Luó Guànzhōng, Féng Mènglóng

SĀN SUÌ PÍNG YĀO ZHUÀN

© В. А. Панасюк (наследник), перевод, 2024

© И. С. Смирнов, перевод стихотворений, статья, комментарии, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Валерия Гореликова

Обучив воинов искусству фехтования, Небесная дева покидает горы. Похитив на Небесах даосскую книгу, Юань-гун возвращается в пещеру

Как гласит предание, во времена великой династии Тан, в годы правления под девизом «Начало начал», жил в Чжэньцзэ отставной чиновник по имени Лю Чжицин, бывший придворный советник. Как-то пожаловался он государю на злоупотребления первого министра Ли Линьфу, но государь не внял его жалобе, и пришлось Лю Чжицину подать в отставку.

До этого случая жене Лю Чжицина кое-как удавалось удерживать его от неосторожных речей; но тут благоразумие изменило ему, и он наговорил лишнего. Ведь не мог же он, слывший прямым и честным, молчать, глядя на бесчинства. Отставка мужа так расстроила госпожу Лю, что она заболела и слегла. Приглашали лекарей, те прописывали лекарства, но они не помогали.

Однажды ночью госпожа Лю, сидя в постели, выпила немного рисового отвара и позвала служанку убрать чашку. В это время огонь в лампе потускнел.

– Радуйтесь, госпожа! – вскричала служанка. – Видите, сколько нагара на фитиле? Это к счастью.

– Чему тут радоваться? – отмахнулась хозяйка. – Сними-ка лучше нагар: когда в комнате светло, на душе легче.

Служанка щелчком сбила обгоревший кончик фитиля. Лампа снова ярко вспыхнула, а раскаленный нагар упал на стол. Тотчас же откуда-то сзади налетел порыв ветра и, подхватив упавший нагар, завертел его, словно огненную жемчужину.

– Как интересно, госпожа! – засмеялась служанка. – Смотрите, нагар ожил!

Жемчужина между тем продолжала кружиться, стала величиной с чашку, приняла форму шара, скатилась на пол и взорвалась с треском, словно хлопушка. Искры снопами разметались кругом и погасли. И тут госпожа Лю увидела старуху ростом в три чи, которая поклонилась ей, пожелала счастья и промолвила:

– Госпожа, я прослышала о вашем недуге и принесла чудодейственную пилюлю.

Госпожа Лю испугалась было, но потом поняла, что перед ней добрая фея, обрадовалась, проглотила пилюлю и сразу почувствовала себя здоровой.

В награду за исцеление старуха потребовала, чтобы госпожа Лю признала ее своей родственницей. С того дня она часто являлась в паланкине, который несли четыре носильщика, и устраивала в доме госпожи Лю всяческие беспорядки. Ее старались отвадить пренебрежительным отношением, гнали вон – но все тщетно. Того, кто пробовал ей перечить, она манила к себе, и он замертво падал, а его окровавленное сердце неведомым образом оказывалось в руках злобной старухи. И, лишь вняв мольбам простить строптивца, она подбрасывала его сердце в воздух, и оно, попав через рот в тело мертвого, тотчас же его оживляло.

Посоветовавшись с родными, Лю Чжицин тайком послал людей разведать, откуда является старуха. Ему доложили, что она всплывает со дна озера Шея иволги. Но как можно жить под водой?

Лю Чжицин приглашал даосов читать заклинания, но и это не помогало. Тогда святой монах из хижины Южного леса призвал на помощь бодисатву Драконова дерева, тот расставил волшебные сети, которыми вылавливают оборотней и возвращают им первоначальный их облик, и в эти сети удалось поймать старую обезьяну.

Обезьяна была ловкой и изворотливой и очень походила на человека. Она проникала в дома, шарила по столам, опрокидывала кувшины, воровала одежду. Характер у нее был прескверный, – впрочем, чего можно ждать от обезьяны, к тому же от старой?..

А вот другая история.

Во времена Чуньцю, в годы правления Цзин-вана, вспыхнула война между царствами У и Юэ. Уский князь Фуча осадил в Гуйцзи юэского князя Гоуцзяня. Лишь благодаря стараниям младшего сановника Вэнь Чжуна, сумевшего уговорить уского князя снять осаду, удалось избежать разгрома. Но Фуча отобрал у юэского князя жену, лишил ее княжеских одежд и уборов, поселил в пещере и три года заставлял ходить за лошадьми. Гоуцзянь не мог стерпеть такого позора и мечтал об отмщении. И тогда старший сановник Фань Ли предложил ему собрать шеститысячное войско, а для его обучения пригласить Небесную деву с Южных гор. Он сам навестил деву, и она согласилась помочь. Но когда Небесная дева спускалась с гор, по дороге ей повстречался старик, назвавшийся Юань-гуном.

– Доводилось мне слышать, – сказал старик, – что ты искусно владеешь мечом. Сам я знаю не больше одного-двух приемов, но все же хотел бы тебя испытать.

– Не смею уклоняться, – ответила дева.

Старик оглядел вершины деревьев, выбрал сухой бамбуковый ствол, с корнем вырвал его и подбросил в воздух. При падении бамбук разломился. Дева взяла верхушку, а старик – комель. Старик размахнулся и первым сделал выпад. Дева неторопливо обернулась и нанесла удар. Удар был таким, что старик взлетел на верхушку дерева, после чего обратился в белую обезьяну и убежал.

А случилось так потому, что дева была не простой смертной, а небожительницей, спустившейся в грешный мир по велению самого Яшмового владыки, недовольного бесчинствами уского князя, чтобы помочь царству Юэ одолеть царство У.

Что же касается Юань-гуна, то он был не кем иным, как Белой обезьяной. Долгие годы жил он в лесах царства Чу, где усердно постигал учение даосов. Однажды чуский князь Гун-ван, охотясь у горы Терновой, увидел его и хотел подстрелить. Из восемнадцати стрел ни одна не попала в цель. Рассерженный, он призвал Ян Юцзи, лучшего стрелка своего царства, способного за сто шагов попасть в лист тополя, и повелел ему убить обезьяну. Зная, что от волшебных стрел Ян Юцзи еще никому не удавалось спастись, Юань-гун обратился в дым и улетел. По приказу князя воины обшарили лес и горы, но следов обезьяны не обнаружили и лес сожгли. С этих пор, как гласит предание, в царстве Чу исчезли леса и перестали водиться обезьяны.

А Юань-гун укрылся в пещере Белых облаков, которая находится в горах Заоблачных снов, и всецело посвятил себя изучению магии. Но когда ему стало известно, что Небесная дева Сюаньнюй спустилась на землю, он принял облик старика, чтобы испытать ее искусство.

Между тем Небесная дева обучила войско юэского князя и, ни с кем не простившись, покинула княжество Юэ. Окутанная легким туманом, она шла по старой проезжей дороге, как вдруг услышала, что ее кто-то окликнул.

Дева остановилась, огляделась и увидела стоявшего на коленях Юань-гуна. Старик держал на вытянутых руках каменный поднос, на котором рядами лежали долговечные плоды: орехи лесные, грецкие, кедровые и орехи торреи. А долговечными плоды называют потому, что, благодаря твердой скорлупе, они не сохнут на ветру, не мокнут от дождя и долго сохраняют свежесть.

– Наставница! – вскричал Юань-гун, ставя поднос на землю и отвешивая низкий поклон. – Прими мое подношение и возьми меня в ученики!

Дева поняла, что Юань-гун признал в ней перевоплощенную дочь Владыки Девяти небес, и это ей не понравилось. Однако искренность старика тронула деву, и она решила принять угощения. А в ответ вытащила из рукава два шарика, каждый величиной с глаз, и протянула ему. Юань-гун положил шарики на ладонь – они показались ему отлитыми из металла, хотя почти не блестели.

«Будь эти шарики из теста, ими хоть голод можно было бы утолить, – размышлял он. – Если они серебряные – то чересчур малы, и цена им невелика. Ну а коли это свинцовые пули для самострела, то они мне и вовсе ни к чему – стрелять-то я не умею. Что же мне с ними делать?»

Словно угадав его мысли, дева дунула на шарики, и они засверкали, вмиг разлетелись в разные стороны, вытянулись, подобно двум золотым змеям, и выпустили тысячи холодных, пронизывающих лучей. У Юань-гуна зашумело в ушах, и ему почудилось, будто он слышит свист и звон множества мечей. Он зажмурил глаза и дрожащим голосом пробормотал:

– Прости меня, добрая наставница! Теперь я поверил в твою чудесную силу!

На самом же деле шарики эти были парой мечей, выкованных бессмертными. Они обладали способностью удлиняться и укорачиваться, излучать сияние и тускнеть, подобно свинцу, бесконечно менять форму и взлетать в воздух, обрушиваться на вражеское войско и без промаха поражать его.

Небесная дева показала свое волшебство, чтобы попугать Юань-гуна, но вреда ему никакого не причинила, срезала только один волосок с его головы да одну ресничку.

Тут дева снова встряхнула рукавом, сияние сразу померкло, а мечи вновь превратились в шарики и исчезли в рукаве.

Юань-гун открыл глаза. От страха он весь покрылся холодным потом и долго не мог вымолвить ни слова.

Вот так Юань-гун стал учеником Небесной девы. Он последовал за нею в Южные горы и, живя там, целыми днями собирал цветы и плоды и подносил их наставнице. Деве нравились его заботливость и усердие, и в награду за это она передала ему свои тайны боевого искусства. По ее образцам Юань-гун изготовил два меча и научился проделывать с ними всевозможные превращения.

В ту пору юэский князь с отборным шеститысячным войском вторгся в пределы княжества У, разгромил Фуча и сделался властителем во всем Цзяндуне. Помня о заслугах девы Сюаньнюй, князь послал людей в Южные горы навестить ее, но те не смогли ее там найти. Тогда по приказу князя в честь Бессмертной девы на горе соорудили храм, в котором ежегодно совершались жертвоприношения.

Как вы думаете, почему не удалось найти деву? Да потому, что после победы княжества Юэ она возвратилась на небеса к Яшмовому владыке. Ведь духи обладают способностью появляться и исчезать, когда им заблагорассудится, – не то что простые смертные.

Ну а теперь расскажем о том, как дева Сюаньнюй взяла с собой на Небеса Юань-гуна и представила его Яшмовому владыке. Юань-гун понравился владыке, и тот пожаловал ему титул повелителя пещеры Белых облаков и назначил хранителем тайных книг Девяти небес.

Вы спросите, что это за книги? Дело в том, что на Небесах хранилось большое собрание книг, толкующих о трех основных учениях и девяти течениях. Однако то не были тайные книги. Тайными же книгами считались особые книги, о которых простые люди и понятия не имели, и хранились книги эти в золотых шкафах и яшмовых ларцах. Ежегодно в пятый день пятого лунного месяца приходил чиновник из палаты Литературных сокровищ и проверял их сохранность. Хотя Юань-гун и считался хранителем этих книг, но и ему небесный закон строжайше запрещал в них заглядывать.

Но вот однажды, когда в садах богини Западного неба Сиванму созрели персики бессмертия, Яшмовый владыка со свитой небожителей отправился к ней на пир в горы Куньлунь, на берега Яшмового пруда.

Юань-гун хотя и постиг высокое искусство даосского учения, но еще не обрел истинного прозрения и оставался в Небесном дворце всего лишь простым служителем, поэтому, разумеется, он не мог состоять в свите. Он был от природы большим любителем свежих плодов, к тому же слышал, что чудесные персики богини цветут и плодоносят раз в три тысячи лет и даруют отведавшим их вечную, как само Небо, жизнь, – как же тут было не позавидовать!

Юань-гун загрустил. И тут он вдруг вспомнил о тайных книгах, которыми ведал. Почему бы сегодня тайком разок не заглянуть в них?

Взгляд его скользнул по золотым шкафам и яшмовым ларцам, в которых, судя по надписям, хранились книги, толкующие о трех учениях и девяти течениях. На конфуцианских книгах он не стал задерживаться: «Эти не буду трогать, пусть их изучают ученые-сюцаи». Буддийские книги тоже оставили его равнодушным – пустое, мол, занятие, для желтолицых старцев. Но как только на глаза ему попалась табличка с надписью «даосские», он сразу же сказал себе: «Вот это как раз для меня!»

Взгляд его привлекла маленькая яшмовая шкатулка со множеством печатей. Ее каждый год осматривал чиновник из палаты Литературных сокровищ, ставил на ней свою печать, но ни разу не открывал.

«Если шкатулка так тщательно опечатана, в ней, несомненно, что-то интересное», – размышлял Юань-гун. Он сломал печати, попробовал приподнять крышку, но та не поддавалась, словно представляла единое целое со шкатулкой. Юань-гун даже вскрикнул от удивления. Если бы шкатулка была железной, тогда понятно: за долгие годы петли могли заржаветь и потому крышка не поддавалась. Но ведь шкатулка сделана из яшмы, хорошо отполирована – в чем же загвоздка? Собравшись с силами, Юань-гун еще раз дернул крышку – она не сдвинулась с места, словно была приколочена гвоздями.

Будь на месте Юань-гуна простая макака, она, возможно, стала бы горячиться, царапать шкатулку и топтать, биться об нее головой. Но Юань-гун был обезьяной старой, умудренной опытом, за долгие годы жизни он научился владеть собой и не допускать опрометчивости. Вот и сейчас он опустился на колени, обнял шкатулку и произнес:

– Наставница моя, Небесная матушка Сюаньнюй, помоги мне открыть шкатулку. Клянусь тебе всегда быть верным учению и никогда не творить зла.

Отвесив несколько поклонов, Юань-гун поднялся с колен и притронулся к крышке. Она сразу открылась, и Юань-гун увидел в ней ослепительно сверкавший парчовый сверток. В свертке оказалась небольшая книжица, длиною в три вершка, озаглавленная: «Книга исполнения желаний». В ней перечислялось сто восемь способов даосских превращений – тридцать шесть великих, по числу духов Северного Ковша, и семьдесят два малых, по числу духов земных. Юань-гун возликовал:

– Одной этой книжицы предостаточно! Весь век мне приходилось учиться у других, теперь же я сам смогу учить!

Присвистнув от удовольствия, Юань-гун вскочил на облако и полетел в пещеру Белых облаков. Макаки и мартышки толпой бросились ему навстречу и от радости пустились в пляс.

– Видите эту книгу? – обратился к ним Юань-гун. – Теперь я стану наставником, достигну вершин познания и сделаю всех вас счастливыми. А сейчас выровняйте-ка мне две стены в этой пещере.

Обезьяны мигом принялись за дело: одни зубилами скалывали неровности, другие шлифовали камень, и вскоре обе стены стали гладкими, как зеркало.

Юань-гун взял кисть, обмакнул ее в тушь и переписал на стены текст книги, а затем велел обезьянам высекать по написанному иероглифы. Когда все было готово, он с улыбкой сказал:

– Люди говорят, что у Неба нет тайн. Тогда зачем ему подобные книги? Выходит, Небесный владыка хранит их для себя лично. Я же обращу их на пользу людям. Братья мои, смотрите же, старательно учитесь и постигайте все, что здесь написано!

– Горе нам! – вскричали обезьяны. – Как же нам постигать написанное, если мы не умеем читать? Вся надежда на вас. Будьте нашим учителем!

– Когда служанка берется за сватовство, она должна понимать, что ей грозит, – сказал Юань-гун. – Я сам пока научился только лишь читать да писать и еще не постиг всех тайн учения. Повремените немного – ну, скажем, дней десять или с полмесяца, – и, если Яшмовый владыка не хватится пропажи, я испрошу у него дозволения отлучиться и приду сюда учить вас.

Не успел он договорить, как снаружи послышался какой-то грохот.

– Гром гремит! – вскричали обезьяны. – Видно, само Небо знамение подает!

– Это не гром, это барабаны бьют у врат небесных, – возразил Юань-гун. – Всякий раз, когда в Небесном дворце готовятся к судебному разбирательству, об этом оповещают барабанным боем, словно о наступлении. «О наступлении оповещают барабанным боем», – говорится в конфуцианских книгах. Схоронитесь пока в пещере, а я тем временем схожу на перекличку небесных служителей и разузнаю, в чем дело.

Юань-гун выскользнул из пещеры и быстро направился к небесным вратам.

Вот как случилось, что Юань-гун нарушил небесный устав и за это поплатился.

Поистине:

Если не веришь, что промысел Неба          бесконечно мудр и глубок,Бед и страданий избегнуть не сможешь,          ждет тебя тяжкий урок.

Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Владыка Северного Ковша творит суд в палате Литературных сокровищ. Юань-гун распространяет туманы из пещеры Белых облаков

А теперь поведем рассказ о том, как Яшмовый владыка, возвратившись с пира на берегу Яшмового пруда, призвал к себе всех служителей, оставшихся присматривать за Небесным дворцом, устроил им перекличку и обнаружил, что нет Юань-гуна.

Секретарь палаты Литературных сокровищ Ми Хэн вышел навстречу Яшмовому владыке и доложил:

– Повелитель пещеры Белых облаков тайком осмотрел тайные книги, похитил «Книгу исполнения желаний» и вот уже семь дней как сбежал в мир людей!

Яшмовый владыка встревожился:

– В этой книге содержатся тайны Девяти небес. Нельзя допустить, чтобы они стали известны людям. Человеческие сердца не надежны, и постижение тайн небесных может принести им лишь беды и несчастья! А у этой твари как была звериная душа, так, видать, и осталась! Он нарушил небесный устав и за это понесет кару!

Тотчас же у врат небесных, созывая небожителей, загремели барабаны. Яшмовый владыка повелел Фынлуну, богу грома, послать Лэй-гуна, повелителя грома, и Дяньму, повелительницу молний, в мир людей, дабы схватить Юань-гуна и доставить его в палату Литературных сокровищ, а секретарю этой палаты вместе с владыкой Северного Ковша – учинить над ним суд и определить наказание.

Юань-гун между тем добрался до небесных врат, узнал, в чем дело, и с досадой подумал:

«Видно, этот болтун-секретарь, вместо того чтобы спать, сунул нос куда ему не следует и поднял скандал. Надо изловчиться и незаметно положить книгу обратно в шкатулку, а уж там как-нибудь вывернусь».

Юань-гун ощупал рукав – он был пуст. Стало быть, книга осталась в пещере. Ничего не поделаешь – пришлось вернуться…

При виде спешащего к ним Юань-гуна обезьяны веселой толпой высыпали ему навстречу. Но у Юань-гуна не было ни малейшего желания вступать с ними в разговор. Он бросился в пещеру, схватил книгу и устремился с нею к небесным вратам.

Однако добраться туда ему не удалось: путь преградили мчавшиеся навстречу повелитель грома Лэй-гун и повелительница молний Дяньму. Дяньму метала молнии и размахивала огненной плетью, от которой, казалось, во все стороны разлетаются золотые змеи.

– Ну и зла же старуха! – струхнул Юань-гун. – Посмотрим, так ли грозна она в фехтовании?!

Он было собрался незаметно вытащить из рукава шарики-мечи и попробовать сразиться с нею, как вдруг сопровождающие святых служители разом ударили в барабаны. Грохот их был ужасен: казалось, обрушились горы и разверзлась земля. Вокруг Юань-гуна, обжигая ему кожу и опаляя волосы, закружились языки пламени. Заткнув уши и зажмурив глаза, он в страхе закричал:

– Почтенные боги! Если хотите говорить со мной – говорите! К чему показывать свое могущество?

– Верховный владыка приказал нам отобрать у тебя «Книгу исполнения желаний», – промолвил повелитель грома Лэй-гун. – И найдем мы ее или не найдем, все равно велено доставить тебя в палату Литературных сокровищ – будешь держать ответ перед судом.

– Да-да, конечно, повинуюсь, – смиренно произнес Юань-гун, а про себя подумал:

«Почему это Верховный владыка приказал доставить меня именно в палату Литературных сокровищ? Может, они при мне намерены начать поиски книги? Что ж, тем лучше – в палате я все равно что дома: уж как-нибудь изловчусь выбросить из рукава эту злосчастную книжицу».

Страх Юань-гуна почти прошел, к тому же он убедился, что сопротивляться повелителю грома бесполезно.

Тем временем небесные служители надели Юань-гуну на шею железную цепь, посадили его в громовую колесницу и, проскочив небесные врата, помчались в палату Литературных сокровищ.

Поистине, не сразу поймешь – чего следует остерегаться, если рядом с Синим драконом восседает Белый тигр, или добро соседствует со злом!

А в это время секретарь палаты Литературных сокровищ Ми Хэн уже занял свое место. Вскоре вдали стал расти и приближаться целый лес знамен и бунчуков, над которыми возвышался драгоценный зонт, – это со своей свитою прибывал сам владыка Северного Ковша. Секретарь палаты приветствовал могущественного владыку и предложил ему занять почетное судейское место.

Повелитель грома Лэй-гун и повелительница молний Дяньму ввели Юань-гуна, доложили, что высочайшее повеление выполнено, и удалились.

Оглушенному громами и ослепленному молниями Юань-гуну казалось, будто он не то во хмелю, не то во сне. Служители под руки приволокли его к крыльцу, поставили на колени и доложили:

– Злодей, похититель книги, доставлен!

Юань-гун поднял голову и огляделся: справа и слева от него стройными рядами высились знамена, впереди восседали на возвышении судьи.

«Так-так, – начал соображать Юань-гун, – секретарь палаты, сидящий справа, не так уж грозен, к тому же человек он свой, так что бояться мне его нечего; а вот с тем, что сидит слева, в черном одеянии и с яшмовой пластинкой для записей в руке, – с ним надо держать ухо востро». Еще бы! Ведь это был не кто иной, как сам повелитель звезд Северного Ковша!

Это он, Северный Ковш, поражал смертью, в то время как Южный Ковш даровал жизнь. Стоило помолиться – только так, чтобы молитва дошла до него, и не важно – долгая была суждена жизнь молящемуся или короткая, как Янь Хуэю, владыка одним росчерком кисти мог продлить ее до ста девяноста лет. И тогда даже сам Яньло, владыка загробного мира, ничего не мог сделать. Зато разгневавший владыку Северного Ковша так же мгновенно лишался жизни, стоило тому прикоснуться к кисти. И тут никакие указы Яшмового владыки о помиловании не помогали – мертвый не оживал.

Помня обо всем этом, Юань-гун, не дожидаясь, пока заговорят судьи, протянул им книгу и, низко кланяясь, покаялся.

– Грешная тварь! – зарычал на него повелитель звезд Северного Ковша. – Ты сломал небесную печать и похитил тайную книгу, которую тебе же доверили охранять. Да знаешь ли ты, что это много хуже простого воровства и подобное преступление карается смертью!

Юань-гун молчал, только кланялся и молил о пощаде.

– Может, ты уже успел разгласить небесные тайны? Смотри же – говори правду! – обратился к нему секретарь палаты Ми Хэн.

– Я никогда не лгу! – вскричал Юань-гун. – Единственное, что я сделал, – это в точности перенес на каменные стены пещеры Белых облаков все описания превращений, но их еще не видел ни один человек!

«Пожалуй, эта скотина и впрямь не врет», – подумал про себя повелитель звезд и грозно спросил:

– А зачем ты это сделал?

– Я часто слышал о бескорыстии Верховного владыки и не мог даже предположить, что у него могут быть какие-то тайны, – отвечал Юань-гун. – По моему разумению, тайны незачем записывать. В книги же заносят только то, что хотят сохранить для потомков. Яшмовый владыка хранил книгу в шкатулке, а я перенес ее текст на камень с той же самой целью: чтобы он дошел до потомков.

– Хватит врать и изворачиваться, – сурово оборвал его секретарь.

Юань-гун поспешно поклонился, еще раз покаялся и продолжал:

– Хватит ли ума у глупой старой обезьяны что-либо выдумывать?! Я правду говорю!

– Известно мне, – продолжал секретарь, – что в той яшмовой шкатулке хранилось величайшее сокровище небесного двора, а открыть шкатулку можно лишь по разрешению либо творца Первозданного хаоса, либо Небесной девы Сюаньнюй, либо же по повелению самого Яшмового владыки. Как же ты, волосатая тварь, сумел вскрыть ее?

– Сначала у меня и в самом деле ничего не получалось, – отвечал Юань-гун, – но, когда я искренне помолился моей наставнице, Небесной деве Сюаньнюй, и пообещал ей всегда оставаться верным учению и не творить зла, шкатулка открылась сама собой. Не открылась бы – я бы ее так и оставил. Не звать же каменотеса на помощь. Знай я заранее, что небесный устав так строг, ни за что не стал бы его нарушать! К тому же наставница Сюаньнюй, вместо того чтобы мне помешать, толкнула меня на это преступление! Раньше я возмущался, бывало, что в мире людей из-за какой-то ничтожной бумажки человека могут судить, но что на Небесах меня сочтут злодеем за то, что я с добрыми намерениями заглянул в какую-то маленькую книжонку, и осудят на смерть, даже не дав раскаяться, такого я, признаться, не ожидал.

При этих словах секретарь Ми Хэн внезапно помрачнел. Ему вспомнилось, как, еще живя на земле, он оказался виновным в глазах Лю Бяо – и все из-за подметного письмеца Сунь Цэ. Ми Хэн был добрым и прямодушным, взволнованность и искренность Юань-гуна, его слезы растрогали секретаря, и, не выдержав, он обратился к повелителю звезд Северного Ковша:

– Юань-гун говорит вполне справедливо. К тому же он и в самом деле ученик Небесной девы Сюаньнюй. Не возьмете ли вы на себя труд, повелитель, вместе со мной доложить о его деле Яшмовому владыке, после чего, возможно, последует высочайший указ, дозволяющий этой волосатой твари праведной жизнью искупить вину.

– Юань-гун у вас в подчинении, потому я всецело полагаюсь на ваше решение, – отвечал повелитель звезд Северного Ковша. – Но поскольку все небесные духи знают об этом суде, хорошо бы, дабы их успокоить, составить предварительно какую-нибудь бумагу с объяснением обстоятельств данного дела.

– Вы совершенно правы, повелитель, – поддакнул Ми Хэн и приказал подать Юань-гуну кисть и бумагу.

Юань-гун смекнул, что секретарь старается избавить его от кары, и с радостью принял кисть и принялся писать:

Показание.

Я – Юань-гун, возраста неизвестного, проживал на горе Заоблачных снов в пещере Белых облаков, где и постигал даосское учение. За мое рвение в учебе Небесная дева Сюаньнюй представила меня Яшмовому владыке. Он милостиво пожаловал мне титул повелителя пещеры Белых облаков, назначил хранителем секретных книг Девяти небес, а также чиновником палаты Литературных сокровищ. За долгие годы службы мною не было допущено ни одного нарушения. Но вот недавно все праведники Девяти небес отправились к матушке Сиванму на Персиковый пир, а меня не взяли с собой, как недостойного. Тогда я, от расстройства позабыв про небесные милости, решил заглянуть в тайные книги.

Дважды я пытался открыть шкатулку, но не смог. Тогда я обратился с мольбой к Небесной деве Сюаньнюй, и она помогла мне. В шкатулке лежала книга, я заглянул в нее и тотчас понял, что если постигну суть ее, то смогу прослыть святым в мире людей. Я был уверен, что на Небесах нет тайн, и потому высек текст на каменных стенах пещеры Белых облаков. Ни корыстных помыслов, ни дурных намерений у меня не было.

Если мне будет даровано прощение – клянусь сохранить этот текст в тайне от людей. И пусть Небо меня покарает, а Земля уничтожит за нарушение клятвы.

Все, что я написал, – совершенная правда.

Повелитель звезд Северного Ковша пробежал глазами бумагу и усмехнулся:

– Прочтешь этакое – и, чего доброго, подумаешь, что эта тварь чиста всем телом своим!

– Вот именно, не только телом, но и душой! – подхватил Юань-гун. – Я привык говорить все как есть: один – значит один, два – значит два. Не то что другие – то говорят «три», то «четыре»!..

Секретарь и его приближенные рассмеялись.

Затем все вместе они повели Юань-гуна в зал Священного небосвода, где в это время находился Яшмовый владыка, и обратились к нему с такими словами:

– Велико преступление Юань-гуна, но за чистосердечное признание он заслуживает снисхождения. К тому же он проступок свой совершил без злого умысла, так что простите его, ради святой девы Сюаньнюй!

Яшмовый владыка согласился отменить смертную казнь, однако лишил Юань-гуна титула повелителя пещеры Белых облаков, пожаловав ему взамен звание духа Белой обезьяны, и строго-настрого приказал хранить в тайне высеченный на стенах пещеры текст. При этом он повелел изгнать из тех мест обезьян, запретив всем, кроме Юань-гуна, жить там ближе десяти ли к пещере.

Юань-гун поблагодарил Яшмового владыку за милость, а владыка велел принести курильницу из белой яшмы и подарил ему. Курильница эта источала ароматы, ее не надо было зажигать, и потому она называлась «самокурильницей». Если Юань-гун находился в пещере, из нее струился ароматный дымок, поднимавшийся до самых небесных врат. Однако стоило ему отлучиться из пещеры, как дымок таял, вспыхивал огонь, и владыка сразу узнавал, что обезьяна вздумала бунтовать.

Юань-гун еще раз поблагодарил за милость и сказал:

– Пещера Белых облаков, где мне предстоит обитать, хоть и отгорожена ущельями и горами, но все же не совсем отрезана от мира людей, так что нельзя быть уверенным, что в нее никто не проникнет. Доводилось мне слышать, что святой Чжан Кай умеет распускать туманы. Не прикажете ли, владыка, прикрывать ему своими туманами вход в пещеру?

– Для этого вовсе не следует тревожить святого, – ответил Яшмовый владыка и, вызвав хранителя небесных кладовых, повелел ему принести бесценное сокровище – Мать Туманов.

Надо сказать, что на Небесах хранилось четыре таких сокровища: Мать Эфиров, Мать Ветров, Мать Облаков и Мать Туманов. Последнее сокровище походило на свернутый занавес. Стоило его чуть-чуть развернуть, как из него начинал клубами вырываться белый пар – словно бил из открытой парильни. Если же его полностью раскатывали, туман растекался на сотни ли вокруг и мог своим густым покрывалом окутать всю землю. Когда же занавес сворачивали, он вновь, как губка, впитывал в себя пары тумана.

В стародавние времена, когда миром еще правил император Сюаньюань, один из властительных князей, по имени Чи Ю, завладел этим чудесным занавесом и научился распространять великие туманы. Кроме того, он смастерил себе большой самострел и, возомнив себя непобедимым, стал творить всяческие бесчинства, измываться над народом и даже помышлять отнять Поднебесную у самого императора Хуан-ди. Тогда император вступил с князем в сражение на пустынной равнине Чжолу, но его воины, заблудившись в тумане, перестали различать, где запад, а где восток. Три дня и три ночи длилось сражение, но ни одной из сторон не удалось одержать победу.

К счастью, Небесная дева Сюаньнюй снизошла на землю и помогла императору построить повозку, названную «компасной». Куда бы эту повозку ни поворачивали – направо или налево, – стоявший на ней деревянный истукан пальцем вытянутой вперед руки всегда указывал точно на юг. После этого императору Хуан-ди удалось разбить Чи Ю, изловить его и казнить. Вот почему в Шэньси до сих пор существует соленое озеро.

А занавес Туманов дева Сюаньнюй захватила с собой и поднесла Яшмовому владыке, который и распорядился хранить его в небесной кладовой…

Однако не будем отвлекаться и продолжим рассказ о Юань-гуне.

Итак, убедившись, что Юань-гун всей душой предан учению, не лжет и к тому же является учеником девы Сюаньнюй, Яшмовый владыка подарил ему чудесный занавес, дабы прикрывать с его помощью туманами вход в пещеру.

– Развернешь занавес на один чи – туман распространится на десять ли, – объяснял владыка. – Однако полностью не разворачивай, не то причинишь вред людям. Будь старателен, совершенствуйся в учении, сей доброе – этим искупишь свою вину, и тогда, быть может, настанет день твоего возвышения. Иначе Небо накажет тебя, и ты навеки угодишь в ад.

Юань-гун почтительно согласился и простился с Яшмовым владыкой.

Яшмовая шкатулка была снова опечатана и передана на хранение в палату Литературных сокровищ.

После этого Юань-гун простился с секретарем палаты Ми Хэном и повелителем звезд Северного Ковша, поблагодарил их за милосердие и, захватив с собой подаренные ему сокровища – яшмовую курильницу и занавес Туманов, – отправился в пещеру Белых облаков.

К этому времени местные божества по велению Небес уже изгнали из тех мест всех мартышек, макак и их сородичей, и Юань-гун остался в полном одиночестве. Его душу охватила печаль, но он был рад, что остался жив да еще овладел двумя редчайшими сокровищами. Поистине, как говорится, нет худа без добра!

Юань-гун поставил курильницу у порога своей каменной кельи – струйка ароматного дыма поднялась от нее к Небесам. Затем взял занавес Туманов и, развернув его на один чи, повесил перед входом в пещеру – тотчас заклубился белый пар и заполнил горы таким густым туманом, что ничего не было видно за несколько шагов.

Юань-гун обрадовался.

«В мире есть много вещей, коих название не отвечает их сущности, – подумал он. – Так и с этой пещерой: лишь сейчас, когда из нее струятся туманы, ее по праву можно назвать пещерой Белых облаков».

Он вернулся к курильнице, отвесил четыре поклона и возблагодарил Небо за милости.

Так и повелось с того дня. Юань-гун старательно исполнял свои обязанности и не смел лениться. И только в пятый день пятого месяца каждого наступающего года он сворачивал занавес Туманов и отправлялся на Небеса, чтобы предстать перед Яшмовым владыкой. В полдень он возвращался, разворачивал занавес и вновь отгораживался от внешнего мира туманами.

Вот так, пребывая в пещере, Юань-гун совершенствовал свой характер и лишь изредка в свободное время развлекался двумя шариками-мечами. Те сто восемь превращений, описание которых он некогда высек на стенах пещеры, теперь почти не привлекали его, ибо были не чем иным, как коварными способами одурачивать людей.

«Недаром, – говорил себе Юань-гун, – Яшмовый владыка старался, чтобы они не попали в мир людей. К тому же это наверняка дело рук какой-нибудь секты еретиков. Нет, это не для меня, и знай я об этом раньше, ни за что не стал бы открывать шкатулку».

Юань-гун так глубоко раскаивался, что однажды взял кисть и на задней части стены в конце текста книги приписал еще несколько строк:

«Здесь изложены тайны Девяти небес, тщательно оберегаемые Верховным владыкой от разглашения. Если же, волею судеб, они станут известны кому-нибудь из потомков, то пусть он, в соответствии с волей Неба, использует их на благо государства и на пользу народа. Для этого ему должно сделать следующее: в полночь двадцать девятого числа последнего месяца года подняться на крышу дома, сесть верхом на конек и, держа в руке меч и распустив волосы, принести клятву Северному Ковшу: „я, такой-то и такой-то, возраста такого-то, никогда не совершал грехов, и, если впредь нанесу хотя малейший вред людям, пусть повелитель грома Лэй-гун покарает меня за это…“»

Как вы думаете, почему Юань-гун так поступил? Да потому, что еще в палате Литературных сокровищ дал клятву никогда не творить зла и теперь боялся, что если кто-либо, завладев тайнами Небес, использует их в дурных целях, то немалая доля вины падет и на него, Юань-гуна. К тому же Яшмовый владыка, снизойдя на землю двадцать пятого числа двенадцатого месяца, наверняка увидит эту его надпись и, поняв искренние намерения Юань-гуна, не станет взыскивать.

Так думал Юань-гун; но нам думается, причины здесь иные. Если бы Небо действительно не хотело разглашения тайн, оно могло бы распорядиться об уничтожении всех надписей в пещере. Однако такого не случилось: видно, небесный двор заранее знал, что проникновение его тайн в мир людей неизбежно.

Поистине:

Праздность лучше суетных дел —          это известно от века;Душу того, кто Дао постиг,          не сравнить с душой человека!

Итак, если хотите знать, кто из людей похитил небесные тайны и что за этим последовало, прочтите следующую главу.

Ху Чу в деревне пытается обольстить добродетельную женщину. Чжао И в лесу разыскивает следы лиса-оборотня

Говорят, что с живыми тварями могут происходить самые невероятные превращения. Так, к примеру, рыба угорь может оборотиться добрым молодцем, белая улитка – красавицей, тигр – буддийским монахом или старухой, бык – царем или князем, барс – военачальником, собака – чиновником, олень – даосом, волк – мальчишкой. Подобных случаев в книгах описано множество. Надо сказать, что обезьяны в этих делах тоже ловки и изворотливы. Но уж если говорить в целом, то никто не совершил столько бесовских проделок, как лисы.

У обычных лис носик – острый, головка – маленькая, хвост – большой, шерсть – рыжая. Если же встречаются лисы черные и белые, то это говорит об их почтенном возрасте, ибо с возрастом их окрас меняется.

В одной древней летописи о лисах говорится:

Достигнув пятидесяти лет, лиса может превращаться в человека; в сто лет – обретает способность узнавать, что делается за тысячу ли от нее; в тысячу лет – способность общаться с Небесами. Справиться с такой лисой человеку не под силу. Нрав же у нее добрый, превращения бесконечны, и обольщать она умеет…

Вот почему с древнейших времен лис сравнивают с человеком. Красив человек – все говорят: мил и обворожителен, как лиса. Нерешителен – его считают недоверчивым и осторожным, как лиса. Любит выдавать ложь за истину – и это его качество сравнят с лисьей лживостью. Тех же, у кого не счесть друзей, обычно именуют вожаками лисьей стаи.

А теперь, уважаемый читатель, послушай рассказ о лисьей обольстительности.

Если лиса хочет завлечь мужчину, то чаще всего принимает облик красивой женщины. Если же лис хочет соблазнить женщину, он принимает облик красавца-мужчины.

Вы можете удивиться: каким это образом лисы совершают подобные превращения? Все дело в том, что способность к этому заложена в них самой природой.

Предположим, лиса хочет превратиться в женщину – для этого она берет теменную кость умершей женщины; если же лис желает превратиться в мужчину, он берет такую же кость, но уже умершего мужчины. Они кладут эту кость себе на голову и начинают кланяться луне. Ежели превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех поклонах. Ну а ежели не удержится – стало быть, не бывать превращению!

Если при этом удается отбить сорок девять поклонов, не уронив кости, то лиса превращается в женщину, а лис – в мужчину.

Затем оборотень покрывает тело древесными листьями и лепестками цветов, и они превращаются в роскошные новые одеяния.

Встречаясь с людьми, оборотни мило улыбаются, говорят приятные слова, и в девяти случаях из десяти люди поддаются на их уловки. Противостоять им способны лишь высоконравственные мужи и целомудренные женщины…

А теперь поведем рассказ о том, как во времена великой династии Сун, в первый год правления под девизом «Всеобщее спокойствие», на престол вступил император Чжэнь-цзун. Народ тогда жил в мире и покое, но наш рассказ пойдет не об этом, а об охотнике по имени Чжао И, из деревни Цзытунцунь, которая находится в округе Аньдэ, в Западной Сычуани.

Чжао И происходил из некогда богатой, но затем разорившейся семьи. Жил он всегда независимо, и за это односельчане почтительно именовали его Чжао Даланом, что значит «старший молодец». У него была жена, урожденная Цянь, дочь отставного чиновника. Ей было двадцать два года, и она отличалась необыкновенной красотой. Средства к жизни Чжао И добывал охотой, а жена занималась шитьем на дому, чем и помогала содержать семью. Люди весьма уважали ее за добродетельный нрав.

Но вот однажды случилось так, что она вышла из дому за водой и была замечена лисом-оборотнем. Ее красота возбудила в нем страсть, и он решил соблазнить ее, приняв для этого облик красавца-сюцая. И вот каждый день после ухода мужа из дому он, роскошно наряженный, появлялся у ворот и слонялся под окнами, ища случая заговорить с красоткой. При этом он не забывал обольщать ее сладкими речами. Но сердце женщины оставалось твердым как камень, и никакие бесовские чары на него не действовали.

Как-то Чжао И дважды столкнулся с этим сюцаем у ворот своего дома. Поведение молодого человека показалось ему несколько странным, и охотник поинтересовался, кто он такой.

– Меня зовут Ху Чу, – отвечал сюцай. – Я учусь у наставника в соседней деревне, а сюда пришел просто погулять.

Чжао И пытался разузнать о нем в соседней деревне, но человека с таким именем там никто не знал. Это вызвало у него подозрение.

Через несколько дней, утром, госпожа Цянь собралась было заняться туалетом, как вдруг обнаружила исчезновение серебряной шпильки для волос. Она перетряхнула всю одежду, перерыла все шкатулки, короба и туалетные коробки, осмотрела даже крысиную нору у подножия стены – шпильки нигде не было. И лишь в полдень, когда к обеду был уже готов рис, она открыла крышку котла и обнаружила в нем свою шпильку. При этом, несмотря на горячий пар, валивший из котла, шпилька была холодной. Госпожа Цянь в тот день ничего не сказала об этом мужу, опасаясь, что он не поверит.

Через несколько дней, встав утром с постели, она уже обнаружила пропажу одной из своих вышитых туфелек.

– Видать, кошка утащила, – предположил Чжао И. – Надень другую пару.

В то же утро Чжао И ушел на охоту, но вскоре вернулся, держа в руках вышитую женскую туфлю.

– Это не твоя?

– Моя, – удивилась госпожа Цянь. – Где ты ее нашел?

– В трех ли отсюда, – ответил муж. – Висела на гранатовом дереве. Чудеса!

Только после этого госпожа Цянь осмелилась рассказать мужу историю с серебряной шпилькой.

– Это, несомненно, проделки какого-то беса, – заключил Чжао И. – Не обращай внимания. Неспроста же говорят: увидев удивительное – не удивляйся, и оно перестанет быть удивительным.

С этих пор в семье Чжао И начались чудеса. Однако вреда они никому не причиняли, и супруги вскоре перестали обращать на них внимание, а под конец и вовсе с ними свыклись.

Приближался праздник Двойной девятки. Стало ветрено, травы пожухли – самое время для охоты. Захватив с собой луки, стрелы и прочее охотничье снаряжение, Чжао И и его товарищи-охотники покинули деревню и отправились в горы. Устроив в тот же день облаву, они уже к вечеру добыли несколько сайгаков, кабанов, зайцев и оленей и всю добычу разделили между собой поровну. Собрались было возвращаться, как вдруг из горной впадины выскочила целая стая барсуков.

– А вот и случай показать всем свое искусство! – обрадовались охотники. – Давайте-ка устроим за ними погоню, а затем и угощение в честь самого удачливого охотника!

Охотники оставили свое снаряжение и добычу сопровождавшим их, но не участвовавшим в охоте односельчанам, а сами бросились за барсуками.

Между тем преследуемая охотниками стая барсуков рассыпалась по полю. Чжао И наметил себе самого крупного самца и гнал его без передышки почти три ли. И вдруг барсук исчез. Не желая столь легко отказываться от добычи, охотник взбежал на холмик и, оглядев кругом местность, увидел зверя на склоне впереди лежащей горы: барсук рыскал в разные стороны, выискивая хоть какую-нибудь расселину или нору, где можно было бы спрятаться.

Чжао И снова пустился в погоню, обогнул несколько холмов, но барсука и след простыл. Зато он увидел большерогого оленя, пощипывавшего траву на склоне горы. Олень тоже заметил человека и пустился бежать.

«Барсука я уже упустил, – сказал себе Чжао И, – и если не добуду оленя, не избежать позора».

Торопливо сняв куртку, он обвязал ее вокруг бедер и помчался вперед по склону. Однако и олень исчез.

Охотник в нерешительности остановился. От долгого бега во рту пересохло. Откуда-то доносилось журчание ручья, однако поблизости удалось найти лишь несколько лужиц с мутной водой. В поисках воды Чжао И прошел еще около ли, как вдруг случайно наткнулся на вытекавший из горной расселины ручеек. Вода в нем была так чиста и прозрачна, что были видны все камешки на дне. Положив трезубец, охотник зачерпнул в пригоршню воды и напился. Затем взглянул на небо: уже смеркалось, пора было возвращаться назад.

Происходило все это в восьмой день девятого месяца, и потому, едва зашло солнце, на небе сразу появился ясный полумесяц.

То ободряясь, то падая духом, Чжао И пустился в обратный путь. Надо сказать, что, увлеченный погоней, он не заметил, как пробежал более двадцати ли. Прошагав еще около двух ли, он вдруг заметил впереди себя при лунном свете какую-то движущуюся тень. Это была лиса: положив себе на голову какую-то кость, она беспрерывно кланялась луне.

«Вот те раз! – подумал Чжао И. – И правда, мне частенько приходилось слышать от людей, что лисы могут совершать превращения. Может, и эта тварь обладает такой способностью?! Однако потихоньку понаблюдаю, что будет дальше…»

Между тем лис закончил поклоны и в то же мгновение оборотился в молодого красавца-мужчину – вылитый сюцай Ху Чу, с которым Чжао И довелось уже встретиться.

– Так вот ты кто! – воскликнул охотник, и его охватил гнев.

Бросив трезубец, он потихоньку снял лук, наложил стрелу, до отказа натянул тетиву и выстрелил.

– Вот тебе, получай!

Поистине: просто увернуться от видимого копья, но трудно уберечься от невидимой стрелы. Стрела попала лису в левую ляжку, и, взвыв от боли и уронив с головы кость, он снова принял свой первоначальный облик и пустился наутек.

Но Чжао И уже не стал его преследовать: во-первых, время было позднее, а во-вторых, он просто побоялся. Отвязав куртку, он надел ее, подобрал трезубец и торопливо продолжил свой путь.

Тем временем остальные охотники возвратились в деревню. Накупив вина и нажарив дичи, они уселись под навес из циновок и, не дожидаясь возвращения Чжао И, приступили к пиру.

– Что-то запаздывает наш Чжао Далан, – заметил один из охотников. – Видать, тяжела его добыча – нет силенок дотащить!

– Куда ему! – усомнился другой. – Сам знаешь: двуногому не всегда угнаться за четвероногим.

– Вот уж нет! – вступил третий. – Чжао И охотник умелый, удача ему редко изменяет.

– А мне сдается, что не он гоняется за барсуком, а барсук – за ним, – пошутил четвертый, – оттого и запаздывает…

– Поглядите! Поглядите! А не он ли это идет?.. – заметил вдруг кто-то из охотников, указывая рукой на появившегося вдали человека.

Охотники вышли из-под навеса и увидели Чжао И, возвращавшегося с пустыми руками.

– Что это вас так задержало? – спросили его охотники. – А мы задрали двух барсуков, пьем за охотничью удачу. Подсаживайтесь, здесь и ваша доля.

– Увы, барсука мне догнать не удалось, – сказал Чжао И. – Но зато я увидел нечто такое, что развеяло мое великое сомнение.

И он поведал приятелям, как стрелял в лиса-оборотня, кланявшегося луне.

– Ну, брат, да ведь это счастье, что вы избавили наши места от бед! – радовались охотники. – Выходит, теперь мы вас должны поздравлять…

Однако среди охотников нашлись и такие, кто не поверил рассказу Чжао И.

– Чжао Далан, – говорили они, – не смог догнать барсука, а теперь морочит нам голову небылицами о каком-то оборотне! Пока не увидим оборотня своими глазами – не поверим!

Правда, один пожилой охотник возразил:

– А почему не поверить? Чего только не бывает на свете?!

Тем временем охотники затащили Чжао И под навес, усадили, налили большую чашку вина, а затем каждый принялся рассказывать истории про лис-оборотней.

Когда очередь дошла до Чжао И, он сказал:

– Моя стрела попала лису в ляжку, и на земле, конечно, должны остаться следы крови. Хотите – завтра все вместе выйдем, по следам отыщем нору, перебьем всех лис, сколько бы их там ни было, сдерем с них шкуры и сошьем себе куртки на зиму?

– Согласны! – дружно подтвердили охотники. – Однако вот что: если ваш рассказ подтвердится, мы выставляем угощение; если же нет – придется вам раскошелиться.

Чжао И согласился. На этом ужин закончили, дичь поделили, и все разошлись по домам.

Дома Чжао И рассказал обо всем жене. Та хотя и поддакивала мужу, но в душе терзалась сомнениями.

Ночью Чжао И так и не сомкнул глаз и поднялся, едва рассвело. Услышав шелест листьев, доносившийся со двора, он подумал:

«Видно, ветер поднялся. Ведь сегодня первый день праздника Двойной девятки!»

Выглянув в окно, он увидел, что все небо затянуто черными дождевыми тучами, и заволновался уже всерьез:

«Погода испортилась, надо выходить, пока не пошел дождь. Пожалуй, позавтракаю, когда вернусь».

Торопливо умывшись и надев куртку, Чжао И побежал по соседям. Однако одни еще спали, другие еще не позавтракали. Приходилось ждать, пока поедят да умоются. А тут и ливень начался.

«Ничего, ничего, дождь скоро кончится», – уверял себя вначале Чжао И. Однако дождь не только не прекратился, но лил не переставая до самого вечера. И весь день Чжао И не находил себе места от досады, что нет у него длинного бамбукового шеста, чтобы разогнать тучи или, взобравшись на небо, укутать их непромокаемыми полотнищами, – свети, мол, солнышко, суши лужи.

Увидев, что муж расстроен и неохотно ужинает, жена решила приободрить его и подала на стол жареную дичь и две бутылки вина. Чжао И незаметно для себя самого захмелел и, как был одетым, повалился спать.

Проснулся он в четвертую стражу и, не слыша шума дождя, решил, что погода прояснилась. Когда же в окне посветлело, Чжао И поднялся и выглянул во двор: небо все еще было сумрачным, но дождь действительно прекратился.

«Боюсь, эти лежебоки еще не проснулись, – подумал он, – торопиться незачем, можно, пожалуй, и позавтракать».

Он разбудил жену и велел ей приготовить завтрак, а сам тем временем умылся. Позавтракав, он вышел из дому – моросил все тот же мелкий дождик.

«Ничего, ничего, дождик не сильный, даже одежды не промочит, – успокоил себя Чжао И, – ждать не следует».

Однако, сделав несколько шагов, он убедился, что земля совсем раскисла. Пришлось возвращаться домой и надевать сандалии на непромокаемой вощеной подошве. Затем Чжао И забежал к одному соседу, к другому, к третьему – никто из них и не думал трогаться.

– Экая важность! – говорили они. – Стоит ли тащиться по грязи в такую даль! Если вы и впрямь подстрелили лиса, так он сейчас наверняка где-нибудь отлеживается да раны зализывает. Так что спешить нет смысла, можно пару деньков и переждать.

И вторую ночь Чжао И дурно спал. Погода установилась лишь на третий день.

«Ну, теперь-то им не отговориться», – решил он и стал с утра обегать приятелей и договариваться о часе выхода.

Когда же пришло время трогаться в путь, некоторые пожилые и видавшие виды охотники стали отказываться:

– Земля сырая, идти трудно. Идите уж вы, молодые.

– Ладно, на том и порешим, – заявили остальные.

В путь отправилось человек двадцать. Впереди всех, указывая дорогу, шел Чжао И. Долго кружили и петляли охотники, обшарили лес и множество горных склонов, однако кровавых следов, о которых говорил Чжао И, они не обнаружили – их смыл дождь. Чжао И попытался было растолковать это приятелям, но те его и слушать не хотели.

– Чтобы в таком густом лесу дождь все начисто смыл?! Ну хорошо, допустим, следы смыты. А нора? Ведь она-то должна быть где-то поблизости…

Снова принялись за поиски, и вновь неудача! Наконец охотники потеряли терпение:

– Тьфу! Целый день таскаемся, и все без толку! Пожалуй, пора и по домам. Ну а с вас, как и уговорились, угощение…

Чжао И расстроился, но возразить было нечего – пришлось возвращаться в деревню.

– Все это выдумки Чжао И, – уверяли одни.

– Если в мире, как уверяют, и существуют лисы-оборотни, то тогда нашего Чжао Далана можно смело считать лгуном-оборотнем, – посмеивались другие.

Вот почему в народе до сих пор можно услышать выражения: «врет, как Чжао» или «лгун-оборотень Чжао».

По возвращении в деревню охотники собрались в доме Чжао И и потребовали угощения.

Делать нечего – Чжао И взял у жены кое-что из одежды, заложил у ростовщика и на вырученные монеты купил вина для охотников. Пришлось приглашать и тех пожилых охотников, которые отказались идти из-за дождя.

Перед тем как разойтись по домам, все условились, что, ежели будут спрашивать про лиса, дружно отвечать: лис-оборотень был.

Шутливый сговор и насмешки охотников так расстроили Чжао И, что он поклялся впредь никогда не упоминать о том, что когда-то стрелял в лису.

На этом наше повествование раздваивается, и сейчас речь пойдет о подстреленном лисе-оборотне, рожденном Белой лисой.

Эта старая лиса, его мать, владела искусством совершать превращения, за что и получила красивое прозвище – Святая тетушка. Жила она в большой пещере у подножия гор Гусиных ворот. К востоку и западу от этой пещеры вздымались два таких высоких горных пика, что казалось, они упираются в небеса. Гуси, летящие весной на север, а осенью на юг, всегда пролетали между этими горами, как между воротами. Отсюда и название этих мест.

У Святой тетушки было двое детей – сын и дочь. Лиса звали Ху Чу, лису – Ху Мэйэр.

С давних времен все лисы, достигшие пятисотлетнего возраста, носили фамилию либо Бай, либо Кан; тысячелетние именовали себя Чжао или Чжаном, а Ху считалась общей фамилией для всего лисьего рода и означала просто «лиса».

В тот вечер Святая тетушка при лунном свете обучала дочь искусству изготовления пилюль бессмертия, как вдруг появился Ху Чу, стонущий и прихрамывающий на заднюю ногу. С трудом доковыляв до входа в пещеру, он рухнул на землю. Увидев торчавшую в его левой ноге стрелу, мать попробовала было ее вытащить. Но стрела слишком глубоко вонзилась в тело и никак не поддавалась. Молодой лис только визжал от боли.

– Потерпи, сынок. – Старая лиса закусила древко стрелы зубами и, упершись передними лапами в ногу сына, изо всех сил дернула. Стрела вышла, а молодой лис от страшной боли потерял сознание.

Дело в том, что стрела угодила лису прямо в сустав и повредила связки. К тому же после ранения молодому лису пришлось еще долго бежать, так что можно представить себе его положение!

Роняя слезы, Святая тетушка и ее дочь Мэйэр перенесли сына в пещеру и уложили на земляное ложе, где молодой лис через несколько часов и пришел в себя.

Зная о целебных свойствах некоторых трав, старая лиса решила приготовить из них отвар и промыть рану. Однако травы не помогли, и по прошествии двух дней молодой лис все еще продолжал оставаться на грани смерти.

И вот тут-то, в эту тяжелую годину, старая лиса вспомнила, что в городе Ичжоу живет знаменитый лекарь Янь, по прозванию Три Точки.

Этот лекарь мог своим искусством вернуть к жизни, казалось бы, самых безнадежных больных. «Выпрошу у него лекарство – и конец всем тревогам!» – решила Святая тетушка.

Повелев дочери присматривать за братом, старая лиса оборотилась старухой-нищенкой и, взяв палку, отправилась в город.

Эта вылазка не только помогла старой лисе, но и повлекла за собой множество новых неприятностей.

Поистине:

С рождения воле Небес          подчиняется жизнь человека.Коль не смертельна болезнь,          всегда отыщется лекарь.

Итак, если хотите узнать, какое лекарство дал старой лисе знаменитый лекарь Янь и помогло ли оно лису-оборотню, прочтите следующую главу.

Старая лиса учиняет скандал в доме Полусвятого. Великий лекарь тщательно проверяет пульс в трех точках

А сейчас наш рассказ пойдет о знаменитом лекаре Янь Бэньжэне, потомке Янь Цзюньпина. Сей лекарь проживал в округе Ичжоу и проверял пульс больного иначе, нежели это делали другие лекари: он прикасался пальцами к трем известным ему точкам и сразу определял источник болезни. Затем прописывал лекарства, которые неизменно исцеляли больного, за что и получил в народе прозвище Янь Три Точки.

Некогда Янь Бэньжэнь числился лекарем придворной Лекарской палаты. Как-то в годы правления под девизом «Светлая добродетель» его вызвали осмотреть занемогшую государеву фаворитку Ли Ченьфэй. Янь Бэньжэнь явился к больной, прощупал тремя пальцами ее пульс и ушел, так ничего и не сказав. Государь разгневался и уже хотел было его наказать, но, к счастью, за лекаря вступились придворные сановники. Им удалось убедить государя, что Янь Бэньжэнь лекарь не простой, учился у людей необыкновенных, а потому и лечит не так, как все прочие. Государь смилостивился, однако от дальнейших услуг лекаря все же отказался и отослал его на родину, в округ Ичжоу, где Янь Бэньжэнь продолжал заниматься лекарской практикой.

Пятого, пятнадцатого и двадцать пятого числа каждого месяца Янь Бэньжэнь бесплатно раздавал больным лекарства. В другие же дни хоть и взимал плату, но весьма скромную. Если же у посетителей денег не оказывалось, то и вовсе ничего не брал. Поэтому у ворот его дома всегда было людно, как на базаре.

Обладал Янь Бэньжэнь еще одним удивительным свойством. Обычный лекарь по пульсу судил лишь о болезни самого пациента, а Янь Три Точки вдобавок мог определить болезнь у близких и даже у дальних родственников пациентов. Даже гадателям по звездам и то не всегда удавались столь диковинные дела! Видно, знал он какие-то небесные секреты, но предпочитал помалкивать.

Как-то раз правитель округа Ичжоу схватил простуду и пригласил Янь Бэньжэня. Тот, как всегда, прощупал пульс и сказал:

– При вашей хвори лекарства не нужны. Лучше заварите покрепче чашечку люаньского чая и выпейте, пока он горячий. Ночью пропотеете, и к утру все как рукой снимет. И еще могу вас порадовать – скоро ваша супруга родит сына. А вот у супруги вашего старшего сына роды окончатся неблагополучно.

Правитель округа лишь посмеялся про себя: «Моя жена и в самом деле беременна. Лекарь наверняка услышал об этом в ямыне, а от себя решил добавить о рождении мальчика, дабы польстить мне, – словом, как говорится, добавил к готовому сочинению фразу. Что же до моей невестки, то она сейчас в Сянчжоу, в трех тысячах ли отсюда, и даже мне неизвестно, беременна ли она. Да и как можно предсказать судьбу жены по пульсу ее мужа. Вздор, да и только!»

Вечером правитель выпил чашку крепкого чая, и уже к утру вся хворь прошла. А вскоре после этого жена его действительно родила мальчика. Но и тут он решил, что это случайное совпадение. Когда же в десятом месяце от старшего сына пришло письмо, в котором тот сообщал, что двадцать седьмого числа восьмого месяца его жена умерла от преждевременных родов, правитель наконец проникся глубочайшим уважением к лекарю и стал почитать его как божество и называть Полусвятым. Молва об этом разлетелась по всей Поднебесной, и за Янь Бэньжэнем закрепилось новое прозвище.

А теперь вернемся к старой лисе, которая, приняв облик старухи-нищенки, отправилась в путь. Добираясь до Ичжоу, она успела разузнать, что Янь Полусвятой живет неподалеку от Яблоневой башни. Вошла она в город как раз пятнадцатого числа, в день раздачи лекарств, но, как назло, в этот день правитель округа праздновал день своего рождения, и Полусвятой еще с утра отправился с коробами подношений в окружной ямынь поздравлять его.

Все, кто пришел за лекарствами – а их набралось около сотни, – разбрелись кто куда. Одни отправились прогуляться к Яблоневой башне, другие – поглазеть на сутолоку у окружного ямыня.

О башне следует рассказать особо. Во времена династии Тан генерал-губернатор Ли Хуэй построил ее для отдыха и развлечения чиновников. Вокруг башни были посажены яблони, пышно разросшиеся и цветущие и по сию пору. Каждый новый правитель округа, вступив в должность, первым делом решал непременно подновить башню и привести ее в порядок.

Старую лису не интересовали ни башни, ни ямынь, и потому она направилась прямо к дому Полусвятого. Его дом был окружен частоколом, за которым виднелась искусственная горка и росло несколько старых деревьев. Чуть подальше высилось строение, над входом на особой доске, присланной лекарю правителем округа, было начертано: «Зал Полусвятого».

Святая тетушка обладала острым зрением и сразу заметила ее. Перейдя на противоположную сторону улицы, она остановилась под стрехой дома, оперлась на бамбуковую палку и стала ждать лекаря.

В полдень послышались крики:

– Едет! Едет!..

Посреди улицы на белом коне ехал Полусвятой, за ним шли мальчики-слуги с коробами, одни – с полными, другие – с пустыми; за мальчиками терпеливо следовали многочисленные посетители, жаждавшие исцеления. Однако сейчас их было меньше, чем утром, ибо многие, потеряв терпение, разошлись, так и не дождавшись лекаря.

У ворот дома Полусвятой сошел с коня и, не заходя во внутренние покои, поднялся прямо в приемный зал. Отталкивая друг друга, люди бросились к нему: одни протягивали руки, чтобы он пощупал пульс, другие спешили рассказать о больных, оставшихся дома. Полусвятой осматривал одного за другим больных и диктовал рецепты, а мальчики-слуги подавали нужные лекарства: кому – отвары, кому – пилюли, одним – внутреннее, другим – наружное. Слуги выполняли приказания споро, без заминки, поэтому на все это потребовалось менее двух часов.

Увидев, какое множество здесь людей, Святая тетушка не посмела лезть вперед. Она присела возле насыпной горки, решив немного подождать, и вскоре задремала. Когда она проснулась, все уже разошлись, а Полусвятой удалился во внутренние покои.

Старуха прислонилась к воротам и стала ждать, в надежде, что он снова выйдет. Между тем начинало смеркаться. Вскоре появился старый дворецкий с огромным замком в руках, чтобы запереть ворота. Старуха бросилась ему навстречу, почтительно приветствовала и пожелала всяческого счастья.

– Если ты за милостыней, то следовало приходить пораньше, – преградил ей путь дворецкий. – Люди уже спать укладываются, кто тебе сейчас чего даст?

Старуха залилась слезами:

– Я не нищая. Я пришла попросить снадобья у господина лекаря.

– И за лекарством надо приходить в положенное время, – наставлял ее дворецкий. – Наш господин весь день хлопотал и сейчас отдыхает. Станет он нарушать заведенный в доме порядок и выходить ради какой-то нищенки! Если даже я доложу ему, он меня отругает, и только.

– Я пришла сюда из Дэаня – путь далекий, потому и опоздала немного. Болезнь у меня очень необычная. Только господин великий лекарь может ее исцелить. Уж вы не откажите в милости, доложите. Ведь спасти человеку жизнь – бо́льшая заслуга, нежели построить пагоду в семь ярусов. Доложите же господину лекарю; может, сжалится он надо мной и выйдет.

Старуха вцепилась в рукав дворецкого и, упав на колени, продолжала умолять. Дворецкий стал терять терпение:

– Ну что ты за бестолочь! Тебе же ясно сказали: у нас порядок, а ты свое! Какая бы ни была у тебя болезнь – за ночь не помрешь. Если бы к господину лекарю прибыл гонец от самого государя императора, то и он не стал бы ломиться ночью, подождал бы до утра!

С этими словами он высвободился от старухи и стал выталкивать ее за ворота. Но старуха так завопила, что встревоженный криком Янь Полусвятой послал мальчика-ученика разузнать, в чем дело.

Увидев мальчика, старуха бросилась к нему, но дворецкий оттащил ее со словами:

– Эта нищенка не поймешь кто: ни человек, ни бес! Ведь это надо же – явиться к нашему господину за лекарством в такое время! И ведь втолковывал ей: подожди до утра – не хочет! Просил уйти – шум подняла.

Тут и мальчик-ученик поддержал дворецкого:

– Ты кто такая и откуда явилась, что порядков не знаешь? Будь ты из наших постоянных больных, что хорошо платят за лечение, – еще куда ни шло. Или хоть знатной госпожой, или барышней, а то нищенка! Помрешь – одной старой каргой меньше станет! Сам господин правитель округа, наш повелитель, и тот присылает за лекарствами в положенное время. А ну живо отсюда! Не то черкнет наш господин бумажку, да и отправят тебя в ямынь. А там уж с тобой церемониться не будут – не от хвори подохнешь, от побоев.

И, схватив старуху, мальчик поволок ее к воротам. Тут старуха принялась еще громче вопить, отбросила палку и повалилась на землю. Ее лицо пожелтело, руки и ноги безжизненно вытянулись. Видя такое дело, дворецкий тут же напустился на мальчика-ученика:

– Кто тебя просил вмешиваться, я сам с ней управился бы. Делал бы, что приказано, а то полез с бранью, стал толкать взашей больного человека. Вот иди теперь и сам докладывай господину, я ни при чем!

Ученик не на шутку испугался, но делать нечего: пришлось ему идти докладывать о случившемся Полусвятому.

В это время Янь Бэньжэнь как раз отдыхал в своей библиотеке. Выслушав ученика, он обеспокоился и вышел в зал. Дворецкому кое-как удалось привести в чувство старуху, но она еще неподвижно лежала на земле, бессмысленно тараща глаза.

Полусвятой велел дворецкому приподнять правую руку старухи.

Коснувшись тремя своими божественными пальцами пульса на правой руке старухи и нащупав затем пульс на левой ее руке, он воскликнул:

– Какой странный, какой необычный пульс!..

Затем Полусвятой вернулся в свой кабинет и велел кормилице привести старуху.

Кормилица пошла к старухе и сказала:

– Господин желает с тобой говорить.

При этих словах старуха, до сих пор неподвижно лежавшая на земле, вскочила и, подхватив палку, припустилась по залу, как заводная игрушка. Кормилица погналась было за ней – да куда там!

Глядя старухе вслед, дворецкий лишь головой качал:

– Ну и старуха! Ловко же она прикинулась. Надо же, так меня напугать!

Между тем Янь Полусвятой сидел во внутреннем зале при свете восковой свечи и ждал старуху. Когда та вошла, он удалил людей и, подозвав ее поближе, спросил:

– Ты где живешь?

– В округе Дэань, – отвечала старуха.

– Перестань меня обманывать, – строго сказал Полусвятой. – Я же вижу, облик у тебя человеческий, а пульс – звериный.

«Пожалуй, такого ученого и впрямь не обманешь!» – подумала про себя старуха и, убедившись, что, кроме них, в зале никого нет, опустилась на колени.

– Я не обманываю. Я действительно старая лиса, живу в пещере у подножия гор Гусиные ворота. Мне пришлось проделать большой путь, чтобы именно вы проверили мой пульс.

– Твой пульс я уже проверил, ты совершенно здорова, – сказал Полусвятой. – А явилась ты сюда ради своих детей.

Взволнованная старуха отвесила несколько земных поклонов и на коленях подползла к Яню.

– Вы поистине настоящий святой, а не Полусвятой! – промолвила она. – Верно, у меня действительно есть двое детей – сын и дочь. Недавно сына подстрелил охотник, и вот теперь он умирает…

И старуха подробно рассказала, какая страшная рана у ее сына.

– Рана сама по себе не страшна, – сказал Полусвятой. – Плохо только, что повреждены сухожилия и кость. Если даже рана заживет, боюсь, что твой сын на всю жизнь останется хромым.

– Пусть хоть ноги лишится – лишь бы сам жив остался! – вскричала старуха. – Как только рана заживет, я обязательно привезу его к вам поблагодарить за милость.

– Ни в коем случае не делай этого, – предупредил Полусвятой. – И еще: твоей дочери тоже грозит беда…

От этих слов сердце старухи заныло так, словно по нему ударили палкой. Убедившись еще раз в провидческом даре Полусвятого, она торопливо заговорила:

– Если дочери моей грозит беда, то позвольте мне, когда это случится, снова потревожить вас. Окажите мне такую милость, и я этого вовек не забуду!..

– Беда, грозящая твоей дочери, не совсем обычная; и я сейчас ничего определенного сказать не могу, – произнес Полусвятой. – Все выяснится в ближайшие полгода. Дело в том, что вы еще не до конца овладели искусством изменять свой облик и обманывать людей, сотрясать небеса и передвигать землю, и в один прекрасный день за это поплатитесь – придет вам конец. На вас станут охотиться с соколами и собаками. Взять, к примеру, твоего сына: хорошо еще, что его ранили только в ногу! Попади стрела в какое-либо жизненно важное место – и сам Бянь Цяо из Лу был бы бессилен помочь. А сейчас о тебе: твой большой пульс правой руки говорит о долгой жизни, а малый пульс – об открытой душе и ясном уме! Что и говорить: завидная судьба! Живете вы к тому же в горах, с миром людей общаетесь мало, да и наши страсти над вами не властвуют. А раз так, почему бы тебе не обратиться к какому-нибудь даосскому наставнику, чтобы научил вас, как навсегда избавиться от звериной шкуры? Вот это было бы хорошо!

Слова лекаря растрогали старуху. Она залилась слезами, поклонилась ему до земли и промолвила:

– Большое спасибо вам, благодетель мой, за поучение.

Полусвятой позвал домашнего аптекаря, велел ему принести пилюлю Девяти духов, продлевающую жизнь, и две мази и, завернув лекарства в два отдельных пакета, подал старухе со словами:

– Пусть твой сын примет эту пилюлю с вином, и боль как рукой снимет. Боюсь только, как бы стрела не проникла в кость и наконечник не застрял в ране. Тогда боль будет мучить всю жизнь. Рану обмоешь желтой водой и приложишь вот эту мазь – она хорошо отсасывает яд. Как только вытечет порченая темная кровь и начнет сочиться свежая, приложишь вторую мазь, сращивающую кости. Через сто дней твой сын сможет ходить.

Немного помолчав, Полусвятой добавил:

– Хорошенько запомни все, что я тебе сказал, ибо я искренне желаю тебе помочь.

Затем он позвал кормилицу и велел ей проводить старуху. Еще раз поклонившись, старуха последовала за кормилицей в приемный зал. Старый дворецкий все еще был там, дожидаясь, когда можно будет запереть ворота. Пожелав дворецкому всяческого счастья и благополучия, старуха, преисполненная радости, торопливо удалилась.

Оставшись один, Полусвятой ощутил в душе некоторое беспокойство и решил никому ничего не рассказывать.

Между тем старуха той же ночью выбралась из города, купила по дороге большую бутыль лучшего очищенного вина и поспешила в Дэань.

А в это время Чуэр, раненый молодой лис, беспрерывно стонал, лежа в пещере у подножия горы Гусиных ворот. Его сестра Мэйэр не отходила от него ни на шаг. Оба с нетерпением дожидались возвращения матери, и когда старуха наконец появилась у входа в пещеру, радости их не было границ.

Старуха не мешкая разогрела вино, растворила в небольшой фарфоровой чашечке пилюлю Девяти духов, продлевающую жизнь, и, приподняв голову сына, влила ему в рот лекарство. А затем, как и было велено, приложила к ране мазь, отсасывающую яд. Чуэр сразу затих, повернулся лицом к стене и погрузился в глубокий сон.

– Чуэр несколько дней подряд не смыкал глаз от боли, – сказала сестра, – а сейчас заснул: видно, лекарство подействовало и боль отпустила.

Вскоре старуха увидела, что у сына из-под приложенной мази начинает расти на ноге кровавый сгусток, но решила не тревожить его.

Внезапно Чуэр проснулся и воскликнул:

– Ой, как чешется рана! Нет сил терпеть!..

Старуха живо удалила мазь и увидела торчащий в сгустке крови угловатый предмет. Раздвинув травинкой наружную пленку, она ухватилась за него ногтями и вытащила. Это был наконечник стрелы в форме лопаточки. Именно такими стрелами пользовался Чжао И! Однако в первый раз ей удалось вытащить только древко стрелы, а наконечник, вонзившийся в кость, остался в ране.

Изумлению старухи не было конца; она вновь убеждалась в прозорливости великого лекаря и в чудодейственной силе прописываемых им лекарств.

Приготовив отвар из целебных трав и осторожно промыв рану сына, старуха увидела разорванные мышцы и поврежденную кость и онемела от ужаса. Она быстро разогрела мазь для сращивания костей, приложила к ране и осторожно перевязала шелковой тряпицей.

На следующее утро старуха сменила повязку. Семь дней подряд прикладывала она мазь к ране, пока из нее не вышел весь гной. Наконец на пятидесятый день рана на ноге затянулась, и Чуэр хотя и с трудом, но начал вставать, однако покидать пещеру пока не осмеливался.

На сотый день, как и было обещано, рана зажила, и лишь на том месте, где была приложена мазь, розовело нежное пятнышко без единого волоска. Все шло как нельзя лучше, только левая нога стала короче правой на два вершка.

– Вот так Янь Полусвятой! – восхищенно воскликнула старуха-мать. – Сказал: «быть тебе хромым», так и получилось. Придется тебе в знак уважения к нему сменить имя. Уж коли хромаешь ты на левую ногу, то и зваться тебе Цзо Чуэр – Хромающий на левую ногу.

С этих пор молодой лис принял фамилию Цзо и перестал именовать себя Ху.

Однажды, прогуливаясь, Цзо Чуэр случайно набрел в лесу на то место, где его ранил охотник. Едва вспомнив об этом, он тут же подумал:

«А ведь мне нанесли обиду, которую нельзя оставлять без отмщения!»

И Цзо побежал в пещеру, чтобы посоветоваться с матерью.

Старуха сидела на привычном месте, погрузившись в раздумья. Когда молодой лис поделился с ней своими мыслями, она залилась слезами.

Почему, спросите вы? А потому, что поистине:

Если хотите знать, что сказала сыну старуха и удалось ли молодому лису осуществить свою месть, прочитайте следующую главу.

Хромой лис Цзо Чуэр крадет вино в храме. Даос Цзя в домике для гостей пытается обольстить красавицу

Итак, молодой лис Цзо выздоровел, но теперь все время терзался из-за своего уродства. Как же это несправедливо, думал он, что все в его роду здоровы и лишь он вынужден припадать на левую ногу из-за какой-то злосчастной стрелы. Нет, такую обиду он не оставит без отмщения!

– Любую вражду, сынок, следует всячески избегать, а не распалять, – уговаривала его старуха-мать. – Ты сам был неосторожен, обнаружил перед людьми свой порок, вот и пострадал. Счастье еще, что Янь Полусвятой оказался связанным с тобой судьбой и спас тебе жизнь! Даже если бы ты и вовсе лишился ноги, и то не беда. Во времена Семи царств полководец Сунь Бинь и первый министр Лоу Шидэ – в танские времена – тоже были хромыми. Говорят, что даже в мире бессмертных есть святой по прозвищу Ли Железный Посох, который тоже хром. Так что, сын мой, хромоты не стоит стыдиться.

Упомянув имя Яня Полусвятого, старуха вдруг вспомнила его наказ и невольно заплакала.

– Матушка, я поступлю, как вы велите, и забуду думать о мести, – стал успокаивать ее молодой лис. – Почему же вы плачете?

– Всякому, познавшему высочайшую истину Дао, дано освобождение от власти добрых и злых духов; а уж люди тем более не могут причинить ему вреда, – отвечала старуха. – Мы такими познаниями не владеем; мы лишь можем принимать человеческий облик да морочить глупых людей. Случись еще раз непредвиденная беда – и нам непременно придет конец. Тут уж никакой великий лекарь нам не поможет! К тому же Янь Полусвятой предупреждал меня, что беда грозит не только тебе, но и твоей сестре, Мэйэр. Вот я и плачу, не зная, как быть…

И старуха рассказала о совете великого лекаря найти даоса-наставника.

Посоветовавшись, старая лиса и ее дети решили покинуть пещеру и стали думать, в какую сторону им направиться.

– Давайте пойдем в Кайфын, – предложил молодой лис. – Недавно государь учредил там восточную столицу, место богатое, необыкновенных людей – не счесть.

– Боюсь, как бы большой город не вскружил вам голову и вы не натворили бед, – возразила старуха. – Мне приходилось слышать, что в округе Инчжоу есть три знаменитые реки и семь озер. Еще дед ваш говаривал: хочешь стать царем даосов – отправляйся в Мяньян, задумаешь проникнуть в даосское учение – спроси, где находятся Юнь и Мын. Юнь и Мын – это озера, которые как раз находятся в Мяньяне и окружены горами. Где-то в тех горах есть пещера Белых облаков, в которой спрятана Небесная книга, и охраняет ее дух Белой обезьяны. Раз уж судьба предопределила нам познать даосскую магию, давайте отправимся в Мяньян и найдем то, что ищем.

– И все же восточная столица – место средоточия трех учений, – возразил Цзо. – Даже если нам и не удастся познать там магию, так хоть повидаем много диковинного.

– Этого-то я и опасаюсь! – воскликнула старуха. – Однако, я вижу, поиски наставника тебя не вдохновляют…

– До Инчжоу путь не близок, – поддержала молодого лиса сестра, – а у братца больная нога. Сколько же лет нам понадобится, чтобы туда добраться? Давайте уж лучше пойдем по Юнсинской дороге, к Западной священной горе Хуашань. Слышала я, что там живет знаменитый отшельник Чэнь Туань. Мы навестим его и попросим раскрыть нам секрет усмирения пяти драконов. К тому же недалеко от горы Хуашань находятся и другие прославленные горы – Самая южная, Великий предел, Каменная башня и Небесный столп – места собраний святых и бессмертных. Попутно завернем и туда, а оттуда и до восточной столицы рукой подать. Доберемся до столицы, а там уж решим, каким путем идти до Инчжоу. Вот и сделаем попутно два дела, не так ли?

Слова сестры отвечали желаниям хромого лиса, и он радостно воскликнул:

– А ведь сестрица правильно говорит!..

Оба лиса упорно стояли на своем, и старуха в конце концов согласилась.

Хромой лис принял облик молодого крестьянина, Мэйэр обрядилась деревенской девушкой, старая лиса – бедной женщиной, и, покинув пещеру, они двинулись по дороге на восток. Было это в начале второго месяца, и погода стояла теплая.

Надо сказать, что даже в простой деревенской одежде Мэйэр была хороша собой, знала это и весело шагала навстречу новым приключениям. Хромому лису трудно было поспевать за сестрой и матерью, и он то и дело отставал, а когда прошли десять ли, запросил отдыха. Матери и сестре ничего не оставалось, как остановиться.

И всякий раз, когда им приходилось останавливаться на отдых, вокруг них собирались любопытные и начинали вслух судачить.

– А у этой старушенции дочка – настоящая красотка, – говорили одни, – чтобы заиметь такую женушку, многие и ста связок монет не пожалели бы! А вот кем приходится им этот хромой?

– Скорее всего, хромой – сын старухи, а красотка, видать, ее невестка, – высказывали предположение другие.

Наиболее любопытные не стеснялись расспрашивать прямо в лицо и, узнав, что перед ними брат и сестра, изумлялись:

– Надо же, два разных товара в одной лавке! Как говорится, оба из одного чрева, но один – урод, а другая красавица!

Молодые люди посмелее пытались даже заигрывать с Мэйэр, но юная лиса держалась строго и не удостаивала их вниманием. Когда же терпеть бесконечные приставания стало совсем невмоготу, старуха стала выбирать для отдыха места потише и поукромнее.

За день путники обычно успевали пройти пятьдесят – шестьдесят ли. Так как все трое были звериной породы, то в пути питались плодами, воду пили из чистых родников, а на ночь забирались в лесную чащу и спали прямо на голой земле. Таким образом, тратиться, подобно обычным путешественникам, им почти не приходилось.

Так они пропутешествовали несколько дней, радуясь хорошей погоде, как вдруг однажды поднялся сильный ветер, небо заволокло тучами и повалил снег.

Хромой Цзо и в хорошую-то погоду еле плелся, а тут по снегу и вовсе двигаться не смог.

– Не хнычь, – подбадривала сына старуха. – Скоро доберемся до горы Ворота мечей и передохнем в тамошнем монастыре. Потерпи немного, уже недалеко.

Наконец через два часа пути, у подножия горы, среди высоких деревьев показалась красная кирпичная стена. Указав на нее рукой, старая лиса сказала:

– Ну чем не место для отдыха?

Подойдя поближе, троица узнала по надписям над воротами, что перед ними «Храм доблестного и справедливого князя Гуаня». Через полуоткрытые красные двустворчатые ворота лисы проникли внутрь и огляделись: по правую руку высилась статуя грозного воина, державшего под уздцы коня, Красного зайца, а по левую – огороженная каменная плита. Прямо перед ними был просторный зал на три пролета. Справа перед залом – очаг для сжигания жертвенных бумажных денег, слева – колодезный павильон, окруженный невысоким ярко-красным барьером с узким проходом для тех, кто приходит за водой.

– В этом зале, наверное, живут даосы, не стоит их тревожить, – сказала старуха. – Отдохнем лучше в колодезном павильоне.

Они вошли в павильон; посреди находился облицованный глазурованным кирпичом колодец, вокруг колодца стояли каменные скамьи.

Снег между тем валил все сильнее и сильнее.

– Небо прямо-таки издевается над нами, – заворчал хромой лис. – Ну еще зимой, положим, снег нужен, он полезен для будущего урожая. А сейчас зачем? Эх, лучше бы дома остались! Нечего сказать, выбрали подходящее время для поисков каких-то там даосов! А теперь терпи все эти мучения…

– В стародавние времена буддийский патриарх Дхарма целых девять лет просидел, повернувшись лицом к стене. Между его коленями проросли лианы, его поливал дождь и засыпал снег, но он даже не шелохнулся, – упрекнула сына старуха. – А ты ропщешь при виде первого снежка, будто тебе одному терпеть приходится. Ну не грех ли?!

Не успела она произнести эти слова, как послышался скрип ворот. Выглянув через забор, хромой увидел человека: на его голове была рваная повязка, тело прикрывала грубая шерстяная куртка, вся в заплатах, подпоясанная веревкой, ноги были обуты в соломенные сандалии. Это был не кто иной, как даос из здешнего храма, по прозвищу Косой, ведавший воскурением благовоний. В одной руке он держал зонт, в другой – большой глиняный кувшин с вином.

– Человеку, ушедшему от мира, не подобает и думать о вине, – бормотал он себе под нос. – А этот погнал меня в такую непогоду в деревню за своим зельем! Чтоб ему от вина все брюхо вспучило.

Положив на землю зонтик и поставив кувшин с вином, Косой принялся запирать ворота.

«Однако не мешало бы в такой холод и винца выпить!» – мелькнуло в голове хромого лиса.

Ленивый и медлительный в обычное время, хромой Цзо сейчас проявил завидную прыть: стремглав выскочив из-за павильона, он подхватил кувшин и, захлебываясь, стал шумно лакать вино. Услышав шум, Косой обернулся и завопил:

– Ах ты, рвань этакая! И откуда тебя только принесло? Хлещешь чужое вино, за которым я тащился в такую даль!..

Хромой поставил кувшин и хотел уже было улизнуть, но даос в один прыжок нагнал его и так двинул кулаком в лицо, что тот перекувыркнулся. Кое-как встав на ноги, хромой бросился в павильон; Косой не отставал. Догнав лиса уже в павильоне, Косой поднял кулак и только сейчас увидел старуху с молодой девушкой. Старуха торопливо поднялась ему навстречу, почтительно приветствовала его и промолвила:

– Мы с сыном и дочерью направляемся в столицу навестить родных, но в пути нас застал снег, и мы решили укрыться здесь на время. Люди мы деревенские, невежественные, уж вы простите нас.

Косой хотел было напуститься на старуху, как вдруг заметил прячущуюся за ее спину красавицу-девушку, и так был поражен, что тут же позабыл о своем гневе.

– Я вижу, твоему сыну совсем неведомы правила приличия, – уже спокойно сказал он. – Но раз вы люди темные, то прощаю вас. Вот только как мне оправдаться перед наставником за вино, которое вылакал твой сын? Уж ты, почтенная, сама потрудись объяснить, что я тут ни при чем.

С этими словами Косой подобрал зонт и кувшин и, хихикая, направился в восточный флигель главного зала.

Не успел он уйти, как старуха набросилась на сына:

– Небо уже наказало тебя за жадность, но тебе, видно, мало этого, ждешь, чтобы и вторую ногу перебили!

– Братца беды не страшат, ему лишь бы выпить, – съязвила и Мэйэр.

– Пусть мне досталось, зато хлебнул вдосталь, и теперь мне теплее, чем вам, – храбрился хромой.

Пока они так пререкались, на галерее послышались шаги, и из внутренних покоев храма появился еще сравнительно молодой даос.

Дело в том, что прежде настоятелем здешнего храма был даос по имени Чэнь Кунщань, но к этому времени он состарился, стал страдать одышкой и редко покидал свою келью. Обязанности настоятеля исполнял сейчас молодой ученик по фамилии Цзя, носивший даосское прозвище Цинфын – Чистый Ветер. Хоть он и считал себя священнослужителем, однако никак не мог избавиться от старого порока – пристрастия к вину. Правда, он был также неравнодушен и к женщинам и страдал оттого, что в здешних глухих местах редко встречаются хорошенькие. Поэтому, узнав от Косого, что в колодезном павильоне сейчас находится красивая деревенская девушка, он позабыл про вино и прямо по снегу поспешил в павильон.

– Позвольте узнать, откуда вы? – спросил он, представ перед нежданными гостями.

– Мы живем у подножия Гусиных ворот, – стала объяснять старуха. – Направлялись к западному пику Хуашань, дабы воскурить благовония, но в пути нас застал снег, вот и пришлось вас побеспокоить. Мой сын невежественный, порядков здешних не знает и потому без спросу выпил немного вашего вина. Я уже отругала его за это. Надеюсь, почтенный господин простит нас.

– Пустяки, не стоит из-за этого волноваться, – улыбнулся даос, не сводя глаз с девушки, продолжавшей прятаться за спиной матери. Он чувствовал, что теряет голову, очарованный красотой деревенской простушки. – Да-да, конечно, путешествовать в такой снег трудно, – продолжал даос. – Вы, наверное, устали с дороги?

– Устали, очень устали! – подхватил хромой. – Глоток вина сейчас не помешал бы…

Старуха бросила на сына укоряющий взгляд, и он умолк.

– Этот павильон не совсем подходящее место для отдыха, – продолжал между тем даос. – Днем еще ничего, а ночью ветер продувает его насквозь. Тут за павильоном есть домик, где останавливаются приезжие гости. Милости прошу туда – обогреетесь, отдохнете, одежду просушите.

– Вы уж не беспокойтесь, – поблагодарила старуха. – Как-нибудь и здесь переночуем, а утром – снова в путь.

– Уж больно погода ненастная, – продолжал уговаривать даос. – Да и дороги здесь неровные, ходить по ним трудно. Даже если снег и растает, все равно земля раскиснет. Разве можно заставлять девушку месить грязь? Храм – место общественное, поживете с недельку – плату с вас не взымут. А там, глядишь, небо прояснится, солнышко землю подсушит, тогда и тронетесь в путь.

– Премного вам благодарны, почтенный господин, но только мы боимся причинить вам беспокойство, – отвечала старуха.

– Какое там беспокойство! – воскликнул даос. – Вам предлагают кров, а вы отказываетесь! Разве так поступают! Поговорка гласит: делай людям добро – и самому добром воздастся. Может, не побрезгуете отведать чаю да жидкой кашицы? Это больших хлопот не потребует…

– Матушка! – вмешался хромой лис. – Господин так добр, давай уважим его. Переночуем в тепле, смотришь, и добрые сны приснятся.

Старуха вопросительно взглянула на Мэйэр.

– Как вам, матушка, угодно, – ответила девушка.

Когда даос услышал, что Мэйэр согласна остаться, его радости не было границ.

– Идемте, идемте, я покажу вам дорогу, – засуетился он.

Обогнув по галерее главный зал и миновав трапезную и кухню, все четверо оказались на внутренней стороне храма перед новым двухкомнатным домиком, в небольшом дворике которого росло несколько деревьев. Войдя в дом, даос еще раз церемонно приветствовал гостей.

– Теперь можно и познакомиться, – улыбнулся он. – Позвольте узнать вашу почтенную фамилию.

– Моя фамилия Цзо, – отвечала старуха. – Раньше моего сына звали в деревне Цзо Чу; когда же он охромел, дали ему прозвище Цзо Хромой. Дочку зовут Мэйэр.

– А моя фамилия – Цзя, даосское прозвище – Чистый Ветер, или Цинфын, – представился даос. – Видно, наша сегодняшняя встреча – дело рук судьбы.

– Нельзя ли пригласить сюда вашего наставника? – осведомилась старуха. – Мне хотелось бы ему поклониться.

– Наставник болен; вот уже несколько лет, как он не выходит к гостям, – отвечал даос. – Вы, верно, заметили дверь в углу на западной стороне зала? Там его келья. А в храме сейчас распоряжаюсь я один.

– Сколько в храме ваших собратьев? – поинтересовалась старуха.

– Помимо меня есть еще юный послушник; у него недавно умер отец, так он ушел на похороны и пока не вернулся. Затем даос Косой, тот, который принес вино; этот в храме недавно. Да еще на кухне колдует старый «повелитель ароматов», а больше никого. Вы, наверное, проголодались в дороге – я сейчас что-нибудь вам приготовлю.

– Не стоит беспокоиться, – запротестовала старуха, – у нас кое-что припасено.

– Свои припасы оставьте, пригодятся в дороге.

Даос отправился на кухню, собрал кое-что из съестного и велел Косому подавать на стол, а сам по дороге забежал в келью и захватил несколько тарелок с сушеными фруктами.

– Зачем вы себя утруждаете! – рассыпалась старуха в благодарностях. – Такое обилие яств!..

– Где там обилие! Вы уж, право, простите меня за столь жалкое угощение! – извинялся даос.

Между тем Косой принес чайник с вином и поставил на стол четыре чашечки. Даос налил вина и обратился к старухе:

– Прошу вас, почтенная, занять место в середине; старший брат пусть сядет слева, а барышня – справа. Выпейте по чашечке, чтобы согреться.

– Прошу и вас сесть, – сказала старуха. – Мы столько хлопот вам доставили.

– Боюсь, барышню стеснит мое присутствие, и потому не смею к вам присоединиться.

– Какие пустяки, садитесь! – повторила старуха.

– Уж если я удостоился вашего разрешения, то позвольте мне вам прислуживать.

Он взял табурет и сел рядом с хромым лисом, но чуть пониже. Смущенная Мэйэр все еще продолжала прятаться за спину матери.

– Садись и ты, дочка, – сказала старуха. – Нехорошо обижать хозяина, который так добр к нам.

Мэйэр села, и даос, увидев ее совсем близко, совершенно потерял разум.

Старуха велела сыну налить вина и поднести даосу в знак уважения. Выпили по одной, по второй, по третьей, и вскоре за столом завязался оживленный разговор. Неожиданно в комнате появился Косой – он был в новой модной шапке и чистой сухой куртке; в руках он держал чайник.

– Я подогрел вам вина, выпейте, пожалуйста, – предложил он. – Если не хватает еды, на кухне еще найдется.

– Нам хватает, не беспокойтесь, – отвечала старуха.

Даос Цзя вылил оставшееся вино из стоявшего на столе чайника в чашку, немного подогрел его и дал выпить Косому. Затем взял у него чайник с подогретым вином, а пустой чайник велел отнести на кухню: очень уж ему не понравились взгляды, какие Косой бросал на девушку.

Однако Косой был далеко не простак и сделал вид, будто не слышит приказания. Надо сказать, что незадолго перед этим, служа у одного чиновника в Цзяньчжоу, он соблазнил хозяйскую служанку. Когда же хозяин узнал об этом, он избил его до полусмерти и выгнал. Тогда отец Косого, бывший некогда соседом повара здешнего храма, попросил того замолвить за сына словечко. Старик-повар переговорил с настоятелем, и Косого оставили при храме. Но от своих пагубных пристрастий молодой даос не избавился и все так же не давал проходу хорошеньким девушкам. Стоит ли говорить, что сейчас он даже не шелохнулся, – взгляд его был словно прикован к маленькой бесовке, скромно сидевшей рядом с матерью.

Даос Цзя был занят своими мыслями и не заметил, что Косой с места не тронулся.

Вскоре старуха поднялась:

– Спасибо за угощение, а теперь пора отдыхать: время уже позднее.

Услышав эти слова, даос Цзя, который был не в силах оторвать взгляд от Мэйэр, воскликнул:

– Нет-нет! Прошу вас еще по чашечке…

Он торопливо схватил чайник, но тот был пуст, – пользуясь тем, что все увлечены разговором, Хромой успел осушить его. Ничего не поделаешь – пришлось заканчивать пир.

Мать с детьми поднялись и еще раз поблагодарили за угощение. Даос ответил изысканным поклоном и только тут заметил стоявшего позади Косого.

– Ты зачем опять явился? – сердито спросил он.

– А я разве уходил? – ответил Косой.

Даос еще больше рассердился, но счел неудобным выказывать свой гнев при гостях. Приказав Косому убирать со стола, он обратился к старухе:

– Этот домик я выстроил своими руками нынешней весной. Он хоть и маленький, зато очень уютный. Дом предназначен для гостей, но в нем еще пока никто не жил – приезжие чаще останавливаются во флигелях возле трапезной. Я подумал о том, что барышне нужен покой, и потому осмелюсь предложить вам расположиться в нем.

– Вы так любезны! – обрадовалась старуха. – А нам даже нечем вас отблагодарить.

– В комнате наверху есть кровать, – продолжал между тем даос Цзя, – а здесь внизу – скамья. Так что устраивайтесь как вам удобнее.

Затем, указав на маленькую боковую калитку во дворике, он добавил:

– Вот там моя спальня. Если вам что-нибудь понадобится, пусть старший брат меня позовет.

От такого внимания старуха даже ощутила неловкость:

– Прошу вас, не беспокойтесь. Завтра мы вас обязательно отблагодарим…

Даос вышел, но вскоре вернулся с лампой и заваренным чаем:

– Выпейте, пожалуйста, еще по чашечке и отдыхайте…

Мало того, он даже велел Косому принести из кельи старого даоса-наставника ночное судно на случай, если дорогим гостям приспичит среди ночи встать по нужде…

И все это время даос Цзя Чистый Ветер неотступно следил за каждым шагом Косого и ушел только тогда, когда тот покинул дом.

– Что-то не нравится мне заботливость этого даоса! – сказала старуха, когда Цзя Чистый Ветер ушел. – Если завтра с утра не будет снега, уйдем, несмотря на гололед. От людей, ушедших из семьи, можно ожидать чего угодно!

– А мне думается, нам стоит здесь пожить пару деньков, пока не установится погода, – возразил Хромой. – А то выйдем в пургу, заплутаем, да и вернемся назад – потом стыда не оберешься. Вы как хотите, а я останусь и буду вас здесь ждать.

– Я вижу, брат, тебе здесь понравилось, – насмешливо заметила Мэйэр.

– Я всю дорогу только и делаю, что догоняю вас, совсем из сил выбился, – раздраженно ответил Хромой. – Что за удовольствие – тащиться в непогоду по здешним разбитым дорогам. Я так считаю: можно идти – надо идти; нельзя – надо остановиться. А ты, сестрица, лучше бы помолчала: мне не хуже твоего известно, что не каждый день нас будут здесь угощать, как на новогоднем празднике, – просто даос Цзя соскучился по новым людям.

– Хватит вам спорить, лучше укладывайтесь спать, а что делать завтра, я сама решу, – оборвала детей старуха.

Молодой лис, который был уже изрядно пьян, повалился на скамью и захрапел. А старуха взяла лампу и поднялась с Мэйэр наверх.

Тем временем даос Цзя в своей комнате мечтал о Мэйэр.

«Какую прекрасную девушку породило Небо! Согласись она стать моей женой – я бы все бросил и вернулся в мир… Если Небу будет угодно, чтобы она задержалась здесь хоть на пару деньков, то я уж своего непременно добьюсь. Женское сердце не камень – растает! А старуха и Хромой вряд ли будут помехой: мать – бедна, а сынок – выпивоха…»

Эти мысли не давали покоя даосу, и он до утра так и не сомкнул глаз.

Но самое интересное, что такие же мысли обуревали и Косого…

Поистине:

Помутился разум даоса-монаха:Бурным радостям «тучи с дождем»          готов отдаться без страха.За наставником следом и служка блудливый          тоже возжаждал любовных утех,          как жеребец похотливый.

Если хотите знать, что произошло с даосами и лисами-оборотнями дальше, прочтите следующую главу.

Юная лиса-оборотень ловко обманывает даоса. Святая тетушка встречается во сне с царицей демонов

Всю ночь не мог уснуть даос Цзя Чистый Ветер и, едва дождавшись, когда начало светать, потихоньку пробрался к домику, где заночевали гости. Цзя заглянул в него – в нижней комнате на скамье спокойно храпел Хромой, а наверху было совсем тихо. Пришлось возвращаться к себе и опять укладываться. Но сон не шел, и даос то и дело вскакивал и выглядывал во двор – словом, метался, как муравей на крышке кипящего котла. Прибежав на кухню, он позвал повара и велел ему готовить завтрак и греть воду для умывания, а Косому даос приказал зарезать и подать к столу единственного петуха, которого держали в храме вместо часов.

Косой сразу же догадался о намерениях наставника и исполнил все быстро и без возражений.

Увидев зарезанного петуха, старый повар, еще не успевший окончательно проснуться, рассеянно пробормотал:

– Ох, Амитоба! И зачем только живую тварь погубили? Кто же теперь нам будет возвещать рассвет?

– Незачем тебе рассвет возвещать, – засмеялся Косой. – Ты и так встаешь с петухами.

А в это время проснувшаяся старуха совещалась в верхней комнате с дочерью.

– Много дней прошло с тех пор, как мы ушли из дому, а прошли самую малость. И все из-за твоего братца. Отдать бы его в ученики к даосу, да и оставить здесь, а уж мы бы с тобой дальше двинулись. Может, удастся найти хорошего наставника, тогда и у нас будет место, где жить и куда вызвать братца.

Старуха позвала наверх сына и рассказала о своих планах. Хромой Цзо, пуще смерти не любивший ходить пешком, обрадовался, словно раб, получивший вольную.

В это время внизу послышался кашель.

– Тетушка, вы уже встали? Я сейчас прикажу принести вам воду для умывания.

Старуха узнала голос даоса Цзя и ответила:

– Не утруждайте себя, мой сын сам принесет.

Хромой стал спускаться вниз, но на лестнице столкнулся с Косым, который уже нес воду. Хромой взял у него кувшин и отнес наверх. После того как мать с дочерью наспех умылись и причесались, к ним поднялся сам даос Цзя.

Даос поклонился старухе и осведомился:

– Как спалось, тетушка?

– Хорошо, премного вам благодарны, – отвечала старуха.

При первом же взгляде на Мэйэр даос затрепетал: свежая и отдохнувшая после сна, она казалась ему небесной феей из грота Персикового источника, юной красавицей из Небесного дворца. Даос ощутил досаду, что не может тут же овладеть красавицей. С трудом себя сдерживая, он обратился к старухе:

– Позвольте узнать ваш почтенный возраст, тетушка, а также возраст барышни?

– Мне уже шестьдесят, – отвечала старуха, – а дочке недавно исполнилось девятнадцать.

– Стало быть, она родилась, когда вам было сорок два года?

– Точно так, – подтвердила старуха.

– А сколько лет вашему сыну? – продолжал расспрашивать даос. – И почему он хромает?

– Ему двадцать три года, ногу он повредил еще в детстве, упал во время игры. А сейчас и сам не может быстро ходить, и нас задерживает.

– Это верно, ходить трудно – особенно по снегу, – согласился даос. – Вон вчера его сколько навалило! Пока растает да земля просохнет, смотришь, дней пять пройдет, не меньше. А если брату тяжело сейчас идти, поживите пока у нас, отдохните.

– Я хотела бы кое о чем вас попросить, но не знаю, как начать, – замялась старуха.

– Если что нужно, говорите прямо, – подбодрил ее даос.

– Мой покойный муж некогда был даосом одной с вами школы, хотя, конечно, и не таким ученым, как вы, – начала старуха. – Так что и сын имеет некоторое отношение к даосскому учению. В прошлом году один знающий гадатель предсказал, что ему суждено уйти из мира и стать учеником даосского наставника. Я тогда не в силах была с ним расстаться, да и наставника не было, а вот сейчас, увидев вашу доброту, с радостью бы отдала его вам в услужение. Вот только не знаю, согласитесь ли вы принять его?

Даосу Цзя, все время ломавшему голову над тем, как соблазнить юную красавицу, подобное предложение пришлось как нельзя кстати.

– Ну что вы, я охотно приму его. Только и у меня есть к вам просьба. В раннем детстве я потерял родителей, других родственников у меня нет, наставлять и поучать меня некому. Вот если бы вы позволили мне поклониться вам, как приемной матери…

– Да разве я достойна такой чести?! – запротестовала старуха.

Но даос продолжал упрашивать, и она уступила. С тех пор Хромой стал называть даоса «наставником», а даос старуху – «матушкой».

Затем даос церемонно поклонился Мэйэр и сказал:

– Отныне мы с вами брат и сестра.

Между тем Косой сварил петуха, разделил его, положил в две чашки и вместе с несколькими овощными блюдами расставил их на столе в нижней комнате. Даос Цзя и его новые родственники спустились вниз и заняли места за столом в том же порядке, что и накануне. Только Хромой, как ученик даоса, уступил своему учителю место повыше.

– Из-за этого снегопада никак не выбраться в лавку, – извиняющимся тоном начал даос, когда все уселись. – Вот, зарезали только петуха. Надеюсь, вы, матушка, и вы, сестрица, не откажетесь отведать петушатины.

И, выбрав в чашке куски получше, он преподнес их старухе и Мэйэр.

– Мы с дочкой едим лишь постное, – сказала старуха. – Скоромное потребляет только мой сын. Простите, не ожидала от вас такой заботы и не предупредила заранее.

– Странно! – удивился даос. – Молодая девушка, а ест только постное!

– Так уж она приучена с детства.

– А если выйдет замуж да попадет в чужую семью, – продолжал даос, – туго ей придется.

– Какое там замужество! – воскликнула старуха. – О замужестве ей остается только мечтать! Ведь она у меня монахиня, хотя и не постриженная.

«И здесь перст судьбы», – подумал даос, а вслух сказал.

– Уход в монастырь – дело хорошее, но годится оно больше для девушек некрасивых, которым трудно выйти замуж. У меня есть тетка – настоятельница в монастыре Чистоты и праведности. Матушка, сестрица, если вы действительно хотите покинуть мир суеты и познать истинное даосское учение, отправляйтесь прямо к ней. Отсюда недалеко – всего сорок ли. Да и братцу, пожелай он повидаться с вами, далеко ходить не придется.

– Это хорошо, – согласилась старуха. – Но прежде нам с Мэйэр необходимо побывать на горе Хуашань и воскурить благовония Святому владыке. Вот вернемся оттуда, тогда и решим…

Доброта даоса тронула старуху, и она больше не торопилась уходить.

Тем временем даос Цзя подарил Хромому свой поношенный даосский халат, отвел для него келью рядом со своей и позвал плотника, дабы тот, под присмотром Хромого, вставил в ней оконную раму и сбил из досок нехитрый лежак. Ближе к вечеру Цзя сам приготовил чай и фрукты и пригласил приемную мать и сестру к себе в келью.

Когда завязался разговор, даос улучил момент и многозначительно подмигнул молоденькой лисе. Та ответила ему едва заметной улыбкой, от которой бедный даос еще больше воспылал. А спустя час они уже тайком касались друг друга и перемигивались, давая понять, что их чувства взаимны. При этом даос чувствовал себя как голодная цапля со сломанной ногой, которая, стоя на берегу, видит резвящуюся в воде рыбку, но поймать ее не может…

Так прошло три дня. Наконец небо просветлело, погода улучшилась, и старуха собралась уходить. Однако даос так настойчиво уговаривал ее остаться еще хоть на денек, что ей пришлось уступить.

В келью Цзя вернулся совершенно расстроенный: оставался всего один день, а ему так и не удалось осуществить задуманное… Он метался по келье и кусал себе ногти, как вдруг его осенило. Вытащив из сундука два куска тонкого зеленого шелка, даос побежал к старухе:

– Матушка, завтра вы уйдете, и неизвестно, когда вернетесь, позвольте же подарить вам по куску шелка. Я уже послал за швеями, завтра они вам сошьют платья, а послезавтра уйдете.

– Мне совестно принимать от вас подарки! – воскликнула польщенная старуха и велела Мэйэр кланяться и благодарить.

Даос послал Косого в деревню за швеями, и тот безропотно повиновался.

Надо сказать, что намерения Косого ничем не отличались от намерений его наставника, и, видя промашки Цзя, он решил сам попытать счастья и добиться благосклонности красавицы.

Как только Косой привел портних, Цзя Чистый Ветер снова побежал к старухе:

– Простите, матушка, я не знаю размера вашего платья. К тому же наши деревенские портнихи так неискусны: им только дай волю – потом не возрадуешься. Не присмотрите ли за ними?

Проводив старуху к портнихам, даос тут же поспешил обратно в домик. Пользуясь тем, что Мэйэр одна, он обнял девушку и воскликнул:

– Дорогая сестрица, я так тебя люблю! Пожалей же меня!..

– Что вы, что вы! – испугалась Мэйэр. – Разве можно средь бела дня?! А если матушка ненароком явится?

– Матушка сейчас занята портнихами, самый подходящий момент, – горячо убеждал даос. – Надеюсь, сестрица не откажет своему братцу?..

С этими словами даос Цзя наклонился к Мэйэр, намереваясь ее поцеловать, но девушка отстранилась:

– Дорогой брат, поверь, я тоже не бесчувственна. Но почему ты так спешишь? Не лучше ли подождать ночи? Обещаю, как только матушка уснет, я спущусь вниз, и мы встретимся.

Даос упал перед девушкой на колени, отвесил земной поклон и воскликнул:

– Только окажи мне такую милость, и я вовек этого не забуду!

Тут разговор был прерван появлением послушника:

– Наставник Цзя! Ваша почтенная матушка просит нитки.

– Иду, иду! – отозвался даос и обернулся к Мэйэр. – Смотри же, сестрица, не забудь о нашем уговоре!

Уходя в свою келью за нитками, даос не мог и предполагать, что в это время Косой находится в верхней комнате. А между тем тот поднялся наверх, чтобы вынести ночную вазу, как вдруг услышал голоса наставника и девушки и решил подслушать их разговор. Жаль только, слова сливались и ничего не было слышно, зато воображение во всех подробностях рисовало ему любовную сцену. Поэтому, едва даос вышел, Косой бросился в комнату и, обняв Мэйэр, зашептал:

– Я знаю, что ты здесь делала с моим учителем! Если не хочешь, чтоб я тебя выдал, не сопротивляйся. Вспомни, кто тебя с ним познакомил, когда вы были в колодезном павильоне. Так отблагодари же меня за это!..

Мэйэр была девушкой находчивой и, сдвинув брови, сказала:

– Хорошо, но сначала опусти руки, а то как бы и тебя кто-нибудь не увидел.

– Куда прикажешь приходить? – спросил Косой, отпустив ее.

– Только что твой наставник добивался меня, и я пообещала в полночь прийти к нему в келью, – сказала Мэйэр. – Так вот, как только он вечером уйдет к себе, приходи сюда и жди меня на этой скамье. Я сначала спущусь к тебе, а уж потом пойду к нему.

– Если ты выполнишь обещание, то спасешь мне жизнь! – сказал Косой и, поклонившись, вышел.

А Мэйэр только посмеивалась про себя: погодите же, приятная у вас будет сегодня ночка!

Между тем, покончив дела с портнихами, старуха позвала сына и стала ему наказывать:

– Смотри же, сынок, будь прилежен и хорошенько учись. А мы с Мэйэр завтра утром уйдем. Как только найдем подходящее местечко, тотчас же пришлем за тобой. Вином не увлекайся, иначе все станут тебя презирать, да и мне, старой, будет стыдно за такого сына.

К вечеру швеи закончили работу, и даос отпустил их, а сам пошел в комнату к старухе.

– Матушка, – обратился он к ней, – давайте завтра утром в последний раз вместе позавтракаем, а уж потом вы пойдете.

– Премного вам благодарна, – поклонилась старуха. – Когда-нибудь я обязательно вас отблагодарю.

Помня об уговоре с Мэйэр, даос Цзя весь день был весел и оживлен. Вернувшись после ужина в келью, он разогрел чайник с вином и, изрядно выпив, решил немного вздремнуть, чтобы набраться сил для предстоящей встречи.

А в это время Косой, покончив со своими дневными делами, отдыхал во дворике под банановым деревом. Увидев, что даос Цзя заперся у себя в келье, он подождал, пока старуха с дочерью поднимутся к себе, потихоньку пробрался в нижнюю комнату и прилег на скамью. Ждать пришлось долго, и он не заметил, как уснул.

Между тем даос Цзя проснулся у себя в келье и никак не мог сообразить, который теперь час. Боясь опоздать на свидание, он поспешно оделся, пересек на цыпочках дворик и, осторожно пробравшись в домик, стал в кромешной тьме шарить руками по скамье. Услышав легкое посапывание, он подумал: «Ишь, не терпится чертовке, даже раньше меня явилась…» И, скинув сандалии, даос повалился на скамью. Разбуженный им Косой решил, что это дочь старухи, и мысленно возликовал. В следующее мгновение они крепко обнялись и слились устами. Только тут даос Цзя почуял неладное и шепотом спросил:

– Ты кто?

Узнав голос наставника, Косой сокрушенно ответил:

– Это я, учитель…

Оба были крайне раздосадованы и смущены. «Каким образом этот Цзя оказался здесь?» – «Видно, этот мерзавец подслушал наш разговор и решил расстроить мне хорошенькое дельце!»

Стараясь не шуметь, они молча разошлись по своим кельям.

Утром, когда все поднялись, даос Цзя стал потихоньку посмеиваться, глядя на Косого. Посмеивался про себя и Косой, глядя на даоса. Но больше всех веселилась Мэйэр, глядя на них обоих.

Потерпев неудачу, даос Цзя все же не оставлял надежды добиться своего после возвращения Мэйэр с горы Хуашань и сейчас, завтракая вместе со старухой и красоткой-дочерью, делал вид, будто ничего не произошло.

Отправляясь в путь, мать и дочь нарядились в новые платья.

Цзя и Хромой проводили путниц за ворота. Здесь старуха еще раз поблагодарила даоса за гостеприимство.

– На обратном пути, матушка, непременно проведайте братца Хромого, – попросил даос. – А я завтра же напишу тетке в монастырь Чистоты и праведности, чтобы она, если вы того пожелаете, приняла вас. Ручаюсь, что более спокойного места, чем тамошнее, вам не найти. – И затем, обращаясь к Мэйэр, добавил: – А вы, сестрица, берегите себя. А придет время, мы свидимся.

На глазах даоса показались слезы. Глядя на него, взгрустнулось и Мэйэр.

Итак, дорогой читатель, оставим на время Цзо Чу, ставшего даосом в храме князя Гуаня, что стоит у подножия гор Ворота мечей, а сами последуем за старухой и ее дочерью, направившимися к заставе Цзяньгэ. Теперь, когда с ними не было Хромого, они шли намного быстрее и вскоре безо всяких приключений добрались до местности Юнсин. Близился вечер. Вдалеке виднелся лес.

– Вот доберемся до того леса и заночуем, – сказала старуха, – а оттуда уже недалеко и до Западного пика.

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как вдруг налетел черный смерч такой силы, что ни глаз нельзя было открыть, ни на ногах устоять. Когда смерч так же внезапно исчез, впереди на дороге появились два вооруженных молодца. Один из них поклонился старухе и промолвил:

– Небесная царица повелела нам пригласить Святую тетушку к ней на аудиенцию.

– Что за небесная царица? – удивилась старуха.

– Танская государыня У Цзэтянь, – отвечал богатырь.

– Да как такое может быть? Ведь государыня У Цзэтянь уже давно покинула этот мир. К тому же я с нею никогда не была знакома…

– Государыня нынче живет в здешних местах, и судьба ее связана с судьбою Святой тетушки, – объяснил молодец. – Ваша встреча предопределена самой судьбой, и потому мы просим вас следовать за нами. А там сами узнаете, в чем дело.

