«Убийство, — подумал он. — Кровь».

Это всё, о чём студент мог думать, всё, что он мог видеть в своей голове, — кровь. Остаточное изображение горело внутри его глаз, как красный неон: неподвижное тело в гардеробной, кастрированное, обезглавленное. И кровь. Неужели они действительно выкрасили стены этой мужской кровью?

Теперь один, измученный, студент лежал на тюремной койке. Тусклый свет станции просачивался в камеру; он чувствовал себя погруженным в темноту. Он пытался уснуть, чтобы забыть о крови, но ещё худшие образы возникали и исчезали из его головы. Он стоял в залитой лунным светом поляне, глаза округлились, как очищенный от кожицы виноград. Вокруг него дрожал и шелестел лес. Десятки трупов лежали, от распухших до разложившихся, под ногами в густом тумане. От студента пахло гнилью. Он вдохнул это, попробовал на вкус. С деревьев и из-под тумана на него смотрели лица и кричали. Не животные. Не люди…

Существа.

«Матерь Божья», — подумал студент.

Потом он сел на тюремной койке.

Пытаться заснуть было бесполезно. Он вспомнил слишком многое, слишком подробно: свой безумный рывок с влажной поляны тумана, хруст студенистого ужаса под ногами и чудовищный смех, похожий на ведьмино бурлящее хихиканье…

«Пожалуйста, пусть всё это будет моё безумие».

Какое облегчение — свалить всё это на сумасшествие. Но студент знал, что не может, он знал, что это реально. В его голове продолжали шевелиться образы и шлейф болезненных вопросов. Ради всего святого, что они там делали? Скольких людей они убили? Он видел их маленькое кладбище в лесу. Сколько тел они похоронили? А чьи? Сколько ещё крови будет пролито?

Но среди вопросов оставалась одна уверенность.

«Я следующий. Следующим они заберут меня».

В полумраке студент наклонился вперёд и коснулся цементных стен тюрьмы.

«Да, это цемент, всё хорошо. Чтобы пробраться через это, нужно быть тоньше французского багета».

Его пальцы пробежались по решётке, сильно дёрнули запертую стальную дверь о её крепление.

«Ага, это тюрьма. Без сомнения, это чёртова крепость. Я в безопасности», — подумал он.

Да, он был в безопасности; это была надёжная камера. По крайней мере, на время студент был в безопасности от тех женщин… этих отвратительных женщин в чёрном.

Колледж Эксхэм был в некотором смысле эксклюзивным. Этот колледж выбирали те, чьи средние баллы и тесты для приёма в высшие учебные заведения не позволяли им поступить в частную школу, а тем более в Гарвард или Йельский университет. Что касается его исключительности, нужно было быть богатым. Любой, у кого есть деньги, мог попасть в Эксхэм.

Колледж занимал сто шестьдесят с лишним акров территории Глубокого Юга, в самом конце Государственного Шоссе#13. Ближайшими городами были Крик-Сити наверху и Люнтвилль внизу, и всё. Колледжу принадлежала соседняя половина города, также называемая Эксхэм, которой управляли небольшой полицейский департамент и белоснежный городской совет. После этого, однако, на тридцать миль в любом направлении оставались только участки открытых сельскохозяйственных угодий. Другими словами, Эксхэм был Алькатрасом студенческого мира.

Несмотря на свою изначальную приверженность только к высшему классу, школа существовала очень хорошо, что неудивительно, учитывая суммы денег, которые вкладывались в её кассы. В период с сентября по май было два обычных семестра и две летние сессии для студентов, которые могли пересдать те курсы, которые они провалили в течение обычного учебного года. Среднестатистическому студенту Эксхэма требовалось шесть лет, чтобы получить четырёхлетнюю степень. Фактическое зачисление составляло около шестидесяти процентов, а соотношение выбывших классов к классам, которые получили дипломы, было худшим в стране.

В целом, Эксхэм оказался главным учебным заведением для «белых ворон» из самых богатых семей Америки. Быть полным ублюдком в этом мире было не так уж и плохо, пока ты был богатым ублюдком. Это могло привести к колоссальному обвинению в том, что все мужчины и женщины явно не созданы равными, и что неумеренное богатство ведёт к питательной среде всевозможных соблазнов.

Восемнадцать часов езды от Нью-Ханаана, Коннектикут, до Эксхэма обычно занимали у Уэйда Сент-Джона около пятнадцати часов. Он водил автомобиль под названием Callaway Twin Turbo, ограниченный выпуск Chevrolet Corvette за пятьдесят пять тысяч долларов. Поддерживать сто двадцать миль в час на огромных отрезках было проще простого с радар-детектором Uniden. Автомобиль был убежищем Уэйда от реальности, его коконом. Он просто сидел на кожаном сиденье, крутил руль и прижимал педаль к металлу. Время остановилось в его автомобиле. Он был нестареющим. Он был непобедимым.

«Да».

Колледж Эксхэм повлёк за собой ряд обстоятельств, о которых он сразу же забыл. Лето было для развлечения, а не для колледжа. Но, чёрт возьми, отец срубил все его начинания на корню. Уэйд мог убить почтальона; то, как он себя чувствовал, ожидая своего табеля, вероятно, было похоже на то, что чувствовали те парни из Аламо, ожидая мексиканской армии.

Голосу отца даже не требовалось восклицательных интонаций:

— Чёрт возьми, Уэйд. Две тройки, две двойки — и ты провалил историю. Очередной раз. Бог в проклятых небесах. Как ты мог дважды провалить историю?

— Будь реалистом, отец. Действительно ли битва при Гастингсе влияет на мою жизнь? Стану ли я лучше, зная, что Пётр Великий обложил бороды налогом? Подумай?

— Подумай, ты, сынок. Это твой мозг, и ты его зря тратишь. В эти оценки невозможно поверить.

— Но, отец, — заявил Уэйд, — я сделал всё, что мог.

— Ты ничего не делал с того дня, как я записал тебя в Эксхэм. Шимпанзе мог бы получать более высокие оценки, чем эти. Тебе, чёрт возьми, двадцать четыре года, и ты не получал ни одной хорошей оценки за двухлетнее обучение. Твои оценки не улучшаются, они ухудшаются.

— Я работаю над этим, отец.

— Работаешь над этим? Боже мой, сынок. Твой средний балл 1,4. Это охуеть как возмутительно.

Ой-ой. Бля. Это был плохой знак. Отец говорил «чёрт возьми», а иногда «дерьмо», «ебануться» и что-то ещё. Но когда он начинал заменять эти существительные и глаголы на «охуеть как»… это означало проблемы.

Проблема случилась на следующий день так молниеносно, что Уэйд почувствовал, будто кто-то только что сбросил ему на голову тысячефунтовый сейф.

— Настало время ультиматума, сынок, — объявил отец.

— Прости, отец?

— Фигня на этом заканчивается. Я не позволю своему единственному ребёнку превратиться в самую большую неудачу в истории высшего образования. Даю тебе срок до декабря следующего года, чтобы поднять средний балл до 2,5.

— Скажи ещё раз, отец? Это математическая невозможность. Я не смог бы вытянуть 2,5, даже если бы в осеннем семестре получил пятёрку.

— Я понимаю это, Уэйд. Так что, если быть до конца честным, ты будешь посещать учёбу и летом.

Уэйд рассмеялся.

— Ты шутишь, да?

— Я выгляжу так, будто шучу?

Отец никогда не выглядел так, будто шутил. Но… Уэйд улыбнулся.

— Не повезло, отец. Срок регистрации на лето истёк.

«Уф-ф-ф!»

— Я позвонил декану сегодня утром, — сообщил ему отец. — Сделано исключение. Занятия начинаются через неделю; твоё расписание ждёт тебя. Обо всём позаботился декан Сальтенстолл.

«О-о-о! Этот грёбаный лохматый гей, хуесос декан!»

— Да ладно, отец! Это несправедливо! Все знают, что декан у тебя на коротком поводке!

— Ты чертовски прав, и я воспользуюсь этим фактом при каждой возможности. Ты будешь посещать летние семестры.

Это было серьёзно.

— Слушай, отец, я не могу пойти в летнюю школу. Это вроде как против моих принципов. Что подумают мои друзья?

— Твои друзья — бездумные идиоты, не годные выковыривать камешки из моих шин. Меня не волнует, что они, чёрт возьми, подумают.

— Но мне нужно поддерживать репутацию! Я бы никогда не смог так жить. Лето — это вечеринки, пляж, девушки и всё такое.

— Тебе нет оправдания, сынок. Ты проучился в колледже шесть лет и едва ли ближе к получению степени, чем в тот день, когда ты выпустился из старшей школы. Всё, что ты делаешь, это пьёшь пиво, быстро водишь машину и пируешь с женщинами сомнительной репутации. Ты позоришь мою фамилию, моё имя, и я этого не позволю.

Это было совсем нехорошо. Если бы Уэйду пришлось пойти в летнюю школу, он был бы посмешищем.

«Пришло время немного пообщаться со старыми книжками», — заключил он.

— Хорошо, отец. Давай заключим сделку. Ты дашь мне отсрочку, а я дам тебе слово, как истинный Сент-Джон, что я засяду за книги так, как ты никогда меня ещё не видел. Я стану настоящим двигателем усердия, дисциплины и схоластического видения. Мой средний балл будет повышен в кратчайшие сроки, и оценок ниже четвёрки больше не будет, можешь рассчитывать на это. Это моё обещание, отец, и я серьёзно говорю об этом.

Лицо отца осталось неизменным, без эмоций, как у бюста Чингисхана.

— Сынок, если твои уши забиты дерьмом, то тебе нужен ёршик для унитаза, чтобы прочистить их. Дело решено. Ты будешь участвовать в летних сессиях. Какое-то время. И чтобы добавить дополнительный стимул, я аннулирую твои кредитные карты и прекращаю твоё еженедельное пособие в размере пятисот долларов.

Рот Уэйда приоткрылся. Он почувствовал себя плохо.

— Это для твоего же блага, сынок. Никаких денег от меня до тех пор, пока не появятся эти оценки. С этого момента ты будешь зарабатывать деньги сам. Ты будешь работать неполный рабочий день на территории колледжа.

Уэйд был подавлен.

— Работать? Мне?

— Да, Уэйд, работать. Тебе. Я понимаю, что ты никогда в жизни не работал, но пора начать. Декан предпринял всё необходимое, чтобы сделать мне личное одолжение.

Уэйд упёрся кулаком в ладонь.

«Помоги мне, Боже, и я закопаю этого ублюдочного декана по шею и НАСРУ ЕМУ НА ГОЛОВУ!»

— Что это, отец? Заговор? Национальная программа «Давай нагадим Уэйду?»

— Это для твоего же блага, сынок. Однажды ты это увидишь.

Уэйд закрыл глаза и попытался успокоиться.

— Ладно, ладно. Я могу понять. Так в чём работа? Я знаю, что ты никогда не отправишь меня на дерьмовое место, не так ли?

— Ты будешь работать в научном центре несколько дней в неделю.

«Звучит неплохо».

— Но… Что я буду делать?

— Ничего особенного, всего несколько часов в сутки. Отличная работа, сынок.

— Ага, отец. Отличная работа. Но как насчёт ответа на вопрос? Например, что… именно… я буду делать?

Отец заколебался и чуть не улыбнулся.

— Уборка туалетов.

Уэйд был вне себя… от ужаса.

— Наряду с множеством других обязанностей по уборке. Пора тебе научиться работать честно. Вот что сделало Америку великой страной, сынок.

— Америку великой страной сделала не уборка школьных сортиров!

— Это честная работа за честную оплату.

— Да? О какой именно честной оплате мы говорим?

— Ну, конечно, минимальная зарплата.

К этому моменту Уэйд едва мог стоять на ногах. Конечно, он знал свои недостатки. Он был ненормальным, бездельником и засранцем. Он использовал свою внешность, машину и деньги отца, чтобы шиковать по жизни. Он мог даже признать, что наказание за свои поступки было нормой. Наказание, да. Но это было уже перебором.

И с этой мыслью произошло нечто очень опасное. Уэйд Сент-Джон на мгновение отбросил здравый смысл.

— Я не собираюсь.

— Что ты сказал?

— Я не собираюсь. Я ничего этого не буду делать. Я не пойду в летнюю школу, не откажусь от кредитных карт и не собираюсь мыть туалеты за минимальную зарплату. Как тебе это нравится, отец?

И отец улыбнулся большой тёплой отеческой улыбкой, потом он схватил Уэйда за воротник и поднял его на целый фут в воздух. Он выпучил свои глаза, похожие на кошмарные глаза какой-нибудь рыбы, а его губы были огромными около лица Уэйда.

— Ты пойдёшь в летнюю школу. Ты будешь выполнять свои задания, ты будешь заниматься каждый вечер и вычистишь столько туалетов, сколько они тебе скажут. К декабрю следующего года ты повысишь свой средний балл до 2,5. Потому что, если ты этого не сделаешь, ты окажешься на улице. Ты потеряешь акции, ты потеряешь трастовый фонд, ты потеряешь машину. Ты будешь вне этого дома, вне этой семьи и вне моей воли. Как тебе это нравится, сынок?

Уэйд робко усмехнулся.

— Попался, отец! Ты не понимаешь шуток? Занятия начинаются через неделю. Думаю, мне лучше начать собирать вещи, да?

Пенелопа очень хотела быть лошадью. Она, конечно, знала, что желание быть лошадью не совсем нормально — это ограничивало рост её социализации. Психиатры назвали это затворнической концепцией образа-фантазии, и они всегда твердили о «социализации», чем бы это ни было.

— Чтобы реализовать свою индивидуальность, ты должна развить коллективное утверждение, Пенелопа. Ощущение положительной функции в твоей межличностной динамике. Это социализация.

А лошади? Они не любили лошадей.

— Твоя фантазия быть лошадью — это просто эмоциональная реакция на твою интроверсию.

Верно. Для неё всё это было бесполезным дерьмом. Но отец платил за это двести пятьдесят долларов в час, так что ей было всё равно.

— Твоя неосознанная озабоченность лошадьми, — сказали психиатры, — на самом деле является результатом истощённой, неопознанной сексуальности.

Её поразило, насколько сильно фрейдовская чушь доминирует в современной психологии. Всё дело в сексе.

Пенелопа была девственницей, и свою девственность она почему-то не могла скрыть от психиатров. Они говорили ей, что это «основа недомогания». Это было причиной её «проблемы».

— Проблема такого рода, Пенелопа, является банальным эмоциональным продуктом сдержанной сексуализации.

— Что это такое?

— Аберрационная фантазия с лошадьми.

— Хм?

— Ты хочешь быть лошадью. И, без сомнения, это ещё один производный корень твоих общих амотивационных симптомов, твоего несфокусированного состояния самоуважения и твоей неспособности социализироваться в целом.

Придурки. Всё это прозвучало для неё чушью, без фрейдистской игры слов. Они пытались сказать ей, что она потеряет интерес к лошадям, как только её уложат и раздвинут ей ноги?

Пенелопа чувствовала себя комфортно со своей девственностью и в любом случае не могла представить, о чём идёт речь. Как кто-то мог хотеть, чтобы в него проникало что-то, похожее на сырую сигару? Эта идея потрясла её. Однажды она посмотрела по видеомагнитофону одну из родительских кассет рейтинга X. Она называлась «Малышка Энни Орал». Пенелопа чуть не кричала при просмотре: одно шевелящееся, извергающееся белой слизью чудовище за другим, а Малышка Энни заслуживала своё второе имя с поразительным мастерством. Один мужчина всадил свой пенис — размером с летний кабачок — в прямую кишку Энни, а другой брызнул струями вязкой слизи на её грудь. Какой отвратительный конец! Если это был секс, Пенелопа была бы счастлива не желать в этом участвовать.

Всё вернулось к тому, что психиатры назвали «аномальной базой» или «иллюзией референции» — её «проблемой» желания быть лошадью. Но что в этом было плохого? Лошади были свободны от несправедливостей человеческого мира. Для этих грациозных животных не было таких вещей, как подчинение женственности, неравные возможности, кастинг на диване, проституция, порнография и тому подобное. Лошади жили в красоте и мире. Они знали только простое желание и простую любовь.

Какой замечательный способ существовать.

Разве фантазии не были символами самих себя? Фантазии Пенелопы доказали её чистоту и невинность. И это была самая возмутительная часть из всех, потому что самые безобидные люди всегда оказывались худшими жертвами в мире. Это она лучше всего знала.

Её фантазии не ожидали её. Ни её невинность, ни её жизнь. Всё, что ждало её в конце, — это её худший страх.

Ферменному мосту было полвека, и он выглядел так: опоры из окрашенного цемента поддерживали бледно-зелёные балки, покоробленные доски тянулись на пятьдесят футов поперёк медленного ручья.

Джервис Филлипс стоял точно над средним пролётом, перегнувшись через перила. Он смотрел вниз на мутный ручей, чёрное зеркало его чёрных мыслей. Серп луны и звёздный свет ничего не отражали.

Он не собирался прыгать; он приехал сюда не для этого. Кроме того, этот ручей был недостаточно глубоким. Он только промокнет, что его ещё больше унизит. Маленькое кольцо в его руке было причиной, по которой он пришёл.

Он был пьян. Он стоял неуверенно, когда жестокий мир вокруг него подёргивался и кружился. Он выпил одиннадцать бутылок японского пива Kirin, чтобы заглушить боль в своём разбитом сердце, но облегчение было фальшивым. Алкоголь только усугубил ситуацию.

Граффити ползло по заляпанным ржавчиной балкам, нарисованные сердечки аэрозольной краской сворачивались в четыре спирали — свидетельство любви. Ему стало тошно.

«Говард любит Соню», «Ли любит Бетси», «Мэри любит Джаза». Даже «Кэти любит Лизу». Было так много любви.

Сердце Джервиса сжалось от боли.

«Он, наверное, трахает её прямо сейчас», — эта мысль вывела его из ступора.

Маленькое кольцо на его ладони было ледяным.

«Да, он точно прямо сейчас трахает её. Как ты себя чувствуешь, Джервис?»

Чувствовать? У него больше не было чувств. Только образ Сары, извивающейся под кем-то другим. Это был какой-то богатый немец, сын какого-то иностранного разработчика. Это всё, что знал Джервис, и всё, что ему нужно было знать. Слёзы обжигали его щёки, как горячие насекомые.

Теперь он понял трагическую логику самоубийства. Он понимал, как люди могут прыгать со зданий или резать себе запястья, когда любовь покидает их. Его призрачные мысли были правильными. Без Сары у него ничего не было. Его слёзы покатились и упали в воду.

«Любовь крадётся, как убийца, — прочитал он стихотворение Байерса. — Посмотрите, как свободно она владеет топором».

Но зачем ему думать об убийцах и топорах?

Он разжал кулак и посмотрел на кольцо. Оно должно было подтвердить их помолвку, бриллиант на маленьком золотом ободке, размер#4. Сара бросила его, прежде чем он успел передать его ей.

Когда он бросил кольцо в воду, он представил себе не кольцо, а своё сердце, медленно опускающееся на дно порабощённого чёрного ручья.

Старая Эксхэм-Роуд извивалась, как адвокат, попавшийся на коррупции. Ночные болота и леса вскоре уступили место открытым плоским полям и кристальному небу. Всю дорогу до кампуса отчаяние Джервиса, казалось, сидело рядом с ним, как автостопщик. Он постоянно курил Carlton и пил ещё больше пива. Вскоре он доберётся до стойки регистрации кампуса; радиостанция шипела, как дождь, Brian Ferry напевал о том же старом блюзе и обнажённых невестах. Скелетные стебли кукурузных полей тянулись вечно. Полумесяц выглядел как коса жнеца — скоро он пролетит вниз и рассечёт его пополам. Он будет лежать под водой в футе чёрной грязи, разваливаться на куски рядом с маленьким кольцом.

Наконец-то бесконечная поездка подошла к концу. Впереди блестели огни кампуса. Он ускорился по Кампус-драйв, проехал по кольцу и свернул на Фрат-Роу. Гигантский «Научный центр Кроуфорда Т.» стоял совершенно чёрным, как замысловатая резная гора. Далёкая музыка плыла с холма, свирель звучала, как флейта друидов.

Он проехал мимо Лилиан-Холл, самого большого из женских общежитий. На длинном участке он увидел только красный 300ZX, принадлежавший той странной рыжей, который любила навещать конюшни на агроусадьбе. Но затем скопившаяся тьма исчезла. На стоянке были припаркованы ещё два автомобиля: белая Berlinetta Сары и белый фургон, изготовленный по индивидуальному заказу.

Он остановился, чтобы посмотреть на фургон. Он принадлежал немецкому парню, который украл у него Сару.

«Он трахает её в нём, — пришла простая мысль. — Она берёт у него в рот в этом».

Но вид обеих машин подтвердил то, чего он боялся. Она вернулась. Этим летом она тоже будет ходить на уроки, а её общежитие было прямо напротив его. Он, вероятно, будет видеть её каждый день, её отведённые глаза и напряженно сжатую улыбку, и он, вероятно, также будет видеть и немецкого парня. Джервису будут напоминать о его потере каждый божий день.

Он вышел из своего Dodge Colt и, пьяный, поплёлся к своему общежитию. Кусочек луны стал кисло-жёлтым. На центральной площадке его собственное горе заставило его ещё раз оглянуться на Лилиан-Холл.

Тусклый оранжевый свет мерцал в дальнем окне второго этажа — окне Сары. Они были там прямо сейчас. Они были вместе в постели, спали при свечах, спали в любви.

Джервис хотел, чтобы луна исчезла. Образы падали ему в голову, как камни. Как он мог жить, зная, что она любит кого-то другого? Из его головокружения вспыхнула малиновая вспышка. Было ли это предчувствием этих дёргающихся, непрошенных мысленных взглядов? И снова он представил себя разрезанным пополам. Он рисовал ямы в земле, могилы. Он чувствовал, что изображение могло быть символическим: видеть себя разрезанным пополам. Может ли это символизировать разделение разума и тела? Или это означало совсем другое?

«Символы», — подумал он.

Чем больше он смотрел в окно, освещённое свечами, тем больше видел себя разрезанным.

Это чувственное видение, казалось, задержалось, когда он приблизился к противоположной мужской спальне. Он чувствовал себя мёртвым, перемещаясь по площадке. Стоп. Мёртвый? Он так себя чувствовал? Да, труп идёт, мёртв, но идёт. Три четверти сгнили, и внутри не осталось жизни, но всё ещё идёт. Затем изображение или символ увеличиваются — пробитые мёртвые руки по локоть залиты кровью.

«Чья кровь? Моя кровь?»

И в руках, державших букет роз на длинных стеблях, зияли гнилые дыры.

«Я всё ещё люблю тебя, Сара», — подумал он со слезами на глазах.

Но почему на этом ужасном и третьем непостижимом образе на его растерзанном серо-зелёном лице появилась ухмылка?

— Символы, — пробормотал он.

Его руки были влажными.

ЭТО БЫЛ… — подобрать слово было непросто.

ВЛАСТ…

Блуждающие ритмы почему-то казались чёрными, как оникс. Он видел звуки и слышал цвета — красные, колеблющиеся. Красный пробегает по лицам, коже. Языки облизывают красный цвет.

Да. Это слово — ВЛАСТИТЕЛЬ.

Безумие было звуком, образами — давлением в его голове. Слово было именем. Кто-то пытался ему что-то сказать.

«Я как обещание на ветру. Окажи мне услугу, и я дам тебе силу. У тебя будет невероятная сила».

Безумие, звук, поднялся из бездны. Звук был криком.

Оргии? Или еды? И того и другого.

Внизу, глубоко в черноте, ему улыбалось огромное лицо.

Красные губы вздохнули и приоткрылись. Голые груди блестели от пота. Губы медленно растянулись, обнажая рот, полный игольчатых зубов.

«Сила, — подумал Бессер. — Невероятная сила».

Он очнулся в темноте своего офиса. Его одежда пропиталась потом, лицо стало холодным. Он чуть не закричал.

Красные губы, голодные-голодные рты, полные зубов, покинули его сознание. Из-за транса свет в его глазах оставался очень тусклым, а любое другое чувственное восприятие раздражало, как гвоздь по шиферу. Секундная стрелка звучала так, будто кто-то бил молотком по мусорному ведру. Однажды он услышал, как по полу прополз муравей. Всё что угодно, кроме слабого света, раздражало его по крайней мере ещё час.

Трансы начались несколько недель назад. Но были ли это на самом деле трансы? Это был единственный способ их описания. Сначала они с Виннифред опасались собственного рассудка.

— Эти осколки видений стимулируют скотопическую дезадаптацию, усугубляемую симптоматической индукцией эндофазного восприятия, — заявила она сначала. — Непропорциональная продукция катехоламинов, вызванная реактивными отклонениями церебрального синаптического ответа.

Что он мог с ней поделать? Она поспешила с выводами почти так же быстро, как прыгнула к нему в кровать. Но Бессер к этому времени знал, что этот феномен «транса» не имеет отношения ни к какому психиатрическому расстройству. Это не были осознанные сновидения или бессистемная гипнагогия, и это не могло быть скотопическим видением, потому что не было визуальным. В трансе он видел не то, что было, а то что ему показывали.

— Сила, — сказал он вслух красивому странному занавесу тьмы.

Из-за трансов не осталось ничего неясного. Каждую ночь они всё сильнее приходили ему в голову и подчёркивали его важность.

Да! Важность.

И силу, обещанную силу.

Он подошёл к окну. Ночь снаружи выглядела нереальной. Цвета казались чётче, ярче, но темнее. Глаза будто стеклянные. Снаружи кампус выглядел сжатым до пугающей, опалесцирующей ясности, залитым яркой тьмой.

«Тьма», — размышлял Бессер.

Разве лицо — погружённое в черноту в его снах — не подразумевало, что тьма теперь стала его светом?

Позади него зашевелилась Виннифред, бормоча, словно в беспокойном сне.

«Если бы декан только знал», — подумал Бессер.

Виннифред Сальтенстолл была красива по любым меркам; Бессер — на четырнадцать лет старше её тридцати пяти — весил более трёхсот фунтов. Чем ещё, кроме транса, можно объяснить её внезапную постоянную страсть к нему? Он видел её бывших любовников: хорошо сложенных, красивых молодых людей, напоминающих о том, кем Бессер никогда не будет. Итак, транс были связью. Ментальной. Сексуальной.

Виннифред Сальтенстолл была замужем за деканом Сальтенстоллом. Декан был влиятельным, важным и очень богатым человеком. К тому же он был геем. Он просто женился на Виннифред, чтобы доказать свою респектабельность. У них была сделка, которая сработала довольно хорошо: они будут преследовать свои сексуальные интересы, как им заблагорассудится, конечно, осторожно, и при необходимости удовлетворять домашние потребности друг друга.

«Легко выйти замуж за того, кто покупает тебе новый Maserati каждый год, — сказала она однажды, — и не заботится о том, с кем ты трахаешься на стороне».

— Боги, — пробормотала Виннифред. — Бог и богиня.

Её глаза распахнулись. Она глубоко вздохнула в кресле, пробуждаясь от транса. Бессер смотрел на её грудь.

— О, Дадли, — прошептала она. — Это было так сильно.

— Я знаю. С каждой ночью трансы усиливаются.

Её поза расслабилась. Колени её раздвинулись.

— Ты уверен, что мы не сумасшедшие? Может, это галлюциноз.

Профессор Бессер тут же нахмурился.

— Бредовое поведение и галлюцинации не заразны.

— Один психоз на двоих, Дадли. Это может случиться — это задокументировано.

— Да, я знаю, — усмехнулся он. — Множественные истерические точки зрения и всё такое. Это психопатические ярлыки, Винни. Мы явно не психопаты. Это реально.

— Я полагаю, это так, — признала она. — Но меня это пугает. Транс меня до смерти пугает.

Бессер больше не слушал; он смотрел. Её грудь проступала сквозь расстёгнутую блузку, тяжёлая в кружевном лифчике.

— Призраки, — сказала она.

— Что?

— Трансы, должно быть, призраки.

«Помилуйте!» — подумал он.

Это был не первый раз, когда она предлагала сверхъестественное.

— Это вздор. Призраки? Демоны?

— Параментальные сущности — это правильный термин, — она провела пальцем по голому животу. — Лицо в трансе, голоса — всё это зло.

— Помилуй, — сказал Бессер.

Её рука лежала на бедре. Продвинулась дальше. Сжалась.

— Зло, — повторила она и улыбнулась.

Это было самое резкое последствие транса: грубое, патологическое вожделение. Они оба дрожали от этого. Транс усиливал их сексуальные влечения, заставлял их ебаться. Сколько раз они делали это уже сегодня? Восемь раз? Дюжину?

Огромное лицо в трансе называло это своей любовью.

«Призраки?» — подумал Бессер.

Виннифред сняла мокрые трусики и начала мастурбировать. Теперь она делала это довольно часто, в любое время, когда ей это было удобно.

— Я так возбуждена, Дадли. Транс меня возбуждает.

«Дразнящая сука», — подумал он.

Ей всегда нравилось сначала подразнить его. Она расстегнула бюстгальтер, обнажив большую красивую грудь. Она ласкала её, пощипывала соски. Её задница заёрзала на стуле, и она облизнула губы.

Бессера всю жизнь бесили такие люди, как она. Но теперь он был бессилен в своей похоти. Он расстегнул ремень и спустил брюки пятьдесят четвёртого размера, чтобы уменьшить пульсацию. Он ненавидел её за это, но помнил — что? Обещания? Да, и силу.

Затем он вспомнил лицо за лицом. Кто были эти одинокие создания? Он чувствовал, как они наблюдают за этим моментом, призрачные вуайеристы. Их губы были такими красными, а зубы — как осколки стекла. Могли ли они быть привидениями?

Виннифред раздвинула пальцами свою вульву, показывая ему.

— Разве это не красиво, Дадли?

— Да, — сказал профессор Бессер.

— Тебе это нравится?

— Да.

— Ты хочешь трахнуть это?

Бессер застонал. Его колени подогнулись.

«Дразнящая, дразнящая сука!»

Было несправедливо, что она могла контролировать его только потому, что он был толстым и был старше неё. Её похоть делала из него болвана, клоуна.

— Иди сюда и трахни это.

Он не любил думать о себе как о клоуне, одухотворённом красотой женщины. И всё же он беспомощно подчинялся её непристойному приказу. Он отомстит позже, когда наступят лучшие времена…

«Сила, — подумал он, подбираясь к своей нимфе. — Невероятная сила».

«ДА», — пообещал голос в его голове.

— Я люблю тебя, Дадли, — вздохнула она.

Она раздвинула ноги, предлагая свою половую щель как приз. Её розоватый мокрый отблеск манил его и, казалось, говорил: «Будь хорошим клоуном».

Он стащил её на ковер и поцеловал приз. Извиваясь, она схватила его за голову и потерла его лицо у себя между ног.

«Я тоже тебя люблю, — подумал он. — Пока смерть не разлучит нас».

«ДА, — повторило огромное лицо. — О, ДА».

Красный слился со звуками оргии и еды.

— Мы бы хотели быть вами.

Хаос обвенчался с совершенством. Совершенство было лабиринтом, а безумие — звуком. Это были воспоминания? Вкус: горячий котёл, соль, мясо. Зрение: обнажённая грудь, набухшие чресла. Звук: крики. Губы приоткрылись над зубами-иглами. Это был… Это слово — Властитель. Изящные белые шеи истекали кровью.

Его дом на лето смотрел ему в лицо пустой улыбкой. Уэйд поднялся на лифте на восьмой этаж Кларк-Холла, самого большого мужского общежития в Эксхэме.

«Дом, милый дом, — сухо подумал он. — Весёлое будет лето. Спасибо, папочка».

Тишина окутывала зал. Не было ни шума, ни рок-н-ролла, ни звуков игры в пинг-понг. Не было ничего. По крайней мере, Джервис будет на летних сессиях. Джервис ходил на уроки, даже когда в этом не было нужды — просто чтобы быть рядом со своей девушкой. Бедный придурок был влюблён, но, по крайней мере, Уэйду не придётся проводить всё лето одному.

У Уэйда было два лучших друга: Том МакГуайр и Джервис Филлипс. Джервис был явно более эксцентричным из них двоих. Он был помешанным на философии, поклонялся любым непонятным школам мысли, в частности экзистенциализму. На его двери висел вечный портрет Сартра. Уэйд, как обычно, поморщился.

Но дверь была приоткрыта. Уэйд вошёл и объявил:

— Привет, Джерв! Я вернулся!

Джервис сидел в углу. Он был без сознания.

Уэйд поспешил проверить пульс Джервиса, затем огляделся и ахнул. Комнату обыскали. Были опрокинуты лампы, сломана мебель. В экране телевизора Sony была дыра; в дыре была пустая пивная бутылка. Книжные полки были на полу. Стереосистема Джервиса и коллекция пластинок были сброшены со своего обычного места.

Затем Джервис очнулся.

— Уэйд. Я… уже в аду?

Уэйд разинул рот. Джервис выглядел в более худшем состоянии, чем сама комната. Его глаза были окружены тёмными пятнами, похожими на смазку для мостов. Его волосы, маслянистые и немытые, торчали во все стороны, а футболка Lord & Taylor была в пятнах пива и рвоты. Он выглядел худым, истощённым. Пустые бутылки из-под пива Kirin лежали повсюду, повсюду вокруг него.

— Ты пьян, — сказал Уэйд.

Джервис рыгнул.

— Я не пьян. Я просто выпил.

— Джерв, что здесь произошло? Ты должен кому-то?

— Да, моей экзистенции, — пробормотал Джервис. — Я брошен.

Он открыл бутылку Kirin зубами. Уэйд поморщился.

Крышка бутылки легко снялась вместе с осколком резца.

— Иисус Христос! Что случилось? Вся твоя семья умерла? Акции твоего отца рухнули? Что?

Джервис выплюнул кусочки зуба. Он выпил половину бутылки залпом.

— Конец — вот что случилось. Конец света.

Уэйд знал, что когда Джервис напивается, его невозможно расшифровать из-за всего этого экзистенциального дерьма.

— Том здесь? — спросил Уэйд.

— Я думаю, он в магазине работает над своим Camaro. Я попросил его отвезти меня в ад, когда он закончит, — Джервис закончил бутылку вторым рывком. — Да, мне бы это понравилось. Я хочу попасть в ад.

— Джерв, вся твоя комната разрушена. Я должен знать, что случилось.

— Знаешь, Сартр ошибался, — продолжил Джервис. — Предательство предшествует сущности, а не существование. Нет существования. Нет… ничего, — и с этими словами Джервис снова потерял сознание.

Перешагнув через пустые бутылки из-под пива, Уэйд затащил друга в кровать. Затем он ещё раз взглянул на разрушения. Это было безнадежно. На это уйдут дни.

Но что случилось?

Он должен найти Тома. Может быть, он знал, что превратило Джервиса в пьяную бессвязную трясину.

Он отнёс свои чемоданы в комнату двумя дверьми дальше. Его стабильность как-то успокаивала его. Комната Уэйда была со всеми удобствами. Там была небольшая кухня, холодильник, отдельная ванная и кабинет, даже уплотнитель для мусора. Как мог отец ожидать, что он будет хорошо учиться в школе без уплотнителя для мусора?

На автоответчике мигал красный свет.

«Но никто даже не знает, что я вернулся», — подумал он.

Звуковой сигнал:

— Уэйд, я знаю, что ты вернулся, — сказал голос на автоответчике. — Это Джессика. Я… о, чёрт, я скучаю по тебе! Пожалуйста, позвони мне!

«Старое пламя никогда не гаснет. Конечно, детка, я позвоню тебе. В следующем веке».

Следующий звуковой сигнал:

— Уэйд, я знаю, что ты вернулся, — сказал другой голос. — Слухи быстро распространяются, когда неожиданно возвращается самый красивый парень в университетском городке. Это Салли, на случай, если ты забыл мой голос. Может быть, ты также забыл моё тело, так почему бы тебе не прийти прямо сейчас, и я дам тебе небольшой урок по повторному ознакомлению?

«Нет, спасибо. Тело как у Фишер. Мозги от грузовика».

Ещё один звуковой сигнал:

— Уэйд! Не могу поверить, что ты мне ещё не позвонил…

Он перезагрузил автоответчик, игнорируя оставшиеся девять сообщений. Было приятно быть разыскиваемым, но Уэйд решил, что им не повезло.

«Именно так дьявол мучит грешные души, девчонки. Потерпите».

Посмеиваясь, он запер свою комнату и пошёл к своей машине.

Дороги кампуса были почти пусты. Уэйд промчался мимо зданий гуманитарных наук, наблюдая за знаменитой полицией Эксхэма, которая, казалось, была явно неравнодушна к радарам. Corvette Уэйда определённо входил в список десяти самых разыскиваемых, как и сам Уэйд. У него, наверное, было достаточно штрафных квитанций от этих болванов, чтобы заклеить все стены в своей комнате в общежитии.

Кампус светился зелёным от травы и солнца, умиротворённый ленивым спокойствием. Пешеходные дорожки были пусты, входы в холлы тоже. Эта огромная пустота заставляла его чувствовать себя приговорённым; это напомнило ему обо всех развлечениях, которые он упустил.

«Летняя учёба, — подумал он с отвращением и отчаянием. — Остальной мир будет веселиться, а я застряну здесь».

Затем он миновал WHPL, радиостанцию ​​университетского городка — с прогрессивной музыкой, а не попсой, за что он и поблагодарил Бога, — и за следующим поворотом вырисовывался «Научный центр Кроуфорда Т.». Уэйд почувствовал себя мрачно, проезжающим мимо него. Здесь ему предстоит не только повторно пройти курс биологии, который он провалил в прошлом году, но и начать новую работу по обслуживанию туалетов. Уэйд очень дорожил своей репутацией — красивые богатые дети на красивых дорогих машинах должны были поддерживать свой статус, — но если люди узнают, что он убирает сортиры за минимальную заработную плату, он может поцеловать свою репутацию на прощание. Он так пристально обдумывал этот потенциальный кошмар, что пропустил следующий знак остановки.

Прозвучал сигнал. Уэйд резко нажал на тормоза.

Мимо пролетел бордовый Coupe De Ville, на несколько дюймов промахнувшись мимо переднего крыла Уэйда. Уэйд сразу узнал машину профессора Дадли Дж. Бессера, главы биологического факультета, а также самого жалкого болвана на факультете Эксхэма.

«Ты толстый мешок с дерьмом! Смотри, куда я еду!»

Когда Coupe De Ville повернулся, Уэйд заметил женщину, сидящую рядом с Бессером, и сидящую очень близко. Была ли у Бессера девушка? Это было невозможно.

«Только проститутка или человек с ослабленным зрением, или человек, предлагающий услуги по снижению веса, могли бы встречаться с этой вонючей анальной бочкой сала».

Затем Уэйд внимательно присмотрелся.

«Нихрена себе!» — подумал он.

Этой женщиной оказалась миссис Виннифред Сальтенстолл, не только красавица, но и жена декана.

Уэйд окинул взглядом его автомобиль, пока тот не исчез.

«Этого не может быть», — размышлял он.

Виннифред была женщиной с обложки журнала; Бессер был толстым болваном. Никакая известная логика не могла объяснить роман между ними двумя.

Студенческий магазин находился в дальнем конце кампуса. Это было исключительно непродуманно; не многие богатые дети сами обслуживали свои машины, но в кампусе было несколько упорных гонщиков, и Том МакГуайр был одним из них. Ему принадлежал безупречный белый Camaro 1968 года выпуска в отличном состоянии. Надпись на автомобильном номере «Глотай пыль» говорила обо всём — это был самый быстрый автомобиль в университетском городке.

— Чёрт возьми! — крикнул Том, отрывая взгляд от доставленного на заказ малогабаритного двигателя. Какая-то старая песня Deep Purple гремела в помещении. — С каких это пор Уэйд Сент-Джон ходит в колледж летом?

— С тех пор, как отец Уэйда Сент-Джона обрубил ему все концы.

— Облом, — Том вытер пот со лба.

Он бросил Уэйду бутылку Spaten Oktoberfest. Том был мускулистым, широкоплечим, с руками, большими, как биты для софтбола. Его волосы были тёмными и короткими, такими же консервативными, как и его политические взгляды. Джинсы с прямыми штанинами и белая футболка придавали ему вид мотоциклиста шестидесятых. Он любил старую музыку, немецкий лагер и плохие шутки.

— Уроки начинаются через неделю, — отметил он. — А пока у нас планируются кое-какие вечеринки, — затем он сделал паузу, в силу привычки. — Эй, Уэйд, анекдот. Ты слышал, что Никсон, Харт и Кеннеди основали собственную юридическую фирму?

Пресловутые шутки Тома действительно были старыми.

— Ах, да? Хорош уже.

— Ага.

Том рассмеялся. Уэйд покачал головой.

— А если серьёзно, — продолжил Том. — Хорошо, что ты зашёл. Мне нужно рассказать тебе о…

— Джервисе, — закончил Уэйд.

— Ага. Ты уже был в общежитии?

— Я только что приехал оттуда. Джерв разгромил всю свою комнату.

Том мрачно кивнул.

— Я слышал, как он крушил это место сегодня утром, и его рвало. Я пытался его успокоить, но сумасшедший начал кидать в меня бутылками. Думаю, он просто свихнулся, когда это случилось.

— Что? — спросил Уэйд. — Когда что случилось?

С каменным лицом Том сказал:

— Сара его бросила.

Уэйд резко сел на место от этого откровения.

— Она бросила его сразу после весеннего семестра.

Теперь поведение бедного Джервиса имело смысл, Джервис был гораздо более впечатлительным, чем большинство из них; он был без ума от Сары Блэк, по уши влюблён. Вся его жизнь вращалась вокруг неё; она была его жизнью.

— Но я думал, что они поженятся, — сказал Уэйд.

— Да, она выходит замуж. Но не за Джерва. Это какой-то немец, ради которого она его бросила.

— Немецкий парень?

— Сын какого-то немецкого разработчика, богаче дерьма. Это всё, что знает Джерв. И ты, вероятно, думаешь о том же, о чём я думал.

— Ага, — подтвердил Уэйд. — Что он сможет перейти через край, попытаться убить себя или что-то в этом роде. Способен ли он на это?

Том рассмеялся от души.

— Способен? Ты знаешь, как сильно он любит эту самодовольную сучку. Это самое худшее, что могло с ним случиться. Сейчас он, наверное, способен на всё.

— Да, но самоубийство?

Том пожал плечами.

— У него есть пистолет.

— Что? — воскликнул Уэйд.

— Конечно. Он держит его под кроватью, какой-то большой старый британский револьвер, который дал ему дедушка. Я вынул из него патроны сегодня утром, когда его рвало, и стащил остальную часть ящика с боеприпасами.

— Да, но он всегда может купить ещё. Что мы будем делать?

— Мы должны сами вытащить его из этого.

— Ты прав, — сказал Уэйд. — У него больше никого нет.

— Я встречусь с тобой позже в общежитии, — сказал Том. — Мы возьмём его и затащим его задницу в трактир, накормим его. Он, наверное, жил на пиве с тех пор, как всё это рухнуло.

— На Kirin и Carlton, — добавил Уэйд. — Увидимся вечером.

Уэйд улетел в своём автомобиле, включив старую песню Manzanera под названием «Мама была астероидом, папа был маленькой кухонной утварью с антипригарным покрытием». Слава Богу, что есть альтернативное радио; иначе он оказался бы в ловушке мира плохого рэпа и Мадонны. Он проверил вид сзади, затем выбросил пустую бутылку Spaten. С таким пустым кампусом, по крайней мере, ему не нужно было беспокоиться о том, что его остановят.

На полпути по кольцу его всё же остановили.

«Это чертовски здорово», — подумал он.

Но где был коп? У них на полицейских машинах должны быть маскирующие устройства.

«Приготовься», — настроился он.

Уэйд не особо хорошо учился, но когда дело доходило до милых разговоров с полицейскими, он получал пятёрки. Он сделал невинное лицо, когда подошёл полицейский, цокая каблуками.

— Добрый день, мистер Сент-Джон. Меня зовут офицер Прентисс. Я хотела бы увидеть вашу регистрацию и разрешение оператора.

Удивлённый, Уэйд поднял глаза. Копом была женщина.

«Женщина, — подумал он. — Женщина-полицейский».

— Кто вы? — спросил он.

— Я только что вам сказала. Я офицер Прентисс, и я хотела бы увидеть вашу…

— Я знаю, мою регистрацию и разрешение оператора.

Снисходительные копы попросили бы у вас лицензию; но только жёсткие задницы называли это разрешением оператора. Это может потребовать некоторой работы.

— Как вы узнали моё имя до того, как увидели мою ли… я имею в виду моё разрешение оператора?

— Я знаю о вас всё, мистер Сент-Джон, — сказала женщина-полицейский. — Шеф Уайт должным образом ознакомил меня со всеми нарушителями спокойствия в университетском городке.

Уэйд дружелюбно рассмеялся.

— Старый добрый шеф Уайт всегда шутит. Если хотите знать правду, моё…

— Ваше полицейское досье — самое обширное в истории этого кампуса.

Уэйд замолчал. Наверное, это было правдой.

— Конечно, офицер, у меня был штраф или два, но я не нарушитель спокойствия, уверяю вас. А мой отец вносит значительный вклад в Управление пожертвований Эксхэма и является близким другом декана.

— Это единственная причина, по которой вас не выгнали.

Уэйд снова замолчал.

«У этой девушки с её работой яйца должны быть больше моих», — подумал он и с отвращением отдал ей карточки.

Он осмотрел её, когда она начала заполнять его квитанцию. Она стояла в хорошей осанке, среднего роста, в чёрных ботинках и сшитой на заказ коричневой униформе. Яркие, прямые светлые волосы были собраны назад в конский хвост, как плеть, а её глаза были холодной загадкой за зеркальными очками. Уэйд полагал, что она была бы милой, если бы не бесчеловечная полицейская улыбка на губах. Её привлекательность и аура полицейского были сочетанием противоположностей: она приглашала, чтобы на неё смотрели, но ничего не показывала тому, кто смотрел.

Но кое-что было. Просто… что-то.

— Я штрафую вас за то, что вы ехали тридцать четыре мили в час в пятнадцатой зоне, — сказала она ему.

— Что, по кольцу?

— Да, по кольцу. И ещё один штраф за распространение опасных материалов на общей территории кампуса.

— Каких опасных материалов!

— Бутылка пива, которую вы только что выбросили.

— О, вы имеете в виду эту бутылку из-под колы?

— Это была пивная бутылка, мистер Сент-Джон, но, конечно, вы можете свидетельствовать в суде под присягой, что это не так. А поскольку хранение вскрытой тары с алкогольными напитками в движущемся транспортном средстве также является нарушением закона, вы получите третью штрафную квитанцию.

Уэйда бомбили хуже, чем Пёрл-Харбор. Все эти штрафы стоили бы ещё трёх баллов, чего не допустила бы его страховка.

«Хорошо. Пришло время быть милым», — подумал он.

Он изобразил свой лучший образ бедного мальчика, который, вероятно, был не очень убедителен, когда он сидел в машине стоимостью пятьдесят пять тысяч долларов.

— Офицер Прентисс, мне стыдно за себя. Нет оправдания бездумной незрелости, которую я продемонстрировал в вашем присутствии, и я смиренно прошу прощения. Но правда в том, офицер, что эти штрафы могут привести к отмене моей автомобильной страховки, и это создаст серьёзные проблемы между мной и моим отцом. Так что я в вашей власти. Я прошу вас, проявив великодушие, не обращать внимания на эти нарушения, а взамен вы получите моё слово и мою личную гарантию, что я никогда больше не буду нарушать закон в этом кампусе. Моё слово.

— Я слышала лучшую чушь от пьющих разгильдяев, — ответила она. Затем грубо передала ему штрафную книжку. — Подпишите, мистер Сент-Джон.

Уэйд начинал нервничать. Ему хотелось уже убить эту бабу.

— Что, если я откажусь подписывать? — он осмелился спросить.

— Тогда я арестую вас за игнорирование государственной повестки.

Уэйд рассмеялся.

— Вы бы не осмелились. Может, вы не совсем понимаете, кто я. Я Уэйд Сент-Джон. Мой отец…

— Подпишите квитанции или выйдите из машины, — сказала офицер Прентисс, затем достала блестящие наручники Peerless.

Уэйд, кипя, подписывал штрафы. Коп оторвала свои копии и довольно грубо сунула их в карман рубашки.

— И если я когда-нибудь снова увижу, как вы что-нибудь выбрасываете из этой машины, — сказала она и улыбнулась, — я брошу этого богатого мальчика в мою тюрьму за меньшее время, чем требуется, чтобы сказать об исключении из колледжа. О, и хорошего дня.

Затем офицер Прентисс уехала на своём полицейском автомобиле, оставив Уэйда с отвисшим ртом.

«Хорошего дня? — подумал он. — Детка, ничего хуже, чем это, уже точно не будет».

Женщины зашевелились, стоная от бесконечных снов. Их логово было лабиринтом; они находились глубоко в нём. Лабиринт был тихим и чёрным, как смерть.

Они лежали вместе обнажённые, их большие глаза внезапно, необъяснимо открылись. Что-то их разбудило. Что-то — было слово.

— Кто мы? — удивились они в унисон.

Но потом они вспомнили. Погребённая тьма лабиринта начала двигаться. Они вспомнили, кто они такие. Они вспомнили слово, святое, любящее слово.

ВЛАСТИТЕЛЬ.

— ПРОСНИТЕСЬ!

— Эй! — сказала одна.

— Эй! — закричали ещё несколько.

— Мы тебя любим! Мы вспомнили сейчас!

Они вместе хихикали в своём логове. Они от радости поцеловались.

Затем голос, как любовь, ласкал их.

— МОИ ДОЧЕРИ, МОЯ ЛЮБОВЬ.

Лабиринт оживал. В их логове стало тепло. Тёмный и святой свет казался прекрасным на их белой коже.

Воспоминания подобрались ближе. Они все для служения своему богу! Но сначала пришёл импульс. Поддержание существования. Голод. Наполнение себя. Женщины вспомнили. Они были голодны.

— Еды!

Да, им нужна еда. Чтобы наполнились животы. Тёплое мясо. Кровь.

— Еды, пожалуйста!

Голос ВЛАСТИТЕЛЯ был подобен обещанию на ветру.

— СКОРО, ДОЧЕРИ. ВЫ СКОРО ПОЕДИТЕ. СКОРО НА ПИР БУДУТ НОВЫЕ СВИНЬИ.

Их чресла покалывали. Из их красных губ текли слюни.

— Кровь!

— Мясо!

— Новые свиньи!

Они возились в своём логове, упиваясь обещаниями, как поцелуями. Новая кровь для купания и мясо. Они хихикали и ухмылялись.

— ДРАГОЦЕННЫЕ ДОЧЕРИ… ВСТАВАЙТЕ!

Трактир «Старый Эксхэм» представлял собой допотопную катакомбу из кирпича и цемента, полную тупо противоречивого декора. Наверху был паб, внизу сцена. В трактире подавали только пафосные «лёгкие закуски» и импортное пиво. В конце концов, город знал, кого он обслуживает — избалованных, богатых студентов колледжа, — и именно поэтому они отличались астрономическими ценами. Такие счета выставлялись только «определённым» группам, не распространяясь на местный сброд.

Они спустились по каменным ступеням к одному из небольших обеденных островков вдали от сцены.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил Том.

Джервис кивнул, как деревянная марионетка. Ему не разрешили бриться — нельзя было доверять его нынешней руке и складу ума, чтобы держать бритву у горла. Но они привели его в порядок и заставили прийти сюда.

— Я выпью пива, — сказал он в конце концов.

— Ты выпьешь кофе, тупой болван, — поправил Уэйд.

— И поешь, — сказал Том.

Джервис застонал.

Уэйд сделал заказ у официантки, чья форма в стиле браухаус с оборками открывала достаточно места декольте, чтобы припарковать небольшой катер. Том и Уэйд осторожно взглянули друг на друга, обдумывая стратегию открытия Джервиса. Том осознавал хрупкость ситуации. Уэйд, однако, предпочёл более прямой подход.

— Значит, она бросила тебя, да?

Джервис запричитал. Том покачал головой.

— Послушай, Джерв, — сказал Уэйд, — тебе нельзя скрываться от этой штуки вечно. Тебе придётся принять эту ситуацию и вспомнить, что у тебя есть яйца.

— В жизни бывают взлёты и падения, — сказал Том. — Это один из её недостатков.

Лоб Джерва был на столе.

— Но я всё ещё люблю её!

«Ну, началось!» — подумал Уэйд.

— Поверь мне на слово, приятель. Ты это переживёшь. Тебя ждёт впереди целая жизнь.

— Не без неё, — сказал Джервис со стола. — Мы собирались пожениться. Я даже кольцо купил. Это должно было быть идеально.

— Джервис, эта девушка не стоит того, чтобы приводить себя в такое состояние, — предложил Том. — Когда что-то не получается с одним, находят кого-нибудь другого.

— Но я не хочу никого другого. Я хочу Сару. Я хочу вернуть свою Сару!

Уэйд попытался рассудить.

— Она больше не твоя Сара. Это может показаться бессердечным, но это правда. Женщины могут быть коварными, хитрыми монстрами. В одну минуту они говорят тебе, что будут любить тебя вечно; в следующую минуту они оказываются в постели с кем-то ещё, как будто завтра не наступит.

Джервис резко выпрямился. Он начал издавать бормочущие звуки. Затем он встал из-за стола и поплёлся прочь.

— Отлично, Уэйд, — ухмыльнулся Том. — Ты действительно умеешь обращаться со словами. Почему бы просто не купить ему билет на автобус до «Прыжка с моста влюблённых»?

Возможно, в данном случае прямой подход был немного резким. Уэйд всё испортил.

Официантка с декольте в стиле баварской девушки с бутылки пива принесла их заказы: Spaten Oktoberfest для Тома, Samuel Adams для Уэйда и кофе с мармеладом для Джервиса.

— Я знал, что он серьёзно относился к ней, — сказал Уэйд. — Но я понятия не имел, что всё так плохо.

— Плохо — не то слово. Джерв — чувствительный парень. Он многое держит при себе.

— Слишком многое, — заключил Уэйд. — Я предупреждал его, чтобы он не влюблялся в эту девушку до сумасшествия. Всё равно она мне никогда не нравилась.

— Просто она тебе никогда не нравилась, потому что она единственная девушка в кампусе, которая никогда не обращала на тебя внимания.

Уэйд закатил глаза.

— То, что я самый потрясно выглядящий чувак в штате, не означает, что я тщеславен.

Том громко рассмеялся.

Через некоторое время вернулся Джервис с двумя бутылками Kirin Dry, одна из которых была почти пустой.

— Джервис, я не хотел задеть тебя, — извинился Уэйд.

— Не беспокойся об этом, — Джервис сел. — Ребята, вы правы. Я должен оставить всё это позади.

— Теперь ты говоришь дело, — сказал Том.

Уэйд указал на тарелку.

— Ешь свой гамбо. Это пойдёт тебе на пользу.

Джервис взял ложку гамбо и положил себе в рот. Потом он начал:

— Она бросила меня в сообщении во время каникул. Она рассказала мне о немце, о том, как они какое-то время были друзьями, о том, каким заботливым и милым он был, и вдруг она поняла, что меня больше не любит. Она сказала, что перестала любить меня несколько месяцев назад, но до тех пор не осознавала этого. Вот и всё, так просто. Она сказала, что больше не хочет меня видеть. И последняя строчка, — Джервис сглотнул, — последняя строчка сообщения была «Удачи в жизни».

— Серьёзный облом, — прокомментировал Том.

— О, чувак, — сказал Уэйд. — Это действительно отстой.

Джервис продолжал, словно говоря из могилы.

— Конечно, я делал ошибки. Я не идеален. Но настоящая любовь должна восполнять недостатки человека. Любви, настоящей любви должно быть достаточно.

Обычно Уэйд не слишком беспокоился; это была просто риторика Джервиса. Но хотя слова были одинаковыми, дух, в котором они были сказаны, был совершенно другим. Дух был окончательным — полной потерей. Это была не просто очередная история о мальчике-неудачнике. Это было распадом себя.

Но Джервис хлопнул в ладоши, как будто доказывая, что он проснулся.

— Во всяком случае, хватит моих стонов и причитаний, — заявил он. — Нет ничего хуже, чем грустный мешок дерьма, жалующийся на свою жизнь. На несколько недель всё вышло из-под контроля. Но сейчас я в порядке.

— Ты уверен в этом? — спросил Уэйд.

— Определённо. Пора вернуться к своей жизни.

— Вот это дух! — сказал Том.

Но Уэйду стало грустно; он мог видеть друга насквозь. Улыбка Джервиса была фальшивой, словно вырезанная из картона. Несмотря на улыбку, в нём ничего не осталось, кроме потери. Уэйд понял это мгновенно: Джервис никогда не переживёт этого, каким бы счастливым он ни пытался выглядеть сейчас.

• Студентка по имени Нина МакКаллах не спала. Над кроватью висело распятие. Нина горячо верила в Бога и верила, что Иисус умер за её грехи. В соседней комнате, сквозь стену, она могла слышать свою соседку по комнате Элизабет, которая явно не верила в Бога. Элизабет пригласила друзей принять наркотики. Обычно они принимали наркотики каждую ночь, и это беспокоило Нину. Наркотики были проявлением Сатаны, и люди, которые их употребляли, становились воплощениями дьявола. Нина обнаружила, что ей нелегко заснуть, когда всё, что отделяло её от Повелителя Тьмы, было всего лишь стеной общежития. Всю ночь Элизабет и её друзья вдыхали сатанинский белый порошок, в то время как Нина металась, вертелась и урывками молилась, чтобы Бог защитил её от зла.

— Рад тебя видеть, Уэйд! Хорошо, что ты вернулся!

— Что… — сказал Уэйд.

Восковая идиотская ухмылка выступила против него, когда он шагнул через вестибюль. Вестибюль был мрачным, с загромождёнными тёмными геометрическими краями и блестящей плиткой. Перед ним стоял декан Сальтенстолл.

— Приятно вернуться, сэр, — сказал Уэйд.

«Я ещё поквитаюсь с тобой, двуликий ухмыляющийся боров».

Декан протянул руку, которую Уэйд пожал с некоторой неохотой.

— Богатство — не повод для того, чтобы отделиться от реального рабочего мира. Разве не в этом вся жизнь? Честная работа?

«Что ты знаешь о честной работе, голубокровный лицемерный ёбарь?»

— Я не могу с этим не согласиться, сэр.

— Хорошо, хорошо! Тогда вперёд, — улыбка декана не исчезла. — Мы начинаем снизу и продвигаемся вверх, верно, Уэйд?

Уэйд не знал, о чём говорил старый чудак, но подозревал, что упоминание о том, что начинать снизу, могло иметь какое-то отношение к уборке туалетов за минимальную заработную плату. Они быстро двинулись по тёмным коридорам, от которых пахло воском. Их каблуки хлопали по блестящей плитке. Уэйд последовал за деканом, желая пнуть его под зад.

— Я очень горжусь нашей лабораторией, — декан был похож на молодое деревце в костюме в тонкую полоску. Нелепо уложенные седые волосы делали его загорелое лицо фальшивым, как после плохой косметической операции. — И я не менее горжусь нашим обслуживающим персоналом.

Он остановился у двери. На двери было написано «Уборка».

И декан начал хихикать.

— Вы делаете это специально, не так ли?

— Конечно, — сказал декан.

Уэйд подождал секунду.

— Почему?

— Почему же ещё? Чтобы преподать тебе урок. Ты богатый и напыщенный хулиган, который шесть лет доставлял проблемы на мою задницу. Но теперь, наконец, я могу отплатить за услугу. Правосудие так мило.

— Такая грязная игра, — заключил Уэйд.

— В самом деле, это так, так что с этого момента я буду тобой управлять. Твой отец на пределе своих возможностей — теперь твоё будущее в моих руках. Ещё одна ошибка, Уэйд, ещё одна, и твой отец отречётся от тебя.

Уэйд знал, что это факт. Теперь он был на минном поле.

Улыбка декана стала злой, его истинной гримасой.

— С этого момента я твой господин и хозяин, Уэйд, и не забывай этого. Правила просты. Ты будешь выполнять эту работу к полному удовлетворению факультета, и ты будешь выполнять свои обязанности, предписанные твоим непосредственным руководителем, без колебаний и без возражений. В противном случае тебя уволят, и мне будет очень приятно узнать, что твоего отца незамедлительно уведомят об этом.

Теперь он был в лапах декана, и Уэйд знал это. Если его уволят, то навсегда исключат. Но, по крайней мере, хуже уже не могло быть.

Или могло?

— Вы что-то говорили о моём руководителе?

— Верно, — ответил декан. — И вот он уже здесь.

Щёлкнула дверь. Тень пересекла комнату — огромная, широкая, как пивная бочка.

— Рад тебя видеть, Уэйд. Хорошо, что ты вернулся.

— Нет, — пробормотал Уэйд. — Не вы. Кто угодно, кроме…

Профессор Бессер вышел вперёд. Казалось, он немного прихрамывает. Пухлое, хитро улыбающееся лицо и подстриженная бородка делали его похожим на дьявола на пути в санаторий для жирных.

— Не могу передать, насколько я рад руководить тобой на твоей новой… должности.

Декан вручил Уэйду резиновые перчатки, халат и ёршик для унитаза.

— Инструменты ремесла, мой мальчик.

— Это забавная работа, Уэйд, — Бессер улыбнулся. — Как ты скоро увидишь.

Уэйд взял «инструменты». Затем декан повернулся к Бессеру и сказал:

— Боюсь, что на втором этаже произошла авария. Кажется, целый ряд туалетов… забился одновременно, и они переполнились. Ужасный беспорядок и довольно зловонный.

— Я уверен, что Уэйд будет рад об этом позаботиться.

— И помни, — добавил декан, — честная работа, Уэйд.

Затем он запрокинул голову и засмеялся, исчезнув в коридоре.

— Нет времени, кроме настоящего, да? — сказал Бессер. — Ты будешь чистить каждый туалет в этом здании каждый день, ты также будешь мыть шваброй каждый пол в уборной и вытирать каждую раковину. И ты знаешь, что говорят, не так ли? Работа, сделанная неправильно, вообще не сделана.

— О, неужели так говорят? — заметил Уэйд.

«Когда-нибудь я вымою эти туалеты твоим жирным лицом. Теперь это стоит сделать».

— Я буду в своём офисе, если я тебе понадоблюсь. Удачи, Уэйд.

Уэйд закипел. Но когда Бессер повернулся, чтобы уйти, Уэйд кое-что заметил. Был ли у Бессера кулон на шее? Это было похоже на чёрный амулет на чёрной нитке. Он был похож на крест.

Но Бессер был атеистом, как и все профессора колледжей. Зачем носить крест?

— Профессор? Это что, крестик на вас?

Бессер не ответил. Вместо этого он оглянулся с рассеянным блеском в глазах. Ещё более странным было то, что он сказал дальше.

— Тебя могут ждать великие дела, Уэйд. Самые чудесные вещи.

— А?

Почти мечтательно Бессер ушёл. И это тоже было странно. Он быстро зашагал, хромая, как, наверное, мужчина, которому недавно прострелили ягодицы.

Ворота агрокомплекса распахнулись, не закреплённые на замок.

«Какое-то место преступления», — подумала Лидия Прентисс.

Впереди стояли ещё две полицейские машины, обе с ключами в замках зажигания. Она взяла своё полевое снаряжение и вошла.

Полевая судебно-медицинская экспертиза была частью того, для чего её наняли. Другой частью были равные возможности, что раздражало её, потому что она знала, что она лучший полицейский в отделении. Остальные, казалось, были сделаны из другой формы — деревенщина, фанатик и едва ли человекообразное существо, когда дело касалось интеллекта. Все говорили неясным южным тоном, и все были ленивы, хотя она полагала, что это суждение, как и все они, было её собственным предубеждением. Она относилась ко всему слишком серьёзно, ей говорили это всю жизнь. Её консультант по вопросам карьеры в колледже сказал ей, что она — сверхкритическая личность Типа А. Командир её смены в округе Колумбия сказал ей, что она непокорная умная задница. Эти пустые ошибки всегда преследовали её, делали колледж очень одиноким, не давали ей заводить друзей и вытеснили её из округа Колумбия. На самом деле не уволили, а просто побуждали «двигаться дальше». Она даже однажды была влюблена — только однажды — и тоже всё испортила. Она всё всегда портила себе.

«Стоп».

Зачем думать об этом сейчас?

Шефу Уайту она не нравилась, но, по крайней мере, он её уважал. Остальные офицеры были дебилами, которые хотели только залезть к ней в штаны. Все считали её любопытной блондинкой, а не копом.

Она нашла шефа Уайта и сержанта Пирса в офисе агрокомплекса.

— Что, чёрт возьми, происходит? — спросила она. — Диспетчер звонит мне и говорит, чтобы я приехала сюда с моим полевым снаряжением, но не говорит зачем.

— Так и было? — Уайт откинулся в кресле. — Думаю, это означает, что мой приказ некомпетентен, верно? Как и всё в этом отделе, верно? Кроме тебя… не так ли?

«Отличное начало», — подумала Лидия.

— Шеф, я только имела в виду…

— Ты имела в виду, что мы просто сборище бездельников, которые ничего не знают по сравнению с такими ловкими городскими шулерами, как ты.

Пирс засмеялся. Лидия нахмурилась.

Шефу Уайту было около пятидесяти, он был с короткими седыми волосами Американского легиона и пузатым животом. Пирс был большим тупицей Южной Джорджии: насмешка деревенщины, бакенбарды Элвиса и зачёсанные назад волосы.

— Нам нужно найти охранника, — сказал ей Уайт, потирая виски. — Старик по имени Сладдер. У нас также есть доказательства, что вчера вечером с ним была студентка. И это только начало.

— Произошёл сбой в электроснабжении, — добавил Пирс. — В последний раз Сладдера слышали, когда он звонил в материально-техническую базу и энергетическую компанию. Единственный признак старого ублюдка — его бумажник.

— Его бумажник?

— Верно. Старый ублюдок, должно быть, уронил его. Мы также нашли сумочку, — сказал Уайт, указывая на узкую сумочку на столе. — Принадлежит студентке, Пенелопе некой, живёт в Лилиан-Холл. Я заставил Поркера её разыскать. Пирс уже был в конюшне, но я хочу, чтобы ты тоже посмотрела, чтобы оценить серьёзность ситуации.

— Серьёзность? Бумажника и сумочки? Подумаешь.

Ухмылка Уайта исчезла.

— Покажи ей главное, Пирс.

Пирс вывел её, не предлагая помочь нести полевые комплекты. Большинство конюшен были открытыми. Она заметила мёртвых животных в поле. Казалось, все их головы были обращены в сторону леса. Из первой конюшни она услышала жужжание. Потом она увидела.

Пирс вёл её от здания к зданию, от плохого к худшему. Хотя животных было условное число, все они были мертвы. Лидия повидала многое в округе Колумбия; она привыкла к мёртвым людям. Но это было странно, было иначе. Коровы и свиньи всегда казались ей безобидными и даже смешными. Но это были гротескные раздутые массы мяса. Жужжание, конечно же, исходило от мух, которые не обращали на них внимания и продолжали свой пир.

«Отравлены, — заключила она. — Но почему?»

И что они хотели от неё? Взять скрытые отпечатки копыт? Она была специалистом по доказательствам, а не токсикологом.

— Здесь, — сказал Пирс.

Его позабавило её беспокойство? Он отвел её в конюшню, где в каждом стойле находилась дохлая, раздутая от газов лошадь. Каналы белой пены находились в их открытых ртах, а морды двигались — маски мух, зернисто движущиеся, словно оптическая иллюзия. Лидия включила свой фонарь. Сгустки мух заполнили глазницы лошадей. Личинки мерцали.

— Достаточно серьёзно для тебя? — прокомментировал Пирс.

«Мудак».

Она сглотнула.

— Насколько хорошо ты осмотрел эти конюшни?

— Как гребешок с мелкими зубьями. Ничего не нашёл.

— Ничего? На полу кровь, Пирс.

— Какая кровь? Я не вижу крови.

