой. Мои ребята присмотрят за этим; если что – пойдешь рыбам на корм. Только нож, руки и ноги.

– И голова…

– Голова хороша, чтобы всадить нож в глаз. Впрочем, как знаешь… Сколько времени тебе надо, чтобы оклематься?

Эрвин прислушался к ощущениям в организме.

– Дня три, думаю.

– Даю пять. Но все равно шансов у тебя нет. – В голосе Каина явственно прозвучала нотка сожаления. – Не передумаешь?

– Вряд ли.

– И я вряд ли. Эх, жаль мне тебя, парень…

Глава 15

Поединок

Шансы? Какие шансы может иметь против умелого бойца тот, кто полжизни просидел в уютном кресле? Ни малейших, тут Каин был абсолютно прав. К чему тешить себя иллюзиями? Пустое это занятие. Даже хуже – сугубо вредное. На бичах драться приходилось, на пиках тоже, а вот на ножах не довелось ни разу. Навыки выживания в болоте здесь вряд ли помогут. Какой отсюда следует вывод?

Укреплять здоровье. Не для того чтобы победить, а чтобы ножевая рана не довершила то, с чем не справилась «веселая смерть». Или вовсе уклониться от поединка… Но это означало именно то, о чем он прямо сказал Каину: в самый неподходящий момент братство откажется быть послушным инструментом в руках неизвестно кого, причем с самыми печальными последствиями для всех.

Как внушить людям, в чем их польза? Сами они этого нипочем не увидят, а речей слушать не станут. Значит, все-таки придется драться – с заранее известным результатом.

Глупо.

Но только с одной стороны.

А с другой – на какой авторитет в братстве может рассчитывать тот, кого братство не видело в бою? Побоище на Гнилой мели не в счет – там Эрвин лишь защищал себя, не убив ни одного противника. Как ни называй головорезов – хоть братством, хоть бандой, – а придется жить по их законам.

Целыми днями Эрвин только и делал, что на виду у всех упражнялся с ножом в выпадах и защите. В первый день он быстро уставал и подолгу отдыхал, обливаясь потом и ловя боковым зрением глумливые ухмылки, но потом дело пошло легче. Организм переборол интоксикацию. Кристи тоже шла на поправку, она уже вставала с койки, не покидая, впрочем, пределов медблока. Эрвин не стал спрашивать, откуда ей стало известно о предстоящем поединке, – ясно, что от Каина.

– Тебе обязательно надо драться с ним? – с тревогой спросила она.

– Вот именно.

– Зачем?

– Просто надо. Поверь. Это Каин просил тебя отговорить меня от этого намерения?

– Не то чтобы просил, но… у меня сложилось такое впечатление. По-моему, он совсем не хочет драться с тобой.

– Положим, я с ним тоже не хочу…

– Так в чем же дело?

– В обстоятельствах, – сухо объяснил Эрвин. – Они сложились именно так, а не иначе.

– Они сложились без тебя? По-моему, ты сам обожаешь их складывать. А теперь они вот взяли и сами собой сложились – и ты не смог этому помешать?.. Вычислитель!

– Я не всесилен.

– А по-моему, ты что-то затеял. Что-то опасное.

– Какая догадливость!

– Не язви, пожалуйста! Ты понял, о чем я говорю. Драка с Каином нужна тебе не просто так. И не в ней опасность.

– Ну да, ну да… Получу нож в печень – очень мне будет безопасно…

– Дурак!

Кристи отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы. Для Эрвина это было лучшим завершением беседы. В конце концов, решили ведь уже разбежаться, поговорили и пришли к выводу, что иначе не выходит. Откуда эта тревога за бывшего любовника и где вообще у этих женщин логика? Медленно же до них доходит, что раз кончено дело, то кончено, а навсегда – это именно навсегда, а не на время…

Но оказалось, что беседа не окончилась, а всего лишь превратилась в диод с односторонней проводимостью. Невесело смеясь, Кристи принялась расчесывать перед зеркалом волосы.

– Нет, прости, ты умный, – сказала она с отвращением. – Это я дура. Размечталась… Старуха уже почти, вон сколько седых волос, а еще на что-то надеялась… Ну дура и есть. А тебе даже молодая и горячая не нужна, тебе вообще не нужна женщина так, как она нужна мужчине. Тебе математика милее, без нее ты никто, а с нею – величина. Ничего не скажешь, у тебя нормально получается, и нимб тебе не давит. По-моему, ты его даже не замечаешь, а все равно люди для тебя – только инструменты. Вот и Каин с его бандитами попал в твой инструментальный ящик. Я знаю, для чего он тебе нужен: чтобы через него командовать его бандой убийц. Так тебе проще. Есть инструменты сложные и не очень, удобные и неудобные, долговечные и ломкие, инструменты для одних работ и для других, есть инструменты умные, управляющие тупыми, а знаешь, что их роднит? Они не догадываются, что все они твои инструменты. Одна я это поняла, да и то не сразу…

«По-моему, я этого и не скрывал», – подумал Эрвин, прежде чем выйти прочь. В чем-то Кристи была права, но ее правда отдавала лютой банальщиной, как все прописные истины, проповеди и правила хорошего тона. Нужен ей крутой мужик, и притом романтический герой – взяла бы да и вылепила его из Каина, продолжительная дрессировка творит чудеса…

Вся штука в том, что не нужны ей никакие романтические герои, а нужен штампованный обыватель, скромный, но надежный добытчик, а если повезет, то еще и влюбленный олух. Старая, как мир, песня.

В этот день и в следующий Эрвина видели в самых разных уголках Сковородки. Казалось, он слоняется без дела, не находя себе места. Ну еще бы! Все было понятно видавшим виды бойцам Каина: кандидат в вожаки нервничает и дергается почем зря, заранее обрекая себя на бесславное поражение. Вероятно, Каин лишь намеком дал понять своим «орлам», какое зрелище им предстоит увидеть, но намек был прекрасно понят. Каин страховал себя от случайностей: если с ним случится что-нибудь до поединка, противнику тоже не жить.

Жизнь на Сковородке текла своим чередом. Океан катил мелкую зыбь. С материка пришла баржа, выгрузила несколько контейнеров и отбыла восвояси. Слепило солнце, сверкал осточертевший океан. Арестанты лениво занимались приборкой, их конвойный сидел в тени на ступени трапа и меланхолично жевал сухпаек, чтобы не уснуть. Благолепие и скука.

– Эй, умник! Притормози-ка!..

К бредущему из столовой Эрвину, переваливаясь, как бочка, которую кантуют, прямиком через посадочную площадку двигался Барсук.

– Слушаю.

– Это… правду ребята говорят, что с Каином драться будешь?

– А что?

– Брось. Дурная затея.

– Каин тебя послал меня уговаривать? – прищурился Эрвин. – Труса празднует?

– Тьфу ты! – обиделся Барсук. – Совсем тупой, что ли? Каин таких, как ты, на завтрак десяток съест. Ну валяй, делай как знаешь, мое дело предупредить…

– А раз дело уже сделано, то чего ты торчишь у меня на дороге?

Барсук насупился.

– Другой бы ценил, – хрипатым басом сказал он. – А ты странный. Нет, парни тебя уважают, что есть, то есть, и котелок у тебя, как видно, здорово варит, но ты не наш. Столичная штучка. Гляди не ошибись…

– Погоди-ка… – Эрвин вынул из кармана прихваченную из столовой блестящую чайную ложечку. Взяв ее кончиками большого и указательного пальцев, покачал, как маятник. – Смотри сюда и расслабься. Это поможет успокоиться. Нет никакого повода нервничать, просто скажи себе: мне тепло и уютно, мною овладевает нега, я становлюсь спокойнее… спокойнее… опасности нет, можешь закрыть глаза… твои веки тяжелеют… с твоих мышц стекает все напряжение… теплая волна баюкает тебя… ты снова в детстве… тебе хочется лечь на палубу и задрать ноги кверху…

– Ну? – глупо моргая, спросил Барсук. – И чего?

– Ничего. – Скрывая разочарование, Эрвин спрятал ложечку в карман. – Главное, не нервничай. И Каину скажи, чтобы не дрожал, авось до смерти не убью.

Барсук только буркнул что-то невразумительное, потом понял последнюю фразу как шутку, заржал и косолапо отошел. Вряд ли он когда-нибудь слыхал о гипнозе, а значит, и не знал, чему сопротивляться. Однако все равно не вышло… Сказать по правде, Эрвин не особо надеялся на свои давние и весьма дилетантские попытки освоить гипноз. Без малого десять лет прошло без упражнений в этом искусстве, да и в те времена он мог загипнотизировать в лучшем случае каждого третьего, хотя очень старался. Не тот тип психики, тут уж ничего не поделаешь. Окажись вдруг Каин гипнабельным (что вряд ли), у него заведомо не будет подходящего настроя, так что все равно ничего не получится. Да еще не факт, что Каин при его образе жизни вообще умеет расслабляться! Это не каждому дано.

Через три дня был выпущен Шпуля. В отличие от Эрвина, намозолившего всем глаза, мальчишка чурался людей и таился по углам. Белобрысый пилот по кличке Белый, впрочем, уверял, что видел Эрвина и Шпулю беседующими в укромном уголке, но даже сам не придал этому значения, поскольку видел также, как по окончании беседы Шпуля опрометью кинулся бежать, выкрикивая сквозь слезы нехорошие слова в адрес Эрвина. В том, что мальчишка получил от Каина по заслугам да еще легко отделался, не сомневался никто, а что обижается теперь на всех подряд – так и на здоровье! Ума, значит, не нажил.

В тот же день Каин остановил Эрвина, слонявшегося по своему обыкновению взад и вперед по Сковородке.

– Как самочувствие?

– Что? А, нормально.

– Оклемался, значит.

– Как будто да.

– Не передумал?

– С чего бы?

– Тогда завтра на рассвете.

– Почему так рано? – недовольно скривился Эрвин. – Я поспать люблю. Может, после завтрака?

– Как скажешь, – пожал плечами Каин. Помолчал и добавил с угрозой: – Учти, если меня завтра прохватит понос или еще что-нибудь в этом роде… смотри не пожалей. Деремся честно.

– Тогда заставь кого-нибудь пробовать то, что ты ешь, – фыркнул Эрвин. – Учреди штатную должность отведывателя блюд. А то вдруг тебя прослабит на нервной почве, а я тут при чем?

– Это ты мне говоришь – нехорошо улыбнулся Каин. – Меня – на нервной почве?

– Ну не меня же. Кстати… надеюсь, твои ребята не станут вмешиваться? Бить в спину, пускать солнечные зайчики в глаза и так далее?

– Будь спокоен.

На том и разошлись. День прошел обыкновенно. Ночью один из вахтенных как будто видел тень, мелькнувшую возле рубки связи в скудном свете голубой луны и немедленно пропавшую в черноте за рубкой, но так как никакой реакции на грозный окрик не последовало, посторонних звуков не слышалось, а дверь в рубке оказалась запертой, вахтенный решил не поднимать тревоги. К концу ночной вахты еще и не такое может померещиться.

На рассвете с зависшего на орбите «Стремительного» пришел тяжелый челнок – грузно опустился на антиграве, почти не задействовав маршевые двигатели, и занял половину посадочной площадки. Сковородка дрогнула и, казалось, чуть-чуть просела под его тяжестью.

– Ну и здоровый же сундук… – глядя в иллюминатор, пробормотала Кристи.

– В самый раз, – безразлично отозвался Эрвин. – Контейнеры он повезет тоже не маленькие, в каждом по сотне малых антигравов.

– Откуда тебе известно, что в них?

– Знаю.

Кристи промолчала, но по ее лицу можно было прочесть без переводчика: «Ну конечно! Ты у нас все знаешь! Видеть не видел, слышать не слышал, а все равно знаешь, потому что вычислил! Куда нам до тебя, простым смертным…»

Она бы и дальше молчала, если бы Эрвин не произнес:

– Гигантизм – не просто порок. Он очень многое говорит о человеке, который к нему склонен.

– Ты о чем? – не выдержала Кристи.

– О гигантизме, – улыбнулся Эрвин. – Обо всех этих циклопических сооружениях: гигантских гробницах, колоссальных статуях, титанических кораблях…

– Сковородка тоже считается?

– Глупости. Сковородка – мелочь. Этот челнок – тем более. Ты когда-нибудь слыхала о планете Капля?

– Не помню.

– Это давняя история. Был такой космогонический феномен: планета, почти насквозь состоящая из воды. Как назло, она находилась вблизи выходов нескольких стационарных нуль-каналов. Удобная перевалочная база. Естественно, на нее претендовали и Земная федерация, и Лига, и Уния. Получилось довольно смешно: они попытались проложить государственные границы по поверхности жидкой планеты с зональным вращением… Земная федерация построила там такой плавучий терминал, что Сковородка перед ним все равно что блоха перед слоном. Глупцы еще и теперь восхищаются и вздыхают: было же, мол, время титанов!..

– И что?

– Да в общем-то как всегда у людей: дошло до конфликта и драки. Терпя неудачи в войне, Лига прихлопнула всю планету туннельной бомбой. Ни себе, ни людям. Официальная версия, впрочем, иная… но неважно. Никто теперь не знает, где обретается Капля, – то ли была выброшена невесть куда, то ли так и осталась в гиперпространстве. Вместе с гигантским плавучим терминалом, набитым людьми. Вот и вся история.

– Не поняла: о чем ты?

– О том, что колоссальные сооружения трудно строить и легко разрушать, – заявил Эрвин. – Это общий закон и известная банальность.

– Ты только это и хотел сказать?

– Не совсем. Возможно, я смогу найти небанальное решение.

– Кто о чем… – Кристи вздохнула. – Лучше бы ты придумал, как избежать драки с Каином. Правда, найди небанальное решение, а?

– Попробую. Если ты просишь…

– Отстань! Что тебе до моих просьб! Вычислитель!.. Нет, ну какая же я дура! Прошу его поберечь себя, а он все уже вычислил, и все будет именно так, как он вычислил, а не иначе… Разве нет?

– Надеюсь, что да.

– Ах, ты только надеешься, а не уверен?..

Бесполезно спорить с женщиной, на которую нашло. Эрвин сменил тему, предложив Кристи перебраться из медблока в капитанскую каюту, и молча ждал, пока она переоденется. И только перед выходом напомнил:

– Для аутистки ты слишком разговорчива.

Кристи вспыхнула:

– Ах, прости! Я и позабыла, что всем на свете обязана твоей изобретательности!

Положим, ничего она не забыла, но Эрвин предпочел не вдаваться в эту тему. Ясно ведь, что обзовет хвастуном и бестактным человеком, назойливо попрекающим благодеянием. Раздраженные женщины настолько предсказуемы, что тут и считать ничего не надо. Мужчины в большинстве, впрочем, тоже…

Следовало отдать Кристи должное: на всем протяжении пути от медблока до капитанской каюты она старательно изображала аутистку, причем отравленную. О том, чего это ей стоило, знал только Эрвин.

Пять минут спустя в дверь грубо постучал Барсук.

– Каин спрашивает – сейчас или позже?

Эрвин мельком взглянул на настенные часы, затем посмотрел в иллюминатор и почему-то заинтересовался погрузчиком, маневрирующим возле челнока с последним контейнером в суставчатых лапах.

– Сейчас.

Барсук исчез, а Кристи со страхом уставилась на Эрвина, сразу позабыв всю свою язвительность.

– Ты все-таки пойдешь? – спросила она почти жалобно.

Эрвин кивнул: надо, мол.

– Будь осторожнее…

– А ты будь наготове.

– Что?..

– Ты спрашиваешь: в каком смысле тебе быть наготове? Вот в каком: собери вещи, мои и свои. Прямо сейчас. Много времени тебе для этого не понадобится. Найди какую-нибудь сумку, рюкзак, в крайнем случае коробку и сложи вещи туда. Лишнее не бери, только самое необходимое. И будь готова ко всему. Понятно?

– Нет.

– Понимания не требуется. Просто сделай, как я прошу.

Он вышел, прежде чем Кристи догадалась, как уязвить его побольнее, или начала приставать с расспросами, зачем это им надо собираться, куда и почему так спешно. Он знал: сначала она рассердится, потом растеряется, но в конце концов сделает как надо. Болото научило ее верить спутнику, а лучшего учителя, чем Саргассово болото, на Хляби нет.

Каин ждал на посадочной площадке. Как ни велик был челнок со «Стремительного», для поединка осталось предостаточно места. Человек, управлявший погрузчиком, сгрузил подцепленный было контейнер на прежнее место, отогнал погрузчик и бегом присоединился к толпящимся за спиной Каина зрителям. Из широченного грузового люка челнока выглядывали двое любопытных и даже не поторапливали с погрузкой – как видно, им еще не доводилось видеть столь острое развлечение на скучной Сковородке.

– Выбирай. – Каин протянул Эрвину два ножа, по-джентльменски держа их за лезвия.

– Этот. – Эрвин взял нож. Клинок был обоюдоострым, не слишком длинным и с удобной рукоятью. Впрочем, какая разница?..

– Надеюсь, тебя не придется обыскивать? – хмуро спросил Каин, похоже, озадаченный бесстрастием Эрвина, и быстро оглядел его с головы до пят.

– А тебя?

– Помни, что я сказал насчет нечестной игры.

– Я пока не склеротик. Начали?

– Не спеши на тот свет. Начнем, когда я скажу. Эй, дайте место!

Зрители отхлынули. Некоторые полезли на надстройки. Шпули нигде не было видно, и это было хорошо. А еще лучше было то, что Каин, по-видимому, не придавал исчезновению мальчишки большого значения.

Припекало. Под солнечными лучами сверкал и плавился океан. Ни одного облачного клочка не слонялось по небу. Медленно двинувшись по кругу, Эрвин остановился, когда его тень легла прямо перед ним. Теперь солнце било его противнику прямо в глаза. Каин презрительно усмехнулся, показывая, что презирает такие уловки. Эрвин замер, уподобившись статуе. Он твердо решил не нападать первым.

Кажется, точно такое же решение принял и Каин. Несколько нестерпимо долгих минут противники стояли молча, буравя друг друга глазами и не двигаясь с места. Затем Каин крикнул: «Начали!» – и шагнул вперед.

Он шагнул, и перед глазами Эрвина заплясала сталь. Каин вертел нож играючи, глядя не на него, а в глаза противнику, сверкающая сталь мелькала повсюду, и не было, казалось, ни единой бреши в эффектной защите. Каин еще не нападал, он только защищался, но и чистой защитой он теснил противника. Еще шаг – и Эрвин попятился. Зрители одобрительно загоготали. Еще шаг назад, еще… Перехватить бы руку с ножом, ударить локтем в челюсть… Нет, бесполезно, нож прямо порхает. Эрвин медленно отступал, не делая заранее обреченных на неудачу попыток напасть. Кружить означало подставить свои глаза солнцу, но и бесконечно пятиться было невозможно: Сковородка не степь без конца и края, Каин не успеет устать. Вон как непринужденно работает, и где его только учили ножевому бою? Без сомнения, тот, кто учил его защите, обучил и нападению…

Отступив почти до края площадки, Эрвин все же начал кружить. Отскочил – сместился, отскочил – сместился. Братство улюлюкало. Сейчас этот умник получит предметный урок и навсегда излечится от наглости, если Каин будет настолько добр, чтобы оставить ему жизнь. Рулить братством ему захотелось, ну надо же такое придумать! Чужаку! Пришлому хмырю с непомерными амбициями, который и в братство-то был взят со своей ненормальной бабой только по милости Каина!

Солнце ударило в глаза. Эрвин продолжал кружить до тех пор, пока его тень вновь не легла перед ним, но теперь он мог вновь понемногу отступать к краю площадки. Зрителям было ясно, что он просто тянет время, надеясь на какое-нибудь чудо, и Каин понимал это, но ни они, ни он даже не догадывались, насколько близко подошли к истине. С одной лишь поправкой: никогда не следует рассчитывать на чудо, чудес не бывает. То, что простакам кажется чудом, подчас есть результат чьей-то незаметной работы.

Эрвин попробовал обманное движение. Бесполезно: Каин был начеку и мгновенно отреагировал. Хуже того, он мог достать Эрвина ножом, в то время как нож Эрвина встретил пустое место. Это понял Эрвин; поняли и зрители, судя по донесшимся с их стороны смешкам. Что ж, этого следовало ожидать: Каин не просто умел играть с ножом, он в самом деле оказался мастером ножевого боя. Дилетанту не сравниться с мастером. Ему, дилетанту, следовало бы понять, что сейчас самое время бросать нож на облезлый палубный настил и просить пощады!

И Каин очень скоро начнет спрашивать себя: почему дилетант не делает этого? Из гордости? Вряд ли: бывший советник президента, несомненно, властолюбец, но уж точно не гордец…

Тогда почему?

Глава 16

Прощай, Хлябь!

«Не смотри», – сказала себе Кристи и стала смотреть. Она не хотела, чтобы ее видел Эрвин. Он и не видел: очевидным образом он был слишком занят, чтобы глядеть по сторонам. Дел у Эрвина хватало, хотя внешне его занятость проявлялась только в одном: он медленно отступал перед пляшущей в руке Каина сталью. Он даже не пытался отмахиваться своим ножом. Зачем ему все это?.. Ведь Каин его изувечит… Кристи спрашивала себя и не получала ответа. Но Эрвину было зачем-то нужно это представление, он и теперь все просчитал, глупо сомневаться в этом, иначе просто не может быть…

Ну вот пожалуйста: над ним уже глумятся! О, какие мерзкие рожи у этих так называемых братьев! Они гогочут, убежденные в победе своего вожака, а Эрвин все отступает и отступает. Скоро некуда будет отступать, там фальшборт, а за ним океан… Понятно, чего хочет Каин: сбросить Эрвина в воду на всеобщую потеху, а потом выловить и снисходительно простить. Кажется, будто Эрвин подыгрывает Каину… интересно, зачем? Может, он надеется подловить Каина на какой-нибудь ошибке? Наверное, это напрасная надежда и, наверное, Эрвин это понимает… а Каин, конечно же, в этом просто уверен… Но ведь не может того быть, чтобы Вычислитель играл не по своим, а по чужим правилам!..

Почему он велел собрать вещи?

Кристи уже сделала это. В капитанской барахолке она нашла небольшой чемодан, куда с легкостью уместилось все имущество – да и много ли имущества у людей, выбравшихся из болота? Кристи не устояла перед искушением присвоить кое-что из капитанского гардероба и косметических средств, утешив себя мыслью, что мелкое мародерство простительно в сложной ситуации и вообще с волками жить – по-волчьи выть. Она даже успела немного позлиться на себя за то, что рабски выполняет чужие приказания. Но Эрвин знает, что делать…

Если только он не съехал с катушек от бесконечных расчетов! Способен ли он бодрствовать, не занимая свой ум никакими расчетами? Нет, наверное, он считает даже во сне… С таким талантом, как у него, далеко ли до шизофрении?

Зрители взревели: перестав кружить, Эрвин наконец-то сделал выпад. Каин легко уклонился, а на предплечье Эрвина остался порез. Эрвин как будто не заметил его. Еще выпад – и еще порез. Теперь Эрвин уже не отступал и не кружил, он шел прямо на Каина, и Кристи, содрогнувшись, ясно увидела его бесстрастное лицо и остановившийся взгляд. Эрвин не собирался проигрывать под издевательский хохот «братьев» – он был согласен на смертельную ничью! Исполосованным, истекающим кровью, может быть, получившим смертельный удар – все-таки вонзить лезвие в сердце противника. Как смертельно раненный зверь, тянущийся зубами к горлу убийцы… Что же он делает?! Ведь Каин тоже не простак, сейчас он перестанет играть с неумелым противником и поведет бой всерьез…

Выпад! Кристи не разглядела, задет ли Эрвин, но он поймал на захват руку Каина. Под вой болельщиков противники повалились на палубный настил, и Кристи неуместно подумала, что настил сейчас, должно быть, раскален солнцем и Сковородка оправдывает свое название. Два катающихся противника – две жарящиеся без масла сосиски, переворачиваемые невидимым кулинаром…

Она не слышала и не могла слышать тех слов, что рычали сейчас друг другу в лицо противники; не слышали их и зрители. Слова вырывались из глоток вместе с тяжелым дыханием, каждый перехватил руку другого, и мускулы обоих вздулись до предела. Теперь исход поединка решался не умением, а только силой мышц. Пожалуй, Эрвин был равен по силе Каину, но слишком уж недавно были у него болото и «веселая смерть». Зато Каин целый месяц обрастал непривычным для себя жирком, и реже, гораздо реже приходилось Каину в его разбойной жизни напрягать через «не могу» все резервы организма, чтобы выжить. Все до самого дна.

Равный бой. Равные силы. Равное желание одержать верх. Равная боль в мышцах рук. А как насчет умения терпеть?

– Не устал? – сипя сквозь зубы, подначивал Эрвин.

Вместо ответа Каин предпринимал очередное бешеное усилие, ему удавалось приблизить свой нож к лицу Эрвина, но Эрвин мало-помалу отыгрывал потерянные сантиметры. Он уже не пытался, как вначале, пнуть противника коленом в пах или ударить локтем в носовой хрящ, и Каин тоже оставил аналогичные неэффективные попытки. Каждый старался извернуться, чтобы оказаться сверху противника, и порой это получалось.

С обоих градом тек пот.

– Не устал, а?

Молниеносным рывком Каин вывернулся из-под Эрвина, показав, что ничуть не устал, и оказался сверху. Давление на мышцы Эрвина возросло.

– Брось это дело, – сопя, выдохнул Каин. – Не зли меня…

– Сам брось, – шипел Эрвин, тщетно пытаясь отдалить от своего горла острие ножа. – Занялся бы лучше погрузкой…

– Чего – погрузкой?

– Золота… В челнок… Нас гонят отсюда… Поганой метлой. Лучше не ждать метлы…

Пока до Каина дошел смысл сказанного, Эрвин потерял несколько сантиметров, но тотчас отыграл их, чуть только Каин понял и выдохнул:

– Почему?

– Просто знаю.

– Врешь. – И давление снова возросло. – Умник… Рассказывай другим свои сказки…

– Обидно будет… потерять золото… – хрипел Эрвин, безуспешно пытаясь отыграть еще толику. Черт, как много сил забирает разговор!.. Как трудно с непонятливыми людьми!

Особенно с сильными и умелыми непонятливыми людьми! Когда их сила и умение берут верх, а самый изощренный мозг планеты, великолепно отточенный и настроенный инструмент, превращается в бесполезный придаток!

Как глупо и как просто! Нелепо, как многое в этом мире.

Неоконченные и нескончаемые расчеты, теснившиеся в голове, походили на вспышки метеоров, ярко и бессмысленно сгорающих. В голове шел метеорный дождь. Даже сейчас Эрвин не мог не считать, в его расчетах переплетались сложнейшие формулы из самых разных научных дисциплин, включая созданные им лично, – и не было среди них ни нужной формулы, ни даже нужного математического метода. Он знал, что руки скоро онемеют, они уже немеют, чему помогает кровопотеря, скоро молочная кислота отравит мышцы, – и Каин победит. Может, и не убьет, но расклад все равно будет неважным.

Зрители опять взвыли, и Эрвин не понял почему. Он и не старался понять, от зрителей все равно ничего не зависело, а главное, все силы – последние силы! – уходили на борьбу в зыбкой надежде на то, что Каин выдохнется раньше…

Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, он вдруг заметил, что торжество на лице противника сменилось растерянностью, а мгновением позже осознал, что воют не зрители – воет сирена. Давление на руку ослабло, Каин резко вскочил, и теперь все стало понятно. «Спасай людей!» – попытался крикнуть ему Эрвин, но крикнул или прошептал – сам не понял. Сирена надрывалась. Эрвин лежал без сил, ловя ртом горячий воздух, над ним стоял, вертя головой, Каин, и не понимал, что произошло, и не знал, что делать. «Людей и золото – в челнок!» – крикнул ему Эрвин, и на сей раз крик удался, хоть и перешел в кашель. Люди забегали – суетливо и бестолково, как муравьи, в чье гнездо ткнули палкой. Кто-то полез с лучеметом на надстройку, чтобы спасти Сковородку от грозящей извне беды, – дурак!!! Кое-как взгромоздившись на ноги, Эрвин только сейчас осознал, что все идет по намеченному плану. Просто с маленькой задержкой во времени.

– Кристи! – заорал он, надеясь, что она услышит, и, шатаясь, двинулся в сторону капитанской каюты. – Кристи!!!

– Что это? – догнал его Каин. Остановил, рванул к себе. – Твои штучки?!

Тяжело дыша, Эрвин медленно оторвал от своей куртки его пальцы.

– Я же тебе сказал: нас гонят. Сматываемся быстро! Кристи-и!..

Она уже бежала навстречу, и чемоданчик бил ее по коленям. А горизонт был пуст, солнце жарило по-прежнему, и почем зря надрывалась сирена.

– Неси! – выдохнул Эрвин, поняв, что чемодан в его руке будет лишним, да что там – рука не удержит чемодана. А Кристи справится. – В челнок неси и сиди там! Не высовывайся!

Каин все еще не понимал, что происходит.

– Золото! – крикнул что было сил Эрвин. – Грузите золото в челнок! Сколько успеете!

Не людей – золото. Люди сами разберутся, не маленькие. У братства большая практика насчет спасения задниц.

Теперь – челнок… Неверной расхлябанной трусцой – иначе не мог – Эрвин поспешил к грузовому люку, и тип, что препирался с Кристи, не желая впускать ее внутрь, отпрянул перед ножом, который Эрвин, оказывается, все еще сжимал в правой руке. Втолкнув Кристи в челнок, Эрвин гаркнул: «Готовим взлет, живо!» – и глубоко задышал, пытаясь унять сердцебиение. Девяносто девять процентов дела было сделано, последний этап казался легким, но тут-то и нужен был свирепый контроль. Сколько блестящих начинаний рассыпалось из-за того, что людям не хватало сил на финишную прямую!

А на самом деле в большинстве случаев им бы хватило сил – просто они расслабились раньше времени, убедив себя в том, что не нужно больше терпеть. Для большинства людей убедить себя очень просто, куда легче, чем убедить других. Просто делай то, что хочется, не делай того, что неприятно, – и убеждай себя, что так и надо, и пребывай в душевном комфорте… какое-то время.

Тип, ответственный за погрузку, метнулся куда-то, лязгнула дверь. Ага, это здесь… Кабина управления… Эрвин подергал дверь – заперто. Тогда он деликатно постучал в нее. Если пилот не полный кретин – немедленно откроет и будет паинькой, потому что прожечь такую дверь лучеметом – пара пустяков…

Дверь открылась.

– Взлет через три минуты! – гаркнул Эрвин прямо в ошеломленные физиономии. – Иначе всем хана, и вам тоже! Взлет на автопилоте! Все по местам! Ты! – угадал он пилота. – Действуй! На автопилоте аж до «Стремительного», я сказал!..

Он с удовольствием отметил, что непонятливость экипажа челнока не превышает средних значений. Пальцы пилота с дивной скоростью заплясали по клавишам. Не поворачивая головы, он спросил:

– Какого типа угроза?

– Думаю, резонансный летаргатор.

– Круто. – Пилот на миг прервал программирование, чтобы прилепить к виску церебродатчик. – Как насчет воздействий иного типа?

– Не знаю!

– Понял. Теперь не мешай. Скажи своим, чтобы не торчали в грузовом отсеке.

Мог бы и не напоминать: лишь идиот или дикарь не сообразил бы, что герметичность грузового отсека весьма относительна. Впрочем, в глазах пилота, говорящего с характерным акцентом уроженца Руфиона Малого, обитатели Хляби, наверное, поголовно дикари. Ну, или идиоты, раз привыкли жить на такой планете…

В трюм челнока уже грузили золото. Каин махал руками и орал. Одному замешкавшемуся отвесил плюху. Все шло путем. Эрвин потащил Кристи за руку, впихнул в маленький пассажирский отсек. О боже, что тут будет, когда сюда набьется вся банда! Моментально раздумав, Эрвин втолкнул женщину в пилотскую кабину, велел сесть на пол позади кресел. Кристи не сопротивлялась и не донимала вопросами – то ли по привычке продолжала изображать аутистку, то ли пообтесала ее Хлябь.

Наверное, второе…

Прорезав непрекращающийся вой сирены, оглушительно квакнул сигнал челнока, и тотчас загремел механический голос: «До старта одна минута. Экипажу и пассажирам немедленно занять свои места. Повторяю: до старта одна минута. Даю обратный отсчет. Пятьдесят пять секунд… Пятьдесят четыре…»

Со всех ног бежал к челноку Шпуля, изнемогая под тяжестью золотого бруска. Бруски кидали в трюм как попало. Грохот металла о металл бил по ушам. Неистово орал Каин.

Эрвин почувствовал легкий озноб. Начавшись в предплечьях, он быстро распространился на кончики пальцев, плечи, шею и торс. Вот оно… Начинается.

Можно не успеть, между прочим!

– Тридцать восемь… Тридцать семь… Тридцать шесть…

– Все на борт! – заорал Эрвин, силясь перекричать сирену и механический голос. – Каин! Нет времени!

Он видел, что Каин услышал его, но понял ли? Самое неправильное, что сейчас можно было сделать, это попытаться помочь, – тогда жадность не позволит Каину оставить на Сковородке хотя бы один брусок. Эрвин отступил и скрылся в пилотской кабине. Наглядный пример действует подчас лучше всех прочих средств.

Даже если этот пример весьма смахивает на трусость.

– Двадцать две… Двадцать одна…

Где-то пока еще далеко, но не настолько далеко, чтобы его не обнаружил и не предупредил людей сиреной радар Сковородки, летел и приближался боевой флаер, заранее включив резонансный летаргатор. В конусе излучения, цепляющем океан, цепенели и дохли рыбы, колоссальные головоногие, вечно голодные хищники с рядами зубов-пил и прочая фауна Хляби, отрастившая на свою беду развитую нервную систему. Запертые в кубриках пленные раньше других почувствовали на себе действие летаргатора, усиленное резонансом тесных внутренних объемов, и впали в ужас, как будто Сковородка тонула. Никто не обратил внимание на глухие стуки из трюма – братство Каина было слишком занято. Скорее!.. Эрвин не видел, как Каин слабеющей рукой втащил одного из своих людей в челнок, как он рявкнул на Барсука, устремившегося было за последним бруском… Он лишь чувствовал, как вместе с мурашками по телу распространяется противная слабость, и знал, что будет дальше. Между прочим, действительно можно не успеть…

– Одиннадцать… Десять… Девять…

Симптомы известны и незатейливы: мышцы откажутся служить. Сначала начисто онемеют руки и ноги, затем лицо и шея, а в последнюю очередь – грудные мышцы, отвечающие за дыхание, и сердечная мышца. Мук удушья скорее всего не будет, но лишь потому, что вскоре отключится и мозг. Пораженный летагратором человек впадает в кому и умирает спустя пять-семь минут. Если доза не летальна, его еще можно спасти, но вряд ли люди в приближающемся флаере имеют такую цель. Захватить терминал в целости и сохранности, пленных не брать, старым персоналом не дорожить – вот их задание.

Поправка: не брать пленных за исключением одного человека. Этого – желательно взять живым и вменяемым. Кое-кому на материке захочется выяснить, как много он знает и на каком основании еще жив.

– Семь… Шесть… Пять…

Значит, успеем, подумал Эрвин. Онемение распространялось медленно, что говорило об умеренной интенсивности излучения.

С гулом закрылся зев грузового отсека.

– Два… Один… Старт!

Чуть качнуло – челнок величаво поднимался на антиграве, как будто штатный режим взлета был сейчас уместен! Эрвин набрал в грудь воздуха, чтобы рявкнуть на пилота, однако крик не понадобился – внезапная перегрузка распластала тело по полу кабины. Зная о летаргаторе, ощущая на себе его действие, пилот все равно запрограммировал взлет так, чтобы не повредить выхлопом терминал, и уж потом дал полную тягу. Аккуратист…

Стало очень трудно дышать: перегрузка была терпимой, но летаргатор есть летаргатор. И без перегрузки каждый вдох потребовал бы усилий. Люди дышат всю жизнь, подчас вовсе не замечая своего дыхания, но только тот, кто попал в конус резонансного излучения, понимает, насколько это тяжелая работа – дышать.

Зато и цена за нее непомерно велика, так что грех жаловаться.

Там, в приближающемся к Сковородке боевом флаере, теперь не понимали, что делать: продолжать ли атаку на терминал или идти на перехват челнока, что вот-вот выйдет из конуса излучения, и Эрвин мысленно ставил три к одному на то, что будет выбран терминал. Разве что попадется не в меру сообразительный и инициативный офицер, который не побоится выполнить приказ не буквально, а творчески… но такой офицер на Хляби – редкий зверь. Одну ошибку он уже сделал: попав под радар Сковородки, задействовал летаргатор сразу же, с дальней дистанции. Неужели полагал, что противник не готов к этому?

Почти наверняка он так и полагал. Исполнителя не сочли нужным как следует проинструктировать. Прай горазд лишь отдавать приказы, как будто в этом и заключается искусство управления планетой. Когда человек лезет наверх, он умен и хитер, дальновиден и коварен, а когда влез, угнездился в высшей точке, посмотришь на него – ну дурак же дураком…

Впрочем, и Сукхадарьян был немногим лучше.

Дышать стало совсем трудно – перегрузки росли. Челнок рвался из стратосферы в космос, уравнивая свою скорость с орбитальной скоростью «Стремительного». Челнок был простым и незамысловатым грузовозом, не предназначенным для посадки на тяжелые планеты и не оснащенным системой гравикомпенсации. Слыша, как хрипит Кристи, Эрвин не имел сил сказать ей что-нибудь ободряющее или хоть посмотреть, как она. Не страшно, еще несколько минут мучений, и все кончится, за эти минуты ничего не должно случиться…

И все кончилось. Эрвин воспарил над полом, а пилот, пристегнутый к креслу, не оборачиваясь, принялся ругаться – вяло, но грязно. Второй пилот вторил первому. Обоих можно было понять. Плохо быть парализованным полностью, но и парализованным на четверть – тоже мало приятного. Ощущение такое, как будто зверски отсидел весь организм. Да еще изволь заставить грудные мышцы шевелить ребрами и диафрагмой! Чего им вовсе не хочется. Каждый вдох и выдох – по приказу!

Так или иначе, оба были в относительном порядке. Кристи выглядела хуже, однако невесомость благотворно подействовала и на нее. Пилот наконец оглянулся, сообщил отсиженным языком, что сейчас включит тяжесть в десять процентов стандартной, и в самом деле включил. Эрвин и Кристи мягко опустились на пол. Кристи осталась лежать, а Эрвин, с трудом приняв сидячее положение, в течение нескольких мгновений ощущал жалость к ней – неуместную, конечно. Ну что ей стоило улететь со Сковородки заранее? Пусть не сразу на ее родимую планету, пусть ей пришлось бы добираться до Тверди кружным путем – неважно! Денег ей хватило бы. Зато Хлябь теперь виделась бы ей разве что в ночных кошмарах.

Потом вошел, цепляясь за стены, Каин, и жалость была отброшена. Пахану досталось не меньше, чем Эрвину, к тому же весь разгон он вместе со своими людьми просидел в тесном пассажирском отсеке, где, наверное, было ни встать ни лечь. Постояв самую малость, Каин сел на пол. Что еще делать, когда ноги чужие и не держат?

– Летаргатор, а? – прохрипел он.

– Он самый, – отозвался Эрвин. Говорить все еще было трудновато, но все же язык во рту мало-помалу переставал напоминать посторонний предмет.

– Пройдет?

– Ты же знаешь, что такое малая доза, – успокоил Эрвин. – Пройдет.

– Как ты это устроил?

Вместо ответа Эрвин послал Каину взгляд, исполненный иронии.

– Брось, – поморщился тот. – В такие случайности я не верю.

Эрвин скривил ухмылку, хотя, наверное, получилась невнятная гримаса.

– Если бы тебя собрались резать, ты тоже выдумал бы что-нибудь этакое…

– Не стал бы я тебя резать, – объявил Каин.

– Ну да, конечно. Просто обстругал бы немного.

Каин помолчал. Потом кивнул.

– Эй, орлы-налетчики, – подал голос пилот. – А дальше что?

– А дальше бери курс на сближение со «Стремительным», – сказал Эрвин. – Не дрейфь, ему ничего не грозит. Даже заплатим.

– «Стремительный» пойдет в Астероидную систему, – молвил пилот.

– Сам знаю. А теперь, будь добр, покажи, где тут у вас аптечка, и заткнись.

– Зачем нам в Астероидную? – хриплым голосом осведомился Каин.

– Ты бы предпочел на тот свет? Это во-первых. А во-вторых… потом объясню.

Опять помолчали. Кристи пошевелилась и застонала. Хороший знак. Эрвин и сам чувствовал, что тело мало-помалу становится своим, а не чужим. Этак пилот, чего доброго, занервничает, решив, что имеет дело не с беглецами, а со штурмовым отрядом… Надо как-то его успокоить.

Он нашел аптечку, стащил через голову пятнистую от крови рубаху и начал обрабатывать кровоточащие порезы. Пусть глубокие, но все же порезы, а не раны. Запахло дезинфекцией.

– Объясняться с капитаном «Стремительного» будешь ты, – объявил Каин.

– Само собой.

– А ведь ты своего добился, – сказал Каин. Он выглядел озадаченным, но не слишком расстроенным. – Братство твое.

– Я не победил, – возразил Эрвин, напыляя заживляющий гель на последний порез.

– Ты всех нас спас, и ты дрался как боец. Какого еще хрена? Парни все поняли, и если я согласен, то… Только уговор: второй человек после тебя в братстве – я. Пока не разбежимся, согласен выполнять самые идиотские твои приказы, но только твои. Идет?

– Принято.

Каин задумчиво почесал макушку.

– Как тебе удалось поймать мою руку? – спросил он. – Я ведь был быстрее и не устал. Скажешь, опять математическая задача?

– Так и скажу.

– Врешь ведь…

– Именно математическая. Правда, пришлось сильно упростить модель, иначе я просто не успел бы рассчитать, где и как ловить твою конечность. Был риск, но допустимый. В такой задаче допустимый риск – пятьдесят процентов.

– А если бы мой нож попал тебе куда не надо?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ?

– Точно, – хмыкнул Каин. – Тогда нас всех перебили бы на Сковородке. Выходит, нас спас не только ты, но и глупый случай?

– Был бы этот случай глупым – вышло бы наоборот.

Каин помолчал, обдумывая возражение. Кристи вновь застонала и попыталась сесть. Эрвин кое-как помог ей.

– Вот тебе первый приказ, – сказал он Каину. – Защищай ее. А заодно придумай, как объяснить людям, что она вдруг стала нормальной женщиной.

– Никто ее теперь не тронет, – уверенно заявил Каин. – И объяснить ты можешь сам, если решишь, что тут вообще надо что-то объяснять.

– У меня будет полно других задач. Так что – ты.

Каин пожал плечами.

– Скажу им, что у нее был временный аутизм на почве страха перед болотом, а теперь она излечилась, – решил он. – Например, «веселая смерть» на нее так подействовала. Или летаргатор. Годится?

– Твоим ребятам скажи, что бывает глаукома копчика – они и в это поверят, – фыркнул Эрвин.

– Ну, это ты зря! – вступился за своих Каин. – Они не дебилы, просто темные.

– А тем лучше.

Каин молчал и не уходил. Эрвин немного помучил его, прежде чем спросить:

– Ты все еще желаешь знать, как я это сделал?

– Да.

– Другому я не сказал бы, – проговорил Эрвин, – а тебе скажу. Ты ведь умный и видишь, в чем твоя выгода, а главное, согласен быть вторым в Риме, а не первым в деревне… Не напрягайся, эту аллегорию я тебе потом объясню. Ну так вот: я отправил на материк радиограмму и включил звуковую сигнализацию при появлении на радаре любого атмосферного судна. Мне помогал Шпуля, и ты его не тронешь. Он все еще злится на тебя.

– Сосунок! – вызверился Каин. – Пацан сопливый, сволочь мелкая!

– Пусть так, но ты допустил психологическую ошибку. Сам виноват. Не воспользоваться ею было бы просто глупо. Я и воспользовался.

– Надо было его кончить, что ли? Черт, может, и надо было…

– Или убить, или простить, или в крайнем случае поучить, как ты поучил, но при этом ни в коем случае не подпускать ко мне. Я-то его простил… А теперь ты, наверное, хочешь узнать, зачем мы летим в Астероидную систему?

– И это тоже.

Эрвин доковылял до чемоданчика. Кристи не подвела: в груде нужного и ненужного барахла нашелся карманный комп бывшего капитана Сковородки. Сев на пол рядом с Каином, Эрвин развернул голографический экран.

– Вот что я послал на материк…

Программа вывалила на экран бессмысленный набор знаков.

– Не понял! – нахмурился Каин.

– Сейчас поймешь. Здесь двойная шифровка. На обычный шифр, которым пользовался бывший капитан Сковородки для связи с секретной службой президента, я наложил личный шифр Сукхадарьяна. Прочитать сообщение несложно, было бы желание. А после того как мы захватили Сковородку, такое желание кое у кого на материке есть.

– У меня тоже, – буркнул Каин.

– Нет проблем. – Эрвин запустил программу расшифровки.

На этот раз экран высветил краткую фразу: «Гог и Магог в опасности».

– Что за хреновина? – спросил Каин.

– На самом деле мне следовало бы взять «Гог» и «Магог» в кавычки, потому что в данном случае это не имена, а названия, – пояснил Эрвин. – Но главное не это. Главное, что я всерьез озадачил Прая. То, что сообщение послал я, само собой разумеется из способа шифровки. То, что мне известно о «Гоге» и «Магоге» несколько больше, чем президенты обычно позволяют узнать даже ближайшим доверенным советникам, заставило Прая запаниковать. Когда люди, включая президентов, паникуют, они обычно делают глупости. Мне оставалось только просчитать, какую именно глупость с наибольшей вероятностью сделает Прай.

– Ну? – недовольно спросил Каин, поскольку Эрвин замолчал.

– Ну, он ее и сделал.

Часть вторая

Глава 1

Самая большая в мире шахта

Если и было время, когда Астероидная система не принадлежала Лиге, то оно минуло так давно, что никто и не упомнит. В глазах рядового человека – мезозой, а то и вовсе архей. Так давно, что ничуть не любопытно, не насущно, не занимательно и вообще незачем знать. Пусть историки копаются в этом вопросе, если им больше нечем заняться, а у нормального человека всегда найдутся более важные дела. Но если отыскать нескольких историков, специализирующихся на галактической экспансии человечества, и усадить их за один стол, то и они переругаются, не достигнув консенсуса. Правда, о том, что в свое время Лига вложила в Астероидную систему значительные средства, знают более или менее все. Разногласия возникают по вопросам, как именно Астероидная система вошла в Лигу на правах колонии Терры, кто задолго до этого события основал там первые поселения и какой статус они имели. Некоторые из тех, кому интересна данная тема, утверждают, что древние документы суть позднейшая подделка и что до прихода в Астероидную систему кораблей с Терры никаких поселений там не было вообще. Другие кричат о жестокой колониальной войне и безжалостном истреблении первопоселенцев, и где тут истина, а где выдумка, сказать трудно. Так или иначе, все это было – если было – слишком давно и основательно покрыто пылью веков. Астероидная система имеет весьма почтенную историю.

Одно только не менялось на всем протяжении ее истории: эта система всегда оставалась колонией, причем необычной.

В ней просто-напросто не было нормальной землеподобной планеты, пригодной для терраформирования, заселения и успешного развития. Несколько газовых гигантов с обширным выводком разнокалиберных лун, кометное облако на периферии и тьма-тьмущая астероидов между орбитами гигантов. Больше ничего.

Понятно, что Астероидная система всегда зависела от метрополии.

Можно основать поселения на лунах и астероидах, можно – не без помощи какого-нибудь развитого мира вроде Терры – построить промышленные предприятия, оранжереи, энергостанции, фабрики по синтезу кислорода и пищи, а также многое другое и успешно выживать, но это будет именно выживание, а не настоящая жизнь.

Желтоватое солнце посылало достаточно энергии. Оно же при своем рождении так расположило орбиты первичных планетоидов, что из них в итоге не слиплось ничего похожего на Землю, Терру, Эдем, Новую Бенгалию, Твердь или хотя бы Хлябь. Вместо того чтобы столкнуться и слипнуться еще в виде горячих комков протопланетной пыли в первый миллион лет их существования и понемногу сформировать нормальную планету, планетоиды успели остыть, отвердеть, разбросать по своему объему залежи тех или иных руд – и с той поры каждое столкновение между ними означало не слияние, а дробление. Несчетное количество обломков было поглощено желтоватым солнцем и планетами-гигантами, но и того, что осталось, казалось, хватит людям на многие тысячелетия. Богатейшие руды! Редкие металлы! Многие из них все еще было проще добывать, чем синтезировать. Твердь поставляла на галактический рынок скандий, Прокна – рений, а в летающих каменных горах Астероидной системы таились жилы и этих элементов, и многих других. Система родилась из космического облака, обогащенного металлами.

Крупнейшая планета системы именовалась Циклопом – то ли за коричневый с желтой сердцевиной овальный вихрь, напоминавший недобрый глаз, то ли за исполинские размеры. Теневая сторона Циклопа слабо светилась неприятным темно-красным светом: планета лишь немного не дотянула по массе до коричневого карлика. Ближайший к планете крупный спутник был расплавлен приливными силами и со стороны напоминал свернувшийся в шар лавовый поток. Главная база расположилась на третьем спутнике, поменьше.

Он назывался Улиссом – то ли без всякой причины, то ли потому, что где Циклоп, там и Улисс. С той разницей относительно мифологии, что этот Улисс был совсем крохой по сравнению с планетой-гигантом и на глаз Циклопа не посягал.

Здесь чаще приходилось мерзнуть, чем париться, зато кору спутника не плавило и не трясло. Заглубив постройки базы в скальный грунт, строители отбыли, а горнодобытчики принялись за разработки ископаемых, начав, естественно, с того планетоида, который лежал под ногами. Прошло не более столетия, и его подповерхностные минеральные ресурсы были исчерпаны.

Шахты пускали щупальца все глубже и глубже. Со временем пошли в ход другие спутники Циклопа, от крупных до мельчайших, а затем и астероиды. Строились, функционировали и закрывались базы помельче. Так и в древние времена близ обширного месторождения вначале рос поселок, затем он разбрасывал по всей округе временные поселения посреди развороченной местности, а после того как добывать близ поверхности становилось нечего и разработка уходила вглубь, наступала некоторая видимость стабильности. Шахты, поселки при них, перерабатывающий комбинат, все это работало, но дальнейшее строительство замирало, а если что и росло, то лишь отвалы пустой породы – и так до полного исчерпания месторождения.

Здесь было то же самое – с поправкой на масштаб и открытый космос. На крупных астероидах велись горные работы, мелкие же дистанционно исследовались на перспективность и в случае положительного результата отлавливались и буксировались поближе к производственным мощностям по переработке сырья. Еще одно отличие заключалось в том, что близ крупнейшего горно-обогатительного комбината исправно действовали Врата гиперпространственного канала, кратчайшим путем связывающие Астероидную систему с естественным спутником Терры. В среде, лишенной атмосферы, Врата никому не мешали.

Металлы нужны всегда и всем. Разумеется, главная планета Лиги, утопающая в зелени садов и лесов, давным-давно вынесла все «грязные» производства на ничем не примечательный естественный спутник. Слой шлака покрывал древние лавовые поля; особо ядовитые отходы на всякий случай ссыпали в метеоритные кратеры и валили сверху тот же шлак. Нельзя испортить живую природу там, где ее нет. А польза великая. Эй, кому нужны висмут, ртуть, неодим, иттрий, ванадий, кобальт, рутений, ниобий, палладий? Налетай, раскошеливайся!

Во Вселенной торжествует банальность: богатство метрополии обеспечивается колониями. Даже если они так не называются. Хлябь в ранге свободной планеты была дырой. Астероидная система тоже была дырой, и даже еще более глубокой, чем Хлябь. Но из этой дыры черпали и черпали.

И в глубине этой дыры, как и в других дырах, шли медленные процессы; с точки зрения Терры – гнилостные, с точки зрения рядового шахтера или ловца астероидов – внушающие робкую надежду на лучшее будущее, а с точки зрения гипотетического стороннего наблюдателя – попросту неизбежные. Во все времена человеку хотелось жить лучше. Во все времена он злился и копил злость оттого, что кто-то живет богаче и интереснее его, прикладывая для этого куда меньше сил, да еще полагает это справедливым и естественным.

И во все времена кто-то пользовался его злостью.

Порой даже с пользой для него – случалось в истории и такое.

Обо всем этом Эрвин вкратце поведал Каину, но прежде обоим пришлось потрудиться, чтобы не допустить кровавой разборки на борту «Стремительного». Капитан судна был вне себя: часть груза осталась на Сковородке, а взамен на борт нагло вперлась какая-то банда! Последовали грозные команды, экипаж ощетинился оружием. Эрвин вышел на переговоры, держа перед собой в качестве заложника пилота челнока. Сзади топтался Каин.

– От вас только и требуется, что доставить нас в Астероидную систему, – в пятнадцатый раз повторял Эрвин капитану «Стремительного» полчаса спустя. Капитан был из породы тугодумов. – Мы, конечно, заплатим за перевоз разумную сумму.

– А контейнер с грузом? – наскакивал космический волк, шевеля кустами бровей и по-бульдожьи тряся вислыми щеками. – Я как часы! Мне платят за аккуратность в доставке грузов!

– Ты едва не лишился экипажа челнока вместе с тем поганым контейнером, – встрял, не выдержав, Каин. – Не веришь – спроси своих. За потерю людей тебе тоже платят?

– Во всяком случае, из жалованья не вычитают! И еще премиальные…

Эрвин взглядом унял Каина: тише, тише… Не видишь разве – он просто рассчитывает получить мзду. И получит. Но мы поторгуемся…

Поторговавшись, пришли к соглашению. Два золотых бруска перекочевали в капитанский сейф. Каин скрипел зубами и, заручившись молчаливым согласием Эрвина, тотчас поставил охрану у шлюза, ведущего к челноку с золотым грузом.

– Вот что, парни, – сказал он. – Поделитесь-ка на две смены. Одна будет находиться в челноке, другая на борту этой колымаги. Глядеть у меня в оба! Тут все уже знают, что мы везем. Не давать приближаться к шлюзу никому постороннему, угрожать оружием, а в случае неповиновения и применить его. В разговоры с экипажем не вступать, держаться кучно. Пищу сперва пробовать одному, по жребию или по очереди, а потом уж всем. Если эти уроды додумаются отстыковать челнок, те, кто останется на борту «Стремительного», покажут здешним, почем глоток вакуума. Ясно?

И оглянулся на Эрвина. Тот кивнул.

– По местам!

– Братство мое? – спросил Эрвин, когда они с Каином остались одни.

Каин кивнул.

– Твое. Но знаешь, не воображай себя царем и богом. Есть законы братства. Во-первых…

– Я знаю.

– Хм. Откуда?

– Я же был советником президента. Это только снизу кажется, что верховная власть ничего не знает о реальной жизни. А она не знает лишь в том случае, если не хочет знать. Сукхадарьян хотел… иногда. Хорош бы я был советник, если бы не изучил Хлябь вдоль и поперек и притом сверху донизу!

– Гхм…

– Я знаю и то, что законы братства бывают разными. Точнее, есть вожаки, плюющие на законы. Тот же Юст Полярный Волк, например, – настоящий, не тот, которого я близко знал. Таким законы не нужны. За ними идут и без законов.

– Отребье всякое…

– Разные люди, Каин, разные. Кому что надо.

– У нас не так. Советую помнить.

– Я похож на забывчивого?

Каин покряхтел, покачал головой, но продолжать не стал, сменив тему:

– Ты мне так и не сказал, какую глупость сделал Прай… Ну, если не хочешь, то и не говори…

– А тебе любопытно?

– Да.

– Просчитать, сделает он глупость или нет, я не мог, – признал Эрвин. – Пришлось пойти на эксперимент. Я знал Прая до переворота. Я знал его накануне переворота. Невозможно строить график по двум точкам, особенно если точно знаешь, что впереди излом функции. Мне надо было узнать, в какую сторону дрейфуют параметры личности Прая. Я узнал.

Наверное, это прозвучало несколько пафосно. Каин не удержался – фыркнул.

– Что же нового ты узнал?

– Самое смешное: ничего. Как был он ограниченным и злобным человеком, так и остался им, сделавшись президентом. Хотел уничтожить меня, вместо того чтобы использовать. А мог бы использовать, у него получилось бы.

– И теперь ты хочешь ему отомстить, – утвердительно сказал Каин.

– Я? – Брови Эрвина взлетели вверх от удивления.

– Ты. Скажешь, не из мести ты завалил того… ну, переговорщика?

– Опять ты об этом? Нет. Там было личное, но не месть. Просто расчет.

– Да ну?

Эрвин вздохнул:

– Трудно себе такое представить? А ты попробуй. Для начала ответь: какую выгоду я, по-твоему, получу, потратив на месть Праю деньги, силы, способности и лучшие годы жизни?.. Молчишь? Правильно делаешь. Месть сладка, но сладкое – вредно. Напротив, нам теперь придется сыграть на стороне Прая. Такой вот парадокс. Только он меня не волнует.

– Тебя не поймут.

– Я знаю правила братства, но это мое дело, братства оно не касается, – отрезал Эрвин. – Парни получат то, на что надеются: деньги, славу и жизнь, о которой будет приятно вспомнить в старости. А когда все закончится – свободу. Во всяком случае, от Хляби. Каждый сможет устроиться, где и как хочет.

– Если выживет, – буркнул Каин.

– У тебя странная привычка подчеркивать очевидное. Тебе не говорили?

– Ты первый. А теперь расскажи мне об Астероидной системе… Если хочешь, конечно.

Просто формула подчинения. Какое, к чертям, хотение, когда есть необходимость?!

– Астероидная система – самая большая в Галактике шахта, – сказал Эрвин. – Благодаря Вратам на Терру – точнее, на спутник этой планеты – идет всего-навсего концентрат, а не сверхчистые металлы. Это делает добычу рентабельной. Это также означает, что Терре незачем иметь в Астероидной системе хоть сколько-нибудь сложное производство, нет смысла и учить аборигенов интеллектуальным профессиям. Горняки, ловцы астероидов, рабочие на разного рода комбинатах, обслуга – вот почти и все. Туда со всей Лиги свозят бедолаг, которым не повезло, и они живут там в громадных домах-поселках, заглубленных в скалы, вкалывают на грязных, тяжелых и опасных работах и размножаются. И уж конечно, ненавидят Терру…

– Ты там бывал? – спросил Каин.

– Я там вырос.

– А кем работал?

– Ловцом астероидов.

Каин посмотрел на Эрвина с уважением.

– То-то и гляжу, ты запросто водишь все, что летает… Наверное, трудно было выбраться оттуда?

– С Хляби оказалось труднее, – усмехнулся Эрвин.

– А я вот всю жизнь провел на Хляби.

– Ты уже не на ней. Ладно, хватит копаться в прошлом. Слушай дальше. Высшее и среднее начальство в Астероидной системе не произрастает само по себе – Терра не заинтересована в этом. Местный уроженец может выбиться разве что в десятники или, как редкий случай, выучиться на маркшейдера или управленца среднего ранга – но расти ему не дадут, если только он не гений, отличающийся вдобавок сверхлояльностью. Административные посты там занимают преимущественно выходцы с Терры и рассматривают свое назначение в Астероидную систему как род ссылки. Чаще всего так и случается: туда попадают проштрафившиеся или попросту бездарные. Они ненавидят и Астероидную систему, и Терру, а их ненавидят местные. Исключения бывают, но редко… – Эрвин сделал паузу, чтобы выпить глоток воды.

– Если я правильно понял, то одно из двух, – со сдержанной усмешкой сказал Каин. – Либо тебя там не признали гением, либо усомнились в твоей лояльности.

– Мимо. Я сам удрал оттуда. Шестьдесят процентов виднейших функционеров Лиги родом не с развитых планет, а из самых что ни на есть задрипанных миров. И ничего в этом нет удивительного: тепличные растения порой чахнут без видимых причин, а иной сорняк пробьется сквозь бетон. В бедных мирах произрастают удивительно упорные сорняки.

– И ты один из них? – Каин все еще ухмылялся.

– Я и сам так думал, – спокойно ответил Эрвин. – Встроиться в Систему, чтобы расти, а со временем, возможно, и возглавить ее – чем не путь для такого, как я? Хороший путь, относительно спокойный и даже интересный. Цель хорошо видна, препятствия велики, но преодолимы, ходы конкурентов предсказуемы. Даже на болоте я еще не понял, что этот путь не для меня, а для кого-то другого. А на Счастливых островах – понял. Это не моя игра. Глупо потратить на нее всю жизнь.

– А что ты называешь своей игрой? – теперь уже серьезно спросил Каин.

Эрвин помедлил с ответом и даже искоса взглянул на Каина – так, чтобы тот заметил. Босс медлит – стало быть, сомневается в собеседнике. Босс все-таки ответил и ошеломил – значит, сомнения отброшены, собеседник признан достойным доверия. Примитивная уловка, но действует.

– Я намерен разрушить Систему.

– Астероидную, что ли? – не понял Каин. – Это как?

– Бери выше. Я говорю о Системе как способе жизни людей и в Лиге, и в Унии, и на Земле. Эту-то Систему я надеюсь расшатать, а в перспективе и разрушить.

Теперь уже молчал Каин – размышлял, не ослышался ли он.

– И построить вместо нее новую? – спросил он наконец слегка осипшим голосом.

– Если успею. Даже первая задача займет невесть сколько лет. Вторая – еще больше.

– Это хорошо, – рассудительно сказал Каин. – Старая Система или новая – на кой мне она?

– Учитываю. Слушай дальше. Астероидная система – лучшее место, чтобы начать. Почти вся подготовительная работа там уже проделана. Речь идет не о забастовках и тому подобной ерунде – местное подполье нацелилось на восстание. Ему помогут извне. Цель: нарушить сложившийся в Галактике баланс сил, оторвав Астероидную систему от Лиги и включив ее в сферу влияния Унии Двенадцати Миров. Эта цель подходит и мне. В прежние времена, как ты, наверное, знаешь, Лига и Уния выступали единым фронтом против Земной федерации и одержали верх. Теперь Уния тяготеет к землянам. Она мелкая, но решающая гирька на весах. При необходимости Лига раздавила бы Унию, но Лига не решится начать большую войну против Унии и Земли, если те объединятся против нее. Но Астероидная система должна начать первой, объявить о независимости и продержаться какое-то время. Предполагается, что волнения против Лиги начнутся также на Хляби и еще на нескольких бедных планетах. Вожди подполья надеются, что это заставит Лигу распылить силы. Подполье начало готовить восстание еще в те времена, когда я, сопляк, почем зря рисковал собой, гоняясь за астероидами…

– Когда это было?

– Без малого двадцать лет назад.

Каин присвистнул.

– А поскорее нельзя было?

– Выступить против Лиги без тщательной подготовки? – Эрвин поднял бровь. – У тебя что, юмор такой?

– Зуб даю: вожаки подполья известны на Терре поименно, а каждый третий из них – агент или осведомитель, – пробурчал Каин.

– Считаюсь с этим. – Эрвин помолчал. – Между прочим, ты вправе отвалить в сторону, как только это корыто доставит нас на место. Как и твои люди. Могут быть сложности, но я поспособствую. Уверен, ты и сам это знаешь. Я никого не держу, а ты теперь человек состоятельный.

– Я с тобой.

– Ты скажешь мне это в Астероидной системе. Сейчас я этого не слышал. Думай, и пусть твои ребята думают. Случайных людей в этом деле мне не надо. Ты спросишь: какая им выгода?

– Не я, – буркнул Каин. – Они спросят.

– Добыча, как всегда. И слава, как никогда. Ореол героев их устроит?

Каин запустил пятерню в затылок, как будто пытался нащупать там обещанный нимб. Не нащупав, просто поскреб.

– Слава – это что-то новое, – пробормотал он. – Если не посмертная, то почему бы и нет? Интересно будет попробовать.

– Прижизненной славы не обещаю, – сухо сказал Эрвин. – Но постараюсь. Иди проверь людей. Расскажешь им потом, а сейчас важно, чтобы они были начеку.

Каин кивнул: ясно, мол, и слов не надо, все сделаю. Уходя, помедлил, покрутил головой, хмыкнул.

– Сказал бы мне кто два месяца назад, что я буду вести такие разговоры, я бы здорово посмеялся над идиотом…

Эрвин не ответил.

Глава 2

«Гог», «Магог» и Стиг

Чего много в Астероидной системе, так это астероидов. Их там гораздо больше, чем людей. А если считать астероидами мелкие космические тела от нескольких десятков до нескольких сотен метров поперечником – ту мелочь, за которой охотятся ловцы железных астероидов, – то окажется, что этой мелочи на три порядка больше, чем людей в наиболее населенных мирах, вроде Земли или Терры. Расчеты, естественно, приблизительны, потому что аптекарская точность тут никому не нужна.

Мелочь нумеруется. Крупным телам иногда даются названия.

Двойной железный астероид солидного размера – редкость даже для Астероидной системы. Строго говоря, он был тройным: две железные горы семидесяти и пятидесяти километров поперечником медленно обращались вокруг общего центра масс, а на значительном отдалении от этой пары еще медленнее бродил по орбите полукилометровый обломок – вероятно, осколок, выбитый столкновением с другим астероидом в те времена, когда людей еще не существовало не только в Галактике, но даже и на Земле.

Это астероидное трио кружило вокруг местного светила по заурядному для астероидов эллипсу, порой приближаясь к Циклопу на расстояние, доступное космическим буксировочным суденышкам. Еще до рождения Эрвина меньший обломок был загарпунен, отбуксирован на переработку, и тройной астероид стал двойным. Георазведка обоих крупных тел дала не слишком утешительные результаты: оба тела состояли из мелкокристаллического никелистого железа с незначительной примесью более ценных металлов. Дробить такие скалы было сложно и не имело особого смысла, буксировать на более удобную орбиту – тем более. На какое-то время двойной астероид был оставлен в покое.

Затем им занялись всерьез.

Еще подростком Эрвин слышал недоуменные вопросы космических горняков: чего ради Правление заинтересовалось этими железяками? Летали бы себе и летали. Кому они мешают? Что в них ценного? Добытый металл не окупит расходов на добычу. Вокруг полным-полно астероидной мелочи, лови – не хочу. Видать, делать нечего начальничкам, а может, желают пустить пыль в глаза инспекторам с Терры: вот, мол, за какие задачи мы беремся, растем и развиваемся, не погрязли в рутине! Горняки пожимали плечами: чтобы выбить с Терры дополнительное финансирование, можно было бы придумать что-нибудь менее затратное и притом более эффектное. Не-ет, ребята, наши начальнички, мать их перемать, точно посходили с ума…

Каких денег стоило перетащить эту астероидную пару на орбиту вокруг Циклопа – о том шептались по углам, а порой и говорили в голос с циничными усмешечками и площадной руганью. Орбита была выбрана удаленная и притом расположенная между радиационными поясами Циклопа. Знатоки сразу раскумекали, зачем это надо: чтобы всевозможные инспекции бывали там пореже. Кому охота лишний раз пересекать радиационные пояса? Разве только какому-нибудь особо честному и въедливому инспектору, не берущему на лапу и не берегущему свое здоровье, а такие уникумы встречаются один на сотню. И этому-то сотому всегда можно устроить аварию или какой другой несчастный случай, дабы не бравировал своей несговорчивостью и не совал свой нос куда не просят, а понимал колониальную специфику!

На болтовню подчиненных начальству – тьфу и растереть. Выполнение норм выработки куда важнее разговоров и шепотков. Природа не создала еще таких подчиненных, чтобы не ругали начальство. На то человеку и ротовое отверстие, чтобы выпускать лишний пар. На каждой компоненте двойного астероида была создана производственная база, туда был направлен рабочий и технический персонал – тщательно отобранный, состоящий преимущественно из лиц, подозреваемых в нелояльности к администрации, – и работы начались.

Шахтным методом. Знатоки пожимали плечами без особого удивления: наверное, решено издырявить две железяки шахтами, как сыр, на что уйдет немало лет, а потом уже расколоть их на части и переработать обычным способом. А, чепуха, знаем мы эти штуки, кто-то просто отмывает деньги, а заодно решил сплавить с Улисса особо вредных смутьянов…

Об этом судачили какое-то время. Просочились слухи о небывало высоких заработках и рекордных надбавках за тяжелые условия и риск, кое-кто заученно твердил о каторге, а кто-то и пожалел, что не попал в число «каторжан», – и разговоры понемногу затихли. Эрвин слышал их, но тогда не придал им значения.

Неэффективное производство, зачем-то нужное Правлению, – ну и что? Еще и не такое бывает, а разбираться некогда, есть дела поважнее. В то время Эрвин работал помощником наладчика вентиляционного оборудования, одновременно осваивая пилотирование капсулы на курсах гарпунеров, ел на бегу и никогда не имел времени как следует выспаться. Какие уж тут размышления? Вдобавок он тогда не подозревал, что расчеты и размышления тесно взаимосвязаны – с чего ни начни, а одно непременно потащит за собой другое, и чем сложнее расчет, тем любопытнее размышления. Он был молод, любил считать и не любил размышлять.

Но разговоры запомнил.

Вопреки обыкновению компоненты двойного астероида не получили официальных имен – только цифро-буквенные обозначения. Эрвин находил это немного странным, но не стал ломать голову. «Начальству виднее» – универсальная формула для тех, кому некогда думать на посторонние темы.

Мысли пришли позднее – уже после того как Эрвин распрощался с Астероидной системой.

Первая же мысль – случайная и еще невнятная – запустила цепочку расчетов. Эрвин мог бы остановить их, но это было трудно, а задача всерьез увлекла. «Тактическая дезинформация», – так думал он поначалу и ошибался.

Результат расчетов испугал его. Потом озадачил.

Правильнее всего было держать язык за зубами.

До случая.

Случай так и не представился. Пока Эрвин Канн был никем, его никто не стал бы слушать, кроме, может быть, какого-нибудь карьериста, обязательно приписавшего бы себе всю заслугу; ну а у советника президента совсем другие заботы.

Уровень информированности тоже другой. Преумножаясь, опасное знание лежало мертвым, но ценным грузом. Дальновидный человек копит активы, в чем бы они ни заключались: в ценных бумагах, золоте, связях. Эрвин копил информацию, притом зная наверняка: Сукхадарьян уничтожит его, если только поймет, сколь многое известно его советнику. Но информация могла когда-нибудь пригодиться. Это универсальная палочка-выручалочка для того, кто сумеет ею воспользоваться. Она открывает перед ним пространство возможностей.

– Так что такое «Гог» и «Магог»? – спросил Каин еще на борту «Стремительного».

– Ты не читал Библию? – удивился Эрвин.

– Это ты у нас библеец, а я человек темный…

– И не читай – запутаешься. В священных текстах где-то сказано о великане Гоге из Магога, где-то о народах Гог и Магог, а еще где-то о двух верзилах с теми же именами – словом, разнобой и дурдом. Ты уже понял, что наши «Гог» и «Магог» – это нечто большое?

– Ну понял, а дальше?

– Ты их увидишь.

«Колоссальные сооружения трудно строить и легко разрушать», – сказал Эрвин Кристи, заставив ее гадать, к чему относились эти слова. А относились они к «Гогу» и «Магогу» – боевым кораблям, каких еще не бывало. Работяги Астероидной системы безмерно удивились бы, узнай они о том, что отбуксированная к Циклопу пара астероидов – не сырье, а основа конструкции. Еще больше они изумились бы тому, что ненавидимое ими начальство – во всяком случае, часть управленческого персонала, сидящая в Департаменте перспективных разработок, – не отмывает деньги на этом странном проекте, а вкладывает их без надежды на скорую отдачу. Истоки денежных ручьев, питавших проект, скрывались в таких финансовых буреломах, что даже Эрвин Канн не мог вычислить их все, а мог лишь предполагать.

Кое-что через третьи руки поступало от Унии, и этот ручей, как ни странно, был замаскирован хуже прочих.

Умышленно? Эрвин считал так и этак, не верил себе, начинал сначала и все-таки пришел к выводу: никакого тайного умысла здесь нет, просто так уж сложилось.

Бардак. Впрочем, как обычно.

А знали ли шахтеры, что за штреки и штольни выгрызают они в летающих железных горах? Некоторые – безусловно, да. Десятники – вероятно, маркшейдеры – наверняка. Возможно, и все прочие. Напакостить брезгливо-высокомерной Терре и притом собрать за короткий срок достаточно денег, чтобы навсегда покинуть опостылевшую Астероидную систему, – что может быть заманчивее для работяги? Что, как не это, может подвигнуть шахтера на сто пятьдесят и двести процентов ежедневной выработки?

И подгонять не надо. Не зря шел отбор наименее лояльных. Любой крикун заткнется, если дать ему хорошо заработать. Ни забастовок, ни саботажа.

Со временем шахтеры стали не нужны и почти все были эвакуированы – надо думать, с хорошей премией за молчание и обязательством покинуть пределы Лиги. Формально добыча металла продолжалась, и цифры по-прежнему фигурировали в отчетах, но трудились на обоих астероидах рабочие уже других специальностей. В конце концов кто-то из числа тех, кому надоели безликие цифры и буквы, дал астероидам имена Гог и Магог, и названия прижились. Но мало кто знал, что их надо брать в кавычки.

Астероиды обошлись бы и без них – в отличие от боевых кораблей.

Пятидесятикилометровый «Гог» и семидесятикилометровый «Магог» внешне практически не отличались от своих прародителей-астероидов. Они были хорошо защищены, но тихоходны, а боевая мощь каждого из них примерно соответствовала мощи тяжелого крейсера Лиги, а не линкора, как можно было бы подумать. Эти корабли были предназначены не для нападения.

Они предназначались для отражения нападения.

«Колоссальные сооружения трудно строить и легко разрушать…» Вполне банальная и весьма разумная мысль. Но даже если противник будет подробно осведомлен о «Гоге» и «Магоге», эта осведомленность до поры до времени мало поможет ему в планетной системе, кишащей обломками древних планетоидов, чуть только «Гог» и «Магог» придут в движение. Расстреливать каждый более-менее подходящий по размерам астероид, оказавшийся в зоне поражения, подозревая в нем хорошо замаскировавшегося врага? Тратить боеприпасы и энергию на перестраховку? И притом обнаружить себя на дальних подступах?

Так можно воевать только с полоумным противником. У противника, обладающего толикой разума, обязательно предусмотрено что-нибудь как раз на такой случай.

…Шли десятые стандартные сутки со дня прибытия «Стремительного» на Улисс, или шестые сутки по местному счету. Желтоватое солнце пряталось за багровой тушей Циклопа, тонкую атмосферу спутника выморозило, и скальная равнина, вся в отвалах пустой породы, опушилась углекислотным инеем. С первыми лучами солнца он быстро испарится, но в течение одной-двух минут смотреть на равнину без темных очков будет больно. С детства знакомое зрелище…

– Не так ли и вы, – нахально сказал Эрвин, – вспыхнете, недолго посверкаете и погаснете. Вас погасят.

Тот, кто сидел по другую сторону стола, имел высокий лоб, обтянутый бледной кожей без морщин, и чрезвычайно узкий шишковатый череп с остатками растительности по бокам оного. Могло показаться, что голову первого заместителя начальника службы внутренней безопасности некогда затащило в прокатный стан, который, к счастью для него, удалось вовремя остановить.

Заместителя звали Стиг Доггер. Он родился на Терре, там же окончил полицейскую академию и за дисциплинарный проступок, совершенный за два дня до выпуска, моментально оказался в Астероидной системе на низовой полицейской должности. Его товарищи, имевшие влиятельных родителей, остались служить на Терре – он же, обвиненный во всех грехах, отправился туда, куда Терра привыкла сваливать человеческие отбросы.

И поделом, сказал бы кто-нибудь вроде Эрвина Канна. Либо не валяй дурака вместе с богатенькими дружками, либо имей прикрытие, как они. Человек без прикрытия не имеет права ни на дурость, ни на ошибку. Ошибся – расплачивайся. Это только справедливо.

Стиг так не считал. Впрочем, озлобился не сразу – сначала, проглотив обиду, он попытался выслужиться и даже отчасти преуспел в этом. С годами пришло понимание: Астероидная система – это яма, откуда не выбраться. Карьера? Это пожалуйста, делай свою карьеру, но только здесь, а не на Терре, где безупречная анкета и связи значат куда больше, чем деловые качества.

Именно поэтому Стиг Доггер сразу проникся неприязнью к сидящему перед ним типу, который однажды сумел подняться с этого дна, взлетел было достаточно высоко, был сброшен с высоты, считался погибшим – и вот неожиданно вернулся с кучкой бандитов и грузом золота. А главное, ничуть не собирался скрываться и явно был неплохо информирован.

– Вас так основательно погасят, что новые искры не разгорятся еще сто лет, – добавил арестованный, не видя реакции Стига. Тот славился умением владеть собой. Вот и сейчас он не отразил на своем длинном лице ровным счетом ничего.

– Ты явился сюда только для того, чтобы это сказать?

– Конечно нет. Что мне делать в составе проигравшей стороны? Я намерен выиграть.

– Кажется, ты хочешь сказать, что всегда выигрываешь?

– Нет. Но предпочитаю не проигрывать.

«Положим, это каждый из нас предпочитает», – хотел сказать Стиг с соответствующей усмешкой, но не усмехнулся, а сказал совсем другое:

– Итак, тебе что-то известно о деятельности подрывных элементов? Выкладывай.

По ту сторону стола Эрвин Канн весело рассмеялся:

– Твои ребята уже вытащили из моего черепа все, что в нем было, включая воспоминание о том, как я в последний раз обмочился в пятилетнем возрасте. Чего ж еще? Ты не доверяешь глубинному ментоскопированию? Зря. Или, может, у тебя садистские наклонности, а я об этом ничего не знал?

Садистских наклонностей Стиг за собой не замечал, но разбить рожу этому наглецу ему уже хотелось. Чутье подсказывало, что никакого нагоняя от начальства за непрофессиональные действия не последует. Мешало подозрение: из побоев допрашиваемый собирается извлечь больше пользы, чем допрашивающий – удовлетворения.

А может, он просто псих?

– С твоей памятью еще надо разобраться, – сказал Стиг. – Не сомневайся, разберемся. Ты ведь не думаешь, что это можно сделать на раз-два? Требуется время.

– Ах да! Старая аппаратура, неквалифицированный персонал. Нехватка фондов, как же, как же… Только я ведь не скупердяй-интендант с Терры, мне-то об этом зачем знать? Не войду в положение и не добавлю. Да, чуть не забыл: золотишко наше… Не представляю, как тебе удастся прикарманить его… то есть удалось бы, будь ты обыкновенным службистом, сосланным в эту дыру. Но твое положение сложнее. Между прочим, ты не выключишь это поле? У меня спина чешется, считать мешает.

– Что считать? – спросил Стиг. Отключать стоп-поле, фиксирующее допрашиваемого на табурете в неестественно прямом положении, он, разумеется, не собирался. Во-первых, психи бывают разные, а во-вторых, пусть помучается. Чесотка неженку одолела, надо же! Хотя, судя по его воспоминаниям о Хляби, он далеко не неженка… Но болото болотом, а форсированных методов допроса ты, голубчик, не пробовал? Это тебе не какие-нибудь побои…

– Ну хотя бы твои действия, – сказал Эрвин. – Это то, что мне сейчас очень даже надо просчитать. Ты на распутье, вижу. Пожалуй, даже жалеешь, что не убрал меня сразу по-тихому. Ну да ведь еще не поздно, верно?

Сам по себе развязный тон не мог подействовать Стигу на нервы. На этом табурете перед ним перебывало множество допрашиваемых, попадались среди них и самоуверенные наглецы. Обычно они оставались таковыми недолго.

– Может, и не поздно, – медленно произнес Стиг.

– Как хочешь, – великодушно согласился допрашиваемый. – Правда, это будет ошибкой, но ведь твоей ошибкой, а не моей, верно? Ты ее сделаешь, тебе с ней и жить. Меня, как ты понимаешь, все это уже не будет волновать.

– Почему ты не отправился с Хляби на Терру? – спросил Стиг.

Один из множества вопросов. Но самый главный.

Этот тип, появись он на Терре, мог бы причинить массу вреда, обратись он в министерство по делам Лиги или сразу в органы безопасности. С его-то талантами он бы вышел именно на тех людей, на которых ему надо было выйти, чтобы получить прощение за свое участие в грехах бывшего президента Хляби. Он сумел бы доказать, что нынешний президент занимается, по сути, тем же, чем его предшественник, – подкопом под Лигу. Казалось бы, наиболее выигрышный для такого авантюриста вариант…

Вместо этого он неожиданно заявляется в Астероидную систему и объявляет не кому-нибудь, а Стигу Доггеру: мне все известно, примите в команду. Для этого он безошибочно находит человека из руководства подполья, причем единственного, кто может как растереть его в пыль, так и приставить к делу. Требует беседы с ним и получает. Откуда он знал, что любой другой предпочел бы не рисковать? И ведь уверен – или почти уверен, – что дело его выгорит…

Поразительно.

Многолетний опыт Стига Доггера говорил ему: такого не бывает. Для правды – слишком невероятно, для провокации – чересчур глупо. Что делать – неясно. И пора принимать решение.

Теоретически служба внутренней безопасности Астероидной системы ведала вопросами злоупотреблений в сфере правопорядка, и в ней действительно существовал захудалый отдел, надзирающий за полицией и частными охранными структурами; на практике же это была довольно эффективная служба по вопросам лояльности, включающая в себя как подразделения по выявлению и нейтрализации доморощенных смутьянов, так и контрразведку. Сотрудники службы внутренней безопасности не мозолили глаза, их ненавидели меньше, чем полицию, зато их работа лучше оплачивалась и сулила какое-никакое продвижение, в идеальном варианте – может быть, даже возвращение на Терру с сохранением звания и выслуги. Когда Доггеру предложили перейти из полиции во внутреннюю безопасность, он не колебался ни секунды.

Вышел пшик – так он начал считать, чуть только перестал радоваться прибавке к жалованью. Прошли годы, а о возвращении на Терру до пенсии нечего было и мечтать. Так это когда еще будет! Да и пенсия не сказать, чтобы очень велика. Работай, жди и не рыпайся. Как все. Как жили твои предшественники и будут жить те, кто тебя сменит. Работа пока спасала Стига Доггера от впадения в окончательную мизантропию, но вечно спасать не смогла бы. Приличная кубатура в административном секторе наиболее крупного поселка на Улиссе, претенциозно называемого столицей, завидные по местным меркам бытовые удобства, пост заместителя начальника – и это все, чего он достоин?!

Он не женился и не завел детей. Астероидную систему он презирал и ненавидел – Терру не презирал, зато ненавидел стократ сильнее.

Три года назад он был завербован внешней разведкой Земной федерации. Он легко пошел на вербовку. Деньги землян и ненависть к Терре решили дело. Эрвин Канн мог бы сказать ему, что ненависть деструктивна прежде всего для самого ненавидящего, и не нашел бы понимания. Стиг Доггер не был Эрвином Канном.

Земляне свели его с местной подпольной организацией. В подполье Доггер занимался тем же, чем на службе: контрразведкой – с той разницей, что здесь он ее возглавил. Лишь два человека из числа руководителей подполья знали о нем достаточно много.

Ничего этого – кроме, может быть, самого факта наличия подполья – не мог знать допрашиваемый. Или все-таки знал?.. За последние дни Стиг успел десятки раз повертеть эту мысль так и этак и пришел к твердому убеждению: нет, это невозможно. Ментоскопирование дало следующее: Эрвин Канн был убежден, что обращается к одному из руководителей подполья, к нему он и шел, – но откуда он мог узнать, черт побери? Ни одна ниточка из тех, что теоретически могли попасть в поле зрения советника президента совсем другой планеты, не вела напрямую к Стигу Доггеру. Как это понимать? Предатель в штабе? Конспирация ни к черту?

Или верно то, о чем он болтает: вычислил, мол?