Старуха немного струхнула, но молодцы уже встали по бокам, и ей пришлось подчиниться.

Тронулись в путь, и старухе тотчас почудилось, будто ее ноги оторвались от земли, а сама она летит. Не прошло и мгновения, как они очутились в незнакомом месте. Кругом высились могучие деревья, обвитые лианами. Их вершины упирались в ночные небеса, в густых кронах завывал пронзительный ветер.

Пролетев две мемориальные арки, они оказались перед просторным залом. Молодцы исчезли, их сменили две дворцовые служанки с фонарями, обтянутыми пурпурным шелком.

– Государыня уже давно ждет вас, – сказала одна из служанок. – Мы вас к ней проводим.

Старуха последовала за служанками во внутренние покои. При ее приближении поднялся жемчужный занавес, и взору старухи открылся просторный покой, ярко освещенный свечами и фонариками. В центре зала на возвышении, по обеим сторонам которого цепочкой выстроились женщины-чиновницы в шелковых шапочках и пурпурных одеяниях, восседала небесная царица.

– Кланяйся! – услышала старуха.

Старуха поклонилась. Небесная царица сделала ей знак подняться и пригласила сесть.

– Не смею сидеть в присутствии небожительницы! – стала отказываться старуха.

– Наша встреча не случайна, и церемонии сейчас ни к чему, – сказала небесная царица. – Нам нужно поговорить о судьбе. Разговор будет долгим, а стоя разговаривать неудобно.

Царица подала знак, и старуху тотчас же посадили на парчовый стул.

– Позвольте узнать, государыня, благодаря чему я, невежественная женщина, удостоилась чести быть приглашенной к вам?

– Вы не должны причислять себя к людям, – строго сказала царица. – Вы – человек только среди лисьего племени; а вот меня считают лисой среди настоящих людей. Помню, когда я читала доклад Ло Биньвана, у меня от ужаса сжималось сердце, и мне, как человеку, было стыдно перед вами, лисами…

Небесная царица немного помолчала, а затем прочитала стихи:

– Поистине я —          ста цветов царица,И среди женщин          я императрица.Судьба моя —          воссесть не трон дракона,Хоть красотой          с лисой мне не сравниться.Когда в стране          искривлены законы,То мужам праведным          нет места возле трона.И даже в зеркало          боюсь я поглядеться —Тоска и стыд          мое стесняют сердце.

Мне тогда очень нравились стихи Ло Биньвана. И когда я услышала, что его взяли в плен и казнили, у меня не хватило духа пойти взглянуть на его тело. Но позже я узнала, что ему удалось избежать казни и уйти в монахи. Вот так нерадивые чиновники вводят в заблуждение императорский двор! А несведущие люди после этого меня же осуждают за жестокость! Где же справедливость?!

Царица вздохнула, немного помолчала, а затем продолжила:

– Ло Биньван стал бессмертным, а мои останки через сто лет после смерти подверглись поруганию во время мятежа Хуан Чао. Мою могилу разрыли, ограбили, забрали все украшения. Я испытываю стыд оттого, что предстала перед вами в таком жалком одеянии!

Только сейчас старуха обратила внимание на то, что волосы царицы стянуты простым узлом, платье без пояса, украшений нет.

– И вы, владея чудодейственной силой, так и не отомстили злодею Хуан Чао за его святотатство?! – удивилась старуха.

– Когда Небу угодно кого-нибудь убить, оно посылает на землю владыку демонов Мару, – сказала небесная царица. – Я жила в начале династии Тан, а Хуан Чао – в конце ее. Когда я стояла у власти, никто и не помышлял поднять на меня руку. Но что может сделать против могучего врага оставшаяся в одиночестве слабая женщина?!

– Я слышала, что во времена своего славного правления вы отливали статуи, возводили в честь Будды пагоды и широко распространяли его учение, – сказала старуха. – Ведь это же немалая заслуга! А вы до сих пор пребываете в мире мрака!

– Чтобы обрести счастье, каждый человек должен сначала очистить душу. При жизни моя душа не была чистой. Вступив на дурной путь демонов Мары и исчерпав до предела свое женское счастье, я очень досадовала, что не могу стать еще и мужчиной, – отвечала царица. – Я молилась и угождала Будде, и вот, вняв моим молитвам, Верховный владыка удостоил меня милости возродиться в назначенное время в мужском облике.

– А в новом воплощении, – поинтересовалась старуха, – вы, государыня, будете просто знатны и богаты или же займете трон, как и прежде?

– Я уже говорила, что вступила на путь злого демона, – отвечала царица, – возрожусь вновь с его же судьбою. Однако большой власти мне дано не будет, дабы я не проявила всю свою демоническую силу. В прежней жизни я была женщиной и занимала престол. Сейчас мне даже страшно представить, сколько зла я могла натворить, будь я мужчиной!.. В новой жизни судьбой назначено вашей дочери Мэйэр стать моей женой. Можете за нее не беспокоиться, отныне забота о ее будущем возложена на сановника Достигшего небес.

– Но, государыня, если вы возродитесь мужчиной и будете носить княжеский титул, зачем вам брать в жены простую девушку, да еще из лисьего рода? – удивилась старуха.

– Вы, я вижу, кое-что не понимаете, – сказала царица. – В прежней жизни Мэйэр была Чжан Чанцзуном, которого за его красоту называли цветком лотоса. Я влюбилась в него и тайно поклялась, что в одной из будущих жизней, пусть даже через много веков, мы непременно станем мужем и женой. К сожалению, желаемое не всегда сразу превращается в действительное, и потому нам до сих пор не удавалось соединиться. Нынче же наш брачный договор подписан: я – ее государь, она – моя государыня, и изменить что-либо уже невозможно. Через двадцать восемь лет я появлюсь в Хэбэе, а свидимся мы с вами в Бэйчжоу. Пока же старайтесь постигнуть искусство даосов, чтобы когда-нибудь сослужить этим мне службу.

– А я как раз ищу достойного наставника! – воскликнула обрадованная старуха. – Но где его найдешь?!

– Запомните же хорошенько, что я вам скажу, – прервала ее царица и произнесла: – «Коль встретишь тополь-Ян – остановись, а повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь; и не ищи напрасно никого, он сам придет – и ты его узреешь».

Немного помолчав, царица продолжила:

– Встретитесь вы ровно через три года, независимо от того, будете вы странствовать или жить на месте. Скоро в восточной столице в облике знатной девушки объявится ваша дочь. Хотя внешность ее и изменится, опознаете вы ее сразу. Но помните, я вам открыла небесную тайну, разглашение которой грозит вам немалыми бедами… Пуще же всего остерегайтесь восьмидесятилетнего старца!

– Какого это старца? – не поняла старуха.

– Наньянского князя Чжан Цзяньчжи, моего ровесника и врага.

Не успела она произнести эти слова, как в зал с воплями вбежали перепуганные служанки:

– Государыня, наньянский ван проведал, будто вы что-то замышляете против него, и вторгся к нам с огромным войском!..

Небесная царица побледнела и, вскочив с места, выбежала из зала.

Не зная, что делать, старуха вскочила, опрокинула парчовый стул и в панике заметалась по залу, как вдруг… проснулась, вся в холодном поту… Прямо перед нею высился одинокий могильный холм, вокруг него не было ни души. Старуха позвала Мэйэр, но та как сквозь землю провалилась.

«Янь Полусвятой предсказывал, что моей дочери грозит беда, – вспомнила расстроенная старуха, – вот она, кажется, и пришла!»

Между тем начало светать, и вскоре старуха смогла разглядеть среди ближайших зарослей терновника расколотую каменную плиту с выбитыми на ней иероглифами: «У Цзэтянь – императрица великой Танской династии».

«Так вот оно что, – подумала старуха, – оказывается, я странствовала во сне и побывала в гостях у небесной царицы, которая и дала мне уйму всяких наказов. Но что самое удивительное – это что я их все запомнила».

Мысли старухи обратились к прошлому. Она вспомнила, как вместе с детьми покинула пещеру, как оставила сына в храме у гор Ворота мечей, как, наконец, потеряла Мэйэр. И вот теперь она одна-одинешенька – как же тут не расстраиваться?! Однако, погоревав немного, она вспомнила слова небесной царицы о том, что ей все едино – жить ли на одном месте или путешествовать, и решила не торопясь подыскать себе уединенное местечко где-нибудь в окрестностях пика Хуашань и пожить там немного на покое.

Поистине:

Железные подошвы истоптал,Но не нашел того, о чем мечтал.Другой, не выйдя даже на порог,Приобрести желаемое смог.

Если хотите знать, куда исчезла Мэйэр и с кем повстречалась Святая тетушка, прочтите следующую главу.

Инспектор Ян принимает в подарок сутру и встречается со Святой тетушкой. Настоятель Цыюнь набирает воду в реке и вылавливает чудесное яйцо

Итак, Святая тетушка никак не могла понять, во сне или наяву встречалась она с государыней У Цзэтянь, хотя при этом слова небесной царицы о судьбе она крепко запомнила. Теперь она знала, что Чжан Чанцзун, некогда столь любимый государыней У Цзэтянь, должен возродиться в образе Мэйэр, в то время как сама государыня возродится в облике князя, и что встретятся они в Бэйчжоу, где и станут мужем и женой. Неясным оставалось только одно – кто такой отшельник Достигший Небес, коему вручена теперь судьба исчезнувшей Мэйэр.

Поскольку, как мы знаем, для старухи было совершенно безразлично, странствовать или жить на одном месте, то, немного подумав, она решила первым делом воскурить благовония в храме на горе Хуашань, как того хотела Мэйэр.

– Отправлюсь-ка я сначала туда и помолюсь Святому владыке, чтобы он уберег мою дочь от несчастий. Найдется там спокойное местечко – поживу годика три, а там видно будет. А Хромой пусть пока остается в храме: тамошний даос, кажется, человек добрый, не выгонит его.

Так она и поступила. Придя на гору, первым долгом воскурила благовония и поклонилась владыке, а уж затем стала молиться, чтобы судьба поскорее послала ей даоса-наставника и помогла снова встретиться с дочерью.

Она покинула храм и решила побродить по окрестностям, полюбоваться живописными пейзажами. И вдруг ей захотелось навестить учителя Чэнь Туаня. На ее расспросы о его местонахождении один из местных жителей отвечал:

– В ущелье Синся он обрел себе место вечного покоя…

Только теперь старуха поняла, что Чэнь Туань уже удалился в мир бессмертных.

Однако тихое и уединенное ущелье, на которое ей указали, понравилось ей, и она там осталась. Ночи она проводила, укрывшись под навесом скалы, днем бродила по окрестностям и собирала подаяние. Места здесь были людные, так что ей почти всегда удавалось выпросить несколько грошей на пропитание.

Но вот как-то раз вместе с толпой таких же нищенок она понапрасну простояла у ворот храма. Посетителей в этот день почти не было, а, кроме них, милостыню никто не подавал. Уже миновал полдень, когда появился первый паланкин, в котором восседала женщина. За паланкином следовали служанки. Женщина прошла в храм, воскурила благовония, и, когда выходила обратно, вся толпа бросилась к ней.

– Простите, я сегодня не захватила с собой денег, – сказала женщина.

Услышав эти слова, старуха отошла в сторонку. Однако другие нищенки, понапрасну простоявшие здесь с самого утра, в надежде получить хоть монетку, так и вцепились в свою жертву.

– Госпожа, окажите милость!..

– Госпожа, проявите доброту – и вы будете счастливы!..

– Где это видано, чтобы у царя драконов не было сокровищ?!

Женщина стала извиняться:

– Что я могу – я ведь не Ян Почтенный Будда и даже не госпожа Ян! Вы бы лучше к ним шли, они щедрые, никому не отказывают.

Женщина раздвинула толпу, села в паланкин и быстро удалилась. Оставшиеся ни с чем нищенки, вздыхая, стали расходиться.

Тогда старуха решила подойти к пожилой женщине, которая, как ей показалось, хорошо знала здешние места.

– Кто такие Ян Почтенный Будда и госпожа Ян, о которых здесь только что упоминала госпожа? – спросила она.

– В здешнем уезде Хуаинь проживает инспектор Ян Чунь, прозванный за свою щедрость Почтенным Буддой, – объяснила нищенка. – И он, и его жена охотно принимают у себя как буддийских, так и даосских монахов и раздают им милостыню. А ежели им кто угодит – так они его по целому году кормят! Госпожа Ян дважды в год приезжает сюда воскурить благовония и всегда жалует каждой из нас по десять монет, да к тому же кормит лепешками, которые захватывает с собой. В этом году она уже приезжала весной, теперь вот осенью приедет… Так что ты непременно ее увидишь…

Старуха внимательно выслушала нищенку и постаралась хорошенько запомнить.

На следующее утро, нарядившись странствующей даосской монахиней, старуха отправилась в Хуаинь и, разузнав, где живет инспектор Ян, без труда разыскала его дом, на воротах которого ее ждала следующая надпись:

Приходить за пожертвованиями в Западный сад монахам и монахиням разрешается только в первый день каждого месяца. У ворот дома милостыня не раздается.

После этого супруги «Надо же, как не повезло!» – подумала старуха, но тут она увидела старого привратника, который сидел у ворот, прислонившись спиной к каменному льву. Тот тоже увидел старуху, торопливо вскочил и замахал на нее руками:

– Скорее уходи отсюда!..

– Я пришла сюда из Западной Сычуани воскурить в здешнем храме благовония, – сказала старуха, почтительно кланяясь. – В дороге я поиздержалась и вот решила попросить милостыню на обратном пути.

– Ты опоздала! – сказал привратник, которого звали Чжан Гун. – Еще девять дней назад милостыню раздавали в любой из дней, а потом повесили вот это объявление…

– Я слышала, что господин инспектор и его супруга – люди благочестивые, – не отставала старуха. – В уезде все только и говорят что о доброте Яна Почтенного Будды! Почему такая перемена, – может, что-нибудь стряслось?

– Действительно, господин и госпожа до недавнего времени любили принимать монахов и раздавать им милостыню, – рассказал привратник. – А тех из них, кто умел толковать о сутрах и дхарме, даже целыми месяцами держали в доме, давали им на дорогу денег, а кому надо – и одежду. И народу у этих ворот всегда толклось множество. Но вот как-то вскоре после Нового года объявилась тут одна монашенка, немолодая уже, лет этак сорока. «Я, – говорит, – хорошо понимаю учение о причинах и следствиях и желаю побеседовать с господами». А надо сказать, наша госпожа страх как любит беседовать с учеными людьми, вот и оставила она монашку в доме. А вскорости, недели через две, пришли монахи-хэшаны, человек пятнадцать. Госпожа их тоже приняла, накормила, деньгами одарила. И кто бы мог подумать, что это были никакие не монахи, а просто шайка грабителей! А монашка эта была у них наводчицей! Рассказала им, где что находится, они ночью и ворвались в дом с факелами и палками, да и учинили грабеж. Господин и госпожа едва ноги унесли! Правда, жаловаться властям не стали – решили, что это им наказание за грехи, совершенные в прежней жизни. Вот после этого случая они и запретили пускать в дом кого ни попадя. Теперь подаяние можно получать в Западном саду лишь в первый день первого, четвертого, седьмого и десятого месяцев. А раз ты опоздала, иди-ка лучше в другое место: у нас в уезде немало найдется богатых людей, любящих раздавать милостыню монахам.

– Среди монахов тоже встречаются и хорошие и плохие люди, – заметила старуха. – Однако стоит одному поступить дурно, как все оказываются виноватыми.

– Истинно так! – подтвердил привратник.

– После того, что вы рассказали, я уже и не надеюсь на подаяние! – воскликнула старуха. – Вот только мне приходилось слышать, что ваши господа – это живые бодисатвы в нашем мире. Вот бы хоть раз взглянуть на них!

В это время в доме скрипнула дверь, и привратник испуганно вскочил.

– Скорее прячься, господин идет!.. – Он торопливо вынул из висевшего на поясе мешочка медную монетку и положил на голову каменного льва. – Это тебе от меня. Только уходи быстрее…

Однако старуха и не собиралась уходить: очень уж ей хотелось посмотреть, что же произойдет дальше.

Между тем мальчик-слуга подвел к воротам белого коня. Из дома вышел инспектор Ян. Он был в парадной расшитой золотом шапке, цветастом халате и с веером в руках. За ним следовали слуги: первый слуга нес зонт, второй – подушку для сидения, третий – короб с курениями, на крышке которого красовалась небольшая шкатулка из красного сандалового дерева. Замыкали шествие музыканты с инструментами в руках. Инспектор сел на коня, и процессия медленно двинулась в западном направлении.

– Ну как, видела господина? – обернулся к старухе недовольный привратник. – Хорошо еще, что он тебя не заметил, а то бы не миновать мне нахлобучки! Ну что стоишь? Бери монету и проваливай…

– Нужна мне ваша жалкая подачка! – рассердилась старуха. – И без нее обойдусь.

Пока они препирались, с улицы в ворота незаметно прошмыгнул бродячий торговец игрушками. Тотчас же из домика привратника выбежал мальчонка лет пяти и принялся теребить Чжан Гуна:

– Дедушка, купи игрушку!..

Старик взял с головы льва монету, которой пренебрегла старуха, подозвал торговца, купил у него игрушку и дал мальчику:

– Можешь поиграть! Только смотри не ломай!

Мальчик радостный убежал в дом.

– Кем вам приходится этот малыш? – спросила у привратника старуха.

– Это мой второй внук, – ответил тот. – Первого вы тоже видели, это он нес за господином его подушку для сидения.

– Неудивительно, что они так похожи! – воскликнула старуха. – И оба такие ловкие! Да, повезло вам.

– У господина много мальчиков-слуг, но больше всех он любит моего старшего внука, – похвастался Чжан Гун. – Как только куда выезжает, непременно берет с собой.

– А куда сейчас уехал господин? И зачем взял с собой музыкантов? – допытывалась старуха.

– К Западным воротам – принимать индийскую золотую сутру.

– Что за сутра такая? – заинтересовалась старуха.

– Некогда эту сутру привез из Индии монах Хами, – принялся объяснять привратник. – Сам он был глухонемой и жил в монастыре богини Гуаньинь, что за Западными воротами. До девяноста лет он ничем не болел и вдруг умер. Кроме этой сутры, других вещей у него не было, вот настоятель и пообещал отдать сутру тому, кто устроит ему достойные похороны. Похороны настоятелю устроил как раз наш господин. И вот сейчас он поехал за сутрой, хочет положить ее на хранение в пагоду своего Западного сада.

– А о чем эта сутра?

– Известно только, что сутра буддийская, а вот о чем она – того никто не знает.

– Если сутра действительно буддийская, то, быть может, я разберусь? Ведь я знаю санскрит.

Чжан Гун рассмеялся:

– Где уж вам! Да и написана-то она не такими письменами, как у нас. Сколько ученых людей смотрело ее, и хоть бы один что-нибудь понял. Грешно вам хвастаться, грешно!..

– Да я не обманываю, – настаивала старуха. – Некогда сама бодисатва Самантабхадра подарила мне шестнадцать Небесных книг и научила их читать. Так что санскритские письмена мне знакомы.

Надо сказать, что старая лиса, встречаясь со своей родственницей – лисой небесной, действительно выучилась у нее читать Небесные книги; а вот насчет бодисатвы Самантабхадры она, конечно же, приврала.

Чжан Гун был поражен:

– Да ведь бодисатва Самантабхадра стоит наравне с богиней Гуаньинь! Неужто вы и впрямь встречались с ней?

– Наши судьбы связаны, и потому мы частенько встречаемся, – продолжала врать старуха. – Может, у вас есть к ней какая просьба? Так я это легко устрою!

– Неужто правда?

– Истинная правда!

– Коли так, то я непременно доложу господину, – засуетился старик. – Боюсь только, сегодня он поздно вернется и вам его не дождаться. Позвольте же узнать ваше почтенное имя и место, где вас искать, если понадобится?

– Зовут меня Святая тетушка. Если господин захочет меня видеть, пусть обратится к юго-востоку и трижды назовет мое имя. Я тотчас же явлюсь, – сказала старуха и исчезла, словно растаяла.

Все это было настолько необычно, что Чжан Гун не сразу пришел в себя.

А в это время инспектор Ян прибыл в монастырь, поклонился статуе Будды и попросил принести сутру. Когда сутру принесли, он снял с нее старую ветхую обертку, осторожно перелистал несколько страниц и не смог удержаться от восторженного восклицания. Затем, вновь завернув реликвию в кусок красной сычуаньской парчи, положил ее в шкатулку из сандалового дерева и, не выпуская шкатулки из рук, сел на коня. Тотчас же музыканты заиграли на флейтах и свирелях, и процессия направилась в Западный сад, где шкатулку торжественно поместили в пагоду. Затем инспектор Ян воскурил благовония перед статуей богини Гуаньинь и четырежды поклонился. Отпустив музыкантов и наказав садовнику не пускать в пагоду посторонних, дабы они ненароком не осквернили святыню, он в одиночестве прогулялся по саду и наконец, сопровождаемый мальчиками-слугами, отправился домой.

– Поздравляю вас, господин, с радостным событием! – приветствовал его привратник Чжан Гун. – Вы сегодня получили золотую сутру, а мне посчастливилось найти человека, который может ее прочесть.

– И что это за человек? – заинтересовался инспектор.

– Женщина-бодисатва, по прозванию Святая тетушка. Утверждает, что она ученица Самантабхадры, которая выучила ее читать Небесные книги. Если вы, господин, захотите ее повидать, вам только стоит обратиться к юго-востоку и трижды назвать ее по имени – она тотчас явится.

Инспектор Ян недоверчиво покачал головой:

– Возможно ли такое? Впрочем, подождем до завтра.

Он прошел во внутренние покои к жене и рассказал ей о золотой сутре и о загадочной Святой тетушке.

– Тогда и я расскажу вам кое-что удивительное, – сказала жена. – Выхожу я недавно во двор полюбоваться цветами граната и вдруг вижу – на юго-востоке клубится благовещее пятицветное облако. И посреди этого облака, вся в золотых одеяниях, увешанная жемчужными ожерельями, на белом слоне восседает бодисатва. Я так сразу и подумала, что это Самантабхадра. Я, конечно, поспешно поклонилась, а когда подняла голову – видение исчезло. Сперва я решила, что это мираж, но, когда вы мне поведали о Святой тетушке, мои сомнения рассеялись. Несомненно одно: Святая тетушка – человек не простой! Ее мгновенное исчезновение и неожиданное появление бодисатвы подтверждают это. Надо завтра же пригласить ее и показать сутру. Если она действительно ученица бодисатвы Самантабхадры, то мы в этом тут же убедимся…

На следующий день инспектор Ян приказал слуге приготовить в гостином зале курительные свечи, после чего явился туда в парадном одеянии, обратился к юго-востоку и трижды позвал Святую тетушку.

Не успел он произнести последнее слово, как привратник Чжан Гун уже докладывал ему:

– Господин, вчерашняя монахиня дожидается у ворот…

– Проси ее, – распорядился инспектор и тут же увидел в дверях зала бедно одетую старушку, которая поклонилась ему и промолвила:

– Почтенный благодетель, бедная монахиня кланяется вам!..

Инспектор Ян догадался, что перед ним Святая тетушка. Но только что ее видели у ворот, и вот она уже в зале… И инспектора охватили сомнения и тревога.

– Простите, что посмел вас потревожить! – воскликнул он.

– Не надо церемоний, мой благодетель, – отвечала старуха. – И вам, и вашей супруге предопределено судьбой стать буддами, и потому я, по повелению бодисатвы Самантабхадры, явилась к вам.

Вид Святой тетушки – ее седые волосы, сияющие, как звезды, глаза и одухотворенное морщинистое лицо – произвел на инспектора Яна необыкновенное впечатление. Невзирая на лохмотья, в которые была одета старуха, он был уверен, что перед ним живая будда, пригласил ее во внутренние покои и позвал жену. Они вдвоем поклонились наставнице и устроили в ее честь угощение.

За столом Святая тетушка заняла почетное место, а супруги сели пониже.

Когда зашла речь о сутре, старуха сказала:

– Признаюсь вам, не хвастая, что мне хорошо знакомы сочинения драконов и письмена фениксов!

После угощения инспектор Ян приказал подать коня и паланкины, и они направились в Западный сад.

В саду супруги Ян попросили старуху первой выйти из паланкина и проводили ее к пагоде. Мальчик-слуга принес ларец с сутрой и поставил его на столик. Инспектор Ян вынул сутру, развернул ее и передал Святой тетушке. Прочитав молитву, старуха проглядела сутру от начала до конца и сказала:

– Это «Основная Парамита-сутра»; написана она на санскрите, однако последнее слово заголовка истерлось, поэтому никто ничего и не мог понять.

Инспектор Ян не поверил и велел принести танский перевод сутры, чтобы Святая тетушка сличила оба перевода слово за словом. И оказалось, что в заголовке действительно отсутствует конец. Супруги Ян преисполнились к старухе еще большим почтением.

Госпожа Ян пригласила Святую тетушку немного погостить у них и побеседовать на досуге о сутрах, но старуха отказалась. Ей хотелось пожить в одиночестве, без прислуги, и потому она сказала госпоже Ян:

– Обо мне не беспокойтесь. Пришлете что-нибудь поесть – хорошо, а не пришлете – и так обойдусь. Я ведь десять лет могу прожить без пищи.

«Десять лет? – удивилась госпожа Ян. – Простому человеку без пищи и дня не прожить! Но раз она уверяет в этом, не буду несколько дней ничего ей посылать».

Госпожа Ян приказала садовнику никого не пускать в сад, а сама уехала домой и семь дней не появлялась.

На восьмой день она прибыла в сад, отперла замок и глазам своим не поверила – Святая тетушка как ни в чем не бывало сидела на круглом коврике у себя в комнатке и читала молитвы.

– Святая тетушка, вы, верно, проголодались? – спросила госпожа Ян.

– Нет, я сыта, – покачала головой старуха.

– Святая тетушка семь дней ничего не ела, – рассказывала мужу госпожа Ян, – и хоть бы что! Даже, кажется, крепче духом стала. Чудеса, да и только!

После этого супруги окончательно уверовали, что у них гостит живая будда. Слух об этом быстро распространился по уезду, и люди толпами повалили в Западный сад инспектора Яна, чтобы своими глазами увидеть Святую тетушку. А уже через два месяца молва о чуде перешагнула границы округа, и народ стал течь рекой. Опасаясь беспорядков, инспектор решил посоветоваться со Святой тетушкой, на что та попросила его три года держать ворота на замке и никого из посторонних в сад не пускать.

Ворота заперли и опечатали, а все необходимое Святой тетушке стали приносить через потайную калитку в задней стене сада.

Инспектор Ян выпросил у начальника уезда официальную бумагу, строго-настрого запрещавшую кому бы то ни было тревожить святую. Запрет подействовал, поток любопытных прекратился. Только хозяева изредка приезжали погулять по саду или побеседовать со Святой тетушкой об учении Будды. Вот так и жила старая лиса в уезде Хуаинь на попечении инспектора Яна.

«Итак, первая часть предсказания государыни У Цзэтянь: „Встретишь тополь-Ян – остановись“ – уже сбылась, – думала старуха. – Но вот что значат слова: „Повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь“?»

Оставим Святую тетушку размышлять над словами государыни, а сами тем временем поведем рассказ об округе Сычжоу и тамошней горе Утренней зари, на которой высится храм с таким же названием.

Настоятелем храма был старый хэшан по прозвищу Цыюнь. Кроме него, в храме жило еще несколько молодых монахов-послушников да старый даос Лю по прозвищу Собачонка.

Однажды один из местных жителей пригласил к себе настоятеля почитать сутры, и старик подумал:

«Одежда у меня месяцами не стирана, и переодеться не во что. Надо бы разогреть воды да постирать».

Он взял ведро и отправился к реке, протекавшей неподалеку от храма. Когда же зачерпнул воду, обнаружил в ведре что-то белое и круглое. Цыюнь подумал, что это яичная скорлупа, и хотел было ее выбросить, но, присмотревшись, убедился, что яйцо цельное и очень походит на яйцо аиста.

«Как оно сюда попало? Ведь в окрестностях храма аистов не водится, – недоумевал старик. – Надо бы поглядеть, есть ли в нем зародыш. Ежели нет, отдам послушнику, пусть полакомится. А ежели есть, отнесу к соседу – дядюшке Чжу. У него как раз курица яйца высиживает, высидит и это».

Поглядев яйцо на свет и убедившись, что зародыш в нем есть, старик поспешил к дядюшке Чжу и попросил подложить яйцо в гнездо курицы.

Через семь дней дядюшка Чжу пришел покормить наседку и увидел, что яйца все побиты, мертвая курица валяется в стороне, а в гнезде сидит младенец ростом в семь вершков. Дядюшка Чжу переполошился и побежал к настоятелю.

– Странно, странно!.. – испуганно воскликнул настоятель. – Уж вы простите меня, что причинил вам убыток. Потерпите немного – вот поспеет гречиха, и я вам все возмещу.

– Что убытки – убытки-то пережить можно! – сокрушенно сказал дядюшка Чжу. – Боюсь только, как бы власти не разнюхали. А то живо раздуют из мухи слона! Недавно вон в соседней деревне у старухи Ван опоросилась свинья, так у одного поросенка на передних ножках пальцы оказались как у человека. Деревенский староста, конечно, тут же донес в округ, а правитель округа посадил его под стражу да еще приказал произвести расследование. И с тех пор его люди постоянно торчали у старухи, требуя не только вина и закусок, но еще и выманивали деньги. Не выдержала старуха, даже свинью продала, чтобы от них откупиться! И все равно не отстали! Так что вы, наставник, забирайте свое чудо да и прячьте его куда хотите – только не посылайте мне лиха!

Цыюнь без возражений снял с себя куртку, завернул в нее младенца и ушел. Придя в храм, он потихоньку пробрался в огород, быстро вырыл в углу возле стены яму и зарыл в ней младенца прямо с куриным гнездом.

Поистине:

Горсточка черной землицыДух могучий, нетленный          сокрыть под собою не в силах.Семь дней – для того, чтоб родиться,Короткий миг – до могилы.Судьбою срок предначертан          жизни в земной юдоли,А будет счастье иль горе —          на то небесная воля.

Если хотите знать о дальнейшей судьбе вылупившегося из яйца младенца, прочтите следующую главу.

Настоятель Цыюнь гадает перед статуей богини. Монах Яйцо замышляет похитить небесные секреты Юань-гуна

Итак, мы рассказали о том, что старец Цыюнь зарыл в землю вылупившегося из яйца младенца, но только он собрался уходить, как вдруг увидел, что младенец высунул наружу головку величиной с крупный персик. Старец переполошился, замахнулся лопатой и с такой силой ударил младенца, что рукоятка переломилась, сам же он, потеряв равновесие, упал. А когда поднялся, то увидел, что младенец как ни в чем не бывало сидит в гнезде и улыбается.

– Эх, малый, – растерянно пробормотал старец, – и что бы тебе не попасть в какую-нибудь знатную бездетную семью, где бы тобой дорожили, как жемчужиной! Послушай-ка меня, лучше сгинь и не пугай старого монаха.

С этими словами монах перевернул гнездо, засыпал его землей, а сверху еще навалил целую груду камней, надеясь, что теперь-то младенцу не выбраться. Однако его тут же снова одолели сомнения:

«А вдруг в огород забредут собаки да разроют кучу? Запру-ка я его хорошенько и никого сюда не впущу. Тогда это чудовище или задохнется, или помрет с голоду».

Старец запер ворота на засов, повесил новый медный замок, а остальных монахов строго предупредил:

– Пока не разрешу, в огород ни ногой.

Монахи хоть и не поняли, в чем дело, однако, зная крутой нрав старца, расспрашивать не посмели.

Дней через десять Цыюнь решил пойти поглядеть на огород, так как был уверен, что на сей раз младенец не ожил.

Придя в огород, он увидел, что камни разбросаны, гнездо перевернуто, а младенец исчез. Не на шутку испугавшись, Цыюнь бросился искать его и обнаружил спящим совершенно голым под ивой. За эти дни младенец заметно подрос, стал не таким уродливым, как вначале, но говорить еще не умел. Когда старец приблизился, он засмеялся и уцепился ручонкой за край его куртки. Испугавшийся Цыюнь оттолкнул его и бросился вон из огорода. Сердце его бешено колотилось.

«Я так старательно закопал его, – испуганно думал он, – какой же бес помог ему выбраться?! Ведь не может же такой крохотный малец сам разбросать тяжелые камни? И надо же, за каких-то десять дней вырос больше чем на один чи. Если так пойдет и дальше, лет через двадцать – тридцать, глядишь, и до небес дотянется. Чудеса, да и только! Придется погадать – к добру или к несчастью его появление. А вдруг он святой и я потому ничего не мог с ним поделать? Ладно, посмотрю, что даст гадание. Если великая богиня Гуаньинь пожелает, чтобы младенец остался в живых, буду его растить».

Цыюнь прошел в храм, поклонился статуе богини и обратился к ней с такими словами:

– Вот уже много лет, как я ушел от мира, и все это время строго соблюдал обеты. Но случилось так, что, набирая воду в реке, я выловил яйцо и подложил его по недомыслию в куриное гнездо. И кто бы мог подумать, что из яйца вылупится чудовище! Я его и в землю закапывал, и голодом морил – не умирает. И вот я думаю, что это либо бес, либо душа невинно пострадавшего! Если Небо назначило ему стать монахом, пошли мне, богиня, счастливую бирку, и тогда я позабочусь о нем и избавлюсь от страха и сомнений. Кланяюсь тебе и нижайше умоляю!

Окончив молитву, старец потряс стакан с гадательными бирками. Одна бирка выпала из стакана и упала на пол. Цыюнь поднял ее: это была пятнадцатая бирка со знаками «Великое счастье», за которыми следовали стихи:

Цыюнь прочитал надпись на бирке и подумал:

«Под личинкой наверняка подразумевается приемный сын, что в нашей монашеской семье соответствует ученику или послушнику. К тому же в бирке ясно сказано, что я могу принять его безо всяких для себя неприятностей».

Цыюнь позвал даоса Лю Собачонку и сказал ему:

– В деревне у кого-то родился ребенок, и его подкинули в наш огород. Мальчонка хороший; может, возьмешь его? Пострижем, станет монахом, да и тебе на старости лет опора будет.

Собачонка Лю был родом из здешних мест, здесь же и состарился. Жена его умерла, детей у них не было, и, чтобы избежать одиночества, он стал монахом при этом храме. Он очень любил детей: бывало, увидит ребенка, так и бросится к нему, готовый приласкать. Собачонка Лю сходил в огород, взял младенца, бережно завернул его в куртку и унес с собой. Тем временем Цыюнь прикрыл ворота, снял с них замок и вернулся к себе в келью. Там он достал старую рубаху и дал ее даосу.

– Старья и у меня хватает, – сказал тот. – Лучше бы дали немного шелку на рубашку. Да и кормить малыша нечем! Где мне взять молока?

– А зачем ему молоко? – возразил Цыюнь. – Давай ему по утрам немного рисового отвара. Выживет – считай, тебе повезло, а помрет – значит, судьба! Ну а выкормишь – тебе же доброе дело зачтется.

– Мальчик мне нравится, – сказал даос, – он веселый, все время смеется и почти не плачет. Удивительно!

– Со спокойным ребенком и хлопот меньше, – подтвердил Цыюнь. – Да и растет он быстрее.

Пока они так беседовали, в келью старого даоса набились монахи. Всех одолевало любопытство, откуда у Лю Собачонки малыш.

– И сам не знаю, – отвечал даос. – Кто-то подбросил в огород.

Среди монахов, как это обычно водится, были и добрые и злые.

– Амитофо! – говорили добрые. – Спасение человеческой жизни зачтется нашему храму…

– Какие же это родители станут подбрасывать своего ребенка? – посмеивались злые. – Видать, незамужняя бабенка согрешила да и подкинула, побоявшись, как бы люди не узнали… Лучше не оставлять его в храме, а то еще беду на себя накличем…

– Грешно так говорить, – возражали добрые. – Да и откуда вы знаете, кто его родил? Конечно, любящие супруги своего ребенка не подкинут. А вот если он родился от молодой наложницы или служанки, то старая хозяйка из ревности спокойно могла подбросить.

– Выкормить, конечно, можно, – упрямились злые. – Но хорошо ли это будет, если кто посторонний услышит во дворе храма детский плач?!

– У этого младенца есть одно замечательное достоинство – он никогда не плачет, – сказал старый даос.

Возразить на это было нечего, и все замолчали.

– Ну, хватит толкаться в келье, я ухожу, – сказал Цыюнь и вышел.

Вслед за ним разошлись и остальные монахи.

А теперь расскажем о том, что старый даос полюбил приемыша, как родного сына. Каждый день утром и вечером он поил его рисовым отваром и кормил жидкой кашицей. Ребенок ел все, что давали, и рос здоровым и крепким малышом.

Прошло несколько месяцев, и по окрестным деревням распространился слух о том, что старый хэшан из храма Утренней зари нашел в огороде мальчишку и отдал его на воспитание даосу Лю Собачонке. Слух этот дошел и до дядюшки Чжу.

«Как можно найти в огороде ребенка? – подумал дядюшка Чжу. – Видать, это то самое чудовище, что вылупилось из яйца, а старый хэшан не смог от него избавиться и оставил у себя. Помнится, он обещал дать мне за мою курицу немного зерна, но что-то до сих пор ничего не присылает. Урожай у меня нынче плохой, так что схожу, пожалуй, напомню ему об обещании. Заодно и на ребенка погляжу – так ли он безобразен, как прежде».

Дядюшка Чжу взял мешок и отправился в храм. Старого Цыюня он увидел сидящим у входа на галерею – тот чинил свою куртку.

– Давно не виделись с вами, почтенный наставник! – приветствовал дядюшка Чжу хэшана.

При появлении дядюшки Чжу старец вспомнил о своем обещании, отложил куртку, торопливо встал и извинился:

– Простите, я обещал прислать вам зерна, а потом запамятовал.

– Пустяки! Вообще-то, я не собирался ничего просить. У меня самого было немного зерна, да вот недавно приехали родственники, погостили несколько дней и все съели. Вот и пришлось обратиться к вам. На будущий год, как сниму новый урожай, обязательно напеку лепешек и пришлю вам.

– Свои обещания я выполняю всегда, – твердо сказал Цыюнь. – Можете не беспокоиться, возвращайтесь пока домой, а я распоряжусь, чтобы вам доставили зерно.

– Не стоит зря хлопотать, я сам донесу, – сказал дядюшка Чжу. – Я вот и мешок с собой захватил.

– Ну коли так, то подождите здесь немного, я сейчас вам отсыплю, – сказал Цыюнь, принимая мешок.

– Я еще хотел бы поговорить с Лю Собачонкой, – сказал дядюшка Чжу.

– Он сейчас работает в огороде. Подождите здесь, я его позову, – сказал Цыюнь и, взяв свою недочиненную куртку, направился внутрь храма. Ему очень не хотелось, чтобы дядюшка Чжу входил, – чего доброго, еще увидит ребенка и начнет расспрашивать, тот это или не тот. Но дядюшка Чжу увязался следом, будто и не слышал просьбы. Испугавшийся Цыюнь с такой поспешностью захлопнул перед стариком дверь, что прищемил ему ногу.

– Ну куда же вы! – в сердцах сказал он. – Это зал созерцания, мирянам входить сюда не полагается. Я же просил вас подождать…

Дядюшка Чжу виновато захихикал:

– Я прослышал, что у Лю Собачонки появился мальчишка… Вот и хотел порасспросить, откуда он – из чрева вышел или из яйца вылупился?

Услышав слова «из яйца вылупился», Цыюнь побагровел:

– Вздорный вы старик! Какое вам дело – из чрева он или из яйца? Ребенка нашли на дороге. Мальчик большой, свыше двух чи ростом. Подумайте сами, может ли такой великан вылупиться из простого яйца? Или он вам приглянулся и вы хотите признать его своим внуком? Если так, то никакого зерна от меня вы не получите!

Не на шутку рассерженный, Цыюнь швырнул мешок на землю. Дядюшка Чжу струхнул:

– Что вы, не нужен мне это младенец, даже видеть его не хочу! Вы уж не сердитесь.

Он поднял мешок, отряхнул его и собрался уходить.

– Значит, зерно вам не нужно? Что ж, упрашивать не стану, – усмехнулся Цыюнь и захлопнул ворота.

Дядюшка Чжу вышел из храма, недовольно бормоча:

– В жизни не встречал подобного монаха! Старый, а такой вспыльчивый! Я пошутил, а он распалился, наговорил всякого вздора!

Увидев возмущенного старика, соседи забросали его вопросами:

– Дядюшка, что с вами случилось? Чем вы рассержены?

– Долго рассказывать, – махнул рукой тот. – В прошлую зиму принес мне как-то Цыюнь яйцо аиста и попросил подложить курице: у меня как раз наседка цыплят высиживала. Ну я и подложил. А из этого яйца возьми да и вылупись младенец, вершков этак в шесть-семь ростом.

– Да может ли быть такое?! – удивились соседи.

– Говорят вам, а вы не верите! – рассердился дядюшка Чжу. – Что вылупился, еще полбеды. Так он вдобавок наседку задушил и все яйца в гнезде перебил! Я позвал Цыюня, чтоб поглядел. Тот испугался, что могут быть неприятности, попросил меня молчать, пообещал возместить убытки зерном нового урожая и забрал свое чудовище вместе с гнездом. Я думал, он его в реку выбросит или в землю зароет. А тут слышу, у Лю Собачонки мальчишка появился. Меня и одолели сомнения. Беру мешок, иду в храм, хочу, значит, обещанное зерно получить, ну и заодно на мальчишку взглянуть. А Цыюнь отказал, да еще и накричал. Ну ладно, не хочешь показывать – не показывай. Но зачем же злиться и нести чушь, будто я собираюсь признать мальчишку своим внуком!

– Да, просто удивительно! – качали головами соседи. – И вы до сих пор молчали! Но не расстраивайтесь. Дело у вас неспешное, старый хэшан скоро успокоится, и мы тогда сами попросим у него зерна для вас.

Старика кое-как успокоили, и он ушел домой.

После ссоры с дядюшкой Чжу старец приказал Лю Собачонке ни под каким видом никому не показывать мальчика. Между тем прошел еще год, мальчик подрос, над ним совершили обряд пострижения, и после этого все в храме стали именовать его маленьким хэшаном. Но так как дядюшка Чжу разгласил тайну его появления на свет, то это стало известно кое-кому из монахов, и они за глаза стали называть его Даньцзы, или хэшан Яйцо.

Быстро летит время. Не успели оглянуться, мальчику уже пятнадцать исполнилось. Надо сказать, что природа наделила его умом необыкновенным. Правда, сам он не очень любил читать сутры и каноны, но зато если ему что-либо читали, то запоминал все с первого раза и повторить мог без запинки. За это его полюбил сам Цыюнь, а уж старый даос – тот в нем души не чаял.

Однако были у Даньцзы и странности. Так, с ранних лет он привык есть скоромное и пить вино, любил также биться на дубинках и копьях. Оружия в храме, разумеется, не было, так он вытащит, бывало, из ворот засов и давай с ним играть, как с мечом. Умел он и работать. Когда его посылали вскапывать огород, он за день столько вскапывал, сколько другому и за два не управиться. Но зато уж характером был строптив. Стоило его задеть случайно – обязательно обругает обидчика, а то и вовсе поколотит. Все монахи в храме его ненавидели, но терпели, боясь навлечь на себя гнев стоявшего за него горой Цыюня.

Как-то случилось Даньцзы подслушать разговор о том, что он не просто родился, как все люди, а вылупился из яйца. После этого хэшан Яйцо вообразил себя человеком необыкновенным, которому предстоит совершить великие дела. Монахи продолжали издеваться над ним, обзывая его то скотским семенем, то куриным отродьем. Хэшан Яйцо обижался и не раз порывался покинуть храм и отправиться странствовать по Поднебесной. Лишь строгий присмотр Цыюня да привязанность к старому даосу мешали ему осуществить задуманное.

Но вот однажды старый даос заболел и слег. Хэшан Яйцо заботливо за ним ухаживал, кормил, поил лекарствами, – увы, ничего не помогло, старик умер. Яйцо попросил у Цыюня разрешения похоронить даоса на пустыре рядом с огородом. Старец разрешил. Недовольные монахи стали ворчать:

– Какому-то никчемному даосу отводить целый участок для погребения! А если умрет настоящий хэшан, настоятель отдаст под его могилу половину огорода, да еще курган прикажет насыпать? Нет, разорит он наш храм!..

Цыюнь молчал и делал вид, будто эти разговоры его не касаются.

Однако в день похорон никто из монахов на церемонию не явился: кто ссылался на старый недуг, кто – на новый. Пришлось старому хэшану одному хоронить умершего.

В тот же вечер Цыюнь позвал Яйцо ночевать к себе в келью.

На третий день после похорон хэшан Яйцо решил принести в жертву названому отцу чашку мясного бульона, но потом вспомнил, что старик при жизни не ел скоромного, и купил для него немного соевого сыра. Сыр он оставил на кухне, а сам пошел за бумажными жертвенными деньгами. Однако в его отсутствие кто-то переставил чашку на низенькую скамеечку перед очагом, и забежавшая на кухню собака съела сыр. Яйцо решил, что монахи подстроили это нарочно, и даже заплакал от отчаяния.

– Чего хнычешь? – сказали ему монахи. – Кухня не родовой храм семейства Лю, и нечего тут слюни распускать. Да и не все ли равно, кому творог достался – собаке или твоему Собачонке?!

Обиженный Яйцо убежал на берег реки, сел на камень для стирки белья и стал с горечью думать:

«Эти лысые ослы только и знают, что обижать меня! Мой названый отец умер, а больше у меня здесь нет близких. Правда, старый хэшан меня любит, но и он все равно что свечка на ветру – того и гляди, погаснет. Хорошо бы поджечь ночью этот храм, чтобы все старые ослы в нем сгорели. Только вот старца жалко. Надо бы его как-нибудь заранее выманить из храма».

Тысячи мыслей теснились в его голове, но гнев не утихал. Тогда он со злости так ударил кулаком по камню, что тот раскололся.

Треск расколовшегося камня услышал Чоухань – он как раз в этот момент мыл в реке овощи. Чоухань был сыном дядюшки Чжу, который к этому времени тоже умер. Цыюнь помогал тогда сыну дядюшки Чжу устроить похороны отца. На похороны он взял с собой хэшана Яйцо. Там молодые люди познакомились и крепко подружились.

Чоухань поднял голову, увидел своего друга Яйцо и спросил:

– Ты что это, силу вздумал пробовать?

Яйцо молчал.

– Что с тобой? Может, чем недоволен? – продолжал допытываться Чоухань. – Обычно монахи не могут избежать четырех запретов: на вино, женщин, богатство и гнев. Вино ты не пьешь, на женщин не падок, на деньги не жаден, а вот гнев тебе не мешало бы научиться сдерживать.

Яйцо немного успокоился:

– О гневе ты правильно сказал, брат. Но нет у меня больше сил терпеть обиды от лысых ослов!

– Мой отец при жизни всегда говорил, что ты хороший человек. Что у тебя с ними общего? Если тебя обижают, уйди от них. Ведь Цыюню недолго осталось жить, а без него тебя сживут со свету.

Чоухань собрал овощи и ушел, а Яйцо остался сидеть. Он уже отказался от мысли о поджоге храма и окончательно решил отправиться странствовать. Правда, уйти, не простившись с Цыюнем, было неучтиво, а пойти к нему опасно: он, пожалуй, мог и не отпустить.

Когда Яйцо вернулся на кухню, жертвенные бумажные деньги все еще лежали в чашке на шкафу. Он сжег их перед очагом, затем осторожно пробрался в келью Цыюня, забрал свою одежду и одеяло и связал в узел. Дождавшись сумерек, он незаметно выскользнул за ворота храма и быстро зашагал прочь…

Здесь мы оставим на время хэшана Яйцо и продолжим наш рассказ о Цыюне. Когда настало время отходить ко сну, старец заметил отсутствие молодого хэшана и стал расспрашивать о нем других монахов, однако никто из них ничего толком не мог сказать. Утром же обнаружилось, что вещи хэшана исчезли, и Цыюнь напустился на монахов:

– Видно, кто-то из вас повздорил с ним, он обиделся и ушел, даже не простившись со мной!

– Да никто с ним не ссорился, – оправдывались монахи. – Он уже давно собирался странствовать, и только привязанность к Лю Собачонке удерживала его здесь. Вчера он жег жертвенные деньги – значит, собрался уходить.

Старец не поверил и велел искать. Монахи согласились, но далеко не уходили – немного побродили в окрестностях храма и вернулись.

– И следов не видать. Наверное, далеко ушел…

После утренней трапезы Цыюнь снова послал монахов на поиски, сам тоже взял бамбуковую палку и отправился в деревню. Возвращаясь назад, он увидел, что его монахи сидят на берегу реки и от нечего делать бросают в воду обломки черепицы.

Цыюнь вскипел:

– Я, старик, бегаю, ищу, а вы тут забавляетесь!

Видя, что их поймали с поличным, монахи смутились. Лишь один осмелился возразить:

– Что зря искать? Он вас любит и далеко не уйдет. Вот увидите – дня через два-три сам заявится.

– Верно, верно! – поддержали его остальные. – Куда ему деваться? Он монах с самого рождения, родных у него нет… К тому же – кто знает, куда ему вздумалось направиться! Или, может, вы, наставник, знаете? Тогда скажите нам, мы ему письмо напишем, попросим вернуться…

Монахи говорили наперебой, не давая Цыюню даже рта открыть. Задыхаясь от гнева, старец заперся в своей келье. После этого он уже не осмеливался посылать монахов на поиски и теперь сам каждый день бродил по окрестностям, расспрашивая всех встречных о беглеце. И всякий раз, когда он возвращался ни с чем, монахи у него за спиной корчили рожи, и старцу приходилось делать вид, будто он ничего не замечает.

Прошло больше месяца. Цыюнь несколько раз гадал о судьбе пропавшего, но гадание ничего не дало. Ему вспомнилось первое гадание, когда выпала пятнадцатая бирка. С тех пор минуло именно пятнадцать лет. Может, такое совпадение не случайно? Ведь сказано же было дальше, что в храме он найдет лишь временный приют! Оставалось только вздыхать и ждать…

А теперь снова вернемся к хэшану Яйцо. Покинув храм, он решил прежде всего поглядеть на знаменитые горы и разыскать необыкновенных людей, которые смогли бы раскрыть перед ним тайны даосской магии.

Собирая в пути подаяние, он добрался до храма на горе Сяншань, где поклонился истинному телу Вечного Будды. Оттуда направился в Хэнчжоу полюбоваться священной южной горой Хэншань. Так он посетил семьдесят две знаменитые горы, десять пещер и гротов, пятнадцать скал, побывал на двадцати пяти горных реках. Высится на пути красивая гора – любуется горой, протекает река – любуется рекой, встретится буддийский или даосский монах – следует за ним до тех пор, пока не убедится, что больше учиться у него нечему.

Однажды он с несколькими попутчиками-монахами проходил у подножия горы Заоблачных снов, что в Мяньяне. Место пустынное, кругом громоздятся горы, признаков человеческого жилья нет и в помине. Остановиться было негде, пришлось идти дальше. Как вдруг неизвестно откуда пополз густой белый туман и опустился на дорогу. Один из монахов, шедший сзади, замахал руками:

– Скорее назад! Иначе заблудимся!

– Что это за место? – спросил у него Яйцо.

– Где-то здесь находится пещера Белых облаков, в которой обитает дух Белой обезьяны, – на ходу отвечал монах. – В пещере хранится Небесная книга о тайнах волшебства, а чтобы люди не могли проникнуть в пещеру и похитить ее, дух распускает этот туман. И только в полдень пятого числа пятого месяца, когда дух обезьяны улетает на небеса, туман рассеивается. Когда же он возвращается, туман расползается вновь. Говорят, в пещере есть белая яшмовая курильница, – как только обезьяна возвращается, из нее начинает струиться дымок. Недавно один даос хотел проникнуть в пещеру, но добрался до узкого каменного мостика и испугался… Давайте лучше поскорее уйдем отсюда! Не то сами заблудимся, и тогда нам конец! Туман тут ядовитый, от него либо сразу помрешь, либо долго потом болеть будешь!

«Вот она, истинная магия, вот что мне нужно! – с восторгом подумал Яйцо. – И кому, как не мне, суждено познать эти тайны?!»

Через несколько дней он покинул своих спутников и по старой дороге направился к пещере Белых облаков. Выбрав место у кромки тумана, он соорудил из сосновых ветвей шалаш и поселился в нем, дожидаясь наступления праздника начала лета, когда можно будет проникнуть в пещеру. Днем он бродил по окрестностям, собирая подаяние, а по ночам отдыхал в шалаше.

Поистине:

Только испивший до дна          глубокое море страданийСможет возвыситься в мире          бренных страстей и желаний.

Если желаете знать, как хэшан Яйцо осуществил свой замысел похищения Небесной книги, прочтите следующую главу.

Молодой барич Лэн пробует заняться колдовством. Хэшан Яйцо дважды пытается похитить книгу тайн Юань-гуна

Итак, хэшан Яйцо поселился в шалаше у подножия гор Заоблачных снов и стал дожидаться праздника начала лета, когда рассеется туман и можно будет похитить Небесную книгу из пещеры Белых облаков. До праздника оставался чуть ли не месяц, а его уже охватило нетерпение. Ему очень хотелось заполучить книгу тайн, но и терзали сомнения – существует ли она вообще, эта книга, или, может, все это вымысел монаха-попутчика? Ежели, скажем, наврал монах, то откуда берется этот вечный туман? И хэшан Яйцо то и дело бегал в горы, но каждый раз возвращался ни с чем – сквозь пелену белесого тумана ничего разглядеть не удавалось.

И вот однажды он купил вина и закусок, выпил и, захмелев, подумал:

«Пьяному и сытому человеку никакой туман не страшен. Я живу под небом, хожу по земле – мне ли бояться какого-то Юань-гуна? И стоит ли ждать начала лета? Не лучше ли пойти сейчас же и попросить у него Небесную книгу?!»

И, возбужденный вином, он направился прямо в туман. Однако не прошел он и одного ли, как туман настолько сгустился, что ничего нельзя было различить. Пришлось хэшану Яйцо возвращаться ни с чем…

Но вот наступил день праздника начала лета, и в назначенный час туман начал редеть. К полудню же установилась и вовсе ясная погода. Обрадованный Яйцо надел сандалии, прихватил с собой палку из сандалового дерева и, словно на крыльях, помчался в горы. Первые несколько ли он прошел быстро. Места были дикие, по сторонам высились скалы; как ниточка, тропинка вела его вперед. И это успокаивало – ведь протоптал же ее кто-то! Пройдя еще около десяти ли, он увидел узенький каменный мостик длиной в три сажени, перекинутый через стремительный поток, пробивавшийся среди острых скал.

Яйцо глянул вниз – и страх охватил его. Но, как известно, жизнь и смерть предопределяет судьба! А коли так – чего бояться?! И Яйцо смело ступил на мостик, легко преодолел его и очутился у входа в пещеру, над которой была высечена надпись: «Пещера Белых облаков».

Войдя в пещеру, которая показалась ему необъятной, словно целый мир, Яйцо огляделся по сторонам и увидел небольшую каменную скалу, перед которой стояла ослепительно сверкающая белая яшмовая курильница.

«Настоящее сокровище! – подумал Яйцо. – Такое простому человеку и не приснится! Видно, счастливая судьба привела меня сюда».

Взобравшись на скалу, Яйцо стал обозревать пещеру, как вдруг от тонкого аромата у него защекотало в носу. Яйцо покрутил головой и увидел, что дымок струится из курильницы.

«Видно, возвращается дух Белой обезьяны!» – с тревогой подумал Яйцо, спрыгнул со скалы и бросился вон из пещеры. Преодолев без труда каменный мостик, он вернулся в шалаш, отдышался и стал сокрушенно думать:

«Сколько натерпелся, и все попусту!.. Красот, конечно, навидался, зато книги не видел! Поистине, захотел полюбоваться луной на небе, а потерял жемчужину с блюда! Теперь жди еще целый год!»

Так он думал-думал и наконец решил:

«Что однажды родилось, непременно когда-нибудь созреет. В следующий раз не буду отвлекаться на пустяки, проберусь прямо в опочивальню духа Белой обезьяны и, сколько бы он там ни прятал Небесных книг, все унесу. Ну а потом выберу, что мне больше подходит!»

Чтобы как-то скоротать время, он стал отныне часто покидать шалаш и отправляться в долгие путешествия. Так он попал однажды в место, называвшееся Юнчжоу. Там находились славившиеся своей красотой гора Каменной ласточки и горный поток Уси. На берегу потока, на его крутом обрыве находился камень с гладкой блестящей поверхностью, высотой в один чи и шириной в пять вершков. В камень этот можно было смотреться, как в зеркало. Правда, его нельзя было сравнить со знаменитым древним зеркалом времен династии Цинь, глядясь в которое человек мог увидеть не только свою внешность, но и внутренние органы. Однако и в этом камне, вглядевшись, можно было различить каждый волосок.

Яйцу так понравились здешние места, что он решил задержаться в Юнчжоу больше чем на месяц. Но вот однажды, придя на берег потока, он, к великому удивлению, обнаружил, что камень исчез, а на его месте зияет пустая ниша.

Пока молодой хэшан изумлялся и негодовал, неподалеку на склоне горы послышались звон бубенцов и людские голоса. Яйцо спрятался за толстой сосной и стал наблюдать. Вскоре появилась толпа людей. Впереди на рыжем коне ехал знатный юноша в атласном халате и белой шелковой головной повязке. За ним следовало с десяток слуг. У края обрыва юноша сошел с коня, оглядел пустую нишу, оставшуюся от зеркального камня, и, жестикулируя, стал что-то говорить своим людям. Затем четверо крестьян притащили на веревках большой черный камень.

«Так вот кто, оказывается, похитил каменное зеркало! – подумал Яйцо. – А теперь хочет на его место поставить простой камень!»

Тем временем слуги подтащили камень к краю обрыва и стали на веревках спускать его вниз. Несколько человек, стоявших внизу, поддерживали камень шестами. Когда он плотно улегся в нишу, люди огласили округу радостными возгласами.

И тут оказалось, что этот черный камень и был тем каменным зеркалом, обладавшим столь чудесным свойством; стоило его стронуть с места, как оно сразу теряло блеск. И вот теперь, возвращенное на прежнее место, оно засияло вновь.

Что же касается юноши, то он был сыном академика Лэна, местного богача, владевшего в здешних местах обширным поместьем, называвшимся Лэнцзячжуан. Это был привлекательный юноша, но столь жадный по своей натуре, что в народе его называли не иначе как Лэн Живодер. Ему понравилось каменное зеркало – и он велел перенести его к себе в поместье. Однако что из этого вышло, вы уже знаете…

Между тем, услышав возгласы, Яйцо высунулся из-за дерева. Тут его и заметил молодой Лэн:

– Эй, монах! Ты что здесь высматриваешь? Или, может, ты не монах, а разбойник с большой дороги?

Яйцо вышел из укрытия, поздоровался и почтительно сказал:

– Бедный монах смиренно приветствует вас! Я родом из Сычжоу, странствую по священным местам, в ваши владения забрел случайно. Не хотелось вас потревожить, вот я и спрятался.

– Ишь, наглый монах! – зароптали люди молодого Лэна. – Даже не поклонился при встрече с господином!

Яйцо собрался было им возразить, но его опередил сам Лэн:

– От монахов не требуется соблюдение этикета. Позвольте узнать ваше почтенное имя и место, где вы живете?

– Зовут меня хэшаном Яйцо, а живу я постоянно при храме Утренней зари. Сейчас же, когда я странствую, жить приходится где выпадет. А то и просто, как говорят, вкушать ветер и почивать на росе.

– Бывают же встречи, точно сама судьба уготовила их! – воскликнул молодой Лэн. – Недалеко отсюда находится мое поместье, и мне хотелось бы пригласить вас. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Премного благодарен за милость! – отвечал Яйцо.

Молодой Лэн сел на коня и поехал вперед, а слугам приказал сопровождать гостя.

Дорогой двое слуг, сопровождавших молодого хэшана, рассказывали ему:

– Наш господин в учение Будды не верит и признает только даосов. Не было еще случая, чтобы он подал милостыню буддийскому монаху! Просто удивительно, что он пригласил вас к себе в поместье.

– Кто такой ваш господин? – поинтересовался Яйцо.

– Его фамилия Лэн, – отвечали слуги, – от слова «лэн», что значит «холод», от которого все страдают. Прежде наш старый господин состоял членом придворной Ханьлиньской академии. И сын его, а наш молодой господин, жил при нем, но недавно женился и переехал жить в поместье.

За разговорами не заметили, как добрались до усадьбы, которая действительно соответствовала имени ее владельца – от строений так и веяло холодом.

Хэшана Яйцо провели в зал, где его церемонно приветствовал молодой Лэн. Пригласив гостя сесть, юноша стал расспрашивать его:

– Как давно вы покинули родной дом? Сколько вам лет? С виду вы так молоды…

– Бедному монаху довелось прожить на свете всего девятнадцать лет, – скромно отвечал Яйцо. – Из дому ушел еще в детстве.

– А какое имя вы носили в миру? Неужто – Яйцо?

– Я вырос среди монахов; что было в миру – не помню.

– Мне пришлось слышать, – продолжал молодой Лэн, – что всякому, кто нарушает волю Цветастого зонта, суждено стать монахом – либо даосским, либо буддийским. То, что вы постриглись в раннем детстве, это весьма похвально, ибо доказывает, что у вас счастливая судьба. Стало быть, вам нынче исполнилось девятнадцать? Позвольте узнать, в какой день какого месяца вы родились?

– Я был еще слишком мал, когда попал в храм, и поэтому наверное ничего не могу сказать. Однако, думается, родился я в одиннадцатом месяце, часа же и дня – не знаю.

Разговор был прерван появлением слуги.

– Куда прикажете подать угощение?

Молодой Лэн на минуту задумался:

– Подавай в лодку Сбора лотосов. – И затем обратился к молодому хэшану: – Прошу вас к столу.

– Премного благодарен, – поблагодарил Яйцо.

– Ах да! – спохватился хозяин. – Забыл спросить, могу ли я предложить вам немного вина и скоромного?

– На это у нас строгого запрета нет, – сказал Яйцо.

– Теперь мне понятно, почему вы такой здоровый! – засмеялся молодой Лэн. – Прямо-таки деревенский мужик!

Он обернулся к слугам и приказал подать к столу рыбных и мясных блюд, разогреть чайник лучшего вина, а сам извинился перед гостем:

– Извините, что покидаю вас. Меня ждут кое-какие мирские дела.

– Не стоит извиняться, я и так вам очень благодарен, – ответил Яйцо и, простившись с хозяином, последовал за слугами. Его провели в сад, посреди которого был вырыт просторный рыбный пруд. В самом центре пруда высился павильон, напоминавший очертаниями огромную лодку. Вокруг павильона из воды густо поднимались лотосы. Дело было осенью, лотосы уже отцвели, и их листья вяло покачивались над водой.

От крытой террасы на берегу пруда прямо к воде вели каменные ступени, у подножия которых была привязана маленькая лодочка. Слуга отвязал лодочку, перевез на ней гостя в павильон, а сам отплыл обратно.

Оглядев павильон, Яйцо убедился в том, что он действительно напоминает большую увеселительную лодку, разделенную перегородками на три отсека. Перед входом в каждый из отсеков стоял экран. Первый отсек, поменьше, служил как бы прихожей. В глубине второго виднелись стол со стульями, по бокам шли красные перила, а с потолка свисали занавеси из пятнистого бамбука. В третьем отсеке, служившем спальней, стояла тахта и были прорублены окна.

«Если он пригласил меня, чтобы угостить, то он мог это сделать в любом другом месте, – подумал Яйцо. – К чему было плыть на середину пруда? Или боялся, что я сбегу, не приняв его милостей? А может, не веря в учение Будды, он ненавидит и буддийских монахов и потому завлек меня в ловушку, чтобы уморить голодом?»

Однако последнее сомнение отпало в тот же миг, как только к павильону подплыли в лодке слуги с коробами для снеди. Они быстро расставили на столе чашки с закусками, большой чайник с вином и оловянное блюдо с вареным рисом.

Яйцо не стал скромничать и с жадностью набросился на еду. Как только он поел, слуги убрали посуду, вытерли стол и собрались уходить.

– Где же ваш господин? – спросил у них Яйцо. – Перед тем как уйти, мне хотелось бы проститься с ним.

– Господин сказал, что намерен оставить вас переночевать, – ответили слуги, сели в лодку и уплыли.

«Зачем ему вздумалось оставлять меня на ночь?» – недоумевал Яйцо.

С наступлением сумерек опять появились двое слуг: один принес постельные принадлежности, другой – чай и сладости.

«Что ж, кажется, я сегодня переночую неплохо, – подумал Яйцо. – Ну а что делать дальше – решу завтра».

На следующее утро те же двое слуг привезли в павильон завтрак.

– Больше не могу задаром есть и пить, – поев, сказал им Яйцо. – Мне сегодня же надо уйти.

– Господин еще хочет встретиться с вами и кое о чем поговорить, – ответили слуги. – Но сейчас он очень занят и потому велел хорошенько о вас заботиться. Так что уж поживите у него немного, бояться вам нечего.

– Если ему так уж хочется со мной поговорить, так хоть скажите – о чем? Тогда я не буду беспокоиться.

– Откуда нам знать, что у господина на уме? – отвечали люди. – Может, вам ночью одному скучно? Так вы скажите, и вам пришлют женщину для развлечения. В прошлом году наш господин, тоже в этом павильоне, принимал одного праведного даоса и подолгу беседовал с ним о каком-то извлечении темных сил и пополнении светлых. А чтобы наставник не скучал, для него все это время держали несколько певичек.

– Одиночества я не страшусь и запрета на прелюбодеяние никогда не нарушу! – решительно заявил Яйцо. – Единственное, о чем я хотел бы попросить, – пусть господин ваш, раз уж он так добр, позволит мне хоть немного гулять по саду.

– Это не совсем удобно, – замялись слуги. – Видите домик – вон на той стороне? В нем живет молодая наложница господина, и ее служанки часто приходят в сад за цветами. Что, если они невзначай повстречаются с вами?

Яйцо не нашелся что ответить и замолчал.

А теперь вернемся к молодому Лэну. Хоть он и принадлежал к богатой семье, однако ни вином, ни женщинами, как это обычно бывает, не увлекался. А увлекался он магией и колдовством. Сначала он принимал у себя всяких гадателей и шарлатанов, но ничему от них так и не научился. И тогда кто-то порекомендовал ему знаменитого мага и чародея Фын Цзинъяня.

Фын Цзинъянь обладал удивительными способностями. Если ему необходимо было околдовать какого-либо человека, он сооружал в потайном месте жертвенный алтарь, чертил перед ним большой круг, внутри его ставил фарфоровый кувшин, писал на бумажке имя жертвы и ее гороскоп и, опустив бумажку в кувшин, произносил заклинание. И вот на третий, пятый или седьмой день являлась душа жертвы в виде человечка крохотного росточка. Как только она переступала черту заколдованного круга, Фын Цзинъянь властной дщицей повелевал ей войти в кувшин, наглухо запечатывал его, и околдованный в тот же момент умирал…

Однако не будем отвлекаться и продолжим наш рассказ о том, как молодой Лэн пригласил Фын Цзинъяня, дабы испытать его искусство. Чародей первым делом попросил гороскоп юноши. Гороскопа не оказалось.

– Ну а одежда, волосы, ногти – это-то есть? – спросил маг.

– Разумеется! – обрадовался молодой Лэн.

Он приказал слугам сшить новую рубашку и отнести молодому монаху, старую же забрать под предлогом стирки. Другим слугам он поручил вымыть гостю голову и подстричь его, а остриженные волосы собрать и принести ему.

Заполучив необходимое, молодой Лэн вместе с Фын Цзинъянем отправились в амбар для риса на восточной окраине усадьбы, где уже был сооружен алтарь и приготовлены жертвенные бумажные фигурки лошадок и курительные свечи. Войдя в амбар, они заперлись в нем, наказав слугам трижды в день приносить пищу и строго-настрого запретив подглядывать в него.

Надеясь на щедрость вознаграждения, Фын Цзинъянь изо всех сил старался угодить молодому Лэну и показать, как говорится, товар лицом. Первым делом он написал на листе желтой бумаги имя того, у кого собирался отнять душу: хэшан Яйцо, уроженец Сычжоу, монах при храме Утренней зари, ныне странствующий. Затем взял его волосы, положил их в бумагу, завернул все это в рубаху хэшана, написал на ней заклинание, засунул в кувшин и, начертав мелом большой круг перед алтарем, поставил кувшин в его центр.

Три раза в день Фын Цзинъянь воскуривал благовония, а по ночам перед алтарем творил заклинания и молился Северному Ковшу.

Уже на третий день хэшан Яйцо почувствовал головную боль и жар в теле. На пятый день болезнь усилилась, и он уже лежал, не поднимаясь. Когда Фын Цзинъянь увидел с наружной стороны своего круга движущееся черное облачко, он понял, что это душа его жертвы, и попросил молодого Лэна справиться о состоянии хэшана Яйцо. Узнав, что тот лежит без памяти, маг усилил свои старания.

К наступлению сумерек облачко задвигалось быстрее и наконец превратилось в маленького человечка, в точности похожего на хэшана Яйцо. Человечек то приближался к кругу, то отступал назад, явно не желая переступать черту. Уставившись на него широко раскрытыми глазами, Фын Цзинъянь ударил по столику властной дщицей и воскликнул:

– О небесный покровитель! О владыка земли! Когда же вы приемлете мое повеление?! Сколько еще прикажете ждать?

Не успел он произнести эти слова, как маленький монашек вкатился в круг и прыгнул прямо в кувшин. Не прыгни он туда, все обошлось бы благополучно. Но он прыгнул, и тотчас же перед алтарем взметнулся свирепый вихрь, затем послышался треск, словно лопнула хлопушка, и кувшин разорвался на куски. Изо рта Фын Цзинъяня хлынула кровь, и он замертво рухнул перед алтарем.

Молодой Лэн тоже упал от испуга и долго не мог очнуться. Придя в себя, он отпер дверь амбара, позвал домашних и велел им убрать алтарь и унести труп. Он также приказал узнать, что с гостем. Оказалось, что хэшан с вечера пропотел, и болезнь его как рукой сняло.

Молодой Лэн почувствовал себя неловко и, не найдя смелости лично встретиться с хэшаном, велел слугам передать ему два ляна серебра и сказать, что господин, мол, срочно уехал и не смог сам проститься…

Хэшан Яйцо, ничего не подозревавший о колдовстве, решил, что его просто не хотят держать в доме из-за болезни, с благодарностью принял подарок и, радостный, покинул Лэнцзячжуан, дабы продолжать свои странствия.

Между тем время не стояло на месте, и незаметно прошел почти год. Наступила весна, приближался праздник начала лета. За месяц до него хэшан Яйцо возвратился в свой шалаш у подножия гор Заоблачных снов. Заранее запасшись съестным, он в последние предпраздничные дни вовсе перестал выходить за подаянием и отдыхал в шалаше, набираясь сил.

И вот наступил долгожданный день праздника. В это утро Яйцо поднялся рано, надел веревочные сандалии, привязал к руке узел с вещами и, невзирая на туман, тронулся в путь. Ближе к пещере туман начал рассеиваться, и это обрадовало хэшана. Дорога была ему хорошо знакома, и на этот раз он шел смело и уверенно. Легко преодолев узкий каменный мостик, он вошел в пещеру и направился прямо к скале, под которой стояла белая яшмовая курильница. За скалой обнаружился проход, ведущий в следующую пещеру – высокую и просторную, но совершенно пустую. За ней следовала маленькая пещерка, напоминающая келью. Яйцо решил, что это и есть то место, где дух Белой обезьяны хранит Небесную книгу. Он наклонился и с трудом протиснулся внутрь.

Поистине:

Если хотите знать, удалось ли хэшану Яйцо похитить небесную тайну, прочтите следующую главу.

Каменный бродяга совершает злодеяние в Лоцзятяне. Хэшан Яйцо в третий раз пытается похитить секрет Юань-гуна

Итак, Яйцо решил, что маленькая пещерка и есть то место, где Юань-гун хранит Небесную книгу. Однако, протиснувшись внутрь, он обнаружил, что это вовсе не пещерка, а целый лабиринт широких и узких ходов, по разные стороны которых расположено несколько похожих на кельи ниш. В глубине одной из них виднелось каменное ложе, перед ним – каменный стол и каменный стул, на столе каменный кувшин, каменная тушечница и каменная кисть. И все это сотворено самой природой! Вот только книги нигде не было видно!

Вернувшись в большую пещеру, хэшан стал внимательно осматривать стены и, к своему великому удивлению, увидел, что они сплошь покрыты письменами. «Видно, это и есть Небесная книга, – решил Яйцо. – Но вот незадача: стену с собой не унесешь, а чтобы переписать – нужна бумага и тушь. Может, заучить несколько строк наизусть? Пожалуй, а то выйдет, что напрасно силы тратил на такую трудную вылазку».

Он поднялся на цыпочки, протер глаза и стал внимательно разглядывать знаки, как вдруг в нос ему ударил необычный аромат. Хэшан оглянулся – из белой яшмовой курильницы струился дымок.

Напуганный Яйцо, не чуя под собой ног, бросился вон из пещеры, перелетел через каменный мостик и, не переводя духа, бежал до самого шалаша. Новая неудача настолько его расстроила, что он проплакал целых три дня. В конце же третьего дня он вдруг услышал снаружи чей-то голос:

– Кто это там в шалаше так убивается?

Яйцо вытер слезы и высунулся из шалаша. Перед ним стоял странного вида старец.

– Что случилось? – продолжал тот. – Вы, я вижу, не стары. Почему же живете в одиночестве в пустынных горах? И в чем причина вашего горя? Поведайте мне.

– Добрый человек, я ушел от мира в раннем детстве, родных у меня нет. Я мечтаю встретить хорошего наставника-даоса, который обучил бы меня искусству магии. Мне говорили, что здесь, в горах, в пещере Белых облаков, хранится Небесная книга. Возмечтав поглядеть на нее, я уже второй раз в день праздника начала лета с великим трудом пробираюсь в пещеру, но все понапрасну…

Окончив рассказ о своих злоключениях, хэшан снова заплакал.

– Не стоит так убиваться, – успокоил его старец. – Лучше выслушайте меня. В молодости я тоже побывал в пещере Белых облаков…

От этих слов горе молодого хэшана мгновенно сменилось радостью:

– О, если вы там были, то, несомненно, видели Небесную книгу! Вам удалось ее переписать?

– Небесную книгу нельзя переписать, как обычную, – сказал старец. – Ни кисть, ни тушь здесь не помогут. Нужно взять чистую бумагу, положить ее перед белой яшмовой курильницей, помолиться и дать искреннюю клятву, что желаешь во имя Неба вершить справедливость и никогда не сотворишь зла. После молитвы взять бумагу и приложить к стене. Если вам судьбой назначено владеть искусством даосов – все знаки со стены отпечатаются на бумаге. Ну а если, как говорится, не судьба – лист останется чистым.

– А вы сами пробовали это сделать? – спросил Яйцо.

– Нет, – ответил старец. – В молодости не сумел, а сейчас уже стар, к чему мне это?

– Где вы пребываете, почтенный наставник? Если мне удастся что-то сделать, хотелось бы попросить ваших наставлений.

– Я живу недалеко отсюда и как-нибудь в свободное время сам навещу вас, – пообещал старец и, опираясь на палку, медленно пошел прочь.

Яйцо и верил и не верил его словам.

«Придется попытать счастья снова, – думал он. – Говорят, терпеливый и из большого куска железа выточит иголку. Подожду еще год, но доведу дело до конца. Если этот секрет не дано знать людям – зачем его высекли на стене?»

Пришлось запастись терпением и снова бродить по окрестностям, собирая подаяние.

И вот однажды попал он в уезд Цяньян. Место было пустынное, вокруг одни могильные холмы, нигде ни души. А очень хочется есть. Неожиданно он увидел нескольких дровосеков с вязанками хвороста за спиной и подбежал к ним:

– Скажите, добрые люди, как отсюда добраться до города?

Один из дровосеков остановился и, указывая на юг рукой, сказал:

– Иди все время прямо, пока не доберешься до деревни Лоцзятянь, а там тебе каждый укажет. Мне сейчас недосуг подробно растолковывать.

Яйцо не посмел его задерживать и зашагал дальше. Вскоре он увидел рисовые поля, неподалеку от которых виднелось несколько пустых камышовых хижин. Пройдя еще немного, он заметил в рощице на другом берегу речки небольшую усадьбу. Хэшан решил перебраться через речку и стал измерять глубину палкой. Речка оказалась глубокой: палка не достигла дна, а сам он от неожиданности выронил палку из рук и едва не потерял равновесие. Решив поискать брод, Яйцо прошел немного вдоль берега и увидел плавучий мостик из двух связанных веревками бревен. Яйцо смело вступил на него, не предполагая, что связывавшие бревна веревки могут оказаться гнилыми. Однако веревки тут же лопнули, бревна разъехались, и незадачливый странник очутился в воде. Счастье, что место было не слишком глубоким, и хэшан погрузился в воду только по грудь. Зато левая его нога увязла в илистом дне, и, вытаскивая ее, он утопил сандалию.

Ничего не поделаешь – что случилось, то случилось! Добравшись кое-как до противоположного берега, хэшан разделся и стал выжимать воду из мокрой одежды. Оставшуюся сандалию с правой ноги пришлось выбросить. Босой, продрогший, в сырой одежде, он направился к рощице, неподалеку от которой стоял дом. Подойдя к дому, он увидел бродячего монаха – поджав под себя ноги, тот сидел у запертых ворот под навесом на куче травы. Перед монахом лежала раскрытая сутра, в правой руке он держал дубинку с окованными железом концами.

– Почтенный наставник, – обратился к нему Яйцо. – Я упал в воду и насквозь промок, не поможете ли мне?

Монах молчал, не поднимая головы. Яйцо снова окликнул его:

– Почтенный наставник, я проголодался. Не дадите ли чего-нибудь поесть?

Бродяга молчал. Яйцо даже выругался с досады:

– Тьфу! Истукан каменный! Рта раскрыть не может!

Яйцо решил его больше не трогать и постучаться в ворота.

«Пусть он бродяга, – думал при этом хэшан, – но ведь он так же, как и я, последователь учения Будды. Почему же он так неприветлив?.. А может, он не решается в столь позднее время стучаться и тревожить людей? Пожалуй, тогда и мне не стоит. Ничего, погода теплая, одежда на мне и так высохнет, а ночь можно провести и под открытым небом».

Яйцо вернулся под навес и уселся прямо напротив монаха.

– Эй ты, лысый осел, куда лезешь? – заорал монах на хэшана. – Не видишь – мне самому тут места мало!

«Что за монах?! – продолжал удивляться Яйцо. – Не успел рта раскрыть, как сразу бранится!»

Однако он сдержал себя и вежливо сказал:

– Я заблудился, целый день ничего не ел, да к тому же упал в речку и весь вымок. А ночью куда денешься? Я здесь посижу только до утра и не буду вам мешать. Надеюсь, не прогоните?

Бродяга еще пуще рассвирепел:

– Дохлый осел! Да ты знаешь, кто я? Я – Каменный бродяга, Каменный архат! Всю жизнь я странствую один, ночую тоже всегда один и никого рядом с собой не потерплю! А ты, лысый осел, кто ты? Откуда мне знать, хороший ты человек или дурной? Поди прочь отсюда! Сам не уйдешь – дубинкой прибью!

Бродяга встал и сжал в руке дубинку. Яйцо был голоден, оружия при нем никакого не было, и потому вступать в драку он побоялся.

– Не сердитесь, почтенный наставник, – сказал он, вставая. – Я ухожу.

– И чтоб духу твоего поблизости не было! – продолжал браниться бродяга. – Увижу – пощады не жди!

Яйцо живо подхватил свой узел и быстро зашагал прочь от усадьбы. В темноте он не различал, куда идет, и вскоре очутился в роще возле высокой и толстой сосны.

«Неплохо бы устроиться на этом дереве, – решил Яйцо. – Но вот как на него взобраться?»

И тогда у него возник план. Яйцо залез на росшее рядом невысокое дерево, дотянулся до первого сука сосны, ухватился за него и одним рывком перебросил тело на сук. Дальше карабкаться было уже полегче. Затем он выбрал широкую развилину, похожую на сорочье гнездо, и устроился на ней.

Не успел он устроиться, как внизу послышались шаги.

При тусклом свете звезд Яйцо разглядел недавнего знакомца: сжав в руке дубинку, Каменный бродяга рыскал по лесу.

– Куда же девался этот лысый осел? – бормотал он.

Пройдя всю рощу, бродяга в нерешительности постоял у дороги и повернул обратно. Яйцо слышал его угрозы и радовался, что не попал под тяжелую руку. «Однако странно, – думал Яйцо, – вместо того чтобы в такую холодную ночь сидеть вдвоем спиной друг к другу и пытаться согреться, бродяга сначала гонит меня, а потом пускается разыскивать. Видать, здесь не все ладно. Не иначе как поджидал удобного момента, чтобы ограбить дом, да побоялся, что я ему помешаю. Но что грабить в бедной деревенской хижине? Впрочем, что гадать, посплю до утра, а там видно будет».

Только он сомкнул глаза, собираясь немного подремать, как вдруг почувствовал резкую боль и голодное урчание в животе.

«Ну и тяжелая же выпала ночка, – подумал Яйцо. – Если терпеть голод до утра – глядишь, потом не хватит сил спуститься с дерева. А спрыгнуть сейчас, так наткнусь на бродягу, он и прикончит меня в два счета. Слыхал я, что бессмертные едят сосновые иголки и ветки кипариса. Попробовать, что ли?»

И хэшан сорвал пучок молодой хвои и попробовал его жевать. Хвоя была не совсем приятна на вкус, зато душистая и освежала рот. Дальше пошло лучше, и Яйцо стал без разбора срывать и поглощать и молодую, и старую хвою, пока не почувствовал, что живот его наполнился. Это его приободрило.

Вдруг порыв ветра донес до него чей-то жалобный крик и горестные причитания.

«Вот те на! Кто бы это мог кричать? – мелькнуло в голове молодого хэшана. – Ведь в деревне, кажется, ни души?»

Хэшан прислушался: голос был похож на женский и доносился из домика, стоявшего перед рощей.

«Видать, это дело рук бродяги», – подумал он, но поначалу решил не вмешиваться. Однако потом его охватило такое негодование, что он уже не мог терпеть. Отвязав от пояса узел с одеждой, Яйцо повесил его на сук, а сам смело спрыгнул вниз и направился к домику. Осторожно заглянул под навес у ворот – бродяги там не оказалось. Прислушался – в домике ни шороха. Слегка толкнул ворота, они не поддавались. Нажал сильнее, и левая створка распахнулась. Оказывается, бродяга изнутри подпер ворота своей дубинкой, но сделал это небрежно, и дубинка соскочила с упора.

Домик состоял из трех комнатушек, отделенных друг от друга крохотными двориками. В передней лежали груды досок, кирпича и других строительных материалов. Во второй возле горящего очага сидел раздетый до пояса бродяга и готовил себе еду. Услышав скрип ворот, он вскочил.

Наш рассказ ведется медленно, а события развивались стремительно. Войдя в ворота, Яйцо с ходу наступил на упавшую дубинку и на всякий случай прихватил ее. В это время во внутренней комнатке послышались шаги. Яйцо заскочил в переднюю комнатку и притаился за кучей досок. Увидев распахнутые ворота, Каменный бродяга вышел во двор разузнать, в чем дело. Яйцо воспользовался этим и прошмыгнул во вторую комнатку. Как только он очутился на свету, из задней темной комнаты послышалось старушечье причитание:

– Горе мне, горе! Пришла моя погибель! Еще один архат явился!..

Яйцо решил было успокоить старуху, но вдруг услышал стук ворот. Пришлось вновь прятаться за кучей досок. Войдя в домик и увидев открытую дверь, бродяга угрожающе рявкнул:

– Эй, кто там смелый? Выходи! – и, присев, стал шарить руками по земле в поисках дубинки. Воспользовавшись этим, Яйцо изо всей силы огрел его дубинкой по спине. От неожиданности бродяга потерял равновесие и растянулся на земле. Яйцо нанес еще один удар, но бродяга успел загородиться рукой, и удар пришелся ему по пальцам. Увидев, что два его пальца перебиты и висят на одной коже, бродяга завопил от боли:

– Пощади меня, брат!

Яйцо опустил дубинку, одной рукой сгреб бродягу, поднял и швырнул в глубину двора. Бродяга завизжал, как резаная свинья. Молодой хэшан наступил ногой ему на грудь и, сжав свой увесистый кулак, крикнул:

– Говори, злодей! Чего желаешь: жизни или смерти?..

Только сейчас бродяга узнал в своем противнике давешнего монаха, упавшего в речку, и взмолился:

– Почтенный брат! Пощади! Виноват я!

– А я-то считал тебя храбрым человеком, хоть ты и разбойник. А ты, оказывается, жалкий трус! – с презрением сказал Яйцо. – И еще смеешь называть себя Каменным архатом! Видишь этот кулак? Когда-то я расколол им камень для стирки белья, который лежал у нас возле храма, так что тебя-то я уж как-нибудь в лепешку расплющу. Прежде я трижды уступал тебе из вежливости, как и полагается людям, ушедшим от мира. Ты же настолько обнаглел, что пошел в рощу искать меня! Выкладывай, почему слышался людской крик и плач? Скажешь правду, – может, и оставлю тебя в покое, а соврешь – отведаешь моего кулака!

И Яйцо сжал кулак. Бродяга испугался и завопил:

– Владыка Будда, добрый наставник, отпусти меня! Я все расскажу.

Яйцо уже собирался снять ногу с его груди, как в темной комнатке запричитала старуха:

– Отец-наставник, не отпускай его! Накажи за злодейство!

Яйцо сильней прижал противника ногой и оглянулся, – шаря рукой по стенам, из темноты выползла седая, сгорбленная старуха. Она стала низко кланяться молодому хэшану.

– Не нужно церемоний, – сказал Яйцо. – Говорите, чем он вас обидел.

– Этот злодей, да покарает его небо, погубил жизнь моей невестки и ее ребенка…

От этих слов в груди молодого хэшана вспыхнуло пламя гнева, и он с такой силой надавил ногой на грудь бродяги, что у того изо рта хлынула кровь. Только тогда Яйцо снял ногу и попросил старуху рассказать, как было дело. Старуха разрыдалась и, указывая куда-то в глубину домика, сказала:

– Пойдите туда и посмотрите сами…

Яйцо прошел во вторую комнату, прибавил огня в светильнике и огляделся. Из котла на очаге валил пар. Яйцо приподнял крышку – в нос ему ударил аромат вареного риса, который бродяга готовил для себя.

– Я пока поем немного, – сказал голодный хэшан старухе, – а потом разберемся.

Он зажег пучок сухого тростника и пошел искать чашку. На покосившемся кухонном шкафу стояла фарфоровая чашка и лежали деревянные палочки. Потянувшись за ними, хэшан вдруг увидел лежащего в углу на полу человека, который, казалось, спал. Посветив поближе, Яйцо разглядел женщину: она была мертва и плавала в луже крови.

– Что произошло с этой женщиной? – спросил он приковылявшую следом за ним старуху. – Кто она?

– Э, долго рассказывать. Да вы, наставник, присаживайтесь, – сказала старуха, пододвигая ему скамейку.

Яйцо с жадностью набросился на рис, а старуха присела на порог и начала свой рассказ:

– Моя фамилия – Син, а эта мертвая – моя невестка, жена моего сына Син Сяо. В этих краях мы живем испокон веку, занимаемся землепашеством. Случилось так, что наш нынешний начальник уезда оказался жадным, все требует у старосты, чтобы налоги ему вносили киноварью, которая в здешних краях высоко ценится. Но киновари в нашем уезде нет, добывают ее в соседнем округе Юаньчжоу. Вот староста ежегодно и посылает туда за нею наших мужчин. Работа нелегкая, зато люди могут хоть немного заработать. Обычно перед уходом мужчины отправляют своих женщин к родственникам. Мы же нынче остались присматривать за домом – невестка брюхата, на пятом месяце, тяжело ей выходить за ворота, а мне и вовсе ходить трудно – восьмой десяток пошел, не шутка. Месяц назад, когда Син Сяо еще был дома, у невестки начались в животе боли, а лекаря в округе нет. А тут возьми да и подвернись этот бродяга, подаяние просил. «Не до тебя здесь, – отмахнулся было от него сын. – Жена у меня хворает». А тот и спрашивает, что, мол, у нее за болезнь. Сын же возьми да и скажи: беременная она, боли в животе появились, боимся, как бы не случился выкидыш. Тогда бродяга и говорит: «Меня зовут Каменным бродягой, или Каменным архатом. Я и сутры умею читать, и во врачевании кое-что понимаю. У меня есть рецепт лекарства как раз от таких болей». Что тут делать – пришлось довериться ему. Сварил бродяга отвар из каких-то трав, невестка выпила, и боли в самом деле прошли. Накормили мы его, и он ушел, даже денег не взял. Ну, думаем, добрый человек попался. А вчера он опять явился за подаянием. Невестка ему сказала, что мужа нет дома, приходи в другой раз, а сама ушла и заперла ворота. А он уходить не захотел, сел под стрехой и стал читать сутры. Ночью, когда я уснула, невестка еще пряла в соседней комнате, а он потихоньку пробрался в дом, схватил ее и, пригрозив, что убьет, если она закричит, учинил насилие. Но это еще что! Злодей велел ей вскипятить воду в котле, мол, хочет вымыться. Половину воды он перелил в ведро, но мыться не стал. Вытащил какую-то белую пилюлю и велел невестке проглотить, дескать, она облегчает роды. Невестка проглотила и почувствовала боли в животе. Тогда он вынул пару новых соломенных сандалий, опустил в котел и говорит: «Я хочу у тебя кое-что попросить, а взамен дам эликсир бессмертия». – «Что тебе еще от меня надо?» – вскричала невестка. «Младенца из твоего чрева», – говорит он. Невестка перепугалась, заплакала, стала умолять его смилостивиться. Так он, проклятый Небом, сорвал с нее одежду, связал руки и ноги, посадил на ведро с горячей водой и давай мять живот. Она кричит, а он не отпускает, мнет. Потом достает из котла сандалии, водит ими по животу и давит. Разродилась невестка и упала замертво, истекая кровью. А я от страха забилась в угол и голоса подать не смею. Какое счастье, что вы явились и наказали злодея!

– Куда же он девал младенца? – спросил Яйцо.

– Должно быть, в мешок свой упрятал, – сказала старуха.

Пока старуха рассказывала, Яйцо успел съесть весь рис, что был в котле. Поев, он взял мешок бродяги и развязал его. В мешке он обнаружил старую юбку, в которой был завернут окровавленный младенец, мешочек с необрушенным рисом и небольшой сверточек мелкого серебра, лянов на десять.

Увидев младенца, старуха снова залилась слезами. Желая успокоить ее, Яйцо отобрал несколько кусочков серебра покрупнее, лянов на пять-шесть, и вручил старухе со словами:

– Это вам на похороны невестки. Ну а остальное – мне.

Между тем уже начало светать, и Яйцо решил выйти во двор поглядеть на бродягу: тот лежал мертвый, кожа на его лице пожелтела. Яйцо снял с него синие матерчатые монашеские туфли и надел их. Затем положил на плечо окованную железом дубинку бродяги и, обернувшись к дому, крикнул:

– Эй, почтенная! Не бойся, выходи, помер бродяга. А мне пора уходить.

– Не уходите, наставник, прошу вас, – взмолилась старуха.

– Это почему?

– Да как же, в доме два мертвеца, мне ли, старой, управиться с ними?!

– И то верно, – согласился Яйцо. – Ладно, труп бродяги я выброшу на пустырь, ну а дальше решим, что делать.

С этими словами он подхватил мертвого за пояс и, точно цыпленка, потащил к роще, намереваясь заодно снять с сосны свой узел с одеждой. Отыскав сосну, Яйцо бросил труп бродяги и собирался было уже лезть на дерево, как вдруг услышал сзади громкие голоса:

– Откуда взялся этот монах?! Сам убил человека, а труп решил нам подбросить!..

Яйцо обернулся. К нему бежала толпа крестьян – с котомками за плечами, с ножами за поясами, с тесаками в руках. Яйцо полез на дерево за своим узлом. Тем временем крестьяне окружили сосну.

– Эй, почтенные, расступитесь! – крикнул им сверху молодой хэшан. – Дайте спрыгнуть. И знайте: я не убивал, а, наоборот, сам наказал убийцу!..

Яйцо спрыгнул вниз и сразу же оказался в кольце обступивших его крестьян.

– Позвольте узнать, почтенные, откуда вы? – обратился он к крестьянам.

– Мы здешние, – отвечали они. – Добывали киноварь в Юаньчжоу, а сейчас домой возвращаемся.

– Есть ли среди вас Син Сяо? – снова спросил Яйцо. Из толпы вышел смуглый мужчина невысокого роста.

– Я Син Сяо.

– Вот, гляди, перед тобой – самый заклятый враг на семь поколений! – сказал ему Яйцо, указывая на труп бродяги.

При этих словах Син Сяо зашатался, – казалось, в грудь его ударили молотом. Он побледнел и схватил монаха за рукав:

– Говори, что случилось?

– Боюсь, сейчас ты не поверишь, – отвечал Яйцо. – Дом твой недалеко, пойдем вместе, сам посмотришь. И вы, почтенные, не расходитесь – будете свидетелями.

– Не волнуйся, брат Син, – успокаивали его крестьяне. – Мы пойдем с тобой и все выясним.

Идя с крестьянами к дому Сина, Яйцо радовался, как лодочник, которому во время бури удалось укрыться в тихой гавани. Крестьяне же испытывали самые противоречивые чувства, близкие к тем, которые испытывают в театре зрители, не знающие, чем закончится пьеса. И только Син Сяо шел к себе домой с тяжелой душой, как тот преступник, который не ждет от суда ничего, кроме наказаний.

Однако вернемся к старухе. Как только Яйцо ушел, она укрыла одеялом труп невестки, а сама вышла за ворота, чтобы подождать возвращения монаха. Здесь ее и увидел Син Сяо.

– Матушка, – забеспокоился он. – Кого ты ждешь здесь одна у ворот? И где моя жена? Почему ее нет с тобой?

– Сыночек! – заголосила старуха, хватая сына за руку. – Что бы тебе вернуться днем раньше! Смотришь, и обошла бы нас беда!.. Женушку-то твою Каменный бродяга порешил…

– Как это порешил? Ты что говоришь, матушка?! – вскричал Син Сяо.

Он бросился в дом, остальные – за ним. Увидев мертвую жену, Син Сяо склонился над ее телом и громко зарыдал, ударяя себя кулаками в грудь.

– Что здесь произошло? – спрашивали люди молодого хэшана.

– Погодите, пусть брат Син выплачется, а потом расспросит матушку, – отвечал Яйцо.

– Нет, уж лучше вы расскажите, наставник, – попросил Син Сяо. – Матушка моя стара, не ровен час – и перепутать может.

И Яйцо рассказал все, что видел сам и что слышал от старухи.

– Ты сам виноват! – укоряла сына старуха. – Надо же, поверить бесу, будто у него есть успокаивающее чрево лекарство, и самому привести злодея в дом?! А он тебе и жену загубил, и сына!..

– Что теперь убиваться, тетушка?! – успокаивали старуху люди. – Мертвую не вернешь, спасибо, хоть отомстили за нее! Теперь невестка ваша может спать спокойно. А сейчас надо подумать о покойниках – ведь один в доме лежит, а другой – в роще. Лучше сварите рис и накормите наставника. А мы тем временем доложим начальнику уезда; пусть присылает чиновников для расследования.

– Мне приходилось слышать, что начальник вашего уезда – взяточник, – вмешался Яйцо. – Стоит ли к нему обращаться? Не лучше ли самим устроить похороны?

– Нет-нет, без него нельзя, – возразил Син Сяо.

Старуха передала Син Сяо серебро, которое Яйцо дал ей на похороны невестки, и тот с благодарностью поклонился монаху.

– Придется и вам, тетушка, отправиться с нами в уезд, – сказали старухе люди. Она безропотно согласилась, и все толпой направились в город.

Узнав об убийстве, начальник уезда распорядился провести немедленное расследование. На следующий день к вечеру ему доложили обстоятельства дела, и чиновник объявил решение:

«Доводим до всеобщего сведения, что бродячий монах, по прозвищу Каменный архат, совершил тягчайшее преступление. Но поскольку он уже мертв, наказать нам его невозможно. А посему приказываем Син Сяо похоронить его. Что касается хэшана Яйцо, то повелеваем считать его невиновным и от наказания освободить».

Распустив всех по домам, начальник уезда пригласил Яйцо во внутренний зал и, отослав приближенных, сказал ему:

– Я намерен послать письмо и подарок своему дяде в Цинъюань, но вот беда – нет надежных людей. Может, вы окажете мне услугу? А когда вернетесь, я вас щедро вознагражу.

– Всегда рад вам услужить! – воскликнул Яйцо. – Я ведь человек странствующий, и мне все равно, куда идти.

Обрадованный начальник уезда позвал слугу, приказал ему выдать молодому монаху две связки монет и проводить его в храм на отдых, а сам сел писать письмо.

Тем временем Яйцо со слугой начальника уезда добрались до храма. Молодой хэшан обратил внимание на то, что храмовые строения обветшали, а монахи ходят в рубище.

– Неужто в ваш храм никто не ходит? – спросил он настоятеля.

– Что вы, в храме никогда не бывает пусто, – отвечал настоятель. – И курения богам никогда не прерываются.

Яйцо промолчал. Выпили чаю. Слуга отдал даосу две связки монет и наказал хорошенько заботиться о госте. Даос отдал триста монет слуге, поблагодарил его и проводил за ворота.

Вернувшись в келью, даос спросил у гостя, ест ли он скоромное и пьет ли вино, и, получив утвердительный ответ, распорядился закупить все необходимое.

– Вы говорили, что курения богам никогда у вас не прерываются, – продолжал расспрашивать Яйцо, попивая вино. – Так почему же храм в таком запустении?

– Во всем этом, видно, я виноват, – вздохнул даос.

– А может, начальник уезда вас притесняет? – допытывался Яйцо.

Даос смущенно молчал.

– Я человек посторонний, меня можно не опасаться – так что говорите смело, – подбодрил его Яйцо. – Ходят слухи, что начальник уезда жаден и берет взятки. Если это правда, я откажусь иметь с ним дело!..

Откровенность и прямота гостя понравились даосу. Сложив пальцы кружочком и как бы изображая этим монету, он сказал:

– Больше всего на свете начальник любит вот это. Что касается нашего храма, то он требует ежемесячных подношений по десяти связок монет. А есть ли у нас доход, нет ли его – начальнику до этого дела мало. Вот и приходится добавлять свои деньги, чтоб рассчитаться. Не успеет кто из прихожан поднести нам немного риса, как сразу же заявляются служители из ямыня и подчистую все забирают. Говорят, духи всемогущи! Но это, должно быть, верно только по отношению к простому народу. Стоит же им столкнуться с чиновниками, как они оказываются бессильными.

– Кто он родом и есть ли у него родственники в Цинъюане? – прервал старика Яйцо. – И с чего это ему вздумалось посылать с письмом и каким-то подарком именно меня?

– Сам он родом из Цинъюаня, и зовут его Хоу Минцзай, – отвечал даос. – Вот уже четыре года, как он у нас начальником уезда, и каждый год отправляет домой деньги, какие успевает содрать с народа. А для этого ему нужен надежный человек. В прошлом году он послал одного, так его по дороге ограбили. А что до вас, то он видит, что вы человек храбрый, вот и решил вас использовать.

– Вот оно что! – воскликнул Яйцо.

– Простите, что наговорил вам лишнего! – забеспокоился даос. – Вы уж только не проговоритесь об этом его прислужникам.

– Можете не беспокоиться, – заверил Яйцо.

Вскоре даос попрощался и вышел. Оставшись один в келье, Яйцо размышлял: «Значит, он вымогал у народа деньги, а я должен их охранять! Нет уж, не бывать тому!»

Яйцо улегся спать, а перед рассветом поднялся, собрал свои пожитки и исчез, как дым.

Обнаружив наутро его исчезновение, даос переполошился и доложил начальнику уезда.

– Так я и знал! – воскликнул тот. – Никогда нельзя полагаться на бродячих монахов!

Настоятеля он наказывать не стал, но две связки монет потребовал вернуть…

А теперь вернемся к хэшану Яйцо, который, покинув уезд Цинъян, отправился в Хубэй. Шел он не торопясь: встретится гора – любуется горой, встретится река – любуется рекой. Так в странствиях и не заметил, как пролетел еще один год. Помня опыт прежних лет, Яйцо заранее запасся бумагой, пронумеровал у себя в шалаше листы, завернул бумагу в кусок чистого белого шелка, найденного в мешке бродяги, и совершил омовение в чистой речке. В день праздника начала лета Яйцо встал пораньше и тут только увидел, что небо заволокли тучи.

«Вот не везет! – подумал Яйцо. – Сколько времени не было дождя, а сегодня льет как из ведра!»

Он опустился на колени и стал кланяться Небу и молиться:

– Если мне и вправду суждено сегодня обрести Небесную книгу – то пусть рассеются облака, прекратится дождь и выглянет солнышко!

И вскоре дождь действительно прекратился. Обрадованный Яйцо подхватил сверток с бумагой, взял дубинку и вышел из шалаша. Дорога была ему хорошо знакома, и он шел уверенно. Однако идти по мокрой земле было трудно, и он боялся, как бы не опоздать.

Когда Яйцо подошел к каменному мостику, туман стал понемногу рассеиваться. И тут хэшана охватило отчаяние – от дождя мостик сделался скользким, как масло, и на нем невозможно было устоять. Будь мостик покороче, еще куда ни шло, но проскочить мост в три сажени – слишком велик риск! К тому же под ним – бездонная пропасть…

Поистине:

Перелететь без крыльев пропасть          пытаться, право, бесполезно;На мостик ступишь – вниз сорвешься,          а под тобой зияет бездна.

Если хотите знать, какой выход придумал Яйцо, прочтите следующую главу.

Завладев секретами даосской магии, хэшан Яйцо ищет себе наставника. Занятая поисками Небесной книги Святая тетушка опознает брата

Итак, Яйцо стоял перед скользким после дождя каменным мостиком и напряженно думал, как пройти по нему, не рискуя сорваться в пропасть. Вскоре выход был найден: отложив дубинку, Яйцо привязал к спине сверток с бумагой, лег на мостик и, цепляясь за выступы по его краям, переполз на другую сторону.

– Хвала Небу, хвала Земле! – радостно воскликнул он, вставая на ноги и быстро направляясь в пещеру Белых облаков.

Проникнув в пещеру, Яйцо опустился на колени перед яшмовой курильницей, отвесил земной поклон и проникновенно произнес:

– Я бедный монах, прихожу сюда в третий раз и прошу всемогущего духа сжалиться надо мной и открыть секреты искусства даосов. Клянусь всегда творить справедливость во имя Неба, а если я нарушу свою клятву, пусть Небо жестоко покарает меня.

Окончив молитву, Яйцо разложил на полу пещеры бумагу и стал брать лист за листом, один за другим, и прикладывать к письменам: сначала на левой стене пещеры, затем – на правой. Для левой стены потребовалось тридцать листов. К правой стене, где письмена были мелкими и тянулись длинными рядами, он успел приложить всего двадцать четыре листа, как вдруг в носу его защекотало от благовонных курений. Пришлось прекратить работу, хотя оставался еще текст на задней стене пещеры. Торопливо собрав тридцать семь готовых листов, Яйцо поспешил к выходу – из белой яшмовой курильницы уже вовсю струился ароматный дымок.

Выбежав из пещеры, Яйцо привязал к спине сверток с бумагой и снова ползком преодолел каменный мостик. Вне себя от радости, что его замысел удался, Яйцо подхватил дубинку и зашагал к шалашу. Там он снял со спины сверток с бумагой, развернул его и онемел: перед ним белели совершенно чистые листы без единой точки или черточки. И это после того, как в пещере он своими глазами видел четко отпечатавшиеся черные знаки! Отчаянию хэшана не было конца!

Швырнув листы на землю, Яйцо предался безутешному горю и дал волю крупным, как жемчужины, слезам. Жизнь казалась ему теперь бессмысленной. «Лучше уж утопиться в реке», – решил он, вылезая из шалаша. Однако не успел он сделать и нескольких шагов, как столкнулся с седовласым старцем, приходившим к нему в прошлом году.

– Чем это вы так расстроены? – спросил тот.

– Стыдно даже признаться, – смутился Яйцо. – Видно, не суждено мне счастья: как шел в пещеру с чистой бумагой, так с нею и вернулся! Лучше уж умереть, чем влачить жалкое существование.

И еще более обильные слезы покатились по его щекам.

– Все-таки не стоит убиваться, – успокоил его старец. – Ведь еще неизвестно, суждено ли вам счастье. Подумайте сами, могут ли появиться на бумаге знаки, если вы не написали их кистью?

– Но вы ведь сами в прошлом году говорили, что кисть и тушь тут не нужны! – воскликнул Яйцо.

– Не забывайте, что Небесные книги нельзя сравнивать с земными, – продолжал старец. – Книги, которые Небо открыто посылает людям, подвластны силам света, а те, которые похищаются у него тайком, находятся во власти сил тьмы. А все, что подвластно силам тьмы, при солнечном свете рассеивается и становится невидимым. Таков закон противоборства светлого и темного начал в природе. Если захотите узнать, счастливая ли у вас судьба, возьмите бумагу и вечером, в день полнолуния, где-нибудь в безлюдном месте осветите ее. Проявятся на ней скрытые знаки – значит, судьба даровала вам счастье, не проявятся – значит, счастью не бывать!

При этих словах молодой хэшан словно очнулся ото сна.

– Премного вам благодарен, наставник, за поучение! – воскликнул он. – Вот только не знаю, будет ли сегодня луна…

– В начале месяца луна светит слабо, и света ее недостаточно, чтобы знаки проявились. Придется дождаться полнолуния. Вот тогда, если увидите на бумаге знаки, берите кисть и обводите их тушью, как обводят прописи. А я еще встречусь с вами в назначенный срок.

Старец простился и ушел, а обрадованный Яйцо возвратился в шалаш, собрал разбросанные по земле листы, разложил их в две стопки и для лучшей сохранности спрятал в матерчатый мешочек.

В первый же день полнолуния Яйцо поднялся на открытую горную вершину, достал из мешочка листы и заранее приготовленную тушь и разложил их на земле. Сначала он взялся за листы, которые прикладывал к левой стене, однако, несмотря на яркий лунный свет, они оставались совершенно белыми. Яйцо не на шутку переполошился, но потом овладел собой и взялся за листы, которые прикладывал к правой стене. Внимательно приглядевшись, он действительно обнаружил на них зеленоватого цвета знаки: заглавные буквы – величиной с ладонь, строчные – размером не больше медной монеты. Одно смущало: знаки были написаны совершенно незнакомым ему, странным почерком. Однако он усердно принялся за работу, надеясь разобраться в этом в будущем, и писал до тех пор, пока луна не начала клониться к закату. Так за пять лунных ночей ему удалось переписать все двадцать четыре листа. Яйцо тщательно упаковал их, но покой так и не пришел к нему.

«Кто же все-таки прочтет эти письмена? Может, старец? Он ведь обещал встретиться в назначенный срок. Но почему-то до сих пор не появляется».

В эту ночь Яйцо задремал лишь перед рассветом, как вдруг ему почудилось, будто он слышит голос старца: «Если хотите научиться читать Небесную книгу, разыщите Святую тетушку».

Яйцо даже подскочил во сне.

– Какую Святую тетушку? – поспешно спросил он и, высунувшись из шалаша, огляделся по сторонам: нигде не было видно ни души.

«Странно, я ведь явственно слышал человеческий голос, – подумал он, – но где же тогда человек? Впрочем, понятно: этот старец и есть дух Белой обезьяны. Видно, моя искренняя молитва тронула его, и он явился, чтобы рассеять мои сомнения. Теперь следует разыскать Святую тетушку, умеющую читать Небесные книги. Но вот где ее искать: небо – беспредельно, море – безбрежно!.. Видно, выход один – пускаться в путь».

И, уложив в узел с одеждой книгу, Яйцо горящей сосновой веткой из очага поджег шалаш и зашагал куда глаза глядят.

В этот день дул северо-восточный ветер. Он быстро раздул пламя, и вскоре подпоры шалаша с грохотом рухнули в северо-западном направлении.

«Странно, ветер дует на юг, а опоры упали на север, – обернувшись, подумал Яйцо. – А не знак ли мне это, где искать Святую тетушку? Известно ведь: там земли Гуань-чжуна, там столица, где много выдающихся людей».

И, еще раз поклонившись в сторону пещеры Белых облаков и возблагодарив духа Белой обезьяны, Яйцо повернул на север.

К середине пятого месяца молодой хэшан добрался до уезда Юаньцю. Погода стояла жаркая, и он подумал, что неплохо бы обзавестись веером. Как раз поблизости находилась лавка, и хэшан направился туда. Приказчик любезно встретил его и предложил товар. Яйцо выбрал себе веер из бамбуковых пластинок и выразил желание сделать на нем надпись: «Ищу Святую тетушку. Если кто-нибудь знает, где она живет, пусть укажет».

Затем он попросил у приказчика кисть и тушечницу, тот охотно подал. Однако не успел Яйцо взяться за кисть, как из лавки послышался голос:

– Куда девалась тушечница?

– Здесь один монах хочет сделать надпись на веере, – отозвался приказчик и обернулся к Яйцу. – Скорее пишите, хозяин идет!

Из внутреннего помещения лавки вышел человек в головной повязке, исписанной иероглифами, и в тонком халате. Увидев на веере слова: «Ищу Святую тетушку», он почтительно сложил руки и спросил:

– Откуда вы, почтенный наставник? И зачем вам нужна Святая тетушка?

– Я из Сычжоу, из храма Утренней зари, – отвечал Яйцо. – Мне много приходилось слышать о праведности Святой тетушки, вот я и решил обязательно повидать ее.

– Неужели в таких дальних краях, как Сычжоу, знают о Святой тетушке?! – удивился хозяин лавки.

«Так Святая тетушка действительно существует!» – не менее его удивился Яйцо и в свою очередь спросил:

– А вы с ней встречались?

– Приходилось.

– А где она сейчас?

– Заходите, пожалуйста, и присаживайтесь – я вам сейчас все расскажу, – пригласил хозяин.

Яйцо вошел во внутреннюю комнату и присел за столик, а хозяин тем временем вышел за чаем. На столике лежало несколько книг, и, от нечего делать, Яйцо стал их разглядывать. Название одной из них особенно привлекло его внимание: «Сокровенные слова».

Яйцо раскрыл книгу и прочел:

«В десятый день от начала лета вылови красную рыбу из красной реки, намажь ноги ее кровью, и ты сможешь ходить по воде, как посуху».

«Эх, знал бы это раньше – не упал бы в речку!» – с досадой подумал Яйцо.

Пока он размышлял, хозяин принес поднос с двумя чашками крепко заваренного чая.

– Прошу вас, наставник, отведайте!

– Мне неудобно доставлять вам лишние хлопоты, – вежливо извинился Яйцо, однако от чая не отказался.

– Меня зовут Цинь Хэн, – сказал хозяин, когда они сели за стол. – В прошлом году шел я через Западный священный пик Хуашань и услышал, что в доме тамошнего уездного инспектора Яна живет бодисатва, которую все называют Святой тетушкой. Когда я спросил, кто она такая, мне рассказали, что инспектору Яну подарили индийскую сутру и никто, кроме Святой тетушки, не умел ее растолковать. Теперь инспектор почитает эту женщину как настоящую святую и постоянно делает ей подношения в своем Западном саду. Из соседних уездов люди приходили толпами, чтобы поклониться ей. Я тоже дважды ходил. Однако в последнее время посторонних перестали пускать к ней, чтобы не тревожить благочестивую женщину.