— Наклонись и посмотри вниз, Шерлок, — она указала на затемнённые полосы внизу. — Как ты это называешь? Вишнёвый сироп?

Пирс потерял свою южную ехидность.

— Думал, это ерунда.

— Да, чёрт возьми. Берегись и смотри, куда идёшь! — она проследила линию крови своим светодиодным фонариком. Это закончилось несколькими более крупными всплесками у служебного входа. Брызги «падения» усеяли стену аркой; то, что она знала о траектории кровопадения, подсказывало ей, что жертва, должно быть, удалялась, а не шла вперёд. Подобная дроп-конфигурация была редкостью. Больше всего её беспокоило большое кровоскопление у её ног. Такое сильное кровоскопление в сочетании с этим падением указывало на мучительную рану. Однажды в Вашингтоне они зашли в подвал, где были убиты два распространителя наркотиков. Они нашли мужчин в кучке аккуратно сложенных частей тел. Тогда использовались топоры.

Её глаза проследили ещё одну линию. Дверь в стойле была продырявлена, что техник назвал бы ударным воздействием. Ещё больше крови залило выбоину.

«Вот дерьмо», — подумала она.

Потянулась ли жертва к вилам в стойле?

«Да. Это слишком идеально».

Она заглянула и посмотрела вниз. Ещё кровь.

Удар выглядел сильным, хороший удар. Ей не нужно было разбираться с инструментами, чтобы сказать, что это был топор, и большой. Большое лезвие с необычно плоской режущей кромкой. Но должно было быть больше.

«Следуй назад», — подумала она.

— Посмотри на падение.

— А?

— Брызги крови. Здесь точки сброса меняют направление, сдвиг на сто восемьдесят градусов. Они не ведут вперёд, они ведут назад.

Пирс не понимал, о чём она говорила. Лидия последовала за линией.

— Господи, — заметил Пирс. — Ублюдок потерял много крови.

— Не ходи по ней! — крикнула Лидия. — Послушай, Пирс, это место слишком мало для нас обоих. Сделай мне одолжение и…

Пирсу не нужно было говорить. Он зашипел и вернулся в офис, горько жуя табак из пачки.

«Теперь мы в деле».

Она снова нацелила фонарик на кровь. Он прошёл около пятнадцати футов до офиса конюшни. Телефон повис на крючке. На полу скопилось более крупное пятно. Лидия присела, задумавшись. Она закрыла глаза и попыталась увидеть жертву. Несмотря на рану, он вернулся сюда.

«Почему? Чтобы воспользоваться телефоном».

Что тогда? Он не умер здесь. Недостаточно крови.

«Итак, он ушёл».

Он перевязал рану и ушёл.

А теперь где он?

«Куда бы я пошла, если бы меня только что сильно порезал маньяк с топором возле входа в конюшню? Другой выход из конюшни, тупая задница».

А как же нападающий, человек с топором? Он всё ещё будет в проходе.

«Ранение было таким плохим, действительно ли у жертвы хватило смелости выйти и драться?»

Оружие.

«Может, он был вооружён?»

Если жертвой был Сладдер, возможно, у него был пистолет. Некоторые охранники носили их, некоторые нет. Служба безопасности должна знать; у них были листы для выхода. Подозрение воодушевило её.

Она вышла обратно, воображая, что испытывает сильную боль. Она направила луч светодиодного фонарика, и вот они, как золотые слитки, у плинтуса.

«Бинго!» — подумала она.

Их было шесть двадцать пятого калибра, может быть тридцать второго. Он всадил в палача шесть пуль.

«Ладно, ладно».

Что тогда?

«Побег».

Она пошла прочь от пустых патронов. Куда он теперь ушёл? Она представила себе неистового, истекающего кровью мужчину, который спотыкается.

«Давай же, давай. Покажи мне».

Последняя распашная дверь перед выходом.

«Бинго!» — подумала она снова, но это была напрасная мысль.

Она зря болела за истекающего кровью мужчину. Это было всё, что ему удалось.

Её луч фонарика замер, Лидия спокойно смотрела.

«Иисус».

Пятно крови вело от стены к стене. Следы блуждали в ней, словно на танцплощадке. Это было очевидно. Жертву зарезали.

Кровь была здесь повсюду. Так где было тело?

— Как ты мог пропустить пятна крови на грёбаном полу?

Когда Лидия вернулась, Уайт кричал на Пирса.

— Там темно, шеф. Без света трудно…

— Чёрт, Пирс! Она выставляет нас дураками!

— Но, сэр, я…

— Замолчи! Что ещё она нашла из улик, которые ты пропустил?

— Много, — сказала Лидия в дверях.

«Заносчивый ханжа».

— Вероятно, это был топор с необычно длинным плоским лезвием. Я нашла несколько одинаковых ударов. Им был прорезан задний забор, входная дверь и телефонные линии. Но в одном я уверена. Там кто-то умер.

— Откуда ты знаешь, что кто-то умер? — Уайт возразил.

— Я пошла за следами крови. Никто не мог потерять столько крови, сколько я нашла на выходе, и выжить. Проблема только в том, что тела нет.

Уайт предположил это и усмехнулся.

— Я не верю, что кого-то убили.

— Вы просто не хотите верить, что кто-то был убит на вашей подведомственной территории.

Уайт сверкнул взглядом.

— У тебя стальные нервы, девочка.

— Если честно, шеф. Вопрос. Сладдер имел оружие?

— Нет, — сказал Уайт. — Оружие есть только у надсмотрщиков. А что?

— Ещё я нашла шесть отработанных гильз. Remington двадцать пятого калибра.

— Дерьмо! — кулак Уайта хлопнул по столу. — Во что превратился мой кампус?

«В бойню», — подумала Лидия с улыбкой.

Но улыбка исчезла, когда она вспомнила о крови. Она мечтала о своих Marlboro.

— Я могу стоять здесь и размышлять весь день, шеф. Но это было бы пустой тратой времени.

Голос Уайта потерял резкость. Нераскрытое убийство могло попасть в газеты, опорочить колледж, заставить его уволиться.

— Я не могу тянуть время, Прентисс. Это дерьмо должно быть раскрыто, и я имею в виду нас, а не какое-то постороннее ведомство. Мы будем закрыты, когда сюда прибудет штат.

— Штат? Агроусадьба входит в состав кампуса. Это наше.

— Нет, не совсем так. Все животные лицензированы государственным департаментом сельского хозяйства. Инспекторы здравоохранения захотят узнать, не убила ли животных какая-то болезнь. Мы должны всё раскрыть к вечеру.

«К вечеру?»

— У меня сейчас нет времени заниматься обследованием, — пожаловалась Лидия. — Мне придётся начать прямо сейчас. Мне нужно, чтобы вы снова включили питание, мне нужен свет, чтобы найти отпечатки. И мне понадобится холодильное оборудование, мне понадобится место в лаборатории, мне понадобится…

— Я дам тебе всё, что нужно, — прервал её Уайт. — Ты говоришь, что можешь делать такое дерьмо, так приступай к делу. Я доверяю тебе, Прентисс, но послушай это. Если ты облажаешься и выставишь меня дураком, я позабочусь о том, чтобы ты проверяла счётчики на парковке в течение следующих двадцати лет. Ты поняла?

— Меня трогает ваше доверие, — сказала Лидия.

Джервис знал, что прошлой ночью в трактире он никого не смог обмануть. Притворяться, будто он оставил Сару позади себя, было поступком, который у него никогда бы не получился, как труп, притворяющийся не мёртвым. Уэйд видел его насквозь; наверное, Том тоже.

Бар назывался «У Эндрю» — дыра для деревенщин в десяти милях от кампуса. Песни Глубокого Юга играли тихо из музыкального автомата, звуки гитары и рассказы о нарушенных обещаниях и разбитых сердцах. Толпа байкеров стояла вокруг бильярдного стола, делая глотки алкоголя и часто употребляя копрологические глаголы.

Джервис сидел в затемнённой части бара. Равная темнота его разума успокаивала его.

«Как труп, притворяющийся не мёртвым», — снова подумал он.

Но что могло вызвать такой образ? Он заказал три бутылки Heineken у пухлой блондинки с длинными волосами, потрёпанные обрезки юбки которой обнажали ягодицы.

— Ты выпьешь всё это в одиночестве, милашка? — спросила она.

— Всего две из них. Я кое-кого жду.

Её пупок выглядывал из мясистой плоти.

— Ты в порядке?

— Всё хорошо, — солгал он.

Он дал ей чаевые.

— Господи, спасибо, милашка.

— Не стоит.

«Просто оставь меня в покое».

В конце концов прибыл его гость, и в темноту его столика скользнула тонкая тень. Изящные пальцы сжимали чистый манильский конверт.

— Добрый вечер, мистер Чанек, — сказал Джервис.

— Добрый вечер, мистер Смит. Или вы мистер Джонс?

Джервис подал ему пива.

— Талл. Джетро Талл.

— Конечно. Мои извинения.

Чанек ухмыльнулся через лицо афериста, его постоянная лёгкая улыбка и длинные волосы жирно свисали со лба. Джервис понял, что именно улыбка показала искренность этого человека. Чанек был счастливым обитателем. Он жил подлостью и отчаянием, которые скрывались за миром, но при этом каким-то образом улыбался искренним счастьем.

— На вашего парня много дерьма, — сказал он. — Удивительно, что можно откопать по номеру машины.

Джервис съёжился, чтобы заглушить внезапное возбуждение. Это была либо быстрая работа, либо неряшливая.

— По сто пятьдесят в день, — сказал он, — вы будете доить меня как минимум неделю. Так ведь делают частные сыщики, не правда ли?

— Только при разводе, где женщина красотка, — сказал Чанек. — Я не люблю тянуть время. Это плохо для бизнеса.

«Замечательный бизнес».

Джервис зажёг Carlton.

— Кстати о бизнесе…

Голос Чанека был мягким, но грубым, возможно, намеренно.

— Его полное имя — Вильгельм Карл фон Генрих. Его отец разработчик из Западной Германии, очень-очень богатый. Немцы вкладывают тонны денег в южное побережье, как японцы в Калифорнию.

— Вильгельм Карл фон Генрих, — пробормотал Джервис.

— Парню двадцать шесть лет. Окончил Бамбергский университет по специальности «бизнес». Он мгновенно влился в это, как и его отец.

— У вас есть фотография?

Чанек выложил брошюру для акционеров. Десятки аккуратных лиц улыбались с глянцевого листа корпоративных членов. Одно лицо было обведено красным маркером, и на нём было написано «Вильгельм Карл фон Генрих», как буквы на надгробии.

«Этот человек — моя эпитафия», — подумал Джервис.

Он только однажды увидел издалека Вильгельма, выходящего из своего белого фургона. Однако теперь лицо Вильгельма улыбалось и выглядело невероятно красивым. Внезапно Джервис почувствовал себя очень плохо. Лицо было похоже на обложку GQ: квадратная челюсть, ярко-голубые глаза, короткие светлые волосы, очень арийские волосы, идеальные зубы.

— Симпатичный мальчик, да, мистер Талл?

— Не сыпьте соль на рану, мистер Чанек.

— Простите. Вот полароид, который я сфотографировал сегодня утром, когда он уходил в спортзал.

Это было ещё хуже. Мальчик-любовник на стоянке. Сияющие белые шорты и футболка без рукавов с надписью «Германия превыше всего». Его ноги были похожи на покрытые лаком дубовые столбы. Мышцы блестели в слишком идеальной симметрии. Много мышц.

— В нём шесть футов два дюйма, по правам, сто восемьдесят пять фунтов, а я не вижу никакого жира. В реальной жизни он выглядит больше.

Джервис застонал.

— Он снимает квартиру за городом, чтобы быть поближе к девушке. Джервис оценил любезность Чанека. Он никогда не называл Сару по имени. Это всегда была «девушка». Джервис полагал, что деперсонализация утраченной любви — это черта профессии Чанека. Это делало его работу менее неловкой.

— Адрес здесь. Примерно пятнадцать минут от кампуса, квартира на четвёртом этаже, красивое место. Срок аренды истекает первого сентября.

Джервис откашлялся.

— У вас есть распорядок дня этого парня?

— Он регулярно занимается в Brawley’s Gym, с десяти до трёх каждый день. Я взглянул на лист записи.

— Что ещё? Мне нужно больше.

У Чанека было больше, намного больше.

— Он забирает девушку в шесть каждый вечер. Они едут куда-нибудь, ходят по магазинам и так далее. Затем он везёт её к себе, или они идут к ней.

Джервис зажёг ещё одну Carlton, допил первое пиво и начал второе.

Трёхдневное наблюдение Чанека было образцовым — оно довело отчаяние Джервиса до новых высот. Однако он просил об этом. Он просил всё это.

— Он пробыл в Штатах два года, сразу получил гражданство. Два автомобиля на его имя: Porsche 911 и белый фургон. Он много чего покупает девушке. Есть ксерокопии его счетов по кредитным картам. Он много тратит, и…

— Что, мистер Чанек?

— Есть ещё одна вещь, о которой я не думаю, что вы хотите знать.

— Какая? — спросил Джервис. — Я не плачу вам за то, чтобы вы были моим психотерапевтом.

Чанек достал из спортивной куртки какие-то бумаги.

— Это дополнительные счета по кредитным картам. Там в счетах много покупок ювелирных изделий и походов в рестораны.

Джервис посмотрел на счета в папке. Там также были недавние свидания.

— В чём разница между ними и счетами в вашей руке?

Чанек колебался.

— Счета у меня в руке за последние шесть месяцев.

Джервис онемел.

— Шесть месяцев, мистер Талл. Мне очень жаль говорить вам об этом.

Джервис хотел умереть. Она начала встречаться с Вильгельмом за шесть месяцев до того, как рассталась с Джервисом. За его спиной полгода. Джервис чувствовал себя ничтожным на своём сиденье, почерневший от тени более обширной, чем все разбитые сердца в мире. Он должен был казаться жалким.

Он достал бумажник.

— Сто пятьдесят в день, верно?

— Правильно, плюс…

Джервис дал ему шестьсот.

— И оставьте гонорар за расходы.

Деньги исчезли в куртке Чанека, как по волшебству. Он оставил папку и счета на столе.

— Большое спасибо, мистер Талл. У вас есть мой номер на случай, если я ещё что-нибудь могу сделать.

«Что-нибудь ещё».

Джервис смотрел.

— Что ещё вы можете сделать?

Чанек наклонился вперёд.

— Скажем так, мои услуги не ограничиваются исключительно рамками закона.

Джервис не знал, что сказать.

«О чём я думаю?»

— Я не убиваю людей, — сказал Чанек.

Неужели об этом думал Джервис?

— И я не ломаю ноги. Я частный детектив, а не головорез. Кроме того, я должен быть не в своём уме, чтобы попробовать предпринять что-нибудь против этого громилы. Однако есть кое-что, что я могу сделать, чтобы вы…

— Я хочу… быть ближе, — сказал Джервис. — Я хочу…

Чанек улыбался?

— Вы хотите, чтобы у неё дома я установил «жучок»?

«Жучок?» — подумал Джервис.

— Продолжайте говорить, мистер Чанек.

— У меня есть отличный маленький беспроводной кристалл, радиус действия восемьсот футов. Единственная проблема в том, что он работает от батареи, а батареи хватает всего на десять дней. Кристалл стоит сто баксов, плюс я беру пятьсот, чтобы вставить его, триста за каждую замену батареи. Я заменю батарейки только дважды, и затем выхожу из игры. Слишком рискованно.

Десять дней? Времени было предостаточно. Это была вся его жизнь.

— Можно найти парней, которые сделают это дешевле, но не лучше.

Джервис кивнул. Он и не собирался обращаться в газету бесплатных объявлений.

— У меня больше нет ключа от её спальни, но у меня возникло странное ощущение, что вас не особенно беспокоит наличие замков.

— Не беспокойтесь о замках. У неё есть охранная сигнализация?

— Нет, — сказал Джервис.

— Тогда всё, что у неё есть на двери, я пройду за две секунды.

— Когда вы сможете сделать это в ближайшее время?

— Завтра вечером, максимум.

Джервис передал ему ещё шестьсот долларовых купюр.

— Сделайте это, — сказал он.

Полупьяный Джервис поехал обратно в университетский городок. Он понимал, что договорённость с Чанеком приведёт его только к дальнейшему отчаянию, но всё же он с нетерпением ждал этого, как мазохист с нетерпением ждёт кнута. В этом не было смысла. Почему он этим занимался?

Его вождение начало давать сбои. Жёлтая линия выглядела как мазок забвения. Его мысли говорили с ним, как с альтер-эго, тайным соучастником отчаяния.

«Я сошел с ума», — подумал он.

«Конечно, да, — ответили его мысли. — Ты изучаешь английскую философию; философы изначально сумасшедшие. Это всё то экзистенциальное дерьмо, которое они заставляли читать, все эти Сартры и Гегели — это просто куча дерьма. Ты отнёсся к этому слишком серьёзно, Джервис, ты думал, что это спасёт тебя. Господи Иисусе, ты стал одержим этой девушкой. Частные детективы? «Жучки»? Это безумие. Твоя любовь свела тебя с ума».

— Я знаю, — прошептал Джервис своим мыслям. — Я сошёл с ума и до сих пор люблю её. Что я собираюсь делать?

Чёрные мысли, казалось, хихикали. «Убей их», — сказали они.

— Убить их?

«Убей их. А после убей себя».

Первый день Уэйда в качестве чистильщика унитазов оказался, как и ожидалось, дерьмовым. От его одежды пахло водой от швабры; запах пропитал его. Вернувшись в свою комнату в общежитии, он включил весь свет и телевизор, позволив комнате окружить его привычной обстановкой. Он сидел на кровати с бутылкой лагера Samuel Adams, выбросив из головы день и его бесчисленные унитазы. Ему нужно было веселье, ему была нужна радость. Сформировалась телевизионная картинка — кабельный фильм «Убийства в болоте Луизианы». Бредовые беззубые деревенские горцы преследовали топлесс блондинок через залив с топориками.

Так много веселья.

По крайней мере, день закончился. Он нажал кнопку «Воспроизведение» на автоответчике, надеясь, что звонило много девушек, друзей или кого-нибудь ещё, чтобы он почувствовал себя лучше. Вместо этого…

Сигнал:

— Уэйд, это твой отец. Немедленно позвони домой.

«О, нет», — подумал Уэйд.

Сигнал:

— Уэйд, это твой проклятый отец. Я знаю, что ты там; ты, наверное, сейчас сидишь на грёбаной кровати с пивом. Немедленно позвони домой, чёрт возьми, а то ты очень пожалеешь.

Уэйд медленно набрал номер в коматозном ужасе.

— Привет, отец. Это…

— Я знаю, кто это, чёрт возьми. Что, чёрт возьми, ты там пытаешься устроить? Три штрафа? В твой первый день возвращения?

Уэйд промямлил:

— Как ты узнал о…

— Декан Сальтенстолл мне всё рассказал.

Уэйд закипел.

«Почему эта голубая кровь, этот чёртов кусок мусора пытается мне всё испортить! Помоги мне, Иисус, и я…»

— Отец, я могу объяснить.

— Нет, не можешь. Нет оправдания подобной безответственности. Ты должен исправляться, а не портить себе жизнь!

— Ты прав, отец, я…

— Прислушайся к моим словам, сынок. Ты на самом конце верёвки. Ещё один провал, и можно начинать собирать вещи в армию.

Щелчок.

«И с тобой тоже приятно поговорить», — подумал Уэйд.

Прозвучал стук в дверь. Вошёл Том, одетый по-городски и несущий бутылку Spaten Oktoberfest.

— Привет, Уэйд. Вот анекдот, слушай. Картер заходит в контору по обслуживанию территории Белого дома. Он держит в руках кучу собачьего дерьма и кричит: «Чёрт возьми! Посмотри, во что я чуть не вляпался!»

— Это худшая шутка, которую я когда-либо слышал. В любом случае, чушь собачья, полная ерунда, республиканцам всё равно. У них такого и так предостаточно.

Том остановился на полпути, принюхиваясь.

— Что это за запах?

— Я ничего не чувствую, — солгал Уэйд.

— Пахнет средством, что уборщики используют для чистки туалетов.

— Не беспокойся об этом, — сказал Уэйд. — У нас вечеринка сегодня вечером?

— Конечно.

Том посмотрел на телевизор и нахмурился. Врождённые психопаты срывали штаны с пучеглазой блондинки.

— Что это? Реклама новой кампании демократов?

— Нет, это повторение последнего республиканского съезда. Разве ты не помнишь?

— Эй, а смешно… Посмотрим, сможешь ли ты развеселить Джервиса сегодня вечером. Я не видел его весь день. И… Господи, этот запах действительно сильный. Ты чистил туалеты?

— Я расскажу тебе об этом позже, — возразил Уэйд. — Гораздо позже.

Если бы кто-нибудь — хоть кто-нибудь — узнал, что он убирал туалеты за минимальную заработную плату, его репутация была бы… испорчена.

— Мне нужно время, чтобы подготовиться. Встретимся в трактире через час.

Том кивнул, принюхиваясь, и ушёл. Уэйд допил свой Samuel Adams и бросил бутылку в уплотнитель для мусора. Звук того, как её раздавливают, заставил его представить, как его раздавливают отец, декан и Бессер. Он быстро собрал душевые принадлежности, но остановился. По телевизору девушку с большой грудью расчленял тучный, пускающий слюни неряха в комбинезоне. Уэйд поморщился. Что случилось со счастливыми фильмами? Он знал, что это всего лишь сила внушения, но грязный деревенский сумасшедший на телеэкране очень напоминал профессора Бессера.

«Профессор Бессер!» — имя кричало в её голове.

Она спала? Пенелопа не была уверена. Тем не менее изображение осталось чётким и ярким, как неон. Большое лицо в лунном свете… Это было последнее, что она вспомнила перед тем, как потерять сознание — как… профессор Бессер унёс её в лес.

Она напрягла свою память. Что произошло?

«Сбой питания. Конюшни и… Боже мой, топор! Лошади!»

Она вспомнила, как сбежала, но она ведь не сбежала? Она добралась до машины, но не успела уехать…

В машине кто-то был, не так ли?

Кто-то ждал.

«Женщина», — вспомнила Пенелопа.

Что-то треснуло, как крошечная косточка. Затем остальные воспоминания вернулись в её голову.

— Привет, Пенелопа, — сказала женщина.

— Откуда ты знаешь моё… — но голос Пенелопы ослаб.

Её рука так и не включила зажигание. Женщина смотрела на неё, и всё, что Пенелопа могла сделать, это смотреть в ответ.

— Ты можешь нам помочь.

Женщина была одета в чёрное, в чёрную накидку с капюшоном. Из-за капюшона лицо женщины было трудно разглядеть. Самое странное, что она носила солнцезащитные очки, несмотря на ночь.

— Не бойся. Я хочу быть твоим другом.

Под опущенным капюшоном детали лица женщины, казалось, сдвигались в одно светлое пятно. Её кожа была ярко-белой, бескровной.

Пенелопа теперь ничего не понимала. Было только это.

— Что ты хочешь? — спросила она.

— Мы хотим тебя.

За всю свою жизнь Пенелопа никогда не слышала ничего подобного. Потекли слёзы. Всё, чего она когда-либо хотела, — это чтобы о ней заботились, чтобы её… хотели.

Лучезарная улыбка женщины исчезла.

— Ты очень особенная, Пенелопа. Я могу показать тебе, какая ты особенная.

Это было что-то вроде веры, осознания, а не заключения. Было бы замечательно быть особенным, быть любимым.

— Любовь.

Женщина коснулась щеки Пенелопы. Тёплая рука, казалось, скрепила обещание доверия.

— Я тебя защищу, — пообещала женщина в чёрном. — Мне есть, что тебе дать, чего у тебя никогда раньше не было.

Теперь весь мир Пенелопы принадлежал женщине. Тёплая белая рука начала прощупывать её грудь. Ощущение было восхитительным. Но что сказала женщина? Что она даст ей?

— Судьба.

— Чт… что?

— Я могу показать тебе твою судьбу, Пенелопа. Я могу показать тебе любовь.

— Покажи мне, — простонала Пенелопа.

Расплывчатое лицо женщины приблизилось. Алые губы раздвинулись. Рот широко открылся, полный острых зубов, как у собаки.

Том налил Spaten с точностью мастера.

— Мы дадим Джервису час. Если он не появится, мы пойдём его искать.

Уэйд кивнул. Никто не мог вспомнить, когда видел Джервиса в последний раз. У Уэйда было плохое предчувствие.

— Ты беспокоишься за него, — прокомментировал Том. — Ты не веришь, что он больше не переживает из-за этой истории с Сарой, хотя он и сказал, что это так.

— Да уж…

— Ты думаешь, что он сделает это, застрелится или заберётся на вышку радиостанции и сделает отчаянный прыжок?

Мог ли он это представить?

— Просто не похоже на то, чтобы он просто исчез.

Был ли он невменяемым? Он не мог избавиться от интуиции, предчувствия, что эмоции Джервиса слишком сильны для его нынешнего состояния. Насколько он действительно был близок к тому, чтобы взорваться?

— Эй, Уэйд. Слушай анекдот.

— Пожалуйста, — умолял Уэйд. — Я не в настроении для консервативных шуток.

— Что общего у Картера и компании Amtrak в Северной Вирджинии?

— Я бы действительно не хотел…

— Они оба выезжают из Розалин в пять утра. Остро?

Уэйд покачал головой. Шутки Тома походили на пылесос Kirby: они были отстой.

Трактир был переполнен. Они потягивали Spaten, как будто это было вино. Пивной снобизм — сложное искусство. Это не Bud, который выпивался за два глотка. Затем Уэйд сказал:

— Разве это не было бы представлением, если бы Джервис был здесь, а Сара вошла бы?

Том оглянулся.

— Ты экстрасенс? — спросил он, когда увидел боковым зрением, кто идёт.

Сара Блэк появилась из-за стены спин и голов, её глаза сузились, как будто от какого-то сурового суждения. На ней были фиолетовые туфли на высоких каблуках, синие кожаные штаны и облегающая блузка цвета артериальной крови. Очень короткие платиновые светлые волосы были на её голове, как лётная фуражка.

— Эй, Сара! — крикнул Уэйд. — Как дела?

— Не надо, — предупредил Том. — Не устраивай сцену.

— Как твои дьявольские делишки? — спросил Уэйд. — Хорошо?

Она оставила его без реакции.

— Это было действительно классно, как ты бросила Джервиса.

— Это ошибка, не начинай, — сказал ему Том.

Сара язвительно ответила:

— Я не бросала его. Бывает, что просто ничего…

— Я знаю, — закончил Уэйд. — Просто ничего не выходит. Так всегда говорят девушки, когда бросают парня.

— Я не бросала его!

— Ты бросила его, как чёрствый кусок хлеба ради свежего пирога. Почему бы просто не признать это?

В тёмных глазах Сары отражалась чистая ярость.

— Что, чёрт возьми, ты знаешь? Я его не бросала! Мы расстались, потому что Джервис больше не соответствовал динамике наших отношений!

Уэйд усмехнулся.

— Это оправдание уже лучше. Ты просто держала его при себе, пока не появился кто-то, у кого больше денег.

— Я не стала бы!

— Кстати, мне нравится этот наряд. Полагаю, у Warhol была распродажа, да?

Щёки Сары, казалось, горели жаром.

— Не волнуйся, Сара. Быть абсолютно ужасным человеком — не противозаконно. Тебе следует поздравить себя с хорошо выполненной работой… А теперь посмотрим, сможешь ли ты интерпретировать значение следующего жеста, — Уэйд поднял ноздри указательным пальцем и начал издавать поросячьи звуки.

Сара закричала:

— Я заставлю своего нового парня надрать тебе задницу!

— Эй, я трясусь, — сказал Уэйд. — Я уже уезжаю из города. Видишь?

Сара замолчала, её губы сжались в тугой красный шов.

— Когда ты научишься контролировать себя? — пожаловался Том.

Уэйд застенчиво пожал плечами. Многие посетители смотрели на него, приподняв брови.

— Я не удержался. Она это заслужила.

Том заказал ещё два Spaten.

— Я вообще не понимаю, как Джерв мог влюбиться в этого золотоискателя.

— Любовь — это забавная штука, — предположил Уэйд. — Это затуманивает наше чувство разума. Заповедь одиннадцатая: любовь делает людей идиотами.

Том хлопнул по столешнице.

— Я знал, что где-то в тебе есть религия.

Эти Spaten ушли быстро; перед тем, как выпить ещё немного, пришлось бы выпустить немного. Уэйд извинился и отошёл в комнату для мужчин, которая была пустой и сырой. Пока он занимался делом, стена представляла собой увлекательное отображение граффити. «Ешь, пей и будь Ларри», — гласили одни каракули. «Мужчины Западной Вирджинии — это мужчины… из-за которых овцы нервничают». «Я предпочитаю иметь перед собой бутылку, чем делать лоботомию».

«Звучит так, будто тебе нужно и то, и другое», — подумал Уэйд.

Но когда он повернулся, чтобы уйти, он обнаружил в дверном проёме ужасно большую фигуру.

— Прости меня, брат. Ты блокируешь дверь.

— Да, это точно, — произнесла лаконичная, звонкая немецкая интонация.

Уэйд уже знал, кто это был.

«Этот ублюдок огромен», — подумал он, и это было всё, о чём он мог думать тогда.

Вырисовывался Вильгельм Карл фон Генрих, выставляя на свет своё угловатое лицо и голубые глаза. На нём были сшитые на заказ серые брюки и шёлковая рубашка, которая, должно быть, стоила пятьсот долларов.

— Ты приобрёл эту рубашку у Ward? — спросил Уэйд.

Лицо Вильгельма оставалось невозмутимым.

— Герр Сент-Джон, вы должны меня услышать и должны понять.

— Я понимаю, что ты, возможно, самый большой ублюдок на двух ногах, но это всё. Хотя мне нравится твой акцент. Французский?

— Ты смешон, — сказал Вильгельм. — Ты оскорбляешь мою девушку, но это, должно быть, ты понимаешь, недопустимо.

Уэйд выдохнул с акцента. Что ему было терять?

— Я ещё не оскорблял твоей девушки, потому что твоя девушка — та ещё помойная дыра, герр Большой Немецкий Мазафакер!

А потом Уэйд ударил кулаком по мягкому животу Вильгельма. Только… мягкости не было. То, что его суставы ударяли, было похоже на утрамбованный камень. Немец не вздрогнул и даже не отреагировал на удар.

— Вот и всё, что нужно для разминки, — сказал Уэйд.

«У этого парня должна быть Берлинская стена под рубашкой».

Уэйд указал на потолок.

— Смотри!

Вильгельм посмотрел. Уэйд с резким влажным шлепком ударил Вильгельма кулаком по челюсти.

Вильгельм усмехнулся.

— Ты смешон, — снова заметил он, улыбаясь, и без труда швырнул Уэйда через уборную.

Тот врезался в кабинку и ударился головой о сиденье унитаза. Затем Вильгельм закинул его руку за спину… и скрутил.

— Я говорю тебе, если ты ещё когда-нибудь заговоришь с моей девушкой, — свободная рука Вильгельма достала блестящий нож, — я тебя убью.

Нож мелькнул. Уэйд мог прочитать слова «Кровь и честь!» на лезвии. Вильгельм ещё раз скрутил руку Уэйда и подчеркнул:

— Я вырежу тебе кишки и впихну их тебе в горло.

— Думаю, я понял, — прохрипел Уэйд, гадая, когда его запястье сломается.

— Ты понимаешь меня, да?

— Да! — Уэйд уступил. — Да-да-да-а-а!

Чуть больше скручивания на запястье. Нож повернулся.

— Да?

— Да, чёрт побери! Да!

Вильгельм убрал нож.

— Хорошо, хорошо, у нас есть взаимопонимание, но этого недостаточно. У нас на родине есть особый способ скрепить договор.

Уэйд закатил глаза. Он знал, что его ждёт.

— Ты выпьешь за меня по соглашению, герр Сент-Джон, а я потом выпью за тебя.

Затем Вильгельм сунул лицо Уэйда в унитаз и смыл.

— Хорошо? — спросил он. Он вытащил Уэйда. — Не мало? Ещё?

— Нет, нет, — простонал Уэйд, капая водой.

— Да, я думаю, больше не помешает, — и снова лицо Уэйда оказалось в унитазе.

На этот раз его держали намного дольше. Пузыри вырывались из его губ.

«Сейчас в туалете утону», — как-то умудрился подумать он.

Нужно было как-то выбираться.

Когда Вильгельм отпустил, Уэйд выпал из унитаза на спину, задыхаясь. Он закашлялся от туалетной воды, когда его победитель вопиюще возвышался над ним, положив руки на бёдра и улыбаясь.

— До наших новых встреч, герр Сент-Джон. Хорошей ночи.

Вильгельм повернулся и ушёл. Стекая водой, Уэйд с трудом поднялся на ноги и попытался вымыться у раковины.

«Напомнить себе никогда больше не оскорблять Сару Блэк», — отчитал он себя.

Поражение Уэйда стало сокрушительным, когда он содрал с носа длинный лобковый волос.

А то, что произошло после этого — видение зубов — было пятном в сознании Пенелопы. Всё, что она могла видеть, это расширяющийся ярко-красный рот, окружённый зубами. Зубы были заострёнными и длинными.

Затем появилось размытие, вибрация. Внезапная острая боль пронзила горло Пенелопы. Затем из машины вышла женщина в чёрном.

Пенелопа не могла двинуться с места. Она могла видеть, слышать, чувствовать, думать, но не могла двигаться. Она упала, парализованная, за рулём, её руки лежали на коленях, как мёртвые птицы.

— Поторопись.

Кто-то шёл. По лобовому стеклу пробежала тень.

Когда дверь открылась, она упала на землю. Наклонился палач, убийца лошадей — и тогда Пенелопа впервые узнала его: профессор Бессер, её учитель биологии!

Он не выглядел довольным.

— Поторопись!

Он хмыкнул, перекинул Пенелопу через плечо и пошёл дальше.

Он нёс её обратно в конюшню. Куда пропала женщина? Ноги Бессера стучали по земляному полу. Пенелопа увидела полосы пятен и крови. Затем профессор Бессер остановился.

— Поторопись с ней и возвращайся. Ещё многое предстоит сделать.

Фонарик мистера Сладдера был на полу. Он всё ещё был включен. Пенелопа могла видеть вверх ногами между ног Бессера. И то, что она увидела…

Фонарь отбрасывал на стену чёткие чёрные тени. Одна тень была лежащей фигурой — мистер Сладдер с топором всё ещё в голове. Ещё одна тень нависла над ним.

— Я очень устал, — пожаловался профессор Бессер. — Мне нужна помощь.

— Скоро тебе помогут, — ответил женский слякотный голос.

Но где она была сейчас? Была ли она второй тенью?

Сошлось больше теней. Внезапно раздался звук влажного погружения, как будто кто-то чистил внутренности большой тыквы. Тени рук тянулись к мистеру Сладдеру и вытаскивали внутренние органы.

Ноги профессора Бессера снова дрогнули. Пенелопа оставалась безвольной на его плече, пока он выносил её из конюшни в туманные, залитые лунным светом поля.

Её сознание ускользало. Её груди висели вверх тормашками. Туман почти доходил Бессеру до пояса. Они прошли хозяйственный сарай и разрубленный забор. Всё это время жгучая боль пульсировала в горле Пенелопы.

Что с ней сделала женщина?

Неужели женщина её укусила?

Вскоре они миновали пастбища. Руки Пенелопы опустились, охваченные туманом; он нёс её в тёмный лес. Казалось, её сознание уходит из головы, но она слабо подумала:

«Было бы намного лучше быть лошадью».

Действительно, так и было бы. Её путешествие привело её глубоко в лес. Под его неуклюжими ногами хрустели ветки. Затем они вышли на залитую лунным светом поляну. Появился небольшой холм, и ей показалось, что она что-то там заметила…

Что-то чёрное.

— Вот твой новый дом, Пенелопа, — сказал Бессер, шагая по холму.

Она потеряла сознание, когда увидела, к чему он её несёт.

Вещь на холме представляла собой продолговатую чёрную коробку.

Это было похоже на гроб.

Уэйд и Том выпили пару Spaten позже. Том рассмеялся, когда Уэйд рассказал о своей встрече с Вильгельмом и туалетном душе.

— Это то, что я называю расплатой за глупость, — сказал он. — В следующий раз не начинай неприятностей, с которыми ты не справишься.

Уэйд, всё ещё влажный, согласился.

Сегодня в центре Эксхэма было тихо. Причудливые фальшивые газовые лампы освещали мощёные улочки. Когда они направились к следующему трактиру, Уэйд обнаружил, что всё ещё озабочен Джервисом.

— Он появится, — сказал Том, думая о том же. — Он, наверное, спит как кретин, напившись Kirin в общежитии.

Уэйд надеялся на это. Он поймал себя на мысли, а не заглянуть ли в оружейный магазин на Хьюберти-Лейн? Что бы он сделал, если бы действительно увидел там Джервиса, покупающего патроны, покупающего оружие? Но это была абсурдная идея — к тому же магазин закрыли.

— Эй, — воскликнул Том, когда проехала машина. — Это была машина Бессера?

— Что? — Уэйд отвлёкся. Он обернулся и увидел, что большой седан бордового цвета пересёк городскую площадь и исчез. — Какая разница? — сказал он.

Последним, о ком хотел вспомнить Уэйд, был Бессер, его начальник по уборке. — Он такой толстый, что, наверное, даже не поместится в машине, не говоря уже о том, чтобы водить её.

Они закончили ночь в заведении, которое называлось просто «Бар», которое специализировалось на импортных напитках, таких как Old Pective, EKU Edelbock, Spaten и Adams, их оплоты. После нескольких пинт Уэйд подошёл к бармену и заказал тако, несмотря на предупреждение Тома, что тако всегда вызывает ужасные кошмары. Пока Уэйд ел много сыра и перца чили, он услышал, как несколько студентов с факультета криминологии шептались о каком-то происшествии на агроусадьбе Эксхэма. Он не мог вдаваться в подробности, кроме обрывков фраз: «мертвее собачьего дерьма» и «пули калибра двадцать пять миллиметров повсюду». Некоторые из студентов-криминалистов подрабатывали в охране; Уэйд предположил, что какие-то местные деревенщины подстрелили сельскохозяйственных животных или что-то в этом роде, но его это не волновало. Возможно, он всё ещё отвлекался на Джервиса, но и было кое-что ещё.

— Перестань беспокоиться о Джервисе, ладно? — умолял Том, когда Уэйд вернулся к столу.

— Ничего не могу поделать, — признал Уэйд. — Я не могу избавиться от этого ощущения, что с ним что-то случилось.

— Я скажу тебе вот что. На обратном пути в общежитие я остановлюсь у вытрезвителя в кампусе, на всякий случай.

— Отличная идея. Может быть, он напился до чёртиков и арестован.

Но это тоже было не то. Что-то чесалось у Уэйда, зудило. И чего он точно не замечал, так это того, что одна и та же машина проезжала мимо полдюжины раз. Большой седан бордового цвета, как у Бессера.

Пенелопа обнаружила, что теперь она может немного пошевелиться. Она могла поднимать голову, двигать пальцами рук и ног. Она посмотрела на своё тело. Она была голая. Она лежала на спине в каком-то странном тусклом свете. Она лежала на полу? Или на столе? Здесь было тепло и влажно, как в парилке. Она могла видеть с большой ясностью, и было другое чувство, что-то внутреннее. По её костям проходил резкий ослепительный свет. Кто-то давал ей наркотики? Это было странно, но не неприятно.

Всё это не имело смысла, но даже это ей не приходило в голову. Сегодня на неё напали, похитили и необъяснимо парализовали, но, что удивительно, она не чувствовала страха. Она чувствовала головокружение, даже счастье. Одной рукой она могла двигаться. Она поднесла руку к шее, чтобы почувствовать слабое покалывание. Это было похоже на бугорок с дыркой, а рядом с ней была ещё одна дыра, которая была будто от жала. Всё, что она знала, это то, что у неё две дырки в горле, и ей было всё равно. Она даже хихикнула, поняв это откровение.

Затем она провела рукой по груди; последовало приятное покалывание. Ощущение распространилось поперечным рычагом от её груди к её лону, проходя по внутренней стороне её бёдер и вверх по животу. Её грудь казалась невероятно возбуждённой. Когда она сжимала её, на её гениталии обрушивалось болезненное, но почёсывающее давление. В своём спокойном замешательстве она наконец поняла, что это было.

Она была возбуждена. Необъяснимо и неудержимо возбуждена.

Она массировала собственную грудь, чувствуя опухший сосок. Затем её пальцы спустились вниз и потёрли маленькую пуговицу своего лона, затем щипали её, крутили, как будто это тоже был сосок. Ощущение было восхитительным. Внезапно её разум наполнился самыми непристойными образами, воспоминаниями из этого видео её родителей, «Маленькой Энни Орал», но сразу же всё это слегка сместилось к «Маленькой Пенелопе Орал». В своём воображении она видела, как её рот наполняется эрекциями, одна за другой, яйца хлопают её по подбородку. Она сосала и сосала, и один за другим каждый член выскальзывал из её рта в критической точке, извергая струйки спермы на её лицо. Она позволяла горькому соусу стекать по её груди, пока её рука мчалась по половому члену. В ней нарастало необъяснимое чувство — на неё нападали новые образы: массивные, покрытые прожилками пенисы вонзаются и выходят из её влагалища, как бессмысленные мясные поршни, затем дрожат, затем наполняют её до предела ещё более восхитительным влажным теплом…

Что-то щёлкнуло.

Образы покинули её, заменив непрошенную похоть острым любопытством. Что это был за звук? И, что более важно…

«Где я? — подумала она. — В доме? В подвале?»

Куда именно её отнёс профессор Бессер?

Казалось, она лежит в узкой тёмной комнате, границы которой очень тускло освещены оранжевым и серебряным светом. И что это было над ней? Она повернула голову, глядя вверх.

«Полки?» — подумала она.

Они были похожи на донышки бутылок в винной стойке, так что, возможно, она была в чьём-то подвале. В тусклом оранжевом свете вещи на стеллаже блестели, как стёкла.

Голоса вдруг зазвенели в её голове, как колокола.

— Пенелопа!

— Пенелопа! Мы обещали тебе великую судьбу.

— О, тебе так повезло! Мы бы хотели быть тобой!

— Мы любим тебя, Пенелопа!

Голоса казались ей безумием. Они расплывались из стороны в сторону, как стерео. Это был женский голос, женщины, которая была с ней в машине, женщины в чёрном.

— У нас есть великий правитель, и ты сделаешь его очень счастливым!

— Да!

— А теперь пришло время выполнить своё обещание.

Слякотные голоса затихли, сменившись обширной, усиленной тишиной.

Пенелопа слышала своё сердце, свои моргающие глаза, свою кровь, бегущую по венам. Её грудь и лоно пульсировали от остатков её сексуальных фантазий.

Вдалеке открылась дверь. Изогнутый блок света покатился по полу. Оранжевый оттенок полностью исчез, оставив только то, что она догадалась, должно быть лунным светом. В комнату вошла фигура, крошечная вдалеке и резко чёрная. Она не отбрасывала тени.

Всё больше и больше Пенелопа чувствовала себя одурманенной наркотиками. Была только вялость и сильная, примитивная возбуждённость, не имевшая смысла. Теперь фигура стояла у её ног. Пенелопа сразу узнала в ней женщину в чёрном плаще и капюшоне, но теперь она казалась моложе и более худой, как девочка в период полового созревания. Белое улыбающееся лицо смотрело сквозь чёрные ониксовые солнцезащитные очки.

— Мы бы хотели быть тобой.

Но зачем ей носить солнцезащитные очки в помещении? И да, она была очень молода, потому что её накидка распахнулась и обнажила маленькие, неразвитые груди и безволосый лобок.

Вдруг девушке стало очень грустно.

Пенелопа не была собой и никогда уже не будет. Образы секса оставались в её голове ошеломляюще точными. Как могли такие мысли, когда-то ужасающие, когда-то её худшие опасения, теперь доводить её до безумия? Пенелопа, девственница, съёжилась, будто перед трахом.

— У меня есть то, что ты хочешь. Подарок нашего хозяина.

— Что? — Пенелопа наконец смогла заговорить.

— ДА, — раздался голос.

Но голос этот был резким и чёрным. Единственное слово сотряслось у неё в голове.

Это был мужской голос.

Пенелопа застонала. Она дрожала от жара. Тусклый серебристый свет, казалось, подавлял её вожделением. Женщина что-то поставила и попятилась.

— Хотели бы мы быть тобой, — грустно сказала она.

Потом она ушла.

Кто-то дышал? Пенелопа услышала шум.

Застонав, она опёрлась на локти. Она смотрела мимо своих босых ног на то, что оставила женщина.

Это было ведро. Это было просто ведро.

Она пристально посмотрела на него. Звук стал громче. Это напомнило ей бульканье, дыхание. Потом…

Что-то выпирало за обод ведра?

Бульканье быстро переросло в возбуждённое влажное бормотание. Ведро начало раскачиваться взад и вперёд, снова и снова…

Пока оно не опрокинулось.

Из ведра вылилась большая лужа тёмных помоев. Лужа казалась коричневой, сияющей; она немного сдвинулась. Из её аморфного центра вырвались комки булькающих пузырей. Масса запуталась; казалось, тянулась вверх…

Внутри массы появилась пара однобоких белых комков.

Это были глаза.

«Он видит меня», — медленно осознала Пенелопа.

Эти плавающие белые комочки, хотя и были просто каплями без зрачка и радужки, видели её.

Существо смотрело на неё. Хотело ли оно её? Неужели её грубая, вспотевшая нагота возбуждала его… Она так подумала, и в следующий момент он снова потянулся вверх, с гораздо бóльшей силой. Из-под двух белых комков хлынули потоки пузырьков.

Пенелопа хихикнула. Ей хотелось прикоснуться к этой ужасной массе. Ей хотелось погрузить в неё ноги и втянуть пузырящуюся помойку между пальцев, потрепать комковатый желатин.

«Женщина в чёрном, должно быть, ведьма», — подумала она и снова захихикала.

Ведьмы. Дьяволы. Что ещё могло объяснить просачивающуюся перед ней штуку? Женщина в чёрном, должно быть, ведьма, и она вызвала этого дьявола из ада.

Но зачем?

Теперь Пенелопа поняла, к чему тянется масса грязи. Он снова поднялся вверх. Он держался там, дрожа. Затем…

Он встал.

Он стоял перед ней как мужчина. От облегчения он вздрогнул. У него была неуклюжая голова, жилистые коричневые ноги и руки, свисавшие почти до пола.

— ДА, — услышала она.

И женщина повторила:

— Да!

Эрекция существа выступала как столбик с узлом.

Пенелопа ахнула.

Существо засмеялось.

Подёргиваясь, капая медленно, он небрежно опустился на колени между её ног и лёг на неё восхитительной, тёплой тяжестью. Пенелопа наслаждалась, уже начиная дрожать от оргазма. Страсти соединились, как устремлённые струи пламени; красота и отвращение слились воедино.

Затем лицо оформившейся грязи опустилось, капая, и поцеловало Пенелопу большим влажным, горячим комковатым поцелуем…

Как раз в тот момент, когда крайне неадекватная рыжая по имени Пенелопа с большим удовольствием теряла девственность с кучей помоев, похожей на мужчину, мастер старых консервативных шуток по имени Том, вошёл в свою комнату в общежитии на восьмом этаже Кларк-Холла и стал свидетелем того, что в считанные минуты перевернуло его жизнь. То, что он увидел, было привлекательной женщиной, сидящей на его столе, только в белой блузке и туфлях на высоких каблуках. Правильно — ни юбки, ни трусиков. И именно эта женщина занималась мастурбацией. По меньшей мере, это показалось Тому странным. Когда вы заходите в свою комнату в общежитии далеко за полночь, меньше всего вы ожидаете увидеть привлекательную женщину, сидящую на вашем столе и мастурбирующую. Нет, вы этого совсем не ожидаете. Особенно, когда этой женщиной была Виннифред Сальтенстолл, жена декана колледжа Эксхэма.

Ранее Том останавливался в полицейском участке кампуса, чтобы проверить, не попал ли его друг Джервис Филлипс в вытрезвитель на ночь. Ночной полицейский, довольно крупный молодой человек по фамилии Поркер, намазывал арахисовое масло марки Giant на ряд английских кексов. Он использовал палочку для мороженого вместо обычной ложки.

— Простите меня, офицер Поркер, — сказал Том. — Кто-нибудь забронировал номер у вас сегодня ночью?

— Нет, — ответил офицер Поркер. Он казался сбитым с толку этим вторжением. — Хочешь быть первым?

— Не совсем. Скажем, я видел в рекламе Sears, что на этой неделе у них распродажа под навесами на заднем дворе.

— И?

— Подумал, что вам может быть интересно узнать, если вы собираетесь купить новый ланч-бокс.

Поркер перестал намазывать масло.

— Моё терпение на исходе.

— Да, но вы уверены, что вам это не нужно?

— У тебя есть секунда, чтобы убраться отсюда, МакГуайр.

— Секунда? Столько времени нужно, чтобы просто встать со стула.

— Точно, — Поркер начал вставать.

— Хорошо, я ухожу, — но Том остановился у двери. Он не удержался. — Эй, Поркер, вот анекдот. Как вы затащите свою маму в промышленный грузовой лифт?

— Как? — спросил Поркер.

— Вы открываете дверной проём и бросаете внутрь пончики!

Том рассмеялся. Поркер схватился за дубинку и крикнул:

— МакГуайр, убирайся, твою мать…

Том выскочил, завёл Camaro, и разогнался.

«Что ещё мне делать со всеми этими шутками?» — рационализировал он.

Но, путешествуя по Кампус-Драйв, его легкомыслие угасло. Ночь казалась жутко сухой от жизни. Пустота последовала за ним обратно в общежитие, как попутчик, и вскоре странные мысли проникли в его разум, мысли, которые казались чужими, возможно, сумасшедшими. Ритмы слов, значения которых не имели смысла, скрипели взад и вперёд в его голове. Он слышал цвета и видел звуки. Затем он увидел кое-что ещё, гораздо более отчётливое: тёмную фигуру, залитую лунным светом, фигуру человека. Лицо мужчины было затемнено. В одной руке он держал лопату, а в другой — бутылку пива.

Живот Тома дрогнул. Он съёжился при виде изображения, почти свернув с Пикман-Уэй.

«Слишком много выпил Spaten», — решил он.

Всё это, конечно, восходит к последнему значительному событию вечера Тома. Он поднялся на лифте до восьмого этажа. Когда он вошёл в свою комнату в общежитии, то услышал:

— Он здесь.

Он увидел Виннифред Сальтенстолл, которая мастурбирует на его столе.

И вот что он сказал после заметной паузы:

— Что, чёрт возьми, вы делаете!

Лицо миссис Сальтенстолл покраснело и слегка покрылось потом. Её поймали не со спущенными штанами, как говорится, а со снятыми штанами. Её поза потеряла напряжение, и она села прямо.

— Что, похоже, я делаю? — она ответила раздражённо. — Я мастурбирую.

Том мог только недоверчиво смотреть. Эта ситуация требует некоторого рассмотрения. Когда он наконец заговорил, напряжение сделало следующее предложение предусмотрительным.

— Почему… жена декана Сальтенстолла… мастурбирует… э-э-э… на моём…столе?

— Ненавижу просто сидеть без дела, Том, — она вскинула голову и зачесала волосы назад. — Мне нужно было чем-то заняться, пока мы ждали.

— Чего ждали?

— Тебя, — сказала она и усмехнулась.

Голова Тома, казалось, гудела. Он снова замолк.

«Ждали?»

— Мы знали, что ты рано или поздно доберёшься сюда. Вот мы и ждали.

«Ждали. Пришли сюда. Ждать».

— Значит, это были вы в городе. В De Ville Бессера.

— Ага, — признала она. — Мы ездили — можно сказать, на разведку. Мы искали подходящую кандидатуру.

— Почему вы всё время говорите «мы»? Вы имеете в виду вас и Бессера?

— Нет, Дадли сейчас занят, — улыбка Виннифред раздвинулась так же широко, как и её ноги. — Он помогает нашему хозяину.

«Безумие», — подумал Том.

— Мы, — продолжила она, — это я и… она, — указала Виннифред Сальтенстолл в темноту. — Твоя новая сестра, Том.

В углу стояла тень. Том включил свет на потолке. То, что стояло там и смотрело на него, было причудливой женщиной в капюшоне, в длинном чёрном плаще и солнечных очках. Она ухмыльнулась… отвратительно.

Всплыло жидкое хихиканье, как смех детсадовцев.

«Безумие», — снова подумал Том.

— Ты нам нужен, Том, — сказала Виннифред.

— Ты будешь счастлив с нами. Наш хозяин будет очень счастлив.

Обе женщины вышли вперёд. Виннифред продолжила:

— Мы приглашаем тебя принять участие в чуде, Том. Мы нуждаемся в тебе.

Женщина в чёрном хихикала отрывисто, мокро. Снова и снова, снова и снова, хихиканье продолжалось, как ускоренное кудахтанье банды ведьм. От звука Тому захотелось блевать.

Виннифред тоже хихикала. Её редкая поросль лобковых волос невозмутимо блестела от самовозбуждения. Чёрный кулон лежал между её большой, покрытой блузкой груди. Это было похоже на перевёрнутый крест. На левой руке было квадратное чёрное кольцо. В правой руке она держала — глаза Тома выпучились — молоток.

Женщина в чёрном тоже что-то держала. Оно выглядело маленьким, тонким, острым. Похожим на гвоздь.

«Гвоздь? Молоток?»

Её затенённый взгляд переместился на него; она осторожно двинулась вперёд. Её губы были красными. Её лицо было блестящим, идеально белым.

Что-то сверкнуло, и Том внезапно рухнул. Вдруг у него заболела шея. Он лежал на полу парализованный. Его окружили тени. Лицо Виннифред улыбалось, как божество в небе.

Кто-то сказал «Судьба»?

Женщина в плаще ещё раз захихикала. Том онемел. Чёрный кулон покачнулся, когда Виннифред, совсем по-девичьи, очень изящно опустилась на колени и вонзила гвоздь в центр головы Тома.

И как раз в то время, когда Тома МакГуайра самым причудливым образом знакомили с «судьбой», Уэйду Сент-Джону снился кошмар. В этом кошмаре профессор Дадли Бессер, инбредный, каннибалистический человек с ручья в комбинезоне пятьдесят четвёртого размера, волочил кричащих блондинок на поводке на ночную болотную пристань, раздевал их и рубил аккуратно, как мясник. Как машина, тяжёлый тесак пробивал плоть, кости и дерево. Пока он рубил, кулон качался взад и вперёд на его толстой, покрытой грязью шее. Глаза профессора Бессера были тускло-серебряными, и когда он открыл рот, появился тусклый серебряный свет, и серебряная луна бросила тусклый серебряный свет на мёртвую воду. Профессор Бессер рубил, как на обычной бойне для одного человека. Хрясь, хрясь, хрясь — всю ночь напролёт работал тесак. Уэйд лежал в шезлонге в конце пристани. Он читал книгу и пил бутылку лагера Samuel Adams. Он знал, что это сон, и поэтому его не волновало, что его профессор биологии расчленяет обнажённых блондинок всего в нескольких ярдах от него. Уэйд полагал, что помог бы девочкам, если бы это не было сном, но это было так, поэтому он не стал. Беглый взгляд вверх показал ему, что Бессер поднял свои психотические уловки на ступеньку выше. Комбинезон спустился, и теперь он совокуплялся с одной из блондинок, с её торсом… или, по крайней мере, пытался. Его ожирение мешало эффективному половому акту, и в конце концов он просто сказал: «Чёрт возьми!» и начал мастурбировать отрубленной рукой другой девушки.

«Очаровательно, — подумал Уэйд. — Чувак, это какой-то дурацкий сон».

Холодное пиво было великолепным в сырой полуночной жаре болота, но книга, которую он читал, была не такой уж и хорошей. На обложке была изображена девушка, которая была красива, что невозможно описать словами. Каждая страница книги была кроваво-красной. На них было что-то написано, но написано на каком-то неразборчивом языке, который выглядел как-то странно. Знание снов сообщило Уэйду, что только женщины могут читать странные символы; мужчины не могли. В нём поднялся сильный страх, и он бросил книгу в болото. Хрясь, хрясь, хрясь — рубки Бессера прекратились. Затем раздался крик, громкий, как труба. Уэйд подскочил от ужаса, по коже побежали мурашки. Перед ним доносился смутный шёпот. Кем они были? Когда Уэйд посмотрел на пристань, он взвизгнул. Профессор Бессер лежал брюхом на сгнившей свае. Он был одет уже не в комбинезон вырожденца, а в обычные брюки, рубашку и галстук. Он лежал неподвижно. О, и ещё одно: его головы не было. Уэйду стало интересно, где она. Он подумал:

«Люди не забирают головы. Они сдают экзамены, принимают витамины, а головы не берут!»

Это казалось очень действенным социальным правилом; абсолютно точно. Но вскоре местонахождение головы профессора Бессера стало несущественным. Возник вопрос куда более насущный. Куски девушек, которых Бессер порубил, начали собираться заново. Симпатичные отрубленные ноги прыгали, ожидая восстановления. Руки ждали, пока их снова соединят с правильными плечами, а туловище провалилось сквозь груду подёргивающихся конечностей. Одна девушка с высокой острой грудью вырвала руку с плеча другой девушки.

— Это не твоя рука! Это моя!

Другая девушка с широким задом без ног пробиралась сквозь груду.

— Где мои ноги? — спросила она. — Кто-нибудь видел мои ноги?

Медленно, но верно группа разрезанных девушек собралась вместе. Уэйд не слишком стремился противостоять кучке вновь собранных — и, вероятно, очень разозлившихся — женщин. Но единственный путь от пристани лежал через них, если… если бы только Уэйд не нырнул в болотную воду. Она была чёрной, неподвижной, как зеркало, и приятно пахла духами.

«Интересно, глубокое ли это сучье место?» — спросил он себя.

— Конечно, глубокое, — ответила девушка с широкой задницей.

Но что это был за скрежет? Глаза Уэйда почти вылезли из его орбит; девушка точила зубы пилкой.

«Не хорошо», — рассуждал Уэйд.

Девушка с высокой грудью сказала:

— Оно более чем глубокое, Уэйд. Оно бездонное.

Уэйд решил не прыгать в воду. Ему просто придётся драться с девушками, и разве это плохо? Это должно быть легко; женщины были слабым полом, верно?

— Верно, — ответила одна девушка. Она была миниатюрной, девяносто фунтов, с грудью в виде маленьких кексиков. Она подняла безголовое тело профессора Бессера весом в триста фунтов, как будто это был мешок с ватой. — Видишь, насколько я слаба? — сказала она, улыбаясь.

Она протащила массивный труп мимо Уэйда, и тот ударился о воду, как поддон, набитый каменными блоками. Девочки радовались и смеялись. Уэйд обоссал штаны. О слабом поле больше говорить не приходится. Теперь все девочки были собраны заново — идеально — без каких-либо следов методичной бойни Бессера.

— Мои волосы в порядке? — одна девушка возмутилась.

— О-о-о, этот толстый хер сломал мне ноготь! — пожаловалась другая.

— Девочки, девочки, — напомнила третья. — У нас есть работа.

— Женская работа, — раздался низкий хор. Все их глаза были сосредоточены на Уэйде, но были ли это глаза или тусклые серебряные отблески? Уэйд не знал. В этом была проблема сновидений — никогда не знаешь, что к чему. Была ли сигара фаллическим символом или просто чёртовой сигарой? Теперь девушки приближались к нему, очень медленно шагая в такт. Девушка с высокой грудью взяла на себя рутинные выступления группы.

— Уэйд Сент-Джон, пора выносить приговор.

— Хм? — нараспев произнёс Уэйд.

— Ты оскорбляешь женщин, — сказала она. — Ты относишься к женщинам как к объектам для собственного удовольствия.

— Не правда! — крикнул в ответ Уэйд. — Я очень уважаю женский ум.

Девочки на пристани смеялись, и их смех был песней правды. Уэйд запнулся. Скольких девушек он принял как должное, использовал, выбросил?

«Десятки?» — подумал он.

Девушки на пристани засмеялись. Наверное, больше сотни. Скольких он обманул ради бесполезной штуки в своих штанах, обидел, ранил? Впервые в своей жизни — и во сне, не меньше — он осознал, какой он презренный сексистский кусок дерьма. Это был приговор, которого он ждал с момента полового созревания.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Мне жаль.

— Скажи это всем девушкам, с которыми ты обращался как с мусором, всем девушкам, которых ты использовал.

— Я раскаюсь! — воскликнул он.

Девочки на пристани засмеялись. Но, ей-богу, он бы сделал это, если бы ему дали шанс.

— Простите, простите, — пробормотал он и услышал леденящий кровь крик.

Тень зашевелилась. Уэйд лежал на шезлонге, расставив ноги, спустив джинсы. Женщины смотрели, их глаза были полны тусклого серебряного света. Но на что они смотрели и кто кричал? Тогда Уэйд узнал: его апелляция была отклонена. Девушка-оратор сказала:

— И твой приговор будет приведён в исполнение немедленно.

Уэйд быстро понял это. Девушка, которая подпиливала зубы, стояла перед всеми и энергично что-то жевала. Уэйд наконец узнал этот крик — свой собственный — и в ужасе посмотрел вниз, чтобы увидеть, что у него больше нет пары яичек. Уэйд снова закричал, долго и сильно, и девушки обрадовались его ужасу. Девушка с подпиленными зубами ухмыльнулась, когда её челюсти с энтузиазмом принялись за новый плод.

— Они хрустящие! — воскликнула она.

Она потёрла живот и сглотнула. Уэйда рвало. Потом кто-то крикнул:

— Мать идёт! Она возвращается! — главная девушка радовалась. — Она принимает ещё одну жертву!

Уэйд был подавлен; он указал на свою промежность.

— Разве я недостаточно пожертвовал?

— Твои яйца идут к нам, — сказала главная. — Остальное идёт к Матери.

Уэйда подняли и держали на краю пристани. Позади него что-то поднялось из воды, существо огромное, чёрное и необъятное. Уэйд мог описать это не больше, чем представление о том, как устроена Вселенная. Это была Мать. Это всё, что он знал, и всё, что ему нужно было знать. Теперь он точно узнает, что случилось с головой профессора Бессера. Уэйд закричал, когда его собственная голова была полностью покрыта огромным влажным чёрным ртом. В поклонении девушки упали на колени.

— Мать! — скандировали они. — Мать!

У Уэйда откусили голову. Он был проглочен целиком через шёлковый пищевод и в конце концов приземлился в пещере на вершине горы голов. Здесь, глубоко в животе Матери, были тысячи или даже миллионы голов. Вскоре в извивавшемся чёрном желудке начали перевариваться головы. Уэйд вскрикнул, когда его сознание растворилось, женские ферменты превратили его психику во влажную мякоть, затем в гранулы, а затем в пепел. Прах Уэйда Сент-Джона смешался с прахом других мужчин, и со временем пепел извергался из какого-то узкого отверстия высотой в несколько миль, просеиваясь по залитым солнцем полям и сладко пахнущим ландшафтам новой вспаханной земли. Влажные, красивые вещи выросли из этой почвы, самые прекрасные вещи, из пепла души Уэйда. Другими словами, Уэйд стал удобрением.

Лидия Прентисс разглядывала одинокую сигарету Marlboro 100. Она манила её, как вожделение.

— Сладдер не преступник, — сказала она. — Я говорила вам десять раз.

Шеф Уайт отправил её в пустую лабораторию научного центра. Вчера она как можно быстрее разбила свой лагерь на территории агрокомплекса. И только она закончила, в научный центр вошли сотрудники отдела сельского хозяйства. Они опечатали её лагерь «до завершения расследования».

— Ты знаешь что я думаю? — сказал Уайт. — Ты за дерьмо хватаешься.

Всё, чего хотела Лидия, — это сигарета и немного поспать. Она не хотела спорить.

— Шеф, просто посмотрите на очевидные факты.

— Очевидные факты заключаются в том, что Сладдер пронёс с собой незаконное оружие!

— Незаконно пронёс, но оружие находилось в законном владении. Проснитесь, шеф. Охранники известны тем, что носят с собой такие карманные пистолеты.

— И я полагаю, ты точно знаешь, что это был за пистолет.

— Конечно, модель Raven Arms P25. Стоит около восьмидесяти баксов. Разве в академии ваших людей ничему не учат? Всё, что мне нужно было сделать, это проверить «Государственные отчёты об оружии». Сладдер на законных основаниях купил это оружие в 1981 году в местном оружейном магазине. У этого парня вообще нет судимостей. У него даже не было штрафов за нарушение правил дорожного движения.

— У Бостонского грёбаного душителя тоже. Но он был тем ещё психом.

— У Сладдера было сорок лет непрерывного стажа работы; его единственными чёрными пятнами были несколько выговоров за выпивку. Он получил медали во Второй Мировой войне.

— Мне плевать. Это был чудак с незаконным пистолетом. Для меня этого достаточно.

— Хорошо, шеф. Думайте, что хотите.

Уайт крутил во рту сигару King Edward.

— Просто дай мне свои технические заключения, Прентисс, а не просто слова.

Сигарета была бы хороша, очень хороша.

— Мои заключения следующие. Двое или более преступников проникли на агроусадьбу вскоре после отключения электричества, около полуночи. С ним была девушка, Пенелопа; несколько девушек в холле сказали, что она часто посещала это место в неурочные часы, чтобы увидеть лошадей. В стойле для лошадей она и Сладдер наткнулись на одного из преступников, с топором. Здесь Сладдер получил серьёзную травму правой руки. Я считаю, что его рука была полностью отрублена, судя по траектории кровопролития.

Уайт покачал головой. Лидия продолжила:

— В этот момент Сладдер и девушка удалились в кабинет смотрителя конюшни. Им удалось перевязать рану Сладдера. Он пытался позвать на помощь, но телефонная будка уже была разрушена. Вскоре после этого нападение преступника продолжилось. В ответ Сладдер произвёл шесть выстрелов из пистолета двадцать пятого калибра. Я подняла пять пуль с пола конюшни. Шестая пуля попала в одного из преступников на дальнем выходе. Чтобы это проверить, есть кровопролитие другого типа.

Теперь Уайт потёр лоб, всё ещё качая головой.

— В этот момент Сладдер и девушка попытались сбежать через главный выход. Менее чем в десяти футах от двери Сладдер был убит. Это очевидно по количеству крови на полу.

Уайт не мог больше молчать. Он… взорвался.

— Рука отрублена! Убийство! Это самая крутая куча дерьма, которую я когда-либо слышал! Мы даже не знаем, что это кровь Сладдера! Мы даже не знаем, что это он стрелял!

— Все большие кровотечения — это вторая положительная группа, кровь Сладдера, согласно его бланкам медицинского страхования. Что касается того, кто выстрелил, то частичные отпечатки Сладдера повсюду на гильзах. Я опознала его отпечатки по его печатной карточке из офиса службы безопасности, и я получила сравнительные отпечатки девушки, взяв образцы в её комнате и в общих помещениях в общежитии. Они оба оставили отпечатки на срубленном заборе, на двери хозяйственного сарая, на фонариках. Я нашла их отпечатки на плинтусах, шеф, и на нижнем краю двери конюшни. Эти люди лежали на полу — они от чего-то прятались.

Уайт постучал по сигаре, пытаясь успокоиться.

— Хорошо, Прентисс. Если Сладдера убили, где его тело?

— Преступники убрали его.

— А девушка? Полагаю, её тоже убили.

— Может быть, но я так не думаю. На территории нет её крови. Я предполагаю, что её похитили.

— Похитили, — повторил Уайт. — М-м-м.

— Это подстава, шеф. Их тел нет. Их автомобили были угнаны. Сумка девушки и бумажник Сладдера были оставлены — намеренно.

— Почему? Зачем так беспокоиться?

— Чтобы сбить нас со следа. Они хотят убедить нас, что Сладдер был преступником, а не жертвой, и, похоже, они неплохо справляются со своей задачей. К счастью, настоящие преступники проявили беспечность. Они взяли пистолет, но не гильзы. Они не очень хорошо замели свои следы. Не осталось никаких отпечатков на бумажнике и сумочке, доказывая, что к этим предметам они прикасались, чтобы стереть все следы.