Вряд ли это возможно.

Доггер запросил, получил и изучил ряд материалов по ближайшему окружению Сукхадарьяна. Спутники Эрвина Канна, прибывшие вместе с ним, были изолированы и допрошены, а двое из них ментоскопированы. Очень интересными оказались ментограммы женщины по имени Анна-Кристина Шульц. Ее допрос Стиг вел участливо, всячески подчеркивая, что об аресте нет и речи, а задержание – временная мера и скорее проформа, чем необходимость. Она, как он быстро понял, ничего и не скрывала.

То, что Эрвин Канн оказался человеком-счетчиком, не слишком удивило Стига. Бывает и не такое. Редко, но бывает. Но уметь достаточно быстро вычислять в уме не какие-нибудь там заковыристые биномы-хреномы, а поведение людей и при этом почти никогда не ошибаться – в это было трудно поверить. Бывают гениальные интуитивисты – этот таковым не был. Вычисляя, как поведут себя люди, и строя в соответствии с этим линию своего поведения, он пользовался только математикой, сухим языком формул, символов и цифр. Это вообще реально?

Можно рассчитать бюджет, строительную конструкцию, курс космического корабля и тысячу всяких других вещей, но для этого существуют математические методы. Что, и для людей тоже? Выходит, каждый человек для него – просто-напросто набор всевозможной цифири в каких-нибудь многомерных матрицах, потому что только с цифрами можно обращаться как угодно.

Невозможно.

И тем не менее вот он – тип, который приперся сам, разговаривает нагло и демонстрирует невозможное.

Эрвин Канн – так его звали с рождения, и он не позаботился сменить имя. Кое-кто из старых рабочих помнил его отца Густава Канна, а один вспомнил и мать. Некоторые знали Эрвина подростком и юнцом. Умел ли он тогда, в нежном возрасте, считать в уме? Да сколько угодно!.. Для него это было удовольствием. А как он водил те гробы, когда выучился на гарпунера! На бортовой вычислитель и не смотрел, он сам по себе был вычислителем…

Прошлое Эрвина Канна более или менее прояснилось. Доггер никогда не видел Саргассова болота, но, просмотрев ментограммы, содрогнулся. Этот человек выжил там и победил – потому что выжить и означало победить, что бы он ни думал себе на Счастливых островах. Порой он рисковал, казалось, совсем глупо, но ведь в конечном счете всегда выигрывал! Был в симбиозе с кошмарной тварью. Умудрился подчинить себе бандитскую шайку. Сделал верные в целом выводы из анализа грузов, проходящих транзитом через Хлябь. Удивительный тип. Но почему он все-таки не отправился на Терру?

– Потому что здесь и ставки выше, и шансов у меня больше, – был ответ.

– Ты уверен?

– Конечно. Ты ведь не дурак.

– Ты и в этом уверен? – самокритично хмыкнул Доггер.

– Не дурак, – подтвердил Эрвин. – Просто замороченный человек, не способный за массой мелочей увидеть картину во всей ее полноте. Могу успокоить: твои оппоненты на Терре страдают тем же недостатком. Они недооценивают опасность и опоздают с упреждающим ударом. Вы успеете подготовиться и начать.

Он сделал точно выверенную паузу.

– Но когда вы начнете, они спохватятся и раздавят вас быстро и решительно. Так, чтобы не успели вмешаться ни Уния, ни тем более Земля. Вы можете подергаться, но это ни к чему не приведет. Только крови будет больше.

– Кто это – «мы»? – сухо спросил Доггер.

– Мне кажется, кое-кому пора уже перестать играть в непонимание, – заявил Эрвин.

Ох, как чесались у Стига руки врезать ему промеж глаз! Самонадеянный допрашиваемый – это нонсенс, допрашиваемый должен скулить… Что-то, однако, подсказывало: этот скулить не станет. То есть, возможно, и станет, но лишь в том случае, если увидит в этом выгоду. Рассчитает ее известным ему одному способом!

– Я задал тебе вопрос, – напомнил Стиг.

– И совершенно излишний, – нахально сказал Эрвин. – Ты знаешь ответ.

– Хочешь неприятностей? – Глаза Стига сузились.

– Неприятности будут не только у меня.

Даже неопытный контрразведчик, не говоря уже о Стиге Доггере, понял бы, что допрашиваемый прав. Сдать его контрразведке Терры – нечего и думать. Много знает.

Устранить по-тихому?

Его – можно. Но тогда заведомо придется устранить всю компанию, с которой он явился, плюс, вероятно, экипаж «Стремительного». По-тихому этого уже не сделать. Проклятое золото тут только помеха: своя же контора заинтересуется в первую очередь не пропавшими бесследно людьми (эка невидаль в Астероидной системе!), а именно золотишком, через него выйдет на тех, кто что-либо видел, слышал, знает, сложится мозаика, и кто-нибудь однажды задаст вопрос совершенно невинным голосом: по какой причине был устранен некий Эрвин Канн со товарищи?

Как ни крути, комбинация со стороны допрашиваемого отчаянная, но сулящая выигрыш, то есть жизнь и – возможно – относительную свободу действий.

За всю свою службу Стиг Доггер лишь дважды попадал в отвратительное положение, когда ему было абсолютно непонятно, что теперь делать. К счастью, оба раза кривая вывезла, но сейчас Стиг печенкой чувствовал, что настал третий случай точно того же отвратительного рода.

Вывезет ли и на этот раз – вопрос.

Глава 3

Кадровая политика

Подземный туннель, пробитый в древнем оливиновом массиве, вынырнул из скалы на поверхность и превратился в стальную кишку с артериями кабелей по внутренним стенам. В левые иллюминаторы навылет било низкое солнце, за правыми таилась пугающая новичков чернота. Пол был тоже стальной, мелко-ребристый – не поскользнешься, если из лопнувшей трубы польется вода, вмиг превратив в грязь занесенную сюда пыль. А вот искусственная добавка к малому тяготению Улисса, добавка, без которой здоровый человек за год-два превращается в одутловатую развалину с хрупкими костями, – эта добавка работала нестабильно. Впрочем, как всегда. От этого шаги людей, идущих по туннелю, то укорачивались, то неожиданно превращались в балетные прыжки. Старые работники, чья походка всегда выражала готовность вспорхнуть к потолку, ничему не удивлялись, а молодые порой негодовали: ну неужели нельзя наладить как следует работу гравитирующих систем, списать дышащее на ладан старье и поставить новое оборудование?! Ведь речь не о каком-то там сверхдефиците! Ведь идет же поставка антигравов, прекрасно работающих в реверсном режиме!

Значит, воруют…

Стиг Доггер прекрасно знал, куда идут «уворованные» антигравы, однако и он испытал мгновенное желание скверно выругаться, взлетев в нелепом прыжке и сейчас же отбив пятки в жестком приземлении. Стиг редко ходил этим маршрутом. Здесь его мало кто знал. Туннель слыл «демократическим» ходом сообщения – сюда заносило и неопрятных работяг с сутулыми фигурами и серыми лицами, и «белых воротничков» из Правления. Изредка проходил полицейский патруль. Обликом Стиг напоминал управленца и не должен был вызывать интереса – ну еще один дармоед, и хрен с ним… Лишь массивный и коротконогий, с тремя оторванными пальцами на правой руке проходчик по прозвищу Бздым указал вслед Стигу уцелевшим мизинцем:

– Видал вот того узкомордого?

– Ну, – ответствовал его замызганный спутник, сморкнувшись на пол. – И чо?

– Он старший над суками.

– И чо?

– А ничо. Допустим, ты по дурости сболтнул что-то лишнее – он через час будет знать.

Собеседник Бздыма вытер пальцы о штаны.

– Гонишь. Стал бы он ходить без охраны!

– Не хошь – не верь, а я предупредил.

Замызганный посмотрел вслед удаляющемуся Стигу.

– А в голову ему еще ничего не прилетало? – спросил он.

– Когда-нибудь прилетит, – сладострастно напророчил Бздым.

Он не знал, что ошибся: на жизнь Стига Доггера было совершено не так уж много покушений, но все-таки они были. Последнее, кстати, случилось именно в этом туннеле и именно тем способом, о котором упомянул замызганный. Увесистый болт непременно попал бы Стигу в затылок, вздумай Стиг расслабиться хоть на секунду. Злоумышленника не нашли, да особо и не искали. Девяносто девять процентов людского поголовья Астероидной системы люто ненавидело людей с профессией Стига, и каждый второй из них мог решиться запустить ему болт в затылок. Наказание виновного – если таковой будет найден – все равно ничего не изменит.

Бздым ошибся дважды. Как многие, он истово верил в то, что в Астероидной системе рано или поздно – скорее рано, чем поздно – станет жарко, ждал этого и слыхал шепотки о подполье и «наших людях в администрации», но не догадывался и не мог догадываться, что терпеливо ожидаемые им события, едва начавшись, будут возглавлены такими вот типами, как этот узкомордый, и вовсе не потому, что они окажутся достаточно шустрыми, чтобы вовремя оседлать волну, а потому, что сама эта волна выращена и направляется ими. И повиснет в пустоте полный горечи и недоумения вопрос: «Как же так?!»

Туннель вновь ушел в гору. Маркер – кусочек серой нити, якобы случайно прицепившийся к решетке воздуховода – был на месте. Служебный лифт выбросил Стига ста метрами ниже. Здесь начинались владения горно-геологического управления Улисса, организации некогда процветавшей, но по мере выработки поверхностных минеральных богатств спутника все сильнее скатывающейся в упадок. Стиг знал, что сейсмическая разведка все еще находит кое-какие месторождения, но на такой глубине, что поди доберись до них. Проще осваивать другие спутники и ловить астероиды. Всякая контора, чей звездный час остался далеко позади, обречена хиреть и чахнуть, выглядя тем жальче, чем старательнее изображают в ней лихорадочную деятельность, пока наконец росчерк начальственного пера милосердно не прекратит ее существование.

Желвак вовсе не изображал лихорадочную деятельность. Он торчал у себя в кабинете – крепенький, маленький, с вечным седым ежиком на грубо вылепленной голове, ушедшей в плечи по самые уши. Потертый робот-секретарь давно устаревшей модели, он же охранник, был отключен, посетителей в приемной не было. Желвак ждал Стига. Он сейчас же заблокировал дверь за спиной вошедшего.

– Садись.

В молодости Желвак был горным инженером, почти человеком-легендой, и едва не достиг поста начальника управления. «Почти» и «едва», как известно, нигде не считаются, в том числе на Улиссе. Был героем, лежал под обвалами породы, выдвигал смелые гипотезы, делал открытия, пил с работягами вонючий самогон, подыхал от удушья, дрался не на жизнь, а на смерть с подонками и отморозками из присылаемого с Терры рабочего пополнения, работал как зверь, мечтая очистить планетоид, вроде луковицы, слой за слоем, – все эти подвиги остались в прошлом и мало кого интересовали. Карьеры Желвак не сделал и со временем перешел на спокойную работу старшего менеджера по кадрам. Именно в этом качестве он мог и должен был иметь периодические контакты со Стигом Доггером. Прикрытие – лучше не придумать.

На деле именно Желвак занимал по отношению к Стигу вышестоящее положение.

Стиг сел в продавленное множеством задов кресло для посетителей. На спинке кресла с задней стороны красовалось нецензурное ругательство, вырезанное ножом неизвестного хулигана. Желваку было плевать. Управление дышало на ладан, и мебель соответствовала его предсмертному состоянию. Стол, разделявший Желвака и посетителя, настоящий деревянный стол, также знавал лучшие времена, а сам Желвак, восседая за этим столом в массивном кресле, смахивал на некий древесный гриб паразитической породы. Впрочем, его еще помнили, он-то мог свободно ходить как по «демократическому» туннелю, так и по рабочим ярусам, не рискуя поймать головой увесистый гостинец. Кто не жалел других и еще меньше жалел себя, мог быть нелюбим многими, но уважаем был всеми. Со временем нелюбовь как-то сама собой рассосалась в пространстве, а уважение еще держалось. Стиг немного завидовал: за ним люди не пошли бы, а за этим – пойдут. Быть ему трибуном и вождем, вероятно, не единственным и не главным, но уж наверняка достаточно видным. Скажет только одно слово: «Пора!» – и шевельнется дремучая корявая сила, выплеснется и попрет на лучеметы ради лучшей жизни, о которой мечтает всякая живая тварь, и справедливости, которой не бывает… Этот – заряжен, как ракета, пройдет совсем немного времени, и он сам себе отрежет путь к отступлению.

И не только себе. Стигу тоже.

Нет, Стиг не жалел о том, что прочно увяз в делах подполья. Это был шанс, а шансы надо использовать. Однако при мысли о том, насколько мало осталось времени до начала необратимых действий, холодок пробегал по спине.

Стиг не успел еще сесть, как Желвак включил глушилку. Теперь можно было беседовать относительно безбоязненно. Это тоже входило в легенду: рутинные беседы кадровика и особиста никогда не афишируются и редко записываются.

– Зачем просил о встрече? – осведомился Желвак.

– Посоветоваться, – кратко ответил Стиг.

– Да? Валяй.

Стиг вздохнул. Желвак с ироничным любопытством посмотрел на него, но ничего не сказал. Стало ясно, что говорить следует кратко и по существу, и если окажется, что напортачил, то лучше уж самому подставить шею. Иногда меч и вправду не сечет повинную голову.

Кратко и по существу Стиг доложил о буднях службы внутренней безопасности за последние несколько дней. С его собственной точки зрения, дела шли превосходно, то есть рутинно, а главное, не слишком гладко, чтобы можно было заподозрить ловушку. Что до агентуры, внедренной Террой втайне от службы внутренней безопасности, то…

– Знаю, – перебил Желвак, не дослушав. – Кого-то ты перевербовал, кого-то используешь втемную. Словом, у тебя есть канал, и ты гонишь дезу. Сам же ее и составляешь.

– У меня восемнадцать каналов…

– Не суть важно, сколько. Важно, насколько умен ты и насколько – наш противник. Вижу, у тебя появились сомнения. Это хорошо.

– Разве я сказал что-то о сомнениях? – поднял бровь Стиг.

– Тем лучше. Пока не сказал, сам с ними разбирайся. Кстати, ты, по-моему, хотел о чем-то посоветоваться. Как там твой визитер? Эрвин Канн, да?

Стиг сдержанно кивнул. Он отдавал должное Желваку: умен, проницателен, не любит ходить вокруг да около, а сразу бьет в точку и редко промахивается.

Впрочем, сейчас Стиг этого и хотел.

– Эрвин Канн, – подтвердил он. – С ним… некоторые проблемы.

– Ты еще не сломал его? – с деланным простодушием удивился Желвак.

– Сломать можно любого, – отмахнулся Стиг. – Не в том дело. Надо ли его ломать, вот вопрос.

– Что так?

– Он предлагает нам свои услуги.

– Хм. – Желвак откинулся на спинку кресла. Казалось, он забавляется. – Вот так прямо и предлагает? Без обиняков? Мол, я все знаю, но не бойтесь меня, ребята, а примите в команду?

– Именно так.

– И какие же он ставит условия?

– Какие он может ставить условия в его положении? – пожал плечами Стиг. – Он же рискует головой. Условия вполне умеренные. Принять его самого и его банду как особую боевую единицу. Принять их золотой груз как беспроцентный заем с отдачей по окончании… событий. В общем-то всё.

Желвак заулыбался и стал еще сильнее похож на грибной нарост на дереве.

– Интересно ложатся карты… К нам нежданно-негаданно является некая банда с Хляби, и ее предводитель внезапно оказывается в курсе всех наших дел… Что головой мотаешь? Не всех? Спасибо и на том. Как это должно нас порадовать! Возможно, в конечном итоге нас даже повесят при нормальной тяжести, а не при десятипроцентной, и веревку намылят. В знак особой благодарности за мастерское подыгрывание спецслужбам Терры. С другой стороны – золотой груз… Как это понимать?

– Канал утечки от нас на Хлябь я исключаю, – уверенно сказал Стиг.

– Проверял?

– Копал в этом направлении. Хорошо копал. Пусто.

– Разумно. Если бы речь шла о работе кого-то из наших на Твердь или Эдем, не говоря уже о Терре, я поверил бы, но Хлябь?.. Нет, это для анекдота. А для хитрой операции Терры слишком громоздко. К тому же Эрвин Канн был советником предыдущего президента, а не нынешнего, верно? А нынешний невзлюбил его настолько, что уже дважды попытался избавиться от него крайне грубыми методами, но почему-то не преуспел в задуманном… Может, все это только прикрытие?

Стиг качнул головой.

– Не похоже. Да и Прай на нашей стороне. Если это операция его спецслужб, то слишком уж неуклюже она выглядит, да и цели ее туманны. Думаю, на хорошую многоходовку люди Прая не способны. А если бы мы имели дело с операцией Терры, проведенной через Хлябь, Прай дал бы нам знать.

– Разумно, разумно… А ну-ка расскажи мне о нем все с самого начала.

Все, что Стиг знал о человеке по имени Эрвин Канн, он сумел уложить в десять минут. Желвак монотонно кивал, слушая. Когда Стиг закончил, повисла тишина и висела целую минуту. Желвак думал.

– Если я правильно тебя понял, он либо уникальный экземпляр, гений среди гениев, либо редкостно везучий сукин сын, – молвил он после паузы. – Сам как считаешь?

– Судя по фактам, действительно уникальный экземпляр, – неохотно признал Стиг. – В хроническое везение верят только восторженные идиоты.

– Восторженные?

– В свое везение – восторженные. В чужое – унылые.

Желвак ухмыльнулся:

– Допустим, ты прав. Но все-таки ты считаешь, что возможен третий вариант: он – фигура в игре Терры против нас?

Стиг покачал головой:

– Нет, не считаю. Хотя принять эту версию было бы проще всего, а ментограмму считать подсаженной. Однако не сходится.

– Теперь я понял, зачем ты пришел посоветоваться, – сообщил Желвак. – Ты не веришь самому себе. Как профессионал ты добросовестно сделал свою работу – и сам же не веришь ее результатам. Тоже как профессионал. И ты решил, что это не твой уровень компетенции и что ответственность за дальнейшее должен взять на себя я… Ну-ну, не каменей, ты правильно решил… А знаешь, чему меня научили двадцать лет в этом кресле?

– Разбираться в людях, конечно, – сказал Стиг.

Желвак поморщился:

– Это банальность. Ты назвал мою прямую служебную обязанность. Еще в нее входит понимание: никогда нельзя быть уверенным, что разобрался в человеке до конца. На девяносто процентов – практически всегда, на девяносто пять – сколько угодно, часто даже на девяносто девять. На сто – никогда. Всегда чуть меньше. Все равно это хороший результат. Но я всегда был готов к тому, что однажды здесь появится человек, которого я смогу понять только лишь процентов на пятьдесят. В таком случае я приму как данность: моих мозгов для этого не хватает. И это прискорбное обстоятельство еще не будет означать, что я не найду, где использовать такого человека. Хотя и не факт, что я вообще стану использовать его. Понятно?

– Да.

– Ну вот и хорошо.

Желвак замолчал, не сказав «иди». Молчал и Стиг, стараясь не злиться. Вышестоящее в иерархии подполья лицо слегка повозило его носом по столу? Бывает. Не впервой. Но пас Желваку отдан, посмотрим, что он станет делать с мячом…

– Рыжий покалечился, – сказал вдруг Желвак.

– Когда? – спросил Стиг.

– Сегодня. Авария на Восточном терминале.

– Случайность?

– Видимо.

– Серьезно?

– Жить будет. К делу непригоден.

– Кто вместо? Змей?

– Для него в другом месте есть дело.

– Тогда Томми?

– Не дорос еще. Он при Рыжем был хорош. Без него он никто.

Стиг пожал плечами. Кадровые вопросы подполья напрямую его не касались. Даже столь важные, как должность командира «Магога».

– Надеюсь, мне ты не предложишь эту работу, – пошутил он, изобразив намек на улыбку.

– Правильно надеешься. Ты мне на своем месте нужен.

– Я и сам себе там нужен, – усмехнулся Стиг. – Ладно. Как найдешь, кем заменить Рыжего, дай знать.

– Я уже нашел, – сказал Желвак, и Стиг насторожился.

– Кто? – спросил он.

– Твой Эрвин Канн.

Стигу показалось, что он ослышался, чего, разумеется, быть не могло. Несколько секунд он молчал, обдумывая новость.

– Уверен? – наконец спросил он.

– Ты говорил, что он рискует головой, так? – Стиг молчал. – Рискнем и мы. У тебя иное предложение?

– Иное, – признался Стиг.

– Ну-ну, я слушаю.

– Продержать его и всю его банду под следствием до часа «Икс». Потом можно будет и выпустить. Можно будет даже к делу пристроить, все равно большого вреда они уже не нанесут…

– А если они могут принести пользу, и притом большую пользу? – перебил Желвак. – Тогда как? С такой возможностью ты не считаешься? Дают – бери, но смотри, кто дает. По-моему, это правильный принцип. Насколько я понимаю, у тебя нет и тени доказательства, что этот человек подброшен нам Лигой. Но я тебя понимаю: ты не готов поверить в то, что он просто авантюрист. В голове не укладывается, правда? Ты твердо знаешь, что эпоха авантюристов кончилась… хотя одного из них ты сейчас слушаешь, а второй ты сам и есть. Что нам известно о нем, кроме того, что Эрвин Канн до сих пор цел вопреки всему? Первое: он родом отсюда и знает нашу систему и нашу специфику. Второе: он классный пилот и вообще, по-видимому, талантлив во многом. Третье: он имеет задатки лидера, коль скоро подчинил себе банду головорезов. Четвертое и главное: он гениальный провидец. Мне наплевать, как он это делает: рассчитывает, высасывает из пальца или гадает на картах, – важен результат. Что он там бормотал: Лига сомнет нас раньше, чем мы получим помощь?

– Именно так, – подтвердил Стиг.

– Значит, ему самое место среди нас, но не в штабе, нет, а на посту командира «Магога», – подытожил Желвак. – Дадим ему шанс применить его таланты к тактике боя. Пусть догадается: попытка предательства приведет к его немедленному устранению. Пусть еще догадается: в крайнем случае мы дистанционно взорвем «Магог». Эрвин Канн прибыл к нам со своими людьми – вот и готовый резерв командного состава, если кто-то из наших людей его не устроит. Это не должно нам помешать. Что скажешь? Он похож на самоубийцу?

– Нет.

– Вот и я так думаю. Значит, будет очень стараться. Жить каждому хочется. Логично?

– Да, но… – Стиг замялся.

– Ну-ну. Что еще за «но»?

Стиг не мог уйти, не выпустив парфянскую стрелу.

– Я уверен, что он просчитал это решение и готов к нему.

– Почему?

– Он просчитывает гораздо более сложные вещи. Нормальный человек перед ним вроде ребенка. Или как голый. Мне все это не нравится.

– Ты уверен сам по себе – или он сумел создать у тебя такое впечатление? По-моему, он просто хороший психолог, лучший, чем ты. Быть может, это тебе в нем и не нравится?

– Не учи меня психологии ведения допроса, – огрызнулся Стиг. – Я свое дело знаю.

– Похоже, и он знает свое, – отрезал Желвак. – Сможешь переправить его со всей бандой на «Магог»? Или помочь?

– Справлюсь и сам. Но – это твое решение.

Желвак развеселился. Он хохотал, хлопал короткопалой ладонью по подлокотнику кресла и сотрясался всем туловищем, и впрямь похожим на какой-то несуразный желвак. Отсмеявшись, утер глаза и молвил:

– Можно подумать, что если я напортачил, то повесят одного меня, а тебе всего лишь надерут уши. Ничего умнее сказать не мог? Если ты уже сейчас считаешь, что я непростительно ошибся, напрасно поставил под угрозу все наше дело и тысячи людей, – тогда застрели меня и сделай по-своему. Не хочешь? Правильно делаешь. Тогда позволь решать мне. Позволяешь?

– Позволяю, – улыбнулся Стиг, показывая, что оценил сарказм, и радуясь тому, что выволочка оказалась короткой и легкой. Никому не хочется стать жертвой несчастного случая, столь нередкого в Астероидной системе. Подполью случалось ликвидировать не только предателей, но и ненадежных руководителей, в том числе тех, кто старался напялить на себя одежку не по росту. – Прости, глупость сказал.

– Ладно, иди, – проворчал Желвак.

Глава 4

Ошибка

Внутри «Магога» было холодно – и неспроста: природный железо-никелевый сплав астероида был неплохим проводником тепла и легко отдавал космосу его избыток. Маскировка под естественный космический объект имеет свои неудобства: включи, устав стучать зубами, отопление – и самый примитивный инфракрасный локатор наведет противника на мысль, что с этим астероидом что-то не так. Астероид был слишком стар для того, чтобы приписать избыток теплового излучения радиоактивному распаду нестабильных изотопов. Отапливались, причем не слишком щедро, лишь важнейшие помещения в самой глубине астероида-корабля. В основном объеме температура держалась на уровне трех градусов Цельсия и понижалась до двух, когда «Магог» проходил по орбите в тени пухлой туши Циклопа, а в боевых отсеках близ поверхности и вовсе оседал иней. Вахтенные при огневых точках одевались теплее и дули на пальцы.

Эрвин не знал, какой инженерный гений сумел встроить в астероид реактор, практически не выделяющий тепло вовне, но, просмотрев чертежи и вникнув в техническое решение, восхитился работой неведомого строителя. Сомнения вызывала прочность «корпуса». Железные астероиды легко расколоть – эту истину в Астероидной системе знал любой, кто имел с ними дело. Правда, этот был мелкокристаллическим, что давало надежду. Возможно, он и впрямь не развалится на части при взрыве на его поверхности боеголовки в десять мегатонн, как божился Стиг Доггер. Только вздрогнет и немного растрескается. И тогда вторая, максимум третья боеголовка добьет его.

Или даже первая, если она окажется стомегатонной.

Одетый в теплую куртку со знаками различия на обоих рукавах и теплые штаны, Эрвин шел по бывшему главному стволу бывшей шахты. Не только бывшему стволу, но и настоящему – к топографии большей части внутренних пустот «Магога» были неприменимы флотские названия. Встречные торопливо козыряли – Эрвин в ответ прикладывал кончики пальцев к новенькой фуражке. Порожняком прокатил грузовик, переделанный из шахтного транспортера, – водитель, как и положено, обозначил взглядом, что заметил начальство, и более никак его не приветствовал. Справа и слева в металл уходили штреки. Пол был решетчатым, под ним тихонько, как и положено в реверсном режиме, гудели антигравы – «Гог» и «Магог» поглотили невероятное их количество. Все равно сила тяжести была раза в полтора меньше, чем на Хляби, Терре или Новой Бенгалии. Людям, привыкшим жить при пониженной тяжести, придется нелегко, когда – и если – они вернутся на какую ни на есть нормальную планету. Но перегрузку при разгоне и маневрах они выдержат – этакая махина даже на форсаже даст не больше двух «же».

Три четверти времени Эрвин проводил в боевой рубке, спрятанной в самой сердцевине «Магога». Здесь он знакомился с офицерским составом, здесь старался до тонкостей разобраться в боевых возможностях корабля, здесь карал и миловал, принимал пищу, а порой и спал. Командиру полагались собственные апартаменты, и они действительно существовали, однако Эрвин не всегда считал нужным тратить время, чтобы добраться до них. Любой другой человек на его месте, хоть капельку склонный к пустым фантазиям, мечтал бы о том, чтобы в стандартных сутках было часов сорок.

Эрвин стремился извлечь максимум пользы из того времени, что было в наличии.

Не очень-то много его осталось – в этом был уверен не только он, но и вся команда «Магога». Тысяча двести два человека, считая Эрвина и тех, кого он привел с собой.

В том числе Кристи. Единственная из всех она пока оставалась на борту лицом без определенных обязанностей. Эрвин выделил ей хорошую каюту с проложенной от камбуза линией доставки пищи и прочими удобствами, а вот поговорить, обсудить будущее… на это вечно не хватало времени.

И отправить ее отсюда было нельзя – она уже знала больше, чем нужно.

Значит, пусть как есть, так и будет. А если ей вдруг захочется деятельности – ну, тогда на камбуз или в медотсек ее, решил наконец Эрвин. В числе многих нужностей и ненужностей «Магог» имел и медотсек – порядочное излишество, если учесть, что при катастрофах космических кораблей выживших обычно не остается. Пока что в медотсек таскались простуженные за пилюлями от кашля и насморка.

Старый шахтер Иштван по прозвищу Гуляш ковылял как раз из медотсека, прижимая к впалой груди коробочку с мазью от ревматических болей. Ревматизм он заработал еще на рудниках Цирцеи – шестого по удаленности и третьего по размеру спутника Циклопа, – а после перевода на «Магог» ревматизм, как и следовало ожидать, усилился. Строго говоря, в Астероидной системе не существовало места, где он исчез бы сам собой.

Если тут и было что-то удивительное, то лишь то, что Иштван заработал только ревматизм, а не что-нибудь похуже. В пятьдесят лет он казался стариком, да и был им. И что тут необычного для того, кто начал работать в тринадцать лет, пошел в ловцы астероидов в двадцать два, был спасен при аварии, чудом остался жив, перешел на работу в шахту, там тоже умирал и опять был спасен скорее стечением обстоятельств, чем отвагой спасателей, и работал, и работал, и работал?.. Самая обычная биография для того, кто дожил до преклонных лет, – прочие же нашли последнее прибежище в старых штреках Улисса, Цирцеи и других планетоидов. Иштван-Гуляш мог бы назвать поименно гораздо больше своих мертвых сверстников, чем сверстников живых.

Была жена – умерла. Была дочь – оторва давно заявила, что с папенькой у нее нет ничего общего. Иштван слышал, что ее видели в «Ночном шалунишке». Был сын – задохнулся при разгерметизации шахты, когда Правление решило уронить на неосвоенную часть Цирцеи старый космический грузовик, потерявший управление и грозящий задеть комбинат. Грузовик подтолкнули, да неудачно, и сын погиб вместе с сотней других бедолаг. Правление выплатило родственникам компенсацию – на что она нужна, если на нее не вернуть сына и не начать жизнь заново?! Терпи, работай на Правление, живи неизвестно зачем, а подохнешь, так в выработанных штреках еще много места. Разрешается скрипеть зубами, все равно никто не услышит этого скрипа.

После гибели сына Иштван запил. Когда деньги кончились, пришлось возвращаться к реальности. Альтернатива – выйти за шлюз и, как выражались некоторые, глотнуть вакуума – не вдохновляла даже с похмелья. Кто столько лет цеплялся за жизнь, хотя бы убогую, не станет учинять над собой насилие. Пусть все идет своим чередом…

Никто не любил Правление. Иштван не был исключением. Никто не любил Терру, и Иштван тоже не любил ее, хоть никогда и не видел. Зато он порой видел тех, кто прибывает оттуда, и этого хватало ему, чтобы распространить свою ненависть на всю метрополию.

При всей природной молчаливости Иштван-Гуляш говорил иногда разные слова. Со временем он заметил, что возле него трется, набиваясь в приятели, один скользкий тип, а бригадир дал понять, что раскрывать рот полезно лишь для принятия пищи и вредно во всех остальных случаях. Иштван замкнулся, отшил приставалу, но, как видно, остался в списке неблагонадежных. Когда ему настоятельно посоветовали перевестись на астероид, предложив вдобавок солидную прибавку к жалованью, он согласился. Чего терять? Все равно ничего не изменится, мирозданию плевать на человеческую букашку, как, впрочем, и сытым обывателям с благополучных планет, ты родился и существуешь лишь ради чужого благоденствия, и будь проклята такая жизнь.

Трудясь над превращением железной глыбы в подобие ноздреватого сыра, он сделал открытие: все как один трудяги здесь были из числа наиболее озлобленных и готовых порвать голыми руками любого управленца, если только им за это ничего не будет. Удивительнее всего оказалось то, что работа на астероиде оказалась не более опасной, чем на планетоиде, и за нее действительно платили хорошие деньги. Поначалу Иштван был убежден: это временно, когда-нибудь контора обязательно спохватится, но время шло, контора не спохватывалась, и все оставалось по-прежнему. Удивляли и маркшейдеры, требующие прокладывать совсем уж нелогичные штреки и ходы. Подозрение, что все это неспроста, возникло довольно быстро и со временем только крепло.

Время – великий лекарь если не для тела, то для души. У Иштвана появилось подобие цели: скопить достаточно денег, чтобы навсегда распрощаться с Астероидной системой и спокойно дожить свой век где-нибудь в другом месте. Поскольку перечень платных развлечений на астероиде был ограничен, задача казалась выполнимой.

Но прошло еще время – и стало до того интересно, что мечты о нормальной планете с голубым небом и травой под ногами мало-помалу угасли.

Здесь готовилось нечто! И Гуляша не надо было долго уговаривать присоединиться к тем, кто наконец-то решил навалять по рогам зазнавшейся Терре. Подобно другим, таким же, как он, Иштван с жаром включился в неслыханную работу. Создать из астероида корабль-громадину, вооружить его всем, что удастся купить, выклянчить или украсть – и дать надменной метрополии по морде. Потом можно и превратиться в радиоактивное облако, но сначала хоть на краткое время почувствовать себя человеком, а не червем! Это ли не цель желанная?

Еще какая. Куда там Гамлету, о котором Иштван не имел ни малейшего понятия!

Когда маски внутри астероида были сброшены, когда согласные переквалифицировались из шахтеров в строители, а несогласные тихо отбыли то ли подальше от Терры и планет Лиги, то ли вообще в небытие, переквалифицировался и Иштван. А когда астероид Магог стал кораблем «Магогом», Иштван занял пост помощника командира четырнадцатой барбетной плазменной артустановки на восемьдесят пятом уровне, считая от носа корабля. Многочисленная артиллерия такого рода должна была защищать «Магог» от атак мелких посудин противника, только палубы здесь именовались уровнями.

Этот-то Иштван по прозвищу Гуляш встретил на пути из медотсека нового командира – тот шагал себе спокойно, будто десять лет командовал «Магогом», ни дать ни взять бывший командир. Но бывшего знали и любили, ему подчинялись охотно, он был свой…

Перехватив коробочку с мазью трехпалой левой рукой – два пальца остались еще на Цирцее, – Гуляш отдал честь чуть позже, чем следовало, но не настолько поздно, чтобы новый назначенец мог придраться. Он и не придрался, лишь изобразил намек на понимающую улыбку, козырнув в ответ ровно с той же задержкой, когда Иштван уже думал, что командир так и протопает мимо, сделав вид, что не заметил приветствия. Но командир удивил:

– Стой.

Иштван сделал два шага и замер, повернувшись к начальству, – отнюдь не в стойке «смирно». Что ты, мол, мне сделаешь, заезжий хрен с бугра? Видали мы тут и не таких. Ну давай, сделай мне внушение, прочти нотацию строгим голосом, вылупи гляделки, пригрози сгноить на гауптвахте!

Вместо этого командир протянул руку и коротко потребовал:

– Дай.

Получив в руки коробочку, он прочел название и вернул лекарство.

– Помогает?

Какое его собачье дело?.. Иштван открыл было рот, чтобы высказать начальству все, что о нем думает, но неожиданно для себя промолвил:

– Ну… вроде того.

– Если у тебя это всерьез, то, может, лучше отправить тебя на Улисс? – спросил Эрвин. – Нет? Ты хочешь драться? Прекрасно, я тоже хочу. Но если ревматизм скрутит тебя во время боя…

– Не скрутит, – заверил Иштван. – Когда делом занят, какой ревматизм? Нет его.

– Ну и прекрасно. А что невесел?

По лицу Иштвана только слепой не прочитал бы: шел бы ты себе дальше, заезжий фрукт, какое твое дело, почему я невесел, и кто ты вообще такой? Но Иштван смолчал.

– Небось обидно? – спросил Эрвин. – Ты горбатился здесь столько лет, потерял здоровье, а я все это время где-то прохлаждался. И вот я возвращаюсь, весь румяный и цветущий, и не я у тебя в подчинении, а ты у меня. Так?

Иштван замялся. Командир попал в точку. Трудно ожидать от начальства такой откровенности, невозможно даже… Но своим ушам Иштван верил и слуховыми галлюцинациями никогда не страдал.

– Ну, не то чтобы… – пробормотал он, потерявшись. – Но в общем… да. Немного.

– Перетерпи, – посоветовал Эрвин, заговорщически понизив голос. – Открою тебе один секрет: революция всегда зреет изнутри, но очень часто возглавляют ее люди извне. Те, кто не только понимает, что надо изменить, но и знает как. Те, кто видит картину не только изнутри, но и со стороны. Для этого надо учиться и повидать мир – ни того, ни другого Астероидная система мне не дала бы. Я вырвался отсюда, но я же и вернулся – надеюсь, более ценным для революции. На что тут обижаться? На то, что все это ужас как несправедливо? Или на то, что благодаря этой несправедливости у нас есть шанс победить?

– А мы победим? – спросил, машинально сглотнув, Иштван.

– Должны, – кивнул Эрвин. – На плохие шансы я не ставлю.

Старый Иштван по прозвищу Гуляш попытался скрыть нахлынувшую радость за гримасой скепсиса, но его выдали глаза. А Эрвин, кивнув на прощание, понял, что не напрасно потратил минуту на разговор. Можно не сомневаться, что в самом скором времени он станет известен всему экипажу. Каким-то уголком сознания Эрвин также подумал, что не дело командиру такой громадины шляться по ней в одиночку – нужна свита и охрана. Какой-нибудь флотской старшина с медной мордой и обязательно с широченной грудной клеткой и пудовыми кулаками напрочь отобьет у подчиненных желание досаждать командиру. Может, припрячь Барсука?

Хотя кто кому еще досаждал…

Боевая рубка помещалась в самой сердцевине бывшего астероида. В аварийном шлюзе, автоматически блокирующем рубку в случае разгерметизации этой части «Магога», торчал вестовой – Шпуля. Парнишка маялся без дела. Флотская форма сидела на нем вкривь и вкось.

При виде Эрвина Шпуля вытянулся и даже попытался браво щелкнуть каблуками. Получилось так себе.

– Портняжничал? – поинтересовался Эрвин. – Вчера выглядел как мешок, а сегодня что? Решил, что одно уродство лучше другого?

– А я не швец! – обиделся Шпуля и попытался заглянуть себе через плечо. – Не, а чего? Вроде нормально…

– Нормально для обезьяны. Сегодня же исправь.

– Слушаюсь, – вздохнул Шпуля, и Эрвин мимоходом отметил про себя, что дрессировка мальца уже дала кое-какие плоды. Иной вопрос, велик ли будет толк от этих плодов…

В рубке торчал Томми – малый лет двадцати пяти с бескровным лицом типичного уроженца Астероидной системы. Он ждал Эрвина.

С места в карьер начал скороговоркой докладывать о неисправностях и непорядках:

– …неполадки в системе управления огнем кормовых батарей, глючит система пассивной радиолокации, инженеры до сих пор не могут понять, куда деваются два процента мощности центральной двигательной установки, наблюдается повышенный фон от четвертого вспомогательного реактора…

И так далее, вплоть до лопнувшей канализационной трубы на сто девятом уровне. Закончил о неисправностях и тут же доложил о принятых им мерах по устранению.

Толково, мысленно одобрил Эрвин. Затем пошли дела дисциплинарные. Старпом знал свое дело. Был бы постарше и поопытнее – вполне мог бы претендовать на командование «Магогом». Плохо, что он и сам знает это. Еще хуже, что переоценивает свои силы и недоволен решением руководства подполья обойти его назначением. Однако все равно ценный кадр. Не отозвали бы его… Здесь нужен.

Сделав два уточнения, Эрвин отпустил Томми и отправил Шпулю за Каином. Последнего можно было вызвать и проще, через интерком, но именно сейчас Эрвин ощущал настоятельную необходимость побыть в одиночестве и посчитать. Задача ветвилась, расчет был чертовски сложен и остался незавершенным к прибытию Каина.

Тот вошел, хмурый и озабоченный, и Эрвин сразу отпустил вестового.

– Как настроение?

– Терпимо, – буркнул Каин.

– Я не о тебе. Твое настроение я и сам вижу.

– А, ты о ребятах? Так бы сразу и сказал… Слушай, можно я сяду? – Дождавшись кивка, Каин сел. – Не могу вот так… Ты сидишь, а я стою столбом, как перед каким-то превосходительством…

– А я и есть превосходительство, – сказал Эрвин, забавляясь. – Ну так что братство?

– А оно братство? – вопросом на вопрос ответил Каин. – Оно теперь первый взвод абордажной команды, амуницию чистит да тренируется. Новички там еще… местные… морока с ними… Нет, ну ты учудил! На что тебе абордажная команда, хотел бы я знать. Насмотрелся фильмов о корсарах и бригантинах? Тут будет та еще заварушка, такая, что лучше смотреть на нее со стороны, но при чем тут абордаж? Можешь ты мне это объяснить?

– Конечно, могу, и очень просто: все может случиться.

– Ага… Достаточно наточить тесаки – или зубы тоже надо подпиливать?

Эрвин смотрел на Каина столь долго, что тот потупился, процедил сквозь зубы краткое ругательство и беспокойно заерзал.

– Ну ладно, ладно, – забормотал он. – Все понимаю. Ты нас спас на Хляби, ты доставил нас сюда, ну а здесь-то нам какого рожна делать? Эта война – не наша война. Ребята меж собой говорят: мы что, наемники? Мы вольное братство!

– Были вольным братством, – сказал Эрвин. – Теперь побудете наемниками. Разнообразие даже полезно, особенно когда оно хорошо оплачивается. Ты что думал – местные власти запросто выпустят нас на все четыре стороны? Хорошо еще, что мы попали к тем, кому можем пригодиться. Не дергайся и выполняй, что прикажут. Жди изменения ситуации. Я скажу, когда она поменяется.

– А золото?

– Будет нам возвращено. Обещаю.

– Ты обещаешь – или тебе пообещали?

– Я тебе не лопух какой-нибудь. – Эрвин выразительно оглядел рубку, как бы проникая взглядом сквозь многокилометровую толщу никелистого железа, конструкций, оружия и электроники. – Пусть попробуют не вернуть. У нас такой аргумент, что мы кого угодно заставим вернуть что угодно, включая то, что нам никогда не принадлежало. Не согласен?

Каин все-таки выругался в голос.

– Если только этот аргумент не сожгут вместе с нами! – выкрикнул он наболевшее.

– Не сожгут, – отрезал Эрвин и, поманив пальцем Каина, добавил тише: – А знаешь почему? Потому что я здесь и совсем не хочу гореть. И уж поверь: если мне этого не хочется, значит, нам не остается ничего другого, как победить. Это только одна причина, есть и другие. Но эта причина будет понятна и тебе, и братству, и кому угодно. Можешь довести ее до всеобщего сведения.

Каин только крякнул и завертелся на стуле.

– Ты хоть знаешь, какая сила навалится на нас?

– Приблизительно. Точно этого никто не знает.

– Но она ведь будет, наверное, превосходить наши… ну, то есть местные силы?

– Очень вероятно.

– Вдвое? Втрое?

– Если не впятеро.

– У тебя есть план, как я понимаю?

– У меня всегда есть план.

– А запасной?

– Несколько.

– И мы победим? – допытывался Каин.

– Если только какой-нибудь придурок из местных патриотов без мозгов не стукнет меня сзади по голове, – уточнил Эрвин. – Если меня не застрелят, не накачают наркотиком, если я не отравлюсь несвежей пищей, не вдохну «веселой смерти», ну и так далее. При этих условиях мы победим. Поэтому уступи-ка ты мне Барсука. Не возражаешь?

Каин поколебался, заведомо ища в словах Эрвина двойное дно. Нашел или нет, осталось неизвестным, но аргументы, как видно, показались ему убедительными.

– Будет Барсук. Еще что-нибудь?

– Ребят подтяни, – сказал Эрвин. – Томми на них жаловался. Он старший офицер, а сделать с ними ничего не может, они в моем прямом подчинении. Внуши им от моего имени, что я шутить не намерен. Если еще один герой попытается помыкать местными или затеет драку – живо отправится в открытый космос. В Астероидной системе полно бродячих космических тел, станет одним больше. Внуши им также, что от того, насколько быстро они усвоят, что являются частью экипажа, зависит, будут они через месяц хвастаться своей удачей или нет. Понятно?

– Сам бы им и внушил… – не выдержал Каин. – Братство – чье?

– Понятно или нет?

– Понятно…

– Свободен.

Каин удалился – злой и немного растерянный. А Эрвин сел к главному пульту и принялся водить курсором. Цереброшлем лежал в стороне и не использовался: электронные мозги «Магога», мозги усердного и по-своему неглупого раба, часто не понимали, чего хочет от них этот странный властитель. Эрвину было проще пошевелить пальцами, чем приводить свои мозговые процессы в соответствие с рабскими потребностями.

Он запросил данные о возможных сбоях в системе управления антигравами, велел корабельному мозгу проанализировать надежность работы системы при тех или иных повреждениях корабля и обозначить красным цветом на схеме наименее защищенные места. Сегодня утром он точно так же разбирался с системой электроснабжения, вчера и позавчера – с вооружением, днем ранее – с транспортом и аварийной блокировкой шлюзов. Корабль-астероид проектировали не олухи, но хватало и конструктивных недочетов. Пожалуй, их было все-таки меньше, чем можно было ожидать.

Хоть в этом повезло, думал Эрвин, механически производя расчеты и откладывая в память срочное и необходимое: там заменить, тут поставить дублирующую цепь, а вот тут уже ничего не сделаешь, и если шарахнет сюда, то кранты… Уже сейчас он мог мысленно представить себе весь семидесятикилометровый корабль в изометрии и любом разрезе, но детализация еще никогда не мешала. И чем подробнее, тем лучше. Мелочи мешают лишь тем, кто беспомощно барахтается в них и тонет, теряя за мелочами главное…

Покончив с этой работой, Эрвин откинулся на спинку кресла и потянулся. До штабного совещания оставалось десять минут. Слишком мало для командира «Магога», но вполне достаточно для Эрвина Канна. Он затемнил стены рубки и задействовал обзорные экраны.

Новичков от этого зрелища кидало в дрожь. Новички забывали о километрах железа между ними и открытым космосом. Увидев это впервые, Каин схватился за спинку кресла, чтобы не упасть, а Шпуля запутался в собственных ногах и упал-таки.

Заметно сплющенным полосатым чудовищем плыл в черноте Циклоп, и колоссальные вихри под его атмосферной дымкой казались застывшими, как на фото. Ближайший спутник недавно пересек терминатор, выйдя с теневой стороны на освещенную, и отбрасывал на планету тень-горошину. Улисс был далеко и выглядел маленьким серпиком. И звезды, звезды! Холодные, колючие, равнодушные – сколько же их!.. А выше и правее Циклопа разгоралось холодное зарево вокруг яркой точки – приближалась крупная комета, какие даже в таком месте, как Астероидная система, бывают не каждое десятилетие. Наверное, у кометы был и хвост, но прятался позади зарева. Опасности комета не представляла: по расчетам, отклонившись гравитацией Циклопа от своего курса, она должна была устремиться к солнцу и погибнуть в его лучах. Просто здоровенная глыба минеральной крошки и испаряющегося льда, слипшийся в ком космический мусор – а каково зрелище! Аж жуть для того, кто не привык к такому с детства.

И темный ужас для всякого, кто мнил о себе что-то на поверхности нормальной планеты. Только тут и поймешь, до какой степени ты ничтожная пылинка, атом, монада – вместе со всем твоим так называемым внутренним миром! Там ты знаешь это лишь в теории и поминутно забываешь – здесь это знание так и лезет в глаза. Проглоти его и попробуй не подавиться. Одни лишь местные не думают об этом, они привычные…

Мысль залетела в мозги и вылетела, не задержавшись. Эрвин сидел неподвижно, глядя на комету и не видя ее. Он не считал и потому чувствовал себя отвратительно. Когда мозги готовы закипеть, они нуждаются в отдыхе – с этой истиной Эрвин не спорил, но минуты мозгового бездействия ненавидел. Если бы еще все вокруг шло так, как было рассчитано и направлено! Насколько было бы легче! Если бы не ощущать себя пойманным в ловушку, о которой всерьез даже не думал!

Это было ошибкой. Он, Эрвин Канн, непогрешимый пророк, совершил ошибку и слишком поздно осознал ее. Он не просчитал всех возможностей. Сначала все шло предсказуемо: встреча с патрульным кораблем на подходе к Улиссу, задержание, этот Стиг Доггер – тот еще орешек, который, однако, удалось разгрызть, допросы, роль умного шута… все вело к тому, чтобы остаться при верхушке подполья в роли эксперта, затем стать одним из руководителей штаба восстания, а дальше открывалось сразу несколько заманчивых перспектив. И вот получил вместо всего этого должность командира несусветного чудовища! Не в том беда, что «Магог» несусветный, а в том, что план неизбежной оборонительной войны с Террой был очевиден Эрвину, как единожды один. В частности, «Гог» и «Магог», на чью постройку было затрачено столько времени, усилий и средств (пусть хитро украденных у той же Терры) – не более чем наспех сработанные волноломы для того шторма, что придет извне. Их задача лишь в том, чтобы сковать на какое-то время основные силы противника, нанести ему возможно больший урон и геройски погибнуть.

Что и говорить, утешительная перспектива!

Эрвин не знал, в чью голову пришла идея назначить его командиром «Магога», но признавал, что в этой голове немало извилин. Во всяком случае, это был не Стиг. Неожиданный, парадоксальный ход! Возможно, даже гениальный – учитывая, что избежать сражения не удастся, а чувство самосохранения заставит Эрвина Канна приложить все его исключительные способности именно к тактике боя, потому что он и «Магог» теперь неразделимы.

Неожиданно.

И убийственно. Точный выстрел – сразу наповал.

У штаба есть несколько способов заставить командира «Магога» делать то, что ему – штабу – надо. Зато командиру «Магога» оставлена лишь одна линия поведения: заражать экипаж верой в победу, превращать его в единый, послушный командиру организм, выискивать недочеты, устранять проблемы, выглядеть орлом…

И умереть, когда придет время, – тоже орлом.

Глава 5

Железная роза

Кристи было холодно. Как на болоте, только там было еще и сыро, а тут сухо, но все равно зябко. Металл, прячущийся за тонким слоем вспененного пластика, казалось, не обращал на термоизоляцию никакого внимания и вытягивал из помещений тепло, как вампир. Правда, здесь было безопасно. Пока безопасно…

Но так же пусто и чуждо. Как и Саргассово болото, внутренности «Магога», казалось, шептали: человек должен жить где угодно, только не здесь. А иногда, в моменты отчаяния и глухой тоски, они не шептали, а кричали об этом.

И еще – комета…

Жилые помещения «Магога» не имели иллюминаторов и не могли их иметь. Кубрики были лишены и экранов внешнего обзора: зачем рядовому составу таращиться вовне? В офицерских каютах, одна из которых стала для Кристи жильем, мало отличающимся от тюрьмы, экраны имелись, но с того было не легче.

Зрелище пугало и притягивало, как петля притягивает взгляд приговоренного к виселице. На Тверди о кометах слышали только астрономы да навигаторы, редкими и тусклыми были кометы в родной звездной системе. Несущественным мусором.

Эта – громадина. Холодная. Злая. Нарочно явившаяся из мрака, чтобы пугать и предрекать. С каждым днем она понемногу росла.

Кроме как глядеть на комету, заняться было нечем. Скука? Нет, хуже того: тоска. Целыми днями Кристи сидела на койке, закутавшись в одеяло, смотрела и молчала. Странно было и вспомнить о недавних мечтах выбраться из болота, ощутить под ногами твердую почву, вновь научиться быть человеком, а не мозговитой приставкой к тупому моллюску… Ну выбралась, и что? Разве этого ждала?

Эрвин заходил вчера на несколько минут, очень торопился. Сказал, чтобы не раскисала, что он-де найдет для нее дело… Чушь и полумера. Ну какое дело тут может быть? Участвовать в каких-то работах ради чужой непонятной войны, которая вот-вот начнется? О существовании Астероидной системы Кристи впервые узнала от Эрвина, а Терра ничем ей не насолила. Убежать бы отсюда куда-нибудь, если не на Твердь, то хоть на другой край Галактики, да как убежишь? Можно выйти и слоняться сколько угодно по каким угодно закоулкам «Магога», не считая запретных зон, но какой смысл? Только станет еще более зябко и коже, и душе. Все чужое, и все чужие.

У Эрвина не так. Ему годится любое место, где он сумеет применить себя. Вчера он обмолвился, что не страдает ностальгией по своей родине и не является патриотом Астероидной системы. Что ему эта война, зачем? Дал понять: это вынужденно, иных вариантов нет. Пока нет. Все равно что на болоте, только драться придется не с хищными моллюсками, а с кем-то посерьезнее. Тогда она спросила:

– Ты снова по ту сторону добра и зла?

В ответ на это Эрвин покачал головой:

– Не существует ни добра, ни зла.

– А что тогда существует? – крикнула Кристи.

– Я существую. Ты существуешь. «Магог» существует. Это реально. Что реально, с тем и надо работать. А употребление неверных терминов – ошибка.

Сказал и исчез. Понесся делать то и это, ставить на уши этих и тех, требовать, разносить и поощрять, увеличивая просчитанную им вероятность благополучного исхода. Для него единственный верный термин – польза. Улыбается, держится бодрячком, вселяет уверенность в успехе дела – но как же ошибаются те, кто верит ему! А он их, наверное, уже списал в издержки. И самое ужасное, что он почти никогда не врет, только недоговаривает. Существо без души, ходячий счетчик! Зашевелился было в нем человек, маленький, как червячок, начал было расти и даже попытался вести себя, но то было в болотной толще. Как под ноги лег берег, так и кончился живой человек, остался живой компьютер. Вычислитель. Эрвин Канн.

Может быть, и вчера он не случайно выставил себя этаким бездушным бодрячком? Гадай, не гадай, толку не будет. Поди пойми его хитроумные расчеты!

После этого разговора Кристи злилась еще целый час, а потом решила брать пример с Эрвина: злость не нужна, когда она не ведет к пользе. Значит, надо успокоиться и ввести себя в нормальный рабочий режим.

И она успокоилась. Только взамен злости пришел не рабочий режим. Пришла апатия. Сиди в одеяле, слушай легко проходящие сквозь металл далекие стуки ремонтных работ и гудение механизмов, цепеней, глядя на холодное зарево кометы…

Может, все-таки послушать Эрвина? Он говорил, что найдет какое-нибудь дело, стоит ей только захотеть. Но нет, не хочется дела и ничего не хочется…

Звякнул дверной сигнал, и тут же кто-то вежливо постучал. Кутаясь в одеяло, Кристи неохотно подошла к двери, поколебалась и потянулась к кнопке интеркома. Но тот ожил раньше.

– Это я, Каин, – донесся голос. И после паузы: – Я один.

– Что тебе надо? – спросила Кристи.

– Поговорить. Впустишь?

– Нет. Говори с Эрвином.

– Пожалуйста, впусти. Я хочу поговорить с тобой.

Слово «пожалуйста» от бандита? Это было что-то новое. Кристи отперла дверь.

Всунувшись в помещение, Каин первым делом неловко протянул Кристи нечто темное, вычурной формы.

– Это тебе.

– Что это? – Взяв штуковину, Кристи невольно залюбовалась.

– Редкая природная штуковина: железная роза. Такой вот кристаллический сросток. Говорят, ее нашли в какой-то каверне внутри «Магога». Я ее выменял.

– Спасибо… А стебель?

– Заглянул в мастерскую, там мне в два счета приварили.

– Холодная… Но красиво.

– Только в воду ее не ставь, заржавеет, – улыбнулся Каин.

– Ага, – слегка улыбнулась и Кристи. – Лучше в масло. Или в керосин.

– Хотел было чего-нибудь вкусненького тебе принести, да нечего. – Каин развел руками. – У тебя ведь прямая линия от камбуза?

– Прямая.

Напрасно поискав глазами что-нибудь, что сошло бы за вазу, Кристи положила розу на край койки. Села сама. Каин дождался приглашения и лишь тогда осторожно опустился на противоположный край той же койки.

Вздохнул, помолчал.

– Ну? – не выдержала Кристи. – О чем ты хотел поговорить?

– Да так, вообще… – пробубнил Каин. Было видно, что он не знает, с чего начать, и если заранее планировал ход беседы, то теперь отчего-то смешался. Да, не дипломат…

– Об Эрвине, конечно? – прямо спросила Кристи, нисколько не удивившись принужденному ответному кивку. Мало-помалу разговор стал забавлять ее. – Ты давай, не стесняйся.

– Я вот что хотел спросить, – сказал Каин и запнулся. – Ну… словом… ты ему веришь?

Заставил улыбнуться:

– Только это я и делаю.

– Ну и как оно?

– Я жива, – безразличным голосом сказала Кристи. – Сто раз должна была умереть, а все равно жива. Достаточно?

– Это все он?

– Чаще он, а иногда, наверное, обстоятельства сами так складывались. Только он в этом не признается. Проще считать, что он сам всегда организует эти обстоятельства. Так меньше разозлишь его, а значит, выиграешь. Мы и без того постоянно злим его своей бестолковостью. И упрямством. Каждый пытается выглядеть личностью, равной ему. Да ты и сам знаешь.

Каин насупился, покряхтел.

– Я тут разведал о нем кое-что, – сказал он, откашлявшись в кулак. – Он и правда местный, притом еще потомственный. Был ловцом астероидов, гарпунером, да еще чуть ли не самым удачливым, потом двинул по административной линии. Кое-кто помнит его отца, многие уже знают, что Эрвин Канн был советником президента Хляби…

– Удивляешься, что советником был он, а не я? – принужденно улыбнулась Кристи.

– Нет. – Каин помотал головой. – С тобой все ясно. Ну, то есть ты правильно делала, что прикидывалась этакой… не от мира сего. Ну, короче, с левой резьбой. Это он тебе подсказал?

– Конечно. Только не подсказал, а велел.

– И ты сразу выполнила?

– Само собой. Привыкла. Кто не слушал его, тот давно сгинул.

– Не понимаю, – пробормотал Каин. – Женщина – и даже не поспорила…

– Я еще пожить хочу. – Кристи отвернулась, закусив губу. На глаза навернулись слезы – не хватало еще, чтобы их заметил Каин!.. Нет, кажется, обошлось.

Она вновь повернулась к нему:

– Ко мне ты тоже пришел, чтобы разведать о нем кое-что?

Каин озабоченно почесал подбородок.

– Не о нем. Хотя нет, и о нем тоже. Но главное – о том, что ждет нас всех.

– Будет война – вот что нас ждет.

– Ага, а один плюс один будет два, – рассердился Каин. – Дураку понятно, что будет война, последнему идиоту понятно! Я вот что хочу понять: он действительно ждет, когда она начнется? Он что, надеется выжить? Может, он еще и выиграть войну надеется?

Кристи подняла железную розу, повертела в руках, любуясь, подавила желание понюхать. Все бы ничего, красиво даже, но тяжело и холодно. Предмет, чтобы любоваться им со стороны. Глазами.

Со вздохом вернула розу на место.

– Скажи: он может увести «Магог» куда ему вздумается? – спросила она.

– Это куда же, например? – спросил Каин.

– Ну, скажем, за пределы Астероидной системы?

– А кто ему даст? – удивился Каин. – Свои же подчиненные и разорвут. Они и так-то считают его чужаком, хоть он и старается… Подчиняются только потому, что он отсюда родом, а значит, вроде как наполовину свой.

– Правильно. А может он взять катер, погрузить в него братство, да и унести отсюда ноги?

– Тоже вряд ли. Опять же – не дадут. Да и мои… его парни захотят вернуть свое золотишко.

– Верно. А сам? Может он удрать один, оставив здесь и меня, и тебя, и братство?

– Вот это главное, о чем я думаю, – пробубнил Каин.

– Не думай, – посоветовала Кристи. – Он не ангел, он очень далеко не ангел, но своих не бросает… если может не бросить. Не только меня не бросал – других тоже. Я это знаю. Я видела.

Каин покряхтел, поперхал, откашлялся в кулак.

– Простыл? – спросила Кристи.

– Чепуха. Бывали местечки и похуже. Кстати о медицине: ты знаешь, что прежний командир «Магога» покалечился по-глупому? Говорят, вроде как не увернулся от погрузчика. Перелом бедра и рваная рана. Потому-то твой Эрвин сюда и попал, ну и мы с ним за компанию…

– Он такой же мой Эрвин, как и твой! – вспыхнула Кристи.

– Ну ладно, ладно, не цепляйся… Я вот о чем думаю: случайно ли покалечился бывший командир, а?

– А ты как думаешь?

– Да ничего я не думаю! – рассердился Каин. – Я только знаю, что в лазарете лучше, чем на том свете! Если прежний командир знал, что «Магог» обречен на уничтожение, то… сама понимаешь. Сделал выводы и спрыгнул. Что такое «Гог» и «Магог»? Тут думают, что это корабли, замаскированные под астероиды. А это не корабли. С их скоростью это черепахи, а не корабли. Не бывает таких кораблей. Это две неповоротливые самоходные батареи, каждая из них может сражаться с крейсером, а при встрече с флотом погибнет наверняка. Это заслон, которым какие-то сволочи заранее пожертвовали. Скажешь, не так?

– Не так!

– А как?

Кристи помолчала.

– Может, и так, – сказала, подумав. – Если так, то будь уверен: Эрвин давно это понял. А если понял и не сбежал, то надеется победить. Как – не спрашивай. Может, и не победит, но сделает все, чтобы нас вытащить. Он такой, понятно?

– Понятно.

– Вытащил же он меня из болота, – продолжала, воодушевляясь, Кристи. – И всех нас вытащил с Гнилой мели…

– Себя тоже.

– Ну конечно! А я о чем говорю? И себя, и других. – Она вдруг рассмеялась. – Знаешь, однажды он сказал мне: «Умный эгоист слывет альтруистом». Я тогда подумала: ну и циник! А потом поняла: чтобы слыть кем-то, надо им быть, иначе раскусят. Так что он или спасется вместе с нами, или мы все умрем, а умирать он любит еще меньше, чем мы с тобой. Вот и делай выводы.

Куда только девалась хандра! Сейчас Кристи была похожа на трибуна, она вещала, ее слушали, и внутри ее это поднимало из глубины такие силы, о которых она и не догадывалась. А ведь она даже не вскочила, не сжала кулачки, и глаза, наверное, не засверкали диким огнем – хватило самых обыкновенных слов. Одолеем! Прорвемся, раскидаем, сотрем в порошок! Фортуна за нас, мы все можем! Какой маловер смеет сомневаться?

Ничего этого не было сказано, но Каин почувствовал изменившуюся интонацию.

– Ладно, – согласился он, покрутив для порядка головой. – Пойду скажу ребятам, чтобы не дергались зазря… Я еще зайду как-нибудь, а?

– Заходи.

Каин ушел, а Кристи впервые за все время добровольного заточения в этой кубатуре рассмеялась. Сбросив с плеч одеяло, она легко вскочила, с удовольствием потянулась, выгнув спину, и закружилась по каюте. Надо же, бандит, недавний пахан – и пришел консультироваться. Розу принес… Она подняла железный цветок за приваренную ножку, на сей раз не обратив внимания на вес и холод металла. Почудилось даже, что роза чуть-чуть пахнет, причем, конечно, именно розой, а не захватанным руками железом. Хотелось петь, и пухлая комета на экране больше не пугала и не завораживала. Тьфу на тебя, ледышка, лети себе мимо… Кристи тихонько рассмеялась, поняв, что с нею происходит: только теперь, а не на берегу Саргассова болота и не на Сковородке, похожей на скучный курорт, до нее дошло, наконец, что болото навсегда осталось позади, его больше не будет, никогда не будет! Что-то еще будет, но будет уже другое, и как же хорошо, что другое, каким бы оно ни было! Эрвин вытащит. Он, конечно, не сахар и не рыцарь без страха и упрека, но верить ему можно и опереться на него можно – больше ведь все равно не на кого. Он часто обманывал ожидания, но никогда не обманывал надежд…

А Каин, шагая по унылому коридору к кабине пневматического лифта, думал о том, что он-то, допустим, теперь слегка успокоен и обнадежен, но, во-первых, именно слегка, а во-вторых, как донести все это до братства? Орлы-то они орлы, но у половины из них короткое дыхание: хапнули золота – и вообразили, что все проблемы позади, когда они только начинаются. Смылись? Нет, еще не смылись. Придется еще драться и за золото, и за все то, чем может поделиться Астероидная система – естественно, в случае победы. В случае же безнадеги – успеть уйти, желательно не с пустыми руками. Как – абсолютно неясно, и это хуже всего…

Повторить им слова Кристи о том, что Эрвин-де уникальная голова и своих не бросает? Поверят только в уникальную голову и добавят, что вот потому-то и бросит. Сам вывернется, найдет способ, а остальных бросит, и бабу свою тоже. На то и уникальная голова, чтобы решать свои проблемы за счет других. Видали мы таких умников!

И придется решать вопрос как обычно: кулаками. Что будет глупо дважды: во-первых, потому что это теперь братство Эрвина, ему бы и наводить в нем порядок, а во-вторых, все равно нет полной уверенности, что Эрвин Канн будет пытаться спасти доверившихся ему людей. Кто они ему? Сброд, бандиты, отребье. Ради себя Эрвин бросит их без всякой жалости, а резать на куски они станут Каина. И будут в своем праве, вот что обидно.

Ладно… Еще поглядим, кто кого бросит…

Глава 6

Восстание

Большое начинается с малого: великая река – с едва приметного ручейка, грандиозное извержение вулкана – с подрагивания почвы и тоненькой струйки дыма над конусом, город – с хутора в одну халупу и полтора сарая. Восстание в Астероидной системе началось с нарыва на большом пальце правой ноги подсобного рабочего по кличке Крысий Хвост.

Тощий, нескладный, сутулый, с редкими волосами на некрупном черепе, нездоровой кожей, неумными глазами, слюнявым ртом и свернутым набок еще в детстве длинным носом, похожим на корабельный румпель в положении «право на борт», Крысий Хвост являл собою типичный человеческий шлак Астероидной системы. В том не было его вины, таким он родился, а остальное довершила скудная жизнь. К двадцати годам с ним все стало ясно: неквалифицированный рабочий. Навечно. Выше не прыгнет и не заползет. Слишком глуп, чтобы имело смысл учить его, слишком хил для особо тяжелых работ, чересчур инертен, чтобы иметь цель, и даже слишком тих, чтобы заинтересовать службу внутренней безопасности. Почти никчемная человеческая единица, отброс эволюции.

Крысий Хвост родился на Цирцее и отроду не покидал пределы этого спутника. Он никогда не выходил в безвоздушное пространство и не мечтал о том, а трудился на никелевом комбинате в вечной пыли и удушливой атмосфере. Своего мастера он боялся до слабости в коленях, но в тот день на участок прислали сменного мастера – он-то и пхнул Крысьего Хвоста в спину, досадуя на его медлительность.

Подгонять вялого от рождения – занятие вообще неблагодарное, а тут оно оказалось неблагодарным в кубе. Споткнувшись, Крысий Хвост потревожил свой нарыв на пальце ноги и завопил благим матом. Если бы мастер не пхнул его вторично, может, все и обошлось бы.

Но мастер пхнул. Крысий Хвост с воем упал на стальной пол и начал кататься, баюкая ногу. В это время немолодой хмурый крепыш из той же бригады молча подошел к мастеру и без слов въехал ему кулаком в челюсть. В цехе не поддерживалась искусственная гравитация, так что мастер совершил впечатляющий полет.

Будь мастер нокаутирован, может, и теперь дело кончилось бы разбором и дисциплинарным взысканием, но сознания мастер не потерял и, едва приземлившись, возопил о помощи. Как на грех, по смотровой зоне цеха, куда порой водили гостей с Терры, именно в данный момент шел полицейский патруль. Двое, как обычно.

И опять-таки: не будь старший в патруле раздражен нагоняем, за полчаса до того полученным от начальства в присутствии стажера, еще неизвестно, чем обернулось бы дело. Смотровая зона помещалась на балконе под самой крышей, откуда просматривалось почти все цеховое пространство. Обнаружив беспорядок и определив его виновника, старший в патруле тотчас сдернул с плеча лучемет, навел его на цель и… нажал на спуск.

Возможно, случайно. Возможно, в качестве естественной реакции и без того расшатанной психики на обвинения в разгильдяйстве, попустительстве и отсутствии порядка. Возможно, лишь потому, что застрелить человека, находящегося на расстоянии, психологически легче, чем в упор. А может быть, у полицейского с этим рабочим имелись старые счеты, узнать о которых впоследствии никому не удалось, да никто и не пытался.

Обидчик мастера умер раньше, чем на нем вспыхнула одежда. Внизу опешили, кое-кто отпрянул. Даже в этот момент ситуацию еще можно было вернуть под контроль. Конечно, Правлению пришлось бы иметь дело с массовым недовольством, вероятно, забастовкой, а может быть, и порчей оборудования, но наказание виновных в комбинации с незначительным улучшением условий труда, несомненно, притушило бы пожар. Однако старший в патруле, сделав одну ошибку, немедленно совершил и вторую: дробно стуча ботинками, ссыпался с балкона вниз по железной лестнице. Стажер поспешил за ним.

Глупый…

Внизу опомнились – если можно так назвать быстрый переход от испуга и растерянности в ярость. Крысий Хвост все еще выл, держась обеими руками за свой нарыв. В данную секунду именно он как самый шумный казался главным нарушителем порядка и спокойствия. К нему и устремился полицейский, опрометчиво посчитав, что мундир и лучемет одним своим видом заставят чумазую рвань держаться подальше.

При низкой гравитации железный лом весит мало, чего не скажешь о его массе. Нанесенный сзади удар снес полицейскому черепную крышку вместе с форменным кепи, а мозг, выскочивший следом, был уже не нужен мертвецу. Стажер вякнул, попятился, но был сбит с ног и растерзан рабочими раньше, чем успел применить оружие. С этой минуты кровавый бунт стал неизбежен, как неизбежно обрушение треснувшей плотины.

Ох, сколько раз в человеческой истории униженные и оскорбленные брались за оружие, а при отсутствии оного вооружались чем попало! Два лучемета были захвачены, а что до «чего попало», то в цеху и подсобках нашлись не только ножи, увесистые инструменты и куски металла, но даже самодельные ручные гранаты, тайком изготовленные и постепенно накапливаемые к часу «Икс». Какой там «Икс»! В тот день на никелевом комбинате не оказалось никого из руководителей подполья, кто мог бы убедить рассвирепевших рабочих повременить с выступлением, но если бы даже нашелся такой человек, что он мог бы сделать? Разве что сотворить чудо.

Чуда не случилось. В пределах комбината очень скоро не осталось в живых ни одного инженера или менеджера с Терры, не говоря уже о прикормленном ими младшем начальстве. Чудом спасся один начальник участка, отличавшийся завидной сообразительностью и проворством, а потому успевший эвакуироваться вместе с дирекцией. И уже через полчаса мятежный комбинат был блокирован, сперва малыми силами, затем – после прибытия подкрепления с Улисса – наглухо.

Правление бушевало и требовало штурма. Командир спецотряда полиции проявил выдержку и поступил иначе: дал бунтовщикам сутки на размышление.

Лучше бы не давал – или хотя бы лишил восставших связи. Но те получили моральную поддержку от своих товарищей с других предприятий Цирцеи, Улисса и даже более отдаленных закоулков Астероидной системы, а потому решили не сдаваться. Расчет на естественное остужение горячих голов не оправдал себя.

И началось.

Полыхнул бунт на дальнем спутнике, затем на одном из астероидов, затем на шахтах Цирцеи. Улисс пока молчал. Руководители подполья, за исключением трех человек, собрались на срочное совещание и были мгновенно арестованы. Часом позже небольшой, но хорошо вооруженный и обученный отряд под командой Стига Доггера отбил арестованных, после чего Стиг лично расстрелял тех из них, кого знал как агентов, внедренных в подполье Правлением или Террой. Пока остальные вырученные пребывали в душевном смятении, час «Икс» был объявлен решением трех человек: Желвака, самого Стига и скромного интенданта Паоло Лонго, о котором даже Стиг не знал прежде ничего существенного, а он-то и был главным руководителем подполья. Редкий случай, когда строжайшая конспирация полностью достигла своей цели!

И при всем при том – очень частый, стандартный, прямо-таки штампованный случай: всеобщее восстание приходилось начинать раньше намеченного срока. Волей случая вынутые из колоды карты сложились в комбинацию: либо сейчас, либо никогда. Точка.

Трое решили единогласно. Остальные присоединились к решению, что было уже формальностью. А что им оставалось?

Полиция усердствовала, громя подставные структуры, все эти нелегальные профсоюзы, секты, группирующиеся вокруг мистиков и ясновидцев, политические кружки подрывной направленности, полукриминальные группировки, крышующие бизнес развлечений, засвеченные полицией бары и бордели, где поощрялись крамольные разговоры, словом, те канавы, куда подполье сбрасывало непригодных и ненадежных людей. Полиция распыляла силы, что и требовалось, а заодно бесила людей, что тоже было замечательно. Тем временем сигнал о часе «Икс» пошел по всем ниточкам конспиративной связи сверху донизу, как по нейронам нервной системы. Восстание не зря готовилось много лет.

Как водится, часть ниточек оказалась оборвана, что в целом не повлияло на результат. Он был таков, что высшему руководству Астероидной системы, отрезанному от управления подчиненными им силами, осталось лишь обреченно дожидаться конца, который не замедлил наступить. Но были часы полной неразберихи, были застреленные полицией невинные жертвы, и была ответная кровавая вакханалия.

Убивали за руки без мозолей и за мозоли на руках, за нарядность и за мышиную незаметность, за стройную, добытую спортом фигуру и за внешнее сходство с питекантропом. С особенным удовольствием убивали тех, кто мечтал о возвращении на Терру, задирал нос перед местными и любил заказать в ресторане блюдо из натурального мяса.

В подземных туннелях Улисса и Цирцеи вспыхивали дикие схватки. Оружие нашлось и у тех, и у других. У полиции его было больше, но восставшие брали числом, и с каждым убитым полицейским огневая мощь восставших прирастала на одну единицу.

Спецотряд полиции на Цирцее все же успел взять штурмом никелевый комбинат, увеличив без всякого смысла количество жертв. Среди последних был и Крысий Хвост, что, разумеется, никак не повлияло на исход борьбы. Очень скоро полицейским пришлось обороняться от восставших в тех же самых заводских цехах. Спустя двое суток оборонявшиеся сдались восставшим под честное слово и были расстреляны все до единого.

Сражения на Улиссе, Цирцее и других крупных планетоидах еще продолжались, а Москитный флот, составленный из наскоро вооруженных суденышек, предназначенных для ловли астероидов, нес пожар восстания дальше.

Бежали те, кто мог убежать, – на пассажирских посудинах, оказавшихся в пределах досягаемости, на личных яхтах и даже в грязных грузовых контейнерах сквозь Врата, пока те еще функционировали. Бежали и несли панику.

Против ожидания, Правление бежало в числе последних и опоздало с бегством всего лишь на несколько минут. Этого срока хватило, чтобы катер Москитного флота догнал удирающий корабль и всадил в него весь имеющийся на борту запас ракет.

К исходу третьих суток с начала восстания оно уже имело мало общего со стихийным бунтом: Штаб во главе с Паоло Лонго прочно взял в свои руки нити управления. Бандитов и мародеров расстреливали на месте, из сознательных и вменяемых формировали боевые отряды с четкой структурой подчинения. Не обошлось без напрасных жертв, да ведь ни одно восстание без них не обходится. Лить слезы по ним во время всенародного подъема, праведной ярости и долгожданного ликования? И некогда, и не хочется. Забыть.

На пятый день на «Магог» прибыл сам Паоло Лонго.

Его катер вошел в одну из многочисленных червоточин «Магога» и встал в свободный шлюз. Эрвин прибыл встречать.

Вождь восставшей Астероидной системы оказался щуплым человечком самой незапоминающейся внешности, когда-либо виденной Эрвином. Если что-то и выдавало незаурядный ум и решительность этого человека, то одни лишь глаза, да и то изредка. Рука его, протянутая для пожатия, оказалась узкой, сухой и неожиданно сильной. Эрвин кратко доложил: приказ о приведении корабля в боевую готовность получен, доведен до экипажа и выполняется, укомплектованность личным составом девяносто семь процентов, боекомплектом – восемьдесят процентов, катерами боевой поддержки – сорок два процента, случаев саботажа и вредительства не выявлено, морально-психологическое состояние экипажа прекрасное, люди рвутся в бой.

«Пока рвутся, – добавил Эрвин про себя. – Поглядим, что будет через неделю-другую». Но вслух этого не сказал. Умному достаточно.

Вождь пожелал лично осмотреть корабль-астероид, причем не был готов потратить на это более часа. Внутренне потешаясь, Эрвин тут же составил в уме оптимальный маршрут. В час, конечно, не уложились, но за два часа Паоло Лонго сумел грубо оценить боевые возможности и ахиллесовы пятки «Магога». Разговор с глазу на глаз – телохранители вождя остались за шлюзом болтать со Шпулей – проходил в боевой рубке. К этому времени вождь уже разрешил Эрвину обращаться к нему просто по имени и держаться свободно.

– Кофе? Чай? Спиртное? – спросил Эрвин, усадив гостя в кресло командира.

– У тебя тут и спиртное есть? – поднял бровь Паоло.

– Держу немного для гостей. Прежний командир оставил, не выбрасывать же.

– Кофе. Просто черный кофе. С сахаром.

– Эдемский или новобенгальский?

– Земного нет? – поинтересовался Паоло и кивнул в ответ на ожидаемое мотание головой. – Тогда эдемский с сахаром и капелькой ликера. И погорячее. Тут всегда так зябко?

– Почти. Специфика.

Через минуту вождь уже пил крошечными глотками дымящийся кофе из вычурной фарфоровой чашечки и одобрительно мычал.

– А ты здорово тут освоился, – похвалил он, опустошив чашечку наполовину и поставив ее на столик. – Всего ничего как принял корабль, а порядок у тебя не хуже, чем на «Гоге».

– Смею надеяться – лучше, – сухо ответил Эрвин.

– Ты что, бывал на «Гоге»?

Настал момент чуть-чуть улыбнуться.

– Сейчас это было бы и затруднительно, и неразумно. Я не знаю, какие инструкции получили те, кто за мной тут приглядывает.

– Кто за тобой приглядывает? – весьма натурально удивился Паоло.

– Никто? – спросил Эрвин. – Значит, мне показалось. Очень плохо, если и впрямь никто. Это означало бы, что Штаб по-детски доверчив. Очень надеюсь, что это не так.

Паоло вновь принялся за кофе. Он пил его микроскопическими глотками, задумавшись, как могло показаться, над некими глобальными проблемами, – типичная уловка того, кому нужен маленький тайм-аут.

– Так почему ты решил, что порядок у тебя лучше, чем на «Гоге»? – спросил он, отставив пустую чашечку.

– Я здесь уже больше месяца, – ответил Эрвин. – И я редко ошибаюсь.

– Да-да, я слышал, – кивнул Паоло. – И докладывали, и сам наводил справки. Ты уникум. Но не зарывайся. Приделаешь себе при жизни золоченый нимб и белоснежные крылышки – в два счета получишь их на том свете.

– Причем с надписью «круглый дурак», – согласился Эрвин.

– Значит, ты оцениваешь себя адекватно?

– В противном случае уже получил бы нимб. С надписью.

Паоло вновь помолчал. Главные вопросы оставались не заданными, и не было у вождя ответа, можно ли положиться на этого странного. Эрвин ждал. Кофе себе он не сделал, пил воду.

– Почему ты примкнул к нам? – прямо в лоб спросил Паоло. Его заурядная физиономия оставалась бесстрастной, и бесцветные глаза не выражали никакого повышенного интереса.

– Здесь моя родина.

– Ты сентиментален?

– Нет. Но долги люблю отдавать.

– Долги Астероидной системе?

– Нет. Должок Лиге.

– Вот как? – почти натурально изобразил удивление Паоло. – А мне докладывали, что ты на редкость бесстрастен и не подвержен обычным человеческим эмоциям. Врали?

– Кто докладывал, тот пусть и отвечает за свои слова, – дерзко ответил Эрвин.

– Значит, голые эмоции, так надо понимать?

– Значит, эмоции, вытекающие из расчета, – возразил Эрвин. – Именно так, а не наоборот. Мы можем победить и должны. Астероидная система – лучшее место, где я могу применить себя. Не будем глупить – победим. Я вправе ожидать, что после победы мои скромные заслуги будут оценены по достоинству. Кстати, это пойдет на пользу новой администрации.

– Правда? – Паоло иронически поднял бровь.

– Я используюсь не оптимально, но пока лучше так, чем никак.

Паоло помолчал, подумал немного, затем рассмеялся.

– Дай-ка мне еще кофе. Покрепче и без сахара. Мозги углеводами я уже подкрепил, теперь бы не заснуть… А ты?

– Только за компанию. – Эрвин налил и себе пол-чашечки.

– Неужто в сон не клонит?

– Сплю сколько положено, пользуюсь такой возможностью, пока она есть.

– Счастливчик, – вздохнул Паоло. – Радуйся.

– Радоваться буду, когда победим. Если доживу.

Было ли это намеком на то, что вождю не мешало бы ввести командира самого мощного корабля восставших в курс текущих задач, или нет, но Паоло сразу перешел к делу.

– Улисс и Цирцея полностью наши. Врата захвачены и заблокированы. На Эвриклее вышла заминка, но сейчас она устранена, контроль над спутником будет установлен в течение ближайших часов. Девяносто процентов крупных астероидов – наши. Москитный флот поработал прекрасно. Кое-где противник еще сопротивляется, но мы его додавим. Это только вопрос времени.

– Не сомневаюсь, – сказал Эрвин. – А дальше?

– На днях объявим о независимости Астероидной системы. Будут сформированы Временное гражданское правительство и Штаб обороны.

«Перед кем ты тут паясничаешь? – подумал Эрвин. – Митинг тут тебе? Или ты решил, что меня можно заболтать?»

– Если я правильно понял, Штаб уже действует, – сказал он. – Дальше?

– Мы послали просьбу о помощи. Очень скоро здесь будет флот Унии Двенадцати Миров.

– Только Унии?

– Мы направили посланника и к правительству Земной федерации.

– Понятно, – сказал Эрвин. – Уния пришлет не флот, а одну эскадру, а Земля направит к нам один корабль с наблюдателями. Это лучше, чем ничего, но в любом случае первый удар придется принять на себя нам. Что и ожидалось. В зависимости от того, как мы выдержим его, Уния примет решение, ввязываться ли ей в драку или ограничиться демонстрацией. Земля тем более. И уж конечно, флот Лиги будет здесь раньше.

– Продолжай, – кивнул Паоло. – Твои соображения?

– Атаковать противника в данных условиях и при наших ресурсах – глупость, самоубийство и преступление. Активная оборона – вот максимум того, что мы можем себе позволить. Распылить силы противника с помощью атак Москитного флота, подставить противнику ложные цели, замедлить его продвижение с помощью ядерных мин, использовать засады, заманивать, маневрировать, бить в спину, оставлять ячейки сопротивления в тылу врага – словом, применять все известные и малоизвестные тактические приемы при обороне от сильнейшего противника – и беречь «Гог» и «Магог» на самый крайний, пиковый случай. – Эрвин сделал паузу. – Само собой, это только мое мнение. Надеюсь, оно совпадает с мнением Штаба. В любом случае я готов выполнить все его приказы. «Магог» будет приведен в полную боевую готовность в течение сорока восьми часов.

– У нас может не быть этого времени.

– Будет, – уверенно сказал Эрвин. – По моим расчетам, флот Лиги войдет в пределы Астероидной системы не ранее чем через пять суток, вероятно – через семь, возможно – через десять. В настоящий момент на Терре заканчивают осознавать масштабы случившегося и начинают вырабатывать решение. На приведение флота в готовность и путь сюда также потребуется время. Если мы не станем терять его даром, то сможем выиграть.

– Откуда у тебя такие сведения о начале нападения? – Внешне Паоло остался бесстрастным, и голос не выдал его нервного напряжения, только еле-еле заметно дернулась бровь.