– Она только индийский язык знает или еще владеет даосской магией? – спросил Яйцо.

– Вот этого не знаю, – сказал Цинь Хэн. – Слышал только, что она месяцами может ничего не есть и еще общается с бодисатвами.

– Как она выглядит?

– Как простая старуха. Но вот духом своим действительно схожа с небожительницей! Боюсь, если вы пойдете сейчас, вам не удастся ее повидать – она еще не вышла из затворничества. Ну а если удастся, замолвите за меня словечко, скажите, что я снова хочу ее навестить.

– Непременно скажу, – пообещал Яйцо.

Поблагодарив за чай и расспросив, как добраться до Хуаиня, Яйцо простился. Прежде всего он решил побывать на красной реке. Найти ее не составило большого труда. Местные жители рассказали ему, что в реке есть участок протяженностью в две-три мили, где действительно водится красная рыбка; правда, она очень мелкая, и поэтому рыбаки ее не ловят.

Пройдя вниз по течению, где водилась крупная рыба и поэтому жили рыбаки, Яйцо нанял у одного из них лодку, купил вина и закусок и поднялся на прежнее место. Когда вечером они с рыбаком выпили, Яйцо сказал ему:

– Если сегодня ночью ты закинешь сеть и выловишь несколько красных рыбешек, то я тебя кое-чему научу.

– Чему бы это? – заинтересовался рыбак.

– Ходить по воде, как по суше.

– Такое для нас, рыбаков, было бы кстати, – обрадовался тот.

– Поймаешь – обязательно научу, – заверил Яйцо.

Возбужденный вином рыбак полез на корму за сетью. Его старуха-жена, видя, что он пьян, отказалась давать ему сеть. Рыбак отнял у жены сеть и намеревался было ее тут же забросить, но Яйцо удержал его:

– Постой! Сначала я сотворю заклинание, чтобы рыба сюда приплыла, а тогда и лови.

Оба присели, чтобы немного передохнуть. Захмелевший рыбак мгновенно уснул, а Яйцо стал пристально вглядываться в воду. Лишь глубокой ночью, когда взошла луна, в воде вокруг лодки, подобно искоркам, заметались красные рыбки. Яйцо поспешно разбудил рыбака. Еще не совсем протрезвевший, тот небрежно забросил сеть и поймал всего несколько рыбешек. Пока он собирался забросить вторично сеть, испуганная рыба успела уплыть. Удалось выловить всего десяток рыбок.

«Пожалуй, маловато будет от них крови, – решил Яйцо. – Попробую-ка сперва на рыбаке. Если получится – в другой раз побольше наловим».

Он велел рыбаку разуться, смазал ему ступни рыбьей кровью, прочитал заклинание и приказал шагать по воде. Рыбак прыгнул и пошел ко дну. Счастье еще, что он умел плавать: бултыхнулся с носа лодки, а вынырнул за кормой! Когда рыбак снова забрался в лодку, они со старухой вцепились в монаха. Не зная, как от них отделаться, Яйцо беспрестанно извинялся и, лишь дав им немного серебра на вино, вырвался из цепких рук рыбака.

«Верно говорили древние: „Если верить всему написанному – то лучше уж книг не читать“, – думал он. – А может, вся эта даосская магия – лишь выдумка и никому в мире не дано знать, что есть истина, а что ложь?»

Погода в это время стояла жаркая, путешествовать было трудно, и потому, увидев в горах кумирню, Яйцо решил остановиться в ней до наступления осенней прохлады: все равно Святая тетушка сейчас в затворничестве…

Когда монахи в кумирне увидели надпись на его веере, одни из них, не понимая ее смысла, стали осаждать его вопросами; другие же догадались, что речь идет о старухе из Хуаиня. Услышав еще раз о существовании Святой тетушки, Яйцо приободрился и повеселел.

А сейчас оставим хэшана Яйцо в горной кумирне и вернемся к Святой тетушке, вот уже больше года проживавшей в Западном саду инспектора Яна.

Как-то тетушка сидела в своей келье и размышляла: «Государыня У Цзэтянь уверяла, что нужный человек сам найдет меня. Сколько же еще ждать? Связи с внешним миром я лишена. Появись тут даже сам Люй Дунбинь или Чжан Даолин, кто известит меня об этом? И кто, кроме них, еще способен передать мне секреты даосского волшебства? А не воспользоваться ли мне тем, что госпожа Ян опасно заболела, и не попросить ли обеспокоенного ее состоянием инспектора устроить моление о ниспослании ей здоровья? Соберутся монахи, и, быть может, среди них я найду нужного мне».

И тем же вечером, принимая у мальчика-слуги ужин, она сказала ему:

– Передай господину, что если у госпожи дела плохи, то я сегодня же испрошу у бодисатвы Самантабхадры святой воды для ее исцеления.

Узнав об этом, инспектор в сердцах даже топнул ногой:

– Как же это я позабыл о Святой тетушке?!

Он велел старой мамке пойти в Западный сад, просить Святую тетушку прислать немного святой воды и устроить моление о здравии больной. Старая мамка явилась в сад и передала старухе просьбу инспектора Яна. Но откуда, спрашивается, могла взяться у лисы святая вода? Уйдя в спальню, она украдкой помочилась в чашку и торжественно вручила ее старой мамке. Служанка благоговейно приняла чашку, словно то был яшмовый кубок с небесной росой, осторожно поставила ее в короб для еды и увезла с собой.

Будучи человеком доверчивым, Ян Чун и на сей раз не заподозрил ничего худого. Велев служанке приподнять голову больной, супруг собственноручно влил ей в рот «святой воды». И – о чудо! Ночью госпоже Ян полегчало, и она даже попросила поесть. Радости инспектора Яна не было конца, и он неустанно восхвалял Святую тетушку.

А все дело в том, что лисья моча во многих лечебниках значится как средство от жара и лихорадки, и сейчас, данная наобум, она оказалась как нельзя кстати.

На следующее утро инспектор Ян лично прибыл в Западный сад, трижды поблагодарил Святую тетушку и спросил ее, когда и каким образом устроить молебствие. Старуха рассказала ему все по порядку. Было условлено, что в третий день восьмого месяца Святая тетушка выйдет из затворничества, а на одиннадцатый день возглавит молебствие. В тот же день инспектор Ян письменно известил об этом начальника уезда.

Что касается госпожи Ян, то после принятия «святой воды» ее здоровье быстро пошло на поправку. Испытывая к Святой тетушке чувство благодарности за спасение, госпожа Ян сшила для нее из синего шелкового полотна даосскую шапку, подарила расшитый цветами пурпурный халат, зеленую парчовую юбку и пару даосских сандалий с загнутыми кверху носами и второго числа восьмого месяца послала старую мамку и двух девочек-служанок отнести подарки в Западный сад, велев при этом сказать старухе следующее:

– Госпожа премного благодарна Святой тетушке за свое спасение. Завтра при вашем выходе из затворничества она вряд ли еще сможет с вами повидаться и потому посылает вам новую одежду и будет счастлива, если вы примете подарок.

Служанки выполнили наказ госпожи, и, когда собрались возвращаться, старуха сказала им:

– Передайте госпоже, пусть бережет себя. Надеюсь, к одиннадцатому числу, когда начнется молебствие, она полностью выздоровеет и первая собственноручно воскурит благовония. Да ниспошлет ей Небо вечное счастье!

– Госпожа тогда будет счастлива, когда родит хотя бы одного сына, – отвечала на это старая мамка. – Пятерым сыновьям и дочерям дала она жизнь, но все в детстве умерли…

– Сколько лет вашей госпоже?

– Господину нынче исполняется сорок один, а госпожа на два года моложе, – отвечала мамка. – Стало быть, ей тридцать девять.

– Болезнь вашей госпожи такова, что ее последствия будут сказываться еще девять лет, – сказала Святая тетушка. – Но по истечении этого срока она обязательно родит сына.

Поболтав еще немного, служанки простились.

Третьего числа инспектор Ян лично прибыл в Западный сад, чтобы снять печать с ворот и отпереть замок. Он заранее послал людей прибрать трапезную для монахов и починить очаг. Затем он пригласил Святую тетушку в зал Будды и стал советоваться с ней, как и с какой утварью проводить молебствие. Кроме овощей и чая, обязанных быть всегда под рукой, заранее были привезены и все остальные припасы – рис, бобы, соль, соя, уксус.

Весть о предстоящем молебствии всколыхнула весь уезд Хуаинь. В народе только и разговоров было, что о предстоящем празднестве. Даже нищие, бродяги и уличные женщины, ни разу в жизни не вкусившие постного и не упомянувшие добрым словом Будду, сейчас наряжались монахами и монахинями и готовились в эти праздничные дни поесть и выпить на даровщинку.

И вот ранним утром одиннадцатого числа в сад стали стекаться люди. Вскоре с домашними музыкантами прибыл инспектор Ян.

Буддийская и даосская братия валила к саду толпами, прихватывая с собой по дороге зевак и мальчишек, которые хоть и не знали молитв, но тоже стремились принять участие в торжественном молебствии.

Наконец в келье трижды ударили в колокол. Музыканты стали дуть в свои флейты и свирели, в зале заструились ароматные курения. В новом одеянии, сопровождаемая толпой служанок, появилась Святая тетушка. Она воскурила благовония перед статуей Будды и совершила поклон. Вслед за нею поклонился и инспектор Ян. После этого Святая тетушка бесцеремонно заняла место на возвышении. Присутствующие по очереди подходили к ней и кланялись. Она же, как то и подобает человеку, возглавляющему буддийское молебствие и называемому в таких случаях «головой Будды», сидела прямо и неподвижно и принимала весь этот почет как должный.

Когда поклонение окончилось, Святая тетушка велела мужчинам сесть от нее слева, а женщинам – справа. Началась толчея, каждый стремился сесть рядом с понравившимся ему гостем.

Но вот Святая тетушка трижды стукнула жезлом по столу и, велев прекратить шум, первой начала читать молитву. Всякий раз, когда она упоминала имя Будды, присутствующие хором повторяли его за ней. Окончив молитву, старуха сказала:

– Я пришла сюда из Западной Сычуани, удостоилась чести быть принятой в этом доме и живу здесь уже больше года. Нынче я вышла из затворничества и попросила созвать этот собор, дабы помолиться, во-первых, о благе государства и о мире и покое для нашего народа и, во-вторых, о счастье и благополучии семьи хозяина дома. Я сейчас не буду читать сутр или проповедовать дхарму, а просто расскажу о происхождении будд и бодисатв. Знаете ли вы, каково происхождение бодисатвы Гуаньинь?

И старуха поведала собравшимся о горестях и страданиях бодисатвы, о том, как та удалилась от мира и как достигла совершенства. Рассказ ее был так трогателен, что простые люди не смогли удержаться от слез.

Окончив рассказ как раз перед полуденной трапезой, Святая тетушка удалилась в келью. Оставшиеся в трапезной монахи получили по большой чашке риса, по чашке овощей, по два ломтя соевого сыра, по два паровых хлебца и по связке в тридцать медяков на одежду.

Так закончился первый день. Назавтра повторилось то же.

С каждым новым днем людей все прибывало, а нужный человек так и не появлялся. И тогда Святая тетушка пустилась на хитрость: попросила инспектора Яна разослать людей по монастырям и скитам разузнать, нет ли в них высокодобродетельных монахов, в особенности владеющих искусством даосской магии, и если таковые обнаружатся, пригласить их на празднество и принять с особым почетом.

А теперь вернемся к повествованию о хэшане Яйцо. Он прожил в горной кумирне два месяца и, как только спала летняя жара, собрал свои пожитки и тронулся в путь по Юнсинской дороге. Днем хэшан просил подаяние, по ночам спал. В пути ему часто встречались люди, которые с восхищением рассказывали о великом молебствии в доме инспектора Яна в уезде Хуаинь.

«Вне всякого сомнения, это затея Святой тетушки!» – мелькнуло в голове молодого хэшана, и он заторопился в Хуаинь.

Добрался он туда на седьмой день празднества и сразу направился к Западному саду, в надежде быстрее увидеть Святую тетушку. Однако, поглядев на толчею у ворот сада и убедившись, что пробиться к Святой тетушке не удастся, он решил действовать иным путем. Хэшан направился к дому инспектора Яна, сел возле каменного льва у ворот и принялся молиться. Здесь его и заметил привратник Чжан Гун:

– У тебя что, почтенный, ушей нет? Неужто не слышал, где раздают подаяние?

– Пусть у меня нет ушей, зато у бодисатвы есть глаза, – отвечал Яйцо, показывая ему раскрытый веер. – Видишь, что здесь написано? Я пришел не за подаянием, а к Святой тетушке!

В это время из дома вышли две пожилые женщины в сопровождении служанок с коробами для снеди. Первой шла домоуправительница – старая мамка, за нею – наперсница госпожи Ян.

Указывая на женщин, привратник сказал:

– Хочешь повидать Святую тетушку – обращайся к ним.

Яйцо торопливо вскочил и поклонился женщинам:

– Почтенные женщины, прошу вас, отведите меня к Святой тетушке!

Старая мамка с удивлением вскинула брови:

– Кто вы и откуда? И зачем вам Святая тетушка?

– Я из монастыря Утренней зари, что в Сычжоу, – смиренно отвечал Яйцо. – В прошлом году я тяжко занемог, и мне привиделось, что исцелить меня может только Святая тетушка. Поэтому я и пришел сюда, да, видно, не вовремя. Милостыню мне предложили, а к Святой тетушке не пускают. Может, сюда мужчинам ход закрыт?

– Да нет, прежде к ней всех пускали, – сказала старая мамка. – Но потом стало приходить слишком много людей, и пускать перестали. Но уж одного, я думаю, провести можно.

– Пожалуй, – подтвердила наперсница госпожи Ян. – Госпожи сейчас там нет, так что все обойдется.

– Наша госпожа долго болела, а Святая тетушка ее вылечила, – рассказала старая мамка. – По этому поводу, собственно, и устроено нынешнее торжество. Правда, госпожа еще не совсем окрепла и не может сама воскурить благовония Будде. Вот и послала нас отнести яства Святой тетушке.

Разговорчивость женщин и их покладистость ободрили молодого хэшана.

– Мне приходилось слышать, – сказал он, – что Святая тетушка так грамотна, что даже растолковала вашему господину индийскую сутру. Это правда?

– Истинно правда! – подтвердила старая мамка. – Эту сутру не могли понять самые ученые монахи, а она растолковала ее слово в слово. За это наш господин ее и уважает.

За разговором не заметили, как подошли к воротам Западного сада. Здесь старая мамка остановилась и сказала:

– Подождите в трапезной. Я сейчас доложу Святой тетушке, а потом вас позову.

Сделав несколько шагов, она снова обернулась:

– Простите, не спросила вашего имени. Как докладывать?

– У меня нет имени. С детства все меня называют хэшаном Яйцо.

– Очень подходящее прозвище, голова-то у вас плешивая, – пошутила старая мамка.

Когда служанка вошла во внутренние покои, Святая тетушка как раз рассказывала историю о том, как Ло Бу спасал свою мать.

Старая мамка и наперсница госпожи Ян приветствовали Святую тетушку:

– Вы много дней тяжко трудитесь, и госпожа в благодарность посылает вам скромное угощение, просит отведать.

Старуха поблагодарила и предложила всем сесть. Служанки подали чай и фрукты. Между женщинами завязался разговор, и было упомянуто о том, что госпожа Ян мечтает иметь ребенка.

– Почтенная бодисатва, а у вас прежде были дети? – спросила наперсница госпожи Ян.

– Есть у меня сын, но он давно покинул дом и стал даосом, – отвечала Святая тетушка.

– Почему же он не пошел по вашему пути и не стал хэшаном? – заинтересовалась наперсница госпожи Ян.

– В мире нет двух истин, у всех трех нынешних учений – одно начало, – отвечала Святая тетушка. – Я сама проповедую как учение Будды, так и учение даосов.

– Почтенная бодисатва, – вмешалась в разговор старая мамка, – вы, верно, владеете искусством врачевания? Иначе как бы вы могли исцелять людей?

– Если вы о госпоже, – улыбнулась Святая тетушка, – так она исцелилась благодаря святой воде.

– А вы умеете являться во сне и спасать людей? – не унималась мамка.

– Нет, не умею.

– А я думала, умеете! Тут объявился один почтенный монах из Сычжоу, говорит, будто вы явились к нему во сне и исцелили и потому он пришел вас поблагодарить. Он ходит с бамбуковым веером, на котором написано: «Ищу Святую тетушку». И имя у него странное – Круглый хэшан.

– Вы все перепутали, – вмешалась наперсница госпожи Ян. – Он назвал себя не Круглым хэшаном, а Яйцом.

Как только Святая тетушка услышала слово «яйцо», вся ее лисья душа встрепенулась, и она взволнованно воскликнула:

– Этот монах в одной из прежних жизней был моим братом! Помнится, когда я захворала, он отрезал кусок своей плоти и приготовил целебный отвар, который меня и спас! А в нынешней жизни я исцелила его – отплатила, можно сказать, добром за добро. Где он? Приведите его ко мне.

Старая мамка почтительно поклонилась и вышла.

А теперь вернемся к молодому хэшану. Когда распорядитель празднества в Западном саду увидел, что молодой хэшан пришел со старой мамкой и наперсницей госпожи, он любезно принял его, накормил и подарил одежду. Яйцо хорошо подкрепился и, стоя у ворот, с нетерпением ждал, что будет дальше. Здесь его и застала старая мамка:

– Почтенный Яйцо, ваша сестра ждет вас…

– Какая сестра? – удивился молодой хэшан, решив, что произошла какая-то путаница. Однако спорить не стал, поправил на себе одежду и последовал за старой мамкой.

Когда они вошли в келью, Святая тетушка первой поднялась навстречу. Яйцо при виде ее торопливо положил узел с одеждой, бросил дубинку и отвесил земной поклон.

Святая тетушка подняла его, назвала братом и пригласила сесть на скамеечку возле старой мамки.

Вот как получилось, что встреча двух доселе незнакомых людей привела к далеко идущим последствиям.

Поистине:

Становится деревом в тысячу сюней          даже слабый росток;Волну высотою в тысячу чжанов          вздымает и мелкий поток.

Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Старая лиса-оборотень растолковывает сокровенную Небесную книгу. Глядя на луну, помешанный даос испытывает страдания

Надо сказать, утверждение Святой тетушки, будто хэшан Яйцо был ее братом в одной из прежних жизней, было не чем иным, как сплошной выдумкой. Однако старая мамка и наперсница госпожи приняли ее слова за чистую монету и, вернувшись домой, доложили обо всем господам. Супруги Ян нимало тому подивились, но тоже поверили.

Между тем, оказавшись в келье Святой тетушки, Яйцо не решился сразу пускаться в откровенный разговор – его смущало присутствие служанок. Он только спросил старуху:

– Где вы научились санскриту, что сумели так хорошо растолковать господину инспектору индийскую сутру?

В ответ старуха прихвастнула, что всем шестнадцати Небесным книгам ее обучил один необыкновенный человек. Что же касается индийской сутры, то ее создали последователи Будды, а привезена она из Индии – ведь прежде все великие питаки и истинные сутры создавались только на санскрите и на танском языке стали известны лишь благодаря переводам Сюань Цзана и Кумарадживы.

– Мне тоже посчастливилось встретить удивительного человека, – сказал Яйцо. – Он мне подарил двадцать четыре листа с редкостными письменами. Жаль только, понять их никто не может! Один лист при мне, – может, взглянете, Святая тетушка?

– Охотно взгляну, – согласилась старуха.

Яйцо вынул из узла лист и положил на стол. Увидев его, старуха едва не вскрикнула от удивления.

– Это тоже заморская рукопись, – проговорила она, стараясь казаться как можно более равнодушной. – Но я ее не понимаю.

При этом она многозначительно подмигнула молодому хэшану. Яйцо понял ее и поспешно скатал лист.

После ужина пришел смотритель сада с дворецким, который принес новенькие халат и безрукавку.

– Господин узнал, что бодисатва повстречала брата, и посылает для него этот скромный подарок. Завтра утром господин сам прибудет знакомиться, – сказал он, отдавая вещи Святой тетушке.

Старуха и Яйцо в один голос поблагодарили его.

Дворецкий приказал смотрителю сада хорошенько прибрать Западный флигель и устроить в нем молодого хэшана на ночлег.

«Однако старуха не зря мне подмигнула, – думал он, удобно устроившись в отведенной для него келье, – видно, не хотела говорить при служанках. Надо мне самому ночью пробраться к ней в келью».

С наступлением темноты, после третьего удара гонга, возвещавшего время отхода ко сну, Яйцо осторожно вышел из флигеля и пробрался к залу Будды. Внутри мерцал огонек, а перед залом прохаживалась Святая тетушка.

– Ты куда подевался, мудрый брат? – окликнула она молодого хэшана.

Удивленный Яйцо решил, что старуха и впрямь – человек необыкновенный, способный видеть во тьме, почтительно поклонился ей и отвечал:

– Я как раз ищу вас.

– Дай-ка мне посмотреть твои листы, – попросила старуха.

– Они со мной, – отозвался Яйцо.

– Да знаешь ли ты, что в этой книге заключены сокровенные тайны Небес! – воскликнула старуха. – Где ты ее достал?

Не став таиться, Яйцо подробно рассказал ей, как было дело.

Поведав в свою очередь о своей встрече с государыней У Цзэтянь, старуха почтительно сложила руки и произнесла:

– Хвала Небу, хвала Земле! Только сейчас я поняла смысл слов: «Повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь!» Эту книгу, мудрый брат, никто, кроме тебя, не смог бы достать, и никто, кроме меня, не сможет понять! Друг без друга мы ничто, и, только держась сообща, мы сможем до глубины познать учение даосов!

Они вошли в зал Будды, Яйцо достал из своего узла листы с письменами и расстелил на полу, а старуха, поднеся их к светильнику, внимательно просмотрела.

– Это «Книга исполнения желаний», – сказала Святая тетушка. – В ней описаны семьдесят два способа превращения духов земных и тридцать шесть способов превращений духов небесных. Однако я не вижу второй части…

– С левой стены на моих листах не отпечаталось ни одного иероглифа, – развел руками Яйцо.

– Значит, такова судьба! – вздохнула старуха.

– А в чем разница между превращениями духов земных и духов небесных? – поинтересовался Яйцо.

– А в том, что Небо – начало светлое, а Земля – начало темное, – принялась объяснять Святая тетушка. – Владея земными духами, можно заставить земные существа принять любую форму и творить, что твоей душе угодно, лишь бы это не противоречило воле судьбы. Владеющему же духами небесными – сам Верховный владыка не указ!..

– Выходит, мы сможем повелевать только демонами да земными духами? – вздохнул Яйцо.

– Радуйся, что тебе выпало хотя бы такое счастье! – укоризненно сказала Святая тетушка.

– А все ли превращения записаны на моих листах? – спросил Яйцо.

– Увы, не все.

– Да-да, припоминаю, – кивнул Яйцо, – там в конце было еще несколько фраз, которые я не успел переписать.

– Хватит и того, что есть, – успокоила его старуха.

– А что означают крупные иероглифы в самом начале?

– Это не иероглифы, а символы для обозначения каждого из семидесяти двух способов, – пояснила Святая тетушка.

Познания старухи настолько привели в восторг молодого хэшана, что он опустился перед нею на колени и отвесил земной поклон:

– Не повстречай я вас, Святая тетушка, все мои труды пошли бы прахом и был бы я подобен человеку, держащему в руках яшму и не знающему, как ее обработать, заполучившему жемчужную раковину и не ведающему, как ее вскрыть! Нам надо сообща изучать эту книгу!

– Само собой разумеется, – сказала старуха, поднимая его с колен. – Изучить написанное не трудно, гораздо сложней применить познания на деле. Прежде всего нам нужно выбрать подходящее место, достаточно просторное и в то же время скрытое от глаз людских, – иначе тайну не сохранить. Кроме того, нельзя забывать, что наша учеба потребует уйму времени, а раз так, то, значит, и средств, которые придется где-то добывать. И последнее: мы должны быть единодушны, ибо если один сойдет с истинного пути, то и другой не добьется успеха!

От последних слов Яйцо растрогался и даже прослезился:

– Чтобы заполучить Небесную книгу, я затратил много труда и теперь наконец чувствую себя счастливым. Я искал вас не для того, чтобы с вашей помощью сделаться небожителем, а чтобы побыть на земле чародеем хоть один день. Теперь мне и умереть не страшно. Что касается единодушия, то я первый за него. Выбрать глухое и уединенное место несложно – в горах немало труднодоступных ущелий. Но вот где достать тысячу золотых, не будучи ни чиновником, ни грабителем? Ведь это равносильно тому, чтобы утолять голод, глядя на нарисованные лепешки, или утолять жажду, рисуя в воображении сливы.

– Это не твоя забота, – сказала старуха. – Недаром пословица гласит: «Один гость не может доставить хлопот сразу двум хозяевам». Как только я здесь закончу добрые деяния, инспектору Яну придется раскошелиться.

Яйцо почтительно сложил руки и, поклонившись, произнес:

– Во всем полагаюсь на вас, Святая тетушка!

Когда он выпрямился, старуха исчезла.

«Не сон ли это?» – мелькнуло у него в голове.

Он осторожно пробрался к дверям кельи старухи: там было тихо. Стал вспоминать свой разговор со Святой тетушкой, каждое слово, исполненное глубокого смысла. «Видно, Святая тетушка, как и я, мечтает овладеть искусством волшебства, для чего ей и понадобилась Небесная книга. А вызвала она меня к себе, чтобы успокоить мою душу. Да, она и вправду человек необыкновенный, и равняться с нею невозможно!»

Собрав листы Небесной книги, он спрятал их в узел, поставил на место светильник и ушел во флигель отдыхать.

Утром инспектор Ян прибыл в Западный сад и пригласил молодого хэшана к себе побеседовать. Расспросил его о происхождении и, оставшись доволен ответами, даже похвалил. Затем отправился в келью к Святой тетушке, чтобы поблагодарить старуху за труды, а заодно и выяснить, как быть дальше: ведь за семь дней празднества попотчевали и одарили уже около четырех тысяч монахов, хотя поначалу и предполагали, что их будет не меньше десяти тысяч.

– Празднество окончится, как только вы прикажете, – сказала старуха. – Все, что еще осталось нерозданным, разошлите по монастырям и считайте, что ваш обет выполнен. Завтра – счастливый день, и следует устроить угощение лишь для особо добродетельных.

– Прекрасно! – воскликнул инспектор Ян. – Я уже распорядился приготовить торжественную трапезу и молебствие в монастыре Гуаньинь. Ваш почтенный брат, несомненно, обладает высокими достоинствами, и мне хочется, чтобы он был там распорядителем.

– Я еще слишком молод для этого, – скромно возразил Яйцо. – Но если вы назначите распорядителем кого-нибудь другого, готов помочь.

– Простите! – вмешалась Святая тетушка. – Я хотела бы воздать добром за добро, которое я, бедная даоска, видела от моей наставницы Самантабхадры. Позвольте мне завтра пригласить ее на наш сбор, чтобы мы могли вместе помолиться о счастье господина и его супруги.

Когда инспектор Ян услышал о бодисатве, дарующей счастье, радость его не знала границ:

– Если мне, Ян Чуню, доведется узреть бодисатву, я буду счастлив всю жизнь!..

И он тут же послал сопровождающего его слугу в монастырь Гуаньинь с приказом устроить там завтра торжественное молебствие и пригласить самых достойных монахов.

Между тем Святая тетушка попросила прибрать для нее отдельную келью, чтобы она могла в ней достойно принять богиню.

На следующее утро инспектор Ян в парадной одежде прибыл в монастырь. Вместе с ним в паланкине прибыла госпожа Ян. Правда, она еще не совсем окрепла после болезни, но, узнав о нисшествии богини, не смогла усидеть дома.

После воскурения благовоний и поклонения Будде инспектор Ян приказал старой мамке проводить уставшую госпожу в келью, а сам стал с нетерпением прохаживаться по монастырю, дожидаясь явления богини.

Уже минуло две трапезы, уже монахи трижды воскурили благовония, а богиня все не являлась. Наконец ближе к вечеру инспектор Ян осмелился постучать в келью Святой тетушки – она была заперта.

Госпожа Ян, ссылаясь на сильную усталость, решила вернуться домой. Инспектор Ян приказал подать еще курительных свечей и благовоний и стал усердно отбивать поклоны перед статуей Будды и молить богиню явиться им. Глядя на господина, монахи старались не уступать ему в рвении. В конце третьей стражи инспектор отчаялся лицезреть богиню и приказал торжество заканчивать, а все бумаги с прошениями к богине сжечь.

Но едва монахи подожгли бумаги, как налетел вихрь, закружил их и поднял в воздух. Все присутствующие подняли головы и застыли в изумлении – на их глазах горящие бумаги вдруг обернулись пятицветным благовещим облаком, на котором, верхом на белом слоне, в роскошном одеянии, украшенном золотом и жемчугами, величественно восседала богиня. Не помня себя от страха, инспектор Ян безмолвно пал на колени и стал отбивать земные поклоны. За ним повалились Яйцо и другие монахи. Тем временем богиня безмолвно сошла со слона и скрылась за дверьми кельи Святой тетушки. Произошло это в девятнадцатый день восьмого месяца, когда луна была еще почти полной, и поэтому все видели чудо.

«Нынешнюю ночь богиня, конечно же, проведет в беседе со Святой тетушкой, – решил инспектор Ян, – и сейчас ей не до нас, простых людей. Да что там, только лицезреть благовещее облако – и то великое счастье!»

– Если бы не наш господин и не его благие дела – ввек бы нам не узреть подобного чуда, – говорили монахи. – Теперь счастья хватит на целых три жизни!

На следующее утро молодой хэшан явился на поклон к инспектору Яну. Тот его любезно принял, усадил и угостил чаем. Упомянув в разговоре о вчерашнем явлении богини, он сказал:

– По возвращении домой я рассказал обо всем своей строптивой половине, и она очень расстроилась, что не смогла своими глазами увидеть чудо.

– Сегодня утром Святая тетушка велела мне передать, что она очень хотела бы повидаться с госпожой, – сказал Яйцо.

– Я и сам хотел бы повидать Святую тетушку и порасспросить ее о ночной встрече с бодисатвой, – обрадовался инспектор Ян. – Но раз так, ничего не поделаешь: пусть едет одна. А вы уж до ее возвращения останьтесь у меня, не побрезгуйте моим скромным угощением. Прошу вас пройти в Восточный флигель. Отдохните там немного, а я скоро приду и составлю вам компанию.

Инспектор встал и удалился во внутренние покои, чтобы сообщить жене о пожелании Святой тетушки. Обрадованная госпожа Ян быстро собралась и, сев в паланкин, отправилась в Западный сад.

Зато Яйцо, оставшись в гостях у инспектора, был крайне недоволен угощением: ему, никогда не соблюдавшему запрета на вино и скоромное, предложили одно постное. Но ничего не поделаешь, приходилось притворяться праведником…

А тем временем госпожа Ян, прибыв в Западный сад, прошла прямо в келью Святой тетушки. Встреча не видевшихся уже более двух месяцев женщин была особенно радостной.

Во время завязавшегося оживленного разговора госпожа Ян, как бы между прочим, заметила:

– Прошлой ночью вы, Святая тетушка, удостоились общения с богиней, а вот я, к моей великой печали, так и не увидела ее.

– А мне моя наставница Самантабхадра говорила, что вы уже однажды встречались.

– Верно! – согласилась госпожа Ян. – Это было в пятом месяце прошлого года, еще до встречи с вами.

– Наставница также сказала, что ваш супруг – Золотой отрок, а вы – Яшмовая дева, – продолжала Святая тетушка. – А ниспосланы вы в мир людей в наказание за то, что во время проповеди Будды в шутку пошлепывали друг друга! В нынешней жизни вам даровано счастье лишь благодаря вашему происхождению, но, чтобы снова возвыситься, вы должны своими добрыми деяниями искупить вину. Я мечтаю в честь богини Самантабхадры возвести в здешних местах алтарь, отлить золотую статую для поклонения и, поселившись близ нее, читать сутры. Помогите мне в этом, и Небо дарует вам великое счастье!

– Ваши прекрасные намерения глубоко растрогали меня, – сказала госпожа Ян. – В нашем восточном поместье есть пустующий участок примерно в пятьдесят му. Прежде на нем стоял буддийский монастырь, но вот уже много лет, как он пришел в упадок. Боюсь, однако, отстраивать его заново да еще отливать золотую статую нам будет не под силу.

– С вас и медяка не потребуется! – воскликнула Святая тетушка. – Мой сын Цзо Чу прекрасно владеет даосским искусством и, как говорится, умеет превращать белое в желтое. Дайте нам на время немного денег, а когда сын сотворит достаточно золота, мы сторицей вернем долг. Я советовалась об этом со своей наставницей, и она мой план одобрила. Главное, хранить это дело в строжайшей тайне, ибо, если тайна выйдет наружу, может произойти несчастье.

– Позвольте мне, Святая тетушка, сначала посоветоваться с мужем, – попросила госпожа Ян.

Как только жена передала инспектору просьбу старухи, господин Ян сразу же согласился и сам отправился в Западный сад, чтобы разузнать у Святой тетушки, что ей потребуется для выполнения своего плана.

– Прежде всего нам понадобится чистый домик в тихом уединенном месте, скрытом от посторонних глаз, – отвечала старуха. – Только тогда мы сможем спокойно предаваться своим занятиям.

– Могу предложить мое восточное поместье, – сказал инспектор Ян. – В нем хватит места для всех монахов даосского монастыря. Это поместье в танские времена принадлежало Го Лин-гуну, и до сих пор там еще сохранилось несколько старых кипарисов и дом из тридцати четырех комнат. Вы можете выбрать те, что понравятся вам, и жить себе спокойно. Слуги будут находиться за пределами усадьбы, и я прикажу им к вам никого не пускать.

– Вот и хорошо. Как только придет мой сын Цзо Чу, мы вместе выберем комнаты, – согласилась старуха.

– Как далеко отсюда находится ваш сын? – спросил инспектор Ян. – Я немедленно пошлю за ним людей.

– Мой сын живет в горах Ворота мечей, это очень далеко отсюда, – отвечала старуха. – К тому же он хромой, и ему трудно ходить. Все дело в том, что основной доход храм князя Гуаня получает благодаря искусству моего сына, и если тамошние даосы прослышат, что вы прислали за ним, ни за что его не отпустят. Уж лучше я сама напишу ему несколько слов и объясню, как без помех выбраться из монастыря.

– В таком случае прошу вас поторопиться с письмом, чтобы утром можно было отправить человека в дорогу, – обрадовался инспектор Ян. – И не беспокойтесь: я дам денег на повозку, и вашему сыну не придется утруждать себя ходьбой.

На этом они расстались. Святая тетушка быстро набросала письмо, запечатала его и велела Яйцу отнести инспектору Яну. Тот вызвал своего доверенного посланца Ян Сина, дал ему необходимые указания и вручил письмо и двадцать лянов серебра на дорожные расходы. Отправиться в путь Ян Син должен был на следующее утро. Но когда он вернулся домой и жена его увидела кошель с серебром, она стала просить, чтобы он купил себе новую рубашку, а ей – украшения из перьев. Не в силах от нее отвязаться, Ян Син дал ей кусок серебра весом в пять-шесть лянов, а сам сходил в ломбард и выкупил заложенное одеяло и носильные вещи. Утром соседи, прослышав, что он отправляется в дальний путь и получил много денег на дорогу, чуть ли не толпой повалили к нему: одни требовали долг, другие просили взаймы. После раздачи долгов, на которые ушло еще несколько лянов, Ян Сину пришлось окончательно расстаться с мыслью выручить кое-что из этих денег на постройку, и нам остается его только пожалеть…

А теперь оставим Ян Сина и вспомним нашего даоса Цзя, который, расставшись с Мэйэр, не находил себе места и денно и нощно мечтал о встрече с юной красавицей. Каждый вечер он спрашивал Хромого, когда же наконец вернется его сестрица.

– Скоро, скоро вернется, – всякий раз заверял Хромой, желая ему угодить.

Однако страсть и нетерпение сжигали даоса, и он докучал Хромому своими вопросами по нескольку раз в день.

– Смешной же вы, наставник! – не выдержал однажды Хромой. – Ведь у меня глаза не всевидящие, откуда мне знать, что происходит за тысячи ли отсюда? Поверьте, если бы я знал, где сестрица, – сам бы притащил ее на веревке.

Получив эту отповедь, Цзя Чистый Ветер был крайне недоволен, однако ссориться с Хромым поостерегся – как-никак родственник Мэйэр.

Минуло полгода, а от Мэйэр не было никаких известий. Даосом Цзя овладели сомнения: «А может, она вообще не вернется? Если бы хотела – давно была бы здесь. Да и Хромой ей не чужой – брат все-таки. Нет, здесь что-то не так!»

Несколько раз даос Цзя обращался к гадателям: девушка вернется, предсказывали одни; не стоит ждать, утверждали другие. От этих противоречивых предсказаний даос то бурно ликовал, то впадал в уныние, так что, глядя на него, другие монахи и легкомысленные послушники только посмеивались.

Надо заметить, что обычно неудачная любовь бывает двух видов. Пример первый: талантливый юноша и красивая девушка, полюбив друг друга, обмениваются письмами и назначают срок свадьбы; но тут на их пути возникает препятствие. Свадьба расстраивается. И молодым остается лишь мечтать друг о друге, глядя на цветы да тоскуя при луне. Такая любовь называется взаимной, но безнадежной.

Пример второй: юноша полюбил девушку, а та к нему равнодушна; или же, наоборот, девушка по уши влюблена в юношу, а он взирает на нее холодными очами. В этом случае влюбленному остается лишь понапрасну вздыхать да клясть судьбу. Подобная любовь называется односторонней и безнадежной. Именно такая любовь обрушилась на даоса Цзя.

Воспылав безнадежной любовью к Мэйэр, он забросил все свои дела: ходил – как во сне, спал – будто во хмелю, даже перестал молиться, читать сутры и появляться на молебствиях покровителю храма Гуань-ди, которые устраивались первого и пятнадцатого числа каждого месяца.

Через год даос Цзя похудел, осунулся, лицо его пожелтело, в костях появилась ломота. Прослышав о недуге племянника, его тетка, настоятельница монастыря Чистоты и праведности, решила навестить племянника, а для ухода за больным захватила с собой самую уродливую послушницу. Однако тетка, узнав о том, что даос Цзя, чья душа сгорала от страсти, стал заигрывать даже с нею, крепко отругала племянника и поклялась, что больше не переступит порог этого храма.

Здесь мы оставим безумного даоса, а сами продолжим наше повествование о Хромом. Первое время даос Цзя был с ним очень любезен и заботлив – угощал, потчевал вином, но потом охладел и передал его заботам даоса Косого. Последний же, думавший прежде всего о себе, частенько оставлял Хромого голодным или вынуждал довольствоваться объедками. День ото дня его положение становилось все более и более скверным, и молодой лис стал невольно беседовать в мыслях с матерью. «Матушка, прошло уже больше года, как ты покинула меня. Неужели тебе до сих пор приходится скитаться? В монастыре я живу впроголодь, и что дальше делать – не знаю. Эх, будь у меня здоровые ноги – давно бы покинул храм. Поистине, не цветут цветы сто дней, и не длится тысячу дней человеческое счастье! Поверь мне, матушка, обладай я твердой решимостью стать даосом – я бы не роптал!»

Однако оставим на время ропщущего Хромого и вернемся к Ян Сину, который, нарядившись на следующее утро казенным курьером, отправился в далекий путь.

Добравшись до храма князя Гуаня, Ян Син остановился и попросил пить. Увидев казенного курьера, даос Косой не посмел отказать ему – быстро налил чашку отвара и послал Хромого отнести приезжему. Принимая питье из рук Хромого, Ян Син сразу догадался, кто перед ним, – ведь в жизни хромые люди встречаются не так уж часто.

– Господин чиновник, позвольте узнать, откуда вы? – почтительно кланяясь, осведомился Хромой.

– Из Хуачжоу, приехал с поручением, – отвечал Ян Син, принимая чашку с отваром.

– Простите, что не подал вам чаю! – извинился Хромой. – В здешних краях чай – большая редкость.

– Мне все равно – лишь бы утолить жажду, – поблагодарил Ян Син и встал.

Хромой пошел проводить его за ворота храма, как вдруг, пройдя несколько шагов, Ян Син спросил:

– Наставник, ваша фамилия случайно не Цзо?

– Цзо, – отвечал Хромой.

– Тогда пройдемте еще немного – мне надо с вами поговорить.

Когда они отошли от храма шагов на сто, Ян Син промолвил:

– Меня прислал сюда инспектор Ян из уезда Хуаинь, что в округе Хуачжоу. Святая тетушка шлет вам письмо и велит не мешкая приехать к ней вместе со мной.

Он протянул Хромому запечатанное письмо. Когда тот его вскрыл, в нем оказались всего четыре стихотворные строки:

Я в Хуаине,          в доме Яна живу,Без колебаний          мудрецом его назову;Вместе постигнем          даосизма священную суть,Отринув сомнения,          смело пустимся в путь.

Узнав почерк матери, Хромой обрадовался и хотел было вернуться в храм забрать вещи, но Ян Син удержал его:

– Не стоит этого делать! Если вам что-нибудь потребуется – скажите мне. Не сумеем приобрести в пути – получите на месте.

– Но я же хромой, – напомнил молодой лис. – Разве я за вами поспею?

– Потерпите немного! – уговаривал его Ян Син. – Доберемся до Цзяньмыньшаня, там найдем мула, и ходить больше не придется!

– Раз так, идем, – согласился Хромой. – Но только побыстрее, не то братия узнает и не отпустит.

Ян Син подхватил Хромого под руку, и они зашагали в направлении Цзяньмыньшаня, где наняли лошадь и продолжили путь в Хуачжоу.

Когда Хромой не явился к трапезе, Косой был очень удивлен, но когда он не появился и вечером, даос не на шутку встревожился и доложил даосу Цзя.

– Когда он ушел? – спросил даос Цзя.

– Еще утром, – отвечал Косой. – Тут проходил какой-то казенный курьер, просил попить. Хромой напоил его, пошел проводить за ворота, да так и не вернулся.

– А откуда этот курьер?

– Говорят, будто из Хуачжоу.

Как только даос Цзя услышал слово «Хуачжоу», им вновь овладело безумное чувство:

– Да ведь Хуачжоу – это место, где находится Западный священный пик Хуашань! Моя названая матушка с сестрицей как раз собирались идти туда воскуривать благовония. Почему он ушел, ничего не сказав, я бы хоть письмецо с ним отправил!

Косой усмехнулся:

– Думаете, он их там найдет? Хуачжоу – не деревушка из трех дворов, где все друг друга знают, а огромный округ.

Даос Цзя от болезни сделался вспыльчивым и принялся бранить Косого:

– Паршивый щенок! Неужто сам не знаешь, что человек с человеком всегда сойдется?! Говоришь, не найдет! А как же, по-твоему, тот курьер разыскал Хромого?.. А ушел Хромой с ним потому, что наверняка получил какую-то весточку от матери и сестры. Чем нести всякую чушь, лучше бы разузнал, где они!

– Теперь уже поздно, – оборвал его Косой, желая позлить даоса. – Курьер давно ушел, где его искать? Остается только надеяться: вы ведь сами говорили – человек с человеком…

Не помня себя от злости, даос Цзя вскочил с постели и, багровый от гнева, набросился на Косого с кулаками, однако у него тут же закружилась голова, и он упал.

Наступившие сумерки застали даоса Цзя лежащим в постели. С тоскою глядя на луну, он думал о Мэйэр: «Где ты, Мэйэр? Хоть бы фея луны, светящая сейчас нам обоим, прислала бы мне о тебе весточку!»

Мысли даоса были прерваны появлением служки.

– Хромой наставник вернулся! С ним матушка и сестра. Дожидаются у ворот…

– Сейчас же проси! – обрадовался даос Цзя, пытаясь подняться с постели. Голова его была тяжелой, ноги не слушались, и, вновь рухнув на подушку, Цзя уснул как убитый. Вскоре ему почудилось, будто в келью вошли трое, затем к его ложу приблизилась старуха, стала расспрашивать о самочувствии и говорить слова утешения.

Наконец она промолвила:

– Пойду-ка соберу вещи, а потом еще зайду.

И старуха вместе с Хромым вышла, оставив в келье только Мэйэр. Присев на край кровати, молодая лиса захихикала и проговорила:

– Я так давно не видела старшего брата. С чего это ты заболел?

– Причина моей болезни только одна – разлука с тобой, – сказал даос. – Теперь же, когда я увидел тебя, мне и умереть не жаль!

С этими словами он обнял Мэйэр за шею, а девушка склонилась к нему и поцеловала…

И тут даос очнулся. Какая жалость, это был всего лишь сон. В келье было тихо, лишь луна заглядывала в открытое окно. Даос Цзя тяжело вздохнул, по его щекам ручьями покатились слезы.

Поистине:

Ничего привычней луны в небесах,          кажется, быть не может;Но если тоскуешь, и лунный свет          твои печали умножит.

Если хотите узнать о дальнейшей судьбе даоса Цзя, прочтите следующую главу.

Ян Чунь закрывает доступ в поместье и получает в награду золото. Святая тетушка сооружает даосский алтарь и постигает искусство магии

Как мы помним, оставляя у себя Хромого, даос Цзя Чистый Ветер надеялся этим снискать расположение Святой тетушки и получить возможность еще раз встретиться с Мэйэр. Однако внезапное исчезновение Хромого до того расстроило и рассердило его, что ему и приснился этот кошмарный сон.

На следующее утро, узнав, что одежда и постель Хромого на месте, даос Цзя разослал людей на розыски, в надежде, что Хромой находится где-то неподалеку. Вскоре ему доложили, что Хромого видели в Цзяньмыньшане с каким-то незнакомым мужчиной, который нанял лошадь, после чего оба отбыли в неизвестном направлении.

Эта весть так расстроила даоса, что он еще сильнее занемог. Теперь по ночам ему снилась молоденькая лиса-оборотень, всячески его соблазнявшая, а днями он лежал в беспамятстве, стеная и плача:

– Мэйэр, ты создана для меня одного! Пусть в нынешней жизни нам и не суждено соединиться, зато в будущей ты непременно станешь моей женой!

Когда болезнь даоса Цзя достигла критической точки, обеспокоенный даос Косой доложил об этом старому настоятелю. Тот уже много лет не выходил из своей кельи, однако на сей раз пришел навестить больного. Положение даоса Цзя было безнадежным, пришлось давать необходимые распоряжения насчет предстоящих похорон.

Когда кончается масло – гаснет лампа; когда иссякают жизненные силы – умирает человек. А даосу Цзя их хватило всего на двадцать семь лет. Поистине, развратники и сластолюбцы редко доживают до тридцати…

А теперь вернемся к рассказу о Хромом и Ян Сине. Их путешествие проходило без приключений: утром трогались в путь, вечером останавливались на ночлег; хотели есть – ели, желали пить – пили. Добравшись до Хуаиня, они прежде всего направились в дом инспектора Яна, где Ян Син доложил хозяину о выполненном поручении. Инспектор сам вышел встречать гостя, пригласил его в зал, усадил и, заведя с ним ничего не значащий разговор о погоде, как бы между прочим задал несколько вопросов, касающихся алхимии. Однако Хромой оказался совершенно не сведущим в этом и на все вопросы инспектора только и мог, что таращить глаза да мычать себе что-то под нос. Решив, что гость не намерен пускаться в откровения, Ян Чунь прекратил расспросы.

Выпив с гостем чаю, хозяин вызвал слуг и велел проводить Хромого в Западный сад к Святой тетушке.

Когда Хромой входил в ворота сада, первый, кто попался ему на глаза, был хэшан Яйцо.

«Однако матушка ведет себя неприлично, – подумал Хромой. – Живет под одной крышей с монахом!..»

Войдя в келью, Хромой огляделся и сердито спросил старуху:

– Матушка, а почему с тобой нет сестрицы Мэйэр? И что это за монах, которого я только что встретил у ворот?

– Э, сынок, одним словом всего не расскажешь! – сказала старуха и поведала сыну о том, как она потеряла Мэйэр, как встретилась во сне с государыней У Цзэтянь и как наконец повстречалась с хэшаном Яйцо.

– Он принес Небесную книгу, разобраться в которой могу только я, – сказала она. – В книге содержатся тайны Девяти небес, постижение которых потребует длительного времени и не менее тысячи золотых. Я предложила нашему хозяину основать монастырь в честь моей наставницы, богини Самантабхадры, и выпросила у него на это немного денег, пообещав вернуть сторицей, когда приедешь ты. Я сказала, будто ты любую вещь можешь превращать в золотую. На самом же деле мне просто хотелось вызвать тебя, чтобы вместе совершенствоваться… Разве это не хорошо?!

– Так вот почему инспектор Ян при первой же встрече завел со мной речь об алхимии! – засмеялся Хромой. – Счастье, что я не стал ничего отвечать, не то выдал бы себя с головой!

Пока старуха беседовала с сыном, прибыл инспектор Ян. Он поклонился Хромому как своему наставнику и подарил ему новую одежду. После этого все трое договорились завтра же отправиться осматривать восточное поместье.

– На первое время надо бы кое-чего закупить, – сказала старуха. – Мне думается, это можно поручить брату Яйцо. Доверять кому-либо из посторонних – опасно: могут проболтаться.

Ян Чунь с этим согласился.

Вскоре слуги принесли ужин и расставили на столе. Увидев одни постные блюда, Хромой шепнул старухе:

– Матушка, а нельзя ли достать немного скоромного и вина?

– Супруги Ян – праведные последователи учения Будды, – строго ответила старуха, – вина не пьют, скоромного не едят. Да и нам с тобой нельзя есть скоромное, раз мы собираемся изучать магию. Так что придется тебе с этим смириться.

Хромому ничего не оставалось, как прикусить язык…

На следующее утро инспектор Ян послал за своими гостями в Западный сад паланкин и двух верховых лошадей, а сам отправился в восточное поместье и стал их там дожидаться. Вскоре в сопровождении управляющего прибыли и гости.

Представ перед инспектором Яном, старуха прежде всего поблагодарила его за радушие и гостеприимство.

– Как вам понравились здешние места? – спросил Ян Чунь. – Видели ли вы усадьбу?

– Места прекрасные, – отвечала Святая тетушка, – а усадьбу я пока видела только снаружи.

– Сейчас я вам все покажу, – сказал инспектор и повел гостей осматривать усадьбу.

Хоть усадьба и считалась деревенской, все в ней было поставлено на широкую ногу. Прямо за воротами шел просторный двор, обнесенный стенами, во дворе – амбары для хранения зерна и навес для дров. Дальше следовал большой парадный зал, справа и слева от которого располагались флигеля и несколько других надворных построек различного назначения. Левый флигель служил жильем для управляющего поместьем. Позади зала виднелась беседка на украшенных резьбой столбах, за ней шла терраса и рыбный пруд. На берегу пруда росли три древних кипариса, настолько наклонившихся и подгнивших, что их поддерживали подпорки из красного дерева. За прудом начиналась извилистая галерея, ведущая к еще одному трехпролетному строению, в котором размещались кабинет, спальня и небольшая кухонька с очагом для кипячения чая. Здесь обычно останавливался инспектор Ян, когда приезжал собирать арендную плату или рассчитываться по счетам.

Чтобы оказаться на изолированном подворье, достаточно было всего лишь перекрыть выход из галереи.

– Подойдут ли вам эти жалкие комнатушки? – спросил Ян Чунь.

– Да здесь роскошно! – воскликнула старуха. – Я остаюсь! Надеюсь, мне доставят все необходимое?

– В течение ближайших трех дней, – заверил Ян Чунь. – А съестное найдется и в усадьбе. Боюсь только, что для стряпни вам потребуются люди…

– Об этом не беспокойтесь! – успокоила его старуха.

Перед отъездом инспектор Ян вызвал управляющего поместьем и приказал ему выдавать гостям все по первому требованию, а на расходы составлять отчет и ежемесячно представлять ему лично. Затем он велел перегородить галерею позади зала, запереть вход во внутренний двор усадьбы, а на воротах повесить запретный ярлык. Вещи и еду для гостей он велел передавать через боковую калитку, ключ от которой вручил Святой тетушке.

Вскоре привезли постели, одежду и разную утварь. Старуха осталась очень довольна. Доволен был и Яйцо, все время поглядывавший на узел с Небесной книгой. Этот узел Яйцо всегда носил при себе и, когда выезжали в восточное поместье, разумеется, захватил его с собой.

С заходом солнца старуха велела Яйцу запереть боковую калитку, и все трое стали совещаться. Уговорились, что Яйцо, много странствовавший и обладающий жизненным опытом, возьмет на себя покупку всего необходимого. Цзо Чу, которому тяжело передвигаться из-за больной ноги, будет присматривать за алтарем, воскуривать благовония, зажигать свечи, а также трижды на день готовить пищу и кипятить чай. Сама же старуха обязалась научить их обоих искусству магии – писанию магических знаков и чтению заклинаний.

Топливом и провизией их должен был ежемесячно снабжать управляющий Лао Ван, так что они были избавлены от каждодневных хлопот.

На следующее утро в восточное поместье прибыла старая мамка-домоуправительница.

– Госпожа сама хотела вас навестить, но сочла это неудобным, так как вы живете вместе со своими святыми родственниками, – сказала мамка. – Поэтому она велела передать вам привет.

– Премного тронута вниманием госпожи! – поблагодарила старуха.

Увидев Хромого, старая мамка заулыбалась:

– Не иначе как это ваш сын, наставник Хромой?! Вы ведь, Святая тетушка, общаетесь с богиней Самантабхадрой! Отчего же не попросите, чтобы она повелела небесному лекарю вылечить вашего сына?

– Каждому человеку присущ свой единственный и неизменный облик, – отвечала старуха. – Вот, к примеру, у богини Гуаньинь тысяча рук и тысяча глаз. Разве можно уменьшить их число хоть немного? Или, скажем, у патриарха Майтрейи живот свисает ниже колен. Но ведь никому в голову не придет, что от него можно избавиться с помощью лекарств?!

– Вы правы, Святая тетушка, – согласилась старая мамка и добавила: – Я привезла с собой небольшой сундучок – он в паланкине. Не потрудится ли наставник Яйцо принести его?

Яйцо принес окованный железом сундучок, запертый на маленький медный замочек, и поставил на стол.

– Мне хотелось бы сказать вам несколько слов наедине, – обратилась старая мамка к Святой тетушке.

По знаку старухи Яйцо и Хромой вышли.

Мамка вытащила из рукава старое полотенце для вытирания пота, к уголку которого был привязан маленький ключик, и отперла им сундучок. Затем вынула из сундучка несколько свертков, положила их на стол и сказала:

– Здесь двести лянов серебра. Это личные сбережения госпожи, и она дарит их вам на мелкие расходы. Только не говорите об этом никому из посторонних.

Святая тетушка поблагодарила и положила свертки в выдвижной ящик стола.

– Вы бы спрятали в более надежное место, – посоветовала старая мамка.

– Пустяки! – сказала старуха. – Здесь не пропадут.

– Сама я всегда очень осторожна, так что не взыщите, что вмешиваюсь, – извинилась мамка и добавила: – Святая тетушка, если вы еще раз встретитесь с богиней Самантабхадрой, уж замолвите и за меня словечко. Я из рода Сунь, больше двадцати лет веду строгий образ жизни, не ем скоромного…

– Это можно! – пообещала старуха.

– Муж мой давно умер, – продолжала мамка, – дети относятся ко мне без всякого почтения, поэтому я и живу при госпоже, отдельно от них. Молю только, чтобы хоть в будущей жизни иметь достойных детей!

Мамка снова заперла сундучок и собралась уходить. Старуха позвала Хромого и велела ему проводить гостью до паланкина.

А между тем хэшан Яйцо радовался благоприятному обороту дела и с нетерпением ждал часа, когда можно будет приступить к учению. Достав все двадцать четыре листа Небесной книги, он стал просить Святую тетушку растолковать их.

– Можешь не беспокоиться, – сказала ему старуха. – Заниматься мы будем вместе, и я тебя не обману. Однако читать с таких больших листов неудобно – надо сшить из простой бумаги небольшую тетрадочку, я переведу текст книги, а ты его аккуратненько запишешь. Тетрадкой пользоваться гораздо удобнее.

Яйцо согласился и спросил:

– Сколько вам потребуется бумаги, кистей, тушечниц и туши? Хотелось бы купить все сразу и сегодня же сделать тетрадку.

– Каждому потребуется по сорок девять листов бумаги, десять кистей, пять плиток туши, две небольшие тушечницы и по три ляна киновари, – сказала старуха. – Ну а на троих – в три раза больше. На переписку книги добавим еще пять листов бумаги, одну кисть и одну плитку туши.

Живя в Западном саду, старуха принимала подношения и поэтому сумела скопить немного денег, которые она и отдала Яйцу, велев ему купить все необходимое.

Когда закупки были сделаны, старуха взяла пять листов бумаги, разрезала каждый на двадцать маленьких листочков и сшила из них тетрадку. Затем она начала переводить текст книги, а Яйцо мелкими иероглифами – величиной не больше мушиной головки – записывал его в тетрадку. Ровно через сутки работа была закончена. Просмотрев записи, старуха не обнаружила ни единой ошибки.

На утро третьего дня все двадцать четыре листа переснятого текста были сожжены – ведь Небесная книга является тайной и должна существовать только в единственном экземпляре.

После завтрака в восточное поместье прибыл инспектор Ян. Он привез с собой сундучок с тысячей золотых и, передавая его старухе, сказал:

– Это золото по мере необходимости вы можете менять на серебро, и я думаю, денег вам хватит.

– Воистину так! – поблагодарила старуха.

– Сегодня я с вами прощусь и больше тревожить не буду, – сказал Ян Чунь. – Осмелюсь только спросить, когда вы сможете приготовить для нас пилюли бессмертия?

– Все зависит от судьбы, – уклончиво отвечала Святая тетушка. – Точный день назвать невозможно, но когда это удастся, я тотчас пришлю вам добрую весть. Однако если дело затянется – не взыщите.

Как только инспектор Ян уехал, старуха приказала Яйцу принести из мест, расположенных в десяти ли к востоку, западу, югу и северу от центра поместья, по мешку земли и, кроме того, заготовить вплоть до мелочей – вроде иголок и ниток – все нужное в хозяйстве на каждый день.

Пока Яйцо хлопотал, старуха подмела одну из комнаток в доме и соорудила в ней жертвенник. После этого, совершив омовение и выбрав счастливый час, она разложила на расстоянии в один чи друг от друга мешки с землей, огородила их кирпичной стенкой высотою в один чи и пять вершков, засыпала свободное пространство внутри зернами пяти основных хлебных злаков и поставила поверх них три ярких светильника, которые горели днем и ночью. Затем она три дня подряд читала по утрам молитвы для очищения уст, очищения тела и молитву для успокоения души. Словом, поступала во всем так, как того требовал даосский ритуал, описывать который подробно здесь незачем.

Итак, выполнив все необходимые церемонии, старуха на следующий же день разложила у подножия алтаря кисти, тушь и бумагу для всех троих, затем наступила на начертанный на земле знак Северного Ковша и, взяв в левую руку печать Грома, а в правую – чудесный меч, прочла молитву проникновения к духам и сожгла магическую табличку. Яйцо и Хромой в точности повторили все действия старухи. При этом молитву они читали ту же, а таблички были начертаны кистью Святой тетушки. Яйцо хотел было сам написать табличку, но старуха сказала:

– Писать табличку – труднее всего. Для этого надо сперва с помощью духа усвоить ее форму, а уж затем через форму познать дух. Затем нужно ясно изобразить на табличке то, чего ты добиваешься. К примеру, ты хочешь сгустить тучи. Для этого надо представить, что внизу живота, под пупком, у тебя скопились частицы темного начала, которые тебя так распирают, что из всех жизненных отверстий твоего тела начинают извергаться тучи и заполнять пространство. Или ты, скажем, намерен вызвать гром. В этом случае надо вообразить, что в животе твоем, повыше пупка, скопились частицы светлого начала, а огонь, бушующий в твоем теле, рвется наружу через жизненные отверстия и сотрясает землю. Вот тогда бери табличку и пиши. Однако помни, что магическую силу табличка будет иметь только тогда, когда ты приведешь свои собственные жизненные силы в гармонию с силами Неба и Земли. Сумеешь этого достигнуть – смело заполняй таблички. А сейчас внимательно присматривайся и хорошенько запоминай, что и как я пишу. И еще оба запомните: не поняв первого способа, не освоишь и остальных! В нашем деле нельзя допускать небрежности и воображать, будто ты всего достиг…

Яйцо и Хромой поддакнули и, не сговариваясь, в один голос сказали:

– С табличками нам все ясно. Но вот как вызывать полководцев и что с ними делать, если они явятся?

– Именно об этом я и хотела с вами поговорить, – сказала старуха и принялась объяснять: – Полководцы бывают внешние и внутренние. Внешние – это Дэн, Синь, Чжан, Тао, Гоу, Би, Ма, Чжао, Вэнь и Гуань, а внутренние – это десять ваших органов: глаза, уши, нос, язык, мозг, сердце, печень, легкие, селезенка и почки. Когда вы научитесь подчинять своей воле полководцев внутренних, вам подчинятся и полководцы внешние. Иногда они являются вместе, иногда – порознь. Если у полководца вид свирепый – не пугайтесь, безобразный – не насмехайтесь. Будьте к ним почтительны и любезны, как к родителям, а приказания отдавайте, как слугам. Нарушивший это правило навлечет на себя гнев духов. И еще: нельзя вызывать полководцев без дела – иначе они перестанут вам верить и больше не явятся.

Яйцо и Хромой прежде ничего не слыхали о полководцах и сейчас внимали старухе, словно ученики, впервые пришедшие в школу и еще не познакомившиеся как следует с учителем.

Между тем наступило время писать заклинания, и старуха показала обоим табличку с образцом. Яйцо с первого взгляда все запомнил и в точности повторил, а Хромой замешкался и стал что-то чертить пальцем по воздуху. Однако и он вскоре освоился и, несмотря на свою лень, старался запомнить, что ему говорили.

В подобных упражнениях прошли неделя, вторая, третья, однако результат все еще был ничтожным. Изредка слышался звон мечей, иногда мелькали одежды, а полководцы так и не являлись. Правда, они посылали своих подчиненных для осмотра алтаря. И лишь на пятой неделе полководцы начали являться сами: сначала на мгновение, в одиночку, без свиты, затем – по двое, по трое, верхом на конях, с оруженосцами или же без оных. Однако перед алтарем они не задерживались.

Дорогой читатель, ты спросишь – почему? Да потому, что, будучи духами людей необыкновенных, они не являются на каждое заклинание и простым людям их видеть не дано.

Наконец в последний день седьмой недели явились все полководцы и, скрестив на груди руки, встали посреди двора, ожидая повелений. Возле них тысячами толпились простые воины, и было непонятно, как они все вмещаются в маленьком дворике.

Старуха, за которой почтительно стояли двое ее учеников, обратилась к полководцам:

– Мы – приближенные Небесного владыки, по разрешению матушки Сюаньнюй получили «Небесную книгу исполнения желаний» и, воспользовавшись ею, призвали вас. Помогите нам, а мы поможем вам – доложим Небесному владыке, и он вас наградит.

Полководцы смиренно согласились и ушли.

При этом, говорят, Яйцо был так поражен всем увиденным, что, когда старуха удалилась, сам решил вызвать полководцев. Он прочитал заклинание, и к нему явился посланец небес.

– Что прикажете, повелитель?

Яйцо сначала растерялся, покраснел, затем взволнованно сказал:

– У нас здесь позади дома есть несколько деревьев, они дают тень. В Западном саду господина инспектора тоже есть такие деревья – не перенесете ли вы их сюда?

– Слушаюсь! – отозвался небесный полководец.

Тотчас же завыл ветер, взметнулся песок, послышались топот коней и звон оружия. Вскоре ветер стих, и Яйцо заглянул во внутренний двор – у стены высились четыре больших грушевых дерева. Их перенес сюда посланец небес – полководец Чжан.

Узнав о проделке Яйца, старуха сделала ему выговор:

– Небесных полководцев нельзя тревожить по пустякам. К тому же мы не полностью постигли даосское искусство, нам надо поостеречься вызывать их гнев…

– Я просто хотел попробовать разок, больше не стану, – оправдывался Яйцо.

Когда садовник Западного сада увидел, что после ночной бури из сада исчезли четыре больших грушевых дерева, он доложил об этом инспектору Яну. Тот удивился. Однако еще больше его удивило сообщение управляющего из восточного поместья Лао Вана:

– Сегодня под утро у нас разразилась буря, и за домом, где живет Святая тетушка, появилось несколько больших деревьев.

– Как ты их увидел? – спросил его Ян Чунь. – Ведь калитка заперта на замок.

– Деревья высокие, через ограду видны…

Ян Чунь понял, что здесь не обошлось без волшебства Святой тетушки, и в душе восхитился.

– Мне все ясно, – сказал он, – но только ты не рассказывай никому о случившемся.

Между тем старуха наставляла учеников:

– Итак, обращаться с небесными полководцами мы научились. Теперь займемся изучением способов повелевания семьюдесятью двумя земными духами. Одни способы – трудные, другие – полегче; чтобы овладеть трудным способом, потребуется сорок девять дней, чтобы овладеть легким – два дня. В общем, всего потребуется около трех лет.

Довольные достигнутыми успехами, Яйцо и Хромой отныне стали еще более усердными: целыми днями читали заклинания и писали магические таблички. Через сорок девять дней они уже овладели способом перемещения вещей и научились получать рис и топливо, не обращаясь к управляющему Лао Вану.

Тому ничего не оставалось, как недоуменно покачивать головой:

– Раз они ко мне больше не обращаются – стало быть, не испытывают ни в чем недостатка. Что ж, тем лучше! Глядишь, и мне кое-что останется…

Когда же он решил проверить запасы, оказалось, что они уменьшились ровно настолько, сколько требуется троим на месяц. Лао Ван переполошился и доложил инспектору Яну, но тот велел ему никому об этом не говорить.

Время летело быстро, и через три года старуха и оба ее ученика овладели всеми семьюдесятью двумя магическими способами. Что за этим последовало, рассказано будет ниже…

Между тем все эти три года старуха пользовалась исключительно деньгами инспектора Яна, а те двести лянов серебра, которые подарила ей госпожа Ян, не трогала. Теперь же, овладев магией, она велела духам вернуть эти деньги благодетельнице.

Ныне, когда учение окончилось, все мысли старухи обратились к Мэйэр. Как ей хотелось разыскать дочь и обучить ее искусству волшебства!..

Три года они пользовались бескорыстной помощью инспектора Яна и вот, когда настала пора уходить, решили оставить по себе добрую память.

– Я оставлю тигра, чтобы сторожил усадьбу, – первым заявил Хромой.

– А я обращу в золото тот огромный камень, что перед домом, – сказала старуха. – Пусть он будет их семейной реликвией!

– Великолепно! – обрадовался Хромой. – Вот мой тигр и будет стеречь это золото от грабителей!

– Мне же, бесталанному, остается вызвать лучшего ваятеля, – сказал Яйцо, – чтобы он вылепил наши статуи в полный рост и поставил перед домом.

– Нет-нет! – запротестовал Хромой. – Нечего меня, калеку, выставлять на посмешище!

– Ну, тебя мы попросим изобразить сидящим, – улыбнулся Яйцо.

Старуха первая прочитала заклинание, чихнула на камень, провела по нему рукой, и камень превратился в сверкающую золотую горку. Вслед за тем Хромой вырезал из бумаги фигурку тигра, прочитал над нею заклинание, сказал: «Живо!» – и фигурка, упав на землю, дважды подпрыгнула и превратилась в живого полосатого тигра.

– Тигр, тигр, слушай мой наказ! – обратился к нему Хромой. – Хорошенько стереги эту золотую горку, чтобы ее никто не унес!

Он тряхнул рукавом, тигр снова превратился в бумажную фигурку, и Хромой сунул ее под камень.

Тогда Яйцо вызвал душу самого знаменитого скульптора, запер ее в нижней комнате дома, и та за ночь изваяла три великолепные статуи. Они выглядели настолько величественно, что Яйцо не мог удержаться от радостного восклицания:

– Точь-в-точь я! И какой внушительный вид! Так и хочется поклониться!..

– Кланяйся, кланяйся! – насмешливо заметил Хромой. – Но кто станет отвечать на поклон какого-то бродячего монаха?

– Ты-то, конечно, не станешь! – засмеялся Яйцо. – Чтобы ответить на поклон, надо сперва встать, а встанешь – люди сразу разглядят, что ты хромой!

Хромой тоже рассмеялся.

– Хватит болтать попусту, – оборвала их Святая тетушка. – Мне сегодня вспомнилось предсказание государыни У Цзэтянь: «Встретишь тополь-Ян – остановись, повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь». И еще она наказывала мне прийти через двадцать восемь лет в Бэйчжоу и помочь ей. Это предопределение судьбы, и мы не можем идти против него. Отныне каждый из нас изберет себе тот путь, какой ему понравится, когда же настанет время действовать, мы вновь обязательно встретимся…

С этими словами старуха взмыла в воздух, помахала на прощание рукой и унеслась прочь. Тут же Яйцо подбросил в воздух свою короткую дубинку, и она превратилась в бесконечный золотой мост. Он пошел по мосту и исчез вдали.

– Ну а я, пожалуй, забавы ради, превращусь пока в невидимку! – сказал Хромой и, притащив стоявший в углу комнаты пустой кувшин для вина, с возгласом: «Я иду!» – прыгнул в него.

Поистине:

Раньше, бывало, такие проделки          лишь святые себе позволяли,Нынче постигшие магию люди          им уступят едва ли.

Итак, если хотите знать, где встретилась наша троица и нашлась ли Ху Мэйэр, читайте следующие главы.

Во дворе Святой тетушки бумажный тигр стережет золотую горку. В саду Прекрасного пейзажа Чжан Луань встречается с Мэйэр

А теперь расскажем о том, как Святая тетушка, испросив у инспектора Яна разрешения пожить в восточном поместье год-полтора, прожила в нем целых три года. Ян Чунь вполне ей доверял и старался не тревожить, только приказал управляющему Лао Вану тайком разузнавать, кто ее навещает, и докладывать ему.

Как-то раз госпожа Ян вздумала открыть сундук для одежды и неожиданно обнаружила в нем среди прочих вещей те двести лянов серебра, которые три года тому назад сама подарила Святой тетушке. Она удивилась и позвала старую мамку. Та подтвердила, что это то самое серебро, которое она отвозила в восточное поместье. Обе женщины никак не могли понять, почему серебро оказалось в сундуке, и долго терялись в догадках:

– Если сундук все время на замке – то как в него попало серебро? И кто его туда подбросил?

Не оставалось ничего иного, как послать старую мамку в восточное поместье и все толком разузнать. Мамка явилась к управляющему Лао Вану и стала расспрашивать о гостях.

– Ничего не знаю, – отвечал тот. – Правда, несколько дней тому назад из усадьбы доносился какой-то шум, призывы и возгласы, потом снова воцарилась тишина.

– Притащи-ка лестницу, – приказала старая мамка, – я заберусь на крышу и погляжу сверху, что там делается.

Лао Ван знал о положении, какое старая мамка занимала в доме инспектора, и потому старался ей всячески угодить. Он поспешно притащил лестницу, прислонил ее к стрехе и помог старой мамке забраться на крышу.

– Во дворе тихо и пусто, – сказала она через некоторое время. – Я больше не в силах стоять на крыше – ноги у меня слабые. Залезь-ка ты, погляди!

Поднявшись наверх и заглянув во двор усадьбы, Лао Ван убедился, что там действительно никого нет. Тогда он взобрался на самый конек и вдруг заметил перед входом в дом сверкающую золотую горку. Удивленный и обрадованный, он спустился вниз, однако ничего не рассказал при этом старой мамке.

– Никого там нет. Видно, все ушли через задние ворота.

Как только мамка уехала, Лао Ван тотчас же поспешил в город докладывать инспектору Яну:

– Так, мол, и так. Кажется, вам привалило великое счастье, и я первым хочу сообщить вам радостную весть.

Раздосадованный Ян Чунь даже прикрикнул на управляющего:

– Кто тебе позволил подглядывать?

– Я тут ни при чем, – оправдывался тот. – Госпожа прислала старую мамку разузнать, как идут дела у гостей, а она велела мне поглядеть. Я и сам удивился, отчего это во дворе вот уже несколько дней тихо. Думал, все ушли. Иначе я бы ни за что не дерзнул!

Ян Чунь на некоторое время задумался, потом велел мальчику-слуге оседлать коня и сам отправился в восточное поместье. Когда, по его приказу, с ворот, ведущих во внутренний двор, сняли замок и он вошел – там действительно никого не оказалось. Ян Чунь подошел к двери дома и постучался – никакого ответа. Велел слуге стучать в дверь кирпичом – опять никто не откликнулся. Тогда он приказал слугам и носильщикам паланкина выломать дверь. Войдя в дом и не задерживаясь ни в гостиной, ни в кабинете, Ян Чунь направился на задний двор, где его глазам и предстала глыба настоящего червонного золота.

«А Святая тетушка и вправду волшебница!» – мелькнуло у него в голове.

Инспектор обернулся – перед ним стояла сама старуха, а рядом с нею – Яйцо и Хромой. Пораженный Ян Чунь поспешно поклонился им и промолвил:

– Я так давно не слышал ваших наставлений, что наконец решился вас навестить…

– Зачем вы кланяетесь, господин? – услышал он голос мальчика-слуги. – Ведь это истуканы. Будь они людьми, разве не ответили бы на ваш поклон?

Подойдя поближе, Ян Чунь убедился, что перед ним действительно статуи. Величественные, будто живые сановники, они вызвали у него восхищение.

Затем он осмотрел комнаты – повсюду царил беспорядок, вещи и утварь были свалены в кучу, однако одежды исчезнувшей троицы не было. Непонятным оставалось лишь то, что они ушли не попрощавшись. Может, богине Самантабхадре не понравилось место и Святая тетушка вынуждена была уйти в другое?

Ян Чунь вздохнул и послал мальчика-слугу за госпожой Ян. Когда она прибыла, управляющий указал ей на статуи и сказал:

– Их изваяла сама Святая тетушка!

Госпожа Ян поклонилась статуям, затем обернулась, увидела золотую горку и с восхищением воскликнула:

– Чистое золото – такого не увидишь в мире людей! Жаль только, глыба слишком велика, с места ее не сдвинешь!

– Ничего, соберу побольше людей, и они перетащат ее к нам домой, – сказал Ян Чунь. – Будет нашей реликвией.

Он тут же распорядился созвать всех крестьян-арендаторов и носильщиков паланкина – человек тридцать – сорок – с веревками и шестами и велел им вытащить из усадьбы глыбу, которую предварительно накрыл покрывалом. Но едва люди приблизились к горке, как из-под нее с рычанием выскочил полосатый тигр. Все в испуге бросились врассыпную, а Ян Чунь с женой укрылся в доме и плотно запер все двери и окна.

Лишь через час он осмелился заглянуть в глазок – во дворе было тихо, зверь куда-то исчез. Инспектор Ян распахнул окно и позвал людей – никто не отозвался. Тогда, набравшись смелости, он сам вышел во двор – перепуганные служанки прятались под столиком для курений, а мальчики-слуги и работники боязливо заглядывали в ворота.

– Тигра нет! – крикнул им Ян Чунь. – Видно, сам испугался и убежал.

Услышав это, люди немного успокоились. Инспектор Ян позвал носильщиков паланкина и велел им отнести домой госпожу.

По возвращении домой супруги обменялись впечатлениями:

– Святая тетушка – настоящая волшебница! Золотую горку и статуи она сотворила, несомненно, для того, чтобы мы поклонялись им. А тигра оставила, чтобы стерег горку. А раз так, пусть там и остается.

Вещи, оставшиеся в усадьбе, перевезли домой, а трехкомнатный домик отныне велено было именовать дворцом Святой тетушки.

Как ни наказывал инспектор Ян своим людям молчать о том, что произошло у него в восточном поместье, все же вскоре среди местных жителей распространился слух, будто у него в поместье стоит золотая горка, сотворенная волшебниками, и сторожит ее свирепый тигр. Когда этот слух дошел до столицы, оттуда пришло предписание Тайного государственного совета, велевшего разыскать и доставить волшебников – хэшана Яйцо, монаха Цзо Чу Хромого и их сообщников. Однако инспектор Ян к этому времени уже умер, золотая горка вновь превратилась в простой камень, статуи рассыпались, а бумажный тигр истлел. Верно говорится: придет время – и железо заблестит, повелит судьба – и золото потускнеет.

На этом мы заканчиваем историю об инспекторе Яне и вернемся к рассказу об исчезновении Ху Мэйэр, а также поведаем о нашем новом герое Дапэне, или Чжане Большой гриф.

Чжан Дапэн в раннем детстве потерял родителей и вместе со своим учителем Цюань Чжэнем ушел из дому. Вначале он без удержу предавался развлечениям, затем неожиданно заболел и был покинут учителем. Тогда-то он и повстречался с одним добрым чужеземцем, который не только спас его от смерти, но еще и научил искусству магии – умению повелевать духами и демонами и вызывать ветер и дождь.

У Чжан Дапэна в восточной столице был друг, в доме которого он частенько находил приют. Звали его Чжу Нэн, и был он великим мастером фехтования и кулачного боя.

Итак, наше новое повествование начинается с первого года правления под девизом «Благовещие знамения». Император Чжэнь-цзун тогда гневался, что кидани притесняют Срединное царство. И вот льстивый министр Ван Циньжо как-то доложил ему:

– В прежние времена не считали великим того государя, который не поднимался на гору Тайшань для совершения жертвоприношений. Именно это и послужило причиной крушения такого могущественного правителя, как Цинь Шихуан. Мой государь, если вы хотите властвовать над миром и добиться уважения инородческих племен, вам прежде всего следует заполучить благовещие знамения, а уж затем совершить восхождение на гору Тайшань. Вот тогда вас и назовут мудрейшим из правителей!

– Сколько раз уже поднимались государи на Тайшань? – спросил Чжэнь-цзун.

– Семьдесят два раза.

Одобрительно кивнув, император повелел Ван Циньжо представить ему через три дня точные и обоснованные сведения о семидесяти двух благовещих знамениях.

Ван Циньжо не предполагал такого оборота дела и теперь сожалел, что сболтнул лишнее. Шутка ли – набрать семьдесят два знамения, да еще за три дня!

Однако как раз в это время в доме у него гостил Чжу Нэн. Узнав, чем озабочен хозяин, он сказал ему:

– Дело это нетрудное. Нужно подобрать всего одно знамение, но такое, которое бы по значению можно было приравнять ко всем семидесяти двум.

Обрадованный Ван Циньжо поинтересовался, как это сделать.

– Явление чудесных трав, деревьев, птиц и зверей – в счет не идет. С древних времен самым крупным знамением считается явление коня-дракона, принесшего таинственные письмена и знаки, которые послужили императору Фуси основой для обозначения темного и светлого начал мира и триграмм, собранных в «Книге Небес». Вот если бы сейчас достать Небесную книгу и широко об этом возвестить, восхождение государя на Тайшань было бы вполне обоснованным.

– Где же сейчас достанешь Небесную книгу? – заволновался Ван Циньжо.

– Об этом не беспокойтесь! – сказал Чжу Нэн. – Вам нужно будет лишь явиться ко двору и доложить.

Вечером Чжу Нэн навестил Чжан Дапэна и стал советоваться с ним.

– Не буду хвастаться, но с помощью даосской магии, которой я обучался всю жизнь, я смог бы это сделать! – сказал ему Чжан Дапэн.

– Всецело полагаюсь на вас, мудрый брат! – воскликнул обрадованный Чжу Нэн. – Это будет первой ступенькой к моему возвышению!

И тогда Чжан Дапэн прибег к способу «ниспослания вещего сна». В эту ночь Чжэнь-цзуну приснилось, будто его опочивальню озарил красный свет и перед ним с грамотой в руках предстал святой в пурпурном одеянии и доложил: «Верховный владыка повелел ниспослать в мир „Небесную книгу благовещих знаков“. Почтительно примите ее, и ваше счастье продлится десять тысяч лет».

Чжэнь-цзун протянул было руку за грамотой, как тут же проснулся и услышал звон колокола, возвещавшего начало пятой стражи.

Закончив утренний прием, Чжэнь-цзун пригласил к себе Ван Циньжо и рассказал ему о своем сне.

– Этот сон подтверждает, что ваши, государь, желания совпадают с желанием Неба, – сказал тот. – Никогда еще со времен Фуси в мире не появлялись Небесные книги! Одно такое знамение стоит уже не семидесяти двух, а целой тысячи! Мой государь, издайте указ непременно отыскать эту книгу.

Чжэнь-цзун взял кисть и на листе бумаги дракона-феникса собственноручно начертал:

Нынешней ночью нам явился святой в пурпурном одеянии и объявил, что Небесный владыка повелел ниспослать в мир священную книгу. Любой, обнаруживший ее, будь то рядовой солдат или простолюдин, и незамедлительно доставивший ее нам, тотчас же получит повышение и награду. Если же это будет чиновник, ему будет повышено звание и жалованье.

Принять всем к сведению и не медлить!

Писано государевой рукой в первом месяце правления под девизом «Блистающая добродетель», в день такой-то.

Указ размножили в императорской канцелярии, и Ван Циньжо, желавший сам получить награду и поэтому исключивший слова «писано государевой рукой», приказал развесить его на всех воротах столицы.

Тут приближенные доложили ему, что его хочет повидать Чжу Нэн. Ван Циньжо приказал немедленно просить. После взаимных приветствий Чжу Нэн сказал:

– Поздравляю вас! Государю вовремя приснился вещий сон. Теперь вам не придется докладывать ему ни о каких благовещих знамениях!

– Как вы думаете – Небесная книга уже появилась в мире людей? – недоверчиво спросил Ван Циньжо.

– Это не имеет значения. Главное – книга будет в ваших руках, это я твердо обещаю. Но только уж замолвите словечко, пусть меня назначат на должность инспектора – так мне будет легче вести поиски.

– Сделать это проще простого! Однако, боюсь, такая должность слишком уж ничтожна для вас! – сказал Ван Циньжо. – Погодите, вот только получу повышение, и вы будете сразу повышены.

Он послал прошение в Тайный государственный совет, и Чжу Нэн тут же получил должность главного столичного инспектора.

Возвратившись от Ван Циньжо, из рук которого он принял приказ о назначении, Чжу Нэн сказал Чжан Дапэну:

– Государю действительно приснился вещий сон, но я-то знаю, что тут не обошлось без вас, мудрый брат!

– Пустяки, – отвечал Чжан Дапэн. – Я всего лишь переписал несколько страниц из Лао-цзы и разбавил их собственными вымыслами.

И, вытащив из рукава рукопись, он подал ее Чжу Нэну. Тот посмотрел и пришел в восхищение.

– Остается только переписать! Но на какой бумаге?

– Об этом тоже не беспокойтесь – я недавно был в Корее, привез оттуда кожаную бумагу – пергамент, и у меня ее немного осталось. Если хотите, сделаем свиток, обернем его в желтую парчу, поднесем государю и объявим, что эту книгу нам принесла на хвосте сова.

– С императорским двором шутить опасно! – сказал Чжу Нэн. – Если я объявлю о книге, которой не будет, – мне не миновать наказания.

– Не беспокойтесь, мудрый брат, я вас не подведу, – заверил его Чжан Дапэн.

На следующее утро Чжу Нэн постучался в комнату Чжан Дапэна и напомнил ему о книге.

– У меня все готово, – ответил ему Чжан Дапэн, не вставая с постели.

Зная, каким искусством обладает Чжан Дапэн, Чжу Нэн не колеблясь бросился со всех ног к Апелляционной палате и ударил в барабан. Дежурный чиновник доложил начальнику палаты, и тот незамедлительно направился с докладом к Ван Циньжо. Когда Ван Циньжо услышал, что найдена Небесная книга, он не мог скрыть своей радости.

Вскоре послышались три удара плетью, возвещавшие о начале приема во дворце. Ван Циньжо повел начальника Апелляционной палаты во дворец, и тот доложил государю:

– Небесная книга найдена. Обнаружил ее столичный инспектор Чжу Нэн. Он сейчас ждет повелений у ворот дворца.

Чжэнь-цзун повелел вызвать Чжу Нэпа и, когда тот совершил положенные поклоны, спросил его:

– Где вы нашли книгу и как опознали, что она небесная?

– Вчера я увидел на воротах столицы высочайший указ о розыске Небесной книги и тотчас же пустился на поиски. А сегодня прохожу на рассвете мимо дворца и вдруг вижу на воротах сову, к хвосту которой привязано что-то завернутое в желтую парчу. Я решил, что это и есть Небесная книга, и не посмел не доложить.

Обрадованный Чжэнь-цзун спустился с трона и лично направился к воротам. За ним, позабыв о чинах и званиях, толпою ринулись придворные. Увидев, что на воротах действительно сидит сова, люди притащили лестницу, взобрались на них и сняли с ее хвоста желтый предмет. Ван Циньжо принял небольшой сверточек в желтой парче и, опустившись на колени, почтительно вручил государю.

Чжэнь-цзун дважды поклонился Небу, принял свиток в свои царственные руки, торжественно внес в зал и повелел ханьлиньскому академику Чэнь Яоюю прочесть. Книга состояла из трех глав, изобиловавших мало кому понятными даосскими выражениями. Император распорядился положить ее в золотую шкатулку и, пока для нее не будет сооружена отдельная пагода, хранить в храме предков. Чэнь Яоюю было поручено набросать черновик указа, в котором по всей Поднебесной объявлялось об изменении девиза правления на «Благовещее знамение». Был также избран счастливый день для восшествия и принесения жертв на горе Тайшань.

Государь пожаловал Ван Циньжо титул гуна, а Чжу Нэна назначил на должность инспектора Цзиннани.

Через некоторое время из пятнадцати округов одновременно прибыли донесения об обнаружении Небесной книги. И тут Сына Неба одолели сомнения – какая из книг подлинная, а какие поддельные. Между тем Дин Вэй, советник по делам управления и соперник Ван Циньжо в борьбе за власть, каким-то образом прознал о подлоге Чжу Нэна и тайно донес об этом Чжэнь-цзуну. Разгневанный государь отстранил Ван Циньжо от должности и назначил на его место Дин Вэя, а в Цзиннань послал чиновника с предписанием схватить и допросить Чжу Нэна. Убив государева посланца, Чжу Нэн стал во главе подчиненных ему войск и поднял мятеж. Но, потерпев в бою поражение, был схвачен и на допросе упомянул имя Чжан Дапэна. По высочайшему указу Чжу Нэн был изрублен на куски, а по всей империи разослана бумага с повелением разыскать и схватить Чжан Дапэна. Однако тот бежал, сменил имя на Чжан Луань, присвоил себе прозвище – Отшельник Достигший Небес и благодаря искусству магии оставался неуловимым для преследователей. Так прошло несколько лет, и о деле позабыли.

Во время своих странствий Чжан Луань узнал, что наследник престола, сын Чжэнь-цзуна, достиг совершеннолетия. И был этот наследник не кем иным, как перевоплощением Босоногого бессмертного. Как же это случилось, спросите вы?

Все дело в том, что, вступив на престол в возрасте двадцати одного года, Чжэнь-цзун все еще не имел потомства. Тогда он решил сочинить молитву и разослать ее по всем знаменитым монастырям, дабы тамошние монахи просили Небо о ниспослании ему наследника. Когда Яшмовый владыка впервые услышал эту молитву, он как раз принимал у себя бессмертных и потому обратился к собравшимся с вопросом: не пожелает ли кто-нибудь из них снизойти в мир людей? Никто не отозвался. Лишь один Босоногий еле заметно улыбнулся.

– Не иначе как этого желает тот, кто улыбнулся, – заключил Яшмовый владыка.

Вот так Босоногий спустился в мир, вошел во чрево государевой любимицы Ли Чэньфэй и вскоре возродился в облике младенца. Узнав, что младенец плачет дни и ночи, обеспокоенный государь стал советоваться с лучшими лекарями, однако никто из них не смог ему толком объяснить причину. Лишь один даос заявил, что может успокоить ребенка.

Когда даоса провели во внутренние покои и показали младенца, он наклонился к его ушку и проговорил:

– Не плачь, малыш! Лучше смейся!..

Ребенок тотчас перестал плакать. Удивленный и обрадованный Чжэнь-цзун хотел было расспросить даоса, как ему удалось успокоить младенца, однако того уже и след простыл.

Знаете ли вы, кем стал младенец, когда подрос? Императором Жэнь-цзуном, правившим в мире и покое целых сорок два года. Вот только была у него одна странность – у себя в покоях он всегда ходил босой…

И вот теперь, узнав о происхождении наследника престола, Чжан Луань решил, что он, несомненно, является сторонником учения даосов и потому неплохо бы побывать в столице и попытаться получить официальное прощение за прежнюю вину. Тем более что в столице у него был знакомый – главный дворцовый евнух Лэй Юньгун, близкий человек первого министра Дин Вэя.

Добравшись до столицы, Чжан Луань прежде всего повидался с евнухом Лэем и пожаловался ему на то, что некогда был несправедливо обижен и избежал наказания лишь потому, что воспользовался искусством магии и сумел скрыться.

– Не стоит вспоминать о прошлом, – сказал Лэй Юньгун. – Поживите пока у меня в саду Прекрасного пейзажа. А как только мне поручат выбирать наложниц для наследника престола, я постараюсь повидаться с государыней и испросить у нее указ о вашем помиловании.

Чжан Луань поблагодарил Лэй Юньгуна, и приближенные евнуха отвели его в сад, где он и поселился.

Однако главные события, имеющие прямое отношение к нашему повествованию, произошли во втором месяце девятого года правления императора Чжэнь-цзуна под девизом «Благовещее знамение». Однажды поздним вечером, когда ярко светила луна, Чжан Луань прогуливался по саду. Неожиданно откуда-то с запада налетел сильный ветер, и черные тучи закрыли луну.

«Странно! – подумал Чжан Луань. – Что за дух вздумал здесь пролетать?»

Он прочитал заклинание от ветра, тучи тотчас рассеялись, и снова засияла луна. А на том месте, где только что промчался вихрь, лежала девушка, – казалось, она упала на землю прямо с неба…

И была эта девушка не кто иная, как Ху Мэйэр.

А теперь вернемся к событиям, о которых мы рассказывали в шестой главе: о странствиях Мэйэр и Святой тетушки.

Когда лисы добрались до местности Юнсин, время уже было позднее, и они решили заночевать в лесу, который виднелся неподалеку. Вдруг налетел ураган. Тотчас же появились два богатыря и увели Святую тетушку на свидание к государыне У Цзэтянь. А юную лису ветер поднял в воздух и унес в восточную столицу, где она и опустилась на землю в саду евнуха Лэя. Надо ли говорить, что так было предписано государыней У Цзэтянь?!

Чжан Луань подошел к девушке, она лежала без памяти. Он поднял ее, отнес в кабинет, а когда девушка пришла в себя, спросил, кто она такая.

– Я уроженка округа Аньчжоу, зовут меня Ху Мэйэр, – отвечала она. – Мы с матушкой шли воскурить благовония на Западный священный пик Хуашань, но в пути попали под ураган, который подхватил меня и унес. Я тогда потеряла сознание, но с тех пор мне все время кажется, будто я слышу слова: «Девица из семьи Ху, государыня в семье Ван! Вручаю твою судьбу наставнику Достигшему небес!» А больше я ничего не помню – уж очень сильно меня закружило. Помилуйте и спасите меня!

Чжан Луань поглядел на девушку – настоящая красавица. К тому же из ее слов он сразу понял, что она не из простого рода, и подумал: «Может, судьба и в самом деле назначила ей стать императрицей? Сейчас будут выбирать невесту для наследника престола – чем не пара ему такая красавица?»

– Так вот: Достигший Небес – это я, – сказал Чжан Луань девушке. – Я оставлю тебя у себя, но для этого ты должна признать себя моей племянницей.

– За вашу милость я готова служить вам всю жизнь! – воскликнула Мэйэр, поспешно поклонившись. – Я буду исполнять все, что вы мне прикажете!

Чжан Луань отвел ее в маленькую комнатку отдыхать, а наутро доложил Лэй Юньгуну:

– У меня есть племянница по имени Мэйэр – красавица необыкновенная. У нее недавно умерли родители, и мне пришлось взять ее к себе. Если она вам понравится, может, вы доложите о ней государыне и девушке посчастливится стать избранницей наследника престола? Тогда и я стану государевым дядюшкой!

Обрадованный Лэй Юньгун выразил желание взглянуть на девушку, и они вместе отправились в сад Прекрасного пейзажа.

Поистине:

Узнать о согласии суженой —          счастливейший в жизни миг,Ведь тот, кто жену обретает,          промысел Неба постиг.

Если хотите знать, какие события произошли после этого, прочтите следующую главу.

Сластолюбивый евнух Лэй берет в жены прелестную девушку. Охваченная безумным желанием, Ху Мэйэр проникает во дворец

Итак, когда евнух Лэй прибыл в сад, Чжан Луань вывел к нему Мэйэр и велел поклониться. Пораженный красотой девушки, евнух расплылся в улыбке и спросил:

– Сколько вам лет, барышня?

– В нынешнем году исполнилось шестнадцать, – отвечала Мэйэр.

С вожделением глядя на девушку, евнух Лэй на несколько мгновений задумался, издал несколько одобрительных возгласов, сел на коня и уехал. А вскоре явился чиновник, который и пригласил Чжан Луаня во дворец для переговоров.

Когда Чжан Луань прибыл во дворец, Лэй Юньгун вышел ему навстречу. Будучи человеком проницательным, Чжан Луань про себя отметил: «Что-то он чересчур любезен сегодня».

– Какие будут приказания, благодетель? – спросил Чжан Луань, когда они поднялись в зал.

– Красота вашей племянницы просто поразительна, – начал евнух. – Но боюсь, что в жены наследнику она не годится: ему всего четырнадцать лет, а ей шестнадцать. Устроить ее во дворец простой служанкой – для такой красавицы участь незавидная. Что вы скажете, если я предложу вам породниться со мной?

– Но кем я могу вам стать – младшим братом или племянником? – удивился Чжан Луань.

– Не братом и не племянником, а совершенно равным.

– Вы шутите! – воскликнул Чжан Луань. – Вы служите при дворе, общаетесь с высшими сановниками государства! А я кто?!

– Вы не поняли меня, наставник, – улыбнулся евнух. – Дело в том, что мы, евнухи, хотя и лишены мужского естества, однако обладаем теми же чувствами и желаниями, что и обычные люди. По ночам, особенно когда холодно, так хочется, чтобы рядом кто-то лежал. Правда, иногда я велю мальчикам-слугам согревать мне спину и ноги. Но разве это удовольствие?! Конечно, я мог бы пригласить какую-нибудь девицу легкого поведения, но это непристойно. Вот я и решил обзавестись женой.

– А разве это возможно? – удивился Чжан Луань.

– История знает немало случаев, когда евнухи брали жен, – сказал Лэй Юньгун. – Так, при Ханьской династии евнух Ши Сянь женился и даже имел детей. При династии Тан евнух Гао Лиши взял себе жену из рода Люй, а евнух Ли Фуго – из рода Юань. Так что вы, наставник, можете не сомневаться. Я нынче смотрел календарь – завтра как раз счастливый день для бракосочетаний. Так что в полдень я пришлю свадебные подарки, а вечером сам приеду за невестой. А уж вы, наставник, возьмите на себя труд поговорить с племянницей и убедить ее, что в моем доме она будет богатой и знатной.

Чжан Луань хоть и не был в восторге от подобного предложения, однако возражать не решился. Простившись с евнухом, он возвратился домой, а на следующее утро сообщил обо всем Мэйэр.

– Какой толк выдавать меня за евнуха? – недоумевала девушка.

– И я так думаю, – сказал Чжан Луань. – Но в руках у Лэй Юньгуна власть, перечить ему опасно. Так что поезжай пока к нему и ничего не бойся, а я что-нибудь придумаю.

В полдень люди Лэя привезли свадебные подарки: расшитую золотом и унизанную жемчугами шапочку, красное шелковое платье с вышитыми на нем драконами, пояс из яшмовых пластинок в форме различных цветов, по две пары браслетов и золотых шпилек для волос и еще много всевозможной одежды.

А вечером в экипаже, запряженном четверкой коней, прибыл сам евнух Лэй. За экипажем следовал расписной паланкин для невесты, а за паланкином, играя на свирелях, флейтах и барабанах, шли музыканты.

Чжан Луань достал ночную сорочку, прочитал заклинание и дал надеть Мэйэр. Девушка надела, и она приросла к ее телу так, что снять ее, не зная нужного заклинания, было невозможно.

И вскоре наряженная, как небесная фея, Мэйэр села в расписной паланкин, и свадебная процессия тронулась в путь. Чжан Луань проводил ее до ворот и возвратился к себе.

Во время брачного обряда присутствовало лишь несколько мальчиков-слуг, которые и проводили жениха и невесту в брачные покои.

Погода стояла еще холодная, и евнух Лэй заранее приказал устелить всю спальню коврами, а на постель положить стеганые матрацы и теплые парчовые одеяла.

Все шло своим чередом, пока не настало время взойти на ложе. Мэйэр сняла шапочку, затем верхнюю кофточку и принялась за ночную сорочку, но та не снималась. Тогда евнух попробовал сам ее снять, ничего не вышло. Как ни старался он добраться до тела девушки – все было тщетно.

На следующее утро служители и приближенные явились с поздравлениями и выразили желание представиться молодой госпоже. Однако евнух их не впустил и строго приказал называть Мэйэр не госпожой, а по-прежнему – новобрачной.

Вскоре явился с поздравлениями Чжан Луань. Евнух пригласил его к себе в кабинет и, угощая, рассказал о ночной неудаче.

– Видно, моему благодетелю предназначено счастье более высокое, – сказал Чжан Луань, – да и племянница моя не заслужила еще чести быть вашей женой.

– И все же попытаюсь сегодня еще разок! – стоял на своем евнух.

Вечером повторилось то же, что и накануне, – и вновь понапрасну промучился евнух, но так ничего и не добился. Не чувствуя в себе сил для третьей попытки, он приказал отвести Мэйэр комнату и отослал ее спать одну.

Между тем Чжан Луань, уверенный, что евнух рано или поздно отпустит девушку, стал размышлять, что делать дальше.

«Сказать правду – значит накликать на себя беду. А может, заказать портрет Мэйэр и уговорить евнуха при случае показать его государю? Если расчет мой окажется верен, она получит какое-нибудь придворное звание – все лучше, чем быть женой евнуха».

В тот же вечер Чжан Луань прибег к способу под названием «приглашение небесного для отображения земного».

Итак, что же это за способ? А заключается он, дорогой читатель, вот в чем. Желающий заполучить точный портрет какого-либо живого или мертвого человека, прежде всего должен прибрать комнату, затем разложить на столе кисти, бумагу и краски, поставить вино и фрукты и занести на таблички свои пожелания, после чего таблички сжечь, произнося при этом заклинания. Потом он должен запереть комнату на замок и уйти.

И душа вызванного, где бы она ни блуждала и как бы далеко ни находилась, обязательно явится. Правда, между душами умерших и душами живых существует некоторая разница. О душах умерших никто не тревожится, и потому они сохраняют полное спокойствие, в то время как душа живого находится как бы в бреду и беспрестанно мечется, не находя себе места. Однако и те и другие сохраняют свой первоначальный облик, что позволяет сделать с них точный портрет. Этот портрет рисует какой-нибудь художник-бессмертный, после чего тотчас же бесследно исчезает…

Когда Чжан Луань, сделав все, что полагается в подобных случаях, вошел в комнату – на столе уже лежал портрет очаровательной девушки, с глазами, подобными двум утренним цветкам. На верхней кромке листа стояла надпись: «Кисть Чжан Сэнъяо».

Чжан Луань прочел надпись и догадался, что это являлась душа знаменитого художника, жившего еще при династии Цзинь, того самого, о котором говорили, что он рисует дракона без глаз, чтобы дракон не смог взмыть в небеса… На следующий день обрадованный Чжан Луань наклеил картину на полосу тонкого шелка, повесил ее у себя в спальне и стал ждать прихода евнуха Лэя.

Между тем Мэйэр страдала в доме евнуха Лэя от пренебрежительного к себе отношения со стороны приближенных. И вот как-то ночью, почувствовав себя совсем одинокой, она позвала служанку:

– Скажи, есть ли в доме кто-нибудь, умеющий рассказывать сказки?

– Есть! – обрадовалась служанка. – Он живет при дворе – голос у него ясный и звонкий!

– Позови его! – приказала Мэйэр. – Я хочу развлечься.

С разрешения евнуха позвали рассказчика Цюя Слепого. Тот вошел в зал, дождался, пока Мэйэр займет свое место за занавеской, откашлялся и начал рассказ.

Это был рассказ о любви иньского Чжоу-вана к красавице Дацзи. Однажды Чжоу-ван встретил свою невесту на полпути от ее дома, как вдруг налетел ураган и окутал мраком землю и небо. Сопровождавшие невесту слуги от страха попадали на землю. Когда ураган пролетел, все понемногу пришли в себя и увидели, что одна Дацзи сидит себе как ни в чем не бывало. Решив, что у девушки счастливая судьба, Чжоу-ван сделал ее своей главной женой и очень полюбил. Обольщенный ее красотой, Чжоу-ван потерял разум – ведь он даже не подозревал, что его Дацзи вовсе не Дацзи, а старая лиса-оборотень, отнявшая во время урагана душу у красавицы и сама вселившаяся в ее тело. Стараясь во всем угодить своей любимице, он устраивал во дворце пиры, на которых рекой лилось вино и подавались горы изысканных яств. Пытавшихся удерживать его от излишеств сановников он казнил, а сам продолжал чинить произвол и беззакония. В народе стало зреть недовольство. В конце концов чжоуский У-ван поднял войска, разбил Чжоу-вана при Муе, а Дацзи предал казни…

Мэйэр выслушала рассказ и со вздохом промолвила:

– Верно говорили древние: тому, кто не смог найти в жизни счастья, все равно – умереть ли в молодости или в возрасте ста лет. Тому же, кто хоть раз в жизни испытал полное счастье, смерть больше не страшна.

Рассказ Цюя Слепого произвел на нее огромное впечатление, она дала ему в награду связку монет и отпустила.

В эту ночь Мэйэр спала одна. Ей снилось, будто она попала в императорский дворец, сумела снискать благосклонность государя и возведена в ранг императрицы, а придворные всячески ей угождают. Святая тетушка – ее матушка – тоже пожалована высоким титулом, брату Цзо Чу присвоено чиновничье звание, и все они пользуются почетом и уважением.

Вдруг сон оборвался. Девушка открыла глаза – уже светало. Появились девочки-служанки – они принесли серебряный таз для умывания и поставили на красную подставку возле кровати.

– Сегодня третий круг выбора младших жен государя, и наш господин еще до рассвета отправился в ведомство церемоний, – доложили они ей. – Вы, госпожа, умывайтесь и завтракайте, а потом, сделайте милость, отпустите нас поглядеть на церемонию.

– Мне сегодня что-то неможется, – отвечала Мэйэр, – Я не буду пока умываться. А вы идите.

Служанки убежали, радостные, словно ученики, которых учитель отпустил с занятий раньше времени.

«Значит, сегодня третий круг выбора, и на него соберутся самые знаменитые красавицы, – подумала Мэйэр. – Вот бы поглядеть, как это все происходит».

Она быстро умылась, причесалась и невольно залюбовалась собою в зеркале:

– Даже среди людей не сыскать такой красавицы, как я. Завоевать высокое положение в мире трудно, но ведь с моей находчивостью можно попробовать!

Мэйэр нарядилась простой деревенской девушкой, повязала голову до самых бровей черным платком, заперла дверь, вышла во внутренний двор, перепрыгнула через стену и быстро зашагала прочь. Добравшись до ворот ведомства церемоний, она смешалась с толпой любопытных.

Между тем ворота распахнулись. В глубине двора в открытом зале восседал евнух Лэй, а по обеим сторонам от него – чиновники из ведомства церемоний. Казенные свахи стали по очереди проводить перед залом девушек из именитых семей для обозрения и занесения их в списки наиболее достойных. Входили они через восточные угловые ворота, выходили через западные. Девушек из бедных семей сопровождали родители, девушек из чиновничьих семей – служанки и родственники. Всего здесь было не меньше ста молоденьких девушек в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. Большинство из них – чернобровые, ясноглазые, с алыми губами и белыми зубами, но настоящей красавицы здесь не было ни одной.

«Еще с древних времен известно, что истинные красавицы встречаются не так уж часто, – подумала Мэйэр. – А еще реже – красавицы, наделенные талантом!»

К полудню церемония закончилась, и собравшиеся стали понемногу расходиться. Мэйэр не хотелось возвращаться домой, и она спряталась в зале. И тут у нее возникла сумасбродная мысль – проникнуть во дворец и посмотреть на тамошнюю жизнь. Побудила ее к этому услышанная ею накануне история о Дацзи, а также предсказание, что ей суждено стать «государыней в семье Ван». Обладая, как и все лисы-оборотни, способностью появляться, не оставляя следов, она была уверена, что ей удастся без труда осуществить свое намерение. Ведь не могла же она знать, что в императорском дворце все происходит не так, как в простых домах?!

У ворот дворца Мэйэр увидела грозную стражу и не осмелилась войти. Тогда она свернула к боковым воротам, через которые во дворец проходили сановники. Здесь неподалеку каменщики при свете факелов и фонарей чинили ограду государева цветника. За работой наблюдал дворцовый евнух.

Воспользовавшись тем, что люди заняты своим делом, Мэйэр незаметно проскользнула в дворцовый сад и шла до тех пор, пока не наткнулась на окружающую внутренний дворец высокую неприступную стену. Девушка в нерешительности села и задумалась. Вдруг она вспомнила, что наследник престола живет в восточном дворце, что он еще очень юн и неопытен, и подумала, что его можно без труда обворожить.

Мэйэр пошла на восток, миновала мостик Золотой речки и добралась до рва, наполненного водой. Однако ров был слишком глубок, к тому же перегорожен частоколом из медных столбов. Перейти его вброд она не решилась и пошла дальше. Как вдруг прозвучал колокол, возвестивший наступление первой стражи. Луна еще не взошла, было темно, лишь вдалеке виднелись огоньки. Мэйэр пошла на огоньки и, приблизившись, увидела нескольких мальчиков-евнухов с обтянутыми красным шелком фонариками. Они вышли перед сном по нужде.

«Здесь где-то должен быть вход, – подумала девушка. – Вышли же оттуда эти евнухи, значит я спокойно могу войти».

Внимательно приглядевшись, она увидела калитку, прошмыгнула в нее, миновала маленький дворик, взобралась на крышу строения, переползла через конек крыши и собралась было спуститься на следующий дворик, как вдруг услышала донесшийся снизу из помещения громкий голос – кто-то читал вслух. Тогда девушка осторожно вынула из крыши несколько глазурованных черепиц и заглянула в образовавшееся отверстие. Там находился зал для занятий наследника престола. Наследник очень любил учиться и частенько просиживал за занятиями до глубокой ночи.

Зал был слабо освещен. Слуги, сидя прямо на полу и прислонившись к стене, дремали.

«Момент самый подходящий! – мелькнуло в голове Мэйэр. – Вряд ли такой еще раз представится!»

Она протиснулась в проделанное в крыше отверстие, неслышно спрыгнула вниз и попала в зал Совершенствования. В задней комнатушке, примыкавшей к залу, несколько слуг подогревали чай. Рядом с ними на столике стоял резной поднос и несколько серебряных чашечек с золотыми ложечками.

Мэйэр сняла с головы платок, провела им по лицу и тотчас же превратилась в миловидную дворцовую служанку. Затем незаметно взяла со столика поднос и чашечку, пустила в чашечку немного своей слюны, дунула, и слюна превратилась в горячий ароматный чай.

Здесь следует сказать, что кто отведает лисьей слюны, не устоит перед ее чарами; пусть даже это будет праведная монахиня, и она позабудет стыд.

Мэйэр уже собиралась поднести свое зелье наследнику престола, как вдруг за ее спиной возникла облаченная в зеленый халат фигура краснолицего святого духа с длинной вьющейся бородой. Это был святой Гуань Юй – князь Воинственный и Справедливый, полководец, наказующий демонов. Узрев с высоты небес коварный замысел Мэйэр, он не стерпел и в последний момент обрушил на нее свой меч Синего дракона. Мэйэр вскрикнула, выронила поднос и упала бездыханной. От лисьего визга наследник престола вздрогнул, проснулись и перепуганные служки. Принесли фонарь и при его свете увидели мертвую лису с разрубленной головой. Во дворце поднялся переполох, набежали люди с факелами, начали обыскивать все помещение – не забрались ли и туда лисы. Однако ничего подозрительного больше не обнаружили. Мертвую лису вынесли из дворца и бросили на пустыре.

Утром наследник престола доложил о ночном происшествии государю, и тот повелел звездочету погадать, к счастью это или к беде.

– Лисы-оборотни часто принимают человеческий облик, – докладывал звездочет. – Но эта лиса, видно, необыкновенная. Иначе как могла бы она проникнуть в императорский дворец?! Ее огненно-красный хвост мог вызвать пожар во дворце. Но лиса, к счастью, оказалась мертвой, будто какой-то дух ее сразил. А это значит, что наследнику престола суждено счастье на тысячу лет и никакая беда ему не грозит.

Сын Неба успокоился и перестал думать о случившемся.

Здесь наше повествование пойдет по двум направлениям. Вначале мы расскажем о том, что в тот же день вечером евнух Лэй возвратился домой и велел слугам пригласить молодую, намереваясь вместе с нею выпить вина.

– Молодая госпожа еще утром заперлась и так и не выходила, – доложили служанки. – Мы ее звали, не отвечает.

Евнух Лэй постучался – в доме было тихо. Тогда он приказал взломать дверь и обыскать весь дом – Мэйэр нигде не было.

«Видно, обиделась, что я был с нею не слишком нежен, и сбежала, – подумал евнух Лэй. – Однако как такая нежная девица сумела без лестницы перелезть через стену? Если она и вправду сбежала, то, несомненно, к своему дяде. Надо срочно послать к нему».

И он отправил одного из подчиненных в сад Прекрасного пейзажа, где жил Чжан Луань, разведать, нет ли там Мэйэр.

Подчиненный явился к Чжан Луаню и сообщил ему о цели своего прихода. Чжан Луань встревожился:

– Ваш почтенный господин ошибается! Девушка отдана ему на всю жизнь! Она должна быть у вас. А ежели это не так, то я вынужден буду потребовать возмещения за ее пропажу!

Посланец потоптался, да так и ушел ни с чем.

В тот вечер Чжан Луань, терзаемый сомнениями, запер ворота и прочитал заклинание, чтобы вызвать душу Мэйэр и выяснить, в чем дело. Обычно душа девушки являлась по первому зову, однако на сей раз она не откликнулась.

«Странно!» – подумал про себя Чжан Луань.

Он еще раз прочел заклинание, мысленно обратился за помощью к духам и сжег перед портретом Мэйэр магическую табличку. Тотчас же налетел порыв холодного ветра, послышались всхлипывания, – казалось, плакала изображенная на картине Мэйэр, и вслед за тем Чжан Луаню явилась ее душа и излила перед ним свое великое горе.

Чжан Луань кое-как успокоил ее и спросил, что случилось.