Уайт нечаянно прикусил свою сигару King Edward.

— И ты говоришь, что рука Сладдера была отрублена? Как ты такое дерьмо придумала?

— Схема падения крови в конюшне буквально идеальна, как из учебника, — она выложила снимки кровопотери Сладдера, затем скользнула по столу раскрытой книгой.

Книга называлась «Руководство исследователя по кровопаду: анализ структуры распределения капель». Картинка, которую она открыла (помеченная «Амбулаторное расчленение: правая рука»), была почти идентична полароидным снимкам Лидии.

— Видите? Падение крови Сладдера такое же. Его правые отпечатки на вилах в стойле с инструментами; вот к чему он стремился, когда преступник занёс над ним топор. У него не было времени достать то, что он хотел. Вы даже можете увидеть углы точки, где именно он изменил направление. И с этого момента Сладдер перестаёт оставлять отпечатки правой руки.

— Я должен верить, что шестидесятипятилетний чудик перевязал свою культю, не впадая в шок?

— Люди всё время накладывают на себя жгуты. Они делают удивительные вещи в опасных для жизни ситуациях. Девушка, наверное, ему помогла. Кроме того, Сладдер на войне был медиком морской пехоты.

— Так где же рука? — спросил Уайт.

— Вероятно, похоронена в лесу вместе с остальным.

— А где машина?

— Вероятно, спрятана в кустах в двадцати милях отсюда. ZX девушки тоже.

Уайту потребовалось некоторое время, чтобы остыть. Он перебирал её фотографии.

— Как, чёрт возьми, у тебя появились такие чистые отпечатки? Большинство конюшен — побеленные или деревянные.

— Голая древесина — это легко, — сказала она без особого энтузиазма. — Я обработала логические области сульфатом йода. В более жёстких я работала с оксидом ртути. Затем я сфотографировал всё на Kodak 1x1. Каждый отпечаток промаркирован.

На самом деле эта работа далась ей легко. В Вашингтоне она получала допустимые отпечатки с человеческих грудей, скомканных бумажных пакетов и других необычных предметов. Однажды она нашла пятидесятилетнего насильника, сняв его отпечатки с трусов жертв с помощью сканирующего электронного микроскопа. Агроусадьба была просто сладким пирогом.

— Это не каменный век, понимаете, — наконец она решилась сказать.

Уайту это не понравилось. Он фыркнул.

— Ты показываешь мне несколько картинок в каком-то грёбаном учебнике, несколько отпечатков и несколько групп крови, и теперь думаешь, что знаешь все ответы.

— Я не знаю ответов на все вопросы, шеф. Но я реконструировала этапы преступления, что вы мне сказали сделать. Могли бы ваши мужчины справиться лучше? Блин, шеф, эти деревенщины не знают разницы между отпечатком пальца и цветочным принтом. Они думают, что кровопад — это город в Алабаме.

Уайту это тоже не понравилось. Всё его вспыльчивый характер.

— Ты хватаешься за дерьмо, Прентисс. И если что-то из этого окажется в газетах, ты станешь очередной сожалеющей маленькой девочкой.

Лидия поникла за лабораторным столом.

— Я вам не враг, шеф. Я работаю на вас, помните? Во всяком случае, я не знаю, к чему вы всё так подстрекаете. Всё дело вращается вокруг одной вещи, к которой у нас нет доступа, — сельскохозяйственных животных. Пока государство не узнает, что с ними случилось, мы должны повозиться со всеми возможными деталями. Вот что такое полицейское расследование.

Уайт закурил новую сигару, ухмыляясь.

— Мне не нужно, чтобы ты рассказывала мне, как вести полицейское расследование. Оставь заключение мне, и мы прекрасно поладим. Иди домой, поспи немного.

Это была хорошая идея; она не спала уже двадцать четыре часа. Уайт собирался поверить в то, во что он хотел верить. Но было ещё одно…

— Сначала мне нужно ваше разрешение на кое-что. Я хочу попытаться найти топор.

Уайт прищурился.

— Топор? На топоре много не заработаешь, девочка. Топоры есть у всех.

— Я знаю, но этот топор другой. Линия клинка прямая, а заточка плоская. При первых ударах была ржавчина.

— Прентисс, о чём ты, чёрт возьми, говоришь?

— Отложения ржавчины, оставленные холодным оружием, можно проанализировать. В разных инструментах и ​​оружии используются разные марки стали. Другими словами, анализируя ржавчину, иногда можно определить пластичность и марку стали и, возможно, найти производителя. Но мне нужна хорошая криминалистическая лаборатория…

— Нет, — сказал шеф Уайт.

— Шеф, этот топор настолько уникален, что я смогу сопоставить марку стали производителя и найти продавца, который его реализовал.

— Нет, — сказал шеф Уайт. — Ты должна быть не в своём уме. Я не собираюсь выделять время для отдела, чтобы ты могла провести какой-нибудь глупый тест на кучке ржавчины, которую ты нашла на заборе. Это тупик, Прентисс. Это всего лишь грёбаный топор.

— Давайте, шеф. Я догадываюсь…

— Иди домой, — сказал Уайт. Это было последнее слово. — Завтра увидимся. Ты так долго не спишь, что голова затекла.

Уайт вышел, потянув за собой сияние сигарного дыма.

Лидия потёрла глаза.

«Идти домой? — думала она. — Зачем?»

Дома её ждало только собственное одиночество.

«Ржавчина», — в отчаянии подумала она.

Вчера она нашла серьёзные улики. Под микроскопом Брауна ржавчина мерцала перед ней, даже при семидесяти пяти кратном увеличении. Но может быть, Уайт был прав; возможно, ржавчина была тупиком.

С другой стороны, возможно, это было не так.

— ЧЁРТ ВОЗЬМИ! — крикнул Уэйд.

Он замер, стоя в одним трусах. «Страж Эксхэма» сегодня утром дрожала у него в руке. Заголовок гласил: «УЭЙД СНОВА ПОГОРЕЛ».

На фотографии на первой полосе Уэйд стыдливо подписывал штрафные квитанции, а офицер Лидия Прентисс улыбалась в сторону.

— ПРОСНИСЬ, — произнёс голос.

Глаза Тома открылись.

— ВРЕМЯ ПРИШЛО.

Том сел, затем встал. Он потянулся и улыбнулся.

— Хозяин, — прошептал он.

Он знал всё сразу — вещи, о которых не знал никто другой, удивительные, чудесные вещи. Знание было подарком, как и его новая судьба.

— Судьба, — прошептал он.

Он почувствовал волну жизни, выходящую из его мозга. На голове была большая шишка, но боли не было. В зеркало он изучил своё отражение и увидел крошечный синяк на шее, похожий на след от укуса.

— Спасибо, хозяин, — громко сказал Том МакГуайр своей комнате.

Он запрокинул голову и засмеялся, покраснев от огромной и всепоглощающей радости. И было ещё кое-что.

На стене была чёрная точка.

Это было так красиво. Это было похоже на искусство. Он обнаружил, что на его шее висит кулон. Он тоже был чёрным и таким же красивым. Он прикоснулся к его тёплой крестообразной форме и задрожал.

«Я могу всё», — подумал он.

Он начал с малого. Он гофрировал монеты пальцами. Он согнул ножницы пополам, раздавил металлический ящик для файлов, как гармошку. Сосредоточившись, он проделал дыру в центре своего стола, затем взял свой текст «История свободного народа» и разорвал его пополам.

Сразу же голос Властителя зазвучал у него в голове, как струна:

— НАША СВЯЩЕННАЯ МИССИЯ — РАЗНООБРАЗНАЯ В СОЗДАНИИ, СВЯТАЯ В ЦЕЛИ. НАМ НУЖНО ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО МЫ НЕ МОЖЕМ.

— Я твой слуга навеки, — сказал Том в воздух.

— ДАЮ ТЕБЕ СИЛУ, МУДРОСТЬ, ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ.

Том не удержался.

— Твоё желание для меня закон.

Голос Властителя стал тише.

— ПРИСОЕДИНЯЙСЯ К НАМ СЕЙЧАС И ТЕБЯ ЖДЁТ БОЛЬШАЯ СУДЬБА. ТЕБЕ БУДУТ ПОКЛОНЯТЬСЯ ПОТОМ.

Слово проскользнуло у него в голове, прекрасное, как бренди в бокале.

«Поклоняться, — подумал он. — Как… богу».

— Я сделаю всё что угодно…

— РАБОТАЙ НЕПРЕРЫВНО ДНЁМ В ОДИНОЧКУ, И С МОИМИ ДОЧЕРЬМИ НОЧЬЮ. ОНИ ПРОВОДЯТ ТЕБЯ В МИР, КОТОРЫЙ НЕ ЗНАЕТ НИКАКИХ ГРАНИЦ.

Том мог только кивнуть, его блаженство заглушало слова.

— ВМЕСТЕ, ТОМ, МЫ СОЗДАДИМ ИСТОРИЮ.

Лидия Прентисс проснулась, не испугавшись, а дрожа от монументального отчаяния. Она сморщилась, глядя на часы: было 18:00.

Постепенно отрывки её снов возродились. Ей снились мёртвые раздутые животные. Ей снились антраценовые головные боли, отпечатки пальцев и помутнение зрения из-за слишком большого количества ультрафиолетового света. Ей снилось, что она нашла руку Сладдера. Она была иссохшей и серой, на пальцах были длинные когти. Лидия вводила глицерин под кончики пальцев, чтобы растянуть узоры на подушечках, когда она ожила, когтистая рука схватила её за горло…

Когда она встала, её кожа покрылась холодом от пота. Она всегда спала обнажённой, потому что это делало её менее одинокой — часто она засыпала, обхватив руками подушку, мягкую куклу-любовника.

Она вымылась в душе. Вода была чудесной. Уайт дал ей пару выходных; он хотел, чтобы она не мешала, пока люди из штата не уедут. Он всё преувеличивал, чтобы добиться самого безопасного сценария. Уайт был лошадью в шорах.

«Забудь это. Подумай о другом».

Она намылилась, воображая, что это делает кто-то другой. Рука какого-то сильного красивого мужчины скользнула по мыльной полосе вокруг её груди и живота.

Она сдалась, закрыла глаза. Затем в фантазии показалась рука Сладдера на её теле. Она бросилась вытираться, поморщившись.

— Знаешь, в чём твоя проблема, Лидия? — спросила она зеркало. — Ты относишься ко всем как к мусору, потому что это легче, чем осознавать, что ты гнилая, мерзкая пизда. Неудивительно, что ты никому не нравишься. Неудивительно, что у тебя нет друзей.

Зеркало не возражало.

Всё это было правдой, она это знала. Она представила себя переходящей с работы на работу, с места на место, одна, ни с кем. Она состарится и умрёт одна — иссохшая и несчастная.

Она села обнажённой на кровать, было скучно. Телевидение было бесполезным, она не смотрела его несколько месяцев. На тумбочке рядом с её револьвером Colt Trooper Mark III лежала вчерашняя пачка Marlboro. Она слишком устала, чтобы курить тогда, так что сегодня вечером она должна выкурить две, что её слегка взволновало. Сигарета в день — было её единственным обещанием, которое она не нарушила. Остальные рассказывали о её жизни по частям.

Она рассеянно посмотрела на свои ступни, ноги, чистые волосы на лобке и пупок. У неё уже был красивый загар. Никто не знал, что лежание на крыше своего дома составляло основную часть её общественной жизни. Она всегда носила крохотное бикини с завязками. Она бегала каждый день, занималась с гантелями и много приседала, чтобы живот оставался плоским. Почему она так много работала, чтобы оставаться физически привлекательной, её озадачивало: она никому не показывала своё тело, и не делала этого уже много лет. Она считала себя привлекательной, но это предположение её не впечатлило. В Cosmo она читала, что женщины, которые чувствовали себя уродливыми внутри, компенсировали это тем, что становились красивыми снаружи. Эта идея огорчила её.

Она украдкой взглянула на жалюзи. Они были закрыты, хотя не то чтобы кто-нибудь мог заглянуть на неё на третьем этаже. Она чувствовала себя глупо. Она раздвинула ноги, затем нежно коснулась себя пальцем. Зачем ей смущаться? Все это делали, не так ли? Ещё она читала в Cosmo, что даже женщины, ведущие активную половую жизнь, регулярно мастурбируют. Ну тогда ей…

Она забила себе голову фотографиями мускулистых мужчин. Широкие руки бродили по её груди и бёдрам, твёрдые пенисы тёрлись о неё. Рты целовали её шею и сосали соски. В её сознании, она была пронизана великолепным изогнутым членом и подтолкнула его в себя. Но…

Ничего такого. Возможно, её тщеславие повернуло её в другую сторону? Она подумала о женщинах, занимающихся с ней любовью, но сразу вздрогнула. Нет, это было совершенно бесполезно. Её палец расслабился; вход её предполагаемой страсти был таким же холодным и безразличным, как и всё остальное.

Она знала причину. Она никому не нравилась, потому что она недостаточно любила себя, чтобы позволить им это делать. Единственного любовника в своей жизни она прогнала своим сарказмом и насмешками. Она всем была ужасна. Так было проще, не правда ли? Легче просто быть ужасным. Она ужасно обошлась с Уэйдом Сент-Джоном и радовалась этому. Что с ней не так?

«Как я могла сказать ему всё это?»

Он был просто безобидным парнем-панком, и она погналась за ним, как акула за кровью, как будто это была естественная реакция.

Она сразу почувствовала отвращение к самой себе.

Лидия Прентисс встала.

«Разве это не смешно? Двадцатишестилетняя обнажённая женщина-полицейский с высшим образованием даёт обещания стене?»

Да, это было смешно, но всё же она дала этот обет:

— Я больше не собираюсь обращаться с людьми как с мусором. Я не буду смотреть на других свысока и не буду злой. Я собираюсь быть хорошим человеком, и я собираюсь начать прямо сейчас.

Она услышала смех мира.

И пока Лидия Прентисс давала обещания стене, девушка по имени Пенелопа моргала, дышала и ёрзала, застывшая неподвижно и распухшая в блеске какой-то горячей липкой слизи, её лицо тупо прижималось к тому, что теперь было её домом.

Её большие расплющенные глаза смотрели, сияя.

— Привет, Джерв, — поздоровался Уэйд. — Я не помешал?

Джервис виновато обернулся.

— Э-э-э, нет, — сказал он.

В комнате Джервиса был ещё один парень — с жирными волосами, измождённым лицом, в старой спортивной одежде. Он был похож на букмекера. Уэйд ещё раз устроил этому парню осмотр.

— Если у тебя возникнут проблемы, — сказал парень Джервису, — позвони мне.

Джервис кивнул. Парень проскользнул мимо Уэйда и ушёл.

— Кто был этот слизняк?

— Просто друг, — сказал Джервис. — Выпей Kirin.

Уэйд понял, что Джервис не хочет разговаривать. Он взял Kirin из холодильника Джервиса. Японцы производили пиво отличного качества, как и их торпедоносцы.

— Я скучал по тебе прошлой ночью, чувак. Мы с Томом вышли и выпили чуточку пива. Мы немного волновались.

Джервис отхлебнул Kirin со своего стола, изучая что-то похожее на карманный радиоприёмник.

— Я занимался в библиотеке.

«Верно. Занимался. Неважно, что занятия начнутся не раньше следующей недели».

— Что ж, сегодня вечером мы снова будем веселиться, так что ты сможешь наверстать упущенное.

— И сегодня вечером не смогу, — сказал Джервис.

— Почему, чёрт возьми, нет? У нас неприятный запах изо рта или что-то в этом роде?

Джервис подошёл к холодильнику за ещё одной Kirin. Он вёл себя… странно.

— У меня есть личные дела, вот и всё.

— О, — сказал Уэйд.

Он подошёл к столу, взял рацию. Наклейка на обратной стороне гласила: «Симплексный приёмник 49 МГц. Не для коммерческого использования, не для продажи».

— Джерв, что это за смешная вещь?

— Просто транзисторный радиоприёмник.

— Ах, да? Сорок девять мегагерц? Это не очень популярная радиостанция, думаю.

Джервис нахмурился. Он оторвал конец от Carlton и зажёг.

— Джерв, Джерв, — сказал Уэйд. — Что случилось?

— Ничего не случилось.

— Это всё ещё что-то связанное с Сарой, не так ли? Я не знаю, что ты готовишь, я не знаю, что это за штука, и я не знаю, кто был этот неуклюжий парень. Всё, что я знаю, это то, что мой лучший друг пропадает. Ты должен отпустить Сару.

Каждый раз, когда Уэйд говорил «Сара», Джервис вздрагивал.

— Ты начинаешь до смерти пугать нас, чувак. Мы думаем, что, может быть, ты немного спятил.

Джервис улыбнулся как призрак.

— Ничего не случилось.

— Хорошо, я тебя услышал, — Уэйд встал. — Ты видел Тома?

— Я видел, как он уходил раньше, наверное, пару часов назад.

«Отлично, — подумал Уэйд. — Я буду пить сегодня вечером один».

— Увидимся позже.

— Эй, Уэйд… не беспокойтесь обо мне, хорошо?

Уэйд остановился и повернулся.

— Я не спятил. Просто у меня сейчас что-то происходит. Поиск себя, очищение. Как в романе Сартра.

«Опять это сартрское дерьмо, — волновался Уэйд. — Этот ублюдок мёртв десятки лет, а всё ещё портит жизни людей».

Джервис глотнул дым и продолжил.

— Не беспокойтесь обо мне. Ты и Том мои лучшие друзья. Просто поверьте мне сейчас, хорошо?

— Конечно, Джерв. Если хочешь поговорить, мы всегда рядом.

Уэйд вернулся в свою комнату. Ему всё это не нравилось. Было достаточно плохо потерять друга из-за внешних сил, но внутренние силы были ещё хуже. Именно они отдаляли людей.

Он чувствовал себя подавленным. Целый день был унылым, он мыл туалеты, мыл полы. То, что он встретился с офицером Прентисс, тоже не оживило его. Он покупал себе бутылку Samuel Adams, когда услышал шаги в холле.

Он пригнулся и увидел, как Том исчезает в своей комнате.

— Эй! Привет, Том! Мы…

Дверь Тома закрылась. Он что-то нёс под мышкой? Похоже на портфель или что-то в этом роде.

Уэйд зашагал по коридору и толкнул дверь Тома.

— Тебе понадобится слуховой аппарат. Мы собираемся сегодня в центр города или как?

Тома в комнате не было. Уэйд медленно огляделся. Он был уверен, что видел, как Том вошёл, или, по крайней мере, думал, что был уверен. Он проверил ванную, туалет. Тома здесь не было.

Уэйд рванул назад в свою комнату. В холле было темно; может быть, Том ушёл к лестнице выхода в конце коридора, а может быть, это был кто-то другой, новый ученик. Или, может быть…

«Или, может быть, пары дезинфицирующих средств заставляют меня видеть странные вещи», — закончил он.

Ему нужно было чем-то заняться сегодня вечером — до начала занятий оставалось всего несколько дней. «Пришло время для старой любви», — решил он.

Чёрт, у него было достаточно любовного пламени, чтобы разжечь чикагский пожар. Было много девушек, которые бросили бы всё в эту минуту, чтобы пойти с ним на свидание. Он позвал Мелиссу, девушку, которая действительно знала своё дело.

— Мелисса, детка! Это Уэйд. Извини, я не перезвонил тебе на днях, но ты знаешь, как это бывает.

— Нет, Уэйд, я не знаю. Ну, скажи мне. Как это?

— Ну, ты знаешь, детка. Я был занят.

— Да, я слышала об этом. Извини, я не хожу с чистильщиками туалетов.

— Я… я…

Щелчок.

Следующий номер. Венди. Ага. Настоящая горячая штучка.

— Венди, детка! Это Уэйд. Ты хочешь прогуляться сегодня вечером? Ужин, несколько напитков, немного покатаемся на машине?

— Ну, — сказала она. — Как насчёт нет?

— Что значит «нет»? В прошлом семестре мы много гуляли.

— Ты не мыл туалеты в прошлом семестре. Какая наглость, чтобы вообще мне звонить!

Уэйд повесил трубку.

«Не расстраивайся», — медленно подумал он.

Уэйд был расстроен. Очень сильно.

Он попробовал ещё шесть девушек и ещё шесть раз вычеркнул. Никто не хотел встречаться с парнями, которые мыли туалеты — они все читали газеты. За один день он превратился из секс-символа в посмешище.

Телефон зазвонил, снова издевательский пронзительный звук.

— Компания по уборке туалетов, — ответил он. — Вы там гадите, мы чистим.

Тишина, словно сопротивление, растянулась по всей линии. Затем сухой сексуальный женский голос спросил:

— Это Уэйд Сент-Джон?

— Да, это так, или то, что от него осталось.

Долгая пауза. Затем:

— Это Лидия Прентисс.

Теперь настала очередь Уэйда замолчать.

«Вешай трубку! Вешай трубку! — его мысли кричали. — Не разговаривай с этой сукой! Вешай трубку!»

Но он не смог. Почему-то он просто… не мог.

— Вам повезло, что вы застали меня, — сказал он. — Я как раз собирался на прогулку «радоваться жизни на серебряном блюдечке с голубой каёмочкой». Вы знаете, такой «избалованный, гнилой богатый засранец», как я, имеет тенденцию оставаться активным. Должно быть, все эти «семейные деньги и всякое дерьмо» делают меня таким. Однако слышать вас довольно неожиданно. Я не знал, что у «дна бочки» есть номер в телефонной книге. Что я могу сделать для вас?

Её голос прерывался.

— Мистер… Сент-Джон, я звоню… — она вздохнула почти печально. — Я чувствую себя ужасно из-за того, что сказала вам сегодня утром.

— Это правда?

— Да, правда, — она действительно казалась подавленной. — Я не знаю, что на меня нашло. Во-первых, у меня был действительно плохой день. Я поссорилась с моим боссом, потом вошли вы, и я всё вылила на вас. Мне, действительно, жаль.

— Другими словами, вы… извиняетесь?

— Да, — сказала она.

«Хм-м-м».

Это могло быть интересно.

— Ну, так уж получилось, что я очень снисходительный парень, и, да, я принимаю ваши извинения.

— Спасибо, — произнесла она.

— Но, конечно, извинения — это просто риторика, просто разговоры, а разговоры лишены смысла. Вы не согласны?

— Согласна…

— И лучший способ доказать искренность своих извинений — пойти со мной на свидание. Сегодня вечером. Так в какое время я заеду за вами?

Теперь её пауза помчалась к выходу.

— Не думаю, что это будет хорошая идея.

— О, понятно, — сказал Уэйд. — Вы просто извиняетесь, чтобы очистить совесть.

— Это не так. Я…

— Я знаю. Вы скорее выпьете свою мочу, чем пойдёте со мной куда-нибудь. Кстати, кто вам писал речь? Дон Риклз?

— Пожалуйста, нет. Я…

— Всё в порядке, в любом случае я принимаю ваши извинения. Спокойной ночи.

Уэйд спокойно повесил трубку. Он бросил пустую бутылку из-под пива в уплотнитель для мусора и взял себе другую. Когда снова зазвонил телефон, он ответил:

— Подержанные серебряные блюдечки Джо. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Я пойду с вами на свидание, — сказала Лидия Прентисс.

— Хорошая девочка. Где вы живёте?

— Я просто встречу вас где-нибудь.

— Ну, хорошо. В «Старом Эксхэме»? В девять часов?

— Отлично, — сказала она. — Увидимся там.

Вернулась уверенность. Он занялся подготовкой. Кто знал? Возможно, этот день всё-таки не стал бы полной катастрофой.

Тёмный кабинет трепетал от влияния Властителя. Тому это понравилось. Ему нравилась темнота с её тусклым серебристым краем.

«Надеюсь, это правильный выбор».

Неудача с его первым заданием — не лучший способ начать вечные отношения.

«Вечные».

Слово, казалось, светилось.

«Даю тебе силу, — пообещал Властитель. — Мудрость. Вечную жизнь».

Бессеру не понравились методы Тома.

— Небрежно, — пожаловался он. — Мы не можем себе этого позволить, не так рано, — он ворчал дальше, листая папки. — Будь осторожнее в будущем. На этом этапе наплыв полиции вызовет проблемы.

Том не понял.

— Кого волнует полиция? Властитель сделал нас бессмертными.

— Тебя — да. Но не нас с Винни.

Том задумался над этим. Ничего не складывалось.

— Ты тот, кто говорит, Дадли, об осторожности? — Виннифред Сальтенстолл откинулась на спинку кресла.

Она выглядела скучающей. Её рука лениво двигалась под платьем.

«Это всё, что она когда-либо делает?» — подумал Том.

Челюсти Бессера напряглись.

— Что ты имеешь в виду?

Винни засмеялась.

— Посмотри, какой беспорядок ты оставил на агроусадьбе. Поговорим о небрежности. Ты оставил следы, пятна крови. Ты даже не поднял гильзы. Я слышала, как мой муж разговаривал об этом с Уайтом. Над этим работает новый полицейский. Раньше она была техником по уликам.

— Уайт просто успокаивает декана, — возразил Бессер. — Он лижет ему задницу; у полиции ничего нет, и даже если бы они что-то нашли, Уайт похоронил бы это. Он знает, что убийство в университетском городке поставит под угрозу всю его карьеру.

— Тебе лучше на это надеяться, Дадли…

Том улыбнулся их глупой ссоре.

— И не мог бы ты отправить эту штуку подальше, — сказала она.

Тому потребовалось мгновение, чтобы это понять.

«Она имеет в виду меня, не так ли? Отправить эту штуку подальше. Меня».

— Не будь злой, Винни. Том теперь часть семьи.

— Мне очень жаль, но меня это нервирует, — возмутилась она. — Скажи, чтобы оно ушло.

Тому не нравилось, когда его называли «эта штука» или «оно». Он смотрел на неё очень пусто. Он задумался. Он просто задумался.

Бессер притворился, что он тут ни при чём, толстый, шарообразный тупица. Том знал, кто носит настоящие штаны в этих отношениях.

Бессер просто сказал:

— Винни, я и сёстры, конечно же, должны подготовить Пенелопу. Ничего не вышло, бедная девочка. Ничего не поделаешь, так что нет причин расстраиваться из-за этого.

«Мне всё равно», — подумал Том.

— Встретимся здесь через час, — проинструктировал Бессер.

— Да, сэр, через час. Без проблем.

— О, Том?

— Да, сэр?

Блеснула лысина Бессера.

— Захвати лопату.

Уэйд был убеждён, что она не собирается приходить. Часы над камином в баре показывали 21:15. Он должен был это знать. Он сидел у перил наверху, потягивая Samuel Adams. Вошли несколько девушек. Они посмотрели на него и тут же рассмеялись.

— Эй, Уэйд! — крикнула одна. — Как новая работа?

— Мытьё туалетов! — добавила вторая.

— За минимальную зарплату! — финишировала третья.

— Смейтесь, — пробормотал он.

Ему было всё равно; у него больше не осталось лица, которое можно было бы спасти. Его депрессия достигла новых высот.

Когда вошла Лидия Прентисс, Уэйд даже не заметил её — то есть он заметил яркую блондинку, которая стояла, осматривая бар, но просто не осознавал, что это была она. Она стояла в обтягивающих чёрных джинсах, алых туфлях на высоких каблуках и в ярко-жёлтом топе-трубе, который её грудь поднимал до предела. Затем она заметила его и подошла.

— Здравствуйте, мистер Сент-Джон.

— Вот и вы! — сказал Уэйд.

— Извините, что опоздала. У меня нет машины, поэтому я взяла такси.

— Ничего страшного, м-м-м, — сказал Уэйд. — Давайте сядем за столик. Где более уединённо.

— Хорошо.

По пути к задним столикам Уэйд наступил на шнурки, споткнулся и упал. Головы повернулись, послышались смешки. Внезапно Уэйд стал городским дурачком.

— Вы пьяны? — спросила она.

— Нет, клянусь. Я чуток выпил — я имею в виду, что не пил весь день.

Она только покачала головой, слабо улыбаясь. За столиком ему стало намного лучше.

«Теперь всё под контролем, — подумал он. — Покажи себя, Король Харизмы».

— Чего бы вы хотели?

Она расслабилась в мягком свете бара.

— Думаю, я выпью пива.

Но всё, что Уэйд мог видеть, была она — её красивое тело, её красивое лицо. Она сияла.

— Какое… вы… пиво… какое… — пробормотал он.

— Хм?

«Идиот!»

— Я имею в виду, какое пиво вы хотите?

Она с интересом просмотрела ассортимент пива. Как правило, женщины всегда заказывали либо Michelob Light, либо Corona. Уэйд не видел смысла в существовании светлого пива, а что касается Corona, он отказывался пить что-нибудь с тем же названием, что и конец пениса.

— Удивите меня, — сказала она.

Он заказал себе Samuel Adams и Young’s Old Nick для неё, не упомянув, что в Young’s Old Nick алкоголя было больше, чем в любом другом пиве в баре.

Он восхищённо улыбался ей. Он чувствовал себя заряженным нервным током. Её красота была слишком велика, чтобы сразу её понять.

«Скажи что-нибудь! — приказал голос, похожий на сигнал тревоги. — Заведи разговор!»

Он блестяще спросил:

— Итак, расскажите мне о себе.

— Думаю, мне было бы больше интересно сначала услышать о вас.

— Спрашивайте всё, что хотите. Моя жизнь — открытая книга.

— Судя по вашей внешности, открытый комикс.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, во-первых, вы улыбаетесь, как Альфред Ньюман. Вы спросили меня какую-то несуразицу про то, какое пиво я хочу, хотя поклялись, что не пили весь этот день. И в довершение всего, вы споткнулись о собственные ноги. Вы такой странный со всеми девушками?

В этот момент принесли пиво. Когда Уэйд брал его, он опрокинул своё. Половина бутылки вылилась ему на колени.

Лидия Прентисс больше не могла сдерживать смех. Официантка тоже смеялась, как и несколько посетителей. Уэйд вскочил на ноги, мокрый, ухмыляющийся идиот.

— Простите меня, — сказал он и чопорным шагом направился к мужской комнате.

Перед зеркалом он крикнул:

— Что, чёрт возьми, с тобой! Ты делаешь из себя болвана перед, возможно, самой красивой женщиной на земле!

Зеркало было искажённым; его голова выглядела наклонённой в сторону. Двое парней у писсуаров очень хорошо над этим посмеялись.

Причиной этого фиаско была чуждость ситуации. Что-то — возможно, всё — в Лидии Прентисс выбило его из-под ног. Уэйд руководил практически каждой встречей в своей жизни, в которой участвовали женщины. Но сейчас… сейчас…

Сейчас всё исчезло. Эта женщина-полицейский превратила его в бормочущего зануду за пять минут.

«Контроль, — подумал он. — Я должен обрести контроль».

Он посмотрел на себя. Затем изо всех сил ударил себя по лицу.

«Там. Сейчас. Давай».

Он вернулся к столику, не забыв о шнурках. Он осторожно сел. В его отсутствие она пила своё пиво.

— Это очень хорошо, — призналась она.

— Я могу не разбираться в тригонометрии, но я знаю пиво, — он заказал ещё одну порцию и указал на сигарету, которую она положила перед собой. — Разве вы не собираетесь курить?

— Ещё нет, — она казалась мечтательной, расслабленной. — Я собираюсь сначала просто смотреть на неё. Я позволяю себе только одну сигарету в день.

— Ах, да? Мой друг Джервис позволяет себе четыре в день. Четыре пачки, — он отпил свой Samuel Adams для моральной поддержки и начал: — Извините, что устроил вам спектакль. Я, должно быть, сегодня встал не с той стороны кровати.

— Что ж, мне тоже жаль, — сказала она, глядя вниз. — Я имею в виду, за сегодняшнее утро. Я не всегда такая.

Уэйд потёр руки.

— Хорошо, теперь, когда мы всё уладили, давайте начнём сначала.

И последовало нечто весьма необычное. Между ними возник своего рода мост, приятный нейтралитет, в котором не было напора видимости. Следующие полтора часа они… разговаривали. День назад они были антагонистами, но теперь каждый из них имел скрытые общие черты. Он рассказывал ей о себе то, что она находила забавным. Он сказал ей гораздо больше, чем планировал. Он рассказал ей о своих проблемах с учёбой, неспособности принимать решения, о ситуации с отцом. Она рассказала ему о своих рабочих проблемах, своей неспособности уважать других, о ситуации с шефом Уайтом и другими полицейскими. В конце был сделан бессловесный вывод, что они оба подошли к своим проблемам с неправильных сторон. Уэйд убегал от самого себя, стараясь быть тем, кем его ожидали видеть другие, в то время как Лидия совершала то же бегство, будучи полной противоположностью. Уэйд, казалось, давал ей то, в чём она отчаянно нуждалась, не зная об этом, и ему пришло в голову, что он, вероятно, видел часть её, которой больше никто не видел в течение некоторого времени. За вечер они стали духовниками друг друга. Несколько клочков их теней высвободились.

Потом они недоумённо посмотрели друг на друга. Обмен шокирующими признаниями.

«Я всё это сказал? — думал он. — И она всё это сказала? Мне?»

Лидия посмотрела вниз и сглотнула.

— Ого, я… я не хотела тащить вас через всю свою жизнь.

— Я сам немного перетащился. Послушайте, — он прикоснулся к своему пиву, — моё пиво стало тёплым. Не любая женщина может отвлечь меня от пива.

— Я польщена. Закажите ещё. Я скоро вернусь.

Это были очевидные вещи. Уэйд чувствовал себя приятно измотанным и всё ещё сбитым с толку. Место было переполнено. Впереди была только забитая комната. Однако внезапно толпа начала успокаиваться и расступаться. Люди хмурились. Они уступали дорогу кому-то большому. Потом вышел Поркер.

— Так, так. Уэйд Сент-Джон, любимый парень каждого туалета.

— Ой, Поркер, не повезло. Бар, где можно есть макароны, закрыт.

— Ты забавный парень, Сент-Джон. И ты сегодня был очень забавен на первой полосе газеты.

— Спасибо… Скажи, ты похудел?

Поркер проигнорировал комментарий. Его тень окутала весь стол. Он и Бессер могли бы быть братьями-близнецами или что-то в этом роде.

— С кем ты здесь? — потребовал ответа Поркер. — С твоими придурковатыми друзьями? Или одной из твоих обычных девок с переулка?

«Погоди, здоровяк, — подумал Уэйд, — потому что вот она».

Мастодонтическое телосложение Поркера изменилось. Он изумлённо и с вожделением уставился шарообразным лицом на неё. Вид Лидии чуть не заставил его упасть назад, что наверняка разрушило бы всё латунное и деревянное покрытие бара.

— Привет, Лидия, — пробормотал он. — Ты очень хорошо выглядишь сегодня вечером.

— Спасибо, — сказала она.

Тогда очень чопорно и, к полному возмущению Поркера, она села напротив Уэйда.

Приоткрытые свиные глаза Поркера вспыхнули паникой.

— Ты с ним?

— Точно, — ответила она.

— Разве ты не знаешь, кто это?

— Да, Поркер, знаю. Но я уже большая девочка, — она одарила его соблазнительной белой улыбкой. — И не мог бы ты сделать мне одолжение?

— Ага, да.

— Не говори никому, хорошо? Шефу это может не понравиться.

— Конечно, Лидия.

Её улыбка расширилась. Её скрещенные руки прижались сильнее, чтобы выше приподнять грудь.

— Обещаешь?

Поркер сглотнул, глядя на неё.

— Да, обещаю, конечно.

Уэйд был должным образом развлечён. Это был не язык тела, это был гипноз тела. Портативный радиоприемник Поркера завизжал, и когда он ответил на него, его глаза по-прежнему были прикованы к груди Лидии. Потом он встрепенулся.

— Дерьмо! У нас большая «девятка» на шоссе!

— Проверь, — сказала Лидия.

Поркер выскочил.

— Что такое «девятка»? — спросил её Уэйд.

— Авария. Он, вероятно, нужен Уайту для блокпоста.

— Я надеюсь, что у вас не будет проблем из-за того, что вы были здесь со мной. Я не думаю, что полиции разрешено встречаться со студентами.

— Я могу с этим справиться, — сказала она.

Прежде чем Уэйд успел что-то сказать, Поркер вбежал обратно.

— Лидия! Мне только что позвонили после «девятки». Вандализм в Северной Администрации. Шеф Уайт хочет, чтобы ты это проверила.

— Я не при исполнении, — возразила Лидия. — Пошлите кого-нибудь ещё.

— Больше никого нет — вся смена на шоссе. Бензовоз перевернулся, бензин разлили повсюду. Давай, возьми звонок. Это займёт у тебя всего несколько минут.

Лидия нахмурилась.

— Хорошо.

Поркер снова ушёл, и Лидия продолжила:

— Похоже, я… — она внезапно вскочила. — Чёрт, я забыла! У меня нет машины!

Уэйд улыбнулся.

— Не волнуйтесь. У меня есть машина.

Уэйд вывел свой Chevrolet Corvette с территории трактира, круто разогнавшись до четырёхсот с лишним лошадиных сил. Он сделал с нуля до шестидесяти за четыре секунды. Великолепные яркие светлые волосы Лидии превратились в развевающуюся гриву.

— Медленнее! — крикнула она.

«Чепуха», — подумал Уэйд.

Автомобиль уже втянулся в дорогу, когда он притормозил на выезде и пролетел через ворота университетского городка. Минуту спустя он боком резко остановился у крыльца Северной Администрации.

— Иисус Христос! — крикнула она. — Это шоссе, а не автогонка Indy 500!

— Расслабьтесь, — сказал Уэйд. — Я доставил вас сюда, — он посмотрел на часы, — менее чем за три минуты.

— Ладно уж, — сказала она.

Северная Администрация была главным архивом университетского городка. В ней хранились все личные дела студентов и все медицинские карты поликлиники кампуса. Высокие каблуки Лидии стучали по полу. Позади Уэйд наблюдал за её фигурой в обтягивающих чёрных джинсах.

— Эй, дети! Что вы там делаете? — подошёл сгорбленный уборщик с красным носом и шваброй в руках.

Уэйд ему посочувствовал. Лидия показала свой значок и удостоверение личности.

— Чёрт, — сказал уборщик. — Я звонил всего три минуты назад.

Уэйд гордо улыбнулся.

— Я офицер Прентисс. Вы сообщили о вандализме?

— Верно. Пока я полировал полы северного крыла, я заметил, что дверь поликлиники открыта, а я знаю, что запер её раньше. Первое, что я увидел, это то, что дверь раскололась, как будто она была выбита ногой, и я заметил, что ящики с файлами открыты, вокруг лежат папки. Да.

Он провёл их через несколько дверей и включил свет. Стол врача был украшен сувенирными диковинками, канцелярским набором Cross и сейфом.

— Ничего не трогайте, — сказала Лидия.

Вся эта сцена отвлекла её, и Уэйд тоже почувствовал нелепость комнаты. Несколько ящиков с файлами были открыты, и множество папок было разбросано по комнате, но это было всё.

— Это явный вандализм, — сказал Уэйд. — Они вломились просто для того, чтобы выбросить кучу файлов?

— Это не вандализм, это кража со взломом, — сказала Лидия.

— Отлично. Слепые грабители? — он указал на стол. — Они оставили дорогой канцелярский набор, часы, сейф?

— Это не то, что им было нужно, — она склонилась над разбросанными папками.

Кто-то взломал ящики.

— Файлы? — спросил Уэйд.

Лидия кивнула.

— Они также точно знали, по каким из них ударить.

— Но кому может понадобиться куча файлов?

Лидия не ответила. Она дышала на металлические шкафы.

— Вы отвезёте меня на станцию на минутку? Мне нужно кое-что. Если не возражаете, мне также понадобится ваша помощь.

— Конечно. Мне нечего делать.

Она узнала имя уборщика и отправила его домой. Прежде чем они ушли, она остановилась, чтобы осмотреть дверь. Дверной ручки не было.

«Тоже украли», — предположил Уэйд.

— Эй, там что-то есть, — сказал он, заглядывая в комнату.

— Не трогайте! — воскликнула Лидия.

Они оба наклонились. Её не украли, она просто выглядела расплющенной. Уэйд взглянул на дверной косяк.

— Взгляните, — сказал он.

Сначала было трудно разглядеть. На дереве был отпечаток ладони. Более внимательный осмотр показал больше. Это был не отпечаток — это была вмятина. Но это же была дверь из цельного дерева!

Лидия выдохнула на отпечаток, проверяя узор гребня. Когда Уэйд отступил, чтобы дать ей свет, он на что-то наступил. Он чувствовал это под ботинком.

Он посмотрел вниз и вздрогнул.

Это была пивная крышка.

Он быстро поднял её, стараясь скрыть от Лидии. Он знал, что это фальсификация улик, но крышка давала тревожный сигнал; он понял это с первого взгляда. Это была золотая крышка с товарным знаком: солодовая лопата и красные готические буквы München Spaten Oktoberfest.

Том налил себе остатки своего München Spaten Oktoberfest. Это было так хорошо! Солодовый, но не резкий вкус. Мягкое, приятное послевкусие. Первоклассная вещь, это было точно.

«Возрождение», — подумал он.

Теперь ночь была его домом, его убежищем и его силой. Чего ещё может желать обычный мужчина? Хорошее пиво, хорошая машина и… бессмертие. Он вёл Chevrolet Camaro по тихим дорогам кампуса, осматриваясь, видя, ощущая. Всё было новым, и всё старое оставалось позади. Навсегда.

«Кто они? — подумал он. — Или что?»

Том громко рассмеялся. Его смех трубил и отдавался эхом в ночи. Это было похоже на пушечный выстрел.

— Возрождение! — крикнул он во всё горло.

Не имело значения, кто они были на самом деле или что.

Это была его…

— Судьба! — крикнул Том.

Он сделал глоток пива и открыл другое.

Chevrolet Camaro с рёвом рванул обратно в научный центр.

Джервис сидел в темноте перед открытым окном. Жёлтая четверть луны едва освещала плоскую крышу восьмиэтажного общежития Лилиан-Холл. Джервис курил, пил и ждал.

«В ожидании правды, — задумался он. — Скоро это случится».

Пришло время проверить приёмник Чанека. Джервис вытянул антенну. Слева от него стоял телескоп, уже сфокусированный на чёрном окне второго этажа. Это был телескоп Bushnell 400x; он купил его в тот же день за двести двадцать долларов в магазине Best Buy.

«Жучок» Чанека позволит ему слышать, а телескоп позволит ему видеть. Для полного окна с такого расстояния требовался только окуляр с сорока кратным увеличением. Для него было важно видеть. Ему нужно было видеть не как вуайеристу, а как ищущему. Почему он хотел причинить себе вред, засвидетельствовав то, что он уже знал? Почему люди так поступали?

«Чтобы увидеть», — подумал он.

Увидеть правду собственными глазами и принять её окончательно.

Потом он что-то услышал. Искра статики. Голоса?

Он услышал:

— Он скоро будет здесь. Потерпи.

Мужской голос.

Джервис поднёс к уху маленький динамик. Подробнее:

— Нельзя терять время! У нас осталось всего несколько дней!

Это был женский голос, но явно не Сары. Он звучал глупо от волнения, как у маленькой девочки. Затем:

— Я буду повторять это, когда тебя не будет.

Второй женский голос.

Джервис посмотрел в телескоп. Окно Сары было по-прежнему тёмным, и на стоянке не было никаких следов любовного фургона Вильгельма. Общежитие явно было пустым.

Тогда откуда эти голоса?

— Чёрт побери! — пробормотал Джервис.

Тогда он понял, что его приёмник улавливал чужую волну. Чанек, должно быть, нечаянно подбросил ещё одного «жучка» для другого клиента в пределах досягаемости приёмника Джервиса.

Голоса доносились снова. Пока Джервис слышал двух женщин и одного мужчину. Тогда первая женщина сказала ещё более взволнованно:

— Не могу дождаться, чтобы начать! Будет так весело!

И мужчина снова:

— Я просто надеюсь, что на этот раз всё получится.

Джервис покачал головой в темноте. Он всё выскажет Чанеку. Он не оплатил шесть своих счетов, чтобы услышать чей-то чёртов «жучок»! Но что-то далёкое его беспокоило. Что-то…

Голос мужчины казался знакомым. Он звучал старше, взрослее студента. Но затем он услышал другого мужчину, второго мужчину. Что это было?

— Извините, я опоздал, босс. Я готов.

Первый мужчина:

— Отлично!

Вторая женщина:

— Чёрт побери, Дадли! Я сказала тебе не приводить сюда эту штуку!

Первая женщина, казалось, захихикала.

Снова первый мужчина:

— Отнеси коробку в машину. Используй свой ключ. Встретимся в лабиринте.

На этом всё закончилось. Только статика последовала. Лабиринт? Джервис озадачился. Ключ? А вторая женщина сказала «Дадли». Дадли Бессер? Должно быть, это был другой «жучок», в офисе Бессера.

Это беспокоило Джервиса. Но больше беспокоило его другое — голос второго мужчины. Он был похож на Тома.

Снаружи загорелся свет. Всё, что Джервис слышал, улетучилось из его памяти. Белый фургон Вильгельма подъехал к стоянке.

Правда наступила. Сердце Джервиса бешено забилось. Он выкурил остаток своей сигареты и стал ждать. Через минуту, или забвение, окно Сары загорелось. Джервис прижался к телескопу.

Он увидел их ясно, как днём. Сара взяла кота по имени Фрид и прижала его к себе. Вильгельм был одет в какой-то европейский бренд цвета дерьма. Его короткая белокурая стрижка была такой же простой, как его широкая шея, крепкие руки и ноги. Он достал пиво из холодильника, упаковка Kirin из шести бутылок, которые Джервис забыл забрать после разрыва.

— Что это? — воскликнул Вильгельм. — Это пиво?

— О, это то, что оставил Джервис, — извинилась Сара. — Я забыла, что это было там.

Оставшиеся шесть бутылок Вильгельм выбросил в мусорное ведро.

Затем они целовались. Вильгельм схватил Фрида за шиворот и отшвырнул животное в сторону. Когда они обнялись, рука Сары без колебаний поднялась по заднице Вильгельма, а его рука, ужасающе крупная, скользнула по её брюкам спереди.

Вильгельм тянул её к дивану. Сара притворно сопротивлялась. Вильгельм снял куртку и рубашку. Затем он снял с неё всю одежду так же бесстрастно, как кожуру с фрукта. Джервис вздрогнул.

У Вильгельма была верхняя часть туловища, как у «Мистера Олимпия». На нём были чёрные выпуклые трусы, размер которых был пугающим. Сара тёрлась о него, стонала. Фрид наблюдал за происходящим с крайнего стола, широко раскрыв глаза, как опалы. Джервис почувствовал себя трупом, когда посмотрел на немца.

То, что произошло после этого, казалось дьявольским вдохновением, насмешливой одноактной сексуальной игрой, которая каким-то образом знала, что Джервис присутствует. Это была девушка, которую он любил больше всего на свете, она отдавала себя этой эгоистичной немецкой мускулатуре.

В трансе печали Джервис продолжал смотреть, как Сара ложится на диван. Вильгельм стоял с расставленными ногами, ноги были похожи на резные деревянные столбы. Он стянул узкие трусы. Глаза Сары расширились, когда Вильгельм позировал для её оценки.

— О, Вилли, он огромен!

«Нет, — взмолился Джервис. — Боже, пожалуйста. Не дай мне это увидеть».

Сара наклонилась вперёд, на её лице светилась похоть. Всё, что мог видеть Джервис, — это задница Вильгельма и руки Сары, держащие его мускулистые ягодицы. Он слышал ужасный звук того, что она с ним делала. Непристойные, влажные причмокивания. Приглушённые звуки восторга.

«Слава Богу, — подумал Джервис. — Спасибо за всё».

Он заплакал.

Вскоре Сара закончила оральную разминку. Она снова легла, одурманенная похотью, вокруг рта сиял блеск.

— Вилли! Он такой большой!

— Очень большой? Да? Это хорошо!

Он повернулся, чтобы позволить ей взглянуть на него ещё раз, предлагая полный боковой вид, который, к сожалению, давал полный боковой вид и Джервису.

— Боже мой, — произнёс Джервис. — Боже мой.

Затем слёзы текли по его щекам, когда он продолжал смотреть. Вильгельм раздвинул ноги Сары и сел на неё.

Он дразнил её пупок набухшей головкой, пять или шесть раз ударил ею по животу. Потом он взял…

Джервис почувствовал, как у него на шее встали волосы.

«У этого парня больше, чем скалка, — подумал он. — Куда он всё это вместит?»

Потом он вздрогнул. Вильгельм продолжал действовать, как по команде. Он вонзил в неё всё сразу, одним быстрым ударом до упора. Бац! Сара на мгновение окаменела, а затем обернула ноги вокруг его геркулесовой спины, приняв это внезапное, безжалостное движение. Горячие, довольные женские стоны пронзительно доносились из приёмника Джервиса; его глаз сильнее прижался к окуляру.

Вильгельм продолжал больше получаса. Сара сохраняла волнение с такой же энергией. Её оргазмы были очевидны: многократные вибрирующие крики, напряжение ног каждый раз, когда она кончала.

В конце концов Вильгельм тоже кончил. Он зарычал, как бесстрашный рыцарь, только что срубивший врага, и эякулировал по всей Саре дельфиновыми брызгами семени. Когда он закончил, её грудь, живот и бёдра заблестели, как будто они были покрыты лаком.

Джервис разваливался на части, его глаз всё ещё был прикован к телескопу. Вильгельм встал и ненадолго скрылся из виду. Сара лежала на диване удовлетворённая и сияющая, блаженно измученная. Её розовая вагина была раскурочена. Мгновение спустя снова появился Вильгельм, держа в руках какую-то синюю одежду.

«Пожалуйста, Боже, — вздрогнул Джервис. — Ради Бога, нет. Нет».

На руке Вильгельма висела синяя классическая рубашка, обычная Christian Dior, стоящая около тридцати долларов в любом мужском магазине. Но именно эта рубашка принадлежала Джервису, которую он оставил в ванной Сары. Он оставил её там нарочно, надеясь, что она напомнит ей о нём в будущем. Рубашка была аллегорической, психическим пережитком. Это была последняя его часть в её жизненном пространстве, а значит, и в её жизни.

Вильгельм тут же воспользовался рубашкой, сдерживая злобный смех. Он очень эффективно вытер свою сперму с её груди, живота и бёдер.

— Я бы хотела, чтобы Джервис это увидел! — выдала Сара.

Затем Вильгельм вытер свой член и сунул рубашку в мусорную корзину.

«Доволен?» — спросил Джервис себя.

Любой специалист по английскому языку оценил бы здесь очевидные экзистенциальные символы. Это была не просто рубашка, которой Вильгельм вытер свой член, это был Джервис. Рубашка была Джервисом.

Чтобы закончить сцену, Фрид запрыгнул на живот Сары и мурлыкал. Проклятое животное посмотрело прямо в телескоп… и улыбнулось.

Джервис рухнул.

Он пролежал там довольно долго. Телескопическая сцена оставалась в его сознании, как светящийся призрак. Через некоторое время он пополз к мусорной корзине и его вырвало. Это была сильная, сжимающая рвота. Он опустошил себя как из своего сердца, так и из своего желудка.

Он хотел правды и получил её.

«Осталось только одно, — подумал он. — Последний полёт мёртвой любви».

Теперь идея приобрела сладость, как песня, как ноктюрн.

«У тебя не хватит смелости», — сказал ему разум.

— Хватит, я смогу, — ответил Джервис темноте. — Смотри на меня…

Он встал и закурил то, что, как он предполагал, должно было стать его последней сигаретой. Он глубоко затянулся. Он позволил комнате оставаться тёмной, потому что для этого так и должно быть. Да, темнота. Сладкая, сладкая темнота.

Он вытащил Webley из ящика для носков. Он был холодным и тяжёлым. Он был большим. Его дедушка дал ему его на смертном одре.

«Молодому человеку нужен хороший пистолет», — сказал он, и смерть уже окрасила его лицо.

Webley был уникальным автоматическим револьвером британского производства. Джервис взвёл курок, вдохновлённый его тяжёлым стальным щелчком. Он гордился отсутствием сопротивления.

«Я люблю тебя, Сара, — подумал он. Он приставил к голове большой выточенный ствол. — Я продолжаю любить тебя. Всем своим сердцем».

Джервис нажал на курок. Громкий щелчок.

И ничего не произошло.

— Чёрт меня побери! — крикнул он.

Он открыл Webley. Цилиндр был пуст. Он порылся в ящике с носками в поисках коробки с патронами, но её там не оказалось. Кто-то забрал её.

Он услышал в своей голове безумный смех, шум, похожий на стаю граклов. Бедный Джервис просто не мог победить. Сознание поднималось и опускалось, и он рухнул на ковёр, как пустой костюм.

Уэйд чувствовал себя неловко, провожая её домой. Как он мог подвести итоги такого вечера? Их общение в трактире было очень странным, но самым странным было то, что происходило в Северной Администрации, где в течение двух часов Уэйд играл подмастерьем у техника по уликам. Помочь полицейскому снять отпечаток пальца с места преступления — это то, чем он раньше никогда не занимался.

Он держал для неё фонари, пока она проводила полярную съёмку всего кабинета поликлиники, а также двери, дверного косяка и замка. Она потратила много времени, используя экстремальные углы освещения, чтобы определить основные скрытые области. Уэйда забавляло то, как она тихонько разговаривала сама с собой во время работы. Она «вытирала», «заклеивала», «вспыхивала» или «щёлкала» что-нибудь интересное. Уэйд был особенно впечатлён её умением снимать отпечатки с разорванных папок с файлами и с расплющенной дверной ручки.

Он так и не сказал ей о пивной крышке.

Лидия жила в многоквартирном доме недалеко от города. Она казалась измученной, приятно уставшей, пока Уэйд продолжал свой путь. Ветерок сквозь открытый топ играл с её волосами.

Эта ночь противоречий всё ещё продолжалась. Когда они подъезжали к домам, Уэйд нервничал. Ему было интересно, что она думает о нём на самом деле. Казалось, он ей нравился, ей было комфортно с ним, казалось, она… В этом была проблема. Казалось, в ней было слишком много всего. Её невозможно было расшифровать. Он подумал, а сможет ли он вообще поцеловать её на ночь?

Эта идея поразила его. Просто поцелуй, всего один…

— Я компенсирую это вам, — сказала она. Она как бы рассмеялась. — Вероятно, затащить вас на место преступления — не то, что вы планировали на свидании.

— О, это было… интересно, — сказал он.

— Я хочу сказать, что хотела бы снова вас увидеть.

Уэйд чуть не потерял управление.

— Вы бы? Я имею в виду, отлично.

— Мне понравилось с вами говорить. Мне жаль, что я неверно оценила вас. И мне очень понравилось то пиво, — она указала. — Вот мой дом.

Уэйд припарковался. Когда они вышли, она улыбалась. Стрекотали сверчки, а у входа стояли высокие густые сосны. Она остановилась и обернулась. Уэйд попытался казаться непринуждённым.

— Эй, я действительно хорошо…

Она подошла к нему и поцеловала. В одну секунду он стоял там, пытаясь контролировать ситуацию, а в следующую секунду она обняла его за талию и целовала. Это был чудесный поцелуй, который казался абсурдным для описания поцелуя, но ничего другого не подходило. Он был мягким, тёплым, нежным, влажным, пылким, точным и сотней других вещей одновременно — тонкая тайна в лунном свете. Её губы приоткрылись; кончики их языков соприкоснулись. Он чувствовал её обнажённые плечи в своих руках, её грудь прижималась. От её волос приятно пахло чистотой; её кожа была горячей. Сосновые иглы касались его спины, их аромат смешивался с её запахом. Внезапно она сжала его так сильно, что это было почти отчаянно.

Когда они остановились, они ничего не сказали друг другу. Она просто смотрела на него большими и яркими глазами. Она была красивой. Она медленно отступала. Назад, назад. Его собственные глаза были неподвижны, и она улыбалась наполовину счастливо, наполовину грустно. А потом она оказалась в дверях и ушла.

Том вытащил Пенелопу из коробки.

Была очень поздняя, ​​тихая, тёплая лунная ночь, идеально подходящая для предстоящей работы. Том отвёз их на Chevrolet Camaro на подходящую поляну в лесу. Бессер ехал впереди, а одна из сестёр — сзади. Том мог видеть идиотскую детскую ухмылку и солнцезащитные очки на заднем плане. Это зрелище раздражало его.

Пенелопа ехала в багажнике в прочной картонной коробке.

Том выкопал первую яму за считанные минуты, пару раз чуть не сломав лопату. Он выкопал восемь футов глубиной и шесть вокруг. Это был нелёгкий подвиг, но для Тома это было легко. Сила была одним из даров Властителя. Колоссальная, неутомимая сила.

Он закопал останки мистера Сладдера, а затем вырыл ещё одну яму. Низкая жёлтая луна светила сквозь высокие деревья, окрашивая скрытую поляну. Бессер стоял и следил за процессом с фонарём Coleman; он выглядел немного бледным. Сестра стояла рядом с ним, ухмыляясь. Вторую яму Том вырыл, как садовник, роющий грядку для петуний.

Пенелопа что-то бормотала. Она лежала возле ямы без костей, эластичная масса плоти. Но от неё приятно пахло, как свининой на гриле или чем-то в этом роде. Он видел её сжатое лицо, широко раскинутые глаза, бесформенный рот, пытающийся что-то сказать. Её язык высунулся и залился слюной.

Бессер побледнел от этого зрелища.

«Время перерыва», — подумал Том.

Он прислонился к лопате и выпил ещё Spaten — нет ничего лучше, чем холодное пиво после тяжёлой работы, косили ли вы лужайку, укладывали ли черепицу или заживо хоронили девушек.

— Она была на моих занятиях, — сетовал Бессер.

— Жаль, что с ней ничего не получилось, — сказал Том.

— Теперь у нас всё получится, — Бессер испуганно посмотрел на сестру в капюшоне. — Больше никаких ошибок.

Пена и пузыри текли изо рта Пенелопы. Желатиновые петли её рук и ног бесполезно болтались, как щупальца у осьминога. Том подумал, что она была сложена пополам, её мокрые груди свисали под мышками. По крайней мере, от неё пахло хорошим барбекю.

Сестра указала на яму.

— Похорони её, — сказал Бессер.

Том столкнул её в могилу подошвой ботинка. Она не упала, она сочилась, как грязь. Бессер поднял фонарь и застонал, когда заглянул в яму.

Наконец слова Пенелопы обрели форму.

— Пож… пож… пожалуйста, не закапывай меня, Том!

— Не позволяй второстепенному факту, что она всё ещё жива, разубедить твоё сердце, — дал совет Бессер Тому. — Это должно быть сделано.

— А гд… где же мой… мой ребёнок?

Бессер откашлялся.

— К сожалению, дорогая, твой ребёнок мёртв. Не вини себя. Ты просто не подошла.

— Я очень хочу, чтобы мой малыш был со мной!

«Где же это было? — Том огляделся. — А, вот оно».

Желеобразная штука была забита в углу коробки. Том поднял ребёнка, как он догадался, за ноги, и поднёс к свету фонаря. Он висел безвольно, как петушиная плетень.

Пенелопа зарыдала пронзительным криком.

— Дай мне его! — приказала сестра.

Она протянула белые руки.

Бессер отпрянул.

— О, ради бога. Пожалуйста.

Том пожал плечами. Он отдал его женщине в чёрном. Улыбаясь, она раскачивалась взад и вперёд, отбрасывая странную тень. Том наблюдал с небольшим интересом. Не похоже, что это был настоящий ребёнок, верно? Не такой, каким он должен быть, не такой, каких добрые матери обнимали и любили. Во всяком случае, не совсем.

— Пожалуйста, — возразил Бессер с тошнотой на лице. — Пожалуйста, не надо.

— Замолчи! — сказала сестра, как раздражённая старшеклассница.

Её блеяние, влажное хихиканье усилилось. Она повернула мёртвое дитя в своих белых руках и сжимала его голову, пока не вылезли глаза.

Пенелопа безумно шлёпалась в своей яме, визжала, пытаясь выбраться.

«Материнская любовь», — подумал Том.

Он был поражён её внезапной способностью двигаться. На мгновение он испугался, что она действительно может выбраться из могилы.

Бессер поморщился.

— Просто брось это в яму. Пожалуйста, не…

Сквозь ухмылку сестры обнажились кривые собачьи зубы. Она укусила мёртвого ребёнка в макушку со звуком, похожим на кусание хрустящего яблока. Сестра сосала его мозг до тех пор, пока бескостный мешок головы не рухнул. Затем она захихикала и стала жевать.

«Кто-то должен научить её манерам, — подумал Том. — Джудит Мартин насрала бы на железнодорожные шпалы, если бы увидела это».

Последовали влажные чмокающие и чавкающие звуки. Сестра от души пережёвывала свою еду; когда она сглотнула, большой ком скатился по её горлу.

Возмущённый, Бессер уронил фонарь. Он отошёл подальше, упал между деревьями и его сильно вырвало. Так вот, это не то, что вы должны видеть каждый день, трёхсотфунтового профессора колледжа, которого рвёт, как из насоса, посреди леса. Наблюдать за тем, как женщина в чёрном плаще ест мозг мёртвого ребёнка, тоже не приходилось видеть каждый день. Даже Тому пришлось приподнять бровь при этих махинациях. Хихиканье сестры довольно громко разнеслось по поляне. Том всё ещё не привык к этому ужасному звуку — хихиканью. Кто мог хихикать, поедая мозги ребёнка? Это были животные, это было точно. Да, настоящие дикие звери.

Она швырнула обсосанную головку младенца в яму.

Шлёп!

Пенелопа всё ещё шлёпалась в агонии абсолютной аморфной ярости. Её пронзительный вопль раздался громко, как ошибочный свисток поезда.

— Похорони её.

— Да, мэм, — сказал Том.

Лопата вонзилась в землю. Он бросил первую горсть.

Бум!

Пенелопа снова взвизгнула. Том бросил вторую горсть ей в открытый рот.

«Это должно немного успокоить её, хотя бы на время».

Она закашлялась и отплёвывалась от влажных комков земли.

— Это так весело, правда, Том?

— Да, мэм, конечно. Я не получал столько удовольствия со времён последнего фильма Полански.

Он безоговорочно похоронил Пенелопу. Он насвистывал старую песню Guess Who «Поделись землёй», пока его лопата постепенно заполняла яму. Хоронить девушек заживо было не очень весело для всей семьи, но, несмотря на мрачность задачи, Том решил, что это честная сделка.

«Вот дерьмо, — подумал он. — Ради бессмертия я буду копать могилы отсюда до Сиэтла».

Прозвучал тревожный сигнал.

Лидия села обнажённой в постели. Она всё ещё могла слышать сигнал тревоги, но потом поняла, что это всего лишь телефон. Часы показывали пять утра.

Она схватила трубку и крикнула:

— Что?

— Ты хорошо спишь? — спросил голос.

Это было возмутительно; это был шеф Уайт.

— Почему вы звоните мне в пять утра? — пожаловалась она. — Вы дали мне выходной, помните?

— Мне нужно, чтобы ты сделала для меня кое-что. Я бы попросил, чтобы это сделали ночные парни, если бы они не были всю ночь на шоссе. Какой-то дебил разлил по всему шоссе пятнадцать тысяч галлонов супер-неэтилированного бензина. Мои парни до мозга костей измучены и от них сильно воняет.

— Хорошо, шеф. Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Выезжай на агрокомплекс. Эти парни из штата наконец-то собираются сваливать. Некий тип по прозвищу Латиноамериканец занимается этим шоу. К девяти они уезжают.

«Уезжают?»

— Шеф, что…

— У них есть предварительное заключение для нас. Иди и забери его.

— Хорошо, — простонала Лидия.

— Хорошая девочка. Доложи мне, когда закончишь. Так вот, у этого Латиноамериканца есть «жучок» в заднице размером с мою тачку. Относись к нему хорошо, иначе тебе не поздоровится. Посмотри вокруг, попробуй понять, чем они занимались. Используй свою, — Уайт типично засмеялся, — свою женскую силу убеждения.

Лидия отключилась, бормоча. Уайт не хотел ехать сам, потому что считал, что грудь и задница Лидии вызовут более согласованный план действий. Она быстро оделась, наслаждаясь тишиной раннего утра. Рассвет ещё не наступил, когда она заехала на участок агроусадьбы. Парни из штата грузили вывески в фургон.

«Карантинная зона. Вход запрещён», — гласили они.

За конюшнями в ряд стояли три фуры. Сержант направил её к колёсному прицепу. Генераторы, работающие на газе, издавали шум, как отбойные молотки. Но электричество починили. Зачем им генераторы?

Какой-то ботан в рабочих ботинках и хаки встретил её у двери трейлера. Он выглядел костлявым, имел короткие волосы и длинную шею.

— Меня зовут доктор Хаттон, — сказал он.

«Хаттон, Латиноамериканец».

Это, должно быть, был парень с «жучком» в заднице размером с тачку Уайта. Его голос был нехарактерно угрюмым.

— Я старший полевой офицер государственного департамента сельского хозяйства. Возможно, вы видели мою фотографию в Enquirer в прошлом году. Я занимался беркширскими свиньями, с двумя туловищами и одной головой.

Лидия с сожалением сказала ему, что пропустила этот момент.

Он протянул ей листок бумаги.

— Это предварительное? — спросила она.

— Предварительного заключения нет. Это форма выпуска из государственного карантина. Она разрешает безопасное повторное проведение вашего расследования.

— Тогда что случилось с сельскохозяйственными животными?

— Мы пока не готовы делать какие-либо выводы.

— Другими словами, — заметила Лидия, — вы не собираетесь сотрудничать с местными властями.

— Я здесь единственный авторитет, — сказал доктор Хаттон.

«А у шефа Уайта довольно неплохие отношения с этим парнем».

— Хорошо, — согласилась Лидия, — но как вы думаете, сможете ли вы вытащить эту «тачку» из своей задницы на достаточно долгое время, чтобы дать мне кое-что сказать про моего босса?

— Это не касается вашего босса… Тачку?

Это может быть весело.

— Вы знаете, что я думаю, доктор Хаттон? Думаю, вы не даёте мне ответов, потому что у вас их нет. Вы, ребята, не понимаете, что делаете здесь. Вы кучка маленьких девочек.

Хаттон злился.

— Маленьких девочек? — он бросил ей вызов.

— Верно. Легковесы. Вы сидите здесь два дня, тратите деньги с налогов и ничего не делаете.

Хаттон сердито посмотрел на неё.

— Вы хотя бы вскрыли некоторых животных?

Его напряжение ещё больше усилилось. Он приближался к той линии, на которой она хотела его видеть.

— Конечно, — сказал он. — Десятки. В некоторых аспектах структурной патологии было несоответствие.

— Отличный ответ, док. Покажите мне.

Хаттон улыбнулся.

— У вас не хватит смелости для этого.

Лидия рассмеялась ему в лицо. В Вашингтоне она врывалась в жилые дома, набитые трупами наркоманов недельной давности. Она вытаскивала личинок из раздувшихся трупов. Она снимала наркоманов, которых подвесили вверх ногами и выпотрошили, как оленей.

— Я видела вещи, которые вам и не снились. Наверняка ваш худший кошмар выглядит как Рональд МакДональд. Вы говорите как босс, Хаттон, но если бы у вас хватило смелости, вы бы показали мне, что у вас есть в этих фурах.

Теперь начало проявляться истинное «я» доктора Хаттона.

— С удовольствием, — сказал он.

Он вывел её к ближайшей фуре.

Это был его морг на колёсах; для этого и были нужны генераторы, чтобы охладители работали, пока фуры были припаркованы. Внутри гудящие трубки освещали крохотный офис. Там был кулер для воды, кофейник и небольшой холодильник для закусок.

«Уютно», — подумала она.

Напротив была металлическая дверь.

— Итак, мы все маленькие девочки, не так ли? — он надел жёлтый плащ и капюшон, затем пластиковую маску. Он выглядел в этом нелепо. — Что ж, я покажу вам, чем эта маленькая девочка занималась последние два дня.

Он распахнул металлическую дверь и ввёл её.