– Я знаю Терру и неплохо считаю.

– Вот как? Впрочем, мне докладывали… Быть может, у тебя готов и план обороны?

– Мне незачем было его составлять, – отрезал Эрвин. – Полагаю, у Штаба план имеется, причем достаточно разумный, времени было вдоволь. Что до конкретных тактических схем, то составлять их заранее – только зря время терять. Они будут целиком зависеть от тактики, примененной противником. Инициатива не у нас.

– Гм, – сказал Паоло. – Кое-кто в Штабе придерживается мнения, что мы сами должны атаковать всеми наличными силами флот Лиги, чуть только он окажется в пределах досягаемости.

– Показать зубки? – усмехнулся Эрвин. – Иначе говоря, сразу раскрыть все козыри, которых у нас раз-два и обчелся? Куснуть врага и геройски погибнуть? Очень мило. Боюсь, что нам даже куснуть не дадут. Полагаю, этот «кое-кто» не жаждет сам возглавить атаку?

– Значит, ты против?

– Козыри нам выбьют, а зубки вырвут. На нас навалится противник, намного превосходящий нас числом и боевым опытом. Бросить против него сразу все силы – самоубийство. Это первое. Мы должны контратаковать, а не атаковать, – это второе. Вместо геройской гибели – тактика «бей и беги». И третье: несмотря на эту тактику, а вернее, благодаря ей мы должны нанести противнику чувствительные потери – иначе просто-напросто не будем выглядеть в глазах Унии и Земли серьезными людьми. Для этого необходимо подловить противника на ошибке, а не умирать, пытаясь сражаться с ним на равных.

– А «Гог и Магог»?

– Должны уцелеть на первом этапе. Они очень пригодятся позднее, когда каждый выигранный день будет означать маленькую победу.

– Хочешь подольше побыть во втором эшелоне, а? – прищурился Паоло.

– Считаюсь с возможностью потери обоих кораблей в рамках оптимальной тактики, – сухо ответил Эрвин. – Умирать мне хочется не больше, чем любому другому. Но приказ Штаба выполню.

Паоло залпом допил остатки кофе. Встал.

– Не Штаба, – сказал он. – Мой приказ. Запомни, ты теперь в прямом моем подчинении. На все приказы, если они не исходят от меня, клади с прибором. Понятно?

– Так точно.

– Спасибо за кофе. Удачи.

Паоло Лонго отбыл, напоследок обратившись к экипажу с краткой энергичной речью по внутренней трансляции. Металл астероида доказал, что он является прекрасным проводником звука, – целую минуту он гудел от слитных криков восторга и энтузиазма со всех уровней-ярусов. Эту минуту Эрвин потратил на то, чтобы проделать ряд расчетов со скорректированными после разговора с вождем параметрами, и остался удовлетворен. Опасность временно отступила, все шло как надо.

Другой человек на его месте пришел бы к тому же выводу без всяких расчетов, так ведь на то он и другой.

Глава 7

Придется постараться

Катер накручивал петли вокруг «Магога». Это был не катер охотника за астероидами и не переоборудованный челнок, а маленькая скорлупка из тех, что использовались в Астероидной системе, когда надо было срочно доставить с одного планетоида на другой начальство, инспектора или технического специалиста. Наскоро и слабо вооруженный, катерок не годился для серьезного боя; максимум – отвлекать противника, сбивая его с толку.

Зато он был более скоростным и даже более маневренным, чем малые посудины астероидных гарпунеров.

Что и требовалось.

Эрвин впервые видел «Магог» со стороны. Наверное, гигантская железная картофелина корабля вогнала бы в священный трепет любого, кто никогда не занимался ловлей астероидов. Зато тот, кто начал работать гарпунером еще до того, как достиг возраста, разрешенного для этой профессии, в прежние времена только сплюнул бы: не по зубам пожива. С буксировкой этакой летающей горы не совладать даже всем малым судам Астероидной системы – в предположении, что у начальства хватило бы дури отдать идиотский приказ буксировать гору катерами.

Освещенная сторона «Магога» матово блестела, сглаженная шлифовкой от бесчисленных соударений с космической мелочью. Темнели присыпанные реголитом впадины. Резкими тенями выделялись края отметин от ударов солидных космических глыб, круглые провалы туннелей и дюз. Теневая сторона, освещенная лишь отраженным Циклопом светом, казалась почему-то теплой и интригующе таинственной. Зрение любит обманываться, как и остальные человеческие чувства.

В целом «Магог» являл собой грубый эллипсоид семидесяти с лишним километров в длину и почти сорока в поперечном сечении. До превращения в корабль астероид вращался самым неудобным образом – теперь же он лишь медленно поворачивался вдоль продольной оси, а Эрвин наматывал круги над его экватором.

На третьем круге он затормозил, уравняв скорость кораблика с орбитальной, и некоторое время сидел без движения, просматривая колонки цифр на маленьком экране. Слева медленно-медленно поворачивалась, норовя зависнуть над головой, туша «Магога». Коснувшись джойстика, Эрвин выровнял крен.

– Томми? – позвал он в микрофон, закрепленный на дужке.

– Здесь, – донесся голос из железной горы.

– Готово?

– Мне нужна еще минута.

Минута так минута… В бою и доля секунды может стоить жизни, а на испытаниях – чего ж? Пусть Томми проверит настройку и еще разок включит оповещение, вреда не будет.

Он очень старательный, Томми. Дотошный, серьезный и немного простодушный, что только к лучшему. Ради дела и сохранения лица изо всех сил делает вид, что не обижен решением Штаба оттереть его от командования «Магогом» после того, как выбыл из строя Линдсби Хоган по прозвищу Рыжий, прежний командир. И невдомек тебе, Томми, что нынешний твой командир, Эрвин Канн, с великой радостью отдал бы тебе командование в обмен на любую посудину, способную с грехом пополам дотянуть до устья ближайшего нуль-канала…

Этот катер – не может. Потому-то и позволено Эрвину Канну лично повозиться с испытанием новых систем корабля, что бежать ему не на чем.

Ну, еще потому, конечно, что Штаб заинтересовался идеей, пришедшей в голову Эрвину Канну.

И идея-то проста до безобразия, и расчеты нетрудны, а вот пожалуйста – никто до сих пор не додумался. Возили и возили антигравы на «Гог» и «Магог» только для того, чтобы получить искусственную тяжесть, включив аппараты в реверсном режиме! Ну не кретинизм ли?

Он самый. Для того, кто всю жизнь или около того торчал внутри Астероидной системы и приучился видеть вопрос лишь с одной стороны, – кретинизм понятный и простительный.

Только ведь противник не простит.

Минута вышла. Томми доложил о готовности. Эрвин ощупал ремни, мягко давящие на ключицы.

– И я готов. Врубай.

Толчок был такой, что в катере что-то хрустнуло, гравикомпенсатор сработал с запозданием, а Эрвину на один миг показалось, что его намазывают на хлеб, как масло. Катер швырнуло в открытый космос. Хорошо еще, что не закрутило…

В доброй половине объема «Магога» в эту минуту остановились лифты, взмыли незакрепленные – несмотря на строжайший приказ – предметы, а люди вдруг ощутили потерю веса. Кто-то, наверное, извивался сейчас в воздухе между полом и потолком какого-нибудь туннеля или кубрика, изрыгая проклятия и стремясь приблизиться к полу из резонного опасения шмякнуться о него с высоты, чуть только восстановится искусственная тяжесть.

– Томми, отставить!

– Есть.

Кто-то, наверное, шмякнулся: в «Магоге» восстановилась искусственная тяжесть. Развернув катер носом к кораблю, Эрвин отработал маршевыми двигателями. Занимая прежнюю позицию – шестнадцать километров от корабля-астероида, скорость орбитальная, круговая, – ощупал языком зубы. Вроде целы, нет даже осколков эмали. А здорово клацнули…

– Томми!

– На связи, – откликнулись из корабля.

– Ты что творишь?

– Не понял. – В голосе старпома легко улавливалась растерянность. Может, в самом деле перепутал приказ и не имел намерения расстрелять командира, обвинив его в бегстве?

Возможно и так, и этак.

Ладно, потом.

– Я же сказал: реверсный режим. Притяжение, а не отталкивание!

– На таком удалении это опасно.

– Выполняй.

Теперь дернуло вниз, ремни больно врезались в плечи. Но сейчас же отпустило. Притягиваемый «Магогом» катер рушился вниз, чтобы разбиться о железную гору.

В ту же секунду Эрвин задрал нос катера и врубил маршевые. Вновь что-то хрустнуло, но разбираться было некогда. Переживать тоже. Тормозя на полной тяге, катер все равно падал на «Магог». Десять километров… девять… восемь…

Для расчета не пришлось напрягать мозги – результат возник сам, как возникает в голове заурядного человека какая-нибудь пустячная мысль. Запаса высоты не хватит. Катер соприкоснется с железной скалой со скоростью, исключающей его функционирование и жизнедеятельность сидящего в нем человека.

Эрвин включил форсаж. В четырехстах метрах от астероида-корабля падение прекратилось, дистанция начала помалу расти. Катер выскальзывал из гравитационной ловушки.

Что ж, испытания можно считать успешными. Кто-то в простоте душевной закупал целыми партиями малые антигравы лишь для того, чтобы создать внутри кораблей-астероидов приемлемую силу тяжести и не менять экипажи каждые полгода… А с малыми антигравами вот что можно делать, если синхронизировать их работу и управлять векторами! И пускай внутри корабля летают предметы и люди – недолгое время можно и потерпеть.

Эрвин оскалился, покрутил головой. Быстро подсчитал: можно было обойтись и без форсажа, попросту нырнув в одну из шлюзовых шахт и погасив там остаток скорости. Нет, пожалуй, это было бы лишним. Ненужный шик.

– Томми, прием, – сказал он в микрофон. – Выключай. Испытаниям – отбой. Иду в шестой шлюз.

Спустя час он доложил о результатах лично Паоло Лонго по спецканалу связи.

– Значит, дело того стоило? – спросил Паоло.

– Более чем, – ответил Эрвин. – Теперь на близком расстоянии от «Магога» враг не поманеврирует – разобьем о железную гору. На дальней дистанции у малых кораблей противника тоже будут проблемы. Плюс к тому мы сможем тормозить его ракеты и расстреливать их на подлете. Правда, лишь при атаке с одного направления…

– Это тоже немало.

– Разумеется.

– Ты хорошо поработал, – похвалил Паоло. – Кстати, мне докладывали, что ты сформировал десантное подразделение. Как это понимать? Личная гвардия?

– Страховка от случайностей. Тут у меня полным-полно безмозглых фанатиков, для них слепая вера в идею дороже дисциплины. Но это во-вторых, а есть и во-первых: стараюсь по мере сил и возможностей улучшить боевые качества «Магога».

– Не перестарайся. Лишних катеров для твоего десанта у нас нет, обходись тем, что имеешь.

– Я так и понял, – рассмеялся Эрвин. – Ладно, обойдусь. А что до моих десантников, то в случае необходимости они займут боевые посты выбывших канониров. Этому их тоже обучают.

– Ладно, ладно, – проворчал Паоло. – Конец связи.

Итоговый счет ноль – ноль. Кто кого перехитрил – неясно. Такие, как Паоло Лонго, никому не верят до конца, но он делает вид, что верит, и знает, что Эрвин Канн тоже делает вид, будто верит, что он верит, и так далее. Эрвин чуть заметно покривил губы в усмешке. Он знал таких людей, и знал, что в делах с ними расчет должен быть особенно точен. Ладно, не привыкать…

Продолжали поступать доклады. Несмотря на категорический приказ зафиксировать себя и закрепить все предметы, на шестнадцатом уровне одному раззяве свернуло шею летящим ящиком с инструментом, а другой на восемьдесят седьмом уровне сам шмякнулся о переборку, да так, что выживет, нет ли – неясно. Да еще человек до пятнадцати с мелкими травмами… Кроме того, многие слышали пугающий треск в кристаллической толще металла и едва не побросали свои посты. Вот дурни. Когда эти людишки начнут верить расчетам? Астероид мелкокристаллический и по спайности не расколется, тут нужна вдесятеро большая сила…

Разъяснить в приказе. Глупцов высмеять, паникерам пригрозить, настройщиков антигравов поощрить благодарностью. И вот еще что…

Томми внимал, готовый ничего не забыть и все выполнить. Когда неожиданно запищал вызов по спец-связи – вопросительно глянул на командира. Дождался небрежного жеста, вышел.

Что еще экстраординарного стряслось за эти полчаса?

А ведь можно, пожалуй, догадаться…

– На связи, – буркнул Эрвин в микрофон.

– Эсминец Терры вышел из нуль-канала, – напряженным голосом сообщил Паоло.

– Из которого?

– Из ближнего. Там поблизости дежурил наш катер, пилот и сообщил. Эсминец идет к Циклопу. Ставлю тебя в известность, жди дальнейших приказаний.

– Только один эсминец? – спросил Эрвин, вместо того чтобы ответить «есть ждать».

– Только один. Ищет предлога, как я понимаю. Один наш выстрел, и готов казус белли. Но не можем же мы подпустить его вплотную! Рано или поздно нам придется остановить его…

– Лучше рано.

– Что?

В этот момент недостающий кусочек смальты встал в мозаику, определяющую для Эрвина психологическую матрицу Паоло Лонго. Какой там казус белли! Паоло прекрасно знал, что точка невозврата уже пройдена, что рыбка задом не плывет, что Терра настроена жестко карать, что чужаку в высшей степени плевать, кто первым откроет огонь, потому что виновными в любом случае назначены бунтовщики и сепаратисты… Все это он знал, но знал лишь умом, а дошло до дела – и затряслись колени. Кабинетный стратег! Как можно позволять влиять на свой разум какому-то коленотрясению?!

– Я говорю, лучше рано, – повторил Эрвин. – Уничтожить его вряд ли удастся – улепетнет. Он не на гибель послан, а для разведки. Отогнать его можно малыми силами.

– А если он везет посланника для переговоров? – спросил Паоло.

– Тогда оттуда уже заявили бы об этом, – отрезал Эрвин. – Не поддавайся иллюзиям, переговоров не будет. Терра очнулась и настроена серьезно. Она хочет знать наши силы и их дислокацию. Мы должны дать понять ей, что тоже настроены серьезно, это единственный выход.

– Хорошо, – сказал Паоло после паузы. – Я буду держать тебя в курсе. Конец связи.

Он дал отбой, а Эрвин понял, что выиграл очко. Во-первых, Паоло искал хоть какую-то опору, нашел ее и теперь не даст себе раскиснуть. А раз себе не даст, то и другим тоже. Во-вторых, он не только готов принимать советы по вопросам тактики, но и желает этого. Прекрасно. Один – ноль.

…Посланный Террой эсминец назывался «Мститель» – весьма подходящее название, учитывая выпавшую ему миссию. Вывалившись из жерла нуль-канала, он был готов сразу вступить в бой, вероятность чего оценивалась штабными теоретиками как незначительная, но не нулевая. Эсминец был стар, но прилично вооружен и, главное, быстроходен. Идеальный корабль для разведки боем.

Помимо экипажа он нес офицера из отдела военной разведки, офицера-контрразведчика, некогда служившего в Астероидной системе, офицера-психолога и военного дипломата. В обязанности последнего входили переговоры с бунтовщиками о капитуляции (если таковые начнутся, что признавалось теоретически возможным) и – что также было возможно – дипломатический контакт с третьей стороной. Интерес Унии к Астероидной системе ни для кого не был тайной.

Быстро обшарив пространство вокруг «Мстителя», локаторы не показали ничего, кроме мелкого суденышка, тут же пустившегося наутек. «Мститель» мог догнать и уничтожить соглядатая, но это противоречило полученному приказу: не спешить, не раскрывать своих намерений, дать противнику как следует понервничать. Как часто приказ противоречит естественному инстинкту военного! И сколько разнообразных слов мысленно произносит военный, каменея лицом при виде упущенной возможности нанести удар!

Суденышко смылось, и командир «Мстителя» повел эсминец внутрь Астероидной системы. «Мститель» уклонился от нескольких крупных астероидов, расстрелял с десяток мелких, пересек разреженный кометный хвост и вышел к колонии на спутнике третьей по размеру и шестой по удаленности от центрального светила планете системы. Колония не подавала признаков жизни.

Эвакуировались? Возможно. Затаились? Еще более вероятно.

Эсминцы, даром что обычно имеют на борту один-два десантных бота, мало приспособлены для десантных операций. Покружив над спутником, не обнаружив внизу никакой активности и справедливо оценив результаты радиоперехвата как нулевые, командир «Магога» все же приказал истратить на колонию несколько ракет.

С поверхности спутника был стерт ряд построек, и… ничего не произошло. Ни на спутнике, ни вокруг него в пределах досягаемости локаторов эсминца. Противник не отвечал.

Быть может, бунтовщики не планировали защищать этот планетоид?

После некоторых колебаний командир «Мстителя» отдал приказ направить вниз десантный бот.

К описанию судьбы десанта лучше всего подходят слова «нет повести печальнее на свете». Поначалу командир десантной группы сообщил на «Мститель» о благополучной высадке, затем о том, что внутри уцелевших сооружений не найдено ни одной живой души и что колония, по всем признакам, была покинута в спешке. Приказ продолжать рейд и держать ухо востро привел к тому, что спустя несколько часов было найдено живое существо – сопливая замызганная девчонка лет десяти-двенадцати, донельзя напуганная и, по-видимому, слегка полоумная. «Все ушли, все», – бормотала девчонка, когда ее удалось разговорить, и, обильно размазывая по покрытой болячками рожице слезы и сопли, несла чушь. Большего от нее не добились.

Десант продолжил поиск. Тем временем локатор дальнего обнаружения засек групповую цель, приближающуюся к «Мстителю» со стороны Циклопа.

Пять-десять суденышек, предназначенных для ловли мелких астероидов и кое-как вооруженных, будучи обнаруженными заблаговременно, не представляли серьезной опасности для эсминца. Других кораблей у мятежников теоретически не могло и быть – ну разве что медлительные грузовозы, катера аварийщиков и, возможно, одна-две частные яхты, захваченные во время бунта, если только они уцелели. В открытом бою «Мстителю» не понадобилось бы много времени, чтобы уничтожить половину флота мятежников, заставив вторую половину в панике брызнуть во все стороны.

Так предполагалось.

На что надеялись мятежники? На чудо? Чудес не бывает. Командир «Мстителя» не приказал десанту возвращаться.

По совести говоря, будь такой приказ дан, он уже запоздал бы.

Спустя несколько часов групповая цель распалась на группу целей. Противник демонстрировал самоубийственное намерение войти в зону поражения. Ну, раз так, то…

Медленно кружащий над спутником газовой планеты эсминец развернулся дюзами к планетоиду.

Именно в этот момент, не раньше и не позже, с поверхности планетоида по «Мстителю» был нанесен удар. Совокупное действие плазменного шнура от установки, применяемой при горных работах, и примитивных неуправляемых ракет с заурядной химической взрывчаткой в боевой части нанесло эсминцу повреждения печальные и в бою не устранимые. «Подлый удар в спину!» – с негодованием воскликнут одни. «Мы поджарили ему зад!» – злорадно скажут другие. Не потеряв боевой мощи, «Мститель» почти лишился хода.

«Почти» – это еще не «совсем». Вспомогательные двигательные установки не пострадали, равно как и двигатели ориентации, но теперь эсминец превратился в тихоходную посудину и мог атаковать кораблики мятежников только ракетами, обратив плазменное и лазерное оружие из средства нападения в средство защиты от ракет противника.

И приближающийся противник не подвел, начав обстрел.

О спасении высаженного десанта теперь нечего было и думать. В последнем сообщении с планетоида говорилось, что группа – наконец-то! – обнаружила противника и вступила с ним в огневой контакт. Больше оттуда не поступало никаких донесений.

Кое-как развернувшись на обратный курс, «Мститель» уходил прочь, уходил медленно, отбиваясь от своры юрких катеров, позорно отступал, сильный перед слабыми… И он ушел, дополз до устья нуль-канала, как пес с перебитыми задними лапами, искалеченный боец, еще способный оскалиться и куснуть. Он даже сумел поджарить один катер мятежников – но что значил этот крошечный успех по сравнению с провалом всей миссии?

Штаб восставших также не мог быть доволен сверх меры: врага удалось прогнать, но не уничтожить, как надеялись горячие головы. Но даже самым восторженным энтузиастам стало вполне ясно, что теперь Астероидной системе придется схватиться с куда более крупными силами вторжения. Одним эсминцем у противника больше, одним меньше – какая, в сущности, разница? Зато весть о первой победе, несколько приукрашенная, была моментально разнесена по крупным и мелким планетоидам, по глубоким шахтам, по заводам, где лихорадочно приспосабливали к войне все, что могло для нее пригодиться, по громоздким орбитальным конструкциям, по флоту – и везде была воспринята с огромным воодушевлением. Можем ведь!.. Пусть снова сунутся, мы снова их поколотим!..

До «Магога» сначала дошли слова Паоло, предназначенные лично Эрвину, а вскоре и официальная сводка. Прослушав сводку с самым бесстрастным видом, Эрвин распорядился оттранслировать ее на весь «Магог» и переждал взрыв ликования. Томми торчал рядом и тоже чуть ли не приплясывал.

– Чему радуешься? – буркнул ему Эрвин. – Хорошего мало.

Томми заморгал. Его физиономия приняла озадаченное выражение.

– Но ведь мы победили… – сказал он.

– Это еще не победа, – отрезал Эрвин. – Мы всего лишь показали, что можем драться и будем драться. На Терре и без того об этом догадывались. Мы не смогли уничтожить этот самый «Мститель» и раскрыли противнику часть нашей тактики. Впрочем, она достаточно очевидна и вряд ли его озадачит. Не думаю, что мы оттянули вторжение – настоящее вторжение – хотя бы на сутки.

Озадаченность на лице Томми сменилась горькой обидой. Ах, молокосос, молокосос, подумал Эрвин, научишься ли ты когда-нибудь думать своей головой?

Но вслух сказал иное:

– А вот наши бойцы должны знать, что мы можем драться не хуже профессионалов.

– Так точно, – просветлел лицом Томми. – Морально-психологический фактор.

– Это и есть наше главное оружие, – кивнул Эрвин, и старпом вновь расцвел. Двадцатипятилетний мальчишка-идеалист, славный, наивный и опасный… Готов геройски умереть за то, чтобы у Астероидной системы появился новый хозяин, и даже не понимает: если паче чаяния все кончится хорошо, то его все равно ототрут от кормушки. Таких всегда оттирают…

Шли дни, и в сутках не хватало часов, а в часах – минут. Поставив перед собой цель лично посетить все помещения и закоулки корабля-астероида, Эрвин очень скоро был вынужден признать: задача невыполнима. Пришлось ограничиться боевыми постами и наиболее важными участками. Обычная выматывающая рутина свежей метлы: проводить учения, нагрянуть с внезапной проверкой туда, где не ждут, смещать и назначать, карать и ободрять, быть дозировано строгим и без меры справедливым, излучать спокойную уверенность… Ничего сложного, но времени уходило масса.

Его едва хватало и на то, чтобы держать в повиновении братство. Каин явно скрывал раздражение. Шпуля мотался по поручениям в ожидании «настоящего дела», как он его понимал, и то и дело спрашивал Эрвина взглядом: когда ж оно будет, настоящее-то? Зато Барсук, мобилизованный в ординарцы-телохранители, никогда ни о чем не спрашивал, был исполнителен и наверняка точно знал свое место в этом мире. Служил на совесть одному, теперь служит на совесть другому, и какого рожна еще надо? Уж точно не мучительных мыслей, все зло от них.

Как же хорошо живется тем, кто не претендует на многое!

На базе медблока был развернут госпиталь. Кристи уже несколько дней работала в нем сиделкой, заодно выразив желание сменить свою персональную каюту на общий кубрик. Эрвин запретил. Пусть в экипаже болтают, что командир держит на борту любовницу, пусть выдумывают что хотят, это не имеет значения.

Но те, кого интересуют не сплетни, а факты, кто наверняка поставил прослушку в занимаемой Кристи каюте, – эти люди должны были знать, что командир не спит с этой женщиной и заходит повидаться раз в несколько дней, да и то ненадолго. И уж наверняка они должны были слышать их разговоры.

– Мы улетим отсюда? – спрашивала Кристи.

– Что, очень хочется? – шутливо подначивал Эрвин.

– Нет… Здесь хорошие люди. Хорошие и несчастные, мне их жаль.

– Так в чем же дело? Кажется, мы оба приносим им пользу.

– «Магог» ведь погибнет, да?

– Это зависит от многого, в том числе от удачи.

– Ты издеваешься или действительно не можешь просчитать? – Кристи повышала голос.

– Действительно не могу, – сознавался Эрвин. – Если бы исход любой войны всегда решался перевесом сил одной из сторон, то считать было бы нечего. Но так не бывает. Слабый может победить, если использует ошибки противника, а я еще не знаю, какие ошибки совершит наш противник. В любом случае сейчас не время для этих расчетов. Сейчас время для других.

– Значит, ты думаешь, что у нас есть шанс?

– Он был у нас даже в Саргассовом болоте.

– Я не о нас с тобой говорю! Я говорю об этих людях!

– Теперь и мы с тобой – «эти люди». Ты еще не поняла? У нас общая судьба, как сказал бы какой-нибудь романтический болван. Порой и с болваном не поспоришь.

– Ты еще скажи, что не держишь наготове личный катер!

– Конечно, держу. И мой личный, и еще три десятка больших и малых катеров в готовности номер два.

– Это что же, ты даже не попытаешься сбежать?

– Меня еще никто не называл крысой.

– Да что ты говоришь! А кто дал деру с Хляби накануне переворота?

– Удрал бы чуть раньше – не попал бы на болото. На Хляби я до конца цеплялся за последний шанс.

– То было там, а здесь?! – кричала Кристи.

И Стиг Доггер, прослушивая пересланную ему запись, не мог уловить неискренности в ответе Эрвина:

– Здесь то же самое, даже лучше. Мы можем победить. Придется постараться сделать это.

Глава 8

Крысиный забег

– Ты не должен лететь на «Гог», – с маху брякнул Томми.

Эрвин выразил на своем лице в точности то, что должен был выразить командир в ответ на неуместную шутку подчиненного.

– Почему?

– Штаб против.

Так… Старпом решил больше не темнить – взял да и раскрыл свою роль главного смотрящего. Официальности захотелось? Капельку реальной власти?

Даже жаль, что Томми не понимает: он тут не единственный смотрящий.

– Есть приказ? – спросил Эрвин. – Я его не видел.

– Нет.

– Штаб снимает меня с должности?

– Пока нет.

– Тогда и говорить не о чем. Я лечу, и ты летишь со мной.

– Это противоречит уставу, – запротестовал Томми.

– Уставу флота Терры? Я знаю. Вызови ко мне Мартинеса – он будет командовать «Магогом» в наше отсутствие.

– Но…

– Выполняй, – ласково сказал Эрвин. – Через тридцать минут мы должны быть в пути. Смену белья с собой не бери, мы ненадолго.

Томми молча вышел.

Сегодня еще один – и очень важный – кусочек смальты в мозаике должен был встать на свое место. Чего ждать от Семенова, командира «Гога»? Чтобы понять, недостаточно радиопереговоров. Личная встреча очень нужна, пусть и в присутствии Томми.

Текут дни, хоть и называются здесь стандартными сутками, ползет тягучее время – летит и ползет одновременно, оно это умеет, – и Паоло Лонго уже нервничает, а вторжения все нет и нет. Терра не может позволить себе проигнорировать дерзкий вызов, не поставив при этом под угрозу свое главенство в Лиге и саму Лигу. Ребенку понятно, что вторжение неминуемо случится, – но когда? И какую тактику применит противник?

Ни то, ни другое нельзя заранее просчитать в деталях – мало данных. Расчеты, основанные на предположениях, стоят не дороже кофейной гущи. Но можно рассчитать то, что может произойти под боком.

И совсем чуть-чуть подтолкнуть в нужном направлении.

Лифт доставил Эрвина и Томми к шахте, где стоял личный катер капитана, – не новая, но вполне исправная «спарка» для обучения пилотов астероидного патруля. Заняв место инструктора, Эрвин первым делом запустил экспресс-тестирование, а вторым – заблокировал двойное управление. Томми явно заметил это, но ничего не сказал.

– Готов?

– Готов.

– Шлюз! Доложить о готовности.

– Шлюз готов. Вылет разрешен.

На приборной панели высветилась надпись «Тестирование окончено. Замечаний нет».

– Поехали.

Даже сквозь корпус катера было слышно, как насосы откачивают из шлюза воздух. Эрвин и не ждал иного. Механизмы «Магога» были такими же, как и весь корабль, – грубыми, несуразными, не оптимальными и уж подавно не щадящими органов чувств, но они работали. В «спарке» что-то глухо щелкнуло – наверное, какой-нибудь элемент обшивки пожаловался на то, что теперь воздух давит на него лишь с одной стороны.

Медленно, будто с неохотой, совсем не так, как на военном корабле, разошлись створки.

Эрвин дал малую тягу. Силовое поле по идее должно было удерживать катер строго на оси шлюзового туннеля, но рисковать не стоило. Тусклое освещение туннеля внезапно сменилось искрами звезд. Справа било и заставляло жмуриться солнце, слева повис самодовольный Циклоп с полосами и вихрями на заметно сплюснутом диске и рядом с ним, намного превышая размерами гигантскую планету, расположилось облако кометного тумана. Яркой точкой светилось ядро.

Нос челнока качнулся – антенны поймали маяки. Эрвин заложил пологий вираж и задал курс. Солнце ушло за спину, проплыла и исчезла освещенная им поверхность астероида. Томми покосился на монитор: то ли все еще не доверял пилотажным талантам Эрвина, то ли беспокоился по поводу места назначения.

– Расслабься, – шевельнул губами Эрвин. – Не раздражай.

– Я на «Магог» смотрел, – возразил Томми.

– Никогда раньше не видел?

– Много раз видел, но все равно… впечатляет.

– А комета не впечатляет? – спросил Эрвин.

– Ну ее, – буркнул Томми. – Не вовремя она.

– А по-моему, как раз вовремя. Если нам она мешает, то противнику помешает еще сильнее. Я запросил обсерваторию на Цирцее.

– Она еще действует? – удивился Томми.

– Полезная структура должна действовать. Прогноз по астероидам нужен любой власти, и умная власть не даст ученым околеть от голода. Я послал запрос и получил ответ: комета уникальных размеров, ядро не менее ста километров поперечником. Очень скоро оно приблизится к Циклопу, орбита рассчитана с высокой точностью.

– Ну и что?

– Ну и думай.

– О чем?

– О чем хочешь, но своей головой. Подсказок не будет.

Разговор прервался. «Магог» остался позади и спустя десять минут стал просто яркой точкой. Глубоко внутри этой точки Каин постучал в дверь каюты Кристи.

– Гостей принимаешь?

– Да.

– А спасителей?

Кристи помедлила с ответом. Повернулась, машинально оглядела внутренность каюты – вроде все прибрано, беспорядка нет, – поправила прическу и, пройдя к заправленной койке, села так, чтобы гостю не пришло в голову плюхнуться рядом.

– Спасителей? Ты о чем?

– О спасении, – буркнул Каин, заперев дверь.

– Что?

– Твоего умника нет на борту, и старпома нет. Командует какой-то прыщ на ровном месте. Самое время. Если не сейчас, то никогда.

– А, понятно… – насмешливо протянула Кристи. – В чьей-то гениальной голове возник план смыться, пока командир отсутствует. Украсть катер, конечно?

– Есть один подходящий. Пилот тоже есть.

– Ты серьезно?

– Как никогда.

Кристи внимательно посмотрела на Каина. Вздохнула. Покачала головой.

– Ну-ну. Бросить Эрвина, набиться в катер всей толпой и надеяться достичь входа в нуль-канал раньше, чем кончатся пища, вода и воздух… Очень умно. Ну, то, что твои парни запросто готовы отказаться от легального статуса, это как раз понятно, не очень-то им и хотелось, а то, что они готовы забыть о своем золоте, это даже удивительно. Дозрели, значит…

– Они хотят жить, – буркнул Каин. – Я тоже. Это не наша война.

– Ну а я тут при чем?

Каин едва не закряхтел, с натугой подбирая слова.

– Тебе тоже незачем здесь помирать.

– Один ты так считаешь?

– Остальные согласятся.

– Еще бы! – с презрением сказала Кристи. – Кто теперь в братстве главный? Ясно, что опять ты. Как скажешь, так и будет.

Каин прошелся взад-вперед, как хищник в клетке.

– Ты все еще веришь ему? – прорычал он. – Веришь, нет?

Кристи не ответила.

– Молчишь? – Каин тихонько рассмеялся сквозь зубы. – Правильно молчишь. Сама знаешь, он будет спасать в первую очередь себя, а потом уже остальных. Тебя, наверное, скорее, чем меня, но себя-то в первую очередь! Что бы он тебе ни болтал, так и будет. Он ценный фрукт и прекрасно знает свою ценность, она и для него самого первейшая ценность, не только для других…

– У тебя не так? – иронически спросила Кристи.

– Не так! – рявкнул Каин. – Я, если хочешь знать… Нет, не то… Я вот что скажу: каждый из нас бережет свою шкуру. Одни больше, другие меньше, но в общем никто не торопится на тот свет… Только мы – да вот я, скажем, – не торопимся туда потому, что человеку по природе положено избегать смерти, а этот твой вычислитель бережет себя потому, что он уникальный! Раз-два, щелкнуло в умной голове, и готов расчет: гений более ценен, чем не гений. Все математически обосновано и очень просто. Двойка больше единицы, единица больше нуля. Меньшим жертвуют ради большего. Случись что, ради себя твой Эрвин пожертвует мной, тобой, экипажем этого железного урода, кем угодно! А кем он пожертвует ради тебя? Только теми, кто нужен ему еще меньше, чем ты!

– Замолчи! – Кристи закрыла уши ладонями. Вспомнилось: болото, зыбкая опора под ногами, чавкающие звуки шагов, боязнь шагнуть в невидимую топь, заглушаемая лишь усталостью и голодом, боязнь болотных хищников, не заглушаемая ничем, – и Эрвин, манипулирующий людьми, как фишками в какой-нибудь игре. Кто обманул несчастного гангренозного сумасшедшего? Эрвин. Кто прошел мимо Марии, оставив ее умирать? Все прошли мимо, но и он тоже… Кто устроил убийство спящего Юста чужими руками? Эрвин. Ведь Юст был еще очень силен, неплохо вооружен и мог невзначай проснуться… Кто, чуя опасность, сделал из Джоба миноискатель? Снова Эрвин. Правда, он и спасал людей, и дрался не хуже других с людоедами и крылатыми тварями, он и обезумевшего Валентина хотел спасти… как полезный, еще не до конца испорченный инструмент, который было бы жаль потерять впустую…

Вот именно как инструмент!

Да, Эрвин в конце концов спас ее, вытащив обоих язычников из болота. Но как он сам стал симбионтом язычника? Разве добровольно? Разве не тогда, когда уже не осталось иных вариантов? Кто меньше похож на рыцаря, чем он?

Каин был прав, сто раз прав.

И Кристи ненавидела его за эту правду. Бандит. Может, из лучших, может, в своей среде он вообще один такой, но все равно бандит. А главное – обыкновенный. Не скажет, куда можно поставить ногу, а куда не надо. Не рассчитает ближайшее будущее. Не станет злить решением в уме уравнений звездной динамики…

Бросить Эрвина тогда, когда он не ждет этого? И тем самым уподобиться ему?

Не ждет ли он еще – вот вопрос…

– Что тебе надо? – глухо спросила Кристи.

– Мы уходим, – бухнул Каин. – Прямо сейчас. Ты идешь?

– Нет.

– Тогда едешь.

Он оказался стремителен и неожиданно силен. Кристи охнуть не успела, как оказалась схваченной и заброшенной Каину на плечо. Кричать? Бороться, стучать кулачками по Каиновой спине? Заткнут тряпкой рот, чтобы молчала, а то и стукнут по голове, чтобы вдобавок не дергалась, вот и все.

За дверью ждало поредевшее братство, все при оружии. «Пошли!» – скомандовал Каин, и пошли. Точнее, побежали. В бесконечных стылых коридорах, бывших штольнях и штреках, гулко отдавался топот ног. При пониженной тяжести легко бежать с грузом на плече, а впрочем, спасающаяся крыса вряд ли сильно подвержена усталости… Каин ни на шаг не отставал от своих бандитов. Среди них не было Барсука и Шпули. А где пилот? Белобрысый такой… Болтаясь на плече Каина, Кристи вывернула голову вправо, затем влево. Белобрысый был тут, бежал вместе со всеми, что вряд ли случилось бы, будь катер уже захвачен братством. По-видимому, Каин ловил случайный шанс, делая ставку на стремительность и внезапность. Кристи даже обрадовалась: оказывается, долгое общение с Эрвином не прошло для нее даром, коль скоро голова рождает логичные выводы. Эрвин бы, конечно, увенчал умозаключение математическим расчетом, ну так на то он и вычислитель…

Какой-то мосол больно врезался в живот. Крикнуть или не крикнуть, чтобы Каин отпустил, – пойду, мол, сама? Кристи решила терпеть. Заложница должна быть терпелива. Конечно, она заложница, а не спасаемая, это же ясно! Железная роза недорого стоит, а слова не стоят вообще ничего. Безоглядно верить людям – это ведь глупость, стыдная глупость! Многие могли бы подтвердить это, если бы сумели дожить.

Особенно те, кто стоял на берегу Саргассова болота, с неугасимой надеждой и липким страхом слыша слова: «Счастливые острова в трехстах километрах строго на восток».

Те, кто видел вокруг себя девятерых сотоварищей и мечтал положиться на них…

Горизонтальный пневматический лифт раскрыл квадратный зев. Когда захлопнулись створки объемистой кабины, Каин опустил Кристи на пол. В ту же секунду люди ощутили легкое головокружение: кабина поворачивалась на девяносто градусов, и, следуя настройке, синхронно с поворотом – ну почти – вращался вектор силы тяжести.

Кто-то схватился за стены, кто-то ругнулся. Потом все дружно присели: кабина рванула с места, не особенно заботясь о комфорте для пассажиров. Суставы не хрустнули – ну и ладно. Безвестные инженеры, проектировавшие «Магог», знали, что служить на нем будут отнюдь не неженки.

Заложнице лучше молчать, но Кристи спросила:

– Ты надеешься пробиться к катеру?

Каин весело оскалился:

– Не просто надеюсь – пробьюсь.

– Убивая по пути всех подряд?

– Только тех, кто вздумает мешать.

– А также тех, кому просто не повезет, – закончила Кристи. – Ну а дальше?

– Разнесем в куски шлюз, если он заблокирован, и смоемся отсюда!

Кристи хрипло рассмеялась:

– Куда?

– Куда угодно, только подальше от Астероидной системы!

– Да нас в момент расстреляют, чуть только эта посудина отойдет от «Магога»!

– Не расстреляют, – отрезал Каин.

«Потому что ты с нами», – мысленно договорила Кристи то, чего Каин не пожелал сказать вслух.

Вот и подтверждение: заложница.

Может быть, он и уверен в успехе, а может, и нет. Это же надо: воспользовался тем, что Эрвина нет на борту, и сам же подставил себя и других как раз потому, что его нет на борту! Он что, надеется, что с Эрвином свяжутся и запросят его указаний, прежде чем начнут палить по удирающему суденышку? Наверное, да.

А с ним свяжутся?

И какой приказ он отдаст в этом случае?

Судя по тому, что болтают в госпитале, Эрвину до сих пор не до конца доверяют, и, конечно, он прекрасно знает это. Жесткий и безапелляционный приказ на уничтожение беглецов может укрепить доверие команды к нему. Не переоценивает ли Каин привязанность Эрвина к «его женщине»? Он ведь может не догадываться, что она уже не «его женщина», она женщина сама по себе, и вообще ей следовало распрощаться с Эрвином еще на Сковородке… Чего ждала, спрашивается? Прямого рейса на родину? Захотела бы – уж как-нибудь добралась бы до Тверди и окольным путем. Нет, выжидала, упорно надеясь, что проснувшийся в Эрвине человек победит вычислительную машину…

Не видно что-то этой победы.

А Каин – простак… Никогда ему не угадать, как поступит Эрвин. С такими, как он, Эрвину даже играть не интересно, ему подавай десять слоев логики, да еще с изощренным математическим аппаратом. Каин – фигура в его игре, а не противник. И все, кто со свистом мчится сейчас в этом лифте, – не более чем фигуры, а то и меньше. Пешки. Фишки.

Комок подкатил к горлу. Кристи сглотнула. И чтобы не расплакаться, спросила:

– Надеешься дотянуть до устья нуль-канала на катере?

– Это не совсем катер, – сказал Каин, успокаиваясь. – Это десантная посудина среднего радиуса действия. Топлива и пищи хватит… если экономить. С навигацией разберемся. Вынырнем на той стороне и позовем на помощь.

– Лихо придумано. – Кристи кусала губы. – Если нас подберут, то это сделает какой-нибудь корабль Лиги. Каждый из нас станет ценным источником информации. Нас помучают, но мы купим себе жизнь, и подвиги братства на Хляби будут прощены, так ведь?

– Так.

– Ценой предательства!

– Замолчи! – рыкнул Каин. – Еще раз тебе говорю: это не наша война. Если твой умник поручился за братство, то это его проблемы.

– Он спасал всех нас! – крикнула Кристи. – Вы все дали присягу служить Астероидной системе!

– Еще бы – под угрозой расстрела! Плевать я хотел на такую присягу!

– Вам поверили – а вы…

Стоящий рядом бородач влепил ей оплеуху. Охнув, Кристи умолкла, зато диким зверем взревел Каин. Прочие мгновенно отхлынули к стенам кабины, и в опустевшем пространстве состоялась расправа. От первого удара бородач сложился пополам, второй удар швырнул его на пол. Каин постоял над упавшим, поигрывая невесть откуда появившимся в руке ножом.

– Выясним отношения? – сказал он. – Ты вставай, вставай. Чего прилег? И нож достань, я подожду.

Натужно дыша, бородач потряс головой и сел на корточки.

– Не, Каин, – прохрипел он. – Ты это… зла не держи. Я так… Обидно же от бабы такое слышать. Добро бы от твоей, а то… Ну, я разозлился просто…

– Просто? В следующий раз злись посложнее, – веско произнес Каин. – Кто ее обидит, того я обижу. Всем ясно? – Последовали кивки и утвердительное бормотание. – Ну вот и ладно. Кто еще не понял, что она нам нужна, у того навоз в башке. Дошло?

Опять вокруг закивали и загудели, а Кристи сморгнула слезу. Горела щека, пылало ухо, и очень уж убедителен был Каин. Да, заступился… За ценную, как ему кажется, фигуру при торге и возможном обмене! Ничего не стоят ни слова, ни розы – хоть настоящие, хоть железные. Нет настоящих мужчин ни в этой Вселенной, ни в этой жизни, каждый ищет только свою выгоду. А найдя ее, рвет зубами других соискателей, расталкивает тех, кто не догадался посторониться, высматривает бдительным оком тайных конкурентов, и что ему чужие интересы, когда у него есть свои? И разница между ними только в том, что один респектабельный подлец, другой дикарь, а третий – просто машина…

Подвывал воздух в лифтовой шахте, слегка раскачивалась кабина. Какой долгий путь! «Магог» велик, люди издырявили астероид множеством ходов и каверн, но ничуть не уменьшили его размеров. И пускай бы этот путь никогда не кончался, потому что впереди захват шлюза с десантным катером, стрельба и, наверное, убитые ни за что ни про что люди…

Что-то изменилось. Кристи почувствовала это, но не могла понять, в чем дело. Потом сообразила: изменился тон. Толкающий кабину воздушный поршень уже не гудел и не выл, а лишь слабо посвистывал. Каин тоже заметил это и зашарил глазами по сторонам. Что там шарить! Если это неисправность, то устранить ее можно только снаружи. Но это не неисправность. Это либо окончание пути, но тогда электронная индикация врет, либо ловушка.

Которая, впрочем, еще убедительнее маркирует окончание крысиного забега.

Да и с чего бы индикации врать?

И когда в остановившейся на полпути кабине отключилась искусственная гравитация, когда отчаянно сквернословящие «орлы» Каина и он сам плавно взмыли над полом, а затем начали медленно падать на одну из стен кабины, Кристи наконец расплакалась, одновременно истерически хохоча. Все сразу.

Глава 9

Восемьдесят восемь угловых градусов

– Я был прав, а? – Желвак прямо наслаждался. – Этот парень прошел все проверки, в том числе даже одну такую, к которой ты не имел касательства. Что теперь скажешь?

За последние недели длинная и узкая физиономия Стига Доггера исхудала еще сильнее и вдобавок потемнела – ни дать ни взять жертва прокатного стана, да еще такая, которую забыли проводить с почестями в крематорий после попадания в валки. Работы у начальника секретной службы независимой Астероидной системы было хоть отбавляй.

– Я бы не сказал, что совсем не имел касательства, – вяло заметил он.

– А какая разница? – Желвак пожал плечами, из-за чего его короткая шея на секунду перестала существовать. – Имел, не имел… Если этот парень, Эрвин Канн, в самом деле такой интеллектуальный титан, то тебе его все равно до конца не понять. Ты-то у нас не титан, хе-хе… Да и я тоже. Жаль, но это факт, а впрочем, наплевать. Важно, что он с нами.

– Или демонстрирует, что с нами, – возразил Стиг.

– Тогда он выглядел бы безупречным во всех отношениях, – парировал Желвак. – А что мы имеем? Он повысил боеспособность «Магога». Он по своей инициативе провел испытания буквально всех систем корабля, чего не сделал Семенов на «Гоге». Он не сделал попытки сбежать, даже намека на это не было. Он помешал удрать своей банде – помешал, даже отсутствуя на борту. Блокировал ее, мастерски провел переговоры, сам блефовал, а на их блеф не поддался, и они сдались. Правда, он не расстрелял их, как следовало бы, и это единственная помарочка в его действиях…

– Не единственная, – буркнул Стиг.

– Да? Тогда тем более. Он знал, что Штаб будет недоволен, и все же помиловал своих бандитов до срока. Дал им шанс искупить вину кровью. А что еще я упустил? Какие помарочки?.. Ладно, черт с ними, главное, что они есть. Он хорош, но не вполне безупречен. И мне это даже нравится.

– Мне бы тоже нравилось, если бы я не знал, насколько он умен, – сумрачно проговорил Стиг.

– Однако не лишен простых человеческих слабостей, – усмехнулся Желвак. – Могу назвать сразу две: спасал свою женщину и честно выполнил условия сделки с бандитами.

– Она не его женщина, – возразил Стиг. – Правда, он пытается внушить нам, что она – его. Чтобы мы думали, что держим его за гениталии. В действительности – нет. Раньше было, а теперь нет.

– Это она тебе сказала?

– И она, и ее ментограммы. Уж что-что, а это сходится. Был бы я наивнее, мог бы предположить, что Эрвину Канну не чужда рыцарственность, но поскольку я не очень наивен, – Стиг улыбнулся одними губами, – то склонен предполагать игру. Причем многоуровневую.

– А кто из нас не играет? – удивился Желвак. – Не важно как, не важно даже во что, важно, в какой команде. Уж прости за банальность.

– Меня немного беспокоит то, как она охарактеризовала своего бывшего, – занудным голосом проговорил Стиг.

– Как?

– Одним словом: непостижимый. И в общем-то она показалась мне не совсем дурой. Хуже того, я вынужден присоединиться к ее мнению.

– Однако! Надеюсь, ты не сознаешься в профессиональной непригодности?

Чуть повыше отвислых мешков под глазами колюче блеснуло: это, мол, что, шутка такая? Затем Стиг произнес:

– Сознаюсь в том, что этот человек умнее меня. Как и любого из нас. Я не могу ручаться за него.

– Ну, – Желвак развел коротенькими ручками, – если ты хочешь быть стопроцентно уверен в людях, тогда работай с тихими дебилами. С умными всегда приходится рисковать.

– Экая новость! – оживился Стиг. – Скажи еще что-нибудь насчет оправданного риска или что победителей не судят. У тебя сегодня одни банальности на языке?

– Сейчас скажу еще одну: твои люди, несомненно, приглядывают за ним на «Магоге».

– Ну, знаешь… Если бы этого не было, тогда я первый сознался бы в острой умственной недостаточности…

– А ты не сознался? – развеселился Желвак.

– Только в том, что я не гений.

Паоло Лонго легонько пристукнул ладонью по столу.

– Ну хватит, – сказал он, не повышая голоса. – Будем считать, что договорились. Разминка окончена. Что-либо менять на основе всего лишь неявных подозрений неразумно, да, пожалуй, уже и поздно. Сами знаете, что делается у нас на периферии.

Они знали. Не зря совещание проходило в новом командном пункте, оборудованном на пятикилометровой глубине под поверхностью Улисса. Предполагалось, что этот командный пункт в старой шахте будет резервным – основной же строился вдали от приповерхностных поселков и на большей глубине. Рабочей силы, чтобы его закончить, хватало с избытком; времени – нет.

Десять часов назад патрульный катер передал сообщение: возле устья ближнего нуль-канала невесть откуда возник крейсер Лиги – заведомо террианский. Обнаружив и расстреляв оставленные там самонаводящиеся мины, крейсер занял позицию. Три часа назад другой патруль передал: еще один крейсер Лиги приближается к устью дальнего нуль-канала.

Первый патрульный катер смылся еще до получения приказа, второй запросил, что делать, и тоже пустился наутек, чуть только принял приказ отступить. Туннельные крейсера – это серьезно. Не привязанные к естественным нуль-каналам, дырявящие пространство как им вздумается, они обладали меньшей боевой мощью по сравнению с обычными кораблями этого класса, но все же оставались крейсерами. Быть может, только «Гогу» и «Магогу» удалось бы справиться с ними в открытом бою, но не старым посудинам, имевшимся в распоряжении Штаба, и уж подавно не катерам.

Вторжение начиналось именно так, как предполагал Штаб: обезопасив от нападения устья ближайших к Астероидной системе нуль-каналов, Терра готовилась пропустить через них куда более мощные силы, необходимые и достаточные для подавления бунта. В том, что боевая мощь этих сил будет намного превосходить боевую мощь повстанческого флота, никто в Штабе не сомневался. Споры велись лишь относительно размеров этого «намного».

Втрое или вдесятеро?

Туннельные корабли дороги. Туннельный крейсер стоит дороже самого мощного, но обыкновенного линкора, лихо разгоняющегося до субсветовой скорости, но не способного пробить для себя нуль-канал. Это знали все, и уже одного этого знания хватало, чтобы понять: крейсера не являются авангардом сил вторжения и не пойдут внутрь Астероидной системы, их функция – чисто охранная.

Психологическое давление – в довесок.

Наблюдение за крейсерами продолжалось с дистанции, исключающей гарантированное уничтожение патрульных катеров. Крейсера же пребывали в величавом покое, словно и не замечая соглядатаев. Второй крейсер блокировал подступы к устью дальнего нуль-канала и лег в дрейф. Ничего не происходило. Из нуль-каналов не появлялось ничего похожего на основные силы террианского флота. Ползли часы, и каждая улетевшая в прошлое минута била по нервам, как капля холодной воды по выбритому черепу пытаемого.

– Давят на психику, – прокомментировал Желвак и душераздирающе зевнул. – Хотел бы я знать, когда они начнут…

Стиг пил воду и молча внимал. Поджарый, с ежиком седеющих волос на круглой голове Кацуро Итагаки, недавно назначенный командующим повстанческим флотом, сидел неестественно прямо и тоже внимал, порой моргая замедленно, как игуана.

– Перед Террой стоят две задачи: сокрушить нас и при этом не потерять лица, – вслух рассуждал Паоло Лонго. – Естественно, первая задача приоритетна: они захотят раздавить нас до того, как мы получим помощь от Унии. Кроме того, Терра должна показать как своим вассалам, так и противникам, что она еще сильна и по праву главенствует в Лиге. Поэтому я склонен сделать ряд предположений. Первое: психологическое давление на нас надолго не затянется. Максимум – несколько суток. Второе: основу сил вторжения составят корабли Терры при незначительном участии сил других планет Лиги. Третье: Терра бросит против нас мощные, но не самые новые корабли. Они понадобятся ей для собственной обороны от возможного нападения со стороны Унии и Земли. Вернее сказать, для того, чтобы у Земли и Унии не возникло желания воспользоваться ситуацией. К тому же бросать против нас всю мощь означало бы слишком уважать каких-то там бунтовщиков-нищебродов в захолустной системе. Более того, это означало бы оповестить всю Галактику об этом уважении. Вряд ли Терра пойдет на такой шаг… Что скажет наш начальник секретной службы?

Привстав, Стиг кивнул.

– Поправок не имею. Мои аналитики также пришли к выводу, что это наиболее вероятный сценарий.

– Вывод твоих аналитиков чем-нибудь подтверждается? – спросил Паоло.

– Поток информации с Терры резко снизился, – пожаловался Стиг. – Но скорее да, чем нет. Есть сведения, что Терра пустит в дело «Тайфун» и «Молот». Можно уверенно предположить, что каждый из этих линкоров станет флагманом отдельной эскадры.

– Нас зажмут в клещи, так? – спросил Паоло. – Что ж… логично.

Желвак поежился. Итагаки забарабанил было пальцами по столешнице, но сейчас же устыдился, сжал губы в ниточку и прекратил.

– Докладывай, – велел ему Паоло.

Итагаки доложил довольно связно. Дежурство Москитного флота возле устьев обоих нуль-каналов смысла не имело, что и подтвердилось: противник ожидаемо применил туннельные корабли. Ждать, что его эскадры полезут из нуль-каналов наобум и без поддержки, не приходилось с самого начала. Туннельные крейсера не какой-нибудь эсминец «Мститель» – атака их Москитным флотом не сулит успеха и приведет лишь к тяжелым потерям. Более крупные корабли наперечет, и было бы непростительной ошибкой потерять их в первых же периферийных схватках. Оба плана – А и Б – исходят из задачи продержаться как можно дольше и, естественно, вынуждают применить тактику маневренной обороны, предполагающую также нанесение неожиданных ударов, цель которых состоит в дезорганизации противника и замедлении его продвижения. Та же задача поставлена гарнизонам импровизированных фортов в открытом космосе, на астероидах и дальних спутниках Циклопа. Основные задачи плана доведены до командования боевых групп. На втором этапе план А предусматривает неожиданное введение в бой основных сил с целью любой ценой нанести противнику такой урон, который заставил бы его отойти и перегруппироваться…

– Что у нас останется после этой бойни? – сумрачно спросил Желвак. – Только «Гог» с «Магогом» и, может быть, пяток катеров?

– Извините. План А предусматривает введение в бой «Гога» и «Магога» как раз на втором этапе, – сообщил Итагаки.

– Тогда не будет третьего, – сказал Желвак. – Два больших астероида разлетятся на тысячи мелких, и Терра возьмет нас голыми руками. Это не этап. Это конец спектакля. Занавес, аплодисменты. Жаль, не наши.

– План А исходит из того, что до введения в бой наших главных сил пройдет от десяти до четырнадцати суток, – сказал Итагаки.

– А если меньше?! – крикнул Желвак.

– Спокойно, спокойно, – молвил Паоло. – Если мы увидим, что наша оборона рушится быстрее и что Уния еще не успела прислать помощь, мы вводим в действие план Б.

Желвак вздохнул так, что в его груди что-то булькнуло.

– Иными словами, бросаем в бой абсолютно все, что у нас есть, надеясь поразить хотя бы один линкор? Последняя ставка продувшегося игрока!

– Ты что-то предлагаешь? – осведомился Паоло. – Нет? Тогда оставь военное дело военным и постарайся сделать так, чтобы Уния пришла нам на помощь раньше, чем мы выдохнемся. Эта задача как раз по твоей части.

– Делается все возможное, – пробубнил Желвак.

Он мог бы сказать кое-что и об этих «военных», найденных среди наиболее толковых управленцев с толикой нужного образования, и об оснащении самых разных посудин, на скорую руку приспособленных для военной службы, и о храбрых, но неопытных экипажах. Мог бы сказать, но не сказал. Изречение очевидных истин лишь понапрасну колеблет воздух. Воздуху все равно.

– Значит, в лучшем случае мы продержимся примерно двадцать суток, – подытожил Паоло. – О худшем случае говорить не будем… Что ж, двадцать суток – это не так мало. Подготовь приказ: гарнизонам – сражаться до последней крайности, экипажам кораблей – жертвовать собой в случае необходимости. Сдача в плен исключается. Я выступлю с обращением к восставшему народу, оно должно быть обнародовано одновременно с приказом. Ну… – вождь развел руками, – кажется, это все, что мы можем сделать. Жертвенность плюс умелая тактика. Этого мало, но это даст нам время. – Он вздохнул. – Будем надеяться, что его хватит.

– Хватит ли нам времени? – несколькими часами позже тревожно спрашивал Томми. Он только что услышал от Эрвина команду «вольно» и маялся. Некоторых тяготит фрунт, а для иных он спасение от мыслей о неизбежной катастрофе. Такие же мысли одолевали бы приговоренного накануне казни или таракана под опускающимся на него тапком, если бы тараканы умели думать.

Легко быть стойким оловянным солдатиком! Человек менее стоек.

– А ты сядь. – Эрвин кивком указал на свободное кресло. – Сядь и не вибрируй. К бою мы готовы. Что может сделать «Магог», то он и сделает. Глупый ли приказ, умный ли – мы его выполним. Сейчас или через неделю – уже нет особой разницы. Командование думает, что недели через две, но оно заблуждается.

Оловянные солдатики любят верить в мудрость вышестоящих, а люди тем более. Томми вытаращил глаза.

– Почему???

Эрвин улыбнулся с горькой снисходительностью.

– Потому что оно исходит из неверной посылки, – объяснил он. – И противник с удовольствием поддерживает его в этом заблуждении. Не понимаешь?

Томми покачал головой. За минувшее время он успел понемногу растерять две трети своей неприязни к Эрвину и практически все недоверие. Новый командир поначалу никому не понравился. Тоже нам, явился чужак, нуте-гляньте! Распоряжается! Да кто он вообще такой? То ли свой, то ли не свой, и скорее все-таки не свой. Это двадцать лет назад он был своим, а теперь оставался бы лучше там, откуда слинял. Так нет же – вернулся с нездешним лоском, чужим акцентом и своими понятиями о том, как тут надо все устроить! Вскочил, как прыщ на ровном месте. Пинка бы ему хорошего, но со Штабом без острой нужды не поспоришь…

И нужно было видеть, как самоотверженно, въедливо и, главное, потрясающе эффективно функционирует новый командир, чтобы как можно скорее превратить «Магог» в настоящую боевую единицу! Видели многие, а Томми больше всех. Видел он и то, что командира начинают уважать, ревновал к нему экипаж и не догадывался, что сам же подает пример уважения. До преклонения было еще далеко, но подозрения отпали. Во многом Эрвин Канн оставался непонятным, но он был признан своим если не всем экипажем, то большей его частью, от Мартинеса и других офицеров до старого ревматика Иштвана по прозвищу Гуляш. Строг. Справедлив. Умен. Деловит. Умеет почти мгновенно понять, кто чего стоит, и сейчас же пристроить человека на то место, где он принесет максимальную пользу. Умудрился сохранить боевой дух команды, добро бы набранной из профессиональных военных, а то ведь из тех, кто подвернулся. Освободил из карцера редкого умельца-самородка и запойного пьяницу Роя Качмарека, о котором говорили, что он может гнать самогон хоть из темной материи Вселенной, приставил его к работе по управлению антигравами – и пожалуйста: корабль получил новое средство защиты. Лично побывал на каждом боевом посту «Магога». Усвоил столько сведений, что можно подумать: командует кораблем не первый год. Готов к драке с Террой. Ни самодурства, ни восторженного легкомыслия, так характерного для многих в первые дни восстания, ни тоскливой обреченности с пьяными соплями. Ни одной попытки смыться. Напротив, когда его бывшие дружки попытались унести ноги, он предвидел это и пресек, проинструктировав Мартинеса. Мягко пресек, что многие не одобрили. Наказал, но не смертью, как следовало бы, а всего лишь тюрьмой. Зато всему экипажу стали известны его слова, обращенные к беглецам: «Вы разделите нашу участь в качестве бойцов или арестантов – мне все равно. Вы могли выбирать свою роль. Вы выбрали». Слова понравились.

В первом приближении приручение Томми уже состоялось. Он сам еще не понимал этого, и Эрвин знал: когда осознает – не воспротивится. Томми еще не дозрел до командования такой громадиной, как «Магог». Как ни амбициозен, а в глубине души будет рад, что право принимать решения в бою будет предоставлено не ему.

Теперь старший офицер только моргал, не в силах постичь ход мыслей командира.

– А ну-ка навскидку: где находятся устья двух ближайших стабильных нуль-каналов? – спросил Эрвин.

– М-м… ближайшее – в правом верхнем щупальце созвездия Кракена почти в плоскости орбиты Циклопа, а другое – в созвездии Северная Спираль довольно высоко над плоскостью орбиты…

– Правильно, – кивнул Эрвин. – Угловое расстояние между ними составляет примерно восемьдесят восемь градусов. На данный момент оба устья контролируются туннельными крейсерами Терры. Мы им не помешали – и правильно сделали… – Томми дернулся было, но вновь замер, напряженно внимая. – Правильно сделали, я говорю. При любом раскладе мы не сохранили бы контроль над нуль-каналами, только понапрасну обескровили бы флот. Теперь в Штабе ждут, когда через нуль-каналы полезут основные силы противника. Штабные мыслители рассуждают здраво и банально: противник атакует нас двумя флотскими группами и начнет сжимать клещи. Исходя из этого Штаб и концентрирует силы нашего флота в нескольких группировках между нами и устьями нуль-каналов, намереваясь замедлить продвижение противника фланговыми ударами, а при случайной удаче – как реалист я считаю, что она может быть только случайной, – и вовсе сорвать всю его операцию. Направление атак противника следует из геометрии – ты не забыл про восемьдесят восемь градусов? Изобретать что-то более сложное – много чести для каких-то рудокопов. Мы потрепали эсминец, что наверняка разозлило командование противника. В Штабе уверены, что вместо хитрого маневрирования противник попросту навалится на нас большими силами по двум сходящимся направлениям… Хочешь кофе?

Томми мотнул головой. Эрвин встал, налил себе треть чашечки из кофейника, пригубил и вновь опустился в кресло. Сделал осторожный глоток, поморщился и поставил кофе на столик.

– Я направил Штабу свой анализ оперативной ситуации, – сказал он. – Надеюсь, ко мне прислушаются… хотя не очень-то в это верю. Доморощенные стратеги не любят, когда их тычут носом в их собственные просчеты. Мало кто это любит, а следовало бы любить… Словом, они там ждут нападения не оттуда, откуда оно начнется.

Томми сглотнул.

– Откуда же? – вмиг осипшим голосом спросил он и сглотнул снова.

– Оттуда, откуда мы меньше всего его ждем, то есть с прямо противоположной стороны. Начнется оно не сегодня и, вероятно, не завтра, но и не через две недели. Думаю, суток через пять-семь. Все это время туннельные крейсера будут висеть вблизи устьев нуль-каналов, действуя нам на нервы и приковывая к себе внимание. Я не исключаю, что сквозь эти каналы противник введет какие-то силы, я даже думаю, что так и будет, но первую скрипку будут играть не они. Противник пробьет к окраинам нашей системы еще один нуль-канал, для чего воспользуется туннельно-индуцирующим кораблем.

Секунды две Томми молчал, затем бурно запротестовал, аж привскочив с кресла:

– У Терры его нет!

– Против нас не только Терра, но и вся Лига, – мягко напомнил Эрвин.

– Все равно! – Забывшись, Томми махал руками. – Его вообще ни у кого нет, одни прототипы, которые не работают!..

Эрвин вздохнул.

– Знаешь, чего я больше всего не выношу? – сказал он. – Думаешь, глупости человеческой? Нет, к ней я привык. Я не выношу всезнайства новичков-недоучек. В определенном смысле это та же глупость, но особенная. И очень вредная. Дам ценный совет: ничего не утверждай, если не владеешь информацией в достаточном для осмысления объеме. О Земле и Унии у меня сведений нет, а вот в Лиге испытания первого туннельно-индуцирующего корабля были начаты Эдемом около двух лет назад. Это мне известно точно. Откуда – не спрашивай. Я совершенно не удивлюсь, если окажется, что этот корабль уже пригоден к использованию. От него ведь не требуется умения пробивать долгоживущие нуль-каналы; продержится канал сутки – ну и ладно…

– Эдем? – Томми растерянно заморгал.

– Эдем, Эдем. Планета богатых бездельников, отошедших от дел политиков, выдающихся ученых и инженерной элиты. Рай под ласковым солнцем. Прекрасный климат, пышная природа, безопасность, красота и никаких – ну почти – экологически грязных производств. Нищеты и близко нет – там ее не терпят. Многие люди мечтают перебраться с отсталых планет Лиги на Терру, а на Терре почти все мечтают об Эдеме. Стараются, из кожи вон лезут, урезают расходы, копят деньги на переезд и пусть самое маленькое, но поместье, чтобы встретить в нем старость…

– А у нас каждый был бы рад улететь хоть на самую бедную планету, – сквозь зубы прошипел Томми. И ругнулся – незамысловато, по-шахтерски.

Эрвин погрозил ему пальцем.

– Не отвлекайся. Многие уверены, что Эдем – это такой привилегированный филиал Терры, но в определенном смысле дело обстоит как раз наоборот: Терра – филиал Эдема. Терра на виду – Эдем в тени, но именно на Эдеме частенько определяется политика Лиги. Движущие рычаги – там. То, что надо спрятать, тоже там. Не витай в облаках и не тешь себя надеждами – Лига имеет туннельно-индуцирующий звездолет.

На Томми было жалко смотреть.

– Но… – молвил он, чуть только вновь обрел дар речи, – в Штабе знают? Точно?

– Конечно, знают, – уверил Эрвин. – Мое дело и даже моя прямая обязанность – сообщить Штабу мои соображения. Я сообщил, их приняли к сведению, я полагаю. Что еще я могу сделать? Руководить флотом – уже не мое дело.

– Из Штаба… что-нибудь ответили? – выдавил вопрос Томми.

– Ничего. Даже не указали мне на неуместность моих фантазий. Видимо, просто отмахнулись. Ты ждал чего-то иного?

– Но это же… Добиваться надо! Кричать надо! – Томми и сам перешел на крик. – Стучать во все колокола!

– Отсюда? Можешь постучать по железу нашего астероида, в Штабе вряд ли услышат. Хотя… – Эрвин лукаво усмехнулся, – может, и стоило бы поднять шум. Вероятнее всего, тогда меня отстранили бы от командования как внезапно помешавшегося и заперли бы в какой-нибудь норе на Улиссе или Цирцее. Как-никак шанс выжить там побольше.

И Томми сник. Повздыхал, помотал опущенной головой, поскрипел зубами. Потом поднял голову и спросил с надеждой:

– А ты не ошибаешься?

– Ошибиться может каждый, – не стал спорить Эрвин.

Подошел к мойке и выплеснул недопитый кофе.

Глава

10 Вторжение

Для внешнего наблюдателя корабль не выплывает из устья нуль-канала, будто из дока, сперва нос, затем корма, – он проявляется в пространстве сразу весь, окутанный призрачным сиянием мягкого черенковского излучения, ни дать ни взять нарядная елочная игрушка, сработанная строгим, не терпящим чрезмерного декора дизайнером. Корабли красивы своей предельной функциональностью и ничем иным.

Первым на подступах к Астероидной системе проявился легкий крейсер военно-космических сил Новой Бенгалии в сопровождении нескольких катеров и судна снабжения. За ним устье нуль-канала выплюнуло устаревший, но все еще грозный корвет с Такуу, процветающей планеты двойной звезды, изящнейший фрегат с Эдема и десантный корабль с Тверди. После них настал черед террианского флота.

Один за другим в сумасшедшем сиянии возникли как бы из ничего два тяжелых крейсера и один линкор, возникли – и сразу же разошлись, выстраиваясь в боевой порядок. Менее яркое сияние возвестило о прибытии первого эсминца. И не будет, казалось, конца все новым и новым вспышкам…

Но так могло показаться лишь тем, кто впервые наблюдал такое зрелище.

На самом деле это была всего лишь одна эскадра – правда, усиленная. Первая эскадра Четвертого флота ВКС Терры.

То же самое повторилось возле устья другого нуль-канала, с той незначительной разницей, что вторая эскадра не имела средств усиления в виде кораблей союзников, прибывших обозначить коллективное решение о вторжении.

Она и без них была не слабее первой.

– Началось, – сказал Паоло Лонго, получив первые сообщения на пятикилометровой глубине под скалами Улисса.

– Началось, – согласился Итагаки, формулируя в уме приказ Москитному флоту.

– Началось! – выдохнул Томми, влетев без стука в каюту Эрвина, а тот только поморщился и посоветовал не мельтешить.

«Началось», – подумали многие и многие тысячи людей по бесполезной, но неистребимой человеческой привычке подчеркивать очевидное. Подумали на боевых постах кораблей, на планетах и планетоидах, как находящихся в Астероидной системе, так и далеко вне ее.

То, что должно начаться, когда-нибудь начинается.

Трактуется, правда, по-разному, чаще – крайне полярно.

Для кого вторжение и попрание, а для кого – восстановление законности, исторически сложившегося миропорядка, ответ на наглый вызов, справедливое возмездие преступникам и урок на будущее всем потенциальным смутьянам как в Астероидной системе, так и во всех владениях Лиги.

Почти каждый человек в отдельности любит жить мирно: непыльно работать, воспитывать детей, радоваться первому весеннему цветку, здороваться с соседями, брить газон перед домом и думать о лучшем завтра. Но стоит собрать людей в большую толпу, как толпа сразу же обретает структуру, а внутри ее, как в туче, начинает погромыхивать. Структуры не умеют жить мирно, они от этого чахнут. И структуры начинают драться между собой всеми средствами, и в первую очередь людьми, конечно же людьми.

Теми самыми людьми, которые при крике «наших бьют!» готовы бить в ответ, хотя бьют не их, а структуру, да и бьют ли еще? Может, просто щиплют, но какая разница! Стерпишь – покажешь слабину, и тогда сделают хуже. Размахнись и бей.

Как и куда бить – тебе скажут, тебя научат. А когда и с кем – прикажут. И ты пойдешь, человек, и ударишь такого же человека дубиной или ракетой, испытав разочарование разве что от промаха. Структура, в которую ты накрепко впаян, по возможности позаботится о тебе, если тебе станет плохо, наградит за храбрость и умение, накажет за трусость и стократ – за сомнение. Поэтому ты не струсишь и не усомнишься. Ты – ее часть. И ты с криком гнева вцепишься в глотку тому, кто вздумает доказывать тебе, что никакая ты не часть, а расходный материал.

Трудно придумать что-нибудь новое. Трудно уговорить человека делать не то, что делали его предки, начиная с волосатых обладателей маленьких черепных коробок и больших надбровных дуг. С тех пор коробки увеличились, дуги уменьшились, а склонность к агрессии осталась, закрепленная в генах. Кто-нибудь начитанный скажет: неспроста она закреплена, все правильно и обусловлено. Как могло быть иначе? Ведь те наивные и прекраснодушные, кто пытался вести себя иначе, давным-давно вымерли, не оставив потомства!

Ты – потомок другой линии. Твои предки не погибли под ударами дубин и не были вытеснены в те края, где невозможно выжить. Дубиной, копьем, топором, а главное, боевой доблестью и бесстрашием они доказали свое право на жизнь. И потому в этом мире появился ты, а не кто-нибудь другой.

Вот и соответствуй.

Исправляй действительность в соответствии с идеями, в которых ты не усомнился, убивай и умирай за эти идеи, упрямо не замечай кукловодов, управляющих миллионами таких, как ты, и верь, что звучишь гордо.

Ныне и вовеки.

Почему в Астероидной системе нашлись мечтатели, вообразившие себе, что солдаты противника столкнутся с какими-то моральными проблемами при подавлении мятежа, – загадка. Но по неизвестной причине они всегда находятся, и грубая действительность эффективно лечит их от заблуждений.

Вредно верить в сказки.

На Каторжном астероиде в сказки отродясь никто не верил. Довольно большой, почти шарообразный астероид обращался далеко от Циклопа, во внешнем, почти не затронутом горными разработками астероидном поясе. Должно быть, это космическое тело было осколком ядра почти сформировавшегося крупного планетоида, распавшегося на миллион обломков еще на заре истории Астероидной системы. Астероид был массивен и заметно радиоактивен. В свое время специалисты пришли в восторг от его геологии, а полицейские власти нашли в нем то, о чем мечтает любая полицейская власть: жуткую гиблую дыру, идеальное место для устройства каторжных поселений. Куда отправить неисправимого преступника? Конечно, на Каторжный астероид. Как избавиться от горластого смутьяна? Не вопрос: подвести его под уголовную статью и этапировать туда же. Что заставит сброд на рудниках тридцать три раза подумать, прежде чем возмутиться? Естественно, страх перед наказанием, и в первую очередь – страх близко познакомиться с Каторжным астероидом.

От Саргассова болота правительству Хляби не было никакой пользы, кроме быстрой утилизации ненужного человеческого материала, – каторга в Астероидной системе убивала медленнее, зато приносила доход. Раз в два-три месяца грузовой корабль доставлял туда провизию, увозя взамен груз редких руд в просвинцованных контейнерах. Верхушка колонии – начальник, инженеры, охранники, нормировщики, старосты блоков – также состояла из проштрафившихся служак, мечтавших о возвращении в привычный мир «нормальной» Астероидной системы куда сильнее, чем их оставшиеся на свободе коллеги мечтали перебраться из этой системы в какой-нибудь приличный мир.

Порой чудеса и впрямь случались – истечение срока или амнистия могли выдернуть человека с Каторжного астероида раньше, чем его прикончит лейкемия. Надежда – великая вещь, вредно отнимать ее даже у того, кому по закону и логике надеяться не на что.

После успеха восстания надежды оправдались лишь для немногих: прилетел кораблик и забрал тех счастливцев, кто, по мнению Штаба, мог быть полезен на таких-то и сяких-то второстепенных постах. Оставшиеся каторжане не интересовали Штаб ни в какой мере. Правда, всем им была обещана эвакуация, но лишь потому, что лишенные надежды люди опасны, а кораблику надо было взлететь. Каторжный астероид не рассматривался Штабом как элемент системы обороны.

Может быть, зря, потому что командование противной стороны обратило на него самое пристальное внимание. Отделившись от основных сил, крейсер и два эсминца флота вторжения в течение двадцати часов подвергали Каторжный астероид сокрушительной бомбардировке. Пережил ли ее кто-нибудь из каторжан, сказать трудно. Да и велика ли радость человека, обнаружившего себя живым в намертво заваленной шахте? Лучше не изводить себя мыслями о некоторых вещах, приняв спасительную для психики гипотезу: все каторжане умерли быстро и без особых мучений.

И уж заодно заставить себя поверить в то, что там не осталось никого, кто по делам своим не заслужил подобной участи.

Вероятно, на крейсере и эсминцах ожидали, что с поверхности астероида будет открыт ураганный ответный огонь, причем одновременно с дерзкой атакой Москитного флота восставших, – однако не случилось ни того, ни другого. Нападавшие зря потеряли время, оборонявшиеся упустили шанс воспользоваться распылением сил противника. Астероид уцелел как космическое тело, став, правда, более радиоактивным.

И больше ничего – в чисто тактическом смысле.

В смысле же психологическом эффект получился для Терры обратным желаемому. Урок «смутьянам» был преподнесен и вызвал немалый эффект. Астероидная система содрогнулась – правда, не от страха, как, вероятно, рассчитывали на Терре, а от гнева и ярости. Восставшие – особенный народ, нельзя с ними так.

Особенно если планируется бунтовщиков проучить, а собственность все-таки вернуть, и по возможности не слишком поврежденной. Полное уничтожение всего живого и неживого в Астероидной системе не входило в планы Терры и даже превышало возможности вторгшегося флота.

Это давало шанс.

Томми жадно поглощал все новости, от приказов командования и официальных бюллетеней Штаба обороны до призывов недавно сформированного Временного гражданского правительства – структуры вполне бутафорской, но необходимой. Как и следовало ожидать, две вторгшиеся эскадры были атакованы с флангов тремя группами юрких малых судов Москитного флота восставших. В сущности, даже четырьмя, поскольку третьей группе, дислоцированной на биссектрисе пресловутого угла в восемьдесят восемь градусов, пришлось дробить силы. Опять-таки, как и следовало ожидать, отчаянные атаки пока не имели успеха, и уже появились первые потери. Эскадры противника продвигались вперед. В пределах внешнего астероидного пояса их продвижение замедлилось, чего, впрочем, следовало ожидать. Миллионы каменных, ледяных и каменно-ледяных глыб, пусть и рассеянных в громадном объеме пространства, – что может быть лучше для внезапных нападений из засад? И что может быть удобнее, когда надо рассеяться и затеряться после нанесения удара?

Тактика «бей и беги» напрашивалась здесь сама собой, да и не существовало иной разумной тактики для Москитного флота. Во внешнем астероидном поясе силы вторжения понесли первый урон. Потеряв управление, столкнулся с каменной горой и, взорвавшись, разлетелся на сто тысяч обломков эсминец Терры, вышел из строя и заковылял к устью нуль-канала корвет Такуу, в сумасшедшей свалке катеров среди разлетающихся обломков взорванного восставшими астероида с обеих сторон погибло несколько мелких суденышек. В специальном манифесте Штаб обороны расценил это как значительный успех и доброе предзнаменование. Сообщалось также об официальной просьбе о союзе и помощи, направленной правительству Унии. В энергичных выражениях разбивались в пыль все аргументы мрачных скептиков: помощь придет, надо лишь продержаться! Взрыв энтузиазма не заставил себя ждать.

Однако силы вторжения продолжали медленное, но неуклонное продвижение к Улиссу. Грозные туши линкоров плыли позади передовых групп и еще не вступали в бой.

– А нападения с тыла нет как нет, – ликовал Томми, искоса поглядывая на своего командира.

– Будет, – отрезал Эрвин.

– Ты уверен? – На Томми было забавно смотреть. Не до конца прирученный патриот все еще взбрыкивал, правда, лишь словесно. И то хлеб.

Пришлось осадить:

– Был уверен на девяносто восемь процентов, а теперь на сто. Штабисты Терры, к нашему счастью, не гении, но и не ослы. Они прекрасно знают, на что мы рассчитываем. Двум эскадрам противника еще предстоят бои во втором астероидном поясе, а ведь он плотнее внешнего. Там легче организовать оборону. Будет такая драка, что мясо полетит клочьями. Простое наращивание противником сил поведет лишь к потере авторитета Лиги в глазах Унии и Земной федерации и потере авторитета Терры внутри Лиги. Этот авторитет и без того уже порядком размыт. Следовательно, противник не пойдет на такой шаг. Если мы продержимся еще хотя бы десять суток – Лига проиграла. В Унии поймут, что самое время вмешаться, да и Земля подтянется. Тогда Лиге придется либо ввязаться в большую войну с очень сомнительными перспективами, либо утереться и отступить. Ставлю три к одному на то, что она утрется. Отсюда вывод: удар нам в тыл неизбежен. Сам видишь, все это очень просто.

– Таковы результаты твоих расчетов? – насупившись, пробубнил Томми.

– Да, примерно. Я просто перевел их для тебя в словесную форму. Не тешь себя иллюзиями, противника мы остановим – если остановим – на ближних подступах к Улиссу, не дальше. И не позднее, чем через пять суток.

Томми вскочил – глаза широко открыты, рот наперекосяк. Помолчал, поглядел на Эрвина и сел, беззвучно бормоча что-то – наверное, формулы самовнушения: спокойно, Томми, это всего лишь слова, спокойно…

– Как ты, наверное, догадываешься, план обороны известен мне ровно в том объеме, в каком Штаб посчитал нужным довести его до нас, – мягко сказал Эрвин. – Плюс к тому кое о чем, разумеется, можно догадаться, кое-что можно подсчитать, но уже с несколько меньшей достоверностью. Самое главное: план обороны исходит из того, что Терра не применит против нас туннельное оружие. Нас собираются показательно выпороть, а вовсе не уничтожить вместе со всеми планетами и астероидами, а может быть, и со звездой.

– Как сам считаешь? – спросил Томми вмиг севшим голосом. Ясно было, что подобный сценарий не приходил ему в голову.

– Да. Это настолько похоже на правду, что ею и является. Астероидная система была довольно полезным придатком Терры, потерять ее насовсем противнику было бы жаль. Это первое, но не главное. Второе важнее: применив против нас самое убойное из имеющихся средств, Терра дала бы понять своим сателлитам, что уважает нас как равноправных противников. Этого она ни в коем случае не может себе позволить. Кто мы такие? Какие-то мятежники в богом забытой дыре, уважения отнюдь не заслуживающие. Мух бьют мухобойкой, а не дубиной…

Томми шумно перевел дух.

– Рано радуешься, – осадил его Эрвин. – Да, Терра не применит против нас туннельную бомбу и не бросит в бой свои основные флоты. Они понадобятся Лиге в других местах как сдерживающий фактор. Большая война назревает давно, это ни для кого не секрет. Начнется она здесь и сейчас или нет – пока неясно, но в данный момент Терра предпочла бы оттянуть ее насколько возможно. Против нас будут задействованы силы одного, всего-навсего одного флота Лиги. Правда, и эти силы превышают наши на порядок. И вот тут можно надеяться, что противник допустит ошибку, недооценив нас. Думаю, что действительно недооценит, но… – Эрвин вздохнул, – я не могу надежно просчитать это. Командование не посчитало нужным снабдить меня всей имеющейся у него информацией…

Томми деликатно промолчал. А Эрвин, улыбнувшись, слегка развел руками: что, мол, тут поделаешь? Командир самого мощного корабля – все-таки не более чем командир корабля, а не начальник оперативного отдела Штаба. Вдобавок чужак, еще не доказавший на деле свою преданность. Не нужно слов, никто здесь не страдает манией величия, прими мои слова как шутку…

Шутить легко. Остужать горячие головы несколько труднее. Томми рвался в бой со всем пылом революционера и патриота-неофита. Еще недавно он, вероятно, проклинал такую родину, как Астероидная система, теперь был готов без колебаний положить за нее жизнь, и, как водится, отнюдь не только свою. А Шпуля, порой ловивший чутким ухом обрывки разговоров, страдал от причуд Эрвина и не понимал: неужели этот непостижимый человек и впрямь собирается воевать с Лигой, сидя внутри железной горы? Ее ведь разнесут в мелкие дребезги! О мощи линкоров Терры мальчишка имел крайне смутное представление, твердо зная только одно: сильнее их никого нет. Ну и кем же, спрашивается, надо быть, чтобы затеять с ними бой? И главное, ради чего?

Родина, да? Это уж совсем глупость. Родина человека там, где ему хорошо, это Шпуля знал твердо и не верил, что в этой стылой железной горе, да и во всей этой несуразной системе, лишенной нормальных планет, кому-то может быть хорошо. Когда-то он воображал, что ему тесно на берегу Саргассова болота, теперь тосковал по веселым денькам сбора дани и грабежа. Сыро, холодно, опасно? Здесь не теплее, а скоро станет и намного опаснее. Чего хочет Эрвин, на что ему командование «Магогом»? У пахана об этом прямо не спросишь, дураков нет, а сам он молчит…

Понимай: расклад был таков, что не просматривалось иного выхода.

И сейчас его нет.

Скучно. С Барсуком особо не покалякаешь – пень он. Хотя боец, конечно, классный… Это правильно, что пахан держит его при себе. Только чем поможет Барсук, когда на поверхности дырявого астероида начнут рваться ядерные заряды?