– Не смею таиться, – отвечала душа девушки. – Я лиса-оборотень из гор Гусиные ворота. Мы с матушкой моей, Святой тетушкой, странствовали в поисках истины, однако в пути нас застала буря, меня подхватил вихрь и принес сюда. Вы приняли меня как родную, и я глубоко тронута вашей милостью. Но явился евнух Лэй и принес мне несчастье! Прошлую ночь я провела как в бреду, мне казалось, что силы мои на исходе. Накануне я услышала, что в ведомстве церемоний выбирают младших жен для наследника престола, и решила украдкой поглядеть на них. А потом мне пришла в голову мысль самой проникнуть во дворец и попытаться обворожить дракона – ведь и я не обижена красотой! Вот и попробовала! Однако это вызвало гнев святого Гуаня, и он отправил мою душу на суд в Фынду. Я горячо молила о прощении. Тогда святой Гуань смилостивился, заглянул в книгу судеб и объявил, что в будущем мне суждено возродиться в человеческом облике и стать государыней в Бэйчжоу. А пока мне велено народиться в семье юаньвая Ху. Я не могла понять, каким образом это произойдет! Но, оказывается, вы вселили мою душу в картину, и вам теперь придется доставить эту картину в дом Ху. В будущем, когда в Бэйчжоу произойдут великие события, вы тоже прославитесь. Об одном хочу вас попросить: если вам доведется повстречать мою матушку, передайте ей обо мне весточку.

И, растаяв, душа снова вошла в картину.

Чжан Луань припомнил, как вихрь принес Мэйэр, припомнил также слова о «девушке из семьи Ху» и «государыне в семье Ван» и подумал: «Я-то считал, что Ху – это ее фамилия, а оказывается, есть еще какой-то юаньвай с такой же фамилией! Что это за великие события, которые произойдут в Бэйчжоу? И о Святой тетушке во время странствий мне доводилось слышать. Поговаривали, что это великая волшебница. Но где ее искать?!»

Всю ночь Чжан Луань провел в размышлениях. Утром сам евнух Лэй прибыл в сад: он боялся, как бы гость не потребовал с него во всеуслышание возмещения за пропавшую племянницу, и поэтому решил мирно покончить с этим делом.

Беседуя с евнухом Лэем, Чжан Луань, конечно, умолчал о том, что знал, лишь почтительно поддакивал и просил хорошенько искать.

Разве кому-либо удавалось поймать в воде отражение луны или же отыскать иголку на дне морском?!

Итак, позавтракав, Чжан Луань принарядился – надел отороченный красным шелком халат, даосскую шапку, похожую на рыбий хвост, захватил свернутый портрет Мэйэр и отправился к юаньваю Ху, который, как он заранее узнал, жил на улице Спокойствия…

Поистине:

Висят недвижно в небесной выси          белые облакаИ вдруг заклубятся, словно живые,          от слабого ветерка.

Если хотите знать, как Чжан Луань доставил портрет девушки в дом юаньвая Ху, прочтите следующую главу.

Ху Хао с радостью принимает чудесную картину. Разгневанная госпожа Чжан неожиданно зачинает

А сейчас наш рассказ пойдет о восточной столице Сун, представлявшей собой во времена расцвета богатый и многолюдный город, стены которого имели в окружности тридцать шесть ли и насчитывали восемнадцать ворот. К тому же в городе было тридцать шесть улиц с публичными домами и семьдесят два увеселительных заведения. А о горожанах и говорить нечего – и все больше знатные и богатые! Тут тебе и юаньвай Ван, владелец красильни, и юаньвай Чжан, судовладелец, и юаньвай Ли, торговец жемчугом, и юаньвай Цзяо, торговец парчой, и другие достойные люди. Но среди всех этих богачей все же выделялся один – юаньвай Ху, владелец ломбардов. Говорят, в его доме было три кладовых: одна – для золота, серебра, жемчуга и бирюзы, другая – для шелков, атласа и парчи и третья – для музыкальных инструментов, книг, картин и редких старинных вещей. При каждой кладовой состоял свой управляющий, а при нем – по три приказчика.

Ху Хао, владелец всего этого состояния, женатый на урожденной Чжан, с юных лет отличался жадностью и, мечтая только о богатстве, вовсе не думал обзаводиться потомством. Да и жена ему попалась под стать – бесплодная и ревнивая, она не позволяла мужу взять наложницу. Правда, лет десять тому назад Ху Хао вступил в тайную связь со служанкой, однако, прознав об этом, жена избила девушку до полусмерти и велела приказчику продать ее, а сама разругалась с мужем и целый месяц с ним не разговаривала!..

Поистине:

Быстро летит время, и Ху Хао не заметил, как ему стукнуло пятьдесят. В день его рождения управляющие кладовыми собрали деньги, приготовили праздничное угощение и пришли к нему с поздравлениями и пожеланиями долголетия. Сделали ему подарки и приказчики, прислали подарки и поздравления многочисленные знакомые. Пришлось устраивать для всех угощение. Гости сели за стол, пошли тосты, поздравления, и вскоре речь сама собой зашла о домашних делах каждого, о детях. Хозяин поглядел на жену, вспомнил о том, что у него нет детей, и не сдержал слез.

Когда гости разошлись, жена спросила его:

– Что с тобой, муж мой? Чем ты так удручен в свой счастливый день? Дом наш – полная чаша! Многие тебе завидуют! Может, тебе чего-нибудь не хватает?

– Сейчас-то всего хватает! – сказал муж. – Но вот в будущем не на кого будет опереться – ведь детей у нас нет! Сегодня за столом гости только и говорили что о детях. А у меня никого нет. Гласит же пословица: детей растят – чтобы умереть спокойно, хлеб запасают – чтобы уберечься от голода. А мне уже пошел шестой десяток, могут ли быть у меня теперь дети?! Вот что меня печалит!

– Говорят, в восточной деревне живет старуха Ван, родившая первенца в сорок восемь лет, – сказала жена. – А мне сейчас сорок семь. Кто знает, может, судьба еще пошлет мне ребенка? Вот если я и в пятьдесят лет не рожу, тогда бери себе наложницу. И еще я слышала, что у нынешнего государя тоже долго не было детей и наследник родился лишь благодаря его молитвам. Пусть мы и простые люди, но разве мы не можем молиться? Говорят, нынче владыка Северного предела творит чудеса в городском храме Драгоценного талисмана. Давай выберем счастливый день и час, воскурим побольше благовоний и попросим ниспослать нам потомство. Пусть родится кто угодно – хоть сын, хоть дочь, – лишь бы было кому ухаживать за нашими могилами…

С этих пор в течение полугода в каждый первый и пятнадцатый день месяца супруги обращались с молитвами к святому, однако безуспешно…

Приближался конец года – время, когда в закладных лавках производятся расчеты. Одни выкупают заложенные вещи, другие, наоборот, сдают в заклад. У приказчиков и управляющих хлопот в это время по горло – приходится принимать клиентов, проверять счета, подсчитывать приход и расход. И только в лавке, где брали в заклад старинные вещи, было не так многолюдно. Быстро закончив все расчеты, приказчики собрались было закрывать лавку, как неожиданно вошел даос. Он был в железной шапке, похожей на рыбий хвост, в отороченном красным шелком халате и в пеньковых сандалиях с плетеными завязками. В одной руке он держал бамбуковую корзину, в другой – веер из черепашьих пластинок. Необычный вид даоса поразил приказчиков. Почтительно приветствовав посетителя, они пригласили его сесть.

– Что прикажете, наставник? – осведомился приказчик.

– Скажите, почтенный, вы принимаете в заклад музыкальные инструменты, книги и картины? – в свою очередь спросил даос.

– Именно так! – подтвердил приказчик.

– У меня есть небольшая картина, хотелось бы ее заложить.

– Можно на нее взглянуть? – спросил приказчик.

Полагая, что с даосом пришел слуга, который принес картину и сейчас дожидается снаружи, приказчик посмотрел на дверь, однако даос вынул из корзины шелковый свиток не больше одного чи и протянул ему. Приказчик решил, что наставник шутит, но вслух сказать об этом поостерегся. Он развернул свиток – это был портрет красавицы. Сам рисунок был слишком уж мал размером, зато выполнен прекрасно. В верхнем углу его виднелась надпись: «Кисть Сэнъяо».

– Сколько же вы за нее хотите? – спросил приказчик, положив свиток на стол.

– Картина не простая, и я хотел бы получить за нее сто лянов серебра, – отвечал Чжан Луань.

– Вы шутите, наставник! Сто лянов серебра! Да ей красная цена пятьсот – шестьсот медяков!

– Это редчайшая вещь, – настаивал Чжан Луань. – Ведь она принадлежит кисти самого Чжан Сэнъяо, жившего во времена Цзинь!

– Чжан Сэнъяо жил более пятисот лет тому назад, а этот портрет совсем новенький, – возразил приказчик. – Сейчас в мире развелось множество всяких подделок, причем очень искусных.

– Ну, раз уж вы сомневаетесь в подлинности картины, я согласен уступить ее за пятьдесят лянов, – сказал даос.

– И пяти лянов не дам!

Даосу непременно нужно было заложить картину, а приказчик не хотел ее ни принимать, ни возвращать. Так они и спорили: один утверждал, что картина поддельная, другой доказывал, что она подлинная; один старался выбить побольше, другой – всучить поменьше. Вдруг послышалось шарканье сандалий, дверная занавеска откинулась, и в комнату вошел сам хозяин.

– Воскуривали в полдень благовония? – обратился он к приказчику.

– Воскуривали, господин, – доложил тот.

Даос обернулся к хозяину:

– Низко кланяюсь вам, почтенный юаньвай!

– Сидите, сидите, наставник! – сказал Ху Хао, отвечая на приветствие.

Поначалу он был уверен, что даос пришел за подаянием, но тут увидел, что приказчик разворачивает свиток.

– Господин, наставник предлагает нам эту небольшую картину и просит за нее пятьдесят лянов. Я не посмел принять.

Ху Хао мельком взглянул на картину и улыбнулся:

– Ваша картина, наставник, конечно, хороша, но пятидесяти лянов не стоит.

– Господин юаньвай, вы видите только одну сторону дела и не видите другой, – возразил Чжан Луань. – Пусть картина мала размером, зато она обладает удивительным достоинством.

– Хотелось бы узнать, в чем оно, – недоверчиво произнес Ху Хао.

– Здесь неудобно говорить об этом, – сказал Чжан Луань. – Но если вы соблаговолите побеседовать со мною с глазу на глаз, я вам открою тайну.

Хозяин взял даоса под руку и провел к себе в кабинет. Убедившись, что их никто не подслушивает, он спросил:

– Так в чем же секрет вашей картины?

– В том, что она создана кистью бессмертного! – отвечал даос. – Если вы повесите эту картину в потайной комнате, куда никто из посторонних не заглядывает, воскурите глубокой ночью на столике благовония, зажжете две курительные свечи и, хлопнув три раза по столу ладонью, пригласите святую деву выпить с вами чаю, душа изображенной на картине красавицы снизойдет к вам.

«Может, и в самом деле картину нарисовал бессмертный?! – в нерешительности подумал Ху Хао. – Нет, здесь что-то не так!»

Заметив его нерешительность, Чжан Луань сказал:

– Если вы мне не верите, я вам оставлю на эту ночь картину без залога. Вы убедитесь, что я говорил правду, и заплатите мне завтра деньги.

– Как можно, наставник! Я вполне вам доверяю. Однако позвольте узнать ваше почтенное имя?

– Меня зовут Чжан Луань, а прозвище – Достигший Небес.

Ху Хао кивнул и, войдя вместе с даосом в лавку, приказал приказчику:

– Прими от наставника Чжана в заклад эту картину.

– Ваше дело, господин, – проворчал приказчик. – Я человек маленький, и если он откажется выкупать картину, с меня не спрашивайте.

– Можешь об этом не волноваться. А сейчас пометь в книге, что заклад принял я сам.

Пригласив Чжан Луаня вместе с ним откушать, Ху Хао спрятал картину в рукав и повел гостя во внутренний зал. Там они вместе отужинали, а когда Чжан Луань собрался уходить, приказчик вручил ему пятьдесят лянов серебра. Здесь мы оставим Чжан Луаня, а сами расскажем о деве, изображенной на картине. Дева эта была обворожительна, и Ху Хао с трепетом ждал встречи с нею: ему не терпелось, чтобы поскорее наступила ночь и на городской башне ударили в барабан, возвещавший первую ночную стражу. Поистине: глазам приятно видеть победные знамена, ушам – слышать добрые вести!

Едва настал вечер, Ху Хао приказал слуге хорошенько прибрать кабинет, а сам приготовил курильницу, свечи, чайный прибор и сказал жене:

– У меня осталось несколько запутанных счетов, придется с ними разобраться сегодня вечером. Ты уж поторопи с ужином.

У жены не возникло никаких подозрений. Когда супруги отужинали, Ху Хао сказал:

– Ложись-ка спать, а я пойду немного поработаю.

В это время в кумирне как раз прозвонил колокол, а на сторожевой башне ударили в барабан…

Придя в кабинет, Ху Хао отослал слугу, повесил на стену портрет красавицы, зажег перед ним две курительные свечи, кашлянул и трижды хлопнул ладонью по столу. Тотчас же повеял ветерок, красавица встрепенулась, спрыгнула на столик, а с него – на пол. Это была очаровательная девушка не слишком высокого роста, изящная, как цветок лотоса.

Девушка поклонилась Ху Хао и пожелала ему счастья. Ху Хао налил чашку чая и преподнес ей. Девушка выпила, поставила чашку на поднос и, не сказав ни слова, снова вошла в картину. «И впрямь чудесная картина! – восхитился Ху Хао. – Сегодня мы встретились впервые, так что, пожалуй, не следует быть слишком навязчивым. Поговорим в следующий раз».

На следующий вечер Ху Хао вновь заявил, что уходит в контору. На сей раз это показалось жене подозрительным.

«Сколько же у него там счетов? Если и в самом деле много, то почему он не занимается ими днем? Нет, здесь что-то не так!»

Она тайком последовала за мужем, пробралась к окну его кабинета и, проделав дырочку в оконной бумаге, заглянула внутрь: муж разговаривал с какой-то девушкой.

Охваченная яростью, женщина вихрем ворвалась в кабинет. Ху Хао вздрогнул от неожиданности и вскочил с места:

– Тебе чего?..

– Чего?! – клокоча от злости, выкрикнула жена. – Хорошими делами ты здесь занимаешься, старый хрыч! Говорил, над счетами поработаешь, а сам шашни завел. Живо отвечай, где ты раскопал эту беспутную тварь?

Пока супруга Ху Хао неистовствовала, девушка успела незаметно уйти в картину.

– Мэйсян, сюда! – позвала хозяйка служанку. – Живо разыщи эту подлую тварь!

Ху Хао молчал.

«Ищите, ищите! – со злорадством думал он. – Можете хоть всю контору вверх дном перевернуть, все равно ничего не найдете!»

Не найдя девушки, женщина еще больше распалилась. Случайно подняв голову, она увидела на стене портрет красавицы, сорвала его, подожгла от лампы и швырнула на пол. Глядя на разъяренную супругу, Ху Хао не осмеливался удержать ее.

Искры и пепел от горящей картины, закружившись по полу, стали приближаться к ногам женщины. Боясь, как бы не загорелось платье, она отступила назад. Но пепел взметнулся кверху и попал ей в рот. Женщина вскрикнула и упала навзничь…

Ху Хао засуетился, приказал служанке приподнять госпожу, сам влил ей в рот немного отвара, и она постепенно пришла в себя. После этого он поднял жену и усадил на стул.

– Хорошенькими делами ты тут занимаешься, старый дурень, – вновь принялась она браниться. – Зови служанок, пусть отведут меня в спальню…

Проспав до полуночи, госпожа Чжан вдруг почувствовала себя дурно. Через некоторое время она осунулась, глаза ее потускнели, груди набухли, заметно стал расти живот.

Она забеременела… Ху Хао очень обрадовался. И только две вещи не давали ему покоя. Во-первых, он сожалел, что жена сожгла чудесную картину и он теперь уже не сможет встречаться со святой девой. И во-вторых, он не знал, как рассчитаться с даосом, если тот надумает выкупить картину.

Между тем время летело быстро. Минул положенный срок, приближались роды. Однажды Ху Хао воскурил благовония в родовом храме и только собирался дать обет перед алтарем, как за воротами послышался шум.

– Пришел даос, который приносил в заклад картину, – доложил ему слуга.

У Ху Хао тревожно забилось сердце. Но ничего не поделаешь, пришлось выйти к даосу.

– Наставник, со дня нашей первой встречи прошел уже почти год, и надо же, вы появляетесь как раз в тот час, когда моя жена должна рожать. А роды у нее, как назло, трудные, и меня это беспокоит.

– Я знал, – в ответ хихикнул даос, – что вашей супруге придется нелегко, и потому прихватил лекарство.

С этими словами он вынул из плетеной корзины тыкву-горлянку, вытряхнул из нее красную пилюлю и, подавая Ху Хао, велел отнести роженице.

Ху Хао с благодарностью принял лекарство и пригласил наставника пообедать.

– Нынче у вас в доме хватает хлопот, не смею мешать, – вежливо отказался даос. – Зайду вас поздравить в другой раз.

Он простился и ушел, даже не упомянув о картине…

А Ху Хао, как и велел даос, дал жене выпить пилюлю, и она благополучно родила девочку, которую супруги нарекли Юнъэр.

Стремительно летит время: не успели супруги оглянуться, как девочке исполнилось семь лет. Она росла стройной, белолицей, черноволосой, с ясными глазами и белыми ровными зубками – прямо фея-небожительница. Родители лелеяли и берегли ее, как драгоценную жемчужину. Ху Хао нанял для дочери учителя, который обучал ее чтению и письму. Звали его Чэнь Шань. Это был высокообразованный человек, честный и правдивый, и все в доме его уважали.

На этом прервем пока наш рассказ о Юнъэр и расскажем о евнухе Лэе. В день исчезновения молодой жены евнух Лэй разослал повсюду людей на ее розыски, однако никаких следов пропавшей обнаружить, разумеется, не удалось. Опасаясь недовольства Чжан Луаня, он стал задабривать его подарками, которые тот принимал как должное.

Следует добавить, что в угоду первому министру Дин Вэю он старался держаться в стороне от наследника престола и поэтому не имел возможности похлопотать перед ним о Чжан Луане. Однако, помня пророческие слова девы-оборотня, тот не очень об этом беспокоился, надеясь в будущем непременно выдвинуться без посторонней помощи. Продолжая беспечно жить в саду Прекрасного пейзажа, он часто бродил по окрестностям столицы, в надежде повстречать Святую тетушку и дожидаясь, пока в семье Ху Хао родится дочь.

Между тем время не стояло на месте. В первый год правления под девизом «Прекрасные добродетели» преставился император Чжэнь-цзун, а на престол под именем Жэнь-цзуна вступил его наследник. Он поручил евнуху Лэю сооружение гробницы для умершего государя. Однако, как выяснилось, тот выбрал для нее неблагоприятное место, о чем академик Ван Цзэнхэ не преминул тотчас же донести Жэнь-цзуну, заодно сообщив о неблаговидных делах, творимых евнухом и первым министром Дин Вэйем как во дворце, так и вне его. Разгневанный император повелел сослать Дин Вэя в отдаленный округ советником при войске, а евнуха Лэя казнить и имущество его конфисковать. Таким образом, сад Прекрасного пейзажа тоже отошел в казну. Опасаясь, как бы не оказаться замешанным в деле евнуха, Чжан Луань, долго живший в этом саду, постарался заранее скрыться и добраться до округа Пучжоу провинции Шаньдун. Было это в четвертом месяце. Там уже долгое время стояла засуха, и по всем уездам были вывешены объявления, приглашавшие даосов помолиться о дожде. Однако все эти моления не имели успеха. Но вот стали поговаривать, будто в уезде Бопин какая-то даоска устроила алтарь и ей удалось вызвать дождь.

«Конечно же это Святая тетушка!» – решил Чжан Луань и отправился в Бопин.

Поистине:

Если хотите знать, что произошло с Чжан Луанем и встретился ли он со Святой тетушкой, прочтите следующую главу.

Чжан Луань в уезде Бопин устраивает моление о ниспослании дождя. Цзо Чу перед алтарем Пяти драконов состязается в искусстве магии

Итак, услышав о дожде в уезде Бопин, Чжан Луань решил, что его вызвала Святая тетушка, и, не мешкая, поспешил туда. На городских воротах действительно висело объявление, а под ним на скамеечке сидел старик. Мимо ворот взад и вперед сновал народ, однако возле объявления почти никто не останавливался. Подойдя поближе, Чжан Луань прочитал:

Чуньюй Хоу, начальник уезда Бопин, извещает:

В нашем уезде уже давно нет дождей, поля выгорели.

Моления о дожде не принесли успеха. Если кто из проходящих умеет вызывать дождь, он будет принят с почетом, как учитель, независимо от своего звания и сословия. Когда выпадет дождь, он получит в награду тысячу связок монет и щедрое угощение.

О чем и оповещаем.

Окончив читать, Чжан Луань поклонился старику и спросил:

– Давно ли в вашем уезде не было дождя?

Необычайный вид даоса подействовал на старика, он поспешно встал и поклонился:

– С одиннадцатого месяца прошлого года. Всего шесть месяцев!

– А я слышал, что какая-то даоска недавно вымолила дождь! – воскликнул Чжан Луань. – Верно ли это? И где она сейчас?

Старик развел руками и процедил сквозь зубы:

– Сбежала куда-то, как и все другие.

– Почему же? – улыбнулся Чжан Луань.

Старик начал рассказывать:

– Даоску эту звали Си, а сама она себя называла Святой девой. Явилась она сюда с десятком учеников – мужчин и женщин. Говорит, умею, мол, вызывать ветер и дождь. Начальник уезда, конечно, принял ее, как подобает. Тогда она потребовала, чтобы в десяти ли к северу от города насыпали высокий холм и возвели на нем алтарь Пяти драконов. Затем она сотворила фигуры драконов пяти цветов – синего, красного, розового, белого и черного – и расставила их возле алтаря. А после потребовала угощения, иначе, говорит, молиться не буду. Начальник уезда и на это согласился. Потом велела, чтобы ей со всей округи доставили гороскопы беременных женщин.

Просмотрела, значит, она все гороскопы, определила, что одна из беременных женщин и есть мать демона засухи, и велела доставить ее к алтарю. Сама уселась на возвышении, а ученикам приказала бить в гонги и барабаны, брызгать на женщину водой и читать над ней заклинания. Словом, довела бедную до того, что та упала в обморок. Тогда женщину раздели догола, положили на дверную створку, а руки, ноги и волосы погрузили в пять тазов с водой. Один из учеников даоски распустил волосы, оперся на меч и поставил ногу на живот женщины, а сам обратился лицом к северу и начал бормотать непонятные слова. Остальные при этом били черепицу, размахивали флагами и что есть мочи кричали. Так они бесновались целый день, довели роженицу чуть ли не до смерти, а на небе – ни облачка. Наконец с заходом солнца все разошлись. А даоска заявила, что царь драконов, видимо, отбыл из дворца, потому, мол, и нет дождя. Но, дескать, уж завтра дождь будет непременно! Беременную женщину велела отпустить, а за срам, который той пришлось претерпеть, начальник уезда дал ее мужу три связки монет. На следующий день она нашла уже другую мать демона засухи и вновь велела доставить ее к алтарю. Но тут уж народ возмутился. Возле алтаря собралась толпа, все стали громко кричать, швырять в колдунью черепицей и кирпичами, грозить ей смертью. Даоска испугалась и поспешила сбежать вместе со всей своей братией. Начальник уезда не стал их преследовать, а вывесил новое объявление. А чтобы люди его не сорвали, мне как старосте ближайшей деревни и приходится здесь караулить.

– Вот оно что! – рассмеялся Чжан Луань. – Зато мне, чтобы вызвать дождь, не потребуется и минуты!

Он хотел было снять объявление, но старик забеспокоился:

– Чем вы докажете, что обладаете такими способностями? А может, вы хвастаетесь, а потом сбежите, как та «святая»?

– Сколько вам нужно дождя? – спросил Чжан Луань. – Может, мне и не стоит стараться ради пустяка?

– Не больше трех чи, – отвечал старик.

– А я-то думал, что вы попросите излить на ваши поля все моря и реки! – улыбнулся Чжан Луань. – Вот на это потребовалось бы время. А брызнуть несколько капель мне не составит труда!

Старик повел Чжан Луаня в уездный ямынь. Их сопровождали толпы людей, обрадованных мыслью, что наконец-то прольется дождь.

Надо сказать, что в уезде было несколько буддийских и даосских монастырей, где монахи, каждый согласно своему ритуалу, молились о дожде: одни читали сутры, другие – заклинания. Сам начальник уезда каждое утро воскуривал благовония в храме Покровителя города, но все оказывалось бесполезным. Поистине, как не растеряться при таких обстоятельствах!

Вот и в этот день, возвратившись из храма, Чуньюй Хоу намеревался было прилечь отдохнуть, как в приемном зале зашумели, у ворот ударили в барабан. Начальник уезда вскочил с постели и, как был, без шапки и без пояса, поспешил в приемный зал. Привратник доложил ему:

– Пришел какой-то даос, а с ним толпа народу.

Чуньюй Хоу приказал всем выйти и дожидаться за воротами, а даоса пригласил во внутренний зал. Чжан Луань вошел, поставил корзину и почтительно поклонился.

– Позвольте узнать ваше имя и из каких краев к нам пожаловали? – обратился к нему начальник уезда.

– Зовут меня Чжан Луань, а пришел я с морских берегов, – отвечал тот. – Увидел вот объявление и решил вам послужить.

– Значит, вы умеете вызывать дождь? – продолжал начальник уезда. – Сколько дней вам на это потребуется?

– Дождь пройдет сразу, как только я совершу моление на алтаре. Можно его вызвать утром, можно вечером.

Уже однажды обманутый начальник уезда не сразу ему поверил.

– А не хвастаете ли вы, наставник? – произнес он. – Ведь к молению нужно заранее подготовиться, запастись ритуальной утварью. Какая утварь вам потребуется?

– Утвари никакой не нужно. Вы только прикажите монахам из здешних монастырей хорошенько прибрать алтарь.

– Это нетрудно! Я распоряжусь, чтобы сегодня же к вечеру все было готово. Нынче вы переночуете в храме Покровителя города, а завтра утром взойдете на алтарь.

– С почтением принимаю ваше повеление, – отвечал Чжан Луань, кланяясь. – Вот только хотел бы попросить вас об одном: нельзя ли мне переночевать на казенном подворье? В храме не совсем удобно – можно духов потревожить.

– Можете ночевать и на подворье. Место там найдется.

Хотя начальник уезда и согласился на просьбу Чжан Луаня, однако же она ему не понравилась. Тот об этом сразу догадался и нарочно перевел разговор:

– Простите, но сегодня у меня еще не было во рту ни крошки. Не найдется ли у вас немного вина и чего-нибудь закусить?

– Вино, конечно, найдется, а вот на закуску могу предложить только постное.

– А я обычно когда пью вино, то закусываю только мясом. К постному непривычен.

– Не стану вас обманывать: у нас в уезде из-за моления о дожде на три месяца запрещен убой скота. Я сам ем только постное, и доставать для вас где-то мясо – просто неудобно.

– По-моему, этот запрет – одна видимость. Недаром же гласит пословица: что запрещено чиновнику, разрешено частному человеку. Если не верите, пошлите своих людей во главе со старостой в тринадцатый дом на восточной окраине города. Там мясник Люй нынче утром зарезал свинью весом в семьдесят фунтов. Его сосед Сунь Кунлу купил у него пятнадцать фунтов и как раз сейчас поставил варить. Да и на западной окраине этой же ночью в винной лавке зарезали барана. Почти все мясо уже продано, осталась лишь одна вареная ножка, которая лежит в корзине, покрытой тростниковой циновкой, а корзина стоит на ведре с рисом возле кровати. Пусть ваши люди скажут хозяевам, что наказывать их не будут, и те уступят мясо по сходной цене.

– Не верится, чтобы такое могло быть! – усомнился начальник уезда, однако людей все же послал.

Те вскоре вернулись и действительно принесли пять фунтов свинины и баранью ножку.

– Сначала хозяева отпирались, говорили, что нет мяса, – докладывали они. – Но когда мы сказали, как велел наставник, они нам все отдали и даже денег не взяли.

– Как вам, наставник, удалось все так точно угадать? – спросил восхищенный начальник уезда.

– Чисто случайно, – уклончиво ответил Чжан Луань.

Лишь теперь убедившись, что Чжан Луань человек необыкновенный, начальник уезда проникся к нему глубоким уважением.

Вскоре служитель разогрел большой чайник вина, поставил на стол вареную свинину и баранью ножку и положил десятка два паровых хлебцев.

– Простите за бесцеремонность! – извинился Чжан Луань и принялся за еду. Миг – и все, что стояло на столе, было съедено и выпито, остались лишь пустые чашки. – Премного благодарен, хоть немного утолил голод!

Затем они перешли в храм, где Чжан Луаню снова поднесли угощение. И в храме он принялся есть с таким усердием, будто перед этим ничего не ел. Слуги только диву давались:

– Никогда не видели такого обжору! Ну и брюхо у него!

– И пасть под стать брюху! – подхватил стоявший за спиной начальника уезда миловидный мальчик-слуга.

Чжан Луань обернулся и, указывая на мальчишку пальцем, произнес:

– Да и у тебя-то самого пасть немаленькая!

И тут все увидели, что рот у служки раскрылся до самых ушей, а закрыть его или хоть слово произнести он не может – стоит, а из глаз капают слезы.

Когда начальник уезда понял, что его любимый служка совершил глупость и рассердил наставника, он поспешно обратился к Чжан Луаню:

– Наставник, вы уж простите несмышленыша, хоть ради меня!

– А я и не собирался его наказывать.

– Да, но у него ведь был нормальный рот…

– Он и остался у него нормальным, – сказал Чжан Луань. – Посмотрите и убедитесь.

Начальник уезда обернулся – рот у служки был таким же, как и прежде. Один из стражников шепнул своему соседу:

– Надо же, как умеет пускать пыль в глаза!..

Чжан Луань сделал вид, будто не расслышал, и только спросил начальника уезда:

– Как зовут вон того стражника?

– Лу Мао, – ответил тот.

– Так, значит, Лу Мао! – покачал головой Чжан Луань.

Стражник затрясся от страха и распростерся на полу…

Вечером начальник уезда велел монахам из ближайших монастырей привести в порядок алтарь. Сам он намеревался встать до рассвета, чтобы на месте встретить даоса. Но наутро, когда он уже садился в паланкин, в воротах ямыня неожиданно появился Чжан Луань. Начальник уезда приветствовал его и спросил:

– Что привело вас сюда в столь раннее время, наставник?

– Кажется, мы вчера условились отправиться к алтарю вместе?! – заметил даос.

– Да-да, конечно! Но ведь до алтаря далеко, и я послал вам коня.

– Коня привели, спасибо, но он мне не нужен, я предпочитаю ходить пешком.

– Вы уже позавтракали? – спросил начальник уезда.

– Позавтракал.

– В таком случае можно отправиться в путь. Вы пойдете впереди, а я буду следовать за вами.

– Я ведь человек не здешний, дороги не знаю, – сказал Чжан Луань. – Может, стражник Лу возьмет на себя труд быть моим проводником?

Начальник уезда приказал Лу Мао показывать дорогу наставнику, и они тронулись в путь. Однако не успели они сделать и несколько шагов, как Лу Мао, оглянувшись, обнаружил, что даос исчез. Стражник переполошился, стал растерянно озираться по сторонам и вдруг увидел, что даос медленно идет в двадцати – тридцати шагах впереди него.

«Уф! Сразу на душе полегчало! – подумал Лу Мао. – Даос – человек не здешний, от него чего угодно можно ожидать! Может, он нахвастался, а теперь возьмет да и сбежит. Как тогда оправдаюсь перед начальником уезда?..»

Стражник ускорил шаги, намереваясь догнать даоса, но как ни старался – расстояние между ними не уменьшалось.

Уже задыхавшийся от быстрой ходьбы Лу Мао наконец взмолился:

– Наставник, прошу вас идти помедленнее, мне за вами не угнаться!..

В ответ Чжан Луань лишь расхохотался:

– Я не привык ходить медленно, так что поторапливайся. Если не доведешь меня вовремя до алтаря, вознесусь на небеса и не буду молиться о дожде…

Собрав последние силы, стражник бегом попробовал догнать даоса, но безуспешно.

– Наставник, я верю, что вы великий волшебник! Пощадите же меня! – молил он.

– Какой же я волшебник?! – усмехнулся Чжан Луань. – Просто я пыль в глаза пускаю…

Догадавшись, что даос рассердился на него за вчерашнее глупое замечание и решил проучить, Лу Мао еще усерднее стал молить о прощении.

– Ладно, прощаю! – произнес Чжан Луань и поманил рукою стражника, после чего тот, словно кусок железа, притянутый магнитом, мгновенно оказался рядом. Он уцепился за одежду даоса и больше его не отпускал…

Верно говорится в стихах:

Если умеешь путь сокращать —          заклятье известно магам! —Сможешь ты уйти далеко          даже медленным шагом.Чин судейский болтал языком,          нынче трудит он ноги:В три ручья течет с него пот,          без сил бредет по дороге.

Когда они добрались до алтаря, там уже все было приготовлено к молению. Вскоре из города и окрестных деревень стал толпами прибывать народ. А начальника уезда все не было.

«Видно, схитрить решил, – подумал Чжан Луань. – Меня вперед послал, а сам в паланкине – дескать, так удобнее. Уж если ты печешься о благе народа, то мог бы разок и пешком прогуляться! Придется и над ним подшутить!»

Он подозвал стоявшего неподалеку молодого даоса:

– Начальника уезда все еще нет! Поди-ка и поторопи его!

Чжан Луань взял руку молодого даоса, пробормотал заклинание, начертал на его ладони несколько магических знаков, затем быстро зажал его руку в кулак и приказал:

– Как только увидишь начальника уезда, скажи, что я прошу поторопиться встречать дождь. Если он не поверит, разожми кулак и покажи свою ладонь. И не вздумай разжимать кулак по дороге!

Потом он снял с молодого даоса сандалии, начертал на их подошвах магические знаки и предупредил:

– Когда будешь идти в этих сандалиях и захочешь остановиться, громко воскликни: «Стойте!»

Едва молодой даос надел сандалии, как тут же унесся прочь, словно его ветром подхватило. Через несколько ли он увидел приближающийся паланкин начальника уезда и воскликнул: «Стойте!»

Остановившись, молодой даос встал на колени перед паланкином и доложил:

– Мне приказано поторопить вас, начальник, скоро пойдет дождь.

– Какой может быть дождь в знойный день? – удивился тот.

– Если вы не поверите, мне велено раскрыть перед вами ладонь, – сказал молодой даос и показал начальнику уезда сжатый кулак.

Когда он разжал кулак, раздался такой гром, что шесты паланкина разломились, носильщики попадали, а перепуганный начальник уезда вывалился из паланкина. Молодой даос от страха оцепенел.

С трудом придя в себя, начальник уезда приказал своим людям найти поблизости коня, чтобы он мог продолжить путь верхом. Но тут подоспели с огромной толпой народа монахи и стали торопить его, ибо наступило время, когда надо было воскуривать благовония на алтаре. Уже однажды напуганный начальник уезда не посмел больше медлить и пешком направился к алтарю, отправив при этом своего человека в уезд за другим паланкином.

Когда он появился перед алтарем, Чжан Луань с притворным удивлением спросил его:

– Почему вы не в паланкине?

Начальник уезда рассказал, как от удара грома переломился шест паланкина, и добавил:

– Вы, наставник, обладаете таким божественным искусством, что без труда вызовете дождь! Как счастлив будет народ!..

– Не стану хвастаться, – признался Чжан Луань, – но ветер, тучи, дождь и гром мне подвластны. Что до паланкина, то я просто над вами немного подшутил… Позвольте на время попросить ваш зонт.

Даосу подали треугольный синий шелковый зонт. Он описал им в воздухе два круга и подбросил вверх. Потом дунул на него, зонт стал подниматься выше и выше и постепенно превратился в тучу, затмившую солнце. Пока люди словно зачарованные глядели вверх, Чжан Луань незаметным жестом руки опустил тучу на землю и снова превратил ее в зонт, а на небе вновь засияло солнце.

Восхищенный искусством даоса и вместе с тем напуганный им, начальник уезда попросил его сесть на возвышение и уже хотел было поклониться, но Чжан Луань сказал:

– Оставим церемонии. Дождь сейчас пойдет. Десять дней тому назад, проходя через горы Наньшань, я попал под ливень. Пришлось прихватить его с собой, чтобы не вымокнуть.

С этими словами он вынул из корзины тыкву-горлянку, поставил перед алтарем и попросил начальника уезда воскурить благовония. Потом открыл бутыль и помахал над нею веером. Тотчас же из горлышка взметнулся вихрь, черным дымом поднялся к небу и превратился в грозную тучу. Чжан Луань наклонился к черному дракону и произнес:

– Черный дракон, помоги сотворить чудо! Воссядь на тучу и излей обильный дождь…

Дракон потряс чешуйчатой бородой и взмыл к небесам. Через мгновение засверкали молнии, загрохотал гром, и на землю хлынул ливень. Перепуганные люди бросились врассыпную. Начальник уезда тоже хотел поскорее уехать, но паланкин еще не прибыл – пришлось вместе с другими укрыться от дождя под навесом. И тут все увидели справа и слева от алтаря клубки извивающихся золотистых змей.

– Наставник, – обратился начальник уезда к даосу, – почему владыка грома так разгневался?

– Видно, узрел среди присутствующих дурных людей! – отвечал Чжан Луань и громко провозгласил: – Служители ведомства громов, слушайте мое повеление! Если среди собравшихся здесь есть продажные и алчные чиновники или же нарушающие обет монахи, то поразите их!

Почти все присутствующие чиновники и монахи упали перед даосом на колени, умоляя смилостивиться. Чжан Луань только насмешливо улыбнулся…

Примерно через час гром утих, а дождь прекратился. Лишь со стороны алтаря слышался шум, подобный шуму водопада, да все канавы кругом были наполнены водой. Вдруг перед алтарем появился какой-то человек и громко крикнул:

– Кто этот шарлатан, задумавший морочить людей своими фокусами? Может, он хочет заполучить в награду тысячу связок монет?!

Чжан Луань пригляделся, – перед алтарем стоял небольшого роста хромой даос, в грязной одежде, с полынным посохом в руке.

Чжан Луань рассердился:

– Я вымолил дождь на благо людей! А ты кто такой? Попрошайка? Может, еще скажешь, что хочешь посостязаться со мной?

– Точно так! – улыбнулся Хромой. – Но вот в чем вы осмелитесь состязаться со мной, наставник?

Чжан Луань еще больше рассердился, подбросил в воздух свой веер и крикнул:

– Ну-ка проучи этого попрошайку!..

Хромой расхохотался в ответ и, подняв голову навстречу вееру, воскликнул:

– Мой посох, ко мне!..

Посох подпрыгнул и обрушился на Чжан Луаня. Тот встряхнул рукавом – стоявшая возле него корзина взлетела кверху, и между посохом и корзиной началось настоящее сражение, однако никто из них так и не смог взять верх.

Еще больше рассерженный Чжан Луань махнул рукой в сторону севера и воскликнул:

– Мой черный дракон, ко мне!..

В ответ на это Хромой хлопнул ладонью по голове желтого дракона, и тот устремился навстречу черному, спускавшемуся к алтарю. Теперь бой завязался между драконами, и вскоре черный дракон не устоял перед желтым. Недаром издревле говорят, что стихия земли преодолевает стихию воды!..

– Синий дракон, на помощь! – крикнул тогда Чжан Луань.

Едва синий дракон взлетел, Хромой хлопнул ладонью по голове белого дракона, и тот преградил путь синему. Окончательно разгневанный, Чжан Луань вызвал красного дракона. И вот уже все пять драконов оказались в воздухе и завязали битву, как бы символизируя борьбу пяти стихий природы.

Неожиданно появился хэшан в оранжевой кашье и с золотым кольцом в ухе. Он подбросил в воздух свою хрустальную патру, и драконы прекратили бой. Хромой узнал хэшана Яйцо, тот – его, однако оба сделали вид, что не знают друг друга.

Хэшан поднял руку:

– Прекратите бой! Победы никто не добьется: вы оба равны. Однако того из вас, кто опустит на землю мою хрустальную патру, я готов признать своим старшим братом.

– Это не составит труда! – в один голос ответили Чжан Луань и Хромой.

Оба прочитали заклинания, и дерущиеся драконы вернулись на свои места. Чжан Луань вытащил из рукава патру и подал хэшану.

– Это не настоящая патра! – запротестовал Хромой, вытаскивая из-за пазухи другую. – Настоящая у меня!

В ответ на это Яйцо показал им еще одну патру. Оказалось, что патра Чжан Луаня не что иное, как бутылка, а патра Хромого – ковшик из тыквы-горлянки.

Чжан Луань с тревогой подумал:

«Этот бродячий монах не менее искусен, чем я, но еще более удивителен невесть откуда взявшийся хэшан».

К алтарю потянулись люди. Все благодарили наставников, приглашали их в уезд. Из города прислали лошадей и паланкины.

Наконец и начальник осмелился выйти из-под навеса и обратился к трем волшебникам:

– Сейчас я воочию узрел ваше великое искусство, потрясающее небо и землю! Вы представляете три учения, но все они восходят к одному источнику, так что соперничать вам незачем. Позвольте пригласить вас в мой ничтожный уезд, чтобы принять вас с почетом. Лошади для вас поданы…

При виде коня Хромой возрадовался и уже хотел было сесть в седло, но Чжан Луань, желая ему досадить, удержал:

– Нам нельзя верхом, пешие от нас отстанут.

– Если наставники не желают ехать верхом, то и мне придется идти пешком, – заявил начальник уезда.

– Дорога чересчур грязная, да и вам как начальнику не пристало ходить пешком, – возразил Яйцо. – Мы с собратьями пойдем вперед и будем дожидаться вас в городе.

Он взял за руки обоих даосов и спустился с алтаря; люди расступились, давая им дорогу.

Тронулись в путь. Впереди шагал хэшан Яйцо, за ним следовал Чжан Луань, замыкал шествие Хромой. Не успели они сделать и нескольких шагов, как Хромой запричитал:

– Идите помедленнее, такая грязь, что я с трудом ноги передвигаю!

Чжан Луань только этого и добивался и нарочно поторапливал хэшана Яйцо. Неожиданно позади послышался всплеск и испуганный возглас – это Хромой угодил одной ногой в наполненную водой канаву, а когда вытаскивал ногу, то поскользнулся и бултыхнулся в воду. Чжан Луань было остановился, но хэшан Яйцо сказал:

– Не обращайте на него внимания, сам выберется. Идемте, подождем его в городе.

Вскоре они добрались до уездного ямыня, и тут, к удивлению Чжан Луаня, навстречу им из зала вышел Хромой!

– Что так запоздали, почтенные?

Ничего не поделаешь – пришлось Чжан Луаню смириться с превосходством Хромого. Все трое поднялись в зал, обменялись приветствиями, после чего Хромой наконец представился:

– Меня зовут Цзо Чу, или Цзо Хромой. А среди даосской братии меня прозвали Хромым наставником. А это мой собрат по учению – хэшан Яйцо.

– Так это вы вместе со Святой тетушкой постигали искусство магии в поместье инспектора Яна?! – воскликнул Чжан Луань.

– Откуда вам это известно? – удивился Хромой.

– В бытность мою в Юнчжоу мне не раз доводилось слышать ваши славные имена, но вот встретиться не удавалось, – сказал Чжан Луань. – А сейчас, когда посчастливилось встретиться, я по неведению вам нагрубил!

С этими словами он низко поклонился. Хромой и Яйцо ответили на его поклон.

– Позвольте, наставник, узнать, кто вы?

Чжан Луань назвал себя. Хэшан Яйцо воскликнул:

– Отшельник Достигший Небес! А Святая тетушка так мечтает встретиться с вами!..

Чжан Луань хотел поподробнее расспросить о Святой тетушке, но в это время прибыл начальник уезда. Он вошел в зал в сопровождении толпы хэшанов и даосов и первым долгом от имени народа обратился к Чжан Луаню со словами благодарности. После этого Чжан Луань представил ему других наставников.

– Вот оно что! – воскликнул начальник уезда. – А я-то ломал себе голову над тем, кто вы?.. Почтенные наставники, прошу вас пройти во внутренний зал. Там уже накрыт стол. Простите, я не знаю, кто из вас старший, а кто младший, поэтому рассаживайтесь сами.

– Разумеется, самое почетное место должен занять брат Чжан Луань, – сказал Яйцо. – Ведь он сегодня герой дня.

Начальник уезда был того же мнения. Чжан Луань сперва из скромности отказывался, но потом все же согласился. Второе место Хромой уступил хэшану Яйцо, а сам занял третье.

– Наставник Яйцо, верно, ест только постное? – осведомился начальник уезда.

– Мне все равно – можно и постное, можно и скоромное, – отвечал тот.

Когда трижды осушили чаши, начальник уезда встал и, протягивая Чжан Луаню чек на получение тысячи связок монет в уездном казначействе, сказал:

– Это наш скромный вам подарок. Во время странствий деньги всегда пригодятся…

В сунские времена одна связка в тысячу медных монет равнялась одному ляну серебра, а тысяча связок – тысяче лянов. Унести такое множество серебряных монет человеку было не под силу, а уж о медных монетах говорить не приходится. Предлагая деньги Чжан Луаню, начальник уезда именно на это и рассчитывал, на худой конец он надеялся, что тот возьмет поменьше, и Чжан Луань действительно собирался отказаться, однако Хромой вовремя шепнул ему на ухо:

– Берите, берите! Эти деньги нам пригодятся в будущем.

Чжан Луань взял чек, попросил кисть и бумагу и написал: «Временно вручаем сии деньги на сохранение богу-покровителю Бопина». Затем попросил чиновника из уездного казначейства сжечь бумагу в храме, а тысячу связок монет положить под седалище божества.

По знаку начальника уезда чиновник принял повеление и вышел, с недоумением размышляя:

«Где это видано, чтобы покровитель города оберегал чьи-то богатства?! Если положить деньги под божество – их все равно кто-нибудь стащит. Может, ночью тайком отнести их к себе домой?.. Нет, пожалуй, нельзя! Столько денег от чужих глаз не скроешь. Вдруг начальник уезда вздумает проверить, а денег на месте не окажется? Лучше сделаю, как приказано, а там сговоримся с настоятелем храма и поделим денежки пополам. А спросит начальник уезда – скажем, что их забрал святой…»

В тот же день он с помощью шестерых носильщиков перенес деньги в храм, сложил двумя кучами по обе стороны курильницы, а затем сжег над нею бумагу Чжан Луаня. С настоятелем храма он заранее договорился о дележе добычи. Но кто мог знать, что того тоже одолеет жадность?! Как только казначейский чиновник удалился, настоятель стал думать:

«Гласит же пословица: нашел вещь – бери, не возьмешь – окажешься в убытке. Деньги принесли в мой храм, почему я должен их с кем-то делить? Попрошу-ка я послушников перенести эти деньги и побросать в пруд, а сам скажу, что их забрал покровитель города. Пусть себе ищут! А пройдет время, начну их понемногу вытаскивать и тратить».

Заперев ворота храма, он приготовил все необходимое для переноски и позвал послушников. Однако стоило ему прикоснуться к первой связке, как он почувствовал, что она извивается в его руке. Вгляделся – о ужас! – в его руке извивалась красная скользкая змея. Настоятель в страхе разжал руку, перепуганные послушники тоже от ужаса завопили. А две кучи монет превратились в змей и уползли в нишу под седалищем святого…

Произошло это в четырнадцатый день пятого месяца, когда на небе ярко светила луна и все было отчетливо видно…

Вскоре послышался стук в ворота – это пришел чиновник казначейства. Настоятель рассказал ему о происшедшем. Тот не поверил, посветил в нишу фонарем, однако никакой змеи там не обнаружил. Решив, что настоятель припрятал деньги, он обыскал весь храм, но и там ничего не нашел. Пришлось докладывать начальнику уезда. Тот рассердился, велел дать нерадивому чиновнику двадцать батогов и лишить должности, настоятеля же изгнать из храма…

А сейчас вернемся к Чжан Луаню и его собратьям. С наступлением сумерек они поблагодарили начальника уезда за угощение и собрались прощаться.

– Почтенные наставники, вы удостоили меня своим посещением, и я хотел бы попросить вас переночевать на казенном подворье, чтобы иметь возможность завтра испросить ваших наставлений, – сказал начальник уезда.

– У меня самого тоже есть пристанище, – извинился Яйцо. – Если вы не против, прошу вас ко мне.

– И как далеко отсюда находится ваш Яшмовый дворец?

– Почти что рядом…

Начальник уезда проводил их до ворот, и хэшан Яйцо обратился к нему:

– Нельзя ли попросить у вас чашку чистой воды?

Мальчик-слуга принес. Пробормотав над чашкой заклинание, Яйцо выплеснул воду на землю – тотчас перед воротами разлилась бурная река. Вытащив из-за пазухи ковшик, Хромой бросил его в воду – и ковшик превратился в лодку.

Поистине, недаром говорится:

Повстречались сторонники лживых учений, —          значит, нагрянет горе,А если враги заклятые встретились —          быть ужаснейшей ссоре.

Если хотите знать, куда отправились в лодке трое чародеев, прочтите следующую главу.

Чжан Луань в лодке отправляется на встречу со Святой тетушкой. Ху Хао в метель и стужу обращается за помощью к знакомым

Итак, от выплеснутой Яйцом на землю воды образовалась река, а брошенный Хромым в воду ковшик превратился в лодку. Волшебники пригласили в лодку начальника уезда. Увидев лодчонку длиною в семь-восемь чи, он решительно отказался – сможет ли она вместить четверых? Тогда Яйцо предложил Чжан Луаню первому спуститься в лодку. Чжан Луань разместился в середине, Яйцо занял место на носу лодки, Хромой – на корме. Чжан Луань поднял вверх веер, присвистнул, и лодка унеслась прочь. Через мгновение и лодка, и река исчезли, а на месте, где только что плескалась вода, виднелась мощенная камнем дорожка, ведущая от входа в зал к воротам. Начальник уезда стоял с широко раскрытым ртом, все происходящее казалось ему кошмаром…

А вскоре начались неприятности. По окрестным уездам, тоже страдавшим от засухи, распространился слух о чуде в уезде Бопин. Посыпались просьбы прислать к ним даоса, вызвавшего дождь. Сам правитель округа прислал в Бопин бумагу с такой же просьбой. Начальник уезда, не умевший лгать, подробно описал в своем ответе все, что произошло, и добавил, что даос и два его собрата исчезли в неизвестном направлении. Такой ответ вызвал недовольство правителя округа, и он донес о случившемся в Тайный государственный совет. Там деяние даоса признали колдовством, могущим послужить причиной возникновения смут, и доложили об этом двору. Последовал высочайший указ, строго предписывавший выявлять все случаи колдовства и доносить о них властям.

Правда, касалось это главным образом столичного округа, поэтому отныне бродячие даосы и хэшаны стали опасаться появляться в окрестностях восточной столицы…

Здесь наше повествование пойдет в двух направлениях. Сначала мы расскажем о лодке, в которой плыли Чжан Луань, Яйцо и Хромой. Когда она пристала к берегу, троица вышла и углубилась в бамбуковую рощу. В роще разгуливали журавли и олени, а в глубине ее виднелась легкая камышовая хижина.

– Это и есть ваша обитель, наставник Яйцо? – спросил Чжан Луань.

– Никогда не имел никакой обители, – отвечал тот. – Всю жизнь странствую, как вольное облако.

Чжан Луань вздохнул, а Яйцо сказал Хромому:

– Почему же ты не приглашаешь Святую тетушку? Ведь наставник Чжан здесь…

Хромой обратился лицом к луне и трижды произнес имя старухи. И тут же из самой середины луны брызнул золотистый луч, упал на землю и превратился в старуху. На ней было одеяние из перьев аиста, на седой голове – звездная даосская шапка, под густыми бровями сверкали проницательные глаза.

Догадавшись, что перед ним Святая тетушка, Чжан Луань почтительно поклонился ей и назвал себя. Необычные манеры и внушительный вид даоса понравились старухе.

Они вошли в хижину. Святая тетушка заняла место на возвышении, рядом с ней сел Чжан Луань, а Хромой и Яйцо встали в сторонке.

– Где же это наставнику Чжану довелось встретиться с моей дочкой Мэйэр? – первой задала вопрос старуха.

Чжан Луань подробно рассказал о событиях тринадцатилетней давности. Святая тетушка была тронута.

– Почтенный наставник, если бы не вы, не возродиться бы ей в человеческом облике! – Затем старуха обратилась к Хромому: – Ты помнишь слова Яна Три точки? Поистине божественный лекарь!

– Не о Яне ли Полусвятом из округа Ичжоу вы говорите? – осведомился Чжан Луань.

– Вы тоже с ним встречались? – удивилась Святая тетушка.

– В бытность свою в восточной столице я преподнес жене Ху Хао пилюлю, облегчающую роды, – рассказал Чжан Луань. – В его доме я и узнал о великом лекаре Яне Полусвятом, который приходил туда незадолго до меня. Однако в лицо его видеть не довелось.

– Вы уклонились от главного и ведете пустой разговор, – напомнил Хромой.

Чжан Луань спохватился и спросил Святую тетушку о бэйчжоуском деле. Старуха рассказала ему о явлении ей во сне государыни У Цзэтянь и о ее предсказаниях. Чжан Луань тут же припомнил слышанные им слова о том, что «простая девушка из семьи Ху будет государыней в семье Ван», и сказал:

– Итак, первая половина предсказания сбылась – ваша дочь действительно возродилась в семье Ху. Но вот что это за семья Ван и какой государыней она в ней станет?

– Я этого тоже пока не знаю, – сказала Святая тетушка. – Вот начнется дело в Бэйчжоу, и все само собой прояснится.

– Когда же оно начнется?

Святая тетушка начала подсчитывать на пальцах:

– Лет через пятнадцать. И вы будете одним из первых его зачинателей…

Разговор затягивался. По знаку Яйца послушники подали чай, а к нему – абрикосы, груши и мандарины.

– Эти абрикосы из Линьцзы, – пояснил хэшан Яйцо, – их очень любил ханьский государь У-ди. Поэтому до сих пор их и называют «плодами ханьского государя». Да и почитают не меньше чая!

На блюде лежало восемь золотистых абрикосов – каждому по два. Державший поднос служка с вожделением глядел на фрукты – так ему хотелось попробовать! Размечтавшись, он не заметил, как выпустил поднос из рук. Рассерженный Яйцо схватил мальчишку за шиворот, выволок во двор и подкинул в воздух. Мальчишка упал на землю, вскрикнул и остался лежать недвижимым. Чжан Луань пригляделся и увидел, что это вовсе не мальчишка, а обыкновенная дубинка.

– Чего хвастаешь перед наставником! – прикрикнула на хэшана Святая тетушка, как бы давая понять, что шутки с таким человеком, как Чжан Луань, неуместны.

– Что вы, что вы! – скромно возразил Чжан Луань. – Способности наставника Яйцо так велики, что не мне с ним равняться!

Между тем приближался рассвет. Святая тетушка поднялась и сказала:

– Я отправляюсь в восточную столицу повидать дочку. Если понадоблюсь – позовете.

Она взмыла в воздух и мгновенно растаяла. За нею исчезли и остальные…

А теперь последуем за Святой тетушкой, которая, добравшись до столицы, уже несколько раз прошлась мимо дома Ху Хао. Убедившись, что перед нею дом состоятельный, старуха решила открыто не появляться в нем из опасения, что к ней отнесутся с недоверием и Юнъэр не захочет ее слушаться. Поэтому она решила, прибегнув к волшебству, сначала разорить Ху Хао, ввергнуть его в нищету, заставить девочку хлебнуть горя, а уж потом прибрать ее к рукам…

Оставим на время и Святую тетушку, а сами продолжим наш рассказ о семье Ху. Каждый год в праздник середины осени в доме Ху Хао устраивали угощение, на которое обязательно приглашали учителя Чэня. Однако в этом году учитель вежливо отказался от угощения, так как считал неудобным отмечать праздник в обществе уже совсем взрослой девушки. Поэтому никто из посторонних на празднике не присутствовал.

Стол накрыли в саду, в восьмиугольной беседке. Ночь была ясная, взошедшая на востоке луна походила на яшмовое блюдо.

В день праздника Ху Хао пораньше отпустил управляющих и приказчиков, велел слугам запереть ворота, быть осторожными с факелами и свечами, а сам вместе с женой и дочерью удалился в сад. Однако не успели они сесть за стол, как прибежал взволнованный привратник:

– Господин, беда!

– Что такое? – перепугался Ху Хао.

– В главной лавке пожар!..

Ху Хао так разволновался, что позабыл о празднике…

Начавшийся в лавке пожар быстро перекинулся на жилые строения. Как вы догадываетесь, пожар устроила Святая тетушка, и потому погасить его было невозможно. Огонь распространялся со скоростью, с какой горит пороховой шнур. Сбежавшиеся люди пытались погасить пламя, но все усилия были тщетны – за какой-то час сгорело все…

Мать с дочерью горько рыдали. Ху Хао успокаивал их как мог:

– Не горюйте, проживем как-нибудь…

В эту ночь всем троим пришлось спать в беседке. Наутро Ху Хао послал людей разгребать пепелище, в надежде, что не все уничтожил огонь. Увы, все сгорело дотла.

Вот так богатейшая семья в один миг превратилась в нищую. Ху Хао с женой и дочерью поселились в беседке. Поскольку слугам и служанкам жить было негде, их пришлось отпустить. Несколько девушек-служанок, лично прислуживавших господам, Ху Хао продал. Однако получить за них сколько-нибудь приличную цену не удалось: служанки были некрасивыми – ревнивая госпожа красивых девушек держать в доме не позволяла.

Вскоре у Ху Хао истощились и эти средства. Теперь не хватало денег даже на еду. Правда, вначале близкие и друзья еще немного помогали семье Ху Хао, но со временем перестали. Ху Хао попытался было продать хоть за гроши пустующую после пожара землю, но никто не решился купить ее.

«Земля, опаленная небесным огнем, десять лет ничего не родит!..» – говорили люди, хотя знали, что это было всего лишь поверье.

Юаньвай обеднел настолько, что ходил в лохмотьях. Пробовал обращаться к знакомым, но привратники неизменно отвечали, что тех нет дома. Знакомые, встретив его на улице, прикрывали лицо веером или просто отворачивались, делая вид, что не узнают его. Недаром издревле говорят: бедняком даже на базаре никто не интересуется, а у богатого и в безлюдных горах найдутся друзья. И еще говорят: вызовешь ветер весной – жди летом дождя. Ху Хао всю жизнь только и думал о приумножении своих богатств и был безжалостен к другим. Такие бедняки, каким он стал теперь сам, никогда не получали от него ни крошки милости. А с богачами, каким он был прежде, у него существовали только деловые отношения. Вообще-то, среди богатых не встретишь дружбы, подобной дружбе Гуань Чжуна и Бао Шуя. Упавшему бедняку скорее поможет встать такой же бедняк, нежели богач, который либо равнодушно пройдет мимо, либо и вовсе в грязь втопчет.

С наступлением холодов жить в открытой беседке стало невозможно, и Ху Хао с семьей вынужден был перебраться в приют для бездомных. Наступили суровые морозы, небо постоянно было закрыто темными тучами, непрерывно дул пронизывающий ветер, валил снег.

Однажды в непогожий студеный день все трое сидели на полу и грелись возле жаровни. Наконец, потеряв терпение, жена ткнула мужу пальцем в лоб:

– Видишь, какой снег идет? А у нас в доме нет ни зернышка риса! Мы с тобой вместе пользовались благами, вместе должны терпеть и лишения. Но вот за что страдает дочь? Когда я гляжу на нее, мое сердце разрывается от горя.

– Чего же ты от меня хочешь? – спросил Ху Хао.

– Ты кормилец семьи! Если так и будешь сидеть, то мы либо замерзнем все трое, либо с голоду помрем. Сходи к кому-нибудь из старых знакомых и попроси хоть триста – четыреста монет – на них все же можно прожить несколько дней.

– К кому мне идти? – возразил Ху Хао. – Ты же знаешь, как меня в последнее время принимают.

– Прояви разок настойчивость, и три дня будем сыты. Если ты не сделаешь этого, мы умрем от голода…

Ху Хао нечего было возразить, и он поднялся:

– Не знаю, сколько вам придется меня ждать и вернусь ли я с деньгами… Нынешний мир таков, что люди охотнее украсят вышивками и без того дорогую парчу, нежели пришлют замерзающему в стужу немного угля!

Едва сдерживая слезы, он отпер двери и вышел. Дул такой пронизывающий ветер, что, сделав несколько шагов, Ху Хао попятился назад и хотел было вернуться, однако жена уже заперла дверь. Пришлось, невзирая на снег и стужу, идти на улицу, где прежде стоял его дом. Многие здесь его хорошо знали и теперь, увидев, не сдержались от злорадных замечаний:

– Смотрите, до чего докатился бывший богач!..

А те, кому некогда пришлось понести по его вине убытки, говорили:

– Все владельцы закладных лавок – обманщики. Стараются взять побольше, а дать поменьше. Хорошо бы, чтоб каждый из них еще в здешнем мире получил такое же возмездие, как старый Ху!

Опустив голову от стыда, Ху Хао шел по улице, как вдруг его окликнул какой-то человек, шедший ему навстречу с зонтиком в руке.

– Господин юаньвай, куда это вы в такую метель?

Ху Хао узнал учителя Чэнь Шаня, которого некогда нанимал обучать Юнъэр. Он покраснел от смущения, поклонился и сказал:

– Не стану от вас скрывать: у меня в семье затруднения, приходится идти просить помощи у знакомых.

– Отчего бы вам не пойти к человеку, который живет на Четвертой улице? – спросил Чэнь Шань.

– Это к кому же? – спросил Ху Хао.

Учитель наклонился к его уху и произнес несколько слов. Ху Хао просиял от радости:

– Спасибо, что напомнили! Всецело полагаюсь на вашу поддержку!..

– Рад вам услужить, – скромно отвечал Чэнь Шань.

Он взял Ху Хао под руку, и они вместе под зонтиком направились на Четвертую улицу.

Человека, о котором упомянул Чэнь Шань, звали Ми Вида. Уроженец восточной столицы, лодырь и гуляка, он каким-то образом сумел снискать расположение одного чиновника из Тайного государственного совета и при его помощи возвыситься. Через три года он уже захотел приобрести должность повыше. Однако на ее покупку у него не хватало денег. И вот Чэнь Шань помог ему занять у Ху Хао триста лянов серебра. Ми Вида преподнес их кому следует в ямыне и получил должность цензора в округе Цзичжоу. Там он не поладил с сослуживцами, и его перевели в округ Цинчжоу. Сейчас он с семьей направлялся к новому месту службы и на несколько дней остановился в столице.

На расписке, которую он дал некогда Ху Хао, стояла и подпись Чэнь Шаня. При пожаре все бумаги Ху Хао сгорели, в том числе и расписка, но он все же надеялся, что Ми Вида, помня оказанное ему благодеяние, все-таки вернет долг.

Учитель как раз направлялся с визитом к Ми Виде, и Ху Хао с радостью пошел вместе с ним, полагая, что будет удобнее, если о нем напомнит кто-то другой.

У ворот дома Ми Виды толпились чиновники и простой люд: одни входили, другие выходили, было оживленно и шумно. Увидев человека в рваной одежде, привратники преградили ему путь. Чэнь Шань пытался объяснить, кто это, но его не слушали. Тогда он отдал Ху Хао зонтик и попросил подождать его на улице, пока он переговорит с цензором. Но привратники сочли, что оборванец своим видом позорит знатный дом, и прогнали его под навес на другую сторону улицы.

Войдя в гостиную, Чэнь Шань приветствовал хозяина дома. Тот обрадовался приходу старого знакомого и пригласил его к себе в кабинет отдохнуть.

– Я пришел с другом, он тоже хочет засвидетельствовать вам свое почтение и сейчас дожидается за воротами, – сказал Чэнь Шань.

– Кто такой? – поинтересовался Ми Вида.

– Это некто Ху Хао, – сказал Чэнь Шань. – Вам прежде приходилось с ним встречаться.

– Это не юаньвай ли Ху с улицы Спокойствия, владелец закладных лавок? – спросил Ми Вида.

– Он самый.

– Живо просите, – приказал хозяин слугам.

Мальчик-слуга побежал к воротам и спросил привратника, где тут дожидается юаньвай Ху.

– Не видел никакого юаньвая, – отвечал привратник.

Ху Хао, стоявший на противоположной стороне улицы, услышал слова привратника и подошел:

– Я и есть юаньвай Ху…

Привратник и находившиеся поблизости слуги расхохотались:

– Впервые видим подобного юаньвая. Если уж такая образина, как ты, называет себя юаньваем, так нам, пожалуй, нужно именовать себя не меньше, как знатными сановниками!

И привратник решительно преградил Ху Хао дорогу. Тот стал громко звать учителя Чэня. В это время из дома вышел Лю И, старейший слуга семьи Ми, человек честный и добрый. Он хорошо знал Ху Хао, ибо не раз бывал в его доме по разным делам. Лю И прикрикнул на привратника и подошел к юаньваю. Ху Хао вкратце рассказал ему о своих бедах и сообщил о цели своего прихода.

– Если господин вас приглашает, можно надеяться, что все будет хорошо, – заверил он и провел Ху Хао в гостиную.

При их появлении учитель Чэнь торопливо поднялся навстречу. А Ми Вида лишь с презрением поглядел на бедняка в лохмотьях и продолжал сидеть. Ху Хао приблизился, почтительно ему поклонился и произнес:

– Давно не виделись с вами, господин начальник!

Ми Вида сделал в его сторону пренебрежительный жест и обратился к Чэнь Шаню:

– Кто этот человек?

– Это и есть юаньвай Ху Хао, – отвечал тот.

Ми Вида недоверчиво покосился на незваного гостя:

– Не признал. Много времени не видались.

Он сделал Ху Хао знак сесть, однако свободного стула поблизости не оказалось. Тогда учитель Чэнь, которому приходилось играть роль полугостя-полухозяина, пододвинул свой стул, и они сели вместе.

Так как Ми Вида молчал, Ху Хао заговорил первый:

– Мне хотелось попросить вас об одном одолжении, однако не знаю, с чего начать…

Он сделал паузу. Ми Вида притворился, будто не расслышал, и спросил:

– Что прикажете?

– Три года тому назад вы, господин цензор, взяли у меня в долг под расписку триста лянов серебра и обязались возвратить с процентами. Когда вы удостоились чести быть назначенным на должность в Цзичжоу, я не посмел напомнить вам о долге. Однако недавно судьба обрушила на меня несчастье – небесный огонь спалил все мое имущество, и я остался без гроша. Жить моей семье совсем не на что! К счастью, вы вернулись домой, и я осмелился обратиться к вам. Сочту милостью с вашей стороны, если вы мне вернете долг, пусть без процентов…

– Перед отъездом в Цзичжоу я действительно занимал сто лянов и через год возвратил весь долг с процентами, – сказал Ми Вида. – Триста лянов, говорите?.. Нет, этого долга не припомню…

– Люди знатные в делах часто бывают забывчивыми, – продолжал настаивать Ху Хао. – Вы действительно заняли у меня триста лянов серебра и до сих пор не возвратили…

– В таком случае у вас должна быть моя долговая расписка, – возразил Ми Вида. – Покажите ее.

– Расписка сгорела при пожаре, – сказал Ху Хао и сделал жест в сторону учителя Чэня. – Вот он был поручителем и все подтвердит.

– Да, я действительно был поручителем и знаю, что долг до сих пор не возвращен, – подтвердил Чэнь Шань. – Вы, верно, запамятовали, господин цензор.

Ми Вида изменился в лице.

– Хватит пустых разговоров! Давайте расписку, и долг будет возвращен. А так любой может прийти и заявить, что я брал у него тысячу лянов серебра. Что ж, по-вашему, я должен платить, веря на слово?!

Наивно полагая, что Ми Вида мог случайно позабыть об этом долге, Чэнь Шань продолжал его убеждать:

– Господин цензор, не горячитесь, постарайтесь вспомнить…

– Да-да! – присоединился к нему Ху Хао. – Ну пусть не все триста лянов, а сколько можете – я все сочту за дар!..

Ми Вида еще больше рассердился:

– Оба дуете в одну дудку! Сговорились и хотите выманить у меня деньги! Ну и наглость! Есть расписка – сейчас же верну хоть три тысячи лянов. Нет расписки – не получите ни гроша.

С этими словами Ми Вида встал и удалился во внутренние покои. Старик Лю И, присутствовавший при разговоре, при виде рассерженного хозяина поспешил скрыться. Однако совесть его не оставила. Дождавшись у ворот, пока выйдут Ху Хао и Чэнь Шань, он подошел к ним и сочувственно сказал:

– Юаньвай Ху, не расстраивайтесь. Я попробую еще раз поговорить с господином, и, надеюсь, все уладится… Вы уже здесь давно и, верно, проголодались? Приглашаю вас и господина учителя, если вы не погнушаетесь моим угощением, зайти в трактир и закусить.

Чэнь Шаню, кипевшему от возмущения, было не до угощений, однако ему не хотелось обижать доброго человека отказом. Ведь, глядя на него, Ху Хао тоже мог отказаться и остался бы голодным. Он взял юаньвая под руку, и они направились в трактир.

Стоит ли говорить, что для Ху Хао это было равносильно спасению от смерти…

Поистине:

Если хотите знать, как Ху Хао возвратился домой, прочтите следующую главу.

Чэнь Шань и Лю И помогают Ху Хао деньгами. Святая тетушка посвящает Юнъэр в тайны волшебства

Итак, мы уже знаем, что цензор Ми преклонялся лишь перед богатством, а бедность и бедняков презирал. Узнав, что Ху Хао обеднел, он наотрез отказался возвращать ему долг. Ху Хао, разумеется, был этим и возмущен, и расстроен, однако ничего поделать не мог. К счастью, Лю И, старый слуга семьи Ми, проникся к нему сочувствием и пригласил его вместе с учителем Чэнем в трактир, чтобы угостить и хоть как-то загладить этим грубость своего господина. Усадив Ху Хао на почетное место, а учителя Чэня – на циновке чуть пониже, он сказал подошедшему трактирщику:

– Подай нам вина да побольше мясных закусок…

– Есть свежая говядина, – предложил трактирщик. – Прикажете подать?

– Подавай, – распорядился Лю И. – И неплохо бы еще курицу.

– Не стоит через меру тратиться, – запротестовал Ху Хао.

– Какое через меру! – возразил Лю. – Мне и так совестно за такое ничтожное угощение!..

Когда трактирщик принес кувшин вина, Лю И прежде попробовал, хорошее ли оно, и тогда разрешил подогреть. Вскоре на столе появилось блюдо с мясом и большая чашка маринованных овощей. Трактирщик сам хотел налить посетителям вино, но Лю И взял у него чайник:

– Тут мы сами управимся. Лучше иди зарежь курицу да поскорее свари ее.

Трактирщик вышел, а Ху Хао обратился к Лю И:

– Вы бы, почтенный, тоже присели…

– Нет-нет! – отказался Лю И. – В присутствии таких благородных людей, как вы и учитель, мне сидеть не полагается.

– Если вы не сядете, мы не сможем принять ваше угощение, – решительно заявил Чэнь Шань.

– Раз вы так настаиваете, я сяду с краешку и буду вам прислуживать, – сказал Лю И.

Он наполнил кубки вином и подал Ху Хао и учителю. Ничего не евший с утра Ху Хао после первого кубка почувствовал, как у него заколотилось сердце и раскраснелось лицо.

– Простите, но больше пить не могу, – сказал он. – Позвольте, если можно, немного закусить.

Не настаивая из опасения, как бы Ху Хао не захмелел, Лю И сказал:

– Хорошо, мы выпьем вдвоем с учителем. – Затем позвал трактирщика и приказал подавать курицу сразу же, как только сварится.

Трактирщик вышел и вскоре принес блюдо с разрезанной на куски курицей, поставил его на стол и спросил:

– Кому прикажете подать первому?

Лю И показал на Ху Хао. Тот взял чашку, съел кусочек и вдруг вспомнил о голодной жене и дочери, и из глаз его закапали слезы. Чэнь Шань сразу догадался, в чем дело, и сказал:

– Во всем виноват я один. Не знал, что цензор Ми такой бессовестный человек, и вовлек юаньвая в неприятность. – Затем он обратился к Лю И: – В детстве мы с твоим господином были друзьями и жили душа в душу. Он советовался со мной во всех делах, всегда был гуманным и справедливым, а сейчас, став чиновником, сущий Янь-ван в человеческом обличье!

– Вы уж его простите, – попросил Лю И. – Человек всю жизнь не может быть добрым. Даже воды реки Хуанхэ и те бывают чистыми лишь несколько дней в году! Сейчас юаньваю не повезло, но я уверен, что счастье еще вернется к нему. И я буду помогать ему по мере возможности до тех пор, пока мой хозяин не одумается и не вернет долг.

– Премного вам благодарен, – сказал Ху Хао.

Он съел две чашки мяса и положил палочки.

– Пожалуйста, ешьте еще, – уговаривал Лю И.

– Спасибо, больше не могу, – поблагодарил Ху Хао.

– Тогда, может, вина? – предложил Лю И.

– Не стоит, – отвечал за Ху Хао учитель. – Юаньвай всегда пил очень мало.

– А после того как попал в беду, вообще не прикасался к вину, – сказал Ху Хао. – Вот сейчас выпил и совсем расстроился… Поистине, ваше сочувствие тронуло меня до глубины души.

Лю И и Чэнь Шань допили вино и доели закуски. Затем Чэнь Шань достал из рукава связку в триста монет и протянул Ху Хао:

– Возьмите эти деньги и по дороге домой купите себе чего-нибудь съестного. Жаль, я сейчас мало зарабатываю и не могу дать больше…

Лю И между тем рассчитался с трактирщиком и оставшиеся у него около сотни монет также отдал Ху Хао:

– Я не богат, но примите хоть этот скромный дар.

Ху Хао вспомнил о страданиях своих близких и с благодарностью принял деньги, тем более что даны они были от чистого сердца…

Поистине:

Здесь наше повествование пойдет в двух направлениях. Сначала мы расскажем о жене и дочери юаньвая, которые, дрожа от холода, с нетерпением ждали возвращения Ху Хао.

– Почему отец пошел просить у людей? – недоумевала Юнъэр.

– Видишь ли, дочка, все люди в мире живут по-разному, – объясняла мать, – одни – в тепле и довольстве, другие – в холоде и голоде. Твой отец нынче впал в такую нужду, что у него нет иного выхода, как просить подаяния.

– Но почему он пошел в такой снег и мороз? – не унималась девочка.

– Дитя мое, у нас совсем нечего есть, и не пойди он сейчас, мы умерли бы с голода. Девочка моя, возьми под изголовьем кровати несколько оставшихся у меня монет и купи чего-нибудь поесть, а вернется отец – придумаем еще что-нибудь.

Юнъэр перевернула всю кровать, однако нашла только восемь медяков.

– Вот и хорошо, – сказала мать. – Купи себе несколько жареных лепешек и поешь.

Надев рваные сандалии и обмотав голову старой тряпкой, Юнъэр, осторожно ступая по снегу, вышла со двора. Городская улица – это не глухие горы: вот и сейчас здесь было оживленно, люди, топча снег, сновали взад и вперед, и вскоре образовалась слякоть, по которой стало трудно передвигаться. Юнъэр не успела сделать и нескольких шагов, как поскользнулась и выронила зажатые в ладони монеты. Взволнованная девочка бросилась шарить руками по мокрому и грязному снегу, однако ей удалось найти только семь монет. Восьмая монета пропала.

Дойдя до конца улицы, где обычно продавали съестное, Юнъэр подошла к первому же торговцу лепешками.

– Дядюшка, дайте мне лепешек на семь монет.

Торговец взял монеты и стал их внимательно осматривать. Одна монета оказалась гнутой, и он вернул ее девочке.

– Тогда дайте мне лепешек на шесть монет! – сказала Юнъэр.

Торговец завернул шесть лепешек в лист лотоса и дал ей. Взяв лепешки, Юнъэр направилась домой.

Между тем начинало смеркаться. Прохожих на улице почти не было. И вдруг девочка увидела старуху с корзиной в руке, опиравшуюся на клюку. Старуха остановилась, поставила корзину и спросила:

– Ты что несешь, девочка?

– Лепешки, – отвечала Юнъэр. – Мне мама велела купить.

– Не дашь ли мне одну? Я со вчерашнего дня ничего не ела…

Юнъэр заколебалась: «правда, мы с мамой тоже ничего не ели со вчерашнего дня, но все же можем потерпеть, а старушка такая дряхлая, что может и умереть от голода». Девочка взяла лепешку и протянула старухе. Старуха приняла лепешку, повертела в руках и сказала:

– Лепешка, конечно, хороша, но разве одной насытишься?.. Может, дашь еще?..

– Я бы все вам отдала, но мы с мамой голодаем. Она даже послала сегодня отца просить милостыню… У мамы осталось восемь медяков, и она велела мне купить на них лепешек. По дороге я упала и одну монету потеряла. А другую торговец не взял, говорит – гнутая. Так что я купила всего шесть лепешек – по две на каждого. Но вы так голодны, что я не выдержала и дала вам одну.

– А если мама спросит, куда ты девала лепешку?

– Скажу, что съела по дороге.

– Если хочешь принести домой все лепешки, отдай мне монету, которую не взял торговец, – попросила старуха.

Юнъэр вытащила из-за пояса гнутую монету и охотно отдала старухе.

– Что ты скажешь маме, если она спросит о деньгах? – продолжала старуха.

– Скажу, что потеряла две монеты, – ответила девочка.

– Ты на редкость добрая девочка, – похвалила ее старуха, – и к тому же умница. А теперь признаюсь тебе: я вовсе не голодна, и лепешка твоя мне не нужна. Возьми ее.

– Давайте лучше съедим ее вместе, – предложила Юнъэр.

– Ешь сама, – сказала старуха. – Я пошутила – мне просто хотелось тебя испытать.

Старуха положила гнутую монету на ладонь, подкинула ее, кашлянула, и монета сразу стала как новенькая.

– Ну как, хорош фокус? – спросила она, отдавая монету Юнъэр.

– Очень хороший! – воскликнула девочка. – Научите и меня!

– Этот фокус – пустяк! – сказала старуха. – Если ты захочешь у меня учиться, я научу тебя многому! Ты грамоту знаешь?

– Немного.

– Вот и хорошо! – Старуха запустила руку в корзину, вытащила перевязанный шнурком пурпурный шелковый мешочек и протянула Юнъэр. – На, возьми!

– Что это? – удивилась девочка.

– Это книга, называется «Сокровища по желанию». В ней описано много чудесных способов приобретения богатства. Почитай – и сама узнаешь. Если же чего не поймешь, позови мысленно Святую тетушку, я сразу же явлюсь и все тебе объясню. Но смотри, никому об этом ни слова!

Юнъэр спрятала книжку за пазуху, сунула за пояс обновленную монетку, поблагодарила старуху и направилась к дому. Сделав несколько шагов, она обернулась – старухи как не бывало.

Когда Юнъэр возвратилась домой с лепешками, мать спросила:

– Доченька, где ты так долго пропадала? И платье на тебе мокрое и грязное. Может, упала?

– Мама, на улице скользко, трудно ходить. Я упала и потеряла две монеты. Поэтому и купила только шесть лепешек.

Мать вздохнула:

– Дитя мое, у кого судьба горькая, тому достается одно лишь горе. Двумя лишними лепешками весь век сыт не будешь, так что не надо об этом и вспоминать. А платье пока не трогай, почистишь, когда высохнет.

Мать с дочерью съели по две лепешки, а две оставшиеся завернули в лист лотоса и оставили для отца.

Вскоре вернулся Ху Хао. Глядя на раскрасневшееся лицо мужа, жена недовольно спросила:

– Где тебя целый день носило? Да ты никак пьяный?

Ху Хао рассказал о встрече с учителем Чэнем, о том, как они вместе ходили к цензору Ми, и добавил:

– Поистине, мир не без добрых людей. Старый слуга Лю И посочувствовал мне, пригласил в трактир и угостил. А учитель Чэнь даже дал мне триста монет.

Жена обрадовалась, тотчас велела ему пойти купить немного риса, дров и угля. Денег, правда, было маловато, но все же несколько дней прожить на них можно…

Вечером все улеглись спать, лишь одна Юнъэр никак не могла уснуть и все думала: «Старуха говорила, чтобы я в случае крайней нужды заглянула в ее книжку. Правда, отцу сегодня удалось раздобыть немного риса, но ведь его хватит всего на несколько дней, а там – опять голодать. Это ли не крайняя нужда?! Загляну-ка я в книжку, может, в ней сказано, как избавляться от голода?..»

Девочка потихоньку оделась и решила пробраться в заброшенный дворовый флигелек, где ей никто не мог помешать заняться изучением книги. Но для того чтобы попасть во двор, ей нужно было пройти через комнатушку, в которой спали мать с отцом. Как ни старалась она не шуметь, мать все же услышала.

– Доченька, ты куда? – спросила она.

– Во двор, мама. Что-то живот разболелся.

– Смотри не простудись, сейчас холодно, – сказала мать. – Оденься потеплее.

– Ничего, обойдется…

Юнъэр выскользнула из дома и пробралась во флигель. Он был полуразрушен, стены зияли дырами и огромными щелями, и от снега в нем было светло почти как днем. Девочка развязала мешочек, вытащила книжку и принялась читать…

Поистине, не стало ли это причиной того, что:

Если хотите узнать, что произошло с Юнъэр после этого, прочтите следующую главу.

Разгневанный Ху Хао сжигает колдовскую книгу. Юнъэр по ночам посещает храм Первого министра

Итак, Юнъэр раскрыла книжку и на первой же странице прочла слова: «Способы приобретения денег». Дальше говорилось: «Нужно взять шнурок, надеть на него одну монету, хлопнуть ею по ладони, положить на землю и чем-нибудь прикрыть. Затем взять чашку воды, семь раз прочесть над ней заклинание, набрать в рот воды и, прыснув ею на прикрытую монету, воскликнуть: „Живо!“ После этого под покрывалом на месте одной монеты будет лежать целая связка в тысячу монет».

«Вот, значит, как!» – подумала девочка, достала из-за пояса монетку, которую ей днем дала старуха, надела ее на шнурок, положила на пол и прикрыла ведром. Затем взяла воды, прочитала заклинание, прыснула водой на ведро, сняла его и увидела, что на полу лежит целая связка медных монет. Юнъэр растерялась, не зная, что делать дальше.

«Может, отдать родителям? – думала девочка. – А если они спросят, откуда я взяла деньги, что я им скажу?..»

И тут у девочки возникла мысль. Она осторожно отперла калитку в задней стене двора и бросила монеты в снег. Пусть, мол, думают, что их подбросил кто-то из желающих помочь беднякам!

Заперев калитку, девочка вернулась в дом. Услышав, как она вошла, мать спросила:

– Все еще болит, доченька?

– Нет, больше не болит, – отвечала Юнъэр, прошла в свою комнату, улеглась и безмятежно уснула.

Наутро, когда все встали и умылись, мать понесла выливать воду за калитку и увидела на снегу связку монет. Схватив ее, она прибежала к мужу:

– Смотри! Нам кто-то подбросил целую связку монет!.. Я нашла ее на снегу у задней ограды.

– Послушай, мать! Лучше честная бедность, чем нечестно нажитое богатство, – пробурчал Ху Хао. – Наша дочь уже взрослая, и, возможно, эти деньги подбросил какой-нибудь молодой развратник, чтобы соблазнить ее. Всем известно, что мы бедствуем; и начни мы тратить неизвестно откуда взявшиеся деньги, тотчас пойдут разговоры, от которых нам будет стыдно показаться людям на глаза.

– Ну и бестолковый же ты! – рассердилась жена. – Мало ли в столице богатых людей, которые помогают беднякам, но желают остаться в безвестности.

– Ерунда! – возразил муж. – Я тоже был богат, но разве помог хоть кому-нибудь?

– Старый дурень! – еще больше рассердилась жена. – Неужто ты думаешь, что все такие, как ты? Есть же люди, которые делают добро от души, за что их и вознаграждает Небо. У них ничего не сгорит от небесного огня, как у тебя! А о дочери что ты сказал?! Ведь глупее этого не придумать. Она у нас и за ворота-то не выходит, никого не видит, а ты несешь чушь о каких-то молодых людях!..

Жена так распалилась, что Ху Хао только рукой махнул:

– Ладно, пусть будет по-твоему. Мне вчера дали триста монет, но на них долго не проживешь. Теперь, когда у нас появилась еще тысяча, мы на пятьсот сможем купить риса, на триста – дров, а на остальные – овощей, соли и соевого соуса. Как-нибудь зиму и переживем.

Все трое целый день радовались, а вечером, когда легли спать, Юнъэр подумала: «Вчера ночью мне удалось сотворить одну связку, попробую сегодня сотворить вторую…»

Ближе к ночи девочка потихоньку встала, оделась, сунула за пазуху припасенную еще днем веревочку и стала на цыпочках пробираться к двери.

– Ты куда, доченька? – окликнула ее мать.

– Опять живот разболелся, – соврала Юнъэр.

– Вот беда! – сокрушилась мать. – Пока сидели голодными, живот не болел, а тут на́ тебе! Видно, ты переела и у тебя несварение желудка. Завтра же скажу отцу, чтобы купил лекарства.

Юнъэр выскользнула из дома, пробралась во флигель и повторила все, что делала накануне. И опять перед ней выросла связка монет. Как и минувшей ночью, она вновь бросила деньги на снег за калиткой, вернулась в дом и легла.

Наутро после умывания мать, как всегда, пошла выливать воду за калитку и вновь обнаружила связку монет. Обрадованная, она прибежала домой.

– Странно! – недоумевал Ху Хао. – Откуда эти деньги?

– Не болтай глупости, ничего странного тут нет! – сказала жена. – Деньги посылает нам дух-покровитель – видно, не хочет, чтобы мы голодали. Я оставляю их у себя.

Вспомнив, как накануне сердилась жена, Ху Хао возражать ей не посмел, лишь неопределенно поддакнул:

– Может, ты и права, мать. Оставь эти деньги, будем понемногу их расходовать.

Через несколько дней, когда снег уже стаял и погода прояснилась, жена сказала Ху Хао:

– Пока у нас еще есть кое-какие запасы; однако не мешает подумать и о будущем. Может, пойдешь прогуляешься – вдруг встретишь кого-нибудь из знакомых и займешь немного денег!

Ху Хао не стал возражать и тотчас же ушел, а жена от нечего делать отправилась к соседям поболтать. Оставшись одна дома, Юнъэр заперла дверь, вытащила книгу и раскрыла на второй странице. Здесь она прочла, как сотворить рис.

«Хвала Небу и Земле! – мысленно воскликнула она. – Если можно добывать рис, голодными не будем!»

Юнъэр взяла в головах кровати матери ведро и корчагу для риса и пересыпала рис из ведра в корчагу. Затем ушла во флигель, поставила ведро на пол, прикрыла платьем, прочитала над ним заклинание, брызнула водой и воскликнула: «Живо!» Тотчас же внутри что-то заклокотало, и над ведром начала расти гора риса. Растерявшаяся Юнъэр позабыла произнести запрещающее заклинание, гора риса продолжала неудержимо расти. Наконец проржавевшие обручи на ведре, не выдержав, с треском лопнули, и рис рассыпался по полу. Увидев это, девочка во весь голос заплакала.

Как говорится в стихах:

Мать, находившаяся у соседки, услышала плач дочери и прибежала посмотреть, в чем дело. Увидев, что весь пол во флигеле усыпан рисом, она удивилась:

– Откуда здесь столько риса, доченька?

– Какой-то великан с мешком на плече вошел через калитку, высыпал рис и ушел, – солгала Юнъэр. – Я так его испугалась, что заплакала.

Мать поглядела на развалившееся ведро и лопнувшие обручи и спросила:

– А как сюда попало ведро? Оно ведь стояло в моей комнате! И где рис, который был в нем?

– Тот рис я пересыпала в корчагу, а ведро взяла, чтобы насыпать этот, – продолжала врать девочка. – А проржавевшие обручи на ведре не выдержали и лопнули.

– Что это был за великан? И зачем он принес рис? – продолжала допытываться мать.

В это время в стену постучала соседка – тетушка Чжан:

– До чего же вы непонятливы, матушка Ху! Просто какой-то богач, сам некогда познавший голод, решил вам помочь, но не захотел, чтобы люди узнали, кто он. Ведь доброе дело, сделанное тайно, ценится вдвое дороже. Ни в чем не сомневайтесь и принимайте дар. А если вы откажетесь, ваш благодетель может обидеться.

Чтобы не вызывать у соседки излишних подозрений, мать прекратила расспросы и вместе с дочерью принялась убирать с пола рассыпанный рис.

Как раз в это время вернулся Ху Хао. Застав мать и дочь за этим занятием, он напустился на жену:

– Хороши же вы! Есть нечего, а столько риса испортили!..

– Это я-то испортила? – разозлилась жена. – Да ты посмотри – наш рис в корчаге, а собираем мы другой. Уже не знаем, куда его сыпать!

– Откуда же этот рис взялся?

– Не знаю. Я была у соседки, пила чай. Вдруг слышу – дочка плачет. Прибежала и вижу – пол весь засыпан рисом.

– Чудеса! – удивился Ху Хао.

– Юнъэр говорит, будто через заднюю калитку вошел какой-то великан с мешком на плече, высыпал рис и ушел.

Ху Хао был человеком неглупым и решил все проверить. Он открыл калитку, осмотрел все дорожки и, не обнаружив никаких следов, схватил палку и, рассерженный, бросился в дом.

– Юнъэр! – позвал он.

Грозный вид отца так испугал девочку, что она спряталась в своей комнатушке и ни за что не хотела выходить.

Наконец отец силой вытащил ее оттуда.

– Зачем ты ни за что бьешь ребенка? – завопила жена.

– Замолчи, дура! Тут дело серьезное! – рявкнул на нее Ху Хао. – Сначала две связки монет, потом рис!.. Спрашивается, откуда они?.. Пусть девчонка расскажет по-хорошему. Если же посмеет соврать – до смерти забью.

Юнъэр поначалу не сознавалась, но потом, не вытерпев побоев, взмолилась:

– Отец, не бей, я все скажу!.. В первый день, когда шел снег, мама послала меня купить лепешек. Тебя тогда дома не было… По дороге домой мне повстречалась старуха и сказала, что голодна. Я ей дала одну лепешку, а она мне ее вернула и говорит, что, мол, просто хотела меня испытать. А вместе с лепешкой она дала красный шелковый мешочек с книжкой и наказала: «Если тебе когда-нибудь понадобятся деньги или рис, загляни в эту книжку, произнеси заклинание, и ты получишь все что хочешь». Я ей сперва не поверила, но потом две ночи подряд произносила заклинания, и деньги действительно появлялись. А сегодня, когда мама ушла, мне захотелось проверить, нельзя ли таким образом получить еще и рис…

Ху Хао в отчаянии схватился за голову:

– Сумасбродная девчонка, ты хочешь всех нас погубить! Ведь только недавно был издан указ ловить и уничтожать всех колдунов. А ты что делаешь?!

И он снова принялся бить дочь.

– Спасите! – закричала Юнъэр.

Услышав за стеной крики, тетушка Чжан переполошилась и побежала успокаивать разбушевавшегося соседа. Дверь оказалась запертой, и, стоя снаружи, она уговаривала Ху Хао:

– Юаньвай, не бейте ребенка, простите ее!.. А вы, мать, почему позволяете бить дочь?..

– Эта девчонка прячет у себя непотребную книгу! – выкрикнул разъяренный Ху Хао и тут же осекся.

– Какую книгу? О чем она?

– О всяких глупостях…

Решив, что девочка прячет какой-то любовный роман, соседка вскричала:

– Господин юаньвай, ваша дочка еще слишком молода, чтобы понимать такие книги. Разве за это бьют?!

От этих слов Ху Хао словно протрезвел:

– Да-да! Вы правы, соседка! – сказал он и обратился уже к Юнъэр: – А ну-ка покажи свою книжку!

Юнъэр вынула из-за пазухи шелковый мешочек и отдала отцу.

Ху Хао вытащил книжку, повертел в руках и спросил дочь:

– Ты помнишь, о чем здесь говорится?

– Не помню, – отвечала девочка.

Велев жене разжечь очаг, Ху Хао бросил в огонь книгу и, когда она превратилась в пепел, сказал дочери:

– На этот раз я прощаю тебя ради нашей соседки. Но если это повторится и впредь – убью!..

– Нет-нет, отец, я больше не посмею! – заверила дочь.

– Смотри же! – предупредил Ху Хао. – И ничего никому не болтай! Узнают люди – плохо нам придется!

Однако не будем отвлекаться от основного повествования и продолжим наш рассказ о Юнъэр. Девочка в этот вечер долго плакала, и мать утешала ее…

Так прошла ночь, а на следующий день отец снова ушел. А мать ушла к соседке. Оставшись одна, Юнъэр заперла дверь и стала грустно размышлять: «Как жаль книгу, ведь ее ни за какие деньги не купишь. Старуха дала ее мне, желая добра. И пусть я сотворила немного денег и риса – все равно это лучше, нежели выпрашивать у людей. Жаль, что отец сжег книгу и я не узнала, о чем в ней дальше говорится. Правда, старуха сказала, что, если я захочу, она меня выучит искусству волшебства, только для этого нужно, чтоб я позвала Святую тетушку. Может, и вправду ее позвать? Вдруг у нее есть другая книга?»

Девочка прошла в надворный флигель и, обратив лицо к небу, тихо позвала: «Святая тетушка!» И в тот же миг, опираясь на бамбуковый посох, во флигель вошла старуха. Юнъэр поклонилась ей, пожелала всяческого счастья и рассказала, как отец сжег книгу.

– Книга не сгорела, она у меня! – сказала старуха, вытаскивая из рукава шелковый мешочек.

Испуганная Юнъэр упала на колени, но старуха подняла ее и ласково сказала:

– Дитя мое, в одной из прежних жизней я была твоей матерью. И сейчас, увидев, как ты страдаешь, я пришла тебе помочь. Я могла бы снова дать тебе книгу, но ведь ты все равно не сможешь пользоваться ею дома. Так что доверься мне и слушай, что я скажу. Старайся выспаться днем и набраться сил. Укладываясь спать на ночь, не раздевайся. Поздно ночью, когда все уснут и ты услышишь крик журавля, знай – это за тобой явился мой посланец. Потихоньку выйди из дому и садись на него верхом. Он принесет тебя ко мне, а утром точно так же доставит обратно. Я обучу тебя всем волшебным способам, описанным в книге, и ты будешь обладать таким могуществом и пользоваться таким счастьем, какие и не описать словами.

– Я бы рада, но только боюсь, как бы родители не обнаружили ночью, что меня нет, – нерешительно произнесла Юнъэр. – Что я им скажу по возвращении?

– Об этом не беспокойся! – сказала старуха и протянула девочке свой бамбуковый посох. – Возьми вот эту палку и хорошенько спрячь ее. А вечером, когда будешь уходить, положи в свою постель и прикрой одеялом. Родители увидят и подумают, что это ты спишь.

Обрадованная девочка взяла посох, а старуха, взмыв к потолку, исчезла.

Юнъэр сделала все, как ей велела старуха, и стала ждать ночи. Вскоре после наступления сумерек она действительно услышала крик журавля, сунула посох в постель, прикрыла его одеялом и потихоньку вышла во двор. Там ее уже дожидался журавль. Юнъэр села ему на спину, птица взмыла в воздух и вскоре опустилась в неизвестном месте. И тут девочка увидела перед собой старуху, но уже одетую не так, как прежде: на ней была звездная даосская шапка и накидка из перьев аиста. Старуха протянула руку вперед – тотчас журавль исчез в ее рукаве; затем встряхнула рукавом – из него выпала маленькая фигурка бумажного журавлика. Испуганная Юнъэр упала перед старухой на колени.

– Не бойся, дитя мое! – успокоила ее старуха.

Юнъэр поднялась и вдруг почувствовала, что находится не на земле, а на каком-то возвышенном месте.

– Где я? – спросила она.

– Мы с тобой на верхней террасе храма Первого министра, – отвечала старуха. – Это самое лучшее место для наших занятий – сюда никто не заходит. А теперь слушай! Прежде всего я научу тебя, как изменять свой облик, проникать через окна и щели, входить и выходить сквозь закрытые двери. Затем выучу летать на скамье и перепрыгивать горы и скалы. Любая скамья по первому твоему знаку поднимется в воздух и унесет тебя, куда ты пожелаешь…

Юнъэр всецело доверилась старухе и с этих пор каждую ночь тайком уходила из дому…

Не станем рассказывать о том, как училась Юнъэр, а продолжим рассказ о Ху Хао. Время не стояло на месте, и вскоре рис, добытый Юнъэр, был съеден, а деньги израсходованы. Просить помощи больше было не у кого, семье вновь грозил голод, и вот тут-то мать и вспомнила, как выручала их дочь.

– Вот ты побил дочку и сжег ее книгу, – стала упрекать она мужа, – а теперь и сам голодаешь, и нас хочешь уморить.

– Что ж теперь поделаешь? – разводил руками Ху Хао.

– Надо было раньше думать! Или ты вообразил, когда жег книгу, что деньги и рис нам больше никогда не потребуются?

– Теперь я понял, что поступил необдуманно, – признался Ху Хао.

– Слишком поздно понял!

– Ничего не поделаешь – придется просить у дочки прощения. Может, она припомнит свой способ и добудет нам немного денег и риса?

– Да после того, как ты ее поколотил, она почти не разговаривает с нами – только и знает, что целыми днями сидит у себя в комнате. А вечером как ляжет, так спит мертвым сном – не добудишься. Такое послушное дитя стало! Теперь вот сам к ней иди и оправдывайся!

Ху Хао прошел в комнату дочери и ласково спросил:

– Доченька, ты не помнишь, что говорилось в той книге о добывании денег и риса?..

– Нет, отец, не помню, – отвечала Юнъэр.

– Ты уж, доченька, на меня не обижайся, а постарайся вспомнить, – просил Ху Хао. – Спаси нас от голодной смерти…

Не успела Юнъэр и рта раскрыть, как в комнату вошла мать и напустилась на мужа:

– Да чего ты к ней привязался! А ты, доченька, не помни обиды! Помоги нам! – обратилась она к Юнъэр.

– Да-да, доченька, помоги, – подхватил Ху Хао. – Я тебя больше никогда бить не буду.

– Когда отец меня бил, я все позабыла, – сказала Юнъэр. – В памяти остались только кое-какие обрывки. Не знаю, получится ли у меня… Если хочешь, отец, принеси сюда скамейку и сядь на нее, а уж я покажу, что могу…

Отец исполнил просьбу дочери. Не успела Юнъэр пробормотать заклинание, как скамейка оторвалась от пола и взвилась вверх. Ху Хао стукнулся головой о потолок и завопил:

– Спасите!..

Если бы не потолок, он, пожалуй, взлетел бы к самым небесам!

Поистине:

Прежде чем в деле использоватьсвою колдовскую силу,Шутку сыграть с родителямиона для начала решила.

Если хотите знать, что после этого произошло с Ху Хао, прочтите следующую главу.

Юаньвай Ху Хао вновь появляется на улице Спокойствия. Ху Юнъэр из красных и белых бобов сотворяет войско

Итак, решив подшутить над отцом, Юнъэр усадила его на скамейку, и скамейка вознеслась к потолку.

– Перестань! – завопил перепуганный юаньвай. – Брось эти фокусы!

– А я других не знаю, – сказала Юнъэр. – К тому же я совсем забыла, как сотворяют рис и деньги.

– Ладно, опусти меня вниз, – попросил Ху Хао.

Юнъэр снова прочитала заклинание, и скамейка плавно опустилась на пол.

– Опасные у тебя шуточки, – сказал Ху Хао. – А вдруг упадешь? Даже если не разобьешься насмерть, синяков набьешь предостаточно!

– Отец, тебе в самом деле нужны деньги? – как ни в чем не бывало спросила Юнъэр.

– Неужто сама не понимаешь? Вот уже три дня, как мы голодаем…

– Ну раз так, тогда дай мне две веревочки, и я на первый случай сотворю две связки монет, – сказала Юнъэр.

«Один гость, как говорится, не причинит хлопот двум хозяевам. Воспользуюсь-ка я случаем, что дочка подобрела, и дам ей побольше веревочек. Пусть уж сразу сотворит несколько сотен связок. Ну а там, если даже кто и донесет властям, как-нибудь выкручусь».

Порывшись в изголовье кровати, Ху Хао нашел только три веревочки и побежал к знакомому торговцу Цзоу Далану, который держал лавку в ближайшем переулке.

– Не найдется ли у вас, Далан, большого мотка тонкой бечевки? – спросил он.

– Для чего она вам? – удивился тот.

– Монеты нанизывать.

– Неужто их у вас так много? – улыбнулся торговец. – Или вы снова разбогатели? Впрочем, бечевка найдется, платите.

– А вот денег я с собой не захватил, – сказал Ху Хао, снимая старый халат, чтобы оставить его в залог.

«Какие это деньги он собирается нанизывать на бечевку, если у него даже нечем за нее заплатить? – удивился Цзоу Далан. – Видно, врет! Должно быть, бечевка нужна ему совсем для другого! Еще натворит чего-нибудь, выйдет скандал, а я – отвечай!»

Далан немного подумал и сказал:

– Простите, лавка у меня маленькая, прибыль ничтожная, так что я вынужден продавать только за наличные. Ваш халат мне не нужен.

– Примите хоть на самое короткое время, – упрашивал Ху Хао. – Я сейчас же его выкуплю.

Цзоу Далан не соглашался, и Ху Хао так и ушел ни с чем.

«Если уж мой знакомый так со мной обошелся, то незнакомых и просить незачем. Отнесу-ка я дочке то, что есть, пусть хоть три связки монет сотворит…»

Он торопливо вернулся домой и полез под изголовье кровати за веревочками, однако их там не оказалось. Глядя на него, жена и дочь не могли удержаться от смеха.

– Чего ты там роешься, старый дурень? – спросила жена.

– Да вот положил тут три веревочки и не пойму, куда они девались, – отвечал Ху Хао.

– Я отдала их дочке, и она сотворила три связки монет, – сказала жена. – А ты куда бегал?

– Я хотел попросить дочку, чтобы она сотворила сразу связок сто, – объяснял Ху Хао. – Побежал в лавку Цзоу Далана, хотел купить у него моток бечевки, так он наотрез отказался давать в долг. Предлагал ему в залог халат – не взял.

– Не будь таким жадным, – сказала жена. – Одной-двух связок нам на день вполне хватит.

– Где же деньги? – спросил Ху Хао.

– Под одеялом.

Обрадованный Ху Хао в тот же день истратил все монеты на провизию и дрова и на следующий день опять попросил Юнъэр сотворить немного денег…

С этих пор Юнъэр каждый день сотворяла по связке монет, и вскоре на них уже можно было не только прокормиться, но даже и одеться поприличнее.

Однажды Ху Хао вышел за покупками, а когда вернулся, дочь сказала ему:

– Отец, я хочу тебе кое-что показать.

С этими словами она вынула из рукава слиток серебра и протянула отцу. Тот взвесил его на руке – примерно лянов двадцать пять.

– Где ты взяла этот слиток? – спросил он.

– Утром мимо нас проходил старик – торговец жертвенными деньгами и благовониями. У него были также подделки под серебряные и золотые слитки. Я купила у него один поддельный слиток и превратила в настоящий.

– Против такого слитка сотня связок медяков – мелочь! – воскликнул Ху Хао. – Вот бы нам их побольше, глядишь – снова сделались бы богатыми и уважаемыми…

Ху Хао отправился в лавку ритуальных принадлежностей, накупил на все деньги золотой и серебряной бумаги и, вернувшись домой, сказал дочери:

– Одним слитком, дочка, дела не поправишь. Преврати-ка всю эту бумагу в слитки, и мы заживем припеваючи.

Юнъэр тотчас же разложила на полу золотые и серебряные бумажки, прикрыла их снятой с себя юбкой, прочитала заклинание, брызнула водой и воскликнула: «Живо!» Когда она убрала юбку – под ней лежали кучи настоящих серебряных и золотых слитков.

При виде такого богатства Ху Хао несказанно обрадовался и стал советоваться с женой:

– Теперь, когда у нас есть деньги, мы можем подыскать в любом месте подходящее помещение и открыть торговлю шелками. Что ты об этом скажешь?

– Мы почти всю зиму голодали и жили на подаяния, и если ты вдруг сейчас откроешь лавку, боюсь, как бы люди не заподозрили неладное, – возразила жена.

– Пустяки, – сказал Ху Хао, – я сначала обойду моих знакомых и расскажу им, что, мол, объявился некий чиновник, которому я в свое время оказал услугу, и ссудил меня деньгами. Потом закуплю у посредника за наличные половину товара, а вторую половину возьму в рассрочку. Будь уверена, никто ничего не заподозрит.

– Тоже верно, – согласилась жена.

В тот же день, одевшись получше, Ху Хао отправился по знакомым рассказывать о благородном чиновнике, а в конце добавлял:

– Хочу открыть небольшую лавчонку. Не поможете ли мне в этом? Половину товара я оплачу наличными, а вторую – возьму в рассрочку.

– Ну конечно, конечно! – отвечали ему. – Можете на нас рассчитывать!

Так Ху Хао сделался торговцем. Часть товара он приобрел за наличные, за другую часть обязался уплатить в будущем. Однако сделал он это лишь для отвода глаз, ибо надеялся только на Юнъэр. Если покупатель заходил в лавку, просил какого-либо товара, Ху Хао шел к дочери, которая в это время сидела в комнатке позади лавки, и вскоре выносил оттуда все необходимое. Так как товар доставался ему бесплатно, то и продавал он его дешевле других торговцев. Когда его просили уступить побольше – он уступал. К тому же товары в его лавке были самыми лучшими, и потому от покупателей отбоя не было.

Торговля ширилась, состояние семьи росло. И уже вскоре Ху Хао смог нанять в лавку управляющего и двух приказчиков, а в дом – двух служанок. Не прошло и трех лет, как он снова прослыл богачом.

На месте пожарища появился новый дом, ничуть не хуже старого. Кто несколько лет назад не пожелал водить знакомство с обедневшим юаньваем, теперь вновь добивался его дружбы, приходил с поздравлениями и подарками. Одним словом, Ху Хао опять стал уважаемым человеком.

Видя, что покупатели идут лишь к Ху Хао, другие торговцы только удивлялись:

– Чудеса! Кому что ни понадобится, он тотчас выносит это из внутренних покоев!

Недоумевали и приказчики:

– И почему это наш хозяин не держит товары на прилавках?

А Ху Хао, слушая это, думал: «Я ни разу не закупал товары – все сотворила дочка. Нехорошо, если пойдут кривотолки!»

На следующий день вечером Ху Хао прибрал лавку и пошел ужинать. Когда все сели за стол и выпили по чашке вина, он сказал служанкам:

– Можете идти отдыхать, а мы тут еще потолкуем о домашних делах.

Когда служанки вышли, Ху Хао обратился к дочери:

– Дитя мое, счастье и благополучие нашей семьи зависит только от тебя. Сколько у нас золота, серебра, шелков, счесть невозможно! Управляющий, приказчики, служанки видят, что мы никогда ничего не покупаем, а только продаем, и это вызывает у них недоумение. Поэтому, прошу тебя, не приближайся больше к лавке. Ведь если кто узнает, как мы на самом деле приобретаем товары, беды не миновать.

– Отец, я никогда не вхожу в лавку, лишь изредка слушаю из внутренней комнаты, как идет торговля, – сказала Юнъэр.

– Вот и хорошо, – кивнул отец.

С этого дня они взяли за правило продавать только то, что лежало на полках. Если же покупатель не находил нужного товара, его отсылали к другому торговцу. Юнъэр больше не приближалась к лавке, и Ху Хао успокоился.

Так прошло более месяца, и Ху Хао вдруг подумал:

«Все это время я только тем и занят, что торгую, а о дочке и думать забыл. А ведь за девушками нужен глаз да глаз. Вдруг она ведет себя нескромно и служанки пронюхали об этом? Тут-то бед и не оберешься!..»

И он решил тайком подсмотреть, чем занимается дочь. Заглянул в гостиную – Юнъэр там не было, обошел жилые комнаты – тоже нет. Прошел во внутренний сад – и там нет. Лишь проходя мимо дровяного сарая, он обратил внимание на то, что дверь распахнута.

«Может, она там?» – мелькнуло у него в голове.

Ху Хао потихоньку вошел в сарай и увидел, что Юнъэр сидит на скамеечке, перед нею на полу стоит чашка с водой, а в руках у нее – красная тыква-горлянка.

«Не могла найти себе места получше! – подумал Ху Хао. – Что она здесь делает?»

Ху Хао притаился, чтобы не спугнуть дочь, и стал наблюдать. Между тем Юнъэр открыла горлянку и высыпала на пол сотни две красных бобов и столько же рисовых соломинок, каждую длиной с вершок. Затем прочитала заклинание, набрала в рот воды, брызнула и воскликнула: «Живо!» И тотчас же бобы и соломинки превратились в игрушечных воинов и коней: воины в красных доспехах и шлемах, с красными знаменами и значками; кони – огненно-рыжей масти. Воины вскочили на коней и выстроились рядами.

«Ведь только недавно наказывал ей прекратить занятия колдовством, а она опять за свое! – с недовольством подумал Ху Хао. – Что она еще затеяла?»

А Юнъэр уже взяла белую горлянку и высыпала на пол белые бобы. И все повторилось сначала: войско в белом выстроилось напротив войска в красном.

У Ху Хао все заплясало перед глазами, ему показалось, что он видит кошмарный сон.

Тем временем Юнъэр вытащила из прически золотой гребень и воскликнула: «Превратись!» Гребень тотчас превратился в драгоценный меч. Тогда девушка взмахнула им в сторону войск и скомандовала: «Сражайтесь!» Оба войска ринулись друг на друга, и завязалось такое ожесточенное сражение, что шум и крики достигли самих небес.

«Хорошо, что я первый это увидел! – в ужасе подумал Ху Хао. – Будь на моем месте кто другой, мне несдобровать. Нет, надо действовать решительно и не смотреть на то, что она моя дочь!»

Он выскочил из сарая, нашел на кухне тесак для рубки мяса и побежал обратно. Юнъэр все еще командовала сражением. Лишь убедившись, что ни одна из сторон не может взять верх, она подала знак прекратить бой и скомандовала: «Исчезните!» Воины и кони мгновенно превратились в бобы и соломинки. Девушка наклонилась, чтобы собрать их и спрятать в горлянки, и в это время Ху Хао взмахнул тесаком. Голова отделилась от туловища, и мертвое тело рухнуло на пол.

При виде того, что он наделал, Ху Хао охватили ужас и горе. Отшвырнув тесак, он оттащил труп в дальний угол сарая, прикрыл его всяким хламом, затем запер дверь на замок и, пошатываясь, словно пьяный, направился в лавку.

«Я совершил преступление! – думал он. – Дочка нам сделала столько добра, а я так жестоко с ней обошелся! И все же во всем винить меня одного тоже нельзя. Дай я ей поблажку, чего доброго, и сам угодил бы под суд. Хорошо, что хоть избавился – спокойнее будет… Только вот как быть с ее матерью? Представляю, как она разбушуется, когда все узнает!»

Весь день Ху Хао не находил себе места, а вечером, когда приказчики ушли, приказал служанкам:

– К ужину подайте вина, мы с госпожой сегодня желаем выпить вдвоем.

Сев за стол, супруги поначалу и словом не обмолвились о дочери. Когда же выпили по нескольку чарок вина, Ху Хао вдруг опустил голову, и по его щекам покатились слезы.

– Что с тобой? – удивилась жена. – Плачешь без причины!

– Причина есть, – сказал муж. – Доченька нам сделала столько добра, а я, увидев, что она занимается дурным делом, вспылил и чересчур жестоко обошелся с нею. Ты уж на меня не сердись!

– Что ты болтаешь? Каким это дурным делом она занималась? – недоумевала жена.