Внутри было очень холодно. Высокие кулеры пропускали холод и шум через металлические решётки. Сзади на стальных полках лежали пары животных, вероятно, дюжина пар. Каждое животное было разделано, как очищенная рыба; полости тел были забиты запакованными в мешки органами, и у каждого животного был удалён глаз, чтобы проверить уровень калия, как предположила Лидия. Огромная масса запакованного мяса потрясла её.

Доктор Хаттон стоял у металлического стола. На столе лежала мёртвая лошадь.

— Вы хотели увидеть? Что ж, взгляните на это.

Он бросил ей небольшой пластиковый мешочек, в котором было несколько унций какой-то красной мраморно-серой кашицы. Бирка внизу показывала порядковый номер, время и дату вскрытия, а также инициалы Хаттона. Следующая строка гласила: «Паломино, белый, возраст приблизительно два года, семенники».

— Это яйца! — Хаттон крикнул на неё. — Конские яйца!

Лицо Лидии скривилось в замешательстве.

— Это просто каша, — сказала она.

— Это яйца! — повторил Хаттон. — Знаете, орешки, мячики! Это с первой лошади, которую я вчера вскрыл! То же самое у всех самцов здесь!

Лидия понятия не имела, что он имел в виду. Хаттон похлопал лошадь на столе.

— Я резал этого малыша, чтобы он открыл нам секрет, что же здесь произошло! Но кто вы, чёрт возьми, чтобы прийти сюда и усомниться в моей компетенции!

— Доктор, я не…

— Замолчите! — рявкнул Хаттон. Затем он засмеялся. — Время шоу!

Лидия ахнула. Хаттон поднял шестнадцатидюймовую бензопилу Homelite. Она завелась с первого раза. Хаттон опустил козырёк и принялся за работу. Он вонзил лезвие в верхнюю часть задней ноги животного через сустав. Звук был ужасный, жгучий, прерывистый лязг. Лидия почти не могла смотреть.

— Это то, чем я занимаюсь последние два дня, сука!

«Он сумасшедший, — подумала она. — Он больной на всю голову».

Хаттон продолжал пилить. Сгустки крови и клочки мышц выплюнули из мясистой бороздки; его маска и плащ были испещрены этим. Затем нога лошади отделилась от туловища. Хаттон выключил пилу и приступил к работе с большим скальпелем для вскрытия трупа, сделав глубокую рану в животе животного снизу. Он был маньяком. Он ухмыльнулся, как сумасшедший, сквозь заляпанный кровью козырёк.

— Вот! — крикнул он. Из раны голыми руками он выдернул лоскут пожелтевшей ткани. — Немного старого доброго мезовария! Видите? — он швырнул его на пол и вырвал ещё. — Немного брюшной ткани, немного стромы! Лоскут, лоскут! — всё упало на пол. — А вот и почка! Упс! Моя ошибка! Это не она!

Шлёп!

То, что он вынул, выглядело как большая полоска стейка с комком на конце.

Он бросил его на стол.

— Видите это?

Лидия мрачно кивнула.

— Это репродуктивная система, ампула, левая сторона. Видите эту шишку?

— Ага.

— Это яичник. После мозга это самый сложный орган в организме, и, как и яички самца, он самый тяжёлый. Тяжелее сердца, почек и так далее. Он плотный, с тяжёлыми клетками, твёрдый. Понимаете?

— Думаю, что да.

Хаттон проколол зародыш яичника скальпелем. Из прокола сочились сгустки красновато-серой кашицы.

— Видите-видите? — сказал он. — Он почти разжижен, как и яйца другой лошади. Но они не должны быть такими. Они по-прежнему должны быть твёрдыми.

— Они разложились, — отважилась Лидия.

— Нет, нет, нет! — рявкнул Хаттон. — Не было времени. Животные не пролежали и двенадцати часов, прежде чем мы их остудили; они всё ещё были в норме. Эти органы не могли разложиться до такой консистенции за двенадцать часов ни при каких условиях.

— Может, это болезнь, рак или что-то в этом роде.

— Рак? В каждом отдельном животном одновременно? Этого не может быть! — он вымыл руки в металлической раковине и с отвращением встряхнул их о стену. — Я должен быть здесь экспертом. Дерьмо! Мои люди захотят объяснений, а я не могу их дать. Я ничего не знаю больше, чем в ту минуту, когда мы приехали.

Теперь Лидия поняла, почему он уклонялся. Это было абсурдное зрелище. Унылый взрослый мужчина сидел в забрызганном кровью плаще, капюшоне и маске.

— Как вы можете определить, что агроусадьба безопасна для повторного проведения расследования, если вы не знаете, что убило животных?

— Государственный протокол, — сказал он, пожимая плечами. — Мы просто следовали стандартным юридическим процедурам. Все анализы крови оказались отрицательными, что соответствовало критериям государственного карантина. Мы всё проверили и ничего не нашли; ко мне днём ​​и ночью приходили и уходили лабораторные курьеры. Мы исчерпали все стандартные тесты на обнаружение. В корме не было токсинов плесени, ядов, бактерий и всё было в порядке с водой. Мы даже провели тесты на траве, почве и грунтовых водах. Ничего такого.

— Так что насчёт этого? — она указала на проколотый яичник.

— Всё, что я могу сказать, это то, что у нас есть ещё не обнаруживаемый фактор, который повредил репродуктивные органы каждого животного на этой территории. Ради бога, даже цыплят! — он покачал головой в полном разочаровании. — Вы когда-нибудь пробовали вскрыть цыплёнка?

— Не могу сказать, что я это делала, — сказала Лидия.

— Шеф Уайт в главном офисе, — сообщил ей сержант Пирс, когда она вошла на станцию.

Он быстро спрятал в ящик глянцевый журнал под названием Pizza Slut. Поркер сидел за столом регистрации, занимаясь коробкой шоколадно-кремовых пончиков SafeWay. Когда вошла Лидия, он держал взгляд опущенным.

Пирс улыбался, открывая и закрывая цилиндр своего Ruger Blackhawk.

Щёлк, щёлк. Щёлк, щёлк.

Улыбались и другие офицеры, пришедшие на смену. Она снова взглянула на Поркера, но он всё ещё отказывался поднимать глаза.

— Лучше передай этот предварительный отчёт шефу Уайту сама, — посоветовал Пирс.

Щёлк, щёлк. Щёлк, щёлк.

Он улыбался.

— Он ждёт этого.

Лидия уехала в Главную Администрацию.

Что-то происходило, и ей не хотелось не знать, что именно. Личный автомобиль Уайта был припаркован рядом с Rolls-Royce декана. Внутри она прошла мимо деканата. Когда она проходила, мужчина поднял глаза от своего огромного тикового стола.

— Офицер Прентисс! Пожалуйста, зайдите!

Лидия вошла.

— Доброе утро, сэр.

— И вам доброго утра. Вы проделали отличную работу вчера в Северной Администрации. Шеф Уайт рассказал мне всё об этом.

«А шеф Уайт сказал вам, что не собирается дальше расследовать это дело?»

— Спасибо, сэр.

— И я надеюсь, что вы понимаете необходимость пока что не акцентировать внимание на некоторых деталях инцидента.

«Конечно, солгать публике для удобства».

Лидия кивнула.

— Хорошо, хорошо! — сказал декан.

Он пытался быть радушным, но Лидия знала, что он позвал её только для того, чтобы предупредить не болтать лишнего.

— Продолжайте в том же духе, — добавил он. — И хорошего дня!

— Вам тоже, сэр.

Лидия вернулась в холл. Длинные витрины украшали главный вестибюль, местные реликвии и артефакты, обнаруженные отделом археологии Эксхэма. Неподалёку произошло несколько революционных сражений. В одной из витрин было видно множество сабель и штыков. Другая содержала в себе огнестрельное оружие: кремневое оружие, колёсные замки, колпачковые и шаровые пистолеты. Лидии следовало внимательнее присмотреться к последней витрине, содержащей обычные орудия колониального периода. Ржавые молоты, косы и мотыги. Одно пространство было подписано «Железный дровосек», остров Святого Климента, около 1635 года». Но большое пространство над этикеткой было пустым.

Она убила какое-то время просматривая витрины. Что она могла сказать Уайту? В конце концов она поплелась в кабинет своего босса. Уайт пил из кофейной кружки с флагом Конфедерации.

— А, вот и моя девочка, — сказал он. — Ты получила этот предварительный отчёт?

— Это приказ о здравоохранении, а не предварительный отчёт, — сказала она и передала ему.

Уайт запихнул его в ящик.

— Этот парень, Латиноамериканец, сказал, что случилось?

— Это Хаттон, и он не сказал. Он оставил животных на дополнительные тесты. Он только сказал, что то, что их убило, не заразно.

— Ну, тогда это хорошо, не так ли?

— Не тогда, когда об этом пронюхают газеты.

— Это то, о чём я хотел с тобой поговорить. Газеты об этом не знают, да и не узнают. Обо всём позаботились, — он посмотрел на неё. — Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Конечно. Вы читали мой отчёт об ограблении прошлой ночью?

— Конечно, я читал. Так что насчёт него?

— Вы хотите, чтобы я продолжала работать над отпечатками?

— Зачем? В любом случае это был не грабёж, а всего лишь двухкратный вандализм.

— Файлы были украдены, шеф. Кто-то специально нацелился на них.

— Ну и что? — сказал он. — Какой-то панк-шутник, вероятно, просто схватил пригоршню и разбросал их по всему шоссе. Большое дело.

— Так что забудем об этом, да? Как с расследованием на агроусадьбе? Как с топором?

Уайт сильно покачал головой.

— Ты всё ещё думаешь об этом чёртовом топоре? Блин. Хочешь взять пару выходных дней, а потом заняться этим дерьмом, будешь продолжать. Я даже заплачу тебе. Как тебе такое?

— Вы серьёзно?

— Конечно, я серьёзно. Продолжай и занимайся своим делом.

Это звучало как-то странно, неправильно.

— Я получу служебный автомобиль?

— Конечно, нет. Как я выгляжу, как грёбаный Санта-Клаус?

«Бери всё, что можешь, Лидия».

— Хорошо, шеф. Спасибо.

— Добро пожаловать, Прентисс, но помни. Всё, что ты узнаешь об этой агроусадьбе, ты должна сообщать мне и только мне, понимаешь?

— Громко и ясно, шеф, — Лидия повернулась, чтобы уйти, но…

— О, и Прентисс? — шеф хлопнул в ладоши, потёр колени. — Я почти забыл. Я слышал сегодня что-то смешное, очень смешное.

— Ах, да? — спросила Лидия.

— Ага, понимаешь, я слышал, у тебя появился новый парень, и что в этом смешно — я имею в виду очень смешно…

— Очень смешно, я слышала вас, — сказала она, и теперь поняла, почему Пирс улыбался и почему Поркер не посмотрел ей в глаза.

— Я слышал, что этот твой новый парень — Уэйд Сент-Джон, — Уайт перестал смеяться.

Его лицо превратилось в камень.

— Он не мой парень, — сказала она. — Я только выпила с ним. И с каких это пор моя личная жизнь имеет какое-либо отношение к работе?

Уайт протирал глаза.

— Прентисс, Прентисс, я имел дело с этим фальшивым богатеньким мальчиком последние шесть лет. Он пользователь, Прентисс. Он тебя пережуёт и выплюнет, как и всех остальных. Этот сумасшедший сукин сын меняет женщин быстрее, чем я сигары.

— Спасибо за предупреждение.

Ошеломлённая Лидия вышла. Сегодня утром она впервые подумала о Уэйде. Неужели он действительно так плох, как утверждал Уайт?

«По крайней мере, он хорошо целуется, — легкомысленно подумала она. — Нет, отлично целуется».

И с этим легкомыслием она наконец осознала то, что подавляла с прошлой ночи. Ей нравился Уэйд Сент-Джон.

Он ей очень нравился.

Она задалась вопросом, будет ли это для неё большой ошибкой?

Уэйд вскочил с постели, ругаясь. Проклятый будильник не сработал, а сейчас было уже девять утра, и он опаздывал на ту унизительную пародию, которую он теперь считал «работой».

Бессер буквально обрушится на него, как тонна кирпичей. Уэйд схватил полотенце и бросился в душ, когда кто-то постучал в дверь.

«Должно быть, Джервис или Том», — подумал он и, одетый только в трусы компании Fruit of the Looms, распахнул дверь.

— Не могу сейчас говорить, я опаздываю на…

В дверях стояла Лидия Прентисс. Похоже, её не шокировал его внешний вид; это был шокирован Уэйд. Вместо обычного коричневого костюма полицейского на ней были шлёпанцы, короткие шорты и оранжевый лиф от купальника. Её волосы были собраны в хвост, и она оценила его через зеркальные очки. Её слабая улыбка выдавала её весёлое настроение.

— Хорошие трусы, — сказала она.

— Э-э-эм, — сказал он. — Прошу прощения, — он оставил её у двери и натянул свой халат, надеясь, что его люк (таинственная принадлежность всех производителей нижнего белья) не открыл то, что висит внутри. — Добро пожаловать в мою скромную обитель, — сказал он.

Лидия приподняла солнцезащитные очки и вошла. К его ужасу, она тащила маленький чемодан.

— Это какая-то странная комната в общежитии, — сказала она. — У тебя есть собственный душ, кухня. Даже уплотнитель мусора.

— Безрассудная роскошь — вот что делает колледж Эксхэма уникальным. Жаль, что того же нельзя сказать об успеваемости… Что с чемоданом?

Она взглянула на него и улыбнулась Уэйду самой широкой, яркой и сексуальной улыбкой, которую он когда-либо видел. Это была улыбка ангела — иными словами, улыбка, которой вспыхивает девушка, когда собирается о чём-то попросить. Уэйд чувствовал себя потерянным в этом.

— Ты отвезёшь меня в окружное управление полиции?

— Конечно, — сказал Уэйд.

Её улыбка дрогнула.

— Это всего в ста пятидесяти милях отсюда.

— Конечно, — сказал Уэйд, всё ещё не теряя улыбки. Но потом всё рухнуло. — О, нет, мне нужно идти на работу. Мне нужно мыть туалеты сегодня, а я уже опоздал.

— Ну, чтобы не показаться самонадеянной, перед тем, как сюда прийти, я взяла на себя смелость попросить декана дать тебе выходной. Он сказал «да». Обо всём позаботился.

Уэйд разинул рот.

— Ты имеешь в виду, что я свободен? Просто так?

— Просто так.

Уэйд молча радовался.

«Никаких туалетов сегодня, чёрт возьми!»

Он принял душ и был готов к пути в рекордно короткие сроки.

— Я очень ценю это, — сказала Лидия, когда они сели в автомобиль.

Уэйд открыл люк и положил чемодан.

— Не думай об этом, — ответил он, заводя свои четыреста лошадей. — Я отвезу тебя в Тимбукту, если это заставит меня отвлечься.

Через несколько минут он выехал на Шоссе#13. Он заметил такое же изменение в её самообладании, как и прошлой ночью, когда он вёз её домой. Машина, казалось, мчала быстрее ветра. Он предположил, что то, что она была копом, особенно красивой женщиной-полицейским в отделе, полном паршивых питекантропов, сказалось на ней. Он увидел, что напряжение теперь уходит из неё, её твёрдые грани смягчаются.

— Так что в чемодане? — в конце концов спросил он.

Она вздохнула.

— Борьба с последствиями, — ответила она.

— Что-что?

— Другими словами, там кусок древесины — улика. Криминальная лаборатория округа согласилась заняться этим.

— Насколько важным может быть кусок дерева?

— Иногда очень важным. Каждый раз, когда ты ударяешь что-то металлическим предметом, он оставляет молекулярный след окисления его поверхности — ржавчину. Анализ ржавчины иногда позволяет определить марку использованного металла, и, если тебе повезёт, ты сможешь определить производителя металлического предмета. К сожалению, тебе нужно специальное оборудование и указатели, и поэтому они обычно делают такие вещи только для серьёзных преступлений. Уайт не считает это важным, но всё равно позволяет мне это делать. Он просто хочет на время убрать меня со своих глаз; в его понятии я скандалистка, поэтому он не хочет, чтобы я разжигала здесь костры.

«Значит, Лидия скандалистка», — подумал Уэйд.

Это могло быть интересно.

— Что он подумал о проникновении в поликлинику?

— Он хоронит это дело, — сказала она.

— Говорит, что к этому не стоит стремиться. Он также говорит, что ты меняешь женщин быстрее, чем он сигары. Это правда?

«Это зависит от того, сколько он курит», — подумал Уэйд.

— Ты же не веришь всему, что слышишь, не так ли?

— Конечно же, верю, именно так я и делаю. Я наивная женщина. О, и вот кое-что, что может тебя заинтересовать. Я разговаривала с врачом сегодня утром. Он рассказал мне о файлах, которые были украдены.

— Что это были за файлы?

— Просто основные медицинские записи, краткое изложение истории болезни каждого студента, основных операций, болезней, аллергии на лекарства и тому подобного. Во всех крупных кампусах ведутся такие записи о своих студентах. Но отсутствуют файлы только тех студентов, которые специально зарегистрировались на первую летнюю сессию.

— Я зарегистрировался на первую летнюю сессию! — воскликнул Уэйд. — Один из файлов, должно быть, был моим.

— Верно, — Лидия начала возиться с незажжённой Marlboro. — Вопрос в том, какая польза от медицинских карт для вора?

Это не имело смысла.

«Кто бы мог украсть файлы?» — подумал он.

Но кто бы там ни был, он был в файлах самого Уэйда, и прямо посреди них лежала пивная крышка Spaten Oktoberfest. Обычный грабитель не пил дорогой импортный товар. Он пил бы Bud. Только один магазин в городе продавал Spaten на вынос, и Уэйд знал только одного человека, который пил его регулярно.

«Том».

Chevrolet Camaro Тома прошлой ночью не было на стоянке, не так ли? Если подумать, сегодня утром его там тоже не было.

Чанек вошёл в «Андре», удивившись, обнаружив, что он наполовину полон в такой час. В задней части за столиком ему помахала тень.

Чанек, конечно, знал, что настоящая личность «Мистера Талла» — это Джервис Филлипс, житель северной части штата, которого в Эксхэм загнали богатые родители. Парень оставил сообщение на автоответчике Чанека. Возникла проблема.

— Добрый день, мистер Талл, — Чанек сел. Его поджидал холодный Heineken. — Наше маленькое насекомое не работает?

— Оно прекрасно работает, — сказал Джервис, — но у меня есть вопрос. Вы подбросили одну из этих штуковин другому клиенту? В кампусе?

«Что за вопрос?»

На самом деле, Чанек знал, но откуда парню знать это?

— Я не обязан говорить, мистер Талл.

— Например, может быть, в научном центре, в офисе Дадли Бессера?

Худое лицо Чанека поникло.

«Прямо в точку».

— Как…

— Я слышал что-то, — сказал Джервис Филлипс. — Мой «жучок» поймал сигнал; я узнал голос Бессера.

— Это невозможно, — заявил Чанек. — Он вне досягаемости.

— Если он вне диапазона, почему я его слышал?

— Я… Хм. Хороший вопрос, — Чанек чувствовал себя некомпетентным, его спесь испарилась. — Я бы никогда не согласился подсадить ваш «жучок», если бы подумал, что есть шанс, что это произойдёт. И в том-то и дело — этого не может быть. Эти штуки передают сигнал только на восемьсот футов или около того.

— Офис Бессера находится более чем в миле от моего общежития, — ответил Джервис.

Он нелепо стянул фильтр с сигареты.

Чанек недоумённо смотрел в своё пиво. Он был плохим человеком — даже он не стал бы с этим спорить, — но у него была этика. Грехи других были сокровищем Чанека. Он был разрушителем репутаций. Он разрушал браки, семьи, карьеры. Он пропагандировал развод, аборт, отчуждение. Как алхимик, он превращал любовь в ненависть, но ему не было стыдно. Если бы он этого не сделал, то сделал бы кто-нибудь другой. Спесь Чанека была его оправданием — с изяществом выполнить любое невыразимое задание. Парень заплатил ему за работу, а Чанек всё испортил. Он не мог смириться с этим простым фактом.

— Хорошо, — сказал он Джервису. — Я верну вам ваши деньги.

Джервис начал своё второе пиво.

— Я не прошу вернуть свои деньги, я просто хочу знать, что происходит. Прошлой ночью я слышал какое-то странное дерьмо. В этом офисе было четыре человека. Одним из них был Бессер, но был ещё один мой друг. Какого чёрта студент делает в офисе Бессера в два часа ночи?

— Не знаю, — признался Чанек.

— А жена декана? Я также разобрал её голос.

Чанек тяжело сглотнул. У парня было слишком много деталей.

— Вы сказали, что было четыре человека. Кто был четвёртым?

Джервис, казалось, задумался.

— Это самое странное. Голос четвёртого человека походил на проточную воду или что-то в этом роде. Я не могу это описать. Это было просто… странно.

Подозрение Чанека прекратилось.

— Хорошо, только между вами и мной. В прошлом месяце я прослушивал офис Бессера по просьбе другого клиента. Клиент думает, что Бессер развлекается с его женой.

— Вы имеете в виду декана Сальтенстолла, — подтолкнул его Джервис. — Все знают, что жена ему изменяет. Это знает даже декан. Зачем ему нанимать вас, чтобы узнать то, что он уже знает?

— Потому что у него потрясающий полис страхования жизни, — признал Чанек. — Если бы вы были старым гомосексуальным миллионером, женатым на тридцатипятилетней женщине-бомбе, разве вы не хотели бы знать, чем занимается ваша жена, независимо от каких-либо взаимных сексуальных соглашений, заключённых в браке?

— Всё понятно, — сказал Джервис, медленно закурив.

— Вот что я сделаю, — предложил детектив. — Я пойду в офис Бессера сегодня ночью и заменю этот «жучок» на другой с другой частотой. Тогда он больше не будет вмешиваться в ваши передачи, и проблема будет решена.

Джервис закурил ещё одну сигарету.

«Этот парень дымит больше, чем угольная печь».

— Я был бы очень признателен, мистер Чанек.

Чанек смотрел, как Джервис уходит. Парень был сломлен — Чанек это видел — как и большинство клиентов Чанека. Паранойя, ревность и комплексы неполноценности были ещё более крупными самородками в сокровищнице Чанека. Но не это его беспокоило. Парень сказал…

«Четвёртый человек», — подумал он.

Голос, похожий на проточную воду. Казалось, парень знал о деле Чанека больше, чем сам Чанек.

Штаб окружной полиции казался новейшей кирпичной крепостью. Телекамеры исследовали закрытый вход. Двое полицейских в форме идентифицировали Лидию у двери и обыскали её чемодан. Она достала крохотный пистолет из кобуры и отдала им. Затем они обыскали Уэйда, слишком тщательно, как ему показалось.

«Единственное оружие, которое я беру с собой, это любовное оружие, приятель».

Но эти парни не дурачились.

Они прошли мимо дверей с причудливыми пластиковыми табличками: «Инструменты», «Электрофорез» и, наконец, «Спектрометрия».

Сержант провёл их и ушёл.

Комната была длинной и узкой. Громоздкие машины гудели рядами, отрыгивая рулоны бумаги. Одна машина имела циферблат и прыгающие метры с люком, словно животом. Лидия сказала Уэйду, что это анализатор пептидов BV Model 154. Он идентифицировал следы посторонних веществ в пищеварительной системе путём измерения пептидных отклонений. Он стоил сто тысяч долларов.

Ссутулившийся лысый мужчина читал за столом книгу. Уэйд поймал сенсационное название: «Бюро стандартов США, Японский индекс автомобильных красок, 1991–1992 годы». Ярлык на его лабораторном халате гласил: «Гларк, Эксперт по сбору данных».

— Надеюсь, вы коп из Эксхэма, — сказал он.

— Это я, — сказала Лидия. — Спасибо, что освободили для меня место.

— Что у вас?

— Окисленный остаток, две восьмидюймовые контрабразивы.

— Глубина?

— Около 0,23 миль.

Гларк присвистнул.

— Всё, что такое плотное, должно быть лёгким. Перейдём к делу.

Казалось, он не заметил шорт и топа Лидии. Был ли он евнухом округа? Ржавчина, очевидно, была его заводилой. Лидия вытащила из своего чемодана, в первую очередь, коробку из-под сигар King Edward. Гларк поставил стул за самым большим микроскопом, который когда-либо видел Уэйд. На конденсаторе было написано Zeiss. Гларк достал из коробки кусок старого посеревшего дерева. Он поместил «вещь» под тройные объективы и сфокусировался через двойные окуляры. Его рот скривился.

— Это забавно, — сказал он.

— Я знаю, — прокомментировала Лидия. — Это столкновение было первым ударом; я предполагаю, что поражающий объект давно не использовался.

— Вы полагаете правильно, — сказал Гларк. — И я могу вам сказать, эта нержавеющая сталь имеет ограниченное распространение.

— Как это может быть нержавеющая сталь? — спросил Уэйд. — Нержавеющая сталь не ржавеет.

— Всё, что сделано из металла, — проворчал ему Гларк. — Из свинца, титана, алюминия, лития, ртути, из всего, чего угодно. Если это металл, молекулы на его поверхности ржавеют. Вы просто не сможете увидеть это без какого-либо увеличения.

— Я знал это, — сказал Уэйд. — Я просто проверял вас.

Гларк нахмурился. Лидия наклонилась. Уэйд нашёл её декольте намного интереснее, чем то, что они рассматривали.

— Цвет — вот что мне бросилось, — сказала она. — Он тоже…

— Неровный, — закончил за неё Гларк. Он перешёл к более важной цели. — Он старый, какой бы он ни был, и я не имею в виду наши остатки, я имею в виду исходный металл. Обычно вы можете увидеть составные части сплава, но я их здесь не вижу. Это грубый, фальсифицированный материал.

— Как вы думаете, он проиндексирован?

— Вряд ли, — сказал Гларк. — Но давайте всё равно поработаем.

Уэйд ухмыльнулся. Это была чушь полная. Он последовал за ними к ряду низких машин. Гларк закрыл круглую крышку и включил электронно-лучевую трубку. Фактически этот аппарат составляли четыре машины. Лидия объяснила, что этот процесс называется спектрофотометрической спектрофотографией A/N. Уэйд не знал, что означают буквы А/N, но подумал, что может сделать довольно хорошее предположение, когда заметил этикетку на работающей машине: «Внимание, это устройство содержит радиоактивные изотопы».

«Отлично, — подумал Уэйд. — Миниатюрная АЭС на Трёхмильном острове».

Лидия продолжила объяснять. Следы вещества сгорели при феноменальной температуре. Затем свет от горения фокусировался через призменную структуру и фотографировался. Фотография обработана как линия цветов от белого до тёмно-фиолетового. Это называлось исходным спектром. Цвета представляли составляющие микроэлемента, которые затем были идентифицированы путём сравнения с индексированными контрольными образцами. Общая стоимость четырёх машин составила более миллиона долларов.

Уэйд заметил яркий белый свет, просачивающийся из шва крышки люка. Цифры и буквы, числовые эквиваленты сгоревших молекулярных факторов, начали появляться на электронно-лучевой трубке. Через несколько секунд машины загремели. Из щели в толстом плёночном процессоре Canon вылетел листок бумаги — исходный спектр.

«И это всё, для чего она работает? — подумал Уэйд. — За миллион долбаных долларов?»

Лидия и Гларк принялись изучать толстые книги в кольцевом переплёте, заполненные полосками того же цвета. Уэйд сомневался, что ему когда-либо в жизни было так скучно.

— Думаю, я нашёл это, — объявил Гларк почти час спустя.

Он снял с переплёта ламинированный лист. Сверху читался индекс указателей: «Антиквариат».

Лидия посмотрела на него и нахмурилась.

— Железо? Как мы могли так долго искать железо?

— Потому что это не коммерческое, — сказал Гларк. — Мы не смогли найти индекс производителя, потому что он отсутствует. Этот контрольный образец неточен, но достаточно близок, чтобы дать нам наш ответ.

— Я не понимаю, — сказала Лидия.

— Инструмент, который вызвал ваш удар, был выкован вручную, — просветил её Гларк. — Согласно этому индексу, вы ищете что-то возрастом не менее трёхсот лет.

На красный свет Chevrolet Camaro проскочил мимо уличных вывесок и столбов с камерами. Ярко-красные хвосты, словно жидкости, отражались в скате безупречно белого капюшона. Автомобиль мерцал.

Том смотрел. Сестра показывала ему вещи.

За пределами сумерек Том видел города или что-то вроде городов: геометрические владения невозможной архитектуры, тянувшиеся вдоль исчезающей черноты ужасной черты — бушующую землю безумств. Вогнутые горизонты, заполненные звёздами или чем-то вроде звёзд, сверкали на фоне кубистических пропастей. Он видел здания и улицы, туннели и многоквартирные дома, странные сплющенные фабрики, из дымоходов которых струился маслянистый дым. Это был некрополь, систематизированный и бесконечный, без ошибок в неевклидовых углах и линиях. Это был кромешный ад. Желоба почернели от ядовитой сукровицы. Приземистые стигийские церкви воспевали безмозглых богов. Безумие было здесь правителем, атаксия — единственным порядком, тьма — единственным светом. Гениальный, невыразимый правитель смотрел в ответ.

Том всё это видел. Он видел, как время идёт в обратном направлении, смерть загнивает к жизни, будущее целиком погружаются глубоко в чрево истории. И он также видел людей. Или что-то вроде людей.

Тома затрясло от ужаса. Свет сменился на зелёный, и он поехал. На пассажирском сиденье одна из сестёр ухмыльнулась. Она была ужасна. Белолицая, с красными губами и голодная — всегда голодная, всегда в поисках еды, какой бы она ни была. Слава богу, солнцезащитные очки закрыли ей глаза. Том чувствовал похороненное там безумие, полный беспорядок.

— Том, что это?

В свете фар появился белый пудель.

— Это собака, — сказал Том.

Сестра выглядела озадаченной.

— Что такое собака?

— Ты знаешь… это животное, домашнее животное.

— Что за домашнее животное?

«Господи, — подумал Том. — Эти суки так глупы».

Он повернул и тут же переехал пуделя. Его маленькое тело пропало под машиной, а затем хрустнуло. Сестра восторженно вскрикнула, оглядываясь. Раздавленный пудель дёрнулся на дороге.

— Том! А это что?

Впереди какой-то крупный на вид деревенщина поднял большой палец. Картонная табличка на его шее гласила: «Боуи, Мэриленд или сиськи».

— Это автостопщик, — сказал Том.

— Что такое автостопщик?

Том усмехнулся.

— Автостопщик — это человек, которого тёмными ночами сбивает машина. Вот что такое автостопщик.

— О, — ответила сестра.

Том свернул к обочине. Лицо автостопщика сияло.

«Этот ублюдок думает, что его подвезут», — подумал Том.

Он начал тормозить, но в нужный момент свернул и скосил автостопщика. Господи Иисусе, было так весело делать такие вещи! Сестра закричала из-за приглушённого удара. Том улыбнулся. Голова попутчика нырнула под колесо, затем его смятое тело выплюнуло сзади.

Сестра была взволнована, у неё кружилась голова, и она шевелила белыми пальцами.

— Мне это понравилось! — воскликнула она. — Давай найдём больше собак и автостопщиков!

Том хотел бы, чтобы так было, но он почти забыл, что им нужно было сделать одно дело. Он проехал чуть дальше, затем остановился. Конечно, сбивать людей было забавно, но это было плохой идеей, когда у тебя в багажнике была студентка колледжа. Она могла удариться головой или что-то в этом роде, сломать кости. Чёрт, она могла умереть там.

Том вышел и открыл багажник. Она была в порядке, только немного ударилась.

— Прости за последний удар, Лоис, — извинился он.

Она была хорошенькой.

— У тебя блузка красивая, — заключил он, расстегнув на ней пуговицы.

В конце концов, она должна была оценить всё это. К чёрту колледж. Это её судьба.

Он вернулся в машину и поехал дальше. Он задумался. Сестра успокоилась, умиротворённая собственными безымянными мыслями. Том не мог представить, что творится в их злобных головах. Кто были эти суки? Кем они были на самом деле?

Девушка в багажнике была в списке Бессера. Лоис Хартли, студентка истории искусств, которая жила в общежитии. Том видел её повсюду. Она увлекалась искусством — авангардом, формализмом и всем остальным. Она тусовалась с дилетантами университетского городка. Все они делали вид, что им скучно и они всем недовольны, и пребывали в безропотной скуке. Они носили тёмную одежду и причудливые причёски, слушали The Communards и курили лёгкие сигареты, рассуждая об упадке эстетики: фальшивые неуместные дадаисты, считавшие стильным ничего не делать.

Выцепить её было легко. Они нашли её на выставке абстрактного экспрессионизма в «Галерее Пикмана», которая всегда вызывала у Тома непонимание. Вы можете беспорядочно нанести краски на холст с завязанными глазами, назвать это «Мать с ребёнком», и это будет абстрактный экспрессионизм. Лоис стояла перед фреской под названием «Последний рейс корабля «Отважный», которая выглядела так, будто кто-то напился после большой трапезы в Burger King, а затем его вырвало на холст. Лоис Хартли едва повернулась, когда сестра нанесла ей удар. Так было спланировано. Всё, что нужно было сделать Тому, — это вынести её и бросить в багажник. Миссия выполнена.

Но ему было интересно, как это должно быть для них? Что они должны чувствовать и думать в процессе? На что была похожа их судьба?

Том подъехал к «Пивной остановке».

— Пивная заправка, — сказал он.

— Что такое пиво?

Том не стал отвечать.

— Привет, приятель, — сказал хозяин, когда вошёл Том. — На этой неделе у нас специальные цены на Rolling Rock, распродажа.

— Нет, спасибо, — сказал Том. — Принеси мне два ящика Spaten Oktoberfest.

— Понял, как хочешь, — ответил хозяин. Он был коренастым и старым, с седой короткой стрижкой. Он подкатил тележку с двумя ящиками и назвал общую сумму. — Послушай, приятель, ты не очень хорошо выглядишь.

— Я знаю, но чувствую себя прекрасно, — сказал Том. Затем он поднял два ящика и легко взял их под мышку. — Спасибо, — сказал он.

— Подожди секунду, сынок, — старик нервно захихикал. — Ты кое-что забыл.

— Ах, да? Что это?

Ещё одно хихиканье.

— Ты должен мне пятьдесят два доллара девяносто шесть центов. С налогами, конечно.

— О, но я не собираюсь платить, — сказал Том.

— Э-э-э, ты имеешь в виду, что грабишь меня? Ты это говоришь?

— Ну, я думаю, можно было бы и так сказать, — согласился Том.

Теперь голос хозяина сменился рыком.

— Я не хочу неприятностей, сынок, сделай мне одолжение. Просто поставь пиво, повернись и выйди за дверь.

Том схватил человека за горло и поднял его через прилавок — два ящика Spaten всё ещё были под одной рукой. Ноги старика задёргались, как будто он пытался убежать в воздухе.

— Послушай, старик, — объяснил Том. — Не думаю, что ты это поймёшь, но мне нужно вернуться к Властителю. У меня есть судьба. Ты получил мой ответ? Я не собираюсь платить. У меня сейчас есть дела поважнее, чем платить за пиво.

Старик издавал удушающие звуки, пытаясь кивнуть. Его лицо посинело. Том швырнул мужчину боком на выставочную витрину, пирамиду высотой шесть футов из шести коробок Rolling Rock. Пирамида рухнула, зелёные бутылки взорвались.

«Вот и всё, распродажа закончилась», — подумал Том.

Он почувствовал, что стал похожим на самого себя прежнего, с холодным Spaten в руке; он чувствовал себя более человечным. Вернувшись на шоссе, он завёл двигатель и рванул. Сестра влажно хихикнула. Они ехали по шоссе в темноте, мимо проносились деревья и поля, по пути к старой грунтовой дороге, которая должна была привести их домой…

В лабиринт.

Всё, что Лидия знала, это то, что он ей нравился.

Она представила мышь в лабиринте. Ей казалось, что от неё чего-то ждут, но она не знала чего.

Она знала, что ответ был в её сердце. В глубине души она хотела переспать с Уэйдом Сент-Джоном. Она хотела любить его физически.

Но…

Почему никогда не знаешь, когда доверять мужчине? Слишком часто хорошие мужчины, которые казались честными и искренними, заканчивали тем, что писали твоё имя и номер телефона на стене туалетной комнаты со списком твоих умений. Затем они хвастались своим друзьям о последней похотливой суке, у которой они выбили почву из-под ног. Господи, какой кошмар — быть проклятой, если ты это сделаешь, и быть проклятой, если не сделаешь, потому что в противном случае ты будешь фригидной или лесбиянкой. Читать мужчин было всё равно, что читать иностранные журналы. Всё, что вы видели, это картинки.

Лидия нервничала. Конечно, она знала, чего хотела. Она хотела, чтобы всё было идеально. Или не всё?

Она зажгла Marlboro, к которой присматривалась последние два дня.

— Я не верю в это! — воскликнул Уэйд. — Наконец-то ты закурила её.

Лидия слабо улыбнулась. Она откинулась назад и поймала этот прекрасный первый удар по верхним бронхам.

— Ты выглядишь так, будто только что сделала затяжку чего-то ямайского.

— То дерьмо настоящий мусор, — сказала она. — Это лучше.

Она снова затянулась; она тянула время. В пределах их видимости загорелись указатели выезда.

«Что я собираюсь делать?» — она умоляла себя.

— Ещё рано, — сказал Уэйд. — Как насчёт стаканчика на ночь?

— Хорошо, — но затем она посмотрела на свои короткие шорты и топ. — Но я не думаю, что меня впустят в «Старый Эксхэм» в такой одежде.

— Забудь о «Старом Эксхэме». Мы идём к «Старине Уэйду». Выбор ограничен, но обслуживание на высоте.

Лидия выпустила дым и кивнула. Он принял решение за неё, продлив ей отсрочку. Нет ничего лучше, чем время в долг.

Уэйд припарковался на стоянке поближе. Лидия вышла со своим чемоданом, как будто кто-то мог его украсть. Она выкурила свою Marlboro прямо до фильтра и щёлкнула им.

«Да, гламурная привычка», — подумала она.

Уэйд осматривал участок и казался сбитым с толку.

— Что ты ищешь? — спросила она.

— Машина друга, её здесь нет. Мне просто интересно, где он, — он обошёл свой Chevrolet Corvette по направлению к тропинке. — Давай, я не укушу. Несколько недель назад мне вырвали зубы.

Он сразу же обнял её за талию. Она чувствовала себя комфортно, когда его рука касалась её кожи, его мизинец застрял в петле её пояса. Они шли близко, виляя бёдрами.

Охранник за столом в общежитии читал «Оружейные новости». Он быстро взглянул на них и снова потерял своё лицо в журнале. Они с Уэйдом поднялись на лифте до восьмого этажа. Она не могла избежать абсурдного образа самой себя: стоящей в лифте, обняв за руку студента, с приколотым к ней бейджем и держа в руках чемодан, полный спектроанализированных вещей. Пришло на ум:

"Что не так с этой картинкой?"

Он провел её по тихому коридору в свою комнату, включил свет и сказал:

— В холодильнике для тебя сюрприз.

Рядом с уплотнителем для мусора, который она всё ещё считала высшим проявлением роскоши, был небольшой холодильник, посвящённый экстравагантному пиву. Прямо впереди находилось лицо дьявола на бутылке…

— Old Nick! — воскликнула она. — Держу пари, ты купил его специально для меня.

— На самом деле я этого не делал, — признался Уэйд. — Мы с друзьями — пивные снобы. Мы храним в наших холодильниках самые лучшие сорта пива. В мире всякого Bud истинный ценитель должен иметь огромные запасы своего пива.

Лидия поверила ему на слово. Он налил две бутылки Old Nick в хорошие пилснерские бокалы и предложил тост.

— За спектрофотометрию!

— Ура! — сказала она.

Но затем она подумала:

«А что дальше?»

Это должен был быть сон. Так должно было быть.

Лоис Хартли лежала обнажённая под удушающим влажным жаром и оранжевым светом, парализованная.

«Я парализована», — подумала она, и почувствовала, что по-идиотски, но вынуждена рассмеяться.

Потому что она также была возбуждена — очень возбуждена — и поэтому не боялась. Паралич плюс нагота плюс сексуальное возбуждение могут означать только одно: кошмар.

«Мне снится кошмар, вот и всё».

Вокруг её ушей сочились сгустки голосов. Размазанные лица с любопытством парили перед неизвестным оранжевым полем. Они были наблюдателями сна, ещё одним парадигматическим симптомом. Да, это был классический кошмар. Зигмунд Фрейд встречает Крафт-Эбинга в доме Гюстава Доре. Горячий свет и его границы, конечно, символизировали матку: родовую травму. Паралич обнажённого и болезненно возбуждённого состояния равнялся скрытому желанию подчинения или тому, что её психолог называл фантазией изнасилования. Это был сексуальный кошмар. Но пока это было безвредно, так что она могла бы с таким же успехом лечь и наслаждаться этим.

— Там…

— Хорошо.

Лоис всё ещё не видела лиц наблюдателей сна. Они парили в оранжевом тумане. Но она видела, как толстая рука сжимает её руку. Что-то застряло в её плоти — больше символики сновидений. Это была большая игла для подкожных инъекций. Когда толстая рука вытащила иглу из её руки, Лоис не почувствовала боли. Проникновение / изъятие. В месте прокола выступила большая капля крови. Затем странный тёплый рот высосал кровь. Лоис хотелось бы видеть. Это было прямо из Маркиза де Сада, из третьей работы про Жюстину, где принц Гернанда пил кровь из вен своей жены, чтобы возбудиться перед половым актом. У этих развратников было не пойми что в голове.

— Тесты на растворимость помогут нам определить оптимальные дозы.

— Она будет хорошей и мягкой.

— О, замечательно!

Лица съёжились, их слова слились. Лоис не могла вспомнить, как ложилась спать, и во время какой-то части этого сна она вспомнила, как её бросили в багажник машины; она вспомнила, как смотрело вниз на неё лицо. А что случилось с Зайро?

Зайро был не совсем её парнем; он был слишком самолюбив, чтобы делиться собой с кем-либо. Он был классическим романистом университетского городка — неопубликованным. Он любил расхаживать недовольный, заявляя, что его работа «слишком афористична, чтобы её могла принять капиталистическая иерархия. Никто не понимает его». Он верил, что умрёт молодым, и тогда его работа будет провозглашена голосом его поколения. Он написал беллетристику «обвинительный приговор времени»: бездельников, наркоманов без всякой социальной пользы или мотивации, которые должны были служить проницательным литературным наблюдением. Боже, в наши дни всё, что нужно было сделать человеку, это написать бессюжетную книгу о гомосексуальных зависимых от кокаина, бросивших школу, и она мгновенно становилась бестселлером. Как бы то ни было, Лоис договорилась о встрече с Зайро в «Галерее Пикмана». Она вспомнила, как ждала его, но это всё…

Наблюдателей не было. Глаза Лоис метнулись вправо. На стене пульсировала тонкая чёрная полоска. Как это повлияло на сон? Чёрная линия выглядела как разрез.

Затем из разреза появилась фигура.

Это был Зайро? Паралич Лоис позволил ей лишь на дюйм поднять взгляд.

Однако через мгновение в поле зрения появилась тень.

«Наверное, это какой-то калека», — подумала она.

Тень двигалась, как хромающий человек, и с ней шло нерегулярное пощёлкивание.

«Прихрамывающий мужчина? — подумала она. — Что это за сон?»

Покалывание распространялось, как искры, объясняя причину неудобства в её рёбрах, позвоночнике и даже черепе. Более того, её состояние возбуждения переросло в волны горячих, похожих на нож, вспышек через грудь и поясницу. Её возбуждение заметно увеличилось.

Перед тёмным светом хромающий мужчина рванул вперёд. Резкое пощёлкивание приближалось, и, наконец, Лоис смогла увидеть своего нового таинственного жениха…

«Чёрт возьми!» — подумала она.

Один взгляд, и ей уже было достаточно этого кошмара. Прихрамывающий мужчина был вовсе не мужчиной, а абсурдной пародией. Он казался более инсектоидным, чем что-либо ещё, широкий горбатый панцирь, окружённый крошечными щёлкающими ножками. Однако он стоял вертикально на паре крепких сочленённых отростков с остриями. Если это вообще было похоже на человечество, то это человечество было ошибкой. Это был не её жених из сна. Это был жук.

Но это был большой жук, крупный, как человек. Лоис подумала, что может быть отвратительнее таракана размером с человека? Похоже, у него было лицо или его копия. Группа мигающих глазков пристально смотрела на неё над отверстием, которое могло быть только ртом. Там было что-то вроде языка, торчащего в отверстии, чтобы облизывать покрытые пластинкой губы. Существо напомнило Лоис историю Кафки, где человек по имени Грегор превратился в большого жука. Зайро ловко охарактеризовал произведение как «аксиологическую аллегорию, символизирующую трансмогрификацию современного человека в континууме корпоративной бюрократии, стремящейся к полному отчуждению индивидуальности». Для Лоис это была не более чем история о глупом человеке по имени Грегор, который превратился в жука. Но кого волновало, что означает эта история? Это должно было быть сексуальным сном, а не какой-то кафкианской шуткой. Тем не менее, Грегор ковылял ей навстречу.

И снова в её голове возник вопрос:

«Что может быть отвратительнее таракана размером с человека?»

И появился ответ:

Таракан размером с человека с пенисом.

«Чёрт возьми! — Лоис снова подумала. — Меня вот-вот трахнет жук!»

Промежность Грегора расцвела, постоянно расширяясь, мясисто-розовый холмик между его ходячими суставами. Она почти слышала, как сама говорит:

«Привет, Грегор, у тебя в штанах двадцать пять фунтов гамбургера, или ты просто рад меня видеть?»

Что ж, Грегор был действительно рад. Промежность вздулась вперёд, обнажив морщинистую дыру. В конце концов что-то выскочило и шлепнулось на пол — провисшая розовая трубка с мясистой насадкой. Его член свисал, как неплотный шланг.

Грегор изящно заполз на неё, как если бы она была величайшей его заботой. Но был ли у этой штуки вообще разум? Бодрое дыхание свистело через множество дыхалец вдоль его панциря, и она могла видеть возбуждённую страсть в его странных глазах. Капельки зелёной слизи падали с радужных челюстей на её голый живот. Лоис была возмущена, но её физическое возбуждение почему-то не утихало. Грегор теперь полностью лежал на ней. Голова с насадками фанатично сопела, и наконец розовая трубка нашла свою дыру. Оргазмы Лоис превратились в спастические толчки. Трубка пульсировала, пропуская струи тёплой спермы насекомого в её цервикальный канал, пока Грегор издавал ей в ухо сладкие инсектоидные звуки.

— О, Боже! — Лоис наконец смогла воскликнуть.

Бронированное лицо Грегора приблизилось к её. Челюсти открылись полностью, обнажив мягкие губы и язык и более чем скромную порцию непрозрачной зелёной слюны, которая обильно капала на поражённое ужасом лицо Лоис Хартли.

Этот бизнес вы можете вести двумя путями. Либо законным, либо грязным. И если вы выбрали законный путь, то вы были определённо бедным.

Чанек выбрал грязный путь.

Это была не грязь Чанека; она была чужая. Он не чувствовал себя плохо из-за раскрытия зла других; он был просто винтиком в неизбежной машине.

Посадка «жучков» была хорошей работой; он мог получить много и много тысяч в год только на «жучках». За производственный шпионаж тоже платили хорошо, а за саботаж — даже лучше. Однажды Чанек получил десять штук за кражу составной формулы с текстильной фабрики и ещё пятнадцать за поджог архива и производственных помещений. К тому времени, когда они убрали беспорядок, другая компания, клиент Чанека, уже запатентовала украденную формулу и была в полном ажуре. Это были примеры того, что в этом бизнесе называли «тайные проникновения» или «чёрные дела». Это включало вторжение в частную жизнь, нарушение личных прав и, конечно же, нарушение закона. Если вы хорошо разбираетесь в «чёрных делах», вы заработаете много денег. Если вы это делаете плохо, вы теряете лицензию и попадаете в тюрьму. Хотя Чанек был в этом бизнесе недолго, он хорошо разбирался в «чёрных делах», может быть, очень хорошо. Его разнообразие бросало ему вызов и приносило деньги. Декан Сальтенстолл, например, платил за работу пятьсот долларов в час. Хорошая работа приносила хорошие деньги.

Однако сегодня вечером Чанек работал бесплатно.

Сальтенстолл был его лучшим клиентом, сейчас. Но если декан когда-нибудь узнает, что один из его «жучков» передаёт приём кому-то другому, Чанек потеряет профессиональный авторитет быстрее, чем нужно времени, чтобы вытереть задницу. Возможно, он был лучшим грязным частным детективом в штате, но он был не единственным. Другие придурки убили бы за такого клиента, как Сальтенстолл. Некоторые буквально.

Он поднялся на третий этаж научного центра. Он был одет в спецодежду и имел фальшивую карточку, на которой указывалось, что он Питер Герц, техник по кондиционированию воздуха в университетском городке. В этот час здание было пустым, и охранник не будет обходить его ещё сорок пять минут. Чанек использовал отмычку на два миллиметра на офисном замке Бессера, прикладывая номинальное давление вниз мизинцем. У каждого замка было своё ощущение; слишком большое давление захватило бы штифты, а слишком маленькое не удержало бы их на одном уровне. Чанек дважды погладил штифты отмычкой номер два, и цилиндр открылся. Он был в офисе и за четыре секунды запер за собой дверь.

Он позволил глазам привыкнуть, затем включил фонарик с красным фильтром. Его руки в перчатках сначала сжимались в кулаки какое-то время, что было неизбежным профессиональным порывом. Он запомнил точное положение всего на столе и в ящиках. Однако нижний ящик был заперт.

Это был старый дисковый тумблер Filex со шпоночной канавкой на восемнадцать миллиметров. Он использовал более широкую отмычку и «двойной мяч». Ползунок сразу же открылся.

То, что он увидел первым, имело мало смысла — список напечатанных имён: Л. ЭРБЛИНГ, С. ЭРБЛИНГ, Л. ХАРТЛИ, И. ПЭКЕР, Э. УАЙТЧАПЕЛ. Имя Л. Хартли было перечёркнуто.

Под ним лежала стопка папок с печатью Эксхэма.

«Медицинские карты», — отметил Чанек.

Первая пятёрка совпала с пятью именами в списке. Все файлы принадлежали студенткам. Но затем была ещё одна стопка файлов, мужчин. Заметка в верхней папке гласила: «Выберите один экземпляр для Властителя». И следующая строка красного цвета: Уэйд Сент-Джон.

«Экземпляр? — подумал Чанек. — Властитель? А кто такой Уэйд Сент-Джон?»

В задней части ящика был пистолет.

Чанек был в тупике. Это было какое-то необычное оружие двадцать пятого калибра. Пахло кордитом. Он записал серийный номер и вернул его обратно.

Ему всё это не нравилось. Зачем Бессеру пистолет? Чанек не знал, что делать с записями и списками, но пистолет был чем-то другим — оружие принадлежало его миру. Могли ли Виннифред и Бессер действительно планировать убить декана из-за его страховки?

В задней части ящика он заметил ещё одну записку. Четыре нотации витиеватым почерком, как у женщин:

1) Выберите экземпляр. Уэйд кажется лучше всех.

2) Второй вассал на случай, если Том выдохнется. Джервис Филлипс?

3) Пусть Том похоронит Пенелопу и Сладдера.

Чанек должен был испугаться, очень встревожиться. В одной записке упоминается Джервис Филлипс, собственный клиент Чанека. В другой упоминается о захоронении тел. Но сейчас всё это не имело для Чанека значения. Он мог только недоверчиво смотреть на четвёртую и последнюю запись:

4) Убейте Чанека.

Глаза Чанека заморгали. Они знали о нём, но как? Неужели Джервис проболтался? Не было причин, да и у декана не было причин сдавать его. Неужели Виннифред наняла собственного частного детектива, чтобы приглядывать за ней? Неужели Чанек действительно погорел?

Затем мысль рухнула, как щебень.

«Жучок».

«Святое дерьмо! — подумал он. — Жучок!»

Его рука в перчатке скользнула под внутреннюю кромку передней панели стола. «Жучка», который он пришёл сюда заменить, не было.

«Я в дерьме», — подумал он очень медленно.

— Ищете это, мистер Чанек?

Чанек пригнулся, погасил фонарь и вытащил свой Charter Arms из кобуры на щиколотке. Включилась настольная лампа. Какой-то здоровенный парень в футболке и джинсах смотрел на него из-за стола. Между пальцами парня был крошечный передатчик Чанека на 49 МГц.

— Я нашёл и другие, — сказал парень. Его лицо было бледным. Он улыбался. — Те, что в доме Бессера и в офисе Винни.

— Не двигайся, — сказал Чанек. — Я должен подумать.

— Что подумать? Вас поймали.

Чанек взвёл курок.

— Кто ты, чёрт возьми?

— Меня зовут Том. Раньше я был студентом, но теперь я… я думаю, вы бы назвали меня верным слугой. Вы когда-нибудь читали Лавкрафта? — улыбка Тома превратилась в отвратительную тонкость. — Я прислужник тьмы.

— Ты станешь завсегдатаем морга, если не заговоришь. Ты частный детектив, как и я. Ты ведь работаешь на жену декана?

Том хрипло рассмеялся.

— На эту похотливую сучку? Ни за что. Я ей даже не нравлюсь — она ​​называет меня «это». Держу пари, она мастурбирует пятнадцать раз в день. Она сделает это прямо перед вами, ей всё равно. Она ничего не может с собой поделать. Это влияние лабиринта.

— На кого ты работаешь! — потребовал ответа Чанек.

— Я работаю на Властителя.

Снова было это слово. Властитель.

Наверное, это банда. Парня нужно сжечь в прах; он не был частным детективом.

— Кто сообщил тебе о «жучках», которые я подбросил? Это был Джервис? Декан? Кто?

— Это были сёстры, — объяснил Том. — Они тоже работают на Властителя. Это его дочери, его дети.

Парень был странным. Что хорошего в его убийстве? Эти сёстры, кем бы они ни были, должны знать и о Чанеке, наряду с Бессером и Винни.

«Если я убью парня, я должен убить их всех».

— Вы оказались не в том месте и не в то время, мистер Чанек.

Слишком много всего происходило одновременно; Чанек не мог думать. Например, как парень попал в офис? Он был пуст, в этом Чанек был уверен. И он был уверен, что запер за собой дверь.

— Хорошо, — сказал Чанек. — Вот что мы собираемся делать. Мы с тобой выйдем за эту дверь, как бы мило и легко, а потом мы немного прокатимся.

— Неправильно, — сказал Том. Внезапно в его руках оказалось что-то огромное. Это было похоже на длинный топор с широким лезвием. — Вы будете стоять там, как хороший мальчик, пока я буду всаживать вам это в голову. Красиво и быстро. После я вас похороню.

Теперь даже Чанек не сдержал смех.

— Где ты был, когда раздавали мозги? У меня есть пистолет. Видел?

— Я не против громких звуков, — сказал Том. — Вы можете уйти тяжело или легко. Ваш выбор, детектив.

Это должны были быть наркотики, «ангельская пыль» или что-то в этом роде. На улице было всякое дерьмо, которое сводило людей с ума и лишало страха, как канализационную крысу. Но Чанек не мог стоять здесь всю ночь. Он должен был сделать свой ход сейчас.

— Я здесь не дурачусь. Если ты не опустишь топор, мне придётся тебя убить.

— О, это не топор, — возразил Том. — Это называется «железный дровосек». Колониальные парни использовали их для резки стропил и прочего дерьма. И это также подействует на человеческую голову. Ты бы видел Сладдера.

«Господи, — сообразил Чанек. — Я должен прикончить этого парня».

Лезвие топора блестело. Голос Тома стал тише.

— Простите, детектив Чанек. Боюсь, ваше время вышло.

Чанек крикнул:

— Не надо!

В это время Том, ахиллианский верный слуга, призрак тьмы, поднял топор высоко над головой.

Чанек выдал партию из пяти равномерных выстрелов. Удар пуль скосил парня, как утку на петлях в тире.

Чанек стоял в сухом, жарком молчании. Дым пистолета обжёг глаза. Он равнодушно посмотрел на мёртвого парня.

Затем мёртвый парень встал.

Улыбка Тома не дрогнула. На его чистой белой футболке не было следов крови, только следы от чёрного порошка. Сгруппированные пули пробили дымящуюся дыру в середине его груди. Это была глубокая дыра.

— Не волнуйтесь, — сказал Том. — Я не буду брать с вас плату за футболку.

И снова Чанек подумал:

«Я в дерьме».

Пустой пистолет выпал из его руки, когда девушка вошла в комнату. Раздался странный звонкий гул и сужающаяся чёрная полоса света. Но девушка была всего лишь ребёнком. Она стояла в чёрном плаще, с белым лицом в темноте комнаты. Её нежная аура наполнила голову Чанека.

— Торопись, Том! Мы хотим есть, пожалуйста!

— Уже готов, — сказал Том.

Лезвие массивного топора расплылось. Сестра улыбнулась. Из-за нового дара силы Тома работа Бессера над Сладдером выглядела как детская игра: Чанек был полностью разрублен пополам, с головы до промежности. Между его ног лезвие ударилось об пол с такой силой, что всё здание задрожало. Тело Чанека разделилось и упало на две аккуратно разрезанные части.

Лидия чувствовала только страх. Она чувствовала себя наивной, по-детски неопытной. Она была взрослой, сексуально зрелой женщиной, но чувствовала себя ребёнком. Следующее, что она понимала, это то, что она была с ним в душе. Было единственное слово: бояться. Но она боялась не Уэйда, ни секса, ни близости. Это была она сама.

Холодная вода хлынула ей на лицо. Уэйд стоял позади неё, окутывая её гладкой пеной. Он делал это очень медленно. Волнение Лидии начало исчезать в тот момент, когда его руки коснулись её кожи. Она забыла, что это такое — просто прикосновение…

Ни один из них не сказал ни слова с тех пор, как вошёл в душ. Лидии это нравилось — никаких разговоров, только детальное шипение воды и ощущение его рук, покрывающих её тело, соблазняющих её. Это была шокирующая роскошь — омыться мечтательным потоком, так медленно и внимательно ощущать. Контраст тёплой пены и прохладной воды сразу заставил её соски встать дыбом. Она была счастлива почувствовать своей пятой точкой, что что-то его тоже встало. Теперь его руки размазали пену по её груди. Медленное излучение удовольствия только раздражало его. Он сжал её груди, поднёс их к воде. Пена слилась, и её плоть оставалась гладкой в его руках.

Она почувствовала, как по её ногам стекает пена. Всё больше и больше Лидия чувствовала себя тонкой проволокой, похожей на розовую тетиву, которую можно разорвать. Руки Уэйда скользнули по её бёдрам; затем кусок мыла нагло скользнул в расщелину её ягодиц. От потрясения она вскочила на цыпочки.

Уэйд, казалось, знал, что она больше этого не вынесет. Он обнял её, когда выключил воду, затем вынес её из душа. Комната открылась им в прохладной темноте. Они целовались живот к животу, стекая каплями. Капли воды на её коже стали теплее от его тепла. Её открытый рот прижался к его; их языки резвились. В окне она могла видеть луну, которая, казалось, смотрела как далёкое лицо или часть её прошлого «я».

Руки Уэйда раздвинули её ягодицы и сжали. Его член стоял прямо между их сжатыми животами. Его горячая нижняя сторона пульсировала. Ей очень хотелось увидеть его детали, стать свидетелем его таинственного доказательства.

Затем он оседлал её на кровати. Его стратегия была мучительной: он целовал и облизывал каждый квадратный дюйм её тела, от губ до кончиков пальцев ног — он одевал её поцелуями. Он провёл языком по её линиям загара. Он сосал её соски, пока они не наполнились восхитительной болью. Его рот провёл влажную линию к её пупку, который он целовал, облизывал и сосал с чрезмерным увлечением.

Лидия почувствовала себя жертвой на пытке инквизитора, когда он начал целовать её «киску»; ощущение поднимало горячие волны вверх. Она сошла с ума от этого? А что с ним? Она попыталась схватить его член, но он оставался вне досягаемости. Пока что она могла только поклясться в ответной взаимности. Да, она будет ласкать его член так же жадно, как он теперь заботился о ней. Она будет целовать его, пока он не войдёт в её рот, и это будет только начало.

Эти мысли сбили её с толку.

«Грязная девчонка», — подумала она.

Она обвила ногами его спину. Да, она покажет ему, как только его член окажется в пределах досягаемости.

«Я не люблю этого парня, правда?» — она осмелилась спросить себя, но могла думать только сквозь щели в дразнящем безумии.

Затем волна начала расти.

«О, нет. О…»

Повторяющиеся судороги соединились и лопнули. В неё вошёл палец. Она начала кончать сразу, когда его рот нашёл обнажённый выступ её клитора. (Она часто думала, что клитор — это самое нелепое название, которое можно придумать для места женского сексуального удовольствия.) Язык лизнул, надвигаясь вниз. Стоны были не в стиле Лидии, но она всё равно стонала, корчась от синхронности его языка и рта, которые вызывали у неё импульсы оргазма. Каждое прекрасное освобождение напоминало ей, как давно с ней не случалось ничего подобного. Всё, что она могла сделать, это лечь и уступить ему. Да, действительно, это было очень давно.

Властитель гудел, словно пытаясь поставить оценку своей сложной паутине мыслей. Бездушный за шокирующим лицом, он знал всё. Он смотрел и слушал. И гудел.

«КТО Я?» — подумал Властитель.

В каком-то смысле он знал всё и наслаждался роскошью побывать во многих местах одновременно. Некоторые определили бы Бога по этим критериям.

«Я БОГ? — он задавался вопросом. — Я ВСЕГДА. Я ВЕЗДЕ. МНЕ ПОКЛОНЯЮТСЯ. МОЖЕТ БЫТЬ, Я БОГ».

В глубине лабиринта дочери трудились, довольные своей безмозглостью. Они были пешками, но Властитель любил их.

«Я ЛЮБЛЮ».

Больше, чем Бог. Разве любовь также не была необходимым критерием?

«ТЯЖЁЛАЯ РАБОТА. МОИ ДРАГОЦЕННЫЕ ДОЧЕРИ. ЗА ЭТО Я ЛЮБЛЮ ВАС».

— Мы знаем! — пришёл их ответ. — Мы тебя тоже любим!

Но Властитель бездействовал. Несомненно, в Боге должно быть нечто бóльшее, чем это. Должно быть.

«БОГ?» — подумал он.

Их святость — да, святость — их ноша здесь и она скоро закончится. Затем они перейдут к новым плодородным садам, новым пастбищам, с которых можно было пожинать. Но сколько ещё раз? И как ещё долго?

Властитель не знал.

«Я НЕ БОГ, — понял он. — Я — ЭТО ПРОСТО Я».

Голова Властителя взревела от древнего смеха. Он смеялся и смеялся. И гудел.

Стелла Эрблинг выгнулась вперёд и красила ногти на ногах. Она красила их в чёрный цвет. Её сестра, Лидди, откинулась на диване с поднятыми ногами, скучающе изучая телегид.

— Что по кабелю? — спросила Стелла, изящно раскрашивая ногти.

— По кабелю просто обычные фильмы ужасов, — скучающе ответила Лидди.

— Какие?

Лидди была на год старше, но на год отставала. Их отец организовал для них комнату вместе, полагая, что семейная близость может стимулировать академическую мотивацию. На самом деле это привело к обратному. Стелла гордилась тем, что её средний балл 1,2 был на одну десятую процента выше, чем у Лидди. И всего-то.

— Посмотрим, — сказала Лидди, просматривая телегид. — «Я ем твою кожу», «Уроды-кровососы», «Трое на мясном крючке» и «Гражданин Кейн».

Стелла засмеялась.

— «Гражданин Кейн» — это не фильм ужасов, тупица. Это порно.

— Ой, — взглянула Лидди.

Стелла всё знала, чёрт её побери. Стелла закрыла бутылочку с лаком.

— Забудь о телевидении. У меня есть идея получше.

Лицо Лидди засияло от радости.

— «Жеребец»?

— «Жеребец», — подтвердила Стелла. — Позвони этому парню-кувалде прямо сейчас. У нас будет свой Кейн.

Истинный восторг от этого заговора слился в их смехе. Джинсовое мини Лидди соскользнуло и обнажило её зад без трусиков, когда она наклонилась к телефону. Они не могли дождаться звонка этому парню. Правда, харизмы у него было меньше, чем в порции мяса на обед, но зато причиндал у него был как флаг в Белом доме — всегда поднят.

И им было бы хорошо, если бы они устроили себе развлечение по-быстрому, потому что иногда ночью бывают посетители, и не все из них приятные.

В данном случае такими «посетителями» были Том в новой футболке и одна из средних сестёр. Прошло несколько часов с тех пор, как Дэвид «Жеребец» Уиллет прибыл к Эрблинг на то, что должно было стать его последним на сегодня вызовом на «перепихон». Том и сестра поднялись по пожарной лестнице, чтобы их не заметил охранник вестибюля. Они шли вверх, за ещё одной соломинкой судьбы.

Лоис Хартли хорошо приспособилась и теперь находилась в состоянии беременности. Властитель был доволен. Смутно Том задавался вопросом, какая мерзость появится из чрева Лоис с таким семенем. Слишком ярко он вспомнил мертворождённый мешок плоти, который появился из чрева ненормальной Пенелопы.

«Ох, — подумал он. — Будет милашка от такого папочки».

Сестра в плаще стояла позади него, глупо ухмыляясь. Они осторожно двинулись вперёд и миновали комнату 202, комнату Сары. Том подумал, не сокрушается ли Джервис всё ещё по поводу краха их романа? Он также задавался вопросом, увидит ли он когда-нибудь снова своего пожирающего Kirin друга до обещанного всеми путешествия в вечность. Несмотря на то, кем стал Том, он скучал по своим друзьям.

Затем была комната 206, комната Пенелопы, или, по крайней мере, это было до тех пор, прока её адрес не изменили на подземный. Бедняга, наверное, всё ещё рыдала там, внизу. Затем была комната 208, Эрблинг.

— Помни, — сказала сестра. — На этот раз не устраивай беспорядок.

Том повернул дверную ручку и толкнул. Металл скрипнул, когда дверь поддалась. Дверь открылась в ярко освещённую комнату: три удивлённых лица вскинулись от довольно незамысловатой «любви втроём». Внезапно обнажённые тела расплылись в безумной лихорадке. Стелла крикнула:

— Кто…

— Чёрт возьми, они? — Лидди закончила, сверкнув грудью.

Но чувак, Дэвид «Жеребец» Уиллет, шагнул вперёд, уверенный, несмотря на полную наготу, и совершенно бесстрашный.

— Кто ты, чёрт возьми? — спросил он.

— Тед Кеннеди, — сказал Том. — Хочешь дёшево купить Delta 88?

«Жеребец», у которого не было недостатка в мышцах, ударил Тома большим костлявым кулаком в лицо.

«Этот парень, должно быть, демократ», — предположил Том.

Он поднял ладонь, в которую попал кулак «Жеребца». Ладонь Тома не двигалась. Кости в руке «Жеребца» хрустнули.

— Взять их! — приказала сестра. — Они уходят!

Эрблинг с криком пролетели по сторонам. Том схватил каждую за волосы, и это был конец великого побега. За пригоршни волос он поднял двух девушек от земли, как рыбак может поймать двух форелей. Улыбающееся лицо сестры сияло в углублении чёрного капюшона. Её закрытые солнцезащитными очками глаза впитывали вид обнажённых тел девушек, когда они с криком покачивались под кулаками Тома. Затем сестра прикоснулась к ним, ощупывая их груди, обхватив их лобки, как будто в трепете.

«Поторопись», — со стоном подумал Том.

Клыкастый рот сестры расширился. Острые иглы зубов вылетели слишком быстро, чтобы их можно было увидеть, и вонзили своё жало в одно горло, затем в другое. Эрблинг обмякли.

Том уронил их на ковёр. Тем временем «Жеребец» снова вскочил, ударив Тома по голове видеомагнитофоном Mitsubishi с тяжёлым металлическим звуком.