Вдобавок эта унылая мымра, Кристи… Повинуясь приказу, Шпуля плелся к ней в госпиталь – проведать, передать привет, вернуться и доложить, как она там. Шепотом ругался, смачно харкал в указатели на стенах туннелей, а шел. Добро бы еще пахан спал с ней, так ведь нет! Ну на что ему эта баба? Не родственница, не любовница, а непонятно что. Если она знает об Эрвине что-то такое, чего другим знать не следует, то чего проще – мигнул тому же Барсуку, и никто уже ничего не разболтает. Он хоть и пень, а на такие дела понятливый. Эх…

Шпуля вытянул за ремешок из кармана свинцовую гирьку, раскрутил, шибанул в сердцах о стену. Хоть бы звон пошел, хоть бы гул… Тупой звук – и только. «Магогу» хоть бы хны, он весь железный. И не на ком злость сорвать. Попробуй тронь кого-нибудь – вмиг окажешься в здешней тюряге, где который уже день кукуют остальные с Каином и ждут: расстреляют их или нет? Насчет дисциплины пахан строг, построже Каина. Ну и ясное дело: ординарец Самого должен подавать пример достоинства, послушания и исполнительности. Вот навязали жизнь!..

С таким настроением Шпуля вошел в приемную госпиталя. С важным видом кивнув дежурной тетке, проследовал мимо, подумав: кое-какие преимущества в должности ординарца все же есть. Ходи где хочешь, никто не остановит, никто не спросит, куда, мол, прешься, сопляк… Всякий понимает: ординарец послан по делу.

Кристи нашлась в операционной. Оттуда Шпулю могли бы и погнать, раз обстановка не боевая, но как раз сейчас ничего серьезного там не происходило: какой-то раззява умудрился сломать ногу в голени, и пожилой фельдшер вдевал эту ногу в специальный аппарат, а Кристи наблюдала за процессом и слушала фельдшерские пояснения. Училась, значит.

Насвистывая, Шпуля вышел за дверь. Все равно где терять без толку время. Пускай учится… фельдшерица. Подождем.

Ждать пришлось недолго – женщина вышла, прикрыв за собой дверь.

– Ну?

Спросила весело, даже с каким-то вызовом. Шпуля посмотрел на нее озадаченно.

– Чего пришел? Привет передать?

– Ага.

– И, наверное, спросить, как я тут жива-здорова?

– Ага…

– Передай, что чувствую себя замечательно. Бодра и весела, чего и ему желаю. Пусть он так справляется со своими обязанностями, как я справляюсь… – Она засмеялась. – Тогда, может, сдохнем не сразу.

– Чего развеселилась? – насупившись, спросил Шпуля.

Еще одна порция смеха предварила ответ:

– А умирать надо весело. Надоело бояться. Тосковать мне, что ли? Отчаиваться, заламывать руки? Я уже пробовала – мне не понравилось. Не однажды пробовала, и всякий раз получалась одна гадость. Нет уж… лучше весело.

Уж чего-чего, а бабских истерик Шпуля навидался предостаточно. Обычно братство не обижало селян на берегах Саргассова болота, но порой приходилось отнимать и последнее, просто выхода иного не было… Однако нет – то, что творилось с Кристи, не было бабской истерикой. В глубине души Шпуля понимал эту женщину: в самом деле, чего зря хныкать? Последние дни жизни слишком ценны, чтобы их портить. А может, еще и не последние… Новый пахан – непостижимый человек, вдруг он как-нибудь вывернется, да еще и других спасет? Тогда тем более незачем киснуть. Шпуля не раз видел смерть, но, как всякий мальчишка, считал, что уж его-то она не должна коснуться. Почему? Да очень просто: это было бы слишком несправедливо!

– Погоди помирать, – буркнул он. – Может, у Эрвина есть план.

Тряхнув рыжей гривой, Кристи захохотала в голос, да так, что фельдшер из-за двери операционной рявкнул, что нельзя ли, мол, тише.

– Отойдем, – сказала она, отсмеявшись. – План? План-то у него точно есть, у него всегда есть план, да еще и не один. А если вдруг так случится, что плана не будет, то он составит его в один миг. Он такой. Вычислитель. С холодной головой, холодным сердцем. Не потому, что от рождения замороженный, а потому, что так ему проще. Он играет людьми, как игрушками, и думает, что он выше их. А он не выше и не ниже, он просто вовне. Пришел ребенок, переставил кубики, как ему понравилось… построил из них башню, потом разрушил… Мы и есть эти кубики. – Кристи вздохнула. – Однажды мне показалось, что он сам почувствовал: быть кубиком – это ведь не так плохо… Нет… Только показалось…

Чего у подростка не отнять никакими силами, так это желания поспорить.

– И Каин тоже кубик, что ли? – насупился он. – Глупостей-то не болтай. Ни хрена он не кубик ни для кого. Сволочь, но не кубик.

– Каин – человек, – вздохнула Кристи. – А только для Эрвина он все равно не более чем набор параметров. Как все мы. Как ты, как я. Такой же кубик, только, может, не совсем кубик, а какой-нибудь параллелепипед или призма. Либо Эрвин приладит его туда, куда ему нужно, либо избавится от него.

– Ага! – презрительно выкрикнул Шпуля. – Призма! То-то Каин едва не сбежал со всеми! И с тобой тоже!

– Эрвин заранее знал, когда Каин сбежит, – равнодушно сказала Кристи. – Он это высчитал, и сам подтолкнул его к этому шагу. Для чего Эрвин отправился тогда на «Гог»? Молчи, я знаю, что ты скажешь. Переговоры о боевом взаимодействии и все такое прочее. А я редко видела, чтобы Эрвин извлекал из каждого своего действия только одну выгоду, а не две. Теперь призма лежит в коробке и не знает, пригодится ли еще на что-нибудь. Кроме Эрвина этого никто не знает. И призма будет счастлива, если еще пригодится ему, а не отправится в утиль!

Глядя на ошеломленную физиономию Шпули, она опять рассмеялась.

– Иди, иди. Скажи ему, что я в порядке. Занята увлекательным делом, тоска не заедает, на комету больше не медитирую. Спасибо за привет. Иди.

Шпуля ушел, оглядываясь, а Кристи закусила губу, чтобы не завыть. Вот ведь мелкий пакостник, разбередил душевные раны… Или сама? Наверное, сама. При чем тут малолетний убийца? Нет, надо кончать со слабостью, надо опять вживаться в роль… Умрем весело! Чертям тошно станет, как погибнет «Магог»! Песни об этом сложат! А что глупо умирать вдали от родины в чужой войне – ну какая разница? Никто тут не знает, за что ему придется умереть, и не задается этим вопросом. Свобода? Новая счастливая жизнь в достатке и благоденствии? Мечты… Не будет у них ни свободы, ни благоденствия. Ненависть к Терре – вот за что они готовы драться и умирать, уверенные, что этой причины достаточно!

Кристи бесцельно прошла стылым коридором, заглянула в первую попавшуюся палату. Здесь было почти тепло, градусов пятнадцать. Единственный больной, страдающий пневмонией, сейчас спал, дыша с хрипом. Из-под одеяла торчали только нос и жилистая голая рука со шлангом капельницы. Молоденькая медсестра фальшиво улыбнулась, увидев, кто вошел. Для Кристи не было тайной: здесь ее не любят. Привилегированная персона, женщина командира, фу-ты ну-ты… За что любить такую? Наплевать им на то, что после побега Эрвин и сам не явился, и к себе не вызвал – велел только отделить ее от прочих беглецов и приставить к делу… И ведь не пеняют командиру «Магога» за то, что держит на корабле, как они думают, любовницу. Это они ему как раз простят, вернее, уже простили, и в Штабе знают, знали с самого начала, и никто не возразил. Ему простят, а ей – нет. Ох, люди…

Ничего у них нет – ни настоящей военной дисциплины, ни субординации, ни флотских традиций, ни мощи. Есть только дырявый астероид и жгучее желание победить. Навалять Лиге и, может быть, отстоять себя… чтобы потом отдаться другому хозяину. Они дерутся за свободу, которой не бывает. И не могут не драться. Многие верят в победу. Они – люди, а значит, чудовищно нелогичны.

Один Эрвин не такой, как все. Правда, он тоже по-своему нелогичен – математика заменяет ему логику. Она строже, точнее и гораздо безжалостнее. Как раз его стихия.

Но ведь бывал же он иным! Там, на болоте… Сейчас Кристи как никогда хотелось разреветься, наплевав на то, что она здесь не одна. Пусть видят, каково это – считаться женщиной такого мужчины. Да, Эрвин Канн умел быть человеком – либо на краю гибели, либо полностью утратив свой уникальный талант. Никак иначе.

Отвернувшись, Кристи смахнула слезу. Вот черт, этого еще не хватало! Ладно… переживем. Благо недолго осталось. Случится чудо – подивимся чуду, а если не случится…

Сказано ведь уже: умирать надо весело.

Глава 11

Маневр

– Да была тут одна заезжая шишка, – неохотно признался Томми. – Аж с самой Терры, и такой важный, что не подступись. Прямо птица индюк. Только это давно было, лет семь назад. Тогда «Магог» еще и «Магогом»-то настоящим не был, а был просто астероидом, на котором велась добыча…

– И что индюк?

Томми хмыкнул:

– А ничего. Спросил, почему у нас так холодно. Побродил с умным видом по герметичной зоне, посмотрел этак свысока. Наши поняли, что он ни бельмеса, штольню от ствола не отличит, ну и давай вешать ему лапшу, пока уши у него не обвисли. Ну, он, понятное дело, заскучал, на Улисс заторопился… Обозвал астероид Пещеристым Телом и отбыл в восторге от своего остроумия. Только и всего.

– Других визитеров с того времени не было? – спросил Эрвин. – Так-таки ни одного?

– Ни одного.

– А на «Гоге»?

– По-моему, тоже. – Тут Томми догадался, к чему Эрвин затеял этот разговор, и энергично затряс головой. – Не, на Терре о нас не знают.

– Уверен?

– М-м… почти.

– Зато я совсем не уверен, – сказал Эрвин. – Рабочие, получившие расчет, техники, инженеры, проектировщики, снабженцы… Слишком много их было, и слишком многим приходилось давать больше информации, чем это желательно. Давно и не мною замечено: если утечка возможна, то происходит именно утечка, а не что-то иное. Я вынужден исходить из того, что на Терре что-то знают о «Магоге», но, надеюсь, владеют информацией не в полной мере. Точнее просчитать не могу, и это самое скверное, что мы имеем на сегодняшний день… Да-да, не гибель Каторжного астероида и не потери флота на периферии, а именно это.

Томми молчал. Старшим офицером владела тоска. Где-то шли бои, они приближались, а «Магог» как ни в чем не бывало продолжал накручивать орбитальные эллипсы вокруг Циклопа, ни дать ни взять обыкновенный железный обломок, а не боевой корабль.

– Одна надежда на то, что у противника не хватит воображения счесть «Магог» боевым кораблем, а не базой, – криво улыбнувшись, договорил Эрвин.

Томми опять не издал ни звука. После того как предсказания Эрвина сбылись все до единого, он осознал свое интеллектуальное ничтожество и был готов ходить на поводке. Все последние дни две эскадры Лиги вели бои во втором астероидном поясе, планомерно тесня флот восставших. Те медленно отступали, прячась за астероидами, огрызаясь контратаками, применяя ядерные мины, внешне неотличимые от мириадов метеоритных тел, и сумели-таки серьезно повредить один из крейсеров. Он вышел из боя, но что это могло изменить? Превосходство Лиги оставалось подавляющим. Не все ли равно человеку, рухнет ли ему на голову одна тонна кирпичей или две?

Розовые мечты давно рассеялись дымом. Теперь любой абориген Астероидной системы – от Итагаки и Паоло Лонго до последнего чернорабочего, не видевшего в жизни инструмента сложнее кувалды, – понимал: о победе своими силами нечего и мечтать. Нужно лишь продержаться, нужно любой ценой выгадать еще неделю, день, час… столько, сколько понадобится Унии для вмешательства.

Гибнут кораблики с храбрыми экипажами, враг беспощадно уничтожает отдаленные колонии, откуда некогда и не на чем вывезти людей, враг продвигается, оборона не трещит только потому, что она гибкая, но сил держать хотя бы такую оборону уже не хватает… где же вы, боевые корабли Унии?..

Где?

Так было еще вчера. Но десять часов назад туннельно-индуцирующий корабль Эдема пробил квазистабильный нуль-канал внутри второго астероидного пояса, причем со стороны, противоположной векторам атак первой и второй эскадр Лиги. Квазистабильные нуль-каналы существуют, не схлопываясь, дни или даже месяцы, и оба эти срока были избыточны. Не прошло и часа, как в Астероидной системе проявилась третья эскадра врага – новейший линкор «Несравненный», три крейсера, в том числе один тяжелый, шесть эсминцев, два десантных корабля и много мелочи различных классов, всего более сорока боевых единиц. А туннельно-индуцирующий корабль ушел обратно в нуль-канал как слишком ценный, чтобы подвергать его случайностям войны.

Штаб приказал иметь полную боевую готовность – и замолчал.

Это был нокаут. Кто-нибудь мог винить Эрвина, подобно тому как жители Трои запоздало и бессмысленно винили Кассандру, – впрочем, от той Кассандры ничего не зависело и не могло зависеть. Она не была командиром «Магога».

И теперь Томми старался не смотреть Эрвину в глаза, а когда все же помещал командира в свое поле зрения – смотрел с надеждой. Она ведь умирает последней.

Чудотворец, сотвори чудо!

Не дай удавиться от собачьей тоски. И если уж никуда не деться от скорой и верной гибели, то хотя бы дай, чудотворец, славную смерть!

А лучше все-таки спаси.

Ты ведь можешь. Ты ведь не обычный человек, не зря тебя называют гением, ты и есть гений, ну так найди же лазейку! Не плен, нет, нельзя сдаваться такому противнику, но разве не существует другого варианта? Неужели совсем-совсем нет?..

Ведь есть, а?

Прошло десять часов. Осталось не более пятидесяти – и линкор с крейсерами приблизятся к Улиссу на дистанцию удара. Для уничтожения всякой жизни на километр в глубину каменных пород Улисса хватит и одного линкора, а крейсера могут заняться Цирцеей. Чем их остановишь? Ослабить и без того уже понесшую потери группировку, противостоящую первой и второй эскадрам? Поднять навстречу врагу все, что летает, превратить в брандеры невооруженные катера, посадив в них смертников? Наконец, задействовать «Гог» с «Магогом» в качестве последнего козыря? Пусть козырь будет бит, но разве есть альтернатива?

Штаб молчал.

Молчал и «Магог», и его молчание понемногу становилось скорбным. Корабль-астероид имел достаточно хорошие средства наблюдения, чтобы не зависеть в этом отношении от предоставляемой Штабом информации. Сменилась вахта на боевых постах. Занимая полнеба, сияла на обзорных экранах надоевшая комета, растопырив оба хвоста – пылевой и газовый. На ночной стороне Циклопа тускло багровели облака. Эрвин налил себе кофе и на сей раз выпил до дна.

– Хоть бы приказ какой-нибудь поступил, – страдая, пробормотал Томми. Нервно зевнув, он с зубовным стуком захлопнул рот.

– Поступит, не сомневайся, – равнодушно сказал Эрвин. – А почему какой-нибудь? Каким он будет, ты прекрасно знаешь.

– Он не может быть иным, – покорно согласился Томми.

– Точно. Противнику это тоже известно.

Томми вновь зевнул с прискуливанием.

– Челюсть вывихнешь, – сказал ему Эрвин. – Налей себе кофе, что ли. Или ляг поспи, пока еще можно.

– Уснешь тут… – Страшным напряжением мышц Томми подавил зевок. – Скорее бы уж… А может, в Штабе что-нибудь придумают, а?

– Кто придумает? – спросил Эрвин. – Назови конкретно. Я тоже хочу знать имя этого чудотворца.

– Командующий…

Мельком взглянув на часы, Эрвин набрал на пульте код. Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Время надо тратить рационально, но мало кто это умеет. Вот Томми – не умеет. Если не можешь найти оптимальное решение, так хоть не дергайся сам и не раздражай окружающих.

Что-нибудь придумают в Штабе… Надо же. Выдал перл. Эрвин прекрасно понимал, чем занята голова старшего офицера, – неразумными переживаниями и метаниями из крайности в крайность. На одном полюсе зябкий страх и мысль о том, что, возможно, уже нет ни Штаба, ни правительства, что крысы побежали с корабля, надеясь достичь устья того или иного нуль-канала, и летит уже среди астероидов неприметное суденышко… На другом полюсе безумная надежда: в недрах Штаба вот-вот родится гениальный приказ, а с ним победа и, может быть, даже жизнь…

А случится иначе – ожидаемо даже для Томми. Штаб соберет все – ну почти все, – что летает, от «Гога» с «Магогом» до кое-как вооруженных транспортников, катеров и учебных суденышек, и швырнет все это навстречу третьей эскадре. Даже не в драку – на съедение.

Интересно, подумал Эрвин, сколько миллионов людей за всю человеческую историю погибло из-за того, что в критические моменты мысли у них бестолково метались а-ля броуновское движение? Из этих людей вполне можно было бы составить еще одно человечество…

– Итагаки талантливый исполнитель, – сказал он. – Я знавал его, еще когда гарпунил астероиды. Он был диспетчером на базе приемки, очень толковым диспетчером. Мы все любили, когда дежурил Итагаки, – никогда никакой сутолоки на подходе к базе. Ни дерготни, ни нервов, ни ругани в эфире. Четкость и глазомер, вот чем он силен. Исполнительность, самодисциплина и замечательно развитое пространственное воображение. Не могу представить себе, чтобы он растерялся в сколь угодно сложной, но стандартной ситуации. Там, где достаточно стандартных решений, нет никого лучше Итагаки. Вопрос лишь в том, хватит ли этого для победы.

– Мы должны лишь продержаться до прихода помощи, – с трудом глотая ком в горле, промолвил Томми.

– Это и будет нашей победой. – Эрвин поморщился. – Не держи меня за слабоумного. Без поддержки извне мы не победим, это ясно даже ребенку. Мы можем здорово потрепать противника, можем задержать его продвижение, но не более того. Если помощь вообще не придет, мы можем сделать победу противника пирровой – ему достанутся одни руины… Но я думаю, что помощь придет, если мы продержимся.

Томми промолчал. Интересно, догадаешься ли ты, почему именно Итагаки поставлен командовать флотом, подумал Эрвин. Пока еще не догадываешься, ибо свято веришь в революционные идеалы и воображаешь, что в них столь же свято и бескорыстно, как ты, верят все, особенно начальство, и ты не сомневаешься, что каждый на своем посту – ну, кроме предателей – старается сделать как лучше… Но может быть, ты успеешь догадаться, прежде чем геройски погибнешь, и умирать тебе будет горько. Ответ до смешного прост: Итагаки послушен. Он не гений, но он никогда не предаст. Не так устроен. Зная это, Паоло Лонго предпочел не рисковать – и это в игре, где, исключая слепой случай, только умный, продуманный риск может спасти от катастрофы! Многие вожди многих восстаний до Паоло решали так же. Некоторым из них даже везло.

Но только не в такой аховой ситуации.

Эрвин едва не улыбнулся, подумав: как ни смешно, но лишь наличие «Магога» и преступное непослушание его командира еще оставляет Паоло шанс оказаться победителем. Незначительный, но шанс.

Паоло поймет это – нюхом. Как Эрвин Канн понял расчетом. Паоло должен понять – нюх у него развит достаточно.

Все равно огромный риск, конечно.

Но хоть не прямая дорога на эшафот – и то хлеб.

«Магог» чуть заметно дрогнул, по его железной толще прошел ноющий гул, и далекой звонкой нотой отозвался какой-то дефект кристаллической структуры. В недрах центрального пульта задребезжала было, попав в случайный резонанс, некая крепежная деталь и смолкла. Остался еле слышный гул работающих на малой тяге двигателей. Томми обеспокоенно завертел головой.

– Меняем орбиту, – пояснил Эрвин. – Я дал команду.

– Это необходимо?

– По двум причинам. Первая: ходовые испытания. У меня драка на носу, а я еще не знаю, как эта штука летает…

– Ходовые испытания были проведены в полном объеме, – возразил Томми.

– Да, но меня-то при этом не было. И кто может сказать, что такое полный объем испытаний для такого корабля, как «Магог»? Вторая причина: в данный момент диск Циклопа закрывает нас от третьей эскадры Лиги. Первой и второй эскадрам сейчас не до нас, а вот третья меня беспокоит. Если командование противника верит в то, что «Гог» и «Магог» – просто астероиды, то оно и останется в этом заблуждении. Мониторить орбиты всех астероидов в нашей системе – это уж слишком. Если противник знает хотя бы часть правды – а я уверен, что так и есть, – то поменять орбиту отнюдь не вредно. И делать это надо сейчас.

Томми пребывал в нерешительности. Зато перестал тосковать, а это уже кое-что.

Эрвин набрал на пульте новый код.

– Маневр, – сказал он. – Готовься к невесомости.

«Внимание экипажу! – тотчас донесся до ушей Томми синтезированный голос, транслируемый сейчас по всему кораблю. – Через одну минуту на уровнях с первого по восемьдесят девятый будет отключена искусственная гравитация. Всем закрепиться, работы прекратить. Ожидаемое время отсутствия гравитации – шесть с половиной минут».

Бедный Томми совсем перестал что-либо понимать. При словах о невесомости схватился раньше времени за подлокотники кресла, в глазах – недоумение пополам с ожиданием. Что творит командир? Вроде пока безобидное – но зачем?!

– Подтянемся к кометному ядру на гравитации, – помучив старшего офицера несколько секунд, негромко сказал Эрвин как бы самому себе. – Заодно и комету к себе подтянем. Чего ей, в самом деле, лететь без толку? Пусть летит со смыслом.

Вопрос застрял у Томми в горле. Кой дьявол вопрос – там толкалось, мешая друг другу, с десяток вопросов. Цель маневра? Чем выгодна новая орбита? При чем тут комета и какой смысл может быть в ее движении? Спросить прямо? Но Эрвин Канн легко может оборвать старшего офицера, напомнив, кто тут командир, а кто подчиненный. И главный вопрос: догадывается ли командир «Магога» насчет особых полномочий старшего офицера, врученных ему Штабом?

На последний вопрос Томми уже мог дать ответ: почти наверняка Эрвин не догадывается. Какие там еще догадки – он просто знает это! Вычислил. Рассчитал. Получил ответ. Никакого смысла нет в гадании…

И меньше всего Томми хотелось бы попасть в ситуацию, когда ему пришлось бы принять на себя командование «Магогом».

В положенное время возникло кратковременное чувство легкой дурноты – выключилась искусственная тяжесть. Невесомость, правда, не наступила – Эрвин оставил слабую тягу маршевых двигателей. Теперь антигравы корабля работали в реверсном режиме, помогая сблизить «Магог» с ядром кометы. Где-то внутри железо-никелевой туши «Магога» люди весили не больше котенка: толкни пальцем – собьешь с ног, а кто-то, оказавшись в гравитационном конусе, нащупавшем кометное ядро, напротив, кряхтел от навалившейся перегрузки, и сухо потрескивала кристаллическая основа «Магога». Томми скривился набок в своем кресле. Дребезжа, поехала по столу пустая чашечка из-под кофе и остановилась, упершись в бортик на краю столешницы. Белесая муть на обзорных экранах поплыла вбок, и яркая туманная фасолина – ядро кометы – переползла с одного обзорного экрана на другой. На рабочем же экране высветилась карта гравитационных полей внутри «Магога». Еще там бежали столбцы цифр, и Эрвин считывал их, по всей видимости, совершенно непринужденно.

– Зачем все это? – решился спросить Томми. В ответ Эрвин лишь коротко бросил:

– Увидишь.

Тягуче потекли минуты. В положенное время вернулась тяжесть – семьдесят процентов от стандарта Терры, то есть нормальная для «Магога». Впрочем, чуть побольше: двигатели продолжали работать, сообщая кораблю слабое ускорение. Томми изнывал от желания задать вопрос, и не один, но Эрвин просто впился взглядом в монитор и явно не был расположен к разговорам.

Наконец он отвел взгляд от колонок цифр, и озабоченное выражение на его лице сменилось удовлетворением.

– Угадал, – благодушно сказал он. – С этими кометными ядрами никогда не знаешь точно, какая у них плотность и масса. «Магог» весит чуть больше, как я и думал… Я немного подправил орбиту ядра. Теперь комета не улетит к солнцу. Теперь она будет обращаться вокруг Циклопа.

– А в нужный момент мы взорвем ее ядро и осложним неприятелю операцию? – просиял Томми.

– Можно взорвать. – Эрвин поморщился. – А можно и не взрывать…

Он не договорил – пискнул сигнал приема шифрованного сообщения. Эрвин внимательно прочитал появившийся на экране текст.

– Теперь, – сказал он спокойно, – взрывать незачем. Не поможет. На, читай. – Он встал с кресла. – Прочти-ка мне это вслух еще раз. Медленно.

Не дерзая занять командирское место, Томми потянулся вбок:

– Приказ номер триста три Штаба обороны…

– Ниже, – бросил Эрвин.

– Приказываю сформировать отдельную эскадру…

– Еще ниже.

– «Гогу» и «Магогу» немедленно двигаться к точке рандеву на траверзе орбитального комплекса «Титан». После сбора эскадра должна выдвинуться развернутым строем с целью перехвата противника и навязывания ему боя. Командующим эскадрой назначается командир «Гога» Семенов…

Томми повернул голову к Эрвину. В его взгляде читалось: «Вот так, значит… Не ты, а Семенов. Это закономерно, это правильно, Семенов многократно проверен, он доказал свою преданность делу революции и вне подозрений, – но как воспримешь эту новость ты? Обида не гложет? Неужели ты не догадывался, что не тебя, а Семенова назначат командовать?»

Судя по виду Эрвина, никакая обида его не глодала. Он показал жестом: хватит, мол, не надо больше вслух.

– Ну и драка будет, – сказал Томми, быстро дочитав приказ. – Хотят навалиться всей силой… В смысле, всей оставшейся силой.

– Ну, положим, не всей… – проговорил Эрвин. – Кое-что оставлено и для обороны Улисса… мелочь всякая. Глупо.

– Эскадру эта мелочь всерьез не усилит, – заступился за Штаб Томми.

– Верно. Посылать ее тоже глупо. Как и всю эскадру. Штаб перестраховывается и паникует одновременно. Иного я и не ждал.

– Приказы не обсуждают, их выполняют, – сказал Томми, настороженно помолчав самую малость. – Ты не собираешься изменить курс?

– Чтобы сгореть без пользы и смысла? – насмешливо спросил Эрвин. – Конечно нет.

Томми насторожил ухо: не ослышался ли? Но Эрвин, вновь заняв свое место в кресле перед пультом, выглядел на редкость непринужденно.

– Одумайся! – повысил голос Томми.

Вместо того чтобы последовать совету, Эрвин сладко потянулся, разминая спину.

– Плевать я хотел на Штаб, – сказал он. – Ну что уставился? Я не стану выполнять идиотский приказ. Вместо этого я попытаюсь спасти и Штаб, и Астероидную систему, и вашу революцию, и, возможно, «Магог»…

Теперь вскочил Томми, вскочил и отпрыгнул. Эрвин с видимым интересом смотрел, как рука старшего офицера обхватила рукоять услужливо выдвинувшегося из кобуры пистолета и навела ствол на командира. Эх, неумеха… Любой патрульный на кордоне у Саргассова болота сделал бы это вдвое быстрее.

– Пульт не боишься прожечь? – осведомился Эрвин.

– Это пулевой пистолет, – успокоил Томми. Челюсть у него прыгала. – Пули разрывные, остаются в теле.

– А, – сказал Эрвин, – понятно. Разумная предосторожность. – Он насмешливо улыбнулся. – Насколько я понимаю, под телом ты подразумеваешь именно мое тело, а не чье-то еще? Печально. Лучше бы чье-нибудь другое. Кстати, вот хорошая идея: если уж тебе невмоготу без стрельбы, то, может, застрелишься сам?

– Прекрати балаган, – прошипел Томми. – Ты арестован. Подними руки и медленно встань.

Эрвин рассмеялся:

– Иначе что? Застрелишь меня? Из чувства долга сделаешь то, чего тебе совсем не хочется делать? Ты ведь знаешь, что я прав. Валяй, стреляй. Или стреляй, или верь мне. А не веришь, так действуй! Проделай во мне дыру и возьми на себя командование. Хочешь, я облегчу тебе задачу?.. Барсук!

Томми знал, кто такой Барсук и зачем Эрвин держит его при себе. Выбора не было. Этот подлец Канн почти никогда не оставлял людям выбора, а если и оставлял, то выбор был лишь кажущимся. Мелькнула догадка: да он просто-напросто хочет умереть быстро и без мучений! Просчитал все варианты, не нашел решения, осознал гиблую перспективу, отринул надежду на чудо, решил больше не цепляться за жизнь…

И как только Томми почувствовал движение за своей спиной, его палец сам собой утопил спусковой крючок.

Глава 12

Взрыв, которого не было

В голове гудело, перед глазами плыло и двоилось. Томми пошевелил руками и понял, что они скованы за спиной, притом еще пристегнуты к какой-то скобе. Он полулежал у переборки, если только к обшитым декоративным материалом железо-никелевым стенам отсеков «Магога» подходило это словечко – переборки… Томми осторожно помотал головой и зажмурился от боли в черепе. Сзади кто-то приложил… Барсук… Коротконогий квадратный ублюдок, неандерталец с глазами тупого убийцы… Наверное, просто хватил кулаком по затылку без всяких там выдумок и церемоний. Бандит, он и есть бандит.

Нашлись умники в Штабе – вручили «Магог» главарю банды уголовников!

А где он, кстати?

В поле зрения мелькали лишь какие-то пятна – то ли смазанные и искаженные очертания реальных предметов, то ли глюки. От стены шел холод. Томми не мог припомнить: был выстрел или нет? Взрыв в черепе отбил память. Слонов глушить такими ударами…

Странно, что не убили, а только оглушили.

Может, Барсук сплоховал, ударив не в полную силу? Росту ему не хватило, что ли? Ну, подпрыгнул бы…

Не выдержав, Томми застонал, и сейчас же некий голос вонзился в мозг, как шуруп. Голос был хорошо знаком и вдвойне ненавистен.

– Лежи, отдыхай. Мне пока не нужен старший офицер.

Томми вновь застонал – теперь не от боли, а от горечи. Эрвин захватил «Магог» и теперь был намерен распоряжаться им по своему усмотрению. Кораблем, который строили другие! Вещественной и зримой мечтой о свободе! Целое поколение люди долбили в астероиде штольни и штреки, завозили контрабандой оборудование и механизмы, выкручивались, лгали, мошенничали с документами, подкупали инспекторов, устраняли предателей… Так глупо все потерять – это надо уметь! Доверились перспективному человеку, поставили его командовать! Эх, штабные умные головы, романтики революции, бестолочи… Развесили уши. Только дурак не обманет вас. Наверное, одни лишь влюбленные наивнее революционеров…

Некстати вспомнилась Адель – подруга и соратница. У революционеров не может быть семьи – так они решили вдвоем. Когда разразилось восстание, она тоже не осталась на Улиссе, пошла на ускоренные курсы пилотов и теперь сражается в Москитном флоте… жива ли еще? Она молодчага. Цельная натура и толковый боец. Не чета тем, кто по глупости подставляет свой затылок под неандертальский кулак…

Забубнил голос, и Томми узнал его. Семенов, командир «Гога», вышел на связь по голосовому каналу.

– Вызываю «Магог»… Вызываю «Магог»…

– «Магог» слушает, – ответил Эрвин.

Прошло секунд пятнадцать – между двумя кораблями-астероидами пролегло порядочное расстояние.

– Приказ принял? – спросил Семенов.

– А как же!

Снова ожидание под тихий шорох помех от солнечного ветра.

– Тогда куда тебя, на хрен, понесло? Живо разворачивайся и дуй к «Титану» через макушку Циклопа. Еще успеешь.

– На тот свет? – ехидно осведомился Эрвин.

Как ни худо чувствовал себя Томми, в данную минуту он не хотел бы оказаться на месте Семенова.

– Не понял! – донесся раздраженный голос новоиспеченного командующего. – Повтори!

Теперь изображение сфокусировалось, и Томми увидел Эрвина. Бунтовщик и узурпатор сидел как ни в чем не бывало в своем кресле за пультом, имея перед лицом горошину микрофона на тонкой блестящей дужке. Кроме него и самого Томми, в боевой рубке было безлюдно. Барсук, понятно, удалился, выполнив свою работу. Правильно сделал: тут принимают решения, а это не его область. Свихнется еще от натуги и непонимания… Свихнувшийся неандерталец не нужен даже Эрвину.

– Не только повторю, но и бесплатно дам ценный совет, – проговорил Эрвин в микрофон так спокойно, как будто просил за столом передать солонку. – Плюнь на Штаб. Там ополоумели от страха и гонят нас на убой. Я бы и не против, но смысла в нашей смерти не будет никакой. Против нас новейший линкор и три крейсера. В чистом пространстве они разделаются с нами играючи, а потом выжгут Улисс. Нет уж, я останусь. Тебе тоже советую. Возле Циклопа мы еще можем кое-что, если не позволим противнику раньше времени обнаружить себя. Это шанс, Матвей. Шанс выстоять и даже победить. Ты можешь в этом здорово помочь, если поступишь по-умному. Что скажешь?

Надо же, подумал Томми, он еще корчит из себя спасителя революции! Актер… Что он задумал – спасти свою поганую шкуру? Дождаться врага здесь и сдать ему «Магог»? Похоже на то. В строю эскадры это сделать труднее. Наверняка у него все продумано и уж точно предусмотрена возможность быстро покинуть корабль, когда прозревшая команда захочет разорвать командира на части. Этот гад все продумывает до мелочей. Усвоено на практике: он редко ошибается.

– Опомнись! – загремел на всю рубку грубый голос Семенова, и Эрвин, поморщившись, убавил звук. – У нас приказ! Неподчинение ему – предательство! За это тебя повесят при малой тяжести! Приказываю тебе немедленно вести «Магог» к точке рандеву. Потом поговорим… Как понял?

– Понял тебя, Матвей, – ответил Эрвин. – А теперь послушай меня. Я намерен остаться здесь. Ты говоришь о предательстве? Приказ Штаба – вот настоящее предательство. Не беспокойся, неосознанное – там просто струсили. Тебя и других гонят на убой, надеясь неизвестно на что. На чудо. А чудес не бывает, я это точно знаю. Ты хочешь геройски погибнуть? Геройски, но глупо? Или глупо, но геройски? Я – нет. Ни так, ни этак. Я хочу, чтобы наша – или ваша, мне наплевать – революция выстояла. Я остаюсь там, где у нас есть шанс победить. А победителей не вешают, это ты запомни…

Томми тосковал. Хотелось плакать от бессилия. Какие виселицы? Кто вешать-то будет? Он все точно рассчитал: у Штаба уже нет времени окружить «Магог» оставшимися в его распоряжении силами и принудить к сдаче. Команда ни о чем не подозревает. Команда верит Эрвину Канну. Мартинес и другие офицеры на его стороне – они ничего не знают.

А он лжет. Что для него победа? Возможность выплыть самому, утопив других?

Так и есть. Почему, ну почему никто не понял этого раньше?!

– Я отстраняю тебя от командования кораблем! – рявкнул Семенов в двух миллионах километров от «Магога». – Приказываю сдать командование старшему офицеру!

И Эрвин лишь иронически качнул головой в ответ, даже не расхохотавшись напоказ.

– Валяй, Матвей, отстраняй, – сказал он. – «Магог» останется там, где он должен быть. Жаль, но решительно ничего в мироздании от твоих слов не изменится. Хотя нет, вру: этого мне не жаль. Мне тебя жаль – сгинешь ведь ни за грош. Может, еще передумаешь? Здесь твой «Гог» мог бы очень пригодиться…

Томми показалось, что Эрвин хочет еще что-то добавить, что-то важное, что могло бы соблазнить даже такого, как Семенов, на неподчинение Штабу, – хотя он не мог представить себе, что бы это могло быть. Но Эрвин промолчал, и спустя несколько секунд донесся крик командира «Гога»:

– Крыса трусливая! Шкура!

– Удачи, Матвей, – сказал Эрвин и дал отбой.

Что ему гнев начальства? Что презрение товарища? Пустой звук.

Томми заерзал. В голове окончательно прояснилось, зато отчаянно запульсировал желвак на затылке. Пощупать его было невозможно, но и так ясно: знатный желвак, качественный. Томми прислонил желвак к переборке и теперь точно вспомнил: он пытался выстрелить в Эрвина, целил ему в грудь, но выстрела почему-то не получилось. Неужто забыл снять с предохранителя? Нет, снимал…

Ему удалось подавить стон досады. Стонать – только врага тешить. А враг отвлекся от созерцания информации на мониторе и, дьявол его побери, разглядывал Томми с ироничным участием. Ну, знаем мы эти штуки… Были, говорят, когда-то на Земле такие ребята – инквизиторами назывались. Их приемчики…

– Вижу, ты ничего не понял, – сказал Эрвин, немного помолчав. – Ладно, лежи. Может, еще поймешь.

Томми не удостоил его ответом.

– А то глянь на обзорные экраны, – предложил Эрвин. – Там кое-что интересное, полюбопытствуй.

Ничего интересного на обзорных экранах не наблюдалось. Они – во всяком случае, те, которые мог видеть Томми, – были затянуты белесой мутью, как при неисправности внешних камер или фидеров. Однако это была не неисправность – судя по выражению лица Эрвина, глумиться он не собирался.

И пришла догадка.

– Ты загнал «Магог» прямо в комету, – сказал Томми, забыв о своем намерении молчать.

– Точно, – кивнул Эрвин. – Мы рядом с ядром, едва не касаемся его. Взаимное притяжение уравновешено истечением вещества с ядра.

– Ловко. Думаешь отсидеться?

– Именно. Визуально мы не наблюдаемся. В инфракрасных будет заметно, что у кометы два ядра, но это как раз бывает. Ядро могло расколоться надвое из-за приливных сил со стороны Циклопа. Эту комету хоть сколько-нибудь подробно исследовали только у нас – Терре нет дела до наших комет. Если противник догадается прощупать ядро радиолокатором, то у нас все равно останутся шансы. В Астероидной системе любое тело в той или иной степени металлизировано. Мы в облаке не только ледяной, но и железной пыли. До поры до времени мы будем сидеть в нем и не подавать признаков жизни.

– А потом нас все равно заметят и расстреляют! – не выдержал Томми.

– Возможно, – не стал спорить Эрвин. – А возможно, все будет совсем наоборот. Ты как? Желаешь принять участие в этом «наоборот» или предпочитаешь лежать и переживать, что не убил меня?

– Жаль, что не убил, – выдавил из себя Томми.

– А как бы ты смог, если я знал, что ты попытаешься это сделать? – удивился Эрвин. – Когда в следующий раз задумаешь что-либо подобное, советую готовиться лучше. Ты даже не удосужился узнать, что мой ординарец был на Хляби талантливым карманником.

Вот оно что, понял Томми. Мелкий гаденыш заранее вынул патроны… А Эрвин? Что ж, и без семи пядей во лбу предатель мог догадаться, что старший офицер попытается остановить его. Любой догадался бы…

Досада на себя заставила заскрипеть зубами. Кажется, Эрвин намеревался еще что-то сказать, но тут вновь загремел динамик:

– Штаб вызывает «Магог». «Магог», ответьте.

– «Магог» слушает, – немедленно включился в разговор Эрвин. – Кто это? Кацуро, ты?

В данный момент «Магог» находился чуть ближе к Улиссу, чем к «Гогу». Штаб ответил уже через десять секунд.

– Почему ты не выполнил приказ? – Теперь и Томми узнал дрожащий от гнева голос Итагаки. – Приказываю немедленно следовать за «Гогом». На форсаже ты еще успеешь догнать эскадру. Времени нет. Помни: это твой единственный шанс избежать трибунала!

– Нет, – кратко ответил Эрвин и стал ждать.

– Что это значит – нет? – выкрикнул на том конце связи Итагаки, явно не веря своим ушам.

– Нет – значит просто нет, – пояснил Эрвин. – Я не поведу своих людей на убой, а самый мощный наш корабль – на бессмысленную гибель. Трибунал? Не будет никакого трибунала, и ты это знаешь. Твоя эскадра не остановит противника. Через сорок восемь часов он будет здесь и начнет зачистку. Что ты сможешь противопоставить? Десяток-другой катеров да ракетные установки на планетоидах? Это даже не смешно, Кацуро.

Он замолк и через десять секунд услышал:

– Если ты не выполнишь приказ, «Магог» будет дистанционно взорван. Минута тебе на размышление.

Отключив связь, Эрвин полуобернулся к Томми.

– Ты знал?

– Конечно. – Теперь не было смысла таиться. Томми даже улыбнулся, хоть улыбка больше смахивала на оскал. – Мощный ядерный заряд с радиовзрывателем, реагирующим на цифровой код. Где – не знаю. Даже если бы знал, ты все равно не успеешь ни обезвредить его, ни испортить приемные антенны. «Магог» просто расколется на части. А ты думал, Штаб доверяет тебе до конца?

– Что ж, хоть в этом мы квиты, – кивнул Эрвин. – Я тоже знал, что Штаб предпочтет подстраховаться. Иначе и быть не могло. Наверное, заряд есть и на «Гоге»? Не знаешь? А я почти уверен, что есть. Добровольцам на верную смерть часто требуется дополнительный стимул: тут точно убьют – там еще, может, поживешь… Ладно, минута идет…

Небрежно – вот дьявол, не нервничает он, что ли? – коснувшись сенсора на пульте, Эрвин восстановил связь со Штабом.

– Кацуро, ты ведь там не один? – осведомился он. – Я знаю, что не один. Дай-ка мне Паоло.

– Слушаю, – донесся спустя десять секунд глухой голос Паоло Лонго.

– Молодец, что слушаешь, – похвалил Эрвин. – Слушай дальше. Ты наверняка уже знаешь, где сейчас «Магог». Прикажи своим обормотам показать тебе, где он будет относительно Улисса спустя сорок пять – сорок восемь часов. Пусть не забудут учесть, что орбита кометы изменилась. Заодно пусть они покажут тебе, где спустя то же время будет эскадра противника в предположении, что выдвинутые ей навстречу силы не смогут задержать ее и на час. Между прочим, так и случится.

Десять секунд ожидания показались Томми вечностью, но вечность прошла, и ничего не произошло. В тихий шорох помех порой врывалось какое-то потрескивание, наверное, вызванное электризацией частиц в голове кометы, да еще один раз показалось, что на фоне белой мути на левом экране быстро пролетело что-то – вероятно, ледяной обломок. Тянуло холодом от стены. Штаб молчал, и вечность помножилась на вечность. А когда вечность в квадрате все же кончилась, Томми услышал:

– И что ты намерен делать?

– Странный вопрос. Атаковать, конечно. Когда на тебя прет бугай, лучше всего пропустить его мимо себя и шарахнуть по затылку. И это мой – и твой – единственный шанс.

Шорохи. Потрескивание.

– Только в том случае, если «Магог» не будет обнаружен противником, – донесся голос Паоло Лонго.

– А дважды два равно примерно четырем, – ухмыльнулся Эрвин. – Ты не мог бы избавить меня от очевидностей? По-моему, я способен подумать о них и сам.

Шорох как будто стал чуть-чуть громче. Наверное, ледяная и минеральная пыль, извергаемая ядром кометы, шуршала о поверхность астероида, и его железная масса подтверждала тезис о том, что металл прекрасно проводит звук.

– Как я могу быть уверен, что ты сдержишь обещание? – спросил Паоло Лонго из-под многокилометровой толщи горных пород Улисса над головой.

– Или ты мне веришь, или нет, – отрезал Эрвин. – Я не забыл, в чьем я подчинении. В общем, решай сам. Можешь прямо сейчас взорвать «Магог», как хотел твой ополоумевший самурай. А лучше сообрази: ну куда я денусь? Громкие фразы тебя не убедят, но ты вот о чем подумай: «Магог» все равно будет обнаружен рано или поздно. Тогда конец. Если нападем первыми – появится шанс и у нас, и у тебя, и у всей вашей революции. Что скажешь?

Отдаленный глухой удар прокатился по телу «Магога». Гул долго не мог затихнуть – наверное, в астероид врезалась порядочная ледяная глыба.

– Черт тебя к нам принес, – донесся голос Паоло. – Опять хочешь все сделать по-своему. Стратег! Не мог спокойно посидеть на Хляби? И главное, ты свалился нам на голову как раз тогда, когда мог тут нашебуршить в свое удовольствие, не раньше и не позже. Открой секрет: почему с тобой всегда так получается?

– Не так уж трудно догадаться, – засмеялся Эрвин. – Нас выдавили с Хляби как раз в тот момент, когда на Сковородке стоял челнок с корабля, следующего в Астероидную систему. Прай не гений, но даже он наверняка понял, что я достаточно осмотрителен, чтобы не погибнуть от резонансного летаргатора. Он просто убил двух зайцев: очистил Сковородку от бандитов и отправил меня в качестве подарка вам – его союзникам. Кстати, очень вовремя. Неплохая комбинация, хоть и просчитывается на раз. Между прочим, я советую использовать по назначению его подарок.

– Да уж, подарочек… – долетел спустя десять секунд ответ Паоло. – Только не вкручивай мне, что тебя перевязали ленточкой и отправили сюда без твоего согласия. Я внимательно изучил твое досье. По-моему, ничего вокруг тебя не происходит без твоего ведома… исключая, может быть, твой арест на Хляби и прогулку по болоту. Ладно… Действуй по-своему. Конец связи.

Без всякой ухмылки, которая была бы сейчас очень уместна, Эрвин отцепил дужку с микрофоном, швырнул ее на пульт и сладко потянулся всем телом. Подмигнул Томми: ну что, мол, теперь ощущаешь себя набитым дураком?

Томми ощущал. Фраза «я не забыл, в чьем я подчинении» расставила все фишки по своим местам. Эрвин Канн не был ни трусом, ни шкурой. Он был человеком не на своем месте – ему бы флотами командовать. Но и на месте командира корабля он был хорош – недаром Паоло Лонго перевел его в свое личное подчинение… а старший офицер того же корабля оказался редкостным олухом.

За что и получил по черепу – справедливо получил, между прочим!

– Почему… не сказал? – выдавил он.

– А должен был? – удивился Эрвин. – Ладно, хватит тебе валяться. На будущее учти: ополоумевшие дуроломы есть везде, в том числе в революционном руководстве. Взять власть не фокус – ты попробуй ее удержать. Если знаешь рецепт – удерживай, не оглядываясь на дуроломов. Паоло подает определенные надежды… Ну всё, проверка окончена. Признать неопытным, но годным. Шпуля!

Ординарец-карманник явился стремглав – прямо выскочил чертиком и замер в ожидании приказа. Эрвин величаво указал на Томми.

– Сними с него браслеты и отдай патроны.

Глава 13

Ловушка для всех

Кто и когда опишет доблесть и самоотверженность пилотов Москитного флота? Для большинства людей само слово «самоотверженность» – не более чем казенный термин, употребляемый в текстах плохих пропагандистов и наградных листах. Частое употребление затрет какое угодно слово, лишив его изначального смысла. Самоотверженность. Эй, человек! Возьми да и отвергни себя, пожертвуй своей уникальной личностью, брось ее в мясорубку ради общего дела! Так более понятно?

Вряд ли. Слова пусты для того, кто не примерил на себя их значение. И тому, кто бросает себя в мясорубку, лучше не думать о благодарности или хотя бы понимании потомков. Жалей себя или не жалей, но делай что дóлжно – вот и весь сказ.

Это твой выбор. Ты сделал его и должен быть готов к тому, что спустя тысячу лет тебя найдут среди астероидов в виде оскалившейся мумии внутри искореженного катера, а может быть, твое суденышко вместе с тобой попросту испарится, чтобы слегка обогатить космос пылью и газом, и таких, как ты, будет множество, и твое имя, затерявшись среди других имен, не останется в веках. Мало кого будет впоследствии интересовать, что чувствовал ты, идя навстречу гибели, верил ли в победу или просто хотел умереть не зря, любовь ли двигала тобой, ненависть ли. Только одно будет важно для Истории, только одно будет найдено в сухом остатке и, возможно, повлияет на дальнейшие события – результат.

Военные историки будущего станут искать просчеты в действиях обеих противоборствующих сторон и без труда найдут массу упущенных возможностей. Вероятно, они придут к выводу: неопытность командования одной воюющей стороны с лихвой компенсировалась косностью командования другой. Целое столетие Земля, Лига и Уния не воевали друг с другом – откуда же взяться дерзости мысли и тактическим новинкам? Наверное, в конечном итоге именно это обстоятельство позволило Москитному флоту нанести врагу болезненные удары. Поначалу казалось, что две эскадры Лиги, несмотря на введение в бой основных сил, прочно застрянут во втором астероидном поясе, – и все же они продвигались. Взорвался, исчезнув в огненном облаке, эсминец «Аттила», и сам линкор «Молот», один из двух мощнейших кораблей Терры, получил повреждения от близкого взрыва ядерной мины, хотя и не вышел из боя, – уже это, несмотря на все потери Москитного флота, было огромным успехом. И все же враг продвигался.

Три десятка боевых катеров, правда, настоящих, а не переделанных из гарпунерских и учебных посудин, и три десятка опытных пилотов-волонтеров – вот и все, чем помогла Уния. Ее туннельный грузовоз вынырнул на четверть часа на задворках Астероидной системы, сбросил подарок и немедленно исчез, будто его и не было. Штаб тотчас направил двадцать катеров из тридцати на пополнение Москитного флота. В тот момент еще казалось, что врага удастся задержать в пределах второго астероидного пояса…

Не удалось. В этом было бы еще полбеды: на пути к Циклопу эскадрам Лиги пришлось бы преодолеть еще две линии обороны, но там, где не ждали, появилась третья эскадра, и теперь замысел противника стал ясен. В ближних и дальних концах Астероидной системы еще радовались прибытию катеров из Унии, еще надеялись на более активное ее вмешательство, еще кричали от восторга, слушая правительственные бюллетени, но те, кому положено было знать правду, теперь знали всё. Штабу, правительству и вообще независимой Астероидной системе осталось существовать около двух стандартных суток. Затем – неизбежный финал.

Желвак клялся, что Лига придет на помощь. Стиг Доггер сохранял невозмутимость, но какие мысли бродили внутри его узкого черепа, знал лишь он один. При попытке угнать катер был пойман один из министров Временного правительства. Предателя судили и повесили при десятипроцентной тяжести. Суд продолжался пять минут, агония – час.

Утопающий цепляется за соломинку – Штаб ухватился за резервы. Итагаки вслух проклинал себя за то, что оставил на Улиссе лишь десять катеров Унии. Командующий отдал приказ немедленно сформировать отдельную эскадру из того, что имелось под руками, включая два корабля-астероида, и бросить ее навстречу новой опасности.

Паоло Лонго промолчал. Когда Эрвин отказался подчиниться, он не слишком удивился. Настоящее удивление пришло, когда моделирование ситуации, предсказанной Эрвином, показало: самовольный маневр «Магога» имел смысл и сулил определенную перспективу.

– Хотел бы я точно знать, любит ли он играть в азартные игры, – задумчиво проговорил Паоло, вникнув в результаты моделирования. – То ли обожает, то ли это для него пройденный этап…

– Просто и гениально, – вторил ему Желвак, невольно растягивая в улыбке рот до ушей. – Если так и потом вот так… – Ребром короткопалой ладони он полосовал экран монитора. – Очень опасно, но… может получиться. А нельзя ли вернуть эскадру?

Итагаки запротестовал, и Паоло согласился с ним. Возвращать было поздно: противник уже наверняка засек идущие ему навстречу силы мятежников, и в первую очередь «Гог». Когда пятидесятикилометровый астероид приходит в движение, не предусмотренное небесной механикой, и делает это в области неба, пользующейся особым вниманием, его трудно не заметить.

Медленно разгоняющийся «Гог» возглавлял то, что Кацуро Итагаки называл эскадрой и что, по сути, являлось самым диковинным скопищем кораблей за всю историю галактических войн. Помимо корабля-астероида навстречу врагу тянулись неуклюжие самоходные баржи, оснащенные кое-каким вооружением и ведомые кое-как обученными экипажами, столь же плохо вооруженные торговые посудины – свои и чужие, конфискованные правительством, – большие и малые катера самого разного назначения, включая наспех подремонтированное списанное старье, проще говоря, почти все, что осталось. Чудовищный разнобой тактико-технических характеристик кораблей никого не смущал – просто не оставалось выбора.

Потянулись часы ожидания, часы суеты, оцепенения и нервной зевоты. Семенов вел эскадру на гибель – в этом не сомневался почти никто, но у каждого теплилась надежда: ну а вдруг?.. Ведь могут же обстоятельства сложиться так, что «Гог» выведет из строя «Несравненного»! И если он при этом каким-то невероятным чудом уцелеет сам, то чем черт не шутит – а ну как удастся отбиться на первых порах? Может, даже без помощи Унии…

Вернее, как раз в этом случае Уния не замедлит с помощью!

– Но если Семенов задержит неприятеля хотя бы на пять часов? – с тревогой спрашивали здравомыслящие и в первую очередь Желвак, помня о результатах моделирования.

– Не задержит, – отвечал ему Паоло Лонго.

– Эрвин Канн тебе сказал?

– Да.

– Понятно…

«Может, зря ты не предложил ему место при Штабе?» – молчаливо спрашивал один. «Ты бы с ним не ужился, – беззвучно отвечал другой. – Два вождя – это чересчур. Один из вас съел бы другого, и я даже догадываюсь, кто кого». – «Ты так низко меня ставишь?» – «Не тебя низко, а его высоко».

Как быстро меняется настроение! Еще недавно Семенов жертвовал собой и своими людьми, и его жертва воспринималась вождями как должное. Теперь в ней подозревалась досадная помеха.

Но что сделано, то сделано. Вылетевшую пулю не затянешь магнитом обратно в ствол. Текли часы, и жила надежда.

Жила до тех пор, пока антенны на Улиссе не приняли сначала краткое сообщение Семенова: «Атакую противника», – а затем какофонию из отрывочных команд, проклятий и криков ужаса. После чего – одновременно с ярчайшими вспышками в той области неба, куда Семенов повел эскадру, – контуженная приемная аппаратура временно отключилась.

То же наблюдалось на «Магоге», с той разницей, что сквозь пылевой хвост кометы вспышки казались совсем не страшными – вроде далеких зарниц на атмосферных планетах. Эрвин молчал. В соседнем кресле Томми кусал губы. Луис Мартинес – командир летного состава, средних лет мужчина с курчавой шевелюрой, носом-картошкой и навеки красным от перенесенного в молодости обморожения лицом – беспрерывно варил кофе и шумно пил одну чашечку за другой.

– Перестань хлюпать! – взвился Томми.

Эрвин медленно перевел на него взгляд.

– Тебе мешает? Мне нет.

Мартинес подумал и решил не огрызаться.

– Скучно, – буркнул он. – Скучно и тошно. Мои ребята нервничают. Скорее бы уж…

– Успеешь, – бросил Эрвин.

– Конечно, успею, – не стал спорить Мартинес. – Каждый из нас успеет, никуда не денется, и чем все это кончится, никто не знает… Ладно, молчу.

– Можешь вздремнуть, – разрешил Эрвин. – Время еще есть.

– Да какой тут сон…

Тяжкий удар прокатился по телу «Магога» и растекся долгим гулом – в корабль врезалась еще одна ледяная глыба.

– Порядочная, – забеспокоился Томми. – Это нормально?

– Бывает, что ядро кометы вообще разваливается на части, и это тоже нормально, – сказал Эрвин. – Плевать. «Магогу» такие удары вроде щекотки.

Мартинес вновь задействовал кофеварку.

– А вспышек больше не видно, – констатировал он после паузы. – И молчат…

Томми вздохнул. Краешком сознания, крохотным и тающим, как последний уголек в угасающем костре, старший офицер еще надеялся на лучшее. Может быть, «Гог» уцелел, просто искалечен и лишен связи. Может быть, уцелел кто-то еще. А может быть – случаются же чудеса! – эскадра Семенова смогла нанести врагу существенный урон. Ведь должен же быть смысл в геройском самопожертвовании! Зачем оно, если ни к чему не приводит? Неужели циники всегда правы?

Тот, кто сидел рядом с ним перед центральным пультом на месте командира корабля с видом спокойным и даже чуть отстраненным, только подтверждал это. Реалист. Циник. Работает с реальностью, а в чудеса не верит, полагая их результатом недомыслия, и вообще не верит ни во что, что невозможно просчитать. Вычислитель, чтоб ему пусто было. Вот… откинул спинку кресла, собирается вздремнуть… Ну как можно спать в такой момент!

Чуда не случилось: отчаянная атака эскадры Семенова не привела ни к чему, кроме ужасающих потерь. Инфракрасные локаторы и обрывки кодированных сообщений между кораблями неприятельской эскадры, выловленные среди шумов аппаратурой «Магога», сложились в страшную картину. Большая часть эскадры Семенова была уничтожена, меньшая – рассеяна. «Гога» более не существовало: «Несравненный» оставил от него лишь два десятка мелких оплавленных астероидов, разлетевшихся веером. Десятикилометровая громадина новейшего линкора, более грозного, чем старые «Молот» и «Тайфун», продолжала движение к Улиссу, намереваясь в самом скором времени пересечь внешнюю границу магнитосферы Циклопа, и по-прежнему по обе стороны от «Несравненного» строем клина двигались крейсера и эсминцы. Лишь один эсминец приотстал, вероятно, поврежденный. Лига дешево заплатила за победу.

Прошло два часа, и Эрвин проснулся. Взглянул на монитор, вник в расстановку сил, потребовал доклада. За два часа произошло только два события, по одному на час: во-первых, эскадра противника вошла в магнитосферу, а во-вторых, от эскадры отделился десантный корабль и взял курс на орбитальный комплекс «Титан» – на Терре предсказуемо сочли его достойным лишь зачистки, но не уничтожения. Терра пыталась вернуть часть утраченных активов.

Томми знать не знал, о чем думают в Штабе, приказано ли гарнизону «Титана» драться до последнего или же будет предпринята попытка эвакуации оттуда людей, а Эрвин, вникнув в суть, дал жестом понять: с этим ясно, докладывай дальше… По всей видимости, «Титан» его нисколько не интересовал.

Томми быстро окончил доклад. На борту – порядок. Люди сами подтянулись перед боем, сделались деловиты и аккуратны, и даже умелец-самородок Рой Качмарек не пьян. Прошла смена вахты. Панических настроений не отмечено.

Эрвин кивнул, не выказав никаких эмоций. Порядок так порядок, и что, мол, тут удивительного? Томми невольно подумал, что и в случае бунта на борту внешняя реакция командира была бы той же самой.

– Связь со Штабом? – спросил Эрвин.

– Штаб молчит. Наши передатчики заблокированы, вся связь только на прием.

– Световая сигнализация?

– Отключена и заблокирована.

– Запрет на сброс мусора?

– Действует.

– Вооружение?

– В готовности.

– Сбои в основных системах?

– Отсутствуют.

– Комета?

– С ядром никаких изменений. Медленно кружимся друг вокруг друга. – Томми указал на обзорные экраны, наглухо затянутые белесой мутью.

– Хорошо.

Эрвин вновь замолчал. Мартинеса уже не было в рубке – заступил на вахту, так и не сумев отдохнуть, зато истребив порядочную часть запаса кофе. А часом позже в двадцати двух километрах от боевой рубки в плохо освещенном узком коридоре, оканчивающемся стальной дверью, Кристи препиралась с караульным:

– Если не можешь пропустить меня, так вызови его сюда!

– Ага, прямо бегу, – уже не в первый раз отвечал тот. – А ну, шаг назад! Два шага назад! Приказ есть? Покажи. Нет – гуляй. И точка.

Кристи наконец отступила на шаг. Смерила караульного взглядом с ног до головы.

– И это у вас в Астероидной системе называется революцией? – с презрением проговорила она, выплевывая слова, словно плевки. – Вырвались из тюрьмы, чтобы тут же учредить собственную? Скажи: рабы всегда так поступают?

Даже в плохом освещении было видно, как физиономия караульного пошла пятнами. Но он справился с собой.

– Гуляй отсюда, – только и повторил он, для пущей убедительности чуть наклонив в сторону Кристи потертый ствол лучемета.

Несомненно, он знал, кто такая эта женщина, иными словами – наслушался сплетен и презирал ее сильнее, чем боялся начальника караула. Вот ведь дуболом… Ни прежде, ни теперь Кристи не собиралась делать ничего, что могло бы изменить мнение экипажа о ней. И гордость мешала, и не было смысла. Все равно скоро конец, так какой смысл что-то доказывать? Труп будет доказывать трупам? Нелепо и смешно.

На что надеется Эрвин? Если на победу, то он совсем сошел с ума от перегрева мозгов. Вредно все время считать. Уже вся команда знает, как быстро эскадра Лиги расправилась с высланными ей навстречу силами. Слух распространился моментально. Почему Эрвин до сих пор не сбежал? Не мог? Вот уж вряд ли: он способен выискать самый крошечный шанс там, где никто его не видит, вцепиться в него мертвой хваткой и заботливо растить его, как дерево из крошечного семени… Нет, он почему-то решил, что шанс победить в бою предпочтительнее шанса выжить без боя. Сошел с ума? Не может же, в самом деле, такого быть, чтобы он вдруг проникся революционными идеями или благородно решил разделить участь доверившихся ему людей!

Конечно, не может: тогда бы он освободил Каина и его бойцов и поставил их на самый опасный участок, а не мариновал взаперти. Смыть кровью вину – так, кажется, это называется. Но нет, не нужны ему они, с ними покончено: отработанный материал. Даже поговорить с Каином не удастся из-за этого кретина с оружием… Потребовать, чтобы он вызвал караульного начальника? Бессмысленно: начальник либо откажет, либо обратится с запросом к Эрвину. Этого еще не хватало!

Кристи повернулась, чтобы уйти, и замерла: навстречу ей в сопровождении Шпули и Барсука шел Эрвин.

Ни слова, ни гримасы удивления – лишь легкая улыбка и кивок приветствия в сторону оторопевшей Кристи. Караульный принял молодцеватый вид и по мановению руки командира пропустил всех, включая Кристи.

Заскрежетал ключом в несмазанном замке, черт побери! Здесь были в ходу раритетные механические замки!

Тюрьма из исторических романов о земном прошлом человечества…

Обстановка внутри оказалась под стать. Лишь пол имел настил, да и то лишь местами, а неровные стены и потолок тускло отсвечивали черным металлом. Стены этого натурального подземелья имели обширные ниши, забранные решетками из толстых прутьев. Мебель отсутствовала. Внутри каждой ниши имелись только рукомойник, унитаз да проходящие сквозь решетку сантехнические трубы. Пахло сыростью, железом и нечистотами.

В третьей по счету нише была заперта вся банда.

Четверо спали – по двое на двух грязных матрацах. Остальные сбились в кучу – грелись друг о друга.

Каин не спал. Увидев Эрвина, он отлепился от кучи, сделал шаг и вцепился руками в холодные прутья решетки. Кристи невольно поежилась.

– Привет, Каин, – произнес Эрвин. – Что, холодно?

– Тепло, – буркнул Каин, глядя на Эрвина тяжелым немигающим взглядом.

– А скоро будет жарко, – пообещал Эрвин. – Эскадра противника начала торможение. Мы идем в бой. Помнишь, что я сказал? В любом случае ты и твои люди разделят нашу участь. Хочу спросить, где ты хочешь разделить ее: здесь или в бою? Решай сейчас, времени нет.

Не переставая буравить Эрвина взглядом, Каин широко ухмыльнулся.

– Так ты собираешься драться? «Гог» и «Магог» плюс всякая мелочь против всей мощи Терры?

– «Гог» погиб, – сообщил Эрвин. – А я собираюсь атаковать противника. Чем быстрее ты решишь, тем больше времени у тебя останется на горячий душ.

– Советую сдаться на милость, – сказал Каин. – Может, выгорит дело. Сдавайся.

– Кому? Лиге? Я против, а ты можешь сдаться прямо сейчас. Только не противнику, а команде, которая тебя разорвет за такие слова. Ты еще не понял, к каким людям попал?

– К идиотам, – фыркнул Каин.

– А я один из них. Попробуешь прикинуться лояльным и смыться – умрешь наверняка. Пискнешь о сдаче – тоже умрешь. Можешь воевать, можешь сидеть тут – шансы уцелеть у тебя в обоих случаях примерно равные. Решай сам, но быстро. Считаю до пяти: раз… два…

Каин крякнул и помотал головой.

– Это согласие или отказ? – осведомился Эрвин. – Три…

– Согласен.

– Есть несогласные?

– Согласны… Согласны… – забормотало бывшее братство, когда-то Каина, потом Эрвина, а теперь неизвестно чье. Просто штрафники.

– Тогда живо в душ, принять пристойный вид – и к Мартинесу. Вы в его подчинении. Эй, кто там, освободить заключенных!..

И пошел, сопровождаемый Барсуком и Шпулей, пошел, так и не сказав ничего Кристи, не спросив даже, зачем она здесь. Женщина закусила губу. Она сама не знала, для чего ей захотелось увидеть Каина. Уж точно не освободить его из тюрьмы – с «Магога» наудачу не сбежишь, доказано опытом. «Магог» – ловушка, западня. И Эрвин знал, что его бывшая любовница не замышляет ничего преступного, а тонкие движения чужой души имеют для него смысл исключительно в виде формул и учитываются лишь тогда, когда напрямую его касаются.

Что ему до отработанного человеческого материала? Этому материалу он еще недавно обещал богатство и славу, легальный статус и уважение в старости. Оставил выбор: отправиться на тот свет либо бессмысленной тушкой, либо бойцом. Для Каина выбор ясен. Да тут еще горячий душ… С Каином и его бандитами он все-таки поступил по-хозяйски, допуская, что наступит момент, когда каждый боец будет на счету, а какой ему прок от недоученной медсестры? Никому она не понадобится и уж меньше всего Эрвину Канну. Что было, то прошло и уже не вернется…

Кристи шла к лифту, чтобы вернуться в госпиталь, который, как она подозревала, тоже не понадобится, но там было ее место, и там было теплее. А Эрвин, воспользовавшись особым лифтом, был уже в боевой рубке.

Эскадра противника тормозилась, на ходу меняя строй. Вперед вырвались два эсминца, за ними шел «Несравненный», прикрываемый с боков крейсерами. Тяжелый крейсер понемногу отставал и, кажется, намеревался вывалиться из строя.

– Пойдет к Цирцее, – прокомментировал Томми. – С ним один-два эсминца.

Эрвин благосклонно кивнул. Иной раз старший офицер самостоятельно доходил до несложных истин. Разумеется, противник может позволить себе дробить эскадру, зачистка не требует концентрации сил на решающем направлении. А в том, что предстоит именно зачистка, противник уверен.

Правда, он не знает, куда подевался второй корабль-астероид. Враг осведомлен о нем, ищет его поблизости и не находит. А не была ли отправлена эта несуразная посудина навстречу первой и второй эскадрам, что медленно пробираются сквозь астероидный пояс и все никак не могут замкнуть клещи? Поди найди ее среди хаоса летающих гор, если она еще не вступила в бой!

Хорошая гипотеза, правдоподобная. В ее пользу говорит хотя бы то, что во встречном сражении эскадр участвовал лишь один корабль-астероид, а не оба. Глупо ведь лезть в драку, привязав себе за спину одну руку. Надо полагать, той руки вообще не было в распоряжении незадачливого бойца.

Прошло полчаса, и эскадра противника окончательно разделилась на две неравные группы, расходящиеся в пространстве. Насколько можно было судить, в меньшую группу входили тяжелый крейсер, два эсминца и оба десантных корабля. А еще спустя час Томми, следящий по монитору за информацией с инфракрасного локатора, отметил вслух:

– Теперь линкор ближе к Улиссу, чем мы.

– Очень хорошо, – отозвался Эрвин.

– Мы не будем атаковать?

– Прямо сейчас – нет. Оптимальное время начала атаки: плюс сорок семь минут к данному моменту. Шпуля!

Мальчишка явился.

– Свари-ка нам, брат, по чашечке кофе. Новобенгальского. Без сахара.

– Мне с сахаром, – попросил Томми.

– Одну с сахаром, другую без, – уточнил Эрвин.

Зафыркала кофеварка. Пока она фыркала, Томми очень хотелось проверить вычисления командира, корабельный компьютер легко смоделировал бы положение кораблей к началу боя и указал перспективы противостоящих сторон, – но сделать это означало публично усомниться в командире. Да и кто может знать, какие там на самом деле перспективы в каждом варианте развития событий?.. Лучше, пожалуй, и не знать.

Все готово к бою. Заиндевевший «Магог» торчит в голове кометы, кометное ядро истекает газом, и на обзорных экранах ни черта не видно. Все системы в норме, проверено и перепроверено все, что можно проверить до боя. Люди напряжены и ждут. Офицерам и унтерам дан приказ в лепешку расшибиться и из кожи вылезти, а поднять боевой дух рядового состава. Подвахтенные наготове, сменившиеся с вахты не спят. Пожалуй, все-таки лучше было бы бросить корабль в бой прямо сейчас, потому что вредно слишком долго ждать драки, ненужные мысли лезут в голову… но командиру виднее. Ему всегда виднее, так уж он устроен.

А коли так, то остается одно: отринуть все лишнее. Страха нет. Готовность к действию и спокойная ясность ума. Все возможное уже сделано, и пока все идет правильно, а дальше… ну, что будет, то будет. Нечего об этом думать.

Прошло пять минут молчания. Томми выпил свой кофе, а Эрвин лишь пригубил. Он был недвижен и напряжен. Две группы светящихся точек расходились на экране все дальше и дальше, и это предвиденное действие противника как будто беспокоило командира. Что-то случилось, подумал Томми секундой раньше, чем Эрвин коснулся клавиши связи:

– Йонг? Полную мощность на двигатели через шестьдесят секунд. Всей команде слушать! Говорит командир. Боевая тревога. Мы идем в атаку. Цель – линкор.

И добавил совсем не уставные слова:

– Врежем ему, ребята, чтобы Терре тошно стало! Не подведите.

«Что случилось?» – спросил Томми взглядом.

– Мы обнаружены, – бросил ему Эрвин. – Крейсер идет не к Цирцее, траектория не та. Если он…

Договорить ему не дали – в рубку ворвался крик Паоло Лонго:

– «Магог»! Приказываю атаковать противника! Канн, ты что творишь? Атакуй немедленно!..

– Атакую, – кратко ответил Эрвин, сейчас же бросив дужку с микрофоном на пульт. Выдохнул, подмигнул Томми. – Вот теперь мы точно обнаружены. Перенервничал Паоло… ладно, с кем не бывает. Все равно это уже не имеет никакого значения. Сделаем что сумеем.

– Неоптимальный вариант? – с горечью спросил Томми.

Эрвин неожиданно рассмеялся:

– А что в этом мире оптимально? Но мир существует. Сам человек не оптимален – сляпан природой кое-как из того, что подвернулось под руку, – однако умеет ходить, говорить, есть, а порой и мыслить… Ну все, не мешай.

Его пальцы запорхали над пультом. Тяжелый гул прокатился по железным внутренностям корабля – заработали двигатели ориентации, каждый из которых подошел бы легкому крейсеру в качестве маршевого. Медленно, как только и возможно для такой громадины, «Магог» разворачивался в облаке газа и ледяной крошки. Когда заработали главные двигатели, гул усилился, тягуче заныл металл. Томми быстро прикинул в уме курс взаимного расположения кораблей спустя час. Если «Несравненный» не изменит курс, то он подойдет к Улиссу на дистанцию эффективного поражения, а «Магог» – если ему не помешают – приблизится и вскоре сможет атаковать. Замысел командира прояснялся. Однако крейсер, в свою очередь, скорректирует курс, на форсаже сократит дистанцию и, вероятно, сумеет атаковать «Магог», прежде чем в единоборстве линкора с кораблем-астероидом выяснится, кто кого.

Это капкан, не залезть в который невозможно. Тиски. Ловушка.

Для всех, кроме крейсера. Для Штаба, сидящего глубоко под скальной толщей Улисса. Для гражданского правительства, пребывающего там же. Для горстки корабликов, еще оставшихся в распоряжении Штаба.

Но и для линкора – тоже.

И уж конечно, для «Магога».

Глава 14

Пат

С этого расстояния Улисс казался невооруженному глазу крохотным серпиком, во всем подобным другим лунам Циклопа, а искорка линкора и вовсе тонула в свечении кометного вещества, растянутого и растрепанного гигантской планетой. Но оптика показывала и линкор на орбите Улисса, и яркие единичные вспышки между рогов серпика, и целые области на поверхности спутника, покрытые багровыми, медленно тускнеющими пятнами. Одни пятна гасли, зато появлялись новые. «Несравненный» методично обрабатывал поверхность Улисса, разрушая и поджаривая все, что было возведено на ней поколениями безвестных трудяг. Линкор Терры имел достаточную мощь, чтобы за сутки-другие выжечь планетоид на километр в глубину. Возле него остались лишь эсминцы – легкие крейсера ушли к третьему и пятому спутникам Циклопа. По правде говоря, против обороны Улисса линкор не нуждался ни в охране, ни в усилении – просто делал что хотел.

– Да что же они творят! – возопил Томми, уяснив картину тотального разрушения. – Это же их имущество! То есть я хотел сказать, что…

Вероятно, он хотел уточнить, что имущество теперь принадлежит народу Астероидной системы, но лишь охнул и заскрипел зубами, увидев особенно ярко вспыхнувшее пятно.

– Уничтожается ненужное, – заметил Эрвин. – Улисс бесперспективен. Терра не только наносит удар по «гнезду мятежников» – она избавляется от пассивов, а за активы будет драться. Почему, по-твоему, оба десантных корабля пошли к Цирцее?

Вряд ли старший офицер ни разу не слышал о том, что война – продолжение не только политики, но и экономики. Скорее, по молодости лет он всего лишь был склонен забывать об этом. И как не забыть, когда по каменному шарику, на котором ты родился, вырос, трудился, влюбился и так далее, катятся волны огня? Одна только проблема: никому нет дела до ярости старшего офицера «Магога», и повлиять его зубовный скрежет может разве что на зубную эмаль.

Связь со Штабом отсутствовала. Редкие вспышки возле серпика Улисса давали понять, что Штаб бросил в бой все, что у него осталось: катера, учебные и патрульные суденышки, баржи и прочие летающие гробы. С поверхности по врагу били ракетные батареи и плазменные установки – и, надо полагать, гибли одна за другой. Эрвин чуть заметно искривил губы в улыбке – его забавляло, что он не знает и не может вычислить, функционирует ли еще Штаб или смылся с Улисса в полном составе, а если смылся, то перехвачен противником или нет. Так ли, иначе ли, для ближайшего будущего все это уже не имело никакого значения.

Был перехвачен сигнал с одного из катеров Москитного флота. Командующий флотом погиб; заместивший его офицер докладывал, что первая и вторая эскадры противника прошли астероидный пояс и соединились, потери противника – один уничтоженный эсминец и один поврежденный десантный корабль, потери Москитного флота ужасающе велики, остатки флота отступают к Циклопу… И эта информация тоже не имела значения.

«Магог» все еще набирал ход. Выбранная Эрвином траектория выводила его к Улиссу на скорости, не требующей продолжительного торможения. Тяжелый крейсер Терры спешил, но не поспевал к моменту встречи «Магога» с «Несравненным».

Это делало шансы ненулевыми.

Во всяком случае, в это верил Томми. Если удастся отбросить врага от Улисса и при этом уцелеть, если вдобавок повезет защитить Цирцею, то, может быть, получится затянуть дело, дождаться вмешательства Унии, а то и самой Земли… Где вы, армады, идущие на помощь? Скорее! Мы погибаем!..

Вслух он не сказал об этом ни единого слова, но не нужно было обладать телепатическим даром, чтобы понять, о чем мечтает старший офицер. Молчал и Эрвин. Какой смысл объяснять горячему парню, что Уния вмешается не раньше, чем у Астероидной системы не останется средств к сопротивлению? Что новому хозяину вассалы нужны покладистые и за малую подачку на все готовые, а не ершистые? Томми разразится ругательствами и все равно продолжит надеяться на чудо. Возможно, он догадывается, что где-то среди бесчисленных астероидов дрейфует на самой заурядной астероидной орбите никем не обнаруженный кораблик Унии – разумеется, туннельный – и внимательно наблюдает за развязкой драмы. И это действительно так, потому что иначе не может быть. В нужный, по мнению наблюдателей, момент – не раньше и не позже – он нырнет в гиперпространство, чтобы вынырнуть там, где сосредоточены в полной готовности основные силы флота Унии, и уже спустя какой-нибудь час в пределах Астероидной системы начнет проявляться один гигантский корабль за другим… Но этот момент еще не настал.

И как раз сейчас то здесь, то там в пределах Лиги неожиданно вспыхивают давным-давно и, казалось бы, навсегда потушенные конфликты, бурлят столицы доминионов, вспыхивают мятежи в колониальных войсках, наглым образом нарушаются границы, десантные ботинки топчут грязь спорных планет – словом, Уния и Земля делают все возможное, чтобы Лига, озабоченная удержанием слишком многих позиций, не решилась послать еще один флот в Астероидную систему.

Она и не решится. Расчет Лиги изначально строился на том, что мятеж в Астероидной системе должен быть подавлен быстро и убедительно. На том он основывается и сейчас, несмотря на потери и помарки. Счет идет на часы.

И лишь до предела несуразный «Магог», тихоходный и неповоротливый, но грозный, еще может исправить положение. Для этого нужно всего ничего: уничтожить линкор, убрать с чашки весов эту десятикилометровую гирьку. И тогда весы качнутся в пользу Унии, и Лига не рискнет втянуться в большую войну, ибо если уж безобразная самоделка туземцев сумела одержать верх над линкором, то чего же ждать от новейших кораблей Унии и Земли?

Все просто. Очень просто. Но Томми не понимает даже этого элементарного расклада, он настроился на героическую смерть. Что ж, может, он и получит ее, этого сейчас никак не просчитать…

Осталась позади голова кометы, растаял иней на корпусе «Магога», и звезды засияли на обзорных экранах, как прежде. Серпиками выглядели спутники Циклопа, а сам газовый гигант – здоровенным серпом. Отметка цели – тяжелого крейсера – медленно двигалась по экрану, и плясали возле нее цифры – пеленг, дальность, скорость. Локатор показывал, что крейсер, спрямляя траекторию, храбро зацепил голову кометы.

– Чтоб его там стукнуло хорошей каменюкой! – посулил Томми.

– Ты не знаешь, какая защита у кораблей этого класса, – осадил его Эрвин. – Но все равно зря это он, выгадает всего ничего… Хорошо, что он один. Оставил эсминцы охранять десантные корабли, а сам помчался за нами. Это просчет. Без поддержки крейсера десант не сможет высадиться на Цирцею, а нам – двумя противниками меньше.

Он не стал развивать свою мысль дальше. Умному достаточно, а Томми наивен, но не глуп. На «Несравненном» уже знали, с кем будут иметь дело, и не сильно встревожились, увидев последний козырь мятежников. Его собрат разлетелся во встречном сражении на куски, а этот чем лучше и почему должен кончить иначе? Не тот противник, чтобы стягивать против него всю эскадру.

Прыжками через десять уровней Эрвин бегло просмотрел схему «Магога». Он знал ее наизусть и хотел лишь убить время. Основные расчеты проделаны и проверены, фактор внезапности дает слишком большую неопределенность, чтобы имело смысл считать дальше, а если на схеме корабля что-то внезапно замигает тревожным красным цветом, то все равно не хватит времени вмешаться и исправить. Сделано все возможное, большего не сделать. Эрвин ненавидел такие минуты. С огромным удовольствием он подремал бы сейчас в кресле перед пультом, но ведь не дадут… Даже Томми, ручной Томми, и тот не поймет. Спящий перед боем командир по определению либо разгильдяй, либо предатель. Ему полагается бдить, размышлять, перебирать возможности, метаться туда-сюда, натыкаясь на стены, литрами вливать в себя крепчайший кофе, тереть кулаками красные от бессонницы глаза…

– От Улисса идут к нам три цели, – доложил Томми.

– Вижу, – буркнул Эрвин.

– Это эсминцы, – решил подчеркнуть очевидное старший офицер. – «Несравненный» остался один, не считая катеров.

Эрвин промолчал. Если Томми хочется немного помолоть языком, пусть мелет. Языковых мышц целых восемь штук, и каждая нуждается в разминке, не говоря уже о голосовых связках. Сейчас он дойдет до простейшего умозаключения: уж если командующий эскадрой Терры оставил в боевом охранении линкора лишь катера, значит, с обороной Улисса покончено. Факт понятный и предсказуемый, как крик боли при падении на что-нибудь твердое.

– Значит, Улисс нам не поможет, – вздохнул Томми. – Хотел бы я знать, цел ли Штаб…

– Не имеет значения, – сказал Эрвин. – Связи нет и не будет. Теперь в Астероидной системе главные мы.

Лучше было сказать это сейчас, чтобы Томми успел до боя привыкнуть к грузу ответственности, внезапно рухнувшему на него и на девяносто процентов выдуманному. Типичный тремор вчерашнего штатского. Нет на тебе никакой ответственности, дурашка, но попереживай пока. Страх вреден, но для тебя все же лучше бояться напортачить, чем бояться врага. Тебя поправят. Ты в системе подчинения, и принимать решения – не твоя забота. Лучше всего сам дойди до мысли: ты лишь исполнитель и должен постараться стать идеальным исполнителем, это ведь не так уж трудно…

Серпик Улисса стал тоньше, зато увеличился в размерах. Уже невооруженный взгляд постороннего человека с острым зрением мог отметить, что между рогами серпика творится что-то неладное, а для аборигенов Астероидной системы эти вспышки и огненные пятна означали удар в самое сердце. «Несравненный» подметал огнем поверхность Улисса, деловито и обстоятельно поджаривая планетоид. Вряд ли на верхних ярусах старых, отслуживших не один век построек сохранилось что-то живое, а вернее всего, не существовало уже и самих построек. И лучше было не думать о взрывной декомпрессии, о горящих заживо людях, о базальтовых пополам с жидким металлом реках, стекающих во вскрытые туннели, об уцелевших, ищущих спасения на глубине, об обезумевших женщинах и плачущих детях…

– Мартинес! – Эрвин коснулся сенсора связи.

– Здесь, – отозвался командир летного состава.

– Твой выход, Луис. Три цели с передней полусферы. Эсминцы. Выпускай всех… Всех, я сказал. Кроме десантников. Боевая задача: не допустить атаки «Магога» торпедами. Бейте катера и не вздумайте атаковать сами эсминцы. Они мои. Опорожнившиеся должны немедленно возвращаться на борт. Как понял?

– Да понял, понял, – крякнул Мартинес. – Выполняю. Хочешь сам пожать все лавры, а?

– В супе я видел твои лавры. Ну, действуй.

Бодрится Мартинес, подумал Эрвин. Если и каждый пилот настроен так же… что ж, тогда может и получиться.

В уме мгновенно сложился план контратаки – парадоксальный, но сулящий многое. Увы, не с этими пилотами. При всей храбрости и желании драться они до сих пор только гарпунеры, привыкшие к чему угодно, только не к слаженным действиям в строю. Их надо год учить, ежедневно сгоняя с них по семь потов, тогда стратегу еще могли бы пригодиться сложные схемы. Ладно… Пусть сделают что смогут.

– Пошел сброс, – доложил Томми.

– Вижу.

Эрвин видел и другое: групповая цель распалась. Два эсминца, расходясь в пространстве, заложили по крутой дуге каждый. Третий с полминуты держался на курсе, затем тоже пошел вбок, правда, далеко не так резво, как два других. Понятно… Собираются взять в клещи, что куда разумнее, чем попытаться тюкнуть «Магог» на контркурсах. Плюс еще что-то задумали.

– Подставляешь себя, дружок? – дружелюбно сказал Эрвин третьему эсминцу. – Думаешь, клюну?