Когда Ху Хао рассказал, что произошло днем, жена в отчаянии принялась колотить себя в грудь, затопала ногами и разразилась горестными воплями:

– И у тебя хватило смелости поднять руку на свое дитя! Ты, видно, позабыл, как три года назад мы жили в приюте для бедняков? Да если бы не дочка, мы бы по сей день мерзли и голодали, а не жили бы в достатке, как сейчас…

– Я тогда совсем потерял рассудок и не соображал, что делаю, – оправдывался Ху Хао. – Не сердись, давай лучше подумаем, как жить дальше.

– Ты убил мою дочь, и я должна с этим мириться? – выкрикнула жена, но тут же заколебалась. – Однако постой, я только что видела ее в спальне. Когда ты, говоришь, убил ее?

– Днем.

– Днем, говоришь; ну-ка подожди здесь – я тебе сейчас кое-что покажу…

Жена вышла, а через некоторое время вернулась, таща за руку упирающуюся полураздетую девушку. Ху Хао растерялся:

– Дочь?! Я же сам тебя сегодня зарубил! Как ты могла остаться в живых?..

«Попался я в колдовские сети девчонки! – в страхе подумал Ху Хао. – Придется теперь изловчиться, чтобы хоть самому в живых остаться!..»

Поистине:

Если хотите знать, что придумал Ху Хао, прочтите следующую главу.

Ху Хао приглашает свах и устраивает свадьбу дочери. Глупенький братец в брачных покоях возжигает курения

Итак, когда мать ввела Юнъэр в комнату, девушка, не обращая внимания на отца, спросила ее:

– Что случилось? С чего это я вдруг понадобилась отцу?

Затем круто повернулась и вышла, а пораженный Ху Хао так и остался сидеть с раскрытым ртом.

На следующее утро Ху Хао заглянул в сарай. Тесак валялся на том же месте, где он его бросил, а в углу вместо убитой дочери лежала разрубленная надвое метла.

«Как тут оказалась метла? – гадал он. – Что-то я ее вчера не припомню. Видно, все это дело рук девчонки! Нет, от этого оборотня надо как-то избавиться!»

Весь день он провел в размышлениях, а вечером за ужином сказал жене:

– Пословица гласит: взрослый мужчина должен жениться, взрослая девушка выйти замуж. Юнъэр уже стала взрослой, и держать ее дальше в доме неразумно.

– Все наше нынешнее состояние создано дочерью, а ты собираешься ее выгнать! – упрекнула Ху Хао жена. – Других детей у нас нет, и если уж выдавать Юнъэр замуж, то, может, лучше взять в дом зятя? По крайней мере, будет хоть какая-то опора.

– И я сперва тоже думал так поступить, – сказал Ху Хао, а затем, отослав служанок, поведал жене, что Юнъэр делала в дровяном сарае.

– Если об этом станет известно людям, нам с тобой не сносить головы. Давай подберем ей хорошего жениха, и пусть переезжает к нему. Конечно, свекор и свекровь не родители, с ними придется держать себя поскромнее. А лет через пять, когда Юнъэр и вовсе повзрослеет, возьмем ее вместе с мужем к себе.

Эти доводы убедили жену, и она согласилась.

На следующий день Ху Хао послал приказчика за свахами. Тот привел двух: одну звали Чжан Саньсао Болтливая, другую – Ли Сысао Правдивая. У входа в зал свахи приветствовали Ху Хао и его жену. Хозяйка дома пригласила их к столу, угостила чаем и вином. Первой заговорила Чжан Саньсао:

– Позвольте узнать, чем мы обязаны вашему приглашению?

– Видели вы когда-нибудь мою дочь? – спросил Ху Хао.

– Я видела, – сказала Чжан Саньсао. – Хорошенькая барышня!

– Дочка у меня одна-единственная, – продолжал юаньвай. – Ей уже девятнадцать лет, и я хочу ее просватать. Поэтому и пригласил вас.

– Премного благодарны за оказанную честь. Однако позвольте узнать, намерены вы взять зятя к себе в дом или же отдать дочь в семью мужа?

– Отдать в семью мужа, – сказал Ху Хао.

– Если так, то подходящего жениха найти просто, – вмешалась в разговор Ли Сысао.

Ху Хао дал свахам серебряный слиток в два ляна:

– Это вам за хлопоты. А если сватовство удастся, я вас щедро вознагражу.

– Что вы, что вы! Мы ведь для вас еще ничего не сделали, даже совестно принимать такой щедрый подарок! – начали для приличия отказываться обе женщины, а сами потянулись за серебром.

Слиток взяла Чжан Саньсао. Обе откланялись и ушли.

По дороге они стали совещаться:

– Это дело нельзя откладывать. Надо прежде всего разузнать, в каких состоятельных семьях есть взрослые неженатые сыновья.

– Быстро это дело не уладишь, – говорила Ли Сысао, – но, может, нам повезет…

– Только давай заранее условимся не обманывать друг друга, – предложила Чжан Саньсао Болтливая. – Если кто из нас первой найдет подходящую семью, переговоры будем вести вместе, деньги и угощения делить пополам.

– Правильно! – согласилась Ли Сысао Правдивая. – Я найду жениха – сообщаю тебе, ты найдешь – сообщаешь мне.

На том и порешили, но, как только разошлись, Чжан Болтливая подумала:

«У торговца Чжана, что живет на Западной улице, есть семнадцатилетний сын. Говорят, его собираются женить. Может, сходить туда? Боюсь только, откажут – скажут, мол, невеста старше жениха. Впрочем, не буду гадать, а пойду. Во всяком случае, угостят, и то ладно».

Когда она появилась в доме торговца Чжана, тот спросил:

– Какое дело привело вас ко мне?

– Пришла сообщить, что есть невеста для вашего сына, – сказала сваха.

– Эх, сколько свах у нас уже перебывало, а все без толку, – вздохнул Чжан. – Из какой же семьи невеста?

– Из семьи юаньвая Ху Хао, того самого, что торгует шелком. Девушка хороша, как цветок.

– Видел я ее на озере Цзиньминчи. Действительно, девушка красивая. Но сколько ей лет?

– Девятнадцать. Единственная дочь в семье.

– На два года старше моего сына, но это не важно. Боюсь только, они не захотят отдавать дочь в чужую семью, а у меня сын тоже единственный, и я не намерен отпускать его.

– Юаньвай Ху как раз хочет отдать дочь в семью мужа, – заверила сваха.

Слова ее обрадовали Чжана. Он велел подать вино и сам преподнес три кубка свахе. Кроме того, дал ей лян серебра и сказал:

– Если сватовство состоится, на вознаграждение не поскуплюсь.

Чжан Болтливая взяла серебро, поблагодарила и ушла. В этот день ее уже дважды угощали вином, и потому, изрядно захмелев, она шла и бормотала:

– Удачный же выдался денек, все идет как по маслу. Уверена, что сватовство состоится. Вот встану завтра пораньше и сообщу юаньваю Ху. А этой Ли Правдивой ничего говорить не буду…

Ну а теперь расскажем о Ли Правдивой. Проходя в тот же день мимо дома торговца-ювелира Тана, она подумала:

«А ведь у него есть сын двадцати одного года. Правда, ему просватали дочь богача Сюя, однако девушка заболела чахоткой и умерла. И сейчас молодой Тан опять не прочь жениться. Не предложить ли ему дочку юаньвая Ху?»

И Ли Правдивая направилась к воротам дома Тана. Хозяин дома как раз отдыхал, сидя на пороге. Увидев давно знакомую ему сваху, он решил окликнуть ее:

– Куда это вы так спешите?

– К вам. Хочу кое о чем переговорить.

– Что ж, входите, поговорим.

Сваха прошла в дом.

– Ваш сын сейчас дома? – спросила она.

– Нет. Уехал закупать товар и пока не возвращался.

– Вы уже подыскали для него невесту? Я слышала, барышня Сюй умерла…

– Пока еще не подыскал, – сказал Тан. – Может, у вас есть кто на примете?

– Есть, – подтвердила Ли Правдивая. – И уверена, что именно такая невеста вам и нужна.

– Из какой семьи? – поинтересовался Тан.

– Из семьи торговца шелком Ху. Девушке исполнилось девятнадцать лет.

– О, дочку юаньвая Ху я прекрасно знаю! – улыбнулся Тан. – Я ее пытался просватать, еще когда Ху держал закладные лавки. Но он мне отказал. Сказал, что намерен взять зятя к себе в дом. Только поэтому и пришлось сосватать сыну дочку Сюя. Что это юаньвай Ху изменил свое намерение?

– Не знаю, – сказала сваха. – Просто он меня вчера пригласил и попросил подыскать для его дочери жениха из равной ему по положению семьи. Вот я и вспомнила о вас…

Предложение свахи понравилось Тану. Он приказал подать вина, угостил ее, дал лян серебра и попросил:

– Вы уж постарайтесь. Если сватовство окажется успешным, я награжу вас особо.

Ли Правдивая поблагодарила ювелира и ушла, радуясь в душе, что так ловко провела Чжан Болтливую…

На следующее утро Чжан Болтливая первой явилась к дому юаньвая Ху и уже собиралась войти, как вдруг заметила Ли Правдивую.

«Куда ее несет в такую рань? – подумала Чжан Болтливая. – Пожалуй, спрячусь куда-нибудь да погляжу, что она будет делать».

Ли Правдивая подошла к воротам, огляделась по сторонам и уже собиралась проскользнуть в дом, как вдруг лицом к лицу столкнулась с Чжан Болтливой. Вот уж поистине, как рано ни встань, найдется такой, кто не спал всю ночь!.. Обеим свахам стало неловко.

– Ты с чем пришла? – спросила Чжан Болтливая.

– Увидела тебя и хотела присоединиться, – отвечала Ли Правдивая.

– А я решила, что ты найдешь что-то подходящее и обязательно придешь первой. Вот и явилась загодя, чтобы тебя дождаться!

Подружки рассмеялись.

– Хватит шутить, сестра, скажи по правде, тебе удалось найти жениха? – спросила Ли Правдивая.

– Не буду врать – удалось! – отвечала Чжан Болтливая.

– Кого именно? Из какой семьи?

– Из семьи торговца Чжана. У него есть семнадцатилетний сын, и отец собирается его женить.

– Ну, матушка, и рассмешила же ты меня! Ведь если муж старше жены, тогда оба проживут в любви и согласии до старости. А какой прок от старой курицы?

– Можно подумать, ты не знаешь пословицу: жена старше на год – будешь всегда сыт, старше на два года – будешь в достатке, старше на три года – будешь богат?! Чем же это плохо? Или ты можешь предложить лучшего жениха?

– Могу! Стоит мне сказать юаньваю Ху, что его дочь сватает юаньвай Тан, и свадьба состоится!

– Пусть так, но ты в самом деле в этом уверена? – спросила Чжан Болтливая. – Или, по-твоему, кто-то позволит чистить медный таз железной щеткой? Ладно, не будем спорить, посмотрим, что получится.

– А я готова спорить и уверена, что буду права! Но чур, потом не обижаться!

– Согласна! – сказала Чжан Болтливая. – Повезет тебе – все вознаграждение твое, повезет мне – все мое.

Препирательство свах слышали приказчики и вмешались:

– Правильно! Каждой лодке – своя глубина. Вот только не знаем, понравятся ли ваши женихи нашему хозяину! Впрочем, все заранее предопределено судьбой, и противиться ей бессмысленно.

Свахи перестали спорить и направились в дом.

У входа в гостиную их встретил Ху Хао, пригласил сесть и сказал:

– Я восхищен вашим старанием! Как быстро вы все уладили!

– Да-да! – воскликнула Чжан Болтливая, не давая заговорить Ли Правдивой. – Я нашла для вашей дочки самого подходящего жениха! Юноше семнадцать лет, единственный сын торговца Чжана с Западной улицы! И какой умный – умеет писать и считать!

– И я тоже нашла жениха! – вмешалась Ли Правдивая. – Сын Тана, хозяина ювелирной лавки. Тоже умный, умеет писать и считать, ему двадцать один год.

Ху Хао отрицательно покачал головой:

– Ваши женихи мне не подходят, поищите еще.

– Такие хорошие женихи! – удивились свахи. – Почему вы отказываетесь?

– Не нравятся, и все тут! – оборвал свах Ху Хао, подавая им лян серебра. – Поищите еще. Главное, чтобы жених мне был по вкусу!..

Свахи поклонились и ушли.

С этих пор они сделались неразлучными подругами и стали ходить, как говорится, по одним мосткам. Скольких женихов предлагали они Ху Хао! Однако стоило тому услышать, что молодой человек умный и способный, как тут же следовал отказ. Так прошло несколько дней, и свахи стали советоваться:

– Трудно понять юаньвая Ху. Каждый раз угощает нас вином, дает деньги, а от женихов отказывается. Что же ему надо?

– А может, ему нужен жених не слишком умный? – высказала предположение Ли Правдивая.

– Сегодня нам больше идти некуда, – сказала Чжан Болтливая. – Давай-ка зайдем к юаньваю Ху. Выпьем вина, а заодно и подшутим над ним.

– Кого это ты собираешься ему предложить? – спросила Ли Правдивая.

– Пока не спрашивай, идем…

Свахи направились в дом Ху Хао. Хозяин как раз сидел в лавке. Он любезно их встретил, угостил чаем.

– Кого же вы мне сегодня предложите?

– Сына юаньвая Цзяо, такого же торговца шелком, как и вы, – сказала Чжан Болтливая.

– Сколько ему лет? Разбирается ли в делах?

– Ему девятнадцать, как и вашей дочери, – рассказала Чжан Болтливая, – но его до сих пор кормит, поит и одевает нянька. И слюни ему вытирает, потому что текут они у него постоянно. Ни в каких делах он не разбирается, и потому все в доме зовут его Глупеньким братцем…

– Вот такой мне и нужен! – обрадовался Ху Хао. – Постарайтесь же, не откладывая, устроить сговор. Только не говорите моей супруге, что жених глуп, а, наоборот, всячески его хвалите.

Свахи недоумевали: надо же, стольких женихов ему предлагали – богатых, красивых, умных, а он хочет выдать дочь за дурака.

Выпив вина и получив по два ляна серебра, свахи ушли.

– Ну и шутница же ты! – потешалась Ли Правдивая. – Я едва удержалась от смеха – даже пот прошиб! А вдруг, думаю, юаньвай рассердится – что тогда?!

– Мы ему стольких женихов предлагали, и ни один не понравился! – сказала Чжан Болтливая. – Вот я и решила подшутить. Думаю, если рассердится, скажу, что это шутка. Мне ведь и в голову не могло прийти, что дело примет такой оборот!

– Выходит, ты ему угодила, иначе он не отвалил бы нам целых четыре ляна серебра – вдвое больше обычного…

Смеясь и переговариваясь, обе направились в дом юаньвая Цзяо. Хозяин принял их любезно, угостил чаем.

– Зачем изволили пожаловать, вестницы радости?

– Скажем прямо: мы пришли предложить невесту для вашего сына, – отвечала Чжан Болтливая.

– Мой сын дурак, – вздохнул Цзяо. – Какая же девушка согласится за него выйти?

– У юаньвая Ху, такого же торговца шелком, как и вы, есть девятнадцатилетняя дочь, красивая, как цветок, – рассказывала Чжан Болтливая. – Сколько женихов за нее сваталось, и все получили отказ! А сегодня я возьми да и назови юаньваю Ху вашего сына, так он сразу согласился и велел переговорить с вами.

Юаньвай Цзяо не очень поверил, однако в душе обрадовался:

– Если сговор состоится, я вас щедро отблагодарю…

Он угостил свах вином, дал по два ляна серебра, и те, простившись с ним, снова явились к Ху Хао.

– Юаньвай Цзяо весьма доволен сватовством и просит вас выбрать счастливый день для сговора и обмена свадебными подарками, – сообщила Чжан Болтливая. – Если от нас еще что-либо требуется, приказывайте.

Обрадованный Ху Хао прежде всего попросил свах передать радостную весть его жене. Та стала расспрашивать о женихе, и ей отвечали, что это достойный и очень богатый молодой человек. Только вот немного избалован с детства, одеваться и то сам не умеет, требует, чтобы ему прислуживали. Но это не страшно, в знатных и богатых семьях такое случается.

Госпожа не стала возражать, о чем свахи не замедлили сообщить семье Цзяо.

Вскоре состоялся сговор, а затем был назначен день для завершения брачной церемонии. Поскольку молодой Цзяо в делах не разбирался, все хлопоты по устройству свадьбы взял на себя юаньвай Цзяо.

– Молодой господин женится, – говорили юаньвай и его жена няньке, – так что ты уж позаботься, чтобы в доме был порядок. Если сумеешь сделать так, чтобы молодые жили в согласии, мы тебя вознаградим.

– Премного вам благодарна, можете на меня надеяться, – заверила нянька.

– Вот и хорошо, – сказала госпожа. – А теперь пойдем к Глупенькому братцу и растолкуем, что от него требуется…

Женщины направились во внутренние покои.

– Послушай! – обратилась нянька к дурачку. – Завтра твоя свадьба…

– Завтра твоя свадьба, – повторил тот.

– Это большая радость! – сказала нянька.

– Это большая радость, – услышала она в ответ.

Нянька умолкла и с горечью подумала:

«Неразумно поступает наш господин, женя такого дурака! Только погубит девушку. Да и юаньвая Ху я не пойму. Дочка его настоящая красавица, умная, писать и считать умеет, а он выдает ее за это ничтожество!..»

Не будем подробно описывать, как в доме Цзяо готовились к встрече невесты, а расскажем о том, как госпожа Ху в назначенный день доставила новобрачную. После поклонения духам и других положенных церемоний нянька вывела под руку Глупенького братца. Увидев его, госпожа Ху пришла в ужас – до того он был безобразен!.. На глаза ей невольно навернулись слезы.

«Старый дурень, исковеркал жизнь родной дочери! – подумала она. – Отдать ее такому уроду!»

Она уже собиралась обрушиться на свах, но Ли Правдивая поспешила скрыться. Видя, что дело принимает неблагоприятный оборот, Чжан Болтливая принялась оправдываться:

– Почтенная госпожа, только не подумайте, что мы вас обманули, – ваш муж все знал. Если не верите мне, спросите его сами. Нынче такой торжественный день, кругом столько уважаемых людей, надеюсь, вы будете снисходительны и не станете устраивать скандал…

Госпоже Ху не оставалось ничего иного, как смириться…

На следующее утро госпожа Ху простилась с молодыми и возвратилась домой. Как только она увидела мужа, гнев ее вознесся до небес, волосы встали дыбом, женщина разразилась воплями и проклятиями.

– Чего без толку кричишь? – пробовал унять жену Ху Хао.

– Я думала, что ты, как глава семьи, будешь благоразумным, и во всем полагалась на тебя! А ты оказался скотиной! Сколько прекрасных женихов сваталось за твою дочь, а ты выдаешь ее за дурака! На что же это похоже?

– Если бы она жила дома, то рано или поздно погубила бы нас, – оправдывался Ху Хао. – Выдать ее замуж за умного человека тоже небезопасно: он сразу догадался бы, кто она такая, и мы все равно оказались бы виноваты. А сейчас, когда у нее муж-дурак, никто никогда не придаст значения никаким слухам.

Но жена Ху Хао ничего не желала слушать и рыдала, и бранилась весь день.

Что же касается Юнъэр, то, прощаясь с матерью, она была объята таким горем, которое невозможно выразить словами. Но даже поплакать бедняжка не могла – весь день приходилось принимать поздравления многочисленных родственников жениха. И только вечером, когда все разошлись, она наконец простилась со свекровью, пожелала ей спокойной ночи и в сопровождении няньки направилась в спальню.

Глупенький братец встретил ее на краю постели, бессмысленно тараща глаза.

– Сегодня будешь спать вместе с молодой, – сказала ему нянька.

– Сегодня будешь спать вместе с молодой, – повторил тот.

«Ну до чего же глуп – только и умеет, что повторять чужие слова! – подумала нянька. – И вряд ли поумнеет когда-нибудь!.. Однако пора укладывать его спать…»

Она раздела Глупенького, уложила в постель, накрыла одеялом и затем обратилась к Юнъэр:

– Ну а вы уж, барышня, укладывайтесь сами.

Как только Юнъэр услышала, что ей предлагают лечь к Глупенькому, она не могла сдержать слез:

– Отец, мать! Чем я перед вами провинилась, что вы отдали меня за дурака?! Или забыли, как терпели лишения, ютились в приюте? А потом, лишь мне благодаря, разбогатели. Теперь-то я поняла, чего хотел отец! Он боялся, что, если у меня будет умный муж, я смогу его кое-чему научить!..

Юнъэр вытерла слезы, отпустила няньку, разделась и легла рядом с Глупеньким. Но тот уже храпел и не обращал на нее никакого внимания. Молодая девушка лежала и с горечью думала:

«Святая тетушка давно предлагала мне уйти из дому, однако я так и не решилась покинуть родителей, жалела их! А они что со мной сделали? О, Святая тетушка, где ты сейчас?..»

Так, пребывая в горестных думах, Юнъэр незаметно уснула и неожиданно увидела во сне Святую тетушку, восседающую верхом на журавле…

Поистине:

Если хотите знать, что сказала девушке Святая тетушка, прочтите следующую главу.

Глупенького братца обманом завлекают на верхушку башни. Письмоводитель в гневе разбивает изголовье странствий в мире бессмертных

Итак, продолжим рассказ о Святой тетушке, которая явилась к Юнъэр верхом на журавле.

– Дочь моя, как только я узнала, что тебя выдали замуж, тотчас же решила прийти к тебе.

Юнъэр поведала ей о своем горе.

– Успокойся, тебе не вечно здесь жить, – сказала Святая тетушка. – Твоя судьба связана с Бэйчжоу.

– Я готова хоть сейчас последовать за вами! – воскликнула Юнъэр.

– Однако прежде, чем ты станешь свободна, тебе придется оплатить свой старый долг.

– Какой у меня может быть долг перед мужем-дураком? – удивилась Юнъэр.

– В предыдущей твоей жизни, когда ты была моей дочерью, нам с тобой как-то пришлось укрываться от непогоды в храме князя Гуаня, – сказала Святая тетушка, – и там ты вскружила голову молодому даосу. Он безуспешно домогался тебя, а ты заигрывала с ним, однако решительного отказа не давала. От страсти бедняга лишился рассудка и вскоре умер. И вот теперь он возродился в облике этого дурачка, которому судьба назначила стать твоим мужем. Так что терпи и не раздражай духов! Развязка придет сама собой. Но если уж тебе станет невмоготу, найдешь меня в Чжэнчжоу.

С этими словами Святая тетушка воссела на журавля и исчезла. Тут Юнъэр проснулась. Она запомнила слова старухи и успокоилась.

Между тем госпоже Ху не давала покоя мысль о первой брачной ночи ее дочери, и, едва дождавшись утра, она послала к ней двух служанок. Служанки вскоре вернулись и доложили:

– Барышня спокойна и даже весела.

Госпожа Ху не поверила и послала других служанок, но и те сообщили ей то же. Лишь после этого она немного успокоилась и перестала бранить мужа…

Надо сказать, что супруги Цзяо тоже боялись, что молодая будет недовольна мужем. Однако все шло как нельзя лучше – Юнъэр вела себя сдержанно и почтительно. Юаньвай Цзяо даже нанес визит Ху Хао и поблагодарил его за хорошо воспитанную дочь. Но об отношениях, сложившихся между обеими семьями, мы сейчас рассказывать не будем, а вернемся к молодоженам. Хотя Юнъэр и Глупенький братец считались мужем и женой и спали в одной постели, они на самом деле оставались чужими друг для друга людьми. Муж в делах людских не разбирался и потому не прикасался к жене. Юнъэр тоже старалась держаться от него в стороне, хотя иногда жалела его и даже ухаживала за ним. Словом, у дурачка как бы появилась вторая нянька. Когда Юнъэр становилось скучно, она запиралась в комнате и занималась колдовством. Глупенький братец, глядя на нее, лишь бессмысленно таращил глаза…

Так прошло три года. Однажды жарким летним днем Юнъэр вышла с мужем прохладиться во двор и как бы между прочим спросила:

– Тебе не жарко?

– Тебе не жарко? – повторил Глупенький.

– Хочешь побывать со мной в одном месте, где попрохладнее? Ты только не бойся.

– Хочешь побывать со мной в одном месте, где попрохладнее? Ты только не бойся, – повторил тот.

Убедившись, что толку от него все равно не добиться, Юнъэр прочитала заклинание, и тотчас скамейка, на которой они сидели, превратилась в большого полосатого тигра и, поднявшись в воздух, опустилась на самую верхушку главной городской башни.

– Вот здесь прохладно! – сказала Юнъэр Глупенькому братцу.

– Вот здесь прохладно! – покорно повторил тот.

Супруги наслаждались прохладой почти до утра.

– Пора возвращаться, – сказала Юнъэр.

– Пора возвращаться, – повторил дурачок.

Юнъэр прочитала заклинание, и тигр мгновенно перенес их во двор дома и снова превратился в скамейку.

– Теперь идем спать, – сказала Юнъэр мужу.

– Теперь идем спать, – повторил он.

Вскоре Юнъэр снова предложила мужу:

– Давай-ка прохладимся.

– Давай-ка прохладимся, – радостно отозвался Глупенький.

И вновь после заклинания Юнъэр скамейка перенесла их на верхушку башни.

На сей раз ночь выдалась особенно душной, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Юнъэр раскрыла белый бумажный веер и принялась обмахиваться им. В это время два городских стражника – неразлучные друзья Чжан Цянь и Ли Вань, – совершая очередной ночной обход, проходили у подножия башни. Решив поглядеть на луну, Чжан Цянь поднял голову и вдруг удивленно воскликнул:

– Ли Вань, погляди! Никак, на верхушке башни сидят двое!

– Если это люди, то как они туда взобрались? – удивился тот.

– Уверен, что это люди! – настаивал Чжан Цянь.

– А мне кажется, что это вороны, – не соглашался Ли Вань.

– Если вороны, почему средь ночи машут крыльями?

Чжан Цянь, обладавший более острым зрением, внимательно пригляделся:

– И все-таки это мужчина и женщина. Впрочем, не все ли равно, люди это или вороны, – пусть отведают моей стрелы!

И, вытащив из чехла лук, он выстрелил. Стрела со свистом рассекла воздух и вонзилась в ногу Глупенькому братцу. Тот вскрикнул и полетел вниз. Подбежавшие Чжан Цянь и Ли Вань убедились, что перед ними действительно мужчина. К счастью, он не разбился насмерть. Стражники его связали, а когда снова поглядели на верхушку башни, там уже никого не было.

Утром, как только открылись ворота Кайфынского ямыня и правитель области поднялся в зал, Чжан Цянь и Ли Вань притащили Глупенького братца, поставили на колени и доложили:

– Мы ночные стражники. Сегодня во время третьей стражи совершали обход и вдруг видим – на самой верхушке городской башни сидят мужчина и женщина. Стали гадать, как они могли туда забраться, ведь башня такая высокая! Решили, что это дурные люди, и выстрелили в них из лука. Вниз свалился вот этот мужчина, а женщина куда-то исчезла.

– Ты кто такой? – строго спросил Глупенького братца правитель области.

– Ты кто такой? – повторил тот.

– Если скажешь правду, наказывать не буду.

– Если скажешь правду, наказывать не буду, – опять повторил дурачок.

– Ах ты, негодяй! – рассердился правитель области. – Еще смеешь меня передразнивать!

Глупенький братец вытаращил глаза и, уставившись на правителя, выкрикнул:

– Ах ты, негодяй! Еще смеешь меня передразнивать!

Все, кто находился в зале, едва удерживались от смеха. Убедившись, что толку от задержанного не добиться, правитель области распорядился впустить людей для его опознания. Люди проходили один за другим, но все говорили одно и то же:

– Нет, мы этого человека никогда не видели.

«Как же все-таки они поднялись на башню? – размышлял правитель. – Да и как женщине удалось незаметно скрыться? Видать, сама она колдунья, затащила этого парня наверх, но не остереглась, и стражники его подстрелили. Вот он и не может до сих пор прийти в себя. Но вот как решить дело, если даже неизвестно, кто он?»

Наконец правитель распорядился:

– Наденьте на него кангу и выведите на самый людный перекресток. Стеречь его будете вы оба! – Он указал на Чжан Цяня и Ли Ваня. – А ежели кто вздумает поговорить с этим малым, хватайте и тащите ко мне.

Тюремные служители тотчас принесли кангу и надели на шею Глупенького братца. Чжан Цянь и Ли Вань подхватили его под руки и поволокли на улицу. На перекрестке, где они остановились, сразу же собралась толпа любопытных…

Ну а теперь вернемся в дом юаньвая Цзяо. Когда утром нянька и девочка-служанка понесли молодым воду для умывания и обнаружили, что те исчезли, они побежали докладывать господам. Те тоже взволновались:

– Все двери и ворота заперты, куда же они могли деваться?

Обыскали весь дом, но понапрасну. Тогда юаньвай Цзяо вышел на улицу и здесь случайно услышал разговор прохожих:

– Сегодня ночью на верхушке городской башни стражники заметили мужчину и женщину. Мужчину подстрелили, а женщина куда-то скрылась…

И еще:

– Вы не видели того самого, что стоит в канге на перекрестке?

Юаньвая Цзяо будто подтолкнули. Он побежал на перекресток, протиснулся сквозь толпу и увидел своего сына.

– Как это ты забрался на городскую башню? – разразился он горестными воплями. – Где твоя жена?

Чжан Цянь и Ли Вань не дали ему продолжить расспросы, схватили и безо всяких объяснений поволокли в ямынь.

– Ты кто такой? – спросил юаньвая правитель области. – Кем тебе приходится этот в канге? Как он взобрался на башню и кто та женщина, с которой его видели? Говори правду!

Юаньвай Цзяо земно поклонился:

– Я уроженец здешней области, зовут меня Цзяо Юй, а этот в канге – мой сын. Он глуп и ничего не умеет, его даже приходится одевать и кормить. Говорить толком он тоже не может – лишь повторяет, что ему говорят. Три года назад я его женил, чтобы продлить свой род, – ведь сын у меня единственный. Счастье еще, что юаньвай Ху Хао не погнушался дурачком и выдал за него свою дочь Юнъэр, девушку красивую и умную. И вот сегодня утром мы обнаружили, что сын и невестка исчезли. Не пойму, как они попали на городскую башню.

– Перестань вздор молоть! – закричал правитель области. – Как это они могли уйти из дому, если двери были заперты? Или ты прячешь свою невестку?! Ну-ка веди ее живо ко мне!

– Я человек невежественный, разве посмею лгать?! – взмолился юаньвай Цзяо. – Можете меня бить, но знайте, что бьете невинного…

Говорил он искренне, и правитель области смягчился. Он лишь приказал служителям доставить в ямынь отца Юнъэр…

Надо сказать, что Ху Хао тоже слышал разговоры о необычайном происшествии, случившемся в городе, и был уверен, что виной всему его дочь. И только он начал советоваться с женой, что же предпринять, как в ворота постучались посланцы из ямыня:

– Здесь живет юаньвай Ху?

У Ху Хао от страха душа ушла в пятки.

– Что вам угодно?

– Правитель области приказал доставить вас в ямынь, следуйте за нами, – отвечали ему.

– Зачем я мог ему понадобиться? Ведь я никогда никому ничего дурного не делал!..

– Идемте с нами – в ямыне все узнаете…

Тогда Ху Хао достал десять лянов серебра и на всякий случай дал служителям. Серебро они взяли, однако продолжали торопить:

– Правитель области ждет!

Когда они явились в ямынь, правитель коротко рассказал Ху Хао о случившемся и спросил, где Юнъэр. Ху Хао отвечал, что ничего не знает.

– Мне говорили, что твоя дочь умна, а ее муж – дурак, – продолжал правитель, – и я не сомневаюсь, что она обзавелась любовником. Ты же из страха, что я ее накажу за неблаговидные дела, прячешь ее дома.

– Если он действительно прячет ее дома, то пусть ее приведут! – вскричал юаньвай Цзяо, все еще стоящий на коленях. – Пощадите моего сына, он ни в чем не виноват!

– Испокон веков известно, что мужчины соблазняют женщин, – возразил Ху Хао. – А вы, решив избавиться от невестки, подкупили стражников, чтобы они говорили неправду. Господин начальник, ведь башня высокая, чуть не до небес, лестницы там нет, не могли же они взлететь туда на крыльях? И почему стражники схватили только мужчину? Неужели не могли догнать женщину, которая на своих маленьких ножках и ходить-то быстро не умеет? А может, они сами ее куда-нибудь упрятали?

Рассуждения Ху Хао показались правителю области логичными, и, чтобы установить истину, он распорядился допросить юаньвая Цзяо и обоих стражников под пыткой. Служители незамедлительно приступили к делу. Юаньвай Цзяо первым не вытерпел побоев и взмолился:

– Господин начальник, позвольте, я нарисую ее портрет, а вы прикажете учинить розыск. Тому, кто найдет пропавшую, я дам в награду три тысячи связок монет. А если ее не найдут, я готов понести любое наказание!

Правитель области признал его слова разумными и приказал прекратить допрос. Затем с Глупенького братца сняли кангу и под письменное поручительство отпустили домой…

Однако продолжим рассказ о Юнъэр. Как только Глупенький братец сорвался с верхушки башни и полетел вниз, она быстро прочитала заклинание и, взмыв в воздух, одна возвратилась домой.

«Глупенького я не уберегла, и оставаться мне здесь больше нельзя, – думала она. – Возвращаться в дом родителей тоже неловко. Как же быть? Помнится, в день свадьбы Святая тетушка, явившись ко мне во сне, уверяла, что мне здесь жить не вечно и что, если уж очень станет невмоготу, я могу найти ее в Чжэнчжоу. Деваться мне сейчас и вправду некуда, так что, видимо, придется отправиться в Чжэнчжоу».

Надев на себя несколько платьев и собрав кое-какие вещи, Юнъэр села верхом на скамейку и улетела из города. Опустившись на землю в безлюдном месте, она бросила скамейку и дальше пошла по дороге пешком.

Между тем уже рассвело, и вскоре ей неожиданно повстречался ее бывший учитель Чэнь Шань, спешивший в город по делам. Он узнал свою ученицу и с удивлением спросил:

– Барышня, почему вы здесь одна? Где ваши родители?

Юнъэр почтительно его приветствовала и отвечала:

– Семья моего мужа попала в беду, и мне пришлось бежать. Я даже родителей не успела известить.

Затем она наклонилась, подняла комок белой глины, быстро вылепила из нее маленькое квадратное изголовье и дала учителю:

– Будьте добры, передайте это изголовье моим родителям, пусть хранят как память обо мне. Изголовье чудесное; тому, кто будет спать на нем, оно принесет сладостные сны и избавит от болезней. Поэтому его и называют «изголовьем странствий в мире бессмертных». Обязательно передайте, прошу вас.

– Куда же вы теперь, барышня? – спросил Чэнь Шань, взяв у нее изголовье.

– Неподалеку отсюда меня ждут родные мужа, – сказала Юнъэр. – Дальше мы пойдем вместе, но куда – пока не знаю.

Учитель посмотрел в ту сторону, куда указывала Юнъэр, а когда обернулся, она уже исчезла. Девушка превратилась в невидимку…

Чэнь Шань протер глаза, сплюнул и выругался:

– Тьфу! Дьявольщина, да и только!

Он решил, что Юнъэр умерла и ему привиделась ее душа. Что же касается изголовья, которое он держал в руке, то оно показалось ему непригодным и он уже хотел его выбросить, но потом подумал:

«Она так настойчиво просила передать его родителям, что, пожалуй, стоит передать. А чертовщина это или нет – меня не касается!»

Учитель спрятал изголовье в рукав и продолжал путь. Однако пройдя немного, он вновь призадумался:

«Времени у меня мало, а дел много. К тому же улица Спокойствия мне не по пути. Да и таскать с собой это изголовье тоже неудобно…»

В это время он как раз проходил мимо дома своего знакомого письмоводителя Фэя, и его окликнул стоявший у ворот мальчик-слуга:

– Куда направляетесь, почтенный учитель?

Дело в том, что некогда Чэнь Шань учительствовал в доме Фэя и этот мальчик был одним из его учеников.

– Оставь-ка эту вещицу пока у себя, – сказал учитель, протягивая мальчику изголовье. – Я иду по делам, и мне не хочется таскать ее с собой. А завтра я за ней зайду, а заодно и повидаюсь с твоим хозяином.

Чэнь Шань ушел, а мальчик отнес изголовье к себе во флигель и положил на постель.

После завтрака письмоводитель Фэй уехал в гости. Мальчишке делать было нечего, и он решил воспользоваться изголовьем и немного поспать. И тогда случилось такое, что, поистине:

Мальчишка заснул, а в это время двое других мальчиков-слуг зашли к нему поиграть. Один из них забавы ради принялся чесать ему пятки, а другой – щекотать в носу свернутой из бумаги трубочкой. Спящий мальчик несколько раз чихнул, потом затрясся, будто в лихорадке, и забормотал:

– Как прекрасно! Как прекрасно!

Но тут озорники стали щипать его за уши, и он проснулся.

– Что это тебе такое прекрасное приснилось? – спросили они его.

– Мне приснилось, что нарисованные на изголовье ворота распахнулись, я вошел и меня встретила толпа девушек-музыкантш. Они повели меня в мир бессмертных. Там все было прекрасно: и реки, и горы, и цветы, и птицы. Затем одна дева поднесла мне кубок вина, потом второй… А когда стал пить третий, вы меня разбудили…

– Не верю я тебе! – заявил один из мальчишек.

Тогда другой мальчишка стал рассматривать изголовье и увидел, что на одной его стороне золотыми иероглифами написано: «Изголовье странствий», а на другой изображены ворота с надписью: «Мир бессмертных».

– Не знаю, говорил ли ты правду, но я сегодня тоже попробую поспать на твоем изголовье, – сказал он. – Посмотрю, что мне приснится!

– И я хочу! – заявил второй. – Ты в первую половину ночи, а я во вторую.

В это время мимо флигеля проходил только что вернувшийся из гостей письмоводитель Фэй и случайно услышал разговор о первой и второй половине ночи. Решив, что мальчишки затевают что-то дурное, он ударом ноги распахнул дверь и увидел трех своих слуг, о чем-то спорящих над белым глиняным изголовьем. Вскипев от гнева, Фэй схватил изголовье и, не разглядывая его, швырнул во двор. Изголовье упало на каменные ступени крыльца и вдребезги разбилось.

Поистине, жаль, что понапрасну погибла такая чудесная вещь!

Итак, если хотите знать, что же произошло дальше, прочтите следующую главу.

Юнъэр в селении Бацзяочжэнь меняет облик. Бу Цзи в городе Чжэнчжоу требует уплаты за услугу

Итак, не успели мальчишки охнуть, как письмоводитель Фэй швырнул изголовье во двор, где оно упало на каменные ступени крыльца и вдребезги разбилось. И в тот же момент послышался шум, напоминающий жужжание пчел, и на крышу дома опустился сонм небесных дев. Девы были маленькие, не более трех чи ростом, роскошно наряженные, с флейтами и со свирелями. Выстроившись рядком на краю крыши, они заговорили тоненькими голосами, напоминавшими щебетанье ласточек:

– Некогда мы прислуживали при дворе государя, но Небесная дева Сюаньнюй лишила нас свободы и заключила в изголовье. Мы так признательны вам, господин Фэй, что вы вернули нам свободу! Какое это величайшее счастье!..

Девы заиграли на музыкальных инструментах. Полилась нежная мелодия, и Фэй заслушался. Когда же письмоводитель пришел в себя, девы исчезли.

Никогда прежде Фэю не приходилось видеть подобных чудес. Собрав осколки изголовья, он стал их разглядывать. На внутренней стороне с необыкновенным искусством были нарисованы горы и реки, беседки и павильоны, деревья и цветы. Оставалось лишь непонятным, как художник сумел изобразить все это на внутренней стороне изголовья, если в нем не было не только отверстия, но даже крохотной щелочки!

– Откуда у вас эта вещь? – строго спросил Фей у мальчишек.

– Учитель Чэнь оставил, – сказал старший. – Обещал завтра забрать, а больше я ничего не знаю. Не успел я прилечь на это изголовье, как мне приснился чудесный сон, будто я попал в страну бессмертных. Когда я проснулся, я рассказал о своем сне приятелям. Они тоже захотели поспать на этом изголовье. Мы заспорили, и в это время вернулись вы.

Фэй не поверил и решил до прихода Чэнь Шаня запереть мальчишек на замок, чтобы выяснить, говорят ли они правду.

А теперь расскажем о Чэнь Шане. Решив на следующий день навестить Ху Хао, он прежде зашел к Фэю, чтобы забрать изголовье. Тот пригласил его в кабинет и первым начал разговор:

– Учитель, отдали ли вы вчера моему мальчишке изголовье?

– Не только отдал, но и велел ему сказать вам об этом, – удивился вопросу Чэнь Шань. – Неужели вы не знаете?

– Изголовье какое-то странное. Расскажите сначала, как оно попало к вам, а потом я вам кое-что расскажу.

Чэнь Шань принялся рассказывать:

– Некогда я был учителем в доме юаньвая Ху Хао, что живет на улице Спокойствия, учил его дочь Юнъэр. И вот вчера неожиданно встречаю ее одну за городом! Говорит, семья ее мужа попала в беду, пришлось бежать. А на прощанье попросила передать это изголовье родителям на память. Вчера я был очень занят и не успел разглядеть: что в нем удивительного?

– И хорошо, что не разглядели! И хорошо, что не передали! – воскликнул Фэй и рассказал, что произошло накануне. – Нынче издан указ о розыске колдуньи Ху Юнъэр. Тому, кто найдет ее, обещана награда в три тысячи связок монет. Если бы вы сейчас пошли с этим изголовьем к Ху Хао, непременно попали бы под суд! Я разбил бесовскую вещь, чтоб и следов от нее не осталось!

У Чэнь Шаня от страха душа ушла в пятки:

– Я ведь живу в деревне и не знаю, что делается в городе, – извинялся он. – Спасибо, что предупредили, а то попал бы в беду! Не понимаю только, каким образом в ямыне прознали, что Юнъэр – колдунья?

Фэй рассказал, что произошло на городской башне, да так все приукрасил, что у Чэнь Шаня от ужаса волосы встали дыбом. Он вскочил и стал прощаться, несмотря на то что Фэй упрашивал его посидеть еще немного и выпить вина. О том же, чтобы пойти к Ху Хао, он и думать больше не смел!..

Когда учитель ушел, Фэй выпустил мальчишек и строго им наказал:

– Смотрите не болтайте про изголовье! Не то я вас, щенят, тотчас же отправлю в суд – как колдунов и оборотней!

На этом и кончилось дело с изголовьем…

Здесь наше повествование пойдет в двух направлениях. Вначале мы расскажем о Юнъэр, которая, расставшись с учителем Чэнем, направилась в Чжэнчжоу. Она шла день и очень устала. Начинало смеркаться. Завидев возле дороги чайную, где под навесом старуха кипятила чай, девушка решила присесть, чтобы дать отдых ногам. Старуха заварила чашку чая и предложила ей.

– Как называется здешняя местность? – спросила Юнъэр. – И куда ведет эта дорога?

– Пройдешь еще немного и увидишь мост Восьми углов, а за ним начинается дорога на Чжэнчжоу, – объяснила старуха. – А что это ты, барышня, одна странствуешь?

– Иду проведать родителей, – соврала Юнъэр.

– Время позднее, так что лучше всего тебе заночевать на постоялом дворе в Бацзяочэне, – сказала старуха. – Ночью ходить одной опасно!

Юнъэр поблагодарила старуху, сотворила десяток медяков, расплатилась за чай и продолжила путь. Пройдя еще около двадцати ли, она повстречала на дороге щеголевато одетого молодого человека, с виду студента. Увидев хорошенькую молодую женщину, тот, разумеется, не мог равнодушно пройти мимо.

– Куда направляетесь, барышня? – вежливо спросил он, любезно кланяясь.

– Иду в Чжэнчжоу навестить родных, – отвечала она.

– И я туда же! Сказать по правде, одному путешествовать скучно! А вам, как женщине, к тому же и опасно! Давайте дальше пойдем вместе.

Юнъэр не возражала. Они прошли еще немного и увидели впереди лес. Молодой человек решил припугнуть спутницу:

– В этом лесу водятся тигры, так что, барышня, остерегайтесь!

– С вами мне ничего не страшно! – воскликнула Юнъэр. – Уверена, что в минуту опасности вы меня защитите.

Вот так, перекидываясь ничего не значащими словами, они шли, пока не начало смеркаться. Юнъэр забеспокоилась:

– Старший брат, нет ли здесь поблизости гостиницы?

– Гостиница есть, но не всякий может в ней остановиться, – сказал молодой человек. – Недавно в здешних местах поймали двух вражеских лазутчиков, после чего правитель области повелел владельцам гостиниц и постоялых дворов не пускать на ночлег одиноких путников. Так что ни вам одной, ни мне одному комнату не дадут.

– Где же тогда ночевать? – спросила Юнъэр.

– Если доверитесь мне, я все устрою.

– Всецело вам доверяюсь.

– В таком случае все в порядке! – обрадовался молодой человек. – Стоит только сказать, что мы – муж и жена, и нам предоставят комнату в любой гостинице!

«Хорош, однако, молодчик! Первый раз видит меня, а предлагает вместе переночевать! Ну, погоди, ты еще узнаешь, кто такая Ху Юнъэр!» – подумала девушка, но виду не подала и сказала:

– Старший брат, я согласна.

– Вот и хорошо! – ухмыльнулся молодой человек.

Добравшись до селения Бацзяочжэнь, они обошли несколько гостиниц, и молодой человек выбрал ту, что была рядом с рынком.

– Хозяин, есть у вас свободная комната? – крикнул он, постучавшись в ворота. – Нам с женой надо отдохнуть.

Вышел гостиничный слуга:

– Извините, молодой господин, но свободных комнат нет.

– Как так нет?! Я всегда у вас останавливаюсь; что же это – всегда были, а сегодня нет?!

– Извините, господин, была у нас одна комната с двумя постелями, да одну постель недавно занял подмастерье сапожника, – оправдывался слуга. – Не захотите же вы с супругой спать в одной постели!

– Ну-ка, покажи, кто там!

Слуга провел их в комнату. Молодой человек осмотрел ее и сказал:

– Все хорошо! Пусть он спит сам по себе, а мы – сами по себе.

– Ну, если так, то пожалуйста, – сказал слуга и ушел.

А Юнъэр про себя подумала:

«Ну и наглец! Мы едва знакомы, а он уже выдает меня за свою жену! Надо его проучить!»

Недаром древние говорили: «Чужую жену не ласкай, чужого коня не седлай!»

В комнате, которую указал слуга, на кровати лежал бородатый мужчина – подмастерье-башмачник. Юнъэр приветствовала постояльца; тот поднялся и ответил на ее приветствие.

– Мы вам не помешаем? – обратился к нему молодчик.

– Нисколько, – отвечал тот. – Устраивайтесь как вам удобно, мне моей постели хватит.

«Судя по выговору, они не из восточной столицы, – подумал башмачник. – Да и на супругов не очень-то похожи. Видно, встретились в дороге и сговорились переспать. Впрочем, мне до этого нет дела!»

Юнъэр и ее спутник присели на край кровати. Слуга принес воду. Молодой человек вымыл ноги и попросил зажечь лампу.

Тем временем башмачник снова улегся и вскоре уснул, отвернувшись лицом к стене.

– Сестрица! – тихонько шепнул Юнъэр молодой человек. – Мы так спешили, что даже не поели в дороге. Я сейчас схожу за вином и закуской.

С этими словами он вышел из комнаты.

«До чего же бесцеремонен! – подумала Юнъэр. – Ладно, ладно, иди за своим вином, а уж я тебе шутку устрою!..»

Она пробормотала заклинание, дунула на соседа по комнате, затем потерла себе лицо и тотчас же превратилась в бородача. Затем, придав башмачнику свой собственный облик, легла в постель и притворилась спящей.

А в это время, накупив вина и закусок, молодой человек возвращался в гостиницу, предвкушая предстоящее удовольствие.

«Повезло же мне сегодня! – думал он. – Не часто встретишь хорошенькую женщину, которая сразу согласится провести вместе ночь!»

Войдя в комнату, он поставил на столик бутылку с вином, прибавил в лампе огня и только тогда обнаружил, что на их постели спит бородатый башмачник.

«Странно! И зачем это ему вздумалось перебираться на нашу постель!» – удивился он.

Поглядел на соседнюю постель – на ней спала Юнъэр.

«Видно, намучилась, бедняжка, в дороге и, не дождавшись меня, уснула», – подумал молодой человек и стал легонько тормошить ее.

– Эй, жена, вставай! Я принес вино…

– Это я твоя жена?! – взревела «женщина», вскакивая с постели. Молодчик вытаращил глаза – перед ним стоял бородатый башмачник.

– Простите, я ошибся, – в смятении пробормотал он.

Но тот бросился на молодого человека с кулаками. На шум прибежал гостиничный слуга:

– Что тут происходит?

– Этот дурень пристает ко мне, называет своей женой и мешает спать! – возмущался башмачник.

– Вы ведь не слепой! – обратился слуга к молодчику. – Разве не видите – ваша кровать на другой стороне?!

Уладив ссору, слуга вышел. Башмачник снова улегся. А получивший несколько увесистых затрещин молодчик почесывал затылок:

«Вот незадача! Ясно же видел, что это женщина, а оказалось – бородач!»

– Барышня, вставайте пить вино! – тихо позвал он, наклонившись над другой постелью, и тотчас же в ужасе отпрянул назад: с постели на него глядело рыжеволосое чудовище с зелеными глазами и торчащими вперед клыками.

– Нечистая сила! Оборотень! – завопил он и в беспамятстве рухнул на пол.

На крик прибежал слуга, ужинавший в соседней комнате. В гостинице поднялся переполох, сбежались все постояльцы. Люди принялись приводить молодчика в чувство, тормошить, обрызгивать водой. Наконец он пришел в себя и снова завопил:

– Нечистая сила! Оборотень!..

– Где нечистая сила? Где оборотень? – спрашивали его.

– Вон на той кровати; там лежит не женщина, а оборотень!

Слуга посветил лампой – на кровати сидела молодая женщина, прекрасная, как цветок.

– Не морочьте людей! – сказал слуга. – Это ваша жена.

– Никакая она мне не жена! – не унимался молодчик. – Я ее случайно встретил на дороге, и мы лишь сговорились называться мужем и женой, чтобы снять комнату для ночлега. Я вышел купить вина. А вернулся, гляжу – на постели лежит бородатый мужчина. Я к другой постели: там женщина! Хотел ее разбудить, потормошил немного, а она вскакивает и на меня с кулаками. Я к своей постели, а там рыжее клыкастое чудовище! Что же это, если не оборотень?!

– Да вам просто померещилось! – уговаривали молодчика люди. – Разве может такая хорошенькая женщина быть оборотнем?

– Люди добрые! – обратилась к собравшимся Юнъэр. – Этот человек потерял всякую совесть. Я шла в Чэнчжоу навестить родных, а он повстречался на дороге и увязался за мной. Стал рассказывать мне всякие ужасы, чтобы запугать, а когда пришли сюда, велел называть его мужем, иначе, мол, не пустят в гостиницу – дескать, одиноким путникам комнат не дают. Я его и послушала. А теперь он меня же называет нечистой силой и оборотнем!

– Так вот ты, оказывается, каков! – напустились на молодчика люди. – Убирайся отсюда, пока не поздно, не то все кости переломаем!

Молодчика подхватили под руки и вытолкали за ворота. Оказавшись на улице среди ночи, он не осмелился никуда идти из опасения быть схваченным ночной стражей, а нашел укромное местечко неподалеку от гостиницы и кое-как скоротал ночь. Поднявшись поутру и твердо решив впредь путешествовать без попутчиков, он покинул свое убежище и зашагал по дороге. Однако не успел он пройти и нескольких ли, как из леса навстречу ему вышла Юнъэр:

– Старший брат, зачем ты вчера обидел меня? Тебе в темноте что-то померещилось, и ты обозвал меня нечистой силой и оборотнем! Сейчас уже день; ну-ка, посмотри на меня – похожа я на оборотня?

«Видно, я и в самом деле что-то перепутал!» – заколебался молодчик, глядя на красавицу, и смущенно пробормотал:

– Сестра, я хотел быть твоим попутчиком, но ты меня так напугала. Женщина ты, я вижу, злая – так что лучше иди одна!

– Еще вчера ты хотел, чтобы я называла себя твоей женой, а сегодня вдруг испугался! – с упреком сказала Юнъэр. – Давай пойдем вместе, мне одной боязно.

– Вечером – одно дело, а днем-то чего бояться?

– Ты же сам говорил, что в здешних местах водятся тигры, которые нападают на людей.

– Какие тут могут быть тигры? Я просто пошутил.

– Ой, тигр! – с притворным испугом вскричала Юнъэр, указав в сторону леса.

Из леса действительно выскочил огромный полосатый тигр и бросился на молодчика. Тот в ужасе зажмурил глаза и упал на землю.

«Теперь мне конец!» – только и успел он подумать…

Он долго так пролежал, но вокруг было тихо. Когда же он решился поднять голову – тигра и след простыл, женщина тоже исчезла.

«Обычно я сам люблю потешаться над людьми, а тут связался с этой девицей и от нее натерпелся страху! – подумал он. – Нет, поверну-ка я лучше назад, в восточную столицу!»

Так он и сделал.

Как вы, наверное, догадываетесь, дорогой читатель, тигра этого сотворила Юнъэр, чтобы припугнуть молодчика и раз и навсегда от него избавиться…

Итак, Юнъэр продолжала путь одна. Погода стояла жаркая, идти было трудно, приходилось то и дело останавливаться, чтобы перевести дух. В полдень она увидела густое раскидистое дерево у дороги и решила под ним отдохнуть. Как раз в это время послышался стук тележки и показался торговец в остроконечной бамбуковой шляпе, дорожной рубахе с распахнутым воротом, плетеных веревочных сандалиях, с закатанными до колен штанами. Он тоже увидел издалека это дерево и направлялся к нему. Когда торговец приблизился, Юнъэр встала и почтительно его приветствовала:

– Желаю вам счастья и всяческих благ!

– Куда направляешься, барышня? – осведомился торговец, отвечая на приветствие.

– Иду к родным в Чжэнчжоу, – отвечала Юнъэр. – Ноги заболели, присела отдохнуть. А вы куда с пустой тележкой?

– Домой иду, тоже в Чжэнчжоу. Возил в восточную столицу на продажу мыльные стручки.

– Может, подвезете меня? – попросила Юнъэр. – Я бы вам заплатила пятьсот монет…

Торговец стал прикидывать в уме: товар распродан, сворачивать с пути не придется, да и пятьсот монет не лишние.

– Садитесь, барышня! – согласился он.

Торговец оказался человеком на редкость скромным, на Юнъэр даже не глядел и только и знал, что толкать вперед тележку.

«Этот совсем не похож на вчерашнего молодчика! – думала Юнъэр. – Пожалуй, стоит с ним завязать знакомство, пригодится».

Когда они добрались до восточных ворот Чжэнчжоу, торговец спросил:

– Куда дальше везти? Где живут ваши родные?

– Названия улицы я не знаю, – сказала Юнъэр. – Давайте поедем дальше, а я, как увижу дом, вам скажу.

Торговец миновал ворота и поехал дальше. Возле первого перекрестка Юнъэр сказала:

– Остановитесь, вот наш дом!

Торговец остановился. Дом оказался пустым, на воротах висел замок.

– Барышня, здесь никто не живет!

Не слушая его, Юнъэр соскочила с тележки и издала какое-то непонятное восклицание. Тотчас же замок упал на землю. Юнъэр толкнула рукой створку ворот и вошла в дом. Торговец долго ждал за воротами, однако из дома никто не появлялся. Между тем начинало смеркаться, и, потеряв терпение, торговец решил просунуть голову в ворота и заглянуть во двор.

– Ты что тут высматриваешь? Кто это открыл ворота? – неожиданно услышал он за спиной окрик.

Испуганный торговец обернулся и увидел старика.

– Я сейчас вам все объясню, – вежливо сказал он. Нынче утром я на дороге встретил барышню, она попросила меня довезти ее до города, пообещала заплатить пятьсот монет. Я ее привез, она вошла, а меня оставила дожидаться за воротами.

– Это дом судьи Дяо, и я за ним присматриваю, – сказал старик. – Ворота были на замке. Кто снял замок?

– Вы бы, почтенный, лучше вошли да попросили барышню уплатить мне деньги, – настаивал торговец.

– Я тебя спрашиваю – кто снял замок?

– Барышня сняла.

– Какая еще барышня? Сказано, в доме никто не живет. Что ты мне голову морочишь?

– Неужто вам не понятно?! Я привез вашу барышню, она пообещала мне пятьсот монет, но ничего не дала. Зачем мне вас морочить? Давайте войдем вместе, и, если барышни в доме нет, я охотно принесу вам извинения.

– Ладно, идем! Но помни: если в доме действительно никого нет, ты так легко не отделаешься! – пригрозил старик, пропуская торговца во двор.

Миновав гостиную и галерею, они вышли во внутренний дворик, и здесь торговец, указывая на открытый зал, воскликнул:

– А это разве не барышня?!

В зале действительно сидела Юнъэр. Старик вытаращил глаза – откуда в доме взялась эта женщина?

Между тем торговец подошел ближе и окликнул:

– Барышня! На что же это похоже? Я вас жду, а вы не хотите платить?

Увидев торговца, Юнъэр быстро вскочила и бросилась вон из зала через заднюю дверь. Торговец за нею. Оба очутились на заднем дворе. Видя, что ее догоняют, а бежать некуда, Юнъэр, не долго раздумывая, прыгнула в колодец, вырытый посреди двора.

– Беда, беда! – в страхе завопил торговец и хотел уже бежать, однако старик вцепился в него:

– Нет, погоди! Я эту женщину не знаю. Ее привез ты, и ты же вынудил ее броситься в колодец. Довел человека до смерти, а сам хочешь скрыться?! А ну как ее родные узнают да потребуют наказать виновного, где тебя тогда искать?.. Эй, люди, на помощь!..

На крик старика сбежались люди, помогли ему связать торговца и потащили в окружной ямынь.

Так честный человек ни за что попал под суд, а бесчестный чиновник подверг его оскорблениям.

Итак, если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Ныряльщики пытаются выловить труп в восьмиугольном колодце. Бу Цзи в чжэнчжоуском ямыне преподносит треножник

Итак, подоспели люди и помогли старику связать торговца и доставить в ямынь. В это время правитель округа как раз занимался разбирательством дел. Торговца поставили на колени, и квартальный староста доложил правителю о происшествии в доме судьи Дяо.

Правитель округа учинил торговцу допрос. Тот показал, что он здешний житель, зовут его Бу Цзи, что он возил в восточную столицу на продажу мыльные стручки, а на обратном пути повстречал женщину, имени которой не знает. Женщина попросила довезти ее до Чжэнчжоу, дескать, там живут ее родители, за что пообещала уплатить пятьсот монет…

– Когда я довез ее до дома, – сказал торговец, – она вошла и больше не вышла. Я долго ждал у ворот, а тут появился старик и говорит, что это дом судьи Дяо и в нем никто не живет. Платить мне он отказался. Тогда я уговорил его вместе со мной осмотреть дом. Женщина оказалась там, и как увидела нас, так прыгнула в колодец. Никто ее к этому не принуждал.

Правитель округа распорядился отправить Бу Цзи в тюрьму, после чего вызвал доверенного чиновника и поручил ему на следующий день выловить утонувшую из колодца.

Утром чиновник отправился в дом судьи Дяо. Следом за ним стражники вели Бу Цзи. Увидев их, любопытные стали переговариваться между собой:

– В доме судьи Дяо никто не осмеливается жить – ведь там водится нечистая сила, а по ночам слышны вопли демонов!

– Поглядим, как они будут вылавливать труп!..

Прибыв на место, чиновник уселся в принесенное для него кресло и распорядился:

– Вызвать сюда ныряльщиков!

– Мы здесь! – хором отозвались те.

– Господин правитель округа приказывает вам спуститься в колодец и найти труп утонувшей женщины, – сказал им чиновник.

– Мы только что осматривали колодец; он глубиной не меньше пятидесяти саженей, – отвечали ныряльщики. – Просто так в него не прыгнешь, придется установить ворот и спускаться на веревке. И еще понадобится большая бамбуковая корзина, крючья и бронзовый колокол, в который спускающийся мог бы зазвонить в случае опасности, чтобы его сразу вытащили.

По приказанию чиновника все необходимое было немедленно доставлено. Один из ныряльщиков обвязался веревкой, взял корзину и колокол и спросил:

– Разрешите спускаться, господин?

– Спускайтесь! – распорядился чиновник.

Ныряльщик сел в корзину, трое опустили ее в шахту колодца, а четверо стали медленно раскручивать ворот. Не успела корзина опуститься саженей на двадцать, как вдруг послышались частые и сильные удары колокола. Тотчас же по знаку чиновника люди торопливо подняли корзину наверх и, когда взглянули, остолбенели от ужаса: ныряльщик, которого они только что опустили в колодец, был мертв.

Приказав отнести умершего домой и передать родным для погребения, чиновник вновь обратился к ныряльщикам:

– Ничего не получилось. Придется еще кому-то из вас спуститься в колодец.

Ныряльщики взмолились:

– Господин, не губите! У нас дома дети, престарелые родители – кто их будет кормить? Пусть сам правитель округа прикажет избить нас до смерти – не полезем!

– Хорошо! – уступил чиновник. – Сторожите Бу Цзи, а я пока доложу правителю округа.

Он сел в паланкин и возвратился в ямынь.

– Местные жители говорят, что в доме судьи Дяо водится нечистая сила, – обратился он к правителю округа. – А тут еще ныряльщик погиб! Кто же теперь осмелится лезть в колодец? Но если не выловить труп, как решить дело Бу Цзи? Единственный выход – опустить в колодец его самого. Он все затеял, он пусть и разбирается.

– Тоже верно, – согласился правитель округа. – Отправляйтесь на место и распорядитесь.

Возвратившись во двор дома судьи Дяо, чиновник сказал Бу Цзи:

– Ты принудил женщину броситься в колодец, так что теперь сам полезай и сам вылавливай ее труп. Если выловишь, господин правитель округа смягчит тебе наказание.

– Я согласен, но пусть мне дадут кинжал, чтобы в случае нужды обороняться, – попросил торговец.

– Разумно сказано! – одобрительно закивали люди.

С Бу Цзи сняли кангу и ножные колодки, дали кинжал, посадили в корзину, опустили ее в колодец и стали раскручивать ворот. Время шло, однако все еще не было заметно, чтобы корзина достигла дна. Люди удивлялись:

– Прежний ныряльщик спустился всего на двадцать саженей и уже начал бить в колокол, а этот почти на всю веревку, и ничего!..

Едва сказали это, как веревка перестала раскручиваться – корзина коснулась дна. Однако колокол молчал…

Оставим на время тех, кто находился наверху, и продолжим рассказ о Бу Цзи. На дне колодца, куда он попал, царила непроглядная тьма. Бу Цзи пошарил вокруг себя руками – воды не было. Тогда он решил вылезти из корзины и обследовать колодец. Осторожно двинувшись вперед, он прошел, как ему показалось, не меньше двух ли, однако стенки колодца все еще не было. Вдруг впереди мелькнуло светлое пятно. Бу Цзи пригляделся: перед ним были двустворчатые ворота. Он толкнул рукой одну створку, ворота распахнулись, и Бу Цзи очутился в полутемном подземном гроте.

«Неужто все это на дне колодца?!» – размышлял он.

Держа перед собой кинжал, Бу Цзи двинулся дальше и вдруг увидел лежавшего поперек дороги тигра.

«Никак этот зверь и погубил ныряльщика! – подумал он. – Если я не нападу на него первым, он, пожалуй, съест и меня!»

Бу Цзи сделал отчаянный прыжок вперед и с возгласом: «Вот тебе!» – нанес тигру удар кинжалом. Тотчас же послышался звон, и от сильного удара кинжал выпал из онемевшей руки Бу Цзи. При внимательном рассмотрении оказалось, что тигр каменный.

Пройдя еще несколько шагов, Бу Цзи увидел две сосны, а между ними – мощеную дорожку.

«Раз есть дорожка, стало быть, недалеко и человеческое жилье», – решил он и двинулся дальше. Однако шагов через двести он в страхе остановился – перед ним высился роскошный дворец.

«Что бы это могло быть – обитель духов или чертоги бессмертных?» – гадал он.

Ворота был заперты, а постучать он не решался. Вернуться назад ни с чем тоже было боязно. Так он некоторое время пребывал в нерешительности, как вдруг ворота распахнулись и вышла девушка-служанка.

– Почтенный Бу, Святая тетушка ждет вас! – обратилась она к опешившему торговцу.

«Откуда она меня знает? – еще больше поразился Бу Цзи. – И кто такая Святая тетушка? В нашем роду не было никого с таким именем».

Расспрашивать, однако, он не решился и последовал за служанкой. Они миновали ворота и приблизились к залу. У входа стояли два отрока-небожителя и божественная дева, а в самом зале на возвышении восседала старуха в расшитом платье с яшмовым поясом. Несмотря на седые волосы, лицо ее выглядело юным, а строгой и величественной осанкой она походила на Владычицу Запада Сиванму. Едва увидев ее, Бу Цзи тотчас уверовал, что ему уготована счастливая судьба.

– Торговец Бу почтительно кланяется тебе, святая! – обратился он к старухе и отвесил четыре низких поклона.

– Прошу, присаживайся! – промолвила старуха. – Знай, что наш мир необычный и побывать в нем дано не всякому! Ты же заслужил это своими добрыми деяниями.

Бу Цзи не осмеливался сесть.

– Садись, садись, тебе можно, – сказала старуха. – Ты человек счастливой судьбы.

Лишь после этого Бу Цзи сел. Девушка-служанка подала чай, а после чаепития старуха стала его расспрашивать:

– Не расскажешь ли, как ты сюда попал? Ведь это, верно, непросто!..

– Да-да! Непросто! – подтвердил Бу Цзи и во всех подробностях поведал старухе о том, что с ним приключилось с того момента, когда он повстречал на дороге женщину, и до того времени, когда его спустили в колодец.

– Что же ты прежде всего увидел в колодце? – спросила она.

– Каменного тигра, – отвечал Бу Цзи.

– Страшный зверь! Долгие годы он лежит там и уже погубил немало человеческих жизней! То, что ты ударил его кинжалом и остался невредим, предвещает тебе в будущем великую славу. А пока я хочу показать тебе одного человека… Позови ее! – сделала она знак служанке.

Служанка вышла и вскоре вернулась с той самой женщиной, которая накануне бросилась в колодец. Женщина почтительно приветствовала Бу Цзи, но у того при виде ее кровь бросилась в голову.

– Подлая злодейка! Говорила, ноги у тебя болят, идти не можешь, просила до города довезти, а сама ничего не заплатила да вдобавок в колодец прыгнула. А меня из-за тебя в тюрьму отправили, кангу и колодки надели… Вот тебе за это!..

Бу Цзи замахнулся кинжалом, целясь в грудь Юнъэр, но та сделала легкий жест, и его рука застыла в воздухе.

– Эх, знай я раньше, что ты такой подлый, истерла бы еще тогда в порошок! Я-то думала, ты человек простой, скромный, хотела кое-чему тебя научить, а ты на меня с кинжалом! Что ж, бей! Все равно не убьешь!

– Оставь его, доченька, он нам еще пригодится, – сказала старуха и, обернувшись к Бу Цзи, дунула ему в лицо, после чего он вновь обрел способность двигаться.

– Ну и зла же эта женщина! – воскликнул Бу Цзи.

– Смотри, больше ей не груби! – предупредила старуха. – И скажи спасибо, что я ее удержала, не то бы тебе конец пришел!

– Спасибо вам, тетушка! – воскликнул обрадованный Бу Цзи. – Вот если бы вы еще помогли мне благополучно выбраться из колодца и избавиться от тюрьмы, я бы вечно был вам благодарен!

– Не торопись уходить, счастье побывать у нас дано не каждому, – сказала старуха. – Мы еще с тобой вина выпьем.

Она провела Бу Цзи во внутреннюю комнату, посреди которой стоял стол, ломившийся от самых изысканных яств. Бу Цзи остановился, пораженный.

– Мне еще в жизни не доводилось видеть подобной роскоши!

Старуха пригласила Бу Цзи к столу, но он не осмелился сесть.

– Садись, почтенный Бу, и знай, что ты скоро станешь богатым и знатным, – сказала старуха.

Бу Цзи сел, и начался пир. Две девушки-служанки то и дело подливали ему вино и подносили яства. Как вдруг в голове уже почти захмелевшего Бу Цзи пронеслась мысль:

«И старуха, и молодая либо святые, либо оборотни! Нет, здесь долго оставаться нельзя!»

Он поднялся с места и сказал:

– Мне надо поскорее наверх, а то как бы люди не утащили мою тележку и деньги.

– Деньги ничего не стоят! – сказала старуха. – Я могу подарить тебе одну вещь, которой цены нет. Возьмешь?

– Премного буду вам благодарен! – поклонился Бу Цзи. – Мне безразлично, какая вещь – дорогая или дешевая. Лишь бы она могла послужить вещественным доказательством, которое избавит меня от наказания.

Старуха подозвала Юнъэр и что-то шепнула ей на ухо.

Юнъэр вышла, и появилась служанка с желтым шелковым свертком в руках. Служанка подала сверток Бу Цзи. Тот взял его, сверток оказался тяжелый.

– Тетушка, что это такое? – спросил он старуху.

– Не спрашивай и пока не разворачивай, – ответила старуха. – А поднимешься наверх, никому не отдавай. Скажи только, что, мол, эту вещь тысячу лет хранил у себя дух-покровитель округа, а нынче передает ее правителю округа, и тебя избавят от наказания. И еще запомни: когда туго тебе придется, позови Святую тетушку, и я тотчас явлюсь на помощь.

Все сказанное Бу Цзи хорошенько запомнил. Затем служанка проводила его до подземного грота, а дальше он добирался сам. Найдя корзину в том самом месте, где он ее оставил, Бу Цзи сел в нее и ударил в колокол. Люди наверху тотчас принялись крутить ворот.

Когда корзину подняли наверх, все увидели, что никакого трупа в ней нет, а сидит в ней сам Бу Цзи и прижимает к груди какую-то вещь, завернутую в желтый шелк. Хотели было забрать у него эту вещь, но он не отдал.

– Ее посылает правителю округа дух-покровитель округа, – заявил он. – Только ему я могу ее показать.

Все направились в ямынь. Когда правитель округа поднялся в зал, доверенный чиновник доложил:

– Бу Цзи спускался в колодец, трупа не нашел, а принес какую-то вещь, завернутую в желтый шелк. Говорит, дух-покровитель округа посылает ее вам. Трогать ее я не посмел, о чем и докладываю.

Правитель округа приказал ввести Бу Цзи и спросил:

– Что это за вещь? Как ты ее достал?

Бу Цзи принялся рассказывать:

– Спускаюсь я в колодец, а воды там нет. Гляжу – передо мной дорога. Пошел по ней и вижу: впереди высится дворец. Выходит из дворца служанка и приглашает войти. Я вошел в зал. Там меня встретила бессмертная небожительница и сказала, что она дух-покровитель округа. Затем дала мне эту вещь, велела передать вам, а разворачивать не позволила.

С этими словами Бу Цзи положил сверток на столик. Правитель округа удалил из зала всех приближенных и раскрыл сверток. Там оказался золотой сосуд на трех ножках, с двумя ушками по бокам и с выгравированной на нем надписью: «Тот, кто мною владеет, будет богат и знатен».

Правитель округа снова завернул треножник в желтый шелк и велел родным отнести домой и хранить в кладовой.

Затем к нему снова обратился доверенный чиновник:

– Бу Цзи дожидается ваших распоряжений…

Правитель округа подумал:

«Если его отпустить, в народе неизбежно пойдут разговоры, что я попустительствую преступнику. Однако и наказать его не за что: труп не найден, да и других доказательств преступления нет. К тому же он преподнес мне драгоценный золотой треножник!.. Пожалуй, сделаю так…»

Он решительно взял кисть и начертал:

Бу Цзи…

Поистине:

Если торговец в счастливую пору          вином ссужает соседа,То и ему самому помогут,          коли нагрянут беды.

Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Чжан Луань в лесу Диких кабанов спасает Бу Цзи. Казенные посланцы в храме Духа гор любуются двумя лунами

Итак, после долгих колебаний правитель округа взял кисть и начертал следующее:

Бу Цзи незаконно вымогал у неизвестной женщины деньги, и та, спасаясь он него бегством, случайно упала в колодец, который находится во дворе пустующего дома судьи Дяо и известен как прибежище нечистой силы. Труп погибшей найти не удалось. Поскольку Бу Цзи злого умысла не имел и оказался невольным виновником гибели этой женщины, он смертной казни не подлежит. Однако, считая невозможным освободить его от наказания полностью, повелеваю дать ему двадцать палок, после чего заклеймить и сослать в солдаты в город Лочэн, округа Мичжоу, в Шаньдуне.

Бу Цзи дали двадцать палок, заклеймили, после чего правитель написал сопроводительную бумагу, вызвал двух конвоиров – Дун Чао и Се Ба – и велел им доставить Бу Цзи к месту ссылки.

Выходя из ворот ямыня, возмущенный Бу Цзи обернулся и пригрозил:

– Погоди же, правитель, даром тебе это не пройдет. Я не принуждал женщину прыгать в колодец, она сама прыгнула. Мне велели передать тебе драгоценный треножник, чтобы ты освободил меня от наказания, а ты ни за что заклеймил меня и ссылаешь в Мичжоу. Ну ничего, если выберусь оттуда живым, дойду до столицы, до самого государя, и расскажу, что ты скрыл сокровище, – пусть тебя притянут к ответу!

– Иди, иди! – подталкивал его испуганный Дун Чао.

– Да-да! Как бы за твои крамольные речи и нам не досталось! – поддержал его Се Ба.

Проходя мимо трактира, конвоиры решили зайти выпить вина. За столиком Се Ба сказал Бу Цзи:

– Господин правитель приказал доставить тебя в Мичжоу. Путь предстоит далекий, на дорожные расходы потребуются деньги. Если у тебя их нет, займи у кого-нибудь из родных или знакомых – мы на тебя тратиться не будем.

– Были у меня деньги, да их кто-то стащил вместе с тележкой, пока правитель чинил надо мной суд, – отвечал Бу Цзи. – А просить мне не у кого, человек я одинокий, родных нет.

– Сколько нам приходилось водить арестантов, ни разу не встречался такой строптивый, как ты! – рассердился Се Ба. – Денег у него нет! Тем хуже для тебя! От нас ничего не получишь! Не жди!

Расплатившись за вино, конвоиры покинули трактир. Однако едва они миновали западные городские ворота, как услышали позади:

– Брат Дун Чао, погоди!

Дун Чао обернулся и узнал своего соседа У Пустой глаз. Сделав знак Се Ба продолжать путь, он остановился.

– Господин правитель округа послал меня передать тебе, что приговор в ямыне был объявлен только для видимости, – сказал У Пустой глаз, приблизившись. – На самом же деле господин велит вам где-нибудь в укромном месте прикончить Бу Цзи, а клеймо на его лице уничтожить. За это он обещает вам щедрое вознаграждение.

Дун Чао кивнул и побежал догонять Се Ба. Тайком посоветовавшись, они уговорились о дальнейших действиях.

Когда добрались до ближайшего леса, Дун Чао нарочно сказал приятелю:

– Что-то я сегодня устал! Не отдохнуть ли нам в лесу?

– Еще и тридцати ли не прошли, а ты уже отдыхать! – проворчал Се Ба, притворяясь недовольным.

– Встал я сегодня чуть свет, да и за день умаялся, – оправдывался Дун Чао. – Или, может, боишься, что Бу Цзи сбежит? Так мы его свяжем, а сами поспим спокойно.

– Хотите – связывайте, хотите – нет, я никуда не убегу. – сказал Бу Цзи.

Тогда Дун Чао привязал Бу Цзи к дереву, взял в руку свою красно-черную дубинку казенного посланца и сказал:

– Слушай, Бу Цзи! Господин правитель округа повелел нам тебя прикончить. Ты уж на нас не обижайся, мы здесь ни при чем.

Бу Цзи похолодел от ужаса, на глаза ему навернулись слезы, и он взмолился:

– Люди добрые, за что вы хотите меня погубить? Я ведь с вами никогда не враждовал! И перед правителем округа я невиновен. Пощадите, и я всю жизнь буду преданно служить вам, как собака и конь!

Он говорил, а по щекам его ручьями катились слезы.

– Зря плачешь! – оборвал его Дун Чао. – Так повелел правитель округа, а кто посмеет ослушаться его приказа? Ты останешься в живых, а мы за это поплатимся головой?

– Брат Дун Чао, а может, и в самом деле не убивать? – сказал Се Ба Дун Чао, уже занесшему дубинку над головой Бу Цзи. – Оставим его здесь, пусть помрет своей смертью.

– Горе мне, горе! – возопил Бу Цзи, и тут же ему вспомнились слова старухи, которые она сказала, передавая ему треножник.

– Святая тетушка, спаси меня! – вскричал несчастный, и тотчас же из-за деревьев послышался голос:

– Ну-ка, отпустите невинного человека! Я уже давно слежу за тем, что вы тут творите…

Перепуганные Дун Чао и Се Ба бросились было бежать, но путь им преградил грозного вида даос в красном халате:

– Правитель округа приказал вам препроводить этого человека в Мичжоу. Зачем же вы его связали и хотите лишить жизни?

– Наставник! – заволновались конвойные. – Мы не виноваты, сам правитель округа повелел прикончить его.

– Нечего болтать! – прикрикнул на них даос. – Приговор, вынесенный ему, ясен как зеркало! Я спрашиваю, почему вы хотите лишить жизни невинного человека? Впрочем, из мира людей я ушел давно, и с тех пор мирские дела меня не касаются. Просто я услышал, что кто-то в лесу зовет Святую тетушку, и решил разузнать, в чем дело. Развяжите его, я хочу с ним поговорить.

Дун Чао развязал Бу Цзи. Тот, не дожидаясь расспросов, заговорил первым. Он подробно рассказал даосу обо всех своих злоключениях, начавшихся с того, как он повстречал на дороге молодую женщину, которая попросила довезти ее до Чжэнчжоу, и напоследок сказал:

– Отдавая мне треножник, Святая тетушка наказывала, чтобы я позвал ее, если мне будет грозить опасность. Вот я ее и позвал.

– Вон что! – воскликнул даос и обратился к конвойным: – Бу Цзи не должен умереть. Послушайте, служилые! Сейчас мы вместе пойдем в деревню за лесом, выпьем вина, я дам вам на дорогу денег, и вы доставите его в Лочэн целым и невредимым.

– Премного благодарны, наставник! – воскликнули конвоиры.

Они вышли из леса, прошли около половины ли и, увидев на окраине деревни трактир, вошли в него и сели за столик.

Подошел трактирщик:

– Сколько прикажете подать вина, наставник Чжан?

– Четыре рога, – сказал даос. – И курицу на закуску.

– Не знаю, как быть, – замялся трактирщик. – Курицу нужно покупать, а до рынка далеко – долго ждать придется.

– Ладно, обойдемся без закуски. А вино есть?

– Вино есть, пожалуйста.

Трактирщик поставил на стол вино. Все четверо выпили.

– Все-таки жаль, что закусить нечем, – посетовал даос и огляделся по сторонам. Заметив у стены чан с водой, он незаметно вытащил из рукава тыкву-горлянку, вытряхнул из нее белую пилюлю, бросил в воду и, сев как ни в чем не бывало на прежнее место, позвал трактирщика:

– Не годится же пить без закуски! Я там бросил в чан кое-что съестное – возьми и свари для нас.

– Наставник, вы же пришли с пустыми руками, – недоумевал трактирщик. – О каком съестном вы говорите?

– А ты загляни в чан!..

Трактирщик заглянул – и, к своему великому удивлению, вытащил из кипящей воды огромного карпа.

Очистив рыбу, он бросил ее довариваться и вскоре подал к столу, предварительно приправив соевым соусом и перцем.

Когда все изрядно выпили и плотно закусили, Дун Чао обратился к даосу:

– Премного вам благодарны, наставник, за вашу щедрость.

– А я бы еще немного съел, – не удержался Се Ба. – Уж очень хороша рыба!

– Охотно вас угощу! – сказал даос. – Если не брезгуете, прошу вас в мою обитель. Выпьете, отдохнете, а завтра в путь. Согласны?

Се Ба, любивший гульнуть, обрадовался приглашению:

– Конечно, наставник! Сегодня уже поздно, и мы с удовольствием переночуем в вашей обители.

Однако Дун Чао, который был постарше своего приятеля и обладал кое-каким жизненным опытом, потихоньку шепнул ему:

– Этот даос – колдун! Разумно ли принимать его приглашение?

– Эх, брат Дун Чао! Хоть ты и прожил больше меня, но, видать, так ничему и не научился! – возразил Се Ба. – Здешний трактирщик знает даоса и всегда поможет его найти, если с нами что случится.

– Тоже верно, – вынужден был согласиться Дун Чао.

Между тем даос расплатился с трактирщиком, и все четверо покинули трактир. Болтая по дороге о разных пустяках, они и не заметили, как прошли довольно большое расстояние. Неожиданно даос остановился и, показывая рукой вперед, сказал:

– Вот здесь я и живу…

Перед ними стояла небольшая по размерам, но очень искусно построенная камышовая хижина. Дун Чао огляделся по сторонам – никакого жилья больше поблизости не было, и он заколебался.

Тем временем даос отпер ворота и пропустил гостей во двор. Они осторожно вошли и хотели было сесть на землю, но даос их удержал:

– Для отдыха найдется место получше, так что не беспокойтесь. Отдохнете как следует, а завтра пойдете дальше.

Надо сказать, что происходило это в середине шестого месяца, когда луна всходит рано.

Вскоре даос вынес из хижины столик, расставил на нем всевозможные редкостные яства и обратился к гостям:

– Простите, что в трактире я не мог угостить вас как полагается. Зато здесь можете есть и пить сколько душе угодно!

Конвоиры удивленно переглянулись.

Даос угостил их в трактире, а теперь хочет здесь. Отказываться не стоит. Непонятно только, зачем он это делает?

И Се Ба сказал приятелю:

– Нам приказано сопровождать преступника; и если мы нарушим приказ, несдобровать ни нам, ни нашим родным.

– Теперь поздно об этом рассуждать, – возразил Дун Чао. – Пока ты не гость – действуй сам по себе, а пришел в гости – повинуйся хозяину. Так что угощайся пока, а там видно будет.

Даос вынес вино, и все принялись пить и есть. Когда есть уже стало невмоготу, Дун Чао встал:

– Благодарим вас, наставник, за угощение! А теперь пора спать…

– Не стоит благодарности. Посидите немного.

Даос вынес из хижины два слитка серебра весом по пятнадцать лянов и сказал:

– Возьмите каждый по слитку и не взыщите за столь ничтожный подарок.

– Мы благодарны вам за угощение, а серебро взять не можем! – стали отказываться конвоиры.

– Берите, – сказал даос, – я преподношу его в знак моего к вам уважения.

Дун Чао и Се Ба взяли слитки, а даос продолжал:

– Я бы хотел еще кое-что вам предложить, но вот не знаю, согласитесь ли вы?

«Вино мы выпили, серебро получили, почему же не согласиться?» – подумали конвоиры, а вслух заявили:

– Если только ваше предложение приемлемо – мы готовы!

– Вам хорошо известно, что Бу Цзи обижен несправедливо, – продолжал даос. – Сжальтесь над ним и оставьте у меня послушником. Если правитель округа спросит вас, скажите ему, что арестованного освободил наставник Чжан Луань. Ну как, согласны?

Се Ба не посмел возразить, а Дун Чао решительно воспротивился:

– Эх, наставник, сразу видно, как вы неопытны в мирских делах! Под небом нет земли, на которой бы не властвовал либо государь, либо его сановники. Раз вы живете в пределах округа Чжэнчжоу, стало быть, как и все мы, подвластны его правителю. Бу Цзи – преступник, им осужденный, и потому никто не смеет его укрывать! Нет, на ваше предложение мы согласиться не можем. Возьмите обратно ваше серебро и не думайте, что нас можно подкупить!

– Не горячитесь, не хотите – не надо, – сказал даос. – Серебро оставьте себе и давайте выпьем по чарке на прощание.

– Не стоит, – сказал Дун Чао. – Мы и так заставили вас потратиться.

– Я не только предлагаю вам вина, но и хочу показать свое искусство, – продолжал даос. – Пусть все, от правителя округа и до простого народа, полюбуются сегодня двумя лунами.

С этими словами он вытащил из-за пазухи лист бумаги, вырезал ножницами круглую луну, брызнул на нее вином и воскликнул:

– Поднимись!

Бумажная луна тотчас взлетела кверху и повисла на небе.

– Чудеса! – воскликнули пораженные стражники.

– Давайте выпьем за вторую луну! – предложил даос, и все четверо осушили чаши.

Мы не будем рассказывать о том, какой переполох поднялся в Чжэнчжоу и его окрестностях, когда люди увидели на небе сразу две луны, а продолжим наш рассказ о Дун Чао и Се Ба. Выпив вина и полюбовавшись лунами, они собрались было отдыхать, но Чжан Луань снова обратился к ним:

– Может, все-таки оставите у меня Бу Цзи?

– Никак нельзя! – решительно заявили Дун Чао и Се Ба. – У нас ведь есть семьи; и если мы выполним ваше желание, не только нам, но и им не миновать наказания.

– Ну, раз вы уж так боитесь правителя округа, то я вам дам одну вещь, которую вы представите ему как вещественное доказательство, что его приказ выполнен, – сказал даос и, взяв веревку, принялся связывать ею руки Бу Цзи.

– Наставник, зачем вы это делаете? – спросил с тревогой Се Ба.

– Хочу рассечь ему грудь и вырвать сердце, – отвечал даос. – Вы отнесете его правителю округа, и он убедится, что его приказ выполнен.

– Нет-нет! – вскричал Дун Чао. – Прикончить Бу Цзи – личное желание правителя округа, которое должно быть исполнено тайно. Если же мы принесем ему сердце, все об этом узнают, нас обвинят в убийстве и потащат в суд!

– Суда боитесь! – усмехнулся даос. – Не бойтесь, я просто над вами подшутил. Однако, вернувшись в Чжэнчжоу, обязательно доложите правителю округа, что Чжан Луань пытался освободить Бу Цзи.

С этими словами он освободил Бу Цзи от веревок и скрылся в хижине.

Дун Чао и Се Ба безмятежно проспали до утра, а когда проснулись, ни Бу Цзи, ни камышовой хижины даоса не было.

– Что ж мы наделали! Упустили преступника! – сокрушался Се Ба.

– Ничего не поделаешь, видно, придется пойти и доложить обо всем правителю округа.

Когда они добрались до Чжэнчжоу, правитель округа как раз начинал прием. При виде конвоиров он был удивлен:

– Только вчера я послал вас в Шаньдун! Неужто так быстро вернулись?

– Господин правитель, не взыскивайте с нас! – взмолились Се Ба и Дун Чао. – Мы вчера отправились в путь, но по дороге нам повстречался даос, затащил нас в свою обитель и потребовал, чтобы мы оставили у него Бу Цзи. Мы отказались, а он предложил нам полюбоваться двумя лунами на небе и совсем одурманил.

– Мы тоже вчера видели две луны! – удивился правитель округа. – А что было потом?

– Потом даос предложил нам переночевать в его обители, – отвечал Дун Чао, – а сегодня просыпаемся и видим, что лежим на куче сожженных жертвенных денег, а даос и Бу Цзи исчезли. И еще даос сказал, что его зовут Чжан Луанем.

– Очень хорошо, что он назвал свое имя, – теперь нам нетрудно будет его найти, – сказал правитель округа и приказал вызвать стражников. Однако не успел он сказать последнее слово, как перед ним предстал даос в звездной железной шапке и красном халате.

– Вы спрашиваете Чжан Луаня? Он здесь!

Даос стоял, гордо выпрямившись и не кланяясь, что особенно возмутило правителя округа.

– Да ты, оказывается, не только колдун и оборотень, но еще и наглец!

– А ты бесчестный человек, хоть и правитель округа! – заявил Чжан Луань. – Почему несправедливо судишь простых людей? Бу Цзи невиновен, а ты мало того что заклеймил его, отправил в ссылку в Шаньдун, так еще велел по пути тайно его убить. Вдобавок ты присвоил принадлежавшую ему драгоценную вещь. Как это назвать?

– Не мели вздор! – крикнул правитель. – Разве у голодранца может быть драгоценная вещь?

– А золотой треножник, который ты сейчас прячешь у себя в кладовой? Может, показать его? – спокойно произнес Чжан Луань и воскликнул: – Золотой треножник! Явись и предстань перед людьми!

Правитель округа и все присутствующие онемели от страха – в зал, помахивая ушками, словно крыльями, влетел треножник.

– Наваждение, наваждение! – завопил правитель округа.

Неожиданно из треножника выскочил человек. Это был Бу Цзи. Поймав правителя округа за рукав, он одним взмахом меча разрубил его надвое. При виде мертвого правителя округа собравшиеся в зале люди растерялись. Те же, что толпились во дворе перед залом, зашумели:

– Правителя убили! Хватайте злодеев!..

Люди толпой ринулись в зал. Чжан Луань и Бу Цзи подхватили треножник и выскочили на террасу.

– Зря стараетесь! – крикнул даос. – Мы уходим!

С этими словами оба прыгнули в треножник. Тотчас налетел вихрь, и треножник исчез. Пораженные люди только переглядывались:

– Никогда прежде не видывали подобных чудес!..

После гибели правителя его помощник, взявший на себя управление округом, разослал по всей округе стражников с повелением разыскать Чжан Луаня и Бу Цзи. Однако поиски оказались безуспешными.

Поистине:

Колдовству совершиться помог          волшебник коварный и злобный,А жертвою стал человек,          дракону и тигру подобный.

Если хотите знать, какие события последовали дальше, прочтите следующую главу.

Неподкупный Бао Чжэн вступает в должность правителя области Кайфын. Хромой наставник Цзо выводит из терпения трех торговцев

А теперь наш рассказ пойдет о докладе, который был представлен императору Жэнь-цзуну о событиях в Чжэнчжоу. Государь лично прочитал доклад и обратился к гражданским и военным сановникам:

– Нам сообщают, что в Чжэнчжоу колдуны убили правителя округа. Вам надлежит принять срочные меры к розыску и наказанию преступников.

Едва он произнес эти слова, как вперед вышел главный придворный астролог и доложил:

– Нынче ночью в созвездии Двух Рыб появилась зловещая звезда. Ее появление предвещает смуту. Вам, государь, следовало бы издать указ о принятии необходимых мер.

– Только что произошло убийство в Чжэнчжоу, а астролог уже докладывает о появлении зловещей звезды! – воскликнул расстроенный Жэнь-цзун. – Дело серьезное! Какие меры следует, по-вашему, принять?

– Прежде всего следует назначить правителя столичной области, ибо эта должность уже долгое время остается незанятой, – хором отвечали сановники. – Необходимо найти человека честного и достойного.

– Кого бы вы могли предложить? – спросил император.

– Бао Чжэна из палаты Чудесных письмен, – единодушно отвечали сановники. – Человек он бескорыстный, серьезный, почти никогда не смеется. На его лице так же редко можно увидеть улыбку, как увидеть прозрачными мутные воды Желтой реки. Лучшего кандидата на эту должность и желать нечего.

Император одобрительно отнесся к предложению сановников и, вызвав Бао Чжэна, повелел ему в тот же день вступить в должность. Бао Чжэн поблагодарил государя за милость и прямо из дворца отправился в ямынь, где его с почестями встретили служители. Приняв от них печать, он незамедлительно приступил к делу. Вскоре по всем подвластным ему округам и уездам была разослана бумага, в которой все население предписывалось разделить на группы по пяти и двадцати пяти дворов, где каждый был бы в ответе за всех остальных. Запрещалось пускать в дома на ночлег гулящих и праздных людей, а также сдавать комнаты на постоялых дворах одиноким странникам. В конце предписывалось выяснять все о пришельцах из чужих краев и доносить властям. Такой же приказ был вывешен на всех двадцати восьми больших и малых воротах столицы.

В столичной области установились спокойствие и порядок. Народ радовался и возносил хвалу Бао Чжэну…

А теперь расскажем о столичном торговце по имени Жэнь Цянь. В его семье никто толком не знал, каким он был по старшинству среди братьев, и поэтому одни называли его старшим братом, другие – младшим. Торговал он пятью видами съестного – вареным, жареным, пареным, печеным и соленым.

Жэнь Цянь слыл ловкачом, умел зазвать покупателей, и если кто из других торговцев пробовал с ним соперничать, то неизбежно терпел крах.

И вот однажды, как обычно, Жэнь Цянь взял свой лоток, отправился на ближайший перекресток, где привык торговать, перекинулся несколькими словами с другими знакомыми торговцами, разложил товар и стал ждать покупателей. Как вдруг его внимание привлек звон колокольчика, какие обычно носят бродячие монахи. Жэнь Цянь обернулся на звон – к лотку действительно приближался монах.

– Желаю вам благополучия и прибыльной торговли! – приветствовал монах торговца. – Не подадите ли денежку?

Жэнь Цянь поглядел на монаха и невольно улыбнулся – уж очень жалкий и безобразный был у того вид: маленького роста, хромой, сквозь дыры в рваной головной повязке торчат спутанные, как трава, волосы. Одет в старые потертые штаны и изодранную холщовую рубаху, подпоясан грязной засаленной веревкой, на ногах истоптанные плетеные сандалии.

– Вы что, наставник, времени не знаете? – спросил торговец. – Разве в такую рань собирают подаяние?

– Я и сам знаю, что рано пришел, – отвечал монах, – но ведь прошу я всего три медяка.

– Может, подойдете попозже?

– Уж вы не сердитесь, старший брат! Мы с матушкой ютимся в заброшенной пещере, есть у нас совсем нечего. Дали бы хоть один медяк купить немного риса на завтрак.

Монах просил так жалобно, что Жэнь Цянь смягчился и решил дать ему монету. Он полез за пазуху, но не нашел ни гроша и развел руками:

– Будь у меня деньги, разве я бы пожалел? А сегодня еще не успел наторговать.

Убедившись, что у торговца действительно нет денег, Хромой спросил:

– Старший брат, а почем вы продаете лепешки?

– Большие – по два медяка, малые – по одному, – отвечал Жэнь Цянь.

Хромой вытащил из-за пазухи три монеты и положил на лоток.

– Давай мне на все лепешек.

Жэнь Цянь взял две монеты, а одну вернул Хромому.

– Это вам как первому покупателю, чтоб у меня хорошо шла торговля.

Хромой спрятал монету за пазуху, а Жэнь Цянь достал из корзины две лепешки – одну большую, одну малую. Когда монах протянул за ними руки, торговец заметил, что они черные от грязи, и с брезгливостью подумал: «Видно, давно он не мылся».

Тем временем Хромой взял лепешки, повертел, помял пальцами и протянул обратно:

– Старший брат, моей матушке восемьдесят лет – разве сможет она разжевать такие жесткие лепешки? Обменяйте на пампушки.

«После того как они побывали в таких грязных руках, их уже вряд ли кто купит», – с неудовольствием подумал торговец, однако лепешки взял, а взамен дал Хромому пампушку. Тот потрогал ее и спросил:

– Старший брат, а начинка какая?

– Мясная, – отвечал Жэнь Цянь.

– Нет, не годится. Моя матушка ест только постное. Дайте мне лучше пампушку со сладкой начинкой.

«Ну и покупатель!» – с досадой подумал Жэнь Цянь, но так как вокруг уже толпился народ, спорить не стал и исполнил просьбу монаха. Однако Хромой повертел пампушку в руках и вернул.

– Разве одной пампушкой насытишься? Дайте лучше две лепешки.

Тут уж Жэнь Цянь не выдержал:

– С таким покупателем сам голодным останешься! Покупает на два медяка, а товару испортил на шесть! Не буду менять!

– Не сердитесь, старший брат! – продолжал Хромой, словно не замечая его раздражения. – Раз так, не надо мне лепешек, ведь ими все равно не насытишься. А куплю-ка я лучше риса да сварю жидкую кашицу.

С этими словами он взял с лотка свои монеты и, дунув на него, пошел прочь.

– Ну и нахал! Испортить столько товару! Погоди у меня!

Жэнь Цянь хотел было догнать Хромого и поколотить его, но передумал: еще, чего доброго, от одного удара дух испустит, а тебя же за это в суд потащат. Ладно, пусть убирается подобру-поздорову.

Он вернулся к лотку и не мог удержаться от горестного вопля: на лотке горой лежали подгорелые пампушки и обуглившиеся лепешки…

– Уж этого-то я не потерплю! – Жэнь Цянь попросил других торговцев присмотреть за его лотком, а сам, сжимая в ярости кулаки, бросился в погоню.

Хромой неторопливо ковылял впереди, но, как только увидел, что Жэнь Цянь настигает его, вдруг исчез. Жэнь Цянь в нерешительности огляделся по сторонам и уже собрался было возвращаться назад, как вдруг впереди опять послышался звон колокольчика. Так повторялось несколько раз. Жэнь Цянь бросился вперед и, сам того не замечая, очутился возле городских ворот. Там возле выставленного на улицу мясного прилавка толпились люди.

«Да ведь это же дом моего знакомого, мясника Чжана! Видно, что-то у него произошло, раз столько народу собралось», – подумал Жэнь Цянь и протиснулся сквозь толпу.

Перед прилавком прямо на земле лежала старуха с закрытыми глазами, а возле нее хлопотал молодой человек. Он тормошил старуху за плечо:

– Матушка, матушка! Что с вами? Откройте же глаза!..

– Скорее уведи меня домой! – бормотала старуха.

– Матушка, успокойтесь! Откройте глаза! – просил молодой человек.

– Не могу! Боюсь…

Молодой человек кое-как поднял старуху и повел в дом.

«Что стряслось со старухой? Чего она так испугалась?» Не успел Жэнь Цянь так подумать, как услышал голос самого мясника Чжана:

– Люди добрые, разойдитесь! Что здесь интересного?!

Жэнь Цянь обрадовался встрече со старым знакомым и окликнул его:

– Брат Чжан Ци! Давненько мы с вами не виделись!

– Это вы, брат Жэнь Цянь?! – в свою очередь обрадовался мясник Чжан. Куда направляетесь?

– Да вот иду по делам, – неопределенно отвечал тот.

– Заходите, поговорим, брат Жэнь Цянь, – пригласил мясник.

– Что у вас тут произошло у ворот? – спросил Жэнь Цянь, едва они вошли в дом.

– Признаться, мне еще не доводилось видеть столь странных и удивительных вещей! – воскликнул мясник. – Только что является хромой даос в рваной головной повязке и с колокольчиком в руках и говорит: «Подайте денежку, и торговля ваша прибыльно пойдет, и богатство к вам придет!» Я ему говорю: «Неужто не знаешь, когда надо приходить за подаянием? Или у тебя в келье окна нет и ты не видишь, когда светает, а когда смеркается?» Хромой выслушал меня и говорит: «Может, у вас денег нет? Так бы и сказали! Зачем же насмехаться и стыдить меня?» Потом увидел на прилавке свиную голову, потрогал пальцем, пробормотал что-то и ушел. Я не придал этому особого значения. А надо сказать, что эту свиную голову сторговал у меня сосед Чжай Эрлан – он делает цветы на продажу – и прислал за нею свою мать. Подаю ей голову, а голова вдруг бровями зашевелила, пасть разинула да как укусит старуху! Та в обморок.

Я тоже перепугался. Ведь помри старуха, меня же в суд потащат! Послал за ее сыном. Тот пришел, я ему все объяснил. Поглядел он на свиную голову – голова как голова – и говорит мне: «Видно, ей померещилось. Слыханное ли дело, чтобы мертвая голова шевелила бровями и разевала пасть?» Привел он мать в чувство, а я стал уговаривать народ разойтись.

Выслушав мясника, Жэнь Цянь рассказал в свою очередь, как хромой монах покупал у него лепешки.

– Странно, странно! – воскликнул мясник Чжан, выслушав его, и почти в то же мгновение оба услышали звон колокольчика.

– Никак этот дьявол опять явился! – вскричал Жэнь Цянь, вскакивая с места.

– Ваши испорченные лепешки – пустяк! – удержал его мясник. – Лучше представьте, что было бы, помри старуха от испуга! Мне бы пришлось за это жизнью поплатиться! Ох, и вздул бы я этого мерзавца!..

– Так бежим его догонять!..

И оба бросились в погоню за Хромым. Гнались долго, но вскоре потеряли его из виду. Мясник Чжан сказал Жэнь Цяню:

– Пожалуй, придется возвращаться. Все равно не догоним.

Только было повернули они назад, как опять услышали неподалеку звон колокольчика. Снова погнались, и снова неудача. На сей раз оба решительно повернули назад и зашагали к городу. При подходе к городским воротам они вдруг увидели, что их общий знакомый У Саньлан, хозяин лапшевни, колотит своего помощника-мальчика.

Мясник остановился и спросил, в чем дело.

– Понимаете, набилась целая лавка народу! – принялся объяснять У Саньлан. – Все торопятся, требуют лапши. Велю этому бездельнику разжечь очаг, а он не может. Люди ждали-ждали, да и разошлись. Если и дальше пойдет такая торговля, хоть лавку закрывай! Шкуру спущу с этого лодыря!

– Не надо, – сказал мясник Чжан. – Простите его ради меня.

– Ладно, – сказал У Саньлан и спросил: – Что это вы сегодня раньше времени вышли на прогулку?

Мясник Чжан рассказал ему о встрече с хромым монахом.

– Вот оно что! – воскликнул пораженный У Саньлан. – Выходит, зря я побил мальчишку! Послушайте теперь, что я вам расскажу. Собираюсь я нынче растапливать очаг, как вдруг к воротам подходит хромой монах с колокольчиком и просит денег. Я говорю ему: «Неужто не знаешь, что подаяние собирают не спозаранку, а после полудня? Что тебе дать, если я еще и гроша не наторговал?» Он ничего не сказал, повернулся к котлу, дунул на него и ушел. Я на это, конечно, внимания не обратил и велел подручному разжечь очаг. Тот возился добрый час, а огонь все не загорался. Большинство из тех, кто пришел поесть, потеряли терпение и разошлись. Ну а я разозлился и напустился на мальчишку. Если бы не ваш рассказ – так бы и не узнал, в чем дело. Этот хромой дьявол на целый день испортил мне торговлю!

Не успел он договорить, как опять послышался звон колокольчика. У Саньлан выглянул в окно и увидел на дороге хромого монаха.

– Догоним его! – в один голос воскликнули все трое и бросились вдогонку за Хромым. Заметив, что его преследуют, монах стал неторопливо уходить.

Поистине:

О том, что разверзлись земля и небо,          никто не слыхал никогда,Верно, с древнейших времен не случалась          в мире такая беда.

Итак, если хотите знать, куда попали трое приятелей, преследуя Хромого, и что они увидели, прочтите следующую главу.

Хромой монах в храме Пустынного склона проникает во чрево Будды. Трое торговцев, пребывая словно во сне, учатся волшебству у Святой тетушки

Ну а теперь расскажем о том, как Хромой уходил от преследователей. Как ни старались трое приятелей догнать монаха – им это не удавалось. Они ускорят шаг – и монах ускорит, они замедлят – и он переходит на тихий шаг.

– И все-таки мы доберемся до его логова! – не сдавался мясник Чжан. – А там уж нам ничто не помешает с ним разделаться!

Так, продолжая преследование, они не заметили, как прошли более двадцати ли и оказались в местности, известной под названием Извилистая пустыня. Место здесь действительно было пустынным, а дорога извилистой. Немного в стороне от дороги виднелся храм, называвшийся Пустынным склоном. За воротами этого храма и скрылся Хромой.

– Прекрасно! Сам полез в ловушку! – обрадовался мясник Чжан. – Теперь ему от нас не уйти! Заходите к храму с трех сторон.

– Верно! – поддержал его Жэнь Цянь.

У Саньлан направился прямо к воротам, а мясник Чжан и Жэнь Цянь стали заходить со стороны левой и правой галерей. Как только они появились в храме, Хромой вбежал в зал Будды, вскочил на столик для подношений, ухватился за руку статуи и, взобравшись по ней на плечо, обеими руками обнял голову Будды.

– Слезай вниз, по-хорошему просим! – стали кричать ему приятели. – Не слезешь – сами стащим!

– О горе! – вскричал Хромой. – Святой Будда, спаси меня!

С этими словами он ткнул пальцем в голову статуи, и она с грохотом упала на пол. Быстро вскочив, Хромой нырнул в образовавшееся отверстие.

– Ну, отсюда тебе не выйти, – злорадствовал мясник Чжан. – Теперь ты в наших руках!

Он взобрался на плечо статуи и заглянул в отверстие, образовавшееся на месте отвалившейся головы: там было темно. Неожиданно из отверстия высунулась рука – и тотчас же незадачливый мясник скрылся во чреве статуи.

– Беда! – закричали У Саньлан и Жэнь Цянь. – Что теперь делать?

– Я сейчас сам посмотрю, что случилось! – решительно заявил Жэнь Цянь.

– Будь осторожен, брат! Не то и сам туда угодишь! – предостерег его У Саньлан.

– За меня не беспокойся – я тебе не Чжан! – отмахнулся Жэнь Цянь.

Взобравшись на плечо статуи, он тоже заглянул внутрь: там было темно.

– Брат Чжан, ты где? – позвал он.

Тотчас из отверстия высунулась рука, схватила Жэнь Цяня за шиворот и потащила внутрь.

– Святой владыка, пощади! – завопил Жэнь Цянь. – Я больше не буду тебя преследовать! Если хочешь, отдам тебе все, что у меня есть: и пирожки, и пампушки, и лепешки!..

– Беда! Двое приятелей исчезли, как же мне одному возвращаться? – воскликнул У Саньлан в растерянности.

Поначалу он решил взобраться на верхушку статуи и попытаться спасти друзей, но побоялся сам провалиться в отверстие. Однако иного выхода не было, и он полез. У Саньлан забрался на руку статуи, но тут силы покинули его, и он остановился.

«До чего же я, однако, бестолковый! – пронеслось у него в голове. – Надо чем-нибудь твердым разбить живот статуи и освободить друзей!»

Он стал спускаться, как вдруг его кто-то обхватил сзади и рывком потянул на себя – так У Саньлан тоже очутился во чреве статуи. При этом он наступил Жэнь Цяню на голову.

– Мне наступили на голову! – закричал тот.

– Ты кто? – окликнул его У Саньлан.

– Я – Жэнь Цянь.

– А где брат Чжан? – спросил У Саньлан.

– Я здесь, – отозвался тот.

– У Саньлан, ты как здесь очутился? – спросил Жэнь Цянь.

– Только я взобрался на плечо статуи и хотел заглянуть в дыру, как меня кто-то схватил сзади и втащил во чрево.

– И со мной произошло то же самое! – воскликнул Жэнь Цянь.

– И со мной, – сказал мясник Чжан. – Сдается мне, что этот хромой монах решил потешиться и втащил нас всех сюда. Давайте-ка ощупаем все вокруг – вдруг он тоже здесь? Бить его не будем, а только попросим вывести нас из этого чрева. Ну а если не захочет, тогда поколотим как следует.

Приятели стали шарить вокруг, однако Хромого не нашли.

– А чрево у этого Будды просторное! – воскликнул удивленный Жэнь Цянь. – Здесь даже разгуливать можно.

– В темноте не очень-то разгуляешься, – возразил мясник.

– Ты потихоньку продвигайся вперед, а я тебя буду поддерживать сзади, – предложил Жэнь Цянь.

– А я буду держаться за тебя, – сказал У Саньлан.

Вот так, держась друг за друга, они прошли около половины ли, когда мясник Чжан не выдержал и воскликнул:

– Какими же огромными должны быть залы в храме Пустынного склона, если так велико чрево одной только статуи!

Не успел он договорить, как впереди мелькнула какая-то светлая точка.

– Здесь, оказывается, и дорога есть! – с удивлением произнес У Саньлан.

Пройдя еще несколько шагов, приятели оказались перед воротами с покосившейся каменной аркой. Из приоткрытой створки струился свет. Мясник Чжан толкнул ворота и заглянул внутрь.

– Как красиво! Чистые горы, прозрачные ручьи, густые деревья, пышные цветы. Великолепное местечко!..

– Кто бы мог подумать, что во чреве статуи можно увидеть такой чудесный пейзаж?! – не удержался от восклицания У Саньлан.

– Но тут никто не живет, – заметил Жэнь Цянь. – Как же мы отсюда выберемся?

– Раз есть дорога, значит есть и человеческое жилье, – уверенно сказал мясник Чжан. – Идем-ка дальше!

Они прошли еще около трех ли и увидели усадьбу, утопавшую в пышной зелени бамбука.

– Надо узнать, есть ли кто-нибудь из обитателей усадьбы, – сказал мясник Чжан, пошел вперед и крикнул: – Эй, есть здесь кто-нибудь? Мы прохожие, сбились с дороги.

– Сейчас, сейчас! – послышалось изнутри.

Ворота отворились, и вышла старуха. Приятели приветствовали ее. Ответив на приветствие, старуха спросила:

– Вы откуда?

– Из города, – отвечал мясник Чжан. – Мы заблудились и хотели спросить, как отсюда выбраться. Вдобавок мы голодны, не продадите ли нам чего-нибудь съестного?

– Мы люди бедные, на продажу у нас ничего нет, – сказала старуха. – Но раз вы голодны, то, так и быть, входите, угощу чем смогу.

Приятели вошли следом за старухой в дом и сели на деревянные скамейки. Старуха поставила перед ними низенький столик.

– Сейчас принесу вам поесть, – сказала она. – Может, вина хотите? Могу предложить по чашечке.

– Премного вам благодарны, хозяйка! – отвечали путники.

Старуха вышла и вскоре принесла чайник вина и три чашки. Вслед за тем на столе появилось блюдо с дымящейся олениной.

– Вы уж извините, что вино не такое хорошее, как у вас в городе, – извинилась старуха. – Оно у нас самодельное, мы его редко пьем – предпочитаем чай.

Гоняясь за Хромым, приятели изрядно проголодались и сейчас, выпив по две чашки вина, с жадностью набросились на еду. Наевшись досыта, они снова поблагодарили старуху и предложили ей деньги за угощение.

– Съели и выпили такую малость! О каких деньгах может быть речь?! – запротестовала старуха.

Приятели хотели уже проститься со старухой и расспросить у нее дорогу, как вдруг увидели, что в воротах усадьбы показался Хромой.

– Вот ты, оказывается, где! – вскипел мясник Чжан, позабыв обо всем на свете. – Морочил нас целых полдня.

И все трое, как коршуны, вцепились в Хромого.

– Матушка, спаси меня! – завопил тот.

– Что же это вы так невежливы? – с укором сказала старуха. – Я вас угостила, а вы собираетесь бить моего сына! Если он в чем перед вами провинился, скажите. Зачем в ход кулаки пускать?

– Виноваты, не знали, что Хромой наставник – ваш сын, – извинился мясник Чжан. – Если бы не вы, мы бы его до смерти избили.

– Что же он натворил? – удивилась старуха.

Мясник Чжан, Жэнь Цянь и У Саньлан рассказали, что произошло утром.

– Да, теперь я вижу, что сын не прав, – сказала старуха. – Вы уж простите его ради меня.

– Мы вашего сына больше не тронем, только велите ему проводить нас отсюда.

– Не торопитесь уходить, присаживайтесь, – пригласила старуха. – Сюда попадают лишь те, у кого счастливая судьба. Мне хотелось бы научить вас некоторым способам магии, они вам могут пригодиться в будущем. – И она обратилась к Хромому: – А тебя, смотрю, одного отпускать нельзя – неприятностей не оберешься. Зачем, спрашивается, завлек трех почтенных людей? Хотел показать свое искусство – ну так показывай! – И затем снова обратилась к трем приятелям: – Мой сын выучился кое-каким даосским штукам – сейчас он вам их покажет.