Том повернулся.

— Не теряй времени, приятель.

«Жеребец» схватил большое настенное зеркало и разбил его об голову Тома. Том слегка вздрогнул, когда зеркало лопнуло. «Жеребец» смотрел, недоверчиво, что Том всё ещё стоит.

— Вот анекдот про твою работу, — предложил Том. — Ты знаешь, в чём особенность проституток из Чернобыля? Светящиеся рабочие места.

— Ужасный анекдот, — прокомментировал «Жеребец».

— Да, я знаю.

Том схватил «Жеребца» за горло и сдавил его.

Он спокойно затащил медленно душащего молодого человека в уборную и бросил в ванну. Тело шлёпнулось, словно сырое мясо ударилось о гриль. Том вскрыл грудную клетку и брюшную стенку парня, обнажив тёплые деликатесы внутри.

— Суп уже готов, — сказал он.

— О, хорошо! — сестра вбежала, встала на колени и начала есть.

Том скатал двух парализованных девушек по овальному ковру и отнёс их к машине. Сестра всё ещё ела, когда он вернулся в комнату в общежитии.

— Это очень хорошо! — воскликнула она.

Том с некоторым отвращением увидел, что часть тела, за которую Дэвида Уиллета прозвали «Жеребцом», уже съедена. Сестра теперь неуклюже отламывала череп парня и выкапывала большие завитки мозгов.

— Хочешь немного? — спросила она, предлагая пригоршню.

— Нет, спасибо, — сказал Том. — Я на диете.

Он собрал разбитое зеркало, слегка нервничая при взгляде на своё собственное серое лицо в осколках. Он поставил видеомагнитофон, застелил кровать и сложил разбросанную одежду в корзину. Затем он проверил холодильник на предмет пива, но с мрачным видом обнаружил только банки Bud.

«Забудь об этом», — подумал он.

Наконец сестра вышла, её маленький рот покраснел.

— Готово, Том. Я подожду в машине, пока ты уберёшь всё остальное.

Том взглянул на отбросы в ванне.

— Большое спасибо, — сказал он.

И точно так же, как у ночи есть своя доля посетителей, так у неё есть своя доля наблюдателей. Одним из таких наблюдателей был Джервис Филлипс.

Он уселся час назад с телескопом и приёмником Чанека, ожидая, что Сара и немец повторят вчерашний спектакль. Но они так и не прибыли. Единственное, что можно было увидеть в окне Сары, был кот Фрид, который бескорыстно слонялся по комнате в общежитии. Джервис слышал, как он мурлычет в приёмник. Время от времени казалось, что его бездонные глаза смотрят прямо в телескоп, как если бы он знал, что Джервис наблюдает.

«Боже, я ненавижу этого кота», — подумал он.

Но потом он заметил движение в другом окне. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что это комната Эрблинг.

Джервис повернул азимут влево и сфокусировался.

Потом он замер.

«И-и-и-исус Христос!»

Безумие. Вот что ему открылось в телескоп. Это было не дешёвое удовольствие для вуайериста. Это было безумие.

Невозможные вещи, которые он смотрел, занимали всего несколько минут. Девушки Эрблинг, обнажённые, безвольно лежали на полу. Голый парень, который выглядел так же, как «Жеребец» Уиллет, дрался с другим парнем, который выглядел точно так же, как Том.

— Это Том, — пробормотал Джервис, прижимая глаза к телескопу.

Но почему лицо Тома было серым и с запавшими глазами? Кроме того, что это была за безумная сцена? Самой странной была женщина, руководившая всем этим, женщина в чёрной накидке и солнцезащитных очках.

Теперь Том тащил «Жеребца» в ванну. А женщина…

«Она ест его!» — понял Джервис.

Джервис отвёл взгляд от телескопа, прочь от кровавого безумия.

«Иллюзия, — подумал он. — Всё это, — он закончил Kirin и рассудил. — Слишком много выпивки, слишком мало еды — и разум играет с тобой злую шутку».

Он успокаивал свои страхи разумом, убеждал себя, что, оглянувшись в телескоп, он не увидит ничего из безудержного безумия, которое, как ему казалось, он видел. Он не увидит ни убийства, ни женщины в плаще, ни крови. Он увидел бы нормальность. Он снова посмотрел в телескоп…

«И-и-и-исус Христос!»

И увидел, как Том складывает пригоршни внутренностей в пластиковый мешок для мусора, когда женщина в чёрном запихивает последний кусок человеческого мозга в свой измазанный красным рот.

Сколько было времени? В окне собрался слабый рассвет. Чирикали птицы. Должно быть пять или пять тридцать.

Лидия осторожно выскользнула из постели, натянула трусики и пошла по тёмной комнате. Ей пришло в голову, что она могла бы надеть одежду и ускользнуть прямо сейчас, оставив безвкусную записку вроде «Спасибо за хорошо проведённое время, до встречи». Как бы Уэйд отреагировал на это? В наши дни было слишком сложно судить о природе эмоций — лакмусовая бумажка была бы намного проще. Шорты лежали на полу, заряженное оружие — на столе. Хотела ли она, весьма преданный своему делу офицер полиции, иметь дело с Уэйдом, довольно не преданным учеником? Как они могут быть совместимы? Они были во многом противоположны. Физическая близость была хорошей; но разве она позволит этому туману застлать ей глаза? Хотя это казалось чем-то другим. Если не считать секса, её сердце само открылось: она действительно хотела быть с ним в отношениях. Даже больше, возможно, она уже была.

Она услышала шаги в холле. Они звучали осторожно.

Внезапно дверная ручка задрожала.

Но Уэйд точно запер дверь.

«Только идиоты оставляют свои двери незапертыми», — подумала она.

Затем дверь открылась.

Лидия схватила пистолет и спряталась за столом. В комнату осторожно вошла фигура и потребовалось время, чтобы бесшумно закрыть дверь. Лидия не смогла рассмотреть детали. Он молча пересёк комнату и остановился у изножья кровати Уэйда.

Фигура размышляла? Он остановился на мгновение. Затем он быстро начал приближаться к Уэйду.

Лидия включила свет и направила пистолет в туловище нарушителя.

— Не двигайся! — приказала она.

На неё уставилось усталое лицо. Уэйд, прищурившись, поднялся с кровати.

— Я не верю в это, — сказал нарушитель. — Меня держит под прицелом обнажённая до пояса блондинка.

— Офицер полиции без одежды, — поправила Лидия, но потом подумала: «Боже мой, это правда! Я практически голая!»

Уэйд рассмеялся.

— Убери свой ствол, Энни Оукли. Он мой друг.

— Проклятие! — крикнула она. Её охватило смущение. — Выведи его отсюда! И перестань смеяться!

— В холле, — сказал Уэйд Джервису Филлипсу, который быстро выскочил.

Лидия не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь была так зла.

— Прости, — извинился Уэйд и надел халат. — Такие вещи случаются.

— Дерьмо! — крикнула она на него.

Уэйд вышел в холл. Лидия быстро надела шорты и топ. Разговор легко было подслушать.

В голосе Джервиса не было сомнений.

— Я кое-что видел. Я знаю, это звучит безумно, но мне кажется, я был свидетелем убийства. В женском общежитии.

— Ты прав, Джерв. Звучит безумно. Ты пил?

— Конечно. Думаю, я потерял сознание в конце, потому что это произошло около двух часов ночи. Он убил его.

— Замедлись. Начни с самого начала.

Ещё больше нерешительности.

— Я… я проверял общежитие с помощью телескопа; я хотел посмотреть, что Сара делает с немецким парнем, но они так и не показались. Во всяком случае, было освещено другое окно, окно Эрблинг, так что я, ты знаешь, я… — Джервис осторожно говорил, обрисовывая свои слова. — Я увидел женщину в чёрном. С ней был парень. Парнем был Том.

— Том?

— Ага. А потом появились девушки Эрблинг. С ними был тот парень Дэйв Уиллет, которого все зовут «Жеребец»…

Уэйд усмехнулся.

— И Том убил его.

Уэйд перестал хихикать.

— Он убил его. Затем он бросил его тело в ванну. Господи, всюду была кровь. А потом вошла та женщина, та женщина в чёрном. Она… съела его.

— Женщина в чёрном съела «Жеребца»?

— Верно. Ты бы это видел!

— И я думаю, она также съела обеих Эрблинг, да?

— Нет-нет, но она что-то с ними сделала, как-то нокаутировала. Что-нибудь сделала, точно. Том свернул их в плед и вынес.

Уэйд снова усмехнулся.

— Я знаю, это звучит безумно. Если ты мне не веришь, давай пойдём туда и проверим. Я знаю, что видел. Это был Том.

Теперь Уэйд, казалось, колебался. Он ведь не поверил этой чепухе?

— Машина Тома не стояла на стоянке уже два дня, — сказал Уэйд. — И в последний раз, когда я его видел, он от меня ускользнул.

— Уэйд, это правда. Я могу это доказать. Пойдём туда.

Тишина.

Затем Уэйд вернулся в комнату.

— Ты…

— Да, я слышала, — ухмыльнулась Лидия. — Твой друг — вуайерист, пьяница и псих. Это три из трёх!

— Я признаю, что он немного сбился с пути; его девушка только что бросила его, он много пил. Но он не из тех, кто выдумывает что-то подобное. Кроме того, есть ещё кое-что…

— Что?

— Лучше, если я расскажу тебе позже. Просто поверь мне.

«О чём он говорил? Он тоже чокнутый?»

— Нет ничего плохого в том, чтобы разобраться в этом, не так ли? — Уэйд настаивал и оделся.

Лидия ничего не сказала, но предположила, что он был прав.

Она чувствовала себя полной задницей, стучащейся в дверь учениц в пять тридцать утра, но только на секунду. Её первый стук в комнату 208 заставил дверь приоткрыться на дюйм. Ручка двери была расплющена, как в поликлинике. Задвижка защёлки была покороблена, запорная планка наполовину вылезла…

— Прямо как в поликлинике, — сказал Уэйд.

«Один балл в пользу Джервиса Пьяного», — подумала Лидия.

Легчайшее кольцо пыли находилось на полу, как могло бы быть оставлено наспех убранным ковриком.

«Хм-м-м», — подумала она.

Кровать была неряшливо заправлена; парни так застилали свои кровати, а не девушки.

«Хм-м-м», — снова подумала она.

Корзина была набита одеждой. Среди одежды были мужские джинсы. В джинсах был бумажник. В бумажнике были водительские права: Дэвид Убель Уиллет.

— Верите мне сейчас? — спросил Джервис.

Лидия была в тупике.

— Я думаю, ты мог быть свидетелем взлома, — ответила она. — Однако я не верю, что ты был свидетелем чего-то бóльшего, чем это.

Джервис сказал три коротких слова.

— Ванна. Кровь. Везде.

Все трое втиснулись в уборную. Все посмотрели на ванну.

— Где кровь? — спросил Уэйд.

— Том, должно быть, убрал её, — быстро ответил Джервис. — Однако было так много всего. На это у него, должно быть, ушёл час.

— Забудь об этом, Джерв, — сказал Уэйд. — Ванна чистая.

«Слишком чистая», — подумала Лидия.

Её сумка для полевого снаряжения была у Джервиса в руках. Оттуда она достала крошечный янтарный флакон с крышкой-пипеткой.

— Это соединение для обнаружения под названием «Малахитовый реагент V»; он вступает в реакцию с белковыми компонентами гемоглобина. Кровь содержит свободные белковые электроны, которые связываются практически с любой поверхностью. Кровь смыть можно, но электроны смыть нельзя.

— Значит, если кого-то убили в этой ванне, — сказал Уэйд, — то вещество в этой бутылке докажет это?

— Ага. При контакте поверхность становится бирюзовой, — Лидия позволила крошечной капле упасть из пипетки в середину ванны.

— Ничего, — заметил Уэйд.

— Подожди.

Через секунду капля стала бирюзовой.

Лидия окропила ещё каплями всю внутреннюю часть ванны, выступ, облицованную плиткой заднюю стену. Все они стали бирюзовыми.

Джервис не выглядел удивлённым. Уэйд стал бледным.

«Этот парень не нёс чушь собачью», — подумала Лидия, и это действительно была ужасная мысль.

Вся эта ванна была в крови.

Кровь. Везде.

— Я проинструктировал тебя быть осторожным! — профессор Дадли Бессер проревел в проходе ТОЧКИ ДОСТУПА#1. — Я говорил тебе!

— Я знаю, сэр, — пробормотал Том.

— Ты оставил бумажник! Ключи! Всё!

— Это выскользнуло из головы, сэр. Мы должны были выбраться оттуда. Мне потребовалось много времени, чтобы убрать беспорядок, который устроила сестра. Я имею в виду, Господи, разве они не могут здесь поесть?

Бессер снова погрузился в странную тьму. Неслышно гудел лабиринт, скорее вибрация, чем звук. Сёстры сказали Тому, что это думает Властитель, но Том начал сомневаться в этом, а также во многих других вещах. Иногда он задавался вопросом, существует ли вообще Властитель? Огромный любящий голос, который иногда наполнял его голову, казался фальшивым, преувеличенной шарадой.

Неодобрение Бессера прорезало его широкое лицо.

— Лучше не ошибаться перед отъездом. Кто знает, что сделает Властитель?

Предпосылка была не из приятных. Том вспомнил пропасти, которые он видел. Он вспомнил сплющенные фабрики, на которых извилистые ленточные конвейеры тащили куски чёрного мяса.

— Я не хочу никаких проблем с твоим следующим заданием, — сказал Бессер. — Властителю нужен экземпляр. Мы с Винни сделали выбор; это будет Уэйд Сент-Джон. Это должно тебе понравиться.

— Это так, сэр.

«Вы не шутите?!»

— У нас осталось всего несколько дней; я хочу, чтобы Уэйд был заранее надёжно закреплен в трюме. Он работает в научном центре в девять утра. Приведи его сегодня.

— Да, сэр.

— И позволь мне подчеркнуть, что качество твоего будущего в семье может зависеть от успеха твоих оставшихся заданий.

— Я понимаю это, сэр. Вы можете рассчитывать на меня.

Бессер отпустил его, широкое лицо растворилось в выходе. Том проследовал по безразмерному служебному коридору в специальную подготовительную камеру. Ему не нужны были указания; в лабиринте был свой телепатический справочник, называемый «знаками разума». Впереди один из таких знаков гласил: ТОЧКА СЛЕЖЕНИЯ ЗА НАВЕДЕНИЕМ. Бессер объяснил, что на самом деле это была не силовая установка, а всего лишь простой стабилизирующий механизм, вроде киля на парусной лодке. Властитель управлял им, как и всем остальным, инстинктивно.

В небытии светился следующий мысленный знак: ВЗРАЩИВАНИЕ. Том использовал ключ на своей шее и вошёл внутрь. У них здесь была какая-то система безопасности; никто без ключа не сможет выбраться из прочных стен лабиринта, и никто не сможет проникнуть туда посторонним. Лабиринт был полностью и в конечном итоге непроходимым.

В подготовительной камере сёстры Эрблинг лежали, растянувшись на левитационных пластинах. Прежде чем можно было начать антиреекторную бифертилизацию, необходимо было внести определённые биологические изменения. Том знал, что обе Эрблинг в сознании, несмотря на полный паралич. Он схватил две инфузоры, содержащие оптимизированные дозы фактора децимации кальция. Все реакторы деления нуждались в надлежащем смягчении, прежде чем они могли безопасно преобразовать свои межспециализированные единицы. Том один или два раза бродил в трюмах по биомедицинскому росту и ускорению, и некоторые из вещей, которые он там видел, не поддавались описанию. Эрблинг обе дёрнулись один раз, когда он активировал инфузоры у их горла. Инъекция воздействовала только на окаменелые соединения кальция. Бессер и Виннифред взяли образцы крови у Лоис Хартли и Пенелопы, чтобы установить наиболее эффективные уровни всасываемости сыворотки для человека. Сёстры Эрблинг будут пудингом через час.

Пальцы рук и ног Лидди подёргивались, а Стелла моргала. Нейрогемолитический пирролизный яд сестры проходил. Том протолкнул левслат через следующий экстромитер. Бессер сказал ему, что планки имеют неограниченную грузоподъёмность. Теоретически вы можете поднять авианосец на одной из этих вещей. Вы могли поднять миры.

Но сегодня нет миров. Просто пара голых студенток. Том чувствовал тепло сенсора за спиной. Они так или иначе были повсюду — гибридизировались в глазах сестёр, в сенсорных кольцах, которые носили Бессер и Винни, даже в трансцептроде Тома. Благодаря таким схемам датчиков Властитель всё видел и слышал. Сенсорный стержень был просто чёрным стержнем над замком. Это напомнило Тому роман Оруэлла.

Он скинул Эрблинг с планок на карбонизированную поверхность пола.

— Если вы думаете, что у «Жеребца» — крутая штука, — пошутил он, — подождите, вы увидите, что вас ждёт в соседнем трюме. Вы будете единственными девушками в городе с парнями с другой планеты! — Том засмеялся. — Я скоро вернусь, и вы будете пробовать новые гены.

Он выбрался на точку доступа. На трюме читалось #1003УЭЙДСЭНТ-ДЖОН. Трюм был пуст, но ненадолго. На языке сестёр этот трюм назывался отталкивающим углеродным диодом, блокирующим энергетическим барьером. На языке Тома это называлось грёбаной тюрьмой. Это напомнило ему момент из «Звёздного пути». Ничто не могло проникнуть сквозь его отталкивающий экран. Противотанковая ракета TOW не повредит его. Шестнадцатидюймовый морской снаряд отскочил бы от его прозрачного экрана, как теннисный мяч.

Том коснулся режима прокрутки на активаторе, набрав правильные коды #765NRLDYL и #6500:.::.

Мгновенно появилось первое, что-то напоминающее гигантский серый куриный желудок, который поднимался сустав за суставом на сегментированных ножках.

— Давай, Валентино, — сказал Том. — Пора приготовить бекон.

У #765NRLDYL вместо глаз и ушей были волосатые усики, а на конце его единственной руки была не кисть, а резиновая лопата. Том понимал, что этот особый род имел половую связь посредством ручного скопления семени: он брал семя из себя с помощью лопаты и засовывал его в свою половинку.

«Настоящая страсть», — подумал Том.

#6500:.::. - появился следующий.

— А, лужа грязи, — прокомментировал Том, заметив ведро.

Приятно было узнать, что Земля — ​​не единственная сфера во Вселенной, в которой использовались вёдра. Он понёс его по перевалу, а #765NRLDYL тупо последовал за ним. Тому не нужно было беспокоиться о том, что экземпляры станут неуправляемыми, имплантированные в их нервную систему ганглиозно-статические рефлекторные импульсные модифицирующие разряды при малейшей негативной мысли обездвижили бы их. Таким образом, они не могли причинить вред женщинам-суррогатным матерям.

Том разрушил триионизатор с радиофазовым сдвигом, что подготовило почву для успешной антиреекторной бифертилизации. Он доставил два экземпляра в трюм.

— Девушки! — объявил он. — Я вернулся! С новыми свиданиями мечты!

Стелла заметно вздрогнула. Лидди выдавила приглушённый стон из глубины груди.

— Идите, ребята, — Том поставил ведро между ног Лидди и подтолкнул #765NRLDYL к Стелле. — Если вам нужен крёстный отец, дайте мне знать. Я могу быть свободен.

#765NRLDYL подпрыгивал в чистом инопланетном возбуждении. Сгустки его спермы уже были видны в щели семявыносящего протока. Затем гротескная тварь встала на колени между ног Стеллы и начала нежно переносить сгустки своей грязно-голубой спермы через лопату во влагалище Стеллы. Лопата заполнила её красиво и плотно, оставив бедную Стеллу раздутой, как черничный пирог со слишком большим количеством начинки.

«Какой оригинальный способ трахаться», — подумал Том.

#765NRLDYL хмыкнул. Стеллу вырвало на ярд в воздух, когда она одновременно содрогалась от множества оргазмов.

Между тем вещь в ведре уже вывалилась. Коричневая капля хлынула, застонав, взлетая вверх, словно против огромной силы тяжести. После нескольких напряжённых попыток ему удалось встать в вертикальное положение, демонстрируя длинную капающую эрекцию, которая выглядела как гигантская жевательная конфета Tootsie Roll. Лидди закричала в параличе, когда тварь пролезла ей между ног.

Том вставил ключ в экстромитер. Но прежде чем уйти, он повернулся и выразил последнее сочувствие.

— Не бойтесь, девочки. Вы будете жить вечно. Вы будете матерями космических чудес — навсегда.

Но кем будет жить он? Он задавался этим вопросом, подавая экстромитеру мысль: «студенческий магазин». Они сказали, что он тоже будет жить вечно. Но как это могло быть, когда уже начали отслаиваться клочки его собственной плоти?

— Музеи? Нет, — сказал профессор Фредрик. — Боюсь, что на расстоянии сотен миль их нет.

Лидия пришла к Фредрику в девять утра, за информацией. Фредрик был председателем отдела археологии Эксхэма. Она хотела знать, где рядом с кампусом можно найти режущий инструмент трёхсотлетней давности. И он ей сказал. Нигде.

— Могу я увидеть эти фотографии? — спросил профессор Фредрик.

Это были микрофотографии ударов в конюшнях, которые она сделала.

Фредрик закурил трубку, рассматривая их.

— Здесь нет размеров, — заметил он. — Насколько длинные, по-вашему, эти метки?

— Чуть больше десяти дюймов.

— Это слишком длинное лезвие для топора. Оно также идеально плоское. Но меня больше интересует ширина угла режущей рамки.

— Сэр?

Фредрик указал на зернистую дробь концом трубки.

— Я имею в виду угол, под которым этот инструмент был заточен, — он прищурился, — вы можете видеть, что левая сторона лезвия представляет собой плоскость, а правая — это поверхность для затачивания.

Лидия уже заметила это.

— И ваш полицейский учёный сказал вам…

— Это была предварительная оценка, — пояснила она. — В индексах не было точной классификации. Этот топор определённо железный и определённо выкован более трёхсот лет назад. Это всё, что мы знаем.

— Это не топор, — сказал Фредрик.

— Что?

— Это же ясно. Это не топор. Это также не мотыга, не тесло и не ледоруб.

— Тогда что это?

Бровь Фредрика приподнялась над его стареющим лицом. Он перевернул трубку в стеклянную вавилонскую кровавую чашу, своеобразную пепельницу.

— Инструмент, который вам нужен, — это «железный дровосек». Это единственный инструмент в течение вашего расчётного периода времени, который обладал таким передовым преимуществом.

Лидия нахмурилась.

— Что, чёрт возьми, такое этот «железный дровосек»?

— Инструмент, используемый колонистами для превращения круглых брёвен в квадратные балки. Заметьте, существовало много разных видов «дровосеков», но только у «железного дровосека» была плоская левая сторона лезвия, так что десятки брёвен можно было срезать быстро и равномерно.

«Десятки брёвен», — подумала Лидия.

— Я не совсем специалист по рубке брёвен, профессор.

Фредрик рассмеялся, впервые проявив чувство юмора.

— Плотники по балкам были самыми важными рабочими профессиями в ранний колониальный период. Процедура состояла из следующих шагов. Во-первых, было срублено дерево. Во-вторых, поваленное дерево прижималось к земле зажимом. В-третьих, зафиксированное дерево было забито топорищами, называемыми теслами. В-четвёртых, дерево с надрезами было обтёсано — четыре плоскости были вырезаны вдоль балок. «Железный дровосек» имел вид топора причудливой формы. Режущие кромки обычно были длиной в фут, чтобы убрать каждую неровность.

Лидия попыталась представить себе топор с лезвием длиной в фут.

— Вы имеете в виду, они были огромными?

— Да, и тяжёлыми — от двадцати до тридцати фунтов. Левая сторона лезвия была идеально ровной или «скользкой», чтобы срезать малейшие шероховатости. Хороший плотник по брёвнам мог превратить тридцатифутовое дерево в брус с ровными стенками примерно за час.

Фредрик поднялся, чтобы снять несколько книг. Лидия поняла, что он был на раскопках по всему миру. Годы палящего солнца выжгли его лицо, сделав кожу жёсткой. Он отодвинул небольшую статую Чиннамасты, обезглавленной бенгальской богини, и показал Лидии старую книгу, раскрытую на странице картинок.

— Это, — сказал он, указывая на одну из них, — типичный «железный дровосек».

Лидия чуть не наделала в свои полицейские штаны.

— А это, — он сделал паузу, чтобы добавить, — это я.

Фотография с размытым фоном была датирована 19 марта 1938 года.

Новые раскопки на острове Кент, — гласил текст.

Офис Уайта был заперт, и это было как нельзя лучше. Лидия была полна решимости ничего ему не рассказывать, пока она сама не соберёт достаточно улик, чтобы обосновать дело, и не только об этом вопросе с «дровосеком», но и о взломе поликлиники и общежития Эрблинг. Что-то здесь было серьёзно не так. Лидия не доверяла Уайту. Она никому не доверяла.

Она много раз проходила мимо экспонатов, ничего не замечая. Колониальные реликвии ей не особо нравились. Но теперь она увидела, что это было большое впечатляющее зрелище. Она вспомнила, как вчера смотрела на них. Теперь она снова бродила по стеклянным витринам. Конечно, она вряд ли ожидала, что какая-нибудь выставочная витрина окажется пустой. Так никому бы не могло повезти. Стволы для мушкетов, изогнутые штыки и раздавленные пороховые рожки — вот и всё, как и обещал Фредрик. Последние витрины были заняты инструментами и холодным оружием. Множество торговых топоров, голенищ и кос. Были болотные лопаты из Массачусетского залива и стеклянные кусачки из Вильямсбурга.

«Подумаешь», — хмыкнула Лидия.

И много мечей, и целый ящик наконечников стрел и томагавков Коноя. В последней витрине были обнаружены несколько «дровосеков», но ни один из них не выглядел таким большим, как тот, который она искала.

На одной этикетке было написано:

«Ручной дровосек», остров Роанок, около 1587 года».

Но он был ничтожным, как топор-детёныш.

Далее:

«Столбовой дровосек», Джеймстаун, около 1610 года».

Намного больше, но плоскость лезвия была вогнутой, а не прямой.

«Вот оно!» — подумала она.

«Железный дровосек», остров Святого Климента, около 1635 года».

Но выставочная площадка экспоната была… пуста.

Выражение лица Лидии стало хмурым. Так никому бы не могло повезти?

Через несколько секунд она была в офисе Уайта и набирала номер телефона. Её волнение бросалось в глаза.

— Профессор Фредрик, это снова Лидия Прентисс. У кого есть доступ к экспонатам археологии?

— Что? — спросил Фредрик. — Доступ? Вы имеете в виду ключи?

— Да, сэр, я имею в виду ключи. У кого есть ключи?

— Ну, у меня, конечно. Это мой отдел.

— У кого ещё есть ключи от витрин? Уборщики? Охрана?

— Нет, — сказал Фредрик. — Боюсь, что единственный человек в кампусе с ключами — это руководитель отдела по связям с общественностью колледжа.

— Кто это?

— Виннифред Сальтенстолл.

Лидия так сильно сжала телефон, что её суставы побелели.

— Какая законная причина у неё была бы для взятия артефакта?

— Ну, я не знаю. Если бы она подарила его музею, то наверняка сначала известила бы меня. Возможно, она одолжила его историческому обществу или, возможно, археологическому журналу. Почему бы вам самой не спросить её?

«Отличная идея».

— Спасибо, профессор.

Лидия поспешила к служебному автомобилю. Она взорвала Кампус-Драйв и пронеслась по кольцу. Cadillac De Ville Бессера был припаркован на стоянке у научного центра, как и Maserati 425 Винни.

Лидия поднялась по лестнице, думая:

«Её, вероятно, здесь нет».

Но когда она постучала, её пригласил голос.

Миссис Сальтенстолл сидела за дорогим, но беспорядочным столом, за спиной у неё было двойное окно. Больше с ней никого не было. Одна рука с чёрным кольцом, похожим на оникс, опустилась на журнал на столе, а неподобающий чёрный амулет висел на её шее. Амулет напомнил Лидии перевёрнутое распятие.

— Простите за прерывание, мэм. Я хотела бы спросить вас…

Была ли женщина под кайфом? Её глаза выглядели странно. Рука с кольцом оставалась на журнале, а другую она держала под столом.

— А, — сонным голосом сказала Винни.

Она намеренно прячет правую руку?

— Вы, должно быть, новый офицер полиции.

— Да, мэм. Лидия Прентисс.

Она неуверенно улыбнулась.

— Чем могу помочь, Лидия Прентисс?

«Вот что делают двадцать лет курения марихуаны! — подумала Лидия. — Умственная отсталость у взрослых».

— У меня есть доказательства того, что серьёзное преступление было совершено с использованием орудия, находящегося на выставке археологии колледжа.

— Орудия?

— Да, колониальный инструмент, называемый «железный дровосек».

— «Железный дровосек»?

— Один, кажется, отсутствует на выставке. Понятно, что он был извлечён кем-то с ключом.

— Ключ?

«Что это, бля? «Шоу Бенни Хилла?»

— Профессор Фредрик направил меня к вам. Кроме него, вы единственный человек в университетском городке, у которого есть ключ.

Виннифред странным образом коснулась своего амулета.

— О, ключ от выставки?

«Нет, засранка, ключ от города».

— Да, мэм.

— Присаживайтесь. Устраивайтесь поудобнее.

Лидия так и сделала, стараясь не хмуриться.

— Вы очень привлекательная женщина, — необъяснимо сказала Виннифред. Она откинулась назад, раздвинув ноги. — Замужем ли вы?

— Нет. Но вернёмся к ключам от выставки…

— Вы — би? Я имею в виду, если вы не возражаете, что я спрашиваю?

«Она только что сказала то, что я думаю?» — Лидия нахмурилась.

Скрытая рука женщины, казалось, легко двигалась.

— Пожалуйста, не обижайтесь, но я считаю вас очень желанной. Подавлять свои естественные побуждения — вредно. Если вам это нравится…

«Это уже слишком! Я пришла сюда, чтобы спросить о грёбаном «дровосеке», а она хочет со мной замутить».

— Мне это не нравится, — сказала Лидия. — Я только хочу знать, кто взял…

Но потом она увидела кое-что под столом: валявшиеся трусики с оборками.

Теперь было очевидно, что Виннифред делала своей скрытой рукой. Лидия недоверчиво поднялась, чтобы уйти.

— Не уходите, — простонала Винни. — Я скажу вам через минуту…

Она положила ноги на край стола и поднесла окольцованную руку к груди. Другая рука оставалась скрытой под платьем.

Теперь, разинув рот, Лидия могла только стоять и смотреть.

— Я уже сейчас, — выдохнула Виннифред. Её тело напряглось в большом кресле, и она издала протяжный стон, покраснев.

«Теперь я видела всё», — заключила Лидия.

Тело Виннифред расслабилось. Она лениво улыбнулась и снова опустила ноги.

— Это было хорошо, — сказала она.

— Я уверена, что так и было.

— Вы хотите знать о «железном дровосеке»?

— Леди, после того, что я только что увидела, мне наплевать на «дровосек». Вам следует обратиться к психиатру.

Виннифред облизнула пальцы.

— Я взяла его, — сказала она.

— Что?

— Вы очень эффективны. Кто бы мог подумать, что что-то такое старое можно отследить? Как вы сделали это?

Лидия остановилась.

— Вы собираетесь признаться в убийстве?

— О, нет. Но я взяла «железного дровосека».

— Винни, ты идиотка! — прервал её мужской голос. — Ты никогда не можешь себя контролировать? Властитель будет в ярости!

У дальней стены стоял профессор Дадли Бессер. Но как он мог войти, чтобы Лидия не увидела? Это было невозможно.

— Посмотри, какие проблемы ты причинила, — продолжал он.

— Она знала о «дровосеке», Дадли. Она выследила меня.

Бессер прямо повернулся к Лидии.

— Боюсь, вы создали себе проблему. Почему вы не могли просто оставить нас в покое?

Лидия решила, что пора закричать.

— Вы оба в своём уме? О чём вы говорите? Это безумие!

— Я понимаю, как это могло бы показаться, — сказал Бессер. — Это слишком сложно для вас понять… Да, Виннифред взяла «железного дровосека», но не она убила мистера Сладдера.

Глаза Лидии расширились.

— Это был я, — сказал Бессер.

Виннифред улыбнулась. Лидия моргнула. Внезапно Бессер каким-то образом извлёк именно то орудие, которое искала Лидия.

— «Железный дровосек», — прошептала она.

Он держал его лезвием к бедру. Он был огромным, с рукоятью пять футов с плюсом, с лезвием странной формы. Прямая двенадцатидюймовая режущая кромка блестела, как полоска солнца.

У Лидии не было времени достать пистолет. Бессер рванул вперёд…

Она дёрнулась и упала. Нисходящий «дровосек» снёс стул. Лидия наполовину поползла, наполовину выпрыгнула в зал.

— Отлично, толстая задница! — пожаловался голос Винни.

— Все называют меня толстым! А я не толстый!

— Ты дирижабль, Дадли. Толстый, громоздкий дирижабль!

Теперь Лидия была готова. Упав на одно колено, она направила револьвер в открытую дверь. Она тяжело дышала, ожидая, когда Бессер выйдет с орудием.

«Давай, жирный ублюдок. Выходи к Лидии».

Так она ждала довольно долго.

Только тишина из офиса. Планировали ли они ждать там вечно? Если они не придут к ней, Лидия пойдёт к ним.

Она заглянула в дверной проём, держась за пистолет. Бессер и Виннифред Сальтенстолл ушли. «Дровосека» тоже не было.

«Невозможно».

Куда они могли пойти? Выхода не было.

«Окно, — подумала она. — Они прошли по уступу к следующему офису».

Она подошла к окну, но вскоре опустила пистолет с медленным проклятием на губах. Окно запиралось латунными защёлками: запиралось изнутри.

Уэйд вёл Corvette до общежития, как зомби, проделав весь путь от научного центра. Если бы он сообщил Уайту об автокатастрофе, что бы он сказал? Тому отрубило голову, а его тело выбралось из машины? Это, вероятно, было бы для него самоубийством. Уайт повесил бы всё на него. А позвонить отцу было бы ещё хуже. Но он должен был кому-то сказать.

Он побежал по коридору в свою комнату. Он позвонит Лидии, всё ей расскажет. Если он не мог ей сказать, то кому он мог вообще сказать? Но когда он ворвался в комнату, Лидия вскочила.

— Где ты был, чёрт возьми? Тебя не было на работе! Я ждала часы!

— У меня был плохой день, — сказал он.

— У тебя был плохой день? Дерьмо!

На кровати стояла забитая окурками пепельница, рядом три пистолета и ящик с патронами.

Затем, необъяснимо, она обняла его так крепко, как только могла.

— О, Уэйд, со мной сегодня случилось что-то безумное!

Он усадил её на кровать, взял себе Adams и сказал:

— Сначала расскажи свою безумную историю. Тогда я расскажу свою.

Уэйд не знал, что делать с её безумным рассказом. Это было сумасшествие, но он ей поверил. Что касается его собственной безумной истории, единственное, что он мог сделать, это показать ей. На этот раз он ехал на поворотах более осторожно, по совету мёртвого друга. На коленях Лидии было полно оружия.

— И я не могу сказать Уайту, — говорила она. — Он никогда бы не поверил, что двое высокопоставленных преподавателей пытались убить меня «дровосеком». Он бы меня во всём обвинил.

— Я пришёл к аналогичным выводам, — сказал Уэйд. — Но расскажи мне больше о том, что сказали Бессер и Винни.

Лидия закурила ещё одну сигарету.

— Странные вещи, нереальные. Он использовал какое-то устрашающее для них слово — кажется, Властитель.

Внутренности Уэйда скрутило.

— Том использовал то же слово. Властитель. Это тот, на кого он работает, и он сказал, что Бессер и Винни тоже работают на него вместе с сёстрами. Он сказал, что одна из этих сестёр съела Дэйва Уиллета. То же, что сказал Джервис. Женщина в чёрном.

Нужный поворот приближался. Уэйд замедлил ход.

«Вот то дерево».

Он остановился на обочине.

— Вот и приехали, — сказал он.

Лидия осмотрела поворот.

— Я не вижу разбитого Camaro.

Уэйд выскочил и побежал по дороге. Лидия вышла медленнее, наблюдая за его выходками.

— Машина уехала! — закричал он. Он ткнул пальцем в дерево. — Клянусь, это всё было здесь! Прямо здесь, чёрт возьми!

— Что ж, теперь здесь, блять, не всё.

— Кто-то убрал её, — заявил он. — Кто-то пришёл сюда, убрал стёкла и отбуксировал машину.

Губы Лидии скривились в улыбке.

— Большое спасибо, детка! — крикнул он. — Я поверил твоей безумной нелепой истории! Самое меньшее, что ты могла сделать, это поверить мне!

— Вот что должно было случиться, Уэйд. Вы въехали на машине в дерево. Тома вырубило, но ты думал, что он мёртв. Ты ушёл, он проснулся и уехал на машине.

— Что, голова Тома вела машину? Его тело сбила грёбаная фура! И сама машина была уничтожена!

— Успокойся. Есть логическое объяснение.

— Нет, нет! — закричал Уэйд. — Тому отрубило голову, а его тело вылезло из машины и принялось ходить! Но… подожди, — он подумал. Он бросился в лес. — Это должно быть где-то здесь!

— Что? — сказала Лидия.

— Голова! Я забросил её в лес после того, как она заговорила!

Лидия слегка рассмеялась.

Вот это поворот! Женщины стояли за мужчинами только тогда, когда им было удобно. Он ей покажет голову, ей-богу. Он поднесёт голову Тома к её лицу и покачает перед ним.

Пятнадцать минут он ползал в зарослях ежевики. Головы не было.

Лидия вернулась в Corvette и курила. Когда Уэйд сел внутрь, она спросила:

— Ты нашёл голову?

— Похоже, что я нашёл эту грёбаную голову? — он ухмыльнулся.

— Забудь про голову, Уэйд. Ты сказал, что Том навёл на тебя пистолет?

— Ага. Полагаю, в это ты тоже не веришь.

Лидия показала небольшой пистолет двадцать пятого калибра.

— Это он! — воскликнул Уэйд. — Это пистолет, который у него был!

— Я нашла его на обочине. И посмотри, что ещё я нашла, — она подняла цепочку с чёрным амулетом на ней.

— Том носил эту штуку на шее, — сказал Уэйд. — Я спросил его, что это было, но он не ответил.

Лидия посмотрела на амулет.

— Да? Ну, Бессер и Виннифред тоже были в таких штуках.

— СКОРО МЫ ОБРЕТЁМ ПУТЬ К ВЕЧНОЙ СЛАВЕ. ВСЕ ВМЕСТЕ, КАК ОДИН. НО МОИ ПРИКАЗЫ НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ НАРУШЕНЫ. Я НИКОГДА НЕ ПРОИГРЫВАЛ.

— Я знаю, мой господин.

— МОИ ПОЛНОМОЧИЯ — ВАШИ. ДЕЛАЙТЕ ТО, ЧТО ВЫ ДОЛЖНЫ, И НЕ ЩАДИТЕ НИКОГО.

— Будет сделано, мой господин. У нас появились власти, которые нам противоречат. Но по вашей милости мы можем этого избежать.

— НАШЕ ВРЕМЯ ОЧЕНЬ ДОРОГО. НЕ ДОПУСКАЙТЕ НАРУШЕНИЙ.

— Я клянусь своей жизнью.

— НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ КО МНЕ, ПОКА НЕ ДОБЬЁТЕСЬ УСПЕХА.

Лицо Властителя растворилось. Бессер и Виннифред отступили от алтаря и выбрались на служебный проход.

— Он зол, — сказала Винни.

— Да, благодаря тебе, — признал Бессер. — Не могу поверить, что ты мастурбировала на глазах у полицейского.

— Я ничего не могла с собой поделать! Ты знаешь, что со мной делает псайлайт. Во всяком случае, я передала тебе, что она нас заметила. Я пыталась отвлечь её.

«Ты назвала меня толстым», — вот и всё, что мог подумать Бессер.

— Не волнуйся, Уайт не поверит ей, и даже если он поверит, сёстры смогут отразить любое количество невзгод.

— Надеюсь, ты прав, Дадли. Я тоже хочу быть богиней.

«Не рассчитывай на это, — подумал Бессер. Между ними было место только для одного бога. Он уже обсудил этот вопрос с Властителем, и всё было решено. — Но не сейчас», — подумал он.

Великолепный образ её убийства сразу ожесточил его член.

Тем не менее он солгал:

— Мы будем богами, любовь моя. В какое-нибудь светлое и будущее тысячелетие мы будем править этим миром вместе.

Виннифред поцеловала его жирное лицо, вытащила пухлые груди из платья и потёрлась ими о его широкую грудь.

— О, Дадли, я люблю тебя! Не могу дождаться, чтобы стать богиней!

Несколько сестёр смотрели и хихикали.

— Не здесь, дорогая, — прошептал он, хотя его действительно искушал яростный псайлайт.

Было бы мило, не правда ли, просто стащить платье с её тощего тела и трахнуть её до смерти прямо здесь, на полу? Значит, он был толстым, да? Он задушит её своим жиром! Он вставит свой член в каждое отверстие и, возможно, образует свои собственные. Да, он бы трахнул её до смерти и раздавил бы каждую косточку в её тощем теле, когда кончил. Сёстрам бы это понравилось.

— Не сейчас, — повторил он шёпотом. — Нам нужен новый производственный вассал, и нам лучше вернуть этот эвакуатор на парковку.

— Я люблю тебя, — сказал Вильгельм. — Моя дорогая.

— О, Вилли! — взвизгнула Сара. — Я тоже тебя люблю! Навсегда!

В глазах телескопа они обнимались и целовались.

Джервис всё это наблюдал — снова. Он смотрел, как они это делают, как в прошлый раз, прямо на диване. Их страсть светилась в их глазах, на их коже, переливаясь в каждом жесте сияющими волнами.

Джервиса могло стошнить.

Он оттолкнул телескоп и уронил приёмник Чанека.

«Даже в середине дня. Они могут делать это круглосуточно».

Он допил ещё одну Kirin, выкурил ещё сигарету и уставился в стену.

Джервис долго плакал в тишине.

Стук в дверь был похож на сон.

«Потерянный и безумный», — подумал он.

Профессор Бессер и Виннифред Сальтенстолл стояли перед ним в дверном проёме и улыбались так же ярко, как мессии.

— Джервис, — дрогнул тяжёлый голос Бессера.

— Джервис! — поздоровалась Виннифред.

— Мы пришли за тобой, — прошептал Бессер.

Когда они вошли, Джервис отступил.

— Что вы хотите?

Бессер ответил:

— Мы хотим тебя, Джервис.

И Винни:

— Мы любим тебя, Джервис!

— Меня никто не любит, — ответил Джервис, думая о Саре.

— Это неправда, — заверил его Бессер. — Так много любви ждёт тебя. Но чтобы получить её, ты должен принять наш подарок.

— Какой подарок?

Пухлая улыбка Бессера стала шире.

— Судьбу, — ответил он.

Джервис отступил. Виннифред поцеловала его, слизала слёзы с его щёк.

— Доверься нам! — прошептала она. — Пойдём с нами!

— Я хочу быть свободным! — воскликнул Джервис.

— Тогда склони голову, — сказал Бессер.

Джервис склонил голову. Виннифред разместила трансцептрод. Бессер поднял молоток.

Наступили сумерки.

— Том сказал, что Бессер зачем-то хотел меня, — сказал ей Уэйд. Они ехали несколько часов за городом по извилистой глухой дороге. — Он что-то сказал о том, чтобы куда-то меня доставить.

— Ты имеешь в виду агроусадьбу? — сказала Лидия.

— Полагаю, что так. Что бы ни происходило, это, кажется, указывает на неё. Собственно, он сказал за агроусадьбой. В лесу.

— В таком случае разумнее всего проверить там.

Уэйд чуть не закашлялся.

— Нет, Лидия, это глупо. Разумнее всего сказать полицейским штата.

Лидия нахмурилась.

— Ты будешь водить машину, Уэйд. Я буду думать.

— Отлично. Ты хочешь убить нас обоих — давай.

Лидия подняла свой отполированный Colt Trooper Mark III.

— Нас не убьют, пока с нами мой хороший друг — полковник Кольт. Он специализируется на том, чтобы надирать задницы.

«Это всё, что мне нужно, — подумал Уэйд. — Грязный Гарри с сиськами».

Старая дорога за агроусадьбой шла холмами и оврагами. Уэйд не мог поверить, что он ехал на Corvette ограниченного выпуска по этой первозданной дороге. Чем глубже они продвигались, тем гуще становился лес, но в конце концов появилась поляна, заросшая сорняками и засыпанная мусором. Мусор валялся в кучах, ржавые детали автомобилей и десятки покрышек покрылись гнилью.

— Похоже, мы нашли местную свалку мусора, — прокомментировал Уэйд.

— Кто-то выбрасывает сюда не только мусор. Посмотри.

Рядом с линией деревьев в свете фар Corvette показалось несколько холмов. Лопата была прислонена к дереву.

«Кладбище, — вспомнил Уэйд. — Я могу показать тебе наше маленькое кладбище, — сказал Том».

— Наверное, просто груды грязи, — пытался убедить сам себя Уэйд.

Жёлтый лунный свет струился на поляну. Лидия вышла со своим полностью заряженным ультрасовременным фонариком SL 35. Уэйд вылез из машины со своим дешёвым дерьмовым фонариком из «Народной аптеки».

— Здесь воняет! — прошептала Лидия.

Так и было. Уэйд ахнул на открытом, застойном воздухе. Воняло запахом сырого мяса на солнце.

— Что это? — спросил он.

— Смерть, — сказала она.

Они подошли к холмам, направив свои огни вниз. Свежая земля, только что присыпанная. Вокруг лопаты валялись пустые бутылки из-под Spaten.

Они оба огляделись. Уэйд почувствовал отвращение к зловонию; оно было повсюду. Он пнул груду покрышек и чуть не закричал: там лежала толстая кабанчиковая змея с мёртвой полевой крысой в пасти. Но змея тоже была мертва. Неужели она умерла на полпути к еде? Под большим количеством шин он нашёл ещё мёртвых змей.

— Посмотри на это, — сказала Лидия, помахав ему своим фонариком.

Сразу за холмами была глубокая яма. Но не могила — это было похоже на отстойник для жира. На дне находилась густая лужа застывших беловатых выделений.

Уэйд воткнул в неё ветку.

— Оно жидкое, — заметил он.

— Похоже на жидкий гипс или жир. Интересно, что это?

— Мне всё равно, Лидия. Я не могу больше выносить эту вонь. Давай выбираться отсюда.

— Минуту. Я хочу ещё немного осмотреться, — она протянула ему свой запасной пистолет, старый Colt O.P. — Иди, посмотри на другую сторону поляны.

— Где предохранитель на этой штуке?

— Это револьвер, дурачок. У револьверов нет предохранителей.

— А можешь себе представить, что я не читаю «Гид по оружию»? Иисус.

— Просто наведи его и нажми на спусковой крючок. У тебя шесть выстрелов.

«Она действительно бесит меня, — подумал он. — Жаль, что я в неё влюблён».

Но такое место, как это, даже представить было невозможно: импровизированное кладбище, полное мусора и мёртвых змей. Он перебрался на другой конец поляны. Его преследовала вонь. Затем его нога погрузилась во что-то хрустящее и мягкое. Его чуть не вырвало, когда он увидел, во что он угодил: в большого дохлого распухшего опоссума.

Вдоль линии деревьев открылась тропинка. Уэйд сделал два шага, наткнулся на другого мёртвого опоссума и остановился в ужасе. Мёртвые животные загораживали дорогу, их головы были направлены прямо от него.

«Что, чёрт возьми, здесь произошло?»

Опоссумы, еноты, скунсы, лисы — несколько десятков — все лежали мёртвые в лучах фонарика. Но что их убило? Выглядело так, будто их втоптали в тропу. Но кто втоптал?

«Иди по дороге из жёлтого кирпича», — подумал он.

Он шагнул между тушами, направившись по тропинке. Часто он ошибался, и очередная туша хрустела под его ногой. Каждый влажный хруст вызывал у него дрожь в животе.

След трупов вёл к другой, более высокой поляне. Низкая луна открывала ему все детали того, что лежало за её пределами.

Уэйд стоял, разинув рот, словно прикованный к месту.

Поляна была кошмарной бездной. Он не мог поверить в то, что видел: часть его мира превратилась в извращённую, естественные порядки, подорванные сложными невозможностями, как если бы он шагнул из своего мира в какой-то непристойный, издеваясь над другим. В это место проникло жуткое знание и приставало к нему. Уэйд стоял у подножия необратимого.

«Матерь Божья», — подумал он.

Поляна, охваченная луной, стояла как инопланетное озеро. Зеленоватый туман лежал ровно, неподвижно, а под его поверхностью лежали ещё сотни распухших туш. Деревья в лесополосе стали толстыми и искривлёнными, их конечности тяжело свисали странными кистями. С деревьев непрерывно капала неземная, пропитанная зловонием слизь. С листьев медленно сочились струи жидкости; цветочные тычинки блестели, пестики изрыгали слизь.

Поляна видоизменилась, превратилась во что-то, чего не могло быть. Уэйд шагнул вперёд. Бледный туман глубиной в фут рассеялся по его курсу. Из туш прорастало что-то. Бутоны просверливали корни в разлагающемся мясе. Вещи похуже, чем личинки, пробирались сквозь мёртвую плоть животных — белые существа с окольцованными ртами, пульсирующие. Уэйд отступил назад к дереву; его тёплая кора казалась кожей старого человека. Из кроны показались безликие бабочки — мешочницы, некоторые размером с буханку хлеба. Вся эта бурлящая жизнь не могла быть из мира Уэйда. Алые слизни жевали кору дрожащих стволов. Под туманом ползали жаберные змеи. Ещё больше нервировали сияющие, похожие на сопли нити, протянутые между низкими ветвями — паутина. Некоторые из пауков были размером с яблоки, но были покрыты влажной шерстью и сплющенными, подёргивающимися лицами.

«Куда я попал?» — думал он.

— Уэйд! Ты здесь, с нами!

Сердце Уэйда могло взорваться в его груди. Между двумя сочными деревьями стояла молодая девушка. Её ярко-белое лицо улыбалось из-под опущенного капюшона. Её рот выглядел влажным. На ней были солнечные очки, и она была полностью одета в чёрное.

Уэйд обнаружил, что вообще не может издавать ни звука.

— Мы хотим есть, пожалуйста! — воскликнула молодая девушка.

«Куда, чёрт возьми, он пропал?» — подумала Лидия.

Пора было уходить. Она видела слишком много вещей, которые не поддаются объяснению. Все эти мёртвые животные, все их головы направлены на юг. Она вспомнила свою первую поездку на агроусадьбу. Головы всех животных были обращены в одном направлении, даже нескольких коров в поле.

Но больше всего её интересовали холмы. Следует ли ей выкопать их сейчас? И что, чёрт возьми, было в этом отстойнике?

Но ей нужно было найти Уэйда. Эта экспедиция закончилась. Когда хозяева этого места вернуться, Лидии не хотелось находиться рядом.

Она пошла обратно через поляну. Если она наступит ещё на одно мёртвое животное, она закричит.

«Он пошёл этим путём, не так ли? По этой тропинке».

Она снова миновала отстойник и насыпи. Она знала, что Сладдер был там, и, вероятно, эта девочка Пенелопа тоже. Она остановилась на полпути и уставилась. Вторая насыпь двигалась? Она нацелила фонарик, наклонившись.

Внезапно из насыпи земли высунулась рука или что-то вроде руки.

— Иисус Христос! — закричала она.

В яме появилось искажённое лицо. Его безчелюстный рот открылся, дряблая рука вытянулась.

— П-п-помогите, помогите мне! — растянутое лицо болтало сквозь слюну.

Косые глаза, словно сваренные вкрутую яйца, умоляли её от обвисшего мешка плоти, который был лицом. Большой резиновый рот жевал слова:

— Они съели мо… моего ребёнка! Они выт… вытащили все мои кости!

Джервис проснулся в кромешной тьме. Он с трудом поднялся на ноги, в голове покалывало. В отрывках звуков и изображений он вспомнил:

«Бессер. Виннифред. И молоток».

Джервис выпрямился. Всё это вернулось к нему, как прилив. Его изменили — для Властителя.

— ДЖЕРВИС. МОЙ НОВЫЙ СЫН. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ.

Сразу Джервис понял… всё. Он знал, кем он был сейчас и что ему нужно было делать.

— ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ БОЛЬШЕ ВСЕГО, И ЭТО БУДЕТ ИСПОЛНЕНО ОЧЕНЬ СКОРО.

— Месть! — он лихорадочно взглянул в окно, где видел, как его любовь тёрлась об дерьмовое лицо того немца. — Да! Месть!

Он чувствовал улыбку своего нового хозяина, доверие к обещанию и правду. В любом случае это всё, чего он когда-либо хотел. Правда.

И вот она у него была. Властитель сделал его настоящим жнецом истины.

«О, и я пожну», — подумал он.

Он бросился в ванную, включил свет. Несмотря на новый дар знания и силы, было ещё несколько вещей, которых он не понимал. Его зеркальное отображение выглядело… ну, бледным. Под глазами появились тёмные синяки. На его шее висел амулет, и его трансцептрод можно было увидеть сразу за линией волос.

«Что? — он медленно подумал. — Я что…»

Он коснулся своего горла. Было холодно. Он зажал пальцами. Ничего. Потом его запястье…

«Ничего», — подумал он. — Нет тепла. Нет пульса».

Джервис смотрел. То, что стояло перед ним в зеркале, было трупом.

— Вот дерьмо, — пробормотал он. — Я покойник.

— Но мы не собираемся есть тебя, Уэйд. Ты особенный!

— Кто ты? — Уэйд почти крикнул.

— Я твоя новая сестра, и… смотри! — она указала на извращённую поляну.

Из тумана возвышался голый холм, а на нём стоял чёрный продолговатый ящик, похожий на гроб.

— Твой новый дом, Уэйд! — сказала девушка в чёрном.

— Мой дом — Коннектикут, крошка, и именно туда я сейчас направляюсь.

Беспокойство смягчило яркость лица девушки.

— О, но ты не можешь уйти. Ты нужен Властителю. Мы должны отвести тебя к нему.

Теперь Уэйд понял, что эта маленькая уродка имела в виду под «нами». Его окружили ещё три фигуры. Все они выглядели одинаково, в одинаковых чёрных плащах и капюшонах, улыбались одинаковыми ухмылками на одинаковых ярких белых лицах. Единственное отличие заключалось в размере. Молодая была ростом менее пяти футов, вторая — пяти футов, третья — возможно, более пяти. Четвёртая была выше шести футов в высоту.

С одной из соплей, похожих на паутину, молодая девушка сорвала непослушного влажного паука размером с мяч для гольфа.

— О, Господи, — взмолился Уэйд. — Не делай этого…

Девушка сунула паука в рот и съела. Он хрустел, как сухари. Другая кусала подёргивающуюся тыкву, высасывая из внутренностей чёрную кашицу и семена. Самая высокая женщина выловила из тумана одну из жаберных змей и проглотила её целиком.

Уэйда вырвало. Затем он побежал.

Сёстры бросились за ним. Они хихикали, как сумасшедшие шлюхи. Вещи под ногами тоже смеялись и хрустели, когда Уэйд мчался через озеро тумана. Он бросился в извращённый лес, слизистая паутина растеклась по его лицу. Маленькие чудовища смеялись на него из скопившихся среди листвы гнёзд. Хихиканье четырёх женщин в плащах нарастало и стихало, и они следовали за ним через лес. Что будет, когда его поймают?

Уэйд споткнулся и упал. Его рука угодила в большой опухший гриб с лицом, которое плюнуло на него. Влажные жуки заползали по его рубашке, оставляя липкие следы.

— Ли-ди-я! — кричал он.

Шестифутовая женщина обогнала остальных. Её улыбающееся лицо возвышалось над ним, большое и яркое, как налобный фонарь. Её плащ разлетелся, обнажив идеально сформированные груди без сосков. Под её белым животом слабо прослеживались голубые, похожие на мел вены.

— Я поймала тебя! — она праздновала.

Уэйд шесть раз выстрелил револьвером Лидии в лицо чудовищной женщины. Она вздрогнула, замахав руками. Но ничего не случилось.

— Я бы хотела, чтобы мы занимались любовью, — сказала она ему.

— Я, чёрт возьми, в этом не уверен! — ответил он, отползая спиной к толстому, влажному дереву.

Белые ступни её ног двигались за ним, и лицо с капюшоном наклонилось ближе.

— Я тебя сейчас поцелую, Уэйд.

Уэйд дёрнулся в сторону. Что-то расплылось перед его ухом, и раздался плач. Что произошло? Он пополз по лесной навозной жиже и посветил фонариком.

Изо рта женщины вытянулся длинный розовый язык. Игольчатая поверхность на конце застряла в коре изгибающегося дерева. Она потянула, пытаясь высвободить его, пока свистящий вопль продолжался. Но плакала не женщина. Это было дерево.

«Убирайся отсюда», — подумал Уэйд.

Он побежал глубже в лес.

— Он уходит! — запротестовал крошечный голос за его спиной.

— Вот он! — крикнул другой.

Уэйд понял, что они увидели его свет. Он уронил его и продолжил путь сквозь удушающую тьму. Только остатки инстинкта вернули его на первую поляну.

Он врезался прямо в Лидию, повалив их обоих.

— Мы должны убираться отсюда! — проревел он. Он поднял её и потащил к Corvette. — Они прямо позади меня!

— Кто? — крикнула Лидия.

Он затолкал её в машину, запустил двигатель и включил фары.

— Вот кто! — проревел он, указывая.

Четыре фигуры смотрели на них с опушки леса. Все они улыбались, их рты были полны клыков.

— Не уходи, Уэйд! Мы можем дать тебе всё!

Уэйд вдавил педаль газа в пол и не оглядывался.

Эрблинг хорошо осушались. Джервис постучал по ним, когда они свисали с синеватых ремней, с вонзённым в каждую из ног по эдукционному копью. Костный осадок просачивался густо, как охлаждённый заварной крем. Он доил каждую мягкую ступню, как большой сосок.

Это было его первое задание в лабиринте. Он зажёг Carlton и посмотрел на остатки того, чем стали девушки. Эрблинг были двумя самыми красивыми девушками в кампусе. Теперь это были просто дрожащие мешки с мясом.

«Очень плохо», — подумал Джервис.

Трансфекция была положительной; новая жизнь уже набухала в их радиофазно-триионизированных утробах. Джервис оценил блестящий раздутый живот Стеллы. Оптимизация источника логарифмического растворения кислорода и углерода вызвала полную беременность менее чем за двадцать четыре часа.

«Это серьёзный способ завести ребёнка», — подумал Джервис, впечатлённый.

Он снял их и аккуратно упаковал в инкубированные каталитические капсулы, а затем активировал последнюю экспоненциальную последовательность клеточного деления на функциональной пластине.

«Легко, как число Пи».

Затем он схватил кувшины с отходами и вытащил их из ящика для проращивания. Он ушёл через ТОЧКУ ДОСТУПА#1.

Dodge Colt ждал его. Он уехал из лабиринта сквозь зелёный, осевший туман. Невидимые вещи хрустели, когда он проезжал через них. Растения с прожилками и луковицами размером с человеческие головы падали под бампер, и далёкие мутные глаза смотрели на него сквозь рябь в тумане. Вся поляна была залита лунным светом. Когда он заехал на секретное кладбище, по радио прозвучала песня Roxy Music «Ровно в полночь».

«Какая отличная песня для копания могил!»

Напевая, он вылил кувшины с отходами в отстойник. Затем он заметил движение возле второго холма.

«Я должен проверить!»

Появились руки и дряблая голова Пенелопы. Резиновые конечности тщетно хлопали по грязи. Джервис воткнул ей в лицо рукоять лопаты и толкнул обратно в яму. Она протестующе мяукнула.

— О, не будь такой, детка, — пошутил он.

Он засыпал маленький туннель, который она вырыла, и наступил на него. Лес задрожал. Он слышал её вой снизу.

Он вырыл ещё две могилы, улыбаясь про себя. Копание могил посреди ночи имело определённое очарование. Он вытащил из машины два больших мешка для мусора. Первый содержал Дэвида «Жеребца» Уиллета или то, что от него осталось. В основном жилистые кости, пустой череп и кишечник. Джервис закопал мешок в первой могиле.

Во втором пакете находился…

— Мистер Чанек! — воскликнул Джервис. — Я никогда не спутал бы ваше лицо, даже разрубленное! Как бизнес, приятель?

Чанек лежал двумя чистыми кусками, разделённый. Том проделал впечатляющую работу с «дровосеком» — прямо посередине, идеально.

Он похоронил Чанека во второй могиле. Теперь на безмолвной поляне стояли четыре холма. Он задавался вопросом, сколько их будет, когда они уедут?

Джервис, который был более осведомлён о себе, чем обычный реанимированный труп, остановился для размышлений.

«Мой экзистенциализм нашёл меня, — подумал он. — Я правая рука судьбы. Чистая индивидуальность для высшего смысла. Я абсолютный экзистенциальный человек».

Он вытер руки и вернулся в Dodge Colt. Теперь, когда грязная работа была сделана, можно было приступить к настоящему веселью.

Властитель улыбнулся всем своим детям.

Он наблюдал сразу из десятков разных мест, слышал, видел и чувствовал всё, что делали его дети. Тот, кого звали Бессер, составлял задания на отъезд, которые были жизненно важны для Властителя. Статисфилд рассекречен; скоро лабиринт станет уязвимым. Согласно данным, которые были отправлены давно, правящие классы теперь могут иметь технологические возможности, чтобы разрушить лабиринт во время ослабленной атаки. Такие бедствия случались редко, но случались. Один лабиринт, несколько тысяч лет назад, всё же сбился с пути. Местные не были дружелюбны: действующий Властитель был казнён, его дочери истреблены. Верные вассалы подверглись массовым изнасилованиям, а экземпляры сжигались в качестве топлива или анализировались для исследований.

«ПОЗОР», — подумал Властитель.

Та, которую звали Виннифред, тоже была с Бессером. Она сидела и мастурбировала в кресле. Иногда местный посланник не мог оставаться в рабочем состоянии после трансов экзордиопатических сигналов, воздействия псайлайта и общего влияния Властителя. Но она немного помогала и проявляла большую веру. Жаль, что ей придётся умереть. И Бессеру, толстяку, тоже.

Властитель продолжал присматривать. Две сестры осматривали подопытных Эрблинг в активном порту. Подопытная Хартли уже родила свой первый объект, который теперь громко ворчал в хранилище биодобавки источников углерода и перенасыщения. Ещё много сестёр работали в лабиринте, счастливые и почти бессмысленные при исполнении своих обязанностей. Все сёстры были интегрированы с Властителем — главные живые примеры возможностей генерального плана.

«ТАК ЧТО, ЕСЛИ Я ВСЁ ЖЕ МОГУ БЫТЬ БОГОМ? — размышлял Властитель. — МОЖЕТ БОГ СДЕЛАТЬ ВСЁ ЭТО?»

Шона Эпплгейт уставилась в свой учебник по английском, чертовски скучая. Её соседка Инес Пэкер сидела в смежной комнате и делала то же самое. Они обе были в академической горячке. Они читали о том, как Ф. Скотт Фицджеральд умер в полной немилости, полностью презираемый литературным сообществом того времени, хотя он был писателем лучше, чем любой из его современников. Но, конечно, Шоне и Инес было наплевать на это. Они бы предпочли веселиться.

Как только Шона подумала, что умрёт от скуки, кто-то постучал в дверь.

— Кто там? — спросила она.

— «Суши Экспресс».

«Суши? Фу!»

— Инес! Ты заказывала суши на вынос?

— Фу! — ответила Инес. — Ни за что!

— Вы, должно быть, ошиблись…

Но когда Шона посмотрела в глазок, она ахнула. Лицо мертвеца улыбнулось ей в ответ.

— Уходите! — крикнула она, проверяя замок. — Я позову копов!

— Хорошо, — сказал голос. — Я ухожу.

«Железный дровосек» одним ударом вырубил дверь. Шона закричала, когда Джервис вошёл. Сестра вошла за ним.

— Вы Инес Пэкер? — вежливо осведомился он.

— Н-н-нет, она в…

Джервис впечатляюще обрушил «дровосек» на пол — Бух! — и разрезал Шону Эпплгейт пополам, от головы до промежности. Две половинки Шоны дёрнулись на ковре. По крайней мере, ей больше не придётся беспокоиться об этом чёртовом уроке английского.

Инес видела всё это из своей комнаты (вашего соседа по комнате, разрубленного пополам трупом с огромным топором, было трудно не заметить). Она непрерывно кричала и бросала книги. «Великий Гэтсби» ударил Джервиса по голове. «Прекрасные и Проклятые» ударили его в пах. Когда она захлопнула дверь, Джервис вырубил и её.

— Мисс Пэкер? — объявил он. — Ваш лимузин ждёт, — он поднял Инес за волосы.

Рот сестры выглядел ярким розовым пятном.

Инес обмякла, растерянная и парализованная. Джервис отнёс её в Dodge Colt, а сестра встала на колени перед половинками Шоны, чтобы поесть.

— Эй! Что, чёрт возьми, ты там делаешь? — спросил тощий охранник на лестнице выхода.

— Я похищаю здоровую студентку колледжа для бифертилизации с помощью инопланетных экземпляров, — ответил Джервис и с силой ударил охранника по лицу, чтобы вонзить в его мозг осколки кости.

Затем свободной рукой Джервис потащил охранника за глазницы, как если бы он нёс шар для боулинга, и погрузил их обоих в Dodge Colt. Спасибо, Господи, за хэтчбеки!

Вернувшись наверх, он увидел, что стоявшая на коленях сестра казалась разочарованной. Это была та самая сестра, которая накануне вечером съела пенис Дэвида «Жеребца» Уиллета.

— Джервис? Почему нет…

«Неужели эти кроссмультибредные интегрированные гибридные головастики ничего не знают?»

— Она девушка, тупица, — проинформировал Джервис. — У девушек нет членов.

— О, — сказала сестра. — Жаль!

Они сели напротив, глядя друг другу в лицо. Уэйд рассказал Лидии о том, что видел на поляне. Лидия рассказала Уэйду о том, что видела у второго холма. Ни один из них не сомневался в другом.

— Могут ли два человека сходить с ума одновременно? — спросил Уэйд. — Возможно, коммунальные службы кампуса закачивают ЛСД в фонтаны с водой?

— Мы должны признать это, — сказала Лидия. — То, что мы видели, было реальным.

— Мы не можем просто сидеть сложа руки. Мы должны что-то делать.

— Конечно, но что?

Уэйд усмехнулся.

— Ты же говорила, что это твоё дело — думать, помнишь?

Они оба подпрыгнули, когда зазвонил телефон.

Кто это мог быть так поздно?

— Э-э-э, да? — ответил Уэйд.

— Уэйд! Это я, Джервис! Как дела?

Уэйд мгновенно расслабился.

— Хорошо, Джерв. Где ты?

— Я в студенческой автомобильной мастерской. Не мог заснуть, поэтому подумал, что займусь небольшой работой с кузовом.

«Работа с кузовом? Ночью?»

— Послушай, Джерв, произошла куча невероятного дерьма. Тебе нужно прийти сюда и помочь.

— Держись там. Я скоро буду.

— О, и Джерв… — голос Уэйда стал тише. — Том мёртв.

— Да, я знаю. Я… — Джервис замолчал. — Я имею в виду, что я…

Но Уэйд тоже остановился. Очевидный вывод пришёл ему в голову. Джервис мог узнать о Томе только одним способом…

— Ты один из них, не так ли? — мрачно спросил Уэйд.

— Вешай трубку! — крикнула Лидия.

Джервис отказался от ответа.

— Властитель хочет тебя, Уэйд. Это что-то чудесное. Позволь мне показать тебе.

Том говорил то же самое. Что бы они ни сделали с Томом, теперь они сделали это с Джервисом.

«Святой Иисус», — подумал Уэйд.

— Здесь есть кто-то, кто хочет с тобой поговорить. Он может объяснить лучше меня.