Он изменил курс на десять градусов – это должно было внести некоторую сумятицу в сброс катеров, зато избавляло «Магог» от встречи с миной, облаком труханчиков или еще какой-нибудь гадостью, имеющей обыкновение появляться на локаторе слишком поздно. Кораблю-астероиду труханчики не страшны, им и за десять тысяч лет не сожрать его, а сдохнут они максимум через неделю, даром что поначалу бурно размножаются почти на любом твердом теле. Зато тонкую обшивку катера эти пылеобразные мерзавцы превратят в труху от силы за четверть часа.

– А катера мы будем беречь, – сказал Эрвин неизвестно кому. Томми глядел на него, ни бельмеса не понимая, разве что рот не разинул. Ничего, через минуту-другую сам догадается…

– Еще цели, – доложил Томми.

– Вижу…

Теперь обработанные корабельным мозгом и транслируемые на монитор сигналы локаторов показывали, что каждый эсминец сопровождается тремя-четырьмя корабликами поменьше – надо полагать, большими катерами. При сближении с противником эсминец отстегнет от своего корпуса еще с пяток малых катеров, чтобы помешать атаке катеров «Магога». Обычное дело, смотри учебник тактики. История космических войн учит: как правило, главная драка происходит между катерами, в то время как большие корабли солидно обстреливают друг друга с большой дистанции.

Ну, эту схему мы им поломаем…

– Держу пари, «Гог» был добит эсминцем, – сказал Эрвин. – К линкору он и близко не подобрался. Десять к одному. Принимаешь?

– Нет, – сердито буркнул Томми.

– Боишься проиграть? Правильно делаешь.

– Не боюсь. Не хочу на это держать пари.

Эрвин легонько кивнул, соглашаясь. Нет так нет. Считай это неудачной шуткой и забудь. Если привык думать сердцем, то и продолжай в том же духе, хотя сердце – всего лишь насос. Впрочем, если серое вещество плохо организовано и слабо тренировано, то и для насоса найдется побочная работа…

Вслух он сказал:

– Недооценил нас противник. Это уже второй его просчет… Луис!

– Катера вышли, – доложил Мартинес. – Прошу разрешения возглавить атаку.

– Отставить. Сиди и координируй. Проследи, кстати, чтобы никто из твоих парней не мешал работать «Магогу».

– Пилоты проинструктированы.

– А мне мало твоего инструктажа. Действуй сидя.

Через две минуты Эрвин вернул «Магог» на прежний курс. Два эсминца находились в дальней точке дуги, третий сбавил ход. Не было смысла даже пытаться играть с ними в маневренные игры. Тактика врага проста и незамысловата, зато миллионы лет назад отточена до совершенства в любой фауне любой из планет – одновременное нападение с разных сторон нескольких стремительных хищников на неповоротливого травоядного. Видно, здорово оплошал Семенов, подумал Эрвин, раз противник действует по шаблону. «Магог», конечно, очень даже неповоротливый, но ведь совсем не вегетарианец…

Спустя тридцать пять минут все было кончено. «Магог» частично ослеп, и теперь ремонтные бригады в спешке меняли комплекты оптики и приводили в чувство контуженую аппаратуру, но продолжал двигаться к Улиссу и все еще разгонялся. Группа эсминцев перестала существовать как группа, а два эсминца из трех – и как боевые единицы. Первого «Магог» расстрелял ядерными торпедами, правда, лишь одна прорвалась сквозь его защиту, но хватило и одной; второго Эрвин ослепил плазменным шнуром и, задействовав гравитационное оружие, разбил о «Магог». В собачьей свалке катеров потери имелись с обеих сторон. Третий эсминец, поклеванный ракетными атаками, подбитый, но не уничтоженный, уходил на одном двигателе невесть куда – просто пер наобум в пустое пространство.

– Уходит, гад, – переживал Томми. – Жаль, нет времени догнать. А ведь могли бы, верно?

– Могли бы, – подтвердил Эрвин. – Где-нибудь за внешним астероидным поясом. Не отвлекайся.

Сказать, что старший офицер теперь испытывал полное доверие к командиру, означало бы не сказать ничего. Сказать, что испытывал преклонение, – тоже мало. В глазах Томми Эрвин вырос до размеров невиданной горы. Командиру не нужен был помощник. Он один управлял ходом и оружием «Магога» с расчетливостью компьютера, азартом игрока и выдумкой любителя парадоксов. Была ли у него тактическая схема? Или он презирал все схемы, отвергая их пользу, как отвергает костыли здоровый человек? Скорее второе…

И на сколько же ходов вперед он просчитывает партию?

Томми задал себе этот вопрос, когда Эрвин, не дождавшись возвращения катеров на свои места в шлюзах «Магога», включил форсаж, одними глазами показав: так надо. Для чего надо?.. Ну, катера, положим, вернутся, хотя кто-то из пилотов и взбеленится. А крейсер, что несется вдогон, так и так не помешает «Магогу» и «Несравненному» обменяться первыми ударами. В любом случае он подоспеет позже. Что даст минута выигранного времени?

Понятно, почему Эрвин мчится к Улиссу. Наверное, еще можно успеть спасти людей – пусть не всех, но многих. В иной ситуации Томми предпочел бы сначала разобраться с крейсером, а уж потом – при удачном завершении дела – схватиться с линкором. А Эрвин? Неужели и в этом гипотетическом случае он пошел бы ва-банк?

Не время задавать вопросы. Потом… Если гением командира или просто каким-то чудом «Магогу» удастся выйти победителем. Если при этом в его боевой рубке останутся оба – тот, кто может спросить, и тот, кто может ответить. И то и другое не очень-то вероятно, по правде говоря… Линкор – не эсминец и даже не крейсер. Он чудовище пострашнее «Магога».

Ровно через одиннадцать минут Эрвин отключил форсаж. Томми знал, что последняя минута была явно лишней, контуры охлаждения реакторов могли не выдержать перенапряжения свыше десяти минут, и на одиннадцатой минуте исправно замигал сигнал опасности, но давать советы командиру старший офицер уже не дерзал. Командиру виднее.

– Катера на борту, – спустя некоторое время доложил Мартинес.

– Потери? – спросил Эрвин. – Пять?

– Шесть. Один гробанулся уже в шлюзе, когда ты врубил форсаж. Пилот жив. – Заметно было, что Мартинес злится.

Эрвин не стал его утешать.

– Перевооружение?

– Уже идет.

– Добро. Поздравь пилотов от моего имени. – Эрвин отключился, прежде чем Мартинес успел сказать какую-нибудь дерзость.

Полумесяц Улисса истончился в волосок. Неосвещенная сторона планетоида тлела темно-багровым и напоминала теневую сторону Циклопа, как будто спутник планеты-гиганта, взяв с нее пример, тщился запустить хоть какую-нибудь ядерную реакцию на собственном материале. Вся поверхность Улисса превратилась в сплошное лавовое поле. Когда она остынет, придется пробивать шахты к уцелевшим, подумал Томми. И уже невооруженным глазом был виден «Несравненный» – безобидная с виду искорка, если не знать, какая нерастраченная мощь еще содержится в ней.

Отметка от крейсера на локаторе заметно приблизилась. Крейсер нагонял. Тяжелый крейсер, равный или почти равный «Магогу» по умению разрушать, спешил соединить свою мощь с мощью линкора. Успеет выйти на дистанцию поражения или нет? Эрвин утверждал, что нет, но на маневр в бою с эсминцами было потрачено время, пусть немного… Томми вдруг понял, что не хочет этого знать. Можно было в два счета получить от корабельного мозга картинку взаимного расположения кораблей возле Улисса в предположении, что они не будут маневрировать, можно было получить картинку и с учетом наиболее вероятных маневров, но Томми не стал делать ни первого, ни второго. Все равно Эрвин поступит так, как захочет, а может быть, и так, как покажется ему забавным. Плевать. Сомнения на счет его лояльности отпали окончательно, и тут главное не помереть от разрыва сердца, когда он неожиданно выкинет очередной фортель.

Может быть, спасительный. Может быть, единственно приемлемый как меньшее из зол. Но уж точно такой, до которого не додумается ни один человек в здравом уме!

Томми молчал, и Эрвин, выбирая меньшее из зол, понимал: старший офицер сидит тише мыши, боясь помешать командиру думать. Глупости. Разговор может помешать только думать, но не считать. Тут работают разные уровни сознания. Для большинства людей это, возможно, и не так, но это их проблемы.

Сейчас выбор меньшего зла зависел от действий командира линкора. «Несравненный» наматывал эллипсы вокруг Улисса. Только что он пересек узенький серпик, поблестел минуту-другую на фоне диска спутника и скрылся в его тени, но остался в локаторе. Улисс ощутимо наплывал, и Эрвин, отключив маршевые, дал тормозящий импульс через носовую дюзу. Крейсер догонял на форсаже и должен был потерять меньше времени на торможение, чем «Магог». Если «Несравненный» не уйдет с орбиты, то сближение трех кораблей произойдет почти одновременно. Хуже того: оно произойдет одновременно без «почти», если не рискнуть собой, «Магогом» и шансами на успех дела. И конечно, если не рисковать, то никаких шансов не будет вообще.

Все просто.

И примерно семь к одному, что линкор не уйдет с орбиты, а приготовится встретить «Магог» на встречных курсах.

Когда это обозначилось вполне явственно, Эрвин вывел на экран карту рельефа Улисса. После тысячи лет хозяйствования человека на этом спутнике местами еще оставались двухкилометровые горы, и даже плазменным установкам «Несравненного» вряд ли было по силам серьезно уменьшить их высоту. Горы не свечки, хотя и их при желании можно расплавить. Но плавиться они не любят.

Торможение закончилось. Линкор перемещался по диску Улисса слева направо и снизу вверх. Поверхность спутника больше не пестрела свежими огненными пятнами – на «Несравненном» готовились к встрече с «Магогом».

– Зауважали нас, – пробормотал Эрвин. – Встреча состоится через две трети витка на контркурсах. Так они думают. И это их третий просчет.

Томми вопросительно посмотрел на командира – что тот, собственно, имеет в виду? Вместо ответа Эрвин вызвал Мартинеса.

– Луис! Катера – вперед по курсу. Задача прежняя. Мне нужна чистая дорога.

Спустя минуту рой точек возник на локаторе. Точки стаей потянулись вперед. Вовремя: навстречу им от линкора рванулась другая стая. Вспышки… Вспышки… Линкоры обычно несут на борту не один десяток катеров… Прямо по курсу крутилась собачья свалка, а комендоры «Магога» отстреливали чужие катера, вывалившиеся из драки. Вновь гул пошел по всему «Магогу» – надо полагать, корабль-астероид столкнулся с потерявшим ход катером, своим или чужим – некогда разбираться. «Несравненный» уходил за горизонт планетоида, и лишь теперь Эрвин изменил курс. Не влево, не навстречу линкору, а вправо, вдогон.

Низкая орбита имеет то преимущество, что, находясь на ней, можно догнать того, кто предпочитает держаться повыше.

Томми не выдержал: задал корабельному мозгу расчет траектории и невольно передернулся, увидев результат.

– В крайнем случае снесем вершину какой-нибудь горы, – бесстрастно добавил Эрвин, покосившись на него. Помолчал секунду-другую, как видно, производя в уме дополнительный расчет, и сообщил: – Только это вряд ли. Пройдем впритирку.

Произнося эти слова, Эрвин одновременно набрал на пульте комбинацию. «Сброс мин», – сообщил корабельный мозг одновременно с возникшей на экране надписью. Безумие… Один этот маневр с проходом впритирку к планетоиду – уже безумие, и дважды безумие – предполагать, что крейсер повторит тот же маневр…

Томми понял, что и дальше должен молчать в тряпочку. Слишком многое сейчас зависело не только от безумного скопища цифр в голове Эрвина, но и от того, передал ли кто-нибудь на линкор данные о маневре «Магога» и сразу ли поверило командование противника в эти данные.

Поверить было трудно. На переднем обзорном экране корявое и дымящееся лавовое поле на поверхности Улисса пугающе приблизилось, прежде чем начало заваливаться вниз. На условно нижний экран было страшно смотреть. «Магог» шел над поверхностью спутника на гораздо меньшем расстоянии, чем собственный поперечник корабля, и продолжал снижаться. Томми почему-то занимал вопрос: окутается ли корабль хоть каким-нибудь подобием пламени или нет? Подсознание иной раз подсовывает человеку мысль глупую, но спасительную для психики.

Никаким огнем «Магог», конечно, не окутался – слишком уж разреженную атмосферу имел Улисс. Всего лишь легкая вибрация металла да слабый, вполне терпимый свист.

Надвинулся, мелькнул внизу оплавленный горный хребет, и Томми вжал голову в плечи. Эрвин сидел вроде статуи, не глядя на обзорные экраны. Что там могло быть для него интересного?.. Ровным счетом ничего. Формулы баллистики и цифры – вот его реальность, а то, что видит глаз, на самом-то деле неинформативная мелочь! Ужас и восхищение. Восхищение и ужас.

Медленно, очень медленно стали отодвигаться лавовые поля – корабль прошел нижнюю точку траектории. Притяжение Улисса гнало его вслед линкору по кратчайшей дуге.

– Внимание всем артиллерийским постам, – сказал Эрвин в микрофон. – При появлении противника – огонь без команды.

И противник появился. Он медленно выплыл из-за близкого горизонта – много меньший, чем «Магог», но все равно огромный десятикилометровый корабль, грозный и красивый, будто молчаливый укор картофелеобразному «Магогу».

Грозный и красивый даже с кормы…

В эту-то корму Эрвин ударил плазменным жгутом и стаей ядерных торпед. Носовые барбетные установки создали тучу огненных комков, потянувшихся к линкору. Почти немедленно с линкора ответили огнем, автоматика системы обороны обоих кораблей, засекая приближающиеся цели, уничтожала их противоракетами и артогнем, сбивала с толку помехами, ставила на пути прорвавшихся торпед силовые поля локальной защиты. Противостояние меча и брони – как обычно, как всегда и везде, начиная с древнего египтянина, обтянувшего щит кожей бегемота и кончая… нет, ничем не кончая. Это никогда не кончится.

Несколько плазменных зарядов все же попали в «Магог», не причинив ему существенного вреда. Что станет с железной горой, если слегка опалить ее? Почти ничего. В боевой рубке лишь погас на полминуты передний обзорный экран, отключился локатор, да еще контуженый корабельный мозг запросил время на восстановление второстепенных функций. Эрвину не нужны были ни второстепенные функции, ни большинство главных. Что до уязвимых артиллерийских постов носовой части корабля, то, право, есть ли у командира в бою время печалиться о погибших?

Врывающиеся в норы «Магога» реки огня были неопасной мелочью. Испепеляя на своем пути все живое, но утыкаясь в жаропрочные створки шлюзов, они не причиняли кораблю почти никакого вреда. Зато линкор, опрометчиво подставивший Эрвину свои дюзы, был уязвим, да еще как! В этой позиции «Магог», уступающий «Несравненному» по всем параметрам, кроме массы, был сильнее линкора.

Две ядерные торпеды прошли защиту. Одна взорвалась рядом с «Несравненным», вторая угодила едва ли не в сопло главной дюзы и сработала в ту же секунду, что и первая. Восстановивший было работоспособность передний экран вновь погас, и это было только к лучшему. Когда опомнившийся корабельный мозг включил дублирующие цепи, стало видно, что от кормы «Несравненного» мало что осталось. Линкор потерял ход, он медленно разворачивался то ли под действием искалечившего его удара, то ли под импульсом двигателей ориентации, а вернее всего, по обеим причинам сразу.

Искалеченный, истерзанный, он сохранил львиную долю боевой мощи и был готов, развернувшись, обрушить всю эту львиную долю на «Магог».

– Ход, – вслух сказал Эрвин, и «Магог» дрогнул, послушный движению его пальца. – Форсаж, – добавил он специально для Томми, хотя и без нужды: маневр напрашивался сам собой. Как можно дольше оставаться за кормой линкора и долбить, долбить его…

Тут-то и тряхнуло. Могло показаться, что астероид подпрыгнул внутри себя, и плевать, что это невозможно. Томми выбросило из кресла. Эрвин усидел, но, запрокинув голову, замычал, как от боли. Страшно трещал металл. Старшему офицеру было ясно только одно: в «Магог» угодила торпеда. На несколько секунд погасли все обзорные экраны, затем вновь включились – кроме кормового.

Металл погремел, похрустел и успокоился. Стало очень тихо. Ни гула, ни вибрации. Двигатели отключились. Корабль-астероид дрейфовал в поле тяготения Улисса, как и положено дрейфовать астероиду.

– Крейсер? – с горечью спросил прозревший Томми.

– Он.

Корабельный мозг выводил данные о повреждениях, и с первого взгляда на них стало ясно: дело дрянь. Подобно атакованному им линкору, «Магог» лишился хода, и сделал это не кто иной, как крейсер. Через минуту он появился и сам на краю бокового экрана – медленно кувыркающийся семикилометровый красавец, также начисто лишенный кормы. Теперь все стало на свои места: командир крейсера рискнул повторить маневр Эрвина, крейсер нагонял, он шел с большей скоростью и должен был погасить ее близ поверхности Улисса, чтобы зайти «Магогу» точно в корму. Мощности тормозных движков ему не хватило, он тормозился маршевыми, развернувшись кормой вперед. Тут-то и налетел на мину. Обездвиженный, кувыркающийся, но, к счастью для него, не врезавшийся в свежие лавовые поля Улисса, он все же послал вслед «Магогу» несколько гостинцев, и один из них прорвал защиту. Контуженый мозг корабля, занятый самовосстановлением, не предупредил об атаке, хотя, пожалуй, это уже не помогло бы. Канониры и без него делали свою работу, и если уж пропустили одну торпеду, то винить в этом кого-то было бессмысленно. Это просто судьба – то, что еще никому на свете не удавалось рассчитать.

Итог: три беспомощно дрейфующих корабля-гиганта, обращающиеся с близкими скоростями вокруг Улисса.

Патовая ситуация. Но пат – ничья и конец игры только в шахматах.

Глава 15

Задача четырех тел

Никакой новой информации на мониторе: корабельный мозг опять завис. Чего и ждать от компьютерной системы, мало того что устаревшей, так еще и предназначенной изначально совсем для других задач, а на корабль поставленной лишь потому, что лучше поставить и приспособить то, что удалось добыть, чем не ставить ничего! Но связь работала, и в этот самый момент пришло сообщение, даже не кодированное, от остатков Москитного флота. Остатки эти еще пытались насколько возможно сдерживать продвижение объединенных сил первой и второй эскадр противника, но толку от их героических усилий было чуть. Еще сутки, максимум двое – и враг вплотную приблизится к спутникам Циклопа.

Как будто он уже не здесь!

Медленно кувыркающийся крейсер понемногу догонял «Магог», а «Магог», в свою очередь, догонял линкор. Столкновение было исключено – даже ближний космос все еще достаточно велик, – но примерно через десять минут корабли должны были сблизиться на минимальное расстояние. Искалеченные, они продолжали вести бой просто потому, что ничего другого им не оставалось. Уничтожь – или сам будешь уничтожен.

В пространстве вокруг кораблей бушевала свистопляска. Уцелевшие катера, расстреляв боезапас, возвращались в шахты, и мокрые от пота пилоты дико орали на обслугу: шевелись живее, хреновы паралитики! Пополнившись и заправившись, катера выскакивали из темных пещер «Магога», немедленно включаясь в круговерть боя. Шли устные доклады с постов. Главные дюзы были разрушены, поврежденные маршевые двигатели аварийно отключились, автоматика отсекла нижние разгерметизированные горизонты. Вряд ли там осталась хоть одна живая душа. Вооружение большей частью уцелело, как и носовая двигательная установка, и пока что справлялась защита, управляемая вручную.

Долго так продолжаться не могло: если ноги кулачных бойцов завязли в грязи, побеждает тот, чьи кулаки тяжелее. В открытом бою один на один с «Несравненным» «Магог» имел немного шансов – против линкора и тяжелого крейсера он не имел их вообще.

Томми дернулся было, вспомнив о носовом двигателе, но сник. Три гигантских корабля медленно удалялись от Улисса по эллипсу, и уже сказывалось их взаимное тяготение, но колоссальная картофелина «Магога» по-прежнему была повернута носовой дюзой к линкору. Торможение носовым означало падение на Улисс. Что живого останется внутри железной горы, когда она подобно картофелине прокатится по лавовым полям Улисса со скоростью под два километра в секунду? Ясно, что ничего. Двигатели ориентации остались целы, но сколько времени они будут разворачивать этакую гору носом к спутнику?

Опять-таки ясно, что недопустимо много.

Тупик. Нет альтернативы геройской смерти.

– Принимай командование, – бесцветным голосом сказал вдруг Эрвин, и Томми дико вытаращился на него. Командир осунулся, лицо его посерело, тусклые глаза уставились в одну точку. Минуту назад холодный, непроницаемый, но бодрый, теперь он выглядел больным, с головой погрузившимся в себя и свою болезнь.

Нашел время…

Или кончился? Спекся?

Пусть так, но корабль был еще жив, и старший офицер находился на посту. Подавив в зародыше вспышку ярости, Томми в эту минуту проявил себя как зрелый боец, перестав думать об Эрвине Канне. Во все времена исход боя решался тактическим перевесом сил и выучкой экипажей, но и командование порой кое-что значило.

– Врача в боевую рубку, – буркнул Томми, соединившись с госпиталем, и полностью сосредоточился на картине боя. Корабельный мозг ни с того ни с сего вывел на экран полную картину повреждений, но сейчас было не до них. Главное, корабельный мозг был жив, он восстановился, и это было хорошо. Не у всех ведь компьютерные мощности под личной черепной коробкой…

Томми было страшно. Не за себя – он перестал думать о собственном спасении, – а за исход дела. Победить невозможно – значит, остается погибнуть, утащив с собой на тот свет как можно больше врагов. С такой задачей, пожалуй, справится и неопытный стратег.

Плазменный шнур ударил по разворачивающемуся линкору и расплескался о защитное поле. Ах так? Повторим! Нравится?..

Томми сражался. Когда Эрвин шевельнулся, закрыл глаза и мучительно застонал, он не отреагировал. Страх ушел, вытесненный холодной яростью. Командир не доделал свою работу, но сделал достаточно много, честь ему и хвала, а что надорвался, так тут никто не виноват, пусть посидит рядом, раз не мешает, чуть позже им займутся медики… Эрвин и вправду отключился. Томми не дано было знать, что именно сейчас Эрвин Канн по прозвищу Вычислитель впервые в жизни столкнулся с задачей, требующей всех ресурсов его мозга без остатка и, возможно, превышающей эти ресурсы. Впервые в жизни Эрвина Канна расчет был для него не радостью, а мукой, куда худшей, чем скитания по Саргассову болоту. Там – лишь голод и всегдашняя усталость, чисто физическая и потому терпимая, зато ясная голова; здесь – неподъемная тяжесть задачи, совершенно точно имеющей решение, но, возможно непосильной. К ее решению не подключишь корабельный мозг – вон он как реагирует на каждый ядерный взрыв…

Как приятно было развлекаться решением в уме задачи трех тел! Но теперь не три тела, а четыре. Задача четырех гравитирующих тел и опять-таки подбор исключительно редких начальных условий. Первое и самое массивное тело – Улисс. Второе – «Магог». Третье – «Несравненный», четвертое – крейсер. Массы Улисса и «Магога» известны с достаточной точностью, масса линкора и масса крейсера – лишь приблизительно. Пренебрежение массами трех кораблей по сравнению с массой Улисса сводит задачу к ограниченной задаче четырех тел, однако есть еще притяжение Циклопа, которое тоже придется учесть, есть тяготение его спутников и еще тьма-тьмущая мелких гравитационных возмущений, которыми придется пренебречь, ибо задача и без того сродни кошмару.

Есть, правда, и одно послабление: теперь не нужно, чтобы из системы было выброшено самое массивное тело…

Невозможно одновременно командовать и решать такую задачу. Она грозит раздавить, как гора. Никто не поможет. Ни от кого нет проку. Томми неопытен и наивен, он сосунок, но пусть и он возьмет на себя то, что превышает его слабые силы. Если он не угробит корабль раньше времени, этого будет достаточно.

Цифры… Цифры… Аналитическое решение задачи невозможно – только численное. Потоки цифр. Лавины цифр. Водопады цифр…

Эрвин перестал видеть и ощущать реальность. Не осталось даже страха надорваться, не осилив задачу. Мир вне черепной коробки сжался, исчез, улетел в иную вселенную. В том мире продолжался бой, и линкор медленно разворачивал свое десятикилометровое туловище, чтобы ударить по «Магогу» всей мощью носовых батарей, а крейсер уже почти справился с неконтролируемым вращением. Один лишь неспешный орбитальный танец трех гравитирующих тел пока еще мешал «Несравненному» занять удобную позицию для расстрела «Магога». Отчаянные схватки катеров ничего не решали – конец сражению будет положен, когда поставленный в два огня корабль-астероид перестанет быть и кораблем, и астероидом. Вопрос времени, и только.

К тому же сравнительно небольшого времени. С силой не поспоришь – так думали на линкоре и крейсере. Так думал и Томми. Хотя отчего же? Поспорить с силой очень даже можно, правда, с предсказуемым результатом.

Несущественная поправка.

Основательно тряхнуло – один из катеров противника, прорвавшись к «Магогу», всадил в него тактическую ракету. Килотонн сто, не больше, но на схеме корабля погас целый сектор. Вряд ли кто-нибудь там выжил, не говоря уже о кубокилометре астероида, в одно мгновение превращенном в газ и обломки. Хуже того, на этот раз треск кристаллической толщи корабля был особенно громким и продолжительным. Торпеды «Магога» перехватывались, не достигая цели. Один раз удалось застать линкор врасплох – второй раз не удастся… Томми рычал. Никогда он не признался бы ни другим, ни себе, что рычит только для того, чтобы не сбежать и не закричать без всякого смысла: «Помогите! Погибаем!» – а Эрвин… Эрвин обмяк в своем кресле, бессильно свесив голову набок. Глаза – закрыты, из угла рта – струйка слюны, лицо – цвета земли. По всему было видно, что дела командира плохи. Наверное, инсульт… Очень вовремя, нечего сказать! Ну очнись же, помоги хоть чем-нибудь!..

– …вызывает «Магог», – загремел вдруг знакомый голос. – Штаб вызывает «Магог». «Магог», ответьте…

Паоло Лонго! Вождь и лидер! Он жив! В спешке цепляя на голову дужку с микрофоном, Томми едва не сломал ее.

– Это «Магог»! – заорал он не своим голосом. – «Магог» слушает. Ведем бой, прием…

– Вижу, – спустя какую-то секунду донесся голос вождя. – Постарайтесь продержаться еще час. Это чрезвычайно важно. Как поняли?

Целый час?.. Томми онемел. Десять минут – еще может быть. Если очень-очень повезет, то, возможно, и все пятнадцать, но не более…

– Дай мне, – услышал вдруг Томми еще один знакомый голос и едва не подпрыгнул от неожиданности. Эрвин был жив и в сознании, тыльной стороной ладони левой руки он утирал подбородок, а правую руку тянул к микрофону. – Дай, говорю!

И Томми, мокрый от напряжения, радостно повиновался. И повиновался еще раз, когда Эрвин простым жестом велел ему убрать руки с пульта и начал быстро набирать какие-то комбинации. Командование кораблем вновь перешло к штатному командиру, хотя об этом не было сказано ни слова. К чему слова, когда и так все понятно? Не нужны они совсем.

– Слушаю тебя, Паоло, – сказал Эрвин. – Час, говоришь? Ну-ну. Я понял. Сам-то как? Вожди должны уцелеть при любом раскладе, верно? Одобряю. Полагаю, Стиг Доггер и Желвак с тобой? Привет им, а теперь не мешай.

Отброшенная прочь дужка с микрофоном пролетела мимо носа опешившего Томми. Не прекращая танца пальцев по клавишам, Эрвин весело рассмеялся.

– Видит он… Отошел на катере тысяч на сто километров и наблюдает, как в театре… А ты как думал? Вождю проще всего погибнуть вместе с народом, но какой в том прок? Не-ет, вождь должен наступить на горло собственной песне и выжить… ради народа, конечно же. Как же овцам остаться без пастыря? Никак не возможно. А исчезнет народ – ну так что же? Не повезло, бывает. Вождь сделал то, что должен был сделать, и не в чем его упрекнуть… Внимание, сейчас будет невесомость.

Вес почти пропал. Секунд через двадцать тяжесть восстановилась и включились двигатели ориентации – Эрвин пытался развернуть «Магог». Что он делает? Не понимая решительно ничего, Томми лишь растерянно хлопал глазами. Штаб, вождь, народ, невесомость – все смешалось в комковатую горькую кашу. Но зажглась искоркой и принялась разгораться одна-единственная радостная мысль: ничего еще не кончено, Эрвин что-то придумал!

Вес снова исчез, теперь уже надолго. Не дерзая задать вопрос, Томми пытался понять смысл этих маневров. Ну, разворот – понятно. Плюс, наверное, антигравы в прямом режиме, чтобы отойти подальше от Улисса, а там врубить носовой движок и отойти на безопасное расстояние как от линкора, так и от крейсера… Нет, не выйдет, времени не хватит. И линкор почему-то приближается, а не удаляется…

– Получается, – неожиданно весело сказал Эрвин. – Черт, я ведь так и не нашел оптимальное решение, взял самое простое… А получается!

– Что? – само собой вылетело из Томми.

– Решение. – Эрвин всхохотнул. – Не думал, что управление антигравами пригодится нам против чего-то покрупнее катеров… Не знаю, что нас ждет, но Паоло получит свой час. Он больше получит! Теперь молись. Умеешь молиться?

– Мама в детстве учила, – сказал Томми.

– Вспоминай. Самое правильное сейчас занятие. Смотри, у нас система из четырех гравитирующих тел. Два из них, самые легкие, будут выброшены из системы – надеюсь, туда, куда я наметил… Если до того времени нас не приложат как следует, мы выиграли.

Правильный текст подходящей к данному случаю молитвы Томми так и не припомнил. Господи, сделай так, чтобы Эрвин Канн оказался прав… Нет, не то. Прав он или нет, ничего уже не изменить. Господи, спаси… Опять не то: спасение придет – если придет – не от того, кто ведает всей Вселенной, а от того, кто сидит сейчас по левую руку. Господи, не оставь… Укрепи меня, Господи… Что бы ни случилось, дай мне сил встретить это…

Как ни странно, помогло, и сил прибавилось. Штаб бежит? Пускай бежит, а впрочем, может быть, Эрвин, поиздевавшись больше для виду, сказал правду: так и надо? Ведь сам-то он не сбежал, он здесь и попытается выиграть час, очень нужный Штабу, как хочется думать, для чего-то большего, чем просто бегство…

– Командир, ты что творишь? – рявкнул на всю рубку голос Мартинеса. Командующий летным составом был вне себя. – Катер номер семнадцать разбился о «Магог»!

Томми подал Эрвину свою дужку с микрофоном.

– Слышу тебя, Луис, – сказал Эрвин. – Прикажи пилотам не торчать между нами и линкором. Прости, не имел возможности предупредить заранее. Сколько катеров осталось на борту?

– Только десантные, – прорычал Мартинес. – Остальные, кто уцелел, все в бою.

– Готовь десантные. Скоро они понадобятся.

«Для чего?» – взглядом спросил Томми.

Эрвин не ответил.

То, чего не понимал Томми со своим горячим сердцем и, увы, не менее горячей головой, было необходимостью, той самой необходимостью, из-за которой полководцы порой слывут палачами: пожертвовать частью, чтобы спасти целое. Хотя бы попытаться спасти, если теория вероятностей указывает на малейшую возможность сделать это. Часть меньше целого, и в этом ее проблемы.

– Командир…

На пороге появился Шпуля. Малое собственное тяготение астероида забавляло мальца, первым делом он взлетел к потолку и начал медленно опускаться вниз с выражением кретинического восторга на физиономии. Но, еще не достигнув пола, оценил, что делается на обзорных экранах, онемел и вытаращил глаза.

– Чего тебе? – буркнул Эрвин, не повернув головы.

– Там это… врач к тебе. В шлюзе торчит, стучится. И еще эта… ну, короче, Кристи. Впустить?

– Некогда и незачем, – отрезал Эрвин. – Исчезни.

Шпуля исчез, а спустя мгновение вернулась тяжесть. Слышно было, как за не успевшей закрыться дверью кто-то грузно упал, судя по звуку – Барсук, и как дружно заругались оба – телохранитель и ординарец, грубый бас и резкий фальцет. Эрвин немедленно набрал новую комбинацию, и вес вновь пропал.

Узким конусом гравитационного поля «Магог» теперь подтягивал к себе уже не линкор, а крейсер. Лавовые поля Улисса курились под тремя кораблями, медленно вальсирующими над освещенной стороной планетоида, с другой стороны жалило солнце, а теневая сторона Циклопа рдела, как обычно, тускло и багрово. Растрепанный кометный хвост замылил полнеба, и холодные звезды светили сквозь него как ни в чем не бывало.

И продолжался бой. Воображаемый землянин, находящийся где-нибудь поблизости, мог бы сказать, что он напоминает схватку двух ос – маленькой и еще меньше – с огромным черным жуком, причем все трое барахтаются в луже; абориген же Астероидной системы, привыкший мыслить более конкретно, поглядев на развитие сражения, сказал бы проще: хана всем троим.

Он увидел бы, как «Магог» прошел апогей – точнее, апоулиссий – своей орбиты и как предельно сблизившиеся с ним линкор и крейсер прекратили взаимный обстрел ядерными торпедами, делая ставку на плазменное оружие, как затем корабли разошлись по эллипсам своих орбит вокруг общего центра масс, как оплавленная картофелина «Магога» вновь начала приближаться к Улиссу уже над темной его стороной, а линкор и крейсер устремились к «Магогу», наращивая скорость, уже не зависящую от команд, поступающих из боевых рубок, и действий экипажей.

Раскрыв рот, он увидел бы и то, как новое тройное сближение едва не привело к общему столкновению, как линкор, внезапно нырнув вниз, спустя пять минут врезался в им же поджаренную поверхность Улисса и исчез в колоссальной вспышке, а крейсер, все-таки задев касательным ударом корабль-астероид, ринулся в противоположном направлении, будто камень, пущенный из пращи.

Воображаемый наблюдатель наверняка проследил бы за тем, как отброшенный гравитацией крейсер, получив как нарочно почти нулевую орбитальную скорость относительно Циклопа, падает на газовую планету. Наблюдатель еще долго гадал бы, успеет ли экипаж крейсера справиться с возникшим вновь вращением и хотя бы попытаться увести корабль в сторону от планеты, прежде чем понял бы: не успеет. Прошло не так уж много времени, и гигантский газовый шар сглотнул крейсер, будто мошку, укрыл ее бурыми облаками и переварил в своей жаркой утробе, но вряд ли наблюдатель стал бы пристально следить за этой драмой.

Его глазам открылась бы иная драма: за минуту до гибели линкор, наконец-то развернувшийся носом к «Магогу», выстрелил по нему всеми заряженными в пусковые установки торпедами. Часть их удалось сбить противоракетами, часть была заторможена гравитационным оружием и перехвачена катерами, часть сгорела в защитных полях, но две торпеды максимального эквивалентного тоннажа достигли корабля-астероида и взорвались на его поверхности.

Пожалуй, хватило бы и одной. Перенесший не один удар, накопивший внутри своей кристаллической толщи немало трещин, «Магог» медленно и даже величаво раскололся пополам. Оба обломка, кружась, неспешно расходились по орбите, и, как из дырявой котомки, сыпалась из их вскрытых пещер в открытый космос всякая мелочь: железные осколки, покореженная аппаратура, ящики со всевозможным довольствием, люди…

И вряд ли наблюдатель заметил бы в стороне еще одно явление, а ведь оно-то и было главным во всей пьесе: в полутора световых минутах от Циклопа разгорелось неяркое сияние, и из него один за другим начали проявляться туннельные корабли Унии и Земли. Земли и Унии.

Глава 16

Последний час «Магога»

После объявления боевой тревоги госпиталь был самым тихим местом на корабле. Врачи, фельдшеры, медсестры, санитары, стерильные комбинезоны, реанимационная аппаратура, запасы медикаментов, койки – все было давно готово и ждало потока раненых. На боязливый вопрос одной из медсестер, велик ли будет поток, главный врач лишь пошевелил кустистыми седыми бровями и ответил не сразу:

– Смотря какой бой… Думаю, справимся.

Всю жизнь он проработал на спутниках, имея дело с обморожениями, травмами, декомпрессией, ожогами термическими, химическими и радиационными, а подчас и с типичными горняцкими болезнями, если поблизости не было терапевта. Приходилось ему принимать и роды, а вот участвовать в бою не приходилось. Здравый смысл говорил: раненых будет немного. Убитых на месте – куда больше. Профессиональный опыт вторил здравому смыслу: космос – совершенный убийца, он не любит недоделанной работы.

Ни одного обзорного экрана. Персонал госпиталя не знал, что происходит вне корабля, и не должен был интересоваться этим. Искусственное тяготение в госпитале поддерживалось и тогда, когда Эрвин отключал его во всех прочих помещениях «Магога». Своим ходом пришел первый раненый – пилот катера с переломом ключицы, – и лишь от него Кристи узнала, что «все идет путем», корабль прорвался сквозь заслон. Пилот ругался на чем свет стоит, зато был в восторге от собственной лихости, отдавая, впрочем, должное лихости командира. Он разнес вражеский эсминец на куски, просто ударив его о «Магог»! Только теперь Кристи стало понятно, что означал прокатившийся по всему астероиду страшный удар и треск. Вскоре санитары доставили троих канониров с обширными ожогами, один из них, пожилой, был явно не жилец, и Кристи, введя ему обезболивающее и внутренне содрогнувшись, не знала, что ее лицо – это то, что старый рудокоп, а ныне канонир Иштван по прозвищу Гуляш видит в последний раз чудом уцелевшими глазами. Ударов больше не чувствовалось, бой кончился, и тогда до госпиталя – кто сам, а кто с помощью – дотащилось еще десятка полтора ушибленных и поломанных при внезапных ударах о стены. Гравитационное оружие Эрвина било по врагу, но в конусе его действия доставалось и своим. Один был с черепно-мозговой, выживет, нет ли – неизвестно.

Было прохладно – стало жарко. Когда худо-бедно справились с первым потоком, отправив кого на койку, кого в операционную, а кого вернув на боевой пост, для Кристи пришло время задуматься. Ее не удивляло, что Эрвин вдребезги расколотил какой-то там заслон, – удивительным было то, что он вообще ввязался в драку. Что для него участие в этой войне – месть Лиге? Сомнительно. Месть – это слишком уж по-человечески, а значит, не его занятие. Может, вспомнил, откуда он родом, патриотические чувства одолели? Наверняка нет: все это для него пустой звук. Значит, надеется победить и извлечь максимум пользы из ореола героя?

Наверное, да. Нетипично для него, странно, но почему бы и нет? Игрок рискует ради выгоды, а Эрвин – игрок, и очень расчетливый. Он не станет рисковать там, где можно обойтись без риска, но если уж нельзя – вычислит такую линию поведения, что напугает и партнеров, и врагов. Возможно, на этом и выиграет. Не напугает лишь друзей за полным их отсутствием…

Еще раз долбануло, да так, что койки подпрыгнули, а раненые на них завопили от ужаса, услыхав протяжный треск кристаллической толщи «Магога». Ждали нового потока раненых, но его не случилось. Потом пришел вызов из боевой рубки. Кристи только-только успела отдышаться, как главный врач позвал ее мановением руки. Покатили на электрокаре вчетвером: врач, санитар с грубым лицом, Кристи с универсальным медицинским чемоданчиком на коленях и еще один санитар за рулем. Кристи злилась на догадливость врача: позвал на вызов в рубку именно ее, не кого-нибудь. Все вокруг такие догадливые, что хоть в петлю лезь. И никто из них не понимает, что больше всего на свете «женщина капитана» хочет взять дубинку и, подкравшись сзади, так огреть ею по голове своего бывшего любовника, чтобы тот навсегда потерял способность к математике за исключением четырех арифметических действий, а о каких-нибудь аттракторах спрашивал, тупо моргая: «Это вообще что за хрень?»

Мечты, мечты… Эрвин сказал бы: «Нет ничего глупее, чем пытаться вернуть прошлое». Он это точно знает и может обосновать математически. Он прав, всегда он прав и следует этой правде, вот от чего завыть хочется…

Кар бодро докатил до пневматического лифта, и в нем Кристи вспомнила, как Каин пытался ее похитить. Наивный… с кем он пытался спорить? С тем, кто не имеет привычки ошибаться?

Счастье Каина, что Эрвин хотя бы не злопамятен.

Докатив до особо монументального шлюза перед боевой рубкой, объяснились с внешней охраной, а та связалась с охраной внутренней. Вскоре через интерком зазвучал голос Шпули: ошибка вышла, никто в медиках не нуждается.

И ничего больше. Врач глухо выругался, санитар развернул кар, и покатили обратно. Стылые и гулкие внутренности «Магога» и раньше никогда не радовали глаз, а теперь просто пугали своим безлюдьем. Ни спешащего по делу, ни праздношатающегося – все торчат на боевых постах, ждут…

Еще не достигли лифта, как стало ясно: дождались. Для начала пропала искусственная гравитация, и кар с седоками, не сохранивший и одного процента своего нормального веса, подпрыгнул, едва не взлетев к потолку, медленно опустился и пошел юзом. Чудом не впечатались в стену. Вскоре металл корабля загудел точно так же, как уже бывало, когда Эрвин испытывал плазменное оружие. Корабль сражался, и у каждого было дело, даже у тех, кто в данную минуту находился не там, где мог быть полезен.

Спешили. Колеса противно визжали, проскальзывая, врач крыл нехорошими словами командование и того психа, наверняка застарелого наркомана, чья набитая алкалоидами башка придумала соорудить корабль из астероида, а кар двигался еле-еле. Бог знает сколько прошло времени, прежде чем впереди замаячил поворот к лифту. Наверное, пешком вышло бы быстрее. На секунду тяжесть вернулась и вновь исчезла – черт знает что творилось на корабле! Этой секунды хватило повозке, чтобы рвануться вперед, и на сей раз санитар сплоховал. Подскочив, кар задел бортом стену, его развернуло и сейчас же стукнуло о противоположную стену туннеля. Кристи выпала. Кар, вращаясь, скользил вперед, как по льду, врач что-то крикнул ей, но Кристи не поняла, потому что воевала с крюком, за который зацепилась комбинезоном. Тут вдоль стены тянулись какие-то кабели, а может, шланги, и ради них кто-то не пожалел вплавить в стены до черта крюков. Дебилы старательные!

Обошлось без серьезного ушиба. Была лишь досада – и не сменилась страхом, когда между едва справившейся с крюком женщиной и все еще скользящим каром из потолка с гулом выдвинулась стальная плита системы живучести и наглухо отделила Кристи от медбригады. Вот черт…

Кристи зачем-то постучала кулачком в плиту. Это было все равно что царапать ее зубочисткой. А что случилось?.. Слух не улавливал никаких особенных звуков, и воздух отнюдь не стремился покинуть эту часть корабля сквозь какую-нибудь дыру. Наверное, сбоит дурная система. Эрвин отключил антигравы, а она вообразила себе невесть что и сработала доступным ей способом…

Теперь предстояло добираться до госпиталя кружным путем. При малой тяжести тут пригодился бы не кар, а реактивный ранец. Ладно, сойдут и ноги… Примерившись, Кристи делала длинный прыжок, и потолок туннеля раздражающе неторопливо приближался, потом столь же неторопливо удалялся, а она нетерпеливо ждала, когда естественная гравитация астероида притянет ее к полу для нового прыжка. И конечно, искусственная гравитация включилась в самый неподходящий момент.

Кристи упала, ссадив кожу на ладонях. Выругалась по-мужски. Оглянулась: не одумалась ли автоматика, не поднялась ли плита? Нет, не одумалась и не поднялась. Ладно… Где тут другой лифт?

Без каких-либо эмоций она пробежала мимо поворота, ведущего в боевую рубку. Эрвин ведет бой, ну и пусть ведет, а место медперсонала – в госпитале. Глупые сражения, глупая чужая война, но раненым надо помогать, и кто мог помочь, но пренебрег – сволочь.

Лифт, к счастью, не был заблокирован, и долго ждать кабины не пришлось. Зато последовал новый сюрприз: вместо того чтобы отправиться вниз, кабина рванулась вверх. То ли кто-то волевым порядком вмешался в управление, то ли автоматика совсем сдурела. И нечего долго искать причину: наверное, рядом с железной картофелиной «Магога» бабахнула не одна ядерная мегатонна…

Черт знает почему лифт остановился – и притом черт знает где. Дверные створки, к счастью, распахнулись, и Кристи немедленно выскочила из кабины. Не хватало еще застрять где-нибудь между уровнями! Но как теперь попасть в госпиталь?!

Наверное, никак. Во всяком случае, до конца сражения.

Нет, так не годится! Надо поискать другой лифт. Если отойти от этой лифтовой шахты хотя бы на полкилометра, то на глаза по идее должен попасться соответствующий указатель. Только надо идти прямо, никуда не сворачивая, а если коридор начнет петлять, то считать повороты…

И не идти надо, а бежать!

Кристи побежала. Ребристый пол вдруг подпрыгнул и больно ударил по пяткам. Грохот оглушил. Проломив лист пластика на потолке, сверху рухнула здоровенная глыба и раскололась на куски в каких-нибудь десяти шагах впереди. Кристи устояла на ногах, но сжалась, прижав ладони к ушам. Ей очень хотелось стать маленькой-маленькой, совсем невидимой, ведь маленькое и безобидное никто не стремится уничтожить… Она понимала, что «Магог» получил еще одно прямое попадание. Последнее ли?

Ох, как хотелось в это верить!

Кто-то пробежал мимо. Кристи выпрямилась и обнаружила, что в коридоре вдруг стало людно. Все куда-то спешили, буквально неслись со всех ног, кто-то толкнул и обругал ее, она вновь чуть не упала и только теперь поняла, что грохот и железный гул давно сошли на нет, а в ушах звенит сигнал тревоги. Эвакуация уровня! Что-то стряслось, и не разобрать, что именно, и не время сейчас разбираться, надо просто бежать со всех ног туда, куда бегут все остальные…

Рядом вдруг оказался Каин, почему-то в каске и с болтающимся на груди лучеметом, и Кристи не удивилась этому. Она могла бы подумать, что мир тесен, а «Магог» еще теснее, но не подумала, а просто приняла это как данность. Схваченная Каином за руку, Кристи не попыталась вырваться. Каин бежал быстрее и тащил ее за собой. Пусть буксирует, так даже лучше. Его «орлы» также были здесь и вовсю грохотали каблуками. Наверное, существовала опасность то ли разгерметизации, то ли радиоактивной утечки, потому что, повинуясь команде системы живучести, с протяжным скрипом поехала вниз плита, отделяя одну часть уровня от другой. Поехала медленно, как бы нехотя. Поднажали – успели проскочить.

За опустившейся плитой остановились отдышаться. Едва-едва слышался отчаянный стук в плиту тех, кто не успел. Каин сплюнул и утер рот.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Кристи, кое-как восстановив дыхание, и сама удивилась тому, как нелепо прозвучал вопрос.

– Выполняю приказ. – Каин оскалился. Был он весел и зол. – Все, что летает, – наружу и в бой. Включая десантные катера. Приказ Мартинеса, а ему, не иначе, приказал твой Эрвин… Будем брать линкор на абордаж.

– На абордаж? – Кристи на миг онемела. – Но ведь это… это же невозможно!

– А кто говорит, что возможно? Будем делать невозможное! – Каин нехорошо засмеялся и потянул Кристи за руку. – Пошли, а то опоздаем. «Магогу» конец, нам тоже, но мы попробуем вывернуться… Живее! Живее!

И Кристи побежала, влекомая Каином. Куда? Зачем? В чем смысл? Ответа не было, да и вопросы не особенно мучили. Когда все вокруг куда-то бегут, надо бежать со всеми, наверное, так безопаснее и для дела не в пример полезнее, хотя Эрвин высмеял бы такие взгляды. Ну, на то он и Эрвин…

Она так и не поняла, куда они бегут, пока не прибежали к шлюзам. Вот оно что! Кристи только сейчас догадалась, что ее занесло на тот уровень, где дремали в шлюзах десантные катера. Впрочем, они уже не дремали: суетилась обслуга, с гулом катились кары и тележки, все передвигались только бегом, а некто красномордый взобрался на ящик и орал, надсаживаясь. Вряд ли кто-то его слушал.

Судя по обтекаемому корпусу, десантный катер был в прошлой жизни челноком, а судя по ряду иллюминаторов – челноком чисто пассажирским, но теперь ему обрезали плоскости и купировали хвост. Кормовая аппарель была опущена, возле нее маялся белобрысый пилот. Увидев Каина и остатки братства – просиял. Что ни говори, люди Каина верили своему вожаку и надеялись на него.

Одним взглядом Каин сосчитал людей.

– Все здесь? Корень где?

– Задержался… там… – Один из бойцов указал кивком туда, где система живучести отсекла часть уровня. – Может, жив, может, нет. Может, окольную дорогу найдет…

– Ждать нельзя. – Каин мотнул головой. – Грузимся, живо! Белый, на место!..

Белобрысый пилот помчался в кабину. Никто не спросил, как же Барсук и Шпуля. А если бы и спросил от невеликого ума, то Каин, наверное, попросту рявкнул бы: «Никак!»

Кристи опомнилась только тогда, когда Каин затащил ее в катер, усадил и принялся пристегивать. Он сыпал какими-то прибауточками, но их смысл не доходил до сознания. Бойцы Каина уже устроились и зафиксировались. Больше половины мест остались свободными. С тихим жужжанием начала подниматься аппарель.

– И это весь десант? – с ядом спросила Кристи, оглянувшись и прозрев. – Грозное войско! А где ваши скафандры – в ремонте? Будете десантироваться, задержав дыхание?

Каин только засопел. Кристи попыталась помешать ему пристегивать ее, но куда там! Каин был гораздо сильнее.

– Хочешь смыться, – констатировала она с презрением. – Опять! Эрвин тебе доверился, а ты…

– Да знает твой Эрвин, что мы смоемся! – заорал вдруг Каин. – Он все знает, только ему уже наплевать. Нам так и так придется подставиться или линкору, или крейсеру! Ему плевать – было бы чем отвлечь врага! Как можно больше целей, вот что ему надо! Приказ этот насчет абордажа – для дебилов. Мы просто жирная цель, такую бить одно удовольствие. Пойдем на абордаж или свалим – все равно в нас будут стрелять. Может, за наш счет «Магогу» достанется чуть меньше, а только вряд ли. Мы смертники, и Эрвин твой смертник. Поняла теперь?.. Не поняла? Тогда слушай еще: он псих, твой Эрвин Канн! Гений, но псих. Рисовать перспективы он умеет, этого не отнять. Только он не понял, с кем связался! Мы еще придем к нему и выжмем обещанное!

Он не стал говорить женщине, что даже в том случае, если десант сдуру попытается выполнить приказ и если какие ни на есть высшие силы, вознамерившись сотворить чудо, подведут катер невредимым вплотную к линкору, то внутрь его надо еще попасть, а там десантную группу (одно название, что десантную) встретят такие спецы ближнего боя, что проще уж сразу застрелиться. Достаточно было и того, что он сказал.

Аппарель встала на место и присосалась. Сейчас, наверное, герметизировался шлюз и шла откачка воздуха, но изнутри катера этого не было слышно. Кристи истерически расхохоталась.

– Покойники придут к покойнику?

– Шанс мал, но он есть, – неожиданно спокойно сказал Каин. – У нас он даже побольше, чем у твоего Эрвина. Прорвемся. Не впервой прорываться.

– Высади меня! – крикнула Кристи. Ее била крупная дрожь. – Я пойду к нему!

– Чего ради?

– Так… – Кристи вдруг успокоилась. – Не знаю… Просто высади. Я пойду… Должен же кто-нибудь быть рядом с человеком…

– В качестве инструмента?

– Тебе этого не понять! – крикнула она и замолчала. Слов не было, и не нужны были слова. Как всегда, вокруг творилось что-то ненужное, в чем она не желала участвовать, и если удавалась попытка перескочить с одной тропы на другую, то неизменно оказывалось, что и новая тропа – чужая. А где своя? На Тверди? Но что будет, если каким-то чудом удастся вернуться на родину, а там окажется, что и это опять не то?

Дернуло, толкнуло, загудело. Щекотно завибрировало сиденье. Катер приподнялся и, наращивая скорость, понесся к выходу из туннеля. Кристи закусила губу. Ничего уже не изменить, чему быть, то и будет, и опять ее судьба – плыть щепкой в потоке. Так не должно быть, но кто станет слушать? И Эрвин, и Каин только удивятся пустым жалобам: хочешь что-то сделать – делай!

Они-то делали. Они всегда точно знали, чего хотят, и добивались цели с упрямством бульдозеров. Оба по-разному использовали людей, оба шли к разным целям, но как шли! А она? Пожалуй, лишь в симбиозе с язычником она точно знала, чего хочет, и действовала в соответствии. Но ведь хотела-то только одного: чтобы рядом оказался Эрвин и выручил обоих! Неужели ей на роду написано вечно тянуться за более сильными?

В глаза брызнул свет – катер вырвался из железной горы. Только теперь Кристи догадалась, что означали слова Каина о том, что придется подставиться либо линкору, либо крейсеру. Казалось бы, лети куда хочешь, только не к Улиссу, – ан нет: Каин понимал, что придется имитировать атаку, иначе комендоры «Магога» расправятся с дезертиром. Им не объяснишь, что в их прицелах мечутся не предатели и не трусы, а всего лишь случайные люди, которым нет дела до этой войны…

– Уау! – в полном восторге заорал вдруг белобрысый пилот. – Ну, класс!.. Парни, живем!

В иллюминаторе Кристи видела только багровую и дымную поверхность Улисса, поверхность отвратительную, страшную, но помимо воли притягивающую взгляд. Пришлось отклониться, насколько позволили ремни, и прижаться к самому стеклу, чтобы понять, чему так обрадовался пилот.

На самом краю поля зрения огромный корабль, частично скрытый окантовкой иллюминатора, падал на Улисс. Он не сдавался, он вел огонь, торопясь выпустить наружу всю свою смертоносную мощь, его носовая часть, повернутая к «Магогу», так и сверкала вспышками, но он был уже обречен. Второго корабля, о котором говорил Каин, нигде не было видно, зато, наверное, пилот видел другое: сейчас самое время ринуться вниз, уходя от несущихся к «Магогу» сгустков огня, пройти низко над Улиссом, и готово – открыто любое направление! Свобода! Никто не станет обстреливать с «Магога» десантный катер – дураку понятно, что надобности в десанте больше нет.

– Высади меня! – пронзительно закричала Кристи.

– Куда? – Каин ощерился. – В космос?

– Дубина! Вернись! Какой теперь смысл…

Она хотела выкрикнуть, что уже нет никакого смысла бежать прочь от чужой войны, она поняла чуточку раньше Каина, что надо вернуться в шлюз и спокойно выйти из катера, чтобы вместе со всеми пожать лавры победы, и пусть бандиты Каина сделают вид, что они тоже причастны, – но, видимо, смысл уносить ноги все-таки был. Кристи не смогла определить, где именно защита «Магога» дала слабину и что ударило по кораблю-астероиду. Вспышка была близкой и столь яростной, что иллюминаторы не успели автоматически потемнеть, и на какое-то время все на борту ослепли. Потом расширяющееся облако газа догнало катер и тряхнуло его, впрочем, несильно, скорее мягко качнуло, как на волне, но сквозь крики было слышно, как, подобно маслу на раскаленной сковородке, шкворчит обшивка. А потом, когда Кристи поняла, что вновь может кое-как видеть, она увидела то, чего уже никогда не смогла забыть: «Магог» больше не существовал как единое целое. Он разломился пополам, как каравай хлеба, обе его половинки медленно отходили друг от друга, и тянулся между ними шлейф осколков и всякой всячины, как будто половинки корабля ни в какую не желали окончательно порвать связь друг с другом…

Еще вспышка, жестокий удар, вопли ужаса – и Кристи, проваливаясь в небытие, успела подумать, что теперь это уж точно конец, закономерный и ожидаемый. Слишком долго тянулось то, чего не должно было быть, но теперь уже наверняка ничего не будет.

И Тот, кто следит за балансом случайностей и закономерностей во Вселенной, наверное, скажет: это правильно.

Эпилог

В одном ничем не примечательном пригороде на планете Твердь стоит одноэтажный дом, тоже ничем не примечательный. С двух боковых сторон он окружен точно такими же домами, фасад отделен палисадником от улицы, а с тыла к дому примыкает огород. Облупившаяся местами краска на фасаде свидетельствует об отсутствии мужской руки и скромном достатке обитателей дома. Их двое, и один из них как раз мужчина. Он из чужих мест и инвалид, получивший свои увечья вне Тверди, а потому не имеющий прав на социальное вспомоществование. Мужчина еще не стар, но трясет головой, передвигается с трудом и большую часть времени проводит на террасе в кресле-качалке. Он смотрит на солнце, жмурится и улыбается. Каждый скажет, что он немного не в себе, но каждый и согласится: ему по-своему хорошо.

Поболтать с ним невозможно: не исключено, что он понимает чужую речь, но еще ни разу не ответил впопад, а чаще вообще молчит. Уже давно он не вызывает интереса соседей, и никто не пытается выведать его прошлое. Соседи привыкли к нему, как к элементу ландшафта.

Его жена – во всяком случае, особа, называющая себя женой – служит в городском муниципалитете на небольшой должности и каждый день ездит на автобусе в город. Тогда мужчина остается один, но его это не тревожит, если только не хлынет ливень или не налетит из степи пыльная буря. Тогда он страдальчески морщится и, ковыляя, уходит в дом. Гроз он боится и при первом же раскате грома вздрагивает и старается сжаться в комок. Тогда женщина, если она дома, уводит его с террасы и закрывает ставни.

В положенный срок облетают листья с местных и завезенных с Земли древесных пород, мигрируют на юг существа, заменяющие на Тверди птиц и грызунов, а с севера начинает упорно дуть холодный ветер. Мужчина ежится, но не прячется, холод не пугает его. Не будь соседям все равно, они сделали бы вывод, что мужчина прожил первую половину отведенного человеку срока на не очень-то жаркой планете.

Затем приходит весна, зеленеет природа, и мужчину вновь можно увидеть блаженно жмурящимся на солнце. Он счастлив.

Проницательные соседи давно сделали вывод: вряд ли то же самое можно сказать о женщине. В любое время года она старательна, деловита и аккуратна. Никто не видел, чтобы она бежала на остановку автобуса, боясь опоздать на службу, и никто не видел, чтобы она вернулась со службы позже обычного. Развлечения ее не привлекают, поболтать с соседями о том о сем она не любит, подруг у нее нет, любовника, кажется, тоже. Никто не слышал смеха этой женщины, Анны-Кристины Шульц. Один бездельник утверждает, что однажды видел ее улыбающейся, но он наверняка врет.

Никто не знает, что происходит в ее доме, когда бушует гроза и по закрытым ставням свирепо бьют потоки дождя. А происходит там вот что: женщина усаживает дрожащего мужчину в кресло, кутает его в плед, а сама устраивается рядышком и говорит негромко:

– Я знаю, ты хотел спасти его. Не вини себя. Если бы в нас не попало, ты обязательно вернулся бы за Эрвином…

Она лжет и прекрасно знает это, зато мужчина не понимает ни того, ни другого. Он лишь кивает, соглашаясь: да, вернулся бы. Да, хотел спасти. Его обязательно надо было попытаться спасти, он был замечательный человек…

– Мы думали, что он вычислит себе идеальное будущее и пойдет к нему, спокойно перешагивая через людей, используя их… а он до конца остался на своем посту, – говорит далее Кристи. – Кто-то скажет, что остаться на посту до конца – это и была вычисленная им лучшая тактика, что она, мол, сулила ему сладкий пряник, если бы «Магог» уцелел… но я так не думаю. При его-то уме он мог бы избежать боя и смерти, но он был вычислителем, а не крысой…

Каин охотно кивает в ответ, а Кристи гладит его по черепу, где после лечения от лучевой болезни вновь понемногу отрастают волосы, и продолжает:

– Наверное, ему теперь поставили памятник… где-нибудь там, в Астероидной системе… Он заслужил.

Напоминание об Астероидной системе не беспокоит Каина. Если Кристи порой вскрикивает и просыпается по ночам, увидев во сне Саргассово болото или гибель «Магога», то для бывшего пахана прошлое – тоже сон, только совсем не страшный. Было и прошло. Было плохо, а стало хорошо… особенно когда мягкая женская рука гладит по голове. И о чем тут еще беспокоиться? О том, что им двоим чудом удалось выжить, в то время как другие погибли? Полно, да в реальности ли было все это? Вот гроза – это плохо, но она скоро кончится, и вновь станет как прежде…

Он засыпает, а Кристи еще долго не может изгнать прочь из головы ненужные мысли. Среди спасенных с «Магога» Эрвина не оказалось. Поначалу, еще не покинув больничную палату на Цирцее, она надеялась, что список спасенных не окончательный, что в него будут добавлены имена. Они и были добавлены, но в них все равно не числился Эрвин Канн. Он просто пропал, погиб вместе с тремя четвертями экипажа «Магога». И тут не о чем было бы долго думать, если бы не одно обстоятельство.

Кристи могла бы поклясться, что видела, прежде чем отключилась: среди мусора, высыпавшегося из расколотого «Магога», блеснула искорка, и не просто блеснула, а метнулась прочь, как метнулся бы малый скоростной катер, на форсаже уходя подальше от опасной зоны. Эрвин? О ком угодно Кристи подумала бы: скорее нет, чем да, – но об Эрвине приходилось думать: скорее да, чем нет. Спасся ли он? Очень возможно. Но лишь человек, во всем подобный ему, мог бы дать более определенный ответ, а второго такого человека нет ни на Тверди, ни где-либо еще.

И нет ответа.

Есть мысли, которые хуже всякой инфекции: возникнув однажды, они уже не дадут покоя. Кристи мучает мысль: неужели все то, что им пришлось пережить, было для Эрвина лишь многоходовым планом бегства с Хляби? Неужели все это, включая налет на Сковородку, бегство в Астероидную систему и командование «Магогом», было в общих чертах рассчитано Эрвином еще на берегу болота, когда заключенные строгали себе шесты, плели мокроступы и ужасались близкому будущему? Трудно поверить в такое, но… все может быть.

Ясно только одно: после гибели «Магога» Эрвин ни разу не дал о себе знать.

Это единственное, что вовсе не удивительно: на какое-то время судьба свела двух человек вместе, а затем случилось то, что должно было случиться. Были близкими – стали чужими. Закономерно. Понятно. Обыденно. И все же…

Например, что опустило ту плиту, отделившую Кристи от возвращавшегося в госпиталь кара, – сбой в системе живучести или Эрвин? Ведь все, кто находился в госпитале, погибли, разлом прошел прямо по нему. И кто погнал лифт не туда? Счастливый случай или невообразимый расчет дал шанс выжить некой недоученной медсестре?

Если второе, то что это – прощальный подарок?

Почему бы и нет. Эрвин никогда не был скупцом. Эгоистом был, а скупцом не был. Математически вычислил, что быть им вредно. Что ж, с его талантами он нигде не пропадет, он запросто найдет себе применение, хотя вряд ли это случится на какой-нибудь планете Лиги…

Что ж, остаются еще Уния и Земная федерация! Они на подъеме, и если не перегрызутся раньше срока, то со временем одолеют дряхлеющую Лигу. Эрвин был прав в своем предсказании: драка в Астероидной системе закончится вторжением эскадр Унии и Земли, беспорядки в колониях и доминионах не позволят Лиге решиться на большую галактическую войну, и Астероидная система получит новых хозяев, вряд ли менее эгоистичных, чем прежние.

Так и вышло. Этим-то хозяевам он и будет служить всей силой своего интеллекта, пока сам не станет хозяином. Возможно, он даже не лгал, уверяя Каина, будто бы замахнулся на такую цель, как разрушение Системы, но ему придется играть по ее правилам как минимум до тех пор, пока он не станет самым могущественным человеком Вселенной. Что у него заготовлено на этот случай? Неизвестно. В любом случае его путь – орбита для одного, сложная траектория, изобилующая головоломными поворотами, но единственно возможная для такого существа, как Эрвин Канн. Так он устроен, и разве у кого-нибудь повернется язык упрекнуть его в том, что он использует себя не по назначению? Хотя может статься, что когда-нибудь он вновь потеряет способность вычислять – теперь уже навсегда, – и однажды явится в рубище на Твердь, найдет ничем не примечательный дом и постучит в дверь…

Мечты, мечты… Кристи одергивает себя, смотрит на посапывающего в кресле Каина и качает головой.

2015–2016 гг.

ДО ВСТРЕЧИ!

Глава 1

Станет теплее

Прибытие корабля на такую планету, как Лусия, всегда считалось событием. Удивляться нечему: этот скудно населенный людьми мир был сущим захолустьем. Любому школьнику известно: девять десятых объема Галактики вообще терра инкогнита, а в той ее части, что считается исследованной и даже частично освоенной, девяносто семь из ста колонизированных людьми планет можно смело отнести к разряду захолустий.

Суровая борьба за самое необходимое? Унылое прозябание? Где как. На некоторых периферийных планетах колонисты устроились очень даже неплохо, порой настолько удачно, что дерзают мечтать о статусе доминиона, а то и – страшно выговорить – о независимости от метрополии. Изредка даже случается, что мечты воплощаются в реальность. Вечный, неостановимый процесс.

Лусия была не просто захолустьем, а захолустьем в квадрате, периферийной дырой. Ее оранжевое солнце, выброшенное миллиарды лет назад из диска Галактики, спокойно дрейфовало в галактическом гало вдали от ярких звезд, массивных туманностей и, разумеется, от центров цивилизации и оживленных торговых путей. Как правило, торговые корабли опускались на поверхность Лусии не чаще раза в год, но и трехлетняя изоляция никого не удивляла. Лишь продукции, предназначенной на экспорт, скапливалось на складах больше.

Незнакомый корабль, грузно опустившийся на каменистый пустырь, исстари служивший космодромом, как вскоре выяснилось, не был торговцем. Это был транспортник, и из его обширного чрева немедленно потекло столько всего, что таможенный чиновник округлил глаза и разинул рот. Всевозможные машины – от колесных, гусеничных и полугусеничных грузовиков до антиграв-платформ. Два небольших флаера незнакомого типа. Контейнеры с продовольствием, контейнеры с одеждой и лишенные маркировки контейнеры непонятно с чем. Своим ходом вышел здоровенный робот-андроид, немедленно был облаян собаками и, проигнорировав их, встал по стойке смирно. Еще какие-то ящики, какие-то тюки…

Наконец, последним из чрева корабля выплыло знакомое инвалидное кресло с антиграв-приводом, и таможенник перевел дух. В кресле чинно восседал известный всей Лусии чудак, меценат и благодетель Рауль Амбрус – сухонький, седенький, с протезами ниже колен. Он так и лучился благостной улыбкой.

Таможенник снизошел до того, что сделал два шага навстречу: все-таки прибывший был заметной фигурой на Лусии. Будь он вдобавок местным уроженцем, число шагов в знак почтения возросло бы до трех, – но Рауль Амбрус не тянул родословную от первопоселенцев и не имел лусиан в числе предков. Известен – да, щедр – да, влиятелен – тоже в некотором роде да, но высшим сортом никогда не был и не будет. Несколько лет назад прибыл неизвестно откуда, купил гражданство, построил себе усадьбу на отшибе и знай себе живет-поживает в тишине и покое… хотя все эти грузы не очень-то свидетельствуют о намерении и впредь наслаждаться покоем… Бывало, что он отбывал на личной космояхте по каким-то своим делам, но всегда на той же яхте и возвращался. Интересно, что он затеял?

Не успели эти мысли сложиться в голове таможенника во что-то определенное, как корабль втянул пандус, закрыл грузовой лацпорт и бесшумно оторвался от планеты. Проводив его взглядом, таможенник только теперь догадался подобрать отвисшую челюсть.

Ощутимо припекало солнце. Таможенник отшагнул в тень дощатого навеса над входом в таможню. Скользя к нему в пяди над землей, Рауль Амбрус снял панаму, приветственно помахал ею и немедленно нахлобучил обратно на голову. И правильно: день выдался жарким.

Сделав приглашающий жест, таможенник распахнул дверь. Рауль достиг тени под навесом и покачал головой.

– Извини, Пабло. Совершенно нет времени.

Таможенник обвел выразительным взглядом скопище механизмов и контейнеров на летном поле космодрома.

– Куда торопишься? Тут на оформление уйдут сутки, если не двое.

Естественный вопрос в таких случаях: «А нельзя ли ускорить?» – в ответ на что должно последовать глубокомысленное рассуждение, что вот если бы удалось подключить к работе Сюзанну и Лео, то дело пошло бы быстрее, но нынче не их смена, так что сам понимаешь… И Рауль, как всякий неглупый человек, понял бы, что следует отблагодарить сменщиков за труды и беспокойство, а если в числе подлежащих досмотру грузов окажется что-либо, облагаемое пошлиной, то тут и вовсе разговор пойдет особый… Но Рауль сразу поломал всю схему.

– Никакого оформления не будет. Особый случай. Получишь прямое указание от менеджера. Ты только скажи, куда все это загнать, и мой Вавила справится. Кстати, познакомься. Сообразительный парень, хоть и дурак. Пустой склад найдется?

Таможенник заморгал. Сообразительный андроид Вавила тем временем выпустил из лопаток солнечные батареи и развернул их на манер крылышек – подзаряжался, не теряя времени. Мерещилось, будто он собирался взмахнуть батареями и взлететь. Не то Икар, не то Амур-переросток.

Сверху донесся раскатистый гром: пилот корабля врубил маршевые. Инверсионный след потянулся вверх и оборвался в вышине.

Пустой склад на космодроме имелся, и не один. В начале весны грузовоз унианской торговой фирмы забрал весь экспортный товар, а время сбора нового урожая еще не наступило. Лусийский когнитивный орех – эндемик, еще никому не удалось культивировать его в условиях других планет, и если о Лусии в Галактике вообще кто-то слышал краем уха, то можно не сомневаться: только в связи с уникальным орехом. Девяносто процентов экспорта – именно орех.

– Вот как, – озадаченно молвил таможенник. – Особый случай. Понимаю. – Ничегошеньки он не понимал. – А там что? – указал он на контейнер, лишенный маркировки.

– Оружие.

– То есть?..

– Плазменное и пулевое. Боеприпасы к нему. Еще гранаты. Брал что подешевле: количество важнее качества…

Таможенник только моргал. Этот Рауль Амбрус не иначе как спятил. Ну да ладно. Как он сказал; будет указание от менеджера? Поглядим…

– Меня проверять будешь? – спросил Рауль, похлопав правой рукой по пустому нагрудному карману легкомысленной цветастой рубахи, а левой рукой проведя по карманам просторных штанов, тоже заведомо пустым.

Таможенник только рукой махнул: езжай, мол, – и решительно направился к андроиду Вавиле:

– Эй, дурак неживой, делом займись…

…Неживой дурак, умеющий, как немедленно выяснилось, беспрекословно и точно выполнять приказы, еще не успел загнать под навесы и половину прибывшего имущества, как из двери диспетчерской высунулась ошалелая физиономия. Сразу стало ясно, что диспетчер, по своему обыкновению, только-только завалился послать, да вот не дали.

– Эй! – крикнул он. – Освобождай поле!

Что такое?

– Еще один корабль запрашивает посадку…

Таможенник медленно моргнул. Два корабля в один и тот же день? Не бывает. Никогда еще не было. Два корабля в год – и то редкость. А тут…

Да что стряслось-то – мир перевернулся?

* * *

От космодрома до столицы путь недалекий – четверть часа неспешного хода. Дороги как таковой не было, да и зачем она на голой и ровной базальтовой поверхности? Залить трещины бетоном – и вся недолга, топай спокойно, а для скользящего на антиграве инвалидного кресла и бетона не надо. Рауль Амбрус добрался до резиденции менеджера за четыре минуты.

Строения безымянного поселка, именуемого столицей, широко раскинулись на высоком берегу над океаном. Ниже был длинный галечный пляж, куда в нескольких местах вели вырубленные в камне ступени. Во время зимних штормов громадные сердитые валы, накрывая пляж, с тупым упорством понапрасну таранили базальтовый обрыв. Но сейчас было тихо.

И жарко. Ни облачка на небе. Близился полдень, тени укоротились почти до предела, люди и домашние животные попрятались, если не считать двух подростков, зачем-то притащивших к резиденции менеджера дохлого несуразника, и нескольких представителей голопузой мелюзги, увлеченно тычущих в дохлятину палками.

Впрочем, нет, подростки уже смылись. Догадались, стервецы, что менеджер прикажет оттащить несуразника за пределы поселка и сбросить в океан. Ну и кому выполнять приказ? Конечно, им, кому же еще. Не поленились допереть на себе этакую тушу с пляжа – молодцы, хвалю, а теперь потрудитесь еще немного…

А теперь кому?

Менеджера звали Томас Гатри. Это был крупный пожилой мужчина с толстым бритым лицом. От жары он спасался на террасе резиденции, кое-как продуваемой бризом, сидел в плетеном кресле, пил, морщась, кислый ягодный сок и временами утирал мокрым полотенцем лицо, залысины и шею. Полотенце мочил в ведре с водой. После обеда, когда станет совсем невмоготу, он уйдет в спальню, где слабенький кондиционер с самого утра храбро борется с духотой, и устроит себе сиесту. Как и все прочие столичные жители, включая тех, у кого нет кондиционера…

Туша несуразника – белесый кожистый мешок с непонятными выростами и венчиками коротких щупалец спереди и сзади – пованивала: то ли начала уже разлагаться, то ли, что вернее, и живые несуразники пахнут не лучше. Менеджеру было плевать. Покрутив толстым носом, он лишь подумал: «Понятно, почему в море их никто не жрет», – и, заметив краем глаза движение, лениво повернул голову.

Скользя над пустынной немощеной улицей – а чего ее мостить, и так сплошной ровный камень, – к резиденции шустро приближалось хорошо знакомое инвалидное кресло с хорошо знакомым калекой. На один миг менеджер даже позавидовал ему: ишь как несется, ловит лицом встречный ветерок и не вспотел, небось…

Странный тип. С ним всегда было интересно поболтать, и удивляться тут нечему: непоседа с шилом в заднице, много где побывал, даже на Терре, если не врет. Даже на Земле! Чем-то ему понравилась Лусия, решил пустить здесь корни. В должниках по налогам не числится, наемным рабочим платит честно, а порой и щедро. В прошлом году пожертвовал деньги на ремонт школы. И раньше жертвовал на то, на се… Интересуется всем на свете, неоднократно был замечен в странном поведении, но ничего предосудительного. Словом – богатый оригинал. Случалось, покидал на короткое время планету на своей космояхте по каким-то делам, но чтобы сразу на полгода – впервые. И даже в свою усадьбу не завернул – с космодрома сразу сюда. Что ему надо?

– Кого я вижу! Старая Развалина! – поддразнил менеджер.

– Рад тебя видеть, Отвислое Брюхо, – не остался в долгу Рауль.

Оба фыркнули. Менеджер пригласил гостя на террасу.

– Надолго к нам? – спросил он не без иронии. И удивился ответу:

– Навсегда.

– Что так?

– Привел в порядок дела, – весело объяснил Рауль, обмахиваясь панамой. – Продал все, что было у меня там… – кивнул он в сторону неба, скрытого крышей террасы.

– И много чего купил, – с деланой небрежностью заметил менеджер.

– Тебе уже доложили?

– Ну а как же. Связь работает. Кстати, где твоя яхта?

– Тоже продал.

Новость. Хотя, в принципе, объяснимая: забавный старикан собирается дожить свои дни в полном покое, а какой же это покой, когда ты здесь, а твоя недвижимость и твои инвестиции – в десяти тысячах парсеков отсюда? Да ну их совсем, пора забыть о суете, понежиться в тепле возле моря. Наследников у Рауля вроде нет…

– Решил инвестировать в нашу экономику? Одобряю. Небось откроешь свое дело?

– Именно свое, – кивнул Рауль.

– Чего еще ждать от тебя… А какое? Или секрет?

Амбрус помедлил секунду, и менеджеру показалось, что он колеблется, но ответ прозвучал твердо и ясно:

– Никаких секретов. Спасательная операция.

Еще одна новость. Кого спасать, от кого спасаться? Совсем из ума выжил старик, а может, перегрелся…

– Что-то я не пойму тебя. Сока хочешь?

– Хочу.

– Аделина!

По причине малонаселенности планеты и слабости ее экономики менеджеру Лусии полагалась всего одна штатная единица обслуги – не то домоправительница, не то домработница, служащая порой и секретаршей. Шлепая тапками, дородная тетка принесла новый кувшин с охлажденным соком и второй стакан с соломинкой, а недопитый кувшин с нагревшимся соком унесла. Менеджер сам наполнил гостю стакан.

– Спасательная, говоришь, операция?

– Именно. Причем в общепланетном масштабе. Спасать придется всех.

– От какой беды?

Рауль сосал сок и жмурился от удовольствия. С сожалением поставив стакан на стол, он раздвинул вьюнки, оплетшие террасу. На востоке в дымке над океаном разгоралось неприятное красное зарево, смахивающее на ожог, – стало быть, вот-вот взойдет Кровавый Глаз.

– Вот от этой, Том, вот от этой.

Менеджер зажмурился от солнечного света.

– Закрой и поясни.

– Тебе лекцию прочесть? – осклабился Рауль. – Ладно, как скажешь. Со школьных лет тебе должно быть известно, что наша звездная система – двойная. Спутник нашего солнца – красный карлик – движется по очень вытянутой орбите, совершая полный оборот примерно за тысячу лет…

– Ровно за девятьсот девяносто семь, – сердито поправил менеджер. – Это-то я помню. Не помню, сколько это будет в стандартных годах…

– И не надо. Вся штука в том, что первые поселенцы прибыли сюда шестьсот лусианских лет назад… будь добр, не поправляй меня, точная датировка не играет роли. В то время Кровавый Глаз удалялся от солнца и никого не интересовал, разве что в смысле слабенького ночного освещения – ведь луны у Лусии нет. Никто не задумывался о том, что будет, когда звезда-спутник вновь приблизится к перигелию. Первопоселенцев можно понять: у них хватало текущих забот, а их потомки привыкли к тому, что Лусия – очень приличная, теплая, тектонически спокойная планета, отнюдь не склонная к природным катаклизмам, и что на северном побережье ее единственного материка очень приятно жить, если не считать того, что летом все-таки бывает жарковато…

– Ценное наблюдение, – проворчал менеджер, утираясь полотенцем.

– Зато зимой великолепно, – признал Рауль. – Зимы у нас просто замечательные, прохладные, но без морозов. Ты когда-нибудь видел снег, Том?

– Да зачем он мне? Вообще-то видел… на снимках. Южные горы, снежные шапки. Бесполезная красота.

– Очень полезная, Том. Если спасение вообще возможно, то мы найдем его только там.

Менеджер намочил полотенце, выжал его и вновь обтер лицо и шею. Нежданный визитер рехнулся, это не подлежало сомнению. Выпроводить его прямо сейчас?..

– Нельзя ли покороче? – буркнул он. – Дела ждут.

– Подождут, – отрезал Рауль, и в этот момент заходили ходуном стропила, посыпался мелкий мусор. Где-то залаяли собаки. Дзенькнуло лопнувшее стекло. Настил террасы качнуло туда-сюда, как палубу катера на зыби, – и все успокоилось. Вскочивший было менеджер под ироничным взглядом Рауля вернулся в пискнувшее под ним кресло. Облегченно ругнулся и услышал:

– Это не страшно, Том. Обыкновенный форшок, предшествующий действительно сильным толчкам. Очень сильным, если я что-нибудь понимаю. Кстати, по пути сюда от космодрома я видел свежую трещину, неширокую такую, в пядь шириной… Давно тут трясет?

– Третий толчок за неделю, – признался менеджер. – Или четвертый? Вроде был еще один слабенький… если не померещилось.

– Тогда еще не все потеряно. Ты меня выслушаешь?

– А я чем занимаюсь?

– Тебя дела ждут, – с издевкой произнес Рауль. – Только имей в виду: у тебя, у меня, у всех нас нет сейчас дела важнее этого. Слушай внимательно. Беда нашей колонии в том, что…

– Лусия не колония! – гаркнул менеджер. – Мы независимы от Унии!

– Потому что не нужны никому, – безмятежно констатировал Рауль. – А лучше бы оставались колонией, тогда, возможно, метрополии было бы на вас не наплевать. Между прочим, тебе для сведения: в отлучке я занимался не только куплей-продажей. Я задействовал все мои связи и все связи обязанных мне людей, чтобы хоть кто-нибудь пришел вам на помощь, – и что ты думаешь? Не добился даже обещаний. Кое-кто из больших шишек выразил сочувствие, но сочувствием людей не спасешь, Том.

Нет, подумал менеджер, кажется, он не сумасшедший. Пусть говорит. Но каков! «Вас» и «вам» – очень показательные оговорки, сразу видно: не коренной лусианин. Чужаком был, чужаком и остался.

– А ты, значит, прилетел нас спасать?

– Вот именно. – Казалось, Рауль не заметил иронии.

– Думаешь, будет сильное землетрясение? – уже серьезнее осведомился менеджер.

– И не только. – Рауль высосал половину стакана и кивком одобрил сок. – Будь так добр, не перебивай. Беда нашей коло… ну, скажем, независимой планеты в том, что здесь никогда не было ни астрономической, ни геофизической обсерватории. У нас вообще нет науки, а заезжие экспедиции интересовались большей частью флорой-фауной, современной и ископаемой. Да и сколько их было?

Одна была в прошлом году, вспомнил менеджер, и ты, умник, возле нее крутился, свою усадьбу им сдал под базу…

– Не все сразу, – пробурчал он. – Мы еще молоды. Придет время…

– Я просил не перебивать. За шестьсот лет можно было хоть раз подумать о чем-то сверх обыкновенных потребностей. Наблюдения я вел сам, расчет провел тоже сам, и его результат полностью подтвердился компьютером… не здешним, конечно. Смотри! – Рауль вновь отодвинул стебли вьюнка, и Кровавый Глаз, уже вынырнувший из океана, невольно заставил менеджера зажмуриться. – У вашего солнца всего две планеты – почему? Ответ прост: когда в результате какого-то древнего катаклизма красный карлик изменил орбиту, все внешние планеты были выброшены прочь из системы. Остались две, и Лусия – вторая. В перигелии карлик проходит достаточно близко от нее, так будет и на этот раз. Расчет показал: в результате гравитационного воздействия ваша планета перейдет на более близкую к солнцу орбиту, и год будет длиться не двести пятьдесят пять лусианских дней, а двести сорок восемь. Ни наклон оси планеты, ни скорость ее вращения при этом существенно не изменятся. Лишь сдвинется плоскость эклиптики и укоротится орбита. Спустя девятьсот девяносто семь лет – нынешних лет, не будущих – при новом визите Кровавого Глаза орбита Лусии вернется к прежним параметрам. Я уверен, что здесь имеет место резонансное или хотя бы квазирезонансное явление. Мы в галактическом гало, и другие звезды не влияют на движение карлика. Он точен, как хорошие часы, и возвращается всегда вовремя. Можно перебрать миллиард планетных систем и не найти ничего подобного. Лусия уникальна. Тебе жарко, Том? Мне тоже не холодно. А станет еще теплее – и, будь уверен, намного.

– Из-за того, что год укоротится на семь дней? – недоверчиво спросил менеджер.

– Этого хватит, поверь. Могу показать расчеты, да ведь ты в них ни черта не поймешь. Посевы зерновых сгорят, скот погибнет. И начнут умирать люди, если только не умрут задолго до всеобщего голода…

– А это еще почему?!

– Тектоника, Том, самая обыкновенная тектоника плит. Слыхал о такой? Приливное воздействие карлика – спусковой крючок для сброса напряжений в коре Лусии. Они копились тысячу лет. Накопленная энергия будет высвобождаться, она уже высвобождается, но это пока цветочки. Будут землетрясения, каких еще не знали поди на этой планете.