– Премного будем вам за это благодарны!..

Между тем Хромой вытащил из-за пазухи горлянку, прочитал заклинание и воскликнул: «Живо!» Из горлянки тотчас хлынула вода и вмиг затопила всю округу.

– Великолепно! – пришли в восторг трое приятелей.

– А теперь смотрите, как я эту воду уберу.

Хромой снова прочитал заклинание – и из горлышка горлянки взметнулось к небу пламя. В следующий момент он с помощью заклинания убрал его обратно в горлянку.

– Наставник, не подарите ли мне эту горлянку? – попросил мясник Чжан.

– Подари, – сказала сыну старуха.

Тот не посмел ослушаться и преподнес горлянку мяснику Чжану. Мясник поблагодарил.

– А теперь поглядите еще один фокус, – продолжал Хромой.

Он вырезал из бумаги фигурку лошади, положил на землю и воскликнул: «Живо!»

Бумажная лошадка тотчас поднялась на ноги и превратилась в белоснежного скакуна. Хромой вскочил на него, конь оторвался от земли и взмыл в воздух. Покружившись немного, он опустился на землю и снова стал бумажной фигуркой.

– Кто из вас, почтенные, хотел бы владеть этим способом?

– Я, – отозвался У Саньлан. Хромой отдал ему лошадку.

– Ну а что ты подаришь третьему гостю? – спросила старуха.

– Я и рад бы что-нибудь подарить, да больше нечего, – развел руками Хромой.

В это время в комнату вошла молодая женщина. Это была Ху Юнъэр. Она приветствовала гостей, а затем сказала старухе:

– Матушка, вы, кажется, хотели обучить третьего гостя искусству волшебства? Что прикажете ему показать?

– Покажи свое «святое деяние».

Юнъэр принесла из внутренних покоев деревянную скамеечку, поставила ее посреди комнаты, села на нее верхом, прочитала заклинание и воскликнула: «Живо!» Скамеечка тотчас превратилась в большого пучеглазого тигра.

– Вверх! – скомандовала Юнъэр, и тигр поднялся в воздух.

– Вниз! – скомандовала она, и тигр послушно опустился на пол.

– Живо! – приказала Юнъэр, и тигр снова превратился в скамеечку.

– Ну как, почтенный Жэнь, нравится? – спросила старуха.

– Еще бы! – воскликнул Жэнь Цянь в восхищении.

– Пусть это будет вам подарком от моей дочери, – сказала старуха, и Юнъэр отдала ему скамеечку.

– А теперь пусть каждый из вас повторит то, чему научился, – приказала старуха.

Все трое по очереди выполнили, что им было приказано.

– Вот теперь, когда вы овладели искусством волшебства, я хочу кое о чем вас попросить, – продолжала старуха. – Надеюсь, вы мне не откажете?

– Не знаем, в чем ваша просьба, но говорите, – за всех ответил мясник Чжан.

– Запомните же хорошенько! – сказала старуха. – Скоро в Бэйчжоу произойдут великие события, и если вы поможете нам, то станете богатыми и знатными.

– Обязательно поможем! – заверил мясник Чжан. – А пока просим проводить нас домой.

– Мой сын проводит вас в город, – сказала старуха. – А там приходите в храм Пустынного склона и ждите меня.

Приятели простились со старухой и Юнъэр, и Хромой повел их. Не прошли они и половины ли, как перед ними выросла высокая гора. Когда они поднялись на нее, Хромой спросил:

– Видите город?

Все трое поглядели в указанном направлении – город был совсем близко. Тогда Хромой незаметно подтолкнул их сзади, и они полетели вниз. Когда все трое очнулись, то увидели, что находятся в храме Пустынного склона.

Не в силах понять, что же с ним произошло, мясник Чжан с недоумением глядел на У Саньлана и Жэнь Цяня.

– Вы что-нибудь помните? – спросил он у них.

– Мне помнится, будто Хромой наставник учил нас волшебству, – отвечал У Саньлан. – Посмотри, горлянка с тобой?

Мясник Чжан полез за пазуху – горлянка была на месте.

– Моя бумажная лошадка тоже со мной, – сказал У Саньлан.

– А мне помнится, что меня учили превращать скамейку в тигра, – сказал Жэнь Цянь.

– Мне все кажется, что мы спали, – проговорил мясник. – Видно, старуха и Хромой – люди необыкновенные. Старуха говорила, что в Бэйчжоу должны произойти какие-то события, и просила нашей помощи. Что бы это могло значить?

Пока они терялись в догадках, из зала Будды вышел Хромой.

– Возвращайтесь, почтенные, домой и не забудьте, чему вас учили. Завтра снова приходите в храм и ждите.

Приятели простились с Хромым и ушли…

Больше в тот день ничего достойного упоминания не произошло. На следующий день, позавтракав, приятели снова пришли в храм Пустынного склона. Осмотрели все помещения, однако ни старухи, ни Хромого не обнаружили.

– Придется возвращаться, – сказал мясник Чжан.

– Стало быть, идете на попятную! – тотчас услышали они. – А я вас здесь давно дожидаюсь!

Из глубины зала вышла старуха. Трое приятелей, не скрывая своего изумления, поклонились ей.

– Что же вы так поздно, почтенные? – спросила старуха. – Ну-ка, покажите мне, чему вы вчера научились. Это очень скоро вам пригодится.

Мясник Чжан, У Саньлан и Жэнь Цянь показали ей по очереди свое искусство. Старуха их похвалила.

– Что же это такое?! – неожиданно услышали они чей-то голос. – В мире, где царят покой и благоденствие, вы занимаетесь колдовством и затеваете смуту? Неужто не слышали об указе вылавливать и истреблять всех колдунов?! Ведь если власти узнают, чем вы здесь занимаетесь, и мне не миновать суда!

Все испуганно обернулись и увидели хэшана, облаченного в яркую кашью, с кольцами в ушах.

– Я давно наблюдаю за вами, – продолжал хэшан. – Нехорошо! Очень нехорошо!

– Простите нас, наставник! – сказала старуха. – Мы не замышляем ничего дурного, просто я хотела обучить своих друзей искусству даосов.

– Ну и каковы их успехи? Преуспели ли они в чем-нибудь? – насмешливо спросил хэшан. – А может, вы их плохо учили? Тогда им лучше поучиться у меня!

Тут старуха велела приятелям еще раз показать свое искусство, а затем обратилась к хэшану:

– Понравилось ли вам, наставник, искусство моих учеников?

– Не очень.

– И откуда ты взялся, монах! – рассердилась старуха. – Или, может, ты владеешь волшебством лучше нас? Так покажи, на что ты способен!

Хэшан вытянул вперед руку, растопырил пальцы, и, когда из них брызнули золотые лучи, в их сиянии можно было увидеть пять Будд. Жэнь Цянь, мясник Чжан и У Саньлан почтительно склонились перед хэшаном, но тут послышался еще чей-то голос:

– Занимаетесь колдовством в храме?!

Хэшан мгновенно убрал свои золотистые лучи, и все оглянулись. В зале показался даос верхом на каком-то диковинном звере. При виде старухи даос соскочил наземь, почтительно сложил руки и поклонился:

– Примите поклон от вашего младшего брата и ученика!

– Присаживайтесь, пожалуйста! – вежливо пригласила старуха.

Даос между тем поклонился хэшану, а Жэнь Цянь, У Саньлан и Чжан Ци в свою очередь поклонились даосу.

– Эти трое почтенных людей владеют искусством волшебства? – осведомился даос у старухи.

– Совершенно верно, – подтвердила та.

– Я тоже привел с собой одного ученика, – сказал даос.

– Где же он? – спросила старуха.

– Ну-ка, покажи свои чудесные способности! – обратился даос к зверю. Зверь кивнул головой и тотчас же словно растаял, а на его месте появился человек.

Все были поражены, а старуха, приглядевшись к человеку, узнала в нем Бу Цзи.

– Бу Цзи, ты как сюда явился? – удивилась она.

– А я уже и не надеялся увидеть вас, – сказал тот. – Но, к счастью, наставник Чжан спас меня от смерти!

– Как вам удалось его спасти? – еще больше удивившись, спросила у даоса старуха.

– Случилось мне как-то быть в лесу, что неподалеку от Чжэнчжоу, как слышу, кто-то зовет Святую тетушку, – стал рассказывать даос. – Я удивился. Подхожу и вижу, что двое стражников привязывают человека к дереву и собираются его убить. Спрашиваю: в чем дело? Тогда Бу Цзи – это был он – все мне рассказал, и я спас его.

– Вот оно что! – воскликнула старуха. – И вы обучили его искусству даосской магии?

– Обучил! – отозвался за даоса Бу Цзи.

– А наше искусство видели? – спросила его старуха.

– Видели, но хотели бы посмотреть еще раз…

Тогда старуха вытащила из волос шпильку, прочитала заклинание, воскликнула: «Живо!» – и шпилька тотчас превратилась в драгоценный меч в кожаных ножнах. Она хлопнула по ножнам ладонями, они раскрылись, словно раковина, и все увидели роскошный дворец.

– Великолепно! Замечательно! – раздались восхищенные возгласы.

Но тут у ворот храма послышались шум и крики, и во двор ввалилась толпа людей.

– Что там случилось? – переполошились старуха и остальные.

– Не волнуйтесь и следуйте за мной! – сказал хэшан и, распахнув свой плащ, прикрыл им всех.

Между тем толпа людей ввалилась в зал. У одних на поясе висели луки и самострелы, другие держали на руках охотничьих соколов. Во главе толпы верхом на коне ехал чиновник. У входа в зал Будды он спешился и сел на поставленное ему кресло. Сопровождающие выстроились слева и справа рядами.

Это был не кто иной, как Добряк Ван, начальник военной палаты. В этот день он был свободен от службы во дворце и решил немного поохотиться и поразвлечься. Отдохнув и перекусив в храме, он вскоре уехал.

Святая тетушка и все, кто был с нею, снова вошли в зал.

– Я думала, случилось что-то серьезное, а оказывается, высокопоставленные чиновники захотели развлечься! – сказала старуха.

– Этого сановника мы знаем! – воскликнули мясник Чжан и его друзья. – Он начальник военной палаты, любит одаривать монахов пищей и одеждой, за что его и прозвали Добряком!

– Что ж, попробую-ка я завтра позлить этого Добряка, – сказал хэшан, и на этом все распростились.

Желание хэшана позлить Добряка привело к тому, что тридцать самых опытных и ловких сыщиков из кайфынского ямыня потеряли покой, а во всем столичном округе поднялся невиданный переполох.

Поистине:

Итак, если хотите знать, как хэшан морочил людей, прочтите следующую главу.

Начальник военной палаты Ван делает щедрое пожертвование. Фокусник Ду Семисвят показывает необыкновенный фокус с отделением головы

Итак, на другой день после загородной прогулки у Добряка Вана собрались чиновники и друзья, и он сказал им:

– Вчера мы весь день провели на охоте, а сегодня отдыхаем, и я хочу всех вас пригласить в сад на угощение.

Гости отправились в сад и расположились в павильоне под названием Беседка четырех видов, где к тому времени уже были накрыты столы. Перед тем как приступить к пиршеству, гости устроили игры, во время которых каждый по очереди показал свои способности. Тем временем Добряк Ван сидел за столиком и, попивая вино, наблюдал за ними. Вдруг один из столбов беседки треснул. Добряк Ван даже вздрогнул от испуга. Когда присмотрелись, оказалось, что кто-то выстрелил в столб шариком из самострела.

– Кто стрелял? – возмутился Добряк Ван. – А если бы попали в меня?!

Стали искать в саду стрелявшего, однако никого не обнаружили. Сад был большой, обнесенный высокими стенами, поэтому никому в голову не приходило, что стрелять можно снаружи. Пока совещались да высказывали предположение, шарик выскочил из пробитого им в столбе отверстия, покатился по полу беседки, несколько раз подпрыгнул и завертелся, как веретено.

– Вот так чудеса! – воскликнул Добряк Ван.

Снова послышался треск, и из шарика выскочил маленький человечек, который тут же на глазах у всех стал расти и превратился в рослого хэшана, облаченного в огненно-красную кашью и с золотыми кольцами в ушах. Добряк Ван и все присутствующие были поражены. Хэшан между тем с поклоном приветствовал хозяина.

«Это необыкновенный монах, с ним надо быть осторожным!» – подумал Добряк Ван, поднимаясь с места и отвечая на приветствие.

– Откуда и зачем пожаловали к нам, святой наставник? – спросил он у хэшана.

– Я странствующий монах из монастыря Бодисатвы Манджушри, что на горе Утайшань в округе Дайчжоу, – отвечал хэшан. – Пришел поклониться вам и попросить пожертвования.

Добряк Ван всегда был истинным почитателем Будды и преклонялся перед тремя сокровищами, потому слова монаха, к тому же появившегося столь необычным образом, произвели на него глубокое впечатление, и он любезно пригласил гостя сесть.

– Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить и закусить? – бесцеремонно спросил хэшан, усевшись напротив хозяина.

Добряк Ван тут же распорядился приготовить закуски, а сам обратился к хэшану:

– Не выпьете ли со мной за компанию несколько чашечек вина?

Перед хэшаном поставили золотую чашечку и золотое блюдце, подаренные хозяину самим государем. Хэшан поглядел и покачал головой:

– Пить из такой крохотной чашечки удовольствие малое… Тем более когда хочешь выпить…

Тотчас по знаку Добряка Вана перед хэшаном поставили большую золотую чашу и наполнили ее вином. Хэшан молча осушил чашу, затем вторую, третью – и так целых тридцать чаш.

– Выпить столько вина и не опьянеть может только святой! – воскликнул восхищенный хозяин.

– Кушанья готовы! – доложил в это время повар.

– Подавай, – распорядился хозяин.

Кушанья немедленно были поданы, и хэшан принялся за еду. Ел он все без разбора, быстро, без передышки, так что слуги едва успевали подносить ему все новые и новые блюда.

– Этот хэшан, несомненно, святой! – дивились хозяин и его гости. – Обыкновенному человеку не под силу съесть столько!

Покончив с едой, хэшан поставил чашку, положил палочки и поблагодарил хозяина.

– Такое грубое угощение не стоит благодарности, мой наставник! – скромно возразил Добряк Ван. – Осмелюсь спросить: куда вы теперь собираетесь направиться?

– Скажу вам без утайки: я выполняю повеление моего настоятеля, – сказал хэшан. – Монастырь наш обветшал, и, чтобы отстроить его заново, требуется не менее трех тысяч связок монет. Если бы вы сделали такое пожертвование, то совершили бы благочестивое дело, за которое обрели бы великое счастье и долголетие.

– О, это сущий пустяк для меня! – воскликнул Добряк Ван. – Скажите только, когда и куда посылать вам деньги?

– Зачем посылать? – возразил хэшан. – Я бы мог забрать их сейчас же!

– А если я, наставник, дам вам золота и серебра? – спросил Добряк Ван.

– Не стоит – бедному монаху не пристало брать золото и серебро, – ответил хэшан. – Медные монеты лучше.

Добряк Ван незаметно улыбнулся:

– Наставник, вы ведь здесь один. Сможете ли унести сразу три тысячи связок?

– Об этом не беспокойтесь, господин начальник, я сам все устрою, – сказал хэшан.

Добряк Ван распорядился открыть кладовую и велел чиновникам, друзьям и слугам переносить деньги и складывать их на землю перед беседкой кучами по сто связок в каждой. Таким образом, получилось тридцать куч.

– Вот вам деньги, – сказал хэшану Добряк Ван. – Но путь до горы Утайшань долгий, и для переноски всех этих денег вам, верно, потребуются носильщики?

– Носильщики у меня свои.

Хэшан поблагодарил Добряка Вана за щедрое пожертвование, вышел из беседки и вытащил из рукава священный свиток. Добряк Ван молча следил за тем, что он будет делать дальше.

– А теперь смотрите, насколько глубоко я постиг учение Будды! – сказал хэшан, громко прочитал написанное в свитке, попросил всех расступиться и подбросил свиток в воздух. Свиток развернулся и превратился в бесконечно длинный золотой мост. Хэшан воздел руки к небу и возгласил: – Братья паломники, мастеровые и носильщики с горы Утайшань! Начальник военной палаты Ван пожертвовал мне три тысячи связок монет. Явитесь и унесите их!

Тотчас же по золотому мосту к беседке стали толпами спускаться люди. Они забирали связки монет, кто на спину, кто на плечо, кто просто в руки, и быстро уносили их. Через несколько мгновений на земле уже не оставалось ни одной связки. Тогда вперед вышел сам хэшан:

– Еще раз благодарю вас, господин начальник, за щедрый дар и обильное угощение. Если вам когда-нибудь доведется быть на горе Утайшань, мы всей братией встретим вас с колокольным звоном и барабанным боем, с хоругвями и почетными зонтами. А сейчас, простите, я ухожу.

С этими словами он вступил на золотой мост и, быстро удаляясь, скрылся вскоре из виду. Тем временем налетел порыв ветра, и мост, снова превратившись в свиток, улетел прочь.

Добряк Ван велел людям воскурить благовония и вознести благодарственные молитвы.

– Вот уже пятьдесят лет, как я покровительствую буддийским монахам, – говорил он, – однако настоящего святого архата встречаю впервые!

После этого в столице только и было разговоров что о чуде, происшедшем в доме начальника военной палаты Вана. Имя хэшана Шарика было буквально у всех на устах, однако никому и в голову не приходило, что он и хэшан Яйцо, которого давно уже разыскивают власти, один и тот же человек…

Ну а теперь вернемся к Добряку Вану, который на следующее утро, как обычно, отправился на службу во дворец. Так вот, проходя через зал Ожиданий, он столкнулся там со знакомым ему чиновником Бао Чжэном, недавно назначенным на должность кайфынского правителя. Бао Чжэн как раз дожидался аудиенции у государя и, завидев Добряка Вана, пригласил его сесть. Надо сказать, что оба они, и Добряк Ван и Бао Чжэн, слыли честными, неподкупными и питали друг к другу симпатию.

Присев, оба заговорили о делах. Бао Чжэн стал сетовать на то, как трудно бороться со злом и добиваться у преступников раскаяния в содеянном.

– Даже самые строгие наказания подчас не помогают! – заключил он. – Что прикажете делать?

– А по-моему, на людей надо действовать добром, – заметил Добряк Ван.

– Ну хорошо! Вот вы делаете людям добро, а чем они вам платят за это? Получили вы хоть раз за свою доброту вознаграждение?

– Разумеется. Вот вам последний случай. Вчера я у себя в саду устроил угощение для друзей. Вдруг во время пира кто-то выстрелил из самострела, на пол беседки упал шарик, лопнул, и из него появился хэшан. Говорит, что он из монастыря Бодисатвы Манджушри и просит у меня пожертвования. Я пожертвовал ему три тысячи связок монет на ремонт монастыря. Когда принесли деньги, я предложил ему носильщиков для их переноски, но он любезно отказался, вытащил священный свиток, подбросил его в воздух, и свиток, развернувшись, превратился в золотой мост. Тотчас по призыву хэшана явились обитатели Утайшаня и по тому мосту унесли все деньги… Всю свою жизнь я покровительствую буддийским монахам и наконец был удостоен счастья лицезреть настоящего святого архата. Подобное редко случается, не правда ли?

– Да, подобное случается редко, – согласился Бао Чжэн, а про себя подумал: дело, видно, подозрительное, надо будет в нем хорошенько разобраться.

Возвратившись к себе в ямынь после аудиенции у государя, Бао Чжэн, прежде чем заняться делами, вызвал к себе начальника сыскного приказа и сказал ему:

– Сегодня во дворце начальник военной палаты Ван рассказал мне, что вчера во время пира к нему явился хэшан, назвавшийся странствующим монахом из монастыря Бодисатвы Манджушри, и попросил пожертвования. Добряк Ван пожертвовал ему три тысячи связок монет, и тот чудесным образом их унес. Добряк Ван уверен, что это был святой архат. Я же сомневаюсь. Если это действительно был архат, то зачем ему деньги? Сдается мне, что это обыкновенный колдун. Недавно в Чжэнчжоу колдуны Чжан Луань и Бу Цзи убили правителя округа и до сих пор еще не пойманы. Можно ли после этого позволить колдунам безнаказанно орудовать в столице? Повелеваю тебе незамедлительно разыскать этого «архата», схватить и доставить ко мне.

Вэнь Дяньчжи принял повеление и покинул областной ямынь. К себе в приказ он вернулся озабоченным и удрученным. Это не укрылось от подчиненных, и они приумолкли. Лишь один из них, его любимец Жань Гуй, осмелился с ним заговорить.

Надо сказать, что Жань Гуй был ловкачом, каких редко сыщешь в Поднебесной. Ему удавалось такое, чего, казалось бы, не мог сделать никто. За время службы он помог своему начальнику разрешить не одно труднейшее и запутанное дело, за что Вэнь Дяньчжи любил его и не обходил своим вниманием.

Увидев озабоченного начальника, Жань Гуй спросил:

– Господин, что случилось? Чем вы так опечалены?

– Эх, дорогой Жань! – вздохнул Вэнь Дяньчжи. – Если рассказать, то и ты опечалишься. Вызвал меня сейчас правитель области и велел изловить колдуна, который вчера творил всякие чудеса в доме начальника военной палаты Вана и получил от него три тысячи связок монет. А где его теперь сыщешь? С такими деньгами он, несомненно, ушел в какой-нибудь отдаленный округ, где его не знают, и притаился. Однако новый правитель Бао Чжэн не из тех чиновников, от которых можно что-нибудь утаить. Отказаться было нельзя, и я принял его повеление, в надежде, что, может, тот хэшан сам явится с повинной и избавит нас от забот. Боюсь, однако, что надежды на это мало. Вот и ломаю себе голову, не зная как быть.

– Да что же здесь трудного! – воскликнул Жань Гуй. – Главное, не терять времени! Разошлите незамедлительно по всем дорогам сыщиков, пока колдун еще не успел уйти далеко, и его обязательно найдут! Если же опоздаете, тогда он, пожалуй, и в самом деле может скрыться.

– Тоже верно! – согласился Вэнь Дяньчжи и тут же приказал подчиненным: – Идите и действуйте. И смотрите, не упустите колдуна!

Сыщики тотчас отправились в путь.

Между тем Вэнь Дяньчжи тоже не сидел сложа руки. Захватив с собой Жань Гуя и еще двух доверенных служителей, он зашел домой. Там они переоделись и отправились на поиски. Сам Вэнь Дяньчжи облачился в простую одежду и широкополую шляпу, чтобы его не узнали, а Жань Гуй нарядился простым стражником. Прежде всего они решили обойти самые людные места – трактиры, чайные, винные лавки. Жань Гуй глядел во все глаза и, если ему попадался человек подозрительный, хватал его и допрашивал.

– Надо же, колдун как в воду канул, – сокрушался Вэнь Дяньчжи. – В такой сутолоке разве его заметишь?

– Сыщик никогда не должен падать духом, – подбадривал его Жань Гуй. – Ручаюсь, к вечеру все будет в порядке.

Так, бродя по улицам, они дошли до храма Первого министра и увидели, что у стены его толпятся люди.

– Подождите меня, господин, а я погляжу, что там происходит, – сказал начальнику Жань Гуй.

Пробравшись в толпу, он встал на цыпочки и через головы поглядел вперед – у самой стены храма он увидел полураздетого человека в головной повязке, украшенной пионом из красного шелка и большими золотыми кольцами. Перед ним стояли две бамбуковые, покрытые лаком корзины, а за спиной виднелись воткнутое в землю серебряное копье и несколько хоругвей. Это был всем известный в столице фокусник Ду, по прозвищу Семисвят.

Поприветствовав зрителей, фокусник сказал:

– Я живу в столице, куда приезжает много чиновников, военачальников и купцов из разных округов и провинций. Поэтому многие меня еще не знают, хотя и слышали мое имя. Каждый год я отправляюсь на восточную священную гору Тайшань, чтобы посостязаться в искусстве с другими фокусниками, и всякий раз беру над ними верх.

– Ду Семисвят, а что вы умеете? – спросили из толпы.

– Я знаю много фокусов, но в одном из них у меня нет равных, – отвечал Ду Семисвят и, обернувшись, позвал: – А ну, сынок, иди-ка сюда!

К нему тотчас подошел мальчик, сбросил с себя одежду и предстал перед толпой, прекрасный, как белая яшма.

– Какой красивый мальчик! – восторженно зашумели люди.

– Фокус, который я хочу вам показать, – это, можно сказать, наш семейный фокус, ибо его передают в нашей семье из поколения в поколение, – продолжал Ду Семисвят. – Я уже не раз показывал его в столице и высокопоставленным, и простым людям, а называется он «усекновение головы». Однако среди вас, возможно, есть и такие, кто его не видел. Проделываю я его так: кладу сына на скамейку, отсекаю ему мечом голову, затем приставляю ее к телу, набрасываю покрывало, и голова снова прирастает. Итак, прежде чем я покажу этот фокус, позвольте мне, почтенные зрители, предложить вам сто амулетов. Один амулет стоит пять медяков.

Фокусник ударил в гонг, и зрители сгрудились еще теснее. Людей было много, несколько сотен, однако покупать амулеты никто не торопился. Взволнованный Ду Семисвят вновь обратился к толпе:

– Почтенные зрители, может, среди вас тоже кто-нибудь владеет искусством фокусника и желает посостязаться со мной?

Трижды обращался Семисвят к зрителям, однако охотников так и не нашлось.

– Тогда смотрите, начинаю, – объявил Ду Семисвят. – Мальчик ложится на скамейку, я читаю заклинание, и он засыпает…

На беду фокусника, в толпе оказался хэшан, который знал этот фокус. Хвастовство Семисвята не понравилось хэшану, и, решив подшутить над ним, он первым прочитал заклинание, вызвал душу мальчика и спрятал ее в рукав.

На противоположной стороне улицы, как раз напротив того места, где собрались зрители, находилась харчевня, и хэшан решил:

«Я изрядно проголодался, пойду-ка пока поем лапши. А вернуть душу мальчишке и потом успею».

Хэшан вошел в харчевню, уселся возле окна и стал наблюдать за Ду Семисвятом. Между тем подошел хозяин, положил на стол палочки, поставил закуску, спросил, когда подавать лапшу, и вышел. Тем временем хэшан вытащил из рукава душу мальчика, положил на стол и прикрыл блюдцем…

Здесь наше повествование раздваивается, и наш первый рассказ пойдет о Ду Семисвяте. Итак, прочитав заклинание, он взмахнул мечом, и голова мальчика отделилась от тела. Зрители замерли от волнения. Ду Семисвят положил меч, взял покрывало и накрыл им мальчика. Затем, взяв в руку амулет, сделал над телом несколько кругов, прочитал заклинание и объявил:

– Почтенные зрители, внимание! Сейчас вы все убедитесь в моем искусстве!..

С этими словами он поднял обеими руками покрывало и с ужасом увидел, что голова мальчика не приросла к телу. Из толпы послышались возгласы:

– Что это у тебя сегодня не ладится дело? Ведь прежде, как только ты снимал покрывало, мальчик вскакивал цел и невредим…

Поистине:

Не следует во всеуслышанье          своею хвастаться силой —Всегда отыщется кто-то,          кто будет сильнее тебя.Считали, что чары волшебные          вовсе исчезли в мире,Но душу монах-волшебник          похитил, чар не тая.Похожи на яшму дети —          для взрослых они отрада.Рождаются души и гибнут          естественно, сами собой.Коня-скакуна удалого          плеткою бить не надо,Кому суждено, тот сможет          подвиг свершить любой.

– Почтенные зрители! – успокаивал толпу фокусник, сам не на шутку взволнованный. – Сейчас все пойдет как надо.

Он дважды поклонился, снова прочитал заклинание и поднял покрывало – голова не прирастала.

– Почтенные зрители, прошу спокойствия! – еще больше разволновался фокусник. – Видно, мой негодник просто не желает меня слушаться! Вы же сами знаете, непослушные дети могут быть в любой семье… Будьте снисходительны и не взыщите за его плохое воспитание… Пусть хоть раз еще посмеет ослушаться, уж я его!..

Он еще раз прочитал заклинание и поднял покрывало – голова не прирастала. Наконец догадавшись, что в его неудаче виноват не мальчик, а какой-то злой дух, Ду Семисвят мысленно обратился к нему:

«Почему ты не хочешь вернуть моему мальчику голову? Если я в чем провинился перед тобою, могу попросить прощения. Объясни же мне, в чем дело?»

– Почтенные зрители, произошла небольшая ошибка, но сейчас я ее исправлю! – сказал он зрителям и, открыв бамбуковую корзину, вынул из нее горлянку.

Повертев ею над головой, чтобы все увидели, Ду Семисвят выкопал в земле яму, положил в нее горлянку и присыпал землей. Затем прочитал заклинание, брызнул водой и воскликнул: «Живо!» Из-под земли тотчас появился росток и прямо на глазах превратился в длинную плеть с боковыми побегами и листьями. На конце главного стебля распустился цветок, быстро отцвел, а на его месте завязалась и выросла тыква.

– Прямо чудо! – зашумели восхищенные зрители.

Сорвав тыкву, Ду Семисвят взял ее в левую руку и, вознеся над ней меч, воскликнул:

– Ты был несправедлив ко мне, когда забрал душу моего мальчика. Но и у тебя есть душа, попробуй же прожить на свете без нее.

С этими словами он взмахнул мечом и отрубил нижнюю половину тыквы-горлянки…

Тем временем сидевшему в харчевне хэшану подали лапшу. Он взял палочку и только собрался есть, как вдруг голова его отделилась от тела и покатилась по полу. Среди посетителей тотчас поднялся переполох: трусливые бросились бежать, те же, кто был похрабрее, остались посмотреть, что будет дальше. Между тем безголовый хэшан спокойно поставил на стол чашку, пошарил по полу руками, нащупал голову, ухватил ее за уши и водворил на прежнее место.

«Надо же! Пока ел, совсем забыл вовремя вернуть душу мальчишке!» – с досадой подумал он и приподнял блюдце. В тот же миг сын Ду Семисвята вскочил со скамейки. Зрители восторженно зашумели.

В поднявшейся суете один из посетителей, который, почуяв скандал, хотел бежать из харчевни, шепнул на ухо Ду Семисвяту:

– Ваш фокус расстроил монах, который только что здесь обедал…

Эти слова услышали Вэнь Дяньчжи и Жань Гуй, затесавшиеся в толпу. Жань Гуй шепнул своему начальнику:

– Господин, а не тот ли это хэшан, который был у начальника военной палаты и которого мы ищем?

– Мне и самому такая мысль пришла в голову, – прошептал в ответ Вэнь Дяньчжи.

– Уж если охотник увидел зайца, он не пройдет мимо, не выпустив сокола! – воскликнул Жань Гуй и принялся действовать.

Тотчас по его знаку толпа служителей с громкими криками бросилась в харчевню. Хэшан в это время спускался по лестнице. Увидев, что его хотят схватить, он сделал знак рукой…

Удивительное дело: ловили колдуна, а поймали ни в чем не повинного молодого человека…

Поистине:

Что правдой считать, что ложью,          диктует людская молва;Насилие злобу рождает —          таков закон естества.

Если хотите знать, был ли схвачен хэшан, прочтите следующую главу.

Хэшан Шарик доставляет хлопоты судье Бао. Ли Эр доносит на волшебника и платится за это жизнью

Итак, Вэнь Дяньчжи со служителями ворвался в харчевню и увидел хэшана, спускавшегося вниз по лестнице. Тотчас по его знаку служители бросились на монаха, но стоило тому сделать лишь один жест, как произошло невероятное: хозяин харчевни, его слуги и посетители – все превратились в хэшанов. Превратились в хэшанов и сам Вэнь Дяньчжи, и его подручные. Все остолбенели и только глядели друг на друга, не понимая, кого же надо хватать. Поднялся переполох, вновь пришедшие посетители бросились бежать. Тем временем Вэнь Дяньчжи пришел в себя, протер глаза и увидел, что хозяин харчевни, его слуги и посетители вновь приняли свой естественный облик.

Не теряя времени, Вэнь Дяньчжи разослал людей на поиски хэшана-колдуна, а сам возвратился в ямынь. Как раз в это время правитель области начинал вечерний прием. Вэнь Дяньчжи приветствовал его, и тот спросил:

– Как обстоит дело с поимкой колдуна?

Зная, что правителя области Бао Справедливого обмануть невозможно, Вэнь Дяньчжи доложил все как есть:

– По-вашему приказу я предпринял розыски хэшана Шарика. В это время у стен храма Первого министра известный в столице фокусник Ду Семисвят показывал свой знаменитый фокус: отрубал голову своему сынишке, а затем приращивал ее. Сидевший в харчевне напротив хэшан, желая потешиться над фокусником, похитил душу мальчика, после чего отрубленная голова никак не прирастала к телу. Догадавшись, в чем дело, Ду Семисвят быстро вырастил тыкву-горлянку, разрубил ее мечом пополам, и тут же, в харчевне, у хэшана свалилась с плеч голова. Хэшан как ни в чем не бывало поднял ее и снова поставил на плечи. И в это же мгновение отрубленная голова мальчика вновь приросла к телу. Я сразу догадался, что это и есть колдун, которого надо схватить. Мы бросились в харчевню, увидели хэшана, а тот только сделал жест рукой – и все, кто там находился, превратились точно в таких же хэшанов, как он сам. Даже я и мои помощники! Господин начальник, такого колдуна поймать непросто. Надеюсь, вы что-нибудь придумаете.

– Да, дело серьезное, – согласился Бао Справедливый. – Если позволить такому колдуну безнаказанно орудовать в городе, то слухи об этом дойдут до государя и с меня первого спросят, как с правителя столичной области.

Он тут же распорядился объявить розыск преступника, о чем и вывесить объявления на всех воротах столицы. Тотчас во все храмы и монастыри был разослан приказ: немедленно схватить хэшана по прозвищу Шарик, где бы он ни появился. За поимку была обещана награда в тысячу связок монет. Укрывшему у себя подозрительного монаха грозила кара. После появления этого приказа в народе пошли разные толки и пересуды…

А теперь расскажем о некоем торговце маслинами по имени Ли Эр, который жил в самом центре восточной столицы. Жил он на постоялом дворе со своей женой, в последнее время хворал и лишь за день до всех событий поднялся с постели. Денег, чтобы возвратиться домой, у него не было. Ли Эр попробовал было занять у знакомых, но ничего не получилось, и на постоялый двор он вернулся расстроенным.

– Ну как, удалось занять денег? – спросила жена.

– Не удалось, – сказал муж. – На улицах переполох, никто ничем не торгует. Только и разговоров что о каком-то хэшане, у которого в харчевне с плеч свалилась голова, а он ее снова взял да поставил на место. Хотели его схватить, так он всех людей превратил в таких же хэшанов, как он сам. Сегодня кайфынский правитель издал приказ изловить монаха, который незадолго до этого обманул начальника военной палаты Вана; за поимку обещана награда в тысячу связок монет.

– Это правда? – усомнилась было жена.

– Да я сам только что читал приказ! – сказал Ли Эр.

– Эх, муж! – воскликнула жена. – У нас нет денег, а ты упускаешь тысячу связок монет!

– Глупости говоришь! – рассердился Ли Эр. – С властями не шутят!

– Ручаюсь, ты мог просить награду! – сказала жена.

– Как так?

– Очень просто. Этого хэшана незачем искать за десять тысяч ли – он рядом!

– Где?..

– Тут, за стеной, у наших соседей.

– Ты сама его видела?

– Ну да! – отвечала жена. – Он живет здесь уже три месяца! Поначалу мне показалось странным, что он никогда не выходит за подаянием и сутры не читает, а спит себе чуть ли не до обеда, а потом куда-то уходит и лишь к вечеру возвращается пьяный. С полмесяца назад у меня разболелся живот, и я пошла по нужде. Иду мимо соседнего дома и вижу – свет в окне. Дело было утром, и я подумала: чего это лампа горит, когда уже светло? Дай, думаю, загляну в щелочку в стене. Заглянула и вижу: хэшан сидит на постели, а все его тело охвачено огнем. Потом он вдруг тряхнул головой, и она взлетела к самому потолку. Я перепугалась и побежала обратно в дом. Этот хэшан, несомненно, колдун, которого ищут.

– А ты правду говоришь? – все еще не верил Ли Эр.

– Зачем мне врать?!

– Ладно, только ты пока об этом помалкивай, – строго наказал Ли Эр жене, а сам направился в сыскное ведомство.

Однако войти туда сразу он не осмелился и стал прохаживаться у ворот. Его заметил один из служителей и окликнул:

– Ты чего здесь прохлаждаешься? Или дело есть?

– Да вот хотел переговорить с инспектором по весьма секретному делу, – отвечал Ли Эр.

– Подожди пока здесь, а я доложу, – приказал служитель и удалился.

В это время в приемном зале как раз дежурил Вэнь Дяньчжи, и служитель доложил ему:

– Господин инспектор, пришел торговец маслинами Ли Эр, хочет переговорить с вами по весьма секретному делу.

– Зови его, – распорядился Вэнь Дяньчжи.

Ли Эра ввели в зал. Вэнь Дяньчжи не стал стращать его, как это делают некоторые чиновники, а любезно спросил:

– Брат Ли, что ты хотел мне сообщить?

– Докладываю господину инспектору, – начал Ли Эр. – Вчера вечером я прочитал объявление, в котором обещана награда в тысячу связок монет за поимку хэшана-колдуна. Рассказал об этом жене, а она говорит, что на нашем постоялом дворе, в соседнем с нами доме, живет именно тот колдун, которого ищут.

Вэнь Дяньчжи внимательно выслушал, однако поспешных решений принимать не стал и лишь с улыбкой сказал:

– Брат Ли, дело это серьезное, его надо тщательно проверить. У тебя есть доказательства, что этот хэшан действительно колдун?

Ли Эр слово в слово передал ему рассказ жены.

– Все это хорошо, но одни лишь слова не могут служить доказательством, – сказал Вэнь Дяньчжи. – Возьми-ка бумагу и напиши все, что ты мне рассказал.

Ли Эр вышел, попросил одного из служителей набросать черновик его показаний, затем собственноручно переписал и передал инспектору.

– Сейчас этот хэшан дома? – спросил Вэнь Дяньчжи.

– Обычно к обеду он уходит, а возвращается в сумерки, – отвечал Ли Эр.

– Ты пока оставайся здесь, – сказал Вэнь Дяньчжи. – А чтобы тебе не было скучно, я велю купить тебе вина…

Когда Ли Эру принесли вино, Вэнь Дяньчжи приказал служителям присматривать за ним, а сам вместе с помощниками отправился в чайную, находившуюся рядом с постоялым двором, и, устроившись у окна, стал дожидаться появления хэшана…

С наступлением сумерек хэшан действительно появился; он был пьян и шел пошатываясь. По знаку Вэнь Дяньчжи служители набросились на него, скрутили веревками и поволокли в сыскное ведомство.

– Дело сделано! – радостно потирал руки Вэнь Дяньчжи. – Господин Бао Чжэн будет доволен!

Он отправился прямо в ямынь и доложил правителю области:

– Колдун схвачен и доставлен в сыскное ведомство. Однако сейчас он пьян и добиться от него ничего невозможно. О чем докладываю и жду дальнейших распоряжений.

Бао Чжэн приказал хорошенько стеречь пойманного, а утром доставить его в ямынь.

Ну а теперь вернемся к хэшану. К полуночи, когда прошел хмель, он открыл глаза, увидел при ярком свете ламп стоявших по обе стороны от него служителей и с недоумением спросил:

– Где это я?

– В сыскной управе, – отвечали ему.

– В чем я провинился, что меня сюда притащили?

Служители знали, что перед ними колдун и волшебник, и, боясь навлечь на себя его гнев, молчали. Но один из них, человек почтенного возраста, все же осмелился заговорить:

– Почтенный хэшан, не сердись! Такая у нас служба – кого прикажут, того и хватаем. Если ты сейчас уйдешь, мы за тебя будем в ответе. А нам надо кормить детей да престарелых родителей! Донес же на тебя торговец фруктами Ли Эр, что живет с тобой рядом на постоялом дворе. Он рассказал, будто ты не собираешь подаяние, никогда не читаешь сутр, лишь каждый день приходишь домой пьяным. Вот нам и велели тебя схватить.

– Я гость высокого сановника, он меня поит и кормит! – возмутился хэшан. – Кто вам позволил меня трогать?

– Уж вы простите, почтенный хэшан, но придется подождать до утра, – сказали ему. – А там вы все объясните правителю округа.

Во время пятой стражи Вэнь Дяньчжи приказал доставить хэшана во двор кайфынского ямыня. Как только правитель области поднялся в зал и занял свое место, Вэнь Дяньчжи вышел вперед, приветствовал его и велел ввести хэшана.

Бао Чжэн прочитал показания Ли Эра, поглядел на хэшана и сердито сказал:

– Ты, мерзавец, ушел в монахи, но, вместо того чтобы достойно блюсти свой долг, выманиваешь у людей деньги!..

Он велел тюремным надзирателям надеть на хэшана самую большую кангу, а двум дюжим служителям приказал:

– Дайте этому колдуну для начала сто батогов, а уж потом я его допрошу.

Служители тотчас набросились на хэшана, повалили его, и в воздухе замелькали батоги. Однако не успели они сделать и нескольких ударов, как в зале поднялся шум и крики.

– Тише! – прикрикнул распорядитель.

Когда водворилась тишина, Бао Чжэн увидел, что на полу лежит канга, из отверстия торчит опутанная веревками метла, а хэшан исчез.

– Откуда здесь метла? – удивился он. – Я же сам видел, как на монаха надевали кангу!

Между тем снова послышался шум, но уже снаружи.

– Что там случилось? – с беспокойством спросил Бао Чжэн.

В зал вбежал привратник и доложил:

– Господин, какой-то монах у ворот хлопает в ладоши и громко потешается: «Ну и правитель Бао, с простым монахом не может управиться!»

– Вот наглец! – рассердился Бао Чжэн. – Хватайте его! Кто схватит, получит тысячу связок монет в награду!

Служители толпой бросились за ворота. При виде стражников хэшан вразвалку вышел на середину улицы и неторопливо зашагал прочь. Служители бросились за ним, однако догнать не смогли. Наконец они выбились из сил и остановились, хотя хэшан был от них на расстоянии каких-нибудь десяти шагов.

Немного отдышавшись, люди продолжили погоню. Когда же добрались до храма Первого министра, хэшан скрылся за его воротами.

– Сам полез в ловушку! – ликовал Вэнь Дяньчжи. – Теперь ему от нас не уйти!

Приказав служителям окружить храм и следить за всеми выходами, Вэнь Дяньчжи с помощниками устремился к галерее возле зала Будды. Но тут навстречу им вышел настоятель храма и обратился к Вэнь Дяньчжи с такими словами:

– Господин начальник! Этот храм – священное место, здесь воскуривает благовония сам государь! Вы же врываетесь сюда с целой толпой вооруженных людей, да еще поднимаете шум!..

– Я получил повеление схватить колдуна, который прячется в вашем храме, – сказал ему Вэнь Дяньчжи. – Если вы человек умный, то не станете его укрывать, а свяжете и выдадите нам.

– В моем храме больше ста монахов, и у каждого из них есть «ставленная грамота», – сказал настоятель. – Правда, на праздники приходят и чужие, но у нас есть распорядитель, который строго следит, чтобы никто из посторонних в храме не ночевал. Раз вы утверждаете, что монах-колдун находится у нас в храме, вы, несомненно, его знаете. Почему же вы не схватили его сами, а требуете, чтобы я это сделал?

– Этот монах выманил у начальника военной палаты Вана три тысячи связок монет и учинил беспорядки в стране – люди потеряли покой! – строго сказал Вэнь Дяньчжи. – Если вы его не выдадите, я пожалуюсь правителю области, и вам придется отвечать.

Испуганный настоятель засуетился:

– Господин начальник! Все монахи нашего храма люди известные, среди них нет ни колдунов, ни волшебников. Если хотите, я их созову, а вы проверите каждого в отдельности.

– Пожалуй, так будет лучше, – согласился Вэнь Дяньчжи.

Настоятель ударами в колокол созвал монашескую братию. Вэнь Дяньчжи и его помощники оглядели всех по очереди, но хэшана-колдуна среди них не оказалось.

– Почтенный отец настоятель, я же сам видел, как он только что входил в храм, – сказал Вэнь Дяньчжи. – Куда же он мог деваться? Позвольте все же обыскать храм.

– Ищите, я покажу все, что пожелаете, – согласился настоятель.

Вэнь Дяньчжи и его люди обыскали каждый уголок храма, начиная с келий и кончая кладовыми, но колдуна не нашли и вернулись в зал Святого. Здесь Вэнь Дяньчжи увидел статую Ночжи с тремя головами и шестью руками и обратился к настоятелю:

– В храме нет статуи самого Будды, но почему-то есть статуя Ночжи!..

– Дело в том, что Ночжа является как бы олицетворением добра и зла и своими добрыми и дурными деяниями помогает вразумлять людей, – пояснил настоятель.

Так как в зале было пусто, все направились к выходу, но тут услышали голос:

– Вэнь Дяньчжи! Правитель Бао велел тебе схватить меня! Почему не хватаешь?

Вэнь Дяньчжи обернулся, – казалось, говорила сама статуя Ночжи. Люди приблизились к статуе – она была высотой почти в полторы сажени, рот одной из ее трех голов с четырьмя окровавленными клыками то и дело открывался:

– Вэнь Дяньчжи! Иди же сюда, хватай меня!

– Наваждение! Нечистая сила! – испуганно забормотали настоятель и стражники.

Но что могли они поделать с огромным глиняным истуканом?!

А Ночжа тем временем продолжал выкрикивать:

– Вэнь Дяньчжи, почему не велишь людям хватать меня?

– Может, это глиняный Ночжа ожил и вздумал морочить нас? – переговаривались стражники. – Надо доложить правителю области, пусть велит разбить статую, чтобы избавить народ от наваждений…

– Нет-нет! Так не годится! – испугался настоятель. – Разве статуя может говорить? Это, видно, проделки колдуна! Если вы разобьете статую, новую будет сделать нелегко…

– Статую надо уничтожить, – решительно заявил Вэнь Дяньчжи. – Не то колдун опять может воспользоваться ею и натворить бед.

Среди храмовых монахов находился один добродетельный хэшан. Не вытерпев подобных разговоров, он почтительно сложил руки и обратился к Будде:

– Хранитель трех сокровищ, изгони колдуна, не дай погибнуть священной статуе!..

Едва он произнес эту молитву, как со двора храма послышались хлопанье в ладоши и раскатистый смех:

– Я здесь, начальник! Зачем тратишь силы понапрасну? Хватай!

Перед входом в зал стоял хэшан. Когда люди бросились к нему, чтобы схватить, он стал медленно удаляться. Шел он посреди улицы, ни на кого не обращая внимания. А вокруг творилось нечто невообразимое: отовсюду сбегались любопытные, торговцы прекратили торговлю, все шумели, кричали.

Миновав городские ворота, хэшан взошел на мост, переброшенный через реку Бяньхэ, и обернулся к толпе:

– Зря вы преследуете меня! Я сам уйду!

С этими словами он спрыгнул с моста и скрылся под водой.

– Никак утопился! – облегченно вздохнули стражники. – Хоть нам теперь хлопот будет поменьше!..

Вэнь Дяньчжи не оставалось ничего иного, как доложить обо всем случившемся правителю области. Бао Чжэн выслушал его и сказал:

– Этот мерзавец изрядно докучал мне, а справиться я с ним не мог! Хорошо, если он действительно утопился…

Не успел он произнести эти слова, как услышал жалобы какой-то женщины, стоявшей на крыльце.

– Кто тебя обидел? – спросил правитель.

– Господин начальник, мой муж Ли Эр донес на монаха-колдуна, а его самого за это схватили и посадили в тюрьму! – запричитала женщина. – Не надо мне никаких наград, только прикажите, господин, его отпустить.

– Ли Эр поступил правильно и заслуживает вознаграждения, – обратился к помощникам Бао Чжэн. – Почему же его посадили в тюрьму?

– В тюрьму его не сажали, наоборот, весь день кормили и угощали вином! – доложил Вэнь Дяньчжи. – Сейчас он находится в сыскном приказе и ждет ваших повелений.

Бао Чжэн приказал вызвать Ли Эра и сказал ему:

– Я обещал тому, кто укажет местонахождение колдуна, тысячу связок монет в награду. Вот, возьми их!..

Сразу разбогатев, Ли Эр с женой вернулись на постоялый двор…

Уж так ведется издревле, что нет денег у человека – и никому до него дела нет, а появятся деньги – тут же начинают докучать всякие просители…

Ли Эр с женой сняли неподалеку от храма Первого министра дом и поставили у ворот фруктовую лавку. Теперь они богато одевались, всегда были сыты.

Как-то раз зимой Ли Эр разжег жаровню, чтобы подогреть вино. Только они с женой собрались выпить, как снаружи их кто-то окликнул:

– Брат Ли Эр, не продашь ли немного фруктов?..

Увидев в дверях хэшана-колдуна, супруги остолбенели от испуга. А хэшан между тем продолжал:

– Брат Ли Эр, подумай, смог бы ты так разбогатеть, если бы не я? Вот я и пришел попросить у тебя подаяния.

Будь хоть один из супругов разумным, он встретил бы хэшана с поклоном и угостил. И не обеднел бы от этого. Но случилось по-другому. Вместо того чтобы любезно приветствовать хэшана, они обрушились на него с бранью:

– А ну проваливай отсюда, гнусный колдун, не то стражников позовем!..

– Стражники не могут меня схватить, не то давно уже схватили бы, – спокойно отвечал хэшан. – А тебе, если бы не я, не видать бы ни тысячи связок монет, ни лавки. Но вместо благодарности ты грозишься позвать стражников! Ну и дурак же ты! Вот тебе за это!..

Хэшан поднял палец и воскликнул: «Живо!» И тотчас жаровня с раскаленными углями взлетела и опрокинулась на Ли Эра. Тот завопил и повалился на пол. Жена бросилась на помощь мужу, подняла его и увидела, что лицо Ли Эра сплошь покрыто волдырями. А хэшан тем временем исчез…

Ли Эр страдал от боли. Жена пригласила лекаря. Тот приложил к ожогам лекарство, но от этого боль лишь усилилась. Так он мучился три дня, и жена не знала, что делать.

На четвертый день у ворот их дома появился даос в желтом халате и в синей головной повязке.

– Подайте милостыню! – попросил он.

– Не вовремя ты пришел! – сказала жена Ли Эра. – В другое время я дала бы тебе две-три монетки, а сейчас не до тебя – муж тяжело болен.

– Что же с ним случилось? – спросил даос.

– Ах, наставник! – вздохнула женщина. – Какой-то хэшан-колдун обжег ему лицо. Три дня уже, как мучается; боюсь, как бы не помер.

– Может, я смогу помочь? У меня есть лекарство от ожогов. Я многих людей спас.

– Помогите, если можете, – я щедро вас отблагодарю.

– Ну что ж, приведите вашего мужа и принесите немного воды.

Жена привела Ли Эра и подала даосу воду. Даос вынул мешочек с лекарствами, всыпал в воду какое-то снадобье, размешал, обмакнул в него гусиное перо и помазал им больные места.

– Чудо-зелье! – воскликнул обрадованный Ли Эр. – Боль как рукой сняло!

– Ну, это еще не чудо! – сказал даос. – Вот что вы скажете, если у вас сразу заживут раны и отпадут струпья?!

– Я вас отблагодарю, наставник! – пообещал Ли Эр.

– Вас поразил дух жара, – продолжал даос. – Выйдите во двор, подставьте лицо холодному ветру, и ваши раны заживут.

Ли Эр вышел во двор. Даос подал ему скамеечку и велел сесть.

– А теперь говорите: «Раны, заживите; болячки, отпадите!»

Ли Эр повторил слова даоса. В то же мгновенье скамейка взвилась в воздух, опустилась на самую верхушку флагштока в храме Первого министра и словно приросла к нему. Прохожие на улице все это видели и подняли шум. Жена Ли Эра переполошилась:

– Наставник, беда! Как же он оттуда спустится?

– Не беспокойся, – отвечал даос. – Не беспокойся, я все сделаю, а пока узнай, кто я такой…

С этими словами даос сбросил с себя желтый халат и синюю головную повязку, и жена Ли Эра пришла в ужас – перед нею стоял хэшан-колдун.

– Твой муж был настолько глуп, что хотел меня погубить, – сказал он женщине. – Однако сделать это невозможно. Вот я и хочу, чтобы он посидел немного там и натерпелся страху.

На улице между тем собралась толпа, в которой были и служители ямыня. Задрав голову, они переговаривались между собой:

– Только недавно в ямыне выдали тысячу связок монет за поимку хэшана-колдуна, а он, оказывается, опять творит чудеса!..

Вместе с местным квартальным старостой они бросились на хэшана, но тот юркнул в толпу и, как всегда, пропал.

Ли Эр тем временем продолжал сидеть на верхушке флагштока, не зная, как спуститься вниз, а люди внизу суетились, не зная, чем ему помочь. Взбудоражился весь город. Люди только ахали:

– Ну и монах! Натворил дел!

О случившемся доложили Бао Чжэну, и тот в паланкине прибыл в храм Первого министра. Не в силах помочь Ли Эру, он решил расспросить его жену:

– Ну-ка, расскажи, как там оказался твой муж?

Жена Ли Эра все ему подробно рассказала…

– Совсем обнаглел колдун! – возмутился Бао Чжэн. – Если его не изловить, бед не оберемся!

Не успел он договорить, как из храма вышел хэшан и, поклонившись, громко сказал:

– Если позволите, господин, я опущу этого человека на землю.

– Сделайте это, наставник, и вы получите вознаграждение, – ответил ему Бао Чжэн.

Хэшан подошел к флагштоку, легко взобрался на его верхушку, обхватил руками Ли Эра и крикнул:

– Бао Чжэн! Ты честный и справедливый человек, я не хотел тебе досаждать. Да, я выманил у начальника военной палаты Вана три тысячи связок монет! Но какое тебе до этого дело и зачем ты приказал меня схватить? Но мстить тебе я не намерен, пусть лучше за тебя поплатится Ли Эр…

С этими словами хэшан разжал руки, и Ли Эр полетел вниз. Все закричали. А когда подбежали к Ли Эру, то увидели…

Поистине:

Тело подобно ущербной луне,          что в предутреннем небе угасла,Жизнь подобна мерцающей лампе,          в которой кончается масло.

Если хотите знать о дальнейшей судьбе Ли Эра, прочтите следующую главу.

Ху Юнъэр продает глиняные свечи. Ван Цзэ встречается со Святой тетушкой

Итак, Ли Эру и за тысячу связок монет не надо было доносить на хэшана. Но раз уж он это сделал, получил наградные и открыл торговлю фруктами, то ему следовало отплатить добром за добро – почтительно встретить и угостить хэшана, когда тот пришел просить подаяние. А он вместо этого обрушился на своего благодетеля с бранью, рассердил его, хэшан же в отместку его погубил.

Когда Бао Чжэн подошел к упавшему, он увидел, что голова его от сильного удара ушла в плечи, а сам он мертв…

Мы не будем рассказывать о том, как горевала жена Ли Эра и как соседи помогли ей устроить похороны, а расскажем о хэшане, который все еще продолжал сидеть на верхушке флагштока. Внизу шумела толпа, людей нельзя было никак успокоить. Бао Чжэн тем временем все думал, как же схватить хэшана. Послать за дровосеком, чтобы они срубили флагшток? Бесполезно: отлитый из меди флагшток топором не срубишь…

А хэшан между тем насмехался над Бао Чжэном. Тот сердился, но ничего поделать не мог. И вдруг его осенило – он распорядился вызвать из военного лагеря сотню лучников и поразить хэшана стрелами.

Среди лучников были меткие стрелки, их стрелы пролетали совсем рядом с хэшаном, но тот прикрывался рукавом рясы. Бао Чжэн совсем было растерялся, но тут к нему обратился Жань Гуй:

– Я придумал, как изловить колдуна.

– Как? – спросил Бао Чжэн.

– Поскольку этот хэшан – колдун, в него надо пускать стрелы, смоченные в смеси из собачьей и бараньей крови, конской мочи и чеснока, – сказал он. – Только тогда его чары утратят силу.

По приказу Бао Чжэна все необходимое было тотчас же приготовлено. По сигналу все лучники разом выстрелили. Толпа ахнула – хэшан вместе со скамейкой летел вниз…

– Если монах не убьется, так уж наверняка искалечится, – говорили люди.

Надо сказать, что у западной стены зала Святого Будды находилось отхожее место, и, падая, хэшан угодил прямо в яму с нечистотами. Служители из ямыня тотчас вытащили его оттуда и, окатив с ног до головы собачьей и бараньей кровью, связали и поволокли в ямынь.

Бао Чжэн поднялся в зал и велел привести хэшана.

– Мерзкий колдун, – сказал он ему, – как ты посмел творить безобразие в храме, куда сам государь приезжает воскуривать благовония?! И все же ты попался мне в руки! Ну что теперь скажешь?

Он приказал надеть на хэшана самую тяжелую кангу, отправить в следственный приказ и допросить, нет ли у колдуна сообщников, а сам удалился отдыхать.

Связанный хэшан наконец утратил свое колдовское искусство и теперь был безопасен. Как только его доставили в следственный приказ, чиновник сразу начал допрос:

– Правитель области повелел мне выяснить, кто ты такой и есть ли у тебя сообщники. Отвечай!

Чтобы еще сильнее застращать монаха, он велел зажать его ноги в колодки и бить по ним палками. Служители дали хэшану триста палок, однако тот ни разу не вскрикнул и не пошевелился. Когда же изумленный следователь внимательно пригляделся, то увидел, что хэшан крепко спит и похрапывает.

– Чудеса! – подивился чиновник и велел отправить хэшана в тюрьму, а как только проснется, снова привести на допрос.

В этот день хэшана пытали трижды, однако он так и не произнес ни слова. Когда его начинали бить, он сразу засыпал. Судейский чиновник доложил Бао Чжэну:

– По вашему повелению я допросил колдуна, но он молчит, а во время пыток спит. Если держать его в тюрьме и дальше, боюсь, как бы не случилось беды. Жду ваших распоряжений.

– Таких колдунов нельзя оставлять в живых! – сказал Бао Чжэн и распорядился вывести хэшана на базарную площадь и обезглавить.

Жители столицы и ее окрестностей, услышав о предстоящей казни, бросились на площадь, даже торговцы прекратили торговлю. Народу собралось великое множество…

Когда стражники вели хэшана к месту казни, неподалеку от базарной площади он вдруг остановился.

– Ты что встал? – прикрикнул на него палач. – Иди!

Не слушая его, хэшан обратился к толпе:

– Почтенные люди, лишь за то, что я посмел потревожить правителя области, меня хотят лишить жизни! Здесь поблизости есть винная лавка, прошу вас, исполните мою последнюю просьбу, принесите чашечку вина!

Ничего не подозревая, палач разрешил. Вино принесли, и хэшан одним глотком осушил полную чашу. После этого процессия продолжила путь. Но только вступили на площадь, где должна была совершиться казнь, как хэшан вдруг остановился и прыснул в воздух вином, которое он держал во рту. Тотчас же с ясного неба хлынул ливень, поднялся ветер, и площадь погрузилась в непроглядную тьму, а на головы людям посыпались камни и обломки черепицы. Все стали в панике разбегаться…

Когда утих ветер и рассеялась тьма, тюремщики протерли глаза и увидели, что хэшан исчез. Бросились искать, но где там!.. Поистине, если рыба сорвалась с крючка, не надейся поймать ее снова!

Тюремные служители, начиная от начальника и кончая простым стражником, переполошились. Они боялись, что правитель их сурово накажет, но Бао Чжэн, прекрасно знавший о необыкновенных способностях колдуна, ни с кого не стал взыскивать. Он лишь представил доклад ко двору, испрашивая разрешения на особые меры, дабы предотвратить появление новых колдунов и могущих возникнуть в связи с этим беспорядков. За сим последовал высочайший указ, предписывающий выявлять колдунов на всех дорогах, по всем деревням и городам и беспощадно уничтожать. Указ этот пришел и в Бэйчжоу и был вывешен перед окружным ямынем.

Место перед ямынем оживленное, здесь всегда толпятся люди. А в день, о котором пойдет речь, в толпе как раз оказалась молодая женщина в белом траурном платье с бамбуковой корзинкой в руке. Не отличайся она красотой, на нее вряд ли обратили бы внимание, но в том-то и дело, что она была настоящей красавицей и не могла остаться незамеченной. Вскоре к ней привязался молодой бездельник:

– Что это ты здесь прогуливаешься, сестрица?

– Не стану тебя обманывать, брат, но у меня недавно умер муж, а жить не на что, – отвечала красавица. – Вот и хочу кое-что продать из того, что умею делать, чтобы заработать на пропитание.

– Что же ты умеешь делать?

– Если хочешь, могу показать. Только для этого мне нужно немного свободного места.

– Сейчас найдем, – сказал он и отвел ее в сторонку.

Женщина села на землю, поджав под себя ноги. Вокруг тотчас же собрались любопытные. Некоторые недоумевали:

– Что она собирается делать?

Между тем молодая женщина вытащила из корзинки чашку и, окинув взглядом собравшихся, сказала:

– Почтенные люди, женщина я не продажная, гадать и лечить тоже не умею. У меня умер муж, жить стало не на что – вот и приходится самой зарабатывать на прожитье. Может, кто-нибудь из вас принесет мне чашку воды?

– Сейчас принесу! – откликнулся из толпы молодой человек.

– Зачем ей вода? – удивлялись люди.

А женщина тем временем вынула из корзины нож.

– Ну, сейчас начнет показывать фокусы! – переговаривались собравшиеся.

Выкопав в земле небольшую ямку, женщина достала из нее комок глины, сбрызнула водой и размяла. Потом взяла бамбуковую трубочку и выдавила через нее размятую глину, а получившийся стержень, похожий на свечу, положила на землю рядом с собой. Таким же образом она сделала десять стержней.

Глядя на нее, люди подталкивали друг друга и посмеивались:

– Дурачит нас! Ничего интересного, зря только пришли. Подумаешь! Вылепила из глины несколько свечей – а к чему они?

Некоторые возражали:

– Погодите, посмотрим, что дальше будет.

Закончив работу, женщина вымыла руки оставшейся в чашке водой, вытерла их насухо и обратилась к толпе:

– Почтенные люди, я не торговка, я только хочу заработать на пропитание и поэтому много не прошу – всего три монеты за свечу! Зато эта свеча будет гореть с вечера до самого утра!

– Насмехается над нами! – недоверчиво покачивали головами люди. – Где это видано, чтобы свечи из сырой глины горели?!

Так как покупателей не находилось, женщина сказала:

– Какие же вы все недоверчивые! Неужто я из-за трех монет стала бы вас обманывать? Принесите огня и смотрите!

Кто-то сбегал в чайную и принес горящий факел. Женщина вынула из корзинки серную спичку, зажгла ее, а от спички зажгла головку глиняной свечи.

– Великолепный фокус! – восторженно закричали зрители. – Сырая свеча, и горит! И стоит всего три монеты!..

Люди бросились нарасхват покупать свечи. Распродав все, что у нее было, женщина убрала в корзинку нож и чашку и ушла.

На следующий день она явилась снова. И опять собралась толпа.

– Вчера я немного заработала, – обратилась она к людям. – Но этих денег хватило только на один день. Не поможете ли еще?

– Поможем, поможем! – зашумели люди. – Твои свечи замечательные – целую ночь горят, дешево стоят и светят ярче масляной лампы!

Женщина снова попросила воды, вылепила десять свечей и быстро распродала их.

Так повторялось несколько дней подряд. Взбудоражилась вся округа, люди только и говорили:

– Какая-то женщина перед окружным ямынем торгует глиняными свечами. Удивительные свечи! Легко зажигаются и ярко горят!

В один из дней, когда женщина, как обычно, делала свечи, из ямыня вышел молодой человек по имени Ван Цзэ, служивший начальником ряда в охране правителя округа. Был он высок ростом, строен, с белым лицом и густыми бровями.

Однажды гадатель предсказал его отцу – известному в округе богачу – рождение знатных потомков, если он приобретет счастливый участок земли. Этот счастливый участок, на который указал гадатель, принадлежал соседу, и находилось на нем семейное кладбище. Сосед был беден, и богач Ван не очень с ним считался. К тому же некогда сосед взял у него в долг деньги, однако вернуть вовремя не смог. И вот теперь, когда благодаря процентам долг вырос вдвое, Ван потребовал вернуть все деньги сполна. Сделать это сосед был не в состоянии – пришлось уступить участок, облюбованный богачом. Богач Ван уничтожил семейное кладбище соседа, а на его месте захоронил останки своих родителей. Вслед за тем его жена, госпожа Лю, родила подряд восьмерых детей: одну дочь и семерых сыновей. Ван Цзэ как раз был ее пятым ребенком. В ночь накануне его рождения богачу Вану приснился сон, будто в его доме остановилась танская государыня У Цзэтянь и сказала: «У вас должен родиться выдающийся сын, который станет основателем династии и прославит ваш род». А на следующее утро ему доложили, что у жены действительно родился сын. Вспомнив о вещем сне, богач дал ему в честь танской государыни имя Цзэ.

Мальчик оказался умным и одаренным, к пяти годам уже выучился читать. Однажды дед по материнской линии приехал поглядеть на своих внуков. Мальчики ему очень понравились, но больше других поразил его пятый внук. Старик не удержался от восклицания:

– Еще мал, а умом превосходит взрослых!..

На что мальчик, точно вторя ему, отвечал:

– А станет взрослым, мир содрогнется перед его могуществом!

Дед похвалил внука за умный ответ и снова сказал:

– Достойных сыновей родила мать: если сейчас они подобны тиграм, то повзрослев – станут подобны драконам.

– Когда воин-дракон побеждает в бою, он становится государем, – отвечал на это Ван Цзэ. – А постигнет его неудача – объявят злодеем.

Ответ внука еще больше поразил деда, и он сказал своему зятю:

– Мальчик необыкновенный, однако счастья и покоя семье он не принесет. Когда подрастет, не позволяй ему учиться военному делу!

А вот другой примечательный случай. Однажды Ван Цзэ гулял с нянькой по улице. Им повстречался гадатель. Он внимательно поглядел на мальчика и покачал головой:

– Судя по его сложению, он в ближайшие тридцать лет совершит много необыкновенного. Но и наказание за это последует жестокое: он лишится всех своих близких и наследственного имущества. Правда, потом он все же обретет счастье, но вот каково оно будет – пока предсказать невозможно…

Перепуганная нянька поспешила домой и передала богачу Вану слова гадателя. Тот послал за гадателем, желая расспросить его поподробнее, однако его нигде не нашли…

Прошло два года. Богач Ван неожиданно заболел и умер. Вскоре на людей напал мор и унес одного за другим всех шестерых братьев Ван Цзэ. Мать занемогла от горя и умерла. Дед умер еще раньше, и Ван Цзэ остался круглым сиротой. Присматривать за ним стало некому, и он всецело предался удовольствиям. Начал увлекаться петушиными боями и конными скачками, приглашать учителей и биться с ними на копьях и дубинках. Особенно хотелось ему постигнуть искусство магии. Однако учителя, попадавшиеся ему, оказывались мошенниками, свои секреты не передавали, а только выманивали деньги… И, наконец, женщины!.. Женщины нравились Ван Цзэ с малых лет. Бывало, встретит красивую девчонку и все готов отдать, лишь бы погладить ее ручку! О женщинах легкого поведения и говорить нечего – тех он просто покупал!

Не прошло и десяти лет, как от наследства ничего не осталось. Пришлось искать средства на пропитание. И вскоре благодаря незаурядным способностям ему удалось устроиться начальником ряда в охране при окружном ямыне. Ван Цзэ снял себе неподалеку от ямыня домик и стал жить в нем. Женился было, но жена оказалась бесплодной, и он ее выгнал. Хотел снова жениться, но никто не соглашался отдавать за него дочь…

Следует, однако, сказать, что у Ван Цзэ были и хорошие черты: щедрость и общительность. Нет денег – сам живет впроголодь, появятся деньги – всех подряд угощает. Одно было плохо: если ему не угождали – сразу пускал в ход кулаки. Поэтому его и любили, и побаивались… Впрочем, не будем отвлекаться.

В тот день, о котором идет речь, Ван Цзэ перед рассветом явился в ямынь, быстро покончил со служебными делами, расписался в книге и решил уйти. У ворот ямыня толпились люди. Это его заинтересовало, он решил посмотреть, что происходит, и, подойдя поближе, увидел сидящую на земле в окружении толпы молодую женщину в траурном платье, прекрасную, как небесная фея.

– Что делает здесь эта женщина? – спросил он сопровождающего.

– Говорят, продает глиняные свечи, – сказал тот.

– Я об этом уже несколько дней слышу. Чиновники из ямыня покупали их и говорят, что горят они ярко. Как она их делает?

– Выкапывает в земле ямку, берет из нее глину, поливает водой и выдавливает через бамбуковую трубку. Получаются стержни, похожие на свечи, которые горят не хуже масляной лампы. Зажжешь такую свечу вечером, и она горит до самого утра.

Ван Цзэ про себя подумал: «Удивительно. Люблю интересные фокусы, надо бы поглядеть».

Он протиснулся в толпу и стал наблюдать за женщиной. Та между тем закончила работу и, вымыв руки, обратилась к толпе:

– Сегодня я продаю свечи по три монеты за штуку.

Люди бросились было покупать, но Ван Цзэ остановил их. Зная его крутой нрав, никто не осмелился перечить. Женщина подняла голову, окинула Ван Цзэ взглядом, затем торопливо поднялась и приветствовала его, пожелав всяческого счастья.

Ван Цзэ ответил на ее приветствие и спросил:

– Как могут гореть свечи из глины? Это невозможно!

– Я уже целых полмесяца их продаю, – отвечала женщина. – Если бы они не горели, разве их стали бы покупать?

– Смотри, со мной не шути! – предупредил Ван Цзэ, вынул кошелек, достал из него тридцать монет и подал молодой женщине. Та дала ему свечи. – Погоди немного, – продолжал Ван Цзэ. – Я покупаю твои свечи в первый раз и не уверен, будут ли они гореть. Зажги-ка одну при мне.

– Пожалуйста, – сказала женщина. – Только пусть дадут огня.

Принесли огонь, и она зажгла сразу все десять свечей. Ван Цзэ не мог удержаться от одобрительного возгласа:

– Поистине удивительно!.. Впрочем, свечи мне не нужны, можешь оставить их себе.

Женщина погасила свечи, и их тут же раскупили. Положив в корзинку чашку и нож, женщина пошла прочь. Ван Цзэ отослал сопровождающего в ямынь и последовал за нею.

«Эта женщина, видно, нездешняя и живет в какой-нибудь пригородной деревне, – размышлял он. – Пойду-ка я за ней, предложу немного денег – пусть и меня научит своему фокусу».

Между тем женщина вышла через западные ворота и, миновав ближайшую к городу деревню, продолжала путь.

«Где же она живет?» – недоумевал Ван Цзэ, стараясь не отставать от нее.

Так они прошли еще около десяти ли. Ван Цзэ огляделся – место оказалось незнакомым, и он опять подумал:

«Странная она какая-то! Лучше вернусь пока в город, а завтра, когда снова придет торговать, расспрошу подробно».

Он повернул назад, но не узнал дороги: кругом громоздились непроходимые отвесные скалы. И нигде ни души! Ван Цзэ заволновался.

– Господин Ван! – внезапно услышал он голос шедшей впереди женщины и испуганно вздрогнул.

– Ты кто такая?

– Я посланница Святой тетушки, – отвечала та. – Она желает поговорить с вами по важному делу. Следуйте за мной и ни о чем не беспокойтесь.

– Я пойду, но смотри – никаких подвохов! – предупредил Ван Цзэ.

Они вошли в сосновый лес и долго петляли по нему, пока не увидели усадьбу.

– Где мы? – спросил Ван Цзэ.

– У Святой тетушки. Она уже давно вас ждет.

Тотчас из ворот усадьбы вышли две девочки-служанки и осведомились:

– Это и есть начальник ряда Ван?

– Он самый, – отвечала им женщина.

– Святая тетушка уже давно его ждет.

Служанки провели Ван Цзэ в гостиную и доложили о нем. Появилась старуха в накидке из перьев аиста и звездной даосской шапке.

– Почему вы не приветствуете Святую тетушку? – обратилась молодая женщина к Ван Цзэ.

Ван Цзэ поспешно поклонился. Святая тетушка пригласила его войти и распорядилась подать вино и закуски.

Ван Цзэ сказал старухе:

– Я тронут вашей добротой, но не знаю, чем заслужил ее?

– Пейте вино, а я пока все вам расскажу, – сказала Святая тетушка. – Свершилась воля Небес. Вам предначертано прославиться и стать властителем тридцати шести округов Хэбэя!

– Святая тетушка, что вы говорите! – перепугался Ван Цзэ. – Власти всевидящи и всеслышащи! Да и кто я такой, чтобы повелевать тридцатью шестью округами?!

– Я бы не позвала вас сюда, если бы не знала о вашей счастливой судьбе! – строго сказала старуха. – Жаль будет, если вы упустите подходящий момент. Пока вы один, вам трудно совершить великое дело, но я дам вам помощницу…

С этими словами старуха указала на женщину, торговавшую глиняными свечами, и продолжала:

– Это моя дочь Юнъэр, которой еще пятьсот лет назад судьба предопределила стать вашей женой. Сейчас вы женитесь на ней, и она поможет вам во всех ваших делах. Согласны?..

Ван Цзэ не мог не обрадоваться – ему, двадцативосьмилетнему холостяку, предлагают в жены красавицу! Поистине судьба к нему благосклонна!

– Святая тетушка, – сказал он, – разве посмею я отказываться от своего счастья?! Еще в детстве гадатель предсказал мне славу в ближайшие тридцать лет, а вы сейчас подтвердили это. Вот только не знаю, как быть с правителем округа? Недавно он попросил закупить для него золотой и серебряной парчи, а когда я купил, отказался за нее платить… Он уже разорил не одну сотню людей, все его ненавидят, бранят и клянут. Наши окружные войска вот уже три месяца как не получают жалованья, а когда его попросили уплатить хоть за месяц – отказался. А попробуй ему возразить! У него при дворе могущественные покровители, ему все сходит с рук…

– Теперь вы справитесь с ним! – улыбнулась Святая тетушка. – У вашей жены стотысячное войско, оно вас поддержит.

– Но ведь на содержание большой армии требуется по тысяче золотых в день!.. – робко сказал Ван Цзэ. – Да и где можно разместить такое войско?

Святая тетушка улыбнулась:

– Моему войску не нужны ни провиант, ни место для размещения. Я его вызываю по мере необходимости, а потом – удаляю.

– Это прекрасно! – заметил Ван Цзэ.

– Сейчас я вам покажу его, – сказала Святая тетушка и велела Юнъэр принести две корзины: одну – с бобами, другую – с нарезанной рисовой соломой.

Набрав горсть бобов и горсть соломы, Юнъэр рассыпала их на траве и скомандовала: «Живо!» И тотчас перед залом появились две сотни конников.

– Обладая таким искусством, можно не сомневаться в успехе дела! – восторженно воскликнул Ван Цзэ.

Почти в то же мгновение за воротами послышался возглас:

– Вот как! Власти издают указ вылавливать и истреблять колдунов, а вы тут занимаетесь колдовством! Бобы и солому в войско превращаете! Уж не мятеж ли замыслили?!

Ван Цзэ от неожиданности вздрогнул, будто его окатили ледяной водой. Правильно говорят: если что замышляешь, не забывай, что тебя могут подслушать…

Поистине:

Можно и от всесильного Неба          план сохранить в секрете,Но подслушали люди – и тайну не скроешь          уже ни за что на свете.

Если хотите знать, чей это был голос, прочтите следующую главу.

Почтительно склоняясь перед волею судьбы, Юнъэр завлекает мужа. Раздавая деньги и рис, Ван Цзэ приобретает сторонников

Итак, продолжим наш рассказ о Ван Цзэ, который, услышав за воротами чей-то голос, вздрогнул от испуга. Когда же он пришел в себя, то увидел, что во двор верхом на тигре въезжает человек весьма странного вида – в железной даосской шапке, красном халате с черной оторочкой и в соломенных сандалиях. Лицо его было багровым, а глаза сияли, точно яркие звезды.

– Наставник Чжан! – с упреком сказала ему Святая тетушка. – Мы здесь с начальником ряда Ваном говорили о великих делах, а вы вздумали нас пугать!

Наставник спрыгнул на землю и поклонился Святой тетушке. Ван Цзэ в свою очередь приветствовал пришельца.

После взаимного обмена приветствиями все сели, и Святая тетушка продолжала:

– Наставник Чжан, позвольте представить вам начальника ряда Вана из Бэйчжоу, которому вы через пять дней должны будете помочь.

Наставник почтительно обратился к Ван Цзэ:

– Меня зовут Чжан Луань. Мы со Святой тетушкой часто говорили о вас и единодушно считаем, что только вы можете стать единовластным повелителем великого государства. Я много раз порывался встретиться с вами, но всякий раз удерживался, боясь, что вы не приветите меня. Святая тетушка, не скажете ли, как начальник ряда Ван попал сюда?

– Его завлекла Юнъэр, – отвечала старуха. – Для этого ей, правда, пришлось прибегнуть к небольшой хитрости… Все это, впрочем, мелочи. Давайте лучше продолжим разговор о деле. Вы, наставник, явились как раз вовремя.

– Когда же начальник Ван собирается приступать к делу? – поинтересовался Чжан Луань.

– Как только склонит на свою сторону бэйчжоуских воинов, – ответила за Ван Цзэ Святая тетушка. – Тогда-то все мы и поможем ему…

Не успела она произнести последнее слово, как ворота усадьбы распахнулись и во двор прыжками влетел громадный лев, он юлой закружился перед входом в зал и громко заревел.

Ван Цзэ сперва было испугался, но потом подумал: «Лев – зверь небесный! Как же он мог оказаться на земле?»

Только было он хотел спросить об этом Святую тетушку, как вдруг услышал, как та кричит на зверя:

– Ты зачем явился сюда? Помогать начальнику Вану или безобразничать? Живо прекрати!

Лев послушно закивал головой и исчез, а на его месте появился человек.

– Кто это? – изумился Ван Цзэ.

– Это Бу Цзи, – сказала Святая тетушка, знаком приказав ему поклониться Ван Цзэ. – Начальник Ван, – продолжала Святая тетушка, – итак, вы видели, какими способностями обладают Чжан Луань и Бу Цзи!

– Да! – отвечал Ван Цзэ. – Даже если они умеют только это, то в успехе дела можно не сомневаться.

– У вас, кроме них, будет еще помощник, – сказала старуха.

– Кто же это?

С небес тотчас спустился журавль, подошел ко входу в зал и остановился. С него соскочил человек. Чжан Луань, Бу Цзи и Юнъэр встали и поклонились ему. Роста он был небольшого, к тому же хромал на одну ногу. На голове рваная повязка, одет в рубаху с рваным воротником, на ногах истоптанные веревочные сандалии.

«Кто же он такой?» – с брезгливостью подумал Ван Цзэ, не желая приветствовать его.

– Начальник Ван, это мой сын Цзо Хромой, – обратилась к нему Святая тетушка. – С его помощью ваше дело обязательно завершится успешно. Почему вы не приветствуете его?

Ван Цзэ торопливо поднялся и отвесил поклон. Между тем Цзо Хромой прошел в зал, поприветствовал Святую тетушку, сел с краю, немного пониже остальных, и спросил мать:

– Матушка, начальник Ван уже совершил свое дело?

– Нет, он его еще не начинал, – сказала старуха. – Без твоей помощи он все равно не добился бы успеха, и потому мы ждали твоего прихода.

– Что ж, в таком случае надо все хорошенько обсудить, – произнес Цзо Хромой. – Очень хорошо, что начальник Ван здесь, – заодно обручим его с сестрицей Юнъэр. Может, наставник Чжан возьмет на себя хлопоты свата?

– Я тоже желала бы этого! – сказала Святая тетушка.

Она велела девушкам-служанкам отвести Ван Цзэ в баню, омыть ароматной водой и переодеть в новую одежду. Когда он омылся, принесли такое роскошное одеяние, какого ему в жизни не приходилось видеть: расшитый драконами шелковый халат, островерхую шапку, мягкие сандалии. Ван Цзэ никак не осмеливался принять столь щедрый дар. Тогда к нему подошел Хромой:

– Не скромничайте, одевайтесь! А потом я отведу вас к пруду Трех жизней, и там, увидев в воде свое отражение, вы поймете, какая судьба вам уготована в этой жизни!

Ван Цзэ оделся, вместе с Хромым направился к прозрачному пруду, увидел свое отражение в воде и поразился: на него глядел величественный человек, подобный сыну Неба!

– Ну что? – спросил Хромой. – Как видите, судьба ваша предопределена, и скромничать незачем.

Тотчас послышалась музыка, загремели гонги и барабаны, и в сопровождении девушек-служанок с шелковыми фонариками и дворцовыми опахалами появилась Юнъэр, одетая в расшитую куртку и в унизанную жемчугами шапочку государыни императрицы. И тут же в зале по всем правилам была совершена брачная церемония. Затем новобрачных проводили в покои, где уже горели свадебные свечи.

«Уж не сон ли это? – спрашивал себя Ван Цзэ. – Если не сон, стало быть – явь! Но пусть даже сон – все равно приятный, и не стоит прерывать его!»

Вот так спустя сотни лет государыня У Цзэтянь, возродившаяся в облике мужчины, сочеталась со своим любимым Чжан Чанцзуном, душа которого возродилась в теле женщины… Исполнилось желание, высказанное некогда в беседке Ста цветов!

Что же касается радостей и утех молодых супругов, то мы о них не будем рассказывать…

Итак, прошло три дня, а на четвертый Святая тетушка снова пригласила Ван Цзэ для серьезного разговора.

– Время настало, благоприятный момент упускать нельзя, – сказала она. – Любовь к молодой жене не должна стать препятствием в великом деле!

– Возвращайтесь пока в город и ждите, – добавил Хромой. – А завтра мы с наставником Чжан Луанем придем в Бэйчжоу и поможем вам.

Ван Цзэ не прочь был остаться еще немного, но его торопили, кроме того, он сам боялся, как бы его трехдневное отсутствие не повлекло за собой неприятностей по службе. Поблагодарив Святую тетушку, он простился с Юнъэр и переоделся в свою старую одежду. Хромой вывел его из усадьбы, довел до леса и, указав на дорогу, велел идти дальше одному. Когда Ван Цзэ обернулся, Хромой уже исчез.

Сделав несколько шагов, Ван Цзэ, к великому удивлению, увидел, что находится у самых ворот Бэйчжоу.

«Странно! – подумал он. – В прошлый раз я добирался до усадьбы Святой тетушки целых полдня, а сейчас сделал какой-то десяток шагов и уже в городе… Видно, люди эти необычные и с их помощью я действительно приобрету славу!»

Было около полудня. Ван Цзэ вошел в город и направился прямо к окружному ямыню разузнать, что там делается. К нему бросился один из служителей:

– Начальник ряда Ван! Где вы так долго пропадали? Господин правитель округа очень недоволен вашей отлучкой.

Обеспокоенный Ван Цзэ поспешил в присутственный зал. Правитель округа его строго спросил:

– Ван Цзэ, где ты пропадал три дня?

– Ходил к родственникам в деревню, – соврал Ван Цзэ. – Думал вернуться в тот же день, да в дороге захворал и пролежал три дня. Вернулся только сейчас, а мне говорят, что вы меня вызывали. Я даже домой не заходил – прямо к вам…

– Ну, если был болен, взыскивать с тебя не буду, – смягчился правитель. – А спрашивал я о тебе вот по какому делу: пять дней тому назад я посылал тебя в лавку за шелком; так вот – моя жена этим шелком недовольна. Говорит, цвет не яркий, да и куски укороченные – словом, ей не годится. Возврати шелк торговцу и завтра же с ним рассчитайся. И не медли! Приближается свадьба моей дочери, надо успеть сшить ей свадебное платье…

По его знаку доверенный слуга принес из жилых покоев тринадцать штук шелка. Правитель велел Ван Цзэ пересчитать их. Тот поклонился, пересчитал куски и отнес их домой.

«Не везет же мне! – с досадой думал он. – Три дня прожил будто во сне, не успел вернуться, как этот хапуга уже привязался – даже чашки чая не дал выпить. Дочку-то он выдает замуж, а я здесь при чем? Сначала не хотел платить торговцу и заставлял меня брать для него в долг, а потом сам же и привередничает. Шелк весь помял, скомкал, а сейчас требует, чтобы я его обменял!..»

Ван Цзэ развернул смятую штуку шелка, чтобы свернуть ее поаккуратнее, и был поражен – большой кусок ткани оказался отрезанным! Проверил остальные штуки – то же самое. Решил измерить – оказалось, что в каждой штуке не хватает по пяти аршин.

«То, что шелка не хватает, это еще полбеды, – подумал он. – Но вот зачем было мять и портить остальное? Разве теперь торговец согласится обменять?! Да и как узнаешь, кто это сделал? Даже если кто-то из подчиненных – все равно не докажешь! Видно, придется докладывать самому!»

Встав на следующее утро пораньше, Ван Цзэ взял шелк и отправился в ямынь. Как только правитель округа вошел в присутственный зал, Ван Цзэ опустился перед ним на колени. Но правитель даже не дал ему слова сказать.

– Прекрасно, Ван Цзэ! Какой ты расторопный, я, право, не ожидал! Неужто обменял шелк?

– Ничего я не обменял, – уныло произнес Ван Цзэ. – Вчера мне дали не тот шелк, какой я приносил от торговца. Как я могу его обменять, если от каждой штуки кто-то отрезал по пять аршин?

– Я же вчера только говорил тебе – пересчитай и проверь! – рассердился правитель. – Обнаружил бы недостачу и сразу сказал бы!

– Вчера я пересчитал только штуки, а нехватку обнаружил дома, – осмелился возразить Ван Цзэ. – Хотел доложить вам, но время было позднее, и я не посмел вас тревожить. Решил это сделать сегодня.

– Вздор! – еще больше рассердился правитель. – Вчера ты сам все прощупал и пересчитал, а сегодня у тебя недостача?.. Делай, что приказано, не то накажу тебя батогами!..

Пришлось Ван Цзэ собрать шелк и вернуться домой. Только было он хотел войти в дом, как его вдруг остановили Цзо Хромой, Чжан Луань и Бу Цзи.

– Что вы несете? – спросили они.

– Одним словом не расскажешь… – вздохнул Ван Цзэ и поведал им о своих несчастьях.

– Все это мелочи! – воскликнул Хромой. – Я вам сейчас помогу!

Взяв шелк, Хромой сложил его в одну кучу, прикрыл сверху своей холщовой рубахой, пробормотал заклинание и воскликнул: «Живо!» И шелк тотчас сделался таким ярким, что глазам стало больно.

– Подождите немного, наставник, – попросил Хромого обрадованный Ван Цзэ. – Я сейчас отнесу шелк в ямынь, а потом мы с вами поговорим.

– Хорошо, мы вас подождем, – пообещали все трое.

Когда Ван Цзэ принес шелк в ямынь, правитель округа еще находился в присутственном зале. Яркий шелк ему, разумеется, понравился, он велел принять его и отнести во внутренние покои, а Ван Цзэ отпустил.

Возвратившись домой, Ван Цзэ извинился перед гостями:

– Простите, что заставил вас ждать! Мне как хозяину полагалось бы угостить вас чаем, но я живу один, и в доме у меня ничего нет. Так что позвольте пригласить вас в соседний трактир – выпьем немного вина.

– С большим удовольствием, – обрадовался Хромой, – за встречу обязательно надо выпить!

– Сегодня день у меня свободный, шелк я отнес, так что можно теперь не спешить, – сказал Ван Цзэ.

Они отправились в трактир и сели у окна. Только они принялись пить и закусывать, как вдруг увидели, что мимо трактира проходит отряд воинов со знаменами.

– Куда это они? – удивился Ван Цзэ. – Ведь сегодня нет никаких учений.

– А вы бы вышли да разузнали, в чем дело, – предложил Хромой.

Ван Цзэ вышел из трактира. Воины узнали его и дружно приветствовали.

– Куда вы ходили? – спросил их Ван Цзэ.

– Ах, начальник ряда, одно горе нам от правителя округа! – отвечали воины. – Три месяца мы несли службу, а сейчас он отказывается выдать нам деньги и рис хотя бы за месяц. Мы пошли в войсковую житницу просить риса, так смотритель нас прогнал.

– Как же так?! – возмутился Ван Цзэ.

– Если и завтра нам ничего не выдадут, поднимем бунт! – заявил комендант лагеря.

Воины ушли, а Ван Цзэ вернулся в трактир и передал Хромому свой разговор с комендантом лагеря.

– Скорее догоните их и верните обратно, – сказал Хромой. – Выдайте всем месячное жалованье, и сердца воинов склонятся на вашу сторону.

– Вы шутите, наставник! – пожал плечами Ван Цзэ. – Откуда мне взять столько денег и риса?

– Вы только их верните, а об остальном позабочусь я сам, – сказал Хромой.

Ван Цзэ догнал коменданта лагеря и попросил его привести к нему воинов для получения жалованья. Обрадованные воины поспешили к дому Ван Цзэ, а когда вошли, то увидели посреди двора огромную гору риса. Ван Цзэ и сам был поражен и никак не мог понять, откуда взялся этот рис! Между тем Хромой сделал ему знак молчать и сам обратился к воинам:

– Берите риса столько, сколько сможете унести. Только не шумите!

Воины по очереди подходили, набирали кто сколько хотел.

«Риса здесь не больше ста даней, а воинов целых шесть тысяч, – подумал Ван Цзэ. – Хватит ли на всех?»

– Не беспокойтесь, хватит, – заверил его Хромой.

С полудня и до самого вечера люди носили рис, унесли больше десяти тысяч даней, а рис еще оставался. Уходя, комендант и воины горячо благодарили Ван Цзэ.

– Начальник Ван! – обратился к нему Хромой. – Уж если мы начали дело, надо делать все сразу, а не откладывать на потом! Ночь нынче будет ясная, пусть комендант в лагере объявит, чтобы воины шли за деньгами.

Когда комендант услышал об этом, он словно на крыльях понесся сообщать воинам радостную весть.

– Рис вы нашли, а денег где возьмете? – спросил Ван Цзэ.

– И деньги найдутся! – сказал Хромой.

– Некогда я оставил в храме покровителя города Бопина тысячу связок монет на хранение, – вмешался в разговор Чжан Луань. – Сейчас они лежат у вас под кроватью.

Ван Цзэ заглянул под кровать – там все было забито деньгами. Из-под кровати торчал конец веревочки, на которую нанизывают монеты, а второй ее конец, казалось, уходил под землю. Ван Цзэ ухватился за нее рукой и потянул на себя. На веревочке были нанизаны новенькие монеты казенной чеканки. Долго тянул он веревочку, даже устал, а она все не кончалась. Наконец он опустил руку и тут же застыл в изумлении: на конце веревочки вместо монеты был нанизан хэшан в огненно-красной кашье и с золотыми серьгами в ушах! Перепуганный Ван Цзэ бросился вон из комнаты. Хэшан только рассмеялся:

– Не сердись, начальник Ван, что я так поздно явился!

Чжан Луань и Хромой узнали хэшана Шарика.

– Это наставник Шарик, – успокоили они Ван Цзэ, – он тоже пришел вам помочь.

– Неужто тот самый, который в Кайфыне доставил столько хлопот правителю Бао Чжэну?! – воскликнул Ван Цзэ.

– Он самый! – подтвердил Хромой.

Ван Цзэ успокоился и почтительно поклонился хэшану.

– В прошлом году мне удалось выманить у начальника военной палаты Добряка Вана три тысячи связок монет, которые я вручаю вам для раздачи воинам, – сказал он Ван Цзэ.

– Теперь у нас уже есть четыре тысячи связок, а воинов шесть тысяч человек, – сказал Хромой. – Где взять недостающие две тысячи?

– Могу добавить еще три тысячи, – предложил Чжан Луань.

– Не беспокойтесь, наставник Чжан, – оборвал его Бу Цзи. – Я уже сам обо всем позаботился.

Они вместе прошли во внутреннюю комнату, вынесли оттуда деньги и кучами по тысяче связок в каждой разложили на полу.

Между тем у ворот уже стояли воины. Ван Цзэ приказал им входить по очереди и брать по одной связке.

К полуночи все деньги были розданы. Счастливые воины хвалили своим близким Ван Цзэ:

– Какой щедрый человек! Безвозмездно раздал свои деньги и рис!..

Тем временем Хромой и остальные простились с Ван Цзэ и ушли, пообещав явиться снова на следующий день. А следующий день был у Ван Цзэ как раз днем дежурства. Встав рано поутру, он явился в ямынь и стал дожидаться прибытия правителя округа.

Следует сказать, что правитель отличался жадностью необыкновенной и о деньгах думал больше, чем о делах служебных…

Как только правитель вошел в присутственный зал, Ван Цзэ поклонился и спросил:

– Какие будут распоряжения, господин?

– Ван Цзэ, я слышал, что ты настолько богат, что уплатил жалованье всему моему войску! – усмехнулся тот. – Почему не доложил мне? Я бы сам это сделал…

Ван Цзэ растерялся, не зная, что отвечать, как вдруг к ступеням крыльца подбежали двое и упали на колени:

– Господин, беда! Из житницы пропал рис! Замки и печати целы, а риса нет!.. – докладывал первый.

– Господин, из кладовых исчезло две тысячи связок монет! – докладывал второй.

Правитель округа был поражен. Не зная о том, что это дело рук Хромого и Бу Цзи, он уставился на Ван Цзэ:

– Все ясно! Это ты с помощью колдовства похитил деньги и рис и роздал их!

Ван Цзэ не знал, как оправдаться. Тем временем правитель кликнул тюремщиков, велел надеть на провинившегося кангу и отправить в тюрьму для допроса…

Если хотите знать, какие события произошли после этого, прочтите следующую главу.

Хромой Цзо проявляет свои способности и наводит страх на людей. Ван Цзэ собирает единомышленников и мстит за обиды

А сейчас наш рассказ пойдет о некоем правителе области, прозванном за свою честность «правителем одной монеты». Настоящее имя его было Лю Чун, жил он во времена правления ханьского императора Хуан-ди, и в его честь в селении Цяньцинчжэнь в Шаосине был воздвигнут храм. Вначале он занимал должность правителя Гуйцзи, потом получил повышение. Когда он уезжал на новое место службы, благодарные люди собрались проводить его, и каждый преподнес ему в дар сто монет. Растроганный Лю Чун отказался принять подношения и принял от каждого только по одной монете.

Вот какие были чиновники в старые времена! Не то что теперь, когда все только и мечтают, как бы нахватать побольше! Одни подносят деньги начальству и получают за это должность повыше. Другие стараются побольше нажить, чтобы не бедствовать, если их прогонят со службы, да и потомкам кое-что оставить в наследство. А что народ их осыпает проклятиями, до этого им и дела нет!..

Обычно бывает так. Служит, скажем, честный чиновник, однако поддержкой начальства не пользуется, и его при первом же удобном случае увольняют. Возвращается он на родину, все ему сочувствуют, ахают, а семье его приходится жить впроголодь, родные ропщут. И пусть в это время правит самый просвещенный государь, разве ему углядеть за всеми безобразиями, которые творятся в государстве? А коли так, то разве не выгодно всем чиновникам быть хапугами и взяточниками?! Неужели проклятия десятков тысяч людей не приносят никакой пользы? Приносят, конечно, но не всегда. Бывает, что самому взяточнику не удается воспользоваться накопленным богатством, им пользуются дети и внуки, которые, по своему неразумению, все пускают по ветру. Делается это по велению судьбы, в наказание злодея, вот только люди этого не подозревают.

Бывает и по-иному. При дворе считают, что по всей Поднебесной царят мир и счастье, а тут вдруг начинается смута. Вот и возникают вновь разговоры о лихоимцах и казнокрадах.

В предыдущей главе мы рассказали о жадном бэйчжоуском правителе Чжан Дэ. Не будь он таким алчным, не случилось бы в государстве великое бедствие. Но, как видно, жадность омрачает ум лихоимцев…

А теперь вернемся к правителю округа. Когда он узнал, что из житниц и кладовой исчезли рис и деньги, он в ярости повелел надеть на Ван Цзэ кангу и увести его в тюрьму. Следователь Ван Цзян, которому было поручено вести дело, сразу же приступил к допросу.

– Отвечай, Ван Цзэ, откуда ты взял деньги и рис на шесть тысяч человек? – начал он. – Может, похитил из казны?

Ван Цзэ вначале отпирался, но потом, не вытерпев побоев, вынужден был признаться:

– Вчера я не был занят в присутствии, сидел дома, вдруг вижу: мимо ворот идут воины из лагеря – говорят, намерены требовать жалованье за три месяца, а если не получат – взбунтуются. Потом появились какие-то четверо, я их не знаю; не спросив у меня, созвали воинов ко мне в дом и начали раздавать им деньги и рис. Кто они, я так и не узнал.

– Как же ты позволил неизвестным людям войти в дом и творить, что им вздумается? – грозно спросил следователь.

По его знаку тюремщики повалили Ван Цзэ и снова принялись бить. Ван Цзэ вновь не выдержал побоев и признался, что из четырех людей, явившихся к нему, одного звали Чжан Луань, второго – Бу Цзи, третьего – Хромой наставник, Цзо Чу, а четвертого – хэшан Шарик, или же хэшан Яйцо.

Прочитав показания Ван Цзэ, следователь задумался:

«Бу Цзи и Чжан Луань убили правителя округа Чжэнчжоу, после чего скрылись. Хэшан Шарик выманил у начальника военной палаты Вана три тысячи связок монет, извел Бао Чжэна и до сих пор все не пойман. Не взяты и первые двое, несмотря на указ о их поимке, разосланный по всей империи. Правда, в нем ничего не сказано о Хромом, но и так ясно, что это за птица. И вот они все зачем-то собрались в Бэйчжоу. Да, видно, тут дело серьезное».

Дав Ван Цзэ подписать показания, он снова отправил его в тюрьму, а сам поспешил с докладом к правителю округа. Выслушав доклад и представив возможные последствия, правитель округа побледнел от страха. «Хорошо бы, конечно, сразу изловить и уничтожить всю колдовскую шайку, но ведь с такими волшебниками не только не справишься, но еще и беду на себя накличешь. Замять дело тоже невозможно – как объяснишь потом пропажу денег и риса? А объяснишь – значит, признаешь, что Ван Цзэ щедрее тебя. Тронь его – он призовет на помощь своих колдунов! Да и войско встанет на его защиту, попробуй тогда удержаться у власти…»

Долго правитель округа ломал себе голову, как выйти из создавшегося положения, и не находил его. В конце концов пришлось издать приказ:

Правитель округа Чжан такой-то.

Приказ о поимке:

Из показаний начальника ряда Ван Цзэ явствует, что его соучастниками в ограблении казенных житниц и кладовых были колдун Чжан Луань и трое других преступников, давно разыскиваемых за преступления, совершенные прежде. Тот, кто изловит злодеев, получит в награду тысячу связок монет. Кто знает об их местонахождении и не донесет властям, будет сурово наказан.

Объявляем приметы преступников:

Чжан Луань – обычно странствует в обличье даоса, носит красный халат с черной оторочкой и железную даосскую шапку.

Бу Цзи – наряжается торговцем.

Цзо Чу, или наставник Хромой, – хромает на одну ногу, носит грубую холщовую рубаху, на голове – рваная повязка.

Наставник Яйцо, он же хэшан Шарик, – носит огненно-красную кашью, в ушах золотые серьги.

Приказ издан в году таком-то, месяце таком-то, числа такого-то.

Приказ тотчас был размножен и вывешен на всех городских воротах, у входа в ямынь и в наиболее людных местах за пределами города. А о том, что во все концы были разосланы сыщики с повелением хватать всех подозрительных, и говорить незачем.

Между тем по всему городу, в чайных и трактирах, на базаре и в лавках только и было разговоров, как Ван Цзэ одарил деньгами и рисом воинов и их семьи и как правитель округа бросил его за это в тюрьму. Правителя округа все стали называть не иначе как злодеем и мерзавцем, чуждым справедливости. Царило возбуждение и среди воинов в лагерях. Именно в это время перед ними появился Хромой.

– Почтенные воины! Слушайте меня! Начальник ряда Ван в своем доме роздал вам собственные деньги и рис. А правитель округа, припрятав весь рис из казенных житниц и деньги из кладовой, теперь обвиняет начальника ряда Вана в воровстве! Он даже распорядился отнять у вас рис и деньги и вернуть в казну. А что вы будете возвращать? Ведь рис вы наверняка съели, а деньги израсходовали?..

– Эти деньги и рис не казенные! Вот уже три месяца, как нам не платят жалованья! Мы будем требовать свое, а если не дадут, бунт поднимем!

– Начальник ряда Ван выручил вас, а сейчас сам за это страдает, терпит побои, жизнь его в опасности! – продолжал Хромой. – Неужели вы не отплатите добром за добро и не спасете его?!

– Мы бы рады, да маловато силенок, – отвечали ему. – Кто поведет нас?

– Вы правы, почтенные воины! – согласился Хромой. – Ну а если я поведу?

Люди смотрели на Хромого и молчали – какой прок от такого коротышки, да еще хромого; как бы сам не угодил в тюрьму! Нет, с таким ничего не добьешься.

– Что же вы молчите? – спросил их Хромой. – Или презираете меня за мой маленький рост? Думаете, раз мал – стало быть, слаб и немощен?! Ну-ка, смотрите!

Не успел он пробормотать заклинание, как изумленные воины увидели на его месте саженного роста богатыря с двумя огромными мечами в руках. Глаза его сверкали, как фонари. Все принялись ему кланяться:

– Простите нас! Как говорится, глаза есть, а гору Тайшань не разглядели!

– Вы и в самом деле – дух небесный! Теперь ясно, кто помог начальнику ряда Вану одарить сразу шесть тысяч человек!

Когда, кончив кланяться, люди подняли головы, перед ними опять стоял хромой коротышка.

– Итак, отбросьте сомненья! – призывал Хромой. – Само Небо послало меня спасти вас от грозящих бедствий. Решайте же немедля, готовы вы мне повиноваться или нет!

Не успел он договорить, как из толпы воинов выбежали два учителя боя на копьях и дубинках и крикнули:

– Начальник Ван добрый человек, и мы должны его спасти! Кто с нами не пойдет, с теми мы будем биться насмерть!

– Все идем! – дружно зашумели воины.

– Редко встретишь таких благородных и отзывчивых людей! – сказал Хромой. – Прошу вас привести в порядок оружие и приготовиться к выступлению. А пока я сам попытаюсь наказать бэйчжоуского правителя и освободить начальника ряда Вана. И помните: если Ван Цзэ при вашей поддержке станет повелителем Бэйчжоу, наградой вам будет богатая и счастливая жизнь!

– Мы поддержим его! – обещали воины.

Хромой тотчас покинул лагерь и, петляя по задворкам, направился в окружной ямынь. Тем временем правитель округа, как обычно, находился в присутственном зале и, восседая в своем кресле, покрытом тигровой шкурой, отдавал распоряжения. Воспользовавшись своим умением превращения в невидимку, Хромой незаметно проник в зал и встал за его спиной. Немного погодя он слегка дунул на спинку кресла. И тут же правитель округа полетел со своего возвышения на пол. Приближенные поспешно бросились к нему и помогли встать.

– Замените кресло, – видно, ножка подгнила и сломалась, – только и сказал он.

«Ты меня еще не знаешь, старый мошенник! – усмехнулся Хромой. – Погоди, я тебе устрою шутку похлеще!»

Между тем люди принесли новое кресло, положили на него мягкую подушку и прикрыли тигровой шкурой. Но едва правитель уселся, как Хромой легонько хлопнул его по шелковой шапке. Шапка слетела с головы и покатилась к выходу. Никто из стоявших рядом даже не обратил на это внимание – всем показалось, будто из рукава правителя вылетел голубь.

– Живо подайте мне шапку! – крикнул правитель.

Только тогда люди поняли, что это был не голубь, и бросились поднимать шапку. Однако Хромой опередил их – первым подхватил шапку и стал у всех на виду ее мять и приговаривать:

– Господин правитель округа, ты только что потерял шапку, но скоро потеряешь и голову! А возьмет ее наставник Хромой – Цзо Чу!

Как только присутствующие услышали имя Хромого, поднялся переполох.

– Это же преступник, которого велено схватить! Сам пришел и просится в кангу!..

Правитель округа пришел в себя, поглядел на стоявшего перед ним плюгавенького человечка и с недоверием спросил:

– Так ты и есть наставник Хромой?

– Вот, гляди! – Хромой хлопнул себя по ноге. – Или думаешь, нога не настоящая?

– Как же ты смел сюда явиться? Ведь я приказал поймать тебя и отрубить голову!

– Вот я и пришел покаяться и попросить прощения, – отвечал Хромой.

Насмешливый тон Хромого рассердил правителя, и он приказал приближенным схватить колдуна, надеть на него кангу, отправить в судебную тюрьму, учинить строгий допрос и представить Ван Цзэ для опознания.

Хромой, не сопротивляясь, дал надеть на себя кангу, и его доставили, куда было приказано. Из тюрьмы привели Ван Цзэ. При виде Хромого тот с удивлением воскликнул:

– Наставник, зачем вы здесь?

– Зачем? – улыбнулся Хромой. – Затем, чтобы вас спасти!

Тем временем начальник судебного приказа Ван Цзян занял свое место и приступил к допросу:

– Ну, молодчики, рассказывайте, как ограбили окружную казну и похитили рис из житницы!

– Господин следователь, все дело в глупости правителя вашего округа! – первым начал Хромой. – Отказавшись выдать своим воинам жалованье, он вызвал у них недовольство, довел дело чуть ли не до бунта, а теперь сетует! Чтобы предотвратить беспорядки, я роздал воинам свои деньги, а вместо благодарности меня же хватают! Где же справедливость?

Ван Цзян пришел в ярость и, кликнув служителей, приказал им бить Хромого батогами. И тут произошло невероятное: каждый удар по спине преступника тотчас отзывался на спинах исполняющих. Служители только и знали, что вопили от боли, а Хромой по-прежнему оставался невозмутимым. Вконец измучившись, служители побросали батоги.

Ван Цзян не поверил, подхватил батог и обрушил на спину Хромого. И тут же с воплем, будто его ужалили, схватился за голову и бросился бежать. Хромой расхохотался, прочитал заклинание и воскликнул: «Живо!» Тотчас на нем и на Ван Цзэ расползлись веревки, словно сгнившие перья зеленого лука, а канги распались и свалились с шеи.

– А этот молодчик и в самом деле колдун! – воскликнул перепуганный Ван Цзян, приказал всем служителям дружно навалиться на Хромого и связать его. Но Хромой только указал на них пальцем, и у служителей будто ноги приросли к полу – никто не мог сделать ни шагу.

Между тем Хромой и Ван Цзэ направились в присутственный зал ямыня, где в это время находился правитель округа. Восседая в своем кресле, покрытом тигровой шкурой, тот подсчитывал оставшиеся в окружной казне деньги и провиант.

– Правитель Чжан! – воскликнул Хромой. – Ты грабил народ Бэйчжоу, и сегодня наступил час расплаты! Пусть же меня накажет Небо, если я не уничтожу тебя!

Перепуганный правитель пытался было, скрывшись за ширмой, бежать. Но в это время в глубине зала с мечами в руках появились Чжан Луань и Бу Цзи. Бу Цзи преградил правителю путь, а Чжан Луань взмахнул мечом и одним ударом отсек ему голову. Все, кто находился в зале и перед залом, оцепенели от ужаса.

– Слушайте меня все! – крикнул Ван Цзэ. – Большинство из вас пострадало от правителя. Радуйтесь – я помог вам избавиться от него! Вы долго терпели нужду, но теперь будете богаты! Следуйте за мной в ямынь, и я раздам вам отобранное у стяжателя золото и серебро.

Вся толпа последовала за Хромым. Воины из двух лагерей под предводительством учителей фехтования Чжан Чэна и Доу Вэньюя ворвались в ямынь. Первым им повстречался начальник судебного приказа ненавистный Ван Цзян, пытавшийся бежать вместе со всей семьей. Чжан Чэн свалил его ударом дубинки, а подоспевшие воины до смерти затоптали ногами. В свалке погибла и вся семья Ван Цзяна, от мала до велика…

Вскоре была уничтожена и вся семья правителя округа, а заодно и пособники, помогавшие ему творить бесчинства. Затем были открыты тюремные ворота и все арестованные выпущены на свободу.

По приказу Хромого воины вынесли из дома правителя деньги, шелка и атлас и сложили их перед крыльцом присутственного зала.

– Видите, сколько богатства награбил злодей?! – обратился к народу Ван Цзэ. – Все они принадлежат вам! Мы намерены разделить их на три части. Одну часть получат нуждающиеся воины в лагерях. Вторую – те, кто не может расплатиться с долгами, а также пострадавшие от рук злодея. А третью раздадим мелким торговцам, чтобы они могли спокойно заниматься своим делом…

Обосновавшись в ямыне, Ван Цзэ первым долгом издал манифест, в котором успокоил народ. Затем распорядился привести в порядок воинское оружие и доспехи и бдительно охранять город. Начальниками лагерей он назначил бывших учителей фехтования…

Вот так совершилось великое дело. Бежать в тот день из города удалось только двум чиновникам: помощнику правителя округа Дун Юаньчуню и тюремному надзирателю Тянь Цзину. Захватив с собой казенные бумаги и печать, они бросили на произвол судьбы свои семьи и поспешили в столицу, дабы доложить двору о происшедшем и просить войска для подавления мятежа…

Поистине:

И от одного фонарика          сгорают порой города,И в луже огромные волны          вздымаются иногда.

Если хотите знать, какие меры принял двор против мятежников, прочтите следующую главу.

Лю Яньвэй трижды терпит поражение под стенами Бэйчжоу. Ху Юнъэр захватывает обширные земли к северу от реки Хуанхэ

А теперь наш рассказ пойдет об императоре Жэнь-цзуне, правившем под девизом «Счастливое летосчисление». Хоть и был он мудрым и просвещенным государем, однако, введенный в заблуждение своим коварным сановником Ся Суном, приблизил к себе Ван Гунчэня, Юй Чжоусюня и других ничтожных людишек, которые распространяли клевету и творили беззакония, изгоняли и губили преданных и честных людей. За короткое время им удалось изгнать шестерых мудрых сановников: Вэнь Яньбо, Хань Ци, Фу Би, Фань Чжунъяня, Оуян Сю и Бао Чжэна, которые славились своей честностью и не жалели сил ради блага государства. После их ухода Ся Сун занял должность главы Тайного государственного совета и окончательно погряз во взяточничестве. Поэтому в округах и уездах появилось множество взяточников и казнокрадов, и не стало в Поднебесной покоя. В Си Ся взбунтовался Чжао Юаньхао, в Гуаннане – Нун Чжигао, то и дело вспыхивали мятежи в других местах. Их не успевали усмирять. И вот теперь восстал Ван Цзэ в Бэйчжоу. Причиной же всех беспорядков была алчность продажных чиновников.

Итак, мы уже упоминали о том, что из Бэйчжоу удалось бежать только двум чиновникам: помощнику правителя округа Дун Юаньчуню и тюремному надзирателю Тянь Цзину. Они добрались до столицы и доложили государю о вспыхнувшем в Бэйчжоу бунте.

Сын Неба выслушал доклад и вызвал сановников Тайного государственного совета, дабы обсудить положение.

– Бэйчжоуский правитель Чжан Дэ не выдавал войскам жалованья, – докладывал государю Ся Сун, – и воины взбунтовались. Однако жители к бунту не примкнули. Не беспокойтесь, государь, я знаю человека, который быстро разделается с мятежниками. Это Лю Яньвэй, правитель округа Цзичжоу, военачальник весьма способный, к тому же хорошо разбирающийся в делах гражданских.