Голос Джервиса сменился другим, более мрачным голосом. Бессера.

— Уэйд, мой мальчик! Как дела?

— Ты дьявольский жирный психопат! — Уэйд ответил на приветствие. — Ты ведь несёшь ответственность за всё это, не так ли?

— Нет-нет, я всего лишь советник. А Джервис — чернорабочий, как и Том до своего злополучного несчастья… Ты, конечно, хочешь ответов. Но это не то, что легко передать словами — тебе нужно открыть свой разум. Это генеральный план, мой мальчик, более мудрый, чем сумма всех человеческих знаний. Назови это новой социальной механикой, — голос Бессера смягчился. — Назови это судьбой.

— Чёрт с этой социальной механикой! — крикнул Уэйд. — Чёрт с судьбой! Мне нужны ответы! Например, кем были эти сумасшедшие девушки в чёрных накидках и солнечных очках?

— Сёстры, — ответил Бессер. — В каком-то смысле они техники — инженеры нового бомонда. Но они исходят из тьмы; они носят плащи и солнцезащитные очки, потому что солнечный свет истощает их.

— Это была ночь! — выпалил Уэйд. — Ночью солнце не светит!

— Нет, но луна есть. Лунный свет — это просто солнечный свет, отражённый от луны. Без защиты даже небольшие лучи вызывают растворение клеток. Это их среда, мой мальчик. Темнота.

«Как вампиры», — подумал Уэйд.

Джервис снова был на связи.

— Так лучше?

— Нет, — сказал Уэйд.

— Просто дай мне время, Уэйд, и я покажу тебе. Так или иначе, я это сделаю. Так что давай лучше заключим небольшую сделку.

— Никаких сделок, — сказал ему Уэйд. — Я вешаю трубку.

— Просто послушай секунду, — настаивал Джервис. — Ты даёшь мне эту возможность и приходишь по своему согласию, и я гарантирую, что с твоей новой девушкой ничего не случится. Но если ты попытаешься ускользнуть от меня, я передам её сёстрам. Ты знаешь что это значит?

— Что? — Уэйд осмелился спросить.

— Они её съедят, — сказал Джервис. — И то, что они сделают с ней сначала, ещё хуже. Так что будь умным, Уэйд. Мы договорились?

Уэйд повесил трубку. У него кружилась голова.

— Он знает, где мы, и можешь держать пари, что он придёт за нами, — сказала Лидия. — Откуда он звонил?

— Студенческий магазин.

— Это добрая миля отсюда. У нас ещё есть время покинуть кампус. Давай!

Они выскочили из комнаты Уэйда, но шаги встретили их не в миле от двери. Они оба остановились. Стояли. Смотрели.

Джервис вяло шагал по коридору. Он улыбался. Он держал «дровосек».

— Какого хрена! — крикнул Уэйд. — Ты сказал, что был в студенческом магазине!

— Я переместился. Экономит много времени, — Джервис остановился на мгновение, склонил голову. Он смотрел на Лидию. — Знаешь, Уэйд, у тебя там очень милая девушка. Было бы обидно отдать её сёстрам. Перед тем, как съесть её, они позволят некоторым инопланетным экземплярам трахать её пару дней, тем, у кого самые большие члены. Во все дырки, да. Они сделают из неё утку, фаршированную яблоками, если ты меня понимаешь. Ты когда-нибудь видел, чтобы человеческая цыпочка была оттрахана в задницу инопланетянами?

Рот Уэйда открылся, чтобы что-то сказать, но он не мог подобрать слов.

— Это было бы некрасиво, я могу тебе сказать. Настоящий театр разврата, Уэйд. Ты хочешь, чтобы твоя девушка прошла через это? Ты хочешь, чтобы любовь всей твоей жизни выпила галлон инопланетной спермы, в то время как ещё один галлон вытекал из её задницы?

Многие термины Джервиса Уэйд не особо понимал, но он понимал картину.

«Я не могу допустить, чтобы с ней случилось что-нибудь», — подумал он.

Он знал, что в мгновение ока пожертвует собой…

— Так у нас есть сделка? — спросил Джервис.

— Вот тебе сделка! — сказала Лидия.

Уэйд крикнул:

— Нет!

Но было слишком поздно.

По коридору раздались выстрелы. Лидия выпустила в грудину Джервиса из револьвера две пули.

Джервис упал.

Уэйд крикнул:

— Что ты…

— Заткнись и давай! — крикнула в ответ Лидия.

Они пробежали восемь лестничных пролётов. Было очевидно, что если Джервис смог добраться сюда так быстро, то, вероятно, смогут и те девушки в чёрном. Но Уэйд всё ещё кричал, несмотря на шок:

— Ты убила его!

Тогда они споткнулись о внешний выход.

— Что, по-твоему, он собирался с нами сделать? — горячо рассуждала Лидия. — Поцеловать нас? Очнись!

— Но он был моим другом! Тебе не нужно было его убивать!

Громким эхом голос разлетелся, как гром в горной долине.

— Она этого и не сделала, Уэйд.

На полпути к Corvette Уэйд и Лидия застыли на месте. В ужасающей медлительности их глаза блуждали по передней части восьмиэтажного общежития.

Из окна Уэйда высунулся Джервис, его лицо было сердито в лунном свете.

— Иисус Христос, — прошептала Лидия. — Я выпустила ему в грудь две пули…

Джервис улыбнулся.

— Как говорится в старой поговорке, Уэйд, — раздался эхом голос мертвеца. — Ты можешь сбежать, но тебе не спрятаться.

Они остановились в мотеле «У Гилмана». Лидия заставила Уэйда припарковаться на улице на стоянке подержанных автомобилей, чтобы не выдать их местонахождение никому, кто мог бы за ними охотиться. Мотель стоял тихо в темноте. Лидия не включала свет.

Они говорили очень мало. Чего теперь стоили слова? Лидия разделась и пошла в душ, чтобы смыть зловоние поляны. Должно быть, от неё пахло смертью. Но как только она направила струи воды на лицо, Уэйд оказался рядом с ней. Они молча мыли друг друга; это было похоже на получение новой кожи. После этого они жестоко соединились на кровати, на этот раз не в страсти, а в отчаянии. Лидии не нужно было заниматься любовью, её нужно было трахать примитивно и без нежностей. Они отдали свои тела друг другу для использования — чтобы высвободить ужасные кошмары последнего дня. Они делали это неоднократно, трахались и кончали, кончали и забывались, выплёскивая безумную энергию своего страха. Полное несоответствие секса — после всего, что они видели — сделало его полностью уместным. Они использовали тела друг друга, чтобы очистить свой разум.

Позже Уэйд, тяжело дыша, лежал у неё на шее. Лидия осторожно развела ноги в стороны. Её вагина была болезненной. Она чувствовала в себе его сперму, всё ещё теплую, когда она сочилась. Ей понравилось. Ей понравилась идея, что внутри неё есть небольшой остаток. Непонятный подарок.

Он перекатился к ней, положив руку ей на грудь.

«Я скажу ему, что люблю его», — сразу подумала она.

Но что бы он сказал? И можно ли было бы это сказать?

«Нет», — подумала она.

Она прибережёт это на другой раз, если судьба сочтёт нужным дать ей такой.

Чувства Лидии внезапно обострились. Возможно, яростный секс вернул ей разум.

— Те женщины на кладбище… Бессер сказал, что они не могут выйти днём?

— Он сказал, что солнечный свет что-то с ними делает. Они даже не могут выйти при лунном свете без солнцезащитных очков и плащей.

«Днём», — подумала Лидия.

Солнечный свет.

— Может быть, они…

— Я знаю, вампиры, — подхватил Уэйд. — Я тоже об этом думал.

— У них были клыки, — вспомнила Лидия.

— А на второй поляне девушка указала на ту штуку на холме — это ​​было похоже на гроб.

«Вампиры».

В любой другой раз она бы рассмеялась над этим предложением. Но теперь, после всего, что она видела, Лидия, возможно, никогда больше не будет смеяться ни над чем.

— Солнечный свет, — сказала она.

Уэйд заснул. Она встала и оделась. Она написала ему записку, взяла ключи от машины и тихо вышла из комнаты.

Она уехала на Corvette Уэйда прямо на станцию. Но где были Поркер и Пирс? На столе лежала пачка жевательного табака Red Man и несколько баварских кремовых рожков. Куда бы они ни пошли, они ушли в спешке. И горячий кофе стоял на столе Уайта.

«Хм-м-м…»

Она чувствовала себя глупо, вынимая УФ-корректировщик из своего шкафчика.

«Доктор Ван Хельсинг стал высокотехнологичным», — подумала она.

Конечно, это был долгий путь, но что с того? Ещё она взяла пару кольев для кордона и молоток.

Казалось логичным вернуться на поляну, где они в последний раз видели женщин. Но детали её беспокоили. Почему Джервис сказал Уэйду, что звонил из магазина?

Лидия поехала в магазин.

— Пошло всё к чёрту! — крикнула она.

Её ключ доступа не подходил к замку в гараже. Кто-то поставил другой замок.

«Выбора нет», — посчитала она.

Она нацелила свой Colt Trooper и отвернулась. Один выстрел сорвал замок с его засова.

Внутри она включила фонарик и огляделась. Этот малоизвестный магазин существовал только для горстки студентов, которые любили настраивать свои Jaguar самостоятельно. Здесь никого не было, но сзади она заметила три машины, покрытые брезентом.

Она не удивилась, когда сняла первый брезент. Красный 300ZX, машина Пенелопы.

— А эта будет машина службы безопасности Сладдера? — вслух задалась вопросом она, снимая второй брезент.

Белый Ford Escort, охранные значки кампуса на дверях. А третий брезент соскользнул, открыв чёрный Camaro шестьдесят восьмого года с пробитой решёткой радиатора.

Она проверила багажники, зная, что в них нет тел. ZX и Camaro были чистыми. Однако от багажника машины службы безопасности, ей в лицо исходила мясная вонь. Её живот скрутило. Она затаила дыхание, пробегая фонариком по багажнику.

«Христос!»

Жирная личинка, лежащая в луже свернувшейся крови, представляла собой отрубленную человеческую руку до локтя.

Одного импульса не хватило до рвоты, Лидия захлопнула багажник. Позади неё стоял ряд кувшинов, похожих на те большие металлические молочные бидоны с широкими горлышками и большими ручками. Но они были похожи на пластик и почти не имели веса. Она осветила фонариком в одном. Слой какой-то беловатой слизи покрыл дно, и она вспомнила отходы, которые они видели в отстойнике на кладбище.

«Как жир, — подумала она. — Или жидкий гипс».

В её ушах внезапно раздалось гудение. Она чувствовала это больше, чем слышала, вибратор в её голове. Затем загорелся свет.

Она вздрогнула, повернулась.

Джервис стоял перед ней с зажжённой Carlton во рту. Он ухмылялся.

— Добро пожаловать в мою гостиную, — пошутил он.

Лидия вытащила свой Colt Trooper, прицелилась и…

Джервис выбил его из её руки.

Она ударила его ногой по яйцам, по голове ему прилетел фонарик. Джервис засмеялся. Затем началась весёлая погоня.

Она безумно бегала по магазину. Джервис безумно следовал за ней. Лидия хватала самые большие и тяжёлые вещи, которые могла достать: поршневые штоки, тормозные барабаны, гидротрансформаторы. Все они либо отскакивали от головы нападавшего, либо от них отмахивались, как от мошек. Наконец, она запустила впускной коллектор, который, должно быть, весил пятьдесят фунтов, прямо в лицо Джервису. Он поймал его одной рукой и отбросил в сторону, как если бы это был пенополистирол.

— Позволь мне сэкономить тебе время, — предложил он, — и показать, с кем ты меряешься членами, — он поднял весь демонтированный двигатель, который весил четыреста или пятьсот фунтов. Он держал его на ладони, как толкатель ядра. — Теперь понятно? — спросил он. Ты знаешь многих парней, которые могут поднять Chevy 427 одной рукой?

— Не могу сейчас припомнить, — пробормотала Лидия.

Он бросил его, и двигатель полетел через магазин. Двигатель громко подпрыгивал, образуя трещины в цементном полу.

Джервис улыбнулся, потягивая свою Carlton.

— Где Уэйд?

— Не знаю, — сказала Лидия.

Дрожащая печаль коснулась его лица. Он говорил очень тихо.

— Я дал себе обещание сегодня. Если ты понимаешь, о чём я? Ты когда-нибудь давала себе обещание?

— Да, Джервис. Много раз.

Джервис задумчиво кивнул.

— Ну, я пообещал, что никогда больше не позволю девушке лгать мне. Однажды я был влюблён в девушку по имени Сара. Я позволил ей солгать мне, потому что я слишком боялся смотреть правде в глаза. Без правды нет ничего, ведь так? Когда мы позволяем людям лгать нам, мы становимся трусами по своей воле. Её ложь… причинила мне боль.

— Мне жаль это слышать, Джервис.

— Я больше не трус. Ни одна женщина больше никогда не станет мне лгать, — он посмотрел на неё, его глаза были безжизненными, но полными… надежды? — Ты не должна мне лгать.

— Я не вру, Джервис, — солгала она. — Я не знаю, где…

— Нет, нет, нет! — он проревел громче любого голоса, который она когда-либо слышала. Это были выстрелы из пушек, которые сотрясали кирпичные перекрытия магазина. — Ложь издевается надо мной! Она возвращает меня к тому, кем я был!

Лидии нужен был удобный угол, в который можно было бы заползти. Она дрожала перед ним — страстным маньяком. Она знала, что будет мертва, так что толку от лжи?

Джервис замолчал, скривившись, словно хотел что-то оттолкнуть.

— Это сложная вещь, — прошептал он, — возрождение моего экзистенциализма. Сартр сказал, что нужно признать существование прежде сущности, и я это сделал. Чтобы стать центром моей вселенной, я должен присоединиться к своему объекту «я». Ты понимаешь?

— Нет.

— Я отдал Саре всю свою любовь, а она солгала мне. Истина относительна, но ложь тоже. Это транспозиционно. Если ты лжёшь мне, ты становишься Сарой, а если ты станешь Сарой, ты отравишь мой дух. Я буду вынужден сделать с тобой что-то действительно ужасное. Что-то… отвратительное.

Единственное, что было хуже маньяка-убийцы, — это маньяк-убийца с философской точкой зрения. Глаза Лидии по-прежнему были прикованы к нему.

— Я мог бы разобрать тебя, как куклу, твои руки, твои ноги, твою голову, — весело сообщил он ей. Казалось, он стоял в ауре тьмы. — Я мог бы вытащить твои внутренности, как пряжу. Итак… я спрошу тебя ещё раз. Где Уэйд?

«Правда? — думала она. — Ты получишь правду».

Даже если она скажет, где находится Уэйд, Джервис всё равно её убьёт. Так что она могла сказать ему всё, что хотела.

— Отсоси себе! — сказала она.

Её ноги мгновенно оторвались от пола. В правой руке Джервиса было её горло, а в левой — что-то ещё. Задыхаясь, она опустила свой взгляд вниз, чтобы увидеть, что это было.

Он держал в руке шлифовальный станок для кузовов Craftsman. Такие использовали, чтобы отшлифовать замазку на крыльях, хотя Лидия серьёзно подозревала, что Джервис задумал небольшое изменение этой утилиты. Диск был загружен синтетической наждачной бумагой с зернистостью пятнадцать.

В дюйме от её носа он включил станок. Его мотор завизжал. Шлифовальный диск вращался у неё на глазах со скоростью четыре тысячи оборотов в минуту.

— Скажи мне, где Уэйд, — спросил Джервис, — или я счищу тебе лицо!

В удушающем захвате Лидия с трудом выдохнула:

— Съешь моё дерьмо!

— Что ж, я покажу тебе, каким славным парнем я могу быть!

Он будет работать над ней очень медленно, растягивая её смерть, как сыр на пицце. Крики мотора предвещали её собственные. Как только шлифовальный диск нашёл свою цель — её лицо — мотор заглох.

— Джервис, Джервис, — раздался сзади голос профессора Бессера. Он вытащил шнур шлифовального станка. — Если ты убьёшь её, мы, возможно, никогда не найдём Уэйда.

— Она солгала мне! — сплюнул Джервис. — Она оскорбила мой экзистенциализм!

— Прости её, мой мальчик. Разве Сартр также не говорил, что нужно прощать своих универсальных двойников ради высшего экзистенциального идеала?

Безжизненные глаза Джервиса сузились от размышлений.

— Нет! — крикнул он. — Сартр никогда не говорил ничего даже близкого к этому!

— Отведи её в лабиринт, — приказал Бессер. — Мы поместим её в один из трюмов.

Закипев, Джервис отпустил её и хлопнул по затылку. Удар поразил её — она ​​чуть не потеряла сознание.

— Тебе пиздец, сука! — яростным шёпотом пообещал ей Джервис. — Я сделаю с тобой такую работу, от которой Чарльза Мэнсона вырвало бы. Просто подожди.

Он начал тащить её за воротник, но не к двери магазина, поняла она с головокружением.

Он тащил её к стене…

Потом в стену…

Затем… через это.

Нина МакКаллах молилась о прощении своих грехов. Она могла слышать остальных в комнате Элизабет, но её молитвы заглушали их голоса. Нина верила, что Иисус умер за неё на кресте, искупив любой грех, который она могла когда-либо совершить. Чтобы отплатить Иисусу, она следовала Заповедям, благодарила и хвалила и полностью приняла Его как своего спасителя.

— Аминь, — прошептала она.

Теперь она лежала в постели, беспокойная. Она могла слышать их в следующей спальне: Элизабет, а ещё Кару и Стейси, двух девочек из дальнего конца коридора.

Нина знала, что они делали.

— Что за вещь! — Элизабет было слышно сквозь стену.

— Дерьмо класса А, Лиз, — заметила Кара.

— Сделай мне ещё одну дорожку, — попросила Стейси.

Нина, конечно, к ним не присоединилась. Они всегда предлагали, утверждая: «Ты становишься зависимым, только если будешь делать это каждый день»; «Безвредно в умеренных количествах»; и «Нина, вся эта антинаркотическая чушь по телевидению — просто пропаганда. Давай, попробуй».

Но ответ Нины всегда был один и тот же: «Нет. Это грех».

Тело было храмом Господа; так сказано в Библии. Если вы вкладываете в своё тело что-то плохое, вы разрушаете этот храм. Однажды она прочитала брошюру, в которой говорилось, что если вы употребляете наркотики, алкоголь, табак или даже едите нездоровую пищу, это всё равно, что бросать мусор в церкви. Нина горячо верила в это. Она также считала, что даже умеренные потребители наркотиков активно участвуют в очернении общества. Деньги, которые Лиз и её друзья так безвредно потратили на небольшое количество кокаина, достались тем же людям, которые поставляли крэк детям начальной школы. Каждый пенни помогал подпитывать гигантскую машину с наркотиками, которая разрушала жизни людей. Это помогало ослабить слабых, а беспомощных — и вовсе потерять. Наркотики были солдатами армии Сатаны.

Нина встала и прокралась в ванную. Она надеялась, что они её не слышат. Они могли смеяться и издеваться над ней за её убеждения. Нина, конечно, их прощала, но это не относилось к делу.

Испражняясь, она услышала их шум. Теперь они говорили о сексе и о том, насколько лучше его делают наркотики.

— Его член был твёрдым всю ночь! — воскликнула Стейси. — Чёрт, я кончила десять раз!

«О, Вавилон», — подумала Нина, восседая на унитазе.

Но она не должна их судить; только Бог мог судить. Однако она не могла избежать этой мысли, когда её задумчивость усилилась:

«Возмездие за грех — смерть».

Джервис был рассерженным, когда Бессер вручил ему коробку.

— Отнеси это, а затем забери сестру у научного центра.

— Да, сэр, — напряжённо ответил Джервис. — Всё, что скажете.

Бессер стоял у поста охранника.

— И есть ещё одна вещь, которую Властитель хотел бы, чтобы ты сделал.

— Какую?

— Убей декана Сальтенстолла.

Брови Джервиса нахмурились. Декан был безобидным.

— Почему? — спросил он.

— Он руководит колледжем. Он авторитетная фигура, — пояснил Бессер, — а авторитетные фигуры оскорбляют превосходство Властителя; они порочат его благодать. Для Властителя декан вроде идола в человеческом мире. Так что убей его.

«Вроде идола в человеческом мире? Что за эго».

— В общем, убей декана.

Бессер, казалось, почувствовал огорчение Джервиса. Он посмотрел на Лидию за экран отталкивания.

— Ах, ты ещё злишься насчёт неё. Ты чувствуешь, что я ранил твоё экзистенциальное «я», отрицая её смерть.

— Что-то в этом роде, — сдержался Джервис.

— Сейчас она нужна нам в целости и сохранности, как приманка для Уэйда. Но потом, Джервис, я обещаю, что ты заберешь её.

— Спасибо, сэр.

— Хорошо. Иди сейчас же. Служи нашему господину.

Джервис переместился обратно в свою комнату. Они заперли Лидию Прентисс в одном из трюмов. Ему просто придётся отомстить позже, и это будет сладкая месть. Он запустит к ней несколько экземпляров и посмотрит, как ей это понравится. Некоторые из этих экземпляров были заперты в глубоких трюмах в течение многих лет, сходя с ума от похоти в псайлайте. У некоторых были зазубренные щупальца вместо членов или вещи, похожие на большие поршни шириной, как банки из-под кофе. Были даже такие, у которых было несколько пенисов…

Он прошёл по коридору в комнату Уэйда.

«Будь изобретателен, — подумал он. — Изобретательность — ключ к экзистенциальному осознанию».

Возвращение Уэйда в свою комнату было лишь вопросом времени. Джервис оставил коробку там, где её обязательно увидит Уэйд.

Через несколько минут он ехал по Рэндольф Картер-Стрит, минуя кольцо. Улыбающееся белое лицо сестры сияло в свете фар. Он подобрал её перед научным центром, как и было сказано.

— Привет, Джервис! — поздоровалась она.

Джервис кивнул, сглатывая. Сёстры вызывали у него нервозность — чудовищные детские ухмылки, вечно затемнённые глаза и неземное хихиканье. Как можно доверять тому, кто так хихикает?

— Готов?

— Ага. Куда?

Она дала ему записку Бессера, которая гласила: «Элизабет Уайтчапел, Кларенс-Холл, комната 688».

— Она последняя. Тогда всё, что нам понадобится, это земной экземпляр, и мы сможем уйти.

— Уйти куда, если ты не возражаешь, что я спрашиваю?

— В новые королевства, Джервис. Там будут новые свиньи.

— И я пойду с вами, верно? Бессмертный?

— Конечно! Мы все бессмертны во славе Властителя!

Джервис поехал дальше. Что-то было подозрительным во всём этом деле. Почему он не видел других производственных вассалов из прошлых их «королевств»? Был только он. Джервис знал дерьмо и знал, как оно пахнет. То, что он был мёртв, не означало, что он был глуп.

— Эрблинг только что родили двух прекрасных детёнышей-мутантов. И осеменение Инес Пэкер прошло как нельзя лучше.

— Рад это слышать, — пробормотал Джервис.

Если они могли создать своих собственных вассалов, зачем бы он им понадобился в вечном будущем?

«Я облажался?»

— Мы должны сначала остановиться у декана. Бессер сказал мне убить его.

— О, хорошо! — обрадовалась сестра. — Я очень голодна!

— Сзади много еды.

Сестра посмотрела на соседку по комнате Инес Пэкер и мёртвого охранника. Она поморщилась.

— Но я хочу СВЕЖУЮ свинью, Джервис. Я хочу СВЕЖУЮ мужскую штуку.

«Замечательно. Я снова застрял с людоедом».

За исключением размера, сёстры не имели отличительных черт. Они были клонами. Он задавался вопросом, сколько лет понадобилось, чтобы их вывести? Сколько скрещенных генов от скольких планет?

К особняку декана вела длинная дорога, обсаженная столетними дубами. Акры скошенной открытой земли придавали поместью вид богатой плантации Дикси. Джервис припарковался рядом с Rolls-Royce декана. Луна низко висела за облаками.

Они небрежно поднялись по ступеням крыльца с колоннами. Джервис увидел большой красивый топиарий. На них уставился старый медный дверной молоток — овал был лишён черт лица, за исключением двух широких пустых глаз. Джервис поднял руку, чтобы постучать, но остановился.

«Что я делаю? Убийцы не стучат».

Он ударил обеими ладонями по тяжёлой двери. Дверь выскочила из рамы и с грохотом упала на пол. Они были на полпути по винтовой лестнице, когда в холле зажёгся свет.

— Винни? Это ты?

Джервис усмехнулся.

— Не совсем.

Декан выскочил из спальни на два шага. На нём был тёмно-бордовый халат и розовая пижама. Сомнение в реальности прорезало морщинистое загорелое лицо.

— Что за… — пробормотал он. — Кто…

— Привет, декан! — объявила сестра. — Я съем твою мужскую штуку!

Джервис улыбнулся.

Декан с криком убежал обратно в спальню. Джервис быстро выбил дверь. Чистая белая комната полностью противоречила тому, что происходило. Кровать, мебель и светящиеся белые стены слились в образец нормальности, который Джервис и сестра нарушили, просто войдя.

— Хорошее у вас здесь место, — похвалил Джервис. — Элегантно.

Сестра начала мокрое щёлкающее хихиканье.

Хныча, декан попятился в гардеробную. Итальянские костюмы за тысячу долларов окружили его, как заговор обвинителей. Присяжные присутствовали.

— Пожалуйста, — вздрогнул и умолял декан Сальтенстолл. — Я ничего не сделал, чтобы это заслужить.

— Я знаю, — признал Джервис. — Вот почему мы это и делаем.

«Будь изобретателен», — напомнил он себе.

Он повернул голову декана одним изящным движением, резким поворотом и рывком. Губы декана издали музыкальный звук, как у казу.

— Вот это фонтан! — Джервис праздновал, когда обрубок хлынул густой красной кровью на стены, костюмы и потолок.

На мгновение декан, казалось, танцевал без головы. Это было великолепно.

Фигура рухнула.

— Всё твоё, — сказал Джервис.

Приглашение заставило сестру хихикать. Она тут же опустилась на колени между мёртвыми ногами и разорвала штаны пижамы.

Всё это хорошо вписывалось в течение дня: бессмысленный сон. Было ли это предвестником? Уэйду снилось, что он был парализован, его челюсть заблокирована колышками. Женщины в чёрном запихивали ему в рот куски гнилого мяса. Мясо было чёрным и полным паразитов. «Это то, что мы едим дома, Уэйд. Разве это не хорошо?» Это не было хорошо. Каждая порция ползла по его горлу, тёплая, живая, и каждый раз, когда он думал, что сон закончился, появлялась другая изящная белая рука, проталкивающая ещё больше извивающегося мяса в его вынужденно открытый рот…

Проснувшись, он почувствовал пустоту в голове. Он сел в постели и потрогал Лидию, но её не было.

«Убийство, — подумал он. — Кровь».

Уэйд не мог перестать думать об этом, не мог перестать видеть это в своей голове. Было столько крови.

В мёртвой, пустой ночи он больше плыл, чем шёл. Студенческий городок за его спиной лежал в тишине, странно тихой и очень чёрной. Бесчувственный, он шёл по тропам, которые когда-то были знакомы, но теперь забыты, мимо зданий и залов, тёмных и пустых, как надгробия.

Небо казалось бездонным, сланцевой пустотой. Призрачные рифы облаков неслись мимо тёмной луны. Вдалеке звенел колокол часовни, сигнализируя о четырёх часах утра. Монотонные глухие раскаты немного подбадривали его. Затем он увидел светящуюся вывеску: «Полиция кампуса».

Уэйд вошёл незамеченным. Оставить жаркую ночь и её убийство позади было всё равно что попасть в рай…

Поркер ел сырные хот-доги, разогретые в микроволновке, за столом регистрации. Он вытаскивал только сосиски, без булочек. Сержант Пирс сидел за своим столом, сосредоточившись на журнале «Крошки с большими дыньками».

— Декан мёртв, — объявил Уэйд.

Огромное лицо Поркера всплыло. «Крошки с большими дыньками» опустились к столу, обнажая типичную деревенскую ухмылку Пирса.

— Вы меня слышали? — сказал Уэйд. — Декан мёртв. Убит.

— Вероятно, спустил свою шикарную машину в канаву, — предположил Поркер, — и хочет, чтобы мы отбуксировали её для него.

— Просто ещё один папочкин сынок, богатая задница, — добавил Пирс.

Уэйд не мог поверить такому ответу на его заявление.

— Ребята, вы глухие? Я только что сказал вам, что декан мёртв!

— Ты имеешь в виду декана Сальтенстолла? — поинтересовался Поркер.

Уэйд резко ответил:

— Нет, декана Большого члена! Есть ли в этом кампусе ещё какой-нибудь декан, жирный тупица? Его убили.

Пирс и Поркер встали одновременно. Они посмотрели друг на друга. Затем они посмотрели на Уэйда.

— Вот так просто, да? — спросил Пирс. — Декана убили?

— Да! Вы понимаете английский? Слава Богу!

— И как же его убили, мальчик?

— Ну, вообще-то я не знаю, — признал Уэйд. — Но…

— Ты слышишь это, Поркер? Он действительно не знает.

— Какая разница, тупица? Я видел его в гардеробной! И я увидел… я увидел… кровь.

Пирс и Поркер усмехнулись.

— Сент-Джон, — сказал Пирс. — Это просто ещё один из твоих розыгрышей?

— Ты, должно быть, думаешь, что мы настолько тупые? — добавил Поркер.

«Тупые? — подумал Уэйд. — Это мягко сказано».

— Мы всю ночь гонялись за собственными хвостами. У нас пропал один охранник и двое вторглись в общежитие. У нас нет времени на твои розыгрыши.

— Смотрите, — сказал Уэйд. — Всё, что вы только что сказали — пропавшие без вести, взломы — всё это часть этого. Сегодня произошло много сумасшедшего дерьма, и всё начинается в гардеробной декана.

Жуя сосиску с сыром, Поркер спросил:

— Что декан делал в гардеробной в четыре часа утра?

— Он был убит, — ответил Уэйд. — Не верите? Идите и проверьте.

Пирс задумчиво скривился. Он взял номер декана из справочника Уайта. Он сделал паузу. Затем он набрал номер.

— Вы зря теряете время, — заявил Уэйд. — Он не ответит.

Пирс слушал и ждал, постукивая ногой. Он подождал ещё немного и повесил трубку.

— Он не ответил.

— Конечно, он не ответил, ты, чёртов придурок! Как мертвец может ответить на грёбаный телефон?

Потом Поркер сказал:

— Не помешает взглянуть, сержант.

— Чёрт возьми, — согласился Пирс. — Хорошо, панк. Веди нас.

Уэйд почувствовал приступ паники.

— Нет, ребята. Вы, ребята, идите, я подожду здесь. Но прежде чем вы уйдёте, вы должны меня запереть, — он указал на тюремную камеру станции. — Там.

— Зачем?

— Для моей защиты.

— Защиты от чего?

Уэйд сглотнул.

— От них.

Пирс прищурился.

— Кто они?

— Послушайте, сержант, просто послушайте меня, ладно? Закройте меня и идите проверьте.

— Мы не можем просто запереть тебя, — сообщил ему Поркер. — Нет никаких оснований полагать, что тебе грозит опасность.

— Но я же говорю вам, что есть!

— Мы не можем посадить тебя в тюрьму, если ты не совершишь преступление, — сказал Пирс. — И, к сожалению, быть мудаком — это не преступление.

Уэйд приходил в отчаяние.

— Другими словами, вы не посадите меня в камеру, если я не совершу преступление?

— Правильно, мальчик.

«Преступление, — подумал Уэйд. — Хорошо».

Обладая впечатляющими рефлексами, он изо всех сил ударил Поркера прямо в живот. Поркер наклонился и завыл, как кастрированный морж.

— Вот, — сказал Уэйд. — Достаточно ли этого преступления?

Пирс, рыча, воткнул рукоять дубинки весом девятнадцать унций в солнечное сплетение Уэйда. Уэйд сложился, с вытаращенными глазами. Затем его бросили в камеру. На всякий случай Пирс ударил Уэйда ещё один раз — между ног — и запер дверь камеры.

— Спасибо, сержант. И мои будущие дети тоже благодарят вас.

Глаза Пирса сверкнули сквозь решётку.

— Это конец для тебя, Сент-Джон. Мы собираемся проверить эту твою безумную историю, а потом вернёмся сюда надрать тебе задницу так сильно, что ты будешь гадить кремом для обуви целую неделю. Нападение на полицейского заставит тебя навсегда покинуть этот кампус.

— Я услышал вас, сержант. Просто сходите к декану. Проверьте его.

Пирс позвонил Уайту и договорился встретиться с ними в особняке декана. Затем он ушёл, за ним последовал Поркер, который хромал, держа своё слоновье брюхо.

Несмотря на боль, Уэйд улыбнулся.

«Давайте, супер-копы. Проверьте это».

Через полчаса в дверях станции зазвенели ключи. Вошли Пирс, Поркер и шеф Уайт с осунувшимися лицами.

Уэйд вскочил.

— Ну, как?

— Декан мёртв, — повторил Пирс.

— Я же вам говорил!

Пот заливал бледное лицо Поркера.

— В гардеробной, — пробормотал он. — Декан…

Потом он поплёлся к туалету, чтобы вырвать.

— Бедный ублюдок никогда не выносил вида крови, — сказал Пирс.

Воспоминания снова вспыхнули.

«Кровь, — подумал Уэйд. — Столько крови».

Потрясённые глаза шефа Уайта были похожи на большие плоские монеты.

— Она была оторвана, — сказал он.

— Что? — спросил Уэйд.

— Голова декана. Она была оторвана, — Уайт взял себя в руки, вздрогнув. — Не отрезана, не отрублена и не отпилена. Я имею в виду, что кто-то схватил этого человека за голову и тянул её, пока она не оторвалась.

— Они серьёзная банда, шеф.

Но это была только верхушка айсберга; было ещё много чего рассказать, но Уэйд не осмелился. Эти семена должны быть посеяны в определённое время.

Пирс косыми глазами смотрел прямо перед собой.

— Оторвали и его «змея».

— Его что?

— Его «змея». Знаешь, его штуку, его «дружка».

Уэйд нахмурился.

— Вы имеете в виду его член?

— Оторвали его начисто, как и его голову. Кто, чёрт возьми, захочет сбежать с мужским причиндалом и головой парня?

— Психопаты — вот кто. Это ещё мягко говоря, — сказал Уэйд. — Теперь, когда вы увидели всё сами, надо убираться отсюда.

— Подумай-ка ещё раз, — сказал шеф Уайт. Он сел и посмотрел на него. — Ты никуда не денешься, пока мы не получим несколько ответов.

Паника поднялась в кишечнике Уэйда, как газы.

— Мы должны покинуть этот кампус прямо сейчас, шеф! Они идут за мной! Они придут сюда и оторвут у всех ваших ребят их «змеев»!

Пирс взял жевательный табак из пачки Red Man.

— Он знает гораздо больше, чем говорит, шеф. Это чертовски точно.

«У меня же есть отец», — подумал Уэйд.

Теперь камера не была уже такой безопасной для него. Поркера всё ещё рвало в санузле, выворачивая наизнанку. Пирс нервно сплюнул коричневый сок в бумажный стаканчик. Шеф Уайт просто смотрел, скрестив руки.

— Что ты делал у декана в такой час, мальчик?

— Я…

«Дерьмо!» — подумал Уэйд.

— Я видел, как убийца уезжал с места преступления.

— О, ты видел убийцу? Не мог бы ты нас просветить?

Уэйд сглотнул, думая о крови.

— Это был Джервис Филлипс.

Уайт и Пирс тихо рассмеялись.

— Джервис Филлипс — не кто иной, как пьяница. Ты надеешься, чтобы мы поверили, что он оторвал голову декану и выкрасил грёбаную гардеробную его кровью? Джервис Филлипс?

— Меня не волнует, во что вы верите. Я видел, как он выезжал из этого района, — неубедительно объяснил Уэйд.

Уайт потирал руки. Он терял контроль над своим городом и был в отчаянии. Ему нужен был кандидат на роль козла отпущения, и Уэйд мог бы отлично подойти на это место.

— Я не могу рассказать вам всё, шеф, — признался Уэйд. — Если бы я вам всё рассказал, вы бы подумали, что я сошёл с ума.

— Мы уже думаем, что ты сумасшедший, — сказал Пирс.

— Сумасшедший убийца, — добавил Уайт.

Но если они увидят поляну, видоизменённый лес и женщин… Уэйд не мог придумать другого способа убедить их.

— Отвезите меня на поляну, — сказал он, — а остальное я вам покажу.

— Какую поляну? — спросил Поркер, наконец выходя из кабинки. — Какого чёрта ты несёшь?

— Поверьте мне. Я отведу вас туда прямо сейчас.

Уайт всё ещё смотрел на него.

— Выведи его.

«Ну вот мы куда-то и идём», — подумал Уэйд.

Но только до тех пор, пока Пирс не выпустил его из камеры и не приковал наручниками к стулу Уайта.

— Это то, что мы называем допросом, — сказал шеф Уайт.

— У меня есть для него более подходящее название, — сказал им Уэйд. — Лишение конституционных прав.

Из шкафчика Уайт достал восемнадцатидюймовую электрическую дубинку-шокер Nova. Она могла произвести несколько разовых импульсов напряжением пятьдесят тысяч вольт за одну секунду, которые нарушали мышечные импульсы жертвы и вызывали временный паралич. Это также вызывало сильную временную боль. Дубинки-шокеры теперь были запрещены, но Уэйд понимал, что этот судебный факт мало что даёт. Его собирались пытать.

— А не слишком сложно было бы попросить адвоката?

Уайт, Пирс и Поркер громко рассмеялись.

Дубинка загудела, когда Уайт включил её.

— Сейчас эта штука ударит тебя током прямо через одежду. Пара ударов, и ты подумаешь, что ступил на третью рельсу метро. Ты собираешься говорить, или я начну работать с тобой?

— Это Америка! — крикнул Уэйд. — Нельзя пытать людей!

Уайт, Пирс и Поркер снова громко рассмеялись.

— Я не хочу нихрена слышать о Джервисе Филлипсе, и я не хочу слышать ни о каких полянах. Скажи мне правду, Сент-Джон. Почему ты убил декана Сальтенстолла?

— Я не убивал грёбаного декана! — проревел Уэйд. — Это был Джервис Филлипс и те женщины в чёрном!

Уайт воткнул дубинку в мягкую промежность Уэйда. Головка заряда прилегала красиво и плотно. Палец Уайта дрогнул над кнопкой, затем начал опускаться.

— Извините, — раздался слабый голос позади них.

Уайт, Пирс и Поркер резко вскочили и повернулись. Уайт спрятал дубинку за спиной.

В дверном проёме бледно стояла застенчивая длинноволосая девушка в ночной рубашке.

— Меня зовут Нина МакКаллах, — сказала она голосом, слишком тихим, чтобы быть услышанным.

— Ну и что? — отрезал Уайт.

— Я только что видела, как убили мою соседку и её друзей.

Наступила тишина. Трое полицейских уставились на неё. Уэйд вздохнул.

— Убиты? — проговорил Уайт.

— Да, — прошептала Нина МакКаллах. — И я узнала убийцу.

— Кто это был?

— Это был Джервис Филлипс, и он был с женщиной в чёрном.

— Думаю, это какая-то секта, — рассуждал Уэйд с заднего сиденья служебного автомобиля Уайта.

Поркер тяжело сидел рядом с ним. Уайт вёл машину, а Пирс держал ружьё. Они помчались по Шоссе#13 к агроусадьбе.

— Секта? — спросил Уайт.

— Ага. Это должно быть похоже на одну из тех сатанинских банд. Ритуальное убийство, чёрная месса, каннибализм и всё такое дерьмо. Все участники носят перевёрнутые кресты. И кем бы ни был их лидер, они называют его Властитель. Я полагаю, их семеро, не считая этого Властителя. Четверо из них — девушки, я имею в виду самых странных девушек, которых вы когда-либо видели. Они носят чёрные накидки, и у всех есть клыки.

«Есть ли?»

Пирс выругался. Уайт ударил по рулю и впился взглядом в Уэйда.

— Я полагаю, ты собираешься сказать мне, что они вампиры, верно?

— Вы сказали это, а не я. Но на поляне есть штука, похожая на гроб. И Бессер сказал мне, что эти девушки — сёстры, как он их называл, — не могут находиться на солнце.

Пирс нахмурился.

— Он водит нас за члены, шеф. Нет ни поляны, ни секты. Он лжёт.

— Бессер? — Уайт удивился. — Бессер сказал тебе это?

— Верно. Он один из них, как и Джервис и Виннифред Сальтенстолл. Все они члены секты.

— Я не знаю, какие наркотики ты употреблял, Сент-Джон, но ты, должно быть, сумасшедший, чтобы думать, что я поверю, что два уважаемых преподавателя принадлежат к какой-то сатанинской секте. Я не верю в вампиров и не верю в грёбаного дьявола, так что просто заткнись.

— Если вы думаете, что я чокнутый, почему вы едете на поляну?

— Потому что у меня есть два очевидца, которые связывают Джервиса Филлипса с несколькими убийствами, и ты говоришь, что он может быть на этой долбаной поляне, так что вот почему мы едем!

«Отлично», — подумал Уэйд.

Ещё через несколько минут они были там. Уайт застонал, когда его загруженный автомобиль катился по лесной дороге, царапая краску ветками. Он припарковался на поляне, заваленной хламом.

— Проверьте своё оружие, — приказал он.

Сам Уайт проверил свой Browning. Поркер проверил свой AMT.45. Пирс проверил свой большой Ruger Blackhawk. Затем они проверили своё резервное оружие.

— Эй, ребята, — спросил Уэйд. — Разве у меня не будет оружия?

— Не смеши меня, — ответил Уайт. — Пирс, захвати и газовый тоже. Если Филлипс прячется в этих лесах, мы его вытравим.

Пирс взял тридцатисемимиллиметровый пистолет со слезоточивым газом CM 55. Потом Поркер раздал фонарики, и все пошли.

— Христос! — пожаловался Пирс.

— Проклятое место пахнет хуже, чем свинарник Джорджии!

«Вы ещё многого не знаете», — подумал Уэйд.

— Взгляните сюда.

— Могилы, — пробормотал Поркер.

Уэйд провёл светом по холмам.

— Кто-то был здесь несколько часов назад. Раньше было всего две могилы.

— Теперь их четыре, — Пирс продемонстрировал способность считать.

— И посмотрите… — Уэйд посветил фонариком возле лопаты. — Пустые бутылки из-под Kirin. Джервис пьёт такое пиво.

— Поркер, ты видишь лопату? — сказал Уайт.

— Ага.

— Так принимайся за работу!

Поркер побелел.

— Ой, шеф, да ладно… Я не могу…

— Выкопаем их позже, — прервал его Уэйд. — Сначала мы должны…

— Сент-Джон, — теперь настала очередь Уайта, — пока всё, что я вижу, — это несколько холмов земли и несколько пивных бутылок. Я не вижу секты и вампиров.

Пирс хлопнул Уэйда по затылку.

— А что насчёт гроба, Сент-Джон? Ты сказал, что здесь есть гроб.

Затем он покрутил ухо Уэйда. Уэйд вскрикнул.

Уперев руки в бёдра, Уайт спросил:

— А где Джервис Филлипс?

— Послушайте, я только сказал, что он может быть здесь, — возразил Уэйд. — Но я говорю вам, как только вы сами увидите поляну…

— Ты имеешь в виду эту, не так ли?

Уэйд мрачно улыбнулся.

— Я имею в виду другую поляну.

Уайт прикусил сигару.

— Всё в порядке. Веди нас.

Уэйд с удовольствием двинулся вперёд, мимо покрышек и мусора, к тропе.

— Следите за тем, что у вас под ногами, парни. Это не совсем красная ковровая дорожка.

Поркер застонал. Пирс крикнул: «Господи!» неоднократно, поскольку все они начали хрустеть над гнилью мягких опоссумов.

— Они повсюду! — пожаловался Уайт.

— Это ещё ничего, шеф. Подождите, вы увидите остальное.

Они мрачно пошли по следу туш. Поркер спросил:

— Если Филлипс здесь, что нам делать?

— Что мы будем делать? — Пирс внёс свой вклад.

— Мы убьём его, — сказал Уайт. — Он убийца, поэтому мы его убьём.

— Убить Джервиса будет нелегко, — заметил Уэйд.

— Почему?

Уэйд улыбнулся.

— Потому что он уже мёртв.

— Чёрт возьми, Сент-Джон! — Уайт вспыхнул. — Я знал, что это какой-то кусок дерьма! Теперь ты хочешь сказать, что Филлипс мёртв?

— Ну да, вроде того. Мёртв, как… ходячие мертвецы.

Пирс прижал Уэйда к дереву, его кулак завис в воздухе.

— Я умоляю вас, шеф! Дайте мне выбить из него дерьмо! Он всех нас выставляет дураками!

Тогда Поркер закричал.

Он дошёл до конца тропы. Уайт и Пирс бросились смотреть, почему он кричал. Уэйд, конечно, уже знал.

Мутация поляны ещё более усилились даже за несколько часов, прошедших с тех пор, как он и Лидия были здесь. Разинув рот, трое полицейских цеплялись друг за друга, глядя в невозможное болото. Зелёный туман стал темнее, пахло прокисшим молоком. Густая неземная листва поблёскивала в лунном свете. Каждая ветка, каждый раздутый лист, стручок и цветок были густо увешаны верёвками слизи. Такие растения, как рогоз, вырастали из озера тумана, изгибаясь под тяжестью странных фруктов и пульсирующих мешков с семенами. Посреди поляны на возвышающемся холме стояла причудливая продолговатая коробка.

— Вы, ублюдки, теперь мне верите? — спросил Уэйд.

Полиция с отвисшей челюстью не ответила. Всё двигалось, росло мельчайшими шагами, сочленения сорняков и жуткие ветви деревьев удлинялись хрустящими движениями, словно от боли. Жуки размером с кулак заползали по вспотевшим стволам деревьев, царапая похожую на плоть кору. Грозди грибов вздрагивали, дышали, и их шляпки светились в темноте.

— Поркер! — приказал Уайт.

— Ага, да, шеф?

— Иди туда. Проверь это.

— Ага, вы, должно быть, сумасшедший, шеф.

— Убирайся, жирный любитель пончиков! — Уайт ударил Поркера ногой по его огромному заду. — Проверь это!

— Я бы никого туда не посылал, — посоветовал Уэйд.

— Замолчи! Пирс, иди туда! У этого толстяка нет яиц. Посмотрим, имеешь ли их ты!

Пирс неуверенно стоял, глядя на зелёный туман, затем снова на Уайта. Он вздохнул и пошёл.

— В этом тумане есть что-то, — предупредил Уэйд.

— Что-то? — спросил Пирс, оглядываясь назад.

Он вошёл в туман. Это было похоже на зелёное болото; туман поднимался до середины бедра. Чёрные стебли тростника качались взад и вперёд, кишев ядовитыми жуками. С некоторых растений свисали откормленные семенные коробочки с сочащимися слюнями — и удручающе человеческими — губами.

— Что-то, — снова пробормотал Пирс. Теперь он был в десяти ярдах. — Думаю, я их вижу.

Да, все они могли. Животный мир поляны, несомненно, обратил на них внимание. Уэйд заметил призрачные формы чего-то, блуждающие под поверхностью — туманных паразитов. Бегущие паразиты питались мёртвыми брюшками опоссумов, а ковыляющие твари, такие как сурки, без голов, носились, образуя следы тумана. Но хуже всего были жаберные змеи, которые, казалось, энергично плыли под вершиной тумана.

— Верни его, идиот, — сказал Уэйд. — Эти штуки кусаются.

Уайт ухмыльнулся, а затем взвизгнул, когда один из толстых пауков спустился на полоске соплей. Он пытался укусить Уайта за нос. Уэйд со смехом отбил его.

Затем Пирс завыл.

Он прыгал, боролся. Одна из туманных змей прилипла своей плоской присоской-пастью к промежности Пирса. Он сорвал её вместе с молнией, а затем ещё одна змея вцепилась ему в задницу.

— Помогите мне! — умолял он.

— Поркер! Иди и помоги Пирсу!

— Тьфу-тьфу, пошли вы, шеф, — пробормотал Поркер.

— Сент-Джон! Иди ты!

— Съешьте мои трусы, шеф. Он ваш человек, идите туда сами.

Пирс оторвал ещё одну змею и попытался убежать. Внезапно он споткнулся и с криком полностью погрузился в туман.

«Иисус Христос!» — Уэйд побежал.

Приближались проблески чего-то, и он пинал их, как мог, или наступал на них. Рядом подплыла одна из туманных змей, большая, но Уэйд как раз вовремя наступил ей на голову. Затем что-то вроде клыкастой жабы размером с мяч для софтбола прыгнуло вперёд. Уэйд тяжело топнул. Жаба взорвалась под его ботинком, как мешок с пудингом.

Уэйд увидел клубящийся туман. Всплыла рука. Он схватил её, потянул и потащил Пирса обратно на тропу.

Из ноздрей Пирса вылетел зелёный туман.

— Шеф, эти твари пытались меня съесть!

Уайт посмотрел на него взглядом, который сказал: «Лучше ты, чем я». Следующие пять минут они собирали с Пирса слизней и рогатых насекомых. Его одежда висела в клочьях.

— Что это за место, Сент-Джон? — мрачно спросил Уайт.

— Не знаю, — сказал Уэйд.

Поркер неуверенно указал на коробку.

— А что это за чёрный ящик?

Прежде чем Уэйд успел предположить, они услышали машину.

— Выключите фонари! — проинструктировал Уэйд.

Они съёжились. Через лощину в болото въехала машина. Затопленные фары испускали светящиеся зелёные шлейфы. Это был Dodge Colt.

— Это Филлипс, — прошептал Уайт.

Копы вытащили пистолеты.

Автомобиль проехал через поляну, сшибая высокие стебли мутировавших растений. Туман поднимался к окнам автомобиля. Невидимые чудовища завывали, когда Джервис проезжал через них.

Потом машина поднялась из тумана, припарковалась на пригорке. Джервис вышел и закурил. Потом он что-то вытащил из багажника. Даже с такого расстояния они могли видеть, что это была девушка, без сознания или мёртвая. Джервис с телом через плечо встал перед чёрным ящиком и… исчез.

Он исчез в нём.

Затем из машины появилась ещё одна фигура поменьше — чёрная фигура в капюшоне. Она изящно преклонила колени перед отвратительным луковичным растением.

— Это одна из сестёр, — прошептал Уэйд.

Теперь сестра собирала что-то с растения.

— Какого хрена она делает? — прищурившись, спросил Уайт.

— Поедает насекомых. Эти суки едят что угодно.

— Мы должны выяснить, что здесь происходит.

— Шеф, — взмолился Уэйд. — Я не могу выразить это более красноречиво, чем так: мы должны вытащить наши члены из этой вонючей дыры, прежде чем эти ходячие мясорубки поймут, что мы здесь!

— Ещё нет, — сказал Уайт. — Я хочу задницу Филлипса.

Уэйд закатил глаза.

— Эй, цементная башка. Я только что закончил говорить вам, что он уже мёртв. Вы не сможете убить его.

— Заткнись, Сент-Джон. Иди, вытащи бинокль из моей машины.

Уэйд вернулся к первой поляне. Он нашёл бинокль в бардачке и улыбнулся, когда заметил ключ в замке зажигания.

«Даже я не настолько большой придурок, чтобы оставить их здесь».

Или такой?

Это уже не имело значения. С поляны раздался крик, затем выстрелы. Затем:

— Сент-Джон! Заводи машину! Мы убираемся!

«Вот и началось веселье», — Уэйд включил двигатель и распахнул двери.

Он осмотрел тропу в бинокль.

«Святое, святое дерьмо!» — подумал он.

По крайней мере, дюжина сестёр собралась вокруг полицейских. Сверкали вспышки, стреляли направо и налево. Это выглядело, как последняя битва Кастера — только Кастером в данном случае был Уайт, и у него и его людей дела обстояли не очень. Они разряжали оружие так быстро, как только могли, перезаряжали и стреляли ещё, но всё напрасно. Сёстры в капюшонах навалились на них со всех сторон. Яростное жидкое хихиканье поднялось по поляне, как прибой.

— Новые свиньи!

— Сочные жирные свиньи!

Две сестры держали Поркера, а другая выпотрошила его на месте. Бледные руки, словно ножницы, вонзились в огромный живот, разделяя куски жира, обнажая сочные органы.

— Он такой большой!

— Много еды!

Это произошло так быстро, что бедняга просто постоял минуту, глядя на свой раскрытый живот. Полных людей часто использовали в своих интересах, но никогда так. Кровь и комки жира размером с кулак полетели, пока сёстры помогали себе. Поркер стал настоящим застольем из всех, что вы можете съесть. Руки сестёр рылись и пахали, пока ничего не осталось от избранного товара брюшного хранилища Поркера. Сёстры хорошо кормились. Они утоляли аппетиты и радовались, бросая обрывки органов в жутком празднике.

«Это то, что я называю быстро сбросить сто фунтов», — размышлял Уэйд.

Пирс пытался прицелиться, отступая, а Уайт стрелял позади него. Большой Blackhawk сорок четвёртого калибра Пирса прыгал в его руке, но каждая пуля слетала с заданной траектории.

Уэйд действительно подумывал о побеге.

«Я ничего не должен этим ребятам, не так ли?»

Но то, что они были засранцами, не означало, что он должен их бросить.

«Дерьмо! — заключил он. — Чёрт возьми!»

Теперь Пирс был захвачен, он бился среди осаждающих сестёр. Уайт бросил в девушек пустые ружья, а Пирс кричал в безупречном ужасе Глубинного Юга.

— Что это? — спросила одна из больших сестёр и подняла пистолет СМ со слезоточивым газом.

Их хихиканье усилилось, когда она засунула дуло в горло Пирса и нажала на курок. Раздался глухой хлопок! — сгорел бесконтактный предохранитель — ещё один взрыв! — и затем Пирс начал расширяться, совсем как парадный поплавок, расти, расти, пуговицы отскакивали, пока он не стал совсем огромным. Сёстры восхищались этим зрелищем. В конце концов Пирс взорвался. Потроха разлетелись, как спагетти с соусом — затем всё было скрыто слезоточивым газом.

Уэйд схватил сигнальный пистолет в бардачке Уайта. Он вышел и прицелился.

— Давайте, шеф! Уносите свою задницу!

Сёстрам не понравилось воздействие CM. Они пошатнулись, задыхаясь. Шеф Уайт помчал по следу, проложенному трупами. Однако за его спиной из дыма показалась сестра.

— Пригнитесь! — крикнул Уэйд.

Уайт упал в грязь. Без особой уверенности Уэйд разрядил сигнальное оружие и наблюдал, как снаряд прожигает линию пути. Озадаченная, сестра поймала его и посмотрела на него, когда он шипел. Снаряд взорвался, забрызгав её горящим магнием. Он прилип к её лицу, плащу и солнцезащитным очкам, бурлящий ярким неоново-красным светом. Сестра запричитала.

Уэйд отскочил за руль, когда Уайт ворвался внутрь. Автомобиль сделал безрассудный круг, Уэйд стиснул зубы, когда рулил.

— Чёрт тебя побери, Сент-Джон, ты проклятый ублюдок! — Уайт рыдал. — Ты сказал, что их было всего четверо!

Автомобиль трясся по лесной дороге. Уайт вскинул руки и закричал. Уэйд тоже закричал, когда увидел, почему кричит Уайт.

По крайней мере, ещё дюжина сестёр преградила дорогу.

«Откуда они взялись, чёрт возьми!»

— ЖМИ ПРЯМО НА НИХ! — проревел Уайт.

Уэйд и сделал именно это. Он крепко вцепился в руль и нажал на педаль газа. Они стояли, как кегли для боулинга. Уэйд врезался в них с такой силой, что ведущие сёстры вырывали струи чёрной крови изо рта, заливая лобовое стекло. Уэйд включил дворники и продолжил гнать. Он смотрел, как каждая шеренга рушится под бампером, и теперь увидел, что их насчитывается больше дюжины, намного больше. Они использовали себя как баррикады — им было всё равно. Они просто стояли и улыбались, пока Уэйд косил их. Тела ударялись о колёса служебного автомобиля шефа Уайта; их было так много, что казалось, будто они едут по тюкам сена.

На заднем плане сёстры, хотя и раздавленные, снова поднимались, чтобы бежать за ними.

«Ну, естественно», — подумал Уэйд.

А впереди вырисовывались и падали ухмыляющиеся белые лица, но их заменяли другие. Затем разбилось пассажирское окно.

«У меня были и лучшие дни», — подумал Уэйд.

Несколько сестёр вцепились в машину, хватая Уайта. Уайт с честью закричал, отталкивая их отвратительные хихикающие лица.

«Они хотят меня, а не Уайта», — понял Уэйд.

Но Уайт был на пути, и ему не повезло. Сёстры пытались добраться до Уэйда, пробиваясь сквозь Уайта. Уайт просто кричал и кричал.

Наконец машина наехала на последнюю женщину в плаще. Уэйд вылетел на Шоссе#13, но две сестры всё ещё висели на пассажирской двери. Уэйд умело обмахнул толстый дуб и скинул их.

Он проехал несколько миль, прежде чем осмелиться остановиться. Решётка радиатора была выбита, крылья смяты, капот залился блестящей чёрной кровью. Но Уайт, заметил Уэйд, выглядел гораздо хуже, чем машина. Сёстры сняли с него лицо и скальп, оторвали руки, вырвали ему горло. То, что теперь ехало в качестве пассажира, не имело никакого отношения к старому доброму шутливому шефу Уайту. Он выписал свой последний штраф за нарушение правил дорожного движения, это точно.

Уэйд добрался до оврага.

— Покойтесь с миром, шеф, — пробормотал он.

Он вытащил останки Уайта из машины и уехал обратно в сторону кампуса.

Джервис ухмыльнулся.

— Как насчёт развлечения, Лидия?

Лидия замычала.

Элизабет Уайтчапел лежала обнажённая, прикованная к пластине в комнате для взращивания. Оранжевый кружащийся свет парил в лабиринте, пока Джервис вёл исключительно гротескный экземпляр. Четыре плеча составляли его горбатую спину, вмещавшую четыре пары рук. Пятая группа рук служила ногами, соединёнными мускулистыми ягодицами. Волнообразная кожа твари блестела кроваво-красным от пота. Пухлые вертикальные разрезы образовывали его глаза, нос и рот.

К этому времени Лидия всё поняла.

Слово «космический корабль» ей не понравилось, но что это ещё могло быть? Она уловила обрывки разговоров: они все говорили об отъезде, об отъезде завтра вечером. Как о… взлёте? Они также упомянули перезарядку, что могло относиться к какому-либо источнику питания. Другие слова, более странные слова, тоже достигли её ушей. Статисфилд. Псайлайт. Слово «инопланетянин» ей тоже не нравилось, но если жильцы лабиринта не инопланетяне, то кто они? Она заметила многих женщин в чёрных плащах. Многие скакали обнажёнными, с их гладкими белыми телами со слабыми прожилками, с грудью без сосков, с голыми лобками. Они были клонами.

«Захватчики», — подумала Лидия.

Её внимание привлекло движение. Экземпляр, гениталии которого были похожи на гроздь испорченного винограда, заковылял кругом вокруг обнажённой девушки. Девушка казалась парализованной. Тем не менее в её глазах было распутство. Каким-то образом они вызвали положительную сексуальную реакцию, когда девушка должна была кричать о предстоящем кровавом убийстве. Девушке захотелось вот эту мультибредную вещь. Она хотела, чтобы он с ней спарился.

«Боже мой», — подумала Лидия.

Всеми восемью перепончатыми руками экземпляр размял гениталии, которые вскоре превратились в красный шест. Затем шест вставили девушке в рот. Однако эта оральная прелюдия длилась недолго, прежде чем член твари стал слишком большим для границ рта девушки. Он был удалён, пульсируя. Желудок Лидии сжался.

Джервис появился у статического барьера:

— Как тебе развлечение? Побьёт любую серию «Сайнфелда», да?

Позади него раздались крики удовольствия, неземное ворчание и мощный звук хлопков. Слава богу, Джервис закрыл обзор Лидии.

— Зачем? — прохрипела она.

— Генеральный план, — зашифровал Джервис.

Элизабет Уайтчапел взорвалась отрывистыми криками. Мощные хлопки превратились в мокрое хлюпанье.

— Он один из самых крупных, — заметил Джервис, — и я не имею в виду размер обуви. Но сначала мы смягчаем девочек, чтобы они это выдержали.

У Лидии закружилась голова. Её голова закружилась от криков.

— И если ты думаешь, что этот ублюдок большой, взгляни вон на того красавчика, — Джервис указал на соседний трюм. — Ты ведь не забыла о нём?

Нет, вообще-то она не забыла. Экземпляр, который они оставили для Лидии, стучал по экрану отталкивания руками без пальцев. Его сырое мясное лицо подалось вперёд, желатиновые глаза покраснели от страсти.

— Ты получишь каждый его дюйм, — пообещал Джервис. — Прямо в задницу.

Он бился об экран своей массивной эрекцией и мяукнул.

Джервис громко рассмеялся. Лидия потеряла сознание.

Уэйд проснулся чуть позже полудня с яркими лучами на лице.

«Солнечный свет, — подумал он. — О, блаженство».

Он припарковал полицейский автомобиль за городским театром и задремал. Он спал как мёртвый.

К настоящему времени копы в бешенстве должны были искать Уайта, Пирса и Поркера. И всё ещё оставался вопрос о Лидии; она была единственной, кому Уэйд достаточно доверял, чтобы рассказать это, но где она была?

Он покинул автомобиль, решив вернуться в кампус пешком. Ему было бы трудно объяснить охраннику, как он оказался за рулём машины шефа Уайта без компании шефа Уайта. Он незаметно пересёк кампус, помня о полиции. Что-то глубоко внутри его подсказывало ему не возвращаться в общежитие, но он счёл это нервным. Был уже день. Днём ему нечего было бояться, не так ли?

Он пробежал по велосипедной дорожке, которая шла параллельно студенческому магазину. Он остановился как вкопанный и чуть не закричал от радости.

Его Corvette сиял на стоянке магазина.

Уэйд побежал.

— Лидия! Это я!

Без ответа. Но она должна быть поблизости — ключи всё ещё были в машине, а на бардачке лежал кулон Тома, который она нашла на обочине, и маленький пистолет. Было ещё кое-что, что-то похожее на переносную тензорную лампу. Разве он не видел её раньше, в научном центре?

— Лидия!

На тротуаре валялись куски замка. Дверь магазина была приоткрыта. Уэйд знал, что что-то… случилось. Он заглянул внутрь.

— Лидия?

Сначала он заметил машины, а затем кувшины. Затем он обнаружил на полу Colt Trooper Mark III Лидии.

Потом он услышал голоса.

«Стена?» — подумал он.

Голоса доносились из стены. Как во сне, Уэйд подошёл ближе.

«Что это такое?»

Он заметил на стене чёрную точку. Но когда он прикоснулся к ней пальцем, то обнаружил, что это была вовсе не точка, а дыра.

«Дыра, — идиотски подумал он. — В стене. Голоса… В дыре».

Уэйд посмотрел на дыру и заглянул внутрь.

Джервис вешал на ремни голую девушку. Позади него стена светилась оранжевым светом вокруг стеллажей больших кругов, похожих на бочонки. Пар поднимался на фоне далёких звуков машин.

Как будто руководя, профессор Дадли Бессер наблюдал.

— Знаете, профессор, пять девушек — это не так уж и много.

— Это экспоненциально, Джервис, — сказал Бессер. — Сосуды деления нужны только для создания базовых прототипов метиса. Отсюда, после компьютерных вычислений трансфекций, желаемые типы метисов массово производятся в геометрической прогрессии.

— О, — заметил Джервис. — Как производственная линия.

— В некотором смысле, Джервис, да.

Глаз Уэйда казался зашитым в дыру.

Джервис теперь стоял на коленях, вонзая какие-то насадки в ступни висящей девушки.

— Мы всё ещё уезжаем сегодня ночью?

— Да, мы должны. Статисфилд истощается.

Джервис поднял глаза с внезапной озабоченностью.

— А что насчёт Уэйда?

— Предоставь мне его, — сказал Бессер.

Было ли это воображением Уэйда, или обнажённая девушка на ремнях… растягивалась?

Теперь Джервис доил белый ил из её ног. Ил сочился из насадок в большие кувшины — такие же, как кувшины, которые Уэйд только что видел в магазине. Желатиновый белый комок напомнил ему о том, что он видел в отстойнике на поляне.

Уэйд, как обычно в последнее время, сомневался в своём здравом уме. Это было разумным предположением, когда вы видели и слышали людей через дыру в стене из шлакоблоков, другая сторона которой была чёртовой стоянкой, и даже более разумным, когда люди, которых вы видели и слышали через эту дыру, пассивно доили белый осадок из обнажённой девушки в ремнях. И Уэйд был прав; девушка действительно растягивалась. Теперь её тело полностью осело на пол. Она выглядела бескостной. Джервис снял её тогда и очень спокойно…

«Господи, заткни мне рот!» — Уэйд успел подумать.

…Запихнул её в большой контейнер. Голова девушки тряслась, как резиновый мешок, её конечности были вялыми и бледными, как пекарское тесто. Джервис плотно упаковал её и закрыл контейнер крышкой.

— Мне ещё нужно похоронить несколько тел. Тогда я могу…

— Да, Джервис, но сначала займись этим, — Бессер протянул Джервису что-то, какой-то чёрный куб размером с одну из этих вещей Рубика. — Он запрограммирован на детонацию через одну минуту после полуночи. Перед зарядом убедись, что ты вернулся.

— Когда это?

— Ровно в одиннадцать пятьдесят пять.

«Бомба, — заключил Уэйд. — Они говорят о бомбе».

Бессер улыбался?

— А теперь у меня есть небольшое дело, которым я должен заняться. Надеюсь, ты сделаешь всё без проблем.

— Верно, профессор. Увидимся позже.

Затем обе фигуры покинули светящуюся оранжевым светом комнату или коридор, или что там ещё. Уэйд в ужасе оторвал глаз от дыры.

Он понятия не имел, что он только что видел или слышал, и не пытался объяснить это самому себе. Он знал только следующее:

У них была бомба, и она должна была взорваться в минуту после полуночи.

Этой полуночи…

Виннифред бродила обнажённой по низким лабиринтам.

«Здесь, внизу, рай», — подумала она.

Она вышла из-под контроля в своём экстазе. Псайлайт омывал её плоть, твёрдую, как кость, когда она бродила среди гудящей, окрашенной темноты. К настоящему времени она, вероятно, сошла с ума.

Скоро они уйдут, впереди их ждут великие чудеса. Радость быть частью этого ошеломила её.

«Я. Богиня Виннифред».

Возбуждённая кровь текла по её груди и вагине, и вот она снова начала, касаясь себя, играть пальцами.

Псайлайт загудел. В производственных помещениях светился оранжевый туман, относительный приток каталитических обменников, который работал постоянно. Казалось, эти низкие лабиринты тянутся бесконечно. Насколько глубоко они были?

«Фабрика! — подумала она стремительно. — Фабрика любви!»

Сёстры не обращали на неё внимания. Они были совершенны в своей двойственности. Большинство из них были обнажены, как и сама Виннифред, безупречные тела, влажные от оранжевого оттенка. Она углубилась в точку слежения за наведением, простой процессор, который противодействовал магнитной квадрупольной активности, генерируя отрицательный кинетический заряд. Комната представляла собой просто чёрную стену с сотами, пронизанную тонкими нитями. Она села. Здесь, в самом сердце лабиринта, она заканчивала свой оргазм.