– И с какими же последствиями? – хмыкнул менеджер. – Мы все провалимся в тартарары, что ли?

– Базальтовая плита, вероятно, устоит, – словно не замечая сарказма собеседника, продолжал Рауль, – ну, может, растрескается сильнее, чем сейчас, некоторые береговые обрывы рухнут в море… Твой домишко наверняка развалится, как и все другие строения, включая мои. Это, в общем-то, чепуха… Цунами, Том! Ну-ка прикинь: на какой высоте над морем мы сейчас сидим?

– Ну… метров двадцать примерно.

– Восемнадцать. Этого крайне мало. Я знаю, что ты скажешь: переберемся повыше, скажем, вон на тот мыс, построим временный лагерь на семь тысяч человек на высоте в пятьдесят метров… Этого тоже не хватит. Стометровых цунами ты не видел? Знаешь, Том, что палеозоологи Унии нашли в раскопе возле самого Южного кряжа? Похороненные под наносами останки точно таких же тварей, как та, что лежит и воняет возле твоего крыльца. Ну и другие морские организмы, а также водоросли. Датировка: около тысячи лет. Наших лет. Как они там оказались, не подскажешь ли?

Менеджер набычился. Беседу пора было прекращать. Вот привязался, гусь заезжий! Лусианин только формально, а на деле как был чужаком, так чужаком и остался. Пользуется тем, что неловко его выставить после щедрых пожертвований на благоустройство. Сиди тут, выслушивай всякий вздор… Полгода болтался неведомо где, теперь свалился неожиданно, как птичья какашка на маковку, и пугает, а чем пугает? Тем, чего никогда не было и, конечно, никогда не будет. Наверняка свихнулся, это за ним и раньше замечалось. Напряг дефектную извилину и выдумал страхи! Вот разве насчет жары… но все эти расчеты-пересчеты касательно изменения орбиты надо еще проверить! И даже если правда – ну перетерпим как-нибудь. Приспособимся. С нового урожая купим побольше кондиционеров, чтобы хотя бы один был в каждом доме…

– Что ты предлагаешь? – спросил он. – Перебраться всем населением с побережья на Южный кряж, что ли?

– Если не дальше, – был ответ.

Ну точно – параноик… Здравый умом человек не предложит такой глупости. Как бы отделаться от него поделикатнее?..

И выход нашелся: пискнул сигнал вызова с космодрома. Пластинка связного устройства едва не выскользнула из потных пальцев на пути к уху.

– Да! Что?.. Еще один? Ну принимай… разберемся… Корабль Лиги идет на посадку, – сообщил он, дав отбой. – Цель прибытия не назвал. Интересно, что ему здесь надо?

– Может, это за мной гонятся, – хихикнул Рауль.

«Санитары», – договорил про себя менеджер, а вслух сказал:

– За тобой или не за тобой, но извини… сейчас я буду занят…

Рауль изобразил полное понимание.

– Как скажешь, хотя… полчаса у тебя точно есть. Потом не стану мешать, исчезну. Гляди, что я привез. – Движением фокусника он извлек из-под сиденья нарядную бутылку. – Составишь мне компанию? Лучшее десертное вино Эдема, уникальная лоза, фруктовый привкус, десятилетняя выдержка в меловых пещерах Озерного края…

Ого!.. Он и на Эдеме побывал? На сказочной планете, на земле обетованной, о коей вожделеют миллиарды и миллиарды разбросанных по Галактике людей? Однако!

– Вообще-то я на службе, – не очень уверенно проговорил менеджер, не сводя глаз с бутылки.

– С этого вина не окосеешь, проверено.

Искушение оказалось непреодолимым.

– Аделина! Принеси штопор! И два бокала!

Шлепанье тапок, звучный чпок пробки. Гость сам разлил вино по бокалам.

– М-м… интересный вкус. – Менеджер пригубил, почмокал губами с видом знатока.

– Еще бы! – подхватил Рауль.

– Дорого стоит?

– На Эдеме все дорого, зато качественно. Рай для богатых бездельников. Ну, еще научные центры. В одном из них я проверил мои расчеты.

Опять он за свое… Чтобы не ввязываться в никчемный спор, менеджер быстро осушил бокал. Рауль улыбнулся и налил ему еще.

– А ты сам что же?..

– Тяну удовольствие. – Рауль пил крохотными глотками, жмурясь от наслаждения. – А впрочем… что нам чужие изыски? Тьфу! За Лусию! До дна!

– До дна!

Бутылка быстро опустела, и гость, откланявшись, отбыл в своем скользящем над землей инвалидном кресле. Никто не видел, как, свернув за угол, он достал из малого контейнера на подлокотнике стеклянный пузырек и, сняв крышку, вылил его содержимое в рот.

Глава 2

Следствие

Ночью случился еще один подземный толчок, сильнее дневного, и здание полицейского управления, сложенное из массивных каменных блоков, дало змеистую трещину по фасаду. Андрей Илюхин, начальник полиции Лусии, выскочил на улицу едва ли не первым в поселке и уж точно единственным, кто был одет. Спать ему сегодня не пришлось. Он слышал, как осыпались оконные стекла в домах, как по всему поселку выли собаки и визжали проснувшиеся женщины, как гудела земля, а громче всех орали, колотя в двери камер, заключенные в тюремном флигеле. Но все быстро стихло, земля перестала ходить ходуном. Вот и ладно.

Крики в поселке стали тише, кое-где даже раздавался нервный смех, какой бывает у тех, кто счастливо избежал опасности, и в общем можно было предположить, что стихия не нанесла большого ущерба. Андрей приказал запыхавшимся от бега полицейским обойти поселок и оказать помощь пострадавшим, коли таковые будут обнаружены, велел подоспевшему заместителю поспешить следом и принять руководство группой, а сам остался на месте. Он знал, что ни один дом в поселке не разрушен: на Лусии с ее редкими, но яростными зимними штормами строители еще не научились халтурить. Отцы-основатели, набив себе шишек, сделали выводы и завещали потомкам строить на века. Это правильно. А правильно ли, что полиции Лусии, чей численный состав в точности равен количеству пальцев на одной руке, приходится в случае чего работать в качестве спасателей или пожарной команды? Вопрос, в сущности, риторический, но порой и риторические вопросы требуют ответов.

О своем доме Андрей не думал. Он вдовствовал, детей не имел и привык довольствоваться необходимым. Избыток личного имущества только усложняет жизнь.

Кажется, обошлось без пожаров… Через несколько минут возле управления собрались добровольные помощники полиции – все шестеро. Андрей велел им не расходиться, не расслабляться и быть готовыми выдвинуться туда, где понадобится резерв. За час до рассвета заместитель доложил: обошли весь поселок, особых разрушений не замечено, пострадали главным образом сараи и курятники, серьезно раненных нет, есть ушибы и порезы, фельдшерская бригада уже работает.

С рассветом стало ясно: доклад соответствует истине. Андрей отпустил добровольцев и с большим неудовольствием подумал: теперь он отвечает за все, и вовсе не землетрясение тому виной. Еще вчера утром он был вторым лицом на Лусии – и вчера же вечером стал первым. До выборов нового менеджера.

Он еще не решил, станет ли баллотироваться. Пожалуй, нет. На кого оставить полицейское управление? Заместитель слабоват для этой должности, остальные еще хуже: старательность есть – ума маловато. Очень, очень не вовремя умер Пузатый Том! Он был не подарок, но служить под его началом было можно.

Причина скоропостижной смерти – вот вопрос. Не инфаркт и не инсульт, а что тогда? Отравление? Не исключено. Врач не сказал ничего определенного. Анафилактический шок? Тоже возможно. Лабораторный анализ то ли покажет причину, то ли нет, – и скорее нет, чем да, учитывая слабость технической базы. Но инопланетную гостью, с которой покойный менеджер имел беседу непосредственно перед кончиной, Андрей распорядился взять под стражу.

Первый допрос дал немногое: Юлия Новак, назвавшаяся капитаном Интерпола Лиги Свободных Миров, прибыла на малом десантном катере класса «пиранья», каковым сама же и управляла. Других людей, а также андроидов на борту нет. Наличие преступных замыслов – отрицает. Как, разумеется, и вину в смерти менеджера…

В тюремном флигеле сидели шестеро: три кражи, одно вооруженное ограбление и два нанесения телесных повреждений. Следственный изолятор как таковой отсутствовал. Грабитель и два вора получили свое по суду и сидели уже давно; в отношении остальных велось следствие. Андрей, занимая по совместительству и пост начальника тюрьмы, выделил для Юлии Новак отдельную камеру.

Аделина Мопс, помощница и секретарша Тома, показала: приблизительно в полдень менеджер имел довольно продолжительную беседу с известным Раулем Амбрусом. По просьбе Тома она принесла кувшин охлажденного ягодного сока. Сок пили оба. О чем беседовали? Она не вникала, но, кажется, Амбрус настаивал на том, что всем скоро будет плохо. Потом они пили нездешнее вино, принесенное Амбрусом… то есть привезенное, он ведь как прибыл в своем летающем кресле, так и не вставал с него. Да, вино пили тоже оба, она обратила на это внимание. Потом распрощались. Бутылка осталась, да только пустая, а теперь еще и хорошенько вымытая: в хозяйстве пригодится, и не в ее, Аделины Мопс, привычках держать в доме грязную посуду, пусть неряхи зарастают грязью, а она не станет…

После Амбруса явилась эта нездешняя фря с короткой стрижкой и тоже имела беседу с Томом. О чем? Аделина не знала: по ее словам, она заканчивала уборку в доме, затем прилегла отдохнуть на сквознячке в угловой комнате, очень жарко было… Пожалуй, даже задремала. Потом – крики. Кричала эта гостья стриженая, как ее… Юлия. Звала на помощь. А бедняга Том хрипел, хватался за горло и грудь, потом, извините, обделался, свалился ничком и умер, Аделина же помчалась за фельдшером и полицией. Все.

Андрей задал Аделине с полсотни вопросов, уточнил подробности и отпустил свидетельницу, а основательный допрос Юлии Новак отложил до утра. Если подозреваемая окажется невиновной, большой беды не случится, а если она виновна в убийстве – пусть понервничает в одиночке. В этом смысле ночное землетрясение, пожалуй, на руку.

В сухом остатке – очень уж немного. От нездешнего вина не осталось и капли на анализ, а фруктовый сок явно был ни при чем: его сперва испытали на собаке, затем Андрей самолично выпил два стакана и не почувствовал ни малейшего недомогания. Значит, дело либо в вине, либо Юлия Новак – убийца.

Мотив? Вот с мотивом предстояло разобраться.

Но прежде Андрей позвонил Раулю Амбрусу. Узнав о смерти менеджера, тот помолчал, как видно, переваривая печальную новость, затем выразил огорчение и готовность прибыть для объяснений немедленно. Это не входило в планы Андрея. Договорившись, что Рауль явится в управление через два часа, Андрей приказал препроводить Юлию в допросную.

– Начнем сначала. Цель твоего прибытия на Лусию?

Не лишенная привлекательности блондинка, сидевшая по ту сторону стола от Андрея, ответила сухо:

– Выполнение служебных обязанностей.

– Допустим, что так. В чем они заключаются?

– Это совершенно не твое дело.

Думает, отбрила… Андрей усмехнулся самой жесткой из своих усмешек.

– Все, что происходит на нашей планете, – наше дело, дело лусиан. А все противоправное, что здесь происходит, – мое дело. Отвечай на вопросы.

– На вопросы, касающиеся твоих профессиональных интересов, я готова ответить.

– Еще раз: кто ты?

Блондинка столь резко выставила левое запястье, что в первое мгновение подумалось: собирается ударить.

– Имплант-сканер покажет тебе, кто я. Или у вас тут и сканера нет? – По неподвижному лицу Андрея допрашиваемая поняла, что попала в точку. – Что ж, весьма печально… я имею в виду – печально для тебя. Несладко жить на отсталой планете: ни больших дел, ни перспектив…

Пытается разозлить? Ну-ну.

– Ближе к делу, – оборвал Андрей. – Назови себя еще раз.

– Имя: Юлия. Фамилия: Новак. Звание: капитан Интерпола Лиги Свободных Миров, центральный департамент, Терра. Цель прибытия: выполнение служебного задания.

– Суть задания?

В течение какой-то миллисекунды Юлия колебалась, затем произнесла:

– Преследование преступника с целью его ареста.

– Очень интересно. Кого именно?

– Эрвина Канна.

– На нашей планете такого человека нет. – Андрей держал в памяти все фамилии, имеющие распространение на Лусии. Не так-то много их и было.

– Ошибаешься. Эрвин Канн прибыл сюда вчера на грузовом корабле «Таласса». Он опередил меня на десять часов.

«От силы на час», – мысленно поправил Андрей, но вслух произнес иное:

– Так и есть, ты гналась за другим… если твои слова соответствуют действительности. Вчера на Лусию прибыл лишь один человек – Рауль Амбрус, наш гражданин.

– Прикажи принести сюда мои вещи, – вздохнула Юлия.

Помедлив, Андрей распорядился, взглядом предупредив дежурного полицейского: будь начеку, специальное оружие может притвориться самой невинной вещицей. Правда, деваться задержанной все равно некуда, но она может сдуру натворить дел. Кто их знает, этих полицейских с главной планеты Лиги, – с коллегами из других миров Андрей никогда прежде не встречался.

Вещей оказалось немного: дамская сумочка с мелким барахлом, плазменный пистолет незнакомой модели в кобуре для ношения под мышкой, силовые наручники и матовый пластиковый прямоугольник размером с игральную карту.

– Что это? Личный компьютер?

– Он и есть. Дай сюда… Давай, не бойся. Если бы я хотела сбежать, то уже сбежала бы.

Гонор, однако! Хмыкнув, Андрей передал Юлии кусочек пластика. Изящные пальчики исполнили быстрый танец – и в воздухе над столом появилось объемное изображение мужской головы. Оно ни о чем не говорило Андрею. Лицо как лицо, голова как голова.

– Так он выглядел до пластической операции, – пояснила Юлия. – А так – после.

Ошибиться было нельзя: прямо на Андрея с самым безмятежным видом глядел не кто иной, как Рауль Амбрус – правда, не такой, каким он стал сейчас, а такой, каким был в расцвете сил.

– Настоящее имя этого субъекта – Эрвин Канн, – продолжила Юлия, возвращая пластик. – Он в розыске уже тридцать пять лет – я имею в виду стандартные годы. – «Пятьдесят лусианских», – механически перевел Андрей. – Недавно его засекли на Эдеме, там он продал дом с прилегающим участком и ускользнул буквально за минуту до того, как местная полиция получила приказ о его задержании. Я гонялась за ним по всей…

– Минуту! – перебил ошеломленный Андрей. – Ты хочешь сказать, что старина Амбрус имел недвижимость на Эдеме? Сколько же она стоила?

– Немало, можешь мне поверить. Но он продал дом и участок, записанные, кстати, на подставного владельца, гораздо дешевле их реальной стоимости. Он очень спешил. Последнее время Эрвин Канн мотался по Галактике в режиме ошпаренной кошки и, по моим данным, распродал все, что имел. Акции, облигации, недвижимость.

– Зачем?

– Он что-то задумал, и мне хотелось бы знать – что?

– А я думал, тебе хочется арестовать его, – хмыкнул Андрей. – В чем он обвиняется?

– Вооруженный мятеж. Убийство. Создание преступного сообщества. Контрабанда оружия. Похищение людей. Достаточно? Я гналась за ним четыре месяца. На Аресе он опережал меня на сутки. На Глиняной Лепешке я сократила отставание до двух часов. На Офелии-второй он снова оторвался. На Кроносе я почти догнала его, но он опять сумел ускользнуть. Могу назвать еще дюжину обитаемых планет. На Сиринге он вновь обманул меня, избавившись от своей яхты и зафрахтовав транспортник. Выиграл десять часов. Но вот я здесь, и он, насколько я понимаю, тоже.

– С той разницей, что он у себя, а ты у меня, – напомнил Андрей. – Ладно. Теперь спрошу так, между делом: зачем тебе понадобилось убивать Тома Гатри?

– Ты идиот, если думаешь, что я убила вашего менеджера, – с презрением бросила Юлия. – Зачем это мне? Назови мотив.

– Чего ты хотела от Тома? О чем вы беседовали?

– Добивалась его санкции на арест Эрвина Канна, разумеется. Все-таки у вас независимая планета, тем более находящаяся в сфере влияния Унии Двенадцати Миров…

– Мы ни в чьей сфере влияния! – Андрей в сердцах грохнул кулаком по столу. Юлия легонько улыбнулась.

– Ну, как скажешь. Тем более я должна была заручиться поддержкой вашей администрации. Непростая задача. Ведь этот Рауль Амбрус, он же Эрвин Канн, насколько я понимаю, входит в число наиболее уважаемых ваших граждан?

Внешне Андрей никак не отреагировал. Наиболее уважаемых? Вряд ли. Влиятельных – да. Наиболее странных – тоже да. Иммигранты все странные, что, в общем-то, нормально. Но в том, что Амбрус безвреден, Андрей мог бы поклясться. Просто чудак. А у него, если верить этой заезжей фифе, оказывается, вон какой «послужной список»…

Врет, наверное.

– Расскажи о беседе с Томом подробнее.

– Нет проблем. Я предъявила свои полномочия. Ваш менеджер довольно-таки спесиво заявил, что здесь они не действуют и что своих граждан Лусия не выдает. Тогда я предложила ему сладкую конфетку…

– Взятку? – перебил Андрей.

– В определенном смысле. Я пообещала ему взаимовыгодный торговый договор между Лусией и Террой. Ведь экспортом с Лусии занимаются исключительно корабли унианских компаний. Конкуренция между покупателями пошла бы вам на пользу, а уж какие преференции мог бы извлечь из нее ваш лидер – не мое дело.

– Твоих полномочий хватит и на это?

– Конечно. Извини, у вас не такая планета, чтобы вопросы торговли с ней решались на уровне правительства Терры.

– Ясно. Дальше.

– Чтобы помочь вашему менеджеру принять верное решение, я намекнула на возможные негативные последствия в случае его отказа. В конце концов, для ареста преступника Интерпол Лиги мог бы применить и силу. Кто бы нам помешал?

– Полиция Лусии и все ее граждане, имеющие оружие, – внутренне кипя, заявил Андрей.

– Не смешите! Все шансы были бы у нас, а у вас – ноль. Единственный, кто мог бы нам помешать, – сам преступник. Очень уж ловкая бестия.

– Да ну? – ухмыльнулся Андрей. – Старик Рауль?

– Старик Эрвин! Тот, кто отнял у Лиги Астероидную систему и кому там, по слухам, собираются поставить памятник. Тот, кто стал причиной вооруженного конфликта между Лигой, Унией и Земной Федерацией! Конфликта, который только чудом не привел к масштабной галактической войне!..

«А не сумасшедшая ли она? – подумал Андрей. – Похоже на навязчивую идею…» Нахмурившись, сказал:

– Ближе к делу. Итак, ты попыталась применить к Тому метод кнута и пряника. Что было дальше?

– То, чего я не ожидала. – Юлия тряхнула короткой стрижкой. – Мне показалось, что ваш менеджер проявил интерес. Потом он вдруг забубнил что-то неразборчивое – быр-быр-быр, – стал бледным, покрылся вот такими каплями пота и начал задыхаться. Я позвала на помощь. Приковыляла заспанная тетка… кто она покойному – жена? Служанка? Дальше ты знаешь.

Дальше я знаю, молчаливо согласился Андрей. И ничего, по сути, не знаю.

– Кстати, а почему ваш выборный лидер называется не президентом, а менеджером? – спросила Юлия.

– Это имеет значение?

– Просто любопытно.

– Исторические причины, – буркнул Андрей. – Наследие колониального прошлого.

– Освободились – не поменяли? Обычно на радостях меняют все подряд. Новые времена, новые порядки, новые названия, новые символы…

– Зачем?

– Народу приятно.

– Нашему – нет.

– Странный народ.

Меньше всего Андрею хотелось читать ей лекции по истории Лусии. Строго говоря, настоящей колонией она никогда не была, слишком уж бедна и далека, но кому какое дело?

– Сейчас тебя отведут в камеру, – сказал он, – и дадут письменные принадлежности. Да-да, письменные, как в начальной школе, и нечего изображать оскорбленную добродетель. Ты подробно напишешь о том, что произошло с момента твоего прибытия к нам до задержания полицией. Постарайся писать разборчиво, если не хочешь переписывать заново.

– В камере очень жарко, – пожаловалась Юлия. – Могу я написать здесь?

– Нет.

– Можно хотя бы включить кондиционер?

– В камерах он не предусмотрен.

– Послушай, тебе так уж обязательно демонстрировать гостям варварскую отсталость твоей планеты?

– Нет.

– «Нет» – твое любимое словечко?

– Нет. – Андрей кивнул дежурному полицейскому. – Отведи задержанную.

В дверях Юлия обернулась.

– По окончании этого балагана с тебя ванна и стирка.

– Море рядом. – Андрей не любил оставлять последнее слово за противником.

Следующий час он потратил на свои новые обязанности, не имеющие к полиции никакого отношения, и не раз невольно чертыхнулся в адрес Тома, вздумавшего не вовремя помереть. К счастью, единственной стоящей внимания проблемой оказалась авария на водопроводе, ее уже устраняли. Может, кое-кому и удастся простирнуть бельишко…

Точно в оговоренное время явился Рауль Амбрус – как обычно, в своем единственном на всю Лусию инвалидном кресле на антиграве. Сердечно поздоровались – Андрею Рауль всегда нравился. Умный старикан, хотя и с чудачествами. Однако среди его чудачеств никогда не было противозаконных, а вот полезные, напротив, имелись.

– Располагайся. Как твоя хибара?

– Спасибо, стоит как стояла. – Морщины Рауля искривились в улыбке. Его дом можно было назвать хибарой только в шутку. – Ни одной трещины, только стекла повылетали… и бес с ними. Бедняга Том, а? Кто бы мог подумать.

– Вот об этом я и хотел поговорить, – сказал Андрей. – Отчего он умер, как ты полагаешь?

– А какие симптомы?

Андрей рассказал. Рауль стал очень печален.

– Наверное, я виноват, – сокрушенно проговорил он. – Вино.

– Которое вы пили с ним?

– Оно. Лучшее вино Эдема, очень дорогое, на экспорт почти не идет… но я краем уха слыхал о случаях аллергии – исключительно у жителей других планет. – Рауль вздохнул. – Чему и дивиться: человечество ведь давно не едино, на каждой планете мало-помалу формируется своя раса. Сибарит на Эдеме причмокнет, облизнется, захочет повторить, и никакого ему вреда, а кто-нибудь другой на противоположном краю Галактики выпьет всего рюмку – и пузыри у него по всей роже, а то и чего похуже.

– Ты тоже пил это вино? – спросил Андрей.

– Я его и на Эдеме пил. Похоже, я не подвержен. Говорю же: моя вина.

Привез бутылочку, чтобы распить со старым приятелем…

– Что не так с вином?

– Оно содержит малую добавку эдемских фруктов и ягод. Выдерживалось в бочках из местной древесины, это тоже может влиять. Да ты на этикетке прочти, там все написано на стандартном интерлинге…

Хорошо бы на этом можно было закрыть дело, подумал Андрей. Несчастный случай, и никаких лишних неприятностей. Если экспертиза не укажет на отравление – тотчас и закрою. А эта Юлия – пусть пишет. Может, растеряет немного спеси…

– А почему ты вернулся на грузовике? – сменил он тему.

– Потому что продал яхту, – охотно ответил Рауль.

– И дом с участком на Эдеме?

– И дом с участком, и еще кое-что кое-где.

– Зачем?

Рауль всплеснул сухонькими руками.

– Странно слышать, ей-ей. Решил полностью связать себя с Лусией, а ты не рад? Наследников у меня нет, а лусиане в этом качестве ничуть не хуже других. Купил и привез кое-что полезное, да тебе уже, наверное, доложили…

Доложили, это точно. И удивили.

– Ты что же это, помирать собрался?

– А куда я денусь? Хотя вообще-то не тороплюсь.

– Ладно, не торопись, – добродушно усмехнулся Андрей. – Тут у меня к тебе еще два-три вопроса… учти, это официально.

– Выходит, у меня ответов больше, чем у тебя вопросов, – улыбнулся в ответ Рауль. – Но спрашивай.

– По-настоящему тебя зовут Эрвин Канн?

– Так меня звали когда-то, – не стал отпираться Рауль.

– Тебе известно, что власти Лиги обвиняют тебя в мятеже, убийстве, похищении людей и еще черт знает в чем?

– Вот ведь настырные… – Старик сложил руки на тощем животе и выглядел совершенно безмятежно. – Сколько лет прошло, а они все никак не могут поверить, что я помер.

– Обвинения справедливы? – настаивал Андрей.

– С чьей точки зрения? С их – пожалуй, да. А ты слетай в Астероидную систему, спроси там. Шла война за независимость, кто победил, тот и прав. Вот военных преступлений я не совершал… – Он помедлил, будто припоминая что-то очень давнее, и добавил: – Кажется.

Удивительно – и не подумал отпираться… Ладно, подумал Андрей, разберемся. Преступник он или герой, которому где-то там ставят памятник, это действительно зависит от точки зрения и особенностей юриспруденции в разных мирах. Здесь он до сих пор был чист перед законом, улик нет, задерживать нет оснований. А вот с Юлией Новак разговор не окончен… И, скорее из дотошности, чем по необходимости, Андрей спросил:

– О чем вы разговаривали с Томом под выпивку?

* * *

– Вот такие дела невеселые, – закончил рассказ Рауль. – И учти, ночное землетрясеньице – это так, легкая щекотка. Просто еще один форшок.

– Будет хуже? – насторожился Андрей.

– И намного. С трудом мы еще вынесли бы жару – посевы не вынесут. А мы не переживем одного или нескольких сильнейших землетрясений и цунами. Надо спешно переселяться на Южный кряж, нельзя терять времени. Вот эту мысль я и пытался донести до бедняги Тома.

– А он что?

– Обещал подумать. Бывают обстоятельства, когда за такие обещания надо расстреливать. Мыслитель!

Рауль стянул губы в ниточку. Сердится старикан, подумал Андрей. Разумную осторожность администратора приравнял к преступлению. А кто доказал, что он прав? По чести говоря, прав он только в том, что геофизическую обсерваторию мы у себя так и не завели, стало быть, прогнозы на основании расчетов невозможны. Но останки несуразников и прочих морских чудищ с тысячелетней датировкой в предгорьях Южного кряжа – все-таки аргумент…

– А что там твои ученые нашли в слоях с датировкой в две тысячи лет? – спросил он.

– Они не мои и не твои, – фыркнул Рауль. – Они просто ученые. Ничего не нашли.

– Вот видишь!..

– Я-то вижу, а ты нет! – вспыхнул старик. – Да, в позапрошлый визит Кровавого Глаза землетрясения на Лусии не были чересчур катастрофическими, волна не дошла до кряжа. Но в слоях с возрастом, грубо говоря, в три и четыре тысячи лет останки морской фауны были найдены. И я очень не хочу, чтобы будущая экспедиция обнаружила в раскопе наши останки!

Андрей забарабанил пальцами по столу. Опасность, о которой бубнил Рауль Амбрус, он же, как выяснилось, Эрвин Канн, мало-помалу переставала быть фантастической. И все же оставалась довольно абстрактной. «Ну почему мне? – только и подумалось. – Нашел Том время помереть!»

– Значит, цунами может смыть нас в ближайшее время? – на всякий случай переспросил он.

– В любой момент, – преспокойно подтвердил Рауль-Эрвин. – Промедление не просто смерти подобно – оно и означает смерть.

– Если я правильно понял тебя, мы не сможем вернуться на побережье и после того как землетрясения прекратятся?

– Скорее всего. Я не в силах рассчитать все изменения климата, это чересчур сложная задача, но могу гарантировать: скоро здесь станет очень жарко.

– И поэтому ты предлагаешь уходить на юг? – хмыкнул Андрей.

– В горах прохладнее. Будь добр, не притворяйся дурнем. Там есть долины для наших посевов, есть горные луга для пастбищ – с голоду не помрем!

У него на все был ответ. Андрей прекрасно знал о планах освоения Южного кряжа, до которых уже полвека не доходили руки. Наброски точно где-то лежат, можно найти и сдуть с них пыль. А только незачем: планомерное освоение и спешная эвакуация – не одно и то же.

Срочно вывести семь тысяч человек с побережья, перебросить их за пятьсот километров на Южный кряж, не имея сколько-нибудь развитой транспортной системы, – ничего себе задачка!.. Скот, пожалуй, можно спасти, а посевы? Сбор урожая должен начаться лишь через месяц. Псу под хвост? А какая-никакая промышленность и все то, что называется инфраструктурой, – их тоже бросить? И начинать на новом месте с нуля? А как насчет пионеров, этих неугомонных индивидуалистов, освобожденных от налогов взамен на освоение новых участков побережья? Известить их – и пусть выбираются оттуда, как хотят?..

– Я вижу, ты не уверен, – молвил старик.

– Не то слово, – признался Андрей.

– Ну так я подброшу тебе еще одну новость. Сегодня с рассветом я облетел на моем флаере окрестности. Стада всех без исключения диких животных уходят вглубь материка, за ними тянутся хищники и прочее зверье. Только наш скот пасется как ни в чем не бывало. У завезенных человеком пород еще нет инстинкта выживания на Лусии. У людей тоже…

Он говорил о страшном совершенно спокойно – сухонький, аккуратный, смахивающий на школьного учителя. Очень хотелось счесть его шарлатаном или умалишенным, покойный Том, наверное, так и сделал, но Том не был полицейским с опытом Андрея и мог спутать убежденность с враньем, а слишком глубокий для лусианина ум – с шизоидностью на грани шизофрении. Андрей не мог.

– Ты ведь не думаешь, что я свихнулся? – спросил Рауль, не дождавшись ответной реплики. – Конечно не думаешь. Хочешь проверить мои наблюдения – я и мой флаер к твоим услугам, он двухместный…

Андрей помотал головой. Он верил.

И не знал, что делать.

Приказать готовиться к спешной эвакуации – невозможно. Лусиане в целом добропорядочны, но независимы и терпят лишь такую власть, какую выберут сами. Им не прикажешь. Потребовать диктаторских полномочий сроком, скажем, на тридцать дней? Не дадут. Он даже не избран менеджером, а после такого требования и не станет им. Электорат охотно припомнит начальнику полиции служебные промахи (а у кого их нет?) и бабку-иммигрантку. На четверть чужой, нездешний!

Раулю бы встать у кормила власти, да где там! Он стопроцентный чужак, иммигрант в первом поколении. Что он может понимать?

А тут еще Рауль – ему бы помолчать в тряпочку! – произнес глубокомысленно:

– Один из пороков провинциальных руководителей – неспособность принимать быстрые решения. Извини, Андрей, но Лусия – далекая провинция, если не вкладывать в это слово политический смысл. У вас давно перевелись люди, умеющие думать быстро и, главное, верно. Вы погрязли в обыденности, вы дышите ею.

– Заткнись! – Крик вырвался непроизвольно, и Рауль заткнулся. Андрей подышал и успокоился.

– Что ты предлагаешь? Вопрос о переселении может решить только общий сход.

– Вот и собери его, – безмятежно молвил старик.

– Да? Ты на нем выступишь?

– Ты тоже.

– И не надейся, – отмел Андрей. – Надо мной только посмеются, а тебя, как только ты предложишь всеобщий исход, и слушать не станут…

– Могу поспорить, что станут. Ты просто не умеешь уговаривать.

– Ха-ха. Дохлый номер. Ты уже пытался уговорить Тома – и что?

– Тебе объяснить разницу между одним человеком и многими?

«Разница в количестве людей, которые будут крутить пальцами у виска», – подумал Андрей и ничего не сказал. А Рауль, не дождавшись ответа, спросил:

– Что ты знаешь о несуразниках?

– Умеешь ты сбить с толку…

– Что тебе известно о несуразниках? – упрямо повторил Рауль.

– Ну что известно… – пожал плечами Андрей. – Морские твари… довольно большие. Несъедобные. Вонючие. К счастью, довольно редкие, потому что глубоководные. Прибой иногда выбрасывает их на берег. В виде дохлятины.

– И все?

– А чего тебе еще?

– Они безопасные?

– Вроде да.

– Если позволишь, я дополню. Все они хищники, ловят разную морскую мелочь. И все они самки. Размножаются только партеногенетически. Это не наводит тебя на мысли?

– Перестань говорить загадками! – рассердился Андрей. – Говори прямо, чего тебе от меня надо, кроме общего сбора.

– Еще четверть часа твоего времени. Прогуляемся до моря?

Андрей и сам чувствовал потребность размять ноги, пока еще солнце не взобралось чересчур высоко. Стоило бы пройти по всему поселку, поглядеть своими глазами, где и что натворил ночной толчок. Пусть ни ночью, ни утром никто не прибежал, вопя о помощи, да и полученные устные доклады говорили о том, что никакой трагедии не случилось, а все же лучше взглянуть самому… Отстал бы еще этот навязчивый старикан со своими ребусами… надоел!

А впрочем, четверть часа можно потерпеть. Не все ли равно, какой избрать маршрут, можно начать и с морского берега.

– Ладно, – согласился Андрей. – Выпущу задержанную и пойдем.

– Выпустишь? – удивился Рауль. – Эту самую ищейку с Терры?

– А что еще с ней делать? Выпущу с предписанием немедленно покинуть Лусию. Доволен?

И тут старик огорошил Андрея еще раз. Вместо того чтобы выразить удовлетворение юридически безупречным и дипломатически верным решением начальника полиции, он покусал бескровные губы и объявил:

– Нельзя ее выпускать.

На мгновение Андрей даже растерялся, настолько неуместными показались эти слова. Да все ли в порядке с головой у дедули?

– Почему нельзя выпускать Юлию Новак?

– Потому что она улетит, – был ответ.

– Ну и черт с ней.

– С ней-то, может, и черт, – меланхолично ответил Рауль, – но ведь улетит и ее корабль!

Глава 3

Беда близко

За всю жизнь Андрей еще не видел такого океана. Как и прежде, ленивые пологие волны набегали на берег и лизали галечный пляж под скальным обрывом, но теперь на волнах качалось множество продолговатых белесых тел, и на всей планете, пожалуй, одна только Юлия Новак не признала бы в них несуразников. Многих выбросило на пляж, они лениво шевелились, вызывая живейшее отвращение, а поверхность океана напоминала просто-напросто суп с клецками, причем протухший. «Клецки», однако, двигались, очень неторопливо и вполне хаотично, напоминая толпу людей, ждущих какого-то события, которое, по идее, должно произойти, но когда – неясно. Жаркий дневной бриз, пока еще слабый, упирался в обрыв, полз наверх и растекался в приземном слое. Вместе с запахом.

– Н-да… – морща нос, протянул Андрей. – Сколько тут этого дерьма…

– А ты прикинь, сколько их по всему побережью материка, – отозвался Рауль, зависший в своем летающем кресле над самой кромкой обрыва.

– На черта мне все побережье… Вот же гадость! Наверное, землетрясение выгнало из глубины всю эту дрянь.

– Очень возможно.

– Ну, тогда они уберутся обратно, – уверенно заключил Андрей.

– Ты так думаешь? – прищурился старик.

– А ты думаешь иначе? – гаркнул Андрей.

– Я думаю о том, что этой вони будет недостаточно, чтобы побудить людей убраться на Южный кряж…

Кто о чем, а этот знай себе дудит в свою дуду! Резкий ответ, несомненно заслуженный надоедой, так и не прозвучал – вместо него воздух вдруг наполнился криком. Кричали в несколько голосов где-то неподалеку. Не у резиденции ли менеджера? Один особенно истошный женский вопль покрыл все другие звуки и внезапно оборвался.

Андрей с места сорвался на бег.

Возле террасы резиденции менеджера происходило то, чего еще никто не видел на Лусии. Прямо на голом камне недвижно распростерлось толстое женское тело, а на нем извивалась, мельтеша десятками гибких лапок, трехметровая черная тварь и деловито вгрызалась Аделине в живот. Два подростка и девчонка помладше, окаменев от ужаса, торчали столбами всего в нескольких шагах и безостановочно орали.

Аделина была уже мертва, Андрей понял это в падении, одновременно выхватывая плазменник. И все же он не хотел бить тварь сверху навылет. Ударившая из плазменника молния отсекла голову твари, не задев женщину. Широкая и плоская башка, несколько раз судорожно сведя и разведя две пары жвал, отвалилась от обширной раны, безголовое тело сползло с Аделины, опрокинулось на спину и принялось дергать лапками. Андрей поднялся на ноги.

– Откуда… это? – тяжело дыша, указал он стволом плазменника.

Перестав вопить, подростки только мычали. Девчонка всхлипывала.

– Отсюда вылез. – Рауль-Эрвин был уже тут как тут. С любопытством тыча подобранным невесть где прутиком в сморщенную вонючую оболочку, оставшуюся от несуразника, он покинул свое инвалидное кресло и даже не кривил нос, обоняя вонь. – Вот, значит, как… А это что?

Только сейчас Андрей заметил гибкое щупальце, похожее на тонкую кишку. Оно выходило из головы твари выше жвал и оканчивалось в груди Аделины.

– Ага, – неуместным тоном естествоиспытателя констатировал старик, – вот так они убивают своих жертв. Потом жрут. Интересно…

Взмахом ножа Андрей отсек щупальце и, выдернув из раны неглубоко засевшее в теле острие, повернулся к наконец-то подоспевшему полицейскому:

– Это – в лабораторию. Яд или электрический орган? Ответ нужен сегодня. Бегом!

И напустился на второго блюстителя порядка, приотставшего и порядком запыхавшегося:

– Не поспеваешь? Пузо наел? Молчать!.. Врача сюда, живо! Нет, стой!.. Отставить врача. Носилки и еще кого-нибудь. Аделину и эту тварь – в клинику на вскрытие. Да пошевеливайся, ты, тюфяк ходячий!

Начал сбегаться народ, послышались ахи и охи, женщины запричитали. Андрей прикрикнул, призывая к тишине, и наскоро допросил сопляков и соплячку. Видели ли они момент нападения? Видели. Девчонка даже видела, как черная тварь выбиралась из несуразника, будто нога из чулка. Тетя Аделина тоже увидела и подошла поближе, чтобы поглядеть. А тварь как кинется на нее…

Дело было ясное. Прибыли носилки, тело Аделины полицейские унесли в клинику. Носилки вскоре вернулись, но погрузить на них останки твари удалось не раньше, чем безголовое туловище перестало дергать лапками.

Мало-помалу зеваки разошлись, судача. Отбыл и Рауль. Осталась лужица крови на голом базальте. Андрей велел смыть ее водой из шланга, затем сам сунул голову под струю. Тени укорачивались. Приближался полдень, еще более душный, чем вчера.

Сколько внятных знаков нужно, чтобы заставить думать хотя бы самых понятливых аборигенов этой планеты? Десять? Сто?

Может, огненные письмена в небе?

Так они уже есть – Кровавый Глаз уже сколько дней подряд взбирается высоко над горизонтом и с каждым днем светит чуточку ярче. Нарушилось расписание приливов и отливов, навалилась необычайная для начала лета жара, один за другим пошли подземные толчки – а им все мало! Из океанских глубин поднялись полчища несуразников, и, кстати, полностью подтвердилась гипотеза о том, что они такое, – неужели и этого мало?..

Так мог бы думать кто-нибудь другой, но не Эрвин. Тупость людей не вызывала в нем ни злости, ни досады. Люди таковы, каковы они есть. Предсказуемые. Не способные удивить. Когда припрет – изобретательные, а в стабильных условиях – косные. И всегда воображающие себя намного более великими, чем это полезно хотя бы для простого выживания.

Ничего нового.

Эрвин размышлял о другом: зачем он вернулся? Ведь знал, что так и будет, тут и расчеты не нужны. Лусианам пора спасаться, а они будут спорить до хрипоты, не верить алармистам и терять время. Нормально. Таков материал, таковы его базовые качества, поддающиеся оцифровке. Но зачем здесь он, Эрвин Канн?

Поражала мысль: просчитывая – как правило, без особого труда – действия других людей, он не сумел просчитать свои. Теорема о неполноте-да, она самая. Без помощи со стороны никто не в силах определить полный набор своих параметров. Это что же – вляпался, как сосунок, в банальную истину?

Выходит, так.

Можно утверждать: хотел спокойно прожить остаток жизни на этой богом забытой планете, потому и вернулся – побороться за спокойное дожитие. Но это будет полуправдой. Можно сказать и так: стало любопытно, насколько точно оправдаются предварительные расчеты. И это тоже будет полуправдой, но две полуправды, соединившись, все равно не дадут окончательного ответа.

Привык за эти годы – так будет точнее. Как и повсюду, люди на Лусии оказались беспечны и безосновательно самонадеянны. Но он еще три года назад знал, что должно случиться с ними, – и два с половиной из них думал, не стоит ли удрать, пока не поздно.

Не удрал.

И не потому, что было некуда. Он мог бы устроиться почти на любой планете Унии или Земной федерации, где до него не дотянулись бы лапы ищеек Лиги. Но второй раз выбрал Лусию – уже зная, что ее ждет.

Что это – старческое слабоумие? Если да, то не вовремя. Если нет, то до объяснения придется еще докапываться.

Может, просто захотелось решить интересную задачу?

Да. Безусловно. Вне всякого сомнения. К старости возрастает потребность в покое, однако разум протестует, вот в чем беда. Еще не угасший разум – старческий, едкий… Жить без мозговой нагрузки нестерпимо скучно, – но разве нельзя было затеять головоломную игру на любой развитой планете?

Еще как можно. Два обстоятельства были против. Во-первых, ради чего? Денег? Власти? Деньги не были проблемой, а императорские регалии никогда не привлекали Эрвина Канна, как не привлекала и диктаторская власть. Во-вторых, никакой человеческий интеллект не сравнился бы с могущественными искинами, управляющими размеренной жизнью Земли, Терры или даже Сиринги. В таких условиях для Вычислителя осталась бы одна «экологическая ниша» – крысиная. Открытое противостояние означало бы верный проигрыш. Да и зачем оно, открытое, кому нужно? Не видно цели.

А роль крысы уже опробована там и сям – всякий раз без удовольствия.

Среднеразвитые планеты-доминионы давали больше простора. И все же – Эрвин не мог не признать – большая часть жизни была потрачена на суету и копошение. Иногда попадались интересные задачи с неожиданными решениями, но все это в прошлом.

Утомившись, он нашел Лусию, намереваясь провести остаток жизни в покое. Планета находилась вдалеке от обитаемых миров, что вполне устраивало. Колония была основана выходцами с Сиринги, одной из развитых планет Унии Двенадцати Миров, что также было хорошо. Как водится, первые колонисты были сектантами, бежавшими от гонений, но у их потомков почти вся религиозность куда-то испарилась, что было совсем замечательно. Осталась привычка жить общинами человек до ста в каждой, дружно работать в ноле или на созданном общиной предприятии, а что до совместных молений, то они больше смахивали на рабочие совещания и планерки с чисто ритуальным поминанием Всевышнего. Словом, туземцы понравились.

Заплатив за гражданство и построив себе усадьбу с неплохим домом и хозяйственными постройками, он так и жил, прослыв безвредным чудаком-меценатом, и развлекался абстрактной математикой, пока не осознал, что есть конкретная задача.

Один из важнейших параметров этой задачи – Андрей Илюхин, начальник полиции и временный менеджер Лусии – как раз входил в ворота усадьбы. Заметив Рауля-Эрвина, прячущегося от клонящегося к закату солнца под навесом, он обогнул цветник с гудящими над ним пчелами и решительным шагом направился к старику.

– Давненько ты ко мне не заглядывал, – констатировал Эрвин.

– Точно, – согласился Андрей, устремляясь в тень и утирая пот со лба. – А это у тебя что? – указал он на установленный на деревянных козлах некий ящик с торчащим из него большим раструбом.

– Это? Слушаю море.

– Не понял…

– Инфразвук. Предвестник глубинных землетрясений под океанским дном. Если нет нормальной геофизической обсерватории, так хоть это… Надеюсь предупредить людей о цунами… хотя если оно будет выше двадцати метров, то предупреждать нет смысла.

– Ясно. Тут еще эти твари… Я сразу радировал рыбакам: все на берег, срочно.

– Лучше поздно, чем никогда, верно?

– Перестань язвить! – вспыхнул Андрей. – В море всего и было две шаланды. Одна успела войти в устье Быстрицы, люди спаслись. А со второй нет связи.

– И не будет…

Андрей скрипнул зубами. Захотелось рявкнуть: «Сам знаю!» Старик, конечно, умен, но умеет вывести из себя. Люди, вероятно, погибли, а он спокоен!

Нет, даже любопытен:

– А что насчет того щупальца с острием – яд или электричество?

– Электрический орган, – буркнул Андрей.

– А насчет половой принадлежности?

– Имеется принадлежность, имеется! Самец.

– Я так и думал…

Думал он! Скажите пожалуйста!

– Я собираю общий сход, – сказал Андрей.

– Очень хорошо, – одобрил Эрвин.

– Завтра на рассвете.

– Уже хуже. Лучше бы сегодня.

– Из дальних поселений люди не успеют добраться сюда даже завтра.

– Тем более незачем ждать. А Юлия Новак?

– Велел выпустить и выдал предписание. Пусть убирается.

– Очень плохо. – Отвернувшись, Эрвин прошептал что-то в кулак.

– Не имею оснований задерживать ее, – сухо ответил Андрей. – А вот выслать в шестьдесят минут имею все основания и даже обязан. Ты что, мечтаешь поссорить нас с Террой? Чтобы оттуда к нам заявился корвет, а то и целый крейсер?

– Ничего не имею против…

– Ха! Надеешься, что чужие вояки нам помогут?

– А хотя бы.

– Первым делом они потребуют выдать Новак, причем вместе с тобой, хоть это ты понимаешь? Возьмут нас за горло.

– Ну и выдашь. – Эрвин имел самый безмятежный вид.

– А! Ну-ну… – Андрей был обескуражен. – Кстати, а что грозит тебе на Терре?

– Ничего не грозит. Я просто не окажусь там.

Манера старика изъясняться ребусами могла бы вывести из себя кого угодно. Андрей глубоко вдохнул через нос и мысленно сосчитал до десяти.

– Я надеюсь, ты выступишь на сходе? – спросил он.

Ответ удивил. Он шел вразрез с недавними словами Рауля-Эрвина:

– Не собираюсь там появляться.

– Почему?!

– Потому что это только повредило бы делу. – На сей раз старик был расположен дать более развернутое объяснение: – Рассуди сам: кто я такой? Чужак – это раз. Значит, не лусианин по духу, никому не родственник, не понимаю местных проблем и вообще не заслуживаю доверия. Такому не место на трибуне. Далее, я считаюсь богатым бездельником, то есть подозрителен для небогатых и трудолюбивых – а их на Лусии большинство. Это два. С чего это старый хрыч уговаривает честных тружеников бросить нажитое и сломя голову бежать в горы? Каким образом и сколько он рассчитывает на этом наварить? Может, рассчитывает стать полноправным хозяином планеты, этаким царьком?

– С ума сошел, – сказал Андрей. – Кто так подумает?

– Ты уже подумал, только выбросил эту мысль из головы, – едко возразил Эрвин. – Не отпирайся, не поверю. Ты отверг эту мысль, а другие не отвергнут. Я знаю.

– Откуда ты можешь знать, о чем я подумал? – втайне соглашаясь со стариком, только и спросил Андрей. – Ты мысли читаешь, что ли?

– Мне это не надо. Ты сам на четверть чужак и уже потому мыслишь несколько иначе, чем большинство лусиан. Твои деловые и личные качества плюс внешние обстоятельства – это цифры и функции, цифры и функции в их непрерывном взаимодействии. Просто немного математики. Я делаю предсказания на основе расчетов.

– В уме, что ли?

– Ну а где же еще.

– Шутишь.

– Если бы…

– Это невозможно, – твердо заявил Андрей. – Не верю.

– И правильно, – улыбнулся Эрвин. – Не верь.

– Ладно, мне наплевать… Значит, ты не придешь на сход?

– Если меня там не будет, а ты поведешь себя как лидер, люди могут и не вспомнить, что ты тоже не коренной лусианин. Если я там появлюсь – вспомнят обязательно. Чего тебе еще?

Андрей ушел, а Эрвин представил себе, как спасались рыбаки с той шаланды, что успела уйти. В устье Быстрицы каскадный водопад. В определенном смысле хорошо, что в реке сейчас мало воды, иначе люди не выбрались бы. И очень хорошо, что несуразники – теперь уже последнему дураку понятно, что это просто личинки, способные к размножению партеногенезом, – не очень-то умеют карабкаться по скользким камням.

На космодром Эрвин поспел вовремя. Андроид Вавила держал на весу Юлию Новак, крепко обхватив ее ручищами поперек туловища, а Юлия брыкалась, тщетно пытаясь выскользнуть из железных объятий, и звала на помощь, угрожая гневом Терры, да что там Терры – всей Лиги Свободных Миров! Возле андроида прыгал и пыхтел таможенник, так же тщетно пытаясь освободить пленницу. Вавила не реагировал ни на пинки, ни на приказы.

Некоторое время Эрвин любовался действием, не покидая инвалидного кресла.

– Ты что?! – закричал таможенник, наконец-то заметив визитера. – Это что такое? Образумь своего болвана!

– В чем дело, Пабло? – как можно невиннее осведомился Эрвин.

– Ты еще спрашиваешь! – Таможенник задохнулся от злости. – Это… это… ни в какие ворота! Ты ответишь!..

– Шел бы ты в тень, что ли, – небрежно посоветовал Эрвин. – Перегреешься.

– Это ты приказал своему дураку хватать всех подряд?! – Глаза Пабло вращались, по багровому лицу текли ручьи пота, рубаха взмокла.

– Ну почему же всех… Только некоторых.

– За самоуправство ответишь!.. Черт! Да прикажи ему отпустить женщину!

– Никакого самоуправства нет, – сказал Эрвин, – а есть точное выполнение распоряжений временного менеджера. Он предписал нашей – гм – гостье покинуть планету в течение часа, – и что мы видим с горечью и прискорбием? Прошло уже шестьдесят две минуты, а она все еще тут.

– Издеваешься? – набычился таможенник.

– Издеваюсь. А тебе придется объясняться с Андреем Илюхиным, если ты не воспрепятствуешь ей покинуть планету. Дерзкая нарушительница должна быть взята под стражу.

– Гадина! – закричала Юлия, стараясь попасть пяткой по коленной чашечке андроида, и попала. Вавиле было хоть бы хны. – Это ты подстроил!

Эрвин только руками развел – что, мол, тут поделаешь, – а таможенник подобрал давно слетевшую с головы фуражку, стряхнул с нее пыль и, хмуро пробормотав «разбирайтесь без меня, я вам не полицейский», ушел в дежурку.

Эрвин подплыл ближе, заехал слева, затем справа, полюбовался. Юлия уже не дергалась, только сверлила его ненавидящим взглядом.

– Твой корабль меня не впустит, я правильно понимаю? – спросил он.

Юлия молчала.

– Я все-таки попробую.

Спустя несколько минут Эрвин вернулся к андроиду.

– Не впускает. Что будем делать, не подскажешь?

Молчание.

– Жарковато сегодня, правда?

Он шевельнул рукой, и над ним развернулся полог. Из спинки кресла выскочила трубочка и изогнулась возле рта. Сделав глоток, Эрвин изобразил блаженство.

– Может, все-таки поговорим?

– Тебя все равно арестуют, – процедила Юлия. – Тебе не скрыться, Вычислитель. – Кличка прозвучала как ругательство.

– Я знаю, но не будем о грустном. Сейчас меня интересует одно: как скоро к нам прибудет хотя бы одно суденышко с Терры?

Молчание.

– Ты наверняка послала сообщение о том, что направляешься за мной на Лусию, – продолжал Эрвин. – С ее орбиты ты, надо думать, послала сообщение о том, что собираешься совершить посадку. Ты сделала это?

Молчание.

– Неужели не сделала? Какое упущение! Ну конечно, тебе хотелось сперва заполучить меня в наручниках, в крайнем случае ликвидировать, а уж потом слать победные реляции. Молодые и настырные все одинаковы. Очень жаль, но, по-видимому, корабль с Терры прибудет сюда не так скоро, как тебе хочется… да и мне тоже.

Юлия непроизвольно дернулась – ему удалось ее удивить.

Но она промолчала.

– Что мне с тобой делать, не подскажешь?

– Ты уже делаешь – убиваешь меня, – хрипло проговорила Юлия. – Дай воды.

– Не пугайся, я не оставлю тебя жариться на солнцепеке, – пообещал Эрвин. – У меня в гостях тебе будет приятнее. Посидишь взаперти, а вот этот парень, Вавила, за тобой присмотрит. Пистолет, что он отобрал у тебя, я оставлю себе. Твое пленение не затянется, обещаю…

* * *

Ни вечером, ни ночью не случилось новых толчков, даже слабых. Задолго до восхода оранжевого солнца на главную площадь поселка стали прибывать люди с хуторов, за ними потянулись местные жители. Диск Кровавого Глаза висел низко на западе – маленький, наглый, недобрый. Ночной бриз унес в океан вонь несуразников. Ночь не принесла настоящей прохлады, но все же дышалось легче, чем днем, а остывший базальт уже не намекал на возможность пожарить на нем яичницу. Люди садились кучками на принесенные с собой подстилки и просто так судачили вполголоса.

Кровавый Глаз закатился. С первыми лучами оранжевого солнца появился Андрей с маленьким мегафоном в руке, обозрел площадь, прикидывая, как видно, сколько людей собралось, и не выразил на лице удовольствия. Лишь очень проницательный наблюдатель мог бы заметить, что под насупленным видом временный менеджер пытается скрыть растерянность, – но проницательных поблизости не оказалось Зато встревоженных было сколько угодно.

– Подождем еще, – произнес он в мегафон, видя, как народ поодиночке и мелкими группами продолжает прибывать.

Произошло шевеление, послышалось: «А чего ждать, объявлено же было: на рассвете», – но Андрей не реагировал. Солнечный диск выполз из-за горизонта весь, кровли запылали веселым рыжим огнем. На площади стало светло и тесно. Припозднившиеся занимали прилегающие улицы.

– Теперь начнем, – сказал Андрей в мегафон, и многоголосое шушуканье мало-помалу стихло. Люди тянули шеи. – Все вы знаете о безвременной кончине нашего дорогого Тома Гатри – возможно, наиболее успешного менеджера Лусии за последнее столетие. Наша скорбь велика. Как временный менеджер я должен объявить о дате выборов нового лидера нашего народа. Я не стану этого делать по причинам, которые сейчас изложу, и можете лишить меня должности хоть сейчас, я буду только рад…

«Неплохо, неплохо, – думал Эрвин, следя за происходящим на площади через рецепторы зависшей высоко над головами крошечной „пчелки“. – Резво начал, так и надо. Не мямлит. Насчет „наиболее успешного“ – очень смешно, но уместно. Подсластил. Слушают. А теперь насторожились. Давай, огорошь их как следует…»

Андрей огорошил. Казалось, не может быть тишины, когда несколько тысяч человек кучкуется в ограниченном пространстве, – но нет, было тихо. Лишь гремел над площадью голос временного менеджера, факт за фактом вбивая в головы сограждан то, что Эрвин тщетно пытался вбить в тупую голову Тома. А с Андреем получилось. «Давай, давай, – мысленно поощрял Эрвин, – врежь им по мозгам…»

– Беда близко! – кричал Андрей в мегафон. – Я был бы рад поверить в благополучный исход, но все данные говорят о том, что землетрясения разрушат наш поселок, а волна смоет развалины вместе с теми, кто уцелеет. И даже если каким-то чудом мы переживем все катаклизмы ближайших лет и отобьемся от морских чудищ, нам все равно не удастся остаться здесь, на равнине у моря. Жара убьет посевы и плантации ореха. Мои сограждане! Дорогие мои! Мне тяжело говорить вам это, но я должен сказать: наше единственное спасение – немедленная эвакуация в горы, на Южный кряж…

Будто ветер прошел по толпе – она зашумела и заволновалась. Если Андрей рассчитывал убедить лусиан красноречием, то он заблуждался. Хотя его речь была неплоха – Эрвин оценил бы ее на семерку по десятибалльной шкале и еще один балл добавил бы за энергетику и убежденность. Но этого мало. Толпу можно убедить только в том, во что она сама рада поверить.

Не тот случай.

– Нельзя медлить! – гвоздил Андрей. – Да, я знаю: нам предстоит сделать то, чего лусиане еще не делали. Да, нам придется оставить налаженную жизнь и обустраиваться на новом месте почти с нуля. Да, нам предстоят тяготы и лишения. Да, нам придется бросить многое! Далеко не все можно эвакуировать за считаные дни. Очень больно бросать то, что было нажито трудом целых поколений, но лучше потерять имущество, нежели жизнь. Подумайте о наших детях – у них должно быть будущее! У Лусии оно должно быть! Вспомните о наших дедах и прапрадедах – для того ли они трудились, чтобы мы, их потомки, сгинули без следа?..

Его голос, усиленный мегафоном, уже с трудом заглушал ропот толпы. А когда Андрей кончил говорить и утер пот, площадь взорвалась. Кричали, кажется, все. Поморщившись, Эрвин поднял «пчелку» выше и убавил громкость.

Шум не смолкал долго. Заместитель начальника полиции Олсон, неожиданно для себя ставший теперь и заместителем временного менеджера, сорвал голос, призывая к тишине.

Эрвин спустился в подвал. Дом лишь с виду казался стоящим на рыхлой наносной земле – под ее тонким слоем фундамент опирался на ту же базальтовую плиту. В плите под домом была выдолблена квадратная яма, не затапливаемая в дождливый сезон и, как всякий подвал, служащая для хранения разнообразного барахла. Но о главном предназначении подвала говорили слои звукопоглощающего материала на полу, стенах и потолке. Синтетический материал потускнел, а местами и деградировал: с потолка неопрятно свисали рыхлые серые клочья. Проектируя дом, Эрвин предусмотрел этот подвал на всякий случай. Плюс кое-что еще, о чем можно втирать легковерным аборигенам: научное-де устройство для прослушивания инфразвуков моря…

Продолжая через «пчелку» следить за площадью, он горячо надеялся на сейсмический толчок, пусть даже едва заметный, и ненавидел себя за бессилие. Основа удачи – расчет, а надежды ничего не стоят. Очень нужен сейсм, хотя бы слабенький. Остальное сделает инфразвук.

Немного подумав, он поднялся наверх, с неудовольствием отметив поскрипывание в левом протезе, и приказал Вавиле отконвоировать в подвал Юлию. Та одарила Эрвина ненавидящим взглядом, но, знакомая с хваткой андроида, подчинилась безропотно. Эрвин указал на ящик:

– Посиди тут. А чтобы не было скучно… – Он развернул в воздухе изображение с «пчелки» и усилил звук.

На площади Андрея мешали с дерьмом. Завладев мегафоном, выступал какой-то пчеловод:

– И куда же мне с пасекой, а? Может, уважаемый временный менеджер разъяснит мне, как перевезти ульи на Южный кряж? А? Это пять сотен километров, между прочим! Ничего себе прогулочка, а? Моя община занимается скотом и медом, это все знают. Ну, скотину, положим, мы перегоним, а с пчелами как быть? А? Сотня ульев! А хоть бы и удалось перевезти – в горах небось и цветов таких нет, чтобы пчелы с них не подохли…

Площадь шумела. Глоток десять зараз кричали, что пчелы – чепуха, как-нибудь без меда обойдемся, а малых детей куда? А калек, а стариков? Транспорта мало, грузовиков едва хватит на перевозку самого необходимого, без чего и жить нельзя, а этот – пчел пожалел… Детей пожалей, жалельщик! Пчеловод кричал, что дети – это, конечно, да, и старики тоже да, никого нельзя бросать, а ты не передергивай, и ты тоже не вопи, я никого не предлагал бросать, но все ли доберутся до Южного кряжа? И удастся ли там вообще начать новую жизнь, а?

– Что происходит? – не выдержала Юлия.

– Надвигающаяся катастрофа и дураки, – неохотно ответил Эрвин. – Первые случаются нечасто, зато вторых всегда полно.

– Что за катастрофа?

– Сама увидишь. Как я вижу, что ты высматриваешь, чем бы огреть меня по затылку. Не советую.

Пленница отмолчалась, зато гвалт на площади усилился. Эрвин активировал излучатель, дал минимальную мощность и пять секунд подержал палец на вдавленной кнопке.

Шум на площади как отрезало. Затем он возобновился, но целую минуту набирал прежнюю силу.

Андрея резали на части, солили, перчили и размазывали тонким слоем. Кто-то орал, что необходимо прямо сейчас избрать нового менеджера, разумного степенного человека, а не психа Андрея Илюхина. Эрвин страдал. Ну хоть бы крохотная сейсмическая волна, чтобы только дзенькнули стекла в домах! В нем никогда не было и тени религиозности, но сейчас он был готов молиться – кому-нибудь, все равно, лишь бы помог…

И удивительно: чудо произошло, а закон подлости не сработал. Эрвин ощутил минутную дурноту и почувствовал, как под домом качнулась базальтовая плита. Тогда он добавил мощности на излучатель и решительно вдавил кнопку.

Глава 4

Везение как оно есть

Молодой горняк, почти мальчишка, швырял с обрыва в море динамитные шашки – глушил несуразников. Один ящик из-под шашек уже опустел, но на тележке рядом с дуралеем стояли еще три.

– Побереги взрывчатку, – хмуро велел ему Андрей, и молокосос сразу послушался, хотя и не отказал себе в удовольствии похвастаться: вон, мол, сколько плавает разорванных в клочья тварей. Нашел забаву!

– Верни динамит в грузовик и не подпускай дураков. Ты отвечаешь.

Мальчишка чуть каблуками не щелкнул. После вчерашнего схода, когда неожиданно качнулись стены домов, а охваченные темным ужасом люди с воплями побежали с площади кто куда, распоряжения Андрея выполнялись беспрекословно. После схода, не сулившего поначалу ничего хорошего…

Ладно. Что прошло, то прошло. Очаг землетрясения, по-видимому, находился под океанским дном. Очевидцы утверждали, что вскоре после двух подряд толчков вода прибыла метра на три и затопила пляж. Всезнайка Рауль, он же Эрвин, конечно, уверял, что это опять был только форшок, а главный катаклизм еще впереди. Андрею хотелось заткнуть ему пасть.

Зато ужас на площади убедил всех: надо поспешить с эвакуацией. И со вчерашнего утра Андрей не имел ни одной свободной минуты. Он не спал всю ночь и не был уверен, удастся ли вздремнуть в ближайшие двое-трое суток.

Неожиданно выяснилось, что Эрвин – тот еще фрукт! – помешал Юлии Новак улететь с Лусии. Но вместо того чтобы обругать его и заставить подчиняться, вместо того чтобы накрутить хвост персоналу космодрома за недонесение о самоуправстве, Андрей лишь одобрительно кивнул. Кораблик заезжей коллеги пригодится. Как и личный флаер Эрвина плюс те два флаера, что он привез из последнего вояжа. Жаль, что они маленькие. Правда, есть еще привезенные им же две грузовые антиграв-платформы…

Очень кстати! Обидно, что их только две.

Первым делом срочно перебросить на Южный кряж бригаду строителей – пусть выберут место для нового поселка – и следом материалы для постройки временных жилищ. Далее тем же транспортом эвакуировать матерей с малыми детьми, которым не одолеть пеший путь, а за ними стариков и немощных. Затем – по ситуации. Восемьдесят процентов имущества, включая не самое ценное оборудование предприятий, придется бросить, но для перевозки грузов, без которых никак не обойтись, наземного транспорта все равно не хватит. Грузовики пойдут челночными рейсами, а воздушный транспорт будет на подхвате. Разумно?

Эрвин внес в план несколько поправок, но в целом одобрил. Проработка деталей легла на плечи Андрея и Олсона.

А что делать с еще не дозревшим зерном на полях? С плантациями лусианского ореха, чуть ли не единственного экспортного товара? Голова шла кругом.

Пастухи уже начали отгонять стада на юг, держась пойменных лугов вдоль русла Быстрицы. Наиболее крепких и смирных животных наскоро приучали к ярму. С треском отдирая доски от сараев и амбаров, плотники спешно мастерили телеги и арбы с громадными колесами из тех же досок – ни дать ни взять степные кочевники из земного средневековья.

Жатки уже вышли в поле. Матвей Жмых, староста сельскохозяйственной артели, сначала орал, протестуя, топорщил бороду, топал ногами и даже изображал, что вот прямо сейчас потеряет контроль над собой и съездит менеджеру в ухо, – но все же сдался, натужно согласившись с мнением Андрея: когда срезанные колосья подсохнут, из них можно будет вымолотить сколько-то годного зерна – годного на прокорм, не на семена! Семенное же зерно надлежит беречь как зеницу ока.

– И приставить к нему охрану из надежных людей, – добавил Эрвин, с которым Андрей понемногу привыкал советоваться. – Пусть умрут, но не подпустят голодных к семенам, иначе всем конец. Найдешь таких? Полицейских у тебя всего ничего.

– Могу набрать человек пятнадцать добровольцев, – сказал Андрей, подумав. – Оружия только нет…

– Я их вооружу!

Оставался вопрос о заключенных. Эрвин только пожал плечами.

– Тех, которые сидят за увечья, – выпороть и выпустить.

– Допустим… – Андрей почесал в затылке. – А остальных четверых куда? Кражи, грабеж…

– Расстреляй их.

– Как? – заморгал Андрей, думая, что ослышался.

– Пулями, – бросил Эрвин. – Или сбрось в океан. Или оставь взаперти дожидаться цунами. Я не специалист по технологии казни.

– Но… тебе известно, сколько веков у нас никого не казнили?

– Известно, что давно, а насколько давно, не интересовался. Это не имеет значения.

Андрей топтался в нерешительности.

– Знаешь, казнь – это как-то… И с собой их брать нежелательно. А если изгнание?

– Ну и куда они денутся, по-твоему? Потащатся туда же, куда и мы. Будут красться следом, отнимать последнее у отставших. У тебя хватит добровольцев, кому можно доверить оружие для их защиты? Нет? Я так и думал. Десятки надежных парней появятся потом, когда окончательно выяснится, кто чего стоит, а сейчас они наперечет. Убей преступников и реши проблему.

– Тебя бы выбрать менеджером, – пробормотал Андрей.

– Во-первых, не выберут, а во-вторых, народный лидер – не моя роль, – отрезал старик. – Это твоя роль и твоя ноша, вот и неси ее. Не бойся жертв, бойся принять неверное решение. Не останавливайся. Отбрось стереотипы. Многие из ныне живущих проклянут тебя, зато потомки восславят. Понял? Теперь иди, не маячь, у нас обоих дел полно…

Мысленно обругав Рауля-Эрвина, Андрей все же додумался, как поступить: оставить уголовников в тюрьме, но дать каждому из них шанс выбраться. Пищу, воду и тупую пилку, чтобы помучились с решеткой суток двое. Прутья толстые. Двух присмиревших буянов, так и не дождавшихся суда, он выпустил без порки, но с напутствием:

– Возвращайтесь в свои общины. Если вы люди, то догадаетесь взвалить на себя самую тяжелую работу, а если вы дерьмо, то я о вас еще вспомню.

Солнце пекло немилосердно, люди оборачивали головы мокрыми тряпками. Поселок гудел.

На Юлию надели наручники, в катер вместе с ней набилась строительная бригада с инструментами и запасом пищи на несколько дней. Ложементов на всех не хватило, и в трюм набросали тюфяков. Зря Олсон хвастался, что справится с управлением, – Эрвин категорически заявил, что ни на секунду не оставит гостью без присмотра, и полетел сам, взяв в помощь одного полицейского, а Олсону посоветовал чесать рысью к Андрею и помочь ему хоть чем-то.

В тесной рубке кое-как разместились втроем. Юлию усадили в углу на два тюфяка – подальше от органов управления.

– Сюрпризов не будет? – спросил ее Эрвин. – Может, связать тебе ноги?

Взгляд Юлии мог бы заморозить раскаленную печку. Пожав плечами, Эрвин занял пилотское кресло.

– Ты хоть поднять-то его сумеешь? – с вызовом проговорила Юлия.

– Водил посудины и посложнее. Эй, – повернулся он к полицейскому, – я запамятовал, как тебя зовут?

– Финли.

– Вот что, друг Финли, не прячь пистолет. Я поведу, а ты не своди глаз с этой милой дамы. Учти, она горазда на всякие хитрости. Если что – прожги в ней дыру, не стесняйся.

– Без меня корабль выйдет из повиновения, – сообщила Юлия.

– Уверен, тебя это уже не будет интересовать. Как и все остальное.

Катер оторвался от грунта тяжело и как-то неуверенно, он даже качнулся, будто собираясь завалиться набок, но все же выправился и пошел вверх. Строители в трюме встретили нарастающую перегрузку дружным смехом. Дети, подумал Эрвин, как есть дети. Всякая незнакомая чепуха для них – развлечение. Ничего, голубчики, сейчас будет двойная, и ржать вам расхочется…

Перегрузка навалилась и сошла на нет, чуть только катер лег на баллистическую траекторию. Когда ненадолго наступила невесомость, из трюма вновь донеслись возгласы и смех. Взрослые детишки радовались забавному аттракциону. Эрвин задал место посадки. Понемногу возвращался вес.

– Я знаю, ты говоришь на террианском, – ни с того ни с сего сказала Юлия, а Финли дернулся, услыхав незнакомую речь.

– Конечно, – ответил Эрвин. – Правда, давно не имел случая. Как мое произношение?

– Так себе. Может, ответишь: ты потерял ноги в Астероидной системе?

– Левую – да. А правую позже.

– В Рагабарской Бойне?

– Меня там и близко не было.

– Врешь.

– Не вру. В то время я был… ну, неважно где. С Рагабара пошла утечка: мол, восстанием руководит некий Эрвин Канн. После войны в Астероидной системе это не казалось фантастикой. Я уверен, что тут постарался кто-то из правительства. Теперь уже не выяснишь: ты должна помнить, что стало с тем правительством… и с теми восставшими. Интерпол Лиги всполошился, Терра вмешалась, чего тот умник и хотел. Глупый умник. Себя не спас, а на меня началась охота. До того я неявно числился в покойниках.

– Допустим, что так, – не стала спорить Юлия. – А где же ты все-таки оставил правую ногу?

– Уже не помню, – ухмыльнулся Эрвин. – Плохо быть рассеянным, правда? Что еще тебя интересует?

– Почему ты так плохо замел следы на Сиринге?

Эрвин обернулся к Юлии и даже руками развел в показном недоумении, но перегрузка нарастала, и он уронил руки на подлокотники.

– Ну, знаешь… два и два ты могла бы сложить и самостоятельно.

– Ты хотел, чтобы я настигла тебя именно здесь, на Лусии, – сказала Юлия.

– Правильно. Продолжай.

– Ты потратил все деньги и не смог зафрахтовать грузовоз на время, необходимое для спасательной операции. Тебе был нужен мой катер.

– Вот видишь, складывать однозначные числа ты умеешь. Хвалю. У меня только одна поправка: твой кораблик нужен не мне, а людям этой планеты.

– Да какая мне разница?

– Верно. Никакой.

– Только не притворяйся бескорыстным благодетелем! – вспыхнула Юлия. – Всем известно, кто ты такой. Абсолютный эгоист и ходячий компьютер!

– На протезах ходячий, – уточнил Эрвин.

– Странно, что мозги у тебя еще белковые. Видать, они не в порядке, если ты вдруг решил спасать кого-то, помимо себя.

– Гм. – Эрвин помедлил. – У тебя есть дети?

– Нет.

– И не было?

– Раз нет, значит, и не было.

Перегрузка нарастала, и речь Эрвина понемногу становилась невнятной.

– Ты действительно считала, что я не отследил, кто гоняется за мной по всей Галактике, и не навел справки? Вспомни, как после Офелии-второй ты потеряла меня. Чем я занимался, как ты думаешь? Четыре года назад ты родила мальчика и отказалась от него. Ради карьеры, конечно, ради чего же еще. Твоя жизнь, твой выбор, мое дело сторона. Но если в тебе хоть раз, хоть на одно мгновение за эти четыре года проснулись материнские чувства, ты поймешь… – Эрвин не договорил и учащенно, с хрипом задышал.

– Гадина! – выцедила Юлия.

Больше они не разговаривали до самой посадки.

На следующий день в горы слетал и Андрей. Это был уже четвертый рейс. Юлию внесли в рубку связанную по рукам и ногам. Накануне Эрвин мудрил, но так и не добился от катера повиновения. Катеру была нужна Юлия, причем живая и здоровая. После вчерашнего инцидента веревок на нее не пожалели. Незадачливый Финли лежал с сотрясением мозга в первом же собранном строителями домике; следующим рейсом к нему отправили фельдшера. Дыра в переборке, прожженная единственным и, разумеется, запоздалым выстрелом растяпы-полицейского, уже затянулась. Управлять вручную на всем протяжении полета теперь не требовалось – катер запомнил траекторию и точно следовал ей.

– Колбасу напоминаешь, – сказал Юлии Андрей, имея в виду веревки.

– Ты ответишь за это. – Сказано было буднично, без малейшего гнева, как нечто само собой разумеющееся.

Андрей не стал вступать в диспут. Кто и за что ответит – после разберемся. И вообще – менеджер Лусии отвечает только за свой народ. Вопрос: какие средства допустимы для его спасения? Ответ ясен даже идиоту: любые. Незаконные, бесчестные… какая разница? Важен только результат.

Без реквизированного кораблика пришлось бы много труднее. Как же прав был Рауль, который на самом деле Эрвин! Видно, не зря к нему прилипла кличка Вычислитель. Парадоксален, непонятен, раздражает – все так. Но о лучшем заместителе по логистике Андрей не мог и мечтать.

Маршрут. Точнее, маршруты для разных групп переселенцев. Скот не погонишь вдали от реки – животным нужно пить, а буксируемых цистерн и бочек на колесах вряд ли хватит и на людей. Самых толковых юнцов – на курсы вождения флаеров и антиграв-платформ, и ничего, что все премудрости новой профессии им придется освоить за несколько часов. Общинам пищевиков – в течение суток насушить, насолить и накоптить столько пищи сколько получится. Домашнюю птицу забить, кроме оставленной на развод. ощипать и закоптить. Кур и гусей не погонишь через степь, как баранов. Обеим швейным общинам – шить заплечные мешки с лямками и легкие тенты для защиты от солнца. Реквизировать постельное белье и все лишние тряпки, ободрать с окон занавески. Раздать легкое оружие желающим послужить в охране, но только тем, за кого могут поручиться старейшины. Всем, кто не нужен позарез, собирать орехи, какие успели созреть, – экспортный товар необходимо спасти… И так далее и тому⁷ подобное.

Половина забот сразу упала с плеч. Но и со второй половиной Андрей подчас не знал, как справиться.

– Катер мы тебе вернем, – сказал он Юлии, – как только перестанем в нем нуждаться.

– Мне нужен Эрвин Канн, – последовал холодный ответ. – В наручниках.

– А вот этого не обещаю…

– Куда ты денешься, когда над твоей паршивой планетой зависнут корабли Лиги! – с презрением молвила Юлия.

Андрей лишь хмыкнул про себя. Зависнут корабли или не зависнут – в любом случае это случится не завтра. Найдут ли те корабли на Лусии хотя бы одного живого человека – вот как стоит вопрос, и решать его надо сегодня.

Если бы не удары по организму в режиме «перегрузка – невесомость – перегрузка», Андрей поспал бы хоть четверть часа где-нибудь в тени на ветерке.

Жара. Оранжевое солнечное пекло. Работа. Пот. И страх. Он накрыл побережье, впитался, казалось, в камни, в изнывающие от зноя растения, он сочился из каждой свежей трещины в несокрушимых, как мнилось еще совсем недавно, стенах домов, вытекал из разбитых окон. Неоспоримые, впитанные с молоком матери истины стали вдруг зыбкими. Каменная твердь под ногами перестала быть надежной, океан грозил всеобщей погибелью. Тот самый ласковый – иногда, впрочем, не очень – океан, с которым люди ладили столетиями! Даже морские твари взбунтовались. Ну кто прежде обращал внимание на никчемных и безопасных несуразников? Они и в сети-то попадались редко, потому что держались по большей части на глубине, а сейчас – вот они, явились. Воняют. Ждут.

Опустивших руки – как молчаливых, ушедших в себя, так и слезливо причитающих – одинаково подбадривали пинками и оплеухами, если слова не действовали. Люди втянулись в работу. Еще дымила труба единственной электростанции, но черные от угольной пыли барки больше не поднимались по Быстрице к тощему пласту каменного угля, вскрытому еще первопоселенцами на четверти пути к Южному кряжу. Шла спешная погрузка промышленного оборудования, скрипели блоки, пулеметно трещали храповики лебедок, слышалась ругань, а три малые барки Андрей велел грузить дровами – в степи не растут деревья, а горячая пища нужна людям хотя бы иногда. Кое-где намеченный путь эвакуации основной части населения, прямой, как иллюстрация к азам геометрии, проходил поблизости от речных меандров. Старейшина ореховодов хватался то за голову, то за сердце: лесорубы сводили под корень милые его сердцу рощи. Орех, драгоценный когнитивный орех, ценимый как деликатес, а главное, как природный мозговой стимулятор, – как же без него? Пока вырастут новые деревья на этом чертовом Южном кряже, пока они начнут плодоносить – сколько лет пройдет! Целое поколение обречено на нищету и прозябание.

Андрей знал это не хуже старейшины. «А если Эрвин ошибся?» – кусачей мухой жалила одна и та же мысль. Нестерпимая жара подсказывала: никакой ошибки нет. Рабочие на пристани то и дело ныряли прямо в одежде в мелеющую Быстрицу, выбирались довольные и обсыхали в считаные минуты. И несуразники… Там, где река, прыгая по уступам, скатывалась в океан. Андрей поставил двух наблюдателей с пулевым оружием. Он сам видел, как из белесого кожистого мешка выбирается многоножка, и, лично застрелив ее, ощутил не удовольствие, а лишь тревогу. Вся поверхность океана, насколько хватал глаз, была покрыта лениво шевелящимися на мелкой волне вонючими тварями, и от нее тошнило. Несколько мертвых многоножек валялось на базальтовых уступах, одна из них еще подрагивала лапками. «Пытались влезть наверх», – пояснил один из караульщиков, загоняя в ствол допотопного ружья новый патрон.

Эрвин, категорически настоявший на том, чтобы лично присматривать за Юлией, был занят переброской на Южный кряж грузов и людей. В живописной долине, окруженной невысокими горами, весело журчали ручьи, имелось небольшое озеро, на горах рос лес, а луга на склонах и в низинах, казалось, только и ждали, чтобы на них выпустили стада.

– Прекрасное место! – похвалил Андрей. – И не очень жарко.

– Тысяча сто метров над морем, – с удовольствием, похожим на хвастовство, уточнил Эрвин. – Это значит, что среднегодовая температура здесь будет градусов на шесть ниже, чем на равнине. Ну разве не идеально?

Но больше всего Андрея поразил штабель ящиков возле площадки, где строители заканчивали собирать первые временные дома.

– Это откуда? Вроде не наше…

– Мое, – пояснил Эрвин. – Мой транспортник совершил здесь посадку. Извини, мимо таможни.

– Что в ящиках?

– То, что нам, надеюсь, не пригодится.

– А конкретнее? – нахмурился Андрей.

– Ну, конфискуй контрабанду и посмотри сам, – возмущенно зашуршал старик. – Делать тебе нечего? Времени у тебя навалом? Говорю же: надеюсь, что это нам не пригодится. Хотя вон те два ящика пригодиться могут, там инструменты и лекарства.

Махнув рукой на «то, что не пригодится», Андрей боролся с несолидным желанием крепко почесать в затылке. Выходило, что Рауль-Эрвин заранее знал о решении эвакуироваться в горы. А ведь это было неочевидно, сход был настроен против… до подземного толчка и общего ужаса. Ну точно – Вычислитель. Может, даже Пророк. Ошибается ли он когда-нибудь? До сих пор все его действия шли на пользу…

– Ты заранее выбрал эту долину? – на всякий случай спросил Андрей.

– Точно. Неплохое местечко, правда?

– И ты не сомневался, что народ согласится перебраться сюда?

– Ну, знаешь! – возмутился Эрвин. – На планете, где живут одни дебилы, я бы не поселился – скучно же!

Словом, польстил лусианам, но на суть своего метода даже не намекнул. Неужели действительно вычисляет, вместо того чтобы доверяться ощущениям, как делают все нормальные люди, остановившиеся в изучении математики на решении квадратных уравнений?

– А тебе удобно без твоего летающего кресла? – полюбопытствовал Андрей.

– Терпимо. Протезы не устают, они только изнашиваются, хе-хе. А еще на Лусии сила тяжести на девять процентов меньше стандартной, это обстоятельство я тоже учитывал с самого начала…

Обратный рейс прошел без происшествий, разве что Юлия один раз пожаловалась на то, что веревки слишком врезались в тело и что она не чувствует ног, да еще заявила, что ей надо сходить кое-куда по естественной потребности. Хватило ироничного взгляда Эрвина, чтобы Андрей отказал ей. Потерпит до космодрома, там пленницу развяжут, и андроид Вавила отконвоирует ее в нужник.

Андрею даже расхотелось спать. Всякий, кому довелось прикоснуться к власти, знает: для управления массами одного страха мало, нужна и надежда. Даже более нужна, чем страх. Надо оповестить людей сегодня же: новая жизнь будет начата в действительно превосходном месте, лично осмотренном менеджером и весьма одобренном им. И нечего впадать в отчаяние и распускать сопли! Работайте. Спасайте себя и своих детей – у них, представьте себе, есть будущее!

А Эрвин, чуть только душащая его перегрузка сменилась невесомостью, впал в болтливость:

– Нам везет! Чего нос повесил? – Андрей не вешал носа, его просто-напросто подташнивало. – Нам еще как везет! Во-первых, катаклизм начался с форшоков, а ведь их могло и не быть, грянуло бы разом… Во-вторых, один из форшоков напугал людей и убедил их. В-третьих, в черте поселка многоножки, по-видимому, не могут вскарабкаться на береговой обрыв. В-четвертых, никто пока не погиб от сейсмов и цунами, единственная жертва до сих пор – несчастная Аделина. В-пятых, мы нашли хорошее место…

– Ты нашел, – поправил Андрей, борясь с тошнотой.

– А я один из нас, – отбил мяч Эрвин. – В-шестых, смена сезонов на Лусии относительная, летние ночи достаточно долгие, а двигаться придется по ночам. Опять-таки в-седьмых: Кровавый Глаз скоро будет светить всю ночь, никто не заблудится впотьмах. В-восьмых, мы уже наметили оптимальные маршруты и график движения. В-девятых, путь – ровная степь без естественных препятствий. В-десятых, нам, вероятно, не придется бросить ничего критически важного…

Андрей кривился, изо всех сил сдерживая рвотный спазм, и мечтал о том, чтобы поскорее вернулась сила тяжести, хотя бы и двойная. Он уже почти не слушал.

Тяжесть вернулась на стариковском «в-тринадцатых». Послушать Эрвина, так вокруг сплошное везение и не о чем беспокоиться. Ну да, не о чем! Как же! Сколько лет пройдет, прежде чем будет хоть как-нибудь налажена жизнь на новом месте? Когда вернутся прежние достатки? Нынешнему поколению придется хлебнуть лиха, да и следующему тоже. Унианские торговцы надолго потеряют интерес к Лусии. Ближайшую тысячу лет лусианам придется ютиться в горах, потому что пропеченная солнцем равнина будет во власти черных многоножек и, быть может, других вышедших из моря тварей – должны же многоножки кого-то жрать!

А сколько слабосильных не выдержит перехода через сухую степь? А если обещанные цунами прокатятся через равнину раньше, чем люди успеют подняться в горы?