Жэнь-цзун принял предложение и незамедлительно издал высочайший указ, повелевая Лю Яньвэю подавить бэйчжоуский мятеж и обещая ему в случае успеха награду и повышение в должности.

Лю Яньвэй происходил из образованной семьи потомственных военных, хорошо владел военным искусством и отличался храбростью. Получив государев указ, он пригласил на совет цензора Жу Гана.

– Смуту в Бэйчжоу, как я слышал, затеяли колдуны, обладающие сверхъестественной силой, – доложил ему Жу Ган. – Тут нужна осторожность, без сильного войска в поход выступать нельзя.

Лю Яньвэй рассмеялся:

– Еще в древних книгах сказано: «Ложь не может одолеть правду!» Чего же бояться?! Уничтожить мятежников мне поможет само Небо!

Он выбрал счастливый день для выступления, произвел смотр своему пятитысячному войску и приказал Жу Гану возглавить передовой отряд из полутора тысяч воинов, помощнику командующего Дуань Лэю – тыловой отряд численностью в тысячу человек, сам же он взял на себя командование основными силами, насчитывавшими три тысячи воинов.

В назначенное время войско выступило.

Между тем бэйчжоуские лазутчики доложили обо всем Ван Цзэ. Тот хотя и обучался некогда военному делу, однако в боях не участвовал и потому не на шутку встревожился и призвал на совет Цзо Хромого, Чжан Луаня и Бу Цзи.

Читатель! Ты спросишь, почему он не пригласил хэшана Яйцо?

А вот почему. Когда хэшан похитил у Юань-гуна в пещере Белых облаков Небесную книгу и молился перед яшмовой курильницей, то дал обет во имя Неба творить только справедливость и никогда не причинять людям зла. Затем, обучаясь вместе с Хромым искусству волшебства у Святой тетушки, он искренне поверил в то, что по велению Неба в тридцати шести округах к северу от реки Хуанхэ должен смениться правитель, который уничтожит всех продажных чиновников и казнокрадов и избавит народ от страданий, и что поэтому они должны помогать Ван Цзэ. Он даже пожертвовал тремя тысячами связок монет, выманенных у Добряка Вана, чтобы Ван Цзэ смог привлечь на свою сторону воинов. Но потом, когда начали убивать подряд всех окружных чиновников, он предпочел скрыться.

Вы спросите – почему? Во-первых, потому, что ему, как последователю учения Будды, к тому же человеку доброму, было свойственно чувство милосердия и сострадания, к насилию же он питал отвращение. И во-вторых, он не забывал о клятве творить только добро. Даже досаждая Бао Чжэну, он делал это не из желания причинить ему зло, а только потому, что тот хотел его схватить. Кроме того, хэшан был хитер: предначертаниям Неба он, конечно, верил, но считал, что лучше все же оставаться в тени и со стороны наблюдать, как будут развиваться события. Вот почему он тайком ушел из города и поселился в храме Сладкого источника, находившемся неподалеку…

Итак, Ван Цзэ созвал на совет трех своих ближайших помощников.

– Разузнали, сколько войск у врага? – спросил Хромой.

– Пять тысяч, – отвечал Ван Цзэ.

– Пусть даже пятьдесят, все равно беспокоиться незачем, – сказал Хромой. – У нас в двух лагерях шесть тысяч воинов – половину мы оставим охранять город, а половину двинем навстречу неприятелю, и вы увидите, на что я способен!

Вэн Цзэ решил сам сделать смотр войскам. Едва он прибыл в лагерь, как навстречу ему вышли назначенные недавно начальниками отрядов Чжан Чэн и Доу Вэньюй, поклонились и заявили:

– Все наши воины удостоились ваших великих милостей, за которые до сих пор не имели возможности вас отблагодарить. Разрешите каждому из нас напасть с полуторатысячным отрядом на врага, пока он не успел укрепиться, и сбить с него боевой пыл! Ручаемся, после этого Лю Яньвэй больше не посмеет зариться на Бэйчжоу!

Обрадованный Ван Цзэ приказал выдать каждому из них за рвение по парадному платью и боевому коню, выделил три тысячи воинов и велел завтра же выступать…

Минула ночь. Едва начало светать, как городские ворота распахнулись и войска выступили по двум направлениям. Глядя на бравый вид воинов, Хромой решил пока не вмешиваться и дать им возможность самим испробовать свои силы.

Тем временем Чжан Чэн, выступив из города, прошел около тридцати ли и неподалеку от деревни Фуцзятунь столкнулся с передовым отрядом цзичжоуских войск под командованием Жу Гана. Пока войска выстраивались в боевые порядки и готовились к бою, подоспел и отряд Доу Вэньюя. Воины Жу Гана, еще не успевшие отдохнуть после долгого похода, были атакованы одновременно с двух сторон превосходящими силами врага и обратились в бегство. Жу Ган пытался их остановить, даже обезглавил нескольких, но старания его не увенчались успехом.

Намереваясь схватить Жу Гана, Чжан Чэн и Доу Вэньюй дружно ринулись вперед. Тот смело вступил с ними в бой. Сражались долго, и лишь после того, как бэйчжоуские войска окружили его плотным кольцом, несокрушимым, как гора Тайшань, он прекратил бой, вырвался из окружения и бежал. Чжан Чэн и Доу Вэньюй собирались его преследовать, но разведчик доложил о приближении главных сил цзичжоуского войска, и им пришлось отказаться от своего намерения, собрать войска и возвратиться в Бэйчжоу.

Оставив войска в пригороде, оба военачальника явились с докладом к Ван Цзэ:

– Мы разгромили передовой отряд цзичжоуских войск и собирались преследовать бегущих, но на помощь им подоспел Лю Яньвэй, нам пришлось отступить и расположиться в пригороде. Какие будут дальнейшие приказания?

– Мне приходилось слышать, что Лю Яньвэй смелый и искусный воин, – сказал Ван Цзэ. – Разгромив его передовой отряд, вы совершили подвиг, и это будет учтено вам как заслуга. Пусть ваше войско остается на месте и не дает врагу возможности штурмовать город. Завтра мы начнем решающий бой.

Получив приказ, оба военачальника вернулись к своим войскам и приступили к сооружению укрепленных лагерей. Лагеря они расположили так, чтобы можно было в случае нападения врага быстро прийти на помощь друг другу.

Между тем Жу Ган собрал остатки разгромленного отряда и явился к Лю Яньвэю. Тот в гневе обрушился на него:

– Каждый военачальник, выступая в поход, должен выслать вперед лазутчиков, чтобы выведать, что собирается делать противник, и уж только потом действовать. А из-за твоей небрежности разбойники внезапно напали на государево войско! Да за такое казнить полагается! Не хочется только перед боем портить настроение воинам!..

Он приказал дать Жу Гану сто палок, лишил его звания и отправил в обоз подвозить провиант, а на его место назначил Дуань Лэя, командовавшего до этого тыловым отрядом.

Дойдя до Фуцзятуня, войско Лю Яньвэя расположилось лагерем. Лазутчики доложили, что отряды мятежников во главе с Чжан Чэном и Доу Вэньюем построили два укрепленных лагеря в десяти ли от города.

– Так я и знал, что эти разбойники ни на что не способны, – засмеялся Лю Яньвэй. – Фуцзятунь – это ключ к Бэйчжоу, и если бы они, воспользовавшись первым успехом, укрепились здесь, мы не пробились бы к городу, даже имея стотысячное войско. Но теперь-то им не миновать разгрома! – И он приказал Дуань Лэю: – Разверните мое личное знамя и выступайте. Завтра на рассвете вы должны достигнуть лагерей врага, завязать бой, выманить мятежников из их логова и заманить в Фуцзятунь, где я с ними и разделаюсь.

Когда Дуань Лэй удалился, Лю Яньвэй приказал двум своим военачальникам с отрядами из трехсот человек тайком подойти к лагерям мятежников и устроить засаду, а как только мятежники выйдут из лагерей, преследовать отступающего противника, захватить его лагеря и сжечь. Жу Ган получил указание подготовить штурмовые лестницы, огненные катапульты и прочее снаряжение, необходимое для штурма города. Лю Яньвэй был уверен, что возьмет город на следующий день не позже полудня…

А теперь расскажем о Чжан Чэне и Доу Вэньюе, которые хоть и были учителями фехтования, однако в военном искусстве разбирались плохо. Стоило им добиться случайного успеха, как они возомнили себя чуть ли не великими полководцами и утратили всякую осторожность. На следующее утро, когда подошли войска под знаменем Лю Яньвэя, они только и думали о том, кому первому достанется победа, и старались опередить друг друга.

Между тем цзичжоуские войска развернулись в боевой порядок и вперед выехал военачальник в железном шлеме и чеканных латах, вооруженный огромной секирой.

– Это же Лю Яньвэй! – вскричали оба и ринулись вперед.

Лю Яньвэй с высоко поднятой секирой двинулся навстречу. Последовало более двадцати схваток. Наконец Лю Яньвэй допустил оплошность и с возгласом: «Отдохнем немного!» – поскакал прочь. Чжан Чэн и Доу Вэньюй подали своим войскам знак преследовать неприятеля и гнали его более десяти ли. Войска противника бежали в панике, бросая оружие и снаряжение. Мятежники принялись подбирать добычу, и ряды их смешались. Вдруг послышался треск хлопушек, и впереди появился большой отряд.

– Разбойники, стойте! – крикнул возглавлявший отряд военачальник, размахивая мечом. – Лю Яньвэй давно вас здесь поджидает!

Обоим мятежникам никогда прежде не доводилось видеть такого грозного воина, и они растерялись. Воспользовавшись их замешательством, Лю Яньвэй одним взмахом меча отрубил голову Доу Вэньюю. Чжан Чэн, видя, что бежать некуда, вступил в бой. После третьей схватки Лю Яньвэй бросил на него свирепый взгляд, издал оглушительный клич, и у Чжан Чэна от страха опустилось копье. Тем временем Лю Яньвэй схватил его одной рукой за пояс, стащил с седла и швырнул на землю, а подоспевшие воины его прикончили. После этого по сигналу Лю Яньвэя его отряд вступил в решающий бой, в котором из трех тысяч мятежников больше половины было перебито…

А теперь вернемся к Ван Цзэ. Когда ему доложили о поражении Чжан Чэна и Доу Вэньюя, он немедля призвал Хромого и попросил его о помощи. Поднявшись на городскую стену, они увидели бегущих воинов. До них доносились крики:

– Командующие Чжан и Доу убиты! Лю Яньвэй подступает к городу! Откройте ворота, впустите нас!

Приказав впустить воинов в город, Ван Цзэ расспросил их о подробностях битвы и с тревогой сказал Хромому:

– Недаром о Лю Яньвэе идет слава как о герое! Можете ли вы, наставник, предложить способ одолеть его?

– Я уже все рассчитал, – сказал Хромой. – Пусть остатки наших разгромленных отрядов пока обороняют город, а в это время мы с наставником Чжан Луанем и Бу Цзи возьмем еще по пятьсот воинов и так ударим по врагу, что от него и лат не останется!

– Боюсь, пятьсот воинов маловато, – заметил Ван Цзэ.

– Воевать будет мое небесное воинство, а эти пятьсот нужны лишь для видимости, – сказал Хромой.

– Всецело полагаюсь на вас…

Ван Цзэ тотчас распорядился отобрать полторы тысячи лучших воинов и разделить их на три отряда. Едва исполнили его приказание, как возле городских стен раздались сотрясающие небо воинственные кличи – это подошли императорские войска. Лю Яньвэй сразу же распорядился подготовить все необходимое для штурма, а сам выехал вперед на быстроногом коне и обратился с призывом к горожанам.

– Люди города Бэйчжоу, будьте благоразумны! – кричал он. – Выдайте мне Ван Цзэ, и вы избежите кровавой бойни!

Воины противника выглядели грозно, и Ван Цзэ не осмелился им показаться. Навстречу врагу во главе пятисот воинов вышел Хромой. Указывая острием меча на Лю Яньвэя, он крикнул:

– Эй, ты, благоразумный! Если не уберешься сейчас же со своими вояками к себе в Цзичжоу, не сносить тебе головы!

– Разбойник, пособник мятежника! – заорал Лю Яньвэй. – У самого ни коня, ни оружия, а еще смеет угрожать! Да о такого калеку, как ты, даже стыдно меч марать!

– Мне с тобой недосуг говорить, – бросил ему в ответ Хромой. – Лучше посмотри, на что я способен!

Пока Лю Яньвэй похвалялся перед строем, Хромой прочитал заклинание, воскликнул: «Живо!» – и на императорское войско тотчас обрушился песчаный смерч и засыпал воинам глаза. Лю Яньвэй первым обратился в бегство, а за ним и все его войско.

Проскакав почти двадцать ли и заметив, что ветер стих, он остановился и приказал собрать остатки своего войска. Оказалось, что почти треть воинов погибла.

Вскоре к нему явились Дуань Лэй и Жу Ган, которые должны были штурмовать город, и доложили:

– Едва мы начали штурм, как разразилась буря, на нас полетели песок и камни, и, опасаясь разгрома, мы решили отступить. С колдунами лучше быть поосторожнее!

– Я тоже не понял хитрости разбойников и угодил в ловушку, – признался Лю Яньвэй. – Давайте три дня отдохнем в Фуцзятуне, а за это время что-нибудь придумаем.

Всем воинам были выданы тонкие шелковые повязки на глаза для предохранения от песка и пыли, а на рассвете четвертого дня войско выступило. Передовой отряд состоял из пятисот всадников и пятисот пеших воинов, вооруженных длинными копьями. Им было велено при встрече с врагом напасть на него, не дожидаясь приказа, и безжалостно уничтожить. Жу Ган и Дуань Лэй возглавили правое и левое крылья войска, они должны были атаковать врага и завершить его разгром, как только главные силы сомнут строй противника…

Итак, Хромой выиграл сражение, и это немного успокоило Ван Цзэ. Однако он приказал не ослаблять охрану, хотя лазутчики и докладывали, что в стане противника не заметно ничего подозрительного. Так прошло три дня, а на четвертый императорские войска снова подступили к городу.

– Три дня назад наставник Хромой совершил подвиг, сегодня мой черед! – заявил Чжан Луань.

– Нет, уж вы позвольте мне потрудиться вместо вас, – возразил Бу Цзи и повел в бой свой отряд…

Полагая, что перед ним опять Хромой, Лю Яньвэй не раздумывая напал на противника. Бу Цзи неторопливо произнес заклинание и, воскликнув: «Живо!» – взмахнул рукавами. И тотчас же оттуда выпрыгнули тысячи волков, шакалов, тигров и барсов и ринулись с разинутыми пастями на императорское войско. Перепуганный конь Лю Яньвэя взвился на дыбы и сбросил с себя седока.

Бу Цзи уже собирался взять его в плен, но воины противника успели подхватить и спасти своего начальника.

При виде свирепых зверей императорское войско обратилось в бегство, бросая копья и барабаны. Бу Цзи удалось захватить больше двухсот отличных коней и великое множество оружия и снаряжения.

Снова проиграв бой, Лю Яньвэй отступил в Фуцзятунь.

«Никогда в жизни мне не приходилось встречаться с подобным колдуном, – думал он. – Не лучше ли собрать войска и уйти восвояси? В бой вступать опасно, к тому же я и так потерял половину войска, и если потерплю еще одну неудачу, покрою себя несмываемым позором. Что же делать?»

Он распорядился построить укрепленный лагерь и непрерывно вести наблюдение.

На следующий день из Цзичжоу пришла бумага. Оказалось, что помощник правителя округа закупил триста добрых коней, навербовал тысячу сильных воинов и теперь посылал их под командованием Тао Бисяня на подмогу. Тао Бисянь представился Лю Яньвэю и вручил ему верительную грамоту.

– Видно, Небу угодно, чтобы я одержал победу! – воскликнул обрадованный Лю Яньвэй.

Он велел Tao Бисяню расположиться со своими воинами в отдельном укрепленном лагере, образовав, таким образом, в расположении войск треугольник. После этого он приказал за десять дней сделать триста холщовых попон для коней и на каждой попоне нарисовать льва. Кони эти предназначались для воинов Тао Бисяня, которые должны были составить передовой отряд его войска. Расчет Лю Яньвэя был таков: лев – царь зверей, и если колдуны вздумают напустить на его войско тигров и барсов, те при виде львов непременно повернут вспять, вместе с ними обратятся в бегство и войска мятежников, и тогда укрытые справа и слева в засаде лучники смогут поражать их стрелами в спины…

Лю Яньвэй был уверен, что победа на его стороне…

Между тем лазутчики принесли Ван Цзэ весть о приближении императорских войск.

– Вот и мой черед настал! – воодушевился Чжан Луань и во главе отряда конных воинов выступил навстречу врагу.

– С этим Лю Яньвэем пора кончать! – сказал Хромой. – А то мы наносим ему удар, потом даем передышку, и он снова является! Боюсь, как бы он не придумал какой-нибудь новой хитрости, и потому последую за наставником Чжаном.

– Правильно, – согласился Ван Цзэ. – Бросим против него все наши войска, разгромим, и пусть больше нам не докучает!

Хромой и Бу Цзи со своими отрядами выступили из города, а Ван Цзэ поднялся на городскую башню, чтобы наблюдать за боем и ударами в барабан подбодрять сражающихся.

Тем временем Тао Бисянь, прибывший к месту боя лишь недавно и не знавший обстановки, сразу ринулся вперед, и тут перед ним, словно из-под земли, появился отряд всадников. Во главе его выступал даос в железной шапке и красном халате. В руке он держал веер из черепаховых пластинок, за спиной у него ржавый зазубренный меч.

Удивленный Тао Бисянь подумал: «Раз в руках у него нет настоящего оружия, стало быть, будет колдовать! Ну и пусть! Нам теперь не страшно!»

Он приказал воинам нанести удар врагу. Чжан Луань между тем прочел заклинание, взмахнул веером, и на императорское войско обрушился град и ледяной ветер. Град разбивал воинам головы, ветер пронизывал до костей, они заметались в панике. Лю Яньвэй ударил в гонг, подавая сигнал к отступлению. Когда ему удалось собрать разгромленное войско, оказалось, что нет Тао Бисяня. Насмерть перепуганный, он бежал с поля боя и попал в плен…

В это время на подмогу двигались войска Дуань Лэя и Жу Гана. Путь им преградили воины Хромого и Бу Цзи. Но едва завязался бой, как все вокруг окутала непроглядная тьма, не видно было, где свои, где чужие. Укрывшиеся в засаде лучники открыли стрельбу, не подозревая, что их стрелы поражают своих же воинов. Когда рассвело и стали подсчитывать потери, оказалось, что больше половины воинов погибло от стрел… Дуань Лэю удалось спрятаться в яму и затем бежать, смешавшись с простыми воинами. Тяжело раненный Жу Ган покончил с собой…

Охваченный отчаянием, Лю Яньвэй сидел у себя в шатре, и его сморил сон, как вдруг ему доложили:

– Расставленные перед лагерем «оленьи рога» пропали!

Лю Яньвэй очнулся, приказал воинам сохранять спокойствие, а сам в сопровождении стражи с факелами вышел осмотреть лагерные укрепления. Пока он терялся в догадках, как могли исчезнуть заграждения от конницы, с восточной стороны послышался грохот барабанов, затрубили рога, раздались воинственные кличи – приближался враг. Лю Яньвэй приказал Дуань Лэю отразить нападение. Едва тот успел подготовиться, как все стихло, зато на западе вспыхнули огни, озарившие все небо. Разъяренный Лю Яньвэй вскочил на коня и сам повел войско навстречу противнику. Но не прошел его отряд и четырех ли, как огни погасли, барабаны смолкли и воцарилась тишина. Пришлось возвращаться. Когда же он добрался до лагеря, опять послышались боевые возгласы, ударили барабаны, затрубили рога, но уже с южной стороны. Лю Яньвэй послал Дуань Лэя разведать, что делается в тыловом лагере, а сам остался ждать врага.

Вскоре с южной стороны шум тоже утих, но зато послышались крики с северной стороны.

Так почти всю ночь Лю Яньвэю не удалось сомкнуть глаз, а перед самым рассветом в лагере поднялся переполох.

– Начальника караула сожрал тигр! – кричали воины.

– Откуда в здешних местах тигр? – удивился Лю Яньвэй.

Не успел он это сказать, как посреди лагеря верхом на огромном тигре появилась красавица с мечом в руке. Лю Яньвэй от страха свалился с коня. Женщина и тигр исчезли. Всю ночь воины не имели ни минуты покоя, а когда рассвело, увидели на земле следы тигра. Лазутчики между тем докладывали:

– Пропавшие «оленьи рога» найдены сваленными в кучу в одном ли от лагеря…

– С этими колдунами мне не справиться, – вздохнул Лю Яньвэй и распорядился сниматься с места.

Возвратившись в Цзичжоу, он тут же послал донесение в Тайный государственный совет с просьбой прислать на помощь побольше войск со способными военачальниками и проницательными советниками, дабы немедленно уничтожить мятежников и избежать бед в будущем…

Здесь следует сказать, что в сунские времена существовало правило: если предпринимался какой-то военный поход и кто-либо предлагал поставить во главе войск того или другого военачальника, то в случае неудачи предлагавший нес наказание наравне с потерпевшим поражение полководцем. Вот почему, получив донесение от Лю Яньвэя, глава Тайного государственного совета утаил его и ни о чем не доложил государю.

На этом наше повествование раздваивается, и наш первый рассказ пойдет о красавице, которая верхом на тигре появилась в лагере Лю Яньвэя. Как догадывается читатель, это была не кто иная, как Ху Юнъэр. Узнав, что в сражении с императорскими войсками Чжан Луань взял верх, но не сумел добиться окончательной победы, она сама захотела взглянуть на то, что творится в стане врага, явилась в Фуцзятунь и напустила на Лю Яньвэя войско демонов, которое и не давало ему покоя всю ночь. И лишь потому, что судьба была благосклонна к Лю Яньвэю, ему удалось бежать…

А теперь продолжим рассказ о Чжан Луане. Вечером он и его собратья с войсками возвращались в город. Воины доставили пленного Тао Бисяня и потребовали награды. Тот почтительно кланялся и покорно просил принять его на службу. Ван Цзэ проявил милость и назначил его командиром отрядов, которыми прежде командовали погибшие Чжан Чэн и Доу Вэньюй, а затем распорядился устроить в честь победителей пир, который длился всю ночь.

На рассвете перед входом в пиршественный зал послышался голосок Юнъэр, а вслед за тем появилась и она сама. Все были удивлены ее появлением и повскакали с мест.

– Вы здесь пьете вино и веселитесь, а мне в это время приходится трудиться! – сказала она. – Знайте же! Ничтожный Лю Яньвэй ушел в свой Цзичжоу!

Когда она рассказала, что было ночью, Ван Цзэ почтительно склонился перед нею и поблагодарил.

– Теперь я уверен, что Бэйчжоу так же незыблем, как Тайшань! – сказал он.

– Удержать один город – еще не значит завершить великое дело! – возразила Юнъэр. – Пока боевой дух наших воинов высок, надо постараться подчинить себе побольше округов и уездов!

– Правильно сказано! – согласились все.

Тотчас были приведены в готовность войска. Ван Цзэ и Хромой выступили в юго-восточном направлении, Юнъэр и Бу Цзи – в северо-западном. Оборонять город остался Чжан Луань.

Прошло полгода. За это время мятежникам удалось захватить десять округов и уездов и завладеть несметными богатствами.

Между тем, узнав, что Ху Юнъэр приходится женой Ван Цзэ, мясник Чжан Ци, хозяин харчевни У Саньлань и торговец лепешками Жэнь Цянь поспешили в Бэйчжоу…

Когда Ван Цзэ убедился, что сердца народа на его стороне, он провозгласил себя Покорителем востока, Ху Юнъэр пожаловал титул государыни, Хромому Цзо – должность государева дядюшки, а Бу Цзи – главного полководца. Чжан Ци и другие начальники тоже получили высокие должности. Во всех направлениях были разосланы войска, и вскоре области к северу от Хуанхэ оказались во власти Ван Цзэ… Он нанял рабочих, построил дворец и завел порядки, как при императорском дворе.

Хромой, Чжан Луань и Бу Цзи возвели для себя ямыни и, не считая, стали расходовать деньги и провиант.

Святой тетушке был пожалован титул Святой матушки и построен отдельный дворец, где она могла бы останавливаться, приезжая в город.

Народу приходилось тяжко трудиться, люди только вздыхали.

Повсюду из семей простолюдинов красивых девушек забирали во дворец. Самым красивым Ван Цзэ жаловал титул первых любимиц. Кроме того, он сам выбрал тридцать красавиц, чтобы подарить Хромому, Чжан Луаню и Бу Цзи.

Чжан Луань был к женщинам равнодушен и от подарка отказался. Бу Цзи последовал примеру наставника. Что касается Хромого, то он был давним поклонником женского пола, за что в свое время пострадал от стрелы Чжао Далана. Хоть он и овладел искусством даосской магии, однако по-прежнему любил женщин и, получив в подарок десять красавиц, не только дни и ночи напролет развлекался с ними, но еще и сам без конца выискивал новых красавиц и дарил их Ван Цзэ, чтобы возместить долг…

Поистине:

Ждут ужасные беды          погрязших в пучине разврата.Сколько людей ни обманывай,          всегда наступает расплата.

Если хотите знать о дальнейших деяниях Ван Цзэ, прочтите следующую главу.

Чжао Беспорочная жертвует жизнью, чтобы обмануть злодея. Бао Чжэн, получив указ государя, выдвигает достойного человека

Итак, войско Ху Юнъэр овладело многими округами и уездами и захватило множество пленных, среди которых оказался юноша, очень ей понравившийся. Она стала расспрашивать, кто он и откуда родом, и юноша отвечал:

– Меня зовут Ван Цзюнь, родители мои умерли, когда мне было тринадцать лет. Когда началась война, мы с дедушкой ушли из дома, чтобы где-нибудь укрыться, но в дороге я его потерял и меня схватили. Добрая госпожа, пощадите меня!

Смиренные слова юноши и его красота понравились Юнъэр, и она оставила его при себе как приемного сына. Понравился он и Ван Цзэ, тот даже распорядился называть его княжичем…

Незаметно минуло два года, юноша повзрослел и стал еще красивее. Юнъэр не отпускала его от себя ни на шаг и тайком играла с ним в «тучку, дождик» – иными словами, предавалась любовным утехам.

Невинным девушкам свойственны скромность и стыдливость, но стоит им переступить запретную черту, как они теряют голову и уже не останавливаются ни перед чем. Пока Юнъэр следовала за Святой тетушкой и их спутниками были ветры да облака, она и не помышляла ни о чем подобном, словно отшельница. Но сейчас она жила во дворце, окруженная роскошью, а это, как известно, не может не вскружить голову… Возможно, она и не стала бы изменять Ван Цзэ, но у того было множество возлюбленных, и он редкую ночь проводил с нею. Вот почему Юнъэр влюбилась в прекрасного юношу. А юноша изо всех сил старался ей угодить и всячески разжигал ее страсть, причем делал это весьма искусно. Зная слабость Юнъэр, он иногда приводил ей красивых мужчин, Юнъэр проводила с ними несколько дней, а затем изгоняла: одного – раньше, другого – позже. Все зависело от того, кто ей больше понравился…

Ты думаешь, дорогой читатель, это могло укрыться от глаз Ван Цзэ, с которым она жила под одной крышей? Разумеется, нет!

Однажды ночью, изрядно выпив, Ван Цзэ схватил меч и побежал в женский дворец, чтобы убить Юнъэр. Но когда он уже приближался к дворцовым воротам, то стал размышлять: правильно ли он поступает? Не придется ли потом раскаиваться? Ведь все, чем он сейчас владеет, создано благодаря волшебству Юнъэр! Вправе ли он после этого порицать ее?

Ван Цзэ вернулся к себе, бросил меч и повалился спать.

В это время Святая тетушка находилась в городе и жила в своем временном дворце. Встав на следующее утро, Ван Цзэ отправился к ней, поговорил немного о том о сем и как бы между прочим пожаловался:

– Что-то у нас во дворце в последнее время стало слишком много женщин, которые имеют любовников, – а ведь это портит нравы! Что делать?

– Как известно, мужчину и женщину связывают узы, определенные судьбой, – отвечала на это Святая тетушка. – Если говорить о муже и жене, то их узы являются истинными, и жена, разумеется, должна быть верной мужу. Любовники же связаны узами ложными. Однако не нужно забывать, что мужчинам и женщинам свойственны одинаковые чувства. Если мужчина обзаводится тремя женами и девятью наложницами, а ему все мало, справедливо ли укорять женщину, если и она заведет себе любовника? Женщина и так во всем уступает мужчине, предоставляет ему право решать по своему усмотрению дела вне дома и никогда ни в чем ему не перечит. Но если она умом и талантами превосходит мужчину, тот должен понимать это и стараться ее не притеснять. Взять, к примеру, ханьского императора Лю Бана! Какой был герой! Разгромил Цинь, довел до гибели Сян Юя и в то же время смотрел сквозь пальцы на то, что вытворяла во дворце его жена, императрица Люйхоу. Вот и вам я советовала бы не принимать это близко к сердцу.

После разговора со Святой тетушкой Ван Цзэ твердо решил ни в чем не мешать Юнъэр – пусть живет, как ей хочется.

В тот же день он вызвал Чжан Ци и Жэнь Цяня и велел им повсюду разыскивать красивых женщин – замужних или незамужних – и доставлять ему.

Случилось так, что Чжан Ци приглядел в поместье Гуаньцзячжуан двадцатилетнюю красавицу, жену владельца поместья Гуань И. Происходила она из рода Чжао, и за высокие добродетели ее в народе называли не иначе как Чжао Беспорочной. Прослышав о ее необыкновенной красоте, Ван Цзэ велел немедленно привезти ее во дворец.

Чжан Ци с тремя сотнями стражников окружил Гуаньцзячжуан и потребовал отдать ему госпожу Чжао. Гуань И в это время дома не было, а все домочадцы, от мала до велика, при появлении солдат от страха попрятались.

«Эти злодеи явились сюда из-за моей красоты, и если я не выйду к ним, они ворвутся в усадьбу и натворят бед», – решила госпожа Чжао и, захватив кинжал, вышла в гостиную. Чжан Ци бросился к ней, намереваясь тащить к паланкину, но женщина крикнула:

– Руки прочь, начальник! Ты для кого меня берешь – для себя или для князя?

– Для князя, – отвечал Чжан Ци. – Он прослышал о вашей красоте и послал меня за вами. Не медлите, вы будете богаты и знатны.

– Если я нужна князю, пусть сам и приезжает, – решительно заявила госпожа Чжао. – Иначе я отсюда не уйду, лучше приму смерть…

Чжан Ци не оставалось ничего иного, как доложить обо всем Ван Цзэ. Сев на скакуна, Ван Цзэ в сопровождении дворцовой свиты прибыл в Гуаньцзячжуан. Красота Чжао Беспорочной поразила его. Недаром говорят, что перед красавицей цветы обретают дар речи, а яшма источает аромат! Си Ши из дворца князя У и Нань Вэй из Чу меркнут в сравнении с нею!

– Так вот какие женщины встречаются в мире! – воскликнул он. – Подойди же ко мне, поговорим.

Молодая женщина поклонилась ему, пожелала всяческого счастья и неторопливо заговорила:

– Великий князь, вы могущественный правитель, поэтому прислуживать вам должны благородные и достойные женщины, а ублажать – милые красавицы. Грубые и безобразные, такие как я, лишь осквернят ваш дворец.

– Нет-нет! Ты – первая красавица, и я провозглашу тебя государыней. Откажешься ты или нет – все равно будет по-моему! – заявил Ван Цзэ.

Тогда Чжао Беспорочная стала поносить Ван Цзэ:

– Мятежник, злодей! Ты все равно что попавшая на сковородку рыба! Скоро тебе придет конец, а ты все еще пытаешься бесчестить чужих жен! Я сама отрубила бы тебе голову, если бы могла! И не мечтай, что я смирюсь перед тобой!

Она выхватила спрятанный в рукаве кинжал с намерением покончить с собой, но люди успели ее удержать. Тогда она снова стала поносить Ван Цзэ, и он велел Чжан Ци с пятьюдесятью стражниками остаться в усадьбе и еще раз попробовать уговорить строптивую женщину смириться; если же она не повинуется, уничтожить весь ее род. Сам он возвратился во дворец.

Между тем госпожа Чжао, охраняемая стражниками Чжан Ци, денно и нощно молила о смерти, и вскоре в душе ее зародился план.

– Если великий князь действительно хочет меня, я не стану упорствовать, ибо не желаю гибели своей семьи, – сказала она. – Но если вы попытаетесь взять меня силой, я скорее умру, чем покорюсь. Знайте, у меня есть престарелая свекровь и муж, который сейчас в отъезде, и я не покину дом, пока не прощусь с ними. Пусть меня во дворце поселят в отдельных покоях, где я могла бы одна жить до счастливого дня свадьбы, чтобы и мне потом не было стыдно, а о великом князе люди не говорили бы, будто он взял жену силой. Надеюсь, вы в вежливых словах передадите ему мою просьбу.

Чжан Ци незамедлительно доложил Ван Цзэ. Тот согласился на ее условия и даже разрешил, чтобы до дня свадьбы за нею присматривала ее прежняя свекровь. Но встречаться с мужем он ей запретил.

Чжан Ци в точности выполнил повеление: оставил молодую женщину на попечение свекрови, предупредив старуху, что, если с невесткой что-либо случится, в ответе будет вся семья. Стражников он оставил стеречь входы в усадьбу, чтобы, в случае если вернется муж, не позволить ему проникнуть в дом и встретиться с женой.

Но вышло так, что Гуань И уже возвратился и знал о случившемся. Поэтому он не осмелился появиться в усадьбе, а укрылся в доме ближайшего соседа. Боясь, как бы ее сын невзначай не явился и не был убит стражниками, его мать на всякий случай тайком послала для него письмецо к соседу.

Вечером госпожа Чжао со свекровью сидели обнявшись и плакали.

– Мне не страшно умереть, но я не хочу навлекать беду на вас, – говорила Чжао Беспорочная. – Знайте, во дворец самозванца я попаду чистой и целомудренной. Вы же заранее приготовьте себе одежду и ценные вещи, а когда меня увезут, бегите с моим мужем в восточную столицу, чтобы укрыться от разбойников. Мы с мужем прожили всего два года, детей у нас нет. Ему еще долго жить, и он найдет свое счастье. У меня же судьба несчастливая, сожалею, что больше не смогу вам служить. Сегодня решающий день, но злодеи не дают мне в последний раз встретиться с мужем. Вот два моих золотых перстня, передайте их мужу, и пусть хранит их как память обо мне…

Она умолкла и в голос заплакала.

Всю ночь свекровь и невестка проливали слезы, а когда настало утро, старуха собрала одежду и ценные вещи, велела отнести к сыну и передать, чтобы он нанял тележку и собрался в путь…

А теперь вернемся к Ван Цзэ. Возложив все дела со сватовством на Чжан Ци, он успокоился. Тот на следующее утро прибыл в Гуаньцзячжуан, обошел усадьбу и, убедившись, что ничего не случилось, обрадовался. Вскоре доставили свадебные подарки – два золотых и два серебряных слитка весом по сорок лянов каждый, двадцать штук шелка, двух баранов и два кувшина вина. Подарки были выставлены у ворот, и при виде их молодая женщина и свекровь снова залились слезами. Свекровь сказала:

– Эти вещи – плата за мою плоть и кровь. Разве могу я их принять?

– Сейчас это плата за вашу плоть и кровь, но когда-нибудь они пригодятся, чтобы заплатить за плоть и кровь самого злодея! – сказала госпожа Чжао.

– Что ты хочешь этим сказать? – с недоумением спросила свекровь.

– Злодею скоро конец – придут государевы войска, схватят его, увезут в столицу и изрубят на куски, – отвечала госпожа Чжао. – Вот тогда вы поднесете эти вещи палачу и купите кусок плоти злодея, чтобы принести в жертву моей душе. Пусть хоть это доставит мне радость в загробном мире!

Между тем Чжан Ци, передав свадебные подарки старухе, торопил молодую женщину с отъездом…

Процессию возглавляли сто человек из дворцовой охраны с барабанами и гонгами, за ними верхом следовали двадцать придворных, которые везли расшитую золотом шапочку с изображением драконов, красный халат и яшмовый пояс. Экипаж невесты сопровождали придворные евнухи лжеправителя с веерами и опахалами, украшенными драконами и фениксами.

Когда госпожа Чжао села в экипаж, опустила занавески и процессия тронулась, свекровь от горя в беспамятстве рухнула наземь. Служанка едва привела ее в чувство.

Гуань И осмелился вернуться домой лишь после того, как узнал, что жену увезли. Едва сдерживая слезы, он торопливо собрал вещи и вместе с матерью и старой преданной служанкой тайком покинул усадьбу и направился в восточную столицу…

А теперь снова вернемся к Ван Цзэ. Когда ему доложили, что молодая доставлена, он не мог скрыть радости и в сопровождении отряда телохранителей вышел ее встретить к дворцовым воротам, но когда в экипаже подняли занавески, увидели, что женщина мертва, шея ее была стянута шелковым шнуром…

Весь этот день Ван Цзэ пребывал в скверном настроении, а на следующий – приказал Чжан Ци вернуть тело прежнему ее мужу и потребовать назад свадебные подарки. Но выяснилось, что Гуань И сбежал, хоронить мертвую некому, и ее наспех зарыли неподалеку от города…

После этого Ван Цзэ распорядился не трогать женщин из благородных семей, а присматривать красавиц среди простого народа. Родителям, добровольно отдавшим красавицу-дочь, мужьям, уступившим жену, он давал по сто лянов из казны на свадебные подарки. Родителям и мужьям, уклоняющимся от выполнения указа, грозило суровое наказание.

Не счесть числа несчастных женщин, которых оторвали от родных! В народе даже родилась поговорка: «Красивая жена – несчастье, уродливая – сокровище».

Юнъэр хорошо знала о распутстве Ван Цзэ, но не мешала ему. Занятая собственными любовными утехами, она старалась держаться подальше от Ван Цзэ. Чтобы он не застал ее врасплох, она втыкала в землю за воротами дворца золотую шпильку, и тогда дворец оказывался в огненном кольце, либо бросала на землю серебряную шпильку, и у дворцовой ограды разливалась широкая река. Но случалось, ей наскучивали развлечения, тогда она приглашала Ван Цзэ, и они вместе предавались супружеским радостям…

Между тем, видя, как Ван Цзэ нарушает законы, предписанные Небом, хэшан Шарик понял, что скоро последует возмездие, и поэтому при первой же возможности ушел, даже не простившись.

Что же касается Хромого, то, пользуясь своим положением дядюшки государыни, он мог творить, что вздумается. Чжан Луань и Бу Цзи хотя и занимали равное с ним положение, но на самом деле власти не имели и проводили время в праздности и безделье. У Саньлан, переменивший имя на У Лан, Чжан Ци и Жэнь Цянь, получив должности правителей округов, стали нападать на соседние владения, грабить население, а захваченной добычей делиться с Ван Цзэ. Все это стало возможным благодаря тому, что изменник и карьерист Ся Сун утаивал при дворе от государя истинное положение дел. Все тяготы ложились на народ, и не было предела его страданиям.

Однажды император Жэнь-цзун отправился во дворец Великого предела воскурить благовония. После окончания церемонии, когда он уже собирался возвращаться обратно, из толпы чиновников вдруг вышел цензор Хэ Тань. Он ухватил государя за полу одежды, пал ниц и разразился рыданиями.

– Что случилось? – удивился император. – Докладывайте нам; и если дело серьезное, мы примем меры.

– Более серьезных дел, чем мое, и быть не может! – доложил Хэ Тань. – Наследию вашему, оставленному великими предками, грозит гибель. Да и вам самому, обладающему достоинствами Яо и Шуня, возможно, не миновать беды, какая некогда постигла Цзе-вана и Чжоу-вана!

– Я вас не понимаю, – еще больше удивился Жэньцзун. – Говорите яснее.

И тут Хэ рассказал все как есть:

– В Си Ся взбунтовался Чжао Юаньхао, в Юнчжоу восстал Нун Чжихао, и никто их не усмиряет. Сейчас еще взбунтовался Ван Цзэ и захватил всю провинцию Хэбэй. Вы же, государь, не думаете о том, как подобрать способных военачальников, которые смогли бы усмирить мятежников, и это вызывает у меня опасения, что Поднебесная перестанет быть достоянием рода Чжао!

– Мы уже послали Фань Юна против Чжао Юаньхао, а Ян Таню повелели усмирить Нун Чжихао, – возразил Жэнь-цзун. – Как только в Бэйчжоу взбунтовались войска, мы послали туда цзичжоуского правителя, чтобы навести порядок. Как же вы можете упрекать нас в бездеятельности?

– Фань Юн уже стар, и Чжао Юаньхао совершенно с ним не считается. Ян Тань воюет давно, но топчется на месте и только зря расходует провиант. Бэйчжоуский мятежник Ван Цзэ полностью разгромил Лю Яньвэя, незаконно присвоил себе княжеский титул и сейчас угрожает землям Хэдуна. Доклады о бедственном положении на местах сыплются в столицу как снег, но глава Тайного государственного совета скрывает их от вас. Государь, если вы не покараете Ся Суна, в Поднебесной не будет спокойствия!

Ся Сун, стоявший рядом, позеленел от страха и даже не посмел оправдываться.

– Изменник Ся Сун, мы дали тебе великую власть, а ты, вместо того чтобы преданно служить нам, обманываешь своего государя! – разгневался Жэнь-цзун. – Тебя следовало бы казнить, но мы будем пока снисходительны и только разжалуем тебя в простолюдины!

Ся Суну не оставалось ничего иного, как униженно кланяться и благодарить за милость.

– Кого же назначить теперь главою Тайного государственного совета? – спросил цензора император.

– Ныне в Поднебесной едва ли найдется человек, которого по справедливости и бескорыстию можно было бы сравнить с Бао Чжэном, – сказал Хэ Тань. – В прежние годы он занимал должность кайфынского правителя и служил безупречно. Однако, не желая угождать Ся Суну, он вынужден был подать в отставку. Назначьте его, и вам не о чем будет тревожиться. Кроме того, если нужны способные полководцы, обратитесь к тому же Бао Чжэну, он порекомендует вам истинно достойных людей!

Жэнь-цзун с радостью издал указ о назначении Бао Чжэна главой Тайного государственного совета. Указ был незамедлительно доставлен Бао Чжэну, который теперь жил на покое в своем поместье, и тот тотчас же прибыл в столицу и явился во дворец, чтобы лично поблагодарить государя за оказанную честь.

– Ныне в Си Ся, Гуаннане и Хэбэе творятся беспорядки, – сказал Жэнь-цзун. – Какие меры вы можете предложить для их устранения и установления мира в государстве?

– Прежде всего следует послать Фань Чжунъяня в Си Ся, Ди Цина – в Гуаннань, а Вэнь Яньбо – в Хэбэй, – отвечал Бао Чжэн. – Тогда в Поднебесной вскоре воцарится покой.

– Что вы думаете о положении в Хэбэе? – продолжал император. – Неужели туда надо послать большое войско? Нам докладывали, что там произошли волнения среди воинов из-за несвоевременной выплаты жалованья…

– Если бы речь шла только о Ван Цзэ, можно было бы не говорить об опасности, – сказал Бао Чжэн. – Но у него есть помощники-колдуны, способные натворить немало бед.

– В таком случае почему вы советуете послать туда Вэнь Яньбо? – удивился Жэнь-цзун. – Ведь ему уже восемьдесят, сумеет ли он справиться?

– Вэнь Яньбо еще бодр и полон сил, к тому же сама судьба назначила ему именно в этом возрасте совершить самый выдающийся подвиг, – возразил Бао Чжэн. – Если вы пошлете его в Бэйчжоу, можете не сомневаться: Ван Цзэ будет разгромлен.

Сын Неба безотлагательно издал три указа, повелевая трем упомянутым военачальникам прибыть в столицу и приступить к исполнению обязанностей…

О Фань Чжунъяне и Ди Цине рассказывать мы не будем, а продолжим рассказ о Вэнь Яньбо. Был он уроженцем округа Фэньчжоу, некогда отличился при подавлении тангутского мятежа и затем, благодаря талантам своим, постепенно возвысился до положения первого министра. Не поладил с Ся Суном, попросился в отставку и был назначен наместником в Сицзин. Сейчас ему уже исполнилось семьдесят девять лет, но силой и духом он не уступал тридцатилетнему.

Когда гонец с высочайшим указом прибыл в Сицзин, Вэнь Яньбо встретил его со всеми полагающимися церемониями, затем ознакомился с указом и, простившись с семьей, срочно выехал в столицу. Прибыв туда, он на следующее же утро предстал перед государем. Сын Неба объявил ему:

– В округе Бэйчжоу взбунтовался Ван Цзэ, ему помогают колдуны. Назначаем вас главнокомандующим и повелеваем разгромить мятежников. Хорошенько подумайте: сколько вам потребуется войск и сколько помощников?

– Я тоже слышал, что Ван Цзэ помогают колдуны, и с малыми войсками их не разобьешь, – сказал Вэнь Яньбо. – Поэтому, государь, я просил бы дать мне стотысячное войско, а помощником моим назначить человека, которого я сам назову.

– Войск берите, сколько потребуется, – сказал Жэньцзун. – Не знаю только, кого вы просите в помощники.

– Цао Вэя, – отвечал Вэнь Яньбо.

– Того самого, который совершил великий подвиг в Цзяннани и приходится потомком пожалованному наследственным княжеским титулом Цао Биню?! – воскликнул император.

– Именно так, – подтвердил Вэнь Яньбо. – Он – внук Цао Биня.

Царственный лик Жэнь-цзуна озарился радостью. Он тут же повелел издать указ о назначении Цао Вэя, выдать из казны деньги для раздачи воинам, произвести смотр войскам и выступить в поход…

Новый глава Тайного государственного совета Бао Чжэн лично прибыл проститься с Вэнь Яньбо, выпил с ним вина и перед расставанием сказал:

– Я уверен, что в этом походе вы одержите великую победу. Но хочу вас предупредить: среди мятежников есть колдун-хэшан по прозвищу Шарик. Он умеет совершать такие превращения, что вам и в голову не придут! Берегитесь его!

– Спасибо за наставления! – поблагодарил Вэнь Яньбо.

Они выпили по три кубка вина, и Бао Чжэн простился…

В тот же день Вэнь Яньбо выступил в поход на Бэйчжоу. Переправился через Хуанхэ, подошел к границам провинции, с которой граничил округ Цзичжоу, и там остановился.

Поистине:

Княжеский титул в награду за подвиг          получить мечтает любой,Правитель мечтает, чтобы при нем          в стране прекратился разбой.

Если хотите знать, чем закончился поход Вэнь Яньбо в Бэйчжоу, прочтите следующую главу.

Первый министр Вэнь Яньбо с тремя армиями выступает в поход. Цао Вэй с помощью брызгалок одерживает победу над мятежниками

Итак, огромное войско Вэнь Яньбо вступило в пределы округа Цзичжоу и расположилось лагерем. Правитель округа Лю Яньвэй торжественно встретил обоих военачальников, проводил в город и подробно рассказал, как ему было трудно противостоять Ван Цзэ, пользующемуся поддержкой колдунов.

Вэнь Яньбо и Цао Вэй стали совещаться:

– Ван Цзэ удерживает многие области и округа, а сам живет в Бэйчжоу. Думаю, на Бэйчжоу и надо наступать, – сказал Вэнь Яньбо. – Или, может быть, вы предложите какой-нибудь другой, лучший план?

– Я всего лишь ваш помощник и потому не имею права вам что-то предлагать, – сказал Цао Вэй. – Я выполняю лишь то, что мне приказывает командующий.

– Не скромничайте, – возразил Вэнь Яньбо. – Вы потомок прославленного полководца, оказавшего немало услуг государю, а я хоть и командующий, но всего лишь книжник и начетчик и потому в военном деле всецело полагаюсь на вас.

Цао Вэй уступил.

– Хотя хэбэйские округа и уезды попали под власть Ван Цзэ, население его не поддерживает, – сказал он. – Уверен, что, если вы сейчас ударите на Бэйчжоу, никто не придет на помощь мятежнику.

– Вы верно рассуждаете, – согласился Вэнь Яньбо. – В городе у Ван Цзэ нет и десяти тысяч воинов, а у нас – стотысячное войско, и мне думается, с ним можно разгромить врага с такой же легкостью, с какой переворачивают ладонь.

– Мне также удалось разузнать, – продолжал Цао Вэй, – что Ван Цзэ и его приспешники совершенно не разбираются ни в военных, ни в гражданских делах, а полагаются только на колдовство. Правитель округа Лю Яньвэй только поэтому и потерпел неудачу. Думается, сейчас вам следует встать во главе тридцати тысяч воинов и составить главную силу армии. Я во главе двадцатитысячного войска возглавлю левое крыло, а Ван Синь с таким же войском – правое. Еще двадцать тысяч воинов под командованием Мин Хао будут находиться в тыловом отряде, пять тысяч во главе с Сунь Фу – вести разведку, а остальные пять тысяч, в случае необходимости, – помогать ему. Наступать начнем сразу по трем направлениям. У Ван Цзэ всего лишь десять тысяч воинов, и поэтому он сможет оказать нам сопротивление лишь на одном направлении. Если в одном месте получится заминка, в других местах будет несомненный успех.

Выслушав помощника, Вэнь Яньбо обрадовался:

– Вы – выдающийся полководец! Теперь я окончательно уверовал, что Бэйчжоу будет взят!

В тот же день войско Вэнь Яньбо двинулось на Бэйчжоу. А перед этим повсюду был разослан перечень десяти самых тяжких преступлений Ван Цзэ: подстрекательство войск к мятежу, захват городов, колдовство, незаконное присвоение царского титула, пожалование чиновных званий и должностей, грабеж и бесчинства в захваченных округах, обложение народа повинностями, возведение царских лжедворцов, разврат, измена государю.

Тому, кто обезглавит или выдаст Ван Цзэ, была обещана награда. И лишь в случае, если он сам раскается и принесет повинную, он мог надеяться на милость государя.

Когда Ван Цзэ узнал об этом, он растерялся и поспешно вызвал на совет Хромого и остальных сообщников.

– Стоит ли волноваться! – успокаивал его Хромой. – Цзичжоуский правитель Лю Яньвэй недавно попробовал напасть на нас, так едва ноги унес! А этот старец Вэнь Яньбо сам явится за своей смертью! Пусть у него стотысячное войско, с нами ему не тягаться.

– А мне во время пребывания в восточной столице не раз приходилось слышать о нем! – осторожно возразил Чжан Луань. – Некогда знаменитый прорицатель предсказал ему, что он всю жизнь будет богат и знатен, умрет в возрасте ста лет, а свой самый великий подвиг совершит, когда ему будет восемьдесят. Так ему предопределило Небо, и этого нельзя недооценивать! По моему глупому мнению, лучше всего сейчас же принести повинную, заявить, что поводом к мятежу послужила алчность и беззаконие правителя округа Чжан Дэ, и просить позволения государя самим покарать мятежников в Си Ся или в Гуаннани. Если вы это сделаете и добьетесь успеха, за вами, несомненно, сохранится княжеский титул.

– Обладая волшебной силой, мы можем обращать большие трудности в малые, – возразил ему Хромой. – И пусть приходит хоть сам Чжао Юнь – мы и его не побоимся, не то что какого-то там старца!..

– Успехи, которых мы добились, оказались возможными лишь благодаря тому, что народ был возмущен притеснениями продажных чиновников, – продолжал Чжан Луань. – Да и при дворе тогда сидели изменники, которые не докладывали государю о творившихся беспорядках. Иное дело сейчас. Бесчестные сановники отстранены от власти, должности при дворе занимают достойные и способные люди. И если против нас посылают большое войско, стало быть, в столице все переменилось. Мы же всецело полагаемся на искусство волшебства, не зная, есть ли у них люди, владеющие им так же, как мы. Нам следовало бы об этом хорошенько подумать!

Бу Цзи молчал.

Убедившись, что от помощников проку мало, Ван Цзэ вышел и направился на женскую половину дворца посоветоваться с Юнъэр. Та выслушала его и сказала:

– Неужели ты бросишь успешно начатое дело и добровольно отдашь себя в руки врагов? Мы с братом взяли на себя главное бремя, и если вы чего-то опасаетесь, я призову на помощь свою мать – Святую тетушку. А наставника Чжан Луаня лучше вообще не слушать.

– Совершенно верно! – воскликнул, приободрившись, Ван Цзэ.

В тот вечер Ван Цзэ устроил пир и остался в покоях Юнъэр…

Что касается Бу Цзи, то хотя он и молчал во время военного совета, но про себя думал: «Всю жизнь я занимался торговлей, затем по милости Юнъэр попал в колодец, поскандалил с чиновником и едва не лишился жизни! Счастье, что случайно повстречавшийся отец-наставник отомстил за мою обиду! А что сделал Ван Цзэ? Взбудоражил народ, изменил государю и нарушил установленные Небом законы! Именно поэтому и ушел от него наставник Яйцо! Если мы сейчас выступим против Вэнь Яньбо, нас и в самом деле признают мятежниками!»

В ту же ночь Бу Цзи тайком пришел к Чжан Луаню и сказал:

– Сегодня Хромой возражал вам, наставник, но вы правы – надо, пока не поздно, выбираться из пучины зла!

– Ваши слова совпадают с моими мыслями! – обрадовался Чжан Луань. – У меня есть наставник, он живет в горах Тяньтай и совершенствуется в даосском учении. Может, отправимся к нему, будем собирать лекарственные травы, плавить киноварь и готовить пилюли бессмертия?..

Порешив на этом, оба в ту же ночь покинули Бэйчжоу…

На следующее утро Ван Цзэ доложили:

– Чжан Луань и Бу Цзи куда-то скрылись…

Ван Цзэ поспешно вызвал на совет Хромого, и тот сказал:

– Чжан Луань не принадлежит к нашей школе. Возможно, ему не понравились мои суждения и он обиделся и решил уйти. Бу Цзи – его ученик и поэтому ушел с ним. Что ж, обойдемся без них. А сейчас нам надо призвать на помощь Чжан Ци, Жэнь Цяня и У Вана.

Все трое занимали чиновные должности в разных округах, жили счастливо и богато. Однако по первому же зову собрали свои войска и незамедлительно прибыли в Бэйчжоу.

Когда пришла весть о приближении армии Вэнь Яньбо, Ван Цзэ распорядился вывести войска из города и расположить в боевом порядке. Хромой занял место в центре, по левую руку от него стоял У Ван, по правую – Жэнь Цянь. Чжан Ци и Тао Бисянь устроились на городской стене – они должны были бить в барабаны и криками подбадривать сражающихся. Ху Юнъэр с отрядом воинов взяла на себя охрану города.

Вэнь Яньбо также расположил свои войска в боевые порядки и устремился вперед для переговоров с Ван Цзэ. Выехав навстречу, Ван Цзэ почтительно приветствовал его и сказал:

– Я восстал лишь ради того, чтобы избавить народ от алчных и продажных чиновников, и благодарные люди доверили мне временное управление здешними землями. В другие владения я не вторгался, вреда никому не причинял, зачем же государь послал против меня войска?

– Ты совершил десять преступлений против законов, установленных Небом, и государь повелел покарать тебя! – крикнул в ответ Вэнь Яньбо. – Тебе следовало бы открыть городские ворота и сдаться на милость, а ты еще смеешь сопротивляться!

– Я давно наслышан о вашей мудрости и рассудительности и полагал, что вы разбираетесь, когда следует наступать и когда отступать, – произнес Ван Цзэ. – Что ж, если хотите скрестить оружие, пусть будет по-вашему! Только знайте: когда мои воины вас разобьют, пеняйте на себя!

Разгневанный Вэнь Яньбо велел бить в барабаны и идти в наступление. Начальник авангарда Сунь Фу поднял копье и первым ринулся в бой с намерением схватить Ван Цзэ. Тот торопливо отступил назад, а вместо него перед строем появился Хромой. Лю Яньвэй первым заметил его и предупредил Вэнь Яньбо:

– Господин командующий, будьте осторожны – это опытный колдун, от него можно ждать чего угодно!

Не успел он это сказать, как Хромой лязгнул зубами и пробормотал заклинание. Тотчас взметнулся ураган, заклубились черные тучи, засверкали молнии, загрохотал гром, а на конников противника налетел песчаный смерч. Небо и земля окутались мраком. Среди туч песка замелькали головы духов и демонов, за ними следовали стаи волков и шакалов, тигров и барсов. Государево войско состояло из обычных людей, разве могли они сражаться с нечистой силой?!

Перепуганные кони взвивались на дыбы, сбрасывали с себя седоков и мчались прочь. В войске Вэнь Яньбо начался переполох. Этим воспользовался Ван Цзэ и перешел в наступление. Сам Вэнь Яньбо и начальник авангарда Сунь Фу обратились в бегство. К счастью, на выручку им подоспели со свежими силами военачальники Цао Вэй и Ван Синь. Ван Цзэ прекратил преследование и отдал приказ войскам отходить…

Вэнь Яньбо отвел войска на тридцать ли от города и расположился лагерем в Фуцзятуне. В этом бою он потерял много воинов убитыми и ранеными, многие были просто затоптаны насмерть.

Когда военачальники собрались в шатре, чтобы обсудить план штурма города, Вэнь Яньбо сказал:

– Когда я сражался с западными жунами, мне не раз приходилось сталкиваться с колдовством, но того, что произошло сегодня, не видел ни разу! Теперь я понимаю, почему правитель округа Лю Яньвэй потерпел поражение в бою с мятежниками.

– В первый раз я потерпел неудачу из-за песчаной бури, – сказал находившийся здесь же Лю Яньвэй. – После этого мои воины надели на глаза тонкие шелковые повязки, защищающие от пыли, однако колдуны напустили на нас зверей. И вновь я потерпел поражение. Тогда я приказал сделать для лошадей попоны и разрисовать их львами – таким способом Чжугэ Лян некогда разгромил южных варваров. И опять мятежники меня перехитрили – напустили на мое войско студеный ветер и град, и почти половина воинов замерзла. Видно, колдуны владеют несчетным множеством превращений! Чтобы победить, надо сначала найти способ развеять их колдовские чары.

– Я слышал, что искусством колдовства в Бэйчжоу владеют всего несколько человек, – вмешался в разговор Цао Вэй. – Если это так, их колдовские приемы мне ведомы, и я знаю, как их преодолеть.

Вэнь Яньбо несказанно обрадовался его словам:

– Осмелюсь спросить, какой план вы нам предложите?

– Колдовство, которым пользуется Ван Цзэ, относится к двум школам: буддийской школе ваджра и даосской – левый путь, – объяснил Цао Вэй. – А тех, кто одновременно владеет искусством обеих школ, зовут двуумельцами. Однако в целом это не что иное, как обычная черная магия. Стоит обрызгать вызванных колдунами демонов и чудовищ свиной и бараньей кровью или смесью из конской мочи, песьего дерьма и чеснока, как они лишатся своей силы.

Обрадованный Вэнь Яньбо распорядился заготовить свиную и баранью кровь, в которую перед боем воины должны были обмакнуть острия копий и мечей. Тем временем Цао Вэй выделил пятьсот лучших воинов, вооружил их брызгалками из бамбуковых трубок и дал им в поддержку пятьсот лучников и арбалетчиков. При появлении демонов и диковинных зверей они должны были опрыскивать их из брызгалок и осыпать стрелами.

На следующий день, оставив Мин Гао оборонять лагерь в Фуцзятуне, Вэнь Яньбо с тремя отрядами вновь подступил к городу и расположил войско в боевые порядки в трех ли от городских стен. От грохота боевых барабанов содрогалась земля, крики воинов сотрясали небо.

Надо сказать, что под командованием Ван Цзэ по-настоящему храбрых воинов не было, и поэтому он всецело полагался на колдовство. Он уже несколько раз одерживал победу и сейчас глядел на Вэнь Яньбо чуть свысока.

Когда войска противника приблизились, Чжан Ци, У Ван и Жэнь Цянь стали советоваться и решили:

– Со дня прибытия в Бэйчжоу ни одному из нас еще не удалось совершить подвига! Зачем же мы учились искусству волшебства?

Они предстали перед Ван Цзэ и выразили желание вступить в бой с врагом.

– Вчера Вэнь Яньбо был уже почти разбит, но на помощь ему подоспели два других отряда, – сказал Ван Цзэ. – Сегодня мы нанесем удар сразу по трем направлениям: У Ван ударит по правому крылу врага, Жэнь Цянь – по левому, а мы с дядюшкой государя и военным наставником атакуем главные силы врага. Со старцем надо кончать, иначе хлопот не оберешься…

Тем временем начальник передового отряда Сунь Фу подступил с пятитысячным отрядом к городу, чтобы завязать бой, и как раз столкнулся с отрядом Чжан Ци. Военным искусством Чжан Ци не владел и все свои надежды возлагал лишь на «горлянку огня и воды». Поспешно прочитав заклинание, он поднял над головой горлянку, и тут же из ее отверстия на левой стороне потоком хлынула вода, а из отверстия на правой стороне вырвались языки пламени, неудержимые, словно степной пожар. Вода хлестала воинов противника по лицам, огонь опалял волосы и брови. Не в силах устоять, Сунь Фу подстегнул коня и поскакал в восточном направлении. Чжан Ци бросился его преследовать. Увидев, что передовой отряд одерживает победу, Ван Цзэ двинул вперед главные силы против отряда Вэнь Яньбо.

Между тем Хромой с распущенными волосами стоял под знаменем, опираясь на меч. Как и в прошлый раз, он сотворил заклинание и напустил на врага духов, демонов и диковинных зверей. По знаку Вэнь Яньбо вперед выдвинулись пятьсот воинов с брызгалками и пятьсот лучников. От брызг бараньей и свиной крови и от стрел, наконечники которых были обмакнуты в нечистоты, чудовища лишались своего могущества.

Увидев, что чары его не возымели действия, Хромой встревожился. Пока он думал, какой бы еще применить колдовской способ, воины Вэнь Яньбо, воспользовавшись замешательством противника, уже вступили в бой. Ван Цзэ поспешно отступил в город, приказал запереть ворота и убрать подъемные мосты.

Тем временем отряд У Вана, двигаясь на восток, повстречался с передовым отрядом войск Цао Вэя под командованием храброго военачальника Дун Чжуна. С копьем наперевес Дун Чжун устремился прямо на У Вана. Тот, еще с детства обучавшийся военному делу, хорошо владел копьем и поэтому смело принял бой. Почти двадцать раз схватывались противники, но ни один не взял верх. За это время успел подойти арьергард войск Цао Вэя. У Ван понял, что ему не устоять, и обратился в бегство. Цао Вэю не удалось его догнать…

А теперь вернемся к Сунь Фу. Отступая со своим разбитым войском на восток, он вдруг увидел всадника на скачущем прямо по воздуху, на высоте нескольких саженей от земли, коне и догадался, что это колдун. Сунь Фу поспешно схватил лук и выстрелил. Стрела, смоченная нечистой кровью, вонзилась в коня, и конь, который был не чем иным, как оборотнем, превратился в бумажку, а его седок полетел на землю. Сунь Фу повернул было коня, чтобы схватить его, но подоспевший Чжан Ци успел спасти седока.

Тем временем подошли главные силы Цао Вэя. При виде их Чжан Ци не осмелился ввязываться в бой и вместе с У Ваном бежал в город. Отряд его целиком сдался противнику.

А в это время Жэнь Цянь превратил деревянную скамью в тигра, воссел на него и, в твердой уверенности в том, что ему нет равного противника, вел свой отряд в западном направлении, как вдруг натолкнулся на передовой отряд войск Ван Синя, возглавляемый храбрым военачальником Лю Чуньшэнем.

Лю Чуньшэнь, происходивший из семьи охотников, великолепно владел трезубцем. Решив, что перед ним настоящий тигр, он, не долго думая, поднял трезубец и нанес удар. Тигр подпрыгнул вверх саженей на двадцать, оскалил зубы, выпустил когти и обрушился на Лю Чуньшэня. Тот метнулся в сторону, изловчился и изо всех сил нанес ему еще один удар прямо в зад. Послышался треск, и на землю упала деревянная скамейка. Жэнь Цянь тоже очутился на земле, его схватили и связали. Оставшись без главаря, войско мятежников обратилось в бегство.

Таким образом, все три армии Вэнь Яньбо, одержав победу, подступили к стенам Бэйчжоу и построили укрепленный лагерь.

Лю Яньвэй собрал на поле боя множество всяких диковинных вещей, вырезанных из бумаги или сделанных из соломы, а также красные и белые бобы и преподнес своему командующему. Командир передового отряда Сунь Фу доставил бумажного коня, принадлежавшего У Вану, Цао Вэй привел больше тысячи пленных, а подчиненный Ван Синя – Лю Чуньшэнь – привез самого Жэнь Цяня и деревянную скамейку, которую тот превращал в тигра…

Подвиги каждого военачальника были занесены в книгу заслуг. После этого Вэнь Яньбо лично допросил Жэнь Цяня и узнал, что Ван Цзэ начинал мятеж с пятью сообщниками, а потом к нему присоединились Чжан Ци и еще двое. Затем хэшан Шарик, Чжан Луань и Бу Цзи, не поладив с Хромым, ушли. Таким образом, в городе остались лишь Ху Юнъэр, Хромой, Чжан Ци и У Ван. Правда, есть еще мать Ху Юнъэр – старуха по прозвищу Святая тетушка, но она в городе не живет, а лишь время от времени появляется.

Выступая в поход, Вэнь Яньбо слышал от Бао Чжэна, на что способен хэшан Шарик; и когда он узнал, что этого монаха в городе нет, у него стало легче на душе.

Пленного Жэнь Цяня посадили в повозку для преступников и отправили в тыловой лагерь к Мин Гао со строгим приказом хорошенько стеречь колдуна и каждое утро выливать ему на голову по чашке свиной и бараньей крови, дабы тот не мог колдовать. А пока Вэнь Яньбо намеревался схватить Ван Цзэ, чтобы вместе с Мин Гао препроводить его в столицу…

Итак, Ван Цзэ проиграл сражение, понес большие потери и к тому же лишился Жэнь Цяня. У воинов же Вэнь Яньбо, наоборот, поднялся боевой дух. Тем временем среди жителей округов, подвластных Ван Цзэ, начался разброд, многие после первой же вести о победе государевых войск стали являться с повинной. Все ждали в ближайшие дни падения Бэйчжоу.

Между тем Вэнь Яньбо отправил пятьсот воинов в горы рубить деревья, готовить штурмовые лестницы, перекидные мосты, строить катапульты и заготовлять огненные стрелы.

Через несколько дней все необходимое для штурма города было готово, и войска подошли к городским стенам. И тут воины увидели, что город окутан черными тучами, из которых появляются духи и демоны, ядовитые змеи и дикие звери. Они набрасывались на воинов, жалили их и рвали на части. Три дня продолжался штурм, но город взять так и не удалось, воинов погибло множество…

Поздно ночью опечаленный Вэнь Яньбо сидел в своем шатре и, облокотясь на столик, глядел на свечу. Вдруг он почувствовал дуновение холодного ветерка и увидел перед собой красавицу с белым шелковым платком на шее. Красавица плавной походкой приблизилась к Вэнь Яньбо и опустилась на колени.

– Да как ты смеешь, оборотень, являться сюда?! – рассердился Вэнь Яньбо. – Знаешь ли ты, что меня прислал государь?!

– Я не оборотень, – смиренно произнесла женщина. – Я Чжао Уся, жена Гуань И, уроженца здешнего уезда. Ван Цзэ соблазнился моей красотой и захотел отнять меня у мужа, но я не подчинилась и предпочла покончить с собой. В отместку за это меня даже не похоронили, а вывезли за город и кое-как зарыли на месте, где сейчас стоит ваш шатер. Шум, поднятый вашими воинами, лишил меня покоя! Прошу вас, высокий сановник, пожалейте меня, перенесите мои останки в другое место, за десять ли отсюда, и в мире Девяти источников я буду вечно благодарить вас за это!

– Доблестная женщина! – воскликнул Вэнь Яньбо. – Простите, что обошелся с вами невежливо! Обещаю, ваша душа обретет покой, а злодей, вас обидевший, понесет наказание!

– Да, злодею скоро придет конец, – произнесла женщина, – однако и вам в ближайшие три дня грозит великая опасность. Так что будьте осторожны…

Вэнь Яньбо встревожился…

Поистине:

Того, кто честно и праведно жил,          не покорили судьбы удары,Бесславно умер мятежник-злодей,          не избежал заслуженной кары.

Если хотите знать, чем кончилась вся эта история, прочтите следующую главу.

Дух Белой обезьяны воскуривает благовония и просит о помощи Небесную деву. Молодая лиса-оборотень использует летающий жернов, чтобы покончить с Луским гуном

Итак, Вэнь Яньбо приснилась красавица, которая предупредила, что в ближайшие три дня ему грозит опасность. Когда же он проснулся, ему все еще мерещился силуэт удалявшейся женщины…

Как раз в это время в лагере ударили в барабан, возвещая о начале третьей стражи.

Наутро Вэнь Яньбо вызвал начальника лагеря и приказал ему разыскать место погребения героической женщины Чжао Уся. Тот принял повеление и удалился. А через некоторое время явился и доложил:

– Господин, только что войсковой кашевар Ли Шиба начал рыть место для котла и наткнулся на труп женщины, завернутый в циновку из рисовой соломы. Женщина по виду будто живая, а горло стянуто белым шнурком. Видно, ее задушили…

Вэнь Яньбо распорядился положить останки в гроб и приготовить трех животных для жертвоприношения. Затем он выбрал поблизости высокий холм, совершил погребальный обряд и приказал поставить на могиле каменную плиту с надписью:

Здесь покоится героическая женщина Чжао, уроженка Бэйчжоу.

Между тем все это время Вэнь Яньбо думал об опасности, о которой предупреждала его женщина, и не находил себе места. Решив, что в лагерь закрался убийца, он усилил охрану и на три дня приостановил штурм города…

Здесь наше повествование пойдет по двум направлениям, и мы на время вернемся в Бэйчжоу, чтобы посмотреть, к чему привело колдовство Хромого и Юнъэр.

Весть о колдовстве, творимом на земле, проникла в небесные чертоги и встревожила Яшмового владыку. И он послал Ли Чангэна, повелителя звезды Тайбо, расследовать это дело. Выполнив волю владыки, повелитель звезды доложил ему о мятеже, поднятом Ван Цзэ и его сообщниками-колдунами.

– Секреты Небесной книги хранятся в пещере Белых облаков, и стережет их дух Белой обезьяны, – сказал Яшмовый владыка. – В том, что эти секреты похитил кто-то из людей, виноват он, и его следует наказать.

– Колдовство не возникает само собой – его творят люди, – возразил на это повелитель звезды. – Сунский Чжэнь-цзун во всем доверял изменнику Ван Циньжо, который трижды представлял ему фальшивую Небесную книгу, чем и посеял смуту в народе. Стали один за другим появляться колдуны и волшебники, повсюду возникали посеянные ими раздоры, и Поднебесная лишилась спокойствия. Видно, таково предначертание судьбы, и дух Белой обезьяны тут ни при чем. Небесную книгу похитил хэшан Яйцо, но он поклялся не пользоваться ее тайнами во зло людям…

– Что за хэшан Яйцо? – заинтересовался Яшмовый владыка.

– О, история его удивительна! – воскликнул повелитель звезды. – Некогда одна непорочная двенадцатилетняя дева ушла в монахини, более тридцати лет строго блюла уставы и запреты, но потом случайно увидела, как на пруду милуются утка с селезнем, и понесла. Тринадцать месяцев не разрешалась она от бремени, но однажды, проходя мимо горы Встречающая зарю, почувствовала зуд во чреве и разрешилась яйцом. Яйцо это она тайком бросила в реку, но монах из ближнего монастыря выловил его, положил под курицу, и из яйца вылупился младенец. Монах вырастил младенца и назвал его Яйцо. Мальчик еще в детском возрасте принял постриг, рос храбрым, решительным и всегда готовым встать на защиту справедливости. Как-то он прослышал, что в пещере Белых облаков хранится Небесная книга, и решил во что бы то ни стало завладеть ею. Три года подряд он пытался проникнуть в пещеру, и наконец ему удалось стать обладателем секретов семидесяти двух превращений земных духов. Обучила же его этим секретам старая лиса-оборотень. Вместе с хэшаном училась и дочь старухи, молоденькая лиса, которая в одном из своих прежних воплощений была связана узами судьбы с Ван Цзэ. Поэтому лисий род и помог ему учинить смуту. А хэшан Яйцо к этому не причастен.

Яшмовый владыка кивнул головой и повелел выяснить в ведомствах Счастья, Благополучия и Долголетия, какие злодеяния и преступления совершил Ван Цзэ и что предначертано ему судьбой. Повеление владыки было выполнено, и обо всем ему доложено…

Тут мы опять немного отвлечемся. В Поднебесной так же много людей, как песчинок на берегах Ганга, и у каждого своя судьба. А небесным прорицателям приходится все предопределять и подробно записывать в книгу. Вот и представьте, сколько места требуется для таких книг! Ведь каждый день кто-то рождается, кто-то умирает, одно возникает – другое исчезает. Казалось бы, с такими записями не справиться и десяти тысячам людей, а между тем чиновники небесных ведомств справляются с этим легко и просто! Вы спросите – почему? Да потому, что, к примеру, у простолюдина нет ни счастья, ни благополучия, никогда он не делает большого добра, но и не творит большого зла. Спрашивается: сколько же он может прожить? Опять-таки все зависит от превратностей судьбы. Вот почему все и заносят в книги судеб. Случись, скажем, неурожай – и мрет от голода в раннем возрасте, суждено судьбой – проживет долго. А теперь, пожалуй, пора вернуться к Ван Цзэ.

Дело в том, что Ван Цзэ был воплощением владыки демонов Мары, который является на свет раз в пятьсот лет либо в облике мужчины, либо в облике женщины, склонных к разврату и убийствам. И появляется он обычно в такое время, когда среди людей царит смута, широко распространены всякие ереси и заблуждения. Бывает же это, когда на земле правит неразумный или несправедливый правитель. При правителе мудром ему не удается проявить свои пороки и учинить беспорядки. При императоре Чжэнь-цзуне, неоднократно возвещавшем об обнаружении на земле Небесной книги, дух колдовства распространился особенно широко, что и привело к рождению Ван Цзэ, который должен был сотворить предопределенное судьбою зло. Пока в мире правил Босоногий Святой, повелители звезд помогали ему поддерживать гармонию в гражданских и военных делах, и потому Ван Цзэ, к счастью, не мог никому причинить большого вреда. Что же касается государыни У Цзэтянь, то в прежнем воплощении счастье ее и долголетие были чрезмерными. Поэтому сейчас, хоть она и возродилась в облике мужчины, великих дел ей совершить не было дано – она должна была процарствовать тринадцать лет, затем встретиться с повелителем Звезды долголетия и погибнуть в сорокалетнем возрасте. Вы спросите, кто этот повелитель Звезды долголетия? Ответим – это Вэнь Яньбо. В прежней своей жизни, еще при династии Тан, он носил имя Чжан Цзяньчжи, обладал недюжинными способностями как в гражданских, так и в военных делах, но ему не везло, и лишь в возрасте восьмидесяти лет, по рекомендации лянского князя Ди Жэньцзе, получил он должность первого министра, возглавил императорскую гвардию, уничтожил род У и возвратил престол его законному владельцу – роду Ли. Но потом государь, по неразумию своему, ни за что отстранил его от должности, и от огорчения Чжан Цзяньчжи вскоре умер. Вот тогда-то Верховный владыка из жалости пожаловал ему звание повелителя звезды и продлил срок пребывания на земле. Во времена Пяти династий он возродился в образе фынъинского вана, занимал высокие должности и прожил почти сто лет. Поскольку он некогда прекратил смуту, затеянную государыней У Цзэтянь, то судьба и назначила ему прекратить смуту, поднятую Ван Цзэ. Так что, как видите, это не случайность…

Как уже упоминалось, Ван Цзэ было предопределено процарствовать тринадцать лет, процарствовал же он немногим более пяти лет, то есть меньше половины. Но и за эти пять лет он загубил столько человеческих жизней, совершил столько злодеяний, что в ведомстве Добра и Зла ему сократили срок жизни и назначили быть схваченным и казненным в ближайшие три месяца…

Обо всем этом повелитель звезды Ли и начальник небесного ведомства чинов доложили Яшмовому владыке.

– С Ван Цзэ все решено, но, боюсь, Вэнь Яньбо не справится с колдунами, – засомневался Яшмовый владыка.

– Обычное колдовство не страшно – с ним легко управиться, – согласился повелитель звезды Тайбо. – Гораздо труднее развеять чары из Небесной книги. Тайны Небесной книги хранил дух Белой обезьяны в пещере Белых облаков, и в том, что их похитили, виноват только он. Путь же он и поможет укротить колдунов и тем самым искупит свою вину!

Яшмовый владыка согласился. Повелитель звезды принял священный указ, покинул небесные чертоги и верхом на облаке полетел туда, откуда струился дымок белой яшмовой курильницы…

Что касается Юань-гуна, то, пребывая в своей пещере, он неустанно совершенствовался в праведности. Когда же к нему неожиданно спустился великий повелитель звезды, его охватил страх, он поспешно упал на колени и спросил:

– Повелитель, что привело вас в мою жалкую пещеру?

Повелитель поднял его с колен и очень мягко промолвил:

– Я докладывал о тебе Яшмовому владыке, и он повелел тебе совершить великий подвиг.

– Какой же это великий подвиг я способен совершить? – удивился Юань-гун.

Повелитель звезды рассказал о бэйчжоуском деле и добавил:

– Колдуны сеют чары и причиняют людям зло потому, что они завладели тайнами Небесной книги, которую ты охраняешь. Поэтому я посоветовал владыке повелеть тебе усмирить колдунов и тем самым искупить свою вину.

– Но я ведь слаб, да и мечом владеть не умею, – робко возразил Юань-гун. – Разве способен я укрощать колдунов и усмирять демонов?

– Ты все одолеешь, ежели послушаешься моего совета, – сказал на это повелитель звезды. – Обратись к Небесной деве, и она подскажет, как тебе действовать.

Юань-гун с поклоном поблагодарил за наставление и, проводив повелителя, воскурил благовония и обратился с молитвой к своей наставнице – Небесной деве. Услышав молитву Юань-гуна, дева явилась к нему в сверкающей колеснице, сопровождаемая небесной стражей. Юань-гун поклонился ей, рассказал о повелении Яшмового владыки, переданном ему Ли Чангэном, и попросил о помощи.

– Вот оно что! – улыбнулась дева. – Вэнь Яньбо всегда был добр ко мне, и я, конечно же, помогу ему одержать победу. Но раз все это дело началось из-за хэшана Яйцо, то и ему придется хорошенько потрудиться. Он построил себе келью у подножия пика Червонного золота в области Дамин, и нынче мы с тобой туда и отправимся.

Воссев на облако, Небесная дева с Юань-гуном полетели к пику Червонного золота и там опустились.

На этом пике с древнейших времен обитали праведники. Весь он состоял из бирюзы, и не было на нем ни горстки земли. Красота здешних мест так понравилась хэшану Яйцо, что он покинул храм Сладкого источника и переселился сюда…

Наставник Яйцо как раз отдыхал перед своей хижиной, как вдруг увидел того, кто в свое время провел его в пещеру Белых облаков. Он торопливо вскочил и почтительно поклонился:

– Некогда я удостоился ваших мудрых наставлений, однако до сих пор так и не мог вас отблагодарить. Какое счастье, что нам снова удалось встретиться! Прошу вас в мою убогую хижину!

– Я дух Белой обезьяны, – сказал ему пришелец. – Верховный владыка повелел мне хранить тайны Небесной книги, высеченные на стене пещеры Белых облаков. Но, тронутый вашей искренней мольбой и вашей клятвой никогда не использовать эти тайны во зло людям, я открыл их вам. Кто мог предположить, что они попадут в руки старой лисы-оборотня, а та поможет Ван Цзэ поднять мятеж и погубить тысячи человеческих жизней! Ныне колдовской дух достиг даже небесных чертогов, Яшмовый владыка выразил недовольство и повелел разыскать виновных в разглашении небесных тайн и строго их наказать. Этот приказ должны выполнить вы.

Хотя хэшану Яйцо самою судьбой было предопределено счастье, услышав о таком поручении, он разволновался:

– Позвольте спросить, чем я могу быть полезен?

– Вместе со мною сюда прибыла Небесная дева, – отвечал Юань-гун. – Обратитесь к ней, и она вам объяснит.

Обрадованный Яйцо почтительно сложил руки и произнес:

– Всецело полагаюсь на вас!

Оба поднялись на пик. Хэшан Яйцо приблизился к Небесной деве и благоговейно ей поклонился:

– Я, бедный монах, хотя и овладел искусством волшебства и заполучил начертанную на стене пещеры Белых облаков Небесную книгу, однако никогда не обманывал Небо, не нарушал клятву и не действовал во вред людям. Ныне же я услышал, что Яшмовый владыка разгневан, и уповаю лишь на помощь святой девы!

Небесная дева в ответ сказала:

– Вы овладели способами повелевания злыми земными духами, от вас эти способы перешли к лисам-оборотням, которые с их помощью причиняют зло людям. В этом есть доля и вашей вины. Нынче Вэнь Яньбо пришел с большим войском, дабы покарать злодеев, и если вы поможете ему искоренить зло и восстановить справедливость, то загладите свою вину и дадите людям счастье.

– Мои способности не выше, чем у тех колдунов, – нерешительно произнес Яйцо. – Мне ли их одолеть?

– Я научу вас повелевать духами небесными, которые сильнее духов земных, и они помогут вам одержать верх, – сказала Небесная дева. – Но этого все же мало. Старая лиса очень хитра, обладает неисчислимым множеством превращений, и справиться с нею не так-то просто. Но я попрошу в Небесном дворце волшебное зеркало, при виде которого оборотни принимают свой первоначальный облик и теряют могущество, и вы одолеете их.

Хэшан Яйцо поклонился Небесной деве как своей наставнице, и она научила его повелевать небесными духами и с их помощью рассеивать злые чары.

– В бытность свою в Бэйчжоу вы жили в самом городе или за городом? – спросила Небесная дева.

– Не в силах терпеть разнузданности Ван Цзэ, я ушел из города, – отвечал Яйцо. – Жил в храме Сладкого источника и в городе больше ни разу не был.

– Сейчас вы снова поселитесь в храме Сладкого источника, а я укажу Вэнь Яньбо, как встретиться с вами и преуспеть в деле «трех Суй».

Хэшан Яйцо не понял, что означает дело «трех Суй», однако расспрашивать не осмелился, простился с девой и, покинув горы, направился в Бэйчжоу.

По дороге он думал: «Прежде, когда я жил в храме Сладкого источника, все монахи знали мое имя и считали, что я принадлежу к колдовскому племени, а потому относились с пренебрежением. Явиться к ним в открытую – стыдно. Как же быть? Помнится, некогда в храме жил старый хэшан Чжугэ Суйчжи, который ушел странствовать в священные горы, да так и не вернулся. С тех пор минуло пятнадцать лет, монахи давно считают его умершим, даже табличку с его именем перед алтарем поставили для поминовения и портрет повесили. Было ему, кажется, лет семьдесят, и я точно помню, как он выглядел. Не принять ли мне его облик?»

Воспользовавшись одним из способов превращений, он прочитал заклинание, провел ладонью по лицу и тотчас превратился в старого хэшана Чжугэ Суйчжи. Едва он вступил в ворота храма, как вся монашеская братия признала в нем своего бывшего настоятеля. Монахи и удивились, и обрадовались. Убрав поминальную табличку умершего, они всей толпой явились на поклон, стали расспрашивать о жизни, о самочувствии. Яйцо каждого выслушивал, отвечал с достоинством, полагающимся подлинному настоятелю, и с напускным равнодушием наблюдал, как суетятся послушники, подметают келью, подносят чай и потчуют его рисом…

Итак, уважаемый читатель, запомни, что отныне хэшан Яйцо поселился в храме Сладкого источника под именем настоятеля Чжугэ Суйчжи!..

Между тем Небесная дева и дух Белой обезьяны прибыли в небесные чертоги, повинились перед Яшмовым владыкой и выпросили у него волшебное зеркало. Затем, окутанные туманами и облаками, отправились в Хэбэй и затаились там в ожидании наиболее удобного времени для появления и устранения колдовской смуты.

Теперь наше повествование пойдет в двух направлениях. Прежде всего упомянем о том, что государевы войска три дня подряд штурмовали Бэйчжоу, подняв в городе немалый переполох. Тао Бисянь и его ближайшие военачальники, желая сохранить себе жизнь, решили открыть южные ворота и впустить в город императорские войска, чтобы тем самым искупить свою вину. При этом Тао Бисянь написал тайную бумагу и прикрепил ее к стреле, намереваясь выпустить ее во время четвертого штурма. Но Вэнь Яньбо город больше не штурмовал и на четвертый день отвел войска от городских стен… Полагая, что императорские войска ушли насовсем, заговорщики решили выслужиться перед Ван Цзэ. Они похитили тайную бумагу своего главаря и представили ее Ван Цзэ. Тот пришел в ярость, приказал повесить Тао Бисяня на городской стене, отрубить ему голову и выставить напоказ. Выдавшие его получили в награду по тысяче дворов во владение…

Настроение Ван Цзэ испортилось, в душу закралась тревога. Решив посоветоваться с Хромым Цзо и Ху Юнъэр, он пригласил их на то место, где обычно обучали войска.

– Великий Ван! – сказала ему Юнъэр. – Можешь не беспокоиться. Вэнь Яньбо погибнет у стен города, я знаю, что для этого надо сделать. А его стотысячное войско, лишившись полководца, тотчас разбежится, даже не вступая в бой!

– Неужели ты владеешь таким искусством, что можешь рассеять стотысячное войско и снять осаду с Бэйчжоу? – удивился Ван Цзэ.

– А может, сделать так? – шепотом спросила Юнъэр, наклонившись к уху Хромого.

Хромой Цзо хлопнул в ладоши и рассмеялся:

– Только так, и не иначе!

Он приказал своим подчиненным притащить с мельницы большой жернов. Юнъэр красной тушью начертала на жернове магический знак, правой рукой оперлась о меч, левой рукой подняла чашку, набрала в рот воды, прыснула ею и воскликнула: «Живо!» Жернов тотчас завертелся на земле, затем взлетел в воздух, словно бумажный змей, подхваченный ветром, и полетел за пределы города. Ван Цзэ и остальные громкими возгласами выразили свое восхищение. Такой жернов, думали они, раздавит самого крепкого воина, как простой чирей! Под ним и десять полководцев мгновенно превратятся в лепешку, не то что восьмидесятилетний старец Вэнь Яньбо!

Тем временем Вэнь Яньбо поднялся в шатер и призвал к себе своего помощника Цао Вэя, коменданта Ван Синя и начальника передового отряда Сунь Фу, чтобы обсудить с ними план штурма города. Вдруг налетел ураганный ветер, и прямо с неба на Вэнь Яньбо рухнул огромный жернов. От грохота задрожала земля. Все находящиеся в шатре побледнели от страха, решив, что Вэнь Яньбо погиб. Но этого не случилось: один из военачальников успел схватить его за пояс и оттащить в сторону. Жернов разбил только кресло, на котором сидел Вэнь Яньбо, и на два чи вошел в землю. Увидев, что Вэнь Яньбо жив, военачальники обрадовались необычайно.

Между тем Вэнь Яньбо оправился от испуга, приказал подать другое кресло, а затем спросил:

– Кто спас меня?

Вперед вышел человек высокого роста, с безобразным лицом и громко приветствовал Вэнь Яньбо. Человек этот никому не был знаком, не принадлежал ни к слугам, ни к телохранителям полководца.

– Кто вы такой? – спросил Вэнь Яньбо. – Вы спасли мне жизнь! Чем я могу вас отблагодарить? Просите, что хотите!

– Я не из вашего войска, – сказал человек. – Однако, узнав, что Ван Цзэ решил погубить вас заколдованным жерновом, пришел спасти вас в благодарность за то, что некогда вы меня накормили.

Обрадованный его словами, Вэнь Яньбо воскликнул:

– Премного благодарен вам за спасение! Но, простите, не припомню: когда и где я мог оказать вам милость? Позвольте узнать ваше имя.

Человек назвал себя. И оказалось у него такое имя, какого ни в книгах не найдешь, ни в летописной истории не встретишь.

Поистине:

Справедливого выручил добрый дух,          поистине чудо явил,Честного мужа злым колдунам          погубить не хватило сил.

Если хотите узнать имя этого человека, прочтите следующую главу.

Многоглазый дух благодарит за милости и оставляет надпись на серебряном тазу. Вэнь Яньбо сбивается с дороги и встречается с Чжугэ Суйчжи

Итак, не будь Вэнь Яньбо человеком счастливой судьбы, упавший с неба жернов, несомненно, раздавил бы его. К его счастью, спаситель явился вовремя. Когда же Вэнь Яньбо попросил его назвать свое имя, незнакомец сказал:

– Если я назову его, вы, пожалуй, забудете. Лучше я напишу. Прикажите подать мне серебряный таз, кисть и тушечницу.

Слуги принесли требуемое и разложили на столе. Тогда незнакомец снова обратился к Вэнь Яньбо:

– Попрошу вас всех удалить.

Когда по знаку Вэнь Яньбо все вышли, незнакомец взял кисть, начертал что-то внутри таза, опрокинул его вверх дном и, широко шагая, вышел из шатра. Вэнь Яньбо тотчас же приказал догнать его, однако незнакомец уже исчез.

– Опять чудеса! – воскликнул Вэнь Яньбо и велел подать ему серебряный таз.

Заглянул внутрь – там было написано: «Многоглазый дух». Все пришли в недоумение, в том числе и сам Вэнь Яньбо, пока он наконец не вспомнил…

Дело в том, что как-то, еще в ранней молодости, Вэнь Яньбо молился в храме Небесной деве о ниспослании сна, и ему приснилось, будто дева явилась к нему и поднесла гороскоп, в котором говорилось, что на земле он прославится как первый министр, а на небе станет повелителем звезды. Вэнь Яньбо пригласил самого искусного художника, тот нарисовал изображение девы, которое Вэнь Яньбо наклеил на шелк, повесил на стену и постоянно ему поклонялся.

Однажды в пути случилось ему заночевать в гостинице при почтовой станции. Хозяин предупредил его:

– У нас тут завелся злой оборотень, и постояльцев часто находят утром мертвыми.

Вэнь Яньбо не поверил, приказал принести побольше свечей, подать вина и, усевшись за стол, принялся ужинать.

Время близилось к полуночи, как вдруг он почувствовал, что в лицо ему пахнуло холодом, и увидел человека с распущенными волосами, который приблизился к столу, низко поклонился и, почтительно назвав его министром Вэнь Яньбо, попросил поесть и попить.

– Ты человек или демон? – спросил Вэнь Яньбо. – Скажи правду, и я накормлю тебя.

– Слышали ли вы когда-нибудь о Дальновидящем глазе и Чуткослышащем ухе – двух духах, подчиненных Небесной деве? – спросил пришелец. – Так вот – я и есть тот самый Дальновидящий глаз. Однажды Небесная дева поручила мне важное дело, а я напился и его не исполнил. Дева-повелительница разгневалась, лишила меня звания и послала сюда на три месяца голодать. Срок мой еще не вышел, но я увидел, что вы благородный человек, не вытерпел и попросил у вас поесть.

– С чего ты взял, что я благородный человек? – удивился Вэнь Яньбо.

– А с того, что местные духи добра перед приходом благородного человека заранее изгоняют всех злых демонов и оборотней, – отвечал тот. – Мне же позволили здесь остаться лишь потому, что я подчиненный самой Небесной девы!

– Как же ты, сам отбывая наказание, еще осмеливаешься губить здешних постояльцев? – спросил Вэнь Яньбо.

– В том не моя вина. Я родился уродливым, когда же Небесная дева в наказание исколола мне лицо своим божественным мечом, на нем как будто прорезалось множество глаз, и оно стало еще уродливее. Стоит кому-либо взглянуть на меня, как он тут же замертво падает от страха.

– Покажи мне свое лицо, – попросил Вэнь Яньбо.

– Боюсь напугать благородного человека, – ответил пришелец.

Вэнь Яньбо настаивал. Тогда человек откинул со лба волосы, и Вэнь Яньбо похолодел от ужаса – с лица, которое было синего цвета, на него, часто моргая, смотрели восемь злых глаз. Тем не менее Вэнь Яньбо быстро встал из-за стола, пригласил незваного гостя сесть, подвинул ему закуски и вино и обратился к нему с такими словами:

– Я давно поклоняюсь Небесной деве – можно мне попросить за тебя?

– Одного вашего слова достаточно, чтобы я был полностью прощен! – воскликнул незнакомец. – И знайте, когда в опасности окажетесь вы, я приду вам на помощь!

С этими словами он встал и исчез, а Вэнь Яньбо на следующий день воскурил благовония, поклонился изображению Небесной девы и попросил ее простить Дальновидящий глаз. На следующую ночь Дальновидящий глаз явился Вэнь Яньбо во сне и произнес: «Благодаря вашей доброте я прощен. В следующую нашу встречу вы увидите меня в другом облике – столько глаз у меня уже не будет». С тех пор Вэнь Яньбо еще сильнее уверовал во всемогущество Небесной девы и стал с еще большим рвением поклоняться ей не только дома, но и во время походов. Хотя нынешний спаситель и не совсем походил на того духа, который много лет назад явился к нему в гостинице, Вэнь Яньбо все же вспомнил его…

Об этой истории Вэнь Яньбо рассказал своим военачальникам, и те с трепетом благоговения поздравили его с благополучным избавлением от опасности. Принялись снова разглядывать серебряный таз, и тут кто-то обнаружил под надписью, сделанной крупными знаками, мелкие письмена: «Когда встретишь трех Суй, колдуны и демоны отступят». Как ни вчитывался Вэнь Яньбо, как ни пытался понять, сколько ни спрашивал подчиненных, никто не мог ему дать толкового ответа. Только Цао Вэй сказал:

– В одном я не сомневаюсь: вы человек счастливой судьбы и вам покровительствуют святые. Не сомневайтесь – вы расправитесь со злодеем в ближайшие дни.

– Почему ты так думаешь? – удивился Вэнь Яньбо.

– Все дело в написании иероглифов, – продолжал Цао Вэй. – У духа было восемь глаз, и если сложить вместе иероглифы «восемь» и «глаз», получится иероглиф «бэй», обозначающий Бэйчжоу. Сейчас у него восьми глаз нет, стало быть, нет больше и «бэй». Вот и выходит, что Бэйчжоу скоро падет. Вы всегда почитали Небесную деву, и она таким образом послала вам благовещее знамение. Что значит «три Суй» – пока не знаю. Но это выяснится потом, а сейчас надо идти в наступление.

– Героиня Чжао явилась ко мне во сне и предупредила, что мне грозит опасность, – возразил Вэнь Яньбо, – и предсказание ее сбылось. Она же велела мне на три дня прекратить военные действия, и, видимо, неспроста. Подождем, пока выйдет срок, незачем спешить. А пока подумайте хорошенько, что означает «три Суй».

Военачальники почтительно склонились и покинули шатер.

Тем временем, уверенные в том, что их затея с жерновом принесла успех, колдуны устроили пир.

Ван Цзэ послал лазутчиков разведать, что делается в стане противника. Те по возвращении доложили:

– В лагере Вэнь Яньбо царит порядок, войско в полной боевой готовности. Больше ничего особенного заметить не удалось.

– Пусть у них порядок, но войско, потерявшее полководца, не захочет вступать в бой, – сказал сообщникам Ван Цзэ. – Одно тревожит меня: не остался ли Вэнь Яньбо в живых?

– Наш способ верный, – сказал Хромой. – От летающего жернова еще никому не удавалось спастись!

– И все-таки для полной уверенности надо бы послать Вэнь Яньбо вызов на бой, – сказал Ван Цзэ.

Вызов написали, и Ван Цзэ приказал одному из своих воинов доставить его лично Вэнь Яньбо. Посланец явился в лагерь Вэнь Яньбо, его провели прямо к шатру полководца и приняли бумагу. Прочитав вызов, Вэнь Яньбо догадался о замысле врага и про себя подумал: «Они уверены, что жернов раздавил меня! Увидели, что у нас все тихо, и решили разузнать, не произошло ли еще что-нибудь».

Вэнь Яньбо собственноручно написал ответ, и его тут же вручили посланцу.

Когда посланец вернулся в город, Ван Цзэ спросил его:

– Ты был у шатра Вэнь Яньбо?

– Докладываю великому вану – был! – отвечал посланец. – Вэнь Яньбо жив и здоров и сам написал ответ на ваш вызов.

Ван Цзэ заволновался и вызвал к себе Хромого, чтобы вместе с ним и Юнъэр обсудить положение. Они долго спорили, но так ничего и не решили. В это время доложили о прибытии Святой тетушки. Все вышли ей навстречу, проводили в зал и усадили на почетное место. Ван Цзэ рассказал ей о том, как врагам удалось при помощи брызгалок с нечистой кровью развеять их чары, а так же о том, что Вэнь Яньбо остался жив…

Выслушав его, Святая тетушка обратилась к Хромому:

– Не пора ли тебе применить свой излюбленный способ – «белый конь вводит в заблуждение воина»?

– Мы уже дважды применяли, казалось бы, самые надежные способы, и все равно терпели неудачу, – сказал Хромой. – А свой способ я решил приберечь на крайний случай.

– Конечно, я владею искусством тысячи превращений и десяти тысяч изменений, однако растрачивать его по пустякам не намерена, – сказала Святая тетушка. – А ты нерешителен из-за своей слабости к вину и женщинам, что в конце концов лишит тебя всякой силы и уподобит волоску, подхваченному ветром. Волосок может упасть и рядом, но чаще всего его уносит за несколько ли… Итак, слушайте все меня: в бой вступаем завтра! Посмотрим, смогут ли они меня одолеть.

Хромой и Юнъэр молча опустили головы. Только Ван Цзэ сказал:

– Всецело полагаюсь на вашу волшебную силу, матушка!

На следующее утро Ван Цзэ отобрал десять тысяч воинов и выступил с ними из города. Вэнь Яньбо снова приготовил к бою брызгальщиков, однако посланца на переговоры не отправил. Из строя войск Ван Цзэ навстречу никто не выезжал…

Между тем Хромой, босой, без одежды, оружия и лат, ведя на поводу белого коня, вместе с Чжан Ци и У Ваном явился перед строем войск, желая посмотреть, что сотворит Святая тетушка. А Святая тетушка распустила волосы, взяла меч, вывела вперед белого коня и, сотворив заклинание, уколола коня мечом в голову. Из раны брызнула кровь, Святая тетушка набрала ее в рот и прыснула на вражеские войска. И тут началось нечто невообразимое: в небе заклубились черные тучи, загрохотал гром, завыл ветер, вздымая песок и камни, и хлынул ливень. Ветер дул с такой силой, что невозможно было открыть глаза. Воины с луками и брызгалками перестали понимать, где север, где юг, побросали оружие и обратились в бегство, спасая жизнь. Вэнь Яньбо метался среди бегущих воинов, не понимая, что происходит. Неожиданно перед его конем закружился смерч, и там, где он пролетал, тьма рассеивалась. Вэнь Яньбо поскакал вслед за смерчем, когда же обернулся, то увидел, что он совершенно один и находится в незнакомом месте.

Впереди виднелись поросшие лесом горы. Среди деревьев на высоком шесте развевался флаг, оттуда же слышались удары колокола. Вэнь Яньбо двинулся в том направлении и вскоре оказался перед воротами храма.

«Ничего не поделаешь, – подумал он. – Раз уж я здесь, придется расспросить монахов, что это за место и как мне добраться до своего лагеря».

Он спешился и вошел в храм. Его встретил послушник. Вэнь Яньбо сказал ему, что хотел бы видеть настоятеля.

– Ваша фамилия Вэнь, почтенный полководец? – спросил послушник.

– Откуда ты знаешь мою фамилию? – удивился Вэнь Яньбо.

– Мой наставник сказал, что сегодня прибудет полководец Вэнь, и повелел мне его встретить, – отвечал послушник.

Вэнь Яньбо ничего не ответил, а про себя подумал: «Если его наставник заранее знал о моем приходе, значит он, несомненно, человек непростой!»

– А я как раз и хотел повидать твоего наставника, – сказал он послушнику.

Послушник взял под уздцы коня и пошел впереди, указывая дорогу. У входа в келью их встретил старый хэшан. Он почтительно приветствовал Вэнь Яньбо, пригласил войти, и они сели, как надлежит гостю и хозяину.

– Верно, проголодались, полководец? – осведомился хэшан.

Не дожидаясь ответа, он распорядился приготовить для гостя трапезу, а коня велел отвести на конюшню и дать ему сена.

Когда послушник подал чай, хэшан сказал:

– Стало быть, вы и есть тот самый полководец Вэнь, который со стотысячным войском пришел в здешние края, чтобы покарать Ван Цзэ?

– Каким образом вы об этом узнали? – поразился Вэнь Яньбо.

– Вчера ночью ко мне явился во сне дух-покровитель здешнего храма и предупредил меня об этом, – сказал хэшан. – Я давно уже слышал о вас, и ваш приход – великая честь для нашего храма. Но почему вы один, где ваши телохранители?

– Признаюсь, сегодня я сражался с мятежниками и потерпел неудачу, – отвечал Вэнь Яньбо. – Вот и пришлось спасаться одному.

Услышав столь откровенное признание, хэшан сделал вид, будто удивлен:

– Как же это могло случиться? Вы ведь талантливый полководец! Другое дело, если бы вам противостояло многочисленное войско. Но кучка бэйчжоуских разбойников!..

– Вот именно, с кучкой разбойников я бы живо расправился, – согласился Вэнь Яньбо. – Но ведь Ван Цзэ помогают колдуны! Стоит завязать бой, как они напускают на нас толпы злых демонов, диких зверей и диковинных тварей, и мои воины обращаются в бегство. Мой помощник Цао Вэй предложил было использовать против них свиную и баранью кровь, конскую мочу и чеснок, но и это помогло лишь на время. А вчера не успел я подняться в шатер, как колдуны обрушили на меня жернов. Счастье еще, что Дальновидящий дух спас меня! Сегодня, вступая в бой, я вновь не остерегся, и Ван Цзэ напустил на нас ветер и мрак, гром и ливень, и мое войско в страхе разбежалось. Вот я и остался один! Скажите, наставник, как мне добраться до лагеря, и я вас щедро награжу!

Хэшан вскочил с места, всплеснул руками и с возмущением воскликнул:

– И это творится в наш век, подобный золотому веку Яо и Шуня! В правление святого государя и мудрых сановников какие-то колдуны осмеливаются устраивать смуту?! Не беспокойтесь, полководец, я не пожалею сил и помогу вам развеять колдовские чары и одолеть мятежников.

– Не сочтите дерзостью, если осмелюсь спросить, как ваше драгоценное имя, наставник? – спросил обрадованный Вэнь Яньбо.

– Меня зовут Чжугэ Суйчжи, – отвечал тот.

Вэнь Яньбо еще больше обрадовался:

– Дальновидящий дух оставил мне надпись: Встретишь трех Суй, колдуны и демоны отступят. Я думал всю ночь, но так и не понял, что бы это могло значить. Теперь мне отчасти понятно. Если вы мне поможете взять Бэйчжоу, я доложу государю, и вас будет ждать самая великая награда!

– Я ушел от мира, зачем же мне богатство и титулы? – произнес хэшан. – Но я не потерплю, чтобы какие-то колдуны нарушали спокойствие в Поднебесной! Ради искоренения зла я готов служить вам так же верно, как служат человеку собака и конь. Переночуйте в нашем храме, а завтра мы вместе отправимся к вам в лагерь.

Вэнь Яньбо снял с себя латы, поужинал, немного побеседовал с хэшаном и лег отдыхать.

Под утро они поднялись, закусили, и хэшан сказал послушнику:

– Приведи мне коня, мы с полководцем едем громить мятежников!

Как только монахи услышали, куда уезжает их настоятель, они переполошились и бросились отговаривать, но хэшан только улыбнулся:

– Вы уж не мешайте мне, я знаю, что делаю. Разгромим злодеев – будет у меня заслуга перед государем, а наш храм еще больше прославится. Так что ждите меня с победой!

Вэнь Яньбо и хэшан сели на коней и направились прямо в лагерь государевых войск. Увидев своего полководца целым и невредимым, воины с радостными возгласами бросились ему навстречу, проводили к шатру. Явились Цао Вэй и другие военачальники и стали с удивлением расспрашивать:

– Вас не было всю ночь, и мы очень беспокоились! Где вы пропадали? И кто этот почтенный наставник?

– Я вчера заблудился и случайно повстречал святого человека, – отвечал Вэнь Яньбо. – Он поможет нам одолеть колдовство. Помните, об этом говорилось в надписи Дальновидящего глаза на серебряном тазу? – И затем, наклонившись к уху Цао Вэя, прошептал: – Хэшана зовут Чжугэ Суйчжи.

Когда Вэнь Яньбо и его приближенные вышли из шатра, Цао Вэй спросил у старого хэшана:

– Позвольте узнать, каким образом вы собираетесь одолеть колдунов? Каким искусством владеете?

– Пятнадцать лет я странствовал по Поднебесной и однажды повстречался с необыкновенным человеком, который и научил меня истинному способу повелевания пятью громами и небесными сердцами, – отвечал Чжугэ Суйчжи. – Теперь мне никакое колдовство не страшно – я могу обращать любое зло в добро! Если не верите мне сегодня, убедитесь завтра, когда начнется бой.

Вэнь Яньбо оставил старого хэшана и его послушника при своем войске, а сам написал врагу вызов на бой и велел доставить его в Бэйчжоу. Тем временем он пополнил свое войско десятью тысячами воинов из лагеря в Фуцзятуне, а раненых и больных отослал в тыловой лагерь залечивать раны.

Между тем Ван Цзэ принял вызов, отпустил привезшего его воина и созвал совет.

– В последнем бою мы разгромили врага и обратили его в бегство, – сказал он. – Сегодня Вэнь Яньбо снова прислал вызов. Погибели своей ищет. Видно, хочет, чтобы Святая тетушка еще раз применила свой волшебный способ и окончательно уничтожила его стотысячное войско…

Не будем подробно рассказывать, о чем еще говорилось на этом совете. Скажем только, что обе стороны привели в готовность свои войска и ждали следующего дня, когда должно было состояться решающее сражение.

Утром Ван Цзэ вывел свои войска из города и расположил в боевом порядке. Под сенью знамен снова появилась Святая тетушка. Она вела на поводу белого коня, волосы ее были распущены, в руках она держала меч. Она прочитала заклинание, уколола коня мечом и, набрав в рот конской крови, прыснула в сторону противника. Тотчас же завыл ветер, загрохотал гром, хлынул ливень с градом. Тогда Чжугэ Суйчжи позвонил в колокольчик, висевший у него на пальце, прочитал истинную молитву и махнул дубинкой в сторону врага. И тут же свершилось чудо: ветер изменил направление и песок, камни, ливень и град обрушились на войско Ван Цзэ. Ван Цзэ и его воины обратились в бегство.

Вэнь Яньбо взмахнул плетью, подавая знак к наступлению, и его воины дружно ринулись вперед. Половина вражеских войск была сразу перебита, многие попадали в городской ров и там утонули. Тем временем Ван Цзэ собрал остатки своего разбитого войска, запер городские ворота и больше на бой не вышел.

Между тем Вэнь Яньбо подал сигнал воинам отойти от города и расположиться лагерем неподалеку. Пригласив Чжугэ Суйчжи к себе в шатер, он усадил его на почетное место, низко ему поклонился и промолвил:

– Нынешняя победа – ваша заслуга. Если так пойдет и дальше, мы покончим с врагом в ближайшие дни.

– Ложное я всегда преодолеваю с помощью истинного, и потому мне и сопутствует успех, – отвечал старый хэшан. – Пока я нахожусь при ваших войсках, вам нечего бояться колдунов.

Вэнь Яньбо обрадовался и отдал приказ войскам начать штурм города. Воины плотным, как обруч на бочке, кольцом окружили Бэйчжоу. Они били в барабаны и громко кричали, в надежде, что войско врага вступит с ними в бой. Но Ван Цзэ не выходил. Вэнь Яньбо не оставалось ничего иного, как отвести войска, построить укрепленный лагерь, выставить усиленную охрану и ждать.

Совещаясь с Цао Вэем, он говорил:

– У нас стотысячное войско, сколько требует оно провианта! Мы здесь почти два месяца, а город так и не взяли. На что это похоже?

– Не беспокойтесь, господин командующий, – отвечал Цао Вэй. – Я попытаюсь что-нибудь придумать.

Цао Вэй простился с Вэнь Яньбо и возвратился в свой лагерь. А Вэнь Яньбо, оставшись в одиночестве, еще долго сидел, предаваясь грустным размышлениям, и не заметил, как наступила ночь. Однако уснуть ему не удавалось. В лагере царила тишина, и он решил выйти прогуляться. Как раз в это время пробили третью стражу, и Вэнь Яньбо услышал, что воин, отбивающий ее, тихонько напевает…

Поистине:

Сильному духом, а не числом          победа в бою достается,Не в личной храбрости, а в уме          достоинство полководца.

Если хотите знать, какую песенку пел воин и что после этого произошло, прочтите следующую главу.

Вэнь Яньбо слушает песенку и получает помощь от Ма Суя. Ли Юйгэн смелыми увещеваниями вызывает гнев Ван Цзэ

Итак, Вэнь Яньбо никак не мог уснуть до третьей стражи и наконец решил прогуляться по лагерю. Вдруг ему послышалось негромкое пенье. Подойдя поближе, он увидел воина, который отбивал колотушкой начало третьей стражи и в такт ударам напевал:

Когда пение окончилось, Вэнь Яньбо потихоньку возвратился в шатер и приказал телохранителю:

– Позови ко мне воина, который только что отбивал стражу.

Воина вызвали, и, когда тот вошел в шатер, Вэнь Яньбо сказал:

– Я слышал твою песню. Когда ты в ней упоминал о мудрости Чжан Ляна и талантах Хань Синя, то, верно, имел в виду себя?

Воин упал на колени, ударил челом и взмолился:

– Пощадите, господин! Я говорил глупости!

– Да ты не бойся! – успокоил его Вэнь Яньбо. – Я просто хотел попросить у тебя совета. Я вот не знаю, как взять город, а ты распевал, будто знаешь. Вот и научи меня – как? Если скажешь что-нибудь дельное, прикажу соорудить алтарь и пожалую перед ним тебе высокое звание – мне это сделать не трудно!

– Скажу вам, не хвастаясь, я знаю, как отрубить голову Ван Цзэ, – заявил, осмелев, воин.

Вэнь Яньбо поднял его с колен и сказал:

– Как же это можно сделать?

– Признаюсь, мы с Ван Цзэ земляки, в детстве ходили к одному учителю и даже побратались. Вот я и подумал…

– Позволь узнать, как тебя зовут? – перебил его Вэнь Яньбо.

– Меня зовут Ма Суй.

Услышав слово «Суй», Вэнь Яньбо обрадовался и подумал: «Видно, это и есть один из трех, о ком упоминал Дальновидящий глаз. Если так, то в успехе можно не сомневаться».

– Расскажи мне, как собираешься действовать? – попросил он.

Ма Суй поведал ему свой план. Обрадованный Вэнь Яньбо воскликнул:

– Если все получится так, как ты говоришь, ручаюсь – в звании обижен не будешь! Но о нашем разговоре пока молчи!

Ма Суй поклонился и ушел…

Утром Вэнь Яньбо поднялся в шатер, отдал указания собравшимся военачальникам, а затем приказал воинам выяснить, кто в минувшую ночь отбивал время третьей стражи, и доставить к нему. Воины быстро разыскали Ма Суя, притащили к шатру и поставили на колени.