Простонав, она закрыла глаза. Псайлайт лизнул её нервы, всасывая тепло в её тело. Она наполнила свой разум самыми низменными сексуальными образами: она была пещерной женщиной, подвергшейся групповому изнасилованию в лесу. Один грязный неандерталец за другим вставлял ей в рот член, который никогда не мылся. Некоторые кончали прямо туда, посылая капли спермы ей в глотку или вытаскивали, чтобы забрызгать её восхищённое лицо. Другие использовали оральный акт в качестве прелюдии, после чего они вонзали свои возбуждённые члены в её вагину, сильно толкали её в грязь — один за другим — пока она не наполнилась спермой, переливающейся через край…

Ноги Виннифред напряглись, когда изображения стали более мерзкими. Её душили, насиловали анально, плевали и писали на неё, но каждая новая демонстрация только разжигала её. Потом она лежала промокшая и грязная; над ней стояли пещерные люди, все посмеивались, пока они мастурбировали в унисон для финальной кульминации. К тому времени, как они все кончили на неё, Виннифред почувствовала себя покрытой горячей белой жижей, а затем…

Её пальцы неистово работали, и вдруг всё взорвалось, словно бомба была в её чреслах.

«Прекрасно, прекрасно…»

Когда она открыла глаза, над ней стояла тень.

— Дадли? — она прищурилась. Это был он. — Что ты здесь делаешь?

— Ищу тебя, — ответил тяжёлый голос.

Что ему нужно? Он должен был привести экземпляр. Она встала, укрощая своё презрение. Зачем он вообще им был нужен? Он был толстым и самовлюблённым. Он вызывал у неё тошноту.

Сразу же его толстые руки обвились вокруг неё; он целовал её, ласкал.

— Я люблю тебя, — прошептал он и погнал её обратно в служебный коридор.

Здесь псайлайт сиял ярче, наполняя её желания. Его толстые пальцы возились с её вагиной. Она могла чувствовать хилую эрекцию через его брюки пятьдесят четвёртого размера.

Губы, как у рыбы, прижались к её губам. Его язык вошёл в её рот, его рука сжала её ягодицы.

Виннифред хихикнула.

— О, Дадли, ты невозможен.

Его брюки упали. Он поставил её на колени.

«Так вот чего он хочет».

Она изо всех сил старалась прижаться к нему, но…

— Прости, Дадли, но ты такой толстый, что я не могу до него добраться!

Бессер посмотрел вниз.

— Тогда, может быть, ты сможешь добраться до этого?

Виннифред закричала. Бессер вставил инфузоры ей в шею, по одному в каждую руку, а затем выпустил третью ей в пупок. Из-за передозировки дезцимации кальция у неё возникло кровотечение.

Кости Виннифред тут же растворились, и она плюхнулась на пол.

Бессер наступил ей на живот. Виннифред извергла рвоту.

— Какой я теперь толстый, сука?

Он наступил ей на голову, и та раздавилась.

— Как это для толстого, м-м-м?

Затем, посмеиваясь, он обошел её лежащую так, как будто кто-то растоптал виноград. Теперь она выглядела нелепо — нечёткая, извивающаяся масса. Он поднял её и повалил на левслат. Виннифред могла только рыдать в обороне. Он пытался изнасиловать её на планке, его маленькая косточка протыкала её распластанную плоть, ища входа.

Пухлые руки мяли её, как мокрое полотенце, но вскоре попытки сорвались. Любое отверстие, в которое он стремился вторгнуться, оказалось слишком слабым для совершения полового акта. Вместо этого он тяжело дышал, смеялся и мастурбировал. Виннифред могла только биться по планке.

Бессер снова сжал её голову. Её глазные яблоки выскочили, подвешенные на нервах.

— Вот тебе «толстый»! — объявил он.

Он сильно эякулировал в её раздавленное лицо.

Мечты Виннифред о божественности исчезли так же быстро. Бессер потащил её по перевалу, открыл люк и затолкал в один из шлюзов. Виннифред всхлипнула. Она упала, сопротивляясь, но напрасно, сочившись в желоб, как тёплая каша.

— До свидания, Винни.

Бессер улыбнулся и потянул за рычаг. Сразу же она упала. Всего несколько минут назад она задавалась вопросом, насколько глубок лабиринт — теперь она это выяснила. Она неаккуратно падала. Минуты? Часы? Она не знала. Она спускалась по недрам лабиринта вниз и вниз…

Она опустилась в трюм, обнесённый слизью. Виннифред вывалилась на пол, приземлившись на кучу экскрементов. Она сбилась в кучу. Десять крепких инопланетных экземпляров окружили её, изгибаясь кверху на соединённых шнуром конечностях. Пухлые языки выпадали из решётчатых ртов, и их эрекция, длиной с человеческие руки, была более убедительным доказательством их возбуждения, чем ей когда-либо требовалось. Вот, наконец, пещерные люди её фантазий. Она барахталась среди них — дар от богов — когда они спешили выстроиться в очередь для этого очевидного и окончательного акта: группового сношения инопланетян.

Когда они закончили, они её съели.

Из подсобного помещения в подвале Джервис направил лифт на шестой этаж. Затем замкнул клеммы и отключил управляющее реле. Теперь лифт застрял.

«Я изобретательный», — подумал он.

Он поднялся на четвёртый этаж, неся под мышкой пять крышек канализационных люков. Они весили восемьдесят фунтов каждая. На четвёртом этаже он взломал дверь лифта и посмотрел вниз. Затем он улыбнулся.

Он был благодарен Чанеку за адрес.

«Вот здесь».

Он сразу уронил крышки люков. Пол содрогнулся.

Он позвонил в дверь.

— Кто там? Сара?

— Проверка счётчиков, — сказал Джервис.

— Счётчики? — дверь приоткрылась. — Я никого не вызывал.

Джервис ухмыльнулся.

— Привет, Вильгельм.

Красивое лицо Вильгельма исказилось.

— Ты? Ты!

Джервис распахнул дверь. В ярости Вильгельм отступил. На нём был чёрный халат с эмблемой Германии на груди.

— Чего ты хочешь?

— Мести? Нет. Космогенного правосудия, — поправил Джервис.

Вильгельм засмеялся.

— Ты хочешь драться со мной, недоносок?

— Ты взял то, что было моим. Скажем так, восстановление справедливости.

— Я уже обмочил свои штаны, — Вильгельм достал пистолет.

«Luger, — отметил Джервис. — Почему я не удивлён?»

Парень носил с собой пистолет в своём халате? Вильгельм взвёл курок парабеллума.

— Убирайся, или я взорву тебя до мозга костей по всей долине. Пошёл! Вон!

Он блефовал? Возможно, небольшая провокация подскажет.

— Скажи, твой отец сдался русским, не так ли?

— Свинья! Мой отец был героем войны! Он заслужил Рыцарский Крест с гроздьями дубовых листьев в Севастополе!

— Меня не волнует, выиграл ли он крест из палочек от мороженого с парой колец для члена. Он был нацистским трусом. Он сосал яйца Гиммлера, а твоя мама трахалась с русскими бесплатно.

Это было всё, что требовалось. Некоторые парни просто не понимали шуток. Вильгельм произвёл залп. Пули калибра девять миллиметров проделали линию на груди Джервиса, пробивая дымящиеся дыры.

Джервис упал и спокойно поднялся.

— Тебе придётся сделать что-то намного лучше этого, приятель.

Увидев, что на лице этого арийского столпа мускулов застыл явный ужас, сердце Джервиса обрадовалось.

Вильгельм убежал в спальню к гардеробной. Джервис последовал за ним.

В шкафу висели знамёна СС, полковые штандарты и нацистский государственный флаг. Ещё был стеклянный шкаф, полный железных крестов и значков Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Вильгельм расчехлил церемониальный кинжал СС.

— Это то, что я называю тайником нациста, — пошутил Джервис. Он улыбнулся выходкам своего оппонента. — Что делаешь?

Вильгельм схватился за кинжал и крикнул:

— Сдаться? Никогда! — и сделал выпад. Лезвие вошло рукоятью глубоко в живот Джервиса. — Получай!

Джервис цокнул, выпрямившись. Он вынул кинжал и расстегнул рубашку. Вильгельм уставился на бескровную щель и пулевые отверстия.

— Отец небесный, — пробормотал он.

Быстрый удар слева направил немца через комнату. Его халат распахнулся, обнажив вялый рыцарский член. Джервис с некоторым отчаянием заметил, что член Вильгельма даже мягким был больше, чем член Джервиса, когда был твёрдым. Он серьёзно подумывал отрезать его кинжалом, но это казалось мелочным. Даже такой засранец, как Вильгельм, не заслуживал отрезанного члена.

Джервис пожал плечами. Он всё равно его отрезал. Глубокий дрожащий крик Вильгельма звучал, как двигатель грузовика на высокой скорости.

Джервис поднял его пенис, чтобы это увидел противник.

— Ар-р-р-р! — взревел Вильгельм в конвульсиях. — Мой член!

Джервис улыбнулся ярче тысячи солнц. Действие было символом; он сравнял счёт за всех парней в мире, которые потеряли свою любовь из-за вот таких вот больших пенисов.

— Посмотри и вспомни, скольких подружек ты украл этим, дружище.

Вильгельм отшатнулся, его крики сменились дрожащими стонами. Ему удалось встать, что Джервис нашёл восхитительным. Человеку требовалась некоторая стойкость, чтобы так быстро встать после того, как ему удалили пенис кинжалом СС.

— Беги, — посоветовал Джервис.

Прижав руку к окровавленной промежности, Вильгельм, пошатываясь, вышел. Джервис зажёг Carlton и глубоко затянулся. Дым клубился сквозь дыры в его груди. Он услышал, как немец оступился.

Затем, как и было предсказано, последовало долгое нисходящее: «А-а-а-а-а!»

Бац!

Джервис прошёл в холл и посмотрел вниз в шахту лифта. Конечно же, на дне лежал Вильгельм, сломанный, искривлённый, но, к счастью, всё ещё живой.

— Теперь мы собираемся сыграть в игру, — крикнул Джервис. — И название игры — «Америка бомбит отечество».

Вильгельм заскулил, умоляя о пощаде. Джервис выпустил первую крышку люка. Она ударилась о дно, но промахнулась.

— Чёрт, я думаю, мне лучше отрегулировать мой бомбовый прицел Норден, да?

Джервис отпустил вторую крышку люка. Её ребро попало Вильгельму по колену. Вильгельм взревел.

— Хорошо, — одобрил Джервис, — но недостаточно.

Третья крышка люка поплыла почти мечтательно. Выпученные глаза Вильгельма смотрели, как она спускается.

— Нет, нет, нет! — простонал он.

Крышка люка весом восемьдесят фунтов упала прямо на живот Вильгельма. У Вильгельма весь желудочно-кишечный тракт вылетел изо рта.

— Прямое попадание! — Джервис праздновал.

Для потомков он сбросил четвёртую крышку люка, которой Вильгельму сплющило голову.

Уэйд прокрался в свою комнату в общежитии и запер дверь. Поиск Лидии был его приоритетом, но он не мог найти её на восьмой части бензобака. Его бумажник был пуст, а единственные оставшиеся деньги были в общежитии.

Но сейчас…

Что это было?

Он положил револьвер Лидии на кровать. Он почесал затылок, рассеянно посмотрел в окно.

«Там всё нормально, всё нормально».

Он достал из холодильника Adams. У пива был хороший вкус, он был нормальным, но всё же…

Потом он понял, что это было. У него было пресловутое ощущение, что за ним наблюдают.

— Тебе, наверное, интересно, почему ты чувствуешь, что за тобой наблюдают, — раздался голос Тома МакГуайра.

Уэйд уронил пиво.

Отрубленную голову Тома положили на стереосистему Уэйда. Серое лицо ухмыльнулось.

— Как дела, приятель?

— Да иди ты, блять, в жопу! — воскликнул Уэйд. Он задал первый логичный вопрос. — Как ты сюда попал? Ты явно не сам пришёл!

— Джервис оставил меня, — ответила голова Тома, — чтобы передать сообщение.

Уэйд сел на кровать.

«Я разговариваю с отрубленной головой», — понял он.

Насколько далеко это могло зайти?

— Почему вы с Джервисом перешли к Властителю?

Том по ошибке попытался пожать плечами.

— У нас не было особых вариантов, нас выбрали. Кроме того, Властитель предлагает бессмертие за службу, — голова Тома остановилась. — Я думаю, что эта часть для меня сейчас недоступна. Что он сделает? Сделает мою голову бессмертной? — Том усмехнулся. — Почему ты не сотрудничаешь, Уэйд? У Властителя для тебя сделка.

— Скажи Властителю, что он может поцеловать меня в задницу, — сказал Уэйд.

Взгляд Тома метнулся к холодильнику.

— Открой мне Spaten, ладно? Не то чтобы я сам мог это сделать.

— Я не открываю пиво голове, — сказал ему Уэйд.

Внезапный гнев отразился на лице Тома.

— Я очень стараюсь сохранять хладнокровие. Знаешь, я потерял работу из-за тебя.

Уэйд надулся.

— Да, я думаю, ты очень зол.

— Если бы твой лучший друг разбил твою машину и отрубил тебе голову, ты бы не разозлился?

— Это был несчастный случай, Том. Мне жаль.

— Если тебе жаль, сделай это для меня. Присоединяйся к Властителю.

— Присоединяйся к этому, — ответил Уэйд, указывая на свою промежность.

В смехе Тома возникла смесь веселья и угрюмости.

— Я уже сказал тебе, Джервис оставил меня здесь, чтобы передать сообщение…

— Я не хочу этого слышать, — сказал Уэйд. — Я не хочу с этим трахаться.

— Послание таково: Лидия у нас.

Безмолвная суматоха обрушилась на Уэйда, как брошенная сеть.

— Джерв схватил её в студенческом магазине. Мы заперли её в лабиринте. Послушай, Уэйд, нам плевать на неё; она для нас бесполезна, и мы не просуществуем достаточно долго, чтобы она причинила нам вред, если мы её отпустим. Так вот в чём дело. Присоединяйся к Властителю, и мы отпустим её. Без обмана.

Мысли Уэйда эхом разносились, как капли в пещере.

И голова Тома продолжала:

— Но если ты откажешься, девушке не повезёт. Они пустят её по кругу, красиво и медленно, и позволят инопланетным экземплярам завладеть всеми её дырками. Вот так. Ты собираешься сидеть сложа руки и позволить кучке инопланетян трахнуть твою девушку? Разве ты не любишь её, Уэйд? Что ты собираешься делать?

— Что я собираюсь делать, — ответил Уэйд, — так это бросить тебя в уплотнитель для мусора. Вот что я собираюсь сделать.

— Супер, Уэйд. Избегай проблемы. Поджимай хвост как тёлочка.

— Заткнись, — сказал Уэйд. — Я не тёлочка.

— Бу-бу-бу! Ты позволишь девушке, которую любишь, умереть медленно, потому что тебе не хватает смелости принять перемены.

— Разозлил.

— Я разговариваю с тобой, Уэйд. Не как вассал, а как друг.

— Эй, — сказал Уэйд. — Том МакГуайр был моим другом. Но ты больше не он. Ты просто злая… голова.

— Большое спасибо, приятель.

Но Том — или голова Тома — был прав в одном. Уэйд откладывал неизбежный выбор. Он мог выбрать путь труса или путь мужчины.

«Неужели я так сильно её люблю?»

— Пришло время принимать решения, — объявил Том. — Через секунду этот телефон зазвонит. Это будет Бессер, и ему нужен ответ.

— Бессер даже не знает, что я здесь, — усмехнулся Уэйд.

— Конечно, знает, — мёртвые губы Тома горделиво скривились. — Я только что передал ему это через свой трансцептрод.

Уэйд даже не нахмурился, когда зазвонил телефон. Он просто поднял его и поднёс к уху.

— Уэйд, мой мальчик. Я рад, что ты получил наше маленькое сообщение.

— Умно, — сказал Уэйд. — Но в следующий раз оставляйте записку на моём холодильнике под фруктовым магнитом.

— Времени мало. Мы договорились?

— Да, — сказал Уэйд.

— Мудрое решение. Твоя любимая женщина выйдет на свободу, а ты будешь жить вечно… с нами.

— Как мы собираемся это сделать?

— Встретимся в моём офисе, — проинструктировал Бессер. — Через двадцать минут. Буду ждать. И, Уэйд, пожалуйста, никаких трюков. Или иначе…

Уэйд повесил трубку.

«Я по уши в этом дерьме», — подумал он.

— Почему я? — спросил он у Тома. — Почему я нужен Властителю?

— Потому что ты самый здоровый мужчина в университетском городке. Мы не могли взять кого угодно, только не для чего-то столь важного. Вот почему Бессер заставил меня выкрасть медицинские записи из поликлиники. Он хотел проверить истории болезней как можно бóльшего числа студентов в установленные сроки, и это то, что он и Винни сделали. Они выбрали самых здоровых кандидатов из всей группы. Властителю нужны были пять девушек и один парень. Ты счастливчик.

Уэйд взял ещё пива. Он угрюмо сел на кровать и пил.

— Не выгляди таким расстроенным, — предложил Том. — Ты должен жить вечно, чувак. Мы говорим о вечной долбаной жизни.

— Спасибо за помощь.

Уэйд посмотрел на часы.

«Двадцать минут до вечности. Дерьмо».

— Судьба зовёт, Уэйд. Тебе пора идти.

— Тебе тоже пора идти, — сказал Уэйд. — В уплотнитель для мусора.

Том вздохнул с похвальной покорностью.

— Я понимаю.

Уэйду, честно говоря, было трудно удерживать голову Тома над открытым механизмом Kenmore. Хотя бы частично, эта серая улыбающаяся отрубленная голова всё ещё была его другом.

— Удачи, чувак, — сказал Том.

— Пока, Том.

— Подожди, подожди! Прежде чем я уйду, вот анекдот.

Уэйд закатил глаза.

— Я собираюсь бросить тебя в уплотнитель для мусора, а ты хочешь анекдоты рассказывать?

— Просто ещё один, ради старой дружбы.

— Хорошо, давай.

— Что сказал Линкольн после пятидневного запоя?

— Что? — Уэйд застонал.

— Как я мог ИХ освободить?

Уэйд уронил голову в уплотнитель и нажал кнопку питания. Смех Тома можно было услышать из-за нисходящего гудения машины. Мотор заскулил. Череп Тома свернулся и хрустнул. Потом мотор отключился.

«Что ты делал сегодня, сынок?» — он почти слышал, как спрашивает его отец. «Что ж, папа, меня преследовал мертвец, я нашёл тело декана Сальтенстолла в гардеробной, я видел, как убили трёх полицейских, я переехал на полицейской машине пару десяток женщин и, наконец, что не менее важно, я бросил голову Тома МакГуайра в уплотнитель для мусора. Довольно интересный день, не правда ли?»

Но ещё не достаточно интересно. Он засунул револьвер Лидии в штаны и снова посмотрел на часы.

Действительно, судьба звала. Пора было идти.

Чёрный кулон Тома, который Лидия нашла на обочине, лежал в бардачке. Уэйд не знал, что это было, поэтому он оставил его, и он оставил вещь, которая выглядела как переносная тензорная лампа, тоже не зная, что это точно было. В тот момент он знал очень мало, кроме того, что его жизнь либо близилась к концу, либо претерпевала драматические перемены. Он вёл свой Corvette со стойким изяществом.

Когда он вошёл в научный центр и поднялся по ступеням, его разум, казалось, парил в воздухе, пустой, как пространство. «Мы будем ждать», — сказал ему Бессер, но никто не ждал в тёмном, ничем не освещённом офисе. Однако приготовления были сделаны: на окнах висели плотные шторы. Единственный солнечный свет проникал через открытую дверь позади него. Затем раздался голос:

— Закрой дверь, пожалуйста, Уэйд.

Уэйд закрыл дверь. Когда он повернулся, профессор Бессер стоял у стены, толстый, как всегда, и как всегда улыбался.

— Наш центральный экстромитер здесь, чудесное изобретение. Ты не поверишь, сколько времени они экономят.

Уэйд увидел на стене чёрную точку, как в магазине.

«Не точка, — напомнил он себе. — Дыра».

Голову Уэйда наполнил субоктавный гул. Чёрная точка пробежала по стене, как чернильная бусинка, образуя линию до пола…

…И через эту линию одна за другой появились четыре сестры. Линия была дверью, как он понял, к тому месту, которое он видел через дыру в стене магазина. Дверь в лабиринт.

Сёстры протиснулись сквозь линию, как будто плоские. Однако мгновение спустя они стояли во плоти, в чёрных плащах, с капюшонами. Свежие белые лица улыбнулись ему, восемь линз четырёх пар солнцезащитных очков отражали крошечную точку, которая была лицом Уэйда.

Четыре сестры стояли одинаково, улыбаясь одинаковыми ухмылками.

— Мы отведём тебя домой, Уэйд, — сообщил ему Бессер.

— Ты не сделаешь это дерьмо, пока не отпустишь Лидию. Вот в чём дело.

— Да, но я не думаю, что у тебя есть выбор. Сёстры поймают тебя до того, как ты подбежишь к двери.

Уэйд вытащил из-за спины револьвер. Он указал на старшую сестру.

Бессер рассмеялся.

— Ты уже знаешь, что это бесполезно.

Уэйд выпустил одну пулю. Сестра отбила её ладонью.

— Итак, видишь, ты не можешь убить их, Уэйд.

Уэйд направил пистолет на Бессера.

— Но я могу подстрелить твою жирную задницу.

— Если хочешь.

— Хочу, — сказал Уэйд и выстрелил ещё раз.

Сестра рядом с Бессером выхватила из воздуха пулю со скоростью девятьсот футов в секунду, как брошенную горошину. Она с любопытством посмотрела на неё и съела.

— Ты не можешь причинить им вред, и они не позволят тебе причинить мне боль.

Но у Уэйда была ещё одна хитрость.

— Я нужен тебе, правда? По какой-то причине я важен для тебя?

— Да, очень, — сказал Бессер.

Сёстры двинулись вперёд, протягивая белые руки. Но затем Бессер в панике крикнул:

— Стой!

Уэйд теперь приставил пистолет к своей голове, взведя курок.

— Выведи сюда Лидию, или я прострелю себе голову.

Бессер вздрогнул, на его лице был страх.

— Уэйд, пожалуйста. Ты не можешь…

— Конечно же, я могу. Мне плевать, — Уэйду было приятно быть тем, у кого есть сила для перемен. — Я догадывался, что этот чувак Властитель не будет слишком счастлив, если ты приведёшь меня мёртвым.

— Нет, — прохрипел Бессер. — Он бы не был счастлив.

— Тогда приведи сюда Лидию прямо сейчас, или ты увидишь, как мои мозги летят в другую сторону через комнату.

Бессер отправил женщин обратно.

— Успокойся, Уэйд, — сказал Бессер.

И снова чёрная точка побежала по стене. Лидия отошла от линии.

— Уэйд! Ты пришёл спасти меня! Я не верю!

— Я тоже, — сказал он. — И не спрашивай меня, почему я приставил пистолет к своей голове. С тобой всё в порядке?

— Да, но…

— Тогда уходи отсюда.

— Но…

— Просто заткнись и уходи! — крикнул он.

Не могло быть ни драматических прощаний, ни последнего признания в любви, ни другого банального дерьма.

— Corvette снаружи. Заправляйся бензином и не останавливайся, пока не доберёшься до Аляски.

— А как насчёт тебя?

Рот Уэйда скривился.

— Я должен пойти с ними, — он больше не хотел её видеть; от этого стало только хуже. — Это единственный способ, так что просто… уходи.

Это было её прощанием: безмолвное признание. Она посмотрела на него, моргнула и вышла из научного центра.

— Вот, — сказал Бессер. — Так что будем делать сейчас?

Уэйд знал, что он имел в виду. Предстояло принять ещё одно окончательное решение. Он услышал, как Corvette завёлся снаружи и уехал. Каким-то образом Уэйд даже улыбнулся.

— Я мог бы сильно тебя трахнуть, не так ли?

— Да, но какая была бы потеря, — подчёркнуто сказал Бессер. — Почему бы не прийти и не посмотреть, что мы можем предложить?

Лица сестёр сияли. Они были похожи на ангелов.

Уэйд уронил револьвер.

Бессер открыл экстромитер своим кулоном. Две сестры взяли Уэйда за руки и повели его к стене в бесконечность.

— У вас всё нормально? — спросила кассир 7 Eleven.

Лидия поняла, как она должна выглядеть. Униформа в лохмотьях, волосы на лице, пистолета в кобуре нет. Однако она выглядела бы намного хуже, если бы экземпляр из следующего трюма достался ей. Уэйд пожертвовал собой ради неё.

Она купила сигареты и шесть банок Coca-Cola. Она сидела в Corvette и думала. Находясь в лабиринте, она достаточно подслушала, чтобы понять, что происходит. Она знала, что они из себя представляли, да, и что они делали. Она также знала, что они уезжают сегодня в полночь и заберут с собой Уэйда.

УФ-корректировщик всё ещё находился в машине Уэйда, и, слава богу, также там был чёрный кулон, который она нашла в том месте, где Уэйд разбил машину Тома. Виннифред назвала это ключом, а экстромитеры — точки — были дверьми, которые они открывали.

В машине лежал листок бумаги — записка, написанная Уэйдом.

Взгляд Уэйда метнулся вперёд, перед ним была словно бесконечная лента, разматывающаяся в бездонную яму.

— Вот дерьмо, — прошептал он.

— Добро пожаловать в лабиринт.

Сёстры разошлись, оставив Уэйда наедине с Бессером в приёмной ТОЧКЕ ДОСТУПА#1. Перед ними тянулся единственный чёрный коридор. Его конец нельзя было различить.

— Это место — ящик на поляне?

— Да, — ответил Бессер. — Святилище нашего хозяина.

— Но ящик на поляне не больше гроба.

— Снаружи — да. Но внутри его грани более обширны, чем любое здание на земле. Его фактическая близость не поддаётся расчёту.

— Это невозможно, — усмехнулся Уэйд.

— Нет, это физика. Прикладная система манипулирования физическим измерением. Всё возможно, Уэйд, — Бессер рванул вперёд. — Пойдём. Я покажу тебе, как выглядит твоя судьба.

Уэйд последовал за ним по коридорам, сквозь темноту.

Бессер вставил свой кулон в одну из точек, над которой, казалось, светился знак. Уэйд видел это, но не понимал.

— Мы называем их мысленными знаками. Сервопатический транспондер идентифицирует обозначение для читателя. Русский человек, например, увидел бы это по-русски.

Бессер открыл экстромитер. Тёмный, пульсирующий зелёный свет проходил через каналы странного оборудования, желобов и подъёмников и что-то вроде конвейерной ленты. Уэйд увидел спины нескольких обнажённых сестёр, склонившихся над своими задачами. Время от времени тишина прерывалась внезапным визгом, который напомнил Уэйду о ветвях деревьев, брошенных в измельчитель древесины. Каждый визг заставлял его спину содрогаться. Он вгляделся глубже в канал и увидел, что конвейер везёт белые обнажённые тела.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — сказал он.

Бессер казался встревоженным.

— Это переработка мусора. Это просто переработка материала, срок службы которого истёк.

— Материал! — возразил Уэйд. — Это люди!

— Ну, они сёстры, да. Но больше они не годны к эксплуатации.

Уэйд прищурился сквозь щели. Искривлённые, раздавленные, поломанные — это были сёстры, которых Уэйд сбил на машине Уайта. Они лежали живыми на конвейере, залитые чёрной кровью. Лента поочерёдно подавала их в зияющий бункер — затем раздавался визг — и из желоба на другом конце выходили большие брызги чёрного мяса, как фарш. Так поступали с повреждённым товаром. Они перемалывали их в пищу.

— Мы здесь хорошо едим, Уэйд. И ты тоже будешь.

Сёстры, которых перелопатили в мясо в бункере, автоматически падали в какой-то чан. Уэйд почувствовал, что теряет сознание.

Бессер пошёл дальше. Подводы привели к бóльшему количеству проходов, что привело к бóльшему количеству знаков: ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПОСТАВКИ, АККЛИМАЦИОННАЯ КАМЕРА, МОМЕНТ ЗАРЯДКИ. Сёстры передвигались, как ухмыляющиеся идиотки-рабыни.

— Сёстры — примеры технологий Властителя.

— Это не культ, — понял Уэйд. — Это долбаный космический корабль, а эти женщины… инопланетяне.

— Это кросс-мультибредные интегрированные гибриды, но «инопланетян» будет достаточно, как, я полагаю, «космического корабля» будет достаточно для лабиринта. На самом деле это валентное ядро, гиперскорость, орбитальный, магнитный импульс, моментальный луч, групповой, дульный, кулон Me V, самопроизвольный распад / ускорение, эндодиермическая масса, энергия, преломляющая пара-мезикофотомеханическое поле, дееффееттрансистентный, динамический, максимальный, движущийся, мобильный, двигательный объект.

Уэйд уставился на него.

— О, и это всё?

Бессер взял его с собой и выбрался в наклонный проход с резьбовыми стенками, мысленный знак которого читался как ТОЧКА СЛЕЖЕНИЯ ЗА НАВЕДЕНИЕМ.

— Ты знаешь, что такое электромагнитная энергия? — спросил Бессер.

— Свет, звук, излучение — вот такое дерьмо, да?

— Да, Уэйд, такое дерьмо… растянутые на бесконечной длине волны, и эти длины волн существуют повсюду, — Бессер на мгновение помолчал для эффекта. — Они источник энергии.

— Ты имеешь в виду, что вы не заправляете эту штуку топливом?

— Представь всю Вселенную как озеро, Уэйд. Поверхность озера — это электромагнитная энергия, а лабиринт — это в некотором смысле лодка. Аппарат в этой комнате противодействует электромагнитным волнам, позволяя лабиринту плавать, так сказать, по озеру, в то время как проводящие устройства используют активные свойства тех же электромагнитных волн, создавая импульс кинетической энергии, который продвигает лабиринт с феноменальной скоростью.

— Тогда как он поддерживает себя, когда не движется?

Впечатлённый, Бессер повернулся.

— Отличный вопрос, Уэйд. В неподвижном состоянии лабиринт, конечно, не может использовать активную подвижность электромагнитных волн. Таким образом, он создает своё собственное статическое электромагнитное поле, высвобождая сохранённую молекулярную активность, ранее обработанную во время перехода двигателя. Мы называем это стасисфилдом.

— Батарея, — заключил Уэйд. — И поэтому вам нужно поскорее уехать. Потому что у вас разряжаются батареи.

— Точно. Твоя проницательность заслуживает похвалы, — Бессер перевёл его на другой служебный проход. — Перед тем, как испытать полное истощение, мы перезаряжаем стадионное поле за один спонтанный импульс оставшейся сохранённой потенциальной электронной активности. Это произойдёт сегодня, за пять минут до полуночи. Потом…

— Взлёт, — сказал Уэйд.

— Больше похоже на магнитное отталкивание, но да, лабиринт будет проецироваться обратно в активный электромагнитный поток космоса.

— Куда?

— На следующее задание по приобретению экземпляров. Мы переходим из мира в мир, Уэйд. От галактики к галактике.

Уэйд был поражён.

— Какого хрена? — крикнул он. — Хоронить студенток? Отрывать людям головы? Зачем?

Бессер глубоко усмехнулся.

— Я покажу тебе зачем. Следуй за мной.

Странный свет загудел вокруг головы Уэйда. Никаких осветительных приборов не было, но каким-то образом он мог видеть сквозь сплошную тьму. Мысленный знак парил: ТРЮМ#4. И следующий: ТРЮМ#5; и далее: ТРЮМ#999. Проход представлял собой бесконечный лабиринт.

Но следующий знак светился: ВЗРАЩИВАНИЕ.

Тёмный оранжевый свет пульсировал в длинной узкой камере. У стены стояли на стеллажах большие канистры. Другая сторона представляла собой половину стены, которая была наклонена вниз.

Бессер указал.

— Тысяча царств, конец которых — совершенство.

Уэйд затаил дыхание, глядя через край. Из слоёв оранжевого света производственные слои спускались всё ниже и ниже. Это было похоже на взгляд вниз по склону горы высотой в несколько километров. На каждом уровне происходило движение, белые тела суетились взад и вперёд по тайным проходам, толкая вещи в каком-то безымянном бремени.

— Что это за хрень? — прошептал Уэйд, больше про себя.

— Утроба для целых цивилизаций, — символизировал Бессер. — Перерабатывающее предприятие, где генетические структуры изолированы по наиболее полезным свойствам, скрещены друг с другом, регрессивные гены удалены, жизненно важные гены усилены. Мы извлекаем из жизни жизнь, комбинируем её и воссоздаем — всё в соответствии со спецификациями Властителя.

Глаза Уэйда были прикованы к светящейся пропасти.

— Природа низка, но мы заставляем её служить более высокой цели. Лабиринт — лишь один из многих; они переходят из мира в мир, обрабатывая доминирующие формы жизни, чтобы однажды создать безупречное царство. Мы берём лучшее из всего и делаем это ещё лучше.

— Для Властителя?

— Для генерального плана. Наш мир проклят своей собственной ошибкой. Война, ненависть, преступления и так далее. К сожалению, все остальные миры в этой Вселенной такие же. Все, кроме одного. Мира Властителя.

Уэйд больше не мог смотреть в этот Гранд-Каньон плоти. Он попятился, пошатываясь, словно одурманенный.

— Производительность против отходов, — восхвалял Бессер. — Человечество расточительно здесь и везде. Но генеральный план отбирает хорошее от плохого, из всех миров, к единственной, объективной цели. Какое может быть лучшее определение совершенства?

Уэйд повернулся и увидел канистры на стеллажах.

— И в этой комнате всё начинается. Активные порты.

Сначала Уэйд подумал, что это какие-то топливные элементы, но Бессер сказал, что лабиринту не нужно топливо. Уэйд выкатил одну из прозрачных канистр. Там был пузырь, и он увидел что-то подозрительно похожее на пупок. Какой бы массой ни была наполнена канистра, она вздрогнула. Частью массы было человеческое лицо. Уэйд положил канистру обратно на стеллаж.

— Здесь производятся прототипы. Компьютер вычисляет наиболее полезные возможности, затем лучшие прототипы удаляются для дальнейшего генетического приукрашивания. Мы скрещиваем самок из одного мира с самцами из других миров. Самки — делящиеся сосуды; самцы — экземпляры…

Это слово позвонило в колокол, и Уэйду не понравилось его звучание.

— Каждый целевой сектор индексируется с учётом интеллекта Властителя: природные ресурсы, промышленный потенциал и характеристики окружающей среды. Также проиндексированы анатомические характеристики каждого вида. Затем Властитель вычисляет, какие комбинации каких видов повлияют на более совершенный межвидовый. Первоначальные прототипы, которые мы называем межспециализированными единицами, производятся очень быстро. Весь процесс включает сложную систему биологической акклиматизации и наук об ускорении роста.

Уэйд прислонился к тёплой стене, вытирая рот.

— Девушка в этой штуке — она ​​ведь из колледжа, не так ли?

— Это не штука. Это инкубированная каталитическая капсула с расширяющимся пакетом, обеспечивающим естественный рост. И да, она одна из пяти суррогатных сосудов с этой планеты.

— Что, чёрт возьми, ты с ней сделал?

— Мы, конечно, удалили ей кости. Антиректорная бифертилизация требует довольно резкой акклиматизации. Ты не просто оплодотворяешь одну форму жизни репродуктивными генами другой и рассчитываешь произвести на свет межвидового. Две физиологии несовместимы. Поэтому мы делаем их совместимыми. Одна вещь, которую мы делаем, — это модифицируем репродуктивные системы суррогатов, но в этой вынужденной совместимости они не выдержат физического стресса во время полового акта и родов.

— Как попытка проехать автобусом через кроличью нору.

— Грубо, но правильно. Мы удаляем их костные структуры, — Бессер взял большой шприц. — Агенты, вызывающие децимацию кальция, растворяют весь костный материал в организме, который затем сливается во взвешенном состоянии и утилизируется.

Бессер указал на один из кувшинов. Он был доверху переполнен. Уэйд вспомнил, как Джервис доил белую жижу из девушки в ремнях и как она потом растянулась, как замазка.

— Мы можем произвести первичные межспециализированные единицы за считанные часы, а суррогаты можно многократно использовать для будущих бифертилизаций. Это чудесно.

Уэйд не был склонен соглашаться.

В следующем проходе ряды светящихся отсеков слабо пульсировали. Шум был безжалостным, нарастал хриплый шквал и нытьё.

Уэйд пристально посмотрел. Пухлые деформированные вещи, которые он видел лежащими, заставили его снова усомниться в реальности происходящего. Крошечные половые органы извивались. Пухлые руки и ноги гребли по влажному воздуху. Некоторые, казалось, росли, даже когда он смотрел.

— Это хранилище пересыщения источника углерода для биодобавки, — с гордостью заявил Бессер.

«Это чёртовы уродцы!» — крикнул про себя Уэйд.

— Межвидовые новорождённые в условиях гиперинкубации. Всего за несколько дней они станут достаточно зрелыми, вмещая успешно бифертилизированные репродуктивные гены, которые затем будут трансфицироваться снова и снова, пока не будет произведён целевой вид. Тогда желаемые группы генов будут храниться в криогенных хранилищах до времени колонизации.

— Когда это?

Бессер небрежно пожал плечами.

— Только Властитель знает. Через год или через тысячу лет. В лабиринте хранятся межвидовые группы генов для каждой цели захвата.

— Ты имеешь в виду каждую планету?

— Да, и их тысячи, Уэйд, несколько тысяч. Каждая межвидовая группа, независимо от классификации, генетически создана с идентичными сенсорными и трансцепционными клетками. Рождается в полной преданности целям Властителя. Целые миры, Уэйд, которые будут жить, чтобы служить его воле. Когда придёт время, сохранённые группы генов будут массово производиться экзогенно… и рассредоточиваться.

Мозг Уэйда словно кипел.

— Зачем? — всё, что он мог сказать. — Зачем? Зачем? Зачем?

— Массовая реколонизация, — Бессер поднял палец. — Однажды новая социальная система будет править всеми мирами, бесчисленными народами под одним путеводным светом. Ни войны, Уэйд, ни преступлений, ни агрессии. Представь себе такой мир, а затем точно так же представь себе тысячу миров. Вторая фаза — это просто реализация, а функция — третья фаза. Идеально адаптированные существа возьмутся за руки в новом порядке и будут жить вечно.

— Вы хотите превратить Вселенную в муравейник.

— Нет, Уэйд. Мы хотим сделать Вселенную более эффективной, — сказал Бессер. — Что с этим не так?

Группа сестёр спустилась по лабиринту, их рты улыбались острыми иглами в бездумном блаженстве.

«Эффективность», — подумал Уэйд.

Они несли вёдра с дефектными зародышами к мясорубке.

— Сёстры просто межвидовые. Властитель активировал их для этой цели захвата, потому что они лучше всего соответствовали атмосферным характеристикам Земли. Настоящие метеобъекты, которые мы будем использовать для повторного заселения, существуют во множестве разновидностей и намного более развиты генетически.

Уэйд резко посмотрел в сторону.

— Что это значит для вас?

— Бессмертие и правление — награда для любого верного местного посланца.

— Я не понимаю, — сказал Уэйд.

— Все социальные порядки, даже идеальные, нуждаются в командной иерархии.

— Итак, за то, что вы предали всю вашу планету, Властитель позволит вам с Винни стать его сержантами, — заключил Уэйд.

— Что-то вроде того. Но, боюсь, не Винни. Она вне поля зрения. После повторного заселения Земле потребуется надзиратель, — глаза Бессера сияли славой. — Я.

Но Уэйд почувствовал более глубокую картину. Разве власть не развращает даже на самом высоком уровне?

— А что насчёт Винни?

— Она изжила себя, поэтому я избавился от неё. Властитель больше не нуждался в ней.

— И когда вы закончите первую фазу своего «генерального плана», вам больше не понадобится Джервис.

— Конечно, нет. От Джервиса тоже избавятся.

— Но вы обещали ему бессмертие, — напомнил Уэйд.

— Мы солгали. Иногда обман необходим по более важным причинам.

— Так это только ты, да, профессор? Ты можешь править миром.

— Да, — сказал Бессер. — Как ученик Властителя. Мир будет моим.

Уэйд с трудом сдерживал желание смеяться. Он сравнил эту сделку с «продажей» Бруклинского моста, когда услышал её. Властитель обманул Бессера в его безумных заблуждениях. Крючок, леска и грузило.

Они спустились вниз. Перемещение с одного места на другое было похоже на прохождение сквозь стену из песка. Причудливый свет в этих нижних коридорах казался темнее, но ещё ярче. В отличие от неподходящего контраста, Уэйд действительно почувствовал возбуждение.

— Это псайлайт, — объяснил Бессер, — и служит многим целям. Один из эффектов — очевидное возбуждение. Властитель любит поддерживать атмосферу плодородия. Мы не насильники, Уэйд. Будущие родители судьбы должны желать этого. Другой эффект — простой обмен данными.

— Как простой обмен данными объясняет мой стояк?

— Думай о псайлайте как о влиянии Властителя. На самом деле это поток проводимости, как статическое электричество.

— И я думаю, этому есть какое-то нелепое название из тридцати букв.

— Экзордипатические сигналы. Властитель чувствует нас этим, — он поднял сенсорное кольцо, опоясывающее его толстый мизинец. — Это связывает нас с ним телепатически. Это похоже на кровь лабиринта, объединяющую все компоненты, будь то живые, мёртвые или неодушевлённые. Он также передаёт мощность от статического поля к системам обработки лабиринта. Фактически, это были сфокусированные волны псайлайта, которые изначально позволяли Властителю общаться со мной и Винни до прибытия в лабиринт.

Итак, псайлайт был похож на линию электропередачи. Что с ним будет в период перезарядки лабиринта?

— Псайлайт? — сказал Уэйд. — Стасисфилд. При чём здесь агроусадьба?

— При приземлении, — объяснил Бессер, — которое мы называем прекращением передачи захвата, лабиринт должен задержать своё возвращение с помощью электромагнитных контримпульсов. К сожалению, эта деятельность порождает кратковременную аберрацию длины волны, которая вызывает необратимые физиологические повреждения у любой формы жизни в пределах ограниченного периметра. Сельскохозяйственные животные были слишком близки к пульсу при прекращении. Эта близость привела к мгновенной дегенерации сложных систем органов. Они погибли сразу, как и все живые существа в пределах периметра. Это также привело к нашей первой неудачной трансфекции. Судя по всему, Пенелопа была рядом с местом во время спуска лабиринта. Контрпульс повредил её репродуктивные способности. Том похоронил её сразу за поляной.

— Да, я видел уютное маленькое кладбище, — подтвердил Уэйд.

— Тогда мы выбрали более научный подход. Из медицинских записей кампуса мы определили наиболее здоровых кандидатов на трансфекцию. Можешь ли ты представить себе катастрофу индукции суррогата или экземпляра, который закончился каким-то врождённым биологическим дефектом или генетическим расстройством?

— Нет, — сказал Уэйд. — Я не могу себе этого представить.

Но ему нужно было ещё одно объяснение. Поляна.

— Что вы сделали с поляной?

— Зелёный туман на самом деле не туман, — сказал ему Бессер. — Это отходы генераторов псайлайта. Время от времени мы просто вентилируем токопроводящую жилу и жилу элемента. Эти газы обладают забавным метаморфическим эффектом на любые растения и диких животных, которые подвергаются его длительному воздействию.

«Ага, забавно», — подумал Уэйд.

Он вспомнил грибы с лицами, покрытые плотью деревья и отвратительных жаберных туманных змей.

Теперь они стояли в коротком чёрном лабиринте перед парой прямоугольников размером с пустую дверь. Между ними парила небольшая тарелка. Бессер нажал какую-то кнопку, и левый прямоугольник заполнился тёмным калейдоскопическим светом. Этот эффект смещения, как понял Уэйд, был чем-то бóльшим, чем прямоугольником, чем-то прокручивающимся с невероятной скоростью.

— Это выход из трюма, — сказал Бессер, — выход из трюма для экземпляров. Как видишь, их у нас в изобилии.

«Экземпляров? Выход?» — подумал Уэйд.

— Познакомься со своими новыми братьями, — сказал Бессер.

Прямоугольник пульсировал размытыми изображениями, словно колода карт. Уэйд видел в порту существа — живые существа, физические, подобные которым, нельзя было описать в разумных пределах. Бессер снизил скорость режима прокрутки, чтобы позволить Уэйду более детально изучить их. Один раз в секунду менялись тесные, светящиеся трюмы. Намеренные, потусторонние фигуры прижались к экранам отталкивания. Все были разные, но исключительно отвратительные, и у большинства, казалось, были слишком выступающие гениталии.

— Монстры, — уставился Уэйд.

— Не монстры, Уэйд. Мужчины. Прямо как ты.

— Простите за предубеждение, но у меня нет трёх яиц и раздвоенного члена, и у меня на лице два глаза, а не два десятка. Эти вещи не такие, как я.

— Это мужчины, — повторил Бессер. — Они разные, потому что прибыли из разных мест. Уверяю тебя, Уэйд, ты для них такой же гротеск, как и они для тебя.

Бессер остановил прокрутку до пустого трюма. Его биржевой код читался почти эпитафическими буквами: #1003УЭЙД.СЭНТ-ДЖОН.

— Уже начинаешь понимать? — спросил Бессер.

Уэйд не смог ответить.

— А теперь, когда ты познакомился с мужчинами, пора познакомиться с женщинами, — Бессер активировал соседний порт.

Он пролистал женские трюмы намного медленнее.

Уэйд посмотрел, но пожалел, что увидел. Сияющий гротесквориум встретил его взгляд. Это были женские копии того, что он только что видел, только бóльшая часть из них была декальцинирована. Они сидели в углах провисшими, как вялые мешки, уставившись глазами, без лица на черепе. Соединённые груди свисали с обвисших плеч, а бескостные ноги лежали растопыренными (у многих их было больше двух), с вялыми розовыми бороздками между бёдер, которые могли быть только влагалищами.

Затем прокрутка остановилась. Бессер сказал:

— А, вот и она. Твоё первое свидание, Уэйд. Посмотри внимательно.

Обитательница трюма напоминала конусообразную насыпь из серого пятнистого жира. Казалось, он сжимался вокруг пухлого жёлтого языка, который высунулся, чтобы лизнуть распутную улыбку. Не одно, а несколько влагалищ были в её паху. Она подмигнула, подняла провисшую руку и помахала.

— В самом деле, Уэйд, — продолжил Бессер, — такой дамский угодник, как ты, должен быть в восторге от этой уникальной возможности.

Саркастический смешок Бессера походил на шаги по навозу.

— Итак, Уэйд, ты главный дамский угодник здесь.

— Ты заставишь меня заняться сексом с грудой инопланетного жира? — Уэйд возмутился, выплёвывая желчь. — Дурачок из космоса!

— Точно. Разве мы не говорили тебе, какая это будет честь? Твои сыновья и дочери снова заселят миры.

Бессер затолкал Уэйда в пустой трюм, затем закрыл экран отталкивания. Он хихикнул, ухмыляясь.

— Я скоро вернусь, Уэйд, с несколькими сёстрами. Мы проведём тебя на последний режим акклиматизации. А после этого… страсть к вечности.

— Ты злой толстый кусок дерьма! — крикнул Уэйд в экран.

— И я бы научился более уважительно относиться к твоему начальству. Пожалуйста, не называй меня толстым. Помни, теперь я твой новый господин, навсегда. Если ты плохо ко мне отнесёшься, я могу принять решение о переводе тебя в одно из общественных владений. Если ты понимаешь, экземпляры там не имеют особого пристрастия к полу, когда дело доходит до времяпрепровождения.

— О, Господи, — тихо простонал Уэйд.

— Так что веди себя прилично. И пока мы не встретимся снова… добро пожаловать.

— ДА, УЭЙД, — объявил другой голос. — ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОЮ СЕМЬЮ.

«Символы», — подумал он.

Джервис напомнил себе об изобретательности. Всё больше и больше он рассматривал свою новую жизнь как последовательность символов. Он не столько делал что-то, сколько держал руку судьбы. Всё означало что-то другое, что-то более глубокое. Но что ещё может символизировать тёплый чёрный куб, кроме смерти?

Бессер называл это классической пиротехнической службой — её мощность составляла около пятисот килотонн. Джервис понимал важность того, что Властитель оставил его для конечного дела, но…

Были ли у него на самом деле сомнения после всего, что он сделал, после всех людей, которых он убил?

Нет, сомнений не было. Это было отчаяние.

«Но образцовые прислужники не отчаиваются», — подумал он.

Всё это было из-за Сары.

Джервис прогнал эту мысль из головы. Но она то и дело возвращалась. Это было судьбой или подлизыванием суки, которая его бросила. Может ли любовь быть настолько сильной, чтобы отвлечь его от бессмертия?

— Нет! — громко крикнул он. — Нет! Я не отчаиваюсь!

Бомба убьёт тысячи. Она убила бы и Сару.

— Я убью их всех, — сказал Джервис. — Но сначала я убью её, я сделаю это сам.

Лидия забрала свой Colt Trooper Mark III из офиса Бессера, где его уронил Уэйд. Хотя она знала, что это бесполезно, она чувствовала, что должна забрать его. Это был единственный талисман на удачу для девушки, которая не верила в удачу. В офисе было тихо. Не было никаких признаков обмена, который произошёл ранее в тот же день.

Затем она поехала обратно в свою квартиру. Нелепо она приняла душ, почистила зубы и надела новую форму.

«Я действительно собираюсь это сделать?» — думала она.

Ещё не поздно было выехать на межштатную автомагистраль и умчаться. Что-то давало ей дюжину последних шансов удержаться.

Она поехала на машине Уэйда в студенческий магазин. У неё был УФ-корректировщик, но она даже не знала, сработает ли он. Когда она вошла в магазин, она почувствовала себя скорее глупо, чем испуганно.

— Чёрт тебя побери, Уэйд, — сказала она себе. — Тебе лучше быть достойным этого.

Кулон Тома висел у неё на шее; ключ от экстромитера казался тёплым в её декольте. Её глаза осмотрели стену и нашли точку. В её голове возник последний роскошный образ: Corvette, стремительно переходящий в следующее состояние, без верха, и Лидия за рулём, её волосы взлохмачены на ветру.

«Я иду к своей смерти», — подумала она с лёгкостью.

— Ой, да какого хрена! — сказала она, вставила ключ в точку и вошла в лабиринт.

Уэйд сидел в трюме, весь в поту. Казалось, множество сестёр проходили мимо. Теперь он знал, что их просто разводили как рабов, как трутней в пчелиной семье. Это всё, что хотел Властитель. Объединение галактик под единым мирным порядком было чушью — он хотел, чтобы безмозглые, послушные работники собирали ресурсы со всех планет для материальной выгоды его собственной расы, чем бы она ни была и где бы она ни находилась. Властитель был таким же дьявольским, как и все, кто находился у власти.

Сёстры продолжали поглядывать на него, пока проходили мимо. Сотни, должно быть, уже сделали это — куда они все собирались? Это была первая возможность увидеть их вблизи без солнцезащитных очков. Их глаза были огромными серебряными шарами — размером с бильярдные, — каждый с чёрной точкой вместо зрачка. Он предположил, что чёрный цвет — всего лишь инбредная вариация того же материала в сенсорном кольце Бессера и стержнях в головах Тома и Джервиса, генетическом реле проводимости, которое связывало все их умы с Властителем. Мгновенная слепая преданность встроена прямо в него. Чего ещё может требовать тирания?

А что с ним?

«Вчера я был студентом колледжа. Сегодня я межгалактический жеребец. Какая сделка!»

— На что ты смотришь! — крикнул он на экран. Другая сестра ухмыльнулась. — Не хочешь поменяться местами, а?

— Мы бы хотели быть тобой.

— Да? Почему?

Под её белой шифоновой кожей слабо прослеживались чёрные вены. На её большой груди не было сосков.

— Мы тоже хотим заводить детей.

— Иди своей дорогой. Оставь меня в покое. Пучеглазая.

Но почему она казалась такой грустной? Она была клоном.

— Мы уходим. Властителю мы больше не нужны, — она улыбнулась в последний раз, обнажив ряды пергаминовых зубов. — До свидания, Уэйд.

— Скатертью дорога. И обратись к стоматологу. Удачи!

Потом она ушла. Её странные причитания удивили его; возможно, они не были такими бессмысленными, как он думал. Они завидовали не Уэйду, а самой жизни. Это были любовь, радость, страсть, творчество — всё, без чего их извращённое существование оставило. Уэйд почти пожалел её.

«Мы уходим», — сказала она.

Но куда? Лабиринт не собирался перемещаться до полуночи. Когда Уэйд снова взглянул на экран, тоскливая процессия сестёр закончилась.

Затем появилась тень. Бессер.

— Время пришло, Уэйд.

— Время для чего? Чаепития?

За электростатическим туманом экрана бородатое лицо Бессера выглядело как нечто среднее между Генрихом VIII и Люцифером. Рядом с ним стояли две сестры.

— Пришло время бессмертия, — сказал Бессер. — Властитель хочет сделать тебе свой подарок сейчас.

— Скажи ему, чтобы он дождался моего дня рождения. Ненавижу чувствовать себя обязанным.

Бессер опустил экран. Огромные глаза сестёр моргнули, на лицах были ухмылки. Они схватили Уэйда и вытащили его. Они последовали за Бессером по служебному проходу и несколько раз проходили на другие уровни. Сёстры обменивались улыбками, пока их руки блуждали по телу Уэйда.

«Меня трогают инопланетяне!» — подумал он в ярости.

Их любопытство росло непрестанно; их пальцы впились в его рубашку. Ещё больше зависти: бесполые исследуют плодородное, касаясь того, чем они не были.

— Эй, осторожнее с товаром! — Уэйд пожаловался, когда одна из рук скользнула по его промежности.

Уэйд почувствовал, что сейчас находится выше в лабиринте. Проходы потемнели, псайлайт потускнел. Точки, которые он раньше видел светящимися, теперь стали чёрными; другие моргали у него на глазах. Было очевидно: они экономили накопленную энергию, закрывая свои производственные площади. Уэйд предположил, что почти всё здесь каким-то образом лишалось силы — силы, которой у них больше не было. Псайлайт, казалось, мигнул, и вскоре раздался знакомый визг.

«Мясорубка», — понял Уэйд.

Именно туда направлялись сёстры. Он посмотрел в канал и увидел их.

Их были сотни.

— Энергосбережение, — сказал Бессер. — Трансцепционные клетки потребляют энергию, поэтому мы избавляемся от большинства сестёр. Теперь, когда начальная бифертилизация завершена, для поддержания репликационных систем требуется только скелетная бригада.

— Вы превращаете их в еду? Всех их?

— Конечно. Идеальный цикл, Уэйд. Когда вещи больше не нужны, мы превращаем их во что-то другое.

«Еда», — подумал Уэйд.

Он смотрел, как конвейер одну за другой загружает живых сестёр в измельчитель. За каждым визгом клинков следовал мягкий шлепок. Куски чёрного мяса высыпались в бункеры, которые затем направлялись дальше.

— Сколько сестёр останется?

— Всего несколько, чтобы контролировать системы после того, как мы уйдём. А когда нам понадобится больше, — улыбнулся Бессер, — мы сделаем больше.

Если это было совершенство, совершенство — отстой.

— Теперь у вас есть земной экземпляр и суррогаты. Чего вы ждёте? Почему лабиринт не уходит прямо сейчас?

— Уэйд, ты ничему не научился в колледже? Я уже объяснял, лабиринт ассимилирует электромагнитную энергию в качестве движущей силы. Земля притягивает электромагнитные волны к контуру своей физической формы. Но постоянная радиоактивность Солнца и столь же постоянное испускание нейтронов действуют против любой боковой электромагнитной плоскости. Таким образом, поле, окружающее планету, сжимается с одной стороны.

— Стороны, обращённой к солнцу, — понял Уэйд.

— Да, и именно поэтому перезарядка должна происходить ночью, когда в нашем распоряжении больше электромагнитной энергии.

— Властитель, — заметил Уэйд. — Он умный чувак.

— Он часть величайшего интеллекта, который когда-либо существовал.

— Как насчёт того, чтобы позволить мне встретиться с ним?

Бессер повернулся.

— Ты хочешь встретиться с Властителем?

Уэйд знал, что его победили. Он хотел хотя бы увидеть лицо силы, одержавшей верх.

— Было бы честью встретить парня, ответственного за объединение всей коллективной жизни во Вселенной. Это было бы круто.

Бессер задумался над просьбой.

— Я рад, что ты с нами.

— Послушай, теперь я всё это видел и знаю, что всё это к лучшему, — солгал сквозь зубы Уэйд. — Так что я могу плыть по течению.

— Обоснованный вывод, — лицо Бессера было улыбчивым кивком. — Очень хорошо, Уэйд. Ты встретишься с Властителем.

Они вышли через несколько подводов. И снова Уэйд почувствовал, что они поднимаются. Дополнительные знаки, которые были размещены: СИСТЕМНАЯ СЕТЬ#730, СИСТЕМНАЯ СЕТЬ#525, СИСТЕМНАЯ СЕТЬ#419. С каждым проходом они быстро преодолевали огромное расстояние.

— Экстромитеры запрограммированы мыслью, — сказал Бессер. — Без этой функции переход от одного уровня к другому занял бы недели или даже месяцы.

— Сколько времени нужно, чтобы пройти весь лабиринт?

— Годы, — сказал Бессер.

Эта впечатляющая статистика усугубила отчаяние Уэйда. Чем дальше они поднимались, тем более странным он себя чувствовал, тем более заброшенным.

Было ли это тем, что чувствовали рабы до встречи со своими хозяевами?

Следующий знак: СИСТЕМНАЯ СЕТЬ#1.

Уэйд почувствовал лёгкое головокружение. Бессер вставил свой ключ и вытащил их в алтарь Властителя. Они стояли крошечными в огромном чёрном пространстве. Уэйд представил себе зал размером с футбольное поле, с чёрными стенами, чёрным полом и чёрным потолком. Уэйд собирался встретиться с мозгами, стоящими за всем этим делом. Как они могли выглядеть?

В углу было что-то вроде перевёрнутого бра. Уэйд мог легко представить себе сидящего в нём кого-то гротескного, отвратительного мясистого повелителя с гигантскими глазами и рыбьими губами. Но всё, что, казалось, покоилось в бра, было чёрным ящиком размером с видеомагнитофон. Властитель должен быть дальше в темноте, ещё не появившись. Обе сестры сразу упали на колени.

— Хорошо, — сказал Уэйд. — Я готов. Где он?

— Прямо здесь, — сказал Бессер.

Уэйд прищурился. Он видел только чёрный ящик в пустом бра.

— Ты имеешь в виду коробку?

Бессер кивнул, его лицо осветилось торжествующей кривой улыбкой.

— Передай привет своему новому хозяину.

Уэйд посмотрел на коробку и нахмурился.

— Ты, должно быть, прикалываешься. Этот ящик — Властитель?

— Да.

Уэйд был подавлен.

— Эта штука похожа на мой грёбаный проигрыватель компакт-дисков, — он с отвращением посмотрел на скудный чёрный ящик. — Я ожидал, что на троне будет сидеть какое-то большое существо с лицом жабы.

— Это логическая схема, Уэйд, интегрированный терминал обработки. Оно такое же сознательное, как ты или я, только это сознание слишком сложно для физического тела.

«Властитель — это машина, — подумал Уэйд. — Связка транзисторов и спаек».

Нет, это было невозможно. Это должно быть шутка.

— Я не могу поверить, что мозг, стоящий за всей этой операцией, — это нелепый чёрный ящик!

— ПРИВЕТ, УЭЙД, — сказал чёрный ящик.

Бессер усмехнулся.

— ЧТО ЧУВСТВУЕШЬ, ВСТРЕТИВ БОГА?

Её прохождение, казалось, вывернуло её наизнанку и вернуло обратно. Лидия стояла в устье небольшого входа. Производственные помещения были в полной темноте. Псайлайт теперь стал намного тусклее. А где были сёстры?

Она потратила полчаса, выбегая из одного случайного места в другое. Мысленные знаки исчислялись сотнями, но каждое исключение продвигало её только по одному числу за раз. ТОЧКА ДОСТУПА#16 — гласил следующий знак. Она осмотрела клавиатуру. Это была просто чёрная тарелка с дырой, не более того. На ней даже не было кнопок, только замочная скважина. В этом должен был быть какой-то трюк, какой-то способ запрограммировать вылет в определённое место.

Когда она вставляла ключ, она невольно вспомнила своё недолгое пребывание в трюме и то самое отвратительное, что ожидало её в соседнем трюме. Когда она вышла из следующего входа, она ожидала, что окажется в ТОЧКЕ ДОСТУПА#17. Вместо этого мысленный знак светился: ТРЮМЫ.

«Нужно просто подумать, — решила она. — Может, в этом и вся уловка».

У этой идеи были определённые возможности, но прежде, чем она смогла их рассмотреть, шаги позади неё остановились.

Лидия обернулась.

— Лидия! Ты вернулась!

Одна из старших сестёр повернулась к ней, обнажённая и улыбающаяся. Лидия уставилась на это зрелище. Глаза сестры были огромными сферами. Её растягивающаяся ухмылка обнажила рот, забитый зубами. И хуже всего было то, что стояло прямо за ней: тот же экземпляр, который ранее был зарезервирован для Лидии. Когда он узнал её, то согнулся на своих толстых ногах и завыл.

Лидию трясло, она отступила. Сестра и её сопровождающий вышли вперёд. Мясистое лицо экземпляра исказила похоть.

— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, — сказала сестра.

Лидии не нужно было говорить, что она имела в виду. Нелепые гениталии экземпляра уже распухли от возбуждения.

Они загнали её в тупик. Экземпляр ласкал себя до полной эрекции, хихикая из своего решётчатого горла.

«Сейчас или никогда», — подумала Лидия.

Она подняла ультрафиолетовый датчик, направила его фиолетовую лампочку в лицо сестры и щёлкнула выключателем. Сестра хихикнула.

Ничего не произошло.

Сёстры вытолкнули Уэйда из обители Властителя. Бессера, казалось, позабавило колоссальное разочарование Уэйда.

— В некотором смысле, Уэйд, Властитель — это Бог. Он всемогущий, вездесущий и предусмотрительный в достижении высшей цели.

— Боже, моя задница, — пожаловался Уэйд. — Если этот ублюдок бог, моё любимое пиво — Bud. Бог не чёрная коробка.

Бессер на мгновение остановился. Его голос повис в воздухе, как заклинание.

— Мой бог здесь, Уэйд. А где твой?

«Хороший вопрос», — заключил Уэйд.

Он не мог обдумать ответ. За доли секунды Уэйд вспомнил обо всей своей жизни и о том, как он упустил все шансы стать порядочным человеком. Бог, кем бы Он ни был, оставил его. Даже Уэйд мог признать, что это было уместно.

— Вот мы и пришли, — сказал Бессер. — Твоя последняя остановка как человеческого существа.

Уэйд почти причитал. Знак гласил: ИМПЛАНТАЦИОННАЯ ХИРУРГИЯ.

Сёстры затащили его в небольшой трюм и повалили на левслат, рядом с которым висел поднос с инструментами: клещи, ретракторы и старый добрый скальпель как на планете Земля.

— Прежде чем ты сможешь присоединиться к семье Властителя, ты должен сначала претерпеть несколько изменений, — Бессер взял крошечную чёрную иголку, из которой выходили провода. — Это ганглиозно-статический рефлекс-импульсный модифицирующий разряд. Он интегрирует тебя с сенсорными системами лабиринта и очень быстро научит тебя послушанию. Любая мысль, противоречащая Властителю, вызовет мгновенное высвобождение статического электрического тока в твою центральную нервную систему и, конечно же, в твои половые органы.

— Как мило, — заметил Уэйд.

— Дополнительная акклиматизация украсит твою иммунную систему, так что, исключая любые физические травмы, ты будешь невосприимчив ко всем болезням и не постареешь.

Уэйд указал на чёрную иглу.

— Что именно ты собираешься с этим делать?

— Более подробно? Мы собираемся имплантировать это тебе в мозг.

Уэйд боролся с двумя сёстрами, которые хихикали от его ужаса.

— Моя медицинская страховка не покрывает подобные процедуры. Лучше найди себе другого парня.

Одна сестра подошла к подносу с инструментами. Другая прижала Уэйда к столу. Он дёрнулся и изо всех сил ударил её по глазу, она взвыла. Казалось, он ударил её каким-то стальным шариком.

— Будь храбрым, Уэйд, — утешил Бессер.

— Сёстры точно знают, что делать. Они обученные нейрохирурги.

— О, от этого я чувствую себя намного лучше! — крикнул Уэйд.

Первая сестра обхватила его шею рукой, как железной скобой. Вторая сестра взяла скальпель.

— Боль будет мучительной, — добавил Бессер, ухмыляясь. — Но не волнуйся. Через пару месяцев это пройдёт.

Уэйд больше не слушал. Он кричал.

Ничего не произошло, когда Лидия включила датчик ультрафиолета. Либо разрядился аккумулятор, либо перегорела лампочка. Если аккумулятор умер, то и она тоже. Если это была лампочка, она могла бы заменить её запасной, хранящейся в ёмкости, если бы у неё было время…

…Чего, конечно же, не было. Экземпляр сразу же охватил её, загоняя в угол, в то время как сфокусированная сестра стояла в качестве зрителя. Одна влажная мягкая рука ласкала грудь Лидии; другая рука сжала её ягодицы. Лидия знала, что её револьвер не сработает против сестёр, но как насчёт экземпляра?

Однако её рука с оружием была прижата к спине.

Её одежда пропиталась потом зверя; его дыхание было резким, зловонным, как газ от кучи трупов. Его левая рука распахнула её штаны и стащила их наполовину. Сестра тихонько хихикнула, когда горячая мясная рука накрыла вагину Лидии.

Затем её бросили на колени.

«О, нет», — у неё было время подумать.

Очевидно, все мужчины хотели одного и того же — даже мужчины с других планет. Рука экземпляра поднесла огромную головку к её губам. Не могло быть неправильного толкования: у Лидии было два выбора: она могла сосать или она могла умереть.

— Давай! — настаивала сестра, черлидерша из космоса. — Воткни ей в глотку!

Всё лицо Лидии было зажато. Змееподобная крайняя плоть натянута; головка коснулась её скованных губ…

— Лидия! Открой широко!

«Ты не собираешься брать в рот у инопланетянина, — сказала она себе. — Ни за что, чёрт возьми, забудь об этом».

Но разве это не единственный шанс?

Лидия Прентисс тогда взяла себя в руки, как ни одна женщина в истории. Сама вонь от промежности ошеломила её. Между сочленёнными назад ногами экземпляра висела рассечённая мошонка, в которой находились два яичка размером с кокосовый орех. Левой рукой Лидия взяла пенис твари. Она нежно погладила его. Затем она открыла рот и стала наклоняться вперёд…

Правой рукой она вытащила свой Colt Trooper и выпустила одну пулю в мошонку экземпляра.

Плотный горячий взрыв сотряс уши. Одно из яичек взорвалось. Вой агонии, вырвавшийся из горла экземпляра, походил на разрушение глубокого каньона. Он отшатнулся и упал, сцепив руки подушечками с затёртым в оболочке месивом, которое когда-то было половиной его мужского состояния. Бледно-жёлтая кровь хлынула, как краска.

Во время его мучений Лидия сменила УФ-лампу в портативном корректировщике. Сестра осталась там, где стояла, её яркое белое лицо немного потеряло извращённый блеск.

— Тебе не следовало этого делать, — сказала она.

— Твоя мама носит боксеры, — тянула время Лидия.

Как она заранее знала, реакции на это не последует. Сестра оскалила зубы.

— Я тебя сейчас съем, — пообещала она.

— Съешь лучше это! — тогда Лидия повернула к ней корректировщик, сестра застыла и вскрикнула.

Это был раздражающий звук, как звон короны, которую уронил пьяный. Было слышно шипение, как при жарке мяса — лицо сестры почернело, затем её руки, грудь и живот. Невидимый свет корректировщика буквально жарил тело сестры, оставляя дыры, обнажая кости. Сферические глаза разорвались; она шаталась по кругу, а Лидия следовала за ней, направляя свет на её спину и ягодицы. Затем сестра упала на пол, её вырвало какими-то молочными органами, и она умерла.

Куча дыма зашипела. Это был её конец, но экземпляр всё ещё оставался. Он лежал, съёживаясь, когда-то гордо возбуждённый пенис теперь сморщился. Руки без пальцев тщетно сжимали потерю между его извилистыми ногами.