Он хочет, чтобы я сохранял позитивный настрой, понял Андрей. Нарастающая перегрузка подействовала на него благотворно: желудок перестал рваться наружу, лишь во рту остался противный кислый привкус. Настрой… Да какая разница, каков мой настрой, все равно я буду делать то, что должен делать! А где твое «в-четырнадцатых»? Почему ты не сказал, что главное наше везение состоит в том, что среди нас оказался ты – логик, всезнайка и притом гениальный математик, если верить нашей гостье? Поскромничал?

Вот уж не верю: где ты, а где скромность? Но факт не факт, а подозрение налицо, и оно крепнет: в этом нам, кажется, тоже повезло…

Может, и еще в чем-то?

– Ты уверен, что никто нам не поможет? – спросил Андрей, чуть только корабль сел и Юлия была сдана с рук на руки андроиду Вавиле.

– Оставь надежду, – буркнул Эрвин.

– Но почему? Разве Интерполу Лиги не известно, где искать Юлию Новак? За ней же прилетят!

– Прилетят, ну и что? За ней и за мной.

– Ну так…

– Ох, как хочется чуда! – Старик издевательски осклабился. – Даже тебе, а ведь ты из лучших. Дитя мечтает о фее с волшебной палочкой… Брось. С какой стати кому-то вам помогать? Прости, но до тебя как-то туго доходит. Никто не станет эвакуировать лусиан с этой планеты на более подходящую. Логика проста: ваши предки сами выбрали Лусию – почему же они не подумали о своих потомках? Вот и вините предков. Вы слишком далеко, никому не интересны и никому не нужны, никто и гроша не потратит ради вас. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, – это поторговаться с теми, кому я нужен в наручниках. Может, что-нибудь и выторгуешь…

Помолчал, жестом прервав рвущиеся наружу возражения Андрея, и подытожил:

– На иную помощь не рассчитывай. Наше везение так далеко не распространяется.

Глава 5

Исход

Кто из людей печется о благополучии потомков, которые будут жить несколько веков спустя? Думают о детях, внуках, реже о правнуках – и считают, что этого вполне достаточно. Потомки сами позаботятся о своих детях и внуках. Так устроены люди, это такой же параметр их психологии, как, например, напряженность магнитного поля – параметр планеты. Сетовать бессмысленно: человек таков, каков он есть, и всякую попытку улучшить человеческую породу отметает с негодованием.

Были ли гонимыми сектантами основатели первого поселения на Лусии, не были ли – Эрвин толком не знал. Этот вопрос мало интересовал его. Как бы то ни было, пионеров не могло быть очень много – ну сотня, ну две… Не будь эпизодического притока свежей крови в лице, например, бабки Андрея Илюхина, у лусиан уже наблюдались бы признаки вырождения Власти Сиринги с самого начала махнули рукой на отдаленный и малоперспективный мир, но торговцы бывали здесь достаточно регулярно, чтобы нет-нет да и одарить колонистов своими генами. Да здравствует блуд! Еще в доисторические земные времена человечество не раз проходило сквозь «бутылочное горлышко», то же самое не раз повторялось на освоенных людьми планетах, и выходило по-разному. Похоже, что «горлышко» на Лусии все-таки имело минимально необходимую ширину. Наследственные болезни встречались здесь не чаще, чем где бы то ни было.

Освоив побережье, лусиане до сих пор не интересовались Южным кряжем вовсе не потому, что были тупы или анемичны, – его время еще не пришло. С юга кряж подпирала пустыня, а за ней высились протянувшиеся от океана до океана, никем из нынешних аборигенов не виданные снежные пики Туманных гор, результат столкновения северного субматерика с громадным южным материком. Со времен первопоселенцев всякий знал, что жить на материковых равнинах за горами нельзя – жарко, как в печке. Не доверяя россказням, Эрвин однажды слетал на своем флаере проверить, так ли это. Первопоселенцы оказались правы.

Нынешние были не правы – это знал Эрвин, знал и Андрей. Основная масса людей могла тронуться в путь еще вчера вечером. Испуг – испугом, а косность – косностью. Привычка жить возле океана въелась в мозги. Да и не только в привычке дело. Примитивная логика била в набат: как оставить прочные удобные дома? Как бросить нажитое не только тобой, но и отцами, дедами и прадедами?

Бранились мужчины, причитали женщины. Всякий, кто, зажавши нос, подходил к береговому обрыву, видел: океан спокоен, он по-прежнему катит медленную пологую волну, лишь на пляже выросли сугробы пены, а из-за несуразников не видно воды. Мечталось, чтобы разразился хороший шторм и разбил их белесые тела о базальтовую стену – всмятку, в клочья! Пока из них не вылупились электрические многоножки. Но лишь глупый не понимал: главная и первейшая опасность кроется не в морских гадах.

Браниться и причитать не возбранялось, лишь бы работали. Нашлись и глупые – те, кто нипочем не желал эвакуироваться. Андрей сам ходил по домам, увещевал и стращал. Кто-то с тупым упрямством не вершу в надвигающуюся катастрофу, а кто-то, по большей части старики, верил, но желал остаться, поскольку «мне все равно» или «не желаю быть обузой». Слышалось и такое: «Ты сам говорил, что ученая экспедиция выяснила: в позапрошлый визит Кровавого Глаза волна не дошла до кряжа. Может, и теперь не дойдет?» У одной полоумной мамаши Андрей конфисковал младенца – просто вынул его из колыбели и сдал с рук на руки полицейскому :

– Головой за него отвечаешь. Отправишь первым же рейсом. Вместе с этой дурой, – кивок в сторону вопящей женщины, – если она пожелает.

Согласие дуры, конечно же, было сразу получено.

Эрвин не ходил по домам – он по-прежнему мотался на Южный кряж и обратно в компании обездвиженной Юлии и радовался тому, что мозг катера примитивен и формализован: если хозяйка на борту, то дела идут нормально, а под принуждением она или нет – кого волнует?.. Кораблик был не умнее самой твердолобой лусианской старухи, разве что не шамкал.

Но днем накануне исхода рейсы прекратились.

– Теперь нашу пленницу можно освободить, – сказал Эрвин.

– Что? – не поверил ушам Андрей. – Она же улетит! А катер…

Ответ не обрадовал:

– Катер нам больше не понадобится. Он бесполезен. Остатка топлива не хватит даже для выхода на низкую орбиту. И не хватит для еще одного – безвозвратного – рейса на Южный кряж.

Андрей мысленно выругался. Сколько еще слабых и немощных не переброшено в безопасное место! Еще остались матери с детьми, старики, больные и просто слабосильные… Не говоря уже о ценном имуществе. Ладно, подумал он, справимся. Есть еще три флаера и две антиграв-платформы – будут челноками сновать туда-сюда во время марша, как и наметил Эрвин…

– Тогда не стоило перегонять корабль сюда, – сказал Андрей.

– Я нужен здесь, – очень просто ответил Эрвин и вдруг прищурился. – А ты, я гляжу, не отказался бы разграбить катер – там, на новом месте. Удивительная эволюция блюстителя закона… Брось. Незачем ссориться с Террой из-за какого-то катера.

– Здесь он так и так погибнет…

– Правильно. А мы-то тут при чем? Мы просто его одолжили.

Ладно, пусть я не блюститель, а мародер, подумал Андрей, тихо свирепея. А сам-то ты кто? Ловкач. Беспринципный ловкач и притом – надо отдать тебе должное – безукоризненный логик. Где твое человеческое? Машина ты ходячая, и раздражать людей умеешь, как никто другой, но, наверное, тебе это для чего-то надо, все последствия тобой просчитаны. И ты, конечно, доволен тем обстоятельством, что эвакуацию пришлось возглавить мне, а не покойному Тому. Случайна ли его смерть? Улик против тебя нет, я твердо знаю лишь то, что Том не подошел бы для этой работы, да и в ее необходимость поверил бы не сразу, тянул бы и тянул время…

– А что Юлия? – спросил он, чтобы даже в уме не развивать эту тему. – Бесится? Угрожает?

– Молчит.

– А и правильно, – рассудил Андрей. – Какой ей смысл теперь беситься?

За час до захода оранжевого солнца в путь тронулись повозки. Быки с могучими подгрудками ревели, жалуясь на духоту, но, понукаемые стрекалами и хлопками кнутов, с медленной бычьей мощью потянули тяжело нагруженные телеги и наскоро сколоченные арбы. Вокруг животных почем зря крутились насекомые, садились на кожу, слизывали пот. Впереди на низкорослой лошади ехал самый толковый из пастухов, назначенный проводником. Он был закутан, как личинка, в подобие бурнуса, сработанного из старой простыни, а на голове имел тюрбан из тряпок.

На закате тремя колоннами потекла пешая масса. Общее руководство Андрей возложил на Олсона. Старосты следили за порядком в своих общинах. Каждый взрослый мужчина, продев плечи в лямки, нес на спине тяжелый мешок, старики, подростки и женщины тащили меньший груз. Все еще было очень жарко, нагретый базальт не спешил расстаться с накопленным за день теплом. Когда под ноги легла тощая земля с торчащими там и сям пучками жесткой травы, стало чуточку легче.

Над степью колыхалось марево, ветерок с океана гнал на сушу не прохладу, а вонь. Люди оглядывались, чтобы в последний раз посмотреть на поселок. Вздыхали, смаргивали слезы, бормотали ругательства. Когда – спустя примерно час – поселок скрылся за пологим бугром, женщины запричитали. Кто-то прикрикнул на них, кто-то прикрикнул на прикрикнувшего, завязалась свара. Полицейскому Финли пришлось стрелять в воздух, чтобы развести готовых подраться мужчин.

– Сил много, девать некуда? Подставляй спину, я на тебя еще один мешок взвалю! Что, не хочешь? А ну, марш в свою колонну – и гляди у меня!

Оранжевая заря погасла. Кровавый Глаз понемногу взбирался в зенит, и много человеческих глаз следило за ним с ненавистью. Зачем он явился из космической дали, для чего вообще существует? Что люди ему сделали, почему он решил нарушить их покой? Как пращуры могли оказаться столь беспечны, что упустили из виду эту тусклую вредную звезду? Вопросы были однообразны, ответов не было совсем.

Грузовики с водителями сконцентрировались на космодроме. Таможня и диспетчерская пустовали, никто не позаботился прикрыть распахнутые ворота складов. Ни одного флаера, ни одной антиграв-платформы не маячило на пустыре – до рассвета им надлежало перебросить на Южный кряж привезенную Эрвином гору оборудования. После чего еще целые сутки им придется возить мешки с орехом и всякую всячину, и лишь потом они могут переключиться на людей. За платформы Эрвин не особенно беспокоился, они прочные и высоко не летают, спокойно дойдут и по радиолучу, но флаерами управляли наскоро обученные юнцы, что нервировало, как всякая частная задача, допускающая лишь вероятностный анализ вместо точного расчета.

Ждали беженцев из деревни на том берегу Быстрицы. Спустя час после заката пришло семь человек, включая двух малявок на отцовских плечах.

– Где остальные?

– Они не хотят уходить, – объяснил Андрею старший. – Говорят, будь что будет.

– Потоп им будет! Что скажешь? – обратился Андрей к Эрвину. – Может, слетать к ним, когда вернется первый флаер?

Тот покачал головой, ничего не сказав. Андрей понял его мысль: можно спасать глупцов, можно спасать упрямцев, но спасать глупых упрямцев – себе дороже. Он так же молча кивнул в ответ.

Если вовремя образумятся – может, и успеют уйти. А нет – значит, нет. Лишь детей нестерпимо жаль.

– Догоняйте остальных, идите по вытоптанной траве, – сказал он старшему в группе. – Транспорта сейчас нет. Если поторопитесь, то догоните до рассвета. Еда-вода есть?

– Есть, – тяжело дыша, отозвался старший. – А можно мы передохнем немного?

– Сам решай…

Вернулся первый флаер и брякнулся о грунт, как сундук. Едва управлявший им мальчишка выскочил из кабины, как Андрей хищно схватил его за ухо.

– Ты как с имуществом обращаешься, балбес и сын балбеса? Нежнее надо, нежнее! – рычал он, свирепо крутя ухо. Мальчишка извивался и вопил, что он-де и так старается изо всех сил.

Эрвин не вступился за своего выученика, зато неожиданно вмешалась Юлия:

– Я могу повести флаер.

– Ты? – от неожиданности Андрей выпустил мальчишку, и ухо было спасено от сеанса полицейской педагогики.

– Ну да, я. – Руки капитана Интерпола Лиги были сложены на груди, а голос звучал даже с вызовом. – Все равно мне нечем заняться, а торчать здесь надоело.

– Ты под арестом, – напомнил Андрей.

– Может, вернешь меня в тюрьму дожидаться потопа? – насмешливо прищурилась Юлия. – Нет? Весьма признательна. Если боишься, прикажи приковать меня к штурвалу флаера. А если ты еще способен соображать, го подумай: ну куда я денусь?

– Этот тип флаера тебе знаком?

Юлия звучно фыркнула.

– Примитивная колымага. Я еще в детстве водила такие.

Разжалованный юнец шмыгнул носом и потрогал вспухшее ухо. Андрей посмотрел на Эрвина – тот пребывал в задумчивости. Неужели и впрямь математически рассчитывает внезапно возникшую новую ситуацию?

– Что скажешь?

– Погоди… – Эрвин отмахнулся от Андрея, как от мухи. Помолчал еще немного. – Ладно, доверим ей флаер. Но первый рейс я сделаю вместе с ней.

Что творилось в его голове, понять было невозможно. А впрочем… Юлии Новак и впрямь некуда деваться, она заперта на Лусии надежнее, чем в камере. На миг Андрею представилась картина: Юлия вводит флаер в пике и, жертвуя собой, разбивает его вдребезги, чтобы покарать преступника. Нет, вряд ли… Ей не нужна геройская смерть, ей нужно выполнить задание и остаться в живых. Эрвин, конечно, это знает… а вот что еще он высчитал?

Спросишь прямо – отмахнется. Или с ходу выдумает убедительную причину, а об истинной причине умолчит, поскольку у временного менеджера мозги-де не доросли понять все тонкости математической модели…

Андрей угрюмо разрешил. Он вдруг осознал, что с каждым днем все больше доверяет Эрвину, и скрепя сердце принял этот факт. Нравится человек или нет, а доверие он заслуживает делами. Эксцентричный чудак Рауль Амбрус был всего лишь немножко полезен и потому терпим на Лусии – заместитель менеджера по логистике Эрвин Канн оказался полезен в крайней степени, и с этим обстоятельством приходилось считаться.

Вернулся бы только… Он ведь прав: там управятся и без него, он нужен здесь. Людям нужен. Мне нужен…

А если вдруг окажется, что никакой катастрофы нет и не предвидится, добавил про себя Андрей, – если он ошибся или, хуже того, затеял грандиозную провокацию, тогда он тем более станет нужен разгневанным лусианам. Им ведь очень захочется кого-нибудь разорвать.

* * *

Во время старта и набора высоты они не разговаривали. Юлия пилотировала лихо и совершенно без помарок. Только когда легли на курс, Эрвин разлепил губы:

– Чувствуется школа.

Презрительная усмешка была ему ответом: мол, еще бы.

– Школа есть, а индивидуального стиля не чувствую, – безмятежно продолжал Эрвин. – Почему так?

– Может, заткнешься? – прошипела Юлия.

Произошло то, чего она никак не ожидала: Эрвин замолчал. Сидел, иронически поглядывая на нее, и не издавал ни звука Противный старикашка, голову бы ему оторвать, а не ноги. Положим, так и будет – но почему потом, а не сейчас?.

И Юлия не выдержала:

– Ты в самом деле надеешься избежать правосудия?

– Неправильный вопрос, – немедленно оживился Эрвин. – Я не живу надеждами.

– Ну конечно, ты же Вычислитель! Но рано или поздно здесь появится боевой корабль Лиги, и ты это знаешь. Мы нажмем – местные сдадут тебя. На что ты рассчитываешь?

– На то, что пока невозможно рассчитать.

– На разные случайности?

– Приятно побеседовать с умной женщиной. – Эрвин улыбался. – Например, цунами может прийти раньше, чем я думаю. Или волна захлестнет Южный кряж – это маловероятно, но возможно. Наконец, главное землетрясение может оказаться столь мощным, что не понадобится и цунами – провалимся в тартарары, чем все и кончится. Без геофизических приборов и долгих наблюдений точный расчет немыслим. Прибавь к этому еще великое множество не столь масштабных неожиданностей, которые тоже могут помешать тебе – гм – исполнить свой долг. Вообще-то я рассчитываю прожить еще сколько-то лет и тихо умереть в своей постели в окружении рыдающих сограждан…

– Черта с два у тебя это получится!

– Ты собираешься спорить о том, чего мы не можем знать?

– Спорить? С тобой – нет. – Взвинтив себя, Юлия теперь успокаивалась. – Поживем – увидим. Мне одно непонятно: ты знал, что тебя преследуют, ты выяснил, кто тебя преследует, – и даже не попытался оторваться. Всего лишь выгадал толику времени. Почему?

– Ну-у… – протянул Эрвин, – на этот вопрос ты могла бы ответить и сама.

– Ради моего катера, это понятно, но…

– И ради хорошего пилота. У лусиан никогда не было воздушного транспорта, соответственно, нет и пилотов, а кое-как обученные мальчишки… ну, ты видела. А теперь ты занята благородным делом – причастна к спасению населения целой планеты.

– Иди ты… – Юлия не постеснялась назвать адрес на уголовном жаргоне Терры.

Эрвин расхохотался. Смех перешел в кашель.

– Ты даже не знаешь… кха!.. ох… не знаешь, как это прозвучало бы в Астероидной системе. Где тебе знать… кха! Ох, это смешно…

– И как бы это прозвучало? – ледяным тоном осведомилась Юлия.

– Ну, примерно как дружеское приветствие.

– Не удивлена! Помойка есть помойка. Контингент тот еще.

– Ну да, ну да… – согласился Эрвин. – Правда, за ту помойку Лига почему-то держалась всеми клешнями, войну из-за нее начала… Впрочем, это дело давнее, тебя тогда еще на свете не было. А я, представь себе, вырос на той помойке.

– С чего ты взял, что мне не известно, где ты вырос?

– Просто решил напомнить.

Юлия дернула щекой, отмолчалась. Флаер ровно шел на крейсерской скорости. В километре под его днищем лежала багрово-красная степь, тускло освещенная Кровавым Глазом, – и на первый взгляд казалось, что она действительно лежит неподвижно, а не убегает назад. Налетела стая рыбоптиц, одна, разбившись о прозрачный колпак, оставила на нем неопрятный след. Эрвин вспомнил, как биологи с Сиринги азартно отлавливали рыбоптиц как редчайший феномен природы – морских существ, по какой-то причуде эволюции шагнувших сразу в воздушную среду, минуя сушу. А для лусиан они всегда были заурядными тварями, безвредными и бесполезными. Странно, что их стаю занесло так далеко от океана…

Но если подумать – то ничего странного. Да, рыбоптицам не слишком нужна суша, они мечут икру в океане и в нем же по большей части кормятся, летающие насекомые для них скорее деликатес, чем основа питания. Но океан придет сюда сам и, схлынув, оставит богатые кормовые ресурсы: жри – не хочу. Пир недолгий, зато обильный.

Просто еще одно напоминание: надо спешить.

– Ты все-таки не ответил, – нарушила молчание Юлия, – почему ты не ушел? Мог бы запутать следы, раствориться в обитаемой Вселенной – я бы еще год тебя искала. Зачем тебе Лусия? Другой дыры не нашел?

– Стариковская прихоть.

– Это не ответ.

– Другого не будет. Кстати, поправка: если бы я захотел, ты искала бы меня не год. Ты бы меня вообще не нашла.

Юлия фыркнула, то ли соглашаясь, то ли нет.

– Добавлю еще: если бы ты не продал столь внезапно свои дом на Эдеме, то до сих пор считался бы предположительно погибшим…

– Ну конечно! – Эрвин кивнул, показывая, что сарказма тут и близко нет. – Скажу больше: время от времени я проживал в том доме, а мог бы прожить в нем полжизни, и ни один черт не заподозрил бы во мне Эрвина Канна.

– Вот это уж вряд ли, – запротестовала Юлия. Самонадеянность Эрвина сбивала с толку. Как правило, с чересчур уверенными в себе клиентами легко работать, они быстро попадаются в расставленные сети, однако «послужной список» этого старикашки говорил о прямо противоположном. – Но допустим, что такая возможность существовала, не в ней дело. Ты мог спрятаться. Ты этого не сделал. Мой катер и я как пилот – жалкая отговорка. Эти факторы по большому счету ничего не решают. Так в чем же дело?

– Сказал уже: прихоть, – буркнул Эрвин.

– Чушь. Сказки о стариковских сантиментах оставь для суда, может, кого и разжалобишь. Сказать тебе, что двигало тобой? – против воли в голосе Юлии прорезались нотки торжества. – Тебя привлекла возможность решить в твоем стиле еще одну задачу. Опасную, с неясными вводными, возможно, вообще не решаемую. Что тебе люди! Ты не смог устоять перед задачей, ты же Вычислитель! А что можешь, решая ее, отдать концы, так тем интереснее. Ты азартен. Для тебя твоя игра в математику – как наркотик, разве нет?..

Она осеклась – Эрвин тихонько посмеивался, и смех его казался гадким.

– Я не права? – крикнула Юлия.

– Нет, отчего же, совсем наоборот. Вот видишь, как ты грамотно проанализировала меня – ставлю высший балл за психологический портрет. Браво.

– В свое время ты и в Астероидной системе затеял бунт только для того, чтобы решить в уме несколько нетривиальных задач, – с ледяной ненавистью проговорила Юлия, – особенно задачу четырех тел…

– Ограниченную задачу четырех тел, – поправил Эрвин.

– Да все равно!

– Очень даже не все равно. Разница в сложности минимум на порядок.

– Наплевать. Именно ты стал причиной перелома в ходе войны, но проблемы твоих соотечественников интересовали тебя лишь как условия задачи. Ты получал удовольствие. Я права?

– Да.

– А посетил ли ты хоть раз Астероидную систему после войны?

– Нет.

– То-то же! Иначе знал бы: единственное, что изменилось на твоей родине, – это ее хозяева. Все прочее – мелочь, косметика, пыль в глаза дуракам.

– Я знаю, – спокойно кивнул Эрвин. – Но ты ошибаешься: вовсе не я, как ты выразилась, затеял бунт, и не я был в нем первой скрипкой. Там случилось то, чего не могло не случиться, – скажи за это спасибо правительству Лиги. Со мной или без меня – бунт был неизбежен. Что до моей особы, то… хм, тебе очень интересно это знать?

– Хотелось бы, – процедила Юлия.

– Я просто старался выжить, вот и все. Черт бы занес меня в Астероидную систему, если бы я вовремя унес ноги с Хляби! Я не успел. Мне оставалось только лавировать. Ты спросишь, знал ли я, пробираясь по Саргассову болоту, что окажусь на моей родине? Понятия не имел. Игра шла такая, что я мог видеть партию лишь на три-четыре хода вперед, а порой и всего-то на два.

– Ну и как тебе это – видеть лишь на два хода вперед?

– Отвратительно, – честно признался Эрвин, а Юлия издала злорадный смешок. Одно только казалось странным: откровения Эрвина. Неужели Вычислителя постиг стариковский недуг болтливости? Тем хуже для него.

Впереди по курсу обозначилась неровная темная полоса – Южный кряж был уже близок.

– И еще скажи, – спросила Юлия, – зачем ты летишь со мной? Недоверие? Это глупо. Я не собираюсь умирать тут, особенно ради того, чтобы лишить этих твоих лусиан одного флаера. Хочешь склонить в свою веру? Еще глупее. Так в чем дело?

– Ты у нас умная, вот сама и скажи, – отозвался Эрвин.

– И скажу. Я пытаюсь разложить на параметры тебя, а ты – меня. В твоих планах мне отводится какая-то роль, вот ты и присматриваешься… оцифровываешь. Да только зря.

– Почему это?

– Потому что я догадалась.

– И что? – пожал плечами Эрвин. – Это только упрощает дело… Возьми-ка правее. Видишь распадок? Или лучше уступи мне управление – есть там парочка нехороших скал.

– Сама справлюсь. – Юлия предусмотрительно сбросила скорость.

Скалы действительно торчали не там, где хотелось бы, но все обошлось.

* * *

Под утро, в кромешной тьме, когда Кровавый Глаз уже зашел, а оранжевый рассвет еще не наступил, случился еще один подземный толчок. Тряхнуло не особенно сильно, но вскоре прибежал наблюдатель, оставленный в поселке, – мокрый с головы до ног, с вытаращенными глазами. В свете ручных фонарей оказалось, что и челюсть у него прыгает.

– Вода…

Зычным криком Андрей пресек бестолковую сумятицу и насел на паникера. Оказалось, что на этот раз после сейсма с моря пришла большая волна, да не пологая, как в прошлый раз, а крутая, – и как ударит в берег! Собственно, до удара наблюдатель вообще не видел волны – да и много ли увидишь в темноте? – а как грянуло, так он и побежал со всех ног прочь от обрыва. Базальтовый обрыв устоял, но волна, взметнувшаяся вверх, обрушилась и окатила спринтера водой и пеной, после чего стекла по проулкам в океан. Разрушения в поселке? Кажется, серьезных нет…

Вернувшийся Эрвин лишь покачал головой в ответ на немой вопрос Андрея: этим не кончится, не надейся. Толчок был всего лишь очередным форшоком и породил сравнительно небольшое цунами. Пока обошлось – вот и ладно…

Работать! Работать!

Юлия улетела с очередным грузом. А Эрвин, заявив, что должен поспать, ушел в диспетчерскую, где и завалился на продавленную лежанку – рабочее место сони-диспетчера. Но вскоре после рассвета он вновь был на ногах, поспорил с охрипшим Андреем насчет очередности отправки грузов и сменил парнишку-пилота, изнемогавшего от усталости, а еще больше от груза ответственности. Дав ему передохнуть – сменил другого.

Андрею так и не удалось выкроить время на сон. Он свалился лишь под вечер, когда с пустыря, именуемого космодромом, уже исчезла большая часть грузов, а бодрый андроид Вавила заталкивал в грузовой отсек флаера последний мешок с когнитивным орехом. Как только перебрасывать на Южный кряж стало нечего, Эрвин приказал Вавиле бережно взять Андрея на руки и уложить на открытую платформу грузовика, подстелив под спящего что-нибудь помягче. Пусть отдохнет – заслужил.

На закате явилась еще одна небольшая группа бывших отказников – им указали на свободный грузовик, хотя кое-кто из валящихся с ног от жары и усталости грузчиков пробурчал с неудовольствием, что не худо бы заставить тупоумных идти пешком: пусть, мол, шевелят ногами, если не умеют шевелить мозгами.

– Но мы же пришли!.. – обиженно протестовали опоздавшие.

– Одолжили! Вот уж нам радость великая! Как же мы без вас, а? Ладно уж, лезьте в кузов…

При свете Кровавого Глаза неуклюжие грузовики местной работы с подвесными бочками газогенераторов, набитыми углем, зафыркали, задребезжали, окутались едким дымом и тронулись в путь по хорошо заметным следам пеших колонн. В свой флаер Эрвин взял инвалидное кресло, запас топливных элементов, двух грузчиков и андроида Вавилу. Лусиане побаивались неживого антропоида и молчали всю дорогу.

Глава 6

Трещина

К исходу четвертой ночи пути нестройные колонны вышли к излучине Быстрицы. Измученные люди валились под тяжестью поклажи прямо на речной песок, выползали, извиваясь из натерших плечи лямок. Отдышавшись, ползли на карачках в мелкую теплую воду, падали в нее прямо в одежде, пили вволю, стонали в блаженстве. Один нахлебался, пришлось откачивать. Мало-помалу над кучками отдышавшихся людей затрепетали на ветерке солнцезащитные тенты, и те из беженцев, кто поленился тащить на себе шесты и слеги, люто завидовали тем, кто мог укрепить тент по-человечески. У мелеющей реки росли лишь кусты – еще зеленые возле уреза воды и уже сухие, ломкие в десяти шагах от нее. Впрочем, годные на топливо.

Душераздирающе проскрипев тормозными колодками, остановился последний грузовик – остальные уже стояли в рядок, и рачительные водители рубили кусты – топливо для прожорливых газогенераторов, если паче чаяния раньше времени кончится запасенный в мешках уголь.

Андрей угрюмо опустился на песок, вытянул гудящие ноги, отер со лба пот, провел рукой по подбородку. Отросшая щетина уже не колола. Бриться было некогда, да и незачем. Ко времени, когда удастся худо-бедно устроиться в горной долине, все половозрелое мужское население обрастет дремучими бородищами.

О трудностях налаживания жизни на новом месте Андрей пока не думал – пусть Эрвин думает на несколько шагов вперед, на то он и Вычислитель. А у нынешнего никем не избранного менеджера забота одна: довести людей до той долины, желательно без потерь. Хотя без потерь уже не обошлось и, видать, еще не обойдется…

Один сердечный приступ – вчера. Как ни странно, у здорового с виду мужика. И не сказать, что он тащил непомерно грузный заплечный мешок, – нормальная была ноша, как у всех. А вот не выдержало сердце, лег и умер.

И еще один тепловой удар – позавчера на биваке. Не спасли. Впала в кому и умерла худосочная девчушка, и негде было похоронить – всюду камень. Рыдающая мать осталась у трупа, отбившись от всех попыток увести ее, клялась, что потом догонит. Не догнала…

Андрей знал: будет еще и не такое. Эрвин, очень недовольный низкой скоростью движения пеших колонн, стращал всевозможными ужасами. Андрей отругивался: люди и так выкладываются как могут. Они могут больше, с холодной бессердечностью возражал Эрвин. Интересно, как он это узнал, – вычислил, что ли? Экий биомеханик!

Андрей спорил и ругался, в глубине души соглашаясь: медленно идем, медленно! За четыре ночи прошли столько, сколько планировалось пройти за три.

– Километров сто двадцать, как ты думаешь? – с надеждой спросил он Эрвина. Тот больше не летал на Южный кряж, а, навертев на голову тюрбан, мозолил глаза в своем летающем кресле. На него посматривали с завистью – ишь, устроился! Вот сообразительный дурак Вавила зависти не вызывал, все видели, что андроид был при деле – тащил за плечами громадный мешок, по приказу хозяина сажал на плечи обессилевших и не жаловался. Минувшей ночью на нем ехала верхом ворчливая старуха с опухшими ногами.

– Сто тринадцать, – ответил Эрвин. – Жаль, место тут хорошее. Вода есть.

– Почему жаль? – не понял Андрей.

– Могли бы идти еще час или полтора.

Ну да, могли бы! Оптимист!

– Ты посмотри на них, – указал Андрей на лагерь. – До смерти хочешь людей загнать?

– Не до смерти загнать, а от смерти угнать, – немедленно возразил Эрвин. – Слабосильных среди них все меньше, а прочие втянутся. Они уже втягиваются.

Что верно, то верно: количество слабосильных уменьшалось с каждым переходом. Флаеры и грузовые платформы сновали туда-сюда, забирая детей с матерями, беременных, стариков и больных. Ни один из флаеров еще не гробанулся, что, учитывая квалификацию пилотов, казалось странным. Впрочем, трассу они изучили хорошо.

– Что ты предлагаешь? – устало спросил Андрей. Он догадывался, что скажет Эрвин.

– Начинать движение за час до заката, прекращать спустя час после восхода.

– Хочешь непременно уложиться в график?

– А ты разве нет? – Эрвин поднял бровь. – По-моему, мы составляли его вместе, ты и я. Или у меня старческий склероз?

– Ты составлял, а я, дурак, согласился! – вспылил Андрей.

– Потому и согласился, что не дурак, – моментально возразил Эрвин. – И не горячись, на нас смотрят. Сорок километров за один переход – вот что от нас требуется. С учетом отставания – сорок пять. Больше – лучше. За двенадцать переходов мы планировали дойти до предгорий – там уже есть надежда спастись. Как у тебя с арифметикой? Позади четыре перехода, мы уже должны были пройти треть пути – а прошли едва четверть. Ты правда хочешь утопить свой народ? Ты не Моисей, море не расступится…

Ох, как хотелось сунуть желчному старикашке кулак в морду! Но Андрей только пробормотал, глядя исподлобья:

– Волна может прийти и до того, как мы дойдем…

– Может! – не стал отрицать Эрвин. – Еще как может. Ты ее ждешь, что ли? С нетерпением? Шибко устал, жить расхотелось?

– Знаешь, я мог бы тебе ответить… – Андрей сжал кулаки.

– Ответь себе, – и Эрвин, заставив свое кресло взмыть над почвой на пядь, отплыл подальше.

Вот всегда он так. Взбесил – и нет его, а ты оставайся и решай проблему! Неужели он думает, что проблема решится скорее, если ее будет решать обозленный человек? Надо спросить у Юлии, когда она вернется, подумал Андрей. Хотя ясно, что она ответит: он не думает, он вычисляет, у него машина вместо мозга. Может, в чем-то Эрвин и прав – по-своему, по-компьютерному…

Но что он будет делать, если на эту равнину вообще не хлынет никакое цунами? Его же разорвут голыми руками, и никто не придет ему на помощь, потому что, во-первых, никто не захочет, а во-вторых, это бесполезно.

Андрей ядовито ухмыльнулся. Затем стер ухмылку, воздвигся, кряхтя, на ноги, окинул бивак требовательным взглядом, помрачнел и пошел распоряжаться.

Издали донеслось мычание – подходило приотставшее стадо, и животные издали чуяли воду.

* * *

Челночные рейсы флаеров и антиграв-платформ прекратились на шестом переходе. Еще оставались слабосильные, с великим трудом и стенаниями умудрявшиеся не отстать от своих колонн и ни на что не годные на биваках, их бы тоже перебросить по воздуху, но Эрвин категорически заявил: хватит. Надо поберечь топливо, в горах оно будет нужнее. Самых слабых – сажать на грузовики. Да, грузовиков на всех желающих тоже не хватит, они и без людей много чего везут, прежде всего дрова, перегруженные с застрявших на мелях барок. Стало быть, установить очередность: сегодня едет один слабосильный, завтра другой. Потерпят!

Колонны двигались по широкой полосе, вытоптанной и унавоженной стадами местных копытных, на что не преминул указать Эрвин; смотри-де и радуйся – мы с тобой разработали оптимальный маршрут, дикие животные уходят в горы не абы как, а следуя генетической программе, и, конечно, много-много тысяч возвращений Кровавого Глаза они проторили наилучший путь. Не станешь же ты спорить с природой! Или станешь?

С природой Андрей не спорил, а вот с Эрвином – приходилось. И почти всегда умный старик умел добиться своего. Иногда Андрей столбенел от его решений и ругался сквозь зубы, но спустя какое-то время приходило понимание: старик был прав, только так и следовало поступить. Он что же, вообще не ошибается?

Чего было больше – доверия или раздражения, – Андрей и сам не мог понять.

С каждым днем становилось все жарче. От жары и бескормицы уже пало несколько лошадей. Приказ трогаться в путь за час до захода солнца люди приняли с ворчанием, и этот час был самым мучительным. Пот струился по спинам, катился по лбам, выедал глаза. Спустя час-полтора после оранжевого заката начинала ощущаться ночная прохлада, и люди понемногу втягивались в монотонную ходьбу по плоской равнине. Кровавый Глаз, почти не грея, освещал путь, но лишь притягивал к себе проклятия с полным к ним равнодушием. Помогало облегчение ноши – запасы пищи мало-помалу таяли. Хуже было с питьем: возимые на арбах бочки быстро пустели, и до следующей речной излучины приходилось довольствоваться носимым запасом воды, набираемым во все, что не протекает. Советы, требования и, наконец, приказы экономить воду действовали слабо – каждый упрямо желал учиться на своих ошибках. Уже отмечались случаи отказа поделиться глотком воды. До столкновений не доходило лишь потому, что жажда пока еще оставалась терпимой.

Удобное антиграв-кресло было брошено – иссяк запас энергии. Вычислителя теперь нес на плечах андроид, топливные элементы к нему еще не кончились. Давешнюю ворчливую старуху еще вчера отправили в горы: бабка прочь – Вавиле легче.

На седьмом переходе колонну догнала первая многоножка.

Ее застрелил пастух, но она успела убить электрическим ударом корову. Андрей распорядился усилить охрану стад. Эрвин не возразил, но выглядел озабоченным.

– Что-то не так? – обеспокоенно спросил Андрей.

– Нет, все правильно.

– В чем тогда дело?

– В пищевой пирамиде.

Разговор шел во время перехода, и Эрвин, покачиваясь на плечах верного Вавилы и держась руками за его уши, возвышался над Андреем, как ходячий монумент.

– Не объяснишь?

– Пожалуйста. У несуразников партеногенетическое размножение, все они самки и в самцах не нуждаются. Такое встречается среди достаточно сложных организмов, но лишь как временное явление. Иногда – обычно строго периодически – рождается поколение, состоящее из самцов и самок. Это на нормальных планетах. Скажем, тли, которых люди куда только не завезли по неаккуратности и дурости вместе с земными растениями… впрочем, и среди эндемиков такое бывает. Но Лусия – ненормальная планета, у нее особый цикл. Тысячу лет несуразники – по существу, особая экологическая форма этих организмов – живут в океане, размножаются без самцов и никому не мешают, но с приближением красного карлика и изменением орбиты Лусии они превращаются в многоножек, осваивают сушу и размножаются половым путем. Мне бы хотелось знать только одно: намерены ли они остаться на суше всю следующую тысячу лет?

– А мы не из-за них топаем в горы, – возразил Андрей, – а из-за жары. Плюс опасность цунами.

– Мы – да, – согласился Эрвин, – но инстинкт гонит диких животных впереди нас. И травоядных, и хищников. Всех. Жара, цунами – это верно, это очень большие неприятности. Но от скольких напастей уходит дикое зверье – от двух или от трех?

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Андрей. – Говори уж прямо, не тяни.

– Я хочу сказать, что большая волна забросит несуразников на материк, как малая волна забросила вот этого… и в степи будет полным-полно многоножек. Если эти твари в экологической форме «многоножка» существуют лишь одно поколение, если их яйца или икринки – уж не знаю, что там у них, – скатятся по рекам в океан, – тогда нам повезло. Одному короткоживущему поколению худо-бедно хватит пищи в степи – сожрут слабых и отставших копытных, может, начнут рвать друг друга, а потом все разом дадут потомство и сдохнут в соответствии с генетической программой. Это было бы просто замечательно. Но есть и другой вариант: многоножки поселятся на суше на всю тысячу лет и станут давать потомство в виде многоножек, а не несуразников. Тогда они полезут в горы за добычей, а нам придется вечно отбиваться от них… – Эрвин помолчал. – Проблема в том, что это невозможно вычислить заранее. Я не знаю ответа.

Андрей лишь дернул щекой. В словах старика имелся резон… но сначала успеть бы дойти до гор! Малая волна уже дала понять: большое землетрясение может случиться когда угодно, а вслед за ним придет и большая волна. Вот уже пятые сутки нет сейсмов, чему рады только дураки, а у менеджера сосет под ложечкой. Между прочим, теперь понятно, зачем Эрвин привез на Лусию столько оружия! Авось отобьемся…

Но вслух он сказал другое, с подковыркой:

– По-моему, ты впервые признался, что чего-то не знаешь…

– Не от тебя первого я слышу эту фразу. – последовал холодный ответ.

– А от кого еще?

– Так… дело давнее. – Андрей напрасно ждал продолжения – предаться воспоминаниям старик не пожелал.

– Ну ладно… А какой вариант ты считаешь более вероятным?

На сей раз ответ был получен сразу:

– Худший.

* * *

Десять тысяч шагов, не меньше, под увесистым грузом. Неудобные лямки режут плечи, поклажа в заспинном мешке как будто намеренно перемещается по своим, только ей ведомым законам, но неизменно норовит выбрать самый острый угол самого твердого предмета и вонзить его в поясницу. Между мешком и спиной хлюпает кислое болото пота – даже ночью, даже перед рассветом, когда адская жара наконец-то сменяется привычной теплынью. Корка засохшего пота на лицах. У многих натерты ноги, кос у кого разваливается обувь. Кто-то охромел, кто-то мается поясничным радикулитом, а у кого-то радикулит шейный – словом, наружу вылезли все болячки, мешающие идти. Стоны, жалобы, многие не выдерживают темпа, отстают. Десять тысяч шагов… шагов начальника колонны, идущего впереди с таким же грузом, как у всякого здорового мужчины. Сколько это в километрах – около семи, наверное? Лишь фантазер может воображать, что прошли больше, а на самом деле, наверное, и семи не наберется. Сбросить бы с плеч проклятый груз, зашагать свободно – тогда будет и восемь километров, если не девять, да кто же бросит пищу, воду, самый необходимый инвентарь? Только окончательно рехнувшийся.

Десять тысяч шагов по счету начальника колонны – и малый, на четверть часа, привал. Стоны, хрипы, вздохи. Отдышались – вперед. Подтягиваются отставшие – им отдыха не будет, сами виноваты. Еще десять тысяч шагов – теперь получасовой отдых. Можно снять лямки, полежать на теплой земле, сжевать кусок вяленого мяса с хлебом, выпить глоток-другой воды. Кровавый Глаз стоит в зените, и вся равнина выглядит как залитая кровью, лишь чернеют пучки жесткой травы. Верзила Вавила с мешком за плечами и Эрвином на плечах уходит далеко вперед, у Эрвина в руке плазменный пистолет. Стремительно бегут минуты отдыха… вспышек выстрелов не видно, путь безопасен… Крик начальника: привал окончен, вперед! Никому не хочется вставать, даром теряются минуты – но мало-помалу колонна начинает двигаться. Стискиваются зубы, мрачнеют и без того мрачные лица: всякий знает, что следующий отдых будет четвертьчасовым. Они чередуются, и пошел второй цикл.

Сколько их сегодня будет, известно лишь приблизительно. Ясно лишь, что не меньше четырех. Последний закончится уже после оранжевого восхода и станет самым мучительным. Снова едкий пот, жжение в глазах, воздух над степью дрожит, как над горячей плитой, и надо идти по этому пеклу, чтобы выгадать еще несколько километров пути…

Эрвин сказал, что отставание от графика удалось ликвидировать, Андрей подтвердил, и эта весть разлетелась в один миг. Приободрила? Нет. Была принята к сведению, и только. Не страстное желание уложиться в кем-то составленный график двигало людьми и не перспектива угодить под колоссальное цунами, которое никто из лусиан не видел, – многоножки! Нельзя сказать, что их было безумно много, но они преследовали, они нападали ночью и днем. Три человека и несколько голов скота стали их жертвами, а пастушьи собаки, привыкшие отгонять от стад пятнистых клыканов, похожих на гигантских виверр, и бесстрашно вступавшие в бой с бронированными вампирами, боялись многоножек до жалобного скулежа. Самого храброго пса после многих понуканий удалось-таки натравить на многоножку – та взмахнула щупальцем, и живое стало мертвым даже без предсмертного визга.

Андрей ругался с Эрвином: оружия не хватало, большая часть арсенала была переброшена в горы – а зачем оружие в горах? Эрвин возражал: оружия как раз хватает, чтобы раздать его людям, умеющим с ним обращаться, на обучение дополнительного контингента бойцов нет времени, да и сил у людей нет, плетутся едва-едва…

Откуда взялись эти многоножки, Андрей не спрашивал. Может, их прародителей-несуразников забросило на береговой обрыв локальное цунами, но, скорее всего, они явились с дальних участков побережья, где обрыв не слишком крут или вовсе отсутствует, какая разница! Они нападают, и приходится отбиваться.

Восьмой день был ужасен. Срезая очередную излучину реки, остановились на дневку в голой степи. Солнце жарило так, будто собралось испечь людей заживо. Ни ветерка. Выцветшие полотняные тенты обвисли, спасающиеся под ними люди лежали неподвижно, истекая потом. Проваливались в сон просыпались, прикидывали, сколько времени осталось до заката, мечтали о лишнем глотке воды и мрачнели, понимая: новой воды не будет до конца следующего перехода.

Один болван зачем-то разжег костер, не расчистив под него площадку, – порохом вспыхнула сухая трава, затаптывать ее пришлось всем миром. Затоптали, а болвана даже не побили – не было сил. После полудня, когда жара стала совсем уж невыносимой, горизонт заволокло мглой, и вскоре из земли в небо поднялись хоботы сразу нескольких смерчей. Будто играя, они бродили туда-сюда, прихотливо изгибаясь, сталкиваясь и сливаясь друг с другом, вновь разделяясь и весело подметая равнину. Один подобрался близко, вызвав панику, но, к счастью, прошел мимо людей, вильнул было в сторону стада, но сменил направление и ушел на север. Мечталось о том, чтобы он всосал, закрутил, поднял повыше и уронил оттуда наземь хоть сколько-нибудь черных многоножек.

Возможно, так оно и было, но в этот день многоножки убили еще двух человек, и еще двое скончались от теплового удара.

Черный от усталости Андрей бродил от навеса к навесу, подбадривал унылых, покрикивал на раскисших и даже находил в себе силы шутить. Выше нос! Пройдено две трети пути, теперь до гор вдвое ближе, чем до океана. Неужто не дойдем? Одиночка не дошел бы, но мы-то – сила! Жара? Ну что жара? Перетерпим и будем помнить: в горах нас ждет прохлада! А если ночью хорошо пойдем, то к утру доберемся до притока Быстрицы…

– Если он еще не пересох, – шепнул ему на ухо случившийся рядом Эрвин, в ответ на что Андрей лишь дернул щекой: сам, мол, знаю. Но люди мечтают услышать другое – и они услышат. Ими движет надежда, и пусть так и будет. Сомнения разъедают, лишают сил и ведут к обреченности – надежда пробуждает волю к жизни, заставляя двигаться даже тех, кто воображает, что нет больше никаких сил.

– А ты прирожденный лидер, – сказал Эрвин, когда никто, кроме Андрея, не мог его слышать. – Будем выбирать нового менеджера – проголосую за тебя.

– Не стану я баллотироваться, – буркнул Андрей. – Очень надо!

– Станешь, куда ты денешься. Впрягся – тяни.

Спора не вышло – с пересохшими ртами много не наспоришь. За час до заката Андрей скомандовал подъем.

И сейчас же с коротким протестующим вскриком упал навзничь. Какой-то негодяй одним могучим рывком выдернул из-под ног землю. Она шаталась и тряслась, как припадочная, в низком подземном гуле утонули крики людей. Облако пыли поднялось над равниной, и в нем смутно, как во сне, виделось небывалое: по земле неторопливо пробегали пологие волны. Андрей попытался встать на ноги и был снова брошен на землю. Только и подумалось: вот оно, то самое, что сулил всезнайка Эрвин. Эх, как не вовремя!.. Пройдет немного времени, и по равнине прокатится колоссальная стена воды, уцелеют лишь те, кто был переброшен в горы…

Когда толчки прекратились, выяснилось, что об этом подумали многие, но сделали неправильные выводы: вместо того чтобы как можно скорее двигаться к горам – сели и стали ждать конца, кто-то молча, а кто-то жалобно подвывая. Андрей рассвирепел. Он орал, грозился, пинал сидящих ногами, раздавал плюхи и в конце концов добился своего: еще до заката лагерь был свернут, и люди, построившись в три колонны, двинулись на юг. Следом под хлопки кнутов потянулись мычащие и блеющие стада, за ними – цепью – охрана с оружием. Вперед, вперед! Быстрее! Шевелите ногами! Еще неизвестно, до каких мест дойдет волна, – может, успеем уйти. Эй, ты заснул, что ли? Прикажешь плетью тебя расшевелить? Я могу!..

– Большой волны не будет, – сказал Эрвин, восседая на плечах Вавилы.

– Это еще почему? – сварливо спросил Андрей, как будто услыхал нечто неприятное.

Ответ прозвучал туманно:

– Я так думаю.

Думает он так, видите ли! Мыслитель!

– Может, поделишься?

– Пожалуйста. Сила толчков недостаточна, вдобавок мы уже далеко от океана, а землетрясение, как я полагаю, мелкофокусное, да и гипоцентр, вероятно, в пределах материковой плиты. Нужно бояться глубокофокусных землетрясений под морским дном.

Андрей помолчал, усваивая информацию. Только бы Эрвин оказался прав…

– Ты это вычислил, что ли? – спросил он.

– Расчет, конечно, прикидочный, вероятностный… Но вероятность хорошая. Это опять был форшок, правда, сильный.

– А может, главного землетрясения вообще не будет? – не выдержал Андрей, чувствуя, как против воли внутри него проснулась и затрепыхалась надежда.

– Надейся и жди, – отбрил Эрвин. – Ждать лучше в горах.

* * *

Трещина была свежая, она разверзлась во время вчерашнего землетрясения. Свет клонящегося к закату красного карлика позволял оценить ее ширину метров в двенадцать-пятнадцать, а глубина осталась неизвестной, да и никого особенно не интересовала. Андрей объявил привал и вызвал по радио флаер для разведки. Флаером тут же завладел Эрвин. Вдвоем с Андреем они до темноты успели разведать местность к востоку, где обнаружили, что трещина пересекла русло Быстрины и вода, низвергаясь водопадом, пропадает где-то под землей. С первыми лучами рассвета слетали в противоположном направлении. К запад от лагеря трещина то сужалась, то вновь расширялась, а километрах в шестидесяти начинала понемногу забирать на север. Дальше не полетели, не было смысла.

На обратном пути Эрвин заставил флаер зависнуть над трещиной.

– Перебираться будем здесь. Всего-то метров восемь. Вызови-ка антиграв-платформу… нет, обе платформы! С питьевой водой, сколько поднимут, и с шанцевым инструментом.

Андрей прикинул: до выбранного Эрвином места колоннам придется тащиться часа три.

Он много чего сказал мысленно, но не возразил. Дотащатся!

И люди дотащились. Шатаясь от усталости, страдая от пока еще утреннего, но уже нестерпимого зноя, падая, поднимаясь, забыв обо всем, кроме тупого животного инстинкта идти во что бы то ни стало за себе подобными, – они дошли. Мычала, жалуясь, скотина. Ей не досталось ни капли воды – всю привезенную воду распределили по людям. Первую разгруженную платформу Андрей немедленно отправил вдоль трещины – подбирать отставших, оказывать помощь тем, кому еще можно ее оказать. Привезли троих полуживых и нашли еще с десяток мертвецов. Некоторых уже глодали многоножки. По тварям постреляли больше для самоуспокоения, чем по необходимости.

Вторую платформу привела Юлия, ювелирно приземлив ее поперек трещины. Носовую аппарель заело, пришлось резать крепления, и она рухнула, едва не помяв крышу пилотской кабины. На дно платформы лопатами швыряли землю, утаптывали и выравнивали. Первым через импровизированный мост пойдет скот, и вовсе не нужно, чтобы животные пугались, ощущая металл под копытами.

– Прямо как мост Ксеркса через Геллеспонт, только покороче, – иронически заметил Эрвин. – Решения диктуются обстоятельствами.

– Какого еще Ксеркса? – насторожилась Юлия.

– Того самого, древнего. В школах Лиги уже не проходят земную историю?

Юлия не удостоила его ответом. Ишь, чем интересуется! Что-то такое было в начальных классах, но кому оно нужно? Это же не история Лиги, воспитывающая ее патриотов. А если всезнайка любит показывать свое интеллектуальное превосходство, то и на здоровье. Между прочим, в этом его слабость. Надо учесть.

Черта лысою его занимают школьные программы, поняла Юлия. Ему нужна моя реакция, он – как информационный вампир: послушает, увидит, впитает и оцифрует. И появится в его непостижимой голове еще один более или менее существенный штришок, будет внесена поправка в какой-нибудь коэффициент, в один из тысяч коэффициентов в системе из сотен дифференциальных уравнений, или как он там считает… Нормальному человеку все равно этого не понять, и не надо. Но вот что удивительно: на Хляби он спасал только себя, в Астероидной системе, если верить его словам, – тоже себя, но уже есть подозрение, что он привирает, как актер, который вышел из образа и пытается убедить зрителей, что им это померещилось, – ну а здесь? Зачем ему Лусия и все эти люди? Каприз художника от математики? В это можно было бы поверить, если бы он не разделил с лусианами труды, лишения и риск. Здесь не Астероидная система – сюда он прилетел добровольно.

Неужели ему попросту нравится роль благодетеля? Вот уж вряд ли. Не соответствует психологическому портрету. Он – Вычислитель с могучим холодным разумом, ему недоступны простые человеческие чувства, но вместо ощущения своей ущербности он неколебимо убежден в своем превосходстве, всю жизнь он плевал на людей как на низших существ…

Не всю жизнь, добросовестно поправила она себя. Целый пласт его жизни выпал из поля зрения, мы о нем ничего не знаем. Анна-Кристина Шульц, до сих пор проживающая на Тверди, однажды разоткровенничалась в беседе с агентом: мол, Эрвин однажды сказал, что умный эгоист слывет альтруистом. Да, это так, но фальшивый альтруизм – да и не фальшивый тоже – имеет свои пределы. И тут одно из двух: либо психологический портрет Эрвина Канна безнадежно устарел, либо чертов старикан затеял совсем уже головоломную игру.

Исходить, понятно, следует из второго предположения. Проблем больше, а риска ошибиться меньше. Дурачка, который поверит, будто Вычислитель размяк на старости лет, он легко и с удовольствием обведет вокруг пальца. В данном случае – не дурачка, а дурочку, что несущественно…

Глава 7

Бегом!

Жечь их, гадов! Жечь!

Если Андрей Илюхин еще мог гадать, откуда в степи вдруг появилось столько многоножек, если умник Эрвин Канн уже наверняка знал ответ на этот вопрос, то Юлия Новак не задавалась и вопросом. Перед ней был противник, а в руках оружие – чего же еще? Надо драться.

И она дралась. Погонщики уже перегнали скот на ту сторону трещины, теперь по импровизированному мосту текла человеческая река, и Юлия, отобрав плазменник у хлипкого парнишки и жестом приказав взять ноги в руки и дуть на ту сторону, била по многоножкам короткими импульсами, экономя энергозапас. Как и положено хорошему стрелку, она тратила не более секунды на прицельный выстрел – не то что местные бодрящиеся растяпы, недавно получившие в руки оружие и вообразившие себе, что с его помощью можно решить любую задачу. И уж тем более не то что местные робкие растяпы, потерявшие от страха голову и палящие куда попало. Вокруг Юлии хватало и тех и других. Цепь стрелков выстроилась полукольцом, его края упирались в трещину, а радиус понемногу сокращался: толпа на этой стороне трещины таяла. У моста распоряжались Андрей и Олсон с десятком добровольных помощников полиции. Орали, подгоняли, сдерживали, без особого успеха пытаясь переформатировать волнующуюся толпу в колонну по три. Кто-то с воплем падал в трещину, кого-то ловили в последний момент и вытягивали. Разгруженные грузовики отогнали в сторону – их не переправить. Одну застрявшую арбу сбросили в пропасть со всем грузом, пожалев лишь упряжных животных. Эрвин верхом на своем андроиде был уже на той стороне. В воздухе барражировала вторая платформа, время от времени стегая равнину молниями – стрелкам было велено уничтожать или хотя бы рассеивать скопления многоножек, не отвлекаясь на одиночек. Неожиданно выяснилось, что мерзкие твари склонны объединяться в стаи. Нашлось применение динамитным шашкам.

Черти бы взяли эти отсталые миры с населяющими их упрямыми идиотами! Юлия злилась. На любой порядочной планете вся эта равнина была бы аккуратно и радикально простерилизована, и плевать, если впоследствии окажется, что многоножки для чего-то необходимы местной экосистеме! Им нашлась бы замена. Спецы по терраформированию давным-давно насобачились творить чудеса. И возникли бы здесь не чужие охотничьи угодья, где человек – дичь, а безопасный и приятный для прогулок сад… то есть он возник бы, если бы не дурацкая небесная механика этой двойной звездной системы! Коррекция звездных орбит – дело сложное и дорогое, проще забросить эту колонию и начать заново на новом месте. Впрочем, можно вообще уничтожить звезду-спутник…

Так и было бы сделано, не будь эти кретины помешаны на независимости. Она имеет цену, порой непомерно высокую. Метрополия не придет на помощь, поскольку у Лусии нет метрополии. Вообще никто не ринется спасать лусиан. Они сами выбрали свою судьбу.

Мысли простые, очевидные, нисколько не мешающие отстрелу многоножек. Упал парнишка слева – Юлия тут же поджарила его убийцу. Секундная задержка едва не стоила жизни ей самой: очередная тварь, напружинившись, взметнулась в воздух, вытянув перед собой электрическое щупальце, как копье, – Юлия поднырнула под щупальце и всадила заряд в сегментированное брюхо. Вскочила, расправилась еще с двумя… Вот же пакость! Человеку приходится защищаться от конвергентных подобий сколопендр и мокриц! И он, назначивший себя царем природы, бежит в горы, преследуемый по пятам безмозглой фауной, умеющей только жрать и плодиться, он с трудом удерживает оборону, несет потери…

Жечь! Жечь!

Шаг назад. И еще два шага. Какие-то мелкие коричневые существа вроде насекомых, иссушенные солнцем, как крошечные мумии, едва копошатся в выгоревшей траве. Коровий навоз уже превратился в сухие лепешки. Переправа заканчивается, люди поверили, что успеют, и Андрею больше не приходится надрывать горло, а Олсон уже на той стороне помогает Эрвину построить народ в походные колонны… Жара несусветная, аж кожа трещит, а надо идти дальше на юг, бивак еще вчера был намечен возле ручья, петляющего по степи и впадающего в Быстрицу где-то на востоке. Только бы он не пересох… Еще минута, ну две – и последние люди окажутся на той стороне, тогда все, кто остался, по команде рванут на платформу, сама в кабину – и взлет! Землю с платформы убирать некогда, будет перегруз, но небольшой, антиграв потянет…

– Все на мост! – Крик Андрея прозвучал даже раньше, чем ожидала Юлия. Поджарив еще одну многоножку, она повернулась и побежала.

– Скорее! Скорее! – кричал Андрей.

Как будто чувствовал то, что должно сейчас произойти.

Юлия упала, потому что земля ушла из-под ног. Новый сейсм случился именно теперь, как будто не мог повременить еще минуту! Кто-то кричал, где-то поблизости с громким шорохом сыпался в трещину грунт. Подняв голову, Юлия увидела, как сделанный из грузовой платформы мост внезапно просел с кормы, немного помедлил, как бы раздумывая, и начал крениться, сползая еще ниже. Юлия взяла старт из положения лежа, первые шаги ей пришлось пробежать на четвереньках. Только бы успеть! Поднырнуть под аппарель, запрыгнуть в кабину, включить антиграв…

Андрей сбил ее с ног, и вовремя: осыпающиеся края трещины устали поддерживать края платформы, и она с грохотом рухнула вниз. Новый подземный толчок повалил его самого, и Андрей растянулся поперек тела Юлии. Сейчас же что-то жесткое рухнуло на него сверху, воняя горелой плотью. Юлия дергалась и придушенно ругалась. Андрей вскочил, с гадливостью сбросив с себя мертвую многоножку. Кто убил ее?

На той стороне трещины стоял, расставив для устойчивости ноги, андроид Вавила с плазменником в механических руках и методично отстреливал многоножек, а на его плечах помещался Эрвин Канн и тоже вел огонь. Подземные толчки прекратились. Над сухой степью клубилась пыль. Прижавшаяся к обрыву кучка уцелевших бойцов прикрытия плевалась молниями, как грозовая туча.

Отобьемся, с облегчением понял Андрей, выцеливая очередную тварь. Где вторая платформа? Ага, вон она, уже летит сюда…

* * *

Остаток дня закрепился в памяти Андрея как мутная, смазанная, неприятная глазу картинка, где не разобрать ни фигур, ни действия, но все навязчиво напоминает о мучении. Выбросить бы ее, забыть – ан не тут-то было. Помни, что жизнь бывает жестока. Лечь бы и умереть – нет, и этого нельзя: ты в ответе за людей. И ради любви к ним ты должен быть безжалостен, ты должен ненавидеть их, заставлять двигаться, понукать, подгонять, даже бить. Вперед! Вперед! И тебе жаль, что ты не механизм наподобие Вавилы, потому что он может действовать бесстрастно, а ты нет…

Зной. Пот. Жажда.

Кое-как дотащились до русла ручья – разумеется, пересохшего. У большинства не осталось сил даже на то, чтобы натянуть тенты. Андрей ходил и пинал людей ногами: «Лодыри! Шевелитесь! Смерти захотели?» – и знал, что многие уже согласны умереть, только бы не двигаться.

Нескольких человек удалось заставить копать в русле ямы. Под растрескавшейся глиняной коркой обнаружился песок. На метровой глубине он стал мокрым – на дне начала собираться мутная вода. К ямам стали подтягиваться даже самые обессиленные, и – откуда что взялось? – то тут, то там начались драки. Олсон охрип, пытаясь унять безумцев, пытался разнимать, сам получил в морду. Выстрелы в воздух из пулевого оружия кое-как и не сразу образумили волнующуюся человеческую массу.

– Копать! – орал Андрей в уши тем, кто успел утолить первую жажду. – Копать! – и прибавлял слова, отнюдь не приличествующие ни менеджеру, ни полицейскому.

Копали. Черпали ведрами, кастрюлями, кружками, ладонями и чем попало мутную воду с привкусом железа и пили, пили… Не в силах дождаться, когда вычерпанная со дна вода накопится вновь, сосали грязь. Мученически ревел скот: чтобы напоить стада, пришлось бы вырыть целый пруд, а где взять силы? Пилот уцелевшей платформы улетел, забрав больных, и обещал вернуться с несколькими бочками воды. А! Капля в море

Но лучше, чем ничего.

Эрвин был категорически против. Нельзя так щедро тратить топливо, бубнил он, платформе не следует возвращаться. Андрей послал его ко всем чертям.

Юлия осталась. Приглядывать за преступником лучше отсюда, чем с Южного кряжа. Никто не знает, какой фортель выкинет в следующую минуту Эрвин Канн. Не давал покоя вопрос: зачем он спас ее, явившуюся на Лусию с ордером на его арест? Допустим, Вычислитель спасал не ее, а Андрея… да, это логично, ему нужен авторитетный руководитель из местных… но что стоило Эрвину попутно, якобы по дурной случайности застрелить настырную гостью, преследовавшую его едва ли не по всей Галактике? За оправданием дело не стало бы: в горячке боя возможно всякое, да и кого на Лусии волнует судьба капитана Интерпола Лиги? Руки, что ли, дрожали у старика, тремор одолел? Не похоже…

Она поблагодарила Андрея, а на Эрвина лишь взглянула со значением: спасибо, мол, но ты же понимаешь, что это ничего не меняет… Он, конечно, понимал.

Пришлось забить несколько голов скота. Мясо резали тонкими ломтиками, сушили на нагретых – не притронуться – камнях. Взятый с побережья запас дров иссяк еще вчера, а в долине пересохшего ручья не нашлось даже кустов. Ревизия запасов продовольствия показала: пищи осталось на один день.

– Еще три перехода, – сипел Эрвин, страдающий от жажды наравне со всеми. – Хорошо бы пройти их за две ночи, а не за три…

«Выдержим? – спрашивал себя Андрей и сам же себе отвечал: – Придется».

Хорошо было только андроиду Вавиле: он заряжался, не теряя времени понапрасну, а в тени его солнечных батарей прятался от солнца его хозяин. Андрей присел рядом и несколько минут молчал, приходя в себя. Как и все, он гадал, скоро ли прибудет платформа с водой, ждал ее с великим нетерпением и негодовал на солнце, слишком уж медленно ползущее по горячему небу.

– Трещина позади нас – это к лучшему, – хрипло проговорил он, с трудом шевеля сухим языком. – Барьер.

– К лучшему, – согласился Эрвин.

– Многоножкам ее не одолеть.

– Обойдут.

– Так-то оно так, но день-другой можно не беспокоиться. – Эту фразу Андрей произнес в полувопросительном тоне. Очень хотелось надеяться, что одна беда отступила хотя бы на время.

– А я не о многоножках беспокоюсь, – был ответ.

Понятно… О волне он беспокоится, о гигантском цунами, что прокатится по равнине и омоет склоны гор. Землетрясение следует за землетрясением, равнину рассекают трещины, а этот оракул всякий раз говорит, что все это щекотка, очередной форшок, а настоящая беда впереди. Может, он все-таки ошибается?

Но даже если так, то в главном он прав: ушли с побережья – и очень хорошо сделали. Яснее ясного: те, кто остался возле океана, уже дней пять как мертвы. Все. Поголовно. Понятно и то, что надо как можно скорее добраться до гор: там уютная долина, сочные травы, прохладные ручьи… Туда не дойдет волна. Но жара и жажда гонят людей вперед надежнее, чем цунами, которого никто не видел. Уже послезавтра к числу погонял добавится голод. Сильные – дойдут, дотерпят. А слабые телом и духом? Если все время гнать их пинками и побоями, то за этим занятием ослабеют и сильные…

Но все-таки Андрей спросил о цунами:

– Трещина задержит волну?

– Она что, бездонная? – пробурчал Эрвин. – Так, царапина на земной поверхности. Волна ее и не заметит.

– Равнина плоская, но ближе к горам местность должна повышаться, – рассудил Андрей. – Мы ведь уже поднялись на сколько-то выше берегового уровня?

– Недостаточно.

– Ты это точно знаешь?

– Я знаю, что ископаемые останки несуразников были обнаружены в предгорьях Южного кряжа, – с ядом ответил Эрвин. – Я их видел. Чего тебе еще – точных топографических данных? Их нет. Чуда? Его не будет.

– А если волна окажется слабой и вдобавок нахлынет, когда мы уже будем в горах? – помечтал Андрей.

– Хорошо, считай это чудом, если тебе так хочется. А я, не имея надежных геофизических данных, не могу предсказать место, время и силу основного землетрясения. Знал бы ты, как меня бесят случайности! Твоих предков я бы драл лозами, спустив штаны: эти простофили обходились не только без геофизиков, но и без картографов! Беспечные кретины! Из-за них ничего не известно!

Заперхав, Эрвин замолчал. Пустые разговоры вообще бессмысленны – и вредны, если усугубляют страдания. Нужно просто терпеть. Вода в количестве по литру на человека должна прибыть еще до ночи, этого хватит на ночной переход. Только бы доморощенный пилот-неумеха не разбил последнюю антиграв-платформу, только бы он довел ее в целости…

Платформа с водой прибыла на закате.

– Шире шаг! Шевелись! Завтра мы увидим горы! – подбадривал Андрей. Ему помогала Юлия, а бодрящийся из последних сил Олсон и вечно бодрый Вавила с Эрвином на плечах шли впереди, показывая дорогу. Русло пересохшего ручья должно было вывести к нужному ущелью в горах, но ручей петлял, заставляя спрямлять путь от меандра к меандру с риском потерять русло. Оно понадобится на дневке. Ровно и недобро светил Кровавый Глаз. Когда он скрылся за горизонтом, небо косо прочертила колоссальная линза Галактики с волшебным рисунком спиральных рукавов, звездных скоплений и облаков светящегося газа – но на всей равнине не было ни одного человека, способного любоваться небесной феерией.

Под утро Млечный Путь потускнел с северного края. Захватывая небо, с океана шла туча – и сожрала Галактику. На севере сверкало и громыхало. Люди невольно ускорили шаг, не зная, чего ждать – облегчения мук или новых страданий. Порывы горячего ветра налетали со спины, помогая торопиться; один из них едва не сбил с ног андроида Вавилу, а Олсона все же сбил.

Ливень хлынул на рассвете. Упали первые капли, а через несколько секунд с неба рухнула стена воды. В ней скрылись бредущие к горам колонны людей, скрылись повозки, скрылся скот, скрылось все. Шум ливня погасил и звуки: кричи не кричи – никто не услышит.

Колонны остановились. Напрасно Андрей кричал, требуя продолжать движение, – люди топтались на месте, не зная, радоваться им или страшиться. Под струи подставляли любую посуду, и она наполнялась в считаные секунды. Задрав головы, раскрывали рты. Такого ливня не помнили и старики. Сухая степь в пять минут превратилась в глинистое месиво. Механические ноги андроида разъехались, Вавила пал на четвереньки, а Эрвин с коротким проклятием шлепнулся в грязь.

Зато – вода! Жизнь!

Стихия бушевала всего полчаса, затем тучу унесло, и вновь начало палить солнце. Одежда высыхала прямо на глазах. Андрей скомандовал: вперед! Нельзя терять ни минуты. Ливень задержал движение, но он же и помог: люди и животные утолили жажду и взбодрились, они смогут идти и час, и два, сегодняшний переход может оказаться рекордным. Шевелитесь, люди, спасение уже близко!

Было жарко и влажно, как в парной. Дрожал воздух, и кривлялись фигуры в земных испарениях. Скоро влага улетучится в небо, зато жара усилится.

– Никогда в это время года у нас не было дождей. – сообщил Андрей, догнав Вавилу. – Тем более таких.

– Климат меняется, – ответил Эрвин, деловито отколупывая корку с рубахи. – Ты ждал чего-то другого?

– Нет, но…

– Значит, все-таки ждал.

К моменту, когда даже Андрею стало невмоготу и он объявил привал, на прояснившемся горизонте проступила туманная неровная полоса. Горы.

* * *

Южный кряж! Он был уже близок и после десятого перехода отнюдь не казался недостижимым. На рассвете воздух над степью прозрачен и позволяет видеть на десятки километров в любую сторону. Чуть позже он начнет дрожать, помутнеет, и горы растворятся в мареве, но ранним утром ничто не мешает любоваться, надеяться, предвкушать. Вон они, вершины, не слишком высокие с северной стороны кряжа, но чем дальше, тем выше, а вон тот малоприметный распадок – не искомое ли ущелье, ведущее к благословенной долине? Держаться, не киснуть! Конец пути близок, самое трудное осталось позади, а что ждет впереди, о том и говорить излишне. Горная прохлада. Сколько угодно чистой воды. Отдых! И долгая-долгая работа по восстановлению нормальной жизни, но прежде всего – отдых…

Наполнившийся после ливня ручей успел обмелеть, но еще не пересох. Пили сами, поили скот. Ночной переход был тяжел, зато спокоен. Напала лишь одна многоножка, да и та была застрелена раньше, чем успела кого-нибудь убить. Как она преодолела трещину – обошла или уже была на этой стороне, когда треснула земля? Эрвин лишь махнул сухонькой ладошкой в ответ на вопрос Андрея – это, мол, несущественно и ни на какие расчеты не повлияет.

– Завтра будем уже в горах, а? – зачем-то спросил Андрей, хотя знал ответ. Но очень уж хотелось услышать подтверждение. И народных лидеров порой охватывают детские желания.

– Дорого бы я дал, чтобы оказаться там сегодня, – проворчал Эрвин, заправляя в бедро верного Вавилы свежий топливный элемент, и принялся устраиваться в тени солнечных батарей андроида.

Через минуту он уже спал, а Андрей укрылся от солнца под арбой на куске грязного полотна, служившего когда-то занавеской. Кто-то легонько пнул его в подошву.

– Эй! Местечка не найдется ли?

Юлия. Андрей подвинулся.

– Устраивайся, только не рядом. Жарко.

– Я заметила…

– Ты только не думай, что я вообразил, будто ты обниматься пришла.

– С чего бы? – заинтересовалась Юлия, заползая под арбу.

– А я почем знаю? Может, взятка должностному лицу при исполнении. Лигисты хитры и коварны, это всем известно. Между прочим, официально ты все еще считаешься задержанной. – Андрей ухмыльнулся, показывая, что к его словам не стоит относиться серьезно.

– Да ну? – не приняла игры Юлия.

– Я сказал: официально.

– Очень тут все официально, как я погляжу! Прямо ступить некуда, везде разбросаны предписания и циркуляры.

Андрей хохотнул. Почему-то стало легко. А Юлия, поерзав и привалившись к избитому самодельному колесу арбы, спросила, помолчав:

– Ты правда думаешь, что тебе не придется в конце концов отдать нам Эрвина Канна?

– Если он спасет людей, то станет национальным героем, – сердито сказал Андрей, и вся легкость вмиг улетучилась. – У какого народа есть традиция сдавать своих героев? Назови.

– Пожалуй, таких в самом деле нет, – согласилась Юлия. – Ну а если он ошибется?

– Смотря какая ошибка. Погубит людей – суд над ним будет здесь, скорый и правый. Народный суд. А погубит всех – некому будет судить, да и некого. – Андрей поболтал фляжкой, отпил глоток. – Черт, жарко-то как… О чем я?.. Да! Пока все идет примерно так, как он предсказывал. До самого тупого дурня уже дошло, кто наш спаситель, и ты его отсюда не увезешь…

– Даже в обмен на существенную экономическую помощь вашей несчастной планете? – ухмыльнулась Юлия.

– Даже.

– Ну-ну. Поглядим. Впрочем, сейчас меня интересует другое. Ты не заметил, что наш Вычислитель какой-то не такой?

– А что с ним не так? – лениво проговорил Андрей. – Он просто вымотан, как и все мы. Ну, правда, едет, а не идет… и что с того? Он ведь калека на протезах.

– По-моему, он не вычисляет, вот что с ним не так.

– Так ведь нечего вычислять! – Андрей не знал, смеяться ли ему или накричать на дуру. – Все, что нам нужно, он уже вычислил.

– Ты не понимаешь, – вздохнула Юлия. – Я хорошо изучила его. Он не может не вычислять каждую минуту, просто не умеет. В Саргассовом болоте на Хляби он вычислял, будучи едва жив, и не упустил свой шанс. В Астероидной системе он вычислял, когда вокруг него все паниковали, – и опять выиграл.

Он ходячий компьютер, уникальный человек-счетчик с талантом крупного математика. Других таких нет. Его мозг должен все время работать, так уж он устроен. Ему почти не нужен отдых. А сейчас… может, мне кажется, но, по-моему, он бездействует. Странно, правда?

Андрею не казалось это странным.

– Знаешь, Рауль… то есть Эрвин все-таки уже старик. Притом эта жара…

– Да, – сказала Юлия, – жара.

Андрей повозился, устраиваясь поудобнее. Еще утро – а все тело уже мокрое, под мышками противно хлюпает. Вчерашний ливень случился очень кстати, иначе от менеджера воняло бы, как от старого козла. А сейчас воняет, как от молодого козлика, что в общем допустимо. Пять лет жизни отдал бы за то, чтобы прямо сейчас очутиться в горах, найти прохладный ручей, окунуться с головой в бочажок под крошечным водопадиком…

– Скажи, – потребовал он, – ты уверена, что наш Рауль Амбрус – тот самый Эрвин Канн, за которым ты гоняешься?

Юлия фыркнула.

– Кто бы добровольно назвался именем человека, находящегося в розыске Интерпола Лиги?

– Ну… не знаю. Ты сама только что сказала: он не вычисляет, а это странно.

– А ты сказал: старик, – напомнила Юлия. – И жара. К тому же ты отчасти прав: все самое необходимое он уже вычислил. Уверена: он сделал это еще до возвращения на Лусию. Ты бы лучше спросил: кто убил Тома Гатри, вашего прежнего менеджера?

– Анафилактический шок его убил, – пробурчал Андрей. – Просто несчастный случай в быту.

– Возможно. Но знаешь ли, на Эдеме произрастает одно растение, в соке которого содержится необычный алкалоид, безусловно смертельный для человека. Симптомы отравления очень напоминают анафилактический шок, точную причину смерти может определить лишь квалифицированный криминалист в хорошей лаборатории.

– Что? – Андрей привстал на локтях.

– Только то, что я сказала. Кстати, существует и эффективное противоядие.

– Так ты думаешь…

– Ничего я не думаю и копать не стану, – отрезала Юлия. – Просто версия. Преступление, если оно имело место, было совершено на планете, не входящей в Лигу. Это ваши лусианские дела.

Целую минуту Андрей размышлял. Чудаковатый старик Рауль Амбрус не мог хладнокровно отравить Тома Гатри, это просто не укладывалось в голове. Ну а Эрвин Канн, если все, что рассказала о нем Юлия, – правда? Он мог? Человек с холодным мозгом-компьютером, желающий спасти народ Лусии, легко мог просчитать: Том – помеха, якорь, гиря на ноге. Ленив, косен, недоверчив. Останься он менеджером – и к текущему моменту все лусиане, кроме, может быть, жалкой горстки пока еще уцелевших, но все равно обреченных людей, уже были бы мертвы: меньшую часть смыли бы пока еще небольшие цунами, а большую часть сожрали бы многоножки, потому что ополоумевший народ двинулся бы к Южному кряжу с фатальным опозданием и без всякой подготовки… Так кто же он, Эрвин Канн, – преступник или спаситель?

Глупости, подумал Андрей. Нелепа сама постановка вопроса, зато понятна цель этой Юлии Новак: она еще не рассталась с надеждой заполучить Эрвина, вот и сеет сомнения на его счет. Хитрая стерва! Но была полезной в качестве пилота, показала себя умелым бойцом при обороне моста через трещину, а сейчас терпит и не ноет, проблем с ней нет… вот и ладно.

Андрей закрыл глаза и минуту спустя начал похрапывать. Юлия уже спала.

* * *

Катастрофа разразилась на рассвете следующего дня. Горы были рядом, кряж придвинулся и навис, местность начала повышаться, вновь появились корявые кусты, некоторые даже с листвой, а главное, теперь даже близорукий различил бы впереди распадок – проход меж двух невысоких вершин, откуда вытекал ручей. Все знали, что дальше тянется длинное ущелье, а за ним – долина, цель пути и конец всем мучениям. Никто не роптал, хоть Андрей, сам шатающийся от усталости, и объявил в мегафон, что не время устраиваться на дневной отдых, надо идти, пока не истрачен последний запас сил…

Он не знал, что это решение спасает его народ, и не возгордился собой раньше времени. Это ему еще предстояло.

Эрвин молчал весь переход. Андрей заметил, что он обвязал себя веревкой вокруг пояса и накинул петлю на шею неутомимого Вавилы, как будто хотел удавить его. Механическому истукану было все равно, он шагал как ни в чем не бывало, зато старик теперь не мог свалиться с его плеч. Досталось ему… но он сам выбрал этот путь и стойко проделал его вместе со всем народом. Какой он чужак! Он настоящий лусианин, благодетель и палочка-выручалочка.

Какие бы интриги ни плела Юлия Новак, Эрвина она не получит, пусть даже над Лусией зависнет весь военный флот Лиги.

Так думал Андрей, со сложной смесью досады и радости отмечая, что уклон местности понемногу увеличивается, что идти стало труднее, что там и сям попадаются валуны, вынесенные на равнину с гор селевыми потоками, что солнце жарит все сильнее и что надо потерпеть еще час, ну хотя бы полчаса, чтобы после дневки достичь ущелья еще до заката оранжевого солнца и устроить следующий большой привал уже в безопасности…

Тут-то все и случилось. Минутная дурнота, заставившая Андрея остановиться и приложить ко лбу ладонь, сперва показалась всего лишь следствием жары и усталости, но почему-то разом заблеял и замычал скот, а Эрвин неизвестно зачем положил Вавилу на землю и лег сам. Не прошло и пяти секунд, как почва содрогнулась с такой силой, какой никто из лусиан еще не ощущал и даже не предполагал, что родная планета способна на такое. Всех до единого мгновенно сбило с ног, а Вавилу с Эрвином подбросило на метр. Низкий подземный гул заглушил крики. Над равниной поднялось облако пыли. Второй толчок… Третий… Сотрясения уже закончились, когда с гор донесся продолжительный грохот, похожий на отдаленную канонаду, – там что-то рушилось.

Андрей не подошел – подполз к Эрвину на карачках.

– Это оно и есть, а?

– Оно.

– Будет волна?

– Будет.

Кряхтя, Эрвин взгромоздился на свои протезы. Отряхнул одежду. Аккуратист… Сейчас Андрею хотелось убить его. Кто виноват в том, что начали эвакуацию так поздно? Менеджер? Несомненно. Но виновен также и этот сморчок, виновен в том, что не был достаточно настойчив! Вполне могли выйти на сутки раньше – были бы уже в горах…

О горных обвалах как-то не думалось.

Да что обвалы! Кого-то убило бы, кого-то нет. Зато на равнине цунами утопит всех, как слепых котят, и похоронит искалеченные трупы под аллювием на радость будущим археологам… или палеонтологам. Из всего населения планеты выживут – и то лишь на первых порах – лишь те, кто уже переброшен в горную долину.

– Поднимай людей, – ровным как ни в чем не бывало голосом сказал Эрвин, – и сам поднимись, лидер четвероногий. Придется немного напрячься.

Андрей поднялся. Что он говорит, на что надеется? В голове было пусто.

– Возьми себя в руки! – прошипел Эрвин, взбираясь на плечи андроида, павшего на четвереньки без голосовой команды. Похоже, Вавила мог управляться биотоками мозга хозяина. – Очнись! На тебя уже смотрят. Прими бодрый вид. Шане у нас есть, и неплохой. Волна будет здесь никак не раньше, чем через пять часов. Возможно, что и через десять. Успеем подняться по ущелью как можно выше – уцелеем.

– А… – Андрей ничего еще не понимал, крутил головой.

– Ты оглох, что ли? – не унимался Эрвин, в то время как андроид выпрямился, вознеся его над людьми. – Соберись, менеджер! Пришло время жестких приказов. Командуй!

Жестких? Куда уж жестче. Но, кажется, есть куда…

– Встать! – чужим, незнакомым голосом скомандовал Андрей в мегафон. Он пустил петуха, откашлялся и начал делать то, о чем прежде не имел самое туманное понятие: хрипло орать, как сержант на новобранцев. – Встать, я сказал! Толчки кончились. У кого есть силы – поднимите соседа! Можно и пинком. Шевелитесь! Сюда идет цунами, нам нужно успеть укрыться в горах. Кто там нюни распустил? Дайте ему в морду. Не ныть! Ну, ноги в руки – и пошли! В темпе!

Было слышно, как кричит Юлия, понукая обессиленных. На нее огрызались: ишь, какая! Прошла бы сама весь путь от побережья! Ножками. Топ-топ. Не слишком-то трудно сновать туда-сюда по воздуху и явиться на трассу к самому финишу. Раскомандовалась!

Что ж, раз есть силы огрызаться, значит, найдутся и силы идти. Андрей послал Юлии одобрительный кивок: умница, молодец, шевели их, шевели! А Эрвин учудил такое, чего Андрей совсем не ждал.

В спине Вавилы чуть ниже тощего зада старика раскрылись створки. Оттуда грянул марш. Гремели трубы, били барабаны, выли и визжали какие-то совсем незнакомые музыкальные инструменты. Кто-то сердитый и непреклонный рявкал в такт музыке отдающие металлом слова на чужом языке.

И против воли, вопреки жаре и усталости, колонны пошли быстрее: раз-два, раз-два… Ровнее спину, выше голову, живот втянуть! Раз-два, раз-два! Мы – сила, нас не сломить, мы всем покажем!..

– Марш рагабарских мятежников, – прокомментировала Юлия, чуть только музыка стихла. – Мерзость какая…

– Зато идут, а? – подначил Андрей. Юлия хотела было возразить, но тут из спины андроида грянул новый марш, и она махнула рукой.

Два часа спустя колонна – теперь уже одна, собранная из трех, – начала втягиваться в ущелье.

Идти сразу стало труднее – мешали нагромождения камней, прихотливые петли ручья, кусты и сухие колючие растения, свешивающиеся со скал. Между Андреем и Эрвином произошла перепалка: менеджер хотел вызвать из долины весь летающий транспорт, чтобы забрать тех, кто обессилел или подвернул ногу, а заместитель по логистике резко возражал:

– Мало топлива.

– У нас сколько угодно топливных элементов! – бушевал Андрей. – Я видел, как их грузили на космодроме!

– Все равно недостаточно.

– Что ты задумал?

– Ничего особенного, просто разумная бережливость. Истратишь резервы раньше времени – потом будешь кусать локти.

– Потом тебе свернут шею родственники погибших! Ты как хочешь, а я вызываю платформу и флаеры. – Андрей взялся за рацию.

– И кто их поведет? – кричал Эрвин. – Кое-как обученные мальчишки? Скажи сам: они посадят здесь флаер, не говоря уже о платформе? Не слышу! Юлия еще могла бы, но она здесь, а не там.