– Это ты пел ночью песню и выражал недовольство своей службой? – грозно спросил Вэнь Яньбо.

– Я пел, чтобы не уснуть, – признался тот.

– Ты пел, что тебя оторвали от родины, заслуг не признают, а только заставляют терпеть страдания… Это же призыв к мятежу, подрыв боевого духа всего войска! Да за такое преступление полагается смерть!..

Он кликнул палачей, приказал им вывести провинившегося за ворота лагеря и обезглавить.

– Позвольте доложить, полководец! – взмолился Ма Суй. – Пощадите меня, и я заставлю Ван Цзэ сдаться вам.

Вэнь Яньбо сделал знак страже остановиться:

– Что ты говоришь, смутьян?! Ты хочешь сказать, что сможешь заставить Ван Цзэ сдаться?!

– Истинно так, – заверил Ма Суй. – Мы с Ван Цзэ знакомы давно, он сейчас в безнадежном положении; и если я с ним поговорю, он сдастся без боя.

– Я сейчас напишу секретное письмо, а ты доставишь его Ван Цзэ, – сказал тогда Вэнь Яньбо. – Если он сдастся – я награжу тебя, не сдастся – не миновать тебе смерти.

Вэнь Яньбо написал письмо и передал Ма Сую. Тот покинул лагерь, добрался до стен Бэйчжоу и крикнул:

– Эй, откройте ворота, я к вашему вану по секретному делу!

По приказу начальника охраны Ма Суя перевезли в лодке через наполненный водой городской ров, тщательно обыскали и, убедившись, что никакого оружия при нем нет, повели к Ван Цзэ.

Узнав своего земляка и названого брата, Ван Цзэ обрадовался:

– Давно я тебя не видел! Ты что делаешь в войске Вэнь Яньбо? Зачем ко мне явился?

– Вы же знаете, великий ван, человек я ничтожный, потому и угодил в солдаты, – стал рассказывать Ма Суй. – Прошлой ночью меня поставили отмечать время, а я, боясь уснуть, начал напевать песенку. Вэнь Яньбо ее услышал, посчитал крамольной, хотел меня казнить. Но я не растерялся и говорю ему: «Если не казните меня – я уговорю великого вана сдаться». Он мне поверил, освободил и велел доставить письмо. Теперь я готов верно служить вам. Я хорошо знаю, что делается в войсках Вэнь Яньбо, и надеюсь быть вам полезным.

С этими словами он передал Ван Цзэ письмо. Тот прочитал и разорвал на клочки.

Затем Ван Цзэ пригласил Ма Суя в зал на пир. Когда все сели за стол, Ма Суй сказал:

– Великий ван, вы повелитель тридцати шести округов. Достоин ли я служить вам?

– Достоин! – отвечал Ван Цзэ. – Мы же с тобой земляки и братья!

Ван Цзэ распорядился подать вино и, пока все пили, расспрашивал, как обстоит дело в войсках Вэнь Яньбо. Ма Суй рассказывал:

– У Вэнь Яньбо всего пятьдесят тысяч войск, а не сто, как он говорит. В последних боях он потерял более десяти тысяч человек убитыми и около десяти тысяч ранеными, которые находятся в Фуцзятуне. Так что сейчас численность его войск не превышает тридцати тысяч. Вчера он велел подсчитать запасы провианта, и оказалось, что их хватит лишь дней на десять. Если вы будете стойко обороняться, Вэнь Яньбо через несколько дней будет вынужден уйти.

Обрадованный Ван Цзэ распорядился устроить пир, который продолжался до самого вечера. Во время пира он сказал Ма Сую:

– Помню, как в детстве мы вдвоем сочиняли парные стихи, но потом я увлекся военным делом и совершенно забросил литературу. Давай вспомним старину и сочиним по стихотворению, в которых выразим свои заветные желания.

– Что вы! – воскликнул Ма Суй. – Я так бездарен, что даже в детстве не смел с вами тягаться. Где уж теперь! Но если уж вы так хотите, сочиняйте первым, а я попробую подражать.

Ван Цзэ, слегка захмелевший, велел подать тушь, бумагу, тушечницу и кисть и одним росчерком набросал четверостишие:

– В первой части стихотворения я говорю о том, как раздал деньги и рис шести тысячам воинов, обиженным правителем округа, за что они помогли мне восстать, – пояснил он. – А в последних строках содержится намек на то, что я не забываю старых друзей.

– Великий ван, ваше стихотворение великолепно! – воскликнул Ма Суй. – Мне ли состязаться с вами!?

– Ничего, пиши! – сказал Ван Цзэ. – Потом сравним и посмотрим, кто из нас ученее.

И Ма Суй написал четверостишие на те же рифмы:

Ван Цзэ прочитал и громко рассмеялся:

– Да, мечты твои прекрасны! И не только потому, что выражены в стихах!

Они продолжали пить, пока совсем не опьянели, и только тогда разошлись…

На другой день Ма Суй пришел благодарить Ван Цзэ за теплый прием. Ван Цзэ назначил его начальником своей личной охраны, оставил во дворце, поселив вместе с Чжан Ци, и часто приглашал к себе беседовать.

Между тем Ма Суй только и думал, как бы покончить с Ван Цзэ, но не знал, как это сделать. И вот как-то ночью, когда они сидели с Чжан Ци за вином, между ними завязался разговор о дружбе, о том, насколько она верна и крепка, и Ма Суй как бы между прочим заметил:

– Я слышал, что здесь у вас все владеют чудесным искусством даосов. А каким волшебным могуществом владеете вы?

Чжан Ци рассказал ему о горлянке воды и огня. Убедившись, что Чжан Ци совершенно пьян, Ма Суй попросил его показать чудесную горлянку. Чжан Ци приподнял полу халата – на поясе у него висела привязанная тонким шнурком горлянка. Он показал ее Ма Сую, однако отвязывать не стал.

В эту ночь Ма Суй, сославшись на то, что он сильно пьян, остался ночевать у Чжан Ци. Но спать он не собирался – ему нужна была горлянка.

Когда наступила полночь, он слегка потормошил спавшего Чжан Ци и тихонько окликнул: «Брат Чжан!» Тот ничего не ответил и продолжал храпеть. Ма Суй попробовал отвязать горлянку, но не смог – она была привязана мертвым узлом, к тому же он боялся, как бы Чжан Ци не проснулся. Немного помешкав, он вытащил пузырек со смесью нечистой крови и чесночного сока, который постоянно носил при себе, открыл горлянку, накапал в нее немного смеси и снова заткнул пробкой.

Проснувшись на рассвете, Чжан Ци никак не мог припомнить, что произошло с ним накануне…

Однако вернемся к Вэнь Яньбо. Так как после ухода Ма Суя прошло много времени, а никаких вестей от него не поступало, он приказал войскам начать штурм города. Сунь Фу должен был штурмовать западные ворота, Дун Чжун – восточные, Лю Чуньшэнь – южные, а Лю Яньвэй – северные. Войска подступили к городским стенам и ударили в барабаны, вызывая противника на бой.

При виде неприятеля Ван Цзэ срочно созвал военный совет. Все явились, кроме Цзо Хромого, который был до того пьян, что его не могли добудиться. Послали за Святой тетушкой и Ху Юнъэр.

Поднявшись на городскую стену, чтобы лично наблюдать за действиями противника, Ван Цзэ подозвал Ма Суя:

– Ты говорил, что в войсках Вэнь Яньбо не хватает провианта! Почему же они опять штурмуют город?

– А что им остается делать? – возразил Ма Суй. – Без провианта воевать нельзя – можно лишь отступать. Вот Вэнь Яньбо и решил сделать последнюю попытку. Он боится, как бы вы, потерпев в прошлый раз неудачу, не уклонились от боя. Сейчас вам следует предпринять нечто неожиданное. Если вы разобьете хотя бы одну из его армий, остальные сразу отступят.

Все это Ма Суй говорил для того, чтобы посеять раздор между Ван Цзэ и его сообщниками. Ничего не подозревая об истинном замысле старого друга, Ван Цзэ согласился.

– Кто пойдет в бой? – спросил он.

Чжан Ци, надеясь на свою горлянку огня и воды, с помощью которой он прошлый раз одержал победу, вызвался первым:

– Однажды я уже нанес удар Сунь Фу – позвольте добить его окончательно.

Ван Цзэ одобрил его, и Чжан Ци, спустившись со стены, сел на коня.

– Думаю, что Чжан Ци понадобится помощь, – снова сказал Ван Цзэ и при этом выразительно поглядел на У Вана.

Драться У Вану никак не хотелось, ибо он был труслив, но выхода не оставалось – пришлось подчиниться.

Ван Цзэ уселся на скамью и, облокотившись о парапет, решил наблюдать за ходом боя…

Между тем передовой отряд войск Сунь Фу подступил к городским стенам. Неожиданно ворота распахнулись, и навстречу ему ринулись мятежники. Сунь Фу немного отступил и, подняв копье, стал ждать начала боя.

Рядом с ним, держа наготове горлянку, стоял Чжан Ци. При приближении государевых войск он произнес заклинание и открыл горлянку. Огонь не появлялся. Он обратился с заклинанием к духу воды – все напрасно. Потряс горлянкой – не вылилось ни капли воды. Заглянул внутрь и вдруг почуял запах гнилой крови. Тут он понял, почему его колдовство потеряло силу, и, подхлестнув коня, пустился наутек. Сунь Фу пустился за ним в погоню.

Еще в самом начале, когда Ван Цзэ женился на Ху Юнъэр, она научила его двум колдовским способам: сковывать движения людей и самому превращаться в невидимку. Стоило ему прибегнуть к первому способу, как его преследователи тотчас останавливались и в течение двух часов не могли двинуться с места.

Как только Ван Цзэ увидел, что Чжан Ци терпит поражение и его преследуют, он решил применить этот способ. Стоявший рядом с ним Ма Суй с беспокойством подумал: «Надо немедленно действовать и не упустить случай».

Однако хвататься за меч было нельзя – рядом стояли телохранители, которые могли его обезоружить. Тогда он кулаком изо всех сил ударил Ван Цзэ по лицу, тот как раз в это время читал заклинание. Ван Цзэ упал. У него была рассечена губа и выбито два зуба. Ма Суй выхватил меч у одного из ближайших телохранителей и уже хотел было прикончить злодея, но подоспел другой телохранитель и взмахом меча отсек ему руку. Разъяренный Ван Цзэ тут же приказал приближенным обезглавить Ма Суя.

Ма Суй громко бранился:

– Радуйся, колдун-злодей, что у меня в руке нет меча! Не то срубил бы тебе голову и избавил народ от бедствий! Знай же, я умру, но превращусь в духа и все равно убью тебя!

Его оттащили в сторону и обезглавили…

Между тем, спасаясь от преследования, Чжан Ци добрался до подвесного моста через ров. Но его опередили воины. Они толпой ринулись на мост, и образовалась пробка. Не выдержав тяжести множества людей, мост рухнул. Между тем воины Сунь Фу наседали сзади. Чжан Ци повернул в сторону и поскакал вдоль рва, пока не попал в топкое место и конь его не увяз в грязи. Подоспевший Сунь Фу ударом копья выбил его из седла, и Чжан Ци, свалившись в ров, захлебнулся в грязной жиже.

По приказу Сунь Фу воины баграми вытащили труп и обезглавили его, чтобы поднести голову командующему.

Что касается У Вана, то, едва увидев, как рухнул мост, он со всем своим отрядом сразу повернул назад…

А теперь расскажем о Ван Цзэ, которому Ма Суй рассек губу, а он не мог выговорить ни слова. Святая тетушка и Ху Юнъэр были до глубины души возмущены вероломством Ма Суя. Но еще больше их расстроила гибель Чжан Ци.

По их приказанию Ван Цзэ унесли во дворец и вызвали лекаря.

К этому времени Цзо Хромой проспался и пришел справиться о самочувствии пострадавшего. Юнъэр во всех неудачах обвиняла брата, предавшегося разгулу и пьянству.

– У меня губы целы! – ухмылялся Хромой. – Почему же мне не выпить?!

– Брось свои глупые шутки! – оборвала его Юнъэр. – Лучше подумай, как уничтожить хотя бы двух лучших вражеских военачальников! Иначе Вэнь Яньбо не отступит.

– Если у него нашлись люди, способные развеять наши чары, – сказала тетушка, – то нам не остается ничего иного, как прибегнуть к способу «черный дракон отрубает голову полководцу». Думаю, что против этого способа никто не устоит. В «Книге исполнения желаний» о нем сказано: «Способ жестокий, прибегай к нему в крайних случаях; прибегнешь не вовремя – сам пострадаешь». Но сейчас уже нет времени на раздумья.

– Правильно! – воскликнули Юнъэр и Хромой.

Святая тетушка улетела за своим мечом, Цзо Хромой и У Ван взяли на себя оборону города, а Юнъэр вернулась во дворец предаваться развлечениям…

Между тем Ван Цзэ мучился от боли. Ни пить, ни есть он не мог, его одолела тоска. Тогда он велел призвать Ли Юйгэна, который прекрасно играл на лютне, исполнял песенки и знал много забавных историй.

Ли Юйгэн явился, однако ни играть, ни петь не пожелал.

– Что с тобой? – спросил Ван Цзэ. – Тебя что-то тревожит?

– Как же мне не тревожиться, если встревожены вы? – проговорил Ли Юйгэн. – Мы с вами, великий ван, близкие друзья, но вы верите не друзьям, а только колдунам. Государев наставник Шарик нынче от вас ушел, исчез и первый министр Чжан Луань, полководец Бу Цзи сбежал, военный наставник Цзо Хромой потерпел поражение, Жэнь Цянь попал в плен, Чжан Ци погиб, Святая тетушка, уж не знаю под каким предлогом, но тоже исчезла. Враг окружил город, штурмует его, вам грозит опасность быть схваченным. Как же мне не тревожиться?

– Что же ты предлагаешь? – спросил Ван Цзэ.

– Сдаться, пока не поздно! – решительно ответил Ли Юйгэн. – Это единственный выход – только так вы можете обратить беду в счастье.

– Ах ты, мерзавец! – вскипел Ван Цзэ. – Вместо того чтобы верно мне служить, вздумал разводить крамолу! Взять его!

Телохранители схватили Ли Юйгэна.

– Свяжите его и сбросьте со стены – пусть разобьется! – продолжал неистовствовать Ван Цзэ.

Несчастного скрутили веревками, положили на катапульту и выстрелили…

Поистине:

Когда за столом собрались друзья,          и тысячи чарок мало.А в злой перепалке и слово одно          уколет, как острое жало.

Если хотите знать судьбу Ли Юйгэна, прочтите следующую главу.

Вэнь Яньбо докладывает в столицу об одержанной победе. Юань-гуна восстанавливают в должности главы палаты Литературных сокровищ

Итак, разгневанный словами Ли Юйгэна, Ван Цзэ приказал выбросить смутьяна за стены города. Но несчастному повезло – он упал в воду городского рва и остался жив. Воины, штурмовавшие город, баграми вытащили его из воды, освободили от веревок и привели к Вэнь Яньбо.

– Ты кто такой? – спросил Вэнь Яньбо. – Как тебя зовут и за что тебя выбросили из города?

– Докладываю вам, покоритель мятежников, – смиренно отвечал Ли Юйгэн, – я простой музыкант, дерзнул уговаривать Ван Цзэ сдаться. За это меня и выбросили из города. Какое счастье, что Небо не дало мне погибнуть и я встретился с вами!

– Если ты действительно простой музыкант, то как мог ты убеждать самого Ван Цзэ? – спросил Вэнь Яньбо.

– Убедившись в вероломстве Ма Суя, Ван Цзэ очень расстроился и позвал меня, чтобы немного развлечься, – объяснил Ли Юйгэн. – Я же воспользовался случаем и попытался уговорить его сдаться, пока не поздно. Мог ли я подумать, что гнев затмит его разум?!

Вэнь Яньбо радостно воскликнул:

– Пусть ты простой музыкант, но понимаешь, что к чему!

Он велел угостить Ли Юйгэна, а потом снова вызвал его к себе и сказал:

– Если ты музыкант, то, верно, ходишь по городу и знаешь, как там обстоят дела?

– Знаю! – ответил Ли Юйгэн. – Ван Цзэ, после того как Ма Суй разбил ему губы, совсем пал духом, государев наставник Шарик от него сбежал, первый министр Чжан Луань и военный наставник тоже ушли. Остался один Хромой, зато он неплохо владеет колдовским искусством. В этом его превосходит только жена Ван Цзэ – Ху Юнъэр! С этой колдуньей не всякий справится! А о Святой тетушке и говорить не приходится! На них-то и опирается Ван Цзэ. Что же касается остальных, то они бездарны. В прошлый раз, когда вы развеяли чары колдунов, Святая тетушка отправилась за каким-то волшебным мечом. А я думал, что она просто сбежала!

– Сколько в городе осталось провианта? – спросил Вэнь Яньбо.

– Какой там провиант?! – воскликнул Ли Юйгэн. – Воинов они творят из бобов, коней – из бумаги. Настоящего войска и прежде-то было не больше десяти тысяч, а после потерь в последних боях оно наполовину уменьшилось. Правда, его пополнили за счет городских жителей, однако это уже не войско, а толпа, не знающая военного дела. Денег в казне и запасов провианта у них вообще нет, их по мере надобности добывает Хромой.

– Сколько в городе жителей? – снова спросил Вэнь Яньбо. – Сколько улиц, переулков, ямыней, как они выглядят?

Ли Юйгэн все по порядку рассказал.

– Само Небо послало мне этого человека! – воскликнул Вэнь Яньбо. – Он раскрыл мне истинное положение войск врага, и теперь Ван Цзэ конец!

Во время разговора к шатру подошел военачальник и доложил:

– Великий полководец! Я знаю, как живьем схватить Ван Цзэ!

Как только Вэнь Яньбо взглянул на смельчака, радости его не было предела.

Поистине, сбываются слова Дальновидящего глаза. Вот и третий Суй отыскался!

Дело в том, что этого человека звали Ли Суй. А по предсказанию духа, три человека по имени Суй должны были решить судьбу Бэйчжоу. Первым из них был Чжугэ Суйчжи, который однажды уже развеял колдовские чары и помог одержать победу над мятежниками. Вторым был Ма Суй, который помог одержать вторую победу тем, что разбил кулаком губы Ван Цзэ и помешал тому творить заклинания. И последним из трех был Ли Суй…

– Каким же образом вы собираетесь схватить Ван Цзэ? – спросил его Вэнь Яньбо.

– У меня под началом пятьсот землекопов, – объяснил Ли Суй. – Сейчас, когда Ли Юйгэн подробно описал расположения городских улиц и переулков, мои землекопы могут прокопать подземный ход прямо ко дворцу Ван Цзэ. Мы проникнем в город, схватим колдунов и откроем ворота нашим войскам.

Обрадованный Вэнь Яньбо дал в награду Ли Юйгэну и Ли Сую новую одежду. Ли Юйгэна он оставил в своей личной охране, и тот под началом чиновника-картографа начертил на бумаге точный план города, обозначил расположение ямыней и расстояния, на котором они находятся друг от друга и от городских стен. Внимательно изучив план, Ли Суй доложил Вэнь Яньбо:

– Наш замысел следует держать в строжайшем секрете, ибо на его выполнение потребуется время. Прикажите воинам неусыпно наблюдать за врагом, чтобы в случае необходимости они пришли нам на помощь. И еще прошу, чтобы за работами наблюдал Ли Юйгэн.

– Я сделаю все, что вы потребуете, – заверил его Вэнь Яньбо. – Но и вы постарайтесь! Возьмем Бэйчжоу – доложу государю, и, надеюсь, вас ждет немалая награда!

Ли Суй уже собирался выступать, как вдруг к шатру подошел Чжугэ Суйчжи и заявил:

– Господин командующий, я не сомневаюсь, что Ли Суй пророет туннель и проникнет в город, боюсь только, что схватить Ван Цзэ ему не под силу.

– Почему, мой наставник? – удивился Вэнь Яньбо.

– Потому, что Ван Цзэ окружают колдуны, – объяснил Чжугэ Суйчжи. – Может случиться, что они догадаются о нашем замысле и напустят такие чары, что Ли Суй не только не схватит Ван Цзэ, но сам расстанется с жизнью.

– Как же мы в таком случае уничтожим злодеев? – спросил встревоженный Вэнь Яньбо.

– Об этом не беспокойтесь! – ответил Чжугэ Суйчжи. – Я сам буду находиться при наших воинах и не позволю колдунам действовать!

– Что ж, наставник, идите! – сказал Вэнь Яньбо. – Уверен, что с вашей помощью мы добьемся успеха!

Простившись с Вэнь Яньбо, Чжугэ Суйчжи отправился к Небесной деве и попросил ее помочь им из своих заоблачных высей во что бы то ни стало схватить Ван Цзэ. Небесная дева знала, что судьба Ван Цзэ предрешена, и потому успокоила его и отпустила.

Между тем, получив приказ и приняв все меры предосторожности против колдовства, Ли Суй приступил к рытью туннеля…

Здесь наше повествование пойдет в двух направлениях; прежде всего мы вернемся к Святой тетушке, которая отправилась за своим волшебным мечом. Добравшись до горы Небесный столп, где меч хранился в шкатулке, она уже собралась было возвращаться, как ее заметил Дальновидящий глаз и доложил об этом Небесной деве. Небесная дева приняла облик простой девушки, спустилась на землю и, повстречав на дороге Святую тетушку, спросила ее:

– Почтенная матушка, откуда путь держите? Я была бы счастлива услышать от вас несколько наставлений!

– Некогда мне тратить время на пустые разговоры, – отвечала Святая тетушка. – Меня ждет важное дело!

– Что за важное дело? – удивилась девушка.

– Дети мои в опасности, иду их спасать.

– Как же вы собираетесь их спасать? – не отставала девушка.

– Искусством даосов, которым я немного владею.

– Даосское искусство мне тоже очень нравится, я знакома с ним еще с детства и сама кое-что умею.

– А в учение какой даосской школы ты веришь? – поинтересовалась старуха.

– Той самой, которая владеет способами превращений тридцати шести небесных духов. Способы эти я знаю, но применить их не могу.

«Оказывается, она больше меня знает!» – удивилась Святая тетушка и сказала:

– А я вот владею всего семьюдесятью двумя превращениями духов земных…

– Да ведь это же ложное учение, на которое не стоит тратить усилий! – воскликнула девушка и спросила: – А что это за меч у вас в руках?

– О, это меч волшебный!

– Что же он может сотворить? – допытывалась девушка. – Не покажете ли мне?

Святая тетушка хлопнула рукой по ножнам. Послышались завывания, похожие на вопли неприкаянной души, потом щелчок, меч подпрыгнул кверху на сажень и снова вошел в ножны.

– У меня меч получше! – похвасталась девушка. – Хотите, дам посмотреть?

Она вынула из рукава свинцовый шарик, повертела его в ладони и подбросила кверху. Шарик мгновенно превратился в драгоценный меч, который излучал сияние, сверкал радугой, взлетал кверху и опускался, пока наконец не упал девушке на ладонь и снова не превратился в шарик.

– Мой меч можно послать за тысячу ли, и он вернется с отрубленной головой врага, – продолжала девушка. – Он может растягиваться, сжиматься, совершать бесконечные превращения… Разве не лучше он вашего?

«Вот бы мне такой меч! Тогда я быстро разделалась бы с Вэнь Яньбо!» – подумала Святая тетушка и сказала:

– А не обменяешь ли ты свой меч на мой?

– Если хотите, могу обменять, – согласилась девушка.

Взяв у старухи меч «голова демона», она вынула его из ножен, неслышно прочитала заклинание, и он утратил свою волшебную силу.

– Нет, раздумала я меняться, возьмите свой меч обратно, – сказала девушка. – Ваш меч утратил свое могущество, и пользы от него никакой.

– Это ложь! – возмутилась Святая тетушка, забрала меч, сунула его в ножны и хлопнула по ним ладонью. Однако меч не взлетел.

– Видно, мой меч в присутствии твоего божественного меча подчиняется силе более могучей и не смеет проявлять свою собственную, – сказала старуха.

Тут же у нее родилась дурная мысль: она бросила свой меч, взяла меч девушки и пошла прочь. Девушка окликнула ее:

– Что же вы уходите? Уж если меняться, то по-честному. Чтобы пользоваться мечом, нужно знать особое заклинание – подойдите, я вас ему научу.

Старуха не поверила ей и про себя подумала: «Попробую сначала сама». Она взяла шарик и подбросила кверху, Тогда девушка раскрыла ладонь, на которой лежал такой же шарик. Шарик, находившийся в воздухе, тотчас описал дугу и упал на землю. Потом подскочил и опустился на ладонь девушки.

Дело в том, что шариков-мечей у девушки было два: один – меч-самец, другой – меч-самка. Девушка отдала старухе меч-самец, а меч-самку оставила у себя. И вот сейчас, когда она раскрыла на ладони свой шарик, другой шарик – меч-самец – тотчас же присоединился к нему. Святая тетушка всего этого не заметила. Она только видела, как ее шарик упал на землю, и хотела поднять его, но шарик исчез. Когда она подняла голову и огляделась, то оказалось, что исчезла и девушка. Вот так Святая тетушка не только не добыла божественного меча, но и своего меча лишилась – осталась, как говорится, на бобах!

Обратив глаза к небу, она стала подыскивать подходящее облако, чтобы полететь на нем на поиски исчезнувшей девушки, и тут увидела на высокой скале тощего седобородого старца, который тоже подбрасывал на ладонях два свинцовых шарика. Святая тетушка приблизилась к скале, поклонилась старцу и спросила:

– Почтенный, что это за вещицы у вас в руках?

– Это волшебные мечи, – ответствовал старец.

– Какие мечи? – Старуха сделала вид, будто удивлена. – Я вижу только два шарика. Для чего они?

– Я тебе сейчас покажу, – сказал старец и подбросил шарики в воздух.

Шарики мгновенно превратились в двух золотистых змей; кружась и извиваясь, они стали носиться вокруг старухи, испуская тысячи холодных лучей; лучи пронизывали до костей и причиняли боль, словно уколы тысяч ножей. Задрожав от страха, старуха быстро пробормотала заклинание, предохраняющее от любых видов холодного оружия, и заняла положение четвертой звезды созвездия Ковша.

Убедившись, что ему самому со старухой не справиться, старец мысленно воззвал:

– Матушка-наставница, дева Небесная, помоги мне!

И дева снова появилась в образе простой девушки. При виде ее старуха пришла в ярость, быстро сотворила заклинание, приняла облик богини Самантабхадры, воссела на белого слона и поднялась к небесам, намереваясь сверху обрушиться на девушку и раздавить ее. Тогда девушка вынула из парчового мешочка драгоценное зеркальце, отражающее оборотней, и направила на старуху брызнувший из него золотистый луч. Белый слон, оказавшийся всего лишь вырезанной из бумаги фигуркой, упал на землю. Святая тетушка от страха зажмурила глаза, на коленях подползла к девушке и, низко кланяясь, стала молить о пощаде.

Небесная дева убрала зеркальце и велела седобородому старцу, который был не кем иным, как Юань-гуном, доставить старую лису-оборотня в небесные чертоги для учинения над нею суда за разглашение небесных тайн.

Едва Юань-гун вступил в небесные врата и опустился на колени у входа в зал Высокого небосвода, чтобы доложить о своем деле, как сбежались тысячи небесных лис, состоявших в услужении при дворце владыки, пали ниц перед своим повелителем и слезно умоляли его сжалиться над их сестрой.

Как только Святая тетушка услышала голоса своих единоплеменниц, она осмелилась открыть глаза и тоже стала умолять Яшмового владыку о прощении.

Яшмовый владыка смилостивился и велел жизни ее не лишать, а отправить в небесный ад и держать там до тех пор, пока Небесная дева не усмирит колдунов и не вернется на небеса, чтобы решить ее дальнейшую судьбу…

А теперь продолжим наш рассказ о Вэнь Яньбо, который больше трех месяцев безуспешно осаждал Бэйчжоу. Правда, в последние дни произошли перемены… Если раньше горожане не терпели недостатка в провианте, который по мере надобности добывал и перемещал Хромой, то сейчас они лишились такой возможности. Небесная дева набросила на город небесную сеть, через которую не могли проникнуть никакие колдовские чары. Местные духи-покровители перестали повиноваться колдунам, и вскоре провиант в городе иссяк, наступил голод…

Между тем Хромой и Ху Юнъэр продолжали надеяться на помощь Святой тетушки, не зная, что она уже попала в небесный ад…

Тем временем Ли Суй, Чжугэ Суйчжи и Ли Юйгэн уже много дней вели подкоп, пока наконец, по их расчетам, не достигли места, где располагался левый флигель дворца Ван Цзэ. Здесь Ли Суй приказал копать выход наружу. Когда выход прокопали, старший землекоп выглянул и с недоумением спросил Ли Юйгэна:

– Где это мы?

Ли Юйгэн тоже высунул голову, внимательно огляделся и сказал, что они возле внутреннего зала дворца. Было это ночью. Воины под командованием Ли Суя выбрались из туннеля и с криками ринулись в опочивальню, где лежал Ван Цзэ.

Он все еще страдал от боли. Ван Цзэ то и дело представлял себе мужественную женщину Чжао Уся, которую сопровождали толпы демонов, грозивших отнять у него жизнь. В эту ночь он не спал, приказав служанкам и наложницам не отходить от его постели.

В это время послышались крики, и в опочивальню ворвались воины. Оставшись один, Ван Цзэ попытался было произнести заклинание, но не смог из-за разбитых губ, и был схвачен.

Затем воины бросились во дворец Ху Юнъэр, но путь им преградила широко разлившаяся река. Тогда Чжугэ Суйчжи потряс колокольчиком, прочитал заклинание против злых духов, и вода исчезла. Ли Суй первым шагнул вперед и вдруг услышал, как под ногой у него что-то зазвенело. Он наклонился и поднял с земли серебряную шпильку. Ту самую, которой Ху Юнъэр пользовалась при колдовстве.

Ху Юнъэр между тем предавалась любовным утехам с молодым Ван Цзюнем. Воины ворвались в ее опочивальню как раз в тот момент, когда, как говорится, «тучка пролилась дождем». Не успела Ху Юнъэр накинуть на себя короткую ночную сорочку, как воины уже облили ее саму и постель нечистой смесью. Затем Чжугэ Суйчжи произнес заклинание, и Юнъэр не могла больше пошевелить ни рукой, ни ногой. По приказу Ли Суя ее и Ван Цзюня связали одной веревкой, а дворец подожгли…

С помощью волшебного искусства Чжугэ Суйчжи проделал все так быстро и ловко, что люди за пределами дворца даже не подозревали о происшедшем. Лишь когда дворец загорелся, начальник дворцовой охраны У Ван решил, что случился пожар, и с отрядом стражников бросился его тушить. Тут он столкнулся с Ли Юйгэном, который опознал его и показал Ли Сую. По знаку Ли Суя воины схватили У Вана и остальных и, скрутив веревками, всех без разбора облили нечистой смесью…

Между тем войска Вэнь Яньбо были наготове и, как только над городом занялось зарево, тотчас ринулись на штурм. Воины проникли в город по прорытому подземному ходу, напали на врагов с тыла, смяли их, многих захватили в плен и распахнули городские ворота. Войска Вэнь Яньбо лавиной хлынули в город.

Как только был погашен пожар во дворце самозванца, сам Вэнь Яньбо поднялся в боковой дворцовый зал и занял место на возвышении. Ли Суй доставил к нему Ван Цзэ, Ху Юнъэр и их сообщников. Вэнь Яньбо распорядился посадить их в арестантские клетки и отправить в тыловой лагерь, где уже находился пленный Жэнь Цянь…

Тем временем Чжугэ Суйчжи во главе отряда воинов окружил дом военного наставника Цзо Хромого. Когда воины ворвались в дом, они увидели Хромого, который стоял, прислонившись к стене.

– Хватай его! – закричали они и бросились вперед.

Однако Хромой в одно мгновение скрылся внутри стены. Дружными усилиями воины повалили стену, но Хромого не обнаружили. В это время по поручению коменданта лагеря Ван Синя прибежал посыльный и доложил, что люди видели Хромого, когда он входил в находящуюся поблизости рисорушку, и потому Ван Синь просит наставника Чжугэ Суйчжи искать колдуна там.

Надо сказать, что Хромой попытался было бежать из города, однако не смог прорваться через расставленную Небесной девой небесную сеть и решил на время укрыться. В одном из ближайших дворов он увидел рисорушку и хотел спрятаться в ней, но люди Ван Синя заметили его и окружили двор. Хозяин дома с удивлением спрашивал Ван Синя:

– Что случилось, господин начальник? Почему такой шум?

– У тебя в доме укрылся колдун! – отвечал Ван Синь. – Если ты человек умный, то выдашь его нам, чтобы не быть в ответе.

– Господин начальник, у меня в доме никто не укрывался! – стал уверять хозяин.

Вот тогда-то Ван Синь и обратился за помощью к Чжугэ Суйчжи. Тот вошел в рисорушку, внимательно огляделся и, указывая на пест, прислоненный к ступе, спросил хозяина:

– Это твой пест?

– Что вы! В жизни его не видел! – воскликнул хозяин.

– Это и есть Цзо Хромой! – уверенно сказал Чжугэ Суйчжи. – Живо облейте его нечистой кровью!

Не успел он произнести эти слова, как пест исчез. И снова начались поиски…

Вдруг в ясном небе прогремел гром, – казалось, рухнули горы и разверзлась земля. Ван Синь первым пришел в себя, и он увидел лежавшего перед ним на земле мертвого лиса, одна нога у него была короче другой…

Чтобы ввести в заблуждение своих преследователей, Хромой превратился в невидимку, чтобы явиться к Вэнь Яньбо в облике Чжугэ Суйчжи и убить его. Однако Небесная дева направила на него волшебное зеркало, с помощью которого оборотни принимают свой настоящий вид, и Хромой, лишившись возможности совершать новые превращения, тут же был поражен громом…

Можно лишь пожалеть, что его конец оказался столь печальным! Стоило ли столько лет тратить на постижение искусства магии, чтобы оказаться в аду и терпеть там вечные муки?!

Между тем, поглядев на мертвого лиса и опознав в нем Цзо Хромого, Чжугэ Суйчжи вознес благодарность Небесной деве и приказал воинам отнести труп к воротам дворца свергнутого Ван Цзэ и показать его Вэнь Яньбо и другим военачальникам. Обрадованный Вэнь Яньбо воскликнул:

– Если бы вы, наставник, силой добра не одолели зло, мне бы никогда не усмирить колдунов!

Чжугэ Суйчжи, наклонившись к нему, тихо сказал:

– Это не моя заслуга, вам помогла Небесная дева. А все потому, что, восстановив при дворе справедливость, устранив злобных и коварных и используя мудрых и способных, государь растрогал Небеса и получил от них помощь.

В это время от командира передового отряда Сунь Фу прибыл гонец и сообщил, что преступница-колдунья Ху Юнъэр поражена громом небесным…

Итак, покончив с главными колдунами, Вэнь Яньбо успокоился и издал воззвание к народу, в котором освобождал от наказания всех жителей Бэйчжоу, которые под страхом смерти служили колдунам. Освобождались также все красивые женщины, которых Ван Цзэ и Хромой собрали в своих дворцах: замужние могли вернуться к своим мужьям, незамужние – к родителям.

Город ликовал…

Для старших военачальников и приближенных Вэнь Яньбо устроил пир в городе, младшие военачальники и рядовые воины получили награды и угощение в своих лагерях. Кроме того, он отправил ко двору доклад, в котором перечислял заслуги и упущения каждого военачальника, а также просил высочайшего указания насчет пленных колдунов – отправлять ли их в столицу или же распорядиться на месте по усмотрению.

В книге заслуг подвиг Чжугэ Суйчжи значился первым.

– К чему записывать заслуги человеку, ушедшему от мира?! – возражал Чжугэ Суйчжи. – Не лучше ли распределить их между младшими военачальниками и наиболее отличившимися воинами? Мне же пусть отдадут моего коня, чтобы я мог возвратиться к братии в храм Сладкого источника и до конца исполнить свой обет. Больше мне ничего не надо.

Вэнь Яньбо уговаривал его остаться, но он отказался, забрал своих служек, простился с военачальниками и покинул город. Вэнь Яньбо тайком послал людей следом, чтобы разузнать о его местопребывании…

А тем временем старый хэшан Чжугэ Суйчжи возвращался в храм Сладкого источника, из которого он пятнадцать лет тому назад ушел, чтобы странствовать по Поднебесной. Увидев хэшана, ученики и послушники высыпали ему навстречу, решив, что он возвращается с войны, и стали расспрашивать о делах Вэнь Яньбо. Старик заявил, что ничего не знает. Монахи были в растерянности. В это время появились трое служек, которые вели на поводу коня. На коне восседал человек, ничем не отличавшийся от Чжугэ Суйчжи, который в это время находился в храме. Монахи были поражены:

– Незачем нам спорить зря. Попросим того хэшана выйти из храма, и пусть они сами решают, кто из них настоящий Чжугэ Суйчжи.

Между тем приезжий хэшан спешился и вошел в зал Будды. Находившийся там в это время другой хэшан при виде его вскочил и замахал руками:

– Что за нечистая сила приняла мой облик?!

Он в ярости хотел броситься на пришедшего, но тот, едва услышав слова «мой облик», поспешно поклонился:

– Почтенный бодисатва, не сердитесь, я сейчас вам все объясню…

Он взял кисть и на столике для сутр начертал гату:

«Ложна природа твоя!» —          в том истины нет ни на грош.«Истина скрыта во мне!» —          тоже не правда, а ложь.Этим спорам давно          пора положить конец,Истина в мире одна:          есть у нас мать и отец.Понял сегодня я          тот простой секрет,Жаль, что потрачены зря          долгие десять лет.

И затем добавил четверостишие:

Над городом Бэйчжоу          гремят раскаты грома.В пещере через голову          я сделал кувырок.Все способы исчерпаны —          иду к родному дому,Позор терпеть не стану —          я дал себе зарок.

Затем, отбросив кисть, он сел, поджал под себя ноги и преставился. Когда монахи приблизились к нему, он уже принял свой первоначальный облик. По густым бровям, широкому рту и квадратному подбородку в нем опознали хэшана Яйцо, и всем стало ясно, что он был святым монахом…

Между тем люди, посланные Вэнь Яньбо, разведали, куда уехал монах, узнали о происшедшем в храме и обо всем доложили.

Пораженный Вэнь Яньбо решил сам отправиться в храм Сладкого источника.

Когда он подъезжал к храму в сопровождении Цао Вэя, Ван Синя и отряда телохранителей, монахи как раз совещались, как устроить похороны умершего.

– Командующий Вэнь прибыл!.. – вдруг услышали они.

Поднялся переполох. Монахи толпой бросились навстречу полководцу. Даже старый хэшан Чжугэ Суйчжи вышел вместе со всеми и опустился на колени.

Вэнь Яньбо, все еще пребывавший в сомнении, сам поднял его и сказал:

– Мой наставник, к чему эти церемонии?

– Это наш настоящий настоятель, – доложили ему монахи, – а помогал вам хэшан Яйцо, который принял его облик. Сейчас он скончался, принял свой первоначальный облик и лежит в зале Будды.

Только теперь Вэнь Яньбо все понял. Он прошел в зал, поглядел на умершего, на его холодные и строгие черты, и тихо сказал Цао Вэю:

– Некогда Бао Чжэн предупреждал меня, что этот монах опасен, и советовал всячески его остерегаться. А нынче вышло, что именно он помог мне добиться успеха! Теперь я понимаю, что это непростой человек!

Тем временем монахи поднесли Вэнь Яньбо гату, написанную покойным. Читая ее, Вэнь Яньбо лишь вздыхал. Вместе с военачальниками он воскурил благовония святому и поручил лучшим мастерам соорудить гробницу, на строительство которой распорядился отпустить тысячу лянов из войсковой казны.

После этого Вэнь Яньбо отправил ко двору дополнительный доклад о чудесных деяниях Небесной девы Сюаньнюй и святого хэшана Яйцо…

Получив оба доклада Вэнь Яньбо, глава Тайного государственного совета представил их на высочайшее рассмотрение. Жэнь-цзун прочел их и, обрадованный, незамедлительно отправил высочайший указ в Бэйчжоу:

Повелеваю:

Колдуна и мятежника Ван Цзэ изрубить в куски на базарной площади в Бэйчжоу. Его сообщников – Жэнь Цяня, У Вана, Ван Цзюня и Жэнь Цяня – обезглавить, а Ху Юнъэр – хоть ее уже и постигла небесная кара – отрубить голову. Отрубленные головы доставить в столицу, после чего возить по всем округам и уездам на показ людям. Труп лиса-оборотня Цзо Хромого сжечь, а пепел развеять по ветру.

Тем жителям Бэйчжоу, кто подвергся насилию со стороны Ван Цзэ, выдать провиант из войсковых запасов в соответствии с числом едоков в семье. Незаконно возведенный Ван Цзэ дворец перестроить в храм Небесной девы Сюаньнюй и назвать его «Храм святой спасительницы». Прочие казенные строения отстроить заново.

Хэшану Яйцо, отвергшему зло, вернувшемуся на путь истины и оказавшему нам помощь в усмирении колдунов, жалуем посмертно титул Хранителя государства.

Ма Суя и Жу Гана, честность и преданность коих достойны похвалы, наградить особо. В честь героической женщины Чжао Уся повелеваем воздвигнуть памятную плиту.

Поскольку в Бэйчжоу уже долгое время нет законного правителя, повелеваем Вэнь Яньбо назначить на эту должность способного чиновника из подчиненных по своему усмотрению.

На чиновников, по принуждению служивших мятежникам, а затем вернувшихся на истинный путь, наложить взыскания, соответствующие тяжести их проступков.

Всех военачальников, старших и младших, отличившихся при подавлении мятежа, наградить или повысить по возвращении в столицу.

Вэнь Яньбо почтительно принял указ и незамедлительно приступил к его исполнению.

На следующее утро на всех колдунов повесили дощечки, на которых были записаны их преступления, вывели из клеток и стали поочередно подводить к Вэнь Яньбо. На каждой дощечке Вэнь Яньбо писал приговор – «изрубить», «обезглавить». Затем осужденных посадили на деревянных ослов и потащили на базарную площадь. У Ван Цзэ, Жэнь Цяня и У Вана по щекам катились слезы, они лишь переглядывались, но не произносили ни слова.

Толпы бэйчжоуских жителей собрались на площади, чтобы поглядеть на казнь. Одни осыпали мятежников проклятиями, другие, глядя на них, сочувственно вздыхали.

В полдень осужденных доставили к месту казни. Первым на помост возвели Ван Цзэ, затем остальных, зачитали приговор, и палач свершил свое дело…

Вот так, провластвовав пять лет, бесславно окончил свою жизнь Ван Цзэ. Если помните, он был в семье пятым ребенком и в детстве его называли Пятым счастливцем. Но увы! Число «пять» оказалось для него роковым!

Едва свершилась казнь, как из толпы вышел какой-то человек и, ведя под руку старую женщину, приблизился к судейскому столу. Опустившись на колени, он положил на стол слиток серебра. При этом он и старуха разразились рыданиями.

Когда их спросили, кто они, оказалось, что это Гуань И, муж героини Чжао Уся, со своей старой матерью.

Почтенный читатель уже знает, что некогда Ван Цзэ пытался насильно взять Чжао Уся себе в жены, но она не покорилась и покончила с собой. Узнав об этом, ее свекровь вместе с сыном бежали в столицу, теперь же, когда Ван Цзэ схватили, они возвратились на родину. Что же касается серебра, то это был «свадебный подарок» Ван Цзэ, на который славная женщина завещала мужу после казни ее губителя купить кусок его плоти и принести ей в жертву на могиле.

Наблюдавшие за казнью чиновники не осмелились ничего решать сами и доложили Вэнь Яньбо. Вэнь Яньбо распорядился отдать Гуань И сердце и печень казненного, а серебро истратить на сооружение памятника его жене…

Покончив со всеми делами, которые поручил ему государь, Вэнь Яньбо выбрал счастливый день и во главе войск выступил в обратный путь в столицу.

В пути среди воинов поддерживался строгий порядок, никто не брал у населения ни шерстинки. Народ знал, что Вэнь Яньбо исполнилось восемьдесят лет и что в таком преклонном возрасте он все же сумел усмирить колдунов, и потому толпами выходил к дороге, чтобы поклониться и запечатлеть в памяти его образ. Чтобы все желающие могли его увидеть и в толчее и суматохе не раздавили друг друга, Вэнь Яньбо отказался от паланкина и ехал верхом. Глядя на него, люди с восхищением говорили:

– В древности восьмидесятилетний Люй Шан впервые встретился с Вэнь-ваном и помог ему уничтожить тирана Чжоу. С тех пор и доныне не видывали ничего подобного! Покоритель мятежников Вэнь – выдающийся человек, и мы счастливы, что видим его…

Однако не будем отвлекаться, а расскажем о том, как Вэнь Яньбо предстал перед государем. Сын Неба Жэнь-цзун обласкал его, вновь назначил первым министром, а Бао Чжэна, который его рекомендовал, назначил его помощником, наделив обоих равными правами. Должность главы Тайного государственного совета получил Цао Вэй. Удостоились повышения и другие заслуженные военачальники…

Вскоре Ди Цин подавил мятеж Нун Чжигао в Юнчжоу, а Фань Чжун усмирил Вэй Чжэня в Си Ся. Чжао Юаньхао устранился, прислал людей с повинной и обещал ежегодно платить дань. Воистину, если двор справедлив, в государстве нет недовольства и в мире царит покой.

Тем временем, искоренив затеянную колдунами смуту в Бэйчжоу, Небесная дева Сюаньнюй возвратилась вместе с Юань-гуном на небеса и доложила Яшмовому владыке о выполнении повеления. Владыка похвалил Юань-гуна за усердие, простил ему прежнюю вину, вернул звание повелителя пещеры Белых облаков и вновь назначил хранителем Небесных книг при палате Литературных сокровищ… Хэшан Яйцо достиг состояния бодисатвы. Что касается старой лисы, то, несмотря на просьбы других небесных лис, Яшмовый владыка не простил ее – уж слишком тяжкими были ее грехи – и в наказание отправил в пещеру Белых облаков стеречь Небесную книгу. Старуха радовалась, что вырвалась из небесного ада, и думала про себя:

«Наконец-то я полностью изучу Небесную книгу и научусь повелевать не только земными, но и небесными духами!»

Однако едва она вступила в пещеру и приблизилась к каменной стене, как позади раздался грохот – это рухнула скала, на которой стояла белая яшмовая курильница, и загородила выход из пещеры. Сама курильница и занавес Туманов снова возвратились на небеса. С этих пор пещера Белых облаков стала недоступна для людей. А сделал это Яшмовый владыка для того, чтобы предотвратить возможные беды в будущем…

Император Жэнь-цзун был правителем мудрым и справедливым, на должности назначал людей умных и честных и принес народу спокойствие, за что в награду Небо даровало ему долголетие. После описываемых событий он правил еще целых сорок лет и не мог решить за это время лишь одного важного дела – назначить наследника престола. По этому поводу сановники не раз представляли ему доклады, но он их отвергал.

И вдруг в один прекрасный день он пригласил к себе ханьлиньского академика Ван Гуя и повелел ему составить указ о назначении государем своего правнука.

В тот же вечер Жэнь-цзун в зале Счастья и спокойствия совершил омовение и, сняв с себя сандалии, преставился…

Все это говорит о том, что он заранее знал день своей смерти…

Вслед за этим во дворце послышались нежные звуки божественной музыки и заструились чудесные ароматы. Вот так после земной своей жизни Жэнь-цзун вновь превратился в Босоногого Святого…

В стихах говорится:

Свежий чай, ароматные свечи,          тихий, уютный дом…Как же приятно здесь на досуге          потолковать о былом!Сотни напастей жизнь омрачают,          трудно судьбу превозмочь,Только душевная сила и твердость          в горе способны помочь.Если сын Неба благоразумен,          праведен путь страны;Чтобы прожить в покое и счастье,          добрые души нужны.Надо добро творить неустанно,          отринув сомненья и страх;Чти повелителя, если он праведен,          разбей лжеправителя в прах!

Сначала кажется, что мир «Развеянных чар» столь увлекателен, таинственен, завораживающ, что не требует никаких пояснений: читай, получая чистое удовольствие, словно в детстве, когда чей-то голос – няни, бабушки, мамы – погружал тебя в удивительное волшебство сказки. Но потом, поразмыслив, понимаешь, что при всей схожести впечатления китайские чудеса не вполне привычны, слишком своеобразны и далеко не всегда одна лишь увлекательность способна одарить читателя радостью. Некоторые предваряющие пояснения все-таки необходимы.

Начнем с того, что все сказанное на обложке книги, которую читатель держит в руках, не вполне соответствует истине. Впрочем, если вспомнить о том, что в книге повествуется о волшебстве, таинственных превращениях, оборотнях, демонах и тому подобном, то удивляться этому вряд ли пристало. И все-таки постараемся докопаться до более или менее реальных фактов.

Начнем с заглавия. Полное оригинальное название книги – «Повествование о том, как три Суя усмирили нечисть» (Сань Суй пинъяо чжуань); насколько соответствуют этому изобретенные русским редактором «Развеянные чары» (думаю, это название появилось в подражание первому изданию новелл великого китайца Ляо Чжая о проделках бесовки-лисы – «Лисьи чары», замечательно переведенных на русский язык В. М. Алексеевым), решать читателю, но полное наименование, как мне кажется, полезно иметь в виду.

Теперь об авторах. Строго говоря, ни Ло Гуань-чжун, ни Фэн Мэнлун эту книгу не сочиняли (в современном смысле этого слова). Первого выдвинул в авторы выдающийся знаток китайской литературы Лу Синь, видимо находясь под впечатлением от исторической эпопеи «Троецарствие» – одной из вершин китайской словесности, действительно созданной Ло Гуань-чжуном. Ошибка более чем простительная: о Ло Гуань-чжуне мы и сегодня знаем весьма мало, его жизнь окружена легендами, в лучшем случае мешающими крупицы правды с вымыслом, догадками. Зато «Троецарствие» исследовано вдоль и поперек, и авторский почерк Ло Гуань-чжуна ученые характеризуют довольно единодушно. «События описаны им в соответствии с реальностью, и книга его приближается к историческому сочинению», – писал автор первого (1494) предисловия к «Троецарствию» Цзин Даци[1]. Ему вторит безымянный критик: «Прелесть повествования о событиях в „Троецарствии“ напоминает „Исторические записки“ Сыма Цяня…»[2] Начиная с Конфуция цель исторического сочинения – не просто отразить события в исторической последовательности, его задача осветить расцвет и упадок былых времен, отразить добродетельность и злые помыслы правителей и подданных, записать успехи в государственном правлении, дать представление о счастливой и несчастной судьбе. Нет нужды в особой проницательности, чтобы понять, насколько Ло Гуань-чжун, моралист и приверженец Конфуция и первого китайского историографа Сыма Цяня, не подходит на роль автора сочинения о нечистой силе, правящей миром на свой демонический лад вопреки тому укладу, который утвердился в Китае в соответствии с учением мудрого Кун-цзы (Конфуция).

Куда с большим основанием числится автором «Развеянных чар» известный литератор Фэн Мэнлун (1574–1646). Китайские ученые полагают, что он дополнил первоначальный текст еще двадцатью главами, создав тем самым расширенную версию произведения, то есть Фэн Мэнлун, по их мнению, скорее соавтор (сейчас с этим соглашаются и некоторые западные исследователи). Однако и к этому утверждению следует отнестись с некоторым сомнением. Фэн Мэнлун – прославленный библиофил, создатель нескольких своеобразных сочинений, но главное его свершение на ниве словесности – так называемое «Троесловие» (Сань янь), три сборника народных рассказов, песен и анекдотов, собранных автором. Фэн Мэнлун был собирателем и компилятором. Следует заметить, что составители разного рода изборников, будь то антологии поэзии и прозы, альбомы живописи и т. п., в старой китайской традиции занимали необычайно высокое место, а антологисты порой достигали славы, не уступавшей в известности лучшим поэтам. И если западная традиция воспринимает антологию как собрание наиболее достойных текстов, то средневековые китайские собиратели, исходя из представления о соприродности всякого творчества окружающему миру, старались собрать в свои антологии не только самые блистательные произведения, но и второстепенные, даже неудачные вещи – природный ландшафт ведь тоже не сплошь прекрасен: попадаются в нем канавы, рытвины и другие удручающие взор особенности пейзажа, которому стремились подражать составители.

Известно, что Фэн Мэнлун тщательно редактировал собранные тексты, стараясь подражать сунским (Х – XIII) устным рассказам хуабэнь. Что-то он, видимо, добавлял от себя, но общий строй, стиль, особенности языка народных повествований бережно сохранял. Даже поверхностное сравнение сюжетных, стилистических и языковых особенностей «Троесловия» Фэн Мэнлуна с «Развеянными чарами» выявит разительные отличия. Тексты «Троесловия» более сдержанные в фантазии, морализаторское начало в них гораздо отчетливее; тексты «Троесловия» мастеровитее, отделаннее; наконец, стихотворные вставки много обильнее, функциональнее. С чего бы Фэн Мэнлуну, выработавшему вполне узнаваемую манеру на обширном повествовательном материале, столь радикально менять свои писательские привычки? Вероятно, ему в руки попало несколько близких по сюжету текстов (есть версия, что некий исходный вариант «Развеянных чар», состоявший из двадцати глав, был создан малоизвестным литератором Ван Шэньсю ближе к концу XVI века), он объединил их, устранив бросающиеся в глаза «швы», а затем пригладил стиль, сделав его более однородным.

Пятнадцать из добавленных им глав предшествуют первой главе исходного текста. Прочие главы были переписаны Фэн Мэнлуном или дополнены новыми отрывками (например, предысториями второстепенных персонажей, которые в оригинальной версии упоминались лишь мельком). Словом, Фэн Мэнлун только с большой натяжкой может считаться полноправным автором сочинения: соавтор – возможно; редактор – пожалуй; издатель – весьма вероятно. Так или иначе, книга объемом в сорок глав была издана в 1642 году – сначала анонимно, а потом, когда вышло второе издание, под двойным авторством.

Внимательный читатель мог заметить, как старательно мы до сих пор обходили стороной всякое жанровое определение книги, хотя в издательской аннотации ясно сказано: роман. Причина подобного умолчания в том, что разным образцам повествовательной прозы Китая в европейской научно-переводческой традиции даны вполне условные жанровые определения – новелла, повесть, тот же роман, – привычные европейскому читателю, но к китайской словесности имеющие весьма приблизительное отношение. Несколько слов о становлении и эволюции китайской прозы мы скажем дальше, а сейчас просто посмотрим, к какому виду словесности относит нашу книгу традиционная китайская критика. Первая характеристика, которая принимается во внимание, – это размер произведения. Поэтому наше сочинение с его сорока главами попадает в китайскую группу «многоглавых повествований» (хотя по меркам этой жанровой категории сорок глав – сущая мелочь: обычно подобные сочинения содержат до ста двадцати глав). Это единственное, хотя и не вполне достаточное основание приравнять нашу книгу к романному жанру. Второй жанровый признак, более частный, связан с характерами и типажами главных персонажей. В нашем случае обилие в книге разнообразных представителей потусторонних сил, по мнению китайцев, позволяет отнести это сочинение к шэньмо – повествованию «о божествах и демонах», особой категории китайской фантастической прозы, сосредоточенной на описании бессмертных созданий и разной нечистой силы из мифологического репертуара. Шэньмо впервые появились в эпоху Мин (XIV – XVII) как один из видов простонародной литературы, созданной на разговорном языке, а не на классическом вэньяне высокой прозы. Огромную роль в развитии сюжета подобных произведений играют магия, волшба, алхимические практики из арсенала религиозного даосизма. Вполне, что называется, наш случай.

Наконец, «Развеянные чары» попадают в особую группу произведений, в которых описывается процесс «усмирения, умиротворения» (пин яо) разных бунтов, восстаний, беспорядков – всего того, что вносит в жизнь разброд и хаос. Именно этот термин – пин яо – содержится, как мы помним (см. выше), в полном названии книги.

Итак, на взгляд китайских знатоков, перед нами «многоглавое повествование с участием духов и демонов, рассказывающее об их умиротворении». Согласитесь, определение «роман» блекнет на таком красочном фоне. А полный, отвечающий форме и содержанию текст на обложке нашей книги выглядел бы и вовсе фантастично: «Приписываемое Ло Гуан-чжуну и Фэн Мэнлуну многоглавое повествование с участием духов и демонов, рассказывающее об умиротворении, под названием „Три Суя усмирили нечисть“» (знающие китайский поймут, что и с этим пространным титулом не все гладко, но все-таки он много ближе к сути дела). Скажем для верности, что «три Суя» из названия – это три персонажа: Ма Суй, Ли Суй, Чжугэ Суйчжи, выполнившие главную назидательную задачу и восстановившие порядок после хаоса, в который был ввергнут мир.

Собственно, этими сведениями можно было бы и ограничиться, остальное читатель узнает, прочитав книгу. Однако отметим еще одну важную особенность, которая присуща не только «Развеянным чарам», но практически всей древней и средневековой китайской прозе.

Начнем с того, что вопреки волшебной, магической атмосфере и сказочным персонажам наше сочинение имеет вполне внятную историческую подоснову – восстание Ван Цзэ, случившееся во времена династии Северная Сун (Х – XIII). Этот Ван Цзэ будто бы имел на спине татуировку, сделанную его матерью в качестве оберега, – иероглиф, сулящий процветание. В сунское время, как не раз бывало в истории Китая, тяготы повседневной жизни и общая неуверенность в завтрашнем дне снова сделали популярными разнообразные религиозные культы. Повсюду возникали тайные секты, объединявшие по большей части бедных крестьян и горожан, готовых бунтовать против властей.

Члены одного из таких тайных обществ восприняли татуировку Ван Цзэ как благое знамение и под его водительством подняли на войну крестьянское войско и даже продержались у власти в городе Бэйчжоу более шестидесяти дней. Зверствовали обе стороны – и повстанцы, расправлявшиеся с местными продажными чиновниками, и правительственные отряды. В конце концов власти подавили восстание и жестоко расправились с бунтовщиками. Нам важно обратить внимание читателей на то, как вполне реальный исторический факт и связанный с ним персонаж преобразуются в книге, приобретая совершенно фантастические черты.

После добавления новых глав и редактирования бунт Ван Цзэ, описанный в «Развеянных чарах», потерял первоначальную связь с реальностью, все более сдвигаясь в сторону волшебного события, в котором участвуют колдуны, ворожеи, оборотни. Выясняется, что Ван Цзэ в предыдущей жизни был самой государыней У, а его жена оказывается не только лисой-бесовкой Ху Мэйэр, но и – в прежнем рождении – Чжан Чанцзуном, любовником танской владычицы. Не обходится без колдовства и сам бунт Ван Цзэ, теряющий под кистью сочинителя всякую связь с историей.

Пример Ван Цзэ далеко не единственный, – напротив, подобную трансформацию претерпевают и другие герои исторической сцены старого Китая, во множестве присутствующие на страницах «Развеянных чар». Здесь и древний жестокий владыка Цинь Шихуан, и первый государь Ханьской империи воинственный Лю Бан, сунские императоры Чжэнь-цзун и Жэнь-цзун. Атмосфера фантастического действа словно бы окутывает их мистическим туманом, превращая из влиятельных, весьма почтенных деятелей китайской истории в участников шутовского карнавала.

Такое обращение сочинителя с историческими персонажами – не новость для китайской прозаической традиции. На протяжении столетий, задолго до «Развеянных чар», много раз происходило то, что ученые называют «беллетризацией исторического сюжета». Пожалуй, самый наглядный пример – повесть неизвестного автора I века н. э. «Яньский наследник Дань». (Повесть хорошо знакома тем, кто интересуется китайской словесностью, она несколько раз включалась в собрания китайской прозы в переводах на русский язык.) Событие, положенное в основу этого произведения, действительно имело место: некий Цзин Кэ предпринял неудачную попытку убить будущего императора древнего царства Цинь Шихуана, объединившего под своей властью разрозненные владения в империю Цинь (220–207 до н. э.). Однако автор повести, как явствует из ее заглавия, переориентирует сюжет на рассказ о Дане, наследнике престола царства Янь, за оскорбление которого и мстит Цзин Кэ. История Цзин Кэ обретает возвышенный романтический тон, исключающий всякую объективность.

«Развеянные чары» порывают с исторической правдой еще более решительно, при этом реальные события не столько обрастают новыми подробностями, сколько переносятся в иную среду – фантастическую, колдовскую, в атмосферу магии и волшебства. То есть именно туда, где «с неба падает зерно, а у лошадей растут рога», в мир небылиц, столь гневно отвергнутый Сыма Цянем. Однако и окутанный волшбой и магией сюжет романа не обошелся без непременного атрибута подлинной истории: злодеи, злоумышлявшие против законной власти, наказаны и нравственно осуждены. А без этого и за кисть не стоило браться…

Давно замечено, что почти вся китайская проза располагается на пространстве между документом, подлинным историческим свидетельством, и самой безудержной фантазией. Какой бы материал ни побуждал китайского сочинителя к творчеству, главный импульс всегда рождался из удивления. Удивить мог исторический факт – своей конкретностью и авторитетом; удивить мог пример безупречной нравственности, образец высокоморального деяния или, напротив, распущенности, подлости, предательства. А самым удивительным оставался мир духов, оборотней и демонов, не отделенный от реального мира четкой границей: стоило, например, человеку уснуть, как в жизнь его вторгались удивительнейшие существа и с ним начинали происходить престранные события, хотя основой для сновидений всегда оставался конкретный жизненный опыт.

Историзм и фантастика прозы имеют глубокие корни в китайском традиционном мировоззрении. Конфуций, заложивший в VI веке до н. э. основы своего учения, был яростным поклонником всего подлинного, правдивого, достоверного и не менее яростным порицателем всякого рода выдумок. Поэтичнейшие древние мифы он отвергал вовсе или вылущивал из них якобы историческое зерно. Мифические персонажи становились у него мудрыми правителями, которые умели следовать истинному пути и подчинять себе народ без насилия над его природой; баснословное прошлое превращалось в достоверную историю с датами, именами, событиями и т. п.

На другом полюсе мировидения древних китайцев находятся представители противоположного по духу вероучения – даосизма (от «дао» – «путь»), основателями которого считаются Лao-цзы, автор «Дао дэ цзина» – «Книги о пути и его воплощениях», и Чжуан-цзы, оставивший после себя собрание странных фантастических притч и диалогов. И «отцы» даосизма, и их многочисленные последователи словно задались целью опровергать любое утверждение конфуцианцев – в их сочинениях царствует фантастика во всевозможных видах, чудесное не только не отрицается, но и всячески культивируется.

Китайская культура редко представляет какое-то из этих двух учений в чистом, беспримесном виде. Скорее мы можем говорить о переплетении конфуцианских идей с даосскими, а также о воздействии буддизма, начиная с I века н. э., когда он пришел из Индии. В разные эпохи преимущественное влияние на умы могло оказывать даосское, буддийское или конфуцианское учение, но глубинное их единство всегда сохранялось. Пожалуй, в повествовательной прозе оно ощутимо, как ни в одном другом виде словесности.

«Беллетристика» возникла в Китае позднее деловой, утилитарной прозы. Последняя, впрочем, тоже не лишена художественных достоинств – многие произведения историографии и философской публицистики несут в себе отчетливо выраженное художественное начало. Так, в книге Чжуан-цзы даосские идеи облечены в столь яркую, далекую от сухой рассудочности форму, что и вне философского контекста способны оказать на читателя (и столетиями оказывали!) чисто эстетическое воздействие.

Великого историка Сыма Цяня всегда чтили в Китае как образцового стилиста. Его «Исторические записки» – замечательный литературный памятник, а не просто собрание более или менее достоверных сведений о прошлом. Благодаря его сочинению исторические сюжеты становятся широко популярны и широко используются уже в ранних образцах художественной прозы. Во взаимодействии историографической литературы и ранней повествовательной прозы важно подчеркнуть и то обстоятельство, что нарождающаяся художественная словесность нуждалась в покровительстве признанного канонического жанра, каким являлась высокая историко-философская проза с ее отработанной стилистикой; она, конечно же, тоже была полна вымысла, но вымысла, поданного как подлинный факт.

Кажется нелишним познакомить читателя с тем, как на протяжении столетий происходило становление китайской повествовательной прозы до времени ее расцвета в XVI – XVII веках.

Несмотря на расхождения в деталях, ранние произведения художественной прозы, бесспорно, ориентированы на исторический факт, хотя и тяготеют к небылицам. А у позднейших авторов связь с реальностью слабеет и все отчетливее проступает стремление к созданию собственно художественного мира. Дошедшие до нас «исторические» повести отличаются достаточно высокими художественными достоинствами – для своего времени в них вполне разработан сюжет, авторы проявляют вкус к подробностям и т. п., – и может показаться странным, что эта ветвь китайской «беллетристики» на несколько столетий заглохла; процветали между тем произведения, в художественном отношении гораздо менее совершенные.

«Исторические» повести именно в своей ориентации на достоверный факт, на реально бывшее событие демонстрируют приверженность их авторов к конфуцианской идеологии. Скажем, в уже поминавшейся выше повести «Яньский наследник Дань» не только главный герой являет собой чисто конфуцианский тип благородного мужа – цзюньцзы, но и все второстепенные персонажи, бесспорно, люди чести на конфуцианский лад; более того, оправдывая свою безвестность, Цзин Кэ ссылается на знаменитых высоконравственных героев конфуцианского предания, которые до поры до времени тоже пребывали не у дел («В древности Люй-ван, покуда резал скот и удил рыбу, был презреннейшим человеком в Поднебесной. Лишь повстречав правителя Вэнь-вана, он стал наставником в царстве Чжоу…» и т. п.). Число примеров можно было бы легко умножить.

Скорее всего, подобных произведений было создано немало. Они отражали не только определенный этап становления художественной прозы, но и – в опосредованной форме – характер эпохи, время расцвета конфуцианства на рубеже нашей эры, в эпоху Хань (206 до н. э. – 220 н. э.). Падение в III веке Ханьской империи вызвало и кризис государственной власти, и кризис идеологии. Кончилось время политической стабильности, когда незыблемыми казались семейная иерархия (конфуцианский принцип сяо – почитания младшими старших) и воспроизводившая ее в масштабе страны иерархическая пирамида «народ – чиновники – император». Началось «смутное время».

Народные восстания, вторжения иноземцев, борьба могущественных вельмож за власть, внезапные возвышения и сокрушительные падения претендентов на престол, голод, разруха, неуверенность в завтрашнем дне – все это поколебало вековечные устои морали, покоившиеся на конфуцианской добродетели. Никого уже не впечатляли разговоры о человеколюбии или книжные примеры из жизни древних героев. Все сделалось зыбким, призрачным, и на смену ритуальным нормам поведения, которым больше не было веры, пришла внутренняя раскованность; идеал высокого служения оказался скомпрометирован, и все больше и больше просвещенных мужей предпочитали службе жизнь на лоне природы.

Вероучения даосов и буддистов выдвинулись на первый план; конфуцианство словно бы стушевалось. Популярным сделался философский даосизм Лао-цзы и Чжуан-цзы и его магическая версия; широко распространились различные средства достижения долголетия, увлечение алхимией; маги и кудесники предсказывали будущее, творили чудеса, слухи о которых распространялись в мгновение ока. Может быть, это было единственное, что давало людям опору в то время. «Жизнь человеческая – что роса поутру», – сказал тогда один поэт.

Просвещенные литераторы обратились к дотоле презираемой народной словесности сказок, былин, анекдотов, иногда обрабатывая их, иногда сохраняя первозданную наивность. А уж в народе всегда жила вера в духов и оборотней, в привидения и прочую нечисть. Более того, появляются анекдоты, в которых иронически переосмысливаются неприкосновенные образы героев исторических преданий, даже сам Конфуций порой предстает на страницах подобных рассказов далеко не мужем совершенной добродетели. Он явно терпит поражение в «беллетризованных» дискуссиях с Лао-цзы; во многих рассказах мы прочтем, как его ученики насмешливо слушают наставления учителя и т. п.

Хотя ранние исторические повествования утратили популярность, но с традицией опираться на достоверный факт рассказчики не могли порвать. Даже самый фантастический вымысел нередко сопровождался точными указаниями на время и место, которые явно имитируют подлинность происходящего: «Лю Пин был уроженцем уезда Пэй. За воинские заслуги был пожалован титулом Цзиньсянского князя. Учился Дао у Цзы Цюцзы. Постоянно употреблял в пищу цветы каменной корицы, самородную серу… В возрасте трехсот лет все еще имел юный вид…» и т. д. Как видим, здесь нет ничего похожего на известное «В некотором царстве, в некотором государстве…» – все точно: уезд, титул; наставник – известный в истории персонаж. Или вот, к примеру, что говорится о бессмертном старце Су родом из Гуйяпа: «Дао обрел во времена ханьского императора Вэнь-ди»; даже известно, что жил он на «северо-восточной окраине областного города», а рядом – превращение журавлей в прекрасных юношей, чудесные предсказания будущего, волшебное мандариновое дерево и прочие атрибуты истинно сказочного повествования. Примеры эти взяты из «Жизнеописания святых и бессмертных» Гэ Хуна, где само название сборника словно бы подчеркивает «историчность» событий. Примерно такую же «точность» обнаружим мы и в совсем фантастических рассказах из «Продолжения „Записок о духах“» и в других подобных сборниках.

Говорить о художественном несовершенстве ранней повествовательной прозы было бы несправедливо: она не могла быть иной – авторы не только не умели строить сюжет, но и не нуждались в нем; волшебство – вот лучшая мотивировка поступков, а характер персонажа заменялся его типизацией по принципу «черное – белое»: злодей или праведник. В I–VI веках проходило детство повествовательной прозы в Китае, причем ребенок этот был, по существу, незаконнорожденный, ибо традиционная «высокая» словесность относилась пренебрежительно к подобного рода несерьезной литературе.

Но вопреки всем превратностям судьбы повествовательная проза не угасла. Ее поддерживала могучая струя народной словесности, питала историческая классика; наконец, лучшие ее образцы пользовались неизменной популярностью в разных слоях китайского общества и оказывали подспудное влияние даже на жанры высокой литературы.

В эпоху Тан (VII–X) именно древняя повествовательная проза послужила основой новеллы – жанра, не уступающего великой поэзии танского времени.

Впервые после падения династии Хань Китаем правила могучая рука самодержавного владыки. На смену «смутному времени», междоусобицам и государственной раздробленности пришла сильная власть, и в стране наступила пора расцвета. Первые танские правители еще хранили в памяти сокрушительную силу народного восстания, пламя которого озаряло начало нового царствования, и потому старались продемонстрировать добродетели, достойные праведных владык. Император Тай-цзун знал, о чем говорил, когда наставлял наследника: «Лодку сравню с правителем народа, реку сравню с простым народом: река способна нести на себе лодку, способна и перевернуть лодку».

Возрождались конфуцианские моральные ценности; даосский уход от жизни, отшельничество больше не были в почете. Свежие веяния не миновали и повествовательную прозу, постепенно новые жизненные обстоятельства находили художественное воплощение и на страницах книг.

Хань Юй (768–824) провозгласил «возврат к древности» в жанре «высокой» эссеистической прозы, которую он пытался обновить и приблизить к требованиям реальной жизни. Ведущие литераторы мечтали о ясной, лишенной стилевых украшательств словесности, похожей на творения древних авторов. Требуя от литературы простоты языка, они призывали наполнить ее злободневным содержанием, освободить от искусственных параллельных построений (именно параллелизмы тогда считались едва ли не главным признаком «высокой» прозы). И хотя эти реформы они осуществляли в сфере классической словесности, их отзвук докатился и до новеллы, тем более что, как жанр более демократический, новелла была открыта свежему ветру перемен.

Танская новелла унаследовала от предшествующей прозы тягу к фантастике. Но теперь все чаще сквозь фантастический сюжет проступает реальная жизнь с ее заботами, тяготами, успехами. Фантастика нередко оборачивается сатирой. Одна из известнейших новелл этого времени завершается знаменательными словами: «Правда, в истории Чуньюя было много сверхъестественного и, казалось бы, мало похожего на реальные события. Однако для тех, кто захватывает власть, она послужит хорошим уроком… Знатность, богатство и чин высокий, власть и могущество, что крушат государство, с точки зрения мудрого мужа, мало отличны от муравьиной кучи». Здесь фантастика, даже сатира отступают перед проповедническим пафосом, едва ли не главным стимулом к творчеству для серьезных литераторов-конфуцианцев.

Не угасает в китайской новелле и традиция исторической прозы. Не всегда в основе подобных произведений лежит реальный исторический факт, но герой, как правило, наделен исключительными качествами и этим напоминает знаменитых персонажей исторических преданий. Впрочем, и здесь очевидно стремление к демократизации: на смену традиционным героям исторической прозы приходят мелкие чиновники, горожане, купцы, даже женщины. В новеллах на историческую тему сохраняется дидактическая направленность – обращение к истории подчас только повод к критике современных порядков.

Танская новелла занимает как бы промежуточное положение среди литературных жанров – она демократичнее традиционной бессюжетной прозы с ее приверженностью к цитате, намеку; стиль большинства танских новелл ясен и сравнительно прост, главная цель автора – развитие фабулы; вместе с тем новелла изощреннее народного рассказа, литературнее, в ней явственней проступает установка на художественность. Достижения танской новеллы были подхвачены прозой следующих эпох.

Сунская династия (960–1279) пришла на смену короткому периоду раздробленности эпохи Пяти династий. Это уже была иная империя, по-прежнему могучая, но и ощущавшая невиданное доселе давление со стороны северных приграничных народов. Кочевники-северяне в конце концов и привели династию к гибели.

Поначалу же сунский Китай процветал. Сравнительно высокому уровню хозяйства соответствовал безусловно высокий уровень культуры. Пытливая философская мысль отливалась в четкие формулы так называемого нового конфуцианства, деятели которого попытались примирить рациональную сухость учения Конфуция с даосской мистикой и прозрениями буддистов. На новую ступень постижения мира шагнула классическая поэзия; после достижений танских стихотворцев это казалось почти невозможным, но гений Су Ши сумел совершить невозможное. Если поэзия процветала в сельских усадьбах богатых сановников, в тиши ученых кабинетов, то для демократических жанров прозы питательной средой служила городская жизнь.

Актеры, фокусники, акробаты, гадатели собирали на свои представления толпы слушателей и зрителей. Для массовых зрелищ предназначались крытые балаганы – вацзы, внутри которых на расположенных рядами скамейках помещались зрители, а представление шло на сценических площадках гоулань («изогнутые перила»). Как писал современник, «невзирая на ветер, дождь, холод и жару, зрителей в балаганах каждый день бесчисленное множество». Среди развлечений, которые предлагались жадной до зрелищ публике, пожалуй, наибольшей популярностью пользовались сказители, с профессиональным умением излагавшие широко известные сюжеты о великих героях, истории из цикла «судебных новелл», буддийские сутры или рассказы о чудесах, легенды о святых небожителях.

Традиция устного народного сказа бытовала в Китае с незапамятных времен. К сунской эпохе уже сложилась жанровая система сказа, исполнители обладали отточенным мастерством и владели специальными приемами общения с публикой: прозаические монологи перемежались пением, стихотворными вставками, лицедейством и сопровождались музыкальным аккомпанементом. Профессиональная память, конечно, помогала сказителю удерживать в голове множество историй, но со временем большинство из них стали записывать хотя бы канву повествования, на основе которой можно было свободно импровизировать, расцвечивать свой рассказ красочными деталями и подробностями.

Из подобных записей в эпоху Сун сложился особый жанр словесности, произведения этого жанра были более демократичны по языку, чем новеллы; как правило, авторы их неизвестны, да и были ли у них авторы в собственном смысле слова? Живая сказительская интонация, прямое обращение к читателям типа «но сначала я поведаю вам о таком случае», или «а сейчас речь пойдет о другом», или «сегодня я расскажу вам» и т. п., множество пословиц, ярких сравнений – все это свидетельствует о длительном периоде устного бытования сюжетов.

По-китайски записи устных рассказов именовались хуабэнь, то есть «основа сказа», так же стали называть и произведения нового жанра. Чтобы отличить хуабэнь от авторской новеллы, ее называют повестью.

Сюжеты повестей, как правило, незамысловаты, но обращает на себя внимание актуализация нескольких тем, в частности темы судебной ошибки. Сама по себе тема неправедного суда была весьма существенна для средневековых горожан. Недавние выходцы из деревни, промышлявшие в городе ремеслом или мелочной торговлей, они бывали, как правило, не шибко грамотными, не слишком сведущими в законах и в случае какого-нибудь конфликта оказывались полностью зависимыми от судьи, который, не церемонясь, решал дело и в детали не вдавался. Ощущение собственной беззащитности приучало горожан к осмотрительности (в произведениях разных эпох мы встречаем описания бед и несчастий, которые грозят тому, кто осмеливается, к примеру, необдуманно шутить), поэтому и рассказчик не устает напоминать читателям о недопустимости опрометчивых поступков: «мир полон опасностей», «в погоне за выгодой… людей повсюду ждет беда», наконец: «Не зря древние люди говорили: „Каждый хмурый взгляд и каждая улыбка имеют смысл“, поэтому, когда хмуришься или смеешься, помни, что это надо делать с оглядкой».

Неслучайно для средневекового горожанина весьма важной оказалась и тема возмездия, воздаяния. Ведь он жил в мире, полном опасностей: торговца поджидало разорение, не был уверен в будущем ремесленник, всех подстерегали болезни, лихоимство чиновников, наконец стихийные бедствия. И единственной, по существу, опорой в жизни для городского обывателя оставалась надежда на воздаяние – в земном ли мире (хорошо бы злодей-обидчик прямо на наших глазах понес примерное наказание!) или в другой, загробной жизни. Потому такой прочной была вера в чудеса, и эту веру умело поддерживали в людях буддийские и даосские монахи.

Не меньшей популярностью, чем народная повесть хуабэнь, пользовались в сунское время и классические новеллы, продолжавшие традиции танской прозы. Конечно, новеллы не предназначались для исполнения на городских площадях – это была письменная проза, адресованная образованным читателям: язык новеллы не столь «темен», как язык эссеистики, или прозы древнего стиля гувэнь (тоже, кстати сказать, процветавшей в эпоху Сун; сунские литераторы глубоко чтили танского Хань Юя, почитали его эссе образцовыми), но на слух он понятен плохо, да и многочисленные цитаты, намеки – словом, все, что свойственно письменной литературе, – требуют внимания и недюжинной образованности.

Новеллы сочиняли чиновники, читателями их были чиновники, и героями новелл тоже, как правило, выступали чиновники. В этом единстве нет ничего случайного, оно только указывает на исключительную элитарность средневековой письменной словесности, которая и создавалась, и потреблялась сравнительно тонкой прослойкой носителей культуры. Тематика сунских новелл отражает интересы именно этого слоя служилой элиты; как и в танское время, нередки новеллы с историческим сюжетом, причем длительность традиции письменной прозы уже позволяет сопоставить, как известный сюжет воплощается в произведениях разных, порой далеких друг от друга исторических эпох.

На современников и потомков огромное впечатление произвела история Ян Гуйфэй, знаменитой наложницы танского государя Сюань-цзина. Любовь к ней императора, трагическая гибель наложницы волновали современников и неоднократно становились темой художественных произведений – достаточно назвать имена величайших танских поэтов Ду Фу и Бо Цзюйи, танских новеллистов Цзао Е и Чэнь Хуна. Бо Цзюйи в своей поэме претворил историю о любви и гибели императорской наложницы в пронзительные лирические строки; он никого не осуждает, только сочувствует. Другие авторы позволяли себе разве что мягкие увещевания.

Время поменяло моральную оценку: в сунской новелле взят бескомпромиссный морализаторский тон, непреклонный, ригористичный. Совершенно в духе конфуцианской морали выносит сунский новеллист свой приговор: «Правила поведения призваны провести границу меж благородными и подлыми, внести порядок в дела семьи и государства. Если государь не исполняет своих обязанностей владыки, как может он управлять государством? Если отец не исполняет своих обязанностей родителя, как может он поддерживать порядок в своем доме? Достаточно одной-единственной ошибки, чтобы погубить все… Я составил это частное жизнеописание Ян Гуйфэй не только ради того, чтобы рассказать ее историю, но и чтобы охранить трон от несчастий и бед».

Заключительные слова могут восприниматься как девиз новеллы эпохи Сун. Конечно, писатели в силах только увещевать и предостерегать, но повелители редко прислушиваются к их правдивым речам. Династия Сун рухнула под ударами завоевателей-чужеземцев, и последние ее правители сполна явили миру безволие, слабость, на столетия отдав страну во власть захватчикам.

Во время господства иноземной династии Юань в литературе ведущим жанром сделалась драматургия, а проза, хотя и продолжала существовать, по-настоящему расцвела уже в следующую историческую эпоху, когда Китаем вновь правила национальная династия Мин (1368–1644).

Минская повесть наследует традиции сказительского искусства и тесно связана с повестью эпохи Сун. Более того, хотя нам известны минские повести главным образом из сборников XVII века, многие исследователи полагают, что в сборники были включены и произведения, созданные еще в сунское время.

В эпоху Мин все труднее становилось существовать жанрам высокой классической словесности. По-прежнему стихи были необычайно популярны, но любовь к поэзии все больше делается данью привычке. Изощрившие свое мастерство в стихотворчестве поэты умело вплетали в поэтическую ткань нить намека, расцвечивали стихотворение цитатами из стихов предшествующих веков, но арсенал классической поэзии сделался к минской эпохе таким обширным, что намеки часто оставались непонятыми, а цитаты неузнанными.

Поэт как бы лишался читателя, оставаясь в своем творчестве наедине с самим собой. Достаточно ограниченный слой образованных литераторов, воспитанием и учебой подготовленных к восприятию классики, терял свою монолитность, превращался в собрание индивидуалистов, в одиночку продолжающих бесконечную поэтическую традицию.

Стоит ли удивляться, что все больше образованных людей теряли интерес к высокой словесности и обращали свои взоры на простонародную литературу, которую не так стесняли условности и догмы. «Беллетристика» честно и недвусмысленно ориентировалась на развлечение читателей, но попутно автор мог позволить себе мораль или назидание.

Правда, когда литераторы признавались в том, что их произведения не более как досужие выдумки, подобные признания содержали и долю кокетства, и лукавство: слишком глубоко впитался в китайскую словесность учительный пафос, чтобы от него можно было с такой легкостью отказаться. На страницах повестей перед читателями развертывается панорама эпохи. В числе персонажей, по существу, представители всех сословий: торговцы, ремесленники, ученые-чиновники, судейские, бедные литераторы, богатые вельможи. Трудно и представить себе более подробное описание быта и нравов – обрядов, правил поведения, характер взаимоотношений и т. п.

Минская повесть – вполне сложившийся художественный организм, со сложным сюжетом, порой состоящим из нескольких линий, которые автор ведет с завидным умением. Язык повестей прост, но не легкодоступен. Дело в том, что повести как бы многослойны: фрагменты, написанные в легкой, разговорной форме, вдруг сменяются классически стройными пассажами, а те в свою очередь – стихами.

Минская повесть сохранила большинство характерных черт художественной беллетристики предшествующих эпох, но во всем многообразии произведений на исторические, любовные, «судейские» и прочие сюжеты обрела, пожалуй, больший блеск. Можно сказать, что повествовательная проза вступила в пору своей зрелости. Фантастика в значительной степени становится художественным приемом: с ее помощью автор отчасти пародирует реальность, отчасти усиливает развлекательный элемент повествования, иногда это способ продвинуть сюжет, то, что называется «deus ex machina»[3].

Одна из особенностей минских повестей – обилие стихотворных вставок. Стихи появились еще в танской и сунской новелле, но там они скорее подчеркивали то исключительное место, которое поэзия занимала в духовной жизни танского общества. Зато в повестях эпохи Сун, тесно связанных с традициями устного сказа, стихотворные вставки уже достаточно многочисленны, а в минской повести и отчетливо функциональны.

Роль стихотворений в устном сказе более или менее ясна. Сказитель запоминал сюжетную канву и устойчивые стихотворные описания, которые использовал всякий раз, когда необходимо было дать развернутое описание внешности героя, изобразить битву, сообщить авторское отношение к событиям. Произнося стихотворение, сказитель одновременно и «переводил дух» – повествование замедлялось, появлялось время обдумать следующий сюжетный ход, сымпровизировать; вступительное стихотворение привлекало внимание аудитории, намекало, а порой и указывало впрямую на тему сказа. Стихи могли быть и не понятны на слух, в этом не было ничего страшного – на развитие сюжета они, как правило, не влияли.

Вместе с тем, поскольку стихи для сказителей сочиняли нередко профессиональные литераторы, поэтический язык оказывался сложнее прозаического языка сказа. Стихи в согласии с традицией насыщали намеками, цитатами, которые мог понять только образованный человек. Все это как будто с трудом согласуется с ориентацией сказа на самую демократическую аудиторию.

Напомним, однако, что поэзия традиционно почиталась в Китае высшим проявлением литературного дарования: умение сочинять стихи было непременной принадлежностью человека образованного, без знания поэзии нечего было и думать об успешной сдаче экзаменов, открывавших путь к служебной карьере. Все это создавало вокруг поэзии ореол почитания, даже преклонения.

Неудивительно, что поэтическое слово, стихотворный размер, ритм, рифма сами по себе служили как бы знаком принадлежности произведения к литературе.

Правда, на современный взгляд может показаться, что из повестей легко без существенных потерь убрать по крайней мере некоторые стихи, но это впечатление обманчиво. Средневековому читателю далеко не всегда было важно, «что говорится», существеннее было, «как говорится» и в какой форме, а в этом смысле роль стихотворных вставок трудно переоценить.

Поэтому мораль (едва ли не самое главное, с точки зрения повествователя) всегда выражена в стихотворной форме, ибо проповедническая функция пристала поэзии более, чем прозе. Поэтические художественные средства были гораздо изощреннее – неслучайно при чтении повестей создавалось впечатление, что автора при виде прекрасного пейзажа, знаменитого дворца, великого героя поражает мгновенная немота, он замолкает, не в силах описать увиденное в прозе, а потом вновь обретает голос, но уже в стихах. Поэзия, принадлежавшая к высоким жанрам китайской словесности, словно бы своим присутствием возвышала прозу, санкционировала ее бытование как произведения литературы.

Правда, многие стихи в повестях просто более или менее искусно имитировали поэзию, используя ритм, рифму, другие чисто внешние приметы поэтического жанра, и по таким пусть и вполне профессиональным опусам не следует судить о прославленной классической поэзии Китая.

Стихотворения в «многоглавых повествованиях», как правило, далеко не всегда столь же многочисленны. Скажем, в наших «Развеянных чарах» они начинают каждую главу и завершают ее, но в самом тексте стихи встречаются весьма редко. Исключение – глава 39, в которую включены длинная песня Ма Суя да парные стихотворения на общую рифму, которыми обмениваются тот же Ма Суй и бунтовщик Ван Цзэ. Ничего похожего на роль стихотворений в повестях нет и в помине. Впрочем, в несравненно более известном «многоглавом повествовании» (100 глав), романе «Путешествие на Запад» У Чэнъэня, который относят к той же категории шэньмо (сочинений о духах и демонах), стихи вполне обильны и значимы. Какую-то закономерность тут отыскать трудно.

Повествовательная проза эпохи Мин являет собой самобытный и в художественном отношении совершенный организм. Унаследовав долгую беллетристическую традицию, она не только довела до блеска короткое прозаическое повествование, но и смогла создать «многоглавие», форму, значительно более крупную, то есть сочинения, которые, следуя европейской номенклатуре жанров, мы именуем романом. Именно на минское время пришелся расцвет китайского романа, заимствовавшего у предшествующих тысячелетий с их прозаическим многообразием в числе прочего великую способность поучать, удивляя, развлекая и восхищая.

Книга, которую читатель держит в руках, уверен, не даст заскучать: свое удовольствие получат и любители исторической подлинности, и почитатели чудес и волшебства. Но сполна насладиться такой книгой невозможно без детского умения удивляться буквально всему – и правде, и вымыслу, удивляться самой жизни, в которой они с такой причудливостью переплетаются. В былые времена китайцы вполне владели искусством удивления, а популярность старинной прозы в нынешнем Китае свидетельствует, что способности этой они, к счастью, не утратили.

Надеемся, что ею сполна обладает и наш читатель.

С. 5. Похитив на Небесах даосскую книгу… – Даосизм – философско-религиозное китайское учение, возникшее на основании «Дао дэ цзина» («Трактата о Дао и Дэ»), сочиненного мудрецом Лао-цзы (VI–V до н. э.).

Династия Тан (618–907) – период ярчайших достижений китайской культуры, время высокого взлета классической поэзии.

«Начало начал» – девиз правления танского государя Сюань-цзуна (685–762). По традиции, император, всходя на престол, выбирал девиз своего царствования, обещавший успехи, процветание и добронравие.

С. 6. Чи – мера длины в старом Китае, равная 30,2 см. Делилась на десять цуней.

С. 7. …приглашал даосов… – Учение даосизма было тесно связано с гаданиями и разнообразными местными культами. Даосов нередко приглашали домой в качестве знахарей, ворожеев и т. п. Также им случалось выступать в роли придворных предсказателей, весьма ценимых государем и его окружением.

Бодисатвы – буддийские божества, по святости и духовному влиянию стоящие на втором месте после Будды.

Чуньцю – историческая эпоха (VIII–V до н. э.), время расцвета древней китайской мудрости, когда жили Конфуций и другие мыслители, заложившие основы главных направлений китайского мировидения.

Цзин-ван – государь династии Чжоу, правивший в V в. до н. э.

У и Юэ – удельные царства эпохи Чуньцю в Древнем Китае; находились в состоянии войны на протяжении многих лет.

С. 8. …по велению самого Яшмового владыки… – Имеется в виду Яшмовый государь китайского даосского пантеона, живущий в нефритовом дворце на небесах. Управляет судьбами людей, небесами и подземным миром. Позднее почитался как владыка всех богов.

Белая обезьяна – герой древних преданий, мастер перевоплощений; образ этот пришел в Китай из Индии, где существовал культ Ханумана, обезьяньего божества.

Чу – царство в Южном Китае, находившееся в среднем течении реки Янцзы.

…Юань-гун укрылся в пещере Белых облаков… – Словосочетание «белые облака» часто используется в китайской поэзии, а также входит в названия гор и даосских храмов. В Китае плывущие по небу белые облака – классическая аллегория жизненного пути.

Сюаньнюй – даосское божество, с человечьим лицом и телом птицы; согласно древним преданиям, помогло легендарному государю Хуан-ди победить его врага Чи Ю (см. ком. к с. 24).

С. 10. …долговечные плоды… – Имеются в виду волшебные орехи долголетия, продлевающие жизнь.

…орехи торреи. – Торрея – род вечнозеленых хвойных деревьев семейства Тисовые.

С. 11. Цзяндун – район в провинции Чжэцзян, в нижнем течении Янцзы.

…назначил хранителем тайных книг Девяти небес. – В китайской космогонии небо состоит из девяти небесных сфер, расположенных друг над другом.

С. 12. …большое собрание книг, толкующих о трех основных учениях и девяти течениях. – Имеется в виду конфуцианство, даосизм и буддизм, а также девять школ китайской мудрости.

…в садах богини Западного неба Сиванму… – В древних народных культах богиня Сиванму являлась повелительницей запада, хранительницей волшебного источника и плодов бессмертия. В поздней традиции Сиванму – небесная красавица, живущая на крайнем западе, в горах Куньлунь, в нефритовом дворце, на берегу Яшмового озера, возле которого растет персиковое дерево с плодами, дарующими бессмертие.

…ученые-сюцаи… – Сюцай – начальная ученая степень в старом Китае, давалась на уездных экзаменах.

С. 13. Духи Северного Ковша – в даосизме дух или несколько духов Большой Медведицы, а также название самого созвездия, которое имеет влияние на судьбы людей. Эти духи имеют антропоморфный вид и владычествуют над дождями, засухой и т. д.

С. 21. Земные духи олицетворяли различные силы природы.

С. 16. Фынлун – божество даосского пантеона, покровитель магии.

С. 18. …если рядом с Синим драконом восседает Белый тигр… – Образы, возникающие во множестве китайских мифах и рассказах. Синий, или Лазоревый, дракон воспринимался как счастливое предзнаменование; Белый тигр символизировал злую силу и несчастливую судьбу.

С. 19. Янь Хуэй (521–490 до н. э.) – китайский философ, любимый ученик Конфуция. Известен как один из Четырех мудрецов.

С. 20. Яньло – владыка преисподней, проживающий в подземном городе Юду. Он определяет сроки жизни людей, в руках у него щетка и книга, в которой записаны деяния всех умерших. Стражники приводят к нему людей, и он определяет их судьбу в мире мертвых.

С. 21. Творец Первозданного хаоса – Паньгу, предок всех людей, родившийся из вселенского яйца и отделивший светлое начало ян от темного инь. Из ян он сделал землю, а из инь – небо.

Лю Бяо (142–208) – правительственный чиновник и военачальник, губернатор провинции Цзинь в эпоху Троецарствия. Его сын без сопротивления сдался армии знаменитого полководца Цао Цао.

Сунь Цэ (175–200) – государственный деятель и военачальник эпохи Троецарствия, основатель царства У. Воевал против Цао Цао, затем перешел на его сторону.

С. 23. Ли – китайская мера расстояния; в эпоху Сун, о которой идет речь, была равна примерно 553 м.

Чжан Кай – древний даос-отшельник, знаток магии.

С. 24. Император Сюаньюань – Хуан-ди, легендарный Желтый император, мифический правитель древности, первопредок китайцев. Его часто называют по месту рождения – горе Сюаньюянь.

Чи Ю – колдун, крылатый великан с медной головой, железным лбом и рогом на голове, с шестью руками и четырьмя глазами; противник императора Хуан-ди в борьбе за власть. После казни Чи Ю тело его было разрублено на две части и захоронено в двух курганах. По легенде, из курганов долго поднимался красный дым – это был гнев Чи Ю из-за его поражения.

Шэньси – провинция, расположенная на северо-западе Китая.

С. 27. …снизойдя на землю двадцать пятого числа двенадцатого месяца… – В этот день Яшмовый владыка будто бы навещает землю, чтобы понаблюдать за делами в мире людей.

С. 30. Династия Сун правила в Китае с 960 по 1279 г.; делилась на Северную и Южную Сун.

Чжэнь-цзун (968–1022) – государь Сунской династии, вступил на престол в 998 г.

Западная Сычуань – крупная провинция в западной части Китая.

…дочь отставного чиновника. – То есть дочь крупного торговца или купца.

С. 32. Праздник Двойной девятки (Чуньян) – отмечается в Китае в девятый день девятого лунного месяца. Праздник знаменует конец сельскохозяйственных работ.

С. 38. Проснулся он в четвертую стражу… – То есть в промежутке между часом и тремя часами ночи. Начиная с семи часов вечера и до пяти часов утра время в Китае делили на пять двухчасовых отрезков – страж.

С. 39. Горы Гусиных ворот в провинции Шаньси в древние времена славились гнездовьями диких гусей. Упоминаются в древнекитайском трактате «Каталог гор и морей», в котором описывается реальная и мифическая география Китая.

С. 42. Великий лекарь тщательно проверяет пульс… – Врачи традиционной китайской медицины определяли болезнь человека по пульсу.

Как-то в годы правления под девизом «Светлая добродетель»… – Девиз правления Чжэнь-цзуна (см. ком. к с. 30).

С. 43. Ямынь – присутственное место в старом Китае, резиденция чиновников.

С. 46. …бо́льшая заслуга, нежели построить пагоду в семь ярусов. – Образное выражение, означающее выполнение доброго дела для искупления грехов.

С. 49. …велел ему принести пилюлю Девяти духов… – Девять духов обитали в мире небожителей и вершили дела людей.

С. 53. Во времена Семи царств… – То есть в V–III вв. до н. э., когда семь удельных княжеств воевали между собой (Цинь, Чу, Янь, Ци, Хань, Чжао и Вэй).

Сунь Бинь (ум. 316 до н. э.) – китайский стратег и военный теоретик.

Лoy Шидэ – (630–699) военачальник и министр эпохи Тан.

Ли Железный Посох – один из восьми даосских святых, покровитель врачей и аптекарей

С. 54. Кайфын – город, бывший в древности столицей нескольких династий, в частности Сун.

С. 55. Священная гора Хуашань – одна из пяти священных гор Китая, место поклонения китайских буддистов.

Чэнь Туань (871–989) – святой подвижник, живший в горах Хуашань.

С. 56. Князь Гуань (Гуань Юй; ум. 219) – военачальник царства Шу, герой средневекового эпоса «Троецарствие». После смерти был назван богом войны.

С. 58. Красный заяц – кличка знаменитого скакуна из романа «Троецарствие».

…очаг для сжигания жертвенных бумажных денег… – Жертвенные деньги, имитировавшие настоящие, сжигались в специальных печах в храмах и святилищах в качестве подношения духам.

Буддийский патриарх Дхарма. – То есть Бодхидхарма (440–528/536), основатель буддизма в Китае, возведенный в сан святого.

С. 62. …на кухне колдует старый «повелитель ароматов»… – То есть монах, в чьи обязанности входили подбор и воскурение благовоний в храме.

С. 68. …из грота Персикового источника… – Персиковый источник «вне пределов людского мира» из поэмы известного китайского поэта Тао Юаньмина (365–427). «Персиковый источник» обозначает иллюзорный, прекрасный мир, где нет войн и несчастий.

С. 76. У Цзэтянь (624–705) – шестая императрица эпохи Тан. При ней искусства, литература, культура процветали, укрепились даосизм и буддизм. Она была умной, властной и сластолюбивой императрицей.

Мемориальные арки сооружались в честь какого-нибудь значительного события или героя.

С. 78. Ло Биньван (ок. 619–684) – поэт, государственный деятель эпохи Тан. Был посажен в тюрьму за критику правления императрицы.

Поистине я – / ста цветов царица… – Словосочетание «сто цветов» обозначает расцвет всех искусств. Царицей, то есть покровительницей ста цветов, считалась императрица У.

С. 79. Хуан Чао (ум. 884) – вождь народных повстанцев. Мятеж Хуан Чао, объединивший крестьян и беглых солдат в провинции Хэнань, ознаменовал гибель империи Тан.

Мара – индийское название повелителя дьяволов.

С. 80. …Верховный владыка удостоил меня милости возродиться в назначенное время в мужском облике. – Согласно буддийским верованиям, все живые существа после смерти перерождаются в другие существа в зависимости от того, насколько добродетельны или греховны они были при жизни.

Чжан Чанцзун (ум. 705) – литератор и музыкант, прославившийся красотой и изяществом манер. Был любовником императрицы.

С. 81. Чжан Цзяньчжи (625–706) – крупный чиновник Танской династии; был известен как справедливый судья, канцлер во времена правления императрицы У Цзэтянь. Инициатор убийства любовника императрицы Чжан Чанцзуна. Умер в изгнании.

Ван – высший титул в старом Китае.

С. 83. Сутра – священная буддийская книга.

C. 84. В ущелье Синся… – Согласно преданиям, в этом ущелье жил знаменитый отшельник Чэнь Туань.

С. 86. Дхарма – буддийское учение, универсальный закон бытия.

Хэшан – прозвание буддийских монахов.

С. 88. Гуаньинь (кит. «рассматривающая звуки мира») – божество милосердия в китайском буддизме.

С. 89. Бодисатва Самантабхадра – буддийское божество, сподвижник Будды Гаутамы и покровительница сутры Лотоса, главной книги буддизма. Изображалась на белом слоне с шестью бивнями.

С. 92. Парамита-сутра («Сутра о совершенстве мудрости») – самый ранний текст буддизма, провозглашающий мудрость высшим совершенством («парамитой») и самым действенным средством достижения освобождения – нирваны.

С. 98. …пошли мне, богиня, счастливую бирку… – Так называемые гадательные бирки представляли собой дощечки с цифрами или другими знаками, которые соответствовали определенному фрагменту из священных книг.

С. 99. Под личинкой наверняка подразумевается приемный сын… – Китайского слово минлин, означающее личинку тутового шелкопряда, ассоциировалось с понятием приемного сына.

С. 100. Амитофо — транслитерация имени Амитабха, будды бесконечного света и сострадания. Используется в буддийских монастырях как приветствие и прощание.

С. 109. Вечный Будда. – имеется в виду будда Амитабха.

С. 112. …длиной в три сажени… – Китайская сажень равна 3,2 м.

С. 114. …он был сыном академика… – Академик (ханьлинь) – высшее ученое звание, присуждалось лучшим из сдавших экзамены в столице на высшую степень цзиньши.

…местного богача, владевшего в здешних местах обширным поместьем… – Китайские деревни и поместья часто назывались по фамилии их обитателей.

С. 115. …кто нарушает волю Цветастого зонта… – То есть волю Великого государя (Да-ди), чей трон находился на созвездии Большой Медведицы (Цветастый зонт – одно из традиционных названий этого созвездия).

С. 117. Экран – напольное украшение в китайском доме, защищающее от посторонних взглядов и враждебных духов.

С. 118. …писал на бумажке имя жертвы и ее гороскоп… – То есть иероглифы, определяющие дату рождения человека по лунному календарю. Такие гороскопы часто использовались для гадания.

С. 119. Властная дщица – деревянная дощечка с заклинаниями.

…приготовлены жертвенные бумажные фигурки лошадок… – Фигуры животных сжигались на алтаре в качестве приношения божествам или душам предков.

С. 120. …передать ему два ляна серебра… – Лян – мера веса, равная примерно 37 г.

С. 121. Снять жемчужину не сможешь / с шеи черного дракона. – Упоминается высказывание даосского философа Чжуан Цзы, в котором говорится о прекрасной дорогой жемчужине, которая висит на шее водяного дракона. В переносном значении: трудность достижения чего-либо.

С. 126. Архат (санскр. «достойный») – человек, достигший просветления.

С. 129. Домик состоял из трех комнатушек… – Китайский дом обычно делился на три помещения: гостевую залу и два жилых помещения.

С. 139. Хубэй – провинция в Центральном Китае, в русле реки Янцзы.

С. 149. Люй Дунбинь – даосский патриарх, легендарный исторический персонаж, входил в число Восьми бессмертных.

Чжан Даолин (34–156 н. э.) – патриарх даосизма поздней династии Хань.

С. 157. Сюнь – древняя мера длины, примерно равная 26 см.

С. 158. Питаки (санскр. «корзина») – священные писания древних индусов, написанные на пальмовых листьях.

С. 159. Сюань Цзан (ок. 602–664) – буддийский монах, ученый и путешественник, живший в эпоху Тан. Отправился в Индию за священными книгами буддизма. По легенде, провел в Индии семнадцать лет. Герой знаменитого волшебного романа «Путешествие на Запад» У Чэнъэня.

Кумараджива (344–413) – индийский монах, один из крупнейших переводчиков важнейших сутр буддийского канона с санскрита на китайский язык.

С. 167. Золотой отрок, Яшмовая дева – популярные персонажи из свиты даосских божеств.

My – мера площади, равная 1/16 га.

…умеет превращать белое в желтое. – То есть серебро в золото (Цзо Чу владеет тайнами алхимии).

С. 180. Патриарх Майтрейя – буддийское божество грядущего, изображается в виде добродушного толстяка.

С. 184. Полководцы бывают внешние и внутренние. – Речь идет о небесных божествах, которые, по традиционным представлениям китайцев, руководили органами чувств человека.

С. 195. Кидани – кочевые монгольские племена, населявшие территорию современной Внутренней Монголии.

Тайшань – одна из пяти священных гор Китая, располагается в нынешней провинции Шаньдун. По легенде, дух этой горы, Тайшань, – повелитель царства мертвых.

Цинь Шихуан (259–210 до н. э.) – властитель, объединивший несколько царств в единую империю. С его именем связано осуществление многих реформ в стране, строительство Великой Китайской стены, Великого канала и других сооружений. Также известно, что Цинь Шихуан пытался найти тайну эликсира бессмертия.

С. 196. Фуси – мифический совершенномудрый государь древности, божество-повелитель Востока, первый император Китая, научивший людей приручать диких зверей и изготавливать шелк, сочинять музыку и пр.

Триграммы. – Эти особые знаки, прерывистые и сплошные линии, использовались в философско-гадательной книге «И цзин» («Книге перемен»).

С. 198. …несколько страниц из Лao-цзы… – То есть из трактата «Дао дэ цзин».

С. 199. …ударил в барабан. – Перед ямынем стоял большой барабан, в который бил проситель, заявляя о своей жалобе.

С. 200. Гун – почетный титул, следующий после титула вана.

Цзяннань – район в Центральном Китае.

С. 201. Босоногий бессмертный (Босоногий мастер) – Лю Цао, милостивое божество с улыбкой на устах, небожитель, состоявший в свите Яшмового владыки.

С. 202. Жэнь-цзун (1010–1063) – император династии Сун.

С. 206. Династия Хань царствовала в Китае с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э.

С. 209. Династия Цзинь – царствовала в Китае с 265 по 420 г.

С. 210. Чжоу-ван – последний государь династии Инь (правила в Китае с XVI по XI в. до н. э.); имел жестокий нрав.

У-ван – основатель и государь династии Чжоу, которая пришла на смену династии Инь. В конфуцианской иконографии изображался как мудрый правитель.

С. 217. Фынду – место в провинции Чунцин, где, по легенде, находился город призраков или город духов, преисподняя, представляющая собой подземный лабиринт.

С. 221. Владыка Северного предела – один из важнейших даосских божеств, обитатель Северного полюса, распределяет время жизни и смерти людей.

С. 228. Шаньдун – провинция в Восточном Китае на берегу Желтого моря; центр возникновения буддизма и даосизма. В ней жил Конфуций.

С. 233. …воскуривал благовония в храме Покровителя города… – Покровителем города считался бог Чэнхуван, он повелевал духам охранять город от засухи, эпидемий, врагов.

С. 234. …зарезал свинью весом в семьдесят фунтов. – Китайский фунт равен примерно 600 г.

С. 244. …символизируя борьбу пяти стихий природы. – Речь идет о пяти первоэлементах, из которых состоит все сущее в мире: вода, огонь, земля, металл, дерево.

Кашья – буддийская монашеская ряса.

Патра – чаша для подаяния, непременный атрибут бродячего буддийского монаха.

С. 251. Журавли и олени – священные существа, селившиеся в местах, где жили отшельники. Журавль символизировал процветание, долголетие, семейное счастье, плодовитость. Олень – богатство и успех.

С. 253. Линьцзы – место в провинции Шаньдун, славившееся своими фруктами.

С. 255. …подобной дружбе Гуань Чжуна и Бао Шуя. – Упоминаются сановники, жившие при дворе государя княжества Ци. Их отношения считались образцом дружбы.

С. 278. …на верхней террасе храма Первого министра… – В Китае было принято сооружать памятные храмы (как правило, совсем небольшие, размером с садовую беседку) в честь прославленных сановников, поэтов, святых подвижников.

С. 283. …подделки под серебряные и золотые слитки. – В старом Китае наряду с монетами имели хождение небольшие слитки золота и серебра. При жертвоприношениях духам использовались блестевшие золотом и серебром поддельные, бумажные слитки.

С. 303. Чжэнчжоу – округ и город в провинции Хэнань.

С. 306. Канга – деревянная разъемная колодка, которую замыкали на шее преступника.

С. 311. Страна Хуасюй – волшебная страна, блаженный рай, где живут счастливые люди.

С. 346. Бао Чжэн – знаменитый судья, живший в XI в. и прославившийся своей честностью.

С. 368. Манджушри (кит. Ваэньшу) – святой буддийского пантеона; символизирует высшую мудрость.

Утайшань – гора в Северо-Западном Китае, на которой, по преданию, обитал Манжушри. Место паломничества китайских буддистов.

С. 387. …у каждого из них есть «ставленная грамота»… – То есть бумага, подтверждающая принадлежность к монашескому сану.

С. 388. Ночжа – буддийское божество.

С. 389. Хранитель трех сокровищ – то есть монах. Три сокровища буддизма: закон, священные книги и монашеская община.

С. 390. Бяньхэ – река в Кайфыне.

С. 396. Ван Цзэ – предводитель крестьянского восстания в эпоху Сун (конец X в.). Провозгласил себя государем новой династии Аньян, был связан с тайными сектами, занимался магией.

С. 399. …женщина в белом траурном платье… – Цвет траура в Китае – белый.

С. 402. Когда воин-дракон побеждает в бою, он становится государем… – В старом Китае император ассоциировался с драконом.

С. 406. Хэбэй – провинция в Северном Китае, где во времена различных династий находилась северная столица – Пекин.

С. 419. Дань – мера объема сыпучих тел, равная примерно 103 л.

Бопин – крупный торговый и культурный центр в восточной части страны.

С. 422. Хуан-ди, император династии Хань, правил с 150 по 167 г.

Гуйцзи – древняя область в Центральном Китае.

С. 433. Ся Сун, Ван Гунчэнь, Юй Чжоусюнь – сановники, фигурирующие в исторических летописях как группа коварных и жестоких царедворцев.

Вэнь Яньбо, Хань Ци, Фу Би, Фань Чжунъянь – государственные деятели, прославившиеся трезвыми, практическими взглядами на правление в стране.

Оуян Сю (1007–1072) – прославленный поэт и эссеист.

Си Ся – государство тангутов, существовавшее в 1038–1227 гг. к северо-западу от Китая.

Чжао Юаньхао (1003–1048) – правитель государства Си Ся (с 1032 г.).

Гуаннань – уезд в провинции Юньнань, где вспыхнуло восстание против Сунского двора.

С. 454. Лю Бан (256/247–195 до н. э.) – первый император династии Хань.

Сян Юй (232–202 до н. э.) – сподвижник, а потом враг Лю Бана.

Люйхоу (ум. 180 до н. э.) – супруга Лю Бана, прославилась коварством и жестокостью.

С. 455. Си Ши – знаменитая красавица, жившая в VI в., наложница государя царства У. Со временем имя Си Ши стало нарицательным как образец редкой женской красоты.

Нань Вэй – красавица, жившая в эпоху Чуньцю, возлюбленная цзиньского государя Вэнь-гуна.

С. 460. Яо и Шунь – мифические государи золотого века.

Цзе-ван и Чжоу-ван – последние государи династий Ся и Шан, умершие дурной смертью, которая воспринималась в истории как кара за их злодеяния.

С. 463. Сицзин – западная столица.

Цао Бинь (931–999) – полководец, прославился своей честностью и неподкупностью.

С. 471. Западные жуны – кочевые народы, населявшие западные районы Китая.

С. 472. Чжугэ Лян (181–234) – хитрый военачальник эпохи Троецарствия.

Ваджра – одно из течений буддизма

С. 477. …в мире Девяти источников… – То есть в загробном мире.

С. 479. Звезда Тайбо – Венера.

С. 482. …возвратил престол его законному владельцу – роду Ли. – То есть императорскому роду, бывшему у власти в эпоху Тан.

Во времена Пяти династий… – То есть в X в. (во времена династий Лян, Тан, Цзинь, Хань и Чжоу).

С. 506. Чжан Лян (262–186 до н. э.) – советник и военный стратег Лю Бана во времена империи Хань.

Хань Синь (231–196 до н. э.) – полководец, сподвижник Лю Бана. Оклеветанный женой Лю Бана, государыней Люй, был убит, а род его истреблен.

Сяо Хэ (ок. 257–193 до н. э.) – военачальник и политический деятель династии Хань.

С. 532. Гата (гатха) – священный стих с назиданиями.

С. 536. Люй Шан – сановник и полководец, сподвижник просвещенного государя Вэнь-вана (1112–1050 до н. э.), одного из основателей династии Чжоу.

С. 537. …составить указ о назначении государем своего правнука. – То есть Ин-цзуна, правившего с 1064 по 1067 г.