— Эй, засранец, — сказала Лидия.

Лицо, словно кусок сырого мяса, подняло глаза. Кроваво-красные глаза смотрели на неё, эту высокомерную женщину-победительницу.

Она произвела четыре выстрела из своего оружия в его извращённую голову. Череп треснул, мозги и бледно-жёлтая кровь разлетелись веером по чёрной обугленной стене.

Лидия перезарядилась и перевела дыхание. Нет смысла тратить время зря.

«Просто подумать», — решила она.

Она вставила ключ в экстромитер и подумала о Уэйде.

Скальпель сверкнул, опускаясь. Всё, что мог видеть Уэйд, — это заинтересованные лица двух сестёр и точечные ухмылки. Он почувствовал, как кончик скальпеля коснулся его виска…

Потом глаза первой сестры… взорвались.

Вдруг его отпустили. Крики кружились над его головой, как безумные знамёна. Бессер рванулся вперёд, крича: «Неееет!» На его крик последовал очень громкий хлопок!

Уэйд сел. В задней части трюма он увидел, как две сестры… жарятся. Их миниатюрные тела почернели. Их лица пузырились. Вскоре их крики затихли, и из их хрустящих ртов выплеснулась белая жижа. Они застыли в углу почерневшей дымящейся массой.

— Ты собираешься сидеть там весь день? — спросила Лидия.

— Лидия! — крикнул Уэйд и спрыгнул со стола.

Она ухмыльнулась, когда он легкомысленно поцеловал её лицо.

— Прибереги это на потом. Мы должны убираться отсюда.

Бессер, свернувшись клубком на полу, выдохнул. Боль раздувала его лицо, как воздушный шар. Лидия прострелила ему коленную чашечку.

— Что насчёт него? — спросил Уэйд.

— Покончим с ним, — ответила Лидия.

Она взвела курок и направила его на голову Бессера.

— Да! — умолял Бессер. — Пожалуйста!

Лидия выглядела сбитой с толку.

— Ты хочешь, чтобы я тебя убила?

— Ради бога, да! Не бросайте меня Властителю.

Уэйд вспомнил о провале — без сомнения, наследстве Бессера.

— Оставь этого толстого ублюдка, — сказал он.

— Не-е-ет! — Бессер причитал. — Пожалуйста! Не-е-ет!

Лидия вернула револьвер в кобуру. Она и Уэйд уже покинули трюм, а мольбы Бессера всё продолжались.

Она повела его к следующему экстромитеру, объяснив, как она убила сестёр с помощью ультрафиолетового корректировщика. Их убил не солнечный свет, а ультрафиолетовые лучи солнечного спектра. Уэйд был впечатлён её изобретательностью, а также её верой. Она пришла в это ужасное для него место.

Затем внезапно она остановилась.

— Уэйд, прежде чем мы продолжим, я должна тебе кое-что сказать.

— Что, детка?

— Я люблю тебя.

— Эм-м-м… — хмыкнул Уэйд. — Да.

Лидия выглядела так, как всегда выглядит девушка, когда злится.

— И? — сказала она, положив руки на бёдра.

— Что и?

— Разве ты не собираешься сказать, что тоже любишь меня?

«Господи», — подумал Уэйд.

Конечно, он любил её, но не мог ей этого сказать. Это было не в его стиле, не так скоро. Когда парень так говорит, он теряет преимущество. Вместо этого он сказал:

— Я тоже.

Теперь она действительно выглядела рассерженной.

— Я знала это. Зря я вернулась.

— Эй!

— Меня чуть не трахнул из-за тебя монстр. Меньшее, что ты мог бы…

— Кажется, я сегодня немного тебя уже спас.

— Мы не об этом говорим…

— И это не время и не место для романтических ссор, — добавил он. — Мы на грёбаном космическом корабле.

— Просто заткнись и пошли, — сказала она с отвращением.

Уэйд извлёк из своего курса социологии несколько отличных терминов:

— Мы сможем выделить и определить пространственные параметры наших отношений позже.

— Выдели и определи это, — сказала она и показала ему средний палец. — Кроме того, может и не быть «позже».

— О чём ты говоришь? Мы почти дома.

Лидия засмеялась.

— Разве ты не знаешь, как работают экстромитеры?

— Ага, воткни ключ в дыру, и мы уходим отсюда.

— Не совсем. Они запрограммированы мыслью, уровень за уровнем. Но мы можем уйти только через главную точку доступа.

— Вот как? Пойдём туда и свалим.

— Уэйд, в каждом проходе и трюме, в каждом экстромитере, во всём в этом месте есть датчики. Глаза и уши. Властитель знает, где мы находимся и что пытаемся сделать.

Энтузиазм Уэйда резко упал.

— И ты можешь держать пари на свой Corvette, — продолжила она, — прямо сейчас Властитель приказывает каждой сестре в этом месте пройти к главной точке доступа, чтобы не дать нам уйти.

— Бессер сказал, что большинство сестёр уничтожены.

— Большинство или все?

Уэйд сглотнул.

— Большинство, — повторил он.

Это становилось слишком сложным, как тригонометрические и литературные курсы, на которых он получил бессчётное количество двоек. Он не хотел путаться в фактах — он просто хотел уйти.

— Так сёстры ждут нас на выходе?

— Да, — пояснила Лидия.

— Используй корректировщик.

— У корректировщика есть батарея, и она уже разряжается.

«Просто чудесно», — подумал он, когда она вставила ключ в следующую точку и вытащила его.

Уэйд не хотел, чтобы молекулярная масса его тела была вывернута наизнанку в качестве средства передвижения. Ему больше нравились лифты, лестницы — что угодно. Они спустились на несколько уровней, пока не добрались до того, что, как предположил Уэйд, было дном лабиринта. В конце лабиринта, словно мираж, светился знак: ТОЧКА ДОСТУПА#1.

Но главное — было пусто. Сёстры не стояли в засаде.

— Это не может быть правдой, — пробормотала Лидия.

— Воткни ключ в дыру! — крикнул Уэйд.

Она сделала это, почти с фатальным исходом. Она не могла поверить, что это будет так просто. Тем не менее, этот последний проход оставил их ошеломлённых перед стеной студенческого магазина.

— Ты сделала это! — праздновал Уэйд.

Они побежали к двери, на стоянку, к ожидавшему Corvette. Заревели двойные турбины. Мягкость автомобиля обняла их, и через мгновение они уже мчали по улице, за поворот, прочь, прочь…

В голове Уэйда, пока он вёл машину, возникали бесчисленные абстракции. Он думал о птицах, лениво летающих по небу. Он думал о соборных потолках, длинных открытых пастбищах, бескрайних морях. Никогда больше он не будет принимать тихую ночь или красоту мира как должное. Действительно, в воздухе пахло свободой…

…И, возможно, даже отпущением грехов.

Джервис, как и всё остальное сейчас, считал, что радио имеет особое значение, символы, подобные теням его новой, таинственной жизни. На станции в кампусе играли «Отрезанные головы» группы Banshees, «Резак» Echo and the Bunnymen и «Тонкие резаки» группы Throwing Muses.

— Что-то сегодня много резаков, ребята, — сказал ди-джей.

Джервис согласился.

«Много резаков».

Он нежно посмотрел на завёрнутый букет роз.

«Для тебя, Сара. С любовью от Резака».

Он одевался щепетильно — можно сказать, чтобы убить. Он надел те же джинсы, что и при первой встрече, те же туфли, тот же ремень. Он заткнул пулевые отверстия салфеткой и надел чёрную рубашку, которую она подарила ему на первое Рождество вместе. Это была символика. Это было прошлое, переходящее в будущее. Для такого важного события он должен был выглядеть в самый раз. Он должен был выглядеть идеально.

Последней песней по радио была песня Bauhaus «Изысканный труп». Джервис в последний раз причесался. Он зализал волосы со лба, но не гелем, а кровью Вильгельма.

Он зажёг Carlton, схватил букет и ушёл. Он весело вышел в ночь. По другую сторону было освещено окно Сары. Несомненно, она ждала Вильгельма, и эта мысль заставила Джервиса улыбнуться.

«Вильгельм не приедет сегодня вечером, Сара. Он сейчас немного занят».

Букет был тяжёлым, а упаковка влажной. Когда он постучал в комнату 202, дверь сразу же открылась.

Сара завизжала:

— Вилли! Ты так опоздал! Я волновалась!

— Да, тебе лучше волноваться, — сказал Джервис.

В груди Сары остановился вздох. Она смотрела. На ней были канареечно-жёлтые брюки, канареечно-жёлтые туфли и футболка Ram’s Head Tavern.

Незваный, Джервис вошёл. Он закрыл дверь.

— Джервис, я… — начала она. Затем её глаза сузились. — Ты выглядишь ужасно.

— Но чувствую я себя прекрасно, — сказал он. — Как дела, Сара?

Она уже дрожала, готовясь сделать жёлтые канареечные штаны ещё более жёлтыми. После долгой задумчивой паузы она ответила:

— Я в порядке.

— Это хорошо. Разве ты не собираешься меня спрашивать, как я?

Этот вопрос, казалось, озадачил её. Она даже не моргнула.

— Хорошо, Джервис. Как ты?

— Как я? — он взорвался. — Я тебе скажу, как я! Я чертовски мёртв!

Он совершил безумный круг вокруг неё, а она вообще не двигалась. От его шагов завибрировала вся комната, возможно, и всё здание. Кот Фрид запрыгнул на холодильник, а Сара оставалась на месте. Когда Джервис вытащил из-за пояса револьвер Webley, на канареечно-жёлтых штанах Сары действительно появилось мокрое пятно. Это было большое пятно.

— О, я не собираюсь стрелять в тебя, — извинился он. Он положил револьвер. — Я пришёл сюда… чтобы передать тебе это.

Он подарил ей букет. Она взяла его, на удивление, без особого сопротивления.

— Они милые, Джервис. Спасибо, — сказала она.

Конечно, она притворялась, потому что боялась. Она понюхала розы и остановилась. Она заглянула в букет.

Потом она закричала.

Джервис засмеялся как Титан. Букет упал на пол и разлетелся. Среди красивых свежесрезанных роз лежал он, некогда величественный, но теперь сморщенный, пародийный.

— Что ты сделал! — она запнулась. — Что… что…

— Угадай, — предложил Джервис, — я даже дам тебе подсказку. Это не так уж и сложно.

— Что ты сделал? — закричала она.

— Я отрезал ему член, — сказал Джервис.

Она кричала очень громко и не утихая. Теперь она отступала, а Джервис шагал вперёд.

— Но это ничто по сравнению с тем, что я собираюсь с тобой сделать.

Фрид спокойно наблюдал с его высокого насеста. Как и все кошки, казалось, он заботился только о себе. Сара продолжала кричать, бросая вещи, отступая по кругу.

«Люди всегда кидают в меня вещи», — заметил Джервис.

Печатная машинка Brother отскочила от его головы. Стереоресивер попал ему в лицо. Джервис пожал плечами, сохраняя размеренную улыбку. Жизнь одарила его только слабостью. Смерть же дала ему силу, физическую и духовную. Он был Провидцем, Знающим, Разрушителем.

— Хватит, — сказал он. — Ты последняя потеря моей старой жизни. Пришло время проститься с ней.

Он бросил её на пол и оседлал её. Как ему это сделать? Сломать ей шею? Раздавить ей глотку?

«Нет, — подумал он. — Будь изобретательным».

Он должен исполнить этот последний акт символично и стильно. Его мозг, казалось, тикал, пока он размышлял.

Она извивалась под ним, её крошечные кулаки били его в грудь.

— Почему я был недостаточно хорош? — спросил он.

Она не ответила, только продолжала извиваться.

— Ты выбросила меня, как мусор. Почему? Скажи!

Она поцарапала его руку ногтями, нарисовав бескровные полосы. У него действительно начало перехватывать дух?

«Прислужники тьмы не плачут», — приказал он.

Что с ним не так? Это был момент его истинного экзистенциального триумфа. Тем не менее его хватка ослабла. Слеза выступила в его мёртвом глазу.

— Как ты могла так поступить со мной?

Она пыталась царапнуть его лицо, выбить ему глаза.

«Я знаю!»

— Ты забрала моё сердце, — сказал он. — Теперь я возьму твоё.

Это было идеально. Он разорвёт её сердце, как она сделала с ним. Вырвет его и съест, полакомится…

Он стянул футболку Ram’s Head, снял розовый кружевной бюстгальтер. Её груди были намного красивее, чем он помнил. Когда он прикоснулся к ним, тёплый контакт отбросил образы любви. Вскоре его руки дрожали…

«Сделай это! Вырви суке сердце! Съешь её кишки и вырви их обратно ей в лицо! Просто сделай это!»

Его пальцы напряглись, опускаясь…

— Нет! — она скулила. — Ты не можешь!

— Почему нет? — спросил он.

— Потому что ты любишь меня!

Он ожидал любого ответа, кроме этого. Это заставило его мысли затихнуть, как ветер задувает свечи. Под ним её корчущиеся движения прекратились; её жар поднялся до его мёртвого паха. Что могло побудить её сказать такие вещи? Внезапно её голос стал тихим, мягким, как шёлк.

— Ты всё ещё любишь меня, — прошептала она.

Джервис вздрогнул. Именно правда — настоящая правда — вызвала эти слова к её устам. Сразу же он оказался беспомощным, как никогда. Было одно существо, которое обладало даже бóльшей властью, чем он. Она была права. Он всё ещё любил её.

— Чёрт побери, — пробормотал он. Он поднял её, вложил ключи от машины ей в руку и вытолкнул за дверь. — Садись в машину и езжай! — закричал он. — Езжай подальше, потому что в полночь меня не будет, и все в этом кампусе будут мертвы!

Сара не подвергала сомнению это необъяснимое откровение. Она побежала прочь, в лифт и вниз.

Джервис наблюдал из окна. Он видел, как она в отчаянии запрыгнула в машину и уехала.

«Слюнтяй даже после смерти, — подумал он. — Я оказался каким-то неправильным прислужником тьмы. Да, какой-то плохой машиной для убийств».

— Но, чёрт возьми, — сказал он вслух, — я должен кого-нибудь убить.

Он осознал жертву ещё до того, как повернулся. Фрид зашипел на него с холодильника, обнажив кошачьи зубки. Улыбка Джервиса чуть не сломала ему челюсть. Он поднёс Webley к усатой кошачьей мордочке Фрид и выжал один патрон. Волна снесла злое животное через кухню, где оно грандиозно разбрызгалось о стену.

— Куда мы едем?

— Не знаю, — сказал Уэйд. — Который сейчас час?

Уэйд заплатил обслуживающему персоналу на заправке и был благодарен за возможность полного сервиса. Он не мог сейчас ничего делать сам, не так скоро, после того, как чуть не перенёс операцию на мозге без анестезии. Лидия произвела уместное расследование. Куда они теперь поедут?

— Та записка, которую ты оставил мне, — вспоминала Лидия. — Разве ты не упоминал что-то о бомбе?

«Бомба!» — он ахнул.

Он вылетел с автозаправочной станции, сжигая резину.

— У Джервиса есть бомба, и она должна взорваться через минуту после полуночи.

— Что они хотят взорвать?

— Я не знаю, — сказал Уэйд, но он знал одно…

Он выехал на трассу и вдавил педаль газа в пол.

— Что ты делаешь? — пожаловалась Лидия, её волосы растрепались.

— Просто успокойся.

— Не говори мне успокаиваться!

— Тогда просто заткнись.

Спидометр довольно быстро поднялся с шестидесяти до ста двадцати. Затем до ста тридцати, ста сорока.

— Куда мы едем? — Лидия закричала, преодолевая сопротивление ветра.

— Как можно дальше, — сказал Уэйд. — Кто знает, насколько мощная эта бомба? Когда это произойдёт, я хочу быть как можно дальше от кампуса.

— Ты струсишь? Мы должны что-то сделать! Позвонить в государственную службу по обезвреживанию бомб, позвонить в Национальную гвардию…

— Верно, и что им сказать? Что пришельцы здесь?

Уэйд не обращал внимания на её жалобы. За двадцать минут он преодолел около пятидесяти миль по Шоссе#13, что было легко, когда у него был твин-турбо 455. Затем он свернул на обочину и остановился.

Лидия снова выглядела рассерженной.

— Выйди из машины, — сказал Уэйд.

— Что за…

— Просто выйди из машины. Я должен кое-что сделать.

— Что?

— Найти бомбу, обезвредить её. Джервис — единственный, кто знает, где она, поэтому я собираюсь его выследить.

Лидия засмеялась.

— Если ты подойдёшь к нему хоть немного, он утащит твою тупую задницу обратно в лабиринт.

— Нет, не утащит. Я буду хитрее.

— Хитрее! Он ходячий труп-убийца!

— Не могла бы ты выйти из машины, — умолял Уэйд.

— Нет, — сказала Лидия.

— Выйди из машины! — он закричал.

— Заставь меня.

Уэйд ударил её по лицу. Это было нелегко, но выбора у него не было. Удар сбил её с ног. Он вытащил её в полубессознательном состоянии из Corvette и посадил.

— Мне очень жаль, Лидия.

— Ублюдок, — пробормотала она.

— Просто иди на север. Ничего не поделать. Даже если ты доберёшься до Эксхэма автостопом, никто тебе не поверит.

Уэйд вернулся в Corvette. Он сел внутрь и завёл мотор. Лидия вставала с четверенек.

— Ещё кое-что, — позвал её Уэйд.

— Что?

— Я люблю тебя!

Глаза Лидии уже блестели. Она ухмыльнулась в совершенной женской ярости:

— Тебе лучше действительно любить меня, засранец!

Уэйд рассмеялся.

«Что за женщина», — подумал он.

Он нажал на педаль акселератора и, сжигая резину, направился на юг.

«Пора домой», — подумал Джервис.

Он пил Kirin и курил, управляя своим Dodge Colt в центре города. Его последняя ночь в этом мире была просторной и красивой. Как будут выглядеть ночи в других мирах?

— ДЖЕРВИС.

Его мёртвое сердце колотилось по зову хозяина.

— Я иду, господин. Я иду домой.

— ЕЩЁ РАНО, МОЙ СЫН. НАС НАСТИГЛА БЕДА.

Джервис остановился посреди дороги, закрыл глаза, чтобы более отчётливо разглядеть своего хозяина. Он видел только туман.

— ТЫ — ВСЁ, ЧТО У МЕНЯ ОСТАЛОСЬ.

— Что случилось?

— УЭЙД СБЕЖАЛ.

Но как такое могло быть? Уэйда заперли в трюме; выбраться из лабиринта было невозможно.

— ВРЕМЯ ПОЧТИ ПРИШЛО. ТЫ ДОЛЖЕН НАЙТИ ЕГО, ПРИВЕСТИ ЕГО, ВЕРНУТЬ ЕГО.

Было ли это ухудшение состояния Джервиса или голос Властителя стал слабым? Когда-то великолепная труба в его голове превратилась теперь в луч статического электричества.

— МЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ ЕГО ПЕРЕД ПЕРЕЗАРЯДКОЙ.

— Мы это сделаем, я обещаю. Но… — часы на приборной панели показывали 22:21. — Мне нужна помощь! Нет времени!

— С МОЕЙ БЛАГОДАТЬЮ, ДЖЕРВИС. Я ПОМОГУ ТЕБЕ. Я ОТДАМ ТЕБЕ СВОЮ КРОВЬ. ИСПОЛЬЗУЙ ЕЁ РАЗУМНО И СО СПЕШКОЙ — НАЙДИ ЕГО.

— Я сделаю это, хозяин!

Голос Властителя почти исчез. Хозяин действительно истекал кровью, но Джервис запомнил последнее рукоположение своего лорда:

— МОЙ СЫН. ТЫ — КОНЕЧНАЯ МОЛИТВА СУДЬБЫ.

Джервис вернулся в кампус через несколько минут. Он знал, что сейчас в лабиринте идёт предварительная подзарядка. В полночь лабиринт уходил, и это был тот автобус, который Джервис не хотел пропускать.

«Кровь», — подумал он.

Да, он мог это почувствовать, попробовать на вкус, даже услышать. Чёрная рукоять его трансцептрода становилась тёплой от крови Властителя.

Уэйд и девушка, вероятно, уносили ноги из города. Но теперь это не имело значения, ведь разве в них не было крови Властителя?

«Кровь ведёт к крови, как влюблённые находят друг друга в темноте».

Кровь его лорда приведёт его прямо к ним.

Уэйд направил Corvette обратно в кампус. Лидия оставила УФ-корректировщик и ключ-экстромитер Тома на сиденье. Против Джервиса корректировщик будет бесполезен — любое оружие будет бесполезным. Итак, даже если он найдёт его, что он сделает? А Уэйд ничего не знал о природе бомбы. Лидия была права в своих возражениях. Попытка установить местонахождение бомбы пришельцев у ходячего мертвеца, по крайней мере, гневила судьбу. В лучшем случае это было грёбаное самоубийство.

Но ему нужно было что-то, ради Бога, какое-то средство защиты, прежде чем он мог всерьёз рассчитывать снова противостоять Джервису. Оружия явно не было. Уже было доказано, что стрелять в Джервиса пулями так же эффективно, как и стрелять в него резиновыми патронами. Ножи и тупые предметы были одинаково бесполезны. Но как насчёт коррозионных веществ, серной кислоты или чего-то ещё?

«Да», — подумал Уэйд.

У них в научном центре было много такого…

Он ехал быстро. Несколько прохожих направлялись на вечеринку на холме. Уэйд завидовал их беспечности.

«Вы ведь не видели ходячего мёртвого парня?» — ему так и хотелось спросить.

Он припарковался у научного центра. Здание было тёмным и, что неудивительно, заперто. Отсутствие замешательства у Уэйда произвело бы впечатление на любого преступника. Он разбил передние стеклянные двери железной монтировкой и вошёл внутрь.

Кабинет химии был не за горами. Полосы лунного света разливались по блестящим столешницам. С помощью фонарика он нашёл шкаф с химическими веществами. Он был открыт и…

— Чёрт! — крикнул он.

…Пуст.

Затем снаружи хлопнула дверца машины.

Уэйд стоял ошеломлённый, как фигура в стоп-кадре. Шаги по парковке. Они звучали ужасающе небрежно. Уэйд выглянул из-за жалюзи и увидел Dodge Colt Джервиса, припаркованный рядом с его Corvette.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» — думал он.

Он кинулся к двери, но шаги уже были слышны в холле. Он огляделся, обезумевший и довольно глупый. Затем он проскользнул в шкаф и запер замок изнутри.

Он задержал дыхание. Джервис вошёл прямо в кабинет и включил свет. Он насвистывал, обыскивая комнату. Мрачно Уэйд узнал мелодию Eno «Вот он идёт».

— Я чувствую твой запах, Уэйд, — объявил голос за дверью. — Я чувствую запах твоего страха.

Уэйд сглотнул, широко раскрыв глаза в темноте.

— Шкаф? Нет, Уэйд, я уверен, что ты недостаточно глуп, чтобы спрятаться в самом очевидном месте.

«Достаточно», — подумал Уэйд.

В мгновение ока дверь шкафа была разрублена пополам. Его половинки разлетелись, и на их месте встал Джервис, опуская массивный топор.

Уэйд ударил Джервиса по голове железной монтировкой. Она издала ужасный звук, но Джервис почти не вздрогнул. Он взял железную монтировку и согнул её пополам.

— Знаешь, Уэйд, я действительно устаю от людей, бьющих меня по голове.

— Прости, — извинился Уэйд. — Как ты меня нашёл?

Джервис прислонил топор к стене и зажёг Carlton.

— Ключ-экстромитер Тома находится на твоём переднем сиденье, — пояснил он. — Властитель поставил на него радиопеленгатор. Это привело меня прямо к тебе.

Уэйд поник. По крайней мере, ему больше не нужно было беспокоиться о том, чтобы найти Джервиса.

— Я хочу знать о бомбе, — потребовал он.

— А тебе какое дело? К тому времени, как бомба взорвётся, ты окажешься на полпути через Млечный Путь.

— Я не собираюсь быть вашим проклятым экземпляром, — сообщил ему Уэйд. — Я лучше убью себя.

— Чем? Своим фонариком? — Джервис ухмыльнулся дымом. — Ты собираешься вернуться, и на этот раз не будет побегов в последнюю минуту. Я лично запру тебя в трюме.

Уэйд вспомнил экстромитер, установленный в офисе Бессера, который находился прямо здесь, в этом здании. Джервис отправит его в лабиринт за считанные минуты.

«Я просто не могу выиграть», — подумал Уэйд.

Джервис схватил Уэйда за ворот рубашки и спокойно вытащил его из шкафа. Уэйд, полная противоположность спокойствию, сопротивлялся изо всех сил — не особо в этом конкретном сценарии. Его сердце безумно стучало от адреналина, его конечности дёргались, как при отдаче пушки, но его самые жестокие усилия сводились к приседанию по сравнению с физической силой Джервиса Прислужника тьмы, истинного призрака зла.

Уэйд бешено и бесполезно бился.

Затем он подумал:

«Дровосек».

Джервис оставил топор прислонённым к стене. Если бы Уэйд мог заполучить его…

Его руки поднялись вперёд, пальцы вытянулись. Его руки, хотя он не мог в это поверить, коснулись рукоятки «железного дровосека».

«Возьми! — думал он. — Возьми!»

Сразу выплеснув все свои силы, он снова поднялся. Его пальцы сомкнулись на ручке. Затем топор уходил вместе с ним от стены, а Джервис тянулся вперёд.

— Ты никогда не сдашься, не так ли?

Теперь Джервис оглядывался через плечо. На его сером лице появилась тень неодобрения и веселья. Он быстро дёрнул тело Уэйда…

Топор упал из его пальцев на пол.

Уэйд повернулся, всё ещё тщетно пытаясь протянуть руку. «Дровосек» становился всё меньше и меньше по мере того, как его тащили всё дальше и дальше из комнаты, по коридору, к кабинету Бессера и неизбежному экстромитеру, который вернёт его раз и навсегда в лабиринт.

По крайней мере, этот придурок сказал, что любит её. Но что хорошего в этом, если она больше никогда его не увидит? Его либо убьёт бомба, либо Джервис вернёт его обратно. И синяк под глазом, и боль в голове не помогли ей почувствовать себя более обязательной.

«Сукин сын», — подумала она.

Лидия шла на север по Шоссе#13. Она была в пятидесяти милях от Эксхэма, и никаких машин не было видно. Она думала о Уэйде и о том, как они занимались сексом. Но заниматься сексом — это не значит любить, особенно в наши дни. Нет, оргазм — это не любовь.

Но она знала, что всё равно любит его.

Вопрос был в том, действительно ли он её любит? Он так сказал, но парни всё время говорят такое дерьмо, не так ли? Она не хотела умирать. За последние несколько дней она уже рискнула жизнью. Она хотела жить.

Она продолжала идти на север, прочь от кампуса.

«Что я должна сделать?»

В миле впереди в темноте засветились фары. Подъезжала машина.

Она направлялась на юг.

Джервис толкнул дверь кабинета Бессера и загнал Уэйда в угол. Так близко к перезарядке точка экстромитера действительно светилась. Чёрная, но светящаяся.

Голова Уэйда замоталась из стороны в сторону.

— Джерв, мы дружим уже много лет!

— Годы — это доли секунды там, куда мы идём. Брось ныть и прими свою судьбу.

— Как будто ты принял свою?

— Ага, — сказал Джервис и зажёг ещё одну Carlton.

— Позволь мне рассказать тебе кое-что о твоей судьбе. Я знаю об этом гораздо больше, чем ты.

— Ты нихрена не знаешь, Уэйд, — Джервис схватил Уэйда за руку, а другой взял ключ на шее. Он подошёл к экстромитеру. — Попрощайся с этим миром, Уэйд.

Но когда Джервис вставил ключ, Уэйд сказал:

— Властитель бросит тебя.

Джервис остановился. Не вызвал ли комментарий подавляемых подозрений? Его рука дрогнула. Его мёртвые глаза моргнули.

— Властитель сделает меня бессмертным, — заявил он.

— Нет, не сделает. Он приготовит из тебя мясной фарш. Когда ему что-то больше не нужно, он избавляется от этого.

— Сёстры — просто игрушки, — оправдывался Джервис. — Они бездушные. Властитель может делать их в любое время, когда захочет.

— Это правда. Так зачем ты ему нужен?

Казалось, что снова загорелся ещё один мёртвый тлеющий уголёк.

— Ты относишься к этому засранцу Властителю как к богу, — продолжил Уэйд. — Он не бог!

— Что он тогда?

— Просто ещё один жадный до власти говнюк, ничем не отличающийся от здешних людей. Он похож на любого человека во власти — политика, корпоративного юриста, промышленного магната…

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Джервис.

— Он грёбаный лжец!

Джервис уставился и моргнул. Уэйд продолжил:

— Он пользователь, Джервис. Это может увидеть любой идиот. Он обещал тебе бессмертие в обмен на службу только потому, что он нуждался в тебе для выполнения его дерьмовой работы. Когда вся эта дерьмовая работа закончится, ты ему больше не понадобишься. Что ты можешь сделать в лабиринте такого, что сёстры не умеют делать лучше?

— Я могу думать, — ответил Джервис.

Уэйд рассмеялся.

— Мышление — последнее, чего хочет этот ублюдок. Как любой монарх сохраняет власть? Подавляя индивидуальность — подавляя мышление.

Был ли Джервис глупым, или предложения Уэйда попали в точку?

— В системе Властителя нет места для отдельных лиц, — продолжал говорить Уэйд. — Что касается генерального плана, то ты всего лишь винтик в большой машине. Властитель солгал всем вам, чтобы получить то, что он хотел. Бессер сказал мне, что они бросят тебя после перезарядки. Он сказал, что ты расходный материал.

Джервис всё больше погрузился в размышления. Уэйд понял, что здесь действуют две силы: Властитель против Уэйда — не совсем равные. Если Уэйд собирался сделать ход, сейчас было самое время.

— Подумай об этом. Ты действительно нужен Властителю?

По редеющим волосам Джервиса легко обнажилась ручка его трансцепторного стержня. Уэйд догадался, что это был своего рода терминал, восходящий канал связи с боссом. Как бы то ни было, это должно быть очень важно, учитывая, что Джервис был мёртв, но всё ещё ходил и разговаривал. У Уэйда не было выбора, кроме как попробовать. Он качнулся вперёд.

— Что ты… — крикнул Джервис, и Уэйд схватил чёрную ручку и потянул вверх изо всех сил.

Трансцептрод не вышел, но соскользнул на дюйм вверх. Джервис вздрогнул, как человек, который только что воткнул отвёртку в блок предохранителей.

— Не-е-е-т! — его голос прогремел, разбивая окна офиса и сотрясая комнату.

Он отпустил запястье Уэйда, прижимая обе руки к стержню, чувствуя его неумело, как будто исследуя внезапную глубокую рану.

Пока Джервис содрогался, Уэйд убежал.

Боже, это было больно, о Боже, о Боже. Боль вспыхнула, как раскалённый добела свет. Он подумал о том, как с него заживо содрали кожу и бросили в соль, о побегах бамбука, вонзённых под ногти, о пламени паяльной лампы для яичек, о клизме со щёлоком. Это та боль, которая его мучила. Действительно, весь его мозг чувствовал себя как мягкую пульпу коренного зуба, в которую вторглась дрель дантиста.

Он трясся на месте, лицо поднялось вверх. Шаги разносились прочь. Уэйд. Проклятый Уэйд сделал это. Он чуть не выдернул трансцептрод из головы.

Джервис бродил по озеру боли. Он не видел ничего, кроме белого тумана. Его ноги были похожи на цементные колонны. Он ощупывал стол Бессера, пока его руки не упали на каменное пресс-папье с изображением И. С. Баха. Он схватил его, поднял и…

КЛАЦ!

…Полностью вбил трансцептрод себе в голову.

Раскалённая добела боль улетучилась, его зрение вернулось обратно. Он чувствовал, как восстанавливаются его нервы. Джервис снова был здоров. Он знал, что случится, если стержень будет полностью удалён.

Прерывание длилось всего несколько мгновений, но в эти моменты Уэйд сбежал.

Джервис бежал так сильно, что его ноги ломали кафельный пол. Когда он затопал по лестнице, лестница за ним рухнула. Вниз по коридору манила входная дверь. Он побежал туда.

Он предположил, что Уэйд сбежал к Corvette. Но ведь всегда была старая поговорка о предположении. Что-то было не так. На полпути к двери Джервис остановился.

Он понюхал воздух.

Страх.

И снова он почувствовал его запах, его продажный аромат.

Он повернулся и направился обратно в кабинет.

Почему Уэйд вернулся туда? Джервис заметил вырубленную дверь шкафа, но не обратил на неё внимания. Уэйд должен быть безмозглым, чтобы вернуться туда. Однако он не заметил, что топора больше не было на полу.

— Произноси свои молитвы, — посоветовал Джервис.

Уэйд выпрыгнул из шкафа. Джервис повернулся. Сверкнула серебряная вспышка, свист…

БАЦ!

Внезапно Джервис лёг на спину. Сбитый с толку, он поднял глаза. Перед ним стоял Уэйд, держа в руке «железного дровосека».

А рядом с Уэйдом стояла… пара штанов.

«Подожди, — сообразил Джервис. — Это МОИ штаны».

Действительно, это были они. И они же были ногами Джервиса, которые наполняли их.

— Как тебе это нравится? — сплюнул Уэйд.

Потом это дошло до него. Талия Джервиса была разрезана пополам. Его нижняя часть тела стояла перед ним. Его верхняя часть тела лежала на полу.

Уэйд запрокинул голову и торжествующе рассмеялся.

Джервис нахмурился. Пришло время поговорить о мелких неудобствах.

— Ты всё ещё не понимаешь, не так ли?

— Я понимаю, что ты разделён на две части, — ответил Уэйд.

Джервис подпрыгнул на руках. Его ноги остались стоять.

— Всё, что ты сделал, — сказал он, — это разделил меня надвое.

Уэйд завопил. Ноги Джервиса начали преследовать его по кабинету.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной! — крикнул Уэйд.

Живой торс Джервиса зажёг ещё одну Carlton. Обошёл лабораторные столы — ходил, то есть на руках, по всему кабинету. Это было не так уж плохо; по крайней мере, это дало ему другую точку зрения. Теперь он знал, каково это быть карликом.

Уэйд бегал по столам безумными кругами. Раньше за ним гнались разъярённые подруги, их разгневанные отцы и полиция — но никогда… ноги. Оценить эту ситуацию было непросто. Он схватился за окно. Ноги Джервиса пнули его по заднице. Джервис засмеялся, ковыляя перед следом из внутренностей.

— Двое против одного. Я знаю, что это несправедливо, но такова жизнь.

— Ты мудак! — крикнул Уэйд, пиная ноги. — Я разрезал тебя пополам, а ты всё ещё возишься со мной!

— Отстой, не так ли?

Уэйду противостояли обе стороны. Ноги Джервиса пинали его спереди, в то время как верхняя часть тела Джервиса хваталась за него сзади, пытаясь стащить вниз. Топор лежал в ярдах от него.

Уэйд сделал то, что сделал бы любой мужчина, когда его терзали две половинки воскресшего трупа: он напал на более слабую половину. Он взялся за ноги, поднял их. Он пополз вперёд, когда туловище Джервиса держалось за пояс, одна рука скользила по его яйцам.

Уэйд схватил топор и развернулся. Внезапно Джервис оказался в собственных ногах. Это замешательство дало Уэйду время подняться.

Джервис попытался освободить себя. Наконец его ноги распутались и снова встали.

«Железный дровосек» полыхнул. Первый удар разрезал ноги пополам. Без основы единства ноги теперь бесполезно подпрыгивали независимо друг от друга.

Джервис, ходячий торс, в ужасе поднял глаза. Второй удар топора попал в правую руку Джервиса, третий — в левую.

— Теперь я сделал пятерых из тебя, — заметил Уэйд. — Что ты собираешься делать сейчас? Катиться за мной?

— Вот дерьмо, Уэйд. Ты всё испортил, — пожаловался Джервис, расчленённый.

— Давай приступим к делу, — Уэйд упал на одно колено. — Где бомба?

— Не могу тебе сказать, чувак. Это против правил. Через минуту после полуночи взрывается бомба, и с этим ничего не поделать.

— Всего через минуту? Но лабиринт уходит в полночь.

— В эту минуту, Уэйд, лабиринт будет за миллион миль, — Джервис повернул голову к настенным часам. Он улыбнулся. — Двадцать пять минут.

— Скажи мне, где она!

— Нет, дружище. Однако у этой дурочки такая же мощность, как у боеголовки Pershing II. Всё — кампус, город и все люди в нём — испарятся. Мы говорим о радиусе десяти миль выжженной земли.

Уэйд оцепенел от отчаяния.

— Властитель любит оставлять свой след, — продолжил Джервис. — Просто маленький сувенир, как обещание на ветру.

— Но тысячи людей умрут! — крикнул Уэйд.

— Да, но когда-нибудь Властитель вернётся для фазы восстановления населения. Когда это произойдёт, он убьёт ВСЕХ на Земле.

Теперь Уэйд стоял на обоих коленях, просящий.

— Джервис, пожалуйста!

— Придётся просто обойтись без земного экземпляра. Уверен, что в трюмах они найдут что-нибудь подходящее, в этом нет ничего страшного. Так что посмотри правде в глаза, Уэйд. Ты облажался.

В бимагнитном поле с эффектом электростатики Властитель закрыл глаза. Он закрыл глаза, как усталый старик. Кровь его гипервотического сердца и линейных сетчатых вен текла медленно и прохладно. Так много энергии наводнило резервы, что не оставалось ничего, кроме незаметных систем переключения. Однако на этом этапе Властителю больше ничего не было нужно. Он мог спать и видеть сны, пока лабиринт готовился к перезарядке и уходу.

Приятно было спать — долгожданное затишье в бесконечной ярости высокоскоростных компьютерных транзакций. Теперь всё живое в лабиринте спало, за исключением нескольких сестёр в аварийном датчике. Другими словами, Властитель был совершенно один. В этом странном магнетическом одиночестве он чувствовал покой.

Джервис был так далеко, его приёмные сигналы больше нельзя было прочитать — не осталось ни силы, ни крови. Властитель предположил, что Джервису не удалось сохранить экземпляр Земли. Это было прискорбно, но это не имело большого значения. Властитель устал от этого легкомысленного мира. Он надеялся вернуться в какой-то будущий эон и уничтожить его.

Тот, кого звали Бессер, пытался сбежать, когда сенсоры отключились. Это тоже не имело значения. Если домашние животные Властителя на поляне его не поймают, бомба наверняка его убьёт.

«ВЕЩИ МОГУТ БЫТЬ И ХУЖЕ», — подумал Властитель.

Тогда он улыбнулся — во всяком случае, в каком-то смысле.

Потом снова заснул.

— Я сообщу вашей полиции, — пожаловалась девушка.

Она ехала на серебристом Saab, очевидно, студентка Эксхэма по дороге на летние занятия. Лидия остановила её машину на дороге. Девушке не понравилось, что её захватила полиция.

— Делай, что хочешь, — сказала Лидия.

— Это возмутительно, — ответила девушка.

На ней была футболке с надписью: «Если «за» — противоположность «против», то какова противоположность прогресса?»

Серебристый лиловый ирокез украшал её голову.

Они были в дороге уже полчаса; ещё полчаса, и они будут там. Сид и Нэнси застыли на стикере, наклеенном на приборную панель.

— Мне нужно ваше имя и номер значка, — сказала девушка.

Лидия сказала их ей.

— Тебе не нужен мой размер обуви?

— И можете поспорить, что моему отцу это не понравится. Он подаст на вас в суд.

— Замолчи и езжай, — сказала Лидия. — Иисус.

Девушка закипела. Её ирокез был похож на чистящую щётку.

Когда они наконец вернулись в кампус, девушка остановилась прямо за воротами.

— Вы хотели поехать в кампус, — сказала она, — а вот и кампус. Я отказываюсь подвезти вас ещё на дюйм. Вот где вы выберетесь.

— Неправильно, подруга с ирокезом. Вот где ты выберешься.

— Я… Эй!

Лидия вытолкнула её из машины. Она приземлилась на задницу.

— Ты не можешь украсть мою машину! — она причитала.

— Конечно, я могу, — Лидия села за руль и захлопнула дверь.

— Эй!

— Заткнись, — сказала Лидия. Боже, она ненавидела ноющих девушек! — И приведи в порядок свои волосы.

Она нажала на педаль газа и помчалась к Кампус-Драйв.

Профессор Бессер был тем ещё зрелищем. Бормоча, как младенец, он полз по служебному проходу. Пуля револьвера Лидии разорвалась у него в колене. Каждый раз, когда он опирался на ногу, он ревел. Но он должен был выбраться. Любая смерть была предпочтительнее умирания в лабиринте. Его либо пустят в мясорубку, либо отправят в общественные трюмы, где его прямая кишка станет самым желанным развлечением для экземпляров.

«О, мамочка!» — подумал он.

Даже малейшая нагрузка на его больную ногу вызывала у него боль в позвоночнике. Разбитый сустав хрустнул, как битое стекло. Ему следовало носить подгузники, так как он уже плакал и намочил штаны. Ой! А вот появилась и другая проблема, более дурнопахнущая, чтобы усугубить его позор. По правде говоря, это всё, чем был сейчас Бессер: триста фунтов писающего и какающего ребёнка. У страха был способ выявить лучшее в мужчине.

— Мамочка! — радовался он.

Он чувствовал запах своего дерьма. Но то, что он видел, было слишком хорошо, чтобы быть правдой!

Знак, хотя сейчас очень слабый, светился своим обещанием: ТОЧКА ДОСТУПА#1.

Бессер, рыдая, пополз вперёд. Он глубоко вздохнул, поднял ключ и воткнул его в экстромитер.

Выйдя из лабиринта, он оказался не в безопасности своего кабинета или студенческого магазина, а на поляне. Его глаза выпучились.

Уэйд сел на стол, глядя на расчленённый торс своего друга. Джервис наклонил голову и улыбнулся.

Уэйд оценил повестку дня следующим образом:

Лидия ударила по тормозам и её встряхнуло. Перед научным центром она увидела Corvette Уэйда и ещё одну машину за ним. Лидия сдала назад и въехала.

Другой машиной был золотой Dodge Colt, машина Джервиса.

Корректировщик и ключ Тома были там, где она их оставила, в Corvette. Лидия схватила их и бросилась в здание.

Нетрудно было выяснить, где происходило противостояние, равно как и распознать победителя. Каким-то образом Уэйд сделал свою работу на Джервисе — расчленённая, дымящаяся бойня была доказательством. Но на шее трупа не было ключа для экстромитера.

«О, нет, — подумала она. — Он не… он не мог».

Она подняла с пола топор и побежала наверх.

Экстромитер странно светился в тёмном кабинете Бессера. Когда Лидия сложила два и два, это не дало четыре, и она подумала:

«Вот чёрт!»

Более чем вероятно, и по какой-то неизвестной причине Уэйд вернулся в лабиринт.

Настольные часы Бессера показывали 23:44. Она знала, что лабиринт уходит в полночь. Она также знала, что за пять минут до полуночи произойдёт перезарядка, и понятия не имела, что это влечёт за собой. Ещё она знала: Уэйд не протянет ни секунды в лабиринте в одиночку.

«Проклятый идиот», — подумала она.

У неё не было другого выбора, кроме как пойти за ним. Но когда она потянулась за ключом-экстромитером Тома, она услышала… что?

Что это было? Кто-то кряхтит?

Она быстро повернулась, взяв на себя вес «дровосека». Она подумала, что это мог быть Уэйд, но когда тень — и издаваемый ею неаккуратный влажный звук — пересекла дверь офиса, она слишком хорошо поняла, кто это был.

— Привет, Лидия. Ты выглядишь сегодня очень красиво.

Когда она увидела состояние существа, которое вошло в блок лунного света, всё, что Лидия смогла сказать, было:

— Проклятие!

— Я всегда был влюблён в тебя. Конечно, я никогда ничего не говорил, думал, ты будешь смеяться надо мной, понимаешь?

Но Лидия определённо не смеялась.

Она была возмущена и напугана. Перед ней стоял Поркер.

Уэйд сказал, что его убили на поляне сёстры — выпотрошили. Но ей не потребовалось никаких объяснений, когда она увидела в его голове рукоятку трансцептрода.

Поркер был голый, огромный, бледный, как сливки. Его полностью выпотрошенная брюшная полость была открыта на виду. Никаких органов, просто пустое место. Сёстры съели его внутренности и вернули его на службу, получив вдвое больше своего, чем бедный тучный неряха.

— Где Уэйд? — спросил Поркер.

— Откуда я могу знать?

— Он вернулся в лабиринт?

— Он должен быть сумасшедшим, чтобы сделать это.

Мальчишеское пухлое лицо Поркера расплылось в ухмылке.

— Ты не ответила на вопрос.

— Хорошо, как насчёт такого: я не знаю, где Уэйд.

— Думаю, знаешь, — ответил молодой, неуверенный голос. Грязные босые ноги с глухим стуком продвигались вперёд. — И ты скажешь мне.

В реальной жизни Поркер был достаточно противным; мёртвый, голый и выпотрошенный, он был ещё противнее. Лидия взмахнула топором, надеясь, что огромные конечности существа будут слишком вялыми, чтобы ответить. Вместо этого толстые руки расплылись, поймали топор под лезвием и отбросили его в сторону. Большая мальчишеская тыквенная ухмылка вспыхнула в лунном свете.

Часы показывали 23:45. Лидия без особой уверенности стряхнула свой Colt Trooper. Она вспомнила, насколько эффективны пули против мёртвых. Тем не менее, она выстрелила два раза в пухлое лицо Поркера. Его голова дёрнулась назад, лицо дало трещину. Ещё одно двойное нажатие револьвера расширило трещину до ухмыляющегося каньона, но, как чудовищный лунатик, Поркер продолжал продвигаться к ней. Вокруг открытого живота свисали неровные белые лоскуты, сквозь которые просматривалась очевидная эрекция. Поркер ухмыльнулся, несмотря на своё изуродованное лицо, и сказал:

— Ты никогда не делала этого с мертвецом?

Отчаяние коснулось её лица. Лидию до смерти тошнило от того, что она была сексуальным объектом для монстров и мертвецов. Она взвизгнула от отвращения, когда тело Поркера столкнулось с ней. Прежде чем она успела сделать два последних выстрела, он потащил её вниз, оседлал и начал расстёгивать ей штаны.

В лабиринте стало холодно, как в холодильнике для мяса. Дыхание Уэйда кружилось перед его лицом. Псайлайт был настолько низким, что он не видел ни стен, ни пола. Только точка экстромитера на каждом проходе водила его с места на место. Ища точку наведения, он упорно заглядывал в память.

Он вздрогнул, когда бомба в его руке, казалось, начала ещё больше нагреваться. Скоро будет слишком жарко, чтобы держать. Он почти небрежно взглянул на следующее впускное отверстие. Знак парил: ТОЧКА СЛЕЖЕНИЯ ЗА НАВЕДЕНИЕМ.

— Эврика! — крикнул он.

Он выбрался в наклонную камеру светящихся красных и жёлтых нитей. Пересекающийся, интенсивный свет становился ярче, пока он наблюдал. Уэйд не узнал это место по дыре в земле, но в одном он был уверен: это была работа над чем-то грандиозным, и оно должно было случиться очень скоро.

Изрядно вспотев, он положил бомбу на пол и выскочил обратно.

С потолка торчали мёртвые сенсоры. Слава богу, сейчас они бездействовали. Попасть внутрь было легко, и он не видел причин, по которым выбраться не было бы так же просто.

— Дом, милый дом, — пробормотал он.

Он воткнул ключ, думая: «Вниз, вниз, вниз!» и исчез в светящейся чёрной щели.

Поркер пускал на неё слюни, возясь с её штанами. Лидия даже не могла извиваться под огромным мёртвым грузом. Вскрытое лицо и зубастая ухмылка дёргались от похоти.

Задыхаясь, она ткнула свой Colt Trooper. Ствол из синей стали вошёл в расширяющуюся трещину, и она выдавила пятый снаряд. Оружейный дым и кусочки мякоти вернулись ей в лицо. Она услышала, как что-то звякнуло, и Поркер напрягся.

Она произвела последний выстрел, прижав ствол глубоко ему в лицо. Как крышка, у него оторвалась макушка черепа — трансцептрод пролетел через комнату. Поркер издал глубокое мычание, как пронзённая корова, а затем сполз на пол, мёртвый.

— Спасибо, полковник Кольт, — прошептала она и взглянула на часы: 23:47.

Что её больше всего беспокоило, когда она схватила топор и начала выбегать, было следующее: если они сочли нужным воскресить Поркера из мёртвых, что они сделали с…

Сержант Дж. Т. Пирс вышел из последнего входного отверстия перед главной точкой экстромитера.

— Сент-Джон! Здесь!

Уэйд замер. Рефлекс чуть не заставил его использовать свои джинсы в качестве туалета. Пирс помахал рукой из служебного прохода, одетый в чистую полицейскую форму и с той же грубой ухмылкой, с которой он родился. Другими словами, Пирс выглядел нормально.

— Я видел, как ты умер, — пробормотал Уэйд. — Прошлой ночью на поляне.

— Я выгляжу так, будто я мёртв, ты, папочкин богатый придурок?

Но как такое могло быть?

— Я видел, как сёстры убили тебя!

— Значит, мы, должно быть, видели разные вещи, потому что я стою здесь, не так ли? Я сбежал от этих сук после того, как ты и шеф Уайт уехали. Вот так.

Уэйд задумался. Прошлой ночью он был до чёртиков напуган и, если подумать, не совсем понимал, что видел. Иногда травма ужаса играла в игры с разумом.

— Что ты здесь делаешь? — всё ещё неуверенно спросил Уэйд.

— Ищу тебя, приятель. Прентисс потратила половину сил на поиски тебя. Она сказала, что ты мог бы вернуться сюда, когда мы нашли тело этого панка Джервиса без ключа на шее.

Уэйд сделал несколько осторожных шагов вперёд. Сила внушения плюс возможность видеть Пирса живым и здоровым не оставляли ему иного выбора, кроме как убедить его.

— Да ладно, чёрт возьми! Мы должны убраться отсюда. Прентисс сказала мне, что это место взлетит через десять минут. Шевелись!

Но увидеть — значит поверить, не так ли? Или, по крайней мере, увидеть то, во что вы хотели верить. Прямо сейчас Уэйд хотел видеть только кого-то на его стороне.

Он отбросил свои сомнения и подошёл к Пирсу.

— Между прочим, — осведомился Пирс. — Зачем ты вообще вернулся сюда? В этом нет никакого смысла.

— Перед смертью Джервис сказал мне подкинуть б… — быстрый шок прервал последнее слово.

Колени Уэйда подогнулись.

Завиток кишок выскочил из рубашки Пирса.

— Ой, чёрт возьми, — хмыкнул Пирс, глядя вниз. Затем он посмотрел на Уэйда с мёртвой ухмылкой. — Ты почти что на это повёлся, да?

Уэйд повернулся и побежал, а Пирс побежал за ним. Пирс оказался быстрее, несмотря на неудобство волочения кишечника. Железная рука схватила Уэйда за шею и подняла его с ног.

— Я хочу знать, что ты здесь делал, Сент-Джон.

Уэйд, задыхаясь, заметил, что Пирс жевал табак. Он также заметил, что трансцептрод глубоко вонзился ему в голову.

— Я искал запонки, которые потерял, — прохрипел Уэйд.

Пирс сплюнул коричневым соком. Он открыл выкидной нож.

— Богатый мальчик-панк — кусок дерьма. Начни говорить, когда я досчитаю до трёх. Если нет, — усмехнулся Пирс, — тогда я начну резать.

Лезвие сверкнуло перед левым глазом Уэйда.

— Один.

«Неужели я прошёл весь этот путь только для того, чтобы меня прирезал дохлый полицейский-деревенщина?» — спросил себя Уэйд, сдерживая недоверие.

— Два.

Его каблуки высоко цокали по стене. Он чувствовал, как его лицо посинело.

— Может быть, тебе захочется поговорить, как только я вырежу одно из глазных яблок этого богатенького парня, — сказал Пирс. Затем: — Три.

Как она и догадалась, Пирс поймал Уэйда. Она повернула «железного дровосека» справа налево. Невообразимо тяжёлое лезвие внезапно приобрело аэродинамический вид; оно скользило по воздуху с величайшей из лёгкостей — У-у-у-у-у-ух! — и оторвало Пирсу голову идеальной линией.

Лидия невольно рассмеялась. Голова отскочила от одной стены, затем от другой и скатилась по служебному проходу. Но…

— Лидия! — крикнул Уэйд.

Безголовое тело Пирса осталось стоять. Выкидной нож остался в его руке…

— Вытащи жезл из его головы!

«Что?» — думала она.

Она уронила топор и повернулась. Было слишком темно, чтобы разглядеть, куда покатилась голова, но потом она споткнулась о что-то и упала. Она нащупала макушку, нашла ручку трансцептрода, затем схватила её пальцами и потянула.

— Торопись! — крикнул Уэйд, всё ещё удерживаясь в воздухе.

Она тянула и тянула. Ручка не выходила. Это было похоже на попытку вырвать гвоздь из цемента.

Уэйд кричал.

Отрубленная голова Пирса выплеснула табачный сок ей в лицо.

«Большое спасибо», — подумала она.

Она подняла голову ко рту, ухватилась зубами за фланец стержня и дёрнула.

Из-за ужасного сухого скрежета стержень начал расшатываться. Теперь кричала голова Пирса. Стержень выскочил из черепа на полдюйма. Стоящий безголовый труп Пирса дрожал на месте.

Когда трансцептрод полностью выдвинулся, труп с ножом рухнул.

Лидия изо всех сил ударила головой о проход. Она треснула, как тяжёлый фарфор. Уэйд пошатнулся, словно опьянённый.

— Тебе нравится держать парня в напряжении, не так ли?

— С тобой всё в порядке?

— Я так думаю. По крайней мере, мне больше не нужно идти в туалет. Который сейчас час?

Лидия взглянула на часы.

— Одиннадцать пятьдесят четыре.

— У нас есть шесть минут.

Они бежали, как идиоты, по проходу. Уэйд держался за неё, пока они спускались на следующий уровень.

— Зачем ты это принесла? — спросил он, заметив УФ-корректировщик на её поясе.

— На случай, если сёстры будут рядом.

— Они все либо мертвы, либо впали в спячку, — сообщил он ей. — По крайней мере, это то, о чём нам не нужно беспокоиться.

Не успели они сделать и двух шагов к следующему проходу, как сразу их окружение перешло из темноты в свет. Вдруг они стояли в ослепительном сиянии; ледяной холод лабиринта сменился ошеломляющим зноем. Мириады сенсоров светились мерцающим чёрным светом, а лабиринт вокруг них гудел, как высоковольтные линии электропередач.

Лидия посмотрела на часы.

— Одиннадцать пятьдесят пять, — сказала она.

— Перезарядка, — понял Уэйд.

— Означает ли это…

— Это означает, что Властитель знает, что мы здесь.

Нина МакКаллах проснулась одна на больничной койке. Что она здесь делала? Единственный свет в комнату проникал из окна.

Ей приснился ужасный сон.

Элизабет и двое её друзей. Девушка в капюшоне в чёрном плаще. И Джервис Филлипс, мёртвый, но идущий.

«Это был не сон. Это был дьявол», — поняла она.

Но Бог спас её от этого, не так ли?

Какие-то полицейские доставили её в больницу. Нина поблагодарила Бога. Однако она задавалась вопросом, побеждён ли дьявол?

«Покажи мне знамение, Господь», — молилась она.

Комната наполнилась светом.

Он исходил из окна. Нина встала посмотреть. Сначала она подумала, что это, должно быть, какой-то пожар, до него было много миль.

«Лесной пожар? — подумала она. — Крушение самолёта?»

Она увидела газообразную жёлтую ауру, поднимающуюся в небе. Казалось, что она идёт из-за кампуса, леса возле агроусадьбы. Но это не был пожар. Это была эманация.

«Нет, — подумала Нина. — Это знак!»

Сон Властителя перед перезарядкой закончился. Убегая из горячих и светящихся кишок лабиринта, Уэйд подумал об Ионе и ките. Он и Лидия вышли на последний уровень. В конце прохода загорелся знак «полностью под напряжением»: ТОЧКА ДОСТУПА#1

Они остановились как вкопанные. В их головах завибрировал гул. Обернувшись, они увидели, что из экстромитера вышли шесть сестёр.

— Извини меня, если я наложу в штаны, — пробормотал Уэйд.

Эти сёстры были самыми большими из тех, кого он видел. Они были прекрасны в своём огромном, инопланетном гибридном совершенстве. Последняя из вышедших была выше восьми футов ростом.

— Я сожгу этих сук, — сказала Лидия.

Она подтолкнула Уэйда к последнему экстромитеру. Сёстры двинулись вперёд, показывая клыкастые ухмылки. Сначала они двигались медленно, затем побежали так быстро, что казалось, будто они в полёте. Лидия поставила УФ-корректировщик на пол.

— Включай! — крикнул Уэйд.

Но Лидия ждала их приближения. Когда первые две были всего в ярдах от них, она включила корректировщик. Визг окружил их. Сёстры, возглавляющие стаю, начали тлеть, затем их белые лица взорвались. Уэйд и Лидия были залиты брызгами.

— Бежим! — крикнула Лидия.

Они рванули к экстромитеру. Лидия вставляла ключ. Уэйд оглянулся. Клыки блестели в огненных вспышках. Дым лился из безумных чёрных плащей, когда фаланга сестёр погрузилась в поле ультрафиолетового света. Плоть шипела под натиском воплей. Сферические глаза разорвались, потоки свежей чёрной крови хлынули, как дождь, когда из клубка маслянистого дыма потянулись хрустящие руки. Тогда шеренга сестёр упала на корректировщик и погибла. Но корректировщик был под ними, его смертоносный невидимый свет был погребён в их шипящих телах.

— Вот дерьмо, — пробормотал Уэйд.

Осталась последняя и самая большая сестра. На её лице появились пятна жареного мяса, но она выжила. Её клыки вытянулись, и она прыгнула через трупы.

Лидия схватила Уэйда за руку и вытащила его через гудящую щель.

С другой стороны, Уэйд снова поймал лишь проблески вещей, неустойчивых фрагментов: качающийся задний план кабинета Бессера, обшитые панелями стены, мебель, ковровое покрытие на полу, и Лидия, тянущая его, пытаясь протащить через проход. На настольных часах было 23:59. Уэйд просочился через экстромитер всем, кроме правой лодыжки. Лидия тянула и тянула, но он не двигался…

Рука сестры держала его за лодыжку, оттягивая назад. Лидия дёргала с одной стороны, а сестра дёргала с другой. Это было перетягивание каната, и Уэйд был этим канатом. Его втягивали между порогом двух миров.

Лидия сделала последний рывок, и лодыжка Уэйда пробила стену вместе с рукой сестры.

Цифры на настольных часах показывали 00:00.

В комнату просвистел звук, похожий на сирену воздушного налёта, и ужасающий вибрирующий гудок. Выход экстромиссии стал ярко-красным, затем закрылся. Освобождение Уэйда произошло так же внезапно, как если бы нож обрезал верёвку альпиниста. Его бросило посреди офиса, и он упал Лидии на колени.

Рука сестры оторвалась в локте и лежала отрезанная на ковровом покрытии.

Уэйд и Лидия посмотрели на стену.

Точка экстромитера исчезла, что могло означать только то, что исчез и лабиринт.

Никто никогда не узнал, что случилось, кроме, конечно, Лидии и Уэйда. Газеты изо всех сил пытались спекулировать на череде исчезновений и убийств в Эксхэм-колледже. Одна газета обвинила подпольную торговлю наркотиками. Другая обвинила «Дикси Мафию», а ещё одна обвинила во всём сатанинский культ. У Уэйда был соблазн самому написать статью об инопланетянах, похищающих людей для экспериментов по генетической гибридизации, но он сомневался, что даже самые низкие таблоиды пойдут на что-то столь надуманное.

Как и после любого великого бедствия, всё в конце концов вернулось на круги своя. Ответственность за убийство декана Сальтенстолла возложили на грабителя. Пирс, Поркер и шеф Уайт выпали на долю торговцев наркотиками. Через несколько дней в кампусе был назначен новый декан, а городской советник избрал нового начальника полиции.

— Привет, отец! Это Уэйд.

— Никогда бы не догадался, — ответил отец по телефону. — Что ты делал на этой неделе, сынок?

Уэйд обдумал полный ответ.

«Я спас мир», — хотел бы он сказать.

— О, как обычно, — сказал он вместо этого. — Работал, учился и тому подобное. Ещё одна неделя в жизни прилежного ученика.

— Для меня это звучит как обычная чушь, — прокомментировал отец.

Уэйд откинулся в постели, глядя на Лидию. Она стояла у зеркала в ванной и чистила зубы. Уэйд чуть не упал в обморок: всё, что на ней было, это пара чертовски красных трусиков с оборками.

— Уэйд, Уэйд? Ты ещё там?

— Да, отец, я всё ещё здесь… Послушай, я должен тебе кое-что сказать…

— Проклятие! Ни одного штрафного талона!

— Нет, отец. Это хорошие новости. Я помолвлен.

— Ты что?

— Помолвлен. Ты же знаешь, как это бывает перед свадьбой.

— Я знаю, что означает помолвка, Уэйд. С кем ты помолвлен?

Уэйд улыбнулся.

— С начальником полиции.

— Ты говоришь мне, что помолвлен с шефом Уайтом?

— Нет, отец. С новым начальником полиции. Её зовут Лидия. Иногда она немного стервозная, но, чувак, у неё классная задница.

Мокрая тряпка вылетела из ванной и ударила Уэйда по лицу.

— Ты полюбишь её, отец. Гарантированно.

— Ты никогда не перестаёшь меня удивлять, сынок.

— Конечно, но разве это не так, как должно быть?

Уэйд оставил отца с ожидаемыми сомнениями. Его старик со временем сменит свою строгость, как и любой отец. Уэйд увидел в этом первое разумное решение в своей жизни. И если повезёт, это будет первое разумное решение из многих.

— Значит, у меня отличная задница, да? — теперь Лидия расчёсывала свои красивые светлые волосы. — Это разговор между сыном и отцом?

— Отличные ноги тоже. И буфера… — присвистнул Уэйд.

— Ты сексистская свинья, но, думаю, я смогу с этим жить.

Уэйд откинулся на подушках.

«Ты знал, что будешь счастлив когда-нибудь? — подумал он. — Кто знал? Кто-нибудь знал?»

Но у него просто было забавное чувство, что это сработает.

— Дорогая?

Лидия впилась взглядом.

— Не называй меня дорогой. Это так по-домашнему.

— Ладно… милая. Кое-что пришло мне в голову, как раз сейчас, когда я разговаривал по телефону с отцом.

— Что?

— Мы спасли мир.

Выражение лица Лидии в зеркале стало серьёзным. Чёрная бомба уничтожила в лабиринте жизненно важные системы слежения. Прямо сейчас лабиринт представлял собой космический мусор, проплывающий по галактике. Он никогда не вернётся туда, откуда пришёл.

— А я просто подумал о другом, — продолжал Уэйд своей музе. — Интересно, что случилось с Бессером?

В ту ночь Бессер сломленно пополз по поляне. Он сбежал из лабиринта только для того, чтобы оказаться в ловушке в этой нагруженной монстрами трясине. Он давился зелёным туманом. Рогатые насекомые вонзались в его плоть; горячие тыквы и туши, пухлые от влажной гнили, сминались под его плещущимися руками и коленями. Теперь его нога онемела; она тянулась за ним, как клубок на цепи. Такие существа, как безглазые крысы размером с сурка, кусали его клыками, пока он полз дальше по поляне. Туманные змеи с пиявчатыми ртами кружились вокруг него, кусая здесь кусок плоти, а там — кусок жира. Даже растительность нападала на него, пока он полз. Луковицы опускались с обвисших ветвей, раскрывая пасть, полную хрустальных зубов. Лозы, запёкшиеся в грязи, угрожали опутать его. Какой-то большой дрожащий стручок лопнул на его кончике и извергнул ему в лицо поток семян и вонючей чёрной помои.

«О, мамочка», — подумал он сквозь рыдания.

Одна из туманных змей вырвала ему ширинку из штанов, затем ещё больше — намного больше — собралась откусить от его огромных ягодиц. Профессор Бессер закричал громче, чем клаксон на его Cadillac De Ville, когда что-то невидимое вонзило зубы, как иглы для шитья, в одно из его яичек. Вся поляна сговорилась поглотить его по крупицам. Как только он пришёл к выводу, что дальше идти не может, его лицо поднялось из-за тумана. Он сразу же покатился вперёд, в бреду от возбуждения. Кто сказал, что чудес не бывает? Бессеру удалось проползти через ужасную поляну и он выжил!

«Слава небесам!» — думал он.

Он посмотрел на часы: 23:55.

«Перезарядка».

Стонал весь лес. Туман клубился, как на озере под проливным дождём. Сквозь деревья Бессер мог видеть неземной продолговатый ящик, который был лабиринтом. Из его углов в небо устремились копья жёлтого света, а затем начали подниматься потоки светящегося жёлтого газа. Лабиринт перезаряжал свои электромагнитные пусковые установки. Бессеру пришлось прикрыть глаза — свет был таким ярким, словно солнце заливало поляну. Туман кипел, как котёл с зелёным тушёным мясом. Бессер пополз в укрытие. Через пять минут появилась яркая жёлтая вспышка, затем наступила тьма.

И тишина.

Он выглянул. Лабиринт заколебался, направляясь в свой следующий мир. Сразу же поляна и её нечестивые жители начали чернеть и умирать.

Бессер, хромая, вышел на внешнюю поляну, используя крепкую ветку как костыль. Теперь у него было время, чтобы восстановить свою жизнь, но первое, что ему нужно было сделать, — это попасть в больницу.

Второе — найти Уэйда Сент-Джона и убить его.

Он неуклюже двинулся к лесной тропинке, ведущей к Шоссе#13. И тут он заметил яму. Когда он наклонился, чтобы рассмотреть поближе, две дряблые руки поднялись и схватили его за голову.

Пенелопа была очень довольна. Какой приятный сюрприз в виде посетителя! Она потянула Бессера вниз, вниз, в свою нору. Ей действительно должно нравиться здесь внизу. Столько дней и ночей тяжёлой работы — выбрасывания грязи и уплотнения стен гладко и плотно — позволили ей подготовить довольно внушительный небольшой подземный дом. У неё было достаточно места для передвижения. Она могла расслабиться, потянуться, плюхнуться — всё на досуге. Что ещё может пожелать бескостная девушка? Это было уютно и удобно, и она этим гордилась.

Появление её старого профессора биологии было как нельзя более кстати. Пуская слюни, она вскрикнула от энтузиазма, обвив его шею бескостными руками. Ей было трудно обхватить его полностью — он был таким толстым, — но её новая и вдохновляющая сила в конце концов затянула его в земляную пещеру.

Бессер кричал, кричал и кричал, а Пенелопа хихикала. Подобно тому, как срывала плоды с виноградной лозы, она откручивала его яички и раздавливала их руками. Она рассудила, что Бессер виноват в смерти её первого ребёнка — он позволил этой ужасной сестре съесть его, — поэтому она в равной степени рассудила, что он обязан дать ей нового ребёнка. Она ворковала, соскребая с рук сперму в свой аморфный пол.

Бессер всё ещё кричал по причинам, которые большинство сочло бы законными. Пенелопа использовала разбитую бутылку Kirin, чтобы вскрыть его, разрезая его мясо так же легко, как только что взбитое масло, и резала она действительно очень глубоко. Всё глубже, глубже и ниже острое стекло врезалось в извивающийся жир, обнажая сочные органы его огромного дрожащего кишечника.

Верно, сёстры удалили ей кости, но у Пенелопы, слава богу, всё ещё были зубы, и после всех своих трудов здесь у неё появился приличный аппетит.

Ⓒ Coven by Edward Lee, 1991

Ⓒ ALICE-IN-WONDERLAND, перевод, 2021