Андрей лишь выругался. Старикашка был прав, как всегда. Пусть жара в ущелье уже не та, что на равнине, но от адской усталости у всех мозги набекрень, а этот – гляди-ка! – сохранил способность к элементарным суждениям, не то что злосчастный временный менеджер…

– А если мы наткнемся на завал в ущелье? – все же спросил он. – Слышал, как грохотало?

Эрвин указал на журчащий ручей:

– Выше нас серьезных завалов нет, пройдем и скотину проведем.

– Ну а если…

– Вот тогда и рискнем вызвать транспорт. Не раньше.

Оставалось надеяться, что он не ошибся и на этот раз.

Так прошел час, и другой, и третий. Привалов не было. Иногда ущелье расширялось, крупные камни под ногами сменялись щебнем, сцементированным затвердевшим илом, и тогда черепашью скорость движения человеческой змеи удавалось увеличить. Время от времени андроид Вавила бодрил людей звуками лихих маршей. Где есть военные, там в ходу и бравурные марши; Лусия – исключение. Юлия узнавала музыку Терры, Рагабара, Сиринги, Ареса, Тверди, Глиняной Лепешки. При звуках маршей Земли и Унии ей хотелось плюнуть, но было нечем. И некогда напиться, хотя ручей – вот он, журчит меж валунов и весело прыгает с каменных ступенек.

Вперед, только вперед и вверх! Нет лишней минуты. Никто не замечал, что воздух стал прохладнее. Никто уже вообще ничего не замечал.

В малой долинке все же пришлось дать роздых и людям, и скоту. Мало-помалу подтягивались отставшие, кое-кто из них полз на карачках. Долинку подпирала с запада округлая вершина. Эрвин указал на нее Андрею:

– Думаю, оттуда просматривается степь. На вершину надо послать наблюдателя.

Андрей, всклокоченный, с безумными глазами, не оскорбил умника ни словом, ни действием лишь потому, что на это уже не осталось сил.

– Понял, – вздохнул старик. – Ну, тогда я сам.

Что бы ни говорил разум, какие бы ужасы ни сулил, а в глубине души Андрей возликовал: значит, можно продлить отдых до получаса как минимум, а то и больше.

Было видно, как Вавила с Эрвином на плечах поднимается по склону горы. И было видно, как, не достигнув вершины, андроид повернул назад и понесся вниз под уклон гигантскими прыжками Тогда люди услышали многократно усиленный голос Эрвина:

– Волна идет! Волна!

Немедленно грянул марш, самый быстрый из хранящихся в памяти Вавилы. Когда андроид спустился с горы, марш сменился разудалой плясовой. Люди уже шли, шатаясь, спотыкаясь, но все же шли, постепенно ускоряя шаг в такт безумной музыке, а Андрей надрывался, стараясь перекричать Вавилу в мегафон:

– Бегом! Бегом!

Глава 8

Нашествие

Потеряли всех, кто отстал от колонны, все до одной телеги и арбы и до сорока процентов поголовья скота. Жутко было представить, как волна, прокатившись по равнине, достигла гор, как миллионы тонн взбесившихся морских вод, будто под давлением колоссального поршня, ворвались в ущелье. Там не могло уцелеть ничего живого. Много выше, куда волна добралась уже обессилевшей, она настигла хвост колонны, мычащий и блеющий хвост. Тем, кто произошел не от обезьяны, трудно карабкаться по скалам, спасаясь от потопа. Погибли часть стада и несколько пастухов, самоотверженно, но тщетно пытавшихся загнать измученных животных еще чуть-чуть дальше вглубь ущелья, еще чуть-чуть выше…

Великое счастье, что землетрясение не породило в этом ущелье ни одного крупного обвала! Всезнайка Эрвин вновь оказался прав: все, что могло скатиться с гор, скатилось давным-давно. Он преувеличил, далекие обвалы все же были слышны, но где-то там, не здесь…

Как только миновала непосредственная опасность, Андрей объявил привал. Мог бы и не драть глотку: достигнув крайнего предела человеческих сил, люди падали сами, кто ничком, кто навзничь. Умер, надорвав сердце, молодой здоровяк, без единой жалобы проделавший весь путь с тяжелым мешком за плечами. Вечером стены ущелья дали тень, а ночь принесла вожделенную прохладу. Горы! Какая-никакая, а уже высота. Какое же это счастье – не вариться в собственном поту!

Наутро Эрвин верхом на безропотном Вавиле спустился по ущелью ниже, чтобы посмотреть, что натворила там волна, и спустя час вернулся, как показалось Андрею, удовлетворенным.

– Зачем ходил? – спросил Андрей.

– Так… проверить кое-что.

– Проверил? – Андрей иронически поднял бровь.

– Там несуразники, – буднично сообщил Эрвин.

– Много?

– Видел двух разбитых и с десяток живых. У них прочные шкуры, держат удары о скалы. Лежат, воняют. Из одного уже выбиралась многоножка.

Андрей посерьезнел.

– Я надеюсь, ты…

– Правильно надеешься: она уже не выбирается. Я и остальных поджарил.

– Как достигнем долины, надо будет сразу организовать кордон в ущелье, – сказал Андрей. – Взорвем скалу, устроим в узком месте завал, а поверх эту, как ее… баррикаду.

– Устраивай, – согласился Эрвин.

– Надо думать, в долину ведет не один доступный многоножкам путь?

– Не один.

– То-то и оно. Укрепим подходы…

– Укрепляй.

– Установим круглосуточное дежурство на опасных направлениях, – импровизировал Андрей. – Парней с оружием туда, посменно. Это хорошо, что ты привез много оружия, а я-то, дурак, поначалу гадал – для чего? Спасибо тебе. От всего народа Лусии спасибо.

– Да пожалуйста…

Старик явно не был в настроении строить планы, и Андрей, не дождавшись ценных указаний, связался с долиной и приказал выслать в ущелье антиграв-платформу. Едва он успел передать приказ, как андроид Вавила, подскочив к нему с неожиданной прытью, выхватил из руки рацию, передал ее злобно оскалившемуся Эрвину, а тот с размаху шваркнул коробочку о камень – только осколки брызнули.

– Ты что делаешь?! – заорал Андрей.

– То, что должен делать заместитель по логистике, – со злобой ответил старик. – Только я опоздал. Плохой я заместитель.

– Сердца у тебя нет!

– Вообще-то есть, но думать я предпочитаю головой, а не ливером. Ну вот что: пусть этот рейс платформы будет единственным!

– Иначе что? – крикнул Андрей. Он не был уверен в том, что для перевозки всех слабых и охромевших удастся уложиться и в пять рейсов.

– Иначе ищи себе другого зама по логистике. Вон Олсона возьми.

– И возьму! – Оба знали, что Олсон не справится, но Андрей подумал о Юлии. – Считай себя уволенным.

Эрвин круто развернул Вавилу, и тот пошел прочь.

…После седьмого и последнего рейса платформы злость Андрея мало-помалу улетучилась. Все шло как надо. Олсона он не назначил и с Юлией не поговорил – она и без того помогала как умела, а умела она неплохо. И разве имело значение то, что Лусия отпочковалась от Унии, а Юлия – офицер Интерпола Лиги? Лига и Уния – враги, но при чем тут Лусия?

Отдых! Пища, вода и сон – вот что отчаянно требовалось всем без исключения спасенным людям. Главное – сон. Вода была, сохранилась и толика пищи, но кто способен жевать, когда умирает от усталости?

Отдыхали остаток дня и всю ночь. А утром двинулись дальше, и к вечеру стены ущелья раздвинулись. Все. Дошли.

* * *

В лесах по горам вокруг долины обозначились проплешины – лесорубы заготавливали бревна. Их скатывали вниз. Работала лесопилка, стучали топорами плотники, и уже более сотни домов – не слишком больших и довольно неказистых, но все же домов – вытянулись в четыре нитки вдоль двух будущих улиц. Большое землетрясение – хоть Эрвин и уверял, что гипоцентр располагался глубоко под морским дном, – наделало дел, и здесь, и будь дома каменными, они бы развалились. Бревенчатые же строения большей частью устояли. Плотники умели соединять бревна в кривую лапу.

Андрей приказал старейшинам общин произвести перекличку и сложил результаты. Вышло, что удалось спасти пять тысяч девятьсот семьдесят семь человек обоего пола и всех возрастов. Почти шесть тысяч… Значит, погибло не меньше тысячи. Андрей лишь приблизительно знал, сколько их ушло в никуда по глупости, отказавшись эвакуироваться с побережья, сколько легло на пути к горам и, наконец, скольких настигла волна. Только сейчас нашлось время заняться подсчетами…

Одна женщина разрешилась от бремени здоровым ребенком, и эта новость моментально облетела всю долину. Первый! Пока что первый младенец, родившийся не у моря, а в горах, но лиха беда начало. Потомки забудут, как выглядит океан, следующее поколение сочтет своей малой родиной Южный кряж. Немного жаль, но что тут поделаешь. Да и не важно это! Важно, что оно вообще будет, следующее поколение людей на Лусии! Важно, что мы дошли, дотерпели, вынесли немыслимые лишения и победили!

На новорожденную девочку хотели взглянуть все. Фельдшер выставил дюжего медбрата, чтобы не пускал зевак, норовящих потревожить роженицу с ребенком. Потом, потом! После рабочего дня вынесем младенца на воздух и покажем всем – умиляйтесь на здоровье. Но руками не трогать!

Отощавшая скотина так и набросилась на сочные травы. Андрей высчитывал в уме, какую часть стада в ближайший год придется пустить под нож, как скоро восстановится поголовье при нормальной динамике приплода, – и мрачнел. Как ни крути, а без жесткого нормирования рационов не обойтись. На побережье здорово выручала морская рыба – а здесь? Можно выяснить, годная ли в пищу рыба водится в горных озерах, но это, конечно, не спасет. Это крохи… Охота! Инстинкт загнал в горы тьму-тьмущую степного зверья, а значит, мясо, в принципе, есть, бегает где-то неподалеку. Найти метких стрелков, раздать им пулевое оружие, привезенное Эрвином – умница он все-таки! – и со временем, вероятно, узаконить новую общину охотников и собирателей…

Голова работала, приказы отдавались, свободного времени не было совсем. Андрей еле-еле выкраивал несколько минут в день на бритье и умывание. А вот Эрвин начинал раздражать, причем не сам он, а его отсутствие. Хоть он и умница, а вернее, именно поэтому мог бы помочь, подсказать, направить. Но нет – устранился от всех дел, коих невпроворот, и отдыхает в наскоро сколоченной специально для него хибаре. Только и видишь умника, когда повара орут, что каша поспела, и зовут народ к котлам. Ребенку понятно: отлеживается старик, вымотался до предела, честно заслужил отдых и личную хибару, да что там, он заслужил вечную признательность народа Лусии… но сколько можно бездельничать? Третий день уже! Помогала Юлия, подменяя Олсона там, где надо было присмотреть за работой артелей и куда не поспевали ни Олсон, ни Андрей. От Юлии был толк. А от Вычислителя его больше не было.

На четвертый день Андрей сам зашел в хибару Эрвина.

– Валяешься? – осведомился он, разглядев в полутьме лежанку на земляном полу и старика поверх лежанки.

– Как видишь, – последовал холодный ответ.

– Обиделся? Простить и забыть не можешь?

– Спина побаливает, потому и лежу, – молвил Эрвин. – Не болела бы – все равно отдыхал бы. Уволенный имеет право. А на дураков не обижаются. Просто принимают к сведению.

– По-твоему, я дурак? – Андрей нашел в себе силы усмехнуться. Хотел сотворить усмешку ироническую, а получилась напряженная, вымученная.

– Ты дурак во власти, а это намного хуже, чем просто дурак, – со вздохом промолвил Эрвин. – Ты тоже не обижайся, это просто констатация. Ну зачем ты меня тогда послушал?

– Когда? – не понял и даже слегка растерялся Андрей.

– Когда я говорил тебе, что надо уходить с побережья. Не ушли бы – и все уже кончилось бы. Для всех. И не было бы напрасных мучений.

– Напрасных?!

– Именно напрасных, – легонько кивнул старик. – Имей в виду: сейчас мы в большей опасности, чем были на берегу океана.

– Почему??!

Андрей возопил, зато голос Эрвина был ровен. С такими интонациями не ведут спор, а доказывают перед туповатой аудиторией какую-нибудь простенькую теорему:

– Потому что ты не пожертвовал частью, чтобы спасти целое. Потому что ты не понимаешь: добрый пастырь время от времени просто обязан быть бесчувственным. Побудь добрым хоть сейчас, оставь меня в покое.

– В чем проблема? – заорал, не сдерживаясь, Андрей. – В истраченном топливе, что ли?

– Именно в нем.

– И тебе плевать на людей?

– Теперь умрет гораздо больше людей, чем могло бы.

– Да почему??!

– Потому что ты не добрый пастырь, – по-прежнему равнодушно заявил Эрвин. – Ты добренький.

Андрей ошалело заморгал. Ничего себе добренький… Кто вел людей по сухой степи к горам, не жался ни их, ни себя? Кто гнал их вверх по ущелью, когда каждому хотелось только одного – лечь и умереть? Старик окончательно спятил, ну его.

Он уже хотел повернуться и молча уйти, как вдруг, сам себе удивившись, выпалил:

– Ты отравил Тома Гатри? – и заметил, что в глазах старика вспыхнул огонек.

– Юлия тебя просветила? – спросил Эрвин после короткой паузы.

– Неважно.

– Ну конечно, Юлия… Ну так вот: да, я его отравил. Это было убийство, и прошу заметить: с заранее обдуманным намерением. Напыщенный дундук оказался глух к моим предостережениям. Но я честно попытался не довести дело до крайности!

– Ты тоже пил то вино, – напомнил Андрей.

– А! – Старик слабо махнул сухонькой ручкой. – Противоядие. Примитивная схема. Изобретать что-то более заковыристое у меня просто не было времени. Мне еще надо было убедить тебя, что пора всем уносить ноги с побережья. Вспомни: ты поверил мне не сразу.

– Между прочим, народ не поверил бы и мне, если бы не своевременный форшок…

– Очень своевременный.

– Ты только не ври, будто то землетрясение – твоя работа.

– Оно – нет. А вот инфразвук – моя. Примитивно, но действенно. Паника оказалась очень кстати.

Эрвин ухмылялся. «Почему он вдруг признался в убийстве?» – в замешательстве подумал Андрей, и ухмылка старика помогла ему понять почему. Никто, никакой менеджер и никакой диктатор не посмеет тронуть того, кого народ справедливо почитает как пророка и спасителя. С каждым прожитым в безопасности днем его авторитет будет только расти, в то время как временная диктаторская власть никем не избранного менеджера начнет мало-помалу съеживаться. Преступление? Убийство? Закон? Да кому это интересно, когда цель всех и каждого проста, как вдох: выжить! Никто не поверит в виновность Эрвина, хоть кричи на всю долину: «Убийца! Убийца!»

Преступник и вдобавок наглец. Но… спаситель.

Ладно. Потом разберемся. Что он там пел о топливе?

– Объясни, почему ты думаешь, что умрет много людей, – хмуро потребовал Андрей.

– Я не думаю, я знаю, – был ответ.

– Ладно, объясни, откуда ты это знаешь.

– Расчет очень прикидочный, но…

– Перестань уже! – рявкнул Андрей. – Если есть что сказать – говори!

– Криком взять хочешь? – прищурился Эрвин. – Ну-ну, покричи. Только будь добр, кричи где-нибудь в другом месте, не здесь.

Андрей подышал, сосчитал в уме до десяти.

– Извини, – пробормотал он. – Я ведь полицейский, в моем деле крик часто помогает. Бывало, наорешь на задержанного – он тут же в штаны напустит и во всем сознается. Ну так что говорит твой прикидочный расчет?

– Мы не удержим долину.

– Уверен?

– Не до конца. Предполагаю.

– Многоножки?

– Ну конечно. Эти твари могут карабкаться по скалам. Ты думал перекрыть опасные направления? Тут нет безопасных направлений. На круговую оборону у нас не хватит ни оружия, ни людей. Неточность прогноза была обусловлена незнанием врага. Мы, например, не знали, есть ли у многоножек стайный инстинкт, умеют ли они координировать свои атаки. Я предполагал, что нет, а оказалось – да. В какой-то степени. Но и без этой неприятности нас не ждет ничего хорошего.

Андрей поискал глазами, куда бы присесть, не нашел и сел прямо на земляной пол.

– Значит, надо свернуть все работы, кроме самых необходимых. Так? Всех здоровых мужчин – на периферию. Задействовать все оружие, так? Мало его? Знаю, что мало. Понаделать пик, накопать ловчих ям. Костры для отпугивания. А может, удастся сварить какую-нибудь отраву, а?

– Может, и удастся, если очень повезет, – ответил Эрвин. – Но если хочешь знать мое мнение, наше везение иссякло. У нас просто нет времени. Еще день-два – и начнется.

Что именно должно начаться, Андрей мог представить себе очень хорошо. Многоножки уже лезут в долину по главному ущелью, замечены они и на перевалах – и пока что успешно уничтожаются. Но если Эрвин прав, то вскоре проклятые твари покроют склоны окружающих долину гор шевелящимся ковром – и это будет конец. А прав ли Эрвин? Надо слетать поглядеть, много ли несуразников вынесло в предгорья, подумал было Андрей и тотчас понял, что пытается ухватиться за соломинку. Он помнил, сколько белесых мешков со щупальцами качалось на волнах в ожидании цунами. Воды не было видно! Значит, в предгорьях их полным-полно…

– Ладно, – мрачно проговорил Андрей. – А при чем тут топливо?

Пять минут спустя он уже бегал по хижине и орал так, что тряслись сколоченные из горбыля стены.

– И ты знал? Ты знал это с самого начала?!

Эрвин молчал с грустно-сочувственным видом. Конечно, он все знал с самого начала. Рассчитал в первом приближении – но рассчитал. И наглухо молчал о том, что в долине, любовно выбранной и уже худо-бедно обустроенной, людям не удержаться – придется отходить всем народом дальше на юг. С арьергардными боями. Сначала через перевал, затем еще через один, на южную сторону кряжа и далее – через пустыню к Туманным горам.

– Почему не сказал?! – бушевал Андрей.

– Сейчас говорю, – вклинивался Эрвин в паузы. – А раньше было попросту вредно. Людям нужно показать ближайшую достижимую цель, тогда от них можно ждать максимального напряжения сил. Скажешь нет? Это психология. При всем том сложная задача решается не в пример легче, если ее разбить на ряд более простых. Это уже математика.

Андрей вне себя кричал о том, куда Эрвину следует засунуть его математику. Он не сразу заметил Юлию, вошедшую в хибару и тщательно прикрывшую за собой щелястую дверь.

– Орешь, как… – сказала она недовольно. – В чем дело?

– В нем! – рявкнул Андрей. – Вот в этом умнике! Ты только держись на ногах, не падай: он говорит, что надо уходить еще дальше на юг, через пустыню! Он это заранее вычислил, понимаешь ли! Циферками!

– А кричать-то зачем? – кротко осведомилась Юлия.

– Ты что, тоже знала это? – взвился Андрей.

– Не знала. Предполагала. И не ори, тебя издали слышно. Наш Вычислитель не так прост, как некоторые, не стану указывать пальцем… Я его хорошо изучила. Он и тактик, и стратег, причем как стратег он вообще не имеет себе равных, а уж «циферки» тому причиной или чутье – дело десятое. Ну так вот: похоже, он прав. Ты не забывай: он с нами в одной лодке и думает о себе не меньше, чем мы с тобой.

– Пусть думает о чем хочет, только не о бегстве в пустыню! – рявкнул Андрей.

– Тише, тише… – выставила ладонь Юлия. – Ты бы его выслушал, а? Между прочим, час назад стайка многоножек прорвалась через восточный перевал. Не дергайся, их всех уже перебили, я тоже участвовала. Но и мы потеряли троих. К западу от нас два перевала, там пока тихо, но не сегодня завтра попрут и оттуда. Знаешь что?

– Что?

– Надо готовиться к новому походу. Ничего пока не объявляй, но дай-ка ты выходной день хотя бы лесорубам и строителям, нечего им надрываться раньше времени…

Прежде Андрей никогда не считал себя тупым и уж тем более наивным, но сейчас в сравнении с Эрвином он чувствовал себя ребенком, причем отстающим от сверстников в развитии. Лишь на второй день после разговора с Эрвином – того памятного разговора, в котором участвовала и Юлия, – Андрей понял всю чудовищность истинного, изначального плана спасения. Вот тебе и Рауль Амбрус, чудаковатый безвредный старичок! Из тихого омута вынырнул черт с рогами.

Не вставая с лежанки, Эрвин спокойно изложил свой план. Даже Юлия раскрыла рот от столь неприкрытого цинизма, ибо план предусматривал гибель примерно половины населения Лусии. Выяснилось, что зафрахтованный Эрвином грузовоз совершил первую посадку в Туманных горах за пустыней, там же была оставлена добрая половина груза: машины, инструменты, генераторы на изотопных источниках, а главное, продовольствие. Вторую посадку корабль совершил здесь, в этой самой долине, выгрузив половину от оставшейся половины, и лишь потом сел, как полагается, легально, на пустыре, гордо именуемом космодромом. Эрвин изначально знал, что Южный кряж с высокой вероятностью окажется всего лишь промежуточным этапом, вехой на пути эвакуации. Откуда он мог это знать, если лишь по возвращении увидел, на что способна черная многоножка? Неизвестно. Сам не скажет, а надавишь – начнет сыпать такой заумью, что у всякого нормального человека заклинит мозги.

Переход через пустыню – это не переход через степь. Настоящее пекло – там, а не в степи. Эрвин планировал переброску флаерами и платформами детей, женщин репродуктивного возраста, немногих мужчин и лучших животных из племенного стада. Все прочие должны были идти пешком. Жара. Раскаленные пески. Литр воды в день. Таким образом, старики, больные и увечные заранее обрекались на более или менее скорую и неизбежно мучительную смерть. И главная причина тому – всего-навсего ограниченный запас топливных элементов к флаерам и платформам…

Андрей хватался за голову. Почему Эрвин не позаботился о достаточном запасе топлива? Старик лишь молча отвернулся вместо ответа на прямой вопрос. Ответ был известен Андрею: во-первых, личные средства частного лица не безграничны, а во-вторых, топлива было взято ровно столько, сколько следовало из расчетов, плюс малый резерв. Экономному расходу помешала проклятая трещина, но главное – помешал он, Андрей Илюхин! Сколько раз Эрвин говорил ему, увещевал, требовал и бранился: не гоняй туда-сюда флаеры и платформы, не надо…

А я гонял, вспоминал Андрей. Да и как было не гонять? Спасал людей, не думая о каком-то там расходе. Просто спасал, как сделал бы всякий на моем месте, и переживал, если не мог спасти, и гордился тем, что все-таки спас многих, кого план Эрвина неявно, но безоговорочно зачислял в покойники… Людоед он!

Но вот что хуже всего: по его плану должна была спастись примерно половина народа Лусии, – а сколько спасется теперь? Четверть? Хорошо, если так. Многие, кого следовало бы избавить от мучительной гибели в песках, не будут избавлены от нее. Не убивать же их из милосердия! Через несколько дней придется решать, кого отправить в горы последним рейсом: женщин с малыми детьми или удойную корову рекордных статей с лучшим быком-производителем? А кому решать? Менеджеру. После такого решения ему только и останется, что заглушать телесными страданиями душевные муки и с облегчением сдохнуть на последнем переходе…

Сукин ты сын, Андрей Илюхин! Никчемный человеколюбец. А ведь всю жизнь мнил себя жестким мужиком, каким и должен быть начальник полиции!

…Прибежал запыхавшийся мальчишка с известием: на западном краю долины замечены многоножки, их много, не худо бы послать подкрепление.

Через десять минут Андрей уже поспешал в указанном направлении, имея в руке плазменник, через плечо – сумку с гранатами, а за плечами – десяток бойцов. Он бежал ровной небыстрой рысцой, сохраняя силы для боя, стараясь думать только о защите рубежа, о предстоящем истреблении электрических многоножек, и был рад тому, что какое-то время, пусть недолгое, можно не думать о ближайшем будущем. Сейчас надо отбиться – вот и все мысли, радующие простотой и определенностью. Ночью – жечь длинные костры в самых удобных проходах на перевалах. И барьер, и освещение. Кровавый Глаз светит теперь всю ночь, но недостаточно. Кажется, он уже удаляется и, понятное дело, тускнеет…

Хорошие мысли, дельные и бодрящие. И лишь одна противная мыслишка портит всю картину: никакими убеждениями и никакими приказами нельзя убедить людей идти в пустыню до тех пор, пока потери от многоножек не станут ощутимыми!

* * *

Спустя четыре дня передовое охранение достигло первых песков. За охранением двигалось то, что осталось от коровьего и овечьего стад после убоя многих голов и заготовки мяса впрок. И после многоножек… Только потом – люди. Теперь они шли одной длинной колонной, имея боевое охранение на флангах и в тылу, и охранению не приходилось скучать. Словосочетание «боевое охранение» вошло в обиход с подачи Юлии – Андрей и не знал таких терминов.

С натугой тащились в гору, трусцой сбегали с горы. Расчищали путь, отбивались с флангов и тыла – особенно с тыла. В узостях взрывали за собой скалы, ненадолго преграждая путь членистоногой орде. К счастью, выяснилось, что многоножки не брезгуют пожирать своих мертвых собратьев. Это немного задерживало преследователей. Спустившись в сухую жару на краю пустыни, подожгли за собой лес: жарьтесь, твари!

Лес пылал с веселым треском, горы заволокло дымом. А впереди лежало волнистое море песка, и кривлялся над ним горячий воздух.

Жара – в лицо. Опять жара… Спросите у тех, кто облизывал сухим языком потрескавшиеся губы в иссушенной солнцем степи, – понравятся ли им раскаленные пески? Лучше и не спрашивайте, чтобы не убегать от кулачной расправы.

А сколько всего пришлось бросить! Машины, оборудование… Раньше на Лусии была хотя бы чахлая промышленность, вызывающая усмешки унианских торговцев, но все же обеспечивающая население самым необходимым, – теперь не будет никакой, а будет примитивная обработка даров природы и натуральное хозяйство. Да и это когда еще будет!

Но жизнь стоит того, чтобы начать сначала. Она хорошая штука.

Страдая от духоты, дожидались заката оранжевого солнца. Набирали воду из теплого мутноватого ручья, скатывающегося из распадка и исчезавшего в песках, сами много пили, перераспределяли ношу, готовились. Всяк понимал: спасение, если оно вообще возможно, – в максимально протяженных ночных переходах, привалов не будет. На закате заметили вдали стайку каких-то животных – те сторонились гор, но и в пустыню не шли. Нашли выеденный изнутри панцирь бронированного вампира. Со стороны тылового охранения слышались отдельные выстрелы. Всего лишь дважды прогрохотала пулеметная очередь. Можно считать – передышка… лесной пожар сильно помог.

Когда солнечный диск упал за горизонт, Андрей прошел по пескам шагов сто и вернулся, утираясь рукавом.

– Как на сковородке, через обувь жжет… Ждем.

– Пески, как правило, остывают быстро, – утешила Юлия.

– Да? А ты откуда знаешь?

– Служба в Интерполе расширяет кругозор.

Ну да, ну да. Она же бывала на разных планетах. Расспросить бы ее о них, подумал Андрей, интересно ведь. Ну, может, еще будет время…

– Наверное, Лусия не слишком расширила твой кругозор? – ревниво спросил он.

К его удивлению, Юлия задумалась, прежде чем ответить.

– Как тебе сказать… Такой патриархальной планеты я еще не видела. И при этом такой благополучной – я имею в виду, до катаклизма. Общины, старейшины, все всех знают, любят детей, – тут Юлия почему-то запнулась, а почему – Андрей не понял, – уважают стариков, преступления редки и, как правило, несерьезны… С профессиональной точки зрения – неинтересно. А вот чисто по-человечески – наоборот. Даже жаль, что я не этнограф. – Она улыбнулась. – Я бы здесь поселилась, если бы не этот ваш Кровавый Глаз… Ты не думал, что Лусии было бы неплохо попроситься в Лигу?

– Зачем еще? – Способность женщин стремительно менять тему разговора, случалось, и прежде сбивала Андрея с толку.

– Лига обладает туннельным оружием, – пояснила Юлия. – Слышал о таком? Нет? О чем вы тут вообще слышали? Короче говоря, на короткое время индуцируется сингулярная трубка. В нее можно засосать планету – и ее выбросит черт знает где, вряд ли даже в нашей Галактике. Тем же способом можно убрать и ненужную звезду, скажем, ваш Кровавый Глаз. А другой туннельной бомбой исправить орбиту планеты. Правда, вас опять потрясет немного. Если все сделать аккуратно, то более высокая орбита позволит вам мало-помалу заселить весь материк. – Юлия вдруг прыснула. – Видел бы ты себя сейчас!

Андрей и правда выглядел ошарашенным в предельной степени. Знать бы раньше…

Но что это изменило бы? Знать надо было не просто раньше, а намного раньше! Не мы, подумал он, а деды и прадеды наши должны были знать – и стучаться в эту самую Лигу, молить и канючить: возьмите нас, вы не пожалеете, мы хорошие! Или проситься в Унию, надеясь, что ее правительство не злопамятно.

– Зачем мы Лиге? – спросил он.

– О! – просияла Юлия. – Умный вопрос. Только зря ты задал его таким безнадежным тоном. Шансы есть. Видишь ли, в обитаемой части Вселенной существуют только три силы: Лига Свободных Миров, Уния и Земная Федерация… Сам знаешь? Ну и молодец. Какое-то время Лига считалась сильнейшей из трех – теперь, увы, уже нет. Она потерпела крупное поражение в Астероидной системе – скажи спасибо своему Эрвину! – затем последовал ряд дипломатических неудач. Тридцать лет борьбы с сепаратизмом, и он еще не подавлен окончательно. При таком раскладе добровольное присоединение новой планеты, какова бы она ни была, прибавит Лиге очков. Это как минимум, а о максимуме гадать не хочу, политика – не мое ремесло…

– Скажи… – Андрей помедлил. – Ты… точно уверена, что за тобой прилетят?

– Должны. Но когда? – Юлия вздохнула.

– А найдут?

– По импланту – найдут, если будут искать.

– Ладно, – сказал Андрей, – будем надеяться на лучшее. А не пора ли нам?..

Первыми на песок ступили животные. Хлопали бичи, мычали коровы. Единственная уцелевшая собака лаяла и носилась, гоня в пустыню овечью отару. Параллельно, держась левее и немного отстав, двинулась колонна людей во главе с Олсоном. Примерно десять минут ничего не происходило, лишь мычал и блеял скот, да люди негромко проклинали сыпучий песок.

А на одиннадцатой минуте крупный бугай, вожак стада, вдруг провалился в стремительно расширяющуюся воронку, испустил рев мучительной боли и исчез. Еще секунду или две на дне воронки были видны его рога, затем исчезли и они. Лишь сыпался струйками песок, медленно скрывая ловушку.

Истошными голосами закричали пастухи. Стоять! Стоять! Назад! Олсон остановил колонну и пошел взглянуть, что там стряслось. Никто не сообразил подсказать ему, что лучше этого не делать.

Он прошел около половины пути и издал короткий возглас удивления, когда под ним разверзлась новая песчаная воронка. А предсмертный крик, если Олсон вообще успел его издать, заглушил песок.

Глава 9

Ошибка в расчетах

Какие хищники таились в песке, так и осталось неизвестным. «Крупные», – только и сказала Юлия по поводу песчаных упырей и непроизвольно передернулась. Нулевая информация: и так было ясно, что в песке сидят немаленькие твари – голодные, ждущие, настороженные, бесконечно терпеливые. И не упустят своего: не для того ждали.

Ждали тех, кого черные многоножки выгонят в пустыню…

Вытащить бы наружу хоть одного упыря, поэкспериментировать с ним по-инквизиторски, понять, как обезопасить проход… Но нечем вытащить, и нет времени изобретать что-то мудреное.

Эрвин выглядел задумчивым.

Люди и скот ушли с песка. Безудержно рыдала жена Олсона. К утру она, молодая еще женщина, выглядела старухой.

Что делать? Вопрос засел в голове гвоздем. Ответа не было.

Идти вперед – погибнуть всем. Идти назад – то же самое. Оставаться на месте… ну, можно продержаться несколько дней. А дальше что?

Ночью юг озарился дрожащим красным светом. Донеслись приглушенные удары, похожие на раскаты грома, – где-то в Туманных горах проснулся вулкан. Это туда менеджер с его замом предлагали идти? Туда? Через ад пустыни – прямо в огненный ад?!

Утром стало видно, что ощущение безысходности овладело всеми. Кое-как спрятавшись от солнечных лучей под вылинявшими тентами, люди почти не шевелились. Один лишь Вавила торчал на солнцепеке как ни в чем не бывало. Он успел почиститься от пыли и сажи, заряжал свои батареи и бодрым видом прирожденного дурака выражал готовность исполнить любой приказ хозяина. Робот, что с него взять, даром что человекоподобный. Верзила без эмоций, истукан. Транспортное средство для старого умного калеки.

А старый умный калека сидел в тени солнечных батарей своего транспортного средства и молчал. Далеко на юге из песчаного моря вырос хобот смерча, за ним еще один, и оба пошли гулять туда-сюда, извиваясь, будто в танце, и какая-то женщина вскрикнула, когда один из них приблизился, и кто-то шумно выдохнул, когда хобот начал удаляться, – а старик молчал, молчал…

Андрей прятался в тени флаера. Всю ночь он ждал: вот сейчас придет Эрвин и скажет, что надежда не потеряна, он все рассчитал, и рано вешать нос, и тупик не тупик, поживем еще… Да куда там!

Очень хотелось взять старика за плечи и хорошенько потрясти его, чтоб голова моталась, – думай, гад! Думай! А не умеешь думать, как все люди думают, – тогда вычисляй, на то ты и Вычислитель! Строй свои головоломные модели, обсчитывай их со всех сторон! И дай результат!

Да только трясти его бесполезно, разве что сорвать на нем злость… Но это тоже бесполезно.

И как же хотелось Андрею, чтобы вместо Эрвина подошел к нему старый чудак Рауль Амбрус и что-нибудь добродушно посоветовал не на основании расчетов, а просто так!..

Вместо Рауля подошла Юлия.

– Можно?

– Садись.

Усевшись на нагретый грунт, Юлия принялась обтирать лицо какой-то тряпкой. Светлые волосы потемнели и торчали короткими сосульками – значит, мыла голову в ручье. Андрей наблюдал за женщиной искоса.

– Чучелом выгляжу, да? – с вызовом спросила Юлия.

– Симпатичным чучелом, – почти не покривил душой Андрей.

Юлия легонько усмехнулась: врешь, мол, но я тебе благодарна.

– Наш Вычислитель опять какой-то не такой, – сказала она. – Ты заметил?

– Ясно, не такой. Завел нас в ловушку и сам не знает, что делать дальше. Где он? – Андрей высунулся из-за флаера и сразу зажмурился от яростного света. – Ага, там же. Сидит, считает, да пока все без толку.

– А я с ним сейчас поговорила немножко, – сообщила Юлия. – То есть не то чтобы поговорила… больше слушала. Ничего он не считает, просто бормочет всякую чушь: мол, я не тот, сам на себя не похож, и неизвестно, я это или не я…

– Иссяк старикан, да и перегрелся, – без тени сочувствия сказал Андрей. – Небось переживает, что второго Моисея из него не вышло. Манны тут нет, а упыри есть. Посоветуй ему окунуться в ручей.

– Сам и посоветуй. Кто я такая, чтобы он меня слушал? Явилась, чтобы арестовать его. Недруг по определению. Да и не в перегреве тут дело…

– А в чем?

– Не знаю! О, черт…

Затрясло. Толчки были сильные, хотя с главным землетрясением, конечно, не сравнить. Земля колебалась минуты две. Над сожженными горами поднялось облако сухого пепла.

– Афтершок, – сказал Андрей, чтобы что-нибудь сказать. – Они будут еще повторяться, может, год, может, два.

– Я знаю, – безразлично отозвалась Юлия.

Они долго молчали. Андрей сходил к ручью, умылся и напился, потом то же самое сделала Юлия. У ручья было тесно, люди жались к нему как к единственному источнику жизни. Теплая мутная вода отдавала какой-то щелочью. И наплевать: было бы просто свинским издевательством, окажись вода чистой, холодной и вкусной. Смахивало бы на последний пир накануне казни.

Крупное, неизвестно откуда взявшееся насекомое, каких не видывали люди ни возле океана, ни в горной долине, громко прожужжало возле самого уха Андрея и, вовсю работая неразличимыми крыльями, зависло перед лицом Юлии. Та махнула рукой, и насекомое умчалось.

Но и не улетело восвояси. Видно было, как оно покружилось вокруг Эрвина, привлеченное, вероятно, запахом пота, как оно зависло перед ним с таким же грозным гудением, как перед Юлией, и как Эрвин замахал обеими руками. Только тогда насекомое унеслось прочь, а Эрвин поднялся на свои протезы и произнес торжествующе:

– Ага!

– М-м? – немедленно отреагировала Юлия, и Андрей понял, что она, как и он, все это время надеялась на старика. И сейчас они оба надеются на то, что стариковское «ага» вообще что-нибудь означает…

Он встал, и солнце тотчас ударило его в голову. Вот зараза! Затылок моментально стал горячим. Не надо было разматывать чалму…

– Вот, значит, как тут все устроено, – задумчиво проговорил Эрвин, обращаясь больше к пустыне, чем к приблизившемуся менеджеру обреченного народа. – Знать бы заранее…

– Что устроено? – сипло и зло спросил Андрей.

– Местный круговорот жизни. – Старик вдруг заговорил как по писаному. – Как только красный карлик загоняет Лусию на короткую орбиту, жара дает диким животным равнины понять, что пора уходить в горы. Уходят жвачные, за ними тянутся хищники. Этот инстинкт вырабатывался миллионы лет. Затем кору планеты начинает трясти, плиты сбрасывают накопившиеся напряжения, с моря приходит громадная волна и забрасывает на равнину полчища несуразников. Из них вылупляются черные многоножки и первым делом выедают в предгорьях отставших животных. Не более чем легкая закуска. Затем они ползут в горы за настоящей добычей…

– Мы это уже видели. Ты дело говори.

– А ты меня не перебивай! – рассердился Эрвин. – Или слушай, или поди займись чем-нибудь… Слушаешь? Итак. Нормальной сухопутной фауне Лусии есть чем прокормиться в долинах Южного кряжа, но противостоять электрическим многоножкам не в силах даже самые свирепые хищники. Куда животным податься? Некоторые, вероятно, лезут выше, в горные неудобья, но большинство отступает в пустыню, мы их видели…

– Где кормятся песком и пьют его же? – мрачно съязвил Андрей. – Ты ума лишился?

– Они там терпят, – возразил старик. – Просто терпят. Выжидают. Слабые мрут, бестолковые становятся добычей песчаных упырей, а сильные и осторожные выживают, чтобы вернуться в горные долины, как только многоножки перемрут.

– Что-о?

– Между прочим, я уверен, что у песчаных упырей тоже тысячелетний цикл…

– Наплевать на упырей! – закричал Андрей и даже ногой притопнул в нетерпении. – Что ты сказал о многоножках?

– А то. Данных для прикидочного расчета уже достаточно, а он хоть и прикидочный, но в своей основе верный, за это я ручаюсь. Ты сам мог бы сообразить: кого будут жрать многоножки, когда схарчат всю доступную фауну? Это первое. Почему местные сухопутные животные вообще существуют? Это второе. Вывод может быть только один: многоножки долго не живут. Это не особая экологическая форма местной жизни, я ошибался. Несуразники просто личинки, а многоножки – имаго. Им только-то и нужно, что нажраться от пуза, накопить энергию для размножения, отложить в стекающие с гор ручьи яички или икринки – не суть важно – и сдохнуть. Вода донесет икринки до океана, из них вылупятся крошечные несуразники, подрастут и станут размножаться партеногенезом, а через тысячу лет цикл повторится, потому что сила вида заключена в половом размножении. Вот так.

Андрей только моргал. Переведя дух, Эрвин ждал, когда менеджер разложит информацию по полочкам в своей не самой глупой, но, увы, заурядной голове.

– Значит… надо просто выждать? – с надеждой спросил Андрей.

Эрвин покачал головой.

– На краю пустыни? Не дождемся, перемрем. У нас один реальный выход: пойти и отвоевать себе место в горах. Хотя бы одну более-менее изолированную долину, на первое время нам больше и не надо. Там мы займем оборону и продержимся до того момента, когда многоножки начнут издыхать, в этом мы им охотно поможем. И тогда – весь Южный кряж наш! На тысячу лет.

«На девятьсот девяносто семь», – механически поправил про себя Андрей, радуясь вспыхнувшей надежде и уже прикидывая в уме, какая из виденных им долин годится для захвата и удержания, но все же спросил строптиво:

– А через тысячу лет – все заново?

– Да, но уже на новом уровне, – наставительно произнес Эрвин, подняв кверху коричневый стариковский палец. – Наши потомки будут знать, что их ждет и когда. На ближайшую тысячу лет у нас уйма работы: сделать Южный кряж зоной, комфортной для развития цивилизации. Тут должны быть рудные месторождения. В долинах – сеять, развести плантации когнитивного ореха, на склонах пасти скот. Получше приглядеться к местным животным – может, кого-то из них стоит одомашнить. На горных речках – малые электростанции, на вершинах – ветряки. Без спешки, но методично укреплять северный рубеж на всем его протяжении и в следующий раз не допустить прорыва многоножек в горные долины. А через тысячу лет – вернуться на побережье, но не вдруг и не всем. Часть населения должна остаться в горах. Придется подумать о дорогах, связывающих горы с побережьем, и еще о многом другом… но я, пожалуй, думать об этом не стану. – Эрвин улыбнулся. – Мне незачем. Люди столько не живут.

– Говоришь, ты ошибся? – спросил Андрей. – А сейчас не ошибаешься?

– Вряд ли.

– Тогда это была не самая худшая твоя ошибка… хм… Ты вообще когда-нибудь ошибался по-крупному?

– Один раз, – сухо ответил Эрвин, и по тому, как изменилось его лицо, Андрей понял, что Вычислитель вспоминает что-то очень давнее. Но продолжения не последовало, делиться воспоминаниями Эрвин не пожелал.

И не надо. Зато стало ясно, как надо действовать, и шансы на победу сразу увеличились. Отбить долину… какую? Ясно, не ту, откуда пришлось бежать. Надо найти долину, которую будет легче оборонять. Придется полетать над Южным кряжем, выбрать подходящее место… как только прекратится пожар, а то вон сколько дыма…

Может, именно полет большого глупого насекомого разбудил дремлющую мысль старика и запустил цепочку умозаключений, расчетов на их основе и новых умозаключений?

Не все ли равно!

* * *

Все три флаера и антиграв-платформа нарезали круги над облюбованной долиной, щедро плюясь огнем. С платформы лупил пулемет. Стрелки то и дело орали, чтобы пилот держал ровнее и не рыскал. Доморощенные пилоты очень старались.

Во всей долине не было видно никакой мало-мальски крупной фауны, кроме многоножек. Там и сям валялись выеденные изнутри черные панцири – твари уже принялись жрать друг друга. Но живых было больше. Не снабженные инстинктом удирать от угрозы с воздуха, они лишь приподнимали переднюю часть туловища, угрожающе шевеля лапками и жвалами, – и позволяли безнаказанно расстреливать себя.

Долина была маленькая, выбранная после тщательной авиаразведки и долгих споров. Пришлось совершить марш вдоль края пустыни и прорываться через перевалы, чтобы выйти к ущелью, ведущему с юга к облюбованной долине. В нее, правда, вел еще один проход, с запада, но узкий и удобный для обороны. С севера и востока над долиной нависли отвесные скалы, непреодолимые, как хотелось надеяться, для многоножек.

Но долину еще нужно было отвоевать.

На остатках топлива бывший личный флаер Эрвина, им же и управляемый, пошел на вынужденную как раз тогда, когда в долину ворвался и сейчас же развернулся в цепь отряд пеших бойцов. В бойцы рвались многие – нехватка ручного оружия вынудила отдать его тем, кто уже держал в руках плазменник или карабин и показал себя в прежних боях дисциплинированным солдатом, а не героем-одиночкой. Покорность судьбе сменилась бодростью, уныние – веселой злостью. Бей гадов, расстреливай, не давай им уйти! Не уходят? Да это же прекрасно!

Над обездвиженным флаером, севшим на лысую проплешину, кружила антиграв-платформа с очень внимательной Юлией в кресле пилота. С платформы срывались вниз молнии, тарахтел пулемет. Пять минут – и цепь стрелков уже здесь, больше не нужно прикрывать Вычислителя, он выжил и должен жить, чтобы рано или поздно предстать перед судом на Терре. Теперь разворот – и вон туда, там нехорошая низинка, вся в густых кустах, надо ее вычистить…

Долину удалось захватить даже легче, чем предполагалось. Потери – один убитый и один оглушенный электрическим ударом издыхающей многоножки. Оклемается. Андрей был весел.

– Мы сделали это! Как мы их раскатали, а? Песня!

И лучше многих понимал: надо прямо сейчас выстраивать оборону, блокировать оба прохода – южный и западный. Медлить нельзя.

Два дня прошли относительно спокойно. Эта долина оказалась более жаркой, чем та, из которой пришлось уйти, но куда прохладнее песчаной пустыни. Спали прямо на земле под открытым небом, а некоторые понаделали себе шалашей. Вечером второго дня разразилась гроза, ветвистые молнии били в утесы, шалаши снесло штормовым ветром, а упало всего несколько капель. Не так уж важно: в долине имелись родники с приличной водой.

– Спасибо за поддержку, – еще в первый день сказал Эрвин Юлии. – Очень хорошо, когда служебные обязанности не идут вразрез с естественными порывами. Тебе везет.

Он еще шпильки подпускает! Юлия нахмурилась.

– Зато тебе крупно не повезет, когда за мной прилетят.

– А, ну да, ну да… Арест, наручники, и плевать на то, что Лусия независимая планета, так?

– Андрей согласится.

– Разумеется. Я с самого начала это ему советовал. А народ?

– Народ промолчит.

– Умница! – расцвел старик. – Теперь так и случится, тут нет сомнений. Людей я порядочно помучил. Может, потом они пожалеют о том, чего уже не вернуть, ну так то потом. Может, даже памятник мне поставят… еще один. Верхом на Вавиле. Кстати, его можно взять в натуральном виде, все равно он скоро отключится.

– Ты этого не увидишь, – бросила Юлия.

– Но помечтать-то могу. – Глаза старика, запавшие и выцветшие, смеялись. – Кстати, твое положение ненамного лучше моего. Гонялась за мной, гонялась, вроде настигла – а тут такая незадача, планетарная катастрофа.

И ты застряла на дальних задворках Галактики, и ради тебя приходится тратить бюджет, отправлять черт знает куда спасательную экспедицию…

– Результат окупит!

– Правда? Знаешь, что скажет тебе начальство? «Неважная работа, капитан». Ты не оправдала. Начальство любит победные рапорты, ему плевать, что с таким противником, как твой, трудно рассчитывать на успех. Оно тебя задвинет. Будешь до пенсии перебирать бумажки или расследовать квартирные кражи. Как тебе такая перспектива?

– Тебе-то что?

Эрвин пожал плечами.

– Да, в общем-то, ничего. Так, праздные мысли.

– Ну и держи их при себе! – выпалила Юлия.

Тем и кончился разговор. А след остался – этакая заноза от осознания простой вещи: по сути Эрвин прав. Хуже того, он все понимает, все просчитал, интеллект Вычислителя отнюдь не скис. Но тогда он должен иметь в голове план, как оставить Интерпол в дураках!

И наверняка такой план у него есть, причем не один, а несколько: основной, парочка запасных… хорошо, если только парочка!

Трудно.

Про себя Юлия решила: всякое общение с Эрвином нужно прекратить, ибо он получает от общения куда больше информации, чем она. Слова, интонации, паузы, случайные оговорки, мимика, жесты и многое другое – все это оцифровывается в гениальных мозгах гениального преступника, заносится в бесчисленные многомерные матрицы и служит материалом для непрерывных зубодробительных расчетов. Часто их результат оказывается аналогичным тому, что получен другими исходя из здравого смысла, но мозг Вычислителя работает иначе. И если в принципе существует парадоксальное решение, сулящее успех, такое решение, до которого никто другой не додумается, то можно не сомневаться: он его найдет. Опять вывернется, проскользнет меж пальцев и оставит в дураках своих преследователей.

Точнее, в дурах…

* * *

На третье утро пальба на подходах к долине стала слышаться чаще, а в полдень с западной стороны прибежал посыльный с просьбой о подкреплении – и скорее, скорее!

– Ты-то куда собрался? – отправив отряд, рыкнул Андрей на Эрвина. Верзила Вавила недвижно, как вышколенная лошадь, стоял на карачках, а старик с лучевиком в правой руке устраивался у него на плечах.

Не сидеть же мне без дела! – был ответ, и Вавила выпрямился, а Эрвин левой рукой вцепился ему в ухо. Неизвестно зачем он стукнул андроида протезами по бокам, будто хотел пришпорить.

– Слезай! – велел Андрей.

– Это еще почему?

– Незачем тебе лезть в драку. Отдай-ка плазменник, он пригодится бойцу помоложе.

– А я, значит, уже ни на что не годен? – повысил голос Эрвин.

– Ты годен на большее, чем жарить многоножек, – нашелся Андрей.

– Особенно на то, чтобы сдать меня в обмен на… дай угадаю… в обмен как минимум на зачистку от тварей всего Южного кряжа, а как максимум, наверное, на присоединение Лусии к Лиге, верно? Быть может, даже на исправление ее орбиты?

– Ошибаешься, – солгал Андрей.

– Ошибаешься ты. – Старик вдруг едко рассмеялся. – А я теперь точно знаю, что я прав. Минуту назад всего лишь предполагал, а теперь знаю. Интересная она женщина, эта Юлия Новак, и красивая, и деловая… Что молчишь? Идея, конечно, поступила от нее, и ты ее принял. Правильно сделал, молодец. Я сам тебе советовал сдать меня, помнишь?

Андрей помнил. А вот что творится – не понимал. Неужели Вычислитель думает вывернуться, оказавшись в лапах этого самого Интерпола Лиги Свободных Миров? О нем Андрей имел самые смутные представления, но знал наверняка: организация более чем серьезная, не то что полиция Лусии…

– Слезай, – скомандовал Андрей, чувствуя себя гадко. – Ты арестован за убийство Тома Гатри.

Он был готов увидеть направленный ему в голову ствол плазменного пистолета и даже желал этого. Но вышло иначе. Андроид качнулся и зашагал на запад, а Эрвин улыбнулся и помахал Андрею сухой ладошкой. Кто бы на месте седока не понял, что стрелять в него не будут ни при каких обстоятельствах! Несколько мгновений Андрей размышлял, не подстрелить ли Вавилу, затем подумал, что Эрвин, вероятно, предусмотрел и такую возможность. Кто знает, какие инструкции даны андроиду на этот случай? Лучше воздержаться. И эта мысль показалась Андрею очень приятной, потому что появилась логически оправданная причина не делать то, к чему не лежит душа.

– Он что, драться пошел? – спросила незаметно подошедшая Юлия, следя за взглядом Андрея.

– Точно.

– Не следовало бы ему.

– Я знаю.

Вдаваться в подробности не было нужды – Юлия поняла все прекрасно

– Не нужно терзать себя, – мягко сказала она, коснувшись его руки. – Будь ты простой человек – тогда да. Но ты менеджер Лусии, для тебя быть просто человеком – запретная роскошь и даже преступление.

Андрей непроизвольно дернулся, и Юлия убрала руку.

– Сам знаю, – пробурчал он. – Ты все еще думаешь, что мы тут, на Лусии, такие дикари? Понимаем кое-что. Власть – она везде власть, а ответственность – везде ответственность. Я никогда не хотел быть менеджером и сейчас не хочу. Я полицейский. Меня, между прочим, никто не выбирал!

– Ты менеджер, и тебе придется быть им, – сказала Юлия. – Тебя заставят, даже если ты не выставишь свою кандидатуру на выборах. Уговорят. Уломают. Смирись и тяни лямку. Сам подумай: ну кто, кроме тебя? Олсон погиб…

– Олсон не годился, а вот среди строителей есть один бригадир… – начал было Андрей.

Юлия хохотнула.

– Нет. Ты. Только ты.

Дикая мысль внезапно пришла в голову Андрея.

– А если… Эрвин?

На этот раз Юлия рассмеялась громко и заливисто.

– Ваш главный товар в торге с Лигой? – Видя, что Андрей нахмурился, она продолжила: – Ну, допустим, лусиане решат защищать его… вряд ли, толпа в нем разочаровалась, но допустим… неужели ты способен допустить хоть на миг, что его все равно не отнимут? Когда Лига чего-то хочет, она этого добивается, особенно от слабых и незащищенных… И еще одно: Эрвин Канн не лидер по природе, он закулисный манипулятор и азартный игрок. Глупо делать его менеджером. Он и сам не захочет. Нет уж, забудь. Менеджер – ты.

-– А кто станет начальником полиции? – недовольно и с ехидцей спросил Андрей. – Мои бывшие подчиненные – дубы. Может, ты возьмешься?

Его голос внезапно дрогнул, и Андрей удивился. Вот уж не ожидал от себя!

Юлия качала головой – как-то печально. Неужели с сожалением?

– Знаешь, я…

– Ничего не говори, – сердито оборвал Андрей. – Все знаю. Считай, что я дурачусь. Просто шутка такая. Ха-ха.

– Смотри-ка! – Юлия указала на клубы дыма, поднимающиеся с южного фаса долины. Горел подожженный древесный завал – значит, массовая атака началась и с юга.

Очень скоро оттуда прибежал запыхавшийся гонец и, само собой, потребовал подкрепления. Андрей грубо выругался, не стесняясь Юлии. Приходилось бросать в бой последний резерв: десяток бойцов с настоящим оружием и вдвое больше мужиков, вооруженных лишь длинными пиками.

– Я тоже пойду, – вызвалась Юлия, тряхнув отросшей челкой в знак того, что не потерпит никаких возражений.

– Вместе пойдем…

* * *

Западный проход был ущельем – узким и глубоким, с почти отвесными гранитными стенами не то чтобы головокружительной высоты, но все же достаточными, чтобы многоножка, свалившись с такой стены на камни, треснула пополам и перестала жить. Что одна из них и подтвердила. Ручей, когда-то протекавший по дну ущелья, пересох, но сырость в воздухе еще держалась. Было душно.

Рубеж обороны логично проходил в самой узости, где ущелье стиснули две скалы – монолитная левая и трещиноватая правая. Времени хватило лишь на то, чтобы соорудить невысокую баррикаду из камней и древесных стволов и кое-как расчистить подходы к ней. От идеи огненного заграждения пришлось отказаться: ветер в ущелье ровно и упрямо гнал воздух в долину, не хватало еще клубов едкого дыма в лицо защитникам баррикады…

Нельзя сказать, что многоножки появились внезапно, – они никуда и не уходили. Правда, вначале их было мало, нападали они порознь, так что баррикаду удалось построить без особых проблем, не потеряв ни одного бойца. Проблемы начались на третий день.

Твари полезли толпами. Вдруг. Вероятно, Эрвин был прав, предположив, что у них имеются начатки стайного инстинкта. Никого это не интересовало, как не заинтересовала бы никакая теория, а практика была такова: стреляй, пока тебя не убили. Но береги боезапас, целься точнее, твари юркие, они буквально струятся по камням, а где их гуща, туда кидай гранату или динамитную шашку. Все очень просто, на уровне «кто кого», а потому забудь о спокойной жизни у ласкового моря, выброси из головы лишние мысли и уж подавно не вспоминай о том, что ты царь природы, пока не докажешь противнику, что ты именно царь, а не мясо.

Пусть так! Инстинкты многоножек – их проблемы. Но ты – очень неуступчивое, очень упорное, больно жалящее мясо, и это тоже их проблемы. Выстрел! Выстрел! Молния из плазменника убивает многоножку мгновенно, а пуля – не сразу и не всякая. Тварь встает на хвост, выпускает в агонии электрическое щупальце, хлещет им туда-сюда, корчится и замирает. Выстрел! Еще одна. Ага, а вон туда – ручную гранату…

Замолчал пулемет. К раскаленному стволу не притронуться. Второй, снятый с навеки приземленной антиграв-платформы, еще работает, огрызаясь скупыми очередями, парни берегут патроны, – но уже бежит подмога, тащит коробки с патронными лентами… Отбились?

Вроде да. Но это еще далеко не конец, твари вскоре полезут снова. Неужели им не хватает мяса убитых сородичей, свежего и жареного, чтобы нажраться им от пуза? Или оно невкусное?

Наверное, дело в том, что многоножек – миллионы, а людей лишь тысячи, и перебитых ими многоножек – тоже всего лишь тысячи… Простая арифметика.

Эрвин прибыл на место боя в разгар второй атаки. Неуверенная расхлябанная рысца Вавила порядочно растрясла его. Человекоподобному роботу было худо, он попросту износился, не имея в достатке ни времени, ни энергии для самовосстановления.

Сам Эрвин выглядел не лучше. Ныла спина, режущая боль поселилась в правой стороне живота, где печень, прямо в сердце какой-то подлец напихал иголок, и вдобавок кружилась голова. Эрвин внезапно испугался, осознав, что он больше не считает в уме. Это было ново. Всю жизнь, сколько он себя помнил, он мыслил исключительно математически, и там, где другие оперировали словами и образами, он привычно обходился формулами, символами и цифрами. Тот или иной расчет шел в его голове постоянно, его можно было лишь направить в нужное русло или заменить другим, более интересным или важным, но не отключить уникальный природный процессор.

Ничего, подумал Эрвин, это ерунда. Хорошо, что сейчас нужно только драться. Математика больше не нужна. Последний бой, достойное завершение…

С дракой проблем не было: лезь на баррикаду, целься, жми на спусковой крючок. Чего проще? В какой-то момент, когда многоножки поперли всей накопившейся в ущелье массой и буквально покрыли каменистую землю текучим ковром, Эрвин заметил боковым зрением обреченность на лицах бойцов, – но сам он ощущал лишь азарт, очень спокойный азарт, без дрожи в руках и горящих глаз. Должно быть, какая-то извилина в его голове все же продолжала упражняться в расчетах, иначе как объяснить ту потрясающую рациональность, с которой он вел бой и о которой впоследствии рассказывали те, кто сражался рядом с ним? Ни одного промаха!

Впрочем, наверное, привирали…

За одно можно поручиться наверняка: когда дымящийся слой убитых тварей достиг гребня баррикады, когда вновь замолчали оба пулемета, когда орда сплошной текучей массой уже готова была перевалить через гребень, когда сразу трое защитников ущелья один за другим опрокинулись навзничь, а прочие в панике подались назад, Эрвин закричал больным старческим голосом, чтобы отступали все, – и остался на гребне один, по-прежнему верхом на андроиде. Оглядываясь на бегу, люди видели, как он отстреливался, как многоножки с тупым алчным упрямством бросались на Вавилу и тот, содрогаясь от электрических ударов, неловко топтал их. Эрвин что-то крикнул людям – никто не разобрал что. Он больше не стрелял – по-видимому, в его плазменнике иссяк запас энергии.

А потом, когда уже казалось, что вот сейчас последний защитник ущелья упадет и скроется под черной шевелящейся массой, Вавила резко повернулся вправо. Его грудь распахнулась, как шкаф, и из нее в скалу ударили три фиолетовые молнии. Или четыре? Никто не мог сказать точно.

Да и не надо.

Скала рухнула, подняв тучу пыли. Могилой Вычислителя стали килотонны породы, обрушенной по его приказу в проход меж двух отвесных скал. Правая скала превратилась в огрызок, и проход расширился, но зато дно ущелья оказалось заваленным такими валунами, что и многоножки пробирались через них с трудом и поодиночке. Их отстреливали без спешки, с холодной яростью.

И уже на следующий день заметили в атаках многоножек некую вялость, а еще через два дня по долине начала распространяться невероятная новость. Ей верили, потому что очень хотели верить, но она не была пустой фантазией, а отражала сущую правду:

– Они дохнут, дохнут!.. Сами мрут!

Последний расчет Эрвина Канна оказался верным.

Глава 10

Заместитель по общим вопросам

К немому изумлению Юлии, на Лусию прибыл не кто-нибудь, а сам Тревор Стиннес, начальник Интерпола Лиги, низенький, щекастый и вечно всем недовольный, а с ним его заместитель по общим вопросам Хуан Постиго. Этот был худ, немолод, сед и, насколько знала Юлия, не особенно вникал в оперативные вопросы, зато слыл непревзойденным управленцем и умницей. Кое-кто в Центральном управлении поговаривал, что напрасно Стиннес держит такого зама – тот его подсидит. Эти домыслы Юлия отметала как глупые: Стиннес очень хитер, но он не параноик, чтобы лишиться своей правой руки, причем руки верной! Иное дело, будь Постиго помоложе… но он уже стар, чтобы карабкаться выше.

Корвет грузно опустился в долину – в ту, прежнюю, выбранную покойным Эрвином долину, где теперь вновь стучали топоры строителей и где санитарная команда только вчера закопала последнюю яму с трупами многоножек.

Дожди подпитали ручей и наполнили озерко. Как ни в чем не бывало пасся на лугах скот, и, защищенные от него свежей изгородью, уже взошли первые ростки на опытной плантации когнитивного ореха. Домов в новом поселке стало больше, но две трети населения еще ютились в шалашах, и никто не жаловался. Хорошие люди, добрый народ. Он вынес такое… естественно, не без жалоб, как же иначе, но ведь и без малейшей попытки бессмысленного, хуже того, губительного бунта! Вытерпели – и победили. Юлия перебирала в уме известные ей планеты – могло ли их население повести себя столь же достойно в схожих условиях? Вряд ли.

Она отрапортовала устно. Высокие чины пожелали осмотреть место гибели Эрвина Канна, и она полетела сопровождать и показывать. Командир группы прикрытия все допытывался, не осталось ли в горах живых многоножек, и, не удовлетворившись ответом, приказал бравым коммандос быть готовыми к бою. На месте те мигом обеспечили охрану периметра.

От кого? Все уже, все. Многоножки передохли, ничего страшного уже не будет… но откуда высокому начальству об этом знать? От подчиненной, которая не смогла выполнить задание?

– Неважная работа, капитан, – морща капризный рот, изволил проронить Стиннес, осмотрев завал в ущелье. – Значит, он там?

– Так точно, там, – подтвердила Юлия.

– Вы сами видели, как он погиб?

– Нет, но видели многие, я опросила каждого. Он сам завалил на себя скалу.

– Героическая смерть, – с иронией произнес Постиго.

– Да! – выпалила вдруг Юлия, хотя минуту назад сама от себя этого не ожидала. – Именно героическая! Он…

Она хотела добавить, что именно Эрвин Канн спас население этой планеты, – и не сказала ни слова, поняв, что никого из визитеров это не интересует.

– Остыньте, капитан! – буркнул Стиннес и с сомнением обратился к заму: – Ваше мнение?

– Могу только сказать, что героическая смерть мало соответствует известному нам образу Эрвина Канна, – неспешно, как бы жуя слова, проговорил Постиго. – Однако следует принять во внимание два обстоятельства: во-первых, психологический портрет мог устареть, а во-вторых, могла иметь место ситуация, когда он сознательно искал смерти. В то, что он случайно загнал себя в безвыходную ситуацию, я не верю. Допускаю, что негодяй был болен, смертельно болен, знал это и предпочел славную смерть смерти жалкой.

Стиннес кивнул.

– А вы что скажете, капитан?

– Согласна! – выдохнула Юлия. Она была не вполне согласна, но чего уж теперь! Вычислитель мертв, он не предстанет перед судом, она провалила задание, и по возвращении на Терру ее не ждет ничего хорошего. Может, и не накажут, но и карьерных перспектив уже не просматривается. Эрвин был прав: задвинут. Перебор бумажек… Квартирные кражи…

– Будем разбирать этот хаос? – спросил Стиннес, брезгливым щелчком сбивая пылинку с лацкана.

Постиго покачал головой.

– С нашими средствами тут работы суток на десять, а вызывать корабль с горной техникой – стоит ли? Думаю, можно признать смерть Канна свершившимся фактом.

Он не добавил «наконец-то», хотя это, несомненно, подразумевалось. Стиннес даже просветлел лицом. Незачем торчать на этой убогой планете целых десять дней, а дело – закрыть и в архив. Давно пора.

Вернулись к корвету. Махина, возвышающаяся в центре долины и придавившая край только что засеянного ячменного поля, приковывала всеобщее внимание. Охранение из отборных десантников несло службу, не подпуская аборигенов. Те проявляли любопытство, и было отчего: никогда еще корабль таких размеров не опускался на поверхность Лусии. Телескопическая лапа опоры, угодившая на поле, ушла в грунт на человеческий рост. Казалось, что веселенькие облачка, проплывающие над долиной, вот-вот заденут носовую надстройку корвета. Что по сравнению с такой громадиной низкорослые пузатенькие грузовозы унианских торговцев! Карлики. Блохи.

А ведь это всего лишь корвет. Тот, кто не вовсе лишен фантазии, поневоле задумается: каковы же крейсера и линкоры Лиги?

Конечно, явление корвета произвело фурор. Строители, лесорубы, огородники, даже пастухи – все бросили работу и сбегались к колоссальному чуду. Андрей тоже был тут и даже не рычал на лодырей, а улыбался во весь рот. В один миг собралась толпа. Каждому хотелось подойти поближе, прикоснуться к слишком долго ожидаемому небесному гостю, погладить его обшивку заскорузлыми пальцами, как самое дорогое, что есть на свете. Матери поднимали на руки детей. Смотрите, вот оно! К нам наконец-то прилетели, нас не бросили, о нас не забыли, нам помогут, теперь все будет хорошо…

И вдруг раздался выстрел в воздух.

– Не приближаться! Запрещено! Отойди назад!

Кто-то из особо нетерпеливых проник за оцепление. Его вышвырнули наружу, как котенка. Толпа заволновалась. Вернувшаяся к кораблю группа прикрытия по команде офицера разделилась надвое: половина усилила собой оцепление, а вторая половина обеспечила ближнюю охрану начальника Интерпола. Оружие было наведено на толпу.

Протолкавшись вперед и разумно держась за оцеплением, Андрей поднял руку, привлекая внимание Юлии. Он что-то кричал, но в общем шуме не было слышно что.

– Прошу пропустить вон того мужчину, – почти прокричала Юлия на ухо Стиннесу. – Это менеджер Лусии.

– Кто? – Его превосходительство поднес ладонь к уху.

– Правитель этого народа! – крикнула Юлия.

– А! – отозвался Стиннес. – Я думал, он просто босяк, как все эти оборванцы, – указал он на толпу. – Вам тоже следовало бы принять приличный вид, капитан.

Еще бы! Юлия почувствовала, что краска заливает ее лицо, но краска не стыда, а гнева. Да кто он такой, этот индюк заезжий, чтобы разговаривать через губу с этим народом? Разве он вынес то, что вынесли мы? Окажись он здесь единственно своей персоной, без охраны и обслуги, – небось дал бы дуба еще до Южного кряжа. Это Андрей Илюхин – босяк?

Это она – оборванка, мало чем отличающаяся от аборигенов?

Пусть так!

Два дня назад прошел сильный ливень, теплая вода низвергалась с небес водопадом, и голопузая ребятня бегала под разверзшимися небесными хлябями с веселыми криками и визгами, а потом с наслаждением сохла на солнышке. Взрослым тоже понравилось. Отмывшись, Юлия не особенно колебалась перед тем, как после заката зайти в хижину Андрея, ту самую, что была наскоро сколочена для Эрвина и из которой менеджер нипочем не желал перебраться в более приличный дом, пока кровом не обеспечена последняя семья. Они любили друг друга и потом спали обнявшись, снова любили и снова спали. Минувшей ночью повторилось то же самое.

Юлия постепенно привыкала жить по-лусиански на новый даже для лусиан лад. Раздражало отсутствие колоссального количества полезных мелочей, но с каждым прожитым в долине днем раздражение мало-помалу испарялось, как кусок сухого льда. Она думала о том, о чем настрого запретила себе думать четыре года назад. Ее сын – как он там, на Терре? На кого стал похож? Как говорит, как бегает, долго ли ревет, рассадив коленку? У него другие родители, которых он зовет мамой и папой, и более чем вероятно, что он знать не знает, что его настоящая мать – не эта, а другая. Беглянка, сбежавшая от материнства в карьеру. Отступница. Предательница. Лучше бы ему и не знать. Но если бы можно было отправиться в прошлое, чтобы изменить одно-единственное решение…

Но тогда она не оказалась бы здесь!

– Прошу пропустить его! – вновь крикнула Юлия.

– Не орите мне в ухо! – рявкнул Стиннес. – Он хочет что-то сказать? – Было видно, как Андрей, забывший взять с собой мегафон, тщетно призывает народ к спокойствию. – Его никто не слушает. А мне зачем?

– Речь идет о будущем Лусии! О принятии ее в Лигу!

– Правда? А при чем тут Интерпол?

Разумеется, не Интерпол решает такие вопросы, но его начальник мог бы обнадежить лусиан здесь и представить свои рекомендации там, на Терре. Дело могло бы выгореть.

Юлия вдруг поняла: ничего этого не будет. Стиннес и пальцем не шевельнет ради чумазых неудачников и их дурацкой планеты, а умный и дальновидный Хуан Постиго… нет, и не он. Юлия видела, как заместитель Стиннеса по общим вопросам быстро переводит внимательный взгляд со своего начальника на нее, затем на Андрея, затем на толпу, на десантников и снова на начальство. На один миг что-то знакомое почудилось ей в этом быстром лоцировании – но что? А, чепуха…

Она отметила, что Андрей прекратил орать, – наверное, сорвал голос. А потом она увидела, как он пробился через волнующуюся толпу, попытался – только попытался! – сделать шаг за невидимую линию охраняемого периметра – и отлетел назад, нелепо взмахнув руками после удара прикладом в лоб, и повалился навзничь. Последняя песчинка упала на чашку весов, и коромысло качнулось.

Толпа ахнула. Затем вскипела. Десантникам пришлось стрелять в воздух, и лишь это спасло их от нападения и неизбежной кровавой работы. Офицер повернул напряженное лицо к Стиннесу – ждал приказаний. Тот показал рукой: немедленно грузимся и взлетаем.

– Что вы стоите столбом, капитан? Надеюсь, вы с нами?

Шутка начальника. Просто шутка.

– Я с ними! – Юлия взглядом указала на лусиан. Ее голос был тверд.

– Что-о?!

– Я остаюсь.

Целую секунду Стиннес не мог понять, что это не ответная неуместная шутка.

– Это неподчинение! – проревел он по истечении секунды. – Дезертирство! Вы отдаете себе отчет в своем поведении? Потом поговорим. Марш в корабль!

Покачав головой, Юлия отступила на шаг, потом еще на один. Ее рука как бы невзначай легла на потрепанную кобуру плазменника. Постиго наклонился к уху Стиннеса и что-то зашептал. Было видно, как быстро двигаются его губы и как Стиннес стремительно багровеет.

Что именно Хуан Постиго донес до слуха своего непосредственного начальника, осталось неизвестным, но тот недовольно дернул головой и, не глядя больше на Юлию, направился к корвету. За ним последовали заместитель по общим вопросам и непосредственная охрана. Напоследок Постиго зачем-то подмигнул Юлии и крикнул:

– До встречи, капитан!

Площадка подъемника вознесла их ввысь, и они исчезли в туловище корвета. За ними в полном порядке отступили десантники с офицером. Площадка вознеслась еще раз и вросла в обшивку. Медленно-медленно корвет потянулся в небо, три опоры оторвались от каменистого грунта сразу, а четвертая, увязшая в пашне, казалось, вросла в планету – но вот и она выдернулась с сочным чавкающим звуком, как из вязкого болота, и пошла вверх с налипшими на нее комьями земли – выше, выше… Корвет поднимался на антиграве. Когда он стал точкой в небе, людей оглушил внезапный рев заработавших маршевых. Инверсионный след потянулся вверх и оборвался. Скоро рассеялся и он.

* * *

Андрея тошнило. Кружилась голова, шумело в ушах. Он не жаловался и даже пытался встать с лежанки и пойти руководить работами. Юлия врачевала его медикаментами из распотрошенного, но далеко еще не опустевшего контейнера, привезенного Эрвином. Сотрясение мозга – не такая уж мудреная травма, чтобы бывший офицер полиции не знал, как с ней быть. Юлия на все корки честила недотепу-менеджера: лежи, травматик, тебе только и надо, что лежать, какое-то время обойдемся и без тебя. На вот, проглоти таблетку и не вставай, скоро будешь как новенький.

Она сама бродила по долине, выслушивая просьбы и советы старейшин, перебрасываясь шутками с тем и другим, решая мелкие вопросы и запоминая то, что надо будет передать Андрею, когда ему станет получше И этот день наступил выздоравливающий вышел из хижины и сел на обрубок бревна, подставив оранжевому солнцу желвак на лбу, сильно уменьшившийся и уже не багровый, а бледно-зеленый.

– Как дела… там? – неопределенно спросил он.

– В основном неплохо, – и Юлия вывалила на него все нерешенные проблемы, одну за другой.

Андрей долго молчал.

– Мне нужен заместитель по общим вопросам, – сказал он наконец. – Ты возьмешься?

– Тебе нужен только заместитель? – В глазах Юлии он заметил то ли лукавинку, то ли усмешечку. – Тогда нет.

– Дьявол! – Поморщившись, Андрей помассировал пальцами виски. – Мне не помешал бы еще новый начальник полиции. Совместишь?

– Если тебе нужно только это, то нет.

– Дьявол! Дьявол! Ты выйдешь за меня?

Юлия смотрела на него с веселым интересом и молчала.

– Что скажешь? Роскошной жизни я тебе, правда, обещать не могу, но все, что в моих силах…

– Это ты мне?

Сбитый с толку Андрей почесал в затылке.

– Ну… да.

– Извини, я не поняла. Ты вроде обращался к дьяволу… – Андрей набычился и задышал. – Ладно, прости. Ничего, если я немного подумаю?

– Долго собираешься думать?

– Минуты полторы мне хватит. – Глаза Юлии смеялись. – Это много?

– Очень.

– А дети у нас будут?

– От тебя зависит, а я бы не возражал…

– Тогда согласна!

* * *

Кое-кто жалел о неудаче с гостями из Лиги и спорил до хрипоты; большинство же из пяти с половиной тысяч уцелевших лусиан если и жалело, то молча. О визитерах говорили мало, как будто их и не было. Если для лигистов мы немытые дикари, то кто они для нас? Господа? Полубоги в роскошных одеждах и с надменными мордами? Высшие существа, достойные командовать и помыкать низшими? А не пойти ли им куда подальше? Найдутся другие.

При общем одобрении Юлия установила радиомаяк – его сигналы укажут путь унианским торговцам, ниточка связи с галактическим человечеством не оборвется, по этой ниточке можно выйти на правительство Унии, а если окажется, что и там правят бал надменные сверхчеловеки, то существует ведь еще Земная Федерация! Так рассуждала вслух Юлия, успокаивая склонных к пессимизму. Прорвемся! Может, удастся разжечь конкуренцию за обладание Лусией между тремя основными галактическими союзами – тогда мы выберем самый выгодный вариант: и Кровавый Глаз от нас уберут ко всем чертям, и орбиту планеты исправят. Туннельные бомбы есть не только у Лиги. Надо лишь потерпеть. Скудные рационы и бросающаяся в глаза бедность – это надолго, но все же не навсегда. Да и променять такого мужчину, как Андрей, на мелкие житейские удобства – это ж какой ненормальной теткой надо быть! На Терре таких мужчин днем с огнем не сыщешь. Он надежный и смешной. Переживает, что получил по лбу на глазах у всех, боится за свой авторитет и даже не понимает, что каждый лусианин воспринял тот удар прикладом как личное оскорбление, что прилюдное унижение менеджера сплотило народ не слабее, чем все скитания и лишения. Глупый. Мужчины порой очень забавны, и логика у них странная.

Как только у Андрея рассосался желвак, старейшина общины ткачей, взявший на себя обязанности духовного лидера, при ликовании всего народа провел над Андреем и Юлией обряд вступления в брак. К некоторому разочарованию общины строителей и одобрению всех прочих, Андрей наотрез отказался принять свадебный подарок – только что построенный дом. Юлия поддержала мужа – ей как правой руке менеджера надлежало укреплять авторитет.

Андрей бурчал, что нипочем не выставит свою кандидатуру на назначенных им выборах, – однако никуда не делся, как и было предсказано. Альтернативный кандидат отнекивался, упирался всеми четырьмя, но был взят измором и предсказуемо набрал всего-то с десяток голосов.

В имуществе, давным-давно снятом с катера, брошенном при отступлении из долины и оказавшемся целым после нашествия черных многоножек, Юлия нашла не только радиомаяк, но и свой чемоданчик с необходимыми криминалисту аксессуарами и личный интерполовский компьютер. Он еще работал. Теперь можно было проверить одну версию.

Идея, осенившая Юлию дня через два после отлета корвета, едва не была забракована как безумная. Но плох тот сыскарь, кто не проверяет все возникшие версии, сколь бы невероятными они ни казались. Не так-то легко сразу отрешиться от прошлого, и Юлия по закоренелой привычке все еще считала себя офицером полиции. Цепляясь за старое, легче свыкнуться с новым.

Лишь спустя много дней у Юлии нашлась возможность уединиться на час. Она давно уже нашла и припрятала обрывок старой занавески, служивший Эрвину чалмой, – теперь же, внимательно исследовав его, обнаружила седой волос. Тонкая пластинка компьютера услужливо выдвинула крошечный приемный лоток. Осторожно поместив в него пинцетом корневой мешочек волоса, Юлия выбрала в меню «Анализ ДНК». Секвенирование заняло всего несколько секунд.

Затем она извлекла из кармана грязный высохший пластырь, наклеенный Эрвином на случайную ссадину еще там, в степи, позднее выброшенный им и подобранный Юлией из профессиональной дотошности. Вставив в глаз сильную лупу, действуя очень аккуратно, она отскребла стерильным лезвием несколько крошечных ороговевших чешуек и проделала с ними ту же операцию. «Совпадение 99,998» – выдал компьютер результат. Отлично. Значит, случайная ошибка исключена, а приборная погрешность такая, какая должна быть. Все-таки полевой прибор, не лабораторный.

Задав сравнение с ДНК-кодом Эрвина Канна из интерполовской базы, она ожидала увидеть примерно такой же результат – тут бы и сомнениям конец. А увидела – ноль. Прячущийся внутри компьютера миниатюрный секвенатор не сумел выявить даже очень отдаленного, колене этак в тридцатом, родства между носителями этих двух биологических проб, с одной стороны, и той пробы, чьи данные фигурировали в базе, с другой. Либо в базе – что до крайности маловероятно – хранился ДНК-код не Эрвина Канна, а неизвестного постороннего человека, либо – что намного вероятнее – человек, выдававший себя за Эрвина Канна, им не являлся. Рауль Амбрус – самозванец.

Так…

Первый вариант казался весьма сомнительным. ДНК-код вполне официально был считан с молодого Эрвина Канна дважды; на Новой Бенгалии и на Хляби. Совпадение стопроцентное. Известно даже детям: с возрастом генетический код человека не меняется. Этот-то код и хранился в полицейской базе. Подделка? Практически невозможно. Базы данных Интерпола надежны, как… даже подходящее сравнение не вдруг найдешь. Любой, кто пытается проникнуть в них, оставляет след, и если это посторонний, то не позавидуешь такому постороннему. Нет, Эрвин Канн не пошел бы на это.

Второй вариант наводил на размышления. А еще больше на них наводил Хуан Постиго, заместитель Стиннеса по общим вопросам. Зачем он подмигнул на прощанье? Фрондирует? На него не похоже, он всегда слыл лояльным и всегда был ценим высшим руководством больше за лояльность, чем за незаурядный ум…

Догадка пришла в голову внезапно и в первый момент показалась столь несуразной и дикой, что едва не была выброшена вон: Рауль Амбрус был подставлен Интерполу именно им, Хуаном Постиго. Самый заурядный обыватель, подходящий по возрасту, росту, комплекции и инвалидности, был разыгран втемную. Где, на какой планете, в каком скрытом от любопытных глаз учреждении ему сделали пересадку новой личности, начисто стерев истинную память и заменив ее памятью другого человека? Какая хитроумная операция была провернута незаметно, как был получен доступ к специальной аппаратуре? Этого теперь уже не выяснить. Такая аппаратура секретна, о ней мало кто знает. Ясно только, что в момент пересадки настоящий Рауль Амбрус умер как личность, а Вычислителей стало двое.

Тут существенно другое: левая голень Хуана Постиго – искусственная, он и не думает скрывать этот факт. Рауль Амбрус был лишен обеих ног, однако подкорректировать ему память, добавив искусственное воспоминание о потере второй ноги уже в образе Эрвина Канна, – не чересчур сложная задача для специалиста.

Но память – поддела, ему был закачан уникальный интеллект Вычислителя!

«А это вообще реально?» – спросила себя Юлия и вспомнила, как на краю пустыни лже-Эрвин впал в прострацию, поскольку утратил, пусть на время, способность вычислять. Тогда подумалось: жара, старость… А разгадка кроется в том, что заурядные мозги заурядного человека не смогли полностью вместить интеллект гения! Да и слабовато вычислял этот Амбрус – хоть и превосходил намного любого человека, но ведь ошибался чаще, чем полагается Вычислителю! Тоже думалось: старость. А он, бедняга, мучился, не понимая, что с ним происходит, кто он на самом деле и зачем ему все это? Несчастный человек, жертва…

Именно жертва. Мысль о суициде также была внушена ему, причем годилось не всякое самоубийство, а только такое, после которого не останется ничего для лабораторного анализа. И недаром Постиго убедил Стиннеса в том, что незачем раскапывать завал. Как он, наверное, потешался про себя! Теперь, несомненно, доволен: Эрвин Канн признан покойником, охота на него прекращена.

Тщательно продуманная и притом долгая операция… Ведь надо было купить Раулю усадьбу на Эдеме, надо было как-то побудить его обосноваться на всеми забытой Лусии – ради достоверности, конечно, – надо было выждать, затем навести Интерпол на его след, заманить сюда преследовательницу… Трудно! Чревато осложнениями. Однако сработало, и побочным результатом оказалось спасение пяти с половиной тысяч лусиан. Хуан Постиго, он же Эрвин Канн, не зря выглядел довольным: даже ему приятно мимоходом сделать доброе дело.

Хорошо он устроился: ну в чью дурную голову заберется подозрение, что заместитель Стиннеса, заслуженный работник и одновременно самый светлый ум Интерпола, – на самом деле легендарный Вычислитель? Нет таких сумасшедших. А чего он хочет? Только ли обезопасить себя и каждый день давать привычную нагрузку мозгам? Возможно. Или, всю жизнь ненавидя Лигу Свободных Миров, где, по чести говоря, со свободой миров как-то не очень, он пытается разрушить ее изнутри? Тоже возможно. Для бывшего капитана Интерпола это, в общем-то, уже безразлично.

Она ничего не сказала Андрею о своих подозрениях – у мужа, как всегда, было полным-полно дел, да и незачем ему знать. Но что означала прощальная фраза Постиго: «До встречи, капитан!»? Проще всего предположить, что она предназначалась для ушей Стиннеса: мол, не жди добра, дезертир, мы за тобой вернемся. А может быть, у нее был второй смысл?

Если так, то что ж… до встречи!

«Он ведь должен был понимать, что я догадаюсь! – мелькнула пугающая мысль. – Что значу я в его расчетах? И Лусия, и Андрей, и мой нерожденный, но уже, кажется, зачатый ребенок?»

Можно гадать – невозможно знать. По итогам жизни Эрвина Канна о нем наверняка известно только одно: если Вычислитель может не делать зла, то он его и не делает. Значит, есть надежда на лучшее.

А это главное, что нужно людям.

2023 г.